ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА
И ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени А. А. ЖДАНОВА
ИНСТИТУТ ПОВЫШЕНИЯ КВАЛИФИКАЦИИ
ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУК
ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ
СОЦИАЛЬНОГО ПОЗНАНИЯ
ЛЕНИНГРАД
ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
1985
Межвузовский сборник
Под редакцией проф. В. А. Штоффа|

Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Ленинградского университета
В сборнике анализируются различные аспекты методологии со¬
циального, в частности исторического, познания. Раскрываются спе¬
цифика социальных и гуманитарных наук, особенности общенаучных
методов применительно к условиям социального исследования. Рас¬
сматриваются своеобразие и логическая структуру объяснения в ис¬
торической науке и науках о культуре, соотношение объяснения и
понимания в обществоведении, проблемы проверяемости в социаль¬
ном познании. Подвергаются критике немарксистские методологиче¬
ские концепции.
Для обществоведов, аспирантов факультетов общественных
паук.
|в. А. Штофф| (отв. ред.), Т. В. Холостова, В. В. Шаронов,
Ю. М. Шилков, Б. Д. Яковлев
д-р филос. наук В. П. Кобляков (Ленингр. хим.-фарм. ин-т),
д-р филос. наук И. А. Майзель (Ленингр. кораблестроит. ин-т)
Редакционная коллегия:
Рецензенты:
0302000000— 020 „
П 076(02)—85	7—85
Издательство
. Ленинградского
^ УНИПРПГИТРТЯ
университета,
1985 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемый читателю тематический сборник*, 'посвящен¬
ный ряду проблем социального познания, написан сотрудни¬
ками кафедры философии и слушателями Ленинградского ин¬
ститута повышения квалификации преподавателей обществен¬
ных наук. Обращение к проблемам социального познания отра¬
жает одно из главных направлений научной работы кафедры
философии ИПК и тех слушателей, которые в течение ряда лет
занимались соответствующими исследованиями как в самом
ИПК, так и за его пределами. Данная публикация представляет
собой логическое продолжение тех разработок в области мето¬
дологии науки, которые были начаты более десяти лет назад.
Первые работы, нашедшие свое выражение в соответствующих
публикациях, были посвящены методологическим аспектам диа¬
лектики, исследованию методологического значения ее онтоло¬
гических категорий.1 Затем детальному изучению подвергся ряд
методологических проблем научного познания, проанализиро¬
вано методологическое значение некоторых гносеологических ка¬
тегорий (стиль и метод научного познания, интуиция,' модели¬
рование, сравнение, проверка, практика и др.).2 Растущее вни¬
мание к проблеме человека, обусловленное насущными потреб¬
ностями развитого социалистического общества, заставило обра¬
титься к методологии изучения различных аспектов человече¬
ской активности.3
Таким образом, мир, познание, человек — вот те области,
методология изучения которых находилась в центре внимания
научной работы кафедры. Но в этом ряду недоставало еще
1 См.: Методологические аспекты материалистической диалекти¬
ки. Л., 1974.
2 См.: Проблемы методологии науки и научного творчества. Л.,
1977.
3 См.: Методологические проблемы изучения человека в маркси¬
стской философии. Л., 1979.
3

©дного, притом, вероятно, самого главного элемента — общества
и методологии его изучения. Исследование методологических
проблем, возникающих в познании общественных процессов и
явлений, стимулировалось стремлением более полно и всесто¬
ронне охватить методологическую проблематику.
Исследование методологических проблем общественных наук
диктуется, однако, не только стремлением к полноте и завер¬
шенности методологического анализа, но прежде всего тем, что
в современных условиях общественного развития 'эти проблемы
приобретают все большую актуальностью «Сила идейно-воспи¬
тательной работы, как и политики партии в целом, —в ее на¬
учной обоснованности, в опоре на самую передовую, постоян¬
но развивающуюся марксистско-ленинскую теорию».4
Потребности расширить и углубить , исследования путей по¬
вышения эффективности производства, закономерностей ста¬
новления бесклассовой структуры общества, интернационализа¬
ции социальной жизни, развития социалистического народовла¬
стия, общественного сознания, проблем коммунистического вос¬
питания, а также других важных и сложных проблем, выдви¬
гаемых современным мировым развитием, научно-технической
революцией, идеологическим противоборством социализма и ка¬
питализма и т.д., обусловливают необходимость более широкой
и глубогой разработки методологии обществознания, начина»
от общих философско-метододопшсских прЪблем и кончая кон¬
кретными методологическими вопросами специальных общест¬
венных наук. «Вопрос о методологическом обеспечении дальней¬
шего развития общественно-научной мысли имеет важное миро¬
воззренческое значение, становится одним из центральных во¬
просов повышения качества и, теоретического уровня исследова¬
ний в области общественных наук», — подчеркивает академик
П. Н. Федосеев.5
Вопросам методологии социального познания в марксистской
литературе уделяется, все больше внимания. Здесь уже имеется
ряд достижений и успехов. Выходят солидные монографии,
растет число журнальных публикаций, появляются сборники
статей, материалы конференций и симпозиумов, посвященные
различным аспектам, методологии общественных наук. Однако
исследование этой проблематики отстает от уровня ее разра¬
ботки в естествознании, и немало вопросов подлежит еще серь¬
езному и углубленному изучению.
Некоторые из этих вопросов исследуются в настоящем сбор¬
нике. Представленные в нем статьи по тематике можно разбить
на четыре группы. В первой из них рассматриваются общие
проблемы методологии общественных наук: фундаментальный
4 Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС, 14—15 июня
1983 г. М., 1983, с. 69.
5 Федосеев П. Н. * Философия и научное познание. М., 1983, с. 259.

вопрос о методологической функции исторического материа¬
лизма, общие вопросы о специфике и типологии гуманитарного
знания, о субъекте социального познания. Во второй группе ста¬
тей освещаются такие общие процедуры социального познания,
как проверка, объяснение, понимание. К третьей группе отно¬
сятся статьи, посвященные отдельным методам исследования
общественных процессов и явлений, в частности историческому
методу, моделированию. Статьи, характеризующие методологи¬
ческое значение отдельных понятий исторического материализ¬
ма, образуют четвертую группу. Завершается сборник крити¬
кой одной из распространенных методологических концепций
в современной буржуазной социологии.
Такова структура сборника, отражающая лишь один из сре¬
зов методологии социального познания. Публикуемый здесь ма¬
териал, разумеется, далеко не исчерпывает всего многообразия
методологической проблематики социального познания. Редкол¬
легия сборника рассматривает его как первый итог своей ра¬
боты по исследованию проблем методологии обществознания.
В. А. Штофф
Предлагав м ы и в н и м а н и ю ч и т а теля п р о б л е м н ы й
сборник стал последней . научной работой
В. А. Штоффа (1915—1984 гг.), успевшего завер¬
шить его организацию, редактирование и подго¬
товку к печати.
Виктор Александрович был одним из крупней¬
ших методологов научного познания, идеи кото¬
рого стимулировали творческое развитие диалекти¬
ко-материалистических исследований. В последнее
время он интересовался методологическими про¬
блемами общественных и гуманитарных наук. Ско¬
ропостижная кончина помешала ему в полной мере
воплотить свои замыслы. В самом первом прибли¬
жении они нашли отражение.в данном сборнике.

Т. В. Холостова
ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
КАК МЕТОДОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНОГО ПОЗНАНИЯ
Обращение к историческому материализму при изучении
социальных явлений объясняется методологическими особенно¬
стями этого раздела марксистско-ленинской философии. Пре¬
дельная степень обобщения, позволившая представить общество
как единое целое с закономерной связанностью сторон, учение
об определяющих общественное развитие связях и противоре¬
чиях материального производства, наиболее общие законы со¬
циального развития — все это обладает способностью методоло¬
гически прояснять направление исследования при изучении лю¬
бого социального явления.
Методологическая функция основных принципов историче¬
ского материализма общепризнана в марксистской философии.
Однако для того чтобы использовать эти принципы при изуче¬
нии наиболее сложных социальных явлений современности, не¬
обходимо четко представить себе их природу и смысл. По¬
явление остродискуссионных статей, посвященных этой теме,1
свидетельствует о необходимости возвращения к проблеме
методологической природы исторического материализма и обна¬
руживает спорный характер многих решений, считавшихся
общепринятыми. В этой связи очень важно проследить связь
между спецификой социальных явлений и методологическими
принципами исторического материализма, способными преодо¬
леть трудности, связанные с их познанием.
Одной из особенностей социальных явлений как предмета по¬
знания является принципиальная включенность человека во все
происходящее в обществе. Все решения и действия и исследо¬
вателя, и активного участника изучаемого явления опосредо¬
ваны содержанием их конкретно-исторического опыта, весьма
различного у представителей разных классов и эпох. В итоге ка-
1 См.: Вопросы философии, 1980, № 7; 1981, № 1.
6

тегории, с помощью которых изучаются социальные явления,
отражают также и формы бытия людей, а значит, затра¬
гивают их интересы, определяя тем самым -наличие особого
субъективного к ним отношения. Поэтому понятия класса, на¬
ции, политики, государства, религии и другие отражают не
только объективные явления, но и субъективное самосознание
людей. Кроме того, любое социальное явление человек не может
изучать только в рамках своего опыта, он вынужден привле¬
кать исторический материал, включающий в себя субъективное
отражение действительности другими людьми. Все это лежит в
основе тезиса Маркса о том, что «история всегда субъект», и
для того чтобы выйти к объективному знанию, требуются осо¬
бые методологические приемы.
Исторический материализм возник как философская теория,
сознательно направленная на преодоление субъективизма и
идеализма. Решалась эта задача целым рядом методологиче¬
ских приемов, вошедших в содержание исторического материа¬
лизма. Одним из первых было выработано представление об
органической целостности общества, заданной и определяемой
материальным производством как самой важной стороной в
обеспечении жизни общества. Это стало отправным пунктом ма¬
териалистического понимания истории в целом и природы каж¬
дого социального явления в отдельности. Такое понимание исто¬
рии, как писал К. Маркс в «Немецкой идеологии», «заключается
в том, чтобы, исходя именно, из материального производства
непосредственной жизни, рассмотреть действительный процесс
производства и понять связанную с данным способом производ¬
ства и порожденную им форму общения — то есть гражданское
общество на его различных ступенях — как основу всей исто¬
рии; затем необходимо изобразить деятельность гражданского
общества в сфере государственной жизни, а также объяснить из
него все различные теоретические порождения и формы созна¬
ния, религию, философию, мораль и т. д. и т. д., и проследить
процесс их возникновения на этой основе, благодаря чему, ко¬
нечно, можно изобразить весь процесс в целом (а потому также
и ззаимодействие между его различными сторонами)».2
Благодаря реализации этой программы вместо субъективист¬
ских построений, противостоящих друг другу, был осуществлен
выход к объективной логике социального развития, установлен¬
ной с естественнонаучной точностью. Это стало также методо¬
логическим приемом изучения отдельных социальных явлений,
поскольку дало возможность рассматривать их в общем соци¬
альном целом, тем самым выясняя прямые и опосредованные
связи, закономерно определяющие явления данного рода.
Все происходящее в обществе является результатом созна¬
тельных действий людей, преследующих свои цели. Создается
2 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 36—37.
7

впечатление, что для понимания социальных явлений доста¬
точно понять мотивы, движущие людьми. Возникли и сущест¬
вуют поныне многие психологические школы, исходящие из
того, что психика человека есть глубинная причина многих со¬
циальных явлений. Однако такая предпосылка ведет к труд¬
ностям, послужившим основанием для пессимистических и ре¬
лятивистских выводов многих современных теорий. Во-первых*
не всегда человек отдает себе отчет в том, почему он поступил
так, а не иначе. Кроме того, люди всегда лишь до определен¬
ных пределов понимают происходящее и могут предвидеть ре¬
зультаты своих действий. Значит, мотив не может рассматри¬
ваться как конечная причина совершенного действия.
Человеческое сознание аккумулирует громадное число воз¬
действий, испытанных непосредственно перед совершением по¬
ступка и задолго до него. Многие из этих воздействий реально
влияют па мотив действия или полностью его определяют.
Однако это не значит, что действующий человек способен про¬
слеживать это влияние и полностью его контролировать. Заме¬
чено, например, что даже гипнотически заданное поведение че¬
ловек затем пытается рационализировать в понятиях своей
культуры. Эта пострационализация, так же как и неумение
разобраться во внутренне противоречивых импульсах, испыты¬
ваемых человеком в сложим ситуации, легко провоцирует вы¬
вод о неопределенном и неопределимом человеческом факторе,
а значит, и о принципиальной невозможности познать социаль¬
ные явления. .
Методологически преодолеть эти трудности можно, обратив¬
шись к реальным условиям и обстоятельствам, порождающим
сознательные цели и устремления людей. Достигается это вы¬
делением общего, массовидного в поведении людей, что позво¬
ляет поставить вопрос об объективных причинах, действующих
в обществе и вызывающих ряд важнейших следствий. Другими
словами, поднимаясь в процессе обобщения от мотивированного
индивидуального поступка отдельного человека к массовидному
действию, от единичного к общей тенденции, исторический мате-
р и а л и з м те м с а мым становится научно и тс орпей, р а с п о л а г а ю-
щей объективным знанием. Г> статье «Карл Марке» Ленин пи¬
сал: «Люди сами творят свело историю, ко чем определяются
мотивы людей и именно масс людей, чем вызываются столкно¬
вения противоречивых идей п стремлений, какова совокупность
всех этих столкновений всей массы человеческих обществ, ка¬
ковы объективные условия производства материальной жизни,
создающие базу всей исторической деятельности людей, каков
закон развития этих условий, — на все это обратил внимание
Маркс н указал путь к научному изучению истории, как еди¬
ного, закономерного во всей своей громадной разносторонности
и противоречивости, процесса».3 Этот методологический подход
3 Л с и и и В. И. Поли. собр. со ъ т. 26, с. 58.

имплицитно содержится во всех понятиях и категориях истори¬
ческого материализма, ибо в понятиях «общество», «класс» и
«личность» исследование производится на надындивидуальном
уровне.
При анализе проблем современности эта же методология
статистического обобщения отделяет друг от друга два принци¬
пиально не совпадающих подхода: с одной стороны, этико-педа¬
гогический подход к действию, рассматриваемому как созна¬
тельный поступок данного человека с учетом его своеобразия и
отличия от аналогичных действий других людей, с другой сто¬
роны, рассмотрение действия как проявление общей тенденции,
которая в этом случае уже не может быть объяснена свойства¬
ми отдельных людей, их сознанием. Стоит ли говорить, что»
осмысленное применение этого подхода оказывается условием
истинности самого исследования? Массовидное в поведении, об¬
щее в мотивах реально существует, а значит, существуют и об¬
щие причины, порождающие это общее и массовидное.
Если этико-педагогический подход оперирует такими не выхо¬
дящими за пределы сознания людей и обращенными к их воле
понятиями, как «вина», «ответственность», «долг» и др., то фи¬
лософское и социологическое исследования в силу доступного
им обобщейия имеют дело с явлениями, объективно детермини¬
рованными и требующими для своего изменения радикальных
мер и принципиально иной практики воздействия. Вычленив
этот уровень исследования, исторический материализм сумел
теоретически преодолеть многие формы социального идеализма.
Достаточно вспомнить .приемы этического социализма, чтобы
понять, насколько различны эти формы объяснения сущности
общественного развития.
На другом уровне исследования действие человека, рассмот¬
ренное в границах возможного варьирования, вполне законно
подлежит этической оценке и предполагает регулирующее воз¬
действие па его сознание. В этом случае социальная детерми¬
нация и личностное авторство человека, сосуществующие в
каждом конкретном действии, разведены на два уровня исследо¬
вания, не противоречащие друг другу. Их альтернативность
допустима только в пределах объяснения одного и того же
явления. Уход от анализа объективных причин происходящего,
абсолютизация этико-педагогического уровня объяснения в
большинстве случаев были признаками стареющего режима н
идеологии классов, исторически себя переживших. В этом про¬
является еще одна особенность социального познания: возмож¬
ность выхода к объективной истине неодинакова у разных клас¬
сов, ее имеют по преимуществу прогрессивные классы и слои
населения.
Не менее важен другой методологический прием историче¬
ского материализма: рассмотрение и анализ исследуемого яв¬
9

ления во времени, т. е. с учетом исторически определенного пе¬
риода развития.
Анализ социального времени и социального пространства
как особых форм общественного развития кажется сегодня но¬
вой темой. Однако именно в марксистской философии есть ре¬
шения, способные служить исходным методологическим принци¬
пом для развития теории социального времени и пространства,
учет которых весьма важен в любом социальном познании.
Во многих работах Маркса метод определения социального яв¬
ления и его роли в общественном развитии во времени, т. е. в
зависимости от меняющихся периодов развития, применялся
многократно и обеспечил возможность многих глубоких реше¬
ний. Достаточно вспомнить решение вопроса о роли благоприят¬
ных природных условий в развитии отдельных стран и регио¬
нов. Чем лучше условия природы (для данного способа произ¬
водства), тем выше уровень развития стран, находящихся в зоне
этих условий. Нарастают темпы развития, накапливаются пре¬
имущества по^сравнению с другими странами, расположенными
в других природных условиях. Но эта закономерность действует
только в рамках данной формы материальной культуры, т. е.
в течение исторически ограниченного времени. Стоит только
расширить исторический период, а значит, ввести в поле иссле¬
дования новые связи и зависимости, как результат меняется
на противоположный: избыточные благоприятные условия спо¬
собны замедлить и даже задержать развитие отдельных наро¬
дов. Более того, целые регионы становятся слаборазвитыми, по¬
падают в разряд провинций, отставая от тех стран, которые в
силу менее благоприятных условий были вынуждены с большим
напряжением осваивать природные ресурсы. Рассмотрение раз¬
ных временных периодов, определивших эти, казалось бы, про¬
тивоположные выводы, является особым методологическим
приемом исследования, позволяющим изучать явление в под¬
вижных пространственно-временных соотношениях.
Этот методологический прием не утратил своего значения и
сегодня. Любое из начинаний человека включено во многие си¬
стемы взаимосвязанных явлений и в каждой имеет свой набор
следствий. Поэтому с точки зрения философии, которая в силу
своей специфики оперирует методом предельного обобщения,
экономически обоснованной может быть такая политика, кото¬
рая учитывает не только насущные потребности, но более отда¬
ленные во времени последствия. Экономический успех без этого
может оказаться благоприятным лишь на короткое время; в те¬
чение более длительного промежутка времени, а значит, в свете
более отдаленных последствий, он может стать социально вред¬
ным. Потребительское отношение к природе, даже приводящее
к интенсивному экономическому развитию, служит примером,
иллюстрирующим такого рода зависимости.
Все основные категории исторического материализма введе¬
но

лы с учетом пространственных и временных характеристик. Это
позволяет нам отделять закономерности, имеющие силу во всей
истории человечества, от тех, которые имеют значение только в
пределах конкретной формации или региона.
Одна из наиболее конструктивных категорий исторического
материализма — общественно-экономическая формация — несет
в себе в неразрывном единстве социальные и пространственно-
временные характеристики общественного целого, взятого на
•определенном этапе развития. Формация, как известно, харак¬
теризуется с разных сторон. С одной стороны, — это устойчивая
регулярность между разными элементами жизни общества, за¬
данная в конечном счете уровнем экономического развития,
с другой — единица исторического деления, обозначающая ка¬
чественно определенную целостность, отделенную во времени и
в пространстве от других этапов общественного развития. Мето¬
дологические возможности категории «формация» не исчерпы¬
ваются тем, что историю человечества можно рассматривать
с ее помощью не только на фоне природного времени, выражен¬
ного в хронологических единицах, но и внутренне, в показате¬
лях собственного развития, соответствующего понятию социаль¬
ного возраста. Важно и другое: эта категория вскрывает неви¬
димые обыденному сознанию связи, создающие в истории лока¬
лизованную во времени и пространстве зону единых значений.
Достаточно вспомнить обнаруженную историками конкрет¬
ную историческую разновременность вступления в одну и ту же
формацию разных народов, чтобы понять, что категория фор¬
мации совершает своеобразную революцию в наших наивных
представлениях об истории. Пользуясь этой категорией, иссле¬
дователи вышли к одному из существенных измерений обще¬
ственного развития. Она помогла понять недостаточность для
наук об обществе общмх представлений о времени, связанных
-с природными ритмами развития, и легла в основу отделения
синхронистического подхода к истории от диахронистического,
обеспечив тем самым большую зоркость исследователей, и поз¬
волила выступить против реальных тенденций либо к полной
индивидуализации, либо к унификации общественных явлений.
Важность преодоления этих тенденций становится понятной,
если учесть, что в настоящий момент в едином хронологиче¬
ском срезе развернута почти вся история человечества. Реально
существующее разнообразие способов производства материаль¬
ных благ и их социального возраста должно быть методологически
учтено при изучении каждого социального явления. Перед со¬
временным человечеством возникло множество общих про¬
блем— необходимость повышения образования, борьбы с расту¬
щей преступностью и распадом семьи и др., но в каждом кон¬
кретном случае эти проблемы (например, голод безработных в
развитых капиталистических странах и голод крестьян в Эквато¬
риальной Африке) порождаются разными социальными причи¬
11

нами. Ясно, что для эффективного решения этих проблем необ¬
ходимо учитывать условия их возникновения.
Конечно, изучение социального времени, и социального про¬
странства далеко от завершения, и методологические возмож¬
ности этих категорий должны стать предметом специального
исследования. Но уже сейчас ясны те особые аспекты иссле¬
дования, которые могут быть использованы: время как метод
изучения, как охват явления в конкретно-исторической системе
социального взаимодействия со своим ритмом развития, темпом
изменения, ускорением или замедлением; неизбежен подход
к проблеме времени в свете реального взаимодействия разных
социальных систем и культур, без учета которого нельзя понять
ни природу явлений современности, ни направления и возмож¬
ностей их развития. В самом человеке скрещиваются и сложно
взаимодействуют природные и социальные системы, влияние ко¬
торых должно быть обнаружено по отношению к краткому пе¬
риоду человеческой жизни. Исследование труднейшей и много¬
аспектной проблемы социального времени позволит методологи¬
чески прояснить многие проблемы современности.
В исследовангщ методологической сущности исторического
материализма есть еще один важный аспект, влияющий на эф¬
фективность социального познания.
Каждая проблема общественной жизни рассматривается раз¬
ными философскими и социологическими школами по-разному.
Соотнесение принципов марксистской философии с принципами
иных концепций дает нам не только возможность продемонстри¬
ровать глубину и своеобразие основных принципов историче¬
ского материализма, что невозможно сделать без сравнитель¬
ного анализа, но и ставит задачи, стимулирующие дальнейшее
развитие этих принципов. Это положение нельзя назвать новым:
любая из тем исторического материализма предполагает кри¬
тику идейных противников. Критика фатализма, волюнтаризма,,
биологизаторства, геополитиков и др. стала в марксистской фи¬
лософии хорошо освоенной традицией и может служить хоро¬
шей школой при исследовании проблем современности. Другими
словами, какой бы темой мы ни занимались, рассмотрение ее
предполагает анализ разных методологических подходов и их
преодоление. Речь в данном случае идет не только о необходи¬
мой борьбе с сознательными идеологическими противниками.
Не менее важно преодоление версий и толкований, возникаю¬
щих в самой жизни и действующих далеко за пределами учеб¬
ных аудиторий. Примером может служить тема природной не¬
одинаковости людей. Соотношение природного и социального —
это методологическая проблема самого широкого применения.
С ней мы сталкиваемся при изучении проблем образования, мо¬
рального воспитания, в темах, связанных с формированием лич¬
ности, и в темах, исследующих внутренние потенциалы обще¬
ственного развития. Сложность ее решения заключается в том,
12

ч го природная неодинаковость людей действительно существует.
Более того, обыденный опыт свидетельствует, что есть связь
между природными данными и социальным статусом человека.
Поэтому выводы типа биологизаторских — весьма распростра¬
ненная и сегодня версия истолкования социального неравенства,
пс лишенная оснований. Сила этой концепции не в ее специфи¬
ческой аргументации, а в соответствии с представлениями лю¬
дей, в которых отражен обыденный опыт их жизни. Поэтому ре¬
шение вопроса о соотношении двух форм неравенства — со¬
циального и природного — важно не только в познании многих
социальных явлений, но и в формировании жизненно важных
ориентаций личности.
Сложность в исследовании этой проблемы начинается с того,
ч го основные понятия (природные данные, способности) упо¬
требляются весьма не строго. В результате то, что кажется при¬
родными данными к 7, 11, 16 годам жизни, на самом деле бы-
пмет итогом сложного и многоаспектного влияния: развития,
обучения, воспитания. Собранные наукой материалы (наблюде¬
ния за развитием однояйцовых близнецов в разных социальных
условиях или результаты лонгитюдных исследований одной и
юй же группы от момента рождения до 40 лет) весьма специ¬
фичны, известны только специалистам и за рамки психологии
не выходят. Зависимость развития способностей от классового
положения или социального статуса личности, как правило, не
фиксируется обыденны'м сознанием. Доказывается она при¬
влечением самого разного материала — от результатов тестиро¬
вания способностей у детей до исследования социальной мо¬
бильности в конкретно-исторической динамике развивающегося
общества.
В этой теме важен и еще один путь исследования. Обычно
/заговор о способностях ведется весьма абстрактно: последние
i ел куются как способности вообще. Однако сравнительная пси¬
хология на основании многочисленных экспериментов пришла
I выводу, что таковых не существует: способности всегда кон¬
кретны и связаны с определенной формой деятельности. В пре-.
тельном обобщении (как природные данные) они есть только
возможность. Каждая эпоха и экономически заданное положе¬
ние в обществе всегда требуют определенных способностей, и
на их основании происходит фиксируемое сознанием разделе¬
ние людей. Из этого можно сделать вывод, что сами способности
имеют как бы два фундаментальных основания: одно —в обще¬
стве (в освоенных формах деятельности, всегда иерархизиро-
шшных по значению), другое — в самом человеке как наличие
соответствующих потенций, возможностей деятельности.
В принципе возможна типология сменяющих друг друга спо¬
собностей, которые, будучи востребованными, развиваются, ста¬
новятся главными, а затем теряют свое значение под влиянием
новых нужд общества. Не природные данные создают формы
13

деятельности и определяют дифференциацию общества, а, на-]
оборот, общество создает предпосылки для развития этих при-j
родных данных в конкретные виды способностей. Именно по-;
этому природные различия между людьми не могут рассматри¬
ваться в качестве определяющих социальное неравенство, хотя
они и участвуют в его проявлениях.
Марксистская теория, таким образом, выявляет глубинные*
отнюдь не очевидные связи и влияния, обусловливающие нера¬
венство людей, показывая, что, казалось бы, первичным при¬
родным данным принадлежит в социальном развитии вторичная*
отвечающая на социальные потребности роль. Это подтвержда¬
ется и материалами критической социологии зарубежных стран.
В книге Р. Миллса «Властвующая элита» собраны материалы
о жизни самых богатых людей Америки и представлена дина¬
мика пополнения их клана выходцами из низших классов..
Легенда об Америке как о стране одинаковых возможностей,
разрушается этими данными до основания. Только в период ста¬
новления капиталистического способа производства процент вы¬
ходцев из низших классов оказывается достаточно высоким (по*
данным Р. Миллса, он равен‘39%). По мере стабилизации об¬
щества этот процент резко падает, причем ясно выражена тен¬
денция к его предельному уменьшению. Другими словами, в ста¬
бильном обществе классовое псптЪжение становится социально*
наследуемым, в силу экономических условий господствующие
классы воспроизводят себя сами, проявляя жесткую тенденцию*
к отторжению чуждых элементов.
Собранные Миллсом материалы свидетельствуют о том, что
способности, определившие возможность вертикальной мобиль¬
ности, весьма специфичны. На основании собранной документа¬
ции не удалось установить ни одного случая, когда человек смог
бы подняться по социальной лестнице за счет бережливости или
трудолюбия. Изменить свой социальный статус людя^ обычно*
помогают способности к спекуляциям, ярко выраженный мо¬
ральный негативизм, позволяющий прибегать к противозакон¬
ным махинациям. На этом примере хорошо видно, какое значе¬
ние имеет при изучении социальных явлений правильная мето¬
дологическая посылка и как опасно делать выводы, исходя иэ
ограниченного житейского опыта.
И еще один важный момент нельзя оставить без внимания*
говоря о методологических функциях исторического материа¬
лизма. Осуществляя критический анализ современных буржуаз¬
ных теорий, мы не всегда достаточно четко отделяем ложные
методологические посылки авторов от тех проблем, которые они
пытались решить. Создается впечатление, что современные мыс¬
лители— это монопольные собственники определенных тем.
Получается, что 3. Фрейд — автор темы о роли бессознательного*
в психике и деятельности человека, В. Дильтей — темы о пони¬
мании письменно зафиксированных источников, Б. Кроче —
М

проблемы соотношения истории и современности и т. д. Конечно*
многие авторы вкесли свою тему, впервые ее сформулировав*
другие актуализировали ранее поставленные темы, и в этом
смысле можно говорить о важности и темы и методологии ее
решения. Однако важнее другое: философия не может быть
обзором и хранителем сказанного с соблюдением авторского»
права превыше всего. Это иррационально превращенные функ¬
ции философии. Она может продуктивно существовать только в
форме конструктивного диалога по поводу проблем современ¬
ности. Анализировать роль бессознательного, в том числе и роль
сексуальных импульсов, — еще не значит быть обязательно
фрейдистом. Можно и должно решить этот важный вопрос о че¬
ловеке и его жизни с позиций марксистской философии. То же
самое можно сказать о проблемах общения, об отношениях
между поколениями, о герменевтике, смысле жизни и других
важных, а значит, подлежащих решению вопросах.
Определить место явления в истории, найти положение дан¬
ного явления в системе отношений, созданных экономическим
базисом, определить объективную тенденцию его развития и
функционирования, обнаружить его связь с интересами основ¬
ных классов— эти и другие методологические принципы исто¬
рического материализма могут быть использованы при решении
проблем, которых еще вчера не было. Именно в этом смысле
исторический материализм не* может рассматриваться как сово¬
купность нескольких тем, ставших программными. Как методо¬
логия он открыт для решения любой проблемы современности.
Одна из таких проблем, требующих большой философской
работы, — возникший в начале XX столетия кризис исторической
науки. Подобно тому, как это происходило в физике, в истории
и других общественных науках подвергся сомнению и отрица¬
нию ряд понятий и ориентаций, считавшихся ранее незыблемой
основой общественных знаний. Предметом ожесточенных дис¬
куссий стал вопрос о предмете и сущности исторического зна¬
ния. Если одна часть историков утверждает, что сутью этой
дисциплины является знание о прошлом, то другая (во главе
с Б. Кроче) считает, что история «всегда современна; одни видят
главную задачу в собрании фактов, другие — в их интерпрета¬
ции. Аналогично тому, как физики в начале XX в. стали сомне¬
ваться в существовании материи, многие историки отрицают
саму возможность объективного исторического знания, видя в
источниках и документах всего лишь зафиксированные субъек¬
тивные суждения конкретных людей. Утрачено единство в пони¬
мании предмета, метода, истины, способов проверки историче¬
ского знания. Основанием для разделения и взаимного отрица¬
ния разных школ и направлений становится то или иное пони¬
мание факта — основной единицы исторического знания, утра¬
чено общее представление об исторической реальности, о про¬
шлом и настоящем.
1 >

Кризис исторической науки порожден главным образом кос¬
ной методологией, не способной справиться с обилием нового
фактического материала. Только большая философско-методо¬
логическая работа может вывести историков и обществоведов из
этого кризиса. Такая работа предполагает решение проблем
субъекта и объекта социального знания, выявление специфики
методов познания общества и их отличий от методов познания
природных явлений в естествознании, эффективное использова¬
ние методологических приемов, обеспечивающих выход к объек¬
тивным данным. Требует дополнительного осмысления специ¬
фика гуманитарного знания и его типология. Не менее важно
исследовать принципы подлинного историзма и понять философ¬
ский смысл понятий «факт», «бытие», «реальность». Уже сейчас
накопился большой материал о новых релятивистских концеп¬
циях, закономерно появляющихся в условиях кризиса, и их кри¬
тический анализ становится особенно актуальным. Эти и близ¬
кие им по смыслу проблемыуи обсуждаются в статьях данного
сборника.
Б. Д. Яковлев
К ПРОБЛЕМЕ СУБЪЕКТА
И ОБЪЕКТА СОЦИАЛЬНОГО ПОЗНАНИЯ
Система человеческих знаний обладает сложным иерархиче¬
ским строением и потому может быть по-разному классифици¬
рована. Но несомненно, что в знаниях всегда существовали как
бы две «сферы», две различные области. Одна из них — это зна¬
ния о «внешней» материальной природе, о ее законах, о спосо¬
бах практического воздействия на природные объекты, вовле¬
каемые в трудовой процесс. Ко второй сфере относятся знания,
представления людей о самих себе, о своих взаимоотношениях,
об обществе, в котором они живут. Различия между этими об¬
ластями знаний исторически изменчивы, но невозможно отри¬
цать, что познание общественной жизни развивалось во многом
иначе, чем познание природы. Научный подход к изучению об¬
щественных явлений исторически возник намного позже, чем
научное изучение природных процессов. Исторический идеализм
и сегодня широко распространен не только в интерпретации вы¬
водов, но и в исходных позициях социального познания, в спо¬
собах изучения общественной жизни. Методы научного обще¬
ствознания также не тождественны методам естественных наук.
Исследование этих различий, выявление специфики социаль¬
ного познания (и особенностей его исторического развития)
представляется необходимым по нескольким причинам.
Прежде всего, оно необходимо для развития диалектико-ма¬
териалистической гносеологии в целом. В настоящее время в
подавляющем большинстве работ по теории познания гносеоло¬
гический процесс рассматривается без анализа его различий в
,46

двух указанных областях. Разумеется, такой высокий уровень
абстракции правомерен, но он недостаточен. Более того, в силу
сложившегося в настоящее время «разделения труда» в фило¬
софских исследованиях, когда значительная часть специалистов
по гносеологии практически не затрагивает проблем историче¬
ского материализма, возникает реальная опасность не вполне
адекватной характеристики познавательного процесса, отожде¬
ствления естественнонаучного познания с познанием вообще.
Во-вторых, выяснение специфики социального познания не¬
обходимо для разработки его методологии в конкретных обще¬
ственных науках. Оно должно, кроме того, определить условия
и границы применимости в обществознании методов естествен¬
ных наук, соотношение общенаучных и специальных методов в
социальном познании.
Наконец, в-третьих. Критика всех форм идеалистической ин¬
терпретации общественной жизни требует конкретного выясне¬
ния истоков и «механизма» возникновения идеалистических
взглядов на общество, раскрытия их гносеологических корней.
Одно из важных условий, необходимых для решения этих
задач, заключается, на наш взгляд, в дальнейшем исследовании
диалектики субъекта и объекта в социальном познании. Особен¬
ности общества как объекта познания изучены достаточно по¬
дробно, и здесь можно лишь упомянуть их.
В общественной жизни, в общественном развитии взаимодей¬
ствуют материальные и духовные процессы; в общественной
жизни действуют люди, ставящие перед собой определенные
цели. Именно поэтому открытие объективных (не зависящих от
сознания людей) законов общественного развития было одной
из самых трудных задач познания. На уровне явления цели,
стремления, взгляды людей выступают как определяющие при¬
чины всех социальных процессов. На этом же уровне общест¬
венная жизнь представляется пс током неповторимых событий,
и которых нет необходимой, устойчивой, повторяющейся связи.
Б конечном счете это обусловлено более сложной, чем в при¬
родных процессах, диалектикой единичного, особенного и об¬
щего в общественной жизни. Все эти особенности общества как
объекта познания, его отличия от «остального» материального
мира составляют первую, объективную основу особенностей со¬
циального» познания.
Гораздо менее изученным остается вопрос о субъекте со¬
циального познания. В последнее время в научной литературе
псе более утверждается глубоко верная, на наш взгляд, пози¬
ция, согласно которой социальное познание в широком смысле
слова не может сводиться только к его научной форме.1 Дело
1 См., напр.: Гиндсс П. А. Философия и социальное познание. М.,
1477; Бурдина А. И. Общественное сознание как проблема диалектическо-
м> п исторического материализма. М., 1979; Творчество и социальное по-
ишпис. М., 1982, и др.
'J Наказ j\a 33G
17

здесь, разумеется, не в субъективной склонности тех или иных
авторов трактовать определенную категорию «шире» или «уже».
Дело в том, что свой познавательный аспект имеют все формы
общественного сознания и все его уровни, в том числе и уро¬
вень обыденного сознания. Уже это обстоятельство указывает
на специфичность и своеобразие субъекта социального позна¬
ния и своеобразие его познавательной деятельности.
Субъектами социального познания в широком смысле слова
выступают и конкретные индивиды, и социальные группы, и об¬
щественные классы, и общество в целом. В этом познании, ко¬
нечно, существует различие двух/уровней — теоретического по¬
знания, стремящегося к доказательности, к систематичности*
к социальному прогнозу и т. д./и вненаучного, в том числе по¬
вседневного, духовного освоения общественной жизни. Но отно¬
шение между этими уровнями иное, чем в познании природы.
Развитое естествознание не опирается на повседневный опыт
людей и тем более не делает его предметом своего изучения.
Обществознание, выходя за рамки повседневного уровня духов¬
ной жизни, преодолевая некоторые типичные для этого уровня
заблуждения, не может, однако, игнорировать его. Напротив*
оно включает социально-психологический уровень духовной
жизни, вненаучные формы сознания (мораль, политическое
сознание, искусство и т. д.) в предмет своего изучения. Более
того, история общественной мысли убедительно свидетельствует*
что в социальном познании постоянно взаимодействовали обоб¬
щенно-теоретический и социально-психологический уровни.
Создатели определенных концепций общественной жизни*
теорий политики и права, этических и эстетических доктрин
всегда в той или иной степени (хотя далеко не всегда адекватно)
осознавали свою принадлежность к определенной социальной
группе. Именно благодаря этой — реальной и осознаваемой —
взаимосвязи осуществлялось на теоретическом уровне социаль¬
ного познания выражение интересов определенных социальных
групп. Это — вторая важнейшая особенность социального по¬
знания. В нем отражение предмета исследования всегда тесна
переплеталось с отношением к нему, с определенной оценочной
деятельностью, характер которой в конечном счете оказывался
связанным с социальными, классовыми интересами.
Историческая изменчивость социального познания и его субъ¬
екта— это не только изменчивость уровня накопленных знаний
и методов исследования. Это прежде всего изменчивость со¬
циальной природы субъекта, особенностей тех интересов и той
социальной практики, с которыми он связан.
Рамки статьи исключают возможность подробных иллюстра¬
ций. Однако некоторые примеры целесообразно привести. Хо¬
рошо известно, что большая часть истории общественной мысли
(до периода вызревания буржуазных революций) не знает идец
общественного прогресса. Для нее характерны либо идея исто-j

рпческого круговорота, либо представление о «золотом веке»
на заре истории, либо вера в будущее наступление царства бо-
жия «не от мира сего». Объяснять это только тем, что общест¬
венная жизнь изменялась в докапиталистическую эпоху слиш¬
ком медленно, вряд ли правильно. Дело заключалось не в од¬
них лишь особенностях объекта познания. В конце концов кру¬
шение античного мира воспринималось современниками (в том
числе и «отцами церкви», создававшими новую для той эпохи
идеологию) как грандиозное изменение. Но становление новых
общественных отношений происходило на этом отрезке истории
и основном стихийно. Фактически отсутствовал субъект истори¬
ческого действия, осознававший себя в этой роли, и это решаю¬
щим образом сказалось на социальном познании. В новую
историческую эпоху молодая, идущая к власти буржуазия с не¬
обходимостью должна была развить разностороннюю критику
феодального строя, доказать его несостоятельность, «разум¬
ность» нового общественного устройства. Идея общественного
прогресса естественным образом рождалась в этой идеологиче¬
ской подготовке буржуазных революций.
11с менее важно видеть социальную обусловленность изме¬
нений не только выводов, концепций, но и самой методологии
социального познания. Общей чертой большинства теоретиче¬
ских построений в философии истории, в социологии, в истори¬
ческом познании долгое время оставалось убеждение автороз
лих доктрин, что развиваемая ими теоретическая схема яв¬
ляется единственно правильной. Но в начале XX в. один из
классиков буржуазной социологии — М. Вебер сформулировал
представление, которое сыграло впоследствии фундаменталь¬
ную методологическую роль в дальнейшей эволюции социоло¬
гического знания в буржуазном обществе. Это было представ¬
ление о возможности и допустимости самых различных струк¬
турных определений общества, названных М. Вебером «идеаль¬
ными тинами». Согласно М. Веберу, теории общества консти¬
туируются человеческим сознанием путем мысленного отбора и
выдвижения на первый план некоторых элементов многообраз¬
ной общественной жизни; в принципе возможны многообразные
«идеальные типы». Чем детерминирован в конечном счете такой
методологический «поворот»? На наш взгляд, отнюдь не только
тем, что стали яснее осознаваться сложность и многообразие
социальных связей. В буржуазном обществе XX в. классовый
интерес порождает разнообразные требования к социальному
знанию — от идеологических до прикладных, от поисков альтер¬
нативы марксистской теории общественного развития до выра¬
ботки конкретных организационных, управленческих рекомен¬
даций. Эта тенденция в конечном счете и реализуется в плюра¬
лизме современной буржуазной социологии.
lice это, разумеется, не означает, что теоретик, идеолог за¬
ранее сознательно приспосабливает свои выводы к выражению
2*
19

определенного классового интереса. Как показали основополож¬
ники марксизма, субъективно он может и не осознавать этого,
может идентифицировать групповой, классовый интерес с обще¬
человеческим и т. д. Но в конечном счете его теоретические по¬
строения определяются не только отражением объекта иссле¬
дования, но и социально обусловленным отношением к нему.
Историческая изменчивость субъекта социального познания
означает, таким образом, не только изменение знаний об объ¬
екте социального познания, но и изменение отношения к нему.
Причем это изменение охватывает и подход к изучению «на¬
личного бытия», и подход к изучению и осмыслению прошлого,
и отношение к будущему, к попыткам/предвидеть или предска¬
зать его.	^
В изучении этой исторической изменчивости принципиально
важно раскрыть те качественно новые черты, которые приобре¬
тает процесс социального познания с переходом человечества
от классового общества к бесклассовому. Закономерным про¬
дуктом эпохи революционного перехода от капитализма к со¬
циализму стало создание идеологами рабочего класса К. Мар¬
ксом и Ф. Энгельсом научной теории общественного развития.
Это создало качественно новую во всей истории социального по¬
знания ситуацию. Основные выводы научной, революционной
теории марксизма распространились в рабочем классе не в ре¬
зультате одного лишь политического просвещения и пропаганды.
К восприятию и усвоению идей марксизма рабочий класс при¬
ходит на собственном опыте по мере того, как эти идеи вноси¬
лись в саму практику революционной борьбы. По сути дела, это
соединение марксизма с рабочим движением было явлением
принципиально новым и с точки зрения взаимодействия уровней
социального познания.
Социализм поднимает к историческому творчеству много¬
миллионные массы людей. Одновременно совершается глубокий
переворот в культурной жизни, преодолевается культурное от¬
чуждение и характерные для классового общества формы пре¬
вратного, фетишистского сознания. Все это закономерно приво¬
дит к возрастанию роли практического опыта масс и их роли
как субъектов социального познания. При этом было бы не¬
верно однозначно рассматривать сознание основной массы лю¬
дей в условиях развитого социализма как «обыденное»; рост
образования и культуры в тенденции ведет к сближению уров¬
ней социального знания. Было бы, конечно, неверно думать, что
в социальном познании когда-нибудь исчезнет профессиональ¬
ная специализация и оно будет осуществляться всеми членами
общества. Но научное руководство общественным развитием в
условиях социализма никогда не станет иерархическим плани¬
рованием «сверху» всего многообразия практической деятель¬
ности людей и ее организационных форм.
Практический опыт масс, осуществляемое ими социальное
20

познание всегда будут источником новых творческих решений.
В определении оптимальных форм организации и управления
теоретическое исследование исходит и из задачи обеспечения
маилучших условий для активизации практической и познава¬
тельной деятельности масс.
Социалистическое общество — первое общество в истории,
которое познает законы своего собственного развития, плани¬
рует его перспективы и управляет им. Это порождает действи¬
тельно новые, неизвестные прежней истории объективные тре¬
бования к социальному познанию. Само общество как предмет
исследования непрерывно изменяется, в нем появляются каче¬
ственно новые черты, возникают и требуют своего разрешения
новые конкретные противоречия. Социальное познание в этих
условиях может выполнить свои социальные функции лишь при
условии «направленности в будущее», прогнозирования ближай¬
ших и отдаленных изменений в развитом социалистическом об¬
ществе. Это, в свою очередь, предполагает (на теоретическом
уровне социального познания) совершенствование и расшире¬
ние форм и методов исследования. Программно-целевое плани¬
рование, построение моделей развития тех или иных регионов
или определенных сторон общественной жизни невозможны без
широкого применения математических методов в социальном по¬
знании. Глубоко детерминированным является требование комп¬
лексного, системного подхода к изучению социальных процес¬
сов. В основе этого требования лежат в конечном счете тенден¬
ции развития самого социалистического общества как объекта
социального познания. Развитой социализм характеризуется
возрастанием уровня целостности общественной системы, един¬
ства и взаимодействия ее основных звеньев. «Именно стадия
превращения нашей системы в целостность и есть этап разви¬
того социализма».2
Объективные закономерности коммунистической формации —
как познанные, так и еще не познанные — это новые в мировой
истории закономерности. Их раскрытие всегда будет требовать
углубленного научного исследования. Но при всем том между
двумя уровнями социального познания — массовым и теорети¬
ческим, между научным и вненаучными способами отражения
социальной реальности всегда сохранится внутреннее единство.
Оно обусловлено в конечном счете тем, что в социалистическом
обществе нет таких социальных групп, положение и интересы
которых вели бы к деформации социального отражения, к вы¬
работке социальных иллюзий.
2 Косолапо в Р. Н. Социализм: к вопросам теории. М., 1979, с. 529.
21

Ю. Ф. Георгиев, В. В. Шаронов
ОБЪЕКТ ФИЛОСОФСКО-СОЦИАЛЬНОГО
ИССЛЕДОВАНИЯ
И ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕКА
Проблема внутренней интеграции и дифференциации фило¬
софского знания принадлежит к числу наиболее сложных и
актуальных. Есть основания говорить об определенном соответ¬
ствии самосознания философии характеру и уровню развития
ее теоретического содержания. В последнее время стало ощу¬
щаться некоторое отставание методологического самосознания
философии от происходящего в ней «информационного взрыва».
В связи с этим возрос поток публикаций, посвященных пробле¬
мам взаимосвязи различных составляющих марксистско-ленин¬
ской философии, дискутируется вопрос о месте в ней проблем
человека, ценностей, культуры и т. п. Как правило, постули¬
руется принцип органического единства всех сфер философской
системы, но при конкретизации его возникает немало не
преодоленных еще трудностей.
Естественно, что центральным при этом остается вопрос об
органическом единстве диалектического и исторического мате¬
риализма. Его решение предопределяет решение и всех других
проблем, так или иначе связанных со структурой философии,
в том числе и вынесенной в заголовок статьи.
I.	Когда речь идет о строении сложных систем, то весьма
плодотворными являются приемы теоретического моделирова¬
ния, удовлетворяющие, в частности, потребность человеческого
познания в переводе логических абстрактных построений в не¬
который наглядный эквивалент. В качестве примера можно при¬
вести схему, моделирующую единство диалектического и исто¬
рического материализма, предложенную И. С. Нарским: «Соот¬
ношение диалектического и исторического материализма в са¬
мой философии можно изобразить... в виде двух частично пе¬
ресекающихся кругов, общей частью которых, „исходным кор¬
нем”, является учение о решении основного вопроса фило¬
софии».1
Сущность взаимосвязи диалектического и исторического ма¬
териализма можно раскрыть, сопоставив их идеализированные
объекты. Действительно, при обсуждении проблем внутренней
организации философской системы точками опоры в аргумен¬
тации оказываются определения каждой из теоретических под¬
систем «через предмет», ибо в этих дефинициях и задается та
самая мысленная конструкция, которая выполняет роль идеали¬
зированного объекта. Особое место, очевидно, должно занимать
представление об идеализированном объекте философии как та-
1 Н а р с к и й И. С. Еще раз о предмете и функциях философии мар¬
ксизма.— Философские науки, 1971, № 1, с. 91.
22

козой, поскольку в нем, по логике вещей, синтезируются анало¬
гичные объекты всех «разделов» философии и, следовательно,
представлена «в зародыше» общая картина строения философ¬
ского знания. Примем в качестве отправного для дальнейшего
анализа следующее общепринятое в литературе положение: фи¬
лософия изучает, с одной стороны, мир как все то, что суще¬
ствует вне и независимо от человека, а с другой — самого чело¬
века. Из отношения «мир — человек» формируется та коренная
особенность философского знания, которую можно определить
как биполярность.2
Коренная особенность, отмеченная здесь, является систем¬
ным свойством, присущим как философии в целом, так и всем
ее разделам. В каждом из них присутствует биполярность, т. е.
специфическое соотношение противоположностей «мир — чело¬
век», за которым угадывается целый ансамбль других пар про¬
тивоположностей: материальное и идеальное, объективное и
субъективное, необходимость и свобода, общее и единичное
и т. п. Биполярность философского знания фиксирует тот факт,
что объект философии в целом представляет собой единство
противоположностей «материальный мир (природа) —человек
(общество)», из чего и вытекает «двойственность» философской
системы марксизма — диалектический и исторический материа¬
лизм. Единый объект, конечно же, должен быть в принципе вос¬
произведен единой теорией. Поэтому диалектический и истори¬
ческий материализм есть не две рядоположенные теоретические
конструкции, а две модификации единой философской теории.3
Возвращаясь к упомянутой выше схеме, изображающей со¬
отношение диалектического и исторического материализма в
виде частично совпадающих кругов, можно дать ей модифика-
ционную характеристику. В область совпадения входит все, свя¬
занное с решением основного вопроса философии и с принци¬
пиальной характеристикой универсальных свойств и законов
мира. Модификационные различия проявляются в рассмотрении
либо целостности всеобщего, либо целостности социальной жиз¬
ни. В первом случае (диалектический материализм) на перед¬
ний план в качестве специального объекта исследования высту¬
пает оппозиция «материя —сознание» в единстве с оппозицией
«общественное бытие — общественное сознание». Во втором слу¬
чае (исторический материализм) то же единство рассматрива¬
ется в ином контексте: специальному анализу здесь подверга¬
2 См.: Ойзерман Т. И. Проблемы историко-философской науки. М.,
1971. с. 179—180.
3 В понятии «модификация» фиксируется диалектика устойчивости и из¬
менчивости. Ср.: «Бывают, однако, такие общественные условия, при кото¬
рых один и тот же человек попеременно шьет и ткет и где, следовательно,
оба эти различные виды труда являются лишь модификациями труда одного
и того же индивидуума» (Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23,
с. 52).
23

ется оппозиция «общественное бытие — общественное сознание»,
а общефилософские принципы и достижения «уходят» в основа¬
ние анализа, выполняя методологическую и эвристическую
функции. При этом в области совпадения диалектического и
исторического материализма наблюдается «перестройка» фун¬
даментальных теоретических структур, их переориентация на
новый объект познания. Например, то, что в диалектическом
материализме рассматривается как один из этапов самораз¬
вития материи, в рамках философской социологии предстает
как генезис и развитие социальной жизни. В обеих модифика¬
циях исследуется социальная диалектика как ^единство проти¬
воположностей универсального (законы материи) и специфиче¬
ского (законы общества). Но в общефилософском исследовании
это единство берется в таком варианте, когда на первый план
выходит всеобщее, преследуется цель приращения нового зна¬
ния об универсальных свойствах бытия, о многообразии их про¬
явления. Иначе говоря, в рамках диалектического материализма
общая картина социальной жизни присутствует имплицитно и
инструментально. Актуально же и концептуально эта картина
формируется в рамках исторического материализма. Отсюда,
кстати, понятно принципиальное значение выработки материа¬
листического понимания истории — создания исторического ма¬
териализма — для возникновения диалектико-материалистиче¬
ской философии.
Эти выводы, характеризующие взаимоотношения между
основными подсистемами философии как модификационные, по¬
лезны и для уточнения места, занимаемого в философии общей
теорией человека. Они могут также послужить основанием для
преодоления дуалистических тенденций в определении статуса
теории человека.
II.	До сих пор весьма распространена точка зрения, сводя¬
щая объект философско-социального исследования к наиболее
общим законам развития общества, понимаемого «в узком
смысле слова» как система общественных отношений, как без¬
личный социальный организм. В результате теория общества в
представлении многих ученых приобрела статус самостоятель¬
ной науки, отождествляемой с историческим материализмом,
«вытеснив» из последнего теорию человека. Это сделало пробле¬
матичным определение научного статуса общей теории человека.
Одновременно сложился круг суждений, следуя которым нельзя
не прийти к выводу о необходимости особой научной дисцип¬
лины — философской антропологии, существующей наряду
с историческим материализмом. Логика рассуждений при этом
такова: человек не является непосредственным объектом исто¬
рического материализма, ибо в нем, дескать, лишь побочно вос¬
производятся отдельные фундаментальные характеристики лич¬
ности как носителя общественных отношений. В качестве субъ¬
екта человек рассматривается в системе психологических наук,
24

его биосоциальная природа исследуется (и фиксируется) диа¬
лектическим материализмом. В итоге получается, что историче¬
ский материализм (как и другие науки) изучает лишь отдель¬
ные аспекты человека. Общая же теория человека, концепция
его целостности должны разрабатываться особой суверенной
наукой— философской антропологией. Вывод этот не формули¬
руется, конечно, столь явно, но он логически вытекает из изло¬
женной позиции. Реальной ее альтернативой нам представля¬
ется точка зрения, исходящая из того, что создание общей тео¬
рии человека возможно в рамках лишь той научной дисципли¬
ны, которая одновременно включает в себя синтетическую кон¬
цепцию общества. Более того, концепция человека и концепция
общества представляют собой две модификации общей теории
социальной жизни, социальной формы движения материи —
исторического материализма.
Схематически представить себе соотношение общей теории
социальной жизни и входящих в нее концепций человека и об¬
щества можно, выяснив характер взаимосвязи их идеализиро¬
ванных объектов. Для решения поставленных в статье задач
достаточно использовать наиболее абстрактные представления
об идеализированных объектах интересующих нас концепций.
Для концепции общества таким представлением может служить
известное положение К. Маркса: «Общество не состоит из инди¬
видов, а выражает сумму тех связей и отношений, в которых
эти индивиды находятся друг к другу».4 В качестве составляю¬
щих идеализированного объекта концепции человека возьмем
два взаимодополняющих определения. «Это понятие (= чело¬
век) есть стремление реализовать себя, дать себе через себя са¬
мого объективность в объективном мире и осуществить (выпол¬
нить) себя».5 Здесь человек «задан» как субъект, как деятель*
но исследование пойдет по ложному пути, если не будет одно¬
временно исходить из определения сущности человека как сово¬
купности всех общественных отношений.6
Социальная форма движения материи, взятая в своей отно¬
сительной самостоятельности, может быть рассмотрена как
сложная система органического типа. Такая система характе¬
ризуется как некоторое целое, части и компоненты которого на¬
ходятся между собой в упорядоченной субординированной свя¬
зи. При этом целое обладает такими новыми (системными)
свойствами, которых нет ни у каждого из компонентов в отдель¬
ности, ни у их суммы, но которые появляются в результате их
взаимодействия.7 Следовательно, в органической системе можно
выделить две взаимосопряженные сферы. Первая — это надын¬
дивидуальные объединения компонентов, их связи и отношения*
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 214.
5 JT е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 194.
6 См.: Маркс К., Э и г е л ь с Ф. Соч., т. 3, с. 3.
7 См. там же, т. 46, ч. I, с. 229.
25

производные от них системные свойства. Этой сфере соответ¬
ствует в теории социального бытия идеализированный объект
концепции общества, в котором весьма абстрактно фиксируется
аспект целостности социальной жизни, органическое единство
людей, обозначаемое в понятиях «общественные отношения»,
«социальные общности» и т. п. Вторая сфера — это «сумма»,
множество компонентов, каждый из которых относительно само¬
стоятелен, активен, способен к самоизменению. Этой/сфере со¬
ответствует идеализированный объект концепции человека, в ко¬
тором выражаются аспект «суммативности» бытия людей, их
взаимодействие в качестве относительно самостоятельных ком¬
понентов социальной системы, внутренне сложных, реализую¬
щих себя, и т. д.
Вычленив две сферы в системе органического типа, мы фак¬
тически обнаружили и зафиксировали два аспекта бытия одних
и тех же компонентов. Соответственно идеализированные объ¬
екты концепций общества и человека (каждый в отдельности)
отражают свой аспект — целостный или «суммативный» — бытия
одних и тех же людей. Противоречивое единство этих аспектов
отражается в идеализированном объекте общей теории социаль¬
ной жизни, который может быть представлен в виде исходной
клеточки социального бытия, содержащей «зародыши противо¬
речий» (включая противоречие материального и идеального)
последующего развития социальной системы. Такой клеточкой
социального способа жизни и логически исходным пунктом со¬
циально-философского исследования является совместный труд,
развившийся в целостный социально-исторический процесс.
Известно, что К. Маркс, подвергая детальному анализу
исходную клеточку буржуазной экономики — товар, пришел
к открытию двойственной природы содержащегося в нем труда:
«Всякий труд есть, с одной стороны, расходование человеческой
рабочей силы в физиологическом смысле, — и в этом своем ка¬
честве одинакового, или абстрактно человеческого, труд обра¬
зует стоимость товаров. Всякий труд есть, с другой стороны,
расходование человеческой рабочей силы в особой целесообраз¬
ной форме, и в этом своем качестве конкретного полезного тру¬
да он создает потребительные стоимости».8 Один и тот же чело¬
веческий труд предстает в первом случае как «общественная
субстанция», как безлично-абстрактное целое, а -во втором — как
сумма, множество компонентов, каждый из которых есть труд
отдельного лица.
Труд, как и всякая органическая система, складывается из
взаимодействия целостного и суммативного аспектов существо¬
вания его компонентов. Поэтому и «превращение» труда в спо¬
соб производства, в саморазвивающуюся социальную систему
осуществляется двуединым путем: по линии становления, раз¬
8 Там же, т. 23, с. 55.
26

вития и смены общественных структур и по линии историче¬
ского развития человека. Становление социальной формы дви¬
жения материи, ее формационное развитие и функционирова¬
ние осуществляется в условиях диалектики тождества, различия
и взаимодействия целостного и суммативного аспектов суще¬
ствования людей. Так, становление социального бытия осуще¬
ствляется как единство социогенеза (органический аспект суще¬
ствования людей) и антропогенеза (суммативный аспект). Фор¬
мирование способа производства есть единство возникновения
материальных общественных отношений людей к природе и друг
к другу и определенного способа деятельности данных индиви¬
дов, определенного вида их жизнедеятельности, их определен¬
ного образа жизни.9
Анализ труда показывает, что в его структуре просматрива¬
ется то ограниченное число возможных вариантов соединения
работников со средствами производства, которое впоследствии
реализуется как всемирная история, вернее, как ее логика. Каж¬
дый вариант ложится в основание соответствующей обществен¬
но-экономической формации, придавая специфически системное
(формационное) качество всем ее компонентам. Смена общест¬
венных структур есть одновременно развитие способностей рода
«человек», есть историческая смена содержания внутреннего
мира и деятельности людей. В труде как исходной клеточке со¬
циального бытия отражаются не только исторически первое во
времени, но и первичное системообразующее начало, принцип
всякого становления, развития, функционирования и строения
социальной жизни. Таким образом, идеализированный объект
общей теории социальной формы движения материи — истори¬
ческого материализма — воспроизводит единство противополож¬
ностей целостного и суммативного бытия людей.
Данная здесь характеристика идеализированного объекта
философско-социального исследования, разумеется, не является
исчерпывающей и бесспорной. Нам важно лишь подчеркнуть,
что такое его толкование поглощает схемы идеализированных
объектов концепций общества и человека. Это указывает на не¬
самостоятельность в данном отношении самих концепций, их
включенность в общую теорию социальной формы движения ма¬
терии, которая, собственно, лишь одна и может реально претен¬
довать на' полный статус самостоятельной, суверенной дисцип¬
лины.
III.	Концепции общества и человека — это не просто рядо¬
положенные части, а две различные модификации единой тео¬
рии социального бытия, в рамках которой они связаны отно¬
шениями единства противоположностей. «Диалектика, —
писал В. И. Ленин, — есть учение о том, как могут быть и как
бывают (как становятся) тождественными противопо¬
э См. там же, т. 3, с. 19.
27

ложности,— при каких условиях они бывают тождественны*
превращаясь друг в друга...»10 Поскольку в рамках диалекти¬
ческого единства одна противоположность обнаруживает свою
сущность лишь тогда, когда в ее теоретическом образе сохра¬
няется достаточная связь с другой, постольку объектом теории
общества будет целостный аспект бытия людей в определен¬
ной и достаточной связи с противоположным ему суммативным
аспектом, а в теории человека объектом изучения является сум-
мативный аспект в тесной связи с целостным. В том и другом
случаях воспроизводится единство противоположностей (что ха¬
рактерно для общей теории социальной формы движения), но
каждый раз — в специфической модификации этого единства*
когда на первый план (в качестве непосредственного объекта
исследования) выступает одна противоположность, а ее един¬
ство с другой играет служебную роль, помогая выявлению сущ¬
ности первой.
В модификации исторического материализма, обозначаемой
как теория общества, на первый план выступает изучение бы¬
тия людей как целостного органического единства, в котором их
жизнедеятельность фиксируется в безличных категориях. Одна¬
ко эта сторона социальной жизни не может быть правильно ин¬
терпретирована вне связи со своей противоположностью — сум¬
мативным аспектом бытия людей как множества относительно
самостоятельных, активно действующих индивидов. Поэтому в
теории общества, во-первых, присутствуют концептуальные пред¬
ставления о человеке, его родовых свойствах, «сущностных си¬
лах» (способность к труду, мышлению, общению и т. п.), внут¬
ренней структуре и т. д. Однако они играют здесь подсобную*
инструментальную роль и задача их специального анализа и
развития в рамках теории общества не ставится. Во-вторых*
в теории общества осуществляется процедура обобщения дей¬
ствий «живых личностей». В-третьих, теория общества, опери¬
руя безличными категориями, моделируя целостность историче¬
ского процесса, отвлекается от качественной определенности че¬
ловека далеко не во всех отношениях. В ней речь может идти и
о лицах, но лишь постольку, «поскольку они являются олице¬
творением экономических категорий, носителями определенных
классовых отношений и интересов».11
В модификации исторического материализма, обозначаемой
как теория человека, на первый план выступает исследование
«суммативного» аспекта бытия людей. Однако эта сторона со¬
циальной жизни не может быть адекватно понята вне связи со
своей противоположностью — органическими формами единства
людей: общественными отношениями, классовой структурой
и т. п. Поэтому в теории человека, во-первых, присутствуют и
ю JI е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 98.
11 Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 10.
28

выступают в качестве основания концептуальные представления
о строении общества и законах его развития. Во-вторых, в про¬
цессе воспроизведения структуры человека осуществляется сво¬
его рода дезинтеграция, «очеловечивание» безличных теорети¬
ческих конструктов теории общества. Их содержание предстает
в «личностной» форме свойств людей, характеристик их внут¬
реннего мира, их активности. В-третьих, исследуя активность и
самодеятельность индивидов, теория человека способствует по¬
стижению «живых» источников воспроизводства и изменения
общественных надындивидуальных образований, ибо «именно
личное, индивидуальное отношение индивидов друг к другу,
их взаимное отношение в качестве индивидов создало — и по¬
вседневно воссоздает — существующие отношения».12
Таким образом, теория общества раскрывает тайну форми¬
рования социальной сущности человека как «ансамбля общест¬
венных отношений», а теория человека способствует решению
задач теории общества, помогая понять его как «продукт дея¬
тельности людей». Как видно, каждая из этих теорий содержит
«в снятом виде» другую, будучи в то же время относительно
самостоятельной. Это возможно лишь в том случае, если они не
рядоположены, а образуют две различные формы существова¬
ния, или модификации, более общей, единой теоретической си¬
стемы — исторического материализма.
IV.	До сих пор соотношение концепций общества и человека
рассматривалось в логическом плане, т. е. подразумевалось, что
они развиты в равной степени, а поэтому гармонично вписы¬
ваются в единую теоретическую систему исторического мате¬
риализма. Однако в конкретно-историческом плане их связь ока¬
зывается намного сложнее, поскольку эти концепции взаимодей¬
ствуют, находясь на разных ступенях развития. В начальный
период становления исторического материализма наблюдалось
синкретическое единство концептуальных представлений о чело¬
веке и обществе при некотором доминировании антропологиче¬
ских мотивов в творчестве молодого Маркса. Затем склады¬
вается общая концепция структуры общества, этапов его разви¬
тия. Разработанная в «Капитале» модель буржуазного общества
стала образцом и методологическим руководством к воспроизве¬
дению целостных, органических форм социальной жизни. Созда¬
ние теории общественно-экономической формации В. И. Ленин
считал основой возникновения подлинно научной социологии.
Вместе с тем исторический материализм никогда не был за¬
крыт для теории человека. Напротив, именно в нем были зало¬
жены основы этой теории. Приступая к изучению буржуазного
«экономического общества», К- Маркс настоятельно подчерки¬
вал, что «индивиды, производящие в обществе, — а следователь¬
но общественно-определенное производство индивидов, — таков,
12 Там же, т. 3, с. 440.
29

естественно, исходный пункт».13 И еще: «...как само общество
производит человека как человека, так и он производит обще¬
ство».14 Такого рода представления, характеризующие, по на¬
шему мнению, объект социально-философского исследования в
единстве его основных аспектов, сопровождали Марксов анализ
общественных структур, что предохраняло связанный с этим
анализом специфический подход от абсолютизации, а историче¬
ский материализм — от сведения к теории общественных отно¬
шений.
В силу сказанного можно заключить, что исторический мате¬
риализм выступает и как непосредственная теория гуманизма.
Следует особо подчеркнуть при этом, что, хотя сама концепция
гуманизма — его определение, основное содержание, система
понятий — связана с антропологической модификацией истори¬
ческого материализма, гуманистичность — это атрибутивная
черта всей марксистско-ленинской теории.
Широко известны бесплодность и софистичность попыток
сведения исторического материализма к теории общественных
отношений и приписывания ему на этой основе отсутствия вни¬
мания к «живому» человеку, т. е. «теоретического антигума¬
низма». Уже отмечалось, что исторический материализм дейст¬
вительно включает в себя теоретический анализ общественных
отношений, классов, в рамках которого отвлекаются, абстраги¬
руются от рассмотрения личности как таковой, ее субъектив¬
ности, индивидуальности. Однако это само по себе не .дает ни¬
каких оснований для деления методов исследования на «гуман¬
ные», поскольку они, дескать, нацелены на моделирование субъ-
ектности, самодеятельности человека, и «антигуманные», по¬
скольку они «растворяют» человека в детерминирующих его
сущность общественных структурах. Известное доминирование
в марксизме-ленинизме исследовательского интереса к форма¬
ционному строению общества, к системе общественных отноше¬
ний отвечало не только потребностям пролетарского движения,
но и логике развития самой научной теории целостности со¬
циальной формы движения материи. Без предварительного
создания «целостного представления о целостности общества»
невозможно было моделирование целостности человека, нельзя
было раскрыть природу его субъектности. «Капитал» Маркса
заложил и теоретическую основу общесоциологической концеп¬
ции человека.
Абстрагирование от субъектности человека явилось необхо¬
димой предпосылкой для открытия фундаментальных общест¬
венных структур, оно никак не может в данном случае харак¬
теризоваться как теоретический антигуманизм. Напротив, с по¬
мощью такой методологии закладывались основы подлинно на¬
13 Там же, т. 46, ч. I, с. 17.
14 Там же, т. 42, с. 118.
30

учной концепции человека, теоретические и методологические
принципы гуманизма всего нашего мировоззрения, наконец,
основания практического гуманизма. В то же время гипертро¬
фированное внимание к субъектности и субъективности чело¬
века, например, в экзистенциализме, присущее ему «замыкание»
субъектности человека на самом себе отнюдь не гарантировали
ему значительного реального гуманизма. Подобная методология
не способствует выявлению подлинных сущностных сил чело¬
века, условий и обстоятельств их проявления и развития. В бур¬
жуазной философии существуют многочисленные попытки обос¬
новать степень гуманизма той или иной теории ссылкой на ис¬
пользуемые в ней методы постижения человека, интерпретируе¬
мые с точки зрения дилеммы сциентизма и антисциентизма, на¬
учного и идеологического «понимания» и «объяснения». В связи
с этим представляется актуальным исследование действительно
существующих корреляций между выбором предмета и метода
исследования в социологии и ее гуманистическим содержанием.
Для марксистско-ленинской теории человека характерно
единство онтологического, гносеологического и аксиологического
аспектов. В ней человек воспроизводится в теоретических обра¬
зах, содержание которых не зависит «ни от человека, ни от че¬
ловечества»; в ней анализируются пути и методы познания че¬
ловека; в ней, наконец, человек и его мир воспроизводятся в
образах, содержащих оценку, в том числе с точки зрения наших
идеалов гуманизма, человечности. Откуда берутся основания
для такой оценки? Прежде всего — из практики борьбы за са¬
мое гуманное, коммунистическое устройство мира. В данном
случае гуманизм выступает как выражение определенной идео¬
логии, определенных классовых интересов. Идеология марксиз¬
ма-ленинизма научна, и это означает, что под аксиологические,
ценностно-ориентационные положения о гуманизме и человеч¬
ности она подводит объективные по содержанию онтологические
основания. Исторический материализм и представляет собой
науку, исследующую, в частности, онтологические основания
подлинно гуманистических идеалов и оценок. Поэтому он откры¬
вает гуманизм как реально и закономерно возможный и необхо¬
димый вариант исторического развития человечества и каждого
человека, выступая теоретической основой практического гума¬
низма. „В этом его принципиальное преимущество перед всеми
другими формами гуманизма.
Я. Я. Савцова
СПЕЦИФИКА ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ
Значительно оживившийся в последние годы интерес к про¬
блемам гуманитарного знания обусловлен в первую очередь
развитием современного общества, предъявляющего новые тре¬
бования к системе духовного производства. Большое влияние
31

оказал и повсеместный интерес к проблемам человека, его цен¬
ностной ориентации в мире и к возможностям различных форм
теоретического знания в определении этой ориентации. Некото¬
рые авторы вообще рассматривают гуманитарное знание как
одно из существенных средств решения проблем современного
человека.1 В то же время этот интерес отражает возросшее
влияние гуманитарных наук на духовную жиз..ь общества, чему
способствует современный уровень теоретических исследований,
развившихся на базе марксистской методологии в этой области
знания. Теоретическая и духовно-практическая значимость гу¬
манитарного знания возросла под влиянием глубоких изменений
в соотношении материального и духовного начал в жизнедея¬
тельности людей.
Особый интерес в этом отношении представляет эволюция
гуманитарного знания в системе социалистического духовного
производства. Социализм внес качественные изменения в сферу
распределения и освоения трудящимися ценностей духовной
культуры, в том числе создающихся в системе гуманитарного
знания. Возник исторически новый тип связи знания с практи¬
койчем и объясняются более широкие возможности использо¬
вания данных гуманитарных наук в сфере социальных отноше¬
ний, политике, идеологии, воспитании. В условиях социалисти¬
ческой общественной формации гуманитарное знание впервые
становится важным средством практического преобразования
социальных условий бытия людей. В 70-х годах при создании
Сибирским отделением АН СССР социально-экономической про¬
граммы «Сибирь» в нее был включен раздел «Гуманитарные
аспекты развития Сибири в условиях промышленного освое¬
ния». В рамках этой программы планируются и осуществляются
основные направления научных исследований: обобщение исто¬
рического опыта хозяйственного и социально-культурного раз¬
вития Сибири; социальное развитие коренных народов Сибири
в условиях интенсивного промышленного освоения региона;
охрана и освоение культурно-исторических ландшафтов, памят¬
ников культуры и истории революционного движения, организа¬
ция комплексов монументальной пропаганды и т. д.2
Об усилении интереса к гуманитарному знанию в обществе,
к его теоретическим и познавательным возможностям свиде¬
тельствует и появление в последние годы работ, посвященных
философским проблемам истории, филологии, языкознания,
искусствоведения и т. д.3 «Преодолевая характерный для всего
1 См., напр.: Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекозна-
ння. М., 1977.
2 См.: Вопросы истории, 1982, № 1.
3 См.: Философские проблемы исторической науки. М., 1969; Пан¬
филов В. 3. Философские проблемы языкознания. М., 1977; Буда¬
гов Р. А. Филология и культура. М., 1980; Келле В. Ж., Коваль-
зон М. Я. Теория и история. М., 1981; Ракитов А. И. Историческое
познание. М., 1982, и др.
32

мыслительного контекста буржуазной Европы разрыв „науч¬
ного” и „гуманитарного” сознания, диалектико-материалистиче¬
ская методология, — отмечает Н. С. Автономова, — соединяет
теоретико-познавательный и мировоззренческо-методологический
подходы к осмыслению социальной реальности в неразрывное
целое и обеспечивает связь научного познания с обществен¬
ной практикой».4 Правда, обобщающих работ, где бы глубоко
и всесторонне анализировались проблемы гуманитарного зна¬
ния, а ке только его конкретных форм, пока еще очень мало.5
Ставя проблему специфики гуманитарного знания, нам бы
хотелось обратить внимание на его особенности, подчеркнуть
своеобразие его как определенного типа знания, дающего воз¬
можность раскрыть характерные черты существования челове¬
ческого. общества. Решение данной проблемы предполагает и
анализ условий, в которых шел процесс становления гумани¬
тарного знания.
Часть авторов относит начало этого процесса к эпохе Воз¬
рождения, когда появились сам термин «гуманизм» и система
представлений, раскрывающих его содержание.6 Но, как свиде¬
тельствует история пауки, отдельные формы гуманитарного зна¬
ния начали складываться еще в Древней Греции, и практически
там сложилось то отношение к ним,, которое надолго опреде¬
лило последующую традицию и которая до сих пор господствует
на Западе. Суть этого отношенн;: была выражена Аристотелем,
который в качестве образца собственно научного знания считал
математику с ее четко выраженной спецификой, находящей вы¬
ражение в языке, методах исследования, понятийном аппарате.
В своей основе она строится на установлении повторяющихся,
устойчивых связей, что и находит отражение в законах матема¬
тики как науки. Гуманитарное же знание возникает на базе
мнения субъекта о предмете, что во многом и определяет специ¬
фику содержания последнего.
Было бы наивно требовать от Аристотеля более глубоких
представлений о предмете и общественных функциях гумани¬
тарного знания, которое только начинало складываться. Для
нас важен сам факт различения двух видов знания, которое сло¬
жилось уже в греческой философии. Этому способствовали со¬
циально-экономические условия развития древнегреческого об¬
щества, обусловившие исторически своеобразный подход к чело¬
веку, его социальному положению, характеру и содержанию
практической деятельности в обществе. Новые общественные по¬
требности сформировали круг проблем, которые ранее не стояли
4 Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализа
в гуманитарных науках. М., 1977, с. 5.
5 См.: Федосеев П. Н. Философия и мировоззренческие вопросы совре¬
менной науки. — Вопросы философии, 1978, № 12; 1979, № 1.
6 См., например: Тезисы докладов межвузовской научной конферен¬
ции «Современные проблемы философии истории». Тарту, 1979, с. 16.
3 Заказ Ло 35G
33

перед обществом, но теперь требовали своего объяснения.
Прежние методологические схемы и приемы объяснения уже не
обеспечивали их решения. Гуманитарное знание вырастало из
потребности изменения человека, его кругозора, ценностных
ориентаций в обществе. А. Ф. Лосев убедительно показал усло¬
вия формирования в древнегреческом обществе научного инте¬
реса к человеку, его бытию.1 П. П. Гайденко связывает форми¬
рование нового вида знания со «стремлением сделать научные
и философские достижения того времени всеобщим достоянием,
т. е. расширить круг образования, и, во-вторых, вскрыть субъ¬
ективный источник всякого знания, перевести философскую
мысль от рассмотрения природы к рассмотрению самого созна¬
ния».8
Поворот к изучению человека, его жизнедеятельности, созна¬
ния, мышления, языка и т. д. начинается с софистов. «...Пред¬
посылкой появления как языково-филологических, так и лите¬
ратурно-критических изысканий является, — как отмечает
П. П. Гайденко, — развитая рефлексия по поводу самого созна¬
ния. Оно полагается теперь как специфическая действитель¬
ность».9 Гуманитарное знание широко используется в обществе
как средство для формирования «нового типа социальности».10
Это знание дополнило предшествующие ему формы, связанные
с ориентацией не на человека, а только на внешние силы, с ко¬
торыми связывались условия его существования.
У некоторых читателей, вероятно, возникнет сомнение в при¬
менимости понятия «гуманитарное знание» во всем его объеме
к тем его формам, которые сложились и функционировали в
древнегреческом обществе. Но как форма гуманитарное знание
действительно складывается именно в это время, и тогда же
происходит обособление его различных видов: истории, фило¬
логии, языкознания, литературоведения и т. д. Более того, оно
оказывает значительное влияние на формирование философских
дисциплин. Об этом свидетельствует содержание греческой фи¬
лософии истории: многие философские категории формируются
под непосредственным влиянием греческой историографии.11
Это убеждает, что первый этап становления гуманитарного зна¬
ния следует относить не к эпохе Возрождения, когда появилось
само понятие «гуманитарное знание», а к древнегреческому
обществу, в котором оно достигло довольно значительного
влияния. В это время оформляется предмет гуманитарного зна¬
ния, складываются определенные представления о его объекте —
человеке и его общественном бытии.
Вся система гуманитарных представлений, начиная с антич-
7 См.: Лосев А. Ф. История античной эстетики. М., 1963, с. 429.
8 Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М., 1980, с. 119.
9 Там же.
10 Там же, разд. II, гл. II.
11 См.: Лосев А. Ф. Античная философия истории. М., 1978.
34

пой эпохи, сохраняла собственную познавательную основу.
Совершенствуя методы и средства конкретного исследования
общественных явлений, гуманитарное знание наращивало свои
познавательные возможности и постепенно становилось важным
фактором духовного производства, существенным образом влия¬
ющим на восприятие людьми действительности, ее осознание.
Бурное развитие гуманитарного знания относится ко времени
становления и развития буржуазных отношений. С этим перио¬
дом можно связать второй этап в развитии гуманитарных пред¬
ставлений. Однако не следует сбрасывать со счетов и средневе¬
ковье, когда шел процесс постепенного накопления гуманитар¬
ных знаний. По традиции, сложившейся в эпоху становления
буржуазного общества, средневековье считается временем, мало
что добавившим в сокровищницу человеческого знания. Однако
такая оценка исторически не верна. Исследованиями советских
ученых Г. А. Рыбакова, Д. С. Лихачева, С. С. Аверинцева,
Г. Г. Майорова, А. В. Гулыги, А. Я. Гуревича, П. П. Гайденко
и многих других показана значительная роль духовной деятель¬
ности, духовного производства в жизни средневекового обще¬
ства.12 Представление о ней как только религиозной значительно
ограничивает и обедняет реальный духовный вклад в развитие
культуры людей средневековья, их умственный и культурный
фонд, которым они жили. Хотя «понятие „средний век”, возник¬
шее несколько столетий назад для обозначения периода, отде¬
ляющего греко-римскую древность от нового времени и с самого
начала несшее критическую, уничижительную оценку — про¬
вал, перерыв в культурной истории Европы,—не утратило это¬
го содержания и по сей день», оно, как справедливо отмечает
А.	Я. Гуревич, дает неверную картину действительного состоя¬
ния духовного производства и культуры средних веков.13
Рассматривая историю средневековой культуры и науки,
можно выделить такие достаточно обособленные сферы интел¬
лектуальной деятельности людей, как история, философия, эсте¬
тика, экономические представления, литература и т. д. Все это
свидетельствует о том, что вся средневековая культура не сво¬
дилась лишь к богословию. «.. .Чтобы понять жизнь, поведение
и культуру людей средних веков, важно... попытаться восста¬
новить присущие им представления и ценности. Нужно выявить
„привычки сознания” этих людей, способ, каким они оценивали
действительность, приемы их видения мира».14 С учетом данного
положения и следует подходить к оценке духовного производ¬
12 См.: Рыбаков Г. А. Язычество древних славян. М., 1981; Лиха¬
чев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1967; Аверинцев С. С.
Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977; Г у л ы г а А. В. Искусство
истории. М., 1980; Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.,
1972; Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М., 1981; Майоров
Г. Г. Формирование средневековой философии. М., 1979.
13 Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры, с. 5.
14 Там же, с. 15.
3*
35

ства в эпоху средневековья и системе гуманитарных представле¬
ний, его отличающих. В них нашел отражение процесс форми¬
рования личности данной эпохи. Представление о том, что в
средние века якобы не существовало человеческой личности,
что индивид был полностью поглощен обществом, в настоящее
время значительно поколеблено.
Средневековье значительно обогатило представления людей
об их духовном мире, расширило исторический кругозор. Исто¬
рическое сознание уже не ограничивалось лишь социально-этни¬
ческой общностью, что было характерно для античной эпохи.
Расширились социальные функции гуманитарного знания. «Из¬
вестно, что в средневековых замках чтение исторических повест¬
вований было одним из любимых развлечений, а историческая
образованность считалась неотъемлемым элементом „духовного
оснащения” профессиональных политических деятелей не только
в греко-римскую, но и в средневековую эпоху».15
Без учета наличия гуманитарных представлений в культуре
средневековья будет непонятен тот быстрый расцвет гуманитар¬
ного знания, который начинается повсеместно в XIV—XVI вв.
Усилиями нескольких поколений ученых удалось не только со¬
хранить систему гуманитарных представлений греко-римской
эпохи, но и проложить путь гуманитарному знанию с средневе¬
ковой Европе, дать его объяснение, что в значительной мере
способствовало распространению светского характера гумани¬
тарных знаний, утверждению его философской и нравственной
ценности. Проблемы человека, личности, человеческого рода,
его единства довольно широко обсуждаются в средневековой
истории, литературе, философии, что свидетельствует о развитии
предмета гуманитарного знания.16
Наибольшее развитие гуманитарное знание приобретает в
XVIII—XIX вв., когда общественному производству потребова¬
лось развитие знаний о социальном бытии людей. Надежды на
естественные науки как на фактор, расширяющий границы че¬
ловеческой свободы, рационализирующий общество, дающий
возможность избавить людей от нищеты, социального неравен¬
ства, несправедливости, в значительной мере не оправдались.
В обществе наметилась тенденция связывать эти надежды со
знаниями социальными и социально-гуманитарными. Но все эти
знания могут быть использованы в обществе, если приобретут
научный характер. Но что значит «научный»? Каковы критерии
научности знания вообще и гуманитарного знания в частности?
В немецкой классической философии вся система гуманитар¬
ных знаний относилась к наукам «о духе». Позднее Дильтей,
а затем неокантианцы В. Виндельбанд и Г. Риккерт завершили
эту традицию, выдвинув тезис о двух классах наук — естествен-
15 р а к и т о в А. И. Историческое познание, с. 218.
1в См.: Гайденко П. П. Эволюция понятия науки, разд. II, гл. II.
36

пых и общественных. Особенностью естественных наук провоз¬
глашалась способность к обобщению и объяснению. Обществен¬
ные науки, в том числе и гуманитарные, такой возможно¬
стью не обладают, их возможности ограничиваются воспроиз¬
ведением индивидуального, его описанием, основанным на по¬
нимании. Так появилась концепция двух неравнозначных типов
познания — понимания и объяснения действительности. Не толь¬
ко различие предметов, но и различие всей системы методов
исследования — таков неизбежный вывод из предложенной нео¬
кантианцами концепции научного знания. Они оказались неспо¬
собными объяснить действительные условия развития научного»
знания, характер отношений его внутренней структуры. Проти¬
воречивость процесса познания, сложность диалектики субъекта
и объекта познания остались непонятыми, и причина тому—
метафизическая ограниченность тех исходных оснований, с пози¬
ций которых неокантианцы пытались объяснить всю систему
обществознания, в том числе и гуманитарные науки. Мировоз¬
зренческая и методологическая ограниченность философских по¬
зиций неокантианцев приводила к тому, что из сферы научного
познания исключалась система социально-исторической действи¬
тельности и тем самым возможность ее познания и практиче¬
ского изменения.
Марксистская методология предлагала совершенно иной под¬
ход к содержанию гуманитарного знания, ориентируя исследо¬
вателей на поиски объективных оснований его формирования и
развития. Открытие практической деятельности людей как ма¬
териального, объективного фактора, определяющего развитие
всей системы научного знания, снимало вопрос об односторон¬
ности гуманитарного знания, указывало на его необходимость
в жизнедеятельности общества. Вместе с ростом интереса к при¬
роде гуманитарного знания в советской философской литера¬
туре стал широко обсуждаться вопрос о его методологических
особенностях. Уже в 20—30-е годы сложилось несколько под¬
ходов к пониманию специфики его предмета. Один из них — со¬
циологический, сторонники которого рассматривали гуманитар¬
ное знание как форму социального знания, имеющего свой
предмет и методы исследования. Сторонников данного подхода
больше интересовали общие особенности всей системы социаль¬
ного знания, поэтому вопрос о специфике системы социально-гу¬
манитарного знания они глубоко и всесторонне не обсуждали.
Приверженцы гносеологического подхода характеризовали гу¬
манитарное знание как особый тип знания, обусловленный осо¬
бенностями объекта, его универсальностью и неповторимостью.
Логико-методологические исследования, которые складывались
и развивались в рамках данного подхода, были связаны с иссле¬
дованием характера содержания, структуры, генезиса познава¬
тельных форм гуманитарного знания, его языка, методов по¬
знания. Наконец, третий подход — антропологический — пы¬
37

тался раскрыть содержание гуманитарного знания, связывая его
с проблемой смысла человеческого существования («вырази¬
тельное и говорящее бытие»17), что давало возможность значи¬
тельно расширить границы методологического анализа гумани¬
тарного знания, подчеркнуть его особенности, показать, что дан¬
ная система знания есть «мысль о мире и мысль в мире. Мысль,
стремящаяся объять мир, и мысль, ощущающая себя в мире
(как часть его). Событие в мире и причастность к нему. Мир
как событие (а не как бытие в его готовности)».18
Однако в общем господствующим в нашей литературе дол¬
гое время был подход к гуманитарному знанию как к «приклад¬
ному» в своей основе, являющемуся иллюстрацией общесоцио¬
логической теории общества. «Вульгарный социологизм» способ¬
ствовал распространению эмпиризма в гуманитарных науках,
ограничению теоретических исследований в области философ¬
ских, методологических проблем гуманитарного знания. Преодо¬
ление такого подхода, обусловленное и общественно-практиче¬
скими, и внутринаучными потребностями, стало предпосылкой
развития методологических исследований в области гуманитар¬
ных наук в 60—70-е годы.
Особый интерес вызывала проблема специфики гуманитар¬
ного знания, критериев его научности. Обсуждение данной про¬
блемы было связано с широким использованием средств и ме¬
тодов естественных наук при изучении объектов гуманитарного
знания. С одной стороны, это указывало на единство мате¬
риальной основы всей системы научного знания, что и дает воз¬
можность использовать в разных ее областях единые методы
исследования, естественно, с учетом специфики объектов, содер¬
жание которых раскрывают эти методы (математические, стати¬
стические, моделирование, системный подход и т. д.).19 С другой
стороны, исследователи отмечали, что эти методы имеют опре¬
деленные границы, за которыми их использование в системе гу¬
манитарных наук не дает приращения нового знания. Они отме¬
чали особый характер вероятностных процессов и характеристик
объекта гуманитарных наук, которые обусловлены уникаль¬
ностью явлений социокультуры.20 Необходимость в явлениях со¬
циокультуры осуществляется в иной форме, чем в явлениях при¬
роды, т. е. не просто через совокупность случайностей, а через
сознательную деятельность людей, которые действуют в соответ¬
17 Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук. Эстетика словес¬
ного творчества. М., 1979, с. 362.
18 Там же, с. 364.
19 См.: Количественные и машинные методы обработки истори¬
ческой информации: XIII Международный конгресс исторических наук. М.,
1969; Бессмертный Ю. Л. Математические методы и их применение при
исследовании проблем средневековья. — Средние века, 1971, т. 34; Бирю¬
ков Б. В. Кибернетика в гуманитарных науках. М., 1973.
20 Миронов Б. Н., Степанов 3. В. Историк и математика. Л.,
1975, с. 144—152.
38

ствии со своими целями. Своеобразие явлений социокультуры
обусловлено свободой людей, возможностью предвидеть разви¬
тие социальных процессов, воздействовать на них.
При обсуждении данного вопроса определились тенденции,
которые характеризуют современное понимание предмета гума¬
нитарного знания и, видимо, будут определять направление
исследований в этой области в дальнейшем: гуманитарное зна¬
ние является формой социального знания, предметом же явля¬
ются специфические элементы социального объекта (формацион¬
ные процессы, культура, мышление, язык).21 В гуманитарном
знании большее внимание уделяется анализу социально-истори¬
ческих условий бытия объекта. Философские проблемы гумани¬
тарного знания при таком подходе отождествляются с философ¬
скими проблемами всего социального познания. Поэтому специ¬
фическое в содержании гуманитарного знания неизбежно выпа¬
дает из поля зрения исследователей, что неизбежно сказывается
и на уровне теоретических исследований в гуманитарных нау¬
ках. Это ограничивает и поиск познавательных форм, через ко¬
торые содержание гуманитарного знания проникает в обще¬
ственное духовное производство, в сферу общественного со¬
знания.
Не случайно ряд исследователей ставят проблему гумани¬
тарного знания в более широком ее общественном звучании.
Речь идет о необходимости единого фундаментального учения
о человеке, которое основано на потребности «преодолеть ча¬
стичность и односторонность в практической работе с людь¬
ми»,22 о создании единой науки, «синтетического человекозна-
ния», где будет достигнуто единство в понимании природного
и социального в человеке. Данная система знания будет выпол¬
нять интегрирующую роль в развитии единой антропологической
теории человека. Гуманитарные науки выступают как один из
важнейших факторов формирования единой теории человека.
Психология же становится важным орудием связи между сред¬
ствами познания человека, объединения различных разделов
естествознания и общественных наук в новом синтетическом че-
ловекознании. Сторонники данного подхода справедливо отме¬
чают, что марксистская методология, диалектический материа¬
лизм впервые дают возможность не только рассматривать в
исторической перспективе эволюцию проблем человека, но и
вносись в современный мир ценности коммунистического обще¬
ства, созданные его реальной практикой и наукой, а также фор¬
мировать образ человека, соответствующий потребностям ком¬
мунистической формации.
Мы столь подробно остановились на изложении данной
точки зрения, чтобы показать, что проблемы человека, истори¬
21 См.: Гор а к А. И. Общественные науки. Особенности, генезис,
структура. Киев, 1977.
22 А н а н ь е в Б. Г. О проблемах современного человекознания, с. 13.
39

чески теснее всего связанные с философией, гуманитарными, со¬
циальными науками, в настоящее время становятся общими
проблемами всех наук, и за всем этим стоит реальная общест¬
венная потребность, связанная с изменением положения чело¬
века в обществе, с фундаментальными изменениями, которые
он своей практикой производит в мире. Поэтому определенная
«гипертрофия», гуманитарной проблематики, которая отмеча¬
ется в современной науке, вполне оправдана. Марксистская фи¬
лософия впервые дала действительно научные возможности для
понимания единства человеческого бытия в его индивидуально¬
духовном, социокультурном и общечеловеческом смысле и, са¬
мое главное, показала возможности их реального практического
изменения.
Вычленение собственно гуманитарной тематики при попытке
создать единую синтетическую теорию человековедения указы¬
вает на то, что, по мнению многих исследователей, кроме есте¬
ствознания и обществознания существует особый тип научного
знания. Данная тенденция основана на реальных основаниях*
которые и порождают в обществе гуманитарное знание. Благо¬
даря многообразной практической деятельности людей возни¬
кают структуры, которые не могут быть предметом естествен¬
ных или социальных наук. Они требуют особого знания, учиты¬
вающего индивидуальные особенности данных явлений, особых
методов исследования и познавательных процедур. Однако
было бы неверно связывать социально-гуманитарное знание
лишь с индивидуальными проявлениями действующих в прак¬
тике процессов. Предмет гуманитарного знания связан с опре¬
делением специфики социально-культурной реальности челове¬
ческого бытия, с выяснением того, как функционирует социаль¬
но-культурная общность — человечество. По нашему мнению,,
недостаточно связывать предмет гуманитарного знания лишь
с «духовной стороной жизни человека»,23 он характеризует и
объективные основания человеческой жизнедеятельности. К при¬
меру, историческая наука привела к открытию материального
единства человеческой истории, и данное открытие объясняет
нам объективные причины единства человеческого рода.
Характеризуя направления, которые сложились в литера¬
туре в отношении специфики гуманитарного знания, хочется от¬
метить, что в своей основе они раскрывают существенные сто¬
роны в содержании гуманитарного знания: с одной стороны, его*
единство со всей системой обществознания, с другой — отличие*
связанное с изучением особенного в человеческом бытии. Дей¬
ствительно, гуманитарное знание анализирует явления социаль¬
но-исторического бытия людей. В этом бытии оно изучает суще¬
ствование человека в его индивидуальности, неповторимости во
23 Келле В. Ж. Социальное знание и социальное управление. М., 1976*
с. 38—52.
40

примени. Данные особенности обусловлены самим объектом гу¬
манитарного знания: явления социокультуры по сравнению с яв¬
лениями природы обладают столь существенной спецификой, что
до сих пор она является гносеологической предпосылкой для
отнесения представлений о них к системе культуры, а не к науч¬
ным представлениям. К тому же сам субъект познания совпа¬
дает с объектом, понимаемым в индивидуально-духовном, со¬
циокультурном и общечеловеческом смысле. Данное обстоятель¬
ство весьма существенно для гуманитарного знания. Субъект
своей деятельностью порождает многообразие общественных
явлений. Но это многообразие возможно на основе устойчивых
общественных структур, которые обеспечивают существование
п воспроизводство индивидуального. Поэтому в содержании гу¬
манитарного знания и отражаются такие стороны бытия обще¬
ства, которые обеспечивают его устойчивость во времени. Фило¬
софское осмысление данной особенности гуманитарного знания
дает возможность поставить вопрос об его уровнях.
Уровни гуманитарного знания характеризуют конкретные
формы единства явлений социокультуры. Единство людей в сфе¬
ре их практической жизнедеятельности составляет содержание
первого уровня гуманитарного знания. Понимание практики как
фактора, обеспечивающего существование и развитие человече¬
ского рода, явилось предпосылкой научного, материалистиче¬
ского объяснения истории человечества. К. Маркс критиковал
Фейербаха именно за непонимание роли практической деятель¬
ности людей в обеспечении существования человеческого рода:
«Эта деятельность, этот непрерывный чувственный труд и сози¬
дание, это производство служит настолько глубокой основой
всего чувственного мира, как он теперь существует, что если
бы оно прекратилось хотя бы лишь на один год, то Фейербах
увидел бы огромные изменения не только в мире природы,—
очень скоро не стало бы и всего человеческого мира, его, Фей¬
ербаха, собственной способности созерцания и даже его соб¬
ственного существования».24
Второй уровень гуманитарного знания связан с определением
единства духовной жизнедеятельности общества (культура, со¬
знание, мышление, язык), которая является отражением соци¬
ально-практического бытия людей, зависит от него, но в то же
время ^обладает определенной относительной самостоятель¬
ностью.
Третий уровень характеризуется содержанием единых форм
ценностных ориентаций социально-исторического бытия людей.
Его содержание находит наиболее полное выражение в пред¬
ставлениях о человеке, его конкретном историческом образе.
Предложенная типология уровней гуманитарного знания
дает возможность создать представление о нем как о системе,
24 М а р к с К , Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 3, с. 43.
41

об определенной целостности, выражающей единство антропо¬
логических форм бытия человеческого рода.
Е. А. Рудельсон
ТИПОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОГО
ЗНАНИЯ КАК ФИЛОСОФСКАЯ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ
ПРОБЛЕМА
I.	Поль Валери заметил однажды, что современный человек
современен ровно настолько, насколько он сжился с тем, что в
его сознании могут храниться самые противоречивые идеи. Этот
афоризм приходит на память, когда возникает необходимость
осмыслить процессы, формирующие такую целостность, как со¬
временная наука. Она представляет собой столь сложный по
структуре'и функциям феномен, что чрезвычайно затруднитель¬
но выразить ее сущность, используя категории только одного,
например логико-гносеологического, ряда. Его придется допол¬
нить другими понятиями и квалификациями: экологическими,
социально-историческими, функционально-структурными, аксио¬
логическими. Диалектика логической самодетерминации и вклю¬
ченности науки в социально-культурную реальность, многовек-
торность научно-коммуникативных факторов, процессы диффе¬
ренциации и интеграции познания, идеологическая направлен¬
ность и субъективно-личностные компоненты ее развития, неиз¬
бежные в исследовательской деятельности, — все это продуци¬
рует сложную познавательную ситуацию, в рамках которой при¬
ходится рассматривать философские проблемы современной
науки.
Есть еще одно обстоятельство, которое трудно игнорировать.
Речь идет о предметном и методологическом раздвоении всего
массива научного знания на естественнонаучное и социально-гу¬
манитарное. Существование и постоянное воспроизводство этого
разделения наук давно превратилось в некий стереотип пози¬
тивистски ориентированного научного и даже обыденного мыш¬
ления. В поразительных успехах естествознания и техники часто
усматривается признак того, что прогресс человечества опреде¬
ляется уровнем развития точных, естественных и технических
наук. Общественные и гуманитарные отрасли знания отодвига¬
лись при этом на второй план. «Мы живем в XX веке, в кото¬
ром конфликт между естественными и гуманитарными науками,
выражающийся главным образом в противопоставлении культу¬
ры и техники, казался и кажется многим людям непреодоли¬
мым»,— пишет Б. Суходольский.1
1 Суходольский Б. Солнце мира и место человека на Земле. — Во¬
просы философии, 1973, № 5, с. 57.
42

Современное общество предъявляет к развитию науки неод¬
нозначные требования. С одной стороны, — это утилитарные,
узкоэкономические критерии для оценки научно-технических до¬
стижений, сугубо прагматическая ориентация, широко принятая
научной общественностью на Западе. Возникла стойкая тенден¬
ция видеть в естественных и прикладных отраслях науки сред¬
ство безграничного роста материально-технической цивилиза¬
ции, а гуманистическим ценностям и, следовательно, социально-
гуманитарному знанию отводить второстепенную роль. С дру¬
гой стороны, нельзя не заметить быстро растущего разочарова¬
ния в социальных результатах научно-технического развития,
приводящего к реальным или потенциально возможным проти¬
воречивым и негативным общественным, культурным и психоло¬
гическим последствиям. Рассогласованность ожиданий, адресо¬
ванных обществом науке, различные социально-классовый и
идеологический контексты, в которые она включена, создают
противоречивую ситуацию, на фоне которой развивается науч¬
ное познание в целом и два его больших комплекса в частности.
На становление социально-гуманитарной ветви научного зна¬
ния серьезные негативные последствия оказала неокантианская
традиция параллелизма двух групп наук — о природе и о куль¬
туре. В новейшей буржуазной философии она никогда не исче¬
зала полностью и порождала чувство неудовлетворенности об¬
щественным статусом и эффективностью методов исследования
социально-гуманитарного познания. В западной философии по¬
зитивистская и неокантианская интерпретации неорганичности
научного познания приводили к возникновению многочисленных
альтернатив: сциентизма — антисциентизма, интуитивного и дис¬
курсивного, рационального и иррационального, объяснения —
понимания, подводя противопоставление естественнонаучного и
социально-гуманитарного способов мышления к концепции двух
культур. Констатация того, что социальные и гуманитарные
науки отстают от естествознания в своем влиянии на современ¬
ное мышление, многих привела к выводу о необходимости гене¬
рализации естественнонаучных мыслительных структур. Такая
направленность мысли ярко выражена, например, у К. Леви-
Стросса. Он пишет: «Научен по своему духу только метод точ¬
ных и естественных наук, на который должны стремиться опе¬
реться гуманитарные науки, когда они изучают человека как
часть этого мира».2
Однако категоричность выводов об универсальности естест¬
веннонаучных структур мышления и лидирующем положении
точных и естественных наук не соответствует реальному состоя¬
нию современного социально-гуманитарного знания. Оно не
только не утрачивает своей роли в интеллектуальной жизни че¬
ловечества, но и во многом определяет направленность совре¬
2Levi-Strauss С. Anthropologie structural. Paris, 1958, p. 39.
43

менной культуры. «Главная роль в развитии общества, — пишет
А.	Моль, — принадлежит уже не физико-химическим наукам, на
которых основана техническая цивилизация. Ныне эта роль пе¬
решла к гуманитарным, или общественным, наукам... Можно
сказать, что если с количественной точки зрения деятельность
людей будет связана с применением естественных наук для
изменения окружающей среды, то главным источником нового
будет цикл наук о человечестве».3
Действительно, интеграционные процессы, все более харак¬
терные для современной культуры, неизбежно приведут к син¬
тезированию всех ветвей научного познания, устраняя их со¬
циально значимую и логико-методологическую разобщенность.
Этот синтез наук под влиянием объединяющей ее проблемы че¬
ловека предвидел еще К. Маркс, когда писал: «Впоследствии
естествознание включит в себя науку о человеке в такой же
мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание:
это будет одна наука».4
II.	В данной статье не ставится задача рассмотреть харак¬
терные особенности научного социально-гуманитарного знания,
это должно быть предметом специального и подробного изуче¬
ния. Важно, на наш взгляд, показать многосоставность самого
гносеологического феномена «социально-гуманитарное знание» в
отличие от моноструктурности естественнонаучных знаний. Та¬
кой путь — один из возможных способов исследования специфи¬
ки логико-методологических проблем научных знаний о чело¬
веке и обществе.
История развития и современное состояние социально-гума¬
нитарных наук достаточно убедительно показывают, что иссле¬
довательская деятельность в этой сфере не может быть адек¬
ватно описана и объяснена только в категориях естественнона¬
учного познания, хотя роль последнего существенна и порой
значительна в конкретных областях научного социально-гума¬
нитарного знания. Проблемы методологии становятся ведущи¬
ми на данной стадии развития науки в целом. В методологии
науки выявилась и приобрела определенные контуры проблема
исследования природы социально-гуманитарного познания.
Коротко ее можно обозначить следующим образом:	позна¬
ние-опознание, наряду с привычным:	познание	-о (общество,
человек).
Самопознание науки — естественный и закономерный ре¬
зультат ее развития. Целью анализа здесь становятся логиче¬
ская структура знания, адекватность методов «и форм научно¬
познавательной деятельности, средств и способов возникнове¬
ния новых знаний, органичность их включения в уже сформи¬
ровавшуюся систему науки.
3 Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973, с. 349.
4 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956, с. 596.
44

О методологических проблемах социальных и гуманитарных
наук пока нельзя судить по аналогии с естествознанием. Здесь
обсуждаются еще те проблемы, стадию -которых естественные
науки уже миновали. Науки об обществе и человеке (исключая
философско-мировоззренческие дисциплины) еще продолжают
бороться за утверждение своего raison d’etre в системе науч¬
ного знания. В свое время М. Блок писал: «...ныне мы луч¬
ше подготовлены к мысли, что есть такая область познания, где
не имеют силы евклидовы доказательства..., тем не менее она
может претендовать на звание научной. Мы уже не чувствуем
своим долгам навязывать всем объектам познания единообраз¬
ную интеллектуальную модель, заимствованную из наук о при¬
роде».5 Раскрыть своеобразие применяемых познавательных про¬
цедур, специфичность логических структур и способов кумуля¬
ции знаний, методов концептуальной организации научного ма¬
териала — к этому стремятся исследователи социально-гумани¬
тарной сферы знания.
Нередки утверждения о том, что социально-гуманитарный
тип научности может быть определен от противного при сопо¬
ставлении его с естественнонаучным знанием. Так, Д. Прайс
различает два типа знания по признаку кумулятивности. Естест¬
веннонаучное знание обладает, с его точки зрения, кумулятив¬
ной структурой, и это позволяет многократно ускорять рост
научного знания, ибо благодаря социальным коммуникациям
ученых обеспечивается объединение способностей и возможно¬
стей многих людей. Напротив, социальные и гуманитарные на¬
уки, по мнению Прайса, не имеют подобной кумулятивной
структуры, поэтому гуманитарное знание основано лишь на раз¬
розненных возможностях отдельных ученых и не способно на
столь быстрый рост.6 Не лишена пессимизма и оценка возможно¬
стей социально-гуманитарных наук, данная Ж. Пиаже. Согласно
его взгляду, в естественных науках «существует замечательное
междисциплинарное сотрудничество», а в социальных и гумани¬
тарных—«приходится с беспокойством констатировать, насколь¬
ко здесь еще незначительны междисциплинарные связи».7 И еще
одно мнение — Я. К. Ребане. Он пишет: «Следует обратить вни¬
мание и на тот факт, что в области гуманитарных наук коли¬
чество концептуальных систем растет значительно быстрее, чем
соответствующее им эмпирическое и теоретическое содержа¬
ние. . . Организованное коллективное творчество с достаточно
четким разделением функций между отдельными исследовате¬
лями развито здесь значительно меньше».8
5 Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1973, с. 14.
6 См.: Прайс Д. С. Квоты цитирования в точных и неточных науках,
технике и не-науке. — Вопросы философии, 1971, № 3, с. 150—151.
7 П и а ж е Ж. Психология, междисциплинарные связи и система наук.—
Вопросы философии, 1966, № 12, с. 57—58.
8 Ребане Я. К. Принцип социальной памяти. — Философские науки,
1977, № 5, с. 103.
45

Как видим, из сопоставления научных комплексов нередко
дедуцируются методологические и социологические характери¬
стики социально-гуманитарного познания, в основном по прин¬
ципу доказательства от противного. При этом часто делается
вывод о том, что параметры социально-гуманитарных наук «не
дотягивают» до идеала общепризнанной научности. Естествен¬
но, что это обстоятельство обостряет необходимость исследо¬
вать методологические проблемы данной сферы знания. В то
же время хронологически нарастающая «громада» научных зна¬
ний требует применения адекватного им логико-методологиче¬
ского аппарата. Конечно, не все конкретные социальные и гу¬
манитарные науки оказываются здесь в равном положении.
Методологическая проблематика истории и лингвистики сло¬
жилась уже давно. Что же касается таких наук, как археоло¬
гия, этнография, культурологические науки, литературоведение,
то методологические поиски в этих дисциплинах не всегда при¬
носят ожидаемые результаты. «Необходимо усиление научной
значимости литературоведения, — пишет А. С. Бушмин, — об¬
новление литературоведческой методологии, совершенствование
логического аппарата в соответствии с задачами современной
науки».9
Если рамки, в которых исследуются методологические про¬
блемы социально-гуманитарных наук, будут ограничены посто¬
янными сопоставлениями и сравнениями с логической строго¬
стью естествознания, то можно предположить, что выход будет
найден еще не скоро. Более продуктивным представляется рас¬
смотрение гносеолого-методологических аспектов соотношения
научного и донаучного уровней знания социально-гуманитарной
сферы. Анализ тех ресурсных взаимодействий, которые их свя¬
зывают, помогут выявить гносеологические, логические и ме¬
тодологические особенности конкретных наук об обществе и че¬
ловеке.
В отличие от моноструктурности естественнонаучного зна¬
ния (сам термин «естественнонаучное» показывает, что речь
идет только о научном знании, в которое не входят в качестве
источника познания обыденные представления о природе), соци¬
ально-гуманитарное познание структурно неоднородно. Оно
включает в себя гетерогенные пласты знаний, с разной степе¬
нью адекватности отражающие социальную реальность, с боль¬
шей или меньшей «примесью» идеологических включений, с
разными уровнями концептуализации и систематизирования.
Кроме того, надо учитывать и то обстоятельство, что естествен¬
нонаучное знание всегда выражено в логических структурах,
в понятиях, в то время как познавательные и мыслительные
структуры социально-гуманитарного знания могут быть выра¬
9 Бушмин А. С. Наука о литературе. Проблемы. Суждения. Споры.
М., 1980, с. 5.
46

жены не только в логической форме, но и ассоциативно, мета¬
форически, в художественных образах, литературно-критических
концепциях, этических нормах, юридических квалификациях и
проч. Справедливо пишет В. А. Звегинцев о том, что «помимо
научного, вполне допустимо говорить и о разных видах институ¬
ционного знания (социального, идеологического, профессио¬
нального и проч.) и разных его формах— техническом, образ¬
ном и даже личном знании».10
Таким образом, знания об обществе и человеке могут быть
научными, обыденными, институционными (т. е. включенными
как органическая часть в формы общественного сознания), ин¬
дивидуально-личными. В отличие от научных знаний о приро¬
де, логическая структура которых достаточно «прозрачна», ибо
социально-культурная детерминация этих знаний играет ско¬
рее внешнюю роль, не включаясь во внутреннюю самодетерми-
пацию науки, разнородность социально-гуманитарного знания
а естественная включенность в социально-культурный и идео¬
логический контекст соответствующей эпохи затрудняют прояс¬
нение его формально-логической структуры.
Объектами отражения для социального знания являются об¬
щество, человек, его труд, общение, познание, нравственно-
эгическая и эмоциональная сферы. Это та реальность, которая
создается деятельностью всех людей на протяжении всего ряда
следующих друг за другом поколений. В этот социальный «ма¬
крокосмос» входит (как его составная часть) относительно
автономный «микрокосмос» — индивидуальный внутренний мир
личности, то, что часто обозначается терхмином «гуманистика».
Необходимая цепь событий, из которых складывается законо¬
мерный ход общественно-исторического развития, непрерывный
процесс воспроизводства общественной жизни, разнообразные
формы общественных отношений, реализующихся в общении,
объективные законы смены одних форм социальности други¬
ми—прошлое, настоящее и будущее конкретных общественных
систем — все это отражается в сознании людей, составляя пред¬
мет социально-гуманитарного познания.
Социально-гуманитарное знание (познание) — категория ши¬
рокого исторического и социально-культурного охвата. Она ин¬
тегральна по своему содержанию и представляет собой абст¬
ракцию, ^выделенную из всего совокупного многообразия видов,
форм, уровней и типов знания человечества о себе самом и че¬
ловеке как личности. Многообразная сложность объекта отра¬
жения, высокая степень идеологической включенности, разнооб¬
разие форм, уровней видов социально-гуманитарного знания
проявляются во всех его гнесеологичесхих, логических и методо¬
логических характеристиках, а также в закономерностях его при¬
ращения и развития.
10 Звегинцев В. А. Язык и знание. — Вопросы философии, 1982, № 1,
с. 73.
47

Исходя из сказанного, [можно, на наш взгляд, выделить три
типа социально-гуманитарного знания: донаучное (обыденное),
вненаучное (институционное) и научное.11
III.	Донаучное социальное знание. В марксистской теории
общественного сознания важное значение пргдается диалекти¬
ке двух уровней духовного производства — сбыденного и на¬
учного.12 Движение элементов знания от однс/о уровня к дру¬
гому выражает их взаимные ресурсные отношения. Кроме то¬
го, этот феномен прямых и обратных связей существен в социо¬
логическом анализе общественного сознания.
Динамика познания имеет двустороннюю 'направленность: не
только «снизу» (обыденное) «вверх» (научное), но и «сверху»
«вниз». Первый тип миграции знания (т. е. определенной ре¬
сурсной связи между уровнями) может характеризовать исто¬
рические этапы становления проблемы, когда вначале она осо¬
знается обыденным сознанием, а потом становится предметом
специализированного исследования. Второй тип наиболее воз¬
можен в условиях НТР благодаря широким популяризаторским
функциям средств массовой коммуникации. Перемещение эле¬
ментов знания из научного уровня в обыденный повышает ин¬
формированность и общую культуру общества, но не может
служить источником последующего развития познания, ибо в
этом случае мигрирующее знание утрачивает механизмы для
своего приращения. Циркулирующее в широкой обыденной сре¬
де научное знание не является результатом специализирован¬
ной познавательной деятельности самих масс и потому не об¬
ладает резервами к последующему углублению познания.
Донаучное социальное знание имеет те же характеристики,
что и обыденное знание в целом. Оно не является системати¬
ческим, не обладает строгой логической структурой, отличает¬
ся мозаичностью и фрагментарностью. В нем господствуют эм¬
пирические обобщения, ассоциативные суждения, умозаключе¬
ния по аналогии, упрощенные идеализации, случайные гипоте¬
зы. Донаучное социальное знание может содержать в себе ра¬
циональные и иррациональные, интуитивные и дискурсивные
элементы, эмоциональные, метафорические и мифологические
образы. На этом уровне знаний неизбежно появляется то, что
обычно называют здравым смыслом, который сопровождает
целесообразность повседневного поведения и часто служит лю-
11 О типологии социального знания см., напр.: Шевырев В. С. К про¬
блеме специфики социального познания. — Вопросы философии, 1971, № 3;
Ленинская теория отражения и обществознание. София, 1973; Келле
В. Ж. Значение и функции социального знания при социализме. — Вопросы
философии, 1972, № 5; Гии дев П. Философия и социальное познание. М.,
1977; Келле В. Ж., Ковальзон М. Я- Важнейшие аспекты социально¬
философского исследования. — Вопросы философии, 1980, № 7.
12 Подробнее см.: В и ч е в а Д. В., Ш т о ф ф В. А. Диалектика обыден¬
ного и научного знания. — Философские науки, 1980, № 4.
48

дим основанием для безапелляционных оценок и рассуждений
о том, что полезно обществу, что — вредно, что хорошо в со¬
циальной и личной жизни, что—дурно, -какой человек удовлет¬
воряет представлениям о приемлемом образе поведения, ка¬
кой—нет, и проч. Эти и подобные им знания не являются ре¬
зультатом специализированной познавательной деятельности
(индивидуальной или коллективной). Они возникают в процес¬
се социализации членов общества, когда познавательная дея¬
тельность «сопровождает» все другие виды и типы социально¬
го поведения и действий людей. «Здравый смысл» — понятие,
уже давно присутствующее в описаниях и объяснениях обще¬
ственного и индивидуального мышления людей. У Р. Декарта
можно найти следующее пояснение по этому поводу. «Здравым
смыслом люди наделены лучше всего остального, ибо каждый
человек полагает в себе столько здравого смысла, что даже лю¬
ди, притязательные в других областях, обычно довольствуются
тем здравым смыслом, каким они обладают».13
Здравый смысл — это определенная уверенность в суждени¬
ях, основанная на повседневном опыте людей, стихийно сло¬
жившихся знаниях, взятых из сферы собственных наблюдений
или из многовекового опыта человеческих поколений. Понятий¬
ная структура социальных знаний этого уровня соответствует
законам логики, ибо «практика человека, миллиарды раз по¬
вторяясь, закрепляется в сознании человека фигура-ми логи¬
ки».14 Логическая структура обыденного знания имеет, как
подчеркивает В. И. Ленин, аксиоматический характер. В силу
этого ненаучное социальное знание не испытывает потребности
в теоретическом обосновании, в логической строгости выводов,
особых методах познания. Все это приобретает остроту и не¬
обходимость на уровне научного знания об обществе и челове¬
ке. Знания обыденного уровня имеют свой вид рационально¬
сти — рациональность стихийно сложившейся повседневности.15
В. А. Звегинцев высказывает интересную, по нашему мне¬
нию, мысль о том, что способом организации обыденного зна¬
ния является «естественная логика». Она расчленяет действи¬
тельность на определенные фрагменты (В. А. Звегинцев назы¬
вает их «фреймами»), в рамках которых естественны обычные
отношения, согласно которым, например, на стуле обычно си¬
дят, а .не -пишут или едят, а по потолку ходить нельзя.16 Оче¬
видно, в этом смысле можно говорить о «логике поведения»,
«логике творчества», «логике педагогического процесса» или
13 Д е к а р т Р. Избр, произв. М., 1950, с. 151.
н Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 198.
15 См.: Богомолов А. С. 1) Наука и иные формы рациональности.—
Вопросы философии, 1979, № 4; 2) Диалектика и рациональность. — Вопросы
философии, 1978, № 7.
16 См.: Звегинцев В. А. Указ. соч., с. 73.
4 Заказ 356
49

«логике музыкального произведения»,17 ибо существует какая-
то единая организация восприятия, поведения, воспитания, твор¬
чества и проч., которая «не выпадает» из неких определенных
границ.
Донаучное социальное знание хранится и функционирует
посредством национальных языков. Язык активно участвует в
познавательных актах. Он расчленяет непрерывную действи¬
тельность, в том числе и социальную (общечеловеческую и
личностную духовную жизнь также), на дискретные части, за¬
крепляя за каждой из них определенный лексический смысл,
т. е. осуществляя категоризацию знания. В реальной речевой
практике каждого человека дискретные единицы знания о мире
объединяются в синтаксические, текстовые структуры. Язык со¬
вершает сложную операцию1 перевода реальной действительно¬
сти в лексический ряд организованного соответствующим обра¬
зом знания (по законам «естественной логики» или методами
научного познания). «Транспонированная в языке действи¬
тельность в виде значений, — пишет Г. Р. Рамишвили,— это
первый и необходимый материал, преподнесенный языками, очи¬
щением и систематизацией которого впоследствии занимается
логика (и логика науки)».18	*
Действительно, разумно предположить, что национальные
языки — эго та социокультурная среда, в которой «осаждают¬
ся» результаты познавательной деятельности человека о нем
самом, о его ближнем и отдаленном социальном окружении.
Весь массив знаний об обществе становится доступен человеку
благодаря «живой» языковой реальности. «Язык, — писал
В.	Гумбольдт, — следует рассматривать не как мертвый про¬
дукт, но как созидающий процесс, надо абстрагироваться от то¬
го, что он функционирует в качестве обозначения предметов и
как средство общения и, напротив того, с большим вниманием
отнестись к его тесной связи с внутренней духовной деятельно¬
стью».19 Таким образом, для исследования типологии социаль¬
ного знания значимой представляется проблема о познаватель¬
ных и интерпретативных резервах языка, широко реализую¬
щихся в процессе порождения и систематизации знаний о соци¬
альной жизни.
Обыденное, донаучное социальное знание, закрепленное в*
языке, содержится в нем не явно, а в свернутом, потенциаль¬
ном виде. Сеть лексических значений-; в которых отражается
17 См.: Фохт У. Р. М. Ю. Лермонтов. Логика творчества. М., 1975;
Л ев шин Л. А. Логика педагогического процесса. — Вопросы философии,
1978, № 5; У и фа л уши И. Логика музыкального отражения.— Вопросы
философии, 1968, № 11.
18 Рамишвили Г. Р. Языкознание в кругу наук о человеке. — Во¬
просы философии, 1981, № 6, с. 107.
19 Цит. по: Звегинцев В. А. История языкознания XIX—XX векоз,
т. 1. М., 1964, с. 90.
50

социальное целое, заданы семантической структурой языка,
исторически своеобразно выражающей духовную эволюцию
каждого народа. В бесчисленных речевых практиках отдель¬
ных людей эти знания из потенциального состояния переводят-
(!) в реальнее и существуют в индивидуализированном и бес¬
конечно вариативном виде. Это обстоятельство делает социаль*
мое знание донаучной стадии структурно нечетким и «рыхлым»,
Его характер удобнее всего можно выразить с помощью вероят¬
ностной модели в той степени, в какой эта модель применима
для объяснения структуры языка.20*
Реальная целостность донаучных социальных знаний не
фиксируется в виде определенных текстов, излагающих идеи,
взгляды и проч., а выражается с помощью циркулирующих в
общественном сознании достаточно диффузных мнениях, наст¬
роениях, иллюзиях и т. п.21 Вместе с тем нельзя 'не заметить,
что вероятностный характер знаний этого уровня не лишает
их больших концептуальных ресурсов. Речь идет о тех общест¬
венно значимых обобщениях, имеющихся в лексических едини¬
цах достаточно развитых языков, которые, отражая социально
сложные структурные отношения, могут стать основой для це¬
лых концепций. В качестве примера укажем на такие понятия,
как «ценность», «равенство», «свобода», «мир» и др. В них за¬
ключена огромная социальная информация, открытая для но¬
вых лексических значений, в которых постепенно обобщаются
изменения социальной жизни. Подобные понятия обыденного
знания имеют широкий спектр семантических значений и ми¬
грируют из сферы донаучного знания в философию, науку и
другие формы общественного сознания, составляя основу для
теоретического осмысления социальных проблем.
Социальные знания донаучного уровня, как мы уже отме¬
чали, не фиксированы в определенных текстах, которые можно
было бы сделать предметом специального логического анализа.
Они существуют в свернутом и вариативном виде и реализуют¬
ся в языке, а, точнее, в свободных речевых интерпретациях зна¬
ний, проявляющихся в бесчисленных актах общения людей.
Знания о человеке и обществе приобретают благодаря этому
эвристическому способу выражения22 огромные концептуаль¬
ные ресурсы. Здесь мы имеем в виду следующее. Новое знание
фиксируется вначале Средствами • исторически уже сложивше¬
гося языкового материала, но1 с усложнением и перестройкой
знания об обществе и Человеке выявляется новое лексическое
20 О вероятностной модели языка подробнее см.: Налимов В. В. Ве¬
роятностная модель языка. М., 1974.
21 См.: Ленинская теория отражения п обществознание, .с. 120.
22 Термин «эвристический» здесь употреблен в том же смысле, который
имеет в виду А. А. Леонтьев, характеризуя речевую деятельность как эври¬
стическую по своей природе (см.: Леонтьев: А. А. Предисловие к кн.:
Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика. М., 1976, с. 14).
4*
51

смысловое значение, которое в качестве нового понятия мигри¬
рует затем на том же уровне или переходит на уровень более
высокий. Приблизительно так можно ретроспективно объяснить
появление особого смысла такого понятия донаучной сферы
знания, как «ценность», и образование вокруг него большого
количества философско-этических концепций. Этимология дан¬
ного слова обширна, и можно указать до тридцати пяти зна¬
чений этого слова в европейских языках. Именно в этом смы¬
сле можно, как нам кажется, говорить о концептуальных ре¬
сурсах донаучного социального и гуманитарного знания, рас¬
сматривая его как источник общих объяснительных идей, ле¬
жащих в основе специальных, профессиональных форм позна¬
ния.
IV.	Вненаучное социальное знание. Этот уровень имеет само¬
стоятельное значение по своему происхождению, функциониро¬
ванию в обществе, структурному строению, социологическим
характеристикам.23 Его можно определить как институционное
знание, поскольку в качестве органической составной части оно
включено в ценностные формы общественного сознания.
История развития познания привела к своеобразному «раз¬
делению труда» в области духовного производства. Вся позна¬
вательная деятельность, ставшая профессиональной, была моно¬
полизирована наукой. Ценностные формы сознания (искусство,
мораль, религия, частично право и политика) выполняли соци¬
ально-регулятивные и эмоционально-творческие функции. По¬
этому они анализировались с социально-культурной и аксио¬
логической точек зрения. Дело науки — поиски истины. «По са¬
мой своей сути, наука,—пишет Д. Томсон, — это поиски исти¬
ны. Такой она стала со времен Фалеса».24 Ведущее положение
науки как специализированной познавательной деятельности
неизбежно сопровождалось абсолютизацией тех способов и
форм достижения истины, какими она располагала. Они вос¬
принимались как полноценные критерии и гаранты истинного
знания. Естественно, знания, приобретаемые другими, вненауч-
ны'мн видами познавательной деятельности, какие дают, на¬
пример, оценочные формы сознания, не выдерживали сопостав¬
ления с результатами научного познания. Идеологизированные
формы социального знания воспринимались, по выражению
Г. Мюрдаля, как «шоры на наших глазах» 25 Но оказалось, что
человечеству необходимы те знания, которые заключены в ду¬
ховных и культурных ценностях. Естественно предположить,
что те виды рефлексии, которые исторически выработало чело¬
вечество, постигая духовную сторону своего бытия, основаны
28 Термин «вненаучное социальное знание» применяет В. Ж. Келле в
щь: «Ленинская теория отражения и обществознание» (с. 256).
24 Т о м со н Д. Дух науки. М., 1970, с. 7.
25 Мюрдаль Г. Современные проблемы «третьего мира» (драма Азии).
М, 1972, с. 79.
52

не только на логических процедурах. Ценностные формы обще¬
ственного сознания имеют свои исторически выработанные ме¬
ханизмы получения, накопления и хранения знаний, специфи¬
ческие формы его организации, свою логику и рациональность,
не сводимые к научному познанию.
В качестве структурного элемента информационно-познава¬
тельная составляющая присутствует во всех видах духовной
жизни человечества, но все они, за исключением науки, не свя¬
заны только с производством знания. Огромные пласты систе¬
матизированных и концептуально обобщенных знаний дают об¬
ществу литература, литературная критика, музыка, изобрази¬
тельное искусство, а также мораль и даже религия как фанта¬
стически преобразованная форма знания. Таким образом, инс¬
титуционное знание не существует в логически «чистом» виде,
оно органично включается в другие, вненаучные формы духов¬
ной деятельности человечества, выполняя наряду с информаци¬
онными иные социально-духовные функции. Эти знания функ¬
ционируют как источник социальной информации о прошлом
п настоящем, они прямо или косвенно могут быть использова¬
ны в этом качестве в сфере исторического, филологического,
археологического, культурологического научного познания. На¬
копленные в рамках каждой из форм общественного сознания.,
эти знания входят в социальную память человечества 26 и об¬
разуют определенную специфически организованную и законо¬
мерно развивающуюся целостность, которую, пользуясь выра¬
жением А. И. Рашитова, можно было бы назвать «системой с на¬
следственностью».27
Институционные формы социального знания, рассмотренные
как системные целостности, обладают собственными закономер¬
ностями развития, периодами интенсивного роста и кризисных
состояний, механизмами кумуляции и качественной перестрой¬
ки. Представляет интерес и то обстоятельство, что отдельные
формы вненаучного социального знания, развивающиеся отно¬
сительно самостоятельно, иногда меняются местами в выпол¬
нении тех или иных познавательных и социальных функций.
Искусство, например, в сложные моменты исторического и со¬
циального развития общества может принимать на себя функ¬
ции передовой воинствующей философии и даже социальной
пауки. Такие социально-функциональные и гносеологические
замены в духовной жизни человечества можно ретроспектив¬
но наблюдать в эпоху Возрождения или в развитии русского
искусства XIX в. «Одна из сложнейших проблем истории мыш¬
ления, — пишет Э. Ю. Соловьев, — как соотносятся и взаимо¬
действуют друг с другом различные формы духовной деятель¬
ности (философия, наука, искусство, мораль, религия)... Речь
26 См.: Ре бане Я. К. Указ. соч., с. 99—105.
27 См.: Ра кито в А. И. Философские проблемы науки. М., 197/,
с. 216.
53

должна идти, например, не о соотношении науки и религии как
готовых, ^сложившихся формах общественного сознания, а о
взаимодействии кризисной религиозности и становящейся нау¬
ки; об искусстве, которое в силу особых национальных условий
духовного развития может принять на себя функцию социаль¬
ной философии. . ,».28 Можно предположить, что в процессе взаи¬
мосвязи ценностных и научной форм общественного сознания
большую роль играет взаимодействие механизмов познания,
существующих в рамках каждой из них.
Па наш взгляд, в качестве, вопроса, достойного внимания,
можно выделить проблему, механизмов вненаучной познаватель¬
ной деятельности, совершающейся не только на стадии обы¬
денного, массового сознания, но и на уровне ценностных форм
духовной жизни человечества. Следует сказать, что эта пробле¬
ма уже поставлена, и. .в области изучения искусства намечены
подходы к ее разрешению. Искусство справедливо рассматри¬
вают как специфическую . форму познания, а следовательно,
форму накопления и функционирования знаний об обществе и
человеке.29 Образное, метафорическое, ассоциативное познание,
присущее искусству, допустимо рассматривать как своеобраз¬
ную инфралогическую структуру, которая составляет «среду»,
предшествующую научному знанию о социальном мире, а иног¬
да и дополняющую последнее в исторически необходимых слу¬
чаях.30
В понимании проблем вненаучных форм социально-познава¬
тельной деятельности важная роль принадлежит осмыслению
их значения в становлении самосознания общества. Известно,
что самосознание — это особый вид знания со своей специфич¬
ной ориентацией, органичной слитностью с оценочными сужде¬
ниями и ценностными характеристиками. Понимание социаль¬
но-гуманитарного знания как самосознания общества позво¬
ляет уяснить, почему оно идеологически насыщено и не может
быть другим. Познание природных явлений, в отличие от соци¬
ального, не может быть самопознанием в полном смысле этого
28 Соловьев Э. Ю. Биографический анализ как вид историко-фило¬
софского исследования. — Вопросы философии,, 1981, № 9, с. 132.
29 Проблема «искусство как вид познания» наиболее полно, рассмотрена
в работах: Фейнберг Е. Л. 1) Кибернетика, логика, искусство. М., 1981;
Ц) Искусство и познание. — Вопросы философии, 1976, № 7; 3) К проблеме
сопоставления синтеза наук и синтеза искусств. — В кн.:	Взаимодействие и
синтез искусств. Л., 1976.
З'О Мысль о существовании инфралогических структур познания высказы¬
вали К. ЛсВи-Стросс п А. Моль. Последний пишет: «В новом мире восприя¬
тий, запечатлеваемых в памяти,'в этом новом ориентационном экране знаний
формальная логика уступает место менее точным системам, четко выделяемые
факты заменяются «расплывчатыми» явлениями, не отвечающими канониче¬
скому правилу исключенного третьего и требованиям необходимости. Ассо¬
циации идеи строятся по законам трудно определимым, но вполне реаль¬
ным. . . Мы предложили . называть ...эти ... законы инфралогическими»
(Моль А. Социодинамика культуры, с. 353.)
54

слова. Поэтому включенность идеологических и ценностных
компонентов в научное знание о природе остается внешней (по
отношению к познанию) детерминацией. В социальном позна¬
нии (и знании) такая включенность имеет силу внутренней
слмодетерминации. Понимание этого поможет найти подход к
объяснению, почему остаются недостаточными средства логики
науки для выявления познавательных структур и типологии
социально-гуманитарного знания.
В.	А. Штофф, Ю. М. Шилков
О ВЗАИМОСВЯЗИ ОБЪЯСНЕНИЯ И
ПОНИМАНИЯ В СОЦИАЛЬНОМ ПОЗНАНИИ
Лидерство наук о природе в условиях современного научно-
технического прогресса привело к широкому распространению
естественнонаучных методов объяснения в обществоведении.
Вычислительные и структурно-функциональные, статистические
п эволюционно-генетические методы математики, физики, био¬
логии и кибернетики нашли эффективное применение при объяс¬
нении социологических, экономических, исторических, лингви¬
стических и других социальных явлений. Но естественнонаучные
стандарты объяснения не смогли полностью «исчерпать» осо¬
бенности предмета наук о человеке и обществе. Напротив, под¬
нятый вновь «вопрос о применимости в социальных и гуманитар¬
ных науках способов объяснения, аналогичных естественнона¬
учным, возродил традиционный философский интерес к их пред¬
метной специфике.
Одной из конкретных форм выражения столь насущных ис¬
следовательских потребностей оказалась проблема соотноше¬
ния объяснения и понимания в социальном познании. Ее поста¬
новка и разрешение, связанные с определением методологиче¬
ских различий между науками об обществе и природе, всегда
вызывали острые идейные разногласия. В современной бур¬
жуазной философии наиболее показательны споры сторонников
«объясняющей» (позитивистской) и «понимающей» (герменев¬
тической) методологии обществознания.1
I. Позитивисты видят в естествознании идеал и модель, в со¬
ответствии с которыми должны строиться все другие области
познания, включая науки об обществе. Они отвлекаются от осо¬
бенностей познающего субъекта, от индивидуально-психологиче¬
ских и других личностных характеристик познания, концентри-
.1 Подробнее см.: Проблемы объяснения и понимания в научном
познании. М., 1983; Объяснение и понимание в науке. М., 1982; Пони¬
мание как логико-гносеологическая проблема. Киев, 1982; П о р к А. А. Ис¬
торическое объяснение. Таллин, 1981; Философия и методология истории.
М., 1977.

руя внимание на логической структуре научного объяснения.
Для позитивистов проблемы понимания как методологической
проблемы не существует, а сам термин «понимание» встреча¬
ется в их работах как синоним термина «объяснение». Соглас¬
но позитивистской точке зрения, объект социального познания—
всего лишь разновидность природных объектов, анализ которых
выполняется в соответствии с логическими требованиями. При
этом суть объяснительных процедур заключается в подведении
высказываний о социальных явлениях, свойствах и отношениях
под общий закон или принцип. По форме объяснение через
общий закон приобретает вид логического вывода. Так, в объ¬
яснении каузально-номологического типа объясняемое событие и
объясняющий закон связаны дедуктивными или дедуктивно-
статистическими отношениями логического следования, а в объ¬
яснении, представленном формой индуктивно-вероятностного
вывода, отношения объясняемого и объясняющего характери¬
зуются мерой индуктивной вероятности.
Идеалом методов объяснения явились гипотетико-дедуктив-
ные методы математической физики с ее разветвленной и об¬
ширной экспериментальной базой, обеспечивающей надежную и
конструктивную проверку теоретических выводов, объяснений и
предсказаний. В разработке логических идей научного объяс¬
нения одной из наиболее существенных является концепция
К. Гемпеля.2 Он показывает, что структура объяснения кау-
залько-номологического типа представляет собой дедукцию экс-
планандума (суждения об объясняемом явлении) из экспла-
нанса (суждения о причинных законах и конкретных условиях
явлений). Гемпель считает логическую модель объяснения при¬
менимой к явлениям как естественнонаучного, так и социально¬
го познания, как к отдельным, так и к группам фактов дейст¬
вительности, как к событиям прошлого, так и настоящего вре¬
мени. Правда, он отмечает, что применение логической модели
в социальном познании затруднено сложным характером соци¬
ально-исторической реальности, неизученкостью ее законов, не¬
достаточностью знаний об условиях и обстоятельствах проис¬
шедших и происходящих событий. Поэтому, как утверждает
Гемпель, историки и социологи скорее конструируют не дедук¬
тивно-логические схемы объяснения, а то, что можно назвать
объяснительной схемой, наброском (an explanation sketch)..
«Такой набросок состоит из более или менее смутных указаний
на законы и соответствующие начальные условия и нуждается
в „заполнении”, чтобы превратиться в полноценнее объясне¬
ние».3
Если объяснение каузально-номологического типа произво¬
дится тогда, когда мы можем утверждать, что данное явление
2 Hem pel С. G. Aspects of scientific explanation and other essays ini
the philosophy of science. New York; London, 1965.
3 Ibid., p. 238.
56

h i if событие есть следствие установленных причин, условий или
шконо'В, то объяснение индуктивно-вероятностного типа заклю¬
чается в утверждении, что данное явление или событие, вызван¬
ное некоторой совокупностью обстоятельств, причин или усло¬
вии, а также законов, будет или могло иметь место лишь с опре¬
деленной вероятностью.4 Объясняя явления или события че¬
рез общий закон в первом случае, мы дедуцируем их особен¬
ности с логической необходимостью, а во втором случае мы вы¬
сказываемся о них в форме вероятностного суждения. В том и
другом случаях соблюдается требование адекватности объясне¬
ния объясняемому явлению или событию. Смысл этого требо-
иания заключается в том, что мы судим об объясняемом явле¬
нии достаточно уверенно только тогда, когда располагаем ис¬
черпывающей информацией. Так, задавая вопрос: «Почему про¬
изошло явление х?» и получая ответ: «Потому, что имело ме¬
сто г», мы не можем считать его вполне исчерпывающим объ¬
яснением х до тех пор, пока информация о том, что z действи¬
тельно имело место, не будет достаточно полной. Если такой
информации о г нет, то и объяснить х мы не можем. Требова¬
ние адекватности объяснения Гемпель дополняет рядом других,
не менее обязательных требований логики.5 Соблюдение их, по
его мнению, гарантирует адекватность и строгость объяснения
и социальном познании. Тот факт, что методы объяснения дол¬
жны отражать предметную специфику познания в обществен¬
ных науках, полностью исключается из позитивистской аргу¬
ментации.
Рассмотрим более конкретно, как «работает» гемпелев-
ская модель объяснения в процессе социального познания. На¬
пример, убийство Цезаря, как и любой другой факт истории,
описывается множеством конкретных особенностей: характер
личности Цезаря, его взгляды и поступки; отношение Цезаря
к своим сторонникам и противникам; участие Брута и Кассия
в убийстве; мотивы убийства, его замысел и реализация и т. д.
Каждая из индивидуальных черт исторического события, в дан¬
ном случае убийства Цезаря, находится в сложно опосредован¬
ных отношениях с более общими условиями, обстоятельства¬
ми, факторами, среди которых ведущая роль принадлежит эко¬
номическим, социальным, политическим противоречиям.
Дать полное объяснение конкретному событию, подобному
убийству Цезаря, по замечанию К. Гемпеля, таким же обра¬
зом, как объяснить какое-либо событие в природе, невозможно.
Поэтому Гемпель прибегает к частичному объяснению соци¬
альных фактов и событий прошлого, пользуясь единообразны¬
ми для всех явлений познания логическими формами.6 Для это-
4 См.: Гемпель К. Мотивы и «охватывающие» законы в историче¬
ском объяснении. — В кн.: Философия и методология истории, с. 82.
5 См.: Hem pel С. G. Aspects of scientific explanation... p. 30—33.
6 См.: Философия и методология истории, с. 80—82.
5J

то с каждым аспектом конкретного события сопоставляется
форма дедуктивно-помологического или индуктивно-вероятност-:
ного объяснения, в терминах которого и выражается так назы¬
ваемое частичное объяснение данного события. Тогда объясне¬
ние убийства Цезаря означает набор частичных объяснений,
содержащих формулировки каждой его индивидуальной черты.
Но набор логических форм частичного объяснения остается^
безотносительным к сложности и общности конкретно-истори¬
ческих фактов и событий, в том числе столь индивидуальных,
каким является убийство Цезаря. Для логических форм без¬
различно, идет ли речь об индивидуальной черте данного со¬
бытия или о какой-либо с ним связанной общей социально-эко¬
номической или другой закономерности.
Гемпель не ищет посредствующих звеньев между общим за¬
коном, выраженным в логической форме, и конкретными собы¬
тиями. Он осуществляет операцию непосредственного подведе¬
ния отдельных аспектов под абстрактные схемы, следуя за ло¬
гической правильностью вывода в очередной объяснительной
процедуре. В силу единообразия логических форм закона и
утверждений, которые должны из него дедуцироваться, про-;
блема объяснения «особенного» через «общее» во всей своей со¬
циально-исторической предметности, по сути дела, снимается.
Преувеличение роли абстрактно-логического фактора в объяс¬
нении социальных явлений обнаруживается в повсеместном
отождествлении логических абстракций с конкретно-историче¬
ской действительностью. В методологическом смысле слова
объяснение, нивелирующее различия абстрактного и действи¬
тельного, содержит значительный заряд схоластики, что, есте¬
ственно, вызывает серьезные сомнения в его научной резуль¬
тативности.
Чрезмерные логические ограничения в выборе средств объ¬
яснения Гемпелем породили чувство неудовлетворенности сре¬
ди его последователей. Их призывы к смягчению логических
требований выразились в обращении к реальной практике со¬
циальных и гуманитарных исследований и в стремлении допол¬
нить чистую логику объяснения рядом других подходов. Так,
П. Гардинер корректирует логические схемы объяснения путем
уточнения языковой специфики социального . познания;
М. Скрайвен дополняет их нормативно-оценочными характери¬
стиками социально-исторических и гуманитарных высказыва¬
ний; Н. Решер выявляет статистические и индуктивно-вероятно¬
стные возможности объясняющих принципов. Эти и другие, по¬
пытки совершенствовать гемпелевскую концепцию объяснения,
хотя и выявили .ее уязвимые места, не затронули ее принципи¬
альных логических оснований, ибо исходили из одной и той же
мировоззренческой установки, определяющей единство объясняе¬
мых явлений абстрактностью логических форм, в то время как
практика познания в социальных и гуманитарных науках пока¬
зе

илвает, что единство объясняемых в них явлений обусловлива¬
ется объективными, материальными предпосылками.
Адекватность объяснительных схем достигается не за счет
идентификации особенностей конкретных явлений со свойствами
абстрактно-логических форм, а путем изучения реальных необ¬
ходимых и закономерных связей, понятые о которых создает
реальную возможность учета их конкретно-исторической, пред¬
метной специфики. Кроме того, объяснение в социальном позна¬
нии считается в основном исчерпывающим, когда учтена роль
субъекта в ее индивидуально-личностных и социальных аспек¬
тах. Действительно, объектно-субъектные отношения социаль¬
ного познания таковы, что употребление методов объяснения,
игнорирующих, подобно гемпелевским схемам, их специфику,
дает искаженные результаты. Соответствие результатов объяс¬
нения собственной предметной области в существенной мере
зависит от воздействия субъективных параметров:	целей,
средств, мотивов, мировоззрения субъекта-исследователя, его
ценностных ориентаций, социально-классовой, партийной при¬
надлежности.
Множественность объяснительных версий одних и тех же ис¬
торических событий не есть недостаток, приписываемый. Гемпе-
лем и его сторонниками общественному познанию, а представ¬
ляет одно из важнейших и органически присущих ему качеств.
Мы часто встречаемся с известной ситуацией в гуманитарных
или общественных науках, когда одно и то же событие или
факт в разные исторические периоды воспроизводится различ¬
ным образом в системе понятий. Наряду с другими причинами
такое положение вещей во многом зависит от исследователь¬
ской деятельности и позиции субъекта гюзнапия. Непризнание
этого, о чем «молчаливо» свидетельствуют гемпелевские схемы
социального объяснения, влечет за собой попытку подняться
над идеологическими разногласиями между основными фило¬
софскими направлениями современности, принять позу нейт¬
рального хметодологического объективизма.
В итоге любая версия решения проблемы объяснения чисто
логическихми средствами, путехМ подмены социально-историче¬
ской закономерности в ее всеобщности и необходимости абст¬
рактно-логической закономерностью, не удовлетворяет запросы
наук об обществе. Вот почему в противоположность позитиви¬
стскому решению вопроса о соотношении объяснения и пони¬
мания в социальнохМ познании философская герменевтика об¬
ращается к методу понимания как единственно истинному ме¬
тоду решения социальных и гуманитарных задач познания.
П. По существу любая современная версия философской
герменевтики восходит к дильтеевскому тезису о том, что по¬
нимание—наиболее адекватный метод «наук о духе», благо¬
даря которому субъект познания получает фактически единст¬
венную возможность «правильного подключения» к миру соци-
59

альных объектов. Объекты познания становятся предметом на¬
ук об обществе только тогда, когда их состояния переживают¬
ся, «когда они выражаются в многообразных формах и когда1
эти выражения понимаются».7
Понимая, субъект раскрывает индивидуальность, неповтори¬
мость и уникальность жизни, истории и культуры познаваемых
объектов. В качестве объектов познания выступают отдельные
личности, группы и сообщества людей, классы, нации, госу¬
дарства, религии, искусства, эпохи, человеческие поступки и
отношения. Единство «понимающих» методов как актов пере¬
живания, выражения и осмысления явлений коренится в инди¬
видуально-психологических формах познавательной деятельно¬
сти субъекта. Психологические формы понимания обладают та¬
ким же инструментально-познавательным значением, каким на¬
деляются в позитивистской методологии логические формы объ¬
яснения.
Исходными психологическими формами понимания являются
формы переживаний. Переживание предметных свойств, отно¬
шений и состояний объекта способствует идентификации, срав¬
нению друг с другом и описанию их субъектом. Переживание
заключается в умении субъекта перевоплотиться в состояния
объекта, чтобы «схватить» его внутренний смысл. Переживание
варьируется в зависимости от индивидуальных потребностей,,
интересов, мотивов, знаний, способностей и средств субъекта
познания. Хотя акты переживаний психологичны как по форме,
так и по существу, их познавательное значение не сводится без
остатка к психологическим «достоинствам». Методологическая
ценность переживаний заключается в том, что они системати¬
зируют исследовательский материал для предметного выраже¬
ния социальных объектов.
В психологических формах выражения осуществляется сле¬
дующий шаг понимания. Переживания предполагают выраже¬
ния, так же как интериоризированные действия — экстериори-
занию деятельности субъекта. Став экстериоризированными,
выражения упорядочиваются в знаковые или языковые формы.
Несмотря на общезначимость знаковых форм, их происхожде¬
ние имеет индивидуальный источник. В философской герменев¬
тике к числу основных и ближайших классов выражений от¬
носят автобиографию, биографию и историографию, причем
историографические формы выражений не менее индивидуаль¬
ны и психологичны, чем автобиография и биография. Все клас¬
сы выражений обретают смысловую завершенность лишь в ре¬
троспективном взгляде субъекта познания, ибо целостный
смысл присущ только явлением прошлого. Познание явлений
настоящего времени дает нам очень мало, так как их смысл
7 D i 1 t h е у W. Der Aufbau der geschichtlichen Welt in der Geisteswissen-
schaften. — In: Gesammelte Schriften, Bd. VII. Leipzig; Berlin, 1927, S. 86.
60

еще не оформился в выражения. Каким бы ни было выражение,
оно должно быть понято в индивидуальности своего культурно-
исторического значения. С этой целью субъект делает новые
шаги, направленные на установление смысла знаковых выра¬
жений.
Завершающая процедура понимания и сводится к смысло¬
вой развертке культурно-исторического содержания знаковых
выражений, а по форме она остается психологической. Смыс¬
ловая дешифровка знаковых выражений, текстов, запечатлен¬
ных в них событий и поступков людей прошлого зависит от
того, насколько хорошо знает исследователь правила и согла¬
шения, которыми руководствовались создатели этих произве¬
дений культуры и авторы текстов или в соответствии с которы¬
ми происходили события и совершались поступки людьми про¬
шлого. Изучение контекста исторических явлений и связан¬
ных с ними обстоятельств составляет задачу предварительного
понимания, позволяющего субъекту получить дополнительную
информацию и тем самым полнее уточнить их смысл.
С разработкой вопроса о методологических возможностях
предварительного понимания связаны попытки современной
философской герменевтики преодолеть индивидуально-психоло¬
гические ограничения в деятельности субъекта социального по¬
знания. В частности, Г. Гадамер подчеркивает, что формиро¬
вание предварительного понимания составляет «действительную
проблему герменевтики в ее реальной остроте и значимости».8
Индивидуально-психологические формы понимания, по мнению
Гадамера, чинят помехи постижению объективного смысла со¬
бытий прошлого. Определив предметом понимания всевозмож¬
ные формы языковой коммуникации, и в первую очередь исто¬
рические тексты, Гадамер стремится снять налет субъективно¬
го произвола, неизбежно возникающего в дильтеевской тради¬
ции толкования «наук о духе». «Само понимание следует пред¬
ставлять не столько как деятельность субъективности, сколько
как включение в процесс преемственности, в котором опосре¬
дуются прошлое и настоящее».9
Онтологический статус предпонимания Гадамер очерчивает
в понятиях «историческая традиция», «исторический горизонт»
и «историческая дистанция». Онтологические предпосылки име¬
ют значение атрибутов герменевтической ситуации, складываю¬
щейся между субъектом и объектом социального познания.
Интегративным посредником всех отношений в герменевтиче¬
ской ситуации выступает «языковая субстанция». События про¬
шлого, запечатленные в языке исторических текстов, могут
быть поняты лишь в связи с исторической традицией. Тради¬
ция задает предварительное понимание текста субъектом-иссле-
8 G a d а та е г Н. G. Wahrheit und Methode. Grundzuge einer Philosophi-
schen Hermeneutik. Tubingen, 1965, S. 255.
9 Ibid., S. 274—275.
61

дователем. Отношения между исследователем, традицией п
текстом противоречивы. Разрешение противоречий в герменев¬
тической ситуации означает выявление рационального смысла1
предрассудков и авторитета. Рациональность предрассудков со¬
стоит в том, что они, обладая позитивной или негативной ва¬
лентностью, содержат в себе суждения и гипотезы, возникшие*
до результатов и выводов специализированного познания. Ос¬
нову предрассудков составляет авторитет. С одной стороны,,
авторитет — источник заблуждений, а с другой — он сам есть
порождение знания и разума и не противоречит им. Отсюда
функция авторитета двуедина и обнаруживается как в тенден¬
ции к догматизации, так и в рациональном стремлении быть
воспитательной, руководящей силой. Обращение к традиции'
позволяет демистифицировать предрассудки и поставить авто¬
ритет на службу познанию.
В процессе взаимодействия исследователя с традицией ему
удается определить те предварительные суждения (пред-рассуд-
ки) об изучаемом тексте, которые сложились в ней за соответ¬
ствующий исторический период и которые предшествуют его*
собственному мнению, суждению, оценке. Обращение к тради¬
ции осуществляется в форме диалогического общения. При
этом исследователь задает вопросы и получает ответы. Цель по¬
становки каждого вопроса — выяснить источники предрассуд¬
ков и тем самым открыть новые возможности интерпретации
исторических текстов. Если в ходе такого диалога исследова¬
тель обнаруживает, что основание предрассудка сомнительно,,
то это означает, что он непригоден для дальнейшего изучения;
если же исследователь выявит его рациональные предпосылки,,
то тогда можно надеяться получить с его помощью истинный
результат.
Постановка вопроса правильна тогда, когда она произведе¬
на с учетом не только исторической традиции, но и историче¬
ского горизонта и историко-временной дистанции. Обретение
горизонта, который может .в процессе понимания расширяться,,
удаляться, сужаться и т. д., облегчает субъекту познания по¬
становку вопросов, адресованных традиции. Более того, только*
обретение исторического горизонта и дистанции делает воз¬
можным продуктивное, творческое понимание исторических тек¬
стов, запечатлевших поступки людей и события прошлого.
Поставить себя как исследователя в определенную истори¬
ческую ситуацию — значит, по Г. Гадамеру, «отказаться от се¬
бя» (von-sich-absehen). «Такой отказ не есть ни вчувствование*
в индивидуальность другого, ни подгонка другого под собствен¬
ный масштаб, а означает только переход на более высокий уро¬
вень общности, на котором преодолевается не только собствен¬
ная партикуляркость, но и партикулярность другого».10 И далее
Гадамер продолжает:	«Обретать	горизонт	—	значит всегда
ю Ibid., S. 288.
62

учиться выходить за пределы близлежащего не для того, что-
(и*1 не замечать его, а для того, чтобы его лучше рассмотреть
l-п всей целостности и правильном масштабе».11 Обретение го¬
ризонта исторического требует от субъекта выработки собст-
мс*иного горизонта, называемого Гадамером «горизонтом совре¬
менности». ПонИхМание смысла событий прошлого и поступков
фугих людей, как утверждает Гадамер, наступает тогда, когда
и ходе диалога осуществляется слияние исторического гори-
юнта и горизонта современности.12 Опрашивая и отвечая само¬
му себе, субъект познания в процессе исследовательских дейст¬
вий должен руководствоваться исторической дистанцией по от¬
ношению к объекту познания. Историческая дистанция щграет
роль фильтра, способствуя отделению ложных предрассудков
от предрассудков, поддающихся рационализации, укрепляет и
рационализирует авторитет традиции.
Гадамер не отрицает значения .индивидуально-психологиче¬
ских форм деятельности субъекта для познания. Но, в отличие
о г их ключевой функции в дильтеевской концепции, ведущее
место в рассуждениях Гадамера принадлежит коммуникативно¬
языковым факторам понимания. Среди них диалог — не един¬
ственный способ познания как коммуникации культур. Гадамер
обращается к анализу и других средств общения субъекта с
прошлыми эпохами, историческими текстами и существующи¬
ми традициями их изучения. В частности, он придает особое зна¬
чение понятиям круга и игры, в значительной степени дополняю¬
щим специфику герменевтического общения. Именно в свойст¬
вах круга и игры с наибольшей полнотой проявляются качест¬
ва языка как форматора социально-исторической реальности.
«Герменевтическая работа» субъекта-исследователя проте¬
кает согласно кругообразной схеме: от предпонимания к экспли¬
кации понятого и обратно. «Мы можем расшифровать части
текста только тогда, когда мы предвосхищаем (всегда расплыв¬
чато) понимание целого; и, наоборот, мы можем наше пред-
понимание уточнить лишь в той степени, в какой эксплицируем
его отдельные части».13 Само по себе определение круга восхо¬
дит еще к Шлейермахеру и варьируется на всем протяжении
развития философской герменевтики вплоть до наших дней.
Понимание текстов, замкнутое круговой схемой, не есть след¬
ствие чисто субъективных действий, совершаемых исследовате¬
лем, а вплетено в традицию, к которой к тому же может при¬
надлежать и сам субъект. Гадамер сравнивает понимание про¬
шлого с игрой, возникающей в отношениях исследователя и
исторической традиции.14 Игра обладает преимущественно языко¬
выми свойствами и подчиняется правилам языка. Мера пони¬
п Ibid.
12 Ibid, S. 289.
13 Ibid.
и Ibii.
63

мания исследуемых интерпретатором событий в большой сте«|
пени зависит от того, насколько совершенно он владеет язы¬
ком, семантическими и синтаксическими правилами и приемами
установления смысла языковых выражений, насколько приоб¬
щился к традиции и освоил ее, а также от имеющегося игро¬
вого опыта. Результаты языковой, как и всякой, игры нельзя
предвидеть заранее, и успех ее не в последнюю очередь зави¬
сит от удачливости и опытности участника игры.
В составе гадамеровских предпосылок понимания, как не¬
трудно заметить, сохраняются субъективистские моменты, осо¬
бенно проявляющиеся в понятиях круга и игры. Но, в отличие
от субъективизма Дильтеея, согласно которому за пределы гер¬
меневтического круга «нельзя выйти», поскольку в силу инди¬
видуальной -и психологической неповторимости каждой лично¬
сти он замкнут, и Хайдеггера, утверждавшего, что в круг «нель¬
зя прорваться» ввиду онтологической отрешенности и изолиро¬
ванности каждого исследователя, Гадамер провозглашает прин¬
цип постоянных взаимскорреляций предварительных условий
понимания и действий субъекта, образующих круг игры.
Гадамерсвская онтологизация роли языка как форматора
социальной реальности во многих отношениях аналогична со¬
ответствующим положениям концепции Сепира — Уорфа, онто¬
логии языковых игр позднего Виттгенштейна и теории речевых
актов Остина. Но, пожалуй, более примечательно то, что гада-
меровское заявление о приоритете естественных свойств языка
(многозначность, синонимичность и т. п.) в герменевтической
ситуации обнаруживает принципиальное духовное родство с
неопозитивистским (гемпелевским) тезисом о первостепенном
значении формально-логических свойств языка в объяснении.
Абсолютизация противоположных качеств языка в позитивизме
и герменевтике предопределила метафизическую односторон¬
ность решения проблемы взаимосвязи объяснения и понимания
в социальном познании. В позитивистской методологии объяс¬
нения формально-логические свойства языка «заслонили» спе¬
цифику предмета социального познания, в то время как в гер¬
меневтических процедурах понимания она получила гипертро¬
фированное выражение за счет абсолютизации индивидуально¬
психологических форм деятельности субъекта-исследователя и
преувеличения роли естественного языка.
Конструктивная перспектива ответа на вопрос о взаимосвя¬
зи объяснения и понимания в социальном познании коренится
в предметно-практических истоках, исторически общих для всех
разновидностей знания и свойств языка, включая предметные
особенности знания и языка в естественных, социальных и гу¬
манитарных науках. Уяснение предметно-практической специ¬
фики социального и гуманитарного познания мы считаем бли¬
жайшей основой реализации принципа диалектико-материали¬
стического монизма в ответе на поставленный вопрос.
64

III. В обществе, как и в природе, действуют объективные за¬
коны. Объективность’ социальных законов обнаруживается не в
единстве абстрактно-логических форхМ объяснения (позитивист¬
ская точка зрения) или психологических и языковых форм по¬
нимания (герменевтическая точка зрения), а в единстве пред¬
метно-практической деятельности людей, в материальности об¬
щественно-исторического развития. Материальность развития
конкретизируется последовательной сменой общественно-эконо¬
мических формаций. К. Маркс писал: «Я смотрю на развитие
жономической общественной формации как на естественноис-
трический процесс. . .».15 Понятие общественно-экономической
формации интегрально отражает основные черты развития всей
целостно-связной совокупности социальных явлений в их диф¬
ференцированной конкретно-исторической структуре на основе
способа материального производства, а также поступатель¬
ность, направленность, противоречивость (движущие силы) и
критерии развития. Оно отличается той необходимой степенью
общности, благодаря которой мы объясняем сущность социаль¬
ных явлений и процессов на разных этапах развития через дей¬
ствие социальных законов. На каждом историческом этапе об¬
щие законы «пробивают» себе дорогу в форме специфических
законов развития соответствующей формации и действуют как
законы-тенденции, вероятностно-статистическим образом. Такой
взгляд на социальные законы позволяет преодолеть механисти¬
ческие искажения специфики общественного развития и науч¬
но объяснить, «чем определяются мотивы людей и именно
масс людей, чем вызываются столкновения противоречивых
идей и стремлений, какова совокупность всех этих столкнове¬
ний для всей массы человеческих обществ, каковы объектив¬
ные условия производства материальной жизни, создающие
базу всей исторической деятельности людей. . .».16
Действие формационных законов опосредуется деятельно¬
стью «преследующего свои цели человека».17 В этом аспекте
предметная специфика обществознания обусловлена многообра¬
зием форм человеческой практики, познания и общения. Про¬
изводственная деятельность принадлежит к числу древнейших
форм практики. В различные эпохи из нее выделяются	и	полу¬
чают относительно самостоятельное значение	разные	формы со¬
циальной, политической и духовной деятельности человека.
Каждой форме деятельности присущи свойственные преимуще¬
ственно ей особенности, что не означает полной изоляции этих
форм друг от друга и от породившей их основы. Как бы ни от¬
далялись идеальные формы деятельности от материальных
форм, их исторические изменения в конечном счете восходят
к практическим истокам.
15 Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23,	с. 10.
16 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 58.
17 М а р к с Км Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 2, с. 102.
5 Заказ № 356
05

Определение предметной специфики наук об обществе не
только способствует преодолению, с одной стороны, объекти¬
визма и логицизма позитивистской программы, а с другой —
субъективизма и психологизма философской герменевтики, но:
и задает необходимые условия адекватной постановки и разре¬
шения вопроса о соотношении объяснения и понимания в систе¬
ме методологических понятий диалектического материализма.
Но прежде всего необходимо уточнить сами термины «объясне¬
ние» и «понимание». Под объяснением в науке обычно имеется
в виду подведение частного явления, события, факта под общий
закон. Но, чтобы такое объяснение не свелось к подгонке но¬
вого только к привычной логической схеме, необходимо выявить
действительные связи и отношения нового факта в ряду уже
известных явлений, их координацию и субординацию. Только*
в таком случае мы действительно поймем значение нового фак¬
та, поймем его объяснение через закон. Следовательно, нет ис¬
тинного объяснения без понимания, и в этом смысле понима¬
ние равно необходимо и в естественных, и в гуманитарных нау¬
ках. Но в гуманитарных и социальных науках термин «пони¬
мание» приобретает дополнительный смысл, поскольку их объ¬
ектом являются люди, наделенные разумом, волей и чувствами.
Чтобы объяснить их действия и поступки, в совокупности обра¬
зующие какое-то историческое событие, необходимо принять
во внимание не только не зависящие от сознания и воли людей,
т. е. объективные факторы, но и факторы субъективные, кото¬
рых нет у объекта наук о природе. Поэтому в изучении соци¬
альных явлений, особенно в науках, относящихся к циклу исто¬
рических, важное значение приобретают не только рациональ¬
ное познание, но и эмоциональное переживание событий, если
угодно, умение представить себя на месте другого человека,
притом чаще всего не современника, а человека прошлого, вос¬
питанного в рамках иной культуры, с другой системой ценно¬
стей и т. п.
В соответствии со сказанным общность предметной соотне¬
сенности объяснения и понимания предполагает различие их
познавательных функций и стоящих за ними методологических
процедур. К числу понятий, в терминах которых удается реа¬
лизовать данные различия, принадлежат понятия о логико-гно¬
сеологических, психологических и коммуникативных особенно¬
стях объяснения и понимания.
Логико-гносеологические различия объяснения и понимания
проистекают из разности их отношения к объекту познания.
В познавательных функциях объяснения обнаруживается объ¬
ективная сторона предметно-практической деятельности субъек¬
та познания. Объяснение есть функция науки, научной теории.
Его значение интерсубъективно, а содержание объективно, не¬
зависимо от действий и оценок субъекта. В содержании объяс¬
нения раскрывается сущность объясняемых действий. Так как
66

понятие сущности обозначает множество общих, необходимых
и внутренних связей — причинных, закономерных, структурных,
функциональных, мотивационных,-генетических и т. п., то в за¬
висимости от того, какие из них отображаются в объяснении,
различают соответствующие его типы.18 Анализ логической
формы объяснения любых типов выявляет общность дедуктив¬
ных и индуктивных форм их организации. Относительная неза¬
висимость логических форм объяснения от его предметного зна¬
чения проявляется в свойствах их объективности и всеобщно¬
сти. Благодаря этим свойствам логические формы объяснения
остаются одними и теми же в естественных и общественных
науках.
Однако, в отличие от объектно-субъектной схемы познания
природных явлений, познание социальных явлений осуществля¬
ется по схеме субъектно-субъектных связей, в которой одна из
субъектных сторон — объект познания, а другая — его субъект.
Насколько логико-гносеологическое значение объяснения опре¬
деляется объектом познания, настолько познавательные функ¬
ции понимания, в том значении, которое оно дополнительно
приобретает в социальном познании, связаны с его субъектной
стороной. Эти связи оказываются тем непосредственнее, чем
ближе мы к индивидуально-личностной организации субъекта
познания. Но различия не исчерпываются привнесением психо¬
логических моментов. Функции понимания, хотя и производны от
субъекта познания, но направлены на объект. Направленность
понимания не произвольна, а обусловлена природой объекта.
Так, достижение адекватного понимания историком поступков
Кромвеля в условиях эпохи английских буржуазных революций
возможно лишь на основе объяснения этой эпохи как эпохи
перехода от феодального к капиталистическому укладу жизни.
Естественно, что речь здесь идет не о простой констатации об¬
щесоциологической зависимости поступков отдельных людей
от законов классовой борьбц, действовавших в английском
обществе XVI—XVII вв., или от характера разделения труда,
производительных сил и производственных отношений той эпо¬
хи. Объяснение должно предполагать взаимосвязь общих и спе¬
цифических принципов и понятий, опосредующих объектно-
субъектные связи познания в науках об обществе. «Марксова
диалектика требует конкретного анализа каждой особой исто¬
рической ситуации».19 В истории, в частности, конкретно-исто¬
рические ситуации не сводимы без остатка к законам общест¬
венного развития. Опирающиеся на них объяснения исчерпы¬
вают свои объяснительные ресурсы там, где конкретные харак¬
теристики принимают индивидуально-личностное выражение.
Чтобы добиться адекватности воспроизведения предмета в си¬
13 См., напр.: Никитин Е. П. Объяснение — функция науки. М.,. 1970,
§ 1.2.
19 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 30, с. 13.
5;
67

стеме обществознания (в нашем примере — анализ деятельно¬
сти Кромвеля в понятиях исторической науки), необходимо
раскрыть его во взаимосвязи общесоциальных и индивидуаль¬
но-личностных параметров. Вот почему объяснение кромвелев-
ских поступков общесоциологическими законами недостаточно
полно и конкретно. Надо понять их индивидуально-личностный
состав, определяемый ближайшим социальным окружением
Кромвеля, его интересами, мотивами, личными качествами и
г. п. Тем самым методологические возможности понимания
субъектом данного предмета обеспечат получение недостающей
информации, которая органически дополнит содержание объяс¬
нения.
В отличие от объективности, закономерности и общности
средств объяснения, средства понимания субъективны и инди-
видуально-личностны, что не мешает им быть столь же обще¬
значимыми в методологическом смысле слова, сколь общезна¬
чимы средства объяснения. Будучи субъектной функцией, по¬
нимание позволяет изучить индивидуальные и неповторимые
черты объектов познания, будь то действия отдельной личности
или группы людей, или исторические эпохи, народы, классы,
государства, культуры и другие социальные явления. Правиль¬
ность понимания обществоведом индивидуальных сторон своего
предмета корректируется не только объяснительными схемами,
но и той информацией, которую он извлекает из разнообразных
социальных и исторических источников (текстов, памятников
культуры, устных свидетельств, мнений, оценок), требующих
порой предварительной дешифровки и установления смысла.
На результатах познания в любой общественной науке су¬
щественно сказывается субъектно-личностная точка зрения на
исследуемое событие или явление. Такая «точка зрения» обще¬
ствоведа отлична от позиции «стороннего наблюдателя» естест¬
воиспытателя. В социальном познании субъектные «возмуще¬
ния» нельзя просто устранить, элиминировать за счет введения
на них поправок, как это делается в процедурах естественно¬
научного объяснения. Адекватность результатов обществовед¬
ческих исследований достигается лишь при учете субъектной
позиции, ее личностных характеристик, непосредственно влияю¬
щих на понимание и выраженных в нем. Мы имеем в виду со¬
циально-классовую, партийную позицию, культурную, мировоз¬
зренческую и профессиональную оснащенность, личный опыт,
способности, эмоциональный склад и другие качества познаю¬
щего субъекта, формирующие его понимание явлений социаль¬
но-исторической действительности.
Практика социального познания, в частности практика со¬
временного буржуазного обществоведения, показывает, что лич¬
ностный фактор субъекта познания зачастую оказывает иска¬
жающее воздействие на результаты исследований, а порой про¬
сто способствует фальсификации их объективного значения. В
88

эгоп связи нельзя не напомнить, что, согласно принципу мате¬
риалистического монизма, обусловливающему предметные взаи¬
мосвязи объяснения и понимания в процессе познания, приори-
: ет принадлежит познавательному значению объяснительных
схем. Остальные методологические приемы и средства, во-
первых, в лучшем случае позволяют рассматривать «идейные
мотивы исторической деятельности людей, не исследуя того,
чем вызываются эти мотивы, не улавливая объективной зако¬
номерности в развитии системы общественных отношений, не
усматривая корней этих отношений в степени развития матери¬
ального производства.. .»; во-вторых, не охватывают «дейст¬
вий масс населения, тогда как исторический материализм впер¬
вые дал возможность с естественноисторической точностью
исследовать общественные условия жизни масс и изменения
этих- условий».20
Опора в социальном познании на объяснительные схемы
служит надежным гарантом объективной истинности его ре¬
зультатов. Корректирующая роль объяснительных понятий, за¬
конов, принципов особенно важна тогда, когда в общественных
пауках вызревают такие исследовательские ситуации, в которых
субъективные способы, подобные пониманию, оказываются не¬
обходимыми и подчас единственными средствами осмысления
данного явления. Например, историки—современники Тридца¬
тилетней войны 1618—1648 гг. в Германии—не могли дать ее
объяснения как целостного исторического явления во всей его
общности, закономерности и необходимости, растянувшегося на
длительный промежуток времени. Они оставили нам различные
описания фактов, их интерпретацию с точки зрения очевидца
событий или, в лучшем случае, объяснение их отдельных аспек¬
тов, т. е. все то, что с точки зрения сегодняшнего дня можно
назвать ранним пониманием Тридцатилетней войны. Сущест¬
венное отличие такого раннего понимания исторических собы¬
тий от их более позднего понимания, в частности от понимания
Тридцатилетней войны историками нашего времени, заключает¬
ся как раз в отсутствии корректирующего воздействия ее науч¬
ного объяснения, которым располагает историческая наука се¬
годня.
Понимание в известном смысле шире объяснения. Если объ-
лснение, независимо от типа и логической формы, всегда есть
функция научно-теоретического знания и входящих в него прин¬
ципов, гипотез, теорий, категорий, законов, то понимание бла¬
годаря функциональной «принадлежности» субъекту познания
связано буквально со всеми познавательными процедурами и
компонентами (предпосылками, средствами, формами, целями,
условиями и т. п.). Все познавательные действия субъекта дол¬
жны вести к пониманию того, на что они направлены. Слож¬
20 Там же, т. 26, с. 57.
69

ность и противоречивость познания раскрывается в связях по¬
нимания как с описанием, так и с последующим объяснением!
фактов и событий* предсказанием будущих и реконструкцией
прошедших явлений и эпох, решением социальных проблем и
получением нового знания об объекте. Остановимся несколько
подробнее на некоторых методологических назначениях пони¬
мания, соотносимых с объяснением.
Известно, что важной гносеологической особенностью соци¬
ального познания является, множественность описания факта
или события, или* иначе говоря, одни и те же факты могут по¬
лучать разное информационно-оценочное истолкование, переоце¬
ниваться с течением времени. Понимание фактов в пределах
каждой научной дисциплины может существенно варьировать¬
ся в зависимости от индивидуальности исследователей и выра¬
жаться различным образом в производимых ими описаниях.
Чем всестороннее описан факт, тем потенциально глубже его
понимание* а более глубокое понимание факта открывает боль¬
шее число его связей с другими фактами и порождает различ¬
ные вариации его описания. И наоборот, чем менее понятен
фант, тем меньшее число его описаний дано в науке. Разроз¬
ненная информация о фактах еще не позволяет судить о за¬
ключенном в них смысле и тем более быть прочным базисом
объяснения. Факты надо отобрать и систематизировать, уяснить
их внутренние связи, тенденции развития. Так, «если рассмат¬
ривать какое угодно общественное явление в процессе его раз¬
вития, то в нем всегда окажутся остатки прошлого, основы на¬
стоящего и зачатки будущего. . .».21 Факты описываются и объ¬
ясняются только тогда, когда субъект понял исторические от¬
ношения прошлого, настоящего и будущего моментов их раз¬
вития. Понимание таких отношений предопределяет успех обоб¬
щения, классификации и типологизации фактов.
Таким образом, в отношениях объяснения и понимания, опо¬
средуемых научным описанием фактов, понимание выполняет
целый ряд методологических функций. Пример их воплощения
мы находим в сравнительно-историческом методе — одном из
наиболее употребительных и синтетических методов классиче¬
ского и современного обществоведения. В процедурах сравни¬
тельно-исторического анализа просматривается корреляция
между уровнем познания сущности явлений (фактов), выражен¬
ного объяснением, и глубиной их понимания, достигнутой дан¬
ным исследователем. Правомерность высказанного соображе¬
ния подтверждается известным феноменом «нагруженности»
понимания и описания объяснительными функциями, а объяс¬
нения — «нагруженностью» предпосылками понимания и описа¬
тельными возможностями. Кроме того, нельзя упускать из ви¬
ду важнейший общетеоретический аргумент о направлении раз¬
21 Там же, т. 1, с. 181.
70

лития нашего гюзнания от сущности первого порядка к сущно¬
сти второго порядка и т. д., которое с необходимостью задает
каждый раз определенную глубину понимания действительно¬
сти. В терминах сравнительно-исторического метода исследова-
юль объясняет и понимает факты как фрагменты исторической
реальности и как продукты человеческой культуры, выявляет
правила и контекст возникновения этих фактов,* историческую
перспективу и ретроспективу их развития, оценки, которые они
получают.
Важнейшее познавательное отличие понимания от объясне¬
ния заключается в наличии значительной доли случайности его
содержания, проблематичности и индуктивной направленности.
13 противоположность пониманию, объяснение, как правило,
обладает необходимым, всеобщим и закономерным характером
с ярко выраженным дедуктивным или дедуктивно-статистиче¬
ским строем своей проблемной организации. Научная практи¬
ка показывает, что формулировке проблемы или вопроса пред¬
шествует первоначальная непонятность искомых фактов или
искомой цели познания, всегда представленной на исходных
этапах в своей субъективной форме.22 Констатация субъектом
непонятности факта или ситуации служит отправной точкой
поисковых действий как в процессе их дальнейшей интерпрета¬
ции, так и в объяснении их через общие законы и принципы.
Продвижение субъекта познания от постановки проблемы к ее
решению выражает этапы преодоления дефицита информации,
исходной неопределенности искомого отношения и одновремен¬
но этапы его понимания. В процедуре объяснения все действия
субъекта сопровождаются актами понимания, и в первую оче¬
редь выдвижением гипотез, их проверкой, отбором наиболее ве¬
роятных. Разрешение проблемы завершается полным понимани¬
ем, осмыслением факта или ситуации. Понимание может на¬
ступить как результат синтетического инсайта, внезапного
усмотрения смысла искомых отношений или в результате при¬
влечения объяснительных форм и средств, аналитического пере¬
бора путей достижения искомой цели познания. Оба варианта
широко известны в практике научных исследований, особенно
в многочисленных попытках определить, что собой представля¬
ет творческое мышление. Так, в аргументах К. Дункера, про¬
должающего рационалистические традиции, понимание раскры¬
вается в операциональных действиях по переструктурированию
отношений искомого и известного знания вплоть до выявления
их новых смысловых композиций в форме функциональных за¬
висимостей.23
Другое гносеологическое различие объяснения и понимания
проистекает из действия эмоционального фактора в процессе
22 В связи с этим см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 188.
23 См.: Психология мышления. М., 1965, с. 86—174.
I

познания. Восходящий к сенсуалистической концепции Д. Юма
тезис об объясняющей функции эмпатии (способности прони¬
кать в психику другого), как показывают современные исследо¬
вания, не лишен рациональности, если, конечно, развивать этот
тезис не в направлении к герменевтической абсолютизации,24
а рассматривать стоящий за ним психологический феномен с
предметно-практической точки зрения. В частности, вполне пра¬
вомерно утверждение П. В. Симонова о том, что «деятельность
познающего ума не исчерпывается знанием, добываемым нау¬
кой. Существует и второй путь, значение которого в развитии
цивилизации остается как бы в тени триумфальных завоева¬
ний научной мысли. Рядом с сознанием функционирует и со¬
переживание».25 В эмпатии, переживании действий, настроений,
интересов объекта познания познающий субъект «не только осо¬
знает себя человеком, но и проверяет человечность, всеобщ¬
ность своего восприятия окружающей среды».26
Объяснительный эффект эмоциональных свойств понимания
детерминирован социально- и индивидуально-психологическими
факторами человеческого общения. В психологическом смысле
слова понимание оказывается регулятором общения людей в
таких формах их отношений, как со-переживание, оо-чувствие,
взаимопонимание. В процессе познания историческая эволюция
этих форм замаскировала и как бы отодвинула на задний план
коммуникативную природу их происхождения, но именно за¬
маскировала, а не упразднила. Особенно ясно это происхожде¬
ние прослеживается в социальном знании. Субъектно-су'бъехт-
ная схема познания в общественных науках двуедина в своих
познавательных и коммуникативных аспектах. На таком дву-
единстве строится, в частности, концепция гуманитарного зна¬
ния как диалога двух культур: настоящего и прошлого времени.27
Переплетение познавательных и коммуникативных аспектов
понимания особенно показательно при достижении свободного
перехода от его пространственно-структурных к знаково-опе¬
рациональным компонентам и обратно. Еще И. Кант полагал,
что мы понимаем знание постольку, поскольку приводим во
взаимное соответствие его пространственно-конфигуративные и
операционально-символические свойства. Современная психоло¬
гия говорит в этом случае о понимании как переводе с языка
образов на язык символов и обратно. Например, понимание
движения объектов в механике предполагает его математиче¬
ское отображение с помощью функции на языке как аналити¬
ческого, так и геометрического ее воплощения. В обществозна-
24 См., напр.: Farr J. Hume, hermeneutics and history: a «sympathetic»
account. — History and Theory, 1978, vol. XVII, N 3, p. 285—310.
25 С и м о и о в П. В. О познавательной функции сопереживания. —
Вопросы философии, 1979, № 9, с. 142.
26 Там же.
27 См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
72

пии широко распространены такие средства достижения пони¬
мания, как языковые образы (метафора, метонимия, синекдо¬
ха). То, что на абстрактно-символическом языке объяснения
может остаться непонятным, делается наглядным и понятным
благодаря метафоре, которая по своему смыслу есть отношение
контраста п подобия одновременно. Метафора создает такой
эффект смысловой насыщенности и демонстративности объяс¬
нения, который отсутствует при обычном ходе рассуждений.
Дейксические (указательные) средства языкового общения
подчеркивают коммуникативное происхождение, по существу*
всех категорий познания, и в частности объяснительных кате¬
горий наук об обществе. Они помогают субъекту познания вы¬
брать оптимальный в конкретных условиях способ передачи
информации. Дейксические средства языкового общения — не¬
обходимые предпосылки объяснения любых типов. Так, при
объяснении явлений мы используем дейксические операторы
«этот», «данный», «тот», «то», «который» и т. п.; для объясне¬
ния параметров пространства и времени употребляются дейкси¬
ческие операторы «здесь», «шире», «выше», «ниже», «там»,
«теперь», «давно», «тогда», «будет» и др.; объясняя действие
причин, привлекают дейксические операторы «поэтому», «в свя¬
зи с этим», «на том основании» и др.; для объяснения целей
прибегают к дейкоическим операторам «чтобы», «для чего», «с
целью» и др. Иначе говоря, если мы стремимся объяснить ко¬
личественные и качественные характеристики объекта, его от¬
ношения, состояния, способы действия и существования, то
всегда привлекаем соответствующие дейксические средства об¬
щения.
Итак, исходя из принципа диалектико-материалистического
монизма, были установлены предметно-практическая общность
предпосылок взаимосвязи объяснения и понимания в методоло¬
гии социального познания и вытекающие из данных предпосы¬
лок их познавательные и коммуникативные различия. Вместе
с тем мы убедились, что ограничение социального познания
только «методологией объяснения» в позитивистском смысле
слова приводит к фикции мировоззренческого объективизма, в
терминах которого социально-историческая реальность получа¬
ет безличное, безындивидуальное выражение. С другой сторо¬
ны, предпочтение только «методологии понимания» в герменев¬
тическом смысле слова закрывает доступ к объективным и все¬
общим основаниям познания в общественных науках. Предмет¬
ная специфичность, сложность и противоречивость объекта по¬
знания социальных наук настоятельно требуют оптимального
соотношения методов объяснения и средств понимания в целях
73

адекватного отображения объекта во взаимосвязи его общих,
социально-исторических закономерностей и индивидуально-исто¬
рических, личностных свойств.
Б. В. Марков
ПРОВЕРЯЕМОСТЬ ЗНАНИЯ В СОЦИАЛЬНЫХ НАУКАХ
Общественные, или, как их иногда называют, гуманитарные
науки включают комплекс дисциплин: политическую, социаль¬
ную, хозяйственную историю, психологию, социологию, науки о
государстве и праве, философские науки, демографию, антропо¬
логию, экономические науки и т. п. Все они характеризуются
тем, что объектом их познания выступает человеческая деятель¬
ность, объективирующаяся в тех или иных формах. Это обстоя¬
тельство нередко давало и до сих пор дает повод к резкому
противопоставлению «наук о природе» и «наук о духе», на ме¬
тодологическом уровне проявляющемуся в абсолютизации ме¬
тодов «вживания», «понимания» и т. п., которые будто бы толь¬
ко и применимы в гуманитарных науках. По мнению В. Диль-
тея, духовный мир как продукт деятельности человека может
быть постигнут лишь на основе духовного единства «я» с «ты»,
•с обществом, культурой, историей. Возможность познания ду¬
ховных явлений обусловлена пониманием, эксплицированным
в сетке специальных категорий, центральное место среди ко¬
торых занимает время.1
Не отрицая необходимости разработки специальных катего¬
рий и методов, на основе которых познается духовный мир, сле¬
дует отметить и другую нарастающую в современных общест¬
венных науках тенденцию — использование методов теоретизи¬
рования, характерных для развитых естественных наук. Наибо¬
лее плодотворные результаты это приносит в социальных нау¬
ках, что в какой-то мере связано со спецификой объекта дан¬
ных наук. Они изучают не столько индивидуальные пережива¬
ния или уникальные события, сколько вполне общезначимые
элементы законосообразной социальной структуры. Некоторые
особенности социального объекта, например статистический ха¬
рактер закономерностей, системность и целостность структуры
социума, наличие не только причинных, но и иных форм де¬
терминации, более высокая скорость развития по сравнению
с физическими объектами и т. п., не исключают воз¬
можности применяемой в естествознании теоретической формы
организации и гуманитарного знания. Бытовавшее когда-то в
нашей литературе положение, что теоретическая наука — враг
случайностей, что она ориентируется только на общее, повторя-
1 См.: D i 11 h е у W. Entwiirfe zur Kritik der historischen Vernunft. — In:
•Gesammelte Schriften, Bd. VII. Leipzig, 1942.
74

кнцееся, не учитывает различий, игнорирует уникальность и
т. п., не соответствует реальности. Естественнонаучная теория
новее не состоит только из принципов, описывающих некото¬
рые абстрактные идеализированные объекты. Кроме абстрак¬
ций, отражающих «существенное и необходимое» (например,
«равномерно-прямолинейное движение»), в составе теории име¬
ются положения, фиксирующие различные факторы, действую¬
щие в конкретных обстоятельствах (например, «сила трения»,
«сопротивление воздуха»). Используя систему подобных поло¬
жений., исследователь получает знание о конкретных объектах
н даже о таких уникальных событиях, как происхождение сол¬
нечной системы.
Не только теоретическая форма организации знания, но и
экспериментальная, практическая реализация теоретических
моделей применима в социальной науке. Очень много социаль¬
но значимых явлений не есть продукт стихийного развития: они
сознательно планируются, культивируются и искусственно вос¬
производятся. Разумеется, процесс создания новой машины или
технологии не тождествен, например, процессу воспитания но¬
вого человека, однако само соотношение теории и действитель¬
ности здесь общее. Практическая проверка как естественнона¬
учных, так и социальных теорий предполагает, следовательно,
реализуемость условий, при которых может существовать тео¬
ретически возможное или желаемое положение дел.
Иногда полагают, что экспериментальный метод неэффекти¬
вен в социальных науках, так как их объект — целостная си¬
стема — не может быть механически разложен на отдельные
параметры. Многие из этих параметров либо вообще неизвест¬
ны, либо неконтролируемы по причине глубокой укорененности
в человеческой психологии. Представляется также затрудни¬
тельным как-то расклассифицировать параметры на «сущест¬
венные» и «несущественные», с тем чтобы в ходе эксперимен¬
тов усилить влияние одних и элиминировать воздействие дру¬
гих. Человек, разумеется, — существо индивидуальное и уни¬
кальное, и всякого рода «эксперименты», связанные с подавле¬
нием одних сторон его личности и культивированием других,
требуют серьезного обоснования. Однако было бы неверным
вообще отрицать возможность целенаправленного воздействия
на его поведение. Кроме того, человеческая личность в своей
уникальности и индивидуальности выступает объектом освоения
скорее художественного, чем социального познания.
Наука возможна там и тогда, где и когда складывается си¬
стема элементов с прочными законосообразными отношениями
между ними. Условием возможности социальных наук является
такая система, как человеческое общество. Индивид как член
общества характеризуется некоторыми вполне устойчивыми,
объективными качествами, выполняет общезначимые «роли» и
функции. Поэтому сложные взаимоотношения человека с обще¬
75

ством предполагают процессы социализации индивида и совер¬
шенствования социальной структуры, т. е. социально-практиче¬
ские, политико-воспитательные и т. п. действия. Чтобы они бы¬
ли эффективными, целенаправленными, а не стихийными, тре¬
буется четкая экспликация мировоззренческих оснований соци¬
альных теорий и процедур их практической реализации. Поэто¬
му при обсуждении проблемы проверяемости социальных тео¬
рий следует обязательно учитывать то обстоятельство, что эти
теории, как правило, связаны не только с эмпирическими дан¬
ными, стихийно возникающими в социальной действительности,
но и с общими целями, нормами и идеалами. При этом сами
теории высшего уровня, например теория управления процес¬
сом построения коммунистического общества, опираются на
теории среднего уровня, например на знание общих и локаль¬
ных закономерностей реальной структуры социума, на эмпири¬
ческие данные и т. п.
Вместе с тем мировоззренческие основания, выступающие
предпосылкой формирования конкретной социальной програм¬
мы, предполагают относительно независимое обоснование, так
как от их объективности, истинности во многом зависят эффек¬
тивность и адекватность конкретных социальных теорий. Кри¬
терием истины и основой познания является практика. Однако*
в зависимости от уровня и типа знания меняется и способ прак¬
тического обоснования и проверки. Так, конкретные социаль¬
ные факты иногда не соответствуют общим теориям и прогно¬
зам. Однако вряд ли стоит считать такие факты, как это пред¬
полагают наши идейные противники, опровержением, напри¬
мер, теории исторического материализма. Последняя обоснована
всем историческим опытом человечества, отражает объектив¬
ные законы истории.
Более мобильными, опирающимися на эмпирические данные
выступают теории среднего уровня. Однако проверка и этих тео¬
рий не ограничивается простым составлением списка подтверж¬
дающих или опровергающих их фактов. Практическая провер¬
ка истинности или ложности конкретных социальных теорий
должна осуществляться с учетом целого комплекса предпосы¬
лок, которые также влияют на соответствие или несоответствие
теоретических прогнозов и планов с объективным, эмпирически
констатируемым положением дел. Например, мировоззренческие
и общенаучные принципы, на которых основана программа со¬
циологического исследования, определяют как содержание кон¬
кретных гипотез, так и интерпретацию получаемых данных.
Причиной несовпадения теории с опытом может быть и несо¬
вершенная технология реализации моделей и условий, требуе¬
мых теорий. Поэтому оценка истинности теории предполагает
тщательный анализ и обоснование всех таких предпосылок.
Гносеологические затруднения проверяемости социальных
теорий. Прежде всего следует отметить сложную природу эмпи¬
76

рических данных и свидетельств, которые привлекаются для
оценки теорий и гипотез в социальных науках. Они вовсе не
являются некими непосредственными констатациями самой дей¬
ствительности, как полагают сторонники узкого эмпиризма в со¬
циологии. Результаты наблюдения выступают продуктом дея¬
тельности познающего субъекта,2 психофизическая природа,
концептуальные схемы, ценностные установки которого в силь¬
ной степени определяют отбор и интерпретацию наблюдаемо¬
го. Расценивать эти субъективные факторы лишь как некую
искажающую объект призму так же в принципе неверно, как и
вообще абстрагироваться от возможности их деформирующего
влияния на результаты наблюдения. Поскольку данные орга¬
нов чувств интерпретируются на основе не только адекватных
теоретических предпосылок, но и личного опыта, привычных
стереотипов суждений и оценок и т. п., создается возможность
неявного «подтягивания» данных к заранее принятым концеп¬
циям. В тех случаях, когда наблюдаемым объектом выступает
социальная группа, возможно неявное, некритическое исполь¬
зование принятых там норм и ценностей. Более сложный тип
«деформации», как отмечают некоторые социологи, возникает
в результате взаимодействия установок наблюдающего субъек¬
та и наблюдаемого объекта:
Так как от формирования надежных эмпирических данных
во многом зависит адекватная оценка социальных теорий,ги¬
потез, программ, планов и т. п., то в социологии особенно тща¬
тельно разрабатываются методики наблюдения, позволяющие
в значительной степени снизить влияние неадекватных субъек¬
тивных установок (некомпетентности, использования ненадеж¬
ных понятий и техники наблюдения). Такие методики включа¬
ют унификацию терминологии, создание единой системы
индикации, связь их с теоретической программой и т. д. Это
обеспечивает объективность в отборе и интерпретации данных
и позволяет использовать статистические методы их обработ¬
ки. Таким образом, проверочной основой социологических тео¬
рий являются не непосредственные единичные данные, а сово¬
купности таких данных, специально обработанные при помощи
статистической техники, интерпретированные на основе теоре¬
тических предпосылок, отбираемые на основе ценностных уста¬
новок. .. В связи с этим возникает серьезная проблема конт¬
ролируемости и адекватности таких методов формирования эм¬
пирического знания. Особенно остро она стоит по отношению
к часто остающимся скрытыми субъективным установкам.
Субъективные влияния на наблюдаемое носят разнообраз¬
ный характер. В. И. Волович приводит следующий список:
а)	«ошибки впечатления», когда наблюдаемому объекту в си¬
лу симпатий или антипатий наблюдающего субъекта' Приписы¬
2 Подробнее см.: Ра китов А. И. Историческое познание. М., 1982.
77

ваются несуществующие качества; б) «ошибки снисходительно¬
сти», проявляющиеся в тенденции наблюдателя давать завы¬
шенную оценку реакциям наблюдаемого; в) ошибка «боязни:
крайностей», проявляющаяся в тенденции к усреднению резуль¬
татов; г) «ошибки поспешного обобщения», в основе которых
лежит использование стереотипов обыденного сознания или
ложных, непроверенных гипотез; д) ошибка интерпретации
данных, сводящаяся к стремлению оценивать наблюдаемое с
собственных «человеческих» позиций; е) «ошибка контакта»*
которая проявляется в оспаривании существования у других
людей свойственных самому наблюдателю качеств.3
Причинами данных ошибок являются не некие «неискоре¬
нимые» особенности человеческой психики, а незнание, неуве¬
ренность социолога, недостаточная продолжительность наблю¬
дения, отсутствие стандартизированной техники наблюдения*
кодификации и т. п. Соответственно более серьезная подготов¬
ка в области теории, воспитание и тренировка воли, самокри¬
тичности, сравнение данных, полученных разными наблюдате¬
лями, и их статистическая обработка повышают степень досто¬
верности данных.
Значительное число ошибок наблюдения снимается метода¬
ми анкетирования и опросов, хотя при их использовании могут
возникать другие ошибки, также требующие соответствующей
техники их элиминации. Прежде всего следует отметить, что-
формулировка вопроса уже в значительной мере предполагает
направленность ответа. Характер вопроса, в свою очередь, опре¬
деляется предпосылками мировоззренческого и теоретического1
порядка, а также обыденными представлениями.4 В отличие от
теоретических абстракций и идеализаций, представления обы¬
денного сознания выглядят знакомыми, общеизвестными и по¬
этому часто остаются анонимными и неконтролируемыми. Ме¬
тоды анкетирования больше, чем опросы, зависят от проверяе¬
мой теории, и потому они в меньшей мере подвержены ошиб¬
кам субъективного характера. Если данные анкетирования не
совпадают с теоретическими прогнозами, то исследователь, что¬
бы сохранить теорию, должен в первую очередь заняться кри¬
тическим исследованием предпосылок, лежащих в основании
составления анкет. Причинами неадекватности полученной ин¬
формации могут быть неправильная постановка вопросов*
сложность или неясность их содержания, отсутствие альтерна¬
тив и т. п. Поэтому необходимым условием эффективности ан¬
кет и опросов является соблюдение логики вопросов.
Огромное значение в обществознания имеет анализ доку¬
ментов. Многие из них носят отпечаток личных пристрастий
или исторических предрассудков;. Сообщаемые сведения часто
3 См.: Волов ич В. И. Надежность информации в социологическом:
исследовании. Киев, 1974, с. 117—120.
4 См.: Новые направления в социолопшеск®» теории: Ml,. 1978i с. 1.261.
78

вообще не соответствуют действительности и являются своеоб¬
разной «онтологизацией» общепринятых заблуждений, вытекаю¬
щих из более общих мировоззренческих принципов и установок.
Учет этих обстоятельств необычайно важен при анализе, на¬
пример, сведений средневековой истории. Кро'ме того, в социо¬
логии известны примеры ошибок в документах и статистических
сводках, допущенных «с добрыми намерениями».5 При исполь¬
зовании документов для подтверждения теоретической концеп¬
ции нередко проявляется тенденциозность. В. И. Ленин при ана¬
лизе составленного народниками «Очерка состояния кустарной
промышленности в Пермской губернии» вынужден был «как
можно строже различать две стороны дальнейшего изложения:
изучение и обработку фактических данных, с одной стороны, и
оценку народнических воззрений авторов „Очерка”, с дру¬
гой».6
Причинами соответствия или несоответствия свидетельств
документального характера социальным или историческим тео¬
риям могут быть как неверные предпосылки, лежащие в осно¬
вании изложения событий, так и неадекватность их современ¬
ной интерпретации. Поэтому проблема отбора и интерпретации
данных, встречающихся в документах и письменных источни¬
ках, их использование в качестве основы формирования и под¬
тверждения той или иной теоретической системы должны ре¬
шаться в высшей степени профессионально, и в любом случае
необходим тщательный контроль за теми допущениями, которые
принимаются для объяснения расхождений письменных свиде¬
тельств и теоретических предсказаний и объяснений.7
Известно, что наиболее эффективным способом проверки на¬
учной теории выступает эксперимент. Экспериментальная и, ши¬
ре, практическая деятельность представляет собой активную
реализацию теоретических моделей, законов. Важным услови¬
ем такой реализации является создание условий, при которых
могут существовать сконструированные в теории объекты и мо¬
дели и тем самым реализоваться теоретические предсказания.
Хотя эксперимент как форма практики в науке является эф¬
фективным критерием истинности той или иной теории, в со¬
временной методологии научного познания давно отказались от
признания единичных «решающих экспериментов» в качестве
окончательных арбитров истинности той или иной научной
5 См.: Ядов В. А. Социологическое исследование. М., 1972, с. 122—
124.
6 JI е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 328.
7 О проблеме адекватности использования источников см.: Косолапов
В. В. Методология и логика исторического исследования. Киев, 1977; Мо¬
гил ьницкий В. Г. О природе исторического познания. Томск, 1978; Ис¬
торический источник и историческое познание (методологические аспек¬
ты) . Томск, 1973; Киршуков А. М., Петров Ю. В. Методологические
проблемы исторического познания. М., 1981.
79

гипотезы.8 Практическая апробация научных теорий осущест-,
вляется в тесной связи с логико-методологическими критериями
оценки знания и включает постановку комплексов независимых
экспериментальных проверок, тщательный анализ причин сов¬
падения или несовпадения теоретических следствий с данными
экспериментов, жесткий контроль применяемых теоретиками
разнообразных допущений, цель которого — снять расхождения
теории с опытом. Разработанная в методологии естественных
наук -методика экспериментальной проверки при соответствую¬
щей модификации может быть использована и в социальных
науках. Возможно, это помогло бы преодолеть скепсис отно¬
сительно возможностей эксперимента в социальном исследова¬
нии, который возник вследствие применения слишком узких и
жестких стандартов экспериментирования.
С точки зрения диалектико-материалистической теории по¬
знания, опытное подтверждение или опровержение теорий не
должно приниматься сразу за окончательное. Теории должны
оцениваться с точки зрения того, насколько они способствуют
накоплению знания, помогают преодолеть односторонние, оши¬
бочные теории и гипотезы. Как положительные, так и отрица¬
тельные результаты экспериментальной проверки нуждаются в
тщательном логико-методологическом анализе тех предпосы¬
лок, допущений, ограничений и т. п., на основе которых они по¬
лучены. Анализ, всесторонняя оценка состоятельности, обосно¬
вание принимаемых предпосылок — необходимые условия полу¬
чения не просто положительных подтверждений, но действи¬
тельно ценных для развития знания результатов.
Как показывает практика научного исследования, данные
эксперимента часто далеко не однозначны. Поэтому возникает
серьезная методологическая проблема понимания и оценки по¬
лученных результатов. Конкретное ее решение дает возмож¬
ность не только выработать обоснованное заключение о состоя¬
тельности или несостоятельности теории на основе эксперимен¬
тальных свидетельств, но и наметить -планы более эффективных
экспериментов. Для этого целесообразно прежде всего составить
список разнообразных факторов, параметров, предпосылок и
т. п., которые могут влиять на ход эксперимента и интерпрета¬
цию его результатов и выступать в качестве обстоятельств, ме¬
шающих полному совпадению данных опыта с теоретическими
предсказаниями и -планами. Как правило, ссылки на эти фак¬
торы используются для защиты теории от негативных резуль¬
татов эксперимента. Возможность сохранения теории перед ли¬
цом негативных данных путем введения дополнительных допу¬
щений порождает возможность длительного существования тео¬
рии. Чтобы это не привело к «замораживанию» устаревшей
8 Подробнее см.: Материалистическая диалектика как теория
развития. Л., 1982, с. 119—139.
80

iеории или гипотезы, необходимо разработать достаточно эф¬
фективные критерии оценки таких дополнительных ссылок и
допущений.
К наиболее распространенным способам защиты теории от
негативных экспериментальных данных относятся ссылки на:
1) неточности наблюдения, несовершенство измерительных ин¬
струментов и оценочных показателей; 2) несовершенство логи¬
ческой техники обработки информации, статистических методов
п критериев отбора групп. В таких случаях принимаются в рас¬
чет «систематические ошибки», в результате исследования вво¬
дятся поправочные коэффициенты и т. п.
Если указанных ссылок для защиты теории недостаточно,
применяются „ссылки на «мешающие обстоятельства». Среди
них используются допущения: 1) об эффекте «фона», т. е. со¬
бытий, происходящих между экспериментальным воздействием
к измерением его результатов; 2) о взаимодействии индивидов
внутри исследуемой группы, которые могут оказаться неодно¬
родными, об изменении или выбывании индивидов из состава
группы; 3) о влиянии самой экспериментальной ситуации на
сознание и поведение испытуемых; 4) о взаимной интерферен¬
ции экспериментальных воздействий, возникающих в результате
испытания несколькими воздействиями, и т. п.
Часто встречаются наиболее трудно контролируемые допу¬
щения о «скрытых параметрах», которые ведут к искажению
экспериментального воздействия, не попадая под контроль изме¬
рительных приборов. В этом случае отмечаются недостаточность
изоляции группы от «фона», воздействие ка нее «естественных
причин» биологического, психологического и социального харак¬
тера, адаптация испытуемых или влияние их предрассудков и
убеждений на ответы вопросников, реактивность испытуемых на
сам эксперимент и средства его проведения и т. п.
Если ссылки на неточность полученных данных исчерпаны,
т. е. измерительные и логические погрешности по возможности
устранены, а не контролируемые ранее факторы так или иначе
учтены, но все это не объяснило расхождения теории с опытом,
исследователь вынужден изменять теорию. Однако и в этом слу¬
чае старая теория не сразу уступает место новой. Всякая, в том
числе и социологическая, теория или программа представляет
собой весьма сложное по структуре образование, элементы ко¬
торого связаны с опытом зачастую весьма опосредованно. Допу¬
щения и предпосылки высшего уровня, включающие элементы
социально-философского характера, связаны с конкретными со¬
циальными исследованиями через «теории среднего уровня».
При этом результаты конкретных исследований подвергаются
соответствующей интерпретации и оценке. Следовательно, вза¬
имосвязь опыта и теоретических положений опосредуется пра¬
вилами интерпретации. Именно с их помощью теоретические вы¬
сказывания и соответствующий им язык, относящийся к кон¬
5 Заказ .Vo 356
Ml

структам, идеализированным и абстрактным объектам, перево¬
дится на язык эмпирический, фиксирующий результаты наблю¬
дений и экспериментов. Поскольку теория в социальных науках
представляет собой сложное образование, любой из ее компо¬
нентов может быть причиной несовпадения теоретических пред¬
сказаний и результатов эксперимента. Поэтому пересмотру
обычно сначала подлежат интерпретативные правила, задающие
эмпирическое значение теоретическим определениям, описываю¬
щие процедуры реализации идеальных объектов. Если адекват¬
ность интерпретативных правил не вызывает сомнений, теоретик
вынужден производить изменения в самом теоретическом аппа¬
рате. Чаще всего уточняется область употребления старых по¬
нятий и вводятся новые для объяснения явлений, которые не со¬
ответствовали теории. Такой способ реакции весьма распростра¬
нен в науке, благодаря ему старые теории сохраняют свое зна¬
чение в конкретной ограниченной области, но от них отпочковы¬
ваются новые. Как правило, отпочкование новых теорий свя¬
зано с введением и новых принципов, которые не соответствуют
ранее принятым.
Следует отметить, наконец, и самую впечатляющую ситуа¬
цию в развитии познания — формирование принципиально новой
теории, ассимилирующей прежние данные, объясняющей и пред¬
сказывающей новые эффекты. Появление новых теорий связано
с целым рядом факторов внеэмпирического и экстралогического
характера. Конечно, появление все новых отрицательных дан¬
ных и логическое несовершенство теории, использующей все но¬
вые независимые допущения для объяснения отрицательных
данных, являются мощными стимулами ее пересмотра. Вместе
с тем новые теории, как правило, возникают на основе новых
принципов философско-мировоззренческого характера. Послед¬
ние складываются как результат осмысления не только научных
экспериментов, но и сдвигов в социально-исторической прак¬
тике. Хорошими примерами тому являются формирование мар¬
ксистско-ленинской теории и соответствующая перестройка
всего комплекса общественных, в том числе и социологических
дисциплин.
Анализ этого далеко не полного перечня разнообразных
способов реакции исследователя на несоответствие теоретиче¬
ских предсказаний результатам эксперимента показывает, что
даже перечисленные в первую очередь ссылки не являются чисто
искусственными уловками, тормозящими научный прогресс.
Перечень приведен с той целью, чтобы показать последователь¬
ность перехода от одной стадии применения защитных средств
к другой. К сожалению, в логико-методологической литературе
по проблемам социального познания не обсуждается проблема
контролируемости ссылок, используемых для защиты теории от
опровержения негативными данными. Широко распространена
их оценка лишь как нежелательных явлений, тормозящих науч¬
82

ный прогресс. Однако внимательный их анализ обнаруживает,
что многие из этих ссылок вполне оправданны, что отрицатель¬
ные следствия их применения возникают лишь при бесконтроль¬
ном их использовании.
Экспериментальная проверка и развитие теории. Экспери¬
ментальная и, шире, практическая проверка является крите¬
рием истинности научной теории. Вместе с тем возможность со¬
хранения теории перед лицом негативных опытных данных по¬
рождает затруднения в реализации этого критерия. В зарубеж¬
ной методологии науки высказывается мнение, что эксперимен¬
тальная проверка не дает ответа на вопрос о том, истинна или
ложна теория, что проблему истины следует переформулировать
как проблему выбора теории, и решается она в ходе сравнения
нескольких конкурирующих теорий.9
Сравнение конкурирующих теорий несомненно плодотворно
для более полного рассмотрения проблемы проверяемости зна¬
ния. Однако элиминация вопроса об истине приводит не только
к затруднениям философского характера (к тупикам реляти¬
визма или конвенционализма), но и к ограниченности самих ме¬
тодологических программ. Как показывает практика познания*
исследователя интересует не просто конкурентоспособность тео¬
рии, а ее соотношение с объективной реальностью. Поэтому про¬
цедуры проверки строятся с целью сопоставления теории с объ¬
ективным положением дел, а эксперимент понимается именно
как средство, как критерий их соответствия или несоответствия
друг другу.
Ориентация марксистско-ленинской теории познания на ре¬
шение проблемы истины 10 требует иного, нежели у конвенцио-
налистов, отношения к разного рода ссылкам и допущениям*
применяемым для объяснения отклонений результатов экспери¬
ментов от теоретических предсказаний. Их нельзя огульно рас¬
ценивать как чисто искусственные средства сохранения теорий,,
необходимо создать эффективную систему их контроля. Если
обратиться под таким углом зрения к реальной практике иссле¬
дования, то можно заметить, что социологами разработаны
весьма эффективные процедуры контролируемости ссылок на
несовершенство измерительной техники, неточности наблюдения,,
влияние мешающих обстоятельств, скрытых параметров и т. п.
Используются, например, контрольные группы, которые подвер¬
гаются дополнительному воздействию, основанному на других
методах, применяются различные методы измерений, варьи¬
руются условия с целью выявления закономерностей, при про¬
ведении экспериментов используются разные методики с тем,,
чтобы точно установить исследуемый эффект. Так, чтобы умень¬
9 См.: Структура и развитие науки. Из бостонских исследований по
философии науки. М., 1978.
«Быть материалистом, — отмечал Ленин, — значит признавать объектив¬
ную истину...» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 18, с. 134).
6*
83;

шить эффекты фона, воздействие экспериментальной ситуации
на поведение испытуемых и т. п., используются «замаскирован¬
ные эксперименты» в естественных условиях, более жесткие
ограничения и способы рандомизации. Для элиминации ошибок
статистической обработки производится боЛее тщательный от¬
бор репрезентативной группы, отбор единицы рандомизации
и т. п.11
Гораздо меньшее внимание в литературе по методологии со¬
циальных исследований обращается на проблему контролируе¬
мости разного рода теоретических модификаций, которые пред¬
принимаются с целью объяснения отклонений опыта от теорети¬
ческих предсказаний. Это связано с неразработанностью пред¬
ставлений о природе и структуре социологической теории. Не¬
редко она понимается как некая изолированная гипотеза, вы¬
двинутая для объяснения какой-то конкретной области точно
установленных фактов. Между тем даже если речь идет о про¬
верке отдельной гипотезы, то следует учитывать ее связь с общи¬
ми предпосылками, ее место в структуре более общей социоло¬
гической теории или программы, наконец, наличие правил ин¬
терпретации, при помощи которых она связывается с реаль¬
ными явлениями и событиями. Связь с более широким контек¬
стом и объясняет то обстоятельство, что теория или гипотеза
не удаляется из состава науки, как только обнаружились про¬
тиворечащие ей данные. Поскольку теория представляет собой
системное образование, целесообразно выяснить, какой из ее
компонентов ответствен за расхождение с опытом. Различные
способы модификации этих компонентов и представляют собой
попытку отыскать неадекватное положение теории и заменить
его более точным.
Как и в случае использования ссылок, отмечающих неадек¬
ватность противоречащих опытных данных, применение разного
рода модификаций — замена интерпретативных положений, пе¬
реопределение понятий, введение дополнительных самостоятель¬
ных предположений и ad hoc гипотез и т.п.—может стать при¬
чиной замораживания устаревшей программы. Поэтому следует
также разработать систему контроля за такими теоретическими
мерами. Как уже бтмечалось, нередко все эти способы сохране¬
ния теории расцениваются отрицательно. Однако действительно
недопустимы лишь такие допущения, вводимые с целью восста¬
новления соответствия теории с опытом, которые противоречат
исходным принципам теории или являются независимыми от
них. Именно такого рода допущения усложняют структуру тео¬
рии, н(Г подлежат независимой проверке или являются ad hoc
гипотезами.
Вместе с тем в практике научного познания встречаются
11 См.: Кэмпбелл Д. Модели экспериментов в социальной психоло¬
гии и прикладных исследованиях. М., 1980, с. 336—356.
84

отступления от этих жестких стандартов. Используемые в науке
теории, как правило, нагружены целой системой вспомогатель¬
ных допущений, которые способствуют применению теоретиче¬
ских положений к исследуемой области действительности, объ¬
ясняют новые факты, не учтенные или непредвиденные в период
формирования теории, вводят новые, более сложные теоретиче¬
ские модели, дополняющие прежние. Эти обстоятельства дол¬
жны быть учтены при оценке вспомогательных допущений.
Необходимо принять во внимание и то, что новые теории не
возникают на пустом месте. Новая теория должна быть совер¬
шеннее старой, а для этого необходимо, в частности, учесть те
способы объяснения новых данных, которые предпринимались в
рамках старых программ. Новые допущения и модификации,
расцениваемые как искусственные способы сохранения старой
теории, на самом деле нередко выступают как формы развития
нового знания. Не случайно принципы новых теорий не раз воз¬
никали в недрах старых,.-хотя и функционировали там в каче¬
стве дополнительных.
В связи с этим критерии контролируемости разного рода
допущений, используемых для защиты теории от негативных
данных, должны разрабатываться с учетом по меньшей мере
трех групп факторов. Во-первых, с учетом экспериментов, по¬
ставляющих новые данные. При этом экспериментальная про¬
верка, как уже говорилось, должна рассматриваться не как
одномоментный акт, не как некие «да» или «нет» в отношении
теории, а как процесс проведения целой серии экспериментов,
в ходе которых устанавливается не только неправомерность
используемых средств объяснения негативных данных. Во-вто¬
рых, с учетом развития теории. Критерии оценки теории — эмпи¬
рическая подтверждаемое™, простота, непротиворечивость
п т.д. — должны строиться в аспекте динамики знания, по-раз¬
ному применяться в зависимости от степени развития теории.
В-третьих, оценка модификаций теории должна учитывать связь
конкретной программы или гипотезы с предпосылочным зна¬
нием— мировоззренческими принципами,* нормами и идеалами
научного исследования.
Принципы диалектико-материалистической методологии
предполагают рассмотрение противоречий теории и опыта и раз¬
нообразных способов их разрешения в развитии. Суть данного
подхода к проблеме проверяемости социологической теории, ко¬
торая решается на основе процедур контролируемости разного
рода вспомогательных допущений внутри теории, раскрывается
в ходе реконструкции развития теории под влиянием новых
экспериментальных данных. В качестве примера можно исполь¬
зовать известные хоторнские эксперименты по изучению факто¬
ров повышения производительности труда.12 Первоначальная
12 См. подробнее: О’Ш о н е с с и Дж. Принципы организации управления
фирмой. М., 1979, с. 137—140.
85

программа в 20-х годах основывалась на идеях научной орга¬
низации труда. Именно они определили соответствующие гипо¬
тезы «среднего уровня» и специфические эксперименты (напри¬
мер, Тейлора и Мюнстерберга). Однако в ходе реализации дан¬
ной программы запас эффективных гипотез, выявляющих новые
факторы повышения производительности труда, был исчерпан.
С другой стороны, наблюдения показывали, что существуют
какие-то неизвестные факторы повышения производительности
труда, а общественная потребность стимулировала их поиск.
В 30—40-х годах исходная программа была существенно
модифицирована на основе новых допущений о том, что повы¬
шению производительности труда способствуют не только орга¬
низация труда, но и его условия, физическое состояние работ¬
ника и т. п. Первоначально проверялась гипотеза о влиянии на
повышение производительности труда физических условий ра¬
боты (например, освещенность рабочего места). Проверка по¬
казала, что в результате улучшения освещенности рабочего
места производительность труда возросла. Однако проверка
контрольной группы, где освещенность рабочих мест не изме¬
нялась, показала, что производительность труда возросла и там.
Такой результат эксперимента приводил к необходимости либо
отбросить первоначальную гипотезу, либо объяснить негативный
результат измерения контрольной группы каким-то иным спо¬
собом. Здесь возможны следующие предположения: во-первых,
при исследовании повышения производительности труда социо¬
логи сталкиваются с большим количеством факторов, которые
разделяют на существенные и несущественные или нейтраль¬
ные. Поэтому отклонение результатов эксперимента исследова¬
тель первоначально склонен объяснять тем, что была неверно
оценена значимость разных факторов и какие-то из них оказа¬
лись более существенными, чем предполагалось. Во-вторых, ре¬
зультат эксперимента оценивается в ходе сравнения контроль¬
ной и экспериментальной групп. Однако в силу того, что вырав¬
нять группы по всем показателям довольно трудно, результат
экспериментов можно' объяснить ссылками на несовершенство
техники ранжирования.
Однако данные ссылки были сняты на основе более совер¬
шенной техники экспериментирования. Было установлено, что
недостатки в ранжировании контрольных групп не исчерпывают
полностью отклонения результатов эксперимента от теоретиче¬
ских'предсказаний. С целью окончательной проверки гипотезы
о влиянии освещенности был задуман «решающий экспери¬
мент»: освещение в экспериментальной группе постепенно сни¬
жалось до тех пор, пока рабочие ие заявили, что вообще ни¬
чего не видят. При этом обнаружилось, что производительность
труда неуклонно повышалась вплоть до последнего момента.
Данный результат привел к необходимости выдвижения но¬
вой гипотезы: на производительность труда влияет физическое
86

состояние рабочих (например, усталость). Были проведены со¬
ответствующие эксперименты, которые привели к аналогичным
результатам: производительность труда в экспериментальной
группе повышалась с введением перерывов в работе и завтра-
I '3, однако и после полного прекращения последних она также
I еуклонно повышалась.
Результаты всех этих экспериментов обнаруживали, что каж¬
дый из факторов, выдвигаемых в качестве причины повышения
производительности труда на основе принятой программы, в из¬
вестной мере способствовал повышению производительности
труда. Однако оставалось подозрение, что существуют еще не¬
учтенные, невыявленные факторы. Для проверки данного допу¬
щения был задуман эксперимент по изучению влияния на про¬
изводительность труда комплекса контролируемых фактороз:
физических условий труда, состояния рабочего, оплаты труда.
Проведенные эксперименты показали, что введение данного
1 омплекса факторов способствует повышению производитель¬
ности труда, однако их устранение не ведет к возвращению про¬
изводительности труда в экспериментальной группе к исходному
уровню.
Неудачи прежних попыток обнаружили ограниченность ги¬
потез среднего уровня. Все это привело к необходимости пере¬
смотра основной идеи исследовательской программы и выдвиже¬
нии новой. Старая программа, основанная на предположении
о влиянии на производительность труда, так сказать, «физиче¬
ских», материальных факторов, оказалась исчерпанной. Откло¬
нения сохранялись, а на основе программы невозможно было
выдвинуть новые гипотезы, которые бы их объясняли. Точно
так же были исчерпаны и ссылки на неточности измерительной
и экспериментальной техники. Серия проверочных эксперимен¬
тов постепенно завершилась «решающим экспериментом»: устра¬
нение всех контролируемых в рамках исследовательской про¬
граммы факторов не приводило к возвращению эксперименталь¬
ной группы к исходному уровню производительности труда.
Новая исследовательская программа формировалась перво¬
начально в рамках старой. Ее основная идея была выдвинута
как ad hoc допущение о том, что на рост производительности
труда, возможно, влияют факторы, первоначально довольно не¬
определенно охарактеризованные как «моральные». Данное
предположение, плохо согласовавшееся с исходной идеей при¬
нятой программы, по мере роста негативных данных постепенно
приобрело центральное значение. На его основе сформировалась
новая программа исследования. В рамках данной программы
были пересмотрены критерии «существенности» факторов, влия¬
ющих на повышение производительности труда и уменьшение
текучести рабочей силы, созданы новые экспериментальные про¬
цедуры и техника измерения. В ходе этих новых экспериментов
было установлено существование неформальных групп, обла¬
87

дающих особым отношением к работе, особыми критериями и
ценностями, влияющими на производительность труда.
Известно, что итогом осмысления данных экспериментов ста¬
ла пресловутая теория «человеческих отношений», учитываю¬
щая отрицательные опытные данные и несовершенные способы
их объяснения в рамках прежних теорий. История попыток про¬
верки и обоснования теории «человеческих отношений» пока¬
зала, что препятствием выдвижения методологически эффектив¬
ных социологических гипотез «среднего уровня» явилась систе¬
ма философско-мировоззренческих, идеологических предпосы¬
лок, отражающих ограниченную социально-классовую позицию
буржуазных социологов. Действительно, теоретические допуще¬
ния, выдвигаемые для снятия отрицательных данных экспери¬
ментов, были исчерпаны, точность экспериментальной техники,
методы обработки эмпирических данных не вызывали сомнений,
и тем не менее отклонения практических результатов от реко¬
мендаций, выдвигаемых на основе программы, сохранялись.
Теория групп, исследование комплекса как материальных, так
и моральных факторов отношения рабочих к труду нашли про¬
грессивное развитие в советской социологической науке. Смена
предпосылочного знания обусловила выдвижение новых непро¬
тиворечивых теоретических программ, способствующих углубле¬
нию познания социальной реальности.
Приведенный пример убедительно показывает, что проверка
социологической теории не может исчерпываться постановкой
единичного эксперимента, а требует множества их. Кроме того,
проверка сопровождается соответствующими изменениями ис¬
следовательской программы, привлечением целой системы но¬
вых допущений, снимающих отклонение результатов проверки
от теоретических выводов, постановкой новой серии провероч¬
ных экспериментов. В этой ситуации исследователь оказывается
перед сложной дилеммой — попытаться ли снять расхождение
теории и опыта искусственными лингвистическими приемами или
предпочесть прямолинейный эмпиризм, предписывающий расце¬
нивать несовпадение с опытом как свидетельство несостоятель¬
ности теории. Данная дилемма рационально решается, по на¬
шему мнению, прежде всего преодолением чисто негативного
отношения к дополнительным допущениям как якобы искус¬
ственным средствам спасения теории и разработкой критериев
контролируемости этих допущений. При этом можно сформули¬
ровать такие общие требования: а) ссылки на неточности изме¬
рений, статистический характер объекта, «мешающие факторы»
не должны превышать уровень допустимого предела ошибок;
б) введение новых допущений должно контролироваться крите¬
риями эмпирической подтверждаемости, а также способствовать
уточнению или расширению области употребления теории;
в) «переопределение понятий» должно способствовать рациона¬
лизации языка науки; г) перестройка теории на уровне «ядра»,
88

т.е. введение новых принципов, должна вести к ассимиляции
известных данных и предсказанию неизвестных, удовлетворять
требованию независимой . проверки, способствовать формирова¬
нию новой теоретической системы.
Разумеется, данные рекомендации являются абстрактными.
Вообще трудно дать пригодные для всех случаев рецепты. По¬
тому проблему проверяемости целесообразно поставить в кон¬
тексте развития теории и в зависимости от фазы развития («но¬
вая теория», «зрелая теория», «гибридная теория», «деградирую¬
щая теория» и т, п.) реконструировать критерии ее проверяе¬
мости. Ведь хорошо известно, что даже новая теория уже с са¬
мого начала сталкивается с негативными данными. Однако ха¬
рактерно, что меры, принимаемые для согласования ее с опытом,
чосят совсем иной характер, нежели принятые в отношении «де¬
градирующей теории». В первом случае отклонение исчерпы-
ьается ссылками на «мешающие обстоятельства» или скрытые
факторы, которые, во-первых, вскоре обнаруживаются экспери¬
ментально и тем самым способствуют новому подтверждению
теории, а, во-вторых, приводимые ссылки соответствуют теоре¬
тическим принципам и дедуктивно из них выводятся. На стадии
«деградирующей теории» принимаются более серьезные меры:
переопределяются понятия, вводятся новые допущения принци¬
пиального характера. Но и в этом случае можно рационально
управлять развитием теории: следует избегать таких допущений,
которые не соответствуют старым принципам, не подлежат неза¬
висимой проверке, ведут к чрезмерному усложнению теории
и т. п. Если это невозможно и введение новых допущений ведет
к сильному усложнению теории, то из принципов, введенных как
дополнительные, нужно отобрать принципы, твердо установлен¬
ные, и на их основе построить новую теоретическую систему.
Разумеется, даже чисто логически здесь возникает та трудность,
что необходимо отыскать такую систему утверждений, из кото¬
рых дедуктивно выводится совокупность эмпирических высказы¬
ваний. Кроме того, существуют трудности содержательного по¬
рядка: введение новых принципов и отказ от старых связан
с мировоззренческими основаниями. Поэтому развитие послед¬
них выступает одним из важных факторов научного прогресса.
М. А. Кис се ль
К ИЗУЧЕНИЮ СТРУКТУРЫ
ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Современная ситуация в области философско-методологиче¬
ского анализа науки характеризуется сознательным использова¬
нием принципа историзма и не только в его общефилософском
значении, но и в конкретно-эмпирической — «операциональ¬
89

ной» — форме. Я имею в виду анализ науки методом парадигм.
Смысл этого метода заключается в том, чтобы, отказавшись от
попыток абстрактно-логического или сугубо гносеологического
определения сущности науки, перейти к ее историко-социологи¬
ческому изучению ка основе выделения из огромного материала
истории науки образцовых работ, в которых, по признанию боль¬
шинства ученых той или иной эпохи, воплощены наивысшие
достижения теоретической мысли. Такие работы и суть пара¬
дигмы научного мышления, и сама принадлежность того или
иного человека к «республике ученых», как любили говорить в
эпоху Галилея и Бойля, определялась именно тем фактом, раз¬
деляет или не разделяет он данную парадигму. Так, в XVI11—
XIX вв. быть физиком означало придерживаться парадигмы
«Математических начал натуральной философии» Ньютона или
«Трактата об электричестве и магнетизме» Максвелла, а в сред¬
ние века «физики» учились у Аристотеля, и «галилеевская рево¬
люция» как раз и состояла в радикальном изменении парадиг¬
мы, так что приверженец Аристотеля автоматически лишался
права (по крайней мере в глазах других) считаться ученым-
естествоиспытателем вообще, какой бы «эрудицией» он ни
обладал.1
Чаще всего методом парадигм пользовались при изучении
естествознания, но он в такой же мере применим и при анализе
гуманитарного знания, хотя в этой области его использование
затруднено идеологической «нагруженностью» концепций, в ко¬
торых еще нужно выявить собственно научный элемент (если
таковой есть). И в сфере социального мышления можно найти
труды, которые пользуются признанием если не большинства,
то значительной части специалистов с различной социально-по¬
литической ориентацией как выдающиеся достижения в своем
роде. В ряду таких трудов почетное место занимает книга
К. Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта».2 Эту кни¬
гу мы и возьмем за образец исторического исследования, чтобы
определить с ее помощью хотя бы некоторые структурные осо¬
бенности истории как науки.
Первая характерная черта, размышления по поводу которой
во многом определяют все дальнейшее, — то, что история есть
«история», рассказ, а лучше сказать, повествование о событиях,
совершившихся в прошлом. «События совершившиеся» — значит
1 Читатель легко заметит, что принятое здесь понятие парадигмы вовсе
не влечет за собой тех импликаций, которые вызвали справедливую критику
концепции Куна в нашей литературе, в том числе и в моей книге «Судьба
старой дилеммы» (М., 1974, с. 247—258). В такой общей форме метод пара¬
дигм спорадически применялся задолго до Куна, но Кун попытался уяснить
его специфику и теоретические предпосылки.
2 Не только представители немарксистской академической науки, но да¬
же ярые антимарксисты (например, Р. Арон) признают замечательные науч¬
ные качества этого труда Маркса (см. Кисее ль М. А. Карл Маркс и ме¬
тодология исторического объяснения. — Вести. Ленингр. ун-та, 1972, № И).
90

«завершившиеся», имеющие конец и, следовательно, начало.
Повествование истории предоставляет широкий простор та¬
ланту и мастерству рассказчика: историография любого народа
может похвалиться неувядающими образцами исторической жи¬
вописи, воплощенной в слове. «Отец истории» Геродот, Тацит —
великий воспитатель ненависти к политической тирании,
Ж. Мишле, которого называют создателем «лирической эпопеи
Франции», в Германии Л. фон Ранке, в Англии Т. Карлейль и
Т. Маколей, в России Н. И. Костомаров и В. О. Ключевский —
иге они не только ученые-историки, но и писатели, как теперь
бы сказали, — «прозаики», и притом очень крупные. Выдаю¬
щимися литературными достоинствами обладает и «Восемна¬
дцатое брюмера». Это не сухое изложение событий, выстроен¬
ных в хронологический ряд, а очень сложное по своей архитек¬
тонике произведение, включающее и эмпирические протоколы
совершившихся фактов, и социологическую схему объяснения,3
п наглядное изображение драматических коллизий классовой
борьбы, и оценочные моменты, притом ке только социально-по¬
литического порядка, но и эстетического и даже морального
(говорю «даже», потому что борьба Маркса против субъекти¬
вистского «морализирования» иногда понималась как отрицание
правомерности оценочного момента в научном анализе).
Уже первый достаточно общий взгляд на структуру истори¬
ческого исследования показывает, насколько несостоятельной
была и остается концепция, считающая историю специфическим
видом искусства, т. е. отождествляющая историческое повество¬
вание с художественной прозой вообще. В эталонном историче¬
ском труде «эстетическое» никогда не выступает в чистом виде,
а всегда переплетается с другими структурными элементами,
преобразующими и сам «эстетический» момент. Иными словами,
«индивидуальное» и «особенное», исторически уникальное и не¬
повторимое существуют и раскрываются в контексте общеисто¬
рического и относительно устойчивого. Но рассмотрим это по¬
дробнее.
Современные адепты «поэтизации» истории ссылаются обыч¬
но на то, что самый первый шаг, превращающий простую хро¬
нику в осмысленное историческое повествование, есть «внесение
фабулы» (emplotment). Это «внесение фабулы» и структури¬
рует изнутри сам по себе совершенно хаотический материал со¬
бытий, благодаря чему из простой хроники получается «исто¬
рия», которую уже можно рассказать. Механизм здесь якобы
тот же самый, что и в художественной литературе. Фабула
предполагает «начало» и «конец», причем, рассказывая с на¬
чала, историк, как и всякий другой писатель, уже знает конец,
и это знание конца направляет весь ход описываемых событий,
з О специфике социологического объяснения у Маркса на материале
«18 брюмера» см.: Кисее ль М. А. Указ. статья.
91

т. е. раскручивает пружину действия. Сами по себе факты не
имеют ни начала, ни конца, поэтому то, что мы считаем концом
(а начало, повторяем, определяется концом, а не наоборот),
представляет собой продукт моего личного выбора, основанного
на имеющейся у меня шкале ценностей, каковая (шкала) не
есть объективно данный факт, но опознается феноменологически
как некая устойчивая совокупность чувствований с положитель¬
ным и отрицательным знаком (симпатий и антипатий, на¬
пример).4
Опробуем эту концепцию на нашем материале. В своей кни¬
ге Маркс рассказывает историю поражения революции 1848 г.
во Франции и узурпации власти Наполеоном Малым, как его
прозвал Виктор Гюго. Рассказчик уже знает, конечно, конец
(государственный переворот) и понимает, с чего началась вся
серия событий (с февральской революции, свергнувшей монар¬
хию Луи-Филиппа), и его цель — связать начало и конец, т. е.
объяснить, как и почему случилось то, что случилось. Его рас¬
сказ есть объяснение, но совершенно специфического вида, не
такое, как в теоретическом естествознании (физике) или теоре¬
тическом обществоведении (социологии). Это объяснение уни¬
кального хода событий, отнюдь не вытекавших с железной не¬
обходимостью из законов истории. События могли иметь совсем
иной исход, а «законы истории» ничуть от этого не пострадали
бы, оставаясь по существу все теми же. Когда началась «вся
эта заварушка», кто бы мог предвидеть, что авантюрист с ре¬
путацией неудачника сумеет «оседлать» великую нацию с до¬
вольно значительным политическим опытом. Единичное событие
(переворот Луи Наполеона) из общего закона (закона классо¬
вой борьбы) дедуцировано быть не может, хотя без общего за¬
кона факт превращается в тайну, т. е. становится иррациональ¬
ным, выпадающим из причинной серии вообще.
Исключительная убедительность исторического повествова¬
ния К. Маркса, впечатляющая до сих пор профессиональных
историков разных направлений, объясняется тем, что он пока¬
зывает, как необходимость того, что в действительности про¬
изошло, складывается на наших глазах, но вовсе не действует
«за сценой» наподобие рока античной трагедии в готовом к упо¬
треблению виде. Это и есть диалектически понятая необходи¬
мость, формирующаяся в самом историческом процессе, а не
существующая заранее как механическая сила, которая делает
свое дело, ни на что не взирая, стоит только запустить машину.
Маркс показывает, как абстрактная (с точки зрения теоретиче¬
ского мышления) возможность захвата власти «племянником ве¬
ликого дяди» постепенно наливается жизненными, т. е. полити¬
ческими, соками, становится реальной возможностью и, нако¬
нец, политической реальностью.
4 См.: White Н. Metahistory. The historical imagination in nineteenth-
century Europe. Baltimore, 1973, p. 1—42.
92

«Конец» не был с самого начала «заложен» в исходных усло¬
виях процесса; если б это было так, в историческом исследова¬
нии не было бы никакой нужды — ведь все заранее известно,
если тебе ведом «общий закон». Подлинная историческая нау¬
ка— вовсе не сборник красочных иллюстраций к социологиче¬
скому знанию, она так же отличается от социологического ил¬
люстрирования, как настоящее решение задачи от «подгонки
к ответу». Итак, мастерство историка — в его умении наглядно
показать естественную связь событий в рамках истории, кото¬
рую он рассказывает. Естественная связь — значит связь орга¬
ническая, т. е. воплощающая необходимую последовательность
событий, повлекших за собой именно такой, а не иной исход, без
изъятия существенных фактов и без постулирования «трансисто¬
рических», т. е. не получающих эмпирического подтверждения,
сил. Нет другого исторического агента, кроме человека, его дея¬
тельности и условий, созданных его деятельностью. Собственно,
история и занимается изображением того, как условия перехо¬
дят в деятельность и деятельность — в условия для последую¬
щей деятельности. Противопоставление социальных структур
разного порядка (государство, классы, партии и т. д.) челове¬
ческой деятельности относительно, ибо социальная структура
(каковы бы ни были ее специфические функции) —не что иное,
как сгусток отношений, складывающихся в процессе коллектив¬
ной деятельности.
Можно подумать, что мы незаметно уклонились от темы,
ведь предполагалось говорить о структуре исторического иссле¬
дования, а теперь мы вдруг заговорили о структуре историче¬
ской реальности. Но отклонения здесь нет: между этими/темами
тоже существует естественная и неразрывная связь, определяе¬
мая тем, что коренной предпосылкой исторической науки сле¬
дует признать «репрезентацию» — воспроизведение исторической
реальности в историческом повествовании, и, конечно же, харак¬
тер рассказа определяется особенностями отражаемой реаль¬
ности. Историк, обладающий талантом, но лишенный зкуса
к философской рефлексии, интуитивно чувствует эту зависи¬
мость, философски же мыслящий историк сознательно строит
свое повествование в соответствии с характером своего объекта.
«Восемнадцатое брюмера» в методологическом отношении осо¬
бенно интересно тем, что написано историком, прекрасно со¬
знающим теоретические предпосылки своей работы и одинаково
ясно видевшцм опасность идеалистического гипостазирования
истории в виде надличного субъекта («мирового духа», как это
было, например, у Гегеля) и простого «беспредпосылочного»
описания, скользящего по поверхности исторических явлений.
Маркс и Энгельс в полемике с младогегельянцами постоянно
повторяли, что история есть деятельность преследующего свои
цели человека и что, следовательно, закономерная логика исто¬
рического процесса должна быть схвачена в самих явлениях,
93

единичных исторических событиях, а не помимо них. Разбирае¬
мый нами труд Маркса служит практическим подтверждением
научной плодотворности именно такого понимания.
В структуре исторического повествования такая природа
исторического объекта отражается в форме диалектического
взаимопроникновения описания, объяснения и оценки, причем
ведущую роль играет описание, а остальные моменты вплета¬
ются в его ткань, придавая фактической последовательности со¬
бытий характер-причинной связи, имеющей в то же самое время
человечески-ценностный смысл. Примат описания соответствует
специфике исторической науки в ее отличии от теоретической
социологии, политэкономии и философии. Все, что входит в со¬
став истории, должно быть так или иначе связано с эмпириче¬
ски констатируемой фактической основой. В противном случае
это уже не история, какими бы другими достоинствами данный
текст ни обладал. Реконструкция прошлого во всей его конкрет¬
ности, что составляет непременную задачу истории, естественно
выдвигает на передний план описание. И все дело в том, что
настоящее историческое описание повелительно требует объясне¬
ния и оценки, которые лишь в абстракции могут быть отделены
от описания, ибо составляют по существу его необходимые мо¬
менты. В этом —особенность описания в исторической науке по
сравнению, скажем, с естествознанием. В естествознании описа¬
ние предварительно, и объяснение четко от него отделено. Опи¬
сание в этом смысле и есть то, что на языке методологии исто¬
рии носит название хроники. В с;амом деле: чистое описание
и есть хроника, здесь нет еще никакой попытки выйти за рамки
внешней событийной канвы и осмыслить значение регистрируе¬
мых сведений. Вот почему это еще «предыстория». Правда, в
описательном естествознании (ботанике, зоологии, в некоторых
областях географии и т. п.) можно констатировать в этом отно¬
шении некоторое сходство с историей, но принципиально важно
то, что описательность в данном случае рассматривается как не¬
сомненный дефект, подлежащий устранению по мере дальней¬
шего прогресса науки. В этом отношении весьма характерны
мечтания многих биологов о «теоретической биологии» и все
усиливающееся стремление таковую биологию создать. (Не го¬
ворю уже о том, что естественнонаучное описание лишено цен¬
ностного наполнения.)
Можно, таким образом, сказать, что в истории описание не¬
обычно расширяет свои функции, включая в себя и объяснение,
и оценку. Именно так построено «Восемнадцатое брюмера»: ни¬
какой глобальной философско-исторической схематики, «желез¬
ных законов», из которых дедуцируются исторические единич¬
ности, полное отсутствие менторской позы: «вот видите, я гово¬
рил, этого и следовало ожидать», «все это старо, как мир»,
и т. д. Маркс не встает в позу всеведущего, всезнающего про¬
рока, он изучает реальную историю научно и учится у нее,
94

извлекает уроки, делает общие выводы, которые затем и форму¬
лирует как резюме проведенного исследования, как обобщенный
смысл описанного им эпизода мировой истории. Отсюда и до¬
верие, которым с самого начала проникается к автору читатель*
уясняя себе смысл событий не только того памятного трехлетия
в истории Франции, которому непосредственно посвящена книга
Маркса, но постепенно расширяя с помощью текста и диапа¬
зон собственного исторического понимания и научаясь видеть в
локальном явлении черты общеисторического значения.
Так в событийном повествовании постепенно проступают кон¬
туры социологического объяснения и социологического обобще¬
ния, но не в качестве теоретической аксиоматики, обладающей
собственными основаниями, а как скрытый сущностный уровень
только что рассказанной истории. Именно такую функцию вы¬
полняет VII — заключительная — глава книги, только здесь за¬
ходит речь об экономической основе Второй империи, крестьян¬
ской парцелле и о бонапартизме как проявлении имманентной
тенденции буржуазной государственной машины к обособлению
от общества. Экономическая основа и политическая власть по
видимости находятся в противоречии друг с другом, но само
бытие бонапартизма есть постоянное разрешение и новое воз¬
никновение этого противоречия. Режим настойчиво ищет со¬
циальной опоры в «народе», но народа вообще нет, а есть клас¬
сы с противоречащими друг другу интересами. Отсюда и поли¬
тика режима оказывается самопротиворечивой. «Бонапарту хо¬
телось бы играть роль патриархального благодетеля всех клас¬
сов. Но он не может дать ни одному классу, не отнимая у дру¬
гого... Такая полная противоречий миссия этого человека
объясняет противоречивые действия его правительства, которое,
действуя наугад, ощупью, старается то привлечь, то унизить то
тот, то другой класс и одинаково возбуждает против себя все
классы, — правительства, практическая неуверенность которого
представляет в высшей степени комический контраст с повели¬
тельным, категорическим стилем правительственных актов, раб¬
ски скопированных с указов дяди».5
Мы видим, что функцию суммарно-целостного объяснения
событий берет на себя диалектика как метод воспроизведения в
мысли конкретного единства — единства в многоразличии, при¬
сущего самому историческому объекту. Само слово «диалек¬
тика» в тексте отсутствует, но тем вернее Маркс достигает
своей цели: воспроизвести реальную диалектику общественной
жизни в определенной стране, в определенный период ее суще¬
ствования. В последнем счете именно эта диалектика и служит
настоящим объяснением всего происшедшего. Но речь не идёт
о принудительно-механической процедуре подведения реаль¬
ности под диалектические законы и категории — в плену этой
5 М а р к с К., Э н г*е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 8, с. 215, 214.
95

манеры часто оказывался сам Гегель, не говоря уже о Прудоне,
который, не обладая историческим чутьем и колоссальными зна¬
ниями Гегеля, усугубил слабости спекулятивного способа мыш¬
ления. Нет, один из главных уроков «Восемнадцатого брюме¬
ра» состоит, пожалуй, в том, что диалектика—не абстрактная
схема, которая в готовом виде накладывается на эмпирическую
реальность, а внутренняя структура исторической целостности,
не преднаходимая, а открываемая всякий раз заново в процессе
конкретного анализа конкретной ситуации. Чтобы понять, на¬
пример, диалектику бонапартизма, недостаточно знать «Логику»
Гегеля или даже учебник диалектического материализма,—
нужно произвести то самое историческое исследование, которое
и провел Маркс.
Отсюда и то ощущение естественности, органичности изло¬
жения, которое (ощущение) не остазляет при чтении работы
Маркса. Диалектическая структура объяснения и лежит в осно¬
ве того единства описания и объяснения, о котором говорилось
ранее. Как анализ являющейся сущности, или существенного в
явлении, диалектика и воплощает принцип плавного перехода
от описания явления к объяснению сущности. При этом диалек¬
тика позволяет изобразить само «свечение» сущности в явлении,
т. е., выходя на уровень сущности, не покидает почвы явления.
Отсюда и примат описания в структуре исторической науки, что
мы ранее констатировали просто как факт, а теперь уже можем
объяснить.
Итак, «описательность» — не дефект истории по сравнению
с ее «богатыми родственниками» из семейства естествознания,
а выражение специфической структуры исторической науки. Но,
разумеется, есть описание и «описание». Одно дело — голая
«фактичность», прикрытая либо хронологической последователь¬
ностью или грубым социологическим схематизмом, механически
привязанным к эмпирии, либо двумя этими приемами, вместе
взятыми. И другое дело — подлинно научное историческое опи¬
сание, которое имеет сложную аналитико-синтетическую струк¬
туру, позволяющую уловить, как говорил Гегель, «разум в фак¬
тах» и создать из хаоса явлений целостную картину. Такая за¬
дача требует от историка интеллектуальной силы, а не просто
«дара изложения», как считали в старину.
Аналитическая сила К. Маркса проявилась прежде всего в
рациональной и естественной периодизации событий от февраля
1848 г. до декабря 1851 г. Эта периодизация естественна, по¬
тому что она базируется на общепризнанных фактах принци¬
пиального значения, и в то же время рациональна, так как сим¬
волизирует основные вехи того процесса, который Маркс с глу¬
бокой проницательностью назвал «нисходящей линией разви¬
тия революции». Диалектико-синтетическое искусство он проде¬
монстрировал в полном блеске при изображении этого процесса.
Непрерывный сдвиг политической власти вправо, обусловлен¬
S6

ный страхом перед выступлением пролетариата, и постоянная
практика использования вооруженной силы для решения поли¬
тических проблем довольно быстро создали условия для пере¬
ворота Луи Наполеона, применившего против Законодательного
собрания те же самые средства борьбы, которые оно использо¬
вало для обуздания народных масс. «Все классы и партии во
время июньских дней сплотились в партию порядка против
класса пролетариев — партии анархии, социализма, коммуниз¬
ма. .. Они избрали паролем для своих войск девиз старого обще¬
ства: ,,Собственность, семья, религия, порядок”, и ободряли
контрреволюционных крестоносцев словами: „Сим победиши!”.
Начиная с этого момента, как только одна из многочисленных
партий, сплотившихся под этим знаменем против июньских по¬
встанцев, пытается в своих собственных классовых интересах
удержаться на революционной арене, ей наносят поражение под
лозунгом: „Собственность, семья, религия, порядок!”... Под
конец самих верховных жрецов „религии и порядка” пинками
сгоняют с их пифийских треножников, среди ночи стаскивают
с постели, впихивают в арестантскую карету, бросают в тюрьму
или отправляют в изгнание... во имя религии, собственности,
семьи и порядка».6
Эта длинная выдержка показывает нам «живое тело» под¬
линной истории, о которой мы до сих пор пытались рассказать
сухим, абстрактным языком анализа. Здесь одновременно со¬
держатся и обобщенное выражение диалектики классовой борь¬
бы, таящей в себе разгадку сенсационного успеха расторопной
и жуликоватой посредственности, усевшейся на трон француз¬
ских королей, и возбуждающая воображение наглядная картина
событий, и определенная эстетическая тональность, влияющая
на организацию самого текста. И тут настало время возвра¬
титься к аналогии между историческим повествованием и ху¬
дожественной прозой, намеченной в начале нашей статьи. Ана¬
логию эту некоторые авторы, как мы уже отмечали, хотели бы
превратить в полное тождество, но природа объекта историче¬
ской науки этого не позволяет. И в данном отношении текст
Маркса весьма поучителен.
На первый взгляд «Восемнадцатое брюмера» свидетельст¬
вует в пользу X. Уайта, который считает, что историческая
«реальность» на самом деле заранее, до начала исследования,
задается эстетической категорией, доминирующей в сознании
историка. Действительно, исследование Маркса с первых своих
строк вводит эстетическую характеристику описываемых собы¬
тий. «Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно-истори¬
ческие события и личности появляются, так сказать, дважды.
Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в
виде фарса».7 Маркс и не стремится к академически нейтраль¬
6 Там же, с. 127—128.
7 Там же, с. 119.
7 Заказ .\" 356
97

ному описанию событий, хотя в его произведении немало прото¬
кольно точных записей, совершенно лишенных эмоционального
аккомпанемента. Он и не думает скрывать своего отношения
к тем социальным силам, борьбу которых он с таким искусством
живописует. Его авторская позиция — сочувствие пролетариату
и уверенность в его великом будущем и презрительно-насмеш¬
ливое отношение к буржуазии и ее лидерам. Что же касается
главного персонажа его повествования — Луи Наполеона, то
Маркс совершенно неистощим на сатирические краски: «Ста¬
рый, прожженный кутила, он смотрит на историческую жизнь
народов и на все разыгрываемые ею драмы, как на комедию
в самом пошлом смысле слова, как на маскарад, где пышные
костюмы, слова и позы служат лишь маской для самой мелкой
пакости... Лишь после того, как он. .. принял всерьез свою
императорскую роль... лишь тогда он становится жертвой сво¬
его собственного мировоззрения, превращается в серьезного
шута, теперь уже не всемирную историю считающего комедией,,
а свою комедию — всемирной историей... Как фаталист он ве¬
рит, что существуют некие высшие силы, которым человек,
а особенно солдат, противостоять не может... К этим силам он
прежде всего относит сигары и шампанское, холодную дичь и
колбасу с чесноком. Поэтому он начал с того, что угостил офи¬
церов и унтер-офицеров сигарами и шампанским, холодной
дичью и колбасой с чесноком в залах Елисейского дворца. 3 ок¬
тября он повторил этот маневр... а 10 октября — тот же ма¬
невр в еще большем масштабе... Дядя вспоминал о военных
походах Александра в Азии, племянник — о завоевательных по¬
ходах Вакха в той же стране».8
Так реализуется в деталях исходная идея фарса, представ¬
ляющая собой, по мысли Маркса, наиболее лаконичную и в то
же время исчерпывающую характеристику государственного пе¬
реворота Наполеона Малого. Идея фарса для Маркса—не звон¬
кая фраза, а своего рода исторический символ определенной
эпохи, когда буржуазия утратила свою революционность и страх
перед рабочим классом заставил ее искать защиты у «ружья и
сабли» и, следовательно, отдал во власть того, кто распоря¬
жается военной силой. И все же нельзя сказать, что использо¬
вание эстетических категорий фатально противоречит научной
объективности и автоматически превращает историю в «поэзию».
Очевидно, все дело в соотношении между фактическим и оце¬
ночным моментами. Произведение исторической литературы ба¬
зируется на независимом от всякой оценки исследовании фак¬
тов, хотя и здесь историк, приступая к исследованию, вовсе не
отказывается от всего, что делает его живым человеком в отли¬
чие от абстракции «чистого» гносеологического субъекта, т. е.
не отказывается от своего мировоззрения и воплощенной в нем-
8 Там же, с. 168—169, 170.
98

системы ценностей. И конечно, чаще всего направление иссле¬
довательского интереса определяется именно ценностными фак¬
торами. Но это обстоятельство не уничтожает противополож¬
ности между научной историей и псевдоисторической апологети¬
кой, беспринципной защитой какого-либо предвзятого взгляда.
Как и всякое научное исследование, исторические изыскания
по мере накопления сведений оказывают обратное воздействие
па уже сложившиеся представления историка, и вот тогда на¬
ступает решающий момент выбора в жизни самого исследова¬
теля: останется ли он человеком науки и внесет в свои перво¬
начальные взгляды необходимые коррективы или уцепится за
дорогие свои «убеждения», отстаивая их вопреки очевидности,
п перестанет быть ученым по существу. Иначе говоря, уче¬
ный— это человек, для которого теоретическая и фактическая
истина — сама по себе ценность и который в случае конфликта
ценностных ориентаций выбирает ценность истины. Маркс, как
известно, был пламенным революционером, но это не помешало
ему констатировать на основании анализа «Восемнадцатого
брюмера», что социалистическая революция в Европе не явля¬
ется ближайшей перспективой.
В художественной прозе соотношение между ценностным и
фактическим моментами обратное. Здесь фактическое подчинено
критерию художественной ценности, и если ему позволяют гово¬
рить полным голосом (как говорят, например, документы в по¬
вести Богомолова «Момент истины»), то только потому, что это
усиливает (по закону контраста) эстетическое впечатление. В со¬
ответствии с общей природой искусства реальное и ценностное
взаимопроникают и становятся неразличимы. Совсем не то в
историческом исследовании. Здесь ценностный момент в прин¬
ципе (хотя осуществить это не всегда легко) может быть отде¬
лен от фактического и рассмотрен в его генетической связи
с идеологическими установками историка, а следовательно, кри¬
тически осознан и понят в его воздействии на ход исследования.
Критическая рефлексия историка — хорошее противоядие от де¬
формирующего воздействия вненаучных факторов — «идолов по¬
знания», как называл их Бэкон. Рефлективно осознанная оцен¬
ка, приведенная в соответствие с эмпирической основой иссле¬
дования, составляет необходимый ингредиент исторического зна¬
ния. Без нее история перестала бы быть гуманитарным знанием,
т. е. знанием о человеке во всей полноте его объективных и
субъективных проявлений.
А.	Н. Максимов
«СОВРЕМЕННОСТЬ» КАК ПОНЯТИЕ
ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ
Понятие «современность» широко применяется в работах, по¬
священных проблемам исторического познания. При этом анали-
99

зируются самые разные аспекты взаимосвязи прошлого и на¬
стоящего. Известное выражение «Современность — ключ к по¬
знанию прошлого» сформулировано уже давно, но недостаточно
обосновано и сейчас. Для обоснования справедливости этой фор¬
мулы необходимо показать, что такое современность с точки
зрения возможностей использования знаний о настоящем для
реконструкции прошлого. С этой целью следует как можно
строже разграничить как во временном, так и в смысловом, со¬
держательном значении понятия «настоящее» и «историческое
прошлое». Сделать это не так просто, как может показаться на
первый взгляд: «.. .трудности только тогда и начинаются, когда
приступают к рассмотрению и упорядочению материала — отно¬
сится ли он к минувшей эпохе или к современности, — когда
принимаются за его действительное изображение».1 Эти труд¬
ности пока не преодолены ни философами, ни историками.
«Понятие современности (не в физическом, а в историческом
смысле слова), — считает А. И. Ракитов,— нуждается в тща¬
тельном анализе и определении».2
Современность как будто несложно определить через катего¬
рию времени — все, что существует сейчас, в настоящее время,
и есть современность. Но что значит «сейчас» — день, неделя,
год? И как соотносятся врехменные рамки настоящего и про¬
шлого, соизмеримы ли они? Или настоящее — это лишь «миг»
в сравнении с веками и тысячелетиями прошлого? В научной
литературе можно еще встретить точку зрения, согласно которой
настоящее, «как только оно становится реальным... сразу же
уходит в прошлое».3 Большинство же исследователей с полным
основанием считает, что современность «не момент», а значи¬
тельная длительность, вполне соизмеримая с прошлым.
Опираясь на научно-материалистическое положение о нераз¬
рывной связи времени с развивающимися материальными обра¬
зованиями, можно утверждать, что временные рамки этой дли¬
тельности зависят от характера объекта. Поэтому попытки най¬
ти какой-то единый измеритель для разнообразных объектов
современности обречены на неудачу. Вряд ли в этом смысле
можно согласиться с Н. М. Есипчуком, который предлагает счи¬
тать «временным рубежом актуального (настоящего) времени,
отделяющим его от прошедшего... время жизни одного поколе¬
ния» и предлагает такой критерий распространить и на при¬
роду.4 Время характеризует длительность существования мате¬
риальных явлений и процессов. Современность, безусловно, то¬
же имеет длительность, которая зависит от «наполняющих» ее
1 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 26.
2 Ракитов А. И. Историческое познание. М., 1982, с. 76.
3 Рейхенбах Г. Направление времени. М., 1962, с. 12 (курсив наш.—
А.	М.).
4 Есипчук Н. М. Историческая реальность как предмет познания. Киев,
1978, с. 121.
100

материальных образований. Многокачественность материальных
процессов, форм движения материи определяет разнообразие
размеров настоящего. Как справедливо отмечает Я. Ф. Аскин,.
«настоящее относительно, но сама его относительность носит
объективный характер».5 Эта относительность проявляется в
разной длительности конкретных материальных процессов.
В марксистско-ленинской философии утвердилось положе¬
ние о том, что с усложнением форм движения материи темпы
развития возрастают. Иначе говоря, временные рамки совре¬
менности будут тем больше, чем «проще» анализируемая форма
движения материи, и наоборот. Так, когда говорят о современ¬
ных геологических процессах, имеют в виду примерно 70 млн.
лет. Антропология рассматривает современного человека в рам¬
ках нескольких десятков тысяч лет. Под грамматикой совре¬
менного русского языка понимают его грамматику со времени
Чехова до наших дней, т. е. рамки нескольких десятилетий.
Развитие — процесс непрерывный, поэтому и в рамках каж¬
дой отдельной формы движения материи происходит наращива¬
ние темпов изменения, а следовательно, и сокращение времен¬
ных рамок каждой .последующей ступени. Известно, например*
что темпы общественного развития ускоряются от формации
к формации. Эта особенность социальной формы движения ма¬
терии применительно к социализму отмечена в Отчетном до¬
кладе ЦК КПСС XXVI съезду партии: «Последние годы были
не самыми благополучными для народного хозяйства ряда со¬
циалистических государств. И все-таки факт, что темпы эконо¬
мического роста членов СЭВ за десятилетие были вдвое выше,
чем у развитых стран капитала. Члены СЭВ оставались наибо¬
лее динамично развивающейся группой стран мира».6
Анализируя зависимость временных рамок современности от
форм движения материи, нельзя не обратить внимания и на те
следствия, которые вытекают из установленной Ф. Энгельсом
закономерной связи высших форм движения с низшими. Для
понимания высших форм движения материи обязателен учет
синтезированных в них низших, поэтому в науке очень часто
анализируется не только современное состояние объектов в це¬
лом, но и их составные части. Изучают, например, не только
современного человека в целом, но и его анатомию, физиоло¬
гию, психику. И в каждом из этих случаев временные рамки
будут разные. В этом смысле у социолога и антропвлога бу¬
дут совершенно различные представления о временных рамках
существования современного человека. Иначе говоря, характе¬
ристика сложного объекта с точки зрения составляющих его
более простых, субстанциальных форм движения означает вме¬
5 Аскин Я. Ф. Проблема времени: ее философское истолкование. М.,
1966, с. 85; см. также: Гуревич А. Я. Об исторической закономерности:
философские проблемы исторической науки. М., 1969, с. 61.
6 Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981, с. 7.
101

сте с тем расширение масштабов современности. Академик
В. И. Вернадский, например, считал, что химический состав
живого остается весьма постоянным: «В геохимическом аспек¬
те, входя как часть в маломеняющуюся, колеблющуюся около
неизменного среднего состояния биосферу, жизнь, взятая как
целое, представляется устойчивой и неизменной в геологиче¬
ском времени».7
Наука сейчас вообще стремится изучать предельно общие,
фундаментальные элементы различных уровней организации ма¬
терии, находить своеобразную «клеточку» различных форм дви¬
жения. И важно поэтому знать, каковы возможные временные
рамки экстраполяции полученного знания, тем более, что фун¬
даментальность свойств следует рассматривать не только в
плане соотношения форм движения материи, но и в более широ¬
ком смысле. Как верно отмечает И. Т. Исаев, «чем более высо¬
кий уровень общности, тем более высокой степенью устойчи¬
вости (покоя) характеризуется этот уровень. Например, время
жизни отдельных особей меньше, чем время жизни вида...
а время жизни вида меньше, чем время жизни рода, семейства
или царства».8
Таким образом, временные рамки современности оказыва¬
ются не абсолютными, а относительными, зависящими от харак¬
тера материальных процессов. Эта относительность проявляется
и в применении различных терминов — «эпоха», «этап», «пе¬
риод», «стадия» и т. п., — которые то расширяют, то сужают
эти рамки. Необходима строгая субординация и адекватное при¬
менение таких понятий.
Сохранение объекта в рамках современности означает устой¬
чивость его качественной определенности,9 понятие которой
также нуждается в уточнении. Качественную определенность
современных объектов нельзя трактовать только как совокуп¬
ность исторически наиболее развитых элементов, противопостав¬
ляя их другим, сосуществующим с ними. А между тем в нашей
литературе такая точка зрения довольно распространена. Так,
например, Б. А. Грушин пишет: «Говоря о современном этапе
развития науки, мы имеем в виду прежде всего передний край
науки, т. е. тех ее представителей, которые далее всего продви¬
нулись в понимании объекта и исследования которых приобре¬
тают значение образца. Хронология тут ни при чем... С этой
точки зрения к современному этапу никак не может быть отне¬
сена и буржуазная историческая наука новейшего времени».10
В.	В. Косолапое, справедливо утверждая, что настоящее — это
7 Вернадский В. И. Эволюция видов и живое вещество. — Природа,
1978, № 2, с. 39.
8 Исаев И. Т. Диалектика и проблемы развития. М., 1979, с. 113.
9 См.: Иванов Г. М., Коршунов А. М., Петров Ю. В. Методоло¬
гические проблемы исторического познания. М., 1981, с. 30.
10 Грушин Б. А. Очерки логики исторического исследования. М., 1961,
с. 23.
102

реально существующая фаза исторического развития и что
современность в истории начинается с Великой Октябрьской ре¬
волюции, в то же время говорит о том, что «капитализм и фео¬
дальные порядки, которые в настоящее время существуют во
многих странах, тем не менее являются историческим про-
шльш».11 Вполне понятно отрицательное отношение автора к ка¬
питализму. Однако относить его к прошлому неправильно как
с точки зрения диалектической концепции развития, так и в
ирактически-колитическом отношении. К современным с этой
точки зрения нельзя отнести и народы, не имеющие письмен¬
ности, неграмотных, тех жителей Азии и Африки, одежда кото¬
рых ограничивается набедренной повязкой. Традиционная исто¬
рическая наука «и сегодня вольно или невольно отгораживается
от этих народов и этой эпохи. В такой позиции как бы возрож¬
дается характерное для недалекого прошлого деление народов
на „исторические” и „неисторические”. К последним, как пра¬
вило, откосили все народы, не имевшие письменности».12
Между тем ход событий в мире показывает, что ранее от¬
сталые народы постепенно включаются в сознательную и актив¬
ную общественно-историческую деятельность. XXVI съезд КПСС
отметил в целом прогрессивный характер развития стран, осво¬
бодившихся от колониального гнета, рост числа государств со¬
циалистической ориентации.13 Вместе с тем «молодые, освобо¬
дившиеся от колониального гнета страны переживают сейчас
непростой период национального становления и социального
развития. Тянут назад унаследованные от колониального про¬
шлого отсталость, междоусобные раздоры и конфликты. Не
окрепшим еще странам грозят многочисленные ловушки, рас¬
ставленные неоколонизаторами. Однако мы уверены, что реши¬
тельное сопротивление империализму, продуманная стратегия
экономического и социально-политического развития, взаимное
уважение интересов и прав друг друга • позволят народам этих
стран преодолеть то, что называют трудностями роста».14
Действительно, хотя важнейшим признаком развития явля¬
ется возникновение нового, однако это новее генетически свя¬
зано со старым, вырастает из него в результате действия объ¬
ективных законов. Новое не полностью отрицает старое, по¬
этому они сосуществуют в последующем состоянии объекта.
Существенной чертой развития является определенная преем¬
ственность между старым и новым состоянием объекта. Одна
из сторон преемственности заключается в наследовании, сохра¬
нении определенных элементов старого состояния объекта в но¬
вом его состоянии, т. е. определенная повторяемость. Анализу
11 Косолапов В. В. Методология и логика исторического исследова¬
ния. Киев, 1977, с. 259 (курсив наш. — А. М.).
12 И тс Р. Ф. Введение в этнографию. Л., 1974, с. 10.
13 См.: Материалы XXVI съезда КПСС, с. 11 —12.
14 Правда, 1982, 22 дек.
103

этой особенности развития посвящена одна из работ Б. М. Кед¬
рова,15 в которой дана классификация различных случаев по¬
вторяемости.
Прошлое не исчезает бесследно, оно развивается в настоя¬
щее, органически включаясь в виде отдельных элементов в со¬
временное состояние объектов, представлено в современности
как объективная реальность. По степени развития отдельных
элементов современность чрезвычайно разнообразна и может
сохранять в себе отдельные части весьма древних состояний
собственной истории. Характеризуя в этом отношении эпоху,
В.	И. Ленин говорил: «Эпоха потому и называется эпохой, что
она обнимает сумму разнообразных явлений и войн, как типич¬
ных, так и нетипичных, как больших, так и малых, как свой¬
ственных передовым, так и свойственных отсталым странам».16
Следовательно, рассматривая современную общественную
жизнь, нельзя ограничиться лишь характеристикой социализма
как наиболее передового социально-экономического строя. В со¬
временном мире сосуществуют и капиталистические обществен¬
ные отношения, и феодальные, и даже, правда, очень редко,
первобытнообщинные. В пределах же отдельного обществен¬
ного строя, например социализма, мы встречаемся не только
с прогрессивными явлениями, но и с такими остатками про¬
шлого, которые тормозят его развитие. Новое, передовое не
сразу и не вдруг заменяет старое, отжившее, а постепенно, че¬
рез борьбу, и, пока эта борьба не закончена, оно существует,
всеми силами стараясь удержаться на исторической арене.
Правильное понимание процесса развития и его результата
является важнейшим условием формирования научного пред¬
ставления о современности. Ведь современность и есть, по суще¬
ству, результат исторического развития. Методологическое зна¬
чение в этом плане имеет указание В. И. Ленина, который пи¬
сал: «...если рассматривать какое угодно общественное явление
в процессе его развития, то в нем всегда окажутся остатки про¬
шлого, основы настоящего и зачатки будущего.. .».17
Именно такой объективный, принципиальный анализ совре¬
менного состояния нашей экономики, социально-политической и
духовной жизни советского общества характерен для концеп¬
ции развитого социализма. «В ней убедительно показано диа¬
лектическое единство и реальных успехов в социалистическом
строительстве, в осуществлении многих экономических, социаль¬
ных и культурных задач первой фазы коммунизма, и крепну¬
щих ростков коммунистического будущего, и еще не решенных
проблем, оставшихся нам от вчерашнего дня. А это означает, что
15 Кедров Б. М. О повторяемости в процессе развития. М., 1969; см.
также: Фурман А. Е., Ливанова Г. С. Круговороты и прогресс в раз¬
витии материальных систем. М., 1978.
16 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 30, с. 86—87.
17 Там же, т. 1, с. 181.
104

понадобится определенное время, чтобы подтянуть отставшие
тылы и двинуться дальше. Нам надо трезво представлять, где
мы находимся».18
Трезвый научный анализ современности предполагает вычле¬
нение таких «остатков прошлого», которые способствуют ее ста¬
новлению и развитию, служат ее фундаментом, и таких, которые
замедляют темпы нашего прогресса. При этом надо учитывать,
что остаточные отрицательные явления в общественной жизни
(пережитки) обусловлены не только объективными причинами*
по и субъективными, не только преемственностью развития, но
и просчетами в деятельности людей. Объяснение основных эле¬
ментов современности должно учитывать как их соотношение,
так и причины существования. Негативное отношение к остат¬
кам прошлого нередко проявляется в том, что их называют
«несовременными», «вчерашними», хотя они существуют в на¬
стоящее время. В этих словах выражается оценочный подход
1ч подобным явлениям, который не всегда совпадает со строго
научным. Конечно, если люди понимают, что эти «вчерашние»
явления не исчезнут сами по себе, что с ними надо вести актив¬
ную борьбу, большой беды от такой подмены понятий не про¬
изойдет. Но возможен и другой вариант, когда относятся к та¬
ким элементам, как к действительно вчерашним, т. е. исчезнув¬
шим. Такая точка зрения не позволяет правильно понять и мно¬
гие черты прогрессивных элементов современности, вызванные
к жизни взаимодействием, борьбой старого и нового, отмираю¬
щего и растущего. Например, сходящий с исторической арены
капитализм обладает еще немалыми резервами, агрессивность
его в последнее время усиливается. Для сдерживания этой
агрессивности социалистические государства вынуждены посто¬
янно укреплять свою оборонную мощь.
Некоторые грани понятия «современность» можно выяснить
при соотнесении его с философской категорией «действитель¬
ность». Вполне определенно можно сказать, что современность
в любом случае — это действительность. Между тем в фило¬
софской литературе можно встретить и другое толкование этой
связи. Так, Я. Ф. Аскин утверждает, что настоящее — «это пе¬
реход между состоянием существования и несуществования, акт
осуществления, когда возможность превращается в действитель¬
ность»,19 т. е. только переход, а не само существование, только
превращение в действительность, а не она сама. Не отрицая*
что современность можно рассматривать и в таком плане, сле¬
дует все же настоящее понимать прежде всего как подлинную
действительность. В самом деле, что может быть более действи¬
тельным, чем современность? Философская энциклопедия опре¬
деляет действительность как объективную реальность, конкретно
18 Коммунист, 1983, № 3, с. 20.
19 Аскин Я. Ф. Проблема времени. Ее философское истолкование. М.*
1966, с. 85.
105

развитую совокупность природных и общественно-исторических
явлений, «все существующее с необходимостью как результат
закономерного развития».20 Именно современный объект реаль¬
но существует, функционирует в соответствии со своими внут¬
ренними закономерностями, демонстрирует нам некоторый
устойчивый процесс, в ходе которого в течение определенного
интервала времени он сам себя воспроизводит, повторяет и тем
самым дает возможность непосредственно и всесторонне себя
исследовать. Как говорил М. Блок, «в современности непосред¬
ственно доступен нашим чувствам трепет человеческой жизни,
для восстановления которого в старых текстах нам требуется
большое усилие воображения».21
Современность как действительность обладает многими воз¬
можностями, что обусловлено борьбой старого и нового, отжи¬
вающего и нарождающегося. В то же время это одна из реали¬
зованных возможностей прошлого: современность показывает,
к какому результату пришло историческое развитие, какая из
возможных тенденций развития превратилась в действитель¬
ность. Прошлое как таковое уже никакими возможностями не
обладает, оно уже осуществилось и снято историческим разви¬
тием. Лишь включенное в виде остатков, реликтов в современ¬
ность, оно имеет определенную перспективу.
Следовательно, современность — это обязательно действи¬
тельность, но не всегда действительность — это современность.
Во-первых, если действительность есть реализованная возмож¬
ность, то прошлое (может быть, с известными оговорками) тоже
можно рассматривать как действительность. Во-вторых, значе¬
ние термина «действительность» зачастую сближается, а в неко¬
торых контекстах прямо отождествляется с истинностью.22
Как видим, у понятия «современность» много дефиниций, ко¬
торые раскрывают различные ее стороны. Все их, конечно,
нельзя включить в определение, в нем важно выделить лишь
главные особенности настоящего. С этой точки зрения совре¬
менность можно определить как совокупность, или систему, ка¬
чественно различных по степени развития реально существую¬
щих, функционирующих объектов и процессов, временные рамки
которых определяются их общей и особенной природой.
Специфика объектов современности, их связь с прошлым
свидетельствуют о том, что существует объективная основа для
использования знаний о современности при познании прошлого.
Эта связь между настоящим и прошлым реализуется в истори¬
ческом познании принципом и методом актуализма, разработка
и обоснование которого способствует, с одной стороны, устра¬
нению имеющегося пробела в диалектико-материалистической
20 Философская энциклопедия, т. 1. М., 1960, с. 442.
21 Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1973, с. 27.
22 Философская энциклопедия, т. 1, с. 444.
106

концепции исторического познания, а с другой —критике пре-
зентизма.
Презентизм, возникший в известной мере как реакция на
объективистский подход к историческому познанию, поставил
важную проблему связи прошлого и настоящего, обусловлен¬
ности результатов исторического исследования личностью исто¬
рика и факторами современной общественной жизни. Но ре¬
шены эти проблемы с субъективно-идеалистических позиций.
Об этом свидетельствует следующее умозаключение одного из
главных представителей этого направления Б. Кроче: «Кто при¬
нимается за составление истории, тот находит перед собою до¬
кументы и повествования, иначе говоря, небольшие частицы и
намеки на то, что действительно произошло. Для того чтобы
получить возможность восстановить весь процесс, ему необхо¬
димо прибегнуть к ряду предпосылок, почерпаемых из пред¬
ставлений и наблюдений, которые он составил себе об есте¬
ственных явлениях, о человеке, об обществе. Элементы, необхо¬
димые для получения того, чего он не находит ни перед собою,
ни в остатках прошлого, он должен найти в самом себе».23
Здесь правильно подмечены неполнота исторической летопи¬
си, невозможность беспредпосылочного познания прошлого и
даже некоторый намек на объективное влияние современности
(элементы, которые можно найти перед собою), однако, не су¬
мев показать, «каким образом прошлое может сохранить свою
реальность в контексте настоящего»,24 Б. Кроче, как и другие
представители презентизма, решающую роль отводит способно¬
стям субъекта.
Справедливости ради надо заметить, что некоторые сторон¬
ники презентизма предпринимали попытки ограничить произ¬
вол историка. Так, Ч. Бирд стремился выяснить характер влия¬
ния эпохи, проблем, встающих перед обществом, говорил
о предпосылках, общих соображениях, социальном и экономи¬
ческом опыте, однако вывод, к которому он приходит, мало чем
отличается от вывода Б. Кроче. «Каждый ученый-историк, — от¬
мечает Ч. Бирд, — ...меряет все по самому себе, не делая из
этого правила никаких исключений».25
Показательны в этом отношении и поиски Р. Дж. Коллинг-
вуда, который в ряде случаев с диалектических позиций решал
проблемы связи прошлого и настоящего. Прошлое, по его мне¬
нию, не умирает, а включается в современность. Например, гре¬
ческая математика — «не мертвое прошлое математической
мысли, которой некогда оперировали лица, чьи имена и годы
23 К р о ч е Б. Исторический материализм и марксистская экономия. СПб.,
1902, с. 25—26.
24 К и с с е л ь М. А. Р. Дж. Коллингвуд — историк и философ. — В кн.:
Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980, с. 443.
25 Beard Ch. A. Written history as an act of faith. — The Amer. Hist.
Rev., 1934, vol. 39, N 2, p. 221.
107

жизни нам неизвестны. Она живое прошлое нынешних наших
математических изысканий, прошлое, которое мы все еще вос¬
принимаем и которым пользуемся, как нашим сегодняшним бо¬
гатством».26 Вместе с тем исходные идеалистические позиции
не позволяют Коллингвуду правильно, с научных позиций ре¬
шить проблему связи прошлого и настоящего. Это проявляется
уже в том, что преемственность в развитии признается им толь¬
ко в сфере духовной культуры, а материальная сфера общест¬
венной жизни и тем более природные процессы прошлого уми¬
рают, не оставляя, по его мнению, никакого следа. И даже з
духовной сфере преемственность ставится в зависимость от по¬
знающего субъекта: прошлое продолжает жить в настоящем
лишь в той мере, в какой оно исторически познаваемо.27 На са¬
мом деле все обстоит как раз наоборот.
В конечном счете Коллингвуд главную роль отводит лич¬
ности историка. Критерием исторической истины, по его мне¬
нию, является «идея самой истории, идея воображаемой кар¬
тины прошлого. Эта идея в картезианской терминологии яв¬
ляется врожденной, в кантовской — априорной... Эта идея при¬
надлежит каждому человеку в качестве элемента структуры его
сознания, и он открывает ее у себя, как только начинает осозна¬
вать, что значит мыслить».28 И в полном соответствии с этим
Коллингвуд становится на позиции релятивизма, утверждая,
что «каждое новое поколение должно переписывать историю
по-своему... история — поток, в который нельзя вступить
дважды».29
Характерно, что к презентистским выводам Коллингвуд при¬
ходит именно в силу своих философских убеждений. Как исто¬
рик же он зачастую высказывает вполне материалистические
положения, противореча собственному пониманию истории как
идеи. Показательно в этом отношении данное им объяснение
причин глубокого интереса греков к истории: «Они жили в
эпоху, когда история двигалась с чрезвычайной скоростью,
и в стране, где землетрясения и эрозия почвы меняли ее лицо
с силой, с которой вряд ли еще где-нибудь можно столкнуться.
Вся природа была для них зрелищем непрерывных изменений,
а человеческая жизнь менялась быстрее всего. В отличие от
китайской или средневековой цивилизации Европы, где концеп¬
ция человеческого общества покоилась на надежде сохранить в
неизменности его основные черты, первой задачей греков было
принять факт невозможности постоянства и примириться с ним.
Это признание необходимости изменения в людских делах и де¬
лало греков особенно чувствительными к истории».30 На эту
26 Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография, с. 215.
27 Там же.
23 Там же, с. 237.
29 Там же, с. 236.
30 Там же, с. 23—24.
108

«раздвоенность» Коллингвуда обратил внимание его соотечест¬
венник А. Тойнби, который писал: «Все, относящееся к событию,
которое может быть описано в категориях предметов и их дви¬
жения, льет воду на мельницу Коллингвуда-историка, являясь
негодным для Коллингвуда-философа, и собственно историче¬
ские труды Коллингвуда в силу их редкостных археологических
достоинств не выдерживают испытания коллингвудовской идеей
истории».31
Таким образом, презентизм исходит из того, что в историче¬
ском познании нет преемственности. Поскольку взгляд историка
целиком определяется современностью, то каждое новое поко¬
ление по-новому переписывает историю, а это, как отмечает
Б. Кроче, «придает истории свойство быть „современной исто¬
рией”, потому что в действительности она ориентирована на ка¬
кую-то современную потребность».32 Критикуя крайности пози¬
тивизма, презентизм сам пришел к противоположной край¬
ности— к волюнтаризму и релятивизму в гносеологии. Обус¬
ловленность исторического познания современностью он сводит
лишь к двум факторам — к практическим потребностям совре¬
менности и к произволу, называемому «творчеством историка».
В этом заключаются гносеологические корни презентизма.
Если попытаться выяснить, о чьих социальных потребностях
идет речь при обосновании подобной методологии, то мы выяс¬
ним, очевидно, и классовые корни презентизма. Возникнове¬
ние и развитие этого направления было вызвано «не только не¬
удовлетворенностью позитивистской методологией истории, глав¬
ную роль здесь сыграли социальные причины. Как справедливо
отмечает английский историк Э. Карр, «XIX век был для запад¬
ноевропейской интеллигенции спокойной эпохой, излучавшей
уверенность и оптимизм».33 Но дело изменилось после первой
мировой войны, когда «факты уже не улыбались нам так бла¬
госклонно»,34 и эта причина заставила буржуазных историков
искать такой метод толкования фактов, который уменьшил бы
их неблагоприятное воздействие.
Можно допустить, что некоторые буржуазные историки пе¬
решли на позиции презентизма лишь под влиянием объектив¬
ного хода истории и неудовлетворенности объективизмом и по¬
зитивизмом в науке, не представляя себе четко, что ход событий
подтолкнул их к новому способу защиты интересов своего клас¬
са. Но среди них немало и таких, которые отчетливо осозна¬
вали, что история — наука весьма доказательная, и объективное
освещение общественного развития, показывающее постепенное
31 Цнт. по: Семенов Ю. Н. Социальная философия А. Тойнби. М.,
198.0. с. 23.
32 С г о с е В. Die Geschichte als Gedanke und als Tat. Bern, 1944, S. 422.
33 Carr E. N. What is historv? London, 1962, p. 13.
34 Ibid., p. 15.
109

сужение сферы влияния капитализма, не входит в интересы бур¬
жуазии. Учитывая это, буржуазные историки и философы созна¬
тельно превращали историю в служанку текущей политики
империализма. Очень ясно эту позицию выразил один из прези¬
дентов американской исторической ассоциации К. Рид: «Тоталь¬
ная война, все равно, холодная или горячая, мобилизует каж¬
дого, и каждый обязан занять свой пост. Историк не более сво¬
боден от этой обязанности, чем физик».35
Поэтому совершенно прав немецкий исследователь-марксист
А. Лоэсдау, когда отмечает, что презентизм возникает из поли¬
тической потребности монополистического капитала манипули¬
ровать историей в антидемократических целях, теоретически
обосновывая такое конъюнктурное осовременивание прошлого.36
Разумеется, мы не собираемся отрицать, что практические
потребности современности обусловливают выбор объекта исто¬
рического прошлого и что глубина познания этого объекта за¬
висит от личности историка. Об этом — особый разговор. В дан¬
ной статье речь идет о таких факторах, которые презентизм во¬
обще игнорирует. Между тем рассмотренные выше особенности
настоящего позволяют сделать вывод, что современность — один
из источников знаний о прошлом. Ведь в «специализированном,
техническом языке профессиональной историографии все, на
основании чего делают выводы о фактическом положении дел,
называется источниками».37
Историк смотрит на прошлое сквозь «призму современ¬
ности». Среди главных причин, обусловливающих подобную за¬
висимость, выступают такие факторы объективного характера,
как преемственность в развитии и, следовательно, определенная
повторяемость в настоящем прошлого; возможность познать на
современных объектах законы функционирования; использова¬
ние преимуществ современности в плане познания развитого
состояния объекта и т. д.
Признание преемственности в развитии делает вполне оче¬
видным и логичным утверждение о том, что, изучая современ¬
ность, мы одновременно познаем и прошлое. Это происходит по¬
тому, что в отдельном есть общее, повторяющееся, т. е. такие
черты и свойства, которые характерны не только для данного
отдельного современного объекта, но и для целой группы, клас¬
са объектов, часть которых без сомнения отошла в прошлое.
Метод актуализма эффективен именно потому, что в знаниях
о современности уже содержится знание о прошлом. Их и
можно использовать потому, что они уже есть. Другое дело, как
их вычленить, определить, какой объект прошлого и в каком
35 R е a d е С. The social responsibilities of the historian. — The Amer.
Hist. Rev., 1950, vol. IV, N 2, p. 283. .
36 L о e s d a u A. Der Prasentismus in der burgerlichen Historiographie
USA. — Z. fiir Geschichtswissenschaft, 1966, H. 7, S. 1070.
37 JI о о н e Э. H. Современная философия истории. Таллин, 1980, с. 148.
110

отношении мы уже познали. Эту задачу выполняют различные
логические приемы, о которых надо говорить особо.
На возможность делать выводы о прошлом на основе ана¬
лиза современного состояния объекта обращал внимание
К. Маркс: «.. .для того чтобы раскрыть законы буржуазной эко¬
номики, нет необходимости писать действительную историю про¬
изводственных отношений. Однако правильное рассмотрение и
выведение этих производственных отношений... всегда приво¬
дят к таким первым уравнениям, которые — подобно эмпириче¬
ским числам, например, в естествознании — указывают на про¬
шлое, существовавшее до этой системы. Эти указания наряду
с правильным пониманием современности дают в таком случае
также и ключ к пониманию прошлого.. .»38
Большое значение для познания прошлого имеет изучение
«реликтовых», отставших в своем развитии элементов совре¬
менности, указывающих на генезис определенных явлений. Весо¬
мый вклад в изучение далекого прошлого человечества в этом
плане вносит современная этнография, которая изучает сохра¬
няющиеся в жизни народов традиции и обычаи, представления
об окружающем мире и верования, весь комплекс культуры.
«Только этнографическими методами, — считает Р. Ф. Итс,—
можно по этим следам восстановить путь, пройденный наро¬
дами».39 Подобные методы все в большей мере применяются в
исторической науке. Так, крупный советский историк религии
А. Ф. Анисимов полагает, что в выяснении проблемы психики
первобытного человека наиболее авторитетными следует считать
суждения исследователей, проживших долгое время среди этно¬
графически бытующей древности и стремившихся войти в ее ду¬
ховный мир и образ мышления.40 Сам А. Ф. Анисимов по совету
своего учителя два года прожил среди эвенков.
Известно также, что наиболее полные возможности для по¬
знания объекта представляются тогда, когда он достигает своей
зрелости, когда силы и тенденции, бывшие раньше лишь в за¬
родыше, развились до своей классической формы. В этом
смысле современность дает нам наибольшие возможности, так
как для нас она и представляет собой наиболее развитый этап
действительности. На это обстоятельство также неоднократно
обращал внимание К. Маркс.41
Историк, реконструируя прошлое, стремится раскрыть за¬
коны его строения, функционирования и развития. Сделать это,
изучая лишь традиционные исторические источники, невозмож¬
но. Законы развития в большинстве случаев действительно уста¬
навливаются путем прослеживания истории определенного объ¬
38 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 449.
39 Итс Р. Ф. Введение в этнографию, с. 10.
40 А н и с и м о в А. Ф. Исторические особенности первобытного мышле¬
ния. Л., 1971, с. 81.
41 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 5—6; т. 12, с. 731 и др.
111

екта. Что же касается законов строения и функционирования
определенного объекта прошлого, то здесь без знания совре¬
менности не обойтись. Только современность предоставляет ис¬
следователю целостные функционирующие объекты, на кото¬
рых он и познает эти законы. Да и законы развития можно как
следует понять, лишь достаточно полно изучив законы функ¬
ционирования. «Не случайно поэтому научнее познание начи¬
нается с изучения законов функционирования объектов соответ¬
ствующей области, и лишь тогда, когда они изучены, появляется
возможность исследовать законы развития».42
Таковы лишь некоторые следствия гносеологического по¬
рядка, вытекающие из правильного понимания современности.
Они свидетельствуют о том, что прошлое не только можно, но
и нужно изучать с точки зрения живой, функционирующей и
разнообразной по степени развития современности, вырастаю¬
щей из этого прошлого. Нисколько не умаляя роли методов, на¬
правленных на непосредственное изучение «свидетелей» прошло¬
го, следует подчеркнуть все же, что для достижения успеха в
своей работе историк должен четко представлять, какую инфор¬
мацию о прошлом ему дают знания о современности, примене¬
ние метода актуализма. Диалектическое сочетание методов не¬
посредственного и опосредованного познания прошлого предо¬
хранит историка как от эмпиризма, так и от «осовременивания»
прошлого.
42 Материалистическая диалектика. В 5-ти т., т. 1. М., 1981,
с. 230.
Э. В. Каракозова
МАТЕМАТИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ В НАУЧНОМ
ИССЛЕДОВАНИИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ЯВЛЕНИЙ
И ПРОЦЕССОВ
Научно-техническая революция, охватившая все стороны
жизни общества, характеризуется, в частности, и проникнове¬
нием в экономику, демографию, лингвистику, а затем в социо¬
логию, социальную психологию, историю, юриспруденцию и дру¬
гие области обществознания математических, формализованных
способов исследования, используемых ранее преимущественно
лишь в естествознании. Как отмечал В. И. Ленин, «могущест¬
венный ток к обществоведению от естествознания шел, как изве¬
стно, не только в эпоху Петти, но и в эпоху Маркса. Этот ток
не менее, если не более, могущественным остался и для XX ве¬
ка».1 В наши дни такое взаимодействие наук стало особенно
интенсивным. Если два десятилетия назад метод моделирова-
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 41.
112

пня применялся в основном в экономике, а социологи, историки
и другие обществоведы лишь подходили к нему, то теперь этот
метод становится неотъемлемой принадлежностью научного
исследования самых разнообразных общественных процессов и
явлений.
Математическое моделирование экономических процессов
стало одним из важнейших направлений развития экономиче¬
ской теории и совершенствования планирования и управления
народным хозяйством. Большая роль новых научных методов и
технических средств для планирования народного хозяйства
отмечена на XXVI съезде КПСС.2 В настоящее время сотни на¬
учных учреждений, статистических и плановых органов, вычис¬
лительных центров, многие тысячи специалистов занимаются
исследованиями по разработке и применению экономико-мате¬
матических методов.
Опыт экономико-математического моделирования использу¬
ется и развивается в других общественных науках, которые во
все большей степени начинают испытывать потребность в мате¬
матических средствах и включать в совокупность своих методов
исследования подходы, характерные для математики. Матема¬
тические модели применяются в исследовании как прошлого,
так н настоящего и будущего. Результаты применения матема¬
тических методов в общественных науках обсуждаются на кон¬
ференциях, конгрессах, систематически публикуются в специаль¬
ных сборниках. Имеются работы по обобщению опыта модели¬
рования и определению его тенденций в конкретной социологии,
исторической науке, юриспруденции, лингвистике, военной нау¬
ке и др.
С помощью математического моделирования реализуются
задачи, выдвинутые XXVI съездом КПСС, по углубленному
исследованию вопросов, относящихся к тенденциям развития
нашего общества, его производительных сил. От представите¬
лей различных наук «больше внимания требуют социальные
последствия научно-технической революции. Глубже и смелее
надо анализировать явления политической жизни общества.
Слабо еще изучается общественное мнение. И это — только
часть вопросов, которыми предстоит заняться».3 Сказанное опре¬
деляет значение темы и необходимость философского осмысле¬
ния процессов, характеризующих методы научного исследования
в общественных науках на современном этапе.
Опубликовано уже немало работ, посвященных как методо¬
логическим проблемам математического моделирования в от¬
дельных общественных науках, так и философскому анализу
применения этого метода в социальном познании на базе не¬
скольких наук. Однако есть и недостаточно решенные проблемы,
2 См.: Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981, с. 43.
3 Там же, с. 78.
8 Заказ № 35G
113

на которых следует остановиться. К их числу относится прежде
всего вопрос о статусе математической модели в общественных
науках, т. е. вопрос о том, что в арсенале средств научного
исследования общественных наук можно отнести к моделям.
Необходимо прояснить, каков уровень проникновения математи¬
ческого моделирования в общественные науки,-каковы его мето¬
дологическая роль и характер взаимосвязи содержательных и
формализованных приемов в построении социальных моделей,
а также в социальном познании в целом.
В данной статье мы сосредоточим внимание на специфике
модельного математического исследования в социальном позна¬
нии, на его отличии от любого другого математического выра¬
жения.
1.	Математическое описание. В работах по методологии науч¬
ного познания, социологии, лингвистике и проч. существует
тенденция называть моделью любое формализованное образо¬
вание, знаковые системы, математические теории, описывающие
объект исследования, хотя дальше математического обозначе¬
ния предмета дело может и не идти. Моделями называют даже
простые статистические таблицы («цифровые модели»). Для
многих работ буржуазных обществоведов характерно увлече¬
ние математическими или даже математикообразными форму¬
лами, используемыми в качестве способа знакового описания
явлений, над которыми не производится никаких математиче¬
ских или логических преобразований. Как отмечает Р. Мак¬
гиннис, «в настоящее время имеется целый ряд действенных
дескриптивных моделей, касающихся структур доминирования,
однако знаний, на основании которых можно было бы строить
прогнозы, они почти не дают».4 То, что имеет в виду автор,
по-видимому, просто не является моделью.
Отождествление модели с математическим описанием вносит
путаницу в научную терминологию и усложняет процесс иссле¬
дования, поэтому справедливо подвергается критике некоторыми
авторами.5 Тем не менее любое математическое описание часто
по-прежнему именуется моделью.6 Обоснование именно такого
понимания термина Е. А. Беляев, Н. А. Киселева, В. Я. Перми-
нов видят в том, что «целью математического описания некото¬
рой содержательной области является не просто адекватное
отражение утверждений этой области в системе символов, но
такое отражение, которое позволяет получить систему следст¬
вий, относящихся к этой области, которую невозможно полу¬
4 Макгиннис Р. Новое в методах исследования. — В кн.: Американ¬
ская социология. М., 1972, с. 153—154.
5 См.: Глинский Б. А. и др. Моделирование как метод научного ис¬
следования. М., 1965, с. 100—101; Маслов П. П. Моделирование в социоло¬
гических исследованиях. — Вопросы философии, 1962, № 3, с. 64—65; Штoфqv)
3. А. Моделирование и философия. М.; Л., 1966, с. 20—21.
6 См., напр.: Математическое моделирование и применение вычис¬
лительной техники в социологических исследованиях. М., 1980, с. 5—6.
114

чить на уровне содержательного языка». Отмечая прежде всего
трансформирующую, а не непосредственно отражающую функ¬
цию математического языка, авторы подчеркивают, что «в этом
смысле более правильным является понимание математики как
совокупности знаковых моделей для содержательных представ¬
лений».7
Однако трансформирующая функция присуща любому виду
научного описания, а не только описанию, выраженному мате¬
матическими средствами. Суть описания составляет упорядоче¬
ние уже имеющихся фактов, зависящее от теоретической си¬
стемы, с помощью терминов которой эти факты включаются в
теорию по определенным логическим правилам. Но это не дает
оснований причислять любое описание к моделям. Описание —
это некоторая лингвистическая схема, представляющая выраже¬
ние одних признаков исследуемых объектов через другие, а так¬
же оценку того, насколько один из признаков может быть опи¬
сан с помощью другого. Это самостоятельная научно-исследова¬
тельская процедура.
Решением математической задачи описания устанавливается
связь между разными параметрами, и тем самым создается
основа для типологии, классификации. Описание в основном
сосредоточено на отображении внешних сторон объекта, фикса¬
ции только количественной или только качественной характери¬
стики в отдельности. Оно ограничивается констатацией факта,
перечислением объектов и свойств, созданием мысленной «ко¬
пии» действительности и служит для уточнения знаний о пред¬
мете или для вычисления. В определенном смысле описание—
самоцель данного этапа исследования, а потому это законченная
(«закрытая») система, завершающаяся этапом фиксации и кон¬
статации. «Задача описания состоит в том, чтобы отобразить
данные опыта в системе знаков».8 Преобразуя информацию в со¬
ответствии с определенными правилами, описание не дает каче¬
ственно новой информации, хотя и составляет отправной момент
для перехода к новым утверждениям. В юриспруденции, на¬
пример, числовая запись имеет ту же информационную сущ¬
ность, что и необработанный юридический текст.
Не всякое формализованное описание представляет собой
модель. Какие виды описания не являются моделями? Это, Во-
первых, математические выражения, фиксирующие относи¬
тельно завершенную и подтвержденную информацию, и, во-вто¬
рых, математические формулы, уравнения и иные знаковые вы¬
ражения, регистрирующие установленные и не подлежащие
дальнейшему дополнению теоретические выводы.
Руководствуясь данными положениями, можно сделать вы¬
вод, что многие из математических разработок в различных
7 Беляев Е. А., К и с е л е в а Н. А., П е р м и н о в В. Я. Некоторые
особенности развития математического знания. М., 1975, с. 13—14.
8 Никитин Е. П. Объяснение — функция науки. М., 1970, с. 202.
8*

общественных науках, которые носят название моделей, скорее
относятся к математическим способам описания объектов, не¬
жели к моделям. То, что некоторые авторы называют матема¬
тическими моделями автодорожных происшествий,9 представ¬
ляет собой математический способ описания статистики тяжких
происшествий в зависимости от количества автомобилей и чис¬
ленности населения в данной стране. Не является моделью и
система уравнений, описывающая перераспределение населе¬
ния,10 а также предлагаемые Л. В. Кондратюком модели про¬
странственно-временного распределения преступности, модели
динамики преступности.11 Вряд ли можно назвать моделями ма¬
тематические описания, например, покупательной способности
семьи в данном году, описание взаимоотношений между двумя
конкретными предприятиями или количественные данные о со¬
ставе религиозных общин в виде точно установленного про¬
цента женщин, пенсионеров, числа домов, где сохранились ико¬
ны, процентного соотношения крещений и венчаний, приводимые
в качестве моделей состояния религиозности в данной местно¬
сти в конкретных социологических исследованиях.
Не все в математике сводится к моделям, так же как приме¬
нение математических средств научного исследования и вообще
формализованных языков в различных отраслях научного зна¬
ния не ограничивается моделированием. Математика часто вы¬
ступает одним из средств социального познания. Ока предла¬
гает широкий диапазон достаточно точных приемов обработки
материалов для последующего их хранения и выдачи информа¬
ции в компактном виде, записи сведений о научных фактах, за¬
кономерностях и т. п. с целью их систематизации, упорядочения
эмпирического материала, расчеты, включающие как обработку
имеющихся данных чисто логическими средствами (перестанов¬
ку, сортировку, выборку по признакам), так и числовую обра¬
ботку, создание алгоритмов и программ для обеспечения ра¬
боты ЭВМ и проч.
Средства математики, применяемые в археологии, в боль¬
шинстве случаев служат пока постановке задач общего упоря¬
дочения материала. Математические методы здесь связаны не
столько с моделированием культурно-исторических процессов,
сколько с описанием источников, анализом данных. В правовых
науках, наряду с разработкой математических моделей право¬
вого регулирования, отражающих в математической форме саму
структуру нормативно-поведенческих аспектов многообразной
социальной действительности, все же чаще прибегают к изме¬
рению количественных связей между результатами воздействия
9 См.: Бабко В. Ф. Дорожные условия и безопасность движения. М.,
1964, с. 6—10: Право и социология. М., 1973, с. 169.
10 См.: Количественные методы в социологии. М., 1966, с. 272.
п См.: Кондратюк Л. В. Количественные методы изучения преступ¬
ности: Автореф. канд. дис. М., 1973, с. 13—14.
116

норм права на общественные отношения и изменения этих отно¬
шений под воздействием права. Применение полученных в ходе
этих операций знаний на практике или в дальнейшем научном
исследовании не дает оснований причислять их к моделям.
Как справедливо отмечает В. К. Добровольский, не следует
в качестве моделей рассматривать простые расчетные формулы,
так как они являются вспомогательным средством исследования
(решения) модели. На этом основании бессмысленно, например,
формулу исчисления потребности в сырье называть «экономико¬
математической моделью определения потребности в сырье».12
По сути дела, просто расчетными схемами являются и «одно¬
факторная» и «двухфакторная» криминологические модели.13
В первой рассматриваются соотношения данных о численности
населения и количестве осужденных, а во второй — то же соот¬
ношение рассматривается с учетом численности городского и
сельского населения.
Расчетными моделями называют иногда цифровые схемы
большого и все возрастающего числа переменных величин, опи¬
сывающих состояние разных стран при составлении прогнозов
соревнования двух мировых систем, взаимодействия между си¬
стемами и внутри каждой из них, методы измерения социологи¬
ческих характеристик.14 Однако и эти теоретические искусствен¬
но формализованные схемы не являются моделями.
2.	Математическая модель. Что же мешает рассматривать
перечисленные математические формы, относящиеся к спосо¬
бам исследования социальных процессов., в качестве моделей?
Прежде всего принципиально невозможны чисто количест¬
венные модели. Любая знаковая социальная модель, заслужи¬
вающая этого наменования, должна отражать не только коли¬
чественную, но и качественную определенность моделируемых
явлений и процессов, причем фиксировать количественно-каче¬
ственные стороны в единстве, так как она всегда обозначает
предельный случай доведенного до меры познания. В этой связи
весьма примечательна этимология термина «модель» (от лат.
modus —мера). Если в модели акцентируется внимание на ко¬
личественных взаимосвязях какого-либо объекта, то все равно
она способствует более глубокому пониманию его качественно¬
содержательной природы. То, что обычно называют количест¬
венными моделями, представляет собой на деле либо расчетную
схему, либо результат вычислений — определение количествен¬
ных характеристик объекта.
Схемы расчетов и количественное выражение определенных
12 См.: Добровольский В. К. Экономико-математическое моделиро¬
вание. Киев, 1975, с. 11.
13 См.: Гаврилов О. А., Колемаев В. А. Математические модели в
криминологии. — В кн.: Правовая кибернетика. М., 1970.
14 См.: Математическое моделирование и применение вычисли¬
тельной техники в социологических исследованиях, с. 5—6.
117

сторон объекта не являются моделями и потому, что они не не¬
сут функции заместителя этого объекта и, следовательно, не
представляют собой особого средства опосредованного исследо¬
вания, каким является модель. Расчет дает не более выводов,
чем было получено заранее. «Схемы сами по себе ничего дока¬
зывать ке могут; они могут только иллюстрировать процесс,
если его отдельные элементы выяснены теоретически».15 С по¬
мощью цифровых схем фиксируются характеристики исследуе¬
мого объекта, которые, несомненно, могут быть затем использо¬
ваны при создании и исследовании модели, если в последней
возникает необходимость, или в планировании.
Роль математических средств исследования в общественных
науках велика. И все же главные достоинства математики как
средства научного познания раскрываются в математических мо¬
делях,. заменяющих в определенных отношениях исследуемые
объекты. Еслп математическое описание дает количественное
расширение информации, то модель — качественное.
Математические модели социальных объектов неправомерно
рассматривать как обычное перенесение математических мето¬
дов в конкретное исследование. Модель — это не просто сово¬
купность математических зависимостей и логических условий,
описывающих поведение реальных объектов. Это вместе с тем
и заранее заданная система, определенный «строй конкретных
идей» для выявления закономерностей общественных явлений.
По своей внутренней структуре математическая модель отлича¬
ется от обычного математического описания соединением част¬
ных (математических) и общих (общесоциологических) методо¬
логических принципов, принципов подобия и умозаключений по
аналогии. Абсолютизация одного из этих моментов приводит
к извращению сущности моделирования, к превращению форма¬
лизованных средств в самоцель научного исследования, а в. ко¬
нечном счете —к пустоцвету, вырастающему на почве неопози¬
тивистской методологии в зарубежном обществознании.
Моделью можно считать лишь такое формализованное обра¬
зование (таблицы, графики, системы уравнений или неравенств),
которое не только описывает определенный объект средствами
математики или логики, но создается и специально исследуется
при переходе к опосредованным способам познания этого объ¬
екта, используется в качестве его заместителя с целыо дальней¬
шего углубления и уточнения изучаемого материала. Поэтому
не убедительно мнение К. Е. Морозова о том, что «в общее по¬
нятие модели не следует включать указания, что модель обяза¬
тельно замещает объект и что мы обязательно получае^м с ее по¬
мощью новые знания о нем», что «построенная модель не пере¬
стает быть моделью,, если она по тем или иным причинам не
подвергалась исследованию и не была использована для полу¬
15' Лге-нин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 52.
118

чения новых знаний. Для того, чтобы быть моделью, — пишет
он, — ей достаточно заключать в себе возможность получения
новых знаний».16 Любой элемент в структуре научного исследо¬
вания в конечном счете используется для получения нового зна¬
ния. Но от того, что мы назовем его моделью, мы не слишком
выиграем в выяснении специфики отдельных форм познания.
Средства математики и логики могут выступать в качестве
модели, если становятся предметом специального исследования
как заместитель оригинала и если в их пределах и их средст¬
вами решаются задачи, значение и смысл которых лежат за
пределами данной знаковой системы. Построение и изучение мо¬
дели интересует исследователя не само по себе, а потому, что
она является средством опосредованного познания моделируе¬
мого объекта и в силу этого способна дать новые сведения
о нем. «Совокупность уравнений, — пишет К. Хоуп, — ничего со¬
бою не представляет, если даже они заполнены данными. Для
того чтобы схематизировать их как нечто заслуживающее на¬
звания модели, т. е. созданного человеком аналога социальной
реальности, который мы можем постигать, потому что знаем
принципы его создания, — мы должны заглянуть в его свой¬
ства».17 По его справедливому, на наш взгляд, мнению модели¬
рование формализованными средствами характеризует исследо¬
вание и сравнение оценок зависимых переменных, образующих
модель, дискретный анализ ее отдельных показателей и соот¬
несение с показателями других моделей, сопоставление одной
модели с другой и т. д.
Математическое описание представляет собой математиче¬
ское оформление, некоторое усовершенствование уже сущест¬
вующей теории (в том смысле, как это понимал Маркс, говоря
о точности науки). Математическое моделирование используется
тогда, когда осуществляются поисковые функции в исследовании
тех областей, для которых еще не создано последовательной
теории. Модель создается для познания сущности оригинала,
когда это диктуется условиями процесса научного исследования,
и является следующим после описания этапом и вместе с тем
отправным моментом дальнейшего исследования объекта. Мо¬
дель— это не просто «копия» изучаемого объекта, а вспомога¬
тельный инструмент для построения такой копии, для более
углубленного познания сущности объективной реальности.
В концентрированном виде модель отображает существенные
для анализа черты объекта, акцентирует внимание на тех его
сторонах, изучение которых может дать наиболее успешный ре¬
зультат и исключает те факторы, которые препятствуют раскры¬
тию интересующих исследователя явлений.
16 Морозов К. Е. Математическое моделирование в научном позна¬
нии. М., 1969, с. 38.
17 Норе К. Models of status inconsistency and social mobility effects.—
The Arner. Sociol. Rev., 1975, vol. 40, N 3, p. 339.
119

Функции модели состоят не в иллюстрации того или иного
общетеоретического положения, а в воспроизведении конкрет¬
ного состояния изучаемого объекта как диалектического един¬
ства общего и единичного. Новая информация, получаемая с по¬
мощью модели, должна позволять делать определенные выводы
об исследуемом объекте, а не представлять собой простую сум¬
му фактов. В этом смысле модель как средство проникновения
в сущность изучаемого объекта «активна», в то время как про¬
стое описание носит «пассивный» характер. Модель создается
для продолжения исследовательского процесса в том же на¬
правлении для выявления причинных связей. Модель — «от¬
крытая» система познавательных действий: логико-математи¬
ческие модели, создаваемые не без помощи описания, яв¬
ляются базой дальнейшего теоретического исследования опи¬
санного объекта.
3.	Математическое моделирование как мысленное экспери¬
ментирование. Структура математической модели построена
таким образом, чтобы можно было, варьируя переменными,
проводить мысленный эксперимент. Математическая модель
любого исследуемого объекта (процесса, явления) выражается
системой уравнений, включающих три группы элементов:
1) совокупность внутренних параметров объекта — А; 2) ха¬
рактеристики внешних по отношению к моделируемому объекту
изменяющихся условий Х=(Х{); 3) характеристики объекта,
которые нужно определить (неизвестные величины), — вектор
У=(Уг).
Параметры А и условия X — экзогенные величины, которые
обычно определяются вне модели и задаются в процессе мо¬
делирования. Величины, входящие в вектор У как эндогенные,
определяются с помощью модели.
Мысленный эксперимент как целенаправленная форма обра¬
щения с идеальными объектами представляет собой анализ мо¬
дели чисто математическими средствами с целью выяснения
общих свойств модели (ее решений) при идеальных и идеали¬
зированных условиях. В ходе эксперимента известные из опыта
зависимости переменных и постоянных величин по аналогии с
уже исследованным объектом приближенно описываются неко¬
торыми уравнениями, причем начальное состояние системы не
определяет однозначно траекторию развития системы. Произ¬
вольные и целенаправленные изменения, обобщения первона¬
чальных уравнений дают возможность обнаружить другие со¬
отношения между переменными. В процессе замены одних ак¬
сиом другими, одних отношений аксиом другими предметом эк¬
спериментального исследования становится структура систем
аксиом. Так, возможности мысленного эксперимента с помощью
кибернетической модели (дифференционного машинного алго¬
ритма), используемой для анализа почерковых объектов в кри¬
миналистике и для теоретического обоснования проблем машин-
120

лого перевода в лингвистике, содержатся в строго дедуктивных
началах ее построения с установлением четкой терминологии и
доказательств в виде теорем различных утверждений об объек¬
тах самой модели.13
Наиболее важным моментом мысленного эксперимента явля¬
ется доказательство существования решений в построенной мо¬
дели (теория существования). Если доказывается, что матема¬
тическая задача не имеет решения, то отпадает необходимость
в последующем исследовании по первоначальному варианту мо¬
дели. Тогда корректируют либо постановку задачи исследова¬
ния, либо способы ее математической формализации. При мате¬
матическом анализе модели выясняются вопросы, единственно
ли решение, какие переменные (неизвестные) могут входит в
решение, каковы будут соотношения между ними, в каких пре¬
делах и в зависимости от каких исходных условий они изменя¬
ются, каковы тенденции их изменения и т. д. К таким экспери¬
ментальным характеристикам моделируемого экономического
процесса относятся, например, различные модификации произ¬
водственных функций.
Модель, как правило, содержит много свободных функций,
описывающих варианты поведения. Варьируя эти функции, мож¬
но изучать влияние тех или иных факторов на развитие раз¬
личных динамических процессов. Приемы вариационной стати¬
стики позволяют ставить и решать задачи исследуемого объек¬
та. Выводы аналитического исследования сохраняют свою си¬
лу при различных конкретных значениях внешних и внутренних
параметров модели. Анализ модели с конкретным численным
заданием параметров осуществляется с помощью ЭВМ и назы¬
вается эмпирическим (численным) анализом. К нему перехо¬
дят тогда, когда не удается выяснить общие свойства модели
аналитическими методами, а упрощения модели приводят к не¬
допустимым результатам. Теоретической основой такого анали¬
за является теория игр. Масштабность задач игровой модели
выходит за пределы обычного моделирования с помощью ЭВМ.
Здесь применяются разнообразные средства и живые человеко-
машинные модели.
Разработанная в Сибирском отделении АН СССР модель
миграции городского населения в целях прогнозирования мигра¬
ции и численности городского населения представлена в виде
системы дифференциальных уравнений, в основу которой поло¬
жена гипотеза о том, что численность миграционных потоков и
численность населения города на любой момент определяются
некоторой предысторией, режимом инвестиций и естественного
прироста. С помощью такой модели устанавливается корреля¬
18 См.: Кулагина О. С. Об одном способе определения грамматиче¬
ских понятий на базе теории множеств. — В кн.: Проблемы кибернетики/вып.
1. М., 1968, с. 203—214; Основы применения кибернетики в правоведении.
М., 1977, с. 115.
121

ционная зависимость между интенсивностью миграции населе¬
ния (функцией) и факторами, ее определяющими (аргумента¬
ми), куда включаются показатели уровня жизни в разных рай¬
онах, связи между районами, этнографические факторы, усло¬
вия труда, быта и проч. Модели миграции используются в ком¬
бинации с любыми оптимальными моделями регионального ха¬
рактера, которые на входе (например, в форме ограничений)
используют какую-либо функцию от численности населения (на¬
пример, численность трудовых ресурсов), а на выходе порожда¬
ют поток инвестиций. В процессе мысленного эксперимента осу¬
ществляется поиск таких инвестиций, которые привели бы к
запланированному изменению миграционных потоков и числен¬
ности населения.19
В криминологии на основании обобщения следственной
практики разработана модель и программа расследования хи¬
щений социалистической собственности. Модель представляет
систему схем, последовательно, от'общего к частному, показы¬
вающих структуру элементов хищения, структуру предмета до¬
казывания, структуру источника хищения на складе, базе, спо¬
соб покрытия недостач подотчетных ценностей, способ созда¬
ния излишков при приемке, хранении и отпуске ценностей и т.д.
;вплоть до системы изъятия преступниками ценностей и сбыта
похищенного.20 Разработка такого рода «модельных объек¬
тов» (моделей-идеализаций) позволяет выразить объект иссле¬
дования в виде математических и логико-математических схем,
создает базу для широкого проникновения математики в область
социальных исследований вплоть до применения ЭВМ.
Математическое моделирование на основе построения эври¬
стических и объяснительно-прогностических моделей в мыслен¬
ном эксперименте открывает большие возможности. Математиче¬
ские модели в экономике, конкретной социологии, отражающие
с помощью математических соотношений основные свойства
экономических и разнообразных социальных процессов и явле¬
ний, представляют собой эффективный инструмент исследова¬
ния сложных социальных проблем потому, что на их основе
производится мысленный эксперимент, манипуляции различ¬
ными структурами, информационным материалом и т. д. Про¬
ведение таких модельных экспериментов, при которых созна¬
тельно изменяются условия функционирования модели и систе¬
матизируются данные о ее поведении, дает в качестве резуль¬
тата новые знания о моделируемом объекте. Математическое,
кибернетическое отображение экспериментальной ситуации
19 См.: Бородкин Ф. М., Соболева С. В., Сухарев В. А. Ди¬
намическая модель миграции городского населения. — В кн.: Математические
модели в социологии. Новосибирск, 1977, с. 50—77.
20 См.: Густо в Г. А. Использование моделирования при расследованиях
хищений. — В кн.: Вопросы борьбы с хищениями государственного и обще¬
ственного имущества. М., 1970.
122

(сведение сложной ситуации к более простой, имитация опре-
деленного социального процесса на основе выдвинутой гипоте¬
зы, отображение его в виде последовательности игровых цик¬
лов) позволяет углубить знание об интересующих нас сторо¬
нах социальной действительности и ее изменениях, успешнее
управлять социальными процессами.
Мысленный эксперимент, производимый на корреляционной
модели для определения величины изменений в зарплате, вызы¬
ваемых изменением количественных характеристик отдельных
признаков труда, служит познанию закономерностей дифферен¬
циации в зарплате независимо от ее абсолютного уровня. Из¬
меняя те или иные факторы, характеризующие труд, можно вы¬
явить точные зависимости, выраженные в рублях или относи¬
тельных величинах, в соответствующем увеличении или умень¬
шении заработной платы.
Математическая модель бюджета времени, разработанная
Г. В. Осиповым и С. Ф. Фроловым, дает возможность анализи¬
ровать бюджеты времени групп людей с любыми заданными со¬
циальными и индивидуальными характеристиками (параметра¬
ми). Это позволяет дифференцированно подходить к различ¬
ным группам общества при планировании социальных измене¬
ний и определении мер регулирования общественного развития
в интересах каждого человека. С помощью данной математи¬
ческой модели можно предвидеть изменения в структуре бюд¬
жетов времени населения в связи с развитием общества и из¬
менениями структуры народонаселения, а также в связи с про¬
ведением в жизнь тех или иных социальных мероприятий. В
мысленном эксперименте путем ввода факторов проведения кон¬
кретных мероприятий определяют изменения структуры вне ра¬
бочего времени.21
Строгая формализация исследовательских процедур, упро¬
щающая процесс сбора и первичной обработки социометриче¬
ской информации, дает возможность построения обобщенных мо¬
делей нескольких коллективов в однотипной организационной
структуре, в которой «деперсонифицированные роли» типового
коллектива, взаимоотношения и статусы выводятся на основе
усредненных данных, полученных в процессе социологических
замеров в нескольких коллективах. Такая модель позволяет вы¬
явить существенные тенденции в развитии внутригрупповых от¬
ношений, создать обобщенные «социологические портреты» ти¬
повых ролей, измерить их статусные характеристики.22
В институте экономики и организации промышленного про¬
изводства СО АН СССР разработаны модель и программа рас¬
четов на ЭВМ для имитации и прогнозирования воспроизвод¬
21 См.: Осипов Г. В., Фролов С. Ф. Внерабочее время и его ис¬
пользование.— В кн.: Социология в СССР, т. 2. М., 1965, с. 241.
22 См.: Ковалев В. Н. Социалистический воинский коллектив. М.,
1979.
123

ства образования населения, позволяющие давать долгосрочные
прогнозы образовательного потенциала сельских жителей совме¬
стно с демографическими прогнозами.23 На основе упрощения
существенных сторон реального процесса и отвлечения от ча¬
стных и случайных моментов экспериментально исследуется
влияние тех или иных вариантов развития сферы образования,
естественного и механического движения населения на ожидае¬
мый образовательный потенциал, выделяются воздействующие
факторы на ожидаемый уровень образования и воспроизводство
образования населения, имитируются различные изменения в
сфере образования и предсказываются конкретные результаты
этих изменений, а также узкие места в развитии системы «сфе¬
ра образования — население».
Мысленный математический эксперимент может служить и
своеобразным критерием при отборе наиболее подходящей моде¬
ли или теории для объяснения объекта исследования. К такому
отбору с помощью мысленного экспериментирования и прибе¬
гают, например, Р. Буш и Ф. Мостеллер при сравнении восьми
моделей обучения.24
Математизация, применение математических моделей начи¬
нается тогда, когда определенной науке уже не хватает того
естественного языка, с помощью которого начиналось ее ста¬
новление. Математическое моделирование не просто дополняет
другие, традиционные для обществоведов методы, но и позво¬
ляет ставить такие исследовательские задачи, которые невоз¬
можно решить обычными методами. На основе математических
моделей оптимизации, равновесия, теории игр модернизируются
старые и создаются новые экономические, социологические, ис¬
торические, правовые, лингвистические и другие теории. Совер¬
шенствуется информационная основа общественных наук, ори¬
ентированная на более углубленный и разносторонний анализ,
что представляет собой существенное подспорье в познании со¬
циальных явлений и процессов, а также в решении определен¬
ной системы задач планирования и управления. Происходит ге¬
неральная перестройка в структуре самого научного исследова¬
ния.
Математическое и логико-математическое отображение объ¬
ектов, из анализа которого извлекаются заключения, допуска¬
ющие соотнесение с изучаемой реальностью, служит в практи¬
ческих целях для решения задач, встающих перед наукой и
практикой управления. Построение конкретных моделей тех
или иных процессов, их анализ с помощью ЭВМ значительно
расширяют познавательные и практические возможности соци-
23 См.: Конкин Н. Т., Соболева С. В. Имитационное моделирова¬
ние воспроизводства образования населения. — В кн.: Математическое моде¬
лирование в социологии. Новосибирск, 1977, с. 126—138.
24 См.: Математические методы в социальных науках. М., 1973,
с. 295—315.
124

ального исследования. Применение моделирования позволяет
перейти от некоторых полуинтуитивных соображений в иссле¬
довании различных социальных процессов и управлении ими
к использованию объективных методов, содействует выработке
компетентных, научно обоснованных решений в практике упра¬
вления. Это наглядно прослеживается в такой традиционно опи¬
сательно-объяснительной науке, как история, в которой идео¬
графический материал на основе вербальных средств составля¬
ет значительную необходимую часть исследовательского процес¬
са. Математическое моделирование позволяет здесь использо¬
вать массовые исторические источники, которые раньше выпа¬
дали из поля зрения историка, и тем самым на объективной
основе вскрывать новые стороны и закономерности историче¬
ского процесса. С помощью математического моделирования
удается преодолеть трудности, возникающие в связи с отсут¬
ствием в исторических источниках данных, непосредственно
характеризующих объект исследования.
Использование моделирования при анализе внутреннего
строя хозяйства различных групп крестьянства в доколхозной
советской деревне позволило проанализировать данные бюджет¬
ных обследований, что ранее было невозможно сделать.25'
Структурное и динамическое моделирование в исследовании
процесса формирования и развития всероссийского аграрного
рынка составило основу для перехода от характеристики рынка
как арены простого обмена товаров к его анализу как сферы
проявления основных закономерностей экономического разви¬
тия, оказавших определенное воздействие на производство и об¬
мен, к выяснению причинных связей исторических процессов.26
Советский историк Ю. П. Бокарев применил математико¬
игровую модель к исследованию динамики соотношения разви¬
тия промышленности и крестьянского хозяйства Советской Рос¬
сии в середине 20-х годов. Для выяснения вопроса о том, как
диспропорция между сельским хозяйством и промышленностью
могла вызвать разрыв цен на сельскохозяйственные и промыш¬
ленные товары и каковы были в середине 20-х годов возможно¬
сти для ликвидации этого разрыва путем снижения промышлен¬
ных цен, автор построил математико-игровую модель рынка с
двумя торговцами — государственной промышленностью и кре¬
стьянским хозяйством, каждый из которых обладает набором
товаров и стремится обменять их. Для всестороннего изучения
бюджетов крестьянского хозяйства, обследований промышлен¬
ности и других источников были использованы математические
методы расщепления уровней динамических рядов, корреляци¬
25 См.: Математические методы в исследованиях по социально-
экономической истории. М., 1975; Математические методы в историко-
экономических и историко-культурных исследованиях. М., 1977.
26 См.: К о в а л ь ч е н к о Й. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграр¬
ный рынок ХУ III—на :ала XX :::ка. Опыт количественного анализа. М., 1974.
125

онный анализ, приемы теории игр. Это позволило сделать вы¬
вод о том, что диспропорция между развитием сельского хо¬
зяйства и промышленности в то время возникла вследствие
распыленности и дробности крестьянского хозяйства. Исполь¬
зование математико-игровой модели явилось одним из методов,
исторического исследования, посвященного изучению прежде
всего партийных документов и обоснованию необходимости эко¬
номической политики партии, определенной февральским
(1927 г.) Пленумом ЦК ВКП(б).2у
Итак, математическая модель — это символическое изобра¬
жение изучаемого объекта средствами математики, обладающее
строго однозначной интерпретацией, исследование которого, со¬
гласно заданным правилам оперирования, предполагает полу¬
чение новой информации об оригинале. Это его математиче¬
ский, логико-математический, формально-логический образ,
символически обозначающий выделенные в содержательной
теории характеристики объекта в виде совокупности формул,,
уравнений, неравенств, таблиц, схем, графиков и т. п. и отобра¬
жающий количественные и структурные связи объекта, зави¬
симости между факторами и условиями, которые определяют его
изменения, переход из одного состояния в другое и т. д. Такие
формализованные образы создаются для того, чтобы, исполь¬
зуя логико-математический аппарат, произвести мысленный эк¬
сперимент и тем самым облегчить исследование объекта, ра¬
скрыть его новые стороны. Поэтому в модели исследуемого объ¬
екта математическое отображение существует в единстве с оп¬
ределенными операциями (преобразованиями) над ним и его-
элементами, выполняемыми человеком или машиной, а также с
истолкованием его в терминах той предметной области, к кото¬
рой относится моделируемый процесс или объект, на основе
определенных синтаксических правил.
В силу особенностей моделирования как мысленного экспе¬
римента оно представляет собой наивысшую степень эффектив¬
ности применения математики к исследованию и даже преобра¬
зованию социальной действительности (планирование, управле¬
ние) .
Уточнение и строгое определение понятия «математическая
модель» позволяет более точно определить степень использова¬
ния математического моделирования в различных общественных
науках, а также их роль и перспективы в научном исследова¬
нии общества.
Моделирование с использованием математических и логико¬
математических средств не в одинаковой степени применяется в
различных общественных науках. В целом это пока лишь изоли-
27 См.: Бокарев Ю. П. Крестьянское хозяйство н развитие промыш¬
ленности Советской России в середине 20-х годов XX в. — Б кн.: Матема¬
тические методы в историко-экономических и историко-культурных исследа-
ваниях.
126

рованные модели и подходы к моделированию. Больше всего
используются способы построения моделей, выработанные эко¬
номической наукой и конкретной социологией, где они (становят¬
ся органической составной частью этих наук. Вместе с тем на¬
мечается вполне реальная тенденция взаимного обогащения
способами моделирования не только на основе заимствования
средств из арсенала экономики и^конкретной социологии, но и
различных, казалось бы, далеких друг от друга общественных
наук (лингвистика и юридическая наука и др.).
В целом результативность и надежность имеющихся моде¬
лей пока еще недостаточны. То, что приводится в качестве ма¬
тематических, кибернетических моделей социальных явлений и
процессов, нередко, как мы уже отмечали, представляет собой
расчетные формулы, схемы, формализованное обозначение объ¬
екта, выделение системных параметров, способ обработки эмпи¬
рического материала или записей и т. п.
Благодаря применению метода математического моделиро¬
вания значительно усиливаются возможности конкретного коли¬
чественного и системного анализа, исследования взаимодейст¬
вия многих внутренних и внешних факторов, оказывающих
влияние на социальные процессы, оценки последствий изменения
условий развития социальных объектов. Обогащаются и интен¬
сифицируются теоретические исследования во всех обществен¬
ных науках, решаются принципиально новые исследовательские
задачи, а также задачи планирования и управления. Умелое
применение математического аппарата и принципов киберне¬
тики, построение математических и логико-математических мо¬
делей и их исследование в общей системе средств современной
науки несомненно способствует объяснению, управлению и
дальнейшему совершенствованию нашего общества зрелого со¬
циализма.
Э. Ф. Караваев
МАТЕМАТИКА, ЛОГИКА И ВЫЧИСЛИТЕЛЬНАЯ
ТЕХНИКА
КАК СРЕДСТВА МОДЕЛИРОВАНИЯ
В СОЦИАЛЬНОМ ПОЗНАНИИ
Объект социального познания — историческая реальность,
складывающаяся в результате материальной и духовной дея¬
тельности людей, отличается чрезвычайной сложностью и под¬
вижностью. Это с необходимостью налагает свой отпечаток на
сам процесс социального познания и требует соответствующих
методологических решений. В частности, это выражается во все
большем распространении метода моделирования при изучении
социальных процессов.
127

Необходимость моделирования в социальном познании вызы¬
вается многими причинами.1 Прежде всего очень часто пробле¬
мы социального познания вообще нельзя решать путем прямого
экспериментирования. Такова, например, проблема рациональ¬
ного использования ресурсов. Ресурсы включают в себя много¬
образные элементы: экономические, т. е. внугриобщественные
ресурсы материального характера (средства производства и
предметы материального потребления); трудовые, определяемые
численностью работающего населения; финансовые, образуемые
денежными средствами, находящимися в распоряжении госу¬
дарств и являющимися определенными орудиями организации
экономической жизни внутри стран и между ними; информаци¬
онные, т. е. внутриобщественные ресурсы духовного характера,
включающие в себя всю совокупность знаний, которые могут
быть использованы в самых различных сферах общественной
жизни; природные, включающие в себя минерально-сырьевые,
энергетические, земельные, лесные, водные и вообще все те уже
освоенные и еще скрытые материальные богатства, которые со¬
держит в себе окружающая природная среда.
Ресурсы представляют собой единый комплекс. Так, техноло¬
гические процессы, способствующие увеличению материальных
ресурсов, нередко вводят в экосистемы большое количество но¬
вых, не проверенных как следует химикалиев, которые могут
наносить серьезный вред трудовым и природным ресурсам. Уве¬
личение средней продолжительности жизни и уменьшение уров¬
ня смертности способствуют увеличению трудовых ресурсов, но
одновременно это означает и увеличение темпов расхода мате¬
риальных ресурсов и т. д. Проблема осложняется тем, что эле¬
менты комплекса ресурсов зваимосвязаны не только в рамках
отдельных стран, но и регионов, и всей планеты. Принципиаль¬
но важно и то, что возможность рационального решения про¬
блемы ресурсов находится в фундаментальной зависимости от
мировой политической обстановки.
Перечисленные обстоятельства со всей очевидностью гово¬
рят и о невозможности использовать для изучения названной
проблемы глобального характера методов прямого эксперимен¬
тирования, и вместе с тем о необходимости применения мето¬
дов моделирования. Впрочем, моделирование в социальном по¬
знании необходимо и при решении проблем, касающихся от¬
дельных сторон социальной жизни. Приведем пример экономи¬
ческого характера, связанный с актуальной задачей совершен¬
ствования хозяйственного механизма в нашей стране. Оценка
деятельности производственных коллективов в новых условиях
1 Ср. перечисленные ниже причины с проанализированным В. А. Штоф-
фом содержанием множества условий и особенностей объекта познания во¬
обще, диктующих необходимость моделирования (Штофф В. А. Проблемы
методологии научного познания. М., 1978, с. 117—118).
128

хозяйствования осуществляется по нескольким критериям.2 Ос¬
новной из них — выполнение обязательств по поставкам, по¬
скольку срыв поставки но срокам или спецификации выводит
потребителя из нормального режима работы, чем наносится
ущерб всей хозяйственной системе. Последняя должна справ¬
ляться с такими внутренними сбоями за счет собственных ре¬
зервных возможностей. Однако вполне очевидно, что в зависи¬
мости от свободы выбора, доступной пострадавшему от какого-
[о срыва поставок потребителю, расход резервов системы будет
иметь разные характеристики по интенсивности и продолжи¬
тельности. Соизмерение прикрепленных к поставщику потребите¬
лей по доступной им свободе выбора показывает сравнительную
величину их потенциального участия в изменениях потока про¬
дуктов и услуг, создаваемых в хозяйстве, и выступает как коли¬
чественное выражение меры их участия в конечных результатах
хозяйствования, иными словами, как «цена потребителя» для си¬
стемы. Проверить жизнеспособность и уточнить организацион¬
ную и техническую стороны механизма стимулирования по «це¬
не потребителя» путем прямого экспериментирования практи¬
чески невозможно. Поэтому специалисты обращаются к моде¬
лированию в виде так называемых «управленческих игр», осно¬
вывающихся на использовании электронных вычислительных
машин и имитационных программ, построенных на основе ма¬
тематической теории игр и логики принятия решений.
В исторических исследованиях прямое экспериментирова¬
ние невозможно уже из-за того, что изучаемые процессы и со¬
бытия отошли в прошлое. Следует учесть и то, что историк
почти никогда не имеет сведений о генеральной совокупности
интересующих его массовых случайных явлений, в которых и
проявляется определенная историческая закономерность, и вы¬
нужден довольствоваться какой-то выборкой. Следовательно,
опять возникает потребность в моделировании.
Неизбежно ограниченную роль играет прямое эксперимен¬
тирование и в исследовании социально-политических вопросов,
поскольку надолго и полностью «отгородить» какую-либо груп¬
пу людей от всей совокупности общественных связей, поставив
их в особые условия жизни и управления, невозможно.3 В
сходных обстоятельствах оказывается экспериментатор и при
исследовании социально-психологических явлений. Даже при
изучении характеристик отдельной личности посредством'метода
электроэнцефалограмм искусственность лабораторных условий
часто заставляет отказываться от прямого экспериментирова¬
ния и прибегать к моделированию. Например, при действии не¬
приятных раздражителей даже у достаточно выдержанных лю¬
2 См.: Сыроежин И. По-новому хозяйствовать — по-новому счи¬
тать.— Коммунист, 1980, № 14, с. 35—46.
3 См.: Рутксвич М. Н. Диалектика и социология. М., 1980, с. 58—59.
9 Заказ Л’» 356
129

дей на электроэнцефалограмме появляются специфические тэта-
ритмы, которые при обычных обстоятельствах едва различимы,
однако их тщательное изучение в лаборатории затруднено, по¬
скольку искусственность ситуации столь же очевидна для испы¬
туемого, сколь затруднительна для экспериментатора. Один из
возможных выходов — это замена, т. е. моделирование, реакции
на появление неприятного раздражителя реакцией на исчезно¬
вение приятного раздражителя, который вводится в совокуп¬
ность условий опыта постепенно, а убирается резко.4
Все эти примеры свидетельствуют о том, что сам характер
объекта социального познания обусловливает относительно огра¬
ниченные возможности прямого экспериментирования и отно¬
сительное возрастание роли моделирования. Разумеется, призна¬
ние этого отнюдь не означает какого-либо принижения значе¬
ния прямого эксперимента и тем более отрицания необходимо¬
сти его в социальном познании. Напротив, расширение проду¬
манных и умело поставленных социальных экспериментов раз¬
ного масштаба совершенно необходимо для познания общест¬
венных закономерностей и последующего улучшения механизма
управления социальным развитием в условиях планового соци¬
алистического общества.5
Характер объекта социального познания обусловливает, на
наш взгляд, и то, что в этой области познания наиболее при¬
годным оказывается моделирование, основанное на примене¬
нии математического и математико-логического аппарата и
электронных вычислительных машин (ЭВМ). Ведь, с одной сто¬
роны, возможности для материального моделирования соци¬
альных процессов (и материальных, и тем более духовных)
весьма ограничены по тем же причинам, которые ограничива¬
ют возможности прямого экспериментирования. Что же каса¬
ется мысленного моделирования, то чрезвычайная сложность и
подвижность объекта социального познания обусловливают со¬
ответствующую сложность мысленных образов (идеальных кон¬
струкций), образующих модель. Трудности учета большого чис¬
ла факторов, логических взаимосвязей и количественных соот¬
ношений между ними усиливаются трудностями учета времен¬
ной квалификации всей модели. Оперирование мысленными мо¬
делями социальных процессов из-за всякого рода трудностей
оказывается часто вообще непосильной для человека задачей,
если ему не поможет «искусственный интеллект» ЭВМ.
Предметом нашего рассмотрения и являются модели, ис¬
пользуемые для изучения сложных социальных процессов и по¬
этому конструируемые на основе совместного применения
средств математики, логики и вычислительной техники. По спо¬
собу репрезентации изучаемого объекта эти модели следует, ви¬
4 См.: Уолтер У. Г. Живой мозг. М., 1966, с. 215—218.
5 Ср.: РуткевичМ. Н. Указ. соч., с. 59.
130

димо, отнести к мысленным моделям особого рода, которые
можно назвать «автоматизированными мысленными моделями».
В самом деле, используя их, мы фактически просто автомати¬
зируем мысленный модельный эксперимент, хотя и применяем
ЭВМ, т. е. некоторое материальное образование. Функциониро¬
вание модели в этом случае есть только более совершенное
(с точки зрения скорости вычислений и проведения длинных
последовательностей логических выводов) осуществление тех
мысленных операций над моделью, тех 'преобразований в ней и
изменений, которые потенциально (если бы имелся необходи¬
мый запас времени и человеческого терпения) мог бы произ¬
вести и человек.6
Появление указанных моделей связано с определенным
уровнем развития прикладных математических и математико¬
логических исследований и разработок и, главное, с определен¬
ным уровнем развития вычислительной техники, с появлением
ЭВМ третьего поколения. Эти ЭВМ представляют собой вычис¬
лительные системы, позволяющие организовать их работу в ре¬
жиме «диалога» и дающие тем самым возможность общения ис¬
следователя с ЭВМ в темпе счета (минуты или даже секун¬
ды).7 Это позволяет исследователю вносить оперативные изме¬
нения в ход исполнения программы и из сложной совокупно¬
сти альтернативных вариантов выбирать интересующий его. В
социальном моделировании наличие такой возможности явля¬
ется принципиально важным условием, поскольку социальные
процессы отличаются чрезвычайной сложностью как из-за боль¬
шого числа факторов (и соответственно параметров моделей),
так и из-за присутствия среди них особых, субъективных фак¬
торов.
Эти последние обусловливают то, что с математической
точки зрения характеризуется как «нерефлексность» социаль¬
ных процессов. Нерефлексные процессы существенно отлича¬
ются от рефлексных, в которых свободную функцию, т. е. управ¬
ление, можно определить как функцию фазовых состояний
(в частности, состояний, из которых складывается «предысто¬
рия» процесса), времени и внешних возмущений (если они из¬
вестны и учитываются в моделировании). Все, даже самые
сложные, технические системы в конечном счете оказываются
рефлексными. Совсем другое дело — социальные системы ипро-
6 Предлагаемое название согласуется с классификацией научных моделей,
даваемой В. А. Штоффом (см.: Штофф В. А. Указ. соч., с. 114—134). Сре¬
ди специалистов в области прикладной математики распространены терми¬
ны «математическая модель» и «машинный эксперимент», но они не содер¬
жат гносеологической квалификации. Вообще в интенсивно развивающейся
области применения ЭВМ для моделирования разных объектов и процессов
появится, видимо, еще многое, что изменит наше представление о моделиро¬
вании и, следовательно, ныне существующую классификацию моделей.
7 См.: Моисеев Н. Н. Математика ставит эксперимент. М.,	1979,
с. 24—26.
9*
13!

цессы. Свободные функции (управление) в математических
уравнениях, описывающих эти объекты познания, всегда пред¬
ставляют собой интересы, цели и устремления разных социаль¬
ных субъектов (отдельных людей, их групп, государств и т.п.).
Социальный процесс всегда включает в себя определенные
противоречия между различными субъектами. Для получения
эффективных решений и для эффективной разработки аппара¬
та исследования ученый-обществовед действующий с позиций
определенного субъекта («оперирующей стороны»), должен
сформулировать гипотезы о поведении других субъектов. Любой
субъект может своим специфическим образом обрабатывать ин¬
формацию, он по-своему прогнозирует течение событий, пытает¬
ся предугадывать поведение других субъектов (думает за дру¬
гих людей) и т. д. Таким образом, поведение людей принципи¬
ально нерефлексно, и для того чтобы изучить обратные связи
управления в социальных («гуманитарных») системах, необхо¬
димо принимать во внимание сложнейшие информационные про¬
цессы и процедуры принятия решений.8
Описанные обстоятельства делают совершенно необходимым
для моделирования многих социальных процессов наличие ре¬
жима «диалога» исследователя и ЭВМ. Это — тот минимум
возможностей, который требуется от вычислительной системы.
Разумеется, остается желательным и, видимо, вполне осущест¬
вимым и дальнейшее совершенствование вычислительной техни¬
ки. У ЭВМ четвертого и пятого поколений за счет усложнения
архитектуры (т. е. логических и функциональных структур аппа¬
ратурной и программной частей вычислительной системы) и
упрощения входных языков программирования (в плане их
приближения к естественному языку) принципиально упростит¬
ся и облегчится режим «диалога».
Итак, моделирование в социальном познании получает ши¬
рокое распространение благодаря ЭВМ третьего поколения, а
появление этих средств исследования связано с развитием мате¬
матики, логики и вычислительной техники. Дальнейшее совер¬
шенствование указанных средств (создание ЭВМ четвертого и
пятого поколения) также существенно зависит от результатов,
полученных в математике и логике, и от их использования в
разработке и аппаратурной и программной частей вычисли¬
тельных систем. Таким образом, можно утверждать, что мате¬
матика, логика и вычислительная техника действительно явля¬
ются средствами моделирования (повторим, мысленного) в со¬
циальном познании.9
Остановимся на некоторых методологических положениях,
8 Подробнее см. там же, с. 89—93.
9 Стоит, видимо, напомнить и о том, что из идей математической логики
возникло точное определение понятия алгоритма, а ее аппарат нашел широ¬
кое применение и в разработке аппаратурной части ЭВМ, и в конструиро¬
вании систем их программного обеспечения.
Ь32

касающихся применения математики, логики и вычислительной
техники в моделировании социальных процессов. Уже относи¬
тельно простое (с гносеологической точки зрения) применение
математических методов и ЭВМ при подготовке социальных ис¬
следований и обработке полученных эмпирических материалов
может сопровождаться определенными издержками: например,
достаточно простые истины, а то и банальности излагаются ино¬
гда с помощью сложной матехматической символики.10 Модели¬
рование социальных процессов, основывающееся на примене¬
нии математики, логики и ЭВМ, тоже не исключает возмож¬
ности такого рода издержек. Но это, на наш взгляд, не пред¬
ставляет какой-то серьезной опасноегн. К тому же, моделиро¬
вание (во всяком случае, в самом начале его применения в той
или иной конкретной области) имеет, так сказать, учебный ха¬
рактер, и этот первоначальный этап подготавливает исследо¬
вателей (скажем, в психологическом отношении) к действитель¬
ному моделированию.
Принципиально важно помнить об особенностях объекта со¬
циального познания, которые неизбежно сказываются на про¬
цессе моделирования и его результатах. Нерефлексность соци¬
альных процессов делает необходимыми поиски и разработки
специальных подходов, предполагающих совместную работу ма¬
тематиков с философами, социологами, экономистами и т. д.
Только тесное сотрудничество различных специалистов может
обеспечить эффективность использования математических и ло¬
гических методов и ЭВМ для моделирования в социальном по¬
знании.11
С учетом характеристик социальных процессов можно впол¬
не обоснованно утверждать, что определенное значение для раз¬
вития специальных подходов к их моделированию имеют иссле¬
дования и разработки в области теории систем, и особенно в
области анализа сложных систем.12 Советские социологи и ма¬
тематики уже ведут работу по выделению важнейших типов мо¬
делей на ЭВМ и соотнесению их с основными видами содержа¬
тельных задач, решаемых в социологических исследованиях.15
1<0 Ср.: Р утке вич М. Н. Указ. соч., с. 9.
11 Конкретный пример успешного сотрудничества математиков и истори¬
ков—моделирование войны Афинского и Пелопонесского союзов (см.: Мои¬
сеев Н. Н. Указ. соч., с. 105—111). О необходимости установления соответ¬
ствия между используемыми математическими (и математико-логическими)
средствами и спецификой содержания конкретной области исследования во¬
обще см.: Кармин А. С. Математические методы и их применение в нау¬
ке.— В кн.: Штофф В. А. Указ. соч., с. 242—249.
12 Среди используемых в этой области математических средств основное
место занимают: дифференциальные и разностные уравнения; «общие динами¬
ческие системы» Калмана; марковские процессы; регенерирующие процессы;
кусочно-линейные процессы (см.: К а л а ш и и к о в В. В. Сложные системы
и методы их анализа. М., 1980).
13 См.: Б е с т у ж е в - Л а д а Й. В., В а р ы г и и В. М., Малахов
В. А. Моделирование в социологических исследованиях. М., 1978.
133

Важное значение для широкого применения моделирования
в социальном познании имеет разработка математического ап¬
парата, специально ориентированного на изучение эмпирических
закономерностей в социальных явлениях. Количественные ха¬
рактеристики социальных процессов имеют, как правило, стати¬
стический характер, и, будучи таковыми, они не могут и не
должны восприниматься в виде жестких аналитических взаимо¬
связей, присущих многим явлениям, изучаемым естественными
науками (например, закон Ома или закон всемирного тяготе¬
ния). Однако нужно учитывать и другой момент. Социальные
системы — это не какое-то подобие газообразных статистических
ансамблей, к которым только и применим вероятностный под¬
ход, они обладают и структурой. Исследования показывают,
что, например, очень многие социальные процессы происходят
по принципу «успех порождает успех»: крупные города растут
быстрее маленьких поселений; часто употребляемые слова ста¬
новятся все более употребляемыми и т. д.14 Подобные процессы
с нарастающей эффективностью описываются математическим
законом Ципфа — Парето и характеризуются интересными и
еще недостаточно изученными особенностями, одной из которых
является ярко выраженная и неожиданная асимметрия.15 Так,
например, если предположить, что разница в продуктивности
ученых определяется множеством, как говорят, математики,
«равномерно бесконечных малых» случайных факторов, то, ис¬
ходя из предполагаемого «погашения» друг другом этих факто¬
ров, основное число ученых должно концентрироваться по гаус¬
сову закону около средней продуктивности, с некоторым раз¬
бросом по краям (что соответствовало бы сравнительно малому
числу как малопродуктивных, так и очень высокопродуктив¬
ных ученых). В действительности же имеет место «пик» в обла¬
сти малопродуктивных ученых (написавших одну-две статьи и
представляющих собой более половины всех авторов) и медлен¬
ная сходимость кривой, изображающей функцию, в направле¬
нии высокопродуктивных ученых (30 статей и больше, около
половины всей научной продукции).
Наиболее распространенной является интерпретация закона
Ципфа—Парето, основанная на концепции взаимосвязи проти¬
воречащих друг другу факторов: «внутренних» процессов неко¬
торой социальной системы, происходящих с нарастающей эф¬
фективностью, и «внешних» ограничений. Как бы то ни было, но
указанный закон отражает случайность разброса переменных
14 Показательным является «эффект Матфея», описанный в науковеде¬
нии в 1968 г. Р. Мертоном (в названии — намек на изречение: «Ибо всякому
имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что име¬
ет») , из-за неодинакового отношения научной общественности к признанным
ученым и новичкам: статьи первых цитируются гораздо чаще, чем вторых,
причем нередко вопреки реальной соотносительной ценности работ.
15 См.: Петров В. М., Яблонский А. И. Математика и социаль¬
ные процессы (гиперболические распределения и их применения). М., 1980.
134

и детерминирует структуру соответствующих образований, если
говорить языком математической статистики. И он, по-видимо-
му, выражает в определенной мере специфический характер со¬
циальных противоречий, если говорить языком социологии. Во
всяком случае, нам кажется уместным еще раз подчеркнуть не¬
обходимость разработки специальных подходбв к анализу соци¬
альных процессов, с учетом возможностей различных математи¬
ческих средств.
Особого внимания требует вопрос о соотношении формали¬
зованных процедур и неформальных соображений в моделиро¬
вании социальных процессов. Вообще говоря, формализация
присутствует даже в таких простых формах социологического
наблюдения, как анкетные опросы и интервьюирование, по¬
скольку и в формулировании рабочих гипотез (например, о
структуре анкеты), и в конструировании математических проце¬
дур обработки полученных данных участвуют методы формали¬
зации.16 Применение математических методов и моделирования
с помощью ЭВМ в социальных исследованиях необходимо свя¬
зано с формализацией. А это наряду с получением известных
преимуществ может служить источником возможных погрешно¬
стей. Для подтверждения сказанного обратимся к примеру из
области социально-экономической истории.17 В первичном виде
ответы на вопросы Сенатской анкеты 1767 г. о причинах роста
хлебных цен не поддаются статистической обработке, посколь¬
ку анкета этого, вполне понятно, и не предусматривала, и, кро¬
ме того, ответы носят расплывчатый, нечеткий и весьма разно¬
родный по содержанию характер. Поэтому современным совет¬
ским историкам прежде всего было необходимо формализо¬
вать вопросы. На основании знакомства с историческими ма¬
териалами по каждому вопросу анкеты были составлены воз¬
можные варианты ответов, а каждый ответ «демонтирован» на
отдельные части. Это позволило сгруппировать варианты отве¬
тов и тем самым сделать возможной статистическую обработку
ответов. Однако это означает, что уже в начале своей работы
исследователь делит содержащуюся в упомянутом историческом
документе информацию на имеющую значение и ненужную и
фактически интерпретирует ответ еще до того, как начался соб¬
ственно его анализ. Но что может служить альтернативой опи¬
санному подходу? Во всяком случае, как нам кажется, не тра¬
диционное, «неформализованное» рассмотрение. Действительно,
как отмечает автор упомянутого исследования, обзор литерату¬
ры, в которой привлечен тот же самый исторический материал,
16 Мы согласны с М. Н. Руткевичем в такого рода гносеологической
квалификации анкетирования и интервьюирования (см.: Руткевич М. Н.
Указ. соч., с. 57—58).
17 См.: Миронов Б. Н. Статистическая обработка ответов на Сенат¬
скую анкету 1767 г. о причинах роста хлебных , цен. — В кн.: Математиче¬
ские методы в исторических исследованиях. М., 1972, с. 89—104.
135

убеждает нас, что «традиционная» методика обработки массо¬
вых источников не позволяла полностью охватить все богатство
содержания ответов на Сенатскую анкету.
Однако математические методы и методы формализации,
подготавливающие использование ЭВМ и моделирования в со¬
циальном познании, не нужно (и нельзя) абсолютизировать.
Привлечение неформальных соображений является совершенно
обязательным.18 И наиболее перспективным направлением даль¬
нейшего развития методов моделирования в социальном позна¬
нии представляется разработка процедур, сочетающих в себе
формальные методы (основанные в первую очередь на дости¬
жениях математики и логики) и методы неформальные или,
точнее, содержащие существенный неформальный компонент,
например, метод экспертных оценок; использование экспертов
целесообразно на наиболее трудноформализуемых этапах ана¬
лиза и моделирования социальных процессов.19
Распространение моделирования в социальном познании свя¬
зано с совершенствованием методов формализации в широком
смысле, а оно, в свою очередь, связано с совершенствованием
логической формализации и, следовательно, с развитием логи¬
ки.20 Напомним также, что с точки зрения требуемых матема¬
тических и логических средств, а также технических характери¬
стик ЭВМ и их программного обеспечения моделирование соци¬
альных процессов тесно связано с анализом и конструирова¬
нием сложных систем. Поэтому можно предположить, что опыт
использования методов формализации и логики в моделирова¬
нии мышления (эту область исследований и разработок часто на¬
зывают «искусственным интеллектом», и она, конечно же, явля¬
ется областью сложных систем) окажется полезным при иссле¬
довании методологических вопросов моделирования в социаль¬
ном познании, тем более, если мы учтем, что социальные про¬
цессы всегда связаны с мышлением, с деятельностью разумного
субъекта.
Один из «уроков», которые можно извлечь из истории попы¬
ток в моделировании мышления, состоит в следующем. Для со¬
здания «разумного робота» было предложено построить неко¬
торую формализованную систему, которая обеспечивала бы
представление (модель) среды, в которой он действует. Эта си¬
стема должна быть такой, чтобы программа управления робо¬
том для ЭВМ была бы в состоянии посредством логического
вывода решать вопрос о том, веде г ли определенная стратегия
к достижению заданной цели. Для этого нужно формализовать
18 См.: Моисеев Н. II. Указ. со?., с. 63—64, 139—141.
19 См.: Б е с т у ж е в - Л а д а И. В. и др. Указ. соч., с. 95.
29 О формализации и се вилах подробнее см., напр.: Караваев 3. Ф.
Методологические вопросы формализации, связанные с построением роботов.—
В кн.: Проблемы законов науки и логики научного позцання. / Под ред.
И. Я. Чупахипа, В. П. Рожина. JI., 1980, с. 176—177.
136

по крайней мере понятия причинности, возможности и эгшсте-
мических модальностей (знание, убеждение, мнение и т. п.)..
Такой подход к моделированию разумной деятельности, конеч¬
но же, имеет серьезные ограничения, и в случае сложных и ме¬
няющихся «динамических» сред формализованная система су¬
щественно усложняется и резко увеличивается количество «по¬
сторонних», ненужных выводов. Иными словами, выбор средств,
формализации не является чисто логической задачей и должен
основываться на необходимых логико-гносеологических исследо¬
ваниях. Однако это не означает, что логика имеет какие-то
«дефекты», делающие ее ненужной или вредной для моделиро¬
вания мышления и разумной деятельности. Напротив, дальней¬
шее улучшение методов формализации может быть достигнуто
только за счет развития логики, в частности ее новых разделов:
логики модальной, временной, логики вопросов и ответов, эпи-
стемической логики, индуктивной и др.
Однако некоторые исследователи, на наш взгляд, ошибочно,,
связывают указанные трудности в области моделирования мыш¬
ления с «чрезмерной» строгостью логических критериев, в ча¬
стности критерия непротиворечивости (совместимости), утвер¬
ждая, что «совместимость, требуемая логикой, в иных аспектах
обычно не обеспечивается и, вероятно, даже нежелательна, по¬
скольку совместимые системы по своим возможностям будут,,
видимо, недостаточно мощными».21 В качестве альтернативного
подхода они предлагают, например, «более свободное» обра¬
щение со свойством транзитивности некоторых специальных от¬
ношений. В частности, к рассуждениям вида: «Большинство, от¬
носящееся к А, относится к В, и большинство, относящееся к
В, относится к С; следовательно, большинство, относящееся к
А, относится к С» предлагают относиться «с той же степенью-
доверия», что и к обычному силлогистическому умозаключе¬
нию.22
Па наш взгляд, «рациональным зерном» только что изло¬
женной точки зрения является указание на необходимость
дальнейшего развития неклассических разделов логики. Но с
отказом от требования совместимости и от «абсолютизации»
свойства транзитивности нельзя согласиться.23 В подтверждение
этого нашего тезиса приведем пример, вернее, в соответствии с
21 Минский М. Фреймы для представления знаний. М., 1979, с. 114—
121.
22 См. там же, с. 36.
23 Что касается непосредственно упомянутых специальных отношений,,
то развитие математики и логики уже откликнулось на этот запрос: мы име¬
ем в виду работы в области нечетких множеств и алгоритмов принятия решег
ний в расплывчатых условиях (см., напр.: Заде Л. А. Принятие решений
в расплывчатых условиях. — В кн.: Вопросы анализа н процедуры принятия
решений. М., 1976). На перспективность применения этого аппарата для мо¬
делирования социальных процессов указывает Н. Н. Моисеев (см.: Моисе¬
евы. Н. Указ. соч., с. 98).
137'

логической терминологией контрпример по отношению к идее
о «чрезмерности» и связанной с ней «нежелательности» строгого
следования требованию совместимости. Этот пример важен для
исследования методологических вопросов моделирования в со¬
циальном познании еще и в том отношении, что в нем затронута
«мажоритарная» логика. С использованием последней, видимо,
связано моделирование процедур коллективного принятия реше¬
ний. Кроме того, пример подчеркивает значение волевого факто¬
ра в социальных процессах.
Речь пойдет о так называемом «эффекте Кондорсе».24 Рас¬
смотрим некоторое собрание, задачей которого является выбор
из трех альтернатив А, В и С (это могут быть, например, три
кандидата на какой-то пост). Априори каждый участник может
иметь одно из следующих шести мнений:	(1) А>В>С\
(2) А>С>В\ (3) С>А>В\ (4) С>В>А\ (5) В>С>А;
(6) В>А>С, где «>» обозначает «...предпочтительнее...».
Пусть Pk (где k=ly 2, . . ., 6) —это число участников собрания,
придерживающихся k-ro мнения. Согласно принципу Кондорсе,
коллективное мнение определяется посредством анализа инди¬
видуальных мнений. Сначала проверяем отношение участников
собрания к сопоставлению друг с другом А и В: предпочтение
А>В, очевидно, содержится в мнениях (1), (2) в силу транзи¬
тивности отношения предпочтения25 и (3), а противоположное
ему В>А — в (4), (5) в силу транзитивности и (6). Допустим,
что если Р\ + Р2 + Рз> РаА- Рь + Pq, то будет считаться, что А>В
является коллективным мнением. Аналогично поступаем при
сопоставлении В и С, А и С.
Оказывается, несмотря на непротиворечивость и соблюде¬
ние транзитивности и совместимости во всех индивидуальных
мнениях, невозможно избежать появления суждений противоре¬
чивых, а именно не удовлетворяющих условию транзитивности
и, следовательно, не являющихся в соответствии с принятой в
данном случае процедурой определения коллективного мнения
совместимыми. Так, если Pj + Р2 + Рз>Р4 + Рб + Лз, Рв + Рб + Р\>
24 См.: Г ю й б о Д. Т. Теории общего интереса и логическая проблема
агрегирования. — В кн.: Математические методы в социальных науках / Под
ред. П. Лазарсфельда, Н. Генри. М., 1973.
25 То, что условие транзитивности в данном случае выполняется, есть
просто следствие из того определения отношения предпочтения, которое под¬
разумевается вышеприведенным заданием шести возможных альтернативных
мнений, выбрать одно из которых и предлагается участникам собрания. Так
же обстоит дело и со свойством связности отношения предпочтения, т. с.
сравнимости для участников собрания, принимающих решение, альтернатив
А, В и С друг с другом. Иными словами, транзитивность и связность отно¬
шения предпочтения — это характеристики предложенной Кондорсе модели
коллективного принятия решений. Заметим, однако, что, вопреки возможным
ожиданиям, выполнение таких условий не является чем-то само собой разу¬
меющимся, тривиальным. Наоборот, как показывают психологические иссле¬
дования, человеческие предпочтения часто оказываются не транзитивными
(см.: Козелецкий Ю. Психологическая теория решений. М., 1979, с. 10—
11).
138

>P2 + P3-fP4 и Рг + P4 + Ps> Pe + P\ + ?2> то коллективное мнение
состоит из предпочтений А>В, В>С и С>А, а не А>С\ Не¬
трудно показать, что, хотя «эффект Кондорсе» -имеет место не
очень часто (около 6—9% всех возможных случаев), все-таки
полностью его исключить нельзя.26 Таким образом, опора на
транзитивность, выполняющуюся в индивидуальных предпочте¬
ниях, оказывается недостаточной для обеспечения транзитивно¬
сти предпочтения в коллективном мнении, что ведет к логиче¬
ской противоречивости последнего. И обнаружить это возможно
только благодаря логическому анализу, включающему, в част¬
ности, проверку выполнения требования совместимости.
Таким образом, поиски более совершенных логических
средств, пригодных для анализа и моделирования сложных си¬
стем и процессов вообще и социальных процессов в частности,
было бы неверно вести путем отказа от «чрезмерной» логиче¬
ской строгости, путем, который будто бы обеспечит большую
простоту и доступность методов исследования. Во-первых, про¬
стота и доступность методов, хотя и желательны, тем не менее
не являются самоцелью, главное — это обеспечение адекватно¬
сти конструируемых моделей. Во-вторых, логическая строгость
того или иного метода исследования и такие'^го характеристи¬
ки, как простота, доступность и эффективность, органически
связаны друг с другом и могут находиться разве что в кажу¬
щемся противоречии. А что касается метода построения мыс¬
ленных моделей (напомним, что именно к этому, в гносеологи¬
ческом отношении особому, классу моделей мы относим моде¬
ли, конструируемые с помощью математического и математико-
логического аппарата и ЭВМ), то для него требования логиче¬
ской строгости особенно значимы, поскольку именно они и обес¬
печивают сохранение необходимого существенного сходства мо¬
дели и изучаемого объекта. При этом прогресс в познании объ¬
екта сопровождается конкретизацией знания в форме детализа¬
ции упрощенных моделей или построения дополнительных мо¬
делей,27 т. е. в форме определенного усиления строгости соответ¬
ствия модели и объекта (иными словами, усиления строгости
метода) ,28
Подводя итог всему нашему рассмотрению, отметим, что ма¬
тематический и математико-логический аппарат и средства вы¬
числительной техники (ЭВМ третьего поколения) дают воз¬
26 См.: Г ю й б о Д. Т. Указ. соч., с. 203—204.
27 См.: Штофф В. А. Указ. соч., с. 235—239.
28 Можно напомнить высказывание Д. Гильберта: «Будет большой ошиб¬
кой думать. . . что строгость в доказательстве есть враг простоты. Наоборот,
многочисленные примеры убеждают нас в том, что строгие методы являются
в то же время простейшими и наиболее доступными. Именно стремление к
строгости и заставляет нас искать простейшие доказательства. Это же стрем¬
ление часто прокладывает путь к методам, которые оказываютсяДюлее плодо¬
творными, чем старые, менее строгие методы» (Цит. по: Рид К. Гильберт.
М., 1977, с. 104).
139

можность широко применять моделирование в социальном по¬
знании. Однако результативность моделирования, успех в дости¬
жении истины можно обеспечить, если только будет проделана
серьезная работа философов по осмыслению новых средств по¬
знания. Здесь много еще неопределенного, и в нашем рас¬
смотрении, очевидно, не содержится особенно ответственных
утверждений. Но одно представляется совершенно определен¬
ным: средства математики, логики и вычислительной техники и
те возможности, которые они обеспечивают для моделирования
в социальном познании, позволят существенно усовершенство¬
вать инструментарий социологии.
К. Марксу, как известно, принадлежит идея машины, кото¬
рая (идея) является столь общей, что вбирает в себя и поня¬
тие современной ЭВМ, являющейся орудием умственного тру¬
да. Маркс отмечал, что машинная техника есть продукт «чело¬
веческого труда, природный материал, превращенный в органы
человеческой воли... Все это — созданные человеческой рукой
органы человеческого мозга, овеществленная сила знания».29
Эта характеристика, на наш взгляд, вполне приложима ко все¬
му арсеналу прикладных математических, математико-логиче¬
ских методов и вычислительной техники, позволяющих констру¬
ировать модели социальных процессов.
29 Маркс К., Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. II, с. 215.
Н.	М. Дорошенко
ЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ
МЕТОДЕ В ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУКАХ
К числу актуальнейших проблем методологии общественных
паук относится проблема исторического метода, его структуры
и функций, статуса и специфики, места в системе других мето¬
дов научного познания. В настоящее время наблюдается повы¬
шенный интерес к историческому методу и в марксистской, и в
немарксистской философии и методологии истории. Возрожде¬
ние интереса к историческому методу в немарксистской филосо¬
фии истории обусловлено многими причинами, в числе которых
и желание историков дать строгое обоснование историческому
методу, претерпевшему значительные изменения в ходе разви¬
тия пауки, и стремление противопоставить историческому мето¬
ду, основанному на диалектическом и историческом материализ¬
ме, свой метод антимарксистского типа. Поэтому исследование
данного вопроса важно не только для выяснения позитивного
значения исторического метода, но и для критики его антимар¬
ксистских концепций, характерных для буржуазной методологии
истории.
140

Исторический метод уже неоднократно становился предметом
специального исследования и в зарубежной, и в советской ли¬
тературе,1 однако пока еще не выработано однозначного его
понимания. Диапазон понимания исторического метода в мар¬
ксистской литературе велик: от отождествления с диалектиче¬
ским методом до ограничения эмпирическим описанием хроно¬
логической последовательности конкретных исторических собы¬
тий. Справедливо критикуя узость последней дефиниции, Н. П.
Французова определяет исторический метод как «анализ „сле¬
дов прошлого”, выяснение границ определенных систем, уста¬
новление преемственности их и дискретности этапов развития,
а следовательно, и причин смены этих этапов».2 Исторический
метод в данном случае отождествляется с методом историче¬
ского познания, с методом получения знаний о прошлом, пред¬
полагающем «анализ следов прошлого», «реконструкцию собы¬
тий прошлого», и частично с методом исторического исследо¬
вания, в задачи которого входит анализ исторических причин,
закономерностей исторического развития. Г носеологическую
специфику исторического метода подчеркивает В. И. Столяров,
определяя его как «метод решения задач, встающих в ходе По¬
знани я какого-либо предмета, путем воспроизведения (т. е. пу¬
тем получения знаний об его истории)».3
Следует заметить, что в спорах об определении историче¬
ского метода не всегда учитываются исторические изменения
его содержания. В упомянутых выше точках зрения в какой-то
мере воспроизводятся этапы становления исторического метода
как способа научного познания. Чтобы подтвердить сказанное,
проследим, как постепенно складывалось современное представ¬
ление об историческом методе, как многие историки и филосо¬
фы пытались дать его обоснование, не вполне в этом преуспе¬
ли, но все-таки создали условия для правильного его понима¬
ния.
Всей домарксовской истории, по словам Ф. Энгельса, был
чужд исторический взгляд на вещи. «В области истории, — пи¬
шет он в работе „Людвиг Фейербах и конец классической не¬
мецкой философии”, — то же отсутствие исторического взгляда
па вещи. Здесь приковывала взор борьба с остатками средневе¬
ковья. На средние века смотрели как на простой перерыв в
ходе истории, вызванный тысячелетним всеобщим варварством.
Никто не обращал внимания на большие успехи, сделанные в те¬
1 См.: Под ко рыто в Г. А. Историзм как метод научного познания.
Л., 1967; Смоленский Н. И. К вопросу о содержании и значении исто¬
рического метода в исторической науке.— В кн.: Методологические и историо¬
графические вопросы исторической науки, вып. 10. Томск, 1974; Столяров
В. И. Исторический метод познания в современной науке. М.,	1973;
Французова Н. П. Исторический метод в научном познании. М., 1972,
п др.
2 Французова Н. П. Указ. соч., с. 49.
3 Столяров В. И. Указ. соч., с. 6.
141

чение средних веков: расширение культурной области Европы,
образование там в соседстве друг с другом великих жизнеспо¬
собных наций, наконец, огромные технические успехи XIV и
XV веков. А тем самым становился невозможным правильный
взгляд на великую историческую связь, и история в лучшем
случае являлась готовым к услугам философов сборником при¬
меров и иллюстраций».4 Такой взгляд на историю был естест¬
венным порождением общего метафизического подхода к исто¬
рии: «Для метафизика вещи и их мысленные отражения, поня¬
тия, суть отдельные, неиз’менные, застывшие, раз навсегда дан¬
ные предметы, подлежащие исследованию один после другого и
один независимо от другого».5
Во второй половине XIX в. в немарксистской философии ис¬
тории начинают складываться представления об историческом
методе, определяемые прежде всего той или иной философской
концепцией исторического процесса и вытекающим из нее по¬
ниманием предмета истории и задач историка. Тут четко обозна¬
чились две линии. Одна была представлена неоидеалистически-
ми течениями (Л. Ранке, В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Г. Зим-
мель и др. — в Германии, Л. П. Карсавин, Н. И. Кареев — в до¬
революционной России),6 другая—позитивистами (О. Конт —
во Франции, Дж. С. Милль, Г. Спенсер — в Англии, М. М. Ко¬
валевский— в России и др.)-7 Неоидеалисты отрицали саму
возможность закономерностей в истории, абсолютизировали
уникальность ее событий. Такой подход к истории неизбежно
вел к психологизму и субъективизму в методологии ее изуче¬
ния.
Противоположная — позитивистская — линия характеризова¬
лась натурализмом и стремлением построить методологию ис¬
тории по образцу методологии естественных наук. Выступив с
критикой различных форм буржуазного историзма, позитивис¬
ты отвергали всякий историзм. Понимая историю как однона¬
правленную социальную эволюцию или как «историю струк¬
тур», они стали на позиции эволюционизма и структурализма,
игнорировавших сложность и специфику познания исторических
явлений.
Ни одному из указанных направлений не удалось решить
ни онтологических, ни связанных с ними методологических про¬
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 287—288.
5 Там же, т. 20, с. 21.
6 См.: Ранке JI. Об этапах новой истории. М., 1898; Виндель¬
банд В. Прелюдии. Философские статьи и речи. СПб., 1904; 3 и м-
мель Г. Проблемы философии истории. М., 1898; Риккерт Г. Философия
истории. СПб., 1908; Карсавин Л. П. Введение в историю (теория исто¬
рии). Пг., 1920; Кареев Н. И. Историко-философские и социологические
этюды. СПб., 1915.
7 См.: Конт О. Курс положительной философии, т. 1, отд. 1. СПб., 1899;
Ковалевский М. М. Очерк происхождения и развития семьи и соб¬
ственности. СПб., 1896, с. 13, и др.
142

блем истории. Так, нерешенной осталась главная проблема ме¬
тодологии истории — проблема статуса и специфики метода ис¬
тории. Решая эту проблему, философы, как правило, сравнива¬
ли предмет и метод естественных и исторических наук и при¬
ходили к двум крайностям: противопоставлению или отождест¬
влению методов этих наук. Представители неоидеалистической
линии, правильно поставив вопрос о предметной специфике ме¬
тода истории, принципиально возражали против монистиче¬
ского подхода и решали вопрос с дуалистических позиций. Опре¬
деляя историю как «науку о политике», «науку о культуре»,
«науку о духе», «науку о субъекте» или как «онтологию еди¬
ничного», особенного, индивидуального, неповторимого, они про¬
тивопоставляли метод истории естественнонаучным методам и
квалифицировали его как «метод установления политических
событий» (А. Бэн), «метод установления культурных ценнос¬
тей», «индивидуализирующий метод» (Г. Риккерт), «идиогра-
фический метод» (В. Виндельбанд), «особо субъективный ме¬
тод» народников и др. Противопоставление методов хотя и под¬
черкивало специфику истории, но сама эта специфика исполь¬
зовалась как средство борьбы против исторического детерми¬
низма, против применения диалектико-материалистического ме¬
тода в истории, против объективного и классового анализа ис¬
торических явлений. За позитивистским стремлением отождест¬
вить методы естественных и общественных наук и найти еди¬
ный «унифицированный» метод крылось непонимание различий
в анализе различных форм движения материи, редукционизм,
сведение сложной методологии социально-исторического анализа
к механическим, физическим, химическим, биологическим и вуль¬
гарно-социологическим методам.
Критика методологического редукционизма и правильное ре¬
шение указанной проблематики стали возможны лишь в мар¬
ксистской философии, в рамках которой была доказана приме¬
нимость к истории диалектико-материалистического метода, да¬
но монистическое обоснование метода истории и решен вопрос
о специфике метода общественных наук как «объективизма
классовой борьбы».8
Пытаясь противопоставить марксизму «новые» методологи¬
ческие основания, буржуазные философы пошли по линии раз¬
работки гносеологической проблематики. Актуальными стано¬
вятся вопросы: что такое историческое знание? какова его при¬
рода, структура, функции? каковы методы получения и провер¬
ки исторического знания? Такой поворот исследовательского
интереса привел к «гносеологизации» всех сфер исторического
сознания: история стала определяться как историческое зна¬
ние,9 исторический факт — как факт знания, теория истории —
8 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 101—102.
9 Why we study history? London, 1944, p. 5.
113

-как теория исторического знания, философия истории — как эпи¬
стемология, философия знания; исторический метод — как спо¬
соб познания прошлого, как способ получения и проверки ис¬
торических знаний; методология истории квалифицировалась
как часть гносеологии, как учение о способах познания прош¬
лого. Например, А. С. Лаппо-Данилевский считал, что методо¬
логия истории — это наука, которая «стремится дать теорию ис¬
торического знания и выяснить методы его изучения»;10 по мне¬
нию М. М. Хвостова, методология истории есть «учение о тех
познавательных путях, при помощи которых мы в состоянии по:
энавать прошлое человеческих обществ».11
В рамках данного направления был поставлен вопрос об
«эпистемической» специфике исторического метода. Сама по¬
становка вопроса вполне правомерна, поскольку историческая
наука гносеологична, как никакая другая: историк имеет дело
не с непосредственной реальностью, канувшей в прошлое, а с
отражением ее в исторических источниках и в исторических
трудах, в силу чего и методы «производства» исторических зна¬
ний весьма специфичны. Изменились способы доказательства и
аргументация: если раньше в качестве важнейшего аргумента
указывалось на сложность исторического бытия, то теперь стали
говорить о сложности исторического познания; если раньше ссы¬
лались на специфику предмета истории, то теперь стали ссы¬
латься на специфику познания прошлого, говорить о специфи¬
ческих формах познавательной деятельности историка.
Философское понимание метода исторического познания вы¬
текало из философского понимания самого исторического зна¬
ния, которое, в свою очередь, зависело от философской позиции
интерпретатора. Эти позиции, естественно, были разными, что
обусловливалось противоположностью философских направле¬
ний. Обострялся спор между двумя основными течениями не¬
марксистской философии, продолжавшими методологическую
конфронтацию неоидеализма и позитивизма. Первое направле¬
ние, развивавшее идеалистические традиции ранкеанской и нео¬
кантианской «индивидуализирующей» и «идиографической» исто¬
рии, доминировало в Германии (М. Вебер, Г. Зибель, Э. Мей¬
ер— в начале XX в., В. Хофер, Г. Риттер и др. — в середине
XX в.),12 в дореволюционной России (Р. Ю. Виппер, А. С. Лап¬
по-Данилевский, В. М. Хвостов, М. М. Хвостов и др.13). Все его
19 Л а п п о - Д а и и л е в с к и й А. С. Методология истории. Пг., 1923,
с. 6.
11 Хвостов М. М. Лекции по философии и методологии истории. Ка¬
зань, 1913, с. 85.
12 См.: Зибель Г. О законах исторического знания. СПб., 1867; Мей¬
ер Э. Теоретические и методологические вопросы истории. М., 1911.
13 См.: Виппер Р. Ю. Очерки теории исторического познания. М., 1911;
Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. 1—2. СПб.,
1910—1913; Хвостов В. М. Теория исторического процесса. М., 1919; Хво¬
стов М. М. Лекции по философии и методологии истории.
144

сторонники акцентировали внимание на методах исторической
критики, подчеркивали специфичность исторического познания,
несводимость его к естественнонаучному. Второе, позитивист¬
ское направление, доминировавшее во французской (Ш. Лан-
глуа, Ш. Сеньобос и др.) и в англо-американской литературе
(И. Берлин, Л. Гольдштейн, Р. Коллингвуд, М. Мандельбаум,
В. Уолш и др.),14 подчеркивало единство научного знания и
необходимость превращения истории в такую же строгую нау¬
ку, как естествознание. Оно- специализировалось на разработ¬
ке «позитивных» методов получения исторического знания,спо¬
собах «построения» исторических фактов и теорий и способах
проверки правильности этих построений. Типичное для позитиви¬
стов определение исторического метода давал Ш. Сеньобос:
«Исторический метод состоит в том, чтобы исследовать доку¬
менты с целью выявить факты древности, следами которых эти
документы являются».15 Однако при всей ценности постановки
вопросов ни одному из представителей этих направлений не
удалось правильно решить ни гносеологические, ни связанные
с ними методологические вопросы исторического познания. По¬
прежнему нерешенной оставалась главная проблема методоло¬
гии истории—проблема статуса и специфики метода историче¬
ского познания. Представители «критических» направлений не¬
марксистской философии и методологии истории («критическая
история», «теоретико-познавательный критицизм», «критическая
философия истории») искали эту специфику или в критике ис¬
точников, или в критике «готовых» исторических знаний и, как
правило, либо оставались на поверхности, не проникая в глу¬
бины исследовательского труда историков, либо преувеличива¬
ли особенности исторического метода («историческая реконст¬
рукция» Хвостова, «конструкция воображения» Коллинпвуда,
«гипотетическая реконструкция» Гольдштейна и др.). Позитиви¬
сты, поставив проблему единого, «унифицированного» знания,
пытались решить ее с объективистских и сциентистских пози¬
ций, не учитывая всей сложности и специфики познания прош¬
лого. Для них всех характерно отрицание принципов объектив¬
ности и партийности в исторической науке.
Правильное решение указанной проблематики стало возмож¬
ным лишь в марксистской философии на основе применения к ис¬
торическому познанию диалектико-материалистической теории
познания, в рамках которой было дано монистическое обос¬
14 Л а и г л у a LLL, Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. СПб.,
1899; Berlin J. History and theory. The concept of scientific history.—History
and Theory, 1960, vol. 1, N 1—2; Bernal G. Science of history. London,
1965; Mandelbaum M. The problem of historical knowledge. New York,
1938; Collingwood R. Idea of history. London, 1966.
15 Сеньобос III. Исторический метод в применении к социальным нау¬
кам. М., 1902, с. 6.
10 Заказ № 356
145

нование метода исторического познания, его научного, объек¬
тивного характера, доказана применимость материалистической
теории отражения к историческому познанию, решен вопрос о
специфике метода познания прошлого. На эту специфику указы¬
вал К. Маркс в «Капитале», определяя указанный метод как
ретроспективный путь от сохранившихся результатов к их ис¬
ходному пункту: «Размышление над формами человеческой
жизни, а следовательно, и научный анализ этих форм, вообще
избирает путь, противоположный их действительному развитию.
Оно начинается post festum [задним числом], т. е. исходит из
готовых результатов процесса развития».16
Издавна в науке использовались разные подходы: и спосо¬
бы бсмысления явлений с точки зрения предшествующих им
(проскопия: от причин к следствию), и способы изучения исто¬
рических явлений с позиций последующих (ретроскопия как
технический прием отсчета от настоящего к прошлому, от след¬
ствий к причине). Первый путь воспроизводит действительное
движение объекта (perspective — идет вперед), второй противо¬
положен их действительному развитию (retro—обратно, на¬
зад). Сегодня эти два способа различаются как историзм и ак-
туализм.17
Употребление понятий «историзм» и «актуализм» отличает¬
ся широким диапазоном, однако чаще всего под актуализмом
понимается способ осмысления настоящего для получения зна¬
ний о прошлом, а под историзмом — способ осмысления прош¬
лого для получения знаний о настоящем. Такое разграничение
относительно по ряду причин: во-первых, временные пределы
прошлого и настоящего весьма условны — то, что сегодня в на¬
стоящем, завтра будет в прошлом; во-вторых, с помощью ука¬
занных методов могут подвергаться переосмыслению и прошлое,
и настоящее. В случае осмысления прошлого анализируются
отдельные стороны настоящего, содержащие информацию о
прошлом. Актуализация таких сторон помогает понять прошлое.
В случае осмысления настоящего любая наука «консультиру¬
ется» со своим прошлым, отыскивая в старых способах решения
проблем интересные для нас постановки вопросов и способы их
решения. В-третьих, неверно было бы относить эти способы к
одной истории, поскольку и в естественных науках ученые обра¬
щаются к прошлому, производя так называемые исторические
экскурсы, исторические обзоры, помогающие решить современ¬
ные проблемы, и в социальных науках применяется не только
историзм, но и актуализм. Их сочетание вполне оправданно,
важно лишь понимать специфику каждого из этих способов и
правильно устанавливать границы их применимости. Оба эти
16 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 85.
17 См.: Подкорытов Г. А. Принцип актуализма и его роль в научном
познании. — Вестн. Ленингр: ун-та, 1978, № 17, с. 73.
146

способа считаются научными, если они направлены на достиже¬
ние объективной истины. Абсолютизация же их приводит либо
к архаизации, либо к модернизации.
Гносеологический анализ исторического метода сыграл опре¬
деленную роль в уяснении специфики исторического анализа,
однако в XX в. выявилась ограниченность чисто гносеологиче¬
ского подхода, фокусировавшего внимание только на «гото¬
вом» знании. В середине XX в. все более самостоятельное зна¬
чение стали приобретать проблемы логики исторического ис¬
следования. Рассуждения о методе были перенесены в логиче¬
скую и аксиологическую плоскость. Внимание обществоведов
обращается к изучению вопросов: что такое социальное иссле¬
дование (историческое и социологическое), какова его природа,
структура, функции, каков статус и специфика, каков механизм
исследования, каков характер методов исторического исследо¬
вания, чем они отличаются от методов других социальных и
естественных наук. Известные дискуссии 60—70-х годов—«спор
о позитивизме», где центральными фигурами выступали Т. Адор¬
но и К. Поппер, дискуссия о герменевтике (X. Гадамер —
Ю. Хабермас)—специально были посвящены проблемам логи¬
ки и методологии социального и исторического познания и вы¬
звали международный резонанс.
Поворот исследовательского интереса вновь привел к изме¬
нению. в концептуальном аппарате исторической науки: появ¬
ляется определение истории как интерпретации:	«история	—
исследование жизни человечества, опирающееся на докумен¬
ты» (Ф. Балльве), «история — это интерпретация» (Э. Карр),
«история — интерпретация и реинтерпретация прошлого»
(А. Стерн) и др. Встал вопрос о создании теории исторического
исследования, которая занималась бы анализом не только
предмета, но и законов самого исследования.18 В философии
истории на первый план выходит анализ уровней исследова¬
ния. По убеждению У. Дрея, «философа как философа интересу¬
ет только характер логических отношений, существующих между
экспланантами и экспланандумом».19 Происходят изменения и в
методологии истории, которая начинает определяться как часть
логики, как учение о приемах мышления. Такая трактовка ха¬
рактерна, например, для М. М. Хвостова: «Собственно говоря,
методология любой науки есть часть логики, но логика — общее
учение о приемах мышления, между тем как методология от¬
дельной науки изучает приемы мышления в более узкой сфере,
хотя, конечно, согласно с общими положениями логики».20 Пред¬
метом методологии становится метод исторического исследова-
18 См.: Ракитов А. И. К вопросу о структуре исторического исследо¬
вания.— В кн.: Философские проблемы исторической науки. М., 1969.
19 Д рей У. Еще раз к вопросу об объяснении действий цюдей в исто¬
рической науке. — В кн.: Философия и методология истории. Ж'., 1977, с. 45.
20 X в о с т о в М. М. Лекции по методологий и философии истории, с. 3.
10*
147

иия в целом и методы его отдельных уровней:	исторического
описания, объяснения, исторической оценки и отбора и др. Пони¬
мание метода исторического исследования ставится в зависи¬
мость от понимания исторического исследования и меняется
вместе с ним. Изменилась и постановка вопроса о специфике
исторического метода: специфику стали искать не в особенно¬
стях предмета истории и не в особенностях познания прошло¬
го, а в особенностях осмысления истории, ее интерпретации.
Логико-методологические проблемы решались историками и
философами в соответствии с их философско-мировоззренческой
ориентацией. Продолжением методологической конфронтации в
середине XX в. является столкновение тех же двух линий: анти-
позитивисгской и неопозитивистской. Представители первой
(Ф. Шлейермахер, В. Дильтей, F. Риккерт и др. — в начале
XX в., X. Г. Гадамер, П. Кирн, Ю. Хабермас, М. Хайдеггер,
Т. Шидер и др. — в середине XX в.),21 сосредоточив внимание
на субъективной стороне исторического исследования, сделали
объектом изучения методы понимания, отбора и оценки исто¬
рических фактов; представители второй линии (К. Гемпель,
У. Дрей, Э. Нагель, К- Поппер и др.)22 сосредоточили внимание
на анализе объективной стороны исторического исследования,
изучая методы исторического описания и объяснения. Для пер¬
вой линии характерны отрицание логического статуса метода
исторического исследования, рлциональных средств в историче¬
ской науке, абсолютизация специфики методов исторического
понимания, субъективизм, психологизм, иррационализм и интуи¬
тивизм; для второй — ярко выраженная логическая ориента¬
ция, признание единого логического статуса метода объяснения,
доказательство применимости рациональных средств в истори¬
ческом исследовании, применение в исторической науке количе¬
ственных, математических методов, электронно-вычислительной
техники, стремление построить методологию истории по образ¬
цу естественнонаучной. Ни одному из этих направлений не уда¬
лось решить ни логические, ни аксиологические, ни связанные
с ними методологические проблемы исторического исследова¬
ния. И здесь осталась нерешенной важнейшая методологиче¬
ская проблема — проблема статуса и специфики метода истори¬
ческого исследования.
Правильное решение всех этих вопросов стало возможно
21 Dilthey W. Gesammelte Schriften. Stuttgart und Gottingen, 1957—
I960; Kirn P. Einfiihrung in die Geschichtswissenschaft. Berlin, 1963; S с h i e-
d e r Th. Geschichte als Wissenschaft. Eine Einfiihrung. Miinchen; Wien, 1965.
22 G e m p e 1 G. J. Fundamentals of concept formation in empirical scien¬
ce. New York, 1952; Dray W. H. Philosophy of history. Englewood Cliffs.
1964; N a g e 1 E. 1) Siovereign. Reason and other studies in the philosophy of
science. New York, 1954; 2) Problems in the logic of scientific explanation.
New York, 1961; Popper К. 1) The poverty of historicism. London, 1961;
2) Conjectures and refutations: The growth of scientific knowledge. London,
1963; 3) Objective knowledge. An evolutionary approach. Oxford, 1972.
148

лишь в марксистской философии. Преодолев разрыв между он¬
тологией, гносеологией,логикой и аксиологией, марксизм объ¬
единил все ветви эволюционного развития методологии истории
и продолжил их на качественно новой основе. Материалисти¬
ческая диалектика, как известно, одновременно выступает и в
роли теории исторического процесса, и в роли теории истори¬
ческого познания, и в роли логики исторического исследования,
и в роли метода познания и преобразования действительности.
Диалектика выступает в качестве единого общего метода науч¬
ного исследования. Ее конкретизацией применительно к исто¬
рии является исторический метод. Определяя исторический ме¬
тод в разных философских аспектах:	онтологическом (метод
изучения развивающихся событий и законов исторического про¬
цесса), гносеологическом (метод получения знании о прош¬
лом, метод исторической критики, исторической реконструк¬
ции), логическом (метод исторического описания и объясне¬
ния), аксиологическом (метод отбора и оценки исторических
фактов), мы исходим из общих требований диалектико-материа¬
листического метода. Эти требования формулировались во мно¬
гих марксистских работах, но в наиболее четкой форме они из¬
ложены В. И. Лениным в «Философских тетрадях», в письме
И. Ф. Арманд, в лекции «О государстве», в статье «Еще раз о
профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках т.т. Троцкого
и Бухарина».23 Правильное применение указанных требований
является важным показателем культуры научного исследова¬
ния, критерием современного стиля мышления. Ценность диа¬
лектической логики и методологии исследования не в том, что
она сама описывает, обобщает, объясняет, оценивает все про¬
шедшее, а в том, что она указывает приемы правильного опи¬
сания, объяснения, оценки социальных явлений. На основе при¬
менения диалектической логики разрабатываются конкретные
методы социального исследования. Исторический метод описа¬
ния требует описания социальных явлений в их исторической
связи и преемственности. В исследовательской практике это
требование означает, во-первых, описание социальных явлений
в их изменении, развитии, движении от простых явлений к бо¬
лее сложным, от старых к новым и т. д., во-вторых, описание
изменений, происходящих внутри каждого исторического явле¬
ния в силу обострения его внутренних противоречий или посто¬
янной борьбы находящихся в единстве его противоположных
сторон; в-третьих, описание конкретных особенностей, отличаю¬
щих одно социальное явление от другого, описание конкретной
обстановки, конкретных исторических условий, накладывающих
отпечаток на ход событий. Последнее требование в немарксист¬
ской методологии истории часто абсолютизируется, квалифици¬
23 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 202—203; т. 39, с. 67;
т. 42, с. 290; т. 49, с. 329 и др.
149

руется как специфическое свойство исторического мышления и
противопоставляется естественнонаучному как «идиографиче-
ское», «индивидуализирующее». Описание конкретных ситуа¬
ций, конкретной обстановки, в которой возникало и существо¬
вало явление, его конкретных особенностей является органиче¬
ской частью исторического описания (без этого нет истории!),
но не только исторического, а всякого конкретно-научного опи¬
сания, требующего, с одной стороны, описания индивидуальных
особенностей явления, с другой — знания общих закономерно¬
стей анализируемого процесса. Это — общее правило диалекти¬
ческого метода.
Сущность исторического метода объяснения также вытека¬
ет из общего диалектического подхода. Объяснить с историче¬
ской точки зрения — значит показать историческую обусловлен¬
ность, вскрыть исторические корни данного явления, понять
историческую необходимость его существования в данных кон¬
кретных условиях, правомерность функционирования в конкрет¬
ной исторической обстановке. В этом плане исторический ме¬
тод объяснения совпадает с общим диалектическим требованием
рассматривать всякое явление как ступень развития, ступень,
исторически закономерную в данных условиях, исторически не¬
обходимую в данной конкретной обстановке.
Указанные свойства исторического объяснения в современной
немарксистской методологии истории нередко абсолютизируют¬
ся, квалифицируются как позитивные и противопоставляются
научному объяснению. Так, западногерманский историк Т. Ши-
дер на XIII Международном конгрессе историков противопоста¬
вил историческую науку как позитивную социологии как кри¬
тической науке. По его мнению, социология возникла как кри¬
тическая наука, ставящая своей целью познать господствующие
системы и указать на их относительность. В противоположность
этому историческая наука возникла якобы с целью доказать
законность исторически сложившихся форм государства и об¬
щества и тем самым предотвратить революционные попытки
их изменения. В качестве примера он называет немецкую исто¬
риографию, которая или оправдывала существующее, или, при¬
знавая необходимость его изменения, ориентировала их на исто¬
рические образцы национального прошлого.24
На наш взгляд, это противопоставление неверно ни по отно¬
шению к социологии, ни по отношению к истории. Историческая
наука во все периоды своего существования, несмотря на дей¬
ствительно значительный вес в цей апологетических тенден¬
ций, ставила задачи критического анализа прошедшей действи¬
тельности, о чем свидетельствует историографическая практика
всех времен и народов. Это противопоставление является нё-
24 Ш и д е р Т. Различия-между историческим методом и методом соци¬
альных наук. М., 1970, с. 20.
150

верным и в методологическом отношении: оно является попыт¬
кой отождествить исторический метод с позитивным и оторвать
его от критического.
Всякое исследование немыслимо без выражения отношения
субъекта к изучаемому объекту. Это отношение может быть по¬
ложительным и отрицательным, хотя в жизни нет явлений аб¬
солютно положительных или абсолютно отрицательных. Абсолю¬
тизация того или иного порождает соответственно позитивизм
и нигилизм. Обе эти крайности являются разновидностями ме¬
тафизического метода и в сущности обе реакционны.
Позитивизм, девизом которого является положительное от¬
ношение к существующему, есть установка в рамках буржуаз¬
ного реформизма и оппортунизма. Это установка на оправдание
всех исторических форм, на апологию всего существующего.
По этой причине В. И. Ленин клеймил одного из эсеровских
вождей Пешехонова, оправдывающего кнут на том основании,
что кнут имеет тысячелетнюю историю.25 Формы исторической
апологии различны. И. Г. Чернышевский указывал на две из
них: «Первый сорт апологии таков: форма, существующая ны¬
не, существовала у вавилонян, ассирян, мидийцев, персов, гре¬
ков. .. и т. д., а следовательно, человечество обойтись без нее
не может... Второй вид апологии представлен в иной форме:
первоначально это дело имело такой вид, при высшем разви¬
тии получило такой-то, а еще при высшем — такой-то, а ныне,
при еще высшем, имеет вот такой, следовательно, нынешний
вид дела уж очень хорош, и недовольны им могут быть лишь
безумцы».26 Склонный к апологетике, позитивизм противится
всяким попыткам радикального изменения общества. Не слу¬
чайно Маркс обвинял приверженцев О. Конта в том, что они за¬
щищают вечность капиталистического господства.27 Будучи идео¬
логией либеральной буржуазии, эта доктрина сознательно кон¬
сервативна, а в периоды революционных ситуаций даже реак¬
ционна. Нигилизм тоже в сущности контрреволюционен, будучи
идеологией мелкой буржуазии, он революционен только внешне.
В основе позитивизма и нигилизма лежит метафизическое
понимание метода исследования социальных явлений. Критика
этого понимания содержится в трудах классиков марксизма-
ленинизма. Так, В. И. Ленин в работе «Экономическое содер¬
жание народничества и критика его в книге г. Струве» сопо¬
ставляет марксистский метод исследования с объективистским
и показывает качественную разницу в понимании позитивного
исследования.28 Объективисты, сведя исследование к позитивно¬
му анализу, понимали ограниченно и сам этот анализ, и все
исследование в целом. Марксисты понимают более широко и
25 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 13, с. 401.
26 Ч е р н ы ш е в с к и й Н. Г. Избр. экон. произв., т. II. М., 1948, с. 569.
27 См.: Маркс К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 17, с. 567.
28 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 418—419.
151

все исследование, и позитивный анализ. Позитивное понимание
есть часть (сторона, функция) исторического метода, имеющая
самостоятельный статус. Суть позитивного анализа — в конста¬
тации объективного положения дел, в понимании исторической
обусловленности происходящего, доказательстве необходимости
появления и существования исторических форм в данных кон¬
кретных условиях. Но в то же самое время позитивный анализ
носит относительно самостоятельный характер, несет в себе за¬
ряд негативного исследования, критики с позиций наиболее
прогрессивного в данный момент класса.
Сущность марксистской критики выясняется В. И. Лениным
в работе «Что такое ,друзья народа” и как они воюют против
социал-демократов?» при сопоставлении ее с народнической
критикой.29 Историческая критика есть также самостоятельная
часть исследования, имеющая свои цели и задачи: показать исто¬
рическую ограниченность социальных явлений, их отсталость,
историческую обреченность, доказать неизбежность отмирания
исторических форм в новых исторических условиях. Самостоя¬
тельность ее также относительна: абсолютная критика, «крити¬
ка ради критики» противопоказана науке. Таким образом, дав
качественно новое понимание и позитивного, и критического
способов исследования, мы объединяем их в историческом ме¬
тоде как две его стороны, части, функции и показываем их не¬
разрывную связь, взаимодействие, взаимообусловленность. В
этом принципиальное отличие диалектического понимания исто¬
рического метода от позитивистского и от нигилистического.
Единство позитивного и критического подходов, научности и ре¬
волюционности, присущих диалектике, подчеркивал Маркс в
послесловии ко 2-му изданию «Капитала»: «В своей мистифици¬
рованной форме диалектика стала немецкой модой, так как ка¬
залось, будто она прославляет существующее положение вещей.
В своем рациональном виде диалектика внушает буржуазии и
ее дохтринерам-идеологам лишь злобу и ужас, так как в пози¬
тивное понимание существующего она включает в то же время
понимание его отрицания, его необходимой гибели, каждую
осуществленную форму она рассматривает в движении, следова¬
тельно, также и с ее преходящей стороны, она ни перед чем не
преклоняется и по самому существу своему критична и рево¬
люционна».30 Продолжая и развивая мысли Маркса по этому
вопросу, В. И. Ленин поясняет смысл и значение понятия «тео¬
рия критическая и революционная»: «. . .эта теория прямо ставит
своей задачей вскрыть все формы антагонизма и эксплуатации
в современном обществе, проследить их эволюцию, доказать их
преходящий характер, неизбежность превращения их в другую
форму и послужить таким образом пролетариату для того, что¬
29 См. там же, с. 526.
33 Маркс К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 23, е. 22.
152

бы он как можно скорее и как можно легче покончил со всякой
эксплуатацией» ,31
Эти свойства марксистского метода в равной степени отно¬
сятся и к историческому методу объяснения, и к историческому
методу оценки. Оценить с исторической точки зрения — значит
показать историческое значение данного явления, установить
его место в системе других явлений. В соответствии с этим тре¬
бованием В. И. Ленин характеризует империализм как ступень¬
ку исторической лестницы, находящуюся между ступенькой, на¬
зываемой капитализмом, и ступенькой, называемой социализ¬
мом.32 В основе исторической оценки лежит также диалектиче¬
ское понимание социальных явлений как ступеней исторического
развития, «исторических стадий развития». Благодаря такому
пониманию каждое социальное явление можно оценивать как:
а) ступень, развитую по сравнению с предыдущими явлениями
и отсталую, ограниченную по сравнению с последующими;
б) ступень прогрессивную в одних исторических условиях и кон¬
сервативную, даже реакционную в других условиях, в другое
время; в) ступень, сыгравшую определенную историческую
роль, выполнившую определенную историческую миссию и пото¬
му имеющую определенное историческое значение. Одно и то
же социальное явление может цениться в одно время и оказы¬
ваться ненужным, бесполезным в другое время. Смысл и зна¬
чение многих социальных явлений становится понятным только
на историческом фоне. Поэтому наиболее правильная оценка
социальных явлений возможна лишь с точки зрения всемирно-
исторических связей, понимание которых, в свою очередь, воз¬
можно лишь при условии правильного понимания историческо¬
го метода, рассмотрения его во всех философских аспектах.
31 Ленин В. и. Полн. собр. соч., т. 1, с. 340—341.
32 См. там же, т. 34, с. 193.
В. Н. Орлов
ОБ ОБЪЯСНЕНИИ СОБЫТИЙ И ПРОЦЕССОВ
В СФЕРЕ КУЛЬТУРЫ
В условиях развитого социалистического общества, на ко¬
торое постоянное, все более возрастающее воздействие оказы¬
вают наука, искусство, образование, повышается внимание уче¬
ных к проблемам методологии познания социально-культурных
процессов.
Современная культура активно вторгается в общественную
жизнь, влияет на формирование личности, ее духовный мир, и
ответ на вопрос о том, как осуществляется это воздействие, во
многом зависит от правильного научного подхода к объясне-
153

нию факторов, которые на протяжении всей истории мировой
цивилизации оказывали на нее свое интенсивное воздействие.
Теория духовного производства, понимаемая как теория
производства духовной культуры, включает в себя анализ фак¬
торов, влияющих на развитие и функционирование культуры,
•ее создание, распределение, обмен и потребление. Она может
служить одним из важнейших методологических оснований на¬
учного объяснения событий -и процессов, происходящих в сфере
культуры.
Ее законы и принципы, впервые изложенные в трудах
К- Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, помогают понять сущ¬
ность событий и художественных явлений, движущие силы твор¬
ческой деятельности ib сфере материального и духовного произ¬
водства. Использование их в процессе объяснений процессов и
событий духовной жизни позволяет выявить и понять причины,
которые обусловили их появление, вскрыть механизм формиро¬
вания и функционирования социально-культурных образова¬
ний.
Как можно объяснить, например, появление того или иного
направления в искусстве, становление определенной научной
школы, развитие новых тенденций в современном естествозна¬
нии и художественной жизни общества? Либо научно, руковод¬
ствуясь законами, открытыми учеными, научными традициями
и фактами, либо ненаучно, руководствуясь мифологическими
суждениями, личными переживаниями, житейскими представ¬
лениями о том, что может и что не может быть. В истории
культуры нередко можно еще встретить ненаучный подход к
событиям культуры, ложные представления, субъективистские
суждения и оценки, которые мешают правильному пониманию
прошлого, настоящего и будущего культуры. Этот подход осно¬
вывается ка философском идеализме и метафизическом пони¬
мании природы историко-культурных процессов и явлений.
В современной буржуазной философии и истории события
и процессы, происходящие в культуре, рассматриваются с по¬
зиций субъективного идеализма. История культуры рассматри¬
вается как сфера, где проявляют себя воля, чувства и пережи¬
вания личности творца, ее эмоции и разум. Поведение лично¬
сти, ее творчество носят недетерминированный характер. Про¬
цессы, происходящие в культуре, не связаны, не зависят, по
мнению буржуазных философов, от социально-экономических и
политических событий, происходящих в обществе, или отрица¬
ются законы в сфере культуры, абсолютизируются элементы
индивидуальности, неповторимости, присущие явлениям духов¬
ной жизни, что является следствием метафизического понима¬
ния соотношения Kaferopnn общего, выражающей наличие черт
сходства, присущих различным социальным и культурным про¬
цессам, и категории особенного, выражающей специфические
свойства историко-культурных явлений. Происходит отрыв об-
154

лцего от особенного и характерная вообще для всей буржуаз¬
ной философии абсолютизация роли особенного в культуре.
Вот что, к примеру, утверждает В. Дрей, известный канад¬
ский философ. Он считает, что история культуры, в отличие от
всех остальных наук, «должна всегда иметь дело с описанием
ситуации или состояний дел, которые являются уникальными».
Отсюда он делает вывод о том, что в истории культуры долж¬
на учитываться только уникальность событий, а это возможно
только в процессе объяснения через «'цели», «мотивы», «наме¬
рения исторических личностей», когда выявляется специфиче¬
ская причина, которая привела к поя/влению именно данного
конкретного события.1
. Канадский философ полагает, что любое сложное историче¬
ское событие можно объяснить «сочетанием сознательных це¬
лей множества участвовавших в нем индивидов».2 Он, по суще¬
ству, вторит философу из Оксфорда, стороннику философии
лингвистического анализа П. Гардинеру, который вслед за сво¬
им учителем Дж. Райлом приходит к мысли о том, что истори¬
ко-культурные явления можно объяснить «в терминах мыслей,'
желаний и планов людей».3 По существу взгляды В. Дрея,
П. Гардинера и других буржуазных философов являются вы¬
ражением традиционной для буржуазного мировоззрения субъ¬
ективно-идеалистической интерпретации истории, ибо «осознан¬
ные цели», «предполагаемые намерения», «рациональные дейст¬
вия», по их мнению, являются движущей силой исторических
изменений, обусловливают их и стоят за ними.
Явно враждебную позицию к попыткам применить и теоре¬
тически обосновать возможность использования в историко-
культурном исследовании объяснения через закон занимают
такие философы, как И. Берлин, А. Донаган, С. Хук, Дж. Уот¬
кинс и др.4 Несмотря на некоторое различие в их философском
миросозерцании, всех их объединяет крайне отрицательное от¬
ношение к самой возможности применения законов в объясне¬
нии событий прошлого. Берлин, Хук, Дрей, Гардинер противо¬
поставляют историю науке. Историю как систему представле¬
ний о культуре прошлого они исключают из сферы научной дея¬
тельности, утверждая, что в истории человеческой цивилизации
не существует законов, которые обусловливают развитие куль¬
туры. Исходя из этого оми отвергают возможность истюльзова-
1 Dray W. Laws and explanation in history. Oxford, 1960, p. 44—47.
2 Ibid., p. 142—145.
3 G a r d i n e r P. The nature of historical explanation. Oxford, 1962, p. 20—
;25, 135—137.
4 Cm., напр.:	Berlin J. History and theory. The concept of scientific
history. — History and Theory, 1960, vol. 1, N 1, p. 28—30; Donagan A.
Historical explanation. .. History and Theory, 1964, vol. IV, N I, p. 6-^—8;
Hook S. (ed.). Philosophy and history. New York, 1963, introduction; Wat¬
kins J. Historical explanation in the social sciences. Theories of. history /.Ed.
by P. Gardiner. Illinois, 1959, p. 504—506.
155

ния при построении объяснений событий прошлого законов,
считая, что в истории нет реальной основы для их применения.
Так как каждый феномен культуры является «единственным в
своем роде», «неповторимым», то и суждения о них должны
носить всегда только единичный, конкретный' характер. Изуче¬
ние истории культуры, по мнению буржуазных философов, дол¬
жно состоять не в построении обобщений, а в описании того,
что действительно имело место, во всей его конкретности. Эта
позиция носит явно выраженный субъективно-идеалистический
характер.
Прежде чем ответить на вопрос, как объяснять, необходимо
знать, что объяснять. Исследуя творчество и роль выдающихся
деятелей культуры в истории науки, искусства, пытаясь объяс¬
нить специфику культуры, ученые нередко прибегают к различ¬
ного рода «психологическим», «личностным» способам объяс¬
нения для выявления причин, мотивов, побуждающих людей
к соответствующим действиям. А это можно сделать, изучая
последствия их деятельности, т. е. то, в чем себя опредметила,
выразила их творческая активность. Однако при таких спосо¬
бах объяснения остается не всегда выясненной сама причина
возникшего определенного побуждения, намерения к действию,
мотива, цели.
Анализ отрывков из историко-культурных повествований по¬
зволяет судить об объяснениях через «цели», «мотивы», «наме¬
рения», «побуждения», «осознанные действия» как о неполных
объяснениях. После применения таких объяснений нередко воз¬
никает новый, важный вопрос «почему?», свидетельствующий о
том, что что-то осталось невыясненным, процесс проникновения
в глубину изучаемого объекта остался незавершенным. Иными
словами, ©опросы: чем вызван тот или иной мотив? почему по¬
явилась та или иная цель? что обусловило данное намерение,
стремление? требуют дальнейших ответов в процессе исследо¬
ваний. Все это позволяет судить о некоторой незавершенности
названных объяснений, их «частичности», недостаточной глу¬
бине, что позволяет их считать «полуобъяснениями», в отличие
от объяснения через закон.
Фактически указанные способы объяснения связаны не
столько с процедурой выведения, сколько с процедурой сведе¬
ния. Происходит сведение неизвестного к известному, незнания
к конкретному знанию, т. е., как правило, объясняется лишь
момент появления данного процесса путем сведения его к непо¬
средственной причине появления. Кроме того, используя раз¬
личного рода полуобъяснения, историк объясняет лишь момент,
стадию появления события на основе имеющихся высказыва¬
ний, т. е. готового, полученного в результате прошлых иссле¬
дований «объясняющего» знания об истории и предыстории изу¬
чаемого явления, представляющего собой осмысленную, теоре¬
тически познанную реальную историю.
пе

Построение различного рода полуобъяснений сопряжено с
целым рядом трудностей. В истории культуры в силу специфи¬
ки познания, его ретроспективности трудно установить дейст¬
вительные мотивы, побудившие ту или иную личность совер¬
шить именно такие-то поступки, именно так, а не иначе, стро¬
ить свое поведение. В конечном счете мы можем установить
результаты определенной деятельности, ее характер, а оценить
ее истинные замыслы, действительные намерения и цели—весь¬
ма трудная и не всегда выполнимая задача.
Каждая цель, любое намерение человека обусловлены ка¬
кой-то причиной, и в процессе исследования гораздо труднее
установить действительные цели и намерения, чем выяснить
причины их появления. Первая трудность — трудность скорее
источниковедческая, ибо источники не всегда отражают имев¬
шие место мотивы и цели, иногда создают искаженное пред¬
ставление о них. Вторая трудность носит характер философско-
методологический и связана с общей позицией историка, зави¬
сит от его умения правильно, диалектически подойти к понима¬
нию соотношения объекта и субъекта в реальной действитель¬
ности. Один из моментов связи объекта и субъекта, а именно
момент зависимости целей человека от действительности, был
очень удачно выражен В. П. Лениным: «На деле цели челове¬
ка порождены (Объективным миром и предполагают его,—нахо¬
дят его как данное, наличное. Но кажется человеку, что его це¬
ли вне мира взяты, от мира независимы».5
Изучение истории культуры представляет собой одну из
сфер духовной деятельности субъекта. Эта деятельность на¬
правлена из настоящего, в котором находится исследователь,
в прошлое. Разумеется, те данные, которыми располагает исто¬
рик культуры, находятся в одной с ним пространственно-вре¬
менной плоскости, но в них нашла свое отражение опредмечен-
ная культурная деятельность человечества в прошлом. Истори¬
ческое познание направлено на изучение результатов деятель¬
ности людей прошлого, на распредмечивание продуктов исто¬
рического прошлого. Современное историко-культурное иссле¬
дование состоит не в изучении отдельно взятого, изолированно¬
го явления, а в рассмотрении связей, отношений данного явле¬
ния с другими, ему предшествующими и за ним последовавши¬
ми, с ним сосуществовавшими и как-то взаимодействовавшими.
Само явление представляет собой систему составляющих его
микроявлений, сторон, признаков. Историк исследует конкрет¬
ный социальный процесс, явление прошлого в единстве состав¬
ляющих его черт, связей.
Многообразная социальная реальность со всеми связями и
отношениями находит свое проявление в практической и теоре¬
тической деятельности людей. Поступки людей, их деятельность
5 JI е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 171.
157

сообразуются с теми конкретными социальными условиями, в
которых они живут. Люди обладают активностью, сознатель¬
ной целеустремленностью, относительной свободой. Эта свобода
достигается за счет умения правильно, научно анализировать,
окружающую действительность.
Научный подход к исследованию общественного бытия ха¬
рактеризуется отделением в нем существенных связей от несу¬
щественных, основных — от второстепенных, общих черт — от
единичных признаков.
Каждое явление, любой социальный процесс представляют
собой единство общих черт и единичных признаков. Историк,,
социолог, экономист изучают прежде всего социальную дейст¬
вительность в единстве всех ее сторон, признаков, связей, от¬
ношений. Перед каждым из них возникает явление, как некая’
целостность, в единстве общих и единичных черт. Но эконо¬
миста и социолога культуры интересует прежде всего то общее,
что свойственно ряду явлений, а историка культуры — преж¬
де всего то специфическое, что отличает одно явление от дру¬
гого, и прежде чем каждый из них удовлетворит свой интерес,
он должен выделить, отделить признаки общности и единично¬
сти, а это достигается путем сопоставления предметов, событий,,
их признаков друг с другом. Историка культуры интересует и
само соотношение индивидуальных и общих черт,, присущих:
тому или иному процессу, и моменты единичности, неповтори¬
мости, характерные только для данного процесса в прошлом,
на которых он акцентирует внимание.
Процесс историко-культурного исследования представляет
собой движение мышления на пути от незнания к знанию, раз¬
личные этапы этого движения. Знание о событиях, процессах,
происходящих в культуре, формируется в результате получения
первичных, исходных данных (источников), их проверки. Оно
проходит стадию систематизации, описания, объективируясь в
системе соответствующим способом сгруппированных высказы¬
ваний. Осмысливая полученный материал, подводя под него
определенный теоретический базис —концепции, законы, гипо¬
тезы, принятые в данной науке, — мы получаем объяснение, тео¬
ретически познанное явление.
Конечная цель науки — получение знания о сущности изу¬
чаемых процессов, их содержании, структуре, причинах появ¬
ления, функционирования. Эта цель реализуется в объяснении.
Объяснить — значит установить причины, детерминировавшие
данный процесс, понять его природу. Это позволяет рациональ¬
но, научно осмыслить прошлое и настоящее и построить науч¬
ные прогнозы относительно дальнейшей эволюции рассматри¬
ваемых объектов.
В процессе объяснения должны быть установлены причины
специфичности, индивидуальности рассматриваемого историко-
культурного процесса, причины общности,, схожести его с дру-
158

гими явлениями и определенные зависимости, имеющие место*
в их отношениях. С помощью объяснения происходит как бы
приобщение, «подключение» нового знания, содержащегося в;
фактах науки, исторических источниках к относительно старо¬
му, «готовому», заранее данному знанию, заключенному в за¬
конах, апробированных концепциях, гипотезах.
Любое историко-культурное исследование начинается с по¬
становки вопросов: что собой представляет культура прошлого,
почему она возникла, в чем ее специфика, какие этапы прошла;
в своем развитии? Ответ на эти вопросы дает объяснение со¬
бранных и проверенных историко-культурных фактов.
В процессе объяснения происходит сопоставление теории-
и эмпирии, т. е. теоретического знания, выраженного в форме
гипотез, законов, высказываний различной степени общности
и модальности, и эмпирического знания, выраженного в форме
собранных историко-культурных источников.
Объяснение в истории культуры — это сложный аналитиче¬
ский процесс. Источником объяснения выступает система эмпи¬
рического знания об историко-культурных событиях, в которых
зафиксированы причины их появления, этапы развития. В этой
системе отражается то, что исследуется, т. е. описывается сам:
предмет исследования. Система историко-культурных фактов^
представляет собой первый необходимый компонент исследова¬
ния.
О характере, значении и роли объяснений в истории культу¬
ры, в развитии науки существует немало интереснейших, глубо¬
ких, очень точных суждений, отражающих сам процесс их по¬
строения, логику. «В каждой стадии (развития науки.—
В. О.), — писали А. Эйнштейн и Л. Инфельд,— мы стремимся
найти объяснение, находящееся в согласии с уже открытыми
идеями. Теории, принятые в качестве пробных, объяснили мно¬
го фактов, но никакого общего решения, совместимого со всем
тем, что нам известно, пока еще не достигнуто. Очень часто*
совершенная на вид теория оказывалась неверной. Появляются
новые факты, которые противоречат теории или же не объяс¬
няются ею».6 Авторы приводят удачный пример научного объ¬
яснения из области истории механики: «Руководящая идея для
объяснения движения вдоль прямой была весьма простой:
внешняя сила вызывает изменение скорости; вектор силы име¬
ет то же направление, что и изменение скорости.. .».7
Известный психолог П. П. Блонский неоднократно писал о
специфическом характере «психологических» объяснений, их
природе, причинах возникновения. Он отмечал роль и значение
объяснений на определенной стадии духовного формирования
индивида, его культуры.8
6 э й ц ш т е й н А., Инфельд Л. Эволюция физики. М., 1966, с. 12.
7 Там же, с. 28.
8 См.: Блонский П. П. Избр, психол. произв. М., 1964, с. 214—222.
159

При анализе социально-культурных процессов прошлого и
настоящего важнейшее методологическое значение имеют тео¬
рия общественного производства К. Маркса, открытые им за¬
коны материального и духовного производства. В своей работе
«Происхождение семьи, частной собственности -и государства»
Ф. Энгельс успешно применил знание о законах материального
и духовного производства для объяснения историко-культурных
процессов, происходивших в античном и варварском обществах.
На основе законов материального и духовного производства
Энгельс строит объяснение причин падения рабовладельческо¬
го общества, его культуры. Относительно высокий уровень раз¬
вития материальной культуры,, производительных сил и произ¬
водственных отношений германских племен, их общинный
строй, достаточно высокий уровень развития сельскохозяйст¬
венной техники, культуры труда людей, занятых в сельском
хозяйстве, делавший маловыгодным и нерентабельным приме¬
нение труда раба в хозяйстве и т. д., — вот те факторы, кото¬
рые были положены в основу научного объяснения причины
падения рабовладельческого общества.
О роли теории духовного производства, законов его разви¬
тия, выступающих в качестве законов культуры, в построении
научных объяснений историко-культурных событий, свидетель¬
ствуют весьма немногочисленные работы отдельных историков
науки, искусства, философии.
Так, например, анализируя античную науку, П. Д. Рожан-
ский ставит вопрос: почему античная наука не дошла до от¬
крытия экспериментального метода? Оставаясь в рамках исто¬
рии самой науки, ответить на этот вопрос объективно не пред¬
ставляется возможным. И историк выходит за рамки истории
науки, объясняя интересующий его факт теми социально-эко¬
номическими условиями, в которых возникла и получила раз:
витие античная наука.9 Само производство, развитие техники
не испытывали потребности в науке, в использовании ее от¬
крытий. Материальное производство, основанное на использо¬
вании ручного труда рабов, не нуждалось в духовном производ¬
стве, основанном на труде свободных. Материальное производ¬
ство не нуждалось в прогрессе техники. Античная наука, как
правило, не имела выхода в практику, а прогрессивное разви¬
тие техники в области строительства, архитектуры, судострое¬
ния, военной техники не находилось ни в какой связи с разви¬
тием наук. Основной вид материального производства — сель¬
скохозяйственный труд — пользовался са'мой отсталой, малопро¬
изводительной техникой и технологией труда.
Техника и труд, лежащие в основе сельскохозяйственного
производства, производства потребительных стоимостей, мате¬
риальных благ, находились на самом низком, самом примитив¬
9 См.: Рож а некий И. Д. Античная наука. М., 1980, с. 26.
160

ном уровне развития. Потребности быстро растущего непроиз¬
водительного населения вступают в противоречие с реальными
мощностями материального производства, ресурсами сельско¬
хозяйственного производства, которое с течением времени ста¬
новится не в состоянии прокормить быстро растущее городское
население. Это постепенно начинают осознавать, понимать реа¬
листически мыслящие представители господствующего класса,
его мыслящая элита в лице Гесиода, Колумеллы и др. Вот что
писал Колумелла в I в. и . э., т. е. в период заката античного
мира: «Я часто слышу, как выдающиеся люди нашего государ¬
ства жалуются то на неплодородие полей, то на состояние атмо¬
сферы, уже с давних пор вредно отзывающиеся на произраста¬
нии плодов; в ответ на эти жалобы некоторые приводят как
бы рациональное основание, утверждая, что почва, утомленная
и обессиленная плодородием предшествующего периода, Пев
состоянии с былой щедростью доставлять пропитание смерт¬
ным. Я думаю, однако, Публий Сильвий, что эти причины Весь¬
ма далеки от истины. Невозможно допустить, чтобы природа
почвы, которую первый создатель мира наделил вечно произ¬
водительной силой, была поражена бесплодием... Я думаю,
что указанные явления вызваны не недостатками климата, но
скорее нашими собственными недостатками; в самом деле, об¬
работку земли мы предоставили худшим рабам> словно отдав
ее в наказание палачу, тогда как лучшие из наших предков
сами занимались ею с величайщим старанием».10
Возьмем, к примеру, «Илиаду» Гомера. Этот выдающийся
памятник истории мировой культуры представляет собой в не¬
котором роде замечательный образец того, как строились объяс¬
нения поступков и решений людей, живших более двух с поло¬
виной тысяч лет тому назад. Гомер, как это было принято в
его время, «объясняет» поведение героев с помощью так назы¬
ваемого «теологического» объяснения, согласно которому при¬
чины внутренних побуждений героев, их поступки объясняет¬
ся божественным вмешательством, целями богов, которые во¬
площают в целях людей свои желания, стремления, добро и
зло. Иными словами, поступки героев литературных произве¬
дений и героев жизни мифологизировались, выводились из со¬
держания мифов.
Мифология возникла раньше, чем философия, литература
и другие виды искусства, и поэтому мифологическое сознание
древних воплотилось в философскую и художественную форму.
Мифы, их содержание «переводились» на язык искусства и фи¬
лософии, а затем уже содержание художественной культуры и
философии — формы существования’ мифов выводились из со¬
держания мифов. Получался в конечном счете замкнутый по¬
рочный круг, когда одна форма общественного сознаний выво¬
10 Цит. по: Дильс Г. Античная техника. Предисловие. М.;	Л.,	1930,
с. 6.	'
11 Заказ № 356	161

дилась из другой, одно: духовное начало сводилось к другому.
При этом сама природа мифов не объяснялась, причина их
появления не раскрывалась, так как миф был началом и ко¬
нечной высшей инстанцией, объясняющей начало мира, обще¬
ства, его культуры.
Точно так же и античная наука: имела, по мнению древних,
мифическое начало и была одной из форм существования ми¬
фа, открытием в реальной действительности некоего мистиче¬
ского начала. В действительности, за появлением науки, искус¬
ства и лежащих в их основе мифов лежали любознательность,
стремление к самопознанию, к познанию человеком человека,
общества, его культуры. Саморефлексия, стремление к знанию
ради самого удовольствия получения знания — вот что было
движущим стимулом античной купьтуры.
Мифы объясняли и поведение людей, и «поведение» небес¬
ных тел; космогонические мифы древних лежали в основе кос¬
могонических концепций философов античности. «Создавая
свои космогонические концепции, ранние греческие мыслители
перерабатывали эти мифы, очищая их от прежних мотивировок
и образов, но сохраняя в основном их внутреннюю структуру.
Так возникли теории происхождения мира. . ,».п
Проблема объяснения новых этапов в развитии мировой
культуры, выявление причин, приведших к появлению тех или
иных культурных процессов и явлений представляют собой
важнейшую историческую, культурологическую, мировоззрен¬
ческую проблему. Ее. научное решение применительно к ана¬
лизу конкретно-исторических культурных событий возможно
только на историко-материалистической, диалектической осно¬
ве. Это значит, что исследование природы культурных процес¬
сов и явлений не должно ограничиваться только рамками «чи¬
сто» духовных, культурных отношений, находиться только в
сфере либо научных, либо художественных связей. Теория
духовного производства как теория возникновения и развития
духовной культуры позволяет в каждом историко-культурном
событии и процессе, выделить конечные объективные социаль¬
ные причины, лежащие в основе их появления и последующей
эволюции. Так, например, проблема нахождения причин появ¬
ления в истории мировой культуры эпохи Возрождения не мо¬
жет быть разрешена, если исследователь сознательно ограничит
себя только рамками истории художественной культуры, лите¬
ратуры, хотя в литературе она нашла свое наиболее непосред¬
ственное и яркое воплощение.
Исследуя причины возникновения Ренессанса, этого, каза¬
лось бы, «чисто» духовного, культурного процесса, следует рас¬
смотреть его в тесной связи с теми событиями, которые проис¬
ходили в Италии, Нидерландах и других странах в XV—XVI вв.
п РожанскийИ. Д. Античная наука, с. 20.
L62

в сфере экономики, политики, идеологии. Культура Возрожде¬
ния носила ярко выраженный еветскйй ^характер. Чём это бы¬
ло обусловлено? «Возрождение, — писал: академик С. Д. Сказ-
кии,— есть продукт городского развития:средних веков».12 Оно
является в определенной мере детищем буржуазии.13 Развитие
городов, становление капитализма обусловливали новую куль-
туру — культуру Возрождения. Кроме 'социально-экономиче¬
ских причин, обусловивших Возрождение, имеется ряд сущест¬
венных факторов, которые носят «чисто» историко-культурный
характер и которые непосредственно привели к появлению но¬
вого этапа в развитии мировой культуры. В них выражаются
преемственность в развитии художественной культуры и ее спон¬
танный характер. В чем выражаются эта «чисто» культурная
«спонтанность» и преемственность? Преемственность в данном
случае связана с обращением к античности, с попытками вос¬
кресить лучшие образцы культуры далекого прошлого и .‘вклю¬
чить их в духовную жизнь XV—XVI вв., построив на их основе
новую светскую культуру.
«Спонтанность» культурных процессов Ренессанса нашла
свое выражение в «переходе литературы1 и отдельных областей
идеологии на народные языки». М. М. Бахтин писал: «Вся бога¬
тейшая народная культура смеха в средние века жила и раз¬
вивалась вне официальной сферы высокой идеологии и лите¬
ратуры. . . И вот в эпоху Возрождения смех. . . прорвался из
народных глубин вместе с народными („вульгарными”) язы¬
ками в большую литературу и высокую идеологию, чтобы сы¬
грать существенную роль в создании таких произведений миро¬
вой литературы, как „Декамерон” Боккаччо, роман Рабле, ро¬
ман Сервантеса, драмы и комедии Шекспира и другие».14
М. М. Бахтин и другие исследователи основную почву Ре¬
нессанса видят в использовании народного творчества в худо¬
жественной культуре, во введении народной «смеховой культу¬
ры» в письменность. В XV в. происходит массовое переложение
устной поэзии народа в письменную форму. Возросшая роль
устного народного творчества в художественной жизни общест¬
ва связана с повышением роли народных масс в экономической
и социальной жизни средневекового общества XV—XVI вв.,
с изменениями, происшедшими в сфере материального произ¬
водства, с началом капитализации феодальной экономики. Та¬
ковы истоки Ренессанса, позволяющие объяснить его причины,
охарактеризовать его как «прямую карйавализацию» созна¬
ния, мировоззрения и литературы.15
12 Сказ кин С. Д. О методологии истории Возрождения и гуманиз¬
ма.— В кн.: Средние века, т. XI. М., 1958, с: 134.
13 рутенбург В. И. Итальянское Возрождение и «Возрождение миро^
вое». — Вопросы истории, 1969, № 11, с. 94.
14 Бахтин М. М. Творчество-Франсуа- Рабле • и ; народная культура
средневековья и Ренессанса. М., 1965, с:. 80—81.
15 Там же, с. 297.
11*
163

Революционизирующим фактором духовного производства
стало изобретение книгопечатания Гуттенбергом. Сочетание
данного «чисто» технического и в то же время культурного со¬
бытия с «чисто» художественным культурным фактом, связан¬
ным с происшедшим в XV в. массовым переложением художе¬
ственных сюжетов устной поэзии в письменную форму, приве¬
ло к появлению особого жанра литературы — «народной», или
«лоточной»* книги.16 Романы в прозе, распространение белле¬
тристики в письменности, а затем в печати, появление «народ¬
ной» книги свидетельствовали о демократизации культуры, о
«торжестве чтения» в XV—XVI вв., о возрастающем влиянии
городского населения, буржуазии на духовную и социальную
жизнь общества.
Эти «чисто» духовные, культурные события были социально¬
культурными предпосылками буржуазных революций, культур¬
ными основаниями капитализма.
Характеризуя эпоху Возрождения, Ф. Энгельс назвал ее ве¬
личайшим прогрессивным переворотом из всех пережитых до
того времени человечеством.17 Этот скачок — качественное изме¬
нение в развитии всей мировой культуры, переворот в созна¬
нии культурного человечества, его мировоззрении — произошел
в тот период, «когда королевская власть, опираясь на горожан,
сломила мощь феодального дворянства и создала крупные, в
сущности основанные на национальности, монархии, в которых
начали развиваться современные европейские нации и совре¬
менное буржуазное общество».1* Так Ф. Энгельс переворот в
сфере духовного производства связывает, соединяет с перево¬
ротом, происшедшим в области социально-политических отно¬
шений, который, в свою очередь, был подготовлен всем пред¬
шествующим ходом развития материального производства.
Одной. из важнейших закономерностей развития духовного
производства является преемственность. Использование ее в ка¬
честве теоретической предпосылки объяснения черт общности
и индивидуальности, присущих процессам и «явлениям культу¬
ры, историческим этапам ее развития, позволяет построить ти¬
пологию культуры, выделить основные периоды, ступени ее
эволюции, раскрыть главные, причины, движущие импульсы, обу¬
словившие исторические этапы ее развития.
Так, причины того факта, что культура развитого феодаль¬
ного общества Западной Европы в XIII—XIV вв. не знала еще
национальной специфики, ленинградский историк А. Н. Неми-
16 «Народные книги», как правило, имели фольклорную основу, прими¬
тивный сюжет, однако они стали почвой; на которой выросли выдающиеся
творения литературы Возрождения (Чоеера, Рабле и др.). В отличие от лите¬
ратуры средних веков, которая почти исключительно была поэзией, рассчитан¬
ной на устную передачу, «народные книги» Ренессанса представляли собой
романы в прозе, первые прозаические произведения.
17 См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 346.
18 Там же, с. 345.
т

лов объясняет следующим образом: «В пределах данной соци¬
альной структуры крестьянская культура обладала наиболь¬
шей гетерогеничностью: реминисценции племенных особенностей
сочетались в ней с многообразными наслоениями более или ме¬
нее замкнутого локального развития. Вплоть до начала XVI ве¬
ка мы вправе говорить не о французах или немцах, а о бур¬
гундцах, аквитанцах, саксонцах, баварцах и т. д. Культура
феодального класса, несмотря на различия языка (или диалек¬
тов), была в принципе космополитична... Предпосылки нацио¬
нальной общности наиболее выражены в культуре городов,
в течение XIV и начала XV вв. быстро становившихся важней¬
шими очагами образования и многообразной интеллектуальной
творческой деятельности.. . Но ранняя городская культура еще
очень противоречива, в ней преобладают унаследованные и не
вполне переработанные элементы крестьянской с ее локальным
колоритом, привносимые вливающимися в город полуаграрными
контингентами, и черты господствующей феодальной культу¬
ры, приобщиться к которой стремятся патрицианские семьи и
определенная часть бюргерства. Важную роль в формировании
городской культуры играла церковь... Существенным было
также то, что ни в одной стране, вплоть до XIV в., не сложил¬
ся еще национальный рынок».19
На основе применения теории духовного производства в про¬
цессе объяснения историко-культурных феноменов выясняется
внутренняя логика их развития, исследуются причины, харак¬
тер, связи и отношения с другими социальными явлениями. Тео¬
рия духовного производства позволяет объяснить объективную
обусловленность конкретного историко-культурного явления,
его зависимость от внутренней логики социального прогресса
человечества.
Марксисты всегда исходили из признания детерминирован¬
ности, обусловленности событий, происходящих в сфере куль¬
туры, духовной жизни общества, процессами, происходящими в
материальном производстве. История свидетельствует, что об¬
раз жизни каждого общества, духовное развитие людей, степень
их участия в производстве и потреблении ценностей материаль¬
ной и духовной культуры в конечном счете зависят от уровня
развития производительных сил, от характера и состояния про¬
изводственных отношений.
На июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС отмечалось, что
«облик каждого общества определяется в конечном счете уров¬
нем развития его производительных сил, характером и состоя¬
нием производственных отношений. Мы в своем общественном
развитии подошли сейчас к такому историческому рубежу, ког¬
19 Немилое А. Н. Проблема общности и национальных отличий в
культуре стран Центральной Европы в эпоху Возрождения. — В кн.: Про¬
блемы социальной структуры и идеологии средневекового общества, вып. 3,
Л., 1980, с. 131—132.
165

да не только назрели, но и стали неизбежными глубокие каче¬
ственные изменения в производительных силах и соответствую¬
щее этому совершенствование производственных отношений. Это
не просто наше желание, товарищи, это объективная необходи¬
мость, и ее нам, как говорится, не объехать и не обойти. В тес¬
ной взаимосвязи с этим должны происходить и изменения в со¬
знании людей, во всех тех формах общественной жизни, кото¬
рые принято называть надстройкой».20 Духовная культура яв¬
ляется одним из важнейших элементов надстройки, а духовное
производство как деятельность, направленная на создание ду¬
ховной культуры, представляет собой «надстроечное», «потре¬
бительское», вторичное производство. И поэтому, чтобы выявить
и понять конечные причины изменений, происходящих в созна¬
нии людей, в культуре, во всех тех формах общественной жиз¬
ни, которые принято называть надстройкой, необходимо не
только соотносить эти изменения с духовным производством, но
и с теми изменениями, которые происходят в производительных
силах и производственных отношениях. Именно способ произ¬
водства материальных благ, характер и состояние производст¬
венных отношений определяют характер отношений в сфере
духовного производства, процессы производства, распределения,
обмена и потребления ценностей духовной культуры, природу
и причины глобальных изменений^ в сфере духовной жизни об¬
щества. В этом отношении теория материального производства
выступает как исходное начало теории духовного производства,
как важнейшая методологическая основа построения научных
объяснений в теории и истории культуры.
23 Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС, 14—15 июня
1983 года. М., 1983, с. 9.
И. А. Голосенко
КОНСТРУКТИВНАЯ типология
В СОВРЕМЕННОЙ БУРЖУАЗНОЙ СОЦИОЛОГИИ
Критико-методологический очерк
При обсуждении методологических проблем социальных на¬
ук в нашей литературе уделяется относительно мало внимания
вопросам социологической типологии. Между тем по целому ря¬
ду причин это неоправданно. Прежде всего даже простое пере¬
числение имен теоретиков, в разное время прибегавших к ис¬
пользованию типологий, составляет внушительный список:
Г. Спенсер, Ф. Тённис, Э. Дюркгейм, В. Вундт, Ч. Кули, Г. Зим-
мель, М. Вебер, Г. Гурвич, Г. Беккер, Л. Визе, П. Сорокин,
К. Поппер, Р. Мертон, Т. Парсонс и многие другие. Поэтому
ныне говорят не только о «типологической традиции» в истории
166

социологии, но и о конвергенции, наследовании ее результатов,
эффективных при решении некоторых -конкретных проблем и
способствующих созданию общей теории.1 Однако, с другой сто¬
роны, одновременно жалуются: «.. .термин „типология” столь
же популярен, хотя и неопределенен, как термин „структура”».2
Действительно, в специальной литературе наблюдаются уди¬
вительный разнобой в определении методологической сущности
типологии, нечеткость в классификации ее видов, разные интер¬
претации и оценки ее гносеологических целей, успехов и про¬
счетов. Суть этих трудностей связана в первую очередь с дав¬
ним гносеологическим вопросом об отношении между познаю¬
щим и познаваемым, точнее, с однобокими и предвзятыми
толкованиями принципов интенции сознания и идеализации, за
которыми в конечном счете стоят разные философские посылки
современной буржуазной социологии, расслаивающие ее на но¬
миналистически и реалистически ориентированные теоретико¬
методологические варианты.3
Попытаемся изложить суть этих противоречий пока в самом
общем виде. Многие современные социологи вслед за М. Вебе¬
ром (их, пожалуй, подавляющее большинство) считают, что ти¬
пология не отражает социокультурную реальность, а является
условным конструктом, или «схемой», соответствующей внут¬
ренним установкам самого исследователя и служащей для удоб¬
ства систематизации гносеологических данных о сложной и ир¬
рациональной действительности. Другие (скажем, Гурвич, Со¬
рокин) возражают против только такой трактовки и считают,
что типологические обобщения с разной степенью приближе¬
ния соответствуют реальности, в которой должны быть обяза¬
тельные исключения из содержания типологии.4 Но, поскольку
такова природа любых «онтологических» понятий, в чем же
тогда специфика типологических абстракций? И тогда третьи
стремятся эклектически соединить вышеприведенные характе¬
ристики, фактически закрывая глаза на явное противоречие:
типология есть конструкция, лишенная объективного содержа -
1 См.: McKinney J., Loomis С. The typological tradition. — In:
Rousek J, (ed). Contemporary sociology. New York, 1959, p. 557—581; Abe IT.
The foundation of sociological theory. New York, 1970, p. 63—65,	106—108,
163—168; McKinney J. C. Constructive typology and social theory. New
York, 1966, и др.
2 Пэнто P., Гравитц М. Методы социальных наук. М., 1972, с. 230.
3 Более подробно об этом см.: Голосенко И. А. Буржуазная социо¬
логическая теория в свете диалектики: спор между реализмом и номинализ¬
мом. — В кн.: Методологические проблемы развития материалистической
диалектики. Л., 1980; Аллахвердян С. Д. «Конструктивная типология»
как метод социального познания. — Социологические исследования, 1981, № 2,
с. 154—155; Бабкина Н. Л. Несостоятельность типологического метода
буржуазной философии. — Философские науки, 1982, № 1.
4 Sorokin P. A. Sociological theories of today. New York, 1966, p. 285,
508.
167

ния и... в известной степени соответствующая реальности.5
Эти исходные противоречия еще более усложняются и запуты¬
ваются при попытках социологов сколько-нибудь кратко опре¬
делить типологию. Вот некоторые из наиболее часто (встречаю¬
щихся и взаимоисключающих определений: «теория», «метатео¬
рия», «модель», «фикция», «утопия». При этом одни считают,
что типология используется в начале исследования (Мертон,
Маккинни, Лумис), другие же (Беккер) полагают, что она при¬
меняется только на поздних стадиях исследования, так как ее
гносеологическая природа требует накопления многочисленных
и разнообразных знаний об объекте. Неизбежно возникает во¬
прос: о какой типологии при этом идет речь, неужели все име¬
ют в виду один и тот же прием?
Попытаемся, исходя из марксистских методологических тре¬
бований, ответить на эти вопросы. Начнем с рассмотрения об¬
щей классификации типологических обобщений, уточняя место
каждого вида социологических типологий в категориальной
структуре. Затем конкретизируем сказанное на примере созда¬
ния и использования типологии в определенной ветви социоло¬
гического знания (в нашем случае это будет конструктивная
типология бюрократизма), выясним, как данная типология спо¬
собствовала приращению нового знания и упорядочению старо¬
го, ранее добытого знания. Далее вновь вернемся к более абст¬
рактному уровню анализа, определяя гносеологические цели
конструктивной типологии и основные методологические недо¬
статки ее в том виде, в каком она практикуется современными
буржуазными социологами.
Социологическая типология, ее виды. В категориальной
структуре современной социологии можно выделить несколько
неоднозначных теоретических и модельных компонентов, вы¬
полняющих познавательные функции разного порядка, но нахо¬
дящихся в постоянном процессе диалектической взаимозависи¬
мости и взаимодействия.6
1.	Теоретические компоненты: а) общие «понятия (катего¬
рии)— объяснительные абстракции высшего уровня обобще¬
ния, важная -составная часть теорий, описывающих сущность
структурных и динамических аспектов социокультурной реаль¬
ности (общество, личность, культура, социальная группа, ин¬
ститут, мобильность и т. п.); б) типологические понятия сред¬
него уровня, конкретизирующие предыдущие и фиксирующие
разные необходимые особенные и специфические состояния сутц-
5 Ср.: Маккинни Д. Ч. Методология, процедуры и техника социоло¬
гии. — В кн.: Беккер Г., Босков А. (ред.). Современная социологическая тео¬
рия. М., 1961, с. 260—263.
6 Общее описание этой структуры, ее горизонтальных и вертикальных
расчленений (хотя автор, к сожалению, специально не выделяет конструк¬
тивную типологию) дано в кн.: Голофаст В. Б. Методологический ана¬
лиз в социальном исследовании. Л., 1981, гл. 1.
168

ности, как она понимается выше. Примером могут служить сле¬
дующие типологии: «военно-феодальное» и «мирно-индустри¬
альное» общества Спенсера, «органическая и механическая соли¬
дарность» Дюркгейма, «первичные и вторичные группы» Кули,
«чувственная, идеациональная и идеалистическая» культуры
Сорокина, «постиндустриальное общество» Белла, Турсна и т. п.
Хотя гносеологическая природа обоих (видов понятий одно-
порядкова, так как в них фиксируется объективно-реальное,
они отличаются и объемом содержания, и силой аналитическо¬
го обобщения.7 Но применяющие их авторы, как правило, стре¬
мятся логически последовательно (в рамках избранных -посту¬
латов) соединить эти понятия в теоретическую систему. С по¬
мощью первых чаще всего осмысливаются и формулируются
универсальные, всеобщие закономерности, а с помощью вто¬
рых—эмпирические. В связи с этим отметим одну крайне упро¬
щенную (однако еще широко распространенную в нашей кри¬
тической литературе) оценку западной социологии как преиму¬
щественно позитивистской и эмпирической науки, якобы боя¬
щейся и сознательно отказывающейся иметь дело с формули¬
ровкой закономерностей. Эта оценка значительно схематизиру¬
ет реальное положение дел, ибо наряду с подобными тенден¬
циями в западнЪй социологии существует множество обобще¬
ний, как раз претендующих на статус законов функционирова¬
ния и изменения общества. Таковы, например, обобщения о
культурном цикле и постоянной стратификации любого обще¬
ства Сорокина, концепции «рационализации» Вебера, «культур¬
ного отставания» Отборна, «институциональной интеграции» со¬
циальной системы Парсонса и многие другие. Насколько осно¬
вательны подобные претензии — это уже другой вопрос.
2.	Конструктивная типология — модельные компоненты: про¬
дукт упрощения и идеализации особого рода. В социальной
науке используются две разновидности этой типологии.
Первая являет собою пример крайней идеализации, мысли¬
тельного перехода к предельному, намеренно упрощенному
случаю. Чаще всего это «должнсе» с точки зрения того или ино¬
го исследователя. Но сказанное не означает, что эта разновид¬
ность типологии есть фикция в том смысле, в каком ею явля¬
ются миражи, галлюцинации, «откровение сверху». Это конст¬
рукты, «чистые идеальные типы», они, как говорил М. Вебер,
«не цель, а средство науки». В литературе по методологии со¬
циальных наук их обычно и связывают с именем этого социо-
7 Проблема научной состоятельности и адекватности этих обобщений
требует внимательного и дифференцированного подхода в каждом конкрет¬
ном случае, ибо здесь обнаруживаются сильные вариации. Так, типологии
Спенсера и Сорокина явно не подтвердились историческими фактами, в от¬
личие от типологии Кули. Критический анализ перечисленных выше типоло¬
гий см. в кн.: История буржуазной социологии первой половины XX ве¬
ка. М., 1979.
169

лога, но это не совсем справедливо'. Существуют многочислен¬
ные примеры и более раннего использования подобных конст¬
руктов: «идеальное государство» Платона, «град божий» Авгу¬
стина11 Блаженного, «князь» Макиавелли, «утопия» Мора, «со¬
циальный Робинзон» в философии истории XVIII в., «фаланга»
Фурье и т. п. На первый взгляд может показаться, что многие
из этих понятий были списаны с действительности, как, напри¬
мер, «князь» Макиавелли—с Борджиа, но на самом деле тут
как раз тот случай, где идеализация достигает предельного
случая и «должного» выражения. Вот почему социальные трак¬
таты, где использовались эти типологий,Жак бы наличное бытие
ни противоречило их содержанию, выступали «вечными учеб¬
никами», и ’многие владыки почитывали сочинение Макавелли
с «пониманием», внутренним видением своего родства с «кня¬
зем».	‘
Вторая модельная разновидность демонстрирует обобщения,
фиксирующие не необходимые (как типологические понятия
среднего уровня), а возможные состояния (вплоть до формаль¬
ной возможности) социокультурной реальности. Следовательно,
хотя в этих обобщениях обнаруживается очень большой «от¬
лет» от действительности, но это не чистая идеализация, ибо
здесь все-таки учитываются реальные и формальные возможно¬
сти как особыё, потенциальные характеристики реальности,,
т. е. явно обнаруживаются онтологические допущения, фикси¬
рующие свойства объектов, событий, процессов самой действи¬
тельности. Таковы многочисленные типологии Вебера («этика
протестантизма», «харизматический лидер», «западный город»),
«община и общество» Тённиса, «священное и светское» Беккера
и др.
И вот тут мы сталкиваемся с новыми урлами путаницы в
толковании типологий, их значения и использования в совре¬
менной зарубежной литературе. М. Вебер, следуя традициям
неокантианства, полагал, что он создавал и использовал пер¬
вый вариант конструктивных понятий/'Именно так он их опи¬
сывал и оценивал, считая, что социология, ка’к номотётическая
наука, возможна лишь при использовании чистых «идеальных
типов» (этим он пытался закрыть знаменитый методологиче¬
ский спор своего времени о номотетических и идеографических
науках).
Его оценок придерживаются многие современные теоретики
и методологи, стоящие, однако, отнюдь не на неокантианских
позициях, и некритически распространяют их на природу лю¬
бых типологических обобщений. Между тем сам Вебер разли¬
чал три варианта типологии: исторические, используемые в ис¬
торической науке, частносоциаЛьные, используемые, скажем, в'
политической экономии, и общёсоциодогические. Анализ его
сочинений убеждает, что первые два варианта относятся не к
конструктивным, а к реальным типологиям среднего уровня, а
170

последний — в большей степени ко второй разновидности кон¬
структивных типологий, ' отражающих их' 'разные «возможно¬
сти» 8 Впрочем, Вебер иногда чувствовал известные противоре¬
чия1 между своим главным гёзисбм — «чистый идеальней тип
есть только гносеологическая реальность» — й рядом неизбеж¬
ных выводов, вытекавших из использования этих типов в его
исследованиях, в частности, вынужденного признания соответ¬
ствия их тем или иным сторонам действительности.9
Постепенное, более широкое осознание этих моментов много¬
численными идейными наследниками Вебера, которое во мно¬
гом стимулировалось стилем современных эмпирических иссле¬
дований, внесло довольно серьезные изменения в исследова¬
тельскую стратегию, использующую конструктивные типологии.
Попытаемся проанализировали эти изменения на конкретно¬
историческом примере создания буржуазной ‘социологией типо¬
логии бюрократизма, подчиняя ма'Гериал в первую очергёдь ме¬
тодологическому вопросу: как создается й «работает"» конструк¬
тивная типология?
Неоднозначные ответы Hat этот вопрос высвечивают' разные
философские основания буржуазной социологии, разное пони¬
мание ее методологической специфики. Согласно неокантйанцуг
М. Веберу, существуют два источника создания «идеальных
типов» — внешний (ценности, 'установки, «интересы эпохи») й
внутренний (творческое воображение исследователя);; вот по¬
чему он иногда называл «идеальные типы» «утопией», «фанта¬
зией». Однако оба источника- если исследователь не хочет
увлечься погоней за субъективными миражами или неправиль¬
но понять «интересы эпохи», подчиняются философски Осмыс¬
ленным методологическим потребностям социальной науки сво¬
его времени.10 Сам Вебер в свойх произведениях последова¬
тельно стремился использовать оба источника, создавая-доволь¬
но причудливые «Идеальные типы» социальных отношений, ти¬
8 Анализ роли «возможности», противопоставляемой «причинности» в.
теориях Вебера, см. в кн.:	Cose г L. Masters of sociological thought. New
York, 1971, p. 224—226.
9 На это противоречие точно указала П. ГГ. Гайденко в работе? «Социек
логия Макса Вебера» (см.: История буржуазной социологии XIX — начала
XX века. М., 1979, с. 285—262). Некоторые критики на этом же оснований
нигилистически утверждали, что «идеальные типы»' В трактовке ; Вёбера —-
искусственные, гносеологически бесполезные построения (Kuhne^ О. Allge-
rneine Soziologie. Berlin, 1958).	?
10 Отметим мимоходом одно любопытное обстоятельство, бставШеесй
практически вне сферы внимания современййх историков социологий:' русская
субъективная школа с ее защитой «субъективного метода», призывами Начи¬
нать с «утопии», теоретической легали!зац:'йей «возможностей» трактовала те*
му «община и капитализм в России» ;яВйо кбйструктивно-типологичёски (см.:
К й с т я к о в с к и й Б. «Русская' социологическая школа» и категория воз*
можности при решений социально-этических проблем. — В кн.:	Проблемы
идеализма. М., 1902; Кареёв Н. Категорий долженствования и возможно¬
сти в русской субъективной социологии. — Русское богатство, 1917, № 4—6).
17 Г

пов власти, групп, процессов, религий или даже цивилизации,
однако никакого объективного критерия 'их применения или их
разработки им не дается.11
Современные западные исследователи, занимающиеся типо¬
логическими вопросами, обычно исходят из неопозитивистских,
функционалистских, бихевиористских установок и указывают на
более скромные, прозаические, но более верифицируемые источ¬
ники — эксперимент, изучение отдельного представительного
случая (case study) —и пытаются синтезировать ранее создан¬
ные типологии, что вызвано осознанием их гносеологической
относительности в отдельности и неплодотворное™ их механи¬
ческого противопоставления. Последний случай для нашей те¬
мы наиболее интересен. Рассмотрим его на примере типологии
бюрократизма, вначале предложенной М. Вебером и получив¬
шей позднее не только широкое признание и применение, но и
множество критических поправок, вплоть до создания альтер¬
нативной по содержанию типологии.
Как известно, Вебер выдвинул схему, учитывающую массо¬
вые субъективные ориентации индивидов на власть (т. е. при¬
знают ли они ее законной и почему?), которые конституируют¬
ся в три варианта господства—«традиционный», «харизматиче¬
ский» и «легитимный». «Чистым типом» последнего является
бюрократизм, который есть инобытие тенденции рационализа¬
ции в сфере управления (т. е. «формально наиболее рацио¬
нальная форма осуществления господства») и представляет со¬
бой, как неоднократно подчеркивал Вебер, «живую машину» с
четко налаженными и идеально функционирующими частями
(.атрибуциями).12 Самые главные из них таковы:	иерархия
(распределение чиновников в иерархически расположенных
слоях управления, передвижение по ним в соответствии с каче¬
ством выполнения функций, автономность, классовая нейтраль¬
ность аппарата); деперсонализация (чиновник управляет «не¬
взирая на лица», без эмоций, личных симпатий и предубежде¬
ний, он «страж» общего блага и законности); предельная про¬
фессиональная компетентность (все функции управления регла¬
ментированы и кодифицированы в уставах, постановлениях, па¬
раграфах, дополнениях и т. п.).13 Каждая атрибуция в своем
11 II э п т о Р., Гр а в ит ц М. Указ. соч., с. 226. Это же отмечает и
Козе р.
12 Weber М. Theory of social and economic organization. New York,
1964, p. 330-331.
13 Многие исследователи теперь совершенно справедливо признают, что
ряд этих атрибуций (деперсонализация, компетентность) не были следстви¬
ем крайней идеализации, а имели вполне эмпирическое содержание, будучи
вписанными с довоенного кайзеровского аппарата (см.: Орджоникидзе С.
Итоги проведения режима экономии. — В кн.: На борьбу с бюрократизмом.
М., 1927, с. 6—7; Шпакова Р. П. Бюрократия в социологии М. Вебера.—
В кн.: Проблемы борьбы против буржуазной социологии, вып. 3. JI., 1975,
с, 29, ,34у.
172

функционировании составляет «правило» деятельности любой
подлинно бюрократической машины безотносительно к исто¬
рическому пространству и времени. Универсальное распрост¬
ранение этого типа управления в индустриальных странах в
обозримом будущем Вебер считал «неотвратимой судьбой»,
предсказывая его победу вначале в хозяйственной сфере, а за¬
тем во всех других секторах общественной жизни.
На первых порах схема Вебера имела больше сторонников,
чем критиков (хотя и последние были). Многие буржуазные
социологи начинали с его определения бюрократии, стремились
осмыслить и эмпирически проверить его допущения. Однако
постепенно стал расти скепсис. Чем больше эмпирического ма¬
териала разного порядка вовлекалось в научный обиход, тем
чаще вносились оговорки и переделки, сопровождаемые выво¬
дом о незначительной эвристической ценности веберовской типо¬
логии. Самые серьезные возражения были сделаны Р. Мерто¬
ном в 40-е годы, когда он попытался построить типологию бю¬
рократизма с помощью нового понятийного аппарата — «ла¬
тентные» и «открытые» функции и дисфункции. Мертон посте¬
пенно # убедился в том, что полезнее сформулировать другой
вариант обобщений — «дисфункциональный тип» бюрократии.14
Последний в его описании обладал атрибуциями, прямо про¬
тивоположными типологии Вебера. Так, деперсонализация в нем
доводилась до отчуждения, эгоистически-группового -отрыва
управляющих от управляемых, коррупции верхов; иерархия из
делового, функционального принципа превращалась в элитар¬
ную борьбу за власть между разными группами со своими
«верхами» и «низами», отличающимися составом привилегий;
компетентность перерождалась в воинствующий антиинтеллек¬
туализм, культ рутины. Иными словами, такой тип аппарата
«забывал» о содержательной стороне управления, подменял ее
«канцелярскими играми», т. е. становился в той или иной сте¬
пени дисфункциональным.
Вслед за Мертоном и наряду с ним большая группа амери¬
канских исследователей (ф. Селзник, Р. Миллс, П. Блау,
А.	Этциони, А. Гоулднер и др.) также стали сомневаться в аб¬
солютной полезности схемы Вебера, точнее, все они начинали
с нее, но в итоге неизбежно выходили за ее рамки и фактически
прибегали к конструктивной типологии дисфункционального
и М е г t о n R. К. Social theory and social structure, ch. VI. New York,
1%5. — Постепенно этот тип в современной литературе стали определять как
«бюропатологию» (см.:	Thompson Y. Modern organization. New York,
1961, п. 13—17). «Медицинский» привкус новой типологии внешне повторял
на новом витке развития мысли старые оценки, свойственные как обыден¬
ному мнению о бюрократизме (чаще всего воспроизводимому до сих пор в
массовой печати), так и отдельным социальным критикам XIX в. (ср.: Гер¬
цен А. Доктор Крупов. — Избр. Д., 1972, с. 314).
173

типа.15 При этом они отмечали и стремились преодолеть неко¬
торые слабости старой схемы.
1. По Веберу, господство бюрократизма, как мы уже отме¬
чали, означало победу тенденции рациональности в массовых
социальных действиях. Именно против такого толкования ра¬
циональности и выступили социологи, пытавшиеся разобраться
в проблеме «бюрократизм и интеллектуализм». Первым вновь
был Ме;ртон. Затем проблема привлекла внимание целой ко¬
горты исследователей — Ф. Знанецкого, Р. Гофштадтера и
особенно ученика Мертона Л. Козера.16 Апологетически наст¬
роенные социологи (Д. Белл, С. Липсет и др.) в основном пы¬
тались сохранить формулы Вебера, романтически настроенные
(Р. Милдс и др.) настойчиво подчеркивали антиинтеллектуа¬
лизм бюрократизма. Козер в своей известной работе «Люди
идей» пытался примирить обе точки зрения, хотя весь собран¬
ный в его интересном исследовании материал красноречиво
доказывал органическую враждебность бюрократов к интеллек¬
туализму.17 Но в любом случае был выяснен известный априо¬
ризм тенденции рациональности в том виде, как ее трактовал
Вебер, и конструктивных типологий, ее иллюстрирующих.
2. Одновременно была признана статичность типологии Ве¬
бера. Отсюда появилась попытка ввести в теорию некоторые
динамические характеристики бюрократизма, изложенные, впро¬
чем, на структурно-функционалистском языке. Постепенно бы¬
ли описаны и сформулированы некоторые процессы обюрокра¬
чивания аппарата — циклы, ритмы, флуктуации (bureaucratic
vicious circle).
3. Вебер сознательно противопоставлял свою интерпретацию
бюрократизма марксистской. Теперь же стали подчеркивать
близость ряда характеристик дисфункциональной типологии с
парадоксами бюрократизма, описанными К. Марксом в работе
«К критике гегелевской философии права». Отсюда возник мо¬
тив, со временем ставший модным,—не замалчивание, не про¬
стое противопоставление, а критическое внимание к марксист¬
ской точке зрения. Между тем, оценивая именно с марксист¬
ской позиции обе типологии, следует признать, что в них так
или иначе постоянно воспроизводится кардинальная ошибка—
иллюзорное/представление, о мнимой надклассовой позиции ап¬
парата-управления в буржуазном обществе. Различия ме,жду
15 Это прежде всего нашло отражение в определении бюрократии — ат¬
рибуции то сужались, то дробились и расширялись в сравнении с концепци¬
ей Вебера (см.: Миллс Р. Правящая элита. М., 1960; Cose г L., Rosen¬
berg В.-Sociological theory. New York, 1957, p. 433; Horton P., Hunt C.
Sociology. New York, 1964, p. 223—225; В 1 a u P. Bureacracy in modern so¬
ciety. New York, 1956).
16 Hofstadter R. Anti-intellectualism: im American life. .New York,
1963; С о s er L. Men of ideas. New York, 1965*	••
17 Более подробный диализ позиции Козера см.: Г о л о с е н к о И. А.
Яйцеголовые. — Наука и техника, 1976, № 1. . ..	•	<—
174

разными поколениями и направлениями в социологии заключа¬
лись тут в том, что если Вебер не проводил специального ана¬
лиза «социальной структуры бюрократизма», считая ее типоло¬
гически (реально и конструктивно) единой социальной груп¬
пой, то Мертон и его последователи отметили и стали изучать
сильные вариации структуры бюрократизма в различных орга¬
низациях. И здесь снова обнаруживается партийность совре¬
менной буржуазной социологии: анализ этих структур остается
крайне абстрактным. Часть консервативно настроенных социо¬
логов (Блау, Липсет и др.) не признают классовой ангажиро¬
ванности административного аппарата, другие признают, но до¬
вольно механистично толкуют (Миллс, Гоулднер и др.).
4.	И, наконец, был сделан новый в методологическом отно¬
шении шаг. Вебер трактовал «эмпирическую социологию» как
иллюстративную дисциплину, материал которой вводится в со¬
знание читателя при помощи сконструированных автором иде¬
альных типов.18 Теперь же ситуация изменилась:	«эмпириче¬
ская социология» трактуется прежде всего как сфера количе¬
ственных методов исследования. Иными славами, то, что вы¬
ступает исторической возможностью (реальной или субъектив¬
но желаемой, «должной», по мнению ее адептов), так или ина¬
че зафиксированной в конструктивной типологии, может быть
реализовано, т. е. стать частью действительности, либо дейст¬
вительность сделает ее предельной формой или даже невоз¬
можностью. Вот почему в современной социологии, вставшей
на путь эмпирической обоснованности теоретических разрабо¬
ток, неизбежно должны были переосмысливаться все конструк¬
тивные типологии. Так, дисфункциональная типология бюро¬
кратизма была проверена на разнообразном конкретно-соци¬
альном 'материале — деятельности частных предприятий, проф¬
союзов, армии, университетов, министерств, учреждений массо¬
вой коммуникации и т. п. Сразу же выявилась неоднозначная
степень бюрократизации разных секторов общественной жизни:
государственных и частнокорпоративных, что, в свою очередь,
логично привело к постановке важных вопросов: почему так
обстоят дела и с чем это связано?
Вопросы возникали один за другим, но решались часто вне
связи друг с другом, и ответы нередко давались противоречи¬
вые. И все-таки эта работа постепенно привела к более углуб¬
ленной постановке типологической проблемы в социологиче¬
ском исследовании бюрократизма: была предпринята попытка
синтеза типологий Вебера и Мертона. Действительно, в социо¬
культурной реальности ни тот, ни другой вариант не обнару¬
живается в «чистом» виде. Первый — потому что он, будучи
включенным в практику бизцеса, классовой борьбы, элитарно¬
18 При этом обилие приводимых исторических фактов часто ретуширует
методологические установки автора (см., напр.: В е б е р М. Аграрная , исто¬
рия древнего мира. М., 1.923К .
Г>

сти образования и т. п., перестает быть идеально функционирую¬
щим и в нем неизбежно обнаруживаются дисфункциональные
отклонения, «аномалия», «патология», «рационализация ирра¬
ционального». Но и второй вариант не существует в «чистом» ви¬
де (разве лишь на страницах памфлетов Паркинсона), ибо
если бы он существовал, то вместо аппарата управления мы
имели бы совсем другое социальное явление.19 На самом же
деле любой аппарат управления находится в постоянном дви¬
жении и в зависимости от многих обстоятельств (выяснение
влияния которых требует уже не только типологического ана¬
лиза) приближается то к варианту идеального функционирова¬
ния, то к варианту идеального дисфункционирования. Призна¬
ние этого обстоятельства неизбежно вызывает новые вопросы:
при каких условиях совершается движение в ту или иную сто¬
рону, где это движение совершается быстрее — в государствен¬
ном аппарате или частном, в экономических или культурных
организациях, как можно блокировать сползание к дисфунк¬
циональному типу,, каковы эмпирические критерии этого спол¬
зания; существует ли национальная специфика этих процессов
и самого бюрократизма, каковы его культурные основания?
Поиски ответов на эти вопросы составили третью фазу со¬
здания и использования типологических обобщений в истории
современной буржуазной социологии. Сошлемся на французско¬
го социолога М. Крозье, который начинает свое известное ис¬
следование «Бюрократический феномен» не с идеологических
туманностей (в духе веберовских «интересов эпохи»), а с чи¬
сто эмпирических исследований двух бюрократических органи¬
заций в промышленности и церкви. Несколько позднее он до¬
бавил к ним анализ французского университета. Обобщая ма¬
териал этих исследований, Крозье предложил важное методо¬
логическое уточнение — изучать феномен бюрократизации сле¬
дует, по его убеждению, в рамках «теории организации» (т. е.
теории среднего уровня, по Мертону). Он также указывал на
необходимость сочетания типологического подхода с историко-
сравиитсльным анализом национальных (американских, фран¬
цузских, русских и др.) модификаций бюрократизма.20
Как бы мы ни относились к содержанию многих выводов
Крозье (что требует совершенно особого рассмотрения), со¬
вершенно очевидно, что с методологической точки зрения его
подход богаче, чем предыдущие. И не случайно гносеологиче¬
скую роль типологии он не декларирует (как Вебер и даже от¬
19 Тут же обнаруживаем еще одно противоречие в концепции Вебера.
Сосредоточив все внимание на «чистом типе бюрократии», он тем не менее
полагал, что в силу ряда обстоятельств «живая и гибкая машина» последнего
может оо временем окостенеть и окаменеть, а ее рациональность — превра¬
титься в иррациональность. Но, оставаясь в плену неокантианских методоло¬
гических установок, он не предложил ни реально-, ни конструктивно-типоло¬
гической характеристики этого состояния.
20 С г о z i е г М. The bureaucratic phenomenon, ch. 4. Chicago, 1964.
176

части Мертон), а эмпирически проверяет, использует ее раз¬
ные возможности в уточнении и приращении знания. Конечно,
дело не просто в замене одной типологии другой. В истории
науки все сложнее. Хотя один конструктивный тип (Вебер)
действительно вызвал к жизни другой (Мертон), но в дальней¬
шем встал вопрос об их синтезе (Крозье) и более сложной тео¬
ретико-методологической проверке. Главное при этом заклю¬
чалось в том, что упомянутое движение постоянно расширяло
проблемное поле исследований, выдвигало новые вопросы, тре¬
бовало ответов на них и неизбежно обогащало представление
о подлинной и сложной природе бюрократического феномена
в различных социальных организациях. От этого конкретно¬
исторического исследовательского процесса с учетом его уро¬
ков вернемся к абстрактным характеристикам типологии в том
виде, как она используется буржуазной социологией.
Гносеологические цели и просчеты конструктивной типоло¬
гии. Даже при самом беглом ознакомлении с обзорами совре¬
менной западной социологии поражают хаотическая многознач¬
ность терминов у разных и одних и тех же авторов, путаница
в толкованиях и исходных постулатах, логическая неопределен¬
ность последующих построений, классификаций, разлад между
эмпирическими данными и теоретическими обобщениями в од¬
ной и той же концепции и т. п.21 Роль конструктивной типологии
в свете этих трудностей весьма примечательна. Ее использо¬
вание превращает неупорядоченную совокупность принципов и
терминов в упорядоченную дедуктивную систему, положения
(законы) которой имеют определенное четкое значение только
в отношении к данной типологии (модели).22 Как же это про¬
исходит? Ответ на этот вопрос связан с выяснением несколь¬
ких гносеологических целей конструктивной типологии.
Рассмотренная нами в предыдущем разделе исследователь¬
ская практика позволяет считать конструктивную типологию
«мостом между многочисленными реальными фактами и абст¬
рактной теорией»,23 т. е., с одной стороны, она выступает сред¬
ством более систематизированной формулировки и объединения
эмпирических данных и обобщений, а с другой—не будучи тео¬
рией — имеет самое непосредственное отношение к построению,
развитию (уточнению, обогащению) ее.
На эмпирическую заданность типологии указывали многие
методологи (Маккинни и др.). Но она не только координирует
эмпирические исследования социокультурной реальности (изме¬
21 Sorokin P. A. Sociology of yesterday, today and tomorrow. — The
Amer. Sociol. Rev., 1965, vol. 30, N 6, p. 834—837.
22 L о о m i s C., Loomis Z. Modern social theories. Princeton, 1965.—
В этой работе дано интересное сравнение взглядов Т. Парсонса, П. Соро¬
кина, А. Гоулднера, Д. Хоманса и других с помощью гносеологической мо¬
дели (processualy articulated structural model).
23 П э н т о Р., Г р а в и т ц М. Указ. соч., с. 228.
12 Заказ 336
177

рение в разных техниках и процедурах реализованных возмож¬
ностей), но и частично легализует донаучные эмпирические
обобщения. Поясним последнее -чуть подробнее.
Уже К. Маркс указывал, что проблемы социальных наук не
только возникают, но и определенным образом осмысливаются
на обыденном уровне.24 Эта неразрывная связь между донауч¬
ным и научным опытом обусловлена тем, что и у обыденного
сознания, и в социальной науке предмет осознания в сущности
один и тот же — общественная жизнь, хотя, разумеется, пости¬
гается она ими с разной степенью глубины. Просматривая юмо¬
ристические журналы, постоянно убеждаешься в том, что мно¬
гие карикатуры могут служить прекрасной иллюстрацией социо¬
логических обобщений. Иногда в учебниках социологии это
умело используется.25 Многие социологические выводы, полу¬
ченные с помощью изощренных методик и строгой логики на¬
учного исследования, имеют любопытные аналоги в виде по¬
словиц и цоговорок, так и кажется, что обыденное сознание,
вызвавшее их к жизни, — это коллективный «популярный» со¬
циолог. Однако по содержанию пословицы часто взаимно
перечеркивают друг друга, заключенную в них социальную
мудрость невозможно свести в логически взаимосвязанную и
непротиворечивую систему знания типа теории.
Что же касается нашего случая, то житейские представления
о бюрократизме, постоянно воспроизводимые в фельетонах мас¬
совой печати всего мира, во многом совпадают с научными
представлениями о нем. Речь идет о количественном росте бю¬
рократии во всех секторах жизни современных обществ, о пря¬
мой зависимости между усилением власти бюрократии и ее
дисфункциональностью (ибо, чем дисфункциональней бюро¬
кратизм, тем круче он «завинчивает гайки», т. е. усиливается,
но тем самым воспроизводит собственную дисфункциональность
на новом уровне проблем и способов их решения; чем больше
распоряжений, бумажного потока сверху, тем меньше они вы¬
полняются внизу и тем соответственно больше плодится бу¬
маг), о неумении и нежелании бюрократов учиться на собст¬
венных ошибках, об их вражде к демократии, интеллектуализ¬
му и т. п. Конструктивная типология способствовала объеди¬
нению и проверке этих обобщений и появлению их в новой
роли научно доказанных корреляций, зависимостей.
Конструктивная.типология выполняет не только начальную
функцию упрощения и идеализации* но,и конкретизирует зна¬
ния путем дальнейшей детализации собственных элементов,
построения дополнительных альтернативных типологий и сии-
24 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12, с. 732.
25 К. Маркс считал вполне, доказательным, ддя .обществоведа приемом
обращение к примерам художественной литературы. Напомним его восхище¬
ние оценкой роли денег в творчестве Гете и Шекспира (см. там же, т. 42,
с. 147—150).	:
178

теза их в более сложные образования. Благодаря этому в тео¬
рии развиваются разные «этажи»: абстрактная теория и теория
среднего уровня, вводятся новые понятия, уточняются старые.26
И, наконец, успешно выполняя уже перечисленные цели, конст¬
руктивная типология позволяет сформулировать гипотезы и
способствует дедуктивному построению знаний соответствую¬
щей области, вызывая к жизни реалистическую типологию,
отражающую необходимые и существенные связи и стороны
явлений.27
Таким образом, конструктивная типология является одним
из полезных методологических приемов научного исследования,
однако ущербные философские постулаты и идеологические
установки западного обществоведения подчас приводят к тому,
что созданные ими типологии недостаточно четки и исчерпы¬
вающи, и относиться к ним следует критически. Отметим в этой
связи три очевидных просчета.
1. Прежде всего порочной является абсолютизация конст¬
руктивной типологии, явное и неявное подчеркивание ее превос¬
ходства перед реальной типологией, искаженное толкование ее
отражательных и идеализирующих свойств. В итоге использо¬
вание конструктивной типологии подчиняется гносеологической
практике методологического субъективизма, с одной стороны,
а с другой — вызывает к жизни , ряд других негативных особен¬
ностей буржуазной социологии (вражду к историзму, аполо¬
гетическую трактовку практики управления общественными
процессами в «свободном мире» и т. п.).
2. «Самое надежное в вопросе общественной науки, — писал
В.	И. Ленин, — ... не забывать основной исторической связи,
смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как извест¬
ное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем
развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его
развития смотреть, чем данная вещь стала теперь».28 Между
тем неприятие материалистической диалектики и историзма,
основанного на ее принципах, приводит буржуазных социоло¬
гов к конструированию крайне абстрактных статичных моделей
бюрократизма, не учитывающих предшествующих состояний
административного аппарата, которые в снятом виде всегда со¬
держатся на последующих уровнях. Учет динамики бюрокра¬
тизма в его дисфункциональной и синтетической типологии но¬
сит несколько облегченный характер: в виде фиксации движе¬
ния от типа к типу, соответствия той или иной возможности.
26 Мы уже отмечали, в частности, что типология бюрократизма способ¬
ствовала созданию теории «социальной организации». Многие методологиче¬
ские проблемы этого процесса удачно освещаются в кн.: Прнгожин
А. И. Социология организации. М., 1980.
27 Одним из примеров может служить расщепление признаков концепта
«князя» Макиавелли в типологию правящих элит («львы» и «лисы»)
Г. Моска.
28 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 67.
12*	179

Слов нет, управление — наиболее статичный и 'инерционный
элемент организации, и меняется оно с большим отставанием
в сравнении с другими внутренними элементами организации и
связями между ни-ми. В. И. Ленин настойчиво обращал внима¬
ние на роль наследия, доставшегося нам от царской полукре-
поспнической России, когда писал о том, что он называл «со¬
ветским бюрократизмом»: мы — рабы «затхлого рутинерства».29.
Познание исторической преемственности очень важно для вы¬
яснения законов функционирования и развития аппарата
управления. Но типологии, используемые в современной бур¬
жуазной социологии, не учитывают этого требования. Уже у Ве¬
бера это проявлялось в откровенной неприязни к законам
эволюции, столь популярным в социологии конца XIX в. (он
искал «правила» функционирования аппарата), в тяге к «воз¬
можностям» в противовес необходимости. (Любопытно, что вме¬
сте с тем «тенденция рационализации» в целом носила харак¬
тер, сходный со многими эволюционистскими формулами его
времени.)
3.	Научная конструктивная типология требует уточнения
идеализируемых объектов в терминах неидеализированных
объектов, иначе у нее есть опасность либо остаться субъектив¬
ной «фантазией», «утопией», либо, при массовом распростра¬
нении, стать современным «мифом». В частности, при созда¬
нии типологии бюрократизма требуется обязательно учиты¬
вать классовый характер той или иной структуры общества, ее
исторический возраст.
Подводя итоги, следует вновь подчеркнуть: с точки зрения
методологии научного познания применение конструктивной
типологии позволяет своеобразно решать проблему перехода
от эмпирического знания (и его систематизации) к теоретиче¬
скому (и его приращения и обогащения). Но, чтобы типология
была плодотворной, она должна опираться на важные требо¬
вания материалистической диалектики, в частности, должна
быть органически дополнена и приведена в единство с реали¬
стической типологией, стремящейся отразить всеобщие, сущест¬
венные и необходимые овязи социокультурной реальности.
29 Там же, т. 45, с. 400.

СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие	3
Холостова Т. В. (ИПК при Ленингр. ун-те). Исторический материализм
как методология социального познания	.....	6
Яковлев Б. Д. (Ленингр. инж.-строит, ин-т). К проблеме субъекта и
объекта социального познания .	.	.	.	.	.	16
Георгиев Ю. Ф. (Ленингр. инж.-строит. ин-т), Шаронов В. В. (ИПК
при Ленингр. ун-те). Объект философско-социального исследова¬
ния и проблема человека 	 22
Савцова Н. И. (Уральский ун-т). Специфика гуманитарного	знания	.	31
Рудельсон Е. А. (Ленингр. ин-т текстильной и легкой пром-сти). Ти¬
пология социально-гуманитарного знания как философская и ме¬
тодологическая проблема	42
Штофф В. А. (ИПК при Ленингр. ун-те), Шилков Ю. М. (Акад. гражд.
авиации). О взаимосвязи объяснения и понимания в социальном
познании	55
Марков Б. В. (Ленингр. ун-т). Проверяемость знания в социальных
науках	 74
Киссель М. А. (Ленингр ун-т). К изучению структуры исторического
исследования	89
Максимов А. Н. (Высш. военн. инж.-строит. уч-ще). «Современ¬
ность» как понятие исторического познания	99
Каракозова Э. В. (Калининградский ун-т). Математические модели в
научном исследовании общественных явлений и процессов .	112
Караваев Э. Ф. (Ленингр. ин-т авиаприборостроения). Математика,
логика и вычислительная техника как средства моделирования в
социальном познании 	   127
Дорошенко Н. М. (Ленингр. ун-т). Эволюция представлений об исто¬
рическом методе в общественных науках	НО
Орлов В. Н. (Высш. профсоюз, шк. культуры). Об объяснении событий
и процессов в сфере культуры	153
Голосенко И. А. (Ленингр. ин-т водного транспорта). Конструктивная
типология в современной буржуазной социологии. Критико-мето¬
дологический очерк	166

ИБ No 2250
ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ СОЦИАЛЬНОГО
ПОЗНАНИЯ
Межвузовский сборник
Редактор Г. К. Ламагина
Художественный редактор А. Г. Голубев
Технический редактор Г. М. Матвеева
Корректоры Н. В. Ермолаева, Т: Г. Павлова
Сдано в набор 19.07.84. Подписано в печать 30.12.84. М-25624. Формат бум. 60 X 901 /(б-
Бумага тип. №2. Гарнитура литературная. Печать высокая.	Уел. печ. л. 11,5.
Уел. кр.-отт. 11,69. Уч.-изд. л. 12,69. Тираж 1981 экз. Заказ № 356. Цена 1 р. 90 к..
Издательство ЛГУ имени А. А. Жданова. 199164, Ленинград, Университетская наб., 7 4.
Типография Издательства ЛГУ имени А. А. Жданова. 199164, Легаингряд,
Университетская наб., 7/9*.

Издательство Ленинградского
университета
в 1986 году
выпускает в свет следующие книги:
Корнеев М. Я., Шульц В. Л. Кри¬
тика основных направлений буржуаз¬
ной социологии знания. 11 л.
В монографии дается критический
анализ социологии знания, которую сов¬
ременные буржуазные идеологи пыта¬
ются представить как средство преодо¬
ления кризиса общественной науки на
Западе. Впервые в нашей социологиче¬
ской литературе предпринимается по¬
пытка целостного рассмотрения основ¬
ных направлений современной буржу¬
азной социологии знания — позитивист¬
ского, феноменологического, критическо¬
го, неотомистского, а также их своеоб¬
разного проявления в развивающихся
странах.
Для преподавателей и аспирантов
философских факультетов, пропаганди¬
стов.

1 p. 90 к.
ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА