Текст
1/15
2/15
Вадим Руднев
СТРАННЫЕ ОБЪЕКТЫ
Феноменология
психотического мышления
Москва
Академический Проект
3/15
УДК 1
ББК 87
Р83
Руднев В.
Странные объекты: Феноменология психотического мышле-
ния. — М.: Академический Проект, 2020. — 159 с. — (Философ-
ские технологии: hic et nunc).
ISBN 978$5$8291-3384-9
Настоящая, по выражению автора «странная», книга посвящена исследованию
психологии взаимодействия человека с окружающими его обычными и в то же
время странными объектами, будь то телевизор, компьютер, книга, просто фото-
графия; такими, которые могут оказывать на него сильное интеллектуально-пси-
хологическое действие.
По мнению автора, помимо странных объектов существуют также странные
факты, то есть объекты, реально существующие лишь включенными в событие, си-
туацию и языковую игру, а также странные концепты, теории, тексты, странные
жизни.
Книга написана живо и увлекательно, доступным языком, не перегруженным
научными терминами из области психологии и философии.
Адресуется психологам, философам, культурологам, а также широкому кругу
читателей, интересующихся философией человека.
Р83
УДК 1
ББК 87
ISBN 978$5 $8291-3384-9
© Руднев В.П., 2013
© Оригинал$макет, оформление.
Академический Проект, 2020
Редакционный совет серии:
А.А. Гусейнов (акад. РАН), В.А. Лекторский (акад. РАН),
Т.И . Ойзерман (акад. РАН), В.С . Степин (акад. РАН,
председатель совета), П.П. Гайденко (чл.-корр. РАН),
В.В. Миронов (чл.-корр. РАН), А.В. Смирнов (чл.-корр. РАН),
Б.Г . Юдин (чл.-корр. РАН)
4/15
От автора
Странные объекты — функциональные феномены, различающиеся
не столько онтологически, с точки зрения бытия, сколько прагматиче-
ски, т. е . в зависимости от точки зрения субъекта, который их воспри-
нимает. Другими словами, мы не можем разделить мир на две половины
и, собрав в первой книге слова, ноты, картины, дорожные знаки, собор
Парижской Богоматери, сказать, что это — странные объекты, а собрав
во второй яблоки, бутылки, стулья, автомобили, сказать, что это —
«просто объекты». Странный объект — это воплощенный в предметах
физической реальности сигнал, передающий информацию от одного
сознания к другому и поэтому не существующий вне воспринимающего
его сознания. «Обыкновенный объект», «реальность», мыслится нашим
сознанием как принципиально непричастная ему, способная существо-
вать независимо от нашего знания о ней (в последнем, впрочем, сомне-
вались уже Нильс Бор и Вернер Гейзенберг). Когда говорят, что либо
все объекты — странные, либо все — обыкновенные, то я обычно при-
вожу такой пример. Зажигалка — вот она в моей руке — это мертвый
предмет. Но вот я ее зажигаю — и она оживает. Я ее загасил, и она ста-
ла вновь мертвой спящей, неодушевленной. Я зажег ее — и она просну-
лась. Вот что такое странные объекты. Книга о странных объектах долж-
на быть странной. Когда я писал книгу «Новая модель бессознательно-
го», я решил, что буду, как бессознательное, высказываться в свободных
ассоциациях. Предлагаемая книга тоже поток свободных ассоциаций
по поводу странных объектов. Это не значит, что моя книга не является
научным дискурсом. Если наука — это поиск истины, то этот текст —
наука. Уилфред Бион, последний великий психоаналитик ХХ века, при-
думал такую психотерапевтическую процедуру: аналитик не должен
ничего помнить, ничего желать и ничего понимать. Этого совета при-
держиваться очень трудно, как трудно не думать «о зеленой палочке»
(Лев Толстой). Тем не менее техника написания этой книги во многом
следовала совету Биона. Моя книга также в чем-то похожа на семинары
Лакана, которые благодаря переводческому таланту Александра Чер-
ноглазова давно уже стали явлением литературы на русском языке, по-
добно тому как «Логико-философский трактат» Витгенштейна стал
фактом истории немецкоязычной литературы. Семинары Лакана, кото-
5/15
6
От автора
рые многие не любят: «Ничего не понятно! Болтовня!» — надо слушать,
как музыку. Когда слушают сонату Бетховена, ведь не спрашивают, что
он этим хотел сказать. Просто: «Слушайте!» — как говорил конферан-
сье из «Малхолланд драйв». Отсюда особенности оформления ссылок
в этой книге. Они расположены «строго в беспорядке», как книги у меня
в кабинете. В чем тут смысл? Очевидно, в том, что мысль, которая при-
ходит в голову вместе с библиографической ссылкой (я по образованию
филолог), не хочет, чтобы ее ставили в ряд по принципу die erste Kolonne
marschiert, die zweite Kolonne marschiert... Поэтому, как в лекции про-
фессор ссылается, на что хочет и как хочет, я в этой странной, надеюсь,
книге, ссылаюсь не только на что хочу, но и как хочу. Впрочем, в конце
книги помещен библиографический список, но он тоже странный: я при-
вел в нем работы, неважно, философские, филологические или худо-
жественные, которые на меня сознательно и бессознательно влияли
(в том числе мои собственные), когда я писал эту книгу.
Выражаю сердечную признательность за интеллектуальную и мо-
ральную поддержку Татьяне Михайловой и Кириллу Горелову.
Я желаю всем счастья.
6/15
Глава первая
ГАРМОНБОЗИЯ
Если Бога нет, то какой же я после этого штабс-капитан?
Ф.М. Достоевский. «Бесы»
Я думаю, если определить, что такое странные объекты, то можно
сказать так: странные объекты — это такие объекты, которые обладают
способностью оказывать на нас (сильное) воздействие. Здесь нуждают-
ся в пояснении выражения странный объект и оказывать воздействие.
Начнем с последнего. Что оказывает на нас воздействие? (Не будем пока
ориентироваться на сугубо психиатрическое понимание этого слова,
которое придал ему Бион, оно достаточно подробно описано в нашей
книге «Новая модель шизофрении» (М.: Аграф, 2012). Возьмем первый
попавшийся объект. Вот передо мной фотография моей жены. Оказы-
вает ли она на меня воздействие и какого рода это воздействие? Да,
безусловно оказывает. Она на меня смотрит. В каком смысле смотрит?
Ведь это же просто маленький кусочек бумаги, на котором что-то изоб-
ражено. Нет, на нем изображена моя жена. Оказывает ли моя жена на
меня воздействие? Разумеется! Чем же отличается то воздействие, ко-
торое оказывает на меня моя жена, от того, которое оказывает на меня
7/15
8
Глава первая
ее маленькая фотография, лежащая пе-
редо мной, когда я работаю, на моем «ра-
бочем столе». Если сказать прямо, разли-
чие состоит в том, что моя жена в узком
смысле не является странным объектом,
а фотография является. Она (фотогра-
фия) — ни живая, ни неживая; ни спит, ни
бодрствует; ни одушевленная, ни неоду-
шевленная; ни сознательная, ни бессозна-
тельная. В каком смысле про фотографию
можно сказать, что она ни сознательная,
ни бессознательная? Она производит впе-
чатление сознательной.
Жена смотрит мне в глаза. Тогда в каком смысле можно сказать, что
она бессознательна? Разве что в таком: несмотря на то, что она смотрит
на меня, «на самом деле» на меня никто не смотрит, это просто зеркало
моих проекций, я смотрюсь в эту фотографию, как в зеркало. А зерка-
ло — это в определенном смысле и есть бессознательное. Или, скорее,
система зеркал (подробно см. нашу книгу «Новая модель бессознатель-
ного» (М.: Гнозис, 2012). К классическим признакам, которые дал стран-
ным объектам Бион, можно добавить то, что они ни существуют и ни не
существуют. И эта оппозиция будет в определенном смысле включать
все четыре бионовских оппозиции: существующее — это бодрствующее,
живое, одушевленное, сознательное; несуществующее — это спящее (ср.
отождествление сна со смертью очевидно), мертвое, неодушевленное,
бессознательное. Последнее отождествление кажется проблематичным.
Здесь можно сказать следующее. У психотика бессознательное состоя-
ние (а острый психотик практически все время находится в бессозна-
тельном состоянии: на месте сознания у него бессознательное (см.: Фе-
нихель 2004: 487), а это состояние называется психической смертью
(см.: Вейкко Тэхкэ. Психика и ее лечение: Психоаналитический подход.
М.: Академический Проект, 2003).
Чтобы закончить с фотографией моей жены, чрезвычайно важно
отметить, что это маленькая фотография («три на четыре») и к тому же
вырезанная из какого-то документа. Существует такой рассказ о Пи-
кассо. Какой-то человек, для которого он написал портрет его жены, с
возмущением спросил у него: «Почему вы пишете такие странные кар-
тины (странные объекты. — В . Р.)?» Он вынул из бумажника фото сво-
ей жены и сказал: «Вот, смотрите, моя жена на самом деле такая!» «Та-
кая маленькая?!» — удивленно воскликнул Пикассо. Фотография моей
жены — это странный объект в узком смысле? Но в узком смысле — это
значит в психиатрическом смысле. То есть здесь актуализируются идеи
воздействия, некое мистическое отношение между странным объектом
и мной. Значит, не само по себе фото жены оказывает на меня воздей-
ствие, а моя проекция, или, скорее, проективная идентификация, в ко-
Мелани Кляйн
8/15
9
Гармонбозия
торую я вовлечен со своей женой, переносит-
ся на ее фотокарточку. Я помню пациента, на
которого, когда у него были идеи воздействия
в узком смысле, смотрела со стены огромная
фотография Риты Хейварт (про которую он
в ходе обострения «понял», что это его быв-
шая (покойная) жена), которая не просто
смотрела на него, а улыбалась и подмигивала.
Здесь уже вспоминаются настоящие сумас-
шедшие вроде Передонова («Мелкий бес»
Федора Сологуба), на которого смотрели иг-
ральные карты, за что он им выколол глаза.
Он взял распечатанную колоду, ко-
торая только однажды была в употребле-
нии, и принялся перебирать карты, слов-
но отыскивая в них что-то. Лица у фигур ему не понравились: гла-
застые такие.
В последнее время за игрою, ему все казалось, что карты ухмы-
ляются. Как Варвара. Даже какая-нибудь шестерка являла нахальный
вид и непристойно вихлялась.
Передонов собрал все карты, какие были, и остриями ножниц
проколол глаза фигурам, чтобы они не подсматривали.
Все хохотали, а Передонов оставался угрюм и молчалив. Ему
казалось, что ослепленные фигуры кривляются, ухмыляются и под-
мигивают ему зияющими дырками в своих глазах.
Кстати, игральные карты сами, вернее, картинки сами по себе вы-
глядят странно, химерично: две головы...
Но я бы все же предпочел говорить о стран-
ных объектах в широком смысле. Что же такое
странные объекты в широком смысле? Все люди
оказывают друг на друга определенное воздей-
ствие. Когда мы 20 лет назад познакомились и
подружились с Кареном Мхитаряном, извест-
ным математиком, астрологом и психотерапев-
том, он как-то сказал на семинаре «В институ-
те сновидений и виртуальных реальностей»
(который организовал поэт и психолог Влади-
мир Друк): «Что вы меня все время спрашивае-
те, как на нас воздействуют звезды! Они далеко,
а вот NN сидит сейчас рядом со мной и гораздо
больше на меня воздействует».
Для меня более всего важно мнение о моих книгах и идеях моей жены
и близких друзей (как Бион писал в предисловии к своей книге «Науче-
9/15
10
Глава первая
ние через опыт переживания» (русский перевод —
М.: Когито-Центр, 2008): «И, наконец, я выражаю
благодарность своей жене (Франческе Бион.
—
В. Р.), без поддержки которой я вообще не отва-
жился бы писать» (с. 7). И Бион оказывает на меня
огромное воздействие, и Витгенштейн.
Но что же здесь странного? Значит, нужно дать
определение странного объекта в широком смысле.
Например: странные объекты — это такие объекты,
которые обладают способностью оказывать на нас
сильное воздействие. Но это и есть мое первое оп-
ределение! Я вернулся к тому, с чего начал. Тогда,
значит, наоборот, нужно определить, что такое
странный объект в узком бионовском психоаналитическом смысле, и
это оказывается гораздо труднее. В бионовском смысле это, в общем-то,
строго говоря, не отдельный объект, например, пара объектов, скажем,
психотик и его галлюцинация. Или психотик и его психотерапевт, кото-
рого он может принимать за свою галлюцинацию, и происходит нечто
вроде взаимного отыгрывания — взаимодействия:
Я сел в кресло, он перестал поворачиваться, как будто мы две
части одной Заводной игрушки1.
Причудливый роботоподобный синтез физических движений,
где пациент и психоаналитик взаимосвязаны как заводная игрушка,
соединяет два объекта, хотя эти отношения и лишены жизни2.
Пациент здесь индуцирует психоаналитика. Получается нечто вро-
де психоза вдвоем: два странных объекта разыгрывают странный спек-
такль под названием психоанализ. Здесь вспоминается, как Фрейд и
Человек-Волк придумали первосцену. Рассмотрим самый известный из
пяти больших случаев Фрейда — случай Человека-Волка, сына русско-
го помещика, Сергея Панкеева. Случай этот чрезвычайно запутанный.
Текст Фрейда «Из истории одного детского невроза» (1924) — это тот
самый текст, где рассказывается, как мальчик видел сон, в котором семь
белых волков сидели на ореховом дереве и главный большой волк смот-
рел на него. Фрейд реконструировал смысл этого сновидения как то, что
мальчик видел совокупление родителей: отец овладевает матерью, стоя
сзади. Первосцена как представление о том, что каждый человек в ран-
нем детстве видит коитус родителей, приводящий его к комплексу кас-
трации, — это в определенном смысле создание их обоих. Во всяком
случае, Человек-Волк не только не возражал против этой, с точки зрения
здравого смысла довольно причудливой (то есть в высшей степени стран-
1 Бион У. Научение через опыт переживания. М., 2008. С. 121 .
2 Бион У. Отличие психотической личности от непсихотической // Идеи У.Р. Биона
в современной психоаналитической практике: Сб. научных трудов. М ., 2008.
10/15
11
Гармонбозия
ной) теории, но исправно давал для нее материал, помогал Фрейду в ее
создании. Фрейду, конечно, потом пришлось долго защищать и обосно-
вывать ее. В частности, ему пришлось пойти на компромисс и говорить,
что реально первосцены могло и не быть и что она формируется задним
числом, nachträglich. Что это значит? В общем-то, это может значить
только одно: психоаналитик внушает пациенту, что она была. То есть
для Фрейда фантазия приравнивалась к реальности. Не важно, была ли
первосцена на самом деле, важно, что она играет роль в формировании
невроза.
То есть если теория не соответствует реальности, «тем хуже для
реальности» (слова, приписываемые Гегелю). Фрейд был гениальным
первооткрывателем совершенно нового взгляда на мир, и, как каждый
гений, он был психически нездоровым человеком, в сущности, погра-
ничной личностью: шизоид по своей психической конституции, он был
еще в молодости кокаинистом, страдал биполярным расстройством с
преобладанием депрессий, которые были порой столь тягостны, что
могли сопровождаться «сужением сознания» и «почти сумеречным со-
стоянием рассудка», кроме того, тревожной истерией и, как можно
предположить, обсессией (см.: Шувалов А.В . Безумные грани таланта:
Энциклопедия патографий. М.: АСТ; Астерль; ЛЮКС, 2004. С . 1043–
1045). И все дальнейшее формирование фундаментальных психоанали-
тических идей, в котором Фрейд уже не принимал участия, вершилась
такими же borderline persons, как и он: Мелани Кляйн, Жак Лакан, Уил-
фред Бион. Все это люди с причудливым мышлением, шизотипические
личности. Но для нас важно другое, а именно два факта: что Фрейд и его
пациент были индуцированы друг другом, были как «заводные игрушки»,
т. е . превратились в два объекта, т. е . Фрейд в данном случае был не ме-
нее безумен, чем его пациент. И второй (печальный) факт заключатся в
том, что Бион не разработал связанной и развернутой концепции стран-
ных объектов и, в частности, он не ввел понятия странного факта. А пер-
восцена — несомненно, странный факт. Отец насилует мать. Джон уда-
11/15
12
Глава первая
рил Билла по голове бутылкой. Пьеро в комедии дель арте бьет по голо-
ве палкой Арлекина. Гарри Трумен (не президент США, а шериф из
сериала Дэвида Линча «Твин Пикс») бьет кулаком эксперта Альберта.
Агенту Куперу во сне снится Лора Палмер, которая шепчет ему на ухо
имя своего убийцы. Проснувшись, агент Купер звонит шерифу Трумену
и говорит ему, что он знает, кто убил Лору Палмер, но скажет ему об
этом утром. Но свой сон Купер забывает, и для того, чтобы вспомнить
имя убийцы (по Платону — да и по Биону тоже), он бьет камнями по
бутылкам. В фильме Сокурова «Скорбное бесчувствие» полковник Шо-
товер выбрасывает из окна «живое чучело» Бернарда Шоу, олицетворяя
тем самым постмодернистскую фигуру «смерть автора».
Чем странные факты отличаются от нестранных фактов или просто
фактов? Прежде всего, они могут иметь место лишь в галлюцинаторной
реальности психотика. Кроме того, они, как правило, имеют экстрава-
гантный характер (в смысле статьи [Бинсвангер 1999]). То есть когда
человек кричит «Спасите, грабят!», и при этом ничего не происходит, то
это странный факт. Или психотик колотит, разбивает все вокруг себя
вдребезги. Последний пример чрезвычайно важен, т. к., по-моему, он и
подобные ему (разрывание письма на мелкие кусочки, разрывание без-
умным художником Чартковым полотен других художников в финале
повести Гоголя «Портрет» — этот склад останков чужих шедевров на-
ходят после его смерти) являются эквивалентом психотической фраг-
ментации психики, измельчения ее на странные объекты. Но наш основ-
ной тезис состоит в том, что подобно тому, как любой объект потенци-
ально может стать странным объектом, точно так же любой факт может
стать странным фактом. Например. «Я иду по улице». Как этот факт
может стать странным фактом, т. е . предикативным элементом бредово-
галлюцинаторного поведения? Больной лежит на кровати. Врач его спра-
шивает: «Что вы делаете в данный момент?» Больной отвечает: «Я иду по
улице». И я думаю, что это справедливо по отношению почти к любому
факту. Но по отношению к некоторым фактам трудно вообще отграни-
12/15
13
Гармонбозия
чить странность от нестранности, экстравагантность от неэкстравагант-
ности, «внутренности» от «внешности» и даже галлюцинаторности от
негаллюцинаторности. Например. Я считаю фактом интенциональное
состояние, выражающееся предложением «Я люблю эту женщину». Мне
говорят: «Тебе только кажется, что ты ее любишь». Но где «внешние
критерии», которыми можно поверить «внутреннее состояния» (Витген-
штейн 1994)? Как сказала героиня Катрин Денев в фильме «Северо-За-
пад»: «Ей кажется, что она его любит, но это все равно что она действи-
тельно его любит» (за точность цитаты не ручаюсь). «Я верю в Бога» — ни
доказать, ни опровергнуть это я не могу (даже взойдя на костер). Мож-
но возразить, что есть специфически бредово-галлюцинаторные странные
факты, например: «Четвертый уицраор испустил дух». Но есть люди,
которые считают «Розу мира», откуда взят этот пример, не бредом су-
масшедшего и не «поэмой» (как она компромиссно названа в предисло-
вии к одному из изданий), а философским произведением, обладающим
чертами высшей подлинности. «Я ем круглый квадрат». Это специфиче-
ский, странный факт. Предположим, что больной что-то себе запихива-
ет в рот. Можно его спросить: «А как выглядит круглый квадрат?» Он
ответит, что это нечто одновременно круглое и квадратное. «Но это же
логически невозможно. Нарисуйте круглый квадрат!» Тогда он, скажем,
может нарисовать круг, вписанный в квадрат. Не будем забывать, что
шизофреник (психотик) существует в алетической реальности, т. е . в та-
кой реальности, где все возможно, как в сновидении. (Однажды в юности,
когда я занимался теорией стихосложения, мне приснилась «двойная
сегментация поэтической речи», она выглядела как нечто вроде карака-
тицы.) Но есть принципиальное отличие бреда от сновидения. Бион го-
ворит по этому поводу следующую загадочную фразу: «Он (пациент. —
В. Р .) живет теперь не в мире сновидений, а в мире объектов, являющих-
ся декорациями сновидений» (Бион 2008: 106). Что это значит?
Как я понимаю, здесь важно, что, нападая на естественные связи меж-
ду объектами и идеями (Бион 2008а), психотик как бы возводит искусст-
венные психотические связи между странными объектами и фактами,
внутри которых он насильно находится. Это и есть декорации. Отсюда
психотический язык шизофреников с неологизмами и разорванным син-
таксисом — это констелляции странных объектов и странных фактов,
среди которых он пребывает, находясь в бредово-галлюцинаторном ком-
плексе. Эти особенности (как и многие другие) психотического мышления
и поведения виртуозно умеет показывать Владимир Сорокин:
—
Ну, это слишком серьезный пловркнрае, — усмехнулся зам.
главного редактора.
— Долаоенр в тот самый кера? — повернулся к нему Бурцов.
— Имас виса вся северная Сибирь, — улыбнулась Суровцева.
— Жороса ыук, — развел руками Бурцов. — Я же оплоно им рас,
Александр Палыч...
13/15
14
Глава первая
—
Старичок, но домлоанр говпр, дочапвепк нав! — засмеялся
Александр Павлович.
Бурцов пожал плечами:
— Дорпонр павса, Александр Палыч. Я же не опроанрк шорапв...
Собравшиеся негромко засмеялись. (Из «Нормы»)
Здесь синтаксис сохраняется, а некоторые слова превращаются в
абракадабру. Мне кажется, важно, что Сорокин подчеркивает здесь
вовсе не то, что этот диалог психотичен, а наоборот — его обыденность,
его абсурдную обыденность, т. к. любая действительность абсурдна.
Почему любая действительность абсурдна? Почему каждый факт встра-
ивается в агломерат странных фактов, а не в систему обыкновенных
фактов?
Возьмем последовательность предложений. Я иду в кино. Солнце
светит мне прямо в лицо. Мне хорошо от этого солнечного света. Разве
здесь не естественные связи между фактами: тем, что я иду в кино; тем,
что светит солнце, и тем, что мне от этого хорошо? Вроде бы естествен-
ные. Но почему писатель вроде Сорокина рассматривает подобные си-
стемы фактов как насквозь фальшивые? Потому что мы, описывая ре-
альность, вернее, думая, что мы описываем реальность, на самом деле
описываем лишь наши стереотипные представления о реальности. Че-
ловек идет в кино, солнце светит ему в лицо, ему хорошо. А на самом
деле, может быть, у него неделю назад умер любимый отец, и вот он
пошел в кино, чтобы заглушить душевную боль, деперсонализировать
ее. Он думает «Мне хорошо», но искренне ли он это думает, мы не смо-
жем узнать. И наконец, светящее в лицо солнце вовсе не обязательно
должно вызывать ассоциации с чем-то хорошим. Вспомним кульминацию
повести Камю «Посторонний», когда именно светящее в лицо солнце
заставило героя выстрелить в араба.
Каждый факт должен быть, если так можно выразиться, «экзистен-
циально продиагностирован», только тогда можно определить степень
его странности. Само по себе описание фактов, интенциональных со-
стояний и прочего ничего не скажет нам о том, что это за факты. Про-
исходит это оттого, что мы описываем факты при помощи предложений,
а объекты — при помощи слов. Но на самом деле никаких слов и пред-
ложений в реальности не бывает. Нам кажется, как казалось и раннему
Витгенштейну, что каждое слово соответствует предмету реальности, а
каждое предложение — факту. Но это совершенно не так. Сама система
фактов «Я иду по улице — солнце светит мне в лицо — мне хорошо» —
это именно то, что Бион назвал декорацией, т. е. это не сам факт, а мерт-
вая оболочка факта, его замена, ведь, как и речь, декорация — это за-
мена реальности. Почему же предложение «Я иду в кино» — это замена?
Замена чего? Допустим, никакой отец у этого человека не умер и ему
действительно хорошо оттого, что он идет в кино. Как определить в та-
ком случае, что система фактов реальна, что он действительно идет в
14/15
15
Гармонбозия
кино, а не лежит на кровати и не бредит, что он идет в кино? Допустим,
я читаю несколько предложений: «Я иду в кино. Солнце светит мне в
лицо. Мне хорошо». Что это такое? Откуда эти предложения взялись,
что это за речевой жанр? Это некий отчет о реальности? Но таких отче-
тов не бывает, скорее, это похоже на предложения из художественного
рассказа. Потому что бессмысленно создавать отчет о том, что я иду в
кино. Ну иду и иду. Я иду молча. Потребность высказаться возникает,
когда что-то не так. Но я просто иду в кино, и солнце светит мне в лицо.
Никто не убедит меня, что это происходит со мной не в реальности, а в
бреду или во сне, что это все декорации. Но какой-нибудь Морфеус
может щелкнуть пальцами, и окажется, что это компьютерная програм-
ма, матрица, и я нахожусь на самом деле среди каких-то развалин, что
никакой реальности нет, что она искусственно создана умными маши-
нами. Ну а если нет никакого Морфеуса и никакой матрицы? Я упрямо
продолжаю идти в кино, и солнце ласково светит мне в глаза, и мне хо-
рошо. Допустим, это действительно реальность. Что такое реальность?
Это то, что происходит на самом деле, то, что не выдумано и что есте-
ственно. Я — иду — в кино. Кажется, что ничего более естественного и
быть не может. Никаких странных фактов и никаких странных объектов.
В чем же проблема? Проблема в том, кто это говорит и зачем. Я не вижу
ни одного подходящего речевого жанра, ни одной подходящей языковой
игры. Ну, положим, я сам себя спрашиваю о том, что я сейчас делаю, и
сам себе отвечаю: «Я иду в кино». Но разве о таких вещах спрашивают?
Хорошо, звонит мобильный телефон, и мне звонит жена: «Ты где? Что
ты делаешь?» — «Я иду в кино». Вот подходящий контекст найден. Но
для того, чтобы найти этот подходящий контекст, мы ввели странный
объект — мобильный телефон. Почему мобильный телефон — это стран-
ный объект? Ведь они давно стали элементами повседневной реальности.
Ну, во-первых, не так давно, если сравнить это с длительностью развития
человечества, совсем не так давно. Во-вторых, все эти предметы, которые
являются источниками звука и изображения, они в принципе являются
странными объектами — телевизор, радио, Интернет, кинематограф.
Почему они являются странными объектами в принципе? Потому что
они — галлюцинаторнопорождающие объекты. Вот стоит ящик, а в нем
сидит голова и что-то говорит, или из маленького предмета доносится
звук жены. Мы просто привыкли к этому. На самом деле нельзя сказать,
что это естественно. Это естественно для человека конца ХХ — начала
XXI века. Один мой приятель, психиатр, рассказывал, как он впервые
увидел мобильный телефон. Он шел по улице и увидел, что какой-то
человек говорит сам с собой — ясно, что это сумасшедший, подумал он.
А это был просто один из первых владельцев мобильника. В статье Био-
на «О галлюцинациях» таким шизопорождающим объектом недаром
является граммофон.
Давайте вернемся к тому, что такое порождение галлюцинации, по-
чему они возникают и каков механизм их возникновения.
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
16
Глава первая
По Биону, главное в образовании психоза — нападение на связи, на
системность. Почему для психотика так непереносима связь? Связь, си-
стема — это символ организма, живого, а безумие — это символ и од-
новременно возврат к смерти — смерти, которая является распадением
всего. Атака на связи, таким образом, это проявление второго закона
термодинамики. Что такое безумие — это превращение психики в хаос,
возврат к додифференциации, по Вейкко Тэхкэ, который пишет об этом
в книге «Психика и ее лечение».
Такое положение еще больше осложнено тем фактом, что с
распадом репрезентаций Собственного Я и объекта, развившимся
до начала шизофренической регрессии, возникающий в результате
хаотический мир переживаний будет наполнен фрагментами этих
разбитых сущностей. Они включают в себя осколки психически
представленной агрессии, которая становится эволюционно воз-
можной и мотивированной лишь после дифференциации Собствен-
ного Я и объектов и таким образом не будет наличествовать во
время первоначальной эволюционной неудачи пациента. Вследствие
недостаточной структурализации дошизофренической личности и
большого количества фрустраций в жизни до психотического рас-
пада фрагменты агрессивных репрезентаций обильно представле-
ны в ее вторично возрожденном недифференцированном мире, они
привносят элементы ужаса в ее хаотическое переживание и дают
начало вселяющим испуг галлюцинаторным переживаниям (Тэх-
кэ 2001: 145) (курсив мой. — В. Р.) .
Вот почему странные объекты — это фрагментированные объекты,
а странные факты — это фрагментированные факты. Вот почему безум-
ный все крушит вокруг себя, разбивает вдребезги, рвет все в клочки — это
внешний аналог ужаса его внутренней психической фрагментации, ужа-
са додифференциации.
Но все это (пост) психотический дискурс. Нас же в данном случае
интересуют обыденные проявления странных фактов.
Вчера (27 марта 2013 года) я шел по Шестой Парковой улице на поч-
ту, чтобы опустить письмо (раньше почтовые ящики висели на каждом
углу, теперь их сняли — кому они мешали?), и по дороге увидел сидящую
на кромке тротуара пожилую, дурно одетую женщину, которая, смеясь,
била по клавишам компьютерной клавиатуры. Никакого компьютера
рядом, конечно, не было. Ну, Бог с ней, она была сумасшедшая. Здесь
меня больше интересует, что в принципе любой факт можно описать как
странный. Моя жена написала письмо своей больной тетушке. Я пошел
на почту, чтобы опустить его в ящик на почте. Что же это — странный
факт? Ну да!
1/15
17
Гармонбозия
Письмо
Само
Никуда не пойдет,
Но в ящик его опусти —
Оно пробежит,
Пролетит,
Проплывет
Тысячи верст пути.
Нетрудно письму
Увидеть свет:
Ему
Не нужен билет.
На медные деньги
Объедет мир
Заклеенный
Пассажир.
В дороге
Оно
Непьетинеест
И только одно
Говорит1:
— Срочное.
Англия.
Лондон.
Вест,
14, Бобкин-стрит.
В общем, «Письмо всегда доходит до своего адресата» (Лакан). Но,
в принципе, довольно странно в эпоху, когда есть мобильные телефоны,
СМС, электронная почта, скайп и другие странные объекты и факты,
писать и отправлять письма по почте. Любой факт в определенном смыс-
ле странный факт, так же как любой объект — это в определенном смыс-
ле есть странный объект. Вот я набираю на компьютере буквы, и они
неведомым образом постепенно собираются в слова, слова — в предло-
жения, предложения — в абзацы, абзацы — в главы, главы — в текст
книги, которую потом тоже каким-то странным образом макетируют, а
макет печатают в типографии, книгу развозят по магазинам, и вот вы ее
уже читаете. Если вдуматься, все это странно, не правда ли? Витгенштейн
написал в начале «Логико-философского трактата»: «Мир — совокуп-
ность фактов, а не вещей» (1.1). А я бы сказал так: «Мир — совокупность
странных фактов, а не странных вещей».
1 Здесь и далее в цитатах я отмечаю важные места полужирным курсивом.
2/15
18
Глава первая
Витгенштейн также считал, что слова приобретают смысл только в
контексте предложений. Приведу такой пример. Существует выражение
«столыпинский галстук». Взятое отдельно, оно непонятно и странно.
Однако оно приобретает смысл в предложении типа: «Когда П.Г . Сто-
лыпин ввел в ответ на массовый террор «революционеров» военно-по-
левые суды, которые могли приговаривать террористов к смертной каз-
ни через повешенье, депутат Государственной думы Ф.И . Родичев пуб-
лично назвал виселицу столыпинским галстуком» — странность этого
выражения исчезает, и оно приобретает смысл. Это значит, что имена и
дескрипции необходимо рассматривать только в контексте предложений
или даже, скорее, языковых игр и, соответственно, объекты рассматри-
вать только в контексте фактов и ситуаций (подробно см. нашу книгу
«Божественный Людвиг: Витгенштейн — формы жизни». М.: Прагма-
тика культуры; 2-е изд. М .: ЛИБРОКОМ, 2011). И тогда уже можно
смотреть, что в них странного. Это, в свою очередь, означает, что не
только объекты и факты могут быть странными в бионовском и нашем
смысле, но также имена и предложения. Но что такое странные пред-
ложения? Они хорошо известны лингвистам. «Глокая куздра штеко бод-
ланула бокра и кудрячит бокренка» (пример академика Льва Владими-
ровича Щербы). Общий смысл фразы понятен: некоторое определенным
образом характеризуемое существо женского пола что-то сделало оп-
ределенным образом с другим существом мужского пола, а затем нача-
ла (и продолжает до настоящего момента) делать что-то другое с его
детенышем (или более мелким представителем того же вида). Фраза со-
здана для иллюстрации того, что многие семантические признаки слова
можно понять из его морфологии. Когда-то Хомский смоделировал
ставшую хрестоматийной фразу в качестве образца бессмысленности —
«Бесцветные зеленые идеи яростно спят». Но через некоторое время
другой философ языка, Хилари Патнем, показал, что эту фразу можно
представить как вполне осмысленную. Идеи вполне могут быть бесцвет-
ными, при этом они могут быть «зелеными» — в смысле незрелыми. Идеи
могут «спать», т. е. бездействовать, быть неиспользованными и при этом
«спать» «яростно», т. е. их неиспользование носит активный, агрессив-
ный характер. А могут ли быть осмысленными предложения из следую-
щего фрагмента романа Владимира Сорокина «Норма»:
Бурцов открыл журнал:
— Длронго наоенр крире качественно опное. И гногрпно номера
онаренр прн от оанренр каждого на своем месте. В орнрпнре лшон
щоароенр долг, говоря раоренр ранр. Вот оптернр рмиапин наре.
Мне кажется оенрнранп оанрен делать...
Или просто набор звуков, произвольно набранных мной на компью-
тере? Например, «ывпрвпр Кыпвлпо вукавадл»? Странность — это не-
понятность. Поэтому любое иностранное слово может быть странным,
3/15
19
Гармонбозия
а не только бред сумасшедшего. Для
самого-то безумца его бред, безу-
словно, осмыслен. Поэтому то, что
безумная женщина, о которой я го-
ворил выше, била по клавиатуре не-
существующего компьютера, скорее
всего, играла в какую-то непонятную
постороннему наблюдателю языко-
вую игру. Например, она могла «за-
писывать» свои «мысли», которые
могли бы быть так же абсурдны, как
«фраза» «ывпрвпр Кыпвлпо вука-
вадл».
Такую фразу расшифровать, ско-
рее всего, невозможно, потому что
это могло быть просто циклическое
повторение или настойчивое воспро-
изведение, часто вопреки сознатель-
ному намерению, какого-либо дей-
ствия, мысли или переживания. Персеверация тоже может быть осмыс-
ленной. Но предположим, что она мысленно хотела набрать предложение
«Марья Крюкова удавилась столыпинским галстуком». Странное пред-
ложение... Я вчера (28 февраля 2013 года) был в театре DOC на предва-
рительном показе спектакля Владимира Мирзоева «Толстой — Столы-
пин. Частная переписка» по пьесе Ольги Михайловой «История одного
преступления». Там героиня (крестьянка Марья Крюкова) убила своего
свекра, и она просит своего адвоката дать ей ремень, чтобы она могла
удавиться в тюремной камере. Только через несколько часов после спек-
такля я понял, что этот ремень (которым собиралась удавиться Марья
Крюкова) и есть столыпинский галстук, потому что ее свекра, как и Сто-
лыпина, звали Петр Григорьевич, и т. д. Спектакль — это тоже языковая
игра. Она может быть обыденной, как «На всякого мудреца довольно
простоты» в Малом театре, а может быть странной и даже очень стран-
ной, как «Елизавета Бам» Хармса или спектакли Мейерхольда, карика-
туру на которые дали Ильф и Петров в «Двенадцати стульях».
Но ведь дело не в странности авангардной или постмодернистской
языковой игры. Дело в том, что любая языковая игра может быть как
странной, так и обыденной в зависимости от угла зрения или вертекста
(термин Биона, широко применяемый им в книге «Внимание и интерпре-
тация»; русский перевод — СПб., 2010). Например, для лингвиста «Гло-
кая куздра» — это просто пример того, как работает язык. У Марининой
в романе «Убийца поневоле» у одного из персонажей кличка Бокр. А еще
он любит употреблять иностранные слова, например слово «эпидерсия»:
«Вот такая эпидерсия!» — в смысле «Вот так странно обстоят дела!»
(Эпидерсия означает на жаргоне «фигня, абракадабра».) Виктор
Владимир Сорокин
4/15
20
Глава первая
Шкловский в книге «О теории прозы» (М.: Федерация, 1925) ввел поня-
тие остранение. Он приводит там давно ставший хрестоматийным при-
мер: Наташа Ростова смотрит и слушает в театре оперу, и все происхо-
дящее на сцене кажется ей странным и абсурдным. Мы часто говорим,
что театральное искусство, даже самое «реалистическое» (критику по-
нятия «реализм» см. в нашей книге «Реальность как ошибка». М.: Гнозис,
2011), условно, потому что в театре нет пресловутой четвертой стены.
Но ведь и в жизни мы не видим эту четвертую стену. Мы видим только
то, что находится впереди нас, а также слева и справа (боковым зрени-
ем). То, что находится позади нас, мы не видим, этой «четвертой стены»
как бы и не существует. Выходит, традиционное театральное простран-
ство довольно точно воспроизводит «реальность». Но почему слово
«реальность» мы взяли в кавычки? Реальность это что, странный объект?
Это странный концепт.
«Реальность — это ошибка»!
Впервые в психоаналитическом контексте эту мысль высказал вооб-
ще очень смелый мыслитель Отто Ранк в книге «Истина и реальность»
(Ранк 2004 <1945>):
...поскольку этот постоянно действующий процесс самообмана,
притворства и ошибок является не патопсихологическим механиз-
мом, но суть реальности, которая и есть непрерывная ошибка (C. 274).
Давайте попробуем разобраться и прокомментировать то, что имеет
в виду Ранк. Что значит, что реальность — ошибка, причем непрерывная
ошибка. Ранк исходит из того, что реальность настолько невыносима, что
нормальный человек живет в иллюзии и только невротик и психотик пре-
бывают в истине. (Того же мнения придерживался и Мишель Фуко, кото-
рый в книге «История безумия в классическую эпоху» писал, что безумец
постигает истину, но не может ее удержать.) То, что обычный человек
живет в постоянных иллюзиях, это понятно. Но как понять, что сама ре-
альность — ошибка сама по себе? Это гораздо более сильное утверждение,
чем то, что человек живет в иллюзиях и постоянно ошибается.
Принимая реальность за чистую монету, человек совершает ошибку.
Вернее, он ловится на удочку этой ошибочной реальности. Он в нее верит.
Надо сказать, что способность ошибаться и наличие ошибочной
реальности не всегда были у человека. Для этого необходимо четкое
разграничение речевого высказывания и факта. До тех пор пока человек
пребывал в мифологическом мышлении, где слово совпадает с вещью, а
предложение сливается с фактом, никакой ошибки не могло быть. Че-
ловек был слишком еще близок к животному миру, а животные не оши-
баются, это прерогатива человека. (Когда-то Ю.М. Лотман даже сказал
в одной из лекций, что homo sapiens — это такое существо, которое спо-
собно ошибаться, заблуждаться и сам разум — это способность к за-
блуждению.)
5/15
21
Гармонбозия
Итак, эволюция языка привела
к формированию концепции вне-
шней реальности, которая (реаль-
ность) ошибочна, потому что к
подлинной реальности никакого
отношения не имеет. Вспомним
фильм «Матрица». Там все иллю-
зорно — люди, улицы, ложки, еда.
Когда Морфеус говорит Нео:
«Добро пожаловать в пустыню ре-
альности!» (Славой Жижек, кото-
рый много обсуждал «Матрицу»,
воспользовался этой фразой, на-
звав одну из своих книг «Добро
пожаловать в пустыню Реально-
го»; «Реальное» — один из важ-
нейших концептов Лакана) — тот
видит только какие-то развалины.
Конечно, нормальный обычный человек не может жить в этих развали-
нах. В них может обитать только безумец. Только безумец не ошибает-
ся, т. к. он приближается, регрессируя, к сознанию примитивного чело-
века или ребенка. Но это положение как будто противоречит нашему
опыту и здравому смыслу. Обычная ошибочная реальность с ее житей-
скими проблемами для безумного исчезает, он существует в своих без-
умных проблемах, в определенном смысле гораздо более серьезных и
фундаментальных.
Я проснулся и даже не сразу понял, откуда это: «В них жизни нет,
все куклы восковые». Это «Каменный гость» Пушкина.
Что за земля! А небо? точный дым.
А женщины? Да я не променяю,
Вот видишь ли, мой глупый Лепорелло,
Последней в Андалузии крестьянки
На первых тамошних красавиц — право.
Они сначала нравилися мне
Глазами синими, да белизною,
Да скромностью — а пуще новизною;
Да, слава богу, скоро догадался —
Увидел я, что с ними грех и знаться —
В них жизни нет, все куклы восковые;
А наши!
Реальность — это «Сад расходящихся тропок», но по какой ни пой-
дешь, все равно придешь к смерти, а поскольку мы рождаемся и умира-
ем каждую минуту или даже секунду, наносекунду... это позволяет го-
ворить, что человек — одновременно психотик и не психотик (странный
6/15
22
Глава первая
объект или, скорее, субъект (в этом тоже
надо бы разобраться) и обыкновенный нор-
мотик). В общем, реальность одновременно
есть и ее нет. «Мир мерцает как мышь» (Да-
ниил Хармс). Как переменный ток (это уже
какие-то наносекунды): кажется, что лам-
почка горит, но на самом деле она по сути
каждую наносекунду включается и выклю-
чается. Ну и фильм так же: кажется, что это
что-то континуальное, а на самом деле это
поток дискретных кадров: 24 кадра в секун-
ду плюс загадочный 25-й кадр. И зеркало
(«Зеркало!») — это вроде бы неживой объект
и в то же время живой (отсюда живая и мерт-
вая вода). Когда герой смотрит в зеркало,
разве он видит просто себя? (Психотик мо-
жет смотреть в зеркало и не видеть себя —
негативная галлюцинация — или видеть свою спину, как в картине Маг-
ритта.) «Восковая персона» — это роман Тынянова. В восковую «пер-
сону» («статую») Петра I был инкорпорирован механизм, благодаря
которому она время от времени вскакивала.
Зачем вообще Дон Гуан вернулся из ссылки? Ему надоели тамошние
женщины (куклы восковые), ему опротивел компульсивный секс, захо-
телось настоящей любви, любви-к-смерти. Может, его просто потянуло
на родину умирать. Статуя командора кивнула ему головой, в ответ на
его приглашение на ужин. А ведь то очень странно, что он пригласил его
понаблюдать, как они будут с донной Анной... ужинать («Донна Анна,
давайте поужинаем вместе»). Он спровоцировал скопофилию (вуайе-
ризм) Командора — своего «мертвого отца», лакановское Имя Отца.
Есть такое извращение, когда муж-импотент любит по взаимной дого-
воренности наблюдать, как его жена занимается любовью с другим муж-
чиной. Но разве Дон Гуан был эксгибиционист? Да, наверно. Но я думаю,
что он просто хотел умереть. Он ведь так и говорит донне Анне, причем
очень искренне:
Дон Гуан
Смерти.
О пусть умру сейчас у ваших ног,
Пусть бедный прах мой здесь же похоронят
Не подле праха, милого для вас,
Не тут — не близко — дале где-нибудь,
Там — у дверей — у самого порога,
Чтоб камня моего могли коснуться
Вы легкою ногой или одеждой,
7/15
23
Гармонбозия
Когда сюда, на этот гордый гроб
Пойдете кудри наклонять и плакать.
Слезы — это в определенном смысле тоже странные объекты, пото-
му что они являются проекцией нежелательных эмоций, «кусочков»,
частичек психики. Плачут, исторгают слезы истерики, депрессивные,
плачут от радости и злобы (не будем забывать, что мы говорим как о
психотических, так и о «нормальных» аффектах). Донна Анна, конечно,
не истеричка, она шизоид: «Подойди ближе — я одинок, т. к. я одинок,
но оставайся в стороне — я боюсь внедрения, не подходи ко мне, т. к. я
боюсь быть проглоченным (инкорпорированным) тобой». Именно так
ведет себя Донна Анна по отношению к Дон Гуану (об этой диалектике
шизоидной личности см. в книге Ненси Мак-Вильямс «Психоаналити-
ческая диагностика». М.: Независимая фирма «Класс», 1998. С . 251).
Плач — это странный факт, или странная ситуация (по «Логико-фило-
софскому трактату»). К тому же слезы — это не связанные между собой
материализованные частички психики, а это один из важнейших при-
знаков странных объектов по Биону. Эту идею Бион развивает в статье
«Нападение на связи» 1959 года (русский перевод см. в книге «Идеи
У.Р. Биона в современной аналитической практике». М., 2008).
Связанность подразумевает психическое здоровье, когда одно свя-
зано с другим, например, рука в сознании человека связана с его телом;
если же человек, к примеру, полагает, что его рука отделена от него и
ведет самостоятельный образ жизни (или падает бессильно вниз — в
«Войне и мире» это метафора катастрофического для французов завер-
шения — распадения, разрыва связей — Бородинского сражения), то
это признак психоза. У шизофреника рука, например, может прирасти
к носу, а нос, скажем, вести самостоятельный образ жизни, как в пове-
сти Гоголя «Нос», блестяще проинтерпретированной в начале ХХ века
первым русским психоаналитиком И.Д . Ермаковым (см.: Ермаков И.Д .
Психоанализ литературы: Пушкин, Гоголь, Достоевский. М .: Новое ли-
тературное обозрение, 1999). Мифологическое разрывание тела на час-
ти (не забудем, что шизофренический психоз — это регрессия к мифо-
логическому мышлению; см., например, изложение этой идеи в итоговой
книге Отто Фенихеля «Психоаналитическая теория неврозов», напи-
санной в 1945 году; русский перевод — М.: Академический Проект, 2004).
Тело шизофреника может быть вообще тотально диссоциированным,
или дырчатым, шизофреник вообще может отрицать, что у него есть
тело. Так же он ненавидит и свою психику. Бион писал о своем пациен-
те-психотике: «<...> ненависть (к эмоциям. — В . Р.) вливалась в смер-
тоносную атаку на то, что связывало пару (своих родителей, замещенной
парой «аналитик–пациент». — В . Р .), на саму пару и объект, этой парой
порожденный» («Нападение на связи». С . 157).
Половина сеанса прошла в молчании; затем пациент объявил,
что на пол упал кусок железа. Потом он в молчании совершил ряд
8/15
24
Глава первая
конвульсивных движений, словно ощущал физическое нападение
изнутри. Я сказал, что он не может установить со мной контакт,
потому что боится того, что происходит внутри него. Он подтвердил
это, сказав, что чувствует, что его убивают. Он не знает, что бы он
делал без анализа, от которого ему лучше. Я сказал, что он чувству-
ет такую зависть к себе и ко мне (поскольку мы способны вместе
работать, улучшая его самочувствие), что принимает в себя нашу
пару как мертвый кусок железа и мертвый пол, которые объедини-
лись не для того, чтобы дать ему жизнь, но чтобы убить его. Его
охватила сильная тревога, и он сказал, что больше так не может.
Я сказал, что он чувствует, что больше так не может, поскольку он
или мертв, или жив и так завидует, что вынужден остановить хоро-
ший анализ. Это вызывало заметное ослабление тревоги, но остаток
сеанса заняли разрозненные фактические замечания, которые сно-
ва выглядели попыткой сохранить контакт с внешней реальностью —
для того, чтобы отрицать фантазии («Нападение на связи». С . 154).
Я привел этот фрагмент, в частности, и для того, чтобы подчеркнуть
причудливость, странность мышления самого Биона, явно индуциро-
ванного пациентом в этой психотерапевтической ситуации. Пациент, по
его мнению, — мертвый кусок железа, а сам Бион — мертвый пол, т. е .
неспособный к контейнированию, излечению, порождению (родить мо-
жет только земля, поэтому хлеб в мифологических представлениях,
сохранившихся в наших приметах, нельзя бросать на пол, а на землю
можно), т. е . «плохой контейнер» в мертвой проективной (анти) иден-
тификации. Бион — плохая трансферентная мертвая мать (но, с другой
стороны, Христос сказал, что «если пшеничное зерно, пав в землю, не
умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода»
(Ин. 12:24). Бион часто пишет об объединении разрозненных странных
объектов (ср. понятие «дизъюнктивный синтез» Делеза; здесь можно
ввести понятие странный концепт в узком смысле, приравниваемое им
к разъединяющей атаке на связь обычных «здоровых» объектов, в данном
случае эмоций, которые пациент ненавидит. В этом контексте Бион сам
выступает как странный объект. Вообще говоря, в психозе имеет место
не противоречие, «схизис», а, скорее, диалектика связности/несвязно-
сти психотического и не только психотического мышления. С одной
стороны, да, бессвязность, как в знаменитом примере из «Руководства
по психиатрии» Блейлера:
Нормальные сочетания идей теряют свою прочность, их место
занимают всякие другие. Следующие друг за другом звенья могут,
таким образом, не иметь никакого отношения одно к другому.
<...>
«Желуди // и это называется по-французски Au Maltraitage / —
ТАБАК (я тебя так хорошо видел.) // Если на каждой линии что-
9/15
25
Гармонбозия
нибудь написано, тогда хорошо! «Теперь ischt albi elfi grad. Другой
Hü. Hü. Hüst umme nö hä! // Союз каторжных: Burghölzli (пациент
называет больницу, где он, очевидно, содержится «союзом каторж-
ных», т. е . тюрьмой. — В . Р.) // Ischt nänig à pres le Manger.
В этом примере знак // обознача-
ет места, где ход мыслей совершенно
прерывается; может быть, это проис-
ходит и в других местах. Он поэтому
в целом становится нелогичным и не-
понятным. Однако и формальная
связь нарушена. Французский и не-
мецкий диалект и итальянско-немец-
кий язык перемешиваются без види-
мых оснований. Больной слишком
хорошо знает французский язык, так
что нельзя считать ошибки во французском правописании описками;
они соответствуют крушению всего мышления (С. 305).
Но, с другой стороны, в шизофреническом мышлении (так же, как и
в мифологическом) все связано со всем. И это тоже не противоречие: по-
скольку естественные связи оборваны, то взамен их организуются репа-
ративные странные связи объектов и фактов. Например, когда пациентка
Лэйнга Джулия говорит: «Этот стул... эта стена. Я могла бы быть этой
стеной. Для девушки ужасно быть стеной», — это кажется бессмысленным
и лишенным связей. Но это не так. На самом деле связи можно обнаружить
всегда и во всем (даже в примере Блейлера, но для этого нужны свободные
ассоциации этого пациента, которого, увы, давно нет на свете: «Руковод-
ство» Блейлера было опубликовано впервые в 1916 году). Все связано со
всем в бессознательном, поскольку там не действуют законы стандартной
логики (рефлексивности, двойного отрицания и исключенного третьего),
а господствует особая симметричная логика, как показал Игнасио Матте
Бланко в книге «Бессознательное как бесконечные множества» (Matte
Blanco J. Unconscious as Infinite Sets. London, 1975). (Подробнее его кон-
цепция обсуждается нами ниже при анализе бессознательного как ги-
перстранного квазиобъекта.) На уровне предсознательного можно пока-
зать, как одно из ключевых слов языка связано со всеми на примере сло-
ва «смерть». Это кажущееся шокирующим утверждение на самом деле
легко доказать путем ассоциативного эксперимента, который придумал
Юнг. Возьмем любое слово. Например, слово «смотреть». Как слово
«смотреть» связано со смертью? Есть выражение «смотреть в глаза смер-
ти». Как слово «есть» связано со смертью. Ну, тут понятно, смерть всег-
да есть, была и будет. Ну хорошо, это слишком просто. Как связан со
смертью глагол «ходить»? Пожалуйста: Данте сошел с Вергилием в Ад,
обитель смерти. А если взять какое-нибудь совсем абстрактное слово,
например, «бифуркация». Ну, это совершенно очевидно: «точка бифур-
10/15
26
Глава первая
кации», термин, используемый в книге Ильи Пригожина и Изабеллы Стен-
герс «Порядок из хаоса», означает развилку — «Направо пойдешь — пол-
царства найдешь, налево пойдешь — коня потеряешь». Вообще волшебная
сказка, как показал В.Я. Пропп, связана с обрядом инициации, т. е. с вре-
менной смертью юношей в лесу. Ну хорошо, а если взять служебные час-
ти речи, например предлог «на». Как он связан со смертью? «Герой пошел
на смерть». Я думаю, что, если читатель хоть немного знаком с техникой
свободных ассоциаций Фрейда и ассоциативным экспериментом Юнга,
легко убедится, что любое слово языка связано со смертью. Человек идет
на работу (это тоже языковая игра со своими правилами — он не должен
опаздывать и т. д .), но он может попасть под машину. Человек сидит в
кино и смотрит фильм, но его может хватить инфаркт. Человек едет в
машине (летит в самолете) — здесь опасность катастрофы и смерти впол-
не реальна. Так умирают десятки тысяч людей. Вся человеческая деятель-
ность представляет собой совокупность (языковых) игр. Вся картина мира
человеческой культуры, запечатленная в универсальных бинарных оппо-
зициях, связана со смертью. Ясно, что все формы жизни так или иначе
связаны со смертью. Вот человек идет на работу. Связано ли это как-то
со смертью? Конечно, связано. Человек может не думать о смерти, но
влечение к смерти есть в большей или меньшей степени у каждого чело-
века. Идя на работу, человек может не думать о смерти. Но он может
думать, что он потеряет работу и обречет детей на голодную жизнь, что
они в конце концов умрут. Всякое бытие есть бытие к смерти. Кьеркегор–
Хайдеггер–Камю («Чума», «Посторонний»). Любое произведение искус-
ства связано со смертью. Как? А безмятежный пейзаж Куинджи «Сосны,
освященные солнцем»? Он тоже связан со смертью? Каким же образом?
Приходит на ум строка «И вчерашнее солнце на черных носилках несут».
Это о смерти Пушкина: «Солнце русской поэзии закатилось» — слова из
некролога, написанного Владимиром Одоевским. Но при чем здесь Архип
Куинджи? Как при чем? Но он же умер! Все люди смертны. Кай — человек.
Следовательно, Кай смертен. «Но я-то не Кай!» — в отчаянии кричит ге-
рой рассказа Толстого «Смерть Ивана Ильича». Неужели в языке нет ни
одного слова, которое бы не было связано со смертью? Может быть, это
Бог? Но Бог умер, сказал Ницше. Я уверяю, что таких примеров можно
привести сколько угодно и показать, что действительно, как это ни стран-
но, все слова (семантически, не только этимологически) связаны со всеми.
Более того, все странные объекты, факты, концепты, концепции и тексты
тесно связаны со всеми странными объектами фактами, странными кон-
цептами, странными концепциями и странными текстами. Во многом наша
книга именно об этом.
Но перейдем к рассмотрению пациентки Лэйнга, которая утверж-
дала, что могла бы быть стеной:
У Джулии любое восприятие, по-видимому, грозило смешением
с объектом. Она проводила большую часть времени, занимаясь этим
11/15
27
Гармонбозия
затруднением: «Это дождь. Я могла бы быть дождем», «Этот стул...
эта стена. Я могла бы быть этой стеной. Для девушки ужасно быть
стеной».
По-видимому, любое восприятие угрожало слиянием, а ощуще-
ние восприятия ее другим угрожало ей сходным образом. Это озна-
чало, что она жила в мире постоянного преследования и ощущала,
что делает для других то, что, по ее опасениям, могло случиться с
ней. Почти каждый акт восприятия, по-видимому, включал в себя
путаницу «я» и «не-я». Почва для такой путаницы была подготов-
лена тем фактом, что, поскольку более крупные аспекты ее личности
частично находились вне ее «я», легко было спутать эти отколотые
аспекты своего бытия с другими людьми, например, спутать свою
«совесть» со своей матерью, а мать — с «совестью».
Любовь поэтому была очень опасна. Вспоминать любимого че-
ловека = напоминать его = быть тем же самым. Если она меня любит
и вспоминает, она напоминает меня, она — это я. Таким образом,
она начала с того, что говорила, что она — моя сестра, моя жена,
она была некой Невестой. Я был жизнью. Она была Невестой Жиз-
ни. У нее обнаруживались мои манеры. У нее внутри было Древо
Жизни. Она была Древом Жизни (Лэйнг Р. Расколотое Я: Антипси-
хиатрия. М., 1995. С . 181).
Нас в первую очередь будут интересовать выделенные нами курсивом
строки. Девушка, о которой идет речь, пациентка Лэйнга Джулия, оха-
рактеризована им как хроническая шизофреничка. Действительно,
отождествление себя со стеной может показаться характерным для ка-
татонического мышления. Кататоник застывает, как стена. Но Джулия
не говорит, что она стена, она говорит, что она могла бы стать стеной.
Высказывания в сослагательном наклонении не характерны для острых
психотиков. Джулия и не была острым психотиком, хотя у нее и бывали
кататонические приступы, но скорее не застывания, а возбуждения. Во
фразе о стене она как бы примеряет на себя роль кататонички. И все
же — что значит быть стеной? Размышляя над этим высказыванием, я
думал, что стена в данном случае олицетворяет девственность. (Джулия
и на самом деле была девственна.) Мою гипотезу подтвердил Михаил
Бойко. Он вспомнил, что это «цитата» из финала «Песни Песней»:
— Есть у нас сестрица,
у нее еще нету грудей.
Что для сестрицы нам сделать,
когда к ней свататься будут?
Была бы она стеной —
мы бы ее укрепили
серебряными зубцами.
Была бы она дверью —
12/15
28
Глава первая
мы бы ее заградили
кедровой доскою.
— Ая—стена,
мои груди, как башни,
Потому он во мне
находит оплот.
Таким образом, быть стеной — это значит быть девственницей, го-
товой к дефлорации, что подтверждают слова Лэйнга о том, что Джулия
чувствовала себя его невестой. Далее в приведенной цитате говорится о
Дереве Жизни. Поэтому смысл всего высказывания Джулии может быть
интерпретирован как стремление пробиться из психотической «недо-
ступности» к жизни и любви (в данном случае любви к своему аналити-
ку). Но это ощущение себя стеной, несомненно, яв-
ляется ощущением себя бионовским странным объ-
ектом. То есть ни одушевленным, ни неодушевленным,
ни спящим, ни бодрствующим и т. д.
Я хочу напомнить теперь, что мы до сих пор го-
ворили лишь о визуальных странных объектах, в то
время как их существует четыре типа в соответствии
с четырьмя типами галлюцинаций, а именно визуаль-
ными, аудиальными, тактильными и обонятельными.
Например, человек слышит какое-то странное слово:
гармонбозия. Это финал «Твин Пикса». «Верни мне
мою гармонбозию», — говорит карлик агенту Куперу. Гармонбозия, как
поясняется там же в титрах, это pain and sorrow — боль и печаль. «Вер-
ни мне мою боль и печаль». Это можно понять как «Верни мне мой че-
ловеческий облик», дело ведь происходит в некоем очень странном по-
тустороннем пространстве — Черном Вигваме — и обитатели этого
пространства демоны или что-то вроде. По мнению М.В. Бойко:
Гармонбозия — это эманация человеческой психики, некая ду-
ховно-слизистая субстанция. Соответственно, процесс поглощения
ее можно изобразить только символически — например, как впиты-
вание крови или поедание кукурузного пюре. Крови издревле при-
писывались мистические функции: отсюда представление о вампи-
рах, которым употребление крови дает сверхчеловеческие способ-
ности. Выбор кукурузного пюре также не случаен. Для обитателей
Черного Вигвама гармонбозия — это обычная пища, заурядная, как
кукурузное пюре для простых американцев1.
...гармонбозия не поддается исследованию естественнонаучны-
ми методами, но доступна для мистического восприятия и магиче-
ского манипулирования. Само слово garmonbozia, очевидно, не име-
1 Мне известно еще только одно произведение, в котором абстрактное понятие
имеет неметафорический материальный эквивалент — роман Егора Радова «Суть» (М.,
2003), в котором суть бытия, жизни и мироздания распространяется в виде кристаллов.
13/15
29
Гармонбозия
ет прямого отношения ни к гормонам (hormones), ни к гармонии
(harmony), ни к амброзии (ambrosia), хотя, по-видимому, и вбирает
в себя их смысловые оттенки.
<...>
Вероятно, pain и sorrow обозначают воспринимаемую внешнюю
сторону боли, а гармонбозия — умопостигаемую внутреннюю сущ-
ность боли. Иначе говоря, pain и sorrow — это акциденция, феномен,
а гармонбозия — сущность, ноумен, или, выражаясь по-кантовски,
вещь-в-себе (Ding an Sich) (в печати, 2013).
Печаль — это признак депрессивной позиции по Мелани Кляйн: в
возрасте около года ребенок осознает мать как целостный объект и пе-
чалится о том, что она может уйти, поскольку она самостоятельный
объект. Боль ассоциируется с параноидно-шизоидной позицией (до шес-
ти месяцев):
Параноидно-шизоидная позиция — примитивная организация
психического аппарата, характеризующаяся проявлением первона-
чальных переживаний ребенка, сопровождающихся возникновени-
ем страха перед воображаемым разрушением, уничтожением его.
Представления о параноидно-шизоидной позиции содержались
в размышлениях М. Кляйн (1882–1960) о психическом развитии мла-
денца. В частности, они нашли отражение в ее работе «Некоторые
теоретические выводы, касающиеся эмоциональной жизни ребенка»
(1952).
По мнению М. Кляйн, с самого начала жизни младенец пережи-
вает тревогу, связанную с работой инстинкта смерти и переживани-
ем собственного рождения. Его отношения с объектами внешнего
мира, прежде всего с материнской грудью, оказываются окрашен-
ными тревогой преследования. В виде психического представления
грудь матери воспринимается ребенком в качестве «хорошего» или
14/15
30
Глава первая
«плохого» объекта. Хороший объект — грудь, удовлетворяющая
младенца и ощущаемая им как любимая. Плохой объект — фруст-
рирующая, ненавидимая грудь. С одной стороны, внешний объект
интроецируется вовнуть, образуя психический мир младенца. С дру-
гой стороны, ребенок проецирует на внешний объект свои импульсы,
связанные с любовью и ненавистью. «Хорошая» грудь идеализиру-
ется, становится «идеальной», в то время как «плохая» грудь вос-
принимается в качестве ужасного преследователя, способного про-
глотить, пожрать, уничтожить младенца.
М. Кляйн считала, что «соединение чувства любви и деструктив-
ных импульсов по отношению к одному и тому же объекту — груди —
служит предпосылкой роста депрессивной тревоги». Тем самым ду-
шевная жизнь ребенка в течение первых трех-четырех месяцев харак-
теризуется тем, что она назвала параноидно-шизоидной позицией,
которая позднее сменяется депрессивной позицией, тесно связанной
с коренными изменениями в либидозной организации ребенка. При-
митивные тревоги и защиты, в своей совокупности составляющие па-
раноидно-шизоидную позицию и проявляющиеся в форме страха
преследования и идеализации, появляются на самых ранних стадиях
развития ребенка, но они, по утверждению М. Кляйн, «не ограничи-
ваются их пределами, а снова и снова возникают в течение первых лет
детства и при определенных обстоятельствах в ходе всей позднейшей
жизни», что может давать знать о себе в виде психических расстройств
(Лейбин В. Словарь-справочник по психоанализу. М., 2010).
Бион считал, что эти позиции чередуются у человека на протяжении
всей жизни. Он назвал это чередование диалектикой PS-D. Приведу
простой пример. Вот муж и жена. Муж собирается работать. Жена со-
бирается уходить и, как свойственно всем женщинам, долго копается,
ищет ключи, примеряет шляпку, подбирает зонтик, и муж думает, по-
скорее бы она ушла. Это проявление позиции РS. Жена для него — это
«плохая» грудь, которая «преследует» его, не давая работать. Но как
только она ушла и можно садиться за работу, муж переходит на позицию
D, на депрессивную позицию. Ему сразу начинает ее не хватать. Он ду-
мает, а вдруг она уйдет и больше не вернется. Но вот близится время ее
прихода. И муж все время осциллирует между позициями D и PS. С од-
ной стороны, он уже соскучился (D), с другой, он думает, что вот она
придет и будет его, усталого от трудового дня, преследовать пустыми
разговорами (PS). Таким образом, «Верни мне мою гармонбозию» может
означать: «Верни мне эту диалектику PS-D, преврати меня обратно из
демона в человека». Но аудиальная галлюцинация не обязательно явля-
ется вербальной. Это могут быть какие-то шумы, хохот, стук (см. по
поводу последнего книгу В.Н . Топорова «Странный Тургенев»).
Любопытную тактильную галлюцинацию описал Виктор Кандинский
в книге «О псевдогаллюцинациях» (1890):
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
31
Гармонбозия
Однажды, придя в отделение, я был заинтересован странной кар-
тиной: согнувши колени и сильно вытягиваясь корпусом вперед,
Лашков с выражением ужаса на лице, медленно продвигался по ко-
ридору, причем работал локтями и протянутыми вперед руками так,
как будто бы ему было нужно прокладывать себе дорогу в вязкой
среде. <...> Позже, уже в период выздоровления, Лашков объяснил
этот эпизод так: он в то время намеревался бежать из больницы,
являвшейся ему тогда тюрьмой, но был удерживаем только страхом
попасться на зубы крокодила, живущего в канале, который огибал
больницу с двух сторон (в соответствии с бредовыми представления-
ми больного. — В. Р.) . Вдруг Лашков, к величайшему своему ужасу,
чувствует, что крокодил уже поглотил его, что он, Лашков, уже на-
ходится в чреве этого животного; вследствие этого, желая выбрать-
ся на свет божий, он и должен был с большим трудом прокладывать
себе дорогу, медленно продвигаясь вперед по внутренностям живот-
ного. <...> я живо тогда чувствовал (свидетельствовал больной. —
В. Р.), что тело мое стеснено со всех сторон и что я не иначе как с
чрезвычайными усилиями могу продвигаться вперед <...> одним
словом, я чувствовал себя именно так, как будто бы я в самом деле
попал в чрево крокодилово, подобно пророку Ионе, пребывавшему
во чреве китовом три дня и три ночи...» (Кандинский 1952: 67).
Обонятельная галлюцинация — это, например, неприятный запах,
идущий от больного (как он думает). Это пример, который описал и про-
анализировал Виктор фон Гебсаттель в статье «Мир компульсивного»:
Его постоянно беспокоит мысль, что от него дурно пахнет, что
все это чувствуют, поэтому он не разговаривает и не общается с дру-
гими людьми. Он даже не может никому позвонить по телефону из-
за запаха, исходящего от его тела. Даже когда пациент остается один,
то запах все время ему мешает, поэтому он ничего не может делать.
Он просто «пригвожден» этим запахом.
(Гебсаттель Виктор фон. Мир компульсивного // Экзистенци-
альная психология. М., 2001. С . 290.)
Таким образом, мы имеем четыре типа странных объектов. В случае
визуальных галлюцинаций это, например, статуя Командора, в случае
аудиальной, например, гармонбозия, в случае тактильной — крокодил
из примера Кандинского, в случае обонятельной — неприятный запах
из примера фон Гебсаттеля. Конечно, могут быть и переплетения разных
типов галлюцинаций в одном и том же «случае». Например, аудиально-
визуальная галлюцинация, как в примере Биона с куском железа («па-
циент объявил, что на пол упал кусок железа»). Бион не поясняет, «уви-
дел» ли пациент этот падающий на пол кусок железа или «услышал»
звук его падения. Скорее всего, имело место и то и другое. Таким обра-
1/15
32
Глава первая
зом, может быть комплексный аудиально-визуальный странный объект:
в данном случае характерный звук падающего металлического тела, а
потом сам этот кусок железа, который увидел на полу.
Теперь напомню, что имеется также фундаментальных четыре типа
(стадии) развернутого шизофренического бреда.
1. Бред отношения, когда больному кажется, что за ним все наблю-
дают или все в него влюблены (эротомания) или его жена изменяет ему
подряд со всеми мужчинами (бред ревности), или сутяжнический бред,
когда больному кажется, что все ему должны.
Пример из книги Ясперса «Стриндберг и Ван Гог» — бред ревности
Стриндберга по его «Исповеди глупца»:
Мария оправляет свои юбки (бредовая интерпретация: чтобы
понравиться мужчинам. — В . Р .), болтает с принужденным выраже-
нием лица, украдкой поправляет прическу. У нее вид кокотки; ее
сладострастие в интимных отношениях снижается. В выражении ее
лица появляются «незнаковые отблески», она проявляет холодность
по отношению к супругу. Он видит в ее лице выражение дикой чув-
ственности.
Отправившись в какую-то поездку со Стриндбергом, она ничем
не интересуется, ничего не слушает... Она, кажется, о чем-то тоску-
ет, не о любовнике ли? <...> Когда он спрашивает ее по поводу сом-
нительного массажа, который делает врач, ее лицо бледнеет. «На ее
губах застывает бесстыжая улыбка». Осенью она говорит об одном
незнакомце «красивый мужчина»; тот, по-видимому, прознав об
этом, знакомится с ней и ведет с ней оживленные беседы. За табль-
дотом она обменивается с одним лейтенантом «нежными взглядами».
Если Стриндберг отправляется наводить справки, она ожидает его
«со страхом, который слишком понятен». <...> Что бы женщина ни
сделала, это все равно вызовет подозрения, она вообще едва ли мо-
жет вести себя так, чтобы что-то не бросилось в глаза» (Ясперс 1999:
36–37).
Следующий клинический пример (также бреда ревности) — из со-
временной монографии:
...стоит жене сходить в магазин, как он обвиняет ее в том, что
она имела за столь короткое время сношения с несколькими мужчи-
нами. Дома замечает признаки посещения жены мужчинами (не так
лежат спички, сигареты). Следит за ней, прячась возле проходной
предприятия, где она работает; проверяет ее белье, осматривает тело,
половые органы, когда жена моется, обвиняет ее в том, что она «за-
мывает следы». Не выпускает жену ни на шаг из квартиры, ревнует
ее буквально ко всем мужчинам. <...>
2/15
33
Гармонбозия
«Вспоминал», что жена была беременна от другого парня, с ко-
торым встречалась до замужества, находил уши у детей такими же,
как у того парня (Терентьев 1991: 162).
2. Бред преследования, непосредственно вытекающий из бреда от-
ношения и порой переплетающийся с ним, — больному (больной) ка-
жется, что его хотят погубить: выгнать с работы, убить, изнасиловать,
отравить и т. п.
Приводим классическое описание бреда преследования из «Руко-
водства» Блейлера:
...больные чувствуют, что и предметы, и люди, окружающие их,
стали какие-то неприветливые («стены в моем собственном доме
хотели меня сожрать»). Затем они вдруг делают открытие, что оп-
ределенные люди делают им или другим людям знаки, касающиеся
больных. Кто-то покашлял, чтобы дать знать, что идет онанист, убий-
ца девушек; статьи в газетах более чем ясно указывают на больного;
в конторе с ним плохо обращаются, его хотят прогнать, ему дают
самую трудную работу, за его спиной над ним издеваются. В конце
концов всплывают целые организации, созданные ad hoc, «черные
евреи», франкмасоны, иезуиты, социал-демократы; они повсюду
ходят за больным, делают ему жизнь невозможной, мучают его го-
лосами, влияют на его организм, терзают галлюцинациями, отняти-
ем мыслей, наплывом мыслей (С. 77).
3. Бред воздействия, «содержащий идею постороннего влияния на
мысли, чувства, поступки больного, нередко с точным суждением о при-
роде такого воздействия» (Большой медицинский словарь http://dic.
academic.ru/dic. nsf/medic2/6835).
Пример из романа Федора Сологуба «Мелкий бес»:
Он взял распечатанную колоду, которая только однажды была
в употреблении, и принялся перебирать карты, словно отыскивая в
них что-то. Лица у фигур ему не понравились:
глазастые такие.
В последнее время за игрою, ему все каза-
лось, что карты ухмыляются. Как Варвара.
Даже какая-нибудь шестерка являла нахаль-
ный вид и непристойно вихлялась.
Передонов собрал все карты, какие были,
и остриями ножниц проколол глаза фигурам,
чтобы они не подсматривали.
Все хохотали, а Передонов оставался уг-
рюм и молчалив. Ему казалось, что ослеплен-
3/15
34
Глава первая
ные фигуры кривляются, ухмыляются и подмигивают ему зияющими
дырками в своих глазах <...> пиковая дама даже зубами скрипела,
очевидно, злобясь на то, что ее ослепили.
4. Бред величия
Пример Эскироля по книге российского психоаналитика Юрия Кан-
набиха «История психиатрии»:
Больные воображают, что они богаты, могущественны, отлича-
ются всякими достоинствами, покрыты отличиями и одарены та-
лантами. Они думают, что их состояние увеличилось вдвое, втрое
вчетверо, в сто раз. Другие, забывая несчастное положение, в кото-
ром они находились в момент заболевания, только и думают о со-
кровищах, обладателями которых они себя считают; они строят
гигантские проекты, долженствующие принести им громадные сум-
мы, покупают все, что подвернется под руку, только и думают о
приобретениях.
Одержимые подобными идеями, они говорят без конца, болтли-
вость их неиссякаема. Они возбуждаются разговором и легко пере-
ходят в состояния гнева, когда их экстравагантные идеи встречают
противоречие. Лицо их обыкновенно красно, раздуто, выражает до-
вольство и радость, которые им доставляют их богатство и величие.
Они поют, смеются, находятся в состоянии веселья и блаженства.
<...>
По мере прогрессирования болезни бред величия становится все
более распространенным, все более сложным, доминирующим. Боль-
ные считают себя на вершине величия и богатства.
Они обладают миллионами, миллиардами, золотом, бриллиан-
тами, замками, царствами, наконец, всей вселенной. Они министры,
полководцы, адмиралы, короли, императоры, они — само божество
(1994: 187).
В качестве классического примера бреда величия можно привести
финал жизни Ницше. Его последняя книга «Esse homo» («Се, Чело-
век!» — слова, сказанные Пилатом об Иисусе (Ин. 19: 5): Ницше назы-
вает себя самым мудрым, свои книги самыми великими, отождествляет
себя со своим отцом (Ницше 1990: 2, 703), говорит, что при встрече с
ним «лицо каждого человека проясняется и добреет» (Там же: 723),
называет себя Антихристом (725), Дионисом (768) и в то же время Хри-
стом («Распятым» — в переписке):
...уже почти машинально модулируя в тональность «паралича»
и «комбинированного психоза» — среди индусов я был Буддой, в
Греции — Дионисом; Александр и Цезарь — мои инкарнации, также
и поэт Шекспира — лорд Бэкон; я был напоследок еще и Вольтером
4/15
35
Гармонбозия
и Наполеоном, возможно, Рихардом Вагнером <...>. Я к тому же
висел на кресте <...> я каждое имя в истории (Свасьян 1990: 33).
При бреде величия с его формулой «я есть Х» больной сам стано-
вится странным объектом, галлюцинирующей галлюцинацией, посколь-
ку его «Я» — это уже не Я в том смысле, которое еще сохраняется на
более ранних стадиях шизофрении (подробно концепцию галлюцини-
рующей галлюцинации см. в нашей книге «Новая модель шизофрении»
(2012).
Здесь недаром говорится о комбинированном психозе. «Окончатель-
ный диагноз: шизофреноподобная экспансивная форма прогрессивного
паралича» (Lange-Eichbaum — цитируется по энциклопедии А.В . Шува-
лова «Безумные грани таланта» (С. 759). Может быть, для поклонников
Ницше это прозвучит кощунственно, но мне всегда последняя его книга
казалась в каком-то смысле комической. Думаю, это неслучайно. Ведь
Ницше — один из первых постмодернистов. Во всяком случае, в фунда-
ментальной энциклопедии «Постмодернизм» под ред. А .А . Грицанова
и М.А. Можейко (Минск, 2001) есть большая статья «Ницше». При этом
Ницше можно назвать также одним из первых постшизофреников.
Вспомним знаменитые строки:
В Японии я б был Катулл
А в Риме был бы Хокусаем
А вот в России я тот самый
Что вот в Японии — Катулл
А в Риме — чистым Хокусаем
Был бы.
Здесь важно это «бы». Творчество Пригова принадлежит не к боль-
шому шизофреническому проекту между Первой и Второй мировыми
5/15
36
Глава первая
войнами, например, в литературе Кафка, обэриуты, в кино Бунюэль, не-
мецкие экспрессионисты — Мурнау, Роберт Вине (автор «Кабинета док-
тора Калигари»), Фриц Ланг «Доктор Мабузе», в живописи сюрреалисты
(но не Магритт — постсюрреалист и предпостмодернист, и тем более не
Дали, так успешно игравший в шизофреника, что не противоречит тому,
что он и на самом деле был (пост) шизофреником), Шенберг (но не Стра-
винский, тоже предпостмодернист) и другие.
Постшизофрения имеет место тогда, когда идеи отказа от тестиро-
вания реальности и схизиса утратили свою валидность и релевантность.
Это произошло в постмодернистскую эпоху, т. е . одновременно с ослаб-
лением и падением тоталитарных режимов. Здесь важно вспомнить по-
нятие «вялотекущая шизофрения», которым пользовались в СССР для
подавления воли и интеллекта инакомыслящих, закармливая здоровых
людей, цвет нации, грубыми нейролептиками (аминазин, галоперидол
и под.) . По экстенсионалу «вялотекущая шизофрения» — это практиче-
ски синоним постшизофрении. Вялотекущий шизофреник — это, в
сущности, просто инакомыслящий человек, думающий и поступающий
не так, как большинство, поскольку диагноз «вялотекущая шизофрения»
можно поставить кому угодно, ведь «каждый человек немного шизо-
френик», как писал П.Б . Ганнушкин еще в 1914 году:
можно именно сказать, что каждый из нормальных людей не-
много шизофреник, можно с твердостью настаивать, что основы
шизофренических механизмов <...> cовершенно так же заложены
в обычной нормальной психике, как и основы маниакальных, пара-
ноических, истерических и других комплексов, рудименты шизоф-
ренической психики можно без особого труда обнаружить у каж-
дого (Ганнушкин 1998: 334).
Почему же утратили релевантность понятия тестирования реаль-
ности и схизиса? Потому что само понятие реальности в эпоху постмо-
дернизма потерпело крах с появлением виртуальных реальностей, а
также гиперреальности и симу-
лякров Жана Бодрийяра. Поня-
тие схизиса утратило свою реле-
вантность в связи с развитием
неклассических и модальных
логик, в которых закон исклю-
ченного третьего перестал
действовать (подробно см. гла-
ву «Схизис и неклассические
логики» нашей книги Руднев
2005).
Рассмотрим подробнее пер-
вое, обывательское, представле-
6/15
37
Гармонбозия
ние о шизофрении. Здесь вспомним Витгенштейна и представим себе
контексты, в которых употребляется это слово и производные от него.
Приведем два примера:
А. (презрительно): Да он просто шизофреник!
Б. (значительно): У него шубообразная шизофрения.
Это реальные примеры из далекого прошлого. Второе высказывание
было употреблено одним моим приятелем по поводу другого человека, в
те времена моего близкого друга. Причем А., который употребил выра-
жение «шубообразная шизофрения» (со слов своего брата-психиатра),
не понимал того, что говорил. По его представлениям, «шубообразная
шизофрения» — это такая болезнь, которая охватывает, окутывает чело-
века, как шуба. В то время как это понятие имеет совершенно другой
смысл. Оно произошло от немецкого термина «шуб», т. е. приступ, и шу-
бообразная шизофрения — это такая, которая происходит приступооб-
разно.
Выражение «Да он просто шизофреник!» означает, что этот человек —
ненормальный, сумасшедший, неполноценный, к которому нельзя предъ-
являть требований, которые предъявляют к нормальным людям. Причем
надо сказать, что это было произнесено по поводу человека, который дей-
ствительно был с точки зрения клинической психиатрии шизофреником.
Когда я консультировался по поводу его диагноза у известного психиатра,
тот сказал мне задумчиво, что это «эндогенно-процессуальный психоз».
Я ничего не понял и обратился к другому специалисту, и тот сказал мне,
что «эндогенно-процессуальный психоз» — это просто синоним шизо-
френии, или, как ее нежно называют психиатры, ББ (болезнь Блейлера).
Другой мой близкий приятель, находясь после института в военных
лагерях, не мог себя заставить принять присягу. Это было при советской
власти, он «не хотел присягать дьяволу», по его выражению. Его повез-
ли в больницу на освидетельствование. «Что вас беспокоит?» — спросил
врач. «Понимаете, — честно ответил мой приятель, — сама идея, что
нужно вскакивать с шесть часов утра и голым по пояс в любую погоду
куда-то бежать (он имел в виду обязательные утренние пробежки всей
ротой. — В . Р.), представляется мне совершенно бессмысленной». «Спа-
сибо, вы свободны!» — сказал врач, и моего приятеля отпустили из ла-
герей домой. Ему дали запечатанный конверт, который он должен был
предъявить на военной кафедре и который он тотчас же при первой
возможности вскрыл — там было медицинское заключение, которое
состояло из одного слова — «шизофрения». Тот факт, что этот человек
не хотел бежать утреннюю пробежку (о том, что он не хотел принимать
присягу, военные врачу не сказали, чтобы избежать скандала), был до-
статочным основанием для того, чтобы ему поставили страшный по тем
временам диагноз.
7/15
38
Глава первая
Вернемся к понятиям реальности и схизиса. Что значит, что человек
не тестирует реальность? Мой приятель, у которого был «эндогенно-
процессуальный психоз», однажды вышел из метро «Охотный ряд» и
увидел, что на том месте, где раньше была гостиница «Москва», — пус-
тое место. Это был 2004 год, гостиницу снесли, чтобы на ее месте по-
строить новую, но он не знал этого и решил, что у него негативная гал-
люцинация. «Никому не скажу!» — подумал он. Потом он, когда разо-
брался, в чем дело, все-таки рассказал об этом случае мне. Этот человек
жил представлениями классической модернистской эпохи. Но реально
он жил в постмодернистскую эпоху. То есть в нем жило представление
о шизофреническом негативном чуде: была гостиница, и вот ее нет. Зна-
чит, он ненормальный — он сам поставил себе диагноз. Этот пример
говорит прежде всего о том, что шизофреник знает, что он шизофреник,
и заранее готов чувствовать себя изгоем. Но ведь этот случай с исчез-
нувшей гостиницей произошел уже в эпоху гиперреальности. Если бы
этот человек чувствовал себя живущим в эпоху гиперреальности и был
воспитан в духе постмодернистской онтологии, то он мог бы себе ска-
зать: «Ну вчера была гостиница, сегодня ее нет, завтра опять появится,
какая, в сущности, ерунда. Может быть, я просто сплю и мне снится, что
нет гостиницы, а когда я проснусь, я пойду проверю и, возможно, она
окажется на месте. Или не окажется». Или если бы этот человек в момент
лицезрения исчезнувшей гостиницы мог себе сказать или подумать, что
он настолько всемогущ, что может заставлять исчезать дома и т. п .
Я не хочу повторять прописных истин о принципе неопределенности
Гейзенберга, о том, что в эпоху квантовой механики было установлено,
что у элементарных частиц нет массы покоя и что реальность зависит от
наблюдателя и т. д . Я позволю себе напомнить свою «постмодернист-
скую» концепцию шизофрении, в соответствии с которой вся реальность
является агломератом галлюцинаций (странных объектов и фактов — см.
мою статью Руднев 2012а) и что, когда человек пребывает в состоянии
бреда величия, он сам становится галлюцинирующей галлюцинацией
(подробное обоснование этого взгляда см. в книге Руднев 2012). Что же
такое гиперреальность и как она связана с постшизофренией? Ответить
на этот вопрос достаточно сложно. Для начала надо понять, что такое
префикс гипер- . Он произошел от др.- греч. ὑπέρ «над, выше». Чем гипер-
отличается от супер- (лат. suрer — «сверху, над»)? Кажется, что эти два
префикса означают одно и то же, но это не совсем так, а на деле совсем
не так. Можно сказать Суперэго, а Гиперэго — нельзя. Почему? Рассмот-
рим слова с приставкой гипер- . Что значит, например, слово «гипертро-
фированный»? Увеличенный в объеме вследствие болезни, усиленной
работы и т. п .; характеризующийся гипертрофией, чрезмерно преувели-
ченный (Викисловарь). Попробуем теперь понять, что такое гипертекст.
Это текст, устроенный таким образом, что он превращается в иерархию
текстов, одновременно составляя единство и множество текстов. Про-
стейший пример гипертекста — это любой словарь или энциклопедия, где
8/15
39
Гармонбозия
каждая статья имеет отсылки к другим статьям этого же словаря. В ре-
зультате читать такой текст можно по-разному: от одной статьи к другой,
по мере надобности, игнорируя гипертекстовые отсылки; читать статьи
подряд, справляясь с отсылками; наконец, пуститься в гипертекстовое
плавание, т. е. от одной отсылки переходить к другой. Гипертекст — это
нелинейный лабиринт, и выйти из него, войдя один раз, труднее, чем мо-
жет показаться на первый взгляд. В фильме «Косильщик лужаек» герой,
поначалу нечто вроде Иванушки-дурачка, познакомившись с компьютер-
ными виртуальными реальностями, постепенно интеллектуально и физи-
чески окреп, а под конец стал претендовать на мировое господство, но,
попав в компьютерный гипертекст, не мог оттуда выбраться, он был заперт
в нем собственной гордыней. Второй пример — житейский. Когда человек
уже выбрал свою профессию, он тем самым выбрал определенный гипер-
текст своей жизни — определенный набор языковых игр, определенный
круг общения, определенные книги, определенный образ мыслей. И вот
вдруг ему все это надоедает. Он хочет вырваться из опостылевшего ему
мира. Хочет все бросить, уйти куда-то совершенно в другое пространство,
к совершенно другим людям и другим проблемам. Но те кнопки, которые
он научился нажимать в своей старой жизни, те речевые акты и языковые
игры, в которые он был обучен играть в своей старой жизни, те пружины,
которые он привык нажимать, и те психологические установки и мотива-
ции, которыми он привык руководствоваться, все это остается при нем.
И они тянут его назад. Гипертекст, таким образом, это нечто вроде судь-
бы: человек идет по улице, думает о чем-то хорошем, предвкушает радост-
ную встречу, но вдруг нажимается какая-то кнопка (не будем задавать
бесполезного вопроса, кто эту кнопку нажимает и зачем), и жизнь его
переворачивается. Он начинает жить совершенно иной жизнью, как бы
выходит из дома и не возвращается. Но потом кто-то опять нажимает
кнопку, и его вновь возвращают к тем же проблемам, к той же улице, к
тем же хорошим мыслям. Это, по сути, история Иова. Человек чувствует,
что совершил какую-то ошибку, и сам не понимает, как это вышло, его
будто бес попутал, новая жизнь, казавшаяся ему такой нужной, такой
творческой, теперь кажется просто западней. И тогда он может либо сой-
ти с ума, либо действительно попытаться возвратиться на эту улицу и к
этим мыслям. Но ему будет труднее, чем раньше, — новые кнопки, кото-
рые он научился нажимать в новой жизни, будут мешать ему в старой.
Существует даже гипертекстовая художественная литература и по мень-
шей мере один классик этой литературы. И фамилия у него для классика
вполне подходящая — Джойс, правда, зовут его не Джеймс, а Майкл и
написал он не «Улисса», а компьютерный роман «Полдень». Особенность
этого романа в том, что его можно адекватно читать только на дисплее
компьютера. Он построен так, как строится гипертекст. В нем есть «кноп-
ки», нажимая на которые можно переключать движение сюжета в про-
шлое и в будущее, менять эпизоды местами, углубиться в предысторию
героини, изменить плохой конец на хороший и т. п . Здесь-то мы и подхо-
9/15
40
Глава первая
дим к понятию гиперреальности, которое придумал
Бодрийяр. Для того чтобы понять, что такое гипер-
реальность, надо отождествить реальность с тек-
стом, а текст построить как гипертекст, тогда и
получится гиперреальность. Бодрийяр утверждает,
что мы уже живем в гиперреальности. Масс-медиа,
бесконечные пересекающиеся потоки информации,
создают впечатление, что кто-то нажимает и на-
жимает различные кнопки, а мы только успеваем рот разевать. Мы пере-
катываемся, как при шторме на корабле, из одного конца гиперреальности
в другой. Например, Бодрийяр считал, что войны в Персидском заливе
зимой 1991 года между Ираком и США в обычном «реальностном» смыс-
ле не было. Это была гипертекстовая война, вся «посаженная» на дисплеи
компьютеров и экраны видеопроекторов.
Возможно, лучше понять, что такое гиперреальность, нам поможет
такое художественное направление, как гиперреализм.
Авторы этих картин — современные художники канадец Джейсон де
Грааф и испанец Педро Кампос. Картины кажутся фотографиями, но
это не так. Это симулякры фотографий. Нечто большее, чем фотографии.
В них есть то, что Лакан называл непристойностью желания. И в этом их
сходство с постшизофренией. Непристойное желание — это гипертро-
10/15
41
Гармонбозия
фированное и поэтому никогда не могущее быть удовлетворенным жела-
ние. Гиперреальность — это гипертрофированная квазиреальность, ко-
торая никогда не может достичь «обычной реальности». Что такое «обыч-
ная реальность»? Это та реальность, которая «была» в XIX веке, когда
люди не понимали, что то, что они видят, зависит от того факта, что они
на это смотрят. Травка зеленеет, Солнышко блестит. Грачи прилетели.
Вспомним картину шизофреника Сезанна «Натюрморт с драпировкой».
Она чем-то похожа на картины гиперреалистов. Это мертвая квази-
реальность симулякров. Когда на семинарах Профессиональной психо-
терапевтической лиги профессор М.Е. Бурно анализировал эту картину,
он говорил, что яблоки и полотенца выглядят так, как будто они дере-
вянные, и употреблял слово «мертвоватость». Почему это шизофрени-
ческая картина? Ведь здесь нет ни бреда, ни галлюцинаций, как у Дали;
ни отчаяния, как на картинах экспрессионистов (например, Эдварда Мун-
ка), нет соединения несоединимого, как у сюрреалистов. Здесь гипертро-
фированная квазиреальность. Почему это шизофрения? Художник си-
лится показать «обычную реальность», но, поскольку он ее в определен-
ном смысле не тестирует и, скорее всего, ненавидит, как все психотики,
он производит над ней такую операцию, которую в лингвистике называ-
ют гиперкоррекцией, т. е. гипертрофированной коррекцией. Мы можем
пояснить, что такое гиперкоррекция, на следующем примере. Наша дочь
в детстве, когда ей объяснили, что обычно, когда произносится в слове
а, то пишется о, например, произносится карова, а пишется корова, ска-
зала: «Говорят — лампа, а пишут — ломпа». Так же поступает и Сезанн
со своими «деревянными» фруктами и салфетками, он гипертрофирует
реальность, потому что «настоящей реальности» он не чувствует.
Понятия «сюрреализм» и «гиперреализм» означают противополож-
ности, которые сходятся. Сюрреалисты откровенно изображают иска-
женную реальность психотического состояния. Это могли быть подлин-
ные психотики, как Макс Эрнст, или такие постпсихотики, как, например,
Сальвадор Дали, которого можно назвать первым и главным постшизоф-
реником ХХ века. При всех его причудах (Verschroben), при всей экстра-
11/15
42
Глава первая
вагантности его поведения, при всей нарочитой мегаломании и при том,
что он сам назвал свой метод параноидным, этот человек не страдал, как
страдали подлинные шизофреники тоталитарно-модернистской эпохи,
такие как Ван Гог, Сезанн, Витгенштейн, Юнг. Шизофреничность Дали,
особенно его позднего творчества, носит во многом симулятивный (ис-
тероподобный) характер, и некоторые поздние картины Дали напомина-
ют картины гиперреалистов. Самая знаменитая из них вот эта:
Здесь налицо интертекст: это
отсылка к «Менинам» Веласкеса,
художника, которого Дали бого-
творил.
Итак, гиперреальность — это
такая гипертрофированная «реаль-
ность», которая неотличима от ги-
пертекста и не соотносима с обы-
денной реальностью. В этом смыс-
ле гиперреализм — это более
честное искусство, чем, скажем,
«реализм» передвижников, кото-
рые (как было подробно обоснова-
но нами в книге Руднев 2012) выда-
ют за реальность галлюцинации
(критику понятия «реализм» при-
12/15
43
Гармонбозия
менительно к художественной литературе см. в нашей книге «Реальность
как ошибка» (Руднев 2011). Реальность — это миф ХIХ века. Но, говоря
так, мы размываем грани между «здоровыми», шизофрениками и пост-
шизофрениками.
Но они и на самом деле размыты.
В чем постшизофреничность картин Джейсона де Граафа? В том, что
гиперреализм так же «мертвоват», как деревянные яблоки и полотенца
Сезанна. Очень важно, что любой гипертекст является также и интер-
текстом, т. е . системой цитат и реминисценций. Поэтика цитат и реми-
нисценций — это шизотипическая поэтика (см. главу «Шизотипический
дискурс» нашей книги Руднев 2004). Шизотипическое расстройство лич-
ности, шизотипический характер — это и есть постшизофрения. Логика
здесь такая. Подобно тому как в шизотипическом (полифоническом)
характере сочетаются несочетаемые в обычном характере радикалы
(например, циклоидный и шизоидный), так и в шизотипической поэтике
сочетаются несочетаемые интер- и гиперотсылки к другим текстам.
В этом смысле постмодернизм был всегда, как полагает его отечествен-
ный исследователь Илья Ильин (см. его книгу Ильин 1991). Значит, и
постшизофреники тоже были всегда, например, Пушкин с его «полифо-
нической» поэтикой, выявленной и проанализированной Ю.М . Лотма-
ном (Лотман 1976) (ср. нашу статью «Пушкин и постмодернизм», по-
священную анализу фильма Владимира Мирзоева «Борис Годунов»
(Руднев 2011а), а также приложение к книге Руднев 2011).
Но где же интертекстуальность в картинах Джейсона де Граафа и
Педро Компаса, на которых изображены клубника, в прозрачной жид-
кости и виноград, завернутый в целлофановую пленку? Виноград — сим-
вол сексуального непристойного наслаждения — вспомним Джека Пот-
рошителя, который приманивал своих жертв-проституток редким в те
времена виноградом. Клубника вызывает ассоциацию со сленговым сло-
вом «клубничка» («попользоваться насчет клубнички»), т. е. опять-таки
с непристойным сексуальным наслаждением.
Посмотрим еще одну гиперреалистическую картину, принадлежа-
щую Алисе Монк.
13/15
44
Глава первая
В чем здесь непристойность желания? Девушка стоит под душем, а
может быть, перед окном, за которым идет дождь. Это недостижимое
желание, т. к. девушка отгорожена от нас стеклом душевой кабины или
окна. Мы за ней как бы подглядываем, поэтому это непристойное же-
лание в буквальном смысле. Или это не капли воды или дождя, а около-
плодные воды. О возможности такой ассоциации говорят следующие
картины этой же художницы.
14/15
45
Гармонбозия
Видимо, эта художница в своем творчестве прорабатывает травму
рождения.
В определенном смысле гиперреалистами были и русские концепту-
алисты, например, Владимир Сорокин в своем раннем творчестве. Как
мы помним, его ранние рассказы строились по одной и той же схеме.
Сначала шел квазиреалистический, как бы гипертрофированно соцреа-
листический дискурс, потом разверзалась психотическая бездна.
Вернемся к странным объектам и психотическому бреду. Конечно,
существуют другие виды бреда, и их достаточно много:
абортивный, антагонистический, апперцептивный, ассоциатив-
ный, аффективный, богатство, величие, воображение, восприятие,
галлюцинаторный, гениальных способностей, генуинный, эссенци-
альный, гибели, гипагогический, гипнопомпический, гипнотического
очарования, голотимный, греховности, двойника, депрессивно-па-
раноидный, дерматозойный, дисморфоманический, индуцирован-
ный, инициальный, инкапсулированный, инсценировки, интел-
лектуальный первичный, интерметаморфозы, интерпретативный,
имажинативный, ипохондрический, кататемический, кататимный,
катестизический, колдовского влияния, конфабуляторный, кон-
формный, концептуальный, Котара, кристаллизовавшийся, ксено-
патический, ложного узнавания, манихейский, метаболический,
мистический, могущества, намека, невиновности, нигилистический,
обнищания, обыденных отношений, овладения, одержимости, окол-
дования, особого значения, островной, осуждения окружающими,
осумкованный, осциллирующий, отгороженности, отношения сензи-
тивный, отчуждения, параноидный, паранойяльный, парафренный,
перерождения, персекуторный, положительного и отрицательного
двойника, помилования, помраченного сознания, порчи, предполо-
жительный, представления, просоночный, психогенный, ревности,
резидуальный, ретроспективный, самообвинения, самоуничижения,
симбиотический, символический, систематизированный, сноподоб-
ный, сумеречного состояния, сутяжный, толкования, тразиторный,
трансформации, ундулирующий, ущерба, фабуляторный, фанта-
стический, фибрильный, физического воздействия, физического
недостатка, физической силы, чувственный, экспансивный, энте-
розоонозный, эротический (Рыбальский М.И . Бред: систематика,
семиотика, нозологическая принадлежность бредовых, навязчивых,
сверхценных идей. М.: Медицина, 1993. С . 363–364).
Но большинство этих причудливых форм бреда так или иначе соот-
носится с фундаментальными четырьмя. К тому же этот список не явля-
ется логически непересекающимся и отчасти даже напоминает «китай-
скую энциклопедию» Борхеса, о которой мы будем говорить ниже. И яс-
ное дело, что при шизофрении могут переплетаться и иметь место
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
46
Глава первая
несколько видов бреда одновременно, как мы увидим ниже, и например,
один странный объект может относиться и к преследованию, и к отно-
шению, и к воздействию. Да так чаще всего и бывает. Итак, все же огра-
ничимся четырьмя типами странных объектов и четырьмя видами бреда.
Можно, таким образом, построить классификацию странных объектов,
в которой будет 16 таксонов. Но не забудем, что существуют странные
объекты, которые также могут быть визуальными, аудиальными, так-
тильными и обонятельными. То есть еще 16 типов странных объектов.
Существуют также странные концепты, например, дизъюнктивный син-
тез Делеза, Dasein Хайдеггера, хоасмос, постмодернистская чувствитель-
ность, die Gegenstand Витгенштейна (что означает не что иное, как «прос-
той объект), хронотоп Бахтина (критика этого концепта), кот Шредин-
гера. Большинство психоаналитических концептов являются в широком
смысле странными — бессознательное, вытеснение, влечение, инстинкт,
перенос, механизмы защиты, проективная идентификация, PS-D, синтом.
И разумеется, самым странным концептом является странный объект.
В качестве странной теории рассмотрим «новое учение о языке» —
направление в советской лингвистике, господствовавшее начиная с
1920-х гг., более 30 лет. После того как оно приняло особо уродливые
формы, его разгромил И.В. Сталин в статье «Марксизм и вопросы язы-
кознания», опубликованной в «Правде» в 1950 году. Основатель — ака -
демик Николай Яковлевич Марр, человек, которого при жизни и после
смерти, как пишет о нем автор критической монографии В.М . Алпатов,
«называли гением, сравнивали с Коперником, Дарвином, Менделеевым;
позднее о нем говорили как о вульгаризаторе, космополите и шарлата-
не; одни считали, что он создал науку о языке, другие — что его вклад в
эту науку равен нулю» (Алпатов В.М . История одного мифа: Марр и
марризм. М.: Наука, 1991). Марр применил к языкознанию учение исто-
рического материализма. По его мнению, язык — такая же надстроечная
общественная ценность, как искусство; язык является приводным ремнем
в области надстроечной категории общества. Язык возник у всех народов
независимо друг от друга, но поскольку культура едина и в своем раз-
витии проходит одни и те же этапы, то все процессы в ней проходят
аналогично. Язык, по Марру, образовался из первичных «фонетических
выкриков». Первичная речь, как реконструировал ее Марр, состояла
всего из четырех лексических элементов — САЛ, БЕР, ЙОН, РОШ. И вот
все слова всех языков мира Марр был склонен сводить к этим четырем
элементам.
Слова всех языков, — писал Марр, — поскольку они являются
продуктом одного творческого процесса, состоят всего-навсего из
четырех элементов, каждое слово из одного или из двух, реже трех
элементов; в лексическом составе какого бы то ни было языка нет
слова, содержащего что-либо сверх все тех же четырех элементов;
мы теперь орудуем возведением всей человеческой речи (Марр 1924).
1/15
47
Гармонбозия
Развитие языков, по Марру, шло от исконного множества к единству.
Нормальная наука — сравнительно-историческое языкознание — счи-
тала, что все происходило наоборот: сначала существовали праязыки,
из которых потом возникли современные языки, т. е . движение шло от
единства к множеству. Но Марр открыто высказывал ненависть к срав-
нительно-историческому языкознанию, считая его буржуазной псевдо-
наукой. Он отвергал генетическое родство языков и даже такие очевид-
ные вещи, как заимствования слов, он объяснял единством глоттогони-
ческого (языкотворческого) процесса.
Марр отрицал существование национальных языков: «Не существует
национального и общенационального языка, а есть классовый язык, и язы-
ки одного и того же класса различных стран при идентичности социальной
структуры выявляют больше типологического родства, чем языки различ-
ных классов одной и той же страны, одной и той же нации». Ясно, что
терпеть такую безумную теорию могло только такое безумное государство,
как СССР. После смерти Марра в 1934 году новое
учение о языке стало официальной лингвистической
религией. Любые проявления сравнительно-истори-
ческого языкознания, не говоря уже о структурной
лингвистике, безжалостно душились.
Но было бы односторонним считать Николая
Яковлевича Марра безумцем и параноиком. Вернее,
он был в той же мере безумцем, что и Хлебников,
Маяковский, Бунюэль и другие герои этой книги.
Но ему не посчастливилось стать именно ученым,
а не художником, хотя многие, особенно литера-
туроведы и культурологи, на которых он оказал
влияние, считали и продолжают считать его талантливейшей и во многом
до конца не понятой личностью. Вот что писала о своем учителе Ольга
Михайловна Фрейденберг, выдающийся мифолог и культуролог:
Где бы Марр ни находился — на улице, на заседании, на обще-
ственном собрании, за столом, — он всюду работал мыслью над своим
учением. Его голова была полна языковыми материалами, и он оша-
рашивал встречного знакомого, вываливая ему прямо без подготовки
пригоршню слов и только за секунду перед этим вскрытых значений.
Что видел во сне Марр? Неужели на несколько часов в сутки он
переставал работать мыслью? Ему снились, наверное, слова, и едва
ли и во сне он не работал над своим учением (Фрейденберг О.М . Вос-
поминания о Н.Я . Марре // Восток–Запад. М .: Наука, 1988).
А вот что пишет известнейший лингвист, академик Т.В . Гамкрелидзе
о Марре и его прозрениях — в 1996 году (по неуловимой логике судьбы
самое скандальное и примитивное в теории Марра — сведение всех слов
2/15
48
Глава первая
к четырем элементам — в какой-то степени предварило открытие четы-
рех элементов генетического кода):
Теория Марра не имеет под собой никаких рациональных осно-
ваний, она противоречит и логике современной теоретической лин-
гвистики, и языковой эмпирии. < ...> Но теория эта, представляющая
своеобразную модель языка, весьма близкую к генетическому коду...
может послужить иллюстрацией проявления в ученом интуитивных
и неосознанных представлений... (Гамкрелидзе Т.В . Р .О. Якобсон и
проблема изоморфизма между генетическим кодом и семиотиче-
скими системами // Материалы международного конгресса «100 лет
Р.О . Якобсону». М., 1996).
Иначе говоря, Марр, возможно, в своей теории предсказал типоло-
гические основы тогда еще не существовавшей генетики. В конце ХХ века
труды Марра постепенно стали реабилитировать, особенно его штудии
по семантике и культурологии. Появилось даже понятие «неомарризм».
Это произошло при смене научных парадигм, при переходе от жесткой
системы структурализма к мягким системам постструктурализма и пост-
модернизма, где каждой странной теории находится свое место.
Существует огромное число странных текстов. Например, «Джаб-
бервокки» Люиса Кэрролла.
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве.
И хрюкатали зелюки,
Как мюмзики в мове.
О, бойся Бармаглота, сын!
Он так свиреп и дик.
А в чаше рымит исполин,
Злопастный Брандашмыг.
Но взял он щит, и взял он меч,
Высоких полон дум.
Далекий путь его лежит
Под дерево тум-тум.
Он стал под дерево и ждет,
И вдруг граахнул гром —
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнем!
Раз-два, раз-два! Горит трава,
Взы-взы — стрижает меч,
Ува! Ува! И голова
Барабардает с плеч!
3/15
49
Гармонбозия
О светозарный мальчик мой!
Ты победил в бою!
О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
(«Алиса в Зазеркалье»)
Разговоры за самоваром
Кулундов
Где мой чепец? Где мой чепец?
Родимов
Надменный конь сидел в часах.
Кулундов
Куда затылком я воткнусь?
Родимов
За ночью день, за днем сестра.
Кулундов
Вчера чепец лежал на полке,
сегодня он лежал в шкапу.
Родимов
Однажды царь, он в тре-
уголке,
гулял по Невскому в плаще.
Кулундов
Но где чепец?
Родимов
И царь смеялся,
когда машинку видел он,
в кулак торжественный
смеялся,
царицу зонтиком толкал.
Ит.д.
Зачем нужны человеку странные
объекты, факты, концепты, концеп-
4/15
50
Глава первая
ции и тексты? Это все равно что спросить, зачем нужны «Улисс» или
«Поминки по Финнегану», «Шум и ярость», стихи Хлебникова.
Зарошь
дебошь
варошь
студошь
сухошь
мокошь
темошь.
Зачем? Ничего не понятно ну, может быть, кроме мокоши, а так —
совершенная шиза. А читают! Ну хорошо. Возьмем пример, на самом
деле гораздо более сложный
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
Один из самых странных текстов в мировой поэзии. Его обманчивая
простота — это почти хокку:
Старый пруд
Прыгнула в воду лягушка
Всплеск в тишине
(Перевод Веры Марковой)
Что значит обманчивая простота? Странность стихотворения «Я вас
любил...» проанализировал Р.О . Якобсон в статье «Поэзия грамматики
и грамматика поэзии». Он показал, что вся риторика, или скорее анти-
риторика, этого стихотворения построена на грамматических катего-
риях, в нем практически нет метафор. Можно пойти еще дальше и ска-
зать, что это стихотворение вообще без слов. И в этом смысле это уни-
кальный пример того, когда лирическая поэзия не отражает или почти
не отражает реальности. Если бы Якобсон был знаком с психиатриче-
ской проблематикой, он бы наверняка заметил, что повторение три раза
словосочетания «Я вас любил» напоминает персеверацию, когда шизоф-
реник повторяет много раз одно и то же. «Я вас любил. Я вас любил.
Я вас любил». В этом плане даже можно сказать, что это сочетание слов
делексикализируется и превращается в инкорпорирующее слово-пред-
ложение. Но это, конечно, не совсем персеверация. Это, скорее, маги-
ческое заклинание, но тоже очень странное, потому что оно направлено
не в будущее, а в прошлое, вернее, в прошлое из будущего, из смерти
5/15
51
Гармонбозия
лирического Я, которое заклинает героиню, чтобы никто ее больше так
не любил. Последняя строка читается невольно как «Не дай вам Бог
любимой быть другим». Но возможна и другая интерпретация, в соот-
ветствии с которой этот «другой» и есть то самое лирическое Я, которое
утрачивается в психической смерти героя. Здесь происходит диссоциа-
ция.
В своем квазиотречении герой из глубины своей будущей смерти
умоляет героиню остаться преданной его неразделенной любви и тем
самым оберегает ее от того, чтобы она погрузилась в реальность, как
сделала Татьяна Ларина, разочаровавшись в Онегине. Это было своеоб-
разное «бегство в здоровье», как говорят психоаналитики. Таким обра-
зом, это шизофреническое стихотворение, именно потому оно такое
необычное. Известно, что навязчивое повторение одной и той же сло-
весной формулы часто перерастает в сверхценное, т. е . из обсессии пе-
реходит в паранойю. Так ведь и происходит в данном случае. Поэт по-
вторяет одно и то же, причем непонятно, кому он это говорит и зачем.
Ведь поздно уже объясняться в любви, когда он сам говорит, что любил
безмолвно, т. е . без слов. Зачем же под конец все портить? Его любовь
была чистым интенциальным состоянием. Но Она, как видно, была рав-
нодушна или почти равнодушна к этой любви, т. е . почти не прошита
подлинной реальностью этого самого высокого интенционального со-
стояния. Почему почти? Он говорит «Но пусть она вас больше не тре-
вожит», значит, раньше все-таки тревожила. Значит, полностью не ос-
тавляла равнодушной, значит, было и в нее инвестировано нечто под-
линное, что-то тревожно-безмолвное, она понимала, что ее любят, и
по-своему ценила это, т. е . лучи подлинной реальности все-таки прони-
кали в нее. Поэтому-то герой и заклинает ее не быть любимой другим.
Чтобы она не шизотизировалась полностью. И все же почему мы назы-
ваем этот текст шизофреническим? Здесь нет ни бреда, ни неологизмов,
ни разорванности ассоциаций, ни страха, ни даже опустошенности. Но
мы уже говорили, что навязчивое повторение «Я вас любил» переходит
в сверхценное и потом все-таки персеверируется, т. е . обессмысливает-
ся в обыденном смысле, а на глубинном уровне приобретает соответ-
ственно потаенный смысл. В этом плане «угасла не совсем» читается как
«совсем не угасла». Шизофреники очень честны и одновременно очень
хитры (во всяком случае, так считал Лэйнг). И это чистое искреннее и
безобидное, на первый взгляд, стихотворение оборачивается коварным
шизофреническим (вспомним Кафку) супериллокутивным актом зако-
вывания героини в своеобразный пояс верности. Можно было бы сказать,
что герой из-за своей несчастной любви регрессировал в нарциссизм,
недаром он все время повторяет «Я... Я ... Я ...» . Но это не традиционное
нарциссическое грандиозное Я. Как можно предположить, героиня, в
которую был влюблен лирический герой, захватила его полностью, т. е .
она была его единственной реальностью. Отрекаясь от своей любви как
невыносимой, ведь не только робостью, но и ревностью он был томим,
6/15
52
Глава первая
он тем самым отрекается от всей реальности, психически умирает, т. е .
переходит в психоз. Его Я, с одной стороны, диссоциируется, слипается
с «вас-любил». С другой стороны, оно расщепляется на Я и Другого.
Характерно, что в этом стихотворении нет никакой телесности и ника-
кого намека на секс. Если вспомнить пушкинскую сексуальную распу-
щенность, то оно становится еще более странным. Вообще шизофрени-
ки не чужды секса, но здесь не будет никаких «Давайте поужинаем
вместе». «Вы мне нравитесь, я хочу с вами спать», — говорил шизофре-
ник, герой фильма «Игры разума» каждой девушке — последняя вышла
за него замуж. Но чаще всего шизофреники полностью диссоциированы
от своей телесности, и их либидо
носит глубоко затаенный и реду-
цированный характер, хотя, как
мы уже говорили, герой здесь
своим сообщением на самом деле
коварно требует от героини вер-
ности ему после смерти. «Не надо
быть любимым другим. Оставай-
ся преданным моей памяти, пото-
му что я буду любить тебя и после
смерти. Пусть память обо мне
оставит тебя в подлинной реаль-
ности моей любви».
Что касается того, зачем нужна поэзия, то я здесь вспоминаю слова
Лотмана из его книги «Анализ поэтического текста» (а также лекций),
что человечество веками жило в обстановке выживания — войн, катак-
лизмов экологических катастроф, тем не менее нет ни одной националь-
ной культуры, в которой не было бы поэзии. Но поэзия — это странный
объект лишь в широком смысле — она на нас воздействует. Однако
поэзия родилась из мифа, а миф является странным объектом в более
узком смысле, он «инструмент по уничтожению времени» (Леви-Строс),
«нейтрализатор всех оппозиций» (А.М. Пятигорский), в его «высказы-
ваниях» господствует конъюнкция, а не дизъюнкция (Е.М. Мелетинский.
«Поэтика мифа»), т. е ., другими словами, он может «одновременно»
утверждать противоположные вещи; когда мы говорим о мифе, мы унич-
тожаем миф, поскольку в мифе высказывание и реальность слиты во
«всеобщем оборотничестве» (А.Ф. Лосев). В мифе герой, какой-нибудь
Энкиду или Пуруша, может быть одновременно живым и не живым; в
мифе часто возникает ситуация расчлененности, например, Орфей или
Дионис разрывается вакханками, и т. д. Зачем человеку миф? Мне ка-
жется, что это очевидно. Он организует его психологический опыт в
антиэнтропийную сторону увеличения информации, но поскольку миф
не текст и даже не пратекст и не дотекст, то он это делает странным
образом — путем повторения одного и того же ритуала или ряда ритуа-
лов. (Об этом слишком много писали — Леви-Строс, Элиаде, В.Н . Топо-
7/15
53
Гармонбозия
ров и многие другие, чтобы здесь всерьез рассуждать об этой функции
в скобках.) Но миф — не объект в строгом смысле этого слова, потому
что он одновременно и объект, и субъект, и предикат, поэтому он и стран-
ный объект, и странный факт, и странный концепт. И в то же время он
ни то, ни другое, ни третье. А в самом узком смысле? Зачем героям «Твин
Пикса» нужна гармонбозия? Зачем обэриутам нужна фарлушка? Зачем
психотику нужна галлюцинация? Зачем Отелло своего младая любит
Дездемона? Она нужна для превращения демона (то есть, в сущности,
психотика) в человека. Зачем фарлушка нужна обэриутам, объяснить
сложнее. Для этого приведем контекст (пьесу Хармса «Елизавета Бам»,
в которой этот странный объект появляется).
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Где Елизавета Бам?
ИВАН ИВАНОВИЧ: Зачем ее надо вам?
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Чтобы убить!
ИВАН ИВАНОВИЧ: Хм, Елизавета Бам сидит на скамейке там.
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Бежим тогда во всю прыть.
Оба бегут на одном месте. На авансцену выносят полено, и пока П.Н .
и И.И. бегут, распиливают это полено.
Хоп, хоп,
ногами
закат за
горами
облаками розовыми
пух, пух
паровозами
хук, хук
филина бревно! —
— распилено.
Отодвигается кулиса, и за кулисами сидит Е.Б .
ЕЛИЗАВЕТА БАМ: Вы меня ищете?
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Вас! Ванька, она тут!
ИВАН ИВАНОВИЧ: Где, где, где?
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Здесь под фарлушкой.
На сцену выходит нищий.
ИВАН ИВАНОВИЧ: Тащи ее наружу!
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Не вытаскивается!
«Елизавета Бам», с одной стороны, гебефреническая пьеса, там все
время кривляются, но, с другой стороны, здесь реализуется и бред пре-
следования, характерный для параноидной шизофрении (анализ «Ели-
8/15
54
Глава первая
заветы Бам» см. в нашей книге «Полифоническое тело». М .: Аграф, 2010).
Иван Иванович и Петр Николаевич приходят, чтобы убить Елизавету
Бам, но, возможно, это лишь ее проекция, или, точнее, экстраекция. По-
чему Елизавета Бам прячется под фарлушкой? Да потому что это неиз-
вестно что! Но не может быть совсем «неизвестно чего» — вспомним
глокую куздру. Фарлушка — это явно какой-то предмет, может быть,
нечто вроде беседки или какой-то улитки, панциря черепахи или... в об-
щем, это черт знает, что такое. «Фарлушкой» обэриуты называли какую-
нибудь вырванную из контекста и утратившую смысл вещь, неожиданным
образом используемую и обыгрываемую в театрализованном представ-
лении. Первая «фарлушка» — обледенелый предмет с торчащими из него
непонятными железяками — была найдена Заболоцким и Бахтеревым в
Саперном переулке, рядом с Надеждинской. Во всяком случае, как мне
кажется, это нечто эротическое, т. к . в пьесе все время происходят какие-
то эротически игры между героями,
или даже сексуальное: это может
быть вагина (о защитной, апотропо-
эпической функции вагины см., на-
пример, наше послесловие ко второ-
му тому «Большого словаря русско-
го мата» Алексея Плуцера-Сарно
(СПб.: Лимбус Пресс, 2005). Вообще
именно потому, что все сексуальное
обсценно, оно должно быть скрыто
и может выполнять функцию убежи-
ща (в случае Елизаветы Бам, воз-
можно, галлюцинаторного убежища
от самой себя). Ну, положим, если
бы они искали ее под беседкой. Тог-
да бы ее легко можно было бы выта-
щить, но она под фарлушкой, как ее
вытащишь, если это неизвестно что?
В шестом сонете к Марии Стюарт
Бродский «спародировал» стихотво-
рение Пушкина:
Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими — но не даст!
9/15
55
Гармонбозия
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит — по Пармениду — дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться — «бюст» зачеркиваю — уст!
1974
А.К. Жолковский написал статью об этом стихотворении Бродского,
в которой он, в частности, отметил, что в нем «несчастная любовь огруб-
ляется до физической боли» («Я вас любил...» Бродского // Жолков-
ский А.К. Блуждающие сны. М.: Советский писатель, 1991. С . 285). То
есть антилюбовь в стихотворении Пушкина заменяется здесь антите-
лесной антисексуальностью. Телесность шизофреника — мы выше гово-
рили немного о ней — редуцирована и диссоциирована. Шизофреник
диссоциирован со своим телом. Так, в начале шизофренической мистерии
Александра Введенского «Кругом возможно Бог» следует диалог между
персонажем Эф., будущим Фоминым, и Девушкой. Речь идет о предсто-
ящей казни, на которую они отправляются смотреть на то, что там будут
отрезать головы, о том, что Эф. снимает и надевает свою голову каждый
день. Шизофреник ненавидит свое тело и отрицает его как часть реаль-
ности, которую он также отрицает. Можно сказать, что шизофреник не
тестирует свое тело. Например, оно может казаться ему чем-то неорга-
ническим. Вспомним, как пациентка Лэйнга Джулия говорила о себе:
«Этот стул... эта стена. Я могла бы быть этой стеной. Для девушки ужас-
но быть стеной». Для шизофреника тело в каком-то смысле становится
на место его души подобно тому, как его сознание затопляется бессо-
знательным. Шизофреник состоит в чрезвычайно сложных отношениях
со своим телом. Приведем пример из области детского аутизма. В книге
«Пустая крепость» Бруно Беттельхейм приводит историю мальчика, ко-
торый мог существовать, только постоянно подзаряжая свое тело по-
средством присоединения воображаемых проводов к источникам пита-
ния. Как и у Джулии, тело этого мальчика было дебиологиозированным.
Герой стихотворения Бродского хочет застрелиться, чтобы «все разле-
телось к черту на куски». Здесь важен амбивалентный момент оружия, с
одной стороны, фаллического, т. е . созидательного «порождающего ме-
ханизма», а с другой — разрушительного «механизма»: фаллос-пистолет
предстает здесь механическим сверлом, причиняющим боль: «боль свер-
лит мои мозги» (фаллос тоже может быть разрушителен, когда он раз-
рывает девственную плеву — поэтому становление женщиной в этом
плане — тоже амбивалентное событие). Здесь самое главное — «нападе-
ние на связи»: «все разлетелось к черту на куски». До этого все «ясно».
Однако слово задумчивость настораживает. («И далее: виски: / в который
вдарить? Портила не дрожь, но / задумчивость». Представим себе, что
человек задумчиво смотрит на пистолет и размышляет: «Ну, куда, в пра-
вый висок? А может, в левый?») Этот задумчивый рыцарь на пути между
смертью и жизнью — ананкаст. Эта задумчивость, нерешительность —
10/15
56
Глава первая
черта ананкаста. Ананкасты, как и шизофреники (по-разному, конечно),
не любят тело, т. к. оно источник страдания (вспомним исходящий (яко-
бы) из тела больного неприятный запах в примере В. фон Гебсаттеля
выше. Также они не любят секс, поскольку он у них анально аранжиро-
ван, и относятся к нему в супружестве как к неприятной обязанности.
Ненси Мак-Вильямс пишет в своем руководстве «Психоаналитическая
диагностика»: «Человек, с которым я проводила первичное интервью,
на вопрос о характере его сексуальных отношений с женой мрачно и с
нажимом ответил: “Эту работу я выполняю” (Мак-Вильямс 1998: 364).
Для шизофреников сексуальные отношения могут быть мучительны. Ср.
у Платонова в «Чевенгуре»: «Ей Прокофий обещал в дороге супруже-
ство, но она, как и ее подруги, мало знала, что это такое, она лишь до-
гадывалась, что ее тело будет мучить один человек вместо многих».
Вообще кощунственность полового акта, его некая противоестествен-
ность подчеркивается в сцене, когда общая жена Клавдюша совокупля-
ется в алтаре, т. е . в центре «Дома Отца»: «Ты поласкай в алтаре Клав-
дюшу, а я дай предчувствием займусь — так оно или иначе!» Зачатие там
рассматривается тоже как нечто мучительное и тягостное: «...родители
зачали их не избытком тела, а своею ночною тоской и слабостью груст-
ных сил, — это было взаимное забвение двоих прятавшихся, тайно жи-
вущих на свете людей». Или они редуцируются. Вспомним фильм «Идио-
ты» фон Триера: они там просто жмутся друг к дружке. В этом плане
строка «как дай вам Бог другими — но не даст!» ассоциируется сексу-
ально (нечто вроде «она мне не дала»). И даже Парменид, который в
противоположность Гераклиту считал, что «ничего не меняется» здесь
к месту — философ-«ананкаст». Я думаю, что в этом стихотворении
важно, что он перечеркивает, похеривает (в смысле Лакана и Деррида,
но, впрочем, кто подумает «дурное», тот окажется не далек от истины)
грудь («коснуться — “бюст” зачеркиваю — уст!»). Мне кажется, что это
соотносится с шизофреническим регрессом на инфантильную парано-
идно-шизоидную позицию. Мелани Кляйн в книге «Зависть и благодар-
ность» пишет:
В течение многих лет я приписывала особое значение одному оп-
ределенному процессу расщепления: разделению груди на хороший
и плохой объекты. Я рассматривала это расщепление как выражение
врожденного конфликта между любовью и ненавистью и возникаю-
щих при этом тревог. Однако, наряду с этим разделением, существу-
ют другие процессы расщепления, и только в недавние годы они ста-
ли более понятны. Например, я обнаружила, что одновременно с
жадной и опустошающей интернализацией объекта — в первую оче-
редь груди — Эго в различной степени фрагментирует себя и свои
объекты и таким путем достигает распыления деструктивных
импульсов и внутренних персекуторных тревог (С. 36).
11/15
57
Гармонбозия
Самое важное заключается, пожалуй, в том, какой величины эти
куски, на которые все разлетается. Если имеет место «распыление», то
мы имеем дело с психозом. По Биону, психотик перемалывает содержа-
ние своей психики, которая ему ненавистна, потому что она приносит
одни страдания, на мелкие-мелкие фрагменты или даже (уринальные)
капельки и «распыляет» их наружу: «сей жар в крови, ширококостный
хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажды». Но далее герой не
умирает, но, напротив, осуществляет переход на депрессивную позицию.
Грудь он перечеркивает/похеривает: последнее слово стихотворения —
«уста». Оральная депрессивная позиция менее примитивна, чем пара-
ноидно-шизоидная. Ведь герой не застрелился же! Он в отличие от пуш-
кинского героя, тихого шизофреника-смертника, в своем психосексу-
альном развитии идет дальше — искать другую возлюбленную — мать.
Теперь об ананкастах. Здесь решающую роль играет слово Парменид.
«Парменид утверждает, что, поскольку мы можем теперь знать то, что
обычно считается прошлым, оно на самом
деле не может быть прошлым, но в опре-
деленном смысле должно существовать и
настоящее время. Отсюда он делает вывод,
что не существует такой вещи, как измене-
ние» (Рассел Б. История западной фило-
софии. Т. 1). Хотя герой рассмотренного
выше стихотворения, может, и вообще не
был шизофреником, но то, что он описы-
вает, есть шизофреноподобный реактив-
ный психоз. Его возлюбленная, к примеру,
его бросила, и он решил покончить с собой, но потом передумал, задум-
чивость его спасла: пока он думал, «в который вдарить», шок постепен-
но рассосался. Такое бывает.
Алексей К. Толстой был морфинистом-наркоманом (Шувалов 2004)
В двух фрагментах, которые приводятся ниже, так же как и в сти-
хотворении Бродского, происходит нападение на связь вследствие ре-
активного психоза.
Не мудрствуйте, надменный санкюлот!
Свою вину не умножайте ложью!
Сообщников и гнусный ваш комплот
Повергните к отечества подножью!
Когда б вы знали, что теперь вас ждет,
Вас проняло бы ужасом и дрожью!
Но дружбу вы чтоб ведали мою,
Одуматься я время вам даю!
Здесь, на столе, смотрите, вам готово
Достаточно бумаги и чернил:
Пишите же — не то, даю вам слово:
12/15
58
Глава первая
Чрез полчаса вас изо всех мы сил...»
Тут ужас вдруг такой объял Попова,
Что страшную он подлость совершил:
Пошел строчить (как люди в страхе гадки!)
Имен невинных многие десятки!
Явились тут на нескольких листах:
Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы,
Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах,
Потанчиков, Гудим-Бодай-Корова,
Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх,
Грай-Жеребец, Бабиов, Ильин, Багровый,
Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих,
Бурдюк-Лишай — и множество других.
Здесь имеет место простое констеллятивное перечисление всех зна-
комых Попова — связи от ужаса распались, и он пишет всех подряд. Но
когда Попов просыпается от ужаса, от того, что всех заложил, т. е. ког-
да реактивный психоз, в данном случае кошмарная развязка сна, закан-
чивается, он переходит к глагольному стилю, т. е . от простого бессвяз-
ного именного стиля, от констелляции — к детерминации и координа-
ции (об этих трех типах синтаксических связей см., к сожалению,
малодоступную, но в своем роде непревзойденную книгу Бориса М. Гас-
парова «Простое предложение» (Тарту, 1972), что соответствует тому,
что психические связи субъекта восстанавливаются.
Одним скачком покинул он кровать
И начал их (штаны. — В . Р.) в восторге надевать.
«То был лишь сон! О счастие! О радость!
Моя душа, как этот день, ясна!
Не сделал я Бодай-Корове гадость!
Не выдал я агентам Ильина!
Не наклепал на Савича! О сладость!
Мадам Гриневич мной не предана!
Страженко цел, и братья Шулаковы
Постыдно мной не ввержены в оковы!»
Второй фрагмент (первый, конечно, вы узнали — «Сон По-
пова»):
69
Ходить бывает склизко
По камешкам иным,
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.
70
13/15
59
Гармонбозия
Оставим лучше троны,
К министрам перейдем.
Но что я слышу? стоны,
И крики, и содом!
71
Что вижу я! Лишь в сказках
Мы зрим такой наряд;
На маленьких салазках
Министры все катят.
72
С горы со криком громким
In corpore, сполна,
Скользя, свои к потомкам
Уносят имена.
73
Се Норов, се Путятин,
Се Панин, се Метлин,
Се Брок, а се Замятин,
Се Корф, се Головнин.
74
Их много, очень много,
Припомнить всех нельзя,
И вниз одной дорогой
Летят они, скользя.
Здесь опять-таки следствием шока является распадение связей и
простое констеллятивное перечисление. Герой этого стихотворения, или
даже поэмы, «История государства Российского от Гостомысла до Ти-
машева», так же как и советник Попов, до смерти боится возможной
реакции спецслужб (кстати, типичная ситуация для бреда преследова-
ния) на свой историко-философский опус. В отличие от «Сна Попова»
здесь детерминация, т. е . односторонняя психическая зависимость, вос-
станавливается лишь формально. Историк спешит закончить свою ле-
топись, т. к. все равно ничего не меняется: как не было порядка на Руси,
так и нет (и, по-видимому, никогда не будет), ничего не изменяется — по
Пармениду. Но изучать ананкастов по стихам — дело невыгодное, т. к.
поэтов-анакастов не бывает, если они не психотики, как Даниил Хармс,
чей текст мы приводим сейчас. Да и то он, строго говоря, стихотворени-
ем не является, это квазистихотворный Случай No 13.
Математик и Андрей Семенович
Математик (вынимая из головы шар)
14/15
60
Глава первая
Я вынул из головы шар.
Я вынул из головы шар.
Я вынул из головы шар.
Я вынул из головы шар.
Андрей Семенович
Положь его обратно.
Положь его обратно.
Положь его обратно.
Положь его обратно.
Математик
Нет, не положу!
Нет, не положу!
Нет, не положу!
Нет, не положу!
Андрей Семенович
Ну и не клади.
Ну и не клади.
Ну и не клади.
Математик
Вот и не положу!
Вот и не положу!
Вот и не положу!
Андрей Семенович
Ну и ладно.
Ну и ладно.
Ну и ладно.
Математик
Вот я и победил!
Вот я и победил!
Вот я и победил!
Андрей Семенович
Ну победил — и успокойся!
Математик
Нет, не успокоюсь!
Нет, не успокоюсь!
Нет, не успокоюсь!
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
61
Гармонбозия
Андрей Семенович:Хоть ты математик, а честное сло-
во, ты не умен.
Математик
Нет, умен и знаю очень много!
Нет, умен и знаю очень много!
Нет, умен и знаю очень много!
Андрей Семенович:Много, да только все ерунду.
Математик
Нет, не ерунду!
Нет, не ерунду!
Нет, не ерунду!
Андрей Семенович:Надоело мне с тобой препираться.
Математик
Нет, не надоело!
Нет, не надоело!
Нет, не надоело!
Андрей Семенович досадливо машет рукой и уходит. Матема-
тик, постояв минуту, уходит вслед за Андреем Семеновичем.
Занавес
<11.4 .1933>
Здесь, по сути, вообще ничего не происходит. Что я хочу сказать?
В принципе стихотворный метр — это крайне ананкастическое яв-
ление. Вот, например, схема 5-стопного ямба стихотворения Пушкина
«Яваслюбил.Любовьеще,бытьможет...»:-/ -/ -/ -/ -/ -(знак«-»
означает «слабое место», безударный слог; знак «/» — икт, ударный
слог). Даже неважно, что именно означают эти знаки. Важно другое:
ясно видно, что они чередуются со стопроцентной регулярностью на
протяжении всего стихотворения. Но если бы все дело ограничивалось
метром, то это был бы чистый ананказм. Но есть еще помимо метра —
стихотворный ритм, тот ритм, про который Ю.М . Лотман писал, что
он является диаклетическим поиском различного в сходном и сходно-
го в различном (см. его книгу «Анализ поэтического текста: Структу-
ра стиха». Л.: Просвещение, 1972). И на самом деле, полная метриче-
ская/ритмическая схема стиха является компромиссом между метром
и ритмом. Это было впервые четко осознано и проартикулировано лишь
в начале 1920-х годов в книге академика Жирмунского «Введение в
метрику» (см.: Жирмунский В.М . Теория стиха. Л.: Наука, 1975). В со-
ответствии с этим схему стихотворения «Я вас любил...» можно по-
строить следующим образом:
1/15
62
Глава первая
2212121232
22223233
2223243
4432122
22223234
42422
22224232
32132122
«Основание степени» здесь обозначает ритмический тип слова, а
«показатель степени», маленькая цифра вверху — на каком слоге слова
стоит ударение. Анализируя эту схему, нельзя не заметить, что в ней
ритмически маркированы два односложных слова — «Бог» и «быть».
Совсем иную картину мы видим в «Я вас любил...» Бродского. Что же
делает Хармс? Он отказывается от принципа борьбы и компромисса
между метром и ритмом, тем самым превращая стих в голый метр, в
голую навязчивость, т. е . психотизируя его
Я вынул из головы шар.
Я вынул из головы шар.
Я вынул из головы шар.
Я вынул из головы шар.
121441
121441
121441
121441
Положь его обратно.
Положь его обратно.
Положь его обратно.
Положь его обратно.
121441
121441
121441
121441
Такое положение вещей в психиат-
рии называется персеверация, т. е. бес-
смысленное повторение одного действия,
фразы или слова. (Я хотел в этом разделе
ни разу не употребить словосочетания
«странный объект». Получилось! Как же
получилось, когда я его только что упо-
требил. «Черт, все не по-людски!»)
Вчера (7.03.13) я открыл статью
«Гетерологический парадокс» Георга
фон Вригта (М.: Прогресс, 1986), чтобы
Георг Хенрик фон Вригт
2/15
63
Гармонбозия
объяснить своему другу по его просьбе, что это такое. На странице 450
я нашел данную в скобках фразу, которая меня заинтересовала и даже
заинтриговала. Фон Вригт пишет: «Я полагаю, что слово может считать-
ся своего рода предметом». В каком смысле? Например, слово «старый»
(old) является в английском, да и, наверно, в любом другом языке старым,
слово short в английском языке — короткое. Такие слова фон Вригт
называет автологическими, а те слова, которые не являются автологи-
ческими, он соответственно называет гетерологическими. (Здесь мне
вспоминается статья Р.О . Якобсона «В поисках сущности языка» (опуб-
ликована в сборнике «Семиотика» под ред. Ю.С . Степанова), где
утверждается примерно то же самое. Слово short — короткое, shorter —
длиннее, чем short, shortest — длиннее, чем shorter. Якобсон хотел
оспорить тезис Ф. де Соссюра об арбитрарности языкового знака. Но
мне также сразу вспомнилась книга Мишеля Фуко «Слова и вещи», в
самом начале которой он приводит фрагмент «Китайской энциклопе-
дии» из рассказа Борхеса «Аналитический язык Джона Уилкинса», где
все животные подразделяются
на а) принадлежащих Императору, б) набальзамированных,
в) прирученных, г) сосунков, д) сирен, е) сказочных, ж) отдельных
собак, з) включенных в эту классификацию, и) бегающих как су-
масшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью из
верблюжьей шерсти, м) прочих, н) разбивших цветочную вазу, о) по-
хожих издали на мух.
Что означает эта поистине странная классификация, как она отно-
сится к идее фон Вригта, что слова — это «своего рода предметы»?
Витгенштейн, непосредственный учитель Вригта, писал, что слова — это
поступки («Культура и ценность»). Афоризм Витгенштейна более по-
нятен и даже традиционен. «Слова поэта суть дела его». «Словом мож-
но убить, словом можно спасти, Словом можно полки за собой пове-
сти» — это слова из стихотворения Вадима Шефнера «Слова» (1956)
(видно, недаром Витгенштейн так любил Россию и Советский Союз).
Продолжая тему Витгенштейна: подобно тому, как слова приобретают
смысл только в предложении, так же и вещи существуют в реальности
(в «реальности») только в фактах и языковых играх. Похож ли факт на
предложение? Витгенштейн считал, что похож, потому что предложение,
пропозиция, — это картина факта. Вернемся к китайской энциклопедии:
все животные подразделяются «на а) принадлежащих Императору, б) на-
бальзамированных, в) прирученных, г) сосунков, д) сирен, е) сказочных,
ж) отдельных собак, з) включенных в эту классификацию, и) бегающих
как сумасшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью
из верблюжьей шерсти, м) прочих, н) разбивших цветочную вазу, о) по-
хожих издали на мух». Как это связано с тем, похожи или не похожи
вещи на слова? Странность этой классификации в том, что она соверша-
3/15
64
Глава первая
ет нападение на связи. Но делает она особым образом, не шизофрени-
ческим, а шизотипическим. Шизотипическое мышление — это такое
мышление, где все тоже «разлетается к черту на куски», но на довольно
большие куски, и эти куски являются цитатами и реминисценциями.
А.М . Пятигорский в эссе о постмодернизме писал следующее:
Умберто Эко пишет, что в настоящем постмодернист отчаянно
пытается объясниться, объяснить себя другому — другу, врагу, миру,
кому угодно, ибо он умрет в тот момент, когда некому будет объяснять.
Но, объясняя себя другому, он пытается это и сделать как другой, а
не как он сам. Объясняя этот прием постмодернистского объяснения,
Эко говорит: ну представьте себе, что вы, культурный и образованный
человек, хотите объясниться в любви женщине, которую вы считаете
не только культурной и образованной, но еще и умной.
Конечно, вы могли бы просто сказать: «я безумно люблю вас»,
но вы не можете этого сделать, потому что она прекрасно знает, что
эти слова уже были точно так же сказаны Анне Австрийской в ро-
мане Александра Дюма «Три мушкетера». Поэтому, чтобы себя
обезопасить, вы говорите: «Я безумно люблю вас, как сказал Дюма
в «Трех мушкетерах». Да, разумеется, женщина, если она умная,
поймет, что вы хотите сказать и почему вы говорите именно таким
образом. Но совсем другое дело, если она в самом деле такая умная,
захочет ли она ответить «да» на такое признание в любви?» (Пяти-
горский А.М . О постмодернизме // Пятигорский А.М . Избранные
труды. М .: Языки славянской культуры, 1996.)
Вот это и есть то, что я называю шизотипическим мышлением. Оно
отсылает каждый «таксон» китайской классификации к различным воз-
можным мирам. Когда мы читаем или произносим принадлежащих
Императору, то мы мысленно представляем себе этого императора, может
быть, из сказки Андерсена «Соловей», и все то, что мы ассоциируем со
всем китайским: иероглифы, вазы, хокку Басе. И это все картинки, т. е.
иконические знаки, так или иначе похожие на вещи. Можно возразить:
разве словосочетание хокку Басе похоже на сами хокку Басе? Лягушка
прыгнула в пруд и т. д. Конечно! Когда мы это произносим или читаем, мы
внутренним взором видим эту лягушку, прыгающую в пруд. Но как быть
с таксоном «з»: животными, включенными в эту классификацию? Здесь
какой-то парадокс: змея, кусающая себя за хвост. (Может быть, это и есть
«гетерологический парадокс»?) Здесь нельзя не вспомнить теорию типов
Рассела (раскритикованную Витгенштейном), а также теорию шизофре-
нии Грегори Бейтсона и его коллег. Сначала о теории типов. Рассел раз-
работал «Теорию типов» для снятия парадокса теории множеств. Вот как
он сам излагает ее суть в книге «Мое философское развитие»:
Проще всего проиллюстрировать это на парадоксе лжеца. Лжец го-
ворит: «Все, что я утверждаю, ложно». Фактически то, что он делает,
4/15
65
Гармонбозия
это утверждение, что оно относится к тотальности его утверждений, и,
только включив его в эту тотальность, мы получаем парадокс. Мы долж-
ны будем различить суждения, которые относятся к некоторой тоталь-
ности суждений, и суждения, которые не относятся к ней. Те, которые
относятся к некоторой тотальности суждений, никак не могут быть чле-
нами этой тотальности. Мы можем определить суждения первого по-
рядка как такие, которые не относятся к тотальности суждений; суж-
дения второго порядка — как такие, которые отнесены к тотальности
первого порядка и т. д. ad infinitum. Таким образом, наш лжец должен
будет теперь сказать: «Я утверждаю ложное суждение первого порядка,
которое является ложным». Он поэтому не утверждает суждения пер-
вого порядка. Говорит он нечто просто ложное, и доказательство того,
что оно также и истинно, рушится. Такой же точно аргумент применим
и к любому суждению высшего порядка» (Рассел 1993: 25–26).
По всей видимости, тезис о животных, включенных в эту класси-
фикацию, это и есть суждение второго порядка. Но, по мнению Витген-
штейна, «Теория типов» излишня, т. к. необходимо, чтобы логическая
запись сама, не прибегая к сильной прагмасемантике, показывала про-
тиворечивость того или иного суждения.
3.333 Функция не может быть собственным аргументом, посколь-
ку Знак Функции уже содержит в себе Протокартину своего аргу-
мента, которая не может содержать самое себя. Предположим, на-
пример, что Функция F (fx) могла бы быть собственным аргументом;
тогда должна была бы иметь место Пропозиция: «F (F (fx)) «, и в ней
внешняя Функция F и внутренняя функция F должны обладать раз-
ными значениями, т. к. внутренняя Функция имеет форму (fx), а
внешняя ψ ( (fx)). Общим у них является лишь буква «F», которая
сама по себе ничего не означает.
5/15
66
Глава первая
Это сразу становится ясно, когда мы вместо «F (Fu) «напишем
«(): F (u) x u = Fu». Тем самым устраняется парадокс Рассела.
Витгенштейн исходит из того, что Знак Функции (переменной) со-
держит в себе Протокартину (прототип, образец) своего аргумента, т. е.,
скажем, Знак Функции «Х- жирный» содер-
жит в себе возможный аргумент «свинья».
Эта Протокартина не может содержать са-
мое себя, т. к . она уже не является перемен-
ной. Таким образом, нельзя построить Фун-
кцию функции, потому что иначе получится
свинья свиньи. Теперь о теории double bind
(двойное послание, двойной зажим, двойная
интенция) Грегори Бейтсона. Свою идею о
неразличении шизофреником различных
уровней коммуникации Бейтсон иллюстри-
рует дзенской притчей, когда учитель зано-
сит палку над головой ученика и говорит: «Если ты скажешь, что эта
палка реальна, я ударю тебя. Если ты скажешь, что эта палка нереальна,
я тоже ударю тебя. Если ты ничего не скажешь, я тоже ударю тебя».
В отличие от ученика, который догадывается вырвать палку из рук учи-
теля, шизофреник оказывается в безвыходном положении. Что ни ска-
жешь, все будет плохо. Приводим ставший уже парадигмальным пример:
Молодого человека, состояние которого заметно улучшилось
после острого психотического приступа, навестила в больнице его
мать. Обрадованный встречей, он импульсивно обнял ее, и в то же
мгновение она напряглась и как бы окаменела. Он сразу убрал руку.
«Разве ты меня больше не любишь?» — тут же спросила мать. Услы-
шав это, молодой человек покраснел, а она заметила: «Дорогой, ты
не должен так легко смущаться и бояться своих чувств». После этих
слов пациент был не в состоянии оставаться с матерью более не-
скольких минут, а когда она ушла, он набросился на санитара и его
пришлось фиксировать (Бейтсон 2000: 243).
Определяя эту ситуацию, Бейтсон далее пишет о шизофреногенной
коммуникации в целом:
(1) Индивид включен в очень тесные отношения с другим чело-
веком, поэтому он чувствует, что для него жизненно важно точно
определять, какого рода сообщения ему передаются, чтобы реаги-
ровать правильно.
(2) При этом индивид попадает в ситуацию, когда этот значимый
для него другой человек передает ему одновременно два разноуров-
невых сообщения, одно из которых отрицает другое.
6/15
67
Гармонбозия
(3) И в то же самое время индивид не имеет возможности выска-
зываться по поводу получаемых им сообщений, чтобы уточнить, на
какое из них реагировать, т. е . он не может делать метакоммуника-
тивные утверждения (Бейтсон 2000: 234).
В этой ситуации шизофреник может реагировать тремя разными
способами, соответствующими трем типам шизофрении. «Он может,
например, решить, что за каждым высказыванием стоит какой-то скры-
тый смысл <...> он станет подозрительным и недоверчивым». Это про-
ективно-паранойяльная реакция. Он может, наоборот, отнестись к вы-
сказыванию тотально несерьезно и реагировать на него смехом и крив-
лянием — гебефреническая реакция. Наконец, он может вообще
перестать отвечать и как-либо реагировать на выказывание, затаиться,
«притвориться мертвым» — кататоническая реакция (Бейтсон: 236–
237). Но наиболее радикальная реакция — это четвертая экcтраекция,
которая эквивалентна вырыванию учеником палки из рук учителя.
Бейтсон предусматривал и эту возможность: «...обращение к галлю-
цинациям позволяет испытуемому разрешить проблему, порожденную
противоречащими друг другу командами» (Бейтсон: 249). В чем же
смысл того, что, когда даются два противоречивых высказывания, ре-
шение приходит в психотической реакции видения или слышания иллю-
зорных вещей? Можно было бы ответить в духе классического структу-
рализма К. Леви-Строса и А.М . Пятигорского (Леви-Строс 1983,
Пятигорский 1965), что экстраекция есть реакция мифологической
нейтрализации, когда построение галлюцинаторного нарратива медии-
рует и тем самым обесценивает противоречивость предложенных ши-
зофренику высказываний. Это будет правильным, но недостаточным
объяснением. К тому же оно уведет нас далеко в сторону к юнгианско-
му пониманию природы психотического. Но это слишком легкий путь —
мы по нему не пойдем.
Вернемся к концепции Грегори Бейтсона и его коллег. Говоря о не-
различении уровней коммуникации, он ссылается на теорию логических
типов Рассела. То есть он говорит о том, что шизофреник не в состоянии
проделать ту процедуру, которую Рассел применяет к противоречивому
высказыванию типа «Лжец говорит “Я лгу”», чтобы снять его парадок-
сальность логическим путем. Суть решения Рассела в том, что, как это
в афористической манере выразил Витгенштейн, «ни одна пропозиция
не может свидетельствовать о самой себе, поскольку пропозициональ-
ный знак не может содержаться в самом себе» («Логико-философский
Трактат», 3.332). Рассел предполагает, что нормальный человек способен
различать уровень высказывания и уровень метавысказывания. Бейтсон
же полагает, что шизофреник это сделать не в состоянии, поскольку в
ситуации двойного послания любая его интерпретация будет грозить
ему психологическими санкциями со стороны собеседника и, соответ-
ственно, фрустрацией, поэтому постоянная парадоксальная коммуни-
7/15
68
Глава первая
кативная ситуация, в которой он находится, и ведет к расщеплению,
шизофреническому схизису.
Но Витгенштейн, отвергая теорию типов, считал, что все предложе-
ния равны, нет никакой иерархии и никаких уровней коммуникации.
Просто мы помещаем предложение в соответствующий контекст, и этот
контекст сам показывает, к какому типу высказываний принадлежит
данная пропозиция. Допустим, я говорю кому-то: «Я тебе оторву голо-
ву». Серьезно я говорю или шучу, должно быть ясно из контекста. Но
какое отношение имеет отрицание Витгенштейном теории логических
типов к шизофрении и экстраекции? Увы, самое прямое. Идея о том, что
логическая структура сама себя показывает, — одна из самых важных
идей «Трактата» — не имела строгого логического смысла и была вос-
принята логиками как странная и экстравагантная (словом «экстрава-
гантность» Бинсвангер обозначал одну из определяющих черт в манере
поведения шизофреника [Бинсвангер 1999а]). Противопоставление того,
что может быть сказано, тому, что может быть лишь показано, Витген-
штейн распространяет на всю область человеческого знания, которое
делится на две части: естественнонаучное знание, о котором можно го-
ворить, и абсолютное аксиологическое знание (прежде всего этика и
эстетика), которое может только показывать себя. Все это Витгенштейн
называет «мистическим» (6.522 Бывает, конечно, нечто невысказывае-
мое. Оно себя само обнаруживает [zeigt sich]; оно мистично) (перевод
мой. — В. Р.).
И вот мы хотим сказать, что шизофреник реагирует на двойное по-
слание не по Расселу, а по Витгенштейну. В своих реакциях — парано-
идной, гебефренической или кататонической — он показывает, обна-
руживает (zeigt) логическую противоречивость данного ему сообщения.
В предельном случае ему самому кто-то показывает — в виде галлюци-
нации — неразрешимую противоречивость этого сообщения. Коммуни-
кативный смысл вербальной экстраекции как ответа на неразрешимое
парадоксальное послание, идущее из обыденного мира, заключается в
том, что эта логическая неразрешимость и авторитарность (как правило,
автором двойного послания является шизофреногенная мать) гротескно
искажается и заостряется и в этом смысле тоже «показывает себя». От-
вет на противоречивую речь — это психотический дискурс на «базовом
языке», ответ на авторитарное послание шизофреногенной матери —
еще более авторитарная фигура галлюцинаторного отца (или Бога, на-
пример Бога Отца) как универсального психотического защитника или,
по крайней мере, партнера по психотическому диалогу. Защитная функ-
ция экстраекции, блокирующей шизопорождающее послание, проявля-
ется в том, что она является противовесом неразрешимой жизненно-
коммуникативной задаче и в каком-то смысле защитой более эффектив-
ной, чем паранойя, гебефрения и кататония. В каком же смысле?
По-видимому, в том, что экстраекция в большей степени позволяет
субъекту сохранно существовать в некоем законченном мире, пусть и
8/15
69
Гармонбозия
психотическом. Недаром говорят о «галлюцинаторном рае», которого,
по словам Блейлера, может достичь только талантливый шизофреник.
В определенном смысле таким раем была психотическая система Шре-
бера, которую он по-своему связно и логично описал в своих мемуарах.
Подобным раем является любая эзотерическая мистическая система,
например метаисторическая концепция Даниила Андреева, описанная
им в «Розе мира». В каком-то смысле Даниил Андреев говорит здесь на
«базовом языке», слова и пропозиции которого ему сообщили галлю-
цинаторные голоса и силы. Homo normalis (выражение Вильгельма Рай-
ха) не в состоянии понять до конца дискурс Даниила Андреева, когда
тот, ссылаясь на свое знание, полученное при помощи псевдогаллюци-
наций, пишет нечто вроде: «И тогда наконец третий уицраор испустил
дух». Но при этом важно, что галлюцинаторная система не только не
воспрепятствовала личностной сохранности Даниила Андреева, но, воз-
можно, обеспечила ему эту сохранность в его нелегкой жизни.
Модальность — способ отношения высказывания к реальности. Су-
ществуют логические модальности, они называются алетическими (от
др. -греч. aletycos — истинный). Это модальности необходимости, воз-
можности и невозможности. При логическом анализе они добавляют-
ся к предложению в виде особых зачинов на метаязыке, модальных опе-
раторов. Например, все аксиомы математики и логики являются необ-
ходимо истинными — «2 × 2 = 4», «Если а, то неверно, что не а» (закон
двойного отрицания). Необходимо, что если а, то неверно, что не а. Та-
кие высказывания истинны всегда, во всех возможных мирах. Они на-
зываются тавтологиями. Пример возможно-истинного высказывания:
«Завтра пойдет дождь»; пример логически невозможного высказывания:
«Если а, то не а». Такие высказывания называются противоречиями.
Алетические модальности выделил Аристотель. В ХХ веке были раз-
работаны и другие модальные системы:
1. Деонтические модальности (лат. deonticos — норма) — это модаль-
ности нормы. Они предписывают, что должно, что разрешено и что за-
прещено. Например, в трамвае: Должно оплачивать билеты. Можно
ехать. Нельзя курить.
Логику деонтических модальностей разработал Георг фон Вригт в
книге, на которую мы ссылались выше.
2. Аксиологические модальности (лат. ахiс — ценность), различаю-
щие негативные, позитивные и нейтральные оценки. В сущности, любое
предложение, так или иначе, окрашено аксиологически в зависимости
от контекста. Равным образом можно сказать: Хорошо, что идет дождь.
Плохо, что идет дождь. И просто: Идет дождь. Аксиологическую логи-
ку разработал русский философ А.А . Ивин (см. его книгу «Основания
логики оценок». М.: Наука, 1971).
3. Эпистемические модальности (др.- греч. ерisteme — знание) изучает
модальности знания, незнания и полагания: Он знает, что я это сделал.
Он полагает, что я это сделал. Он не знает, что я это сделал. Эпистеми-
9/15
70
Глава первая
ческую логику разработал Яакко Хинтикка, один из создателей семан-
тики возможных миров. См.: Hintikka J. Knowledge and belief. London:
London university press, 1962.
4. Логика времени — прошлое, настоящее, будущее: Вчера шел дождь.
Сегодня идет дождь. Завтра пойдет дождь. Логику времени разработал
английский философ Артур Прайор (Рrior A.N . Time and modality.
Охford: Basil Blackwill, 1957).
5. Логика пространства — здесь, там, нигде. Она разработана в нашей
книге «Морфология реальности» (М.: Российское феноменологическое
общество, 1996).
Можно заметить, что все шесть модальностей устроены одинаковым
образом, в каждой по три члена — позитивный, нейтральный, негатив-
ный:
модальность + 0 –
алетические необходимо возможно невозможно
деонтические должно разрешено запрещено
аксиологические хорошо нейтрально плохо
эпистемические знание полагание незнание
временные прошлое настоящее будущее
пространственные там здесь нигде
Можно заметить также, что все модальности содержательно похо-
жи друг на друга. Необходимое соответствует тому, что должно, хоро-
шо, известно, находится в настоящем и здесь. И наоборот. Возможно, в
эпоху мифологического сознания они составляли одну супермодаль-
ность. Чешский филолог Любомир Долежел построил систему нарра-
тивных миров, опираясь на первые четыре модальные логики (Doležel L.
Narrative modalities // Poetics and theory of text. N .Y., 1976; Doležel L.
Narrative worlds // Sound, sign and meaning. Ann Arbor, 1979).
Модальности тесно связаны с психическими расстройствами (под-
робно см. об этом нашу книгу «Характеры и расстройства личности».
М.: Независимая фирма «Класс», 2002).
Так, истерия — это, прежде всего, аксиологическое заболевание,
«работающее» в режиме «плохо–хорошо–плохо». Истеричка выходит
навстречу своему желанию, потом, поскольку она его боится, — «дина-
мит», потом вновь призывает своего сексуального партнера и так до
бесконечности (модальную динамику при истерии и обсессии в лаканов-
ской терминологии интересно анализирует Рената Салецл в книге « (Из)
вращения любви и ненависти»:
Если истерику всякий объект желания кажется неудовлетвори-
тельным, то для обсессивного невротика объект этот кажется слиш-
ком удовлетворительным («Поверьте, кроме вас одной / Невесты б
не искал иной», — говорит Онегин Татьяне. — В . Р.), и потому встре-
чу с этого рода объектом необходимо предотвратить всеми доступ-
10/15
71
Гармонбозия
ными способами («Напрасны ваши совершенства / Их вовсе не до-
стоин я»). <...> невротик поддерживает свое желание как невозмож-
ное и тем самым отказывает в желании другому («Полюбите вы
снова, но / Учитесь властвовать собою) (Cалецл 2000: 77).
Конверсионная истерия актуализирует также эпистемическую мо-
дальность qui pro quo. Например, у больного как будто наблюдается
невралгия лицевого нерва, которая на самом деле является результатом
вытеснения полученной им когда-то пощечины (пример основателя аме-
риканского психоанализа Абрахама Брилла, приведенный в его книге
«Лекции по психоаналитической психиатрии». Екатеринбург: Деловая
книга, 1998).
В принципе можно выстроить цепочку: модальность–характер–пси-
хическое расстройство–сюжет (поскольку любое психическое заболе-
вание представляет собой некое повествование). Например, в «Случае
маленького Ганса» страх кастрации со стороны отца замещается фоби-
ей лошади, которая, как он боится, его укусит. Лошадь здесь является
прежде всего субститутом угрожающего отца. Далее невроз наррати-
визируется. Лошади оказываются белыми. Он боится не всех лошадей,
а только ломовых и запряженных в большие фургоны. У лошади оказы-
вается что-то страшное черное на морде. Потом оказывается, что он
боится, что лошадь упадет. В результате Фрейд предполагает, что символ
лошади в данном случае амбивалентен, что он заменяет оба первичных
объекта — умирающего отца и рожающую мать (у Ганса рождается се-
стренка Анна). Затем следует история с жирафами — большим, который
олицетворяет отца, и «измятым», субститутом матери и ее половых ор-
ганов. Сцена с жирафами воспроизводит ситуацию эдипова комплекса.
Мальчик стремится прогнать большого жирафа и завладеть маленьким —
он садится на него верхом и т. д. (Фрейд З. Анализ фобии пятилетнего
мальчика // Фрейд З. Знаменитые случаи из практики. М.: Когито-Центр,
2007). Томас Сас считал, что при конверсионной истерии за истериче-
ским иконическим симптомом скрывается вербальное послание. Психо-
терапия истерических расстройств, как полагал профессор Сас, это
вербализация истерического послания, включение его в сферу вербаль-
ной речи. Так, если исте-
рик не может ходить и
стоять (астазия-абазия),
то этим хочет сказать
«Помогите мне! Видите, я
так беспомощен, что не
могу даже стоять на ногах
и ходить по комнате».
С точки зрения Саса, нуж-
но, чтобы истерик это
осознал и смог выгово-
11/15
72
Глава первая
рить прямо (Сас Т. Миф психического заболевания. М .: Академический
Проект, 2010). Что же такое истерический аксиологический странный
объект? Это прежде всего фаллос. Ср. следующий фрагмент (который
одновременно является странным фактом и странной ситуацией) из ра-
боты Фрейда, известной как «случай Доры»:
После того как были преодолены первые трудности в курсе ле-
чения, Дора рассказала мне о более раннем переживании, связанном
с господином К., которое даже лучше подходит для того, чтобы про-
явиться в качестве сексуальной травмы. Тогда пациентке исполни-
лось 14 лет. Господин К. договорился с нею и своей женой, что дамы
после обеда должны прийти в его магазин на центральной площади
Б., чтобы оттуда наблюдать церковное торжество. Однако он побу-
дил свою жену остаться дома, отпустил приказчиков и, когда девуш-
ка вошла в магазин, был там один. Когда подошло время церковной
процессии, он попросил девушку подождать его у дверей, пока он
опустит роликовые жалюзи. Затем он возвратился и вместо того,
чтобы выйти в открытую дверь, неожиданно прижал ее к себе и запе-
чатлел поцелуй на ее губах. Вероятно, этой ситуации было доста-
точно, чтобы у 14-летней целомудренной девочки вызвать яркое
ощущение сексуального возбуждения. Но в этот момент Дора ощу-
тила сильную тошноту, вырвалась и, минуя этого мужчину, помча-
лась к лестнице и далее по ней к выходу из дома. Тем не менее, об-
щение с господином К. продолжалось; никто из них ни разу не упо-
мянул эту маленькую сценку, и она даже намеревалась сохранить ее
в тайне вплоть до исповеди на лечении. < ...> Случай нашей пациент-
ки Доры еще не полностью характеризуется исходя из извращения
аффекта, здесь произошло смещение ощущения. Вместо генитальных
ощущений, которые у здоровой девушки при этих обстоятельствах,
конечно же, не могут отсутствовать, у нее появляются ощущения
неудовольствия, которые принадлежат слизистой оболочке входа
в пищеварительный канал, — тошнота. Конечно, на эту локализа-
цию повлияло раздражение губ поцелуем; но я думаю, что здесь
можно признать действие и другого фактора. <...> Ощущавшаяся
тогда тошнота не стала у Доры хроническим симптомом. Даже во
время лечения тошнота проявлялась лишь в виде легких намеков,
пациентка плохо ела и призналась в легком отвращении к пище. А та
сцена оставила по себе другую реакцию, галлюцинацию-ощущение,
которая время от времени повторялась вновь во время ее рассказа.
Она говорила, что и сейчас еще ощущает давление в верхней части
туловища от того объятия. По определенным правилам формиро-
вания симптомов, которые мне были известны в связи с другими,
иначе не объяснимыми качествами больной, когда, например, она не
могла пройти мимо ни одного мужчины, если видела его стоящим во
время бурного или нежного разговора с дамой, я создал для себя
12/15
73
Гармонбозия
следующую реконструкцию развития событий в той сцене. Я считаю,
что в том бурном объятии она ощутила не только поцелуй на своих
губах, но и давление эрегированного члена на своем теле. Это непри-
стойное для нее восприятие было устранено из памяти, вытеснено и
замещено безобидным ощущением давления на грудную клетку, ко-
торое приобрело свою чрезмерную интенсивность за счет вытеснен-
ных источников (Фрейд З. Знаменитые случаи из практики. М .: Ко-
гито-Центр, 2007. С . 66–67).
В случае Доры, как видим, неприемлемое содержание — давление
эрегированного члена — вытеснилось в ощущение в области горла, т. е .
в сугубо телесный симптом.
Любой неосознаваемый (= бессознательный) истерический симп-
том — телесный: офония (мутизм) (не будем забывать, что и само гово-
рение телесно — это движения органов артикуляции во рту), контракту-
ры, астазия-абазия, globus hystericus. Переход истерического симптома
в сознание — это конвенционализация, декорпорация, вербализация
«Я совершенно не могу говорить», «Я даже не могу ходить». Здесь же
мы видим осуществление наиболее универсального нарративного сю-
жетного принципа qui pro quo (о природе его универсальности см. главу
«Сюжет» нашей книги «Прочь от реальности: Исследования по фило-
софии текста. II». М.: Аграф, 2000). О фаллосе как об универсальном
означающем много писал Лакан (см. его статью «Значение фаллоса» в
книге: Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном, или Судьба разу-
ма после Фрейда. М .: Российское феноменологическое общество, 1997;
а также: Лакан Ж. Семинары. Т. 5. Образования бессознательного. М.:
Гнозис; Логос, 2002. Фаллос, конечно, является также универсальным
странным объектом). Для истерии значение фаллоса как универсального
означающего тем более очевидно, поскольку она из всех «неврозов»
наиболее тесно связана с сексуальностью. Что же является обсессив-
но-компульсивными странными объектами и фактами? Фрейд в своих
лекциях по введению в психоанализ приводит случай навязчивости. Он
связан с девушкой, которая не могла спать, не совершив сложной си-
стемы ритуалов. Послушаем Фрейда:
Наша пациентка в качестве мотива своих ночных предосторож-
ностей приводит то, что для сна ей нужен покой и она должна уст-
ранить все источники шума. С этой целью она поступает двояким
образом: останавливает большие часы в своей комнате, все другие
часы из комнаты удаляются, она не терпит даже присутствия в ноч-
ной тумбочке своих крохотных часов на браслете. Цветочные горш-
ки и вазы составляются на письменном столе так, чтобы они ночью
не могли упасть, разбиться и потревожить ее во сне. Она знает, что
все эти меры могут иметь только кажущееся оправдание для требо-
вания покоя, тикание маленьких часов нельзя услышать, даже если
13/15
74
Глава первая
бы они оставались на тумбочке, и все
мы знаем по опыту, что равномерное
тикание часов с маятником никогда не
мешает сну, а скорее действует усып-
ляюще. Она признает также, что опа-
сение, будто цветочные горшки и вазы,
оставленные на своем месте, ночью
могут сами упасть и разбиться, лише-
но всякой вероятности.
Для других требований церемони-
ала она уже не ссылается на необхо-
димость покоя. Действительно, требо-
вание, чтобы дверь между ее комна-
той и спальней родителей оставалась
полуоткрытой, исполнения которого
она добивается тем, что вставляет в приоткрытую дверь различные
предметы, кажется, напротив, может стать источником нарушаю-
щих тишину шумов. Но самые важные требования относятся к самой
кровати. Подушка у изголовья кровати не должна касаться дере-
вянной спинки кровати. Маленькая подушечка для головы может
лежать на большой подушке, не иначе как образуя ромб; голову
тогда она кладет точно по длинной диагонали ромба. Перина
(«Duchent», как говорим мы в Австрии), перед тем как ею укрыться,
должна быть взбита так, чтобы ее край у ног стал совсем толстым,
но затем она не упустит снова разгладить это скопление перьев.
<...>
Наша пациентка начинает постепенно понимать, что во время сво-
их приготовлений ко сну она устраняла часы как символ женских
гениталий. Часы, которые могут быть символически истолкованы и
по-другому, приобретают эту генитальную роль в связи с периодич-
ностью процессов и правильными интервалами. Женщина может по-
хвалиться, что у нее менструации наступают с правильностью часо-
вого механизма. Но особенно наша пациентка боялась, что тикание
часов помешает сну. Тикание часов можно сравнить с пульсацией кли-
тора при половом возбуждении. Из-за этого неприятного ей ощуще-
ния она действительно неоднократно просыпалась, а теперь этот страх
перед эрекцией выразился в требовании удалить от себя на ночь иду-
щие часы. Цветочные горшки и вазы, как все сосуды, тоже женские
символы. Предосторожность, чтобы они не упали и не разбились,
следовательно, не лишена смысла. Нам известен широко распро-
страненный обычай разбивать во время помолвки сосуд или тарел-
ку. Каждый из присутствующих берет себе осколок, что мы долж-
ны понимать как отказ от притязаний на невесту с точки зрения
брачного обычая до моногамии. Относительно этой части церемониа-
14/15
75
Гармонбозия
ла у девушки появилось одно вос-
поминание и несколько мыслей.
Однажды ребенком она упала со
стеклянным или глиняным сосу-
дом, порезала пальцы, и сильно
шла кровь. <...>
Главный смысл своего цере-
мониала она угадала в один пре-
красный день, когда вдруг поня-
ла предписание, чтобы подушка
не касалась спинки кровати. Подушка для нее всегда была женщи-
ной, говорила она, а вертикальная деревянная спинка — мужчи-
ной. Таким образом, она хотела — магическим способом, смеем
добавить, — разделить мужчину и женщину, т. е . разлучить ро-
дителей, не допустить их до супружеского акта. Этой же цели
она пыталась добиться раньше, до введения церемониала, более пря-
мым способом. Она симулировала страх или пользовалась имев-
шейся склонностью к страху для того, чтобы не давать закры-
вать дверь между спальней родителей и детской. Это требование
еще осталось в ее настоящем церемониале. Таким образом она
создала себе возможность подслушивать за родителями, но, ис-
пользуя эту возможность, она однажды приобрела бессонницу,
длившуюся месяцы. Не вполне довольная возможностью мешать
родителям таким способом, она иногда добивалась того, что сама
спала в супружеской постели между отцом и матерью. Тогда «по-
душка» и «спинка кровати» действительно не могли соединиться.
Наконец, когда она уже была настолько большой, что не могла удоб-
но помещаться в кровати между родителями, сознательной симуля-
цией страха она добивалась того, что мать менялась с ней кроватями
и уступала свое место возле отца. Эта ситуация определенно стала
началом фантазий, последствие которых чувствуется в церемониале.
Если подушка была женщиной, то и взбивание перины до тех пор,
пока все перья не оказывались внизу и не образовывали там утол-
щение, имело смысл. Это означало делать женщину беременной;
однако она не забывала сгладить эту беременность, потому что в
течение многих лет она находилась под страхом, что половые сно-
шения родителей приведут к появлению второго ребенка и, таким
образом, преподнесут ей конкурента. С другой стороны, если боль-
шая подушка была женщиной, матерью, то маленькая головная по-
душечка могла представлять собой только дочь. Почему эта подуш-
ка должна была быть положена ромбом, а ее голова точно по его
осевой линии? Мне без труда удалось напомнить ей, что ромб на всех
настенных росписях является руническим знаком открытых
женских гениталий. Она сама играла в таком случае роль мужчины,
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
76
Глава первая
отца, и заменяла головой мужской
член (ср. символическое изображе-
ние кастрации как обезглавливание).
Какая дичь, скажете вы, запол-
няет голову непорочной девушки.
Согласен, но не забывайте, я эти
вещи не сочинял, а только истолко-
вал. Такой церемониал укладывания
спать также является чем-то стран-
ным, и вы не можете не признать
соответствия между церемониалом
и фантазиями, которые открывает
нам толкование.
Манипулирование с часами у ананкаста (часы — символ точ-
ности)
Надо вам сказать, что отец мой, который первоначально вел тор-
говлю с Турцией, но несколько лет назад оставил дела, чтобы посе-
литься в родовом поместье в графстве *** и окончить там дни свои, —
отец мой, полагаю, был одним из пунктуальнейших людей на свете
во всем, как в делах своих, так и в развлечениях. Вот образчик его
крайней точности, рабом которой он поистине был: уже много лет,
как он взял себе за правило в первый воскресный вечер каждого
месяца, от начала и до конца года, — с такой же неукоснительностью,
с какой наступал воскресный вечер, — собственноручно заводить
большие часы, стоявшие у нас на верхней площадке черной лестницы.
А т. к. в пору, о которой я завел речь, ему шел шестой десяток, — то
он мало-помалу перенес на этот вечер также и некоторые другие
незначительные семейные дела; чтобы, как он часто говаривал дяде
Тоби, отделаться от них всех сразу и чтобы они больше ему не до-
кучали и не беспокоили его до конца месяца.
Но в этой пунктуальности была одна неприятная сторона, которая
особенно больно сказалась на мне и последствия которой, боюсь, я буду
чувствовать до самой могилы, а именно: благодаря несчастной ассоци-
ации идей, которые в действительности ничем между собой не связаны,
бедная моя мать не могла слышать, как заводятся названные часы, — без
того, чтобы ей сейчас же не приходили в голову мысли о кое-каких
других вещах, — и vice versa. Это странное сочетание представлений,
как утверждает проницательный Локк, несомненно понимавший при-
роду таких вещей лучше, чем другие люди, породило больше нелепых
поступков, чем какие угодно другие причины для недоразумений.
Эта сцена проанализирована в книге Виктора Шкловского «О теории
прозы» (М.: Федерация, 1929) в главе «Пародийный роман». Не забудем,
что именно Шкловский (и именно в этой книге) сформулировал свою тео-
1/15
77
Гармонбозия
рию остранения. (Подробно об этом концепте Шкловского в связи с нашей
проблематикой см. в главе «Нормальное мышление» и странные объекты»
нашей книги «Новая модель шизофрении».) Но пора вернуться к «девуш-
ке, которая не могла заснуть» из лекций Фрейда. Что здесь главное? Де-
вушка, поскольку она ананкастка, хочет, чтобы родители не вступали в
интимные отношения, потому что она предчувствует (как многим ананка-
стам, ей присуще всемогущество мысли — термин, введенный Фрейдом в
книге «Тотем и табу», — в частности, предчувствие будущего), т. е ., в сущ-
ности, хочет предотвратить первосцену, странный факт, который нанесет
непоправимый удар ее психике. Или, что вполне вероятно, она эту перво-
сцену уже наблюдала в раннем детстве и не хочет (а в то же время и хо-
чет — всем компульсивным присуща амбивалентность мышления; см. об
этом фундаментальную книгу Отто Фенихеля «Психоаналитическая тео-
рия неврозов». М .: Академический Проект, 2004) ее повторения. Поэтому
она не подсматривает за трахающимися родителями, как Человек-Волк в
работе Фрейда «Из истории одного детского невроза» (1924), а лишь под-
слушивает, открыв дверь, собственно, для того, чтобы они этого не делали.
Разбивание («Цветочные горшки и вазы, как все сосуды, тоже женские
символы. Предосторожность, чтобы они не упали и не разбились, следо-
вательно, не лишена смысла. Нам известен широко распространенный
обычай разбивать во время помолвки сосуд или тарелку. Каждый из при-
сутствующих берет себе осколок, что мы должны понимать как отказ от
притязаний на невесту с точки зрения брачного обычая до моногамии»)
предметов, как мы помним, соответствует фрагментированию психики у
острых шизофреников с тем, чтобы экстраецировать ее осколки из созна-
ния и «материализовать» их в виде странных объектов-галлюцинаций.
Наша девушка — не психотик, но ведь мы не знаем ее дальнейшей судьбы,
а обсессивно-компульсивное расстройство, бывает, переходит в психоз,
как, например, у пациентки Бинсвангера Лолы Фосс (Бинсвангер Л. Бытие-
в-мире. М .; СПб.: Ювента, 1999) или у того же Человека-Волка. Выздоро-
вевший после четырехлетнего анализа у Фрейда, потерявший свои богат-
ства из-за русской революции 1917 года, Человек-Волк обращается к Рут
Мак-Брюнсвик в связи со следующей проблемой. У него на носу все время
появляется прыщ, который он никак не может вылечить. Он все время
навязчиво достает карманное зеркальце и рассматривает свой нос. Навяз-
чивость перерастает в паранойю. Пациенту кажется, что весь мир его пе-
ревернулся из-за того, что на носу его вскочил прыщ.
В полном отчаянии пациент спросил: неужели против его болез-
ни нет никаких средств и он осужден провести всю оставшуюся
жизнь с этой штукой на носу. Доктор посмотрел на него безразлич-
но и повторил еще раз, что ничего сделать нельзя. Как утверждал
пациент, тут ему показалось, что весь мир перевернулся. Это озна-
чало крах его жизни, конец всего; с таким увечьем нельзя было жить
дальше (Мак-Брюнсвик 1996: 248).
2/15
78
Глава первая
Здесь мы видим, как навязчивость перерастает в ипохондрический
бред, принимающий хоть и моносимптоматический (кроме проблемы носа
в остальном он был психически здоров, пишет г-жа Мак-Брюнсвик), но
тем не менее мегаломанический характер (он отождествляет свои стра-
дания с муками Христа), что роднит его случай со случаем Шребера, о
чем также упоминает г-жа Мак-Брюнсвик). Обратим внимание на самое
главное для нас: ничтожность повода — прыщ, а затем шрамик на носу,
с одной стороны, и катастрофичность восприятия этого факта — «весь
мир перевернулся», — с другой. Он желал убить профессора, желал тому
смерти тысячу раз и даже обдумывал способы нанесения увечий Х. в
отместку за свои. Но такому увечью, которое нанесено ему (маленький
шрамик на носу. — В. Р .), заявлял он, равносильна только смерть. Нос
Человека-Волка, так же как и «Нос» Гоголя, исследованный И. Д . Ерма-
ковым, и есть компульсивный странный объект, так же как и сам Человек-
Волк, его двойник, еще один (крайне тяжелый) ананкаст Человек-Крыса,
герой другого большого случая Фрейда. Само это химерическое сочета-
ние человека с волком и крысой напоминает сон Татьяны Лариной.
XVI
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько в щелку,
И что же видит? За столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот.
XVII
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет;
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конской топ!
Это классический странный объект!
3/15
79
Гармонбозия
В фильме Луиса Бунюэля «Си-
мон Столпник» герой стоит долгие
дни, а может быть, и годы на колон-
не (это кататонический странный
объект, у Бунюэля таких застывших
объектов: статуй, замерших лю-
дей — очень много в «Золотом
веке»; ср. анализ этого кататониче-
ского фильма в главе «Шизофре-
нические миры» нашей книги «Диа-
лог с безумием» (М.: Аграф, 2005)
и ничего не знает о внешнем мире. Однажды
к нему по лестнице поднимается монах, чтобы
принести ему в очередной раз скудной еды, и
говорит, что началась война (Первая миро-
вая). Симон ничего не понимает. Монах ему
пытается объяснить. «Вот, — говорит он, —
эта сумка (в которой он приносит ему еду)
твоя?» «Да, — говорит Симон, — моя». «Нет,
а теперь она моя!» — говорит монах. На долю
секунды растерявшись, Симон с готовностью
отвечает: «Ну хорошо, возьми ее себе». Так
же как и Холстомер, святой не понимает, что
такое собственность, поскольку его связи с
миром оборваны. Но связи могут иметь место
и даже могут быть заостренными, акцентуи-
рованными гротескными. И в этом случае это
может оказаться эквивалентом бессвязности. Рассмотрим начало «Ло-
гико-философского трактата»:
1. Мир есть все то, что имеет место.
1.1 . Мир есть совокупность фактов, а не вещей.
1.11 . Мир определен фактами и тем, что это все факты.
1.12 . Потому что совокупность всех фактов определяет как все то,
что имеет место, так и все то, что не имеет места.
1.13. Факты в логическом пространстве суть мир.
1.2 . Мир распадается на факты.
1.21 . Любой факт может иметь место или не иметь места, а все
остальное останется тем же самым.
2. То, что имеет место, что является фактом, — это существование
атомарных фактов.
2.01. Атомарный факт есть соединение объектов (вещей, предме-
тов).
(Людвиг Витгенштейн. Логико-философский трактат.
М.: Изд-во иностр. лит., 1958)
4/15
80
Глава первая
Почему в этой гипертрофированной связанности текста прогляды-
вают зловещие паранойяльные ростки? Все предложения ЛФТ четко
«запротоколированы», иногда доходит до шести цифр, например:
4.12721. Формальное понятие уже дано с объектом, который под-
водится под него. Следовательно, нельзя вводить объекты формаль-
ного понятия и само формальное понятие как исходные (die Grund
begriffe) понятия. Следовательно, нельзя вводить в качестве исходных
понятий, например, понятие функции и одновременно конкретные
функции (как делал Рассел) или понятие числа и одновременно оп-
ределенные числа.
Нагромождение чисел — это, можно сказать, самый важный признак
обсессивно-компульсивного дискурса. Число — признак педантизма. Но
почему, если Витгенштейн пишет:
2.01. Атомарный факт есть соединение объектов (вещей, предме-
тов), — то это на самом деле не соединение, а распад? По двум причинам.
Что такое «атомарный факт»? Например, такое положение вещей: Стул
стоит на полу. По Витгенштейну, предмет стул соответствует слову
«стул», положение вещей стоит соответствует глаголу «стоит», а объ-
ект пол — слову «пол». Разве это не так? Это не так! Мы никогда не
произносим предложений просто так, а всегда в определенной языковой
игре. «Вон видишь стул стоит на полу?» — «Ну вижу». — «Принеси мне
его». «Стул стоит на полу, рядом со стулом на полу лежит мертвый че-
ловек». Или: «Стул стоит на полу». Да нет, это не стул, это, скорее,
можно назвать креслом. Все это разные языковые игры. И в каждом
случае соединение стула и пола изменяется. «Просто» стул стоит на
полу — это фикция. Хармс мог бы написать:
Продавец
Стул стоит на полу.
Стул стоит на полу.
Стул стоит на полу.
Стул стоит на полу.
Покупатель
Я беру этот стул.
Я беру этот стул.
Я беру этот стул.
Я беру этот стул.
5/15
81
Гармонбозия
Продавец
Положь его на место.
Положь его на место.
Положь его на место.
Положь его на место.
Что-то еще?
Почему эта безобидная сценка кажется зловещей? В ней два призна-
ка (призрака?) обсессивного странного объекта и факта — педантизм и
магия (покупатель и продавец как будто заклинают или заговаривают
друг друга вместо того, чтобы совершить сделку купли/продажи). Это
уже гиперобсессия, а гиперобсессия — это уже психоз! (См. нашу статью
«Микроанализ». Психотерапия. 2010. No 8.) При депрессии господству-
ет аксиологическая модальность со знаком минус. Человек видит все в
мрачных тонах. Какие здесь, казалось бы, могут быть странные объекты?
Но если депрессия психотическая, то могут. Приведу пример Юджина
Минковски:
Все отбросы, все отходы со всего мира сохранялись для того,
чтобы однажды наполнить его живот. В этот список входило все без
исключения. Когда кто-то курил, оставались сгоревшие спички, пе-
пел, окурки сигарет. После еды это были крошки, испорченные фрук-
ты, кости от курицы, остатки вина или воды на дне бокала. Он гово-
рил, что его злейшим врагом была скорлупа от яиц — она выражала
страшный гнев его преследователей. Когда кто-то шил, то оставались
обрывки ниток, обломки иголок. Все спички, нитки, обрывки бумаги
и осколки стекла, валявшиеся на улице, предназначались ему. Пос-
ле этого шли остриженные ногти, волосы, пустые бутылки, письма
и конверты, билеты на метро, пыль с ботинок, пищевые отходы из
домов и ресторанов со всей Франции и т. п. Потом он перечислял
гнилые овощи и фрукты, трупы животных и людей, мочу и кал ло-
шадей. Он рассказывал нам: «Когда кто-то говорит о часах, то он
говорит о стрелках, шестеренках, пружинах, маятнике и т. п.» . И все
это он должен был проглотить. Эти комментарии были бесконечны,
в них говорилось обо всем, абсолютно обо всем, что он видел или
представлял. Нетрудно понять, что малейшая вещь, самое незамет-
ное действие повседневной жизни немедленно превращались в его
врагов.
Но вот пример легкой характерологической депрессии, роман «Об-
ломов», где в качестве странного объекта выступает слово «другой»,
точнее, «другие».
6/15
82
Глава первая
— Видишь ли ты сам теперь, до чего доводил барина — а? — спро-
сил с упреком Илья Ильич.
— Вижу, — прошептал смиренно Захар.
— Зачем же ты предлагал мне переехать? Станет ли человеческих
сил вынести все это?
—
Я думал, что другие, мол, не хуже нас, да переезжают, так и
нам можно... — с ка за л Захар.
—
Что? Что? — вдруг с изумлением спросил Илья Ильич, при-
поднимаясь с кресел. — Что ты сказал?
Захар вдруг смутился, не зная, чем он мог подать барину повод
к патетическому восклицанию и жесту... Он молчал.
— Другие не хуже! — с ужасом повторил Илья Ильич. — Вот ты
до чего договорился! Я теперь буду знать, что я для тебя все равно
что «другой»!
Обломов поклонился иронически Захару и сделал в высшей сте-
пени оскорбленное лицо.
— Помилуйте, Илья Ильич, разве я равняю вас с кем-нибудь?
— С глаз долой! — повелительно сказал Обломов, указывая ру-
кой на дверь.
— Я тебя видеть не могу. А! «другие» ! Хорошо!
Захар с глубоким вздохом удалился к себе.
— Эка жизнь, подумаешь! — ворчал он, садясь на лежанку.
—
Боже мой! — стонал тоже Обломов. — Вот хотел посвятить
утро дельному труду, а тут расстроили на целый день! И кто же? свой
собственный слуга, преданный, испытанный, а что сказал! И как это
он мог?
Кадр из фильма «Несколько дней из жизни Обломова»
7/15
83
Гармонбозия
Обломов долго не мог успокоиться; он ложился, вставал, ходил
по комнате и опять ложился. Он в низведении себя Захаром до сте-
пени других видел нарушение прав своих на исключительное пред-
почтение Захаром особы барина всем и каждому.
Он вникал в глубину этого сравнения и разбирал, что такое другие
и что он сам, в какой степени возможна и справедлива эта параллель
и как тяжела обида, нанесенная ему Захаром; наконец, сознательно
ли оскорбил его Захар, т. е. убежден ли он был, что Илья Ильич все
равно что «другой», или так это сорвалось у него с языка, без участия
головы. Все это задело самолюбие Обломова, и он решился показать
Захару разницу между ним и теми, которых разумел Захар под именем
«других», и дать почувствовать ему всю гнусность его поступка.
<...> Захар повернулся, как медведь в берлоге, и вздохнул на всю
комнату.
— Другой — кого ты разумеешь — есть голь окаянная, грубый,
необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и
выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сдела-
ется? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет
его из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и пере-
едет на новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку
да две рубашки в носовой платок и идет... «Куда, мол, ты?» — «Пе-
реезжаю», — говорит. Вот это так «другой»! А я, по-твоему, «дру-
гой» — а?
Захар взглянул на барина, переступил с ноги на ногу и молчал.
—
Что такое другой? — продолжал Обломов. — Другой есть
такой человек, который сам себе сапоги чистит, одевается сам, хоть
иногда и барином смотрит, да врет, он и не знает, что такое прислу-
га; послать некого — сам сбегает за чем нужно; и дрова в печке сам
помешает, иногда и пыль оботрет...
— Из немцев много этаких, — угрюмо сказал Захар.
— То-то же! А я? Как ты думаешь, я «другой»?
— Вы совсем другой! — жалобно сказал Захар, все не понимав-
ший, что хочет сказать барин. — Бог знает, что это напустило такое
на вас...
— Я совсем другой — а? Погоди, ты посмотри, что ты говоришь!
Ты разбери-ка, как «другой»-то живет? «Другой» работает без ус-
тали, бегает, суетится, — продолжал Обломов, — не поработает, так
и не поест. «Другой» кланяется, «другой» просит, унижается... А я?
Ну-ка, реши: как ты думаешь? «другой» я, а?
— Да полно вам, батюшка, томить-то меня жалкими словами! —
умолял Захар. — Ах ты, господи!
— Я «другой»! Да разве я мечусь, разве работаю? Мало ем, что ли?
Худощав или жалок на вид? Разве недостает мне чего-нибудь? Ка-
жется, подать, сделать — есть кому! Я ни разу не натянул себе чулок
на ноги, как живу, слава богу!
8/15
84
Глава первая
Стану ли я беспокоиться? Из чего мне? И кому я это говорю? Не
ты ли с детства ходил за мной? Ты все это знаешь, видел, что я вос-
питан нежно, что я ни холода, ни голода никогда не терпел, нужды
не знал, хлеба себе не зарабатывал и вообще черным делом не зани-
мался. Так как же это у тебя достало духу равнять меня с другими?
Разве у меня такое здоровье, как у этих «других»? Разве я могу все
это делать и перенести?
<...>
— Да как это язык поворотился у тебя? — продолжал Илья Иль-
ич. — А я еще в плане моем определил ему особый дом, огород, от-
сыпной хлеб, назначил жалованье! Ты у меня и управляющий, и ма-
жордом, и поверенный по делам!
Мужики тебе в пояс; все тебе: Захар Трофимыч да Захар Трофи-
мыч! А он все еще недоволен, в «другие» пожаловал! Вот и награда!
Славно барина честит!
Захар продолжал всхлипывать, и Илья Ильич был сам растроган.
Увещевая Захара, он глубоко проникся в эту минуту сознанием бла-
годеяний, оказанных им крестьянам, и последние упреки досказал
дрожащим голосом, со слезами на глазах.
— Ну, теперь иди с богом! — сказал он примирительным тоном
Захару. — Да постой, дай еще квасу! В горле совсем пересохло: сам
бы догадался — слышишь, барин хрипит? До чего довел!
— Надеюсь, что ты понял свой проступок, — говорил Илья Иль-
ич, когда Захар принес квасу, — и вперед не станешь сравнивать ба-
рина с другими. Чтоб загладить свою вину, ты как-нибудь уладь с
хозяином, чтоб мне не переезжать.
Вот как ты бережешь покой барина: расстроил совсем и лишил
меня какой-нибудь новой, полезной мысли. А у кого отнял? У себя
же; для вас я посвятил всего себя, для вас вышел в отставку, сижу
взаперти... Ну, да бог с тобой! Вон, три часа бьет! Два часа только до
обеда, что успеешь сделать в два часа? — Ничего. А дела куча. Так и
быть, письмо отложу до следующей почты, а план набросаю завтра.
Ну, а теперь прилягу немного: измучился совсем; ты опусти шторы
да затвори меня поплотнее, чтоб не мешали; может быть, я с часик
и усну; а в половине пятого разбуди.
Почему Обломова так расстроило то, что Захар сравнил его с «дру-
гим»? Другой, по Лакану, это в первую очередь Суперэго, одна из клю-
чевых «фигур» в его психофилософии и многих других мыслителей
ХХ века. Другой — это, несомненно, странный объект, который Илья
Ильич так жестоко обесценил с тем, чтобы «сбить с толку» свое суровое
депрессивное Сверх-Я, в роли которого выступает, конечно, Штольц.
Человек никогда не бывает один, даже когда ему кажется, что вокруг
никого нет. Рядом с ним всегда его «мертвый брат», Большой Другой,
Autre. Лакан говорил, что всякое желание — это желание Другого. По-
9/15
85
Гармонбозия
чему Обломов не хочет выполнять «желание Другого»? Прежде всего
потому, что он вообще особенно ничего не хочет, он хочет только спать
или есть. То есть получается, что он вроде как животное, не такое
«разумное животное», как Холстомер, а просто животное? Но это не
так. Во-первых, Обломов — это Илья Муромец, который прежде чем
совершать свои богатырские подвиги, спал 30 лет и три года, но так и не
встал, во-вторых, каждый депрессивный хочет утраченной материнской
любви, а не сурового Суперэго Штольца. Обломова медленно поднима-
ет с печи любовь одной женщины и превращает в настоящее животное
любовь другой женщины, вдовы Пшеницыной. Но тем не менее именно
Обломов — герой русской культуры, поэтому обломовщина существует,
а «штольцовщина» — нет. Для русских Другой — это немец («немцы» —
это «не мы» по народной этимологии), и немец Штольц хоть и друг, но
чужой, гость, который hostis, т. е . враг. Можно сказать, именно потому,
что русские так ненавидят другого, варяга, на Руси «порядка нет как
нет». «Другие» для Обломова это некий разрозненный человеческий
планктон, разрозненный, осколочный и злобный, как толпа в метро. Вот
почему Обломов боится «других» — он боится сойти с ума.
Гипомания традиционно считается отрицанием депрессии. Если все
в депрессии сукцессивно, последовательно и бессмысленно: день и
ночь — сутки прочь, — то в гипомании все симультанно, одновременно.
И лишь структура языка не позволяет гипоманьяку делать все одновре-
менно и быть всеми одновременно. От гипомании один шаг до бреда
величия. Поэтому странным объектом и там и здесь является само Я,
которое отождествляется со всеми другими (со всеми Другими) персо-
нажами культуры в широком смысле. Эта идея гипоманиакального все-
объемлющего Я, еще не утраченного, как при мании величия, удачно
выражена в стихотворении российского поэта-концептуалиста Влади-
мира Друка:
иванов—я/петров—я/сидоров—я/такточно—тожея/к
сожалению — я / видимо — я / видимо-невидимо — я / в лучшем
случае — я / в противном случае — тоже я / в очень противном слу-
чае—опятья/здесь—я,тут—я/квашимуслугам—я/рабинд-
ранат тагор — я / конгломерат багор — я / дихлорэтан кагор — я /
василиса прекрасная — если не ошибаюсь / я там, где не вы — я там,
гденея/чемболеея
темменеея/темнеменее—я/ИКТО,ЕСЛИНЕЯ?/ЯЕСЛИ
НЕ Я? /Расслабьтесь, / это я пришел...
Здесь нападение на связи и констеллятивная разрозненность про-
тивопоставлены «нудительной», как бы сказал Бахтин, последователь-
ности тоже бессмысленных и потому тоже разрозненных квазисобытий.
При паранойе странным объектом становится каждая вещь, вещь
ревности, вещь отношения, вещь преследования, вещь сутяги и вещь эро-
10/15
86
Глава первая
томана. Если жена изменяет бредовому ревнивцу, то со всеми подряд,
и тогда любая вещь свидетельствует о том, с кем, как и когда она это
делает. Если он увидит портрет Путина, значит, она изменяла с Путиным,
если Пушкина — то с Пушкиным. Если он увидит компьютер, значит,
она изменяла ему за компьютером, например, виртуальным сексом, если
книгу он увидит, значит, она изменяла ему с книгой (скажем, читала
свою любимую книгу). И т. д. до бесконечности. Паранойяльный стран-
ный объект — это прежде всего деонтический объект со знаком минус.
Может, впрочем, быть и эпистемический паранойяльный объект, напри-
мер, та же вещь ревности — ревнивец, лишь взглянув на нее, точно зна-
ет, с кем, где и когда. Паранойяльный бред преследования, где возни-
кают масоны, инопланетяне и КГБ, осуществляет эпистемический сюжет
qui pro quo. Поэтому он так охотно используется в массовом кино. Герой
либо параноик, либо его на самом деле преследуют спецслужбы, либо и
то и другое вместе. Вот к нам приходит человек и говорит, что его пре-
следуют масоны или КГБ. Предположим, что наш приятель приходил к
нам не сегодня, а в середине 1970-х годов и что этого приятеля звали
Александр Солженицын или Владимир Войнович. Их действительно
преследовал КГБ (кстати, неслучайно, конечно же, что диссидентов тех
времен объявляли шизофрениками и сажали в психушку). Сообразуясь
с Лаканом, мы можем сказать, что Войнович, которого пытались отра-
вить, был субъектом желания КГБ. То есть Войнович в соответствии со
схемой из «Случая Шребера» Фрейда, отрицая свою тайную любовь ко
всему советскому (которая, в общем, прочитывается в его произведени-
ях, например, про Чонкина), спроецировал ее как ненависть к ней с тем,
чтобы его преследовали как диссидента. (Менее шокирующе это рас-
суждение могло бы выглядеть так: Войнович, разделяя со своим поко-
лением свою прежнюю любовь к советской власти и Сталину, спроеци-
ровал ее как ненависть к себе со стороны органов.) В этом рассуждении
помимо его парадоксальности должно быть некое рациональное зерно.
Была ли в наших диссидентах некая паранойяльная жилка? Не будем
отрицать очевидного — была. Эта паранойяльность, подозрительность,
стремление бороться за правду, проективно притягивала к себе служи-
телей закона. Итак, наш приятель и его любимая жена — такие же па-
раноики, как Солженицын и Войнович. И тот факт, что мы-то знаем, что
те были нормальные, а этот действительно не в себе, говорит лишь о
специфике нашего употребления слова «знать» и всего, что связано с
этой проблематикой (см. классическую статью — Малкольм 1987). Мож-
но было бы возразить, что Войновича и Солженицына на самом деле
преследовал КГБ. Но этот кажущийся непоколебимым критерий, в со-
ответствии с которым, если параноик утверждает, что жена ему изме-
няет, а наш приятель, что его преследуют, не всегда соответствует дейст-
вительности, — не всегда работает. Бред может возникнуть вообще
независимо от реальных событий, а может и быть спровоцирован этими
реальными событиями. Преследователь как часть отколовшейся самости
11/15
87
Гармонбозия
Я может принимать другие обличья, но может и выступать как пресле-
дующее второе Я, как это показано в романе-исповеди шизофреника
«Школа для дураков» Саши Соколова, где второе «Я» неотступно следит
за героем и старается навредить ему. Цель этого преследования — унич-
тожение одного Я другим (Другим). Победа параноика над своей болез-
нью заключается в недопущении экстраективной интерпретации пре-
следования, субъект не должен позволять себе убегать в психоз. Если
же преследователь все-таки возникает в виде некой протогаллюцина-
торной фигуры, то он либо убивается, либо с ним вступают в полюбов-
ную сделку, т. е . происходит так пугавший параноика фрейдовских вре-
мен гомосексуальный контакт. То, что шизофрения — это алетическое
расстройство, очевидно. Примеры алетических странных объектов при
SCH мы уже приводили.
12/15
Глава вторая
ВНУТРИ И СНАРУЖИ
Будем исходить из того, что невроз — это такое по-
ложение вещей (состояние сознания?), при котором
то, что находится снаружи, воспринимается как не-
что, что находится внутри, а психоз — такое, при
котором, наоборот, то, что находится внутри, вос-
принимается как то, что находится снаружи. Пример
невротического положения вещей — слова Христа
«Царствие Божие внутри нас».
Не придет Царствие Божие приметным образом, и
не скажут: «Вот, оно здесь», или «вот, там». Ибо
вот, Царствие Божие внутри вас (Лк. 17, 20–21).
Таким образом, получается, что невротическое — это интроекция,
а психотическое, соответственно, — проекция. Но не все так просто.
Уже в истории Христа, когда Он на Тайной Вечере предложил апостолам
есть хлеб как Его плоть и пить вино в качестве Его крови, то это была,
безусловно, интроекция или, скорее, призыв к интроекции. Но является
ли это невротическим положением вещей. Никоим образом! Представим
себе, что мы вбираем в себя глоток вина и кусочек хлеба и при этом нам
представляется, что это тело и кровь Христа. Безусловно, это нечто пси-
хотическое. Почему? Во-первых, уже потому, что эти кусочки и глоточ-
ки суть не что иное, как измельченные бионовские странные объекты,
во-вторых, и главное, что выпить, к примеру, глоток вина и при этом
представлять, что это чья-то кровь, это элемент психотического мыш-
ления. Почему? Представьте себе, что человек говорит, что вот он вы-
13/15
89
Внутри и снаружи
пивает глоток вина и это есть кровь Христа. Такого человека без лишних
слов отправят в сумасшедший дом. (Ситуация Святого Причастия — это,
в сущности, тоже психотическая вещь, и как таковую ее высмеял Толстой
в романе «Воскресение».) А если по существу, то что здесь психотиче-
ского? Ну, просто даже представление о том, что нечто одно есть нечто
другое, уже психотично, если это не метафора. Например. Я беру ручку,
которой только что писал, и говорю «Это пенис!» (как в книге Герберта
Нюнберга «Основы психоанализа» пациент говорит: «В саду поют пе-
нисы!»). Что же из этого всего следует? Что помимо «обычной» невро-
тической интроекции, выделенной впервые Шандором Ференци, суще-
ствует еще и психотическая интроекция. Превосходным примером такой
психотической интроекции является фрагмент одной из историй болез-
ни, описанной Ясперсом, когда психотик Йозеф Мендель (философ по
профессии) интроецирует в свое тело тела великих людей.
Сначала для увеличения его силы Бог переселился в него и вмес-
те с ним весь сверхъестественный мир. Он чувствовал, как Бог про-
никал в него через ноги. Его ноги охватил зуд. Его мать переселилась.
Все гении переселились. Один за другим. Каждый раз он чувствовал
на своем собственном лице определенное выражение и по нему
узнавал того, кто переселялся в него. Так, он почувствовал, как его
лицо приняло выражение лица Достоевского, затем Бонапарта. Од-
новременно с этим он чувствовал всю их энергию и силу. Пришли
Д’Аннунцио, Граббе, Платон. Они маршировали шаг за шагом, как
солдаты. <...> Но Будда не был еще внутри него. Сейчас должна
была начаться борьба. Он закричал: «Открыто!» Тотчас же он
услышал, как одна из дверей палаты открылась под ударами топора.
Появился Будда. Момент «борьбы или переселения» длился недол-
го. Будда переселился в него.
Что же получается? Что наша гипотеза, в соответствии с которой
психоз — это когда внутреннее воспринимается как внешнее, а невроз —
когда внешнее как внутреннее — неверна? Разберемся. Приведем сна-
чала простой пример того, что мы можем явно назвать психотическим.
Скажем, человек видит мертвого отца. Все правильно, он свой внутрен-
ний образ мертвого отца воспринял как нечто внешнее, т. е. спроециро-
вал (в нашей терминологии точнее сказать экстраецировал) вовне. Но
так ли все просто? Интроекция и проекция в психоанализе суть меха-
низмы защиты. Можно поэтому сказать, что сознание защищает себя
интроекцией, высказывая «Мне больно» и проекцией «За окном идет
дождь». Это не следует понимать в том смысле, что защита от боли име-
ет место из-за того, что боль неприятна, а дождь, скажем, наводит тос-
ку. Можно представить себе фразы «Мне радостно» и «За окном светит
солнце». В этом случае будет работать тот же самый интроективно-про-
ективный механизм. Сознание всегда защищается от реальности, сколь
14/15
90
Глава вторая
бы привлекательной она ни казалась, потому что реальность фундамен-
тально ненадежна. «Сейчас мне радостно, но через минуту мне может
стать больно». «Сейчас светит солнце, но через полчаса может пойти
дождь». Мы защищаемся от реальности «на всякий случай». Если верно,
что человек всегда хочет назад, в материнскую утробу (теория травмы
рождения О. Ранка), то реальность всегда враждебна человеку, будь она
внешней или внутренней. Материнская грудь может быть «хорошей»,
но она, как показывает примитивный опыт ребенка, может очень скоро
стать плохой, т. е . перестать кормить и исчезнуть, и тогда против нее
придется предпринимать маневры, связанные с проективной идентифи-
кацией и всемогущим контролем, галлюцинаторно разрушать ее как
смертельного врага (теория Мелани Кляйн). И конечно, внутренняя ре-
альность более фундаментальна, чем внешняя. Так, для человека гораз-
до важнее чувство боли и радости, которые он испытывает, чем тот факт,
что за окном идет дождь или светит солнце. Внешняя реальность стано-
вится фундаментальной, когда человек сталкивается с ней лицом к лицу.
Пока он надежно защищен от дождя стенами своего дома, внешняя ре-
альность ему не так страшна, но стоит ему попасть под дождь, она ста-
новится гораздо более фундаментальной. Она в определенном смысле
перестает быть внешней и становится внутренней. Это, в частности, про-
является в том, что попавший под дождь перестает воспринимать его
аудиально и визуально и начинает его воспринимать как боль, т. е . ки-
нестетически. Выражение «отсутствие тестирования реальности» озна-
чает не потерю возможности воспринимать внешнюю реальность и даже
не то, что человек начинает путать внешнюю и внутреннюю реальность,
а то, что нарушается проективно-интроективный механизм восприятия.
Психотик начинает интроецировать внешнее и проецировать внутреннее.
Он может сказать: «У меня внутри идет дождь» или «За окном больно».
Но это не является смешением внутренней и внешней реальности. Это
скорее смещение механизмов восприятия. Например, слезы могут вос-
приниматься психотиком как дождь, а «За окном больно» он может
сказать, когда услышит и почувствует страшный разряд молнии как не-
что, что произошло, скажем, в его голове. Наивно говорить, что психо-
тик путает внутреннее и внешнее или путает различные внешние объек-
ты, например, когда человек не узнает свою мать или, наоборот, прини-
мает за свою мать чужую женщину или даже мужчину. Когда к Иисусу
пришла мать с братьями и ему сказали об этом, он указал на своих уче-
ников и сказал: «Вот матерь моя, и вот братья мои». Можно возразить,
что Иисус-то как раз и был психотиком (см. статью Я.В. Минца «Иисус
Христос — как тип душевнобольного» в третьем выпуске «Архива эв-
ропатологии» за 1927 год), но ведь мы об этом и говорим. Психотик, не
узнавший свою мать, тем самым отверг ее подобно тому, как в обыденной
жизни говорят: «Ты мне не дочь!» Но ведь не все люди психотики. Для
большинства людей внешнее — это внешнее, а внутреннее — это внут-
реннее. Невротик никогда не скажет: «У меня внутри идет дождь» или
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
91
Внутри и снаружи
«За окном больно» (если только этот человек не поэт). Тем не менее при
невротических расстройствах интроективно-проективный механизм не
в порядке. Так, например, при истерии человек может сказать: «У меня
сильно болит сердце», однако кардиограмма показывает, что сердце у
него совершенно здоровое. Чем отличаются высказывания: «У меня бо-
лит сердце» (когда оно на самом деле здоровое) и «У меня внутри идет
дождь» (когда большинство людей скажет, что этого не может быть)?
Именно тем, что сердце может болеть на самом деле, тогда как дождь
внутри человека идти не может. Но это, если придерживаться традици-
онной модели отношения внутренней и внешней реальности. Если же
придерживаться поздневитгенштейновской модели языковых игр — «все
слова поступки», — то дело предстанет совершенно по-другому. Здесь
возможны разные языковые игры.
— У меня внутри идет дождь.
— Этот человек — сумасшедший
— Этот человек — поэт.
Il pleure dans mom сoeur?
Comme il pleut sǘr la ville1
Но ведь он на самом деле так не думает. А как же он думает? Он
хочет сказать «У меня на душе тоскливо». Нам скажут: «Вот видите, “Il
pleure dans mom сoeur” — это просто метафора». Но, во-первых, мета-
фора — это и есть представление внешнего как внутреннего. И во-вто-
рых, мы слишком легкомысленно относимся к философии метафоры,
относя ее только к стихам. «У меня на сердце кошки скребут». И гово-
рящий, и слушающий воспринимают это высказывание не буквально.
Оно означает «Мне тоскливо, я подавлен, или у меня нечистая совесть».
Но где тот механизм, который делает скребущих кошек эквивалентом
тягостного состояния души? Скребущая кошка не похожа на какое-ли-
бо внутреннее состояние. Безумие поэта не в том, что он чаще употреб-
ляет метафоры, чем это делается в обыденной жизни, а в том, что он
демонстрирует их всем людям. Он апеллирует ко всем возможным го-
ворящим. Этим он и уподоблен психотику. Поэт не был бы поэтом, если
бы не верил в свои метафоры. Но если может быть пример психотиче-
ской интроекции, то должны быть примеры невротической проекции
(или даже экстраекции). Что это может быть за пример? Я что-то внут-
реннее воспринимаю как внешне, но это не галлюцинация. Такой пример
1 Начало стихотворения Верлена. Примерный перевод такой: «Дождит в моем
сердце / Как над городом идет дождь». Ср. предельно неточный перевод Пастернака:
И в сердце растрава,
И дождик с утра.
Откуда бы, право,
Такая хандра?
1/15
92
Глава вторая
придумать трудно (может быть, даже невозможно). Попробуем разо-
браться почему. Подойдем к делу с другой стороны. Возьмем пример с
ручкой. Вот я вижу ручку и говорю, что это пенис, а вот я вижу, что это
ручка и говорю, что это ручка. Первый пример, безусловно, психотиче-
ский, а второй нормальный. Но как же положение Лакана, в соответствии
с которым норма есть хорошо компенсированный психоз? («Нормальный
человек с этой точки зрения — это просто благополучный психоз, пси-
хоз, хорошо приведенный в гармоническое соответствие с опытом».
Лакан Ж. Семинары. Кн. 5 . Образования бессознательного (1957/ 1968).
М.: Гнозис; Логос, 2002. С . 250). Если следовать этому положению, то
первый пример, когда я вижу ручку и говорю, что это пенис, к какому
случаю его отнести? И так уж ли он парадоксален? Я помню, один ребе-
нок вылепил из пластилина нечто продолговатое и спросил свою маму:
«Что это такое, как ты думаешь?» «Ну, наверно, это груша!» — сказала
мама. «Ты что! Это же пипишка!» Ребенок был наказан непросвещенной
матерью. А между тем нам с незапамятных психоаналитических времен
известно, что дети все время думают об эротическом. Ребенок в эдипаль-
ном возрасте просто хотел соблазнить свою мамочку. Ну и кто же был
этот ребенок — невротик, психотик или нормальный? Он был нормаль-
ный в том лакановском смысле, что норма — это «хорошо темпериро-
ванный психоз». Ну а что, в сущности, значит эта остроумная лаканов-
ская максима? Это значит, по моему мнению, вот что. Психотическое
мышление более фундаментально, чем нормальное или невротическое.
Например, первобытное мышление было явно психотическим. Ну а мож-
но ли нашего ребенка, который слепил Wiwimacher, назвать невротиком?
Попробуем. Но если невротиком, то каким именно невротиком? Исте-
риком? Ну допустим, ведь он символически демонстрирует мамаше свой
член (скорее уж эксгибиционистом?). Компульсивным? Явно не компуль-
сивным. Депрессивным? Может, и депрессивным. Если бы у него было
все в порядке, зачем бы ему демонстрировать мамочке свой фаллос? Ну
и к чему мы пришли? Вернемся немного назад. Допустим, я вижу ручку
и говорю: это ручка. Это как будто пример в высшей степени нормаль-
ного положения дел. Вот ручка, вот я о ней говорю. Но зачем я о ней
говорю? Не есть ли это пример не нормального, а нормопатического
положения вещей? С другой стороны, если я держу перед собой ручку
и повторяю: это ручка, это ручка, это ручка, — то это даже не компуль-
сивное повторение, а скорее психотическая вербигирация. Существуют
ли вообще нормальные выказывания? Зачем вообще люди говорят? До-
пустим, я вижу своего друга и говорю ему: вот посмотри, это ручка.
Я что — символически приглашаю его к противоестественному акту? Ну
хорошо, а если я вижу свою престарелую тетушку и говорю ей: вот по-
смотри, какая красивая ручка! Но она не только не может увидеть руч-
ки без очков, но практически от старости уже практически ничего не
слышит. Где же пример нормального высказывания и нормального по-
ложения дел? Я вижу в окне своего отца и говорю: «Вон мой отец идет».
2/15
93
Внутри и снаружи
Но потом, через несколько лет, я узнаю, что моим отцом был на самом
деле совсем другой человек. Было ли это высказывание нормальным?
Зададимся опять вопросом «Зачем люди говорят?». Зачем я сказал: «Вон
мой отец идет». Но ведь если в комнате никого не было, я, скорее всего,
не сказал это вслух, а «подумал вслух», т. е . сказал внутренним голосом.
Ну вот это уже ближе к делу. Внутренним голосом. Я интроецировал
увиденного отца. Была ли это невротическая или психотическая интро-
екция? Истерия? Но кому же демонстрировать, если никого нет. Обсес-
сия? Нет, не обсессия. Депрессия? Нет, не депрессия. Фобия! Он что,
боится своего отца? Да, конечно, он его боится. Ведь это же эдипальный
соперник по любви к мамочке, которая не оценила его фаллический жест.
Но фобия, утверждал еще Фрейд, это просто тревожная истерия. Что
из этого следует? Что наш мальчик все-таки истерик? Ну хорошо, исте-
рик, а дальше? А дальше вошел папа... В общем, мы не знаем, что было
дальше. В общем, нормальных высказываний и положений дел, похоже,
не бывает. Что это нам дает для нашей первоначальной гипотезы? А вот
что. Что, так или иначе, не бывает такого положения вещей, что нечто
является внутренним и только внутренним или внешним и только внеш-
ним. Как это?
Тот факт, что не бывает чего-то внутреннего и только внутреннего,
вроде бы очевиден. Нечто внутреннее может быть таковым лишь по от-
ношению к чему-то внешнему. Что это означает применительно к раз-
граничению невроза и психоза? Если нет ничего «только внутреннего»,
это означает, что нет ничего, по отношению к чему не было, повторимся,
чего-то внешнего. То есть внутреннее и внешнее связаны между собой
соотношением принципиальной координации. Но можно же все-таки
сказать: вот это внутреннее, а вот это внешнее. Например, есть внутрен-
ние органы, а есть цельный шарик или кубик. Но это рассуждение в духе
наивного материализма. Для того чтобы сказать, что есть нечто по су-
ществу своему чисто внешнее, например, шарик или кубик, надо пони-
мать, что это кто-то сказал или кто-то помыслил, что есть нечто внеш-
нее и только внешнее. Это рассуждение в духе расширенного понимания
соотношения неопределенностей Гейзенберга, из которого следует, что
внешний мир не существует, в сущности, без наблюдателя. А как насчет
внутреннего мира? Тем более! Для того чтобы была психика, это долж-
на быть чья-то психика. Чего же мы достигли этим рассуждением? Оче-
видно, того, что в конечном счете не бывает чего-то нормального и толь-
ко нормального. Нечто должно быть либо невротическим, либо психо-
тическим. То есть кажущееся внутренним на самом деле является
внешним (невроз), а кажущееся внешним на самом деле является внут-
ренним (психоз). Но ведь мы уже вначале говорили, что, если с грехом
пополам мы можем себе представить нечто невротическое (да и то с
оговорками) — «Царство Божие внутри нас», то чего-то, кажущегося
внешним, а на самом деле являющегося внутренним и при этом (что са-
мое главное!) не психотическим, представить трудно. Трудно, но все-
3/15
94
Глава вторая
таки можно. Например, когда Пушкин писал «Воспоминание безмолвно
предо мной / Свой длинный развивает свиток», это было внутреннее,
представленное как внешнее и при этом не психотическое. И что же
дальше? Позволим себе заметить следующее. Разграничение смысла и
денотата Фреге соответствует нашему разграничению внутреннего и
внешнего, тем более что в терминологии Карнапа смысл соответствует
интенсионалу (а Потебня называл это еще более очевидно — внутренней
формой), а денотат — экстенсионалу. Но экстенсионал не может суще-
ствовать без интенсионала так же, как интенсионал не может сущест-
вовать без экстенсионала. Здесь мы подбираемся к сущности психиче-
ских заболеваний. Например, при депрессии человек разграничивает
денотаты, или экстенсионалы, но при этом не разграничивает смыслы,
или экстенсионалы. То есть не то чтобы он их совсем не разграничивает,
но ему нет до них никакого дела. Если его спросить, чем отличается
словосочетание Утренняя Звезда от словосочетания Вечерняя Звезда,
он, скорее всего, ответит: «Ах оставьте меня в покое, какое мне дело до
ваших логико-семантических игр, когда и внутри, и снаружи все так
ужасно!» Здесь чрезвычайно важно подчеркнуть, что для депрессивно-
го все плохо и даже ужасно как внутри, так и снаружи. Значит ли это,
что депрессивный не различает, что внутри, а что снаружи, где смысл, а
где денотат? Нет, разумеется, не значит. Это означает нечто другое. Что
для него перестают быть существенны смыслы. Для него все равно, что
внутри, что снаружи. Потому что все плохо и снаружи, и внутри. Но то,
что все плохо внутри, противоречит как будто тому известному факту,
что депрессивный склонен с головой зарыться в одеяло, что соответ-
ствует его стремлению вернуться в материнскую утробу в теории трав-
мы рождения Отто Ранка. С этой точки зрения получается, что внутрен-
нее для депрессивного все же лучше, чем внешнее. (В этом смысле
депрессия закономерно толкуется как временная смерть, а ее заверше-
ние — как возвращение к жизни, сопровождаемое смехом, т. е . как вос-
кресение. Отсюда закономерна постановка вопроса о том, что депрессия
каким-то важным образом соотносится с обрядом инициации. При тра-
диционной инициации человек также должен последовательно претер-
петь потери любимых объектов (прежде всего родителей и ближайших
родственников), а затем вообще «потерять» весь мир путем удаления в
инициационный дом, а потом временно потерять жизнь. При этом одна
из распространенных форм обряда инициации состояла в том, что пос-
вящаемый как бы проглатывался чудовищем и вновь им извергался. Ва-
риантом этого поглощения было зашивание посвящаемого в шкуру жи-
вотного (см., в частности, обширные примеры в знаменитой монографии
В.Я . Проппа «Исторические корни волшебной сказки»). Этот мотив так-
же был широко проиллюстрирован Ранком в статье «Миф о рождении
героя», в которой приводятся данные о мифологических персонажах,
которых после рождения мать закрывает в сосуд, корзину или бочку
(ср. «Сказку о царе Салтане» Пушкина) и отсылает от его от себя, на-
4/15
95
Внутри и снаружи
пример, бросает в море. Этот жест, как можно видеть, амбивалентен.
С одной стороны, укрытие, сосуд, бочка — все это символы утробы
(море, вода — символы околоплодных вод), т. е . ребенка как бы возвра-
щают в состояние плода, чтобы он прошел символическое инициационное
рождение и стал героем, но в этом жесте есть и другая, противополож-
ная сторона. Мать как бы отбрасывает от себя дитя, тем самым создавая
у него комплекс утраты — основу меланхолии. Она как бы моделирует
своему ребенку, говоря в терминах Мелани Кляйн, «депрессивную по-
зицию», которая играет роль инициационного испытания, пройдя через
которое герой сможет стать сильным, т. е . — и прежде всего — обхо-
диться без матери. Здесь проясняется связь между инициацией, депрес-
сией, травмой рождения, интроекцией-поглощением собственного Я,
историей пророка Ионы и стремлением «обратно в утробу».) Хорошо,
все это очень интересно, но как все-таки обстоит дело с внутренним и
внешним при других психических расстройствах? Возьмем обсессивно-
компульсивный невроз. Что здесь внутреннее, а что внешнее? Допустим,
компульсивный навязчиво моет руки. Здесь вроде бы ничего внутренне-
го нет. Но ведь какая-то именно внутренняя сила заставляет его это
делать. Особенность этого расстройства заключается в том, что эта сила
эго-дистонна, чужда его я. Но она есть. Возьмем другой пример, очень
распространенные музыкальные навязчивости, когда помимо воли у
компульсивного в голове крутятся обрывки мелодий. Как здесь обстоит
дело с внутренним и внешним? Мелодии крутятся у него в голове, но
взяты они откуда-то извне, снаружи. Соответствует ли это нашему ис-
ходному определению невроза как такого положения вещей, когда внеш-
нее воспринимается как внутреннее. И да и нет. Да — в том смысле, что
объективно эти обрывки мелодий исходят извне, он когда-то их услышал.
Нет — в том смысле, что они крутятся у него в голове, т. е . внутри. Ко-
нечно, можно возразить, что компульсивные порой совершают и сугубо
внешние обряды, например, перед тем, как лечь спать, кладут подушку
определенным образом, как в одном из примеров Фрейда. Хорошо, он
кладет подушку определенным образом и сам не знает, почему он это
делает. Но за этим внешне бессмысленным актом стоит какая-то внут-
ренняя непонятная нам семантика (Фрейд-то разгадал, в чем там было
дело, но нам в данном случае это неважно). Нет ничего бессмысленного.
То есть нет ничего сугубо внешнего. Означает ли это, что нет ничего
сугубо психотического? Но мы это и не утверждали. Мы говорили, что
психоз — это когда внутреннее воспринимается как внешнее, не более
того. Хорошо, пойдем дальше. Истерия. Вот человек получает пощечину,
этот позорный факт вытесняется в бессознательное (из чего можно сде-
лать немаловажный вывод, что бессознательное мыслится нами как не-
что внутреннее, а сознательное как нечто внешнее), потом происходит
возвращение вытесненного — истерик вспоминает эту травму — нечто
внутреннее переходит в нечто внешнее. Вообще с истерией как будто на
первых порах все более или менее ясно. Куда сложнее дело обстоит с
5/15
96
Глава вторая
паранойей, которая находится как бы на границе между компульсией и
параноидной шизофренией. Паранойя начинается тогда, когда эго-дис-
тонный навязчивый симптом превращается в эго-синтонную сверхцен-
ную идею. При этом сверхценная идея берется извне: на меня все обра-
щают внимание (бред отношения), меня все преследуют (бред преследо-
вания), в меня все влюблены (эротомания), моя жена изменяет мне со
всеми подряд (бред ревности). Возьмем наиболее прозрачный бред рев-
ности. Здесь имеется налицо проекция. Как правило, паранойяльный
ревнивец сам изменяет жене и в виде гиперпроекции обвиняет ее в фан-
тастических изменах. При этом весьма любопытная вещь происходит с
паранойяльным семиозисом. Для параноика ревности разграничение
смысла и денотата, внутреннего и внешнего существует, но при этом оно
искажено до неузнаваемости. Денотатов много, но смысл у них один:
каждая вещь, каждое событие означает только одно — измену жены.
В этом специфика паранойи. Один смысл — измена. Где находится этот
смысл? Смыслу полагается находиться внутри. Но параноик его проеци-
рует. Но он так думает и чувствует, значит, и вправду внутри. Но он
заблуждается, значит, это смысл — не находится нигде! Не слишком ли
это радикальное суждение, что ложные идеи не находятся внутри со-
знания? Да нет, вроде бы они находятся в нем. Но они находятся в нем
в каком-то другом смысле, чем истинные идеи. Приведем пример необ-
ходимо истинной идеи: дважды два — четыре. Можно ли про это суж-
дение сказать, что оно находится внутри или снаружи чего-либо? Нет,
ни внутри, ни снаружи. Оно трансгредиентно этим понятиям. Здесь мы
вплотную упираемся в проблему бионовских странных объектов. До-
пустим, человек видит мертвого отца. Галлюцинирующий субъект (он
тоже является странным объектом, т. к. находится внутри агломерата
странных фактов). Галлюцинирующий субъект прежде всего не являет-
ся ни сознательным, ни бессознательным. Что это значит? С одной сто-
роны, бредящий галлюцинант формально находится в сознании, но лишь
формально, т. к. его сознание и бессознательное меняются местами.
С другой стороны, он не является полностью бессознательным, т. к . наи-
более существенным свойством бессознательного, по Фрейду, является
понятие вытеснения. Что такое психотическое мышление человека, ко-
торый находится в состоянии ни сознания, ни бессознательного? Он
находится в состоянии мифа, т. е. в состоянии нейтрализации (ни созна-
тельный, ни бессознательный; ни живой, ни мертвый; ни спящий, ни
бодрствующий; ни одушевленный, ни неодушевленный). Основной мо-
дальностью при бреде воздействия является эпистемическая, т. к. ши-
зофренику сообщается при псевдогаллюцинации некая важная для него
информация позитивного или негативного свойства. При этом, если го-
ворить о негативном воздействии, оно связано с предшествующим бре-
дом преследования, а позитивное — с последующим терминальным бре-
дом величия. В то же время для бреда воздействия также характерны и
остальные модальности — аксиологическая со знаком плюс или минус
6/15
97
Внутри и снаружи
(в зависимости от того, негативный или позитивный характер носит со-
ответствующий бред воздействия), деонтика со знаком плюс или ми-
нус — шизофренику нечто предписывается (в зависимости от того же)
и алетика (поскольку вся ситуация бреда воздействия) воспринимается
им как нечто чудесное, т. е . в психологическом плане невозможное. При
этом отметим, что для нас важнее всего, что, по-видимому, странные
объекты не являются ни внутренними, ни внешними.
7/15
Глава третья
УСКОЛЬЗАЮЩЕЕ
БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ
Приступая к вопросу о бессознательном как странном объекте, не-
вольно задаешься вопросом: «А оно действительно странный объект?»
Когда психоаналитик — «а я действительно психоаналитик?» — произ-
носит слово оно, то помимо его воли возникает, во всяком случае, для меня
(может, потому, что я все-таки не настоящий психоаналитик?) двусмыс-
ленность: «А Оно (в смысле Id) — действительно странный объект?» Дей-
ствительно ли странный и действительно ли объект. Я в этой книге (не знаю,
намеренно или нет) избегал до сих пор очень важного вопроса: а может ли
быть странный субъект, странное Я? «Неужели вон тот — это я» (Н. Хо-
дасевич. «Перед зеркалом»). Вот уж что странный объект par excellence —
так это зеркало, настолько странный, что и говорить об этом как-то стран-
но, настолько это очевидно. Но придется. Не сейчас, потом. «Завтра. Или
послезавтра» («Винни Пух»). Что вообще такое бессознательное? Я бы
сказал, что бессознательное — это что-то вроде Царства Небесного.
Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, от-
вечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, и не ска-
жут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь
вас есть (Лк. 17:20–21).
Но про бессознательное даже нельзя сказать, что оно внутри нас, хотя,
безусловно, можно сказать, что неверно, что «вот, оно здесь, или: вот,
там». Можно ли вообще говорить о пространстве бессознательного и, если
можно, то как? Вообще «здесь» и «там» — вещи очень странные. В книге
«Прочь от реальности» приводится доказательство, в соответствии с ко-
торым «если А не находится здесь, то можно предположить, что А нахо-
дится здесь» (Руднев В. Прочь от реальности: Исследования по философии
текста. II . М .: Аграф, 2000). Нельзя, безусловно, сказать: «Вот это бессо-
знательное, а то — нет». Но можно сказать: «Это я сделал сознательно, а
это бессознательно». Но слова «бессознательное» и «бессознательно»
просто означают совершенно разные вещи. Слово «бессознательно» го-
раздо проще, не правда ли? Оно не означает чего-либо странного. «Я это
так, бессознательно, подумал». А «Это подумало мое бессознательное»
звучит странно. Почему? Потому что нельзя все сваливать на бессозна-
тельное. А то это будет, как во фразе Фрейда «мрачность и темнота укра-
ли у меня бумажник». Даже если «Я» вообще не существует (по Гурджи-
8/15
99
Ускользающее бессознательное
еву и П.Д. Успенскому), мы можем, а по Юнгу просто должны, стремить-
ся к его обретению, к «сознательности» (Гурджиев) или индивидуации
(Юнг), обретению Самости, которая есть Христос (Юнг К.Г. Эон: Иссле-
дования о символике самости. М .: Академический Проект, 2009).
Имеет ли вообще смысл задаваться вопросом, что такое бессознатель-
ное? Подобно тому как св. Августин говорил про время. Когда я не думаю
о бессознательном, то знаю, что это такое, а когда думаю, то нет, не знаю.
Мне кажется, что, когда и не думаю о нем, все равно не знаю, что это такое.
М.Е . Бурно в письме к автору этой книги от 22 февраля 2012 года
писал:
Говорим в ТТС (терапия творческим самовыражением. — В . Р.):
каждый из нас силен и одновременно ограничен собою. Сегодня
благодаря Вам добавлю: своим характерологическим ускользающим
бессознательным.
Таким образом, название этой главы принадлежит Марку Евгенье-
вичу.
Ну, хорошо. Можно или нельзя назвать бессознательное странным
объектом в узком смысле, легко проверить, протестировав его на «био-
низм». Можно ли сказать, что бессознательное — ни живое, ни мертвое,
ни спящее, ни бодрствующее, ни одушевленное, ни неодушевленное, ни
...с о знательное, ни бессознательное?! И существует ли оно или не су-
ществует? Можно ли сказать, что оно результат фрагментации психики
душевнобольного, выбросившего его изнутри, как разрозненные мелкие
кусочки, и экстраецировавшего «во тьму внешнюю» в виде галлюцина-
торных странных объектов. Давайте попытаемся хотя бы постепенно
ответить на каждый из этих довольно-таки каверзных вопросов.
1) Бессознательное — это нечто живое или неживое? Интуитивно
оно, скорее, кажется живым. Как это — мертвое бессознательное?
«Мертвое бессознательное» — это может быть бессознательное харак-
терологического органика, т. е . человека с органической конституцией
(об органическом характере см.: Бурно 2006, Волков 2000, Руднев 2012).
Такой человек сочетает в себе истерии, циклоида эпилептоида, это де-
ревенская баба, браток-бандит, простолюдин-рабочий.
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.
9/15
100
Глава третья
Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.
Есть ли вообще у такого человека бессознательное? Если и есть, то
оно какое-то странное, с одной «извилиной». Он паранойяльно думает
только об одном: как бы извести бедного Гумилева. Стихотворение ока-
залось пророческим: в 1918 году Николая Гумилева расстреляли те же
рабочие, только в кожанках. Ленин не возражал. Вспомним, каким ор-
ганическим психопатом изобразил умирающего от сифилиса мозга Ле-
нина Александр Сокуров. Очень точно изобразил. Ну хорошо, возьмем
человека с утонченной душой и интеллектом, того же Витгенштейна.
Бессознательное в нем умирало («Оно пришло»), когда в депрессии уга-
сали ассоциации и он не мог работать.
ВИТГЕНШТЕЙН. Оно пришло.
ДРУРИ. Я не понимаю. Что случилось?
ВИТГЕНШТЕЙН. То, чего я всегда боялся. Что я больше не
смогу работать. За последние две недели я ничего не сделал.
Не сплю ночами.
Люди под моей комнатой разговаривают допоздна, и это бес-
престанное бормотание сводит меня с ума (Drury 154–155).
Но ведь и согласно ортодоксальному психоанализу работать с бес-
сознательным можно только при помощи свободных ассоциаций. Да
другого способа пока и не придумали (или я просто не в курсе).
Итак, будем считать, что бессознательное действительно ни живое, ни
мертвое. В первом приближении.
2) Бессознательное — это нечто спящее или бодрствующее? Мы все
помним, что «сновидение — это царская дорога в бессознательное», как
провозгласил Фрейд в толковании сновидений). В 1958 году вышла кни-
га ученика Витгенштейна Нормана Малкольма «Dreaming» (в русском
переводе «Состояние сна». М.: Прогресс-Культура, 1993 (она породила
10/15
101
Ускользающее бессознательное
большую дискуссию среди американских философов аналитической
школы). Главный тезис Малкольма состоял в том, что мы имеем дело не
с самими сновидениями, а с рассказами о сновидениях, свидетельствами
о них. Он упрекал психоаналитиков за то, что они этого не учитывают.
Поэтому возникла путаница, — это я уже говорю от себя, — породившая
такие выражения, как «язык сновидений» (Э. Фромм. «Забытый язык»),
«Бессознательное — это дискурс Другого» (Ж. Лакан). В книге «Введе-
ние в шизореальность» под влиянием только что прочитанного перево-
да «АнтиЭдипа» я написал следующее:
Желание бессознательно, поэтому оно содержится в сновиде-
ниях. В этом было величие открытия Фрейда, которое он тотчас же
предал в идее толкования сновидений, т. е . переводя их континуаль-
ный безденотативный неарбитрарный «язык» в язык «символов».
Поэтому психоанализ сразу же стал культурно-буржуазной наукой.
Психоанализ боялся абсурда. Свое открытие бессознательного
Фрейд немедленно опошлил своими знаменитыми «ошибочными
действиями», толкованием сновидений и т. д. Центром, ядром пош-
лости был эдипов комплекс, насквозь фальшивая буржуазная идея,
полностью шизотическая. Для шизофреника, человека любви и аб-
сурда, не существует никакого эдипова комплекса, т. к. он живет в
той реальности, где все это не имеет никакого значения. Осуществляя
во сне половой акт с матерью, человек испытывает сильнейшее чис-
тое любовное наслаждение. Потом налетают психоаналитики и со-
здают у него искусственное чувство вины.
Желание недостижимо в принципе, даже во сне, поэтому психо-
аналитикам нечего было бояться. Эдипов комплекс избыточен.
Бессознательное понимается обычно как нечто плохое, склад или
даже помойка вытесненных плохих содержаний в духе раннего Фрейда.
Юнг, как известно, держался другого и даже противоположного мнения.
Бессознательное (коллективное) по Юнгу — это, скорее, «сокровищни-
ца позитивных смыслов» (выражение из моей статьи «К новой теории
бессознательного», опубликованной в журнале «Знание. Понимание.
Умение» (2010. No 3).
Нам кажется, что функция бессознательного в принципе другая.
Во-первых, если правильна теория вытеснения, то, значит, в бессо-
знательном скапливается только плохое, а это противоречит тому,
что из бессознательного при необходимости человек черпает сугубо
положительные содержания — вдохновение, например, или чувство
глубокой любви.
Функция бессознательного — это не вытеснение из сознания пло-
хих содержаний; по нашему мнению, они находятся где-то в другом
месте, нам пока неважно в каком. Бессознательное — это довербаль-
11/15
102
Глава третья
ная смысловая сокровищница, содержащая то, что человек восприни-
мает в подлинном смысле слова, воспринимает и регистрирует. Поэ-
тому не вытеснение должно быть ключевым словом при построении
теории бессознательного, а накопление. Накопление невербальной
информации, накопление смыслов. Откуда берется эта информация и
эти смыслы? Они берутся из той части реальности, которую человек в
силу зашоренности стереотипами и пустыми словами не может вос-
принять в буквальном смысле этого слова. Пока ребенок кормится
грудью, в бессознательном формируется его любовь и благодарность
матери. Когда его приучают к туалету, в бессознательном скапливает-
ся альтернатива всего — тому, что приписывается обсессивно-ком-
пульсивному комплексу. Почему это происходит? Бессознательное
хранит только полезную информацию. Бессознательное — это в каком-
то смысле сверхсознание, а не субсознание. Как же возникают психиче-
ские болезни? Они возникают от недостатка, дефицита бессознатель-
ного — все эти истерии, обсессии, депрессии и т. д . вплоть до шизо-
френии — возникают от неадекватного восприятия идущей от мира
информации. Только сознание, имеющее условный, конвенциональный
характер (ложная личность), способно создать болезни. Бессознатель-
ное — это высшая совесть человека, которая хранится в глубинах его
души, иногда так и не будучи востребована до самой смерти.
В свете этого фрагмента, от которого я не отказываюсь, а также и
всего, что написано выше в данном подразделе, бессознательное удов-
летворяет второму бионовскому критерию странного объекта: похоже,
оно действительно не является ни спящим, ни бодрствующим.
3) Бессознательное — это нечто одушевленное или неодушевленное?
Бессознательное, если вообще имеет какой-то смысл говорить, что оно
существует, является прерогативой, homo sapiens. Мы не знаем, есть ли
оно у высших животных. Гроф утверждал, что оно есть даже у растений
и камней (см. его книгу «Холотропное сознание». М .: Изд-во Транспер-
сонального ин-та, 1996) (я не склонен относиться к «странным теориям»
Грофа снобистски). В свете этого можно в определенном смысле muttatis
mutandis считать, что бессознательное удовлетворяет и третьему крите-
рию странного объекта.
4) Бессознательное — это нечто существующее или не существующее?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходим краткий логико-фило-
софский экскурс в проблему существования. Слово «существовать»
выступает в речи одновременно в двух функциях. Когда мы говорим:
«Он спит», мы тем самым подразумеваем, что «он» существует. Любому
утверждению о фактах предшествует молчаливая презумпция, что эти
факты существуют. В этой функции глагол «существовать» называется
экзистенциальным квантором, или квантором (как бы счетчиком) суще-
ствования. Уиллард Куайн придумал остроумный тест на существование.
Предметы существуют, если их можно сосчитать.
12/15
103
Ускользающее бессознательное
Трущобы возможных объектов — благодатная почва для эле-
ментов, склонных к беспорядку. Возьмем, к примеру, возможного
толстого, человека, стоящего у той двери, или же возможного лы-
сого человека, стоящего у той же двери. Являются ли они одним
возможным человеком, или это два возможных человека? Как нам
решить этот вопрос? Сколько же возможных человек стоит у двери?
И не больше ли там худых возможных людей, чем толстых? И сколь-
ко из них похожи друг на друга? И не делает ли их это сходство
одним человеком? Разве нет двух возможных абсолютно одинаковых
предметов? Но не то же ли это самое, что сказать, что для двух воз-
можных предметов невозможно быть одинаковыми? Или, наконец,
дело просто в том, что понятие тождества неприменимо к недей-
ствительным возможным объектам? Но тогда какой смысл говорить
о каких бы то ни было сущностях, если о них нельзя сказать, тож-
дественны ли они, или отличаются друг от друга (Quine W.V.O. From
a logical point of view. Cambridge (Mass.), 1951. Р . 4).
Нет никаких критериев, чтобы решить, сколько возможных толстяков
стоит у двери, потому что это нереальные сущности. Борода Платона (см.
ниже), говорил Куайн, слишком спутана. Рассмотрим в этом плане «про-
блему единорогов». Их нельзя сосчитать, потому что они не существуют,
но тем не менее мы не можем сказать, что единороги не существуют, ибо
тогда вообще не о чем было бы говорить. Эту проблему понимал еще Пла-
тон, она и известна как «борода Платона»: небытие в некотором смысле
должно быть, в противном случае оно есть то, чего нет. Эта парадоксаль-
ность возникает благодаря тому, что глагол «существовать» выступает и
в функции обычного предиката; и вот когда они встречаются в одном
утверждении: квантор существования (существует такой Х) и предикат
существания (Х существует), то получается путаница. Мы хотим сказать:
«Единорогов не существует», а в результате получается: «Существует
такой Х, как единорог, который не существует» (см.: Целищев В.В. Логи-
ка существования. Новосибирск, 1971). Выходов из парадокса сингуляр-
ного существования было два. По первому пути пошел один из последних
идеалистов ХХ века немецкий философ Алексиус Майнонг, считавший,
что есть два мира: мир вещей, в котором существуют все материальные
предметы, и мир идей и представлений, в котором существуют Пегас,
круглый квадрат, единороги и т. п. (Meinong A. Untersuchungen zur
Gegenstandtheorie und Psychologie. Вerlin, 1904). В принципе по тому же
пути пошла модальная логика, в частности, логика вымысла, которая на
вопрос «Существует ли Шерлок Холмс?» отвечала: «Существует в худо-
жественном мире рассказов» (Льюис Д. Истина в вымысле // Логос. 1999.
No 1 (13). Сол Крипке, один из создателей семантики возможных миров,
высказался примерно так же: «Шерлок Холмс не существовал, но он мог
существовать при других обстоятельствах» (Крипке С. Семантическое
рассмотрение модальной логики // Семантика модальных интенсиональ-
13/15
104
Глава третья
ных логик. М.: Прогресс, 1982. С. 37). Недостатком этой стратегии было
то, что она в результате совершенно размывала границы между существу-
ющим и несуществующим, между иллюзией и реальностью. По второму
пути пошел Бертран Рассел. Он считал, что мир у нас более или менее один.
Надо только уметь грамотно в логическом смысле выражать то, что может
быть выражено. Рассел решил парадокс существования при помощи так
называемой теории определенных дескрипций (описаний), которая заклю-
чается в том, что каждое слово является скрытым описанием, т. е. его мож-
но представить при помощи других слов. Тогда мы сможем непротиворе-
чиво говорить о том, что единорогов не существует. Мы разложим слово
«единорог» на описание «животное, являющееся по природе рогатым», и
тогда мы скажем: «Все животные, являющиеся по природе рогатыми, име-
ют два рога, и при этом нет ни одного из них, которое по природе имело
бы один рог». Вот мы и разделались с единорогами (см.: Рассел Б. Введение
в математическую философию. М ., 1996). Рассела поддержал Уиллард Ку-
айн. Он восстал против, как он выражался, «разбухшего универсума» мо-
дальной логики. Современная философия и картина мира пошла скорее
за Майнонгом. Если вспомнить, какое количество фильмов посвящено
виртуальным двойникам, инопланетянам, притворяющимся людьми; если
вспомнить, какую роль сейчас играют виртуальные реальности, то стано-
вится ясно, что проблема существования еще далека от разрешения и едва
ли не более парадоксальна сейчас, чем в середине ХХ века. Слово «бессо-
знательное» может выступать и в роли предиката, и в роли квантора (или
модального оператора). Например, «Это говоришь не ты, это говорит твое
бессознательное». «В мире бессознательного существует все, что угодно».
Из последнего предложения вроде бы следует, что и само бессознательное
существует. Но это «все, что угодно»: единороги, круглые квадраты могут
существовать, пожалуй, только в бессознательном или в художественном
произведении, претендующем на изображение работы бессознательного —
«Улиссе» Джойса, первой части «Шума и ярости» Фолкнера или «Проек-
те революции в Нью-Йорке» Роб-Грийе. Но при этом мы должны помнить,
что идея «языка бессознательного», как мы отметили выше, чрезвычайно
проблематична. И я склонен полагать, что, скорее всего, такого языка не
существует, так же как и языка сновидений. В этом случае: как же может
существовать то, что не может быть выражено в языке? Quod erat
demonstrandum: Бессознательное ни существует, ни не существует.
5. Бессознательное — это сознательное или бессознательное? Сама
абсурдность и даже некоторая (кажущаяся, впрочем) глупость этого
вопроса не должна нас сбивать с толку, т. к. бессознательное (в соот-
ветствии с тезисами 1–4) представляется в принципе чем-то парадок-
сальным, как, впрочем, и любой странный объект, концепт, теория и
текст. Итак, можно ли сказать, что бессознательное является созна-
тельным. В обычном («обывательском») понимании слова сознание или
в его философско-аналитическом понимании, которое дается, скажем,
в книге Джона Серля «Открывая сознание заново», бессознательное
14/15
105
Ускользающее бессознательное
не может быть сознательным. Но в психотическом мире бессознатель-
ное в определенном смысле играет роль сознания (см. главу «Бессо-
знательное психотика» в нашей книге «Диалог с безумием» (Руднев
2005). С другой стороны, гурджиевское понимание «сознательности»
скорее соответствует тому, что мы называем бессознательным в тра-
диционном смысле.
Сознательность, — говорил Гурджиев, — является таким состоя-
нием человека, когда он чувствует все одновременно, все, что он в
действительности ощущает или просто вообще может ощущать.
Вместе с тем, поскольку в каждом человеке роятся тысячи противо-
положных чувств, начиная с глубоко запрятанного понимания собст-
венной ничтожности и разного рода страхов и заканчивая наиболее
абсурдными чувствами самолюбия, самоуверенности, самоудовлет-
ворения и самовосхваления, чувствовать все это сразу не просто
болезненно, но в буквальном смысле невыносимо. Если бы человек,
чей внутренний мир состоит из противоречий, вдруг ощутил бы все
эти противоречия одновременно внутри себя, если бы он вдруг по-
чувствовал, что он любит все, что ненавидит, и ненавидит все, что
любит; обманывает, когда говорит правду, и говорит правду, когда
обманывает; и если бы он мог почувствовать позор и ужас всего это-
го, то такое состояние можно было бы назвать «сознательностью»
(Беннет Дж.Г . Беседы о «Рассказах Вельзевула». М ., 2001).
Итак, бессознательное удовлетворяет всем признакам странного
объекта. Но мы забыли еще очень важную вещь — отсутствие связей и
раздробленность. Ведь странные объекты в узком смысле — это, в сущно-
сти, маленькие распыленные галлюцинации, как микропсии у алкоголи-
ка, когда он напьется и у него начнется делирий.
Синдром Алисы в Стране чудес (англ. Alice in Wonderland syn-
drome; AIWS), или микропсия — дезориентирующее неврологиче-
ское состояние, которое проявляется в визуальном восприятии че-
ловеком окружающих предметов пропорционально уменьшенными.
Субъект воспринимает видимые объекты или какие-то их фраг-
менты существенно меньшего размера, чем они есть в действитель-
ности. В общем случае, объект кажется далеким или чрезвычайно
близким в то же самое время. Синонимами названия болезни явля-
ются «Карликовые галлюцинации» или «Лилипутское зрение». Но,
независимо от терминологии, суть явления состоит в следующем:
глаз не поврежден, изменения касаются только психики. Микропсия
затрагивает не только визуальное восприятие, но также слух, ося-
зание и иногда собственное изображение тела; синдром продолжа-
ется, даже когда глаза закрыты. Второстепенные признаки синдро-
ма включают беспокойство, апраксию и агнозию. <...>
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
106
Глава третья
Микропсией также называют восприятие галлюцинаторных об-
разов пропорционально уменьшенного размера http://ru. wikipedia.
org/wiki/микропсия
(Многие, особенно в профессорских кругах, ругают Википедию, не
позволяют аспирантам ею пользоваться, а между тем в БМЭ вообще нет
этого термина, а в словаре психиатрических терминов дано очень скуд-
ное определение этого понятия. Более того, в фундаментальной книге
профессора М.И. Рыбальского «Иллюзии и галлюцинации» (Баку, 1983)
вообще не приведено ни одного примера микропсий.) Кстати, Бион, ко-
торый часто пишет о том, что странные объекты раздробленны и окру-
жают психотика со всех сторон, сам ни разу не приводит примеров этих
мелких раздробленных странных объектов. Я обнаружил у него только
два примера — граммофон, который вперился в больного, и не совсем
понятные «облака вероятности»: «На мою интерпретацию он ответил,
что в комнате два [находятся — перевод оставляет желать лучшего. —
В.Р .] облака вероятности» («Нападение на связи», с. 152, см. также с. 156
...и нтерпретации «облаков вероятности»). Но мы так говорим, как буд-
то бессознательное — это некая субстанция, а ведь только что был раз-
говор о том, что это ни одно, ни другое, ни третье. Я думаю, что вообще
трудно говорить о подобных вещах (поэтому так трудны для понимания
эти ранние статьи Биона, собранные им впоследствии в книгу «Second
thougt» (London: William Heinemann, 1967). Ну а как описать то, что про-
исходит в квантовом мире? Элементарные частицы — это ведь тоже
весьма странные объекты: они не имеют массы покоя, движутся по вре-
мени туда и обратно, их нельзя измерить точно, они ни волны, ни частицы
и т. д. (См.: Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. М.: Изд-во
иностр. лит.; Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М.: Прогресс, 1987; Рей-
хенбах Г. Направление времени. М.: Изд-во иностр. лит., 1960.) Перейдем
в привычный макромир, хотя бессознательное странных объектов скорее
все-таки похоже на микромир. Рассмотрим наш постоянный пример (см.
нашу статью «Феноменология события» // Логос. 1993. No 4): «Мальчик
ест мороженое». Где здесь бессознательное, где здесь странные объек-
ты, хотя бы в самом широком смысле? Вот он идет по улице и ест моро-
женое. Ну и что? Ну, он о чем-то думает, он ведь не может ни о чем не
думать. Но дело не в том, чтобы анализировать его мысли. Мы их и не
можем знать, пока он нам сам не скажет. Так что там мороженое? Фал-
лический объект? Ну да. Где здесь раздробленность и атака на связи?
Мальчик этот — не психотик. Может, он бессознательно-символически
овладел пенисом отца или, наоборот, совершает куннилингус с матерью.
А раздробленность? Он идет по улице и читает вывески.
Левая сторона. РЕМОНТ ДЕТСКИХ КОНСТРУКТОРОВ. В вит-
рине — плакатный мальчик, мечтающий стать инженером, он держит
в руке большую модель планера. МЕХА ЗАПОЛЯРЬЯ. В витрине —
1/15
107
Ускользающее бессознательное
белый медведь, чучело с открытой пастью. КИНО-ЛИСТОПАД-
ТЕАТР. Настанет день, и мы придем сюда вдвоем: Вета и я. «Какой
ряд ты предпочитаешь? — спрошу я у Веты. — Третий или восемнад-
цатый?» «Не знаю, — скажет она, — не вижу разницы, бери любой. —
Но тут же добавит: — Впрочем, я люблю поближе, возьми десятый
или седьмой, если это не слишком дорого». А я скажу обиженно:
«Что за ерунда, милая, при чем здесь деньги, я готов отдать все, лишь
бы тебе было хорошо и удобно». ПРОКАТ ВЕЛОСИПЕДОВ. После
кино мы непременно возьмем напрокат два велосипеда. Девушка,
выдающая велосипеды напрокат, белокурая и улыбчивая, с обру-
чальным кольцом на правой руке, завидя нас, засмеется: наконец-то
нашлись клиенты, странно — на улице такая теплынь, а кататься
никто не хочет, просто странно. Ничего странного, — весело скажу
я, — весь город в такую погоду уехал за город, сегодня ведь воскре-
сенье, все с утра на дачах, а там — у каждого в сарае стоит свой
собственный велосипед, мы вот тоже собрались на дачу, поедем на
ваших велосипедах, прямо по шоссе, своим ходом: в электричке, не-
смотря на мороженое, должно быть душно.
Когда он идет по улице и глазеет на вывески, господствует раздроб-
ленность и бессвязность. Когда он погружается в мир фантазий о возлюб-
ленной, «галлюцинаторный рай» восстанавливается. Между прочим, этот
фрагмент из «Школы для дураков» что-то подозрительно напоминает.
Мое превосходительство ведут на улицу, сажают на извозчика
и везут. Я еду и от нечего делать читаю вывески справа налево. Из
слова «трактир» выходит «риткарт». Это годилось бы для баронской
фамилии: баронесса Риткарт. Далее еду по полю мимо кладбища,
которое не производит на меня ровно никакого впечатления, хотя я
скоро буду лежать на нем; потом еду лесом и опять полем. Ничего
интересного. После двухчасовой езды мое превосходительство ведут
в нижний этаж дачи и помещают его в небольшой, очень веселенькой
комнатке с голубыми обоями.
Не угадали? Это профессор Николай Степанович из «Скучной ис-
тории» психастеника Чехова. А вот вновь «Школа для дураков»:
Правая сторона. БОТЫ-ЗОНТЫ-ТРОСТИ, все в одном магазине,
чтобы, не мешкая, купить все сразу. АТЕЛЬЕ МОД, дом еьлета. КОЛ-
БАСЫ. Кому колбасы, а вот — кому колбасы горяченькой с булкой!
ГАЛАНТЕРЕЯ-ТРИКОТАЖ. ПАРК ОТДЫХА, забор тянется на
двенадцать с половиной парсеков. И только за ним — ПОЧТА.
В чем различие между шизофреническим бессознательным и «пси-
хастеническим»? Шизоидным? Эпилептоидным? Синтонным? Истериче-
2/15
108
Глава третья
ским? Обсессивно-компульсивным? (Эндокринным? Органическим?) Но
мальчик продолжает есть мороженое. Рассмотрим анекдот про Шерло-
ка Холмса и доктора Ватсона.
Холмс и Ватсон смотрят в окно.
— Дорогой Ватсон, вот по улице идут две дамы и едят мороженое,
но одна из них лижет его, а другая кусает. Как вы думаете, которая
из них замужем?
— Но, дорогой Холмс, конечно, та, которая лижет!
— Нет, Ватсон, не угадали, замужем та, которая кусает.
— Но как вы догадались, дорогой Холмс?!
— Элементарно, Ватсон, у нее на пальце обручальное кольцо.
Ватсон здесь выступает как наивный психоаналитик, а Холмс — как
утонченный аналитический философ-неопозитивист. Логика Ватсона
такая: первая дама лижет мороженое. Отлично, думает он, она воспро-
изводит куннилингус. Ясно, что она замужняя. Но, дорогой Ватсон, а как
же vagina dentata, как же Лорена Боббит, которая откусила мужу член?
(См. об этом печальном событии: Парамонов Б. Конец стиля. М.: Аграф,
1997.) К тому же почему, если лижет, то обязательно замужняя? Да и кому
нужен откушенный пенис? Ну, она его может засушить и потом сделать
вид, что ничего не произошло. Это уже Норманн Бейтс, сделавший чуче-
ло из своей мамочки. «Psycho», фильм, кстати, совершенно не психоти-
ческий (в отличие от «Птиц», которые, будучи странным (смутным) объ-
ектом желания, являют собой классический разрозненный СО; помните,
как они налетают из камина и заполняют собой всю комнату, а потом,
разбивая клювами окна, — и весь дом). Обратим внимание на фразу в
финале «Психоза», когда Норманн Бейтс окончательно превращается в
свою мертвую мать и говорит, что он (то есть она) и мухи не обидит. Вспом-
ним эпизод про девушку с мухами из книги Вэйкко Тэхкэ «Психика и ее
лечение: Психоаналитический подход» (М.: Академический Проект, 2003):
Однажды, когда я вошел в комнату пациентки, она стояла на
середине комнаты, пристально глядя в пустоту дверного проема и
стараясь не двигаться с места, ее щеки раздулись от выделяющейся
слюны, которую она, очевидно, не могла себе позволить ни прогло-
тить, ни сплюнуть <...>. Когда я спросил ее, что находится на полу,
она ответила мне с трудом и внимательно следя, чтобы не выпало ни
капельки слюны изо рта: «Мухи». На мой вопрос, разве не разреше-
но их топтать, она ответила с аффектом: «Нет, они должны быть
оставлены живыми» (С. 330).
Психоаналитик догадывается, что мухи символизируют сиблингов
(братьев и сестер), а пациентка знала, что у аналитика есть дети, которых
она, будучи теперь функциональной дочерью «матери»-аналитика, при-
3/15
109
Ускользающее бессознательное
равнивала к своим сиблингам. Тогда психоаналитик отважился на ин-
терпретацию:
Подбодрив ее своими комплиментарными эмпатическими откли-
ками на нее и ее послания, я сказал ей дружелюбно и спокойно, что
мухи, очевидно, были моими детьми, которых она пыталась защитить
от собственного желания, чтобы они были убиты, поскольку я ежеднев-
но уходил к ним вместо того, чтобы оставаться с ней, как она этого
хотела.
Эффект моих слов на поведение пациентки был моментальным.
Ее лицо покрылось густым румянцем, она одним залпом проглотила
огромное количество слюны во рту, издала короткий смех стыда и
облегчения и присела на край своей постели (Там же).
В славянской традиции мух прогоняли на зиму из дома. Чтобы они
больше не жужжали (на смену черным мухам приходили белые мухи —
снежинки), и этот обряд должен был проходить в полном молчании, т. е .
все как будто в рот воды набрали (Терновская О.М. К описанию народ-
ных славянских представлений, связанных с насекомыми // Славянский
и балканский фольклор: Обряд. Текст. М.: Наука, 1981. С . 146). А в
иудейской традиции —
Мухи символизируют зло и мировые эпидемии, мор и т. п. Символика
мух всегда негативна. Упоминаемый в Библии Вельзевул (иначе Баал-зевув),
«божество аккаронское» — одно из сирийских божеств, которое евреи
насмешливо называли «повелителем мух». На самом деле слово Вельзевул
означает «Повелитель, который жужжит». Уже начиная с раннехристи-
анских времен заклинатели призывали Вельзевула, способного принудить
явиться более мелким демонам. «Истинный Гримуар» уточняет, что Вель-
вевул обитает и правит в Африке (что само по себе уже символично). Так
же говорится о том, как выглядит этот демон. Зачастую господствовали
представления о демонической мощи, воплощенной в неистребимых пол-
чищах мух. Мушиные рои, согласно пророку Исайе, означают несчастья:
«даст знать Господь мухе, которая при устье реки Египетской, и пчеле,
которая в земле ассирийской, — и прилетят, и усядутся все они по долинам
опустелым, и по расселинам скал, и по всем колючим кустарникам, и по
всем деревам». (http://symbol. grimuar. info/муха–56.html)
Вспомним также напоследок роман Голдинга «Повелитель мух».
Повелителем мух автор называет голову убитой свиньи, насаженной
охотниками Джека на кол после одной из удачных охот. С ней сталки-
ваются Саймон и впоследствии Ральф; причем Саймон, страдая психи-
ческим заболеванием, разговаривает с ней. Голова называет себя Зверем
и подтверждает догадку Саймона, что «Зверь» находится в самих детях,
предрекая скорую гибель Саймона.
4/15
ПРИЛОЖЕНИЕ
Жак Лакан
ЛЕКЦИЯ ОБ ИСТЕРИЧЕСКОМ БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ
Сегодня, как я и обещал в прошлый раз, мы поговорим о бессозна-
тельном как о странном объекте в связи с теорией характеров. Хотя
сегодня уже 15 марта, но, взглянув в окно, вы можете убедиться, что
снова выпал снег, и можно вообразить, что мы находимся на «волшебной
горе», где такое не редкость. Тем не менее, надеюсь, никто из вас не
простудился, и мы можем начинать с Божьей помощью. Характероло-
гия — тема трудная, хотя бы потому, что ею никто особенно, насколько
я могу судить, в психоаналитическом русле не занимался. Психоанали-
тики вообще относятся к характерологии в определенном смысле свы-
сока. Фрейд, конечно, как всегда, исключение. Он написал во многом
замечательную статью «Характер и анальная эротика», о которой мы
будем подробно говорить на следующей лекции в связи с компульсивным
характером. За Фрейдом пошли (правда, не в ту сторону) Вильгельм Райх
и его ученик Александр Лоуэн. Я говорю «не в ту сторону», ибо Райх и
Лоуэн — это уже не совсем психоанализ, а по правде сказать, совсем не
психоанализ. Госпожа Мак-Вильямс в своей книге «Психоаналитическая
диагностика» разобрала все характеры, какие только есть (и даже те,
которых нет, например, «диссоциативный»), причем в достаточно орто-
доксальном психоаналитическом ключе, за что ей большое спасибо.
Биона (так же, как, впрочем, и Мелани Кляйн, я уж не говорю о Лакане),
проблема характера решительно не интересовала, поскольку это были,
так сказать, психоаналитики в квадрате. Почему же подлинный психо-
анализ почти не интересовался проблемой характеров? Да потому что
характер — это нечто врожденное, как учили Кречмер и Ганнушкин, а
в наше время мой почтенный учитель профессор Бурно, а также его уче-
ник и соответственно мой коллега доктор Волков, написавший замеча-
тельное руководство по характерологии, к изданию которого я имел,
должен признаться, некоторое отношение, в чем вы можете убедиться,
открыв его книгу на странице 12. Так вот, если мы возьмем за основу
вторую топику Фрейда — разграничение инстанций СверхЯ и Оно с нейт-
ральным Я, находящимся посередине, — то традиционно выделяемые в
отечественной литературе характеры можно расположить следующим
образом:
шизоиды ананкасты психастеники
циклоиды истерики эпилептоиды
5/15
111
Приложение
Верхняя строка — это характеры, регулирующиеся рационально-
стью. Нижняя строка — характеры, регулирующиеся влечениями. При
этом шизоиды противопоставлены циклоидам по параметру «реали-
стический–аутистический», ананкасты — истерикам по параметру
«дискретно-культурный–континуально-природный», и психастени-
ки — эпилептоидам по параметру «дефензивный–авторитарный». Эта
классификация характеров интересна тем, что она тесно соотносится
со второй теорией психического аппарата Фрейда. Можно заметить, что
верхняя строка — это, так сказать, Суперэго-характеры (управляемые
рациональностью), а нижняя строка — это Id-характеры (управляемые
влечениями). Действительно, шизоиды, ананкасты и психастеники жи-
вут разумом, а циклоиды, истерики и эпилептоиды — чувством. (Соот-
ветственно, при желании их можно распределить по левому и правому
полушариям, но мы этого делать не станем, поскольку наука, изучающая
сей предмет, ушла далеко вперед семимильным шагами.) Но Суперэго и
Id есть у каждого человека. В соответствии с этим у каждого человека
должно быть минимум два характера. Суперэго может быть сильным и
слабым, так же как сильной и слабой может быть сфера влечений. Но
одно невозможно без другого. Поэтому в принципе у личности с сильным
Суперэго — т. е . у шизоида, компульсивного или психастеника — должно
быть вступающее с ним в диалог или борьбу Id, соответственно — цикло-
идное, истерическое или эпилептоидное начала. А поскольку Суперэго-
характеры и Id-характеры являются не родcтвенными друг другу, то это
ведет к тому выводу, что в каждом человеке кроется шизотипический
аспект. При этом шизоидное Суперэго вовсе не обязательно будет брать
своего Id-контрагента по стрелке вниз. Шизоид, как известно, может
быть человеком с сильными авторитарными влечениями (эпилептоподоб-
ный). Ананкаст чаще всего дублируется с истериком, что было замечено
еще Фрейдом, наблюдавшим у человека попеременно невроз навязчивых
состояний и истерию. Психастеник, человек с наиболее слабыми, жух-
лыми влечениями, тем не менее, может быть внешне циклоидоподобным.
Однако может быть и так, что доминантный и субдоминантный характер
оба будут взяты из строки сверху или из строки снизу. Например, у
обсессивного (обсессивноподобного) шизоида доминатным будет ши-
зоидный характер, а субдоминантным — обсессивно-компульсивный.
Такие люди почти начисто лишены сильных влечений, которые, во всяком
случае, не играют в их жизни почти никакой роли. Таким был Кант, как
известно не знавший вообще женщин (за одним исключением, которое
не стоит того, чтобы о нем упоминать). Таким же был и Витгенштейн
(у которого, правда, шизоидно-обсессивная основа была осложнена де-
прессивным и паранойяльным компонентами — в этом смысле Витген-
штейн был, конечно, мозаической шизотипической личностью. Подоб-
ные люди живут только чистой рациональностью и духовностью. Но есть
и противоположные конституции, состоящие только из Id- характеров,
например, циклоидопобные истерики или истероподобные эпилептоиды
6/15
112
Глава третья
(яркая иллюстрация — римский император Нерон). Эти люди, наоборот,
живут прежде всего мощными, ничем не регулируемыми (особенно если
в их руках власть) влечениями, духовно-рациональное начало у них не
развито, это как бы люди без Суперэго. Вернее, роль Суперэго у них
играют доминантные характеры, например, у истероподобного эпилеп-
тоида его своеобразное Суперэго будет носить характер авторитарности,
направленный на других людей. У истероидного циклоида суррогатом
Суперэго будет служить сангвинический «принцип удовольствия», ко-
торому будут подчинены его влечения.
Мы начнем с истерического характера и истерического бессозна-
тельного соответственно. Позволю вам заметить, что истерия как рас-
стройство психики (впрочем, достаточно умеренное расстройство, на-
столько умеренное, что, как вы знаете, до Шарко и Фрейда истерики
считались попросту симулянтами; потом, уже в наши дни, на новом вит-
ке к этой точке зрения вернулся в определенном смысле профессор То-
мас Сас в своей хоть и не вполне сбалансированной, но в целом забавной
книге «Миф психического заболевания» — она недавно была в русском
переводе опубликована издательством «Академический Проект», так
что вы можете полистать ее на досуге) и истерический характер,
истерическая конституция — это совсем не одно и то же. У истерика в
характерологическом смысле может вообще не быть ни припадков, ни
стигм, в крайнем случае какой-нибудь globus hystericus в горле, который
бывает у каждого дурака. Вообще, истерия — это не расстройство в
узком смысле, чего мы коснулись выше на примере случая Доры: просто
девушка запуталась в своих личных делах. Истерик как характерологи-
ческая единица поэтому представляет собой своеобразный ноль-харак-
тер, если мне позволено будет так выразиться. В том смысле, что вытес-
нение и особенно пресловутая демонстративность в качестве condition
sine qua non, столь точно и, главное, дотошно описанные в упомянутой
выше книге Волкова, на самом деле есть у всех людей. Каждый человек
вытесняет в бессознательное какие-то свои неприятности, и каждый
человек, будь он даже стопроцентный шизоид, демонстрирует себя дру-
гому. Наш друг Александр Сосланд в книге «Фундаментальная струк-
тура психотерапевтического метода» основательно расширил понятие
демонстративности и показал его неспецифичность и универсальность,
введя концепт «деисксомания» (от греч. deixo — показываю, демон-
стрирую). Вот что он пишет в указанной книге:
Само по себе стремление демонстрировать все что угодно — без-
различно достоинства или недостатки — является самодовлеющей
фундаментальной потребностью человека. Эта потребность лежит
в основе многих феноменов его поведения, в то время как ущемление
этой потребности является причиной самых разнообразных психи-
ческих расстройств и жизненных проблем <...> . Даже самый скром-
ный и незаметный человек отчетливо и энергично демонстрирует
7/15
113
Приложение
свою скромность и отлично знает, какое впечатление производит на
других это его представление (С. 340–341).
В этой же книге Сосланд показал, что любой человек может демон-
стрировать себя себе самому:
Ни перед кем другим человек не играет столько ролей, как перед
самим собой. Внутренний Критик поощряет и наказывает индиви-
да не за то, что он на самом деле «хорошо или «дурно» себя ведет,
а за то, «хорошо» или «дурно» оно выглядит (С. 342) (курсив ав-
тора).
Когда человек смотрит в зеркало, он демонстрирует себя самому
себе (ср. концепцию «стадии зеркала» Лакана). Например, гоголевский
Чичиков смотрелся в зеркало и говорил себе: «Ах ты мордашка этакой!»
Однако М.Е . Бурно в книге, название которой может вызвать вас улыб-
ку, хотя я лично здесь ничего смешного не вижу, — она называется
«Трудный характер и пьянство» и издана в Киеве в 1991 году (если мне
не изменяет память), — пишет, что следует различать истеричность и
истероидность в том смысле, что подлинный истерик никогда не заме-
чает своих игр (в данном случае не в смысле Витгенштейна, а в смысле
Эрика Берна), а истероидное начало может быть в любом человеке, ко-
торый обычно чувствует, когда он играет, а когда нет, даже если он
шизофреник. Я припоминаю одного пациента, который, входя в продо-
вольственный магазин, увидел довольно странную надпись. «С собаками
не входить!» — вот что там было написано. И тогда, увидев эту надпись,
он слегка опешил и подумал, как он говорит, на долю секунды: «А мне-
то входить можно? Я собака или нет?»
8/15
Глава четвертая
ТАЙНА КУРОЧКИ РЯБЫ1
Жили-были дед да баба, и была у них курочка ряба.
Снесла курочка яичко: яичко не простое, золотое.
Дед бил, бил — не разбил; баба била, била — не раз-
била. Мышка бежала, хвостиком махнула: яичко
упало и разбилось. Дед и баба плачут; курочка ку-
дахчет: «Не плачь, дед, не плачь, баба. Я снесу вам
яичко другое, не золотое — простое».
Почему-то абсурдность этой сказки никогда раньше не бросалась в
глаза? Почему дед и баба не могли разбить золотое яичко, а маленькая
мышка, вильнув хвостом, сбила его со стола и оно упало и разбилось?
Почему плачут дед с бабой, ведь мышка добилась именно того, чего не
могли добиться они сами? В чем утешение от того, что курочка снесет
простое яйцо, а не золотое, они ведь радовались золотому?
Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на-
бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский
солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже
ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей,
видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? — думал князь Андрей, глядя на них. — Зачем не
бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его
француз? не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет
его».
Как только герой загоняет девушку в угол, у него за плечами неиз-
вестно откуда появляются ремни, которые тянут его назад. Камера пол-
1 Глава написана совместно с Т.А. Михайловой.
9/15
115
Тайна Курочки Рябы
зет назад и обнаруживается, что эти ремни прикреплены к роялю, туше
быка и двум католическим священникам. Все это и не дает герою дви-
гаться. Пока он барахтается в ремнях, героиня выскакивает из угла и
убегает. В этот же момент ремни отпускают героя.
Напомню, как в известной русской сказке про волшебную курицу,
которая приносит золотые яйца, парадоксальным образом маленькая
мышь, взмахнув хвостом, разбивает подаренное курицей яйцо, в то вре-
мя как сильные старуха и старик этого сделать не могут. Этот парадокс
полностью снимается, если прибегнуть к нашей сексуальной теории не-
врозов. Старик и старуха сексуально немощные — волшебная курица
приносит им в яйце символического ребенка, но они не могут разбить,
т. е., вероятно, оплодотворить его. Но этим мы объясняем лишь полдела:
именно, почему старик и старуха не могли разбить яйцо. Вторая поло-
вина вопроса — почему его удалось разбить мышке, остается необъяс-
ненной. В нашем труде о сновидениях мы составили список сексуальных
символов мужского органа, среди которых есть и хвосты. Секрет мыши,
таким образом, состоит в том, что она является обладателем предмета,
которого уже в полном смысле не имеет старик, т. е . эректированного
органа. Именно это позволяет мыши разбить, т. е . символически опло-
дотворить яйцо. (О сексуальной природе мыши и ее мощи можно про-
честь в сочинениях Вундта и Фрэзера.)
Но социальное бытие души разомкнуто самому себе. Мир, мерцаю-
щий из себя подобно мыши, в кажущейся возможности онтологическо-
го осмысления себя как иного, безысходно пропадает в озабоченность.
Здесь-бытие мыши онтически-онтологическим броском обрывает при-
сутствие на собственную способность быть целым. Притом заброшен-
ность увядающей экзистенции старых людей ближайше опосредует
невозможность в здесь наличествующем бытии перед собой воплотить
свою озабоченность в будущее. Теснящая временность онтологическо-
го смысла заботы довлееет их фундированию в самости будущего и на-
стоящего. Двусмысленность падения и брошенности во вне себя бытии
определяет их бытие к смерти и присутствие за пределами мирности и
заботы.
А Святъславъ мутенъ сонъ видѣ въ Киевѣ на горахъ. «Си ночь съ
вечера одѣвахуть мя, — рече, — чръною паполомою на кроваты
тисовѣ; чръпахуть ми синее вино, съ тружомъ смѣшено; сыпахуть ми
тъщими тулы поганыхъ тълковинъ великый женчугъ на лоно и нъгу-
ють мя. Уже дьскы безъ кнѣса в моемъ теремѣ златовръсѣмъ. Всю
нощь с вечера бусови врани възграяху у Плѣсеньска, на болони бѣша
дебрь Кияня и несошася къ синему морю».
Святослав беспокоился о своих племянниках, которые пошли в со-
мнительный поход. Элементы его тревоги вошли в сон почти без изме-
нений. Во сне он лежит на смертном одре и его отпевают поганые кочев-
10/15
116
Глава четвертая
ники. Князь понимает, что поход Игоря не удается, и это бьет по его
престижу и престижу всего русского государства. Жемчуг символизи-
рует слезы. Поганые толковины выливают из своих колчанов плач Яро-
славны. Что за сани несут князя к синему морю? Конечно, это погре-
бальные сани. Сон князя — это сон о его собственной смерти, экзистен-
циальная проработка ее, смерти от позора в результате неудачи похода
Игоря на половцев. Можно сказать, что в этом сне Святослав отожде-
ствил себя с Игорем, это его, Игоря, «негуют» половцы, соблазняя, пе-
реманивая на свою сторону. Это он, Игорь, предпочитает позорному
бегству смерть на погребальных санях. Это у него, Игоря, «поехала кры-
ша» (уже доски без князька в моем тереме златоверхом) от неудачного
похода, позорного поражения и пленения.
Теперь я хочу обратить ваше внимание на одну русскую сказку. Это
сказка о Курочке Рябе, которая снесла деду и бабе золотое яичко. Они
не смогли разбить его, но рядом бежала мышка, она вильнула хвостиком,
и яичко разбилась вдребезги. Однако вместо того, чтобы радоваться,
старик и старуха горько плачут. Утешая их, курочка обещает в дальней-
шем снести им обыкновенное яйцо. Вот и вся сказка. Я думаю, тут долж-
ны возникнуть вопросы. Кое-кто может слишком поспешно сказать, что
золотое яйцо — это Реальное. Лучше давайте подумаем, почему, когда
яйцо разбилось, старик и старуха заплакали. Здесь важно не просто что
яйцо разбилось, а кто его разбил, т. е ., называя вещи своими именами,
если вашу невесту дефлорировал «чужой дядя», то как раз тут впору
заплачешь. На мышку с ее маленьким, но торчащим фаллическим хво-
стиком обратил внимание уже Фрейд. Золотое яйцо — это недоступный
объект желания. Видимо, оно внутри было полое. Интерсубъективность
наших персонажей схлестнулась на этом яйце. Старик и старуха бук-
вально стукнулись лбами друг об дружку, когда пытались разбить его.
Чего они хотели — наслаждения или ребенка, дюймовочку или мальчи-
ка-с -пальчика (этими искусственными детьми из пробирки так богат
фольклор) ? Может быть, они заплакали оттого, что мышка, разбив яйцо,
дезавуировала пустоту желания? Яйцо — это симптом, а курочка — су-
перэго. Суперэго снесло симптом — чего еще от него и ждать. Тогда
получается, что мышка — это Ид, хтоническая сторона бессознатель-
ного. Разрушительная, деструктивная сила. Так что Реальное — это как
раз мышка. Символический порядок Курочки разбивается хвостиком,
ведущим в бездну Реального. Яйцо — это бесконечное означающее.
Симптом всегда воспроизводим, да будет вам известно. На этом построен
универсальный принцип автоматического повторения. Я думаю, Куроч-
ка обманывала старика и старуху, и следующее яйцо было тоже золотым.
Суперэго умеет нести только золотые яйца.
Сон Святослава имеет отчетливый сексуальный подтекст. Князь ле-
жит на кровати, причем лежит на спине, и ему на лоно, т. е . на грудь,
сыплют из колчанов (фаллических предметов) мелкий жемчуг, т. е . нечто
вроде спермы. Причем это делают «поганые толковины», т. е. враги,
11/15
117
Тайна Курочки Рябы
иноземцы. Сексуальный аспект подчеркнут словами, что они «негуют»,
т. е . нежат его. Странно, что князь здесь явственно выступает в роли
женщины: он пассивно лежит в женской позе и иноземцы извергают на
него свое семя, как бы насилуют его. Или можно сказать даже более
сильно — они его дефлорируют. Об этом косвенно говорит фраза «Уже
дьскы безъ кнѣса с моемъ терѣме златовърсѣм», т. е . поперечная скреп-
ляющая балка (князек) на тереме князя слетает и он, вероятно, лежа в
такой позе, видит небо. Князек на тереме — символ его целостности,
поэтому тот факт, что иноземцы ломают князек, ассоциируется с тем,
что они дефлорируют дом и тем самым его хозяина. Вспомним теперь,
что князь лежит на самом высоком месте Киева, столицы русского го-
сударства, т. е ., верша сексуальное насилие над ним, враги совершают
то же самое с городом, они насилуют и оскверняют его. Город — всегда
женский символ (ср. выражение «Киев — мать городов русских»).
Князь — олицетворение столицы, ее центра, поэтому в сновидении по
закону смещения и сгущения именно он становится женщиной-городом,
непосредственным предметом насилия со стороны врагов-иноземцев.
Иными словами, это пророческий сон о захвате Киева «погаными тол-
ковинами». Но кто же эти иноземцы? Ясно, что это не половцы, которые
никогда не добирались до Киева. Князю Святославу приснился сон о
татарах, которые действительно взяли Киев под руководством Батыя в
1240 году, т. е. более чем через полсотни лет после похода Игоря на
половцев и после того, как это приснилось Святославу в «Слове о полку
Игореве». Что это — одно из доказательств поддельности памятника
или аргумент в пользу теории многомерного времени Джона Уильяма
Данна?
Как у нашей бабушки в задворенке
Была курочка-рябушечка,
Посадила курочка яичушко,
С полки на полку,
В осиновое дупелко,
В кут под лавку.
Мышка бежала,
Хвостом вернула —
Яичко приломала!
Об этом яичке строй1 стал плакать,
Баба рыдать, вереи хохотать,
Курицы летать, ворота скрипеть,
Сор под порогом закурился,
Двери побутусились, тын рассыпался,
Поповы дочери шли с водою,
1 Нищий, калека.
12/15
118
Глава четвертая
Ушат приломали, Попадье сказали:
«Ничего ты не знаешь, матушка!
Ведь у бабушки в задворенке
Была курочка-рябушечка,
Посадила курочка яичушко,
С полки на полку,
В осиновое дупелко,
В кут под лавку.
Мышка бежала,
Хвостом вернула —
Яичко приломала!
Об этом яичке строй стал плакать,
Баба рыдать, вереи хохотать,
Курицы летать, ворота скрипеть,
Сор под порогом закурился,
Двери побутусились, тын рассыпался,
Мы шли с водою — ушат приломали!»
Попадья квашню месила —
Все тесто по полу разметала,
Пошла в церковь, попу сказала:
«Ничего ты не знаешь...
Ведь у бабушки в задворенке,
Была курочка-рябушечка...
(Снова повторяется тот же рассказ.)
...т ы н рассыпался,
Наши дочери шли с водой —
Ушат приломали, мне сказали,
Я тесто месила —
Все тесто разметала!»
Поп стал книгу рвать —
Всю по полу разметал!
Speckled, bariolé, bunt, varius, breac, margis, poikiloj, пестрый
Если мы вдруг задумаемся, что же конкретно в русском языке значит
слово «пестрый» («рябой»), то, скорее всего, поймем, что дать ему точ-
ное определение очень трудно. Пестрый — это многоцветный, цветастый,
яркий... Но не просто «яркий», потому что яркое сочетание цветов — это
совсем не всегда «пестрое». Но «пестрый» — это и крапчатый, рябой, в
меленький такой рисуночек, который и описать-то трудно, покрытый
пятнышками... К тому же «пестрое» — это всегда не только цвет, не
только то, что мы видим. Пестрое мы слышим в нестройном шуме, лязге,
криках. Пестрое мы ощущаем в неожиданности жизненных перемен,
смене впечатлений, путешествиях, мелькании пейзажа за окном вагона,
13/15
119
Тайна Курочки Рябы
в толпе карнавала, в лицах, чувствах, в новых увлечениях и связях. Пест-
рое — это сама Жизнь, если она движется, и самое последнее ее собы-
тие — Смерть. И поэтому все пестрое одновременно — страшит и манит,
пугает и притягивает. Пестрое — это Эрос и Танатос, вместе взятые, со
всеми вытекающими отсюда лингвистическими, психофизиологически-
ми, фольклорными, литературными и иными последствиями.
В разных современных языках идея «пестрого» воплощается обыч-
но по-разному, наверное, потому что каждая культура в этом зыбком,
неуловимом понятии видит что-то свое (это вам не «красный» или даже
«синий» с их солдатской простотой). Более того, современные францу-
зы, например, понятия «пестрый» вообще как-то стараются избегать,
называя его то «цветным» (coloré), то «пятнистым» (tacheté), в зависи-
мости, наверное, от того, какой именно аспект пестрого имеется в виду.
Слово bariolé употребляется на самом деле редко и значит скорее «ря-
бой», а не собственно ярко-пестро-цветастый. А в старофранцузском
особое слово для «пестрого» раньше было, но потом утратилось: vaire,
из латинского vаrius — «разноцветный, пестрый», но также — «пере-
менчивый, полный превратностей, особенно в том, что касается боевой
удачи, да и жизни вообще» (русский вариант, таким образом, это эти-
мологически — пестрота, нестабильность, изменчивость). Английское
speckled — это тоже скорее нечто «пятнистое», а не наше настоящее
«пестрое», а зато вот загадочное немецкое Bunt передает идею пестро-
ты почти идеально — это пестрый, рябой, крапчатый, пятнистый, но к
тому же и смешанный, разнородный, разнообразный, а к тому же еще —
«беспорядочный, чрезмерный». В общем — сплошной хаос. Фамилия
Бунтман, таким образом, значит «пестрый человек» (яркий? разнооб-
разный? переменчивый?). Происхождение этого слова в немецком та-
инственно. Предполагается, что оно восходит к латинскому Mus Ponticus
(буквально — Мышь Понтийская), как называли римляне горностая. Это
же слово, кстати, и примерно с тем же значением, блуждая по Балканам
в форме bunde, bunda, проникло затем в румынский, сербский, чешский
и даже — венгерский языки. Ирландское современное breac тоже до-
вольно ограничено в употреблении и описывает только масть коня или
разных рыб, птиц и т. д., но зато древнеирландское brecc означало не
только «пестрый», но и «пышный, богато украшенный» и «лживый, не-
ясный, обманчивый». То есть опять — пугает и манит одновременно. Как
любовь.
Происхождение самого русского «пестрый» проблем для этимоло-
га не составляет, но зато ассоциативно-фонетическая нить, которая
тянется при этом, оказывается просто поразительной. Оно восходит к
индоевропейскому корню *peik’-, *pik’, к которому возводятся такие
русские же слова, как писать и пес (кстати, это одно из названий черта),
многочисленные названия рыб и птиц в славянских языках, а также ла-
тинские — pingere, «писать» (то есть — буквально «марать, пачкать,
разрисовывать красками, оставлять цветные следы») и (!) pecunia «день-
14/15
120
Глава четвертая
ги» (которая, как известно — non olet, «не пахнет») и сама по себе вос-
ходит к обозначению мелкого рогатого (пестрого) скота, который был
вначале основным обменным эквивалентом.
На психику пестрое сочетание цветов, особенно если оно движется,
мелькает, воздействует одновременно возбуждающе (отчасти — и сек-
суально) и пугающе, вызывая чувство тревоги и даже страха. Причем
человек здесь — не единственный, кто испытывает это магическое и
странное воздействие пестроты. Пестрая окраска животных далеко не
всегда является мимикрией, т. е . попыткой спрятаться среди листвы, на
дне пруда, посреди болота и т. д. Иногда цветная пестрота может слу-
жить оружием — так, например, яркие круглые пятна на крыльях бабо-
чек не привлекают птиц, а наоборот — отпугивают, потому что кажутся
им глазами какого-то страшного большого зверя.
Устрашающее воздействие пестроты широко использовалось и ди-
карями как своего рода боевая раскраска, призванная напугать, оттолк-
нуть противника, вызвать у него чувство тревоги и неуверенности в себе.
Вспомним, например, что пишет Цезарь о пиктах, населявших в его вре-
мя всю Британию (само их название, кстати, значит «пестрые, раскра-
шенные»): «А все британцы вообще красятся вайдой, которая придает
их телу голубой цвет, и от этого они в сражениях страшней других на
вид». А о боевой раскраске индейцев — и так все знают.
Какие ассоциации вызывает понятие пестроты у человека современ-
ной западной (на Востоке там с этим все сложнее!) культуры. Мы обра-
тились к нескольким информантам и получили следующие ответы:
Коля Д. (подросток) — Галстук
Ольга С. (известная поэтесса) — Смерть, конечно
Неизвестный мужчина в лифте (средних лет) — Цыгане.
Все они, вероятно, правы.
Излишняя пестрота в одежде, как откровенно вызывающая и эро-
тически манящая, всегда казалась вульгарной. Вспомним у Гоголя:
«Вообразите себе: полосочки узенькие, узенькие, какие только может
представить воображение человеческое, фон голубой и через полоску
все глазки и лапки, глазки и лапки... Словом, бесподобно! — Милая, это
пестро! — Ах нет, не пестро!» А почему, собственно говоря, пестро — это
плохо? Ну и пусть будет пестро! Нет — плохо, потому что вульгарно,
откровенно, вызывающе, привлекает внимание и намекает на мысли, са-
мые непристойные. Или даже просто — волнует, пугает, озадачивает.
Вот как пишет тот же Гоголь в «Сорочинской ярмарке» о некой «не-
угомонной супруге»: «...она сидела на высоте воза, в нарядной шерстя-
ной зеленой кофте, по которой, будто по горностаевому меху, нашиты
были хвостики, красного только цвета, в богатой плахте, пестревшей,
как шахматная доска, и в ситцевом цветном очипике, придававшем ка-
кую-то особенную важность ее красному, полному лицу, по которому
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
121
Тайна Курочки Рябы
проскальзывало что-то столь неприятное, столь дикое, что каждый тот-
час спешил перенести встревоженный взгляд свой на веселенькое личи-
ко дочки».
В современной жизни мужчина себе пестроты в наряде не позволя-
ет (да и одежда тинэйджеров на самом деле, кстати, совсем не пестрая,
да и не такая уж яркая — вспомним в рекламе — «Head and Shoulders» —
«Вот то, что надо — черное! Это классно!»), и единственная пестрая
деталь мужского туалета — это галстук, маленький прорыв в бессозна-
тельное, узкая полосочка, щель, за которой открывается целая буря
страстей и страхов. Вот все, что осталось ему от животных, в брачную
пору расцветавших всевозможными красками павлиньих хвостов. Вспом-
ним, что, отправляясь к Наталье Павловне, граф Нулин надевает «свой
пестрый шелковый халат»!
Женщина, конечно, может себе больше позволить, но все-таки
тоже — не слишком. Пестрота тревожит эротически и манит сексуаль-
но, но вовсе не так, как жарко-стабильные красные тона («тебя я лаской
огневою / и обожгу, и утомлю...»). Нет, это скорее символ любви кажу-
щейся, обманной, временной, мимолетной, как пестрая цыганская шаль
(«кто-то мне судьбу предскажет, кто-то завтра, сокол мой, на груди
моей развяжет узел, стянутый тобой...»).
Яркая, пестрая шаль (и шире — ткань) как символ яркой, перемен-
чивой жизни — образ архаический, восходящий к древним представле-
ниям о судьбе-пряхе, прядущей нить жизни каждого человека. Образ
этот оказывается поразительно стойким:
Стою на полустаночке
В цветастом полушалочке,
А мимо пролетают поезда... —
говорит о себе героиня шлягера советских времен, и образ этого «полу-
шалочка» разворачивается потом в целую метафорическую картину
яркой, пестрой жизни, богатой, как мы понимаем, романтическими, но
скорее — мимолетными любовными связями:
Да как же это вышло-то,
Что все шелками вышито
Судьбы моей простое плотно...
В чем-то, видимо, очень близкая судьба героини стихотворения Бло-
ка заканчивается не так грустно-трогательно-задумчиво («зовут плясать,
да только не меня...»), а глубоко трагически — «Под насыпью во рву
некошеном / Лежит и смотрит, как живая ...». Не сумев принять прави-
ла игры в «пеструю жизнь», «она» предпочитает добровольную смерть
и, что характерно, на плечах у нее все тот «цветной платок» («В цветном
платке, на косу брошенном, / Красивая и молодая...) .
По народным представлениям, видеть себя во сне одетым в пеструю
одежду — предвещает резкие перемены и переплетение хорошего и пло-
1/15
122
Глава четвертая
хого в будущем. То есть опять — пестрое и манит, и страшит одновре-
менно. Но, с другой стороны, у Андерсена «цветной» зонтик Оле Лу-
койе — это окно в удивительный сказочный мир ярких снов или, как
теперь мы понимаем, — в амбивалентную субстанцию нашего бессозна-
тельного, явленного нам во сне.
Вообще же в фольклоре образ пестрого связан скорее с миром смер-
ти и Иного мира. Как пестрые, описываются обычно хтонические сущест-
ва — жабы, лягушки, змеи. Пестрота птицы — признак, который относит
ее в разряд классификаторов с негативным смыслом. Например, в ли-
товских поверьях считается, что если вокруг дома летал зяблик — дом
сгорит, а рябая кукушка вообще предстает как вестница из Иного мира,
оповещающая о близкой смерти, в традиции польской аналогичные
функции исполняет «рябой соколик» — вестник смерти и проводник в
Иной мир. Знаменитая Курочка Ряба из русской сказки — образ по сути
не только загадочный, но и страшный, осмысляемый как постоянная
связь с потусторонним миром мрака. Пестрая скотина в народных ве-
рованиях прочно ассоциируется с богом грома. Ср., например, литовская
примета — «Если белая корова приведет стадо домой, завтра будет хо-
рошая погода, а если пестрая — будет дождь».
И наконец, с пестротой ассоциируется образ черта, что проявляет-
ся и в его эвфемистических наименованиях «пестрый».
И конечно — цыгане. Пестрые платки, разноцветные кибитки, яркие
цветастые юбки — все это создает образ временного, нестабильного,
манящего и пугающего (ср. «пестрая лента» в рассказе Конан Дойла).
Шумный, пестрый табор — это толпа гостей из Иного мира, куда попасть
страшно, но куда все равно придется рано или поздно отправиться. И все
это знают.
В основе мифологического образа П. во многих традициях — его
связь с солнцем. Как и солнце, П. «отсчитывает» время (ср. «первые
петухи», «третьи петухи», до «петухов» и т. п.) . Австралийские абори-
гены иногда обозначают П. как «птицу, которая смеется на рассвете»;
ср. также русские загадки типа «Не часы, а время сказывает», «не сто-
рож, а всех рано будит» и т. п . В большинстве традиций П. связан с бо-
жествами утренней зари и солнца, небесного огня — хотя в целом функ-
ции богов, которым посвящается П. (Аполлон, Митра, Ахурамазда,
Аматэрасу, а также Гермес или Меркурий, Асклепий, Марс и др.), су-
щественно шире. П. не только возвещает о начале дня (во многих тради-
циях он выступает как глашатай солнца, света, ср. франц. название П.
chante-clair, букв. «поющий рассвет»), но и является проводником солн-
ца как в его годовом, так и суточном циклах. В Китае П. «сопровождает»
солнце на его пути через десятый «дом» китайского зодиака (Козерог)
и через пятый — седьмой часы пополудни. У древних евреев П. — символ
у третьей стражи ночи — от полночи до рассвета. П. так же бдителен и
всевидящ, как и солнце. Отсюда широкое использование П. в гаданиях,
предсказаниях погоды в Древнем Риме. Изображение П. -стража поме-
2/15
123
Тайна Курочки Рябы
щали на крышах домов, шестах, шпилях, флюгерах, а также на ларцах,
сундуках, реликвариях. В Китае красный П. изображается на стенах дома
как талисман против огня. Мотив П., разгоняющего своим криком не-
чистую силу и отпугивающего мертвецов, образует кульминацию в осо-
бом типе сказок, постоянен в быличках. Но П. не только связан с солн-
цем, подобен ему: он сам земной образ, зооморфная трансформация
небесного огня — солнца. С П. связывается и символика (воскресения
из мертвых, вечного возрождения жизни. В этом контексте возможно
объяснение изображения П., помещаемого иногда на могилах, на крес-
те, камне и т. п., нередко в чередовании с изображением солнца; ср. так-
же символические: изображения солнца в виде П. в круге или рассвета,
иногда молнии в виде петушиного гребешка (в этом ряду стоит и обычай
древних римлян жертвовать ларам петушиные гребешки). Некоторые
данные позволяют соотнести жертвоприношение П. (в тех ритуальных
традициях, где на это не существует запрета, именно П. преимуществен-
но используется для этой цели) с его солнечной, огненной природой.
В древнерусском «Слове некоего христолюбца» (окончательная редак-
ция) осуждаются существовавшие уже после введения христианства
языческие обряды, когда «...коуры рьжють; и огневи молять же ся, зо-
вущие его сварожичьмь» (др.- рус. куръ, «петух»). Во многих случаях
отчетливо прослеживается связь между жертвоприношением П. и до-
быванием огня, его возжиганием (ср., например, латышские и русские
данные о жертвоприношении П. для умилостивления гуменника-овин-
ника, в ведении которого находится огонь под овином).
Подобно солнцу, П. связан и с подземным миром. В Древней Греции
П., несомненно, выступал и как хтоническая птица: он был посвящен
Асклепию как образ целительной смерти-возрождения. Вместе с тем
оказывается функционально значимым противопоставление петухов по
цвету: если светлый, красный П. связывается с солнцем, огнем, то черный
П. — с водой, подземным царством (ср. ритуальное зарывание П. в зем-
лю) и символизирует божеский суд, зло.
Тема П. возникает и в связи с образом огневой птицы (с чертами
дракона) Рарога (Рарашека), которая появляется на свет из яйца, сне-
сенного черной курицей. Причастность П. и к царству жизни, света, и к
царству тьмы, смерти, делает этот образ способным к моделированию
всего комплекса жизнь — смерть — новое рождение. Этому способ-
ствуют и мифопоэтические представления о П. как дважды рожденном,
что, в частности, нередко подчеркивается и в загадках о П.: «Дважды
родился, ни разу не крестился, сам пел, а умер — не отпели» и т. п . Пред-
ставление о двуприродности или, по меньшей мере, парадоксальности
П. отражено и в других загадках («Не царь, а в короне», «Гребень
имею — не пользуюсь им, шпоры имею — не езжу верхом» и т. п.) . Свя-
занный с жизнью и смертью П. символизирует плодородие прежде все-
го в его производительном аспекте. П. — один из ключевых символов
сексуальной потенции (ср. в этой связи «петушиные» обозначения де-
3/15
124
Глава четвертая
тородного члена в соотнесении с «куриными» обозначениями женского
полового органа, а также представление о П. как символе похоти, су-
ществующие в ряде традиций). У южных славян, венгров и других наро-
дов жених во время свадебной церемонии нередко несет живого П. или
его изображение. Одним из проявлений жизненной силы П. является и
его исключительная воинственность, нашедшая отражение в фольклоре,
символике и эмблематике (в частности, в геральдике). Арабские и тюрк-
ские источники неизменно наделяют идеального военачальника храб-
ростью П. Соотнесенность качеств П. и человека получает известное
подкрепление в довольно распространенном мотиве оборотничества П.
(ср., например: Афанасьев No 251–252). У сванов считалось, что души
мужчин и женщин после смерти соответственно переселяются в П. и
курицу. Для некоторых индейских племен Центральной Америки П. яв-
ляется нагуалем, с которым таинственно связана жизнь человека; смерть
петуха влекла за собой и смерть подопечного ему человека.
В Новом завете образ П. имеет символическое значение некой реша-
ющей грани (ср.: Матф. 26, 34, 74–75; Мк. 13, 35). П. в соответствии с
евангельским мотивом становится эмблемой святого Петра, знаком рас-
каяния (в другой трактовке П. — посланец дьявола, искусившего Петра).
Иногда образ П. толкуется как символ истинного проповедника Еванге-
лия. У гностиков П. считался образом Фронесиса, предвидения, прозор-
ливости, бодрствования как эманаций Логоса. П . на колонне трактовался
гностиками как П. Абраксаса. В Японии считают, что П. подготавливает
сердце благочестивого верующего к очищению и почитанию.
Обращает на себя внимание следующий момент: в сказке в варианте
Афанасьева ничего не говорится о том, что владельцы курицы, дед и
баба, сами пытались разбить яйцо. Зато говорится, что снесенное кури-
цей яйцо оказалось странным на вид — пестро, востро, костяно, мудре-
но. Случайно разбитое мышью, оно, как мы можем предположить, не
только утратило свою основную функцию быть предназначенным для
еды, но, видимо, явило собой нечто страшное внутри, от чего произошла
и соответствующая реакция действующих лиц сказки. В обеих версиях,
прозаической и поэтической, говорится, что окончательным результатом
является уничтожение самим священником священных книг («поп все
книги сжег»).
На уровне реконструкции протосюжета предания нами может быть
предложена следующая версия: пугающее содержание странного яйца
(нечто драконовидное?) могло быть воспринято как наказание за ис-
пользование «неправильных» книг. Но, в таком случае, в какой среде
такой сюжет мог возникнуть и какие книги могли быть сочтены столь
«неправильными», что за их использование могла быть послана эта кара?
Как можно предположить, сюжет подобного рода мог появиться прежде
в старообрядческой среде, а «неправильными» книгами, подлежащими
уничтожению, должны были быть Никонианские тексты — новые пере-
воды Священного Писания.
4/15
125
Тайна Курочки Рябы
Как известно, Афанасьев в основном собирал свои предания в Во-
ронежской губернии, в которой к середине XIX века старообрядческих
общин уже не осталось. Однако сам сюжет, как видно из текста, уже в
достаточной степени лишенный логики нарратива, мог сохраниться от
более раннего времени.
Сновидения и сказки имеют общее в том, что и в первых, и во вторых
являются чудеса, невозможные в реальной действительности. И в снах,
и в сказках мы можем отлущить их рациональную сторону, которую
Фрейд неудачно назвал дневными остатками, и иррациональную бессо-
знательную сторону, которая единственно только и важна. При том что
и в сказках, и в сновидениях реализуется не индивидуальное, а коллек-
тивное бессознательное с присущими ему инвариантными фигурами
Самости, Анимуса и Анимы. Однако разительное отличие сновидений
от сказок состоит в том, что сказка осуществляет свое социальное бытие
в рассказе и только в рассказе, рассказывание же снов — это вторичное,
инобытийственное их существование. Рассказывание сна — это почти
то же самое, что рассказывание сказки. Но сон имеет перед сказкою то
преимущество, что его подлинное существование — это то, которое мы
наблюдаем во время непосредственного видения сновидения. И то, что
нам говорит сновидение, свершается в тот момент, когда мы его видим.
Если есть смысл говорить о том, что сновидение нас чему-то учит, то, по
всей вероятности, это происходит в момент самого сновидения. Сказка
же учит нас в момент рассказывания. И здесь можно сказать, что ни то
ни другое не является ни недостатком, ни достоинством. Сновидение,
конечно, глубже сказки, но оно слишком мимолетно и слишком быстро
забывается. Может быть, мы чему-то и научились во сне, но чему имен-
но, мы и сами порой не знаем. В сказке процесс обучения не столь глубок,
потому что в ней в отличие от сновидения, где коллективное бессозна-
тельное дано в его полной развернутой силе, в сказке мы находим лишь
реликты этих архаических и архетипических представлений.
Как-то мы прогуливались по большой алее возле Тринити Колледжа,
и он вдруг повернулся ко мне и в свойственной ему резкой неожиданной
манере провозгласил: «А знаешь ли ты, Друри, самую абсурдную язы-
ковую игру на свете?» Я наивно ответил, что, вероятно, он имеет в виду
религию. Тогда он расхохотался и сказал, что мне определенно не име-
ет смысла быть философом, потому что такое сказать про религию мог
бы только полный осел, ведь религиозные игры самые осмысленные и
четко очерченные. Самая абсурдная языковая игра, по его мнению, это
сказка. В подтверждение этого неожиданного тезиса он мне рассказал
русскую сказку про репку (это было время его увлечений русским язы-
ком), которую, по его словам, неделю назад по какому-то поводу рас-
сказала ему Фаня Паскаль, у которой он обучался русскому. Там вы-
росла такая большая репка, что старик и старуха (обладатели этой реп-
ки), их, кажется, внучка и еще какое-то домашнее животное, то ли
собачка, то ли курица, не могли ее вытащить из земли, а мышка это сде-
5/15
126
Глава четвертая
лала с легкостью. «Ты, конечно, понимаешь, Друри, — добавил он не без
самодовольства, — что репка — это солнце». Мне оставалось только
промолчать. На вопрос, как разъяснить противоречие между тем, что
много персонажей не могли достать репку, а мышка вытащила, он сказал
примерно следующее. «Мы часто полагаем, будто коэффициент прило-
женных усилий прямо пропорционален полученному эффекту, однако
очень часто это не так». Тут он опять вспомнил какую-то русскую ис-
торию о том, как сумасшедший священник, охотившийся за сокровища-
ми, с огромной легкостью вскарабкался на почти отвесную гору. При
этом он многозначительно добавил, что мышь связана с горой и что яко-
бы есть русская пословица «Гора родила мышь». Этот разговор произ-
вел на меня такое сильное впечатление, что я не мог сомкнуть глаз до
утра, а утром окончательно решил ехать в Ньюкасл помогать семьям
безработных.
Роль М. в мифопоэтических представлениях в значительной степени
объясняется ее особенностями, в частности малыми (в сравнении с дру-
гими млекопитающими) размерами. Широко распространены представ-
ления о М. как хтоническом животном и о ее связи с грозой (громом).
В мифах о них различных народов М. нередко выступают как дети неба
(обычно громовержца) и земли. У народов древнего Средиземноморья
(Египет, Палестина, Греция) общеприняты и представления о происхож-
дении М. из земли. Страбон называет мышей из земли рожденными, по
его же свидетельству, тевкры называли их сыновьями земли. Известны
также мотивы падения М. с неба на землю во время грозы и поражения
М. молнией. В Средние века бытовали представления о зарождении М.
от грозы. Античные авторы (Теофраст, Элиан) отмечали способность
М. своим поведением предсказывать погоду, особенно грозовую. Ожив-
ленное движение мышей перед грозой («танцы») и их «пение», соотно-
симое со звуковым эффектом деятельности громовержца (гром), могли
трактоваться как своеобразный земной пролог, в котором излагалось
(с соответствующим снижением) содержание небесной драмы. В этом
контексте свист, звон, барабанный бой, которыми изгоняли крыс и мы-
шей, можно сопоставить со звоном колоколов, битьем по железу и
стрельбой в воздух с целью разогнать ведьм перед грозой. К этому же
кругу тем примыкают многочисленные указания на профетические функ-
ции М. в греческой, римской мифологии, мифологии народов Древней
Месопотамии. Согласно Плинию, персидские маги считали М. наиболее
относящимися к религии животными. В Средиземноморье (особенно
восточном) долгое время сохранялось немало мышиных гаданий и при-
мет. У малоазийских греков существовало убеждение, что при наруше-
нии супружеской верности М. производят страшное опустошение в доме.
Часто с М. связываются предзнаменования смерти, разрушения, войны,
мора, голода, болезни, бедности; греки изготовляли монеты с изобра-
жением М., использовавшиеся в качестве амулетов против всего недоб-
рого, в Египте боялись увидеть М. в определенный день (напротив, белая
6/15
127
Тайна Курочки Рябы
М. часто рассматривалась как благое предзнаменование). Использование
М. в гаданиях и ворожбе — постоянная тема средневековых ведовских
процессов. «Киприанов кодекс» указывает особый вид предсказаний —
«мышеписк» (наряду с «громовником»). По украинской примете, «як миш
ист волот [верхнюю часть снопа], так буде хлiб дорог». В Греции начиная
с Гомеровской эпохи был распространен культ Аполлона Сминфейского
(от sminphos — мышь), атрибутом, символом и священным животным ко-
торого была М. Иногда Аполлон Сминфейский изображался стоящим на
М. Аполлон был не только истребителем М. и охранителем от них, но и
их покровителем. Возможно, он и сам первоначально представлялся в
виде М. С М. связаны и такие женские персонажи, как Баба-яга, Холле,
Мокошь, Параскева Пятница. У болгар со святой Петкой соотносился
мышиный праздник — «мишин день». Многие мифологические представ-
ления о М. обнаруживают сходство с представлениями о музах в греческой
мифологии и генетически связанных с ними персонажах. Родителями М.
являются громовержец (или небо) и мать-земля (жена громовержца), ро-
дителями муз — Зевс-громовержец или Уран (небо) и Мнемосина или Гея
(земля). Место рождения или обитания М. и муз — гора (ср. буквальный
смысл пословицы «Гора родила мышь»). Мыши соотносятся с огнем, во-
дой, мировым деревом, музы — с каменным столпом. Предводитель М. —
мышиный царь или Аполлон Сминфейский, предводитель муз — Аполлон
или Дионис. Форма организации М. и муз — хоровод, атрибут — стрела
(через гонителей у М., через Аполлона у муз), функции (деятельность) —
болезнь — здоровье (нанесение ущербa — исцеление), ослепление, пение,
танцы, прорицание (ворожба), память — забвение (вкусивший пищу, к
которой прикасалась М., забывает прошлое, ср. роль мертвой воды, Леты,
противостоящей Мнемосине, а также образ М. как олицетворения смер-
ти в разных традициях), «неистовство», дрожь, хаотическое оживление
(у М. перед грозой, у муз в связи с вдохновением, творчеством) и др.
Мифологический мотив превращения женщин в М. определенно рекон-
струируется на основе фольклорных данных, в частности, на основе ска-
зочного мотива превращения ведьмы (женщины, девицы) в М. (ср. также
мотив превращения дьявола или человека в М. и, наоборот, превращения
М. в человека; в мотиве «М., прогрызшая дыру в ковчеге» М. выступает
как превращенный дьявол или даже женщина). Имеется и ряд других
фольклорных сюжетов, основанных на взаимопревращении или тождестве
девиц и М.: русские сказки типа «Морской Царь и Василиса Премудрая»,
Афанасьев, No 219–226; «Ночные пляски», Афанасьев, No 288–298; в
этом же ряду стоит сказка, записанная в 1-й половине XIX века на ост-
рове Рюген: мать проклинает семь дочерей за нарушение ими запрета в
Великую пятницу, дочери оборачиваются М. и бросаются в воду, мать с
горя превращается в камень, вокруг которого ночью танцуют и поют до-
чери-М.
В некоторых традициях М. участвуют в космогонических мифах или
даже выступают в функции культурного героя. Обилие сказочных мо-
7/15
128
Глава четвертая
тивов с участием М. [малость М. в сочетании с большим эффектом ее
деятельности: М. спасает льва, пугает до смерти человека, разбивает
золотое яйцо (ср. Яйцо мировое), помогает сделать то, что не по силам
многим (русская сказка о репке); борьба (в частности, М. и кошки); М. —
превращенная невеста (заколдованная невеста или невеста дьявола)
и т. п.].
Я велел своему слуге привести из конюшни мою лошадь, но он
не понял меня. Тогда я сам пошел, запряг коня и поехал. Впереди
тревожно звучали трубы.
У ворот он спросил меня: Куда вы едете?
— Не знаю сам, — ответил я, — но только прочь отсюда! но толь-
ко прочь отсюда! только бы прочь отсюда! Лишь так достигну я сво-
ей цели.
— Вы знаете свою цель? — спросил он.
— Да! — ответил я. — Прочь отсюда! Вот моя цель.
Данный пример является наиболее утонченным вариантом шизоти-
пического сознания. Здесь нет явных разрывов в синтаксисе и связности
текста, как это бывает в психотическом дискурсе. Но здесь нарушены
практически все коммуникативно-прагматические связи между героем,
читателем и слугой героя — оборваны уже в первом предложении. И ге-
рой и слуга аутичны. «Я велел слуге привести из конюшни свою лошадь,
но он не понял меня». Читатель не знает, что предшествовало этому
разговору, и его явно не собираются ставить об этом в известность. Ре-
чевой акт героя по отношению к слуге по каким-то причинам неуспешен,
но по каким именно, совершенно непонятно. Что значит «не понял»? Не
расслышал? Не понял языка, на котором было отдано приказание? Сде-
лал вид, что не понял (не расслышал)? (Патологическая неуспешность
(и наоборот, гиперуспешность) речевых актов — специфически кафки-
анская шизотипическая черта.) Второе предложение усугубляет впечат-
ление бреда (или сновидения). Герой вместо того, чтобы повторить свое
приказание или наказать слугу за нерадивость, внутренне как бы «машет
на него рукой» и идет в конюшню сам. Слуга между тем нисколько не
смущается, он преисполнен любопытства и идет за хозяином следом.
Тут следует слуховая галлюцинация о трубах, после чего слуга спраши-
вает у хозяина, куда это он собрался. Здесь мы узнаем не только то, что
слуга не собирается сопровождать хозяина, мы все больше убеждаемся
(опять-таки, как во сне или в бреду, что слуга — это не слуга, а кто-то
другой (или, чтобы угодить Лакану, — Другой). Последнее обстоятель-
ство также чрезвычайно характерно для Кафки. Помощники оказыва-
ются соглядатаями, рассыльный не приносит писем, наиболее могуще-
ственные чиновники оказываются наиболее беспомощными и т. д.
Во многих мифопоэтических традициях известен образ Я. м ., из ко-
торого возникает вселенная или некая персонифицированная творческая
8/15
129
Тайна Курочки Рябы
сила: бог-творец, культурный герой-демиург, иногда — род людской (ср.
кит. Пань-гу, фольклорные мотивы рождения человека из яйца и пре-
вращения яйца в человека). Чаще всего встречаются мотивы происхож-
дения из верхней и нижней половинок Я. м . (или из яйцеобразной хао-
тической массы) неба и земли или солнца (из желтка); во многих случа-
ях Я. м . описывается как золотое, иногда ему присущи и другие
атрибуты солнца. Согласно ведийской космогонии, из Я. м .-з о лотого
зародыша (см. Хи раньягарбха) возник творец Праджапати, из него же
возникает Брахма (ср. также Брахманда), иногда творец Ишвара опи-
сывается живущим в Я. м. на водах (Бхаг.-пур. Ill 20, 14, след.) . У орфиков
известен миф о возникновении из Я. м ., плавающего в водах, Фанеса,
божественного творца, сияющего, как солнце (ср. также синкретический
образ Митры-Фанеса, Зевса-Гелиоса-Митры-Фанеса, см. в ст. Митра),
или особого бесплотного божества с крыльями. В египетском мифе солн-
це возникает из Я. м., снесенного птицей «великий Гоготун». Я . м ., сне-
сенное птицей Фуфунда, дало начало небу у хауса. Согласно «Калевале»,
«из яйца, из нижней части, вышла мать земля сырая; из яйца, из верхней
части, встал высокий свод небесный...» . В китайской традиции небо и
земля слиты воедино как куриное яйцо. В финском мифе утка сносит
яйцо, из которого возникает мир, на колено Вяйнямейнена, един-
ственного обитателя океана, или на холм среди океана (в русских сказ-
ках также известен мотив яйца, уроненного уткой в воду).
В мифах известны примеры, когда с образом Я. м . связывается вре-
менная структура целого (брахман находится в яйце в течение года), а
с образами отдельных яиц — более частные членения времени (ср. рус-
скую загадку о годе и его частях: лежит брус через всю Русь, на этом
брусе двенадцать гнезд, в каждом гнезде по четыре яйца, а в каждом
яйце по семь цыплят). Обычно начало творения связывается с тем, что
Я. м . раскалывается, взрывается, брошенное в небо (ср. обычай свадеб-
ного разбивания яйца в северо-западной Африке, осознаваемый как
символ взрыва Я. м.) . В ряде случаев с темой раскалываемого яйца связан
бог с функциями громовержца или его отец. Иногда из Я. м. рождаются
разные воплощения злой силы, в частности змей, смерть. У племен се-
веро-западной Африки известен мотив нахождения внутри звезды-яйца
тройного змея. В отражающем орфические влияния греческом мифе
Кронос оплодотворяет одним семенем два яйца, укрываемые под землей;
из них рождается Тифон. Ср. распространенное поверье о рождении
василиска из яйца. Характерен сказочный мотив о яйце, в котором спря-
тана Кощеева смерть. Космогоническая функция Я. м . соотносится с
важной ролью яиц в ритуалах плодородия. Например, в пасхальной об-
рядности у восточных славян яйцо не только занимает центральное мес-
то в празднике, но и выступает как главный символ.
Любой фольклорный текст — это прежде всего текст, а текст — это
не более чем сочетание символов. Но фольклорный текст принципи-
ально отличается от литературного текста тем, что применительно к
9/15
130
Глава четвертая
нему не существует проблемы канонического варианта. Все варианты
равноправны. Поэтому принципиальной чертой фольклора является
его противоречивость. Чтобы далеко не ходить за примерами, обра-
тимся к двум вариантом сказки о Курочке Рябе. Сравнивая варианты
Афанасьева и Ушинского, приходишь к выводу, что в тексте, обрабо-
танном Ушинским, золотое яйцо для деда с бабой было прежде всего
эквивалентом отсутствующего у них ребенка (то есть это вариант за-
чина типа «Дюймовочка» или «Мальчик с пальчик». В варианте же
Афанасьева сказано, что «внучка удавилась», а стало быть, раз есть
внучка, то должна быть и дочка (или сын). Да и про само яичко у Ушин-
ского сказано, что оно золотое, а у Афанасьева костяное. Инвариант-
ность лишь в том, что это не настоящее яйцо, яйцо-артефакт, что сра-
зу отсылает к образу пасхального яйца и соответствующей проблема-
тике смерти и возрождении. Только в сказке, как и почти всегда
бывает в фольклоре, движение сюжета — обратное литературному:
сначала происходит возможность рождения, а потом смерть, причем
если придерживаться версии Афанасьева — смерть всего мира. Мир,
изображенный в «Курочке Рябе», это психотический или, что то же
самое, сновидный, паралогический мир, подобный тому, который изоб-
ражен у Кафки. В этом мире последующее событие логически не вы-
текает из предыдущего, во всяком случае, на поверхностном уровне.
Осмысленность событий и действий делается таковой, когда мы загля-
дываем в архетипические мифологические слои.
Дед попросил курочку Рябу снести обыкновенное яйцо, но она не
поняла его. Тогда дед сам пошел на конюшню, оседлал старуху и поехал.
«Куда вы едете?» — спросила Курочка и показала золотое яичко. «И при
луне мне нет покоя», — подумал дед. Они долго и безуспешно пытались
разбить яйцо. «Что они делают?» — спросила мышка. «Они пытаются
повернуть время вспять, но Суперэго их против этого протестует», —
ответила Курица. «Не пытайся меня перехитрить», — сказала мышка и
слегка дернула хвостиком. Яичко упало и разбилось. «Пилите, Шура,
оно золотое», — съязвила старуха и залилась слезами. Дед вторил ей
старческим тенорком. Курочка Ряба бегала за мышкой, пытаясь клюнуть
ее в хвост.
***
Post scriptum. Глава о Курочке Рябе (в обычном смысле слова «гла-
ва») оказалась так и не написанной, а тайна Курочки Рябы — неразга-
данной. Один известный фольклорист, когда мы рассказали ему о нашем
замысле, побелел лицом и сказал, что мы сошли с ума, потому что хто-
нические существа всегда мстят тем, кто хочет проникнуть в их тайны.
Три раза за время работы над статьей на компьютер налетал вирус и
съедал все текстовые файлы. Но мы упрямо восстанавливали текст наших
материалов снова и снова. Мы не верим в то, что Курочка Ряба может
10/15
131
Тайна Курочки Рябы
победить научный прогресс и остановить движение мысли. Мы не боим-
ся ее. И мы уверены в том, что после нас придут новые поколения фи-
лологов, и тогда рано или поздно Курочке Рябе придет конец.
ЛИТЕРАТУРА
Афанасьев А.Н . Народные русские сказки: В 3 т. Т . 1 . М., 1957.
Бунюэль Л. Андалузский пес // Бунюэль о Бунюэле. М ., 1981.
Гаспаров Б.М . Поэтика «Слова о полку Игореве». М ., 2000.
Курочка Ряба. Русская народная сказка в обработке К.Д . Ушинского. М .,
1987.
Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.
Руднев В. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. II. М .,
2000.
Слово о полку Игореве. М., 1987.
Толстой Л.Н.Война и мир.Т.1.Ч.IV.
Топоров В.Н. Мышь // Мифы народов мира. Т. 1. М., 2000.
Топоров В.Н . Петух // Там же. Т . 2.
Топоров В.Н . Яйцо мировое // Там же.
Франц М. -Л . фон Психология сказок. М., 1998.
Фрейд З. Лекции по введению в психоанализ. М., 1989.
Хайдеггер М. Бытие и время / Пер. с нем. В. Бибихина. М., 1997.
Юнг К.Г . Душа и миф: Шесть архетипов. К ., 1996.
Drury M. Conversations with Wittgenstein // Ludvig Wittgenstein: Personal
Recollections / Ed. R . Rhees. L., 1981.
Lacan J. Le seminaire de Jaques Lacan. Livre VIII. Le Transfert. 1960–1961.
Paris, 1991.
Rank O. Das Trauma des Geburt und seine Bedeutung für Psychoanalyse. Leip-
zig, 1929.
11/15
Глава последняя
СТРАННАЯ ЖИЗНЬ
ЛЮДВИГА ИОСИФА ИОГАННА
ФОН ВИТГЕНШТЕЙНА
Детство
Витгенштейн родился 26 апреля 1889 года в Вене в семье одного из
богатейших людей Австро-Венгрии, сталелитейного магната Карла
Витгенштейна. Дом на Аллеегассе, где Людвиг провел детство, благоухал
роскошью и ему покровительствовали музы. Витгенштейн впоследствии
утверждал, что в доме стояло 9 роялей, свидетельство, в которое при
всем правдолюбии Витгенштейна трудно поверить. Карл был меценат, в
его доме бывали Густав Малер и Иоганнес Брамс. Младший брат Люд-
вига Пауль был гениально одаренным пианистом. Когда на войне ему
оторвало правую руку, Морис Равель специально для него написал зна-
менитый впоследствии Концерт для фортепиано с оркестром ре минор
для левой руки.
Участь остальных трех братьев Витгенштейна была печальна. Они
все покончили с собой. Старший брат Ганс сбежал от авторитарного
отца в Америку и там наложил на себя руки. Это было в 1902 году, а
через год в Берлине отравился Рудольф. Курт Витгенштейн в 1918 году,
будучи офицером австро-венгерской армии, попал в окружение и за-
стрелился. В юные годы Людвига самоубийства близких людей букваль-
но преследовали его. Покончил с собой кумир его юности Отто Вайнин-
гер, автор знаменитой книги «Секс и характер». Покончил с собой ге-
ниальный австрийский физик Людвиг Больцман, у которого Людвиг
собирался учиться. Витгенштейн сам на протяжении многих лет страдал
12/15
133
Странная жизнь...
тяжелым депрессивным расстройством и все эти годы был на волосок
от самоубийства.
Гораздо благополучнее были сестры Людвига — старшая Гермина
(Мининг), бывшая его наставницей в детстве, средняя Маргарет (Гретль),
для которой он в 1928 году построил замечательный дом на Кундман-
гассе, и младшая Хелена (Ленка), у которой было несметное количество
детей.
В детстве Витгенштейна звали Люкерль. Люкерль, о котором впо-
следствии будут написаны сотни книг и тысячи статей, был слабым, бо-
лезненным, ленивым и слабохарактерным. Но уже в детстве он был
философом. Витгенштейн вспоминал: «Когда мне было 8 или 9 лет, я
пережил опыт, который если и не был решающим в моей будущей жиз-
ни, то по крайней мере был в духе моего характера той поры. Как это
произошло, я не помню. Вижу лишь себя стоящим у двери и размышля-
ющим: «Зачем люди говорят правду, когда врать гораздо выгоднее». И я
ничего не мог понять в этом».
Он учился в школе в Линце. Недавно возникла версия, согласно ко-
торой в это же время там учился и будущий Гитлер. В вышедшей в
1998 году книге «Еврей из Линца»
австралийский историк доказывает,
что Витгенштейн и Гитлер учились в
одном классе, демонстрируя школь-
ную фотографию по принципу — пя-
тый справа Гитлер. Но по фотогра-
фии начала века, где и тому и друго-
му 14–15 лет, трудно сказать что-то
определенное.
Окончив школу в Линце, Витген-
штейн (для того, чтобы иметь воз-
можность поступить в университет)
проучился еще два года в школе в
Шарлоттенбурге, под Берлином. Оттуда он поехал в Англию, в высшую
техническую школу в Манчестер, где весьма успешно занимался кон-
струированием математической модели пропеллера. Весьма возможно,
что в его лице мир потерял гениального конструктора. Но Витгенштейн
увлекся математической логикой, прочитал труды Фреге и Рассела и в
1911 году отправился в Кембридж, где Рассел работал преподавателем.
Бертран Рассел
18 октября 1911 года лорд Бертран Рассел пил чай у себя на кварти-
ре в Кембридже, как вдруг неожиданно «появился какой-то неизвестный
немец, очень плохо говорящий по-английски, но отказывающийся гово-
рить по-немецки. Он представился как человек, изучавший инженерное
дело в Шарлоттенбурге, но на протяжении своего обучения почувство-
13/15
134
Глава последняя
вавший влечение к философии математики, и вот он теперь приехал в
Кембридж исключительно с целью слушать мои лекции».
Витгенштейн так нервничал, что забыл сказать, что он приехал по
рекомендации Фреге, и что он уже учился в Манчестере, и что к Фреге
ему посоветовал обратиться в Манчестере известный философ Сэмюэль
Александер, автор книги «Пространство, время и божество».
Рассел поначалу отнесся к приезжему чрезвычайно легкомысленно.
Из ежедневных писем-отчетов, которые он писал своей возлюбленной
леди Оттолине Морель из Кембриджа в Лондон, хорошо видна динами-
ка его отношения к Витгенштейну.
19 октября: Мой немецкий друг угрожает быть сущим наказанием.
25 октября: Мой немец, который кажется, скорее, хорошим пар-
нем, — ужасный спорщик.
1 ноября: Мой немец ужасный спорщик и чрезвычайно утомителен.
Он не принимает допущения, что в этой комнате нет носорога.
2 ноября: Мой немецкий инженер, мне кажется, — просто дурак. Он
думает, что ничто эмпирическое не может быть познано. — Я попросил
его принять, что в этой комнате нет носорога, но он не принял.
8 марта 1912 года: Витгенштейн мне нравится все больше и больше.
У него прирожденная страсть к теоретизированию. Это редкая склон-
ность, и всегда приятно обнаружить ее в ком-либо. Он не хочет доказы-
вать то или это, он хочет обнаружить, как выглядят вещи на самом деле.
Так или иначе, но когда летом 1912 года в Кембридж навестить бра-
та приехала Мининг, Рассел произнес знаменитую фразу: «Мы ожида-
ем, что следующий значительный шаг в философии будет сделан вашим
братом».
Дэвид Пинсент
Витгенштейн слушал лекции Рассела, которые продолжались дома
у Рассела, принимая форму ожесточенных дискуссий. Он находился в
постоянном напряжении. Ему нужен был верный друг, с которым он мог
бы отдохнуть, не боясь непонимания и шквальной критики. Такого дру-
га Витгенштейн в Кембридже нашел. Это был студент математического
отделения Тринити Колледжа Дэвид Пинсент, с которым Витгенштейн
познакомился на одном из вечеров у Рассела.
Дэвид Юм Пинсент был по боковой линии потомком знаменитого
английского философа ХVIII века Дэвида Юма. В Кембридже он изучал
математику, затем право и — под влиянием Витгенштейна — философию
и логику. Дэвид был простым, непринужденным, искренним и во всех
отношениях привлекательным молодым человеком, обладавшим разви-
тым музыкальным вкусом, что во многом способствовало сближению с
Витгенштейном.
Друзья виделись каждый день, вместе ходили на концерты в универ-
ситетский Музыкальный клуб, вместе обедали и попеременно пили чай
14/15
135
Странная жизнь...
друг у друга. Исполняли дуэтом сонаты Шуберта: Пинсент играл на
фортепиано аккомпанемент, а Витгенштейн высвистывал мелодию — у
него был дар виртуозного художественного свиста.
Между тем, чем более теплыми становились отношения между
Витгенштейном и Пинсентом, тем более напряженными они становились
между Витгенштейном и Расселом. Первого июня 1913 года Рассел писал
Оттолине: «Я провел ужасные часы с Витгенштейном вчера между чаем
и обедом. Он начал анализировать все, что было плохого между мной и
им. Я сказал, что, по моему мнению, с обеих сторон это все нервы, а на
глубине все в порядке. Тогда он сказал, что он никогда не знает, когда
я говорю правду, а когда — просто из вежливости. Я разозлился и не
отвечал ни слова. А он продолжал и продолжал. Я сел за стол, взял
ручку и стал смотреть в книгу, но он все продолжал. Наконец я сказал
резко: “Все, что вам требуется, это немного самоконтроля”. Тогда он
наконец ушел с трагическим выражением на лице. Перед этим он звал
меня на концерт, но сам, конечно, не пришел, и я боялся, что он покон-
чил собой. Так или иначе, я нашел его после концерта в его комнатах (я
сразу ушел с концерта, но сначала не мог его найти) и сказал ему, что я
прошу прощения за жестокость, и говорил с ним так, чтобы ему стало
лучше».
Вообще все это последнее полугодие в Кембридже Витгенштейн чув-
ствовал себя очень плохо и все время говорил о смерти.
Дневник Пинсента:
«Он болезненно боится умереть, прежде чем разрешит теорию типов
(логическая теория Рассела, основной пункт их разногласий с Витген-
штейном) и прежде чем напишет всю свою работу так, чтобы она звуча-
ла внятно для мира и принесла некоторую пользу науке Логике. Он уже
много написал, и Рассел обещал опубликовать работу, если он умрет.
Он всегда говорит, что он определенно умрет в течение четырех лет — но
сегодня речь шла уже о двух месяцах».
«Ночью он опять говорил о своей смерти, что он на самом деле бо-
ится не смерти, но панически беспокоится о том, чтобы не прожить
оставшуюся часть жизни впустую. Все это покоится на его абсолютной
уверенности, что он скоро умрет — но я не вижу никаких очевидных
причин, почему бы ему не прожить еще долгое время».
Норвегия
В конце августа 1913 года Людвиг и Дэвид поехали путешествовать
в Норвегию. Витгенштейн всю дорогу был не в духе, был упрямым и
капризным. И Дэвид даже отчасти жалел, что отправился с ним в эту
поездку. Каково же было его изумление, когда Витгенштейн объявил,
что хочет остаться в Норвегии один и надолго. Сказано — сделано. Оша-
рашенный Дэвид был отправлен обратно в Англию. В Кембридже наме-
рение Витгенштейна расценили как очередное безумство.
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
136
Глава последняя
Витгенштейн же считал время, проведенное в Норвегии, самым про-
дуктивным в своей жизни. Здесь он разработал многое из того, что впо-
следствии вошло в главный труд первой половины его жизни — «Логи-
ко-философский трактат».
Между тем в марте 1914 года между Витгенштейном и Расселом
разыгралась эпистолярная ссора. Рассел собирался ехать с лекциями в
Америку, и Витгенштейн написал ему в письме следующее: «Лучшие по-
желания к Вашим лекциям в Америке! Возможно, это даст Вам по край-
ней мере более благоприятную возможность рассказать им о своих
мыслях, а не просто сухих результатах. ЭТО именно то, что было бы
наибольшей ценностью для Вашей аудитории — узнать Ваши мысли, а
не сухие результаты».
Очевидно, Расселу не понравился менторский тон этого письма.
В письме к леди Оттолине Рассел написал, что ответил Витгенштейну «в
резкой манере». Что именно он ответил, мы не знаем. Но Витгенштейн
после этого написал Расселу письмо, в котором объявил, что порывает
с ним.
Тем не менее в своем уединении Витгенштейн давно ни с кем не об-
суждал своих идей, а он сам впоследствии говорил своему другу Мори-
су Друри, что философ, который не вступает в дискуссию, все равно что
боксер, который не выходит на ринг. Тут-то Витгенштейн вспомнил о
Джордже Эдварде Муре, также преподавателе Кембриджа, впослед-
ствии выдающемся английском мыслителе, одном из основателей ана-
литической философии. Мур всегда с ним во всем соглашался, Мур не
подведет, и вот Витгенштейн подбил Мура, которому уже в ту пору пе-
ревалило за 40 лет, срочно приехать к нему в Норвегию с тем, чтобы
обсудить сокровенные логико-философские проблемы, ибо только он,
Мур, остался на всем белом свете, кто в состоянии понять его, Витген-
штейна. В намерения Витгенштейна входило написать работу и передать
ее Муру с тем, чтобы ее зачли как диссертацию на степень бакалавра.
Мур поначалу отнекивался, но Витгенштейн был неумолим.
Первого апреля 1914 года Витгенштейн начал диктовать Муру рабо-
ту под лапидарным названием «Логика», опубликованную лишь посмерт-
но, в 1980 году как «Заметки, продиктованные Муру».
Вернувшись в Кембридж, Мур, проинструктированный Витгенштей-
ном, представил «Логику» на соискание ученой степени бакалавра. Од-
нако научное сообщество Тринити Колледжа отказало признать эту
работу «диссертабельной» на том основании, что к работе не были при-
ложены предисловие, обзор и список использованной литературы, на
которой базируется подобное исследование.
Ничего не поделаешь, Муру пришлось в письме объяснять ситуацию
Витгенштейну. Витгенштейн был взбешен и, как в старые времена, когда
гонцам, приносившим дурные вести, рубили головы, он разразился сле-
дующим посланием: «Дорогой Мур, Ваше письмо раздражило меня.
Когда я писал Логику, я не сообразовывался с Кембриджскими цирку-
1/15
137
Странная жизнь...
лярами, поэтому я полагаю, было бы справедливо, если бы Вы присуди-
ли мне мою степень без всех этих бюрократических соответствий с цир-
кулярами! Вроде Предисловия и Примечаний. Если я не могу рассчиты-
вать, чтобы для меня сделали исключение даже в таких ИДИОТСКИХ
деталях, то я вообще могу отправляться прямо к ДЬЯВОЛУ; если же я
вправе рассчитывать на это, а Вы этого не сделали, то — ради Бога —
можете сами отправляться к нему».
Через два месяца Витгенштейн опомнился и написал Муру спокойное
письмо, в котором попросил нечто вроде извинения. Но все это уже было
слишком — даже для Мура. «Думаю, мне не следует ему отвечать, —
записал Мур в дневнике, — потому что я не хочу его больше видеть».
Так Витгенштейн поэтапно покончил с Пинсентом, Расселом, Муром
и Кембриджем — с первым навсегда, с остальными — на долгие 15 лет.
Благотворительность
В январе 1913 года Карл Витгенштейн умер. Людвиг совершенно не-
ожиданно для себя оказался наследником огромного состояния. Вер-
нувшись летом 1914 года из Норвегии в Вену, он совершил свое первое
сугубо витгенштейновское деяние, пожертвовав огромную сумму деяте-
лям австрийской культуры. Витгенштейн написал проживающему в Инс-
бруке издателю журнала «Der Brenner» Людвигу фон Фикеру письмо с
предложением послать ему сто тысяч крон, чтобы тот распределил их
между нуждающимися литераторами. Фикер в своем ответе поинтере-
совался, не шутка ли это предложение, — это были огромные деньги.
В ответ Витгенштейн послал деньги.
С немецкой пунктуальностью Фикер начал распределять деньги, вы-
считывая, кому сколько полагается, исходя из культурной значимости
реципиента и степени его потребности в деньгах. Наибольшие суммы
(по 20 000 крон) получили трое — Райнер Мария Рильке, Георг Тракль
и философствующий писатель Карл Даллаго.
Оставшиеся 30 000 крон были поделены между 9 литераторами и
художниками (из них известность получил лишь Оскар Кокошка). Но
Витгенштейн и сам ничего не знал о творчестве большинства тех деяте-
лей австрийской культуры, кому он анонимно передавал деньги.
Война
Пока Людвиг занимался благотворительностью, в Европе разгора-
лась Первая мировая война. С началом войны Витгенштейн совершил
второе деяние, носящее на этот раз героический характер. Он решитель-
но вступил в австрийскую армию добровольцем. Правда, хотя Витген-
штейн был безусловно патриот, его решение идти на войну было про-
диктовано не только естественным желанием защитить свою родину.
Витгенштейн устал от постоянных депрессий и желал себе смерти. На
2/15
138
Глава последняя
войне это было сделать проще и почетнее. К тому же Витгенштейн хотел
быть храбрым. Перед первым своим боем в 1916 году он писал: «Теперь
у меня есть шанс стать приличным человеком».
В конце марта 1916 года Витгенштейн был отправлен в соответствии
с его желанием в боевое подразделение — на Русский фронт. Витген-
штейн готовил себя к тому, чтобы физиологически и духовно встретить
смерть лицом к лицу. Незадолго до наступления командир предупредил
его, что, поскольку Витгенштейн нездоров (на фронте у него постоянно
был дифтерит), его могут отправить в тыл. «Если это произойдет, —
писал Витгенштейн, — я убью себя». 15 апреля ему объявили, что он
будет допущен к боевым действиям. Витгенштейн считал дни и молил
Бога о ниспослании ему храбрости. Он выбрал себе самое опасное мес-
то — наблюдательный пост, чтобы уж непременно попасть под огонь
русских. 4 мая, когда он был ночью на наблюдательном посту и огонь
был шквальным на протяжении всей ночи, он написал следующее: «Толь-
ко теперь война действительно начнется для меня. И — быть может — и
жизнь тоже. Возможно, близость к смерти принесет мне свет жизни».
В феврале 1917 года в России произошла революция, а Витгенштейн
получил серебряную медаль за Доблесть. 1 февраля 1918 года он был
произведен в лейтенанты и награжден медалью за Военную Службу с
Лентой и Мечами. В конце октября итальянцы захватили у австрийцев
7 тысяч боевых орудий и взяли в плен 500 тысяч человек. Среди них был
Витгенштейн. Английские друзья пытались освободить его досрочно.
Витгенштейн отказался от этого. Он был освобожден из плена вместе
со всеми 21 августа 1919 года.
Когда Витгенштейн вернулся в Вену, его ожидало страшное известие,
еще одна смерть. Его единственный и горячо любимый друг Дэвид Пин-
сент 8 мая 1919 года погиб в воздушном бою. Судьбе было угодно, чтобы
друзья воевали по разные стороны линии фронта.
Витгенштейн безусловно принадлежал к тому типу людей, которых
принято называть «потерянным поколением». После войны у него уси-
лились депрессии. Он не знал, что делать, куда себя девать. «Логико-
философский трактат» был закончен. Душа и ум были опустошены.
Тогда он совершил очередной витгенштейновский поступок. От отка-
зался от наследства в пользу семьи. Кроме всего
прочего, это, так сказать, предоставляло возмож-
ность умереть от голода. Витгенштейн жил отдель-
но от семьи. Но он не умер с голоду, а стал искать
работу. Работа, которую он себе нашел, была од-
ним из самых экстравагантных «витгенштейниз-
мов» в его жизни. Но прежде необходимо хотя бы
вкратце рассказать, что представляло собой его
главное философское произведение, которому
было суждено стать одним из самых знаменитых
философских текстов ХХ века.
3/15
139
Странная жизнь...
«Логико-философский трактат»
Текст «Логико-философского трактата» представляет собой при-
мерно 80 страниц, больше всего напоминающих непомерно разросшие-
ся тезисы чего-то невероятно огромного — настолько сжато и конден-
сированно изложение мыслей в этом произведении.
В основе философской доктрины «Трактата» лежит представление
об однозначном соответствии — изоморфизме — между языком и ре-
альностью. Предложения языка суть картины (точные отображения)
фактов. Но при этом то, в чем состоит суть соответствия между пред-
ложением и фактом (логическая форма), не может быть высказано сло-
вами. Это мистическая сторона «Трактата», важность которой Витген-
штейн многократно подчеркивал.
Все предложения языка можно редуцировать в одно инвариантное
предложение, отражающее смысл всех предложений. На естественном
языке оно звучит так: «Дело обстоит так-то и так-то». Логически вывод
такого предложения происходит путем операции последовательного
отрицания всех предложений. Это, так сказать, «нигилистическая» сто-
рона философии «Трактата».
Особую роль в доктрине «Трактата» играет интерпретация предло-
жений логики, которые трактуются как тавтологии — возможности
сказать одно и то же разными способами. Цель философии — вскрытие
тавтологий, «логическое прояснение мысли». Поэтому метафизическая
философия бессмысленна — она производит противоположную работу:
логически затемняет мысли. Все, что может быть вообще сказано, долж-
но быть сказано ясно. О том, что не может быть сказано ясно, — этика,
эстетика, религия, — лучше не говорить вообще.
Витгенштейн закончил «Трактат» в 1919 году. Первое издание «Трак-
тата» вышло в 1921 году и прошло незамеченным. Однако уже через год
«Трактат» был переведен на английский язык и издан в Англии с вос-
торженным предисловием Рассела. Это второе издание вскоре принес-
ло Витгенштейну мировую известность.
Деревня
Вернувшись из плена и подготовив «Трактат» к печати, Витгенштейн
стал сельским учителем начальных классов в глухих деревушках, распо-
ложенных в Австрийских Альпах. Что толкнуло его на столь экстрава-
гантный поступок? Как и в случае ухода на фронт, причины были двух
родов — объективные и субъективные. Объективно на решение Витген-
штейна повлияла школьная реформа, проходившая в начале 1920-х годов.
Субъективно Витгенштейн нуждался в новом психологическом испыта-
нии. И он его получил. Вначале он был на высоте блаженства. Но уже
через год в письмах он отмечает пошлость крестьян, подлость учителей-
коллег, а также ничтожество всего рода человеческого в целом.
4/15
140
Глава последняя
Между тем в деревушке Траттенбах Витгенштейн слыл загадочной
фигурой. Он, например, совершил так называемое «чудо», как это
воcприняли местные жители. На фабрике остановилась паровая маши-
на. Приглашенные из Вены инженеры не смогли ее починить. Они посо-
ветовали разобрать ее и отправить на ремонт в столицу, чем повергли в
уныние директора и рабочих. Тогда Витгенштейн попросил у фабрич-
ного мастера разрешение на осмотр машины. Мастер неохотно согла-
сился. Витгенштейн обследовал машину со всех сторон и велел позвать
на подмогу четырех рабочих. Следуя указаниям Витгенштейна, рабочие
принялись ритмично постукивать по машине, и, к удивлению присут-
ствующих, она заработала.
Витгенштейн жил в убогой комнатенке, питался же он так скудно,
что приводил односельчан в ужас. Он обедал в самой бедной семье, с
которой его познакомил священник. Впоследствии этот аскетизм, кото-
рого Витгенштейн придерживался до конца своих дней, многих приводил
в изумление. Причины, как всегда, — объективные и субъективные. Объ-
ективно у Витгенштейна всегда было маленькое жалованье (или не было
никакого). Субъективно — по-видимому, Витгенштейн понимал это бес-
сознательно, — жесткая диета помогает при депрессиях. К тому же, как
и во всем остальном, большую роль играло толстовство Витгенштейна,
которое началось еще во время войны, когда он купил в Кракове тол-
стовское переложение Евангелий.
Но самое удивительное, что этот человек, логик, автор абстрактней-
ших и сложнейших теорий, оказался превосходным педагогом.
Витгенштейн устраивал для учеников экскурсии в Вену. На обратном
пути в Траттенбах, пробираясь через лес, дети собирали известные им
по школьным занятиям камни и растения. На улицах Вены Витгенштейн
обрушивал на них лавину сведений и вопросов, показывал им архитек-
турные стили и машины, объяснял им устройство различных приспособ-
лений: паровой машины, шкивов и т. д . В Траттенбахе Витгенштейн рас-
сказывал ученикам о законах рычага, а на экскурсии учил применять их
в необычных ситуациях. Очутившись около собора Святого Стефана,
они рассматривали зарисованные на уроках рельефы и архитектурные
стили — готику, барокко. Во время прогулок по городу или посещения
дворца Шенбрунн Витгенштейн указывал на колонны и просил детей
определить, к какому ордену они относятся.
Ученики, конечно, страшно любили Витгенштейна и ходили за ним,
как привязанные, чем, естественно, навлекли на него ненависть своих
родителей, которые считали, что он хочет отвадить их от будущей по-
мощи в земледельческих работах и переманить в город.
В ноябре 1922 года Витгенштейн переехал в Пухберг, богатую и про-
цветающую деревню, где ему было объективно лучше всего. Жители
Пухберга, состоятельные благодаря тому, что это было курортное мес-
то, радовались, что учитель занимается с их детьми. К тому же во время
пребывания в Пухберге вышел наконец «Трактат» и Витгенштейн по-
5/15
141
Странная жизнь...
знакомился с его переводчиком, юным математическим гением Фрэнком
Рамсеем, который приехал к нему в гости из Англии. Разговоры с ним
растормошили Витгенштейна. На него пахнуло воздухом Кембриджа.
Он вновь почувствовал вкус к философским дискуссиям. Он стал гово-
рить, что доработает до конца года и уедет из деревни, будет работать
садовником (как епископ в фильме Бунюэля «Скромное очарование бур-
жуазии») или поедет в Англию и найдет работу там (дворника, например,
или извозчика).
В сентябре 1924 года Витгенштейн перебрался в последнюю из трех
деревень — Оттерталь. Именно там он написал «Словарь для народных
школ», где кодифицировал ту диалектную разновидность немецкого
языка, на которой говорили в Австрийских Альпах. В отличие от «Трак-
тата» эта вторая и последняя изданная при жизни Витгенштейна книга
вышла в свет очень быстро, в 1926 году.
Кончилась же учительская карьера Витгенштейна тем, что он прос-
то был вынужден бежать из Оттерталя.
Завидовавшие ему учителя подали на него в суд за то, что он якобы
избивает учеников, что на его уроках дети падают в обморок и истекают
кровью. На самом деле Витгенштейн хотя и действительно прибегал к
розгам, но делал это не чаще других учителей. Чаще всего он наказывал
за ложь.
Скандал разразился в апреле 1926 года. Учитель Пирибауэр, по ха-
рактеру склочник, ненавидевший Витгенштейна, случайно оказался сви-
детелем очередного «истязания» ребенка и отправился на станцию за
полицией. Витгенштейн, узнав об этом, быстро собрал вещи и уехал.
Однако судебное преследование против него было все же возбуждено.
Потом последовал судебный процесс с унизительным психическим об-
следованием. Витгенштейн был оправдан, но с него уже было довольно.
Учительская карьера действительно на этом закончилась.
Дом для Гретль
И тогда он решил стать монахом. К счастью, настоятель монастыря,
к которому он обратился, был настолько умен, что отговорил его от
этого шага. Тогда Витгенштейн устроился садов-
ником в монастыре неподалеку от Вены. Когда же
летом 1926 года Витгенштейн наконец вернулся в
Вену, сестра Маргарет предложила ему принять
участие в постройке нового дома на Кундмангас-
се. Архитектором дома был Пауль Энгельман,
близкий друг Витгенштейна, с которым он позна-
комился во время войны.
Роль Витгенштейна в оформлении дома сво-
дилась по большей части в декорировании окон,
дверей, оконных ручек и радиаторов. Но это были
6/15
142
Глава последняя
не такие мелкие детали, как может показаться на первый взгляд, по-
скольку именно эти детали придавали дому его неповторимую прелесть.
В сущности, любой дом весь состоит из деталей, и Витгенштейн руково-
дил их построением почти с фанатической скрупулезностью.
Маргарет могла въехать в новый дом в конце 1928 года. По мнению
Гермины, Гретль вошла в новый дом, как рука входит в перчатку. Дом
был продолжением ее личности — и в этом, конечно, была заслуга Люд-
вига.
Несмотря на все эти качества или благодаря им дом на Кундмангас-
се имел несчастливую судьбу. Менее чем через год после того, как Гретль
въехала в него, началась Великая депрессия, и хозяйка вскоре была вы-
нуждена принимать гостей не в величественном зале, а на кухне.
В 1938 году, после Аншлюса, она уехала в Нью-Йорк, оставив дом пустым
(за ним присматривал единственный слуга). В 1945 году, когда в Австрию
пришли русские, дом использовался как бараки для солдат. Гретль вер-
нулась в 1947 году и жила в доме вплоть до своей смерти в 1958 году.
В 1971 году дом был признан национальным памятником; ныне в нем
располагается департамент культуры Болгарского посольства.
Маргарита
После постройки дома на Кундмангассе Витгенштейн был втянут
своей сестрой Гретль в Венское общество. Ее старший сын Томас только
что вернулся из Кембриджа и работал над диссертацией на степень док-
тора философии, которую он собирался получить в Венском универси-
тете. В Кембридже он встретил девушку из Швеции — Маргариту Респин-
гер — и пригласил ее в Вену. По-видимому, это была единственная жен-
щина, в которую Витгенштейн был влюблен, с которой у него был
серьезный роман, длившийся до 1931 года, и на которой он даже соби-
рался жениться.
Маргарита была живая, артистичная молодая леди из богатой семьи,
не имеющая ни интереса к философии, ни той набожной серьезности,
которую Витгенштейн считал необходимой предпосылкой всякой друж-
бы. Первоначально их отношения подбадривала Гретль, несмотря на то,
что другие знакомые и родственники были, скорее, озадачены.
Маргарита впервые увидела Витгенштейна, когда он, повредив себе
ногу не постройке дома для Гретль, лежал, выздоравливая у нее в се-
мье. Она входила в группу молодых людей, которая включала в себя
Томаса, кузенов Витгенштейна братьев Сегренов, Талле и Арвида, ко-
торые собирались вокруг Витгенштейновой кровати послушать, что
он читал вслух. В тот вечер он читал что-то из шведского писателя
Хебеля, и она сказала: «Благодаря вашему чтению я вновь почувство-
вала себя дома».
После этого Витгенштейн и Маргарита начали видеться почти еже-
дневно. Будучи в Вене, Маргарита посещала художественную школу, а
7/15
143
Странная жизнь...
после уроков шла на Кундмангассе, туда, где строился новый дом для
Гретль, чтобы встретиться там с Витгенштейном. Они шли вместе в кино,
смотрели вестерн и заходили в кафе закусить — яйца, бутерброды и
стакан молока. Эта была, по правде сказать, не та еда, к которой она
привыкла. И для нее, респектабельной молодой дамы, требовалась оп-
ределенная доля мужества, чтобы постоянно находиться в обществе
Витгенштейна, одетого в шерстяной жакет, рубаху с открытым воротом,
пузырящиеся брюки и тяжелые ботинки.
В это время Витгенштейн работал в мастерской скульптора Дробиля
(с которым он познакомился в итальянском плену). Он слепил бюст мо-
лодой женщины, моделью которого была Маргарита. Но это был не ее
портрет, как утверждал и сам Витгенштейн, и не произведение искусст-
ва в полном смысле слова, это было «прояснение» для Витгенштейна
того, что делал Дробиль, стиля его работы. Эта скульптура была как бы
воплощением цитаты из книги Вайнингера: «Любовь к женщине возмож-
на только тогда, когда она не касается ее реальных качеств, и тогда ста-
новится возможным заменить подлинную физическую реальность дру-
гой, воображаемой реальностью».
В конце 1929 года отношения между Маргаритой и Витгенштейном
стали менее ровными. Когда он первый раз приехал из Кембриджа в Вену
провести Рождество в своей семье, она даже не захотела поцеловать его.
Однако отношения на этом не кончились. Их заключительный аккорд
звучит в чисто витгенштейновской тональности. Ранним летом 1931 года
Витгенштейн пригласил Маргариту в Норвегию, чтобы подготовить ее,
как он полагал, для будущей совместной жизни. В его намерения вхо-
дило, чтобы они проводили время по отдельности, размышляя над тем
серьезным шагом, который им предстоит, чтобы подготовить, так ска-
зать, духовную почву для совместной жизни.
Соответственно, Витгенштейн жил в своем доме, который был по-
строен для него еще в 1914 году, а Маргарита — в соседнем. На протяже-
нии двух недель Маргарита видела Витгенштейна очень мало. Распаковав
свои вещи, она обнаружила там Библию и письмо, в котором особо под-
черкивалось значение рассуждений апостола Павла в Первом послании
к коринфянам о природе и ценности любви. Но вместо медитаций, мо-
литв и чтения Библии — в которых несомненно проводил время Витген-
штейн — она гуляла по окрестностям, купалась во фьорде, понемногу
знакомилась с крестьянами и учила норвежский язык. Через две недели
она попросту уехала к подруге в Рим. Не только она не хотела жить той
жизнью, которую предлагал ей Витгенштейн, но и он не согласился бы
жить той жизнью, которую могла бы предложить ему она. К тому же
Витгенштейн не хотел иметь детей, считая, что это означает приносить
еще одно существо в мир страданий и несчастий. Визит в Норвегию по-
ложил конец идее женитьбы, но не дружбы, которая продолжалась еще
два года, пока Маргарита не влюбилась в Талле Сегрена и не вышла за
него замуж в 1933 году.
8/15
144
Глава последняя
Венский кружок
Пока Витгенштейн учил в деревнях крестьянских детишек арифме-
тике и чистописанию, идеи его «Трактата» потихоньку распространя-
лись в обществе. В 1920-е годы в Вене образовался так называемый Вен-
ский логический кружок, куда входили философы, математики и физи-
ки. Именно Венский кружок окончательно и наиболее последовательно
сформулировал доктрину логического позитивизма. «Трактат» Витген-
штейна стал для них чем-то вроде Библии, что отчасти было основано
на недоразумении. Витгенштейн не был логическим позитивистом, хотя
в «Трактате» и содержалось несколько параграфов логико-позитивист-
ского толка.
Председатель кружка Мориц Шлик решил познакомиться с Витген-
штейном. Летом 1924 года Шлик написал Витгенштейну в Пухберг боль-
шое письмо, в котором подчеркивал, какое впечатление произвел «Трак-
тат» на него и на его коллег. В заключение Шлик просил аудиенции у
Витгенштейна в Пухберге. Витгенштейн милостиво согласился.
Можно представить себе абсурд ситуации, когда университетский
профессор со своими самыми избранными студентами прибыл в рези-
денцию великого философа, зарабатывающего на хлеб уроками в на-
чальной школе, и им сообщили, что господина учителя нет дома, ибо он
в эти часы находится в школе, где исполняет свой служебный долг.
Шлик был в восторге, когда в феврале 1927 года Гретль пригласила
его на ужин, где будет присутствовать сам Людвиг Витгенштейн! Прав-
да, тут было очень печальное для Шлика условие. Витгенштейн отказы-
вался обсуждать философские проблемы. Тем не менее после встречи с
Витгенштейном, как вспоминает жена Шлика, «он возвратился в состо-
янии экстаза, говорил мало, и я чувствовала, что не надо задавать во-
просов».
Вскоре после этого Шлик и Витгенштейн стали встречаться для ди-
скуссий регулярно. Летом 1927 года Витгенштейн посещал группу, ко-
торая встречалась по понедельникам и составляла тщательно препари-
рованную Шликом избранную часть кружка. Сюда входили Фридрих
Вайсманн, Герберт Фейгль и Рудольф Карнап. Успех этих встреч был
обусловлен тем, что Шлик тщательно контролировал ситуацию. Карнап
впоследствии вспоминал: «Перед первой встречей Шлик настоятельно
предупредил нас не затевать дискуссии того типа, которые приняты в
Кружке, потому что Витгенштейн в таких обстоятельствах этого не за-
хочет. Мы должны были быть также осторожны, задавая вопросы, по-
тому что Витгенштейн очень чувствителен и его легко можно вывести из
себя прямым вопросом. Лучше всего было бы дать Витгенштейну гово-
рить, о чем он хочет, а потом с осторожностью задать вопросы, необхо-
димые для дальнейшего прояснения проблемы».
Шлик уговорил Витгенштейна посещать эти встречи, сказав, что дис-
куссии не будут носить сугубо философский характер, что он может
9/15
145
Странная жизнь...
говорить, о чем угодно. Витгенштейн, воспользовавшись этой carte
blance, порой позволял себе просто издеваться над ними. Так, он мог
повернуться спиной к собранию и начать читать стихи, подчеркивая
этим — при обсуждении «Трактата», — что гораздо важнее то, что не
высказано. Так, он читал им мистические стихи Рабиндраната Тагора,
популярного тогда в Вене. Вскоре членам Кружка стало ясно, что Витген-
штейн ни в коей мере не является логическим позитивистом, что его
установки во многом противоположны их установкам.
Отношения с Кружком кончились, как водится, ссорой и скандалом.
Карнап летом 1932 года опубликовал статью «Физикалистский язык как
универсальный язык науки». Витгенштейн обвинил Карнапа в том, что
тот использовал его идеи, о которых он рассказывал в беседах с члена-
ми кружка. В дальнейшем Витгенштейн обвинял в плагиате и Шлика.
Так или иначе, Венский кружок вместе с Фрэнком Рамсеем разбудил
в Витгенштейне философа. А философией он мог заниматься только в
Англии. И Витгенштейн на 40-м году жизни вновь отправился в Кемб-
ридж.
Кембридж: 1930-е годы
Витгенштейн приехал в Кембридж 18 января 1929 года. Приехал не
так, как первый раз в 1911 году, — «плохо говорящим по-английски нем-
цем». В этот раз его ждали, в честь него устраивали обеды, он был не
просто известным на весь мир мыслителем, он стал, выражаясь совре-
менным языком, «культовой фигурой». Но Витгенштейну на все это было
наплевать — Фрэнк Рамсей для него был единственным человеком, с кем
можно всерьез обсуждать философские проблемы.
Первые два триместра Витгенштейн числился «продвинутым студен-
том» (что-то вроде аспиранта), пишущим диссертацию, которую он дол-
жен был представить на соискание степени доктора философии. Офи-
циальным научным руководителем ему назначили Фрэнка Рамсея, ко-
торый был на 17 лет моложе своего подопечного. Экзаменаторами же
(так сказать, оппонентами) были назначены Рассел и Мур. Защита со-
стоялась 18 июня 1929 года. Когда Рассел вошел в экзаменационную
комнату вместе с Муром, он улыбнулся и сказал: «Никогда в моей жиз-
ни не было ничего более абсурдного». Экзамен начался беседой между
старыми друзьями. Затем Рассел, смакуя абсурдность ситуации, сказал
Муру: «Продолжай, ты должен задавать ему какие-то вопросы — ты же
профессор». Затем последовала короткая дискуссия между Расселом и
Витгенштейном по поводу витгенштейновской теории невыразимости
логической формы. Разумеется, Рассел не убедил Витгенштейна ни в
чем, и кончилось это сугубо торжественное заседание тем, что Витген-
штейн поднялся, похлопал каждого из экзаменаторов по плечу и по-
кровительственно заметил: «Да не волнуйтесь вы: я знаю, что вы этого
никогда не поймете».
10/15
146
Глава последняя
Однако удачи чередовались с потерями. В начале 1930 года Витген-
штейн узнал, что Фрэнк Рамсей неизлечимо болен. У него был тяжелый
вирусный гепатит (болезнь Боткина). 19 февраля в возрасте 26 лет Рам-
сей умер. Смерть как будто ходила за Витгенштейном по пятам, отнимая
у него самых близких друзей.
На следующий день после смерти Фрэнка Витгенштейн должен был
читать свою первую лекцию в Кембриджском университете — он читал
их с несколькими перерывами в общей сложности почти 20 лет.
Манера, в которой Витгенштейн читал лекции, описывалась много раз
вплоть до самых невероятных легенд, рассказывавших, что Витгенштейн
лежал на полу и, глядя в потолок, бормотал что-то неразборчивое. Лучшее
описание его лекций дал его ученик, американский философ Норман Мал-
кольм: «Читая лекцию или же просто беседуя с кем-то, Витгенштейн всег-
да говорил отчетливо и очень выразительно. Он говорил на отличном
английском языке — так, как говорят образованные англичане, но с вкрап-
лением отдельных германизмов. Витгенштейн сидел в центре комнаты на
простом деревянном стуле. Он часто чувствовал, что зашел в тупик. Не-
редко у него вырывались такие выражения, как «Я дурак», «У вас ужасный
учитель», «Сегодня я очень глуп». Иногда он выражал сомнение в том,
сможет ли продолжать лекцию. Он был очень нетерпелив и легко раздра-
жался. Если кто-нибудь чувствовал несогласие с тем, что он говорил,
Витгенштейн настойчиво требовал от оппонента, чтобы тот четко сфор-
мулировал свое возражение. Однажды, когда Йорик Смидис, старый друг
Витгенштейна, не смог облечь свое возражение в слова, Витгенштейн гру-
бо сказал ему: «С таким же успехом я мог бы говорить с этой печью!»
Жестокость Витгенштейна была, как мне кажется, связана с его страстной
любовью к истине. Он постоянно бился над разрешением сложнейших
философских проблем. Решение одной проблемы влекло за собой другую.
Витгенштейн был бескомпромиссен: он должен был достичь полного по-
нимания. Он был в неистовстве. Все его существо находилось в величайшем
напряжении. Ни от чьего взгляда не могло укрыться, что эта работа тре-
бовала предельной концентрации воли и интеллекта. Это было одним из
проявлений его абсолютной, беспредельной честности, которая распро-
странялась как на него самого, так и на окружающих и была причиной
того, что он действовал на людей устрашающе и часто был просто невы-
носим и как учитель, и в личных отношениях с людьми».
Самым близким и верным учеником Витгенштейна на протяжении
всей его кембриджской жизни был ирландец Морис Друри. Будучи пре-
подавателем философии, Витгенштейн отговаривал всех без исключения
своих учеников от профессиональной философской деятельности, т. к.
считал ее бессмысленной и вредной. Друри сразу проникся идеями
Витгенштейна. Он покинул философский факультет и нашел свое при-
звание, став врачом-психиатром.
Близким другом Витгенштейна был также студент-математик Фрэн-
сис Скиннер. Фрэнсис обладал двумя особенно заметными качествами —
11/15
147
Странная жизнь...
крайней застенчивостью и бесконечным благородством. Под влиянием
Витгенштейна Скиннер оставил занятия в университете и стал механи-
ком. В 1941 году он тяжело заболел полиомиелитом и умер. Это был
третий близкий друг Витгенштейна, умерший молодым. Первое, что при-
ходит на ум в этой связи, это сравнение с доктором Фаустусом Томаса
Манна. И хотя, скорее всего, Витгенштейн не заключал договора с дья-
волом, тем не менее в середине 1930-х годов у него возникла идея, что
он должен исповедаться перед всеми друзьями в своих грехах.
Исповеди
С «римской прямотой» в ноябре 1936 года Витгенштейн разослал
письма наиболее близким друзьям, где просил позволения у каждого
встретиться с ним для особого разговора. Из всех кембриджских испо-
ведников воспоминания об этом событии оставили Роланд Хатт и Фаня
Паскаль.
Для них обоих исповедь Витгенштейна была тяжелым испытанием.
В случае с Хаттом дело происходило в кафе, Витгенштейн сидел напро-
тив него и перечислял свои грехи громким монотонным голосом. Эпизод,
который поведал Витгенштейн Хатту, был связан с Первой мировой вой-
ной: когда командир приказал ему перенести бомбы под мост через ру-
чей под огнем противника, он почувствовал страх. Витгенштейн победил
свой страх, но сознание первоначальной трусости мучило его все годы.
О том, как происходила исповедь с Фаней Паскаль, рассказывает
она сама: «Вспоминаются два «греха», в которых он исповедовался: пер-
вый касается его еврейского происхождения, второй — проступка, со-
вершенного им в бытность сельским учителем в Австрии. По поводу
первого он сказал, что понял, что большинство знавших его людей, вклю-
чая и друзей, воспринимают его на 3/4 арийцем и на четверть евреем. На
самом деле пропорция обратная, а он не предпринял до сих пор ничего,
чтобы предотвратить это недоразумение. «Слегка еврей», — сказала бы
моя бабушка. Самая болезненная часть исповеди шла в конце. В то не-
долгое время, когда он учительствовал в деревенской школе в Австрии,
ему случилось ударить и ранить девочку из своего класса. Когда она
пожаловалась директору, Витгенштейн стал отрицать свою вину. Этот
случай, когда он солгал, навсегда отяготил его сознание».
Как и во всем, идя до конца, Витгенштейн решил искоренить свои
грехи радикально, и исповедей ему казалось недостаточно. Он поехал в
Оттерталь и просил прощения лично у тех учеников, которых он 12 лет
назад наказывал или обижал, в частности у дочери Пирибауэра, который
в 1926 году «заложил» его полиции. Все это было мучительно для обеих
сторон, но помогло мало, — весь 1937 год Витгенштейн чувствовал себя
неважно. Он делал ошибку, достаточно типичную для большинства лю-
дей, страдающих тягостными депрессивными расстройствами. Ошибка
эта заключается в том, что они психологический план своего состояния
12/15
148
Глава последняя
переводят в этический. Витгенштейн от этого в разной степени страдал
практически всю жизнь. Однако возможно, что именно это креолизо-
валось в его столь своеобразном философском творчестве, в частности,
в идее о том, что этика невыразима.
Поездка в Россию
В 1934 году Витгенштейн попытался осуществить самый безумный и
эффектный из своих экзистенциальных проектов. Он решил уехать на
постоянное жительство в Советский Союз. Политически Витгенштейн
был настроен достаточно левым образом. Он одобрял коммунистический
режим, хвалил Сталина за то, что тот «дал людям работу». Вполне
позитивно он отзывался и о Ленине, говоря, что, несмотря на то, что
философские сочинения Ленина — бред, «он все же хотел что-то сде-
лать». В Москве ему очень понравился Мавзолей — он как профессионал
хвалил архитектуру этого сооружения.
«Русский проект» Витгенштейна заключался в следующем. Он со-
бирался в Ленинграде обратиться в Институт народов Севера и отпра-
виться в экспедицию к этим народам на манер Миклухо-Маклая. Начал
же он с изучения русского языка. Как человек способный он очень быст-
ро добился таких успехов, что мог читать по-русски Достоевского и
Толстого. Его учительница Фаня Паскаль уже после смерти Витген-
штейна обнаружила роман «Преступление и наказание», где в каждом
слове было проставлено ударение.
В 1935 году, когда Витгенштейн уже всерьез готовился к поездке в
Советский Союз, он настолько хорошо овладел русским языком, что мог
общаться с советскими функционерами. Когда Посол СССР в Велико-
британии Майский спросил Витгенштейна, как у него обстоит дело с
русским языком, тот ответил: «Испытайте меня». После разговора на
русском языке Майский похвалил Витгенштейна, сказав, что он говорит
совсем неплохо.
Витгенштейн отправился на пароходе в Ленинград 7 сентября
1935 года. Он прибыл в Ленинград 12 сентября. Здесь он посетил Инс-
титут Севера, а также отдал визит университетскому профессору фи-
лософии Татьяне Горнштейн. В университете ему предложили читать
курс философии.
В Москве состоялась встреча с профессором математической логи-
ки Софьей Яновской, с которой он потом переписывался и посылал ей
(она была больна диабетом) лекарства из Англии. Когда он пришел на
философский факультет Московского университета и представился,
Яновская воскликнула: «Нет, не может быть, неужели тот самый великий
Витгенштейн?!» После продолжительной дружественной беседы, по-
священной актуальным проблемам современной философии, Софья
Яковлевна вздохнула и посоветовала Витгенштейну «больше читать Ге-
геля».
13/15
149
Странная жизнь...
Яновская потом вспоминала, что Витгенштейн отзывался одобри-
тельно о диалектическом материализме. Но если хочешь найти работу,
отзовешься положительно о чем угодно. Да и о чем ему еще было поло-
жительно отзываться? О Гуссерле? В Москве ранней осенью 1935 года
одобрительных отзывов о Гуссерле не поняли бы. Между тем Витгенш-
тейн утверждал, что через Яновскую ему предложили (это уже какой-то
снежный ком!) кафедру в Казанском университете, куда он ездил, чтобы
побывать в университетском городе, где учился Толстой, а также — мес-
то преподавателя в Московском университете. Витгенштейн не согла-
шался, говоря, что ему бы что-нибудь попроще, землицы в Костромской
губернии или фрезерный станок на заводе Лихачева, но русские това-
рищи дали ему понять, что в качестве рабочего и колхозницы он в России
не нужен (своих девать некуда), и если не хочет кафедру в Казани, то
пусть лучше едет обратно в Тринити Колледж к английским товарищам.
После возвращения в Англию Витгенштейн ни с кем не обсуждал
свою поездку в Россию.
Последние годы
Во время Второй мировой войны Витгенштейн работал санитаром в
одном из госпиталей Лондона. Не будучи в состоянии идти на фронт
(ему было уже больше 50 лет), он полагал бессмысленным и позорным
преподавать философию, когда Лондон бомбили немцы (после того, как
Гитлер захватил Австрию, Витгенштейн принял английское подданство).
Официально должность Витгенштейна в госпитале называлась «аптеч-
ный носильщик» (dispensary porter). В его обязанности входило разно-
сить лекарства из больничной аптеки по палатам. Работая санитаром,
Витгенштейн продолжал оставаться философом. Он разносил лекарства
по палатам, а затем советовал пациентам не принимать их. Когда руко-
водителя Витгенштейна по аптечным делам через много лет спросили,
помнит ли он Витгенштейна, он сказал: «Конечно, отлично помню. Он
пришел к нам работать и, проработав три недели, подошел ко мне и объ-
яснил, как лучше организовать место. Видите ли, это был человек, кото-
рый привык думать».
После войны Витгенштейн ушел с профессорского поста в Тринити
Колледже на пенсию. Всю свою энергию он посвятил завершению ос-
новного труда второй половины своей жизни — «Философских иссле-
дований». За 20 лет в Кембридже Витгенштейн очень много написал, но
ничего не опубликовал. Все рукописи, а также записи лекций после его
смерти постепенно были опубликованы его душеприказчиками.
Под конец жизни Витгенштейном, как в юные годы, овладела депрес-
сия. Но экстравагантных поступков совершать уже не было сил. Все силы
отдавались подготовке окончательной редакции главного сочинения.
Закончить его Витгенштейн не успел. В 1950 году врачи поставили ему
смертельный диагноз — рак простаты. Последние месяцы жизни Витген-
14/15
150
Глава последняя
штейн жил в доме своего врача докто-
ра Бивена. Когда ему объявили, что у
него рак, Витгенштейн ужаснулся не
тому, что он обречен на скорую
смерть, а тому, что ему придется уми-
рать в больнице. Тогда доктор Бивен
сказал, что Витгенштейн может перед
смертью поселиться у него. Послед-
ние пять недель перед смертью у
Витгенштейна вдруг наступило про-
светление, у него была ясная голова
и он много работал.
О кончине Витгенштейна рассказывают следующее: «В пятницу,
27 апреля, после обеда, он гулял. Ночью ему стало очень плохо. Он был
в сознании, и, когда доктор сказал ему, что он может прожить только
несколько дней, он воскликнул: “Боже!” Перед тем как он потерял со-
знание, он сказал миссис Бивен, которая оставалась всю ночь у его по-
стели: “Передай им, что у меня была прекрасная жизнь”». 29 апреля
1951 года Витгенштейн умер.
Прибывшие к его одру друзья Смидис и Друри после недолгих ко-
лебаний похоронили его по католическому обряду.
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
15/15
ЛИТЕРАТУРА
Принятые сокращения
МН — Мифы народов мира. Т. 1–2. М., 2000.
НЛ — Новое в зарубежной лингвистике. М ., вып.
ФЛЯ — Философии. Логика. Язык. М ., 1987.
Августин. Творения Блаженного Августина. К., 1906.
Аверинцев С.С. Греческая литература и ближневосточная словесность // Типология и
взаимодействие литератур древнего Востока. М ., 1971.
Аверинцев С.С. К истолкованию символики мифа об Эдипе // Античность и современ-
ность. М ., 1972.
Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М .,1977.
Адлер А. К теории галлюцинаций // Адлер А. Практика и теория индивидуальной пси-
хологии. М ., 1995.
Бахтин М.М . Вопросы литературы и эстетики. М ., 1976.
Бахтин М.М . Проблемы поэтики Достоевского. М ., 1963.
Бахтин М.М . Франсуа Рабле и народная смеховая культура Средневековья и Ренессан-
са. М ., 1965.
Бахтин М.М . Эстетика словесного творчества. М ., 1979.
Бейтсон Г. Экология разума: Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эписте-
мологии. М ., 2000.
Бек А., Фримен А. (ред.). Когнитивная психотерапия расстройств личности. СПб., 2002.
Бем А.Л. У истоков творчества Достоевского. Прага, 1936.
Беттельхейм М. Пустая крепость: Детский аутизм и рождение Я. М., 2004.
Бинсвангер Л. Бытие-в -мире. М ., 1999.
Бинсвангер Л. Случай Эллен Вест: Антропологически-клиническое исследование //
Экзистенциальная психология / Под ред. Р. Мея. М ., 2001.
Бион У. Научение через опыт переживания. М ., 2008.
Бион У. Элементы психоанализа. М., 2009.
Блейлер Е. Руководство по психиатрии. М ., 1993.
Блейлер Э. Аффективность, внушение, паранойя. М ., 2001.
Блейлер Э. Аутистическое мышление. Одесса, 1927.
Бодрийяр Ж. Войны в заливе не было // Художественный журнал. 1993 . No 3.
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000.
Больцман Л. Лекции по теории газов. М ., 1956.
Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. М., 1961.
Боэций. «Утешение Философией» и другие трактаты. М., 1990.
Брилл А. Лекции по психоаналитической психиатрии. Екатеринбург, 1998.
Брюнсвик Р.М. Дополнение к статье Фрейда «Из истории одного детского невроза» //
Человек-Волк и Зигмунд Фрейд. К., 1996.
Бурно М.Е . Трудный характер и пьянство. К., 1990.
Бурно М.Е. О «шизофреническом характере», о «здоровом шизофренике» в терапии
творческим самовыражением // Московский психотерапевтический журнал. 2005 .
No1.
Бурно М.Е . О характерах людей. М ., 2006.
Бэндлер Дж., Гриндер Р. Из лягушек в принцы. Екатеринбург, 1996.
Веберн А. Лекции о музыке. Письма. М ., 1972.
Вежбицка А. Дескрипция или цитация // НЛ. 1982 . No 13.
Вежбицка А. Речевые акты // НЛ. 1985 . No 16.
Вендлер З. Иллокутивное самоубийство // НЛ. 1985 . No 16.
Витгенштейн Л. Избранные философские работы. Т . 1 . М ., 1994.
Витгенштейн Л. Избранные философские работы. М ., 2005.
1/9
152
Литература
Витгенштейн Л. Лекция об этике // Даугава. 1989. No 2.
Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М ., 1958.
Витгенштейн Л. О достоверности / Пер. А .Ф. Грязнова // Вопросы философии. 1984 .
No4.
Волков В. Многообразие человеческих миров: Руководство по профилактике душевных
расстройств. М ., 2000.
Вригт Г. фон. Логико-философские исследования. М., 1986.
Выготский Л.С. Психология искусства. М ., 1965.
Гамкрелидзе Т.В . Р.О. Якобсон и проблема изоморфизма между генетическим кодом
и семиотическими системами // Материалы международного конгресса «100 лет
Р.О. Якобсону». М ., 1996.
Ганнушкин П.Б. Избранные труды по психиатрии. М ., 1997.
Гаспаров Б.М . Поэтика слова о полку Игореве. М ., 2000.
Гаспаров Б.М . Из курса лекций по синтаксису современного русского языка: Простое
предложение. Тарту, 1971.
Гаспаров Б.М . Литературные лейтмотивы. М ., 1994.
Гаспаров Б.М . Некоторые дескриптивные проблемы музыкальной семантики // УЗ. 1977.
No 411.
Гаспаров Б.М . Язык, память, образ: Лингвистика языкового существования. М ., 1996.
Гебзаттель В. фон. Мир компульсивного // Экзистенциальная психология. М ., 2001.
Гейзенберг В. Физика и философия. М., 1963.
Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М ., 1987.
Гершкович Ф. Тональные основы Шенберговой додекафонии // Гершкович Ф. О музыке.
М., 1991.
Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М ., 1987.
Грайс Х.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI.
Лингвистическая прагматика. М ., 1985.
Гринсон Р.Р. Практика и техника психоанализа. М ., 2004.
Гроф С. За пределами мозга: Рождение, смерть и трансценденция в психоанализе. М .,
1992.
Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970.
Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990.
Гуревич А.Я . Категория средневековой культуры. М ., 1972.
Даммит М. Что такое теория значения // ФЛЯ. 1987.
Данн Дж.У. Эксперимент со временем. М ., 2001.
Данн Дж.У. Серийное мироздание [фрагмент] // Даугава. 1992. No 3.
Данн Дж.У. Художник и картина // ХЖ. 1995. No 8.
Деглин В.Д ., Балонов Л.Я., Долинина И.Б. Язык и функциональная асимметрия мозга //
Учен. зап . Тартуского ун-та . Труды по знаковым системам. Т. 16 . 1983 .
Джонс Э. Жизнь и творения Зигмунда Фрейда. М ., 1997.
Диоген Лаэрций. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М ., 1979.
Друри М.О.К. Беседы с Витгенштейном // Логос. 1999 . No 1 (11).
Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // НЛ. 1962 . No 2.
Ермаков И.Д . Психоанализ искусства: Пушкин; Гоголь; Достоевский. М., 1999.
Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М ., 1999.
Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального. М., 2002.
Жинкин Н.И . Речь как проводник информации. М., 1982.
Иванов В.В. Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых систем. М ., 1978.
Ивин А.А. Основания логики оценок. М ., 1971.
Идеи У.Р. Биона в современной психоаналитической практике: Сб. научных трудов. М .,
2008.
Ингарден Р. Исследования по эстетике. М., 1962.
Кандинский В.Х. О псевдогаллюцинациях. М ., 1952.
Канетти Э. Масса и власть. М., 1997.
Каннабих Ю. История психиатрии. М ., 1994.
Карнап Р. Философские основания физики. М., 1965.
Карнап Р. Значение и необходимость: Исследование по семантике и модальной логике.
М., 1959.
2/9
153
Литература
Кейпер Ф.Б .Я . Космогония и зачатие // Кейпер Ф.Б .Я. Труды по ведийской мифологии.
М., 1986.
Кемпинский А. Психология шизофрении. М ., 1998.
Кернберг О. Тяжелые личностные расстройства: Стратегии психотерапии. М ., 2000.
Кларк Г.Г., Карлсон Т.Б . Слушающие и речевой акт // НЛ. 1986 . No 17.
Клини С.К . Математическая логика. М ., 1970.
Кляйн М. Зависть и благодарность. М ., 1997.
Кляйн М. и др. Развитие в психоанализе. М ., 2001.
Кохут Х. Восстановление самости. М ., 2002.
Кречмер Э. Гениальные люди. М., 1999.
Кречмер Э. Об истерии. М., 1996.
Кречмер Э. Строение тела и характер. М ., 1994.
Крипке С. Загадка контекстов мнения // НЛ. 1986. No 18.
Крипке С. Семантическое рассмотрение модальной логики // Семантика модальных и
интенсиональных логик. М ., 1979.
Лазарев С.Н. Диагностика кармы. Кн. 1 –6. СПб., 1999.
Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном, или Судьба разума после Фрейда. М .,
1997.
Лакан Ж. Семинары. Т. 5 . Образования бессознательного. М., 2002.
Лакан Ж. Имена-Отца. М ., 2006.
Лакан Ж. Психоз и Другой // Метафизические исследования. 2000 . No 14.
Лакан Ж. Семинары. Кн. 1 . Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/54). М ., 1998.
Лакан Ж. Семинары. Кн. 2 . «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/1955)
М., 1999.
Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М ., 1995.
Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М ., 1995.
Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу. М., 1996.
Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1994.
Леви-Строс К. Структурная антропология. М ., 1983.
Лосев А.Ф . История античной эстетики: Высокая классика. М., 1974.
Лосев А.Ф . О пропозициональных функциях древнейших лексических структур // Лосев
А.Ф . Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию. М ., 1982а.
Лосев А.Ф. О типах грамматического предложения в связи с историей мышления // Там
же. 1982b.
Лосев А.Ф . Философия имени. М ., 1991а.
Лотман Ю.М . Анализ поэтического текста: Структура стиха. Л ., 1972.
Лотман Ю.М . Внутри мыслящих миров. М ., 1996.
Лотман Ю.М . Беседы о русской культуре. Л., 1994.
Лотман Ю.М . Динамические механизмы знаковых систем // УЗ. 1978. 463.
Лотман Ю.М . Заметки о художественном пространстве // УЗ. 1986. 720.
Лотман Ю.М . Избранные статьи: В 3 т. Таллин, 1992.
Лотман Ю.М . Культура и взрыв. М ., 1993.
Лотман Ю.М . Культура как коллективный интеллект и проблема искусственного разу-
ма. М ., 1977.
Лотман Ю.М . Лекции по структуральной поэтике. Тарту, 1964.
Лотман Ю.М . О двух моделях коммуникации в системе культуры // УЗ. 1973. 308 .
Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых тек-
стах //УЗ. 1965 . 181 .
Лотман Ю.М . О семиотике понятий «стыд» и «страх» в механизме культуры // Тез.
докл. IV Летней школы по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1970.
Лотман Ю.М . О Хлестакове // УЗ. 1975. 369 .
Лотман Ю.М. Поэтика бытового поведения в русской литературе XVIII в. // УЗ. 1977b.
411.
Лотман Ю.М. Проблема значения во вторичных моделирующих системах // УЗ. 1965а.
181.
Лотман Ю.М . Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. Л ., 1980.
Лотман Ю.М . Роман в стихах А.С . Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. Л ., 1983.
Лотман Ю.М . Сотворение Карамзина. М., 1987.
3/9
154
Литература
Лотман Ю.М . Структура художественного текста. М ., 1970.
Лотман Ю.М . Текст в тексте // УЗ. 1981 . 567.
Лотман Ю.М . Тема карт и карточной игры в русской литературе XIX в. // УЗ. 1975а. 365 .
Лотман Ю.М . Феномен культуры // УЗ. 1978. 463 .
Лотман Ю.М ., Минц З.Г. Литература и мифология // УЗ. 1981 . 546.
Лотман Ю.М ., Успенский Б.А. Миф–имя –культура // УЗ. 1973. 308 .
Лотман Ю.М ., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в русской культуре // УЗ. 1977.
414.
Лотман Ю.М ., Цивьян Ю.Г . Диалог с экраном. Таллин, 1994.
Лоуэн А. Предательство тела. Екатеринбург, 1999.
Лоуэн А. Физическая динамика структуры характера. М ., 1996.
Лурия А.Р. Маленькая книжка о большой памяти. М ., 1968.
Льюис Д. Истинность в вымысле // Логос. 1999 . No 3 (13).
Льюис К. Виды значений // Семиотика, 1983.
Лэнг Р. Расколотое Я: Антипсихиатрия. К ., 1996.
Людвиг Витгенштейн: Человек и мыслитель / Сост. В . Руднев. М ., 1994.
Мак-Брюнсвик Р. Дополнение к статье Фрейда «Из истории одного детского невроза //
Человек-Волк и Зигмунд Фрейд. К ., 1996.
Мак-Вильямс Н. Психоаналитическая диагностика. М ., 1998.
Малкольм Н. Мур и Витгенштейн о значении выражения «Я знаю» // ФЛЯ. 1987.
Малкольм Н. Состояние сна. М., 1993.
Мелетинский Е.М . Поэтика мифа. М ., 1976.
Минковски Ю. Случай шизофренической депрессии // Экзистенциальная психология.
М., 2001.
Минц З.Г ., Лотман Ю.М., Мелетинский Е.М . Литература и мифы // Мифы народов
мира. Т.1.М., 1982.
Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символи-
стов // УЗ. 1979. 459 .
Минц Я.В . Иисус Христос — как тип душевнобольного // Клинический архив гениаль-
ности и одаренности (эвропатологии). Вып. 3 . 1927.
Налимов В.В. Вероятностная модель языка: О соотношении естественных и искусствен-
ных языков. М ., 1979.
Николаева Т.М . Лингвистическая демагогия // Прагматика и проблемы интенсиональ-
ности. М ., 1988.
НицшеФ.Сочинения:В2 т. Т.2.М., 1990.
Остин Дж. Как производить действия при помощи слов? М., 1999.
Панкеев С. <Человек-Волк> Мои воспоминания о Зигмунде Фрейде // Человек-Волк и
Зигмунд Фрейд. К., 1996.
Патнем X. Значение и референция // НЛ. 1982. No 13.
Перлз Ф. Гештальт-семинары. М ., 1997.
Перлз Ф. Эго, голод и агрессия. М ., 2000.
Платон. Тимей//Платон. Соч.: В 3 т. Т.3.Ч.1.М., 1971.
Подорога В.А. Феноменология тела. М ., 1993.
Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.
Пригожий И., Стенгерс И. Время. Хаос. Квант: К решению парадокса времени. М ., 1994.
Пропп В.Я . Ритуальный смех в фольклоре // Пропп В.Я. Фольклор и действительность.
М., 1976.
Пропп В.Я . Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.
Пропп В.Я . Морфология сказки. М., 1969.
Пропп В.Я . Мотив чудесного рождения // Там же. 1976b.
Пропп В.Я . Эдип в свете фольклора // Там же. 1976а.
Пропп В.Я . Эдип в свете фольклора // Там же. 1976с.
Пятигорский А.М. Некоторые замечания о мифологии с точки зрения психолога // Тру-
ды по знаковым системам. Т. 2 . 1965 .
Пятигорский А.М . О некоторых теоретических предпосылках семиотики // Сб. статей
по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1973.
Пятигорский А.М . Философия одного переулка. М ., 1990.
Райх В. Анализ характера. М ., 1999.
4/9
155
Литература
Ранк О. Травма рождения. М ., 2004.
Рассел Б. Дескрипции // НЛ. 1982 . No 13.
Рассел Б. Основы математической философии. М ., 1996.
Рассел Б. Человеческое познание: Его сфера и границы. М ., 1957.
Ревзин И.И . Современная структурная лингвистика: Проблемы и методы. М ., 1977.
Ревзин И.И . Субъективная позиция исследователя в семиотике // УЗ. 1971. 284.
Ревзина О.Г ., Ревзин И.И . Семиотический эксперимент на сцене (Нарушение постулатов
нормального общения как драматургический прием) // УЗ. 1971. 284 .
Рейхенбах Г. Направление времени. М ., 1962.
Риман Ф. Основные формы страха: Исследование в области глубинной психологии. М .,
1998.
Рорти Р. Случайность, ирония, солидарность. М., 1996.
Ростан Э. Пьесы / Пер. с франц. Т.Л. Щепкиной-Куперник. М ., 1958.
Руднев В. Апология нарциссизма: Исследования по психосемиотике. М ., 2007.
Руднев В. Божественный Людвиг: Витгенштейн — формы жизни. М ., 2002.
Руднев В. Диалог с безумием. М ., 2005.
Руднев В. Метафизика футбола: Исследования по философии текста и патографии. М .,
2001.
Руднев В. Морфология реальности: Исследования по философии текста. М ., 1996.
Руднев В. Гурджиев и современная психология. М ., 2010.
Руднев В. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. II . М ., 2000.
Руднев В. Характеры и расстройства личности: Патография и метапсихология. М ., 2002.
Руднев В. Энциклопедический словарь культуры ХХ века: Ключевые понятия и тексты.
3-е изд., доп. и испр. М ., 2009.
Руднев В. Философия языка и семиотика безумия: Избранное. М ., 2007.
Руднев В. Гурджиев и современная психология. М ., 2010.
Руднев В. Полифоническое тело: Культура и шизофрения в ХХ веке. М ., 2010.
Руднев В. Божественный Людвиг: Витгенштейн — формы жизни. 2-е изд. М., 2011.
Руднев В. Введение в шизореальность. М ., 2011.
Руднев В. Реальность как ошибка. М., 2011.
Руднев В. Новая модель бессознательного. М ., 2012.
Руднев В. Новая модель шизофрении. М ., 2012.
Руднев В. Энциклопедический словарь безумия. М ., 2013.
Рыбальский М.И . Бред: Систематика, семиотика, нозологическая принадлежность бре-
довых, навязчивых, сверхценных идей. М ., 1993.
Рыбальский М.И . Иллюзии и галлюцинации: Систематика, семиотика, нозологическая
принадлежность. М ., 1983.
Салецл Р. (Из) вращения любви и ненависти. М ., 1999.
Семенцов В.С. «Бхагавадгита» в традиции и в современной научной критике. М., 1985.
Серль Дж. Логический статус художественного дискурса // Логос. 1999 . No 3 (13).
Серль Дж. Классификация иллокутивных актов // Там же. 1986 .
Серль Дж. Референция как речевой акт // НЛ. 1982 . No 13.
Серль Дж. Что такое речевой акт? // НЛ. 1986 . No 17.
Скотт Д. Советы по модальной логике // Семантика модальных и интенсиональных ло-
гик. М ., 1981.
Смирнов И.П. Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтиз-
ма до наших дней. М ., 1994.
Соколов С. Школа для дураков. М ., 1990.
Сорокин В. Собр. соч .: В 2 т. М ., 1998.
Сосланд А.И . Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или Как со-
здать свою школу в психотерапии. М ., 1999.
Сосланд А.И . Что годится для бреда? // Московский психотерапевтический журнал.
2001. No 2.
Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М ., 1976.
Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвисти-
ки, философии, искусства. М., 1985.
Степанов Ю.С . Индоевропейское предложение. М ., 1989.
Судзуки Д.Т . Основы дзэн-буддизма. Бишкек, 1993.
5/9
156
Литература
Танатография эроса. СПб., 1994.
Тарт Ч. Пробуждение. М ., 1998.
Терентьев Е.И . Бред ревности. М ., 1991.
Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического.
М., 1995а.
Топоров В.Н. О числовых моделях в архаических текстах // Структура текста. М ., 1980.
Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М ., 1983.
Топоров В.Н. Странный Тургенев. М ., 1998.
Трубецкой Н.С . «Хожение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памят-
ник // Семиотика. 1983.
Трубецкой Н.С . Основы фонологии. М ., 1960.
Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Тынянов Ю.Н. Поэтика. Ис-
тория литературы. Кино. М., 1977.
Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Там же. 1977.
Тэхкэ В. Психика и ее лечение: Психоаналитический подход. М ., 2003.
Уорф Б.Л. Отношение норм поведения и мышления к языку // НЛ. 1962а. No 2.
Успенский П.Д. В поисках чудесного. М ., 2003.
Успенский П.Д. Новая модель Вселенной. М., 2001.
Успенский П.Д. Четвертый путь. М ., 2003.
Фенихель О. Психоаналитическая теория неврозов. М ., 2004.
Ференци Ш. Теория и практика психоанализа. М ., 2000.
Фолкнер У. Собр. соч .: В 6 т. Т. 1. М., 1985.
Франкл В. Человек в поисках смысла. М ., 1990.
Фреге Г. Мысль: Логическое исследование // ФЛЯ. 1987.
Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. Вып. 8 . М ., 1977.
Фрейд А. Эго и механизмы защиты // Фрейд А. Теория и практика детского психоанали-
за. Т.1.М., 1999.
Фрейд З. Скорбь и меланхолия // Фрейд З. Художник и фантазирование. М ., 1994.
Фрейд З. Психопатология обыденной жизни // Фрейд З. Психология бессознательного.
М., 1990.
Фрейд З. Анализ фобии пятилетнего мальчика // Там же. 1990 .
ФрейдЗ.Я иОно//Там же. 1990.
Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции. М ., 1989.
Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному // Фрейд З. Художник и фан-
тазирование. М ., 1995.
Фрейд З. Бред и сны в «Градиве» Р. Иенсена // Там же. 1995 .
Фрейд З. Толкование сновидений. Ереван, 1991.
Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия // Там же. 1990d.
Фрейд З. Из истории одного детского невроза // Зигмунд Фрейд и Человек-Волк. К., 1998.
Фрейд З. Тотем и табу: Психология первобытной культуры и религии. М ., 1998.
Фрейд З. Фрагмент исследования истерии (Случай Доры) // Фрейд З. Интерес к психо-
анализу. Ростов-на -Дону, 1998.
Фрейд З. Характер и анальная эротика // Фрейд З. Психоаналитические этюды. Минск,
1991.
Фрейденберг О.М . Миф и литература древности. М., 1980.
Фрейденберг О.М . Миф и театр. М ., 1989.
Фрейденберг О.М . Поэтика сюжета и жанра. М ., 1997.
Фрейденберг О.М . Происхождение литературной интриги // Там же. 1973.
Фрейденберг О.М . Происхождение пародии // УЗ. 1973. 308 .
Фрэзер Дж.Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М ., 1980.
Фуко М. История безумия в классическую эпоху. М., 1997.
Фуко М. О трансгрессии // Танатография эроса: Жорж Батай и французская мысль се-
редины ХХ века. СПб., 1994.
Хайдеггер М. Бытие и время / Пер. В .В . Бибихина. М ., 1997.
Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М ., 1980.
Хомский Н. Синтаксические структуры // НЛ. 1962. No 2.
Цапкин В.Н. Единство и многообразие психотерапевтического опыта // Психологиче-
ское консультирование и психотерапия. Т. 1 . Теория и методология. М ., 1998.
6/9
157
Литература
Целищев В.В. Логика существования. Новосибирск, 1976.
Чернов И.А. Из лекций по теоретическому литературоведению. 1 . Барокко: Литература.
Литературоведение. Тарту, 1976.
Черч А. Введение в математическую логику. М., 1959.
Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетике. М .,1963.
Шифрин Б. Интимизация в культуре // Даугава. 1989 . No 8.
Шкловский Б. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928.
Шкловский Б. О теории прозы. Л., 1925.
Шопенгауэр А. Собр. соч . Т. 1. М., 1992.
Шпильрейн С. Деструкция как причина становления // Логос. 1994. No 5.
Шуцкий Ю.К. Китайская классическая книга перемен. М ., 1993.
Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании //
Щерба Л.В . Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974.
Эйнштейн А. Физика и реальность. М ., 1965.
Эткинд А. Эрос невозможного: История психоанализа в России. Спб., 1993.
Юнг К.Г . Воспоминания. Сновидения. Размышления. К., 1994.
Юнг К.Г . Психология dementia praecox // Юнг К.Г . Работы по психиатрии: Психогенез
умственных расстройств. СПб., 2000.
Якобсон Р.О . В поисках сущности языка // Семиотика. М., 1983.
Якобсон Р.О . Лингвистика и поэтика // Структурализм: «За» и «Против». М ., 1975.
Якобсон Р.О . Работы по поэтике. М ., 1987.
Якобсон Р.О . Труды по языкознанию. М ., 1985.
Якобсон Р., Фант Г.М ., Халле М. Введение в анализ речи // НЛ. 1962. No 2.
Ясперс К. Общая психопатология. М ., 1997.
Bartley W. Wittgenstein. L ., 1973.
Baudrillard J. Simulacres et simulation. P ., 1981.
Bradley F. Appearance and reality. Ox., 1969.
Breur J., Freud S. Studies on hysteria. L., 1977.
Carnap R. The Logical syntax of language. L., 1936.
Castaneda H.-N. Fiction and reality // Poetics, 8, 1/2, 1979.
Castaneda H.-N. Reference, existence and fiction // Agent, language and the structure of the
world. Indianopolis, 1983.
Crow Т. Is schizophrenia the price that Homo sapiens pays for language? // Schizophrenia
Research, 28, 1997.
Czyzewski D. Survey of Slavic Civilization. Boston, 1952.
Derrida J. La carte postale de Socrates a Freud et au-dela. P., 1980.
Derrida J. Lecriture et diference. P., 1967.
Dolezel L. Narrative worlds // Sound, sign and meaning. Ann Arbor, 1979.
Dolezel L. Narrative modalities // Poetics and theory of text. N. Y., 1976.
Drury M. Conversations with Wittgenstein // Ludwig Wittgenstein: Personal recollections.
Ox., 1981.
Dunne J.W . An Experiment with time. L ., 1920.
Dunne J.W . The Serial universe. L., 1930.
Eddington A. The Nature of the physical world. Ann Arbor, 1958.
Feierabend P. Against method. L. 1975.
Freud S. Negation // The Freud reader / Ed. P . Gay. N. Y.; L., 1989.
Freud S. Neurosis and psychosis // Freud S. On psychopathology. N. Y., 1981a.
Freud S. Psychoanalytic notes on an autobiographical account of a case of paranoia (dementia
paranoides) // Freud S. Case Histories. II . N. Y., 1981c.
Freud S. The Loss of reality in neurosis and psychosis // Freud S. On psychopathology. N . Y.,
1981b.
Fromm E. The Forgoten language. N. Y ., 1956.
Godel K. Über formal unentscheidbare Sätse der Principia Mathematica und verwandter
Systeme 1 //Monatsshifte fur Mathematik und Physik, 38, 1931.
Hintikka J. Knowledge and belief. Dordreht, 1960.
Hintikka J. Models for modalities. Dordrecht, 1969.
Janik A., Toulmen S. Wittgenstein’s Wienna. L ., 1973.
7/9
158
Литература
Kohut H. The Analysis of Self: A Systematic approach to the psychoanalytic treatment of
narcissistic personality disorders. N. Y ., 1971.
Kretschmer E. Geniale Menschen. В ., 1956.
Kripke S. Naming and necessity. Cambr. (Mass), 1980.
Kripke S. Wittgenstein on rules and private language. Ox., 1982.
Lacan J. Ecrits. P ., 1956.
Lacan J. Le seminaire de Jaques Lacan. Livre VIII. Le Transfert. 1960 –1961 . P., 1991.
Malcolm N. Nothing is hidden. Ox., 1986.
McGuinnes B. Wittgenstein: A Life. Ox., 1989.
Miller В. Could any fictional character ever be actual? // The Southern journal of philosophy,
n. 23, 1985.
Monk R. Wittgenstein. L ., 1991.
Moore J.E . Philosophical Papers. L., 1959.
Mounce H. Wittgenstein’s Tractatus: An Introduction. Chicago, 1981.
Quine W.V .O. From a logical point of view. Cambr. (Mass.), 1953.
Quine W.V .O. Word and object. Cambr. (Mass.), 1960.
Rank O. Das Trauma der Geburt und seine Bedeutung für Psychoanalyse. Leipzig, 1929.
Reichenbach H. Elements of symbolic logic. N.Y ., 1948.
Ross A. Imperatives and logic // Theoria, 7, 1941.
Ross J.R . On declarative sentences // Readings in English transformational grammar. Waltham
(Mass.), 1970.
Roudinesco E. Jacques Lacan: Esquisse d’un systeme de pensee. P ., 1992.
Rowan J. Subpersonalities: The People inside us. L.; N.Y., 1991.
Russell B. An Inquiry into meaning and truth. L., 1980.
Russell B. Logic and knowledge. L., 1965.
Ryle G. The concept of mind. L ., 1949.
Searle J. R . Speech acts: Essay in philosophy of language. Cambr. (Mass.), 1969.
Stenius E. Wittgenstein’s Tractatus: A Critical expositions of its main lines of thought. Ox.,
1960.
Szasz Th. The Myth of mental illness. N. Y ., 1974.
Taranovsky К. Essays on Mandels’tam. The Hague, 1976.
Waismann F. Wittgenstein und der Wiener Krais. Ox., 1967.
Warf B.L. Language, thought and reality. L ., 1956
Wiersbicka A. Lingua mentalis. Sydney, 1980.
Wiersbicka A. Semantics primitives. Frankfurt a. M., 1972.
Wittgenstein L. Lectures and conversations on aesthetics, psychology and religious belief.
Cambr., 1966.
Wittgenstein L. On certainty. Ox., 1980.
Wittgenstein L. Culture and value. Ox., 1982.
Wittgenstein L. Notebooks 1914–1916. Ox., 1982.
Wittgenstein L. Philosophical Investigations. Cambr., 1967.
Wittgenstein L. Сambridge letters: Correspondence with Russell, Keynes, Moore, Ramsey and
Sraffa. Ox., 1997.
Woods J. The Logic of fiction. The Hague; P., 1974.
Wright G.H. Wittgenstein. Ox., 1982.
8/9
ОГЛАВЛЕНИЕ
От автора...................................................................................... 5
Глава первая
Гармонбозия .................................................................... 7
Глава вторая
Внутри и снаружи............................................................ 88
Глава третья
Ускользающее бессознательное ....................................... 98
Приложение ................................................................ 110
Глава четвертая
Тайна Курочки Рябы ...................................................... 114
Глава последняя
Странная жизнь Людвига Иосифа Иоганна
фон Витгенштейна ......................................................... 132
Детство ................................................................................. 132
Бертран Рассел ...................................................................... 133
Дэвид Пинсент ........................................................................ 134
Норвегия................................................................................ 135
Благотворительность ............................................................... 137
Война .................................................................................... 137
«Логико-философский трактат» ................................................. 139
Деревня ................................................................................. 139
Дом для Гретль ....................................................................... 141
Маргарита ............................................................................. 142
Венский кружок ....................................................................... 144
Кембридж: 1930-е годы ........................................................... 145
Исповеди ............................................................................... 147
Поездка в Россию ................................................................... 148
Последние годы ...................................................................... 149
Литература ................................................................................ 151
P owe red by T CP DF (www.tcp df.o rg)
9/9