ББК 84.4 Вл
Ф88
Серия «Мастера остросюжетного детектива»
выпускается с 1991 года
Художник А.А. Хромов
ISBN 5-218-00189-9
© Состав, перевод, послесловие и худо¬
жественное оформление, торгово-изда¬
тельское объединение «Центрполитраф»,

ВИНОВАТЫ КОШКИ
РОМАН

Все действующие лица и ситуации, описанные в этой кни¬
ге, вымышлены полностью и без исключения, так же, как и
город Бломендааль-ан-Зее.
Если же у вас нечаянно возникнут ассоциации с людьми,
либо учреждениямй, которые существуют в действительности
(к примеру, с Генеральным прокурором Амстердама или с на¬
чальником отдела по борьбе с нарушениями нравственности и
детской преступностью того же города), помните, что эти люди
к нашему повествованию отношения не имеют.

Глава 1
Приморский городок в Голландии. Население тысяч шестьдесят. Точ¬
ные цифры знают в министерстве внутренних дел. Кирпичные дома и
вымощенные кирпичом улицы. Много стекла и бетона. Высокие совре¬
менные многоэтажные здания — по большей части красивые, изящной
формы, выстроенные в виде спиралей или парабол. А некоторые, само
собой, вызывающе безобразны. Но это не нарушает общего впечатле¬
ния — чего-то серьезного, долговечного, жизнеспособного и творческо¬
го. Это новый город, гордость голландских строителей и архитекторов.
Он был предназначен для молодых супружеских пар, нуждающих¬
ся в жизненном пространстве. Городок расположен удобно — непода¬
леку от промышленных центров, которые гроздьями окружают Север-
номорский канал. Поэтому мужское население здесь — в основном
техники высокой квалификации или сотрудники компаний, очень гор¬
дые тем, что работают на процветающих предприятиях где-нибудь в
Вельсене или в Бевервийке. С транспортом дело обстоит прекрасно:
каждые полчаса поезда уходят в Амстердам, Заандам и на юг, через Ха-
арлем. Многие девушки и даже замужние женщины заняты в легкой
промышленности тут же в городе. Здесь производят пластмассу, ниж¬
нее белье, печенье. Словом, все говорит о том, что Бломендааль-ан-
Зее — очень милый город. Только, может быть, чуточку безликий.
Впрочем, безликий — неподходящее слово. Город еще слишком мо¬
лодой, а потому сохранил первозданную оригинальность. Здесь много
солнечных дней; ветры с Северного моря продувают город насквозь, и
аккуратно высаженные сосны не могут сдержать их порывы. А песок,
прекрасный тончайший серебристый песок коварно пробирается в дома
и на улицы. Хозяйки ведут с ним постоянную войну, их пылесосы то и
дело сердито гудят, но на следующий день песок тут как тут — терпели¬
вый и непобедимый.
В этом новом городе живут очень современные люди. Они гордят¬
ся своими домами, сияющими чистотой; им доставляют радость блес-
‘	5

тящие безделушки — плоды Евромаркета. В каждом втором магазине
продают дорогие электроприборы, а в каждом третьем — машины. И
не только «фольксвагены» и «дауфинеты», но и «Мерседесы-220», и
«Ситроены-ДС». Кроме того, считается, что в Бломендаале-ан-Зее са¬
мый высокий процент телевизоров на душу населения. И это тоже
является предметом гордости.
Может быть, из-за особого внимания жителей к своим современ¬
ным домам пляж кажется немного заброшенным? Может быть, здеш¬
ние честолюбцы хотят вкладывать деньги только в строительство
красивых зданий? Похоже, что так.
Но пляж все равно достоин самых высоких похвал. Он составляет
часть великолепной прибрежной полосы, которая тянется от Ден-Хел-
дера до Хука. Там полным-полно пляжей и курортов. В Иджимуйдсне
эту прибрежную полосу пересекает Северноморский канал, по кото¬
рому морские воды добираются до самого Амстердама. По старой тра¬
диции считается, что канал отделяет Северную Голландию от Южной,
«Pays perdu»1, как ее называют местные жители. Но к тому времени,
когда построили Бломендааль, люди уже покорили это препятствие.
Сначала проложили Вельсенский туннель, потом — Ийский. Наконец,
на месте Хембруга возвели красивый комплекс, а также провели шос¬
се и железную дорогу через канал. Это чудо инженерного искусства,
символ величия Голландии, вновь обретенный рай.
А в результате все маленькие сонные городки удвоились в разме¬
рах. Аийк-ан-Зее, Кастрикум, Уитчеест. Бломендааль среди них — са¬
мый молодой, на его месте раньше были только песок и трава.
Министерство внутренних дел не позволит, чтобы Бломендааль разрас¬
тался. Любой человек посчитает за счастье жить здесь. Это своего рода
символ успеха. По правде сказать, жители Бломендааля не нуждаются
в туристах и даже несколько высокомерно к ним относятся. Поэтому,
несмотря на шумное сопротивление меньшинства в городском совете,
пляжем намеренно не стали заниматься.
Правда, в Бломендаале есть большой роскошный отель, в которой
пышно процветает индустрия развлечений, предназначенная для немцев.
Это «Зоннехек». В нем есть нечто похожее на казино — насколько это
дозволяется в пуританской Голландии: ресторан — большой и дорогой,
хотя и не слишком хороший, а также бассейны — закрытый и открытый.
Здесь проводятся концерты и выставки, фестивали джаза, танцы и шоу для
туристов. Владелец отеля разбогател и громче всех кричит в городском
совете, что хотел бы видеть Бломендааль более веселым и оживленным.
Потому что молодому поколению, честно говоря, здесь скучновато.
До Амстердама всего полчаса езды на поезде, но можно неплохо по¬
резвиться и в самом Бломендаале. На приморском бульваре, среди вы¬
сотных многоквартирных домов, есть несколько мест, где можно отвес-
1 «Затерянный мир» (фр.).
' 6

ти душу. Кинотеатр «Рембрандт», ресторан «Карморант», где подают
дары моря, и несколько милых маленьких баров. В самом городе три ин¬
донезийско-китайских ресторана и так называемые «кафе-мороженые»
с традиционными для голландских закусочных блюдами: фрикадель¬
ками и жареным картофелем под майонезом. Ну и конечно, еще ресто¬
ранчик «Адмирал» на Райтер-плейн. Он находится в том месте, где Зее-
страат идет под горку к центру города, расположенному в неглубокой
ложбинке. Местные называют ресторанчик «Fritejesplein», потому что
исходящий от него вкусный аромат жареного картофеля смешивается с
соленым терпким запахом моря. И еще пляж. Уж он-то всегда под боком,
стоит только пересечь бульвар. Во всех магазинах Зее-страат и Оранье-
страат продаются темные очки и лосьоны для загара. Но молодежь все
равно считает, что Бломендааль — просто могила, а особенно в мрачные
зимы. И с ней втайне согласен и кое-кто из взрослых.
Такое единодушие мнений привело к процветанию нескольких за¬
ведений, где всегда оживленно и весело. На пересечении бульвара и
Оранье-страат находится «Архангел Гавриил». Жители обычно назы¬
вают его «Het Engeltje» — маленький ангелочек. Уменьшительный суф¬
фикс играет часто эмоциональную роль. Это высокое, узкое, но до¬
вольно большое здание, похожее на башню, с окнами, которые выходят
на три стороны. Самая узкая стена башни смотрит на море. Первый
этаж занимает кафе-мороженое, самое популярное среди подрастаю¬
щего поколения. Там можно пострелять в тире и послушать новые
пластинки. Наверху — бильярдная, а на третьем этаже — квартира хо¬
зяина. Но настоящий «Архангел Гавриил» — для взрослых, находится
в другой части здания, выходящей на Оранье-страат.
Тут и прекрасный бар с камином, в котором зимой горят поленья,
и маленький ресторан, где обслуживают нарочито медленно, но гото¬
вят на французский манер и лучше, чем где-либо еще в Бломендаале.
Пианист наигрывает тихую музыку, вызывающую ностальгию, а по
выходным выступает небольшая, но заводная джаз-группа, и молодень¬
кая певица-немка исполняет блюзы. Хозяин знает свое дело. Это насто¬
ящий клуб. Для завсегдатаев он открыт до четырех утра. Но уже после
двенадцати ночи посетителей осматривают через глазок, и, если прихо¬
дит новый человек, его впускают только с разрешения Хьялмара.
Да, хозяина действительно зовут Хьялмар. Откуда он появился? Ни¬
кто не знает точно. Из Норвегии? Но по-голландски он говорит без ак¬
цента. А может, Хьялмар родился на севере, в Горонигере, от какого-
нибудь заезжего моряка экзотического происхождения? Ведь Хьялмар
чуточку похож на иностранца. Впрочем, он работал когда-то в Гамбур¬
ге, в ночном клубе. Наверное, этим все и объясняется. Хьялмар — один
из бломендаальских старожилов. В Амстердаме, на Торбеке-плейн, у
него есть маленький boite1. Но помещение там тесновато, а аренда сто-
Ночной клуб (голланд.).
7

ит дорого. Здесь же, в Бломендаале, его дела, несомненно, процветают.
Все именитые люди захаживают в «Архангела Гавриила» и тратят здесь
свое время и деньги, а рядом то же самое делают их сыновья и дочери.
Хьялмар преуспевает не меньше, чем здешние владельцы магазинов.
В среднем у жителей Бломендааля доходы выше, чем у населения
любого другого города в Голландии. Их дома, хорошо спроектирован¬
ные, выкрашенные яркими веселыми красками, обставленные с боль¬
шим вкусом, стоят на широких красивых улицах. Они люди умные, про¬
бивные и высокообразованные. Здешние школы прекрасно оборудованы,
и ошеломляющее количество их выпускников поступают в профессио¬
нальные или технические высшие учебные заведения и в университе¬
ты. В кулуарах министерства внутренних дел чиновники говорят с не¬
которым самодовольством, что, мол, Бломендаалем можно гордиться.
Это город что надо. И без сомнения, кое-кто из выпускников бло-
мендаальских учебных заведений в будущем станут видными полити¬
ческими деятелями.
Здешняя полиция прекрасно вписывается в общую картину. Ее со¬
трудники выше ростом и привлекательнее всех других голландских по¬
лицейских. И речь у них более правильная. Управление полиции нахо¬
дится в роскошном здании. Там тихо, как в монастыре. И естественно:
ведь в Бломендаале явная нехватка преступлений. А лучше сказать —
нехватка нарушений общественного спокойствия. Бизнесмены, способ¬
ные присвоить чужие деньги или ловко прокрутить аферу, известны тут
наперечет. На улицах тихо: соседки не орут друг на друга и не ругаются
бранными словами, даже пьяницы ведут себя вежливо.
Драк в кафе не бывает, взломы — редкое явление, хотя крутые пар¬
ни из Мокума, из греховодного города Амстердама, порой поддаются
искушению взять здесь богатую добычу.
Правда, остается еще местная молодежь. Ребята крадут из магази¬
нов разные смешные вещи, просто так, ради шалости, сковородки, на¬
пример, или кружевные бюстгальтеры. Еще они совершают увесели¬
тельные прогулки на угнанных машинах. Но полиция только плечами
пожимает. Все это дети богатых родителей, хорошо воспитанные. Нуж¬
но же им время от времени выпустить пар. Настоящие преступления
совершают другие — неграмотные обездоленные бедолаги.
Но почему же амстердамская полиция так заинтересовалась имен¬
но Бломендаалем?
Комиссар Берсма, толстый, апатичный и умный уроженец Фрислан-
да, возглавлял отдел, который назывался «Zeden en Kinder — Polities.
В переводе с голландского это означает «Отдел по борьбе с нарушения¬
ми нравственности и детской преступностью». Комиссар чиркнул спич¬
кой и тут же раздраженно задул ее, откинувшись в кресле так, что оно
встало на задние ножки.
8

—	Я в дурацком положении. Откуда взялись эти проклятые маль¬
чишки?
Старший инспектор ван дер Валк задумчиво сплюнул в корзину для
мусора. Он сидел за столом, сгорбившись и удобно вытянув перед со¬
бой перекинутые одна на другую ноги.
—	Черт побери, не делай так. Тут тебе не полицейское управление
Звиндерена.
Ван дер Валк не потрудился ответить. Тем более что сказать ему
было нечего. Старина Берсма временами важничает и может вспылить,
но полицейский он классный. И они прекрасно сработались. Для Ван
дер Валка — новичка это большая удача. Он только начал продвигать¬
ся по службе, а в отдел Берсмы его перевели совсем недавно. Ван дер
Валк много размышлял об этом и решил наконец, что начальство по¬
ступило мудро. А ему повезло: жаловаться не на что. Но к новой рабо¬
те он еще не привык.
Ван дер Валк сдал экзамены и теперь был обладателем специаль¬
ного диплома. Но разве можно быть в чем-то уверенным, имея дело с
подростками? Он уже понял: тут не существует никаких жестких пра¬
вил. Он это усвоил на своем скромном опыте. В каждом случае нужен
индивидуальный подход к импровизации. А ведь работа с детьми тре¬
бует терпения и спокойствия. Ван дер Валк был человеком дружелюб¬
ным, очень общительным, а его шутливая, с ленцой манера разгова¬
ривать так и вызывала на откровенность. Он хорошо справлялся со
своим делом, и оно ему нравилось.
Но за последние шесть месяцев появилось нечто, обеспокоившее
Берсму: мало-помалу определился новый для них тип преступника —
банда, однако совсем не похожая на другие.
Полицейские, которые занимаются детской преступностью, нена¬
видят банды. Да, рано или поздно они безусловно попадутся, хотя беды
на этом не закончатся. Эти ребята наносят неисчислимый вред — при¬
чем совершенно бессмысленно. Крадут вещи и выбрасывают их. Со¬
вершают безумные зверства, а иногда их жестокость кажется изощрен¬
ной... до гениальности. И судя по всему, они получают необычайное
наслаждение, делая разные гадости беззащитным людям. Такие парни
могут швырнуть в тебя чем попало: ножом или бутылкой, со всей силы
и прицелившись как следует. Но стоит копу пальцем дотронуться до
такого миляги — и в либеральных газетах тут как тут заголовки о звер¬
ствах полиции. Для психиатров все это — лакомый кусочек, но копы с
ними вряд ли согласились бы.
Действия новоявленных бандитов были не менее глупыми, чем ос¬
тальных юнцов, но в их тактике чувствовался настоящий профессио¬
нализм. Вот в чем заключалась разница. И это треволциго Берсму.
Банда специализировалась на квартирах, ее члены за ними вели на¬
блюдение, а когда хозяева уходили, юные гангстеры вламывались в
них, грабили и крушили все подряд. Возможно, им до сих пор про¬
9

сто везло. Но гораздо более вероятным был другой вариант: у ребят
необычайно хорошо поставлено дело с разведкой. И никогда они не
оставляли после себя ни единой улики.
Обычные бандиты словно одержимы инстинктом саморазрушения.
Они выставляют напоказ свои трофеи, хвастают, какие они умные,
оставляют после себя какие-нибудь следы. Чтобы все знали: здесь был
Марк. Или — имярек — другой человек. Но в данном случае не было
никакого ребячества. И банда просачивалась сквозь пальцы как песок.
Наконец, в Амстердаме устроили грандиозный шмон. Результаты ока¬
зались потрясающими. Две шайки хулиганов, заслуживших весьма дур¬
ную славу, были разгромлены и члены ее арестованы. А это охладило
пыл остальных трудновоспитуемых подростков. Прекрасно, прекрасно.
Примите наши поздравления, господа полицейские.
Суд над двадцатью тремя преступниками широко освещался в прес¬
се, он сопровождался яростными речами прокурора, язвительными вы¬
ступлениями судьи по поводу исправительных тюрем — выступлениями,
которые были обильно уснащены фразами, предназначенными для ци¬
тирования в газетах. А через три дня после всего этого грянул гром и
разнес в пух и прах иллюзию победы. Три квартиры, расположенные
на «очаровательной» улочке вблизи Беактрис-парка, были перевернуты
вверх дном. И улов получился ничего себе: было обнаружено, что исчез¬
ли деньги — почти тысяча гульденов, два фотоаппарата и брильянтовое
кольцо. Разгром же был учинен страшный — такого еще не бывало.
—	Что ж, они поквитались с прокурором, — заметил Берсма Ван дер
Валку. — Получив приговор, не рассчитывай на хорошую жизнь: вос¬
питание не заменишь перевоспитанием в тюряге. Раздели-ка это из¬
речение пополам. Если мальчишки вдолбят себе в голову первую часть,
а их отцы — вторую, тогда, может, и появятся какие-то результаты.
Ван дер Валк побывал на месте преступления и решил, что это весь¬
ма прискорбный случай. Даже больше, чем обыкновенно. Но он осо¬
бенно важен для полицейских. Впервые у них появился настоящий
свидетель. Точнее, два свидетеля: муж и жена. Милая, довольно бога¬
тая супружеская пара, обоим нет и сорока пяти, — типичная мишень
для бандитов. Супруги вышли из дома, потом вернулись, потому что у
мужа разболелся желудок.
—	По квартире будто прошелся торнадо. Все вещи разбросаны. Жена
закричала. Я побежал в спальню. Тут выскочили эти ребята и наброси¬
лись на нас. Сначала мне показалось, что их очень много. На самом деле
их было пятеро. После того как нас связали, я смог разглядеть их. Меж¬
ду прочим, связали нейлоновыми чулками. Одежда на грабителях была
самая обыкновенная. Могу описать ее, но, по-моему, это ничего не даст.
Я бы не смог их опознать, даже зная, во что они одеты. На этих гангсте¬
рах были черные колпаки с дырками для глаз и рта — весьма эффектив¬
ное средство маскировки. И, должен заметить, пугающее. Я не очень-то
сопротивлялся, ведь шансов у меня почти не было.
10

Это происшествие было серьезным (и одновременно неприятным)
еще и потому, что изнасиловали женщину. Она была отправлена в са¬
наторий для выздоравливающих — все еще в шоковом состоянии. На
Ван дер Валка жертва произвела не очень приятное впечатление: внеш¬
не довольно симпатичная, но с довольно глуповатым личиком. В мо¬
лодости эта женщина, очевидно, была очень хорошенькой. Но и теперь
черты се лица почти нс расплылись. Поэтому Ван дер Вал к решил, что
и тело у нее тоже осталось молодым. Однако женщина оказалась на¬
блюдательной. Шок не шок, а все ее объяснения были ясными и ло¬
гичными.
—	Они нашли ящик со старыми чулками — сами знаете, как бы¬
стро они скапливаются, — связали нас обоих и швырнули на пол. Со¬
противляться мы не могли: они стянули наши пальто вниз, к локтям.
Эти люди действовали очень спокойно и не торопясь. Все осмотрели,
взяли бумажник моего мужа. Очевидно, они уже собирались уходить,
но тут один сказал — тоже очень спокойно: «А она ничего, правда?
Может, поваляем ее?» Другой ответил: «Кошкам это не понравится».
Но остальные только посмеялись, как будто это была... остроумная
шутка. Не знаю, что парень имел в виду, когда говорил о кошках. И...
ну... они так и сделали.
—	Вы хотите сказать, что...
—	Да. Это длилось недолго. И то хорошо, что так...
—	Большое вам спасибо. Я не буду вас больше беспокоить.
Когда Ван дер Валк во второй раз поговорил с мужем, тот все под¬
твердил.
—	Кошки?
—	Да. Парень сказал это со смешком и в то же время вроде бы
серьезно.
—	Вы очень точно все подметили. — Ван дер Валк настороженно от¬
носился к сверхнаблюдателъным свидетелям: они склонны к фантазиям.
—	Осмелюсь заметить, — отозвался ровным голосом мужчина, —
что если бы вы, связанный, лежали на полу, а рядом в шести футах
гангстеры насиловали вашу жену, вы тоже вряд ли упустили бы какие-
то детали.
. — Прекрасный ответ, — невозмутимо ответил Ван дер Валк. — Есть
еще какие-нибудь подробности? Это очень ценно для нас.
—	Ну да. Их голоса. Они разговаривали — как бы сказать? — ина¬
че, чем уличйые мальчишки. В их речи было и что-то детское, это вер¬
но, но я поразился одному: они говорили как образованные люди —
четко, никакого бормотания. И без амстердамского акцента.
—	Так. Очень хорошо.
—	Но, боюсь, все равно я никого не сумею опознать.
—	Но если бы смогли, это было бы невероятно. Да и бесполезно.
У вас нет веских доказательств, в суде такое не прошло бы. Но, знае¬
те, все равно вы нам помогли.
11

Старик Бсрсма был в ярости. Он с такой силой ударил своей труб¬
кой по пепельнице, что та разбилась. Бсрсма принялся разглядывать,
осколки с выражением зловещего спокойствия на лице.
—	Изнасилование. Vefdomme1, только этого нам и не хватало. Тебе
придется выложиться, слышишь? Пойми, Ван дер Валк, — выложить¬
ся. А это означает, что ты сейчас же вытащишь спичку изо рта и зай¬
мешься делом.
—	Помните, вы сказали, что эта банда — нс из местных.
—	Я навел справки, где только можно. Все копы отвергают такой
вариант.
—	Это еще ничего не значит.
—	Верно. Не будем обращать внимания на их речь. Но ты-то что
предлагаешь?
—	Они могли появиться откуда угодно. И полиция не в состоянии
знать все.
—	У нас нет никаких следов. Хаарлем, Хилверсум, Заандам... Слу¬
шай, я обратился даже в Буссум и Пармаренд и в этот проклятый Бло-
мендааль.
—	Бломендааль. М-да...
—	Уверен, что шайка не из Амстердама, но почему именно Бло¬
мендааль вызывает у тебя сомнения? Они все там праведники, ужас¬
но надутые и гордые своим происхождением. Стоит ребенку пнуть
ногой мусорный ящик — и его уже считают преступником. Марку-
сис заявляет, что никакой банды в его городе и в помине нет, иначе
он знал бы. Маркусис, само собой, — дурак, чего не скажешь о Рэд-
мейкере. Но я бы все же начал с Хаарлема.
—	Просто я подумал, что пока нам не на чем выстроить правдопо¬
добную гипотезу. Вот и все.
—	А это дельце вообще какое-то неправдоподобное, — фыркнул
Берсма. — Пятеро мальчишек, вроде бы хорошо воспитанных, по оче¬
реди, хладнокровно йзнасиловали женщину. И заботило их только
одно: что кошкам это не Понравится. Кошки. Похоже на название ка¬
кой-нибудь рок-группы, а? Судя по всему, кого-то волнуют их про¬
махи. Необычная ситуация.
—	И у них нет ничего общего с разным уличным сбродом. Тут я с
вами согласен.
—	А дальше что? — раздраженно спросил Берсма.
—	Значит, надо искать ребят особого типа. Скажем, студентов. Вот
почему я подумал о Бломендаале: там их полно.
—	Как и везде. Где связь?
—	Нет никакой связи. Но я спросил себя: а вдруг в этом городе есть
нечто, скрытое от глаз? Вы сейчас сказали, что там живут одни свято¬
ши. Вот мне и пришло в голову: а не слишком ли они чистенькие?
1 Черт побери (голланд.).
12

С другого конца стола на Ван дер Валка смотрели проницательные
фарфорово-голубые глаза. Может, старик и капризен, но в остроте ума
ему не откажешь.
—	Значит, это и есть твоя версия? Город очень уж благопристой¬
ный и респектабельный, а потому местные мальчишки особенно буй¬
ные, хуже, чем где бы то ни было. Может, ты и недалек от истины.
Я тоже подозреваю, что это студенты, да. Но какое странное поведение!
Хладнокровное насилие: в них есть что-то порочное и злобное. Студен¬
ты могут побуянить со скуки, но вряд ли способны на жестокость.
Ван дер Валк заговорил, тщательно подбирая слова:
—	Я представил — это пока только смутное ощущение, — что
у мальчиков из так называемых хороших семей... может быть кон¬
фликт... хм... с их средой. Очень острый конфликт, порождающий
бешеное желание не только нарушить закон, но и все осквернить.
Наверное, поэтому они изнасиловали женщину.
—	М-да-а. Изнасилование во имя того, чтобы отомстить, унизить
кого-то, а может, и сделать себе рекламу.
—	Эти ребята похожи на необстрелянных новичков солдат: они
всегда злее и мстительнее остальных.
—	Ты выбрал неверный путь, — сказал Берсма с чувством удовле¬
творения. — Твоя интуиция! Сколько раз надо повторять: нельзя стать
хорошим копом, полагаясь на интуицию. И что за слово такое дурац¬
кое?! Слишком уж оно модное.
—	И капитан Квиг частенько говаривал то же самое.
—	Это еще кто такой, черт побери? В общем, мы представления
не имеем, от чего танцевать. Так что начинать можно с чего угодно.
Составь план и собирай информацию. Только не пытайся отпихнуть
местную полицию. С Рэдмейкером я еще сумею сговориться, а вот
Маркусис — обидчивый тип. Прислал мне меморандум: дескать, нет,
категорически нет в Бломендаале никаких банд. И даже просто пред¬
положение его оскорбляет. Ха!.. Мол, не ставь себя в двусмысленное
положение. А с другой стороны, невозможно все знать о своем горо¬
де. Мы даже о своих соседях-то нередко ничего не знаем.
Это было одно из великих изречений Берсмы. Что же касается Ван
дер Валка, то он не слишком серьезно отнесся к собственной идее. Он
собирался потратить следующий рабочий день на Хаарлем. А насчет Бло¬
мендааля сболтнул просто так, за неимением ничего другого. Кроме того,
Ван дер Валк выдохся и весь вспотел. Но ничего, через несколько часов
он глотнет свежего воздуха и его осенит какая-нибудь идея. Банда сту¬
дентов. Бсрсма сказал, что она могла появиться откуда угодно. Почему
именно в Бломендаале? А не в Зандвоорте или в Бассэме?
Это был кошмарный мартовский день, с сильным ветром, который
нес песок. Ван дер Валк заточил карандаш, хотя в этом не было ни¬
какой необходимости, поставил перочинный ножик стоймя на свой
палец и принялся размышлять. Минут пять он занимался старинной
13

игрой в «messie — steek», от чего внешний вид линолеума отнюдь не
улучшился. Потом, приняв решение, с силой закрыл ножик, сунул его
в карман и потянулся к телефону. В Хаарлем он поедет завтра. А се¬
годня вечером отправится в Бломендааль. Надо позвонить жене и
предупредить.
Трястись в.час пик в поезде, набитом жителями пригородов, было
не слишком приятно. Но сегодня вечером машина стала бы только
помехой. Ван дер Валк хотел появиться в городе как турист, добросо¬
вестно обследующий достопримечательности.
Когда он добрался до места, уже почти стемнело, и это не вселяло
особых надежд. В Бломендаале прошел дождь. Но, к счастью, он за¬
кончился и ветер поутих. Что ж, надо быть благодарным и за это. Из
поезда высыпала толпа. Вскоре смолкли раздраженные, голоса и звуки
торопливых шагов. И Ван дер Валк остался один на опустевшей ули¬
це. На мокрый тротуар падал лишь приветливый свет из окошка та¬
бачного магазина. Привокзальная улица, как обычно и бывает, унылая:
почтовый ящик и три шофера такси, судя по их виду, погружены в
летаргический сон. Изгибаясь длинной дугой, улица вела к центру го¬
рода. Безликие ряды магазинов с вывесками, которые встречаются в
любом голландском городе. В этот зимний вечер жизнь в торговом
центре уже замерла и^витрины были закрыты. Ван дер Валк смутно
помнил, как добраться до берега моря, и двинулся пешком. Нассау-
плейн: «Сигары Хофнэра», «Кури «Рокси». Хаарлем-страат: «Си-Эй»,
«Врум и Дреесмэн». Раадгуйс-плейн: плохонькая городская стена и ма¬
газин музыкальных инструментов Гольдшмидта.
Страндвег: отель «Каравелла». В окнах горит тусклый свет, тонкая
вязь ярко-синей неоновой вывески, почти пустая стоянка для машин.
Здесь уже пахло морем. Людей вокруг было мало: наступило время за¬
тишья, все сидели по домам и ужинали. При этой мысли Ван дер
Валк вспомнил, что давно не ел. Но сначала нужно найти отправную
точку для поисков. Этот город словно устрица, которую пытаешься
вскрыть слабыми пальцами. А тут потребуется нож. Журналисты, ока¬
завшиеся в незнакомом мёсте, сталкиваются с подобной проблемой
и знают, как решить ее. Они понимают, что их собственные впечат¬
ления могут быть поверхностными и только запутают дело. Значит,
следует искать человека, который легкомысленно выболтает все, что
придет в голову, точно разматывая клубок. И, глядишь, репортер уже
ухватился за ниточку.
Но' Ван дер Валк прекрасно понимал, что в его деле это сложнее.
И что он, собственно, ищет? Что надеется услышать? Старший инспек¬
тор и сам не знал.
Над ним, будто башня, возвышался огромный жилой дом. Вьющие¬
ся растения, видные почти во всех окнах, отбрасывали тень на освещен¬
14

ные занавески. Зее-страат: отсюда до моря метров двести, не больше. Ван
дер Валк слышал осторожный шепот холодных зыбучих песков. Их мог¬
ли сдержать только спутанные корни жесткой травы, которая растет на
дюнах. Кругом ни души, свет фонарей резок и холоден, от порывов вет¬
ра стыло лицо. На бульваре должно быть потише. Ван дер Валк свернул
на боковую улочку, узкую, но не слишком темную.
Диинвег-Оос. Господи, как бы выбраться отсюда. Гараж. Красиво
оформленный дорогой мебельный магазинчик, — опять эти кофей¬
ные столики с мраморным верхом, будь они неладны, а на них изящ¬
ные мраморные плевательницы. Мастерская по ремонту радиоприем¬
ников и телевизоров. Дома поменьше, из кирпича. Коттеджи на две
семьи. Довольно милые, подумал инспектор. Описав полукруг, ули¬
ца снова шла к центру, теперь под горку. Но Ван дер Валк упрямо
продолжал свой путь. Впереди виднелись огоньки другой улицы,
пересекающей Диинвег-Оос. Наверное, это Оранье-страат. Метрах в
ста от перекрестка — бар. Ничего особенного, обычное кафе с кро¬
шечной террасой и плетеными креслами, поставленными на столи¬
ки. На узенькой вывеске написано: «Альбатрос». Знакомые гербы:
звезда Кейнекена и корона Дортмунда. Ван дер Валк толкнул дверь
и вошел.
Полукруглая деревянная стойка. От ламп в виде ваз с тюльпанами
исходил лимонно-желтый свет. Красивая старинная печь и хорошо от¬
полированные столики. Запах чистоты и тепла. Бармен, высокий, ху¬
дой, сутулый человек, играл в «го» с единственным посетителем —
женщиной. Когда в дверях появился Ван дер Валк, она расхохоталась,
отразив внезапное попадание противника. Ее светлые волосы даже в
марте казались выгоревшими от солнца. Женщина склонилась над дос¬
кой, и ее лица не было видно. Бармен поднял голову и с улыбкой кив¬
нул Ван дер Валку:
—	Что будете пить?
—	Что предложите.
—	Ром?
—	Нет.
—	Анисовую? Перно или Рикар.
—	Это уже лучше. — Женщина провела рукой по волосам и отки¬
нула их назад.
Ее загоревшее лицо нельзя было назвать красивым. Но большой рот
был хорошо очерчен, а в глазах светился ум. Смех проложил морщин¬
ки на щеках, лучиками расходящиеся от уголков губ. Женщине было
лет тридцать пять, и в ее облике Ван дер Валк подметил что-то сла¬
вянское.
—	У вас есть здравый смысл, наверняка вы приезжий, — угада¬
ла она.
—	Здравомыслящий человек всегда останется чужаком в этом горо¬
де, — заметил бармен, откупоривая бутылку.
15

—	Выпейте со мной. Может, и мадемуазель присоединится к нам.
—	Для голландца у вас слишком хорошие манеры.
—	Unberufen, — с улыбкой отозвался Ван дер Валк.
—	Нет, нет, вы не немец, — сказала женщина, тоже открыто улыб¬
нувшись.
—	А вы... венгерка.
—	Вовсе нет. То есть я действительно приехала сюда из Венгрии,
но родом с Каспия. Я татарка. Ба! Вы играете в «го»? С Питом играть
неинтересно: он только и делает, что тренируется целыми днями, и
теперь вот обыгрывает меня. Меня! А ведь я же его и научила. — Она
шутливо стукнула себя в грудь. — Но сначала надо поесть что-нибудь.
Это реально, Пит?
— Да, конечно. Но ничего особенного нет.
— Нет, ни за что! — вскричала женщина. — Сандвич, яичница. А
лучше пойдемте ко мне. Я приготовлю что-нибудь съедобное, — пред¬
ложила она Ван дер Валку.
— Эй, не отбивай у меня клиентов! — усмехнулся Пит.
— А, ладно, мы еще вернемся и выпьем как следует. Мне ведь все
можно. У меня плохая профессия. Здесь все... стыдятся самих себя и
своей мерзкой работы. А я нет. — Прищурившись, женщина взгляну¬
ла на Ван дер Валка. — Что, боязно идти в гости к шлюхе?
— Если ко всему прочему меня угостят? Конечно нет.
В бар вошли двое мужчин.
— Привет, Фе. Два «Пилси», Пит.
Ван дер Валк допил свой бокал.
— Ей-богу, вам обоим лучше вернуться сюда, — усмехнулся Пит,
сдувая пену с пива.
Новая знакомая жила неподалеку, квартира располагалась на самом
верхнем этаже. Она настроила радио, поймав веселенькую, но глупую
немецкую танцевальную музыку, и убрала громкость.
— Потом мы послушаем какую-нибудь хорошую пластинку. Но
вначале надо поесть: я тоже голодна. Любишь пирог по-деревенски?
— Очень.
Ван дер Валк словно зачарованный смотрел, как она ставит на
огонь огромную сковороду, ловко режет лук, бекон, сваренную кар;
тошку и испанский перец. И вот все это уже шипит в масле, а хо¬
зяйка тем временем замешивает тесто. Пока Ван дер Валк расстав¬
лял тарелки и ножи, она уже приготовила два гигантских пирога и
вытащила из холодильника две бутылки пива. Пироги оказались пре¬
восходными.
— Ни разу в жизни не встречал проститутку, которая так отлично
готовит, — заметил Ван дер Валк, с наслаждением потягивая пиво.
Она махнула рукой, потому что рот был набит едой.
16

— Ты еще не встречал и такой классной шлюхи, как я. Меня зовут
Феодора. Л что ты делаешь в Бломендаале? Тут нет ничего интересно¬
го. Кроме, может быть, меня...
На стене висел прекрасный ширазский ковер с узором из ярких
цветов. Эта женщина была похожа на один из них.
— Я не стыжусь своей мерзкой работы. Я — коп.
— Чудесно! Коп. Или очень хороший, или очень плохой, если си¬
дишь сейчас в такой скверной компании. Ты знал, что я приду в «Аль¬
батрос»? Почему ты меня преследуешь?
— Нет, я даже не знал о твоем существовании. И ты вовсе не ос¬
корбляешь мое нравственное достоинство. Я здесь не для допроса. Мне
хотелось бы разузнать кое-что.
На лице Феодоры появилось слегка замкнутое выражение.
— Я ничего не знаю. То есть я знаю массу вещей, но, мерси, я на¬
училась помалкивать об этом.
— Да ради бога. Не выдавай чужих тайн. Я тебя о них и не спра¬
шиваю. Да и о моих тоже никому не рассказывай. Обещаешь? Хочу
быть уверенным, что попал в хорошие руки.
—	Значит, ты здесь по делу, да? Постель тебе не нужна. Итак, я
слушаю.
Феодора уселась на диван.
—	Что ж, послушай. Как бы ты отнеслась к такому делу?.. Пятеро
мальчишек, наверное, лет по восемнадцать, не больше, вламываются
в квартиры. Просто так, забавы ради, крушат все, что не могут взять с
собой. А однажды, когда хозяева, муж с женой, застигли их за этим
занятием, ребята в придачу решили поразвлечься и изнасиловали жен¬
щину, которая, должен заметить, им в матери годится.
—	Да. Ну и грязную же историю ты мне рассказал.
—	Это случилось вчера в Амстердаме.
—	Маленькие мерзавцы. Но меня это не удивляет. Вообще-то люди
способны творить и не такое.
—	Даже если они живут в Бломендаале?
Феодора медленно допила свое пиво.
—	Я поняла, чего ты хочешь. Ну, видишь ли, в этом городе живут
совершенно обыкновенные люди. Может быть, даже чересчур обыкно¬
венные. Ты думаешь, эти мальчишки отсюда?
—	Возможно, и я собираюсь выяснить, насколько реальна моя ги¬
потеза.
Феодора, задумавшись, выдохнула дым.
—	Здешние люди — настоящие буржуа, которые очень гордятся сво¬
им прекрасным новым городом. Им не нравится, когда что-то нару¬
шает привычное течение жизни. Мне приходится' быть крайне осто¬
рожной — почти как в России. На меня любят жаловаться в полицию,
а местные копы, знаешь, — это дерьмо в ботинках. Меня называют
грязной шлюхой — все, кроме нескольких хороших парней, вроде Пита
17

из бара. Грязными делишками здесь занимаются тайком, чтобы не по¬
шли пересуды. Мужчины приходят ко мне, спрятав лицо в воротник:
боятся запятнать свою репутацию.
-г Да, понимаю.
— Понимаешь? Вот и отлично. Ну, и все эти святоши очень стран¬
но ведут себя с детьми. У меня-то детей нет. Я бесплодна, потому и
стала шлюхой. Зато мужиков я превращаю снова в детей. Им кажется,
что они лежат в постельке со своей милой, нежной, теплой мамочкой.
Но хоть я и подстилка, будь у меня дети, я бы приглядывала за ними
как следует. Ведь это важно, да? Жизнь трудна, запутанна. А эти отцы
и матери?! Пресвятая Дева Мария! Да, они имеют хорошую работу, и
вкалывают они что надо; да, в домах у них чисто, прибрано. И у них
есть меховые пальто, новенькие автомобили, они занимаются лыжным
спортом — все это прекрасно. Но дети... им дают и очень много, и в
то же время очень мало. У родителей нет иной раз времени даже по¬
говорить с ними, ребята получают от них денежки — и только. «Не
приставай сейчас ко мне, малыш» — так им отвечают. «Мама, откуда
берутся дети?» — «Нельзя об этом спрашивать, девочка. Пойди займись
шитьем»...
Они называют меня грязной шлюхой, а я их — дерьмовыми буржуа.
Плохие, конечно, слова, но верные. А эти дети... они подрастают и не
вписываются ни в мой мир, ни в мир своих родителей. С кем они дру¬
жат? Иногда с плохими парнями, которые забивают им головы разной
чепухой, а потом доводят до беды. Денег у ребят — девать некуда, а
сейчас есть люди, которые умеют этим пользоваться. Один вот здесь
есть, так он особенно хорош.
—	Расскажи о нем.
—	Понимаешь, парень умный. У него на Оранье-страат есть заве¬
дение — «Архангел Гавриил». Тебе, пожалуй, стоит с ним поговорить.
Ведь он знает здешних ребят наперечет: на них и держится его биз¬
нес. Мы с этим парнем похожи: оба явились бог знает откуда. Он,
правда, мне не слишком-то нравится: пытался раза два-три переспать
со мной, но я дала от ворот поворот. Чересчур лицемерен, на мой
взгляд. Настоящий Тартюф1. У него тысяча масок. И он всегда вы¬
бирает ту, что нужно... Ну, все, не хочу больше трепаться. Ты поли¬
цейский — буржуа... нет, нет, я дразню тебя. Ты мне нравишься, и
сейчас я покажу тебе кое-что особенное.
Около десяти вечера, чувствуя себя очень приятно после ужина и
выпивки, Ван дер Валк сидел в бильярдной в «Архангеле Гаврииле».
На него никто не обращал внимания. Четверо мальчишек играли
со всей серьезностью, словно исполняли какой-то ритуал. Иногда их
взгляд равнодушно-останавливался на незнакомце. Очевидно, юнцы
принимали его за идиота, но в принципе им было все равно. Двое
Тартюф- герой одноименной комедии Ж;Б. Мольера.
18

ребят сидели за шахматной доской, еще с полдюжины трепались о
чем-то, поглощая пиво. Возле маленькой стойки пили кофе девицы,
болтая, судя по их жестам, о юбках.
На первом этаже, в кафе, было более шумно и оживленно. Здесь
появление Ван дер Валка не так сильно бросалось в глаза, но тем не
менее он чувствовал себя совершенно не на месте. Вокруг вопили и
хохотали подростки лет по четырнадцать — пятнадцать. Музыкальные
аппараты выли как эпилептики. В глубине зала какой-то мальчишка
тщательно Целился из винтовки в вереницу маленьких деревянных
аэропланов, которые с нестройным жужжанием проносились рядом
с разрисованной стеной. Ван дер Валк пил кофе, наблюдая за высо¬
ким парнем, который стоял в одиночестве, прислонившибь к стойке,
и глядел куда-то в пустоту. К- нему подошел мальчишка, упражняв¬
шийся в тире, и отдал винтовку.
—	Пять из восьми. Неплохо.
—	Ты сделай восемь из восьми за одну минуту, а потом трепись.
Чего проще! Вот «вороны»... они подбрасывают консервную банку и
вмазывают в нее из пистолета.
—	Тебе никто не даст попробовать. Хьялмар все равно не разре¬
шит. — В голосе мальчика помладше слышались зависть и восхи¬
щение.
—	Я стрелять умею. И с Хьялмаром все улажу, — отозвался высокий.
Это был приятный на вид парень лет восемнадцати, с вьющими¬
ся каштановыми волосами и чистой белой кожей, одетый в замше¬
вую ветровку и дорогие, цвета беж брюки.
—	Увидимся. — Высокий прошел мимо Ван дер Валка и стал под¬
ниматься по лестнице. В его звонком голосе слышались нотки превос¬
ходства. Такой многого добьется, подумал Ван дер Валк и направился
в бар, который находился по соседству.
Вход в бар был задернут портьерой. В теплом зале стоял полумрак.
Медные бра, ковры на стенах — но не такие роскошные, как у Фео¬
доры. Бармен в алом пиджаке протирал стаканы. Народу было немно¬
го — около дюжины человек. Из другой части помещения, отделен¬
ной от бара аркой, доносился запах изысканной еды. Там сидели две
парочки, которых обслуживал официант в белой форме и длинном
переднике. Ван дер Валк уселся на высокий табурет перед стойкой.
—	У вас сегодня тихий вечерок, — начал Ван дер Валк. ’
•— Позднее народу будет больше. Вам со льдом? Сейчас только десять.
В этот момент, раздвинув портьеры, в зал вошел второй бармен, на
ходу запихивая в карман расческу и поправляя галстук. Очевидно, его
смена только началась.
—	Когда вас сменяют? — поинтересовался Ван дер Валк. .
—	В одиннадцать. Тони останется здесь до четырех утра.
—	Привет, протянул Тони, машинально подвинув бутылку. —
А босса еще нет?
19

—	Наверное, он в бильярдной. Надо принести еще немного тоника
и пару бутылок мартини.
—	А вот и он, возьму у него ключи.
В дверях появился стройный, невысокого роста мужчина. Он сту¬
пал мягко, словно кот. Спокойное, цвета слоновой кости лицо, глад¬
кие темно-рыжие волосы, карие с зеленоватым оттенком глаза, смо¬
кинг с желтоватой гвоздикой в петлице. Он был красив. И голос
молодой и приятный.
—	Что-нибудь нужно, мальчики?
—	Тони принесет.
—	Иди сейчас же.
Звякнули ключи. Хозяин взял чеки, оставленные на стойке бара, и
быстро просмотрел их. Его взгляд обежал помещение и остановился на
Ван дер Валке.
—	А, новое пополнение. Рад познакомиться. Хьялмар Янсен. — Его
рука была прохладной и твердой.
—	Ван дер Валк.
Знакомство состоялось. И вдруг прямо над ухом Ван дер Валка раз¬
дался скрипучий голос, словно со старой граммофонной пластинки:
—	Эй, давай выпьем.
На стойке сидел ворон, его злобные, с хитринкой глаза вниматель¬
но изучали Ван дер Валка, а клюв был в опасной близости к руке.
Хьялмар улыбнулся.
—	Он так говорит всем «новобранцам». И не только говорит. —
Хьялмар слегка постучал пальцем по бокалу, и к нему тут же подо¬
шел бармен с бутылочкой. Хозяин налил в бокал воды и добавил не¬
много джина. — Он и выпьет с вами.
Ворон пил шумно, потом облизнулся. Впрочем, подумал Ван дер
Валк, разве птицы могут облизываться? Наверное, просто щелкнул
клювом.
—	Присматривай за кошками, — посоветовал ворон, уставясь на
гостя.
—	За кошками?
Хьялмар погладил птицу, которая уселась ему на руку.
—	Да, он ведет войну с кошками, но побаивается их и постоянно
о них говорит. Я и сам иногда нервничаю — как бы моей вороне не
выцарапали глаза.
—	Выпейте со мной за компанию. Любите анисовую?
—	Спасибо, нет. Может быть, в следующий раз. Если вы снова при¬
дете, мы поужинаем вместе.
—	Я считаю, что тут у вас хорошенькое местечко, и планирую на¬
ведаться сюда опять.
•— Вот и славно. Приятного вечера.
Ван дер Валк отправился домой. Тут было о чем призадуматься: оба
знакомства оказались неожиданно интересными.
20

Глава 2
—	У меня возникло очень сильное подозрение. Ничего определен¬
ного, должен признаться. И еще рано предпринимать какие-то дейст¬
вия. Но, по-моему, здесь все очевидно — дальше некуда.
—	М-да.
Комиссар Берсма купил себе новую трубку и пребывал сейчас в
ворчливом настроении, потому что она ему не нравилась.
—	Кошки. И опять твоя интуиция. А может, за этими словами ни¬
чего нс стоит. Нет, в самом деле? Птица не любит кошек. Это естест¬
венно.
—	Вот как? Прекрасно. Но эта птица сказала совершенно четко:
«Присматривай за кошками». Все ясно и определенно. У нас есть уже
два совпадения. Можно подумать, у них в городе столько кошек, что
ступить некуда.
—	По-моему, твоя гипотеза несколько натянута.
—	Здесь что-то есть, — гнул свое Ван дер Валк. — Существует ве¬
роятность, что в Бломендаале полно типов, которых мы ищем, — ис¬
порченных, неудовлетворенных юнцов. И насчет банды кое-что извест¬
но. Мальчишка говорил о «воронах»: определенно, это она и есть.
Я бы не придал этому значения. Но если ребята называют свою банду
в честь птицы из бара (она у них что-то вроде тотема), а сама птица,
да и наши гангстеры в Амстердаме толкуют о кошках, значит, тут есть
какая-то связь.
—	Никакой реальной связи не вижу.
—	Пусть так. Назовем это ассоциацией идей. И меня она заинте¬
ресовала.
—	Не вижу здесь ничего серьезного. Вороны. Может, это и шайка,
только самая обыкновенная, типа группы бойскаутов. Чем они зани¬
маются, ты сам слышал: стреляют по банкам и, наверное, лазают по
крышам. Но изнасилование, взломы квартир — нет, это им не. по зу¬
бам. Настоящие крутые парни, которые нам и нужны, те по крышам
карабкаться не будут. Они и на мусорный ящик не влезут, разве что за
ними погонится коп с саблей наголо. Ты знаешь, я с уважением отно¬
шусь к твоим идеям. И к твоим оценкам тоже. Но тут ты перегнул
палку. И не предпринимай никаких действий на чужой территории,
пока не будешь абсолютно уверен в своей правоте. Ты вступаешь на
скользкую почву. Любые официальные действия запрещены, пока не
появятся неопровержимые доказательства. — Довольный этой фразой,
Берсма снова сунул трубку в рот.
Ван дер Валк сменил тему разговора.
В этот вечер он раздражал свою жену больше обыкновенного, по¬
тому что сидел уставясь в пространство и слушал ее невнимательно. А
потом, в оправдание своей вины, пригласил Арлетт поужинать завтра
в каком-нибудь ресторанчике, если выдастся свободный вечер.
21

—	И куда мы отправимся?
—	В Бломендааль-ан-Зее.
—	Почему туда?
—	Ну, — туманно объяснил Ван дер Валк, — я там кое-что расследо¬
вал и набрел на одно уютное местечко. Мне кажется, тебе понравится.
Вот оно, лицемерие полицейских! Интересно, подумал Ван дер Валк,
заходит ли Феодора в бар «Архангел Гавриил». Наверное, нет: ее клиен¬
там это вряд ли пришлось бы по душе, ведь они сами туда наведываются.
Арлетт наслаждалась вовсю. Еда была отлично приготовлена, и она
заказала свое любимое блюдо — ананас в вишневой водке. А еще им
принесли мидий гигантской величины, эскалопы с начинкой из вет¬
чины, швейцарского сыра и две бутылки мозельского вина. Ван дер
Валка охватило приятное чувство расслабленности. В начале одиннад¬
цатого появился Хьялмар (очевидно, так было заведено) и остановил¬
ся у их столика.
—	А, вы зашли к нам снова! Польщен, тем более что на этот раз вы
взяли с собой жену. Enchante, Madame.1
—	Помогите нам прикончить эту бутылочку, — весело предложила
Арлетт.
Хьялмар уселся за столик, он был явно не прочь поболтать.
—	Я заметил, что по соседству у вас есть еще одно заведение, —
начал вдруг Ван дер Валк. — Стоит ли тратить на него силы? Может, я
ошибаюсь, но мне кажется, оно отвлекает вас от работы здесь.
—	И да и нет. Конечно, иногда клуб доставляет массу хлопот, но
доходов приносит больше, чем ресторан. Не буду докучать вам по¬
дробностями, но основную часть времени я провожу здесь, хотя вы¬
года от этого невелика. Так всегда происходит, если человек делает
свою работу как следует. Но я занимаюсь и кафе-мороженым. Оба
заведения — мое хобби. Приятно, когда бизнес совпадает с увлече¬
ниями, — с легкой улыбкой пояснил Хьялмар. — Конечно, на пер¬
вом этаже атмосфера ужасная. Откровенно говоря, там мой интерес
чисто коммерческий. А вот второй этаж — это действительно нечто
вроде клуба для ребят: я добился кое-каких успехов. Надеюсь, мой
клуб заполняет пустоту в жизни детей. Ресторан служит той же цели,
только для взрослых. Ведь приходится признать: в Бломендаале раз¬
влечений мало. Кажется, я употребил слово «хобби». Мне доставляет
удовольствие разработать идею, а потом воплотить ее на практике.
—	А вы не находите, что эти ребята ведут себя слишком буйно?
Янсен развел руками с выражением самоуничижения на лице.
—- Я неточно выразился, ха. Ребята сами наводят дисциплину. Для
них это дело чести, понимаете? Самоуправление. Ну, и я, конечно,
Очень приятно, мадам! (фр.)
22

чуть смошенничал — посадил туда пианиста, чтоб присматривал за
ними. Не слишком честный поступок, но дети это проглотили. Наде¬
юсь, вы простите, что я постоянно расточаю похвалы в свой адрес, но
раз уж вы проявили такую доброжелательность и заинтересовались
моим заведением... Думаю, успех клуба объясняется тем, что я прово¬
жу там массу времени. Хотя, заметьте, не забываю и о ресторане. Де¬
тям нравится, когда я захожу в клуб. Как только они поняли, что я не
зануда и болтаю с ними не ради того, чтобы выкачать побольше денег,
от посетителей отбою не стало. Ребятам хочется, чтобы их любили и
относились с пониманием. Я даю им и то и другое. Все очень просто.
Арлетт, у которой было двое сыновей, двенадцати и девяти лет,
обожала поговорить о детях и увлекалась этой'темой. А потому уди¬
вилась, увидев, что муж заметно поскучнел. Но ничего, Арлетт умеет
владеть собой, подумал Ван дер Валк, с удовольствием втайне наблю¬
дая за выражением ее лица.
—	Да, это очень интересно. А ребята откровенны с вами? У меня
есть сыновья примерно одного возраста, страшно скрытные.
—	Думаю, откровенны. Не до конца, может быть, но знаю, какие
мысли бродят у них в голове. И очень этим горжусь, потому и хваста¬
юсь при каждом удобном случае. Но я нарушаю ваше уединение и зло¬
употребляю вашей добротой. Мне нужно вернуться к работе.
—	Он очарователен, — сказала чуточку опьяневшая Арлетт. —
И вообще мне здесь нравится: хороший ресторан и пианист неплох.
Я должна сходить в туалет.
Официант принес кофе. Ван дер Валк задумчиво помешивал его
ложечкой. А пригубив, понял, что положил двойную порцию сахара.
Да, Хьялмар очарователен. Но Ван дер Валк чувствовал, что Фео¬
дора права. Этот человек разговаривал с Арлетт так, словно и сам
был женщиной. Настоящий хамелеон. Но, может, он пристрастен к
Хьялмару из-за своего хорошего отношения к Феодоре? Ладно, надо
забыть об этом Янсене и о шалостях кошек тоже. Представим себе
некую гипотетическую ситуацию. Берсма сказал, что банда ведет себя
как-то странно: совсем не по-детски и необычайно жестоко. А теперь
допустим, что существует некий взрослый человек, у которого есть
причины объявить войну — обществу. И у него появляется неплохая,
хотя и циничная, идея: использовать для этого «пятую колонну» —
членов этого же самого общества, но находящихся, так сказать, в эмб¬
риональном состоянии. Таким человеком вполне может оказаться тип,
похожий на Хьялмара Янсена, который наладил прекрасные отноше¬
ния со своими юными клиентами.
Чтобы обезопасить себя от подозрений или возможного разоблаче¬
ния, ему нужна невероятная власть над ребятами. На чем же держится
эта власть и как используется?.. Но Ван дер Валк тут же решил, что
идея его — чепуховая и не стоит над ней биться. Утечка информации
была бы неизбежна, твердил он себе. Ведь ребята не умеют сдержи¬
23

ваться, проявлять осторожность. А следовательно, привлекать их к та¬
кому делу — значит совершать огромную ошибку. Да, у молодых гангс¬
теров есть и свои преимущества: они фанатично храбры, активны, им
не откажешь в ловкости, быстроте и хладнокровии. Словом, все при
них, кроме умения держать себя в руках. Конечно, со взрослыми дети
скрытничают, но среди своих — на улице или в кафе — они непремен¬
но начнут хвастать. А когда их поймают — ведь рано или поздно это
наверняка случится, — ребята молчать не будут. Они «запоют» вовсю.
И что тогда будет делать их босс? Если он по-настоящему умен, то
должен предвидеть такую ситуацию заранее. Какие меры предосторож¬
ности он примет? Ван дер Валк наблюдал, как Арлетт болтает с пиа¬
нистом, а Хьялмар разговаривает с небольшой группой посетителей,
столпившихся возле бара.
А может, тут какая-то тонкая юридическая уловка и доказать его
связь с бандой будет невозможно? Если полиция и предъявит обвине¬
ние, то кроме показаний ребят уцепиться будет не за что. Ван дер Валк
попытался вспомнить уголовный кодекс, то его место, где говорится о
даче показаний, м-да. Главные свидетели выдвигают обвинение про¬
тив подозреваемого. Допустим, шесть мальчишек заявят, что некий
человек подстрекал их к совершению криминальных действий. Но, с
точки зрения закона, это не оправдывает преступников. А подозревае¬
мый соберет двадцать уважаемых граждан города, и они скажут, что
такого просто не может быть. Прямых улик нет. Как на это отреаги¬
рует суд?..
Наверное, я слегка пьян, решил все-таки Ван дер Валк, вот и на¬
чал фантазировать.
По собственному опыту он знал, как опасно увлекаться своими тео¬
риями. Проще простого — собрать улики, которые придадут делу нуж¬
ное тебе направление. Любое происшествие можно счесть подозри¬
тельным, если настроиться соответствующим образом. Стоит только
последить за людьми на улице — и самый что ни на есть праведник
покажется вором. Забудь об этом, убеждал себя Ван дер Валк, закури¬
вая сигарету из пачки Арлетт. Как мне добиться, чтобы она не пьяне¬
ла так сильно? Позже, на пути домой, он снова уговаривал себя: «Не
забывай: в эту игру надо играть спокойно».
Ван дер Валк и был очень спокоен, но проведенное расследование
нисколько ему не помогло, а блестящие мысли в голову не приходи¬
ли. Он узнал, что Хьялмар Янсен родился в Швеции, но родители его
были голландцы. У Хьялмара был голландский паспорт. Ван дер Валк
разговаривал с копами, которые занимались ночными клубами. В Амс¬
тердаме у Янсена было-еще одно заведение, но выудить там ничего не
удалось. Запросы в полицию были .разосланы по всем европейским
странам. Ван дер Валку приходили ответы — формальные, ничего не
24

значащие. Янсен жил какое-то время в Швеции, Бельгии и Германии.
Ничего предосудительного за ним не замечалось. Не замечалось... Ван
дер Валк проклинал напыщенный канцелярский язык, принятый в.
министерствах внутренних дел и департаментах юстиции. Эх, погово¬
рить бы с этими высокопарными писаками. Ведь копы частенько точ¬
но знают, кто замешан в темных делишках, и могут рассказать об этом
с глазу на глаз, даже если официально за человеком не числится «ни¬
чего предосудительного».
Между тем Ван дер Валк изрядно потрудился, собирая доказатель¬
ства о том, что банда, учинившая разгром на Беатрис-парк, приехала
нс из Хаарлсма, Заандама или Хилверсума. Правда, оставалось еще
множество других городов, но мысли Ван дер Валка неотвратимо воз¬
вращались к Бломендаалю.
И мистер Янсен, и Бломендааль в целом словно броней были за¬
щищены своей респектабельностью. Ван дер Валк потратил несколь¬
ко вечеров, изучая после работы завсегдатаев «клуба». Он надеялся,
что пристальная слежка принесет хоть какие-то дивиденды. Не тут-
то было. Эти мальчишки и девчонки, судя по всему, вели ошелом¬
ляюще добропорядочный образ жизни. Ван дер Валк был озадачен.
А что делали его собственные дети? Они, правда, были помоложе
и победнее. Лишь иногда его сыновья могли позволить себе оргии с
лимонадами в кафе-мороженых. Они проводили гораздо больше вре¬
мени дома. Хотя й не так много, как этого хотелось бы отцу. Да, тут
опыта у Ван дер Валка маловато, но ему казалось, что в Бломендаале
дети очень мало времени проводят дома, по сравнению со своими
амстердамскими сверстниками. Но на улице другое дело. Вот взять^
к примеру, его собственных детей. Пусть даже их отец — полицей¬
ский, это не имеет значения. На улице они вытворяют черт знает что.
В Амстердаме, словно в Венеции, жизнь так и бурлит. А Бломенда¬
аль напоминает английский город — пустые, холодные, унылые ули¬
цы, и не встретишь ни одного ребенка.
И еще. Его собственные дети, вырвавшись из дома, занимались та- '
кими вещами, о которых Ван дер Валк предпочитал ничего не знать.
Они могли увлечься и чем-то вполне благопристойным и общепри¬
нятым, например, собирали модели аэропланов. Но чаще всего пред¬
почитали незаметно прокатиться на грузовике, уцепившись за кузов,
сбрасывали брюссельскую капусту с лотков или предавались*другому
губительному развлечению — опрокидывали мусорные ящики. А еще
дети слонялись в доках — что они там потеряли? — делали модели го¬
ночных машин, устраивали пожары и портили вещи. Они.с ума схо¬
дили по кораблям или занимались дзюдо. И.вероятно, еще какими-то
зловещими делами, которые хранились от взрослых в тайне и по по¬
воду которых они разражались вдруг жутким смехом за едой и толка¬
ли друг друга ногами. Не раз владельцы магазинов давали им пинка
под зад, не раз копы таскали их за уши. Одним словом, дети как дети.
25

Ребята из Бломендааля ничего такого вроде бы не делали. Конечно,
денег у них было полно. Ведь их родители — люди зажиточные и мягко¬
сердечные. Почти каждый день эти подростки наведывались в «Архан¬
гела Гавриила», часто ходили в кино или на танцы в «Зоннехек». Но Ван
дер Валк не видел в их поведении ни особого веселья, ни проявления ин¬
дивидуальности. Все, что они делали, выглядело мрачным и унылым.
Единственным настоящим увлечением ребят было плавание: два-
три раза в неделю они отправлялись в крытый бассейн с подогретой
водой, который находился в «Зоннехеке». Но даже там ухитрялись быть
скучными. Никакого визга, никакой фривольности: мальчики сосре¬
доточенно отрабатывали плавание кролем или прыжки в воду. Почему
они так мало резвятся?
«Воронов» было легко отличить от остальных: они выделялись осо¬
бой мрачностью и сосредоточенностью. Утро «вороны» проводили в
институтах. Низкие голоса преподавателей с их дидактическими ин¬
тонациями, примеры, написанные мелом на доске, вежливый смех
над остротами, растрепанные папки, набитые записями. К своей
карьере и способам ее достижения «вороны» относились очень добро¬
совестно. Они держались своим кланом и мало времени проводили с
другими группами студентов. Они с важным видом пили кофе и ча¬
сами могли вести друг с другом серьезные дебаты, присев на седла
своих мотоциклов.
По вечерам «вороны» гуляли, сплетничали, слушали магнитофон (хо¬
лодный, рассчитанный на интеллектуалов джаз); и все это они делали с
такими сосредоточенными лицами, словно рядом находились их учите¬
ля. Наверняка они так же торжественно играли в покер, и проигравший
должен был угощать остальных пивом за свой счет. Одежда, волосы и
ногти имели огромное значение: времени, разговоров и денег на все это
тратилось не меньше, чем на девочек. В общем, у всех «воронов» были
одинаковые привычки и манера поведения. И кажется, никого из них не
волновало, что разница между полами имеет вполне зримые проявления.
«Вороны» не позволяли себе хихикать или лапать девчонок.
Эту внешне благопристойную жизнь Ван дер Валк находил скучной
и непонятной. Посвятив две недели своим энтомологическим'иссле¬
дованиям, он послал все к черту и решил, что только домашняя обста¬
новка произведет в нем перемену к лучшему. Поэтому Ван дер Валк
купил букет анемонов и пластинку с записью «Розенкавальер» в пода¬
рок Арлетт, пребывавшей в довольно мрачном настроении. Это ее
как-то умаслило, и Ван дер Валк получил на ужин фрикадельки из
телятины под красным соусом. Если жена хотела наказать его, то на
стол два дня подряд подавался бобовый суп коричневого цвета. Но ра¬
дость Арлетт по поводу того, что Ван дер Валк по вечерам сидит дома,
продолжалась всего три дня. На четвертый, когда прекрасным весен¬
ним вечером они сидели на балконе и пили перед ужином пиво, был
совершен еще один налет.
26

—	Изнасилования на этот раз не случилось, зато всего остального
хватало. Банда наверняка та же самая. Две квартиры на Шуберт-стра*-
ат. Никто ничего не видел и не слышал. Налетчикам никто не поме¬
шал, их даже нс заметили. Да и что тут удивляться, если люди наве¬
шивают на двери ерундовые замки с пружиной, которые можно ногтем
открыть. Шум, конечно, был, но соседи внизу смотрели телевизор, а
стало быть, были глухи и слепы. Будь они прокляты, эти яшики, —
превращают людей в зомби! И зачем надо включать их на полную мощ¬
ность, хотелось бы знать. Квартиры разнесли, как и обычно, в пух и
прах, — в знак презрения, вероятно. Вино вылили на постельное бе¬
лье, все занавески в чернильных пятнах. Сделали из подушки куклу,
напялили на нее лучший костюм хозяина и истыкали хлебным ножом.
А потом подвесили к абажуру. Обои разрисовали губной помадой. Де¬
нег взяли немного... Но есть и кое-что серьезное. Украден девятимил¬
лиметровый пистолет и маленький револьвер калибра 6,35, миниатюр¬
ная женская вещица. Вот это здорово: ребята, пожалуй, еще застрелят
кого-нибудь, — мрачно заключил Берсма.
—	Послушайте, — предложил Ван дер Валк. — А если я докажу, что
шайка из Бломендааля была у нас в городе прошлой ночью, вы не бу¬
дете ограничивать свободу моих действий?
—	Ага, значит, ты продолжаешь работать над этим, верно? Что-
нибудь раскопал?
—	Нет. Но уверенность растет. У меня на всех собраны отличные
досье. Малейшая оплошность — и я их сцапаю.
—	Что ж, продолжай. У меня уже были неприятности с прессой, с
судебным следователем — со всеми. Мое терпение лопается. Найди мне
хоть крошечную улику, и я ради тебя подпалю Маркусису задницу.
—	У ребят, наверное, была машина?
—	Обычное дело. Они бросили ее в Сломердийке. А часом раньше
она была украдена в Артисе.
Поезд, подумал Ван дер Валк, покинув кабинет Берсмы. Они по¬
ехали поездом. Возможно, это и есть первая маленькая оплошность.
Сломердийк — значит, мальчишки сели на харлемский поезд. Или они
вернулись в Бломендааль той же дорогой?
Подсуетившись, можно разыскать всех контролеров, которые нака¬
нуне вечером проверяли билеты на поездах, идущих через Бломенда¬
аль. Но сначала — железнодорожная станция.
—	Вчера в половине одиннадцатого вечера. Группа из шести или
семи мальчиков. Возможно, у них были студенческие проездные би¬
леты.
Человек, с которым разговаривал Ван дер Валк, явно был самодо¬
вольным дураком, этаким царьком билетной кассы. Уже по голосу
можно было понять, кто он такой.
—	О, нет, нет, старший инспектор! Я бы их не пропустил. Я всегда
все замечаю. А уж такую группу — тем более.
27

Ван дер Валк с трудом удержался от того, чтобы нс ответить каким-
нибудь грязным ругательством. Отловить контролеров было сложнее.
Но когда Ван дер Валк поговорил с ними, его идея начала обретать
реальные формы. Поздно вечером, когда на исходе часы пик, пасса¬
жиры с сезонками встречаются редко. Поезд, который отходит в два
десять от Центрального вокзала в Амстердаме, останавливается в Сло-
мердийке и Хаарлеме. Здесь можно пересесть на поезд, который идет
в северном направлении, в Алькмаар, и делает остановку в Бломендаа¬
ле. На нем-то и ехали шестеро мальчишек, которых описали довольно
точно. Они на этот раз выбрали окольный путь. А между тем сущест¬
вовал и прямой маршрут — через Заандам. Тогда они бы выехали из
Амстердама на десять минут позже и оказались в Бломендаале на де¬
сять минут раньше. Вот почему контролер, проверявший билеты на
участке от Хаарлема до Вельсена, удивился. Он, правда, ничего не ска¬
зал, но запомнил этот случай. Уже неплохо, решил Ван дер Валк. По
крайней мере, шеф даст ему некоторую свободу действий.
—	Все равно это дело воняет. Ради бога, не спеши. Попробуй тронь
мальчишек, и они начнут клясться, что смотрели кино в Хаарлеме.
А потом сюда явятся оскорбленные родители и повыдергивают мне все
перышки из хвоста.	_
—	У этих ребят есть слабое место — их языки. Я не буду давить наних.
—	Ладно, малыш. Только смотри не урони свое пирожное на пол.
Берсма говорил вполне искренно. Тут не было никаких сомнений.
И замечание он сделал справедливое. Если спросить о чем-нибудь
мальчишек, те будут просто смотреть пустыми глазами. Их не схва¬
тишь за жабры. Убежденность, теперь уже все более возрастающая, в
том и состоит, что это именно та самая шайка, по поводу которой
подвывал судья, не давая никаких результатов. Сплошное мучение, и
вряд ли, конечно, что потом расследование пойдет более успешно.
Ван дер Валк, пребывая в угнетенном состоянии духа, сидел в своем
кабинете и с мрачным видом занимался тем, что так дорого серд¬
цу авторов детективов, — рисовал в своем блокноте. Но и рисунки
не помогали. Сердито разорвав листочки, Ван дер Валк отправился
домой, но через час опять принялся за дело, пока наконец кофе не
остыл.
Арлетт слушала пластинку с «Песнями» Шуберта и штопала. Перед
ней лежала целая груда летней детской одежды. Был апрель, на дере¬
вьях уже разворачивались листья. Теперь Арлетг топила печку только
по вечерам. На улицах стали появляться туристы. Ван дер Валку нуж¬
но было с кем-то поговорить. Но не с женой. У него было одно непо¬
колебимое правило: никогда не рассказывать’дома о своих проблемах
и неприятностях. Он с нежностью смотрел на Арлетт, создавшую в его
доме оазис спокойствия, на штопальную иглу, которую она зажала в
зубах.. Усмехнулся, когда жена, заведя руку за спину, расстегнула бюст¬
гальтер и со вздохом облегчения откинулась на спинку кресла. А зву¬
28

ки музыки то нарастали, то опадали, словно шелковые флаги на вет¬
ру, отраженные в водах Тирольского озера.
Листок был покрыт изображениями кошек, — правда, они боль¬
ше походили на коров, — и еще на нем был список имен. Шесть «во¬
ронов». Мишель, Дик, Эрик, Бертус, Франк, Вим. И возможно, один
новенький — Кеес ван Сонневсльд. Это имя Ван дер Валк несколько
раз обвел волнистой чертой. Он много думал о Кеесе, том самом юно¬
ше в замшевой куртке, которого встретил в «Архангеле Гаврииле».
Хороший стрелок и, очевидно, бабник. Допустим, Кеес — слабое зве¬
но. Если он не член шайки, то завидует другим ребятам. Впрочем, за¬
видовать он может в любом случае. Может быть, он не слишком пре¬
дан своей банде или, наоборот, — а это более вероятно — ведет себя
как фанатик. Но так или иначе, из Кееса легко будет вытянуть ин¬
формацию.
Шесть девушек. У каждого «ворона», судя по всему, есть посто¬
янная подружка. Элли, Лина, Марта, Лиз, Паула, Кармен. И девуш¬
ка Кееса — Ханни. Линии скрещивались, соединяя одно имя с дру¬
гим. Ван дер Валк нарисовал и Хьялмара — крошечную зловещую
фигурку в гангстерской шляпе и темных очках. Нарисовал и тут же
устыдился своих подозрений. Даже в его собственных глазах они вы¬
глядели совершенно нелепо, особенно при свете дня. И еще один
рисунок — Феодора. Она подсказала ему идею, а следовательно, тоже
связана с этим делом. Ван дер Валк разорвал листок и опять принялся
рисовать, на этот раз картинка вышла поаккуратнее. В центре Хьял¬
мар, вокруг него мальчики — первый круг. И второй круг — их по¬
дружки. Ван дер Валк был готов побиться об заклад: им известно, что
происходит. Но он мог поклясться и в том, что среди их вещей ни¬
когда не найдут украденных драгоценностей. Продолжая думать о
девочках, Ван дер Валк нарисовал архангела Гавриила, который дул
в свою трубу, и самого себя вместе с Феодорой. Откуда у него такая
четкая уверенность в этой гипотезе?
Он подумал и насчет обслуживающего персонала в «Архангеле Гав¬
рииле». Эти люди наверняка могли заметить нечто странное. Повар,
довольно мрачный француз. Официант, напыщенный парень по име¬
ни Шют. Мойщик посуды, два бармена, пианист. Кассир в кафе-мо¬
роженом, уборщица, помощницы на кухне. Но, поразмыслив немного,
Ван дер Валк понял, что вряд ли его идея верна. Все слуги — прирож¬
денные сплетники. Случись что-то подозрительное — и слухи давно бы
поползли по всему городу.. То же самое произойдет, если он начнет
расспрашивать этих людей. И Ван дер Валк отверг свой план. Такое
дело надо вести по-умному.
Он раздраженно скомкал листок и сказаткАрлетт, что уходит.
— Вернусь не скоро. Придется развязать кое-какие узелки.
Жена поняла его. Одно из хороших качеств Арлетт заключалось в
том, что ей никогда-никогда ничего не нужно было объяснять.
29

Феодора сидела на диване, подогнув под себя длинные ноги. Сига¬
рета, словно бушприт, торчала у нес изо рта. Вместо того чтобы стрях¬
нуть пепел, она просто сдула его. В квартире было чисто, но, в отличие
от многих других домов в Голландии, нс настолько, чтобы это вызы¬
вало нервную дрожь. В своем отношении к чистоте Феодора и Арлетт
были похожи, поэтому Ван дер Валк чувствовал себя здесь вполне уют¬
но. Комната как будто излучала тепло и комфорт, в воздухе плавал
слабый аромат свежих нарциссов, духов и гибкого тела Феодоры. Он с
радостью ощущал, что внутреннее напряжение стало спадать и мысли
потекли свободнее.
—	Клиентов сегодня нет? — лениво спросил Ван дер Валк.
Феодора улыбнулась:
—	Они придут позже. Так что не торопись уходить. Я рада видеть
тебя. Но я не строю иллюзий. Ты приходишь потому, что я могу ока¬
заться полезной и здесь, у меня, легко расслабиться. Похоже, что ты
счастлив. Ты ведь и вправду счастлив, верно?
Ван дер Валк ответил ей честным взглядом.
—	Хорошо, что ты не стыдишься этого. Ну, чем я могу помочь на
этот раГз? Ты оказался в дерьме? Ладно, не говори ничего. Я по твоим
глазам вижу, что ты обо мне думаешь: «Вот любопытная сука». И ты
совершенно прав. Я тоже не выношу женщин, -которые всюду суют
свой нос. Мне рассказывают разные вещи потому, что я ни о чем не
спрашиваю.
—	Скажи мне вот что. Ты ведь считаешь Хьялмара грязным подон¬
ком, да?
—	Именно.
—	Объясни почему.
—	Дурацкий вопрос. Нет никаких «потому», неужели ты не понима¬
ешь? Он умен, всегда вежлив, всем нравится. В Бломендаале не найдет¬
ся ни одного человека, кроме меня, кто назвал бы Хьялмара подонком.
Да и у меня нет особых оснований говорить так: Хьялмар никогда ниче¬
го плохого мне не сделал. Считай, что я просто злобная ведьма.
—	Но меня интересует твое мнение, а не жителей Бломендааля.
—	Не знаю. По-моему, Хьялмар — плохой человек. И ты, кажется,
думаешь то же самое. Какая разница почему?
т- Если бы нашелся ответ на этот вопрос, я был бы больше уверен
в своей правоте.
—	Слушай, у тебя ведь есть опыт. Сколько лет ты работаешь в по¬
лиции?
—	Пятнадцать.
.. — Наверняка ты сталкивался с плохими людьми. Просто плохими —
и все, не важно, что они делали.
—	Очень редко. ,
—	Да, но. все-таки бывало. Мне-то не раз попадались такие люди.
Правда, я в лучшем положении: мне ни к чему вещественные доказа-
30

тельства, верно? А ты — коп, для тебя — как бы сказать? — это навяз¬
чивая идея. Ты должен все увидеть и потрогать. Ты чересчур материа¬
лист. Ладно, не отвечай. Я и так знаю, ты сейчас скажешь, что тебе
самому это не нравится, но существует судья, которому нужны улики.
Так ведь и судье известно, что встречаются люди, которые занимают¬
ся всякими гадостями просто ради удовольствия. Не все же можно объ¬
яснить. Я, например, ничего не знаю, ничего не слышала, никого не
подозреваю. Но уверена, Хьялмар — один из таких мерзавцев.
—	Согласен, и все-таки нужны доказательства. Я не имею права
сидеть сложа руки, моя работа состоит в том, чтобы бороться с мер¬
завцами.
—	Что Хьялмар натворил?
—	Думаю, ничего такого, что по закону считается преступлением.
Возможно, он кое-где приложил руку, повлиял на этих мальчишек-
гангстеров, что-нибудь в таком роде. Мы с тобой похожи: я тоже не
знаю ничего, но чувствую.
— Поспрашивай ребят. Вряд ли они будут с тобой откровенничать,
но кое-что прояснится.
— Я не имею права даже близко к ним подойти, доказатсльств-то
нет. В нынешнее время нельзя притянуть к суду только по подозрению,
тем более если речь идет о детях. Тут дело дрянь. Начни я их допра¬
шивать, поднимется шум, и родители напустят на меня своих адвока¬
тов. А эти ребятишки меня очень интересуют. В них есть что-то не¬
нормальное, а что — никак не пойму.
—	Я никого из них не знаю. Воспитали их что надо: парни при виде
меня разбегаются в разные стороны. Но девчонки их — эти мерзкие
твари — начинают трахаться с тринадцати лет.
—	У тебя есть знакомые среди обслуживающего персонала?
—	Джулиан, повар. По выходным он иногда ужинает со мной. Учит
Пита играть в белот. С ним весело. Хьялмар ему нравится. Джулиан
говорит, что у него отличный босс. Понимаешь?
—	Как ты думаешь, куда ходят эти парочки? Я имею в виду, чтобы
заниматься любовью? Ведь они же трахаются?
—	Еще бы. Наверное, на песке, в дюнах.
—	Ничего подобного. С такими девчонками они не будут уединяться.
—	А знаешь, у Хьялмара есть квартира, этажом выше «Архангела
Гавриила».
—	В этом уже что-то есть, правда?
—	Точно. — Феодора усмехнулась. — Ты всегда так работаешь?
—	Как?
—	Зачем я тебе, собственно, нужна? Ты и сам бы до всего додумал¬
ся, даже не ковыряясь у меня в мозгах.
—	Нет, я действительно всегда так работаю. Мне нужен собеседник.
Детектив из меня получился средний, я — всего лишь жалкая пародия
на полицейского.
31

—	Вообще-то я не против поговорить. Все лучше, чем раздеваться, —
хоть какое-то разнообразие. Хочешь послушать музыку?
—	Ты любишь музыку больше, чем людей.
—	Они для меня — открытая книга. А музыка — нет. Гармония,
дискант, контрапункт. Понятия не имею, что значат эти слова. Но
музыку я люблю, это верно.
Феодора поставила «Четыре времени года». Да, эта женщина жила
в чужой стране, у нее не было ни мужа, ни детей, а профессия ее счи¬
талась антиобщественной. Идя на концерт, она просто удовлетворяла
свою потребность. Так некоторые женщины отправляются в кондитер¬
скую, чтобы до отвала набить живот вкусными пирожными с кремом.
И черт с ней, с фигурой. Феодора ощущала внутреннюю пустоту и за¬
полняла ее музыкой. М-да... Может, он прав, а может, в голову лезет
чепуха. Ван дер Валк не любил заниматься психоанализом наспех.
И вообще, какая ему разница?
Ван дер Валк слушал музыку, и перед ним вставали странные об¬
разы: бескрайние степи и пески пустынь, сухой, звенящий воздух, бе¬
гущие лошади, ястребы в небе, трезвон колокольцев на шумных улицах
Самарканда или Ташкента. Почему? Камерная музыка восемнадцато¬
го века, такая «цивилизованная». Бальные залы Нюмферберга в стиле
барокко, атласные штаны до колен, канделябры — вот что с ней свя¬
зано. При чем здесь древняя Азия? Какая нелепость.
Интересно, любит ли музыку Хьялмар? Или презирает все, что свя¬
зано с цивилизацией, не важно, европейской или восточной? А может,
он воображает себя хищником, которому самой судьбой предназначе¬
но воевать с ней? Феодора получает наслаждение от музыки. А чем
наслаждается Хьялмар? Преступлением? Феодора получает наслажде¬
ние и от своих любовников. Она вкладывает в это дело свою энергию
и ум, освобождает мужчин от комплексов, вливает в них новую жизнь.
А Янсен? Есть ли у него любовница? Ведь он не педераст. Должно
быть, есть. Может, это важно. Надо выяснить. Как отыскать ключ к
характеру этого человека? Хьялмар не глуп. Об этом следует помнить.
Черт, подумал вдруг Ван дер Валк, и откуда у меня эта страсть ко¬
паться в психологии людей?
Домой он отправился в довольно мрачном настроении. Ван дер
Валк понимал: Феодора рассчитывает, что он уйдет от нее сам, не до¬
жидаясь, пока-она попросит об этом. Но он ей нравился, это было
заметно. И еще Феодоре нравилось, что ей доверяют. Проститутка и
старший инспектор полиции — странная компания. Его репутация
может пострадать. Хочет ли Феодора, чтобы он переспал с ней? Или
понимает, что Ван дер Валк предпочитает не делать этого? Скорее
всего, она не будет ломать голову над таким вопросом, а примет все
как должное. Решит, что это не ее дело. И не важно, в чем причина:
в том, что Ван дер Валк добросовестный служака и верный супруг или
ему просто нужно вытянуть информацию. Вот в чем сила Феодоры.
32

Она не будет совать нос в его внутренний мир. И за это Ван дер Валк
зауважал и полюбил ее.
—	Ну как, виден конец этому делу? — с надеждой спросила Ар-
летт.
—	Нет, — угрюмо ответил он. — Тут один из тех случаев, когда
почти наверняка знаешь, кто преступник, но шансов доказать это так
же мало, как и продемонстрировать, что земля плоская.
—	А дело-то интересное?
Арлетт оно вряд ли заинтересовало бы.
—	Да. Очень даже. В нем замешаны странные люди. Не будь оно
таким опасным, я мог бы развлекаться вовсю. Вот сегодня я провел
вечер с одной из свидетельниц — проституткой, которая слушает квар¬
теты Бетховена.
—	Чудненько. Ты, наверное, получил истинное наслаждение.
—	Да, но у меня не появилось никаких хороших идей насчет того,
что делать дальше.
—	А у меня появилась. — Арлетт была совершенно невозмутима. —
Надо выспаться как следует. Но сначала стакан горячего молока с брен¬
ди и массой мускатных орехов.
Глава 3
День был холодный, с пронзительным ветром, но солнце светило
ярко. Ван дер Валк брился в кухне, открыв балконную дверь, и све¬
жий воздух игриво покусывал его кожу, забираясь под майку. Он сде¬
лал несколько глубоких вздохов и радостно постучал себя в грудь,
изображая Тарзана.
—	^Хорошо себя чувствуешь? — Арлетт терла треснувшее яйцо ли¬
моном, чтобы оно не вытекло.
От ее волос исходил приятный аромат, лицо было свежим и спо¬
койным. Поцеловавшись с мужем, Арлетт слегка помешала кофе, что¬
бы осела гуща, и приподняла воротник халата.
—	Какой резкий ветер.
—	Это восточный ветер. Из степей. — И Ван дер Валк сразу вспом¬
нил о Феодоре. — Я съем два яйца. А сыр-то неважный — слишком
пресный.
—	Деревенский сыр вообще никто не любит. Эй, шевелись! — крик¬
нула Арлетт старшему сыну, который усердно чистил зубы. — Не за¬
будь, ты сегодня регулировщик.
Сегодня была его очередь переводить школьников через дорогу. Он
наденет белый пояс, а в руках будет держать жезл регулировщика, ко¬
торый голландские дети называют «яичница-глазунья».
—	Я не успею, если папа будет так долго бриться.
—	Во всяком случае, на кухне вам обоим делать нечего.
2 Н. Фрилинг «Двойной узел»
33

Ван дер Валк смотрел на сына с любовью и отцовской гордостью.
Весь в меня, думал он. В спальне есть отличный умывальник, но куда
лучше бриться в кухне. В сущности, я фермер. Мне было бы прият¬
нее, если б воду накачивали насосом. Я похож на жителей Фризии: да,
правительство строит водопровод, но все эти трубы и краны нужны для
скота. А в домах? Нет уж. Чай становится вкуснее, когда его готовят
из дождевой воды. Наверное, через несколько лет его сын скажет на¬
счет чая то же самое своей жене. Вы только посмотрите на этого маль¬
чишку: поливает волосы моим одеколоном.
Не такой уж я плохой отец, продолжал размышлять Ван дер Валк.
Люблю своих детей и посвящаю им все свободное время. Мне инте¬
ресно, о чем они думают, с кем дружат, чего хотят. Но меня так часто
не бывает дома. Или я вымотан и расстроен. И тогда я начинаю орать
на них, прерываю их болтовню или отвечаю им сухо и резко. Нет, хо¬
рошим отцом меня тоже не назовешь.
Послышался возмущенный голос Арлетт:
— И если вы опять порвете брюки, значит, будете до конца недели
ходить в школу с голой задницей. Других штанов у нас нет, ясно?
Арлетт — прекрасная мать, хотя терпения у нее еще меньше, чем у
него. Интересно, что бы она почувствовала, нет — что бы почувство¬
вал он сам как отец, если б пришел какой-нибудь коп и сказал, что его
мальчик грабит квартиры или насилует женщин? Стал бы возмущать¬
ся, злиться и говорить, что это невозможно? М-да, наверное.
Чувство неуверенности прошло: теперь Ван дер Валк точно знал,
что надо делать. Эти родители... с ними еще больше хлопот, чем с деть¬
ми. Ван дер Валк прекрасно понимал, что полицейский из него полу¬
чился неважный. Он многое делал неправильно и поддавался ложным
эмоциям. Ван дер Валк был умен, тактичен, но и только. А сдать эк¬
замен может любой человек, если он не полный тупица и что-то смыс¬
лит в канцелярской работе. Вот и ему просто улыбнулась удача. Но
полицейский он так себе.
Хороший коп перво-наперво не станет тратить время зря, жалея
родителей’ гангстеров. Берсма такого бы делать не стал, потому-то он
и начальник отдела. Насчет себя Ван дер Валк знал, что вряд ли су¬
меет дальше продвинуться по службе, — только если очень повезет.
Начальство не слишком на него полагалось. Ван дер Валк пожал пле¬
чами: что толку волноваться из-за этого сейчас? И куда запропастился
блокнот? Арлетт не выносит, когда он сидит за завтраком с отсутст¬
вующим видом.
Ван дер Валк составил новый список. Все имена он знал теперь
наизусть.
Бертус. Его отец — главный кассир в банке, суховатый, очень чест¬
ный человек. Такие люди пунктуальны, тщательны и всегда уверены в
своей правоте, потому что ни разу в жизни не допустили ошибки в
расчетах. Как будто их дурацкие расчеты имеют хоть какое-то значе¬
34

ние. Вот мы и приехали, подумал Ван дер Валк. Говорил ведь я, что
полицейский из меня никудышный. Отбросив эту мысль, Ван дер Валк
нарисовал маленький нолик возле имени «Бертус». Вряд ли встреча с
ним что-нибудь даст. Живет на Телек-страат, обедает не дома. А раз¬
говаривать с такими типами у них на работе — бессмысленная потеря
времени. М-м... перейдем к следующему.
Эрик. Отец очень богат, у них роскошная квартира с автоматически¬
ми дверями в небоскребе, который стоит на углу там, где бульвар пере¬
секает улица Якоб ван Бейерен. Директор текстильной фабрики, толстяк,
с живым проницательным умом. Крутой мужик. Но, наверное, ограни¬
ченный, как и многие состоятельные люди. Интересуется только тем, из
чего можно извлечь выгоду. Каждый год ездит зимой на лыжные курор¬
ты и много времени посвящает теннису, чтобы сохранить подвижность.
Своей жене — вульгарной женщине с ужасающим акцентом, которая
вышла из семьи харлемских зеленщиков, он подарил фантастической
красоты брильянты. Сынок у него тоже крутой, небось унаследовал это
качество от обоих родителей. Но если папочку не интересует произно¬
шение мамочки, то о мальчишке этого сказать Нельзя. Папочка не дурак,
и к нему можно найти подход, хотя бы потому, что он очень практичен.
Ван дер Валк поставил крестик возле имени «Эрик».
Дик. Отец — конструктор в крупнейшем инженерном концерне в
Вельсене. О нем Ван дер Валк знал не слишком много. Хорошо орга¬
низованный, дотошный, с математическим, складом ума, но не лишен¬
ный воображения. Увлекается поэзией — ха! Дом на Амеланд-страат.
Можно поставить крестик и здесь, хотя гарантий нет.
Франк. Опять-таки из богатой семьи. Квартира на улице Якоб ван
Бейерен, но рангом пониже, чем у отца Эрика. Они в разных весо¬
вых категориях. Отец Франка проживает все свои доходы ради пока¬
зухи: «Вот, посмотрите, как процветает моя компания и я вместе с
ней»... Менеджер по экспорту на большой фабрике по производству
пластмассы в Бломендаале. Очень претенциозный карьерист, взлеле¬
янный своей не в меру предприимчивой женой. Хитер, чересчур хи¬
тер даже для того, чтобы быть в ладу с самим собой. Постоянно в
разъездах — то в Италии, то в Германии и считает себя чуть ли не
иностранцем. Несомненно, так оно и есть. Продувная бестия — про¬
сто лакомый кусочек, с сожалением подумал Ван дер Валк. Чертов¬
ски жаль, что придется вести себя тактично. И все-таки ставим нолик.
Вим. Его отец — самый бедный из всего этого сборища. Хотя уж
наверняка ему живется лучше, чем старшему инспектору полиции.
Возглавляет отдел упаковки и рассылки на фабрике по производству
пластмассы. Дом на Стравинская-страат. Добросовестный трудяга, от¬
личный работник, но ужасно боится, что его подсидят. Ван дер Валк
нарисовал крестик, а рядом поставил вопросительный знак.
Мишель. Живет в большом очаровательном бунгало на Рихард Штра-
услаан. Отец архитектор, бельгиец, очень удачлив. Спроектировал боль¬
35

шую часть зданий в Бломендаале. Его офис находится в Амстердаме.
Художник, м-да. Возможно, с ним полегче будет справиться. Впрочем,
кто его знает. Ван дер Валк поставил крестик, потом еще раз сверился со
списком и выпил третью чашку едва теплого кофе.
Арлетт убрала со стола, намеренно оставив маленький островок
крошек там, где сидел муж. На тарелке пепел от сигарет — это страш¬
ное преступление. Итак, четыре крестика, один со знаком вопроса, и
два нуля. Ван дер Валк решил, что хорошо бы начать с тех, кто рабо¬
тает здесь, в Амстердаме.
С этими заготовками ему просто повезло, без них он не знал бы,
что делать. Впрочем, нужную информацию Ван дер Валк раздобыл без
особого труда. Достаточно было с неделю понаблюдать за «воронами»
и несколько раз кое-кому позвонить. Он понятия не имел, что пред¬
ставляют собой мальчики, поэтому важно посмотреть на их дома и
семьи. И слегка позондировать почву. Ничего слишком устрашаю¬
щего в такой ситуации он себе позволить нс может. Но вдруг где-то
обнаружится слабое звено? Наверное, не стоит заводить слишком
серьезных разговоров о том, что ребятам в случае чего грозит арест.
Нужно быть осторожным. Их видели в поезде, но это ничего не зна¬
чит, если не отыщутся неопровержимые улики. Без них нельзя начи¬
нать фронтальное наступление. Ему предстоит нелегкое дело. Маль¬
чишек не просто обвести вокруг пальца, значит, придется попотеть,
чтобы развязать кому-то из них язык.
Ван дер Валк встал и похлопал себя по карманам. Вот он — креп¬
кий жизнерадостный мужчина с лицом, испещренным морщинами.
Красавцем его не назовешь. Что ж, перекинемся в картишки с этими
джентльменами. Франс Мерль и Рудольф Карнавалет, адреса их офи¬
сов, блокнот, уф. Архитектор работает совсем близко на Принсенграхт.
Ван дер Валк забрался в свой маленький черный служебный «мерсе¬
дес», подтянул брюки и с чувством удовлетворения подумал, что теперь
ему не надо утруждать ноги.
Часто бывало так, что именно вечерами, после службы, его смут¬
ные догадки превращались в твердую уверенность. Никакой машины
в его распоряжении не было. Скучно и утомительно заниматься слеж¬
кой, проверять и наблюдать, высматривать. В сущности, старший ин¬
спектор и не обязан выполнять эту черновую работу. Ван дер Валк ра¬
довался, что положение его изменилось, но не жалел, что тратил время
на кропотливую слежку. «Если хочешь, чтобы дело было сделано хоро¬
шо, занимайся им сам» — в этот постулат он свято верил. Начальство,
правда, не слишком поощряло его. Берсма — человек суровый, хотя и
не мелочный, — надо отдать ему должное. Никогда не жалуется на пере¬
расход блокнотов и скрепок. Но это настоящий зверь, когда дело каса¬
ется использования служебных машин или времени сотрудников.
Ван дер Валк знал, однако, и другое: старик твердо верил в то, что
настоящий коп должен хорошо изучить свой район, всех его жителей,
36

а для этого надо изрядно потрудиться. И часто в нерабочее время, не¬
официально. Нечего жалеть обувь, с раздражением говорил Берсма.
И Ван дер Валк был с ним согласен. Многие старшие инспекторы ле¬
нивы. Сидят за письменными столами, вызывают людей в свой каби¬
нет, чтобы показать, какие они важные, занимаются делами, говоря по
телефону, как биржевые брокеры. Ну и быстрее, чем Ван дер Валк,
продвигаются по службе. Но он нс сетовал: такая жизнь его радовала.
Интересно изучать квартиры и офисы разных людей, их жен, их ме¬
бель, книжные полки. Правда, ему уже не двадцать лет и лучше ездить
на машине, а не ходить пешком. Тем более теперь, когда Берсма дал
зеленую улицу и расследование стало официальным. Расследование,
подумал, ухмыльнувшись, Ван дер Валк, какое полезное, вежливое кар¬
манное словечко! С его помощью полиция оправдывает свое желание
сунуть нос в чужие дела.
Приехав на Принсенграхт, он отдал свою визитную карточку. Люди
никогда еще нс заставляли его ждать. Может, им и хотелось бы, но ме¬
шали страх и любопытство. А некоторые — редкий случай — были до¬
статочно умны, чтобы понять, как важны хорошие манеры. К какой бы
категории ни принадлежал отец Мишеля, не прошло минуты, как сек¬
ретарша провела Ван дер Валка в личный кабинет архитектора. Это
была просторная комната, обставленная мебелью из светлого дерева.
На диване лежали красные подушки. Сквозь жалюзи просачивался со¬
лнечный свет. Карнавалет, крепкий, коротко остриженный мужчина,
еще не достигший пятидесятилетнего возраста, был одет в синевато-
серый костюм. Из-за очков в роговой оправе он напоминал библиоте¬
каря. Глаза у него были усталые, но тело крепкое и молодое.
—	Присаживайтесь, старший инспектор. Чем могу быть полезен?
Полицейскому управлению нужно новое здание?
—	Это было бы прекрасно. Только без дверей и. телефонов. Но с
несколькими пожарными выходами исключительно для личного поль¬
зования.
— Неужели вам приходится так тяжко?
— Ну, — усмехнулся Ван дер Валк, — вы можете облегчить это бремя.
—	Я к вашим услугам.
—	Как обстоят дела с вашим сыном Мишелем?.
—	С Мишелем? Что вы хотите сказать?
—	Ничего. Я всего лишь задал вопрос.
—	С ним что-то стряслось?
—	Насколько мне известно, он пребывает в полном здравии.
—	Что он натворил?
—	Точно не знаю. Но думаю, что он попал в плохую компанию.
—- Плохая компания. Банальная полицейская фраза. Что он натво¬
рил? Что именно?
—	Вы совершенно правы, это банальность. Я постараюсь говорить
нормальным языком. Скажите, насколько вы близки с Мишелем?
37

—	А насколько вообще отец может быть близок с своим сыном?
— Исходя из собственного опыта, не слишком.
— Полагаю, вы правы. Отношения у нас складываются не так, как
хотелось бы. Но я объясняю это возрастом. Сейчас формируется его
взгляд на жизнь. Мишеля не интересует мое мнение — он хочет иметь
собственное.
— Простите, но, по-моему, вы вкладываете в свои слова слишком
много эмоций. Как будто защищаетесь от критики. А не кажется ли
вам, что в детстве ему слишком много разрешалось?
— Все родители совершают ошибки. Я сам иногда думаю, что да¬
вал Мишелю чересчур большую волю. Может, вам лучше все расска¬
зать, инспектор?
— У нас вызывает беспокойство некая группа молодежи. В нее вхо¬
дит и Мишель. Прежде всего я хочу выяснить, что это за ребята и ка¬
кие проблемы омрачают их жизнь.
—	По-моему, вы слишком серьезно к этому относитесь. Ну что мог
сделать мальчишка? Ударил преподавателя? Вспоминая себя в студен¬
ческие годы, я в состоянии его понять.
—	Взлом частной квартиры, кража, нападение и изнасилование.
—	Боже праведный!
—	Да, именно. Вы и сейчас считаете, что я преувеличиваю? Я при¬
шел к вам, чтобы выяснить, чем можно помочь Мишелю.
—	Где он?
—	Полиция-его еще не задержала и даже не допрашивала. Я ничего
не буду делать за вашей спиной. Мне бы хотелось поговорить с маль¬
чиком в вашем присутствии. В нынешнее время полиция не торопит¬
ся с арестом, а пытается сначала разобраться что к чему.
•— Объясните, о чем речь. У вас есть доказательства, что мой сын
виновен?
—	Послушайте. Суд возьмется за это дело всерьез. Поэтому очень
важно установить степень его виновности.
—	Если он виновен.
—	Вы правы: если. Но это можно будет выяснить только с помо¬
щью мальчика, хотя вряд ли он согласится облегчить нашу задачу. Если
бы я сумел точно установить, что они делали и почему, то, как это ни
парадоксально звучит, и у ребят, и у вас лично было бы куда меньше
причин для беспокойства.
—	Вам следует больше доверять мне, инспектор.
—	Перво-наперво ваш сын должен довериться нам обоим. Мне
понадобится ваша помощь. Ни о каких протоколах пока и речи нет.
—	Я начинаю понимать. Но, боюсь, это нелегкая задача. Мишель —
трудный ребенок. Нервозен, умен, но и ленив. Я и так делаю для него
все, что в моих силах, а уж теперь, когда Мишель попал в беду... Однако
временами мне приходится тяжко и... попытайтесь понять меня... Порою
я теряю терпение.
38

—	Понимаю. У меня тоже есть дети. Один из сыновей иногда гово¬
рит мне: «Ладно, дурак несчастный, можешь стоять на своем, но не
жди, что тебя пожалеют, если попадешь в переделку».
—	Да, все верно.
—	Чем Мишель занимается, когда сидит дома?
—	Слоняется по комнатам с мрачным видом. Да его и дома-то поч¬
ти не бывает. Он постоянно торчит в этом проклятом баре.
—	Попросите Мишеля сегодня вечером никуда не уходить, скажи¬
те, что я хочу поговорить с ним. А там посмотрим. Только не подни¬
майте шума: я не собираюсь арестовывать мальчика. Мы всего лишь
поболтаем с ним несколько минут.
—	У меня нет никаких возражений.
Карнавалет, казалось, хотел еще что-то добавить, но потом решил,
что сказанного достаточно.
Следующий визит Ван дер Валк нанес господину Мерлю, на улицу
Херенграхт, которая примыкала к Броуверзграхт. Здесь в каждом вто¬
ром здании — а большинство их были довольно ветхими, если судить
по внешнему виду, — располагались фирмы, связанные с текстильной
промышленностью. Офис Мерля не представлял собой ничего особен¬
ного. Все было каким-то тусклым, и только огромные, сделанные с
самолета, фотографии красивой современной фабрики в Альмело, ко¬
торые висели на стенах в приемной, демонстрировали размах деятель¬
ности концерна. Личный кабинет герра Франса Мерля был довольно
грязноватым и старомодным. В его оформлении не было и намека на
желание потрясти воображение посетителей. Впрочем, этого и не тре¬
бовалось: Франс Мерль сам производит потрясающее впечатление.
Ему было лет пятьдесят пять. Плотно сбитый, полный мужчина, явно
с жестким характером. Бледное лицо, огромные очки, и за ними — про¬
низывающие глаза, от которых паутинкой расходятся морщины. Под
глазами мешки. Грохочущий голос. Мерль часто смеялся, и это был смех
абсолютно уверенного в себе неглупого человека. Волосы еще сохрани¬
ли темный цвет, но поредели. Темный костюм из роскошного материа¬
ла, отлично сшитый — будто специально напоказ. Рукопожатие жесткое:
Ван дер Валку показалось, что в него вцепился своей клешней лангуст.
—	Только не говорите мне всякой чепухи насчет того, что при ис¬
полнении вы не пьете. Здесь все посетители пьют джин. И выкурива¬
ют сигару. Откажетесь — я сочту вас дураком.
Ван дер Валк обожал общаться с крупными бизнесменами. Он до¬
водил их до бешенства своей манерой поведения, в точности воспро¬
изводящей их собственную.
—	Не люблю джин, — сказал Ван дер Валк с милой улыбкой. —
Предпочитаю бренди. Но только не голландское, будь оно неладно.
—	Ха. Мисс Понс! Мисс Понс! Большую бутылку «Бисквита» для
моего друга, — с дьявольски ехидной интонацией крикнул Мерль. —
А знаете, этот ваш костюм — просто позорище, да и только. Вы по¬
39

хожи на бейлифа в отставке, сбежавшего со страниц «Стаббс газетт».
Ну-с, мисс Понс, раз уж вы наконец-то закончили возню с салфет¬
ками, я могу сказать вам: у нас в гостях полицейский. Так что пере¬
двиньте-ка свой стул поближе к запасному выходу. Не соединяйте
меня ни с кем, а если позвонит Хирш, напомните ему, что мы обеда¬
ем, как всегда, в «Виктории». Там он и узнает все, что ему следует
знать. А теперь, мистер Ван дер Валк, — ваш выстрел.
—	Вы в хороших отношениях с Эриком?
—	Вполне.
—	Вы любите его?
Да. Выдержать его трудно. Но Эрик — смелый парень. Весь в
меня.
—	У вас есть насчет него какие-то планы?
—	Будет работать здесь. С цифрами он хорошо разбирается, а в
остальном не слишком горазд. Зато настойчив. Сын у меня скроен из
хорошего материала, крепкого, как дерево.
—	Эрику тоже хочется работать у вас?
—	Эрик собирается стать барабанщиком в джаз-банде. Но это ско¬
ро пройдет.
—	А какие у него отношения с матерью?
—	Мальчик пока еще не знает настоящей жизни. Смотрит на вещи
с внешней стороны. Думает, что этот офис — убожество, а мисс Понс
слишком стара, и к тому же простушка. Эрик предпочел бы вместо нее
какую-нибудь сексуальную штучку, которую можно лапать под юбкой,
вместо того чтобы вкалывать. Вас удовлетворил мой ответ?
—	Вполне.
—	Какие еще будут вопросы?
—	Я жду, пока вы спросите меня, к чему весь этот разговор.
—	Ну, хорошо. Так в чем же дело?
—	Эрик стал членом банды.
—	А разве все мы не бандиты? Природный инстинкт. Стая волков.
—	Да, стая волков.
—	Молодец мальчик. Да еще играет на этой проклятой трубе.
—	По-моему, вы говорили о барабане.
—	А черт его знает. Все одно — кошачий концерт.
—	Вас когда-нибудь грабили?
— Нет. Я угрохал кучу денег на систему безопасности. Если меня
ограбят, страховому обществу придется туго.
— Предположим, грабители ворвались в ваш дом, связали вас.
— Пусть сначала попробуют.
— Пятеро или шестеро — справятся. И они не дети, а крутые пар¬
ни.’как ваш Эрик.
— Вы же не хотите сказать?..
— Вовсе нет. Но я хочу сегодня вечером переговорить с вашим
сыном. У вас дома и в вашем присутствии... Возможно, в качестве те¬
40

лохранителя. На случай, если Эрик окажется таким крутым, что в
одиночку я с ним не справлюсь.
— Выпейте еще бренди. Я вас недооценил.
—	Я бы сказал, что вы недооценили Эрика.
—	Давайте-ка я сам с ним разберусь.
—	Нет.
—	Я-то вытяну из него правду. А вам он будет лгать.
—	Что ж, и это неплохо. Вы его только отпугнете, если возьметесь
за дело сами. И не беспокойтесь: мисс Понс может застенографиро¬
вать наш разговор.
—	У меня есть диктофон. Вот наконец и нашелся повод пустить его
в ход.
—	Я приду в семь? Удобно?
—	Только не опаздывайте. Позже ко мне обещали заглянуть друзья.
А из вас получился бы хороший бизнесмен.
—	Это совет?
—	Может быть.
—	На'мальчика не кричите, просто скажите, чтобы посидел дома
хоть раз, посмотрел на золотых рыбок.
—	К дьяволу рыбок! Я держу у себя птиц. Ладно, посмотрим еще,
что у вас получится. Мисс Понс, проводите моего друга.
Фу, подумал Ван дер Валк, дело оказалось не слишком трудным, но
ведь не все родители окажутся такими же. Эти двое, по крайней мере,
умные, искренние люди и любят своих детей. Что же случилось с их
ребятами? Трудно сказать. Эрик, очевидно, считает своего отца крик¬
ливым грубым фермером, Мишель — несколько порочен, но этого еще
недостаточно. И разве я сам не похож на их отцов? Иногда бываю че-
■ресчур агрессивным, иногда слишком строгим. Да все отцы одинаковы.
Как маятники колеблются между агрессией и суровостью. Чтобы понять,
почему дети совершили преступление, нужны другие, более важные при¬
чины. Ну, вот мы и приехали: опять стараемся все объяснить.
Вернувшись в свой кабинет, Ван дер Валк вспомнил один случай,
о котором ему рассказывали коллеги. Некий полицейский, человек
нервозный и с большими амбициями, у которого сын стал гангсте¬
ром, был обвинен в пособничестве. Ха-ха!..
Эти мальчишки, вне всякого сомнения, будут вдохновенно лгать.
И их родители, само собой, тоже; Гангстеры вообще обладают пора¬
зительной способностью фантазировать, подчас в мрачновато-сюрре¬
алистической манере. Берсма говорил об одном юном гангстере из
Роттердама, который обратился в немецкую полицию. Он явился в
участок в разодранной одежде, с синяками на лице и стал жаловать¬
ся, что его избили и ограбили. И даже притворился, будто опознал
двух хулиганов, которых принялись допрашивать ни о чем не подо¬
зревающие немецкие копы. С точки зрения юнца, это была отличная
шутка. Что же касается ложных признаний, то на этом специализи¬
41

ровались все амстердамские бандиты. Однако новая банда оставляла
совсем иное впечатление: уж слишком она была неординарна. Берс-
ма обращал особенное внимание на то, что элемент фантазии в се
деятельности отсутствовал.
—	Потому-то я и решил, что банда — не из наших мест. И еще
это изнасилование. Наверняка нам будут вешать на уши лапшу на¬
счет эдипова комплекса или чего-нибудь в том же духе. Но я вижу
просто странный, из ряда вон выходящий факт, анахронизм, что ли.
Бессмысленная жестокость — да, у нас этого сколько угодно, но при
чем здесь разбитый фарфор и куклы, истыканные столовым ножом?
Ничего, решил Ван дер Валк, сегодняшний вечер обещает быть за¬
бавным. С легким сердцем он ушел домой рано и, чтобы умаслить
Арлетт, купил по дороге бутылку белого вина и новое вьющееся рас¬
тение. Ведь еще один вечер предстоит провести без нее.
А почему, собственно, я должен приносить ей что-то, если ухожу
из дома? Арлетт знает, где я работаю, и ничего тут не поделаешь. В чем
смысл подарка? Ведь это явная взятка. Почему Арлетт так радуется ей?
Смешные существа эти женщины.
В семь нужно быть на улице Якоб ван Бейерен. Сначала гульнем у
дружищи Франка. Потом двинемся на Рихард Штрауслаан, а по пути
заглянем на Стравинская-страат. И под конец — «Острова», где живут
еще две семьи.
Теперь он знал город так хорошо, словно прожил здесь долгие годы.
Дважды побывав в закусочной, Ван дер Валк представлял ее себе чет¬
ко и ясно, словно был там завсегдатаем. Он вдруг подумал, что отлич¬
ная память в его работе — очень ценное качество. Затем его мысли
переключились на Кееса ван Сонневельда. Пускай немного помучает¬
ся. Кеес, конечно, услышит о расследовании от других ребят и будет
недоумевать, почему же с ним не разговаривали. Да, Кеесу стоит по¬
дергаться на крючке еще денек-другой.
—	Сегодня вечером у меня нет серьезных дел. Может быть, я вер¬
нусь рано. Оставь суп или еще что-нибудь, я разогрею сам, а потом мы
с тобой выпьем. Мне нужно навестить несколько семей. Это лучше,
чем слоняться по улицам, — сказал он жене.
Ван дер Валк ехал на своей машине в Бломендааль в приподнятом
настроении. По дороге мимо него на огромной скорости пронесся здо¬
ровенный «бентли» английского производства. Водитель во всю мочь
жал на гудок. Ван дер Валк улыбнулся: он узнал Франса Мерля. Инте¬
ресно, какая машина у Карела Кефта? Можно побиться об заклад —
роскошная. Припарковавшись на Якоб ван Бейерен, он с удовлетво¬
рением отметил, что герр Кефт и в самом деле владелец белоснежного
«ягуара», который был оставлен на улице. Вот ведь сноб — обожает
показуху. Что и говорить, большая шишка.
42

Мистер Ксфт оказался высоким худым мужчиной или, может, лучше
бы сказать — стройным, невероятно утонченным и аккуратным. У его
жены — маленького роста блондинки с хорошеньким кукольным личи¬
ком, был крошечный злой рот, из-за чего Ван дер Валк мгновенно про¬
никся к ней сильнейшей неприязнью. Мистер Кефт еще не снял свой
деловой костюм изысканного светло-серого цвета. На нем был англий¬
ский галстук, наверное, оставшийся от времен учебы в Итоне, и красные
марокканские тапочки. Мадам предстала в очаровательном шерстяном
костюме. В квартире было голо и неуютно. Некоторые люди ошибочно
принимают такой стиль за проявление хорошего тона. Картина на стене
в точности похожа на те, что обычно выставляют в витринах дорогих ху¬
дожественных салонов, расположенных в предместьях. В Англии пред¬
почитают обнаженных женщин сэра Вильяма Рассела Флинта, в Голлан¬
дии — «Красных лошадок* Франца Марка или омерзительно долговязых
девиц Бернарда Баффета. Герр Кефт, имевший дело с английским им¬
портом, услаждал свой взор изображением быстроходного океанского
судна с поднятыми парусами. Ветер на картине был таким бурным, что
мог бы в мгновение ока разорвать их в клочья.
Повсюду полосатые шелковые подушки в стиле времен Регентст¬
ва, бархатные шторы; стулья и люстра — имитация под Хепплуайта.
Серебряные подсвечники и графины — тоже подделка, в стиле эпо¬
хи короля Георга. В этом доме витали призраки персонажей Диккен¬
са. Книги, в переплетах из искусственной кожи, явно присланы из
«Клуба книголюбов». Ван дер Валк был в Англии и видел тамошние
квартиры, поэтому великолепие апартаментов Кефта не устрашило
его, а вызвало желание поиздеваться.
—	Вы выбрали не слишком удачное время для визита, инспектор.
Мы как раз собираемся ужинать.
—	Понимаю и приношу свои извинения. Но, к сожалению, на се¬
годняшний вечер у меня назначено еще несколько встреч. Вас ждет не
только ужин, но и кое-что поважнее.
—	Может, вы объясните, в чем дело? И кстати, присаживайтесь.
—	Спасибо. Постараюсь быть кратким. У меня вызывает беспокой¬
ство ваш сын Франк.
—	В связи с чем?
—	В связи с нападениями на людей и их собственность, совершен¬
ными мальчиками его возраста в Амстердаме. Как вы...
—	Это знакомые Франка? — прервал его Кефт.
—	Позвольте мне закончить. Как вы считаете, почему Франк мог
совершить такие преступления?
—	Вы предъявляете ему обвинения?
—	Это не входит в мои обязанности. Я хочу только разобраться в
фактах, объяснить которые, возможно, будет непросто. Я пытаюсь
выяснить, почему образованные мальчики из хороших семей внезап¬
но сбились с пути.
43

—	Мэтт, позови Франка.
—	Можно задать вам один маленький вопрос?
—	Что еще?
—	Вы удивлены?
—	Удивлен, что полиция задает идиотские вопросы? Нет.
—	Очень откровенно.
—	Мэтт, позови Франка.
Ван дер Валк посмотрел в окно.
—• Надеюсь, на вашей прекрасной машине никогда нс появится ни
единого пятнышка.
Ледяное молчание.
—	Франк, это инспектор полиции, — представил вошедшему сыну
инспектора Кефт. — Оказывается, он из Амстердама. Инспектор
предъявляет совершенно нелепые обвинения, которыми можно было
бы и пренебречь, но раз уж ты здесь, ответь коротко на его вопросы.
И тогда мы, наверное, все-таки сумеем в конце концов сегодня поужи¬
нать. Если я прерву тебя, значит, нам необходимо искать совета и за¬
щиты от этих бюрократов у адвоката.
Франк вел себя спокойно и обдуманно. Внешность у него была
приятная. Ван дер Валк счел его не то чтобы несимпатичным, а ско¬
рее, хитрым и нагловатым. Он холодно оглядел Франка с ног до го¬
ловы, не торопясь начать разговор.
—	.У меня только три вопроса, — наконец сказал он весело, явно
довольный собой. — Первый: у кого из вас хранится пистолет?
—	Какой пистолет?
—	Девятимиллиметровый «люгер», немецкий, стандартного воен¬
ного образца. Таких много, но «люгер», о котором я говорю, — но¬
мерной.
—	Я не понимаю, о чем вы.
—	Второй вопрос: почему вы выбрали Шуберт-страат? Случайно это
получилось или преднамеренно?
—	Никогда не был там. Где это?
—	Третий, и последний: у кого из вас возникла идея изнасиловать
женщину?
—	Не понимаю.
Ван дер Валк с удовлетворением заметил, что уши Мэтт побагро¬
вели и стали напоминать по цвету ее ужасный маленький рот. А у
Карела было такое выражение лица, словно кто-то краской вывел не¬
приличные слова на его прекрасной машине.
—	Что ж, поймете потом. Вы, ребята, не очень-то умны. Вы же ви¬
дите, Франк, мне все известно. Лжете вы неубедительно, скучно, глу¬
по — как робот. Я не буду давить на вас сейчас, вам нужно время по¬
думать. На днях я вызову вас в свой кабинет. Будете лгать снова —
плохо вам придется.
Кефт пришел в яроср». Его нос побагровел.
44

—	Я хочу знать совершенно точно, в чем смысл этого нелепого
спектакля.
—	Спросите вашего сына. Он знает.
—	Я спрашиваю вас.
—	А я не буду отвечать. Вы предпочли вести себя вызывающе. По¬
скольку это неофициальный допрос, вы, конечно, имели право про¬
сто не отвечать. Хотя следовало бы подумать, как может быть истол¬
кован ваш отказ. Вы же вели себя так, словно я пришел сюда ради
собственного удовольствия, чтобы докучать вам своими фантазиями.
А это дает мне возможность забыть, что я старший инспектор и веду
расследование. Вы, Франк, — паразит, глупый, испорченный ребенок.
Вы делаете вещи, о которых впоследствии пожалеете. Больше мне не¬
чего здесь делать. Хочу только предупредить, чтобы вы были готовы
к официальному вызову в суд. Приятного вам вечера.
Да, братец, сильно сказано, подумал про себя Ван дер Валк. И ведь
до смерти хотелось выговориться. Поэтому признайся: тебя обрадова¬
ло поведение Франка. Не будет ли от этого какого вреда?
Ван дер Валк оставил машину там, где она стояла, и отправился
пешком по бульвару к дому Мерля. Тут жили большие шишки. С хол¬
ма, где стоял дом Мерля, открывался вид на море и на Иджимуйден.
В ясные дни, если вооружиться биноклем, можно разглядеть назва¬
ния кораблей, горделиво скользящих между пирсами. Лифт поднял
его вверх мягко и быстро, словно Ван дер Валк проехался в «ферра¬
ри». Хорошенькая горничная взяла у него пальто и шляпу.
—	Вас ожидают, сэр. Проходите, пожалуйста.
Стальная дверь со стеклянными панелями, которые были битком
набиты чучелами птиц — прямо как в дорогом ресторане, — открылась,
не успел Ван дер Валк подойти к ней на три фута. В огромной зале
одна стена была сплошь стеклянная: цельный массивный кусок двой¬
ного стекла, слегка изогнутый по краям. Вторая стена — тоже из стек¬
ла, но за ним вместо вида на Северное море находилась вольера для
птиц. Третье окно доходило лишь до высоты книжных полок. Плохо
постарались, решил Ван дер Валк. Его ноги утопали в ковре с узором
из зеленых трав. Вокруг был тропический сад. Зала представляла со¬
бой огромную оранжерею. У одних это вызвало бы критику и легкое
отвращение, у других восхищение. Но Мерлю эта комната подходила
как нельзя лучше. Он переоделся в пушистые тапочки и снял галстук,
но не переменил костюм. Мерль походил сейчас на черного носорога,
который вот-вот метнется в чащу.
—	Проходи, парень, проходи. А вот и моя жена.
Дочь амстердамских зеленщиков смотрелась на фоне джунглей ужа¬
сающе, но вела себя спокойно и сдержанно. У нее была пышная грудь,
волосы с металлическим оттенком и кошмарного вида платье. Но миссис
Мерль, с ее доброй широкой улыбкой и приветливыми карими глазами,
словно излучала теплый и яркий свет. Инспектору она сразу понравилась.
45

—	Мистер Ван дер Валк, мы с Франком уж так беспокоимся насчет
этого дела. Может, вы нам скажете, что Эрик-то наш натворил?
Ван дер Валк понял, что миссис Мерль обладала прирожденной спо¬
собностью все говорить некстати. Муж взглянул на нее всепрощающим
взглядом. Интересно, теряет ли он когда-нибудь терпение? Впадает ли
в бешенство? Не валяются ли тут где-нибудь осколки? Впрочем, в такой
комнате вещами не побросасшься.
—	А картин нет, — разочарованно протянул Ван дер Валк.
—	Ха! Они в соседней комнате. Но вам, наверное, нс понравится.
Никакого Пикассо. На него, извините, не стоит тратить денег.
—	Можно посмотреть?
—	Что ж, можно. Если уж вам так интересно.
В большой продолговатой комнате царил приятный беспорядок.
Массивный старомодный безобразный письменный стол был завален бу¬
магами. Повсюду были разбросаны книги и журналы. В дешевой стеклян¬
ной вазе стояли весенние цветы. В подлокотнике ветхого кресла, распо¬
ложенного напротив телевизора, торчали две швейные иглы. Смущенная
миссис Мерль бросилась их вытаскивать. Открытые белые книжные пол¬
ки были битком набиты разными сувенирами, привезенными из путеше¬
ствий: венецианское стекло, уродливая майолика, крокодил из слоновой
кости. Настоящим сюрпризом явились картины, очень хорошие, ручной
работы репродукции известных картин Вермеера. Беременная молодая
женщина в голубом, читающая письмо, старуха, сидящая у порога свое¬
го дома, художник, с восхищением созерцающий жеманную девушку,
которая играла на трубе; еще там были «Сводница» и «Географ».
Ван дер Валк полностью одобрил вкус Мерля.
Хозяин стоял посмеиваясь. Его жена тяжко вздыхала. Потом они
вернулись в оранжерею.
—	Я позову мальчика. Не хочу понапрасну тратить время. — Мерль
снял трубку телефона травянисто-зеленого цвета. Пластиковый шнур,
словно зеленая змея-мамба, обвивался вокруг ножки кофейного сто¬
лика, похожей на ствол дерева. — Зайди к нам, сынок.
У Эрика были жесткие курчавые волосы и довольно грубоватые
черты лица, как и у матери. От отца он унаследовал его маленькие
проницательные-глазки. С невозмутимым видом Эрик сел, скрестив
ноги. Было тихо. Только Эрик время от времени постукивал ногой об
пол. Ван дер Валк мирно курил свою сигару, рассматривая лениво
плывущие клубы дыма. Вдруг мальчик зашевелился, над верхней гу¬
бой у него выступили.капельки пота, и чтобы стереть их, пришлось
вытащить руку из кармана. Это несколько вывело Эрика из равнове¬
сия, он провел рукой по волосам.
И тут Ван дер Валк спокойно сказал:
— Расскажите мне о кошках.
Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Мальчик едва не
вскрикнул.
46

—	Какие кошки? — У Эрика перехватило горло. Он открыл рот, опять
закрыл и взглянул на мать, которая сидела на самом краешке стула, нерв¬
но теребя носовой платок. Потом посмотрел на отца: его сигара торчала
изо рта как ствол артиллерийского орудия. Все молчали.
—	Один парень сказал: «Кошкам это не понравится». Интересная
фраза, и произнесена она была при довольно странных обстоятельст¬
вах. Однажды вечером, возле Беатрис-парка, в Амстердаме.
Мальчик застыл, напрягшись словно хвост ягуара.
—	Объясните мне. Тогда мы будем лучше понимать друг друга, а?
—	Разве?
—	Вы умнее Франка. Тот смотрел на меня как дурак и делал вид, что
ничего не знает. Вы не хотите говорить, я понимаю. Храбрых парней
нельзя расколоть, и они гордятся своим мужеством. Так, что ли? А теперь
поразмышляйте. Насколько мне известно, нет никакого смысла молчать
в данной ситуации. Сейчас умником и храбрецом будет тот, кто призна¬
ется и тем самым избавит себя от многих неприятностей и огорчений.
Спросите отца — у вас нет ни малейшего шанса прослыть героем.
Молчание.
—	Вас беспокоит, что я полицейский?
—	Мне нечего сказать.
—	А как насчет пистолета? Кто его нашел? И у кого он теперь?
—	Извините. Я не знаю, — выдавил из себя Эрик.
—	«Не знаю», — мягко сказал Ван дер Валк, — неправильно пере¬
шел улицу с односторонним движением, был арестован и отправлен в
Алжир, в штрафной батальон. Какой смысл говорить, что вы не знае¬
те, если это не так?
Напряженность немного спала, но лицо мальчика по-прежнему
было замкнутым, отчужденным.
—	Вы меня озадачили, вот и все. Никак не могу понять, куда вы
клоните.
—	Не можете? А вы когда-нибудь пробовали подавить зевок? На¬
верняка да. И здесь то же самое. Сделайте усилие, и до вас дойдет, что
нужно все мне рассказать, — посоветовал Ван дер Валк.
—	Вы меня запугиваете?
Ван дер Валк улыбнулся.
—	Я ничего не сделал, оставьте меня в покое.
—	Так что же должно было не понравиться кошкам, а, Эрик? Видите
ли, изнасилованная женщина вспомнила эти слова. Вы можете объяс¬
нить нам: ведь ее сейчас нет здесь. И фраза-то безобразная. Странно, что
вы так испугались.
—	Я вовсе не боюсь какой-то глупой фразы, которую вы сами со¬
чинили.
—	Разве она глупая? Мы это выясним. Когда я уйду, посоветуйтесь
с отцом, что-делать.
Мальчик встал и опять сунул руки в карманы.
47

—	Я вас не боюсь. И ни черта не скажу. И если я захочу уйти, вы
меня не остановите.
Ван дер Валк положил в рот сигару и усмехнулся, не говоря ни сло¬
ва. Эрик с минуту постоял, глядя на него, потом резко повернулся и
зашагал прочь.
—	Как вы думаете, он испугался?
—	Конечно, — дрожащим голосом сказала мать. — Он ведь еще ре¬
бенок. Не надо было так пугать его.
—	Никто не говорил ему ничего страшного, — с горечью заметил
Мерль. — Мошенник знает, что у него рыльце в пуху. А что это за кошки?
—	Понятия не имею. Какое-то кодовое слово. Оно явно много зна¬
чит для Эрика. Честно говоря, я не стал бы устраивать такую тайну из
этого дела, если бы полностью был уверен, о каких кошках идет речь.
—	Я докопаюсь до сути.
—	Только помните, я для Эрика — враг. Хотелось бы, чтобы маль¬
чик видел в вас союзника. Вы согласны теперь, что это не мои выдум¬
ки и не кошмарный сон, а? Создается впечатление, что он боится не
только неприятностей с полицией.
—	Да, — согласился Мерль. — Я понял это.
Стравинская-страат. Ряд аккуратных особнячков. Садики с фигурка¬
ми гномов, сбоку — цистерны с топливом для печек, повсюду цветущие
кусты, лилии, розы, гортензии. На звонок вышла миссис Бринкман. Это
была одна из тех добросовестных голландских хозяек, которые отправ¬
ляются за покупками, не замечая, что у них из-за пальто торчит фартук,
целыми днями яростно моют окна, а вечером пьют чай и самозабвенно
изучают журналы с образцами вязки, от «Евы» до «Маргариты», — до тех
пор, пока не наступает пора идти спать. Прощебетав обычное приветст¬
вие, миссис Бринкман провела гостя в дом.
Герр Джероен Бринкман относился к тому типу людей, которые час¬
то служат в больших концернах. Их ни в коем случае нельзя назвать пло¬
хими работниками, но они имеют несчастье выглядеть таковыми. На
самом же деле на бринкманах все и держится. Но им не хватает нагло¬
ватости и напористости, они прижимаются к косяку двери, пропуская
вперед других — менее умных, менее честных и менее добрых. Их легко
обскакать. Интересно, от кого Вим унаследовал свой рост и широкие пле¬
чи? Мощное телосложение этот восемнадцатилетний мальчишка, навер¬
ное, получил от кого-то из предков — от тех здоровяков, что запросто ору¬
довали вилами в навозной куче. Не слишком умен, но достаточно сметлив,
чтобы оставаться лидером даже в тех ситуациях, когда требуется нечто
большее, чем просто сила и ловкость. Быстрый, чутко на все реагирую¬
щий, отличный боец, — Вим, конечно, заводила в своей шайке.
Убранство дома Бринкманов было совершенно обычным: везде ца¬
рила чистота, как в операционной, а в гостиной просто глаза заболе¬
вали — так все было начищено и отполировано. Ван дер Валк слегка
устыдился своей сигары — огромной роскошной кубинской сигары
48

«Ромео и Джульетта» (естественно, он получил ее от Франса Мерля),
но «матушка» протянула ему пепельницу, на которой не было ни еди¬
ного пятнышка.
—	Случилось что-то серьезное? — спросил Бринкман ровным го¬
лосом.
—	Да. Хотя, возможно, все окажется и не таким уж страшным.
—	Судя по вашей визитной карточке, мистер Ван дер Валк, вы за¬
нимаетесь подростками. Речь идет о Виме?
—	Да. Но прежде всего — где он?
—	Боюсь, дома его нет. Вы собираетесь... вам придется аресто¬
вать его?
—	Нет. Я хочу только поговорить. Просто я предпочел бы сделать
это здесь, чтобы вы все слышали.
—	А... Дома Вим бывает редко. Разве что занятия этого требуют.
—	И как его успехи?
—	Хорошо, чему я очень рад. Начальство считает Вима ценным работ¬
ником, хотя в теории он слабоват. Боюсь, математика для него — тяж¬
кое бремя. Может, Вим украл что-нибудь на работе? Проблема в этом?
—	Нет, на этот счет не беспокойтесь. Но Вим состоит в банде, ко¬
торая нарушает общественный порядок.
Послышался звон чашек: миссис Бринкман не забыла о своих обя¬
занностях по отношению к гостю.
—	По-моему, ваши слова звучат довольно зловеще.
—	Так оно и есть. Эти ребята зашли гораздо дальше, чем обычно,
бывает. С другой стороны, мальчики, возможно, не отвечают полнос¬
тью за происходящее. Я говорю это не только для того, чтобы подбод¬
рить вас. В наши дни полиция, прежде чем завести разговор об арестах
и суде (если они действительно необходимы), предпочитает быть пол¬
ностью уверенной в виновности человека. Мы называем это неофици¬
альным расследованием.
—	Возьмите еще одно печенье, пожалуйста, — предложила «матуш¬
ка». - Мы ведь из Заандама, у нас принято есть двойные порции.
—	Скажите мне откровенно, мистер Бринкман, как вы считаете,
Вима трудно контролировать?
—	Вынужден признаться, едва ли он вообще поддается контролю.
Я знаю о его шайке только одно: все эти ребята богаче Вима, и он счи¬
тает своим долгом тянуться за ними. На нас с матерью он почти не об¬
ращает внимания, считает слишком тихими и занудными. Подозреваю,
что Вим стыдится своих родителей, ведь мы такие заурядные. Но пой¬
мите меня правильно: он прекрасный парень и частенько проявляет по
отношению к нам нежность и благодарность. ЙГ знает, что мы всем серд¬
цем любим его. Но Вим может и буйствовать, у нас случаются неприят¬
ные сцены. Я знаю: мне следовало бы предпринять более решительные
шаги, чтобы призвать его к порядку. Но я боюсь испортить карьеру сына.
Вы скажете, наверное, что я придаю этому слишком большое значение.
49

Однако его успехи — единственное светлое пятно в нашей довольно уны¬
лой жизни. Я так и не стал высококвалифицированным специалистом.
В мои времена почти никто не проходил специального обучения, техни¬
ческих комбинированных курсов: это слишком дорого стоило. А своим
сыном я горжусь, и инженерная фирма, где он работает, ценит его. Они
оплатят учебу Вима в Германии. И я так боюсь, что какая-то глупость все
испортит. А тут приходите вы... Я очень расстроен.
— Сожалею, но сейчас мне нечем вас особенно утешить. Может
быть, потом, когда мы узнаем побольше... Попробуйте внушить Виму,
что его карьера может пострадать, если он не будет со мной открове¬
нен. Наверное, лучше всего послать кого-нибудь в «Архангела Гаврии¬
ла». Очевидно, Вим сейчас там.
—	Играет в бильярд, — с некоторой горечью отозвался Бринкман. —
Тут он лучший во всем городе. Я пошлю свою дочь.
—	Я вернусь через полчаса. Скажите Виму, что я хочу с ним пого¬
ворить, и больше никакой информации.
Улица Рихард Штрауслаан находилась в этом же районе. Бунгало,
где жила семья Карнавалет, располагалось в нескольких сотнях метров
от перекрестка. Дверь открыл сам архитектор с трубкой во рту. Он не
проявил особого энтузиазма при виде Ван дер Валка. Мистер Карна¬
валет был одет в старые брюки и свитер с высоким воротом. Ван дер
Валк вошел в очень милую гостиную, обшитую деревом, со множеством
книжных полок и проигрывателем высокого качества. На стенах висело
несколько прекрасных гравюр восемнадцатого века. Мишель сидел в
углу, погрузившись в чтение журнала. Возможно, это было притворст¬
вом. Отложив журнал,-он встал, то ли из вежливости, то ли готовый
принять вызов — трудно сказать. Это был довольно неуклюжий, хруп¬
кого телосложения интеллигентный подросток с длинными густыми
курчавыми волосами, тщательно зачесанными назад. Судя по выраже-.
нию лица, Мишель готов был в мгновение ока рвануться за дверь.
Ван дер Валк не разработал какого-то определенного подхода к
подросткам. Во всяком случае, разыгрывать из себя добряка он не
умел и считал, что ребята быстро чувствуют фальшь. Ван дер Валк от¬
казался от предложенной ему сигареты: огромная сигара порядком
ему надоела, и он был рад, что докурил ее.
—	Послушайте, Мишель: вы когда-нибудь думали, что произойдет,
если вас поймают?
Этот вопрос ошеломил мальчика: он нахмурился, соображая, что
сказать.
— Если меня поймают?
— Вы еще не поняли? Поговорите со мной как с другом, который
может помочь. Вы удивитесь, если узнаете, как много я могу.
— Все это слова. В чем меня подозревают?
— Вы забыли о Шуберт-страат? О машине, на которой ехали до
Сломердийка? О харлемском поезде?
50

—	Не знаю, кого вы ищете, но насчет меня явно ошиблись.
—	А как насчет всех шестерых?
—	Я говорю о себе. Пусть и остальные делают то же самое.
—	Понимаю. Вы решили молчать. Неумно. Кошкам это не понра¬
вится.
На лице Мишеля промелькнула тревога, словно из норки высунул¬
ся испуганный мышонок.
—	Кошки? Какое они к вам имеют отношения?
—	А-а-а, наконец-то появился человек, который не притворяется,
будто не знает, о чем идет речь.
Мальчик вспыхнул, скривил губы, но продолжал держаться твердо.
—	Я сказал, что наши ребята не имеют к вам никакого отношения.
—	А я слышал нечто иное.
—	От кого же?
—	Один из ваших ребят произнес те же самые слова в доме'рядом с
Беатрис-парком. Вспоминаете? Женщина запомнила их. Кошкам это
не понравится. Ваше поведение им тоже не понравится, а?
—	Вам никто ничего не расскажет. В том числе и я. А вы только
треплете языком.
—	Вы так думаете, Мишель? Как вы считаете, почему мне взбрело
в голову приехать из Амстердама ради короткой беседы? Подумайте над
этим получше. Может, все дело в кошках? Знаете, что вас выдает?
Мишель снова встревожился, на этот раз совершенно явственно. Но
тут вмешался отец:
—	Хватит, Ван дер Валк. Слишком много наводящих вопросов. Суд
такого не позволил бы. Если у вас есть доказательства — давайте. Если
нет — молчите.
—	Мишель, Эрик, Бертус, Вим, Франк и Дик. И еще Кеес ван Сон-
невельд?
Эффект был ошеломляющим. Мальчик подскочил на месте, лишь
с большим трудом ему удалось взять себя в руки.
—	Кошки до него доберутся, — яростно выкрикнул он, а потом
выдал следующую тираду: — Я не скажу ни слова. Делайте что хоти¬
те. Я вам ничего не скажу.
В два прыжка Мишель оказался возле двери, и перед тем как захлоп¬
нуть ее, оглянулся на Ван дер Валка с выражением ужаса и ненависти.
Глава 4
— Ну и что все это значит? — удивленным видом спросил Карна-
валет. — Ничего не понимаю. Что еще за кошки?
—- Можете не верить, но я знаю не больше вашего. А для мальчика,
вы сами видели, это означает что-то важное. Что касается ваших уп¬
реков — да, я задавал наводящие вопросы, и суд такого не допустил
51

бы. Но мы сейчас не в суде, мы пытаемся выяснить, в чем дело. Ваш
сын от этого не пострадал бы, а я мог получить кое-какую информа¬
цию, если б вы держали рот на замке.
Карнавалет явно чувствовал себя,виноватым.
—	Вы хотите арестовать Мишеля?
—	Конечно нет. Это бесполезно. Все ребята держатся одинаково:
смерть или слава, будем молчать. Но они не смогут удержаться и вы¬
дадут себя. Это запутанное дело, и прежде чем принимать какие-то
решения, нужно еще кое-что узнать.
—	Мне жаль, что сын вел себя таким образом.
—	За это не волнуйтесь. Любой мальчишка ведет себя враждебно и
вызывающе, когда нужно защищаться. У меня уже сложилась опреде¬
ленная версия. Когда она подтвердится, я передам дело в суд. Через
некоторое время будут, приняты необходимые меры. Это все, что я пока
могу сказать. Звоните в мой офис в любое время. До свидания.
Остаток вечера не принес ничего нового. Ван дер Валка поразил
Вим, который наотрез отказался идти домой и разговаривать с копом.
Ван дер Валк не стал настаивать: все равно это ничего бы не дало. От
остальных родителей толку было мало. Правда, герр Вагенвельд ока¬
зался очаровательным человеком, с хорошим чувством юмора. Стран¬
но только, что Бертус не унаследовал это качество. Что касается отца
Дика, инженера-проектировщика с изобретательным умом, склонным к
абстракциям, то это был самый тяжелый случай за весь вечер. Виллем
Кребберс, которого Ван дер Валк считал человеком разумным, на самом
деле был твердолобым святошей. Наверное, эта твердолобость являлась
причиной бесконечных конфликтов в его семье. Мистер Кребберс ска¬
зал, что связь его сына с бандой каких-то гангстеров не доказана и по¬
дозрения Ван дер Валка не имеют под собой никаких оснований. Поэ¬
тому, в сущности, его не следовало и на порог пускать. Мистер Кребберс
выслушал*его только из вежливости. Словом, инженер был глух и слеп.
Голоса он не повышал и старался не грубить, но твердо стоял на своем
и очень болезненно реагировал на любой намек о том, что может и не
все знать о мыслях и поступках своего сына. В отличие от Кефта у него
хватило ума не хамить. Он не язвил, как Вагенвельд. Однако мистер
Кребберс рассердился всерьез и дал ясно понять инспектору, что ни в
коем случае не позволит допрашивать своего мальчика. .
Ван дер Валк спокойно ответил, что герру Кребберсу следует быть
готовым к официальному расследованию и возможному судебному
процессу. А тогда уж его протесты никого интересовать не будут. По¬
жав плечами, Ван дер Валк попрощался и поехал домой. На сегодня,
пожалуй, достаточно —, процесс пошел.
—	Я оставила тебе вино, — сказала Арлетт. — Оно просто чудесное:
такой красивый цвет. Ты не слишком задержался. Опять зря потратил
время?
—	Нашел несколько крупиц золота. Но немного.
52

—	А когда все выяснишь, никто этого и не заметит. Тебе даже спа¬
сибо не скажут за то, что ты с таким терпением и тактом вел это дело.
—	Ты права. Но, понимаешь, я не могу работать иначе. Ладно, ма¬
лышка, не пили меня.
Еще по дороге домой Ван дер Валка вдруг поразили две вещи. Во-
первых, ни у кого из мальчишек не было братьев или сестер того же
возраста. Франк, Эрик и Дик были единственными детьми в своих
семьях. У Мишеля был сводный брат — совсем малыш. У Бертуса —
двое братьев-близняшек восьми лет. Сестре Вима — десять лет. И во-
вторых, никто из четырех «воронов», с которыми он разговаривал, не
потрудился представить твердое алиби. Никто не сказал: «А когда это
было? Ах, тогда-то. Я в это время был с моей девушкой, спросите у
нее». Все четверо упрямо и более или менее последовательно стояли
на позиции полного отрицания: они, дескать, впервые слышат такую
чепуху. И это странно, подумал Ван дер Валк.
Вот взрослые часто ведут себя так, словно бы молча говорят: да, я
сделал это, и вы это знаете, и я знаю, что вы знаете, но будь я про¬
клят, если вам удастся это доказать. Мальчики инстинктивно выбира¬
ют другой путь защиты: «Нет, нет, мистер, меня там вообще не было.
Спросите мою маму, спросите мою подружку».
Но сейчас Ван дер Валк выбросил эти мысли из головы. Вино все-
таки оказалось хорошим. Он ужинал и обсуждал с Арлетт, как провес¬
ти предстоящий отпуск. Приятная тема для разговора. Ван дер Валка
осенило позже, когда он комфортно устроился в постели. «Кошки не
скажут... кошки до него доберутся». Естественно, что выдал себя имен¬
но Мишель — самый интеллигентный мальчик в этой компании. Все
ясно. Кошки — это просто-напросто шесть девиц.
С точки зрения закона они неуязвимы. Они всегда могут сказать —
и скажут, — если их сцапают за хранение краденого, что получили эти
вещи в подарок. «Я думала, это обыкновенная бижутерия, дешевка.
Мне и в голову не приходило, что это настоящие брильянты». Берсма
был твердо убежден, что в преступлениях, которые совершают гангс¬
теры, всегда виноваты женщины. И наверное, он был прав. Но они
редко принимали участие в деятельности банд, даже если прекрасно
знали о планах своих кавалеров. А эти, решил Ван дер Валк, вообще
ничего не знают. «Кошки» нужны для декора, для престижа и просто —
даже слишком просто — для сексуальных удовольствий. Ему запомни¬
лось, как одна девушка примерно такого же возраста сказала с важным
видом: «Я — просто инструмент, и только».
Интересно, как они собираются «добраться» до несчастного Кееса?
Если действительно собираются. Остракизм — слишком слабое сред¬
ство. Может, изобьют? Эго больше похоже на правду. Ван дер Валк
знал, какие ужасные вещи творили с безобидными пассажирами кру¬
тые фабричные девчонки в поездах из Заандама, когда*заканчивались
часы пик. Но у молодых дам из Бломендааля другой стиль. Эти девуш¬
53

ки принадлежали к новоиспеченной аристократии, они высокообразо¬
ванны и хорошо воспитаны. Их родители и деды ездили в Париж, что¬
бы закончить там образование. А их отпрыски посещают театральные
или балетные школы. Им не нужно проводить год в какой-нибудь не¬
мецкой или французской семье в качестве «помощниц по хозяйству» —
а ведь это стало неотъемлемой частью образования, которое получают
голландские девушки. «Кошки» разъезжают со своими родителями по
всей Европе и свободно говорят на четырех языках. Они не будут из¬
бивать Кесса. А что же они сделают с ним?..
На следующий день Ван дер Валк докладывал Берсме:
—	Сомнений больше нет — это они. Я думаю, вы согласитесь со
мной. Но непонятно, каким образом подцепить их. Слишком много
гипотез, мы не можем передать дело в суд. Невиновными ребят счи¬
тать нельзя, а их вину не докажешь.
—	Да, мы в сложном положении. Думаю, надо их поприжать, а
потом пусть потомятся. Тогда у нас появится материал. Эти двое, о
которых ты говорил, расколются быстро. И я согласен — ты знаешь,
я и раньше так думал, — что здесь замешан кто-то еще. Пусть ребята
погуляют на свободе, так мы скорее все узнаем. Ведь они-то поня¬
тия не имеют, как мало у нас информации. У тебя созрела идея, как
довести их до точки кипения?
—	Отчасти. Этот странный мальчик, сын Ван Сонневельда, может
оказаться слабым звеном и расскажет побольше о «кошках». И если мы
правы и Янсен действительно связан с шайкой, он может поддаться
искушению и начнет давить на ребят. На этом мы его и схватим за
шиворот.
—	М-да. Эти девицы — кошки, коровы, как ты их там называешь? —
они для нас бесполезны. У нас ничего на них нет и, похоже, не будет. Не
хочу я связываться с этими умненькими сучками. И без того неприятнос¬
тей хватает, а? А вот родители и мальчишка Кеес — это да.
—	Он узнает, что я расспрашивал всех ребят, и начнет дергаться,
почему его не тронули. Думаю, Кессу придется туго.
Зазвонил телефон. Берсма протянул к нему свою сильную волоса¬
тую лапу.
—	Говорит комиссар... Да... Соединяйте... Да... Это уж предоставь¬
те мне судить... Изложите детали. — Берсма начал писать удивитель¬
но твердым размашистым аккуратным почерком. — «С» или «К»? Да...
Взял одежду и паспорт? Деньги, мм? Хорошо... Очень хорошо... Это
связано с делом, над которым мы работаем. Я приму необходимые
меры... Конечно... Существует приказ о том, что в таких случаях вы
обязаны уведомлять наш отдел... Я хочу, чтобы вы немедленно посла¬
ли телекс, еслй будут какие-то новости. Хорошо. Пока.
Берсма швырнул трубку.
—	Может, это и совпадение, но, судя по твоему рассказу, такое дело
случайным не назовешь. Ты вызвал среди ребят хорошую панику. Зво¬
54

нили наши друзья из полицейского управления Бломендааля. Речь идет
о твоем птенчике — молодом человеке по имени Кеес ван Сонневельд.
Он исчез сегодня рано утром.
—	Что ж, нам повезло, теперь мы его расколем. Арестуем Кееса за
сопротивление следственным органам, а?
—	Это сделать нетрудно. Мальчишка взял паспорт, значит, собирал¬
ся удрать за границу. Мы возьмем его в Германии или в Бельгии. —
Берсма нажал на кнопку интекома. — Сандерс? Зайди ко мне.
Появился дежурный полицейский с блокнотом в руках.
—	Побег. Беглеца надо быстро найти. Обычные уведомления ра¬
зослать в паспортные отделы, на таможни, в наши и зарубежные уп¬
равления полиции. Фото и подробное описание уже отправлены к
нам из Бломендааля. Беглец, возможно, находится сейчас где-то на
границе, но сначала проверьте Роозендааль и Зевенаар. Вряд ли маль¬
чишка поехал поездом. Скорее всего угнал машину, думая, что так
будет быстрее. Я хочу, чтобы его отправили не в Бломендааль, а сюда:
он нам нужен. Как только о нем что-то сообщат, уведомьте меня. Ван
дер Валк поедет и заберет мальчишку. Дело несложное.
—	Как вы думаете, может, мне стоит сейчас поехать в Бломенда-
аль? — спросил Ван дер Валк. — Хочу заняться Маркусисом, обрабо¬
тать его, чтобы он нам помогал. Или вы сначала с ним поговорите?
—	Ну уж нет. Предоставляю это тебе.
—	Есть и еще кое-что. Например, девушка Кееса. Если он в банде,
значит, и она тоже.
Берсма посмотрел на Ван дер Валка с отвращением.
—	Да, понимаю. Вы хотите, чтобы я оставил девиц в покое. Но маль¬
чик исчез, и вполне логично будет расспросить ее. И еще я думаю насчет
связи с Янсеном. Этот клуб... квартира Янсена находится как раз над
ним. Я уверен, что там ребята забавляются, играют в постельные игры.
Комиссар Маркусис, глава бломендаальской полиции, оказался
красивым мужчиной с чеканным профилем и звучным голосом. При¬
рожденный лидер, он отлично решал проблему связей с общественнос¬
тью: прекрасно ладил со всеми хоть сколько-нибудь значительными
людьми в городе. И во всех Северных Нидерландах не было лучшего
хозяина спортивного клуба, чем Маркусис. Он всегда ходил в сопро¬
вождении двух красивых сеттеров, которых вел на поводке. Причем и
Маркусис, и его собаки имели весьма вылощенный вид. Ван дер Валк
его сразу же разочаровал.
—	О господи Иисусе! Послушайте, Ван дер Валк, это дело надо вес¬
ти крайне осторожно и тактично. А ведь вы действуете вслепую, пото¬
му что никаких логических оснований для вашей версии нет. А? Разве
не так?
—	Вы совершенно правы.
55

—	М-да. Должен заметить, что если и есть какой-то крошечный
довод в вашу пользу — хотя мне он кажется неубедительным, — так
ведь это просто случайное совпадение. Улик нет. И если вы начнете
баламутить воду, то последствия могут быть самыми серьезными.
—	Но согласитесь, комиссар, если я ничего не найду, дело придет¬
ся закрыть и никто от моих вопросов не пострадает. Если же появятся
улики в пользу моей версии, вы будете первым, кого я уведомлю об
этом. И я разделяю ваше мнение о том, что надо быть осторожным.
—	Да, да, конечно. Полагаю, вы вели себя достаточно тактично. —
Судя по тону, Маркусис хотел сказать, что надо было вести себя в сто
раз тактичнее. — Что ж, у вас возникли проблемы, но это касается
вашего отдела — правонарушение произошло в вашем городе. У нас,
естественно, нет отдела, который занимается юношеской преступнос¬
тью. Так что придется подключать следственную группу. А вообще-то,
если б у нас что-то случилось, мы давно бы знали об этом. Может, вы
прекрасно ведете это дело, но все-таки я настаиваю: будьте крайне
осмотрительны. А я займусь прессой.
—	Мистен Берсма очень рассчитывает на это. Спасибо, комиссар.
Положитесь на меня.
—	О господи Иисусе! Сплошь сливки нашего общества! Только по¬
смейте оступиться, и я с вас скальп сниму. Ясно? Просто неслыхан¬
но. И не надейтесь, что получите от меня много людей. Двое из след¬
ственного отдела ушли в отпуск. И все же какие у вас доказательства?
—	Нет у меня никаких доказательств, — весело ответил Ван дер Валк.
—	Ах ты господи! У вас в Амстердаме все такие безответственные.
Подчеркиваю: вы должны регулярно меня информировать. Это очень
серьезная проблема.
Ван дер4 Валк ни слова не сказал о Янсене. Вот ведь подхалим, по¬
думал он о Маркусисе, которого оставил в расстроенных чувствах. Гла¬
ва полиции Бдомендааля размышлял над тем, как потактичнее разго¬
варивать с прессой.
Арий ван Соннёвельд, отец злополучного Кееса, был бухгалтером в
рекламном агентстве. В этот день он, как и обычно, ушел на работу.
К счастью для Ван дер Валка. Жена мистера Сонневельда работала ма¬
шинисткой в той же фирме — умная хладнокровная женщина в чер¬
ном костюме. Цвет ее губной помады напоминал языки пламени. Ван
дер Валку дважды повезло: в этот день она не пошла на работу.
—	Входите же, господин старший инспектор, пожалуйста, и устраи¬
вайтесь поудобнее. У нас дома все еще бардак: сегодня утром нам было
не до уборки. Садитесь, пожалуйста. Можно предложить вам выпить?
Виски или чего-нибудь другого? Впрочем, еще рано... Хотите кофе?
—	Это было бы чудесно.
—	Элиза, дорогая, будь душечкой: сделай нам кофе.
56

Сонневельды жили на бульваре, в пятикомнатной квартире — очень
современной, похожей на витрину дорогого магазина. Кресла покрыты
какой-то пушистой материей — имитация под медвежью шкуру или что-
то в этом роде. На стенах — вызывающе смелые и непонятные абстракт¬
ные картины, изображающие цветовые пятна. Безобразная мебель на
тонких, как иголки, ножках. И повсюду электрические приборы, избав¬
ляющие от ручного труда. Стены слишком тонкие: фззззззз — взвыла
ультразвуковая кофемолка на кухне, уииииии — запел электрический
чайник. Камин тоже был электрический. Вообще здедь все было элект¬
рическим, включая саму миссис ван Сонневельд.
Она слишком много говорила и слишком много курила, стряхивая
пепел с сигареты чересчур ярко накрашенным ногтем. Ее блузка была
сверх меры тонкой и обтягивающей. Сквозь нее просвечивал бюстгаль¬
тер и очертания маленьких аккуратных сосков. Чрезмерно заостренные
груди и слишком черные ресницы. Ван дер Валк отнес ее к типу ску¬
чающих сук. Это была беспокойная неудовлетворенная женщина, ко¬
торой требовалось одно — чтобы ее изнасиловали три пьяных матроса.
От всего этого малыш Кеес запросто мог слететь с катушек.
—	Мы встали довольно поздно... впрочем, вы ведь все знаете? Я уже
рассказывала инспектору, когда была в полиции.
—	Я был бы рад услышать это из ваших уст, если вы не возражаете.
—	Нисколько. В общем, мы встали позже, чем обычно, а спали очень
крепко, потому что вчера вечером были в гостях и перебрали джина.
Ну, не настолько, конечно, чтобы я не могла сидеть за рулем. Арий —
мой муж — после таких вечеринок машину не водит, -г- быстро доба¬
вила миссис ван Сонневельд, поняв, что допустила промах. — В об¬
щем, к завтраку Кеес не вышел, а ведь у него сегодня занятия, и было
уже поздно, так что я пошла позвать его и увидела, что пропала кое-
какая одежда, а его самого нет. Постель была примята, а то я бы ре¬
шила, что Кеес провел ночь с подружкой. Потом мы обнаружили, что
исчезла большая сумма денег. Наши паспорта лежали в том же месте,
но паспорта Кееса там не. было. И тут меня осенило, что он сбежал,
а вовсе не ушел куда-то слишком рано. Понимаете, последнее время
Кеес был такой дерганый: вел себя грубо, разговаривал резко или во¬
обще молчал. Мы уже тогда за него стали волноваться. Вам черный?
—	Хорошо, мне все ясно. А.теперь я должен кое-что пояснить на¬
счет себя. Вы видели мое удостоверение: я из полиции Амстердама.
У нас есть центральная организация, которая занимается розыском
пропавших людей. Они, естественно, уведомляют нас обо всех случаях
исчезновения юношей и девушек. Но получилось так, что о Кеесе мы
знали и раньше. Вы спрашиваете, почему Кеес сбежал. Боюсь, мы
можем дать вам совершенно определенный ответ. Мы выяснили, что
Кеес связался с группой подростков — все они из Бломендааля, —
которые образовали банду. Они занимаются, коротко говоря, весьма
опасными делами. Признаться, у нас нет никаких оснований думать,
57

что Кеес тоже замешан в каких-то уголовно наказуемых действиях,
иначе мы предупредили бы вас об этом. Но он связан с бандитами.
Вы следите за моей мыслью?
Миссис ван Сонневельд кивнула, глядя на Ван дер Валка больши¬
ми, как у лани, глазами.
—	У нас есть достаточно материалов на этих молодых людей, но рас¬
следование, которое я возглавляю, пока находится на стадии предвари¬
тельных допросов. Никто еще не арестован. По некоторым причинам с
Кеесом я не разговаривал. Возможно, он испугался, что слишком много
знает о делах банды, и хотел избежать допроса. Или он виновен в чем-
то более серьезном. Я не знаю.
—	О господи, господи! Неужели будет скандал?
—	Не буду отрицать: дело серьезное. Даже сенсационное. — Нет, тут
же подумал Ван дер Валк, все-таки невозможно совсем избавиться от
этих клише, от полицейского жаргона. — Боюсь, огласка неизбежна.
И, честно говоря, глупая выходка Кееса только ухудшает дело.
Если ухудшает, то не так уж и сильно, добавил он про себя, но я об
этом вслух не скажу.
—	Простите, я на одну секундочку. Элиза, там на столе в кухне
лежит список покупок.. Может, сходишь в магазин, голубушка? Судя
по всему, у меня на это не будет времени. Простите, что перебила
вас. Пожалуйста, продолжайте, инспектор. Вы сможете найти Кееса?
Для меня это такой ужасный удар.
—	Конечно, сможем. Это несложно. Через день, два самое позднее,
он засветится где-нибудь за границей. — Входная дверь громко хлоп¬
нула. — Миссис ван Сонневельд, я хотел бы расспросить вас немного
о странном поведении Кееса. Вы сами только что упомянули об этом.
Но если вы торопитесь, я могу подождать. Может быть, вы предпочи¬
таете сначала переговорить с мужем, а потом кто-нибудь из вас зайдет
ко мне на работу?
—	Нет, нет, я хочу покончить с этим теперь же. К тому же мне все
равно придется сидеть дома: у Элизы нет ключей. Не стоит оставлять
ключи прислуге, а то, когда хозяев нет, она так и норовит удрать куда-
нибудь. Вы арестуете Кееса?
—	Скорее всего, мы задержим его на день-два. А дальнейшее зави¬
сит от того, что Кеес нам расскажет. У вас есть какое-нибудь объясне¬
ние насчет того, почему он в последнее время стал таким необычно
молчаливым и грубым?
—	Нет, боюсь, что нет. Теперь я понимаю, у Кееса что-то было на
уме. А тогда я думала, что надо оставить его в покое и все само прой¬
дет. Мы с мужем так заняты, у нас столько своих проблем, что мы не
придали этому слишком уж большого значения... — Миссис ван Сон¬
невельд встала за пепельницей, а потом уселась рядом с Ван дер Вал¬
ком на диванчик, положила подбородок на руки и изящно скрестила
ноги. — Вы так тактичны, инспектор, это прекрасно.
58

Ван дер Валк промолчал. Она хочет в чем-то признаться, подумал он.
—	Надеюсь, я смогу каким-то образом вытащить бедняГу Кееса из
этой передряги. Не надо драматизировать ситуацию. Поймите, мы и
сами стараемся избежать огласки. Я-то знаю, что такое газеты, мне
приходится сталкиваться с прессой по роду моей работы. Это ужасно.
Если вы сумеете помочь мне... я очень рассчитываю на вашу поддержку
и сам готов сотрудничать с вами.
Миссис ван Сонневельд потянулась, чтобы загасить сигарету, дав
Ван дер Валку возможность вдохнуть запах своих волос. Ну, началось,
решил он.
—	А результаты ваших расследований, особенно когда ими руково¬
дят такие умные люди, как вы, зависят от того, каким образом ведут
дело, ведь правда?
Миссис ван Сонневельд сидела слева от Ван дер Валка, потом она
развернулась и вдруг грациозно вспорхнула к нему на колени. Вот
дерьмо-то, подумал Ван дер Валк. У меня замедленная реакция, нель¬
зя было допускать, чтобы она садилась рядом. Какой же я идиот.
—	Я так ужасно нервничаю, посмотрите, как бьется сердце. — Она
схватила его руку и, пока Ван дер Валк пребывал в нерешительнос¬
ти, прижала ее к груди. Он усмехнулся, глядя прямо в ее сверкаю¬
щие глаза.
—	Боюсь, это не очень удачная мысль.
—	Пожалуйста, пожалейте меня. Я так расстроена и нуждаюсь в
утешении.
В душе-Ван дер Валка удивительно хорошо сочетались чувства раз¬
дражения, скуки, вожделения и насмешливого изумления. Миссис ван
Сонневельд, тщательно все рассчитав, приоткрыла довольно соблазни¬
тельные ляжки.
—	О, проклятая юбка — такая узкая.
Ее трусики были неприлично розовыми. Ван дер Валк счел такой
цвет отвратительным. Вот бы фотографа сюда!
—	Милый, я так хочу тебя.
Ван дер Валк торжественно откашлялся, сразу вспомнив о Мар-
кусисе, — интересно, как бы он вел себя сейчас? — и проклял мяг¬
кие подушки и пологую спинку софы. Напрягая мускулы живота, он
встал, подняв миссис ван Сонневельд. Его одолевал смех. Но лучше
этого не делать, а то она придет в ярость. Ван дер Валк осторожно
опустил женщину на кресло.
—	Давайте я налью вам что-нибудь выпить. — Миссис ван Сонне¬
вельд нисколько не рассердилась и не смутилась. — Ия тоже к вам
присоединюсь. Виски с сухим имбирным элем, если не возражаете.
Это довольно слабый напиток.
Ван дер Валк согласился. Действительно, у нее вкус неплохой.
—	Вообще-то, я думал, что вы умнее и не будете на меня воздейст¬
вовать таким образом.
59

—	Наверное, вы правы. Да. Но нс осуждайте меня за это. Уверена,
вы отлично знаете, что такое осторожность.
Ван дер Валк слегка поклонился и изобразил вежливую улыбку.
—	Я свяжусь с вами, миссис ван Сонневельд. У вас есть моя визит¬
ная карточка. И попросите вашего мужа зайти ко мне.
Оказавшись на улице, он неуклюже влез в свой маленький поли¬
цейский «мерседес», сдвинул на затылок шляпу и, громко отдуваясь,
потянулся за сигаретой.
Ханни Троост. Милое простое деревенское имя. Наверное, очень
хорошенькая девушка. Может, и она сейчас обхватит его ногами и
шепотом предложит снять с нее трусики? Ван дер Валк не сомневал¬
ся, что они будут белые, из плотного хлопка. Ха, а почему бы и нет?
Ван дер Валк громко расхохотался. Женщина с сумкой, набитой по¬
купками, прошла мимо с шокированным видом. Что ж, она имела на
это право.
Тершеллинг-страат. Она находится в северном районе города, там,
где приморский бульвар делает петлю. Это милое местечко называлось
«Острова». Дом похож на тот; в котором живет Бертус, сын банковско¬
го служащего. Удобный домик для людей с неплохим достатком. Очень
аккуратненький и чистенький, его недавно выкрасили, борясь с жес¬
токими разрушениями, которые наносил морской воздух.
Ван дер Валк понятия не имел, чем занимается отец Ханни. Ее
младшая сестра еще в школе. Да, Ханни, наверное, младше других
«кошек», вряд ли ей намного больше семнадцати.
—	Мевроув* Троост? Я — Ван дер Валк, следователь из Амстерда¬
ма. Вот мое удостоверение.
Эту женщину, пожалуй, нелегко вывести из равновесия. Ее спокой¬
ные глаза внимательно изучали документ.
—	Я занимаюсь готовкой, но вы проходите.
Миссис Троост — полная, хорошо одетая, но без всяких претензий,
со следами былой красоты — чем-то напоминала Ван дер Валку женщи¬
ну с Беатрис-парка. Миссис Троост немного повозилась со сковородка¬
ми, стоявшими на плите, а потом с безмятежным видом села на стул.
—	У вашей дочери Ханни есть друг, молодой человек по имени Кеес
ван Сонневельд.
—	Да, я знаю. Милый мальчик, с хорошими манерами. Он заходил
к нам раза два.
— Вы знаете его родителей?
— Совсем не знаю. По-моему, они живут где-то на бульваре и денег
у них .гораздо больше, чем у нас, — добавила она с милой усмешкой.
— У детей хорошие отношения?
— Думаю, да. Они часто проводят время вместе.
— У вас это не вызывает возражений?.
1 Госпожа (голланд.).
60

—	Видите ли, я ие принимаю этого всерьез, — улыбнулась миссис
Троост. — Да и с чего бы мне возражать? Конечно, все наседки волну¬
ются за своих цыплят, но Ксес такой хороший спокойный мальчик.
Хотя, если вы здесь...
—	Да, мы как раз подошли к главному. Я хочу спросить: может,
вы заметили в поведении Хании нечто особенное? Ну, скажем, за
последние две-три недели? Дело в том, что мальчик вел себя несколь¬
ко странно.
—	Нет, последний месяц- я ничего такого не замечала. Но эти два
дня она, пожалуй, стала какой-то мрачноватой и несговорчивой. Я по¬
думала, что они с Кеесом поссорились или у дочки появился новый
мальчик. Или Кеес начал ухаживать за другой. Я не обратила особого
внимания. Все это приходит и уходит, верно? Просто детские капризы.
В таком возрасте ребята не любят, когда родители суют нос в их дела.
—	Значит, в целом у вас с дочерью хорошие отношения?
—	О да, конечно. С ней бывает трудно временами, но ведь это ес¬
тественно, а вообще-то Ханни — веселая девочка. Целыми днями поет.
—	Вы считаете ее умной?
—	Ничего выдающегося, но Ханни, конечно, не глупа. На заня¬
тиях по искусству она проявляет большие способности. Это ее увле¬
чение.
—	Скажите, сегодня утром вы не заметили в поведении Ханни чего-
то странного?
По лицу миссис Троост пробежало крошечное облачко подозрения
или страха, оставив морщинку на переносице.
—	Вы правы, сегодня утром Ханни было явно не по себе, и она не
пошла на занятия. Жаловалась на головную боль и гриппозное состо¬
яние. Инспектор, может быть, вы пытаетесь подготовить меня к чему-
то плохому? Уж не попала ли Ханни каким-то образом в ваши черные
списки?
—	У меня нет оснований для этого. У Ханни, случаем, не менстру¬
альные проблемы или что-нибудь в этом роде?
—	Нет, нет. Я бы знала.
—	Что ж, у меня нет секретов от вас, мевроув Троост. Моя цель —
всего лишь выяснить, что происходит с Кеесом. Он убежал из дома и
вообще совершенно запутался. Вот почему мне важно понять, знает ли
Ханни об этом. Возможно, он эмоционально влияет на Ханни. Посколь¬
ку она дома, я хотел бы переговорить с ней.
—	Боюсь, Ханни сейчас в постели. Вы можете поговорить с ней,
если это так уж нужно, но лучше бы в моем присутствии.
—	Позвольте мне быть откровенным. Я полицейский и знаю свое
дело. Мне нужно, чтобы дети не боялись говорить откровенно. Думаю,
Ханни доверится мне, ведь речь идет о Кеесе. Но, понимаете, при вас
она будет стесняться. Разговаривать с Ханни в ее комнате не совсем
прилично, тут я с вами согласен. Будет лучше, если вы попросите ее
61

накинуть халат и спуститься сюда на четверть часа, а потом Ханни
может спокойно лечь и я больше не буду ее тревожить.
—	Хорошо, — с некоторым сомнением произнесла миссис Троост. —
Я все поняла. Я позову дочку, если вы настаиваете.
Только Ван дер Валк выкурил сигарету, как появилась Ханни. При
дневном свете она казалась удивительно хорошенькой.. Ее длинные
серебристо-белокурые волосы были завязаны сзади лентой. Ван дер
Валка немного удивило, что она успела даже подкрасить губы. Еще
больше его поразило то, что Ханни тщательно проверила, не подслу¬
шивает ли мать у двери. Она была не в халате, а в брюках и свитере.
Девочка вела себя грубовато, угрюмо и вместе с тем застенчиво.
—	У вас, наверное, есть сигареты...
—	Возьми.
— Ладно, спасибо. Мама сказала, вы вроде как коп.
— Да, вроде бы.
— А что натворил Кеес? Мама сказала, что вы насчет него прихо¬
дили.
— Он дал деру.
— Как это дал деру?
— Взял паспорт, кое-что из одежды, все деньги, какие нашел, и
сбежал.
— О господи! Этого я и боялась. Где же он, или вы не знаете?
— Скоро узнаем. Наверное, Кеес в Германии или в Бельгии. Вы
тревожились за него?
— Ну, он говорил, что убежит, но я не верила.
— Что же случилось?
— Точно не знаю. Кеес подрался с одним мальчишкой, ну и во¬
обще ему все осточертело — знаете, как это бывает, — и он немного
потрепался насчет того, что собирается порвать с семьей.
— Это было в «Архангеле Гаврииле»? Вчера вечером?
— Ага, но я пришла поздно. У меня были кое-какие дела, и я сама
не видела, что произошло. Знаю только, что была ссора.
С Мишелем, подумал Ван дер Валк.
— Вам известна причина?
— Кеес мне не,рассказывал.
— Понятно. А какими были ваши отношения?'
— Нормальными. Просто Кеесу все обрыдло. У каждого такое бы¬
вает.
— Другие девушки видели эту ссору? Они что-нибудь вам расска¬
зывали?
— Может, кто-то и видел. Но они мне не такие уж близкие подру¬
ги. У нас разные компании.
— Значит, вы не особенно их расспрашивали?
- Нет.
— У вас с Кеесом не было ссор в последние несколько дней?
62

— Не было. А что?
— А ваша мать считает, что были.
— Мама? А что она может об этом знать? Ей кажется, что она зна¬
ет все на свете.
— Матери Кееса показалось, что дня два он был в довольно груст¬
ном настроении.
Ханни равнодушно пожала плечами: ее мало интересовали наблю¬
дения миссис ван Сонневельд.
— Значит, вы не ругались?
— Нет, я же сказала.
— Вы всегда проводили время вместе?
Девочка кивнула.
—	Вы с ним спали?
Этот вопрос пробудил Ханни к жизни, она залилась краской.
—	Эй, послушайте...
—	Да ладно, ваша мама нас не слышит. Я ведь не сегодня родился.
Вы спите с ним, так ведь?
—	Ну...
—	Вы беременны?
—	Вы всегда о таких вещах выспрашиваете?
—	Ах, так уж сложилась моя жизнь. Добрый старый профессор
Пипи.
Ханни рассмеялась:
—	Нет, я не беременна. Господи боже, если бы мама слышала наш
разговор, ее хватил бы удар.
—	А как вы думаете, почему я хотел поговорить с вами наедине? Вы
уверены?
—	Дальше некуда.
—	Вы имеете в виду, что у вас месячные?
Ханни опять равнодушно кивнула.
—	Скоро мы разыщем Кееса. Но самое важное — подбодрить его.
Если он удрал только из-за неурядиц в семье... Вы знаете родителей
Кееса?
—	Мы встречались.
—	Они вам понравились?
—	Д-да. Отец у него в порядке, только слишком много треплется.
А мать Кееса я не люблю. Сказать по правде, она настоящая сука. Кеес
ее не выносит, хоть она ему мать.
—	Вы думаете, это миссис ван Сонневельд во всем виновата?
—	А кто же еще.
—	Ну, если так, я ничем не смогу помочь. — Разговор принял нуж¬
ное направление. — А rf-то думал, что Кеес сбежал потому, что поли¬
ция взялась за «воронов», — заметил Ван дер Валк как бы мимоходом
и увидел, что Ханни побледнела.
—	О нет... но...
63

—	Ведь это было причиной, не так ли?
—	Но... откуда вы знаете о «воронах»?
—	Профессор Пипи знает все.. Другими словами, это моя работа.
—	Мне нечего вам о них сказать.
—	А как насчет «кошек»?
Ханни молчала, уставившись на Ван дер Валка сердитыми испуган¬
ными глазами.
—	Ты ведь одна из «кошек». Ты все знаешь.
Ханни облизнула губы.
—	Ладно, Ханни. Отправляйся в постель. Сейчас я не буду на тебя
давить.
Ван дер Валк вернулся на кухню, где миссис Троост гремела кастрю¬
лями, демонстративно показывая, что не подслушивала под дверью.
—	Большое вам спасибо за помощь, мевроув Троост. Это запутан¬
ная история, мы разберемся в ней, когда отыщем мальчика. По-мое¬
му, Ханни имеет на него огромное влияние. Поэтому я, возможно,
попрошу ее зайти в мой офис, когда там будет Кеес. Я позвоню вам,
если присутствие Ханни будет необходимо. Еще раз спасибо.
Ван дер Валк возвращался в Амстердам в глубокой задумчивости.
Знают ли уже «вороны» или «кошки», что Кеес исчез? Оказавшись в
своем кабинете, он отдал некоторые распоряжения. Во-первых, тща¬
тельно следить за передвижениями Ханни Троост. Вряд ли после раз¬
говора с Ван дер Валком она куда-то пойдет сегодня, но кто знает...
Во-вторых, поставить ее телефон на прослушивание.
После обеда Ван дер Валк обнаружил на своем столе сообщение о
том, что Кеес ван Сонневельд пойман: он зарегистрировался в малень¬
ком кельнском отеле.
Ван дер Валк быстро позвонил и велел привезти мальчишку под ох¬
раной полицейских, слегка припугнуть беглеца статьями из уголов¬
ного кодекса и посадить под замок. Три часа Кеес торчал в унылом
помещении отделения полиции, без большого энтузиазма дожидаясь,
пока за ним явятся дубиноголовый голландский коп. А потом — уто¬
мительное возвращение домой через Рургебид, мучительно долгое ожи¬
дание в Эммерихе, унылые пейзажи центральной Голландии и — после
живого, залитого светом, уютного Амстердама — холодная строгость
полицейского управления. И еще — с мим будут обращаться как с низ¬
шим существом, заставят заполнять анкету, подвергнут обыску и за¬
прут в камере. Й откуда Кеесу знать, что ждет его дальше?' Он мальчик
чувствительный, так что у него поджилки затрясутся от всего этого.
Ван дер Валк посмотрел в окно. Изменчивая, ненадежная весна,
хорошая погода опять сместилась на запад. Ветер утих, и облака пре¬
вратились в серый туман, который навис над городом и закрыл хо¬
лодное солнце. Скучный моросящий дождик то прекращался, то на¬
чинался вновь, словно сам не знал, что ему делать. Ван дер Валку это
не нравилось: в его душе была такая же неуверенность.
64

Глава 5
Несчастный ребенок — ба, да ведь он еще не пообедал как следу¬
ет, — конечно, размышлял Ван дер Валк, этого сопляка через не¬
сколько часов уже можно будет расколоть. Если Кеес что-то знает
(наверняка знает!), то с помощью его показаний мы возьмем всю бан¬
ду. И что тогда? Предположим, они не скажут ничего такого, что за¬
тронуло бы Янсена? Что тогда делать? Подавить свою интуицию? За¬
быть о своих подозрениях, которые теперь, когда дело развернулось,
переросли в уверенность? Сам Ван дер Валк не имеет права даже на¬
мекнуть мальчикам о Янсене. Стоит внушить им мысль, что Янсен
виноват, и ребята, несомненно, настучат на него. Они уцепятся за
малейшую возможность добиться смягчения наказания. Но на суде к
этому отнесутся очень придирчиво: обвинения предъявлены взросло¬
му человеку, а настоящих улик-то нет. А ребятам под восемнадцать,
они уже почти взрослые, и на счету у них много жестокостей: связы¬
вали людей, насиловали женщину.
Вот этого Ван дер Валк понять не мог. Все остальное: взломы, кра¬
жи, разгромы в квартирах — обычное дело. Конечно, это безобразные
поступки, но не такие уж серьезные. Пусть даже не в меру эмоциональ¬
ные прокуроры вопят об этом в судах и произносят пылающие гневом
речи. В таких преступлениях нет ничего хорошего, но они как-то объ¬
яснимы.
Родителей тут сильно винить нельзя. Ведь их лень и эгоизм — не
единственная причина. Это все равно что хныкать по поводу атомной
бомбы — дескать, она во всем виновата. Люди, в том числе и дети, спо¬
собны на ужасные вещи. И нечего сентиментальничать. Никогда Ван
дер Валку не понять тех, кто все сваливает на бомбу. В основном это анг¬
личане. Почему? Из атомной бомбы они сделали козла отпущения: из¬
бавимся от нее и сразу станем хорошими. Но будет ли так? Сам он счи¬
тал, что лучше быть красным, чем мертвым, но по другим причинам.
Общество сейчас в беде, впрочем, так было всегда. И за его грехи
мы должны посылать детей в исправительные колонии. Но общество
не исправится, даже если отправить туда их родителей. А разговорчи¬
ки о бомбе — это лицемерная трепотня. Вот Хиросима — это ведь как
эпидемия чумы. От чумы как таковой мы избавились, но вместо нее
выдумали бомбу. Для Камю чумой был фашизм... все названия, ярлыч¬
ки. Никогда нам от них не отдедаться. В Боринаже истинной чумой
были рудники: бедный старикан Золя, он уже девяносто лет назад ви¬
дел, что в рудниках и шахтах растет новый микроб чумы. История зна¬
ет немало эпидемий, эта, с бомбой, самая современная. .	\
И еще в истории полно примеров того, как молодежь создает бан¬
ды и терроризирует невинных людей. Такие ребята часто выходят из
богатых семей, более чем часто. Самой страшной шайкой были «Мо-
хауки». А ведь это восемнадцатый век. Все повторяется. Бломендааль-
3 Н. Фрилинг «Двойной узел»	65
ская шайка — такая же, как и другие, просто в этих ребятах больше
чувствуется буржуазный душок и они не очень изобретательны, в от¬
личие, например, от парижских хулиганов, которые ночью играют в
салочки, гоняясь друг за другом на автомобилях. Поэтому его тепе¬
решняя работенка в полиции — еще цветочки.
Общество похоже на огромный деревенский котел со свиными по¬
моями, который кипит на костре ненависти и зависти, непросвещен¬
ности, вражды и гнева, бедности, голода, безработицы и неустроеннос¬
ти. Пена поднимается до самых краев, а ему приходится снимать ее
крошечной до смешного ложечкой. И никогда не добраться до глуби¬
ны, не говоря уже о пламени внизу. И сам он — тоже часть зловещего
варева, прочными узами связанный с этими детьми. Что бы он почув¬
ствовал, что сделал бы, если б изнасиловали Арлетт? И каким он сам
был в восемнадцать лет?
Это был сороковой год, год чумы. Все говорят, что его поколению
не повезло: они пошли на войну, вместо того чтобы мирно заканчи¬
вать свое образование. Но если б он не пошел воевать, то стал бы
гангстером. Не повезло! Будь он постарше, ему пришлось бы вкусить
горечь безработицы и забастовок. Ван дер Валк считал себя счастлив¬
чиком в те времена, и сейчас его мнение на этот счет не изменилось.
Тогда ему дали оружие и официальную лицензию от государства на
отстрел немцев. Настоящая охотничья лицензия. Он помнил это ощу¬
щение невыразимого наслаждения от обладания оружием. Парни во¬
семнадцати лет были истинными воинами, охотниками, насильниками.
Изменить эти инстинкты, направить их по другому каналу, в жалкий
мирок коммерческих убийств и финансовых изнасилований, — всего
лишь.жалкие потуги.
Ван дер Валк пожал плечами. Его дилетантские рассуждения ни¬
кому не интересны, а для него самого просто опасны. Заговори он
где-нибудь таким образом — и его сочтут атеистом или анархистом.
У каждого поколения есть свой маленький «изм». А он инспектор,
одновременно и то и другое. Человек многомерный. Конечно, он не¬
много анархист, немного фашист, немного коммунист и охотно это
признает. Но профессиональный полицейский не имеет на это пра¬
ва, иначе через неделю останется без работы. И правильно: ему пла¬
тят не за сочувствие коммунистам Боринага или алжирским фашис¬
там, даже если и те и другие ему нравятся.
Государство платит ему за то, чтобы он сумел призвать к ответу
этих несчастных мальчишек. Да будет так: это его долг. Про себя он
может называть государство дурацким. Так оно, впрочем, и есть. Но
нужно выполнять свой долг. Все презирали немцев за то, что они
подчинялись государству. Какая глупость! Их можно осуждать за то,
что они создали такое государство, а не за их повиновение ему..
Или вот швейцарские гвардейцы. Господи, они даже не французы,
они приехали из Страны Свободы, в честь которой первого августа
66

зажигают костры. Иностранные наемники, они защищали пустой ко¬
ролевский дворец и умерли за него, сражаясь как тигры. А ведь это
вроде бы бессмысленно, дело того не стоит. Да, но как это восхити¬
тельно! Швейцарцы заняли свое место в истории, потому что были
верны долгу. Только сентиментальный человек мог бы уважать их, ес¬
ли б они разорвали свои мундиры и присоединились к толпе оборван¬
цев идеалистов, движимых в основном чувством голода.
Одни восхищаются теми, кто возводил баррикады во времена Луи
Филиппа, а другие — солдатами, которые стреляли в восставших.
Вот ты сидишь здесь, Ван дер Валк, и думаешь о высоких матери¬
ях, а у тебя есть работа. Однако ты пытаешься понять, оправдаться
перед самим собой. Ты должен защищать общество, сдерживать и са¬
жать в тюрьму тех, кто поднимает руку на его законы. А «вороны»?..
Представляют ли они угрозу для общества? Или это просто знак про¬
теста против него, которое заставляет их учиться делать деньги? Впро¬
чем, учатся они исправно. А что Янсен, этот респектабельный владелец
ресторана? Можно ли считать его защитником общества?
Ван дер Валк начинал свою карьеру следователя в отряде, который
занимался ночными клубами. Их шутливо называли «brigade mondaine» —
общественным батальоном. Но не так уж это и смешно. Прямо наобо¬
рот. Ван дер Валку всегда казалось, что это правильное и точное опре¬
деление. Тогда-то он и узнал кое-что насчет увеселительных заведений.
Владельцы- баров, ресторанов, кабаре — самые настоящие хищники.
Как прав был Виктор Гюго, сделав своего Тенардье хозяином постояло¬
го двора. Такие люди инстинктивно ненавидят и презирают общество.
Официант видит крупных промышленников, плачущих пьяными слеза¬
ми, и цинично наблюдает, как ведут себя за столом миллионеры. Он
знает, кто из женщин — проститутки. Самые уважаемые члены обще¬
ства предстают перед ним скучающими, плаксивыми и капризными
детьми, когда они бьют ручонками по своим стульчикам и требуют,
чтобы взрослые их развлекали. Такой человек может стать художником,
если в нем таятся артистические наклонности. Как и все жители Амс¬
тердама, Ван дер Валк знал историю Фритца Шиллера. И часто думал:
если бы у меня был бар, я повесил бы в нем множество картин Люд¬
вига Вемельманса. Додо из Гамбурга, танцующий в салуне «Сумасшед¬
шая лошадь». Давайте-ка полюбуйтесь на себя!
Но если хозяин бара — человек слабый и достаточно умный, что¬
бы ему наскучило извлекать деньги из фривольных развлечений сво¬
их сограждан... что ж, в таком случае он может стать опасным аут¬
сайдером, правонарушителем, сутенером, поклонником порнографии.
Он будет наслаждаться своей ненавистью и презрением к этому жал¬
кому обществу и брать его за горло.
В молодости Ван дер Валк часто размышлял об этом. Теперь преж¬
ние мысли вернулись, когда он впервые услышал о Янсене от Феодо¬
ры, а потом сам повстречался с ним...
67

Ван дер Валк направился в туалет, умылся, причесался, но тут от
высоких рассуждений его отвлекла отскочившая от рубашки пуговица.
К тому же шел дождь, а плащ остался дома. Ван дер Валк раздражен¬
но натянул на себя длинное черное кожаное пальто и с трудом забрался
в маленький «мерседес». Машина осела под тяжестью ста шестидеся¬
ти фунтов. Какой же он добросовестный коп! Обозвав себя идиотом,
Ван дер Валк развернул машину и поехал в Бломендааль.
В три часа пополудни в «Архангеле Гаврииле» было чисто и безлюд¬
но. Утром все двери и окна распахнули настежь, а сейчас снова закры¬
ли. Здесь, рядом с приморским бульваром, туман был особенно холод¬
ным и сырым. Но в помещении еще ощущался запах свежего воздуха.
От камина шло приятное тепло. Бармен, закатав рукава рубашки, мыл
полки за стойкой бара. Хьялмар Янсен изучал листочки, приколотые
к доске, на которых было напечатано меню. Ван дер Валк поразился:
когда же этот человек спит? Ведь вряд ли Янсен добрался до постели
раньше половины шестого утра. Больше в баре никого не было, хотя
наверняка кто-то заходил сюда в обеденный перерыв выпить аперитив
или поговорить о делах за покером.
По бульвару стелился плотный морской туман. Волны лениво шле¬
пались о берег: прилив только начинался. Несколько мамаш нетороп¬
ливо шли с колясками по Оранье-страат, останавливаясь, чтобы по¬
сплетничать или поглазеть на витрины магазинов.
Янсен был одет в темно-синие брюки из мягкой ткани и белый
свитер-водолазку. Он напоминал тренера по гимнастике — молодо¬
го, полного здоровья и чистоты. Темно-рыжие волосы спадали на лоб,
бледное лицо выглядело свежим и отдохнувшим.
—	Какой приятный сюрприз. Не беспокойся, Гарри. Я сам займусь
клиентом. Что будете пить?
—	«Пикон», пожалуйста. Немного лимона и гранатового сока. У вас
есть минутка для разговора?
—	Я с радостью оторвусь от этой идиотской работы. Пойдемте при¬
сядем.
Янсен и Ван дер Валк сидели друг против друга за овальным сто¬
ликом. Обычный для голландских кафе столик, покрытый скатертью с
бахромой по краям-и восточного стиля орнаментом. Бармен наконец,
принёс «пикон» и кофе для Янсена. Щелкнула зажигалка, и первые
клубы ароматного дымка американской сигареты голубыми лентами
прочертили чистый воздух. Ван дер Валк вытащил одну из своих ви¬
зиток и бросил ее на стол. '
Янсен принялся внимательно изучать*ёе, в то время как Ван дер
Валк столь же внимательно рассматривал Янсена, но ничего примеча¬
тельного не заметил. Тот перевернул карточку, взглянул на обратную
сторону — почему всех так интересует обратная сторона? — и нетороп¬
ливо вернул ее Ван дер Валку. В глазах Янсена ничего нельзя было
прочитать, и лишь под конец он прикрыл ресницы с некоторой даже
68

застенчивостью. Полицейские часто используют такой трюк: смотрят-
на жертву пристальным пустым взглядом. Ван дер Валк пустил его в
ход. Немного найдется людей, которых от этого не передернуло бы, но
Янсен, видимо, принадлежал к их числу.
—	Так, так. Официальный визит, коль скоро вы показали мне ви¬
зитку? Но вы не стали менее желанным гостем. — Голос Янсена ос¬
тался прежним — никаких ноток страха, перемены тембра. Но было
видно, что он тщательно себя контролирует.
—	Официальный? О нет. В прошлый раз я был здесь, так сказать,
анонимно и решил, что сегодня разумнее будет представиться. У нас с
вами пойдет разговор об одном деле.
—	Приблизительно я знаю, что это за дело.
—	Похоже, что так, — отозвался Ван дер Валк без всякой угрозы
или иронии в голосе. Разве что произнес эту фразу с легким нажимом,
на который Янсен вроде бы не обратил внимания.
—	Я заметил, что кое-кто из ребят взбудоражен... их о чем-то до¬
прашивала полиция. Может быть, это и были вы?
—	Да. Они рассказали вам, о чем шла речь?
—	Нет. Мне ничего не известно. Ребята шепчутся по углам, но в
основном молчат, как заговорщики. Я сказал вам о допросах, потому
что услыхал словечко от одного, словечко от другого и свел все вмес¬
те. Но в чем дело в целом, не уловил.
—	Они вроде вам доверяют.
—	Это короткое словечко — «полиция», как вы знаете, кладет ко¬
нец всякому доверию, — улыбнулся Янсен.
—	Неужели вы думаете, что мне это неизвестно? Но к вам-то, на¬
деюсь, это не относится.
—	Без сомнения, однако я немногим могу вам помочь. У меня со¬
здалось ощущение, будто что-то не так, но я решил, что дело не слиш¬
ком серьезное, и не придал этому серьезного значения. Очевидно, я
ошибался.
—	Вы были удивлены?
—	Довольно трудный вопрос. Я должен был бы удивиться: эти ре¬
бята выпускают пар совершенно безобидными способами. Но ведь я
не знаю, в чем их подозревают. А с другой стороны, я, так сказать, не
позволю себе удивляться — кто знает, что у них на уме? Мальчишки
вообще всегда не в ладах с полицией. Меня удивило бы, если б они
совершили нечто серьезное. Но неужели это так?
—	Видите ли, у меня на этот счет есть только мои личные сообра¬
жения.
—	О, простите! — невозмутимо отозвался Янсен, отхлебнул кофе и,
посчитав, что он уже достаточно остыл, выпил все.
—	Тем не менее я жду, что вы поделитесь со мной своими собст¬
венным^ гипотезами, — любезно сказал Ван дер Валк. — Вы наверня¬
ка сумеете разобраться в том, насколько серьезно это дело.
69

—	Да, конечно. Но, должен признаться, мне нс хотелось бы лишать¬
ся доверия ребят. Насколько я понимаю, вы предлагаете мне вытянуть
из них информацию. Если обо мне пойдет слава как о стукаче, назо¬
вем это мягко, — столь же любезно ответил Янсен, — мой бизнес от
этого пострадает.
Мы упражняемся в словесном фехтовании, подумал Ван дер Валк.
Знает ли что-то Янсен? Понимает ли истинную причину, из-за кото¬
рой я сюда явился?
—	Вам, конечно, известно, что здесь существует банда.
—	Банда, хм, банда... Под этим подразумевается какая-то уголов¬
щина? Конечно, я знаю, что среди ребят есть своего рода элита. Эти
мальчики и девочки используют комнату на втором этаже как клуб...
мы называем это клубом. Они ставят себя выше остальных и испыты¬
вают... хм... презрение — да, это верное слово — к быдлу, которое при¬
ходит в кафе.-Я их не разубеждаю, они меня в общем-.то забавляют.
—	А «вороны»?
—	Честное слово, господин старший инспектор, вы знаете не мень¬
ше, чем я сам. У них есть, можно сказать, комитет, который разраба¬
тывает законы. Самоуправление — просто общество в миниатюре. Не¬
вероятно интересно изучать психологию детей. А ведь «вороны», как
они себя называют, со временем будут править Бломендаалем. Может
быть, эта мысль вам покажется нелепой. Но все эти ребята — сыновья
и дочери самых влиятельных людей в нашем городе.
—	А где сегодня ваша птица?
—	У меня дома: она путается под ногами, когда мы носим еду и
напитки. Да, птица. Для ребят она стала своего рода символом, уф, —
символом высшего слоя, аристократии.
—	И это вы почитаете за комплимент в ваш адрес?
—	Думаю, да. Забавно.
—	А вы знаете, что эта аристократия имеет обыкновение выезжать
в Амстердам и взламывать там квартиры?
На этот раз Ван дер Валк не скрывал своей иронии, но Янсен по-
прежнему был неуязвим.
—	Я и представления об этом не имел. Возможно, вы сочтете меня
глупцом, но я не столь наблюдателен, как вы. Я только уловил неко¬
торые намеки, что такова версия полиции. Судя по всему, ребятам
задавали вопросы на эту тему. Вы уже кого-то арестовали?
—	В этом нет необходимости. Я сделаю это в любой момент, как
только сочту нужным.
— Неужели вы всерьез считаете, что эти подозрения справедливы?
Вы знаете, все они очень милые парни.
— Согласен. Главное в данном случае — установить степень их
вины.
На секунду воцарилась тишина. Янсен, очевидно, обдумывал, что
стоит за этим замечанием.
70

—	Ах, но это вопрос профессиональный. Не мне судить о таких
вешах.
—	Вы расстроены?
—	Я? Пожалуй. Судя по вашим словам, дело может оказаться
серьезным.
—	И никаких личных причин нет?
—	Мой дорогой инспектор, надеюсь, вы нс сердитесь на то, что я за¬
манивал ребят к себе. Между прочим, в этом и состоит моя профессия.
—	Я хотел бы, чтобы вы удовлетворили мое любопытство в одном
вопросе.
—	С удовольствием. О чем речь?
—	О «кошках».
—	О «кошках»? — ровным голосом переспросил Янсен. — А что это
такое?
—	Вы знаете, кто это?
За этим важным для инспектора вопросом последовала пауза. Что-
то промелькнуло в зеленовато-карих глазах Янсена, что-то неуловимое.
Или Ван дер Валку показалось?
—	В клуб приходит много девочек. А «кошки», я думаю, — тоже их
элита, как и «вороны». Ребята выбирают странные клички. Но вы же
знаете, как серьезно они относятся к своим маленьким тайнам.
—	Вы правы. И «кошки»... они спят с «воронами»?
Янсен рассмеялся:
—	Господи, да откуда же мне знать?
—	Я полагал, что вы более наблюдательный человек.
—	Понятия не имею, что происходит вне стен моего заведения,
инспектор. Несомненно, у детей есть свои интрижки — как правило,
недолговечные. Но меня это совершенно не интересует. И я не со¬
мневаюсь, что ваше предположение правильно, ведь не из пластмас¬
сы же они сделаны, эти ребятишки.
—	Но я почти уверен и в том, что они занимаются групповым сексом.
—	Ах, инспектор, откровенно говоря, я и сам так нередко думаю.
Ван дер Валк лизнул подтаявший кусочек льда, оставшийся на дне
его бокала. Стоит ли и дальше продолжать разговор в том же духе? Этот
скользкий ублюдок знает, как не попасться на крючок. Нет, хватит
пока: пусть помучается над вопросом о том, что именно известно по¬
лиции. Ван дер Валк поставил бокал на стол.
—	Мне надо позвонить, но я бы еще выпил, пожалуй. Присоеди¬
няйтесь.
Ван дер Валк вышел из «Архангела Гавриила» около четырех. Чего
же он достиг? Результаты таковы: узнал он немного, но посеял свои
семена, точнее, зубы дракона. Семена сомнений, страха и подозре¬
ний. Можно было пойти и дальше: упомянуть о Кеесе ван Сонневель-
71

дс — знает ли Янсен о том, что произошло? — о любопытном пове¬
дении Ханни Троост. Да, конечно, можно было развить мысль и на¬
счет того, что ребята трахались в квартире Хьялмара. Доказав это, он
для начала подловил бы Янсена на лицемерии. Но ведь это не пре¬
ступление — разрешать восемнадцатилетним парочкам заниматься
любовью на своей кровати. Хотя о таких вещах, естественно, вслух
не говорят. Янсен не обязан давать объяснения на этот счет, и он не
пытался это сделать, потому что обладает достаточно острым умом.
Нет, вряд ли сейчас удалось бы добиться большего. А вот Кеес на¬
верняка кое-что знает. Интересно, звонила ли Ханни кому-нибудь из
«кошек»? Предупреждала ли, что поблизости бродит тигр?
Ван дер Валк остановился возле телефонной будки.
—	Я в Бломендаале. Как там Троост?
—	Ничего. Барт звонил. Из дома не выходила, по телефону ни с кем
не разговаривала.
—	Скажите, чтоб глаз с нее не спускал.
Повинуясь мгновенному импульсу, он оставил машину на улице
Анны Павловны и подошел к дому Феодоры. Наверное, она куда-ни¬
будь вышла. Но нет, Феодора стояла в дверях. Она только что вымыла
голову и встретила Ван дер Валка в Нижнем белье и с полотенцем,
накинутым на плечи.
— А, мой полицейский!
— Не напоминай об этом. Я сыт по горло.
— Так-так. Преступления приедаются?
— От них во рту вкус пепла. Арестовывать людей — что в этом хо¬
рошего?
— Мой бедный друг, входи и расслабляйся. А как насчет этой бан¬
ды стиляг? Дело закончено?
— Черт побери, оно только начало раскручиваться. Ползет медлен¬
но, как старая корова. Не понимаю, почему я так нервничаю, но мне
все это не нравится.
— Ах, бессмысленно говорить тебе, чтоб ты выбросил все это из
головы. Но помни: в мире есть и другие важные вещи. Мы этого не
осознаем, потому что нам нет до них дела. А остальным людям пле¬
вать на твои заботы. Мы придаем значение л^ць тому, что затраги¬
вает наши интересы, и не более того. Это легко доказать. Расскажи
о своих проблемах. Если я буду реагировать спокойно, ты сам. уви¬
дишь, как твоя на глазах потеряет всю свою важность. Ты живешь
в гнилом мире преступников и полицейских. А здесь совсем другая
атмосфера. Знаешь историю об Альфонсе Доде, о его поездке в Сус-
Префе? Он отправился в деревню, чтобы поднатореть там ораторским
искусством, но природа была так прекрасна, что вместо этого он на¬
чал писать стихи.
— С тобой все делятся своими заботами. Ты знаешь все тайны, моя
дорогая.
72

—	Больше, чем кто-либо л этом городе. Всем шлюхам исповедуют¬
ся, ты разве нс знаешь?
—	Я нс прошу тебя рассказывать об этих тайнах, хотя некоторые
наверняка меня бы заинтересовали.
—	Это точно,•— с чувством удовлетворения признала Феодора. —
Я как агент под прикрытием. Знаю всех, кто занимается здесь грязны¬
ми делишками, кто какие сделки заключает. Даже могу плести загово¬
ры. Скажу тебе вот что, не выдавая ничьих секретов: у меня есть очень
хороший друг. Ты, кстати, интересовался его сыном. Это богатый че¬
ловек, у него большая машина. Бедняга, он хотел бы приехать ко мне
на ней, но не осмеливается.
—	Догадываюсь, кто это.
—	Да я, пожалуй, скажу. В. общем, мой друг Франс тоже делится
со мной своими бедами и радостями. Когда дела идут хорошо, Франс
приходит сюда повеселиться. Но сейчас он в тревоге. Хочет найти от¬
веты на те же вопросы, что волнуют и тебя. И не может: мальчик
молчит. Франс думает, что он боится. И это тревожит Франса.
Ван дер Валк молча курил.
—	Давай выпьем. Ты любишь бургундское?
—	Очень. Но уже давно его не пробовал.
—	Я нашла один магазинчик — дешевый, потому что покупателей
мало. И заключила выгодную сделку, ведь товар не должен лежать
мертвым грузом.
—	Я разговаривал с Хьялмаром.
—	А, с этим лицемерным святошей.
—	Знаешь, временами ты ведешь себя очень умно. Ведь именно ты
показала мне на него пальцем. Это человек с запашком. Доказательств
у меня ни на грош, но я почему-то уверен, что Янсен действует за
спиной у мальчишек. И пока я не узнаю больше о Янсене, ребят тро¬
гать не буду. Видишь, на откровенность я отвечаю откровенностью.
—	Ты ужасный человек, но с тобой интересно.
—	К тебе ночью приходят идеи?
—	Нет, я обычная женщина и по ночам занимаюсь любовью. Мыс¬
ли приходят утром, когда освежишься после бассейна.
—	Ха! Ну а меня, беднягу, идеи посещают ночью. В другое время я
занят. Так вот: меня осенило, что Янсен имеет самое прямое отноше¬
ние к банде. Но он не боится. Во всяком случае, не слишком. Возмож¬
но, это дело более сложное, чем кажется ла первый взгляд. Из маль¬
чика надо кое-что вытянуть.
—	Из мальчика? Ты имеешь в виду сына Франса?
—	Нет. Один из членов банды сбежал. Его нашли в Германии. Ут¬
ром я поговорю с ним. У нас есть основание задержать его дня на два.
В газетах появится заметка: стоит показать, что мы настроены серьез¬
но. И родители это поймут. Не люблю журналистов, но и от них бы¬
вает польза. Ты тоже можешь помочь.
73

Феодора спокойно посмотрела на Ван дер Валка.
—	Ты рассчитываешь, что я буду шпионить? Нет, дорогой. Не хочу
иметь никаких дел ни с полицией, ни с прессой. И стукачкой не стану.
Ты мне нравишься, я помогу тебе, чем смогу. Но не подобным образом.
—	Я вовсе не прошу тебя стучать и не запугиваю тебя. Просто про¬
яви, чуточку больше любопытства. Никого не надо закладывать. ПЬй-
ми: я не хочу давить на ребят, но мне необходимо знать правду. Твоя
помощь останется в тайне и для прессы, и для местной полиции, для
кого угодно — только назови имена. До моих источников информации
никому дела нет. Просто рассказывай, что ты видела и слышала. Мне
нужна помощь.
—	Прости меня за мою глупость, но проблем и так хватает. Ко мне
часто приходят люди и требуют, чтобы я им все рассказала, а не то,
мол, будет плохо. Умирать мне не хочется. Но ты прав, я кое-что знаю.
Например, я знаю Ария ван Сонневельда.
—' Сегодня утром мы любезничали с его женой, — смеясь, сказал
Ван дер Валк.
—	Да, я о ней наслышана.
—	Ты действуешь как губка: отмываешь мужчин дочиста.
—	Они приходят ко мне, как в церковь на исповедь. Признаются
во всех мелких грешках. Я буду рассказывать тебе то, что услышу. Но
доносчицей не стану никогда, понимаешь? Я никогда не приду, даже
к тебе, и не скажу: этот человек сделал то-то и то-то. После этого я
долго не протяну, потому что потеряю душевное спокойствие.
Тут Ван дер Валку пришло в голову, что Маркусис не будет си¬
деть на работе дольше, чем требуется. Не такой он человек. Попро¬
щавшись с Феодорой, инспектор поехал в полицейское управление
узнать, как решились дела с прессой. Начальник действительно с не¬
терпением поглядывал на часы.
—	Если вы хотите кого-то арестовать, чего медлить? Теперь инфор¬
мация все равно просочится, так что лучше забрать мальчишек. Я ут¬
рясу этот вопрос с судебным следователем. Чем раньше посадим их за
решетку, тем меньше будет пересудов.
—	Комиссар, позвольте мне действовать своими методами. Толки,
пересуды — это как раз то, что сейчас нужно. Ребята испугаются, и у
ьих развяжутся языки. — Ван дер Валк не стал рассказывать Марку-
сису, чем он занимается и какие у него планы.
—	Аресты успокоят публику. Вам-то все равно, а мне — нет. Ну да
ладно, я не буду вмешиваться. Действуйте, инспектор. Господи боже,
я ведь сказал сегодня жене, что приду пораньше.
В утренней газете появилась заметка — результат настойчивого
желания комиссара Маркусиса успокоить общественность и одновре¬
менно должным образом ее информировать. В целом получилось не¬
74

плохо, решил Ван дер Валк, читая ее за завтраком: не .глупее, чем
обычно.
«Некий К. в С. студент «Тенхише Ходж Скул», проживающий в
Бломендаалс, восемнадцати лет, сбежал вчера утром из дома, похи¬
тив перед этим все деньги, какие смог найти в собственном доме.
Нам стало известно, что накануне всчеро1и несколько его товарищей
были опрошены старшим инспектором отдела по борьбе с детской пре¬
ступностью амстердамской полиции, который сотрудничает с полицей¬
скими органами Бломендааля. Студент С. был задержан западногерман¬
ской полицией в Кельне и отправлен в Амстердам для допроса.
Насколько нам известно, речь пойдет о многочисленных нападениях
на граждан и их собственность, происходивших в Амстердаме послед¬
ние несколько месяцев. Похоже, в этих грубых нарушениях правопо¬
рядка принимали участие несколько молодых людей из Бломендааля.
Старший инспектор ван дер Валк из амстердамского отдела по борь¬
бе с детской преступностью отказался дать более подробную инфор¬
мацию, поскольку дело еще не закончено, однако выразил уверен¬
ность, что сумеет справиться с бандой мародёров.
Комиссар Маркусис, возглавляющий полицейское управление Бло¬
мендааля, сообщил вчера нашему репортеру: «Мы считаем, что во имя
интересов общественности не имеет смысла раскрывать детали этого
дела прежде, чем суд сочтет это необходимым. Голландская молодежь
в целом не склонна к совершению уголовных преступлений. Поэтому
необходимо проводить четкую градацию между хулиганами и крими¬
нальными элементами. Власти целиком владеют ситуацией, и в ско¬
ром времени дело будет передано в суд».
Ван дер Валк закашлялся от смеха, читая эти тяжеловесные клише.
Арлетт фыркнула:
—	Этот Маркусис — размазня какая-то. Я права?
—	Понимаешь, у нас с ним пока ничего конкретного. Эта статья
нужна только для того, чтобы развязать языки. И полиция как бы на¬
мекает, что взялась за дело всерьез. Я мог бы уже сейчас посадить
мальчишек, но мы предполагаем, что не в них корень зла. Сегодня я
повидаюсь с парнем, о котором здесь идет речь.
—	А меня больше интересуют наши дети. Ты знаешь, что им обоим
нужны новые ботинки? Слушай, это очень важно. Вчера я была в Нью-
вендике и в Бате...
Из своего кабинета он позвонил сначала Арию ван Сонневельду:
— Не будете ли вы так добры зайти ко мне? В двенадцать? Хоро¬
шо. Да... да. Сейчас я хочу поговорить с вашим сыном. А там уж как
получится... Пока ничего не могу сказать. Когда все решится, я дам вам
знать.
Потом — Франсу Мерлю:
75

—	Можно я подъеду к вам после ленча на несколько минут? Есть
одна идея, и мне хотелось бы знать ваше мнение, вот и все. В полови¬
не третьего? Прекрасно.
И еще один звонок — подчиненным:
—	Не спускайте глаз с девчонки. После этой заметки она встанет с
постели и закрутится. До сих пор никому не звонила?
Ван дер Валк успел еще доложить Берсме о своих вчерашних раз¬
говорах о том, как Янсен умело обходит все скользкие вопросы:
—	Да уж и впрямь святоша-лицемер. Однако не дурак.
• — Подожди и понаблюдай за ним — пусть дозреет. Если судебного
следователя удивят твои методы, я с ним справлюсь. С Маркусисом я
говорил и велел ему заниматься своими делами. Это ему не публику
ублажать. С мальчиком уже беседовал?
—	Он ждет меня у дверей кабинета.
—	Не дави на него, пока не почувствуешь, что у тебя твердая почва
под ногами.
Ван дер Валк вернулся к себе, даже не бросив взгляда на жалкую
фигурку мальчика, примостившегося на скамейке рядом с его кабине¬
том. Он сел за стол и решил быть суровым. Разбросанные повсюду бу¬
маги, ручка — это всегда действует безотказно и создаст пугающее ощу¬
щение, что охота началась. Как и отрывисто произнесенный приказ:
—	Введите его.
Спектакль в разгаре. Когда Кеес нетвердой походкой вошел в ка¬
бинет, Ван дер Валк с деловитым видом писал следующее: «Гамлет»,
«Макбет», «Отелло» и «Король Лир» — эти комедии-фарсы, написан¬
ные Вильямом Шекспиром, содержат прекрасные примеры того, чего
следует избегать в полицейском расследовании. Основываясь на не¬
правильных рассуждениях и поспешных выводах, большинство геро¬
ев оказываются в постели с плохими женщинами».
Мальчик был совершенно разбит.
—	Садитесь, — резко сказал Ван дер Валк, злобно отшвырнув руч¬
ку, и из соображений безопасности перевернул свой листок оборотной
стороной вверх.
—	Ну-с, что вы можете сказать в свое оправдание, молодой чело¬
век? — И Ван дер Валк произнес классическую тираду. Он вызвал бес¬
покойство... потеря времени... общественные деньги... это непрости¬
тельно... утайка, информации... мелкая кража... безответственность...
это все ужасно. Замысел явно удался, все шло как: по маслу: мальчик
уже тридцать шесть часов ничего не ел, кроме сандвичей, он был гряз¬
ный, уставший и полностью деморализованный. Достигнув кульмина¬
ции в своих обличениях, Ван дер Валк незаметно соскользнул на уте¬
шающий тон и сладенький сироп привычной песенки:
—	Вряд ли можно посмотреть на вашу эскападу сквозь пальцы, не
правда ли? Вы взяли деньги у вашей матери и вообще устроили страш¬
ную неразбериху. И все-таки, как бы это ни было серьезно, я готов
76

забыть об этом, если... если вы не доставите нам больше неприятнос¬
тей — только в этом случае. Сбежать потому, что вы запутались в де¬
лах или поссорились с подружкой — это одно, туг вас можно простить.
Но вы сбежали потому, что не хотели отвечать на вопросы — важные
для полиции, как вам известно, — это очень серьезный проступок.
Намерение создать помехи следствию или дача ложных показаний —
это статьи, предусмотренные в уголовном кодексе. Отрицания, уклон¬
чивые ответы, ложь, увертки — все это только ухудшит ваше положе¬
ние. Хватит валять дурака. Надеюсь, вы сами это понимаете.
Хочу сразу внести ясность. Вы знаете, что у меня имеется более чем
достаточно причин, чтобы арестовать вас и держать в тюрьме до тех
пор, пока не закончится процесс. Возможно, на это уйдут недели. От¬
пущу я вас или нет — это зависит исключительно от правдивости ва¬
ших ответов. И у меня хватит материалов, чтобы проверить, не лжете
ли вы. Понятно?
—	Да, — донесся слабый голос.
—	Сколько времени вы провели вместе с «воронами»?
—	Всего неделю.
—	А до этого вы знали, что они грабят квартиры?
—	Нет, честно. Откуда я мог это знать?
—	Когда же это выяснилось?
—	Когда меня... приняли.
—	В тот же день? Сразу? Вас посвятили во все тайны?
—	Не во все. Мне сказали только о налетах на квартиры.
—	Итак, вас приняли. Каким образом? С одобрения Янсена?
—	Ну да. Под конец так и было.
—	Вы имеете в виду, что ребята хотели принять вас, а Хьялмар не
соглашался?
—	В общем-то нет. «Вороны» были против, я прямо с ума сходил.
А потом попросил Хьялмара, и он согласился. И тогда ребята тоже не
стали возражать.
—	А какое дело было Янсену: приняли вас или нет?
—	Он человек строгий, и ему важно знать, кто у нас в клубе верхо¬
водит. Хьялмар говорит, что, мол, раз он хозяин, значит, все правила
должны согласовываться с ним.
—	Хорошо, вы стали «вороном». Что потом?
—	Ну, мне сказали, что я не имею права ни в чем участвовать, пока
не пройду... испытания.
—	Обряда посвящения?
—	Да, вы правильно сказали.	,
—	И что вы должны были сделать?
—	Стянуть несколько вещей из трех магазинов.
—	Вы согласились?
-Да.
—	Что вы сделали с этими вещами?
77

—	Выбросил. Мне... мне не хотелось держать их у себя.
—	Что это были за вещи?
—	Зажигалка, транзистор и... и пара... женских трусиков.
—	Понятно. И что же Хьялмар сказал по этому поводу?
—	О, он и не знал ничего. Как же это можно? Он не разрешил бы.
—	Но Хьялмар дружит со всеми «воронами», постоянно бывает в
клубе. И вы хотите сказать, что он ни о чем не подозревал?
—	Хьялмар давал «воронам» разные привилегии: скажем, заказывать
выпивку в кредит и все такое. Но «вороны» умеют хранить тайны. Он
не мог знать о налетах.
—	Вы имеете в виду, что Хьялмар слишком глуп и не замечал, что
происходит?
—	Не знаю.
—	М-м. Ваша девушка, Ханни Троост. Она тоже в банде?
—	У всех «воронов» есть подружки. «Кошки» — так их называют.
—	Что пришлось украсть Ханни?
—	Думаю, ничего.
—	Я не хочу терять времени и переспрашивать вас, лжете вы или
нет. Но если выяснится, что лжете, вам же будет хуже.
—	Я не лгу, честное слово. Я не знаю, Ханни ничего об этом не
говорила.
—	А как вы сами думаете?
—	По-моему, она могла сделать что-то в том же роде, но мне не
рассказывала.
Мальчишка, конечно, был в жалком состоянии. Пот катился с него
градом. Кеесу мешал страх — не только перед тюрьмой, но и чем-то
еще более серьезным. Интересно, перед чем?..
—	Итак, мы установили, что «вороны» совершали налеты на квар¬
тиры. Нам будет о чем с ними поговорить. А чем же занимались «кош¬
ки»? Наверное, просто скрашивали вашу жизнь?
—	Не знаю. И я не участвовал в кражах. Честно.
—	Вы не были на Шуберт-страат?
—	Нет, клянусь. Другие — да, были, я знаю. Но не я. Ребята гово¬
рили, — неохотно выдавил из себя Кеес, — что я могу их выдать, по¬
тому что еще не обучен, как следует. Но ведь я могу делать то же, что
и они... Однако мне предрекали, что я испугаюсь, — обиженнб закон¬
чил мальчик.
—	Что произошло, когда ребята вернулись?
—	Не знаю. Они не впускали меня к себе. Меня и Ханни.
—	Куда не впускали?
—	В квартиру. Понимаете, кафе закрывается в двенадцать, но Хьял¬
мар разрешает «воронам» слушать пластинки у себя в квартире, и иног¬
да они остаются там допоздна. Хьялмар в это время занят в своем клу¬
бе, но ребята могут уйти так, что никто их и не заметит.
—г Что происходит в «квартире Янсена?
78

—	Не знаю точно, туда притаскивают выпивку, всякую еду. «Воро¬
ны» говорят, что Хьялмар не возражает.
—	«Кошки» тоже приходят туда?
-Да.
М-м, значит, у них там оргии... Но ничего существенного Кеес не
видел. Плохо. Для суда этого маловато. А «воронов» теперь арестовать
можно — оснований более чем достаточно.
—	Вы были на этой квартире?
Кеес колебался.
—	Вы ведь занимались там любовью с Ханни, не так ли?
—	Да, один раз. Хьялмара в тот вечер не было, но у «воронов» были
ключи. Они сказали, что мы тоже можем послушать пластинки.
Что ж, с этим по крайней мере все ясно.
—	Так. Значит, у Мишеля Карнавалета возникла идея, что вы мо¬
жете выдать «воронов» полиции...
Измученный Кеес грыз ногти.
—	Он сказал что-то в этом роде. И мы подрались.
—	Знаю. Что же все-таки он сказал вам?
—	Не помню... но я чуть не слетел с катушек.
—	Послушай-ка, малыш... — раздраженно начал Ван дер Валк.
—	Он сказал... что кошки до меня доберутся. — Кеес был на преде¬
ле, его словно парализовало от страха.
Но Ван дер Валку вся эта сцена казалась несколько театральной:
очевидно, парень разыгрывает представление.
—	Ну? И что же они могут вам сделать? — презрительно спросил он.
—	Мишель сказал, что они... убьют меня. — У мальчишки началась
истерика.
Кеес зашел слишком далеко — это уже настоящая мелодрама.
—	Прекратите играть! — резко оборвал его Ван дер Валк. — Это
ничего вам не даст. — А впрочем, бог с ним, с Кеесом. — Инспектор
вызвал полицейского. — Уведите его, пусть успокоится. Пока он в та¬
ком состояний, я не могу продолжать допрос.
Ван дер Валк был встревожен. Он вытянул кое-что из мальчишки, и,
несомненно, это еще не конец. Но такая информация немного стоит.
Слишком нервозные свидетели — самые ненадежные люди. Чересчур
легко он раскололся. Лучше бы Кеес грубил, лгал и поменьше плакал. Да,
мальчик истеричен, а сейчас вообще выведен из равновесия, но ох как
такие-то именно типчики умеют притворяться! Для них тюрьма и допро¬
сы — прямо-таки хлеб насущный. Драматическое событие. Нет, навер¬
ное, лучше отпустить парня, его словам нельзя верить. Когда таким, как
он, хочется закатить сцену, они несут все, что в голову придет.
Ван дер Валк вздохнул: беда с этими свидетелями. Одни тупо и
упрямо все отрицают, другие — истерики — разводят трепотню из
желания порисоваться. Правда, страх Кееса казался искренним, но
Ван дер Валка пару раз уже водили за нос, и по своему опыту он
79

знал, как убедительно и логично могут врать психопаты. С медицин¬
ской точки зрения это, наверное, нечто вроде паранойи в сглажен¬
ных формах. Или что-то другое? Ван дер Валк не мог вспомнить точ¬
но, как это называется в медицине, да и не так уж это важно.
Очевидно, угрозы были, и спровоцировал это Мишель. Был такой
случай в Америке: мальчишки связали предполагаемого предателя,
надели ему на глаза повязку и положили голову на рельсы. Поезд
прошел по саседней ветке, но бедняга лишился рассудка. Возможно,
и здесь может произойти нечто подобное. «Вороны» хотят заставить
Кееса молчать. До в целом это все чепуха. Орать на ребят в офисе —
не слишком хорошая идея. Чтобы проверить слова Кееса, нужно при¬
думать что-то поумнее.
Ван дер Валк снова подумал о Франсе Мерле. Кто его знает? А вдруг
сработает? Сумасшедший план, но опыт подсказывал: безумные идеи,
нелепые и невозможные с точки зрения полицейских циркуляров, не¬
редко дают хорошие результаты. Он и сам использовал всякие забав¬
ные трюки, чтобы вывести свидетеля из равновесия.
Ван дер Валк сомневался, что сумеет много выжать из мисс Ханни.
Ее нечем запугать и нечем подкупить. К тому же он презирал такие
методы ведения допроса, хотя они считались классическими. Хорошо,
когда свидетели выдают информацию многим людям. Это означает, что
потом никто не будет мошеннически ссылаться на давление полиции.
Что касается Хьялмара Янсена, то с ним все ясно. Но эти вечерин¬
ки в его квартире и все остальное... дает ли все это основание подвес¬
ти его под статью? Никаких доказательств нет. Надо двигаться поти¬
хоньку, никого пока не арестовывать. Пусть дозреют. Если «вороны»
изобьют малыша Сонневельда, то, возможно, кое у кого развяжется
язык. А давление на ребят будет расти и расти, пока им не покажется,
что они уже сидят в камере, за решеткой, а рядом ходит караульный
полицейский. Только вот как этого добиться?
Глава 6
В тот день казалось, что весеннее тепло вот-вот волной обрушит¬
ся на город. Самое лучшее время года. Невыносимую жару в Голлан¬
дию приносит восточный степной ветер, он же пригоняет к берегам
Северного моря тысячи медуз. Но его пора еще не наступила. Сей¬
час идет южный антициклон, и вместе с ним с Корсики сюда доле¬
тают запахи мимозы и тимьяна. В Голландии пока еще стоит апрель,
воздух пронзительно свеж. Воскресное утро. Если не похолодает, на
бульваре вскоре появятся женщины в летних хлопковых платьях, по¬
хожие на прелестных бабочек. Ван дер Валк смотрел в окно, мечтая
о глотке пива, когда раздался прозаический телефонный звонок. Про¬
клятый Бломендааль.
80

—	Шеф? Троост позвонила девушке по имени Кармен. Спросила,
пойдет ли та на занятия. Кармен ответила «да», и они договорились
встретиться в закусочной на улице Сингель.
—	Неплохо. Свяжись с Бартом. Пусть идет за ней следом. Посмот¬
рим, может, ему удастся что-нибудь услышать.
Что же делать с Кеесом?.. Ван дер Валка также интересовало, ка¬
кой обед приготовит Арлетт. По выходным они обычно обедали днем.
М-да, пожалуй, надо отпустить мальчишку. Чего он добьется, оста¬
вив его за решеткой? А на свободе Кеес посеет новые семена разно¬
гласий между ребятами. Они начнут мучиться: выдал их Кеес или нет,
много ли рассказал полиции? Если Кеес окажется на свободе и ос¬
тальных тоже не будут пока трогать, ребята решат, что их оставили в
покое, и на этом дело закончится. Ведь дети нетерпеливы и склонны
к оптимизму. Бездействие полиции они сочтут признаком бессилия,
а это будет только на руку ему, Ван дер Валку. Но, с другой стороны,
не слишком ли он рискует? Ведь мальчик подтвердил, что «вороны»
совершали нападение на квартиры, а он не арестовал их всех немед¬
ленно. Надо спросить, что думает по этому поводу Берсма. Может,
Маркусису стоит организовать за ними дополнительную слежку, хотя
бы на уик-энд. Пока что «вороны» не изменили обычного распоряд¬
ка дня; в их поведении не было заметно и следа тревоги. Ван дер
Валк приставил к ним двух своих инспекторов, а кроме того, Барт
сторожил «кошек».
Из Кееса, конечно, можно было бы выжать и больше, но зачем?
Наверное, мальчишка наболтал бы массу всего в угоду полицейским.
И что дальше? Подержать его подольше за решеткой? А потом это бу¬
дет расценено как давление, и суду такое не понравится. Признание
Кееса тоже восторга не вызовет: от него легко будет отказаться. А еще
Янсен. Ночные оргии у него на квартире — дело не очень хорошее,
но нужны доказательства, что он действительно замешан в преступ¬
лениях. Где-то оно существует, это доказательство. Как только он его
добудет, можно доставить себе удовольствие и разделать Янсена в пух
и прах. Зазвенел интерком.
-Да?
—	К вам пришел господин ван Сонневельд.
—	Пусть войдет.
Арий ван Сонневельд был худым, почти тощим и нервным челове¬
ком с костистым лицом, обрамленным жидкими прямыми волосами.
Казалось, он весь был сделан из синтетики: нейлоновая рубашка, те-
реленовый костюм. Даже зубы чересчур хороши: наверняка пластмас¬
совые. Очень неглуп, судя по проницательному взгляду. Всегда наго¬
тове дежурная улыбка. Ария ван Сонневельда считали великолепным
работником: он занимался тем, что целыми днями убеждал богатых
фабрикантов вкладывать побольше средств в рекламу. Тараторил он
как из пулемета и был заметно взволнован.
81

—	Извините, что пришел немного раньше, но у меня только что
прошла деловая встреча и нужно успеть поговорить с вами перед сле¬
дующей. Пожалуйста, инспектор, не думайте, что я бессердечный че¬
ловек и не забочусь о своем мальчике. Я очень за него тревожусь. Но
дело в том, что сейчас у нас работы по горло. Один из сотрудников в
отпуске, и заменить его некем. В этом и трудность моей профессии:
все зависит от личных контактов и переговоров.
—	Успокойтесь и присаживайтесь. Расслабьтесь.
—	Это крайне неприятно, инспектор. Просто представить не могу,
что нашло на моего мальчика. Все у него шло нормально, занимался
он хорошо и вдруг выкинул такой номер. Глупость!.. Со слов жены я
знаю: вы считаете, что Кеес попал в какую-то банду психов или что-
то в этом роде. Хочу поблагодарить вас за то, что вы зашли и все ей
объяснили. Очень жаль, что меня не было тогда дома, но сами видите:
вот так я и живу, вечно в запарке. Наверное, сын и сбежал от страха,
что его заставят во всем признаться, а? Он вам что-нибудь рассказал?
Ему придется предстать перед судом? Что же с ним будет?.. — Мистер
ван Сонневельд выплевывал одну фразу за другой без перерыва, слов¬
но ведущий телепрограммы, которому надо вместить как можно боль¬
ше рекламы в дорогостоящие тридцать секунд.
—	Не делайте поспешных выводов. Мы хотим узнать все поподроб¬
нее, прежде чем будем принимать какие-то решения. Сейчас мальчик
взвинчен. Я не слишком доволен разговором с ним. По-моему, Кеес
напуган, потому и сбежал. Но полиции ему бояться нечего. Если это
не притворство, мне нужно выяснить, чем вызван его страх. Самое
лучшее сейчас — это убедить Кееса, что его страхи беспочвенны, если,
конечно, он не будет скрывать от нас важную информацию. Вот поче¬
му я склонен выпустить его.
—	Понятия не имею, чего может бояться Кеес. Но я вообще ниче¬
го не знаю об этом деле и глубоко поражен. Конечно, я и представить
себе не могу, что Кеес может стать бандитом. Это просто невероятно.
Неужели вы действительно считаете, что он замешан в каких-то преступ¬
лениях? Конечно, ребята в его возрасте иногда срываются с цепи, я
знаю, но эта история с нападением... Ведь Кеес тут ни при чем, правда?
—	Он страстно заверял меня, что не совершал никаких преступле¬
ний, и я думаю, не врал. Кеес, конечно, повинен в том, что знал о
деятельности банды и молчал. Не могу пока сказать, как отнесется к
этому суд. Если верить Кеесу, он больше всего боится, что бывшие
дружки обвинят его в предательстве (хотя никакого предательства он
не совершал) и сделают с ним что-то ужасное. Например, откажутся с
ним разговаривать или что-то в таком же роде. Я скептически отно¬
шусь к этому ребячеству. Но Кеес волнуется. Я пришел к определен¬
ным выводам без его помощи. Ваш сын только подтвердил, что мои
догадки правильны. Но у меня создалось впечатление, что Кеес не¬
сколько склонен пофантазировать, и я делаю на это скидку.
82

—	Инспектор, ведь Кееса не обязательно держать в тюрьме, вер¬
но? Я хочу сказать, что это не очень логично, если другие ребята ос¬
таются на свободе, а они, насколько я могу судить по вашим замеча¬
ниям, увязли гораздо глубже.
—	Я уверен в этом, — несколько раздраженно отозвался Ван дер
Валк. — Но ваш мальчик находится здесь всего двенадцать часов, а ведь
он доставил нам немало хлопот. Розыск — дело сложное и стоит доро¬
го. Если б я поговорил с Кеесом у вас дома, как и было задумано, мне
тоже не пришлось бы беспокоиться.
—	Да, да, я прекрасно вас понимаю. Конечно.
—	Ну-с, мистер ван Сонневельд, я могу отпустить Кееса только
под вашу ответственность. Вы будете его стражем. Не надо сажать
мальчика под замок. Я против таких мер, разве что в случае крайней
необходимости. Но, возможно, мне придется поговорить с ним еще
раз, и тогда для самого Кееса лучше будет прийти сюда незамедли¬
тельно. Судья рассмотрит дело и решит, нужно ли возбуждать про¬
цесс против вашего сына. Но на это уйдет какое-то время.
Друзьям Кееса придется за многое ответить, ваш сын, вероятно,
виновен гораздо меньше. Попробуйте убедить Кееса, что ему очень
повезло. Ведь он совсем недавно попал в банду. Пускай побудет дома
денек-другой, поостынет и подумает. Я хочу, чтобы он понял: боять¬
ся нечего, главное — говорить мне правду. Пока его история выгля¬
дит довольно бессмысленной. Допускаю, что это не продуманная
ложь, просто мальчик перенервничал. Но уверен, что он рассказал
далеко не все.
Далее, Кеес должен разобраться с этой чепухой насчет угроз. Если
кто-то попытается его избить, надеюсь, он сумеет постоять за себя.
Советую вам проявлять к сыну побольше сочувствия, но без лишних
эмоций. Постарайтесь понять, его, вызвать у него доверие, чтобы Кеес
мог на вас положиться. Вряд ли другие ребята осмелятся напасть на
него: ведь тем самым они признают свою вину. Пока еще их не арес¬
товали, это связано с не быстрым процессом судопроизводства, но
один неверный шаг — и это будет сделано немедленно. Итак, теперь,
зная о моих умозаключениях и о степени своей ответственности, вы
по-прежнему хотите, чтобы Кееса выпустили?
—	О да, инспектор! Это было бы прекрасно.
Тебе хочется увидеть в газете'заметку о том, что Кеес-на свободе,
подумал Ван дер Валк про отца мальчика.
—	Очень хорошо. Я могу сделать это уже сегодня днем, но надо
узнать мнение комиссара. Возможно, он примет другое решение. Если
Кееса к шести часам вечера не будет дома, позвоните мне. Надеюсь,
вы постараетесь уберечь его от дальнейших неприятностей.
Ван дер Валк отлично пообедал: фламандский карбонат и тушеное
мясо с луком — его любимое блюдо. Металлическая обшивка маши¬
ны, стоявшей на солнце, нагрелась удивительно сильно.
83

На пути домой Ван дер Валк с удовольствием думал о том, что у
судьи от этого дела здорово разболится голова. Но какой же он, Ван
дер Валк, дурак, что занимается делами судебного следователя, ругнул
он себя. Все, что от него как инспектора требуется, — это арестовать
мальчишек как положено. Ведь так их и учили. Что происходит с пре¬
ступником, как с ним обращаются — это забота судебного следовате¬
ля, в дела которого офицер полиции никоим образом не должен вме¬
шиваться.
Но, работая в своем отделе, Ван дер Валк понял: весь этот слож¬
ный механизм работы следователей и судей действует слишком мед¬
ленно и неуклюже. Хотя его старались максимально упростить, когда
речь шла о детях. Опытный коп может и должен сам разбираться с
мелкими нарушителями. И даже если случай серьезный, он все равно
обязан, используя свой ум и опыт, распутать и упростить дело, а мо¬
жет даже, и вынести приговор. Вместо того чтобы взваливать на судеб¬
ного следователя сложную конфликтную ситуацию, а самому с радос¬
тью умыть руки.
О да, продолжал размышлять Ван дер Валк, как «исправить» дюжи¬
ну юнцов — образованных, из преуспевающих богатых семей? Тут есть
над чем поломать голову. Отправить мальчиков в исправительно-тру¬
довой лагерь, а девочек оставить в покое — пусть становятся прости¬
тутками? А ведь какие милые штучки они выкидывают: эта связанная
и изнасилованная женщина, запачканные, поломанные вещи. Его ра¬
бота состоит в том, чтобы защищать этих людей. О ребятах позаботят¬
ся другие.
Придя к Франсу Мерлю, Ван дер Валк показал ему свой рисунок,
похожий на мишень, — несколько неровных концентрических кругов.
—	Это еще что, черт побери? — Мерль заглянул ему через плечо. От
него пахло кубинскими сигарами, «Мусташем» и здоровым мужчиной.
—	Внешний круг — шестеро наших крутых парней. Им сейчас не¬
уютно, они чувствуют на себе мою тяжелую длань. Но я еще не опус¬
тил ее, потому что меня интересует и второй круг. Шесть девушек —
главная пружина в этом деле. А внутри — довольно зловещая темная
фигура. Владелец «Архангела Гавриила», некий Янсен, которым я
очень интересуюсь. Буду откровенен с вами — намеренно. А вообще-
то я частенько веду себя неосторожно, к неудовольствию начальства.
Скажу честно: мальчиков пока не посадили только потому, что я на¬
деюсь отыскать улики против Янсена.
—	Насколько я понял, если вы докажете его связь с бандой, с маль¬
чиков частично снимут ответственность за их преступления.
—	Именно так-. Но убедить их в этом нелегко. Они, пожалуй, ре¬
шат, что я хочу подкупить их.
—	Зачем вы мне все это рассказываете?
—	Сначала скажите: как настроение у Эрика?
—	Как у человека, которого ведут на виселицу.
84

—	Если дела и дальше пойдут так же, судья потребует немедленно
арестовать и допросить всех «воронов». Улик для этого достаточно, а
рапорт я представляю в понедельник. Вероятно, против девочек дело
возбуждать нс будут: невозможно установить степень их вины, а при¬
знания от них, очевидно, не добьешься. Нашего взрослого злодея во¬
обще не тронут. Если попробовать обвинить на судебном процессе,
Янсен попросту будет все отрицать и скажет, что мальчишки приду¬
мали это, желая избежать наказания. Даже если они выдвинут обви¬
нение независимо друг от друга, в суде решат, что ребята спелись.
Толку от этого будет мало, их слова легко опровергнуть. Я выража¬
юсь достаточно ясно?
—	Даже жестоко.
—	Вы еще удивитесь, узнав, насколько я жесток. Мне тут пришел
на ум один забавный трюк, возможно, он вам понравится. Нечего
Эрику в эти выходные болтаться по улицам с «воронами». Сводите-
ка его лучше в ресторан, угостите хорошим ужином с бутылочкой
вина, пусть немного взбодрится.
—	А потом?
—	По-моему, потом неплохо было бы познакомить мальчугана с
Феодорой.
—	Хо! А вы откуда ее?..
—	У меня масса странных знакомых. Как и у вас. Не знай я вашего
характера, ни за что не предложил бы такой план. Я дорожу своим
местом. Просто я подумал — да и сам не раз испытывал, — что муж¬
чина или юноша только женщине рассказывает все без утайки. Сам
однажды исповедовался... и чуть не угодил в беду. Один парень выстре¬
лил в себя, точнее, я ему помог. И в результате мне здорово влетело
по яйцам. Но это сработало — парень запел. Хочу добавить: не я здесь
первооткрыватель. Это старый классический метод, который применя¬
ло еще гестапо. Он считается неприличным. К счастью, мы с вами —
люди не очень благопристойные, а Феодора отказывается быть стукач-
кой- Но если вы согласитесь, она поможет вытянуть правду из Эрика.
Надеюсь, вы понимаете: сейчас самое время сделать это.
Мерль засмеялся резким отрывистым смехом.
—	Изобретательный же вы сукин сын! Ну и я не лицемер, а потому
не буду притворяться, что шокирован. Идея неплоха. Феодора хорошая
девочка. Эрику это только пойдет на пользу.
—	Да уж получше этих шлюшек-дилетанток, с которыми путается
Эрик. Из-за них он и сбился с пути.
—	Попробую что-нибудь предпринять.
Берсме звонили Кефт и Кребберс — два разгневанных отца. Оба
изображали из себя оскорбленную добродетель. Но Берсма отшил их
как следует.
85

—	Больше они к тебе приставать нс будут» — с ухмылкой пообещал
он Ван дер Валку.
—	А я в общем-то решил отпустить этого мальчишку, Ван Сонневель-
да. Как вы думаете? Честно говоря, немного побаиваюсь: а вдруг вы бу¬
дете настаивать, чтобы я засадил сразу всю компанию скопом. И тогда
мои выходные полетят к черту. Конечно, составляя рапорт для суда, буду
придерживаться вашего мнения. Но я лично предпочел бы оставить их
на свободе. Вы же сами понимаете, что нас ждет, если мы арестуем ре¬
бят до того, как они запоют. Ничего хорошего. Правда, на этот случай я
заготовил парочку трюков, но кто знает? Возможно, мальчишки будут от
всего отпираться. А Маркусису это только на руку.
Берсма засунул руки в карманы — трудная задача, когда при этом
усаживаешься в кресло. Старик угрожающе прибавлял в весе.
—	Я прочел его показания и в принципе согласен с тобой. Если он
просто дурака валяет — мы-то знаем, как эти вонючки умеют притво¬
рятся, — то грош цена его словам. Конечно, он даст такую информа¬
цию, что мы сможем засадить всех, как только понадобится. Но я по¬
нимаю, чего ты добиваешься. Думаю, мальчишку надо отпустить, а
остальные пусть погуляют на свободе, раз уж это необходимо. С судеб¬
ным следователем я договорюсь, главное, чтобы мы оба были уверены
в твоей правоте. А насчет Янсена — не поддавайся навязчивой идее.
Придет и его час. С девицами скорее всего ничего не выйдет. Конеч¬
но, они подначивали ребят, и тут секс сослужил свою службу. Но бес¬
покоиться за их нравственность глупо: с точки зрения закона, черт
побери, трахаться с дружком — это даже не мелкое преступление. Так
что давай проведи выходные, с толком.
Ван дер Валк получил огромное удовольствие от свободного воскрес¬
ного дня. Поначалу все шло прекрасно. Погода была великолепная. Всей
семьей они отправились на кораблике по Лоосдрехтским озерам. Но на
этом все хорошее и кончилось. Утром в понедельник, когда Ван дер Валк
еще сидел дома и с отвращением разглядывал в зеркало свой облупив¬
шийся от солнца нос, раздался звонок из полицейского управления Бло-
мендааля. Чей-то голос торопливо пробормотал, что на рассвете некий
рыбак, который вышел на ловлю, нашел труп Кееса ван Сонневельда
примерно в километре к северу от «Островов». Кеес утонул! Утонул?!
—	Причины?
—	Похоже, просто несчастный случай.
Первым на место происшествия приехал следователь по имени Вис¬
сер. Он все еще врзился там, где было найдено тело, тщательно обсле¬
дуя почву. Ван дер Валк немного знал его — хороший парень, серьезный
и обстоятельный, хотя звезд с неба не хватает.
—	На мальчике был водолазный костюм и этот, как его... акваланг.
Наверное, решил опробовать его в море, потерял почему-то равнове¬
86

сие — может, судороги начались, — потерял трубку и нахлебался воды'
На теле нет следов насилия. Труп не мог отплыть далеко: сейчас при¬
лив, воли нет, ветер дует нс с берега. Море просто отнесло его на глу¬
бину.
Ван дер Валк помрачнел как туча:
—	Тут что-то не так. Откуда взялся акваланг?
—	Отец подарил ему в воскресенье. Это был особый подарок: маль¬
чик ждал его целый год. Вчера он забавлялся с аквалангом в бассейне
в «Зоннехекс». Мы не спускали с него глаз. И с остальных ребят тоже,
хотя ведь это ваше дело, инспектор, а?«Но неважно. По-моему, здесь
все ясно. Кеес еще не привык к аквалангу, что-то перепутал. Весит эта
штуковина порядочно. В баллонах осталось полно сжатого воздуха.
Естественно, плавучесть у аквалангов есть, но, наверное, небольшая.
А иначе как можно держаться под водой?
—	У нас просто отдел забавных совпадений, — угрюмо заметил Ван
дер Валк, чувствуя, что его сейчас вырвет от омерзения и горечи. Да,
ребята здорово утерли нам нос. Что они хотели: заткнуть рот-Кеесу или
запугать всех остальных? Или и то и другое? А может, цель у них была
совсем иная? Какая же? Но, судя по всему, полиции никто не испу¬
гался. Бедняга Кеес!
Ван дер Валк изо всей силы захлопнул дверцу машины и, превы¬
шая скорость, рванул по бульвару к полицейскому управлению.
—	Медицинский рапорт уже готов?
Маркусис, совершенно истерзанный, только что вернулся после
неприятного разговора с родителями.
—	Дела хуже некуда. Со всеми у меня одни неприятности. Бурго¬
мистр висит на телефоне, дюжина родителей, пресса — хорошо хоть
журналистов отшил. У меня есть сильное подозрение, что это само¬
убийство.
(В голландских газетах о самоубийствах не сообщают.)
—	Ах, самоубийство! — осклабился Ван дер Валк. — Я сейчас лоп¬
ну со смеху.
—	О, я с вами совершенно согласен. Это так, просто удобная отго¬
ворка, чтобы журналисты поостыли. Несчастный случай ясно как
день. Только очень уж все неудачно получилось. •
—	Ну да, неудачный, случайный, обеспокоивший публику, расстроив¬
ший бургомистра... Это же убийство! — яростно выкрикнул Ван дер Валк.
—	Нет, нет! Ведь вопрос так не стоит...
—	Очень даже стоит, по-моему. И более того, я намерен найти от¬
вет. Между прочим, что произошло, пока мальчик плавал? Дайте мне
телефон больницы. Мне нужен медицинский рапорт.
—	Зачем? Врач сам сюда придет, как только закончит обследовать
тело. Послушайте, Ван дер Валк, у вас ведь нет серьезных оснований
для подобных предположений. Согласен, это неудачное стечение об¬
стоятельств, но бывают ведь и случайные совпадения.
87

—	Совпадения? Дерьмо!
—	Нет никаких следов насилия. Виссер осмотрел тело и место пре¬
ступления. Он человек компетентный и с большим опытом.
—	Мне тоже не по душе версия об убийстве, нс меньше, чем вам.
Но если вы от нее откажетесь, провалится весь наш план по поимке
банды. Мы могли бы замести их за кражи со взломом, изнасилование
и, наконец, за аккуратненько обстряпанное убийство.
—	Но это невозможно. С мальчиков глаз не спускали.
—	Почему же проворонили Кееса?
—	Будет вам! Вы же сами его отпустили, инспектор! Кроме того, за
ним следили.
С Маркусиса слетела вся его важность. Он был не только обеспо¬
коен, но и искренне расстроен. Чутье полицейского подсказывало ему:
здесь что-то не так.
—	Мальчик отправился домой, и слежка закончилась. Что ж, надо
было сидеть у его дверей всю ночь? Никто из ребят ничего подозри¬
тельного не делал. Около «Архангела» Кеес не появлялся. Он торчал в
кафе на Райтер-плейн со своей подружкой и с «воронами» в контакт
не вступал. А ведь мы ждали беды именно от них. Они разошлись по
домам, и мы успокоились.
—	А девицы?
—	Да они все, в том числе и девицы, спокойненько сидели по до¬
мам после половины двенадцатого. Родители Кееса сказали, что маль¬
чик вернулся, а через четверть часа взял свой акваланг и ушел, объ¬
яснив, что хочет его кому-то показать. Они удивились, но Кеес так
гордился этой штуковиной и, естественно, демонстрировал ее при
каждом удобном случае. Девочек мы не проверяли, но после один¬
надцати в городе их не видели.
Появился врач — унылого вида мужчина с холодными глазами.
—	Ну-с, джентльмены, я провел очень тщательное обследование.
Маркусиса врач знал хорошо, а с Ван дер Валком знаком не был и
теперь с беспокойством поглядывал на его фигуру, окутанную клуба¬
ми дыма, и полное ярости лицо. Казалось, Ван дер Валк вот-вот его
арестует. За... за аборт, например, или какой-нибудь другой столь же
возмутительный поступок.
—	Это старший инспектор из амстердамского следственного отде¬
ла, — представил Маркусис.
—	М-да, весьма польщен. Конечно, вы получите рапорт в письмен¬
ном виде, и еще должны прийти результаты кое-каких анализов, но в
общих чертах — я уже сейчас могу сказать: Кеес утонул. Смерть про¬
изошла где-то около полуночи, плюс-минус несколько минут. Точнее
сказать не решаюсь. Никаких ран или синяков. Похоже, у мальчика
начались судороги и он умер от асфиксии. Это не был сердечный при¬
ступ — здесь все в порядке. Никаких следов эмболизма. Поел он плот¬
но, но за несколько часов до кончины. Пищеварительная система ра¬
88

ботала отлично. Я взял анализ крови на алкоголь, но высоких показа¬
телей, думаю, нс будет. За вечер Кеес выпил три или четыре кружки
пива, нс более.
Идеально здоровый мальчик — в медицинской карте нет указаний на
туберкулез, респираторные инфекции, заболевания сердца или нервной
системы. Я лечу всю их семью и, конечно, знаю Кееса. У него хорошая
маскулатура, крепкий организм. Если были какие-то внешние причины
смерти, так это, вероятно, акваланг.
—	Вот и я так думаю, — согласился Маркусис. — Акваланг вроде
в порядке, но, может, он мешал мальчику, стеснял его движения. Ап¬
парат посмотрит эксперт: вдруг что-то случилось с регулятором воз¬
духа или клапан заело. Скажите, док, вы не нашли ничего необыч¬
ного?
—	Ну, как сказать... В легкие попало довольно много песка. Море
было спокойное, так что можно считать это довольно необычным.
—	Но, наверное, это объясняется тем, что мальчик нырнул и нахва¬
тался песка около дна? Он начал биться, взбаламутил воду, вот песок
и попал в легкие, да?
—	Я бы сказал, это возможно. Но не хочу лезть не в свою область.
—	Песок в легких, а тело обнаружено на большой глубине, где мож¬
но утонуть, — вкрадчиво начал Ван дер Валк. — Неужели вас это не
поразило, доктор?
—	Поразило, да. И я уже сказал: это необычно. Но я не решусь
назвать это невероятным.
—	Песок, — продолжал Ван дер Валк. — Как он мог попасть под
маску?
—	Возможно, Кеес сорвал ее в панике, решив, что она мешает ему
дышать.
—	Насколько я понимаю, Кееса нашли с надетой маской.
—	Верно, — сказал Маркусис. — Но маска сделана из плотной ре¬
зины и хорошо пригнана к лицу. Под давлением воды она могла сама
собой встать на место.
—	Хм...
—	Море выкидывает штуки и почуднее этой.
—	Никогда не поверю. Не верю, что маска сама натянулась, хотя
вам этого очень хочется. И акваланги обладают плавучестью. Иногда
подводники специально навешивают на себя груз, но Виссер сказал,
что Кеес этого не делал. Я всерьез этим займусь.
Врач взял свои краги.
—	Не в моей компетенции решать такие вопросы. Уверен в одном:
мальчик утонул. Мой рапорт будет в вашем распоряжении через час
или два. Всего хорошего, джентльмены.
Ван дер Валк проводил врача мрачным взглядом, поинтересовался
у Макусиса:
—	Он виделся с родителями?
89

—	Да. Прописал им немного барбитуратов, чтобы снять шок. Вы
хотите с ними встретиться?
—	Не думаю, чтобы им от этого полетало. Да и мне тоже. Лучше
держаться от них подальше. Вы не знаете, где папаша Кееса купил
акваланг? Здесь или в Амстердаме? Такая штуковина продается не во
всех магазинах.
—	Я спрашивал. Здесь, в спортивном магазине в Странвеге. Его
называют «Де Роос». Этим подарком родители хотели показать, что не
сердятся за побег и не жалеют денег на сына.
—	Для этих людей существует единственный способ проявить свою
любовь — это потратить побольше денег.
Маркусис пропустил замечание мимо ушей.
—	Мальчик явно мечтал об акваланге не один месяц. Он был от¬
личным пловцом и страшно увлекался всякими приспособлениями для
подводного плавания. Получив акваланг, Кеес очень разволновался и
обрадовался.
Маркусис на время забыл о хороших манерах, он заострил спичку
лезвием, лежавшим на пепельнице, и теперь ковырял ею в зубах. Ван
дер Валк наблюдал за ним с некоторым удовольствием, и внутреннее
напряжение стало спадать: парень куда больше походил на копа, ког¬
да не пытался разыгрывать из себя важную шишку.
—	Это дело воняет, комиссар. Предупреждаю вас сразу: воняет.
Комиссар, конечно, и сам был не дурак. Он встал около окна, по¬
ложил руки в карманы и, пожевывая спичку, посмотрел на Ван дер
Валка понимающим, умным взглядом. Маркусис оказался в сложном
положении. Ван дер Валк знал: его перевели сюда из маленькой сон¬
ной деревушки под Брабантом, где все преступления сводятся к краже
цыплят. Продвинулся Маркусис недавно и впервые начальствовал в
городе. Ван дер Валк встречал таких типов и прежде. Они быстро про¬
двигаются вверх по служебной лестнице, потому что надежны, пред¬
сказуемы и полностью соответствуют официальному образу «хорошего»
полицейского, который не доставляет хлопот начальству. Такие люди
умны, и очень даже, умеют трепать языком, отлично сдают экзамены,
и они — прекрасные администраторы.
У Маркусиса были немалые способности, но не хватало опыта, ко¬
торым обладал Ван дер Валк. Маркусис никогда не руководил рас¬
следованием убийства. И втайне, наверное, завидовал уверенности,
наплевательскому отношению к правилам и особому чутью своего
амстердамского коллеги. А кроме того, испытывал и некоторое ува¬
жение к столичному жителю, которое никогда не исчезает в провин¬
циях. Маркусис нервничал из-за судьи: у него была репутация сует¬
ливого склочного человека. Маркусис был страшно поражен, когда
Ван дер Валк спокойно отозвался об этом джентльмене:
— Пошлите вы подальше этого старого сукина сына. Скажите ему,
что я и сам пока ничего не знаю.
90

—	Может, вы изложите мне вашу версию? — попросил комиссар, и
в его голосе Ван дер Валк уловил нотки уважения.
—	Как вы знаете, я отпустил мальчика домой, — медленно начал
он. — Берсма согласился, что мы ничего не выиграем, оставив его
здесь. Он вел себя весьма эксцентрично: хныкал, умолял. — Марку-
сис сочувственно кивнул. — Выдумал, будто ребята из банды убьют
его, если он заговорит. Мне казалось, что все это выдумки — спек¬
такль, да и только! Такие люди, как Кеес, любят пожалеть себя и
вызвать жалость у окружающих. Но, похоже, я был чертовски не прав.
Мальчик что-то знал и был ужасно напуган. Думаю, это дело рук «во¬
ронов», они добрались до него. Как? Пока не знаю. Мальчик пошел
домой, а через двадцать четыре часа его нашли мертвым. «Они убьют
меня» — вот его точные слова, и теперь я не могу от них отмахнуть¬
ся. О самоубийстве и речи быть не может. Ну кто полезет в море то¬
питься, надев акваланг? Такой версии хватит разве что на один день,
чтобы успокоить прессу. Каковы мотивы убийства? Точно сказать не
могу. Перво-наперво они хотели всем позатыкать рты. Это вроде че¬
ресчур, но ведь и шайка необычная. У них на счету много чего есть.
Восемь случаев взлома. Кражи: добра унесли тысяч на пять, а может,
и больше.' Нападение на человека. Изнасилование. Но есть во всем
этом один непонятный и странный момент. Потому-то я не арестовал
их сразу, а все пытался добраться до сути, но пока без особого успеха.
Я говорю о Янсене, наверное, вы его знаете. Это хозяин «Архангела
Гавриила». Есть в нем какое-то двойное дно. Но сейчас мы уже не
можем выжидать, суд этого не допустит. Мальчишек надо брать.
—	Янсен? Я немного знаком с ним. Не понимаю. Янсен связан с
этой бандой мальчишек? Да, знаю, они захаживают в его заведение. Ну
и что? Вы имеете в виду, что он педик?
—	Нет, не думаю. Я вынудил Кееса признаться в том, что Янсен уст¬
раивал у.себя на квартире вечеринки с девочками и траханьем. Улавли¬
ваю тут какую-то связь, но смутно. Мальчишки вели себя странно, не по
возрасту. Не верю, что они сами до всего додумались. А еще смерть Кее¬
са. Слишком чисто обстряпано. Тут видна рука взрослого, и Янсен меня
очень интересует. Но доказательств пока никаких.
Теперь Маркусис был заинтригован. Наверное, этот дурацкий ка¬
бинет превратил его в чинушу с накрахмаленным воротничком. Он
посмотрел вокруг, бросил взгляд на свой аккуратный письменный стол,
на лицо Ван дер Валка, на цветы, стоящие на подоконнике. Острые
листья санвесерии нужно протереть влажной тряпкой. Полицейский
вошел в кабинет с двумя чашками кофе.
—	Бургомистр и все в этом городе, кроме, может быть, судьи, хотят,
чтобы это было квалифицировано как несчастный случай, — начал Мар¬
кусис. — Из-за этой шайки и так уже много шума. Но понимаете, ведь
не на их квартиры нападали, а потому у них одно желание: пусть Амс¬
тердам сам о себе позаботится. Никто не хочет скандалов: это невыгод¬
91

но. Вы, наверное, думаете, мне приятно сидеть здесь и ловчить, извора^
чиваться. Не стану осуждать вас за такие мысли. И ваш босс Берсма та¬
кого же мнения. Что делать, он много старше меня по годам и по чину,
ему-то скоро на пенсию. Но вам я вот что скажу.
Этот город — совсем не то что Амстердам. И па другие он не по¬
хож: слишком уж новый. Здесь все новое и особенное. Ничего подоб¬
ного в Бломендаале пока не случалось. А кому захочется, чтобы на
таком глянце появилась царапина? Это все равно что править новень¬
кой машиной, отполированной до блеска, я бы так сказал. Начинаешь
нервничать, с ума сходишь, когда кто-то тянется к ней жадными гряз¬
ными лапами. Только дыхни на такую машину, и поднимутся вопли.
Вот так и у нас сейчас происходит.
Не думайте, что я шучу. Здесь все считают, что вы, инспектор, желае¬
те взбаламутить дерьмо. Я не забыл о моих обязанностях, но вы сами
знаете — начальник полиции первым делом должен принимать во вни¬
мание связи и сотрудничество. Здесь я ни у кого не найду поддержки,
разве что потребуется твердой рукой замять скандал. А вот если я откры¬
то объявлю, что началось расследование по делу об убийстве, крик подни¬
мется — вся Голландия услышит. Не говоря уже о том, что и на меня бу¬
дут точить нож. В столице не так. Я не критикую вас, но вы не работали
в маленьких городках. Мне довелось быть инспектором в Тиле, стар¬
шим инспектором в Бреде. Меня еще не перевели сюда, а я уже знал —
быть начальником полиции в таких местечках — это вовсе не синекура.
А здесь я понял и еще кое-что: сплетни могут сломать жизнь человека.
Я знаком с одним начальником полиции. Городок у него был — тысяч
пятнадцать. Так этот парень просил, понимаете, просил, чтобы его от¬
странили от обязанностей, и умолял провести специальное расследова¬
ние. Как вы думаете, что стало с его карьерой? Его оправдали, но он всю
жизнь обречен служить в таких вот маленьких городах страны.
Другими словами, я лично всецело на вашей стороне. Я пущу в ход
все средства, какие есть в моем распоряжении, чтобы помочь вам до¬
копаться до сути. Но официально — для отчетности — я предпочитаю
следующее: мы ‘запишем это как несчастный случай, который требует
дополнительного расследования. А проведете его вы. Ведь Кеес — ваш
свидетель. Это будет относиться к делу об амстердамской шайке. Тог¬
да все будет в порядке с точки зрения законности.
Ван дер Валк усмехнулся: ясно, куда клонит этот хитрый сукин сын.
Хочет сделать из меня козла отпущения.
— Свидетель внезапно умирает, нужно это как-то объяснить. Рас¬
следование приобретает более широкий масштаб. Я по-тихому пере¬
кинусь словечком с судебным следователем. Но хочу, чтобы отвечали
за это дело вы, а все необходимое вы получите, пользуйтесь моими
кабинетами, сотрудниками — всем, что потребуется. Потом я подам
рапорт с благодарностью — это поможет вашей карьере. Извините, что
касаюсь ваших личных дел.
92

Тактично. Ван дер Валк слушал Маркусиса не без удовольствия.
—	Ладно, стало быть, договорились. Значит, начинаем. Всех «воро¬
нов» лучше забрать прямо сейчас, чтобы судья не нервничал. Не раз¬
решайте им контактировать друг с другом: пусть посидят в одиночке.
Утром ведь они на занятиях. Возьмем их вечером, без шума, когда
ребята сойдут с поезда. Насколько возможно, будем избегать огласки.
—	Конечно.
—	Я попрошу вас разослать всем «кошкам» официальные уведом¬
ления, чтобы они явились сюда для допроса. И опять-таки, никаких
контактов, а то они состряпают какую-нибудь очередную сказочку. Я
планирую допросить их сегодня же вечером. Если хотите, можете ска¬
зать следователю, что завтра я напишу для него рапорт... или позже,
как успею. Сейчас поеду в Амстердам, но сначала переговорю с хозя¬
ином спортивного магазина. Вы даете на это добро, комиссар?
—	Естественно, я выполню все ваши просьбы, ведь официальные
уведомления я подписываю лично. Так положено. Но насчет девушек
я не совсем понял. Нам вроде нечего на них повесить, а?
—	Верно. Но я буду очень стараться, черт побери.
Глава 7
Яркие лучи солнца заливали пустые чистые, выложенные брусчат¬
кой улицы. Мельчайший песок забивался в каждую щелку и скрипел
под ногами. Город, окруженный дюнами, как крепостными стенами,
мерцающий на теплом солнце, казался таким мирным и невинным.
В дверях магазинов стояли их владельцы и приветливо улыбались
прохожим. Самые аккуратные домохозяйки уже начали борьбу с пы¬
линками, танцующими в воздухе на их кухнях. Менее аккуратные
встали рано, промахнули по подоконникам влажными тряпками и от¬
правились на берег, нарядившись в пляжные костюмы, солнечные
очки и шляпы в стиле Греты Гарбо. С томным видом они толкали
вперед детские колясочки, в которых сидели энергичные малыши в
таких же точно шляпах. Опять начинался прилив.
За бульваром, на-берегу, четверо копов методично прочесывали
полоску пляжа полукилометровой ширины. От того места, где Кеес
ван Сонневельд оставил неаккуратную кучку своей одежды, и до того,
куда море мягко вынесло его тело на берег. Где он лежал лицом вниз
на небольшом холмике нежного сыпучего песка. Ван дер Валк так и
видел перед собой это жалкое тельце: шел отлив, и вода тоненькими
струйками бежала по обнаженным плечам Кееса, прорывала крошеч¬
ные ямки под его бедрами, коленями и подошвами и отступала все
дальше и дальше.
Эти две точки были помечены на крупномасштабной карте, и Бен¬
ни Виссер отправился с ней в Иджимуйден, в министерство морских
93

и речных путей сообщения, чтобы поговорить с экспертами по при¬
ливам и отливам. Как далеко мальчик мог заплыть в море? На какой
примерно глубине утонул? И можно ли набрать столько песка в лег¬
кие, если море спокойное? Наверняка эксперты скептически отнесут¬
ся к такой возможности.
«Де Роос» оказался дорогим магазином. Везде, в хорошо продуман¬
ном беспорядке, были расставлено различное снаряжение, чарующее
глаз. Зимой здесь будут продаваться лыжи, ботинки, теплые куртки с
капюшонами и модные свитера, стильная обувь для отдыха после лыж,
темные очки, крем от загара и билеты на самолет до курортов в Гар-
мише или Чамониксе. А сейчас, летом, альпенштоки, рюкзаки, ма¬
ленькие французские бутановые печки, очень хитроумно сделанные,
специальная обувь для туристического лагеря, огромные резиновые
надувные подушки, высокого качества немецкие вещи, предназначен¬
ные для забав на пляже: дыхательные трубки для подводного плавания,
ласты и гарпуны с углекислым газом, «бермуды» леопардовой расцвет¬
ки и сандалии. А также книги о скалолазании, рыбной ловле с остро¬
гой, моторках (на картинке навесной алюминиевый мотор выглядел
как-то слишком уж красиво). И об аквалангах. Повсюду огромные фото
обнаженных красоток с пышными формами, которые резвятся где-то
в старом глупом Сан-Тропезе.
—	Вы управляющий?
—	Я хозяин. К вашим услугам.
—	Ван дер Валк, старший инспектор.
—	Полиция? — Вопрос был задан со своеобразной интонацией —
смесь вульгарного любопытства, угодливости и некоторого презрения.
Но на слух получилось весьма тонко и элегантно.
—	Я из Амстердама. По поводу акваланга.
—	Вот как? — несколько настороженно отозвался хозяин.
—	Вы продали один в пятницу. Мальчик, купивший его, утонул.
—	О, это ужасно. Страшное несчастье. Конечно, я знаю, о чем речь.
Я ведь сам продал акваланг. Но как могло такое случиться?
—	В этом и вопрос. И вы можете оказать нам большую помощь.
Объясните мне всю техническую сторону дела. Вы показывали, как
пользоваться аквалангом?
—	Конечно. И не только здесь, так сказать, всухую, но и в бас¬
сейне, в «Зоннехеке». Мальчик пришел ко мне в субботу утром, и мы
отправились туда в бассейн. Я научил его пользоваться им. Неужели
мальчик утонул с аквалангом?
—	Именно. Но связана ли его смерть с аквалангом — это открытый
вопрос. Я пришел сюда, чтобы... закрыть его.
— Не могу поверить, что дело в акваланге.
— Вы в этом вопросе достаточно опытный специалист?
— Естественно, инспектор. ..У меня есть диплом: я специалист по
использованию всех видов снаряжения, которое здесь продается. И,
94

смею вас заверить, специалист широкого профиля. Кроме того, я по¬
лучил специальный сертификат по подводному плаванию и средствам
погружения. Скажу без ложной скромности: да, я эксперт.
—	Именно такой человек мне и нужен.
—	Не думайте инспектор, что я боюсь критики в свой адрес. Но я в
самом деле не верю, что можно утонуть с аквалангом.
—	Что вселяет в вас такую уверенность?
—	Да ведь это совершенно безопасно. С ним справится и ребенок.
Сходите на пляж и увидите сами. Механизм простой. Никогда не слы¬
шал ни о каких несчастных случаях, а ведь я один из первых членов
клуба подводного плавания и имел дело с аквалангами еще в те вре¬
мена, когда на рынке они даже и не появились. А уж сколько я их
продал, сколько раз демонстрировал — не счесть.
—	Вы убеждены, мистер?..
—	Ван ден Вос, к вашим услугам.
—	Люблю людей, которые хорошо знают свое дело. Ноя просто не
могу поверить вам на слово, даже если вы заразите меня своим энту¬
зиазмом. Я офицер полиции и провожу официальное расследование.
Понимаете? Мне хотелось бы попросить вас еще об одном одолжении.
—	Ради бога.
—	Вы можете на часок оставить свой магазин?
—	Конечно. Меня заменит жена. По понедельникам с утра народу
немного.
—	Хватит ли этого времени для демонстрации?
—	Да, да. Разумеется.
—	Правда, я не очень выгодный покупатель, — заметил Ван дер
Валк ядовито-насмешливо.
—	Неужели, инспектор, вам никогда не хотелось приобрести такую
вещь?
—	Слишком дорого.
—	Заверяю вас, инспектор, — вполне искренне заявил хозяин, —
это недорого, вовсе недорого.
Ох уж эти голландские продавцы, беззлобно усмехнулся про себя
Ван дер Валк, что бы ни случилось, даже убийство, а им лишь бы про¬
вернуть сделку.
—	Ладно, вы меня убедили. Мы уже можем идти?
—	Сейчас, только возьму демонстрационную модель. Ада!..
Хозяин о чем-то зашептался с женой.
—	Поверьте, инспектор, прежде всего я хочу помочь вам. Конечно,
если люди будут бояться покупать акваланги, это мне невыгодно... ха-
ха... но главное, чтобы у вас не оставалось и тени сомнений. Бедный
мальчуган! Какое несчастье!.. А вы здесь только для того, чтобы выяс¬
нить причины его смерти?
Тактичное проявление любопытства: что делает старший инспектор
в Б л оме нд аале, как насчет этой статейки в газете...
95

—	Только для этого. Море было спокойное, пляж безопасен, а маль¬
чик — отличный пловец. Подобные несчастные случаи не пойдут го¬
роду на пользу, хм?
—	Нет, нет, конечно нет.
Все, хватит разговоров. К довольно невзрачному бетонному зданию
отеля они подошли молча.
Трудно было бы отрицать, что отель выстроен кое-как, без твор¬
ческого подхода. Находились злые языки, утверждавшие, что это по¬
зор Голландии, что «Зоннехек» похож на какой-то гитлеровский бун¬
кер. Владелец отеля имел репутацию заправского бабника, и о Вульфе
Лайере ходило множество шуточек. На морском ветру цветы прижи¬
вались плохо, но Вульф Лайер немного скрасил суровый вид своего
отеля, расставив тенты и зонтики на террасе, возле столиков. Теперь
после этих нововведений «Зоннехек» стал напоминать строгого сер¬
жанта в дамской шляпке.
Бассейн находился позади ресторана, рядом с баром — удобное сосед¬
ство. Под стеклянной крышей воздух прогрелся до духоты, и мерцающая
зеленоватая вода манила к себе, обещая прохладу. Народу в бассейне в
этот час не было. Те, кто приходил сюда по понедельникам к одиннад¬
цати тридцати утра, сейчас сидел на солнышке возле другого бассей¬
на, — на открытом воздухе. Воду в нем не нагревали, но сегодня там было
особенно хорошо. В воде отражались яркие зонтики; почти половина
столиков была занята посетителями, а вокруг них сновали официанты в
белых пиджаках. Летний персонал наняли совсем недавно, и он еще ор¬
ганично не вписывался в окружающую обстановку. Ван дер Валк решил
остановиться на закрытом бассейне: не стоит привлекать к себе лишне¬
го внимания. Заплатив шиллинг, он взял напрокат плавки и не слишком
изящно погрузился в воду. Ха, подогрев отключили, хозяин не такой
человек, чтобы упустить шанс хоть немного сэкономить. Поэтому пос¬
ле всей этой духоты вода показалась обжигающе холодной.
Ван дер Валк почувствовал приятную бодрость и свежесть. Сейчас
потребуется предельная концентрация внимания. Он уселся на выло¬
женный плиткой край бассейна и свесил ноги в воду. Настроение было
чуть ли не праздничное. И в самом деле, хорошо было бы купить ак¬
валанг (в прошлом году он страстно мечтал о маленькой французской
походной печке, но пришлось отказаться от своего желания). Конеч¬
но, это ребячество, но Ван дер Валк наслаждался иллюзией, что все де¬
лается не ради полицейского расследования, а ради него — покупателя.
В отличие от большинства других полицейских, Ван дер Валк был че¬
ловеком разносторонним. Плавая, он глотнул воды и крикнул барме¬
ну, чтобы тот принес пива. Как зачарованный, он наблюдал за Ван ден
Восом, который проделывал свои классические трюки. Черт возьми, у
него еще загар не сошел после лыжного курорта!
Закрепив на поясе свинцовые грузила весом в несколько фунтов,
Ван ден Вос удобно расселся на дне, осторожно снял маску, помахал
96

ею, медленно натянул и, фыркнув, как настоящий профессионал, вы¬
плюнул воду. Потом повторил ту же операцию. Причем, надевая труб¬
ку, насколько Ван дер Валк мог заметить, наглотался воды. Ему самому
тоже пришлось попрактиковаться. И получилось: Ван дер Валк легко
и уверенно повторял действия хозяина спортивного магазина.
Акваланг оказался тяжелым, но в воде почти ничего не весил — так
хорошо были сбалансированы его самые тяжелые части. Он слегка вы¬
талкивал на поверхность: Ван ден Вос предупредил об этом. Плавучесть
акваланга поубавилась, когда в баллонах стало поменьше кислорода. Ван
дер Валк решил, что это просто гениально придумано. Только с грузи¬
лами он смог лениво опуститься на глубину. Дышал он легко и незамет¬
но, лишь череда прозрачных пузырьков поднималась вверх.
Через четверть часа Ван дер Валк с радостью убедился, что акваланг
совершенно безопасен, тут невозможно что-либо спутать или сделать
неправильно, испугаться. Ничто не мешало плавать и дышать. Как мож¬
но утонуть с этой штуковиной? Под водой — хоть кричи, хоть смейся,
только разговаривать ни с кем нельзя: для этого надо снять трубку. Атак
делай что хочешь: трахайся, играй в шахматы. Он лежал в воде вытянув¬
шись, крутился, скользил в сторону, медленно делал сальто. Господи, да
это победа над водной стихией! Капитан Немо — Ван дер Валк.
—	Надеюсь, вы удовлетворены, инспектор?
Удовлетворен?.. Да он был просто околдован! Не менее страстно,
чем бедняга Кеес, Ван дер Валк возжаждал обладать этой вещью.
—	Полагаю, вы не будете, инспектор... Как бы это сказать... возла¬
гать на меня всю ответственность?
Идиот, одни банальности на уме.
—	Можете быть совершенно спокойны, мистер. И примите мою
глубокую благодарность.
—	Не за что, инспектор. Всегда к вашим'услугам, в любое время.
Ван дер Валк принял душ, оделся и вышел на террасу, заказав еще
пива. Ха, подумал он, с наслаждением вдыхая свежий воздух, вместо
того чтобы метаться по городу, расследуя убийство, он, сукин сын,
сидит здесь, на терраске, и попивает пиво. В бассейне кричали гром¬
ко, оживленно обменивались репликами и смеялись люди, а Ван дер
Валк задумался, краем сознания выхватывая все происходящее вокруг,
словно отдельные кадры из фильма.
Вот забавно выпирающая из-под слишком тесного купальника дев¬
чоночья задница; волосатые ноги мужчины, с которых стекает вода, —
настоящий дикарь. Запахи «Хироу», «Чокомель», смешанные с аро¬
матом моря, разогретого на солнце бетона и жареного лука. Голые
влажные подошвы шлепают по кафельному полу, звенят стаканы,
официанты шепчутся, получая сдачу, и тяжело дышит море. Какой
прекрасный весенний день!
А вчера ночью, в двадцати метрах отсюда (стоит только перейти
через бульвар), в той же самой нежной шелковистой воде, которая
4 Н. Фрилинг «Двойной узел»
97

сейчас плещется в бассейне у ног Ван дер Валка (это ведь бассейн с
морской водой), утонул мальчик. Нет, поправочка: его утопили. Ван
дер Валк все продумал, не заметив, как выдохлось его пиво. Да, мас¬
ка немного мешает видеть: только это и плохо в акваланге. Предпо¬
ложим, у человека начались судороги. Но ведь можно спокойно по¬
лежать в воде, вытянуть и помассировать ногу, пока мускулы не
придут в порядок. А Кеес — опытный пловец, мог держаться на воде,
не шевеля руками и ногами. Чтобы погрузиться полностью, нужна
дополнительная тяжесть. Как там объяснял этот клоун, Ван ден Вос?..
На глубине десяти метров атмосферное давление удваивается. Ха!
Дыхание влияет на плавучесть, да. Наберешь в легкие побольше воздуха
и поднихмешься вверх. Тут все понятно. Что бы ни произошло, человек
нс пойдет на дно как камень и не взлетит на поверхность. В воде все
движения мягкие, замедленные. А с аквалангом плавать безопасно — все
равно что сидеть в кресле в собственной гостиной. Ниже десяти метров
уровень этого... как его? давление вдруг меняется. И от этого может за¬
ложить уши. То же самое происходит, когда наши старенькие самолеты
«Дакота» идут на посадку. Секунду-другую в глазах вспыхивают искры.
Но тут нет ничего страшного. В любом случае на таком берегу даже при
высоком приливе нужно заплыть за первый бакен, чтобы глубина была
больше десяти метров. А если бы мальчишка действительно оказался там,
труп унесло бы гораздо дальше. И специалисты определили бы это. Но
и на такой глубине вряд ли что-то могло случиться. Ван ден Вос спокой¬
но объяснил:
—	Если вы можете опуститься на десять метров, значит, получится
и на шестьдесят. Просто подниматься будете медленнее.
Под водой, даже на глубине, нечего бояться. Маска у Кееса была
на месте, но в легкие попал песок. Повторяется случай с Вильмой
Монте си, мир ее праху.
По дороге в Амстердам Ван дер Валк заехал в спортивный магазин
и накупил кучу книг об аквалангах и техническое руководство на фран¬
цузском, написанное довольно трудным стилем. Потом он распорядил¬
ся отправить акваланг Кееса на экспертизу. Специалист должен был
сказать, не было ли там каких-то бракованных частей или неполадок,
вызванных, например, сильным ударом.
В кабинете Берсмы он первым делом спросил:
—	Вы помните дело Вильмы Монтеси?
—	Не очень. Кажется, там итальянские копы отличились?
—	Я имею полный отчет.
—	Забудь об этом. Какая-то ерунда насчет того, что море не могло
сорвать с нее лифчик.
—	Нам лучше бы об этом вспомнить сейчас. Наш несчастный слу¬
чай — липа. Это, безусловно, убийство, связанное с «воронами». Как
оно произошло — неизвестно. Господи, как болит шея!
—	Ну-ка, послушаем. Что ты думаешь?
98

—	Подозрение сразу же должно было пасть на ребят, верно? Да и
Кеес держался от них подальше. Вряд ли он хотел, чтобы его застука¬
ли где-нибудь в пустынном местечке и отделали как следует. Пораз¬
мыслив, я решил, что, возможно, тут приложили руку девочки. С точки
зрения закона мы не можем задержать их. И вообще мы почти ничего
о них не знаем. Думаю, у них был план, и скорее всего «кошки» осу¬
ществили его вместе.
—	Готов' согласиться. Слишком уж много совпадений. Но есть ли у
тебя конкретные улики? Как доказать, что это убийство? Одних подо¬
зрений, черт их возьми, мало, сам знаешь. Твоя версия пока годится
только для газет.
—	Да, тут я немногого достиг. Но есть и кое-какие результаты.
Мальчик отправился на берег с аквалангом. По собственному жела¬
нию. Это точно. Но почему в такую даль? За два километра от дома?
И почему в такую темень? Ведь главное удовольствие — видеть дно.
Итак, мальчик оказался в километре от бульвара, в кромешной тьме.
И почему, если он хотел всего лишь поплавать? Кроме того, там, в
дюнах, даже нет тропки. Только масса старых бункеров, оставшихся
со Второй мировой войны, и колючая проволока. Пройти там можно
только по берегу. Это как-то чересчур сложно.
И второе: родители Кееса говорят, что он вернулся домой в поло¬
вине двенадцатого, а около полуночи опять ушел, чтобы «показать
кое-кому акваланг». Совсем*уж бессмысленно, правда? Кому пока¬
зать? В течение дня для этого была масса времени. Зачем надо было
возвращаться домой, а в полночь убегать куда-то? Родители идиоты,
иначе они ни за что не пустили бы его из дома в такой час. Вывод:
это была просто отговорка. Второй вывод: у мальчика было назначе¬
но свидание. Он взял с собой акваланг — это нормально. Мы с вами
такого не сделали бы, но он-то мальчишка. Согласитесь, Кеес был
там не один. Темно, ночи еще холодные. Чтобы купаться ночью, нуж¬
на какая-то романтическая причина, а?
Ну-с, я сложил все эти факты вместе, и получилось вот что. Кеес
возвращался домой со своей подружкой, они провели вместе целый
вечер: ходили в кино, сидели в кафе. Но не плавали, заметьте. Допус¬
тим, это всего лишь гипотеза: по пути домой они встретили других
«кошек». И кто-то предложил: пошли купнемся, так, ради смеха. И ты
с нами, Кеес, да прихвати свой аппарат, мы тоже можем попробовать
поплавать с ним. Кеес не устоял. Он возвращается домой и через де¬
сять минут, объяснив родителям свой ночной уход всякими небыли¬
цами, опять присоединяется к девочкам. И они снова на берегу, где
их никто не видит и не слышит.
Я сам ночью был на бульваре и смотрел на море. Конечно, там все
освещено. Но чуть подальше — беспросветная тьма, и если приглядеть¬
ся, можно что-то различить, уж во всяком случае — услышать. И одна
из девочек сказала: пойдем отсюда, чтобы нас никто не беспокоил.
99

Если подумать, все очень просто. Даже Маркусис сообразил бы.
Надо только предположить, что Кеес был не один и пошел па морс,
заранее договорившись о встрече. Значит, даже если это был просто
несчастный случай, у нас есть как минимум один свидетель. А где он,
черт его возьми? Вряд ли вы удивитесь, узнав, что Маркусис вообще
не хочет ничего слышать об этой версии — убийстве. Местные поли¬
тиканы — против него, а это первое его большое дело, и он уже мерт¬
вой хваткой вцепился в него, нс хочет никому его уступать. Маркусис
рассматривает гибель Кееса как несчастный случай, хотя я и изложил
ему все доводы против такой версии. Он предлагает мне расследовать
смерть моего свидетеля. Тогда у Маркусиса будет время подготовить¬
ся и закончить это дело, пока не поднялся слишком большой шум. А
не то ему задницу поджарят.
—	Угу, — отозвался Берсма. — А всю грязь будешь выгребать ты.
—	Похоже, что так.
—	И все-таки твои выводы основаны на ложной посылке, поэтому
я считаю их всего лишь правдоподобной, но не убедительной гипоте¬
зой. Послушай-ка, помнишь, мальчику сказали: «Кошки» до тебя до¬
берутся»? То есть девочки. А потом, согласно твоей версии, он отпра¬
вился с ними купаться.
—	Я бился над этим вопросом целое утро, все ногти сгрыз. И при¬
думал вот что. Если всё это было спланировано (а я думаю, что имен¬
но так и было), «кошки» могли чем-то завлечь Кееса, так что он не
сумел отказаться. Существовала какая-то наживка. Ведь они понима¬
ли, что Кеес побаивается их.
—	Ну-ну, продолжай.
—	Предположим, что «кошки» сказали: «Пошли купнемся», но ведь
это моя гипотеза. А если девочки изобразили, что им внезапно при¬
шла в голову такая фантазия: устроить вечеринку на берегу и искупать¬
ся голыми? И мальчишка попался на этот обман. И мы бы с тобой
попались на крючок в таком возрасте. Я уже думал: а как бы я в моло¬
дости повел себя в подобной ситуации?
—	Прекрасное же у тебя было детство, — заметил Берсма, попыхи¬
вая трубкой.
—	А у вас?
—	Мне бы задали порку, вернись я позже десяти.
—	Мне, конечно, тоже. Но наших ребят никто не контролирует.
Значит, это возможно.
—	Возможно, если мы не придумаем ничего получше. Это уклады¬
вается в твою гипотезу, учитывая известные факты. Но она не слиш¬
ком мне нравится.
—	Мне тоже. Но Маркусис навесил на меня это дело, и я должен
выложиться. Предлагаю проверить эту версию.
—	Теперь дело состоит как бы из двух половинок. И никакой связи
с «воронами», нет улик.
100

—	Готов поклясться, что они могут даже ничего не знать. Вот в чем
дело-то. Аккуратно все обстряпано, ничего не скажешь!
—	Ладно, не торопись. — Берсма выдохнул дым, и он растекся по
всей комнате. — Ты говоришь, это сделали девицы, и можешь объяс¬
нить — как. Но зачем? Давай пока оставим вопрос — как. Если ты
прав, все рано или поздно выйдет наружу. Важнее узнать — почему.
Почему «кошки» совершили преступление — убийство, ведь их ие тро- •
нули бы, чего бы там и кому Кеес ни рассказывал? Зачем же им всем
вместе идти на такой риск и убивать человека, который не может им
навредить? Девчонки достаточно умны, чтобы понять это. А теперь,
когда погиб свидетель, мы обратили на них внимание. Так почему?
—	Господи, не знаю! Может, мальчик был посвящен в их дела боль¬
ше, чем я думаю. Мне-то казалось, что проку от него мало. Потому и
отпустил. Я надеялся, что с беднягой может что-то произойти и это
«что-то» окажется полезным для следствия. Но такого .я не ожидал.
—	Не терзайся. Ты ничего плохого не сделал, и я тебя ни в чем не
виню. Я тоже считал, что незачем его держать в полиции. И что же он
все-таки сказал, что «кошки» решились на убийство? Да, я согласен с
тобой. Это убийство, господи помилуй! Но часть твоей версии непра¬
вильна: оно незапланировано. Убить человека не так уж трудно, а? Мы
чаще сталкиваемся с убийствами случайными, а не теми, которые про¬
думывают заранее и совершают хладнокровно. Может, они хотели про¬
сто избить мальчика?
—	Невозможно. На теле нет отметин.
—	Или запугать. Конечно, это вышло наполовину случайно. Де¬
вочки сделали нечто такое, что могло убить Кееса, и это сработало.
Скажем, держали его под водой. Но едва ли. Следов на теле никаких
нет. Он бы боролся. Опять — как, как... А я хочу сконцентрировать¬
ся на почему. Было совершено насилие. И объяснений е^гу пока не
имеется.
—	Такое случалось и раньше. Изнасилование тоже необъяснимо, но
это неоспоримый факт.
—	Не глупи, парень. Девицы никого не насиловали.
—	Нет у меня никакого удобненького объяснения, черт побери, —
раздраженно бросил Ван дер Валк.
Берсма продолжал молча курить.
—	Для таких фактов все же есть свое объяснение, — произнес он
наконец. — У меня в голове много разных аналогий. Не знаешь, ка¬
кую выбрать. Но такое возможно. И запомни. Знаешь, что такое «кан¬
набис индика»?
—	Ага. Марихуана.
—	Правильно, по-испански. Она продается везде, особенно в пор¬
товых городах. Ты о ней не подумал, потому что не сталкивался с по¬
добными случаями. Никогда не работал в порту?
—	Нет.
101

—	Вот, а я работал. Тогда нашего отдела еще не существовало, хотя
и в те времена наркоманов уже было полно: люди жили победнее, су¬
ществование — не сладкое, вот и искали каких-нибудь удовольствий
где можно. Но даже и сейчас студенты пользуются марихуаной редко.
У меня были, с этим проблемы до того, как ты появился здесь. Зло
быстро разрастается, если к этому приложить руку, но важно знать:
контролировать наркоманию трудно. Регулярных капиталовложений на
это дело нет, сотрудников лишних не выделяют. А в результате нарко¬
маны не переводятся; обычно они торчат в ночных клубах, где какой-
нибудь идиот, играющий- на трубе, не прочь иногда воспарить под об¬
лака. Но полиция не принимает этого всерьез. С точки зрения закона,
это не наркомания в чистом виде. За такое не посадят, разве что тис¬
нут фотографию в журнальчик.
Эффект марихуаны известный: после нее хорошо трахаешься. А
некоторых подталкивает — вот где главная опасность! — к необосно¬
ванным актам насилия. Я об этом думал еще до сегодняшнего разго¬
вора. Не знаю, чем там занимается Янсен, но, по-моему, на своих ве¬
черинках ребята принимали «чаек».
Через час Ван дер Валк сидел в своем кабинете, уставившись в стен¬
ку, а в редких перерывах между этим занятием царапал что-то в блок¬
ноте. По интеркому сообщили, что пришел Франс Мерль. Не говоря
ни слова, толстяк угрюмо опустился в кресло перед инспектором и
скрестил ноги. Ван дер Валк тоже мол1!ал: он дописывал черновик ра¬
порта для судебного следователя.
—	Вот подходящее для меня занятие... прогулка в полицейское уп¬
равление... Я слышал кое-какие тревожные новости. Это ведь не нег
счастный случай, а?
—	Нет. Мы уже пришли к определенным выводам.
— Вы арестуете моего сына?
-Да.
— Понимаю. Но он всю ночь был с Феодорой.
— Это неважно. Конечно, пЬлагаю, к убийству Эрик не имеет ни¬
какого отношения, и об этом будет сказано на суде. Но мы не можем
пренебрегать судебной процедурой. Это уже вне моих полномочий. Я
согласен с судьей: пресса все равно доберется до этой истории через
двадцать четыре часа, как бы мы их ни сдерживали. Поэтому мальчи¬
ков лучше взять сейчас.
— Ясно.
—.Расскажите, как прошел вчерашний вечер.
— Я виделс^с Феодорой утром. Не сработало. Доверительные раз¬
говоры кончились на самом интересном месте.
— Я не нарушу нашего взаимного доверия и скажу, что эта смерть
на берегу — темное дело. Между несчастным случаем и преднамерен¬
102

ным хладнокровным убийством огромная разница. С точки зрения
полиции это убийство. Так что я больше не могу фантазировать. Если
я буду рисковать сейчас, это может стоит мне головы. А мальчикам
надо будет сказать: пока они не докажут, что чисты как снег, убийство
повесят на них. Найдутся люди, которые быстро это сообразят, хотя
им за вами нс угнаться. Поняв, насколько важно время смерти Кееса,
все родители бросятся покрывать своих деток. Включая вас. Но я вас
не виню. И больше не могу заниматься планами, которые появились
на прошлой неделе. Они не должны влиять на мои слова и поступки.
—	Ладно, а теперь послушайте меня, — сказал Мерль. — Я знаю,
вес ждут, когда вы арестуете мальчиков, и неважно, убийство это было
или нет. Ждут уже несколько недель. Но позвольте мне кое-что вам
сказать, чтобы вы знали мою позицию. Половина талантливых юрис¬
тов нашей страны только и ждут случая, чтобы сделать из вас посме¬
шище. И судья, и генеральный прокурор, и другие. И все они в случае
чего объединятся, если потребуется. Сукин сын Кефт, я его недолюб¬
ливаю, Кребберс — этого парня я не знаю, архитектор — Карнавалет,
управляющий в банке Вагенвельд — с ним я едва знаком. Вы же с
ними со всеми встречались?..
—	Однако не испугался.
—	Возможно. Но у них тут что-то вроде синдиката. И я думаю, судя
по поведению наших выдающихся законников, процесс будет сорван.
—	Скажите об этом судебному следователю. Не я выдвигаю против
них обвинение. Я просто обеспечиваю свой доход, зарабатываю на хлеб.
—	Послушайте, вы, глупец несчастный! Здесь есть эксперт по до¬
ходам — это я. А потому заткнитесь и послушайте.
—	Очень хорошо, говорите.
—	У вас нет улик. И все об этом знают. Значит, вам придется по¬
ложиться только на признание, а этого, с их точки зрения, недоста¬
точно. Родители велят своим деткам, чтобы молчали как рыбы. А вы
можете хоть в лепешку разбиться. И они поднимут крик: наших детей
истязают! Здесь не Алжир какой-нибудь!.. В общем, вонь пойдет до
небес. И большие деньги пойдут в ход.
Вы спросите, а почему же я не с ними? Ха, они все прибежали ко
мне, хотели, чтоб я возглавил этот крестовый поход. А я не сказал ни
да, ни нет. Они очень огорчены. У меня ведь и денег побольше, и ре¬
путация получше, чем у всех этих святош вместе взятых. И котелок у
меня варит. Господа решили (а может, и вы так думаете), что если мой
сын совершил преступление, то я наизнанку вывернусь, но вытащу его
из дерьма. А оставшуюся часть жизни буду наслаждаться воспомина¬
ниями об этом. Я ничего не сказал этим стервятникам, но у меня мозги
работают по-другому. У вас, инспектор, тоже, поэтому я с вами откро¬
венен. Господи, да с моими-то связями мальчик уже сейчас мог сидеть
где-нибудь в Южной Америке. Это несложно. Мой сын Эрик, конеч¬
но, не раз проделывал разные грязные штучки и должен за это попла¬
103

титься. Все по закону, я не возражаю. Но убийства он нс совершал,
сами знаете. Я могу это доказать, но тогда придется выдать Фе. Я не
хочу, чтоб мой сын торчал в какой-то вонючей тюряге по подозрению
в убийстве. Значит, я пущу в ход свои возможности.
Феодоре нс нравится жить в этой стране, а после такой истории —
тем более, и се не за что винить. Она хочет уехать в Испанию. У меня
там есть хорошие друзья. У меня, знаете ли, друзья повсюду, потому
что я честный человек. Если я решусь нарушить закон, то так и сде¬
лаю, и к дьяволу и закон, и последствия. Мне не по душе разные там
юридические увертки, которыми так гордятся здешние вонючие тру¬
сы. В общем, я сказал Фе, что увезу ее в Валенсию, со всеми офици¬
альными бумагами. Пусть только она добудет для нас улики. Фе ведь
любит меня. И доверяет. А я доверяю вам, потому что вы доверяете
мне. Смех, да и только!..
Но она отказалась: ей не хочется доносить даже на Янсена. Фе
очень жалеет, что вообще вам о нем рассказала. И она боится, осо¬
бенно после истории с Кеесом. Я оставил у нее в комнате магнито¬
фон. Когда Фе уедет, вы сами разберетесь, что с ним делать. Пола¬
гаю, вы им воспользуетесь... А знаете, инспектор, в Валенсии хорошо,
там много дынь.
—	К чему весь этот разговор?
—	А к тому, чтоб вы не удивлялись, что Эрик исчез, когда придете
его арестовывать. Я, наверное, отправлю его в Испанию вместе с Фе.
Мой сын, видите ли, без ума от нее.
—	Если Эрик уедет, я арестую вас, и вы не отвертитесь.
—	Знаю. Вы что, меня за дурака принимаете, простофиля вы не¬
счастный?! Эрик ответит за то, что натворил. Но не более того, по¬
нимаете? Если мы правы (а думаю, мы правы), ответит Янсен. —
Мерль говорил очень серьезно, без какой-либо иронии. — Я прило¬
жил некоторые усилия и разузнал, что вы собой представляете, ин¬
спектор... Парень, коп ты дерьмовый. Но ты мой друг.
Выронив от неожиданности ручку, Ван дер Валк принялся почесы¬
вать нос.
—	Местная полиция арестует всех «воронов» сегодня вечером, ког¬
да ребята будут возвращаться домой. А я в это время буду здесь и
проведу маленькое расследование насчет девиц. Хочу узнать, чем они
занимались вчера ночью. Если кого-то из мальчиков не будет на мес¬
те, его будут искать. А завтра объявят всеобщий розыск. Вы это хо¬
тели услышать от меня?
—	Да, этого достаточно.
Потом Ван дер Валк сделал несколько звонков и отправился домой.
Господи, когда же он перестанет наконец подставлять свою шею? Никог¬
да, наверное. -
— Я сосну часок, — сказал он Арлетт. — А завтра утром, с Божьей
помощью, возможно, закончу это дельце.
104

Глава 8
В шесть часов Ван дер Валк, чувствуя себя значительно посвеже¬
вшим после сна, еды и душа, приехал в Бломендааль.
—	Вы можете воспользоваться этим кабинетом, — предложил ему
Маркусис. — Все сделано, как.вы просили. Я отправляюсь домой, но
потом, естественно, вернусь сюда. Две девушки, с которых вы хотели
начать, уже здесь, а других скоро приведут. Родители предупреждены.
Ждите меня примерно с восьми тридцати, с анализами крови.
—	А вы знаете, что под водой кровь кажется зеленой? — усмехнув¬
шись, спросил Ван дер Валк. - Я бы и сам занялся этими делами, да
времени нет. Пока.
Он нажал на кнопку звонка, которая была вмонтирована в письмен¬
ный стол. В дверях появился молодой полисмен, на которого вся эта
суета произвела большое впечатление.
—	Троост и вторая девушка доставлены, шеф.
—	Пусть еще подождут. Посади их отдельно и не разрешай разго¬
варивать. На этих жестких деревянных скамейках хорошо думается.
Ван дер Валк взялся за рапорт. Листочки были аккуратно скреплены:
Маркусис неплохо справлялся с канцелярской работой. Состояние аква¬
ланга идеальное, никаких признаков, что с ним обращались неправиль¬
но. Улики, найденные на берегу, — их чертовски мало. Два параграфа,
написанных сухим языком о погоде и приливах, — от начальника гавани
в Иджимуйдене. Оказалось, что мальчик вряд ли мог утонуть дальше, чем
в двадцати пяти метрах от берега, иначе труп унесло бы в открытое море.
И наконец, показания родителей Кееса, этой на удивление несим¬
патичной пары. Вскоре после того, как Ван дер Валк прочитал рапорт
и сделал свои пометки, появился инспектор, на которого была возло¬
жена обязанность доставить в полицию «воронов».
—	Все у нас в мешке?
—	Все, кроме одного — Эрика Мерля. Он ушел куда-то днем, и с
тех пор его никто не видел.	,
—	Очень хорошо, — ответил Ван дер Валк, невозмутимый, как сле¬
дователь из Скотленд-Ярда. — Мы возьмем его позднее. Может, к тому
времени и Эрик вернется домой. Есть какие-нибудь проблемы?
—	Все ведут себя тихо, кроме этого здоровяка Вима Бринкмана.
Я знаю его, он парень крутой. Наглый и упрямый.
—	Девочки все это видят? Нам нужно побольше драматизма. Не¬
винные жертвы, с которыми грубо обращаются скоты полицейские.
—	Девицы видели, как «воронов» привели сюда и обыскали. Никто
из них ничего не сказал, они только глаза таращили.
—	Прекрасно. Еще пять минут, и первый выстрел будет сделан.
Начнем с малышки Троост.
Ван дер Валк взял листок бумаги, написал заголовок — «Троост» и
пожал плечами. Сейчас он начнет издеваться над этими девчушками.
105

Грубое животное. Но потом выяснится, что твердости им не занимать.
Семь маленьких убийц. О нет, он больше не сомневался ни в чем, осо¬
бенно прочитав рапорт. Теперь эти чопорные красотки из знатных се¬
мейств, напускающие на себя притворную скромность, окажутся в его
жестких руках. Вот она — кульминация расследования: секс на берегу
моря. Ван дер Валк уже сталкивался со шлюхой и карьеристкой, кото¬
рая не отличалась высокой добродетельностью, а теперь ему предсто¬
ит погрузиться в детские эмоции и утомительные подробности половой
жизни целой кучи восемнадцатилетних курочек. Испорченные, развра¬
щенные сучки — в них нет и десятой доли той женственности, кото¬
рой обладает Феодора. Ван дер Валк вздохнул, чувствуя глубочайшее
отвращение. А теперь — ледяной голос. Давить на нее надо не спеша.
—	Садитесь, мисс Троост. Вы знаете, по какому поводу вас вызва¬
ли в полицию?
—	Нет.
—	Давайте не будем разыгрывать из себя дурочку, хорошо?
—	Я знаю, что... что Кеес умер.
—	А почему он умер?
—	Пошел плавать с этой штуковиной, ведь так?
—	Ох, да. Именно так. Это меня и огорчает. Ну, хорошо. Вас вы¬
звали сюда на основании официального уведомления, подписанного
комиссаром полиции города Бломендааля, с тем чтобы ответили на ряд
вопросов. Я провожу расследование по поводу обстоятельств смерти
Кееса ван Сонневельда, которая, возможно, связана с криминальной
деятельностью группы гангстеров подросткового возраста в Амстерда¬
ме. Вам все ясно?.. Будьте благоразумны. Никаких слез, никаких те¬
атральных представлений — речь идет об убийстве.
Ханни побледнела как мел, услышав эти равнодушные холодные
слова, и Ван дер Валк испытал чувство удовлетворения.
— Лжи я не потерплю. Вам на сей раз намеренно не дали шанса
состряпать коллективно какую-нибудь очередную сказочку, хотя я уве¬
рен, вы обо всем договорились е:ще раньше. Вас семеро, я буду допра¬
шивать каждую в отдельности. Если меня не удовлетворит то, что я
услышу, мы начнем заново. Времени у нас много, и меня не пугает
перспектива провести здесь всю ночь. При малейших расхождениях в
деталях ваших ответов я буду считать, что мне лгут. Логично? Лгать —
дело нелегкое. Потом вас будет допрашивать следователь. Если и он
останется недоволен, вам придется общаться с председателем суда при¬
сяжных. Итак, вы провели с Кеесом весь вечер. Расскажите, что вы
делали.
— Мы немного погуляли, потом пошли в кино и еще в кафе, там
просто поболтали, выпили пиво, съели сандвич. А потом... ну, потом
отправились домой.
— Вместе?
— Мы расстались у его дома.
106

—	Л потом?
—	Я встретила одну девочку, она живет недалеко от меня, и мы
начали трепаться.
—	Это была Кармен. Знаю. Когда же ты добралась до дома?
—	Не могу сказать точно. Мы еще встретили Элли и пошли к ней
домой посмотреть ее новый костюм. Ну, и стали примерять его и...
понимаете, время быстро пролетело. — Ханни издала нервный смешок.
—	Пару дней назад ты сказала мне, что не слишком дружна с эти¬
ми девочками. Тем нс менее на следующий день после нашего разго¬
вора ты обедала с Кармен в закусочной — да, вас видели там, — а вчера
ты мерила одежду Элли. Странная перемена. Объясни-ка.
—	Все в жизни меняется.
—	Понятно. Скажи, а что Кеес делал на. берегу после полуночи?
—	Откуда я знаю? Меня там. не было.
—	Разве? Очень занимательная история, мисс Троост. Вы с Кеесом
вместе отправляетесь домой, а потом он почти сразу же идет на море,
прихватив акваланг. Чтобы показать его, как нам было сказано, «кому-
то». Теперь нам известно, что Кеес собирался поплавать. А в это вре¬
мя тебя задержали твои подружки — вы вдруг стали очень близкими
подругами. Ты даже их одежду примеряешь, хотя два дня назад у вас
было мало чего общего, потому что они гораздо старше тебя.
—	Все было так, как я сказала. А времени я не заметила, потому что
не надела часов.
—	Никто не спрашивал тебя о часах. Но это полезная деталь.
—	Браслет натирал мне запястье. Можете спросить у моей мамы.
—	Как ты думаешь, с кем Кеес встретился на берегу?
—	Откуда мне знать-то?
—	Может, с какой-нибудь девочкой?
—	Я вообще понятия не имею, что он с кем-то там встречался.
—	Но Кеес сказал своим родителям, что у него свидание. Допустим,
это была девушка. Тебя бы это огорчило... ты бы стала ревновать?
Мисс Троост пожала плечами.
—	Вы считаете свое поведение нормальным, мисс Троост?
—	По-моему, да.
—	Вас удивит, если я скажу, что не верю ни единому вашему слову?
—	Вы не имеете права называть меня лгуньей, — с достоинством
сказала она.
—	При чем здесь права? У меня есть для этого вполне веские при¬
чины. Вы говорите чепуху.
—	Думайте что хотите, — сердито произнесла Ханни.
—	Вам ведь нравился Кеес, не правда ли?
—	Думаю, да.
—	Вы думаете. Очевидно, вы считаете, что могли бы спать с ним, даже
если б он вам не нравился. Слово «любовь» я вообще не произношу.
—	Конечно, я любила его.
107

Ван дер Валк хмыкнул.
—	Для влюбленной девушки, мисс Троост, вы слишком мало рас¬
строены его смертью.
Да как вы смеете говорить, что я не расстроена? Я была в таком
горе. И сейчас. Может, я кажусь слишком спокойной? Так это пото¬
му, что у меня шок. Кто бы не расстроился на моем месте?
—	Именно: кто? Вы действительно в шоке, но только потому, что я
разгадал весь этот фарс быстрее, чем вы предполагали. Для чего нуж¬
но притворяться равнодушной? Ведь это так неестественно. Кеес по¬
шел гулять с какой-то неизвестной девицей, а вы — человек, который
любит его, так вы меня заверяли, — вы даже не ревновали. Через час
Кееса не стало, а вы огорчились не больше, чем если б потеряли за¬
колку для волос. Когда вы узнали, что Кеес мертв?
—	Сегодня днем. Одна знакомая увидела на берегу полицейских. Ну
и пошли слухи.
—	Ваша знакомая рассказала эту историю в классе. И вы поверили?
—	Ну да.
—	Просто замечательно! А вы знаете, сколько раз мне приходилось
сообщать людям горестную весть о том, что кто-то из их близких умер.
И никогда, слышите, вы, никогда мне не верили на слово. Мне гово¬
рили: это неправда, это невозможно, наверное, вы спутали фамилию...
и так далее. В таких случаях люди всегда думают, что произошла ошиб¬
ка. А вы поверили. Сразу. Приходит какая-то девочка, рассказывает о
полиции на берегу, о том, что погиб Кеес. Молодой человек, с кото¬
рым только прошлым вечером вы попрощались на пороге его дома.
И вы поверили безоговорочно.
—: Неправда, это неправда!.. Спросите любую из девчонок!
— Не сомневаюсь, на этот случай вы заготовили душераздирающую
сцену, мисс Троост. Но не осмелились повторить ее в моем присутст¬
вии. Решили, что быть спокойной и храброй — это лучше и более убе¬
дительно выглядит. Потому что вы все заранее прекрасно знали. Еще
ночью. И все видели собственными глазами. Вот почему вы не удиви¬
лись, хотя мое присутствие вас и испугало. Но почему вы так спокой¬
ны, несмотря на то, что боитесь меня? Сколько вас было на берегу?
Мисс Троост молчала. Ван дер Валк позвонил.
— Приведите Элли Виссер, пусть посидит за дверью. Я вызову ее,
когда понадобится.
— Слушаюсь, начальник.
—. Что ж, подождем часок, все равно я узнаю правду, — раздум¬
чиво проговорил Ван дер Валк. — Кармен тоже сейчас терпеливо ждет
и, я не сомневаюсь, ужасно боится. Советую вам, мисс Троост, ска¬
зать правду первой. Эта деталь заинтересует суд.
—	Я и говорю правду.
— Мисс Троост, почему вы не спрашиваете,- какие у меня есть ос¬
нования считать этот случай убийством?
108

— Я не любопытная. И это не мое дело.
— Ах вот как! Ваш мальчик, постоянный мальчик, убит, и вы гово¬
рите, что это не ваше дело? Можете подождать за дверью, пока не на¬
думаете сказать правду. Но это еще не конец: я только начал. Посиди¬
те-ка в комнате ожидания, на деревянной скамейке, пока не поймете,
что не стоит понапрасну тратить мое и свое время. Лгунья из вас по¬
лучилась никудышная.
Ван дер Валк снова нажал кнопку вызова.
— Покарауль ее, она понадобится мне позже.
Полицейский вывел девушку за дверь, потом вернулся.
— Там ее отец... места себе не находит.
— Хорошо. Проводи девочек в комнату для допросов. Если появятся
еще чьи-то родители, пускай сидят в зале ожидания. И чтобы никаких
ссор. Вы можете ввести Кармен. С родителями я пообщаюсь, когда бу¬
дет время. Скажи, что сейчас я очень занят. И принеси чай. Держись там
с ними похолоднее. Помалкивай, веди себя угрюмо и немного торжест¬
венно. Не кури с ними и не вступай в разговоры. Понял?
— Понял! — ухмыльнувшись, ответил полицейский.
Вот спектакль, подумал Ван дер Валк. Почему, работая в полиции,
обязательно надо изображать из себя гестаповца Мюллера? А ведь это
неправильно, не так бы следовало вести себя с детьми. Но что подела¬
ешь: расследование. Убийство... при отягчающих вину обстоятельст¬
вах... судья... инструкции о поведении следователей... соответствующий
параграф в кодексе уголовного права... Какая чепуха.
— Садитесь, Кармен. Итак, прошлой ночью вы были на берегу.
— Кто это вам сказал?
— Никто. Я просто знаю. Постарайтесь говорить правду, хотя, уве¬
рен, это потребует больших усилий.
— Это Ханни наболтала?
— А почему вас интересует, что сказала Ханни?
— Потому что это ложь, вот почему.
—	Значит, Ханни нарушила вашу договоренность?
—	Какую еще договоренность?
—• Но ведь если Ханни оказалась на берегу, то почему бы и вам
было не пойти туда? Вы же были вместе, не так ли?
—	Да, но не на море. Я даже не знаю, когда она была там. Мы по¬
прощались, и я подумала, что Ханни отправилась домой.
—	Лжете, дитя мое. И, боюсь, это будет очевидно для любого.
—	У меня нет причин лгать.
—	Конечно нет. Вы прогулялись по берегу, что в этом плохого?
—	Не понимаю, чего вы все время твердите про этот берег.
—	А может, Ханни лжет. Она испугалась. Но вы ведь не боитесь,
верно?
—	Нет, с чего бы? Хотя не слишком приятно терпеть эти гестапов¬
ские методы.
109

— А вы испугаетесь,' если я скажу, что Кеес ван Сонневельд был
убит?
Ван дер Валк потратил на них много времени, очень много. Ему при¬
шлось успокаивать папашу Трооста, который безумствовал вовсю и всем,
кому не лень выслушать, рассказывал об адвокатах, гражданских правах,
конституции и о чудовищных клеветнических наветах в адрес его доче-
рй. К этому времени здесь скопилась уже целая стая таких голубков. Все
они переживали за своих крошек, которые томились в мрачном кабине¬
те инспектора, и ждали их, разрываясь на части. Перелом неожиданно
произошел в тот момент, когда в кабинете Ван дер Валка снова появи-.
лась Ханни. Ей пришлось в течение двух часов выдерживать инквизитор¬
ские взгляды других девиц, и сила сопротивления Ханни заметно поуба¬
вилась. В отличие от других ей не хватало опытности и умения владеть
собой, да и воображение оказывало плохую услугу.
— Мы подумали, что лучше молчать об этом.
— Почему же? Вы пошли купаться. Но быстро вылезли, потому что
вода оказалась слишком холодной, вопреки вашим ожиданиям. А Кеес
еще плавал. Ведь так?
— Да.
— Итак, вы оделись, Кееса не было видно, но вы решили, что он
все еще под водой, и не стали волноваться. А потом пошли домой.
Правильно?
-Да.
— И чтобы закончить краткий обзор событий, ответьте: почему се-
•годня, узнав, что Кеес утонул, вы побоялись пойти в полицию?
— Мы знали, что у него... были неприятности с полицией, и реши¬
ли... а вдруг Кеес покончил с собой. Мы перепугались. А потом мне
стало страшно, когда... когда вы заговорили об убийстве.
— Нет, мисс Троост, вы еще недостаточно сильно напуганы. Что ж,
посмотрим-посмотрим...
Итак, первая стадия расследования завершилась. Выяснилось, что
все девицы были на месте преступления, хотя вначале и отрицали это.
Теперь они выглядели уставшими, несчастными, перепуганными и
сбитыми с толку. Сил на взаимную поддержку уже не хватало. Их вы¬
думки, весьма далекие от правдоподобия, звучали нелепо, и девочки
начали это в какой-то момент сознавать. Их союз распадался. Девочек
угостили чаем с сандвичами, а инспектор с каменным выражением
лица проводил их по очереди в туалет. Трое или четверо родителей все
еще томились в комнате ожидания, но Маркусис прогнал их. Вернув¬
шись к Ван дер Валку, он решил послушать, как идет допрос, и вско¬
ре понял, что они подбираются к истине. Ван дер Валк обратил его
внимание на несколько слов в заключении врача. Но он не хотел пока
пускать в ход свою козырную карту.
Напротив Ван дер Валка теперь сидела Лина — веселая, умная с
виду девочка, с очаровательными каштановыми кудряшками и вздер¬
110

нутым носиком. Ван дер Валку, который вел себя спокойно и привет¬
ливо, удалось привести ее в хорошее расположение духа.
—	Ну, вот мы и договорились наконец-то. Вы все пошли купаться.
—	И ничего плохого в этом нет, правда? Я не признавалась раньше
только потому, что считала это вмешательством в свою личную жизнь.
Меня допрашивают, как будто я преступница какая-то.
—	И вы решили отправиться к морю, не сговариваясь об этом за¬
ранее, я правильно вас понял? Мне просто надо еще раз удостоверить¬
ся. Кеес показывал вам с Элли акваланг?
-Да.
—	И сказал, что хочет поплавать, потому что еще не опробовал ак¬
валанг в открытом море?
—	Верно. И нам всем вдруг пришла в голову мысль, что неплохо
бы прогуляться с ним вместе. Первое купание в море в этом году.
—	Одно меня удивляет: почему вы ушли в дюны, за километр от
городского пляжа?
—	Ну, чтобы немного уединиться. Здесь все такие старомодные.
Разве они могут понять, что человеку захотелось искупаться ночью. Да
еще эти любопытные копы. Вроде вас. Просто невыносимо.
—	Приятно слышать, что меня принимают за любопытного копа,
который сует нос не в свои дела.
—	Этого я нс говорила, мистер.
—	Думаю, вы ушли так далеко еще и потому, что купальных кос¬
тюмов с собой не захватили. М-м, не так ли?
—	В общем, да.
—	И купались голыми.
—	А что, это преступление? Я вижу, вас легко шокировать.
—	Нет, не так уж и легко. Да и вас тоже?
—	Конечно.
—	Хорошо, это очень хорошо! — с притворным добродушием кон¬
статировал Ван дер Валк. — Итак, вы отошли подальше от городского
пляжа, чтобы никто вас не видел, не слышал и не любопытничал —
как, кстати, и я, бедняга, — а потом вы разделись. Кеес был рядом?
—	Фу, какие грязные у вас мысли! Мы попросили его отойти по¬
дальше.
—	Отлично. И все же, развивая свою грязную мысль, я хотел бы
узнать, с кем рядом был Кеес во время купания?
—	Ни с кем. Он заплыл черт знает куда со своим аквалангом. А мы
были близко от берега и держались вместе. Но плавали недолго: вода
была холодная.
—	Значит, в результате все время, пока вы были на берегу, Кеес
держался особняком?
—	Вы правы, сэр.
—	Хорошо. Стало быть, он, ясное дело, никак не мог заниматься
любовью с кем-то из вас?
Ill

—	Простите, что вы сказали?
—	Будет вам, Лина, не удивляйтесь так наигранно! Я вижу, вы не
знаете на самом деле, что творится на вечеринках, которые молодежь
проводит на берегу моря.
—	Я и нс удивляюсь. Я просто возражаю против ваших непристой¬
ных предположений. Вам это, наверное, доставляет удовольствие.
А мне противно.
—	Ага. Возьму на заметку и ваши возражения, и вашу деликатность.
Превосходно! Но меня радует тот факт, что вас нелегко шокировать,
потому, что в этом деле есть один-два деликатных момента. Вы изуча¬
ли биологию?
Лина, надменно скривившая лицо, была слегка сбита с толку.
—	В школе. А что?
—	Отлично. Значит, мне не нужно объяснять вам, как, с точки зре¬
ния биологии, происходит размножение человеческих особей.
Несмотря на устрашающую серьезность ситуации, несмотря на то,
что Ван дер Валк сидел с непроницаемым, как у дипломата, выраже¬
нием лица, Маркусису с большим трудом удалось сдержать смех. Де¬
вочка яростно зашмыгала носом.
—	Вот мы и добрались до сути дела. Я хочу прочитать маленький от¬
рывок из рапорта врача, в котором приводятся результаты вскрытия тела
Кееса. Это совершенно обычная процедура в случаях, когда смерть про¬
исходит при невыясненных обстоятельствах. Ведь нужно узнать: может
быть, неожиданный летальный исход был вызван скрытыми от глаза бо¬
лезнями. Здесь все просто и ясно. М-м, уж эти патологоанатомы — такие
тщательные. Но одна деталь... она меня слегка беспокоит. Может, вы су¬
меете помочь. Судя по вашим словам, мне не стоит объяснять техничес¬
кие подробности. Однако я сделаю это, если потребуется. Вот что здесь
написано: «Имело место семяизвержение». Вы понимаете, о чем идет речь?
Лина сосредоточенно смотрела на Ван дер Валка, пытаясь приду¬
мать что-нибудь в свое оправдание. Вид у нее был такой, словно она
сидела за шахматной доской и ее королеву взяли с первого хода.
—	Да, — медленно и слегка настороженно ответила Лина.
—	Ну а теперь, если оставить в стороне все эти термины из биоло¬
гии или, вернее, приложить их к данному конкретному случаю, — Ван
дер Валк часто вел допрос с такой шутливой жестокостью, — какие у
вас возникают идеи на этот счет?
Последовало долгое мучительное молчание.
—	Полагаю, — проговорила Лина, с трудом выдавливая из себя сло¬
ва, — это означает, что у Кееса... был оргазм.
—	Именно. Из чего следует, — весело подхватил Ван дер Валк, —
особенно для такого непристойного человека, как я, что Кеес занимал¬
ся любовью.
—	Неужели это обязательно должна была быть одна из нас? — спро¬
сила Лина, вспыхнув и бросая на Ван дер Валка яростные взгляды.
112

—	Совершенно верно! Необязательно. Но только не в данном слу¬
чае. Когда Кеес входил в море, он был с вами, а когда оказался на
берегу, ему уже было не до того.
Лицо у Лины скривилось, будто ее ударили кнутом.
—	Так кто же это был?
—	Ну... я не знаю... спросите Ханни, в конце концов, она бы¬
ла подружкой Кееса. Но это не я, а больше я вам ничего не скажу.
Ублюдок!
—	Пока все. Спасибо, мисс Вийсман.
И снова Троост. Измученная, она была совсем на пределе.
—	Итак, прошлой ночью вы занимались любовью?
—	Это моя личная жизнь, — всхлипывая, сказала Ханни.
—	У человека, погибшего насильственной смертью, личной жизни
больше нет. Все его действия и поступки близких ему людей по зако¬
ну становятся объектом расследования. Отвечайте.
—	Не могу.
—	Даже если все останется между нами?
—	Я не могу.
Ван дер Валк подался вперед и мягко спросил:
—	А может, вы занимались любовью в воде? И остальные девочки
схватили его? Так ведь? — Ван дер Валк вдруг со всего размаха ударил
ладонью по столу. Раздался ужасающий грохот. Ханни начала истери¬
чески всхлипывать, а потом завизжала.
Ван дер Валк дал ей стакан воды и вышел к разъяренным родите¬
лям, сидевшим в комнате ожидания. Он тут же прервал их напыщен¬
ные протесты по поводу громких всхлипываний.
—	Это чрезвычайно серьезное дело. Возможно, ваших дочерей об¬
винят, каждую в отдельности или всех вместе, в предумышленном
убийстве. Вы понимаете, что это означает?
Все в ужасе замолчали.
—	Мы не можем держать здесь женщин. Девочкам дадут попить
и поесть, разрешат отдохнуть, а тем временем мы сделаем все необ¬
ходимое, чтобы сегодня же перевезти их в женскую тюрьму, в
Амстердам или в Хаарлем. За ними будут присматривать. У вашей
дочери, мистер Троост, просто истерика,.могу вам сообщить. Исте¬
рика, вызванная признанием в совершенном преступлении. Обра¬
щаются с ней хорошо. При допросе присутствовал комиссар. Завтра
судья решит, что делать дальше. Если вы хотите, чтобы ваших доче¬
рей допрашивали в вашем присутствии или в присутствии адвоката,
немедленно подайте заявление. Без позволения судьи пресса не по¬
лучит никакой информации. А теперь я посоветую вам всем разой¬
тись по домам. Ваше дальнейшее пребывание здесь мешает право¬
судию.
Когда он вернулся в кабинет, Маркусис стоял у окна, погруженный
в созерцание пустынной улицы.
113

—	Мне нужно заняться кое-какими приготовлениями, — промол¬
вил он. — Девочек нельзя оставлять здесь. Не беспокойтесь, Ван дер
Валк, я позвоню с другого аппарата.
Маркусис мрачно взглянул на Ханни. Она уже успокоилась и, сжав
в руке промокший носовой платочек, пустыми глазами смотрела на
стену. Ес вес в потеках из слез личико стало блеклым и невыразитель¬
ным. Маркусис мягко закрыл за собой дверь. В кабинете стало тихо.
Иногда, подумал про него Ван дер Валк, глядя на дверь, ты ведешь себя
не так уж и глупо.
Инспектор подошел к раковине и намочил конец полотенца в хо¬
лодной воде. Ханни не сопротивлялась, когда он взял у нее скомкан¬
ный платочек и выбросил в мусорную корзину, и послушно вытерла
лицо полотенцем. Ван дер Валк курил, спокойно наблюдая за Хан¬
ни. Его обрадовало, когда она встала, выжала полотенце и, аккурат¬
но расправив его, повесила сушиться. Ван дер Валк протянул ей за¬
жженную сигарету. Ханни снова села, затянулась и выпустила дым с
усталым вздохом. Потом прислонилась к спинке кресла и закрыла
глаза. Ее лицо вновь обрело свою прелесть, мокрое полотенце будто
стерло с него истерический жар.
Ван дер Валк молчал. И ему казалось, что тишина очищает воздух,
оскверненный страшными словами. Словами, которые как будто на¬
висли над ними в этой комнате, издавая запах тлена. В уголках закры¬
тых глаз Ханни появились слезинки, длинные ресницы затрепетали.
Несмотря на всю свою выучку, Ван дер Валк начал жалеть ее.
— Вы сказали, что я его не любила, — вдруг произнесла Ханни. —
Это нечестно. Я не смогла это вынести.
— Ханни, — сказал Ван дер Валк и сам поразился, услышав в сво¬
ем голосе нотки нежности.
А ведь он просто хотел проявить тактичность, успокоить ее. Ника¬
кой особой симпатии Ханни в нем не вызывала. Жалость — да, но ведь
и жалость — чувство непрофессиональное. Проклятье! Его голос дол¬
жен звучать нейтрально, а не так, как сейчас.
Ван дер Валк только что расколол ее, а ему казалось, что изнаси¬
ловал. Их схватка напоминала акт любви. Он чувствовал себя устав¬
шим и опустошенным. И в эту минуту — Ван дер Валк ничего не мог
поделать с собой — он любил Ханни. Может, и она чувствует то же
самое? Ханни открыла глаза и посмотрела на него. Из глаз вытекли
две слезинки, и она, как ребенок, вытерла щеки тыльной стороной
ладони.
—	Вы не должны были говорить, что я не люблю его, — Ханни го¬
ворила мягко, словно упрекала за что-то ребенка.
Да, она уловила, что чувствовал Ван дер Валк, — уловила по его
интонациям. Сейчас он вошел в ее мир. Конечно, лицо Ханни по-
прежнему было наивно-глупеньким. И это естественно, вообще-то
ведь она дурочка. Но в Ханни теперь появилось и чувство собствен-
114

кого достоинства. Ban дер Валк был в ярости на самого себя: ему
хотелось взять ее на руки и утешить.
—	Мне нужен другой платок, — тихо попросила Ханни. — Я хочу
высморкаться. И еще я хочу в туалет.
Он протянул ей свой, на который Ханни посмотрела с одобрени¬
ем, и вдруг сказала:
—	Его нужно было убить. Но я твердо решила, что это произойдет,
когда мы будем заниматься любовью.
У Ван дер Валка перехватило горло. Он увидел самого себя в воде,
далеко от берега, в объятиях Арлетт. Он слышит ее дыхание, а неж¬
ные, но безжалостные руки всех женщин, которых он любил, — мо¬
жет быть, и руки Ханни тоже? — хватают его за плечи и тянут вниз.
Он не в силах сопротивляться. Крепкие длинные ноги Арлетт сжи¬
мают его тело, словно клещи. Голос Ханни, которая рассказывала о
том, почему она убила своего возлюбленного, казался слабым и да¬
леким, но вместе с тем четким и убедительным. Ван дер Валк не за¬
метил, сколько времени она говорила. Но он все понимал, потому что
любил ее и вошел в ее мир. Потом открылась дверь, появился Мар¬
кусис, и.это ощущение исчезло. Ван дер Валк уже не был уверен, что
понимает Ханни, и чувствовал себя смертельно уставшим. Его любовь
к Ханни тоже исчезла. Ван дер Валк снова превратился в полицей¬
ского, который находится при исполнении служебных обязанностей.
Абстрагируясь на мгновение от этой ситуации, он вдруг осознал, что
временами хорошо делает свою работу благодаря любви к Арлетт, и
Феодоре, и Ханни...
—	Хорошо, Ханни, — сказал он. — Я понимаю.
Маркусис промолчал. У этого шельмеца есть такт, подумал о нем
Ван дер Валк.
Когда Ханни увели, он начал рассказывать. Его голос стал совер¬
шенно обычным: тихим, лишенным эмоций — профессиональным.
Маркусис закурил и, покусывая шариковую ручку, пролистывал за¬
писи Ван дер Валка.
—	Все ясно. Вы были правы. Они убили его.
—	Да. Но, поверьте, я не заставлял Ханни говорить. Несчастное
искалеченное существо. Я рассчитываю на вашу помощь при состав¬
лении протокола.
—	Нам, конечно, нужно еще получить подтверждение от других
девочек, во всяком случае — хотя бы от одной. Но теперь-то они все
выболтают.
Ван дер Валк и Маркусис выпили по чашечке кофе.
—	Жуткая история, — заметил Ван дер Валк. — Девицы начали с
Кеесом любовную игру, а потом утопили. Держали его до тех пор,
пока он не наглотался соленой воды и не умер. Я не верю, что Кеес
плавал с аквалангом, он только взял его с собой. Для его убийц это
было превосходным прикрытием. Они уже потом надели на Кееса
115

акваланг, а тело подтолкнули, чтобы оно уплыло подальше. Очень
просто! Это была игра, и все обошлось без борьбы и криков.
—	Их выдала одна деталь.
—	Но я вполне мог и не придавать ей особого значения. Кеес про¬
вел с Ханни весь вечер. Песок в его легких слегка насторожил меня,
как и тот факт, что утонуть с аквалангом непросто. И еще я знал, что
Кеес собирался с кем-то встретиться на берегу. Я ведь просил мистера
Сонневельда последить за мальчиком. Но девицы, очевидно, решили,
что отец Кееса не будет поднимать шум и выспрашивать, куда идет его
сын. Возьмите хотя бы этих девочек: их не было дома за полночь, ни¬
кто из -родителей не знал, где они, и, судя по всему, не беспокоился
по этому поводу. Они сами напрашивались на беду.
—	Я одно не могу понять: зачем?
—	Я тоже. Во всяком случае, не до конца. Но чего нам-то беспоко¬
ится, а? Со временем все выйдет наружу.
—	Можно попробовать расколоть их сейчас.
Но больше ничего вытянуть им так и не удалось. На вопросы де¬
вочки отвечали угрюмым молчанием. Они ничего не знали, ничего не
видели и ничего не делали. У Троост была истерика. Она призналась
в убийстве только для того, чтобы прекратить допрос. И вообще они
понятия не имели, о чем говорила Ханни. А может, и она тоже не ве¬
дала, что несет.
Было ясно, что девочки наконец сообразили, в чем слабость их
обвинителей. Убийство выглядело бессмысленным. Нет, им и в голо¬
ву нс приходило, чем занимаются мальчики. А как же обряды посвя¬
щения, испытания? И неужели они не знакомы с Хьялмаром Янсеном?
Нет, почему же, он хороший парень. Да, они занимались любовью в
его квартире (этого признания Ван дер Валк добился), ну и что? Хьял¬
мар ничего не знал об этом, а если б узнал, так запретил бы. Налеты
на квартиры? Оргии? Кеес все выдумал. Он ведь был неуравновешен¬
ный, если решился на самоубийство. И, несмотря на упорство Ван дер
Валка, они так ничего и не добились. Ладно, насчет берега они солга¬
ли. И естественно: девочки не хотели, чтобы весь Бломендааль начал
трепаться о них. Уйти подальше, в укромное место — это ведь не пре¬
ступление. Ван дер Валк не мог ничего доказать и решил остановить¬
ся: ему не хотелось, чтобы впоследствии его обвинили в жестокости.
Ван дер Валк просто уже слышал голос адвоката: «Невинные нервоз¬
ные девочки... легко возбудимые... над ними подшучивали и издева¬
лись... не давали передохнуть до полуночи... яркие лампы... крики...
неприемлемые методы ведения допроса... им навязывали признание...
а девочки со всем соглашались, лишь бы их оставили в покое... уни¬
жения и всяческие неудобства... в туалет их сопровождал ухмыляю¬
щийся мужчина...»
Нет, пусть над ними побьется следователь. Для задержания есть все
основания. Их даже более чем достаточно. Их чересчур много.
116

Ван дер Валк выпил чашку перестоявшегося тепловатого чая и ска¬
зал Маркус псу:
—	Я собираюсь наведаться в «Архангел Гавриил». Если я поговорю
с Янсеном в двенадцать часов ночи, надеюсь, меня не обвинят в при¬
менении пыток.
—	Может, это немного незаконно, а? — проворчал Маркусис. —
Насчет Янсена у нас доказательств — ни на грош.
—	Возможно. Но это тактический ход. Пусть видит, что полиция не
дремлет. Я хочу пощекотать ему нервы, и только. Пойдем попробуем.
А вдруг он проявит неосторожность.
—	И все-таки не забывайте, у нас на Янсена ничего нет и этот че¬
ловек дружит со всем здешним светом, включая и бургомистра.
—	Ага. Меня тоже можно внести в список.
В «Архангеле Гаврииле» было тихо. Только через задернутые што¬
ры просачивался красноватый свет и до ушей долетали слабые звуки
фортепьяно — вот и все признаки жизни. Скучающий коп стоял на
тротуаре напротив входа. Маркусис поманил его к себе:
—	Ничего необычного?
—	Он ведет себя тихо как мышь.
—	В баре много народу?
—	Человек двенадцать.
Полицейский, возвращаясь на свой пост, зашаркал по мостовой,
песок скрипел под его ногами. Маркусис нажал на звонок, и через
мгновение в глазке появилось лицо Янсена.
—	А, это вы, комиссар! — Задвижка щелкнула, и на тротуар хлынул
поток света. — Извините, что не сразу узнал. — Янсен поклонился Ван
дер Валку с явной иронией. — По-моему, этот друг ждал вас. Он очень
терпелив: уже три раза прочел все номера «Элсевьер» за прошлую не¬
делю. Даже объявления. Может, подыскивает себе работу получше?..
—	Бедняга! — дружелюбно отозвался Ван дер Валк. — Придется ему
простить меня. Я задержался, беседуя с девушками. Знаете, с «кошка¬
ми». Они охотились, и будь я проклят, если не поймали одну мышку.
На берегу. Забавное место для охоты на мышей.
—	И не говорите.
Янсен был совершенно невозмутим, как старушка, которая спраши¬
вает, какой пирог будет к чаю. Что ж, посмотрим, подумал Ван дер
Валк, и заказал любимый напиток миссис Ван Сонневельд — виски со
льдом и имбирным элем. Хьялмар любезно сказал, что угощает их за
счет заведения.
—	Не каждый день нас удостаивают своим посещением высшие
чины полиции.
Ван дер Валку пришла в голову приятная мысль, что этот человек ра¬
вен ему по интеллекту и выдержке, но уступает в храбрости. Вот в чем
117

все дело. Янсен самоуверен, изворотлив, но обладает ли он необходимой
смелостью? Что ж, драться так драться. К ним подсели Янсен и юный
Барт со своим пивом и номером «Элсевьер», зажатым в руке. Ван дер
Валк, у которого было сильно развито воображение, решил, что они по¬
хожи на компанию старых добрых приятелей, завсегдатаев чайных.
—	Очевидно, мне не стоит обольщаться насчет того, что это дру¬
жеский визит. Весь мой дом прямо дрожит от шагов полицейских.
Должен признаться, мне интересно, в чем дело. Но, может быть, вы
и пришли, чтобы объясниться?
—	Боюсь, я лишил вас всех ваших лучших и выгодных клиентов.
Они сейчас находятся в тюрьме. В том числе и лица женского пола.
—	Вот как? Значит, это они занимались всякими мерзостями в
Амстердаме?
Голос Янсена звучал весело. Казалось, он хотел сказать: «Глупый
простофиля. Ты никогда и не разберешься в этом деле».
—	Вчера ночью они устроили оргию на берегу и утопили одного
мальчика. Кееса ван Сонневельда, новенького.
—	Да, я слышал об этом неприятном происшествии. И девочки,
говорите, были там? Пресвятые небеса!
Юный Барт Сукерлэнд вышел из состояния нирваны, он сделал гло¬
ток пива и нервно облизал губы. Маркусис лениво встряхивал свой бо¬
кал, в котором звенели кусочки льда. Он был похож на судью, кото¬
рый подсчитывает очки. А Янсен и Ван дер Валк, словно два борца,
настороженно кружили рядом друг с другом, время от времени нанося
отвлекающие удары.
—	Да, вечеринка у них получилась что надо. Вроде тех,- что ребята
устраивали в вашей квартире, — любовные игры в голом виде. Хотя, я
думаю, вы вряд ли находили у себя трупы.
Хук слева — как бы невзначай.
—	Знаете, инспектор, хоть мы разговариваем наедине и по-дружес¬
ки, мне не нравится ваш тон. Это грубая шутка, а вы ведь ничего не
знаете. Ребята бывают у меня на квартире — я из этого не делаю ни¬
какой тайны, — но оргии, любовные игры... это просто оскорбление.
У меня отличная коллекция пластинок. Вы сами ее увидите через не¬
которое время. — Контрудар правой, и неплохой. — И мне очень жаль,
что в отношении этих детей возникли такие подозрения. Девочки про¬
сто очаровательны. — Янсен продолжал игривую пикировку.
—	Вы ведь никогда не были женаты?
—	Почему же, инспектор? И зачем переходить на личности?
—	Просто интересно. Неужели вы не ловили себя на том, что влюб¬
лены в одну из этих очаровательных девочек? — Это был грубый удар
ниже пояса, но Янсен вел себя по-прежнему беспечно.
—	Они не в моей возрастной группе, — улыбаясь, ответил он.
—	Я, пожалуй, воспользуюсь вашим предложением посмотреть
пластинки. — Ван дер Валк решил, что надо еще надавить на этого
118

парня. И вообще он хотел взглянуть на квартиру: Ван дер Валк ни¬
когда не упускал случая посмотреть, как живут люди. Его обрадова¬
ло, что Янсен колеблется.
—	Скажите, это связано с расследованием? Меня в чем-то подозре¬
вают? — В спокойных интонациях Хьялмара проскальзывали'ирония
и некоторое удивление. Словно ему не верилось, что кретин полицей¬
ский может всерьез взяться за него. — Мне ведь не стоит беспокоить¬
ся, не так ли?
—	Это действительно расследование, которое ведется в связи с
очень неприятными событиями. И разумеется, мы рассчитываем на со¬
трудничество с теми людьми, у которых есть информация, пусть даже
небольшая, по интересующим нас вопросам, — ответил Маркусис. Он
как будто читал лекцию, голос оставался спокойным и сладким, как
мороженое. — Что же касается подозрений, мистер Янсен, то эта про¬
блема встанет, когда вам предъявят обвинение. О чем бы ни думала по¬
лиция, кого бы ни подозревала, это наши внутренние дела и мы ни с
кем их не обсуждаем.
Янсен приготовился было что-то возразить, но, поразмыслив, сдер¬
жался и посмотрел на комиссара, будто судья на ринге нанес ему не¬
ожиданный удар в спину.
—	Разумеется, я к вашим услугам, джентльмены.
Янсен провел их в служебное помещение через закрытую портье¬
рами дверь, которая находилась за баром. Еще одна дверь выходила в
вестибюль.
—	Отсюда можно попасть в кафе-мороженое, — сказал Янсен без¬
различным тоном. — Хотите посмотреть? Нет? В таком случае следуй¬
те за мной. — Они уже поднимались по лестнице, сделанной из обыч¬
ного дерева. Стены были покрыты краской. — Этой лестницей обычно
пользуются для того, чтобы перетаскивать продукты в клуб. — На пер¬
вой лестничной площадке Янсен остановился и постучал ногтем по
запертой двери. — Вон он, клуб. Здесь и собираются дети, которыми
вы так интересуетесь.
—	Знаю, — отозвался Ван дер Валк. — Я наблюдал за ними около
месяца.
—	В самом деле? — равнодушно бросил Янсен. — Пойдемте дальше?
Лестница сделала виток на сто восемьдесят градусов. Белые стены
были увешаны гравюрами с изображениями цветов, на белых ступень¬
ках лежал ковер. На самом верху — простенькая дверь.
—	Добро пожаловать ко мне домой, джентльмены.
Квартира оказалась небольшой. И естественно: ведь она занимала один
этаж узкого, похожего на башню здания, выходившего окнами на море.
Приличных размеров гостиная, одна спальня, великолепная ванная и ма¬
ленькая кухня. Ничего особенного. Комфортабельная квартира — и все.
Мебель дорогая. В ее подборе не чувствовалось никакого вкуса —
ни хорошего, ни плохого. Казалось, она была куплена по случаю в
119

каком-то большом скучном мебельном магазине. Трехцветные хлоп¬
чатобумажные занавески без всяких узоров; ковер — самый обыкно¬
венный; большой белый письменный стол, очень аккуратный. Длин¬
ная кушетка, несколько маленьких кресел и довольно безобразный
кофейный столик из тикового дерева с медными краями. Книжные
полки на специальной настенной арматуре, к которой был подвешен
бар и динамики. Большой радиоприемник стоял у стены напротив.
И тут же шкаф. Несколько полок были вплотную забиты пластинка-
мих с аккуратно наклеенными ярлычками. В квартире Янсена, как и
во всем доме, было центральное отопление.
Все не особенно блистало чистотой, хотя, видно, тут и прибира¬
лись — в том смысле, что нигде ничего не валялось. Словно в квар¬
тире цикто не жил. Ни цветов, ни личных вещей. Зато масса воен¬
ных безделушек: медная пушечка на дубовой подставке располагалась
на кофейном столике; у стены на кронштейне — модель корабля; в
открытой шкатулке красного дерева на зеленом войлоке лежали два
красивых дуэльных пистолета восемнадцатого века. На другом крон¬
штейне укреплен оправленный серебром мушкет или аркебуза, что-
то в этом роде. И всего одна картина — гравюра Брейгеля «Диверти¬
смент на озере в Анвере».
Окна выходили на море. На маленьком журнальном столике стоял
огромный медный корабельный телескоп. Приятная комната, но ни¬
чего индивидуального, поражающего глаз.
Ван дер Валк просмотрел пластинки. Прекрасная коллекция. В ней
представлена вся история джаза, с самого начала, и все его канони¬
зированные святые. Много пластинок семьдесят восьмого года, силь¬
но поцарапанных, но любовно обернутых в мягкую ткань. А рядом
модные исполнители, перекочевавшие на современные долгоиграю¬
щие пластинки. Ван дер Валк узнал полузабытых кумиров своей юнос¬
ти: Викс, Мифф и Банни, Джелли Ролл и Фэтс, Кинг, Дыок и Каунт.
Пластинки двадцатых и тридцатых годов. Нынешние звезды, они в те
времена играли, наверное, лучше. А сейчас стали похожи на королей,
излучающих свое величие на толпу, которая собиралась у их тронов.
Джаз — это вроде как религия. У него есть свои догмы, свои орто¬
доксы, теологи и еретики. В его истории были расколы и реформации,
появлялись дикие волосатые пророки и вкрадчивые кардиналы в оч¬
ках без оправы. И множество фанатиков. Ван дер Валк от души рас¬
смеялся: а чем он сам-то лучше? Всего год назад пришел в восторг,
увидев Папу Римского, проезжавшего по улицам Амстердама, во всей
своей славе и сиянии брильянтов и шелковых одеяний. Он отправлялся
в Консертгебоув, чтобы провозгласить там скорое пришествие Хрис¬
та... Ван дер Валк усмехнулся Янсену:
— Прекрасная коллекция. Мне понятна ваша страсть.
И подошел к книжным полкам, смутно ощущая, что Янсену это
не очень по душе. Книги — лучший ключ к характеру человека, Ван
120

дер Валк знал это. Правда, книг здесь немного, так что вряд ли они
помогут. Слишком уж все тусклое и неприметное в этой квартире.
Поистине Янсен — хамелеон. На первый взгляд интересный, живой
человек. Но почему же его комната, его книги такие скучные? Непо¬
нятно.
Там было несколько изданий о правилах содержания баров и рес¬
торанов, кое-что о кулинарии, множество туристических справочни¬
ков и книг о путешествиях. Сборничек законов о продаже спиртных
напитков и еды навынос, книга «Как избежать выплаты высоких по¬
доходных налогов». На двух полках стояли дешевые английские из¬
дания в бумажных обложках — триллеры. И довольно странная под¬
борка весьма устаревшей литературы для юношества: Дюма, Жюль
Верн, «Герои авиации» и тут же томик Мопассана. «Знаменитые ис¬
тории о привидениях», «Сто страшных сказок», Эдгар По, Блэквуд,
Генри Джеймс. Три-четыре томика Стивенсона и «Афродита» Пьера
Луиса. Диковатая картинка получается. И в триллерах все сплошь бои
на шпагах’да башни. Хм...
Дверь в спальню была открыта. Здесь тоже мало мебели и почти
никакого признака индивидуальности. Понятно только, что хозяин
любит заниматься физкультурой. Диван-кровать, трюмо. С потол¬
ка свисает веревочная лестница — прекрасная вещь: нейлоновые ве¬
ревки и ступеньки из бамбука. Подвесная груша, пара индийских
бит. И только одна картина, написанная гуашью. Отличная рабо¬
та. Три обнаженные женщины во дворце: судя по архитектуре, это
испанская Америка семнадцатого века. Одна примеряет шляпу пе¬
ред затейливо украшенным зеркалом. И художник не пожалел сил,
рисуя ее отражение. Две другие смотрят на нее с трепетным восхи¬
щением. А маленький паж-негр играет в углу на гитаре. Ван дер Валк
с пристальным вниманием изучал сие произведение и все шире улы¬
бался.
Ванная тоже совершенно обычная. Ван дер Валк, нисколько не
смущаясь, с шумом открыл белый шкафчик-аптечку. Но там были
самые банальные вещи: крем для бритья, аспирин и желудочные
таблетки. Ни декседрина, ни барбитуратов — словом, ничего интерес¬
ного. Как, впрочем, и во всей квартире. Казалось, ее владелец — че¬
ловек здоровый, честный, хотя и не очень интеллигентный. Неожи¬
данная ситуация! Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но все здесь
стояло на своих местах давно: непохоже, что обстановку сменили,
убрав какие-то вещи. Это поражение. Что остается сделать копу, как
не удалиться с достоинством? Над чем же, черт возьми, ухмылялся
Ван дер Валк?
Он распрощался с Янсеном, сделав несколько традиционных веж¬
ливых замечаний и отпустив несколько довольно плохих шуток.-Ян¬
сен проводил их к двери с непроницаемо любезным выражением лица
и наговорил массу маленьких комплиментов Маркусису.
121

Глава 9
—	Ну, — сказал Маркусис, когда они вышли на улицу, — нс
очень-то далеко мы с ним продвинулись. Может, где-то совершили
ошибку?
—	Нет, мы продвинулись гораздо дальше, чем думает Янсен. Его
квартира производит впечатление добропорядочности, которой у Ян¬
сена вовсе нет.
—	Вы по-прежнему убеждены, что он вовлечен в это дело?
—	Не только убежден. Теперь я это вижу яснее, чем прежде.
—	М-да, — протянул Маркусис, явно не заметив ничего существен¬
ного.
—	Давайте разойдемся по домам и поспим, — предложил Ван дер
Валк. — У меня остались только кое-какие мелкие канцелярские дела.
—	Хотелось бы мне иметь вашу уверенность, — ядовито заметил
Маркусис, усаживаясь в свой новенький «таунус», припаркованный на
стоянке возле отделения полиции. — Странное дело. Очень серьезное,
как я понимаю, но какое-то бессмысленное. А как вы думаете?
—	В истории полно такой бессмыслицы. Читали книгу Плевье о
последних днях Адольфа Гитлера? От нее то начинает рвать, то хочет¬
ся смеяться.
Судя по виду Маркусиса, он не был уверен, что такие книги стоит
читать хорошим полицейским.
—	С девицами мы так не разобрались, и следователю будет чем за¬
няться. А теперь я прощаюсь с вами, Ван дер Валк, боюсь, моя жена
поднимет шум. Завтра утром займемся бумагами. Молодых людей,
полагаю, вы перевезете в Амстердам?
—	Конечно. Спокойной ночи, комиссар. Пошли, Барт, — позвал
Ван дер Валк. Они забрались в «мерседес», и Барт завел мотор.
—	Шеф, извините за любопытство, но я не понимаю, что такого вы
заметили в этом парне Янсене? Он вел себя так спокойно весь вечер.
А его квартира... она же совершенно обыкновенная. Не так ли?
—	Ничего я не заметил. Ничего осязаемого, о чем бы можно соста¬
вить рапорт и передать судье. Просто еще одна его карта открыта. Зна¬
ешь, как переворачивают карты — одну за другой, — пока не дойдет
очередь до козырной. Но, может, это была не последняя? Старый доб¬
рый «Черный Джек». С Янсеном то же самое. Остановись здесь. По¬
пробуем открыть еще несколько карт.
Когда звонишь в дверь к такой женщине, как Феодора, и тебе не
отвечают незамедлительно, ждать не надо. Лучше уйти. Звонить вто¬
рой раз — бессмысленно и нетактично. Конечно, с ней следовало бы
заранее договориться о встрече. Но Ван дер Валк как будто позабыл
об этом. Он еще дважды по-хозяйски нажал на кнопку: так ведет себя
полиция во всем мире — открывай, или взломаем дверь. Дверь, может,
ломать и не будут, но люди не упускают из виду такую возможность.
122

Высококачественная система охраны в квартире Феодоры сработала, и
хозяйка подошла к переговорному устройству.
—	Кто там?
—	Ван дер Валк.
—	Извини, дорогой, ио у меня гость.
У Барта Суксрлэнда глаза полезли на лоб.
—	Боюсь, Фе, мне придется проявить настойчивость. Видишь ли, я
знаю, кто у тебя в гостях.
—	А... понимаю... надеюсь, ты будешь вести себя интеллигентно.
Щелкнула задвижка. Пока они поднимались на верхний этаж, в
коридоре автоматически выключился свет.
Хозяйка и се гость были в спальне, они явно только что проснулись.
Эрик Мерль с испуганным видом сидел в кровати. Феодора, в ночной
рубашке, устроилась рядом. Ван дер Валк вошел к ним без церемонии..
—	А ты, Барт, подожди в гостиной. Поставь пока чайник, мы вы¬
пьем кофе, если мадам не возражает.
Ван дер Валк прислонился к спинке кресла и на мгновение при¬
крыл глаза’, наконец-то почувствовав полное изнеможение. Он сделал
несколько медленных глубоких вдохов, потом вытащил из пачки си¬
гарету и не торопясь закурил. Феодора потянулась к пачке, лежавшей
на столе, и зажгла одну для себя, а другую для Эрика. Мягкий оран¬
жевый свет настольной лампы освещал эту пару. Ван дер Валк начал
говорить, он обращался только к юноше, и если в его голосе и появи¬
лись жесткие нотки, то исключительно потому, что в зубах была зажа¬
та сигарета.
—	Вот как получается, Эрик. Ты стал мужчиной. Я вижу это и буду
разговаривать с тобой как с мужчиной, а не как с мальчиком. Твой
отец гордится тобой, Феодора — тоже. Я уважаю мнение обоих. Ни¬
кто на тебя не доносил. Я знал, где ты, потому что это моя работа —
знать такие вещи. Я просто вычислил, где ты можешь находиться.
И сюда пришел, чтобы выполнить свой служебный долг. Сделок я не
заключаю, спроси Феодору, но могу обещать тебе следующее: во-пер¬
вых, никто не собирается обвинять тебя в том, чего ты не делал. Мне
отлично известно, что ты не имеешь никакого отношения к смерти
Кееса ван Сонневельда. Но все остальные мальчики и девочки в связи
с этим провели сегодняшнюю ночь в полицейском управлении. Воз¬
можно, им будет предъявлено обвинение в совершении убийства. Во
всяком случае, будет проведено судебное расследование. Кое-что за¬
висит и от тебя. Девочек ждут большие неприятности. Что касается
Янсена, то у него почва уходит из-под ног, но им я займусь завтра.
А тебя прошу об одном — веди; себя как мужчина. Мне не хотелось
бы брать тебя под арест. Видишь, я просто сижу с вами вместе. Я при¬
шел выпить кофе с друзьями. А когда мы выпьем кофе, я попрошу тебя
встать и пойти с мистером Сукерлэндом в полицию. Он оставит тебя
там на ночь. Утром мы все уладим.
123

Во-вторых, я обещаю: когда процесс закончится — а ты, кстати,
можешь его ускорить, — Феодора никуда не денется. Вы увидитесь.
Эрик даже не пошевельнулся, только пристально посмотрел на по¬
лицейского. Несколько минут все молчали. Огоньки сигарет то и дело
вспыхивали и угасали.
—	Пойду приготовлкэ кофе, — сказала наконец Феодора. — Одень¬
ся, дорогой!
Ван дер Валк тактично удалился в гостиную, где юный Барг ло¬
мал голову над пластинками Феодоры. Любопытный контраст по
сравнению с теми, что стояли у Янсена. Феодора предпочитала му¬
зыку восемнадцатого века. Все заканчивалось на Брамсе. У нес не
было ни Сибелиуса, ни Чайковского, ни Малера или Штрауса, ни
Вагнера, ни тем более Стравинского. Зато среди пластинок были все
оперы Моцарта, большая часть квартетов Бетховена и множество про¬
изведений Гайдна. Феодора явно любйла лирические песни и грего-
рианские хоралы.
В комнату вошла Феодора, она надела халат и подвязала его поясом,
чтобы не смущать полицейских. Ван дер Валк усмехнулся и процити¬
ровал маленькое шутливое стихотворение Лорки.
На лице женщины мелькнула тень прежней улыбки.
—	А ты умный, шельмец. Вы с Франсом сговорились.
—	Он волнуется за мальчика. И я тоже. И ты. Странно, ведь все мы
любим тебя.
Барт, который из чувства деликатности отошел в угол, мучился над
вопросом о том, что может означать название «Хорошо темперирован¬
ный клавир».
В кофейных чашках позвякивали ложечки. Эрик одевшись вышел
из спальни. Он взял чашку с кофе из рук Феодоры и улыбнулся, вдруг
став похожим на отца.
—	Я готов.
—	Веселей, приятель! — сказал Барт. — Это не последний твой
ужин, черт возьми. Понтий Пилат давно ушел на пенсию.
Услышав эту старую, поросшую мхом полицейскую шутку, Эрик
улыбнулся шире, но тут же с тревогой взглянул на Феодору. Та обод¬
ряюще кивнула.
• — Хотите есть? — И Феодора, нарезал а ржаной хлеб, намазала его
маслом, положив сверху ломти рулета с начинкой из корнишонов.
Эрик был не в состоянии и куска проглотить, в отличие от полицей¬
ских, которые выражали свое одобрение громким чавканьем. Есть за
одним столом, подумал Ван дер Валк, это как бы знак доверия и друж¬
бы, которая должна связывать сотрапезников. Разделить хлеб и соль.
—	Ну, — произнес Ван дер Валк, удовлетворенно потянувшись, — .
нам пора.	,
Мальчик бросился к Феодоре и страстно поцеловал ее, она обняла
Эрика, храбро изобразив улыбку. А потом перекрестила ему лоб.
124

—	Там, в России, моя мать всегда делала так. Чтобы защитить тебя,
пока мы не встретимся снова.
Барт с Эриком ушли вместе, шагая в ногу, словно лучшие друзья.
Феодора приподняла крышку кофейника, посмотрела, сколько в
нем осталось кофе, и налила Ван дер Валку еще одну чашку. Он кос¬
нулся ее руки и сжал ее с неожиданной пылкостью.
—	Мы прямо как старые супруги, — сказала Феодора и села напро¬
тив, положив подбородок на руки. Рукава соскользнули, обнажив пре¬
красной формы руки. Ван дер Валк смотрел на нее с почтительным
восхищением.
—	Ты уже собрала вещи?
—	Об этом беспокоиться нечего. Франс должен был выслать их
самолетом, да мне не так много было нужно.
—	Почему ты говоришь в прошедшем времени? Никто не мешает
тебе уехать.
—	Нет. Я не поеду. Я буду ждать Эрика. Ты предвидел, что он по¬
любит меня, тебе это было на руку. Он стал более податливым. Но
понимаешь — ты, конечно, будешь смеяться, потому что это действи¬
тельно комично, — я тоже влюбилась в Эрика. Что может быть более
нелепым — проститутка с нежным сердцем. Представь: такая женщи¬
на, как я. С таким образом мыслей, с таким образом жизни. Шлюха,
старая шлюха — мне тридцать шесть, — влюбилась в восемнадцатилет¬
него мальчика. Раньше об этом складывали забавные песенки — ужас¬
но сентиментальные и душераздирающие. Да, неплохая вышла шутка.
Разве это может продлиться долго? О, я ведь по крайней мере не дура.
Конечно, не может. Такого не бывает. Но я могу научить его кое-чему.
И Франс этого хочет. И ведь я в состоянии сделать это, не ставя себя
в нелепое положение. Тем более что перед Франсом я в долгу. Неуже¬
ли у меня отнимут какие-то жалкие год-два счастья? Ведь это что-то
случайное, побочное, правильно я говорю? Если, конечно, я буду нуж¬
на Эрику через год... или два? три? Когда он вернется из тюрьмы...
—	Послушай, Фе. Будет лучше и для Эрика, и для Франса, и осо¬
бенно для тебя... ну, и для меня тоже, чтобы ты уехала в Испанию.
Прости меня за тайные расчеты: я вполне мог представить, что маль¬
чик увлечется тобой, я был уверен, что это развяжет ему язык, и это
было для меня очень важно. Но я не предвидел, что вы полюбите друг
друга. Когда Франс увозит тебя?
—	Завтра утром, точнее, сегодня.
—	Я хочу, чтобы ты уехала. Здесь будет величайший скандал, и ог¬
ласка неизбежна. Я предпочел бы (я ведь твой должник) освободить
тебя от всего этого, но не могу рисковать. По закону я обязан задер¬
жать тебя как свидетеля. Мне известно, что у тебя есть кое-какая ин¬
формация. Я хочу, чтобы ты исчезла, пока никто не разнюхал о тво¬
ем существовании. Что касается Эрика, то он должен рассказать нам
обо всем по доброй воле. Для суда это имеет большое значение, и
125

ваша разлука будет длиться недолго. А... насчет нашего дела... мы
были правы?
—	Да. Это Янсен. Мне противно говорить. Эта ваша идея с магни¬
тофоном... Я его не использовала. Это подло. Если тебе нужны дока¬
зательства, посмотри на книги Янсена. Думаю, Эрик расскажет. Он
знает, что не сможет поехать со мной в Испанию. Но если не расска¬
жет... то и я буду молчать, — неожиданно закончила Феодора.
—	Мне Эрик скажет. Он похож на отца: тоже видит людей насквозь.
Какая потрясающая женщина, подумал Ван дер Валк, сидит пере¬
до мной и что она чувствует сейчас! Он понял, почему Франс Мерль
так высоко ценил Феодору.
—	Позвоню-ка я Франсу. Скажу, что он может спать спокойно.
Слегка позевывая, Ван дер Валк набрал номер.
—	Франс? Это Ван дер Валк. Да, я здесь. Вы понимаете где? Я толь¬
ко хотел сказать, чтобы вы не волновались... Да... Хорошо, приходите,
но я не император Наполеон — мне нужно поспать... Я жду одного из
моих людей... Да... Да, если хотите.
Ван дер Валк снова зевнул. Хорошо бы сейчас рухнуть на кровать
Феодоры и поспать. Тогда он снова станет человеком. Барт может сам
отогнать машину в Амстердам... Но так, конечно, нельзя делать, по
целому ряду причин.
Феодора будто прочитала его мысли.
—	Спи здесь, если хочешь, — и улыбнулась своей очаровательной
насмешливой улыбкой. — Но не в той кровати, где я работаю. Пони¬
маешь? А в моей собственной кровати, где я сплю одна.
Ван дер Валк понял: Эрик был первым — очевидно, за долгие годы —
мужчиной, который спал в кровати Феодоры. Кажется, это было в'мему-
арах Колетты, проститутки, которая никого не впускала в свою,комна¬
ту. «Париж достаточно велик для моих дел».
Кто-то коротко позвонил в дверь. В комнату вошел Франс Мерль. Он
по-прежнему был в темном деловом костюме и рубашке с накрахмален¬
ным воротничком. Франс наклонился и по-отцовски поцеловал Феодору.
— Помимо всего прочего, я пришел, чтобы посидеть в компании, —
сообщил он, коротко кивнув Ван дер Валку. — Только после вашего
звонка я почувствовал, что у меня совсем разгулялись нервы. Я весь
обчесался, как блохастый пес. Нет, нет, не надо кофе, Фе. С мальчи¬
ком возникли какие-то проблемы?
—	Нет, благодаря его здравому смыслу и присутствию Фе. Правда,
вид у него был такой, словно его ведут на гильотину, но мы все склон¬
ны драматизировать. Эрик знает, что пока ему нельзя ехать в Испанию.
Что вы ему сказали?
—	Просто сказал, что за ним гонится полиция, и велел идти к Фе и
сидеть у нее. И обещал, что приму все меры и утром вывезу их обоих
из страны.
— Что это за меры?
126

—	Черта с два вы о них узнаете! Но смею вас заверить: это будет
сделано под самым носом у копов, сколько бы вы их ни нагнали. Да,
это можно сделать и кое-что уже сделано.
—	О, конечно! — равнодушно заметил Ван дер Валк. Все возмож¬
но, если заплатить кучу денег. Богатым людям легко исчезнуть, но они
обязательно где-нибудь потом появляются, обычно в Швейцарии. Кто
бы они ни были, но им приходится обменивать чеки на наличные,
продавать брильянты, передавать сообщения. Тут-то они и попадают
к нам в лапы, если мы их разыскиваем.
—	Не волнуйтесь, никто еще пока не уехал. Л завтра вы начнете
трясти мальчишек.
—	Только после того, как Эрик все расскажет. Сейчас он настроен
по-боевому, надеюсь, что завтра ничего не изменится. Я знавал людей,
которые были готовы все выложить, прямо землю копытами рыли от
нетерпения, а потом из них слова нельзя было выжать.
—	Эрик все расскажет, — тихо подтвердила Феодора.
—	Я жду этого с некоторым беспокойством. Признаюсь, есть одна
вещь, от которой меня мороз по коже подирает. Вы говорили, что ре¬
бята изнасиловали женщину. Впятером. Помните? — спросил Мерль.
—	Да.
—	А почему не в тестером? Ведь их было шестеро.
—	Наверное, потом выяснится, что один стоял на стреме. Или дол¬
жен был угнать машину.
—	Хотелось бы верить, что Эрик и был этим шестым и по крайней
мере не участвовал в изнасиловании. — Сгорбившись в кресле, Мерль
засунул руки в карманы и растянул их что было сил. — Я останусь
здесь, — резко сказал он Феодоре.
Феодора встала, подошла к Мерлю сзади и положила ему на спину
свои сильные руки. Она физически ощущала, как нервные волны бе¬
жали по этому крепко сбитому телу.
—	Что вы собираетесь делать с этим подонком Янсеном, инспек¬
тор? — поинтересовался Мерль.
—	То, что сочту нужным. Я должен сначала выслушать ребят.
И выспаться. Утром все решим на свежую голову. Я вам ответил?
Дважды весело прозвонил звонок.
—	Ну вот и Барт наконец-то. Спокойной ночи, — отрывисто попро¬
щался Ван дер Валк и ушел.
—	Боже правый! Чего ты так долго возился? Ну, давай-ка рванем
скорее как следует!
Уже совсем поздно ночью Ван дер Валк сидел в кабинете Берсмы
и отчитывался, в сердцах обвиняя себя за тупость.
—	Я думал только р том, как бы добыть веские доказательства. Мне
казалось, лучше потратить еще день или два, но узнать все наверняка.
127

Это грязное дельце — как раз для наших газет. Я нервничал, боялся,
если хотите, сделать неверный шаг. Итак, Янсеи за все в ответе. Все
стало ясно. Я всегда почему-то был в этом уверен, но нужны доказа¬
тельства — черным по белому. И никаких лазеек. А то на суде какой-
нибудь скользкий ублюдок поможет Янсену увернуться от закона.
И вроде бы это несложно было сделать, если мальчишка решил выйти
из игры чистым. Я был в нем уверен. У Эрика наступил перелом, он
порвал с бандой, доказав этим, что гораздо взрослее остальных ребят.
Но, конечно’, я ошибался. Просто он понял, что такое настоящая жен¬
щина по сравнению с сопливыми девчонками-подружками. Эта русская
тоже в него влюбилась. Такого я не ожидал, ну, не знаю, возможно,
конечно, теперь все пошло прахом.
Что касается Янсена, уверен — это он. Я принял обычные меры: око¬
ло «Архангела Гавриила» поставлен полицейский, он будет следить за
Янсеном, если тот вздумает разгуливать по городу. Я легко найду его,
когда потребуется. Уж слишком он самовлюбленный, понимаете? Дума¬
ет, что всех может обвести вокруг пальца, в том числе и меня. Янсен —
типичный преступник: всех презирает. Такой не убежит, и нервы у него
крепкие, уверен на сто процентов, что мы не сумеем ничего ему при¬
шить. Даже если подозреваем, догадываемся или точно знаем, что он
виноват. Я знаю: он останется здесь, спокойный и величественный, как
свадебный торт. Но потом он на чем-нибудь да сорвется.
БерЬма встал и начал расхаживать по кабинету, яростно попыхивая
своей трубкой. Трубка омерзительно хрипела. Берсма любовно скло¬
нился над своей драгоценной королевской бегонией, стоявшей на по¬
доконнике. Она была огромная, а цветы на ней — огненно-красного
цвета. Ван дер Валк не выносил этот цветок.
— Да, да! Ты все сделал правильно. А сейчас не суетись. Ничего
не испорчено, — успокаивал его Берсма. — Ну, кое-что сорвалось. Да
ведь никто этого не заметит. А все же чертовски много ерунды полу¬
чилось. Это в основ'ном твоя вина. Слишком умничаешь, думаешь,
что ты Мегрэ или еще кто-нибудь в этом роде? Я не буду тебя кри¬
тиковать: ты придумал версию, а теперь очень ловко ее отработал. Но
избавься, ради бога, от этой привычки все приукрашивать. Упрощай,
упрощай — это главное в нашем деле.
Ладно, я тебя отшлепал, и хватит. Если не все идеально поначалу
складывается, не волнуйся. Пусть об этом беспокоится суд. И не ду¬
май, что я тебя ругаю за излишние умственные способности. В этом
деле полно всяких сложностей и наворотов. Но глупо ждать, что все
пойдет как по маслу. Так бывает только в этих дурацких детективах.
А в жизни всегда остается масса свободных концов, которые не свя-'
жешь вместе. Но в другой раз, когда почувствуешь хоть намек на ка¬
кой-то просвет, — хватайся за этот шанс. Не жди, пока он дозреет.
Я понимаю: ты был в сложной ситуации, работал на территории Мар¬
кусиса и под его руководством. Так что замнем это.
128

И все-таки должен сказать, я за тебя тревожусь. Твой блестящий
спектакль едва не провалился. И когда ты научишься осторожности?
Но всем остальным будет известно одно: ты проделал чертовски хоро¬
шую работу. Маркусис ходит гордый, как корова с шестью титьками.
Никаких выговоров от начальства — наоборот, тебе вынесут благодар¬
ность. Я говорил, по телефону с Сейлером. Да, главный прокурор заин¬
тересовался делом. Судья в Бломендаале наслаждается. Такого громкого
дела там еще не бывало: ужасные разоблачения, равнодушие родителей...
бломендаальские святоши от ужаса готовы под кровати забиться.
Что касается этой русской... конечно, если о ней узнают, подни¬
мется крик. А поскольку никто о ней не знает, то и нечего устраи¬
вать шум. К тому же и ребенку понятно: из этой страны можно уд¬
рать и без штампа в паспорте. Если очень постараться.
Было почти три часа ночи, когда Ван дер Валк наконец-то улегся в
постель, зевая и ожесточенно почесываясь. Заснул он мгновенно, но
вскоре его разбудил жестокий телефонный звонок. Это был Виссер, из
Бломендааля. Еще не придя полностью в себя, Ван дер Валк пристро¬
ил трубку к уху и, прищурившись, уставился затуманенным взглядом
в потолок.
—	Ван дер Валк... Да, да, да. Не надо так много объяснять, скажите
коротко, что произошло... А? Да черт с ним, с велосипедом, почему эти
придурки спали? Я понимаю так, что вы поставили в известность ко¬
миссара?.. Ладно, посадите под замок их обоих. И заодно весь этот
проклятый Бломендааль... Что сказал врач? А тот, второй? Понимаю.
А если б они погибли? В каком бы дурацком положении мы оказа¬
лись... Да, да, конечно, я приеду. Но крыльев у меня нет. Часом рань¬
ше, часом позже — это неважно.
Часы показывали двадцать минут седьмого. Бормоча что-то про
себя, Ван дер Валк начал вяло одеваться, но потом решил принять
душ и опять стал стягивать с себя одежду. Арлетт уже поднялась с
кровати и облачилась в халат.
—	Это срочно?
—	Да, случилась беда. Не знаю, как это повлияет на все остальное.
Дело раскрыто, но сейчас события пошли не так, как надо. Со мной
всегда такое происходит. Господи, как я ненавижу этот Бломендааль!
Кошмар, наверное, никогда не кончится.
—	Прими душ, а я тем временем приготовлю кофе. — Вдн дер
Валк уже чистил зубы. — Вот тебе чистая рубашка, душ я включила. —
И Арлетт открыла кран на всю катушку.
В кофе она подлила немного бренди. Спазмы в желудке прошли, и
Арлетт заставила мужа съесть два яйца всмятку.
В десять минут восьмого Ван дер Валк уже был на улице, под луча¬
ми холодного яркого утреннего солнца. От него попахивало бренди. На
5 H. Фрилинг «Двойной узел»
129

большой скорости он гнал свой «мерседес» по улицам просыпающего¬
ся города и дальше — к Ссверноморскому каналу. Маркусис, сидя в
своем кабинете, яростно дымил сигаретой. Ван дер Валк чувствовал
себя в состоянии боевой готовности: он ехал с открытым окошком, и
морской воздух сдувал с него сонную одурь.
—	Доброе утро, комиссар.
—	Доброе утро, Ван дер Валк. Причин для особого беспокойства,
по-моему, нет. В сущности, мы хоть и окольным путем, но получили
все, что надо. Виссер позвонил вам так рано только потому, что на¬
стаивал на вашем приезде. Доктор говорит, что беседовать с ним мож¬
но. Рана не такая уж страшная, как нам показалось вначале. Поэтому
успокойтесь. Он потерял много крови, и только.
—	Он может вставать или сидеть?
—	Да, ведь рана не очень серьезная. Хотя выглядит отвратительно.
Длинная кровавая рана, пуля прошила его насквозь и сломала ребро.
Мы могли бы потерять его, если б выстрел был сделан на три санти¬
метра левее.
—	Из какого оружия стреляли?
—	Из девятимиллиметрового «люгера».
—	Ах, Кармен, моя маленькая Кармен! Повезло ему, а? Ну, если он
еще здесь...
—	Да. Врач сделал ему перевязку.
—	Значит, надо за него взяться. Зададим ему жару. Ух!
Франс Мерль выглядел бледным, вымотанным. Движения скован¬
ные, и было видно, что они доставляют ему боль, особенно в верх¬
ней части тела. Но глаза смотрели спокойно и твердо. Мерль отнюдь
не походил на сбитого с толку, взволнованного человека. Его костюм
был сплошь покрыт пятнами крови, рубашки под пиджаком не было.
Мерль уселся, поморщившись из-за тугой повязки, сдавившей ему
грудь. Ван дер Валк смотрел на него пустыми глазами, в которых не
было ни капли сочувствия.
z— Вы напрашивались на беду, и она пришла. Вам повезло — вы
остались в живых. Возможно, это научит вас не вмешиваться, в дела
полиции. Не каждому удается избежать смерти, когда в него стреляют
из «люгера». Да, вы удачливы, но неумны. Я не стану жалеть вас. Я вам
доверился, рассчитывая на вашу осмотрительность и уважение ко мне.
А вы начали валять дурака, устраивать какие-то тайные махинации и
зашли чересчур далеко. Ну, вы хотели видеть меня, и я здесь. Так что
говорите быстро и четко, вам же будет лучше.
Мерль спокойно взглянул в полные ярости голубые глаза Ван дер
Валка, с трудом сунул руку в боковой карман, вытащил листок бумаги
и, с ворчанием подавшись вперед, протянул его полицейскому. Ван дер
Валк развернул листок, просмотрел его и пренебрежительно швырнул
на стол.
—	Это признание.
130

—	Да, — подтвердил Мерль.
—	Которое вы вытянули силой. Под дулом пистолета. Или что-ни¬
будь в том же роде. — В голосе Ван дер Валка слышалось презрение.
—	Да, что-то в том же роде, — спокойно ответил Мерль.
—	Это гроша ломаного не стоит. Вы же бизнесмен. Если вас заста¬
вят написать что-то под угрозой смерти, вы при первом же удобном
случае откажетесь от своей подписи.
—	Он повторил то же самое в суде.
—	Он так и сделал бы, держись вы от него подальше. А теперь ска¬
жите, мистер Мерль, что побудило вас устроить ссору с человеком по
имени Янсен?
—	Я пришел к выводу, скажем так, что этот человек, по имени
Янсен, отвечает за преступления, в которых обвиняют шестерых мо¬
лодых людей, в том числе и моего сына.
—	Ваш сын признался вам во всем?
—	В некоторой степени.
Хорошо, что Мерль не упомянул о Феодоре, иначе плохо мне при¬
шлось бы, подумал Ван дер Валк.
—	Я делаю следующий вывод: вы утаивали информацию, имеющую
прямое отношение к этому расследованию. И действовали по собст¬
венной инициативе. А ведь вы в состоянии понять, что обструкция
следствию — дело серьезное. Почему же вы поступили так?
—	У меня были причины считать, что мой сын, руководствуясь лож¬
но понятым чувством долга, откажется рассказать все полиции, чем,
возможно, ухудшит свое положение.
—	Значит, у вас были причины, м-м. — Сейчас они как будто шли
по тонкому льду, и Ван дер Валк быстро переменил тему: — Я,не очень
четко понимаю ваш ход мыслей.
Ван дер Валк в общем-то не очень волновался: Маркусис не бу¬
дет слишком давить на такого известного бизнесмена, как Мерль. Тем
более что тот оказался жертвой.
—	Итак, в четыре утра или около того вы направились в «Архангел
Гавриил»? Почему именно в такое время?
—	Я знал, что Янсен в это время закрывает бар, а прислуга торо¬
пится домой. Я хотел, чтобы мы остались наедине и нас никто не тре¬
вожил бы. Кроме того, Янсен, уже порядком уставший, не смог бы
оказать сильного сопротивления. Я выбрал самое удачное время.
—	Он не пытался отказать вам?
—	Нет. Янсен заинтересовался. По-моему, он тешил себя мыслью,
что я нуждаюсь в его помощи, чтобы защищать сына в суде. Ему эта
мысль явно нравилась.
—	И что же вы ему сказали?
—	Я попросил Янсена дать мне почитать одну книгу.
Опля: лед затрещал!..
—	Книгу. Зачем же вы взяли пистолет?

—	Янсен, скорее всего, понял, что я овладел его тайной. Я надеял¬
ся, что мне не нужно будет использовать оружие, и был уверен, что моя
воля победит. И оказался прав.
—	Очень хорошо. Значит, ситуация такова: вы направились к Ян¬
сену, прихватив пистолет на всякий случай... м-да. А что, собственно,
вы собирались делать дальше, одержав победу?
—	Я намеревался отвести Янсена в полицию.
—	Чрезвычайно мелодраматично! Итак, вы хотели силой добиться
признания от этого человека и получить показания, которые, с вашей
точки зрения, в некоторой степени оправдают вашего сына. Но мне
до сих пор непонятно, почему вы не подождали до утра и не расска¬
зали обо всем мне. Вы ведь знали, что я веду это расследование. Мы
с вами уже беседовали, и я дал понять, что не считаю вашего сына и
его друзей полностью ответственными за совершенные преступления.
Кстати, — раздраженно-саркастически продолжал Ван дер Валк, — у
меня тоже имеется пистолет. И мне совсем несложно арестовать Ян¬
сена — с оружием или без такового. Я бы сделал это в случае необхо¬
димости. Мистер Мерль, у вас репутация здравомыслящего человека.
К чему же разыгрывать такую мелодраму? Зачем было устраивать весь
этот цирк?
—	Я объясню вам, инспектор, зачем. Раз вы считаете меня здраво¬
мыслящим человеком, возможно, мне удастся вас убедить. Я сделал это
потому, что потерял доверие сына. Я и сам понимаю, что добился его
признания, с помощью разных уловок. Но мне прежде всего хотелось
показать Эрику, что его отец такой же человек, как и он, и что мы с
ним на равных. И еще — вновь завоевать доверие сына. Ведь это я
виноват, что оно исчезло.
—	Хм. — Ван дер Валк на минуту погрузился в задумчивость, тяже¬
ло опершись подбородком на ладонь. — Значит, Янсен выстрелил в
вас, а вы в него. Так?
—	Так.
—	Но вполне возможно, что Янсен скажет, будто ваш выстрел был
первым, а? Как же мы узнаем, кто лжет?
—	Характер, инспектор, все дело в характере. Понимаете, Янсен не
такой уж смельчак. И подумайте еще вот о чем: у меня не было ни
малейших причин убивать его. Я хотел притащить Янсеца сюда, я хо¬
тел сделать это сам и послушать, как он будет хныкать, рассказывая
вам свою жалкую историю.
—	М-м, — пробурчал Ван дер Валк, вспоминая о предыдущем ве¬
чере, когда он пришел к выводу, что у Янсена в общем и целом не
хватит смелости выстоять. Ван дер Валк был уверен, что выиграет эту
войну нервов. Мерль сорвал его план. Плохо это или хорошо?
—	Где пистолеты?
Маркусис, обвешанный оружием, как Филипп Марлоу, притащил
их и бросил с глухим стуком на стол.
132

—	Мы сняли отпечатки пальцев, — сказал комиссар, — все совпа¬
дает.
Ван дер Валк с отвращением ткнул пистолеты своей шариковой руч¬
кой. «Люгер» довольно старого образца. А номер, конечно, знакомый.
Да, этот пистолет ему хорошо известен. И еще блестящий короткостволь¬
ный пистолет, курок которого реагирует на малейшее нажатие молние¬
носно, словно жало змеи. Необычный пистолет — американский. Ван
дер Валк слышал о таких, но сам никогда не видал. Калибр такой же, как
и у «люгера». Хорошо пристрелян. Мерль прав: в этом сражении должен
был победить храбрейший.
На обоих пистолетах еще остались пятна от порошка для снятия
отпечатков пальцев. Конечно, все совпадает с историей, рассказанной
Мерлем. Но почему же этот чертов дурак полицейский впустил Мерля
к Янсену в четыре часа утра?
—	Вы намеренно ранили-Янсена?
—	Да, конечно, ведь он пытался убить меня. Спросите его зачем.
—	Значит, вы тоже хотели его убить? Нет? Объясните, почему я
должен верить вам.
—	Хорошо, инспектор, — миролюбиво ответил Мерль. — Я пони¬
маю: вам нужно проверить мои показания. Я все объясню. Я отлич¬
ный стрелок, и вообще мне многое хорошо удается. Вот дайте мне
сейчас пистолет — я попаду в любую цель. Но Янсену я попал в ко¬
ленную чашечку: жизни это не угрожает, зато вывело его из строя —
дальше некуда.
—	Это так? — спросил Ван дер Валк Маркусиса.
Комиссар кивнул, думая про себя: и почему этот идиот полицей¬
ский подпустил Мерля к дверям клуба? (Великолепный пример совпа¬
дения мыслей, но никакой телепатии тут нет — просто у всех копов
мозги устроены одинаково.)
—	А почему началась стрельба?
—	Мы пошли к Янсену на квартиру, он сел за стол. Я диктовал, но
Янсен не хотел писать. Я стал уговаривать его, скажем так. Янсен нерв¬
ничал, он был очень возбужден. Наконец он написал признание и по¬
ставил свою подпись. Я положил листок в карман и велел ему идти со
мной в полицию и там повторить то же самое. Я посоветовал ему не
валять дурака, а то еще вздумает отказаться от своих слов. Неожидан¬
но он вытащил пистолет и выстрелил: нервы, наверное, сдали. Я дер¬
жал руку на спуске пистолета, который был у меня в кармане. И не
ожидал, — озорно улыбнулся Мерль, — что Янсен решится убить меня.
Однако был готов к любой выходке с его стороны. Я упал на пол, хотя
сознание не потерял. Янсен выронил свой пистолет: небось подумал,
что застрелил меня насмерть, и испугался. Тут-то я в него и выстре¬
лил — он такого не ожидал. И знаете, я получил большое удовольст¬
вие, — подчеркнул Мерль, заканчивая свой рассказ.
Ван дер Валк торопливо записывал.
133

—	Вы должны подписать ваши показания.
—	Конечно.
—	Итак, немного отдохнув, если можно так выразиться, на полу, вы
встали и вышли к полицейскому, который, на ваше счастье, находил¬
ся за дверью. Ох уж этот дурень — ухитрился-таки ничего не увидеть
и не услышать! Это последнее замечание не для протокола, — вежли¬
во добавил Ван дер Валк.
—	Ваша оценка совершенно правильна. — с каменным выражени¬
ем лица произнес Мерль.
—	Очень хорошо. Давайте сюда Эрика. — Ван дер Валк продол¬
жал что-то царапать на листочке бумаги. — Этот глупый спектакль,
по крайней мере, дал нам одну улику против Янсена. «Люгер», из ко¬
торого он стрелял, был'украден на Шуберт-страат.
Янсен, наверное, совсем слетел с катушек, если рискнул стрелять
из него в Мерля. Он здорово себя подставил.
Маркусис кивнул и нарисовал под каракулями Ван дер Валка не¬
что похожее на изображение миссионера в котле каннибалов. Обладая
более пылкой фантазией, фигурку на рисунке можно было принять за
Жанну д’Арк во время казни. Но на самом деле это, конечно, был
костер, разожженный под Хьялмаром Янсеном.
Полицейский ввел Эрика Мерля. Мальчик с любопытством огля¬
делся и остолбенел, увидев отца в запачканном кровью костюме и без
рубашки. Голая грудь и шея придавали здоровяку жалкий вид нищего.
Но сам Мерль не обращал на это никакого внимания, он не был ни
растерян, ни опечален. Мерль спокойно сидел на неудобном деревян¬
ном стуле с задумчивым, отрешенным выражением лица.
—	Садитесь, Эрик. Меня вы знаете. Это комиссар, мистер Марку¬
сис, он здесь главный. Мне придется начать с<небольшого вступления,
чтобы объяснить вам кое-что и в некотором роде извиниться. Можете
курить, если хотите.
Об отце не беспокойтесь: рана у него не слишком серьезная. В
мистера Мерля стрелял Хьялмар Янсен; к счастью, все обошлось без
трагических последствий. Ваш отец тоже ранил его, сейчас Янсен на¬
ходится в больнице и, наверное, оплакивает свою участь, а рядом с его
кроватью дежурит полицейский. Вы знаете, что все «вороны» и «кош¬
ки» арестованы. В том, что они натворили, отчасти виновен Янсен.
Девушки убили Кееса ван Сонневельда, очевидно, для того, чтобы все
остальные держали рот на замке. На первый взгляд кажется, что убий¬
цы действовали умно, но мы тем не менее пришли к выводу, что это
не самоубийство и не несчастный случай. Девушки признались в со¬
деянном, но мотивы преступления пока нам неясны. Ясно одно: ре¬
жиссером здесь был Янсен. Мистер Мерль не хотел, чтобы вы и ваши
друзья отправились в тюрьму, а истинный виновник остался ненака¬
занным. Он отправился к Янсену и сказал, что его .тайна раскрыта, а
потом надавил на него как следует, чтобы вытянуть признание. Янсен
134

был ошеломлен и выведен из равновесия. Это письменное признание
в общем-то немного стоит, но Янсен выстрелил в вашего отца, пыта¬
ясь отобрать у него бумагу. Более того, он выстрелил из пистолета,
украденного в квартире на Шуберт-страат, в Амстердаме. Вот призна¬
ние Янсена, прочтите его.
Уверен, позже Янсен от него откажется. Заявит, что писал его под
давлением мистера Морля, а потом попробовал отнять этот листок,
боясь ложных обвинений. Янсен скажет, что вытащил пистолет в
ответ на угрозы мистера Мерля, а стрелял ради самообороны. Он
устроит спектакль по поводу своей раны и, может быть, даже сумеет
объяснить, почему у него оказался пистолет. Немного поостыв, да с
хорошим адвокатом, Янсен сможет отмыться. Но вы в состоянии его
утопить. Мы хотим, Эрик, чтобы вы рассказали о Янсене, о том, как
он подбивал вас на эти гадкие злодейские выходки, и в конце кон¬
цов — и на убийство. Есть и еще один вопрос, тут тоже многое зави¬
сит от вас.
Нам придется арестовать вашего отца. Когда человек в кого-то стрс- ,
ляет, его автоматически сажают в тюрьму и держат до тех пор, пока дело
не прояснится. Пусть даже этот человек поступает совершенно правиль¬
но. Если мы не добудем доказательств о том, чта ваш отец сказал нам
правду, ему могут предъявить обвинение за нанесение огнестрельной
раны. Одного моего мнения о мистере Мерле здесь будет недостаточно.
Видите, Эрик, мы во всем полагаемся на вас. А вы, комиссар? Хотите
что-нибудь добавить к моим словам?
Маркусис заговорил ровным, спокойным голосом, как и Ван дер
Валк:
—	Я могу только сказать, что письменные признания, сделанные
под чьим-то давлением, как верно заметил старший инспектор Ван дер
Валк, никакой ценности не имеют. Допустим, я говорю вам: «Призна¬
вайтесь или сядете за решетку», или, наоборот: «Сделайте признание,
и я вас отпущу». И то и другое с точки зрения закона рассматривается
как давление. Это то же самое, как если бы я бил вас или угрожал пис¬
толетом. Мы хотим, чтобы вы рассказали нам все по доброй воле, ру¬
ководствуясь собственными мотивами. И еще: можете не волновать¬
ся, что ваши слова попадут в газеты. Это дело конфиденциальное,
никто не прочтет ваши показания, кроме судьи. Но следует иметь в
виду, что вам все равно предъявят обвинения в совершенных проступ¬
ках или даже преступлениях, если таковые имели место. Однако когда
вы предстанете перед судом присяжных, и прокурор и адвокат объявят
о том, что и вы, и ваши друзья ответственны за них лишь отчасти. Это
все, пожалуй.
Воцарилась тревожная тишина. Каждый словно ждал, что вот-вот
заговорит другой. Наконец она стала невыносимой, и тут Ван дер Валк
разрядил обстановку.
—	Я не прочь выпить пивка, — жалобно протянул он.
135

Глава 10
—	Могу я поговорить с отцом? — спросил Эрик.
—	Разумеется.
—	Все прошло... ну, ты сам понимаешь... как надо?
—	Не волнуйся. Как мы и планировали.
Полицейские решили оставить этот диалог без внимания.
—	Я все обдумал, — отрывисто сказал Эрик. — Сначала я не хо¬
тел ничего рассказывать, я ведь не из тех, кто выдает друзей. Но те¬
перь, по-моему, лучше признаться, тем более что папа впутался в это
дело. По-моему, он поступил ужасно глупо. Может, ему приятно тор¬
чать в тюрьме, а мне — нет. Я имею в виду, — поспешно добавил
мальчик, — не себя, а я говорю насчет него.
Ван дер Валк подумал, что бредовая идея Франса Мерля, возмож¬
но, не так уж абсурдна.
—	Я-то заслужил приговор и заплачу по счету.
Вот тут он прав.
—	В общем, — в смятении продолжал Эрик, — я решился и расска¬
жу все, о чем вы спросите.
—	Объясни нам, как все началось.
Маркусис нажал на кнопку интеркома и послал кого-то за пивом.
Стенографист примостился в уголке и открыл свой блокнот. Ван дер
Валк предложил Франсу Мерлю дешевую сигару. Тот принялся вертсть
ее в руках, приподняв брови. Ван дер Валк закурил свою с выражени¬
ем полного блаженства на лице. Опробовав ручку на обороте папки,
он удовлетворенно выпустил дым.
Эрик говорил запинаясь, но потом, воодушевившись, позабыл о
присутствующих, судебных следователях и присяжных. Ван дер Валк
записывал его слова крупным аккуратным почерком, инспектор зано¬
сил в свой блокнот какие-то точки и черточки, похожие на арабские
письмена. Маркусис, слегка склонив голову набок, рисовал корабли¬
ки. Только Франс Мерль сидел спокойно: он слушал. Принесли пиво,
и взволнованный голос мальчика прервало тихое шипение.
—	Еще принеси, дурачина! — резко сказал Ван дер Валк официан¬
ту, вытирая небритый подбородок.
—	Ну, мы очень часто ходили в «Энджелтье» всей компанией.
У Янсена всегда самые новые пластинки и вообще у него здорово.
Понимаете, хорошая атмосфера. И потом, «Энджелтье» находится на
бульваре, а там живет большинство наших. Помещение маленькое и
чистое, не то что в других барах. Года полтора назад Янсен устроил
кафе на первом этаже. Это был ужас какой-то, хотя самых шумных
ребят выставляли с самого начала, потому что Хьялмар сказал, что
ему нужна тишина. Ведь это его квартира, то есть раньше там была
его квартира, а потом он решил, что с него хватит и третьего этажа,
но все равно — живет-то он прямо над этой забегаловкой.
136

Сначала мы редко с ним встречались, но через некоторое время
познакомились поближе. Хьялмар часто заходил и трепался с нами по
часу, и он нам нравился, потому что он не выпендривался. Знаете,
некоторые взрослые разговаривают занудно и с этаким сарказмом,
прямо как преподаватели, ты, мол, не забывай, кто я такой. А Хьял¬
мар угощал нас пивком, иногда болтал, но никогда не совал нос в
наши дела.
Однажды он сказал нам, что хочет сделать нас вроде как главными ,в
своем заведении. И если мы решим, что какие-то ребята не годятся для
второго этажа — ну, скажем, они недоумки или скандалисты, — то мы
можем их вытурить, и он нас поддержит. Чтобы все было почти так, как
в клубе. Меньше народу, да лучше, понимаете? Хьялмару это было вы¬
годно: мы ведь приходили регулярно, чуть ли не каждый вечер, и проса¬
живали там кое-какие деньжата, кроме старины Вима, ясное дело. Он
вечно сидит на мели, но это никого не колышет. А когда народу стало
поменьше, и обслуживание улучшилось. В смысле — пиво подавали хо¬
лодное, а кофе горячий. И цены там нормальные.
Но потом ребята опять пошли косяком, и мы многих выставляли.
Тогда мы придумали что-то вроде устава и дали его кое-кому. Набра¬
лось человек тридцать — сорок парней и девчонок столько же. Год
назад мы все были такие правильные, прямо как старичье. У нас ско¬
лотилась своя компания: я, Вим Бринкман, Майк Карнавалет и Джер¬
ри Уотерс — он уехал отсюда, его отец теперь работает в Пернисе. Мы
всегда ходили вместе и занимались разными глупостями.
Я думаю, мы по-настоящему снюхались с Хьялмаром, когда увиде¬
ли, какие у него пластинки. Мы все тащимся от джаза, а у него там
клевый подборчик. Сотни старых пластинок, которых сейчас и не до¬
станешь. Некоторые еще довоенные, их уже много лет нет в катало¬
гах. А какие там пластинки Эдди Ланга и Дайнго — обалдеть можно!
Мы назвали себя «Клубом фанатов», и некоторых из нас Хьялмар иног¬
да пускал к себе в квартиру послушать пластинки.
На улице мы тоже всегда держались своей компанией и, я уже го¬
ворил, начали в то время выкидывать разные штучки. Например, та¬
щили всякую всячину из магазинов и офисов. Это даже нельзя назвать
кражей: чаще всего в этих вещах не было ничего ценного или они ни
к черту не годились. Мы делали это так, ради забавы. Бывало, притас¬
кивали вещи в «Энджелтье». Какую-нибудь ерунду, и чем нелепее, тем
лучше: счетные машинки, бетономешалки. Нас ни разу не застукали...
Ван дер Валк, презрительно выпятив губу, бросил косой взгляд на
Маркусиса, но сей джентльмен заштриховывал фигурку на носу свое¬
го корабля и не хотел отвлекаться.
— Конечно, Хьялмар об этом пронюхал, потому что мы не особен¬
но скрытничали и обсуждали свои планы прямо в его заведении. Он
сказал, что мы просто идиоты и что он-то нас не выдаст, но мы все
равно попадемся и вляпаемся в неприятности, причем из-за какой-
137

нибудь ерунды. На нас тогда заведут дело и будут вешать все что мож¬
но. И еще Хьялмар сказал, что в любом случае этого не допустит и в
случае чего выставит нас, а то о его заведении пойдет дурная слава.
Рассуждал он правильно. Но, конечно, мы нс так чтобы сразу по¬
слушались. А потом этот психованный сукин сын, Вим, чуть не попал¬
ся, когда угнал здоровенный грузовик, — тот стоял на улице, возле
гаража. Пришлось ему на ходу выскакивать и удирать от двух копов.
Тут мы немного струхнули: а вдруг Вима узнали и нас всех заметут.
Но Хьялмар только посмеялся. Тогда-то мы поняли, что он прав.
Вим предложил создать группу, что-то вроде коммандо. Сейчас, понят¬
но, это выглядело как детская игра. Но, понимаете, дело было год на¬
зад. И по-моему, у Вима постоянно были скандалы с предками. Его
отец — хороший парень, но слишком уж респектабельный и консер¬
вативный. Вим начитался всякой литературы об Иностранном легио¬
не и без конца распространялся насчет десантников. Мы начали тре¬
нироваться, например, прыгали из машины на полном ходу. Вообще-то
машины у нас не было, мы прыгали с мотоциклов. Разгонялись на край
оврага, а потом сигали вниз, на песок. Это легко, если умеешь ездить
на лыжах. И еще мы много стреляли, но от этих детских винтовочек в
«Энджелтье» нам стало тошно. Франк привез из Бельгии пистолет, и за
это мы приняли его в свою компанию. У него был револьвер калибра
6,35, ничего особенного, но на десять метров он бьет точно. Мы и ножи
метали, и занимались плаваньем. А в клубе были вроде как копы. Мы
тогда весело проводили время: школу уже закончили и стали учиться в
Амстердаме. Когда заканчиваешь школу, жизнь сначала начинает ка¬
заться клевой. Это было прошлым летом.
Конечному Hat были девчонки, они тоже ходили в клуб. В общем,
компания была что надо. Девчонки слушали музыку и иногда сидели
у Янсена на квартире. Ну, я и сам, конечно, не святой, но этот кре¬
тин Мишель — просто бабник. И вот однажды ночью появился Хьял¬
мар, а у него в комнате сидят Майк и Лиз — они оба помешаны на
Арти Шау, — и он, ясное дело, стянул с нее трусики.
Майк задергался, опасаясь, что Хьялмар нас всех вытурит из своей
квартиры. А Хьялмару хоть бы хны, он только сказал на следующий день,
что девочки нужны, а иначе какой это клуб? Но нельзя таскать к нему
кого попало. Значит, каждый из нас должен выбрать себе постоянную,
и мы можем приводить на третий этаж любую из них, но больше ника¬
ких посторонних, а то пойдут слухи. Хьялмар считал, что масса хороших
идей погибает только потому, что у кого-то слишком длинный язык.
Там, на третьем этаже, мы много трепались. Понимаете, мы ведь
проходили разные предметы, потому что учились на разных отделени¬
ях. А преподаватели часто навешивали на нас домашние задания: сде¬
лайте реферат на триста слов, обсудите такую-то тему со ссылками на
литературу. Конечно, мы помогали друг другу, а в «Энджелтье» было
очень удобно. Мы там занимались, а иногда и сами заводили разговор
138:

о чем-нибудь серьезном. Хьялмара такие разговоры всегда интересо¬
вали, и он часто сидел с нами. Знаете, он ведь человек образованный,
хотя и трепач. Политэкономия — о да, тут Хьялмар знаток. Он не со¬
всем коммунист или что-нибудь в этом роде, но у него есть своя тео¬
рия: правительства — это дерьмо, демократия — фарс, а коммунис-
пгческие или диктаторские режимы ничем нс лучше, потому что все
равно приходится содержать кучу чиновников-паразитов, а все осталь¬
ное делится между политической верхушкой, как и везде. Патерна¬
лизм — вот что Хьялмару нравилось.
Он считает, что... а вообще-то вам это интересно? Точно? Ведь все это
треп, теперь-то я понимаю, а тогда нам нравилось. За последние триста
лет, говорил Хьялмар, свободу личности все урезали и урезали, пока не
стало совсем паршиво: сплошные ограничения и предписания, прави¬
тельство кормит нас из своих рук. Поэтому единственный способ сохра-
нйть свою свободу — попросту завоевать ее. Но у одного человека силе¬
нок нс хватит, так что надо создать банду или политическую ячейку, как
назвал ее Хьялмар. Он сказал, что у нас правильные йнстшнбы. К при¬
меру, коммунисты создавали такие ячейки на вражеской территории и
все тайные общества. Я имею в виду мафию, франкмасонов и все такое.
Еще он распространялся насчет того, что это просто сентименты —
мечтать о свободе для всех. Всех не освободишь, а многие люди этого
и не хотят, потому что не знают, как эту свободу использовать. Им
нравится, когда за ними присматривают, выдают пенсии, позволяют
играть на футбольном тотализаторе. На одного человека, который дей¬
ствительно стремится к свободе, приходится сотня других, мечтающих
залечь на дно и вытянуть у добренького правительства подачку. Но
даже шесть хорошо натренированных и решительных активистов (еще
одно любимое словечко Хьялмара) могут сделать что угодно. И он это
докажет, если нам интересно и мы будем его слушаться. Хьялмар рас¬
сказывал нам массу разных историй.
Большие тайные общества всегда строятся по принципу концентри¬
ческих кругов, а в центре должен находиться костяк. Он составляет один
процент от всего общества, но влияет на остальных людей, и очень силь¬
но. Даже не один процент; может, это один человек на десять тысяч. Но
для этого надо быть по-настоящему крутым. Коммунисты это поняли,
говорил Хьялмар, они ничего не боялись — ни полиции, ни тюрем. Если
человек хорошо дисциплинирован, то ему и тюрьма нипочем.
А насчет десантников, от которых балдел Вим, Хьялмар сказал, что
это все прекрасно, но и десантников побеждают партизаны. С парти¬
занской войной вообще нельзя справиться. Армии — это ерунда, они
нужны для декорации, ведь с атомной бомбой они ничего не сделают.
А вот обученные и хорошо вооруженные партизаны могут даже уста¬
новить новый режим. Возьмите Алжир, там партизаны буквально узлы
вяжут из лучшей армии в мире. И Наполеон — его не только русские
побили, но и испанские партизаны.
139

Вы, конечно, считаете все это брехней и очковтирательством, но я
нс смогу точно пересказать слова Хьялмара. В то время это звучало
вовсе не так глупо, а, наоборот, очень убедительно. Поверьте мне.
—	Это и в самом деле не глупо, — заметил Вал дер Валк, закуривая
новую сигару. — Это исторические факты, но нельзя забывать о раз¬
витии всей цивилизации й о десяти веках христианства. Теперь я по¬
нимаю: Янсен — просто нигилист-недоучка. Такого рода люди очень
милы, но мозги у них не на месте. Хотите еще пива?
—	Да, если можно. Вот такой шел треп. Обычно мы обсуждали все
это по ночам. Девчонки тоже принимали участие, их интересовало,
какую роль они будут играть в нашей организации. Марта представ¬
ляла себя женщиной-боевиком, знаете, как на Кубе или в Израиле.
Этакая кинозвезда с пулеметом. А Хьялмар сказал: нет, женщины мо¬
гут стать активистами, но на другом фронте. Потому что постель —
оружие получше, чем автоматы. В разлагающемся обществе вся власть
принадлежит женщинам, в Америке они всем заправляют. У фавори¬
ток главная сила, ведь ответственность они перекладывают на мужчин.
Мы завелись от этих разговоров, и Хьялмар обещал показать нам
живой пример на практике. Мы якобы можем захватить власть над
всем городом, и ребята и девчонки. Через десять лет мы будем делать
здесь все, что хотим. Но прежде надо поучиться, потому что подготов¬
ка должна идти с детства. Первое и самое важное — это дисциплина.
Чтобы контролировать других, нужно иметь идеальное самообладание.
Поэтому за неповиновение или предательство полагается одно нака¬
зание — смерть. Второго шанса никому не дается.
Так что мы, мол, должны усвоить: если возникнут трудности и
кто-то из нашей ячейки выдаст остальных, то его надо немедленно
уничтожить, причем своими руками. И то не только долг, а суровая
необходимость. Хьялмар сказал, что ничего сложного тут нет: только
десять процентов преступлений становятся явными для копов. И в
любом случае девочки могут просочиться в ряды полиции.
Одна из наших — Кармен, сказала, что все это прекрасно и очень
интересно, но ей не хочется быть иезуиткой. Мы все начали хохотать.
Но Хьялмар ответил ей здорово. Смешно. Я имею в виду, что теперь
все это кажется ерундой, ведь люди... ну, в общем, люди совсем не
такие, как говорил Хьялмар, правда? Но тогда он убедил нас, тем бо¬
лее что в школе мы такого не проходили.
. Так вот, Хьялмар ответил, что Кармен чертовски права: только со¬
вершенно необычные люди могут делать свое дело хладнокровно, без
эмоций, а большинству нужен идеал. Даже не идеал, а религия. Ком¬
мунизм ведь тоже религия, но слишком пуританская — в этом его
ошибка. Романтика нужна, без нее не обойтись, хотя в мире ее поч¬
ти не-осталось... Я плохо, чертовски плоЯо, наверное, все объясняю...
Понимаете, Хьялмар приводил нам примеры, и не какой-нибудь
там голливудский бред, а из реальной жизни. Например, об одной
140

сицилийской банде, как их босс, который боялся предательства и на¬
писал на прикладе своего ружья: «Господи, защити меня от друзей, а
с врагами я справлюсь сам». Хьялмар не разрешил нам выбрать гла¬
варя, а то, мол, его из зависти предадут. Пусть будет политкомиссар,
то есть сам Хьялмар. Да и девчонки начнут устраивать свары из-за
вожака. Поэтому бабы должны быть общими. А вообще-то у нас вер¬
ховодил Вим. Он очень крутой и смелый: хоть и боится, а все ему по
фигу. И голова у Вима хорошо работает на всякие выдумки.
Конечно, теперь я понимаю, что Хьялмар трепач, а жизни не зна¬
ет. Но он кому угодно мог задурить мозги. Тогда и начались налеты.
Чтобы научиться вести военные действия — так сказал Хьялмар. Но,
извините, я начал насчет религии. Хьялмар считал, что скука — самое
страшное зло для сильных людей, но тут можно кое-что придумать.
Нам нужны только очень сильные эмоции. «Les emotions fortes», он
знал в этом толк. Но для таких эмоций надо быть крутым. Страх —
самое сильное чувство.
Хьялмар вычитал об этом в одной книжке: она у него в квартире, он
показывал нам. Это что-то вроде рассказа о привидениях, точнее даже
ужастиках, потому что привидений там никаких нет. Просто один па¬
рень, турист, что ли, решил поехать в маленькую деревушку во Франции,
совсем глухую — ее и на карте не было. И вот в поезде один старик спра¬
шивает парня, куда он направляется; парень ему ответил. А старик весь
скривился и говорит: я бы вам не советовал. Почему? — спрашивает чу¬
вак, и старик объясняет: «Потому что я боюсь тишины и кошек». Ну,
парень, конечно, решил, что старикан с присвистом. И вот, изрядно
проплутав, он добрался до деревушки и забрел в паб. Там в баре работа¬
ла красивая девушка, и парень в нее втюрился. Ночью он двинул за ней
и увидел, что она превратилась в кошку, и все остальные женщины в этой
деревне — тоже. Классная история — захватывающая.
В общих чертах Хьялмар оттуда и заимствовал свою идею. Он по¬
шел молоть языком насчет этой богини — Артемиды или Астарты. Я
не очень-то въехал, в чем там между ними разница, но это финикий¬
ская богиня, вроде Деметры — матери земли или Дианы из Эфеса. По-
моему, так, хотя я не очень в этом разбираюсь. В общем, богиня любви
и жизненнбй силы.
Девчонки начитались книжек, и им страшно понравилось. А мне,
если честно, не очень. Что-то похожее на всю эту чертовщину из рас¬
сказа о французской деревне. Девочки, фигурально говоря, должны
превращаться в кошек, и мы все будем повязаны друг с другом, и эту
связь нельзя порвать, потому что иначе Астарта отомстит. Кошки бу¬
дут охотиться на нас...
Ван дер Валк слушал, дымил сигарой и продолжал тщательно за¬
писывать. Все-таки существует в природе равновесие, думал он. Этот
проклятый Янсен со своей взрывоопасной философией силы — все¬
го лишь жалкий дилетант. Даже мальчишка понял это. Его незрелый
141

ум свихнулся на этой околесице: желая развратить других, Янсен че¬
ресчур увлекся. Романтика — конечно! И откуда он все это выкопал?
Что-то взял из национал-социализма, разумеется. А смешные бред¬
ни насчет Астарты — уж не из Фрезера ли? Ван дер Валк смутно
помнил Фрезера, которого они проходили на занятиях по философии.
Что же получилось? Взрослым человеком завладела абсурдная теория,
а на мальчиков почти не повлияла.
Интересно, о чем сейчас думает Янсен. Он ведь столько говорил о
дисциплине, об умении преодолевать боль, сопротивлении полиции.
Что ж, самое время попрактиковаться, лежа в кровати с размозженной
коленкой. Пусть попробует выступить со своими дурацкими идейка¬
ми против взрослого человека, к тому же профессионала.
Но был у Янсена и его звездный час. Конечно, «кошки» убили Ксе-
са ван Сонневельда, чтобы заткнуть рот ему и всем остальным; но, кро¬
ме того, они принесли его в жертву Астарте. Интересно, сумел ли Мар¬
кусис врубиться во все это по-настоящему? Он сидел с бесстрастным
видом и рисовал свои дурацкие кораблики, а стенографист в углу сту¬
чал почище телетайпа. И все же — понимают ли они, в чем тут дело?
Ван дер Валк помнил, что не заметил в квартире Янсена ничего при¬
мечательного, и, в сущности, это было первое яркое подтверждение
незрелости его личности.
А Эрик теперь завелся что надо. Он частенько повторялся и путал¬
ся, но суть была ясна. Когда его признание напечатают и отправят в
суд, оно произведет впечатление разорвавшейся бомбы. Ван дер Валк
прямо-таки видел маленький аккуратный заголовочек для докторской
диссертации: «Первобытные релйгиозные культы и элементы фашист¬
ской идеологии и их роль в росте преступности». Чудненько!
Неужели Эрик столь же подробно рассказал обо всем и Феодоре?
Скорее всего нет, но вряд ли она упустила главное. Пусть даже Эрик
поведал ей лишь голую схему, реакция Феодоры должна была рассе¬
ять мрачные чары Янсена. За ночь мальчик все продумал, слегка ото-
„ шел после нервного стресса, и теперь в нем появилось спокойствие и
беспристрастность.
— Правда ведь, чушь собачья, а? По-моему, я и тогда понимал, что
все это бредни, но верил в них. То есть я не верил, конечно, что дев¬
чонки превратятся в кошек. Но вот страх... Янсен верно сказал — это
сильная эмоция. Если оскорбишь богиню, на тебя падет ее прокля¬
тие. Это нас здорово перепахало. Даже вчера вечером я думал: никог¬
да ничего не расскажу. Вот как: вроде и знаешь, что такого не быва¬
ет, а все равно боишься.
Но вначале мы только посмеялись. Хьялмар из-за этого взбесился,
сказал, что мы невежды и толку от нас не будет. И понес, что на земле
и на небесах существуют такие вещи, которые нам и не снились. Дес¬
кать, жили бы мы на свете столько, сколько он, тогда бы знали, что
многие явления нельзя объяснить материалистически. Но старина Вим
142

его опять расстроил: я, говорит, хочу стать инженером и верю только в
то, что можно разложить на химические элементы. Ну, Хьялмар и за¬
ткнул ему пасть. А девчонки загорелись, они и нас в это дело втянули.
Вообще-то я вам так скажу: это и в самом деле жуть. Раньше я не
смог бы никому выдать этой тайны. Сейчас вот у меня получилось,
потому что... ну, я познакомился с одной женщиной, и она прямо как
клещами из меня все вытянула. А потом она начала хохотать — я это¬
го уж совсем не ожидал. И тут-то лед тронулся. Женщине легче рас¬
сказывать. В этом Хьялмар тоже прав.
Ван дер Валк усмехнулся:
—	Да, конечно, куда легче болтать с женщиной в постели, чем с
копами. Она посмеялась, и вы увидели в своей истории ее нелепую,
смехотворную сторону. Мы не смеемся, потому что есть и другая сто¬
рона, которая очень заботит нас. Вы, Эрик, говорите, что все это че¬
пуха. Так оно и есть, но в результате убили мальчика, вот почему мы
и сидим здесь с вами.
И еще, Эрик, Кееса убили без всяких причин, просто Янсен хотел
показать вам всем свою власть. Он использовал ее, чтобы дурить го¬
лову людям. Вот тут-то и кроется обман: Янсен обещал, что вы будете
командовать в городе, а на самом деле дергал вас за ниточки, как ма¬
рионеток. Он самый обыкновенный шантажист. Шантаж — ординар¬
ное преступление, но оно может внушить только отвращение. Шантаж
аморален и потому вызывает ужас и омерзение. Вот оно как. Ну, лад¬
но, продолжай.
—	Ага, только сейчас начнется самое трудное. Я думаю, Хьялмар
все спланировал заранее. Как-то раз он предложил, вроде как меж¬
ду делом, чтобы мы остались у него после закрытия, и он покажет
нам, что такое сильные эмоции. Нас было только четверо и девчо¬
нок столько же.
Мы поднялись наверх, к Хьялмару, после двенадцати, когда все по¬
сетители разошлись. Хьялмар велел нам выбрать двоих, мы бросили
жребий — Мишель и Лиз вытянули коротенькие палочки. Это было
что-то вроде вечеринки. Хьялмар притащил хорошую жратву и напит¬
ки, а еще — южноамериканские сигареты. И поставил пластинку, не
джаз, но что-то похожее. Он сказал, что это гаитянская музыка. И эти
сигареты «жужу» — они как русские, с большим фильтром и неплотно
набиты, но гораздо крепче, понимаете? Хьялмар уверял нас, что они
самые лучшие — из Кюрасао и сделаны на меду.
Эти «жужу»... покуришь их и чувствуешь себя очень умным, как
будто все понимаешь. И можешь делать все, что захочется. Потому что
все ясно и никто тебя не остановит. Вот, к примеру, эта музыка — она
была вовсе не танцевальная, во всяком случае с нашей точки зрения,
ритм какой-то неправильный, но мы танцевали под нее. Я слыхал на¬
счет «чайки», марихуаны, и думал, что от нее малость тупеешь: впада¬
ешь в кому и видишь всякие безумные сны. А тут все было по-другому.
143

Я чувствовал себя таким крутым: ничего не боялся и мог сделать что
угодно.
Лиз танцевала одна, а потом сняла с себя одежду. И мы ниско¬
лечко не удивились, это казалось вполне естественным. И по време¬
нам творилось что-то странное. Когда куришь «жужу», трудно разо¬
браться, сколько часов или минут пролетело. Так вот, Лиз танцевала,
и Хьялмар дал ей нож, а на плечах у нее лежала кошка — живая, но
совершенно неподвижная, как воротник. Наверное, Хьялмар ее усы¬
пил, дал какую-нибудь таблетку.
Он поставил пластинку, на которой было записано что-то вроде сти¬
хов. На греческом, но я понимал... по крайней мере, тогда мне казалось,
что понимал. Конечно, это не так, потом я несколько раз думал, что за¬
втра утром всё вспомню — стихи были знакомые, но так и не вспомнил.
Там было что-то об Ариадне в Наксосе, по-моему, это из Еврипида.
Хьялмар велел Лиз лечь на пол, а Мишелю приказал трахнуть ее.
Кошка так и лежала у нее на плечах. И вот тут-то Хьялмар зарезал
кошку ножом. Мишель и Лиз были все в крови. Жуть просто, но тогда
все казалось логичным. Потом мы тоже стали трахаться, вроде как по
кругу, а Хьялмар взял себе Лиз. И поставил еще одну пластинку, она
называлась «Поэма экстаза». Что было дальше, я не очень-то помню.
Кажется, я заснул.
Наутро я чувствовал себе о’кей, никакого тумана в голове. Мы еще
немного побалдели: Хьялмар угостил нас «Фернет Бранка», а девочки
приготовили кофе. Около шести утра мы разошлись по домам. -
На следующий день все было спокойно, острые ощущение как-то
притупились. Мне казалось, что неловко будет опять встретиться с
ребятами, но нет — все прошло как обычно. Лиз и Майк ничуть не
изменились. Как будто мы оказались тогда ночью в другом измерении.
Я в это так и не врубился. К примеру, Лиз. Она такая спокойная, не
то что Кармен, эта психованная сука, или Марта. Лиз вообще доволь¬
но серенькая. Конечно, она хорошенькая и фигурка что надо, но... она
ведь обыкновенная, правда? Ничего экзотического, я хочу сказать.
Я смотрел, как она пила пиво с остальными ребятами, и не мог пред¬
ставить, что вчера ночью Лиз танцевала голая е кошкой и с ножом в
руке. Просто невероятно! Другие, по-моему, чувствовали то же самое.
Хьялмар тоже вел себя, как и прежде. А через день или два вдруг ска¬
зал, что Лиз и Мишель вместе принесли жертву богине и теперь находят¬
ся в ее власти и Лиз должна убить Мишеля, если он предаст нас.
Мы поверили ему. Не сразу. Но через три месяца мы все прошли
через это, и Хьялмар объяснил, что теперь мы кровные братья. Мы по-
прежнему могли меняться девчонками, я был с ними со всеми на квар¬
тире у Хьялмара, но насчет богини мы не забывали, это витало в воз¬
духе, понимаете?
Эрик замолчал. Было видно, что он устал. Ван дер Валк потер под¬
бородок.
144

— Вы все рассказали хорошо, очень хорошо. А теперь идите спать,
если хотите, или мы дадим вам бумагу, чтобы вы изложили все пись¬
менно. Остался только один маленький вопрос: почему Янсен принял
в вашу группу Кееса ван Сонневельда?
— Мы тоже удивлялись. Нам и вшестером было неплохо, а Кеес нам
был ни к чему. Я думаю, Хьялмар положил глаз на Троост. Она ведь
хорошенькая, может, он в нее втюрился.
— Прекрасно. Это все?
Маркусис нажал на кнопку интеркома:
— Пусть мальчик остается в пижаме, утреннюю побудку можно
пропустить. Остальных держать под охраной, по двое. Поняли?
Эрик взглянул на отца.
—	Спасибо, па, — сказал он довольно робко.
Франс усмехнулся и ничего не ответил.
—	Боюсь, мне придется оставить вас здесь, мистер Мерль, — задум¬
чиво заметил Маркусис.
—	Понятно.
—	Прошу вас проявить терпение, нам нужно время, чтобы разо¬
браться в этой невероятной истории. Это будет недолго — Лень или
два, а потом мы предпримем необходимые меры. Дело осложняется, а
у нас и так под арестом четырнадцать человек. На нас лежит большая
ответственность. Я постараюсь устроить так, чтобы вас условно осво¬
бодили. Должен поблагодарить вас за сотрудничество и за искренность,
проявленную во время допроса. Я поговорю об этом со следователем.
Оставшись наедине, Ван дер Валк и Маркусис обменялись много¬
значительными взглядами.
—	Ну, — сказал Маркусис, — следователь теперь получит по яйцам,
а? Что делать с девчонками — решать ему. А насчет всей этой чепухи
с Астартой и степени их вины... Честно говоря, я не все понял. — Мар¬
кусис постучал пальцами по столу и взглянул на стенографиста, кото¬
рый с отсутствующим видом разминал руку. — Распечатай показания,
Шуйтен, мы это систематизируем и представим в суд.
Маркусис глянул на часы. На его лице вновь появилось торжест¬
венное выражение. Точь-в-точь как у священника, который пытает¬
ся пошутить с детьми, подумал Ван дер Валк. Когда самая трудная
часть дела прошла, он опять надулся как павлин. Нечто человечес¬
кое появляется в нем только в минуты сомнений и неуверенности.
Сейчас Маркусис вернется к своей бумажной рутине. Будет проявлять
административное рвение.
—	Да, это будет настоящий взрыв. В прессу такая история просо¬
читься не должна. А что скажут родители?
—	Надо всыпать этим ублюдкам как следует. Их дети приходят до¬
мой в шесть утра, накачанные вином и марихуаной, после танцев и
траханья, и никто ни черта не замечает. Отправляйте бумаги в суд.
И ребят тоже. Здешние журналисты прожорливы как термиты: они
145

возьмут нас за глотку. — Маркусис кивнул с важным видом. — Я хочу
перекинуться словечком с Мерлем, а потом вернусь в Амстердам и
составлю рапорт, — закончил Ван дер Валк.
—	Вы можете повидаться с Мерлем, если хотите, а мне нужно идти
в суд. Следователь, конечно, освободит его, но нам стоит предъявить
Мерлю какое-то обвинение, мало ли что.
Маркусис ушел, а Ван дер Валк начал зевать во весь рот. Ему хо¬
телось поесть, поспать и принять душ — именно в таком порядке.
Дело закончено, по крайней мере свою роль он выполнил. Благодаря
своей идее насчет акваланга, благодаря идее Берсмы насчет марихуа¬
ны, а главное — благодаря Феодоре. Это была большая удача, как раз
то, что нужно. Астарта — какой бред! Что-то вроде вудизма. Пресса
преподнесет это как «черную мессу», если только их не остановит
кто-нибудь. В суде это постараются замять. Но Янсену несдобровать:
организация банды, наркотики. Ван дер. Валк очнулся от долгого раз¬
думья, встал и, почесываясь, принялся вышагивать по комнате. По¬
слышался шум мотора, и вскоре под окном величественно проплыл
«таунус» Маркусиса.
Да, карьеру на этом деле не сделаешь. И удовольствия никакого.
Бедняга Маркусис. Куча бумаг, возня с судом, да еще при этом нужно
сохранять свою важность! Тяжко ему приходится, ни минуты покоя!
Господи, какое дерьмовое дельце! А Феодора, единственный здраво¬
мыслящий человек, уехала. Франс Мерль тоже, конечно, постарался,
но помог ли он? Ван дер Валк вышел из комнаты и обратился к де¬
журному полицейскому:
—	Приведите ко мне мистера Мерля. Я сижу в кабинете комиссара.
Дежурный был красавцем в накрахмаленной рубашке и чистенькой,
без единого пятнышка, форме. Ван дер Валк его почему-то сразу воз¬
ненавидел. Плохо мое дело, решил он. Я становлюсь человеконена¬
вистником. И он опять вошел в комнату, где еще висел запах пота и
того ужаса, который Янсен внес в жизнь этих испорченных, но таких
безобидных ребят. Несчастный Бринкман, как он будет огорчен. Ин¬
тересно, как заставить ребят отказаться от их взглядов... Ван дер Валк
подумал о своей семье, о своих сыновьях. И вздохнул: от Бломендааля
его уже с души воротит.
Глава 11
—	Ну, теперь нас никто не побеспокоит. Наш добрый друг комис¬
сар отправился во Дворец правосудия, будет плести там свои интриги.
А нам, думаю, стоит немного поговорить.
—	Что ж, у меня не назначено никаких деловых встреч.
—	Вот именно. Вы знаете, меня не слишком порадовало ваше вме¬
шательство. Я понимаю, вы хотели вернуть доверие сына, но факт ос¬
146

тается фактом: вы все сделали не вовремя, неумно и на удивление ис¬
терично. На вас это не похоже, а? Думаю, на то у вас были свои вес¬
кие причины. Конечно, меня это не касается, но, по-моему, ваше чув¬
ство к Феодоре оказалось сильнее, чем вы думали. И семейные дела
вдруг стали важнее, чем раньше. Да, я могу вас понять. Мы не будем
в этом копаться, и нс нужно ничего объяснять. С меня довольно.
Мерль молчал. На его спокойном лице ничего нельзя было прочи¬
тать.
—	Надеюсь, теперь мы сможем разобраться с этим делом спокой¬
но, без стада полицейских и дебилов, которые все записывают в свои
блокнотики. Но эти люди и судебные следователи должны получить
свой кусок мяса, понимаете? Дело вышло из-под контроля. Слишком
много в нем страстей и драм. Мне бы хотелось отстраниться от эмо¬
ций, от всех этих фантазий, ибо они похожи на мыльные пузыри.
У себя в кабинете, в нормальной обстановке, я смогу это сделать.
Здесь — нет. Да еще вы тут устроили заварушку. И вся эта бредяти¬
на — ритуалы, богини и голые девицы... О господи! Уверен, что в
суде это замнут. Что касается вас, надеюсь, вы понимаете, что вели
себя, как глупая старая дева, — продолжал свой выговор Ван дер
Валк. — Впрочем, Маркусис доволен. По крайней мере, Янсен теперь
у него в руках. Ходить он не в состоянии, вот и сидит здесь тихо¬
нечко, а у Маркусиса есть время решить, что делать дальше.
—	Что, много дерьма впереди? — мягко спросил Мерль.
—	Именно. Я могу от этого отстраниться. Это не хмой район, я
буду заниматься только мальчиками. Не так уж сильно они винова¬
ты. Для них это было что-то вроде истории о привидениях. Но, ко¬
нечно, существует еще и уголовный кодекс. И будут произноситься
речи. В жутком количестве.
—	Речи, которые вы не выносите.
—	Да, я их'терпеть не могу. Хочу спросить вас: может, мне сходить
к вашей жене? Вам нужны сигары, одежда и все прочее?
—	Да, буду вам весьма признателен. Жена знает, что мне‘потре¬
буется.
—	А как же ваша компания?
—	Tain обойдутся без меня. Мисс Понс останется за главного. Мое
пребывание в тюрьме не выведет ее из равновесия ни на секунду. Фе¬
одору действительно надо оставить в покое, или вы меня водите за нос?
—	Вовсе нет. Сейчас ей не стоит засвечиваться. Я благодарен Фео¬
доре: она преподнесла мне это дело на блюдечке, потому что видела
Янсена насквозь.
—	А вы знаете, что он хотел переспать с ней? Но Фе отказала.
—	Да. И наверное, это подействовало на Янсена больше, чем мы
думаем. Но он меня уже не’интересует. Каким образом вы увезли Фе?
—	У меня есть собственный самолет, а родит его бывший пилот
«Люфтваффе». Сегодня днем'Фе будет в Барселоне. Я многим ей обязан.
' ■■■■■ ■■ — ■■ - 	 ,147

—	Ладно, мне уже тошно от всего этого. Когда дело закончится,
может, удастся взять отпуск. Я его заслужил. Ваш самолет... Знаете,
самый лучший день я провел здесь, забавляясь с аквалангом. Я просто
влюбился в эту штуковину. Побережье Испании, м-м... Я мог бы за¬
няться подводным плаванием. Ну, пора идти. Скажите, что передать
жене. Я запишу.
Потом Ван дер Валк позвонил домой, сказал, что закончил с дела¬
ми и заедет на обед. После обеда Ван дер Валку полегчало. И когда ему
пришлось встретиться с Берсмой лицом к лицу, он уже чувствовал себя
достаточно сильным для этого, хотя понимал, что придется выклады¬
вать все как на духу.
—	Обедал? — только и спросил Берсма. У него был свой подход
к делу.
—	Да, я заходил домой. Хороший был обед.
—	Что ел? Чем дольше я сижу в этом кабинете, тем больше интере¬
суюсь едой.
—	Кассолет. Гусятина с бобами.
—	Гусятина, боже мой! Везунчик ты: у тебя жена француженка. А я
вот ел рыбу. Кефаль. Тоже неплохо. Я люблю рыбу, и у меня есть один
приятель из Иджимуйдена, он мне ее и привозит. Ну, сейчас мне, навер¬
ное, придется выслушать длинную скучную историю. Добрался-таки до
Янсена?
—	Да, но случайно. Я бы и так его арестовал, но он сам угодил к
нам в руки.
—	Это частенько случается. А твоя жена кладет горох в гусятину?
—	Да, и красное вино добавляет. Здорово получается.
—	Я пристрастился к гороху. Мою семью это пугает. А яблочный
соус?
—	В огромном количестве.
—	Был я однажды в Англии. Зашел в ресторан, там подавали жа¬
реную свинину. Ладно, появляется официант, я заказал. Яблочный
соус, сэр? — спрашивает. Да, отвечаю, конечно. Знаешь, сколько он
принес? Две чайные ложки. Чайные! Небось спутал с горчицей. —
Шефу явно трудно было отвлечься от мыслей о яблочном соусе. —
Расскажи о Янсене, только покороче.
—	Он парень неглупый, да, так оно и есть. Разбирается в разных
высоких материях. И в то же время Янсен ребенок. Мозги у него дет¬
ские. Я заметил это, когда зашел в его квартиру — там как будто жи¬
вет мальчишка лет восемнадцати. Гимнастические снаряды, модели
кораблей, оружие, пластинки с джазом, картина с голыми женщина¬
ми. Романтика, одним словом. Насчет романтики Янсен силен. Не
думаю, чтобы женщины сильно его любили, и, возможно, в этом и
кроется главная причина этого дела. Но с девочками, которые ходи¬
ли в кафе-мороженое, Янсен давал себе волю. Он им нравился.
А значит, и они ему. Янсен заставлял их разгуливать по своей квар¬
148

тире обнаженными. И насчет марихуаны вы оказались правы. Маль¬
чишки тоже его любили: ведь Янсен похож на них — хороший при¬
ятель. Но потом Янсена стало заносить.
Он забивал ребятам головы всякой фашистской ерундой, внушая,
дескать, они молодые супермены. Потом, наверное, подумал: а что,
если подчинить себе этих детей, сливки местного общества? Может,
что-то и ему обломится. И Янсен, как мог, развивал в них бунт про¬
тив общества и инстинкты бандитов. Ребята делали обычные глупос¬
ти: крали из магазинов разные нелепые вещи, угоняли машины —
ничего особенного. И тогда Янсен начал развивать свою философию
силы: коммунистическое подполье, партизанская война... Заманивал
ребят к себе домой джазовыми пластинками, а потом устроил там бор¬
дель. Небось подглядывал, как они трахаются, через замочную сква¬
жину. И сам тискал девчонок, те ведь считали его своим в доску. На
мальчиков Янсен не мог сильна подействовать, но все же ребята ока¬
зались податливыми. Янсен придумал налеты специально, чтобы удов¬
летворить их страсть к опасности и острым ощущениям. Партизанская
война... Мальчики, наверное, были не слишком-то счастливы. Все эти
бессмысленные разрушения, потом — изнасилование. Янсену они ни¬
чего не рассказали: тот не одобрил бы таких шуточек. И конечно, Ян¬
сен не понимал, что именно из-за изнасилования мы встали на тропу
войны.
Янсен, конечно, принял меры предосторожности: отобрал «люгер»,
который притащили ребята. Но не смог удержаться и оставил его у
себя. У него ведь страсть к таким игрушкам. Янсен, наверное, и на¬
слаждался им, как ребенок. Интересно, что он сделал с другим, ма¬
леньким пистолетом? Где-нибудь мы и его обнаружим.
Янсен жаждал сенсаций, вы согласны? Он придумал эту игру с за¬
клинаниями и ритуалами. Когда ребята возвращались после налетов
на квартиры, он устраивал им вечеринки: они курили марихуану и по
очереди трахали девочек. А еще был обряд посвящения: надо было
раздеть девицу и убить кошку, чтобы омыться ее кровью.
Какое детство! Вся эта чепуха насчет завоевания власти, и постель¬
ные сцены — дешевка! У Янсена явно замедленное развитие, но как
шантажист он умен. Ему удалось привязать к себе ребят. Те свято ве¬
рили, что вошли в какую-то анархистскую группу. Не знаю, как они
могли купиться на эту околесину, но Янсена нельзя недооценивать.
И все-таки за всеми его изощренными мудрствованиями стоит ум ре¬
бенка.
Берсма наконец-то заинтересовался. Его ужасная трубка так и хо¬
дила то вверх, то вниз, когда он кивал головой:
—	Неплохо. Продолжай, посмотрим, как ты разобрался в этом деле.
—	Я думаю, Янсен действительно не понимал, что его план захва¬
тить власть в городе — сущий бред. Конечно, он был прав в одном: это
дети богатых родителей, которые подрастут и станут важными шиш¬
149

ками. Но Янсен не учел, что к этому времени мозги у них будут рабо¬
тать по-другому. И они неизбежно перестанут верить в мафию Янсе¬
на. Янсену это просто не приходило в голову: он не дорос до такой
мысли. Для него ребята как золотой рудник, даже лучше всяких денег.
Да, в восемнадцать лет они сидели у его ног и думали, что это жалкое
кафе-мороженое — центр Вселенной. Но Янсен, очевидно, думал, что
так будет продолжаться вечно. Ведь рядом у него есть другой клуб, для
взрослых, и там можно сколько душе угодно наблюдать за бизнесме¬
нами на отдыхе. Они тоже ведут себя как дети, бесконтрольно разврат¬
ничают украдкой. Янсену наверняка казалось, что он открыл тайну,
как властвовать людьми. Ну? Как вам нравятся мои рассуждения?
—	Твой обычный стиль: похоже на бред сумасшедшего, но с долей
здравого смысла. Однако есть еще кое-что. Как ты объяснишь убий¬
ство?
—	Честно говоря, пока сам не знаю. Но аналитическим путем я
пришел к такой версии: главная ошибка Янсена состояла в том, что он
всех лкщей стриг под одну гребенку. Думал, будто все они в душе про¬
сто порочные дети. В этом Янсен сам себя жутко надул. Ведь он судил
о других завсегдатаях своего ночного клуба, которым ничего не надо,
кроме виски и девочек. А о копах он судил по Маркусису. Беда комис¬
сара в том, что он хорош только в дни затишья. А в случае опасности
всего боится. Его страх берет: а вдруг он чем-то не угодит бургомистру?
Когда нашли Кееса, Маркусис был готов все списать на несчастный
случай. И ужасно сердился, что я с ним не соглашался. Представляе¬
те, как легко Янсену удалось бы ускользнуть! А вообще, могу признать¬
ся: этот тип был защищен со всех сторон. Нужно было время, чтобы
добраться до него. К тому же мне повезло.
И это было неглупое решение: посылать своих коммандо сюда, в
Амстердам. Откуда мы могли знать, что они из Бломсндааля? Я поехал
туда только потому, что у меня мелькнула какая-то смутная догадка, и
мне просто повезло, когда я появилась первая зацепка. Я случайно
встретился с одной русской проституткой, которая хорошо разбирает¬
ся в людях, и она кое-что порассказала мне о Янсене.
Да еще сами мальчики: у них все было прекрасно организовано,
какой-нибудь там придурок коп никогда и не поймал бы их. Они дей¬
ствовали быстро, изобретательно, всегда оставляли одного человека на
стреме в украденной машине — просто великолепно! И кому пришло
бы в голову заподозрить в чем-то этих благопристойных, тихих, хоро¬
шо воспитанных детей?
В первый раз Янсен должен был испытать шок, когда я пришел к
нему в бар, совершенно по-дружески открыто сказал, что носом чую
какое-то мошенничество. Да, наверняка это был жестокий удар — в его
камуфляже образовалась солидная дыра. Он стал думать: а откуда мне
все это известно? Страх перед смертью — вещь ненадежная, потому что
мальчишки ничего не принимают всерьез. Первым себя выдал Мишель
150

Карнавалет — самый интеллигентный и самый нервный мальчик. Сто¬
ило мне потрясти его немного и задать несколько каверзных вопросов,
и Мишель тут же проболтался о кошках, хотя в этом не было никакой
необходимости. Естественно, я заинтересовался.
Ну а Янссн-то думал, что ребята будут немы как могила. И подо¬
зрения пали на новенького — Кееса ван Сонневельда. Самое смешное,
что как раз он и верил по-настоящему в этот бред насчет мести боги¬
ни. И ничего особенного мне не рассказал.
Бедняга Кеес, он не понял, почему я всем ребятам задавал вопро¬
сы, а его обошел (а я, конечно, сделал это намеренно). Мальчик по¬
чувствовал, что ему не доверяют, и, наверное, был в легкой истерике
после знакомства с обнаженными богинями — потому и сбежал. И
после этого уже не мог так просто от меня отделаться: мол, понятия
не имею, о чем это вы говорите.
Мне кажется, Янсен тогда тоже потерял голову. Но все равно его
подвело самомнение. Он решил, что полиция слишком глупа и трусли¬
ва, а потому никогда не доберется до правды й бояться нечего. Янсен
не мог удержаться и решил испробовать свою власть. Он выбрал для
этого самый страшный путь, и все сработало. Господи, я-то следил за
мальчишками, но Янсен использовал девушек — «кошек». Они проде¬
лали с Кеесом этот жуткий фокус. Думаю, я очень недалек от истины.
Насчет Астарты точно не знаю. Откуда Янсен позаимствовал эти
ритуалы и культ богини? Эрик упоминал что-то о Еврипиде. Может,
речь идет о «Вакханках»? Или об «Ариадне в Наксосе»? Я смутно, пом-
' ню, что там рассказывалось о менадах. А что вы о них знаете?
— Эхе-хе, я уже подзабыл древнегреческий. По-моему, менады при¬
носили в жертву людей и разрывали их на части. А вакхические песни
да пляски устраивались в честь нового урожая: вина, масла, ха... и зер¬
на, наверное. Они пытались умилостивить богиню Земли. И дрались
друг с другом за право провести ночь с Вакхом эти обезумевшие от
вина и религиозного экстаза женщины. Интересно, богиня Земли и эта
твоя бабец, Астарта, — одно и то же?
— Что-то общее между ними есть. Зловещая богиня. Янсен много
чего вбивал девицам в голову, якобы с помощью секса они могут уп¬
равлять людьми и даже просочиться в полицию. Как вам это понра¬
вится? Вино и религиозные бредни тоже сыграли свою роль. Он спа¬
ивал их у себя на квартире, заставлял танцевать и курить марихуану.
Как вы думаете, если накачать девиц как следует хорошей выпивкой,
наркотиками и сексуально-религиозными разговорчиками, получатся
из них менады?	*
— Не нравится мне вся эта история. Но, по-моему, получается.
Девушки наверняка съехали с катушек.
— Да. Они утопили Кееса как котенка. Только малышка Троост
раскололась. Девицы пригласили Кееса на берег — акваланг был про¬
сто хорошим камуфляжем, разделись догола, заставили его трахаться
151

с Троост, а потом подержали его под водой — и вся недолга. Испу¬
гался ли тогда Янсен? Даже если так, он все равно продолжал обма¬
нывать себя, думал, что мне никогда нс докопаться до правды.
Я страшно виноват: использовал мальчика в качестве наживки, что¬
бы добыть улики. Господи, улики-то я получил. Не было бы убийства, и
мы никогда не добрались бы до «кошек». Но Кеесу это стоило жизни.
Берсма выбил пепел из трубки. Большая пепельница так и зазве¬
нела.
—	Однажды, еще в сорок восьмом, со мной приключилось нечто
похожее. Я допросил одного парня, а потом отпустил его. Думал, пус¬
кай Дозреет немного и тогда уж сам упадет мне в руки. А через два дня
его нашли с перерезанным горлом. Нельзя все предугадать. От босса,
старика Тео, я получил жуткий нагоняй — увидел небо в алмазах. Ты
ведь его не знаешь? Вот почему я не ругаю тебя. Маркусис бузить не
будет... куда ему: если бы не ты, сидеть ему в дерьме. А теперь по делу
об убийстве у него есть Янсен и наши подружки — «кошки». Мы по¬
лучили ребят — значит, можно разобраться с кражами на Беатрис-парк
и Шуберт-страат. Хотелось бы только связать все это вместе. Ну, ска¬
жем, составить бумагу для суда о том, что убийство было спланирова¬
но Янсеном. Я намерен точно установить, как он влиял на мальчишек.
Сделай это, пожалуйста.
—	Этим занимается Маркусис. Он сейчас просиживает задницу над
своими бумагами.
—	Маркусис... он, пожалуй, закончит с протоколом после дождич¬
ка в четверг. А мне нужно обстряпать все быстро, и тогда займемся
ребятами. Потребуется всего лишь показания одной из девиц, под¬
тверждающие то, что рассказал тебе сын Мерля. И больше ничего:
факты говорят сами за себя. Послушай, Ван дер Валк. Я велю при¬
слать сюда из Бломендааля какую-нибудь из «кошек», не знаю точ¬
но, где они их там разместили. А ты вытянешь из нее хорошие гла¬
денькие показания, понял?' И приложишь их к делу. Иначе мальчиков
засадят надолго, а они этого не заслужили. Ладно?
—	Да, комиссар. — Ван дер Валк был не в восторге. И он понимал,
что теперь, все выслушав, Берсма мягко ставит его на место. Правда,
очень мягко.
Сначала Ван дер Валк выпил пива. Оно оказалось хорошим и не
слишком холодным, хотя банка была покрыта изморозью. Усмехнув¬
шись, он подумал, что встреча с девицей, наверное, тоже будет прият¬
ной. Потом вытер рот и спрятал банку.
— Приведите Вийсман, пожалуйста, — сказал Ван дер Валк, сняв
трубку телефона. Что же, еще один рывок, и с этим грязным дельцем
будет покончено. Собой он не очень гордился. И, пока не ввели «кош¬
ку», думал в основном о Феодоре.
152

—	Рад снова с вами встретиться.
Лина холодно глянула на инспектора:
—	Что, надеетесь таким образом втянуть меня в разговор?
—	Нет. Можете молчать, если хотите. Но мне придется кое-что ска¬
зать. Надеюсь, и вам есть в чем исповедаться, но это неважно. Време¬
ни у меня сегодня сколько угодно. А для вас, наверное, это приятная
смена впечатлений. Вас держат порознь или всех вместе?
—	По двое. И мы знаехМ почему: рассчитываете, что одна из паро¬
чек болтанет не то, что нужно. Разделяй и властвуй — вот она, поли¬
цейская система. Известная вещь. А Троост/ маленькая сучка, торчит
одна. В общем-то мне плевать. День-два — и нас выпустят.
—	С вами еще никто не разговаривал?
—	Пока нет. Сегодня утром меня вызвали. Я думала, произошло
что-то важное. А оказывается, это вызов к вам.
—	О, кое-что важное происходит. Со временем вы поймете, что
это касается и вас. Дайте-ка подумать: да, это было вчера утром. Вот
сигарета, закуривайте. Хьялмар в больнице. Отец Эрика Мерля ранил
его, — как бы мимоходОхМ заметил Ван дер Валк.
Лина широко раскрыла глаза.
—	Да. Мерль обо всем узнал. И довольно аккуратно проделал свою
работу. Бедняга Хьялмар, если б вы его сейчас видели... лежит непо¬
движно с разбитой коленкой, а рядом с его кроватью как пришитый
торчит полицейский. Почему так получилось? Ну, они с Мерлем по¬
говорили. Поболтали о девочках, о «кошках», о сигаретах «жужу». И
еще о богинях, о проклятиях, танцах и древних религиях. Очень инте¬
ресные темы и почему-то взаимосвязанные. Наш общий друг Хьялмар
подписал показания, что он-то все это и придумал. И насчет убийства
Кееса, между прочим, признался тоже. Понимаете?
Лина бросила на него взгляд исподлобья. Вид у нее был совершен¬
но потерянный. "Еще бы!
—	У Хьялмара появилась идея — плохая, как и все остальные его
выдумки. Он вытащил пистолет — тот самый, кстати, который мы ра¬
зыскиваем. Совсем потерял голову. Ну а мистер Мерль тоже не лы¬
ком шит: у него самого был пистолет. Прямо сценка из ковбойского
фильма. Я уже говорил, мистер Мерль раздробил Янсену колено. Так
что Хьялмар теперь конченый человек. Мистер Маркусис осмотрел
его квартирку и нашел массу любопытных вещей. Нам все известно.
Так что вами скоро займутся. Ко мне это не относится, меня боль¬
ше всего волнует, что произошло здесь, в Амстердаме. Ребята пред¬
станут перед судом, но я думаю, что председатель суда главную вину
возложит на Хьялмара.
—	Послушайте, — рассвирепела Лина. — Кончайте шутки шутить,
и хватит с меня вашего сарказма, как будто с ребенком разговаривае¬
те. Вы о деле говорите, а я послушаю. Вы чего, собственно, хотите? И
зачем меня сюда притащили? Приятно позлорадствовать?
153

—	Нет, как пы и сказали, хочу потолковать о деле. Вы настроены се¬
рьезно, и я тоже. Желаете, чтобы я выложил все как есть, — пожалуйста.
Между прочим, все останется между нами. Я ничего не записываю, и
здесь не спрятаны микрофоны. Только вы и я. Будете меня слушать?
-Да.
—	Хорошо. В тот раз я обвел вас вокруг пальца с этими уроками по
биологии. Сейчас такого нс будет: никаких трюков. Закон не запрещает
танцевать голой на ковре в чьей-то квартире. И, я думаю, такие вещи
нс будут преданы огласке, даже если о них узнают. Но вас посадят за
то, что произошло на берегу. Возможно, я соглашусь с вашим адвока¬
том, который будет все валить на Янсена. На суде вам все равно при¬
дется туго. Они ведь знают о ваших вечеринках, о марихуане и дохлых
кошках. И об Астарте. Предположим даже, что и об этом суд умолчит,
но сценка на берегу всплывет. И об этом напишут в газетах. Можете
предупредить остальных, чтоб вздохнули поглубже и приготовились.
Вы не будете беситься, если я вам дам небольшой совет?
—	Не буду. Только не доставайте меня всяким там хлюпаньем и
братской заботой.
—	Ни за что! Правда, всхлипываний по поводу падших женщин вам
не избежать. Но ко мне это не относится. Мне-то плевать и на кошек, и
на ножи. И если каждый матрос от Амстердама до Гамбурга будет опро¬
кидывать вас на спину, мне это без разницы. — Ван дер Валк взглянул
на Лину, но по ее лицу трудно было сказать, о чем она думает. — Поче¬
му Янсен пошел на такой риск, приняв Кееса, как вы думаете?
Лина с мйнуту взвешивала свой ответ:
—	Он хотел трахнуть Ханни Троост. Она сексуальная штучка.
—	Ага. Значит, вы сами понимаете, что Янсен мошенник.
—	Слушайте, давайте начистоту. Я вам уже сказала: я не покры¬
ваю Янсена. Так что не притворяйтесь. Не надо убеждать меня, что
он подонок, чтобы я его выдала. Если хотите, я расскажу о нем. Толь¬
ко не смейте, черт вас побери, учить меня жить. Если Янсен так глуп,
что попался, это его проблемы.
—	Янсен совратил вас?
-Да.
—	Давал сигареты с наркотиком?
-Да.
—	Предлагал вам танцевать голой в его в квартире?
—	Да. Вы это хотели услышать?
—	Вам это нравилось?
—	Вы настоящий коп, а? — ответила Лина, угрюмо взглянув на Ван
дер Валка. — Сентиментальный. Все беспокоитесь, что мне нравится,
что нет. Вам-то какое дело? Что, хуже будет, если я скажу «да»?
—	Отнюдь.
—	Мой ответ — «нет», мне не нравилось, и могу сказать, что никогда
я не видела в этом ничего особенно привлекательного. Вы поняли, что
154с:

Янсен — всего-навсего трепло, и думаете, для меня это новость. Он-то
себя считал крутым, а на самом деле им можно было крутить, как маль¬
чишкой. И вечно он бегал за нами словно собачонка, высунув язык.
Конечно, не сразу все это пришло. В пятнадцать лет я прямо та¬
щилась, когда мальчишки стягивали с меня трусики. Но с тех пор
много воды утекло. Если хотите знать, сейчас я ненавижу трахаться.
И почему мужики думают, что нам приятно так унижаться? Некото¬
рым, понятное дело, нравится. Марте, например, если желаете знать.
Но, видите ли, мистер, я одному научилась у Янсена:.как поймать
мужчину и держать его на крючке. И если для этого надо с ним пере¬
пихнуться, то плевать — нравится мне это или нет. Я вам ответила?
— Конечно, — равнодушно отозвался Ван дер Валк. — Знакомые
речи. Я их слышал тысячи раз, сидя в этом кресле. Ничего нового и
удивительного. Если вы позволите, я могу даже развить вашу мысль.
Правда, это палка о двух концах. Вы хотите, чтобы я вел себя с вами,
как со взрослой. Прекрасно, я так и сделаю. Но поймите, если вы и
суд в этом убедите, вам придется туго. Предупреждаю: лучше будет,
если вы примиритесь с мыслью (пусть даже она не соответствует ис¬
тине), что с точки зрения закона вы еще наполовину ребенок. Конеч¬
но, законы устарели, но я вам советую не плевать в колодец.
А теперь выслушайте меня спокойно, как взрослая женщина. Вы
высказали мне свою точку зрения. Я ее понимаю. Другие, возможно,
отнесутся к этому иначе. А потому помалкивайте, когда предстанете пе¬
ред следователем и судом присяжных. Вы решили утаить то, что случи¬
лось на берегу. Оно и верно: молчание — золото. И вы имеете право за¬
щищать себя. Так и ведите себя дальше. Сейчас вы готовы быть шлюхой,
если от этого вы вдет прок. Не буду с вами спорить. Меня это не волнует
и даже не интересует. Я ведь коп: шлюхи — это мой хлеб с маслом. Но
запомните хотя бы одну вещь: когда вы встретите человека, который не
будет знать об этом и полюбит вас, не бросайтесь такими словами, не
надо. Не стоит выбалтывать вещи, которые вам самой противны. Вы гор¬
дитесь тем, что у вас не осталось иллюзий? Отлично. Все так говорят. Но
потом вы поймете: у всех людей есть свои иллюзии, и никто не хочет
терять их, а за то, что вы их разрушили, вас не поблагодарят.
Ну-с, я всего лишь тупой коп и больше мне сказать нечего. Я не ста¬
ну вымогать у вас признание по поводу ваших делишек. Мне нужно толь¬
ко коротенькое заявление о том, что Янсен сделал и сказал то-то и то-то
и предлагал вам такие-то и такие-то вещи. Вопросы будут простые и от¬
веты тоже. Если не захотите ответить на какой-то вопрос — скажите мне.
Я это зафиксирую, и тогда будет понятно, что вы отказались говорить из
страха подмочить свою репутацию. Когда ваши показания напечатают,
ьвы их перечитаете и подпишете. В дальнейшем на вас лично они никак
не повлияют: это касается только мальчиков, и мы передадим все про¬
токолы судебному следователю. Вы согласны?
— Ладно. Это вроде честно.
155

Глава 12
Ван дер Валк достал свою банку пива и прислушался к его шипе¬
нию. Ох уж эти девицы! Просто смех. Янсен думал, что развращает
их. Даже если только половина сказанного — правда, то уж скорее
они его развратили. Да, именно так. Достаточно посмотреть на дело
с этой стороны. Янсен никогда не имел дела с настоящей женщиной.
Феодора, шлюха, наотрез отказалась переспать с ним. Может, с это¬
го все и началось? И Янсен решил тогда попробовать молодого мяс¬
ца? И свихнулся от возбуждения, изобретая всякие необычные сек¬
суальные трюки? Наверное, так и родилась идея насчет менад. Да, ну
и девицы! Ха!..
Громко фыркнув, Ван дер Валк глотнул пива. Невинный сенти¬
ментальный коп — иначе его не назовешь, — он и сам ничегошень¬
ки не знает о современных девицах. Он призвал на помощь свои вос¬
поминания о женщинах, с которыми встречался когда-то. И закончил
Феодорой. Среди них она королева. Стоит только посмотреть на нее
глазами этих грязных потаскушек. Но теперь уже ничего не подела¬
ешь: она погубила себя.
А Янсен вполне мог бы остаться чистеньким. Ведь, с точки зрения
закона, не было никаких веских доказательств, что он подбил «кошек»
на убийство. И не было доказательств, что они его совершили. В суде
все сгладят и представят как непредумышленное убийство. Прокурор,
облачившись в свою мантию, с побагровевшим лицом, будет громовым
голосом бросать гневные слова, которые так любят все обвинители: па¬
дение нравов, извращения, осознанное стремление к злу и осознанное
наслаждение злом... В общем, разведет такую теологию, что самому
святому Иерониму за ним не угнаться. Вот каков прокурор, когда рас¬
правит свои крылышки. А председатель суда присяжных будет смор¬
каться и с умным видом писать что-то: наверняка памятку о том, что
надо составить жалобу по поводу рубашки, которую прожгли в хим¬
чистке. И присяжные, похожие на мудрых филинов, как обычно, бу¬
дут сопровождать длинную вкрадчивую речь дорогостоящего талантли¬
вого защитника своими тихими насмешливыми комментариями.
После долгих пререканий суд решит, что девушки — как звучит эта
прелестная английская сентенция? — «нуждаются в заботе и опеке». Да,
именно так. А потом их поместят в какое-нибудь исправительное заве¬
дение. И конечно, по этому поводу тоже будут произноситься громкие
фразы. «Кошки» окажутся в одной компании с девчонками, которые ста¬
ли проститутками в тринадцать лет, и мускулистыми крутыми юнцами,
запугавшими своих несчастных родителей. Уличные драгуны и лесбиян¬
ки? Да, у этих обезьянок пышная грудь, полные икры, оформившиеся
бедра, но чувствуется, что они сами еще не осознали себя женщинами.
«Кошками» начнут командовать люди, облеченные властью ограничи¬
вать во всем своих подопечных: вправо-влево, раз-два, никакой косме¬
156

тики. Даже на дверях туалетов не будет замков. А чтобы их слушались,
применят жесткие, суровые меры.
Он сам видел таких субъектов — другого слова не подберешь, —
когда писал диплом о методах работы полиции с молодыми преступ¬
никами. Правда, было и другое: терпеливые попытки перевоспитать
ребят любовью и сочувствием, намеренно упрощенные занятия для
огромного количества умственно отсталых детей, едва знающих грамо¬
ту, или просто слабоумных. В молодости, когда Ван дер Валк еще пат¬
рулировал на улицах, на него и двух напарников, крутых парней, бро¬
сились две девицы с битыми бутылками из-под пива. Ван дер Валку
пришлось пустить в ход резиновую дубинку (хоть он и был противни¬
ком таких методов), чтобы остановить руку, мускулистую и силыгую,
как у мясника.
Он вспомнил о девицах, которые портили библиотечные книги, ис¬
пещряя их до боли непристойными и патологически безграмотными
надписями. Такие, если им разрешали поплавать в бассейне, нарочно
мочились в воде. Стоит ли отправлять в их общество Ханни Троост?
Она ведь все равно останется прежней — белокурой сверхсексуальной
развратной куколкой. Да и другие бедные крошки тоже не изменятся.
Их породило современное общество, которое создано на месте старо¬
го, слава богу, ушедшего в небытие. Но чем новый мир лучше?
И что может сделать правительство — старомодное, робкое и ску¬
пое? Правительство не хуже других: оно всерьез заботится об образо¬
вании, социальной помощи, просвещении. Но сколько потребуется
времени, чтобы сократить до минимума число умственно и физически
ненормальных в женских тюрмах? А сейчас мы отправим туда девочек
вроде Лины. И смогут ли все они — Лина, Кармен, Паула и Марта,
которая так любит секс, и несчастная глупышка Троост, держаться по¬
дальше от крутых девчонок, которые уже выбрали свою судьбу?
Ван дер Валк вылил остатки пива в стакан и взболтал его, но пу¬
зырьки так и не появились. Пожав плечами, он выпил. Все как в жиз¬
ни: быстро выдыхается.
Может быть, это неизбежная цена, которую приходится платить за
самый высокий уровень рождаемости в Европе, за множество прекрас¬
ных детишек — предмет нашей гордости? Здесь, в Голландии, раньше
не было таких проблем. Здесь всегда верили в силу и крепость боль¬
ших семей. Но теперь, кажется, и здесь страну затронул прогресс, а?
У многих матерей всего один ребенок, и они работают, одеваются
на собственные деньги. Потому что доходов папочки едва хватает, что¬
бы платить за машину. Этот проклятый Бломендааль, возможно, про¬
образ будущего, которое ожидает всю Голландию, если не спохватиться
вовремя.
Кто из англичан придумал этот закон? Паркинсон, да. Чем выше
число бюрократов, тем больше для них появляется работы. Здорово,
наверное, и в жилах Паркинсона текла голландская кровь. А закон
157

Ван дер Валка? Чем меньше в семье детей и чем свободнее родите¬
ли, тем меньше времени они им уделяют. Оба закона основаны на
одном принципе, и оба вполне справедливы для Голландии. И все же
сколько надежд впереди! Он, Ван дер Валк, не только коп, но и отец
двух мальчиков. Что он о них думает?
Рассчитывает, что это поколение все изменит, не будет повторять
дурацкие ошибки своих предков. Люди всегда надеялись на молодежь.
И всегда разочаровывались. Неужели люди хороши только в молодос¬
ти? Скажем, до двадцати трех. Какая разница между подростками,
которые шли на баррикады в 1848 году, чтобы изгнать из Парижа Луи
Филиппа, и венгерскими бунтовщиками 1954-го? Есть ли туг какой-
то прогресс? В мире ничего не меняется. Повзрослев, эти же самые
ребята наверняка нашли веские причины жить по старинке и совер¬
шать подлости.
Да, а лучших всегда убивают. Поэтому они не могут превратиться
в судей или юристов. Но так ли это? Неужели весь цвет Франции по¬
гиб под Верденом? А лучшие немцы сложили свои головы в России?
У нас нет и этого оправдания: Голландия не пережила такой бойни.
А может, мы, так сказать, генетически прокляты и потому у нас
рождается особенно много ублюдков вроде Янсена? Скоро в газетах по¬
явятся заголовки, и о преступлениях дюжины детей узнает вся страна.
Шокированная публика будет в то же время облизываться от предвку¬
шения. Но кто отнесется к этому серьезно, по-настоящему серьезно?
Через неделю или через месяц маленькие заметки тиснут в еженедель¬
никах Франции и Швейцарии, Аргентины и России, ну конечно: рус¬
ский пресс-атташе будет просто в экстазе. Они будут полны святой
скорби о людских грехах. Но кто поймет все как надо!
И Феодора. Хорошо, что ее не втянули и не втянут в это дело. Та¬
кие, как она, бюрократам не по душе. К тому же иностранка, черт
побери. Нарушительница общественного порядка, без необходимых
документов, не внушающая доверия, слишком независимая. Обыкно¬
венная проститутка, которая наносит тяжелый урон благопристойно¬
му городу Бломендаалю. Ван дер Валк от ярости сплюнул в корзину
для мусора.
Чужаки нежелательны: долой их. А значит, она кое-что знала и
потому сбежала? Ну, и слава богу. Сплавили. Наверное, Феодоре здо¬
рово докучал Маркусис, этот странный защитник добродетели. Она
умеет посмеяться над лицемерами, но не всегда это легко дается. Мо¬
жет, здесь-то и скрыта подлая правда? Иногда лезут в голову мысли,
от которых становится не по себе. Неужели Испания, фашистская
Испания — более цивилизованная страна, чем Голландия, чемпион
среди самых свободных стран? Ведь у нас в первом параграфе Кон¬
ституции написано, что человека нельзя преследовать или оказывать
ему предпочтение на основании его убеждений. Неужели Испания
лучше святого королевства Нидерландов?
150

Франс Мерль говорил, да, это правда. В Испании до сих пор высо¬
ко ценятся независимость и индивидуальность человека. А тамошние
бюрократы иногда терпят поражение. В других странах, и в Голландии
тоже, люди слишком богаты и потеряли способность смеяться. А вот
Испания, сказал Мерль, — это страна как раз для Феодоры. Дай бог,
чтобы он был прав.
Разделаться с «воронами» оказалось делом нетрудным. Через два
дня все они уже давали показания. А сутками позже их препроводи¬
ли в место предварительного заключения под надзором судебного сле¬
дователя, который уже бросал на ребят плотоядные взгляды. Их бу¬
дут держать там, пока не закончится вся писанина. Вопреки надеждам
Берсмы в основном ею занимались в Бломендаале. И потому дело тя¬
нулось очень долго. У следователя начался настоящий приступ бе¬
шенства. А страхи Ван дер Валка оправдались: уже поднимался шум
и раздавались напыщенные нравоучительные речи. Словно играл пло¬
хой немецкий оркестр. Бедняга Маркусис.
Франса Мерля, который был лично знако^м со многими копами,
держали под арестом три дня. Ему предъявили только обвинение в
незаконном хранении оружия — с ранением Янсена все обошлось.
Потом Мерль предстал перед кантонрехтером — местным полицей¬
ским судом, который без особого шума приговорил его к трем меся¬
цам тюремного заключения условно, после чего Мерля, как и поло¬
жено, отпустили восвояси. Нанятый им адвокат пустил в ход все свои
недюжинные способности, защищая «воронов». И под Янсеном стал
разгораться костер. Он все еще лежал в больнице: колено было раз¬
мозжено весьма основательно.
Маркусис пытался допрашивать его, но ничего не добился и послал
двух человек из следственного отдела. Снова никаких результатов. Для
полиции Бломендааля это было довольно унизительно. Проклятый Ян¬
сен не только не желал ни в чем признаваться, он вообще молчал как
рыба. Берсма, узнав об этом поражении, весьма злобно расхохотался.
Судебный следователь к Янсену еще не заходил, хотя уже точил на него
нож. Согласно приказам, Янсена держали «в тайне», отдельной палате
местной больницы, а у его кровати круглые сутки дежурил коп — заня¬
тие, которое у полицейских популярностью не пользуется. Обвинение
еще толком не выдвинули. Янсен не просил адвоката и не разговаривал.
Только изредка бросал презрительные или саркастические замечания.
Из-за этих выходок и раненой коленки дурака Янсена, черт бы ее побрал,
все суетились и психовали. Ведь было совершенно непонятно, кого и в
чем надо обвинять, пока не выяснится его роль в деле. Маркусис при¬
ехал в Амстердам, чтобы посоветоваться с Берсмой.
— Мальчишек пора проводить через суд. Пора покончить с этим,
черт возьми. Мы и так слишком долго ходили вокруг да около. Я уже
159

разговаривал с судебным следователем. Он занял здравую позицию. Вы
еще увидите, Маркусис, какие мы здесь цивилизованные люди. Наш
так называемый судья, представитель так называемого правосудия, —
это же посмешище, ходячий атавизм, его надо сдать в музей вместе с
его допотопными идеями. В общем, старик Йоханнес и генеральный
прокурор устроили заговор, и в результате решено, что приговор бу¬
дет либеральным. Еще до процесса все сошлись на том, что речь пой¬
дет о крайне ограниченной степени ответственности. Но Сейлор не
хочет делать из Янсена козла отпущения. Конечно, парню дадут воз¬
можность защищаться. Мы же не можем ничего предпринять, даже
начать процесс, пока не узнаем как минимум, что он будет говорить.
Защитники бомбардируют Сейлора требованиями, чтобы Янсена до¬
просили в присутствии «его жертв». Так они называют мальчишек.
Может, придется установить в костылях «жучок» или что-нибудь в та¬
ком роде.
. Голос Маркусиса дрожал от печали:
— Врач говорит, что через день-два Янсен сможет передвигаться.
Кроме того, в частном порядке он сообщил, что, возможно, выпустит
его из больницы через неделю. Если, конечно, все пойдет хорошо. —
Не обвиняйте меня, ведь это не я стрелял в Янсена, слышалось в ин¬
тонациях Маркусиса. — Вы же знаете, рана тяжелая. Нервные окон¬
чания, связки и все такое. Он не в состоянии ходить. В таком состоя¬
нии человека нельзя тащить по лестнице Дворца правосудия.
— Ладно, будет вам, — сказал Берсма, не обращая никакого вни¬
мания на печаль в голосе Маркусиса. — «Мы знаем, что не в вас попа¬
ла пуля девятимиллиметрового калибра с расстояния десяти футов. Это
Мерль отделался приличной царапиной и ругательствами. Так что ваше
поведение кажется мне неправильным. Вы внушаете Янсену мысль,
что мы беспомощны и не можем потрясти его как следует, пока он
лежит себе уютненько в постельке и трепется о своем несчастном ко¬
лене.
—	А что еще делать? Пожалуйста, я готов принять ваши предложе¬
ния. Но Янсен не хочет говорить. С протоколами покончено. Когда он
встанет на ноги, мы отведем его в суд, Янсену предъявят обвинение,
он получит своего драгоценного адвоката, и мы сможем отправить его
к вам. Или это сделает прокурор. И тогда, благодарение небесам, я
умою руки.
—	Да, конечно. Но мне не хотелось бы слишком долго ждать мис¬
тера Янсена. Надавите на него, кольните по его самолюбию. Может,
мы сами с ним поработаем, или у вас есть возражения?
—	Никаких. Если вы добьетесь чего-то, прокурор будет только рад.
Он и так брызжет слюной от бешенства.
—	Хочу послать Ван дер Валка. Вы же знаете, каков он: так зубы
заговорит, что не успеешь оглянуться — без штанов останешься. И
Янсен его знает как человека опасного. Ван дер Валк один раз уже
160

вывел его из равновесия. Хорошо, если б и теперь ему это удалось.
11адд потрясти как следует Янсена, и тогда, может быть, этот гордиев
узел удастся развязать. Ван дер Валк, само собой, не обрадуется. Ему
и так нс сладко пришлось. Обвели его в Бломендаале вокруг пальца.
Может, он вел дело не совсем правильно. Я часто его критикую. Ван
лер Валк нс всегда играет по правилам и слишком чувствителен. Со¬
храни нас от этого Господь. Но его результаты все равно хороши. За
ним числится длинный список ошибочных действий и правильных от¬
ветов. И, между нами, Маркусис, вас он выручил.
—	Комиссар, пожалуйста, не думайте, что я осуждаю вашего стар¬
шего инспектора, — стал поспешно оправдываться Маркусис. — По¬
верьте, я благодарен ему за помощь. Поэтому написал соответствую¬
щую официальную бумагу, в которой с похвалой отзываюсь о его
участии в этом деле. Я хотел таким образом выразить свою признатель¬
ность за сотрудничество и предупредить любые вопросы или жалобы
со стороны судебного следователя.
—	Хорошо, с этим все ясно. Да, Ван дер Валк не обрадуется, но не
будет ломаться, если я пообещаю ему, что он может уйти в отпуск,
когда процесс закончится.
Обычная больничная палата, маленькая, почти пустая и строгая.
Но солнечная. На кровати лежит раненый, его нога покоится в люль¬
ке, прикрытая чистейшей простыней. Стены выкрашены почти бес¬
цветной краской, на одной из них висит репродукция Ван Гога, с акку¬
ратной подписью: «Деревенский дом под Арлем». Ни радио, ни газет.
Жаль, что нельзя притащить сюда картину с голыми куколками, по¬
думал Ван дер Валк. Тогда Янсену было бы здесь совсем уютно. А то
ни цветов, ни посетителей, и с медсестрами не поболтаешь. Только
грубоватый полицейский врач в сопровождении хирурга обследовал
его рану. И эта процедура проходила в ледяном молчании, с соблю¬
дением всех мер гигиены.
Ван дер Валк лениво стянул с себя пальто. Погода была дождли¬
вая и ветреная. Через открытое окно врывался вкусный запах земли,
молодых листьев и свободы. В больничном садике буйствовали рас¬
пустившиеся цветы/ Нарушая строгий приказ, напечатанный больши¬
ми буквами, Ван дер Валк сорвал бутон розы и засунул в петлицу. Он
чувствовал себя мистером Неру, который навещает сирых и убогих.
Ослепительные фальшивые улыбки. Сисси, я принес тебе нарцисся...
Янсен распростерся на кровати, похожий на злобную больную
птицу со взъерошенными перьями, которая готова клюнуть руку кор¬
мившего ее человека. Смертельно уставший коп из полицейского уп¬
равления Бломендааля отгадывал кроссворд. По приказу судебного
следователя Янсену не разрешали писать и вступать в контакт с кем-
либо, кроме служителей закона. Книги только из библиотеки. Любые
б Н. Фрилинг «Двойной узел»
161

его замечания записывались. Охранник предлагал Янсену сыграть в
шахматы, но тот облил его презрением. Ван дер Валк подошел к кро¬
вати, излучая здоровье и добродушие, за которы.м скрывалась нена¬
висть.
—	Доброе утро, — сказал он, взглянув на своего заклятого врага.
Тот молчал. — Понимаю. Молчание — золото. Великолепно. Но вы
же меня знаете. Мы добрые друзья. Не стоит так себя вести.
Снова молчание.
—	Что? — заинтересовался Ван дер Валк, увидев, что желтые пол¬
ные ярости глаза Янсена не отрываются от копа, который при виде
начальства отшвырнул кроссворд, напустил на себя умный и бдитель¬
ный вид и положил на колени блокнот.
—	Вы можете пойти прогуляться, — любезно предложил Ван дер
Валк.
—	Но у меня есть приказ, господин старший инспектор...
—	Вам приказано записывать то, что он говорит, верно?
—	Да, господин инспектор, и...
—	Но в вашем присутствии он пока ничего не сказал. Я позвоню,
когда закончу. Писать я тоже умею. Уматывай отсюда.
Полисмен ретировался с обиженным видом, не выпуская из рук
свой блокнот.
—	Идиоты, — сказал Ван дер Валк, обращаясь к двери.
Потом прошелся по комнате, долго стоял у окна, не говоря ни сло¬
ва, изучал графики, приколотые к доске. Словом, вел себя как чело¬
век, который не знает, на что убить время.
— Если я захочу, вы будете разговаривать, — произнес он наконец
равнодушно. — Но не думаю, что вы сообщите‘нечто важное. Так, тем¬
пература всю неделю нормальная, кишечник работает хорошо. Ваши
дела идут прекрасно. И нечего вам сидеть тут, как наседка на яйцах.
Завтра же встанете. А через неделю ровно пойдете на прием во Дво¬
рец правосудия. Колено будет плохо гнуться, да. На первых порах это
странноватое ощущение, но потом привыкнете. Ведь на всю жизнь ос¬
танется воспоминание о счастливых днях в Бломендаале.
Ван дер Валк разошелся, и голос его окреп. Болтливый неудачник —
всю жизнь начальство не упускало случая напомнить ему об этом.
— Может, вы еще сумеете дурачить людей. У кого вы научились это¬
му? У русских? Или у немощных немецких ветеранов, бывших работни¬
ков почтовой службы? Но боюсь, юное цветение ушло навсегда. Дориан
Грей исчез, на его месте появился ветеран Янсен. Вы наконец поняли,
что пистолет — скверная штука, он ведь стреляет. Теперь, наверное, Гол¬
ландия вам покажется слишком маленькой. Никаких больше ночных
клубов, даже в почтовом отделении при виде вас будут качать головами.
Допустим, вам удастся добраться до Южной Америки, но и там найдет¬
ся коп, которому приспичит сообщить о вас. Да, теперь уж с вас глаз не
спустят. Я, конечно, говорю о будущем, заглядываю вперед. А пока у вас
162

есть время, чтобы строить планы, вы долго еще будете, так сказать, вне
обращения. Ваше молчание не изменит настроение следователя, да и
мнение о вас мистера Сейлера тоже не станет лучше. Знаете, кто это? Да,
генеральный прокурор в Амстердаме. Он вами интересуется. Над мисте¬
ром Янсеном произведут большую операцию, и на этот раз без анесте¬
зии. Это будет похуже, чем ваша бедная коленка.
Мы знаем: вы себя готовили, тренировали, как и ребят, вы, значит,
крепкий орешек, а? Меня можно убить, но сломать нельзя. Нам это
нравится: можно с вами нс деликатничать. Только боюсь, дело ваше
плохо, чересчур круто вам придется.
Так вот, пока в зале суда для вас полируют паркет, я решил: дай¬
ка, думаю, пойду посмотрю, как вы, с вашим тщеславием (а оно здо¬
рово вас подводит), отреагируете на «чаек» и на мое сочувствие. Не все
будут так откровенны, как Франс Мерль. Исключая, конечно, суд. Не
слишком это был хороший поступок — всадить в вас пулю. Мы дали
за это Мерлю по рукам, сказали, что респектабельные люди в Бломен-
даале не носят с собой пистолет. А уж как много здесь респектабель¬
ных людей — просто поверить трудно.
И все они — те, кто захаживал к вам в «Архангела Гавриила» вы¬
пить по-дружески, — все они теперь боятся прессы, потеют от стра¬
ха, как бы не вышли наружу их грязные делишки. И, естественно, вас
они презирают ужасно, чтобы показать, какие мы, мол, чистенькие.
И нельзя их за это винить. Их личную жизнь безгрешной не назо¬
вешь, но по сравнению с вами эти люди — прямо фиалки в утрен¬
ней росе.
Реакция людей — казалось бы, вещь непредсказуемая, но с моим
опытом можно кое-что предвидеть. Помните, несколько лет назад объ¬
явился один уголовник-новатор. Вся страна звала его «добрый джен¬
тльмен». Сенсационное ограбление, известность на всю страну — поч¬
ти как у вас. Но не нашлось такого человека, мужчины Или женщины,
кто не смеялся бы и не желал ему удачи. Он получал сотни писем, в
которых люди подбадривали его и выражали свое сочувствие. А что он
сделал? То, о чем мечтает каждый. Жил как принц и был щедрым к
нищим. А то, что он при этом украл жалкие несколько тысяч, никого
не волновало за стенами Дворца правосудия.
Жаль, что вам не дают почитать письма, которые приходят на ваше
имя. Бедняга, вас считают кровопийцей. Вас готовы линчевать. Ведь
вы, умник, развращали их дочерей и сыновей.
Хорошо бы взять вас на денек в Амстердам, просто поводить по
улицам. Знаете, как там ребята обходятся с теми, кто положит глаз на
их девчонок? Портовые рабочие, а еще лучше водители автобусов. Они
вас так отделали бы, что вы забыли бы о сексе, друг мой. Или, скажем,
фабричные девчонки. Мне не за что вас жалеть, но попадись вы к ним
в руки — тут уж другое дело. Главарь гангстеров: дисциплина, жест¬
кость и, ясное дело, романтика. Но люди думают о вас совсем иначе.
163

Да и пресса тоже помогла. Подбавила немного желчи, а теперь
перешла к шуточкам. Но ведь легче вынести оскорбления, чем насмеш¬
ки? Вы не думали, что все кончится шутками. Или тем, что само ваше
имя станет оскорблением. «Любитель курочек», «белый ангел — дам¬
ский угодник», «достал ли он еду для кошек?» — вот что они кричат.
Помните события в Конго? Тогда водители грузовиков вопили: «Прочь
оттуда, Луммумба!» Сейчас появится новый призыв: «Иди сюда Янсен,
купи у нас девочек!» Вы стали национальной знаменитостью. И я ре¬
шил, что это польстит вашему тщеславию. Хотел взбодрить вас.
Вы, конечно, думаете, что молчать — это умная тактика. Но ваше
молчание воспримут плохо. Репортеры спросят судью: «Может, ему
кошка язык откусила?» Следователь будет недоволен, но все газеты
подхватят такую остроту. А знаете, у водителей автобусов свой язык.
Теперь у них через каждое слово будут «кошки». Уличные хулиганы —
они сочиняют мерзкие песенки. Вульгарные, но ведь они и люди вуль¬
гарные, не такие цивилизованные, как мы с вами. В этих песенках они
расскажут, как вы лижете задницы кошкам. Понимаете, я не хочу лгать
вам, не обманывайтесь: ваш грандиозный план не удался.
Вы хоть осознаете, что от вашего выдуманного мира ничего не ос¬
талось? Когда я услышал всю вашу историю, она меня не удивила.
Астарта — это что-то из детских книжек. Черная магия — она всегда
привлекает людей с незрелым умом. Вы просто школьник. И эти иг¬
рушечки: кораблики, мечи, пушки и немного романтически-сентимен-
тальной порнографии. Картина в вашей спальне — она заменяла вам
настоящую женщину, но это жалкая замена. Настоящие женщины в
школьников не влюбляются. Так что вам с ними не везло, верно? Зато
с молоденькими девочками все шло отлично. Малышка Троост — вот
лакомый кусочек для вас. О, я заметил сходство между ней и той ку¬
колкой на картине. Белокурые волосы, попка, как у мальчишки, —
потрясающе! У вас к тому времени уже разыгрался аппетит на незре¬
лые яблочки. Где тут было устоять!
И вот, поиграв с детишками, у которых тоже была страсть к роман¬
тике, вы решили позабавиться со взрослыми людьми. С профессиона¬
лами. Со мной. И посмотрите, куда вас это завело.
Один взрослый человек прострелил вам колено. Взрослые играют
грубо, вы согласны? Сейчас вы лежите уютненько в постели, как ре¬
бенок, играете в молчанку, и вам кажется, будто игра еще не проигра¬
на и есть шанс выйти победителем. Ха. Можете молчать. Вы же видите,
я и так читаю все ваши жалкие детские мыслишки как по печатному.
Мы от вас ждали чего-нибудь величественного. Романтического.
Встаньте и скажите: «Мне гораздо, гораздо лучше». Еще день или два —
и вы созреете для большого броска. И окажетесь в романтической ка¬
мере, в которую придут ребята в здоровых романтических ботинках.
Знаете, почему вам до сих пор не предъявили обвинение? Потому что
сначала с вами хочет разобраться полиция. Все, что нужно, вы расска¬
164

жете нам, а потом уже вас отдадут прокурору. И если потребуется, мы
выколотим из вас признание, дорогой мой поклонник кошечек и дрес¬
сировщик курочек. Врач говорит, вы скоро выздоровеете. Так что до
встречи, сынок. — Не дожидаясь ответа и. даже не посмотрев в свер¬
кающие желтые глаза Янсена, Ван дер Валк подхватил свой плащ и
вышел.
На следующий день он сидел в своем кабинете, занимаясь непри¬
ятным происшествием в парке, копы называют это «старички предла¬
гают девочкам конфетки». Обычное дело. Зазвонил телефон, и Ван дер
Валк, погруженный в свои мысли, машинально поднял трубку.
—	Ван дер Валк... мистера Берсмы нет. Соединяйте... Здравствуй¬
те, комиссар, как поживаете?.. Вы хотите сказать... Из какого писто¬
лета?.. Того самого?.. Где же он его спрятал?.. Да, да, понимаю. Значит,
и охрана не помогла, а?.. Что говорит судебный следователь?.. Да, я
представляю... но адвокаты будут в восторге, верно? Молчаливое при¬
знание вины, так в деле и запишут...
Берсма просунул нос в дверь. Ван дер Валк, прикрыв трубку рукой,
прошептал: «Маркусис». Голос в трубке продолжал что-то квакать.
—	Почему же нет? Будет легче провести процесс. Конечно, для вас
это под конец получилось ужасно, но есть и утешительные моменты,
э?.. Спасибо... Все детали по телексу, ясно... Нет, нет, естественно...
Все понятно... Да, я передам мистеру Берсме... Да... До свидания.
Ван дер Валк усмехнулся с отвращением.
—	Ох уж этот Маркусис. Не знаю, что там с ним происходит или
виноваты его ребята-новички, но процесс начнется. Это наверняка.
Янсен застрелился. Слава богу, никто не слышал, что я ему наговорил.
Я-то думал, за ним будут следить как положено. Тупые ублюдки. Мне
всего лишь хотелось кольнуть Янсена по самолюбию. Я был груб.
Берсма отреагировал как обычно:
—	Что ж, меньше будет писанины.
Но Ван дер Валк всерьез расстроился:
—	Господи, шеф, ну мог ли я предполагать? Это был тот самый
маленький пистолетик, инкрустированный серебром, который укра¬
ли вместе с «люгером». В квартире Янсена его не нашли и решили,
что он его выбросил. А теперь послушайте: оказывается, Янсен су¬
нул эту игрушку в кожаный чемоданчик для бритвенных принадлеж¬
ностей. Конечно, пистолетик маленький и плоский, но как они ухит¬
рились его не заметить?..
—	Пусть они и дергаются. Это все по вине растяп охранников.
Я понимаю: ты расстроен, потому что уже второй раз после разговора
с тобой умирает человек. Но ты забудь об этом. Я беру на себя всю от¬
ветственность: смерть Янсена была прямым следствием убийства Кее¬
са. К тому же никто не знает, что ты наговорил Янсену. Могу только
165

догадываться. Не увлекайся эмоциями. Подожди, вот поработаешь, как
я, сорок лет в полиции, тогда сможешь себе это позволить.
—	Маркусис оправдывается тем, что в больницу привезли целый
мешок всякой всячины на машине «Скорой помощи». Санитар просто
запихнул туда пижамы и разные другие вещи. Они разрешили Янсену
ходить в туалет в конец коридора, чтобы размять ногу. И тут... Для
тамошних копов дело обернулось плохо: Янсену не разрешали ни с кем
видеться, наблюдали за ним круглые сутки, а он возьми да и застре¬
лись. Маркусис штанишки намочил от страха.
На лице Берсмы медленно появилась улыбка.
—	Готов побиться об заклад, — сказал он лукаво, — что ты хоть и
расстроен, но настроение у тебя хорошее.
Ван дер Валк задумался, и помимо его воли в уголках рта вспыхну¬
ла улыбка.
—	Ну, я думаю, что для всех это наилучшее решение вопроса. А с
моей эгоистической точки зрения это означает, что мне удастся на
месяц раньше уйти в отпуск, как вы полагаете? И еще: может, это и
нехорошо, но я испытаю невероятное удовлетворение, наблюдая, как
Маркусис будет выкручиваться.
Через день-два Ван дер Валк уже был вполне счастлив. А еще через
неделю, когда процесс начался, проделал обычный фокус и выбросил
все полицейские дела из головы.
—	Что будем есть? — спросил он жену.
—	Печенку со шпигом. Я знаю, ты ее обожаешь. Тебе тут принесли
посылку с почты. Я не разворачивала. Что-то большое и тяжелое. Зна¬
ешь, что это такое?
—	Понятия не имею.
Ван дер Валк, полный любопытства, тут же опустился на колени и
открыл нож. Под плотной оберточной бумагой лежала большая карточ¬
ка, на которой печатными буквами было написано: «С благодарностью
от Мерля». Ничего личного, оно и правильно: копам не разрешается
принимать подарки.
Внутри лежал новейшей модели аккуратно упакованный акваланг.

ДВОЙНОЙ УЗЕЛ
РОМАН

Часть первая
СОВПАДЕНИЕ
Глава 1
Как же часто такое случается! Представляешь себе определенную
ситуацию или даже конструируешь целое гипотетическое дело — и
все это в ходе простого спора. Порой он ведется на полном серьезе,
порой кажется шуткой. Но проходит неделя — и все сбывается. Во
всем этом есть нечто смехотворное, даже если сбывшиеся предсказа¬
ния, мягко говоря, не доставляют тебе особой радости.
Вернувшись в офис, я расхохотался. Расхохотался, прекрасно пред¬
ставляя себе, что в ближайшие недели меня поджидают сплошные
неприятности. Совпадение было смешным и поэтому — если посмот¬
реть со стороны — забавным, и все же оно было мрачным, зловещим
и, бесспорно, трагическим.
Так все и вышло. Я тогда пустился в теоретические изыскания со
всею важностью. А сегодня моя гипотеза возвратилась ко мне, полу¬
чив подтверждение буквально в каждой детали.
Ну и много ли теперь будет проку от тогдашнего теоретизирования?
Со всей очевидностью мне предстояло в очередной раз сесть в клас¬
сическую и позорную лужу.
А все по вине моей жены. Тот факт, что Арлетт француженка, меня
вовсе не огорчает; напротив, он часто помогает мне вникать в суть проис¬
ходящего и нс чувствовать себя столь стопроцентным и, следовательно,
ограниченным голландцем. Прожив в браке со мною двенадцать лет, она
по-прежнему настроена по отношению к Голландии на бунтарский лад, а
порой ей становится здесь просто неуютно. Арлетт не желает подчинять¬
ся правилам поведения, которые любой урожденной голландке предписа¬
ны поколениями предков по женской линии и которые сама она называ¬
ет системой душевных кондиционеров. Сказало, кстати говоря, совсем
недурно. Правда, такое можно было бы сказать и о собаках господина
Павлова, тут, кстати, и впрямь прослеживается несомненное сходство.
С тех noj> не прошло и недели, а дело было вечером. Она читала
газету, а я, сидя в одних носках, предавался блаженному ничегонеде¬
169

ланию; ноги я закинул на кофейный столик, любуясь неприхотливой
красотой своих носков; достались они мне задешево на январской рас¬
продаже, кстати, только что закончившейся. Но тут импровизирован¬
ная ширма, в которую превратилась газета Арлетт, зашуршала, и из-за
нее послышалось негодующее: «Вот как?»
—	В каком смысле «вот как»?
Меня не слишком заинтересовало ее восклицание, я всего лишь
подтявкнул из сочувствия.
—	Реклама стирального порошка. Заголовок на всю страницу, под¬
заголовок и пять строк текста, а слово «свежесть» повторено в нем
шесть раз. Ты только подумай, шесть!
—	Ну и что такого? Каждый раз, когда им хочется всучить домохо¬
зяйке что-нибудь новенькое, они принимаются внушать ей, что покуп¬
ка внесет свежесть в ее тусклое существование.
—	Но не шесть же раз...
— Это у нас волшебное слово. Все, к чему хорошо относятся в Гол¬
ландии, должно обладать свежестью, идет ли речь о кухонном лино¬
леуме или о смазливой девице.
В ответ на что Арлетт хмыкнула:
— Начиная с сегодняшнего дня я буду покупать все самое несвежее.
— Ха-ха-ха. Как раз вчера я читал одну кинорецензию. А речь шла
о фильме, приподымающем завесу, как у них принято выражаться, над
проблемами и практикой девиц по вызову. И рецензент назвал режис¬
серский подход «в крайней степени несвежим». Так и вижу этого вы¬
сокомерного умника!
— С удовольствием сходила бы в кино на эту картину.
— Интересно, какими словами он охарактеризовал бы жизнь, ко¬
торую я веду.
— Сказал бы, что она недостаточно свежа, чтобы понравиться нор¬
мальным людям.
Мне в голову пришла внезапная мысль, и гальванический импульс,
пущенный ею, заставил меня подняться на ноги и броситься к книжной
полке за книгой, в которой я сделал заметку на полях. Делать заметки на
полях книг — это, наверное, глупо, но я вспоминаю о Людовике Восем¬
надцатом, который с карандашиком в руках читал любимого Горация,
когда Наполеон уже покинул остров Эльбу и устремился во Францию.
Ван дер Валк, корчащий из себя культурного человека, пока весь Амс¬
тердам захлестывает.несвежий вал самой закоренелой преступности.
Бедняга — вот что мы можем сказать в его защиту, — он просто устал.
—	Ты не понимаешь Голландию. Послушай-ка! Это Стендаль, а
пишет он об Америке восемнадцатого века. Имея в виду пуританскую
Новую Англию через сто лет после суда над салемскими колдунья¬
ми. Так где же это место? Ах, вот оно: «Телесная дерзость, прйсущая
американцам, сходит на нет по достижении им двадцатилетнего воз¬
раста. Развиваются здравый смысл,* осторожность и ханжество — и все
170

это делает истинную любовь невозможной...» Послушай, это тебе
ничего не напоминает? И, кстати говоря, он описывает приметы ду¬
ховного климата, который представляется ему враждебным для лите¬
ратуры и искусства.
—- Сильно смахивает на Голландию.
—	Или вот здесь. Он повествует о том, как протекают любовные
романы в протестантской Северной Германии. «Солнце в Хальбер¬
штадте светит тускло, правительство опекает сильно, а любовникам все
равно холодно. И в разгар самого страстного свидания от них ни на
шаг не отходят Кант и Клопшток».
—	Смейся, сколько хочешь! Я ничуть не нахожу это забавным.
—	Радуйся еще, что мы живем в Амстердаме. Подумай о том, каково
бы тебе пришлось в провинциальном городишке, где-нибудь в Дренте,
где убийство, конечно же; считается преступлением, но к тому, кто заснет
на исповеди, относятся куда хуже, чем к самому закоренелому убийце.
—	А что, заснуть на исповеди — это самое ужасное преступление?
—	Второе по тяжести, так мне кажется. А самым тяжким слывет со¬
вокупление с собственной женой среди бела дня на диване в гостиной.
Глава 2
На следующее утро я сидел у себя в офисе на Марнингс-страат,
вникая в сложный и скучный отчет о какой-то банковской афере. Гол¬
ландия поразительная страна. Каждая вещь и любое дело здесь выде¬
лены из общей массы, соотнесены с остальными и снабжены толстен¬
ным томом правил и предписаний, а тут вдруг объявляется казначей
крупного концерна и принимается преспокойно спекулировать гигант¬
скими суммами, принадлежащими вовсе не ему, — и его не разобла¬
чают и даже не подозревают в мошенничестве на протяжении многих
лет. Потому что с виду он, знаете ли, человек респектабельный, а пра¬
вила и предписания все равно представляют собой такие дебри, ч-Го в
них черт ногу сломит, особенно если этот черт не получил последова¬
тельно трех научных степеней в области бухгалтерского учета. Зазво¬
нил телефон. Моя начальница, комиссар Так из Центрального управ¬
ления. Голову могу дать на отсечение, старая дева.
—	Ван дер Валк? С вами хочет повидаться генеральный прокурор.
Причем немедленно.
—	О. господи! Что я опять натворил?
—	Насколько я могу судить, ничего. *
—	Так в чем дело?
—	Меня не поставили в известность. Впрочем, вы сами все'узнае¬
те, отправившись на Принсенграхт, не правда ли?
Я надел пиджак. Центральное отопление сегодня явно перестара¬
лось. На дворе нормальный февраль — ветреный, зябкий, дождливый.
171

Но не холодный, хотя это, разумеется, нс означает, будто зима уже
позади. И хоть завтра может пойти снег.
Свежо, но приятно — так высказался сегодня, придя с улицы, мой
коллега — тот, с которым мы делим на двоих этот офис, достаточно
просторный, чтобы втиснуться сюда нам обоим, нашим бумагам и,
возможно, еще одной бутылке пива, осторожно припрятанной куда-
нибудь за досье, содержащее отчет об автомобильных угонах, совер¬
шенных, скажем, в 1938 году.
До Дворца правосудия всего пять минут ходу, и я скоротал их, га¬
дая, что должен означать этот вызов. Генеральный прокурор — одна
из самых крупных шишек во всей стране. Предполагается, что он дол¬
жен представлять интересы государства в Кассационном суде, а в сво¬
бодное время трудиться над облечением общественной морали в
параграфы новых законов, тем не менее он ухитряется выкроить ча¬
сок-другой на то, чтобы проинспектировать, а при случае и распечь
кого-нибудь из невысокопоставленных госслужащих, что — и уже не¬
однократно — затрагивало мою скромную персону.
Необходимо преодолеть живой барьер, образованный болезненно¬
бледными советниками юстиции, чтобы проникнуть в святилище, в
котором истинно крупные шишки в абсолютном молчании нависают
над законами и законопроектами. Здесь беседуют только по защищен¬
ным от подслушивания телефонам и самая ничтожная машинистка
наверняка произносила страшную клятву о неразглашении — в соот¬
ветствии с Законом о безопасности, датированным 1823 годом.
По крайней мере, вторая половина огромного здания обустроена
несколько более по-человечески. Здесь расположены так называемые
«ряды партера» — прокуроры, сотрудники министерства юстиции и
комиссии по делам несовершеннолетних, — причем полицейские и
преступники сидят на одних и тех же скамьях в атмосфере разве что
не сердечности. Но на верхних этажах млеко человеческой доброты
безжалостно попадает под автоклав. Исправно работающий и в высшей
степени стерильный.
Я добрался до столика, за которым сидела секретарша — пожилая
особа с подсиненными волосами и полным отсутствием губ.
—	Инспектор Ван дер Валк по распоряжению комиссара Так.
В ответ на что меня удостоили поощрительным кивком. Секретар¬
ша включила телефон внутренней связи и заговорила приглушенным
голосом. Такой голос пришелся бы ко двору в папском Ватикане: кар¬
динал, ответственный за безупречное функционирование служб Его
Святейшества.
—	Вас ждут немедленно.
Магистр юриспруденции Антони Сайлер — высокий сухопарый
мужчина, с виду чуть ли не хрупкий. Тело, нос, губы — все удлинен¬
ное и совершенно прямое. Прямые волосы, гладко зачесанные с вы¬
сокого лба так, чтобы скрыть намечающуюся лысину, по-прежнему
172

темны. Взгляд пронзительный — и, разумеется, прямой. Почерк ро¬
вен и предельно разборчив — хорошее перо, черные высококачествен¬
ные чернила. Но это человек, не лишенный определенного понима¬
ния. И даже, как я выяснил в ходе одного из неприятных разговоров
с ним, некоторой доли юмора. Желчного, язвительного — но тем не
менее юмора.
—	Ага. Ван дер Валк. Что ж, присаживайтесь.
Из ящика письменного стола он достал синего цвета папку, рас¬
крыл ее, укрепил строго перпендикулярно на пюпитре и вчитался в
начальные параграфы. Взял тайм-аут, небольшой, но чреватый. Чре¬
ватый моим ожиданием того, что за сюрприз мне уготован.
—	Я столкнулся с нетривиальной проблемой и, поразмыслив над
ней, пришел к нетривиальному решению. Кстати говоря, вы когда-
нибудь бывали в Дренте?
—	Нет.
—	А я собираюсь послать вас туда.
Тоже мне, угроза. Я мысленно представил себе Людовика Пятнад¬
цатого, произносящего присущим ему ледяным голосом: «Монсеньор
Мореца, я отправляю вас в отставку и повелеваю вам немедленно уда¬
литься в поместье». Да пошло все к черту, если надо в отставку, так
посмотрим, кто заговорит о ней первым.
—	Речь идет о временном переводе для разрешения временной про¬
блемы. Проблемы нетривиальной и деликатной. Требующей для свое¬
го решения не только способностей, но и такта. Естественно, если вам
не хочется, вы вправе отказаться; я вам ничего не навязываю. Но спе¬
рва вам следует изучить содержимое данной папки,
Стараясь не привлекать к этому моего внимания, магистр Сайлер
извлек из нагрудного кармана коробочку с таблетками против кашля,
взял одну, положил себе в рот, и она исчезла где-то в районе зубов
мудрости. Конечно, он разжевал ее, но это ни на мгновенье не потре¬
вожило неподвижность его гладко выбритых щек.
—	Мне доводилось, — медленно начал он, — жестко критиковать
ваши ситуативные действия в тех или иных обстоятельствах. Но мне
доводилось также хвалить вашу способность... вникать в суть дела. По¬
скольку наличествующее дело взывает к умению такого рода, я при¬
зываю вас прибегнуть к его помощи, однако с куда большей осторож¬
ностью, чем та, которую вы, как правило, расследуя дело, выказываете.
—	Благодарю вас.
—	Я мысленно перебрал всех следователей, находящихся у меня в
подчинении, и остановился на вас.
—	Благодарю вас.
—	Соответствующим образом, вы вправе рассчитывать на полную
доверительность и поддержку со стороны задействованных инстанций.
Заручившись такой доверительностью и поддержкой, вы сможете оп¬
равдать мое решение выбрать именно вас. На это я и рассчитываю.
173

—	Благодарю вас.
—	Вот и отлично. Дренте, как вы, вне всякого сомнения, знаете,
находится вне моей юрисдикции. Проблеме, о которой идет речь, уже
полгода. Ею занималась — только постарайтесь отнестись к этому без
малейшего предубеждения — локальная муниципальная полиция го¬
родка Звиндерен, а также инспектор уголовного розыска из Лссе-
на; затем она стала предметом служебного расследования со стороны
Центрального управления, которое завело дело и составило обшир¬
ное досье, однако не добилось позитивного результата. Досье в кон¬
це концов попало в руки моему коллеге в Леувардене, а он переслал
материалы мне для изучения и возможных комментариев. Он пришел
к выводу, согласно которому инспектор из Амстердама, не имеющий
связей в данном конкретном городке, да, строго говоря, ничего о та¬
мошних людях и не знающий, может преодолеть затруднения, кажу¬
щиеся сейчас столь значительнььми. Я собираюсь, заручившись, разу¬
меется, вашим согласием, сообщить ему, что вы именно тот человек,
которого он ищет.
Ну и что бы вы ответили ему на моем месте?
—	Сейчас я передам вам те материалы из данного досье, которые, как
представляется, будут иметь значение в предстоящем расследовании.
—- Смогу ли я взять их с собой?
— Досье на дом не выдаются. Их нельзя выносить из этого зда¬
ния.. У меня тут имеется небольшой офис, в котором вас никто не по¬
тревожит. Занимайтесь материалами хоть все утро, если вам это по-
гребуется. Я сообщу комиссару Так, что забираю вас под свое начало.
Вы вернетесь в комиссариат, когда сами этого захотите. И вам пред¬
стоит самому решить, чувствуете ли вы себя способнььм справиться с
делом, столкнувшись с которым другие сотрудники... — внезапно он
угрюмо ухмыльнулся, — сели в калошу.
Все, что мне известно о Дренте, заключается в том, что это малень¬
кий городок на северо-востоке Голландии, зажатый между Гронинге¬
ном и границей с Германией. Бедная провинция: почва там слишком
скудна для земледелия. Сырые мшистые болота, которые в Ирландии
называют «калошами». Ага, вот он о чем!
Почти пять минут ушли у меня на то, чтобы сообразить, что Сай¬
лер скаламбурил.
Пребывая в некотором отупении, я отправился в маленькую уны¬
лую комнатушку, и девица с внешностью фотомодели принесла мне
пластиковый стаканчик прокурорского кофе. Прочитав первые двад¬
цать листов досье (а это было всего лишь «Введение»), я не смог удер¬
жаться от стона. Почему бы Арлетт было не держать язык за зубами?
Прочитав еще двадцать листов, я почувствовал, что всему этому
делу, безусловно, присуща определенная несвежесть. Вне всякого со¬
мнения, именно по этой причине начальство и вспомнило о Ван дер
Валке.
174

Глава 3
—	Ну и что же?
—	Что же... Я хочу сказать, да. Разумеется, я согласен. Могу ли я
поделиться с вами некоторыми предварительными соображениями?
Или это можно сформулировать и так: описать вам несколько первых
шагов, которые, как мне представляется, необходимо предпринять?
—	Разумеется.
—	Там уже все давно вокруг затоптала полиция. Если появится еще
один полицейский — он ровным счетом ничего не добьется; напротив,
ему начнут откровенно морочить голову. Мне представляется, что уж
если и ехать туда, то не в моем официальном статусе. Не в статусе
полицейского. Могу ли я высказать пожелание?
-Да.
—	Хорошо бы в роли государственного чиновника с какой-нибудь
сверхнадежной «легендой», способной объяснить и мое появление, и
расспросы. Ну... допустим... налоговый инспектор или что-нибудь в
этом роде. Думаю, никому там не следует знать, кто я такой и где на
самом деле служу.
Думает. Взвешивает. Готовит огорченный отказ. Думает по второ¬
му разу. Принимает решение.
—	Удачная мысль. Но бургомистру вам все равно придется открыть¬
ся. Вы будете нести ответственность перед ним — но только перед
ним — и адресовать ему напрямую устные рапорты. Но это, как вы вы¬
разились, «легенда». Мне кажется, я должен согласиться на это и вроде
бы могу все устроить. — Улыбка у него на губах несколько уклончивая,
но непререкаемо законопослушная. — Как бы вам понравилось стать чи¬
новником — а точнее, официальным'уполномоченным министерства
внутренних дел? Чисто технически мы не погрешим против истины.
Сформулируем это так: Гаага направляет в Дренте официального упол¬
номоченного с тем, чтобы он составил подробный и всесторонний отчет
о жизни провинциального городка. Возможно, имея в виду в дальнейшем
определенную промышленную экспансию в слаборазвитую провинцию.
Что ж, в таком случае ваше право спрашивать о чем угодно будет весьма
широким и предельно расплывчатым. Я подыскиваю нечто впечатляю¬
щее и в то же время в достаточной мере зыбкое... А как насчет каких-
нибудь этнографических изысканий? Это ведь ровным счетом ничего не
означает, но зато под такую тему можно подвести что угодно.
Что же, по крайней мере он понял. А мне предстояло доказать, что
я способен повесить лапшу на уши провинциальным умникам.
—	Терпеть не могу конспирацию и вообще всяческое притворство,
но в данном случае возникла неортодоксальная ситуация. И вполне
правомерно использовать в подходах к ней ортодоксальные методы. —
Все это он произнес задумчиво, словно обращался не ко мне, а к само¬
му себе. — Вне всякого сомнения, нам удастся снабдить вас местожи-
175

тельством, транспортом, удостоверением личности и прочими необхо¬
димыми документами.
Последнее прозвучало уже совсем холодно.
Прокурор потянулся к телефону, защищенному от подслушивания.
— Не соедините ли меня с Гаагой? Мне нужен министр внутрен¬
них дел... Да, вот еще что, — обратился он ко мне, пока его вызов про¬
ходил по извилистому лабиринту спецсвязи в точно такой же кабинет,
под панелями в котором скрывалась плотная внутренняя обшивка. —
Мне хотелось бы, чтобы вы отправились туда вместе с женой. Вам
придется провести там неопределенно долгое время, и если вы хотите
сойти за безукоризненного, бесцветного, хотя и интеллигентного го¬
сударственного служащего, вам надо привезти жену, чтобы она хлопо¬
тала по хозяйству. Так оно будет выглядеть убедительней.
— Моя жена француженка.
— Лучше уж француженка, чем холостяцкая жизнь, — с непроиз¬
вольным шармом отметил прокурор. — Ага... Доброе утро, ваше пре¬
восходительство.. .
Глава 4
Через неделю в мое распоряжение поступил черный «фольксваген»
и целый набор впечатляющих и не совсем фальсифицированных до¬
кументов, включая новое удостоверение личности. Я совершил пред¬
варительную вылазку в Звиндерен, маленький ярмарочный городок на
северо-востоке провинции Дренте, в каких-то двадцати километрах от
границы с Германией. Число его жителей, впрочем, быстро увеличи¬
валось и уже перевалило через пятнадцатитысячную отметку. Как чи¬
новник, впервые прибывший в новое для себя место, я должен был
получить аудиенцию у бургомистра.
Современное здание магистрата, весьма внушительное для городка
такого ранга. Зато с любой точки зрения уродливое. Куча денег — и
все выброшены на ветер. Ступени парадного подъезда просто роскош¬
ные: здесь фотографируются парочки в день гражданского бракосоче¬
тания, причем женихи из местных фермеров чувствуют себя более чем
неуютно во взятых напрокат по такому случаю котелках. В Голландии
даже городскому голове не дано сочетать вас браком. Сия задача воз¬
ложена на специального чиновника, «записывающего акты граждан¬
ского состояния», — в этой незначительной детали вся сущность гол¬
ландского характера видна как,на ладони. Поэтому ступени городского
магистрата и наделены таким величием. Но Голландия может оказать¬
ся и ничего себе. Во Фрисландии имеются городки, игравшие важную
роль в шестнадцатом столетии, а сейчас насчитывающие не больше
пяти тысяч жителей каждый, — и вот в этих-то городках магистраты
размещены в великолепных ренессансных или барочных зданиях, фа-,
176

сады украшены башнями, нависающими над сонными городскими
площадями, а ступени... ступени наводят на мысль о Наполеоне, про-
•'щающсмся со Старой гвардией под Фонтенбло.
Внутри — черно-белая, в шашечку, стилизация под мрамор. Анти¬
септические коридоры со стеклянными раздвижными дверями-окнами,
призванными защитить здешних служащих от постоянно кашляющей и
разносящей всякую заразу публики. Несколько самого унылого вида
представителей вышепоименованной публики томились в очереди, крот¬
ко дожидаясь возможности зарегистрировать новорожденного — но толь¬
ко при том условии, что чиновник, «записывающий акты гражданского
состояния», сочтет подобающим данное ребенку имя. А вот и офис бур¬
гомистра — светлый, просторный, со свежепокрашенными стенами.
При моем появлении — а ввела меня в кабинет опрятная и выгля¬
дящая компетентной особа женского пола — бургомистр поднялся с
места. Лицо у него было жесткое и в то же самое время внушающее
доверие — типичное лицо типичного бургомистра. Впоследствии это
лицо можно было бы написать маслом и заключить в рамку.— и оно тор¬
жественно и сурово поглядывало бы на заключающие брак парочки.
Конечно, этот портрет нельзя- было бы повесить на ту же стену, что и
расплывчато-сентиментальные изображения августейших особ, — жела¬
тельно на некотором расстоянии от них: сами горожане преподнесли бы
в знак благодарности такой портрет удаляющемуся на покой бургоми¬
стру, по-прежнему благообразному и по-новому седовласому. С виду
бургомистра никак нельзя было принять за ничтожество. Да я и заранее
решил, что таковым он оказаться просто не может, — человек, отвечаю¬
щий за судьбы города, включенного в зону промышленной экспансии с
далеко идущими планами. Через двадцать лет в Звиндерене будет шесть¬
десят тысяч жителей, дело уже сейчас идет в этом направлении, а бур¬
гомистр помогает городу не сбиваться с выбранного курса.
— Доброе утро, господин бургомистр.
— Доброе утро. Искренне рад познакомиться. — Он повернулся к
секретарше, дожидавшейся его решения с внимательной, но бесстраст¬
ной миной. — Меня ни для кого нет, я на совещании.
— Хорошо, господин бургомистр.
Она вышла и плотно закрыла за собой дверь.
— В вашем распоряжении час. Присаживайтесь, господин Ван дер
Валк, и давайте знакомиться. А потом уж решим, чем мы в состоянии
помочь друг другу.
Через час добра у меня заметно прибавилось. Я получил доступ ко
всему, получил аккуратные упаковки детализированной информации
самого тревожного свойства, получил заверения во всяческой и всевоз¬
можной поддержке, получил дружеское рукопожатие, а также просьбу
устно докладывать обо всем бургомистру дважды в неделю, причем у
него дома, — так оно будет всего сокровенней. Нет ни малейшей не¬
обходимости посвящать служащих муниципалитета в нашу маленькую
177

тайну. Я внес бы смятение в их ряды, поэтому бургомистр предпочи¬
тает свести официальные общения со мной к минимуму. Я видел, как
раздражает его вся эта игра в прятки, но выглядел он целиком и пол¬
ностью убежденным в ее насущной необходимости.
Меня сдали с рук на руки секретарше бургомистра, которая тоже
была сама предупредительность. Меня интересовал вопрос, в какую из
здешних дыр'меня определят на постой и какого черта начальству по¬
надобилось участие моей жены в затевающейся игре. Прибыв на мес¬
то, я обнаружил, что все необходимые колесики уже пришли в движе¬
ние и что рука генерального прокурора дотянулась и до ничтожных
шурупчиков, на которых держится в здешнем краю центральная власть.
— Меня проинструктировали, господин Ван дер Валк, — начала
секретарша, предельно любезно и на редкость компетентно, причем
было очевидно, что она осознает собственную компетентность и гор¬
дится ею, — что вы проведете здесь пару недель. Наверное, вас пора¬
дует то обстоятельство, что я подыскала вам меблированный домик —
нет, совсем небольшой, но по крайней мере вам нс придется селиться
в гостинице. Нам, знаете ли, довольно часто приходится квартировать
чиновников — всяких инспекторов, школьных преподавателей, — од¬
ним словом, людей, у которых в нашем городе нет собственного жи¬
лья. Или тех,лето прибывает сюда на определенное время, подобно вам;
и до вас к нам прибывали чиновники из самой Гааги, выполняя ка¬
кие-то правительственные задания. К сожалению, мебель там доволь¬
но обшарпанная, но все, что нужно для житья, имеется. Дом выглядит
так, словно давно уже стоит без хозяина, что, конечно же, соответст¬
вует действительности. Надеюсь, вашей жене там понравится. Но если
вам или ей что-нибудь понадобится, сразу же звоните. Я с великим
удовольствием помогу вам по любому вопросу.
Вот так. Все оказалось предельно просто. Через неделю я въеду сюда,
прихватив с собой Арлетт и несколько чемоданов. В дом на Мимоза-
страат в Звйндерене, провинция Дренте. Получив доступ ко всему. Я уже
договорился о том, что дети пока поживут в семье Зуйкерланда из амс¬
тердамской полиции. Кормить их там будут чудовищно, зато забалуют.
Все это сильно смахивает на неожиданные каникулы. И единственное,
что мне надлежало за это сделать, — распутать один клубок, на котором
уже споткнулось несколько человек, ничуть не более глупых, чем я, и
прочитать следы, затоптанные столькими плоскостопыми ногами в бо¬
тинках огромного размера, что они все практически слились воедино.
Глава 5
Меня освободили от повседневных обязанностей — комиссар Так
весьма огорчилась, но противиться указанию, поступившему с При-
нсенграхт, не стала. Ко дню переезда я уже провел шесть суток за изу¬
178

чением — но только на бумаге, понятно, что только на бумаге, жизни
Звиндсрена, который в те времена, когда я ходил в школу, представ¬
лял собой крошечный ярмарочный городок, затерянный в глухомани,
на расстоянии брошенного камня от протестантской Северной Герма¬
нии, а теперь превратился в форпост эры децентрализации, деурбани¬
зации, полной занятости и всеобщего процветания. Городок расцветал
на глазах. Легкая промышленность и строительство. Практически Додж-
Сити из американского романа.
А я оказался Уаттом Эрпом, посланным сюда в качестве шерифа
Соединенных Штатов Америки. Пора было хорошенько смазать сорок
пятый калибр и привести себя в надлежащую физическую форму.
Ключевым словом для понимания северо-восточной части Голлан¬
дии является нидерландское словечко «веен», используемое здесь в гео¬
графических названиях как суффикс. На запад отсюда находятся Хоо-
хевеен и Хееренвеен — сравнительно большие города, число жителей
в каждом из которых, переваливает за двадцатитысячную отметку. На
юг — Клазинавеен, Фризевеен; они поменьше, можно сказать, всего
лишь деревни. Второе ключевое слово — «канаал», что в большинстве
случаев означает никакой не канал, а только канаву. Стадсканаал,
Моссельканаал. «Веен» же означает «торф», здешнюю болотистую поч¬
ву в дни великой депрессии потрошили на предмет топлива. Разуме¬
ется, пока сюда не протянули нефтепровод и не вошел в моду при¬
родный газ. Каналы или, если угодно, канавы осушают местные земли,
образуя разветвленную систему водоотводов. Их здесь великое множе¬
ство: осушая такую землю, воду ведрами таскать не перетаскать. Но
водоразделы почему-то не предусмотрены, и зеленоватая вода лениво
растекается во все стороны — и в бассейн реки Эмс и вниз, на юг, в
сторону других рек. Самые крупные из этих каналов имеют и навига¬
ционное значение — и до сих пор в их водах можно довольно часто
наблюдать баржи.
Самое забавное в том, что вся округа пребывает в этом малопри¬
влекательном состоянии и одновременно находится накануне гран¬
диозного подъема. Потому что здесь «запузырился» природный газ.
Чтобы понять, что здесь в скором времени произойдет, достаточно ог¬
лянуться в сторону Лака, находящегося во Франции. А «пузырится»
здесь в десять раз сильнее, чем в Лаке. Хотя исторически сложилось
так, что в здешних краях всегда жили в великой бедности. На земле-
дении здесь не разбогатеешь, а ничем другим заняться просто невоз¬
можно. Честная нищета. Но правительству уже удалось внести в эту
ситуацию кардинальную перемену. .
Железнодорожные линии и автострады; молокозаводы; листовое же¬
лезо; бумагокомбинаты. Огромные грузовики с прицепами грохочут по
дорогам, новые дизельные поезда соединяют Гронинген и Винсхотен в
одном конце провинции с Куворденом в другом; отсюда протянули вет¬
ку даже до Ассена,.а уж оттуда пролегает магистральная дорога на юг.
179

Подобная инфраструктура привлекает к себе интерес и to стороны
более наукоемкого производства. На небольшом, но процветающем за¬
воде собирают корпуса локомотивов и даже самолетов; на другом, во
главе которого стоит блистательный инженер-электронщик, занимают¬
ся, соответственно, электроникой и уже завоевали международную из¬
вестность в качестве «второго «Филипса». Дочернее предприятие круп¬
ного концерна производит здесь провода и кабель, а другое — сорок
пять процентов обще голландского объема производства огнеупорного
стекла.
Сонный маленький городок перестал узнавать сам себя в наши дни.
На протяжении бессчетных поколений он казался себе чем-.то вроде
ногтя, вросшего в мизинец ноги, и выработал соответствующую сис¬
тему мировосприятия и мышления.
Жалкие лавки — темные и пропахшие смешанным запахом корсе¬
тов и микстуры от кашля, сабо на деревянной подошве и плоских ке¬
почек из яркого, но дешевого твида, дезинфицирующими средствами
и овечьей шерстью, пластами и ромбами влажной солонины и марга¬
рина — теперь превратились в просторные застекленные магазины с
черными хромированными фасадами. На задворках едва не пришедших
в полное запустение ферм под покосившейся черепичной крышей те¬
перь стоят изящные, ярко раскрашенные, ослепительно новые автомо¬
бильчики. За угрюмыми бетонированными коровниками и амбарами
вовсю тарахтят выкрашенные в цвета пожарной машины трактора, на¬
ращивая производство брюквы и свеклы в соответствии с постоян¬
но растущими запросами общества потребления.
Пахучие воды каналов, ядовито-зеленые или чернильно-черные,
подвергаются очистке, землю расчищают от потихоньку догнивающих
корневищ. Гигантский валик асфальтоукладчика, вращающийся, как
поставленная на бок карусель, раскатывает по улицам слои асфальта,
на месте унылых складских помещений возникают нарядные кирпич¬
ные домики. Открыли техническое училище, построили новый корпус
больницы, даже оборудовали плавательный бассейн. Правда, сумасшед¬
ший дом по-прежнему находится в самом неприглядном состоянии (а
стоит ой на болоте); саженцы вишни и сливы едва принялись, и траву
подстригать здесь еще не научились; да и несколько старых искорежен¬
ных бурями дубов выглядят более чем уныло, невзирая на празднич¬
ное соседство с золотым кипарисом и монтанской пинией.
Но хлопоты бургомистра — и щедрые правительственные субси¬
дии — усыпали всю округу свежими спорами и семенами. Вдохнули
в нее новую жизнь.
Местный народец — и пришлый (а его сюда прибывает все больше
и больше из тронутых тлением и гниением крупных городов Голлан¬
дии) — с энтузиазмом занялся несложной работой на залитых солнеч¬
ным светом, снабженных музыкальными автоматами и автоматически¬
ми пивными фабриках и заводах. Какая приятная перемена участи по
180

сравнению с необходимостью зарабатывать себе на хлеб насущный,
вгрызаясь в сырую, черную и вонючую землю. За последние десять лет
население города удвоилось, а потом и учетверилось, и теперь блоч¬
ные многоквартирные дома и кирпичные особнячки с балконами —
истинно голландские, с чрезвычайно большими окнами — окружают
и скрывают от взгляда уцелевшие строения девятнадцатого столетия.
Кое-где в таких строениях все еще живут, тогда как сами они — не¬
взрачные, убогие и навевающие тоску — по-прежнему свидетельствуют
о бессмысленности, горечи и бедности существования, которое люди
влачили на этой земле на протяжении последней тысячи лет.
Большую часть всего этого я взял себе на заметку еще в первый
приезд. И отнюдь не в ходе часовой беседы, проведенной с бургоми¬
стром, — я прошатался по городу целый день. Выпил кофе в одном
кафе, попил пивка в другом, съел на ленч жирное свиное жаркое в
самом крупном городском заведении, усевшись за столик, втиснутый
между бильярдом и большим обеденным столом, за которым воссег
дали шестеро коммивояжеров, прибывших сюда на одинаково зеленых
«опелях»-пикапах с багажниками, набитыми образчиками и каталога¬
ми, и с равным рвением, даже не вымыв рук, накинувшихся на еду,
поскольку дорожные расходы, включая питание, оплачивала каждому
его фирма.
В тот, первый, приезд выдался- чудесный зимний денек. Полное
безветрие, яркое солнце, каналы блестят подо льдом. Дети с криком
вырвались из школы в четыре — и сразу же вся картина преврати¬
лась в классическое голландское полотно: клонящееся на запад со¬
лнце ярко и чуть багрово сверкает над черепичной крышей и острым
шпилем здания Нидерландской Реформированной церкви, а сотни
четырехлетних карапузов, тепло одетых и застегнутых до ушей, неис¬
тово вереща и визжа, катаются на старомодных продолговатых дере¬
вянных коньках. Мой взгляд был обращен на дома: в огромных и до
блеска протертых оконных стеклах играли лучи солнца, высвечивая
кое-где и тех, кто оставался за окнами.
Интерьеры квартир походили на любые другие нидерландские ин¬
терьеры. Вот старый очаг, который топят ослепительно черным углем,
вот готическая или, вернее, псевдоготическая деревянная мебель, об¬
тянутая, чтобы не жестко было сидеть, оливково-зеленым плюшем. Вот
старый масляный обогреватель, а вот «современные» кресла в форме
грибов с ножками, похожими на вязальные спицы, и с непременной
розовой или алой подушечкой. Или старинный туалетный столик оре¬
хового дерева, или точно такой же буфет, в застекленной и стилизо¬
ванной под хрусталь витрине которого видны сувенирные немецкие
бокалы (напоминающие зеленые лампочки, но непременно с изобра¬
женной на поверхности стекла Лорелеей), на ножках, наводящих на
мысль о непомерном количестве шахматных ферзей. Или матовый,
тусклый блеск поддельного тиса. Все тщательно протерто — не просто
181

тряпкой от пыли, но и специальной жидкостью. Всюду, где можно и
где нельзя, пущены, разумеется, вьющиеся растения, в каждом поме¬
щении слишком много светильников и как минимум три лишних сто¬
лика. Со времен Питера де Хооха нидерландское искусство оформле¬
ния интерьера совершенно очевидно пришло в упадок.
Ничто из всего этого не могло поведать мне чересчур многого о
живущих здесь людях. Похожи ли они на тех, что проживают в круп¬
ных городах, сосредоточенных в приморской части страны? Или же
тысячелетие, проведенное на торфяных болотах, посреди всех этих
«веенов», сформировало характерный местный тип? Во всяком слу¬
чае, фамилии здесь такие имелись. С дверных табличек на меня здесь
и там посматривали «Ван Веен» и «Ван дер Веен».
На обратную дорогу я прихватил с собой местную газету — и с жад¬
ностью накинулся на нее. И перечел еще раз дома, едва не изорвав при
этом в клочья. Дешевая сероватая бумага, ломающаяся на сгиб.е, типо¬
графская Краска, расплывающаяся под пальцами и буравящим ее взором
блистательного офицера полиции. Газета поведала мне о многом. Для
начала три колонки: рождения, смерти и браки. И истинное изобретение
«нашей маленькой провинции»: отдельная колонка, в которой подроб¬
но, со всеми деталями, сообщается о новопоселенцах. Адрес, по которо¬
му любой из них проживал ранее, социальный круг. Конечно, фамилия,
профессия. И все это почерпнуто из картотечных формуляров, заполня¬
емых хлопотливыми служащими этого чертового магистрата.
Здесь, в этой колонке, местного жителя легко отличишь от чужака.
Если Пит Янсен*, каменщик по профессии, переехал из Заандама и
поселился на Цветочной или Риа Баккер, секретарша из Маасслуиса
въехала в заднюю комнату приюта для вдов на улице Вондела, это без¬
условно волнует местных жителей, но никак не меня. К счастью, всегда
можно разобраться, что к чему.
У местных уроженцев весьма потешные имена. Оок и Хооп и Унк.
Ну и фамилии соответствующие — вдобавок целые кланы: на протя¬
жении многих поколений все успели друг на дружке пережениться.
— «Ферма прохладного утешения», — заинтересованным голосом
прочитала Арлетт. — Сет и Ройбен, из семей Доомов и Старкаддеров.
Язык сломаешь.
Все верно; нельзя сказать, чтобы она хоть малость преувеличивала.
— И конечно, по-крестьянски примитивно совокупляются в лет¬
нюю пору. Сюжет Розы Бернд повсюду, куда ни глянешь.
На этот счет я не был настолько уверен. Зато перечень воскресных
богослужений, помещенный в газете, был безупречен. Я тщательно со¬
считал: семнадцать церквей, по сути дела, семнадцать разных религий.
Разумеется, список возглавляет самая главная. Обновленные нидер¬
ландские протестанты. И с ними вполне поспорят нидерландские ре¬
формисты. Несколько широко известных «храмовых» сект: баптисты,
методисты, унитарианцы и конгрегационалисты. И несколько скорее
182

причудливых, таких, о которых нельзя сказать, что они пользуются
уважением у кого-нибудь, кроме собственных адептов, — Свидетели
Иеговы, Сайэтисты, католики (о да, и католики кажутся здесь явны¬
ми изгоями!).
Все это еще куда ни шло. Но с более или менее узаконенными ве¬
роисповеданиями здесь мирнехонько уживались какие-то дикие ир-
вингиты и кэмпбеллиты. Ранне-лютеранские ремонстранты, Прошед¬
шие сквозь чистилище пресвитерианцы, Снулые плимутские братья!
Секты не воцерковленные — потому что церковь кажется Им недоста¬
точно снулой и к тому же не прошла через чистилище. Вместо церквей
у них Места Сходки, которые выбирает сам Господь. Здесь не хватало
только парочки самых оголтелых фанатиков. Зато глава экуменической
церкви Элмер Джентри, прочитав данный перечень, облизнулся бы и
захлопал в пухлые ладоши, радуясь тому, что дыхание святости разли¬
вается во все стороны.
—	Но ни евреев, ни квакеров, — с интересом заметила Арлетт.
—	Но множество, судя по всему, ранних христиан, поклонявшихся
Святой Деве Марии в Темные века. Я бы сказал, очень ранних и в
крайне темные. Дьякон Урк, могильщик Блооп и Секстон Мооги со¬
бираются вокруг Божественного Завета, трактуемого как Оракул; та,
что имеется в виду, придет и без зова.
—	А вот погляди-ка, — сказала Арлетт. — Клаас Кип женится на
Вильгельмине Динс Регине Фос.
—	Ты на самом деле еще ничего не видела! Ты ведь не читала отчет
о ежемесячной встрече, сопровождаемой чаепитием, Клуба Сельских
Христианок. Кэрри Нэйшн у костра! Отступим на столетие назад — и
мы увидим, что аленькие городки в Айове или Южной Дакоте были
точно такими же, как здешние в те дни, когда Элмер Джентри бегал в
коротких штанишках.
События в этом забытом Богом и людьми комическом городке, где
стыдливые модернистские веяния не могли скрыть тягучего и паху¬
чего многовекового уклада, были под стать фамилиям действующих
в них лиц.
После того как я ознакомился с досье во Дворце правосудия, мне
напомнили о двух вещах, и я, строго говоря, не забывал о них с тех
самых пор.
Первое обстоятельство было простым и очевидным: речь здесь шла об
истории про Стапхорст. В международной прессе по этому поводу под¬
няли большой шум, приводя Стапхорст в качестве современного мира.
Стапхорст — деревушка, тоже расположенная в провинции Дренте, прав¬
да, в другом ее конце. Обитатели деревни живут маленькой закрытой
для посторонних общиной в условиях примитивного кальвинизма, не¬
слыханного по дикарской жестокости. В воскресенье они, потупившись,
бредут в церковь с молитвенниками в руках, но если какой-нибудь ту¬
рист наставит на них фотоаппарат, местные мужчины непременно разо¬
183

бьют ему камеру. Двоих изобличенных в прелюбодеянии здесь — соглас¬
но полицейскому отчету — провезли, наряду с прочими наказаниями, по
всей деревне в телеге, побивая помидорами или чем-то в этом роде.
Другая же заметка на память касалась французской кинокартины,
основанной на задокументированной истории так называемых салем-
ских колдуний. Ознакомившись с досье, я пришел к выводу, что у со¬
временного Звиндерена достаточно много общего с Массачусетсом
семнадцатого столетия. Не только колонны и лепнина, но и фунда¬
мент и крыша были в целом одной и той же кладки.
Фактически в Звиндерене произошло не так уж много событий —
и все же вполне можно было понять прокурора из Леувардена и его
коллегу из Амстердама, воспринявших случившееся со всей серьезнос¬
тью. Две женщины совершили самоубийство, а третью увели люди в
белых халатах. Имела место череда анонимных писем, написанных
отравленным пером шантажиста, и никто не знал, сколько из этих пи¬
сем так и не выплыли на свет Божии.
Не слишком много, для того чтобы начать расследование. Но име¬
лось и нечто иное — неопределенное, но тем нс менее вполне ощу¬
тимое. Подобно Салему семнадцатого столетия, весь городок пришел
в истерическое или как минимум невротическое состояние. Доброде¬
тельные домохозяйки вдруг принялись затевать ссоры со столь же
добродетельными соседками, упрекая их в супружеской' неверности.
Таких ссор было слишком много, а сами женщины казались черес¬
чур похожими друг на друга.
Вообще-то аморального поведения было более чем достаточно, мо¬
жет быть даже многовато. Я прочитал отчеты о судебных разбирательст¬
вах за последний год, затрагивающих дела, разыгрывающиеся за запер¬
тыми дверьми. Инцест, ну допустим... такое не редкость в замкнутых
общинах, где все переженились друг на дружке. Но, пожалуй, слиш¬
ком много изнасилований, непристойных приставаний, распростране¬
ния порнографии, бесстыдных танцев в кафе, скрытой проституции,
и все это под покровом воскресных богослужений, совершаемых под
колокольный звон и под грохот барабанов, — городок охватила своего
рода сексомания. И адекватные подходы к подобному явлению просто-
напросто отсутствовали. Дело заключалось не только в том, что все
рапорты были составлены на языке, настолько эвфемистическом, бла¬
гопристойном и забюрократизированном, что даже я, изучая их, с тру¬
дом ухватывал суть дела (и это при всем моем опыте!), но и свидетели
выражались весьма невнятно и уклончиво, не говоря уж об атмосфере
общего предубеждения, очевидной, хотя и недоказуемой.
Конечно, можно догадаться, например, что скрывается за словами
«он пытался начать нападать на меня», но ведь нельзя же подвергать в
зале суда перекрестному допросу девятилетнюю девочку, даже после
того, как собственная жена добропорядочного пятидесятивосьмилетне¬
го фермера застала его за тем, как он на завалинке спустил трусики с*
184

малютки? При этом он еще что-то говорил. Что именно? Девочка не
смогла этого передать, а добропорядочная матрона не захотела.
И вся эта история с письмами. Что-то выплыло наружу и стало те¬
мой общего обсуждения, кое о чем перешептывались втихомолку, до¬
пуская, правда, при этом значительную утечку информации. Что-то
оставалось роковой тайной — так утверждали авторы рапортов и не
распространялись далее на эту тему.
Ни муниципальная полиция — со своими всегдашними эвфемизма¬
ми, — ни государственный уголовный розыск — невозмутимый, слово¬
охотливый, многоопытный, но совершенно пустой — не могли, строго
говоря, помочь мне. Факты наличествовали, но столь скудные и зыбкие,
а на настоящий момент вдобавок настолько захватанные и затасканные,
что ты сам нс знал, за что уцепиться. А поток анонимных писем шел на
убыль, и не понятно было, что за этим скрывается. Давно ли начали при¬
ходить письма? Какую часть из них по прочтении сожгли или спустили в
унитаз? А какую — сохраняют, перечитывают про себя, передают друг дру¬
гу? И может быть, получают от этих писем удовольствие? Всю эту историю
окончательно загнали в подполье, спугнув участников и свидетелей трое¬
кратными процедурами неуклюжего полицейского разбирательства.
Наличествующие факты выглядели скучными. Например, анонимные.
письма составлялись классическим методом вырезания букв и целых
слов из местной газеты — из той самой, которую я купил. Что ж, и это
может пригодиться! Никто, правда, не подумал о стилистике анонимных
посланий, а меня она как раз заинтересовала в первую очередь. Письма
писал человек, явно не безграмотный, кто-то из тех, кому не в дико¬
винку излагать собственные мысли в письменном виде. И все же стиль
был и чопорным, и; с другой стороны, каким-то судорожным: личные
письма, как правило, так не пишутся. Да, человек не безграмотный:
никаких ошибок в написании слов, правильная пунктуация — даже
чересчур правильная, и это настораживало. Письма были выдержаны
в формальном тоне, они звучали уверенно, грамматически корректно,
разве что не хватало в них живых словечек из повседневной речи.
Стиль человека, взявшего за образец речь теледиктора.
Строго говоря, настоящей непристойности в письмах не содержа¬
лось. Какой-нибудь буржуа, у которого завелись грязные мыслишки,
но нс более того. Большинство писем из тех, что выплыли наружу,
были адресованы женщинам, хотя некоторые и мужчинам. Гм...-речь,
как правило, шла о сравнительно молодых замужних особах. Или они
всего лишь с большей готовностью предавали их огласке? Относитель¬
но этих женщин, за вычетом трех «жертв», почти-ничего не было из¬
вестно. И их ровным счетом ни в чем не подозревали.
Поиск подозреваемых — почти всегда такая скука. Обычно меня куда
больше интересуют жертвы. Так обстояло дело и в данном случае.
Усилия тех, кто расследовал эту историю до меня, и были направле¬
ны главным образом на поиск и выявление подозреваемых. И, на мой
185

взгляд, о каких-то, пусть и минимальных удачах дознания можно было
говорить только в этом плане. Правда, они вышли на одного по-настоя¬
щему пахучего, многообещающего подозреваемого, да так и простились
с ним несолоно хлебавши. Они исходили из классического предположе¬
ния, согласно которому автор сексуальных посланий, адресованных жен¬
щинам, должен, скорее всего, оказаться старым холостяком. И когда,
неподалеку от полицейского участка, можно сказать, прямо на ступень¬
ках, они наткнулись на старого холостяка с эксцентрическими причуда¬
ми, сомнительным прошлым и таинственными повадками, они вцепи¬
лись в него с настойчивостью, заслуживающей лучшего применения...
Хотя, конечно, человеком он оказался прелюбопытным.
К идее о том, что автором анонимных писем могла оказаться женщи¬
на, никогда не относились всерьез. Да, разумеется, напоенные отравой
анонимные письма сочиняются, как правило, пожилыми ублюдками, но
ни к одному из тамошних пожилых ублюдков было не подступиться.
И хотя в письмах сквозила ревность, ее испытывали к мужчинам, а не к
женщинам. Лесбиянка в Дренте? Вот уж чего не может быть никогда.
Разумеется, проверили всех психопатов, да и всех, кто когда-либо ока¬
зался замешан в какой-нибудь скандал, связанный с нарушением общест-
. венной морали, пусть и самого невинного свойства. Уголовный розыск —
а он и впрямь действовал здесь со всей основательностью — даже выкопал
тот факт, что здешнего бургомистра, еще в самом начале его карьеры, изо¬
бличили в том, что ему слишком нравилось сажать малолетних девчушек
себе на колени. Какая прелесть: бургомистр Гумберт-Гумберт! Такое надо
занести в малый «Лярусс», если уж не в книгу Гиннеса! Но, разумеется,
этому факту не придали никакого значения — и, понятно, не имелось ни
доказательств, ни хотя бы намека на них, ни даже мало-мальски серьезной
зацепки, способной связать его со всей этой историей.
Конечно, при первой удобной возможности сотрудники уголовно¬
го розыска принимались искать мотив. И пришли по этому поводу к
целому ряду выводов, ни один из которых не был подкреплен хоть в
каком-то смысле серьезней, чем все остальные.
Поневоле я взвыл. Все это, вероятно, могло показаться чрезвычай¬
но забавным, но я сомневался в том, что сумею извлечь из данной
истории достаточное удовольствие.
Арлетт меж тем со всей осторожностью упаковывала свои любимые
граммофонные пластинки.
Глава 6
Первые рабочие дни в Звиндерене были потрачены на изучение
манер и обычаев провинции Дренте; Ван дер Валк в роли антропо¬
лога, попавшего к папуасам. Вот уж и впрямь этнологические шту¬
дии!. Я казался себе школьником на экзамене по биологии, записы¬
186

вающим на пронумерованный лист слова: «Повадки хищнические, осо¬
бых примет никаких...» На этом познания экзаменуемого иссякали.
Но у меня был с собой чемодан, битком набитый книгами, газет¬
ными вырезками и совершенно аутентичными досье из министерства
внутренних дел, содержание которых я, к собственному изумлению,
нашел весьма интригующим.
Что они тут, в Звиндерене,* покупают,’носят, едят, пьют, прини¬
мают и отрицают? Начать с того, что все это резко отличалось от
того, что покупала, носила, ела, пила, принимала и отрицала Арлетт.
Чтобы получить дополнительную информацию о всевозможных здеш¬
них причудах — часто кажущихся мне таковыми лишь потому, что я
не замечал этого раньше, а заметив, изумился, — я отправился к сек¬
ретарше бургомистра; она замечательно сумела мне помочь. Она зна¬
ла тут всех и все, ни один из моих вопросов, казалось, не ставил ее в
тупик, и отвечала она на них правительственному чиновнику с вели¬
кой готовностью; возможно, такое внимание и такая нужда в ее по¬
мощи ей даже льстили. Но в моих похвалах не было лести: эта дама
и впрямь многого стоила. Разумеется, будучи доверенным секретарем,
она принимала участие в выработке всех, за исключением разве что
самых главных, решений, а это означало, что ей необходимо было
знать жизнь маленького города от и до, знать досконально. И такое
знание было ей и впрямь присуще.
От нее я услышал о затяжной тяжбе между главой департамента са¬
дов и парков и ведомством муниципальных бензоколонок. Она была в
курсе поножовщины, разыгравшейся между подрядчиками на строитель¬
стве Садового пригорода и оказавшимися в проигрыше субподрядчика¬
ми, ведающими электрификацией новостройки; спор обернулся делом
чести, и именно она, секретарша, выяснила, что субподрядчик пытает¬
ся сквитаться с подрядчиком, настраивая против него персонал. Она
просветила меня относительно единственного члена городского совета,
состоящего в коммунистической партии, относительно дрязг вокруг но¬
вого оборудования, поставленного в городскую больницу и, по мнению
всех докторов, оказавшегося никуда не годным, относительно чересчур
высоких издержек в связи с обустройством плавательного бассейна, а
затем перешла к вопросу о том, как выпускать в город — поодиночке или
все-таки парами — мусороуборочные машины. Казалось, именно она
держала в руках скипетр правления. Да и бургомистр не мог нахвалить¬
ся ее тактом и способностями — барышня Бургер в состоянии спра¬
виться с чем угодно. Я в свою очередь нашел ее женщиной, приятной
во всех отношениях, — не выдающейся красоткой, но с яркими кари¬
ми глазами, роскошными каштановыми волосами, прекрасной кожей;
к тому же вся ее фигура дышала здоровьем и чистотой.
Арлетт впала в мизантропию, встречая любое проявление здешней
жизни саркастическими замечаниями. Мимоза-страат, чтобы далеко не
ходить, за примерами.
187

— Почему именно Мимозная? И почему Мимозную улицу можно
найти в каждом завшивленном городке по всей Голландии? Да никто
из этих людей мимозу ни разу в жизни нс видел! Георгины, тюльпа¬
ны, нарциссы — это я хотя бы могу понять...
Бесценная Арлетт. Будучи уроженкой департамента Вар, она пола¬
гает, будто все мимозы на свете являются ее личной собственностью.
Она осыпала проклятиями печь, которую приходилось топить ант¬
рацитом, хотя та и была вполне современной конструкции; занавес¬
ки в спальне, рисунок которых и впрямь был чересчур цветаст, аг¬
рессивен и примитивен; весь наш «трехкомнатный домик»; кухонное
оборудование, приобретенное на распродаже после того, как его про¬
демонстрировали в выставочном павильоне местного универмага; не¬
мыслимо неуклюжий душ в ванной комнате. В этом отношении я был
вынужден признать ее правоту: приходилось садиться в некое коры¬
то, вода в котором доходила тебе примерно до пояса, а сверху на тебя
лило с такой силой, что это вызвало бы восторженный рев у дика¬
рей, живущих неподалеку от водопадов в бассейне Амазонки.
Но на третий день Арлетт вроде бы успокоилась: переставила всю
мебель с такой аффектацией, словно преисполнилась решимости на¬
ложить индивидуальный отпечаток на всю эту взятую напрокат короб¬
ку из-под туфель, которая должна была служить нам временным при¬
станищем. Лишь за едой моя жена по-прежнехму сочилась желчью.
— Здешнее молоко пить просто невозможно.
Ага, этим замечанием меня врасплох не застигнешь. По данному
вопросу общего «дрентеведения» меня уже просветили.
— Им такое вроде бы нравится. Они называют его высокопастери¬
зованным.
— Что, на мой вкус, означает прокисшее. А масло! Да от него на¬
возом воняет! А мясники! По-моему, люди питаются здесь лишь соло¬
ниной и фаршем!
Фарш — в устах Арлетт — звучит грубым ругательством.
— Но хуже всего то, как они на тебя смотрят. Уставятся — и стоят,
смотрят, глазеют, а на тебя им при этом наплевать. Стоят разинув рты,
выпучив глаза и смотрят.
Что правда, то правда. Так здесь смотрят даже на меня — а я ведь
выгляжу сравнительно безобидно. К гостю из Амстердама здесь отно¬
сятся, как к индейцу из Перу, прибывшему в пончо и верхом на осле.
Взрослые люди глазеют на тебя хотя бы молча, а маленькие девоч¬
ки толкают друг друга в бок и хихикают. Бедняжка Арлетт, ее фран¬
цузский акцент становится особенно заметен, когда она отправляется
за покупками, к тому же консервы она по-прежнему называет «това¬
рами в жестянках». А ее распущенные волосы и вдобавок берет... Жен¬
щины здесь ходят в платках, укутывая голову, как деревья по зиме, а
«знатные дамы» щеголяют в фетровых шляпах. Просят отвесить им
фунт фарша и послушно берут то, что им всучит продавец. Здешнего
188

мясника мне даже немного жаль. Своего постоянного мясника Арлетт
за долгие годы успела приучить к собственной разборчивости: она не¬
пременно заходит за стойку, выбирая кусок получше, а бывает, и от¬
правляет беднягу за новым товаром в морозильную камеру. Он уже
привык к тому, что свежее мясо кажется ей чересчур свежим, и дер¬
жит для нес бифштексы на неделю дольше, чем для остальных поку¬
пательниц...
—	Держись скромнее, — внушал я ей. — Маскируйся. Суди сама, я
весь день расхаживаю в строгом сером костюме, прижимая к груди
портфель из более грубого кожзаменителя, и то на меня все глазеют.
Стоит им только посмотреть на тебя, и они понимают, что твоя фами¬
лия нс Унк и не Флоок, а значит, ты не принадлежишь к их клану.
—	Я и держусь скромно. Скоро лопну от скромности. Я обнаружи¬
ла Божоле, так называемое божоле, но в магазине «Альберта Хейна»,
значит, его, возможно, удастся выпить. Дражайший Альберт, вот уж.
никогда не подумала бы, что магазины его сети покажутся мне чуть ли
не родным домом!
На ужин у нас был суп из жестянки и салат с цыплятами — тра¬
пеза не вполне в стиле Дренте, хотя и на безошибочно здешнем мас¬
ле. После ужина я решил вплотную заняться анонимными письмами.
Арлетт несколько утешил тот факт, что здесь можно было принимать
немецкое телевидение; как раз утром я взял для нее напрокат теле¬
визор, и сейчас она забавлялась новой игрушкой. Анонимные пись¬
ма же как были, так и остались предельно скучными; я обнаружил,
что искоса поглядываю на белокурых немецких теледикторш. Но раз
уж взялся за гуж, не говори, что не дюж.
Самое обширное досье было собрано по поводу первого самоубийст¬
ва. Бедняжка была женой технического директора — то есть первого за¬
местителя директора — маленького заводика электронного оборудова¬
ния; ее муж вместе с владельцем заводика составляли мозговой трест и
конструкторское бюро. Начнем с того, что нам о нем известно. Вилл
Рсйндерс, сорок три года. Приехал сюда из Дордрехта. Внушительная
профессиональная подготовка — судя по всему, голова у этого мужика
золотая. По вероисповеданию реформист. Пользуется профессиональ¬
ным уважением. Местные жители отзываются о нем как о человеке спо¬
койном и выдержанном. Мало общается с местной «аристократией», но
слывет человеком приветливым и не причиняющим никому никаких
хлопот. Предан своему делу, вкладывает в работу всю душу, наверняка
далеко пойдет. В одиночестве или на пару с шефом (который живет в Ба-
арне, но приезжает в Звиндерен как минимум дважды в неделю) совер¬
шает частые поездки по всей Голландии, бывает и за границей. Взять на
заметку, что жена оставалась при этом в одиночестве. Абсолютно ника¬
кого полицейского досье — просто безупречный гражданин и обыватель!
Имя жены — Бетти. Тридцать шесть лет, родом из Гронингена, по
вероисповеданию реформистка, замужем первым браком. Детей нет. В
189

отличие от мужа посещала церковь, но все же слыла несколько свое¬
нравной, чтобы не сказать легкомысленной. Широко занималась об¬
щественной деятельностью, включая благотворительность. Ходили
слухи о том, что она чересчур близко сошлась с молодым чертежни¬
ком, работавшим под началом ее мужа, в результате чего того и уво¬
лили. Но к этим слухам не отнеслись серьезно, поскольку в анонимных
письмах ей не угрожали никакими разоблачениями. Шантажировали,
собственно говоря, ее мужа. Если верить автору анонимного письма,
он был грязным кобелем, причем анонимщик утверждал, что сумеет
куда лучше ублажать ту же самую малютку. Вот как.
Анонимные письма были найдены после самоубийства в шкатулке с
драгоценностями. Это были не первые письма, выплывшие на свет, од¬
нако лишь они составили целую серию. Хотя можно ли было назвать их
серией? Определить это было трудно. Письма не были датированы и не
выстраивались в определенной хронологической последовательности.
Более того, в деле задействованы были и телефонные звонки, и после
первого же словесного контакта поток писем практически иссяк — если
исходить из предположения, что в шкатулке они были собраны все.
Естественно, все вероятные связи и возможности были уже отсле¬
жены. Однако мне и здесь ничего не обломилось. Кроме своеобразной
стилистики, о которой речь шла выше и на которую, похоже, никто не
обратил внимания, кроме меня.
«Возможно, вы придерживаетесь той точки зрения... Я отлично
осознаю истинную природу его активности... ваше положение и со¬
циальный статус... девятый вал лицемерия и коррупции... подобный
сюрприз нельзя не признать взаимоприемлемым...»
Несколько старомодный деловой тон. Точнее, тон, которым ведется
торг. И интонация во всех письмах одинаковая — затравленно страдаль¬
ческая. Предложения об «избавлении» и о «протекции». Частые отсылки
к тому, что Господь Бог все видит и все слышит, — под Господом Богом
здесь, судя по всему, подразумевается сам анонимщик. В письмах, напи¬
санных вроде бы позже, встречаются лирические пассажи относительно
взаимных постельных восторгов, но непонятно, призывают ли эти пас¬
сажи к подобным утехам или, напротив, сурово напоминают о них.
Полиция обратилась в директору здешнего сумасшедшего дома с
просьбой провести психиатрическую экспертизу писем. Прочитав их,
врач пожал плечами и.выразился (вполне разумно) в том смысле, что
сочинитель писем, возможно, и впрямь безумен, но по одним только
письмам судить об этом со всей категоричностью он не берется. Ко¬
нечно, если бы имелись образцы почерка, их можно было бы проана¬
лизировать, но в данном случае... «На основании имеющихся данных
я не могу сделать обоснованного вывода о психопатологическом состо¬
янии этого человека».
190

Вот именно. Письмам была присуща аура легкого бреда, но не
большая, чем в словах какого-нибудь фанатичного голубятника или
авиамоделиста. Все это напомнило мне о пожилых угрюмых госпо¬
дах, которые, звоня по телефону, непременно делают непристойные
предложения телефонисткам. Даже недвусмысленные сексуальные вы¬
ражения могли оказаться лишь плодом фантазии.
Лишь одно письмо было написано в другом тоне. Оно тоже содер¬
жалось в досье, хотя отсутствовали доказательства того, что его на¬
писал тот же самый анонимщик. Возможно, автором письма оказал¬
ся человек, получивший анонимку и решивший, в свою очередь,
воспользоваться преподанным уроком. Письмо было адресовано
шестнадцатилетней девушке (оно было не первым, которое ей доста¬
вили, — первое она в ужасе уничтожила). То, уничтоженное, после
реконструкции выглядело примерно так: «Ах ты, маленькая дурочка.
Я тебя видел. Если не сделаешь того, что я потребую, все узнают.
Никому не показывай это письмо, жди нового. Поступай в точности
так, как я велю».
Письмо же, имеющееся в досье, гласило:
«Сегодня ровно в девять вечера перейди реку по мосту. Там и тог¬
да получишь точные инструкции. Надень коричневое пальто на го¬
лое тело. Запомни, на голое тело!»
Дело зашло слишком далеко. Напуганная, но еще больше шокиро¬
ванная девушка в конце концов обратилась к мамочке, у которой хва¬
тило здравого смысла немедленно заявить в полицию. Увы, слишком
поздно — новых писем с тех пор не поступало. Это письмо оказалось
однИхМ из первых, которые в конце концов всплыли, но его так ни с
чем и не увязали.
Все это сильно смахивало на действия пожилого любителя подгля¬
дывать. Что ж, все может быть.
Более или менее последовательный ряд образовывали лишь пись¬
ма, полученные другою женщиной — той бедняжкой, которая сошла
с ума. Но она пребывала с тех пор в полной апатии, и от нее невоз¬
можно было ничего добиться. Она была женщиной протестантского
пастора — причем из числа наиболее традиционных, чтобы не ска¬
зать разумных; он не имел никакого отношения ни к одной из этих
чертовых сект. Человек, имя которого никогда нс всплывало в связи
с каким-нибудь, пусть даже самым пустячным скандалом. И это как
раз представлялось загадочным. Потому что письма дышалтгфанати-
ческим религиозным рвением. Но если, допустим, на Рейндерса
напустились из-за враждебности, проявляемой им по отношению
к религии (а и такие нотки проскальзывали в адресованных ему пись¬
мах), то с какой стати обрушиваться на человека столь богобоязнен¬
ного? Несчастный оставил приход и удалился от мирских дел. Поли¬
191

ция допрашивала его, но так и не смогла ни в чем заподозрить. Он
отчаянно отрицал наличие хотя бы крупицы истины во всех инсинуа¬
циях.
И он оказался одним из немногих, кто не уничтожил анонимных
писем.
«Или вы полагаете, будто никому не известно о фотоальбоме в за¬
пертом книжном шкафу? А вашу жену он весьма заинтересовал бы.
Возможно, я расскажу об этом всем. Что ж, тогда в воскресенье ваша
паства устроит вам восторженную встречу».
Пастор ничего не сказал жене. И ничего не предпринял. И так и
не понял, почему его жена вдруг начала вести себя как-то странно. Он
отнесся к полученному письму как к идиотскому навету со стороны
какого-нибудь безумца.
Но тогда с какой же стати он сохранил письмо?
Чтобы показать полиции в том случае, если получит еще одно.
А ему никогда не приходило в голову, что подобные письма может
получать и его жена?
Нет, к несчастью, не приходило.
А не напугала ли его сама возможность привлечь всеобщее внима¬
ние к его причудам? Да и имелись ли у него причуды?
Письма, полученные его женой, были того же типа, что и те, кото¬
рые пришли Бетти Рейндерс.
«Если вам не хочется, чтобы волна скандала всколыхнула всю стра¬
ну, в точности выполняйте инструкции, которые будут доставлены вам
позднее».
И что же, она выполнила его инструкции? И вообще — получила
ли она их? И произошло ли хоть что-нибудь? Или в данном случае речь
идет исключительно об игре грязного воображения?
Второе самоубийство — его совершила жена молокозаводчика —
было никак не связано с письмами, во всяком случае, писем как тако¬
вых не осталось. Однако полиция исходила из предположения о том,
что и она их получала.
Да и я склоняюсь к такому выводу. По крайней мере, ее муж вел
себя, на мой взгляд, более чем странно.
Оперативные действия полиции базируются на расследовании зна¬
комств и связей. Что за люди вступали в контакт с фигурантами того
или иного дела? В данном случае таких людей оказалось на диво мно¬
го. Но ни на кого из них не могла упасть и легчайшая тень подозре¬
ния. Чей телефон ставить на прослушивание, за чьим домом устанав¬
ливать наблюдение? Любая из кандидатур оказывалась совершенно
непредставимой.
192

Все это дело старались самым тщательным образом скрыть от об¬
щественного внимания — но кое-что, разумеется, выплыло народу.
И общество, конечно, отреагировало. Вдруг невесть откуда появилось
огромное количество добропорядочных домохозяек, которые начали
цапаться друг с другом на публике. Заряженная атмосфера в слывущем
благопристойным кафе, в котором два раза (по крайней мере, о двух
разах нам стало известно) какая-то женщина осмелилась на более чем
рискованный стриптиз. Как понять, что зд дела начали твориться в
этом маленьком городке? Все вроде бы обо всем знали — и в то же
самое время никто не знал ни о чем.
Конечно, все что угодно можно было увидеть собственными глаза¬
ми. В Голландии, особенно в голландской глубинке, жалюзи не опус¬
кают даже ночью. Тому имеется множество объяснений; я лично всегда
относил это на счет нашей голландской мнительности, являющейся
общенациональным неврозом. Мнительность, заключающаяся в том,
что нам страшно даже подумать, будто кто-то сможет счесть тебя не¬
нормальным, незаконопослушным, непорядочным.
«Нам скрывать нечего» — вот что говорят наши окна.
И что же, это действительно так? Нам и вправду нечего скрывать?
У голландцев имеется некое излюбленное времяпрепровождение,
которое они деликатно именуют «теневедением», тогда как речь идет
о самом элементарном подглядывании. Я уже обратил внимание на то,
что здесь, в Звиндерене, этим занимаются все кому не лень. Занятие,
как намекает на то его название, вечернее или, вернее, сумеречное.
Садишься у открытого окна, в глубине твоей комнаты горит свет, а ты
подглядываешь в чужие окна.
Окна в наших домах неизменно большие — как передние, так и зад¬
ние. Стены — тонкие как бумага. Практически ничего нельзя сделать у
себя дома, чтобы этого не увидели и не услышали все в округе, не гово¬
ря уже о соседях по этажу... Подглядывание можно назвать типичным для
маленьких голландских городов преступлением. А если за дело берется
какой-нибудь безобидный с виду психопат, каких на пятачок пучок, от¬
сюда уже рукой подать до убийства, а то и до серийных убийств. Что, при
всей своей проницательности, явление жуткое, устрашающее и крайне
трудно остановимое, смущающее покой властей ничуть не в меньшей
мере, чем деятельность классических маньяков из больших городов —
Джека Потрошителя, Франца Беккера и всех остальных, чьи имена дав¬
ным-давно попали в учебники. Да и какая разница между тем, чтобы
искромсать ножом проститутку, задушить девочку или довести до само¬
убийства (или до безумия) почтенную домохозяйку?
Во всех случаях гибнут люди, не так ли?
Преисполнившись решимости, я захлопнул досье со всем его по¬
лицейским многомудрием. Часть сделанных моими предшественника¬
ми умозаключений носила на себе отпечаток бреда. Мне тоже случа¬
ется порой приходить к бредовым выводам, но я по крайней мере не
7 H. Фрилкнг «Двойной узел»
193

заставляю других людей изучать их в письменной форме. Умозаклю¬
чения, изложенные в письменной форме, должны быть и впрямь ум¬
ными или по крайней мере имеющими возможность сойти за таковые.
Вот образец параноидальной казуистики моих предшественников.
В одном из писем сказано: «в одиннадцать утра». Примечание дозна¬
вателя, причем в форме вопроса: «А не в субботу ли было дело?» Име¬
ется в виду, что если анонимщик где-нибудь работает, то свободным
для него является только субботнее утро.
Огромная помощь следователю!
Далее мой предшественник исходит из предположения, согласно
которому большинство нигде не работающих или работающих на са¬
мих себя людей относится к буржуазии, только такой человек никому
не обязан отчетом и может выкроить свободный час, как только ему
заблагорассудится. Это не просто бред — это безумие. Но, по забав¬
ному стечению обстоятельств, как раз это идиотское умозаключение
помогло сгустить и без того ощутимую дымку подозрений вокруг весь¬
ма многообещающего фигуранта, некоего господина Безансона. Я по¬
тянулся к досье на господина Безансона. Арлетт, придерживающаяся
антиголландской мысли о том, что чай пить вечером вредно, пригото¬
вила нам два стакана лимонада, сдобрив свежий сок медом.
' «Медом намазано» — она находит эту присказку забавной. Медом
не медом, но пузырится он весьма аппетитно. Я выловил из своего ста¬
кана лимонную цедру и жадно сжевал ее.
Глава 7
Начал я с подведения предварительных итогов. С моментов, вызы¬
вающих или подкрепляющих подозрение. И разумеется — поскольку
я старался быть с самим собой честным, — с моментов, работающих в
пользу господина Безансона. Которые, в общем и целом, сводились к
тому, что, за исключением идиотских предрассудков, вообще не име¬
лось никаких оснований, чтобы подозревать этого человека.
Все это было отражено в досье на него. После чего следовало пол¬
ное и подробное изложение его нынешних жизненных обстоятельств
и целая цепь ярлыков — позаимствованных из его долгого и на ред¬
кость пестрого прошлого. Я сосредоточенно прочитал все это. И впрямь
дело выглядело по-настоящему интересно. Фигуранту за шестьдесят.
Живет в одиночестве. Вдовец.
Иностранец, еврей, интеллектуал.
Склонен к неврастеническому поведению, что объясняется испы¬
таниями военных лет.
Живет в доме, обнесенном высокой стеной. Это чуть ли не единст¬
венный такой дом во всей Голландии. По крайней мере, никому не
видно, чем он там у себя занимается.
194

Работает дома, в часы, которые выбирает сам; дело он себе тоже
выбирает сам; работает для своего удовольствия.
Известно, что вечерами и ночами любит совершать длительные
одинокие прогулки. Попадался людям на глаза даже в шесть утра.
Вежлив, несколько чопорен, но робок и дистанцирован в общении
с окружающими.
Судя по всему, избегает человеческого общества.
У него есть телефон. Выполняет на регулярной основе заказы, по¬
ступающие из производящих электронику фирм. Контактирует с му¬
жем самоубийцы номер 1.
Является изобретателем неких таинственных приборов и устройств.
Говорит по-голландски грамматически правильно, но, пожалуй,
излишне правильно.
Немецким владеет безупречно; французским — хорошо; русским —
хорошо.
Подозревается в пацифизме; подозревается в прорусской ориента¬
ции. В отсутствии союзнического чувства, в отсутствии патриотизма.
Низкая политическая сознательность.
Не религиозен. Не придерживается какой-либо конфессии — ни
иудаизма, ни любой другой.
Демонстрирует фобию по отношению к газетам, радио, телевидению,
вечеринкам, собраниям, совещаниям, организационной и организован¬
ной деятельности любого рода (короче говоря, фобию по отношению ко
всему, что бесконечно украшает жизнь любого голландца).
Здесь я тоже обнаружил немало глубокомысленных замечаний.
Типа такого:
«Поскольку он не держит в доме газет, то доступ к ним — на пред¬
мет составления анонимных писем из вырезок — предположительно
ограничен».
Правда, зеленщики имеют обыкновение заворачивать в старые га¬
зеты кабачки и капусту. Арлетт вечно принимается читать их вместо
того, чтобы заняться овощами.
У него есть экономка, пожилая женщина, присматривающая за гос¬
подином Безансоном из милосердия и отказывающаяся от жалованья.
По поводу его возможной связи с разыгравшимися в городе события¬
ми она возмущенно заявила, что такое просто немыслимо.
На протяжении длительных допросов, проведенных самыми опыт¬
ными дознавателями, господин Безансон выказывал замешательство,
нервозность и раздражение в минуты усталости. Разумеется, все это
оставалось в рамках приличия, все уравновешивалось вежливостью,
самообладанием, терпением и осознанием того факта, что офицер по¬
лиции всего лишь выполняет свой долг. И все это, конечно же, объяс¬
няется его' прошлым, включающим в себя допросы и, возможно, пытки
195

в гестапо, годы в концентрационных лагерях, принудительный труд. У
всех дознавателей на этот счет не возникло ни малейших сомнений.
И еще одна вещь поразила меня — причем поразила жестоко, по¬
тому что именно таким делам я склонен придавать серьезное значение.
Пусть это ощущение и сугубо иррационального свойства. Речь идет о
последнем письменном замечании, сделанном инспектором уголовного
розыска.
«На протяжении длительных бесед с господином Безансоном меня
не раз посещала мысль, вернее, охватывала глубокая вера в то, что
он обладает некоей тайной. Это и навело меня на упорную мысль о
том, что он является виновником совершенных здесь преступлений,
хотя убедительные доказательства этого наверняка отыскать будет очень
трудно, особенно с учетом того, что он, бесспорно, чрезвычайно ум¬
ный человек. После двух дней самых тщательных допросов я, однако
же, вынужден признать, что мои подозрения не находят фактическо¬
го подкрепления и, следовательно, ими надлежит пренебречь».
Для инспектора уголовного розыска, подумал я, он изъясняется на
диво причудливо. Но возникшее у него ощущение оказалось настоль¬
ко сильным, что он счел необходимым упомянуть о нем в своем ра¬
порте. Впрочем, нс имея «фактического подкрепления», он решил под¬
черкнуть в отчете и это обстоятельство, чтобы не возбуждать ни у кого
немотивированных подозрений. (Полиция, проявив деликатность, из¬
винилась перед Безансоном за несколько неприятных недель, которые
ему довелось из-за нее провести. На что он ответил учтивым письмом,
в котором было сказано, что он все понимает.)
Вывод крайне типичен для работы полиции. Раз подозрения ни¬
чем не подкрепляются, то версия должна быть отброшена. Что ж, это
справедливо; я достаточно часто попадал в пренеприятные передел¬
ки из-за того, что давал чрезмерную волю собственному чутью, что¬
бы не сказать «чую». Но помните Эдварда Дж. Робинсона в очарова¬
тельном фрагменте из «Двойной идентичности»? Он в итоге оказался
прав. И я порой тоже в конце концов оказывался прав.
Хотя порой оказывался и неправ.
Так или иначе, я не собираюсь руководствоваться собственными
ощущениями только потому, что неведомый мне коллега посоветовал
этого ни в коем случае не делать. А впрочем, какой бы совет я от него
ни получил, я все равно поступил бы прямо наоборот.
Но разумеется, мне придется расстараться, чтобы так или иначе по¬
знакомиться с господином Безансоном. Не потому, что его в Чем-нибудь
подозреваю. Просто он, судя по всему, интересный человек, а все осталь¬
ные здесь, должен заметить, — если мне, конечно, дозволят употребить
сленг, на котором изъясняются сотрудники уголовного розыска, — ка¬
жутся мне однозначно тухлыми. Я вернулся к изучению досье.
196

Оно начиналось со времени и места рождения. 1901 год, в еврей¬
ской семье с юга Германии, ухитрившейся.за долгие века перебрать¬
ся с востока на запад: сперва из Праги в Мюнхен, а потом из Мюн¬
хена — в нидерландский Брабант, в городок под названием Бреда.
Мужские представители рода были тамошними часовщиками уже в
третьем колене.
Принял участие в семейном деле и с самого начала продемонстри¬
ровал незаурядные способности. Повзрослев, быстро приобрел посто¬
янно ширящуюся репутацию изготовителя всяких диковинных часов,
включая так называемые вечные. На солнечной энергии, на ветряной,
на водяной. Специализировался на изготовлении часовых механизмов.
По-дилетантски страстно увлекся астрономией и для забавы скон¬
струировал собственный телескоп. Благодаря чему завязал контакты с
фирмой Карла Цейса. В тридцатые частенько наезжал в Йену, где при¬
нимал некоторое участие в проводимых там смелых для тех лет экспе¬
риментах с планетарием, то есть с искусственным небом, управляемым
посредством часового механизма.
Однако оказался в Бреде во время гитлеровского вторжения в Гол¬
ландию и был немедленно арестован вместе со всем семейством.
А потом вдруг исчез. Был спасён от «окончательного решения», жер¬
твами которого стала вся семья, включая дальних родственников, ка¬
ким-то загадочным агентством. Возможно, из управления заводами
Карла Цейса своевременно дали знать, что его мастерство и талант
смогут принести большую пользу рейху, чем две золотые коронки.
Во всяком случае, его вынудили работать над разнообразными су¬
губо секретными проектами вооружений, однако, как он сам, криво
усмехаясь, говорил, ни разу не оставляли наедине с «изделием» на
время, достаточное для того, чтобы принести тому хоть малейшую
пользу или же вред. Его перебросили с мин на ракеты, а затем, в ре¬
зультате одного из тех загадочных и молниеносных решений, на ко¬
торые была так щедра тогдашняя эпоха, привезли в Берлин. Он даже
испугался было, что кто-нибудь дознался, что он говорит по-русски,
но в конце концов он же не единственный... впрочем, он ни на что
не жалуется. Во время большого русского наступления в 44-м к его
услугам постоянно прибегала разведка (Шелленберг), однако попут¬
но его все сильнее и сильнее втягивало в орбиту Кальтенбруннера—
Мюллера. Официально смысл его работы заключался в том, чтобы
внедриться в русскую разведывательную радиосеть, взломав коды и
шифры, но позже он осознал, что его используют в невероятно слож¬
ной игре с двойными агентами, а на такие игры Мюллер неизменно
возлагал особые надежды.
Строго говоря, Безансона использовали как одну из ключевых фи¬
гур в тайных сношениях с русскими. Однако он не видел ничего, кро¬
ме разрозненных фрагментов калейдоскопа, и не мог понять ни общего
смысла происходящего, ни того, в чью пользу ведется игра.
197

В последние дни перед взятием Берлина его насильно удержива¬
ли в гитлеровском бункере, причем он по-прежнему почти ежеднев¬
но виделся с Борманом, а когда русские вошли в город, его пристре¬
лили и, сочтя мертвым, там же и бросили. Роль палача взял на себя
один из офицеров Бормана. Русские нашли его; не особенно цере¬
монясь, переправили в полевой лазарет; несколько месяцев продер¬
жали под арестом — а затем внезапно, без каких бы то ни было объ¬
яснений, освободили. Что ж, весьма характерно для русских.
Следует исходить из предположения о том, что они, проведя самое
тщательное расследование, пришли к выводу, что с этого человека
больше ничего не возьмешь. Он знал не так много, чтобы оказаться
лакомым трофеем для контрразведки, а его талант изобретателя и даже
способности рядового техника не вызвали у них ни малейшего инте¬
реса. Что касается его физического состояния, то от последствий тяж¬
кого огнестрельного ранения в голову ему оправиться удалось, но у
него развилось нервное заболевание, да дело было и не только в этом:-
его память оказалась полностью заблокированной. Нервное заболева¬
ние заключалось в медленной деградации центральной нервной сис¬
темы и напоминало в этом отношении болезнь Паркинсона. Ходил он
на своих ногах, однако у него постоянно дрожали конечности, кроме
того, возникли трудности со зрением. Отныне он был не в состоянии
завести будильник, не говоря уж о точной ручной работе с тонкими
часовыми механизмами. А блокада памяти, вероятно, не столько ли¬
шила его способностей к изобретательству, сколько парализовала ма¬
лейшую волю к действию, равнозначную в данном случае творческой
активности. В памяти у него зияли провалы; четкие ассоциативные
связи отсутствовали. Глядя на самые элементарные механические при¬
способления, он даже не мог вспомнить, как они называются.
Со всею неизбежностью ему пришлось провести несколько лет в
нервных клиниках и в восстановительных санаториях, превратившись
в своего рода свободный атом, подобно множеству других жертв вой¬
ны, легко устающих, не склонных к сотрудничеству с лечащим врачом
и вообще никак не откликающихся на помощь; он стал ходячей не¬
лепостью — и в то же самое время предметом заботы и попечительства.
А сам он больше никому ничего не мог дать. К тому же ему были при¬
сущи самомнение и упрямство истинного изгоя. Например, он отказал¬
ся выступить свидетелем на суде над военными преступниками. Какой
в этом смысл, сказал он. Неужели Господь Бог сам не сумеет отличить
агнцев от козлищ? И если даже повесят всех оставшихся в живых не¬
мцев, разве это отменит Треблинку и Бабий Яр? И что он мог бы ска¬
зать им новое по сравнению с тем, что они теперь уже узнали сами?
Да и что общего в его жизни с судьбами остальных евреев? Он сожа¬
леет о том, что и его самого не уничтожили, потому что от его жизни
все равно ничего не осталось. У него нет ни семьи, ни профессии, ни
каких-либо трудовых навыков, ни друзей — ровным счетом ничего.
198

В конце концов Безансон вернулся в Голландию. Не в Бреду, из
которой был родом. Он переезжал с места на место, а вернее, его сда¬
вали с рук на руки различные благотворительные организации, в кото¬
рых его, конечно же, все жалели, но оказывались страшно рады от него
избавиться. Так он в итоге очутился в Дренте. Здесь, сказал Безансон,
ему нравится: здесь нет ни евреев, ни христиан (вторую часть замеча¬
ния ему, как и многое другое, милостиво простили).
В Звиндсренс нынешний бургомистр, тогда только что избранный,
но столь же стремившийся к кипучей деятельности, как и сейчас, ока¬
зался именно тем человеком, которому удалось, проявляя выдержку и
ум, пробиться в Безансону сквозь броню внешнего безразличия. Для
начала бургомистр осознал, что от этого человека нечего ждать, пока
ему не будет предоставлена определенная зависимость. Поэтому он
выбил для него пенсию, пособие на восстановление здоровья и ком¬
пенсационные деньги из Германии. И предоставил ему постоянное при¬
станище. Безансону понравилось предложение бургомистра передать в
его распоряжение небольшой котгедж, принадлежащий психиатрической
лечебнице и расположенный на ее территории в дальнем углу, сырой и
примитивный, — строго говоря, никакой не коттедж, а сторожку девят¬
надцатого столетия. Никому во всей Голландии не нужна была эта сто¬
рожка, а его она вполне устроила. Ему нравились высокие каменные
стены, мрачные-кипарисы и иудейские буки. Впервые испытав нечто
вроде энтузиазма, он принялся возиться в маленьком, лишенном солнеч¬
ного света саду. Так началась психическая реабилитация.
Чуть позже Безансон отправился к бургомистру и выразил готов¬
ность взяться за любую посильную для него работу. От его услуг са¬
мым тактичным образом отказались, однако его предложение передали
руководству заводов, которые как раз тогда начали появляться в Дрен¬
те. Здесь он наладил первые контакты. Завод по производству элек¬
тронного оборудования, объяснили ему, время от времени испытывает
потребность в услугах переводчика с русского и на русский. О его де¬
ятельности стало известно — и вскоре уже с полдюжины фирм начали
присылать ему на перевод научные материалы. Он изучил фармацев¬
тические и химические символы — или же вспомнил их заново, — на¬
ряду с, безусловно, знакомыми ему математическими, работодатели
стали относиться к нему еще лучше. Никто другой, радостно говорили
они, не может переводить русскую и немецкую техническую литера¬
туру с такой дотошностью. Никто не умеет составлять столь толковые
рефераты, формулируя суть дела коротко и ясно, продираясь при этом
сквозь непролазные джунгли управленческого или бюрократического
жаргона, выдавая на-гора сумму открытий и намеков на открытия, сто¬
ивших трехлетних трудов какому-нибудь вдохновенному, хотя во многом
и невежественному самоучке из-за Урала.
Руки у него слишком тряслись, чтобы его каракули можно было
разобрать, но благодарное руководство завода электронного оборудо¬
199 .

вания распорядилось сконструировать и изготовить для него специ¬
альную пишмашинку; владелец завода, кстати, подыскал ему и эко¬
номку.
Теперь, по его собственному утверждению, Безансон зарабатывал
деньги. Покупал книги и пластинки. Совершал долгие прогулки и во¬
зился у себя в саду. Время от времени кто-нибудь с «его» заводов при¬
ходил к нему посоветоваться по тому или иному вопросу, больше он
никого не видел. Его довольно часто приглашали в гости, он вежливо
приходил и держался в компании безукоризненно, давая, однако же,
понять, что предпочитает, чтобы его оставили в покое. И люди научи¬
лись уважать его маленькие причуды.
Разумеется, когда Безансон появлялся в городе — а ему случалось
приходить туда за какой-нибудь ерундой: лентой для пишмашинки,
копировальной бумагой или парой носков, — дети смеялись над ним,
а взрослые перешептывались. Взрослые жители городка использовали
его в качестве страшного пирата: многие сорвиголовы впадали в ис¬
тинный ужас, когда родители грозили им, что пригласят в дом «рус¬
ского профессора». Но его манера держаться — безразличная, сугубо
формальная и неизменно вежливая — преодолела даже настороженность
горожан. Когда он с бесконечной вежливостью приподнимал шляпу
перед какой-нибудь молочницей, переквалифицировавшейся в продав¬
щицу из канцелярского магазина, и трясущимся пальцем указывал ей
на спрятавшуюся за карандашами и конвертами катушку клейкой лен¬
ты, его трудновато было принять за пугало.
К настоящему времени Безансон прожил здесь уже десять лет. Те¬
перь он трясся еще сильнее, чем раньше, его зрение тоже ухудшилось.
Он по-прежнему был в состоянии передвигаться без посторонней по¬
мощи, однако весьма неуверенно и лишь опираясь на трость. Впрочем,
его умственные способности ни в коей мере не пошли на убыль.
Он носил вельветовые штаны, как здешние рабочие; дешевые паль¬
то, приобретенные в магазине готового платья; у него имелся и «вы¬
ходной костюм» — как две капли воды похожий на те, в которых ще¬
голяли старосты здешних церквей. Иногда он забывал переобуться и
выходил в город в тех же самых сабо, в которых возился у себя в саду.
Однако все остальное в его облике и манере держаться отнюдь не
соответствовало карикатурному образу чудаковатого и рассеянно¬
го профессора. Его волосы были коротко пострижены, одежда всегда
тщательно вычищена. В шестьдесят он был собран, поджар и легок
на подъем; маленький сухопарый человечек не без некоторой власт¬
ности непонятного происхождения. У себя в саду, за высокой стеной
из серого камня, он выращивал красивые цветы, а на солнечной сто¬
роне даже маленькое вишневое деревце, ветки которого заглядывали
в оконце его гостиной. В коттедже имелись всего две жилые комна¬
ты, да еще кухня в пристройке и туалет в саду, вернее, через двор.
Электричество у него было, а газа не было.
.200

Он неизменно носил темные очки, за которыми прятались ярко¬
синие глаза. Врач давал ему еще лет пять. Подобные нервные заболе¬
вания смертельны, однако развиваются крайне медленно. Так что еще
годика два, как он сам выражался, он надеялся поработать на пользу
обществу.
Десятки раз его осматривали невропатологи и психиатры, принад¬
лежащие к самым различным школам. Безупречное душевное и умст¬
венное здоровье, утверждали они. Что, с учетом тяжких травм, было
более чем примечательно.
Может ли такой человек писать непристойные и шантажирующие
анонимные письма добропорядочным замужним дамам; может ли из¬
влекать удовольствие из подглядывания и подслушивания за самыми
ничтожными проявлениями чисто человеческих слабостей?
Даже если бы он оказался' способен на такие поступки, не следо¬
вало забывать о том, что большинства из этих женщин он просто-на¬
просто не знал и уж тем более ничего не знал о них. Но какой-то
дегенерат, по ошибке принятый на службу в полицию, тем не менее
выработал на сей счет довольно стройную версию. На заводах по про¬
изводству электроники изготовляют, наряду с прочим, крошечные мик¬
рофоны и подслушивающие устройства невероятной мощности и чув¬
ствительности. Подобное устройство последней модели (это, конечно,
государственная тайна, но полицейскому удалось накопать кое-какие
точные факты) способно воспринимать и записывать разговор с рас¬
стояния в двадцать метров, если не больше, причем стены домов не
служат ему преградой. И даже если пренебречь слухами, согласно ко¬
торым бывший изобретатель Безаисон что-то до сих пор мастерит и
изобретает на дому, то не мог. ли он — учитывая его сотрудничество
с фирмами — получить доступ к одному из таких устройств? Подоб¬
ную вероятность исследовали, и ответ был получен однозначно отри¬
цательный. Он никогда не был на заводе. И все же версия казалась
весьма соблазнительной. Да и как иначе анонимщик мог бы узнать о
вещах, о которых ему якобы все известно?
— Пора в постель, — зевнув, сказала Арлетт. — Из Мюнхена транс¬
лировали отличное варьете. Мой немецкий стал теперь получше, но
баварский диалект все равно выше моего разумения. Пошли, время
гасить свет.	\

Часть вторая
ОЗНАКОМЛЕНИЕ
Глава 1
После того как, прочитав подробное досье, я пришел к выводу, что
его герой ни в коем случае не может оказаться анонимщиком, отпра¬
виться на встречу с ним было с моей стороны, сознаюсь, пустой тратой
времени, которую в общем и целом ничем нельзя было оправдать. Но
мне нравится совершать поступки, которые ничем нельзя оправдать, и,
совершая их, осознавать, что мне ни перед кем нс надо оправдываться.
К тому же на следующий день я отправился к Безансону, влекомый вовсе
не тупым любопытством: мне хотелось посмотреть на него собственны¬
ми глазами и (как знать, не к этому ли я стремился на самом деле) об¬
наружить, что и в этих местах живет некто, более или менее похожий
на человека. Я решил, что выданных мне документов окажется достаточ¬
но, чтобы проникнуть в маленькую крепость, скрывающуюся за высо¬
кой стеной психиатрической Лечебницы. Ну а что тогда? На этот счет у
меня не имелось никаких предварительных заготовок.
Здешних сумасшедших держали в лечебнице, находящейся сразу же
за городской чертой. Здесь кончался асфальт, резко прерывалось улич¬
ное освещение, грязные котлованы, в которых предполагалось зало¬
жить фундаменты современных зданий, сменялись чахлыми полями,
посреди которых там и сям торчали столь же чахлые деревья, и, конеч¬
но, через каждые сто* метров тянулись самого неутешительного вида
осушительные канавы. Над воротами в высокой стене красовался знак
«Посторонним вход воспрещен». Тем не менее я вошел.
И внутри не оказалось ничего привлекательного — сплошное паст¬
бище. Явное доказательство того, что у психиатрической лечебницы
имеются свои коровы, свой огород и свои куры. Тропа вела к высажен¬
ным кружком тополям, за которыми угадывалось большое приземис¬
тое здание. Я пошел по этой тропе, спустя какую-то минуту оказался
на развилке, а прямо за развилкой увидел другую стену, с другими
воротами, причем за этой, второй, стеной явно росло нечто вечнозе¬
леное. Ворота оказались закрыты на ржавый засов, к их решетке был
202

прикреплен лист гальванизированного железа, не дающий посторон¬
нему возможности заглянуть во двор. Я искренне позавидовал приват¬
ности, которой сумел обзавестись господин Безансон. Между побе¬
гами плюща я обнаружил болтающуюся цепочку, потянул за нее и
услышал из глубины участка звон колокольчика.
Появилась женщина в переднике — коренастая, бесцветная. Носит
очки, щеки румяные, несколько всклокоченные каштановые волосы —
истинная нидерландка, таких у нас пять миллионов. Ей понравилось,
что я, прежде чем предъявить ей одно из фальшивых удостоверений
личности, приподнял шляпу.
—	Он сейчас работает, но, конечно, раз уж вы пришли, он навер¬
няка... не угодно ли вам немного подождать?
Мне было угодно; дверь с улицы открывалась прямо в гостиную.
Я мельком взглянул на цветочные грядки в саду и восхитился ими,
хотя, конечно, в Голландии цветами в феврале не больно-то полю¬
буешься. И все же даже в затененной стороне сада, где было место
разве что кустарнику, — да там и рос кустарник, закрывавший вид на
больницу, — можно было разглядеть рододендроны и азалии.
—	Не угодно ли войти?
Она кинулась куда-то в глубь дома на аппетитный запах, доно¬
сящийся от плиты. Я поклонился, поздоровался и обернулся, чтобы
прикрыть за собой дверь. Сухопарый симпатичный человечек в ста¬
рых брюках и мешковатой куртке вежливо поднялся из-за стола. При
первом — и весьма поверхностном — взгляде я заметил коротко
остриженные седые волосы, изборожденное глубокими морщинами
лицо с энергичным и сильным ртом и яркими глазами, огоньки, то и
дело вспыхивающие в них, пробивались даже сквозь солнечные очки.
—	Доброе утро.
Его голос звучал глубоко и звонко.
—	Меня зовут Ван дер Валк. Я из министерства внутренних дел;
наряду с прочим, занимаюсь вопросами общего городского планиро¬
вания. У меня не было причины побеспокоить вас, но раз уж я прохо¬
дил мимо...
—	Пожалуйста, садитесь. И позвольте вашу шляпу.
Комната была обставлена двумя обшарпанными креслами воз¬
ле кофейного столика и стандартным торшером. Господин Безансон
вновь уселся за письменный стол и хладнокровно посмотрел на не¬
званого гостя. Странное дело: мне сразу же почудилось, будто я по¬
чему-то ошибся.в выборе кресла. Служба в полиции предписывает
мне садиться за письменный стол и допрашивать человека в кресле,
который вынужден к этому столу пристроиться. Здешний хозяин сра¬
зу же произвел на меня определенное впечатление: ему была присуща
терпеливая настороженность. Я понес какой-то вздор насчет возмож¬
ного сноса психиатрической лечебницы, насчет отведения данного
участка под дорожное строительство, и тому подобное.
203

—	И я доживу до этого сноса?
—	Ну, не будем опережать события. Если будет принято такое ре¬
шение, вас заблаговременно известят, а если у вас возникну!’ возраже¬
ния, вам предоставят возможность довести их до сведения официаль¬
ных инстанций.
Он кротко улыбнулся и едва заметно поднял брови.
—	Как ни странно, я привязался к этому дому.
—	Вам не о чем беспокоиться. Решение еще не принято, да и в
любом случае будет принято не скоро. Собственно говоря, я пришел
только затем, чтобы узнать, как вы к этому отнеслись бы.
—	Могу сообщить вам, что жить мне осталось недолго. И если все эти
новшества отложат на годик, у меня вряд ли появятся возражения. Я, не
стану скрывать от вас, болен, и моя болезнь, хотя и развивается медлен¬
но, рано или поздно меня убьет. Но я был бы счастлив, если бы меня
оставили в покое на то недолгое время, которое мне еще отпущено.
—	Полагаю, что я могу поручиться вам в этом. На протяжении бли¬
жайших нескольких лет вас никто не потревожит.
Мне оставалось лишь надеяться на то, что никому из муниципали-
тетских умников не придет в голову заняться расширением дорог, хотя
и такую возможность нельзя было сбрасывать со счета.
Опять та же едва уловимая улыбка.
—	Что ж,‘этого более чем достаточно... Полагаю, вы заранее полу¬
чили информацию о состоянии моего здоровья?
—	Я получил доступ ко всей информации, которая в рутинном по¬
рядке поступает в министерство.
Прозвучало это чрезвычайно корректно. Я решил, что превосходно
справляюсь со взятой на себя ролью.
—	Понятно.
—	Но подобная информация никогда не учитывает всех необходи¬
мых деталей.
—	А потому вы решили связаться с людьми, жилища которых при
таком повороте событий подлежат сносу, чтобы выяснить их точку
зрения.
—	По возможности.
—	Совестливый подход к делу. И деликатный. Исходя из моего
опыта общения с чиновниками всевозможных министерств, могу ска¬
зать, что они, как правило, обладают и совестливостью, и деликат¬
ностью, но исполнение служебных обязанностей сплошь и рядом пре¬
пятствует применению этих ценных качеств.
Настал мой черед вяло улыбнуться. Да уж, мозги у него работают
как надо.
—	Мы делаем все, что в наших силах. И достаточно обидно выслу¬
шивать упреки в том, что, на взгляд непосвященного, может показаться
бесцеремонным вышвыриванием беззащитных людей из собственных
домов.
204

—	Обидно, это верно, но ведь государственные чиновники, как пра¬
вило, толстокожи. Может быть, и поневоле. И я весьма признателен
вам за то, что вы смогли выкроить время, чтобы заглянуть ко мне.
—	Учимся мало-помалу... — Мне казалось, будто я перехитрил его. —
Учимся разумно распоряжаться собственным временем. Колеса минис¬
терства вращаются медленно.
—	Понятно. — Задумчивый кивок. — У вас масса времени. Боль¬
шинство чиновников, правда, вечно куда-то спешит. Не только на
улицы, дороги, цифры и статистические выкладки, но и на людей вы
обычно смотрите как бы с высоты птичьего полета. Это весьма при¬
мечательно.
—	Конечно.
Я нс вполне понимал, куда ветер дует, но поневоле восхищался тем,
как ловко он проводил со мной перекрестный допрос, если это выра¬
жение здесь уместно.
—	Возможно, опыт моего общения с ними несколько односторон¬
ний. Ведь только служащим низшего ранга, не правда ли, присуща
постоянная суета, спешка, постоянная уверенность в том, что у них ни
на что не остается времени, — и связанное со всем этим стремление
подавить или даже уничтожить чужую индивидуальность. Поглядите,
какой самоуверенности преисполнен почтмейстер крошечного город¬
ка: стоит в руке у него оказаться простому резиновому штампу, и ему
мнится, будто он воплощает своей персоной все государство как тако¬
вое. И это означает, что вы чиновник более высокого ранга.
—	Можно сказать и так.
Меня вели, как овцу, и это было мне интересно, и поэтому совер¬
шенно не волновало то, куда именно меня ведут.
—	Ну а раз уж вы никуда нс спешите... — Он произнес это не без
иронии. — То не выпить ли вам чашечку кофе?
—	С большим удовольствием.
—	Я попрошу госпожу Бакгуис — это ее хлопоты... Поневоле подда¬
юсь искушению, — начал он, вернувшись в комнату подчеркнуто осто¬
рожными шажками; дрожь в конечностях была заметна, но не произво¬
дила отталкивающего впечатления. — Искушению поверить в то, что, как
правило, из всех государственных чиновников наилучшим образом ве¬
дут себя полицейские, возможно, и потому, что их контакты с остальным
человечеством носят наиболее обязательный характер. А ведь человече¬
ство, пусть даже погрязшее в скверне, дурно пахнущее и завшивленное,
все равно предпочтительней, чем полное отсутствие такового.
—	И все же, если я вправе верить собственным ушам, вы не в та¬
ком уж восторге от рода человеческого.
—	Бывали, знаете ли, времена, когда дурно пахло и от меня и имен¬
но у меня были вши. Конечно, для государственного служащего это
совершенно непредставимо. А ведь таким, как вы, приходится прово¬
дить все больше и больше времени в ваших офисах, в застекленных
205

боксах, передавая один другому бумажки или перекладывая у себя на
столе с места на место собственные. Едва ли это по отношению к вам
справедливо.
Мне захотелось немедленно выложить ему истинную цель своего ви¬
зита. Да и чего тут было скрытничать? Мой собеседник не виновен ни в
одном из этих мелких, пакостных, совершенных исподтишка преступле¬
ний. Но мне захотелось немного поиграть с ним в кошки-мышки.
—	Не имеете ли вы в виду чего-нибудь конкретного? В конце кон¬
цов, у государственного служащего любого типа есть свои проблемы.
Включая и совестливость, если уж вы об этом.
Он ничего не ответил. И безмятежно поглядел на гостя. А я безмятеж¬
но окинул взглядом помещение. На стенах здесь не было картин, зато
бросалось в глаза обилие книжных стеллажей, изготовленных вручную.
Множество книг, великое множество картотечных папок, вне всякого
сомнения связанных с его работой: речь наверняка идет о регистрации
каких-то данных. Естественно для человека, живущего в одиночестве.
Честная бедность, ни подо что не маскирующаяся, сама себя не стыдя¬
щаяся. Стоящие на стеллажах книги изданы, пожалуй, на всех основных
европейских языках, и, судя по их виду, ими частенько пользовались.
Но почему совсем нет картин? Или этот человек предпочитает не
видеть, а слышать?.. Госпожа Как-Ее-Там, доброжелательно улыбаясь,
вошла в комнату с двумя чашками кофе. Меня всегда удивляло, поче¬
му в Голландии принято варить кофе в электрокофеварке на кухне, а
не в комнате, словно в самом этом деле есть нечто постыдное.
Домоправительница вышла и закрыла за собой дверь. Мы размеша¬
ли сахар в кофе. Я предложил хозяину сигарету, но он легонько пока¬
чал головой в знак отказа. У меня создалось впечатление, что пора
переходить к тому, ради чего я сюда пришел.
—	Государственные чиновники, — начал я, — хороши они или пло¬
хи, отзывчивы или бесчувственны, у всех них есть нечто общее. Их
объединяет профессионализм. В конечном счете именно за него им и
платят жалованье.
Я ожидал от него какой-то реакции, но в любом случае не столь
точной.
—	А вы, часом, не из полиции?
На этот вопрос надо отвечать не медля и не колеблясь.
—	Да, из полиции.
—	Меня, знаете ли, уже посетили многие из ваших, — вежливо за¬
метил хозяин.
—	То, что вы разгадали меня так быстро, доказывает, что я не боль-
но-то отличаюсь от остальных.
—	Если уж говорить начистоту, я раскусил вас с первого взгляда.
—	Возможно, я приступил к делу, исходя из ложной предпосылки.
Вы, на мой взгляд, неподходящий подозреваемый в преступлении та¬
кого рода.
206

—	Какого, собственно говоря, рода?
—	Вы хотите сказать, что вам это не известно?
—	А никто не удосужился сказать мне, — бесхитростно возразил
он. — Так что я действительно так и не узнал, в совершении какого
преступления меня подозревают.
—	Ах ты господи. Что ж, это вполне типично. Вас заподозрили, что
вы являетесь автором анонимных писем, в которых содержатся шан¬
таж и угрозы.
Я не спускал с него глаз, и в этот миг по его лицу пробежала ка¬
кая-то странная тень и чуть дрогнули мышцы возле рта. Возможно, это
было облегчение?
—	Какой идиотизм с моей стороны не догадаться об этом самому —
после всех этих допросов.
—	Меня, признаться, это тоже удивляет.
И это меня действительно удивило: он был умен и проницателен,
более того — умело пользовался и своим умом, и проницательностью.
—	Я так невинен, что подобная мысль просто не пришла мне в голо¬
ву. Сейчас, разумеется, я уже понял, чем именно навлек на себя подо¬
зрение. Чудаковатый старик, возможно, психопат, ему определенно при¬
суще нечто зловещее... на взгляд местных жителей... Нуда, все понятно.
—	А почему вы говорите о зловещем впечатлении, которое вы про¬
изводите?
—	В маленьком городке, практически в деревне... Еврей, живущий
за высокой стеной и избегающий контактов с людьми. Да, теперь мне
ясно, что я вполне мог подпасть под подозрение.
—	А вам неприятно то, что вас заподозрили?
—	Нет, конечно. На самом деле нет. Это всего лишь деревенские
предрассудки.
—	Именно так. Но вас изрядно обеспокоили.
—	Обеспокоила меня постоянно усиливающаяся подозрительность
со стороны государственных чиновников. И это уж,не предрассудок,
это, поверьте, очевидный факт. Целые вереницы полицейских, причем
с каждым разом все более высокого ранга. В последний раз это был
следователь из Центрального управления. А какое всем этим господам
дело до анонимных писем?
—	Двое человек погибли, а в деле по-прежнему сплошной туман.
Власть предержащие начали относиться к происходящему со всей се¬
рьезностью. Но все так зыбко, загадочно.
—	Понятно. И что, вы. меня по-прежнему подозреваете?
Я поднялся с места.
—	Я стараюсь никогда никого ни в чем не подозревать. Стараюсь
набраться терпения и дождаться, пока не узнаю наверняка.
—	Пожалуй, я стал слишком мнителен.
—	Это можно понять. Но сильно ли обеспокоит вас, если я. загляну
сюда еще разок?
207

—	Значит, вы меня в чем-то все-таки подозреваете.
—	Нет. Мне просто хочется поговорить.
—	Приходите, когда вам вздумается. Я никуда не отлучаюсь из
дома, хотя и не могу понять, какая вам от меня польза в вашем рас¬
следовании.
—	Полезным может оказаться все, что угодно. И мне нравятся не¬
ординарные люди. Разговоры с ними заставляют призадуматься.
Я взял шляпу. Мне было ясно, что он предпочел бы оставаться в
одиночестве, но вместе с тем я знал, что он ни за что не выкажет мне
своей враждебности — особенно теперь, когда ему стало известно, кто
я такой. Использование такого собеседника в качестве спарринг-парт¬
нера скрасит мои денечки в Звиндерене. Жаль, если наши беседы при¬
дутся ему не по вкусу.
Глава 2
Мимозная, на которой я теперь поселился, похожа на десятки ты¬
сяч улиц по всей Голландии и, должно быть, на целую тысячу других
Мимозных. Жалкие двухэтажные кирпичные домики выстроились дву¬
мя аккуратными рядами, разбитыми на квартальчики по шесть штук в
каждом. Сквозь большие окна — собственные и в доме напротив —
можно увидеть окна на параллельной улице и так далее до бесконеч¬
ности. Как шкатулка из кокосового ореха, которую описала Аннета
Дросте, или как русская матрешка...
Миниатюрные балконы с железными перилами прямо над парад¬
ным подъездом; миниатюрные сады с несколькими цветами й узкой
полоской газона. Еще один газончик между пешеходной и подъездной
дорожками. Когда я вернулся домой, мне пришлось запарковать свой
«фольксваген» рядом с четырьмя другими точно такими же. Все эти
дома одинаковы, запросто можно ошибиться дверью. Живешь на Ми-
мозной в стране Голландии.
Я остановился, огляделся по сторонам; Ван дер Валк медлящий,
Ван дер Валк ищущий, Ван дер Валк размышляющий; Микеланджело,
задумавшийся над тем, как обустроить в Риме собор Святого Петра.
Выглядел я, должно быть, так, словно меня внезапно поразило беспа¬
мятство, разбил паралич или, хуже того, в спину мне вонзился малай¬
ский топорик.
На газончике то вверх, то вниз взлетала скакалка: две семьи еще не
позвали детей домой. Крошечная девчушка, привязав скакалку одним
концом к забору, яростно и сосредоточенно размахивала вторым, тог¬
да как ее подружка прыгала через скакалку, демонстрируя неожидан¬
ные и разнообразные пируэты. Девочка постарше, в клетчатых брюках,
из которых она давно уже выросла, каталась на роликовых коньках, не¬
уклюже раскинув руки* что выдавало в ней начинающую, тогда как две
208

тощенькие подружки в шерстяных рейтузах с восхищением погляды¬
вали на нее. Щеки девочки разрумянились, глаза так и стреляют из-
под капюшона ветровки, изо рта клубится пар, на руках яркие норвеж¬
ские рукавицы, а ножки-то, пожалуй, кривоваты.
Должно быть, и другие соседи смотрели сейчас на меня: я ощутил
спиной и затылком щекочущие взгляды двадцати пар невидимых глаз.
Я захлопнул дверцу машины, добротный и неприметный портфель из
кожзаменителя был у меня в руке, я направился к подъезду собствен¬
ного дома; дверь представляла собой большое стекло, косовато встав¬
ленное в деревянную раму неприятно желтого цвета.
Когда я закрывал за собой дверь, в доме напротив что-то промельк¬
нуло за муслиновыми занавесками. Глаза местных жителей наверняка
были способны рассмотреть и даже мои носки, левый из которых Ар¬
летт на прошлой неделе заштопала.
В доме стоял аппетитный запах какого-то варева: капуста, щавель,
турнепс и все это в одной кастрюле. Арлетт, позабыв обо всем на све¬
те, смотрела детскую передачу немецкого телевидения; фильм дублиро¬
вали с английского на немецкий, и в результате английский джентльмен
в котелке средь бела дня беседовал с кем-то на добротном кельнском
диалекте... Арлетт купила растение в кадке — заботливо укутанное кро¬
шечное кокосовое деревце, — и я поспешно прикрыл за собой дверь.
— Я написала мальчикам, сообщила им обо всех этих ужасах, с
которыми мы здесь столкнулись. И купила копченого угря. Приятный
у нас будет вечерок — итальянская комедия, только что поставлен¬
ная в новом театре во Франкфурте.
Что меня более чем устраивало. Я был не в настроении ломать себе
голову над загадками здешнего дела. Но и назавтра мне не предстояло
ничего более увлекательного, чем тоскливая прогулка по пастбищу, на
котором побывало великое множество быков и, разумеется, не остави¬
ло для меня ни травинки.
Глава 3
Следующее утро выдалось солнечным. Даже зимой в Голландии
такое не редкость. Однако это всего лишь ложные посулы, потому что
еще до полудня серая пелена облаков затянет все небо, холодный ве¬
терок начнет пробирать тебя, особенно на пёрекрестках, до костей,
поднимая с тротуара сухую пыль, пока дождь, зарядив с новой силой,
не превратит эту пыль в грязное месиво. Но сейчас стоит хорошая
погода, солнечный свет приветливо падает На все кругом. Он ярок,
но тонбк, как это всегда бывает по утрам, он сияет под аккомпане¬
мент целого оркестра негромких утренних шумов. Вот грохочут мусор¬
ные баки, опоражниваемые в скрипучий мусороуборочный самосвал, —
странное чудовище, пожйрает все, чем побрезговали горожане, и затем
209

оскаливается всеми зубами, показывая тем самым, что хочет еще.
Вот стрекочет трехколесная повозка молочника: кажется, она черес¬
чур перегружена для своего слабосильного мотора. Но при всей мало¬
мощности тарахтит он невероятно громко. Молочник восседает за
рулем, защищенный от непогоды головным убором, который подошел
бы австралийским аборигенам, и, трясясь по неровной мостовой,
деловито пишет что-то у себя в блокноте; остается загадкой, каким
образом хотя бы ему самому удастся разобрать эти каракули. Сейчас
он спрыгнет с машины и весело затрезвонит в колокольчик, который
ему наверняка всучили, выдав за колониальный товар с Карибского.
моря, — и выглядеть это будет так, словно он подкрался к какой-
нибудь домохозяйке в шлепанцах на босу ногу, чтобы напугать ее
неожиданным звоном.
Со строительных участков доносятся гудки, созывая рабочих, ко¬
торые, должно быть, лежа на земле, играют в карты, — странно, на¬
сколько одинаково ведут себя строительные рабочие во всем мире:
Тоскливый Тим и Вялый Вилли — шм ничего не хочется, кроме как в
очередной раз устроить перекур. Доносится рев со школьной спортив¬
ной площадки, на которой дети — они тоже повсюду одинаковы — виз¬
жат и гомонят, и эти душераздирающие звуки тоже входят неотъем¬
лемой составной частью в симфонию утренних шумов.
На торговой улице с ее нарочитой роскошью я,' сидя в своем
«фольксвагене», почувствовал ребя мексиканцем верхом на муле. До¬
мохозяйки разъезжают здесь на велосипедах, идут пешком, катя за
собой велосипеды, усаживают малышей на багажники — и все это по¬
середине дороги и не обращая ни малейшего внимания ни на мой
маленький черный автомобильчик, ни на грузовик, высота которого
десять футов, а длина — тридцать, развозящий товары для магазинов
«Альберта Хейна». Домохозяйки занимаются покупками, а на все ос¬
тальное им наплевать. Они стоят посреди дороги, глазея на сегодняш¬
ние цены, указанные на картонных табличках, венчающих собой пи¬
рамиды из банок сгущенного молока; они орут друг на дружку, они
багровеют от злобы, слова их от ярости становятся неразборчивыми.
Да и не мудрено: ведь им открываются уникальные, совершенно не¬
слыханные возможности: скажем, можно получить даром два куска
мыла и зубную щетку, если приобретешь парочку гигантских ново¬
модных упаковок. Интересно, подумал я, не становятся ли домохо¬
зяйки еще более наивными, чем всегда, если светит солнце? А вот —
и тоже прямо посреди дороги — остановилась рослая красотка, под
боком у нее крутится шарообразный карапуз, тревожно заглядывая ей
под мускулистую руку, пока она сама пристраивает здоровенный ка¬
бачок под сетку багажника. И посмотрела она на меня с такой доса¬
дой, словно именно я был виноват в ее сиюминутных затруднениях.
Может, ей стоило бы засунуть под сетку карапуза, а кабачок заста¬
вить идти собственными ножками?
210

Дренте, провинция Дренте, хотя, подумал я, дело тут не в особен¬
ностях провинциальной жизни. Все было в точности таким же, как и
повсюду в Голландии, и с тем же успехом могло происходить на улице
Яна ван Галена па западной окраине Амстердама. Домохозяйки с кус¬
ками мяса неизвестного происхождения, аккуратно упакованными, а
вернее, закатанными в пластик, благодаря чему лопатка хорошо потру¬
дившегося за свою жизнь быка выглядит так же соблазнительно, как
парная филейная вырезка, и, соответственно, продается по столь же
высокой цене. Килограмм ливерной колбасы и килограмм мылящего¬
ся сыра, однако нарезанного тончайшими дольками на электроаппа¬
рате, на котором полагается резать ветчину, да еще упаковка пахучих
бисквитов к чаю на полдник.
Я попал, если так можно выразиться, в пробку, оказавшись в хвосте
у грузовика, в фургоне которого содержалось, если верить затейливой
вязи строчек на раздвижных дверцах, несколько миллионов мальков. Но
вот наконец я вырвался на оперативный простор. Я проигнорировал
единственный бульвар во всем Звиндерене, на котором располагались
особнячки класса управленцев, хотя сам по себе он мог показаться не¬
безынтересным, проехал мимо железнодорожного вокзала и располо¬
женного сразу же за ним молокозавода. Отсюда начиналась автостра¬
да — широкая и свободная, новенькая с иголочки, — и шла она по
замшелым болотам. Тротуаров не было, зато по обе стороны от шоссе
тянулись две широкие, вымощенные брусчаткой велосипедные дорож¬
ки. Я въехал в так называемую промышленную зону. Жилых домов
здесь не было, но справа и слева от шоссе располагались фабричные
корпуса — красивые, опрятные, но почему-то выглядящие заброшен¬
ными. За фабричными корпусами виднелись грузовики с прицепами,
похожие на волов, впряженных в телеги. Один из грузовиков стоял
около погрузочной платформы, и двое ленивых мужиков в комбине¬
зонах неторопливо набивали его кузов какими-то ящиками. За паст¬
бищем находился канал, там разгружали баржи с гравием и с песком,
и оттуда доносился слабый, но характерный запах. «Дорожные работы
Ко». «Ко» — это фамилия или аббревиатура от слова «компания»?
Я доехал до завода электронного оборудования и припарковал ма¬
шину на стоянке с табличкой «Только для старших сотрудников».
Стоянка располагалась возле внушительной стеклянной стены, сквозь
которую ровным счетом ничего не было видно. Здесь сильно пахло
упаковочными и сборочными материалами: картоном, клейкой лен¬
той, техническими чернилами. Плакат известил меня о том, что мне
следует изложит свое дело в конторе дежурного, которая представля¬
ла собой сторожку возле сарая, заставленного велосипедами, принад¬
лежащими, очевидно, сотрудникам, которые не успели или не суме¬
ли стать «старшими».
Через три минуты меня уже пригласили в кабинет владельца и
одновременно директора завода. Дело тут заключалось вовсе не в про¬
211

стом везении: я заранее выяснил у секретарши бургомистра, когда у
директора бывают приемные дни.
—	Чем могу быть полезен, господин... прошу прощения, не расслы¬
шал. Из Гааги, ага, понятно. Этнографические исследования, вот как!
Все это было произнесено приветливо и несколько заговорщичес¬
ки, как будто он хорошо знал подноготную таких исследований.
—	Вот именно. Нас, разумеется, интересуют все... тенденции и ме¬
таморфозы, обусловленные развитием промышленности в здешних
краях. Стиль жизни, транспорт, свободное времяпровождение трудя¬
щихся, факты девиантного поведения...
Отличная фраза. Я, правда, не был уверен в том, что и сам понял
ее точный смысл.
— Ясно, ясно. Ну и чем же я могу помочь вам? Вы хотите провести
беседы с персоналом или что-нибудь в этом роде?
Презрительно фыркнув, я подался вперед.
— Этот разговор носит конфиденциальный характер и не подлежит
огласке.
Он очень удивился — на подобную реакцию я и рассчитывал. Пере¬
до мной был один из бизнесменов-всезнаек с хриплым, склонным час¬
то переходить в кашель голосом.
— Разумеется. Как вам будет угодно. Здесь нам никто не помешает.
Я достал один из своих подлинных документов, протянул ему и
полюбовался произведенным впечатлением.
— Инспектор... из Центрального управления... А в чем, собствен¬
но, дело? Я не подавал никаких жалоб; у нас нет никаких неприятнос¬
тей; насколько мне известно, мы не преступили никакого закона.
— Рад слышать это, однако меня не интересуют ни налоги, ни согла¬
сованная с профсоюзами минимальная заработная плата. Меня интере¬
сует смерть жены вашего технического директора.
— Ах ты господи... Вы хотите сказать, что все эти этнографические
исследования...
— Официально я прибыл в город в качестве чиновника министер¬
ства внутренних дел. Пусть так будет и впредь. Здесь уже перебывало
более чем достаточно полицейских.
— Не могу не согласиться с вами. Бедняжка Бетти. Но я не понимаю...
— Вас никто ни в чем не подозревает. Разговор проходит в устной
форме и носит неформальный и доверительный характер. Это же от¬
носится и к моей подлинной идентичности. Что бы вы мне ни сказа¬
ли, в протокол это не попадет.
— Но я уже сообщил полиции все, что мне было известно. А из¬
вестно мне, кстати говоря, крайне мало.
Людей такого сорта я стараюсь при первой удобной возможности
вывести из душевного равновесия.
— Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о том, что скрыли в
ходе предыдущих допросов.
212

Эту «невинную» фразу я произнес с максимальной непринужден¬
ностью.
—	Черт побери, я ничего не скрыл!
—	Выразимся так: не скрыли, а забыли сообщить. Часто именно,
такая формула звучит вернее. Я не называю-вас лжецом, но ведь-вся
эта история затрагивает жизнь любого, кто живет в Звиндерене, без
исключения.
—	Только не мою.
—	И вашу тоже.
—	Черт побери, я ведь, кстати, здесь и не живу. Только приез¬
жаю — два или три раза в неделю. Это Рейндерс тут живет. Вот с ним-
то вам и надо поговорить.
—	А я решил начать с вас. Вы ведь ночуете здесь время от времени,
не правда ли?
—	Что ж, об этом известно каждому. Когда мы с Биллом работаем
над какой-нибудь проблемой.
—	И где же вы тогда останавливаетесь? В гостинице?
—	Нет, что вы! Они тут отвратительные.
—	Тогда у Вилла, не так ли? Это нормально, естественно и вполне
понятно, и это гораздо более комфортабельно.
—	А я ведь этого и не скрываю.
Но он уже начал обороняться.
—	И вы называли ее Бетти. Что ж, и это вполне естественно.
—	Надеюсь, вы не шокированы?
—	Прямо наоборот. Я очень рад. Вам случалось с ней переспать?
Это его достало. Бизнесмен, перед которым внезапно выросло при¬
видение.
—	Только не пытайтесь притворяться, будто вы шокированы.
Я видел, что он внутренне заметался, не зная, какую маску надеть.
Но в конце концов криво усмехнулся.
—	Ну что ж... Я как раз заметил, что бригада полицейских, прибыв¬
шая последней, ходит вокруг да около этого вопроса, так и не реша¬
ясь задать его, а вы приступили прямо к делу. Ответ отрицательный.
И, что еще важнее, она была весьма добропорядочной особой, и я в
принципе не верю, что там имелся какой-то любовник. То есть не верю,
что тот парень, который за ней увязался, был ее любовником.
—	Тогда с какой стати вы выставили его за дверь? Ведь, насколько
я понимаю, ни шумного скандала, ни каких бы то ни было слухов не
возникало?
—	В первую очередь потому, что он неважный работник. А во вто¬
рую, потому что этого не сделал Вилл.
—	Вилл, очевидно, полагал, что с его стороны это было бы нече¬
стным.
—	Можно сформулировать и так. Виллу не хотелось придираться к
парню, который увивался за Бетти, и тем более выгонять его с рабо¬
213

ты, — люди могли бы подумать, будто он руководствуется личными
мотивами, включая даже месть. Что же касается меня... Я просто объ¬
яснил парню, что на такую работу и за такие деньги я могу нанять
человека более способного. Бетти, бедняжка, думала, что Вилл тут во¬
обще ни при чем.
— Как я подмечаю, вы с Биллом обходитесь во своими служащими
довольно бесцеремонно и в то же самое время весьма драматически
реагируете на саму мысль о том, что его жена могла повести себя не
совсем благонравно.
— Мы проявляем величайшую осмотрительность, чтобы пресечь
возникновение или даже возможность возникновения слухов, касаю¬
щихся нашей личной жизни.
Недурно сказано!
Что же, я оказался на той территории, ступить на которую и замыш¬
лял. Двое женатых мужчин — люди талантливые, энергичные, часто
бывающие за границей и привыкшие вращаться в обществе себе по¬
добных, — вели себя именно так, как от них и можно было ожидать.
Виски и девицы по вызову в шикарных гостиничных номерах где-ни¬
будь в Дюссельдорфе или в Милане. Половина удовольствия заклю¬
чается при этом в самой возможности сбросить с себя корсет рес¬
пектабельности, в котором волей-неволей приходится щеголять дома.
Девицы обладают лишь тою сладостью, какая присуща любому запре¬
тному плоду. Бетти, благовоспитанная молодая особа из маленького
городка, давным-давно изучила вкусы и излюбленные темы разговора
этих мужчин. Преодолела изначально присущую ей гордость и попро¬
бовала было к ним подладиться. Ей приходилось торчать дома, муж
часто забывал про нее, уделяя слишком много внимания своей карье¬
ре, детей у них не было, — вот она и совершила несколько небольших,
невинных, но на свой лад дурацких шажков. И тут ее угораздило по¬
пасться на глаза шантажисту, который, конечно же, сделал из мухи
слона. Она стала невольной виновницей возможных неприятностей
для ряда других людей, чуть не спровоцировала шумный скандал, по¬
ставила под угрозу служебное и общественное положение мужа — и
оказалась не в силах противостоять всем этим разом обрушившимся на
нее напастям. У нее не было ни жизненного опыта, ни необходимой
твердости характера. Кто знает, возможно, она и пошла навстречу тре¬
бованиям шантажиста. И в конце концов другого выхода, кроме сверх¬
дозы снотворного, она не нашла.
— Значит, примерно так оно все и произошло, не правда ли?
— Да, мне кажется, что-то в этом роде. Если, бы Бетти рассказала
Виллу или, уж если на то пошло, мне! Мы бы, разумеется, сумели за
нее постоять.
Вывести этого человека из равновесия оказалось удачным заходом —
и я решил повторить его, только в более щекотливой и рискованной си¬
туации.
214

—	И еще одно. Ваша фирма производит высокочувствительные под¬
слушивающие устройства многоцелевого использования. В деле, остав¬
ленном мне полицией, содержится множество упоминаний о том, что
подобное устройство, возможно, попало в руки шантажисту. Ну, эта
штука... а для чего она, собственно говоря, предназначена?
—	Например, она используется на опытных испытаниях различно¬
го рода двигателей, включая авиационные. Она различает малейший
стук или шорох даже в условиях сильных шумовых помех. Я понимаю,
на что вы намекаете, но это все глупости.
—	То есть вы утверждаете, что ни одно из подобных устройств ни в
коем случае нс могло попасть в чужие руки? Так ведь вы говорили
полиции?*
—	Говорил и повторю сейчас.
—	Только не надо, знаете ли, рассказывать мне сказки. Суп отдель¬
но, мухи отдельно. Не путайте одно с другим. Вам с Биллом случается
брать эти штуки на дом. Опытные образцы или как вы там их называе¬
те. Забавляетесь ими в домашних условиях, ломаете голову над всячес¬
кими улучшениями, модификациями и тому подобное. Разве не так?
—	Что ж... До определенной черты это так, но...
—	И вдруг вам приходит в голову — как это пришло в голову мне,
а ведь мы с вами не вчера на свет родились, — что было бы весьма за¬
бавно испытать такую штуковину где7нибудь, допустим, в гостинице.
Так вы и поступили, и шутка вам понравилась, и, будучи не только
преуспевающим бизнесменом, но и человеком самых передовых взгля¬
дов, человеком без предрассудков, вы посмеялись всему этому в при¬
сутствии Бетти. Или я ошибаюсь?
—	Целиком и полностью.
—	Глупости, — возразил я со всей невозмутимостью. — Вы остави¬
ли устройство — я не утверждаю, что конкретно это, но какое-нибудь
в том же роде, — у Вилла в доме. И когда оно пропало, вы этого пона¬
чалу даже не заметили. А когда заметили, то, понятно, встревожились,
потому что речь идет о государственной тайне. Когда Бетти покончи¬
ла с собой, вы перепугались по-настоящему, поскольку подумали, что
пропажа устройства и история с письмами могут быть как-то друг с
другом связаны. И вы решили, единожды солгав, стоять на своем до
конца. Это логично, естественно и последовательно. Но вы только что
опровергли мои слова со столь наигранной бравадой, а вид у вас был
при этом настолько повинный, что я окончательно убедился в том, что
моя гипотеза верна. Возможно, за вычетом каких-нибудь второстепен¬
ных деталей.
—	О господи... откуда же вы это знаете?
—	Я догадался. Посудите сами, анонимщик постоянно похваляется
тем, что Бог все слышит. Это, разумеется, образное выражение; факт
же заключается в том, что автору писем известно многое такое, чего
человеку обыкновенному никогда не узнать. Естественный вывод: он
215

обзавелся подобным устройством, причем получил его у самой Бетти
или же с ее помощью. Я вас не обвиняю. Ну а теперь расскажите мне
об этой штуковине: как она выглядит, как ею пользуются.
—	Она помещается в шкатулке из-под сигар, — заговорил он сму¬
щенно, чуть ли не потрясенно. — Мы использовали это устройство в
качестве упрощенной модели того, которое было нам нужно на самом
деле. В дальнейшем мы добились еще большей миниатюризации, од¬
нако принципиальных конструктивных изменений устройство не пре¬
терпело. Оно напоминает транзисторный приемник — только работает,
разумеется, на других волнах. У него имеются две усиковые антенны,
самонастраивающиеся в пространстве и обеспечивающие перекрест¬
ный прием, а также записывающее устройство. Работает на самых
обыкновенных электробатареях. У него есть наушники, отсекающие
внешний шум. Они далеки от идеала, однако ночью или в условиях, в
которых нс превышен стандартный шумовой фон... надо только напра¬
вить его на стену или на что-нибудь в этом роде и выбрать правиль¬
ные дистанцию и угол. Если вы оставите устройство слишком близко
от объекта, фоновые шумы могут оказаться чрезмерными. Я хочу ска¬
зать, только соответствие дистанции и правильного угла обеспечивает
безупречный прием. На расстоянии в тридцать футов вы все слышите
так, словно сами принимаете участие в разговоре.
—	Значит, вы перепугались по-настоящему.
—	Мы думали о том, что такая вещь может быть использована при
шпионаже, ну и... сами понимаете. На то, чтобы научиться обращать¬
ся с нею, много времени нс требуется. Разумеется, она засекречена; у
нас есть и модификация для коммерческого использования: она рабо¬
тает на куда меньшем расстоянии и может быть встроена как контроль¬
ная в пульт управления того или иного прибора. В министерстве мог
бы подняться страшный скандал. Когда Бетти не стало и когда обна¬
ружились эти письма, мы... кое-кому из полицейских такая мысль при¬
ходила в голову, но мы сумели отбиться.
—	Мы сумеем найти ее. Для шпионажа ее явно не используют. Но
раз уж мы с вами достигли взаимопонимания, не сваляйте дурака! Вы
никому ничего не расскажете, ясно? Ни рб этой истории, ни обо мне.
Никому, даже Виллу. Скажете хоть слово — и я сломаю вам шею.
Перед уходом я остановился на пороге, обернулся и ухмыльнулся,
показав директору завода все мои людоедские зубы.
Глава 4
Когда я вышел, солнце уже скрылось за тучами, задул сырой севе¬
ро-западный ветер. Мне надо было заехать еще в одно место — к уп¬
равляющему молокозавода. Отдельного кабинета у него не было, но его
дом стоял по соседству с заводом, и я решил застать его там. Чопор-
216

ный, законопослушный — классический тип провинциала. Разумеет¬
ся, я ни в чем не подозревал его, но несколько фактов, содержащихся
в деле, показались мне достаточно странными, и я подумал о том, не
удастся ли мне с их помощью выжать из него кое-какую интересную
информацию.
Мне пришлось прождать пять минут: ему, судя по всему, понадо¬
билось отдать подчиненным «соответствующие распоряжения». Слу¬
жанка провела меня в гостиную, и здесь, дожидаясь хозяина, я при¬
нялся развлекать себя нетерпеливыми размышлениями.
Я подыскивал точное словцо, возможно, литературную ассоциа¬
цию — и вдруг набрел на нее. Эрнест Хемингуэй. Писатель, которо¬
го явно переоценивают, но как минимум одну хорошую книгу он все-
таки написал и создал при этом несколько незабываемых персонажей.
Хозяин здешнего дома напоминал одного из них... Хотя Хемингуэй, ко¬
нечно же, имел в виду испанца. А что, если вспомнить точную цита¬
ту? «Тяжелей, чем ртуть, скучней, чем осел, везущий тележку по сель¬
ской дороге». Фернандо — из романа «По ком звонит колокол» — ив
то же время управляющий голландского молокозавода.
Это проскальзывало в самом убранстве гостиной. «Хорошо.обстав¬
ленной гостиной» — как говорили о таких комнатах по всей Голландии
сорок лет назад. Гостиная, в которой не бывает гостей, за исключением
дважды в год приходящего священника, родственников, заглядывающих
в годовщину свадьбы, и соседских дочерей, которые наведываются по¬
упражняться в игре на непременном пианино. Унылые комнаты, омер¬
зительно сытые, обставленные так, что блевать хочется, но не стыдящие¬
ся ни самих себя, ни собственной ауры, полной незримых шорохов и
перестуков, призванных объяснить хозяину или гостю, что можно, а чего
нельзя. Ни одного, пусть даже самого крошечного предмета, которому
были бы присущи красота или хотя бы утилитарность; ни намека на то,
что может на самом деле понадобиться в гостиной нормальному челове¬
ку. Ничего спонтанного, ничего непретенциозного, ничего безыскусного
и естественного.
Почему женщина, живущая в таком доме, могла сунуть голову в
духовку? Осматриваясь по сторонам, я с трудом представлял Себе, как
она смогла оказаться способной даже на банальную ошибку, отдав¬
шую ее во власть шантажиста. Речь, решил я, должна была идти о
чем-то, ставящем под угрозу ее «общественный статус». Ес спокой¬
ствие и самоуверенность в кругу других домохозяек, участвующих в
работе того же самого благотворительного комитета, а ведь наверня¬
ка работа в комитете была самым привлекательным моментом в ее
жизни. И вот что-то выбило у нее из-под ног твердую почву, жен¬
щина зашаталась и рухнула наземь. И погибла.
Провинциальная Голландия.
Осел, везущий тележку по сельской дороге, вошел в комнату, на¬
сторожился, присел на самый краещек плюшевого кресла. Эта комна¬
217

та была единственной во всем доме, про которую с уверенностью мож¬
но было сказать, что служанка тебя здесь нс подслушает.
Полиции стало известно, что его жена страдала неизлечимой болез¬
нью. И его, беднягу, все принялись жалеть. Наверное, скоро он опять
женится — но не раньше, чем позволит его общественное положение
и провинциальная мораль.
Я медленно извлек одно из своих подлинных удостоверений.
—	Я здесь по распоряжению генерального прокурора. Все это дело
пора наконец довести до конца.
—	Но ко мне-то оно не имеет ни малейшего отношения.
—	Не считая того, что именно ваша жена покончила с собой.
—	Каковы бы ни были подлинные причины и цели проводимого вами
расследования, инспектор, я категорически возражаю против попыток
говорить о моей покойной жене в настолько неподобающем тоне.
—	Ага. Я вас прекрасно понял. Вы бы предпочли, чтобы на эту тему
вообще перестали говорить, да и ничего нс предпринимали. К сожа¬
лению, я намерен докопаться в этой истории до самой сути, незави¬
симо от того, кого мне придется тем самым обеспокоить и какие тайны
разоблачить.
Господи помилуй, поглядеть только, как он сидит, — в скорлупе
собственной добродетели! Мне захотелось сказать ему, что он продаст
людям такое паршивое молоко, что за одно это его стоило бы забро¬
сать тухлыми яйцами. Гнусный тип, столько же неудобоваримый, как
производимое на его заводе масло!
Нет, на это я не пойду. Не позволю себе дать волю чувствам, не
имеющим непосредственного отношения к делу. Мое отношение к
производимому им маслу никак не предопределяет роли этого мон¬
стра в смерти его злополучной жены.
—	Конечно, я приложу все усилия к тому, чтобы не оскорбить ваших
чувств публичным обсуждением данного вопроса. Вы и сами видите, что
я пришел к вам, скрыв подлинную цель визита, и скорее всего я вас ни¬
когда больше не побеспокою. Но такие истории похожи на заражение
крови: чтобы избавиться от них, надо резать по живому. Л от поверхност¬
ных примочек и притираний становится только хуже.
Казалось, мои слова не произвели на него никакого впечатления.
Этот мужик сидел, как жаба на бревне, чувствуя свою правоту и наду¬
ваясь ее сознанием. Мне показалось, будто я забрел в трясину. Что ж,
тем глубже надо зарывать в землю плуг.
—	Речь идет о формальном дознании, это допрос, и вы обязаны
отвечать на мои вопросы. Ну а теперь — поправьте меня, если я в
чем-нибудь ошибусь, но учтите, что факты, которые я приведу, по¬
черпнуты из официальных материалов следствия... Найдя вашу жену
мертвой,, вы тут же заперли дом, причем и все двери из комнаты в
комнату, сами явились в полицию и потребовали личной беседы с
инспектором. Разговаривать с дежурным вы отказались. По телефо¬
218

ну звонить не стали. Вы появились в полицейском участке в десять
минут девятого утра; прождали инспектора двадцать минут и настоя¬
ли на том, чтобы он отправился к вам домой вместе с вами, причем
только вы двое.
—	Это верно.
—	А почему вы не вызвали врача?
—	Я понимал, что это бесполезно. Моя жена слишком сильно на¬
глоталась газу, прошло уже слишком много времени. Я только открыл
окна. А двери, наоборот, запер: должна была прийти уборщица. Во-
первых, опасности могла подвергнуться и она, а во-вторых, это про¬
сто не ее дело.
—	А откуда вы узнали, что с того момента, как ваша жена наглота¬
лась газу, проШло слишком много времени?
—	Сперва она лежала в постели. Потом я слышал, как она спусти¬
лась на первый этаж. Я уже объяснил инспектору.
Это правда, и об этом я прочел в деле. Ночью она спустилась на
первый этаж в пижаме, а ее муж не спал или по меньшей мере про¬
снулся.
Не понадеялась ли она на то, что он услышит ее, обнаружит, спа¬
сет? Допускаю, что он и сам не понял, что она таким образом, возмож¬
но, сигнализировала ему и умоляла о спасении. Но он уснул, не до¬
жидаясь ее возвращения.
Негативный аспект всей этой истории заключался не только в том,
что отравление газом — редкий в Голландии способ самоубийства; да
ведь и сами газовые плиты у нас редкость. Голландцы практически не
готовят в духовках. Вот вам еще одна примета провинциальной пре¬
тенциозности — завести внушительную газовую плиту с тем, чтобы ни
разу не воспользоваться духовкой.
Так почему же она решила все-таки воспользоваться ею — в пер¬
вый и в последний раз в жизни? Откуда она узнала о том, что с собой
можно покончить и так? В Англии это довольно распространенный
способ самоубийства, об этом пишут в газетах, но она, должно быть,
и не подозревала о существовании таких газет. Неужели она сама су¬
нула голову в духовку? Или ее заставили? Следователь из Центрального
управления задумался и над такой возможностью, но, как и во многих
других сомнительных случаях, не смог прийти к определенному выводу.
Мой собеседник по-прежнему сидел, не выказывая никаких эмоций.
—	Но скажите мне — с какой стати вы отправились за инспекто¬
ром? Почему не позвонили домашнему врачу и не предоставили ему
заняться необходимыми формальностями? А уж он мог бы, в свою
очередь, известить полицию.
—	Но ведь по вполне понятной причине я был взволнован. И я
решил, что раз уж речь идет о самоубийстве... /
—	А вы дружите со своим домашним врачом?
—	Разумеется.
219

—	Может быть, он плохой врач?
—	Я ему всецело доверяю.
—	Так я и думал. Он ведь изобрел или по меньшей мерс подхватил
идею относительно внезапной инфекции. Правда, никакой инфекции
на самом деле не было. Нам известно — и вам самому известно, — что
ваша жена была совершенно здорова. Поэтому-то, как мне кажется, вы
и пошли за инспектором. И сказали ему: «Давайте поскорее». Но вы
утверждаете, что вам не было известно о письмах, которые кое-кто в
городе начал получать, равно как и о другом самоубийстве, по време¬
ни практически совпавшем с этим и тоже случившемся при загадоч¬
ных обстоятельствах. По крайней мерс, об этом судачили в городке.
—	Я ничего не знаю о письмах и не прислушиваюсь к сплетням.
Впоследствии мне рассказали о том, что некие люди в городе получа¬
ли анонимные письма, но так и не доказано, что в число адресатов
входила моя жена. И вы не имеете права пускаться в инсинуации, ут¬
верждая, будто она их получала.
—	А вы сами не получали никаких писем?
—	Нет. Как я уже объяснил вашим предшественникам. Не могу
понять, чего ради вы вновь возвращаетесь к этому вопросу.
— Позвольте уж мне самому решать, ради чего я это делаю. Допрос
провожу я.
Это его буквально раздавило. Люди вроде него смертельно боятся
правительственных чиновников.
— Простите, я не хотел быть невежливым...
— И вы по-прежнему утверждаете, будто это нормально — оставить
жену лежащей на кухонном полу, удалиться в полицейский участок и
целых двадцать минут прождать инспектора, отказываясь от каких-
либо пояснений дежурному или другим полицейским?
Но и эта стрела не достигла цели. Он слушал меня все так же без¬
участно.
— Мы с инспектором приятели, и только естественно, что я решил
обратиться к человеку, про которого я знал, что могу на него поло¬
житься.
— Что можете на него положиться или что он не станет сплетничать?
Черт побери, как же все-таки пробиться сквозь эту защитную скор¬
лупу? Я понимал: что-то здесь не так, понимал, что он фальшивит. Ему
наверняка было известно о письмах — я голову был готов отдать на
отсечение. Но как заставить его признаться в этом?
Что ж, в случае с другим мужем покойной, с инженером, сработала
откровенность, она его обезоружила. Но то был весьма интеллигент¬
ный человек и вовсе не провинциал по натуре. А об умственных спо¬
собностях моего нынешнего собеседника нельзя было сказать ничего
хорошего. И я решил пойти напролом. Сделать грубый заход, бесце¬
ремонно, сквозь все преграды, вторгнуться на тщательно охраняемую
территорию.
220

—	Только скажите мне одну вещь.
—	Если это будет в моих силах, — заявил он все столь же чопорно
и отстраненно.
—	Не совершили ли вы когда-нибудь поступка, который мог бы дать
человеку — некоему, скажем так, человеку — повод обвинить вас или
вашу жену? Обвинить, например, в нарушении общественной морали?
Вид у него стал такой, словно его хлестнули по физиономии мок¬
рой половой тряпкой.
—	Категорически нет.
—	Ни разу в жизни? — деланно изумился я. И тут же перешел в
дерзкое, даже наглое наступление, подбирая выражения без каких бы
то ни было церемоний. — А эти поблядушки в белых комбинезончи¬
ках, вы не обнимали ни одну ни разу? Не запускали никому руку ни
за пазуху, ни под юбку? Когда никто не видит, а? Или взять хоть вашу
служаночку — молодая, аппетитная, зубки белые. Юбка в обтяжку —
заглядеться можно. Прижмешь ее к холодильнику, спустишь трусики —
и ведь никто не узнает.
Ярость; смахивает на издыхающую гадюку.
—	Как вы смеете... как вы можете... да я бы никогда не подумал...
клянусь вам... никогда... никогда... какая грязь... непристойности из уст
государственного служащего... просто не могу в такое поверить.
Сработало. Значит, я оказался прав.
—	Но в письмах вас обвиняют именно в этом, — как бы невзначай
бросил я.
Несчастный ублюдок обмер от страху.
—	Но я же уничтожил все письма!
—	Ну, вот и приехали.
—	О господи...
На какие примитивные трюки приходится идти, чтобы изобличать
провинциального молочника. Нет, с общественной "моралью у Меня
самого дело обстоит плохо.
Я допрашивал его еще на протяжении получаса и под конец был уже
готов побиться об заклад, что мне удалось выколотить из него всю прав¬
ду. Нет, он о таком и не думал... вернее, думать-то думал, но делать ни¬
чего подобного не осмеливался. И его безупречное поведение — заслуга
не только остроглазой покойной жены, но и доброй сотни алчных глаз,
устремленных к нему отовсюду..'. Избегайте и помыслить о зле, — мне
казалось, будто я собственными ушами слышу, как нашептывает ему это
священник. По ироническому стечению обстоятельств, тот же самый,
которого обвиняли в том, что он хранит непристойные фотографии...
И все же даже здесь, даже в унылом и затхлом захолустье, такое
случается. Похожая история произошла в Стапхорсте. А в прошлом
году — в еще одном, точно таком же городке, причем брошенное мною
сейчас обвинение было тогда предъявлено как раз священнику. Дру¬
гим священником.
221

Суд решил, что обвинение представляет собою навет, и священ¬
ник-обвинитель понес суровое наказание за клевету. Но дело не в
том, справедливо подобное обвинение или облыжно. Такие обвине¬
ния карают обвиняемого самим фактом своего появления. Разумеет¬
ся, немедленно находятся ханжи и святоши, верящие любым огово¬
рам и, в свою очередь, наговаривающие с три короба.
Именно так. Подобным обвинениям вовсе не обязательно быть
справедливыми — им достаточно казаться вероятными или хотя бы
возможными. И шантажист прекрасно понимал, что подлинная угроза,
заключается именно в этом. Кем бы он ни был, анонимщик превос¬
ходно разбирался в том, что думают и Как ведут себя обитатели про¬
винциальных городков.
Молокозаводчик — теперь я ничуть не сомневался в этом — рас¬
сказал мне всю правду без утайки. Не на этот ли крючок его подло¬
вили — точно так же, как перед тем подловили его жену? Их обоих
парализовала сама возможность стать объектом, пусть и несправед¬
ливых, обвинений. Они понимали, что слухи, едва начав расползать¬
ся, непременно их уничтожат.
Глава 5
Тем же вечером я впервые отправился повидаться с бургомистром
у него дома. Как мы и договаривались заранее, я оставил «фольксва¬
ген» на другой улице и остаток пути проделал пешком. Бургомистр жил
на Королевской улице в красивом доме, более похожем на виллу. Ко¬
ролевская улица подобно Мимозной есть практически в каждом гол¬
ландском городе. Просто Королевская обычно бывает пошире. На
здешней даже растут деревья. И живет буржуазия. Доктора, дантисты,
нотариусы, банковские служащие, бургомистр... Да и с какой стати
таким важным людям было бы селиться на Мимозной?
Сущее удовольствие делать устный отчет, сведя его в словесном и
сугубо профессиональном смысле к минимуму, как я и собирался по¬
ступить. Здесь я ощущал себя могущественной персоной: я был в со¬
стоянии распорядиться свободным вечером бургомистра города, равно
как, если бы мне того захотелось, свободным временем любого из пят¬
надцати тысяч горожан. В Амстердаме мне такое не.дозволялось!
Я всегда полагал, будто мне нравится чувствовать себя мелкой ры¬
бешкой — совсем мелкой, — запущенной в большой водоем. И все же
возможность избавиться от письменных отчетов пришлась мне по вку¬
су. Небо свидетель, я привык строчить их: семь восьмых жизни любо¬
го полицейского протекает за составлением отчетов. Я даже умею хо¬
рошо составлять их, но тем не менее терпеть не могу этого занятия.
Меня приняла жена бургомистра. Красивая женщина, немного вы¬
светленная блондинка. Неудачно накрасившись, она могла бы пока-
222

заться вульгарной, но во всем, что касается одежды, лица и голоса,
выглядела она безупречно. Властительница города, держащаяся при¬
ветливо и демократично, когда маленькие девчушки преподносят ей
букеты цветов. Я сразу же представил себе, как она разрезает ленточ¬
ку на открытии нового крыла детского дома, но, честно говоря, она
мне с первого взгляда не особенно приглянулась. Меня же она тре¬
тировала так, словно я был уборщиком из общественного туалета,
причем ухитрившимся напиться при исполнении служебных обязан¬
ностей.
—	К сожалению, нс могу впустить вас. Вам следовало бы заранее
попросить о встрече.
Я подумал, что у их служанки, должно быть, выходной.
—	Просто будьте так добры передать ему мою визитную карточку.
На меня вновь неодобрительно посмотрели как на человека, не
знающего, где его место. Однако я с удовольствием проводил ее взо¬
ром. Одежда в несколько подчеркнутом пуританском стиле, но кра¬
сивые ноги и, пожалуй, она вертит бедрами. Ван дер Валк, утрись и
не облизывайся на чужое добро.
Появился бургомистр в домашнем, то есть полуразобранном, виде —
твидовый жилет и мягкие шлепанцы.
—	Ну разумеется, разумеется. А это... Прошу прощения, Анси, но
это дело важное и конфиденциальное. Проходите ко мне в кабинет,
господин... Ван дер Валк.
Чувствовалось, что он несколько растерялся, не зная, выказывать
ли сердечность или официальные холодность и превосходство. Сделал
окончательный выбор в пользу сердечности. Что ж, так оно, конечно,
тактичней.
—	Может быть, стаканчик шерри?
—	С превеликим удовольствием.
—	Вот и отлично. Ну и каких же успехов вам удалось добиться на
нынешний день? Хотя я понимаю, что для успехов еще рановато. Кста¬
ти, жилье пришлось вам по вкусу?
—	Да, спасибо. Ваша очаровательная секретарша все превосходно
организовала, она подумала даже о некоторых вещах, о которых забы¬
ла моя жена, я ей самым искренним образом признателен.
—	Да-да, Бургер выше всяких похвал, очаровательная — это имен¬
но то слово, она умеет взяться за любое дело и превосходно справля¬
ется с ним. Значит, можно сказать, вы не испытываете разочарования?
—	Испытываю, и огромное!
—	Вот как? — Паруса административного восторга моментально
поникли. — Но вы пришли к каким-нибудь многообещающим выво¬
дам? У вас имеются подозрения? Может быть, подозреваемые? Или
какие-нибудь неожиданные открытия?
—	Ни подозрений, ни, соответственно, подозреваемых. Если нс
считать, конечно, что подозревать следует всех — и вас в том числе.
223

—	Вот как? Ну что ж, понятно.
—	Я занимаюсь не подозреваемыми, а потерпевшими. Потому что
и виновник этих преступлений — или этих трагических-событий, как
вам будет угодно, — тоже является потерпевшим. Он оказался нс в си¬
лах справиться с искушением/
—	Надеюсь, — строгим голосом начал бургомистр, — что вы сами
не поддадитесь искушению, подойдя к делу столь, если можно так
выразиться, метафорически. Когда, инспектор, сможем мы наконец
вздохнуть с облегчением, поняв, что всем этим мерзостям положен
конец? Я готов согласиться, что психическое состояние автора этих
писем заставит психиатров поломать себе голову. Но неужели это са¬
мый плодотворный из всех возможных подходов?
—	У меня нет никаких подходов. Но здесь уже долгие месяцы без
видимой пользы искали подозреваемых. Вот я и подумал, что куда
больше можно узнать от потерпевших.
—	Значит, вы не в состоянии ничем меня обнадежить? На основа¬
нии всего увиденного и сделанного вами за эти... три дня?
—	Разумеется, я могу вас обнадежить. Мы скоро прижмем к
ногтю этого похотливого анонимщика. Строго говоря, я даже не
думаю, что простор для поисков окажется чересчур широким. Во
всяком случае, не шире того, который мне самому захочется обозна¬
чить.
—	Вот и прекрасно. Кстати говоря, а вы уже успели составить себе
мнение о нашем дорогом Безансоне? *
—	Да. Я встречался с ним. И он мне очень понравился.
—	Значит, вас не посетило подозрение, что он может оказаться за¬
мешан в эту историю?
—	Ни на секунду. Если не считать того, что и его необходимо при¬
знать потерпевшим.
—	Полагаю, что так. Конечно, чудовищная судьба этого человека
заставляет проникнуться к нему огромной симпатией, но, с другой
стороны, никто ведь не знает, что происходит в голове у человека,
которому довелось столько пережить.
Это было его первое толковое замечание за весь разговор — и я по¬
смотрел на бургомистра с искренним уважением.
Глава 6
—- Ну и как прошло дело? — сочувственно спросила Арлетт.
—	Я навесил ему лапшу на уши. Навесил на глаза, намотал на паль¬
цы, добавил еще и пропихнул в горло — и постарался, чтобы кушанье
пришлось ему по вкусу. С бургомистром все в порядке, он всего лишь
хотел, чтобы его обнадежили.
—	Рада видеть'тебя в таком настроении.
224

—	Хожу вокруг да около, как пастор Браун, говорю загадками и
парадоксами. А сейчас мне не мешало бы выпить, а то после рюмки
шерри в горле першит.
Менее всего — и я с радостью сообщаю об этом — я похож на
Джеймса Бонда. Не оставляю пряди волос на память, не убиваю лю¬
дей, не веду себя — и в этом отношении, и в других — подобно ис¬
тинному британцу, и меня оставляют равнодушным страстные женщи¬
ны с эксцентрическими именами. И у дорогих портных в английскую
фланель не одеваюсь, — я простой сыщик в костюме из магазина го¬
тового платья. Но я люблю большие порции дорогих напитков в ох¬
лажденном виде, причем люблю пить их из больших, дорогих и тоже
охлажденных бокалов. Что ж, твое здоровье, Джеймс Бонд, и да не
пойдет на убыль твоя сексуальная активность. Но держись более ос¬
мотрительно, старина, не стучи себе по лбу золотой ложкой от Фа¬
берже, воображая, будто ты крутое яйцо в скорлупе твоего гигантско¬
го «бентли».
—	Скажи этой Бургер, чтобы нашла мне сковородку, — сказала Ар¬
летт. — И не съедай все соленые крекеры, оставь мне немного.
Глава 7
Я проснулся в глубоком унынии и сразу же понял, что денек вы¬
дастся скверный. Кофе просился наружу, погода, напротив, веле¬
ла оставаться внутри, «дворники» «фольксвагена» должны были
потрудиться на славу, а когда я вернулся домой, выяснилось, что Ар¬
летт — а) забыла вынести мусор, б)-забыла, что я обещал вернуться
пораньше.
Впрочем, все это не имело особенного значения. Подобные мелкие
неприятности всю жизнь преследовали и Рембрандта. На самом деле
меня весь день донимало другое: я ровным счетом ничего не понимал
в том, как живут люди в таком вот городке в провинции Дренте. Что
ж, по заслугам. А ведь какое самомнение! Какими идиотами казались
мне все остальные сыщики! Сознательная ложь, искусно выверенная
вежливость и столь же продуманная грубость — изощренная техника
полицейского из большого города... вздор все это!
Тщеславный самонадеянный болван.
Я ничего не знал.
Я ничего не понимал.
Когда встречаешься с нетрадиционной проблемой, разрешай ее
нетрадиционными средствами -т чепуха на постном масле! .
Я словно бы сидел в батискафе у господина Кусто, исследуя вели¬
кие и безмолвные чудеса подводного мира. И вдруг обнаружил дорож¬
ный знак. Белая полоса на синем фоне. Такие знаки в Голландии на
каждом шагу.
8 Н. Фрилинг «Двойной узел»	225

«Ты находишься в географическом центре пустыни Гоби. Посторон¬
ним вход воспрещен (статья 436 Уголовного кодекса)» — вот что на
самом деле гласил этот знак.
Я прильнул к оправленному в бронзовую раму иллюминатору. Черт
побери, все верно. Я нырнул слишком глубоко и пора идти на всплытие.
Я вернулся домой, начал препираться с Арлетт и препирался до тех
пор, пока это ей не наскучило.
—	Послушай, я согласна с тем, что нам обоим случалось есть кое-
что и повкуснее, но ничего особенно отвратительного в этом ужине
нет, если не считать того, что он весь из жестянок. Поэтому изволь,
пожалуйста, прекратить дуться или хотя бы расскажи мне о том, что
тебя гложет. Ты расстроен, я же вижу, вот и объясни мне, что про¬
изошло.
—	Тебе прекрасно известно, что я взял себе за правило ничего не
рассказывать тебе о своих делах, тем более что ты терпеть не можешь
слушать о них.
—	Послушай. Мы тут с тобой вдвоем. Больше никого нет. Этот го¬
родок, этот дом, да и все остальное действует на меня столь же угне¬
тающе, как и на тебя. — Она задумалась, потом приняла решение. —
Послушай, оставь в покое тарелки. Сядь сюда. Налей мне бокальчик
из «Пепельницы».
Так Арлетт называет немецкое вино «Пепельное древнее духови¬
тое». Будучи француженкой, она считает себя обязанной прохаживать¬
ся по поводу немецкого вина, но я-то знаю, что оно ей нравится.
Я услышал, как Арлетт с грохотом опустила всю посуду в ракови¬
ну. Потом поднялась наверх, переоделась, причесалась, освежила ма¬
кияж и зашла в уборную. И все это я превосходно слышал тоже.
. Я не только не привык к тому недостатку приватности, который
поджидает тебя в маленьких пригородных домах, но он буквально бе¬
сит меня: мне кажется, будто он оскорбляет мое достоинство. Вся ули¬
ца, злобно подумал я, слышит и, следовательно, знает каждую интим¬
ную подробность из повседневной жизни моей жены. Слышит то, что
на самом деле не должен слышать даже я. И это кажется мне отврати¬
тельным.
Она переоделась в шерстяную юбку мягкого янтарно-сливочного
цвета, которая мне всегда нравилась. От нее хорошо пахло; в очеред¬
ной раз я пожалел о том, что не бросаю курить и из-за этого не могу
в должной степени развить обоняние. Чтобы осторожно обнюхивать
предметы, поднося их к носу в серебряной ложке. Заниматься изго¬
товлением изысканных чайных смесей — это было бы подходящим
делом для Ван дер Валка.
—	Да, я ненавижу преступления, — сказала она, вставив в рот си¬
гарету и чиркнув зажигалкой. — Ненавижу убийства со всеми их чу¬
довищными подробностями. Но что бы здесь ни происходило, на пре¬
ступление это, по-моему, не похоже.
226

— Если ты доведешь человека до такого состояния, что он не най¬
дет другого выхода, кроме самоубийства, то это точно такое же убий¬
ство, как если бы ты взорвала его пластиковой бомбой.
— Хорошо, согласна. Но разве убийцей в этом случае является кон¬
кретный человек, а не все общество в целом? Образ жизни, система
ценностей и так далее. Насколько я могу понять, люди лишают себя
жизни из страха перед общественным мнением, перед газетными
сплетнями, перед тем, что о них начнут судачить соседи... Другими
словами, им не вынести давления, которое оказывает само существо¬
вание. Так какая же разница между ними и какой-нибудь девицей,
убивающей себя из-за несчастной любви или случайной беременнос¬
ти, когда ей кажется, будто все на свете ее оставили? Или если чело¬
век пьет — и в результате этого теряет работу, а потом... Объясни мне,
какая тут разница?
—	Ты мой ангел-хранитель!
Я и впрямь был растроган.
—	Что ж, разве это не входит в мои обязанности?
—	Ты на редкость симпатичная женщина.
—	А теперь расскажи мне, что тебя угнетает.
—	То, что я здесь чужак. Никогда не чувствовал себя настолько не
в своей тарелке. Ни во Франции, ни даже в Англии.
—	Ты? Это как раз я чужачка. Иностранка. А ты голландец. Порой
ты даже чересчур голландец. —i Она ухмыльнулась.
—	Только не в этом городе.
Ван дер Валк, как он глубоко вздыхает!
Глоток из «Пепельницы» придал мне некой духовной энергии. Вин¬
цо и впрямь духовитое.
—	Я однажды прочитал Интересный доклад. Собственно говоря, то
были заметки на полях судебного дела, составленные судьей. Он под¬
черкивал, что люди, живущие в этой части страны, чувствуют себя
эмигрантами в Голландии, То есть в остальной Голландии, в той, где
расположены большие города. В той, где живем мы. И они соверша¬
ют там в процентном отношении куда больше мелких преступлений,
чем аборигены. Судья вывел теорию, написал меморандум и послал
его в министерство. Они чувствуют себя одновременно униженными
и несчастными. И все эти мелкие преступления — результат своего
рода бравады, основанной на механизме компенсации. Ты следишь
за ходом моей мысли?
—	Следить-то слежу, но не уверена, что понимаю.
—	Они чувствуют себя иностранцами. Стоит им отправиться на юг
страны и оказаться где-нибудь в Амерсфоорте, они обнаруживают, что
никто не понимает их язык, что еда там иная, чем дома, мысли дру¬
гие, кругом католики и всякое такое, — и они от этого шалеют. Одни
больше, другие меньше. Ну а здесь дело обстоит с точностью до пря¬
мо противоположного. Мы с тобой нежеланные иностранцы, мы им не
227

нравимся, они нас пинают. Всеми мыслимыми и немыслимыми спо¬
собами. Даже обсчитывают — меня уже раз десять обсчитали на какие-
то медяки.
—	Я тоже обратила на это внимание, но решила, что они жульни¬
чают, потому что так бедны.
—	Ну уж бедны.
—	Но онибыли бедны в течение стольких веков. От этого так вот
вдруг не отвыкнешь.
—	Я не верю в это. Мне кажется, от этого можно отвыкнуть очень
быстро, а денег у них сейчас полным-полно.
—	Может, все дело в почве. Земля тут плохая, как у нас в Савойе.
—	Не думаю, что на это можно списать все. Тут и религиозные мо¬
тивы задействованы. Такая глухомань — что наша, что французская —
имеет особую червоточину. Погляди-ка в «Лярусс»: насколько отлича¬
ются друг от друга в разных департаментах Франции цифры, характе¬
ризующие алкоголизм, душевные заболевания, врожденное уродство,
равно как и болезни, в первую очередь обусловленные самой беднос¬
тью, типа туберкулеза. Резкий скачок в отсталых и отдаленных депар¬
таментах — в Савойе, в Морбияне, в Лангедоке. И здесь то же самое,
готов побиться об заклад. Мне кажется, они и сейчас чувствуют себя
загнанными, затравленными, чувствуют себя на оккупированной тер¬
ритории — и, разумеется, ненавидят оккупантов. С какой стати все эти
чужаки приезжают сюда и тут же становятся богачами? Грабь их, грабь
при первой удобной возможности. Грабь и-своих ближних, грабь зем¬
ляков, но это уже как бы в шутку, — потому что те знают правила игры.
Но стеной встанем против любого чужака. Разумеется, чужаков стано¬
вится все больше и больше, и стена не всегда выдерживает... что ж,
тогда они начинают партизанские действия в тылу.
—	И ты это чувствуешь?
— Еще как!
—	А жертвы шантажа тоже были здесь чужими?
—	Это интересная проблема, еще придется над ней поразмыслить.
Но я пока не выяснил, сколько людей получали анонимные письма.
Они держат язык за зубами, мне не удается поймать их за руку. Иног¬
да мне кажется, будто все обвинения являются плодом воображения и
у этой истории нет ровным счетом никакой подоплеки.
—	Объясни.
—	Я хочу сказать, что анонимщик всего лишь, возможно, устроил
охоту на ведьм. Пошли круги по воде, началась паника, и теперь лю¬
бой готов поверить про любого, другого во все самое скверное. Если,
например, бургомистр вдруг начнет получать письма, изобличающие
его в чем-то неблаговидном или даже постыдном, пусть даже в них не
окажется ни крупицы истины, — люди все равно сотрут его в порошок.
Это взрывоопасная история, вот почему я должен положить ей конец.
Ты же сама чувствуешь, что люди здесь растревожены, нервы у них на
228

пределе. Они готовы бросать друг другу обвинения и готовы к таким
обвинениям вполне серьезно прислушиваться. К обвинениям по адресу
любого, включая самых добропорядочных и достопочтенных граждан.
Точь-в-точь как в Салеме. Ты читала эту книгу?
—	«Дьявол в Массачусетсе»? — Она читала ее и явно обрадовалась
этому. — Да, потрясает воображение.
—	Там не было ни единой колдуньи, но они нашли и разоблачили
целые дюжины. Девочки-подростки шагу не могли ступить, чтобы не
наткнуться на какую-нибудь новую ведьму.
—	Люди тогда жили очень скудно и придерживались суровой пури¬
танской морали.
—	И ты не улавливаешь сходства?
—	Да, пожалуй. Но насколько я припоминаю, салемские девочки-
подростки изобретали ведьм, чтобы позабавиться и получить удоволь¬
ствие. У них не было ни газет, ни радио, ни телевидения, ни поездов,
ни магазинов, ни кинотеатров. Вот они и нашли себе забаву.
—	Да, но это не совсем то, что я имею в виду. Самих этих девочек-
преследовало пусть и зыбкое, но тем не менее острое чувство вины,
они полагали, будто все радости и удовольствия исходят от дьявола и
замешаны на колдовстве. В конце концов, люди действительно вери¬
ли в то, что ведьмы существуют. И эта параллель представляется мне
более убедительной.
—	И чтобы избавиться от чувства вины, они повесили великое мно¬
жество невинных людей, — повесили, чтобы избавиться от страха пе¬
ред тем, что сами могут превратиться в ведьмаков и ведьм или, может
быть, уже превратились.
—	В точности так. На взгляд девочек, все повешенные были ведь¬
мами. Что, понятно, было всего лишь плодом воображения.
Я застал себя за тем, что, оживленно беседуя, налил еще вина. От
былой депрессии не осталось и следа. Дивная терапия Арлетт...
—	Но чем бы все это ни было, им следовало избавиться от напас-
тья домашними средствами. Обращение ко мне, к чужаку, оказалось
ошибкой. И они тут же встали против меня стеной.
—	Молоко здесь ведьмы отравили, это уж точно, — с лукавой улыб¬
кой заметила Арлетт.
Глава 8
Глубокой ночью мне пришла в голову одна мысль. Вся улица, ду¬
мал я недавно — думал, содрогаясь от негодования, — слышит и, сле¬
довательно, знает любую самую интимную деталь из повседневного
существования моей жены.
Но если так, то почему бы мне или моей жене не крутануть столик
на сто восемьдесят градусов? Почему бы не проявить страстного ин¬
229

тереса к повседневному существованию целой улицы? Точно так же,
как поступает она сама. Глазея в окна, ну и тому подобное.
Разумеется, я в состоянии просидеть целый день у окна, вооружив¬
шись биноклем,-точь-в-точь как анонимщик и шантажист. Как гряз¬
ные стариканы на садовых скамейках. Восхитительно, просто восхи¬
тительно! Именно этим мне и хотелось всю свою жизнь заняться.
Припоминаю, как я однажды приехал в гости к другу военных лет,
англичанину, который живет в Бристоле. После демобилизации он учил¬
ся в Кембридже и сейчас стал архитектором. Умный и чрезвычайно сим¬
патичный человек. Он пожаловался мне на тошнотворный провинциа¬
лизм Бристоля, сказав, однако, что большой лесистый парк в северной
части города — они там называют его Нижним, — просто великолепен.
—	Отличное местечко для того, чтобы подсматривать за парочка¬
ми, — посмеиваясь, объяснил он. — В центре города у нас тоже есть
парк. Но разве это парк — жалкий холм, едва поросший травой. Од¬
нако по какой-то неведомой причине любовники, взобравшись на
этот холм, впадают в страшное бесстыдство. Не зря же местные пар¬
ни именно так его и окрестили.
—	Именно как? — поинтересовался я.
—	Шлюшкина Плешка.
—	Шлюшкина Плешка?
—	Ах да, ты же голландец! Плешка — это старинное слово, обозна¬
чающее голый холм, ну или любое другое место, ничем не покрытое.
А шлюшка — вспомни-ка, как мы пялились на медсестер, сиделок,
просто случайных девушек, проходящих мимо! И называли их, порой
совершенно незаслуженно, шлюшками.
Шлюшкина Плешка! Я был очарован звучанием этого названия.
Беда в том, что у меня не было времени на подобные мероприятия.
В Амстердаме я мог бы в крайнем случае призвать кого-нибудь себе
на подмогу. Здесь же я вынужден был действовать без подстраховки.
Уж эти мне полуночные мысли, подумал я, вновь проваливаясь в за¬
бытье, при'свете дня они рассыпаются во прах.
Глава 9
—	Тебя это и впрямь интересует? — спросил я за завтраком.
Кофе сегодня с утра оказался хорошим, да и солнце сияло вовсю.
—: Мне начинает казаться, что да.
—	И ты поможешь мне?
—	Интересно, как это я сумею помочь тебе?
Арлетт искренне йзумилась. Да и что она понимала в преступлени¬
ях или, если уж на то пошло, в ведьмах.
—	Ты мне можешь чрезвычайно помочь.
—	Но как?
230

Мимозные улицы по всей Голландии и конкретная Мимозная в
маленьком городе провинции Дренте.
—	Мне хочется, чтобы ты превратилась в домохозяйку, проводящую
целый день у окна.
—	Уж скорее меня причислят к лику святых в качестве новой Жан¬
ны д’Арк!
—	Да, конечно, ио дело не в этом. Мы постоянно навлекаем на себя
сильнейшие подозрения. Мы оба. Ты хоть словечком с кем-нибудь из
местных перекинулась?
—	Лениво здороваемся.
—	Ну, видишь? Мы реагируем на их поведение, принимая оборо¬
нительную стойку. А это ошибочная тактика. Не обязательно кидать¬
ся к ним с распростертыми объятиями, но поговори с ними, побесе¬
дуй, посекретничай. Я не предлагаю тебе приглашать всю ораву сюда
на чашку кофе или одалживать у кого-нибудь из этих женщин газоно¬
косилку, но не будь хотя бы замкнутой и неприветливой. Пусть они
поймут, что ты живой человек, хоть и имела несчастье уродиться глу¬
пой французской гусыней. Поговори с ними об уборке, о стирке, о
цене на кабачки. И главное — смотри в оба. Смотри и подмечай ма¬
лейшее их движение. И слушай. Какие бы гадости или глупости они
ни говорили, какими бы простушками или стервами ни казались, все
тщательно запоминай и припасай для меня. Возможно, мне как раз это
и понадобится.
—	Знаешь ли, — задумчиво продолжил я, подставляя чашку, чтобы
Арлетт подлила мне кофе: работоспособность мозга по утрам в значи¬
тельной степени зависит от количества и качества выпитого кофе., —-
Предполагается, что я провожу здесь этнографические изыскания, а я
ведь могу подойти к этому делу и вполне серьезно. И чем лучше мне
удастся эта роль, тем раньше мы сможем отсюда выбраться.
—	Ну хорошо, я постараюсь. — Однако в голосе у нее сквозило со¬
мнение. — Конечно, я не могу себе представить^ как буду сплетничать
со здешними домохозяйками у бельевой веревки, набив рот прищеп¬
ками. Но делать мне все равно нечего, мальчики остались в городе, и
я могу посидеть с блокнотом.
—	И сама удивишься тому, как здорово у тебя все получится. Пом¬
ни только, что они, глядя на тебя, готовы лопнуть от любопытства.
Арлетт приступила к, делу без раскачки. Вышла во двор с бельем и
приветливо улыбнулась первой же попавшейся ей на глаза домохозяйке.
Это оказалась довольно неприятная особа с неврастенической жестику¬
ляцией, острым взглядом из-под очков и пронзительным голосом. И на
улыбку она отреагировала классическим шахматным контргамбитом:
—	Хорошая погода: белье быстро высохнет-
Арлетт обнаружила, что ее новая знакомая на редкость.бесцеремон¬
на и норовит начать задавать такие вопросы, которые в любой точке
земного шара, кроме Голландии, сочли бы просто наглыми.
231

Впрочем, и сама она перед столичной штучкой раскрылась более чем
откровенно. Для таких вот улочек характерны две особенности: во-пер¬
вых, у людей здесь нет друг от друга секретов, а во-вторых, они и не по¬
дозревают, что есть вещи, которые стоит держать в секрете. Арлетт под¬
вергли настоящему допросу, и она поняла, что такой напор выдерживать
далеко не просто. Но в конце концов некоторую экстравагантность ее
собственных высказываний всегда можно списать на французское про¬
исхождение. Она заставила себя рассказать новым «подругам» о своих
детях, о том, как ужасно жить в доме, который обставила не ты сама, о
том, сколько получают правительственные чиновники и какая им пола¬
гается пенсия, о том, как выкраиваешь лишний грош, а цены все время
растут на все, даже на маргарин. А в ответ узнала о дочери, пошедшей в
медсестры, о другой дочери, которая все еще ходит в «школу домоводст¬
ва», и о сыне, который, оказывается, ровесник старшему сыну Арлетт, —
ох уж эти мальчики... С ними так трудно... Так что даже француженка
сумела найти с местной жительницей общий язык.
Госпожа Болтоовеен, как тут же мысленно окрестила ее Арлетт,
справилась со сложной задачей, аккуратно развесив на «плечиках»
воскресную сорочку мужа, встала, прислонившись к забору, сложила
руки на груди и за четверть часа безмятежно поведала о соседях все,
пока на кухне у.нее не засвистел чайник, жалобно умоляя ее прекра¬
тить хлопотать по дому, присесть и выпить чашечку кофе.
Глава 10
Я провел день за сложной детективной работой: подстригся в па¬
рикмахерской, долго и с удовольствием поболтал с приятной продав¬
щицей в табачной лавке, столь же долго, но не с таким удовольстви¬
ем со скучающим чиновником из Бюро по трудоустройству, — теперь,
когда в городе появилось столько новых рабочих мест, он откровен¬
но томился от безделья. Таким образом я по крупицам складывал рас¬
сыпавшуюся было мозаику. Вроде бы все воспринимали мою «ле¬
генду» как должное; мало-помалу я набирался смелости и в конце
концов проник даже в такие святилища, как налоговая инспекция,
филиал министерства труда, и побеседовал с адъютантом здешнего
комиссара полиции, — и все это под предлогом интереса к условиям
труда, созданным для турецких строительных рабочих (поскольку все
голландские рабочие на целую неделю уезжают через границу в со¬
седнюю Германию и возвращаются в пятницу вечером, заработав за
пятидневку вдвое больше того, что они получалц бы на родине; это
обстоятельство изрядно действовало на нервы как налоговой инспек¬
ции, так и министерства труда).
Никто, включая адъютанта из полиции, а он, судя по всему, был
парень не промах, не заподозрил меня в принадлежности к полицей-
232

скому ведомству. Строго говоря,‘от безделья изнывали они все — и все
с радостью обнаруживали, что и ответственному чиновнику из минис¬
терства внутренних дел нечем заняться, кроме как поболтать с ними,
и он вовсе не намерен причинять им хоть какие-нибудь неприятнос¬
ти. Все мы были одного поля ягоды — бюрократы, масоны, макиавел¬
листы, — все придерживались того мнения, что любое порученное нам
дело требует для своего исполнения минимум года, потому что в важ¬
ных вопросах мелочей не бывает.
Но лишь немногие из этих провинциальных бюрократов были ро¬
дом из Дренте. Как большинство государственных служащих, их то и
дело перебрасывали с места на место по требованию, а то и просто по
прихоти начальства, и их воззрения на Звиндерен и на его обитателей,
будучи порой интересными, не больно-то помогали делу. Мне хотелось
поближе сойтись с аборигенами, но именно это желание реализовать
оказалось труднее всего. И сейчас было уже совершенно ясно, что сто¬
ит мне постучаться к кому-нибудь из местных жителей, и на пороге
меня встретит ледяное молчание.
Во второй половине дня мне опротивело общение с чиновниками,
и я решил поделиться возникшими у меня теориями с господином
Безансоном.
—	Вот вы, можно сказать, в этой области специалист: вас повсюду
считают чужаком. Не только чужаком, но и человеком, занимающим¬
ся магией. В другие столетия вас, вне всякого сомнения, объявили бы
колдуном. А в наше всего лишь заподозрили в том, что вы сочиняете
непристойные письма.
Он улыбнулся мне из-за стола, за которым, как я уже успел подме¬
тить, имел обыкновение сидеть.. Это был большой чрезвычайно проч¬
ный стол из самого обыкновенного дерева, сколоченный, несомненно,
местным плотником. Его ножки не были выточены на токарном стан¬
ке, а просто грубо обработаны и скруглены при помощи наждачной
бумаги; широкая столешница была испещрена следами инструментов
и прикосновений, где-то испачкана, где-то прожжена. Хороший стол,
и сиделось ему здесь наверняка удобно; он походил на царствующую
особу или на какого-нибудь важного министра, восседающего за рос¬
кошным столом красного дерева на террасе в Карлтон-Хаус. А когда
он говорил или вслушивался в мои слова, его рука мягко скользила по
голой столешнице, как будто сама ее шероховатость была приятна на
ощупь. Мне это понравилось; на его месте я, должно быть, повел бы
себя точно так же.
—	Виноват в этом главным образом я сам, — медленно начал он. —
То есть мое поведение. Я избегаю контактов, живу, спрятавшись за
высокой стеной, держусь не так, как принято в здешнем краю.
—	А У этой стены имеется какое-нибудь специальное предназначение?
—	Это пережиток прошлого, но я ухватился за него с благодарнос¬
тью. Сто лет назад, так мне кажется, за стеной держали буйнопоме¬
233

шанных, лишая общество возможности полюбоваться ими. Примерно
так же дело обстоит и сейчас. А я столь долго жил у всех на виду, что
не мог бы пожелать себе ничего лучшего, чем это убежище. Но чело¬
веку, который стремится к одиночеству, никто не доверяет: само это
стремление принимают за грубость по отношению к остальным.
—	Ха-ха-ха. Я обратил на это внимание.
—	Я рассматриваю эту стену как защиту от враждебно настроен¬
ного мира. Она не имеет для меня символического значения. Просто
высокая глухая стена, спасающая от любопытных и бесцеремонных
прохожих. Скажу вам более: мне всегда хотелось отыскать что-нибудь
в этом роде; мне эта стена нравится. В каком-то смысле это можно
сформулировать и так: я сам сознательно воздвиг ее.
—	Высокую глухую стену. Понятно. Моя, правда, не глухая, она
стеклянная. Но все равно и я ничего не слышу, и меня тоже не слы¬
шат. Глухая стена.
—	И это вас беспокоит.
—	В огромной степени. Знаете ли, если я чего-нибудь и стою в сво¬
ем ремесле, то только потому, что умею быстро налаживать контакты
с людьми. Я свободно разговариваю с ними — и тем самым провоци¬
рую их на то, чтобы они, в свою очередь, свободно разговаривали со
мной. Й тогда я начинаю их чувствовать, обонять, осязать. И понемно¬
гу начинаю их понимать. А без этого мне и с места не сдвинуться. На
данном деле уже поскользнулись несколько полицейских, которые луч¬
ше разбирались в местных обычаях, да и были попросту умнее меня.
А раз я не понимаю здешних жителей, то как же мне сдвинуться с
мертвой точки?
— В мире есть целый ряд вещей, — неторопливо начал Безансон, —
трагических, даже подчас чудовищных. Ты их не понимаешь и никогда
не поймешь. Столкнувшись с такими вещами, человек чувствует себя
совершенно беспомощным, он не испытывает ничего, кроме ужаса.
— Это верно.
— Я обнаружил, что думаю о детях, страдающих лейкемией; их
держат в больнице на Корсике; я читал об этом примерно неделю
назад в «Пари мач». Парижский профессор сказал корсиканцу: «Су¬
дарь мой, все ваши усилия бессмысленны». А тот ответил: «Каждому
ребенку нужно дать шанс». Кто из них был прав? Судя по всему, оба.
—	А это дело и впрямь имеет такое серьезное значение?
—	В сопоставительных категориях нет, конечно. Число погибших в .
автодорожных катастрофах неизмеримо больше. Но для меня оно важ¬
но. Во-первых, потому что это моя работа — останавливать распростра¬
нение заразы такого рода. А во-вторых, потому что меня сюда посла¬
ли как бы во избавление — послали туда, где ничего не вышло у тех,
кто уже пытался решить эту проблему. Мне необходимо раскрыть это
дело — иначе весь остаток дней я могу с таким же успехом заниматься
чисто канцелярской работой... И все же делу присуще значение, вы¬
234

ходящее за рамки моей самооценки и возможной карьеры. И суть во¬
проса нс столько в смерти двух женщин, сколько в общем умонастрое¬
нии, которое является в корне порочным и которое, как мне кажется,
и составляет истинную подоплеку дела. Тут есть определенная парал¬
лель с гонениями на евреев.
—	Что-то я не улавливаю, — мягко заметил Безансон.
Я вдруг сообразил, что несу околесицу.
—	Я хочу сказать, что это, возможно, всего лишь частный и незна¬
чительный образчик того, что творится повсеместно. Массовая исте¬
рия, истоки которой в массовом самообмане, массовый невроз. Если
что-то в жизни идет не так, начинаются поиски козла отпущения.
Евреи, коммунисты, негры, кубинцы, — только назови козла отпуще¬
ния, а уж в жертву его принесем мы сами: В здешних местах, как мне
кажется, появилась тенденция ненавидеть чужаков. Вообще пришлых.
Местные жители словно бы хотят заявить: «Да, верно, мы тут жили
бедно, но пока вы не появились, все было в порядке». Возможно, я в
какой-то мере преувеличиваю. Даже наверняка. Но, так или иначе, это
единственный вывод, к которому мне удалось прийти.
Безансон внезапно задал мне тот же самый вопрос, который нака¬
нуне вечером задала и Арлетт:
—	А что насчет адресатов анонимных писем — они были здесь чу¬
жаками?
—	Не имею ни малейшего представления. Но, кстати говоря, так
не думаю. Хотя поручиться ни за что не могу, потому что не имею
представления даже о том, кто именно получал эти письма. Только
не поймите меня превратно. Параллели, о которой я говорил, в стро¬
гом смысле слова не существует. И в письмах нет и налета тех чувств,
что передаются, например, словами «черномазые, убирайтесь к себе
в Африку». Просто у меня создалось впечатление, что речь в данном
случае идет о небольшой замкнутой общине, сплотившей свои ряды
и ощетинившейся против всех чужаков, и даже самый легкий внут¬
ренний раздражитель вроде истории с письмами может стать катали¬
затором и привести к серьезным разрушительным последствиям. А с
чего это все началось?
—	Ваши слова о евреях... Вы что же, полагаете, будто у немцев было
что-то не так и они использовали евреев в качестве козла отпущения?
—	Мне кажется, это само собой разумеется; во всяком случае, таково
широко распространенное мнение. Конечно, я не хочу ничего упрощать:
я почти ничего не знаю о евреях и практически ничего о немцах.
—	Значит, вы проводили четкую параллель. Вы всего лишь подбро¬
сили в качестве иллюстрации весьма зыбкую гипотезу.
-Да.
Меня удивило, что этот пункт нашей беседы показался моему со¬
беседнику настолько ‘важным. Я привел пример с евреями, как он
справедливо выразился, лишь в качестве иллюстрации.
235

—	Возможно, я ошибаюсь. Если так, то поправьте меня. Но ведь вы
сами приехали ко мне — и оказались желанным гостем — и заговори¬
ли со мной чуть ли не доверительно, — сказал Безансон.
—	Это так. Все так и есть.
—	Это ведь не уловка? Не заранее запланированная и рассчитан¬
ная уловка?
—	Вы хотите сказать, будто я сделал вид, что мне внезапно захотелось
довериться вам? Но с какой целью? Чтобы разоблачить вас, что ли?
—	Ну, это было бы видно.
—	Судя по всему, вы нас, полицейских, насквозь видите.
Он улыбнулся:
—	Если бы такое было необходимо, я бы действительно разглядел
вас насквозь. Могу ли я заподозрить вас кое в чем?
—	Не мне судить. Меня подозревают в столь разных вещах.
—	И меня тоже, — сказал Безансон.
—	И вы болезненно реагируете на это.
—	Меня в свое время столько раз допрашивали — и столько самых
разных спецслужб. Возможно, я автоматически начинаю вести себя как
подозреваемый.
—	А я, честно говоря, обнаружив умного человека, приехал к вам,
чтобы вы поделились со мною мозговыми извилинами.
Он вновь улыбнулся:
—	Все, что у меня есть, — в вашем распоряжении.
Я переменил тему разговора. Формировать прежнюю не имело
смысла.
Глава 11
Арлетт, когда я вернулся, уже поджидала меня. Она отнеслась к моим
инструкциям, ко всему этому идиотскому плану с огромной серьезностью
и уже исписала четыре страницы в одном из моих служебных блокнотов,
заполнив их собственными этнографическими изысканиями, пусть триви¬
альными, а где-то и абсурдными, но, возможно, весьма ценными. Я мог
бы передать ее заметки какому-нибудь специалисту из Йельского уни¬
верситета, занимающемуся социологией провинциальных городков. Или
же его коллеге или почти коллеге психологу, который исследует обще¬
ственный статус и его поиск в качестве поведенческой доминанты. Я вни¬
мательно прочитал записи Арлетт. А она стояла передо мной, как при¬
лежная школьница перед учителем, проверяющим ее сочинение.
— Со мной случилась одна странная вещь. Я не сумела перенести
ее на бумагу, по крайней мере вкратце, и решила пересказать на сло¬
вах, если тебе, конечно, интересно; впрочем, суди сам^ Должно быть,
у меня всего лишь разыгралось воображение — я ведь заранее знала,
что большого проку от меня не будет.
236

—	Ну расскажи.
—	Эти домохозяйки только и делают, что подглядывают друг за
Дружкой. Просто невероятно. Живи я здесь, я бы наверняка превра¬
тилась точно в такую же.
И это обстоятельство ее явно расстраивало.
—	Ну давай рассказывай.
—	Строго говоря, ничего особенного, и в Амстердаме я бы вообще
не обратила на это никакого внимания, даже если бы заметила что-
нибудь, а скорее всего просто не заметила бы. И уж конечно не при¬
слушалась бы. А здесь я прислушалась. Да что там — выслушала вни¬
мательнейшим образом!
Я поневоле рассмеялся. Арлетт не только расстроилась, она стыди¬
лась собственного поведения.
—	Женщина, прекрати терзаться. Ничто не имеет особого значения,
но ко всему надо присматриваться и прислушиваться с максимальным
вниманием. Никогда не знаешь заранее, что тебе доведется услышать.
А вдруг рецепт, моментально излечивающий от любой простуды.
—	Ну что ж... — Она набралась мужества. — Супружеская пара с на¬
шей улиць! устроила страшный скандал. В трех подъездах отсюда по
другой стороне улицы. Это — давай-ка поглядим — дом номер десять.
Там живут муж с женой и дочурка лет пяти, длинные волосы перепле*-
тены ленточкой.
—	Пытаюсь припомнить.
—	У него маленькая бежевая машина — похожа на божью коровку.
—	Ага. «Фиат-11100». Теперь я понял, о ком ты. Он коммивояжер:
цветы, рассада и тому подобное.
Арлетт обрадовало и в то же время немного испугало то, что я от¬
несся к ее словам с такой серьезностью. То, что я вытащил блокнот и
написал на чистой странице: Мимозная, дом номер 10, бежевая мало¬
литражка. Моя жена превратилась в свидетельницу, а я ее допраши¬
вал. Я видел, что это кажется ей несколько нечестным — после пят¬
надцати лет законного брака!
—	Я много чего наслушалась про всех, кто живет на этой улочке.
—	Расскажешь мне обо всем по порядку. Начни с того скандала.
—	Первым, что я услышала, — а я тогда как раз гладила, — был гро¬
хот захлопнувшейся двери; судя по всему, это была парадная дверь,-а
потом женщина закричала: «Петер! Петер!» И тут я вспомнила, о чем
ты меня просил, и прильнула к окну. Должна тебе сказать, все жен¬
щины с нашей улицы поступили точно так же. Грохнула дверца авто¬
машины: в салон уселся мужчина. Насколько я понимаю, это был тот
самый Петер. Она выбежала на улицу следом за ним, как раз успела
залезть в машину с уже включенным двигателем — и тут они, похоже,
начали драться в салоне, потому .что машина принялась вилять по ули¬
це из стороны в сторону. Мне кажется, женщина вцепилась в баран¬
ку, но толком рассмотреть это я не сумела, -г- Произнесла она это ви-
237

новатым голосом. — Так или иначе, машина остановилась чуть даль¬
ше по улице. Из окна мне уже не было видно. — Арлетт чуть покрас¬
нела. — Я бросилась на улицу. Как ты мне и велел.
—	И, готов побиться об заклад, оказалась не единственной выско¬
чившей на улицу.
—	Если бы я не выскочила, то оказалась бы единственной, которая
усидела у себя дома. Но я мысленно назвала себя грязной сучкой. Это
надо же! Стою на улице и преспокойно наблюдаю за тем, как ссорят¬
ся друг с другом совершенно посторонние для меня люди. Такие сцен¬
ки только в городках вроде здешнего и разыгрываются. Я хочу сказать:
здесь люди так скрытничают, так осторожничают — и вдруг все разом
выскакивают на улицу. У нас в Амстердаме это не привлекло бы к себе
ничьего внимания — в конце концов, люди часто скандалят в общест¬
венных местах. И не испытывают при этом ни малейшего стыда. А
если им самим не стыдно, то и смотреть на них никому не стыдно.
Помнишь, как госпожа Брукс, наша зеленщица, в одной ночной ру¬
башке промчалась по улице в три часа ночи с криком: «Уберите эту
черную гадину!» — мы тогда еще гадали, что бы это могло значить.
—	Но тогда все тоже уставились на нее из окон.
—	Только потому, что она подняла такой шум и перебудила всех.
-И потому что мне было интересно насчет черной гадины. И потому что
я терпеть не могу Брукс — она каждого из-за полуфунта морковки уда¬
вить готова.
—	Милейшая госпожа Брукс, а вспомнить только, как она одевает¬
ся... Но мы отвлеклись. Вернемся к Петеру.
—	Драться они перестали и начали препираться на словах, но сло-
ва-то мне разобрать и не удалось. Потом он оторвался от нее и пошел
прочь, а она погналась за ним, прильнула к нему и все время повто¬
ряла: Петер, Петер.
—	А в котором часу это было?
—	Около трех; как раз когда все домохозяйки чаевничают. Полови¬
на мужчин, живущих на этой улице, коммивояжеры, коммерческие
агенты и тому подобное, — во всяком случае, во второй половине дня
они часто оказываются дома, и, значит, постоянных часов работы у них
нет. Ну, ладно. Петер отшвырнул ее, а она опустилась перед ним на
колени и обхватила его за ногу. Чтобы не дать ему уйти — а зачем же
еще? Он обернулся, а дело происходило уже на углу, и, мне кажется,
заметил, как мы, домохозяйки, пялимся на них с женой во все глаза,
и, по-моему, это зрелище сильно его успокоило. Так или иначе, он
вдруг пошел к себе домой. А она следом за ним — и опять попробова¬
ла было взять его под руку. Хорошенькую тогда картинку она собой
представляла, причем было ясно, что ей наплевать, смотрят на нее или
нет. Прямо на пороге собственного дома она вдруг бросилась ему на
шею — и тут я увидела, что он вне себя. Потому что он ее ударил. По-
настоящему. Держу пари, у нее будет синяк. Но, ударив, он сбросил
238

напряжение; потому просто взял ее за руку, втащил в дом и захлопнул
за собой дверь. И больше ничего не произошло. Глупость, конечно, но
я решила, что надо рассказать тебе об этом.
—	И совершенно справедливо, потому что мне это весьма любо¬
пытно.
—	Правда? Или ты притворяешься, чтобы меня подбодрить?
—	Нет, сущая правда. А теперь ответь мне на несколько дополни¬
тельных вопросов. Как ты думаешь, это из-за нее он так взбесился? То
есть я хочу сказать: потому что вернулся домой и застукал ее в посте¬
ли, допустим, с мясником? Или его разозлило главным образом то, что
она устроила ему сцену прямо на улице?
—	Скорее второе, потому что вплоть до самого последнего мгнове¬
ния, когда он наконец ударил ее, он держался более или менее спо¬
койно, во всяком случае собой владел. Но, конечно, я могу на этот счет
ошибаться.
—	А не показалось ли тебе, что она пытается выпросить у него про¬
щения за то, что она сделала или, на его взгляд, сделала?
—	Пожалуй, нет. Голос у нее был умоляющим, но это ведь может
означать что угодно: «Не оставляй меня» или «Не делай этого», — она
не хотела, чтобы он садился в машину. Ах да, теперь я вспомнила... В
тот момент, когда он уже сидел в машине, а она пыталась открыть
дверцу, она кричала: «Це говори этого! Не говори этого!» Я понятия
не имею, что она имела в виду, может быть, и ничего конкретного,
ведь у нее была истерика.
—	Узнаю родную улицу, — радостно откликнулся я.
Арлетт, казалось, все еще не могла опомниться от того, что я от¬
несся к ее рассказу с такой серьезностью.
—	Все равно я не в состоянии ничего предпринять. Думаю, мне сто¬
ит поддаться искушению, которое я давным-давно испытываю. Надо
ведь добраться до подоплеки этой истории. Позвоню-ка я в полицию
и от имени добровольного доброжелателя сообщу о происшедшем.
—	О господи! Дорогой! Это же отвратительно! У тебя что, нет дру¬
гого выхода?
—	Ну а что мне остается делать? Да, вот еще. что, почему-то я не
могу себе эту женщину представить. Как она выглядит? Хорошенькая?
—	Ну, полным страшилищем я бы ее не назвала, — со всей доступ¬
ной ей любезностью начала Арлетт. — Лет двадцати семи, может быть,
двадцати пяти. Большие ноги, и вроде бы она плоскогрудая. Костис¬
тая такая. Маленькая лисья мордашка, довольно хорошенькая, но ту¬
поватая, вроде как у дочки булочника у нас в Амстердаме, — ну, зна¬
ешь, та булочная на углу.
Чрезвычайно типичное для Арлетт описание внешности другой
женщины. А между тем из него вытекает, что соседка совсем недур¬
на собой. Вот как! Значит, еще одна молодая красивая замужняя жен¬
щина.
239

—	Послушай-ка. На мой взгляд, это на редкость безобразная семей¬
ная сцена, но в последнее время такие сцены разыгрываются в этом
городке значительно чаще, чем можно было бы предположить. Разу¬
меется, вполне вероятно, что за этим ровным счетом ничего нс стоит,
но, с другой стороны, не исключено, что это может иметь большое
значение, и мне необходимо разобраться с этим вопросом. Завтра ты
продолжишь свои наблюдения. И поучаствуешь в чаепитии.
—	О, эта чудовищная госпожа Болтоовеен, — ты даже не можешь
себе представить! Липучая, приставучая... хотя она не только расспра¬
шивает, но и сама рассказывает, спорить не стану. Я уже в курсе ее
месячного цикла, грыжи ее деда, дружка ее дочери, того, под каким
знаком зодиака она рождена...
—	Вот и чудесно. Важно, что она не подозревает, будто ты за нею
шпионишь. Ну а теперь сделаю телефонный звонок, о котором я го¬
ворил. Интересно, кстати говоря, что о его результатах я узнаю лишь
через несколько дней; мне придется дождаться, пока отчет о полицей¬
ском дознании не поступит к бургомистру, а там уж забрать его у него.
Через час мне не понадобилось выглядывать в окно или тайком
подсматривать сквозь щель в занавеске, чтобы убедиться в том, что
полицейская машина приехала. Я сидел и щелкал костяшками сухих
узловатых пальцев, словно злодей из бульварного романа.
Глава 12
Мне это показалось забавным: позвонить в полицию хриплым, при¬
глушенным голосом и пустить по следу парнишек в синей форме. Там,
где за дело берется Ван дер Валк, всегда находится место фарсу: не зря
же кое-кто считает его косоглазым, да вдобавок и хромым на обе ноги.
И его ядовитая, как дыханье с похмелья, уверенность в том, что, за что
он ни возьмется, все получится сикось-накось!
Но этнограф из меня получается неплохой, самодовольно подумал
я. По городу Звиндерену и его обитателям меня уже можно признать
экспертом, особенно в такой узкой специальности, как Мимозная и
те, кто на ней живет. У меня появились целые россыпи напоенной
отравой информации — спасибо, Арлетт, и главным образом спаси¬
бо вам, госпожа Принс, новая подружка Арлетт, вы не женщина, а
сущее сокровище; я целиком и полностью полагаюсь на вас. На вас,
и на молочника, и на собственного новоиспеченного дружка — сек¬
ретаря местной организации Общества Хороших Соседей. Замечатель¬
ный оказался мужик — так и рвется в бой под лозунгом «Нам надо
узнать друг друга получше». С истинно добрососедской активностью
и энтузиазмом он продемонстрировал обмирающему от восхищения
Ван дер Валку сложную схему, включающую в себя общественные
собрания, группы Живого Обмена Мнениями, любительский драм¬
240

кружок и особый календарик, согласно которому каждый член ОХС
получает в годовщину свадьбы цветы от Хороших Соседей.
Все эти люди по фамилии Элк или Кивание были, по их мнению,
друг для друга незаменимы, но, возможно, они сильно удивились бы,
узнав о том, какую бесценную помощь оказывают мне: я погружался
в их мысли и чувствовал себя как рыба в воде.
Да и вообще было достаточно волнующе познакомиться с эти¬
ми персонажами, словно сошедшими со страниц романов Синкле¬
ра Льюиса и обитающими по другую сторону океана и через сорок
лет после того, как они были порождены писательским воображени¬
ем. Мистер Бэббит, Уилл Кенникотт, доктор Альмус Пикербо (чело¬
век, лично знавший Кулиджа, а в данном случае — нидерландского
Кулиджа); их тут великое множество, и мне порой кажется, будто
бессмертная фраза Кэла «нет ни малейшей необходимости, волно¬
ваться» может стать идеальным девизом, который надо написать
золотыми буквами на вывеске каждого' из министерств у нас в Гол¬
ландии.
Я приобрел небольшой план, на который были нанесены все дома,
находящиеся на Мимозной. Поглядев на него, я поневоле рассмеялся.
Веду себя по меньшей мере странно. Не обзавелся ни единым подо¬
зреваемым, а все, чем я располагаю, — это небольшой план улицы и
блокнот, полный провинциальных сплетен. Ни единого подозреваемо¬
го, включая даже Безансона.
Я понимал, кем является Безансон. То есть кем он является при¬
менительно ко мне. Моим конфидентом, тайным советником, если
угодно, главой кабинета, силой за троном. То есть за диваном. Святой
Иосиф и фараон. Хорошо, когда рядом оказывается кто-нибудь вроде
него — человек, имеющий отношение к делу, которым ты занимаешь¬
ся, но находящийся за рамками общей картины. С такими людьми
можно разговаривать почти в открытую, иногда отношения с ними
начинают приобретать даже характер дружеских. В массе лиц, лишен¬
ных конкретных черт и индивидуальных примет, такие лица выделя¬
ются своим выражением, голосу таких людей присущ своеобразный
резонирующий тембр. Я припоминаю множество ситуаций, в которых
подобные люди подсказывали мне выход. А сейчас такой помощник
был нужен мне больше, чем когда-либо.
В большинстве дел, расследовать которые мне доводилось ранее, я
знал, кого искать и почему нужно искать именно его. Преступление
обычно оказывалось наглядным и очевидным, не оборачивалось, как
в данном случае, некоей призрачной драмой. Наоборот, я сам всегда
провоцировал развитие всевозможных призрачных драм, я испытываю
перед ними прямо-таки мальчишеский восторг. Но здесь мне некого
было провоцировать. У меня отсутствовали версии и гипотезы. Драмы
уже разыгрались; крошечные, едва заметные провинциальные драмы,
ничего впечатляющего и уж тем более величественного. Заголовков на
241

первую полосу такие дела не сулят. По ним не проводятся образцово-
показательные допросы и расследования.
Мне надо было затаиться, предаться наблюдениям, вжиться — толь¬
ко и всего. Анонимщик — если, конечно, в этом деле существовал ано¬
нимщик — рано или поздно сам свалится с дерева и попадет в мои
руки. И мне ничего не придется доказывать. Да и нечего будет там
доказывать. Все окажется чудовищно очевидным, таким элементар¬
ным, так что любой воскликнет: «Как это мы сами до всего не доду¬
мались?»
- Преступление — что, однако, за словечко — и город, в котором
оно совершено, неразрывны. Одно самым неизбежным и неотврати¬
мым образом проистекает из другого. Так в чем же заключались под¬
линные проблемы Звиндерена, где тонкая пелена недавно обретенно¬
го блеска и материального благополучия прикрыла от взора древние
кальвинистские корни наполовину зарывшегося в грязь ярмарочного
городка?

Часть третья
ДРУЖБА
Глава 1
Мне кажется, большинству полицейских присущ своего рода фата- •
лизм. Слишком часто оказываешься в ситуации, когда у тебя нет ни ма¬
лейшего представления о том, с какой карты зайти. И тогда швыряешь
карты на стол втемную и начинаешь отыгрывать их в той последователь¬
ности, в которой они упали. Вот и сейчас я столкнулся с самым настоя¬
щим лабиринтом. И даже если бы речь шла о моей собственной жизни
и карьере, я все равно не смог бы сказать, с чего это я решил, будто Бе¬
зансон сможет мне помочь. Послужить, так сказать, нитью Ариадны. Из
наших нсдолгих разговоров я не мог извлечь ничего, что способно было
бы оправдать самый факт их проведения. Разве что только одно. Пусть
подобный подход мне совершенно несвойствен, но я вынужден был в
одном отношении согласиться с инспектором из Центрального управле¬
ния. Что-то с этим стариком было неладно, что-то он таил. Что-то зло¬
вещее?.. Нет, «зловещее» — не то слово.
А какое то? Я не имел ни малейшего представления.
Но почему же на протяжении всего расследования Безансон как
был, так и оставался подозреваемым номер один? Подозрения по его
адресу были весьма ничтожными. Строго говоря, их не существовало
вовсе. И все же все полицейские — а теперь и я встал в хвост этой до¬
стопочтенной очереди — упрямо возвращались к мысли о том, что если
он и не виновен в конкретно этом преступлении (да и пошло бы оно
к черту!), то в чем-то другом он виновен наверняка. В чем, однако же?
Они не имели ни малейшего представления. И я тоже.
Я, разумеется, не верил и никогда бы не поверил в то, что Безансон
может оказаться автором анонимных писем. К тому времени я уже вы¬
учил их чуть ли не наизусть. Во всяком случае, мог цитировать целыми
абзацами. Они были заряжены сексуально, но лишь весьма туманно, чуть
ли не подсознательно, словно сам автор полагал, что анонимное письмо
непременно должно быть заряжено сексуальной энергией, иначе никто
не станет читать его, оно сразу же наскучит даже самому адресату.
243

. Куда сильнее сквозило в письмах религиозное чувство. Разумеется,
ярко выраженного кальвинистского чекана. Речь шла о Боге и о дья¬
воле в том буквальном, фамильярном, чуть ли не пошлом смысле, как
это и принято у кальвинистов. В жизни автора писем Бог и дьявол
были живыми, вечно присутствующими фигурами; они были подвер¬
жены эмоциям и разве что не прямому воздействию со стороны чело¬
века. Они слушали тебя, требовали, спрашивали, спорили, сражались.
И еще одна примета кальвинизма — того кальвинизма, который был
присущ и президенту Кулиджу, как его живописуют, — все побеждаю¬
щий конформизм, консерватизм, любовь к правилам и предписаниям
на все случаи жизни, чинопочитание; тупая ненависть ко всему ново¬
му, особенно если оно связано с определенным риском.
Автор писем был местный уроженец — я не сомневался в этомт по
крайней мере полагал, что не сомневаюсь, — здесь выросший, здесь
воспитанный, с младых ногтей проникшийся недоверием ко всему, что
приходит из внешнего мира. О больших городах в письмах говорилось
со страхом и ненавистью, как о дьявольских стогнах. И в подтексте
чувствовалась тревога и неуверенность: полчища сатаны вторгаются в
Звиндерен (и тут опять всплывает мотив «салемских колдуний») — и
автору писем предстоит сразиться с ними тем подлым орудием, кото¬
рое подвернулось ему под руку.
Был еще один вызывающий сомнение и, возможно, имеющий зна¬
чение факт. Все мужчины, на которых набрасывался автор анонимных
писем, были пришлыми? Женщины — правда, на этот счет полной
уверенности у меня еще не было — оказались местными уроженками.
Местными — в смысле из той же провинции или с границы с сосед¬
ними. Выросшими на той же почве, впитавшими в себя ту же атмо¬
сферу. Мне показалось, что во всех письмах, адресованных женщинам,
на заднем плане проходит невысказанный призыв: не предавайте род¬
ную землю.
Хотя стопроцентной гарантии не было ни в чем. Иногда мне каза¬
лось, что на свет выплыло не более десяти процентов всех анонимных
писем. Как я мог составить себе общее представление о них, сумев
ознакомиться лишь с ничтожной частью?
А что, если автором анонимных писем была женщина? В письмах
проскальзывали и феминистические обертона, но главное, там чув¬
ствовались страх и ненависть к мужчинам. К мужчинам как таковым.
Но разве это убедительный аргумент в пользу версии об анонимщи¬
це? Я знаю мужчин, настроенных профеминистически. Я сам настро¬
ен профеминистически. Я знаю человека, который отдает женщинам
предпочтение буквально во всем. Он заявляет, что только женщины
умеют по-настоящему заниматься бизнесом, — правда, в Голландии
такая точка зрения на редкость непопулярна. Он даже утверждает,
будто по-настоящему дружить можно только с женщинами. Он слав¬
ный парень, правда, чересчур говорливый, так ведь в этом смысле и
244

я не без греха. И в чем-то он прав: сам я с ним дружить не могу, а
вот Арлстт дружит.
Конечно, в голове у него тараканы. И будь этих тараканов чуть
больше.— он бы вполне мог писать такие анонимки.
Безансон, кажется, не доверяет женщинам. Надо бы проверить, не
исповедует ли и он профеминистические взгляды.
Глава 2
Я слонялся возле самодельных книжных стеллажей господина Бе¬
зансона. Хозяин дома сидел за столом, как всегда спокойный и любез¬
ный. Может быть, у него и впрямь было слабое зрение, но глаза за
стеклами очков сияли ровно и ярко.
— У вас превосходные книги, — внезапно сказал я.
—	Вот как? Я-то сам весьма высоко ценю их, но интересно, чем они
привлекают вас?
—	Я имею в виду только то, что они читаны-перечитаны. Букваль¬
но зачитаны до дыр.
—	Ах вот как! — Он улыбнулся. — А вам нс доводилось читать вос¬
поминания Жене де Куаньи?
Этот вопрос изрядно удивил меня.
—	Даже не представляю себе, кто это такой.
— Кто такая, а не кто такой. Но разумеется, у вас не было ни
малейшей причины когда-нибудь про нее услышать. Она была са¬
мой обыкновенной женщиной — правда, умной, красивой и склон¬
ной ко всевозможным приключениям. Она знавала много интерес¬
ных людей и принимала участие во многих интересных событиях в
наполеоновскую эпоху и оставила об этом столь же интересные вос¬
поминания. Она набросала: очень привлекательный портрет Талейра¬
на. Написала, что он у себя в библиотеке разговаривал со своими
книгами так, словно это были живые существа. Мне это очень нра¬
вится.
— Вижу, что вам нравятся воспоминания.
— На мой вкус, это единственные книги, которые по-настоящему
•занимательны. И подумайте, разве не любопытен тот факт, что какое-
нибудь совершенное ничтожество, жившее в восемнадцатом веке, ос¬
тавляет мемуары, читаемые сегодня с удовольствием, тогда как в наши
дни какая-нибудь всемирно знаменитая личность исписывает четыре¬
ста страниц, а ты засыпаешь уже на первой?
— Сегодняшние знаменитости — это завтрашние ничтожества.
—	Всякому хочется жить или на сто лет раньше, или на сто лет поз¬
же. Нет ничего более унылого, чем настоящее.
Я сел и раскурил сигару. Сложил руки на жийотё. Полюбовался
сигарным дымом, полюбовался собеседником.
245

Его спокойствие было поразительным, нс считая, понятно, нервно¬
го дрожания конечностей. И все же в нем чувствовалась насторожен¬
ность, затаенная, но постоянно присутствующая готовность встретить
любую опасность, свойственная человеку, проведшему столько лет в ру¬
ках у заклятых врагов, обращавшихся с ним с насмешливой и подлой
жестокостью, переносить которую было, возможно, еще тяжелее, чем
чисто физические страдания. И на его взгляд, все люди в мире являются
в каком-то смысле полицейскими. Что ж, ничего удивительного в том,
что он предпочитает восемнадцатое столетие: именно тогда провозгла¬
сили свободу мысли как абсолютное благо, разорвав существовавшую
дотоле причинно-следственную связь с обстоятельствами рождения и об¬
щественного положения. Конечно, он ни на минуту нс забывал и того,
что я в любой момент могу саморазоблачиться как один из его пресле¬
дователей. Так с какой же стати он пускает меня к себе в дом? Я ведь и
сам осознавал, что мои визиты носят достаточно бесцеремонный харак¬
тер. Еще одна деталь общей выучки, получаемой полицейским, — тебя
совершенно не волнует, бесцеремонно ведешь ты себя юти нет.
— У меня депрессия, — сказал я ему. — Мне не нравится это дело,
не нравятся мои собственные мысли и мои собственные действия.
Я увидел, как едва заметно дрогнуло его лицо, что должно было
обозначать улыбку. Что-то дрогнуло в глазах и вокруг широкого рта.
Но глубоко запавшие лицевые мускулы практически не шевельнулись.
Интересный рот. Губы тонкие и чувственные, но сама их чувственность
даже не сдержанная, а глубоко загнанная внутрь за те долгие годы,
когда он не мог себе позволить выражение хотя бы самой незначитель¬
ной эмоции. А складки и морщины столь глубоки и резки, словно про¬
ведены резцом по камню.
— Не стойте на месте, — посоветовал он. — Сводите сложное к
простому. Вам хочется потренироваться в процессе мышления, что ж,
станьте боксером, а я буду вашей боксерской «грушей».
— Дело деликатное, хотя к этому-то я как раз привык. И, как всег¬
да, велик соблазн продемонстрировать чисто бюрократический подход
к нему. Хочешь, чтобы вся ситуация была как картинка, без сучка, без
задоринки. Вроде какого-нибудь дела из сборника детективных но¬
велл — без сучка, без задоринки, но с ключом, который подходит к
замочной скважине. Чтобы все со всем согласовывалось и увязыва¬
лось — вот она, истинная мечта всякого чиновника! А в жизни так
никогда не бывает. Все идет вкривь и вкось, все вразброс и лишено
каких бы то ни было контуров и очертаний. И здесь тоже я вынуж¬
ден действовать как всегда, то есть методами неблаговидными, что¬
бы не сказать просто подлыми. Местные жители — а для меня это
совершенно посторонние люди — боятся меня, пренебрегают мною,
они меня избегают. И они на свой лад правы. Разве я прибыл сюда
не для того, чтобы выражать им свое неудовольствие, смеяться над
ними, смеяться над образом жизни, который они ведут? Мне надо
246

сделать свое дело — а я ведь не могу сделать его, не лишив их при этом
чувства собственного достоинства, не примерив одобренные высокими
инстанциями рамки и каноны к их привычному поведению, стилю
жизни, которого они придерживаются на протяжении стольких лет.
Я представляю собой правительство, а правительство — их вечный за¬
клятый враг. Прежде я не понимал, сколь разрушительное воздействие
оказывает правительство на жизнь маленького городка, по сути дела де¬
ревни, привыкшей вести бесхитростную деревенскую жизнь.
—	Выходит, вы пришли ко мне за утешением? Пришли воссоеди¬
нить собственное одиночество с моим? Нет, или я самым решитель¬
ным образом заблуждаюсь, или же ваши визиты преследуют совершен¬
но другую цель.
—	Вы правы.
—	Вот видите, инспектор. Значит, вы меня все-таки подозреваете.
По-прежнему. И навсегда оставите под подозрением.
Так оно и было, но я не позволю ему извлечь из этого факта садо¬
мазохистское удовлетворение. Ведь ему было со всей определенностью
известно, что у меня нет ни малейшей причины подозревать его.
—	Нет. Я имею в виду нечто другое. Мне кажется, я прихожу к вам
за советом.
—	В чем я вам и не отказываю, с оглядкой на мою более чем со¬
мнительную квалификацию в данной области.
—	А вам когда-нибудь приходило в голову... нет, это я неправиль¬
но начал... Вам не приходит в голову сейчас, в наши дни, проник¬
нуться пониманием и сочувствием по отношению к гестапо? Вам,
еврею? Пониманием — а там уж недалеко и до сочувствия, недалеко
до сострадания, пусть и. самого поверхностного. Конечно, не к тому,
что они совершили, а к ним самим? К тем людям, которые были ва¬
шими тюремщиками и мучителями?
—	Возможно, и так. А это каким-нибудь образом связано с ваши¬
ми проблемами?
—	Сам не знаю.
—	Давайте все же оперировать строгими фактами. В чисто теоре¬
тическом плане ответ на заданный вами вопрос будет однозначно от¬
рицательным. Но в каких-то конкретных обстоятельствах, с учетом тех
или иных конкретных факторов, мне кажется, что я понимал своих
тюремщиков, как вы их называете, совсем недурно. И нередко сочув¬
ствовал им. А теперь вернемся к вашему делу.
Мне захотелось встать и немедленно уйти; весь этот день я нерв¬
ничал и мне не сиделось на месте. Но мне надо было остаться у Бе-
зансона, хотя я и сам не понимал почему, ~ надо было выдержать его
невозмутимость и его бесстрастную наблюдательность. Я чувствовал
себя на удивление молодым и «зеленым»; то же выражение насторо¬
женной усталости, что у него, я видел на лицах пожилых полицейских,
которые дорабатывали последние недели перед отставкой. А в послед¬
247

ний раз столкнулся с этим.в Париже, поджидая такси на перекрестке
в час пик. У уличного регулировщика было написано на лице то же
самое полное равнодушие — равнодушие человека, на протяжении всей
жизни привыкшего выполнять чужие приказы и успевшего повидать
все на свете. Буквально все.
—	Я облечен административными и юридическими полномочиями,
но чувствую себя здесь так, словно нахожусь в побежденной стране, на
оккупированной территории. Будь я всего лишь чиновником, приехав¬
шим сюда, чтобы честно и в открытую проводить в жизнь правитель¬
ственную политику, мне было бы легче — или, во всяком случае, не
столь тяжело. В самой своей официальности я бы сумел найти опору
и защиту. Я был бы олицетворением правительственной политики и,
следовательно, сам оказался бы обезличен. Но, прибыв сюда тайно и
анонимно, я не вписываюсь в такую схему поведения и страдаю из-за
отсутствия у меня официального статуса. Вы находите, что это смешно?
—	Отнюдь. Это довольно любопытное наблюдение.
—	Здесь живут люди, жизнь и мысли которых кажутся мне смехо¬
творными, но я чувствую на себе их враждебность. Они ненавидят и
боятся меня. А у меня развивается тревожащая меня самого склон¬
ность презирать их — презирать, полагая, что все их реакционные
взгляды и обычаи подлежат полному,искоренению. Они представля¬
ют собой препятствия на пути прогресса, они мешают деятельности
правительства, еще немного — и не удивлюсь, если я начну думать и
воспринимать окружающее как правоверный член правящей партии.
Иногда мне, правда, кажется, что я в состоянии проникнуться сочув¬
ствием к кому-нибудь из аборигенов, хотя бы к своему коллеге-по¬
лицейскому... Так, например, в случае оккупации Германии я мог бы
проникнуться сочувствием к знаменитому гестаповцу Мюллеру.
—	Ах вот как, к Мюллеру. — Вновь его обычная улыбочка. —
строго говоря, не был знаком с этим господином. И, полагаю, с
ним не так-то просто было познакомиться.
—	Да уж, наверное. — Я ухмыльнулся в ответ. — Мрачный персо¬
наж и чудовищно потаенный.
—	Хотя, конечно, в каком-то смысле я, подобно всем остальным,
его знал. — Произнесено это было все с тем же равнодушием. —
И должен сказать, что по отношению ко мне он проявил себя весь¬
ма здравомыслящим человеком. Я ведь, как вы наверняка знаете, ра¬
ботал по его ведомству.
—	Ах да, конечно же. Я читал объемистое и интересное досье на вас
в архиве.
—	Вот именно. Досье на меня. М-да... По правде говоря, у меня
никогда не возникало желания взглянуть в него; не сомневаюсь, что
оно битком набито бессмысленной мешаниной из ничего не значащих
фактов и поспешно сделанных выводов.
—	Как и большинство подобных досье, — кротко заметил я.
248

—	Вот именно. Не глупее, могу себе представить, чем досье на
самого генерала Мюллера.
—	А вот заглянуть в него мне удовольствия не выпадало.
—	Не думаю, что вам имеет смысл заниматься поисками какого бы
то ни было сходства, — сухо заметил Безансон.
Тут я поневоле рассмеялся. Стоило мне пожаловаться на собствен¬
ный невроз, как от него (а так оно чаще всего и бывает) не осталось и
следа. Я чувствовал себя заметно лучше, к чему и стремился. Я смутно
подумал о генерале Мюллере. Вспомнить о нем меня заставила недав¬
няя заметка в газете. В колонке сенсационных, но сомнительных но¬
востей, на каждую из которых отводится ровно по три строки, сооб¬
щалось, что Мюллера опять где-то видели. То ли в Никарагуа, то ли
еще где.
—	Интересно, объявится ли он когда-нибудь? — наугад начал я.
—	А кому до этого есть дело? — возразил Безансон.
—	Это-то самое интересное! Дело до этого есть многим — причем
дело первостепенной важности.
—	Только не мне. А как насчет вас?
—	Мне тоже нет дела. Да и не думаю я, что он когда-нибудь объ¬
явится. Я сейчас вспомнил об одном человеке, который был классным
наставником в какой-то американской школе. На смертном одре он
вдруг объявил: «Я маршал Ней». И там даже нашлись кое-какие под¬
тверждения — почерк и так далее. Разумеется, ничего определенного.
—	И вы поверили в эту сказку?
—	Разумеется нет. Помимо внешнего несходства, эта история не
соответствовала характеру наполеоновского маршала. Он ведь был ро¬
мантиком: ему хотелось принести себя в жертву. Если бы он того по¬
желал, то смог бы спастись бегством гораздо раньше, а уж смерть-то
его ни в коем случае не страшила. Так почему же он вдруг все бро¬
сил и пустился в бегство? Нет, романтическая легенда, к сожалению,,
и не более того.
—	Мне кажется, генерал Мюллер вел себя сходным образом.
—	Если не считать того, что гибель маршала Нея видели многие...
Ах ты черт, мне же пора на встречу с бургомистром. Он куда менее
наблюдателен, чем вы. А вот из вас получился бы прекрасный поли¬
цейский.
—	Благодарю за комплимент, но такая карьера меня не прельщает,
особенно с учетом моего возраста.
—	Да я и сам не нахожу подобную перспективу чересчур заманчи¬
вой, — ответил я, уже подходя к дверям. — А вас не раздражает то, что
я приезжаю, сижу у вас и несу всякий вздор?
—	Ни в малейшей степени. Возможно, меня рано или поздно даже
заинтересуют переживаемые вами приступы совестливости.
И я отправился на Королевскую, мысленно репетируя ожидаемый
от меня рапорт.
249-

Глава 3
И опять в дом к бургомистру меня впустила его жена. И была так
же нелюбезна, как.и в прошлый раз. Должно быть, подумал я, она от¬
носится к моим визитам столь неодобрительно, потому что принимает
меня за очередную важную шишку, прибывшую издалека и взявшуюся
докучать ее мужу в часы его отдыха. Но вдобавок к этому в ее манере
держать себя со мной проскальзывала настороженность. А это было уже
странно, не правда ли? Мне пришлось прождать целых две минуты, и
потратил я их на раздумья над этим, на первый взгляд пусть и баналь¬
ным, обстоятельством. Почему жена бургомистра настороженно отно¬
сится к чиновнику из министерства внутренних дел, прибывшему из
Гааги? В конце концов, подобные визиты не должны быть ей в дико¬
винку: до меня в доме наверняка побывал добрый десяток правительст¬
венных служащих. И она, несомненно, научилась проявлять доброжела¬
тельность по отношению к ним. Ко всем без исключения. Кроме того,
эта дама — и мне было известно об этом — слыла особенной чаровни¬
цей, изо всех сил и с большим мастерством способствующей успешной
служебной карьере мужа. Так в чем, собственно говоря, дело?
Черт побери, я, кажется, понемногу начинаю сходить с ума. Проси¬
дел битый час с Безансоном, удивляясь тому, с какой стати отношусь к
нему столь настороженно и почему он, при всем своем многотерпении,
столь настороженно относится ко мне, а теперь вот еще эти раздумья.
Начинаю воображать себе, будто совершенно безобидная женщина по¬
чему-то относится ко мне с опаской. Дальше я, конечно же, буду подо¬
зревать ее самое. Ван дер Валк взял на себя в сегодняшнем спектакле все
роли, исполнявшиеся Кэри Грантом в фильмах Альфреда Хичкока. Не
так уж он, впрочем, стар, этот Ван дер Валк, и даже совсем неплохо вы¬
глядит — и пошли они все к черту, эти женщины, решил я, безмятежно
уставившись на задницу мадам, направившейся между тем в гостиную.
Появился бургомистр. Увидев меня, он как-то неискренне обрадо¬
вался, и его добрые слова прозвучали столь фальшиво, словно он уже
успел возненавидеть меня до глубины души, хотя и продолжал делать
хорошую мину при плохой игре.
—	А вот и вы, господин Ван дер Валк. Ну что ж, прошу пожаловать
ко мне в кабинет. Мне крайне жаль, Анси, но ты сама прекрасно зна¬
ешь — благополучие города превыше всего.
Жена кисло кивнула. Кисло только потому, что ей нравится нахо¬
дится в обществе мужа? — вновь удивился я.
Не вздумай подозревать людей! Стоит начать — и любой, кто встре¬
тится на твоем пути, покажется предельно подозрительным.
—	Ну... и как идут дела?
—	Увы, это дело не того сорта, чтобы о нем можно было сказать,
будто оно идет, — как идет, например, строительство домов, или про¬
кладка дорог, или доставка грузов на барже по каналу. Хотелось бы
250

мне, правда, именно этого. А у нас так: сперва — причем на протяже¬
нии долгого времени — ровным счетом ничего не знаешь, зато потом
внезапно узнаешь все сразу. И на этом дело заканчивается.
—	Но ведь наверняка у вас появились кое-какие соображения? Что-
то выкристаллизовалось? Сузился простор поисков?
—	Разумеется. Есть некий общий контур, который мало-помалу
становится все отчетливее. Контур ситуации в целом, а не какого-
нибудь конкретного человека в отдельности. Но фактов пока не хва¬
тает, и соответственно, никаких выводов делать просто нельзя.
—	Так оно обычно и происходит. Все, кто проводили здесь рассле¬
дование до вас, говорили мне то же самое.
. — Но ведь появятся и новые факты. Будут отправлены и получены
новые письма — и не все они лягут под сукно. Какое-то время новых
писем не появляется, но это не позволяет нам прийти к выводу, будто
их автор решил отказаться от своего занятия. Такие люди не отказы¬
ваются и не останавливаются. Да они просто не в силах пойти на это:
они вынуждены продолжать до тех пор, пока не наступит кризис. Им
хочется поскорее вызвать кризис.
—	Но нам-то этого не хочется. Неприятностей у нас хватает и без
того.
—	Мы не можем позволить шантажисту зайти чересчур далеко. Но
еще парочка всплывших писем следствию не помешала бы.
Если я вас правильно понимаю, ваш метод заключается в созда¬
нии гипотетического портрета анонимщика, а когда этот портрет бу¬
дет завершен, вы приметесь искать человека, который подошел бы под
описание. Хотя, конечно, я не могу быть уверен в том, что понимаю
вас правильно.
—	Никаких гипотез, — непреклонно ответил я: рассуждения бур¬
гомистра уже успели изрядно мне опротиветь. — Во всей этой про¬
цедуре имеется отдаленное сходство с созданием фоторобота на ос¬
нове показаний второстепенных свидетелей. Но для успеха подобного
предприятия требуется понимание психологии подозреваемого, а у
меня подозреваемый вообще отсутствует. Мы собираем сведения об
авторе анонимок. Крупицу за крупицей. Кстати говоря, вы уже по¬
лучили копию отчета о происшествии на Мимозной?
—	Еще нет. Они пришлют его завтра, и я сразу же вам его пере¬
правлю. Вам кажется, будто эта женщина или ее муж получали
письма?
—	Мне кажется, что какой-то фактор обусловил ту напряженность
в семейных отношениях, которая вылилась в уличный скандал. Не¬
что настолько неприятное, что они начисто забыли об окружающих.
Возможно, это были письма. Мне ведь и впрямь очень хочется, что¬
бы писем в моем распоряжении оказалось как можно больше. И если
поведение этой супружеской пары обусловлено именно тем, что я по¬
дозреваю, что ж... это подкрепит правильность направления, в кото¬
251

ром я веду поиски. Например, мне желательно знать, является ли она
местной уроженкой, а он, соответственно, местным уроженцем.
—	Моя Бургер выяснит это для вас без малейших затруднений.
—	Не будете ли вы так любезны приложить записку, уточняющую
это обстоятельство, к отчету, если подобные сведения будут в нем от¬
сутствовать?
—	Это имеет особое значение в ходе вашего расследования?
Он сделал себе пометку серебрянььм карандашиком, явно получен¬
ным на какой-нибудь презентации.
—	Значение для определения характера. Местные уроженцы, на мой
взгляд, легко отличимы от остальных людей, можно даже завести речь
о специфическом локальном типе личности.
—	Ах вот как, локальный тип личности. — Бургомистр улыбнул¬
ся. — По прибытии сюда я сам испытывал известные затруднения:
меня тут воспринимали как чужака. Мне еще повезло, что моя жена
родом из здешних мест, она-то и помогла мне подобные затруднения
преодолеть. Обеспечила, так сказать, для меня право допуска. Разу¬
меется, в любой небольшой общине к человеку со стороны относят¬
ся весьма настороженно.
—	Это уж наверняка.
—	Ну что ж... Давайте подытожим... ваша уверенность в собствен¬
ных силах не поколебалась.
—	Уверенность в собственных силах... — Мне пришлось подавить
улыбку. Голос его звучал так, словно он просил одолжить ему полкро¬
ны до понедельника. — Поверьте, бургомистр, вот она-то мне как раз
и не нужна. Терпение и сосредоточенность. Жаль, что во мне не со¬
рок футов росту и что у меня вдобавок нет увеличительного стекла.
Если бы мне удалось обозреть всю округу с одинаковой и равномер¬
ной точностью и беспристрастностью, я нашел бы этого человека уже
к завтрашнему утру. Я бы обнаружил все, чему присущ температурный
перепад по сравнению с окружающим. Это было бы чисто натуралис¬
тической штудией — типа того, как Фабр изучал повадки муравьев.
У бургомистра застыло выражение, представляющее собой нечто
среднее между удовольствием и неодобрением.
—	Попрошу вас не сравнивать представителей человеческой расы с
муравьями.
—	Разумеется, я их и не сравниваю. Разве что лишь в одном смыс¬
ле. Здесь на любого человека оказывается давление, склоняющее его к
конформизму, а нонконформное поведение — это то, что строжайше
воспрещено представителям муравьиного племени.
Не следовало мне злить его в такой мере — впрочем, разозлить бур¬
гомистра все равно не удалось. Профессия, подготовка, ментальность,
происхождение, моральный кодекс — все это мешало ему отнестись с
симпатией к Ван дер Валку и его подходам и подковыркам. Но он был
человеком умным, чуть ли не до мазохистических степеней терпимым
252

и питающим глубочайшее уважение к проявлениям профессионализ¬
ма в любой области, о ком бы ни шла речь — о министре, о его секре¬
тарше или даже обо мне. Если я покажу себя сильным следователем,
то мне простят и муравьев.
—	Но я могу предоставить в ваше распоряжение всего один под¬
опытный муравейник. А что, если от вас потребуется еще больше... на¬
блюдательности, терпения, выдержки... что тогда?
—	Так оно всегда и бывает. Невозможно просто усесться и пораз¬
мыслить над уже собранными данными и наличествующими обстоя¬
тельствами, как поступают натуралисты, которых я упомянул. Пусть
этим применительно к людям занимаются социологи. Время и нало¬
гоплательщик, который вынужден платить за потраченное нами вре¬
мя, это наши злейшие враги, не правда ли, бургомистр?
—	Увы, это правда.
—	Так что слишком часто нам приходится вытаскивать время из
болота за волосы, как барон Мюнхгаузен вытаскивал самого себя.
Приходится делать что-нибудь, способное хотя бы на посторонний
взгляд оправдать наши усилия. Я не буду вас больше задерживать,
бургомистр.
—	Отчет, если вам угодно, можете получить завтра во второй поло¬
вине дня, я принесу его домой во время обеда.
—	Так я и сделаю. И большое вам спасибо. Насколько я понимаю,
никаких новых насильственных смертей нам ожидать не приходится.
—	Надеюсь, что так, от всей души надеюсь. Вас проводить?
—	Нет, спасибо, я сам найду дорогу.
Один вопрос я все-таки не сообразил ему задать на протяжении
нашего разговора. Л потом, когда додумался, было уже поздно. Объ¬
яснил ли господин бургомистр своей жене — мне хотелось у него уз¬
нать, — что я из министерства внутренних дел, или он придумал моим
визитам какое-нибудь другое оправдание? А может быть, оказался на¬
столько мудр, что и вовсе не предложил жене никаких объяснений?
Похолодало. Мне пришлось дойти пешком до главной улицы го¬
рода, на которой я оставил «фольксваген». Ветер дул с севера и все
усиливался. Сомнет он нынешнюю приятную погодку, подумал я, а
может, оно так будет и к лучшему. Терпеть не могу оттепель. Специ¬
фический комплекс жителей.Азорских островов, которые неизменно
расстраиваются, услышав прогноз погоды, хотя на архипелаге стоит
вечное лето, присущ и мне, тем более что по сравнению с жителем
Исландии я, можно сказать, южанин.
—	Чего тебе налить? — спросила Арлетт. — Портвейна или молока?
—	Портвейна, пожалуйста. На этот раз отец города пожалел на меня
и каплю своего шерри.
—	Но выглядишь ты куда веселее.
253

—	А я и на самом деле настроен гораздо веселее. И кстати, недур¬
ной портвейн. Интересно, сколько он стоит?
—	Дороговато. Почти восемь.
—	Погода портится, — а я от этого прихожу в форму. Да и старый
Безансон приводит меня в форму: умный старик, ничего не скажешь.
Он кого угодно и под самым теплым одеялом достанет. Освежающее
воздействие!
—	Пронизывает до кости?
—	Ну, не совсем. Пока не совсем. Что-нибудь еще приключилось
на нашей улице?
—	Ничего не видела и не слышала, хотя весь день добросовестно
проторчала у окна. За кисейной занавеской.
Арлетт терпеть не может кисейные занавески, особенно ей не нра¬
вится их стирать.
—	Наверное, больше ничего и не случится. Но это не имеет значе¬
ния: завтра я получу полицейский рапорт.
—	Соседи наверняка уже обо всем знают. Они полицию за версту
учуют.
—	Да, в этом отношении всегда даем обывателям некоторую
фору. Увидев, как человек выходит из машины и стучится в чыо-то
дверь, ты об этом даже не задумываешься. А соседи скажут: «Ага, она
уже на неделю задержала коммунальные платежи». Никогда ничего не
добьешься там, где все друг друга знают. И все друг про друга знают.
—	Ничего, зато ты входишь в форму.
—	И в достаточную, надеюсь, для того, чтобы научиться смотреть
сквозь стены ничуть не хуже, чем наши соседи. А что там у нас сегод¬
ня по телевизору?
—	Футбол. Один игрок свалился наземь и притворялся, будто не
может встать. Футболисты ведут себя в последние годы как маленькие
дети. Немцы при этом страшно волнуются — они идут на побитие ка¬
кого-то рекорда или что-то в этом роде.
—	Что еще за рекорды в футболе?
—	Понятия не имею! А что, это важно?
—	Да нет, ничуть.
—	Гляди-ка! У меня опять молоко убежало!
Глава 4
Я проехал мимо дома бургомистра по Королевской, на которой оби¬
тали люди, добившиеся по меркам здешнего городка процветания, —
хозяева модных лавок, старшие сотрудники производственных фирм и
тому подобное. Улица здесь широкая и прямая, со всеми внешними
признаками модернизации, какие можно обнаружить в гордящемся
своей захолустностью захолустье. Дома — по меньшей мере половина
254

из них — были воздвигнуты лет десять назад, и время уже начинает на
них сказываться. В изящных садиках возле домов пристройки уже за¬
полнены всяким хламом, трава утратила ослепительную свежесть, сви¬
детельствующую о том, что газон разбит совсем недавно.
В конце главной улицы, упирающейся в набережную канала, дома
тоже были весьма красивы. Все обитатели городка, которым было при¬
суще нечто патрицианское, испокон веку жили на Виллемсдийк, в
высоких домах девятнадцатого столетия. У этих домов были остроко¬
нечные крыши, расписные стены, окна со стеклами, не пропускаю¬
щими нескромный взгляд со стороны, и чугунные главные ворота.
Здесь жили бургомистр, нотариус, адвокат, доктор и ветеринар — еще
в те времена, когда профессию каждого из них можно было написать
с прописной буквы. Кое-кто из них так до сих пор и не съехал, пред¬
почтя новым веяниям солидную и несколько унылую роскошь прошло¬
го. Отличная древесина и продуманно скудное освещение; бархатные
занавески, едва заметно тронутые тленом, зябкие, но просторные хол¬
лы с колоннами, гигантские шкафы, сундуки и двери, обширные по¬
греба и ледяные чуланы, гостиные, еще не забывшие о том, как их
именовали салонами, и насквозь пропахшие портвейном и сигарным
дымом.
Дом Фредерика, десятый на северной стороне. Да, красивые тут
дома. Но нотариус был уже стар, и его практика шла-на убыль; доктор
и вовсе удалился на покой; ветеринар тяжело пил, предоставив рабо¬
тать младшему партнеру. Старики по-прежнему собирались в старин¬
ном кафе на углу, играли в малый бильярд и главным образом сплет¬
ничали. Здесь провинциальная жизнь протекала в законсервированном
еще с тридцатых годов виде. После войны бургомистр перебрался в дом
номер 1 по Королевской, расположенный в самом дальнем конце де¬
ревни, успевшей к тому времени превратиться в город, а Виллемсдийк
начал постепенно умирать. Дома один за другим переходили в собст¬
венность страховых компаний, которые перестраивали первые этажи,
превращая их офисы; в собственность оптовых торговцев картофелем
и владельцев винных магазинов; в собственность компании, произво¬
дящей сельхозоборудование, и Дорожного управления всей провинции.
Королевская оказалась довольно жалкой заменой былой роскоши.
Дома здесь были малы, некрасивы и несолидные на вад: каменные до¬
мики, стилизованные под бунгало; и маленькие двухэтажные виллы,
изо всех сил старающиеся выглядеть величавыми и выглядящие всего
лишь дорогими. Маленькие шаткие балконы; смешные названия на
французский лад, явно почерпнутые из поваренной книги и выведен¬
ные крупными чугунными буквами по всему фасаду; на крыльце яко¬
бы старинные, но явно всего лишь подделанные под старину фонари;
стальные оконные рамы без малейшей надобности обшиты тисом или
украшены тирольской резьбой, а сами окна меж тем неотличимы друг
от друга. Великое множество стекла, французские двери, кичливые
255

американские машины, явно напоказ выставленные к воротам. Стоит
только взглянуть на все это — и понимаешь, как в здешних домах офор¬
млены интерьеры: голландская печь, сложенная из неотполированной
плитки, паркетные полы — что в Голландии является статусной харак¬
теристикой — и центральное отопление. Плюс гравюры Дюфи с изо¬
бражениями яхт — на лестнице, ведущей на второй этаж. Розовая
плитка на полу в ванной — и соответственно розовые ванна и унитаз.
Вилл Рейндерс проживал в одном из самых новых домов. Это было
уродливое квадратное двухэтажное здание, воздвигнутое посреди кро¬
шечной площадки, которую по голландским меркам следовало при¬
знать чертовски большим садом, и в этом саду размещались искусст¬
венный утес, пруд, в котором плавали золотые рыбки, и скульптура,
изображающая гнома, вертящего штурвал. Дом стоял наискосок к про¬
езжей части улицы, однако витражное .окно глазело из глухой в осталь¬
ном стены прямо на меня; а я стоял, докуривая сигарету, на тротуаре.
Мне было видно, как сравнительно молодая женщина прибирается в
гостиной; я задумался над тем, как теперь Вилл решает проблемы, свя¬
занные с ведением домашнего хозяйства. Бетти слыла отличной хозяй¬
кой и гордилась этим.
Я прошел по отвратительно вымощенной дорожке и с трудом ус¬
тоял перед искушением запустить окурок в гнома за штурвалом. Хо¬
рошее настроение вернулось ко мне, когда над входом я прочитал чу¬
гунную надпись по-французски: «Наша нива».
После того как я позвонил в колокольчик у дверей, отпер мне сам
Вилл. Это был сравнительно высокий и несколько сухопарый муж¬
чина с лошадиным лицом, большими неровными зубами и носом,
столь же извилистым, как вьющаяся по сельской местности дорога.
Судя по наряду Вилла, он куда-то собирался: на нем была шоферская
куртка из верблюжьей шерсти спортивного покроя в крупную клет¬
ку, кепка с наушниками и ничем не примечательный шарф. Ослепи¬
тельный «опель-капитан» (нынешнего года выпуска — и это, мягко
говоря, не скрывалось) поджидал его у входа.
Я приступил прямо к делу, вручив ему визитную карточку, которая
сама по себе должна была причинить ему известные страдания. Ин¬
спектор уголовного розыска! Однако он едва взглянул на нее.
—	Прошу прощения, — чуть нахмурившись, начал он. — Я должен
попасть на завод через пять минут.
—	Часок с этим придется подождать, господин Рейндерс. Там пре¬
восходно без вас обойдутся.
—	Это звучит несколько вызывающе. Какое мне дело до... Я и в
Амстердаме-то не был уже пару месяцев.
—	Я вам все объясню, только в доме.
—	А у вас есть право настаивать на этом?
—	Боюсь, что так.
Рейндерс справился с возмущением и взял учтивый тон:
256

— Разумеется, в этом случае я постараюсь помочь вам, насколько
смогу.
Гостиная в доме преуспевающего изобретателя и промышленника
наверняка окажется мрачной, подумал я. Умный и активный в профес¬
сиональной сфере человек, которому в общем-то наплевать на то, в
каких условиях он живет; который сознательно отказался от того, что¬
бы завести детей, потому что они могли бы помешать успешной науч¬
ной карьере; который уделяет слишком много внимания, сил: и энту¬
зиазма своим маленьким радиоприемникам и слишком мало тому, что
случается, когда он приходит домой и переобувается в шлепанцы.
Судя по его комнате, этот мужчина с приятными карими глазами
и настороженным лицом был скорее неплохим человеком. В комнате
отсутствовал разве что налет индивидуальности, некий сугубо лич¬
ностный отпечаток. Она не была ни фальшивой, ни претенциозной.
Просто никакой, а следовательно, и слегка скучной.
Современная дорогая мебель, отлично спроектированная и весьма
комфортабельная. Теплое дерево маслянистых тонов и табачного цвета
обивка. Зеленоватый турецкий ковер с коричневым, бежевым и цвета
слоновой кости рисунком — очень красивый. Прекрасный, хотя и стан¬
дартный торшер: из натурального дерева, стилизованный под ствол, от
которого отходят четыре ветки. Торшер, однако же, резко диссониро¬
вал с чудовищной настольной лампой, которая явно была свадебным
подарком, сделанным человеком, лишенным малейшего вкуса. Репро¬
дукция картин «имперского стиля»: стройные, несколько нечетко про¬
писанные египтянки, закутанные в пальмовые листья и сжимающие в
руках факелы. Продолговатый кофейный столик без особенных затей,
заставленный соответствующей посудой, а на стене над ним — момен¬
тальный снимок Карела Аппеля, выдержанный в подчеркнуто алой
цветовой гамме. И что в высшей степени примечательно, хотя и не
вписывается в общую картину — голубовато-зеленый речной пейзаж
Клода Моне над маленьким письменным столом.
На письменном столе отвратительная фарфоровая статуэтка — за¬
думанная как тигр и расписанная под тигра, но больше напоминаю¬
щая крупную дворняжку.
Мне пришло в.голову, что Бетти прочла в каком-нибудь дамском
журнале, скажем в «Мари-Клэр», что по-настоящему умная женщина
должна, обставляя дом, стремиться к сочетанию элементов и стилис¬
тических признаков современности и старины.
Было здесь и великое множество книг, однако, судя по внешнему
виду, страницы в них были скорее всего даже не разрезаны. Такими
книгами обзаводится человек, которому не жаль денег, который про¬
сматривает обозрения и покупает все, что привлекает к себе хоть ка¬
кое-нибудь внимание. Человек современный и придерживающийся-
прогрессивных взглядов, ему подавай яркие биографии, пикантные
истории с вдвойне пикантными деталями и романы «новой волны».
9 Н. Ф рилин г «Двойной узел»
-257-

Он покупает их, приносит домой, ставит на полку и собирается про¬
честь, едва у него выпадет свободная минута.
Рейндерс резким жестом указал мне на кресло, уселся сам — не¬
сколько неуклюже, потому что ноги у него были слишком длинными,
и мне почему-то показалось, будто он вот-вот начнет кусать ногти. Я
выразил восхищение его мебелью, но это его неожиданно возмутило.
—	В чем меня обвиняют? — раздраженно спросил он.
—	Ни в чем вас не обвиняют. Я расследую обстоятельства, при ко¬
торых произошла серия событий, одним из которых явилась смерть
вашей жены.
—	Ах нет, только не это! Хватит уже!
—	Готов согласиться с вами: мне искренне не хотелось бы вновь бес¬
покоить вас по данному вопросу. Но на этот раз все пройдет без ненужно¬
го шума. Учитывая интересы всех затронутых сторон, на этот раз решено,
что я буду действовать инкогнито. То есгь от вас-то, конечно, никто не
собирается скрывать, кто я такой, но таких посвященных окажется весь¬
ма немного. Маленькое счастливое семейство, как в сказочке. Даже
местная полиция не введена в курс дела, обращаю на.это особое ваше
внимание. Для вас, равно как и для любого другого, я официальный
представитель некоего министерства, проводящий социологическое иссле¬
дование. И наш разговор носит совершенно конфиденциальный характер.
— И кто же чьим конфидентом будет?
— Я хочу сказать, что если вы дадите мне честные ответы на порой
неожиданные вопросы, которые могут вас смутить или даже возмутить,
то это никуда не выйдет из этих стен; но если вы начнете рассказы¬
вать мне небылицы, я ни за что не смогу поручиться. И чем откровен¬
ней вы будете, чем меньше попытаетесь от меня утаить, тем быстрее
мы с этим делом покончим.
— Я был откровенен со всеми, кто проводил расследование до ва¬
шего появления, а проку оказалось немного.
Я одарил его легкой, в высшей степени дипломатической улыбкой.
— На этот раз прок будет. Из вашего дома исчезло некое подслу¬
шивающее устройство — крайне высокочувствительное и сугубо сек¬
ретное. Об этом мне рассказал ваш шеф. Вопреки вашему с ним уго¬
вору держать эту маленькую неприятность в тайне. Но у вас могут
быть и другие небольшие секреты, не правда ли?
—	Ну, раз уж вам известно и.это... — Сокрушенная улыбочка, не
без обаяния. — Тогда,-я убежден, у меня и вовсе никаких тайн не ос¬
талось. Давайте спрашивайте — и я постараюсь вам ответить. Не могу
сказать, будто меня обрадовал ваш приход, но, с другой стороны, раз
и навсегда разобраться с этой неприятной историей — перспектива для
меня заманчивая. Ничего нельзя оставлять не доведенным до конца.
Мой опыт конструктора убеждает меня в этом.
Мы с вами друг друга поняли. Я как'раз из тех, кто Псе доводит
до конца. Что ж... это может прозвучать парадоксально, но единствен -
258

ный способ распугать повешенную на меня историю заключается в
том, чтобы обрушиться на собеседника со всей внезапностью, обру¬
шиться как пыльный мешок на голову.
—	Валяйте. Обрушивайтесь.
' — Кто сейчас занимается у вас домашним хозяйством?
—	Моя невестка. Она профессиональный фотограф, но оказалась
так любезна, что забросила все дела и приехала сюда помочь мне.
—	Не исключено, что вы на ней в результате женитесь, — задумчи¬
во заметил я.
—	Почему?
Его голос сразу напрягся.
—	А почему бы и нет? Это вполне вероятно.
—	Ну, пожалуй... В отдаленной перспективе.
Чувствовалось, что ему стало весьма неуютно.
—	Ну а что? Значит, семья вашей жены не винит вас в ее смерти?
—	Разумеется, нет, — рявкнул он. — Да и с какой стати? Некая
крайне неприятная личность — я рад убедиться в том, что вы преис¬
полнены решимости наконец-то схватить мерзавца за руку, — пишет
моей жене отвратительные письма, и у нее отказывают нервы. Если бы
она только рассказала мне об этом... Разумеется, никто меня не ви¬
нит... В то время я был страшно занят решением одной хитроумной
технической проблемы... Бетти всегда была очень нервной — не то
чтобы неврастеничкой, но неуравновешенной, легко возбудимой.
Я хочу сказать, что она всегда страшно расстраивалась из-за самых
никчемных, из-за самых ничтожных неприятностей.
—	Вроде той, например, что, прибыв в большой город, вы забавля¬
етесь там с потаскухами?
—	Ну, в каких-то особых грехах винить меня было нельзя. У меня
не было постоянной любовницы. Ничего похожего не было, Да и Бетти
относилась к моим эскападам весьма спокойно.
—	Ее семья живет где-то поблизости?
—	Нет. В Гронингене.
—	Так, выходит, она родом из Гронингена?
-Да.
—	Значит, вашей невестке приходится. оставаться здесь на ночь?
Не может же она ездить туда-сюда каждый день! Она ночует в вашем
доме?
—	Допустим. Но это ведь только естественно, не правда ли? Я хочу
сказать, что поступать по-другому было бы просто глупо.
Мне понравилось его негодование; если мне понадобится нажать на
Вилла — вот он, рычаг, зачем искать чего-то другого?
—	Вы с ней спите?
Бледное лицо Рейндерса побагровело; что ж, возьмем на заметку и
это: легко краснеет.
—	С чего вы взяли?
259

—	Но это ведь тоже естественно, не правда ли? Я хочу сказать, что
поступать по-другому было бы просто глупо...
Конечно, мне не удалось в полной мере воспроизвести его манеру
говорить, его технократическую убежденность в справедливости логи¬
ческих умозаключений, но я сделал все, что было в моих силах:
—	Послушайте, ваши инсинуации...
—	Вы славный парень, красавцем вас не назовешь, но девицы на¬
верняка находят вас привлекательным: А вы, в свою очередь, находи¬
те привлекательными их. Вы много и трудно работаете, вы человек
увлеченный и сосредоточенный, а в минуту расслабления вам хочется,
чтобы под рукой оказалась какая-нибудь бабенка. Когда Бетти не быва¬
ло рядом, вы, разумеется, не могли удержаться от этого. Зато пока она
была тут, вы устраивали себе разрядку с нею и делали это весьма часто.
.Похоже, он впал в панику.
—	Можете быть со мной откровенны; в этом ведь нет ничего по¬
стыдного. Позвольте еще раз сослаться на ваши слова: это только ес¬
тественно — и глупо было бы поступать по-другому. И вы наверняка
играли с Бетти во всякие игры — занимались с ней любовью в непо¬
добающем месте, заставляли ее наряжаться в странные одежды, разгу¬
ливать перед вами нагишом, валили ее на пол в ванной... и на этот
диван... и на кухне...
Бедняга Вилл, он запаниковал еще сильнее, но, по крайней мере,
я его достал. Он ведь был из прогрессистов и, следовательно, старался
быть честным. Волей-неволей ему пришлось сознать мою правоту.
—	Черт побери! В конце концов, я же был женат на ней!
—	Совершенно верно. И я нахожу ваше поведение целиком и пол¬
ностью оправданным. Но не приходило ли вам в голову, что кто-ни¬
будь мог подсмотреть за вами в ходе одного из этих междусобойчиков?
—	Да, приходило.
—	А с невесткой вы это тоже практикуете?
—	Послушайте....ради всего святого... ее родители крайне консер¬
вативны... их возмутила бы самая мысль о...
—	Насчет меня можете не беспокоиться. И все же вы идете на чу¬
довищный риск. Кругом столько богобоязненных соседей.
—	Это да. Тараканы — так я их называю.
—	А вы сами неверующий?
—	Нет. Я гуманист. Но разумеется, я уважаю чужую веру. И не афи¬
ширую свои взгляды и вкусы, по крайней мере в здешнем краю. Бетти
была верующей, — но я никогда не попрекал ее этим.
Ничего себе!
—	Ее сестра перебралась из гостевой спальни в вашу?
—	Нет. У меня ежедневно бывает приходящая прислуга. Прибира¬
ется в доме. И смотрит во все глаза. А язык у нее как помело. Или,
вернее, как у гремучей змеи. Я рад бы от нее избавиться, да никак не
соберусь с духом. Так что мы ведем себя очень осторожно.
260

—	Но автор анонимных писем может обо всем узнать.
—	Я тоже так думаю.
—	Должен, однако, сказать, что вам не стоит слишком уж беспоко¬
иться по этому поводу. Автор писем не замышлял довести вашу жену
до самоубийства — и се смерть, скорее всего, должна отпугнуть его и
заставить держаться подальше от вашей личной жизни.
—	Я тоже об этом подумал. — В голосе у него послышалась злоба. —
Какой-то ублюдок, его замучила ревность, ему самому захотелось пере¬
спать с Бетти. Вы, знаете ли, совершенно правы: я увлекаюсь женщина¬
ми, может быть, чересчур увлекаюсь... И сейчас я корю себя за то, что
был недостаточно внимателен к жене. А этот!.. Какой-нибудь местный
святоша, насмерть запутанный и не смеющий даже поцеловать собствен¬
ную машинисточку. Таких здесь полно. Верно ведь?
—	Все может быть. Предоставьте искать его мне — это моя работа.
Если я сумею достаточно быстро разобраться с делом, то вас оставят в
покое, и вы с легким сердцем сможете жениться на невестке, особен¬
ного шума никто не поднимет.
—	Да плевать я хотел на этот шум!
Он вновь впал в ярость.
—	А сейчас я вас покину, — сказал я.
Невесело ему пришлось в последние четверть часа, ухмыльнувшись,
подумал я, сидя у себя в «фольксвагене**. Изящный, подчеркнуто со¬
временный белый «опель» помчался по дороге в сторону промышлен¬
ной зоны, будто вспугнутая кошка. Господину Рейндерсу не терпится
вернуться к электронным штучкам-дрючкам и реализовать перманент¬
ное желание похлопать по попке собственную машинисточку.
Сидя в маленькой машине, я огляделся по сторонам. Ничто не могло
помешать мне немедленно приступить к Фазе номер два, но сидеть здесь
было так приятно и мило. Небо налилось темной сероватой желтизной,
как всегда перед снегопадом, и снег уже падал, кружась в воздухе боль¬
шими и малыми, не одинаковыми по размерам, хлопьями. Высунув руку
из окна, я поймал снежинку — с мраморную крошку величиной, только
легче птичьего пуха, сухую и мягко шероховатую, напоминающую на
ощупь паутину. Когда я убрал руку, снежинка испарилась, не оставив на
ладони и капли влаги. Дивный снег, замечательный снег, пока он идет,
даже провинция Дренте кажется живописной.
Я посмотрел на деревья на Королевской, вгляделся в их по-новому
стилизованные верхи. Старый и корявый платан под опасным углом
нависал над проезжей частью. Нет, платан — дерево летнее, и место
ему вовсе не в Дренте, ему надо расти в более жарком и сухом клима¬
те, где в воздухе вьется раскаленная пыль. А вот иудейским букам здесь
самое место: стоят они прямые и жесткие. Вид у них, как у всего ев¬
рейского, несколько неприятный — костлявые руки ветвей под сахар¬
ными горами снега. И крошечный атлантический кедр в смешном са¬
дике Вилла — чистый, изящный, безукоризненный.
261

Я вновь вышел из машины и пошел по пешеходной тропе, остав¬
ляя в снегу следы, выглядевшие столь бессмертными и неизгладимы¬
ми, словно дело происходило в китайском театре у Граумана. Я позво¬
нил в колокольчик, бросив при этом взгляд на термометр, висящий на
крыльце возле двери. Ноль. Ровно. Ни заморозков, ни оттепели. Хруп¬
кое равновесие.
Открыла мне женщина — та, которую я видел из окна и про кото¬
рую знал уже, что она сестра покойной Бетти и девственно непороч¬
ная свидетельница, не захватанная пропахшими никотином грубыми
лапами тех дознавателей, которые вели дело до моего приезда сюда.
Блондинка или, как иногда выражаются, пушистая блондинка. Не
достаточно красивая для того, чтобы из-за нее сходили с ума, но вполне
ничего. Милая. Добрая. Взбалмошная и самую малость глуповатая. (Бет¬
ти На фотографиях не выглядела пушистой блондинкой, хотя вполне
могла ею оказаться. Она была выше, худощавей, и лицо у нее было бо¬
лее скуластым.) Улыбочка. Ровные зубки. Талию не назовешь осиной, но
при таких бедрах и груди она все же кажется тонкой. Крепкие, хорошей
формы ноги с чересчур крупными ступнями и щиколотками. Вся так и
пышет молодостью и здоровьем. Глаза, пожалуй, слишком маленькие
для такого высокого лба и такой пышной шапки белокурых волос. Я от¬
метил и оценил все это, втайне подумав, что в постели она должна ока¬
заться скучноватой. Понятно, на вкус Вилла, а вовсе не на мой. Я-то
имею в виду лишь одно: я как герой анекдота о незадачливом студенте,
который сидит в салоне автобуса и считает женщин, которых ему опять
хочется поиметь. Опять не потому, что уже имел, а потому что уже хотел.
— Ах! Вы, наверное, что-нибудь забыли у нас? Вы ведь только что
были здесь у моего брата, не так ли?
— Мне хотелось бы перекинуться с вами парой словечек, барышня
ван Эйк.
— Ах вот как! Вы даже знаете, как меня зовут! Ну, давайте заходи¬
те, не то вас всего снегом засыпет.
— Я к вам по делу. Позвольте представиться. Меня зовут Ван дер
Валк, я инспектор уголовного розыска. Пожалуйста, не нервничайте и
ни о чем не беспокойтесь — мой приход не сулит вам ни малейших
неприятностей. Мне просто хотелось бы узнать немного побольше о
вашей покойной сестре.
—	Но... вы же только что поговорили с Биллом?
—	Совершенно верно. И он очень помог мне. Наш добрый старина
Вилл. Великолепная мысль выйти за него замуж после того, как все эти
неприятности останутся позади. Хороший парень. А с другой стороны,
перспективный ученый. Его ожидает прекрасное будущее.
Разумеется, она побледнела.
— А что... вам об этом сказал сам Вилл?
— Давайте сформулируем это так: у вас есть своя маленькая тайна,
а у меня своя. Вы меня не знаете, не знаете, кто я такой, да я сюда и
262

вообще не приходил. Мне нужны от вас всего две-три детали, касаю¬
щиеся вашей сестры, чтобы дополнить ими общую картину. Вы с ней
хорошо ладили?
—	Да, конечно. Мы никогда не разлучались, пока она не вышла
замуж.
—	А какая у вас разница в возрасте?
—	Меньше двух лет.
—	А после того, как она вышла замуж, она не делилась с вами ни¬
какими секретами?
Теперь она покраснела.
—	Не понимаю, о чем вы?
—	Я хочу сказать, что когда вы с нею виделись, а ведь это бывало
часто... Верно?
—	Да нет, раз в пару месяцев, что-то в этом роде.
—	Ну, значит, тем более вам хотелось наговориться досыта. Между
нами, девочками... Тем более между нами, сестрами... Она, конечно
же, рассказывала вам про свою жизнь...
— Да нет...
Прозвучало это весьма уклончиво.
Я сменил пластинку:
— А правильно ли я представил себе, что вы обе были в некотором
смысле мятежницами? Знаете, эта домашняя атмосфера... Нет, я по¬
нимаю, что вы любите свой дом и родителей, но ведь жить с ними под
одной крышей, наверное, время от времени бывает тоскливо. Так?
— Пожалуй, что так.
— Бетти вышла замуж за блестящего молодого человека. А вы
уехали изучать фотожурналистику. Ну и как? Вы на этом поприще
преуспели?-
—	Да нет, не слишком.
Ухмылка простодушная и честная.
—	Вы служите в хорошем месте?
—	В паршивом.
—	Значит, вы даже обрадовались тому, что у вас появился повод
устроить себе каникулы?
—	Честно говоря, да.
Еще одна лучезарная ухмылка. *
—	А знаете, мне кажется, что ваши домашние с самого начала от¬
неслись без энтузиазма к вашему решению заняться фотожурналисти¬
кой. Это верно?
В ответ я был удостоен еще одним откровенным — и откровенно
изумленным — взглядом. Ради всего святого, откуда я столько про нее
знаю? Да я ведь полицейский, мне столько знать и положено.
—	Но вы упорствовали "и не желали сменить профессию, хотя из¬
бранная не сулила вам особенно благоприятных перспектив. И так или
иначе, мысль о возможном браке с Биллом вас радует. Вы с Бетти,
263

бывало, любили обо всем поговорить начистоту. Вы обе всегда были
не прочь позабавиться, а при случае просто доказать самим себе, что
вы не так старомодны, как ваши родные, и почувствовать себя самую
малость испорченными.
Маленькие глаза стали большими. Невероятно. Я чуть было не рас¬
хохотался. Я высказывал столь очевидные предположения, а она смот¬
рела на меня как на мага и чародея.
—	Вам ведь было известно про дружка Бетти, верно?
—	Да, — призналась она. — Но все это было не всерьез. Бетти ни¬
когда бы по-настоящему...
—	А про письма вы знали?
—	Нет, честно. Бетти не сказала мне о них ни слова.
Я не сомневался в том, что она меня не обманывает.
—	Наверное, Бетти горевала втихомолку. Если бы она шепнула о
них кому-нибудь хоть словечко, ей стало бы легче, я в этом, уверена.
— Я тоже в этом уверен. Но к несчастью, ваша сестра так ничего и
не сказала. А теперь, оглядываясь назад, вспоминая то, что случилось,
помня и понимая то, что произошло, скажите, пожалуйста, не прихо¬
дит ли вам в голову какое-нибудь ее высказывание, которое сейчас,
задним числом, может показаться странным, которое было на нее не
похожим и хоть в какой-то мере связанным с анонимными письмами?
— Нет. — Голос ее звучал теперь строго и серьезно. — К сожале¬
нию, ничего.
— Что ж, ничего страшного. И все равно спасибо. Надеюсь, я боль¬
ше никогда вас не потревожу, и... — Я потряс у нее перёд носом тяже¬
лым пальцем. — Никому ни слова. Запомните: вы не знаете, кто я та¬
кой, вы меня никогда не видели. Иначе мне не найти человека,
который писал чудовищные письма вашей сестре. Итак...
—	Обещаю.
Когда я вышел на улицу, снег пошел сильнее, хлопья стали гуще,
сейчас они и впрямь походили на хлопок. Поддавшись мальчишеско¬
му порыву, я запрокинул лицо вверх, разинул свою огромную пасть
и на протяжении десяти секунд, переступая с ноги на ногу, пытался
поймать губами особенно крупную снежинку, которую высмотрел из¬
далека и возжаждал всем сердцем. И она растаяла у меня во рту как
сахар. Какая это была радость!
Глава 5
—	Чудесный свет, такой сочный и зловещий. И мне совершенно
незачем вновь отправляться на улицу: я останусь.у огня и помечтаю.
Арлетт кивнула, однако ничего не сказала. Взяла мою пачку сига¬
рет, достала из нее одну, раздраженно защелкала зажигалкой, которая
и не вздумала предоставить ей язычок огня (зажигалки у нее в руках
264

никогда нс работают, а я всю жизнь не могу понять, в чем тут причи¬
на, хотя вроде бы слыву детективом). Лицо у Арлетт было замкнутое и
тяжелое, она нарочно нахмурилась и набычилась так, что образовался
двойной подбородок.
—	Я приготовила гороховый суп, — неожиданно произнесла она.
Это было отличной новостью. Гороховый суп Арлетт требует на при¬
готовление сорока восьми часов, но он стоит такого ожидания. Я радост¬
но причмокнул, Арлетт нервно выдохнула дым.
—	Жду не дождусь, когда же мы наконец вернемся домой. Мне
здесь опротивело. Все это подглядывание, вся эта страстная заинте¬
ресованность в жизни соседей, ненависть, которая за этим скрывает¬
ся. Если бы я жила здесь постоянно, то мало-помалу превратилась бы
в такую же отвратительную тварь, как наши соседки.
—	Послушай, — ответил я. — Впервые в жизни я привлек тебя к
своей работе, да и то весьма относительно. Я понимаю, как это про¬
тивно, но мне действительно позарез нужна твоя помощь. Все здесь
настолько элементарно, что мне этого просто не разглядеть. Так эле¬
ментарно, что нс разглядеть никому. И мне это, конечно, тоже на¬
скучило. Я думал, что заинтересуюсь социологическими исследования¬
ми, какою бы туфтой они на самом деле ни были, но ведь и этого не
произошло. Единственное, кто по-настоящему интересует меня тут,
это Безансон, — я чувствую, как мы с ним мало-помалу становимся
друзьями. Мне кажется, именно поэтому я не в силах добиться здесь
никакого успеха: мне не удается заинтересоваться по-настоящему.
Сегодня я разговаривал с мужем одной из самоубийц, — с Рейндер-
сом, — помнишь, та несчастная дурочка была первой, кто лишил себя
жизни в Звиндерене. Он выписал ее сестру и собирается жениться на
ней, когда уляжется шум'. Через шесть месяцев он забудет о том, чем
одна сестра отличается от другой. Это скучно, это плоско, это непри¬
ятно... да, черт возьми, мне это опротивело ничуть не меньше, чем
тебе. Но, увы, это моя работа.
Арлетт криво ухмыльнулась.
—	Может, выпьем, чтобы набраться смелости? — предложил я.
—	Разумеется. Зальем горючее в двигатель. — Она наполнила бо¬
калы. — Мы своим соседям не чета, знаешь ли. Они в одиннадцать
утра не пьют.
Мы мрачно выпили.
—	Не беспокойся. Как бы то ни было, мы скоро окажемся дома, и
ты, взглянув на себя, увидишь, что ничуть не переменилась. В первый
же день расскандалишься с зеленщиком из-за пучка морковки.
Ее ухмылка стала чуть более естественной. Не знаю, что было тому
причиной: то ли вино, то ли оборот, который приняла наша беседа.'
—	Когда я впервые решила приготовить гороховый суп, — задум¬
чиво начала она, — он заявил, что туда не кладут морковку. Я сказала:
разумеется, кладут, по крайней мере я так делаю, а он рассердился.
265

Сказал, что гороховый суп — сугубо голландская еда и не какой-то чер¬
товой француженке судить о том, как его готовят.
Она сделала хороший глоток из своего бокала, воспоминание явно
развеселило ее.
—	Ты, пожалуй, единственная, кто в силах помочь мне. Я сейчас
кое-что покажу. Где мой блокнот?
Но сперва ей пришлось пойти посмотреть, как там суп. Он уже за¬
кипал, со дна кастрюли на поверхность поднимались тонкие струйки,
а сама поверхность пошла мелкими пузырьками. Арлетт помешала его,
что-то одобрительно пробормотала, передвинула на сантиметр асбес¬
товую плитку, на которой кастрюля стояла на огне, и прикрыла ка¬
стрюлю крышкой. Я не видел ничего из этого, но превосходно слышал.
В этих чертовых домиках слышишь сквозь стены. И в этом-то, поду¬
мал я, и заключается главная загвоздка. Арлетт села рядом со мной на
смехотворно маленький диван, на котором разве что и могли размес¬
титься двое,, и потянулась за оставленной сигаретой.
— Существует определенная связь между всеми людьми, которые
так или иначе проходят, по этому делу. Хотя природу этой связи мне
еще предстоит установить. Вот посмотри. Сначала Бетти — жена Рейн-
дерса, с которым я разговаривал сегодня утром. А вот все факты, ко¬
торые мне удалось про нее собрать... Следующей идет жена священ¬
ника — о ней мне не известно ровным счетом ничего. Священник собрал
вещи и смылся, и не стоит упрекать за это старого паршивца — сплет¬
ничали тут о нем с редкостным ожесточением. Жена вес еще пребы¬
вает в шизофреническом ступоре. На ней пробуют традиционные ме¬
тоды лечения — электрошок, инсулин и так далее, — но результаты
никак нельзя признать обнадеживающими... Вторая самоубийца —
жена управляющего молокозавода. А вот еще одна потерпевшая. Она
выждала какое-то время, а потом принесла в полицию три письма.
И полицейские далеко не уверены в том, что это все письма, которые
она получила. Так или иначе, по ее утверждению, поток писем внезап¬
но иссяк. Если это правда, то данный факт может иметь определенное
значение. Она жена инженера-строителя, возводящего большой много¬
квартирный комплекс, ее муж приехал сюда из-под Роттердама... А тут
еще наши соседи по улице, хотя отчет полиции я получу лишь сегод¬
ня во второй половине дня. Все, что мне известно до сих пор, это
факты, доступные каждому: он начальник местного отделения компа¬
нии, занимающейся поставками спиртного, и прибыл сюда из Амстер¬
дама... И последнее. Я еще не обладаю точными доказательствами, но
мне вроде бы удалось зацепить на крючок бургомистра.
—	Бургомистра?
Арлетт невольно отпрянула от меня.
—	Я тут поговорил с одним человечков, и он был готов душу зало¬
жить за то, что с женой бургомистра не все в порядке. Мне надо зайти
к ним во второй половине дня за отчетом полиции, и я попытаюсь как-
266

нибудь ее прищучить. А если ничего не получится, что ж... думаю,
удастся спустить это дело на тормозах.
—	Но что общего имеют бургомистр и его жена со всеми осталь¬
ными парами? Ты ведь говоришь, что тут имеется некая связь?
Я попытался объяснить ей. Но даже на мой собственный слух это
прозвучало по-идиотски.
—	Начать с того, что до сих пор не доказано, что во всех обвине¬
ниях и инсинуациях, предъявленных в анонимных письмах, имеется
хотя бы доля истины. Конечно, все обвинения могут оказаться спра¬
ведливыми, но я почти уверен в том, что большинство из них — это
наветы. Если не все. Я просто не верю в то, что эти люди являются
сосудами скверны, как о них сказано в письмах.
—	Но если не являются, — рассудительно заметила Арлетт, — то с
какой стати обвинять их в этом?
—	Вот-вот. Это-то меня и гложет. На протяжении всего расследо¬
вания и я и мои предшественники исходили из того, что автор ано¬
нимных писем шпионит за людьми, возможно, используя оптику, а
возможно, применяя подслушивающее устройство, из-за которого тут
поднялся такой переполох, — шпионит и уличает в аморальнОхМ пове¬
дении. И делается вывод, будто анонимщик обрушивается на людей
аморальных. Ну а я, знаешь ли, не уверен в том, что все они тут такие
уж падшие. Строго говоря, я не могу найти в подтверждение этому ни
малейшего доказательства.
—	Но если все так, как ты говоришь, то почему анонимщик обру¬
шивается на них?
—	А вот это-то мне и не известно, — сокрушенно вздохнул я. —
Единственное, из чего я могу исходить, заключается в том, что адре¬
саты писем или мужья адресаток, все без исключения, являются людь¬
ми, имеющими довольно высокое общественное положение и даже
власть. Священник, двое директоров заводов, инженер-строитель, ви¬
ноторговец, даже сахМ бургомистр. И все они прибыли сюда из внеш¬
него мира — они чужаки, пришлые, вроде нас с тобой. Тогда как их
жены — местные уроженки. И то и другое мне ясно. Ну и как прика¬
жешь от этого танцевать?
—	Ты хочешь, чтобы я сказала как?
—	Просто прочитай мои заметки и посмотри, не придет ли тебе в
голову какая-нибудь идея.
—	Гмм... — Арлетт явно засомневалась. — Я, знаешь ли, на этот счет
туповата. Ну хорошо, попробую.
Она тщательно изучила сделанные мною заметки. Я налил нам
обоим по второму бокалу и с удовольствием посмотрел на собствен¬
ную жену. Очень красивая. Хотя, пожалуй, ей не мешало бы помыть
голову.
—	В твоих заметках постоянно идет речь о религии. Все эти жен¬
щины ревностные прихожанки, а вот мужчины в церковь не ходят.
267

Хотя, правда, среди них есть священник, а молокозаводчик является
церковным старостой. Так что нападением на религию это быть не
может.
—	Скорее, защитой религии. Так мне показалось.
—	Атакой на ложных кумиров? Письма, как я понимаю, носят от¬
четливо выраженный кальвинистский характер. Но священник...
—	Судя по всему, это леворадикальный священник, не ортодоксаль¬
ный, даже, можно сказать, склонный к опасному либеральничанью.
Так тут'полагают многие. Барышня Бургер рассказала мне, что, когда
у него начались неприятности, стояло общее ликование.
—	Так что праворадикальный кальвинист, испытывающий ужас пе¬
ред адским пламенем, мог бы и впрямь напасть на него?
—	Это не исключено. Хотя и на редкость неплодотворно, — мрач¬
но заметил я.
—	И во всей этой истории есть феминистическая сторона, не так ли?
—	Вот она-то и интересует меня больше всего, но я не могу ухва¬
тить, в чем ее суть.
—	В письмах сквозит сочувствие к женщинам и антипатия к муж¬
чинам. И все мужчины — чужаки, тогда как все женщины — местные
уроженки. Ну и что это нам дает?
—	Это проходит в письмах слишком последовательно, чтобы ока¬
заться простым совпадением, так мне кажется.
—	И теперь ты что-то заподозрил насчет бургомистра... А не может
ли все это оказаться здешней реакцией, с проявлениями которой я
сталкиваюсь каждый день в любой лавке, не столько на власть как та¬
ковую, сколько на вмешательство правительства в жизнь городка? На ин¬
дустриализацию?.. Я хочу сказать, что в эту схему вписываются и Рейн-
дерс, и инженер-строитель, и торговец импортированным спиртным, и
даже молокозаводчик, а на бургомистра может быть возложена ответст¬
венность за общее развитие событий? Ну как, в этом что-то есть?
Я сел прямее.
—	Опиши поконкретней, с чем ты ежедневно сталкиваешься в каж¬
дой лавке.
—	Ну, знаешь, чувствуется сильная враждебность ко всем при¬
шлым — их или, если угодно, нас тут называют импортированными.
Но не только это. Чувствуется ненависть ко всему, что так или ина¬
че связано с прогрессом. Надо бы тебе самому послушать бабьи пере¬
суды. Им не нравится современность, не нравится прогресс, не нра¬
вятся новые магазины, не нравятся новые квартиры, — вот так-то.
И я этого не могу понять: ведь здесь царила жесточайшая депрессия,
все они были бедны как церковные мыши, а теперь деньги лопатой
гребут. У всех хорошая работа, незанятость отсутствует как таковая.
Так с какой стати им ностальгировать по доброму старому времени?
Я хотел было перебить Арлетт, но она, оказывается, еще не закон¬
чила.
268

—	Разумеется, они говорят, что строительство не сулит им ничего
хорошего. Все стонут, утверждая, будто новые дома для них чересчур
дороги, будто промышленный и строительный бум не приносит выго¬
ды никому, кроме «импортированных», будто они сами вечно остают¬
ся внакладе. А еще они говорят, что, вопреки жилищному строитель¬
ству, квартирный вопрос стоит в городе остро, как никогда. И уж во
всяком случае, острее, чем прежде. Я очень глупо говорю?
—	Прямо наоборот. Нелюбовь к чужакам плюс сильный кальвинизм
консервативного склада плюс недоверие к правительству плюс уверен¬
ность в том, что это самым пагубным образом сказывается на общест¬
венной морали, — все более или менее выстраивается в одну линию.
—	Теперь уже я тебя не понимаю.
—	Можно ведь уверовать в то, что тебе не нравится прогресс, пото¬
му что он подрывает устои религии, базовые политические представ¬
ления и моральный кодекс. Правительство, на их вкус, настроено и
ведет себя слишком по-католически.
—	Я окончательно перестала что-либо понимать.
—	Самая крупная политическая партия из здешних называется
Контрреволюционной. Довольно странно звучит в наши дни, но в девят¬
надцатом веке она была крайне могущественна, а здесь могущественна
и сейчас. Антилиберальная, антикатолическая Контрреволюционная
партия. Рим — это Блудница, в школах проповедуют ложные истины;
все, что является или может показаться революционным, воспринима¬
ется с ненавистью. Для таких людей всеобщее обязательное образование
и предоставление католикам права голоса вылилось в катастрофу — мож¬
но сказать, перед ними предстали Четыре Всадника из Апокалипсиса. Ну
а либерально настроенный кальвинистский священник может показать¬
ся им змеей, пригретой на собственной груди и теперь жалящей ее, и
даже бургомистр, живое воплощение Контрреволюционной партии и к
тому же ортодоксальный протестант, может рассматриваться как по¬
слушное орудие в руках порочных политиканов из столицы. Возможно,
весь процесс модернизации они воспринимают как коррупцию и вырож¬
дение, как победу, одержанную над нами ненавистным Римом.
—	Ты преувеличиваешь.
—	Далеко не уверен в этом.
Арлетт, глубоко вздохнув, подошла к проигрывателю.
—	Вернемся в восемнадцатое столетие, — пробормотала она, доста¬
вая альбом с записью «Фигаро». — Жизнь в наши дни чересчур слож¬
на для меня.
—	Они, возможно, думают точно так же, — заметил я, раскуривая
сигару. — До революции и до появления этих чудовищных французов
жить им было куда веселее.
—	Так что же, назад к аристократической форме правления?
—	А почему бы и нет? Тогда каждый знал свое место. Человек и
Господь Бог сообща решали проблему Спасения, и каждый был впра-
269

ве, как следует постаравшись, рассчитывать на небесное воздаяние.
Тогда как после революции подлинная связь с Богом оказалась пре¬
рвана, и это нагнало на них тоску и привело в замешательство.
Я вновь принялся кое-что помечать у себя в блокноте. Арлетт, в
очередной раз глубоко вздохнув, занялась овощами, которые собира¬
лась накрошить в гороховый суп.
Глава 6
Между первым и вторым действиями оперы мы пообедали гамбурге¬
рами, что было не вполне в духе восемнадцатого столетия, однако совсем
недурно. Пообедав, я впал в своего рода транс, тогда как Арлетт занялась
посудой. Посредине второго акта — в самый разгар взволнованной сума¬
тохи в спальне графини Альмавива — я заметил, что плотная стена му¬
зыкальных звуков как бы отделила меня от окружающего мира.
—	Пожалуй, я впал в излишнее теоретизирование, — сказал я, ког¬
да пластинка подошла к концу. — Схожу-ка за отчетом, по крайней
мере сделаю вид, будто явился именно за ним. Нс думаю, что в отчете
окажется что-то интересное, а вот с госпожой бургомистершой что-ни¬
будь учудить попробую. Я ухожу на час, может быть, на два.
Дверь мне открыла служанка; я состроил радостную мину продав¬
ца «истинных персидских ковров», сотканных на прошлой неделе где-
нибудь в английском захолустье.
— Меня зовут Ван дер Валк. Осведомитесь у мадам, не согласится
ли она уделить мне минуту.
—	Ах да! Она вручила мне пакет и сказала, что вы за ним, навер¬
ное, зайдете. А сама она, к сожалению, занята.
—	И все-таки передайте ей мою просьбу.
Служанка послушно пошла в глубь дома, но сразу же вернулась.
—	К сожалению, она действительно занята.
Тоном это оылЬ сказано прямо-таки приторным..
Я ослепительно улыбнулся ей. Пока она уходила, я успел поднять¬
ся по лестнице на три ступеньки.
—	Ага. К счастью, у меня-то времени предостаточно. Просто подо¬
жду, пока мадам не освободится. Да и хорошо тут у вас! И тепло!
Долго прождать себя она не заставит, подумал я. Она должна знать
или по меньшей мере подозревать, кто я такой. Как бы хороши ни
были удостоверения, с помощью которых я здесь орудовал, кое-какой
шорох все равно раньше или позже должен был подняться. Если не в
офисах, то хотя бы в домах обывателей.
Так или иначе, подумал я, пришла пора .хотя бы частично сбросить
с себя защитный панцирь. Как я и объяснил бургомистру, нельзя же
270

было просто сидеть и следить за развитием событий. Ни налогопла¬
тельщики, ни генеральный прокурор не поняли бы этого. Ван дер Вал¬
ку пришла пора что-то предпринять.
И конечно же, бургомисторша немедленно появилась, причем не¬
сколько побледнев. И горя гневом. А на что ей, собственно говоря,
было гневаться?
У меня возникло ощущение, будто ею владеет не только гнев, но и
страх. А я ведь не сделал ничего, что было бы способно напугать ее.
—	Мой муж в офисе. За ленчем он передал мне отчет или что-то в
этом роде с распоряжением вручить его вам. Вижу, что вам его уже
вручили. И просто не могу понять, что еще вам от меня может пона¬
добиться.
При этом она не спускала глаз с большого конверта у меня в ру¬
ках, похожего на пресловутые конверты с деньгами, приготовленны¬
ми для шантажиста, — так ими они по крайней мере изображались в
романах, написанных в двадцатые годы. А то и в десятые. Я убрал кон¬
верт во внутренний карман — интересовала меня сейчас она, а вовсе
не содержащийся в конверте отчет.
—	Мне кажется, наш разговор стоило бы продолжить с глазу на глаз.
Я кивнул в сторону гостиной. Она проследовала туда; вид у нее был
по-прежнему недовольный.
Прибыв в Дренте, я значительно расширил коллекцию гостиных, в
которых мне удалось побывать. Я их собираю, как другие коллекцио¬
нируют бабочек или марки. История, которую я сейчас рассказываю,
подобно многим другим историям, представляет собой историю гос¬
тиных — как обитаемых, так и необитаемых. В-Звиндерене меня под¬
жидали великолепные образчики провинциальной роскоши, функци¬
ональной и антифункциональной.
Большая комната в виде латинской буквы «L» — просторная, яркая
и усеянная следами былого великолепия. Когда ты проходил сюда из
холла, она казалась мертвой и иссохшей, как останки меровингских
королей. Низкий кофейный столик около окна, на столике высокая
ваза с экзотической травой. На почетном месте на стене большая цвет¬
ная фотография: правящая государыня и принц-консорт, причем пос¬
ледний в звездах и орденах, в галунах и эполетах; волосы зализаны, и
недовольный взгляд человека, объевшегося рождественским пудингом.
У очага, возле которого лежат тронутые пылью березовые дрова, ма¬
ленький электрообогреватель, у противоположной стены — второй.
Бледные, в пастельных тонах, гобелены: бежевые, розовые и салатно¬
зеленые. Большой диван и мягкие кресла обтянуты бархатом — и до¬
рого и роскошно, подумал я; диван — салатно-зеленым, а кресла —
бутылочно-зеленым; орнамент в виде листьев. И все это завалено зе¬
леными шелковыми подушками, расшитыми серебром и похожими на
раскормленных индюшек. Серебряная бахрома повсюду — и на дива¬
не, и на креслах, и на подушках, а все четыре ножки дивана вдобавок
271

в серебряных подковках. На такой диван ушло бы мое годичное жало¬
ванье — и все равно я не осмелился бы сесть на него в утреннем хала¬
те, который лишь по названию считается «фирменным». На кофейном
столике — наверняка полученный в подарок серебряный поднос с гра¬
фином из резного стекла и шестью соответствующими бокалами: пор¬
твейн, купленный в ближайшей лавке, приобретает, должно быть, в
таких бокалах вкус урожая двадцать седьмого года.
Чуть ли не на цыпочках я прокрался мимо всей этой роскоши, от¬
метив по дороге застекленный книжный шкаф с прозрачно-голубыми
занавесками: за ними, судя по всему, хранились отчеты о деятельнос¬
ти производственных компаний и подшивки «Панча» года с 1867-го по
1882-й.
Зайдя за угол — ибо гостиная как бы изгибалась, ты оказывался
приятно удивлен: здесь на креслах уже можно было сидеть, телевизор
можно было смотреть, на стенах висели гравюры с видами Гааги, а на
столике была разложена коллекция принадлежащих бургомистру тру¬
бок. Женушка держала здесь модные журналы и лакированную япон¬
скую вязальную машину с множеством изящных трафаретов. В ручки
кресел были вмонтированы маленькие бронзовые пепельницы в про¬
сторных кожаных гнездах, еще несколько пепельниц были расставле¬
ны по столу — они явно не предназначались для употребления, по¬
скольку были выполнены из лиможской эмали, — который украшала
ваза с ранними даффодилями. Здесь тоже возникало живейшее ощу¬
щение, будто собак и полицейских сюда не пускают, но, по крайней
мере, чувствовалось нечто человеческое.
Сесть мне не предложили.
— Ну и что же, господин ван дер Валк, хотите вы мне сказать, при¬
чем настолько приватное, что это дает вам право распоряжаться в моем
собственном доме?
— Бургомистр, мадам, это высокопоставленный государственный
служащий. Тень малейшего сомнения не должна падать ни на его слу¬
жебную деятельность, ни на личную жизнь, то же относится и к чле¬
нам его семьи. По-моему, это само собой разумеется.
— Не понимаю... какие-то намеки...
— Если бы возникло всего лишь подозрение — а ведь злые языки
замолчать не заставишь, — будто'он ведет себя несколько неподобаю¬
ще в вопросах распоряжения муниципальными средствами или что-
нибудь в этом роде, ему следовало бы непременно разобраться с этим
публично и открыто. Разве не так? И разумеется, он в состоянии это
сделать: все фиксируется в документах. Но и его личную жизнь следо¬
вало бы обезопасить от хотя бы самых вздорных инсинуаций. Если кто-
нибудь скажет нечто порочащее о рядовом человеке, его всегда можно
привлечь к суду за оскорбление или клевету, но если — мы говорим
сейчас всего лишь о такой возможности — покатится волна слухов,
порочащих высокопоставленного государственного служащего, бороть¬
272

ся с нею будет трудновато. Можно,' конечно, не обращать внимание на
молву, но тогда люди придут к убеждению, что ты невольно соглаша¬
ешься с ее справедливостью, а если начать все отрицать, то тем самым
лишь привлечешь внимание к навету и внушишь людям, что тебе и
впрямь есть что скрывать. Это, можно сказать, классическая дилемма.
—	Все это очень интересно, но меня ждут дела. •
—	Разумеется, жена такого чиновника должна во всем помогать
мужу. Люди высокопоставленные иногда — это, увы, один из терни-
ев на избранном ими поприще — получают анонимные письма. Ано¬
нимные, сплошь и рядом вульгарные, иногда просто безграмотные.
Главным образом это результат обиды какого-нибудь простака, кото¬
рый считает, что у него есть на что обижаться. Насколько я понимаю,
вы столкнулись с подобной проблемой.
—	О господи, — пробормотала она.
—	К счастью, есть люди, обязанные вам помочь по долгу службы.
Надо сказать, она вела себя странно, и это меня удивляло.. Удивля¬
ло настолько, что я подумал, уж не наткнулся ли я ненароком на что-
то большее, чем очередная адресатка моего анонимщика. Жена.бурго-
мистра внезапно перешла в контратаку.
—	Так это вы их пишете? — испуганным шепотом спросила она.
Меня вышвырнули с ринга за канаты. Я начал подбираться к ней по¬
тихоньку-полегоньку, используя формальные и ничего на самом деле не
значащие фразы, выражая готовность прийти на помощь по первой про¬
сьбе или даже в отсутствие таковой. А нечаянно попал в солнечное спле¬
тение — и тут же получил ответный удар тоже в солнечное сплетение.
Ван дер Валк, внезапно лишившийся дара речи, что особенно комично,
если вспомнить о том, каким умником он себя считает.
—	Вы что же... хотите сказать, что не знаете, кто я такой?
—	Не знаю. Я только видела, как вы приходите к моему мужу и сек¬
ретничаете с ним.
—	И вы подумали, будто я его шантажирую?
—	Я сама не знаю, что думать.
—	А он вам ничего не объяснил?
—	Он сказал, что ваши визиты носят конфиденциальный характер.
—	Я инспектор уголовного розыска и расследую всю эту отврати¬
тельную историю. Конечно, я прибыл сюда конфиденциально и выдаю
себя за служащего министерства, который проводит социологическое
исследование. Мы с вашим мужем работали над проблемой — вот от¬
куда взялись наши тайные встречи, которые вас насторожили. А вы
подумали, будто я его шантажирую...
—	Мужа что-то очень тревожит, он все время молчит.
—	Это понятно. Его тревожат служебные дела и здешние жители —
его подопечные. Он многое сделал для этого города й просто не мо¬
жет понять, почему кое-кто относится к его деятельности с такой не¬
благодарностью. А вы показывали ему письма?
273

—	Я спустила их в унитаз, не показала ему ни одного и даже не
упомянула о них. Не знаю почему. Просто я решила вести себя так,
словно ровным счетом ничего не происходит.
—	О чем говорилось в этих письмах?
—	Что моему мужу и мне грозит колоссальный скандал и он лишит¬
ся своего поста, а автор писем может помочь, может предотвратить все
это, если я поступлю так, как он мне велит.
—	Ну и что же он вам велит?
—	Точно он этого не пишет. Но явно речь идет о чем-то безнравст¬
венном. Я... я убеждена в том, что он ненормальный.
—	А вам известно — или вы этого не знаете, — что вы не единст¬
венная адресатка подобных посланий?
—	Кое-что я подозревала, хотя мне и казалось, будто я сама с ума
схожу. Муж никогда не упоминал об этом, но какие-то слухи о пись¬
мах до меня доходили. Мне даже рассказывали, что именно из-за них
покончила с собой госпожа Рейндерс. Хотя по официальной версии
она случайно приняла слишком большую дозу снотворного.
—	Вы с ней были знакомы?
—	Не то чтобы знакома. Но мы встречались..', ах да, прошу проще¬
ния, садитесь, пожалуйста... встречались на собраниях и приемах. Она
была симпатичной женщиной, хотя, пожалуй, нервной и вспыльчивой.
—	Вас связывали церковные дела?
—	Нет, я бы не сказала, мы принадлежали к разным общинам.
—	Вы, кстати говоря, местная уроженка?
—	Как сказать... Я родом из Фрисландии, так что не совсем отсю¬
да. Но все равно, конечно, с севера: А муж родом из Утрехта.
— С чего вы взяли, что именно я пишу эти письма?
—	А откуда иначе вам знать об их существовании?
—	Я и не знал. Просто предполагал нечто в этом роде. Ваше пове¬
дение приковало к себе мое внимание. — Чертов жаргон! Приковало!
Как будто речь идет о наручниках! — Учтите, что я чего-то именно в
этом роде и ищу. Мне волей-неволей приходится искать — люди не
признаются в том, что получают такие письма. Вам следовало бы са¬
мой обратиться в полицию.
—	Да. Теперь я понимаю. •
Произнесла она это со стыдом.
—	А как были написаны эти письма?
—	Вырезки из газет, наклеенные на бумагу.
—	Нет, я имею в виду их стиль, их язык.
Не думаю, чтобы она решила устроить для меня маленькое пред¬
ставление. Ее лицо было по-прежнему бледным, она немного накло¬
нила голову, напряженно раздумывая. Выглядела она как школьница
у доски, задумавшаяся над каверзным вопросом учителя. Самоуверен¬
ность и властность, присущие жене бургомистра, она сейчас утратила;
стало видно, что она и впрямь родом из деревни.
274

—	Вроде бы он и правда много знает, страшно много, и хочет по¬
мочь мне, но уж больно пЪ-подлому.
Вот и заговорила она как школьница.
—	Очень жаль, что вы эти письма не сохранили.
—	Да что’вы! Такую мерзость в доме держать!
—	Они носили сексуальный характер?
Она страшно покраснела.
—	Что ж, в каком-то смысле../ пожалуй, да.
—	А насчет чего он будто бы многое знает?
—	Ну, он пишет о моем муже такие вещи, которые никто не может
знать. И пишет их как бы в доказательство того, что знает все остальное.
—	Например?
Она заупрямилась, явно не желая мне этого рассказывать.
—	Детали разговора... частного разговора между мужем и мной.
Ну и что бы это могло значить? Описывает ли она такими эвфемиз¬
мами разговор в постели? Или это означает, что опять всплыло под¬
слушивающее устройство? Какое все-таки дрянное дело и насколько
оно мне не по душе!
—	А не сказано ли там чего-нибудь в таком роде: я бог, я все вижу
и все слышу... Или чего-нибудь равнозначного?
Мне особенно нравится выражение «что-то равнозначное». Говорит
оно мало, а подразумевает бесконечно много!
—	Сказано.
—	Что ж, надо подумать, что я в данном случае смогу предпринять.
Я в состоянии обеспечить защиту и вам, и вашему мужу, так что вол¬
новаться незачем. И ничего не предпринимайте сами. Но если полу¬
чите новые письма, не уничтожайте их. И ни о чем не говорите мужу:
нет ни малейших оснований беспокоить его. Я прихожу сюда дважды
в неделю с отчетом о проделанной работе, так что вы всегда сможете
со мной связаться.
—	Да, я теперь поняла. — Лицо у нее просветлело, как у девочки,
которой разрешили отправиться в цирк. — А я-то принимала вас за это
чудовище.
Я поощрительно рассмеялся. Как доктор, обвиняющий виноторгов¬
ца в том, что у того, вопреки профессии и привычкам, все-таки нет
цирроза печени.
—	Успокойтесь. Скоро все образуется.
Глава 7
Я поехал по Королевской в менее фешенебельные кварталы, а по¬
том выехал на главную улицу города. Здесь дома стояли на большем
расстоянии друг от друга, вразброс, общего плана не чувствовалось, там
и сям попадались незастроенные участки. . Сейчас они лежали под сне¬
275

гом — вернее, под тонкой наледью, образовавшейся после снегопада.
Я ехал в свое удовольствие, любуясь видами Дренте, которая так стре¬
мительно похорошела.
И вдруг в дальнем конце дороги я увидел знакомую фигуру. Чело¬
век вышел из высоких, тронутых ржавчиной железных ворот, обрам¬
ленных с обеих сторон каменными колоннами. Безансон в длинном
старомодном пальто и в ботинках с калошами. Он меня нс заметил и
медленно пошел прочь — он шел твердо и держался прямо, хотя и опи¬
рался на палку. Случайный прохожий, поглядев на него, и не заметил
бы, что Безансон страдает дрожанием конечностей.
Я сбросил скорость, а потом и вовсе остановил машину. Этих во¬
рот я раньше не замечал. Через дорогу мне показалось, будто передо
мной заброшенное кладбище. Обнесенное низкой стеной, за которой
ровной линией высажены деревья. На воротах не то табличка, не то
вывеска. Я вышел из машины и отправился к воротам.
Да, это кладбище. Старинные надгробья в высокой траве и посре¬
ди одичавших кустов. Кладбище, явно заброшенное. Ворота заперты
на цепь и засов — и то и другое выглядит так, словно рука человека не
прикасалась к ним самое меньшее лет десять. Объявление, прикреп¬
ленное к воротам, извещало о том, что за ключом следует обращаться
к муниципальному могильщику, но, судя по всему, его давно уже ни¬
кто не тревожил. Маленькое кладбище на сонном и тихом месте, по¬
росшем деревьями. Забытое и заброшенное, судя по всему, всеми, кро¬
ме господина Безансона.
Кладбище чем-то напоминало его жилище в укромном уголке на
территории психиатрической лечебницы. Возможно, ему просто по
душе такие места, с симпатией подумал я. Мне они по душе тоже.
Ах вот оно что! Старое еврейское кладбище. Надписи на колон¬
нах у входа сделаны густой и жирной древнееврейской вязью. И уве¬
домление по-голландски: «Нашим согражданам, соотечественникам и
соплеменникам — всем, кто исчез в ночи и в тумане и никогда не
вернулся. 1940—1945». На другой колонне можно было прочесть уте¬
шительные, хотя и немного банальные, изречения Экклесиаста.
Значит, здесь некогда жили евреи. И где же они сейчас — все,
кроме Безансона? Община по крайней мере отсутствует. Хотя, воз¬
можно, пара-тройка евреев, живущих вразброс, здесь еще найдется.
Всегда можно осведомиться об этом у барышни Бургер; такие вещи
она знает как свои пять пальцев.
Странный он все-таки человек. Утверждает, будто терпеть не мо¬
жет соплеменников и не желает иметь с ними ничего общего, но это
не мешает ему совершать тихие паломничества на еврейское кладби¬
ще. Возможно, свою подлинную еврейскую сущность он ощущает куда
сильнее, чем ему хотелось бы признаться в этом. Нельзя пройти
сквозь ад лагерей и не постичь при этом сполна собственные еврей¬
ские корни.
276

Вне всякого сомнения, он, если спросить его об этом, ответит с лег¬
кой улыбкой своим глубоким низким голосом, в котором по-прежнему
слышатся немецкие интонации, что для него это всего лишь приятная
прогулка. Примерно километр от места, где он живет, и по единствен¬
ной улице Звиндерена, которую можно назвать бульваром и на которой
имеется широкий тротуар; прогулка получается и впрямь приятной.
Я вернулся в машину, задумался. Единственный человек во всей
округе, с которым по-настоящему интересно разговаривать, но в этом
ли заключается истинная причина моего интереса к нему, причем ин¬
тереса весьма интенсивного? Разумеется, во всем, что с ним связано,
имеется масса примечательного. Человек, сумевший выжить там, где
были уничтожены миллионы. А он продержался целых пять лет, при¬
чем не где-нибудь — а в самом центре, в волчьем логове Третьего рей¬
ха, что было, понятно, куда труднее и должно было означать много
большее. Выжил в тесном общении с такими интеллектуалами-неврас¬
тениками, как Шелленберг, с такими учеными-милитаристами, как
Дорнбергер, с такими безумными провидцами и свихнувшимися идеа¬
листами, как Гиммлер, с остающимися для нас неразгаданными, но
явно темными личностями, такими, как Борман и Мюллер.
О каждом из них и обо всех вместе мне было известно весьма не¬
многое. Ближний круг фюрера — дьявольская, должно быть, смесь. Не¬
сколько отъявленных гангстеров типа Кальтенбруннера — и еще кто-то,
остававшийся и на своем страшном поприще предельно добросовестным
и методичным, вроде командира войск СС Бергера. Некоторая порядоч¬
ность была порой присуща даже представителям ближнего круга. Сам
Гиммлер был человеком во многих отношениях привлекательным —
добрым, щедрым; обыкновенный обыватель, причем преисполненный
благодушия, о нем можно было подумать и так. А какое впечатление
все это должно было производить на еврея, поневоле попавшего в са¬
мую гущу событий и ставшего жертвой циничного манипулирования
со стороны людей; причем цели, к достижению которых они стреми¬
лись, оставались для этого еврея загадочными.
Конечно, многие из этих людей были хладнокровны и умны —
безжалостные исполнители несказанных ужасов, задуманных их чу¬
довищным повелителем. Но ведь они знали, не могли не знать, что
их фюрер был вовсе не главным помощником сатаны, а всего лишь
жалким субъектом с мозговыми нарушениями и физическими урод¬
ствами, обусловленными прогрессивным параличом, в свою очередь,
следствием сифилиса. Они знали об этом — и все-таки оставались
верны ему вплоть до страшного конца. Вплоть до самого конца.
Кое-кто из них по меньшей мере. Гиммлер в это число не входит:
в нем с самого начала завелась червоточина. Начальник разведки Шел¬
ленберг примерно с середины войны работал на обе стороны, причем,
можно сказать, делал это по сугубо идеалистическим соображениям.
А Мюллер, согласно двусмысленным и так и не нашедшим оконча¬
277

тельного подтверждения показаниям, включая свидетельство самого
Безансона, завел сложную игру с русскими. А может быть, двойную
игру? Или даже тройную? Никто не знал этого наверняка. Еврею
было бы не выжить среди таких людей, не узнав при этом массу при¬
мечательного.
Я, как это уже не раз бывало со мной и раньше, задумался над за¬
гадочной фразой из рапорта, составленного представителем прокуро¬
ра: «Как будто он владеет какой-то страшной тайной»... Гм-м... Смерть
миллионов евреев и чудесное спасение нескольких оборотней — во
всем этом наверняка скрывалась какая-то страшная тайна. Интересно,
верует ли Безансон в Бога? Или в дьявола? Вполне вероятно, но едва
ли он верует в них в том же смысле, что и обитатели здешних мест,
все эти кальвинисты и представители Контрреволюционной партии.
Этот город, городок, поселок, деревня — как ни назови. В каком-то
смысле Звиндерен похож на самого Безансона. Многовековая тяжесть
исподволь преобразила их и тайно объединила. Пытаясь что-нибудь по¬
нять здесь, все время приходится оглядываться назад, в прошлое, — учи¬
тывать старинные верования и многовековые связи, глубокую, замешен¬
ную на недоверии неприязнь и врожденные страхи, подозрения,
предрассудки. Если уж на то пошло, местные жители кое в чем походи¬
ли на евреев. Они требовали, чтобы их оставили в покое и позволили
жить, каким хочется, и верить, во что хочется. Но правительство, неиз¬
менно раздражающееся при виде всего, что хоть как-то отличается от
священной нормы, пожелало предоставить их самим себе. Деловитые
столичные бюрократы только о том и думают, чем бы этих северян еще
огорошить. А немецким бюрократам, которые, в свою очередь, хотели
огорошить евреев, просто не удалось остановиться вовремя.
Даже теперь в здешнем краю чувствовалось нечто особенное. Люди
тут набожны, более того — фанатичны. В Стапхорсте чужаку взяли и
разбили фотоаппарат. Отступников здесь судили на свой лад, судили
по жестоким законам, которые обнаруживали в Библии, и обрекали на
прописанную там кару. Точь-в-точь как в Салеме, как в Массачусетсе
семнадцатого столетия. Ведь в Писании сказано: «Кудесника предай
смерти».
Здесь, в Звиндерене, они бы тоже наверняка повесили колдуний.
И спровадили бы прочь чиновников. Но к сожалению, в современ¬
ной Голландии не больно-то отмахнешься от высокопоставленных пра¬
вительственных чиновников. Допустим, от бургомистра или от ин¬
спектора уголовного розыска.

Часть четвертая
ОСОЗНАНИЕ
Глава 1
Дома гороховый суп уже был готов, сосиски томились в духовке тоже,
и дразнящий запах разливался по всем комнатам. Суп попробуем мы уже
сегодня вечером, но только завтра он достигнет истинного великолепия:
Арлетт говорит, что лишь за ночь он настоится по-настоящему. Тогда она
извлечет из него свиную ногу. Нарежет тонкими ломтиками и выложит
на тарелку, обильно полив горчицей, — без этого и гороховый суп не суп,
а так, простая похлебка. А в сочетании со свиной ногой он становится
подлинным и полноценным кушаньем типа буй-а-беса. Я бы предпочел
в супе телячью ногу — у нее такой приятный желатиновый привкус, но
Арлетт утверждает, что телятина или говядина перебивают вкус гороха.
Я шумно и жадно принюхался.
—	Еще слишком рано, — неодобрительно отозвалась она.
Арлетт сидела у очага — «у печки», как говорят у нас в Голландии, —
и читала «Матч».	,
—	И не вздумай есть крекеры — перебьешь аппетит.
В денечки вроде нынешнего гороховый суп ест'вся Голландия. Возмож¬
но, экономка Безансона тоже приготовила ему гороховый суп и он сидит
сейчас у себя в маленькой комнате, слушает музыку или читает, и его обу¬
ревают примерно те же самые чувства, что и меня. И у него некогда была
жена — ее сожгли в крематории, сожгли одной из самых первых. Часто ли.
он вспоминает о супе, который варила ему жена? И как вообще чувствует
себя человек, у которого никого не осталось на свете? Буквально никого^..
Проблема, с которой я столкнулся в этом городке, казалась мне сей¬
час еще более скучной, чем когда-либо прежде. Она была такой незна¬
чительной, такой невыразимо банальной. Смесь деревенских предрассуд¬
ков и пуританских суеверий. Своего рода саботаж. Кем бы ни оказался
автор анонимных писем, наверняка это будет человек жалкий и беско¬
нечно ограниченный. Да, конечно, случились два самоубийства, но даже
это не смогло взволновать меня' по-настоящему. Ни Вилл Рейндерс, ни
молокозаводчик не показались мне персонажами трагедии.
279

И вес же дело было важным: моя задача, мой служебный долг, мое,
наконец, любимое ремесло. Беда только в том, что мне приходилось
то и дело взбадривать себя подобными напоминаниями. Но и они не
помогали — нынешним вечером я откровенно томился. В кармане
у меня лежал рапорт о семейном скандале на Мимозной — да и черт
с ним, завтра прочту, никуда он от меня не денется. В вечера вроде
нынешнего в Амстердаме я вожу Арлетт в кино. Но в Звиндерене это,
понятно, исключается: здешний кинорепертуар рассчитан исключи¬
тельно на деревенскую молодежь — научная фантастика и американ¬
ские мюзиклы десятилетней давности. Сегодня, впрочем, шла какая-то
английская комедия с эксцентричными аристократами, опереточными
грабителями, погоней на столь почитаемых в Англии допотопных авто¬
мобилях и пожилой сыщицей-любительницей, которая колошматит не
подчиняющихся ей полицейских дамской сумочкой.
—	Ну и чем ты собираешься заняться вечером? — лениво спросила
Арлетт.
—	Только что хотел задать тебе тот же самый вопрос.
—	По телевизору — Кубок Европы по футболу. Это тебя интересу¬
ет, или предпочитаешь пойти куда-нибудь?
Кубок меня не заинтересовал, и это было странно, потому что
обычно в часы таких трансляций меня не оттащить от телевизора.
—	Я сходил бы куда-нибудь, если ты тут без меня управишься.
—	Я собираюсь поболеть, так что превосходно обойдусь без тебя.
«Штрафной» и «офсайд» можно орать и в одиночестве.
Мне захотелось возразить ей, причем поубедительней:
— Тебе не отличить офсайд от дыры в стене.
—	Стена! Это же просто замечательно! Футболисты выстраиваются
в ряд, как хористки, дрыгающие ножками, — и у всех сразу же подни¬
мается настроение.
Арлетт ни разу в жизни не была на футболе, да и по телевизору его
не смотрит и, разумеется, Ничего в нем не понимает, но любые теле-
игры она готова переживать с упоением.
—	Когда женщины смотрят футбол, в этом чувствуется некое извра¬
щение. Все эти потные мужики на поле.
' Она презрительно Посмотрела на меня.
Суп оказался чудесным; мне большого труда стоило не попросить
добавки.
Г л а в а 2
—	Честно говоря, я просто не могу понять, что именно интересует
вас в унылом старике вроде меня.
—	Честно говоря, я не могу понять, что еще интересует меня во
всем Звиндерене.
280

Понемногу я начал осваиваться у него дома: научился устраиваться
поудобней в скрипучем кресле-качалке, знал, где взять пепельницу,
как включить дополнительный свет или убрать его. Старик уже свык¬
ся со своим одиночеством. Повторяющиеся, причем часто, визиты од¬
ного и того же человека были для него в диковинку, не говоря уж о
визитах в вечернее время, но мне он каждый раз вроде бы радовался.
Он сидел, как и всегда, за письменным столом в кресле с прямой
спинкой. Одному Богу известно, у какого старьевщика, если нс про¬
сто на свалке, приобрел он этот гарнитур, гигантский и уродливый, в
викторианском стиле, красного дерева с черной кожаной обивкой, —
но, ничего не скажешь, если не красоты, так удобства в ту пору добить,-
ся умели. Сидеть в таком кресле можно было прямо, держа спину ров¬
но, можно было подолгу писать, не испытывая при этом ни малейшей
усталости; ни разу мне не попадалось современное кресло, обладаю¬
щее такими качествами. Настольная лампа изменяла и фиксировала
положение и высоту, позволяя ярко высветить, по желанию, любой
участок столешницы, тогда как торшер обеспечивал сносное освеще¬
ние во всей комнате — приятное, ровное мерцание, отблески которо¬
го падали и на корешки книг, и на лицо сидящего за столом. Лицо на
редкость твердое, лицо человека, выстоявшего во всех испытаниях, по¬
добно аббату Сайесу. Когда я пришел сегодня, Безансон читал — одну
из тех истрепанных книжиц, которые придавали комнате такую ви¬
тальность. Я погляделла название.
—	«Воспоминания барона де Марбо». Что-то слышал, но сам не
читал. Как и многое другое.
—	Достаточно занимательное чтение. Много первоклассных исто¬
рий. Автор, возможно, единственный умный кавалерист, когда-либо
живший на свете. Наполеоновский период вообще весьма занимателен.
Но я все больше и больше склоняюсь к мнению, что мир перед Вели¬
кой французской революцией был куда интересней.
Судя по всему, он был не прочь поговорить; никогда еще я не за¬
ставал его в таком благодушии. А я-то боялся, что он встретит меня с
постной миной и вообще уклонится от разговора.
—	Он был интереснее или лучше?
Ван дер Валк в роли яростного приверженца республиканской фор¬
мы правления.
—	Лучше, если уж на то пошло. Демагогические настроения еще не
настолько овладели умами и душами. Короли заживо гноили поддан¬
ных, возводя грандиозные строения типа Версаля, и все находили это
совершенно оправданным и даже имеющим положительное значение.
—	А мы сегодня благодарим предков за Дрезден и Дармштадт.
—	Вот именно. И даже за идиотские замки, воздвигнутые Людови¬
ком Баварским. Просвещенный деспот — это и впрямь то, что нам
нужно. Нет ничего более отвратительного, чем сентиментальные сте¬
нания над участью так называемого простого человека, ставшие интел¬
281

лектуальной модой в последние сто лет. Я глубочайшим образом пре¬
зираю простых людей.
Это высказывание меня изумило. Но все же следовало отстаивать
собственную точку зрения.
— Но под видом просвещенного деспота, который вам так дорог, в
мире слишком часто появляются чудовищные тираны. А тирана мож¬
но свергнуть только революционным путем. Революцию же соверша¬
ют презираемые вами простые люди.
— Заговор аристократов, — холодно возразил Безансон, — был де-‘
шевле, проще и обусловливал меньшие жертвы и разрушения. Власть
тирана таила в себе угрозу привилегиям аристократии, но аристокра¬
тия, даже свергая тирана, защищала принцип монархического правле¬
ния, потому что тем самым она защищала самое себя.
— Историю все равно не перепишешь заново.
— История новейшего времени глупа и скучна. Она станет интерес¬
ной лишь столетие спустя.
— Когда Гитлера и Сталина перестанут воспринимать на эмоцио¬
нальном уровне?
— И когда, возможно, раз и навсегда покончат с демократией как
таковой.
— Как раз сегодня, как это ни странно, я размышлял в связи со
своей работой над чем-то сходным. И знаете, вполне возможно, что
местные жители согласились бы с вами. Они настроены на редкость
консервативно. Либерализм, привившийся в девятнадцатом веке, до
сих пор вызывает у них эффект отторжения. Вероятно, дело тут в пу¬
ританской религии, которая вовсе не противостоит монархической
форме правления.
— Быть может, поэтому мне и нравятся здешние места. Пусть люди
тут и суеверные, но они относятся к старому чудаку с куда большей
терпимостью, чем ваше драгоценное правительство. Которое, кстати,
не терпит ничего, кроме обожествления этих самых, по сути совершен¬
но инфернальных, простых людей.
— Вы реакционер, — с ухмылкой ответил я. — А мне всегда казалось,
что мой анонимщик придерживается именно таких убеждений — разу¬
меется, не четко сформулированных. Презирает правительство, бюро¬
кратию, всемогущество простых людей. Впрочем, возможно, вы в этом
отношении и правы. В те времена, конечно, было больше рабства, но и
индивидуальной свободы тоже.
Безансон чуть натянуто улыбнулся:
—	Итак, это означает, что я в конце концов попал-таки под подо¬
зрение как возможный автор анонимных писем?
—	Я всего лишь интересуюсь вашим мнением. Согласны ли вы
с тем, что подобные- письма могут оказаться своего рода протестом
против общества того типа, который здесь в последнее время скла¬
дывается?
282

—	Понятия не имею. Но готов согласиться с тем, что в бюрократи¬
ческом обществе даже бюрократ может почувствовать себя пленником
системы и проникнуться к ней сильным отвращением.
Для полицейского любой разговор оказывается чем-то вроде допро¬
са, подумал я. Не зря же нас называют «легавыми»: с мокрым носом
мы мчимся по следу. Некоторые намеки, сквозившие в высказывани¬
ях Безансона, показались мне любопытными хотя бы потому, что я и
сам начал задумываться над чем-то в том же роде. И его последняя
фраза послужила для меня толчком в нужном направлении. Я вспом¬
нил о том, что подумал про него сегодня днем: его мысли да и весь
строй мышления должны были претерпеть существенные изменения в
результате испытаний, выпавших на его долю в Германии.
—	Мы с вами говорим о правительствах, — сказал я. — Но вы не¬
сколько лет провели в непосредственной близости к мозговому центру
одного из самых могущественных правительств. И что же, опыт обще¬
ния с ними навел вас на ваши нынешние теории, или же последние воз¬
никли лишь в результате чтения мемуаров восемнадцатого столетия?
Безансон равнодушно пожал плечами.
—	Вас интересует Третий рейх? Я не занимаюсь вопросами поли¬
тической философии. Да и чего стоит на самом деле праздное умство¬
вание?
—	Вы не правы, меня и впрямь заинтересовали ваши мысли о бю¬
рократии и о бюрократах. Не забывайте, что, будучи полицейским, я
и сам являюсь пленником системы именно в том смысле, на который
вы намекали.
—	Разумеется, гитлеровский режим может послужить доказательст¬
вом тому, о чем я говорил. И разумеется, я достаточно насмотрелся на
этих людей.
—	Тем интересней будет послушать.
Безансон с любопытством посмотрел на меня, на какое-то время
замолчал, задумался. И наконец, судя по всему, принял решение.
—	Что ж, если это доставит вам удовольствие... Мне не нравится го¬
ворить об этом периоде в моей жизни, да, строго говоря, он и не име¬
ет особого значения. Но сейчас я не вижу никаких противопоказаний
для откровенного разговора. Все это уже стало историей: никого из
участников не осталось в живых. С чего же мне начать? Возможно, с
аксиомы, согласно которой абсолютная власть развращает столь же аб¬
солютно. Я уже, кажется, говорил вам о том, что мне нравятся арис¬
тократические формы правления; возможно, точнее было бы сказать,
что власть безопасней всего, когда она в руках у тех, кто рожден, что¬
бы повелевать и властвовать, кто не точит ни на кого заранее свой
топор, кто не собирается и не имеет причины мелко и злорадно мстить
обществу. В верхнем эшелоне рейха имелось немало возвышенных
идеалистов — хотя бы тот же Гиммлер, — равно как и множество лю¬
дей большого ума и редкостной силы воли, но вели они себя зверски,
283

мстили, становились сущими извергами, что указывало на существо¬
вание личных мотивов подобного поведения. Возьмите Гейдриха или
Геринга. Гиммлер, как вам известно, отличался поразительным умом
и столь же поразительной глупостью, он презирал Геринга, а о Гейд¬
рихе говорил, что тот способен выполнять лишь чисто административ¬
ные функции, правда с высокой эффективностью. Гиммлер мечтал о
том, чтобы в Германии появилась новая аристократия, такова была его
наивысшая цель, а средством ее достижения стали СС. И я прекрасно
понимаю, что именно он имел в виду. Разумеется, Гиммлер потерпел
сокрушительное поражение. Да и разве могло получиться иначе, если
ему приходилось противостоять не только кровожадным деспотам,
но и чиновникам гражданской администрации, представлявшим собой
третью власть в рейхе? И обладавшим значительным влиянием. Весь¬
ма значительным. Куда большим, чем следовало бы.
Я слушал его разинув рот. Кто бы мог поверить, что старик так
разоткровенничается?
—	Бюрократ — это пустое место; он служака, но не более того. За¬
кованный в унизительный и обезличивающий корсет формальных про¬
цедур. Если, конечно, — уточняя свою мысль, врастяжку заговорил
он, — кто-нибудь из бюрократов не окажется достаточно одаренным
для того, чтобы стряхнуть с себя путы формальностей. Потому что если
ему это удастся, его ожидает истинное могущество. И тогда, возмож¬
но, он становится еще опасней, чем представители двух вышеназван¬
ных ветвей власти. Для государственного служащего опасно заниматься
чем-либо, кроме прямого исполнения своих обязанностей. И нет ни¬
чего более опасного, чем взбунтовавшийся бюрократ.
Он резко замолчал.
—	Мне не хочется больше говорить на эту тему.
—	Сегодня днем я случайно увидел вас в городе, неподалеку от ев¬
рейского кладбища. Я сам не без интереса осмотрел его, я ведь и не
знал, что здесь такое имеется.
—	Евреи есть повсюду. И мертвые евреи лучше живых, на мой
взгляд. Лучше живых евреев с их сионизмом, представляющим собой
очередную попытку воздвигнуть здание бюрократии на пустом крас¬
нобайстве.
Это выражение меня позабавило.
—	Люблю послушать, как вы рассуждаете про евреев.
—	Подобные рассуждения вышли из моды, — начал он, и его голос
утратил горячность, с которой он только что говорил о могуществен¬
ных деятелях Третьего рейха; сейчас это был его прежний, всегдашний
тон — спокойный, ироничный, тон человека, контролирующего свои
слова. — Но в обвинениях, высказываемых против евреев, имеется
доля истины. Аристократическая власть былых столетий, вне всякого
сомнения, таила в себе зерна самоуничтожения, но главным и реша¬
ющим образом она оказалась коррумпирована и погублена бесчислен-
284

ними выходцами из гетто. Ничего удивительного в том, что рыцари
Тевтонского ордена, о которых мечтал этот остолоп Гиммлер, должны
были страшиться евреев и презирать их. И это было более серьезной
причиной, чем та личная, которая имелась у Гейдриха... Вам извест¬
но, что в жилах Гейдриха текла еврейская кровь? После его гибели об
этом заговорили практически в открытую.
Он все время говорит «евреи», подумал я. По-моему, это странно.
На мой взгляд, даже не придерживающемуся иудаизма еврею следова¬
ло бы говорить «мы».
—	Вы недолюбливаете евреев, а все-таки вы совершаете маленькие
паломничества туда, где расположены их могилы.
Однако в ответ я не услышал той отговорки, которую ожидал
услышать.
—	Впрочем, убивать евреев все равно было преступлением, не прав¬
да ли? — кротким голосом провозгласил он.
Глава 3
—	Мы выиграли, — радостно объявила Арлетт, когда я вернулся.
Было еще не слишком поздно. — Забили три мяча. Дело шло к ничьей,
но в нашу пользу назначили пенальти.
—	Ага, — ответил я, ничуть не заинтересовавшись. Я с отсутствую¬
щим видом поцеловал ее, прошел в дом, повторил поцелуй. — От тебя
разит спиртным.
—	Просто немного попрактиковалась, — весело сообщила она. —
Чтобы не выйти из формы до твоего возвращения.
—	Понятно. Весьма пахучий напиток.
—	А ты что, трезв?
Вид у нее был самый невинный.
—	Выпил две чашки чаю. Я был у старика Безансона.
—	Забавно. А я решила, что ты отправился на танцульки, чтобы
подцепить какую-нибудь местную девицу.
—	Теперь я вижу, что ты выпила.
—	Допустим, — торжественно кивнула она. — Но это не означает,
что я спиваюсь. — Как ребенок,' показывающий взрослому фокус, она
извлекла откуда-то бутылку. — Я прихватила ее из дому и припрятала.
Решила, что придет пора, и мы ее выпьем. Вот пора и пришла.
Я согласился, что так оно и есть, и потянулся за штопором. Вино
оказалось желтоватого цвета — маслянистое, с непривычным запахом,
сразу же заполнившим всю комнату. Я не без удовольствия подумал о
том, что смогу наверстать упущенное, и сразу же начисто забыл обо
всем, что связано с немцами и евреями.
—	Хорошо бы, — сонно произнесла Арлетт полчаса спустя, — об¬
завестись поясом с серебряными бубенчиками.
285

Уже практически засыпая, я внезапно вспомнил о том, что так и не
прочел отчет о семейном скандале на нашей улице, и хмыкнул. Арлетт
на свой лад решила бороться с тем удручающим образом жизни, кото¬
рый ведут домохозяйки в одинаковых домиках на Мимозной. Интерес¬
но, сколько домохозяек во всем Звиндерене, подумал я, танцуют танго
в гостиной, не надев на себя ничего, кроме пояса с резинками? Хмык-
.Нул я, должно быть, громко, если не просто в голос, потому что Ар¬
летт в ответ пробормотала во сне:
— Заткнись. Вот только таких вибраций мне еще и не хватает.
Глава 4
На следующее утро стояла типичная нидерландская погода само¬
го неприятного свойства. По термометру было еще не так холодно —
всего минус шесть, но это была не та сухая и устойчивая стужа, ко¬
торую переносишь без особого труда. Густой влажный туман окуты¬
вал и без того убогую местность, а от противного и на диво едкого
ветра не защищало даже кожаное пальто. И никогда еще в этой ма¬
ленькой, никому не принадлежащей и потому словно бы нежилой
гостиной не было настолько неуютно. Я сидел над полицейским от¬
четом, сидел с блокнотом на коленях и проклинал себя за то, что не
могу отнестись к делу с достаточной серьезностью. Возможно, моя
лень объяснялась тем, что мне не надо было отправляться на служ¬
бу; я как-никак человек, склонный к рутине.
Когда подобное дело не удается разрешить с места в карьер, оно
всегда затягивается недели на три, внушал я себе. А уже в следующее
мгновенье уверял себя в том, что мне пора взять ситуацию под пол¬
ный контроль. В конце концов, мне объявят выговор за халатное об¬
ращение с деньгами налогоплательщиков.
Да к тому же работа под прикрытием нелепой «легенды», моя яко¬
бы непричастность к деятельности полицейского ведомства, поверить
в которую сейчас мог бы разве что полный идиот... Да и чем же я на
самом деле занимаюсь, оторвавшись от бесконечной писанины, от
знакомого сугубо полицейского запаха, стоящего во всех помещени¬
ях большого здания на Марн иге-страат, выйдя из-под стародевичьей
опеки комиссара Так?
Чем же таким я занимаюсь, очутившись вдали от дома?
Необходимо наконец добиться какого-нибудь успеха. Что ж, давай-
ка прикинем. Три четверти населения Голландии живет на Мимозной
' улице в провинциальных городках, рассеянных.по всей стране — и это
с учетом того, что провинциальные городки одинаковы по всей Евро¬
пе. Взять хоть окаянную французскую глубинку. Подлость, назойли¬
вость, пренеприятная мелочность во всем — все точно так же, как и
здесь, и, возможно, даже хуже.
286

Впрочем, во Франции я не столкнулся бы с проблемой шестнадца¬
ти различных вероисповеданий. Сплетни — да, шашни — да, гордая
любовь к тайному употреблению непристойных выражений — да, но
не этот же чертов кальвинизм!
Или эти загадочные языческие земли к югу от Гамбурга — там ведь
тоже ловили ведьм. В Гамбурге жил доктор, слывший экспертом по
ведовству.
Швеция — это коктейль из провинциального секса, да и тот же
кальвинизм является там, как я*слышал, общераспространенным яв¬
лением.
Хорошо бы знать побольше, не быть столь невежественным, столь
неопытным, столь, черт его побери, беспомощными. Ведь во всем этом
не было ровным счетом ничего экстраординарного. Маленький горо¬
док в Дренте вовсе не являлся исключением из общего правила.
Рапорт полиции не больно-то помог мне. Парочку с нашей ули¬
цы нельзя было обвинить ни в чем, даже в нарушении общественно¬
го порядка. Спор из-за того, ехать или нет на машине, или езда на
ней без достаточной осторожности — максимум двадцать гульденов
штрафа. И конечно, страх перед общественным мнением, а вовсе не
возможность, лишиться двадцати гульденов, заставляет таких людей
делать хотя бы шаг-другой навстречу полиции.
Да, конечно, и здесь не обошлось без анонимных писем, причем,
если верить показаниям супружеской пары, они уже уничтожены.
(Опять все тот же страх; хотелось бы мне подержать в руках только что
полученное письмо — хотя бы одно-единственное.) Судя по всему, в
письмах были обычные обвинения. Мужа винили в нарушении обще¬
ственной морали, заключавшемся в злоупотреблении спиртными на¬
питками и в заигрывании с официантками. Жена отнеслась к этому се¬
рьезно, потому что, очевидно, имела основание поверить анонимщику,
к тому же оказалась ревнивой. Муж хотел было немедленно отправить¬
ся в полицию, а это привело жену в еще большую ярость. Чтобы к ним
в дом ни с того ни с сего явилась полиция... что ж, в конце концов
так оно и вышло. Муж попробовал перейти в контратаку и в свою оче¬
редь обвинил жену в шашнях с мужчинами, в результате чего у нее не¬
медленно началась истерика. Анонимные письма — их следовало бы
адресовать мне, поневоле подумал я. По крайней мере, мне доводилось
получать их целыми дюжинами — это неизбежное сопутствующее об¬
стоятельство, если твое имя в ходе какого-нибудь расследования по¬
является в газетах.
Нет, этот штрих явно ничего не добавлял в общую картину. В об¬
винениях на этот раз, судя по всему, была доля истицы: муж оказался
красивым самоуверенным мужчиной с хорошо подвешенным языком,
но наш анонимщик, похоже, не придавал особого значения тому, обо¬
снованы его обвинения или ложны. Возможно, на его взгляд или, вер¬
нее, в его мозгу, все они были совершенно справедливы. Но справед¬
287

ливые или нет, эти письма оказывались — что не раз подтвердилось —
высокоэффективными, если зерна попадали в подходящую почву.
А вот инженер из Роттердама — его жена тоже передала письма в
полицию. Ему было наплевать на них, и ей, кстати, тоже. Из опера¬
тивных данных вытекало, что он человек осмотрительный, но тем не
менее отчаянный бабник, а она столь же респектабельна, как и осталь¬
ные задействованные в деле матроны. Используя свою «легенду», я с
помощью барышни Бургер обзавелся кое-какими документами, свя¬
занными со строительством многоквартирного комплекса, и как бы не¬
взначай расспросил ее об окрестных слухах. Барышня Бургер, правда,
не оказалась столь же закоренелой сплетницей, как наша соседка гос¬
пожа Болтоовеен, но зато, как выяснилось, всех знала. Да и ничего
удивительного — как-никак она была секретаршей бургомистра в срав¬
нительно небольшом городке.
И все равно я по-прежнему блуждал в потемках. В чем суть этой
истории с украденным или пропавшим подслушивающим устройст¬
вом? За исключением того, что оно определенно исчезло. Я, правда, с
самого начала сомневался в том, что оно играет в деле хоть какую-то
роль. Я, разумеется, объявил, будто иначе события вообще не подда¬
ются никакому объяснению, но это понадобилось мне лишь для того,
чтобы малость выкрутить руку этому — как его там — владельцу заво¬
да электронного оборудования. А сам я в это не верил. Все сведения,
попадавшие в анонимные письма, были почерпнуты из сплетен, так
или иначе гуляющих по городу и, следовательно, кое-кому известных,
или же — с той же долей вероятности — являлись плодом воображе¬
ния в том смысле, что доказать их истинность, равно как и ложность,
было невозможно.
Единственным доказательным материалом, имевшим на данный
момент серьезное значение, были слова жены бургомистра о том, что
анонимщик,-судя по всему, находится в курсе их приватных бесед.
Вот как. В Амстердаме мне наказали действовать с величайшей де¬
ликатностью. И уж понятно, эта деликатность в первую очередь долж¬
на была относиться к самому бургомистру.
Но почему же, когда полиция очерёдной раз принималась за рас¬
следование, поток писем сразу же иссякал, любая информация улету¬
чивалась, дело оборачивалось пустым пшиком? Дело выглядело так,
словно автор анонимных писем самым таинственным образом полу¬
чал информацию о любых проявлениях активности со стороны поли¬
ции, причем в деталях.
Какое-то время назад я уже задумывался над этим и даже составил
список людей, осведомленных о том, что, собственно говоря, проис¬
ходит и каких именно результатов удается добиваться полиции на каж¬
дом этапе расследования. Кроме того, я надеялся на то, что моя «ле¬
генда» поможет мне наткнуться на что-то неожиданное, а эта тактика
тоже не принесла никаких результатов.
288

В список попал, разумеется, сам бургомистр. Его заместитель, стар¬
ший городской советник. Шеф местной полиции. Секретарь городско¬
го совета. Барышня Бургер — неофициально, разумеется, но было оче¬
видно, что она полностью в курсе дела. Не слишком обнадеживающий
список. Я ломал над ним голову несколько дней, собственно говоря,
с самого прибытия сюда. Пять государственных или муниципальных
служащих, все пятеро — люди с безупречной репутацией, как профес¬
сионального, так и личного свойства, все пятеро активно участвуют в
общественной и церковной жизни. Занимаются благотворительностью.
Все состоят в браке — прочно, солидно, у всех дети школьного возрас¬
та, — за исключением, разумеется, Бургер, которая живет одна на част¬
ной квартире. Но репутация у нее столь же безупречная — я исподволь
проследил за этим, мне удалось даже порасспросить кое-кого из оби¬
тателей многоквартирного дома, да и всего квартала. Квартиры шли
двойными рядами по три в каждом, так что попасть из общего подъ¬
езда можно было во все шесть, и разумеется, едва ли какое-нибудь
более или менее заметное действие обитателя или обитательницы од¬
ной из квартир ускользнуло бы от внимания жильцов остальных пяти.
Барышня Бургер регулярно ходила в церковь, была одной из самых
заметных деятельниц Христианского общества местных прихожанок,
Фонда защиты потребителя и Ассоциации борьбы за скорейшее раз¬
решение жилищной проблемы.
Заместитель бургомистра увлекался скаутским движением и спор¬
том. Энергично покровительствовал физическим упражнениям школь¬
ников, состязаниям по спортивным играм и образовательным поезд¬
кам за границу — к памятникам древней Эллады или что-нибудь в этом
роде. Если бы в Голландии были горы, он непременно взошел бы на
вершину каждой из нйх. Он был инициатором создания волейбольной
сборной города и сооружения ледового стадиона, делом его же рук был
и, пожалуй, чересчур роскошный для такого городка плавательный
бассейн. Его супруга нравилась всем: образцовая жена и мать, славя¬
щаяся тем, что через день отправляет детей стричься у парикмахера.
И заместитель бургомистра, и его жена вели активную деятельность в
Клубе Хороших Соседей, где дважды в неделю торжественно играли в
бридж или же прослушивали небольшие доклады.
Что же касается секретаря городского совета, то он был душой мест¬
ного Клуба любителей оперетты. Был для дилетанта недурным скри¬
пачом, равно как и приличным шашистом.
Все эти люди принадлежали к Реформированной церкви и были
членами Контрреволюционной партии. Черт побери, с какого боку к
ним подступаться? К отцам города, к столпам общества, к филистерам
и благотворителям, которых я лично нахожу малосимпатичными, од¬
нако искренне радеющими об интересах общества, обладающими по¬
нятием о социальной справедливости и всем прочим набором общест¬
венных добродетелей?
10 Н. Фрилинг «Двойной узел»
289

Я еше раз подумал о весьма примечательной фразе, сказанной Бе-
зансоном прошлым вечером. О том, что бюрократ, взбунтовавшись,
становится страшно опасен. Возможно, так оно и есть. Возможно, так
оно и случилось в Третьем рейхе. Но мы-то сейчас живем вовсе не в
Третьем рейхе. А в современной Голландии.
Любопытно: о чем ни подумай, все тропки сходятся к Безансону.
Я погружался в усталость и безнадежность, как в зимнюю спячку.
Я ни на шаг не продвинулся вперед. И все же, судя по всему, был где-
то у самой цели. Почему мне ни разу не улыбнется удача, пусть и са¬
мая крошечная? Как белый медведь на льдине, я принялся расхаживать
по комнате. Во всей этой истории есть еще что-то, чего я не увидел.
Чего я не понял, потому что оказался для этого слишком глуп.
Мне хотелось пройтись, но уж больно неподходящая выдалась по¬
годка. Машина томилась в гараже с какой-то серьезной поломкой, а
починить ее обещали только к вечеру. Выпить? Но пить мне не хоте¬
лось. И без того, приехав в Дренте, я пью вдвое больше всегдашнего.
В Амстердаме я выпиваю аперитив, если мне случается обедать дома,
и второй, если я успеваю достаточно рано вернуться вечером. Ну, иног¬
да бутылочку на двоих ночью с Арлетт. На уик-энд порой рюмку конь¬
яка после ужина. Тогда как здесь не гнушаюсь двумя-тремя рюмками
в любое время суток. И с этим пора кончать. Малость поднабраться,
чтобы подзадорить на то же самое Арлетт, она от этого нам обоим на
радость настроится на игривый лад, — это одно дело. А начать мало-
помалу превращаться в жалкого пьяницу, потихоньку надирающегося
в собственной спальне, — совсем другое.
Я надел пальто.и, испытывая раздражение, выбрался на улицу. По¬
года стояла отвратительная, как я и подозревал, еще сидя дома. По до¬
роге, у перекрестка, я столкнулся с Арлетт, возвращавшейся домой из
лавки. Обычно,я забираю у нее тяжелые сумки и укладываю их в ба¬
гажник, сегодня же, в самый ненастный день года, я вдобавок ко все¬
му остался без машины.
Идиотское ощущение полнейшей беспомощности. С одной сторо¬
ны, целый ряд самых высокопоставленных и добропорядочных жите¬
лей города обладают информацией, необходимой для того, чтобы со¬
чинять анонимные письма. Но я нс могу представить себе, что кто-то
из них наделен настолько злокозненным воображением, не говоря уж
о том, что вряд ли они стали бы крадучись подглядывать и подслу¬
шивать.
С другой стороны, имеется Безансон, обладающий и воображением,
и неожиданными идеями, и, вероятно, способный на неожиданные по¬
ступки. Но даже обзаведись он двадцатью телефонами и переносной
рентгеновской установкой, откуда ему было набрать информацию, не¬
обходимую для написания писем? Ведь если в анонимных письмах и
содержалась клевета, то она была искусно вплетена в ткань правды и
правдоподобия.
290

Да и смешно было бы, подумал я, начать подозревать Безансона
именно сейчас. Все мои предшественники подозревали его, я же на¬
меренно — а вернее, из тщеславия — решил от этого воздержаться. Но
было же в старом господине нечто особенное, нечто, привлекающее к
нему настороженный взгляд любого полицейского? Я-то вообразил — и
заставил себя поверить в это, — что мое внимание он приковывает лишь
интересными высказываниями и высокой интеллектуальностью, но это,
разумеется, вздор. Чем пристальнее смотришь на него, тем острее чув¬
ствуешь, что здесь и впрямь можно получить любопытные ответы, если,
конечно, сумеешь задать соответствующие вопросы. От него словно бы
пахнет серой, во всех его повадках сквозит нечто мефистофельское.
Следователь из Центрального управления, безусловно, связанный
по роду занятий с деятельностью политической полиции, которая,
наряду с прочей, занимается иностранцами и иммигрантами, да и
всем, что так или иначе выглядит подозрительно, потерпел в случае
с Безансоном полное поражение и был вынужден оставить на полях
своего отчета сердитое, беспомощное, чуть ли не обиженное замеча¬
ние — как раз оно-то меня с самого начала и раззадорило... Впро¬
чем, ни при каких обстоятельствах я не мог бы представить себе ста¬
рого господина сочинителем этих грязных писем.
Но почему я все время думаю о нем как о старом господине? Ему
не так уж сильно за шестьдесят. Но, конечно, испытания, перенесен¬
ные им, его прошлое, его болезнь — все это заставляет накинуть ему
лет десять—пятнадцать.
Инспектор из Ассена провел небольшой эксперимент. Он со всей
вежливостью спросил у Безансона, не нарежет ли тот страницу типо¬
графского шрифта на узкие полоски типа тех, что использовал в своем
гнусном деле автор анонимок. Вооружившись при этом маникюрными
ножницами, ибо, согласно заключению экспертов, анонимщик поль¬
зовался именно ими. Безансон спокойно, ни о чехМ не спрашивая, сде¬
лал то, о чем его просили, хотя, конечно же, не имел представления о
том, что затевается. И хотя руки у него тряслись, полоски получились
достаточно ровными. Однако, когда их поместили под микроскопом,
то обнаружили характерную микроволнистость по краям, обусловлен¬
ную его заболеванием; в оригиналах писем такая микроволнистость
отсутствовала. Анализ же самих оригиналов не позволил прийти к
каким-либо иным умозаключениям, кроме того, что их создатель че¬
ловек уравновешенный и аккуратный. Что могло бы, конечно, мрач¬
но подумал я, относиться как к самому Безансону, так и к двум тре¬
тям остальных жителей Голландии. Бумага, на которую наклеивал
вырезки анонимщик, равно как и клей, которым он пользовался,
были общеупотребительных сортов — такие имеются в каждом гол¬
ландском доме.
На свежем воздухе я мало-помалу начал приходить в себя. Я шел
сейчас тем же шагом, что и мой амстердамский наставник по команде
291

скаутов, когда он решал взобраться на какой-нибудь треклятущий холм,
чтобы как следует надышаться треклятущим свежим воздухом. Но я все
равно казался себе мистером Верлоком, который, как пишет Джозеф
Конрад, всегда выглядел так, словно полностью одетый провалялся весь
день на разобранной постели. Ван дер Верлок, если угодно.
Маленькие сады возле маленьких домов, должно быть, трогательно
прекрасные в летнюю пору, выглядели сейчас куда хуже: смерзшиеся
листья, рыхлая грязь под ногами, там и сям из-под осенней опали тор¬
чат здоровенные ледышки. Все здешние домохозяйки с истинно рели¬
гиозным рвением чистили дорожки в саду и тротуар возле дома, сбра¬
сывая мокрый и грязный снег на обочину, тогда как на крошечных
газонах он лежал в первозданном виде. Под снегом уже можно было
разглядеть зеленые ростки: подснежники, крокусы... В конце концов,
сейчас уже конец февраля; весна уже в пути и мало-помалу прибли¬
жается к Дренте. Скоро возле стен проснется жасмин, набухнут ригид¬
но-твердые до поры до времени бутоны рододендронов. Зазеленеют и
тонкие ветки сирени. Все, что растет на здешней скудной почве, на¬
льется соком и вернется к жизни.
— Все, кроме того, что творится в моей идиотской голове, — про¬
бормотал я вслух.
Две девочки-подростка, ехавшие на одном велосипеде, разом повер¬
нули ко мне головы под сбившимися на сторону платками, смерили
меня взглядом и дружно захихикали. Та, что сидела за рулем, тяжело,
всей стопой, жала на педали. У той, что на багажнике, тощие ноги были
закутаны в толстые шерстяные носки. На обеих были дешевые синтети¬
ческие брючки, нейлоновые курточки и одинаковые квадратные очки в
тяжелой черной оправе, практически непрозрачные снаружи — послед¬
ний писк моды, по мнению голландских девчушек. Волосы у обеих вы¬
глядели так, словно их подстригали теми же маникюрными ножницами,
которыми орудовал мой анонимщик. Дерзкие, вызывающе дерзкие, хотя
и явно.невинные личики свидетельствовали о жизненном опыте, кото¬
рый приобретаешь, слушая поп-певцов и со смешком наблюдая за тем,
как бык обихаживает корову. Проехав дальше, они продолжали обора¬
чиваться на меня, отчаянно жестикулируя и гримасничая.
1	Глава 5
Я меж тем упорно и безостановочно шел вперед. Миновал весь го¬
род и оказался в промышленном районе. Мне хотелось повидаться с
Рейндерсом. Я решил, что, возможно, разговор с Биллом у него дома
оказался ошибкой.
В общем и целом мысль была удачной. Я совершенно убежден в
том, что, разговаривая с человеком — практически с каждым челове¬
ком — у него дома, получаешь оптимальную возможность разобраться
292

в вещах, вечно ставящих следователя едва ли не в тупик. Ведь ни одна
версия, ни один сделанный тобою вывод не являются настолько без¬
упречными, чтобы нс оставлять места для дополнительных объяснений.
Хотя бывает и так, что объяснения просто-напросто отсутствуют. Но
нельзя упускать из виду и того, что многие люди не ведут себя в соб¬
ственном доме с необходимой откровенностью и естественностью.
Взять хоть этого Вилла — разве он не показался мне в собственном
доме несколько издерганным, перенапрягшимся? Да, конечно, — и не
только из-за присутствия этой девицы в соседней комнате. И не толь¬
ко из-за предметов обстановки, явно выбранных и купленных покой¬
ной Бетти, а потом ее же собственными руками тщательно обихажи¬
вавшихся. Конечно, тот дом по-прежнему оставался домом покойной
Бетти, но дело заключалось не только в этом. Вилл сразу же встал в
защитную стойку, а Я отреагировал на это весьма неуклюже. Я взял
фальшивый тон — и это не только сбило его с толку, но и разозлило и
напугало. Что ж, надо было попытаться исправиться.
Сторож у входа узнал меня и мрачно сообщил, что его шефа сегод¬
ня нет и не будет. Я сделал вид, будто меня это обидело и расстроило.
—	Так с кем же я все-таки могу поговорить?
—	На месте господин Смит. Он у нас начальник производства.
— Нет, тогда уж лучше с господином Рейндерсом; с ним я по край¬
ней мере уже встречался.
Я говорил строго и важно, превосходно вжившись в роль чиновни¬
ка из министерства.
— Попробую дозвониться ему.
Мне было слышно, что Вилл сам снял трубку. У него был вырази¬
тельный голос с раскатистыми модуляциями, которые звучали сейчас
более чем милостиво.
— Какой господин?.. Ах так, господин ван дер Валк! Да, мы с ним зна¬
комы. Да, конечно же. Он найдет дорогу или прислать за ним девушку?
— Найду, — сказал я. Меня поджидал сложный лабиринт лестниц
и коридоров, но в конце концов, что я за детектив, если не смогу, очу¬
тившись в заводоуправлении, найти кабинет номер девять?
Кабинет номер девять представлял собой нечто вроде чертежной
какого-нибудь конструктора или архитектора — с великим множест¬
вом наклонных плоскостей, перемещающихся и поддающихся фикса¬
ции в любой точке и под любым углом ламп и указок, которые, должно
быть, заметно упрощали задачу любому, кому вздумалось бы здесь по¬
работать. Двое задумчивого вида мужчин, попыхивая трубками, запи¬
сывали додекафоническую электронную музыку. Я промчался — не без
испуга — через весь кабинет номер девять и очутился в маленьком
офисе, где увидел косоглазую машинистку и по сравнению с нею бо¬
лее благообразную и куда более самоуверенную даму средних лет, ко¬
торая объяснила мне, что является помощницей господина директора.
Она была со мной приветлива, но не слишком.
293

В конце концов, миновав и этот офис, я добрался до Вилла. Боль¬
шой кабинет, большой цельнометаллический письменный стол, на ко¬
тором царил беспорядок. Целая стена заставлена книжными полками —
книги из числа тех, которые заказывают переводить господину Безан-
сону. Круглый стол, а на нем крупная модель аэроплана, диван у стены,
а возле дивана кофейный столик, вся четвертая стена представляет со¬
бой сплошное окно с вьющимися растениями и пейзажем Дренте, если
посмотришь через стекло вдаль. На столе у Вилла ни малейших призна¬
ков электрооборудования, лишь небольшой черный ящик, из которого
опять-таки доносится электронная музыка. Настраивается этот прибор
вручную, какие-либо кнопки или ручки при этом отсутствуют, а в ре¬
зультате все похоже на сложный набор «конструктор», вроде тех, что да¬
рят мальчикам на день рождения. Или даже на эдакую — построенную
по принципу лабиринта — сказочную игру. Как Бобби-медведю выйти
из заколдованного леса? (Только не забывай, дружок, что имеется толь¬
ко одна тропка, на которой его не подстерегают опасности!) Я бросил
взгляд на головоломку и пришел к скороспелому выводу, согласно ко¬
торому бедняга Бобби уже три раза повернул не в ту сторону и его вот-
вот сожрет чудовище. Или это был людоед?
На Вилле был шикарный твидовый пиджак, на носу очки, пальцы
были в чернилах, а локти испачканы мелом. Он мог бы сойти за учи¬
теля математики из здешней школы, не торчи у него изо рта погасшая
сигарета, фильтр которой он сейчас самым тщательным образом же¬
вал. Он проследил за.направлением моего взгляда.
— Мне говорили, что людям нравится сочинять музыку, если они,
конечно, способны сочинять ее. Не слишком большая разница по срав¬
нению с тем, чем занимаюсь я.
— А аэроплан?
— Ах, этот... Его сделал я. Мы используем его в некоторых экспе¬
риментах. Системы теленаведения и тому подобное.
— Искусственный голубь.
— Вот именно. — Судя по всему, он был польщен. — Присаживай¬
тесь, если хотите.
Я сел на валик дивана. Вилл встал, прислонившись к письменному
столу. Выглядел он благодушно, и вроде бы ничего его не тревожило.
— И что же, здесь вы и делаете ваши компьютеры?
Это его вдобавок ко всему и развеселило.
— О господи, нет, конечно же. Компьютерами занимаются взрослые
мальчики. У нас, в Европе, только англичане, да и то американцы их, ско¬
рее всего, просто слопают. Однажды я сконструировал электронную печь,
но моей жене она не понравилась. Предпочла обычную, дровяную. Да и
перепугалась —• таким это ей показалось необычным. — Вилл ухмыльнул¬
ся и тут же внезапно посерьезнел. — Я рад, что вы пришли. Дома я не мог
с вами разговаривать. Из-за Кэт. Вам, должно быть, показалось, будто я
равнодушно отнесся к смерти Бетти да и вообще не любил ее. А это не так.
294

С каждой минутой он выглядел все моложе и моложе. Сейчас я бы
дал ему лет девятнадцать.
—	Бетти, знаете ли, вовсе нс чувствовала себя несчастной. Здесь, у
нас, ей даже нравилось. И она была страшно рада тому, что я получил
эту работу. У нес появился превосходный новый дом, она гордилась
тем, что я получил работу, которая мне нравится и в которой я преус¬
пел. — Он бросил взгляд на черный ящик. — Разумеется, я понимаю,
что всего этого было недостаточно. Жизнь здесь — сущий ад, она за¬
ставляет тебя сражаться буквально каждую минуту. Но откуда мне было
знать, что это зайдет так далеко? И с чего именно начинается настоя¬
щая катастрофа?
Я промолчал. Или он полагал, будто я знаю хоть что-нибудь?
—	Видите ли, с электроникой дело обстоит тоже не так-то просто.
Если бы эти игрушки были настолько элементарными, любой дурак
мог бы изготовить телеуправляемые ракеты. Необходимо, сформули¬
руем это так, создать определенные импульсы, которые могли бы за¬
ставить неодушевленный предмет действовать исходя из различных, но
всякий раз достаточно сложных правил. Разработаешь какую-нибудь
схему — и на бумаге она выглядит стопроцентно надежной. Изгото¬
вишь опытный образец, проверишь его на испытательном стенде — и
тоже полный порядок. Повторишь то же самое, ну буквально то же
самое на практике — и по совершенно непонятной причине все пой¬
дет вкривь и вкось, все пойдет вразнос, причем даже логики тут нет
ни малейшей. И причину неполадок тебе, вполне может быть, так и
не удастся отыскать, даже если потратишь на это долгие месяцы,
проверяя и перепроверяя, считая и пересчитывая. Все вроде бы в по¬
рядке — а не работает. И единственное, что тебе остается в таком слу¬
чае, послать это подальше, забыть обо всем и начать решать ту же за¬
дачу заново, с самого начала. Ты даже негативного опыта не можешь
извлечь из собственной неудачи, не можешь даже понять, чего имен¬
но тебе впредь следует избегать.
Теперь он посмотрел на меня с вызовом.
—	Но я делал все, что было в моих силах. И мне казалось, будто
Бетти прекрасно живет. Я ведь ничуть не пренебрегал ею; я о ней за¬
ботился, полагал, что ей есть чем заняться, чтобы не заскучать; пола¬
гал, что она удовлетворена в сексуальном плане, да и во всех остальных
тоже. Мне кажется, единственная моя ошибка заключалась в том, что
д считал, будто люди устроены проще, чем электронные приборы.
— Невропатолог сказал мне однажды, — осторожно начал я, — что
по сравнению с человеческим телом электронные приборы выглядят
так же элементарно, как первые паровые машины по сравнению с эти¬
ми приборами.
Вилл вдруг обнаружил, что во рту у него по-прежнему торчит по¬
гасший окурок, и сердито швырнул его в большую серую проволочную
корзину для мусора.
295

—	Просто не знаю, что сказать. Нам внушают, что если случают¬
ся какие-нибудь неприятности, то их причиной должна быть ошиб¬
ка, допущенная человеком, — непременно должна быть ошибка, до¬
пущенная человеком, — однако часто чувствуешь, что, как бы ты себя
ни повел, все равно от тебя ничего не зависит.
Он резко опустился на край стола.
—	Что-то я чересчур разговорился. Вы, наверное, хотели что-нибудь
у меня спросить? Или, напротив, о чем-нибудь рассказать мне?
Он закурил новую сигарету, сообразил, что не предложил закурить
мне, и, пробормотав: «Прошу прощения», протянул пачку.
—	Нет. Не в этом дело. Мне просто .захотелось на все это посмотреть.
Вилл почувствовал себя польщенным.
—	Но я не могу вам ничего толком объяснить. На это понадоби¬
лись бы долгие годы.
—	Да и я ничего не могу объяснить вам. По-моему, не существует
никакого объяснения.
—	Вы о Бетти? Но я виню самого себя.
—	Я тоже.
Он с удивлением посмотрел на меня, но настаивать на объяснении
не стал.
—	Но нельзя же все сводить к ошибке пилота, — сказал я. — Если
маленький черный ящик вдруг перестает функционировать...
—	Когда-нибудь, — мрачно и веско произнес он, — маленький чер¬
ный ящик перестает функционировать и чертова бомба упадет туда, где
ее не ждут и куда ее не собирались сбрасывать. И тогда нам всем при¬
дет конец.
Я поневоле улыбнулся:
— Пожалуй, вам стоило бы начать верить в Бога.
Прозвучало это насмешливо.
Пожалуй. Во всяком случае, порой мне этого хочется... Да, а не
угодно ли кофе? Честно говоря, я сегодня утром томлюсь от безделья.
— С удовольствием.
Вопреки свойственной мне откровенности, я не поведал ему того,
что тоже томлюсь от безделья.
Для поддержания задушевной атмосферы я закурил. Разумеется, он
не нес ответственности за смерть жены. И разумеется, нес. Но это уж
совершенно меня не касалось. Всю вину следовало списать на малень¬
кий черный ящик.
Я вновь очутился на улице. И скорее машинально, свернул на Ко¬
ролевскую. Здесь домохозяйки не утруждают себя тем, чтобы подмес¬
ти тротуар возле дома, а приходящая прислуга считает, что это не вхо¬
дит в ее обязанности; шаги мои звучали глухо, а порой, когда нога
ступала на снежную целину, раздавалось тихое поскрипывание. Я со¬
296

вершенно не понимал, чем заняться. Прошел мимо уродливого доми¬
ка, принадлежащего Виллу Рейндсрсу, и подумал, что этому дому
присуща та же несколько нахальная невинность, что и девицам с ве¬
лосипеда. Нс думаю, что в этом жилище могло совершиться какое бы
то ни было преступление. Я добрел до большого дома на углу —
слишком большого для этого трехгрошового городка, к тому же сия¬
ющего начищенной до блеска бронзой и свежей покраской. Но и этот
дом едва ли был подходящим для какого бы то ни было преступле¬
ния. Ноги сами несли меня к Безансону — куда же еще? В каком-то
смысле именно там таился ключ к разгадке, — тот ключ, который я
безуспешно искал.
Маленький накренившийся набок коттедж у высокой стены и под
унылыми кипарисами был старше и мудрее, чем особняки, горделиво
высящиеся на Королевской, подумал я, подойдя к воротам и позвонив
в колокольчик. Появилась убогая госпожа Как-Ее-Там с лопатой и сов¬
ком. Она посмотрела на меня без всякого любопытства — единствен¬
ный человек во всей провинции, не проявляющий по отношению ко
мне любопытства, подумал я. Или барышня Бургер тоже? Нет, там речь
идет скорее о профессиональной деликатности. Я подумал, не расспро¬
сить ли экономку, но решил отказаться от этого намерения. Ее пока¬
зания имелись в досье — что же еще она могла мне поведать?
Она дружелюбно улыбнулась, давая понять, что узнает меня.
—	А я ему не помешаю? Ведь в эти часы господин Безансон, долж¬
но быть, работает.
—	Мне кажется, он будет рад повидаться с вами. Последние не¬
сколько дней дрожание донимает его, поэтому он практически не ра¬
ботает. Лучше ему уже не станет, — грустно добавила она, —- доктора
говорят, что они бессильны.
Было очевидно, что экономка любит Безансона и. жалеет его.
— А что, дорогу и вправду собираются расширять? — спросила она,
закрыв и заперев за мной ворота. — Какая жалость! Сейчас ничего не
видно, но он превратил крошечный садик в изумительную оранжерею.
— Я рад вам, — сказал Безансон, вставая с места и протягивая мне
руку. В его тщательно контролируемом голосе все же можно было рас¬
слышать нотки искренней сердечности. — Садитесь. Садитесь сюда, в
«свое» кресло. Госпожа Бакгуис угостит вас кофе, не сомневаюсь, вы
пришлись ей по сердцу.
Мои участившиеся визиты его, похоже, не удивляли.
— Не можете же вы на самом деле радоваться моему приходу!
— А почему бы и нет? Вы приятный собеседник. Да и что измени¬
лось бы, если бы я перестал радоваться? Вы ведь все равно не пере¬
стали бы приходить. Вы полицейский, и, если отвлечься от некоей
невольной симпатии, которую вы ко мне испытываете, я у вас на по¬
дозрении. Вы сами не знаете почему, но тем не менее на подозрении.
— Абсолютно справедливо, хотя и крайне глупо с моей стороны.
297

—	Вы интеллигентный человек, господин ван дер Валк. Глупые
люди смотрят на меня сычами — и я сразу же чувствую, что они ис¬
пытывают раздражение, может быть, даже ненависть, потому что я не
похож на людей, с которыми они привыкли иметь дело. Тогда как в
вашем случае я все время ощущаю на себе любопытствующий взор —
не грубый и не праздный, но пытающийся понять хотя бы причину
собственного любопытства. Но ведь все есть в моем досье!
Он произнес это нс без огорчения, словно окончательно уверив¬
шись в том, что я так ничего и не пойму.
В большом и массивном кресле с прямой спинкой Безансон выгля¬
дел маленьким и тщедушным. Руки он сложил на коленях, переплетя
пальцы, но не сжав их. Я вгляделся в редкие седые волосы, в жесткие, как
отметины от ударов топора, морщины и складки на лице, в искры, вспы¬
хивающие в чересчур ярких глазах за защитным экраном темных очков.
Рот, привыкший на протяжении многих лет сжиматься столь плотно, что
губ практически не осталось. Как всегда, он был безукоризненно выбрит
и тщательно и опрятно одет; мешковатая, но отутюженная куртка каза¬
лась на нем парадным мундиром, не хватало разве что позументов. Вы¬
глядит как капитан Дрейфус, подумал я, как капитан Дрейфус после
того, как с него публично сорвали эполеты. Во всем его облике было
столько достоинства. И все же это был человек, к которому подозрения
липли настойчиво, хотя и совершенно беспричинно. Даже после того,
как чудовищный кошмар нацизма остался позади, добрые и порядочные
люди просто не захотели расстаться с мыслью о том, что Безансон ока¬
зался предателем и подлецом. И даже сейчас люди склонны верить в то,
что евреи способны на любую мерзость — от уклонения от уплаты нало¬
гов до ритуального убийства младенцев.
Ну а сам я разве не такой? — подумал я. В конце концов, у меня
не было оснований, не было ни малейшей причины подозревать хоть
в чем-нибудь этого человека.
— Внешне вы совершенно не похожи на еврея, не правда ли?
— Я знаю — или, если угодно, знал — голубоглазых и белокурых
евреев.
— Но мы по-прежнему представляем себе еврея с покатыми плеча¬
ми, крючковатым носом, большими влажными и хитрыми карими гла¬
зами и толстыми чувственными губами.
Он почему-то резко переменил тему:
— А давно вы служите в полиции?
Это удивило меня, но почему бы, собственно говоря, ему не поин¬
тересоваться этим? Вот именно — почему?
—	С тысяча девятьсот сорок шестого. Как только демобилизовался.
Был тогда одним из этих идиотских идеалистов. — В ответ на эти сло¬
ва меня удостоили легкой живой улыбкой. — Полицейский вроде вра¬
ча, думал я тогда. Он служит интересам общества. Тогда как наивность
обоих этих представлений...
298

—	Вы добились профессионализма, компетентности, приобрели не¬
обходимые навыки. Но так и не обзавелись присущей полицейским
ментальностью.
—	Вы разбираетесь во мне лучше меня самого.
—	И все же вы сделали успешную карьеру, причем это можно ска¬
зать уже сейчас.
Должно быть, вид у меня при этих словах стал унылым.
—	Но вам довелось пережить разочарования, минуты горечи и уни¬
жений, — добавил он.
—	Разумеется. Но мне повезло в другом: у моей жены чрезвычайно
сильный характер.
—	Ага, понятно. — Из-за темных очков мне было не разобрать выра¬
жения его глаз. — Ну-ка расскажите мне поподробнее о своей жизни.
—	Я из тех людей, кому нравится заниматься не тем, чем нужно,
а часто и водиться не с теми, с кем нужно. Мальчиком я считал, буд¬
то отлично боксирую. И не просто отлично. Я воображал себя буду¬
щим чемпионом. Но бокс считается в нашей стране малопрестижным
занятием — это вам не государственная служба. Мне хотелось изучать
языки, медицину, психологию — я полагал, что все это способно при¬
нести пользу. На чем все и закончилось. У меня не было ни малей¬
шего шанса: отсутствовали, знаете ли, деньги на учебу. Пришлось
заняться юриспруденцией, которая показалась мне очень скучной. И
все же я выдержал экзамен, возможно, исключительно из ярости, —
й в результате стал полицейским. Отправился в офицерское учили¬
ще. Стал в своем классе первым по оценкам. Потом, правда, узнал,
что оказался самым последним, исходя из характеристики, которой
снабдили меня, провожая в училище, инструкторы. Стал инструкто¬
ром — и получил добрую дюжину выговоров; дважды меня вызывали
«на ковер» к начальству и спрашивали, не ошибся ли я при выборе
профессии. Я знаю, что о дальнейшем повышении по службе не мо¬
жет быть и речи. Если бы мне пару раз не повезло и если бы еще
пару раз я не решил головоломки, перед которыми спасовали орто¬
доксальные умники, сидеть бы мне сейчас за письменным столом и
заниматься переписыванием чужих отчетов. Но вот я прибыл сюда —
и здесь мне должно повезти еще разок. Если я распутаю здешний узел
после того, как столько умников в нем увязло, то и из собственных
затруднений сумею выбраться. А если не повезет, к чему, похоже, все
и клонится, — что ж, тогда меня, наверное, отправят на канцеляр¬
скую работу до самой пенсии.
—	Вам недостает умения нравиться собственному начальству.
На его губах вновь заиграла улыбка.
—	Мне многого недостает. Можно сказать, практически всего.
А больше всего мне недостает правильного образа мыслей. Парень
моложе меня — и, не скрою, глупее — месяц назад стал старшим ин¬
спектором.
299

Безансон подался вперед и углубился, судя по всему, в не связан¬
ные ни со мной, ни с моей судьбой размышления. Я бросил взгляд на
книжные полки. Мемуары, история, астрономия; писатели семнадца¬
того и восемнадцатого веков; книги по-русски, по-французски и по-
немецки. Но вот Безансон, казалось, нашел то, что мысленно искал.
— Не сомневаюсь, что вы со всем этим справитесь. Да меня и нс
удивило бы, если бы оказалось, что в вашей практике вам уже удалось
распутать множество темных и таинственных историй.
Я был так ошеломлен, что моя глупость, должно быть, читалась у
меня на лице. Безансон резко поднялся с места.
— Прошу, однако, прощения. Я неважно себя чувствую, и, кажет¬
ся, мне сейчас лучше будет прилечь.
В этот момент дверь открылась. Госпожа Как-Ее-Там (я так и не
смог запомнить ее фамилию) принесла мне кофе. Безансон улыб¬
нулся.
— Только не думайте, будто я вас прогоняю. Посидите здесь, спо¬
койно выпейте кофе. И... — он взял со стола одну из книг и протянул
ее мне, — ...почитайте, чтобы укрепить дух и разум.
Это были стихотворные драмы Корнеля. Что ж, доводилось мне
читывать книги и поскучнее. Уходя, он выразительно посмотрел на
меня. «Поучитесь чему-нибудь, — казалось, говорил этот взгляд. —
И сделайте, если вам будет угодно, кое-какие выводы». Он прошел в
спальню и плотно закрыл за собой дверь, предоставив своему гостю
заниматься тем, чем тому вздумается.
Кофе был еще слишком горячим. Я поднялся с места, уставился на
книжные полки. Потом — совершенно осознанно — сел в кресло Бе-
зансона, за его письменный стол. Надкусил крекер и смахнул со стола
крошки. Вновь поднялся с места, чтобы взглянуть на картотеку, про¬
бежал взглядом и пальцем по корешкам папок, на которых в машино¬
писном виде можно было прочесть сведения о содержании, и, сморщив
нос, отошел в сторону. Техническая литература на русском ir немец¬
ком — чудовищные языки, черт ногу сломит. А мой немецкий и в луч¬
шую пору был так себе.
Музыка исключительно немецкая — ни французов, ни русских и
ничего из периода романтизма. Гайдн, немного Баха, на удивление
мало Бетховена. Ага, вот и кое-что поновее. Глюк, Вебер, «Продавец
птиц», «Девушка из Шварцвальда»... о господи, оперетты. Немецкие
оперетты! Опера? Нет, никакой оперы — ни Вагнера, ни Моцарта, ни
итальянцев. Зато великое множество Рихарда Штрауса...
Примечательно.
На столе ничего не было: ни блокнота, ни ежедневника. Ни еди¬
ной фотографии, ничего, что могло бы сойти за подарок, памятку, без¬
делушку, сувенир. Ни на столе, ни во всей комнате. Комната челове¬
ка, который вернулся на родину на своих двоих, вернулся в одежде,
выданной в фонде помощи беженцам, вернулся, не принеся с собой
300

ничего. Вее, что случилось с ним до 1945 года, было вычеркнуто. Смы¬
то. Начисто. Что ж, понятно.
На столе лежала Библия — по-немецки, старинным готическим
шрифтом, изданная в 1911 году в Лейпциге, — и две книги, присутствие
которых здесь меня удивило. Воспоминания Шарля де Голля и — на анг¬
лийском — биография Оливера Кромвеля. Наличие первой книги я еще
мог понять — Бсзансона интересуют проблемы власти. Но при чем тут
Кромвель? Ресурсы его власти? Или его кальвинистское мировоззрение?
И разве не удивительно, что во всей комнате не было ни единой
книги, имеющей хоть какое-то отношение к евреям? Кроме популяр¬
ной в тридцатые годы книги Фейхтвангера «Еврей Зюс». Но ведь «Ев¬
рей Зюс» — всего лишь роман.
Здесь меня не могло заинтересовать ничего — по крайней мере,
ничто нс могло заинтересовать меня как полицейского. Я отправил¬
ся домой. Там меня поджидало свиное жаркое, приготовленное в ду¬
ховке с капустой и яблоками, с зеленью, с чесноком, с хлебными тос¬
тами и печеным картофелем. Вот и отлично. А потом еще мусс на
сладкое. И апельсин.
Глава 6
Я постарался избавиться от собственной одержимости Безансоном.
Он играл одну-единственную роль: отвлекал меня от того, чем следо¬
вало заниматься. В тот же день, во второй его половине, я отправился
на долгую, очень долгую прогулку, которую вознамерился провести в
полном одиночестве. Этим вечером мне надлежало сделать очередной
отчет бургомистру. Я успел к нему, пожалуй, поздновато: ведь при¬
шлось зайти домой переобуться, дойти до гаража, чтобы забрать ма¬
шину, а мерзавцы механики, разумеется, заставили меня еще прождать.
Время ожидания я коротал, размышляя над судьбами людей, которые,
подобно Виллу Рейндерсу, совершенно не вписывались в здешнюю
картину. Для человека с первоклассным мозгом он показался мне бо¬
лее чем наивным. Из тех, что вечно организуют трудности самим себе.
Ему следовало бы зарекомендовать себя ревностным реформистом и
преданным членом Контрреволюционной партии, постараться соответ¬
ствовать всем здешним условиям и условностям и говорить о том, что
он на самом деле глубоко презирает, а он вместо этого вытворял одну
глупость за другой.
В точности как я, подумал я. Мне, впрочем, хотя бы не придется
жить здесь постоянно.
Рейндерс получил лучшую должность, чем любая, на которую он
мог бы рассчитывать в любом другом месте. Владелец завода объяснил
мне, что завел дело именно здесь, потому что издержки на производ¬
ство в Дренте на два-три процента ниже, чем во всей остальной Гол¬
301

ландии, и сэкономленные на этом деньги он может выделять на науч¬
ные изыскания, в которых таким великолепным специалистом оказал¬
ся Рейндерс. Бедняга Вилл, из-за этого ему суждено торчать в Дренте.
Было совершенно очевидно, что ему даже не приходит в голову, что
он в нескольких смыслах сразу несет ответственность за гибель жены
и что женитьба на ее сестре едва ли способна положить конец семей¬
ным проблемам.
Я подумал о том молодом парне, чертежнике, которого выперли с
завода. Младшее издание самого Рейндерса — еще один юноша, не
верящий ни правительству, ни церкви, считающий своим священным
долгом, равно как и подлинным выражением революционного протеста
против существующего уклада вещей, заниматься любовью с женой
начальника. Бедняжка Бетти, трудно ей, должно быть, пришлось. Я по¬
думал о том, расхрабрилась ли она хотя бы раз настолько, чтобы пере¬
спать с парнем. Ведь наставить рога Рейндерсу было, судя по всему,
крайне просто.
Я подумал об «импортированных» — о других мужчинах и женщи¬
нах, получивших ответственные посты на здешних фабриках и заво¬
диках, поселившихся на Королевской, смирившихся с провинцией
Дренте и нравами ее обитателей, потому что здесь им хорошо платят,
но наверняка мечтающих о еще более завидных должностях — завид¬
ных хотя бы потому, что благодаря им появится возможность уехать
отсюда. Никто из них вроде бы не получал анонимных писем — или
все-таки кое-кто получал? Но ведь они были из тех, кто, получив по¬
добные письма, скорее всего, немедленно обратился бы в полицию. Их
общественное положение было прочным независимо от того, что по¬
думает или скажет Звиндерен. Только местные уроженки вроде Бетти,
на протяжении всей своей жизни остающиеся жительницами провин¬
циального городка и обладающие соответствующей психологией, забо¬
тятся о том, что скажет или подумает Звиндерен. А ведь она, бедняжка,
старалась. Я припомнил одну из историй, рассказанных мне Биллом;
когда он понял, что мне от него ничего не нужно, то сразу же разго¬
ворился — да еще как разговорился! Бетти заинтересовалась книгой,
наделавшей много шума; речь там шла об инцесте или еще о чем-то в
том же роде. Ему пришлось купить для нее эту книгу в Роттердаме. Она
прочитала книгу и сделала вид, будто та оставила ее совершенно рав¬
нодушной, но он увидел, признался он мне с невыносимым самодо¬
вольством, что она была предельно шокирована. Бедная Бетти!
Ну и как же теперь прикажете объяснить бургомистру, что сеть, вне
всякого сомнения, уже стягивается, а рыбы в ней как не было, так и
нет? Ага, вот наконец и моя машина. Механик прочитал мне нудную
лекцию о жизненно важных характеристиках «фольксвагена», которая
заинтересовала меня не более, чем прошлогодний снег.
В кабинете у бургомистра бумаги лежали рассортированными по
стопкам: шла самая тщательная подготовка к завтрашнему заседанию
302

городского совета. Я наплел ему что-то, он вроде бы остался вполне
доволен мною.
—	Господин бургомистр, есть небольшой, но пренеприятный во¬
прос, который я заранее попрошу вас не принимать близко к сердцу.
—	Да ради бога, спрашивайте о чем угодно.
—	Я, разумеется, осознаю, что вы ведете муниципальные дела с по¬
добающей, то есть предельной секретностью. Но мне хотелось бы по¬
нять, не могут ли, пусть и чисто случайно, сложиться обстоятельства,
при которых доступ к конфиденциальным документам получит чело¬
век, не имеющий на это официального права?
—	Ага, понятно. Похожий вопрос мне уже задавал ваш предшест¬
венник. Он вообще весьма основательно подошел к делу. Я не при¬
му ваш упрек близко к сердцу. Документы хранятся в этом кабинете,
а от кабинета имеется один-единственный ключ, и он, естественно,
у меня. Разумеется, в полученном вами досье есть упоминание об
этом факте?
—	Разумеется, есть. Я-то, пусть это и прозвучит парадоксально,
подумал о чем-то прямо противоположном. Не могли бы какие-ни¬
будь ваши личные бумаги — ну, например, частное письмо или что-
нибудь касающееся ваших семейных дел, допустим вашей жены, —
так вот, не. могло бы что-нибудь такое случайно попасть в общий
поток официальных бумаг,, исходящих из вашего кабинета? Не мог¬
ли бы вы, скажем, случайно прихватить с собой такое письмо и при¬
нести его в офис?
—	Я никогда не задумывался над этим.
—	Да ведь у вас и не было необходимости над этим задумываться,
не правда ли? Все связанное с проблемами безопасности находится,
грубо говоря, в другом кармане.
—	Это могло случиться, но это не имело бы ровным счетом ника¬
кого значения.
—	А вы не припомните какого-нибудь такого случая?
—	Даже, как мне помнится, два или три. Письма попадают ко мне
в портфель — письма от людей, которым кажется, будто в ответ на
письмо, отправленное по домашнему адресу, может воспоследовать
более положительная реакция. То есть это главным образом письма,
содержащие просьбы. Ими занимается Бургер. Иногда среди них мо¬
жет случайно затеряться и какое-нибудь на самом деле личное пись¬
мо, возмохаю, потому, что адрес на конверте написан не от руки, а
на машинке или по какой-нибудь другой ничтожной причине.
—	А не случалось ли когда-нибудь, чтобы подобное недоразуме¬
ние дало вам повод для определенного беспокойства, — я хочу сказать,
ведь так могла получить некоторую огласку информация, не предна¬
значенная ни для кого, кроме вас. Впрочем, разумеется, я понимаю,
что дело уперлось бы в барышню Бургер и, соответственно, дальше
не пошло бы.
303

—	Что ж, в таком случае мне не о чем было бы беспокоиться — ведь
она сама скромность. Припоминаю, как я однажды сунул такое пись¬
мо в карман, отправляясь в муниципалитет. И оно, разумеется, со всей
неизбежностью, попалось ей на глаза, что, признаюсь вам, меня слег¬
ка смутило. Но, едва прочитав первые строки и поняв, что перед ней
личное письмо, Бургер сразу же вернула его мне с извинениями и, по-
моему, в смущении.
—	Вы не ,могли бы объяснить мне, о чем шла речь в этом письме?
—	Вы что же, подозреваете барышню Бургер?
—	Нет-нет, что вы! Просто произвожу перекрестную проверку.
—	Что ж, — с явной неохотой начал он. — Это было письмо от вра¬
ча... от лечащего врача... и касалось оно только меня... Боюсь, что боль¬
ше ничего не могу вам сказать.
— Не имеет значения.
— Если вас заботит вопрос о том, не узнала ли барышня Бургер о
том, кто вы такой, то смею вас заверить в прямо противоположном.
У меня есть досье «сугубо мне на просмотр», и вся связанная с вами
корреспонденция попадает непосредственно в это досье.
— Что ж, для меня большое утешение узнать об этом.
— Да, конечно, барышня Бургер проявляет известное любопытство
к тому, чем вы здесь занимаетесь. Но она не просто прекрасный спе¬
циалист — у нее безупречная мораль и чистая совесть.
— В профессиональном плане?
— Не только. Профессиональная этика не такая уж редкость в кру¬
гу государственных служащих, не правда ли? Но у барышни Бургер
удивительно развито чувство справедливости, вот почему я на неё все¬
цело полагаюсь.
— Она довольно хорошенькая.
— Она не лишена внешней привлекательности. Но я настолько при¬
вык к ней, что едва замечаю это.
— Странно, что она не замужем.
— Она отдает все свои силы муниципальной службе и обществен¬
ной работе.
Из этого я сделал вывод, что было бы несправедливо подозревать
бургомистра в том, что он щупает свою секретаршу.
На обратном пути я наткнулся на его жену. Бургомистерша вышла
со мной на крыльцо, но не стала включать там свет и прикрыла за
собой входную дверь.
— Он ни о чем даже не подозревает, — сказал я ей. — Просто дер¬
житесь с ним, как всегда, вот и все.
—	Что ж, хотя бы одно утешение.
— А та вещь, которую вызнал автор анонимного письма, — она ка¬
сается исключительно вашего мужа или вас тоже в какой-то мере за¬
трагивает?
1 Ее голос в темноте прозвучал приглушенно и скованно:
304

Да... пожалуй, только его... а меня разве что косвенно... к сожа¬
лению, я не могу сказать вам ничего другого.
—	Не имеет значения. Лишь одно уточнение, и больше я вас ни о
чем не буду спрашивать. Это дело было как-то связано с доктором?
—	Нет.
Что ж, хотя бы это выяснилось.
—	Спокойной ночи, мадам.
И я пошел домой.
Глава 7
Арлетт дожидалась моего возвращения. Я лишь однажды видел ее в
таком напряжении и тревоге: в тот раз я пришел домой на четыре часа
позже, чем обещал, а ей было известно, что, отправляясь на службу, я
прихватил с собой пистолет, что я делаю, в среднем, не чаще раза в
год. Вопреки широко распространенному мнению, сотрудникам поли¬
ции, не носящим форму, в нормальной ситуации нельзя иметь при
себе оружие.
—	Но в чем дело? И не так уж я задержался. Просто механик долго
продержал меня в гараже.
Она ничего не ответила. Дрожа всем телом, она подала мне плос¬
кий белый конверт.
Я обрадовался. Да, вот именно, обрадовался. Никогда еще я не ис¬
пытывал такой радости.
—	В этом конверте то, о чем я думаю?
-Да.
—	А когда пришло письмо? И кто его доставил?
—	Оно было в почтовом ящике. Не знаю, когда его туда опусти¬
ли. Уже час, как стемнело. А ведь в почтовый ящик вечно что-ни¬
будь опускают. Реклама, счета, иногда по две-три бумажки сразу.
—	И что-нибудь еще нам бросили?
—	Я же тебе сказала. Только рекламу.
—	А ты сохранила ее?
—	С какой стати? Я же никогда этого не делаю. А что, она тебе нуж¬
на? Поищи в мусоре на кухне.
Так я и поступил. Да, реклама местного супермаркета с набранным
крупным шрифтом извещением о скидке на вермут, овощи, крекеры
и сгущенное молоко, действующей до субботы включительно. Типо¬
графским образом отпечатанная открытка, предлагающая нам заказать
по почте подробное описание чрезвычайно дешевой вязальной маши¬
ны. Небольшая памятка, напечатанная на копировальном аппарате, на¬
поминающая, что величайший целитель и знаток божественности про¬
чтет заинтересованным слушателям лекцию на тему «Экуменическое
выживание». Лекция состоится в ближайший вторник, в семь вечера.
305

Ну и ну.
Конверт был хорошего качества, плоский, неиадписанный, но за¬
печатанный. Я подумал о-том, не отдать ли его на лабораторную экс¬
пертизу.
—	Я почти догадывалась, — пролепетала Арлетт. — Но когда я
прочла...
Ее затрясло еще сильнее.
—	Там речь идет о тебе?
Любопытно, крайне любопытно — ведь все остальные адресатки
являются местными уроженками.
—	Насколько я понимаю, о нас обоих. Равенство полов, которому
в данном случае радоваться не следует.
Я сел на диван в гостиной и вытянул из конверта письмо.
—	Принеси-ка нам обоим выпить. И проследи, не приоткрылись ли
у нас занавески на окнах.
—	Я об этом уже подумала, — мрачно отозвалась Арлетт.
Испуг, шок, отвращение. Она еще не сумела совладать со своими
чувствами. Разливая нам обоим по бокалам портвейн, она пролила его
на стол. Ну что ж, в первую очередь я полицейский и только во вто¬
рую — муж. Так что уж извини, Арлетт.
В письме было именно то, на что я надеялся. Да нет, даже не мог
надеяться.
«Оба вы в равной мере хороши. Лицемеры. Чиновник из минис¬
терства сует нос в наши дела, смотрит на нас свысока, потому что мы
простые честные люди. Да еще у тебя хватило наглости привезти с
собой женщину! Жену? Что-то я не видел свидетельства о браке.
Иностранная блудница, почему бы тебе не вернуться в парижский
бордель, из которого тебя взяли? Здешние женщины — дамы порядоч¬
ные и богобоязненные. Им ведомо, что Господь Бог не спускает с них
глаз. И такая тварь вдруг поселяется в нашем городе!
А ты еще называешь себя государственным служащим. Извращенец,
выскочка, дегенерат. Я написал письмо в твое министерство в Гаагу
и рассказал о тебе и твоих делах начальству. Вся Голландия погрязла в
пороке. Но нам тут известно, против чего следует бороться. Убирайся
отсюда и проститутку свою с собой прихвати».
Ни. одной грамматической ошибки, правильно расставленные за¬
пятые. Даже вопросительный знак анонимщик аккуратно вырезал из
газеты и вклеил в письмо. Мне хотелось пуститься в пляс от радос¬
ти, но нельзя было не пожалеть Арлетт. Я улыбнулся ей широкой
улыбкой:
—	По сравнению с теми, что я читал, еще довольно невинное. Жаль,
конечно, что оно сперва попалось на глаза тебе, но именно в таком
письме я и нуждался.
306

Она отхлебнула портвейна и попыталась ухмыльнуться в ответ.
—	Прошлой ночью, когда я подвыпила и начала вытворять все эти
штуки с поясом. Господи, а они подсматривали! Чудовищно, просто
чудовищно.
—	Послушай-ка меня. Это письмо не похоже на другие, рассылаемые
здесь, но оно, безусловно, написано тем же человеком. Копеечные об¬
винения и призывы убираться ко всем чертям, но ничего больше. Она
просто не смогла устоять перед искушением, захотела показать нам, как
она умна. Но это ее и выдало.
—	Ее?
—	Неужели ты не слышишь в письме голоса добропорядочной до¬
мохозяйки? Затянутой в корсет, с высокомерно вздернутым носом,
выпученными глазами и толстыми, как колоды, ногами? Она и в буд¬
ние дни носит воскресную шляпу, да еще и очки, а в туфлях у нее
толстые стельки.
Я хотел заставить ее рассмеяться и с радостью убедился в том, что
мне это удалось.
—	Нет, серьезно, это женщина. Автором этих писем не может быть
мужчина.
—	Выходит, лесбиянка? Ничего удивительного в том, что я ей не
нравлюсь.
—	Возможно, латентная лесбиянка.
—	Но ведь согласно письмам...
—	Ах, мне кажется, все это не всерьез. Возможно, ей удалось до¬
биться успехов, на которые она и не рассчитывала. Великое мно¬
жество здешних женщин, да и любых женщин испытывают тайные
подавленные желания, которые нс осмеливаются не то чтобы привес¬
ти в исполнение, но хотя бы сформулировать. А мужчины, в кон¬
це концов, такие негодяи и грубияны. Здесь, как и в любом другом
месте.*
Я с удовольствием выпил портвейн:
—	Погляди-ка хорошенько. Смотри, что получается. Грозит обра¬
титься к министру. Да никому здесь, кроме двух-трех человек, даже не
известно, из какого я министерства. Визитные карточки, которые я
раздаю направо и налево, не относятся к министерству — там указан
только несуществующий Институт социальных исследований. А с дру¬
гой стороны, люди, которых я допрашивал или с которыми беседовал,
знают, что я из полиции. Этой персоне известно слишком многое, и
все-таки сведений, которыми она располагает, не достаточно. Но пись¬
мо написано не с целью сбить меня с толку и направить по ложному
следу, — во всем, что касается эмоциональной стороны дела, оно со¬
вершенно искренне.
—	Я не совсем понимаю.
—	Речь идет о человеке, имеющем доступ к официальной докумен¬
тации и знающем, чем занималась здесь полиция, но так и не сумев¬
307

шим раскрыть мою подлинную идентичность. Я прибыл с докумен¬
тами, в которых сказано, что я служу в министерстве внутренних дел.
А ведь ничто так не убеждает бюрократа, как официальный документ.
—	Ты говоришь о бюрократе. Значит, речь идет о ком-то из здеш¬
него муниципалитета?
—	Мне всегда казалось, что подслушивающее устройство не играет
во Всей этой истории никакой роли. Должен признаться, что и в под¬
глядывание я не верил, пока нас с тобой не застукали.
—	Но ты говорил о человеке, которому ненавистно правительст¬
венное вмешательство в жизнь провинции. А ведь бюрократ как раз
и реализует это правительственное вмешательство.
—	На этот вопрос есть, мне кажется, два ответа. Реализация пра¬
вительственной программы началась здесь только с приходом нового
бургомистра — то есть пять лет назад или около того. Предыдущий
бургомистр был местным уроженцем и к тому же полным болваном.
И вполне можно представить себе, что какой-нибудь служащий, пере¬
данный вместе с самим муниципалитетом по наследству новому бур¬
гомистру, совершенно искренне полагает, что до появления новой
метлы дела тут были в полном порядке.
— Смысл в этом может и быть. Но едва ли это способно оказаться
мотивом.
— Это-то меня и смущает. Но, с другой стороны, вспомним тон¬
кое наблюдение Безансона. Он сказал, что бюрократ, взбунтовавший¬
ся против основополагающих принципов профессиональной этики,
может оказаться весьма опасен. Мне пришла в голову история одно¬
го французского судьи, который пару лет назад, сойдя с ума, поджег
здание суда, в котором много лет заседал.
Я видел, что во взгляде Арлетт нет доверия к моим словам. Должно
быть, подумал я, она вспомнила сейчас о том, что я тоже являюсь го¬
сударственным служащим — последовательным, совестливым, иногда
даже чрезмерно дотошным, но при этом порой позволяю себе замеча¬
ния настолько революционного свойства, что мое начальство терпит
меня только сквозь зубы.
— Примечательно, что во всем этом деле я никак не могу отвлечь¬
ся от Безансона. Он словно бы слился для меня со всей этой историей
воедино.
—	Да-да... — Разговор о Безансоне, которого она и в глаза не виде¬
ла, был для Арлетт лишен малейшего интереса. Тогда как происходя¬
щее с письмами и вокруг них затрагивало ее теперь уже напрямую. —
Мне хочется все понять. Но что же он такое сказал, что это могло на¬
вести тебя на подобную мысль?
—	Я расспросил его о людях, окружавших Гитлера. А он подраз¬
делил их на трй группы: на идеалистов-фанатиков, на гангстеров,
движимых сугубо эгоистическими мотивами, и на чиновников, кото¬
рые и впрямь думали, что, поступив на государственную службу, они
308

добросовестно служат государству. И он предположил, что если бы
одному из таких чиновников случилось внезапно прозреть, он стал бы
самым разнузданным и безжалостным во всей своре. И я готов со¬
гласиться с этим. Хотя и примерные чиновники были достаточно от¬
вратительны. Взять хоть Эйхмана — вот уж государственный служа¬
щий до мозга костей.
—	И что же, тебе кажется, будто нечто в том же роде может проис¬
ходить и здесь? По-моему, это притянуто за уши.
—	Все мои мысли, как правило, притянуты за уши, — скорбно про¬
возгласил я. — Я всего лишь размышляю о бюрократе, который, вы¬
бившись из колеи, обрушился на общественные институты, которые до
тех пор обожествлял. И не важно, почему я пришел к такому выводу.
Возьми психиатров — стоит им что-нибудь придумать, и они сразу на¬
чинают кричать об этом на всех углах, и им верят, и никто не гово¬
рит, что все их теории притянуты за уши.
Тут Ван дер Валк поделился с женой давно наболевшим. Да ведь
и впрямь — чересчур уж часто доводилось мне с этим сталкиваться.
Если многоопытный полицейский, выступая в суде, пробует провес¬
ти психологический анализ, его поднимают на смех и советуют не за¬
ниматься не своим делом, тогда как какой-нибудь свежеиспеченный,
но держащийся всезнайкою психиатр, весь жизненный опыт которо¬
го почерпнут из книг, выслушивается судом в благоговейном молча¬
нии. Но я ведь тоже кое-чему учился и вполне способен вписывать в
свои рапорты всякий вздор типа того, что «исходя из визуального на¬
блюдения за подозреваемым»...
—	После ужина мне надо кое-куда съездить. Необходимо собрать
последние крохи информации, прежде чем ударить в колокол.
—	Но ужин уже готов. Уже полчаса как готов. Это чертово письмо
меня так расстроило...
—	Так давай за стол: я голоден, а у меня еще куча дел. Только по¬
давай их поодиночке, как сказал лев, когда ему в лапы попал путеше¬
ственник с женою.

Часть пятая
ВЕРНЯК
Глава 1
Рыскать — роскошное слово. В каком-то смысле мне предстоя¬
ло именно рыскать. Превосходная идея — запастись некоторыми до¬
полнительными доказательствами, прежде чем ударить в колокол.
У меня не было вообще никаких доказательств, но в то же самое
время я не сомневался в том, что их появится целая куча, стоит вы¬
писать ордер на арест. Так что рыскать, строго говоря, было вовсе не
обязательно.
Ван дер Валку не раз пеняли тем, что он выстраивает на сцене че¬
ресчур сложные и громоздкие декорации. Все так, наверное. Я похож
на персонаж из какой-нибудь драмы, и мне нравится совершать дра¬
матические поступки, даже если кому-нибудь они могут показать¬
ся смешными. Да и что дурного в том, если я самую малость порыс¬
каю, — особенно теперь, когда мне уже известно, что за птичку я
собираюсь сцапать.
Мне хотелось пройтись и подумать. Хотелось подышать свежим
воздухом и размяться. Заодно это послужило бы мне превосходным
предлогом.
Погода, впрочем, была для прогулки малоподходящей. Снег так и
не успел утрамбоваться, после полудня он начал таять. Сейчас опять
подморозило, повис легкий туман, задул пронзительно резкий ветер,
словно бы вернувшийся с севера, и полурастаявший лед со снегом
пошли бурыми пятнами. Не стоило выходить на улицу на ночь глядя
в такую погодку — да еще в чиновничьем костюме с отутюженными,
но тонкими брючками.
Я переоделся в мешковатый комбинезон, свитер с тяжелым воро¬
том и куртку с подстежкой. Обулся в тяжелые башмаки. Надел шля¬
пу, которая мне особенно нравится — с обвислыми полями. Выгля¬
дел я сейчас как английский политик, отправившийся поохотиться на
болота. Только столкнувшись со мной вплотную, меня можно было
узнать и, соответственно, запрезирать. А так — подвыпивший охот-
310

ник, похожий на любого подвыпившего охотника. Ружья у меня, прав¬
да, не было, зато я прихватил с собой бинокль. И решил, что никто,
поглядев на меня, не узнает в этом простолюдине чиновника из ми¬
нистерства, социолога, этнографа или кто он там еще.
Я вышел из дому черным ходом. В нашем крошечном саду не было
ни травинки. Должно быть, муниципальные- озеленители позабыли
заняться этим, предаваясь вместе со мной размышлениям о возмож¬
ном расширении дорог.
Окна повсюду глазели на меня — продолговатые пятна ослепи¬
тельного света; даже при нынешнем повороте событий никто здесь не
подумал’ о том, чтобы начать задергивать занавески. Конечно, на стек¬
лах образовалась испарина, но протереть в ней «глазок» было бы пус¬
тячным делом для любого, кто вознамерился бы подглядывать. По¬
всюду были включены телевизоры, стояли на огне чайники, вовсю
топились печи. Отец, углубившийся в чтение местной газеты; мать,
заканчивающая вышивание и отщипывающая по крошке от пирога в
ожидании того, как на священном экране телевизора начнут показы¬
вать кино; дети, занимающиеся уроками. Им ведь солгали, внушив,
будто фильм, который будут показывать, «детям до шестнадцатилет¬
него возраста смотреть нельзя». Впрочем, им такую чушь смотреть и
правда нельзя.
На улице уже никого не было — а как же, полдевятого вечера! —
кроме несовершеннолетних хулиганов. Но и те находились, строго го¬
воря, не на улице, — прихватив с собой проигрыватель, они ввали¬
вались в какое-нибудь кафе, а велосипеды бросали снаружи кое-как
приставленными к стене.
Я шел «пригородами», если то, что оставалось позади, можно было
назвать городом. Мощеная дорога вилась, пытаясь поспеть за бурным
жилищным строительством и никогда и нигде не поспевая за ним,'—
впрочем, та же картина во всех нидерландских городках и во всех не¬
мецких, итальянских, чешских и польских... Недостроенные улицы;
грубые прикидки того, что должно когда-нибудь превратиться в парк;
железобетонные остовы многоквартирных домов; штабеля кирпича
или черепицы прямо на грязной обочине; повсюду ржавые кабельные
катушки и трубопроводы, разбросанные на местности словно нароч¬
но для того, чтобы ты о них споткнулся и полетел куда-нибудь в тем¬
ноту... То здесь, то там-резкие напоминания о том, что город нахо¬
дится практически в пограничной полосе. И о том, что через эти
места некогда осуществилось немецкое вторжение. Изящные улочки,
на которых жили люди, превращены в заболоченную пустошь. Горы
грязи высились там, где сейчас рыли под строительство новые кот¬
лованы, а в самих котлованах глухо плескалась на дне черная вода.
Недостроенная церковь из разноцветного кирпича, на колокольню
еще нс поднят колокол, а с трех- сторон вокруг церкви по-прежнему
пасутся коровы.
311

В-настоящее время заболоченная пустошь подверглась и продолжа¬
ла подвергаться осушению, наглядные приметы чего были видны по¬
всюду. Вот выстроились в ряд землеройные машины и экскаваторы,
вот холмы свеженакопанной земли, вот искусственные озера. По вес¬
не, когда все здесь покроется свежей зеленью, выглядеть эта округа
должна неплохо. Если б еще не страшная спешка, с которой идет жи¬
лищное строительство и которая заставляет вести его без какого бы то
ни было плана. Дорожные рабочие тянули асфальт туда, где крыши
домов уже одевали черепицей, пока насосы откачивали воду из-под
фундамента, строители расхаживали по чавкающей грязи в резиновых
сапогах, а подрядчики лихорадочно сверяли темпы работ с пятилетним
планом, согласно которому население Звиндерена должно увеличить¬
ся и перевалить за двадцатитысячную отметку.
Здешние улицы мыслились как нечто временное; зигзагообразные
дорожки асфальта или кирпича образовывали в своей совокупности
нечто немыслимое. Проведенные чуть ли не наугад по плану местнос¬
ти, по кое-как осушенным участкам земли, они создавали здесь во¬
истину лунный ландшафт. И конечно, кругом стояли глубокие лужи,
в которые пешеход мог провалиться по колено и в которых любая ма¬
шина, кроме «Лендровера» или «ситроена», безнадежно пробуксовы¬
вала. К настоящему времени я уже достаточно освоился в Звиндере-
не, чтобы перемещаться на автопилоте с оглядкой разве что на самые
глубокие и предательские ямы, возле которых, впрочем, уже были
милостиво зажжены и сияли синим или оранжевым светом уличные
фонари.
Все было тихо и спокойно; я обогнал какого-то пожилого челове¬
ка, вышедшего выгулять собаку, а меня самого, в свою очередь, пере¬
гнал кто-то на допотопном велосипеде, заднее колесо которого,
завиляв, обдало меня грязью, а фары на руле как-то пьяновато по¬
маргивали. Отвратительный ветер, сырой и холодный, обдувал меня
со всех сторон, оборачиваясь на каждом углу предательским сквозня¬
ком, — местность казалась столь же труднопроходимой, как дрему¬
чая лесная чаща. Внезапно я остановился, насторожился. Что это?
Кто там грохочет?.. Никто и ничто — кусок толя на каком-то штабе¬
ле стройматериалов надорвался и сейчас под ветром глухо бился о сам
штабель. Ветерок для влюбленных, саркастически подумал я. Зефир,
так его перетак, играет с Авророй.
Реминисценция внезапно точно вписалась в общую картину вос¬
поминаний, наведя меня на ускользавшую перед этим мысль — на
мысль о книге, наделавшей кое-какого шума в тридцатые годы. Я за¬
помнил ее, потому что она попалась мне на глаза в букинистической
лавке в одном стародевическом городке где-то в Саррее, где мы во
время войны проходили курс ускоренной подготовки. Это была от¬
радная передышка между двумя периодами на передовой. «Ветерок
для влюбленных»...
312

Поэт отправился в грозу купаться в поросшем лилиями пруду —
ничего себе! И поэт повстречал трех пожилых сестричек, одна из ко¬
торых жила в башне, которую вечно держали запертой на замок, по¬
тому что все стены там были испещрены непристойными картинками,
сю же самой и нарисованными. Леди Аталия, так ее звали.
Я прислонился к штабелю кирпичей и направил бинокль на окна
многоквартирного дома метрах в ста отсюда. Верхняя угловая квар¬
тира, первое и второе окна с северной стороны. Башня леди Аталии?
Я осторожно настроил бинокль и навел на окна ярко освещенной
квартиры. Ха-ха-ха... Голову я уже увидел, но мне надо было увидеть
и большее. А для этого я стоял слишком низко: даже на таком рас¬
стоянии мне была видна лишь верхняя часть помещения на третьем
этаже.
Я огляделся по сторонам. Там, где я сейчас находился, было темно
и пустынно, ни одна из начатых строек не была доведена до конца;
должно быть, завершить строительство предстояло весной и летом.
Окно на третьем этаже, залитое лимонным светом, взирало сверху вниз
на лунный ландшафт. И ни души. Кроме меня с моим примитивным
устройствохМ для подглядывания. Перейдя через дорогу, я вошел в дом,
у которого уже имелась крыша, однако еще не было ни окон, ни две¬
рей. Я понадеялся на то, что хотя бы полы уже настланы. Почувство¬
вав щелочной запах непросохшего цемента, влажной, как всегда по
зиме, древесины и белил, нашарил во тьме перила маленькой крутой
лестницы, позволяющей подняться в кубический бокс со стенами из
еще не оштукатуренного кирпича, в одной из которых имелась метал¬
лическая рама незастекленного окна. Пахло здесь точно так же, как и
внизу, с некоторыми добавочными нюансами, потому что строитель¬
ные рабочие, судя по всему, использовали один из углов этой комна¬
ты под уборную. Да, действительно, так оно и было. Но, поднявшись
на четыре метра над поверхностью земли, я сумел решающим образом
изменить угол зрения. Поэту из пруда теперь открывался ослепитель¬
ный вид на башню.
Увы, ни сатиров, ни нимф, написанных на стенах, там не оказалось. •
Скорее нечто весьма противоположное. Крайне заурядная и сугубо
функциональная гостиная незамужней и одинокой женщины, преус¬
певающей по службе, но в остальных отношениях весьма ординарной.
Полное отсутствие вкуса, щедро возмещаемое умеренностью, опрят¬
ностью, аккуратностью, чтобы не сказать чистоплюйством. Вялая ак¬
варель с пасущимися на болоте овечками, несколько неважных мозаик,
начищенный до блеска радиоприемник, на крышке которого (разуме¬
ется, на кружевной салфетке) стоит ваза с цветами. Совершенно обя¬
зательный в таких домах поднос с расписными кофейными чашками
и украшенной керамическими цветами вазочкой для печенья. Инте¬
рьер пустоватый, мрачноватый, обезличенный, подчеркнуто кальви¬
нистский. Не видно ни книг, ни чего-нибудь, что могло бы навести на
313

мысль о непристойности. Конечно, она ведет активную жизнь, посвя¬
щает вечернее время богоугодным делам, заседаниям в комитетах и
комиссиях, посещениям квартир переселенцев, чтобы занести их в
картотеку, а впоследствии, разумеется, подключить к занятиям благо¬
творительностью.
Но сегодня вечером ни комитеты, ни комиссии, похоже, заседаний
не проводили.
Ради всего святого, в чем это щеголяет наша леди Лталия?
На оконном стекле была изморось; кроме того, воспринять карти¬
ну во всей ее полноте не давали цветочные горшки, расставленные по
подоконнику, но когда хозяйка гостиной двигалась, я видел ее всю —
от макушки до талии... м-да, это напомнило мне один из первых филь¬
мов с участием Брижит Бардо. Я втиснулся в самый угол своей окон¬
ной рамы, оперся на локти, ударился одним из них, выругался, осто¬
рожно навел на резкость бинокль и для удобства обозрения высунулся
из окна, не обращая внимания ни на что, кроме этого потрясающего
халатика.
Когда подсматриваешь за человеком в бинокль — даже если этот
человек всего-навсего чистит зубы над раковиной, — возбуждаешься
чрезвычайно сильно. Тебе и стыдно, и страшно, и интересно. Страш¬
но не из-за угрозы разоблачения: так бывает страшно на ринге, ког¬
да видишь руку в боксерской перчатке, уже нанесшую тебе удар,
и понимаешь, что она вот-вот ударит опять, а смотришь все-таки не
на нее, а в глаза противнику, чтобы по ним догадаться о том, какое
решение он сейчас примет. Так бывает страшно, когда глядишь на
человека в оптический прицел винтовки: вот он живет, смеется и
не подозревает о моем существовании, он живет и двигается, — а
ведь оно легкое нажатие на спуск заставит его нелепо опрокинуться,
перевернув по дороге чайник, и полететь в вечность и превратиться
в кучу дерьма. Вооружившись биноклем, ты словно становишься ко¬
мандиром подводной лодки, наемным убийцей или священником на
амвоне. Становишься Богом. Равно как — от этого уж никуда не деть¬
ся — порнофотографом. Да что там, возбуждаешься чрезвычайно
сильно.
Зрелище, которое представляла собой сейчас барышня Бургер, было
порнографическим не столько из-за белья, которое было на ней наде¬
то — «шлюшьи кружавчики», так называют такое белье в Германии,
потому что порнографическое белье наводит на мысль о рекламе ис¬
поднего в дамских журналах, столько из-за того, что зрелище это было
чрезвычайно грустным, а ведь любая порнография прежде всего бес¬
конечно и омерзительно грустна.
Барышня Бургер была сильно накрашена — и рот, и в особеннос¬
ти глаза, — что само по себе было шоком. Отмытое и надраенное, как
кухонная половица, лицо истинной нидерландской женщины (а ведь
всего пару лет назад косметикой в Голландии пользовались только
314

проститутки) словно противится искусственным ухищрениям, а она
накрасилась дурно, чего и следовало ожидать, злоупотребив и толщи¬
ной краски, и интенсивностью ее цвета. По сравнению со столь раз¬
малеванным лицом даже ее практически обнаженное тело не произ¬
водило особенно шокирующего впечатления.
Она словно бы парила в воздухе, держа во рту сигарету с длинным
мундштуком. Сперва я не мог понять, что она делает. Никого друго¬
го в комнате вроде бы не было, однако движение ее губ свидетель¬
ствовало о том, что она что-то говорит. Она казалась развязной и
самым гротескным образом кокетливой. И тут я понял, что подсмат¬
риваю за сценой обольщения. Одинокого обольщения. И сообразил,
что еще через какие-нибудь пять минут она займется любовью с са¬
мой собой. А я ведь наблюдал за нею из темного недостроенного дома
в бинокль.
И в этот момент со мной приключилось нечто чрезвычайно по¬
стыдное. Мне захотелось увидеть ее. Увидеть ее всю, а не только выше
талии. Чтобы добиться этого, мне следовало забраться на крышу, и я
был готов на это. Где-нибудь неподалеку рабочие, конечно же, оста¬
вили лестницу. И мне захотелось тут же броситься на поиски этой
лестницы.
Чтобы увидеть ее ниже талии, я был готов броситься на поиски
лестницы и потом забраться на крышу, не так ли? Какой, однако же,
идиотизм!
И вдруг искушение святого Антония было прервано чьим-то го¬
лосом. Довольно грубым голосом, надо признаться, что весьма рас¬
холаживающе подействовало на проснувшиеся было порнографичес¬
кие инстинкты.
—	Эй! — зарычали на меня снизу, с земли.
Изрядно переполошившись, краса и гордость амстердамской по¬
лиции оторвал бинокль от глаз и посмотрел вниз. Испытывая, как
принято выражаться, смешанные чувства, я увидел полицейского в
форме, который прочно и грозно стоял на земле, опершись на руль
велосипеда. Он ответил мне взглядом, в котором читались чувства
отнюдь не смешанные. Идиотизмом с моей стороны было не поду¬
мать о том, что как раз здесь-то, куда ночами могут наведаться за
стройматериалами нечистые на руку люди, непременно должны пат¬
рулировать полицейские.
—	Пойман с поличным, — продолжил тот же грубый голос. — Тебя-
то, дружок, мы тут ищем уже полгода.
Послышался смешок — насколько можно назвать смешком то, что
может исторгнуться изо рта у сельского полицейского в голландской
глубинке; в любом случае смешок этот прозвучал самодовольно. Я даже
огорчился из-за того, что окажусь вынужден разочаровать этого про¬
стофилю. Но вспомнил о том, в какой ситуации нахожусь, и лишний
раз осознал ее предельный идиотизм.
315

—	Сейчас спущусь, — без малейшего вызова в голосе сказал я.
—	Нет уж. Спустишься — и давай бог ноги, так, что ли? Сиди, где
сидишь.
В подкрепление своим словам он вытащил револьвер. Правда,
не навел его на меня, но даже такому закоренелому преступнику, как
я, должно было стать ясно, что шуток со мной шутить нс собира¬
ются.
—	Ну а теперь брось сюда бинокль, умник, понял? Только осторож¬
но — и прямо в руку. Спасибо. Это улика, знаешь ли? Ну а теперь пры¬
гай наземь. Да тут не высоко, не бойся, не расшибешься. Да и расшиб¬
ся бы, по мне все одно.
Препираться с ним не имело ни малейшего смысла. Я ухватил¬
ся за подоконник, выбросил ноги, оттолкнулся, сгруппировался, рас¬
слабился и приземлился, как парашютист, на голую землю. Черная
чавкающая грязь, в которую впечатались мои ладони, разумеется,
перепачкала их — и мне пришлось вытереть руки о штаны своего
комбинезона. Это рассердит Арлетт, тогда как, правда, все остальное
в этой истории изрядно ее позабавит. Муниципальный полицейский
застукал инспектора уголовного розыска за подглядыванием в чужие
окна!
—	А теперь иди вперед. И учти, я иду строго за тобой. Одной ру¬
кой мне придется вести велосипед, но, поверь, если побежишь, я вы¬
стрелю не колеблясь.
Я пошел вперед. На развилке главной дороги, ведущей в город, нас
нагнала полицейская машина. Это был «фольксваген».
—	Эй! — крикнул мой ангел-хранитель.
Патрульная машина притормозила. Из окошка высунулась чья-то
голова.
—	Ну и кого ты сцапал?
—	Не поверишь!
—	Того, кто поджег бараки строительных рабочих?
—	Какие рабочие! Какие бараки! Сексуального маньяка, вот кого!
—	Ну и ну!
—	Взял его с поличным. Подглядывал из пустого дома.
Он торжествующе помахал биноклем.
—	Ну и ну! — Бинокль произвел впечатление. — Что ж, расспро¬
сим его, как следует, когда вернемся.
—	Вперед, — скомандовал ангел-хранитель.
Я упивался знакомым мне запахом полицейской бестолковщины.
Во всем происходящем имелась комическая сторона — и я уже начи¬
нал относиться к этому сбответствующим образом.
—	Ну вот. — Дежурный офицер торжественно разложил перед со¬
бой огромный допросный бланк, прижав к столу его края локтями. —
Фамилия... — Я ответил. — Имя... Адрес... Профессия...
—	Офицер полиции.
316

—	Ты туг с нами лучше не дури.
—	Поглядите у меня в кармане, — спокойно возразил я и тут же
спохватился: переодеваясь перед прогулкой, я не переложил в карман
комбинезона удостоверение. — Нет, не надо!
И тут я понял, что при мне нет вообще никаких документов.
—	Ну, посмотрели.
—	Я говорю серьезно.
Ситуация и впрямь складывалась нешуточная, и мне следовало что-
нибудь предпринять. Думай, сказал себе Ван дер Валк.
—	Можете послать патрульную машину, и моя жена покажет вам
документы.
—	А с какой стати? Тебе спешить некуда, ты заночуешь в камере.
—	Послушайте, если выяснится, что я морочу вам голову, вы дади¬
те мне по темени рукояткой пистолета, и, поверьте, мне этого вовсе
не хочется. Я прекрасно понимаю, что вы имеете право отправить меня
в камеру. Но если вы нс установите, кто я такой, а потом выяснится,
что я не шучу, то у вас будут неприятности.
—	Офицер полиции, — скептически переспросил дежурный. — От¬
куда же? Из Страны Чудес?
—	Из Центрального управления в Амстердаме.
—	Ну и ну! И что же такое стряслось? Пошел пройтись, сбился с
дороги, заблудился во тьме, так, что ли?
Все, что я мог на это ответить, стало бы лишь очередной репли¬
кой в разыгрывающейся сейчас комедии, поэтому я промолчал, оде¬
лив дежурного широкой нагловатой ухмылкой. Тогда он окинул меня
взглядом с головы до ног, причем повнимательнее, чем прежде. Я по¬
нимал, что он не только составляет словесный портрет, но и крайне
тщательно прислушивается к звучанию моего голоса. Затем он потя¬
нулся за рацией и соединился с одной из патрульных машин.
—	Ян? Ты где сейчас находишься?.. Вот и отлично, заверни-ка на
Мимозную. Дом двадцать пять. Если там окажется женщина, сообщи
ей, что мы задержали ее мужа, и потребуй у неё его документы, да
хорошо бы подлинные. Понял?.. Да, прямо сейчас.
Четверть часа нам пришлось прождать. Дежурный то и дело одер¬
гивал на себе мундир. Мой ангел-хранитель шумно дышал носом.
Никто не прикрикнул на меня, когда я решил покурить. Говорить
нам было пока не о чем, да и незачем.
Я услышал рев микроавтобуса, скрип тормозов, подчеркнуто гром¬
кое хлопанье дверцей. Арлетт, должно быть, нагнала на них страху,
и по дороге сюда трясло не столько машину, сколько тех, кто сидел
в ней.
А вот она и сама, решительно и неукротимо оттолкнув в сторону
перепуганного патрульного.
—	Какого черта ты приволок ее, Ян?
—	Это она нас приволокла.
317

—	Ну и ну!
—	Соседи, конечно, получили огромное удовольствие? — осведо¬
мился я, принимая у нее папку с документами.
—	Прилипли к окнам, загудели, как растревоженный улей.
—	Вот, пожалуйста.
Я подал дежурному свое удостоверение инспектора уголовного ро¬
зыска, а также меморандум о предоставлении мне чрезвычайных пол¬
номочий, подписанный генеральным прокурором. Он просмотрел до¬
кументы, и лицо его стало пепельно-серым.
—	Прошу прощения.
—	Вы ни в чем не виноваты. Я переоделся и забыл переложить до¬
кументы, а вы застигли меня в довольно щекотливой ситуации.
Я строго и серьезно посмотрел на дежурного офицера. Рядом, об¬
разовав полукруг, стояли с разинутыми ртами патрульные полицей¬
ские.
—	Послушайте... господин... мне надо позвонить начальнику участ¬
ка и доложить ему.
—	Да. Его следует ввести в курс дела. И кроме того, мне и самому,
кажется, не мешало бы перекинуться с ним парой слов.
Без особого энтузиазма дежурный потянулся к телефонному ап¬
парату.
—	Дело закончено, — сказал я жене. — Я останусь здесь, в участке,
раз уж сюда ненароком попал, потому что предстоит заняться писани¬
ной. И я намерен прямо сейчас объяснить начальнику здешнего участ¬
ка, что, собственно говоря, происходит. А то все начинает выглядеть
довольно нелепо. Я хочу сказать, ты не против, если я попрошу тебя
вернуться на Мимозную?
—	Отнюдь. Я могу начать складывать вещи. Такая перспектива за¬
ранее радует меня. И потом, что бы ни сказали соседи, мне отныне на
это наплевать.
—	Жаль только, что у нас это изумительное вино закончилось. —
Я пристально посмотрел на патрульных, которые по-прежнему стоя¬
ли разинув рты. — Эти господа будут так любезны подбросить тебя
до дому.
Глава 2
Комиссару полиции города Звиндерен не больно-то понравилось,
что неожиданный телефонный звонок заставил его отвлечься от ки¬
нофильма, показываемого по телевизору, в самый разгар событий,
а ведь картина была хороша, в ней вовсю орудовали гангстеры.
Еще меньше ему пришлось по вкусу мое вторжение на контролируе¬
мую им территорию. И менее всего то, что с ним до сих пор играли
втемную.
318

—	Поверьте, меня это тоже чрезвычайно огорчает. Но я ведь толь¬
ко выполняю приказ. Идея появления здесь инкогнито принадлежит
не мне, да, честно говоря, она мне никогда и нс нравилась. Но, судя
по всему, сам генеральный прокурор решил, что я не имею права ввес¬
ти в курс дела никого, кроме бургомистра. Полная секретность, пото¬
му что здесь уже имели место утайки информации, не так ли?
—	Но барышня Бургер... о господи! Я ведь вижусь с нею буквально
каждый день!
—	Это одна из причин, и не самая второстепенная, по которой ни¬
кто ее и не заподозрил. Когда вы только зачали заниматься этим де¬
лом, грубо говоря, своими силами, она была уже туг как тут и виде¬
ла, слышала и знала обо всем, что вы предпринимаете. И даже о том,
что вы думаете. Понятно? Ничего удивительного в том, что вам так
и не удалось докопаться до сути дела. Да и кто бы на вашем месте
докопался — в сложившихся-то условиях?
Он мрачно кивнул.
—	И у людей из Ассена ничего не вышло тоже.
—	Не говоря уж о следователе из Центрального управления.
—	Со мной обращаются так, словно все мои подчиненные тайно
входят в преступную организацию.
Мне было известно, что комиссар попросил о переводе в другой
город, потому что стиль действий следователя из Центрального управ¬
ления произвел на него слишком гнетущее впечатление. Но бурго¬
мистр сумел отговорить его — информацию об этом я нашел в досье
под грифом «секретно». И я искренне сочувствовал комиссару.
—	Ну ладно, — сказал я. — Так или иначе, скоро все кончится. Сей¬
час еще только пол-одиннадцатого, так что вы можете доставить ее
сюда немедленно. Я совершенно уверен в том, что в ее квартире най¬
дутся все необходимые нам улики.
—	Ну а если там ничего не найдется?
—	Она все равно расколется. Я ее, знаете ли, застукал — и это ее
буквально испепелит. Конечно, она не обрадуется и тому, что я дей¬
ствовал здесь инкогнито.
Из-за Арлетт я помалкивал о письме, полученном нами. Да и ба¬
рышне Бургер наверняка не захочется взваливать на себя еще и этот
грех, и она будет только благодарна мне, если последнее письмо так и
не всплывет в деле.
—	Не думаете ли вы, что предварительный допрос... хотя нет, все
верно, арест, причем чем раньше, тем лучше.
Он встал, подошел к двери, выглянул в коридор:
—	Хаас!
—	Слушаюсь!
Пожилой сержант с тремя полосами на погонах. Тяжелый, вну¬
шительный, с массивной челюстью. И более чем спокойный. Что ж,
подходящий человек для того, чтобы свалить на него черную работу.
319

— Хаас, надо арестовать одну женщину, прямо сейчас, причем не
поднимая шума. Напротив, проявив такт и терпение. Это я хочу пору¬
чить тебе.
— Слушаюсь.
— Возьмешь маленькую машину. Но не спускай с этой женщины
глаз — она может выкинуть что-нибудь неожиданное.
— А если ей понадобится одеться?
— Черт побери, Хаас, мне что же, обучать тебя полицейскому про¬
токолу? Это в твоем-то возрасте, а?
— Слушаюсь.
Я искренне потешалсяэто была одна из классических задачек,
которые задают кадетам полицейской академии в ходе занятий по
предмету «Взаимодействия с гражданами».
«Вам предложено арестовать женщину, подозреваемую в краже
драгоценностей. Дело происходит ночью в ее гостиничном номере.
Вы извещены о том, что нельзя поднимать шум. Когда вы предлагаете
женщине проследовать с вами в офис, она отказывается одеться. Уг¬
рожает — причем вполне натурально — закричать, разорвать на себе
ночную сорочку, пожаловаться на то, что вы сделали ей непристой¬
ное предложение. Угрожает расцарапать себе лицо и пожаловаться,
что вы применили по отношению к ней насилие. Что вы в таком слу¬
чае предпримете?»
— Но почему же? — внезапно сказал комиссар, когда дверь за сер¬
жантом уже захлопнулась. — Вот уж последняя, на кого я мог бы по¬
думать...
— Мне кажется, мы сумеем докопаться до чего-нибудь примеча¬
тельного в ее прошлом. Детство, воспитание, первые переживания. Но
это уж, слава богу, не нашего полицейского ума дело.
— Припоминаю, мне рассказывали, что она сирота.
— Если она выросла в детском доме, это, возможно, способно кое-
что объяснить.
— Психология.
Это слово комиссар произнес с глубоким отвращением.
— Причем у психологов уйдут на это долгие месяцы. Уж наверня¬
ка. Отвращение к общественной деятельности, недовольство неэф-
' фективными действиями правительства. Скрупулезность, стремление
к совершенству — на такой почве и развиваются неврозы. Замешан¬
ные на проблемах пола и на сильном религиозном чувстве. Стыд и
ужас, связанные с осознанием собственных лесбийских наклонностей,
попытка избавиться от них на поприще общественной деятельности,
в результате чего они развиваются еще сильнее... О господи, я всего
лишь строю догадки.
Комиссар был местным уроженцем, и мне вовсе не хотелось, что¬
бы у него встали дыбом волосы после того, как он прослушает мое
мнение о том, насколько кальвинизм ответствен за изоляцию, непри-
320

каянность, консерватизм, идеализацию прошлого; да и моя собствен¬
ная — чисто кальвинистская — одержимость в борьбе с преступления¬
ми едва ли является лучшим методом восстановления неврастенически
нарушенного душевного равновесия.
—	Бургомистр просто сойдет с ума — он же так ценит ее!
—	Ценит, но только как незаменимого работника. Мне кажет¬
ся, ей смертельно надоело, что к ней относятся лишь как к инст¬
рументу, используемому на благо общества, и захотелось, чтобы
кто-нибудь заинтересовался ею самою. Впрочем, какое это имеет зна¬
чение?
—	Для нас никакого, раз уж преступник оказался у нас в руках.
—	Не преступник, а всего лишь еще одна жертва, — со всею кро¬
тостью уточнил я.
Глава 3
Барышня Бургер не стала устраивать сцену старшему сержанту по¬
лиции Хаасу — человеку, которого она знала всю свою жизнь. Но уви¬
дев меня, она истерически разрыдалась и разразилась потоком самой
грубой брани. Подслушивающего устройства так и не нашли — она
отрицала, что когда-нибудь хотя бы краем уха слышала о нем, и это
обстоятельство так и осталось загадкой, — но зато нашли халат а-ля
Брижит Бардо, который был на ней в ходе того жалкого спектакля,
зрителем которого мне довелось оказаться. И нашли конверт с зара¬
нее заготовленными вырезками из газет.
Все принялись расспрашивать меня, как именно мне удалось вый¬
ти на ее след. Ответ был заготовлен мною заранее. Она имела доступ
к информации любого рода, отвечал я любопытствующим, и мало-по¬
малу у нее развилась страсть принимать участие буквально во всех де¬
лах. А занимаясь в свободное время общественной деятельностью,
она получила возможность встретиться и поговорить со всеми жен¬
щинами, которые позднее начали получать анонимные письма. Что
заставляло ее придумывать и писать об их мужьях всяческие непри¬
стойности, это уж не мое дело. Протестантского священника она, по-
моему, сочла человеком слишком передовых взглядов для выполне¬
ния его миссии. Хорошенько подумав, упоминать об этом или нет, я
в конце концов так и не назвал в качестве одной из адресаток писем
жену бургомистра. Я сказал; что с самого начала не больно-то пове¬
рил в россказни про подсматриванье и подслушиванье по ночам; сам
однаждыгпопробовал заняться этим, добавил я в шутку, и тут же ока¬
зался пойман на месте преступления более чем добросовестной му¬
ниципальной полицией, — последнее замечание пролило бальзам на
раны по-прежнему не обретшего душевный покой комис^^. Я не
сказал о том, что нам с женой при самых пренеприятнывх ббстоя-
11 Н. Фрялмнг «Двойной узел»
321

тельствах довелось на собственном опыте удостовериться в том-, что
она все-таки подсматривала по ночам...
Бургомистр, когда его подняли телефонным звонком, был и оза¬
бочен и обрадован одновременно. Оба эти чувства он наверняка про¬
явил бы в еще большей мере, узнай он о том, что письма получала
и его жена. Возможно, она все-таки расскажет ему об этом, когда
об окончании истории с подметными письмами заговорят все во¬
круг.
Вилла обрадует хотя бы то, что никто теперь не посмеет облить
грязью его невестку, чтобы не сказать невесту.
Молокозаводчик, с которого будет снято обвинение в том, что он
путается с пышущими здоровьем деревенскими девками, окажется
просто счастлив.
Священник вернется в свой приход; возможно, теперь психиатрам
удастся вылечить его жену.
А господин Безансон, вне всякого сомнения, обрадуется тому, что
у окружающих отпадет отныне малейший повод подозревать его хоть
в чем-нибудь.
Ведь для него, должно быть, все это было нелегким испытанием:
принимать одного за другим похожих на сычей.полицейских и объяс¬
нять им, по какой такой причине он не похож на других людей.
Разумеется, всякий, кто сторонится людей и не выказывает энту¬
зиазма по поводу того, как идут дела у человечества в двадцатом
столетии, напрашивается у нас, в Голландии, на то, чтобы на него ко¬
сились. Мы живем в стране общественной активности, в стране со¬
браний и клубов, в которые весело сбегаемся со всех сторон по пер¬
вому же мало-мальски удобному поводу. Наш казначей празднует на
этой неделе торжественную дату — двенадцать с половиной лет за¬
конного брака; наш секретарь отмечает другое событие — пятнадцать
лет безукоризненной и эффективной деятельности в. роли председа¬
теля муниципальной комиссии, ведающей очистными работами.
Да ведь я и сам подозревал Безансона, хотя до сих пор не могу по¬
нять, в чем именно.
Я вернулся домой в четвертом часу утра, покончив со всей необхо¬
димой писаниной. Конечно, мне предстоит еще составить тщательный
и подробный доклад господину Сайлеру из Амстердама, но с этим
можно было подождать, пока я не вернусь домой. Арлетт, как я с ра¬
достью убедился, уже успела уложить вещи. Которых, правда, было
совсем немного. Примерно столько же, сколько берешь с собой, от¬
правляясь в отпуск; пара недель в благословенной, еще не тронутой
цивилизацией провинции Дренте.
Конечно, с утра мне предстояло нанести визит вежливости бурго¬
мистру.
А кто же возьмет на себя, может быть, не столь значительную, но
хлопотливую работу типа размещения в городе командированных
322

сюда правительственных чиновников теперь, когда барышне Бургер
предстоит отправиться на вынужденный отдых в психиатрическую ле¬
чебницу? Ах ты господи, какие хлопоты поджидают всю муниципаль¬
ную администрацию теперь, когда с ее уходом остановится работа це¬
лого — и воистину незаменимого — маленького департамента.
Глава 4
—	Если уж тебе обязательно нужно нанести визит вежливости, —
сказала Арлетт (она сегодня с утра не затопила печь, и мы стояли на
холоде, прижимая к груди для согрева две непарные чашки кофе), —
то у меня как раз остается время привести этот дом в такой же поря¬
док, в котором я его нашла по приезде. Твоя барышня Бургер, конеч¬
но, сумасшедшая — и должна признать, что мне страшно жаль несчаст¬
ную, — но в своем деле она знала толк.
—	Даже чрезмерный толк. Она, должно быть, находилась под по¬
стоянным напряжением. Ее страсть делать все самой, знать обо всем,
доводить каждое дело до совершенства, заботясь о каждой детали
и любой мелочи, — это классический признак душевного заболева¬
ния или по меньшей мере слыл таковым в те дни, когда я учился в
школе.
—	Уж не хочешь ли ты сказать, что моя рассеянность и неряшли¬
вость тебя радует?
Возможно, Арлетт произнесла эти слова не совсем в шутку.
У меня создалось впечатление, что бургомистр в конце концов все-
таки узнал кое-что от жены, вспомнил мои вопросы, сопоставил одно
с другим и сделал соответствующие выводы. Он встретил меня с ве¬
личайшей сердечностью и благодарностью, его прямо-таки распира¬
ло от избытка подобных эмоций. А может быть, он всего лишь был
безмерно рад от меня избавиться. Он пообещал мне, что его собст¬
венная докладная министру внутренних дел будет написана и отправ¬
лена сегодня же утром, а министр, вне всякого сомнения, перешлет
ее господину Сайлеру.
—	Я украл помощницу у секретаря городского совета, — смущен¬
но улыбаясь, сообщил он. — Но, боюсь, ей никогда не удастся срав¬
ниться с барышней Бургер. Слишком уж она влюблена в своего
парня.
—	Конечно. — Я просто не мог удержаться от ухмылки. — Я и сам
всей душою за ненормальных.
Я вышел от бургомистра, предоставив ему и ему подобным и
впредь трудиться не покладая р>ук над превращением захолустного яр¬
марочного городка в провинции Дренте в современный промышлен-
323

ный центр с образцово-показательными спальными районами, утопа¬
ющими в зелени, — то есть в чудесный уголок, в котором и житься
всем будет как в раю.
Арлетт уложила чемоданы в машину. Соседи с великим интересом
следили за ее перемещениями и манипуляциями, а госпожа Болтоове-
ен, не удержавшись, предложила ей всегдашнюю шумную и бессмыс¬
ленную помощь. Я не сомневался в том, что, по мнению соседей, меня
отозвали за неблаговидное поведение после того, как полиция аресто¬
вала меня при каких-то обстоятельствах, совершенно немыслимых в
связи с деятельностью чиновника столь солидного министерства. Я по¬
пытался вообразить себя образцово-показательным служащим какого-
нибудь сельскохозяйственного или рыболовецкого ведомства и вспом¬
нил о французе, с которым был некогда знаком, — его семья на
протяжении пяти поколений занималась прокладкой дорог, а сам он
стал художником и живет в столице Чили Сантьяго.
— Мне остался еще один визит, — сказал я, усаживаясь за руль. Я
высок и широк в плечах, и на мне было толстое зимнее пальто; когда
усаживаешься в «фольксваген», тебя до последней минуты не покида¬
ет ощущение, что «молния» так и не застегнется. — Полагаю, мне сле¬
дует заглянуть к Безансону. Объявить ему об официальном завершении
- дела. Он ведь в довольно щекотливой ситуации: на протяжении не¬
скольких месяцев он считался подозреваемым номер один, причем я
так и не смог понять почему. Да я ведь и сам подозревал его. И не
только потому, что он человек настолько странный, да к тому же ев¬
рей. В нем есть что-то зловещее. И возможно, ты, поглядев на него,
сумеешь определить, что именно.
— Да мне и самой любопытно посмотреть на него. Ты ведь только
о нем и говоришь.
— Безотносительно моих служебных обязанностей, он мне нравит¬
ся. Я с этим стариком, можно сказать, подружился.
И моя машина вырулила на Королевскую.
— Это моя жена.
— Весьма польщен, мадам.
Безансон заговорил своим всегдашним равнодушным голосом, од¬
нако отвесил Арлетт формальный немецкий поклон и вежливо поце¬
ловал ей руку.
— Нет, спасибо, рассаживаться мы не будем. Просто заехали на
минуту попрощаться.
— Вот как? Выходит, ваше дело закончено?
— Именно так. И полицейские больше не станут докучать вам,
смею вас заверить. И уж по крайней мере, я сам: в Амстердаме мне
324

объявят, что я провел попусту слишком много времени и должен по¬
скорее браться за настоящее дело.
На мгновение лицо его исказила странная гримаса — та самая, ко¬
торую я уже видел при первом визите сюда, когда объявил ему, что
категорически нс верю в то, что он является автором грязных анони¬
мок. Тогда мне показалось, будто эта гримаса должна означать облег¬
чение. Возможно, так оно и было. Хотя поручиться не могу.
—	Связанное с очередным чудаковатым стариканом вроде меня? Да
и поймали вы кого-нибудь в том же роде?
—	Нет-нет. Образцово-показательную государственную служащую
с сильно развитым кальвинистским сознанием.
Он вяло улыбнулся:
—	Припоминаю, что мы касались этой темы в наших беседах.
Я ведь говорил вам, что чересчур рьяный государственный служащий
может оказаться человеком опасным, не правда ли?
—	Говорили. И нс исключаю, что это ваше замечание помогло мне
больше, чем я готов себе в этом признаться. Сам-то я, очутившись в
здешней округе, не больно блеснул ни дедуктивными, ни хотя бы ин¬
туитивны ми интеллектуальными способностями.
—	И все же позвольте предложить вам обоим выпить.
—	Благодарю вас, но нам предстоит долгая поездка. Хочу только ска¬
зать, что беседы с вами доставляли мне истинное наслаждение. Мне хо¬
телось бы сказать не «беседы», а «знакомство», но я ведь вас по-настояще¬
му так и не узнал. Но беседы с вами были едва ли не единственным, что
скрашивало мне недели, проведенные здесь, и я вам весьма признателен.
—	Вы преувеличиваете. — Чопорно произнеся эти слова, он пере¬
вел взгляд на Арлетт, которая в своей меховой куртке выглядела очень
хорошенькой. — Познакомиться с вами, мадам, для меня большая ра¬
дость, и жаль, что это знакомство оказалось таким коротким. Но я
слишком стар, чтобы уповать на земные радости.
—	Что ж, тем лучше и для меня и для вас, потому что я менее всего
расположена их сулить.
Нынешним утром она говорила с заметным акцентом.
Он одарил ее вялой и усталой улыбкой, но что-то его тронуло —
резкие аскетические черты лица на мгновение дрогнули.
—	Вы очень похожи на мою жену.
Но подобное признание, едва прозвучав, растаяло: он сразу же взял
себя в руки.
—	Человек, согласна с тобой, примечательный, — сказала Арлетт,
когда мы отъехали от дома Безансона на километр.
—	Весьма примечательный. И я так и нс смог понять его по-насто¬
ящему. Заглянуть ему в душу на должную глубину. Даже его книги
мало помогли мне в этом смысле.
325

Арлетт знает, какое значение я придаю домашней библиотеке того
или иного человека. Иногда, бахвалясь, я говорю: скажи мне, что ты
читаешь, и я скажу, кто ты такой.
—	Интереса к религии он не проявляет, но на его письменном
столе лежит Библия. Живых евреев он терпеть не может, но чтит
мертвых. Какие же еще упомянуть тебе книги? Ах да, биография
Кромвеля и пьесы Корнеля. Что же его в них интересует? Проблемы
совести? Классический конфликт между чувством и долгом? Понятия
не имею.
Корнель мою жену не заинтересовал.
—	А кто такой Кромвель? Я что-то припоминаю, но смутно.
—	Эдакий английский де Голль семнадцатого столетия, — несколь¬
ко насмешливо пояснил я. — Крайне интересная фигура. Пурита¬
нин до мозга костей. Полагал себя Мечом Господним. Полностью
подчинил свои помыслы Богу, делал только то, что велел ему Он,
а когда ему что-то нравилось, он был твердо уверен в том, что это
угодно и Господу. И тогда уж стоял на своем как скала. Хороший
генерал кавалерии и просто замечательный политик. И все же ско¬
рее неожиданный предмет для изучения со стороны еврейского ча¬
совщика, закоренелого атеиста и человека, страдающего смертельным
нервным заболеванием после пяти лет работы на нацистов в Третьем
рейхе.
—	Такой человек, мне кажется, просто не может быть атеистом.
—	Возможно, он стал кальвинистом, — заметил я все с той же на¬
смешливостью.
—	Осторожней со своей сигаретой.
—	Прости. Приходится в оба глаза смотреть на дорогу, она тут
скользкая... И никаких книг о евреях или мировом еврействе, если
не считать «Еврея Зюса», но это роман, правда, довольно хороший.
—=• И ничего о евреях...
—	Вот именно. Ни о премудрых раввинах, ни о страшных ростов¬
щиках восемнадцатого века.
—	Мне кажется, он вообще не еврей, правда? А делает вид, будто
он еврей.
—	Нет. Не делает вид... решил быть евреем.
Я погрузился в молчание: на определенных участках дорога и
впрямь была чертовски скользкой.
Глава 5
С глубоким вздохом облегчения Арлетт отперла дверь нашей квар¬
тиры.
— Сколько пыли! Но когда затопим печь и нальем пр стаканчику,
почувствуем себя дома.
326

—	А где цветы?
—	Старушка Контрапункт забрала их к себе.
Так Арлетт называет милую старушку с первого этажа, дающую
уроки игры на фортепьяно. Они с Арлетт подружились, особенно ког¬
да пришли к единому мнению на тот счёт, что только Самсон Фран¬
суа умеет по-настоящему исполнять музыку Дебюсси.
—	Выпить, и поживее.
—	Я прихватила с собой из Звиндерена остатки коньяка. В корич¬
невом чемодане со сломанным замком. Только осторожней: бутылка
всего лишь заткнута.
—	За Дренте!
—	За то, чтобы никогда не возвращаться туда!
Мы рано легли. Я испытывал усталость, но долго не-мог уснуть. Что
ж, естественная реакция, внушал я себе.
На следующий день я отправился в управление, где на меня сразу
же вылили целое ведро желчи, тщетно маскируемой под безобидное
остроумие. Моя начальница — старая дева комиссар Так — для начала
высказала мне свое одобрение:
—	Должна отметить, что вы сравнительно быстро управились с этим
делом. Вам положены за это отгулы. Ну, скажем... сегодня у нас что,
пятница? А в субботу и в воскресенье у вас все равно выходные. Что
ж, тогда выходите на службу с утра в понедельник.
Звучало великолепно, если отвлечься от того, что, как она и сказа¬
ла, в субботу и воскресенье у меня выходные. Комиссар Так — мастер
выкидывать подобные трюки: то, что вам причитается по праву, она
преподносит как личное благодеяние.
—	Вашего, рапорта ждут во Дворце правосудия.
—	Я напишу его за выходные.
Но вместо того, чтобы немедленно отправиться домой, — а ведь если
я задержусь в конторе, комиссару кто-нибудь позвонит, а она забараба¬
нит мне в стену и велит приступать к очередному делу, — я целых десять
минут просидел задумавшись у себя в кабинете. Мой напарник отсутст¬
вовал; кабинет оказался в моем полном распоряжении. По истечении
десяти минут я потянулся к местному телефону — система внутренней
связи соединяла между собой все кабинеты нашего управления.
—	Доброе утро, Клаас.
—	Ага, значит, ты вернулся. Что новенького?
—	Расскажу за кружкой пива.
У меня сегодня нет времени. .
—	Тогда давай в понедельник. Мне хотелось бы узнать номер ев¬
рейского центра в Вене.
—	А тебе это ни к чему. У' них есть отделение в Амстердаме.
И они сами позвонят в Вену, если не смогут решить твой вопрос
327

на месте. Только не говори мне, что ты впутался в еврейскую ис¬
торию!
— Я впутался во все истории разом, — мрачно возразил я. — Ка¬
кой, ты говоришь, у них адрес?
Доктор Эли Лазарус был тучным и кротким мужчиной. На вид он
не был способен обидеть и мухи, трудно было предположить, что и
ему самому может досаждать кто-нибудь пострашнее обыкновенной
мухи. Перенесенные страдания ничуть не отразились на его гладком,
как у младенца, лице, выражение которого, грустно-приветливое, на¬
водило на мысль об актере-комике высокой интеллектуальной про¬
бы. Но в концентрационных лагерях погибли все без исключения его
родные общим числом около сотни. Как и у Безансона, как и у со¬
тен и тысяч других. Разве можно осуждать таких людей за то, что они
утратили былую рассудительность, утратили взвешенность, утратили
душевный покой? Кто знает — и тут мне снова вспомнился Безан¬
сон, — что происходило на самом деле в умах людей, вынужденно
проведших долгие годы в тех местах, которые Гейдрих шутя называл
«мусорными корзинами рейха»? И опять-таки подобно Безансону,
доктор Лазарус принадлежал иному миру, и в глубь его души невоз¬
можно было заглянуть.
Доктор Лазарус был одним из кротких, безобидных и рассудитель¬
ных людей, одержимых одной-единственной мыслью: они принесли
клятву не ведать ни минуты покоя до тех пор, пока последний не¬
мец, славянин или кто угодно другой, виноватый в геноциде, не бу¬
дет предан суду. Даже находиться у него в офисе было довольно не¬
приятно: чудовищные преступления и, соответственно, чудовищные
преступники были рассортированы здесь по картотечным ящикам,
примерно так же, как в бюро по трудоустройству рассортировывают
водопроводчиков и продавщиц. Убийство, пытки, стерилизация, при¬
нуждение к занятиям проституцией, преднамеренное заражение смер¬
тоносной инфекцией, — стоило вам назвать любое из этих преступ¬
лений, и он лез в соответствующий ящик.
— В определенном смысле нас держат на коротком поводке, —
сказал он тихим спокойным голосом, который вполне мог бы при¬
надлежать специалисту по древним окаменелостям. — Мы не спус¬
каем глаз практически со всех подозреваемых, относительно которых
имеется надежда собрать необходимые и достаточные доказательства
их вины. Но наш собственный горький опыт убеждает в том, что даже
Верховный суд в Карлсруэ не выносит обвинительного приговора в
отсутствие свидетелей. Причем я не имею в виду молчаливых свиде¬
телей, то есть наших погибших. Нет, это должны быть мужчины
и женщины, способные прибыть в суд и дать показания, причем су¬
губо конкретные: «я видел», «я слышал», «я чувствовал». А выжив¬
328

ших свидетелей и так-то было очень мало, а теперь, пятнадцать лет
спустя...
Он уронил мягкий двойной подбородок на твердую квадратную
РУку.
— И что же вам остается?
— Остается обширная — увы, слишком обширная картотека, в нее
внесены люди, по поводу которых у нас нет ни малёйших сомнений.
Нам известны их подлинные и нынешние имена, нами изучена шоки¬
рующая история их преступлений, и нам известно также, что они по¬
рой с неприкрытым цинизмом сознаются во всем, в чем мы их обви¬
няем. Но чисто юридически мы против них бессильны. Мы не можем
предать их суду только из-за отсутствия живых свидетелей, о чем я вам
уже говорил.
— А разве не достаточно сказать: «Я обвиняю»?
— Не достаточно.
— А самые крупные шишки? Те немногие, имена которых знает
весь мир? Вроде того, который в прошлом году покончил с собой в
Египте, тогда как весь мир был уверен в том, что он скрывается в
Парагвае? Как насчет тех людей, которые считаются пропавшими без
вести или остаются в тайных убежищах, по сей день?
На большом гладко выбритом лице доктора Лазаруса заиграла лег¬
кая улыбка.
—	Уж не поддались ли вы мании искателя кладов, господин ван дер
Валк?
—	Вы имеете в.виду так называемую тайну Топлицкого озера?
—	Не обязательно конкретно ее, хотя пример вы привели превос¬
ходный. Пока австрийские власти проводили поиск этих так называ¬
емых сокровищ, мы волей-неволей всполошили осиное гнездо всевоз¬
можных слухов и домыслов. Имеются якобы тысячи свидетельских
показаний относительно появления на берегу озера практически каж¬
дого из широко известных военных преступников. А глубина там,
кстати, тысяча метров. И на этой шаткой основе заново вновь рож¬
даются самые нелепые и чудовищные легенды. Даже относительно
Скорцени, о котором известно, что он в Испании, да и, строго гово¬
ря, не является военным преступником. Даже относительно Мюлле¬
ра, причем, эта легенда обрастает самыми многочисленными свиде¬
тельствами и держится упорнее всего.
—	Расскажите.
—	Поиск сокровищ, господин ван дер Валк, держится главным об¬
разом на свидетельствах людей, которые утверждают, будто им попал¬
ся на глаза Мюллер. А случается такое чуть ли не ежедневно. Только
сегодня нам долго и убедительно рассказывали о том, что он возглав¬
ляет тайную полицию Албании. Все это давно стало — и остается до
сих пор — навязчивой идеей.
—	А что вам известно о Мюллере на все сто процентов?
329

—	На все сто процентов мы даже нс можем поручиться за то, что
он жив. Не сосчитать, сколько раз мы пускались за ним по ложному
следу, казавшемуся, однако же, на удивление аутентичным; так вели¬
ка аура илиг если угодно, жуткая романтическая легенда, окружаю¬
щая это имя. Например, скажите-ка мне, кто возьмет на себя сме¬
лость утверждать, что ему известно хотя бы, как выглядит Мюллер?
Имеются словесные описания, сохранились фотографии — таков, ка¬
залось бы, само собой разумеющийся ответ на данный вопрос. А я
вам на это возражу, что это могут быть чьи угодно фотографии и
что словесные описания могут тоже относиться к кому угодно. Сто¬
ит нам с вами выйти на~улицу, и я за четверть часа покажу вам два¬
дцать Мюллеров — трамвайного кондуктора, клерка с биржи, касси¬
ра в банке.
— Понятно.
—	Разумеется, нам известны кое-какие факты, понудившие нас, в
частности, пойти на эксгумацию могилы в Берлине, но сказать: «Да,
это он» — нам так и не удается. Зато уже много раз нам приходи¬
лось произносить: «Нет, это не он». Мюллер берет над нами верх —
в этой области. Пойдем далее. Имеются примечательные несовпаде¬
ния во всех сообщениях — речь, как вы понимаете, идет о сооб¬
щениях, полученных в самое последнее время, — относительно дея¬
тельности Мюллера и — шире — его поведения. Рассмотрим лишь
один пример, который нельзя не признать классическим. Капитан
Бест, британский офицер, в свое время угодивший в лапы к Мюлле¬
ру: Он называет ряд примет, попавших впоследствии во все словес¬
ные портреты, — глаза, тембр юлоса и так далее, — а потом внезап¬
но добавляет: «Он показался мне довольно порядочным человеком».
Хотя вся наша информация, — сухо уточнил доктор Лазарус, — сви¬
детельствует о прямо противоположном.
— Ну и что" же, в этом смысле ничего не поделаешь?
— Мы ждем. Как и во многих других случаях. Поступает инфор¬
мация и на людей, чьи дела мы сами уже успели списать как безна¬
дежные. Теперь, когда прошло уже столько лет, многие из этих лю¬
дей чувствуют себя в достаточной безопасности и — я вынужден это
признать — под достаточной защитой для того, чтобы снова всплыть
на поверхность. И выясняется, что они успели стать, — добавил он с
яростной иронией, — кто батраком в Шлезвиг-Гольштейне, кто ди¬
ректором приюта для престарелых. Вот в таком диапазоне.
—	Я весьма признателен вам, доктор Лазарус.
—	Что ж, всегда к вашим услугам. Если вам удастся в ходе вашей
служебной деятельности — а ведь насколько я понимаю, истинная при¬
чина вашего визита именно такова, — найти хоть малейший факт, спо¬
собный вписаться в более широкую картину, или если вам хотя бы
покажется или почудится, будто вы такой факт нашли, — безо всяких
колебаний подключайте меня. Но позвольте предостеречь вас против
330

одержимости поиском сокровищ. Существует великое множество воен¬
ных преступников рангом помельче, с которыми правосудию не меша¬
ло бы разобраться ничуть не в меньшей степени.
—	Даже если вы схватите Мюллера, вам удастся повесить его толь¬
ко раз.
—	Вот именно, инспектор. Мюллер представляет собой интерес не
только для нас. С чем необходимо считаться, как мы обнаружили на
примере Эйхмана.
—	А если вы никогда не поймаете его?
Меня заинтересовал доктор Лазарус. Мне показалось, что он так и
не найдет покоя, пока дело его жизни не будет завершено, а этого, судя
по всему, не произойдет никогда.
Задумавшись над моими словами, он окинул меня глубокомыслен¬
ным взглядом.
—	Насколько я понимаю, инспектор, вы верите в высшую справед¬
ливость?
—	Верю. Но, так или иначе, являюсь платным профессиональным
служителем справедливости земной, сколь бы неадекватна, некомпе¬
тентна и жалка она ни была.
—	Тогда сами ответьте на свой вопрос, инспектор, а я заранее со¬
глашусь с любым из предложенных вами ответов.
—	Что ж... я ответил бы, пожалуй, что не знаю, да и никогда не уз¬
наю, какое наказание — я имею в виду земное наказание — этот чело¬
век уже уготовил себе сам.
—	И вы склонны развить этот тезис?
—	Это не входит в мою задачу, и ria такое у меня нет права.
—	Что ж, аналогичный случай.
На обратном пути я размышлял над тем, .что доктор Лазарус долгие
годы провел в концлагере. Он является доктором медицины и докто¬
ром парапсихологии, превосходно разбирается в праве. И ему ведомо,
каково это — жить на свете, когда из твоих родных никого уже не ос¬
талось. Если уж говорить о наказаниях, то он наверняка в этой облас¬
ти эксперт высшего класса. '
В то время как я сам всего лишь инспектор уголовного розыска,
эксперт по выбиванию показаний и проверке документов у всяких
подозрительных субчиков. Эксперт по подозрительным субчикам.
Я был просто не в состоянии садиться ужинать.
И объяснить этого Арлетт тоже не мог.
Я открыл ящик, вынул кобуру, сунул в нее пистолет, а потом, по¬
жав плечами, положил все на место.
Я мысленно прикинул всех и все, кто и что были мне известны.
Я был знаком с врачом-невропатологом, который был евреем, я был
знаком с генеральным прокурором, с несколькими чинами полиции,
331

уже удалившимися на покой; я прочел великое множество книг; мно¬
гие из авторов по-настоящему разбирались в человеческой психоло¬
гии. Я окинул взглядом книжные полки. Мориак, Сименон, Флобер,
Ларошфуко, мать Тереза, Бюхнер, Достоевский, Расин, воспоминания
об острове Святой Елены.
Или этих книг было недостаточно, или же я недостаточно внима¬
тельно их прочел. Никто не мог помочь мне, даже Арлетт.
Я что-то пробормотал ей, сел на трамвай, идущий до Центрально¬
го вокзала, потом на поезд, в котором отвратительно пахло — дымом
дешевых сигар и плохо помытым человеческим телом. Причем пасса¬
жиры даже и помыслить не могли о том, чтобы открыть окна.
Я подумал о Корнеле, подумал об Оливере Кромвеле.
Но единственным человеком на всем белом свете, который оказал¬
ся бы в силах помочь мне, был группенфюрер СС Генрих Мюллер.
Могила которого находилась в Берлине. А надгробная надпись гласи¬
ла: «Нашему возлюбленному отцу».
Доктор Лазарус или кто-то из его друзей, пристально осмотрев ос¬
танки, заметил, что задние зубы принадлежат не Мюллеру. Так или
иначе, в могиле были перемешаны кости нескольких человек.
Возможно, герр Мюллер в сложившейся ситуации не погнушался
чьим-то соседством.
Глава 6
В Дренте было сухо, ночной воздух оказался неожиданно теплым,
веял приятный бриз с запада. Я подумал о том, что здесь, должно быть,
весь день сияло солнце. Все нынче шло как-то вкривь и вкось. Ведь
на самом деле теплее должно быть на юге страны и ближе к морю, а в
Амстердаме сегодня лежала на улицах тронутая морозом грязь, темпе¬
ратура была около, даже если не ниже нуля, а с неба весь день грозил
пойти не то-дождь, не то снег, хотя дело в конце концов и не кончи¬
лось ничем, кроме промозглого тумана.
С перрона в Звиндерене я пошел пешком. Никто не удостаивал
меня даже взглядом. Дойдя до психиатрической лечебницы, я поду¬
мал о том, хватило ли у местных властей духу поместить сюда барыш¬
ню Бургер. Нет, едва ли; должно быть, се, беднягу, отправили на
долгие месяцы на судебно-психиатрическую экспертизу в клинике
Ассена.
Я позвонил у ворот и достаточно скоро услышал медленные, с при¬
волакиванием ног, но все еще твердые шаги по мощенной кирпичом
дорожке. Сквозь щель в воротах на меня посмотрели; увидев, что это
именно я, мой визави вздрогнул, по его лицу пробежала судорога,
больше похожая на сильный электроразряд — настолько сильный, что
он пробил броню лицевых мышц и темных очков.
332

— Прошу прощения; я чуть было не обознался. Заходите же. Ка¬
кой приятный сюрприз. Очевидно, вы упустили из виду какую-то де¬
таль и теперь вам предстоит заполнить еще парочку формуляров?
Его словоохотливость показалась мне чрезмерной.
— Нечто в этом роде, — уклончиво ответил я:
Я сел на свое всегдашнее место — в скрипучее кресло с подлокот¬
никами. Безансон уселся за письменный стол, сложив руки на коле¬
нях, опустив плечи и голову. С виду это был незначительный, чтобы
не сказать ничтожный человечек.
Я не имел ни малейшего представления о том, с чего начать; в воз¬
духе повисло молчание, почти столь же абсолютное, каким оно было
до моего прихода.
— Деталь, это верно, — с заметным усилием заговорил я в конце
концов. — И с нею следует разобраться. Я ведь так часто попадаю
впросак.
— У меня почему-то не создалось такого впечатления.
— Просто вы меня мало знаете, генерал, — произнес я, неожидан¬
но перейдя на немецкий.
Забавно, что мне пришлось пойти на такого рода уловку. Но не мог
же я сказать ему прямо: «Вы знамениты, вы страшны, вас презирает,
ненавидит и хочет предать суду все человечество». Нет, не мог. Да это
и не соответствовало действительности. Передо мной был старый, ус¬
талый, испуганный, умирающий человек.
— По-моему, вы говорите по-немецки на гамбургский лад.
’ — Я служил в тамошней комендатуре около года. В сорок пятом.
Немецкий у меня неважный.
— И все же я вас достаточно хорошо понял.
— Так я и думал.
Он расправил плечи, поднял голову. Мало-помалу я начал узнавать
в нем человека, с которым вел долгие беседы. Да и голос зазвучал по-
старому: с хорошо знакомыми сардоническими интонациями.
— И все же мне хотелось бы отказаться от титулования генералом.
Наполеон производил своих полководцев в маршалы Франции и Им¬
перии, они имели право сохранять титулы до конца своих дней. Я же
совершенно не привык к подобному обращению. Или, по край¬
ней мере, отвык от него. У меня есть имя, обращайтесь ко мне по
имени.
—	Так я и поступил бы, если бы знал, что сказать.
—	Насколько я понимаю, вы прибыли сюда не говорить, а дейст¬
вовать.
—	И что мне делать, я не знаю тоже.
Он посмотрел на меня. Затем поднялся с места, медленно прошар¬
кал по комнате — я заметил, что под рукой у него не оказалось всег¬
дашней трости, — принес бутылку коньяка и две рюмки. Наполнил
их, предложил одну мне; я принял. Мы торжественно и угрюмо чок¬
333

нулись — двое людей, которых разделяло все на свете и словно бы
не разделяло ничто.
—	Выходит, вы пьете? — задал я дурацкий вопрос.
—	Вы правы: мне запрещено употреблять алкоголь. Но какое
значение это имеет сейчас? В любом случае жить мне осталось не¬
долго.
Внезапно мне в голову пришла дурацкая мысль, изрядно меня, од¬
нако же, напугавшая.
—	А этот коньяк часом не отравлен?
На его губах зазмеилась ироническая улыбка.
—	Полагаю, мелодраматические деньки для меня уже миновали.
Я не держу яда. Я не хочу убивать себя, мне не было бы интересно
даже убить вас.
—- Но я ведь никому не сказал, куда еду.
Что ж это я, искушаю его, что ли? С какой стати я сообщил ему об
этом? — мысленно удивился я.
— Полагаю, что я в состоянии понять это.
— Осмелюсь сказать, меня чрезвычайно просто убрать с дороги.
Даже моей жене не известно о том, куда я поехал.
— Не намекаете ли вы на то, что должен исчезнуть я?
— А вам это помогло бы?
— Уже нет.
— И что же, вы предпочитаете предстать перед трибуналом?
— По крайней мере, я не стал бы защищаться при помощи фаль¬
шивых отговорок. Как повел себя Эйхман. Человек с психологией
обыкновенного исполнителя. Он, знаете ли, всегда был в каком-то
смысле идиотом. Компетентным исполнителем, но идиотом.
— Думаю, никому не пришло в голову задуматься над тем, идио¬
том он был или нет.
Возможно, моя последняя реплика прозвучала с излишним сар¬
казмом. • .
— Вы собираетесь распорядиться мною именно так? Выдать меня
евреям? Которых я пытал, которых я убивал? Чью национальную иден¬
тичность я, наконец, присвоил? Что ж, это было бы более чем спра¬
ведливо.
— Я не хочу делать ничего более чем. справедливого. Но и ничего
менее чем справедливого не хочу тоже.
—	Значит, вы просто-напросто не знаете, как вам быть. — И он
посмотрел мне прямо в глаза.
—	Да, не знаю.
—	Почему же?
—	Не думаю, что я оказался бы в состоянии понять вас. Даже если
бы вы вздумали передо мной исповедаться. Да и не нужны мне ни¬
какие исповеди. Я просто не могу всего этого осмыслить. Вы делали
вещи чудовищные, невероятные^ непредставимые. Легенда приписы¬
334

вает вам злодеяния такого масштаба и такой низости, что я не могу
отнестись к ней серьезно. Я верю только тому, что вижу собствен¬
ными глазами. А передо мной отставной чиновник, страдающий
нервным заболеванием. Человек, с которым я водил знакомство, об¬
менивался рукопожатием, беседовал, чокался. Человек, который мне
понравился. Или это были не вы, а Безансон?
—	Возможно, — сухо ответил он.
—	Я предпочел бы обойтись без предварительного знакомства с
вами.
—	Это я понимаю.
—	А подлинный Безансон? Насколько я понимаю...
—	Покоится в моей берлинской могиле.
—	У вас было внешнее сходство?
—	Поразительное сходство. Поглядев на нас, никто не смог бы оп¬
ределить, кто именно из нас двоих еврей. Борман однажды чудовищ¬
но пошутил на эту тему...
—	И вы это заранее спланировали?
—	Спланировал. — Он произнес это совершенно невозмутим?. —
И совершил.
—	А вашей семье известно об этом?
—	Нет.
Я не стал углубляться в эту тему.
—	Здесь люди поговаривали о том, что вы чураетесь женского об¬
щества. Многие отнеслись к этому как к подозрительному обстоятель¬
ству.
Он рассмеялся, весьма непринужденно, с откровенной радостью.
—	Что тут смешного?
—	Я, знаете ли, поклялся себе в каком-то смысле хранить верность
жене? Я был, да и остался безупречным семьянином. И этой-то своей
верностью я и ухитрился навлечь на себя подозрения! Не сохранив
верность больше ничему... ни самому себе, ни моей стране, ни рейху,
ни службе,' ни моему смехотворному фюреру..Никому!
Он показал мне пустую ладонь, словно желая продемонстрировать,
что и впрямь ничего не сохранил. Затем положил руки на стол — плос¬
кие и расслабленные — и не без любопытства последил за тем, как они
дрожат.
У него был не бренди, а самый настоящий французский коньяк.
С длинной и затейливой надписью на этикетке. Он вновь щедро на¬
лил мне. Возможно, из-За этого я так и расхрабрился.
—	Так объясните же мне. Что вы сделали?
—	А что, инспектор ван дер Валк, происходит с государственными
служащими, когда они убеждаются в том, что их обмануло собствен¬
ное правительство? Они совершают государственную измену. Гиммлер,
этот идеалист, попытался сторговаться с американцами. А я оказался
более дальновиден. Я понял значение Ялтинского соглашения, понял
335

значение Касабланки. Только сами немцы в состоянии спасти Герма¬
нию. .Но я опоздал: к тому времени мы совершили уже слишком мно¬
го злодеяний.
Мне кажется, он забыл о моем присутствии. Он предался своим
всегдашним, глубоко выстраданным размышлениям и сойти с этой
дороги уже не мог. Возможно, в те годы он был просто-напросто сума¬
сшедшим, но теперь он не сумасшедший, да и насчет былого безумия
у него имеются серьезные сомнения. Ведь даже поддавшись массовой
истерии, он оставался слишком дальновидным для того, чтобы под¬
даться ей безоглядки. Он попытайся найти убежище в туманном и за¬
путанном немецком философствовании, неизменно сопровождающем
немецкую целеустремленность и эффективность, и обнаружил, что его
мышление противится одурманивающему туману; спасительный идеа¬
лизм Гиммлера был ему не свойствен. Любое убежище, которое он
выстраивал в собственном мозгу, рушилось, фетиши саморазоблача¬
лись. Таинственные и мистические смыслы таких понятий, как Гос¬
подство, Отечество, Фюрер, терпели полный крах.
Он начал оглядываться по сторонам в поисках малейшего выхода.
Осознав, какие ужасные преступления именем своего священного де¬
партамента он уже совершил, он попытался облегчить собственные
страдания совершением злодеяний еще более гнусных, чудовищных,
фантастических'. Он выстроил миф о собственном предназначении,
уверовав на какое-то время в то, что, будучи отвергнут и проклят, он
в то же самое время является орудием Божественной Мести всему
остальному человечеству.
Он отчаянно цеплялся за эти самооправдания до тех пор, пока это
было в его силах. Его ясный ум отвергал и отбрасывал одно самооп¬
равдание за другим.
В конце концов он обнаружил, что превратился в самую одиозную
личность во всей Европе; все человечество требовало крови шефа гес¬
тапо Мюллера. Весь его интеллект и вся сила воли потребовались для
того, чтобы спасти собственную честь. Да и что они знают, что они
понимают и могут понять, эти простаки, эти плебеи? Американцы,
англичане, русские — его презрение к ним было столь же велико, как
и презрение к соплеменникам-немцам. Как и презрение к евреям. Он
не собирался ни защищаться, ни оправдываться. Но и дать себя пой¬
мать, дать себя казнить он им не позволит. Господь Бог так или иначе
спасет Мюллера.
И Бог спас его. До сих пор он сам не может понять почему.
Вместо того чтобы умереть — насильственной, возможно, даже му¬
чительной смертью — ему дозволено было жить. Презирал он и сеть
тайных помощников и сочувствующих. Глупцы или уголовники.
Он даже не осмелился довериться родным. Бог наслал на него вя¬
лотекущее, но смертельное заболевание, словно бы внушая: «У тебя по-
прежнему есть время». Но Бог не повредил его разума.
336

—	Человек всегда цепляется за жизнь.
Сперва я услышал эти слова, а потом осознал, что сам же и произ¬
нес их.
—	Согласен. Даже такой человек, как Мюллер. На протяжении
долгих месяцев следствия я постоянно ожидал, что меня вот-вот ра¬
зоблачат. Сколько раз мне хотелось крикнуть, хотелось заорать на
них: «Глупцы! Глупцы! Неужели вы не понимаете, кто перед вами?»
Они принимали меня за еврея. Долгие годы я прожил здесь, удивля¬
ясь тому, что со мною сталось и что от меня осталось. И тут опять
появилась полиция. Не для того, чтобы наконец-то призвать к отве¬
ту Мюллера, но для того, чтобы выяснить, не посылает ли старый
сумасшедший еврей анонимных писем достопочтенным голландским
домохозяйкам. Какая горькая ирония... Я жил в ежедневном страхе
перед разоблачением, но по-прежнему цеплялся за жизнь. Вот все,
что я чувствовал. А насколько же это жалко! Но вы пришли отнять у
меня даже это. По чисто случайному стечению обстоятельств вы ра¬
зоблачили тайну, раскрыть которую тщилась вся Европа.
Меня совершенно не волновала мысль о том, что Господь Бог из¬
брал меня своим орудием, чтобы предать шефа гестапо Мюллера
земному суду. Да и о каком суде, какой справедливости, каком воз¬
даянии могла идти речь? Воздаяния тому, кто совершил столь чудо¬
вищные преступления, просто не бывает. Эйхмана посадили в стек¬
лянную клетку и затеяли долгий, одиозный, унизительный фарс. Это
не принесло ничего хорошего ни евреям, ни остальному миру. Или
это обернулось благом для самого Эйхмана? Не мне судить об этом.
Им пришлось повесить его — у них просто не было другого выбора.
Интересно, какая битва с самим собой разыгралась в мозгу у прези¬
дента Израиля прежде, чем он скрепил своей подписью смертный
приговор?
Меня бесило случайное стечение обстоятельств — если его можно
было назвать случайным, — столкнувшее меня с этим человеком. На¬
верняка он в конце концов пришел к неотвратимому выводу, согласно
которому все, что от него требуется, заключается в капитуляции перед
чужой волей. Свободная воля — вот главное сокровище, которым мы
обладаем. И мне претила мысль о том, что сама судьба предназначила
меня для того, чтобы арестовать Мюллера.
—	Черт вас побери, — сказал я. — Мне следовало бы вывести вас
во двор и пристрелить, как бешеную собаку.
—	Это было бы только естественно, — ответил он голосом Безан-
сона.
—	Но чересчур драматично и слишком поверхностно, — кисло за¬
метил я. Неспособность предпринять что бы то ни было начала изряд¬
но удручать меня.
—	Вы скверный полицейский, — задумчивым и усталым голосом
сказал он.
337

—	И никогда еще я не понимал этого с такой отчетливостью, как
сейчас.
—	Что ж, по крайней мерс каждый из нас не обольщается на соб¬
ственный счет. Что ж, извольте, я помогу вам. А для этого расскажу
одну историю.
—	Валяйте, — глухо сказал я.
—	Было решено спровоцировать пограничный инцидент, который
дал бы нам повод вторгнуться в Польшу. Это поручили человеку по
фамилии Мюллер. Обладая ироническим складом ума, он присвоил
операции кодовое название «Консервы». Распорядился о том, чтобы
полдюжины приговоренных к смертной казни преступников достави¬
ли на заранее обусловленный контрольно-пропускной пункт на грани¬
це, на котором располагался не имеющий стратегического значения
узел связи. Уголовникам сделали уколы, переодели их в немецкую
военную форму и, пока они не пришли в себя, пристрелили, чтобы
создать видимость нападения со стороны Польши. — Он сделал пау¬
зу и улыбнулся мне — улыбкой настоящего Мюллера, того самого,
который изобрел эту операцию и присвоил ей кодовое название
«Консервы», а вовсе не улыбкой Безансона. — Разумеется, мне сей¬
час никто никакого укола не сделает. Но я умираю столь же одно¬
значно,- как если бы этот укол был сделан. Приговоренный к смерт¬
ной казни преступник.
Я почувствовал, что у меня дрожат pyioi. Как у него. Если бы я все-
таки прихватил с собой пистолет, подумал я, то пристрелил бы его на
месте. И никто бы никогда ничего не узнал.
Он медленно сел на место, выдвинул ящик стола, достал пистолет
и положил его на стол между нами. Я уставился на оружие.
—	Мне стоило немалых трудов обзавестись пистолетом. И я часто
испытываю искушение пустить его в ход. Но я для этого слишком
горд.
Напряжение ослабло; я опять почувствовал себя человеком. .
—	Немцы-немцы. Все-то вы драматизируете.
—	Вы полицейский. Мы легко сможем инсценировать все, что по¬
требуется.
—	И это искупит муки совести, которыми вы терзаетесь из-за опе¬
рации «Консервы»? Ваша жизнь не представляет для меня никакого
интереса. Да, я тоже считаю Нюрнбергский процесс всего лишь фар¬
сом. Я бы пристрелил их всех не раздумывая — «при^ попытке к бег¬
ству», имеется у нас эта классическая формула. Но вас я застрелить
не могу.
—	Что же, вы собираетесь отпустить меня? Чтобы я умирал от моей
неторопливой болезни, каждый день почитывая Библию?
—	Я еще не принял решения.
—	А во что вы верите? — внезапно спросил он.
—	Не спрашивайте меня, во что я верю.
338

—	Я лучший полицейский, чем вы, господин ван дер Валк.
—	Возможно, — ответил я. — Поживем — увидим.
На его лице, при всем самообладании, сейчас прочитывался страх,
может быть, даже ужас.
—	Вы собираетесь арестовать меня?
—	Это мой долг.
Его рука внезапно рванулась за пистолетом, но дрожь в ней поме¬
шала ему действовать достаточно быстро. Я перехватил его руку, ото¬
брал пистолет, взвел курок и сунул себе в карман.
—	Одевайтесь.
—	Вы собираетесь выдать меня евреям?
—	Я собираюсь выдать вас правительству Нидерландского королев¬
ства. И евреям не удастся похитить вас у него.
—	Не вижу разницы, — мрачно пробрюзжал он. — Вы ведь и сами
прибыли сюда инкогнито. Я решил, что вы мужчина. А ваше коро¬
левство все равно поступит, как потребуют у него евреи. Официаль¬
но, на законном основании, выдадут меня им. Ах вы... бюрократ. У
вас не хватает духу ни на то, чтобы отпустить меня, ни на то, чтобы
застрелить.
—	Послушайте меня..; — Я и сам сознавал, что не вполне владею
голосом. — Интуиция подсказывает мне отпустить вас. Из моральных
соображений, или этических, или законных, или сугубо личных — на¬
зывайте это как хотите, мне все равно. И разумеется, мне за это воз¬
далось бы. Только я на это не пойду.
Я увидел, что к нему возвращается всегдашняя выдержка.
—	Вот и отлично, — сказал он своим прежним, подчеркнуто спо¬
койным голосом. — Да и у меня есть все причины для того, чтобы при¬
знать собственное поражение. Но и я на это не пойду. Хотя, конечно,
вы вправе заставить меня.
В первый раз за весь вечер я проникся прежней симпатией, даже
былым уважением к этому человеку.
—	Пойду возьму пальто. — Он вновь повернулся ко мне. — Я, да
будет вам известно, не трус.
Мы вышли; старик — как всегда опираясь на трость с резиновым
наконечником. Прошли мимо еврейского кладбища. Мюллер посмот¬
рел на вязь еврейских письмен, которые вились над входом.
—	Вам известно, что тут сказано?
—	Я не читаю по-еврейски.
—	А я читаю, — невозмутимо заметил он. — Здесь изречение, к
которому я испытываю странную приязнь. Оно гласит: «Рождаясь, че¬
ловек уже обречен на смерть. Умирая, человек уже обречен на иное
существование».
Мы пошли дальше.
—	Милость Господня, —- внезапно сказал он; — Именно за нее и
сражался яростнее всего Оливер Кромвель. Венценосное милосердие...
339

—	Вот уж не поверю, — возразил я, — будто за милость можно сра¬
жаться. На. мой взгляд, ее следует просить.
Мы дошли до полицейского участка.
На этот раз дежурный сразу же узнал меня, а узнав, поднялся с
места. Увидев Безансона, он явно удивился. Если надо брать и его,
то с какой стати было арестовывать барышню Бургер?
—	Этого человека следует отправить в камеру. Обращайтесь с ним,
проявляя предельную осмотрительность. На данный момент ему не
предъявлено никакого обвинения.
—	Но что же мне внести в формуляр, инспектор?
—	Да какую-нибудь уклончивую бюрократическую фразу. Типа
того, что «берем в предварительное заключение во избежание возмож¬
ности повлиять на дальнейший ход следствия». Да не беспокойтесь,
я сам займусь этим. Дайте-ка мне ключи.
Дежурный был заинтригован, но расспрашивать старшего по зва¬
нию не осмелился. Я отпер стальную дверь камеры. Участок появил¬
ся здесь уже после начала модернизации: камера оказалась чистой и
функциональной.
—	Здесь ни с кем не разговаривайте — да вы и сами понимаете. Я
позабочусь о том, чтобы как можно быстрее перевести вас в другое
место. А до тех пор прослежу за тем, чтобы вам доставили из дому все,
что потребуется.
Старика сейчас сильно трясло — сильнее, чем когда-либо прежде.
Но его глаза — легендарные глаза человека-легенды — смотрели со
всегдашним спокойствием. И вид у него был самый решительный.
—	Благодарю вас.
Уже стоя у двери, я резко повернулся к нему:
—	Простите меня. — И я подал ему руку.
—	Вам угодно обменяться рукопожатием с Генрихом Мюллером?
—	Угодно.
Он встал как можно прямее и отвесил мне формальный, чисто не¬
мецкий поклон.
—	Я позвоню вашему начальнику, — сказал я дежурному, который
меж тем уже начал вносить в формуляр всякие глупости типа имени,
даты и места рождения. — Да нет. Заеду-ка я лучше к нему.
—	Безопасность согласно закону об охране особо важных свиде¬
телей?
—	Я и сам ни о чем не догадывался. И на вашем месте я не стал бы
возражать, не дослушав собеседника до конца. Завтра утром я сделаю
личный доклад генеральному прокурору. А уж он примет решение.
—	Ради всего святого, Ван дер Валк, кто же это?
—	Группенфюрер СС Генрих Мюллер.
Заключительная реплика оказалась просто превосходной.
340

Глава 7
—	Инспектор ван дер Валк из Центрального управления просит о
приеме у господина Сайлера.
—	Вы имеете в виду немедленно?
—	Дело предельной срочности. И это еще слабо сказано.
—	Попробую что-нибудь сделать. — Дежурный офицер не мог скрыть
изумления. — Вы подождете немного?
—	Подожду.
—	Господин Сайлер готов принять вас.
—	Ага. Ван дер Валк. Доброе утро. Ваш визит выпадает из рамок
стандартной процедуры. Как я полагаю, вы не пошли бы на это, не
будь у вас серьезной причины.
—	Чрезвычайно серьезной. Мне понадобятся и ваш совет, и ваша
помощь.
—	Вы совершили какой-нибудь служебный проступок?
—	Нет. Но я совершил нечто, от воспоминаний о чем не избавлюсь
до конца моих дней.
—	И это как-то связано с историей в Дренте?
—	В Дренте разыгрались, строго говоря, две истории. Первая ока¬
залась проста, и я уже приготовил отчет о ней, который вам перешлют
сегодня же утром. А вот вторая...
—	Серьезное дело?
—	Более чем. Заголовки на первых полосах всего мира.
—	Что ж, я к вашим услугам. В конце концов, это ведь одна из моих
непосредственных служебных обязанностей.
—	Чтобы не растекаться мыслью... Находясь в провинции Дренте,
я обнаружил, опознал и арестовал шефа гестапо Мюллера. В настоя¬
щее время он находится в предварительном заключении в полицей¬
ском участке Звиндерена. Под тем именем, под которым он там про¬
живал, и обвинения ему пока не предъявлено. Я ввел в курс дела
тамошнего комиссара полиции, но он в такой же растерянности, как
я. И согласился подождать до тех пор, пока я не сделаю устного до¬
клада вам.
Господин Сайлер мысленно взвесил мои прозвучавшие на грани
истерики слова.
—	Да уж, Ван дер Валк, ни вам, ни мне теперь не позавидуешь. Что
ж, ладно. А теперь извольте изложить мне это дело во всех деталях.
—	...И по всем вышеизложенным причинам, равно как и исходя из
осознания того факта, что я не обладаю служебным соответствием, я
хотел бы подать рапорт об отставке. Это все.
34!

В разговоре возникла длительная пауза. Господин Сайлер сидел,
держа голову прямо, однако смотрел он себе на руки, которые лежа¬
ли на служебном блокноте. Наконец он медленно поднял взгляд и
посмотрел мне прямо в глаза. Я постарался выдержать его взгляд
с такой же невозмутимостью, с какою Мюллеру удавалось выдержи¬
вать мой.
—	Закон превыше всего, — спокойно произнес он.
—	Не смею и не хочу спорить. Да мне и не пришло бы в голову ос¬
паривать ваше суждение по вопросам права. Но если я могу считать
себя впредь свободным от исполнения служебного долга, то хочу за¬
метить, что закон бессилен перед такого рода преступником. Как че¬
ловек — даже с моим опытом службы в полиции — могу заявить, что
ни один человек не в силах искупить подобные преступления. Ни при
каких обстоятельствах. Мне представляется, что таков категорический
императив для всего человечества.
—	Продолжайте.
Но я уже утратил самообладание.
—	Не могу справиться с самим собой. Он ведь всего лишь чело¬
век, как мы с вами. И дело не только в том, что я подолгу беседовал
с ним, обменивался рукопожатиями, даже симпатизировал ему. Да
нет, не гожусь я для нашей работы. Кстати, он сказал мне то же са¬
мое — а уж он-то кое-что понимает в том, как должна функциони¬
ровать полиция.
—	Понятно.
Наступила еще одна долгая пауза. Господин Сайлер собирался с
мыслями.
—	Ваши действия заслуживают глубочайшего уважения. И лично я
восхищаюсь вами. Плохой вы полицейский или нет, об этом уж вы
предоставьте судить вашему начальству. Непосредственные начальни¬
ки, господина Мюллера, — произнес он ледяным тоном, которым и
славился, — могли считать его превосходным полицейским, но мы бы
не порекомендовали — да и они, я полагаю, тоже — использовать его
опыт при подготовке слушателей полицейской академии.
Ваша служебная ответственность, — продолжал Сайлер, — не рас¬
пространяется на дело, которое, как вы сами же справедливо подчерк¬
нули, является настолько немыслимым, на преступление, кара за
которое отсутствует в Уголовном кодексе, и не подлежащее рассмот¬
рению и на основании прецедентной юриспруденции за неимением
прецедента. Угрызения совести, которыми вы терзаетесь, не могут
стать предметом официального расследования, равно как и не касают¬
ся меня лично. Вы вели себя скрупулезно и с любой точки зрения без¬
упречно в процессе дознания, столь же достойна уважения и своего
рода исповедь — да позволено мне будет так это сформулировать, — с
которой'вы обратились ко мне. Без малейших колебаний я одобряю
все ваши действия.
342

—	Теперь ответственность возложена на меня, — в заключение ска¬
зал он. — И вам, конечно, знакомы трудности, с которыми мне пред¬
стоит столкнуться; моя проблема тоже имеет как юридические, так и
сугубо нравственные аспекты. Но с данной минуты я забираю у вас это
дело.
Еще одна пауза, на этот раз покороче.
—	Ваше прошение об отставке оставлено без внимания. Государст¬
во Нидерланды в моем лице не согласно расстаться с ответственным
государственным служащим на основании изложенных вами мотивов.
Господин Сайлер подался вперед. Его маленькие глазки принялись
буравить меня насквозь.
—	Я буду рекомендовать вас на, немедленное повышение по служ¬
бе. На перевод вас в департамент, в котором вашим способностям най¬
дется достойное применение. В частности, я думаю об отделе по борьбе
с подростковой преступностью.
И наконец. Сегодня утром мне доставили письмо от бургомистра
города Звиндерен. Он отзывается о вас с величайшей похвалой и
указывает, в частности, что вы оказали ему личную услугу в ситуа¬
ции, которая могла бы оказаться для высокопоставленного чиновни¬
ка крайне щекотливой. Больше, мне кажется, мне добавить нечего.
А вам?
—	Нет. Благодарю вас.
—	Вне всякого сомнения, комиссар Так уже готова нагрузить вас
самыми неотложными делами... Письменный отчет можете вручить
лично мне.
У голландцев есть одна комическая черта: почерк, как правило,
бывает хорош и удобочитаем, но буквы при этом пляшут каждая на
свой лад, — что поневоле и настраивает читателя на юмористический
лад. В полной мере это наблюдение относится и к на диво глупому и
напыщенному, хотя и не лишенному приятности, индюку, которого
зовут Оливер Б. Боммель. Милейший человек, истинный аристократ.
Он живет в замке Боммельстейн, его лакей вдобавок ко всему пре¬
восходно стряпает. Поэтому согласно незыблемой традиции каждое
приключение Боммеля завершается большим торжеством.
Арлетт, разумеется, преувеличивая, утверждает, что в Голландии нет
ничего читабельного, кроме книг о Боммеле; время от времени я все
же склонен соглашаться с нею. Да и с традицией, предложенной Бом-
мелем, я согласен тоже. Когда я вернулся домой, столь же ошалевшим
и одичавшим, как в свои лучшие минуты сам Боммель, Арлетт уже
приготовила мне роскошное деревенское блюдо: вареную ветчину с че¬
тырьмя гарнирами: яблоками, картофелем, шпинатом и фасолью.
Я не рассказал ей о том, что чуть было не ушел в отставку. И ни
словом не упомянул о групленфюрере Мюллере. Да и какой смысл?
343

Если я всю прошлую ночь проворочался без сна, так что же, готовить
теперь такую же неприятность собственной жене?
И кроме того, это погубило бы мне отличный ужин. Да и весь
уик-энд.
—	Бургомистр, судя по всему, оценил наши действия в Звиндерене
на ура. И мне намекнули на то, что меня все-таки повысят по службе.
Есть вакансия в отделе по борьбе с подростковой преступностью, и мне
дали неофициально понять, что она уготована мне. Что означает при¬
своение звания старшего инспектора. Отлично, не правда ли?
—	Дорогой’. А когда тебя повысят, мы окажемся в состоянии от¬
правиться в отпуск в какое-нибудь шикарное местечко, да? А куда,
например?
— Только не в распрекрасную Дренте, не так ли?
— Ну, там было' не так уж скверно, — ответила Арлетт. — Задним
числом мне там, можно сказать, даже понравилось.

РАЗГОВОР
НА КРИМИНАЛЬНУЮ
ТЕМУ
РОМАН

Часть первая
Глава 1
Ван дер Валк устал и испытывал легкое раздражение. Казалось, в
самое последнее время на Центральное управление — отдел уголовной
полиции города Амстердама — обрушился целый шквал самых неле¬
пых недоразумений. Пустое времяпрепровождение, бессмысленное и
бесплодное. По крайней мере, он мог поздравить себя с тем, что им
не приходится иметь дело с мошенническим уклонением от уплаты на¬
логов — подобными историями занималась отдельная небольшая бри¬
гада под руководством старшего инспектора, имеющего ученое звание
и научную степень по экономике. «Джентльмены, разбирающиеся в
экономике» — так именовал всю эту группу глава ЦУ комиссар Сам¬
сон; он их тоже недолюбливал. В строго техническом смысле старший
инспектор Кан и инспектор Схолтен имели перед Ван дер Валком не¬
сомненное преимущество, но в глубине души Самсон предпочитал Ван
дер Валка, потому что тот, как и сам комиссар, ни в коем случае не
был джентльменом.
Все они были погружены в хитросплетения того, что газеты упор¬
но именуют преступным миром. Публика обожает читать про преступ¬
ный мир, он такой многоцветный, особенно когда репортеры, распи¬
сывая его, называют преступников по кличкам, если же кличек нет,
они их сами придумывают. Что касается полицейских, им хотелось бы,
чтобы этот многоцветный мир малость потускнел.
Рита Бровастая, которую именовали так, потому что она себе бро¬
ви обрила, притопала к ним, по причине, известной только ей самой,
и назвала некую «хорошо известную в преступном мире фигуру» в ка¬
честве убийцы Грека. Строго говоря, во всем был виноват сам Грек: с
какой стати он оказался таким слабаком, чтобы загнуться от ран? Но
теперь, имея на руках целиком и полностью высосанное из пальца,
однако же задействованное обвинение, им волей-неволей пришлось
задержать Косоглазого Януса. Они устроили ему очную ставку с Ри¬
той, которая немедленно принялась отрицать все, сказанное ею ранее.
347

Она объяснила, что Жидяра Курт, закадычный дружок Януса, непре¬
менно прирежет ее, если ему станет известно, что она устроила такую
бяку правильному парню. В ответ ей терпеливо возразили, что, во-
первых, в прокуратуре терпеть не могут анонимных обвинений и, во-
вторых, Курт в данное время отбывает двухлетний срок за вооруженное
нападение, закончившееся нанесением тяжких телесных повреждений.
Равно как, если уж прибегать к подобной терминологии, и за незакон¬
ное владение огнестрельным оружием. Из второго преступления самым
естественным образом вытекает первое, как остроумно заметил кто-то
из работников правоохранительной системы.
После тактичных, хотя и не без некоторого нажима уговоров Рита
согласилась подтвердить первоначально данные ею показания. В от¬
личие от того, что навоображала себе сентиментально настроенная
публика, проститутки вовсе не чувствуют себя такими уж разнесчаст¬
ными созданиями и выплата восьмидесяти процентов их заработка в
качестве мзды своему сутенеру отнюдь не кажется им слишком обре¬
менительной. Рита просто-напросто не смогла простить своему друж¬
ку Янусу того, что он разболтал всем и каждому, что сбривает она
себе не только брови.
Итак, она повторила свои показания на дознании. Бумаги перепра¬
вили прокурору, дело подготовили к судебному слушанию» Косоглазого
Януса — с его оскорбляющей посторонний взгляд ухмылкой — повез¬
ли в суд. А там, прямо в зале, эта сучка вновь отказалась от своих пока¬
заний, и Януса пришлось по окончании заседания освободить из-под
стражи из-за недостатка улик и неполной проработки обвинительного
заключения.
— А следующего, кто явится сюда с обвинениями в чей-нибудь ад¬
рес, я просто-напросто арестую за неприличное поведение, — громо¬
гласно провозгласил раздосадованный Ван дер Валк.
И ему вовсе не понравилось, когда уже на следующий день он об¬
наружил в утренней почте письмо, обвиняющее доктора Хуберта ван
дер Поста в убийстве некоего Кабестана. Последний — пожилой ху¬
дожник и хронический алкоголик — был недавно найден мертвым у
себя на квартире, причем как причина, так и картина смерти представ¬
лялись достаточно зыбкими.
А старшего инспектора Кана не оказалось на месте — он как раз
сидел на больничном. Что добавляло к несправедливости и определен¬
ный оттенок оскорбительности. Ван дер Валк на самом деле относил¬
ся к Кану неплохо: конечно, это был сухарь, но зато совестливый и
хороший работник. Правда, инспектору казалось, будто старший ин¬
спектор слишком высокого мнения о своих профессиональных способ¬
ностях. Дважды перечитав письмо, он нехотя поплелся к Самсону.
Самсон работал, что случалось нс часто. Он поклялся себе, все-
таки упрятать Косоглазого Януса за решетку, даже если после этого
ему самому придется пойти на больничный. Потому что за послед¬
348

ние два года единственным, что им удалось навесить на этого чудо¬
вищного типа, было трехмесячное заключение (укус блохи, особенно
если учесть, что два с половиной месяца из трех он провалялся в
тюремной больнице) за незаконную смену автомобильных номеров в
явно мошеннических целях. Жара установилась такая, что недавно
прибыльный бизнес по импорту немецких мотоциклов, предназначен¬
ных для езды по непроходимой местности и заранее суеверно снаб¬
женных дополнительными металлическими креплениями, перестал
приносить мошеннику прежние барыши. Комиссар Самсон просмат¬
ривал уголовный кодекс в поисках статьи, сулящей, как минимум,
пятилетнее заключение; Ван дер Валк, не говоря ни слова, положил
письмо ему на стол. Комиссар отвлекся от вихря мстительных мыс¬
лей, нацепил очки и скосил глаза на самый край письменного стола.
Однако, вопреки надеждам Ван дер Валка, мясистый палец комисса¬
ра не указал на корзину для бумаг.
—	А чем вы, собственно говоря, сейчас занимаетесь?
—	Мы страшно заняты, — по-прежнему продолжая надеяться на
лучшее, ответил инспектор.
—	Чем конкретно?
—	Турист на своей машине свалился в канал. Когда машину под¬
няли, в багажнике оказался порнографический журнал. В количестве
шести тысяч экземпляров.
—	Страшной занятостью это нс назовешь.
—	Но вы же не хотите, чтобы я занялся человеком, базируясь толь¬
ко на этом идиотском письме? Или хотите?
—	А почему бы и нет?
—	Мы ведь будем выглядеть идиотами.
—	Мы и так ими выглядим, — безмятежно возразил комиссар.
Выходит, Ван дер Валку не открутиться от этого дела. Хотя, исходя
из здравого смысла, оно должно было бы отойти к Кану. Черт бы по¬
брал этого Кана! Каналья этакая! Твоя болезнь меня доконает.
Вернувшись к себе в офис, он перечитал письмо. Письмецо было —
каких поискать!
«Дорогой сэр!
Не сомневаюсь в том, что вы не придаете большого значения фак¬
там, сообщаемым вам анонимно. Я готов отказаться от анонимности,
если мне будут предоставлены определенные гарантии. Я готов предъ¬
явить имеющиеся у меня факты, а также определенные выводы, сде¬
ланные мною относительно смерти некоего Кабестана, облеченному
полномочиями офицеру полиции. Если уголовная полиция не заинте¬
ресуется, я не стану настаивать. Если же, напротив, полиции интерес¬
но будет узнать о том, что в этой смерти повинен некий доктор Хуберт
ван дер Пост, то облеченный полномочиями офицер сможет встретить¬
ся со мною у подъезда гостиницы «Амстель» в десять пятнадцать утра
349

в тот же день, когда будет доставлено это письмо. Чтобы идентифи¬
цировать себя, ему надо будет держать в руках, а затем выронить но¬
мер «Франкфуртер Аллгсмайне Цайтунг».
Ван дер Валк посмотрел на часы. Четверть десятого. Он поиграл с
мыслью о том, чтобы, не знакомясь, выявить автора анонимки, просле¬
дить его путь до дому или до места службы и тем самым получить воз¬
можность идентифицировать его с безопасного расстояния. Но тут же
ухмыльнулся. Рассуждения об уголовной полиции, да еще в столь высо¬
комерном тоне... анонимное письмо, составленное так обстоятельно и
надменно, с явным осознанием важности собственной персоны, — такое
и впрямь было редкостью. Ван дер Валк был заинтригован и потому ре¬
шил провести эту операцию лично. Возиться с порнографическими жур¬
налами было куда скучнее.
Ему пришлось прождать десять минут, которые он потратил на чте¬
ние франкфуртской газеты, и интерес его заметно пошел на убыль. Но
ровно в десять пятнадцать немолодой худощавый мужчина непримет¬
ной наружности резким шагом вышел из гостиницы, остановился на
крыльце и внимательно осмотрелся по сторонам. Инспектор, как ему
было велено, выпустил из рук газету, втайне надеясь на то, что сейчас
ему вручат микропленку, на которой будут запечатлены кукурузные
хлопья, уплетаемые главнокомандующим войсками НАТО на завтрак.
Мужчина направился прямо к нему.
— Меня ждет такси, — сказал он ледяным и в то же самое время
покровительственным тоном.
Ван дер Валк, подобрав газету со ступеней, последовал за ним и
послушно сел в машину.
— Явакаде, — бросил незнакомец.
Решительный тон.
Машина тут же тронулась с места. Мужчина в салоне не разговари¬
вал, он коротал время, глядя в заднее окно. Ван дер Валк в свою очередь
смотрел на него. Вытянутое костистое лицо землистого оттенка. Доро¬
гой серый костюм. Безукоризненно причесанные серебристо-седые во¬
лосы. Глаза, рот и нос — словно нарочно созданные для того, чтобы этот
человек председательствовал, восседал во главе стола и, в случае необхо¬
димости, вел ежегодное общее собрание. Человек, конечно, ограничен¬
ный, самоуверенный, возможно, проникнутый каким-то предубеждени¬
ем, но ни в уме, ни в решительности ему наверняка отказать нельзя.
■ Ван дер Валк размышлял о том, что же могло обнаружиться на
Явакаде — продолговатом, как правило, пустынном причале, на ко¬
тором некогда, в дни Голландской империи, процветала торговля ост-
индскими товарами. И вдруг он догадался и мысленно оценил: не¬
дурно. Чтобы попасть в порт из центра города, машине приходится
ехать сложным лабиринтом припортовых путей, в частности по ви¬
сячим и наведенным мостам, движение там медленное и однорядное.
350

А ближе к самому Явакаде, где имеется портовый тупик, нетрудно
проверить, нет ли поблизости другой машины.
—	Остановитесь, водитель. И подождите меня пять минут.
Они вышли из машины, завернули за угол, остановились на при¬
чале.
—	Кто вы такой?
Голос незнакомца звучал с прежней высокомерностью.
—	Меня зовут Ван дер Валк. Сегодняшней корреспонденцией за¬
нялся как раз я. Вот мое удостоверение.
Пронзительный взгляд.
—	Кажется, мне следует испытывать благодарность хотя бы из-за
того, что вы нс организовали внешнего наблюдения. Вы готовы выслу¬
шать меня? И доверительно отнестись к услышанному, по крайней
мере до тех пор, пока я не договорю до конца? Вот и отлично. Если
вы не возражаете, мы сейчас вернемся в город.
Такси опять резко сорвалось с места. Если водитель и был заинтри¬
гован, то он ниче^м себя не выдал. Они доехали до вокзала, а там седо¬
волосый вышел из машины, расплатился с таксистом и, не глядя на
Ван дер Валка, пошел прочь, ни шатко ни валко, через мост, на обо¬
чине которого была припаркована целая вереница машин. Он открыл
дверцу щеголеватого черного «Лендровера» и жестом предложил поли¬
цейскому пройти в салон. В машине пахло кожаной обивкой сидений.
Из-за облачка вышло солнце, окинуло Амстердам лишенным особен¬
ного энтузиазма взором и снова скрылось.
—	Все это представляется мне скорее ребячеством, — равнодушно
произнес Ван дер Валк. — Зря прокатились, так бы я это сформулиро¬
вал. Таксист, в случае чего, сможет вас опознать.
—	А вот это уж меня совершенно не интересует. Мне хотелось удо¬
стовериться в том, что вы не организовали за мной внешнего наблюдения,
что было бы типичным проявлением полицейского менталитета и сви¬
детельствовало бы о недостатке доверия. Если бы вы решили, даже не
выслушав меня, для начала выяснить, кто я такой и чем занимаюсь, я
отказался бы от каких бы то ни было разговоров с вами. Поездка в такси
не инициировала бы какой бы то ни было легальной процедуры.
—	Все эти трюки с легальностью процедуры наводят на меня тос¬
ку. Вы попросили о встрече, я пришел на нее. Разумеется, мне хочет¬
ся узнать, кто вы такой и почему послали мне это письмо, иначе бы я
просто не пришел. И было бы вполне нормальным, если бы я пустил
за вами «наружку». Раз уж вы спрашиваете у меня, не заинтересует ли
меня то или это, то с какой стати вам удивляться проявлениям моего
интереса? Зачем делать вид, будто вы не писали этого письма? И если
вы не намерены подкрепить голословные обвинения какими-нибудь
доказательствами, то чего ради вы это письмо вообще написали?
И отправили?’Чего ради извели попусту мое.время? Да и свое тоже?
Седой господин едва заметно улыбнулся тонкими губами.
351

—	Я бизнесмен, господин ван дер Валк. И горжусь тем, что на про¬
тяжении всей своей карьеры не совершил ни единого предосудительно¬
го или хотя бы сомнительного поступка. Однако мне не раз доводилось
встречаться с людьми, не придерживающимися столь же четких мораль¬
ных правил, приходилось даже вести дела с ними. Я человек осторож¬
ный; возможно, именно поэтому мне и сопутствует удача. И письмо, и
поездка на такси были своего рода тестами. Я был готов в любую мину¬
ту отказаться от задуманного. И готов по-прежнему.
—	Я выслушаю то, что вы скажете. И отнесусь к этому доверитель¬
но — по крайней мере, до тех пор, пока не пойму, чего именно вы от
меня добиваетесь. А после этого честно выскажу вам свою точку зре¬
ния. Это вас устроит?
— Да, господин ван дер Валк. Я не упрекаю и не подозреваю вас в
неэтичном поведении, но все это дело является, если так можно вы¬
разиться, вопросом совести. Как бы вы поступили, зная о том, что
некий человек совершил преступление, более того, будучи абсолютно
уверенным в этом, но не обладая необходимыми доказательствами?
Как это ни прискорбно, Ван дер Валк подумал в эту минуту о Ко¬
соглазом Янусе. Общественный уровень, судя по всему, в данном слу¬
чае был другой, однако результат оказывался тем же самым.
— Мы запасаемся терпением. А доказательство — это такая штука,
которой можно обзавестись самым неожиданным образом.
— Именно так. И у меня нет доказательств, которые я мог бы вам
предъявить.
— Однако, если я вас правильно понял, у вас имеется абсолютная
уверенность?
— Да уж можете положиться на это. Я ведь не хочу, чтобы меня
обвинили в умышленной клевете. Мои слова еще никто никогда не
ставил под сомнение; не думаю, что такое произойдет и сейчас. Вы
можете предпринять какие-нибудь действия или не предпринять ров¬
ным счетом никаких, в зависимости от того, что вы сочтете нужным,
‘базируясь на услышанном от меня, но каких бы то ни было формаль¬
ных обвинений я не предъявлю. И мне не хочется, чтобы во всей этой
истории фигурировало мое имя. Если придется заняться сбором дока¬
зательств, то сделать это предстоит вам. Или же вас так удивляет то
обстоятельство, что я действую с известной оглядкой и не без колеба¬
ний, желаю убедиться в том, что человек, наделенный разумом и со¬
ответствующими полномочиями, готов с уважением отнестись к моим
словам? Или вы полагаете, что человек вроде меня способен отпра¬
виться в участок, предъявить удостоверение личности первому попав¬
шемуся на глаза полицейскому и рассказать ему чреватую великими
опасностями историю, которая приобретет дополнительный вес хотя
бы потому, что ее рассказывает человек, привыкший отвечать за свои
слова? И поведать все это какому-нибудь новичку, которого по общей
профнепригодности определили в полиции на канцелярскую работу?
352

Я сознательно оставил свое письмо анонимным, чтобы посмотреть, как
вы отреагируете на него. А поскольку ваша начальная реакция меня
удовлетворяет, я готов сделать еще один шаг вам навстречу, но, гос¬
подин ван дер Валк, еще не слишком поздно для того, чтобы мы с вами
расстались без каких бы то ни было дальнейших объяснений.
Ван дер Валк^ спокойно выслушавший весь этот монолог, достал
сигарету, закурил, развернулся вполоборота к своему собеседнику и
оперся локтем о спинку сиденья.
—	С вами нелегко иметь дело. Вы хотите предъявить обвинение,
но не хотите взять на себя ответственность за это. Поэтому и нагово¬
рили мне столько, и вообще вы все это затеяли, вне всякого сомнения,
надеясь и желая возбудить мое любопытство, а тем самым и гаранти¬
ровать мой интерес к услышанному. Ради этого вы и устроили поезд¬
ку на такси. Что ж, прекрасно, я в состоянии понять такое. Вас рас¬
страивает то, что ваши обвинения могут признать несерьезными, более
того, я могу подумать, будто вами движет всего лишь злоба. Так что
давайте начистоту. Если я решу, что во всем, что вы знаете или пред¬
полагаете, нет ничего интересного, я просто-напросто забуду про наш
разговор. И даже не предприму ни малейших попыток установить, кто
вы такой. Если же я решу, что необходимо действовать, то возьму на
себя ответственность за предстоящие действия, и ваше имя не будет
обнародовано, пока не отыщутся доказательства, если таковые в кон¬
це концов отыщутся. Убеждает ли вас подобная степень доверия с моей
стороны?
—	Да. Вы, судя по всему, человек разумный.
—	Если угодно, можете изложить все, известное вам, в письменном
виде, и я приму от вас это письмо по-прежнему анонимно. И сам при¬
му решение относительно того, предпринять ли какие-нибудь дейст¬
вия или нет.
—	В этой истории фигурируют члены моей семьи. Но и независи¬
мо от этого случайного фактора, я намерен предъявить достаточно тяж¬
кое обвинение. И если уж предъявлю его, то предъявлю сам. Я вам не
уличный осведомитель.
Интересно, подумал Ван дер Валк, на каком уровне спесь перехо¬
дит в истинную внушительность?
—	Вы же понимаете, — осторожно начал он, — что требуете от меня
очень многого.
—	Что верно, то верно. Но, как вы поймете позже, я многого тре¬
бую и от самого себя. И в моих собственных интересах было бы луч¬
ше хранись молчание. Однако молчание означало бы косвенное со¬
участие. А я не хочу становиться соучастником.
—	Думаю, вам пришла пора назвать свое имя.
Странно, подумал инспектор, даже смешно. Но этого, судя по все¬
му, весьма чопорного, очень богатого и крайне осторожного человека
какие-то незримые узы связывают с Бровастой Ритой.
12 H. Фрилипг
353

— Меня зовут Карл Меркель. Я руковожу торговым банком. И яв¬
ляюсь исполнительным директором фирмы «Братья Лутц».
Эти слова сильно смутили Ван дер Валка. Он сразу же понял, что
ступил на крайне зыбкую почву. Его собеседник^ влялся одним из
пяти или шести наиболее могущественных людей Голландии; он уча¬
ствовал во всех самых важных делах, финансировал бесчисленное мно¬
жество государственных проектов, в левом брючном кармане у него на¬
ходился полный кошелек двухгрошовых министров и трехгрошовых
государственных секретарей. Если бы ему захотелось, он мог бы без
малейшего упоминания собственного имени привести в движение всю
полицейскую машину страны. Однако он так не поступил. Ван дер
Валк проникся невольным почтением к этому человеку, что, впрочем,
ничуть не избавило его от остро вспыхнувшего беспокойства. Этот
человек .прошлым вечером на торжественном приеме в гостинице
«Амстель» сидел за одним столом с министром юстиции, членом ко¬
ролевской семьи, двумя директорами «Общенациональной торговой
компании Нидерландов» и бургомистром Амстердама...
— Ваше имя мне известно, — сказал инспектор. — И известен круг,
в котором вы вращаетесь. Почему бы вам не изложить вашу историю
кому-нибудь из собственных друзей?
Господин Меркель никак не отреагировал на это замечание. Взгляд
холодных глаз был прикован к лакированной поверхности приборно¬
го щитка автомашины.
— Я разговариваю с вами в запаркованной машине, — сказал он. —
Я не пригласил вас ни к себе домой, ни к себе в офис, и я был бы вам
весьма признателен, если бы вы ни при каких обстоятельствах не по¬
явились ни в одном из этих мест. Я оставлю вам номер экстренной
связи. Ну, а теперь к делу.
Ван дер Валк закурил новую сигарету и откинулся на спинку сиде¬
нья. Вполуха он слышал дребезжание трамваев и грохот автомобилей,
скрип велосипедных колес и обрывки болтовни прохожих. Это была
так называемая Новая Сторона возле Первой -Крепостной Стены —
одна из самых страшных и самых грязных улиц во всем Амстердаме.
Здесь расположены редакции газет и рекламные агентства, замшелые
букинистические лавки и практически всегда пустые кафе. Двери здесь
покрыты пылью, а краска на них давно облупилась; на тротуаре вы¬
ставлены мусорные баки, которые, кажется, никогда не забирают и не
опустошают, а вход в общественный туалет целиком и полностью за¬
блокирован велосипедами, находящимися на различных стадиях де¬
градации. Находясь в замкнутом пространстве, где пахло дорогой ко¬
жей и наисовременнейшей машинерией, Ван дер Валк ощущал себя
гостем из другого мира.
— Не так давно ко мне пришел человек, с которым мы были не¬
много знакомы, потому что много лет назад, когда он был преуспева¬
ющим живописцем, я заказал ему портрет моей первой жены. Этого
354

человека звали — или, по меньшей мере, он сам называл себя — Ка¬
зимиром Кабестаном. Теперь он сказал, что хочет написать портрет
моей второй жены, которая очень хороша собой. Я отказался. Затем он
пришел еще раз с какой-то загадочной историей, полной зыбких на¬
меков и завуалированных угроз, что я расценил как попытку шанта¬
жа. И дал ему резкий отпор.
Ага, подумал Ван дер Валк, могу себе представить.
—	Он заявил, будто у моей жены интрижка с консультирующим ее
врачом и он выяснил это, но никому не сказал, а вот теперь, как ему
кажется, он заслуживает от меня определенного вознаграждения и за
тогдашнюю скрытность, и за нынешнюю откровенность. Я сказал ему,
что без малейших колебаний предъявлю ему обвинение в шантаже, и,
судя по его реакции, порядочно его напугал.
Сейчас он посмотрел на Ван дер Валка, и в глазах у него впервые
за все время появилось хоть какое-то выражение. И когда он продол¬
жил рассказ, в голосе его проскользнули теплые нотки.
—	Я очень люблю жену. И если я сейчас поневоле вхожу во все эти
мерзости, то только затем, чтобы защитить ее от возможных последст¬
вий любого нескромного слова или порыва. Этот Кабестан, как я вы¬
яснил, жил в мансарде дома доктора, у которого действительно кон¬
сультировалась моя жена. Да я и сам у него консультировался. Он
превосходный врач, искусный и внимательный. В профессиональном
кругу у него, как мне представляется, своеобразная репутация, потому
что он придерживается неортодоксальных методов лечения, но, при¬
держиваясь их, он добивается прекрасных результатов. Короче говоря,
у меня нет причин желать ему чего-нибудь плохого, равно как и ожи¬
дать чего-нибудь плохого от него. Я выяснил, что все, рассказанное
мне, представляло собой клевету и злоумышление. Потому что я на¬
вел справки об этом Кабестане. Он утратил былую славу — и утратил
ее уже давно. Он слишком много пил и брался за все что угодно, лишь
бы свести концы с концами. И вдруг — я случайно прочел об этом,
просматривая газеты, в заметке, как всегда, в три строки, из колонки
несчастных случаев, — этот человек внезапно умер, а причина смерти
оказалась несколько загадочной. Это привлекло мое внимание. У меня
отсутствует должный опыт в общении с шантажистами (эти слова он
произнес без малейшего намека на иронию), но мне пришло в голову,
что если вымогателю удастся обзавестись против кого-нибудь несколь¬
ко более весомыми компрометирующими материалами, чем те, с ка¬
кими приходил ко мне Кабестан, и если он вознамерится шантажиро¬
вать человека, имеющего в обществе определенный вес, как это,
кстати, было и в моем случае, то тогда он поневоле пойдет по тонко¬
му льду. Ваш опыт должен подсказать вам, насколько резонно подоб¬
ное умозаключение. Я подхожу к самой сердцевине своего рассказа.
Через день-другой после его смерти моя жена поехала-к этому само¬
му врачу. Тайны она из этого делать не стала — я без особого интере-
355

са спросил у нее, куда она собралась, и жена без малейшей заминки
ответила, что ей назначен прием. Конечно, это могло оказаться не
более чем совпадением, но это было уже вторым совпадением подряд,
и впервые за все время я отнесся к проблеме с определенной долей
серьезности. Я не стану рассказывать вам о том, каким именно обра¬
зом я удостоверился в подлинности своей догадки, но все-таки скажу
следующее. Есть вещи, о которых можно поведать доктору, а особен¬
но невропатологу. Поступим аналогичным образом. Моя жена — мо¬
лодая здоровая женщина с огромной потребностью в эмоциональной
жизни. Я, строго говоря, не уделяю ей достаточно внимания и не обес¬
печиваю ее в должной мере радостями жизни. История оказалась ис¬
тинной. Внутренне содрогаясь, я вынужден был признать, что этот от¬
вратительный Кабестан в чем-то прав.
Не думаю, будто речь идет о каком-то серьезном чувстве, хотя, ко¬
нечно, в данном случае судья из меня никакой... Но мне понятно, что
под воздействием страсти человек способен на поступки, на которые
он при прочих условиях не пошел бы. Однако, насколько я понимаю,
Кабестан не был убит или, допустим, отравлен. Вы, разумеется, можете
не принимать во внимание мою точку зрения, подкрепить которую
доказательствами я не в силах, и все же я уверен в том, что его уби¬
ли — причем именно тем способом, который избрал бы врач, стрехмясь
избежать того, чтобы я узнал о связи моей жены с ним.
Но, можете спросить вы, если дело обстоит именно так, то с какой
стати мне вмешиваться, раз уж молчание по этому поводу мне столь
выгодно? Мне и впрямь было не просто сделать выбор. Но я предпо¬
чел рискнуть репутацией собственной жены, хоть и не верю, что она
является соучастницей этого преступления. Но я осознаю последствия,
неизбежные в том случае, если ее соучастие будет доказано. И все рав¬
но чувствую себя не вправе смолчать. При моем положении в общест¬
ве, при обязанностях, на меня возложенных, при моих широчайших
социальных контактах — а вам должно быть известно, что мне часто
приходится ставить первую подпись на городских и даже общегосудар¬
ственных проектах, — при всем этом мне порой приходится решать,
как именно отнестись к тем или иным проявлениям непорядочности
или даже коррупции. И не стану скрывать, порой я закрываю на это
глаза, пребывая в уверенности, что отданные мною распоряжения при¬
несут благо людям, даже если при этом сумеет хорошо нагреть руки тот
или иной преступник. Банкиру, господин ван дер Валк, незачем тер¬
зать себя сомнениями такого рода. Но в силу тех же самых неписаных
законов и норм ему не следует безнравственно молчать, покрывая оче¬
видное для него преступление. И как офицер полиции, принесший
соответствующую присягу, вы меня, разумеется, понимаете. Могу при¬
совокупить к этому, что и доктора приносят клятву Гиппократа...
— Строго говоря, все это более чем непросто для нас троих, — рез¬
ко перебил его Ван дёр Валк. Внезапно ему стало душно в роскошной
356

машине, он распахнул дверцу и вышел на свежий воздух. — Вы долж¬
ны понять, господин Меркель, что, рассказав все это, вы дали мне
серьезную пищу для размышлений. — Последние слова он произнес
уже чуточку спокойнее. — И прежде чем я скажу вам, что можно и
нужно будет предпринять в свете всего этого, мне надо будет хоро¬
шенько подумать. Так что сообщите мне, как с вами связаться.
Ван дер Валк стоял на тротуаре, обтекаемый с обеих сторон турис¬
тами, слоняющимися по Новой Стороне. Он вдруг глубоко вздохнул,
так, словно, испытывая сильную жажду, только что выпил залпом бу¬
тылку холодного пива, и какая-то словенка, вынеся на улицу мусор¬
ное ведро, уставилась на него, узнала его в лицо и тут же гортанно
расхохоталась.
—	В чем дело, Весельчак, влюбился?
Но у него не было сил даже посмотреть на нее.
—	Ну и дела, — заметила она, удаляясь к себе, после чего оглуши¬
тельно и разгневанно хлопнула за собой и за своим мусорным ведром
дверью.
Глава 2
Утро и большую часть дня (потому что разоблачение торговца пор¬
нографическими журналами оказалось и впрямь детской забавой) он
провел, собирая всевозможные сведения по обстоятельствам смерти
некоего Кабестана, равно как и информацию, связанную с господином
Карлом Меркелем, исполнительным директором компании «Братья
Лутц», президентом торгового банка, и доктором Хубертом ван дер По¬
стом, невропатологом, специалистом по лечению электротерапией и
прочими техническими средствами. Собрать ему удалось немного. Док¬
тор — молодой человек, нередко сотрудничавший с полицией на своей
профессиональной почве, хотя и не являвшийся штатным полицей¬
ским врачом — подписал свидетельство о смерти, в котором ее причи¬
ной была названа острая сердечная недостаточность, и привел в рапор¬
те несколько дополнительных фактов и факторов, являвшихся, на его
взгляд, в данном случае определяющими. Кабестан был хроническим
пьяницей, если даже не алкоголиком в медицинском значении этого
термина, страдал одышкой и жил в мансарде трехэтажного дома с кру¬
той лестницей и без лифта. Что-нибудь тяжелое — например, газовые
баллоны — ему приходилось затаскивать наверх самому. Внезапный
приступ, объяснил в разговоре по телефону с инспектором доктор,
удушье, системы дыхания и кровообращения, ослабленные постоян¬
ным приемом алкоголя... Никому не пришло в голову, будто в этой
смерти можно усмотреть что-нибудь необычное. Его нашли лежащим
на полу, полностью одетым, добрых тридцать шесть часов спустя пос¬
ле его смерти. Нашел его какой-то знакомый, начавший удивляться,
357

почему это его нигде не видно, взявший на себя труд подняться к нему
и постучать и наконец решивший потревожить домовладельца — док¬
тора ван дер Поста, жившего в том же доме...
Нет, не сам доктор, проводивший в те минуты прием пациентов, а
секретарша (так было сказано в полицейском рапорте) нашла запасной
ключ, хранившийся на случай пожара, потому что мансарда, в которой
жил художник, имела отдельный вход с улицы, и вручила его полицей¬
скому, пояснив, что двое обитателей дома не общаются друг с другом, что
сама она с Кабестаном едва знакома, что тот поселился в мансарде, еще
когда дом принадлежал прежнему владельцу, а поскольку он регулярно
платил за жилье, то с ним не возникало никаких проблем. Доктор ван дер
Пост, согласившийся на небольшой разговор в час ленча, был вежлив и
несколько насторожен, он подчеркнул, что мало знал своего жильца, и
предложил'обратиться в банк, из которого поступала квартплата.
Но и в банке смогли добавить лишь немногое. Кабестан был их
клиентом уже на протяжении тридцати лет. Когда-то он составил себе
целое состояние, но в последние десять лет ему приходилось доволь¬
но туго. Да, порой, с нерегулярными промежутками, на его счет по¬
ступали какие-то деньги, но это же для художника естественно — не¬
регулярно получать за свои труды разнящиеся между собой по
величине гонорары. На момент смерти денег на его счету практичес¬
ки не осталось. Наследником покойного должен был стать его млад¬
ший брат, строитель из провинциальной глубинки, не встречавшийся
с самим Кабестаном уже на протяжении двадцати лет. Ни жизненные
пути, ни интересы братьев никак не пересекались. И на этом все.
Что касается банкира и доктора, то ни тот, ни другой никогда не
пользовались скандальной популярностью; нет, на это не было и на¬
мека. Общественная жизнь обоих проходила на свету, личная оста¬
валась в глубокой тени. Доктор был женат, и для него самого, и для
его жены этот брак был первым, детей у них не было. Докторскую
степень он получил в Амстердаме, еще одну — в Эдинбурге, опубли¬
ковал множество научных работ и исследований, однако не состоял
членом какого-нибудь научного общества и не работал на ставке или
по контракту в больницах. Только частная практика, с использовани¬
ем неортодоксальных методов лечения, широкие социальные контак¬
ты с собственными клиентами из высших слоев общества, репутация
искусного и талантливого врача.
Банкир был женат вторым браком и тоже бездетен. Его первая жена
была еврейкой и умерла в Канаде, куда эмигрировала в годы войны.
Он вновь женился на привлекательной и элегантной молодой вдове из¬
дателя провинциальной ежедневной газеты, расстрелянного немцами
в 1944-м за участие в Сопротивлении. Его жена овдовела в двадцати¬
двухлетнем возрасте, у нее на руках осталась дочь. Вновь вышла замуж
в тридцать, когда работала секретаршей у коллеги Меркеля йо банков¬
ской деятельности. Об этом браке никто не говорил ничего дурного.
358

Ван дер Валк, которому все меньше и меньше нравилось то, что он
узнавал, уже после полудня принялся рычать едва ли не на каждого,
кто попадался ему на дороге, а за ужином в разговоре с женой был
просто-напросто груб, к чему ни она, ни приготовленное ею — и лю¬
бимое им — спагетти не давали ни малейшего повода.
К вечеру тучи разошлись, прогноз погоды был благоприятным —
умеренно жаркое лето, без осадков. Вечер по идее должен был выдаться
изумительный. Арлетт, посмотрев на мужа, решила, что сегодня ему
ничем не угодишь. Оба парня, едва придя домой из школы, тут же вы¬
скочили на улицу, а вернувшись и отужинав, снова засобирались туда же,
и Арлетт не без труда разогнала их по комнатам, чтобы они уселись на¬
конец за уроки. Летний вечер — не лучшее время для учеников лицея;
уроки делать надо, а усидеть на месте просто-напросто невозможно.
В другой ситуации Ван дер Валк рыкнул бы на них, велев прекра¬
тить баловаться, но сегодня он пропустил перебранку между женой и
сыновьями мимо ушей. Он впал в свой так называемый транс. Сдви¬
нул два цветочных горшка на подоконнике, уселся на освободившееся
место, закурил сигарету и мрачно уставился на улицу, по которой про¬
носились машины. Лучше всего ему думалось именно здесь, на подо¬
коннике, глядя на машины, велосипеды, пешеходов; казалось, вступив
в несколько условный, но близкий контакт с людьми, его мысль при¬
нималась работать с особенной четкостью.
Он засмотрелся на изящный немецкий автомобильчик, новехонький
и выкрашенный в непривычный цвет. Ван дер Валк всерьез задумался
над тем, как бы определить этот цвет поточнее. Вот оно, решил он в кон¬
це концов. Цвет дешевой томагной похлебки, которую подают только в
самых отвратительных забегаловках и готовят лишь в самых неприхот¬
ливых семьях. Маленький автомобильчик, подумал он, зато выпускае¬
мый большими партия ми;, отсюда вытекает, что немцы не разбираются
в цветах. Иначе бы они не продавали такую дрянь столь большими пар¬
тиями. Особое отвращение охватило его, когда, явно в результате случай¬
ного совпадения, которому порой удается изрядно ущемить человечес¬
кую гордость, уже через пару секунд по улице пронеслась большая — и
явно дорогая — машина вступивших в пору нового процветания фран¬
цузов, а выкрашена она оказалась в тот же самый тошнотворный цвет.
Итак, он столкнулся с двумя основными проблемами, и для ре¬
шения каждой из них необходимо было выработать соответствующую
тактику. Во-первых, ни один полицейский, находящийся в здравом
уме, не стал бы всерьез ворошить это осиное гнездо. С официальной
точки зрения здесь имелось слишком много неувязок, причем неувя¬
зок самого деликатного свойства... И ни малейшего шанса на выясне¬
ние истины. Второй его проблемой была скованность в собственных
действиях. Ни один полицейский в здравом уме не пустился бы в рас¬
следование, в ходе которого его будет вести на коротком поводке гос¬
подин Меркель. «Ни слова о моей жене и о моем семействе. Ни слова
359

обо мне самом. А если хотя бы на миг забудешь об этом — вспомни
хотя бы, кто у меня в друзьях!» И дело заключалось не в том, что бан¬
кир повел себя с ним нечестно. Но он и сам, судя по всему, настолько
извелся, что вполне мог попросйть — и, строго говоря, попросил —
провести расследование на основании собственных подозрений, бази¬
рующихся, в свою очередь, не на фактах, а на некоем моральном чу¬
тье. Конечно, он мог, не кривя душой, заявить, что вовлеченность его
жены во всю эту историю не заставит его отказаться от собственных
убеждений. Но если расследование примет оборот, означающий неиз¬
бежное вторжение в его личную жизнь, — то горе тому, кто будет вес¬
ти такое расследование! Его ум был устроен так, что в обоих случаях
он ощущал собственную правоту. Мораль прежде всего, правда, эта
мораль сама по себе была двойной.
Даже если Ван дер Валк доведет дело до официального расследова¬
ния, даже если с таким поворотом событий согласится комиссар Сам¬
сон (а надеяться на это, разумеется,.не стоит), — один неверный шаг
будет стоить ему, Ван дер Валку, головы. И если его не уничтожит
банкир, то этим непременно займется разобиженный доктор.
Имеется ли из этой ситуации мало-мальски сносный выход? А что,
если предположить... если просто предположить... что он и не собира¬
ется начинать официального расследования, что он с самого нача¬
ла будет действовать исключительно в одиночку, не только не ожидая
никакой помощи от коллег, но, прямо наоборот, попирая все писаные
и неписаные нормы и правила. Ван дер Валк в романтической, про¬
клятущей, смехотворной роли частного детектива. Какого-нибудь Фи¬
липа Марлоу. Филип ван дер Марлоу.
В высшей степени неудачное сравнение, обязанное своим возник¬
новением егр чрезмерной фантазии, которая, как не раз убеждали Ван
дер Валка его начальники, была его злейшим врагом. Но как соблаз¬
нительно задуматься над такой возможностью — хотя бы как над тех¬
ническим приемом. Если он собирается добиться хоть каких-либо
ощутимых результатов, ему придется действовать вне рамок морали;
комиссару Самсону нет нужды знать об этом — по крайней мере, до
поры до времени... Потому что если он обнаружит, что кто-то из его
подчиненных действует вне рамок морали, он моментально распнет
этого негодяя на кресте.
Меркель не подал официального заявления, потому что такое за¬
явление побудило бы полицию заняться официальным расследовани¬
ем. Меркелю хотелось оставаться в тени, остаться анонимом — что ж,
отлично, Ван дер Валк будет отрицать, что ему хоть что-нибудь извест¬
но о Меркеле, а жалобы сами понемногу сойдут на нет в результате
отсутствия каких бы то ни было действий, предпринимаемых в ответ
на анонимное письмо, которое само по себе является противозакон¬
ным. Меркель, не сделав официального заявления, не сможет впослед¬
ствии подать официальную жалобу.
360

Ван дер Валк обнаружил, что мысленно уже вступил в дискуссию с
комиссаром Самсоном по данному вопросу.
—	Чертовски сложная история и к тому же высосанная из пальца.
—	Повторите это, пожалуйста, еще раз.
Ван дер Валк в роли великого скромника.
—	Но почему же этот банкир обратился к нам под покровом такой
таинственности и столь неподобающи^ образом? Ведь если его что-то
беспокоит, ему достаточно было позвонить кому-нибудь из своих друж¬
ков и попросить, чтобы его имя ни в коеАм случае не всплывало бы.
—	Возможно, он испытывает чувство вины.
—	А может, он сам это сделал и теперь хочет посмотреть, не оты¬
щем ли мы каких-нибудь зацепок? В конце концов, шантажироваДи-
то его. А это вовсе не означает, будто шантажировали и доктора. Его
сказочка довольно склизкая. Он говорит, что у него есть доказательст¬
ва интрижки собственной жены с доктором, но нет доказательств того,
что именно доктор убил этого Кабестана... Ничего себе имечко!
—	Но если у Кабестана были компрометирующие материалы на его
жену, то они автоматически были и на доктора. И он мог надавить на
обоих.
—	Допустим, его доказательства недостойного поведения — черт
возьми, что за оборотец! — были недостаточными. Я хочу сказать, до¬
казательства, имевшиеся у Кабестана. И он решил, что ожидать от¬
ветного удара следует скорее от до*ктора. Что тому не захочется под¬
даваться на нажим со стороны шантажиста. И он сосредоточивает
свои усилия на дамочке, решив, что общественное положение ее мужа
заставит его любой ценой избежать огласки такого рода. Она все рас¬
сказывает мужу, зная о том, что он не из ревнивцев. Муж ликвиди¬
рует этого Кабестана, а потом ему приходит в голову, что в результате
вскрытия может быть установлена насильственная смерть. И обраща¬
ется к нам, наводит подозрение на доктора, намекая на обстоятель¬
ства, до которых мы, как ему известно заранее, непременно докопа¬
емся. Ну, как это звучит?
—	Медицинский осмотр был поверхностным и ровным счетом ниче¬
го не выявил. Несчастный болел, смерть от острой сердечной недоста¬
точности выглядела вполне правдоподобной и естественной. Я выяснил
это сегодня утром.
—	На основании такой болтовни я эксгумацию с последующим
вскрытием не назначу. Вы посмотрели материалы на этого-врача?
—	Он широко известен. И ничего порочащего. Частная практика в
высших слоях общества. Невропатолог. Умеет отучать людей от зло¬
употребления снотворным — нечто в таком роде. Ничего, к чему мож¬
но было бы прицепиться; компетентен, честен и тому подобное.
—	Понятно. Вы, надеюсь, дали понять этому Меркелю, что мы
имеем право ничего не предпринимать в ответ на обвинение такого
рода, независимо от того, кто он сам и с какими шишками дружит?
361

—	Разумеется. Да к тому же он и сам знаком с этим доктором и
даже лечился у него. И похоже, искренне убежден в том, что это убий¬
ство. А никакой злобы на доктора он не держит.
—	Мы нс можем ничего предпринять официального. Слишком все
это запутано. Возможно, — если уж говорить о чисто гипотетических
возможностях, — вы можете попытаться исподволь разузнать поболь¬
ше об этом докторе. Но малейший намек на жалобу с его стороны — и
я умываю руки. Вы меня поняли?
—	Понял.
—	Этот Меркель наверняка не рассказал вам всего, что ему известно.
—	Именно такое впечатление создалось и у меня самого.
—	Можете просто повертеться вокруг да около, не поднимая ника¬
кого шума. Вы ведь слывете человеком неглупым, не так ли?
Разговор этот прошел в воображении Ван дер Валка, но вполне,
решил он, мог состояться и на самом деле. Если бы не одно обстоя¬
тельство. Комиссар Самсон, едва вникнув в ситуацию, самым катего¬
рическим образом запретил бы Ван дер Валку или любому другому, кто
оказался бы на его месте, встревать в это дело. Но у старого комисса¬
ра была одна черта, которую ни в коем случае нельзя было упускать
из виду. Он мог закрывать глаза на все что угодно, да и впрямь сплошь
и рядом закрывал их, только при том условии, что его не вводили в
курс дела официально. Исходя из многолетней практики, он понимал,
что нарастающая лавина правил и регуляции, равно как и постоянные
требования тщательно соблюдать любую предписанную законом про¬
цедуру, были способны задушить в зародыше всякую инициативу и
обрекали осторожного и исполнительного офицера полиции на своего
рода профессиональную импотенцию. Он понимал, что его подчинен¬
ным, чтобы добиться результата, слишком часто приходилось нарушать
предписания. А чтобы ничего не предпринимать уже против своих
людей, он предпочитал пребывать в мнимом неведении. А если жало¬
ба все же поступала, грудью вставал на защиту своих подчиненных —
и боролся за них упрямо и эффективно.
Правда, Кан никогда не нарушал правил. Он и сам действовал по
инструкции, и требовал того же от остальных, и лично во все вникал.
Но Кана сейчас не было. А старику наплевать, какими средствами ты
добиваешься своей цели, если ты, конечно, ее в итоге добиваешься. Ты
предоставлен сам себе, действуешь на свой страх и риск. Одержи по¬
беду — и его доверие к тебе не пошатнется. Но если ты попадешься,
причем не просто на формальном нарушении правил, а на неэтичном
ведении следствия, — он без колебаний бросит тебя на съедение львам.
Так что игра предстояла рискованная.
Однако Ван дер Валку уже начала нравиться намеченная им так¬
тика. Можно, в конце концов, и самому поглядеть на этого доктора.
Представившись, например, пациентом. И если допустить, что этот
человек и впрямь виновен, его, конечно же, потрясет появление мни¬
362

мого пациента, который наверняка должен оказаться или офицером
полиции, или новым шантажистом. Вторым шантажистом — после
того, как ты только что избавился от первого. А если он вообще ни в
чем нс виноват? Что ж, чем в более щекотливой ситуации ты оказы¬
ваешься, тем большее мастерство тебе предстоит проявить.
Но у инспектора было сильное интуитивное ощущение, что за док¬
тором стояло нечто не желающее быть извлеченным на свет Божий. Да
и господин Меркель почему-то производил впечатление человека чест¬
ного и глубоко убежденного в собственной правоте.
Глава 3
Модный и удачливый доктор, подумал Ван дер Валк, скорее все¬
го, должен оказаться скучным, ограниченным человеком, живущим в
дорогом’, но без налета индивидуальности обставленном доме среди
свидетельств собственной удачливости. Но здесь он с первого взгля¬
да понял, что столкнулся с куда более интересной, примечательной,
может быть, даже экстравагантной личностью.
Взять хотя бы дом, в котором жил доктор. Старомодное строение на
давным-давно вышедшей из моды улице, застроенной тяжелыми здания¬
ми в безобразном стиле имперских времен где-то около 1910 года. Но
безобразие домов скрашивалось аллеей деревьев перед ними, это были
липы в цвету, которым было позволено подняться во весь рост, что пред¬
ставляло собой редкость как в Амстердаме, так и вообще в Голландии,
муниципальные советники городов и городков которой приобретали
невроз, чтобы нс сказать психоз, при виде чего-нибудь столь вольного и
антисанитарного, как дикорастущее дерево. Наличие здесь деревьев объ¬
яснялось, возможно, тем, что улица была для Амстердама необычайно
широка и даже для Амстердама необычайно грязна.
Не слишком-то Подходящий квартал для дома и лечебного каби¬
нета модного доктора. Врачи, все же проживающие и практикующие
здесь, среди импортно-экспортных контор, латиноамериканских кон¬
сульств и фирменных магазинов товаров немецкого производства, за¬
нимались, судя по бронзовым табличкам у входа, чем-то неопределен¬
но мрачным. Геронтолог... Отоларинголог... Черт побери, почему не
сказать по-человечески: ухо-горло-нос? Большая, безыскусная, но от¬
менно отполированная бронзовая табличка с надписью: «X. в. д. Пост,
невропатолог». Далее сообщалось, что прием проводится только по
предварительной договоренности, а на другой табличке со всею веж¬
ливостью значилось: «Пожалуйста, учтите, что здесь принимают ТОЛЬ¬
КО пациентов. Все остальные вопросы по адресу Возек-страат, 14».
Вот так. Запасной выход. Это даже интересно.
Занавеси на окнах были из пышного бархата. Дом недавно краси¬
ли — или тщательно следили за тем, чтобы краска не облупилась. Что
363.

же во всем этом несколько странно? Ах да, конечно, еще один выход
на улицу, всей архитектурой здания не предусмотренный и никакой
табличкой не снабженный. Это, понятно, ход на мансарду, в которой
еще недавно жил Кабестан.
Что ж — сейчас или никогда. Если он решит представиться поли¬
цейским, то ему нужно обойти вокруг дома и, сняв шляпу, постучать¬
ся в дверь на Возек-страат. Если предпочтет выдать себя за пациента,
то, возможно, уже на следующей неделе вылетит со службы. Ван дер
Валк постучал по дереву, огляделся по сторонам, проверяя, нет ли
поблизости черной кошки, и пошел по короткой дорожке, присыпан¬
ной гравием. Входная дверь была из тяжелого резного дерева; как пра¬
вило, такие двери оказываются открытыми, однако ручка этой отказа¬
лась повернуться. Ван дер Валк позвонил, и из громкоговорителя над
дверью его окликнули приятным голосом женщины средних лет:
—	Могу ли я осведомиться, с кем имею дело?
—	Меня зовут Ван дер Валк, но мое имя вам ничего не скажет.
—	Вы хотите встретиться с доктором?
-Да.
А что еще можно ответить в переговорное устройство?
—	Не будете ли вы так любезны подняться по лестнице и на вто¬
ром этаже, в холле, постучаться в дверь с надписью: «Секретарь»?
— Благодарю вас.
В дверном замке послышалось жужжание, а затем щелчок. На уров¬
не глаз Ван дер Валк обнаружил табличку, извещавшую: «Пожалуйс¬
та, закройте за собой дверь». Крючок, на который он повесил шляпу
(и на котором впоследствии всегда успеет повеситься сам). Обстанов¬
ка в холле: бесцветная, в высшей степени функциональная. Лестница,
несколько дверей на площадке. В конце коридора тяжелые шторы: там
наверняка начинается жилая часть дома. Вошел, как ему было велено, в
секретарскую, оказавшуюся маленьким опрятным офисом, в котором
буйствовали краски и стояли в вазах цветы. Невысокая худощавая жен¬
щина с искусственной сединой, в восьмиугольных очках без оправы и в
изумрудно-зеленом шерстяном пиджаке сидела за письменным столом.
— Господин ван дер Валк? Меня зовут Маас. Пожалуйста, садитесь.
На какое время дня вам будет удобней получить назначение на прием?
— Я был бы чрезвычайно признателен, если бы мне удалось пови¬
даться с доктором сегодня же.
Секретарша улыбнулась профессиональной улыбкой.
— Как правило, это крайне трудно, но вам сегодня повезло. Один
из пациентов отменил заранее оговоренную встречу. Но мне все же
придется попросить вас подождать полчасика. Может быть, пока про¬
гуляетесь, а потом вернетесь? Это вас устроит?
— Целиком и полностью.
Она еще раз наградила его улыбкой — теперь за сговорчивость.
— Просто назовитесь в переговорное устройство.
364

У него осталось время на прогулку по Возек-страат. Это была ал¬
лея, по обеим сторонам которой стояли патрицианские дома с приле¬
гающими к ним садами; стены здесь были высокими, имелись гаражи
и пристройки, используемые как склады для всякой всячины; здесь
работали интерьерщик, кузнец, златоткач, мойщик окон (плебей сре¬
ди представителей более благородных ремесел, однако наверняка за¬
рабатывавший вчетверо больше любого из них). Во дворе докторского
дома имелся двухэтажный гараж с квартирой на втором этаже — там,
вне всякого сомнения, жил шофер, возможно являющийся по совмес¬
тительству и садовником, тогда как его жена работает в том же доме
привратницей. Судя по вселту, дело обстояло именно так. Здесь име¬
лась еще одна бронзовая табличка, на которой значилось: «Корреспон¬
денция, доставка товаров, предложения и реклама X. в. д. Посту». В
аллее стоял вишнево-красный «альфа-ромео» городской модификации,
«дворники» у него были в виде двух змеек. Опять-таки — машина для
врача, пожалуй, не совсем типичная. А впрочем... Ван дер Валк дошел
до канала и постоял у воды, бренча мелочью в брючном кармане.
Когда он вернулся, секретарша предложила ему заполнить анкету
на оранжевого цвета бланке. Адрес он назвал подлинный, а в качестве
рода занятий представился бизнесменом.
—	Вам порекомендовал обратиться сюда какой-нибудь другой док¬
тор? Ах вот как, вы сами сделали выбор. — Еще одна ослепительная
улыбка. — А у вас есть номер государственной медицинской страхов¬
ки? Или частная страховка? Благодарю вас. Вас вызовут к доктору
минут через пять.
Ну что ж, вот он и превратился в пациента, Нему предложили сквозь
заднюю дверь пройти в кабинет. Интересно, пришлет ли доктор счет на
адрес полицейского департамента? Он почувствовал легкий приступ го¬
ловокружения, обычно появляющийся у него в предвкушении удачи.
Теперь, попав вдом к доктору, он даже не сомневался в том, что никто
не посмеет выгнать его отсюда. Над головой у него зажужжал звонок
интеркома, и сразу же вслед за этим прозвучал громкий и добрый голос:
—	Господин ван дер Валк, не будете ли вы так добры пройти в ле¬
вую дверь на первом этаже? Доктор ван дер Пост готов принять вас.
Дело поставлено здесь неплохо, подумал он, спускаясь по лестни¬
це: не собирают пациентов в очередь, не заставляют их глазеть друг на
друга... И это наверняка тоже включается в счет, который предстоит
оплатить каждому из них.
Глава 4
В этот первый визит у него не было времени на то, чтобы как сле¬
дует рассмотреть и оценить обстановку. Уже задним числом он при¬
нялся припоминать бесчисленные детали, связанные с самим доктором
365

и с затейливым окружением, которым был обрамлен его образ, начал
собирать воедино фрагменты мозаики, то ли случайно, то ли предна¬
меренно соединенные так, чтобы создать особое впечатление путани¬
цы, уже задним числом он нашел в себе для этого необходимые силы
и надлежащую смелость. Да и выдерживать собственную роль мнимо¬
го больного, не выпадая из ее рамок, было не так-то просто. Покинув
дом доктора, он обнаружил, что испытывает нервную опустошенность
и не может разобраться в многообразии нахлынувших на него впечат¬
лений. Выйдя на дорогу и удалившись метров на сто от дома под ли¬
пами, он остановился и отчаянно проморгался. Он не понимал, что
следует предпринять. Вернуться в офис? Поздновато, да и нечем там
сейчас заниматься, кроме какой-нибудь канцелярщины. А для того
чтобы отправиться домой, еще рано. Да и домашняя атмосфера сама
по себе — с запахами уже приготовленного ужина, с гладкой кожей
жены, которую ему предстоит поцеловать, все вместе — нет-нет, ни в
коем случае... все это уничтожит ту мысленную картину, которую он
сейчас пытается завершить, исказит цвета, которые ему еще предсто¬
ит найти. Ему необходимо было занять себя чем-нибудь — чем-нибудь
заурядным и незначительным, что, однако же, стало бы символичес¬
ким воплощением того особенно деликатного и рискованного пред¬
приятия, которое на самом деле его ожидало.
Тяжелым шагом он зашел в канцелярский магазин и приобрел там
три картонные папки. Дальше по улице было кафе, он зашел туда,
сел за столик, проверил количество денег в бумажнике. Спиртно¬
го ему не хотелось, поэтому он заказал ежевичного соку. Папки
были разного цвета. Зеленую, с легким намеком на крокодило¬
вую кожу и коричневую он упрятал в портфель. Серая показалась
ему наиболее приемлемой. Достав авторучку, он вывел на обложке
три заглавные буквы — КМП. Кабестан — Меркель — Пост. Канад¬
ское минералогическое предприятие. Консолидация мадагаскарских
повстанцев.
Определенная связь, конечно же, наличествовала. Отнюдь не ис¬
ключено, что этот доктор убил Кабестана. В той же мере было вероят¬
но и то, что он крутит романчики с симпатичными пациентками.
Потому что, подумал Ван дер Валк, потягивая ежевичный сок, прово¬
дя пером по картону и любуясь написанным, доктор Порт понял или,
скорее, догадался, хотя, конечно, и не мог узнать наверняка, о подлин¬
ной цели визита к нему инспектора. Да, разумеется, можно сколько
угодно запускать пробные шары по поводу внезапной смерти худож¬
ника, жившего на мансарде, но подступиться с этим к доктору было
невозможно, и Ван дер Пост осознавал это. Понимал ли он это лишь
в силу многоопытности широко практикующего медика — или же это
был надменный цинизм человека, втайне подсмеивающегося над глу¬
постью и наивностью полиции? Ван дер Валк не мог понять. Но сама
по себе аура радостного равнодушия...	ч
366

Правильно ли он подошел ко всему этому делу? Но, оказавшись в
ложном положении, то есть в таком положении, в котором любая со¬
знательно занятая позиция оказалась бы ложной, он все равно не по¬
нимал, к какой из альтернативных тактик мог бы прибегнуть. Конеч¬
но, он мог бы идентифицировать себя и заявить все, что полагается
говорить в таких случаях, в ответ на что доктор — не только этот, но и
любой другой мало-мальски опытный доктор — немедленно принял бы
полученный вызов. А поскольку никакими доказательствами Ван дер
Валк не располагал, все это неизбежно закончилось бы полным пшиком.
Напротив, в избранной инспектором тактике наличествовал, возмож¬
но, тот самый интуитивный подход, который превращал его в опасного
следователя — в настолько опасного, что это порой пугало его собствен¬
ное начальство. Интуиция Ван дер Валка при решении каждой конкрет¬
ной проблемы заставляла его прежде всего выявить корень самой про¬
блемы. Однако в том ложном положении, в котором он сейчас очутился,
это было ложной тактикой. Какое-то время ему удавалось выдавать себя
за пациента — но для этого пришлось пуститься в дилетантские рассуж¬
дения о собственном заболевании и о его симптомах, якобы взывающих
к тому, чтобы обсудить их на доверительной основе, — хотя сами эти
симптомы ему пришлось не только изобрести, но и вынести на суд док¬
тора. Короче говоря, он просил, чтобы ему поставили диагноз.
—	Знаете, — со своей неизменной улыбочкой начал Пост, — это
превосходный пример того, что в учебниках называют проявлениями
систематизированной фантазии, не правда ли?
Он был профессионалом до мозга костей: безупречная смесь заин¬
тересованной симпатии и хорошо натренированной объективности. И
вовсе не был пройдохой, готовым согласиться на все ваши россказни,
лишь бы побыстрее выписать вам счет.
—	Вы, как вы сами утверждаете, являетесь офицером полиции
и прибыли сюда с историей, звучащей на редкость неправдоподобно,
и вы понимаете, насколько неправдоподобно она звучит, и одно это,
причем самым естественным образом, внушает вам изрядное беспо¬
койство. Итак, вы объясняете свое появление у меня в доме тем, что
вами получены обвинения против меня, и тем, что, раз уж я по про¬
фессии доктор, то самый простой для вас способ избавиться от собст¬
венного беспокойства — попробовать подступиться ко мне на нефор¬
мальной основе. Просто взять и прийти — и спросить, что я обо всем
этом думаю, приглашая меня, так сказать, к тайному, но тем не менее
непосредственному сотрудничеству. Правильно ли я понял ваши не¬
сколько сбивчивые рассуждения?
—	Совершенно верно. И разве вы сами не согласитесь с тем, что
в создавшейся ситуации подобный подход только естествен? Мое бес¬
покойство — подмеченное вами абсолютно точно — проистекает из
того факта, что сведения, которыми я обладаю, даже если я признаю
их целиком и полностью ложными, выходят за рамки моего разуме¬
367

ния. А поскольку вы являетесь невропатологом, я рассматриваю это
как профессиональную консультацию.
И он в свою очередь улыбнулся Посту.
—	Но мне даже неизвестно, на самом ли деле вы служите в полиции.
Ван дер Валк протянул врачу через стол служебное удостоверение.
—	Весьма примечательная ситуация. Что ж, если отвлечься от само
собой разумеющегося обстоятельства, что ваш информатор — а я ведь
должен исходить из предположения, что речь идет именно об инфор¬
маторе, — нуждается в лечении, причем в лечении такого рода, кото¬
рое я, скажем, предоставить ему бессилен, — если отвлечься от этого,
я не понимаю, чем могу помочь вам. Я вправе даже пожаловаться в
департамент полиции на то, что мое время понапрасну тратит доста¬
точно высокопоставленный, чтобы разбираться в таких делах, офицер
полиции, поскольку вы не открыли дела и обратились ко мне в сугубо
частном порядке.
Это было крайне неприятное замечание; Ван дер Валк заспешил по
становящемуся совсем уже тонким льду.
— Послушайте, — начал он в том же доброжелательном тоне, кото¬
рому не изменял и его собеседник, сохраняя на устах все ту же неизмен¬
ную улыбочку чуть небрежной заинтересованности. — Послушайте, это¬
го вы не сделаете. Если бы вас попросили осмотреть человека — я не
употребляю термин «больной», потому что вы, судя по всему, убеждены,
что с ним все в порядке, — то вы бы непременно так и поступили. Без¬
участно и, разумеется, без всякой огласки. Вы не сказали бы этому че¬
ловеку ни что он болен, ни что здоров. Для начала вы попробовали бы
составить на этот счет собственное мнение. Разве я ошибаюсь? Конеч¬
но же нет. Разумеется, вы пошли бы на это. Я офицер полиции. Вместо
того чтобы подать жалобу на то, что я явился к вам без ордера или ман¬
дата, — а ведь ни в том, ни в другом нет на данный момент ни малейшей
надобности, — вы бы только обрадовались тому, что я прибыл к вам, не
подняв ненужного шума, не объявив вашей секретарше, кто я такой и где
служу, что могло бы привести к скандалу со всеми вытекающими из него
последствиями. Возможно, в вашей биографии или личной жизни есть
моменты, к которым вам не хотелось бы привлекать внимания полиции,
Для человека с определенной профессиональной репутацией более чем
пагубными могут оказаться даже незначительные детали.
Последнее замечание, не без удовольствия подумал Ван дер Валк,
соскользнуло с его уст с легкостью и непринужденностью, которым
мог бы позавидовать закоренелый шантажист.
Больше всего из разговора с доктором Постом инспектору запомни¬
лись улыбка врача и его чуткие и стремительные пальцы. Улыбка была
сердечной и даже обворожительной — и все же имела несколько олим¬
пийский оттенок. Доктор Хуберт ван дер Пост находил все на свете
интересным и привлекательным, потому что смотрел на мир как бы
сверху вниз;.он вознесся так высоко над толпой, над людьми с огру-
368

бсвшими руками, со сломанными ногтями, с разбухшими костяшками
пальцев, что ничтожные людишки внизу, вроде самого Ван дер Валка,
настраивали его исключительно на.юмористический лад. Возможно,
доктор был нс столько тщеславен, сколько начисто лишен кротости и
сострадания. И если кому-нибудь захотелось бы нанести доктору ван дер
Посту смертельный удар, этот человек должен был бы его унизить.
Да и вся его аура: одежда, письменный стол, кабинет... Ван дер Валк
попытался подыскать для этих существительных подходящие прилага¬
тельные. Изысканные, точно подобранные, свидетельствующие о безуп¬
речном вкусе, избавленные от малейшего налета вульгарности. Мужест¬
венные, это уж точно. Но чуть-чуть излишне щегольские, самую малость
чрезмерно шикарные. Или этот врач полагает, будто вся горечь мира, вся
боль, вся грязь являются чем-то второстепенным и постыдным, а глав¬
ное, им никогда не удастся переступить через порог — ворваться, про¬
никнуть, прокрасться, преодолеть магическую черту его кабинета?
Глава 5
Комиссар Самсон, судя по все.му, разобрался с проблемой Косогла¬
зого Януса, если, конечно, не решил похерить ее. Во всяком случае, он
не выказывал никаких признаков ни хорошего настроения, ни дурного;
правда, такова уж была его всегдашняя манера поведения. Он читал пор¬
нографический журнал — один из партии, обнаруженной в багажни¬
ке у несчастного, автомобиль которого свалился в канал. Должно быть,
журнал не слишком заинтересовал его, потому что он с готовностью от¬
ложил его в сторону, едва в дверях офиса показался Ван дер Валк.
—	Ну и как там ваше маленькое приключение?
Ван дер Валк рассказал о поездке на такси в сторону Явакаде и о
соображениях, высказанных господином Меркелем, в ответ на что
комиссар раздраженно хмыкнул.
—	Еще один пуританин, которому хочется спать спокойно и кото¬
рый поэтому вываливает всю свою грязь на нас. А между тем мог и сам
за милую душу грохнуть этого самого Кабестана — если предположить,
что его вообще кто-то грохнул. А?
—	Ничто не свидетельствует о том, что не мог. Как я уже сказал
вам, он скормил мне свою информацию — и не более того.
—	Что ж, нечему удивляться. А если еще удивляетесь — то прора¬
ботайте в нашем департаменте с мое — и тоже перестанете. Меньше
десяти процентов таких людей вообще имеют хоть какую-нибудь фак¬
тическую основу для своих подозрений. Их беспокоит, что они оказа¬
лись втянуты в какую-нибудь историю, которая кажется им грязнее,
чем их повседневное существование, и вот они принимаются ломать
над этим голову, пока все у них в мозгу не переворачивается так, что
они приходят к абсурдному выводу, будто совершено преступление.
369

Я таких людей десятки перевидал. Прибегают в полицию, выкладыва¬
ют свои подозрения — и жить им после этого становится малость по¬
легче. Бросают плуг в самом начале поля и велят мне впрягаться в
постромки. Что же касается конкретных доказательств, не говоря уж
об уликах, то они в таких категориях просто не думают. Их беспокоит
общественная мораль. Хотя будь у нас поменьше морали, побольше
было бы справедливости. Хотите посмотреть порнографию? Правда,
более чем поганую...
Выходит, комиссар Самсон все-таки пребывал в хорошем настро¬
ении. Ван дер Валк принял решение признаться ему в том, что с л у1! ай
с господином Меркелем кажется ему чем-то большим, чем тривиаль¬
ная история про скучающую женушку и нечистую совесть.
—	Вы собираетесь предпринять что-нибудь применительно к это¬
му врачу? Но ведь там ничего не найдешь... Я читал медицинский от¬
чет — ни малейшего намека на возможность насильственной смерти,
а ведь без этого мы не можем сдвинуться с мертвой точки. Так что от
вашего Меркеля пользы не больше, чем от горелой спички.
—	Тем не менее я уже повидался с врачом.
—	Не заведя дела?
—	Неформальным образом. Секретарша записала меня на прием
как больного и пригласила в кабинет, ни о чем не спрашивая. И вот я
очутился там и уселся в кресло.
Комиссар сдвинул очки на середину носа и посмотрел поверх них
на Ван дер Валка.
—	Послушайте, мальчик мой, если доктор поднимет шум, у меня
будут неприятности.
—	Он не станет жаловаться. Подав жалобу, он испачкается. А он
выше этого. Он повел себя так, будто находит все это только забавным.
Хотя, мне кажется,-испугался немного. Во всяком случае, потратил на
меня уйму времени. Есть нечто, чего ему не хочется выволакивать на
свет Божий.
—	Вы хотите сказать, что он, на ваш взгляд, крутит романчики со
своими пациентками? Развлекается с ними напропалую?
—	Он только и делает, что развлекается. А поводом может послу¬
жить что угодно.
—	Откуда вам это известно?
—	Да откуда вообще узнаешь о таких вещах? Он развлекался, разго¬
варивая со мною. Я сообразил это только задним числом. Я, знаете ли,
придя к нему, объявил, что получил неподтвержденную информацию и
мне хочется малость осмотреться, ну, и всякое такое... поэтому я решил
прийти к нему тайно, неофициально... разумеется, все это было только
«легендой». Ну хорошо. Он принял все это, начал выстраивать какие-то
юмористические аналогии. Это было даже забавно. Невротический па¬
циент прибыл к нему со своими фантазиями и спросил совета, как мне
совладать с ними. Это его заинтересовало. Я в качестве пациента. Какой
370

же диагноз можно поставить столь неуемному фантазеру? Мне это при¬
шлось по вкусу. И я в свою очередь принялся диагностировать его.
В этом человеке есть нечто неординарное.
Комиссар Самсон водрузил локти на стол и уставился на своего
подчиненного. Лицо у комиссара было квадратное, а выражение —
несколько одеревеневшее.
—	Продолжайте, — мрачно произнес он.
—	Я решил, что мне повезло: удалось вставить ногу в дверь, когда
ту уже собирались захлопнуть. Так что я и сказал ему: «Ну, а теперь,
раз уж я стал вашим пациентом, то зайду к вам как-нибудь еще. За
консультацией, а может, и для лечения». И думал, что он прикажет мне
немедленно убраться. А он, ухмыльнувшись, заявил: «Возможно, ваши
фантазии окажутся достаточно интересными для того, чтобы я завел на
них отдельное досье». А секретарша уже завела на меня историю бо¬
лезни — фамилия, возраст и всякое такое. И тут я понял, что он чем-
то напуган. И тоже не хочет прерывать контакт, чтобы я дал ему знать,
что новое мне станет известно и, может быть, что я по этому поводу
думаю. Значит, не все с ним так просто.
—	Да, — согласился старый комиссар.
—	Так что, выйдя от него, я тоже обзавелся картонной папкой.
И нанес на обложку его треклятущее имя, — закончил Ван дер Валк.
А закончив, понял, что произнес все только что сказанное с нажимом,
граничащим с яростью. И старина Самсон, внимая ему, с трудом удер¬
жался от того, чтобы ухмыльнуться.
—	Хорошо, мальчик мой. Только хорошенько запомните вот что.
Если этот парень намерен поиграть с вами в кошки-мышки, то жа¬
лобы он, конечно, подавать не будет. Я понимаю, о чем вы думаете.
Вы думаете, что поскольку вы не предприняли против него ничего
формального, то и он не сможет подать формальную жалобу на ваше
поведение тому императору Францу-Иосифу, который восседает на
верхнем этаже. Так и есть, но не следует недооценивать вашего док-
торишку. Одно слово с его стороны кому-нибудь из высокопоставлен¬
ных друзей — и ваши дни в этом департаменте сочтены. Он женат
на особе из семейства, близкого к правительственным кругам; дру¬
зья у него повсюду, и одному богу известно, что за тузы прячутся у
него в рукаве. Благодарные пациенты и экс-пациенты, включая, воз¬
можно, и самого министра юстиции. Я окажусь просто не в состоя¬
нии вытащить вас из этой истории.
Это была долгая речь. Ванд дер Валк понял, что если бы комиссар
не одобрил его действий, то ограничился бы коротким смешком — а
может, не удостоил бы даже этим.
—	Если бы мы останавливались каждый раз, когда натыкаемся на
законное препятствие, и задумывались над тем, не поймают ли нас на
небольшом правонарушении, то чего бы мы вообще добились? Сцапа¬
ли бы, например, того же Януса?
371

Это было неуместное замечание; старый комиссар нахохлился, как
индюк.
—	Занимайтесь своим доктором, о Янусе я уж сам как-нибудь по¬
забочусь.
Такого «зеленого света» Ван дер Валк даже нс ждал. Комиссар Сам¬
сон швырнул порнографический журнал в корзину для мусора и на¬
правился к двери. Лишь в самый последний момент он остановился и
выудил только что выброшенный журнал из корзины, осознав, что его
там может найти уборщица.
—	Как там Дед?
Инспектор Схолтен, деливший служебный офис с Ван дер Валком,
занимался какой-то канцелярщиной.
—	Читает порнографию.
—	Сегодня с утра он разбушевался. Сказал, что без Кана здесь ни¬
кто не хочет работать. А уже через минуту заявил, что как только Кан
появится, задаст ему такую трепку, что тот сюда больше и носа сунуть
не посмеет.
—	А в чем дело?
Этого вопроса от него явно ждали.
—	Кан прислал докладную, составленную им дома, на больничном.
А в докладной сказано, что он не усматривает ни малейшей законной
возможности что-нибудь предпринять против Януса. И старик просто
взбесился. Слава богу, все это меня никак не касается.
— Что верно, то верно.
Ван дер Валк и сам не понял, вслух ли произнес последнюю фразу
или про себя.
Глава 6
Прошла неделя. Погода стоял изумительная: истинно августовская
жара. Утром небо над Амстердамом было чистым и прозрачным, к
полудню его заливало солнечным светом, температура переваливала
за тридцать по Цельсию, асфальт плавился. Вечерами наступала ус¬
покоительная прохлада, ночами грохотал-гром и сверкали молнии.
Иногда'начинался ливень, но к полуночи небо каждый раз вновь ста¬
новилось безоблачным, влажность шла на убыль, воздух охлаждался
до шестнадцати градусов, в окна спальни веяло ощутимым холодком.
Бархатный сезон. Все в Испании или в Италии; комиссар Самсон,
.владевший шале на одном из западнофризских островков, удалился
туда на три недели. Схолтен, прихватив в багажник складную палат¬
ку, уехал куда-то на юг. Кан вернулся и расхаживал со скорбным ви¬
дом — отпуск ждал его только в сентябре. Что же касается Ван дер
Валка, он уже побывал в отпуске в июне: весь месяц лил дождь, но ему
было наплевать. Они отправились в коттедж на берегу Луары, принад¬
372

лежащий брату Арлетт, специалисту по дорожному делу, который сей¬
час укладывал асфальт где-то под Тулоном, — и там тоже шел дождь,
что отчасти примиряло Арлетт с действительностью. Они провалялись
в постели весь месяц: выходили наружу, только чтобы искупаться, и
шутили при этом, что и в воде не станешь мокрей, чем на воздухе.
Но ему было наплевать: он любил нежаркую погоду и тишину; зато
сейчас ничего невозможно предпринять — слишком жарко. Потому что
солнце немилосердно пекло над всей Голландией — и люди сопротив¬
лялись как могли, разгуливая едва ли не нагишом, но все-таки посто¬
янно потея и вообще чувствуя себе крайне неуютно, и пили теплова¬
тый лимонад всюду, где им торговали. Но только не Ван дер Валк. Он
был женат на женщине родом из тропиков; он знал, как вести себя в
жару, и ходил в застегнутой до самого верха рубашке и даже в пиджа¬
ке. Сидя у себя в офисе, он пил горячий чай и с улыбкой поглядывал
на старшего инспектора Кана, который в рубашке с закатанными ру¬
кавами выглядел непривычно, чтобы не сказать неприлично, и для ду¬
шевного отдохновения просматривал последний ежемесячный свод
дополнений к Общеполицейскому уложению, который и сам по себе
был документом, способным нагнать тоску на всякого.
—	Какая жалость! — без конца повторял Кан. — Какая жалость!
Кан был человеком начитанным и, проводя допросы, постоянно
держал под рукой толковый словарь, потому что, как он утверждал,
соблюдение закона зависит от точности словоупотребления. Гоняясь за
четкими терминологическими определениями, он порой переступал
черту: так, совсем недавно в одной из его докладных встретилось сло¬
во «апофеоз», заставившее комиссара Самсона снять очки и произне¬
сти с ледяным, однако же грозным спокойствием;
—	Иногда, старший инспектор, я готов пробежать стометровку,
лишь бы не видеть, как вы зашнуровываете башмак.
Кан, представитель нового поколения офицеров полиции, начина¬
ющих служебную карьеру с получения университетского диплома, пре¬
зирал комиссара Самсона и говорил порой коллегам, что старик «не
владеет современными методами следствия».
И все же Кан во многих отношениях был парнем что надо. Конеч¬
но, Ван дер Валк считал его остроносым противным карликом, брюз¬
гой и педантом, насмерть перепуганной канцелярской крысой и тому
подобное, ио и он не мог отрицать того, что Кан безупречно знает
законодательство и помнит к тому же подноготную любого мало-маль¬
ски заметного промышленника или банкира во всей Голландии. Ког¬
да дело доходило до экономической преступности, он блистал умом —
а ведь большая часть преступлений, совершаемых в Голландии, зиж¬
дется на экономике, — но он не любил вести дела об убийствах, и
комиссар Самсон, полицейский старой школы, профессиональные
университеты которого прошли на улицах, никогда не поручал ему их.
Вследствие этого пути Кана и Ван дер Валка практически не пересе¬
373

кались. И нынешнее дело — на которое заведена папка, озаглавлен¬
ная «КМП», — привело бы его в ярость, если бы он, конечно, узнал о
том, чем на самом деле занимается формально подчиненный ему офи¬
цер полиции. Но, к счастью, он ни о чем не догадывался.
—	Что ж, — заговорил он сейчас. — Вам известно, что у меня мно¬
жество друзей в медицинском мире. И я поместил интересующую вас
персону под самый сильный микроскоп. Уже студентом он проявил
себя как блестяще одаренный человек, происходит из хорошей семьи.
Его дед с материнской стороны был генерал-губернатором Ост-Индии.
Истинная аристократия. Я понимаю, разумеется, что те времена дав¬
ным-давно прошли, но и совсем сбрасывать со счета этого тоже нель¬
зя. Вас это может удивлять, Ван дер Валк, и даже злить, — но, не учи¬
тывая этого, вы таких людей не поймете. Семья его жены по-прежнему
имеет огромный вес в обществе. Ее дядя был губернатором одной из
восточных провинций; я сейчас запамятовал, какой именно. Но поста¬
раюсь вспомнить.
—	Ее отец был всего лишь советником одного из кантонов, зато брат —
ответственный сотрудник министерства юстиции, недавно переведен в
Утрехт, а это, считайте, предпоследняя сверху ступенька, — с восхище¬
нием пояснил Кан. — А ее кузен — адвокат арбитражного суда. Весьма
уважаемое семейство. Я бы даже сказал, что этот врач обязан своей ка¬
рьерой не столько собственным способностям, сколько удачной женить¬
бе. Его профессиональная репутация, разумеется, безупречна, но, судя
по тому, что я слышал, его принимают не на все сто процентов всерьез.
Конечно, это блестящий врач, но он слывет в профессиональном кругу
легковесом: слишком уж неортодоксальны его методы, слишком утопич¬
ны теории, которых он придерживается. Возможно, я и беру на себя че¬
ресчур много, но все же со всей ответственностью заявляю: в высшей
лиге врачебного мира его имя в списках не значится.
Просьба подчиненного пришлась по душе Кану: именно в таких
делах, как сбор информации о сильных мира сего, аккуратный до пе¬
дантизма, он и был особенно силен.
—	Кроме того, как я слышал, этот брак сам по себе вызвал опреде¬
ленные пересуды. Она красивая женщина, очень образованная, с ши¬
роким духовным кругозором и большими общественными амбициями.
Конечно, никто не говорит этого прямо, ‘но все же брак с ее стороны
считается мезальянсом. Конечно, ее муж — человек многообещающий,
но до сих пор он этих надежд в общем и целом не оправдал.
—	Благодарю, — ответил Ван дер Валк, сохраняя бесстрастное лицо
игрока в покер и разрисовывая чистый лист бумаги рогатыми и хвос¬
татыми чертиками. — Вы мне очень помогли.
—	Разумеется, любые предостережения в данном случае представ¬
ляются излишними, — продолжил свои пояснения Кан. — Но учтите,
пожалуйста, что люди будут крайне недовольны, если на него упадет
тень подозрения в чем бы то ни было. Хотя бы из-за его жены. У него
374

самого, насколько я могу судить, друзей нс много. Я хочу сказать: близ¬
ких друзей. Слишком он высокомерен, слишком насмешлив, и не та¬
кой уж он замечательный врач, и, разумеется, всем это известно.
Кан углубился в размышления, а Ван дер Валк подумал, что если
бы в наши дни кто-нибудь вздумал возобновить издание «Самообслу¬
живания» Сэмюэля Смайлса или «Справочника восходящих звезд», то
Кана следовало бы привлечь в качестве автора предисловия к голланд¬
ской версии.
—	Впрочем, мне не хотелось бы, чтобы у вас создалось несбалан¬
сированное впечатление. Его пациенты — люди весьма богатые и вли¬
ятельные, никто не сомневается в наличии у него таланта и в том, что
он уже сделал успешную карьеру. Просто ему не удалось подняться на
самый верх. Туда, куда на самом деле только и стоит стремиться. Но,
разумеется, вы прекрасно помните прискорбную историю с той шиш¬
кой, которую мы задержали за ведение машины в нетрезвом виде. Чуть
что,— и они сразу же смыкают ряды, и к ним не подступишься, а уж о
том, чтобы вытащить их в суд, и речи идти не может.
—	Примерно та же картина, что и в случае с Янусом, — мрачно
заметил Ван дер Валк.
—	Господи, дружище, да какие тут могут быть сравнения!
—	Большой разницы я не вижу.
—	Значит, вам не мешает еще кое-чему подучиться, — поджав губы,
сказал Кан.
—	Да и вам тоже. — Ван дер Валк произнес это с большой сердеч¬
ностью. — Например, в такой жаркий день надо держаться подальше
от лимонада, от которого и без того разит лошадиной мочой.
Старший инспектор Кан разинул рот, но прежде чем он успел при¬
думать достойный ответ, Ван дер Валк уже вышел из офиса.
Глава 7
Развитие событий достаточно скоро трансформировалось в одну из
тех ситуаций, в какие любой полицейский попадает лишь поневоле
и с явным неудовольствием, — убежденность, а точнее, неколебимая
уверенность в том, что человек совершил уголовно наказуемое преступ¬
ление, — и отсутствие малейших доказательств его вины. Ван дер Валк
не подавал рапортов о проделанной работе; он понимал, что они при¬
шлись бы комиссару Самсону не по вкусу. Ни один юридически гра¬
мотный человек не задержался бы на собранных им материалах, даже
если бы Меркель вдруг решил подняться во весь рост и поделиться
своими соображениями, чего от него никто не ждал, да и не хотел. Ван
дер Валк понимал, что хорошо подстраховался, согласившись на вы¬
ход банкира из игры, потому что если ему в конце концов и удастся
добиться каких-нибудь ощутимых результатов по делу, то произойдет
375

это лишь п соответствие с его собственным планом и заранее намечен¬
ной тактикой.
А тактика эта не могла заключаться ни в чем другом, кроме как в
ориентации на странную готовность, с которой доктор ван дер Пост
принял вызов. Очень интересно. Ведь доктору ничего не стоило бы
спрятаться под завесу собственного официального образа. Все, что он
делал с пациентом, и все, о чем говорил с ним, представляло собой
врачебную тайну, и никто из полиции не имел права даже переступить
через порог его дома, не заручившись предварительно официальным
предписанием.
Но Ван дер Валк вернулся в этот дом, чтобы вновь искусить судь¬
бу. Он пустился в игру, имея лишь ничтожные шансы на успех, пото¬
му что в противном случае ему пришлось бы просто-напросто вернуть¬
ся домой, раз навсегда позабыть о докторе Хуберте ван дер Посте, а
полгода спустя известить господина Меркеля о том, что полиции, к
сожалению, так и не удалось воспользоваться его ценными указания¬
ми. Впрочем, именно с таким развитием событий он уже был готов
смириться, выслушав Кана, а также всех остальных, кто мог сообщить
ему что-нибудь о докторах.
Ван дер Валк позвонил секретарше доктора и попросил еще об од¬
ной встрече, гадая о том, что ему предстоит услышать, потому что от¬
казать в аудиенции было бы крайне просто. Или ее не предупредили
о том, что он человек неуравновешенный, страдающий ипохондрией...
или, может быть, поведали напрямую, что он шантажист? Ей следо¬
вало придумать любое возможное объяснение и отказать ему под бла¬
говидным предлогом. «К сожалению, доктор ничем не может помочь
вам», — сошло бы даже такое. И ведь как вежливо звучит!
Но нет. Она внимательно выслушала его и без малейшей запинки
назначила время приема, а когда он вновь очутился в кабинете у док¬
тора, встретили его там как родного. Это было просто поразительно.
И объяснение этому могло быть только одно: таким образом доктор, на
свой деликатный лад, сознавался в содеянном. Но в чем содеянном? И
почему? И ради чего? Была ли это просто бравада? Или сарказм, заклю¬
чающийся в том, что настырному полицейскому все равно не удастся
ничего доказать? Ни одно из объяснений не устраивало Ван дер Валка.
Комната была красивой. Кабинет, может быть, изначально даже
библиотека. Из кайзеровской еще эпохи, когда все делали солидно,
прочно и не скупясь. Высокие и широкие окна с пышными бархатны¬
ми гардинами цвета перезрелого абрикоса. Похожие на бархат зеленые
обои, а поверх них ковер. Великое множество книжных шкафов, не¬
сколько картин явно декоративного свойства. Все это выставлено
напоказ с кичливостью, для практикующего врача скорее чрезмер¬
ною, будь он хоть трижды самым модным и дорогим. За окнами, сквозь
венецианские жалюзи цвета слоновой кости, было видно, как ослепи¬
тельно играют солнечные лучи в роскошной зелени лип. В огромном
‘376

кабинете соответственно огромный стол был поставлен наискось в углу
возле одного из окон. Руки с красивыми длинными пальцами возле¬
жали на столе. Они не были напряжены; напротив, поигрывали ма¬
ленькой хрустальной пепельницей и при этом ничуть не дрожали. На
столе лежала авторучка, а рядом с ней — «история болезни» Ван дер
Валка. Телефон, перекидной календарь и другие функциональные
предметы были вынесены на отдельный столик с крутящейся ножкой.
На этом же столике помещалась и портативная пишущая машинка.
Напротив стола стояло кресло — более чем удобное кресло, и в свой
предыдущий визит Ван дер Валк сидел в нем, хотя сейчас и не мог
этого вспомнить. Худощавый стройный мужчина приятной наружнос¬
ти в отлично пошитом строгом костюме, надев на лицо профессио¬
нальную, но от этого ничуть не менее привлекательную улыбочку —
глазами и уголками рта, — встретил его точно так же, как в прошлый
раз, и рука в ослепительно белой манжете сделала пригласительный
жест в сторону дивана.
— Многим кажется, что здесь уютней всего.
Это был продолговатый диван чуть ли не во всю стену,* по длине его
было выставлено несколько кофейных столиков. Изысканная хрусталь¬
ная ваза — под стать пепельнице; сегодня в ней стояли тигровые ли¬
лии. Все это очень понравилось Ван дер Валку. В предыдущий визит
он сошелся со своим антагонистом вплотную и поэтому не успел даже
толком осмотреться на месте. Да и кроме того, с дивана ему было луч¬
ше видно. Предусмотрел ли доктор заранее даже это? Сознательно ли
усадил его подальше от себя, ниже, чем уселся сам, и туда, откуда от¬
крывался вид на весь кабинет?
Обстановка здесь была наисовременной. Впрочем позади него, воз¬
ле дверей, стоял столик на мраморной ножке — столь манерный и изыс¬
канный, что Ван дер Валку показалось: точно такой же он уже видел,
просматривая альбом, посвященный Людовику Пятнадцатому. Да, даже
мадам Помпадур не нашла бы обстановку в этом кабинете безвкусной,
и Ван дер Валк сразу же понял, что эти красота и роскошь имеют боль¬
шое значение для человека, усевшегося за письменный стол напротив от
него. В здешней изысканности не было и намека на женственность, но
любая женщина, попав в этот кабинет, сразу же почувствовала бы себя
как дома, ей захотелось бы довериться хозяину кабинета, захотелось бы
расцвести для него. Интересное наблюдение, мысленно отметил Ван дер
Валк, вступая в непринужденный разговор с доктором ван дер Постом.
Этот человек уверен в себе и в своих силах,,подумал Ван дер Валк,
он абсолютно спокоен, его самообладание на редкость хорошо сочета¬
ется с его внешностью и с манерой себя вести. И все-таки аура опре¬
деленной напряженности ощущалась с самого начала. Но тщетно было
бы искать в объяснение этому какую-нибудь простую причину, ведь
человек, с которым приходилось иметь дело Ван дер Валку, был умен
и далеко не прост. Инспектор покачал головой, пытаясь избавиться от
377

неприятного ощущения, будто его загнали в мышеловку или, вернее,
завлекли в паутину, ему захотелось встать и пройтись по кабинету, он
так и поступил, успев удивиться собственному поведению и гадая, что
за инстинкт подсказал ему поскорее избавиться от ощущения неравен¬
ства, которое сознательно внушал ему хозяин кабинета.
Ван дер Пост — вежливый, благожелательный, все понимающий —
с улыбкой посмотрел на него.
—	Конечно, вы не рассчитываете на получение от меня какой бы
то ни было помощи. Но, конечно, надеетесь, что я смогу избавить вас
от страха и беспокойства, которые вы испытываете. Вам кажется, буд¬
то вас загнали в ловушку. И если вы полагаете, что ходьба вам помо¬
жет, расхаживайте здесь, сколько вам заблагорассудится.
Ван дер Валку пришлось хорошенько потрудиться, чтобы ничем не
выказать внезапно охватившую его ярость. К черту этого надменного
всезнайку! Он постарался представить себе, будто стоит в море, зайдя
в воду по грудь, и на него накатывают большие волны. И надо во что
бы то ни стало устоять на месте, хотя ноги и вязнут в зыбучем и влаж¬
ном морском песке. Когда волна накрывает тебя и катится дальше к
берегу, удержаться на ногах особенно трудно, но и просто валиться на
спину и стыдно и смешно.
—	Да уж, похожу немного. Это мне помогает.
Разве это не напоминает греко-римскую борьбу? — подумал он. Там
тоже оказываешься внизу и делаешь вид, будто вот-вот сдашься, но
только затем, чтобы завлечь соперника на контрприем. Или больше
подходит другая аналогия — жертва фигуры в шахматах? Что ж, это
более чем типично для моего злосчастного мозга; я и сам не знаю, что
бы такое предпринять, лишь бы не выглядеть столь смешно. А почва у
меня под ногами считай что отсутствует вовсе. Будучи таким вежли¬
вым, благожелательным и готовым на любое сотрудничество, он созна¬
тельно сбивает меня с толку: мне кажется, будто он услужливо откры¬
вает передо мной дверь, и он на самом деле открывает ее, но лишь
затем, чтобы проследить, как я рухну в поджидающую за ней пропасть
и сломаю себе шею, — проследить да еще и посмеяться при этом, — а
я только и могу, что думать о шахматах, в которые и играть-то умею
всего лишь на уровне посредственного ученика начальной школы.
Единственное преимущество, которым я обладаю, подумал Ван дер
Валк, уставившись на книжные полки, заставленные бессильной по¬
мочь ему медицинской литературой, есть некое моральное превосход¬
ство. Этот человек ждет от меня стандартной реакции нормального
полицейского; что ж, значит, надо удивить его чем-нибудь нестан¬
дартным.
Он уже подошел к двери, когда доктор ван дер Пост наконец ска¬
зал именно то, на что и рассчитывал Ван дер Валк.
—	Едва ли стоит упоминать, друг мой, что за данной дверью нахо¬
дится мой смотровой кабинет, куда я вас без сопровождения пропус¬
378

тить не могу — без сопровождения и без разрешения, которого я вам,
разумеется, не дам. Даже инспекторы полиции не имеют права втор¬
гаться в приватные помещения прежде, чем они продемонстрируют
внушительные документы, способные оправдать такое вторжение, а
подобных документов у вас нет, потому что, как мне приходится на¬
помнить вам, вы страдаете своего рода наваждением.
Ван дер Валк внезапно собрался с силами. Уже стоя в дверном про¬
еме, он резко развернулся, ухмыльнулся, сунув руки в карманы, по¬
смотрел на Поста:
—	Хочу рассказать вам нечто забавное.
Лицо над письменным столом оставалось настолько бесстрастным,
что инспектору пришлось потратить секунду-другую на то, чтобы отыс¬
кать в чертах доктора хотя бы малейший признак неуверенности.
—	Как это ни странно, я смотрю на многое под другим углом. Вой¬
дя к вам в кабинет, я в то же мгновение почувствовал, что мы поме¬
нялись ролями — что пациентом стали вы, а во врача превратился я.
Но мне вовсе не кажется, будто вы одержимы каким-то наваждением.
Я нахожу, что вы страдаете от более чем банального заболевания — от
заболевания, для меня столь же банального, сколь банальным для вас
самого был бы вызванный усталостью невроз. Заболевания, специа¬
листом по которому я являюсь. Потому что ложь, знаете ли, это свое¬
го рода заболевание. Разумеется, я не говорю о той лжи, которую про¬
износишь вслух, ложь есть неотъемлемая составляющая человеческого
существования, и я по собственному опыту знаю, что предложить че¬
ловеку перестать лгать равнозначно тому, чтобы вручить ему топор и
предложить оттяпать у себя на ноге большой палец. Лишь крайне не¬
многие из нас ухитряются обходиться без малейшей лжи, потому что
ложь, как я уже сказал, является нашей составной частью. А ваше забо¬
левание имеет скорее характер инфекции. .
—	Хочу поздравить вас с красочностью вашей аллегории, — пробор¬
мотала бесстрастная маска над столом.
—	Вам ведь известно, что именно заставляет людей совершать пре¬
ступления? Умных, образованных, профессионально высоко подготов¬
ленных, перспективных людей вроде вас самого? Не только экономи¬
ческие преступления, но и уголовные, включая убийства? Я не говорю
о таких безобидных шалостях, как интрижки с чужими женами. А про¬
исходит все это потому, что такие люди обладают потаенными боле¬
выми точками, и укол в одну из этих точек порой бывает настолько
болезнен, что реакция становится неконтролируемой. Потому что рана
наносится механизму(самовосприятия и самооценки, а этот механизм
слишком сложен, чтобы нам, несчастным докторишкам, научиться раз¬
бираться в нем до последнего винтика.
—	А можно вмешаться?
—	Нет, пока нельзя. Вспомните, чему вас учили. Позвольте челове¬
ку, одержимому манией, выговориться до конца. Наберитесь терпения.
379

—	Как вам будет угодно.
Но улыбки на лице у доктора Поста уже нс было; Ван дер Валк с
удовлетворением подметил, что на смену ей пришло выражение веж¬
ливой скуки.
—	Ну, а теперь, будучи врачом, предположите на миг, будто я при¬
был к вам в кабинет с пулей в животе, причем эта пуля задела жиз¬
ненно важные центры. Что бы вы в таком случае предприняли или
посоветовали?
—	Операцию, мой бедный друг. Для этого мы и держим в нашем
цеху своих мясников.
—	Именно так. И я всего лишь мясник — и на этом основании вы
презираете меня, — но и мясники, как вы сами только что изволили
заметить, могут порой пригодиться. Вы прекрасно поспеваете за ходом
моих рассуждений, я рад, что, заранее высоко оценив ваши умствен¬
ные способности, не просчитался. Довольно скоро вы поймете, что я
прибыл к вам, чтобы произвести операцию на тяжелой и тяжело ин¬
фицированной ране в вашем самосознании — на ране, которая, без
быстрого хирургического вмешательства, представляет собой угрозу для
вашей жизни.
В разговоре наступила пауза. Ван дер Валк предположил, что при¬
чиной воцарившегося молчания было стремление Поста собраться с
духом, а вовсе не с мыслями. В конце концов, инспектор пошел ва-
банк, сделав ставку на ум и восприимчивость доктора Поста.
— Вы начинаете осознавать, — с улыбкой продолжил он, — что в
настоящее время мы с вами находимся вовсе нс у вас в кабинете, а у
меня, и поскольку перед установлением окончательного диагноза не¬
обходимо провести тщательный осмотр, нам с вами будет лучше про¬
следовать в смотровую. — Широким театральным жестом он открыл
дверь у себя за спиной, неторопливо развернулся и прошел в смотро¬
вую. Возражений из-за письменного стола не последовало.
—	Клочки бумаги, о которых вы рассуждали с таким безразличи¬
ем... — Его голос лился через открытую дверь. — Это зацепки, необ¬
ходимые лишь тому, у кого начисто отсутствуют мозги. А будучи ин¬
теллектуалом, вы, разумеется, в состоянии с первого взгляда угадать
такого же интеллектуала и в своем собеседнике. Как много тут у вас
электрооборудования!.. Вы, должно быть, превосходно в нем разби¬
раетесь... Или нет?
—	Да. — В голосе Поста на этот раз послышались нотки сарказ¬
ма. — Но, кстати говоря, главное назначение всего этого оборудова¬
ния заключается в том, чтобы производить оглушительное впечатле¬
ние на невежественного пациента. Полагаю, что и вам в некотором
роде знакома подобная техника... коллега.
Услышав такое обращение, Ван дер Валк поневоле расхохотался.
—	А какой здесь вид из окна! И какой у вас изумительный сад! Ага,
а вот сюда, на кушетку, и ложится пациентка... доверившись доктору,
380

расслабившись, готовая на любое сотрудничество... И искусные руки
врачуют любую хворь. Или, во всяком случае, выявляют. Кончики
пальцев, должно быть, главное ваше орудие — или, правильнее сказать,
оружие? Такие, если угодно, невидимые антенны. В вашей отрасли
медицины я являюсь, не стану скрывать, полным профаном. Но ведь
все мы, специалисты, похожи друг на друга, не правда ли? Скажите,
что вы, например, знаете о легочных заболеваниях?
—	Практически ничего.
—	Вот в чем наша беда: мы не поспеваем за поступью современной
науки, даже если дни и ночи напролет читаем специальную литературу.
О Господи, какая прелестная ванная, сразу же чувствуешь себя грязным
как свинья. Еще один психологический штрих, насколько я могу судить,
призванный завоевать доверие пациента... или эта ванная предназначе¬
на только для вас? Должен принести вам свои поздравления: ваш вкус в
подборе окружающих вас аксессуаров практически безупречен. И сам по
себе дом так хорош — и так хорошо обставлен. Отсюда, вне всякого со¬
мнения, выходишь, как бы заново родясь на свет. Выходишь, просто ис¬
крясь самоуважением.
Доктор ван дер Пост, не поднимаясь с места, закурил. Ван дер Валк,
вернувшись в кабинет, уселся в кресло, стоящее около письменного
стола.
—	Я честный человек, — начал он. — Мне не следовало бы сразу
же говорить вам, будто я знаю, какое именно средство вам прописать.
Мой диагноз еще не полон, и я сам понимаю это. Но, разумеется, как
всегда, выздоровление в решающей мере зависит от самого пациента,
не правда ли? А поскольку вы, как я понимаю, собираетесь помочь
мне, то я верю в ваше выздоровление. Нуда ладно, мы с вами оба люди
занятые, и я не стану больше отнимать ваше время — оно слишком
дорого стоит. Но когда мы с вами встретимся в следующий раз, я на¬
деюсь, что сумею с радостью воскликнуть: вы пошли на поправку!
Доктор Пост и на этот раз ничего не ответил. Он курил, изящно
держа сигарету двумя пальцами, и дружелюбно посматривал на Ван дер
Валка.
Выйдя на улицу, инспектор покачал головой. Свою роль он сыграл
так грубо, так примитивно, так нецивилизованно — в особенности по
сравнению с тем, как держался на протяжении всего разговора Ван дер
Пост. Надо бы мне торговать вразнос чудодейственными медицински¬
ми препаратами, подумал он, это как раз мой уровень. Торговать чудо-
лекарствами в расписных флаконах, сбывая их деревенским простофи¬
лям. Это подлинный эликсир жизни, дамы и господа, и всего два с
полтиной пол-литра. Ван дер Валк в роли мошенника: живи сегодняш¬
ним днем, а ответ за него держать придется позже. Но именно так, вне
всякого сомнения, и надо подбираться к высокомерным интеллектуа¬
лам, вроде нашего милейшего доктора ван дер Поста. И инспектор
почувствовал, что невероятно собой доволен?
381

Глава 8
На следующее утро, вернувшись к себе в офис, он уже нс столь бла¬
годушествовал, не так гордился самим собой, но все еще полагал, буд¬
то ему продолжает идти хорошая карта. Конечно, радовала его прежде
всего погода — ослепительно яркие лучи, заливающие все вокруг, при¬
дающие и самому человеку столь необходимые ему энергию и стреми¬
тельность, защищающие его от оборотной стороны мира — и царящей
на ней тьмы, — а именно туда, как правило, и попадаешь после того,
4 как слишком рано начнешь торжествовать и праздновать победу. Но
нет, он и на самом деле был бессилен совладать со своими ощущения¬
ми, он не мог заставить себя превратиться в одного из бездушных по¬
лицейских, склоняющихся над ворохом писанины, с удовлетворением
зарывающихся в него, подобно старшему инспектору Кану, — во вся¬
ком случае, не мог сейчас, когда солнце заливало весь Амстердам сво¬
им золотым сиянием. Запах листьев, травы, цветущих кустов был на¬
столько силен, что перешибал всегдашнюю вонь, поднимающуюся от
канала, и настоянный на чернилах канцелярский смрад самого офиса.
Комиссар Самсон был у себя на острове, инспектор Схолтен — в па¬
латке, а чудовище по имени Кан с головой ушло в расследование не¬
вероятно участившихся угонов автомобилей. Украденные машины, как
правило, принадлежали американским туристам — интересно, почему
бы это? Потому ли, что эти машины были битком набиты деньгами и
паспортами, фотоаппаратами и биноклями? Или это был какой-то мас¬
терский заход, возможно предпринятый все тем же Косоглазым Янусом,
по-прежнему остающимся неуловимым? Ван дер Валк не знал этого, да
и наплевать ему было на это. А будь он на месте Кана, безмятежно и
блаженно подумал Ван дер Валк, он отправился бы на пляж, залег брю¬
хом вниз на песочек и принялся глазеть на немецких туристов с их до¬
рогими пляжными игрушками и размышлять о горемычной кельнской
полиции, опустошенной эпидемией летних отпусков еще в большей
мере, чем здешняя, амстердамская... Летнее безумие... Августовская
жара... Ван дер Валк, прикупивший по дороге на службу кулек виногра¬
да, стер сок с подбородка и почувствовал себя на вершине блаженства.
Конечно, следовало сходить ополоснуться. Он так и поступил, а на об¬
ратном пути, выглядя в собственных глазах полным идиотом, позвонил
по телефону экстренной связи господину Карлу Меркелю.
— Слушаю вас.
Как будто он не понимает, кто ему звонит; все тот же тусклый,
осторожный, нейтральный голос.
— Говорит Ван дер Валк. Хотелось бы повидаться. До, во время или
после ленча. Я не знаю вашего расписания, поэтому решайте сами.
— Вы сможете сказать мне что-то определенное?
— У меня легкий солнечный удар. Можно это сформулировать
и так.
382

—	Судя по всему, вы не оставляете мне выбора.
—	Это верно.
—	Во время ленча я свободен. Значит, ровно в час в китайском рес¬
торане напротив Концертного зала.
Господи, подумал Ван дер Валк, сколько предосторожностей, лишь
бы никому не попасться на глаза. Ресторанчик этот он знал — не¬
презентабельное заведение, в котором не мешало бы провести кос¬
метический ремонт, однако кормили там хорошо, а что касается по¬
сетителей, то ходили сюда главным образом музыканты из здания
через дорогу.
—	Все в кисло-сладком виде и побольше крекеров, — сказал Ван дер
Валк мальчику в белой форменной куртке.
—	Ну и?.. — Голос господина Меркеля по-прежнему звучал чуть
испуганно.
—	Я занялся делом, применительно к которому вы, судя по всему,
предпочли бы, чтобы я им не занимался.
—	Откуда вам знать, что я предпочел бы, а что нет? Как вы можете
судить об этом?
—	Что ж. Общее и главное впечатление, создавшееся у меня от¬
носительно вас после нашей прошлой встречи, заключалось вот в чем.
Вы человек, всячески избегающий брать на себя ответственность и
предъявляющий обвинение откровенно уголовного свойства, и в то
же время стремящийся свести к минимуму его правдивость или хотя
бы правдоподобность.
—	Что ж, как я вижу, вы плохо меня знаете. Расспросите-ка ваших
коллег, связанных с деловым миром, боюсь я брать на себя ответст¬
венность или нет.
—	Согласен, вам потребовалась довольно существенная нравствен¬
ная смелость для того, чтобы вообще не проглотить все это молча, —
крайне легкомысленным тоном заметил инспектор’. — Есть множест¬
во вещей, относительно которых вам вовсе не хотелось бы ставить меня
в известность.
—	Насколько я припоминаю, я провел разграничительную черту
между личной информацией, в тайном порядке сообщаемой офице¬
ру полиции, в свое время принесшему присягу, и безответственны¬
ми публичными инсинуациями в средствах массовой информации.
—	Именно такова и позиция моего нового знакомца доктора ван
дер Поста. Он не возражает, когда я расспрашиваю его, когда делюсь
с ним своими предположениями, даже когда требую от него опреде¬
ленных пояснений, — лишь бы все это не выходило из стен его ка¬
бинета. Конечно, сказанное на публику могло бы произвести самое
неблагоприятное впечатление, но он понимает, что у меня нет убе¬
дительных доказательств. Однако он осознает, что, сколь ни тягост¬
но для него мое общество, общаться с газетчиками может оказаться
куда неприятней.
383

—	Не хотите ли вы сказать мне, что мои подозрения относительно
этого человека оправдались, однако вы не можете или не желаете пред¬
принимать в связи с этим ничего определенного?
—	В какой-то мере, мне кажется, так оно и есть. Хотя шансы, пожа¬
луй, пятьдесят на пятьдесят. Ваши подозрения вполне могут обернуться
истиной. И в этом не было бы ничего столь уж неслыханного. Я бы даже
сказал, такое случается сплошь и рядом... — Последние слова он произ¬
нес, едва ли не сияя от счастья и с полным ртом крекеров.
Меркель отложил в сторону столовую ложку, аккуратно вытер рот
и ледяным взглядом посмотрел на инспектора:
—	У меня создается впечатление — только поймите меня правиль¬
но, — будто вы малость навеселе.
—	Я действительно малость навеселе. И развеселился бы еще силь¬
нее, если бы мне удалось узнать то, что от меня до сих пор утаивают.
Или, господин Меркель, вы предоставили мне уже всю информацию,
какой на самом деле обладаете? А если, например, я предположу, что
шантажист угрожал и вашей жене тоже? И что она отправилась к свое¬
му врачу и потребовала, чтобы он устранил источник давления и ду¬
шевной муки?
Меркель, как это ни удивительно, казался сейчас испуганным. Он
выглядел так, словно подобная мысль никогда не приходила ему в го¬
лову раньше.
— Она слишком высокого мнения о себе, — резко ответил он. —
Она пришла бы ко мне, прекрасно понимая, что я предоставлю ей
поддержку любого рода, и я бы так и поступил, невзирая ни на ка¬
кие привходящие обстоятельства.
— Без всякого сомнения. Но, при всей ее вере в вас, она могла бы
не захотеть,. чтобы эта история вас хоть как-нибудь затронула. Она
могла бы решить, что достигнутое вами положение, более того, цель¬
ность вашей личности, ваша честь — а у вас ведь чрезвычайно раз¬
вито чувство чести, — что все это нельзя пятнать, а лучше всего — и
вообще к этому не притрагиваться. Понятно, мы исходим из предпо¬
ложения, что, размышляя о шантажисте, она и не представляла себе
возможности насильственного его устранения. Она бы, конечно, про¬
сто заплатила вымогателю, подумав, что так будет и безопасней и
проще избежать каких бы то ни было последствий. Сколько она могла
бы заплатить, не будучи поставлена перед необходимостью просить
деньги у вас?
—	Это просто неслыханно! — в ярости пробормотал Меркель.
—	Видите, мало того, чтобы настоять на встрече со мной там, где
никто не сможет вас опознать. Вам даже не пришло в голову, что я —
понятно, в других кругах — тоже являюсь довольно известной фигу¬
рой общегородского масштаба. Здесь, например, полно музыкантов —
и любой из них может узнать меня. Возможно, меня тут заметит кто-
нибудь из тех, кто хотя бы заочно знаком и с вами, и таким образом
384
этот человек, не долго думая, разоблачит ваше инкогнито. Вам следу¬
ет привыкнуть к великому множеству неожиданностей, в том числе и
к тому, что мне, возможно, придется допросить вашу жену.
Меркель смерил его долгим взглядом. Не яростным или, например,
горестным, а оценивающим — так он, вероятно, посмотрел бы на че¬
ловека, который попросил у него взаймы.
—	Что ж, господин ван дер Валк, — произнес он в конце концов. —
Я вижу, что мое предположение о том, что вы не будете проявлять
чрезмерного рвения, не оправдалось. Вы, очевидно, повидались с док¬
тором ван дер Постом и, судя по всему, ничуть не напуганы тем, в
какой мере этот человек может навредить вашей карьере. Какие выво¬
ды вы сделали из разговоров с этим человеком, это меня не касается.
Но пришла пора задать вопрос: а отдаете ли вы себе отчет в том, на¬
сколько могу навредить вашей карьере я сам? Как вы сами подметили
в ходе нашего предыдущего разговора, я знаком с великим множест¬
вом важных шишек.
—	И все же вы обратились ко мне. Возможно, вы не сомневались
в том, что мы окажемся достаточно осторожными, чтобы не копать
чересчур глубоко. Если бы нам удалось изобличить милейшего док¬
тора — изобличить в чем угодно, — это уничтожило бы его репута¬
цию и тем самым удовлетворило бы вас. Но самая мысль о том, что
ваша жена может оказаться одной из подозреваемых по делу об убий¬
стве, — а ведь слово «убийство» первььм упомянули именно вы, госпо¬
дин Меркель, — нет! Вы решили, что мы проявим достаточно такта,
чтобы не доводить дело до этого. Разумеется. Просто вы подыскали
себе неподходящего сотрудника.
Меркель судорожно улыбнулся.
—	Вы точно так же ошиблись во мне, как ошибается большинст¬
во людей. — Это банкир произнес предельно сухо. — Я рад, что вы
не чувствуете себя ни в малейшей степени оскорбленным, в против¬
ном случае от вас было бы немного проку. Если вам хочется побесе¬
довать с моей женой — ради всего святого, я вам^ мешать не стану.
Но я требую, чтобы вы соблюдали заранее оговоренное нами усло¬
вие об анонимности и не упоминали моего имени даже в беседе
с нею.
—	А почему я не могу упоминать вашего имени?
—	Это вас не касается.
—	Что ж, обещаю вам.
Последние слова Ван дер Валк произнес с должным почтением во
избежание дальнейших споров.
И скажи спасибо, что я говорю тебе далеко не все, подумал ин¬
спектор. Беда с китайской пищей в том, что всегда съедаешь слиш¬
ком много. И мне, возможно, больше понравилось бы, если бы Мер¬
кель воспротивился предстоящему допросу своей жены. Но он, судя
по всему, уверен в ней на все сто процентов. И тем не менее...
13 Н. Фрилинг «Двойной удар»
385

Туда ему пришлось поехать на такси: Меркели жили в Эрдснхоуте,
в дальней стороне Хаарлема. Один из самых фешенебельных пригоро¬
дов во всей Голландии: элегантные тихие улицы с деревьями, на обо¬
чине — элегантные тихие автомобили, словно бы поросшие крупны¬
ми купюрами; плебсистого вида «фольксваген» вроде того, на котором
он сейчас ехал, устраивал здесь такой же переполох, как огромный ста¬
рушечий зонтик, внезапно упавший на пол в тишине Британского му¬
зея. Улицы аристократически переливались одна в другую; тишину
нарушали только работающие газонокосилки; все здешние виллы вы¬
глядели похожими друг на друга — и все казались одинаково безобраз¬
ными со своими кедрами, автоматической системой поливки травы,
очевидной тягой к дымчатому стеклу и пузырящимся конструкциям и
с чисто патрицианской неразберихой, царящей в нумерации домов.
Ван дер Валку пришлось насмотреться на великое множество газоно¬
косилок и автоматических систем поливки травы, прежде чем он на¬
шел нужный дом — и служанка (испанка, как и у всех в этом приго¬
роде) приняла у него визитную карточку, на тыльной стороне которой
было нацарапано: «Я только что посидел за ленчем с вашим мужем».
Госпожа Меркель, расположившись в саду под тентом в широком
кресле-качалке, больше похожем на диван, делала вид, будто читает
книгу, однако краешком глаза следила за приближающимся к ней ин¬
спектором. Он ожидал, что она встретит его с великосветской надмен¬
ностью и прежде всего обратит внимание на его обувь (а туфли на Ван
дер Валке были дорогие, потому что полицейский должен держать ноги
в щадящем режиме: они его кормят, впрочем, туфли не мешало бы по¬
чистить, не говоря уж о том, чтобы смахнуть с них уличную пыль). И
он был радостно удивлен, когда она непринужденно вскочила с места,
заулыбалась и подала ему руку.
—	Я госпожа Меркель. Как поживаете? — В ее голосе было не мень¬
ше теплоты, чем в сочном персике. — Садитесь, пожалуйста. Не хоти¬
те ли апельсинового соку?
—	Спасибо, с удовольствием.
Она налила ему полный стакан из глиняного провансальского кув¬
шина, в котором позвякивали кубики льда и которому был присущ
налет примитивизма, особенно нравящийся инспектору. Могло пока¬
заться, что этот кувшин найден в ходе археологических раскопок.
—	Сигарету? Ах, какие у вас прекрасные сигареты! Можно и мне
штучку?
Впечатление она производила безукоризненное: не жеманничала,
но в то же время и не чересчур кокетничала.
Это была плотная, хорошо сложенная женщина, ни в коем случае
не толстая, но состоящая, казалось, из сплошных выпуклостей и ок¬
руглостей; с жемчужной, замечательно тонкой кожей, превосходно
сочетающейся с темно-каштановыми волосами. Маленькие и краси¬
вые зубы, что крайне редко встречается в Голландии, обитательницы
386

которой отличаются безукоризненными зубами, но таких размеров,
что те кажутся рядами мраморных надгробий. Большой и широкий,
смешливо подрагивающий рот. К такому лицу отлично подошли бы
большие карие глаза, ио глаза у нее как раз оказались маленькими, с
лучиками морщинок вокруг, причем темно-синими. Ее лицо понра¬
вилось Ван дер Валку. Понравилось ему и то, что она не прячется за
огромными солнечными очками, которые при его появлении — и как
бы отдавая ему дань вежливости — сразу же сняла.
—	Возможно, я покажусь вам чересчур нескромной, но слова о лен¬
че с моим мужем звучат так многозначительно и интригующе, что мне
хотелось бы знать, в чем, собственно говоря, дело?
—	Все очень просто. Меня зовут Ван дер Валк, я инспектор уголов¬
ного розыска амстердамской полиции, и, если так можно выразиться,
смерть — мое ремесло. Скажите мне, госпожа Меркель, вас пытались
когда-нибудь шантажировать?
Элементарная и широко распространенная техника неожиданного
налета: доброжелательность и угроза на одном дыхании. Ван дер Валк,
улыбающийся палач.
Нет, он мог бы поклясться в том; что ее реакция оказалась искрен¬
ней и спонтанной, — слишком уж врасплох застиг ее этот вопрос.
—	Простите... но вот так, с бухты-барахты... Вы хотите сказать, что
моему мужу кажется, будто я?.. Ах нет...
Внезапно она поняла, почему применительно к ней вообще может
идти речь о попытке шантажа, и сразу же напряглась.
—	Только не принимайте это слишком близко к сердцу, — участли¬
во произнес Ван дер Валк. Сначала кнут, потом пряник. — Мне ка¬
жется, я знаю, почему вас могли бы попытаться шантажировать.
Она посмотрела на него с некоторым облечением. Ей явно захоте¬
лось поговорить начистоту, но она была достаточно осторожна, чтобы,
не зная броду, не соваться в воду.
—	Что вам сказал мой муж?
—	Ничего. Это я его проинформировал. Некоторая последователь¬
ность событий привлекла к себе мое внимание и заставила подумать о
том, что попытка шантажа могла иметь место.
Во всем этом разговоре есть налет некоей театральности, подумал он.
Вести беседу о шантаже в этом солнечном саду, где щебечут птицы, сидя
в кресле-качалке и попивая апельсиновый сок вместе с красивой жен¬
щиной в бледно-желтых шортах и белой блузке. Речь о шантаже в таких
условиях явно звучит неубедительно. Конечно, ему наплевать, потому
что он ни в какой шантаж все равно не верит. А она, понятно, насторо¬
жилась, но вообще-то этой женщине, похоже, присуще определенное
простодушие, и в этом, возможно, ее главная прелесть.
—	Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Казимир Кабестан?
—	Нет. Такое имечко подошло бы фокуснику из кабаре.
—	Он художник. И был когда-то весьма известным.
387-

—	К сожалению, я ничего не понимаю в живописи.
—	Госпожа Меркель, я собираюсь откровенно рассказать вам все,
что знаю, а вы в свою очередь постарайтесь откровенно объяснить мне,
что все это может означать лично для вас, а если это вам и впрямь
небезразлично, то нет ли фактов, которые мне неизвестны или кото¬
рые я неверно истолковал?
Госпожа Меркель рассмеялась. Никогда она не слышала ни о ка¬
ком Кабестане — или Капстане, как называл его комиссар Самсон, —
а раз так, то решила, что больше ей ничто не угрожает. Инспектору
было совершенно ясно, что она страшилась чего-то худшего и, услы¬
шав, что речь пошла о Кабестане, почувствовала явное облегчение.
—	Что ж, давайте попробуем, — весело сказала она.
—	Этот Кабестан — ваш муж немного знаком с ним, поскольку тот,
кажется, много лет назад написал его портрет, — жил в Амстердаме в
мансарде дома, принадлежащего доктору Хуберту ван дер Посту. Я упот¬
ребил прошедшее время, потому что Кабестан, знаете ли, умер.
Смешинки исчезли у нее из глаз, и она нервно огляделась по сто¬
ронам, прежде чем потупиться, делая вид, будто ничего не понимает.
— Разумеется, я знакома с доктором ван дер Постом, я бывала у
него на приеме. Но, боюсь, я никогда не слышала...
— Я постараюсь говорить без обиняков, так что заранее прошу про¬
щения. Все начинается с того, что этот художник вбил себе в голову,
будто вы с доктором чересчур сблизились, и он настолько уверовал в
это, что попытался создать неприятности.
— А вы сказали об этом моему мужу?
— Да. Ваш муж желает лишь одного — поддержать вас и, в случае
необходимости, защитить. Такова же и моя позиция — поэтому-то я
сюда и пришел.
— Вы хотите сказать, что доктор ван дер Пост обратился в поли¬
цию с жалобой на то, что этот ужасный человек попытался заставить
его заплатить за... отвратительную историю?
—	Нет, госпожа Меркель. Этот человек умер. Возможно, он и впрямь
был ужасен, этого мы не знаем. Но он умер, а если человек умирает вско¬
ре после того, как предпринял попытку шантажа, то даже если речь идет
о простом совпадении, мы вынуждены заподозрить, что в его россказнях
что-то было.
—	Уж не хотите ли вы сказать, что думаете, будто я убила этого
человека?
—	Тсс... не так громко. Нет, я этого не думаю. Но может возник¬
нуть мысль — не обязательно у меня, — что это сделал ваш муж.
—	Но это же невозможно. Вы просто не знаете моего мужа. Он
человек прямолинейный, последовательный, откровенный. Даже если
что-нибудь...
—	Госпожа Меркель, эта история соответствует действительности,
не так ли? Вы являетесь или были любовницей доктора?
388

—	Ах ты господи. Да.
—	Послушайте, это чрезвычайно важно. Вашему мужу — и мне
тоже — хочется избежать малейшей огласки, избежать ознакомления
с этим фактом прессы или даже суда, куда вас могут вызвать и по¬
требовать дать показания под присягой. Ваша репутация волнует ва¬
шего мужа ничем не меньше, чем собственная. Со мной вы можете
быть совершенно откровенны: если вы попытаетесь что-нибудь ута¬
ить, то знайте: тем самым вы только увеличите риск возможного ра¬
зоблачения. Лучше ввести в курс дела меня, вашего мужа и несколь¬
ко юристов, чем бульварную прессу. Итак, вы по-прежнему уверены
в том, что ничего не слышали о попытках шантажировать вас, ваше¬
го мужа или доктора?
—	Нет. Честное слово.
—	А вы с ним в последние три недели встречались?
—	Нет.
—	Перезванивались?
—	Тоже нет. Хотя... погодите-ка. Он звонил мне, но только спра¬
виться о моем здоровье. Дело в том, что мне и впрямь нездоровится.
Нет, я не больна, но и назвать себя совершенно здоровой тоже не могу,
а он помогает мне почувствовать себя лучше. Он позвонил мне неде¬
ли две или три назад. Точно не помню. Но осведомился только о том,
не случилось ли каких-нибудь неприятностей.
—	Именно так он и выразился? Никаких неприятностей?
—	Ну, знаете, ручаться я не могу. Если он и говорил что-то о не¬
приятностях, напастях или о болях — то все это относилось к моему
здоровью.
—	А не могло это означать вопроса о том, не пытаются ли вас шан¬
тажировать?
—	Что ж, вероятно, это следовало истолковать и так. Но я ничего не
знала. Как же мне было догадаться? О господи, что я такое сделала?
—	Позвольте дать вам один совет. Вообще не говорите ничего ва¬
шему мужу, если он сам не спросит, а я глубоко уверен в том, что он
этого не сделает. Он будет вести себя как ни в чем не бывало.
—	А что, если мое имя всплывет в газетах?
—	Не всплывет. У доктора Поста много влиятельных пациентов.
И никому из них не захочется, чтобы подобную тему мусолила прес¬
са. Беда в том, что кто-то рискнул поставить именно на эту карту. Вы
ведь хорошо ладите с мужем, не правда ли?
—	Очень хорошо. Это ведь второй брак, второй для каждого из нас,
знаете ли... Может быть, поэтому кое-что и кажется несколько странным...
Ее голос дрогнул, она решила отказаться от попытки объяснения
или самооправдания.
—	И у вас у обоих нет детей?
—	У мужа нет. А у меня есть дочь от первого брака. Ей сейчас шест¬
надцать. Она изучает искусство в Королевском колледже. Но она не
389

является ни в коей мере помехой нашему счастью, если вы подумали
именно об этом. Карл боготворит Сюзанну и даже не пытается скры¬
вать это. Может быть, он любит ее еще сильнее из-за того, что бездетен
сам. Честно скажу вам, господин ван дер Валк, потому что мне нс хоте¬
лось бы, чтобы между нами осталось малейшее недопонимание, — если
поведение моего мужа и кажется вам несколько странным, то мне оно
таковым вовсе не представляется. Конечно, он любит меня, но когда он
закрывает глаза на некоторые мои прегрешения, то происходит это не
столько ради меня самой, сколько ради Сюзанны — или, не исключаю,
из-за его трогательной заботы о собственном добром имени.
— Благодарю вас, госпожа Меркель. Если мне и придется посетить
вас еще раз, я постараюсь проявить должную деликатность и, уж ко¬
нечно, не допущу огласки. Не забывайте моего совета — ведите себя
как ни в чем не бывало.
Привлекательная женщина, подумал Ван дер Валк, уже отъезжая от
дома Меркелей. Пожалуй, он даже был в состоянии понять доктора ван
дер Поста.
Глава 9
Прежде чем отправиться домой, Ван дер Валк позвонил приятелю.
Владелец художественного салона, торговец и реставратор, при мини¬
мальных масштабах своей деятельности далеко не обделенный професси¬
ональным мастерством, Шарль всегда умел развлечь друга. Он был везун¬
чиком и оптимистом, с чрезвычайно хорошо развитым чувством смешного
и умением извлечь удовольствие практически из любой ситуации.
—	Привет, Шарль. Нет, не начинай докладывать мне, как идут дела,
это отнимет слишком много времени. Послушай, ты ведь разбираешься
в современной живописи? Да брось, ты же вращаешься в кругу худож¬
ников, ходишь на их вечеринки, умеешь потолковать об абстрактном
искусстве.
—	А какой конкретно круг ты имеешь в виду? — упрямо переспро¬
сил Шарль. — Таких кругов десятки — и они сплошь и рядом даже не
пересекаются. — По телефону Шарль всегда разговаривал на возвы¬
шенных тонах. — А что касается современной живописи, то таковой
не существует в принципе. Было тут несколько неплохих художников,
но не такие они дураки, чтобы оставаться. Все до единого удрали в
Париж. И произошло это лет сорок назад. Так что теперь они все ужас¬
но старомодны и могут разве что мастерить коллажи из старых газет и
велосипедных спиц. Смертельно скучно и совершенно не пользуется
спросом. Хотя есть, разумеется, поп-арт. Хочешь, чтобы я на скорую
руку ввел тебя в искусство поп-арта?
—	Нет. Я хочу, чтобы ты на скорую руку ввел меня в искусство
Казимира Кабестана.
390

—	Этого старого мошенника, вусмерть опившегося джином? Что ж,
мы как раз об этом и толковали. Уехал в Париж сорок лет назад, а
пото1и имел глупость вернуться сюда, потому что там им нс восхища¬
лись в надлежащей мере. Никогда с тех пор ничем не отличался, кро¬
ме как по части самых молоденьких девочек.
—	Ну, а что насчет девочек?
—	Никто толком не знает. Старина Каз выглядит сущим страши¬
лищем, каковым и является, но у него есть страннейшее свойство взы¬
вать жалость и сочувствие у девочек лет четырнадцати, кровь которых
он затем и сосет. Как правило, у него их по две-три штуки сразу.
—	Ты имеешь в виду, что так оно было. Он умер около месяца
назад.
—	Ты мне этого не говорил. Что ж, единственное, что я могу тебе
сказать, — его время давно миновало. И как раз этот пример доказы¬
вает, сколь мало я вращаюсь в кругах, о которых ты упомянул.
—	Да, но раз уж тебе известно о молоденьких девочках, значит, ты
с ним время от времени все-таки виделся. И знаешь местность — воз¬
можно, и конкретное место, где этих девочек подбирают. Или где они
фланируют. Ну, сам понимаешь.
—	Ах вот ты о чем. Да, есть у них такое местечко. Называется
Клуб Современного Искусства. Современным его можно было назвать
разве что в тс времена, когда Берта Морисо была еще маленькой де¬
вочкой. Теперь я усек: ты хочешь, чтобы я туда тебя сводил. А ког¬
да? Сегодня вечером, если ты не против.
—	Местечко воистину можно назвать ископаемым, — пару часов
спустя произнес Шарль; темно-зеленый костюм с канареечным галс¬
туком был ему очень к лицу. — Как раз из времен самого Казимира.
Здесь кажется, будто вот-вот встретишь Эзру Паунда и он окажется
бодрым юношей. Казимир считал себя художником типа тех, которых
воспел Фрэнсис Скотт Фитцджеральд. Мы называли его Старым По¬
хабником, но теперь, похоже, от этого лучше бы отказаться. Но здеш¬
ним беднякам все равно податься некуда. Собираются здесь и спо¬
рят о великой Традиции. Я здесь не показывался целый год. Ну, а как
прикажешь тебя сегодня представить присутствующим?
—	Давай так. Меня зовут Петерсен, я прибыл из Дании, я без ума
от живописи. Здешний народ говорит по-французски?
—	Все художники более или менее говорят по-французски. Только
понять что-нибудь трудно. Ну вот, мы и добрались.
Они подошли к замшелому подъезду на замшелой улочке, втиснув¬
шейся между Дамбой и старыми кварталами и кишмя кишащей улич¬
ными торговцами. Клуб Современного Искусства занимал полупод¬
вальный этаж складского помещения, набитого под завязку, как
выразился бы Ван дер Валк, скатанными в рулон коврами.
391

—	Они не устают молиться, чтобы наверху случился пожар. Тогда
они получат страховку и смогут на эти деньги сбежать на Таити, —
пояснил Шарль. — Они ведь все еще живут в тс времена, когда худож¬
ники и впрямь сбегали на Таити. Гляди, а вон там старина Бен.
Освещение здесь было более чем скромным — и все же Ван дер
Валк разглядел несколько весьма эксцентрических причесок, так,
правда, и не определив, мужчинам они принадлежат или женщинам.
Возле свечи, установленной на стойке бара, и в окружении тысячи
других свечей, сливавшихся в по^ок сальной лавы, стоял угрюмый
мужик лет шестидесяти с монашеской тонзурой и с козлиной бород¬
кой, одетый в синюю матросскую куртку, из рукавов которой тор¬
чали голые (если не считать татуировки, изображающей русалок)
руки. Лицо его было довольно обветренным, однако на несколько
болезненный лад, как если бы исполнитель роли пиратского вожака
в голливудском фильме позабыл наложить перед съемками послед¬
ний грим.
— Привет, Бен! Как дела, старина? Это мой друг, он из Дании, так
что давай говорить по-французски. Идет?
— Отлично, друзья мои, просто отлично. А как насчет того, чтобы
пропустить рюмаху?
Голос пирата подошел бы скорее уличному зазывале — резкий и
настойчивый. Татуированная рука описала дугу по воздуху — и на
стойке появилась бутылка джина.
— Господин Петерсен тут завел речь о былом времечке и упомянул
о Казимире. Они были когда-то знакомы в Париже. И я подумал: а
может, мы его тут и отыщем?
— Да что ты! Разве вы не слышали? Бедняга Каз... Умер. Да, дру¬
зья мои, вот так-то. Он умер. — В голосе бармена появились инто¬
нации, призванные имитировать речь американцев, хотя свидетель¬
ствовали они, пожалуй, лишь о регулярных визитах в книжную лавку
Сильвии. — Такая трагедия! Всего пару недель назад. Шарль, друг
мой, мы, представители старой гвардии, уходим один за другим.
—	Бен, я не принадлежу к старой гвардии, так что на мой уход, по¬
жалуйста, не рассчитывай. А что насчет здешней молодой гвардии? На¬
верняка там, в дальнем углу, появилось несколько новых хорошеньких
мордашек? Да и старика окружала, должно быть, перед смертью целая
орава.
—	Нет-нет, он был у себя в мансарде один. Сердечный приступ.
Молодой Гарри Саймонс нашел его, после того как старик пару дней
нигде не показывался и его хватились. Что же касается его вечных ми¬
лашек, то последняя, которую я видел, оказалась и впрямь обольсти¬
тельной. Каз называл ее малышкой Сью, но она сюда не захаживала.
Конечно, он привел ее к нам пару раз просто продемонстрировать, но
вообще-то она была, знаете ли, не из наших. Чистая любительница, к
тому же родители у нее — какие-то богатые свиньи. Молодой Гарри
392

мог бы сказать поточнее, но и он в последнее время здесь не показы¬
вается. Нашел друзей, которые начали его раскрутку.
Неплохой свидетель, подумал Ван дер Валк. Такие люди подмеча¬
ют и запоминают все; единственное, на что приходится делать поправ¬
ку следователю, — это неизбежный налет злоязычия в их высказыва¬
ниях.	'
—	Ну, впрочем, и ладно, — сказал Шарль. — Все это, конечно, пе¬
чальное совпадение, не так ли, господин Петерсен? Но старину Каза
и впрямь страшно жаль. Что ж, нам пора, так что прощай, Бен, и пере¬
дай от меня теплые слова всем адептам современного искусства.
—	Что-нибудь разузнал? — спросил Шарль, когда они с инспекто¬
ром уже сидели в салоне его белого «рено», а машина эта сама по себе
казалась Ван дер Валку несколько непристойной. '
—	Хотелось бы мне разузнать побольше про этого Гарри. И про
малышку Сью. Мне надо поговорить с кем-нибудь, кто общался со
старым пьяницей в его последние месяцы, причем общался плотно.
—	Ага, понятно. То есть ничего не понятно, но я не собираюсь
приставать к тебе с расспросами. Что ж, Гарри я для тебя отыскать
смогу. По поводу Сыо мне ничего не известно. Но предупреждаю
тебя: Гарри Саймонс — отвратительный человечек, он не думает ни
о чем, кроме денег, и его единственная загадочная для меня черта —
интерес к горемычному Казу, большая часть картин которого может
быть использована разве что в декоративных целях.
—	Что ж, расскажи мне, коротко и ясно, что за человек этот Гарри.
—	Гарри — сын Саймона-старшего, который был хорошим худож¬
ником, превосходным экспертом в области живописи и вообще повсе¬
местно уважаемым человеком. У него были две галереи: в Париже и
здесь, в Амстердаме. Был схвачен как участник Сопротивления и пу¬
щен на мыло. Гарри тогда был мальчиком и находился в Америке, а.
следовательно — в полной безопасности. Приехал в Европу несколько
лет назад эдаким докой, ну, сам понимаешь. В Париже qh не потянул,
зато здесь как сыр в масле катается. Для всех этих помешанных на поп-
арте парней он светило и к тому же знает всю эту публику вдоль и
поперек. Но, как не устает подчеркивать старина Бен, особо тяготеет
Гарри к старухам в норковых шубах, потому что сдохнуть от голода он
решительно не намерен. Каз, умерший только сейчас, но для торгов¬
цев живописью можно сказать что умерший сразу после войны, не мог
представлять для смышленого Гарри ни малейшего интереса. Понял?
—	Понял. А раз уж ты с ним знаком, то не познакомишь ли и меня?
—	Конечно. Мы с ним не дружим; он ошивается в кругу псевдоин¬
теллектуалов. Но я могу позвонить ему — хоть прямо сейчас, а?
—	Давай так и сделаем.
—	Повезло, — сказал Шарль, вернувшись из телефонной будки. —
Он дома и готов принять тебя. Я могу подвезти, если хочешь. Запо¬
мни, что ты поклонник современного искусства. Он заинтригован,
393

потому что не может понять, с какой стати я поставляю ему такого
клиента. Тем более он знает, что меня от пего просто воротит.
...Саймонс жил возле парка, всего через две улицы от бронзовой
таблички с именем доктора ван дер Поста. Но эта улочка была куда
менее привлекательной: деревья здесь были подстрижены, а безмоз¬
глые архитекторы, имеющие в своем распоряжении куда больше чу¬
жих денег, чем собственного вкуса, придали зданиям, перестраивая
их, налет ненужного модернизма. Ван дер Валк окинул взглядом дом,
в котором жил Саймонс, — крупноблочное здание без характера и
души, — и ему пришел на ум потешный стишок о человеке, который
оказался в сортире, но в соседней квартире.
Сверившись по почтовым ящикам в нижнем холле, Ван дер Валк
решил подняться на лифте. На лестничной площадке лежал бледно¬
фиолетовый ковер, стены же были выкрашены в оранжевый цвет; тог¬
да как в лифте ковер был оранжевым, а стены — бледно-фиолетовыми.
Ван дер Валк нажал на кнопку. Дверь ему открыл мужчина лет три¬
дцати, смуглый и привлекательный, со стройным и хорошо тренирован¬
ным телом. На еврея он был не слишком похож, больше смахивал на
какого-нибудь латиноамериканского игрока в поло. На нем были до¬
машние брюки, мокасины и свитер ангорской шерсти — все это цвета
кофе с молоком, правда, различных оттенков. Голубая шелковая ру-
’башка дополняла его сходство с сиамским котом. Ван дер Валк даже
посмотрел было, нет ли у него на шее*серебряных бубенцов, но в этом
смысле его ждало разочарование.
— Заходите, прошу вас. — Саймонс встретил его радушно. — Не
угодно ли виски?
— Не откажусь.
В квартире у Саймонса посетителя встречали еще более причудливые
цветовые гаммы. Гостиная была выдержана в кроваво-красных и темно-
золотых тонах, а кофейный столик и занавески на окнах сверкали ослепи¬
тельной белизной. Гостиная оказалась просторной и практически никак не
обставленной, зато ее переполняли произведения искусства. Ван дер Валк
не без опаски опустился на низкий-низкий и длинный-длинный диван,
взял стаканчик виски «Оставайся на ногах», бегло подумав о том, что на¬
звание напитка едва ли соответствует его свойствам, и пришел к выводу,
что мистер Саймонс умеет сочетать приятное с полезным.
—	Оглядитесь по сторонам, — с наигранным равнодушием произ¬
нес Саймонс; — Все это, конечно, быстро приходит и еще быстрее
уходит, но пока оно остается здесь, то все без исключения предназна¬
чено для продажи. Или вы имеете в виду что-то конкретное?
—	Да, честно говоря, имею. Я имею в виду Кабестана. И меня, ин¬
тересует, нет ли у вас на продажу какой-нибудь из его ранних работ.
Темные красивые глаза с изумлением посмотрели на инспектора.
—	Я был немного знаком с ним, но его произведениями нйкогда
не торговал. А ведь господин Дежюссель дал мне понять...
394

—	Он даже не знал, что меня интересует на самом деле. Мне ка¬
жется, Казимира при жизни все-таки недооценивали.
Саймонс, казалось, задумался, потом неторопливо кивнул в знак
согласия.
—	Возможно. Скажем, вероятность этого не исключается. Кое-чему
из его произведений можно вернуть былую славу, в особенности если
речь пойдет о ранних работах, как вы только что изволили заметить.
Можно скупить их сейчас по минимальной цене, а потом организовать
раскрутку. Почему бы нам с вами не заняться этим сообща? Насколько
я понимаю, вам хочется несколько оживить рынок? Думаю, что я сумею
раздобыть для вас некоторые работы. Начав с какого-нибудь определен¬
ного жанра. Что вас особенно интересует? Может быть, портреты?
Тут Ван дер Валка осенило.
—	Девочки.
—	Вы хотите сказать, обнаженная натура?
—	Я вообще не говорил, что собираюсь покупать какие-либо кар¬
тины, мистер Саймонс. Я не хочу продолжать этот разговор, выдавая
себя за того, кем не являюсь. Я инспектор уголовного розыска поли¬
ции Амстердама, и у меня возникли определенные сомнения по пово¬
ду обстоятельств его смерти. Особенно интересуют меня применитель¬
но к Кабестану девочки, но вовсе не изображенные на холсте. Живые
девочки. А уж обнаженные или нет, это вы сами решайте.
Последнюю фразу он постарался произнести как можно более бла¬
гожелательно.
Гарри взял тайм-аут, усаживаясь на диван и наливая себе виски; а
графин-то, подумал Ван дер Валк, дешевой шведской работы не сви¬
детельствует о хорошем вкусе. Инспектор откинулся на спинку дива¬
на, огляделся по сторонам и прищелкнул языком, заметив картину,
показавшуюся ему особенно отвратительной.
—	Уж и не знаю, чем я могу помочь вам, — настороженно начал
Гарри.
Его настороженность, впрочем, могла ровным счетом ничего не
означать: он был из тех людей, которые, раз обжегшись на молоке,
постоянно дуют на воду. И они настолько порочны и бесчестны по
природе своей, что само по себе столкновение с человеком честным
и порядочным повергает их в смятение.
—	Как я припоминаю, я сказал вам, что мы с ним были знакомы,
но знакомство это бцло весьма поверхностным, а уж о его личной
жизни я и вовсе ничего не знал.
—	Незадолго до смерти, — подчеркнуто спокойно начал Ван дер
Валк, — Кабестана часто видели в сопровождении девушки. Очень
молоденькой и весьма хорошенькой. И, как я слышал, он вечно пу¬
тался именно с такими.
—	Это верно. — Саймонс неожиданно во весь рот ухмыльнулся. —
Старина Казимир по части девочек был великий мастер.
395

—	А эту девушку вы знаете?
—	Да ни боже мой, я и его-то едва знал, что уж там говорить о его
девицах. Правда, я слышал краем уха, будто она изучает искусство. Да
и видел ее, кажется.
—	Это ведь вы нашли тело Кабестана, если я не ошибаюсь?
—	Да, я. Тут слова хлынули из него потоком. — Мне сказали,
будто у него есть целый ворох рисунков из прежних времен. Рисунков,
принадлежащих перу его приятелей по Парижу. И я решил предложить
ему за них кое-какие деньги. Я не мог понять, почему он не отпирает
дверь, и начал расспрашивать в нижней части дома, не заболел ли он,
и какая-то секретарша или вроде того позвонила в полицию... И на¬
шли его, строго говоря, полицейские, а вовсе не я. Я просто при этом
присутствовал.
—	А как зовут девушку?
—	Господи, да не знаю. Вернее, не могу вспомнить. Хотя на какой-
то вечеринке нас и знакомили. Джилл, Джаннет — что-нибудь в этом
роде. Я поговорил с ней минуту-другую — сами знаете, как оно быва¬
ет на вечеринках. Запомнил только, что она очень хорошенькая, — вот
и все.
—	Понятно- — На лице у инспектора появилась саркастическая
усмешка. — Мне бы, знаете ли, хотелось разыскать эту девушку.
И хотелось бы, чтобы вы, хорошенько подумав, вспомнили, кто имен¬
но вас с нею знакомил.
Шелковые брови изогнулись двумя арками, демонстрируя процесс
глубоких размышлений.
—	Там было несколько человек, с которыми я более или менее зна¬
ком. Но, честно говоря, не могу вспомнить. Возможно, это была гос¬
пожа ван дер Пост.
Теперь пришла пора поиграть бровями Ван дер Валку, изображая
великое изумление.
—	Вот как? Госпожа ван дер Пост?
—	Да. Вы с ней, конечно, знакомы. Она моя постоянная заказчица.
—	Вы говорите о жене врача?
—	Полагаю, что да. Но с ним я никогда не встречался. Да и ничего
о нем не слышал.
—	А Кабестан на этой вечеринке присутствовал?
—	Не могу припомнить, был он там или нет. Хотя нет, не похоже.
Конечно, я могу и ошибиться насчет госпожи ван дер Пост: я ведь
сейчас, знаете ли, рассуждаю о Казе, и тот факт, что он жил в мансар¬
де ее дома, — ну понимаете... У меня могла возникнуть ассоциация,
которая на самом деле отсутствует. Но припоминаю, что болтал с де¬
вушкой на той вечеринке.
—	А кто устраивал вечеринку?
Саймонсу явно не нравилось, что его расспрашивают все дальше и
дальше.
396

—	Телепродюсер, с которым мы немного знакомы. Его зовут Артур
де Фрис. Дело было в Бларикуме. Но с тех пор Прошло не то три, не
то четыре месяца. Боюсь, что больше ничем не смогу вам помочь.
—	Да все нормально. — Ван дер Валку и впрямь понравился харак¬
тер состоявшейся беседы. Этот ковбой из мира искусств, разумеется,
не посмел бы наврать ему с три короба, потому что большая часть фак¬
тов из его рассказа могла быть подвергнута проверке, и; судя по все¬
му, у него создалось впечатление, будто Ван дер Валк проверил все
заранее. — Еще одно замечание, мистер Саймонс. Но это и вправду
уже напоследок. Возможно, попытка оживить рынок обнаженными ра¬
ботами Казимира Кабестана и впрямь является замечательной идеей,
но только нс вздумайте в поисках дополнительной рекламы обращаться
за помощью к прессе. Это я вам, можно сказать, запрещаю. И если
кто-нибудь из газетчиков пронюхает, что полиция интересуется его
смертью, я буду наверняка знать, кто именно сообщил им об этом. Вы
все поняли? И, как я вам уже говорил, далеко не все относятся к ва¬
шему бизнесу с особой доброжелательностью. Есть люди, которые мо¬
гут порядочно подпортить вам дело. Вы меня поняли? Запомнить вам
нужно только одно: держите язык за зубами!
В темных и блестящих глазах Саймонса появилось странное выраже¬
ние — Ван дер Валк мог бы поручиться, что его собеседник что-то знает
и скрывает или что он и сам озадачен, но в любом случае его взгляд, хоть
и довольно противный, был умным и пристальным. Ван дер Валк решил,
что этот человек ни за что не осмелится использовать для раскрутки воз¬
можности прессы. Что же касается определенной робости, то такие люди
робеют даже в самой безобидной ситуации, хотя какого черта было ему
робеть из-за подружек старины Казимира и почему бы, собственно,
самому Саймонсу не приударить за одной из них, особенно если она та¬
кая хорошенькая, как все рассказывают? «Из семьи богатых свиней» —
так или примерно так сказал о ней старый Бен. Все это звучало доста¬
точно безобидно и говорилось вроде бы без задней мысли.
Ван дер Валк отправился домой пешком — прогулка была на кило¬
метр с небольшим. Стоял изумительный летний вечер; улицы были
полны горланящими и хохочущими подвыпившими туристами. Ван дер
Валк с интересом думал о Саймонсе, ему хотелось малость расшеве¬
лить этого человечка.
Дома он снял башмаки, поиграл затекшими пальцами ног, поцело¬
вал жену и потянулся за телефонным справочником. Бларикум, поду¬
мал он, это где-то по шоссе на Хилверсум. Он набрал нужный номер.
—	Могу ли я поговорить с господином де Фрисом?
—	К сожалению, нет. Он у себя в мастерской. Если вы звоните по
делу, то можете попробовать найти его там.
—	Нет, нет, это личный звонок!
—	Тогда, может быть, я передам ему? Вы говорите с госпожой де
Фрис. А кто, простите, вы сами?
397

—	Да я, знаете ли, один из друзей Гарри Саймонса. Только что от
него вернулся. А говорили мы с ним, кстати, о вашем муже.
—	Вот как? Гарри только что тоже звонил сюда и сказал, что пере¬
звонит в мастерскую.
—	Ага, значит, мы с ним решили заняться одним и тем же.
—	Так не дать ли вам тамошний номер, господин... Простите, я не
расслышала вашей фамилии.
—	Не беспокойтесь, госпожа де Фрис, до утра мое дело подождет.
И еще раз большое спасибо.
Он повесил трубку и радостно улыбнулся жене, недоуменно посмат¬
ривавшей на него.
—	А для чего это ты говорил таким дурашливым голосом?
—	Ха-ха-ха! Я ведь сейчас общаюсь с интеллектуалами. Занимаюсь
вопросами современного искусства. Вот и настраиваюсь на их волну.
—	Звучит это просто чудовищно. Ты говоришь, как Шарль. Хотя как
раз о нем я не могу сказать ничего плохого.
—	Именно так. Милейший Шарль, он меня с ними и свел. Надо бы,
кстати, позвонить ему... Алло, Шарль?.. Мы премило поболтали с Гар¬
ри. Не беспокойся, я сказал ему, что ты и не догадывался о моих на¬
мерениях. Но эта девица Казимира — ты помнишь, ее зовут Сьюзи, —
с ней связано кое-что забавное. Гарри знаком с нею, что само по себе
недостойно внимания или хотя бы упоминания. Но он делает вид,
будто практически не знает ее, а это уже действительно интересно. Он
даже позвонил приятелю, который тоже в курсе дела, и попросил его
помалкивать. Как ты думаешь, что все это должно означать?
—	Я бы сказал, что он норовит обвести тебя вокруг пальца просто
по привычке. Люди всегда лгут, разговаривая с полицией.
—	Оно конечно. Особенно в связи с чьей-нибудь смертью. И ты не
усматриваешь здесь никакой взаимозависимости?
—	Ну, а что такое эта девица по имени Сьюзи? Так ли она важна?
Вокруг старины Каза таких девиц всегда ошивалось по нескольку штук
сразу. Никому не нужные тинейджеры.
—	Тогда зачем же так подчеркнуто лгать, утверждая, будто он с нею
не знаком?
—	Послушай, прекрати ломать себе голову и ступай спать.
Ван дер Валк положил трубку на рычажки, радостно улыбаясь.
—	Нынешним вечером я во всех делах иду напролом, —„сообщил
он Арлетт. — Найди-ка мне в справочнике Г. Саймонса, ладно?
—	Нынешним вечером ты, похоже, решил наговорить по телефону
на все свое жалованье. Почему бы тебе не позвонить из офиса, чтобы
за твой звонок платила полиция?
—	Хочется сделать какую-нибудь глупость. Нет ли у нас молока?
Я бы с удовольствием выпил чашку какао, если ты в состоянии его
сварить... Добрый вечер, мистер Саймонс. Говорит инспектор ван дер
Валк. Что? Да нет, что вы, какая ночь, время еще детское. Ну, и что
398

сказал Артур? Трудно ему пришлось, верно? Ну, а теперь прошу вас
назвать мне имя той девицы, причем немедленно. Да, это все, это и
в самом деле будет все. Послушайте, мой дорогой, если я еще раз ус¬
лышу, что вы ее имени не знаете, то завтра вы обнаружите у себя на
письменном столе повестку в полицию, а ваш визит туда покажется
вам еще скучнее, чем мне. Нет, нет, дружище, не нужно никаких объ¬
яснений. Не нужно мне их, я их не хочу, я их, наконец, не желаю.
Ну вот, огромное спасибо. Спокойной ночи... У нас в доме найдется
виски? — спросил он, обращаясь к жене.
—	Конечно нет.
—	Жаль. Я бы с удовольствием пропустил стаканчик. Еще один малю-
усенький звоночек, вот где-то здесь у меня есть номер. Куда-то зарыл¬
ся... среди всех этих бумцг... Алло! Госпожа Меркель? Инспектор вандер
Валк. Извините, что вынужден вас побеспокоить. Нет, вся вина целиком
и полностью на мне, в нашем сегодняшнем разговоре мне надо было
обсудить с вами одно второстепенное обстоятельство, а я совершенно
упустил это из виду. Ваша фамилия по первому мужу Уайлд? Благодарю
вас и вновь прошу прощения за столь поздний звонок.
Глава 10
Артур де Фриз был из тех телепродюсеров, которые ухитряются не
носить бороду. Зато у него были очки без оправы и ослепительная улыбка
человека, который счастлив познакомиться с вами, а также бледная и
светлая кожа. Лицо его было местами несколько мясистым — так, слов¬
но костям потребовались подушки, на которые можно улечься поудоб¬
нее. Белоснежная дорогая рубашка облекала крепкий торс, туфли типа
мокасин были так же подчеркнуто модными и роскошными, говорить
ему нравилось по-английски, вернее, на той смеси американского с ни¬
дерландским, которая должна была в первую же минут дать собеседни¬
ку понять, что телепродюсер некогда побывал аж в Нью-Йорке.
Когда Ван дер Валк прибыл к нему в студию в Буссуме, Де Фрис
прямо-таки излучал дружелюбие: прошу пожаловать ко мне в святи¬
лище и давайте посмотрим, не сможем ли мы разжиться чашечкой
кофе. Дома, вне всякого сомнения, он угостил бы посетителя «Мар¬
тини», причем прямо из шейкера. Продюсера предупредили, чтобы
он не слишком откровенничал о человеке по фамилии Саймонс, поэ¬
тому Ван дер Валк не упомянул этой фамилии.
—	Да, я припоминаю ту вечеринку. Это был день рождения моей
жены. Но вы же сами знаете, как оно бывает на вечеринках.
—	Нет, не знаю. Я не часто на них бываю. Поэтому я и пришел к
вам — чтобы вы мне обо всем рассказали.
—	Хорошо. Только, знаете ли, на такие вечеринки, как правило,
набиваются всякие. И те, кого встречаешь и принимаешь лишь из
399

формального гостеприимства, и те, кто бывают интересны и даже
блистательны в обществе, — но и не более того. Человек тридцать,
большинству из которых только и можешь сказать: «Привет, Джо, как
дела», и лишь трое-четверо таких, с кем дружишь по-настоящему.
Ван дер Валк вслушивался в эти несколько невнятные полуизвине¬
ния с вежливой снисходительной улыбкой.
—	Ну, и в какую же категорию вписывается госпожа ван дер Пост?
Артур, явно ожидавший, что в разговоре всплывет совершенно дру¬
гое имя, вспыхнул от радости и сразу же стал еще приветливей.
—	Ну вот, это как раз иллюстрация к только что сказанному. По¬
тому что я с ней, конечно, знаком, но с ней, в конце концов, все зна¬
комы. И все приглашают ее, потому что она хорошо вписывается в
любую компанию. Интеллигентная, яркая, хороша собой, остроумна —
одним словом, приятна во всех отношениях. И всех знает, так что хо¬
зяину нечего ломать себе голову над тем, с кем ее знакомить или не
знакомить. И знает все темы, на которые может зайти разговор в на¬
шем кругу, — да что там говорить, она просто одна из нас.
Это было произнесено с неподдельной гордостью; судя по всему,
подобная похвала казалась Де Фрису наивысшей.
Ван дер Валк решил заочно записаться в ученики к этой замечатель¬
ной дамочке. Вести себя легко, весело, обворожительно, обезоружи¬
вающе. И если что-то произойдет, непременно принять в происходя¬
щем участие.
— Ну, а предположим, — наилюбезным образом начал он, потяги¬
вая чай, — предположим, что она играет роль в определенной пьесе и
вам необходимо обрисовать ее мне как ключевой персонаж. Допустим,
вы даже надеетесь, что я выступлю спонсором постановки или что-
нибудь в этом роде. И вам хочется, чтобы этот образ предстал передо
мной как живой. Как бы вы в таком случае описали ее? Внешность,
манеры, характер.
Артур заулыбался еще сильнее, предложенный этюд показался ему
заманчивым.
— Вот примерно в такие игры и играют на вечеринках. Что ж, да¬
вайте попробуем. Она хорошо одевается, скорее, в строгом стиле; всег¬
да, знаете ли, в перчатках, драгоценностей немного, но это настоящие
драгоценности, и вид такой, будто она только что от парикмахера. Ей
лет сорок с лишним, но выгляди? она моложе, скажем, на тридцать
пять. Довольно стройная, хорошо ходит, хорошо держит спину; при¬
ятный спокойный голос. Белокурые волосы, яркие,-с несколько ме¬
таллическим отливом, но цвет настоящий. Синие продолговатые глаза.
Прекрасные зубы. Очень элегантная, великолепно держащаяся.
Что ж, давайте подытожим: спокойна, холодна, производит впечатле¬
ние самостоятельной и уравновешенной женщины, четко контролирую¬
щей свое, как вы бы, наверное, сказали, подсознание. Не курит, не пьет.
Я понимаю, что это звучит сухо и не производит никакого впечатления,
400

но на самом деле все несколько по-иному. Беа очень нравится мне: она
положительно прелестна. Она может подолгу выслушивать ваш рассказ
о делах — и чувствуется, что на нее можно положиться.
Артур описал в воздухе круг дымящейся сигаретой; игра, предло¬
женная инспектором, похоже, захватила его.
—	Ей не хватает изюминки — я хочу сказать, что она хороша собой
и тем не менее не кажется особенно привлекательной. Даже после
двух-трех коктейлей вам не пришло бы в голову призывать ее страст¬
ными взглядами в спальню, но разговаривать с нею интересно. Она
более чем разумна. И представляет собой превосходный барометр.
Я хочу сказать вот что. Мы обсуждаем какую-нибудь пьесу или по¬
становку, и тут ты у нее спрашиваешь: «А как тебе та сцена в маши¬
не?» И она отвечает: «Слишком быстрый темп» или «Слишком мед¬
ленный» — и ты сразу же понимаешь, что она на все сто процентов
права. Что-то я, однако, разговорился, а, инспектор? Бедняга Артур,
говорят про меня, он как автомат — вставишь монетку, а потом уже
ни за что не остановить. Ну, и как же я прошел этот старый тест?
На пятерку или на двойку?
—	Неплохо прошли, — с ухмылкой ответил Ван дер Валк. — Я ни¬
чего не имею против, если вы еще немного порассуждаете.
—	Ха-ха-ха, вы умеете найти нужное слово! А вы не против, если я
сейчас удалюсь, потому что без меня им никак не управиться?
—	Давайте, — ответил Ван дер Валк. — Играя в спектакле, мы по¬
лагаемся на совесть партнера.
—	Отлично сказано, — заметил Артур. Его явно радовало, что бесе¬
да как началась, так и закончилась без единого упоминания о Гарри
Саймонсе.
Все было слишком гладким, слишком хорошо подогнанным, думал
Ван дер Валк на обратном пути в Амстердам. Каждый характер и каж¬
дая деталь подходили друг к дружке без сучка без задоринки — но все
это выглядело красиво и безобидно только на взгляд такого имбецила,
как этот Артур. Шесть персонажей в поисках автора.
У доктора была любовница, у любовницы — дочь, дочь была зна¬
кома с художником, художник — судя по всему был знаком с женой
доктора, художник шантажировал доктора. И где-то во всей этой кон¬
струкции имелся невидимый изъян.
- Художник знаком с жиголо, художник знаком с дочерью любовни¬
цы доктора. Жиголо тоже знаком с дочерью. Узнает ли художник о
любовнице доктора от ее дочери? Узнает ли об этом жиголо? Знаком
ли жиголо с женой доктора? Знает ли жиголо о планах художника от¬
носительно шантажа? Совпадают ли они с планами самого жиголо?
Похоже на игральный автомат. Крути ручки хоть целый день, моне¬
ты из него все равно не посыплются. Что ж, надо попробовать еще раз.
Художник шантажирует банкира, жена банкира спит с доктором, дочь
банкира знакома с жиголо, жиголо знаком с женой доктора. Тупик.
401

Доктор, возможно, убил художника. Или доктор покрывает извест¬
ного ему убийцу художника. Но кого? Этим убийцей может оказаться
любой из фигурантов дела.
Доктор, вне всякого сомнения, чего-то боится. Боится, но не очень.
Может быть, даже вообще не боится — или же чувство, владеющее им,
называется как-то иначе. А если боится, то, может быть, боится не¬
достаточно сильно? Возможно, на самом деле ему ничего и не надо
бояться, кроме разве что скандала. И даже не самого скандала. Но
слишком много влиятельных людей окажутся вовлечены в эту историю.
Многоуважаемые пациенты доктора, многоуважаемое семейство жены,
более чем многоуважаемое окружение банкира.
Знает ли жиголо что-нибудь о шантаже? Или, может быть, только
догадывается?
Лишь в одном нет ни малейших сомнений: игра идет не по прави¬
лам. Что ж, тем хуже для Ван дер Валка.
Яркий солнечный свет навевал на него дремоту', и, выбираясь из
машины на стоянке возле полицейского департамента, он широко зев¬
нул. Но его дремоту как рукой сняло, когда он услышал сообщение
старшего инспектора Кана. Черт побери, «бьюик» длиною с целый авто¬
бус, принадлежащий какой-то важной шишке, угнали со стоянки пря¬
мо перед зданием департамента, пока владелец машины произносил
перед дежурным инспектором гневный монолог по поводу кражи дра¬
гоценностей из его гостиничного номера. Кан сам побеспокоится
о машине, он не сомневается в том, что сумеет справиться с этим де¬
лом. А вот Ван дер Валку предстоит немедленно заняться драгоценнос¬
тями, потому что речь идет о действительно крупной шишке, и раз уж
обокрали такого человека, то в следующий раз стащат что-нибудь у
швейцарского посла, а если полиция и тогда не спохватится, то на оче¬
реди окажется и само швейцарское посольство.
Ван дер Валк, тяжело вздохнув, взялся за дело. С головоломкой
придется потерпеть — возможно, даже несколько недель.
Глава 11
Комиссар Самсон вернулся из отпуска, его кожу покрывал агрес¬
сивный загар; с разбегу, как в набежавшую волну, бросился он в кан¬
целярскую рутину. Старик — или Дед — оба прозвища отлично ему
подходили — терпеть не мог канцелярской работы и, в частности,
просто ненавидел письменные отчеты. «Слишком много их я в свое
время понасоставлял сам, чтобы не знать, какая все это туфта, — час¬
тенько говаривал он. — Докладывайте, пожалуйста, устно». Админи¬
стративные неприятности не больно-то страшили его, но в допросе с
пристрастием, который он учинил Ван дер Валку (при всей мнимой
беззаботности и явной глупости многих вопросов, облеченных в фор¬
402

му бюрократических изысков, с помощью которых Дед так искусно
умел морочить начальству голову), сквозила тревога. В конце концов,
и комиссар Самсон не всесилен. Ван дер Валк обнаружил и подсчи¬
тал как-то, что за неделю среднестатистической работы он потратил
пятьдесят восемь процентов служебного времени на составление все¬
возможных рапортов и отчетов (для чего он воспользовался казенным
секундомером и служебным блокнотом, если уж вести речь о злоупо¬
треблении деньгами налогоплательщиков).
—	Ну ладно, — буркнул комиссар Ван дер Валку после нескольких
иевеселых замечаний по поводу «бьюика» и драгоценностей, хотя и то
и другое уже было возвращено владельцу. — А как там дела с нашим
доктором?
Ван дер Валку пришлось собраться с мыслями. В последнюю пару
дней он почти не задумывался над этим вопросом. На всем деле со
смертью Кабестана лежал налет некоей каникулярности, над ним мож¬
но было ломать себе голову в отсутствие настоящей работы. Что-то вро¬
де кроссворда? Да нет, не так. Отношение к расследованию дела как к
кроссворду, который необходимо решить, было, как он знал, присуще
многим полицейским, гордящимся своей объективностью, но сама эта
объективность была чудовищным искусом. Нет, речь шла скорее об игре.
Тоже достаточно скверно. Может быть, даже хуже, чем кроссворд.
—	Мне кажется, мы и впрямь способны сделать тут весьма не¬
многое. Чем больше я задумываюсь над этим делом, тем все более
гнусное осиное гнездо вижу перед собой. Кое-чего мне удалось до¬
биться, блефуя и тем самым вынуждая людей разговориться, но и в
этом плане я зашел в тупик.
Показалось Ван дер Валку, или комиссар Самсон й в самом деле
едва заметно ухмыльнулся? Неужели это говорит Ван дер Валк — луч¬
ший специалист по допросам во всем'департаменте?
—	Я дважды разговаривал с доктором. Что-то держит его в посто¬
янном напряжении; но я даже не знаю, нервничает ли он из-за меня
или нет. Конечно, не исключено, что он замочил этого художника, но
не исключено и другое: ему просто не нравится, что я лезу во всю эту
историю, в которой взаимоотношенйя персонажей переплетены самым
причудливым образом. Как выяснилось, художник был знаком с де¬
вушкой, доводящейся дочерью от первого брака жене банкира, любов¬
нице доктора. Художник познакомился с нею в компании, в которой
постоянно вращается жена самого доктора. Можно сказать, блистает.
А между доктором и женой какой-то холодок. И все в таком роде.
—	Пожалуйста, пояснее.
—	И рад бы, да не могу.
—	А вам не кажется, что объектом шантажа могла оказаться и жена
Доктора?
—	Нет, не думаю. Хотя, конечно, ничто не исключено. А в роли
Джокера во всей-этой перемешанной карточной колоде выступает не¬
4031

кий плейбой и торговец предметами искусства, который был знаком с
художником и, строго говоря, нашел его мертвым. У него есть своя
«легенда», которую можно принять, а можно и не принимать. Плей¬
бой знаком с женой доктора, которая, как я уже сказал, блистает в этих
околохудожествснных кругах, и с девушкой художника, доводящейся
дочерью другой главной фигурантке во всей этой истории. И послед¬
нее обстоятельство он пытается скрыть. Он мне не нравится, но у меня
на него ровным счетом ничего нет.
— Так что вы увязли.
— Вот именно. В этой точке я остановился, когда началась вся та сви¬
стопляска со швейцарцами, и нахожусь в ней и поныне. Плейбой не из
тех парней, которые перед чем-нибудь остановятся, если в воздухе за¬
пахнет деньгами. Возможно, идея прибегнуть к шантажу принадлежит
именно ему. И позиция у него для этого превосходная. Он знаком с
художником, знаком — нам еще предстоит выяснить, насколько близ¬
ко, — с женой доктора, знаком — опять-таки в неизвестной нам пока
степени — с девушкой, являющейся дочерью возлюбленной доктора.
И вдруг ни с того ни с сего мы обнаруживаем эту девицу в обществе
недавно усопшего, хотя никем особенно не оплакиваемого художника.
Возможно, их познакомил плейбой, но не исключено, что какую-то роль
сыграла и жена. Может быть, она все и затеяла. А возможно, от нее ис¬
ходила только первоначальная идея. Нам неизвестно, что именно она
. знает, а чего не знает. Но если предположить, что она не знает ничего,
то все сразу же перестает рифмоваться друг с другом. Жена присутству¬
ет при знакомстве дочери любовницы с человеком, который, по случай¬
ному стечению обстоятельств, шантажирует мужа любовницы и, быть
может, — нам еще предстоит проверить это — ее собственного мужа. Но
если предположить, что она хоть в какой-то мере в курсе планов и по¬
ступков своего мужа, дело принимает еще более скверный оборот.
— Вы хотите сказать, что она из злорадства форсирует развитие всей
этой ситуации?
— Возможно, о шантаже она как раз и не знала. Знала, не исключе¬
но, о наличии возлюбленной и попыталась обрушиться на нее через ее
дочь. У этого художника репутация коллекционера молоденьких деву¬
шек. С другой стороны, она знакома с красавчиком плейбоем, который
познакомился с художником задолго до всей этой истории. И тем самым
она сама могла превратиться в потенциальную жертву шантажа. Худож¬
ник мог надавить на обе супружеские пары порознь и пасть от руки лю¬
бого из них, тем более что плейбой — так уж вышло — нашел его тело в
мансарде дома, в котором проживают доктор с женой.
Комиссар Самсон самым тщательным образом высморкался.
— Все это звучит крайне зыбко. Крайне мелодраматично. Крайне
искусственно.
— Именно так мне и кажется. Как будто всю эту пыль подняли
нарочно, чтобы запорошить нам глаза. И ни на кого из этих людей у
404

нас ровным счетом ничего нет. Даже на плейбоя. Конечно, он мне
кое в чем солгал, пу и что?
—	Итак, ваше пожелание, вывод, интуитивное решение — умыть
руки?
—	У нас нет ровным счетом ничего, кроме нескольких голословных
обвинений со стороны банкира. Мне кажется, сейчас я мог бы убедить
его в том, что для его собственного блага ему лучше было бы снять
свои обвинения. Его жена страшно напугана, доктор тоже. А в основе
всего этого может находиться элементарное старомодное желание ух¬
ватить за яйца мужика, который спит с твоей женой, и нс более того.
Месть, ненависть, оговор, называйте как хотите. И ведь сам банкир ни
за что не подаст официальной жалобы; он не заинтересован в общест¬
венном внимании, вот уж что нет, то нет.
—	Короче говоря, вы предлагаете не предпринимать больше ниче¬
го, поскольку вы не понимаете ни с чего начать, ни куда это может вас
завести.
—	Именно так.
—	Вы назвали того парня, плейбоя, которого вы уличили в доста¬
точно безобидной лжи... вы назвали его джокером во всей этой кар¬
точной колоде. Он вам не понравился. Вы даже решили, что он и сам
может оказаться шантажистом...
Комиссар Самсон говорил веско и обстоятельно, завершая каждую
фразу новыми клубами сигарного дыма. Он напоминал сейчас ин¬
спектору старый и проржавевший французский паровоз, однако же
по-прежнему способный, если накатит на него такая блажь, выдер¬
жать ночную гонку на скорости сто километров в час, причем на всем
пути от Парижа до Бордо. Видишь, как трясется и грохочет состав,
как жалуются на свою судьбу допотопные вагоны, пока поезд идет по
пригороду. Но вот он оказался на длинном перегоне и набирает ско¬
рость.
—	А мне джокером в этой колоде кажется девица. Эта самая дочка.
Сколько ей лет?
—	Шестнадцать, — сказал Ван дер Валк, не скрывая удивления.
—	Шестнадцать. Понятно. А что она знает? Что думает? Что успела
навоображать? Что она говорит, а чего не говорит? Чего недоговари¬
вает? Вы с ней, конечно, встретились?
—	Нет.
Ван дер Валк продолжал удивляться, причем в основном — собст¬
венной глупости.
—	А почему, интересно? Если во всей этой истории хоть что-то есть,
то ключевой фигурой, несомненно, является она.
—	Я только совсем недавно сумел идентифицировать ее. Чисто слу¬
чайно, занимаясь подноготной художника, услышал, как упомянули ее
имя. Вне всякой связи с общим контекстом их исследований. Затем
плейбой не захотел назвать мне ее. Поняв это, я был удивлен. И про¬
405

сто поразился, узнав, кто она. Но я нс понимаю, как подступиться к
девице в столь нежном возрасте.
—	Но вы же понимаете, что она почти наверняка сыграла определен¬
ную роль во всем этом поразительном стечении обстоятельств. Допус¬
тим, например, что девушка кое-что узнала о своей матери. А что, если
после такого открытия ей захотелось поближе сойтись с женой доктора?
—	Ничто не исключено. Даже, черт его побери, перекрестный за¬
говор. Ведь все это чисто семейное дело. А мы с вами неплохо раз¬
бираемся в семейных делах, не так ли? И понимаем, что чем больше
узнаешь фактов по такому делу, тем меньше что-либо понимаешь.
—	Да, — неторопливо произнес комиссар Самсон. — Нельзя не по¬
жалеть полицейского, которому приходится арестовывать деревенскую
старуху по обвинению в том, что она отравила мужа бледными поганками.
—	Возможно, — сказал Ван дер Валк, — мы не далеко от этого ушли.
Возникло долгое невеселое молчание. Так замирает только что ра¬
ботавший могучий мотор без каких бы то ни было внешних призна¬
ков поломки. Наступила мертвая тишина. А за окном неисчислимое
воинство амстердамских воробьев чирикало и грелось на солнышке,
веселое и беззаботное, создавая иллюзию праздничного настроения.
— Я сам хочу потолковать с этой девицей. — Еще одна вспышка
неожиданной активности со стороны старого проржавевшего парово¬
за. — Я не собираюсь выносить решение по поводу закрытия или про¬
должения следствия, пока не поговорю с ней. Пошлю ей вежливую
записку. Ни о каком допросе, ни о какой формальной процедуре и
речи не пойдет. Вежливо и безлично. Где этот болван, служащий у
меня секретарем? Блом... Блом, принесите формуляр. Тот, где сказано
«не соизволите ли прибыть» и поставлен прочерк на месте числа и часа.
А вовсе не тот, где сказано, что неявка карается по закону. «Прошу
пожаловать ко мне в кабинет». Ван дер Валк, сообщите ему адрес и,
пожалуйста, постарайтесь присутствовать при нашем разговоре с ней
и берите себе все на заметку.
— Вычеркните слово «повод», — сказал Ван дер Валк. — Вычерк¬
ните слова «комиссариат» и «уголовный розыск». Оставьте только «ка¬
бинет № 25».
Секретарь, на самом деле являвшийся вовсе не секретарем, а ин¬
спектором-практикантом, знакомящимся с административной рути¬
ной, принес формуляр в коричневом служебном конверте с «глазком»
из папиросной бумаги в правом верхнем углу. Ван дер Валк, наблю¬
давший за его действиями, не удержался от вмешательства. Он достал
формуляр из конверта, а сам конверт отложил в сторону. Практикант
озадаченно посмотрел на него.
—	Послушайте, — преисполнившись терпения, начал Ван дер
Валк. — Отправишь такой конверт по почте, и любой, кому он по¬
падется на глаза, будет знать, что это такое. Иногда это бывает на
пользу делу, иногда во вред, а чаще всего — просто не имеет значе¬
406

ния. Но на этот раз лучше не привлекать ко всей этой истории не¬
нужного внимания. Возьмите обыкновенный белый конверт, надпи¬
шите его от руки, наклейте марку за пятнадцать центов. Вот так-то
оно будет лучше всего.
Глава 12
Формуляр был не настолько безобиден, чтобы его можно было про¬
игнорировать. «Вас убедительно просят, — значилось в нем сугубо офи¬
циальным тоном, — пожаловать в управление полиции города Амстер¬
дама. Будьте так добры прибыть строго в указанное время. Этот
формуляр необходимо отдать привратнику по прибытии в департа¬
мент». Слово «привратник» было из бланка вычеркнуто.
Ван дер Валку, сидевшему на секретарском месте, прежде всего
бросился в глаза наряд Сюзанны. Когда шестнадцатилетняя девушка
щеголяет в джинсах и смотрит на вас бунтарским взглядом, это одно
дело. И совсем другое, когда она появляется в легком летнем платьи¬
це, в носочках и в туфельках на высоком каблуке. Сюзанна решила
произвести впечатление. Она выглядела спокойной, пришла одна, и
при этом вовремя. Личико у нее было хорошенькое, круглое и свежее.
И вела она себя так, словно ее зачем-то вызвали в учительскую. Ван
дер Валк был заранее заинтригован тем, как комиссар Самсон, отли¬
чающийся несколько старомодными строгостью и серьезностью, по¬
ведет себя в разговоре с этой девицей.
Комиссар как раз просматривал корреспонденцию. Когда пришла
девушка, он сгреб почту в кучу и отодвинул в сторону.
—	Доброе утро, — чопорно произнес он. — Присаживайтесь, ба¬
рышня Уайлд.
Он вставил в рот позабытую было сигару и сделал несколько судо¬
рожных затяжек, чтобы она вновь задымилась. Раздался треск, и из
сигары Вылетел алый клок горящего табаку, который комиссар разда¬
вил на столе толстым пальцем, после чего аккуратно стер образовав¬
шееся пятно конвертом от какого-то письма. Жертвенное пламя, по¬
думал Ван дер Валк. Приношение Гекате.
—	Позвольте мне объяснить вам, чего ради я попросил вас прийти
сюда, — осторожно начал комиссар Самсон. — Вы, должно быть, как
и большинство наших сограждан, полагаете, будто полиция ничем не
занимается, кроме расследования преступлений, и если обыкновенного
человека вызывают сюда, в контору, он на всякий случай начинает
испытывать угрызения совести и задаваться вопросом, а в Чем он, соб¬
ственно, провинился. Не так ли?
—	Ну... я, конечно, удивлена...
—	Вот-вот, вы и сами все понимаете. Никто не задумывается над
тем, что наша первая, и основная, функция заключается в защите со¬
407

граждан. И разумеется, важную роль при этой защите играет профи¬
лактика того, что весьма неточно называется преступлениями. Начи¬
ная с обыкновенного участкового, который останавливает пьяного
водителя и велит ему проспаться. К нашему департаменту это, разу¬
меется, не имеет ни малейшего отношения. Но когда даже такой вот
участковый сталкивается с делом малость посложнее, он обращается за
помощью ко мне, потому что на решение серьезных проблем у него
просто-напросто нет времени. Можно назвать наше учреждение депар¬
таментом серьезных проблем; эти проблемы могут быть связаны с пре¬
ступлениями или не связаны с ними, но в обоих случаях речь идет о
защите наших сограждан. Вы меня поняли? Не думаю, что вам когда-
нибудь доводилось иметь дело с полицией, поэтому я вам все это и рас¬
сказываю. Вы меня поняли?
Весь этот приступ отеческой заботы произвел, казалось бы, желае¬
мое воздействие: девица присмирела и, более того, расслабилась.
—- Вот и прекрасно. А серьезные проблемы затрагивают множество
людей, которых нам приходится беспокоить, потому что они могли
увидеть или услышать что-нибудь, способное помочь нам понять
смысл происходящего. Сами же эти люди никоим образом не замече¬
ны ни в чем предосудительном. Вам это понятно? Вот и прекрасно.
Недавно умер один человек, и в связи с его смертью всплыло несколь¬
ко фактов, нас, мягко говоря, не радующих. Возможно, у каждого из
них и у всех, взятых вместе, имеется более чем естественное объясне¬
ние, поэтому-то мы и стремимся сейчас встретиться с каждым, кто
знал этого человека, пусть и весьма поверхностно, и выслушать любую
информацию, которую эти люди способны нам предоставить, сколь бы
банально или даже бессмысленно она ни звучала. Человек, о котором
идет речь, был художником. Его фамилия Кабестан.
Наблюдая за девицей в профиль, Ван дер Валк не подметил при
этих словах ничего, кроме разве что несколько усилившегося внима¬
ния. Которое на самом деле могло означать лишь то, что благовоспи¬
танная девушка в таком возрасте должна вежливо прислушиваться к
словам старшего собеседника. А ведь комиссар Самсон был для нее
авторитетом не в большей, а может, даже и в меньшей степени, чем
преподаватель теории живописи.
— Вы ведь, насколько мне известно, студентка?
-Да.
—	И вы посещаете специальный колледж, в котором изучаете ино¬
странные языки, историю и другие гуманитарные дисциплины,'тогда
как математике и физике там уделяется куда меньше внимания. Вам
читают спецкурсы по истории искусства — я не ошибаюсь?
—	Не ошибаетесь.
Голос у нее был тихим и, пожалуй, робким, однако, помимо этого,
она казалась человеком собранным, даже самоуверенным. И выгляде¬
ла старше своих шестнадцати: ей можно было дать восемнадцать или
408

все девятнадцать. Конечно, девицы одеваются в наши дни не так, как
им следовало бы. Укладывают волосы у парикмахера, искусно исполь¬
зуют косметику — и благодаря всему этому кажутся куда более иску¬
шенными, чем бывают на самом деле. Что ж, ничего удивительного:
обучение в привилегированных школах создает подходящие условия
для ускоренного развития.
—	И вы познакомились с господином Кабестаном благодаря своим
художественным наклонностям?
—	Нет. Точнее говоря, не совсем так.
—	А не могли бы вы рассказать, как именно это случилось?
—	У нас в колледже есть курс современного искусства, и нас часто
водят или велят нам посещать всевозможные выставки. И на одну из
таких выставок нас повел доктор Гейл — это один из наших профес¬
соров, — и доктор Гейл представил нас присутствовавшей там даме, и
эта дама заговорила со мной, и я что-то такое сказала... Одним сло¬
вом, она пригласила меня к себе домой, так уж вышло...
—	Как бы невзначай?
—	Да, вот именно. Как бы невзначай. У нее дома висело множест¬
во картин. И там я познакомилась с господином Кабестаном.
Вот уж не подумал бы, что старого негодника можно именовать
столь почтительно. Каждый день узнаешь что-нибудь новенькое, ре¬
шил про себя Ван дер Валк.
—	И как зовут эту даму?
—	Госпожа ван дер Пост. Она знакома с множеством художни¬
ков и торговцев произведениями искусства... Да что там, она всех
знает.
—	И это произошло у нее дома?
—	Нет, как раз у одного торговца. У некоего господина Саймонса.
Ну вот... — Тут она малость зачастила. — Господин Кабестан там при¬
сутствовал. Он принялся шутить по поводу одной картины, которую
остальные находили просто замечательной, а он сказал, что это дрянь,
какую еще поискать. И, тоже скорее в шутку, спросил у меня, что я
думаю по этому поводу, но я ответила ему на полном серьезе; ответи¬
ла: нет, честно говоря, она мне совсем не нравится; и тут все рассме¬
ялись, и он тоже, и он сказал, что у меня хороший вкус. А господин
Саймонс рассердился и сказал, что он отстал от современных представ¬
лений о хорошем вкусе примерно так же, как Ари Шефер. То есть это
он сказал про господина Кабестана. А мне он, пожалуй, понравился.
И тут господин Саймонс подал напитки и сказал, что мне предстоит
еще многому научиться, а пока суд да дело, не следует чересчур при¬
слушиваться к словам доктора Гейла, и... Ну, _а потом мы как-то по¬
знакомились. И больше я ничего сказать не могу.
—	Да никто от вас этого и не требует, — хладнокровно заметил
комиссар Самсон. — Все ясно и понятно. И начиная с этого дня вы
стали встречаться с господином Кабестаном?
409

—	Да. Он несколько раз брал меня с собой на вечеринки, показы¬
вал мне свои работы, всегда говорил так забавно и интересно, хотя,
если уж начистоту, большая часть того, что он говорил, казалась мне
полным вздором.
—	Ага. И вы полагаете, что ему хотелось ввести вас в курс собст¬
венных представлений о современном искусстве?
Она рассмеялась. Без малейшей аффектации, самым естественным
образом.
—	Разумеется нет. Хотя, конечно, он все время рассуждал об ис¬
кусстве, но на самом-то деле ему хотелось переспать со мной. И все
время требовал, чтоб я ему позировала.
Откровенность, присущая нынешней молодежи, явно шокировала
старого комиссара, и Ван дер Валк поневоле ухмыльнулся.
—	В обнаженном виде? — осторожно предположил комиссар.
—	А как же иначе? Разумеется, я отказывалась. Но старик мне все
равно, на свой лад, нравился. Он был глубоко несчастен, никто не
принимал его всерьез, и я знала об этом, но были у него и хорошие
стороны. И мне кажется, в свое время он был превосходным худож¬
ником. Но уж больно много он пил.
— А с госпожой Пост вы больше не встречались?
— Да, встречалась три или четыре раза, только в отсутствие Кабеста¬
на. Он постоянно приставал ко мне со своими ухаживаниями, а мне
приходилось отбиваться. А позже я обнаружила, что она живет в том
же доме, только внизу, это большой дом, знаете ли. Она как-то поздо¬
ровалась со мной и пригласила выпить по чашечке кофе в каком-то
кафе. И еще раз мы встретились с ней на вечеринке.
— А госпожа Пост была знакома с Казимиром? То есть понят¬
но, что они были знакомы, но насколько близким было это знаком¬
ство?
Девушка опять рассмеялась, на этот раз — презрительно.
— Он терпеть ее не мог. Называл «блудницей от изобразительного
искусства». Разумеется, в отместку. Потому что она презирала его как
художника.
—	А вам-то самой она пришлась по душе?
—	По душе, конечно. Я с ней, впрочем, недостаточно знакома, но
она всегда была со мной любезна и вежлива. Я ведь уже сказала.
Все это было произнесено с некоторым нетерпением, словно раз¬
говор о старом художнике уже успел ей наскучить.
—	Но ей было известно, что вы дружите или, можно сказать, встре¬
чаетесь с Кабестаном?
—	Да, разумеется. Мы не делали их этих встреч тайны.
—	Значит, и ваши родители знали об этом.
От только что проявившейся скуки и следа не осталось — первые
признаки смущения и растерянности в ее поведении. Ван дер Валк,
стенографируя беседу, успел подметить это.
410

—	Да знаете ли... чесГПо говоря, нет. Я хочу сказать, что они позво¬
ляют мне ходить куда угодно и встречаться с кем угодно, особенно если
это как-то связано с искусством, но... По правде говоря, это вопрос так¬
та. Понимаете, если бы я у себя дома упомянула имя Казимира, то на
меня посмотрели бы с недоумением, начали бы расспрашивать — и дело
могло бы кончиться ссорой, а этого-то мне как раз и хотелось избежать.
—	Что ж, это совершенно естественно.
Ван дер Валку еше никогда не доводилось видеть своего начальни¬
ка столь любезным и все понимающим.
—	А что, неудовольствие по поводу этих встреч могли бы высказать
оба ваших родителя?
—	Возможно. — Теперь она с явной осторожностью подбирала сло¬
ва. — Мой отец — человек строгих правил, но ему приходится быть
таковым из-за того, что он известный общественный деятель. Моя мать
сама, наверное, возражать и не стала бы, но в случае спора непремен¬
но приняла бы его сторону. Понимаете?
—	И вы находите вполне естественным то, что она приняла бы его
сторону?
—	Жена да убоится мужа своего.
Она произнесла это не задумываясь как не подлежащую обсужде¬
нию аксиому.
—	А вы когда-нибудь видели доктора Поста?
И вновь пауза; на этот раз — заряженная внутренним напряжени¬
ем. Конечно, это было едва заметно, потому что отвечала она по-преж¬
нему свободно и раскованно.
—	Видела — это, возможно, не совсем подходящее слово. Пару
месяцев назад он лечил меня от малокровия.
—	А мне казалось, что он невропатолог.
—	Не знаю. Мама сказала, что он хороший врач. И он совершенно
определенно меня вылечил.
—	Ах вот как! Значит, вас послала к нему ваша матушка. А у меня
почему-то создалось впечатление, что вам порекомендовала обратить¬
ся к нему госпожа ван дер Пост.
—	Нет, нет! — Может быть, это прозвучало с излишней горячнос¬
тью. — Она ничего об этом не знала.
—	И она даже не подумала познакомить вас со своим мужем?
—	Мы с ним никогда не встречались. Мне казалось, дело в том, что
он не интересуется живописью. А точнее, я просто никогда не заду¬
мывалась над этим.
—	Ага. Вы знакомы с госпожой Пост, а ваша матушка знакома с гос¬
подином Постом, и тем не менее ваши тропы никогда не пересекаются?
Вид у нее стал всего лишь немного озадаченным.
—	Не думаю, что моя мать так уж хорошо с ним знакома. Она была
у него как-то на приеме, так она мне рассказала, и ей показалось, что
это хороший врач.
411

—	Вот именно. А теперь вернемся к мистеру Саймонсу. Вы с ним с
тех пор виделись?
Сейчас она была готова солгать, и Ван дер Валк видел это. Комис¬
сар Самсон раскурил очередную чудовищную сигару; Ван дер Валк
осторожно, одной рукой, извлек из кармана сигарету.
—	Все-то вам интересно: с кем я встречалась да что делала...
Верно?
—	Такова, знаете ли, наша работа. Один пишет картину, другой
строит дом, третий расспрашивает.
Комиссар пошуровал горелой спичкой в еле тлеющем кончике си¬
гары, чтобы разворошить пламя.
—	А не могли бы вы сказать мне, к чему вы, собственно говоря,
клоните?
—	Могли бы, — сухо возразил комиссар. — Мы только что пере¬
шли к мистеру Саймонсу.
—	Я еще пару раз виделась с ним. Сами знаете, как оно бывает.
Когда вертишься в одной компании.
— А дома у него вы с тех пор бывали?
— Не понимаю, кто мог рассказать вам об этом.
— Никто мне этого не рассказывал. Вот почему я и спрашиваю.
— Пару раз бывала.
— А когда вы узнали о том, что Кабестан умер?
— Какое-то время он не давал о себе знать — и я решила, что ему
просто надоело добиваться от меня взаимности. А потом какие-то пар¬
ни сказали мне, что он умер. Это было для меня шоком, потому что...
ну, да ведь это всегда шок, когда узнаешь о том, что кто-то умер. По¬
нимаешь, конечно, что люди смертны, но не задумываешься над тем,
что могут умереть твои знакомые. Но вообще-то я не слишком удиви¬
лась: мне было известно, что он болен. Он слишком много пил. И пос¬
ле того, как он взбирался к себе наверх, у него появлялась одышка.
И лицо становилось какого-то странного цвета.
— Вы сказали про каких-то парней.
— Да, из колледжа, но они не из моего класса. Они сказали, что
услышали об этом в клубе художников. Казимир там частенько бы¬
вал. Однажды водил меня туда, но мне не понравилось. Кругом гряз¬
нули — и все корчат из себя гениев.
Комиссар Самсон, который, по мнению Ван дер Валка, с каждой
минутой начинал все более походить на самого себя, сделал заход с
другого, боку.
— А вашей матушке было известно, что вы познакомились с гос¬
пожой Пост? В данном случае вам, насколько я понимаю, размышлять
о вопросах такта было ни к чему?
— Да уж, наверное. Но, мне кажется, я не упоминала в разговорах
с ней об этом знакомстве. Просто речь как-то не заходила.
Этот ответ сильно смахивал на детский лепет.
412

— Понятно... А вам известно, что тело Кабестана нашел именно
Саймонс?
— Я уже давно не виделась с господином Саймонсом.
В ее голосе прозвучали ледяные нотки.
—	Но вы знали о том, что они дружили.
—	Ничего подобного я не знала! И даже не предполагала! И не ду¬
маю, чтобы они дружили на самом деле.
—	С чего вы это взяли?
—	Не знаю... Казимир никогда не называл его своим другом. В раз¬
говорах со мной, во всяком случае.
—	Выходит, он с вами о Саймонсе разговаривал?
—	Еще бы... потому что мы у Саймонса в доме познакомились... Но
я с господином Саймонсом едва знакома.
—	У меня создалось впечатление — поправьте меня, если я ошиба¬
юсь, — будто вам неприятно говорить о мистере Саймонсе.
—	Мне на него наплевать.
—	А он никогда не пытался за вами поухаживать?
—	Нет.	;
Но тут она покраснела. А ведь не покраснела же она раньше, когда
речь зашла об ухаживаниях Кабестана.
—	А Кабестан с Саймонсом, случаем, не поссорились? И может
быть, из-за вас?
—	Мне об этом ничего не известно.
—	И вам не известно, ради чего Саймонс отправился к Кабестану
в тот день, когда он и обнаружил его мертвым?
—	Нет. А вы что, думаете, что кто-нибудь убил Казимира?
Это у нее вырвалось. Неужели она никогда не задумывалась над
такой возможностью?
—	Кому-то хочется, чтобы мы поверили именно в это.
Комиссар был воплощенная невозмутимость.
—	.И вы полагаете, что его мог убить Гарри Саймонс?
Прозвучало это так, будто подобный поворот событий не слишком
расстроил бы ее. Комиссар ничего не ответил, только стряхнул пепел
с сигары.
—	Ради всего святого! Уж не думаете ли вы, будто это я убила ста¬
рину Каза?
—	Вы бы, без сомнения, предпочли, чтобы наши подозрения пали
на Саймонса.
Комиссар произнес это без малейшей иронии. Девица отпрянула,
растерялась. Сейчас она куда больше, нежели раньше, походила на
шестнадцатилетнюю.
—	Господин Кабестан, — сухо заговорил комиссар, — шантажиро¬
вал вашего отца. Требовал у него деньги в обмен на молчание по во¬
просу, который, стань он известен широкой публике, мог бы, на взгляд
шантажиста, принести вашему отцу большие неприятности. Какие-
413

нибудь соображения у вас есть насчет того, по какому факту мог со¬
стояться этот шантаж?
Сюзанна залилась краской.
—	Моему отцу известно... да нет, Казимир...
—	Слушаю вас внимательно, барышня. Вы должны рассказать мне.
Это чрезвычайно важно. Что именно известно вашему отцу?
—	Что я... — Она буквально застыла. — Нет... Казимир ничего не
знал.
Это было-отчаяние на грани нервного срыва.
—	Слушаю вас, барышня.
Она принялась истерически всхлипывать. Комиссар кивнул Ван
дер Валку, инспектор поднялся с места и подал Сюзанне стакан воды.
Поставил его на стол. Девушка в ярости отшвырнула стакан, тот упал
на пол и разбился. Ни комиссар, ни инспектор не придали этому ни
малейшего значения: на то здесь и держат уборщиков.
—	Мне кажется, вы хотите сказать нам, что Кабестан все-таки со¬
блазнил вас.
—	Нет! Нет! Нет!
В ее словах и тоне самым разительным образом отсутствовала ма¬
лейшая убедительность. Ван дер Валк открыл было рот, но, столкнув¬
шись с яростным взглядом начальника, ничего не сказал.
— Ван дер Валк, заведите официальный протокол на фигуранта
Гарри Саймонса.
Девушка всхлипнула, села прямее и посмотрела на комиссара, как
кролик на удава.
— Вас, барышня, соблазнил Гарри Саймонс. — Дождавшись ее отча¬
янного кивка, комиссар добавил: — И это стало известно вашему отцу.
— Дайте мне воды.
— Ван дер Валк!
Вздохнув, инспектор отправился на поиски второго стакана. Такового
в кабинете не оказалось, и пришлось довольствоваться чайной чашкой.
— Прошу прощения за проявленную мною бесцеремонность, —
сказал между тем комиссар Самсон. — Мне вовсе не хочется запуги¬
вать вас, и продлится все дело недолго, но точные факты нам просто
необходимы. Разумеется, никто не подозревает вас ни в чем преступ¬
ном, включая в это понятие и преступное недоносительство. Но прав¬
ду мне знать нужно. Может быть, еще воды? Ну что ж, отлично. Итак,
Саймонс соблазнил вас. А Кабестан, очевидно, приревновал.
— Нет. Он ни о чем не узнал. Во всяком случае, от меня.
— Прекрасно. Значит, он ничего не. узнал. Вы малость пококетни¬
чали с ним — понятно, чтобы тем легче прошел разрыв с Саймонсом...
Нет, нет, в данный момент это не имеет никакого значения. Ага...
А вот не приревновал ли Саймонс к Кабестану? Хотя бы самую чуточ¬
ку? Возможно, решил, что вы с ним чересчур сблизились. А, как я слы¬
шал, Кабестан слыл специалистом по молоденьким девушкам вроде
414

вас, и ваша скрытность в разговорах с родителями, о которой вы упо¬
мянули раньше, только убеждает меня в том, что его репутация была
известна и вам, не так ли?
Она уныло кивнула. Комиссар, сделав небольшую паузу, собрался
с мыслями.
—	Отлично! Вовсе не желаю обижать вас, барышня, и еще раз при¬
ношу свои извинения в связи с тем, что пришлось нажать на вас. Но
сейчас все это уже позади. И если вам что-нибудь нужно, там, дальше
по коридору, туалетная комната. Благодарю вас за то, что соблагово¬
лили прийти и оказались склонны к сотрудничеству; разумеется, я вас
не задерживаю. Покажите ей, как пройти, Ван дер Валк. Да, барыш¬
ня, кстати говоря...
Она повернулась к нему, все еще не придя в себя после недавней
истерики.
—	Как вам кажется, дома, наверное, лучше ничего не говорить об
этом, не так ли? Вы рассказали родителям о том, что получили мою
повестку?
Она покачала головой.
—	Что ж, тем лучше. И я, разумеется, ничего не скажу вашим ро¬
дителям. Понятно? Это должно вас немного утешить, не так ли?
—	Я-то им ничего не скажу. И вы тоже не скажете? Нет, это правда?
—	Не скажу. Честное слово.
Когда Ван дер Валк вернулся в кабинет, комиссар уже пытался про¬
читать текст допроса по стенографической записи.
—	Перепечатайте. Мне нужно это прочесть.
Ван дер Валк безропотно уселся за машинку.
Глава 13
Комиссар Самсон вдумчиво изучил расшифровку беседы; Ван дер
Валк, под глазами у которого остались следы от прикосновения паль¬
цев, испачканных красящей лентой, поступил аналогичным образом,
после чего наступило молчание, время от времени прерываемое лишь
характерными для старого комиссара шумами: вот он снял очки, со
стуком бросил их на стол, вот, тяжело вздохнув, уставился в окно, а
вот вновь водрузил очки на нос.
Ван дер Валк думал сейчас о госпоже ван дер Пост, которую он ни
разу в жизни не видел. Этот имбецил Де Фрис, бесспорно, обладает
талантом. В словесном образе, на.скорую руку набросанном им, было,
несомненно, что-то живое, и те или иные замечания, вскользь брошен¬
ные шестнадцатилетней девушкой, только усиливали это впечатление,
потому что и сама девушка, в свою очередь, обладала не только талан¬
том, но и тою наивностью восприятия, которая способна сделать про¬
зрачной любую тьму, как ничто другое. Инспектор поневоле восхищал -
415

ся комиссаром, который понял все заранее, еще не успев встретиться
ни с одним из фигурантов по данному делу.
И неужели всего лишь случайным совпадением было то, что имен¬
но госпожа Пост служила связующим звеном между всеми этими людь¬
ми? Если бы девица не встретилась с ней на выставке и через нее нё
познакомилась с Саймонсом, то она никогда бы не познакомилась и с
Кабестаном, который буквально ненавидел госпожу Пост. «Блудница
от изобразительного искусства» — ничего себе прозвище! Интересно,
подозревает ли о чем-нибудь из происходящего сам господин Пост? Он
лечил девицу от малокровия, но видел ли он в ней не более чем дочь
своей доброй знакомой? Любовницы к тому же, но так ли это в дан¬
ном случае важно?
Видел ли Казимир, как девица приходит в дом Постов или поки¬
дает его? Не это ли пробудило в нем подозрительность? Девица, не¬
сомненно, имела для него большое значение, она вернула ему, грубо
гов.оря, вкус к жизни. И может быть, стала причиной его смерти.
Саймонс, разумеется, был сам по себе не в счет. Супруга врача
могла использовать его в качестве простой пешки в своей игре. Бед¬
няга — какой удар для его чувства собственного достоинства. Возмож¬
но, он узнал или догадался о каких-нибудь маневрах, предпринимае¬
мых Казимиром. Впрочем, стоит ли так, с бухты-барахты, решать, кто
и кем в данном случае маневрирует? Если Казимир и впрямь привя¬
зался к девице, едва ли ему захотелось бы шантажировать ее о^ца.
— А вам не хочется посадить этого Саймонса за решетку?
— Разумеется нет. Это бы означало предать девицу. Но в ее по¬
казаниях есть один уязвимый пункт. Ее соблазнил Саймонс/ который,
судя по всему, является своего рода профессиональным нарциссис-
том, упивающимся собственным великолепием. Она так или иначе
научилась презирать Саймонса — и, как бы в отместку ему, начала
симпатизировать Кабестану. Все это само по себе довольно естествен¬
но. Но вдруг мы обнаруживаем ее в совершенно иной ситуации: она
отправляется к доктору лечиться от малокровия. А уж тут логическая
последовательность никак не выстраивается. Дело происходит в том же
самом доме, причем она, скорее всего, недолюбливает жену врача, ко¬
торую без устали клеймит Кабестан и которую она сама наверняка зад¬
ним числом обвиняет в том, что та познакомила ее с Саймонсом.
— Мать...
— Женщина не пошлет дочь к врачу, являющемуся или являвше¬
муся ее собственным любовником.
Комиссар произнес это более чем категорически.
— Но ведь все сходятся на том, что он, какова бы ни была мораль¬
ная сторона дела, превосходный врач.
— Нет, нет и еще раз нет. Если к этому врачу ее и впрямь отправи¬
ла родная мать, то тут, несомненно, что-то кроется. Что-то вроде пер¬
сонального'ангела мщения. — Он вновь снял очки. — И совершенно
416

не вписывается в общую картину поведение Меркеля. Присмотритесь
повнимательней ко всей череде событий.
—	Кабестану каким-то образом становится известно, возможно че¬
рез дочь, которая что-то узнала или заподозрила, — я не могу сказать
наверняка, искренне ли она отвечала на мои вопросы в этой части
беседы, — что жена Меркеля стала любовницей Поста. Он привязан к
девушке, но что-то омрачает это чувство, и вся желчь выплескивается
на семейство Постов как таковое. Но по причинам, которые остаются
для меня загадочными, обрушивается он на Меркеля. Хотелось бы мне
понять, почему именно на него.
—	У Меркеля, однако же, имеются все основания помалкивать на
сей счет — и он самым естественным образом помалкивает. А тут Ка¬
бестан умирает. И Меркель приходит к нам со своими абсурдными по¬
дозрениями. Обвиняет Поста в убийстве Кабестана, при этом даже не
приводит повода, вызвавшего у него подобные подозрения, и единст¬
венное, что ему угодно нам сообщить, это следующее: Кабестан прав
в своих догадках относительно его жены и Поста, но ему лично напле¬
вать на супружескую измену при том условии, что все останется шито-
крыто. Наверняка у него имелась куда более серьезная побудительная
причина обратиться к нам. И наверняка это так или иначе связано с
дочерью. Вы ее только что выслушали. Ее отцу про нее кое-что извест¬
но. А вы сами сказали мне, что, согласно показаниям жены, бездет¬
ный Меркель души не чает в падчерице.
—	Но если он обнаружил, что ее соблазнил Саймонс, каким об¬
разом это могло настроить его против Поста? Или против Кабе¬
стана?
Старый комиссар с неудовольствием посмотрел на подчиненного.
—	Я ничего не знаю. Я даже не видел никого из этих людей.
У меня шгчего ни на кого нет, кроме слов девушки, сказанных в ва¬
шем присутствии, и мне хочется найти им какое-нибудь логическое
объяснение. Поскольку у вас, судя по всему, отсутствует терпение,
необходимое для того, чтобы размышлять о таких вещах, мне прихо¬
дится делать за вас вашу работу. Это сущая правда. И теперь такое
обстоятельство. Через месяц или вроде того после интрижки с Сай¬
монсом — будем называть вещи своими именами — она отправляет¬
ся не д кому-нибудь постороннему, а именно к Посту, чтобы он вы¬
лечил ее, как нас уверили, от малокровия. Как хотите, но я этого
переварить не могу.
Ван дер Валк, уже успевший переварить это, почувствовал себя
пристыженным.
—	Допустим... Давайте только допустим, что она отправилась туда
по собственной инициативе, придумав для матери какое-нибудь без¬
обидное объяснение, и попросила Поста сделать ей аборт. Вероятно,
учитывая, что и сама может немного надавить на него, кое-что о нем
зная — то ли от матери, то ли от Кабестана.
14 Н. Фрилин
417

— Даже если бы это оказалось правдой, нам никогда не удалось
бы доказать ее. И мы не могли бы использовать такую правду про¬
тив Поста без того, чтобы вокруг поднялась чудовищная вонь.
— Да, конечно, вам нет нужды напоминать мне об этом. — В голо¬
се комиссара послышалось предельное раздражение. — Никто не со¬
бирается использовать это обстоятельство или хотя бы упоминать о
нем. Но если оно соответствует действительности, то оно объясняет
обстоятельства, кажущиеся сейчас необъяснимыми или же выдуман¬
ными. Меркель что-то узнает — или от самой девицы, или, что куда
более вероятно, от Кабестана. Возможно, он даже заподозрил Кабес¬
тана в том, что тот является отцом ребенка; в любом случае послал
дочку к Посту именно он. В результате чего они оба оказываются в
одной и той же клетке, и когда Кабестан внезапно умирает, Меркелю
приходит в голову, будто Пост устранил опасного и несговорчивого
сообщника. А эта кость застревает у него в горле. У Поста теперь есть
кое-что против него самого, против его жены и против дочери. И Мер¬
кель обращается к нам со своими намеками, главная цель которых —
всячески выгородить дочь.
Ван дер Валк, и без того полагавший, что Меркель что-то от него
утаивает, и удивлявшийся равнодушию, с которым банкир позволил
ему допросить жену, был ошеломлен остротой и стремительностью, с
которыми Дед ухватил ситуацию. Но означает ли это, что комиссар и
впрямь намерен что-то предпринять по данному делу?
— Девица в качестве свидетельницы против Поста для нас исклю¬
чается. И никаких законных действий мы предпринять не можем. Но
вы ведь пару раз уже говорили с этим господином. И лучше меня по¬
нимаете, можно ли из этого что-нибудь извлечь. Только не пытайтесь
надавить на Меркеля. У любого из этих людей масса возможностей
сделать нашу жизнь воистину невыносимой — и я прошу вас не забы¬
вать об этом, дружок. Поглядите, какой бардак она устроила на полу.
Интересно, куда запропастился Блом со своей метлой?
Глава 14
Из комиссара больше и слова не выжмешь, понимал Ван дер Валк.
Ни сейчас, ни впредь. Выбор теперь зависел от самого инспектора. Если
он — после паузы, посвященной горестным сетованиям, — доложит, что
против кого-либо из этих людей ничего нельзя предпринять, старик при¬
мет у него досье, упрячет его среди других бумаг на глубину в восемь
футов и больше никогда и словом не обмолвится на эту тему.
Против господина Меркеля предпринять что-нибудь он не мог.
Не мог он ничего предпринять и против госпожи Пост. На данный
момент у него на нее ничего не было, а стоит начать копать — и она
сразу же почует, где собака зарыта. Женщина из могущсстренного се¬
418

мейства городских и государственных деятелей, истинный светоч ин¬
теллектуальных кругов, «блудница от изобразительного искусства»!
Что касается самого Поста, он уже рискнул репутацией и теперь,
соответственно, должен был страшиться разоблачения. Стоило докто¬
ру поднять малейшим шум — и на нем можно было ставить крест.
И он, конечно, осознавал это. Иначе почему не подал жалобу на Ван
дер Валка? Или — и того проще — не вышвырнул его за дверь?
И все же — из фатализма или из элементарного упрямства — ин¬
спектор решил не сдаваться. Напротив,.он позвонил Посту и догово¬
рился о новой встрече. Черт побери, можно только представить, как
идиотически прозвучали его слова! Неужели секретарша врача и на
этот раз не почуяла никакого подвоха?
—	Как ни жаль, — с превеликой осторожностью заговорил он в
трубку, — с моими неприятностями еще не покончено. И мне хотелось
бы снова повидаться с доктором Постом, причем как можно скорее.
—	Да ничего страшного, господин Ван дер Валк, я все понимаю. Во
второй половине дня — это время по-прежнему вас устраивает? Давай¬
те поглядим... вы можете прийти завтра. Вам повезло, что стоит август,
многие пациенты сейчас в отъезде и о врачебных процедурах они не
думают. — Голос секретарши просто звенел от радости. И радость ка¬
залась искренней. Должно быть, Пост так и не ввел ее в курс дела по
поводу истинной природы этих встреч. Да, конечно же, он ничего ей
не сказал.
—	Большое спасибо, — сказал Ван дер Валк. — Это и впрямь чрез¬
вычайно любезно.
Глава 15
—	А вот и я, — произнес Ван дер Валк с невероятной радостью и
столь же невероятно фальшиво.
—	Жарко, должно быть, — спокойно заметил доктор Пост. — Нервы
особенно разыгрываются в жаркую погоду, это общеизвестный факт.
Было и впрямь жарко; зной так и не соизволил пойти на убыль.
Асфальт плавился и прилипал к подошвам башмаков, амстердамские
толстухи решили и вовсе обходиться без верхних покровов и высовы¬
вались из okqh в ярких, а то и с люрексом трусиках, колыхая огром¬
ными бюстами и щедро показывая заросли в не слишком возбуждаю¬
щих вожделение подмышках. Торговля шипучим лимонадом достигла
таких масштабов, что фабрики не справлялись или же оказывались без
сырья, и их владельцы не знали, то ли радоваться неслыханным бары¬
шам, то ли обрушиваться с жалобами и обвинениями на поставщиков.
И у амстердамской полиции тоже возникли дополнительные неприят¬
ности. Уличные полицейские не уставали проклинать отцов города,
одному из которых пришла в голову идиотская мысль о том, что, не¬
419

смотря на жару, на службу надо выходить в полной полицейской эки¬
пировке. «Рубашки с короткими рукавами, — так пояснил он свое ре¬
шение, — не только антисанитарны и легкомысленны, они, ввиду оби¬
лия туристов, представляют собой позор для нашего города и нашей
страны». Ах ты, скотина! Что же касается полицейских в штатском, то
они постоянно становились жертвами прямо-таки буйных фантазий
(не лучшее ли это подтверждение тому, что только что сказал док¬
тор?) — неслыханных в морском климате Амстердама с его тучами и
туманами никогда, кроме как в знойном августе.
Однако в кабинете доктора Поста стояла успокоительная прохлада.
Можно только поблагодарить предков за основательность, с которой
они возводили дома, за густые липы под окнами, в листве которых
кишмя кишела мошкара и на длинных нитях лениво покачивались
сонные пауки.
Доктора ван дер Поста жара, судя по всему, совершенно не дони¬
мала. Костюм его был безупречно строг, сорочка сидела на нем с эле¬
гантностью, присущей только вещам ручной работы, беспечальные
Глаза глядели на инспектора доброжелательно и улыбчиво.
—	Я-то жару люблю, — сказал Ван дер Валк.
—	И я тоже. Редкое качество — и в иных обстоятельствах более чем
полезное.
—	В денечки вроде нынешнего в мансарде у Кабестана бывало,
должно быть, самое настоящее пекло.
—	Да уж могу себе представить.
—	Хотелось бы мне там побывать.
Ответа не последовало. Пост достал сигарету, закурил, поигрывая
тонкими длинными пальцами, в которых оказалась изящная зажигал¬
ка, так, словно взвешивал все «за» и «против» перед тем, как принять
какое-то решение.
—	А как вы теперь предполагаете распорядиться этой мансардой?
Собираетесь сдать ее какому-нибудь другому художнику?
Внезапно врач поднялся с места, удивив тем самым Ван дер Валка,
который на этот раз решил искать опору в полной неподвижности.
—	Ступайте и посмотрите. Удовлетворите свое любопытство. Уж
лучше не иметь от вас никаких тайн, чем чувствовать себя в окруже¬
нии целого легиона шпиков, следящих за каждым моим движением и
шепчущихся с моим шофером. Хочется наконец унять этот ваш зуд.
Он прошел в холл; высокий мужчина, двигался он, однако же, изящ¬
но. Ван дер Валк вышел следом за ним на улицу. Врач достал из карма¬
на связку ключей, остановился и поглядел на липы.
—	Резко возросла популяция насекомых. Удивляюсь, как это к ним *
еще не приставили полицейского.
Он отпер подъезд на углу и жестом предложил Ван дер Валку про¬
ходить первым. Стоптанная ковровая дорожка, крутая и узкая лестни¬
ца, один пролет за другим. Один этаж, другой, третий, а вот и распи¬
420

санная вручную дверь в мастерскую художника. Свет из потолочного
окна озарял лестничную площадку, но в самой мансарде тоже оказа¬
лись окна — и дневного света здесь было вполне достаточно даже для
нужд живописца. Сейчас, правда, на окнах были занавески — давно не
стиранные и ставшие бурыми, хотя изначально они явно были желто¬
го цвета. Здесь было душно, воздух сперт, и в нем полно пыли, — и
все же запустение оказалось не настолько однозначным, как предпо¬
лагал Ван дер Валк. В углу на потолке сидел паук, и паутина, конеч¬
но, была огромной, но все же она оставляла и кое-какое свободное
пространство.
Ван дер Валк понял, что здесь подметают, даже делают основатель¬
ную уборку, поддерживая в помещении жилой вид. Да и время тут,
случается, коротают. Кто это, интересно, оставил здесь бутылку мине¬
ральной воды и стакан? А чей этот изящный шелковый домашний ха¬
лат? Наверняка не Казимира.
—	Ага, вы, как я понимаю, намерены при этом присутствовать!
—	Мне, как вы прекрасно понимаете, не хочется, чтобы вы рылись
в принадлежащих мне вещах в мое отсутствие.
—	Какая любезность!
—	Порою я здесь бываю в одиночестве.
—	Да, мне это бросилось в глаза. Даже сами подметаете. Значит, не
пускаете сюда женщин?
Ван дер Валк с интересом уставился на книжные полки. Что он
здесь обнаружит?
Служба в полиции нс больно-то способствует развитию интеллек¬
туальных наклонностей. Да и образование, полученное Ван дер Вал¬
ком, трудно было признать безупречным. Но он был не из тех овечек,
которые только и умеют с невинным видом озираться по сторонам.
Нет, он напоминал скорее козла, который, сглодав все листья со свое¬
го розового куста, хищным оком косится на виноградную лозу соседа.
Его отец был плотником, в порядке хобби изготовлявшим всячес¬
кие шкатулки и заставившим ими весь дом; незадолго до смерти он
даже научился их расписывать. Отправившись на три дня в Париж,
отец все это время с разинутым ртом простоял в Лувре. А вернувшись
домой, до конца дней своих твердил имена полюбившихся ему масте¬
ров, перевирая их самым немыслимым образом. Но урок, преподан¬
ный этими мастерами, он усвоил основательно.
Мать Ван дер Валка, по ее собственным словам, «изгрызла, как книж¬
ный червь, всю чертову публичную библиотеку». Так что не было ниче¬
го удивительного в том, что сам Ван дер Валк не мог пройти мимо не¬
знакомой книги, не взяв ее в руки и не принявшись перелистывать.
Одна из обнаруженных здесь книг заинтересовала его совпадением
фамилий. Автора книги звали Ван дер Пост! Взяв ее в руки, он понял,
что книга эта для него не в диковинку. Ага, про Африку, он ее читал,
хорошая книга, живо и интересно написанная, как раз такие он лю¬
421

бит. Да и авторы вроде этого ему по душе. В этой книге он некогда
нашел фразу, запечатлевшуюся у него в памяти, как запоминается
порой какое-нибудь книжное словцо, когда сама книга уже давным-
давно забыта. Что-то насчет индивидуальности — что человеку надо
научиться разбираться с собственными проблемами, но и с чужими
тоже, и, встретившись с человеком, каждый раз не забывать о том, что
перед тобой индивидуум, и только при выполнении этого условия от¬
крывается дорога к коллективистскому мышлению, к людям, входящим
в группы, и к людям, понимаемым как группы.
Он взял другую книгу — и она сразу же заинтересовала его. Что это
такое? Мифы? Эльфы, карлики, гоблины — выходит, доктор Пост на
сонгрядущий читает сказочки? Но это была, судя по всему, книга для
взрослых. Он сел на диван и на какое-то время погрузился в чтение.
Потом, подняв глаза, увидел доктора Поста в другом конце помеще¬
ния. Тот только что повесил на стену картину и сейчас, отступив на
пару шагов, любовался эффектом.
Этот доктор живет, окруженный предметами, свидетельствующими
о безупречном вкусе, живет в роскоши, живет вдали от запаха деше¬
вых лавок и уродливых поделок, потных людей в стоптанных и бесфор¬
менных башмаках, спешащих на каждую распродажу. Так что же его
привлекает в этом убогом, запущенном помещении, где пахнет пере¬
гревшимися на солнце старыми красками, дешевым линолеумом и
воском? И повсюду — хлам, который, должно быть, решили выкинуть
на помойку, да потом так и не собрались это сделать. Так что же за¬
ставляло его приходить сюда, что влекло с такой силой, что он здесь,
судя по всему, время от времени и ночевал — вот на том дешевом и
аккуратно застланном диване. Извращенная фантазия? Или потому что
он был убийцей последнего обитателя этой мансарды?
Ван дер Валк не знал. Но над всем этим стоило поразмыслить. Вид
у Поста был сейчас на редкость самодовольный. Инспектор пошел к
выходу, надеясь, что его смятение не слишком бросается в глаза хо¬
зяину.
Глава 16
На улице, однако же, его самоуничижение заработало сразу же — и
на всю катушку, — включившись, как лампа уличного фонаря на за¬
кате. Наверняка он расценил мое поведение как смехотворное, поду¬
мал Ван дер Валк.-Да я и впрямь смешно выгляжу — и у него дома, и
здесь, на улице. Как классическая карикатура на немецкого туриста,
остановившегося, чтобы с напускной жалостью и внутренним удовле¬
творением поглазеть на здешние — в равной мере старинные и урод¬
ливые— здания. Ван дер Валк только что поймал себя на том, что
глазеет на афишу, приглашающую на концерт, состоявшийся месяц
422'

назад. Афиша была наклеена на металлическую стенку пропускного
автомата при входе в общественный туалет.
Уже неподалеку от собственного дома он зашел в книжный мага¬
зин, у входа в который, ни на что не обращая внимания, стояли, пере¬
листывая порнографические журналы, несколько мужчин. Владелец,
находящийся в приятельских отношениях с Ван дер Валком, присталь¬
но и злобно всматривался из-за прилавка в лица этих страдальцев.
—	Две шариковые ручки... с зеленым стержнем и с красным... По¬
слушай, что это они у тебя такие дорогие?.. Ты случайно не слышал
про книгу, которая называется «Властелин колец»?
—	Ну конечно. Вон их у меня целая пачка.
- — Вот как? Позволь поглядеть... Это что, бестселлер или что-ни¬
будь в этом роде?
—	Да нет, куда там. Я время от времени прикупаю се и время от
времени продаю. Примерно по штуке в месяц. А лежит она у меня уже
несколько лет. Вещица на любителя. Я ее прочитал: совершенно иной
мир, пейзажи, история — все нр как у нас. И в этой книге есть все,
что нравится читателю, — война, поэзия, короли, замки... Все что. угод¬
но, кроме того, что нас окружает. Ни денег, ни секса, ни коммерции,
ни промышленности... что само по себе, конечно, замечательно...
И необычайная сила воображения. Книга не рядовая. Можно сказать,
просто феноменальная.
Ван дер Валк провел в книжной лавке сорок пять минут, погрузив¬
шись в изучение книги с таким же увлечением, как любители порно¬
графии — в свои журналы. Когда это сравнение сделал хозяин лавки,
Ван дер Валк так рассердился, что тут же приобрел «Властелина колец».
Более того, он просидел над книгой полночи. Странноватое время¬
препровождение для нидерландского полицейского. Книга была напи¬
сана, разумеется, англичанином; француз не написал бы такого ни за
что. Но и немцу она, пожалуй, понравилась бы: простодушный юмор,
пасторальные стихи, множество куплетов и песенок, несметные полчи¬
ща колдунов и нагромождения романтических ужасов, герой во всеору¬
жии и бледноликая принцесса. Такую книжку с удовольствием прочел
бы Людвиг Баварский, но для специалиста по женским недомоганиям и
прочим неврозам ее трудно было признать подходящим чтением.
У автора была странная фамилия, звучащая далеко не на англий¬
ский лад. Толкиен. Такую фамилию с некоторой натяжкой мог бы
носить и голландец. Что само по себе было примечательно.
Национальный характер, смутно подумал Ван дер Валк, есть нечто,
по поводу чего говорится великое множество глупостей. Более того, в эти
глупости сплошь и рядом верят. И еще гордятся трезвостью, о которой
не перестают твердить как об одной из самых фундаментальных добро¬
детелей истинного голландца. Человек, умеющий увидеть в самой блес¬
тящей монете ее оборотную сторону. Человек, стоящий обеими ногами
на земле. Человек, которого невозможно провести. Человек, призванный
423

сразу же усматривать во всем самую суть, призванный докапываться до
нее, призванный отбрасывать все наносное и ненужное. Что ведет к от¬
вратительной осторожности, к отсутствию воображения, к страху перед
фантазиями и мечтами. Если лицемерие представляет собой главный
порок англичан, тщеславие — самый тяжкий грех французов, а послуша¬
ние — это истинное проклятие для немцев, то основным недостатком
голландцев наверняка можно назвать их трезвость.
Было четыре утра. Жена, обидевшись на Ван дер Валка, легла в
одиночестве. Но тут уж было ничего не поделать.
«Толкиен» по-голландски означает «истолкователь». Или, вернее,
мелкий истолкователь. Возможно, предки этого человека переселились
в Англию отсюда? Отец того, другого, Ван дер Поста... или нет, дед...
он же тоже сбежал из Голландии.
Почему доктор приходит в мансарду и проводит по многу часов там,
где потерпел последнее крушение в качестве художника несчастный ста¬
рик Кабестан? Может быть, сам доктор в душе ощущал себя поэтом — и
тоже, на свой лад, потерпел крушение? Или карьера модного врачевате¬
ля слишком изматывала его нервную систему? Почему, интересно, он
женился на женщине из высокопоставленного семейства, да к тому же
обладающей интересами в области живописи? Первое благородное вино,
выжатое из виноградных гроздей буржуазной нации, безжалостно вывед¬
шей аристократию, как собственную, так и пришлую, — со всею своею
трезвостью, основательностью и совестливостью, — и сделавшей это еще
в незапамятные времена. Сознательно ли он подбирает и соблазняет
представительниц одного и того же сословия? И, уже улегшись, Ван дер
Валк долго не мог уснуть: у него в мозгу ворочались эльфы и гоблины.
Департамент полиции, как и любая другая структура исполнитель¬
ной власти, базируется на принципе жесткой иерархии. Ван дер Валк
был инспектором — в армии этому соответствовало бы звание капи¬
тана. У него под началом находилось множество младших офицеров,
сержантов и рядовых, прошедших специальную подготовку, чтобы по¬
лучить возможность возвыситься над обязанностями уличных поли¬
цейских, а обязанности эти, вернее, предмет внимания никто, пожа¬
луй, не определил с такой четкостью, как сто пятьдесят лет назад
француз Фуше: шлюхи, воры и грабители.
И жесткость этой иерархии не нравилась Ван дер Валку. Например,
«наружка» — иначе говоря, создание агентурной сети внешнего наблю¬
дения вокруг человека, привычки и привычные перемещения которо¬
го предстояло изучить. Ее непременно поручают «рядовым», тогда как
на самом деле работа эта сложная и деликатная. Так или иначе, на сей
раз он в состоянии заняться делом лично — и не только в состоянии,
но и вынужден, причем за счет своего свободного времени. И не толь¬
ко потому, что против доктора ван дер* Поста в официальном порядке
не предпринималось ровным счетом ничего. Ван дер Валку надо было
посмотреть, как ведет себя в листве лип мошкара.
424

Глава 17
Уже некоторое время его томила мысль о том, где же он мог ви¬
деть этого человека раньше. Изящные приталенные костюмы, длинные
красивые пальцы рук, безукоризненные жесты, когда он, например,
смахивал носовым платком пушинку с рукава, стремясь ничего не по¬
мять. Что-то неуловимо знакомое было в яйцеобразной голове, в ко¬
ротких и жестких, зачесанных на прямой пробор, — выставляя напоказ
высокое и беспечальное чело, — волосах; в меланхолических и в то же
время восприимчивых глазах, в широком рту, в углах которого вечно
витала насмешливая полуулыбка, в крупных и хорошо смоделирован¬
ных ушах.
Дело было просто. Раз в неделю доктор отправлялся в некий спор¬
тивный клуб, члены которого предавались не слишком популярным в
широких массах, а проще говоря, снобистским забавам. Метание дро¬
тика, бадминтон, сквош. Кое-кто занимался здесь и дзюдо, а несколь¬
ко человек, одержимых безупречностью своей фигуры, — прямо-таки
балетными гимнастическими упражнениями. Заведение было превос¬
ходное, с двадцатиметровым бассейном типа тех, что бывают в турец¬
ких банях; здесь постоянно шла речь о спортивных достижениях на
стадионах Европы. Вступительный взнос был велик, но Ван дер Валк
решил не скупиться: в конце концов, где еще познакомишься с таким
количеством замечательных людей сразу. По части спортивных игр
мастером его было назвать трудно, но, будучи активен и физически
крепок, он с удовольствием играл в большинство из них, да и славно
было, просидев целый день, скрючившись над тридцатистраничным
отчетом, потом немного побоксировать, окунуться в бассейн и выныр¬
нуть оттуда резким рывком, который один из его друзей, бывший чем¬
пион по плаванию, насмешливо окрестил «водополицейской акцией».
Но здесь он почти не встречал доктора, а сам доктор наверняка и
вовсе не обращал на него никакого внимания, потому что Пост вхо¬
дил в клубную элиту, занимавшуюся и отдыхавшую отдельно от ос¬
тальных в соответствующим образом оборудованных помещениях. В
эту элиту входили еще несколько модных врачей и адвокатов, пароч¬
ка высокопоставленных чиновников из муниципалитета, консул ка¬
кой-то страны и солист оперы... И этим людям вовсе не хотелось
играть и возиться со всякой швалью типа простых бизнесменов и вто¬
ростепенных телезвезд. Они играли друг с другом в сквош. Доктор
Пост оказался весьма недурным игроком, его удары были точны и
наносились порой под совершенно неожиданным углом, особенно же
хороша была подача: мяч уходил под потолок и принять его подчас
бывало просто невозможно...
И он по-прежнему не замечал Ван дер Валка,.хотя последний по¬
падался ему на глаза все более и более бесцеремонно. Вот и сегодня
представители «высшей лиги» искупались в бассейне, отданном на
425

целый час в полное их распоряжение, потом переоделись у себя в ка¬
бинках и вышли в строгих костюмах к бару, чтобы пропустить цере¬
мониальный стаканчик виски, вскоре затем разъехались, — а доктор
Пост, судя по всему, так и не заметил полицейского, который потя¬
гивал свое виски под самым, можно сказать, носом у него.
Доктор Пост любил также ходить на концерты. По этой причине
Ван дер Валку пришлось за две недели побывать в Концертном зале
пять раз. В музыке он не разбирался и слушал то, что ставила на
проигрыватель Арлетт, а ее вкус был странноват и сугубо избирате¬
лен: например, она терпеть не могла сопрано. Так что теперь инспек¬
тор получал большое удовольствие, впервые открыв для себя Брукнера,
и был особенно очарован одним венгром, имени которого он не запо¬
мнил, тот исполнил не только свою музыку, но и Восьмую симфонию
Дворжака, которая тоже очень понравилась Ван дер Валку. Когда он
поведал Арлетт о своих музыкальных впечатлениях, она отнеслась
к ним не без цинизма, пробормотав что-то относительно чешского
фольклора, и он почувствовал себя оскорбленным. Слушал он также и
замечательную негритянку из Штатов, которая играла Шумана; како¬
го-то зазнайку гастролера, отвратительно исполнившего Моцарта и
вознагражденного за это бурей оваций (испытывая отвращение к без¬
вкусной толпе, Ван дер Валк с радостью обнаружил при помощи ма¬
ленького театрального бинокля, что доктор Пост не разделяет всеобще¬
го ликования); и талантливую немку, спокойную и красивую, игравшую
на скрипке с таким упоением, что Ван дер Валк поневоле полюбил
сонаты Баха, казавшиеся ему до тех пор крайне скучными.
Нет, он не обнаруживал в докторе ни малейших признаков специ¬
фически пуританского поведения. Жадно вкушающий радости жизни
пуританин — это сугубо голландский феномен, но доктор Пост и здесь
казался человеком куда более сложным и незаурядным. Конечно, ему
нра&ились чувственные наслаждения — типа тех, которыми одаряет вы¬
сокое и высокооплачиваемое искусство, — но не из снобизма, а именно
по сердечной склонности. Взять хоть ванную комнату у него в доме —
ей была присуща вульгарная роскошь, место которой, скорее, в номере
пятизвездочной гостиницы. И сам этот факт свидетельствовал, причем
неопровержимо, о том, что Пост коллекционирует женщин, как кто-
нибудь другой (или, кстати, он сам тоже) мог бы собирать севрский фар¬
фор. Госпожа Меркель наверняка была не единственной его жертвой —
инспектор заключил бы на этот счет любое пари.
И госпожа Беатрис ван дер Пост, чувствовал Ван дер Валк, каким-
то образом была во все это замешана. Он уже успел вдоволь насмот¬
реться на нее: медитируя жаркими летними вечерами под липами, он
имел множество возможностей поглядеть на Мадам. Ибо передвиже¬
ния, обоих супругов были легко предсказуемы, не зря же они принад¬
лежали к той категории общества, которая неизменно пользуется
услугами шоферов. И не то чтобы конкретно здешний шофер был ка¬
426

рикатурным созданием того типа, что стоят, салютуя спускающемуся
по мраморным ступеням хозяину, у дверцы «роллс-ройса», но он под¬
гонял «альфа-ромео» к крыльцу каждый раз, когда доктор Пост куда-
нибудь собирался вечером, да и садился за руль, потому что врач или
же не умел водить машину, или не любил делать этого. И каждый ве¬
чер он подгонял к подъезду маленький автомобиль Мадам, потому что
она-то выезжала в свет действительно каждый вечер. Это был миниа¬
тюрный белый «БМВ» — изящная машина, в которую дама вписыва-
•лась с такой же непринужденностью, как ее рука — в белую перчатку.
Ей нравилось на мгновение задержаться перед машиной, окинуть
взглядом собственный дом и саму себя, а уж затем усесться за руль.
Причем она ухитрялась забраться в машину, не задрав юбку.
Изящество — эта черта была присуща и ей самой. Обладая креп¬
кой, по-настоящему голландской фигурой, она тем не менее казалась
стройной в своих безупречно подобранных нарядах. Приятные округ¬
лости тела, которое ни в коем случае нельзя было назвать непривле¬
кательным, интеллигентное, подчеркнуто четкое лицо с высоким лбом
и острым hocoiM (чуточку длиннее, чем надо бы, однако изящных очер¬
таний), стройные красивые ноги, не тронутые возрастом.
И все же Ван дер Валку не составило труда понять, что именно
таилось за насмешками Кабестана. И почему этой девице Сюзанне
было неуютно в обществе доброй, доброжелательной и любезной гос¬
пожи Пост. Или, если уж на то пошло, почему доктор ван дер Пост
не интересовался живописью. «Блудница от изобразительного искус¬
ства», подумал Ван дер Валк, поглядывает на все на свете с одинако¬
вым самодовольством. И с одинаковым высокомерием, возможно. Ее
дом, туалеты, практически безупречная фигура и хорошо тренирован¬
ный мозг, ее ослепительный автомобильчик и артистическая манера
вождения — а ведь она, кстати, прекрасно водила машину... — и ее
картины, ее телепрограмма и, понятно, ее режиссер и продюсер. Все,
к чему она прикасалась, было ей по силам, со всем она справлялась,
причем ухитрялась справиться просто замечательно...
Раз или два, решив мысленно послать все к черту, он на прилич¬
ной дистанции ехал за ней и наблюдал за тем, как она выходит из
маленькой белой машины с тем же изяществом, с каким в нее усажи¬
валась. Интересно, какова он$ в постели? — мысленно вопрошал Ван
дер Валк. Он представлял себе, как она раздевается, но в этих фанта¬
зиях не было ничего эротического. Госпожа Беатрис ван дер Пост была
женщиной, чуждой эротике. Нет, не зря он столько времени околачи¬
вается перед этим домом; долгие часы потрачены не впустую.
Конечно, строить какие бы то ни было выводы на основе мимо¬
летных наблюдений было нельзя, но он долгими вечерами представ¬
лял себе кое-что или, вернее, делал мысленные заметки порой чисто
нервического свойства. Доктор Пост принадлежит к людям, встреча¬
ющимся не так уж редко, — классический тип человека с внутрен¬
427

ним стержнем, которому нравятся простые вещи и который на самом
деле нуждается в них. Регулярный прием пищи, регулярные физичес¬
кие упражнения, регулярный и длительный сон. Как правило, такие
люди не являются гиперсексуалами, и Ван дер Валк начал подозре¬
вать, что коллекционирование женщин носит для доктора Поста ско¬
рее умозрительный характер. Л не присущ ли таким людям тайный
комплекс неадекватности? Пожалуй. Только нет смысла делать преж¬
девременные выводы. И ведь в каком-то отношении доктор Пост
напоминает Казимира, не так ли? Та же аура надежд, которым не
дано сбыться в полной мере. И разве, поглядев на художника, он не
мог увидеть в нем некий символ-собственного будущего? И вознена¬
видеть его за это?
Интересно, как бы он отреагировал, внезапно подумал Ван дер
Валк, если бы я пригласил его на какое-нибудь мероприятие лично¬
го свойства? Скажем, на партию в сквош? Чтобы отвлечься от наших
социальных статусов врача и полицейского. Там, у него в кабинете,
мне никогда к нему не пробиться: там он во всеоружии. Ну, а на
моей территории — где-нибудь на свежем воздухе?
А что, если я обращу его внимание — за рюмкой или что-нибудь в
этом роде — на подмеченное мною сходство? Уход от мира, взгляд на
него с высоты птичьего полета, потребность в девицах, чтобы получить
возможность разрядки, — разве не такова связь с жизнью, практикуе¬
мая доктором и практиковавшаяся художником? Возможно, подобное
сравнение расшевелит его.
Во всяком случае, ничего другого он предпринять не мог. Пози¬
ция доктора Поста была практически неприступной. Единственное,
что от него требовалось, — потянуть еще недельку, а там уж Ван дер
Валк коротко и с деланным равнодушием доложит комиссару Самсо¬
ну о своем бессилии. Господину Меркелю будет отправлено письмо,
составленное сугубо формально. И на этом все и закончится.
Он позвонил доктору Посту и пригласил его. И удивился, услышав
ответ. Он ожидал, что его вежливо, но однозначно отошьют. А его при¬
глашение приняли. Интересно, какую цель преследует сам доктор?

Часть вторая
Глава 1
Интересно, почему я решил написать все это, почему решил пере¬
нести на бумагу — все, включая даже диалоги с моим участием? Мож¬
но назвать это упражнением в самоанализе, применением формального
метода с целью разобраться в цепи обстоятельств и совпадений. У меня
нет особой причины заниматься этим. Я сохраню должную объектив¬
ность и вовсе не обязан терпеть такие муки, чтобы себя подбодрить.
С другой стороны, эти заметки не предназначены для чужого глаза. Я
не нуждаюсь в бессмертии, которое сулят пыльные папки с описани¬
ем клинических случаев, хранящиеся в факультетской библиотеке и
призванные пополнить образование тупоголовых студентов.
Но, может быть, одному человеку я свои записи все-таки покажу.
Но могу ли я доверять ему? Могу, как мне кажется, потому что даже
если его служебный долг и соответствующие инструкции требуют от
него, чтобы он обо всем доложил по инстанции, он так — если я его
правильно понял — не поступит. Он способен совершить нечто про¬
тивозаконное. Как и я.
Хочу подчеркнуть, что представляю себе эти записки чем-то вроде
диалога. Или, скорее, живой беседы с вами — как видите, теперь, уже
решившись, я могу обращаться к вам напрямую. И если вы прочтете
эти страницы, то это будет означать, что вы уже поняли — и старае¬
тесь понять еще лучше. Вот почему я включаю в записки и фрагменты
разговоров, состоявшихся между нами. Вновь вслушайтесь в мои сло¬
ва и соедините уже сказанное с тем, что вам предстоит узнать впервые.
Я написал: «если вы прочтете эти страницы». Но произойдет это, лишь
когда вы обзаведетесь законными уликами против меня. И в то же
время поймете, что самих по себе законных улик недостаточно. Для
суда — да, возможно, их окажется и достаточно. Но только не для вас.
Я не психопат, и у меня не бывает неодолимых порывов совершить
что-нибудь опасное, пойти на риск, приближая тем самым собственное
крушение. У меня нет ни малейшего желания сделать признание, дав тем
429

самым себя арестовать. Вы пытаетесь надавить на меня и вынудить к
каким-нибудь действиям, но у вас нет такого рычага, чтобы осуществить
это давление с должной силой. Нет, дело заключается — и будет заклю¬
чаться — в том, что вы терпеливо, шаг за шагом, выстроите цепь второ¬
степенных фактов и косвенных улик. Вы обнаружите, насколько труд¬
ным окажется для вас все. (Я пишу в форме будущего времени, потому
что, в конце концов, этого еще не случилось. А возможно, никогда и не
случится? Нет, я ведь уже говорил вам, что обладаю даром предвидения.
Обладаю также смелостью, честностью и способностью не предаваться
самообольщению. Вы своего все-таки добьетесь.)
Вы обнаружите, что правда обескураживающа. Но из непрогляд¬
ной тьмы молчания и преднамеренной лжи вы сумеете извлечь не¬
сколько фрагментов того, что можно будет признать настоящими до¬
казательствами. Они будут содержаться в моих заметках — и в конце
концов укажут на меня самого.
Чтобы доказать вам, что я все предусмотрел заранее и тем не менее
ничего не испугался, я покажу вам, как загодя все продумал и органи¬
зовал. Разумеется, полных доказательств в их совокупности вы от меня
не получите. Вам придется соорудить нечто сложное и чрезвычайно
шаткое из целого ряда второстепенных обвинений. Я, разумеется, най¬
му дорогого и искусного адвоката, не пожалею ни денег, ни времени,
да и терпения у меня достанет. Возможно, меня до суда и не отпустят
под залог, но даже это не слишком страшит меня, потому что и в тюрь¬
ме я зря времени терять не стану. Год или вроде того за решеткой в
ожидании приближающегося суда и, разумеется, безупречное поведе¬
ние. Уж поверьте, я буду образцово ведущим себя узником в предва¬
рительном заключении.
Но что потом? После всего этого? Это, представляется вам, и будет
самым тяжким для меня наказанием. Бесчестье, позор, погубленная
карьера, шепот за спиной, отовсюду указывающие на меня пальцы —
и жирные и костистые. Дорогой собрат, не обольщайтесь на этот счет!
Меня ничуть не огорчит то обстоятельство, что я буду лишен, возмож¬
но и навсегда, права заниматься врачебной деятельностью. Я хороший
врач. Никто не отнимет у меня ни знаний, ни опыта. Вы не понимае¬
те, чем я смогу заняться? Я хороший электрик, да и вообще владею
многими из «презренных профессий». Я могу найти интересную и хо¬
рошо оплачиваемую работу. И разумеется, во многих странах мира
смогу преуспеть в звании лекаря. Это слово ничуть меня не смущает.
Я знавал лекарей и врачевателей, которые приносили своим пациен¬
там куда больше пользы, чем это когда-нибудь официально посмеют
признать дипломированные врачи. Ничуть меня не волнует и утрата
высокого общественного положения — моего, так сказать, статуса.
Однако давайте вернемся к нашему разговору. К нашему крими¬
нальному разговору. Само это выражение забавляет меня. Подобные
выражения я наверняка найду в перечне выдвинутых против меня об¬
430

винений. А о каких, собственно говоря, обвинениях пойдет речь — об
уголовных или о гражданских? О преступлениях или о проступках? Но
существует ли такое понятие, как проступок, в нынешнем уголовном
кодексе? Надеюсь, что так; я нахожу это забавным. Там наверняка
найдутся и другие диковины. Незаконное хранение наркотиков, понят¬
но, не в счет, или какое-нибудь другое — столь же высокопарное, сколь
и нелепое — обвинение.
Разумеется, наш с вами разговор даже не будет упомянут в зале суда.
Ознакомившись с этими записками, вы поймете, что вам не удастся по¬
казать их кому бы то ни было, не скомпрометировав себя и не нанеся
ущерба собственной карьере, а на это вы, вне всякого сомнения, не пой¬
дете. Да и не стали бы вы обращать эти признания против меня, если вы
именно тот человек, за которого я вас принимаю. Вы словно нарочно
созданы для того, чтобы говорить с вами начистоту, господин ван дер
Валк. Делая самые нескромные признания. Выкладывая вам то, что жур¬
налисты называют подноготной. Все журналисты, разумеется, тяготеют
к самому современному жаргону, но подмечали ли вы, насколько старо¬
модно звучат их излюбленные клише? Кто за последние тридцать лет
пытал кого-нибудь, вставляя иглы под ногти?
Объемистое у меня получится сочинение. Мало-помалу вы освои¬
тесь с моим почерком, с моими подчеркиваниями и вычеркиваниями,
несколько смазывающими его четкую и безупречную картину, с инди¬
видуальными сокращениями, к которым с великой охотой прибегают
все врачи. С ранних студенческих времен мы приобретаем обыкнове¬
ние делать великое множество записей и набросков, которые — чтобы
впоследствии из них можно было извлечь хоть какую-нибудь пользу —
непременно должны быть четкими и, главное, разборчивыми, незави¬
симо от того, в какой спешке они порой делаются. Так что писать столь
долго и подробно не является для меня непривычным и, следователь¬
но, утомительным занятием. В студенческие годы у меня постоянно
одалживали конспекты. Ежевечерне я самым тщательным образом
переписывал наброски, сделанные на лекциях, в общие тетради со
съемными блоками. В студенческую пору это было для меня предме¬
том радости и гордости. Как я любил — и, кстати, люблю по-прежне¬
му — крупноформатные новые блокноты или общие тетради со съем¬
ными блоками. С какой радостью я следил за тем, как мало-помалу
заполняются их страницы. Вот, если угодно, один из возможных от¬
ветов на ваш вопрос, почему я это делаю. Из чистого удовольствия.
Разумеется, я понимаю, что вы на это скажете. Вы скажете (это
наверняка одна из аксиом, которые вдалбливают в голову ученикам
полицейской школы): «Характерное, всесокрушающее свойство всяко¬
го преступника, по которому его всегда можно распознать и на кото¬
ром поймать, — это его бесконечное тщеславие».
Возможно, ваши наставники правы. А разве писатели, в свою оче¬
редь, не руководствуются тщеславием? И разве литературные персона¬
431

жи не являются для писателя лишь воплощениями собственного «я»?
И разве сами книги не свидетельствуют в той или в иной степени о
врожденном эксгибиционизме? Да вы, мой дорогой Ван дер Валк, тоже
не лишены тщеславия.
Вот оно уже как!.. Час или даже больше строчу я это послание,
испытывая при этом едва ли не блаженство. Конечно, от всего будет
малость припахивать Жоржем Сименоном. Я ведь его почитывал — и
вы, несомненно, тоже. Да ведь и все мы, не так ли? Разумеется, наш
герой всего-навсего хороший врач. И его ностальгия по иному призва¬
нию сквозит буквально во всем. Но я не копирую писательскую тех¬
нику Сименона, хотя и припоминаю одну из. его книг, в которой опи¬
сывается сходная ситуация, причем именно с врачом! «Послание моему
судье» — вспомнили? Но дальнейшего сходства вы здесь не обнаружи¬
те. Да и жизненные обстоятельства совсем разные: можно сказать, сель¬
ский врач во французском провинциальном городке, которого описы¬
вает Сименон, и мое положение модного доктора, причем из, строго
говоря, аристократических кругов, в Амстердаме!
Но книгу я все-таки очень хорошо помню. Герой взывал из тюрь¬
мы, потому что его уже осудили и приговорили; но никто не понял, в
чем дело, и это непонимание стало для него невыносимым. В качест¬
ве адресата письма он выбрал единственного человека, который, как
ему показалось, предпринял хоть какие-то попытки разобраться в том,
что творится у него в душе, — судью, который вел его дело и вынес
ему приговор.
Видите, как в этой точке исчезает какая-либо аналогия? Вы, мой
дорогой, такого от меня не дождетесь. Даже не надейтесь. Готов дер¬
жать пари. А что касается понимания — полного, а не разумного, —
то мне наплевать, выйдете вы на этот уровень или нет. Я не взываю к
вам. Постарайтесь понять хоть бы это.
Глава 2
Я прервался на последней фразе, как припоминаю (а произошло это,
если не ошибаюсь, вчера), обнаружив, что успел соскользнуть в своего
рода медитацию на тему о том, что за жизнь я буду вести по выходе из
тюрьмы. Я сказал вам, что сумею обеспечить себе хороший жизненный
уровень. Что в тюрьме я буду работать, заниматься и углублять свои
познания в области электроники. Нынешние тюремщики совестливы и
гуманны, и сам факт того, что за решетку угодил человек образованный,
настроит их на снисходительный лад, и, уж конечно, если мне захочется
поучиться, они снабдят меня всем необходимым. Но как быть с моей
частной жизнью? Вы видели меня, вы успели познакомиться со мною в
этом большом, дорогом и роскошно обставленном доме. Солидный дом,
по-настоящему уютный. Я окружен уютом, экипирован всеми мыслимы¬
432

ми и немыслимыми аксессуарами буржуазного комфорта, включая, ра¬
зумеется, и мою дражайшую половину. Что ж, друг мой, пора шепнуть
вам на ушко одну маленькую тайну. Вы припоминаете мои слова о пси¬
хопатическом стремлении сделать признание и тем самым дать схватить
себя? И мой твердый отказ разыгрывать эту роль. Нет, нет, друг мой,
перспектива оказаться пойманным представляется мне довольно привле¬
кательной: но только потому, что это единственный надежный способ —
не считая, разумеется, убийства — избавиться от моей бесценной супру¬
ги. А я не думаю, что у меня хватило бы сил убить ее. Да к тому же, по¬
лагаю, она успела бы перехватить мою руку на полдороге.
Но истинное утешение моей жизни — удивит ли вас это? — заклю¬
чается в том, что я умею жить, со всем этим смирившись. Разве я не
говорил вам, что я мастер отвлекаться — и понимаю это слово в его
строго словарном значении? Я не слишком дорожу материальными
факторами. Обладание материальными предметами радует меня, но я
держу все свои привязанности, включая любовные, на длинном повод¬
ке. Мне давно недостает студенческого одиночества и скромной, зам¬
кнутой жизни в какой-нибудь скудно, но функционально обставленной
комнатке. Я превращусь в старого холостяка, готовящего себе на пли¬
те и читающего книгу во время еды. Да ведь и впрямь: читать за едой,
в одиночестве, в тишине и покое, не будучи вынужденным вести тре-
клятущую застольную беседу, всегда казалось мне одной из самых
высоких радостей, какими может одарить человека жизнь. И не мень¬
шая радость — возможность уединиться в сумрачной келье с шумящим
за окном или барабанящим по крыше — и рикошетом по оконному
стеклу — дождем, пока все остальные вынуждены двигаться, разговари¬
вать, шуметь. Это наверняка понравилось бы и вам. Я поведу жизнь, в
каком-то смысле похожую на жизнь Кабестана, — или, вернее, на ту,
которую он мог бы вести, обладай он хоть каплей здравого смысла.
Да, я убил его. И вы скажете... Хотя нет, вы, возможно, и не ска¬
жете, зато наверняка скажет прокурор: «Что это за врач, высокий суд,
который столь злобно и грубо попирает сам факт человеческого суще¬
ствования?»
Ответ, конечно, будет вам ясен — если он еще не ясен вам до сих
пор. Разумеется, ему не следовало пытаться шантажировать меня. Он
наступил на банановую кожуру — и, разумеется, упал и сломал себе
шею. В Четверг заболел, в пятницу ему стало хуже, а в субботу он умер.
Так умирают горемыки в романах у Диккенса.
Я не хочу утомлять вас, дорогой Дан дер Валк, описанием техники
содеянного. У врача имеется множество способов убить человека, не
причинив ему боли и не оставив при этом ни малейших следов. Стра¬
даний он не испытывал. Я читал рб одном курьезном процессе, состо¬
явшемся в свое время в Англии. Помните ли .вы того жалкого докто-
ришку, куда более, чем я, похожего, на соответствующий персонаж у
Сименона, которого обвинили в убийстве престарелой вдовы путем
433

передозировки героина? А она была еще в худшей кондиции, чем Ка¬
бестан, потому что не поднималась из постели и казалась, по сути дела,
парализованной. Так что идея убивать ее героином была такой идиот¬
ской, такой нелепой, такой избыточной и пустой тратой времени...
Интересно, как прозвучали бы все эти определения в зале суда?
Глава 3
Я не должен утрачивать связность изложения, и в то же время мне
следует избегать малейших попыток самооправдания, на которые
самой формой своей провоцирует длительный монолог. Мне надо
разложить все по полочкам, чтобы дело стало понятно нормальному
полицейскому. И конечно, я должен снабдить вас кое-какими коор¬
динатами — хотя бы в виде рамочной конструкции. Как я и пообе¬
щал, я приведу здесь фрагменты наших диалогов, что должно облег¬
чить вашу задачу. И вновь, друг мой, полагаюсь исключительно на
вашу скромность! Память моя хороша и сама по себе и вдобавок раз¬
вита специальными упражнениями, и каждый раз после наших встреч
я наскоро набрасывал на бумагу основные черты только что завер¬
шившегося разговора. Если вы тоже вели записи, то сравните их с
моими, и если выявится какая-нибудь неточность, это будет означать,
друг мой, что ошибка вкралась в ваши записи, а не в мои. И, как вы
с изумлением увидите сами, я воспроизвожу ваши высказывания до¬
словно. Ваши высказывания, ваши слова!.. Даже темп вашей речи и
любимые присловья.
Сейчас нам придется вернуться назад, к самому началу, то есть к
тому дню, когда вы впервые пришли... Какое же слово здесь употре¬
бить? На первый раз неплохо звучит «прокрались». Не слишком агрес¬
сивно, не слишком фамильярно, предполагает наличие неплохих манер
и достаточно интеллигентно, чтобы раззадорить, если не растревожить.
И с каким тактом!.. Весь этот ваш наигрыш, включая главный, — а
именно то, что вы предпочли прийти ко мне якобы в качестве паци¬
ента, — все это в общем и целом можно описать именно как столь
редкое в людях свойство — такт. И вы мне моментально понравились.
Но и вы были настороже: вам не хотелось, чтобы я сразу же вывел
такого «пациента» на чистую воду.
Сейчас я пишу эти строки у себя в кабинете, за письменным сто¬
лом, — на том же месте и в той же позе, что и тогда. Слева от меня —
холл, по которому снуют туда-сюда пациенты, никогда не встречаясь
друг с другом, потому что такие встречи могли бы разволновать их.
В этом нет ничего странного, тем более зловещего: так организует свой
прием каждый психиатр. В другом конце комнаты, прямо перед собой,
я вижу дверь, ведущую в смотровую, где находится столь заинтриго¬
вавшая вас медицинская электроаппаратура, и в знаменитую ванную.
434

Вы вошли солидным шагом (хотя для человека вашего роста и те¬
лосложения поступь у вас легкая), который я с тех пор научился рас¬
познавать, заслышав издалека. С первого взгляда мне стало ясно, что
вы не пациент. А кем именно вы являетесь — определение этого от¬
няло у меня чуть больше времени, однако я успел справиться со своей
задачей, прежде чем вы мне отрекомендовались.
—	Добрый день. Объясните, чем я могу быть вам полезен.
Вы с места в карьер выкинули одну из своих грубоватых шуток.
—	С нервами, доктор, у меня все в порядке, но мне не мешало бы
убедиться в том, что у меня не разыгралась фантазия. А стремлюсь я к тому
же, к чему и большинство людей, — к правде, знанию и поддержке.
—	Понятно. Вам хочется, чтобы вас поддержали, хочется, чтобы вас
ввели в курс дела, и хочется, чтобы вам сказали правду. Как вы спра¬
ведливо отметили, в этом нуждается большинство людей. Не могли бы
вы дать мне какие-нибудь более точные исходные данные? Вы подо¬
зреваете, что у вас разыгралась фантазия. Что это значит? У вас быва¬
ют видения? Или же слуховые галлюцинации? Или же осязательные?
Но давайте лучше начнем все с самого начала. — Я достал свежую
папку истории болезни. — Как вас зовут?
—	Ван дер Валк. Петер.
—	Сколько вам лет?
—	Тридцать восемь.
—	Чем вы занимаетесь?
—	Служу в полиции инспектором уголовного розыска.
Я, разумеется, слишком хорошо владел собой, чтобы выказать хоть
одно из тех чувств, на проявление которых вы, возможно, рассчиты¬
вали.
—	Устраивайтесь поудобней. У нас с вами вполне достаточно вре¬
мени: впервые знакомясь с пациентом, я обычно уделяю ему не мень¬
ше часа. Закуривайте, если вам этого хочется. Мне нужно задать вам
несколько вопросов, чтобы, так сказать, прочувствовать природу ваших
затруднений.
—	Конечно, — дружелюбно сказали вы.
Вы достали из кармана синюю пачку «Жиган» и предложили мне
сигарету, которую я принял.
—	Да уж, закурю с вами за компанию. Врачу, как вы понимаете,
ничем не следует брезговать или гнушаться.
—	Говорите как по-писаному..
—	Стандартная фраза, вы правы. Я, как вам известно, не психи¬
атр. Если я и смогу помочь вам, то на базе реальных, более чем ощу¬
тимых процедур. Чисто мозговые явления — это не мой конек, од¬
нако не будем забегать вперед. У вас интересная работа. И порою,
наверное, волнующая. Работаете сверхурочно? И сплошь и рядбм не¬
досыпаете? Или неполадки в семейной жизни? Не чувствуете ли вы
время от.времени опустошительной усталости?
435

—	Вы говорите как доктор. Что ж, и я в своем роде доктор. Все это,
конечно, имеет место, но жалуюсь я на другое. А это всего лишь часть
моей жизни.
—	Вот и прекрасно. Значит, вам представляется, что вы справляе¬
тесь с трудностями и тяготами службы в полиции. В общих чертах,
конечно. И у вас нет каких-нибудь особых страхов или сомнений, от¬
сутствует чувство собственной неадекватности?
—	Я как раз собирался рассказать вам об этом в деталях. — Вы по¬
няли, что я навожу тень на плетень. — О том, что меня тревожит.
Объяснить столь точно, как это мне доступно.
—	Внимательно слушаю вас.
—	К достоинствам вашего ремесла принадлежит и необходимая про¬
фессиональная скрытность. Точно так же обстоит дело и с моим ремес¬
лом. Да и вообще нас многое связывает. Можно сказать, мы оба — спе¬
циалисты по нервным заболеваниям. И вы должны согласиться с тем, что
в большинстве случаев боретесь с симптомами, а не с самой болезнью.
И у меня аналогичный случай.
Вы решили перещеголять меня как в учтивости, так и в изыскан¬
ности высказываний. Подобная манера вести разговор была предложе¬
на мною, но тем не менее ваша реакция меня восхитила.
—	Вот уж не думал, что офицер полиции когда-нибудь пожалует ко
мне со своими невзгодами, — не без яда сказал я.
— В том-то и дело. Я пришел не как офицер полиции, во всяком
случае, не так, как приходит офицер полиции, — во всю мочь назва¬
нивая в дверной звонок, грохоча сапогами, сообщал служанке, кото¬
рая отворит, что-нибудь, дающее ей пищу для сплетен, с самого начала
нагоняя на вас страх и норовя застигнуть врасплох. Мне бы хотелось,
чтобы вы по достоинству оценили это обстоятельство. Я предпочел
попробовать создать неформальную, доверительную, дружественную
атмосферу. Никому не понравится, если к нему в дом внезапно вва¬
лится полиция. И я не покривил душой, объявив, что пришел сюда в
каком-то смысле как пациент. Я слегка озабочен, изрядно озадачен и
надеюсь на вашу помощь.
—	Но, мой дорогой Ван дер Валк, осознаете ли вы, что мое время —
вещь весьма дорогая? Или вы предложите мне отправить вам счет на ад¬
рес министерства юстиции?
—	А почему бы и нет? — Казалось, эта идея вас позабавила. —
Может, это и сослужит им добрую службу. Зря, что ли, они рассыла¬
ют по всей стране свои повестки? И ведь в каждой значится, что она
подлежит немедленной оплате.
Я восхитился изяществу, с которым вы парировали мой удар, но тут
вы и сами решили переменить тактику, поняв, что взаимное подкалы¬
вание может завести нас только в тупик.
—	Послушайте, доктор, — начали вы несколько более серьезным
тоном. — Вам не следует так реагировать на мои усилия ничем не
436

омрачить вашу жизнь. Я человек разумный и постараюсь не отнять у
вас слишком много времени.
—	Ваш подход к делу меня вполне устраивает, но позволю себе
напомнить, что я по-прежнему не знаю, о чем идет речь. В каком
плане могу я вам помочь?
—	Подход к делу... — вы сделали паузу, однако не слишком дол¬
гую, чтобы нс испытывать моего терпения, — был избран вполне
сознательно. Естественно, раз я пришел к вам в частном порядке, то и
официальная позиция в предстоящей беседе у меня отсутствует. Вы,
разумеется, вправе отказаться от разговора со мной, отвечать высоко¬
мерно или говорить полуправду, всякйй раз делая упор на важность
собственной персоны. Но, честно говоря, я рассчитываю и надеюсь на
вашу готовность к сотрудничеству.
Я подумал о том, не расценить ли только что услышанное как по¬
пытку шантажа. По крайней мере, сойти вам хотелось именно за шан¬
тажиста. За всей вашей жизнерадостностью и разговорчивостью скры¬
вался любитель ловушек как раз такого рода. Я, разумеется, в ловушку
не попался. Откинулся в кресле, закинул ногу на ногу, выдохнул та¬
бачный дым в разделяющее нас пространство.
—	На это можно ответить по-разному. Во-первых, я, как мне ка¬
жется, не высокомерен и не делаю главный упор на важность собст¬
венной персоны, более того, я даже не эксцентричен, мое поведение
не разбалансировано и мои слова не звучат абсурдно. Мне доводилось
внимать речам куда более сбивчивым и невнятным, чем ваша, — для
представителя моей профессии это рутина. И могу также добавить, что
проявляемое мною терпение — всего лишь один из элементов профес¬
сионализма. Но, конечно, мне не терпится поскорее управиться с во¬
ображаемыми несчастьями и горестями случайного пациента, попусту
тратящего мое время. Так что ничто человеческое мне не чуждо.
Во-вторых, я никогда никому не указываю на дверь. У меня был
пациент, вечно грозивший убить меня. В конце концов он выстрелил
в меня на улице через дорогу, когда я садился в машину. Его к тому
времени уже дважды или трижды выпускали из психиатрической ле¬
чебницы по настоянию родных, уверявших, будто он совершенно без¬
обиден. Но я все-таки упек его надолго.
В-третьих, я не испытываю ни малейшего предубеждения против
полиции; полицейские, на мой взгляд, точно такие же люди, как и все
остальные, — и неврозам они подвержены не в большей, но и не в
меньшей степени, чем все прочие.
Да, я сознавал, что пустился в излишние разглагольствования. Но,
знаете ли, мне было необходимо укрепить собственные боевые поряд¬
ки в ожидании удара, который, как я понимал, последует неминуемо.
И наконец, рассказанная вами история может оказаться интерес¬
ной, а может — и совершенно идиотской; напоминаю вам, что я ее еще
не выслушал. Но выслушаю, господин Ван дер Валк, самым внима¬
437

тельным образом. Вы, как соизволили сообщить мне, являетесь офи¬
цером полиции, и мне представляется, что эти мучительные и в то же
время вымученные, как вы выражаетесь, подходы каким-то образом
связаны с преступлением. И, вне всякого сомнения, вы собираетесь
предъявить мне некое обвинение. Вы находите, что мой протест про¬
звучал с чрезмерной поспешностью? Но моя профессия располагает к
развитию в человеке высокой чувствительности, да и страна, в которой
мы с вами живем, — тоже. Есть люди, которым кажется, будто врач с
недостаточной участливостью выслушивает их жалобы, пронизанные
самолюбованием, или же что он с недостаточной терпимостью относит¬
ся к тому, как они потворствуют собственным порокам — пристрастию
к алкоголю, допустим, или к наркотикам. А как, по-вашему, следует мне
относиться к людям, которые являются сюда лишь затем, чтобы выклян¬
чить у меня наркотик, а такое, уверяю вас, случается сплошь и рядом?
Такие пациенты переносят на врача собственные неуравновешенные
эмоции. Они злоумышляют против него, они, случается, на него клеве¬
щут, распускают о нем отвратительные слухи — и при этом они пони¬
мают, что находятся более или менее в безопасности, потому что им
ничего не грозит за элементарную болтовню. И врачу приходится выра¬
батывать навыки защиты против таких пациентов. Нет, друг мой, что бы,
вы мне сейчас ни сказали, шокировать меня услышанное не сможет.
— Что ж, тогда вас не удивит... — Так пришлось вам начать, пото¬
му что я отрезал вам все пути к отступлению. — Тогда вас не удивит и
то, что вас обвиняют в убийстве.
— Не особенно удивит. Но я, слава богу, не хирург. А вот с хи¬
рургами такое происходит ежедневно. И разумеется, широко распро¬
странено старинное суеверие, из-за которого анестезиологов рассмат¬
ривают в качестве отравителей. Но уже на протяжении нескольких
лет никто из моих пациентов не умирал.
— Речь идет не о смерти в результате неправильного лечения, док¬
тор Пост. И не о пациенте. Вас обвиняют в преднамеренном убийстве
одного из ваших знакомых. Некоего Кабестана.
— Вот как? Старины Кабестана? Как интересно! Но не могу пред¬
ставить себе, кто именно решился взвалить на меня* ответственность
за смерть несчастного старика.
— Обвинение куда серьезней. Утверждают, будто вы сознательно и
преднамеренно вызвали его смерть, хотя и не установленными еще
средствами.
. — Что ж, это меня и впрямь поражает. Мне-то казалось, будто он
подхватил воспаление легких или что-нибудь в этом роде и эта болезнь
и унесла его в могилу. Он, знаете ли, был весьма стар и в каком-то
смысле дряхл, жил в полном одиночестве... Когда умирает такой чело¬
век, пусть даже внезапно, в этом нет ничего удивительного.
Мы опять приняли бойцовскую позу. Не буду продолжать; доста¬
точно и того, что я напомнил вам, как протекала наша первая беседа.
438

И она не принесла никаких результатов. Я не спросил у вас, каким
образом доставили вам это обвинение и кто выступил в роли обвини¬
теля. Хотя бы потому, что, как я сообразил, вы бы мне этого не сказа¬
ли. Но в общем и целом я держался бы с приветливым равнодушием,
зайди речь об убийстве или о чем угодно другом. В мире полным-пол¬
но людей, которые предъявляют непродуманные обвинения. Полицей¬
ские вашего ранга получают такие обвинения сотнями. Я решил, что
вы сказали мне правду. Обвинения подлежат проверке; вот вы и при¬
шли ко мне — скромно, тихо, тактично, как вы сами подчеркнули, —
чтобы проверить полученное обвинение. Я счел это совершенно есте¬
ственным. И, как мне показалось, повторная встреча нам с вами не
предстояла.
Но после вашего ухода под аккомпанемент.нескольких шуток, за¬
лоснившихся от частого употребления, я обнаружил, что ломаю себе
голову. Вы были слишком веселы, позволили себе слишком много
шуток. Полицейский вашего ранга был бы куда более сдержан и даже
чопорен в разговоре со специалистом такого уровня и такой извест¬
ности, как я. А вот вы оказались недостаточно чопорны. И по мере
того как текла наша беседа, вы жадно осматривались по сторонам —
буквально глазели и на меня, и на обстановку в моем кабинете, и на
все остальное, — да и поговорить вы (впрочем, вы и сами это, ко¬
нечно, знаете) великий охотник. И, заглядывая вам в глаза, я не уви¬
дел в них ничего для себя утешительного.
Глава 4
Я, разумеется, считался с возможностью того, что у Казимира был
конфидент. Но этим конфидентом не мог оказаться никто из них, кого
полиция — или любая другая инстанция — сочла бы вызывающим до¬
верие свидетелем, потому что конфиденту пришлось бы начать свои
признания с того, что он является соучастником или недоносителем о
попытке шантажа. Я говорю о попытке, потому что, разумеется, ему не
удалось вытянуть у меня ни гроша. Психология людей, соглашающих¬
ся заплатить шантажисту, является для меня загадкой. Ведь,, начав пла¬
тить, понимаешь, что эти выплаты уже никогда не прекратятся. Сколь
трусливой ни оказалась бы жертва шантажиста, сама мысль о том, что
тебя будут раздевать догола через регулярные интервалы, должна взбе¬
сить всякого. Раньше или позже любой шантаз^ируемый должен ока¬
заться у черты, за которой убить шантажиста будет проще, чем платить
ему дальше. Цо если бы все рассуждали, как я, в мире вообще не было
бы шантажа. И жизнь тем самым стала бы на одну краску беднее.
Но существует и другая возможность. Казимир мог попытаться за¬
теять свою игру еще с кем-нибудь. Даже с несколькими людьми сра¬
зу. И если этот человек или эти люди догадывались о том, что и я
439

могу оказаться в одной компании с ними, то они могли сделать опре¬
деленные выводы из внезапной смерти Казимира и предъявить некие
обвинения, разумеется анонимные, чтобы раз и навсегда отвести по¬
дозрения от себя самих. Но такой вариант представлялся мне тогда
маловероятным. Я никогда не относился к вашим интеллектуальным
способностям, друг мой, настолько презрительно, чтобы предположить,
будто офицер полиции высокого ранга может заподозрить в высшей
степени респектабельного врача всего лишь на основании анонимного
обвинения. Чтобы рискнуть подобраться ко мне, как бы тактично и
щадяще это ни делалось, полиция должна была — и я понимал это —
держать за пазухой нечто куда более весомое. У нее должен был иметь¬
ся обвинитель — реальный, существующий человек, а не безликий
аноним.
Казимир достался мне по наследству вместе с этим домом, который
я приобрел у старого доктора Мунка. Доктор Мунк, удалившись на по¬
кой богатым и глубоко уважаемым человеком в возрасте чуть ли не
восьмидесяти лет (но сохраняя при этом переизбыток жизненной силы),
туг же отправился, устроив себе вечные каникулы, на какой-то горно¬
лыжный курорт, проявил достаточно упрямства, чтобы пренебречь со¬
ветами аборигенов, и был уже на следующий день погребен под ла¬
виной. Казимир поселился в мансарде, если я не ошибаюсь, где-то в
тридцатые годы. Тогда сельские девушки не прибывали^в город огром¬
ными толпами, домашняя прислуга начала стоить дороже и вести себя
куда хуже. Вот Мунк и решил снести верхний ярус для слуг и воздвиг¬
нуть на его месте что-нибудь другое, благо цены на строительство
вздорожали еще не в такой степени. Работа здесь предстояла огром¬
ная, причем самого варварского свойства, да и едва ли целесообраз¬
ная. Лестница по целой стороне дома и отдельный выход на углу зда¬
ния! Сегодня никто бы не пошел на такое. Но в те времена это никого
не удивляло. Все комнаты тогда были слишком велики, все дома — че¬
ресчур высоки, и ни в одном из них не было лифта!
Дом в том виде, в котором я его приобрел, был достаточно просто¬
рен и для проживания в нем бездетной пары, и для моей врачебной
практики. Казимир ни в малейшей мере не соприкасался ни со мной,
ни с моим домом, да в этом и не было никакой нужды. Старого Мун¬
ка вполне устраивала вносимая художником арендная плата; устроила
она и меня. Что же касается Казимира, у него хватало ума не жало¬
ваться на высокую и крутую лестницу. Настоящую мастерскую, одно¬
временно оборудованную под жилье, найти в Амстердаме, да и во всей
Голландии просто невозможно, а тут — вот она.
Естественно, я без малейшего принуждения готов объяснить всем
и каждому, что мне случалось бывать в мансарде у Казимира. Я обза¬
велся запасными ключами — и не делал из этого тайны. Да и с какой
стати? Это нормально из-за противопожарной безопасности, в догово¬
ре об аренде на сей счет имеется отдельный пункт. Ну, и потом дела с
440

проводкой, с газом, и всякое такое. Если в доме случалась'поломка, то
необходимо было обеспечить монтеру доступ в любое помещение...
Строго говоря, в тех крайне редких случаях, когда и впрямь что-то
ломалось, я приказывал, чтобы монтер сам отправлялся к Казимиру и
беспокоил его. В конце концов, я же врач, занятой, можно сказать,
сверхзанятой, и в глазах большинства — человек глубоко уважаемый.
А он даже в лучшие свои дни был полупризнанным художником, с
трудом сводящим концы с концами, — то есть человеком, словно на¬
рочно рожденным для того, чтобы его без стука беспокоили монтеры.
Когда в вежливом письме мне сообщили о том, что жильца мансар¬
ды беспокоит протечка крыши, я как истинно заботливый домовладе¬
лец отправился посмотреть собственными глазами. Казимир был мне —
пусть и самую малость — интересен, да и повод оказался хорош: пара
черепиц и впрямь нуждалась в замене. Думаю, этот эпизод подогрел
его интерес ко мне и уж наверняка подогрел мой интерес к нему. До
тех пор я практически не замечал его присутствия в доме. Дом превос¬
ходно звукоизолирован, а сам он вел себя тихо как мышь, не таскал к
себе наверх никаких тяжестей, не устраивал танцев, не возился с
электродрелью.
Время от времени мне приходилось взбираться по этой чудовищ¬
ной лестнице, стены которой были покрыты циновками из кокосово¬
го джута, давным-давно выцветшими. Пахло здесь скверно, а у меня
на редкость чуткое обоняние. Платит он мало — но, с оглядкой на все,
не слишком мало, думал я, поднимаясь по лестнице.
Там наверху есть нечто вроде холла, вдоль стен стоят шкафы, за¬
полненные всякой всячиной вроде швабр, мусорных ящиков, электро¬
счетчиков и старых шуб, — я туда однажды, знаете ли, из любопытст¬
ва заглянул. Короткий коридор, и в конце его — дверь в пещеру славы,
сундуки, доверху забитые хламом, запасные трубы. В самом холле че¬
тыре двери: изначально они вели в три комнаты для прислуги и в ван¬
ную. Ванная теперь совмещена с кухней, стены между комнатами уб¬
раны, так что образовалась огромная мастерская с чердачными окнами,
выходящими на улицу. При этом имеются вода, газ и электричество —
так что для художника жилище просто превосходное. Конечно, я сла¬
бо разбираюсь в таких вещах, но там ему было просторно, светло, спо¬
койно, он был защищен от докучливых посетителей и обладал несколь¬
кими панорамами крыш и зданий в качестве объектов для городского
пейзажа. Равно как и возможностью полюбоваться машинисточками,
то и дело переодевающимися в окне дома напротив, как раз между
двумя улицами; и уж конечно, когда я позднее устроил в мастерской
небольшой обыск, одной из первых вещей, попавшихся мне на глаза,
оказался дешевый бинокль.
Казимир дожидался моего прибытия в холле над лестницей. Это
был высокий сутуловатый, старик с обвисшими плечами; одет он был
неизменно в твидовый костюм старомодного покроя и настолько за¬
441

ношенный, что тот уже лохматился, правда, с накладными плечами и
с широкими брюками, чтобы придать ему более внушительный вид,
чего, однако же, не происходило. Когда-то у него были рыжие воло¬
сы, сейчас уже поседевшие. Лишь большая голова и в особенности
высокий морщинистый лоб заставляли взглянуть на него не без не¬
вольного трепета. Он носил очки в роговой оправе, сдвигая их чуть ли
не на кончик носа, изо рта — с отвратительными зубами и мокрыми
губами — вечно торчала обслюнявленная сигарета. Одно его дыхание
способно было заставить меня возненавидеть его. Если бы его выта¬
щить куда-нибудь в Прованс, на солнце и под ветер, хорошо просу¬
шить, продезинфицировать и дать ему самую малость загореть, вид у
него, возможно, был бы и не столь отвратительный. Влажный прилип¬
чивый взгляд, наполовину лысая голова над морщинистым лбом — все
это было мерзко. Можете представить себе, чтобы какая-нибудь юная
девица нашла его привлекательным?
Мне говорили, что в свое время он был хорошим художником, его
картины были широко, чтобы не сказать всемирно, известны, но про¬
исходило это еще в двадцатые. Он пережил свой талант и, как мне
объяснили, прозябал начиная со времени окончания войны, снося и
постоянное ухудшение репутации, и бесславье, хотя прежнего имени
ему еще хватало на то, чтобы найти покупателей на свои картины. Нет,
все это сообщила мне вовсе не моя дражайшая половина, как вы, воз¬
можно, решили. Безотносительно к тому, что я с большой долей иро¬
нии отношусь к ее так называемым художественному вкусу и чутью,
мне было известно, что она терпеть не может Казимира и что он пла¬
тит ей той же монетой. Вроде бы она однажды резко прошлась по по¬
воду одной из его картин, причем произошло это в его присутствии...
Нет, у меня есть приятель-хирург, с которым мы играем в сквош, он
коллекционирует современную живопись, и у него даже есть несколь¬
ко полотен Казимира, написанных примерно в 1930 году, и он гово¬
рит, что это по-настоящему ценные картины. Когда-то Казимир был
неутомимым тружеником и в каком-то смысле бставался им до сих пор
(здесь уж вы можете положиться на мое суждение), развивая удиви¬
тельную активность в промежутках между многонедельными запоями.
Конечно, его имя что-то говорило мне еще до того, как я начал
наводить о нем справки, но нет ничего более туманного, чем слава,
растаявшая уже в двадцатые. О таком человеке думаешь: господи, да
разве он еще жив?
На мансарде пахло даже хуже, чем на лестнице, хотя, наверное,
человек, не обладающий острым обонянием, ничего бы не заметил.
Беспорядок был разве что кое-где в углах, а в целом он вроде бы под¬
держивал чистоту. Я вслушался в его убаюкивающий голос, рассмот¬
рел сырые пятна на потолке и согласился с тем, что крыша требует
безотлагательной починки.
Кажется, я решил убить его именно тогда.
442

Глава 5
В последовавшие за этим визитом дни я размышлял о мансарде.
Разве не было бы лучше — и во многих отношениях удобней — пере¬
браться туда мне самому, избавившись от такого деликатесного блю¬
да, как мой дом, битком набитый словно нарочно расставленными на
меня капканами в виде толстых ковров, пышных занавесок и меховых
шуб жены (я чуть было не написал «вкуса меха во рту», потому что
именно такое ощущение остается у меня от собственного дома). Разве
не горькая ирония судьбы в том, что я стал доктором, вынужденным
заботиться о роскошной вывеске, а не художником, имеющим возмож¬
ность по собственному усмотрению обзавестись любой вывеской или
вовсе обойтись без таковой? В жизни художника, равно как и в жиз¬
ни врача, доминирующим признаком являются обнаженные женские
тела, но окажись я на его месте, мне не надо было бы страшиться
того, что кто-нибудь искоса посмотрит на мои, в сущности, совершен¬
но безобидные действия. Никакая Медицинская Ассоциация не поста¬
вит художнику в вину то, что он говорит или делает. От него даже ожи¬
дают взбалмошного поведения, и если он привлечет к себе внимание
публики какой-нибудь пикантной ситуацией, в которую вдруг попадет,
все отнесутся к нему с симпатией, как это и произошло сейчас, после
того, как он умер, с Кабестаном; дружным хором утверждаем, будто
пьянство является не только чем-то совершенно естественным, но и
что художника невозможно представить себе без какого-нибудь поро¬
ка. Мне доводилось выслушивать рассуждения Беатрис на эту тему.
Преисполненная терпимости дама с широким умственным кругозором,
никогда не смирившаяся бы с чем-нибудь подобным в поведении лю¬
дей «своего уровня», рассматривает пьянство как своего рода удобре¬
ние почвы, на которой с особенной пышностью распускаются цветы
искусства. «Искусство и само по себе подобно цветку, — подчеркива¬
ет она. — Цветы ведь не растут на мраморных плитах». Вот ведь сука...
А разве я тоже не художник? Почему бы и нет? Почему в умах не¬
посвященных существует непреодолимый барьер между наукой и ис¬
кусством? Жизнь есть органическое целое. Все дело в барьерах, в не¬
зримых границах, в опечатанных сургучом дверях, которые ставят,
проводят и наляпывают повсюду жалкие снобы вроде моей жены и
ее высокомерных дружков.
Ага, скажете вы, прочитав предыдущие абзацы, все понятно, рев¬
ность... Да, и ревность. Я убил этого забубенного Казимира из личной,
профессиональной и животной ненависти, замешенной на ревности.
Этот ублюдок украл у меня мою жизнь. И когда он начал шантажиро¬
вать меня, это стало не поводом, а предлогом для того, чтобы с ним
расправиться. Потому что на шантаж как таковой мне было наплевать.
У Беллы есть муж, более чем способный проследить за тем, чтобы с
нею ничего не случилось.
443

Глава 6
Я так разгорячился, что мне пришлось встать и пройтись. Потом
направился в ванную и полюбовался на себя в зеркало. (Белла гово¬
рит, что нигде не кажется себе такой красивой, как в этом зеркале.)
Но поглядел я на себя, дорогой Ван дер Валк, вовсе не затем, чтобы
доставить вам удовольствие. Я понимаю, что ваш наблюдательный и
восприимчивый взгляд уже вобрал в себя каждую деталь моей внеш¬
ности и манеры держаться, имеющую хоть малейшее значение. Да и я
обошелся с вами точно так же. Как вы, так и я умеем использовать
деловые встречи, беседы, взгляды, брошенные вроде бы невзначай, как
орудия в своем ремесле. Да у нас с вами, как вы пару-тройку раз шут¬
ливо соизволили заметить, и впрямь много общего... Внешний вид
говорит о человеке многое. Может ли такой-то оказаться преступни¬
ком? Хотя нет, это применительно к вам нечестно. Может ли такой-
то оказаться способным на преступление? Я бы сказал — и, насколько
я понимаю, вы непременно согласились бы со мною, — что на пре¬
ступление способен каждый. Независимо от того, какую роль в обще¬
стве он играет.
Нет, я отправился поглядеться в зеркало над умывальником, чтобы
посмотреть на себя вашими глазами. Мне хотелось увидеть в своих
чертах то, что в них видите вы. Строго говоря, я на себя толком и не
гляжу, потому что лишен личного тщеславия и не люблю зеркала, если
не считать той роли, которую они играют в любовном акте. Я бреюсь,
видя собственную скулу в крошечном зеркальце, вмонтированном в
футляр моей бритвы. Я причесываюсь на пробор — а волосы у меня
короткие и прямые, — вообще обходясь без зеркала. Я знаю, что лицо
у меня чистое, гладкое и здоровое, что же мне его еще рассматривать?
В кресле у парикмахера я сижу зажмурившись, полагая, что в салоне
самое место побыть наедине с собой, и это пресекает всегдашнюю
болтовню брадобрея. В жилых помещениях собственного дома я вооб¬
ще не держу зеркал; я плачу портным огромные деньги, чтобы мои
костюмы сидели на мне безупречно. Единственное зеркало, которым
я иногда пользуюсь, висит над умывальником в ванной, расположен¬
ной между моим кабинетом и смотровой.
Это одно из самых священных мест во всем доме! Сколько женщин
из числа тех, что прибывают ко мне, приведя себя в порядок, тщатель¬
но причесавшись и умело накрасившись, порой напуская на себя хо¬
лод и высокомерие, чтобы скрыть страх, позднее смотрятся как бы
невзначай в это зеркало. Я обратил внимание на то, что оно с самого
начала удивило и порадовало вас. Что ж, в прогулке по этому лабирин¬
ту вы можете обойтись без путеводной нити. Я отметил также, что, едва
появившись у меня в доме, вы быстро набросали у себя в блокноте его
план. Старина Мунк, разумеется, использовал эти помещения точно
так же, как я, — под кабинет и смотровую; из окон комнаты, некогда
444

бывшей верандой, открывался бы, не будь они глухо занавешены, вид
на каштан в саду. Но там, где у меня моя ванная, Мунк держал секре¬
таршу, а приемная у него была дальше по холлу. Это уж я сам решил
переправить секретаршу на второй этаж, а здесь обустроить вторую
приемную. Беатрис была очень недовольна, однако такое решение пред¬
ставлялось совершенно естественным и уж, во всяком случае, в нем не
было ничего предосудительного. Невропатолог всегда является в каком-
то смысле и психиатром, а моим пациентам не понравилось бы, если бы
им пришлось сталкиваться друг с другом и попадаться на глаза кому-
нибудь, кроме меня и моей секретарши Маас. А ведь далеко не все из
них видятся даже с нею, что нет, то нет! Она уходит с работы в полови¬
не пятого, и весь ее рабочий день расписан по минутам: телефонные
звонки, регистрация, договоренности о приеме у врача. Она мой самый
надежный свидетель! Она служит у меня с тех пор, когда я только начи¬
нал частную практику, и одним из ее наиболее ценных качеств является
то, что она старается не замечать ничего лишнего. Да и, могу добавить,
если бы что-нибудь и увидела, то предпочла бы не поверить собствен¬
ным глазам. Она знает, что пациенты порой ведут себя на редкость
странно, и ничто не способно по-настоящему удивить ее. К сожалению,
вам придется исходить из того факта, что моя секретарша ни в коем
случае не облепит стоящей перед вами задачи.
Но мы как раз говорили о ванной. Согласен, она вульгарна; тяже¬
лые микропористые циновки на полу словно нарочно предназначены
для того, чтобы ступать по ним босыми ногами; рукомойник и биде —
из так называемого парижского фарфора с орнаментом в виде класси¬
ческого плюща; под плющ расписаны и стенки в душевой кабине.
Стояк для полотенец находится под подогревом, а мыло и шампуни от
Роджера и Галлета, — одним словом, я и на них не жалею денег. Готов
признать, что в ванной пятизвездочного отеля найдешь то же самое.
Но если вы дадите себе труд хотя бы на минуту задуматься, вам при¬
дется согласиться, что в этом и заключается особая изюминка.
А вы тогда только презрительно сморщили нос. Вся роскошь пока¬
залась вам безвкусной, и хотя вы ничего не сказали, на лице у вас было
написано, что самые дороге врачи Голландии неизменно довольству¬
ются элементарным рукомойником в углу смотровой и, следователь¬
но, все это — нечто из ряда вон выходящее и в высшей степени подо¬
зрительное.
В душе я посмеялся над вами, потому что — при всем своем неза¬
урядном жизненном опыте — вы на самом деле остаетесь пуритани¬
ном. Даже здесь, в Амстердаме, — в единственном городе во всей Гол¬
ландии, в котором есть немного истинного аристократизма и в той же
степени немного истинного разврата, людям так и не удается пересту¬
пить черту традиционной морали. Мыться в ванной чаще, чем раз в
неделю, тут просто не принято. Насколько мне известно, я единствен¬
ный человек в этом городе, нарушивший данное правило.
445

Я сбился на извинения и оправдания. Понимаю, что эта ванная
свидетельствует о моей слабости — и не только в порядке веществен¬
ного доказательства. Здесь я дал волю своей чувственности и неуем¬
ной тяге к роскоши. И знали бы вы, как это нравится женщинам!
Очутившись у меня в ванной, женщина утрачивает контроль над со¬
бой, сбрасывает маску добропорядочности и высоконравственности.
Стоит любой из них провести здесь полчаса — и нс остается ника¬
ких следов былой истеричности, злобы, ревности или эмоциональной
подавленности. Это своего рода лечение — как, впрочем, и все, чем
я занимаюсь, является своего рода лечением. Я всегда позволяю жен¬
щинам оставаться у меня в ванной столько, сколько они пожелают.
А когда женщина выходит оттуда, я сижу за письменным столом и
что-то пишу. Но я чуть не забыл, пустившись в оправдания по пово¬
ду ванной, что сейчас я отправился туда, чтобы посмотреть на себя
вашими глазами и понять, что за картина открывается вашему взору.
В чертах моего лица нет ничего примечательного. Волосы, коротко
подстриженные, прямые и жесткие, расчесаны на прямой пробор над
внушительно высоким лбом. Лицо длинное и узкое, уши большие, рот
широкий. Глаза и нос крупноваты, но в пределах нормального, — нет,
лицо, должен признаться, совсем не дурное; в нем ощущаются воля,
ум и развитое чувство юмора. Никто не поверит, будто в этих чертах
может таиться злоба, что именно о ней свидетельствуют жесткие склад¬
ки вокруг глаз и губ, и уж подавно никто не подумает, будто человек
с таким прямым носом и с такой гладкой челюстью может оказаться
смертельно опасным. Голос у меня глубокий, спокойный и естествен¬
ный, с мягкими приятными интонациями, глаза — выражение серые,
и смотрят они приветливо и раскованно. Мне как врачу чрезвычайно
помогает в работе мое лицо. С женщинами, разумеется, оно не играет
никакой роли; я мог бы походить на орангутанга или на снежного че¬
ловека — и это не уменьшило бы мои шансы ни на йоту. Интересно,
таким ли меня увидели вы?
Глава 7
Во второй раз вы пришли ко мне через неделю с небольшим. Мне
кажется, вы прикинули, что именно такой интервал будет оптималь¬
ным, — времени прошло как раз достаточно для того, чтобы я раз¬
волновался, размяк, начал закипать или, наоборот, давать трещины. Ра¬
зумеется, ничего подобного не произошло, потому что я прекрасно знаю,
как в психологическом плане действуют люди вроде вас. Я решил, что
развитие событий ни в коей мере вас не устраивает и поэтому вы на меня
зарычите и попробуете запугать. Я понимал, что, обнаружив, что вам не
за что ухватиться, вы все равно от меня за здорово живршь не отвяже¬
тесь. И мне потребуются выдержка и терпение — причем на протяже-
446

нии довольно длительного времени, — пока вы не уберетесь восвояси,
а уж несолоно хлебавши или нет, это как получится.
И при этой, повторной, встрече меня поразило ваше воображение
или, точнее, ваш имажинитивный дар. С самого начала вы изобрели
потешную уловку, позволившую вам появиться у меня, и сейчас я был
уверен в том, что вы продолжите игру во врача и больного, борьбу двух
воль, замешенную на раздражении и желании застать соперника врас¬
плох. Я не сомневался в том, что вы не собьетесь на рутинную поли¬
цейскую процедуру, чего можно было бы ожидать от посредственного
сыщика, не пустите по моему следу людей в плащах и не поставите их
у моих дверей с приказом фиксировать появление каждого посетите¬
ля. Вам хотелось проникнуть в святая святых — в мой дом, в мою кре¬
пость, оказаться не перед неприступными стенами, а внутри, и уже
отсюда нанести мне предательский удар в спину, причем в тот момент,
когда я этого менее всего буду ожидать. Так что вы позвонили моей
секретарше Маас и попросили о приеме у врача, точь-в-точь как по¬
ступил бы на вашем месте любой бизнесмен, испытывающий стрессо¬
вые симптомы, — и вот вы уже на всех парусах вплыли ко мне в каби¬
нет, сияя от радости и от ощущения удачно обстряпанного дельца. Но
ваш идиотский вид не сумел меня обмануть.
—	Не присядете ли вы в кресло? Или вам будет удобнее там, на
диване?
Мой кабинет — помещение во всех отношениях прекрасное: большая
квадратная комната с высоким потолком и с двумя большими окнами,
выходящими на тенистую из-за растущих на ней деревьев улицу. Стоя¬
ла хорошая погода, и липы за окном были просто великолепны. Мой
письменный стол расположен в углу, между окнами и стеной, заставлен¬
ной книжными полками. За этой стеной находится зигзагообразная лест¬
ница в мансарду к Казимиру. В кабинете имеется только самая необходи¬
мая мебель плюс большой диван, обтянутый мягкой кожей желтоватого
цвета. Множество клиентов и в особенности клиенток предпочитают этот
диван креслу, стоящему чуть под углом к письменному столу.
—	Думаю, усядусь-ка я лучше на диван! — Вы произнесли это все
тем же тоном готового лопнуть от радости идиота. — С виду он мне
очень понравился.
—	Как вы себя чувствуете?
—	Не знаю. У меня множество всяких неприятностей, так мне, по
крайней мере, кажется. А от каких хворей вы способны меня избавить?
—	От самых разных. Чуть ли не ото всех, не требующих хирургическо¬
го вмешательства, впрочем, иногда благодаря моему лечению удается
обойтись без операции даже в тех случаях, когда она кажется неминуемой.
—	Но есть ведь, кажется, и такая штука, как неврохирургия?
—	Это чрезвычайно тонкое искусство, и я им нс владею. Возмож¬
но, я сумел бы провести операцию по удалению аппендикса, это, в
конце концов, не сложнее, чем работа простого мясника.
447

—	А с какими болезнями вы чаще всего сталкиваетесь?
—	Я принимав множество клиентов, расстройства которых грани¬
чат с психическими заболеваниями, и тем нс менее обращаться к пси¬
хиатру им не нужно. И разумеется, немало случаев самовнушения: от
бессонницы до всяких мелочей, которые пациент воспринимает как
симптомы душевного расстройства, тогда как на самом деле причина
заключается в нездоровье физическом. И наконец, огромное количе¬
ство психосоматических болей и мигреней. Вы пришли узнать у меня
именно это?
—	А массаж вы проводите?
—	Очень часто. Или сам, или отправляю пациента к массажисту.
—	А всякие электропроцедуры? Шок и так далее?
—	Шокотерапию я не использую: она прописана только при опре¬
деленных типах психических заболеваний. Я применяю электровибра¬
цию, электропрогревание, иногда довольно чувствительное, различные
виды волнового лечения, начиная с ультрафиолетовых лучей и закан¬
чивая слабыми рентгеновскими. Применяю также теплые воздушные
ванны и водяные ванны — как теплые, так и холодные.
Последнее замечание я сделал несколько саркастическим тоном.
—	И наверное, лечение плодами и травами, плаванием, ездой на
велосипеде?
—	Конечно. У нас, к сожалению, нет времени на подробный разго¬
вор о различных способах использования в медицине всех этих пред¬
метов и занятий. Но есть ведь медицинская энциклопедия Лярусса —
и вы найдете там все необходимые пояснения.
—	Да я уже так и сделал! — И опять этот жеребячий восторг. —
В последние недели это у меня настольная книга... А кожные забо¬
левания вы лечите? — внезапно добавили вы.
—	Я не дерматолог. Но иногда лечу. Когда они имеют нервную
природу, а с кожными заболеваниями такое бывает часто.
—	А косметическое лечение?
Я решил дать вам легкого пинка.
—	Что значит — косметическое лечение?
—	Ну, когда омолаживают старух... говяжьей печенью и всякое такое.
—	Мой бедный друг, вы прочли слишком много журналов. Есть*
хирурги-косметологи, они проводят косметические операции, а есть
геронтологи, в некоторых случаях применяющие гормональное лече¬
ние. Но все это меня не интересует.
—	Но я слышал, что вы тоже омолаживаете людей.
—	Позвольте, я поясню вам это со всей прямотою. Когда пациент
приходит ко мне с расстройством нервной системы, ведя чересчур на¬
пряженный или нездоровый образ жизни, а мне удается помочь ему,
он начинает чувствовать себя лучше. Испытывая прилив сил и душев¬
ный подъем, он сообщает друзьям, что помолодел, а люди, в медицин¬
ском смысле невежественные, вроде вас, и в то же время имеющие
448

пристрастие все драматизировать, начинают утверждать, будто я обла¬
даю волшебной силой и творю чудеса. Но все это суеверия.
Дать вам пинка оказалось не так-то просто. На протяжении всего
моего абсурдно прозвучавшего монолога вы смотрели на меня не от¬
рываясь, все тем же радостным и лучезарным взглядом.
—	Но ведь у вас множество пациенток бальзаковских лет.
—	Что ж я, по-вашему, должен вам объяснять, откуда и почему они
берутся?
—	Ага. А почему бы и нет? Поскольку, как вы сами изволили вы¬
разиться, я человек невежественный.
—	У любого врача имеется множество пациенток указанного вами
типа. Они скучают, они ничего не делают — и из-за этого у них шалят
нервы, им нужно отвлечение и развлечение; а все это в совокупности
представляет собой благодатную почву для самых разных заболеваний.
Добавьте к этому, что женщины в соответствующем возрасте подвер¬
жены определенным биологическим метаморфозам, порой самого бо¬
лезненного свойства, и вы получите то, что представляет собой едва ли
нс основное занятие для любого врача. Но с какой стати нам с вами
обсуждать такие банальные вещи?
—	Иногда они могут оказаться далеко не столь уж банальными.
А бывает и так, что в подобных случаях возникает подозрение по по¬
воду злоупотребления служебным положением.
Я посмотрел на вас ледяным взглядом.
—	Я прихожу к выводу о том, что вас бомбардируют анонимными
письмами. Сначала — о том, что я отправил на тот свет старину Ка¬
бестана,- а теперь, судя по всему, о том, что я злоупотребляю профес¬
сиональными возможностями во взаимоотношениях с пациентками.
Если я вас правильно понял.
Вы церемонно кивнули.
—	Единственное, чего я не могу понять, почему вы воспринимаете
весь этот вздор серьезно? Какой-нибудь горемыка, подобный тому,
которого я описал в нашей прошлой беседе, хватается за все что угод¬
но, лишь бы зацепить врача и навредить его репутации.
—	Мы получили, одно-единственное письмо, и к тому же весьма
убедительное. Нас ими вовсе не бомбардируют, как вы изволили вы¬
разиться. И в этом письме сказано, что вы умертвили Кабестана, по¬
тому что у него появились доказательства* ваших служебных злоупо¬
треблений по женской части и он грозил предать этот факт гласности.
Ваш голос звучал бесстрастно.
—	К несчастью, — сухо начал я, — смерть господина Кабестана
является единственным наличествующим и доказанным фактом во
всей этой истории. Если вы и впрямь думаете, будто кто-то (не го¬
воря уж о том, что этим человеком мог оказаться я) убил его, вам на¬
верняка понадобятся доказательства в подкрепление подобной версии.
Например, было ли в данном случае произведено вскрытие?
15 Н. Фрилинг «Двойной удар»
449

—	Да, конечно же.
—	И какие оно принесло результаты, если вы не сочтете мое любо¬
пытство нескромным?
—	Ровным счетом никаких.
И это вы внрвь произнесли ликующим голосом.
—	Тогда, разумеется, вся история рассыпается в пух и прах. По¬
добное обвинение не может быть предъявлено на суде. Мне отврати¬
тельна даже мысль о том, чтобы угрожать вам, но вы и сами должны
осознавать, что любой человек, облыжно обвиненный в тяжком пре¬
ступлении, имеет право на самооборону, идет ли речь о необоснован¬
ном аресте, нарушении прав-человека или о чем угодно другом.
—	Кстати, о правах человека. Разве кто-нибудь нарушал их приме¬
нительно к вам?
—	Речь идет о диффамации.
—	О какой такой диффамации? Послушайте, доктор, я ваш паци¬
ент, и любые разговоры между нами носят личный и доверительный
характер. Пресловутая клятва Гиппократа.
—	Разговор, сводящийся к шантажу?
—	Мы никого не шантажируем, — возразили вы весьма кротко. —
И не заводим дела о нарушении общественной морали, не имея на то
серьезных оснований.
—	Вы хотите сказать, будто вы и впрямь считаете, что у вас най¬
дутся на меня такие основания?
—	Да. У нас даже есть свидетель.
—	Предъявите мне этого свидетеля.
—	В свое время.
—	Друг мой, человек, который предпочитает оставаться в тени, —
это не слишком надежный свидетель, во всяком случае, доверять ему
едва ли возможно. Я полагаю, что следует обратиться в свою профес¬
сиональную организацию с просьбой принять меры по моей защите.
Я обращусь с жалобой на незаконное, несанкционированное вмеша¬
тельство полиции в мою жизнь и деятельность.
Вы, конечно, провоцировали меня на использование заведомо сла¬
бых аргументов, вы подбивали меня излагать их и далее. Как я Осо¬
знаю уже сейчас, я позволил вам завлечь меня в ловушку. А вы, ничуть
не смутившись, продолжали шантажировать меня самым бесстыдным
образом. Вы, мой дорогой Ван дер Валк, обладаете целым рядом пре¬
восходных качеств, но есть у вас и просто отвратительное умение не
гнушаться никакими средствами.
—	Что ж, доктор, так и поступайте! — И вы разулыбались, как ка¬
кая-нибудь деревенщина. — Если вам кажется, что придание гласнос¬
ти любого из аспектов этой истории может пойти вам на пользу, то,
разумеется, так и поступайте. Но если вы предпримете подобные шаги,
прессе станет известен и характер возводимых на вас обвинений — это
уж неизбежно. И возможно, вам придется горько раскаяться в том, что
450

вы сделали ложный шаг. На данный момент все происходящее пред¬
ставляет собой всего лишь невинный и дружеский обмен мнениями с
глазу на глаз между доктором и пациентом. Что касается свидетеля —
мы не предъявляем его просто потому, что хотим сначала выяснить,
сколь убедительны и надежны его высказывания. Сопоставив их с вы¬
сказываниями противоположной стороны. То есть с вашими, это же
очевидно. Вы нс можете не признать, что все мои действия базируются
на презумпции вашей абсолютной невиновности в том, что вам припи¬
сывают, и защиты вашего доброго имени. Разумеется, я убежден, что
дело обстоит именно так. — Последнюю фразу вы произнесли прямо-
таки бархатным голосом. — Но если вы предпочитаете... Если вы на
самом деле предпочитаете шумное, публичное и со всей неизбежнос¬
тью грязное разбирательство, в ходе которого лучи прожекторов уда¬
рят в глаза вашей секретарше, вашим пациентам, даже вашей жене, —
что ж, как вам будет угодно... Но поднимется туча сплетен — грязных
и глупых сплетен — как раз того рода, о каких вы упоминали в нашем
первом разговоре. Но как вам-будет угодно. Хотя я, честно говоря, не
вижу, каким образом вас может устроить подобный поворот событий.
Заход был сделан недурно. И если бы я не нашел достойного отве¬
та, это сработало бы против меня независимо от того, подам я жалобу
или не подам. Я потянулся за сигаретой; закурил.
—	Внимательно выслушайте, господин ван дер Валк, то, что я вам
сейчас скажу.
Вы самым любезным образом продемонстрировали мне: я весь вни¬
мание.
—	Я нахожу ваше поведение возмутительным, хотя для полицей¬
ского оно, возможно, и типично. Вы угрожаете мне тайнами, а когда
я пытаюсь защититься, вы угрожаете мне разоблачением этих тайн.
Я отказываюсь выслушивать весь этот вздор по поводу имеющихся
обвинений и наличествующих свидетелей, поскольку и те и другие
представляют собой просто выдумку. Я не понимаю, чего вы пытае¬
тесь добиться, обрушиваясь на меня со всем этим, и, судя по всему,
я не могу остановить эти инсинуации, не сказав вам еще парочку не¬
приятных слов. Очень хорошо: поступайте, как вам заблагорассудит¬
ся, по крайней мере, вред от этого будет минимален. Я позволяю вам
разговаривать со мной только потому, что у меня нет другого спосо¬
ба доказать вам, что вы понапрасну теряете время. Если вам хочется
тратить дни за днями, околачиваясь возле моего дома, — что ж, на
то воля ваша. Я поразмыслю над тем, каким образом добропорядоч¬
ный гражданин может обезопасить себя от вторжения полиции в соб¬
ственную жизнь. Если разговоров со мной вам покажется мало, если
вы захотите сунуть нос в мои книги или в домашние дела, вам при¬
дется обзавестись соответствующими документами, которые я возьму
на себя труд проверить. Вам ясно?
Рассмеявшись, вы поднялись с дивана.
451

— Это меня устраивает. Все как было, так и останется между нами.
Просто будем время от времени встречаться и по-приятельски болтать.
Доктор и его пациент! — Вы уже взялись за ручку двери. — Только кто
из нас доктор, а кто пациент?
Вы вышли, трясясь в припадке все того же идиотского смеха; я
спокойно смотрел вам вслед, курил, пуская вдогонку облачка дыма;
к особой вежливости наше прощание не располагало.
Является ли этот свидетель и в самом деле просто выдумкой? Не¬
ужели вы и впрямь нисколько не опасались того, что я на вас пожа¬
луюсь? Вы должны были понимать, что моя жалоба обернулась бы
для вас увольнением, потому что ваши приставания ко мне были и
аморальны и противоправны. Следовательно, уверенности в своих
силах вам не занимать. Уверенности в себе, уверенности в том, что я
не пойду на риск, связанный как с официальным расследованием, так
и с привлечением к себе общественного внимания. Вы словно созда¬
ны для игры в покер. Разумеется, я не мог допустить тотального рас¬
следования со всеми его силовыми и иными приемами, потому что
рано или поздно кто-нибудь непременно потерял бы голову и про¬
болтался о вещах, способных меня в высшей мере скомпрометиро¬
вать. С другой стороны, у вас не было ни малейшей возможности
доказать, что я убил Казимира. На сей счет я был спокоен и остаюсь
спокоен по-прежнему.
Но кем же мог оказаться этот свидетель? Человек, на законное ис¬
пользование которого в деле против меня вы не вправе были рассчи¬
тывать, отсюда и вся ваша деликатность.
А вдруг это Беатрис?
Нет, кто-то у вас наверняка есть, иначе бы вы не вели себя с такой
дерзостью, чтобы не сказать наглостью. Где-то в рукаве у вас припа¬
сен козырной туз.
Глава 8
В тот вечер, когда появился Казимир, пациентов у меня не было.
Должно быть, это было случайное стечение обстоятельств, потому что
у него не имелось ни малейшей возможности узнать об этом заранее.
Сейчас мне кажется, будто он всего-навсего решил двинуть вперед
пешку и, в зависимости от моей реакции на этот ход, развить ини¬
циативу или отказаться от дальнейших попыток ее захвата. Я согла¬
сился принять его главным образом из любопытства. Человек, кото¬
рого я ненавидел, которого я боялся, который, сам того не ведая,
разрушительно воздействовал на мою жизнь, — мне было интересно
встретиться с ним, попробовать узнать его получше. Его и жизнь,
которую он вел, — неужели я и впрямь ему завидовал? Абсурд. Но,
так или иначе, на данный вечер у меня не было запланировано ни¬
452

чего. Ни приема пациентов, ни встречи с любовницей, ни похода на
концерт. А мы ведь живем в Амстердаме. Тут у нас не какой-нибудь
немецкий город, чтобы, задавшись вопросом о времяпрепровождении,
сразу же найти на него ответ. Нечего делать? Что ж, тогда отправим¬
ся в оперу!
Беатрис, разумеется, дома не было. Она выезжает в свет ежевечерне
за вычетом тех редких случаев, когда принимает у нас своих родителей
или сидит у телевизора. Чем, ради всего святого, она занимается? Куль¬
тивирует своих интеллектуалов, так это, наверное, можно определить.
Она увивается вокруг каждого претенциозного ничтожества, стоит тому
войти в моду, вокруг так называемых писателей и художников, а возмож¬
но, и доморощенных телезвезд в жанре кабаре или конферанса. Эти свои
вылазки она именует «соприкосновением с потоком современного мыш¬
ления». Я, естественно, давно оставил попытки внушить ей, что хотя
салонную болтовню в каком-то смысле и можно назвать потоком, но ни
мысли, ни современности в этом потоке не наблюдается.
Разумеется, я рассуждаю подобным образом вовсе не из тщесла¬
вия. Я не страдаю манией величия и имею весьма малые претензии
на то, чтобы слыть интеллектуалом, и уж вовсе никаких не имею —
на собственную причастность к современности, пусть и в сугубо про¬
фессиональном плане. Каждый врач скажет вам вслед за мной, что
научные исследования, касающиеся выяснения причин заболевания
и поиска новых лекарственных средств, носят впечатляющий, а иног¬
да и ужасающий характер. Подтвердит он и тот факт, что все сума¬
сшедшие дома Европы переполнены пациентами втрое по сравнению
с плановой вместимостью.
Что же касается мысли... Я и впрямь весьма начитан. Ни в коем слу¬
чае нельзя сказать (хотя, вероятно, у вас и создалось противоположное
впечатление), будто все мои силы, возможности и аппетиты растрачива¬
ются исключительно на соблазнение женщин. Этому занятию я посвя¬
щаю максимум один процент собственного времени. Есть люди, извле¬
кающие куда большую радость из хитроумных замыслов, включающих
обольщение одних и отвлечение внимания других, чем из банального
адюльтера, к которому в конце концов все и сводится. Но я даже не из
их числа. Моей подлинной усладой является музыка. Я бываю пример¬
но на половине концертов и музыкальных спектаклей, даваемых в Амс¬
тердаме, а они зачастую оказываются весьма недурны.
Вас, должно быть, озадачит тот факт, что у меня нет друзей. Но
ведь истинная дружба встречается чрезвычайно редко. У меня есть
парочка коллег, с которыми мы поддерживаем приятельские отноше¬
ния, беседуя о медицине или о музыке. Но я по натуре человек зам¬
кнутый. Никто ничего обо мне. не знает. И здесь, друг мой (и поверь¬
те, что применительно к вам я употребляю это слово в его подлинном
значении), вам придется поставить многоточие. Сделав, разумеется,
из этого факта любые устраивающие вас выводы.
453

Конечно, я нуждаюсь в сильных чувствах. И вы удивитесь, узнав о
том. как много я в этом плане получаю.
Казимир, понятно, нс известил меня заранее хотя бы запиской. По¬
звонил у входа, и я впустил его. Он, должно быть, и надеялся, что я
открою ему сам, поскольку ему было известно, что прислуга находится
здесь только в первую половину дня. У нас никогда не было живущей
в доме горничной, а поскольку Беатрис с самого начала была стериль¬
на абсолютно во всех отношениях, то и необходимости нанять няньку
к ребенку так и нс возникло.
Стоя в дверном проеме, Казимир тяжело дышал и ловил ртом воз¬
дух. Может ли он поговорить со мною кое о чем? Я решил, что речь
пойдет о чем-нибудь не так сделанном или нс так сказанном кровель¬
щиками в процессе починки крыши. И мысленно понадеялся на то, что
они не обнаружили каких-нибудь серьезных неполадок. Я очень люблю
свой дом, и мне не хотелось бы что-нибудь убирать отсюда или менять.
Я провел его в кабинет. Именно кабинет я считаю по-настоящему
своей комнатой, а вовсе не ту идиотскую «мастерскую», которую Бе¬
атрис оборудовала для меня на втором этаже. Да еще и гордится этим.
Я унаследовал весь внутренний распорядок старого Мунка, включая
замечательную идею, предоставляющую право звонить в парадную
дверь исключительно пациентам. Мунк оборудовал в доме частично
зарешеченный, частично застекленный пассаж, ведущий от нее к чер¬
ному ходу. Звонок с черного хода в дневное время слышен на кухне, а
вечером и ночью на него отвечает мой шофер (он предпочитает, что¬
бы его называли шофером, а не садовником) или его жена, живущие в
коттедже во дворе. Я не стал ничего менять за одним-единственным
исключением: перевел секретаршу на второй этаж, чтобы освободить
место для ванной. Рассуждать обо всем этом скучно, но такие мелочи
непременно приходится продумывать, когда врач практикует в том же
доме, где и живет, — а подобное сочетание я предпочитаю принятой в
Англии системе, согласно которой четверо или пятеро врачей распо¬
лагают свои кабинеты под общей крышей и дом превращается в свое¬
го рода лечебно-консультационный улей. Мне, в отличие от них, никто
не мешает. Беатрис жалуется на то, что, поскольку пациентам сначала
предлагают подняться на второй этаж, то они, заблудившись или де¬
лая вид, будто заблудились, подглядывают за нею в ее комнатах. Я не
обращаю на это внимания; в любом случае она нашла бы, на что по¬
жаловаться. А если к нам все же иногда приходят гости и по такому
случаю звонят у парадного подъезда, потом поднимаются по лестнице
и оказываются в этой треклятущей «мастерской», то происходит это
только по вечерам, когда все равно, нет никаких пациентов. Все евро¬
пейские доктора устраиваются в собственном доме более или менее
одинаково, и никто не обращает на это никакого внимания.
Я усадил Казимира в кресло для посетителей, сам уселся за пись¬
менный стол и предложил ему сигарету, так как, к моему удивлению,
' 454

изо рта у него не торчало ничего дымящегося. Он с жадностью схва¬
тил ее.
—	Что ж... С ремонтом все в порядке? Крыша больше не течет?
—	Нет... нет. Они, мне кажется, заменили несколько черепиц. На¬
верное, вам захочется собственными глазами посмотреть на проделан¬
ную работу.
—	Вот уж это не интересует меня ни в малейшей степени.
Возможно, я говорил резковато, но и Казимир держался со мною как-
то странно. Он был как раз из тех, кто, потеряв резинку, громогласно
обвиняет прислугу в воровстве. Будь он даже миллиардером, подобно
Онассису, он все равно, выходя из ванной, прихватывал бы с собой для
дальнейшего употребления обмылок: чтобы добро не пропадало.
—	Так чем именно вы предлагаете мне полюбоваться?
Он заерзал в своем старом твидовом костюме, как будто ему при¬
нялись щекотать шею.
—	Речь идет... ну, об одном личном деле.
Я и сам закурил, чтобы не так остро ощущать исходящий от него
запах дурного дыхания пополам с джином.
—	Поскольку вы так настоятельно попросили о встрече, я решил,
что у вас ко мне конкретное дело.
—	Да, это так. Причем важное дело. Видите ли...
Я не помог ему никакой подсказкой. Просто сидел, в недоумении
глядя на него. Честное слово, я и не подозревал, о чем он сейчас заго¬
ворит.
—	Дело в том, что некоторое время назад я вечером случайно ока¬
зался в саду.
—	А не могу ли я поинтересоваться тем, что вы делали у меня в
саду, и тем, как вы вообще туда попали?
Он удивил меня ответом, столь же жалким, сколь и бессмысленным,
хотя сказал, мне кажется, чистую правду.
—	Я ведь не становлюсь моложе, и, знаете, меня начинают преследо¬
вать иррациональные страхи. Так, например, меня мучает мысль о том,
что может случиться пожар, когда я буду находиться у себя в мансарде,
и если... — Дальнейшее далось ему с явным трудом. — Если я окажусь в
ловушке, а на лестнице уже будет пламя, сами понимаете, я...
И он сконфуженно замолчал.
—	Так вы просите меня оборудовать вам пожарную лестницу или
оказать медицинскую помощь, чтобы избавить вас от иррациональных
страхов?
—	Что ж, пожалуй. Хотя дело, собственно говоря, не в этом.
—	К сожалению, я не смогу предоставить в ваше распоряжение
пожарную лестницу. Если вы находите, что живете чересчур изоли¬
рованно, то, может быть, вам стоит подыскать себе другое жилье. Ну,
что там у вас еще?
Ответ Казимира разоблачил его как последнего труса.
455

—	Меня, конечно, мучают эти страхи, но, знаете ли, я кос-как
справляюсь. Но, конечно же, много пью, и у меня возникают денеж¬
ные затруднения; вот я и подумал, что лучше всего было бы, если бы
вы платили мне — пусть и небольшие суммы, но регулярно.
Только тут я начал кое о чем догадываться. В конце концов, я ведь
невропатолог. И насмотрелся на людей, одержимых самыми туманны¬
ми и загадочными страхами.
—	Ага. Но почему же вы решили, что регулярная выплата вам де¬
нежных сумм будет представлять собой лучшее лечение с учетом ва¬
шего возраста и состояния?
Ответ на этот вопрос был, разумеется, заготовлен Казимиром заранее.
—	То, что я увидел в саду.
И он жалко ухмыльнулся.
Разумеется, на окнах моей смотровой, переоборудованной из веран¬
ды, имеются жалюзи, да и занавески тоже. Как вообще кто-нибудь может
проникнуть ко мне в сад, да вдобавок вечером или ночью, не проявив чу¬
деса ловкости в перелезании через ограду? Казимир не отличается атлети¬
ческим телосложением, и я .сразу же сообразил, что все, якобы увиден¬
ное или, скорее, придуманное, не имело никакой реальной основы.
—	Крайне интересно, — сурово начал я. — Я не психиатр, господин
Кабестан, но вы и сами без медицинской помощи можете представить
себе, насколько неправдоподобно звучит ваша история. И, смею заверить
вас, практикующий врач — это не горшок с медом, чтобы вокруг него
виться любопытным осам.
Он покраснел, точнее, покрылся красными пятнами.
— Высокомерный и презрительный тон вам тут не поможет, —
огрызнулся он. — Сколько бы спеси в вас ни было, сейчас ее заметно
Поубавится. — Он выпрямился, во весь свой нескладно высокий рост
и нервно направился к двери. — Я даю вам двадцать четыре часа, не
больше, чтобы принять окончательное решение. А после этого — Ме¬
дицинская Ассоциация и пресса. Не слишком удивлюсь, если вами
заинтересуется и полиция. После того, как все выплывет наружу. Два¬
дцать четыре часа. Я буду у себя. Просто позвоните мне в дверь, если
у меня будет гореть свет. Пока не истекут ровно сутки.
—	Всего хорошего, господин Кабестан, — вежливо ответил я. —
И попомните мои слова: психиатр поможет вам куда в большей сте¬
пени, чем я.
Я проследил за его уходом, потом из-за занавесок посмотрел на
него на улице: он стоял на тротуаре, судорожно дергая руками и раз¬
говаривая с самим собой. Когда я услышал, как он с сердитым грохо¬
том захлопнул входную дверь, которая, как*вам известно, находится ра
расстоянии какого-то метра от углового, простенка моей смотровой, то
сел за стол и принялся размышлять.
Нет, размышлять — это не то слово, не надо Предаваться самооб¬
ману. Я был взбешен и испуган. Всегда страшно обнаружить, что у
456

кого-то имеются причины шантажировать тебя, сама попытка шанта¬
жа приводит шантажируемого в состояние нервного шока, а тут к это¬
му присовокуплялся страх — ощущение неприятно сосущей неуве¬
ренности, — потому что я не знал, что кроется за предпринятой
Кабестаном попыткой. Что он знал или, если начистоту, как много он
знал? Вот в чем вопрос — как много? Я сразу же подумал о Сюзанне,
и под ложечкой у меня засосало от страха. Я пристально вгляделся в
сад за окном, потом вернулся за письменный стол и налил себе доб¬
рый стаканчик коньяку. Это меня несколько успокоило. Прямых улик
у него быть не могло. Самое серьезное, чем он мог мне угрожать, —
случайно услышанная или подслушанная информация. Какая именно
и как он мог выйти на эту информацию, я в тот момент понять про¬
сто не мог. Но ведь никто не поверит Кабестану. Не думаю, что его
можно было назвать душевнобольным в сугубо медицинском смысле
слова, но он был стар, болен, нереспектабелен и неадекватен; пожа¬
луй, его нельзя было назвать человеком, на котором лежит печать бес¬
честья, но уж доверия он, понятно, не внушал никому. Кроме юных и
невинных девиц, пробормотал я, неожиданно для себя самого, вслух.
Мои мысли, немного было подуспокоившиеся, потекли теперь в дру¬
гом направлении: ко мне вернулась всегдашняя ненависть, питаемая
мной к Кабестану. В какую-то минуту я хладнокровно размышлял о
том, что, как бы потенциально опасны ни были его инсинуации, ни¬
кто не поверит им, более того, никто даже не станет его слушать; но
уже в следующую я вновь хватал бутылку и наливал себе новую пор¬
цию коньяку. Я тогда довольно прилично выпил. От этого меня нача¬
ло трясти, потому что вообще-то я не пью. Разве что стаканчик перед
сном. И вновь я утратил самообладание, и вновь мои мысли, уже не¬
сколько рассеянные, потекли в неожиданном направлении.
Казимир — за последние несколько недель я узнал его поближе и
почти всегда, думая о нем, называл его этим идиотским именем —
сейчас наверняка тоже боится. Стыдится, но главным образом все-
таки боится. Боится собственной несостоятельности, собственной ни-
кудышности даже в роли шантажиста. Трясущийся от страха шанта¬
жист — вот он кто такой. Но разве от этого он не становится еще
опасней? Судя по всему, хотя подлинные причины этого мне неяс¬
ны, он ухитрился возненавидеть меня в той же мере, что и я — его.
Сколько же джина потребовалось ему выпить, чтобы совладать со сво¬
ими расшатанными нервами, чтобы унять дрожь в коленях и явиться
ко мне? Да уж наверняка немало, решил я. Достаточно для того, что¬
бы он напился и утратил возможность контролировать дальнейшую
дозировку.
Именно в этот момент меня и охватило желание. Сравнить кото¬
рое можно только со жгучей жаждой. Едва проникнув в сознание, оно
сразу же подчинило себе весь организм. Рот, горло, желудок, голову,
руки — я весь томился от жажды.
457

Вам когда-нибудь хотелось кого-нибудь убить, Ван дер Валк? Вы
полицейский, и, следовательно, можно предположить и даже со всей
уверенностью сказать, что вам случалось целиться из пистолета в ка¬
кого-нибудь убегающего от вас преступника. Но, нажимая на курок,
испытывали ли вы при этом желание убить? Чувствовали вот эту жгу¬
чую жажду? Мне говорили, что нажатие на курок может в определен¬
ном состоянии вызвать у человека непроизвольный оргазм. Но мне не
до этого. То, что меня мучило, было всего лишь жаждой. Правда, жгу¬
чей... Мне хотелось убить его. Знакомо вам это чувство? Знакомо?
Мой мозг заработал с предельными ясностью и скоростью. Если бы
мне надо было действовать в ответ на угрозу со стороны Кабестана, не
задумываясь ни на мгновение, реагировать на нее спонтанно... О шан¬
таже я уже забыл и думать. В моем мозгу заработал другой механизм,
нечто вроде взрывного. И в качестве спускового устройства сработала
моя ненависть.
Казимир, несомненно, заподозрил — и из-за того, что я так грубо
выпроводил его, да и заподозрил бы в любом случае, даже если бы я и
впрямь заплатил ему крупную сумму в надежде позднее заполучить ее
обратно, — что я замышляю против,него нечто неладное. И, охвачен¬
ный страхом за свою ничтожную жизнь, наверняка предпринял какие-
то шаги, чтобы подстраховаться. Едва ли он и впрямь обратился в
Медицинскую Ассоциацию, поскольку из нее ему в любом случае не
удалось бы вытянуть ни гроша. Но, может быть, привлек в игру и кого-
то третьего. Я не мог судить об этом наверняка, потому что даже не
знал, в чем именно заключается конкретное содержание его угрозы.
Но, уж конечно, он надеялся на то, что в течение ближайших двадца¬
ти четырех часов мне придется подняться к нему в мансарду. Мало же
он меня знал — и менее всего знал, на какую безжалостную решимость
я был способен. Мне предстояло, понял я, нанести господину Кабес¬
тану удар, внезапность которого способна была бы изумить нас обоих.
Через два часа после его ухода я решил, что к этому времени он
успел уже достаточно выпить. «Позвоните мне в дверь». Господин Ка¬
бестан, судя по всему, забыл (столь малый интерес я до тех пор про¬
являл к тому, как он живет и чем занимается), что у меня есть запас¬
ные ключи от его квартиры. Какое-то время я посидел во тьме, давая
глазам привыкнуть к ней. Допил коньяк, выкурил сигарету. На этот раз
я выкурил ее в полное свое удовольствие. По-прежнему не зажигая
света, я нашел шприц, хирургические перчатки, бутылку джина, столь¬
ко денег наличными, сколько оказалось у меня в доме, и еще пару-
тройку неприметных вещей из домашнего обихода. Еще через полчаса
Казимир, имевший глупость основательно напиться, впал в кому, ока¬
завшуюся для него последней. С самого начала и до конца он так ниче¬
го и не заметил, сомневаюсь даже, что он почувствовал укол. Я провел в
мансарде еще некоторое время, полностью восстановил самообладание
и проследил за тем, не. осталось ли каких-нибудь улик (от него, разу-
458

моется, а не от меня), которые могли бы навести на мой след после
того, как найдут его тело. Я так ничего и не обнаружил и решил, что
через денек-другой мне представится возможность для более основа¬
тельного осмотра.
Я вернулся к себе. Беатрис уже приехала домой и легла в постель;
она даже не услышала, как я только что расхаживал по мансарде у нее
над головой. Я прошел на кухню, выпил стакан горячего молока. Ре¬
шил, улегшись в постель, еще поразмыслить над случившимся, одна¬
ко очень быстро уснул. Даже боль, причиняемая мыслями о Сюзанне,
утихла или, вернее, подверглась анестезии только что содеянного.
Вы собираетесь напомнить мне, что я врач. И спросить, куда по¬
девалась моя профессиональная совесть? Разве, будучи врачом, я не
осознавал ценность или, как нам взволнованно подсказывают, свя¬
тость человеческой жизни? Но тот, кто убил Кабестана, не был вра¬
чом. Сомневаюсь даже, был ли он человеком. Мне кажется, Кабес¬
тана убил молодой человек, влюбленный в Сюзанну, убил студент,
который был старше нее на каких-нибудь три года. Строго говоря,
юноша. А в юношеском возрасте ценность человеческой жизни не
воспринимается с такой остротой. Вот почему только из самых юных
и получаются по-настоящему боеспособные солдаты. А если уж и ста¬
новится боеспособным солдатом взрослый, то это означает, что ум у
него скуден, подавлен и в каком-то смысле разбалансирован. Что в
совокупности наводит на мысль о психопатии.
Глава 9
На следующее утро, в половине одиннадцатого (а утро выдалось
теплое, солнечное, по-настоящему летнее), я сделал перерыв между
приемом двух пациентов и выпил чашку какао. И тут ко мне в каби¬
нет вошла моя секретарша Маас. Я удивленно и пристально посмот¬
рел на нее, потому что она никогда не тревожит меня в часы приема,
не имея на то самой серьезной причины. Я подумал, что кто-то из
пациентов отменил встречу, которая была ему заранее назначена; не
забывайте, что я, как истинный профессионал, с головой ушел в свою
работу. О Казимире я просто-напросто не подумал.
— Прошу прощения, но мне показалось, что надо поставить вас в
известность. Там, за дверью, какой-то молодой человек, он в весьма
неуравновешенном состоянии и что-то говорит по поводу жильца.
Моей секретарше присущ определенный снобизм, в частности, ког¬
да речь заходила о Казимире, она всегда титуловала его именно таким
образом, а происходило это примерно раз в год и было связано с его визи¬
тами по вопросу арендной платы, жировки, налогов и тому подобного.
Полагаю, нам необходимо вмешаться. Жилец, судя по всему, не
отпирает дверь, да и вчера не отпирал, и этот молодой человек опасает¬
459

ся, как бы с ним чего не стряслось. И я вспомнила, что у нас есть запас¬
ные ключи, они должны быть в сейфе. Сходить ли мне туда самой или,
может быть, вызвать патрульного полицейского? Госпожа ван дёр Хульст
дожидается приема, как только вы освободитесь. Она наверху.
—	Что ж, надо, пожалуй, об этом позаботиться.
Когда я вышел к ленчу, события приняли уже вполне определен¬
ный оборот. Секретарша вызвала полицейского — он прибыл в штат¬
ском и дожидался в комнате для посетителей на первом этаже, в кото¬
рой, как бросилось мне в глаза, приходящая прислуга подмела в это
утро несколько небрежно.
. — Крайне жаль беспокоить вас. Тем более что все необходимые
факты уже сообщила ваша секретарша, она оказала большую помощь.
Но поскольку вы являетесь домовладельцем, считаю своим долгом со¬
общить вам...
—	К сожалению, я все утро принимал больных и не имею ни ма¬
лейшего представления о том, что происходит. Не введете ли вы меня
вкратце в курс дела?
— Прошу прощения. Разумеется. К сожалению, господин с верхне¬
го этажа умер. Как мы слышали, он был в неважном физическом со¬
стоянии и к тому же сильно и регулярно пил. Должно быть, потерял
сознание и не смог позвать кого-нибудь на помощь; телефон ведь там
отсутствует, а лестница высокая и крутая. Его уже осмотрел полицей¬
ский врач — разрыв сердца, причем, скорее всего, накануне ночью, и
тело уже увезли. Остается вопрос с его имуществом и личными веща¬
ми, но это уже на ваше усмотрение. Да, и вот я возвращаю ключи. К
сожалению, я забыл передать их вашей секретарше.
— Как грустно услышать обо всем этом... Конечно, я его едва знал,
но он прожил здесь долгие годы. Он поселился тут задолго до того,
как я стал владельцем дома. А что насчет его семьи и всего, что свя¬
зано с нею?
— Еще не знаю. Молодой человек, поднявший переполох, просто
знакомый, ему, по его словам, ничего не известно. Я и подумал, что,
может быть, вам что-то известно.
—	К сожалению, ничего. Но я полагаю, что на меня легла опреде¬
ленная ответственность. Может быть, его банк?
—	Не исключено.
—	Возможно, если в банке сочтут целесообразным прислать ко мне
какого-нибудь своего служащего, мы сможем с ним все обсудить в
деталях.
—	Крайне любезно с вашей стороны.
Я взял у него ключи, отпустил секретаршу на ленч, сказав ей, что
сам поднимусь в мансарду и обо всем позабочусь, и действительно
отправился вверх по крутой лестнице, хладнокровно перешагнув че¬
рез ступеньку, которая две ночи назад потревожила меня своим скри¬
пом; сейчас, однако же, меня не тревожило ничто: мне предстояло
460

всего лишь вежливо лицемерить на протяжении дня и все это я ос¬
новательно продумал заранее. Полиция провела в мансарде короткий
и поспешный обыск в поисках чего-нибудь подозрительного и, разу¬
меется, не нашла магнитофона. Микрофон был на длинном шнуре,
который, как я прикинул, как раз должен был доставать до окна моей
смотровой комнаты. Примитивный и крайне любительский способ
шпионажа. Но тем не менее... Я убедился в том, что Казимир боль¬
ше ничего не припрятал: все его тайники оказались более чем нелепы.
Поскольку речь шла о'столь незначительном клиенте, из банка и
работника прислали соответствующего: молодого парня с дурацкой
физиономией, который обрушил на меня водопад заранее разученных
фраз. Мы с ним просмотрели все бумаги. Я не сомневался в том, что
сумею справиться с любым затруднением, если таковое возникнет,
но, к счастью, этого не произошло. Мы раскопали какого-то двоюрод¬
ного брата из провинции, которого можно было вызвать на похороны
с тем, чтобы свалить на него заботу об имуществе... Все оказалось бо¬
лее чем просто; позвонив на следующий день в банк управляющему, я
убедился в том, что мы ничего не упустили. Я поручил секретарше
послать на похороны цветы, что она, вне всякого сомнения, и про¬
делала со своими всегдашними тактом и вкусом.
Глава 10
Вы уже поняли, мой дорогой Ван дер Валк, что в каком-то смысле
я убил Казимира с целью завладеть его мансардой, если уж не сказать
напрямую — его жизнью. Эта мансарда меня буквально загипнотизи¬
ровала.
Разумеется, у меня имелся предлог. С мансардой надо ведь было
что-то предпринимать. Оставлять ее пустой я не мог, заводить нового
жильца не хотел, я и не помышлял о том, чтобы перестроить дом, при¬
дав ему высоту в четыре этажа, которой он обладал изначально. Думаю,
вас не удивит то обстоятельство, что я практически перебрался туда,
хотя и делал вид, что бываю там лишь время от времени. Никаких
перемен в самой мансарде мне не понадобилось. Двоюродный брат из
провинции решил, что дешевую мебель ему вывозить не стоит, и сам
предложил оставить ее тому, кто поселится здесь. Отличная мысль!
На магнитопленке ничего не было. То есть какие-то обрывки раз¬
говора я там обнаружил, потому что, судя по всему, часто держал окна
смотровой комнаты открытыми, но записи оказались совершенно не¬
внятными. Конечно, мой голос там можно было различить и некото¬
рые другие — женские — тоже, причем часть их — скажем, голос Бел¬
лы, — я мог бы идентифицировать однозначно, но во всем этом не
было ничего криминального. Я не знаю, как часто и на протяжении
какого времени злосчастный Казимир прибегал к изобретенному им
461

трюку, но при всей своей настырности он оказался не болыю-то удач¬
лив. Избранная дорожка завела его в тупик.
Так в каком же отношении он все-таки преуспел?
Белла — обворожительная женщина! Немного взбалмошная, но до¬
брая, веселая и, на свой лад, очаровательная. Беллу нс слишком инте¬
ресуют высокоумные вещи, ее эрудиция носит фрагментарный харак¬
тер — так что контраст с Беатрис получается полным. Но у нее есть
здравый смысл, характер и достоинство, равно как и способность к адап¬
тации, так что она отлично вписалась в открывщийся ей после замуже¬
ства мир большого бизнеса. Ее супруг — директор торгового банка с
серьезными и разветвленными финансовыми интересами. Мужчина лет
шестидесяти, в чем-то ограниченный, но далеко не пресный. Я знаком
с ним мало, но этого тем не менее достаточно: он у меня однажды ле¬
чился. К жене он не предъявляет особых требований, если не считать
сугубо хозяйственных, вроде поддержания в порядке дома, с которыми
она, как мне кажется, превосходно справляется. Она умеет расположить
к себе собеседника, умеет сразу же взять с гостем нужный тон, и я нс
сомневаюсь в том, что подаваемые ею кушанья и напитки, равно как и
цветы, которыми она .украшает дом, являются безупречными.
Она пришла ко мне, жалуясь на тривиальное нервное расстройст¬
во красивой и энергичной сорокалетней женщины, которой в прин¬
ципе нечем заняться. Абсолютно банальные жалобы типа затрудне¬
ний со сном, какие слышишь едва ли не от каждой дамочки такого
сорта. У них есть, разумеется, семейный врач, причем из самых мод¬
ных, он постоянно передает мне своих пациентов; он человек совес¬
тливый и предельно занятой, а поскольку у его пациентов денег куры
не клюют, он и переправляет их мне. А я переправляю Их обратно —
уже поправившимися.
Она оказалась одной из немногих женщин, к которым я привязал¬
ся по-настоящему. Разумеется, и она платила мне той же монетой, хотя
поначалу я просто подумал: вот женщина в моем вкусе. Вспоминаю,
как я обрадовался, впервые увидев ее обворожительную улыбку, услы¬
шав ее веселый и звонкий голос, заметив, как она радуется малейше¬
му пустяку, несмотря на некоторый наивный снобизм, — одним словом,
это была особа, приятная во всех отношениях. У нее имеется множест¬
во качеств, представляющихся мне привлекательными, она лакома, как
кусок хорошего торта. И все в ней хорошо, все в ней ладно — ее меха,
ее духи, ее дорогое и миниатюрное шелковое нижнее белье. Фигура у
нее была и остается безупречной, а в душе наличествует смесь провин¬
циальных предрассудков и некоторых окостенелых моральных норм,
причем как раз в нужной пропорции. Я начал восхищаться Беллой
даже раньше, чем получил возможность наслаждаться ею.
Я позвонил Белле, и она прибыла ко мне «на прием». Она была в
добром здравии и превосходно выглядела. Пальцами в перстнях она
провела по моей щеке.
462

—	Отвратительно! — насмешливо заметила она, проходя в ванную.
—	Как дела у Сюзанны? — спросил я, когда она вернулась, уже
убрав украшения в сумочку.
—	С ней все в порядке. Вид у нее, пожалуй, усталый, но, думаю,
она с этим справится. В ее возрасте каждый день случается столько но¬
вого, что о былых неприятностях быстро забываешь.
—	И никакой негативной реакции на происшедшее?
—	Ни малейшей.
Это в каком-то смысле меня успокоило. Казимир или не осмелил¬
ся воспользоваться информацией, или не получил ее в достаточном
количестве, чтобы приставать к Белле с требованиями обустроить ему
достойную старость.
А это означало, что я нахожусь в полной безопасности. Так оно и
было, пока в моей жизни не появились вы.
Мы переходим к вашему третьему визиту. В течение первых двух
у меня возникало тревожное подозрение или, если угодно, предчув¬
ствие, что вам когда-нибудь удастся изобличить меня. Но только в
ходе третьего визита я сообразил, что вы меня поняли. Не только
можете понять, но и поняли.
Вы резко потребовали, чтобы я показал вам мансарду Казимира.
Я мог заставить вас отказаться от постоянной слежки и вынюхива¬
ния, но уклониться от допуска вас в мансарду было невозможно.
—	У вас Ведь наверняка найдутся ключи, правда?
Это был риторический вопрос; о ключах докладывалось в полицей¬
ском рапорте.
—	Разумеется. Они у меня в кармане. — Ведь вы бы все равно уви¬
дели, что я держу их в кармане. — Я там кое-что меняю. И выношу
оттуда кое-какую рухлядь.
Мы начали подниматься по лестнице.
—	Я и сам здесь время от времени бываю.
Я произнес это холодно и как бы невзначай: мне не хотелось предо¬
ставлять вам преимущество первого хода.
—	Спасаетесь бегством?
Насмешливый взгляд ваших синих глаз.
—	Скорее, можно сказать, играю с самим собой. Я ведь там, знаете
ли, никогда не бывал — и теперь с изумлением обнаружил, насколько
там мило. Так что я решил мансарду больше никому не сдавать. Един¬
ственное неудобство — эта чертова лестница.
—	Ее следовало бы сделать винтовой. И застеклить. Тогда это было
бы чрезвычайно соблазнительное ощущение.
Казалось, вы разговаривали с самим собой.
—	А кто поддерживает здесь чистоту?.. Ага, понятно, вы сами.
Я подметил, какое большое внимание вы уделяете жизненному ук¬
ладу, вплоть до самых незначительных мелочей. Вы принялись расха¬
живать по мансарде, выглянули в окно, потом наклонились и высунули
463

голову наружу — в сад. Задняя комната анфилады, в которой я прово¬
жу прием, была расположена прямо под вами, на бывшей веранде, и я
подумал, не догадаетесь ли вы об идиотском подслушивающем устрой¬
стве Казимира.
Вы присели на диван — узкий и дешевый, приобретенный явно
на какой-нибудь распродаже; я сплю на нем три или четыре ночи в
неделю, на кровать Казимира я не ложусь — чужая кровать уж боль¬
но интимная вещь. Моя собственная спальня, конечно, куда комфор¬
табельней, но только дверь отделяет ее от спальни Беатрис. А здесь
мне замечательно спится,
Сейчас вы сидели на этом диване, разглядывая несколько книжек
из тех, что я читаю на сон грядущий. Разглядывали вы их — я пони¬
маю, что это звучит странновато, — не без уважения. Не думаю, что¬
бы я в этом ошибся. Я ведь к вам тоже присматривался, поскольку
внезапно обнаружил, что нас с вами что-то связывает. И это ощуще¬
ние внутреннего родства только усилилось, когда я удивленно и обра¬
дованно подметил, что вы больше не выглядите полицейским, потому
что на лице у вас появилось то выражение чистого удовольствия, ко¬
торое испытывает каждый заядлый книгочей, когда ему в руки попа¬
дает новая книга. В тот миг, могу поклясться, вас нс интересовали ни
преступления, ни преступники. И мне было понятно, что наш контакт
перестал быть односторонним. И я подумал, что вы даже не попытае¬
тесь арестовать меня и в том случае, если обзаведетесь против меня
неопровержимыми уликами. Не попытаетесь до тех пор, пока самым,
искренним и серьезным образом не попробуете понять то, чего вы не
знаете и никогда не узнаете.
Тут уж вам ничем не поможешь. Вот разве что эти заметки. Не зря
же я исписал ими уже целый блокнот!
Но дело не в том, что я стремлюсь быть понятным. Я уже недву¬
смысленно объявил об этом ранее. Это больше похоже на дружбу, по¬
рой связывающую воинов, которым предстоит сразиться друг с другом.
Друзей такого рода у меня нет, возможно, потому, что я никогда не
воевал, от воинской повинности мне сперва дали отсрочку, а потом
освободили вовсе. Может быть, поэтому у меня так и не развились
качества, необходимые для дружбы. Разделить на двоих страдание?
Может быть, к этому я и стремлюсь, но вся эта область чувствований
для меня закрыта.
Сейчас вы принялись листать книгу, которую я, по случайному со¬
впадению, в последнее время и читал, потому что мы с ее автором —
однофамильцы. Южноафриканец нидерландского происхождения, впо¬
следствии англизировавшийся, но не утративший духовной связи с
родиной предков,— полковник ван дер Пост. У книги банальное, по¬
жалуй, сознательно приземленное название. Нас с автором связывает
только фамилия —. ведь в Голландии она достаточно распространена.
Я никогда не служил в армии, я и в мыслях не держал переквалифи-
464

цйроваться в англичанина и ни разу не был в Африке, если не считать
короткой поездки — как-то не хочется называть ее медовым месяцем —
в Тунис. Я никогда не был в японском лагере для военнопленных, ни¬
когда не совершал восхождения на горную вершину, никогда не заво¬
дил ни с кем тесной дружбы — вот почему, возможно, эта книга име¬
ет для меня особую прелесть.
Вы, что-то пытаясь вспомнить, перелистывали одну страницу за
другой.
—	Где-то тут должно быть его письмо жене. Нет,, письмо его жены.
Ага, вот оно!
Ваш голос утратил профессиональную монотонность, когда, держа
книгу в руках, вы зачитали мне из нее отрывок:
—	«Мне кажется, что частная и личная жизнь людей никогда еще не
имели для них такого значения, как в наши дни. На мой взгляд, будущее
всего человечества куда больше зависит от того, как люди проживут свою
приватную жизнь, чем от того, что они сделают в коллективной и обще¬
ственной. И это чрезвычайно важный вопрос. Лишь решив, а вернее,
изжив все свои личные и частные проблемы, мы можем задуматься над
следующим шагом — уже в сторону коллективизма».
Целую минуту вы смотрели на меня без улыбки, а потом ваш рот рас¬
плылся в широкой ухмылке, и от него побежали две хорошо знакомые мне
складки. Я решил, что вид у вас усталый, помятый и что вы тянете на муж¬
чину средних лет, хотя на самом деле вы на несколько лет моложе меня.
—	Девиз на сегодня, — с неожиданной ненавистью сказали вы.
Потом вы вернулись ко мне в кабинет. Надели фуражку, нацепили на
лицо маску образцового, а вернее, типичного полицейского. И, понят- •
но, все ту же ухмылку.
—	До свидания, доктор. Вы чрезвычайно больной пациент.
Глава 11
Убежден, что главный источник моих несчастий просто не может на¬
ходиться ни в каком другом месте, кроме как за дверью моей жены. Беат¬
рис наверняка известно, что я соблазняю пациенток, хотя она никогда не
позволила себя ни малейшего намека на это. Но шпионка из нее перво¬
классная. И я убежден, ч~о она вполне способна сплести нить таинствен¬
ного заговора, кульминацией которого стали ваши визиты ко мне.
Но сомневаюсь в том, что свидетелем, о котором вы говорили, мо¬
жет оказаться она. Происходя из семьи юристов и правоведов, она
превосходно разбирается в законах, и ей не составило бы труда на¬
вести кого-нибудь на нужный след, одновременно ухитрившись вый¬
ти сухой из воды. Кроме того, она ни за что не стала бы впутывать
свою прославленную семейку в законодательную тяжбу, преследую¬
щую цель расправиться со мною. Эти господа и дамы рук пачкать не
16 Н. Фрилинг	465

желают. Беатрис слишком чувствительна ко всему, что так или иначе
замыкается на тщеславии, и никогда бы на такое нс решилась.
Нет, этот вопрос я продумал самым тщательным образом. Но, мо¬
жет быть, Сюзанна? В таком случае я мертвый гусак — выпотрошен¬
ный, начиненный яблоками и готовый к жарке. Потому что Сюзанна,
знаете ли, — это и есть мое единственное настоящее преступление. Я
часто ломал себе голову над тем, не нарочно ли Беатрис, наверняка
узнавшая про меня и Беллу, подстроила все так, чтобы свести Сюзан¬
ну с Казимиром. Разумеется, это в каком-то смысле притянуто за уши.
В конце концов, Сюзанна ведь студентка-искусствоведка и могла на¬
толкнуться на него где угодно. Конечно, на взгляд молодого поколе¬
ния, — она сама сказала мне об этом, — он был старомоден, можно
даже сказать, ветхозаветен. И она пыталась скрыть от меня сам факт
их знакомства; все стало известно мне только случайно.
Не было никакого преступления, кроме Сюзанны, или, как вы, воз¬
можно, предпочли бы выразиться, не было бы никакого преступления,
не будь Сюзанны. Разумеется, всех возмутило бы и потрясло мое по¬
ведение, но это, как вам известно, — причем не только от меня, —
полная ерунда. Конечно, устроили бы страшный скандал и меня, за¬
клеймив самыми последними словами, изгнали бы из Медицинской
Ассоциации. Но я никогда не причинил ни одной из этих 'женщин ни¬
какого вреда. Если это с моей стороны не прозвучит чересчур нескром¬
но, я бы сказал, что принес им огромную пользу. И добился значитель¬
ного терапевтического эффекта. Возможно, я и нарушил кое-какие
замшелые моральные правила, но вполне определенно не преступил
закона ни разу..Давайте только не будем строить из себя ханжей. Возь¬
мите двадцать врачей по случайному выбору, углубитесь в их частную
жизнь с той же одержимостью, что и в мою, — и вы обнаружите массу
интересного. Склонность женщин влюбляться в лечащего врача... Это
более чем примечательно. И разве наши с вами отношения строятся,
в сущности, не на той же самой основе?
Тем не менее я испытываю глубокий стыд.
Конечно, уголовный характер носят половые сношения с лицами, не
достигшими зрелости, — или как оно там значится в уголовном кодек¬
се. И я согласен: это просто отвратительно. Но Сюзанне уже исполни¬
лось шестнадцать, и для своих лет она отлично развита. В умственном
отношении, Ван дер Валк, в умственном, чтобы вы не вздумали лишний
раз ухмыльнуться моим словам.
Пару месяцев назад Белла пришла ко мне крайне взволнованная.
— Я хочу попросить тебя о помощи. Я тебе полностью доверяю, и,
кроме того, ты действительно единственный, кто в состоянии мне пот
мочь. Ты ведь настоящий друг, правда?
Друг! У нас с Беллой довольно близкие отношения, общая тайна,
понятные нам одним шутки и целая бездна разделенного на двоих удо¬
вольствия. Неужели все это кажется ей дружбой?
466

Я прикурил для нее сигарету. Как всегда, она выглядела соблазни¬
тельно, выглядела персиком — спелым, но не переспелым, еще не¬
сколько мгновений остающимся непереспелым, — персиком, который
истечет соком, едва вы его надкусите.
—	Да все что угодно...
—	Речь о моей дочери. О Сюзанне.
Я удивленно поднял брови.
—	Ей всего шестнадцать. Она забеременела. И я хочу попросить
тебя... нет, я тебя умоляю...
Должно быть, в моих глазах она не увидела жалости и сочувствия.
—	Сделай что-нибудь! Не заставляй меня произносить эти отвра¬
тительные слова!
—	То, о чем ты просишь, дорогая моя, более чем трудно, и ты сама
знаешь почему. Это ведь не по моей специальности.
Может быть, это вас удивит, но дело обстоит именно так. Ко мне не
раз обращались с подобными просьбами — да и к кому из врачей не об¬
ращались? — но я всякий раз сухо отказывал. Во-первых, это уголовно
наказуемо... Да поверьте, я говорю об этом, ничуть не кривя душой.
Во-вторых, это опасно. Разумеется, я могу сделать операцию без
малейшего медицинского риска, речь не об этом. Но могут пойти раз¬
говоры. Вернее, они пойдут непременно. Когда начинаешь такую прак¬
тику, это довольно скоро становится известным всем и каждому.
И наконец, у меня имеется предубеждение. Даже предубеждение
морального свойства. Ах, не такого, понятно, сорта, как у наших шум¬
но разглагольствующих ханжей, мораль которых не имеет ничего об¬
щего с реальностью. Скорее, некое персональное, ощущение, что мне
не подобает заниматься такими делами. Беатрис, я вам уже говорил,
стерильна. Позвольте теперь уж начистоту. При всех разговорах о бес¬
плодии она отказывалась пройти соответствующее обследование, по¬
тому что. это, видите ли, для нее унизительно. Унизительно! Сучка,
никуда не годная сучка, и ей стыдно признаться доктору, что она по¬
дозревает себя в бесплодии. Но на все сто процентов я этого гаранти¬
ровать не могу. Женщины, с которыми я сплю, предохраняются. Пару
раз женщинам хотелось завести от меня ребенка. Но забеременеть им
не удалось. Насколько мне известно, у меня нет детей. Однажды, дав¬
ным-давно, некая девица осчастливила меня сообщением о моем от¬
цовстве. Само по себе это не имело никакого значения, но все же позд¬
нее я выяснил, что с таким же успехом она могла залететь еще от
десятка мужчин. А выяснить это мне, как вы понимаете, пришлось.
Я не знаю наверняка, не страдаю ли сам бесплодием. И как раз это
заставляет меня испытывать непреодолимое отвращение к прерыванию
беременности, виновником которой я бы в любом случае не мог ока¬
заться. Не можешь зачинать, так хотя бы не умерщвляй. Понятны ли
вам мои соображения? ...
Беллу, однако же, было не так-то просто отвадить.
467

—	Понимаю, что ты относишься ко мне как к тем людям, которых
ты так презираешь. И думаешь, что меня страшат соседские пересуды.
И ты сейчас посоветуешь мне выдать ее замуж или отправить за гра¬
ницу. Но дело не в этом. Я по-настоящему беспокоюсь из-за Карла.
Карл — это ее муж. Я никогда не говорил ей об этом, но мы с ним
знакомы, потому что он у меня лечился. И он мне даже понравился.
Он появился у меня около года назад — с перенапряжением или с чем-
то в том же роде, не стану сейчас в это вдаваться. Я ему помог. Он
показался мне человеком симпатичным — и как раз по причине, от¬
части затронутой выше: он страдал из-за того, что у него нет собствен¬
ных детей. Он человек, как вы понимаете, чопорный. За юбками го¬
няться бы не стал. А Белле не хотелось заводить еще одного ребенка.
Он не спорил с нею, но перенес обожание с жены на приемную дочь.
Бесконечно гордился ею, ждал от нее каких-то небывалых свершений
в будущем... Однако произошла всегдашняя история: дитя резко вос¬
противилось навязанной ему ласке. Мать относилась к ней чуть ли не
с небрежением, во всяком случае, без одержимости, проявляемой от¬
чимом, а Сюзанна платила ей любовью и откровенностью, которыми
обделяла несчастного Карла. Девица начала вращаться в кругу моло¬
дежи, занятой изучением живописи, поступила на курсы в консерва¬
торию, или как это у них называется. Если бы Карлу, истинному биз¬
несмену от протестантизма или протестанту от бизнеса (мне никогда
не попадались столь безупречные образчики этой породы людей), ста¬
ло бы известно о злосчастной беременности, он мог навсегда изгнать
Сюзанну из собственного дома. Беллу, разумеется, куда более трево¬
жила возможность того, что он изгонит из дома ее саму.
Когда после минутной многозначительной паузы, на протяжении
которой Белле хватило ума не произнести ни звука, я согласился или,
вернее, намекнул, что могу согласиться, мне удалось не дать ей запо¬
дозрить всю правду о том, что думаю я не столько об этом мужчине,
ее муже, сколько о девушке, ее дочери.
— Мне нужно иметь полную картину. А она хочет оставить ребенка?
— Она сама не знает, да и откуда ей знать — в шестнадцать-то лет!
Но ее не прельщает перспектива оказаться связанной общим ребен¬
ком с виновником, так сказать, торжества. Я проверяла: малосимпа¬
тичный, скорее, даже отталкивающий тип. Соблазнил ее самым эле¬
ментарным образом, предварительно напоив допьяна. Идиотка! Это
после всех моих предостережений!
Я медленно и с трудом собрался с мыслями. Понимал ли я тогда,
что делаю первый шаг навстречу собственной гибели?
—	Если, — с расстановкой, тщательно взвешивая каждое слово,
начал я, — тебе удастся под каким-нибудь предлогом заставить ее
прийти ко мне на прием, я могу найти средства прервать эту бере¬
менность так, что она даже не догадается о том, что происходит. Ка¬
кой у'нее срок?
468

—	Два с половиной месяца.
—	Неплохо. А как у нее вообще со здоровьем?
—	Отлично. Разве что она самую чуточку малокровна.
—	Это может нам пригодиться. Выкидыш на трехмесячнрм сроке —
история самая обычная. Только хочу предупредить тебя, что девицы,
начав с этого, редко ограничиваются одним разом.
—	Ах, мой дорогой, я тебе буду по гроб признательна! Я просто
не могу допустить, чтобы об этом стало известно Карлу. — Испыты¬
вая явное облегчение, она поделилась со мной своими подлинными
страхами. — Карл, несомненно, обвинит во всем меня, его охватят
гнев, страх, отчаяние... Да поверь мне, он в таком состоянии спосо¬
бен на. все что угодно.
Ирония заключалась в том, что уговорить я себя дал как раз из-за
этого столь ненавистного ей мужа. Я деликатно пропустил ее призна¬
ния мимо ушей.
—	Пришли ее ко мне.
Глава 12
Последняя фраза оказалась воистину судьбоносной. Неделю спустя
Сюзанна сидела передо мной в кресле для пациентов... «Что ж, барыш¬
ня...» — неуклюже начал я. Напыщенный болван, вот я тогда был каков!
Напыщенный и, пожалуй, чересчур разволновавшийся с самого
начала, потому что я не имею опыта в общении с юными.девицами.
Я их редко вижу, а когда вижу, даже разговор с ними дается мне не
так-то легко. Я в состоянии объяснить это и в процессе данного по¬
вествования, возможно, еще объясню. Чего мне не объяснить, мой
дорогой Ван дер Валк, так это, во-первых, того, что я начал вожде¬
леть к ней буквально с первого взгляда, а во-вторых, что я в нее по
уши — да, именно так, другого слова тут не найдешь — влюбился.
Влюбился по уши в шестнадцатилетнюю девушку. Как же это объяс¬
нить?.. Мне на ум приходит фраза из какой-то книги. Дизраэли, об¬
ращаясь к английскому герцогу, по какому-то поводу говорит ему:
«Мой дорогой Генри, никогда ничего не нужно объяснять». Более
мудрый совет дать просто невозможно! Но я не могу объяснить, даже
если бы мне этого захотелось. А мне этого, как я подозреваю, хочет¬
ся. Хочется, собравшись с силами, объяснить вам все.
Она была несколько анемична; впрочем, ничего серьезного. Я начал
нести какой-то вздор: мол, она, наверное, часто простужается. Она невоз¬
мутимо, не задумавшись ни на секунду, ответила мне, что беременна.
—	Понятно.
Я провел общий осмотр; она без колебаний разделась и легла на диван.
—	Да, я вижу. Что ж, тем важнее для вас состояние общего самочув¬
ствия, не так ли? Я прописал бы вам хорошие каникулы на солнышке,
469

но скоро вам не захочется щеголять в купальном костюме. Прошу про¬
щения за эти слова. Но мы сумеем обеспечить вам искусственный загар.
_ Потому что я собирался начать с нею с безобидного ультрафиоле¬
тового излучения, незаметно перейти на куда более короткие волны,
по которым я как раз и являюсь специалистомг некое глубокое рент¬
геновское излучение, которое, как мне было известно, гарантирует
нужный нам результат, сколь цинично ни звучат эти слова.
Не могу объяснить, волнение ли, владевшее тогда мною, или ее от¬
кровенное кокетство разбудили во мне порочные инстинкты. У нее
стройное тело, поразительно хорошо сформировавшееся для девицы ее
возраста. Тело Беллы, да и внутренние шумы, как я обнаружил, при¬
пав к ней со стетоскопом, были теми же самыми. Но я еще владел
собой — я ведь, в конце концов, врач. Голос мой звучал, как всегда,
спокойно, глаза под простодушной синевой ее взгляда старались ка¬
заться безучастными.
Догадывалась ли она о характере моих отношений с ее матерью?
Возможно, Белла дала промашку. Предложив ей отправиться ко мне
на прием. Захотелось ли ей — малышке — хоть таким образом взять
надо мною верх? Или она самым циничным образом решила меня со¬
блазнить, исходя из своего предшествующего опыта? Не знаю. Не могу
определить. Если вам угодно, поломайте над этим голову сами.
Но, так или иначе, она сознательно соблазняла меня. И сознатель¬
но соблазнила. Я потерял голову.
Могу только сообщить, что в течение месяца она приходила ко мне
на лечение. И казалось, была ко мне совершенно равнодушна. А я был
одержим страстью. Я желал эту девочку. Я врывался в нее. Устраивал с
ней такое, что можно получить только в самых дорогих борделях. И я
любил ее. Так, как никогда и никого на протяжении всей своей жизни.
Ровно месяц. Потом она просто перестала приходить. На следующий
день ко мне явилась Белла с сообщением о том, что у Сюзанны случился
легкий и безболезненный выкидыш. Белла страшно обрадовалась. И без
конца твердила об этом. Сказала мне, что Карл ни о чем не догадывается,
что даже семейный врач ни о чем не подозревает, что она со всем отлично
управилась сама и бесконечно мне признательна. И в знак этой призна¬
тельности она бросилась в заднюю комнату и в великой спешке разделась.
Я обожаю Беллу. И из вежливости постарался не разочаровать ее.
Я полагаю, вы поняли. Чисто случайно я узнал о том, что Сюзанна
водится с Казимиром. Увидел, как однажды, выйдя от меня, она от¬
правилась к нему. И, идиот такой, — каковы бы ни были причины
охватившего меня идиотизма, — решил, что отвратительный тип из
рассказа Беллы об отце ребенка — это как раз Казимир. Казимир —' и
никто другой — оказался, решил я, виновником беременности, кото¬
рую мне довелось прервать. Мне пришлось уничтожить ребенка, а ведь
мне так хотелось обзавестись ребенком — в особенности рожденным
этой шестнадцатилетней девушкой...
470

И вновь я усмотрел в этом усмешку судьбы. Потому что, когда, уже
совсем недавно, я попросил Беллу в последний раз прийти ко мне,
чтобы удостовериться в том, что не шантажируют хотя бы ее, я спро¬
сил у нее, как бы невзначай, не подаст ли признаков жизни былой
любовничек Сюзанны.
— Ах этот! Да нет, слава богу, — ничего не заподозрив, сказала
она.— Какой-то молодой человек, по фамилии Саймонс, которого я
ни разу в жизни не видела. Слышать же мне о нем доводилось только
дурное. Нет, слава богу, Сюзанна от него окончательно избавилась.
Сюзанна?.. С тех пор я ее ни разу не видел. Думаю, наша с ней
интрижка показалась ей очистительным катарсисом всей этой истории.
Задним числом я понимаю, что она на протяжении всего этого време¬
ни знала, что я предпринимаю определенные действия, чтобы пресечь
ее беременность. И даже то, что ее мать послала ее ко мне именно ради
этого. Сейчас я не слишком удивился бы, услышав, что ее начинает
трясти от одной только мысли обо мне.
Мне кажется, инспектор, что этот эпизод является уголовно нака¬
зуемым деянием. А что думаете вы? Во всяком случае, гордиться мне
тут нечем.
И злосчастный старина Казимир. Надо было мне просто велеть ему
убраться к чертовой матери. С его магнитофоном, и с грошовым би¬
ноклем, и со спущенным из окна микрофоном. И ведь каждое слово,
пробормотанное им, выдавало в нем старую, беззубую псину, в кото¬
рую он и превратился. Никто не прислушался бы к его словам. Мне
совершенно не обязательно было избавляться от него столь бруталь¬
ным образом. К чему было уничтожать безобидного старого пьяницу,
единственной радостью для которого было подглядывать в окна дома
напротив, когда машинистки после рабочего дня снимали фирменные
блузки и надевали собственные и можно было увидеть их бюстгальте¬
ры. Какой из него преступник — хотя бы по сравнению со мной!
Эта мысль только что пришла мне в голову. Теперь мне кажется,
будто Казимир с самого начала ненавидел меня — и по тем же самым
причинам, по которым я ненавидел его. Думаю, что, шпионя за мной,
он видел, как из моего дома выходит Сюзанна. И, зная уже обо мне
кое-что, он, полагаю, пришел к выводу, что я соблазнил ее. И не ис¬
ключаю, что он любил Сюзанну столь же абсурдно и идиотически, как
любил ее я. И люблю по-прежнему.
И, убив Казимира, не убил ли я самого себя?
Глава 13
Я в полном одиночестве сижу в мансарде — там, где размещалась
мастерская Казимира. Погода стоит такая, словно лето скоропостиж¬
но, в одночасье, скончалось, потому что сейчас холодно и об оконное
471

стекло бьются тяжелые струи дождя. Мне понятно, что имеющегося
здесь слабого газового обогревателя в зимние месяцы становится явно
недостаточно. Кроме того, эта горелка непрерывно шипит, так что я
предпочел включить принадлежавший Казимиру масляный обогрева¬
тель. Окна пришлось наглухо закрыть, и поэтому в мансарде смрадно
пахнет воском. Со мною что-то происходит: еще месяц назад я со сво¬
им сверхчувствительным обонянием не провел бы здесь и пяти минут.
А сейчас мне этот запах разве что только нс нравится. А ведь какое у
меня обоняние, с самого детства...
Сейчас я самым категорическим образом от всего этого избавился.
Я со всей решительностью избегаю всевозможного психоаналитичес¬
кого вздора, благодаря которому ничего не значащие и не зависящие
друг от друга эпизоды из детства и отрочества расписываются в худо¬
жественных произведениях как нечто многозначительное, чтобы не
сказать судьбоносное. Покуда автор, этот злосчастный идиот, радост¬
но похлопывая себя по ляжкам, восклицает: «Ай да я!», если ему удаст¬
ся выдать пустую игру воображения за нечто, оправдывающее явную
недостоверность происходящего, на страницах его произведения, один
за другим, появляются жалкие фантомы, лишенные как мозгов, так и
умения ориентироваться в реальном мире.
Увы, во всем этом тем не менее имеется какая-то доля истины.
В детстве с тобой приключается порой и такое, что затем запомина¬
ется навсегда. А сами по себе эти эпизоды могут быть и весьма ба¬
нальными. Так с какой стати мы запоминаем их, если не допустить,
что мы знаем заранее: этот случай станет для меня определяющим?
Знаешь или не знаешь... В конце концов, что мы знаем и чего не
знаем на самом деле? И все же я в той же мере скрытен, как и лю¬
бой другой. И если, как я уже уведомил вас ранее, есть вещи, кото¬
рые мне хотелось бы показать вам с тем, чтобы вы могли сделать из
них собственные выводы, то это вовсе не означает, будто я хочу или
стремлюсь «объяснить» хоть что бы то ни было. Ну да ладно, будь что
будет.
На самом деле я сомневаюсь в том, что часы или дни, навсегда на¬
кладывающие отпечаток на твой характер, можно распознать уже тог¬
да, когда ты переживаешь их. И все же мне кажется, что человек под¬
готовленный способен кое о чем догадаться. Взять, к примеру, хоть
нынешний дождь. Стоит лето, хотя погода внезапно поломалась, как
ветка, в которую ударила молния. Сильный дождь льет с затянутого
тучами неба, дует резкий западный ветер, температура упала градусов
до четырнадцати. Накануне как раз такого дня (было ли тогда солнеч¬
но или облачно, я сейчас, конечно, уже не смогу сказать) я, семилет¬
ний, отправился в школу по чистым, красивым, обсаженным рядами
деревьев улочкам провинциального города, в котором прошло мое дет¬
ство. Припомните, что тогда еще не было нынешних автобусов с раз¬
движными дверьми; вместо них по улицам ходили примитивного вида
472

трамваи с открытыми платформами для пассажиров. Предметом дет¬
ской гордости для меня и моих приятелей было проделать последнюю
часть пути на нижней ступеньке и спрыгнуть на ходу метров за три¬
дцать, за сорок до полной остановки. Ребята постарше умели рассчи¬
тывать время с точностью до секунды, чтобы успеть увернуться из цеп¬
ких рук кондуктора, который мог, изловив тебя за ухо, задержать «на
платформе до остановки — страшный позор, хотя такое могло, конеч¬
но, случиться с каждым. Уж лучше уподобиться полковнику парашют¬
но-десантных войск, по фамилии Ленгле, который сломал голеностоп в
ходе первого прыжка на плато Дьенбьенфу! Да ведь и впрямь ребята
постарше казались нам, семилетним, едва ли не теми же самыми пара¬
шютистами. Я-то сам ни разу не рискнул спрыгнуть на ходу и вместе с
другими, столь же трусоватыми, всегда дожидался, пока старый трамвай
не остановится окончательно. Однажды утром — как раз тем самым ут¬
ром — я все же спрыгнул, причем трамвай шел в это время на такой
скорости, что спрыгивать с него осмеливались только одиннадцатилет¬
ние. Но я преисполнился решимости «расправить крылья» — и дейст¬
вительно расправил их!
Однако я так и не сумел постигнуть главный трюк: завершающую
прыжок пробежку, в ходе которой тремя-четырьмя быстрыми шагами
гасишь инерционную скорость. С платформы я спрыгнул и приземлил¬
ся под прямым углом, вследствие чего мое тело поволокло вперед, я
потерял равновесие, споткнулся о приступку, полетел на тротуар, силь¬
но ударился головой о жестяной мусорный бачок и только чудом не
расшибся об основание тяжелого уличного фонаря, возле которого этот
бачок стоял. Какие-то пожилые женщины, заахав, подняли меня и от¬
вели в ближайший магазин, добродушный хозяин которого усадил меня
на табуретку и окатил холодной водой. Я пришел в себя, но меня тут
же начало страшно тошнить.
—	Ах ты, бедняжка, ах ты, ягненочек! — приговаривали женщины,
хотя лавка, куда меня привели, оказалась мясной, и как раз туша яг¬
ненка висела у меня над головой на крюке.
—	С ним все будет в порядке, — сказал мясник. — А где ты, дру¬
жок, живешь?
Кажется, я объяснил ему это. Мясник, владевший «ситроеном», на
котором он привозил мясо с бойни (я отчетливо запомнил, что это
был именно «ситроен»), усадил меня на какие-то сравнительно чис¬
тые мешки, от которых, однако же, припахивало кровью, — так что,
возможно, во второй раз меня вытошнило именно из-за этого запа¬
ха, — и доставил домой, где моя дражайшая матушка, понятно, рас-
трепыхалась. Мяснику удалось успокоить ее, и она вспомнила, что
совсем недавно прошла ускоренные курсы медсестер, на которых учи¬
ли оказывать первую медицинскую помощь. (Они занимались в вечер¬
ние часы в на редкость омерзительном, насквозь пропахшем мочой: зда¬
нии нашего лицея, которое в сумерках становилось еще страшнее, но
473

взрослые, как я подметил, были совершенно равнодушны к такого
рода вещам.) Она поставила диагноз — сотрясение мозга, причем
довольно серьезное, наложила мне влажный компресс, напоила ли¬
повым чаем, дала аспирин и отправила спать.
* Жили мы в то время на большой шикарной вилле; разорились мы
позже, когда мне уже стукнуло десять. Там были башенки и купола;
вилла стояла на тихой улице, где не было магазинов и все товары
доставлялись рассыльными, у нас был сад, заросший дубами и буко¬
выми деревьями. Который мы, конечно же, называли «Дубравой». В
доме, да и в домах по соседству царил снобизм: пригородные дачи
именовались усадьбами, наша носила все то же название «Дубрава»,
рядом располагалась «Нормандия», а через дорогу «Монтрё», причем
и там и тут имелись теннисные площадки. Я, будучи младшим в се¬
мье, причем единственным сыном и, следовательно, бесценным со¬
кровищем, имел отдельную комнату в «башне» — восьмиугольной
формы и с двумя стрельчатыми окнами.
На следующий день — тогда лил такой же дождь, как и сегодня, —
меня оставили в постели. У меня немного побаливала голова, а в ос¬
тальном я чувствовал себя совершенно здоровым. После того как моя
дражайшая матушка накормила меня завтраком, напоила горячим мо¬
локом и на цыпочках удалилась, я сел в постели. Доел пару сухих
гренков, сорвал со лба компресс и потянулся за книгой. И пока дождь
барабанил по окндм и крыше моей «башни» — остававшейся, впро¬
чем, абсолютно безопасным убежищем, — провел самый счастливый
день во всей своей жизни. Меня предоставили самому себе в теплом
гнездышке и позволили предаваться всякого рода фантазиям, среди
которых быда и мысль — или, вернее, мыслеобраз: мои сверстники
мучаются в пропахшем мочой и чернилами классе под лампой, из-
под абажура которой (а он в форме глобуса) распространяется запах
горячей пыли. Я ненавидел школу и боялся ее.
Я был скромным мальчиком, хрупким и трусоватым. Я бегло и без
ошибок читал, всегда знал наизусть задаваемые нам стихотворения и
успевал прочесть любое из них, прежде чем остальные заканчивали
первую строку. Но арифметика была для меня кошмаром. По сей день
я с ненавистью вспоминаю о том, сколько будет семью десять и семью
восемь. Десятичная дробь вызывала у меня нечто вроде фобии, мне
казалось, будто ее изобрели садисты от педагбгики. Представая в
окружении нулей, остававшихся для меня совершенно непонятными,
она превращала мою жизнью в кошмар. До конца своего ученичества
я содрогался при одной мысли о возведении в степень. А какой ужас
ждал бы меня, уродись я англичанином, обучайся в английской шко¬
ле и будь вынужден иметь дело с фунтами, шиллингами и пенсами!
На каждый день у нас имелось свое «Изречение». Какая-нибудь
глубокая мысль, выведенная рукой учителя в верхнем углу грифель¬
ной доски, появлялась там каждое утро и красовалась ровно сут¬
474

ки, после чего ее стирала длинная волосатая рука, высовывавшаяся
из-под фланелевой манжеты рукава сутаны и державшая что-то по¬
хожее на платяную щетку, только вместо щетины на ней была поду¬
шечка. Эта рука, усеянная сине-белыми прожилками, проступающи¬
ми и сквозь покрывающую ее шерсть, по-прежнему мелькает у меня
перед глазами.
Работу над домашним заданием нам полагалось начинать с того,
чтобы изящными буквами выводить на верху страницы свое имя, фа¬
милию, символ иезуитского ордена и «Изречение», которое мы стара¬
лись скопировать себе в тетради, едва оно появлялось на доске. Уже
тогда я едва ли не бессознательно начал личную войну со всякого рода
мудрыми мыслями и переписывал очередное «Изречение» в тетрадь,
испытывая глубокое отвращение. Почерк у меня был нервным, поры¬
вистым, и мне постоянно сбавляли оценки из-за того, что я без излиш¬
него прилежания выводил заглавные буквы.
И — о ужас! — однажды вечером я обнаружил, что забыл перепи¬
сать «Изречение», а без него домашнее задание было бы неизбежно
украшено учительской единицей. Такова была образовательная и вос¬
питательная система: проделанная работа не засчитывалась, если се-
милстний малыш не вписывал в него идиотское высказывание какой-
нибудь бог весть когда жившей монахини.
Моя мать оказалась тверда как алмаз. Мне предстояло вернуться в
школу под влажными призрачными деревьями, пройти по пустой тен¬
нисной площадке мимо дурно пахнущих сараев (это были обществен¬
ные туалеты, казавшиеся во тьме газовыми камерами Освенцима) и
проникнуть в здание, которое оставалось по-прежнему открыто, пото¬
му что в другом конце его старшеклассникам все еще вдалбливали что-
то важное в их немытые уши. Я прокрался в класс, скудно освещенный
жалкой пятнадцатисвечовой лампочкой из коридора, прочел «Изрече¬
ние», во всем своем идиотизме гордо красующееся в верхней части
доски, и как бешеный побежал домой. На полдороге к «Дубраве» я уже
истерически разрыдался.
А единицу я на следующее утро получил все равно. Потому что по
ошибке проник вечером не в свой первый класс, а во второй.
Глава 14
/
Должно быть, через год, уже во втором классе, я настолько пере¬
пугался из-за того, что не выучил эту чертову таблицу умножения, что
и вовсе не пошел в4 школу. С утра, понятное дело, вышел из дому,
ранец висел у меня за спиной. Но весь день йровел, скорчившись, в
зарослях рододендронов у ворот. Я. затрясся от страха, когда сын бу¬
лочника, посвистывая, прошагал по тропе, едва не наступив мне при
этом на голову, но все-таки меня никто не заметил, и я благополуч¬
475

но просидел в кустах целый день. Я был страшно горд подобным
свершением, ’и моя самоуверенность только возросла, когда на сле¬
дующее утро я сообразил сказать в школе, что был накануне у зуб¬
ного врача, и это вранье сошло мне с рук. Во втором классе я повто¬
рял тот же трюк еще дважды. А лежать на палой листве мне было
вовсе не в тягость. Так что никакая тюрьма не покажется мне черес¬
чур суровой и никакой тюремщик — слишком жестокосердным.
Начиная с семилетнего возраста расшалившихся учеников у нас в
школе наказывали затрещиной или даже зуботычиной прямо в классе, а
то и, вручив провинившемуся записочку, отправляли его к педелю —
пожилому извергу, вечно расхаживавшему туда и сюда по спортивной
площадке школы, держа в руках молитвослов. В более старших клас¬
сах, достигнув уже одиннадцати и обзаведясь кое-какими мускулами
и даже волосами в паху, мы обнаружили, что в его молитвенник неиз¬
менно бывает вложена какая-нибудь мятая книжонка про ковбоев.
Когда маленький мальчик, сжимая записочку в руке, представал
перед этим пожилым господином (а уклониться от этого было невоз¬
можно, потому что после экзекуции вам выдавали другую записочку,
которую следовало вручить отправившему вас на казнь учителю), тот
прятал книжонку про ковбоев в боковой карман сутаны, мрачно изу¬
чал переданное ему послание и жестом предлагал провинившемуся
направиться к нему в кабинет, маленькое унылое помещение, в ко¬
тором господствовал заставленный всякой всячиной стол на колеси¬
ках. Путешествие в кабинет было самым мучительным этапом всего
наказания. Детей, как и взрослых, страшит не столько кара сама по
себе, сколько неторопливая неотвратимость наказания.
Из заднего кармана (потому что сутаны иезуитов словно нарочно
скроены так, чтобы хранить в карманах целый арсенал, а огромным и
грязным носовым платкам место при этом находится только за обшла¬
гом) он извлекал одно из самых хитроумных и злокозненных иезуит¬
ских изобретений — предмет, специально изготовленный так, чтобы
причинять максимальную боль, и официально именовавшийся феру¬
лой. Ферула представляла собой брусок, обтянутый ослепительно чер¬
ной кожей, в поперечнике она напоминала каблук узкой туфли и была,
пожалуй, даже изящна на вид — гибка и пружиниста, как тело чер¬
нокожего атлета. Навстречу этой феруле провинившемуся следовало под¬
ставить ладонь, чтобы — в зависимости от тяжести проступка — полу¬
чить «дважды два» или «четырежды два» удара, как значилось в записке.
Кое-кто старался держать руку вяло и расслабленно, другие, напротив,
отважно растопыривал'и пальцы — в обоих случаях боль бывала про¬
сто невыносимой. Теоретически наиболее тяжким наказанием было
«девятью два», но из уст в уста передавались кошмарные истории об
экзекуциях, еще более продолжительных и суровых. Меня наказывали
часто, потому что я был задумчив, невнимателен, непоседлив, порой
непочтителен, а время от времени и просто нахален, — как в том слу¬
476

чае, когда я обнаружил, что, с шумом испуская изо рта холодный воз¬
дух классного помещения, довожу до истерического смеха соучеников
звуками, неотличимыми от пуканья. Я часто получал «шестью два» за
«неуважение к учителю», «безобразное» или «непристойное» поведение
и за тяжкое прегрешение, именуемое в солдатской казарме, если не
ошибаюсь, «карманным бильярдом». Меня также часто били за ложь.
Мы измеряем время десятилетиями: до десяти лет считаемся ма¬
ленькими детьми, до двадцати — подростками или юношами, до три¬
дцати — молодыми людьми. После этого на целых тридцать лет ста¬
новишься всего-навсего человеком или мужчиной без каких бы то ни
было возрастных уточнений, пока в день твоего шестидесятилетия
к тебе не приходят, как я надеюсь, рука об руку, мудрость и старость.
В десять лет я получил от отца свою первую в жизни авторучку — это
была шикарная вещица, черная, с золотым пером и золоченым колпач¬
ком. Золоченый — это только звучит красиво, а означает, если я не
ошибаюсь, какую-то весьма недорогую процедуру. Но для десятилет¬
него и это казалось роскошью.
В иезуитской школе классы носят своеобразные и характерные назва¬
ния. Я закончил Подготовительный, Элементарный и Арифметический,
занимался в Основополагающем, вслед за этим мне предстояло учиться
в Грамматическом, а потом — в старших классах, названия которых вы¬
летели у меня из головы, за исключением двух самых красивых — Поэ¬
тического и Философского. В Грамматическом единственный раз за все
время обучения я столкнулся с проявлением сочувствия и жалости со
стороны преподавательского состава, которое в то же время можно было
назвать и проявлением определенной интеллигентности.
По оценкам я шел тогда в своем классе вторым, а на первом месте
был мальчик из еврейской семьи по фамилии Гольд. Понятия не имею,
с какой стати родители отправили его в католическую школу, — мо¬
жет, потому, что у него были белокурые волосы и мускулистое тело
арийского атлета, которое порадовало бы своим видом даже Генриха
Гиммлера. Однако он не предпринимал никаких попыток скрывать или
отрицать собственное еврейство. Он был превосходным гимнастом, из-
за чего я ему страшно завидовал; для меня гимнастика — с ее чудо¬
вищными брусьями, кольцами, матами, с запахом-пота и карболки —
была сущим адом. Я, правда, к собственному изумлению, неплохо бок¬
сировал, и мы с Гольдом — одноклассники, разумеется, называли его
Фаршированной Рыбой или Рыбой Фиш — отчаянно дрались. Однаж¬
ды он чуть не отбил мне ухо — в нем порой и до сих пор шумит. Мы
с ним, как вы уже догадались, дружили.
Его родители были богаты, и однажды он появился в школе с фран¬
цузским словарем — таким новеньким, ослепительным и достойным за¬
висти, что я весь извелся от желания заполучить этот словарь. И я украл
его, решив, что поскольку словарь такой новенький, то никто не сможет
доказать, что я украл его, а не купил в книжном магазине. Увы, учитель,
477

проведя небольшое расследование, обнаружил фамилию «Гольд», напи¬
санную, как это принято у детей, карандашом в нижнем углу тыльной
стороны обложки. Я навсегда запомнил этого учителя. Он так ничего и
не, сказал одноклассникам. Он велел мне подойти к Рыбе Фиш, с глазу
на глаз признаться в содеянном и вернуть словарь. И подарил мне дру¬
гой — новехонький и так сверкавший, словно его обложка была отлита
из солнечных лучей.
Я уже написал, что этот учитель оказался единственным во всей шко¬
ле, кому была присуща определённая интеллигентность. Трудно в такое
поверить, но и в старших классах моими преподавателями оставались
лишь унылые педанты. Во всем процессе обучения не было ничего, спо¬
собного порадовать ребенка, а потом и подростка, — как в школьной
программе, так и за ее рамками. Судя по тому, что известно об иезуит¬
ских школах, та, в которой учился я, была одним из худших заведений
такого рода. Из тех лет я мало что запомнил — разве что отдельные за¬
бавные эпизоды, вроде того, когда мы застали перепугавшегося священ¬
ника за чтением Виктора Гюго. Я по-прежнему преуспевал в иностран¬
ных языках и кое-как учился по математике. В конце учебного года я
получал награды (типа книги Саути «Жизнь лорда Нельсона») и упреки,
например, в том „что оказался не способен провести по карте современ¬
ной Европы точные границы империи Карла Великого. Меня часто от¬
правляли к педелю на экзекуцию и ничуть не менее часто в кабинет к
руководителю учебного процесса, встречи с которым — хотя они и не
причиняли физических мук — оказывались столь же трудно переноси¬
мыми й значительно более продолжительными. Здесь мне объясняли,
что родители вносят за мое обучение только частичную плату, что «школа
идет на жертвы и, следовательно...».
•Мы проходили лирику Гюго — причем стихи, полюбившиеся наше¬
му преподавателю, потому что они отлично иллюстрировали принцип
разностопности. Мы дочитали до строк, в которых героиня стихотво¬
рения засыпает с обнаженной грудью.
—	Это слово означает по-французски... — неуверенно начал препо¬
даватель.
—	Титьки, — сказал кто-то из мальчиков, навидавшийся и наслу¬
шавшийся у себя в доме всякого.
—	Буфера, — подсказал другой.
—	Сиськи, — уточнил верзила с последней парты, похабно подмиг¬
нув остающимся в свои пятнадцать лет невинными, как агнцы, одно¬
классникам.
—	Грудь, — сурово сказал учитель и тут же полез под обшлаг за
носовым платком. — Грудь!
Рыба Фиш пнул меня под столом. Я замахнулся на него — и тут же
был снабжен записочкой и отправлен на экзекуцию.
Со. школьной скамьи мне запомнились какие-то французские стиш¬
ки: «Морячки вы, морячки, капитаны-бодрячки» — и-еще поэзия для
478

домохозяек, вылившаяся из-под пера у Альфреда де Мюссе. А что, фран¬
цузской прозы мы и вовсе не проходили? Нет, имелись кое-какие раз¬
решенные нам авторы вроде Шатобриана. Из английской литературы
нам преподавали нечто чудовищное Ламма и Хэзлита, романы типа
«Холодного утра» (там кто-то согревает у себя на груди ледяное бри¬
твенное лезвие — ничего себе поступочек!) или «Дальней дороги». Зад¬
ним числом мне кажется, что английской поэзии не было точно так
же, как и французской прозы, — но уж такая была у нас школа. Все
это заслуга наших преподавателей в сутанах — один из них смахивал
на описанного Стендалем наставника, а именно на аббата Райана.
Глава 15
Этот эпизод с обнаженной грудью в стихах Гюго вспомнился мне
наверняка не зря. Мои наставники-райаны, конечно же, находили
меня «испорченным». Я был нервным, вспыльчивым, охочим до чув¬
ственных ощущений подростком. Моя мать, сразу же после Первой
мировой решившая вкусить радостей, которые сулила послевоенная
эпоха, держала в домашней библиотеке немало изысканных книг.
И привлекали меня, как я вспоминаю, вовсе не иллюстрации Гюстава
Доре к «Дон Кихоту», а картинки Рэкхема и Далака. «Книга чудес»
Готорна, «Кольцо нибелунгов» с бесконечными изображениями обна¬
женных дев, вернее, девчушек, — все эти иллюстраторы, похоже, в
какой-то мере страдали комплексом Льюиса Кэрролла. Отлично помню
одну из этих книг — она называлась «Рай земной» или что-то в этом
роде. Там были скверные стихи, на которые я старался не обращать
внимания, и большие художественные фотографии в пастельных полу¬
тонах, которые так любили в то время. И на всех снимках было изобра¬
жено одно и то же: не достигшие еще половой зрелости обнаженные
девочки на пляже, играющие с песочком, камушками и ракушками;
таинственные тени в промежности между их по-детски стройных и
худых ног были запечатлены на снимках с особенной любовью. Не эти
ли малолетние Аннабель Ли и Лолиточки методом от противного раз¬
вили у меня вкус к женщинам лет под сорок с отличными формами?
Нет, мой друг, не ждите от меня никаких объяснений.
Отца я помню не слишком четко. Это был высокий широкоплечий
мужчина, заработавший кучу денег на шахтных работах где-то в Ин¬
донезии. Там он подорвал здоровье, возможно, переболев тропической
малярией. Она не оставляла его и по возвращении на родину; каждый
новый приступ сопровождался глубочайшей депрессией. Думаю, его
приводила в ярость одна мысль о том, что его мускулистое тело выхо¬
дит у него из повиновения.
Я родился в Индонезии, но потом, когда мне исполнилось три года,
мы всей семьёй вернулись в Голландию. Мои сестры, которые были
479

гораздо старше меня, не переставая рассказывали о замечательной та¬
мошней жизни, но ни одного цветного образа, ни единого слова по-
малайски не вынес я из своего бесцветного сугубо нидерландского
детства. Мой отец вложил состояние в акции нескольких шахт, и мы
жили, как я уже говорил, в большом, по-буржуазному роскошном при¬
городном доме, как и подобает семье человека, сумевшего разбогатеть
прежде, чем он удалился на покой. Я припоминаю стеклянные шка¬
тулки с какими-то минералами — и другие, в которых хранились дро¬
тики и щиты, искусно изготовленные не то даяками, не то еще
какими-то аборигенами; оружие манило меня, но играть с нИхМ мне не
разрешалось. Я вспоминаю наш сад, сырой и темный, заросший дере¬
вьями и рододендронами, и дом, тоже сырой и темный, с матовыми
стеклами на окнах, в результате чего мебель красного дерева, обтяну¬
тая изумрудного цвета материей, наводила на мысль о церкви, из-за
чего и мне, и всем остальным становилось немного не по себе, одна¬
ко все делали вид, будто все в порядке.
В период депрессии акции моего отца становились все дешевле, а
дивиденды — все ниже. Моя мать, имевшая склонность драматизиро¬
вать любую ситуацию, чуть ли не с радостью твердила, будто мы бед¬
ны как церковные мыши и не сегодня-завтра окажемся выброшен¬
ными на улицу в одной рубашке. Но я что-то не помню, чтобы мы
слишком бедствовали. В отличие от большинства остальных мы не пере¬
шли на скудное меню, состоящее из хлеба с маргарином и какао. Но дом
нам пришлось продать, что, разумеется, представляло собой серьезную
утрату; мы переехали в невзрачный домик в новостройках, предназна¬
ченных скорее для «трудящихся». Кажется, отец из-за этого страдал. Он
часто отправлялся на новом месте гулять по окрестностям — то были
плодородные фермерские земли, однако совершенно плоские и лишен¬
ные какой бы то ни было изюминки. Польдер и песчаные дюны не мог¬
ли, разумеется, заменить ему лес и тропические джунгли.
Мне кажется, он был, на свой лад, любопытным человеком. Он
делал зарисовки трав и растений — и часть этих зарисовок я храню
до сих пор. На прогулку он удалялся с небольшим альбомом и рисо¬
вал луговые цветы. Это были только наброски: вернувшись домой, он
со всей тщательностью завершал рисунки и раскрашивал акварельны¬
ми красками и тушью; каждый рисунок он надписывал (если, конеч¬
но, знал или отыскивал название того или иного цветка) аккуратным
почерком горного инженера. Рисунки его немного аляповаты и на¬
ивны, но в них чувствуется правда.
Моя мать тоже была в каком-то смысле симпатична. Должно быть,
вы подметили, что я рассуждаю о родителях с известной отстраненнос¬
тью. Конечно, я любил их, да и они меня любили, но мы с самого
начала умели дистанцироваться друг от друга.
Она была чрезвычайно красивой, цветущей и обаятельной женщи¬
ной из семьи крупных чиновников колониальной администрации;
480

один ее дядя был даже генерал-губернатором. Она потеряла душев¬
ную близость с собственным семейством, перейдя в католичество,
зато и предавалась вновь обретенной вере с рвением подлинного неот
фита, которое превыше любого скепсиса. У нее хватало и эрудиции
и обаяния, хотя все это несколько тушевалось присущей ей ограни¬
ченностью. Она набивала дом всяческими предметами католического
культа — благостными картинками, чашами со святой водой, увен¬
чанными сахарными ангелами. У нее был весьма внушительный крест
и какая-то чудовищная щепка с Масличной горы, благословленная, как
утверждалось, самим Папой Римским, и она ею невероятно гордилась.
Она отравляла мне детство сентиментальными повествованиями о свя¬
тых — разумеется, лишь о тех из них, кто был благородного происхож¬
дения, вроде Алоизия Гонзаги или Гая де Фонтальяна, и постоянно
приглашала в дом лиц духовного звания на стаканчик шерри.
Когда мы обеднели, она стала предаваться невинному снобизму на
новый лад. Разумеется, ни стряпать, ни прибираться по дому она не
умела, и в этом не было ее вины, потому что на протяжении всей пред¬
шествующей жизни она была окружена многочисленной челядью, но
все равно мне стало ее чертовски жаль. О лишениях, как я уже напи¬
сал, речи в нашем случае идти не могло, а вот о страданиях — иное
дело. Меня перевели в не столь дорогую школу. Моим сестрам, прав¬
да, удалось закончить дорогие школы при женских.монастырях, но они
были куда старше меня и успели завершить образование до начала
депрессии. Теперь они чувствовали себя полностью независимыми, у
них был собственный круг, и, строго говоря, им было на все напле¬
вать. Я же был мал и хрупок, меня баловали и нянчили, и я не успел
выработать в себе навыков самозащиты. Отправляя в школу, меня те¬
перь одевали куда беднее, чем раньше. Мои сверстники играли в тен¬
нис, но мы были слишком бедны, чтобы купить мне ракетку. У моих
друзей были дорогие велосипеды, у меня не было и дешевого.
Другие семьи уезжали на лето, чего мы не могли себе позволить.
Мои сверстники щеголяли в дорогой одежде и в модельной обуви.
А меня отправляли в школу в бутсах. И мать радовалась тому, какая
она экономна^. Кое-что из этих мелочей ранило меня до глубины
души. -О теннисной ракетке я так никогда и не сумел забыть. Или о
хлопчатобумажных трусах, которые, когда я отправлялся купаться в
них, прилипали мне к бедрам, как мокрая бумага, выпячивая мой с
малых лет научившийся вести себя независимо от меня пенис и вы¬
зывая тем самым смех у ребят в прочных шерстяных плавках с эмбле¬
мой плавательного клуба, вышитой прямо под поясом. Время от вре¬
мени расчувствовавшаяся мамаша кого-нибудь из моих богатеньких
дружков — скажем, госпожа Гольд — приглашала меня в гости на весь
вечер, а то и на целый уик-энд. Моя мать заставляла меня принимать
эти приглашения (поступая совершенно верно, хотя, возможно, и бес¬
сознательно), и я до сих пор ясно представляю себе, как залезаю в ог¬
481

ромную и шикарную машину Гольдов, а на мне бутсы, и под брюками
у меня хлопчатобумажные трусы, и мне чуть ли не умереть хочется.
Рыба Фиш был слишком деликатным подростком, чтобы позволять
себе какие-нибудь комментарии, а госпожа Гольд и вечно не то хмы¬
кающий, не то пыхтящий своей сигарой папаша Гольд (он торговал
пушниной) буквально душили меня в объятиях своей доброты. Но дру¬
гие мальчики, с присущей нашему возрасту жестокостью, прохажива¬
лись насчет моей скобки матери, желающей экономить жалкие гроши
на таких вещах.
Мой отец ничего этого не замечал. У него одежды было хоть отбав¬
ляй — пусть старомодной, но дорогой и добротной, ему должно было
хватить ее до конца его дней. Когда я принялся клянчить себе в пода¬
рок на двенадцатилетие велосипед, отец купил мне его — и позаботил¬
ся о том, чтобы он оказался хорошей марки. Я вспоминаю об этом,
потому что отец остался у меня в памяти только из-за велосипеда и из-
за той авторучки с золотым пером, — и все же отношусь к нему куда с
большей добротой, чем к матери. Конечно, она была добра и хороша,
но порой мне отчаянно хотелось, чтобы она вознеслась на небеса на
парочку с каким-нибудь Гаем де Фонтальяном (который, как мне за¬
помнилось, был родом из чрезвычайно богатой и снобистски настро¬
енной семьи), а меня бы оставила в покое.
Причем мне не разрешали дружить с детьми бедняков, на ногах у
которых тоже были бутсы. Мать говорила, что общение с ними испор¬
тит мне произношение, а может быть, и всю жизнь.
С девочками, разумеется, я и вовсе не мог общаться. Девочек не
допускали в дорогие иезуитские школы. Мне уже исполнилось восем¬
надцать и я получил стипендию на поступление в университет, когда
мне удалось впервые встретиться и поговорить со своей сверстницей.
Конечно, Ван дер Валк, все это может показаться невероятным и,
видимо, резко отличается от вашего собственного опыта, но, уверяю
вас, именно так оно и было.
Строго говоря, проглядывая эти заметки, я ощущаю в них легкий
привкус горечи. Что ж, это справедливо, потому что, вопреки многим
тайным и одиноким радостям, у меня было на редкость грустное и
безысходное детство.
Возник некий идиотский симбиоз экономии по мелочам и судо¬
рожного важничанья, а полное равнодушие, в котором пребывал отец,
внезапно сменялось приступами щедрости, в основе которой, возмож¬
но, лежал стыд. Но все это только углубляло разверзшуюся между
нами пропасть.
Мой отец умер, когда я учился на первом курсе в университете. Он
давным-давно рассорился, как мне кажется, со своим семейством, и
изо всех родственников с его стороны мне запомнились только тучный
и бородатый брат и увядшая сестра, прибывшие на похороны. Я поч¬
ти ничего не чувствовал, возмохаю, лишь легкую печаль. Слишком
482

глубока и широка была пропасть. Да и вырваться из Амстердама, про¬
пустив лекции, мне удалось лишь на день.
Мать переехала к сестре, моей тетушке Матильде, в Воорбург, под
самой Гаагой; муж тети, которому прочили блестящее будущее на служ¬
бе в колониях, умер в Джакарте от переизбытка административного
восторга еще совсем молодым. Собственно говоря, мать перебралась к
сестре, чтобы вновь окунуться в привычную атмосферу; сестры пили
чай и говорили о добром старом времечке, их окружали друзья, пото¬
му что в Воорбурге великое множество вдов колониальных чиновни¬
ков, равно как и пожилых господ, удалившихся на покой в дома, бит¬
ком набитые тигровыми шкурами и куклами с острова Бали. Но мне
дали понять, что этот переезд совершен матерью из альтруизма, в стрем¬
лении сэкономить каждый грош, давая мне тем самым возможность за¬
вершить образование. На меня это не произвело никакого впечатления,
и уж подавно я не испытал благодарности. Я жил в меблированных
комнатах в респектабельном районе Амстердама, возле музея, на Ян-
Лейкен-страат, — я прекрасно помню свое тогдашнее жилье. У меня
хватало денег на книги, на кое-какую одежду и даже на недорогие раз¬
влечения, если бы я отправился на их поиски.
Я был послан в университет изучать гуманитарные дисциплины —
Изящные Искусства, как, собственно говоря, именовался сам факуль¬
тет, приятно на слух, хотя и несколько расплывчато. Потому что мои
школьные учителя единодушно провозгласили, что иностранные язы¬
ки — живые и мертвые — это единственное, в чем я по-настоящему
силен. Что ж, это отлично согласовывалось с тем фактом, что мать
даже и не подумала внушить мне, что человеку необходимо избрать
профессию, способную обеспечить ему пристойное существование.
Не задумался над этим и я; к восемнадцати годам я имел столь сла¬
бое представление о действительности, что планировал, «получив хо¬
рошее образование», поступить на дипломатическую службу.
Рыба Фиш, по-прежнему остававшийся для меня единственным
другом, глубочайшим образом презирал Изящные Искусства, хотя и
знал их еще лучше, чем я: на протяжении всех лет обучения он шел
первым^ а я плелся на втором месте. Он намеревался изучить меди¬
цину, и как раз у него в доме я, еще будучи первокурсником и во¬
всю упиваясь только что обретенной свободой, почувствовал первые
толчки в том же направлении. Тео Фиссер, профессор-клиницист,
преподававший и в университете, явился к Гольдам на ужин, и после
отменной трапезы, завершившейся великолепным, как всегда, кофе
хозяйки дома и столь же чудесными сигарами хозяина, равно как и
арманьяком, старина Тео с таким восторгом заговорил об искусстве
врачевания,.что двое юношей внимали ему, разинув рот до ушей;
именно тогда я и решил перейти с одного факультета на другой. За¬
быв о великолепном владении языками и о надеждах на дипломати¬
ческое поприще. До самого конца учебного года я просидел над кни¬
483

гами по медицине, добывая их где только можно, ходил на учебные
лекции крайне редко — и только затем, чтобы не быть отчисленным
за прогулы, и в начале следующего семестра, огорчив и рассердив
мать, поступил на подготовительный курс медицинского.
Это произошло в год мюнхенского сговора. Папаша Гольд, нс бу¬
дучи идиотом, уже через три месяца после этого перебрался в Кана¬
ду, а Рыба Фиш, мой единственный друг, отправился в эмиграцию
вместе с родителями. Госпожа Гольд, когда я пришел попрощаться,
всплакнула. Я ей нравился, и она вроде бы неплохо меня понимала.
Она вручила мне чек на сто фунтов — на сто тогдашних британских
фунтов! — сняв их с собственного банковского счета, а папаша Гольд
подарил перстень с печаткой, который я ношу до сих пор. Через три
года Рыба Фиш записался добровольцем в канадскую армию. По
горькой иронии судьбы, он пал в бою на голландской земле как раз
в дни Освобождения. Мы с ним так и не увиделись, хотя всю войну
я провел в Амстердаме.
Вот оно как, Ван дер Валк, мальчик мой. Вам, я думаю, где-то под
сорок — то есть вполне достаточно, чтобы помнить и время, непосред¬
ственно предшествовавшее Мюнхену, и годы депрессии, и годы, ког¬
да школы были в Голландии по сравнению с остальными странами на
редкость старомодными, последние годы из числа тех, что Нидерлан¬
ды провели в длительной изоляции, в своего рода беспробудном, но и
беззаботном сне, который был нарушен самым драматическим и на¬
сильственным образом в майские дни 1940-го.
Но будем продолжать, и, возможно, нам удастся управиться с оста¬
ющейся еще писаниной в один присест. Беатрис ждет меня к ужину,
но я не собираюсь спускаться. Вместо этого я намереваюсь заняться
делом, которым еще не занимался никогда. Я собираюсь поужинать в
каком-нибудь дешевом «обеденном» ресторанчике, где играет музыка
и подают продолговатую карточку меню, в которой значатся самые не¬
вероятные блюда, причем посетители заказывают их в самых немыс¬
лимых сочетаниях: скажем, яйца под майонезом по-русски с картофе¬
лем, жаренным по-французски. Они открыты до глубокой ночи. И я
убежден, что мне там понравится. Я возьму с собой какую-нибудь
книжицу, умещающуюся в кармане, например Сименона, и буду чи¬
тать ее за столом, потягивая пивко. Интересно, что бы подумали и
сказали мои знакомые, увидев доктора ван дер Поста, столь же хоро¬
шо зарабатывающего, как и любой другой высококлассный специалист
в Голландии, когда он усядется за столик в «обеденном» ресторане в
десять вечера, примется есть яйца под майонезом, заедая их чипсами,
пить пиво и читать Сименона, напечатанного на клозетной бумаге,
положив книгу на край тарелки?
А что бы сказали вы сами?
Вам бы пришлось по вкусу, если бы я влился в амстердамскую
толпу, в ту самую «народную массу», которую столь презирала моя
484

мать? А вы ведь и сами из этой гущи. Видите? Не так-то я, в конце
концов, глуп.
Да, моя юность. Двадцатилетие — это серьезная веха. Я как раз учился
на подготовительном медицинском, и меня смущало то, что я остаюсь
девственником. В наши дни любому парню ровным счетом ничего не
стоит найти себе девицу своего возраста и переспать с нею. В Англии
такие малышки даже носят особые значки, чтобы продемонстрировать
всем и каждому свою доступность. А в школьной сумочке держат презер¬
вативы. Припоминаете, такие желтые гондончики? Лирическая концеп¬
ция мира, не правда ли? Или, если угодно, контрацепция.
Но тогда... Трудно представить себе город более пуританский и
провинциальный, чем предвоенный Амстердам. Заняться поиском де¬
вицы, с которой можно улечься в койку, даже если тебе двадцать лет,
ты куришь трубку и изъясняешься на медицинском жаргоне, было
более чем рискованным предприятием.
Разумеется, в те дни имелся Старый квартал. Это сейчас его пре¬
вратили в аттракцион для туристов и любая девица, даже в полном
одиночестве, может, хихикая, прогуляться по узким улочкам, глядя на
профессионалок, выставляющих себя напоказ в застекленных витри¬
нах. И любой парень, в кармане у которого завалялся лишний фунт
стерлингов, может зайти с улицы — и девица, которую он себе при¬
смотрел, со скучающим видом отложит в сторону книжку или вязанье,
поднимется с места, задернет занавеску, вздохнет, медленно снимет
юбку и одной рукой потянется к «молнии» у него на брюках, одновре¬
менно протягивая другую за его деньгами.
А перед войной... Да вы, наверное, и сами знаете. Старый квартал был
местом ужасным и легендарным. И ни один отпрыск хорошей семьи не
смел показаться где-нибудь поблизости от него. И даже полицейские
отваживались заходить туда не меньше чем по двое. Постоянно расска¬
зывали о пьяных моряках, которых грабили и убивали тамошние банди¬
ты, державшие свои «малины» в подвалах и на чердаках. Но рассказыва¬
ли не только это. На тех вонючих улочках можно было подцепить холеру
или сонную болезнь, а на тамошних чердаках, вдыхая затхлый воздух,
получить вместе с ним и такую экзотическую болезнь, как проказа. Амс¬
тердам, не забывайте, был главным во всей Европе окном на Дальний
Восток, он был ключевым пунктом — видимым, осязаемым, едко пахну¬
щим — огромной Голландской империи, представлявшей собой тропи¬
ческий архипелаг величиной с Соединенные Штаты Америки.
Честно говоря, даже мы, студенты-медики, бахвалящиеся собст¬
венной смелостью, все равно тряслись от страха, впервые придя в
Биннен-Гастгейс — лазарет, стоящий как раз на границе между Ста¬
рым кварталом и собственно городом, — и окунувшись в царившие
там кровь и грязь.
Разумеется, были среди нас и студентки. Их было меньше, чем сей¬
час, но все же — особенно на филологическом и историческом факуль¬
485

тетах — порядочно. Главным образом это были бесцветные создания,
набожные провинциалки, с веснушками и торчащими во все стороны
волосами, чопорные и неприступные, и проживали они, как правило,
в доме какого-нибудь родного дядюшки, давным-давно обосновавше¬
гося в большом городе. И тем не менее две из них отвечали моим стан¬
дартам, остающимся при любых обстоятельствах высокими.
Ибо я одержим стремлением к красоте. Отдаю дань чувственному
восприятию, волнующим линиям и выпуклостям, романтизму девят¬
надцатого столетия. Музыке, хотя я тогда в ней совершенно не разби¬
рался. (Наша семья, как я припоминаю задним числом, была в этом
отношении на диво прозаической. Моя мать, только и говорившая о
книгах и о картинах, ни разу не сводила меня куда-нибудь на концерт
или на художественную выставку.) Книг у нас дома, однако же, было
предостаточно, и в старших классах я открыл для себя Уайльда, про¬
иллюстрированного Бердслеем, эскизы костюмов и декораций для рус¬
ского балета, сделанные Бакстом и Бенуа, обнаженных Тициана и
Джорджоне, стихи Теофила Готье и стал, на свой подростковый лад,
эстетом. А эти две девицы вполне соответствовали моим представле¬
ниям о прекрасном.
Мария была блондинкой с маленьким вздернутым носиком, краси¬
вая и какая-то благостная, она приезжала в университет на дорогом
велосипеде из роскошного родительского дома неподалеку от зоопар¬
ка. Ее отец был секретарем департамента в городской администра¬
ции — то есть довольно крупной по тем временам шишкой. Мария ка¬
залась мне недотрогой, да и вообще она словно бы витала в облаках.
Будучи добросовестной студенткой, она посещала все лекции и тща¬
тельно конспектировала их изящным, хотя и глуповато-округлым по¬
черком. Я сидел у нее за спиной, старался вдохнуть аромат ее волос и
не осмеливался обратиться к ней ни с единым словом.
Алида нравилась мне меньше: ее фигура была не столь безупреч¬
ной. Выше ростом и, пожалуй, полноватая, с легким намеком на.уси¬
ки над верхней губой, с могучими бедрами и явно очень сильными
руками. У нее были длинные каштановые с рыжеватым оттенком во¬
лосы, густые черные брови, удлиненные зеленоватые глаза, блеск ко¬
торых вносил изюминку в ее черты, и на редкость красивый рот. Ка¬
жется, Алида была единственной девицей в университете, красившей
губы, что тогда считалось чуть ли не неприличным. И уж, во всяком
случае, вульгарным. Она и впрямь происходила чуть ли не из «низов»
и жила в лишенной особых удобств квартире на юге Амстердама, где
тогда велось усиленное строительство.
Мне случалось красться за Марией до самого ее дома, разыгрывать
нечто вроде неожиданной встречи, бормотать какие-то глупости, на что
она отвечала вежливо и равнодушно, хотя и с милой улыбочкой на
•устах. Однажды в конце недели я разоделся самым убийственным и
неотразимым образом, смазал башмаки и волосы более или менее оди¬
486

наковой мазью и, дрожа от страха, постучался к ней. К моему велико¬
му облегчению, Мария открыла мне сама. Увидев меня, она очень уди¬
вилась. Я пролепетал что-то насчет того, что неплохо, мол, сходить в
кино; она удивилась еще сильнее.
— Ах вот как... Что ж, я бы с удовольствием. С огромным удоволь¬
ствием. Спасибо, но, к сожалению, ничего не выйдет. — Вид у меня
стал, должно быть, как у самоубийцы. — К сожалению, папа меня не
пустит. И, к сожалению, мне пора к нему.
Она торопливо захлопнула дверь и помчалась вверх по лестнице.
Я так и не разгадал тайну этого испуганного отказа, потому что Ма¬
рия продолжала приветливо улыбаться мне, каждый день здоровалась,
а время от времени и расспрашивала меня о содержании лекции, про¬
пущенной ею по той или иной причине. Смущение могло объяснять¬
ся самим предложением пойти в кино или же тем фактом, что я был
католиком. Потому что больше ничего'страшного во мне не было: я
был юношей из хорошей семьи, слава богу, недурно выглядел, не был
омерзительно беден и вовсе не имел репутацию бабника. Тем не ме¬
нее предложение пойти в кино и католицизм превращали меня в па¬
рию в глазах безупречного буржуазного семейства, что, впрочем, при¬
менительно к Северной Голландии являлось скорее правилом, чем
исключением.
Теперь я начал смотреть на Ал иду несколько иным взором, не давая
себе впасть в отчаяние по поводу Марии. Последняя стала казаться мне
немного пресной, тогда как на Алиду я взирал не только с вожделением,
но и с ожиданием, отмечая про себя мощные линии ее тела.
Потерпев столь обескураживающее поражение с Марией, я не стал
больше стучаться в дверь, а принялся околачиваться в том районе, где
жила Алида, наталкиваясь на нее время от времени, когда она выхо¬
дила из дому за покупками; при этом мне удалось обнаружить, что ее
отец работает старшим продавцом в крупном городском универмаге, с
полок которого она, вне всякого сомнения, сняла свое, пожалуй, че¬
ресчур броское зимнее пальто й недорогие, но изящные туфли. Руко¬
водство этим универмагом было сосредоточено в руках у католиков —
и поэтому многие протестанты отказывались покупать там хоть что-
нибудь, несмотря на богатый выбор и низкие цены.
У меня не хватало смелости заговорить с нею вплоть до того счас¬
тливого дня, когда, оказавшись в читальном зале, мы с нею одновре¬
менно попросили, у библиотекаря одну и ту же книгу. Если мне не
изменяет память, автора звали Брюнетье. Завязав знакомство с Али-
дой, я был поражен и обрадован примерно так же, как какой-нибудь
сенатор из штата Миссисипи, который, проснувшись однажды утром,
обнаруживает, что стал президентом США. Она оказалась девицей
живой и непосредственной. С нею я никогда не чувствовал себя глуп¬
цом или трусом; напротив, мне всегда было легко в ее обществе. Со¬
лнечными днями мы с нею сидели в парке, хорошенько разогрев¬
487

шись, шли в кино и совершали прогулки по городу долгими ночами
последнего предвоенного лета. Мы предавались бесхитростным радос¬
тям — и столь же бесхитростно я любил ее.
Разумеется, рассказ во всех подробностях способен был бы вас разве
что утомить. Но и в юности, как ранее в детстве, я совершал, как вы
непременно подметите, чрезвычайно характерные для себя поступки.
Меблированные комнаты на Ян-Лейкен-страат, в которых я пона¬
чалу поселился, были пансионом для порядочных людей, и привести
туда девицу казалось невозможным, поэтому, набравшись «мужской
смелости», я перебрался в другое место, не столь презентабельное, где
кормили куда хуже, зато жилось гораздо веселее. Там я впоследствии
и провел все студенческие годы. Здесь жили безалаберно и без лиш¬
ней надобности не совали нос ни в чужую банку с джемом, ни в чу¬
жую постель, ни вообще в чужие дела.
Милейшая госпожа Конинг занимала полуподвальный этаж вместе
со своей жирной и неизменно музицирующей дочерью Наоми. Порой
она надевала потрясающую шляпу, украшенную пармскими фиалками,
и пачкала губной помадой сигарету, неизменно торчащую из ее влаж¬
ного, приветливого и разговорчивого рта. Да и всех жильцов этих меб¬
лированных комнат я тоже помню. Господина Велдкампа — он был
школьным учителем, веселый молодой человек с темными курчавыми
волосами, толстыми губами и в очках с черной оправой. Он боялся
сквозняков и — подобно школьным учителям ланкастерской школы —
душился мужским одеколоном. Госпожу Оббему, заику, по всей види¬
мости, старую деву лет пятидесяти с лишним, у которой были «мое
кресло», «мой диван» и постоянные подозрения на тот счет, что осталь¬
ные жильцы постоянно-воруют «мой джем». Как это ни странно, она
была художницей. И, что еще более странно, художницей по стеклу —
и вроде бы очень хорошей. И она, и господин Велдкамп были весьма
ортодоксальны и то и дело цитировали Библию.
Полной противоположностью им был Билли Кол, студент-медик с
четвертого курса. Он выглядел старше своих лет, да и у себя на курсе был
переростком. Он был убежденным атеистом, совершенно не заботился о
собственном здоровье и настолько ненавидел наших «клерикалов», что,
лишь бы досадить им, крал у них джем и подушки, воровато устраивал
сквозняки, открывая окна, спрятанные за тяжелыми занавесками. Он
носил очки, но то и дело снимал их, придерживаясь идиотской теории о
том, что-нельзя ставить глаза в полную зависимость от них.
А девицы... Марги, именовавшая себя Хуаной и бывшая любовни¬
цей... да, вот именно, Казимира, находившегося тогда в зените собст¬
венной популярности. По крайней мере, она утверждала, будто яв¬
ляется его любовницей, тогда как на самом деле практически не
выходила из дому, валяясь в постели с книжкой и лакомясь сластями.
А Эвелин... Но я забегаю вперед. Главной целью переезда на новое
место — всего в двух-трех шцгах от Ян-Лейкен-страат и тем не менее
488

почему-то слывшее куда менее респектабельным — было намерение за¬
тащить в этот дом Алиду. Здесь у каждого имелся собственный ключ,
все приходили и уходили в любое время суток, потому что госпоже
Конинг было лень лишний раз покидать свой полуподвал.
Романтическая нежность, с которой я относился к Алиде, только
подстегивалась чисто ребяческой еще чувственностью. Чтобы суметь
снять с нее платье — а в этом отношении у меня отсутствовал какой
бы то ни было навык, — я привлек к себе на помощь Высокое Искус¬
ство. Ее несколько лошадиное тело едва ли напоминало изображения
Саломеи из драмы Уайльда, бывшее в то время моим идеалом, но, по
крайней мере, я понимал, что обнаженное женское тело прекрасно и
что еще прекрасней его делает твое собственное вожделение. После
жаркого спора на тему о том, «как художникам удается такое...», за¬
робевшая и задрожавшая Алида разделась у меня в комнатке на втором
этаже, повергнув в дрожь и заставив мгновенно вспотеть и меня самого.
У меня имелись акварельные краски, которыми я старался писать
как масляными, потому что меня манили живые цвета. Сперва я сде¬
лал несколько карандашных набросков: линия «плыла» — как и боль¬
шинство студентов-медиков, я чрезвычайно скверно знал анатомию.
Раскрасил же я свои рисунки, пожалуй, неплохо, удачно наложив пере¬
ливчато-зеленые тени. Бедняжка Алида! Она с явным неудовольстви¬
ем расположилась на моей кровати в позе Олимпии Эдуарда Мане, а
выражение лица у нее было такое, словно по покрывалу, на котором
она лежала, пропустили электрический ток! Мои глаза, должно быть,
чересчур пламенно пожирали ее молодое тело, она ерзала под моим
взглядом и, вопреки всем уговорам, ровно через десять минут решила
одеться. Одеться ей не терпелось настолько, что она даже забыла при¬
казать мне отвернуться, и я сидел, глядя на нее и кусая себе пальцы.
Конечно же, я порядком ее измучил. Согласившись раздеться, она
пригрозила закричать, если я приближусь к ней хотя бы на шаг, но
при других наших свиданиях она порой начинала дышать неровно —
и тогда мне удавалось залезть под довольно жалкое и, скорее, подо¬
бающее школьнице белье с чрезвычайно тугой резинкой на. трусах.
Представляю, как позабавило бы такое белье в наши дни, например,
Сюзанну!
Однако мое исполненное юной силы мужское естество никогда не
проникало в издерганное и замученное тело бедняжки Алиды. А когда
я перешел на медицинский факультет (здание которого находилось в
другой части города), былой интерес к Алиде пошел на убыль. Потому
что в учебе я отличался уже тогда, на подготовительном, и входил по
успеваемости в первые два процента учащихся, какие бы подростко¬
вые чувства и тревоги меня ни обуревали. Я полагал, поднабравшись
от однокурсников псевдомедицинских словечек, будто Алида «полудев¬
ственница» и, соответственно, заслуживает презрения, тогда как бед¬
няжка с удовольствием поступилась бы своей невинностью, попади она
489

в руки кому-нибудь, чуть более искушенному в делах любви, чем был
тогда я.
Разумеется, не одна только Алида была виновна в том, что я ра¬
зочаровался в женской плоти как таковой. Мои первые попытки до¬
биться той же цели с иной партнершей были связаны с, мягко гово¬
ря, малосимпатичной Хуаной.
Марги во многих отношениях была существом сугубо комическим.
У нее были рыхлые, как у набивной игрушки, лицо и фигура, прямые,
как палки, светло-каштановые волосы, то и дело разлетавшиеся во все
стороны, и бесконечное добродушие. Отвратительная Оббема и высо¬
комерный Велдкамп терпеть ее не могли и каждый день жаловались
на эту, по их словам, «дешевку» госпоже Конинг, которая пропускала
все жалобы мимо ушей, даже не помышляя о том, чтобы вышвырнуть
Марги из пансиона, как они того требовали. Должно быть, хозяйке
втайне нравилась эта девица, при всей своей глупости довольно при¬
влекательная, и она просто не могла понять, что жиличка может кого-
нибудь действительно раздражать. Хуана была способна проводить
долгие часы в ванной, не обращая внимания на образовавшуюся оче¬
редь, а потом с улыбкой выходила оттуда в нелепом пеньюаре, из ко¬
торого вываливались груди, когда она, уронив зубную щетку, накло¬
нялась поднять ее — а и то и другое она делала постоянно. Ее комната
представляла собой самое неприглядное зрелище; служанки, одна за
другой, категорически отказывались от попыток навести там хоть ка¬
кой-то порядок; хотя вроде бы раз в месяц нечто типа уборки устраи¬
вала она сама. А в промежутках между уборками повсюду по комнате
были разбросаны грязные чулки — из натурального шелка, что было
по тем временам большой роскошью, — изящные, хотя и негреющие
трусики, которые продавцы в те дни называли «французскими», какие-
то раскроенные наряды, которые она никогда не дошивала до конца,
вышивка, брошенная из-за того, что куда-то подевался трафарет, ском¬
канные бумажные салфетки и кофейные чашки, гуща на дне которых
приобрела крепость бетонной кладки. Стены были завешаны крупно¬
форматными рисунками, сделанными углем (работы главным образом
Казимира), на них была изображена обнаженной сама Хуана во всей
своей полнотелой добротности — она могла любоваться этими рисун¬
ками по нескольку часов подряд. Когда она держала дверь открытой
(а она держала ее открытой всегда), всякий, кто проходил по коридо¬
ру, поневоле глазел на эти горы обнаженной, пусть всего лишь нари¬
сованной, плоти. Хуана, моющая шею (ах ты, боже мой, на какие толь¬
ко жертвы не пойдешь из любви к искусству!), Хуана спиной к зрителю
в три четверти, Хуана причесывающаяся, Хуана сидящая, лежащая,
Хуана куда-то бредущая и, судя по всему, остро нуждающаяся в том,
чтобы предстать обнаженной при каждом из проявлений своей актив¬
ности. В обыденной жизни она расхаживала чуть менее обнаженной,
а ее любимый наряд состоял из пляжных шорт (насколько можно на¬
490

звать шортами то, что носили на пляже в 1937 году), расшитых пыш¬
ными цветами, и тесного свитера, из-под которого выпирали массив¬
ные груди с нагло торчащими сосками, застегивавшегося на спине,
причем чаще всего не на ту пуговицу.
Сколь маловероятным это ни покажется, но и в попытках получить
доступ ко всей этой роскоши я потерпел полное фиаско. Марги хихи¬
кала, пока я, попивая кофе у нее в комнате и наконец набравшись
смелости, проводил пальцем по одной из ее округлостей, но уже через
минуту меня поджидал пренеприятный удар щеткой для волос по ко¬
ленной чашечке. Хотя она по-прежнему угощала меня конфетами и
книжками в мягкой обложке и усыпала мое лицо пахучей пудрой до
тех пор, пока война не свела всю эту роскошь на нет.
Война уготовила для меня резкое ухудшение жизненных условий —
все эти отцовские деньги, инвестированные в Индонезии... В один не
слишком прекрасный день я обнаружил, что стал ровно вдвое беднее,
чем раньше. Госпожа Конинг, впрочем, быстро разобралась и с этим:
она предоставила мне жалкую чердачную комнатушку, в которой рань¬
ше спали служанки, — под самой крышей и со стенами из бревен,
скрепленных воедино не то семнадцатью, не то восемнадцатью слоя¬
ми самых дешевых обоев. Служанок больше не водилось — босоногие
дщери джунглей теперь оставались у себя на родине, что давало о себе
знать повсеместно; еды в Индонезии было явно больше, чем в Голлан¬
дии. Наоми по-прежнему каждое утро отправлялась в консерваторию
со скрипичным футляром под мышкой, а домашним хозяйством зани¬
малась во второй половине дня, в этом ей помогала подружка, также
являвшаяся студенткой консерватории. Госпожа Конинг спала у себя
в пещере, набитой сокровищами, ибо хранила там рис и бекон, мар¬
гарин и желтый сахар, — и ухитрялась держаться на этих запасах по¬
разительно долго. К концу войны в рисе завелись червячки, но, как
справедливо подметил Билли, их можно было не замечать, потому что
в вареном виде они не шевелятся...
В чердачной комнатушке рядом с моей жила Эвелин. Она была сту¬
денткой юридического факультета, на два или на три года старше меня,
и всегда казалась мне неприступной и совершенно взрослой. Мы ее поч¬
ти не видели, потому что она была бедна и не ела за общим табльдотом,
держа вместо этого у себя в комнате спиртовку, на что госпожа Конинг
закрывала глаза. Она была худой и бледной девицей, по всей видимости
анемичной и, мягко говоря, плоскогрудой, со странноватыми, похожи¬
ми на соляные, разводами на коже. Я никогда не сумел бы познать эту
костлявую красу — а она была на свой лад красива, с правильными чер¬
тами лица и длинными пепельными волосами, — если бы дело было не
зимой 1941 года. Ох уж эти чердаки... Мы раскаляли кирпичи в кухон¬
ной печи, набирали для утреннего умывания воду в стилизованные под
камень графины из-под джина, надевали на себя столько старой одеж¬
ды,.сколько имелось у каждого. Мать прислала мне все обноски, остав¬
491

шиеся от отца, и я в буквальном смысле жил, не снимая чудесной тви¬
довой охотничьей куртки, изготовленной в Норфолке, а ночью забирался
в пальто из верблюжьей шерсти, во многих местах траченное молью, но
все равно страшно теплое...
Одной из тех ночей, когда на русских полях в германском автомати¬
ческом оружии застывала смазка, Эвелин вошла ко мне в комнату (она
посинела от холода, и лицо ее казалось прозрачным) и робко спросила,
не объединить ли нам наши ресурсы. И никакое другое чувство, только
поиск животного тепла заставил нас улечься в постель вдвоем.
Ею владели два великих страха — заболеть туберкулезом и забе¬
ременеть, причем куда большие меры предосторожности она пред¬
принимала против второй опасности. Поэтому мне так и не разреши¬
ли овладеть ею, хотя у нас существовал негласный уговор, согласно
которому трогать я ее мог, где и сколько захочется.
В сорок втором выяснилось, что презреный господин Велдкамп
является участником Сопротивления, причем весьма дерзким, и это
заставило нас всех содрогнуться от стыда. Как мы узнали позже, его
арестовали и, по всей видимости, застрелили во время неудачной по¬
пытки переправиться в Англию. В сорок третьем Хуану, которая ста¬
новилась все толще и нелепей, отправили в больницу. И через год
именно она, а вовсе не тощая Эвелин, умерла от туберкулеза. В со¬
рок четвертом наступила голодная зима, нас в пансионе осталось со¬
всем мало, и все мы начали куда лучше относиться друг к другу, соби¬
раясь по вечерам на кухне у госпожи Конинг — в единственном месте
во всем доме, где было более или менее тепло. Оббема держалась доль¬
ше всех. Лишенная привычного джема, но тем не менее непобежден¬
ная, по-прежнему цитирующая Библию в спорах с Билли (который
успел стать дипломированным врачом), разоренная, но не унываю¬
щая, она сумела пережить войну. По горькой иронии судьбы, с ко¬
торой приходится сталкиваться так часто, она в первые дни после
Освобождения погибла под колесами армейского грузовика, который,
потеряв управление, заехал на тротуар. Умерла она через несколько
минут — причем на руках у своего всегдашнего врага, — в свои пос¬
ледние мгновения жестом, прекрасно знакомым каждому из обитате¬
лей пансиона, поправляя на носу пенсне.
Эвелин уехала еще до того, как началась голодная зима. Ее семья
жила, если мне не изменяет память, в Дании, и она завербовалась в
какую-то немецкую рабочую команду в надежде, что ее пошлют в
Шлезвиг-Гольштейн, а уж оттуда удастся перебраться через границу.
Мы про нее больше никогда не слышали.
Лишь в сорок четвертом я впервые по-настоящему переспал с де¬
вицей. Кай была белокурой, как Эвелин, тощей и бесцветной, с аде¬
ноидами и с чудовищным амстердамским выговором. Это была про¬
ститутка из Старого квартала. Со мной она вела себя на удивление
предупредительно. Я навестил ее дважды, но когда пришел в третий
492

раз, она оказалась больна воспалением легких, и мне пришлось уте¬
шиться с темнокожей подружкой, с которой она снимала комнату на
двоих. Подружка тоже оказалась предупредительной, но от нее припа¬
хивало, и действовала она в столь профессиональной манере, что я
потерпел фиаско. Кай, конечно, тоже была профессионалкой, но у нее
хватало такта бороться с моей скованностью или хотя бы терпеливо
переносить ее. Попахивало, понятно, и от нее, но с ней, по крайней
мере, мне удавалось добиться того, к чему я стремился. Отвратитель¬
но, не правда ли?
В 1946-м, мой дорогой Ван дер Валк, я стал дипломированным вра¬
чом, обладая на тот момент познаниями в области женского тела имен¬
но в том количестве, которое я взял на себя труд описать вам на предыду¬
щих страницах. Я прошел через все стадии унижения, начиная со сбора
порнографических открыток и чтения на редкость скучной малоизобре¬
тательной литературы на данную тему и заканчивая бесплодными фан¬
тазиями по поводу каждой встречной велосипедистки, юбка которой,
возможно, через мгновение-другое задерется, демонстрируя мне тощую
ляжку, а уж память об этом зрелище будет мучить меня целую неделю;
Я рад тому, что моя мать дожила до начала моей профессиональ¬
ной карьеры. Жизнь казалась ей чрезвычайно простым занятием, по¬
этому меня обрадовало то, что смерть ее была легкой и безболезненной
и умерла она, будучи твердо убежденной в том, что теперь, когда вой¬
на закончилась, все вернется на круги своя, сосредоточившись вокруг
источника власти, расположенного в генерал-губернаторском доме в
Батавии, и приобретя привычные для нее формы и очертания, даже
если дурно воспитанные юноши и девицы в коротких юбках образца
1945-го — это вовсе не то, с чем она готова была смириться.
Старый Тео Фиссер давным-давно удалился на покой, однако я по¬
звонил ему, узнав о гибели Давида Гольда. Старик употребил все свое
влияние, чтобы обеспечить мне пристойное профессиональное попри¬
ще, и именно благодаря ему я попал в адъюнктуру в Англии, где изу¬
чил новые невропатологические технологии, получившие развитие за
годы войны. Так я впервые в жизни очутился за границей — и отпра¬
вился туда, предвкушая великие радости, хотя ждали меня, как выяс¬
нилось, сплошные разочарования. Я всегда думал об Англии в терми¬
нах английского поэта Руперта Брука; я ожидал чего-то необычайного,
а обнаружил унылое однообразие, хорошо знакомое каждому, кто жил
в Англии во времена сэра Стаффорда Крипса. Подобно Голландии,
Англия сидела на продовольственных карточках и вечной экономии
буквально на всем. Подобно Голландии, она была охвачена админи¬
стративным восторгом — и приходилось заполнять великбе множест¬
во формуляров и анкет, простояв перед этим в многочасовой очереди
к заветному окошку. Единственное, да и то более чем слабое, отличие
заключалось в языке и стиле этих анкет — он был не столь резок, что¬
бы не сказать груб, как в Голландии, и не грозил столь чудовищными
493

карами за малейшее отступление от правил, к чему я уже успел при¬
выкнуть на родине. Никто не в состоянии превзойти голландского
бюрократа, когда он составляет какую-нибудь анонимную инструкцию,
имеющую, однако же, устрашающий, оскорбительный и сугубо личный
характер. В Англии тем нс менее меня удручала и тамошняя канцеляр¬
щина, похожая на английскую жизнью как таковую. Правда, она была
окрашена еле заметной вежливостью и ложной вкрадчивостью, кото¬
рые я так до конца и не понял. Высокомерное, чтобы нс сказать на¬
глое, запрещение заходить к какому-нибудь ничтожному функционеру
без предварительной договоренности непременно заканчивалось под¬
писью: «Ваш покорный слуга». Кроме того, как я обнаружил, статус
иностранца автоматически превращал тебя в существо второго сорта.
И все же я вспоминаю Англию с благодарностью: ведь именно там я
начал ходить на концерты.
Юность закончилась, как, впрочем, и началась, полным фиаско. В
конце адъюнктуры я отправился на первые в своей жизни настоящие
каникулы — в Париж. В кармане у меня были деньги, а из груди рва¬
лась наружу долго подавлявшаяся жажда свободы. Увы, я ощутил себя
в полном смысле слова провинциалом. Я полагал, будто хорошо гово¬
рю по-французски, но тут обнаружил, что мой французский никуда не
годится. Я надеялся, что в Париже почувствую себя как рыба в воде.
Разве я не выслушивал долгие рассказы родителей о том, как счастли¬
вы они были там? Моя мать закончила в Париже колледж. Позже она
регулярно ездила туда за покупками — и покупала в самых дорогих
магазинах. Отец всегда говорил, что лишь галстуки от Сулька не вы¬
зывают у него ощущения, будто его вздернули на виселице. Отец с
матерью, в отличие от меня, очутившись в Париже, как сыр в масле
катались.
Меня же поджидали все новые и новые унижения. Я отправился в
дорогой ресторан, и мне сообщили, что нет свободных столиков, при¬
чем я расслышал смешок метрдотеля. Тем не менее я пошел в другой
ресторан, и.мне подали меню, в котором я ничего не сумел разобрать,
в результате чего заказал себе нечто несъедобное с соусом из моллюс¬
ков на коньяке, от которого меня разве что не вырвало. Я заказал пол¬
бутылки вина — а мне принесли целую, и у меня не хватило смелости
отослать ее обратно. Нидерландская расчетливость не дала мне прене¬
бречь напитком, за который так дорого заплачено, поэтому я выпил
всю бутылку. Кое-как выбрался на улицу и, очутившись на свежем
воздухе, просто-напросто выблевал все, что только что съел и выпил.
В медицине же я проявлял себя компетентным специалистом. Меня
считали настоящим врачом, а кое-кто — даже блестящим. Почему же
две половины, из которых состояла моя жизнь, разъехались друг от
друга на такое расстояние? Почему, едва выйдя из больницы, я с от¬
вращением ощущал, что остаюсь все т$м же подростком, а очутившись
в Париже, .глазел на статуи в Люксембургском саду и думал лишь о том,
494

как рассматривал фотографии этих статуй в детстве, — всех этих роде¬
новских обнаженных, уже тогда будивших во мне мучительное жела¬
ние понять, познать и получить в полное пользование эти таинственно
изогнутые женские тела?
Глава 16
Вижу, что засиделся, записывая все это — или уместнее сказать:
выплевывая все это? — далеко за полночь. Я решил заночевать здесь,
в мансарде, в призрачном царстве Казимира, где никто не способен
меня потревожить и ничто — раздражить, но заснуть не смог. Слиш¬
ком уж мне мешали пружины, которые, как я надеялся ранее, утихо¬
мирились под тяжестью моего тела. И слишком темные тучи вырвались
наружу и повисли в воздухе, оставив после себя неожиданно отврати¬
тельный вкус во рту. Бессмысленно, однако же, ворошить сейчас все
это. Я буквально заставил себя усесться за составление этих заметок,
как будто они сулили мне — или кому бы то ни было другому — что-
то хорошее. Но сейчас я оставляю это занятие.
Да, я оставляю его именно сейчас. Я не хочу обременять вас рас¬
сказами о первых годах моей мужской зрелости, о Беатрис и о том,
почему я женился на ней, о том, как и, главное, какими способами
сумел завоевать доверие такого количества пациентов, как — или по¬
чему — начал соблазнять пациенток, каких — неожиданных, но от¬
того еще более поразительных — успехов добился на этом поприще.
Пораскиньте мозгами как следует — и вы сами все поймете.
Глава 17
А вы продолжаете свою партизанскую войну. Опять позвонили и
попросили о встрече, как я только что убедился, просматривая жур¬
нал. По правде говоря, моя секретарша Маас даже прокомментиро¬
вала этот факт:
—	Насколько я понимаю, это довольно высокопоставленный офицер
полиции. Мне кажется, он старается скрыть свою болезнь, какова бы ни
была ее природа, от сослуживцев; он крайне неохотно соглашается на
предварительную запись, будто опасается, что его могут разоблачить. —
Она улыбнулась улыбкой воплощенной Терпимости. — Представляю
себе, как он пытается держаться молодцом в своем кругу, смертельно
боясь того, что там догадаются о его болезни.
—	А он что — робко держится? — с намеренным безразличием по¬
интересовался я.
—	Нет. Но он просит о встрече в тот же день, когда звонит, и толь¬
ко в вечернее время, а голос у него при этом такой умоляющий, слов¬
495

но ему известно, что только в эти часы может возникнуть лазейка, в
которую ему удастся проскользнуть, никого не потревожив. Я позво¬
нила госпоже Маркс и спросила, не возражает ли она, если ее сеанс
перенесут, я ведь знала, что возражать она не будет, ей все равно, кро¬
ме как к парикмахеру, ходить некуда.
Моя секретарша не находит во всем этом ничего странного; при¬
чуды пациентов лишь вносят некоторое разнообразие в распорядок ее
рабочего дня. Я, разумеется, знаю истинную причину вашего поведе¬
ния. Да,-господин ван дер Валк, безусловно, я понимаю, что вы что-
то скрываете от своего начальства. Каковы бы ни были улики, имею¬
щиеся в вашем распоряжении, вы не торопитесь пускать их в дело.
По некоторым, лишь вам одному известным причинам думаю, что
справедливое правосудие имеет для вас большее значение, чем игра
со мной в кошки-мышки, вы подступаетесь ко мне с предельной ос¬
мотрительностью. Или все дело в том, что у вас и впрямь нет против
меня ничего серьезного? Или же, — что представляется мне более ве¬
роятным, — у вас накопилось уже слишком много улик, чтобы уда¬
лось пустить их ,в ход, не вызвав при этом грандиозного сандала, в
ходе и по результатам которого полетят головы, причем, не исклю¬
чено, головы чересчур заметных общественных фигур? Одна из ли¬
ний моей обороны заключается в том, что я оказывал и оказываю
врачебные услуги интимного свойства слишком большому числу из¬
вестных людей — включая и лично вас. Я лечу министра, страдаю¬
щего мигренями. Он почти так же скрытничает и церемонничает с
записью на прием, как вы, он всегда договаривается об этом лично,
и даже его секретарше ничего не известно о наших встречах.
Или хоть та же госпожа Маркс... Она слывет добродетельной мат¬
роной; жена владельца фирмы, изготавливающей предметы домашне¬
го обихода. Если позднее подымется шум о моих пациентках, горе
тому, кто заговорит об этом первым. Я практически уверен, что вы
не посмеете арестовать меня.	<,
Но вы находите мои слабые места и умеете педалировать на них.
Когда вы пришли ко мне сегодня, — а у меня перед мысленным взо¬
ром все еще оставались последние двадцать страниц моей рукопи¬
си, — я подумал о том, что уже та информация, которую вы успели
и сумели собрать, не сулит лично вам ничего хорошего. Вы, как это
вошло у вас в обыкновение, уселись на диван, достали сигарету, при¬
нялись вертеть ее в пальцах, с радостным видом принюхались к аро¬
мату моих цветов и поглядели на меня взглядом, какой на страницах
женского журнала назвали бы «испытующим». А я испытующе по¬
смотрел на вас. И на цветы тоже. Я без ума от цветов, однако мне
не нравятся розы, орхидеи и лилии, которые принято нынче держать
в застекленных дворцах, они мне скорее ненавистны. У меня в доме
цветочницы обновляют икебану дважды в неделю. Я предпочитаю лу¬
говые цветы — из тех, что рисовал мой отец. Когда их сорвешь или
496

срежешь, они стоят недолго, но зато напоминают мне о просторах
Франции, а вовсе не о теплицах, чтобы не сказать темницах, в кото¬
рых выращивают цветы у нас, в Голландии. Они напоминают мне о
Сюзанне, а вовсе не о Беатрис.
Я не стал вертеть в пальцах свою сигарету, а вставил ее в рот и за¬
курил. Золотая зажигалка с алмазной насечкой, подарок Беатрис, при¬
обретенный ею, конечно же, в дорогом магазине на дорогой улице в
Париже. Она часто ездит в Париж, чтобы быть в курсе Высокого Ис¬
кусства, Высокой Моды и Высокой Чуши. Сегодня вы явно дожида¬
лись того, что первую пешку пошлю вперед я.
—	Мой бедный Ван дер Валк, уж не становитесь ли вы мало-пома¬
лу ночной совой?
—	Вот как?
Вы ухмыльнулись — вам всегда нравятся такие шуточки.
—	Вне всякого сомнения, к настоящему времени вы уже со всей
определенностью осознали, что, какими бы чудовищными домысла¬
ми и небылицами ни забивали вы себе голову, доказать вам все рав¬
но ничего не удастся.
—	Но меня заботит вовсе не это.
Последнюю фразу вы произнесли неожиданно серьезным тоном.
— Вот как? Тогда я отказываюсь понимать, что вас заботит. А ведь
я исполняю при встречах с вами врачебный долг: по моим записям вы
проходите как пациент.
— Заботит меня... — Вы задумчиво повторили это слово, будто
пытаясь проникнуть в его тайный смысл. — Кстати, сейчас меня за¬
ботит, почему это мы вдруг заговорили о моих заботах. Да, так вот,
о моих заботах. Заботите меня вы.
— Я?.. Что ж, расскажите мне об этом. Подобное чувство — это
любопытный симптом.
— Вот и хорошо... Вот и прекрасно... Прекрасно, что вас это заин¬
тересовало. А я уж испугался того, что вы напустите на себя деланное
безразличие.
— Прекратите лицедействовать.
Вы внезапно подались вперед, чуть ли не сложили тело пополам,
ваш штык оказался изготовлен для удара;
— Мне кажется, вы слишком много времени проводите там, наверху,
в своей башне. Мне кажется, вы слишком удалились от остальных, слиш¬
ком отошли от мира. Да и какие контакты с ним у вас, если рассудить,
сохраняются? Вы читаете газеты, — так ответите вы мне, — читаете жур¬
налы и книги. Вы занимаетесь врачебной практикой. Видитесь с огром¬
ным количеством людей. Но, мне кажется, между вами и всеми этими
людьми существует непреодолимый барьер. Вы уже удалились на слиш¬
ком значительное расстояние, добраться до вас стало не так-то просто.
Вы мрачно покачали головой и с силой, причем совершенно осо¬
знанно, оттолкнули от себя пепельницу. Выглядело это так, словно вы
17 H. Фрилияг «Двойной удар»
497

безмолвно произнесли: «Пора начаться дождю, не то засуха сгубит весь
урожай».
Разумеется, я почувствовал раздражение и смущение. Мне было
необходимо справиться с этими чувствами.
—	Мой бедный друг, вы приходили ко мне сюда три раза, и вы, ко¬
нечно же, постарались собрать обо мне информацию на стороне. Я по¬
лагаю, что вы расспрашивали моих друзей. И после всего этого у вас хва¬
тает наглости прийти сюда вновь и заговорить со мной в таком тоне?
—	Нет, что вы, я не расспрашивал ваших друзей — они бы, конеч¬
но, моментально переполошились, так что такой глупости я не сделал.
Нет, нет, я ограничился сбором общедоступной информации. И ра¬
зумеется, видел вас куда чаще, чем эти означенные три раза. Но вы при
других встречах не проявляли ко мне никакого интереса. Не доказать
ли вам это на конкретном примере?
—	Извольте.
—	Каждую неделю вы ездите в спортивный клуб. По вторникам.
И стараетесь не пропускать этих посещений, если только в городе не
дается какой-нибудь концерт. Вы относитесь к своей спортивной под¬
готовке серьезно, никогда не назначаете на вечерние часы прием па¬
циентов по вторникам. — Улыбочка у вас на устах означала, что вы
подумали не о пациентах, а о пациентках. — Вы играете в сквош,
причем с великим энтузиазмом. С двумя или тремя друзьями, они
тоже врачи. Эдакий еженедельный оздоровительный сеанс.
—	Но я и не делаю из этого никакой тайны — так что давайте бли¬
же к делу.
—	Ну, и так уж получилось, речь идет о чисто случайном стечении
обстоятельств, что я тоже посещаю этот клуб и порой даже сам играю в
сквош. Я не шел по вашему следу — я посещаю этот клуб уже долгие
годы. А вы этого не замечаете. Ваши глаза остаются незрячими. На про¬
шлой неделе я, можно сказать, наступил вам на ногу, а вы на меня даже
не взглянули. У вас явное желание — которое я нахожу пагубным — слов¬
но бы вычеркнуть весь внешний мир, начисто забыл» о его существовании.
Немедленного ответа на это у меня не нашлось. Честно говоря, я
почувствовал определенное смятение. Это верно, что сквош по втор¬
никам стал для меня многолетней привычкой, и верно, разумеется, что
кое с кем в клубе я знаком. Хотя все;мы там разбились на отдельные
группы — гимнасты, например, которым, строго говоря, клуб и при¬
надлежит. Я не предлагаю никаких оправданий, они в любом случае
прозвучали бы весьма жалко.
— Я не взялся бы утверждать, будто тот факт, что я не замечал ва¬
шего присутствия там, куда я хожу, не столько общаться с людьми,
сколько заниматься спортом, может представлять собой столь тяжкое
прегрешение.
— А кто сказал хоть слово о прегрешениях? Нет, я всего лишь по¬
тянул за одну нитку. Но давайте потянем и за другую. В тот день, ког¬
498

да вы соблаговолили допустить меня к себе в мансарду, где вы про¬
водите столько времени, отдыхая от мирской суеты и от презренной
черни, одним из представителей которой, бесспорно, являюсь я, мне
удалось бросить взгляд на книги, лежащие у вас на ночном столике.
И что же я там обнаружил? Фантастику. Повествования о вымышлен¬
ных мирах.
Должен признать, что вы и не собирались делать вид, будто полнос¬
тью меня перехитрили. Но все же речь у нас шла о всевозможных раз¬
новидностях полуправды — признавать ее бы^о трудно, а отрицать смеш¬
но. Разумеется, мне нравится фантастическая литература (и в частности,
восхитительная мифологическая эпопея талантливого англичанина, яв¬
ляющегося профессором философии или какой-то смежной дисципли¬
ны, потому что он замечательно чувствует слово). Это превосходное чте¬
ние перед отходом ко сну. И не может быть никакой разумной причины
стыдиться любви к таким книгам, а уж тем более утверждать, что инте¬
рес к ним свидетельствует о желании убежать от действительности. Это
беспочвенно, да и просто смешно, дилетантская психиатрия чистой
воды, язвительно возразил я вам. А вы от всей души рассмеялись.
—	Мое наблюдение, — начали вы с несколько насторожившей меня
непринужденностью, — было всего лишь пробным шаром, который я
запустил, чтобы посмотреть, как вы на это отреагируете. Разумеется,
сам факт, что вам нравится та или иная книга, будь это «Жюстина» или
«Алиса в Стране Чудес», никоим образом не является предосудитель¬
ным. Но то, что вы с такой горячностью ударились в самооправдания,
доказывает мне, что в высказанных мною словах имеется доля исти¬
ны. Одни ниточки переплетены с другими, и многие из них остаются
для меня невидимыми. Позвольте привести вам чрезвычайно смелое
сравнение, которое только что пришло, мне в голову. Если вам захо¬
чется проверить, не расстроена ли у меня нервная система, вы посту¬
чите меня молоточком по колену и заметите, сильно ли оно дернулось.
Я с вами сейчас проделал точь-в-точь то же самое. Постучал вас по
колену. И оно дернулось. Может быть, попробуем еще раз? Не зря же
вы так по-мальчишески развеселились, что, как я успел подметить,
применительно к вам свидетельствует о многом. Я ведь уже, знаете ли, 4
сделал кое-какие выводы относительно вашего характера.
—	Ваше сравнение ложно, и хотя вы претендуете на понимание че¬
ловеческой психологии, ваши познания в этой области на самом деле
практически равны нулю, — резко возразил я. — Набрались словечек —
и только, а думаете в столь же ограниченных категориях, что и раньше.
—	Что ж, отличный ответ. Так, может быть, попробуем что-нибудь
другое? Может быть, ваши ноги? Какие там у вас на профессиональном
жаргоне словечки насчет того, чтобы пощекотать человеку пальцы ног и
посмотреть, не подожмет ли он их. Мои-то собственные, стоит мне по¬
думать об этом, уже шевелятся, как щупальца у осьминога.
Я поневоле улыбнулся.
499-

—	Это простой тест на реакцию, — рассудительно сказал я. — Люди,
несведущие в медицине, вроде вас, называют его рефлексом Бабинско¬
го — по имени французского невропатолога, добившегося большего
признания, чем я.
—	Бабинский! Просто чудесно! С такой фамилией просто нельзя
не прославиться. Ну хорошо, давайте говорить совершенно серьезно.
Я приглашаю вас на партию в сквош. Правда, не во вторник, но как
насчет четверга? Вы меня, конечно, разгромите в пух и прах. Как
пальчики на ногах? Шевелятся?
Думаю, на ответ меня спровоцировала ваша нахальная улыбка. Вы
следили за мной (и я осознавал это), ища хоть малейшие признаки
колебания или смущения.
—	Почему бы и нет? — сказал я. — А сейчас прошу простить меня:
вот зажглась лампочка, а это означает, что меня дожидается пациент.
Глава 18
Со времени нашего последнего разговора я думал о вас, причем
немало. Точнее, я думал и продолжаю думать до сих пор о науке, бо¬
лее чем неточной и сильно скомпрометированной в глазах обще¬
ственного мнения всевозможными предубеждениями, — то есть о
психиатрии. Вы человек, не склонный переоценивать собственные
возможности и, полагаю, не стали бы утверждать, будто под крими¬
нологию подведен хоть какой-то научный базис. Конечно, наверня¬
ка имеется какая-нибудь теория, преподаваемая в полицейских шко¬
лах и академиях. Думаю, вы согласитесь со мной, что все тамошние
теории устарели и в той же мере, как и представление о том, будто о
человеческом уме можно судить по высоте лба.
Будучи невропатологом, я и сам испытываю легкое предубеждение
против психиатрии: ведь люди постоянно путают эти две дисципли¬
ны между собой. Приходят ко мне и угрюмо осведомляются о том,
поможет ли им психоанализ. Я замечаю, что суды, когда там слушают¬
ся уголовные дела, все более и более почтительно относятся к заклю¬
чениям психиатрической экспертизы. Лично я бы отказался выступить
на суде в качестве консультанта, от которого ждут квалифицированного
суждения о старухе, отравившей ядовитой травой обоих своих мужей
с интервалом в двадцать лет, — я избираю именно этот пример, по¬
тому что. о двух-трех сходных случаях писала в последнее время прес¬
са. Парафион вошел в моду: в Голландии сейчас нет мужчины, жен¬
щины или ребенка, которые не знали бы, где приобрести его, как
приготовить к употреблению и пустить в дело, — а тем временем
министр здравоохранения «изучает» возможность введения ограниче¬
ний на продажу этого в высшей степени опасного препарата. Не надо
быть психиатром, чтобы с уверенностью предположить, что вскоре мы
500

столкнемся с новыми смертельными случаями, вызванными отравле¬
нием.
Я просто не верю, что серьезный практикующий психиатр может
оказаться настолько тщеславным, чтобы объявить, будто он проник
в глубину души одной из этих старух и потом со всей уверенностью
провозгласить во всеуслышанье: «Я согласен с прокурором: мы в дан¬
ном случае имеем дело с сущим чудовищем, и задача суда заключа¬
ется в том, чтобы применить по отношению к нему соответствующую
процедуру». И точно в той же мере он не осмелится сказать и дру¬
гое: «Отдайте ее на год мне в клинику, и я верну эту женщину об¬
ществу полноценным и полезным его членом». Он ведь понимает, что
оба ответа ложны. И не может принести этой несчастной старухе ни¬
какой пользы.
Даже физиологические аспекты человеческих мук и страданий
представляются в высшей степени загадочными. Я искусный и про¬
ницательный диагност и тем не менее поразительно часто оказыва¬
юсь совершенно беспомощным. А ведь наверняка есть люди, специ¬
альной подготовкой и тренировкой развившие в себе даже большую
чувствительность, чем заложена в тот сложный и деликатный меха¬
низм, на который мы привыкли полагаться. Общественность вынуж¬
дена была поневоле восхититься умениями, продемонстрированными
на данном поприще Феликсом Керстеном. Но даже Керстен, сумев¬
ший сперва унять, а потом и остановить желудочные боли Генриха
Гиммлера, так и не смог окончательно избавить от них своего зна¬
менитого пациента.
Вы, господин ван дер Валк, согласитесь со мной, что, при наличии
определенного набора обстоятельств, способным на преступление мо¬
жет оказаться каждый. Из-за расстройства нервной системы. Когда
страхи и напряжение обрушиваются на человека, он рано или поздно
превращается в преступника. И причина этого нервного стресса... да,
мой бедный друг... Снобизм, например, или мотив состязательности.
Страх постареть, особенно обострившийся в наши дни, когда в почете
оказались молодость .и все, что с нею связано. А какое воздействие
оказывает — я имею в виду чисто физиологическое воздействие — та¬
кой фантом, как человеческая совесть? Да, какое воздействие оказы¬
вает совесть на организм? Вы, конечно, ответите мне, что в обмен на
каждого больного, которого я постараюсь предъявить вам, вы в свою
очередь предъявите мне закоренелого преступника.
Уж не являемся ли мы все преступниками? Не имеет ли любая из
ряда вон выходящая демонстрация человеческого духа невротическо¬
го происхождения? Может быть, Жанна д’Арк была всего-навсего
ведьмой?. А все святые — невропатами, неуравновешенными, чтобы
не сказать общественно опасными, лютостями, потому что присущие
им неврозы, перерастая в психоз, оказывали разрушительное воздей¬
ствие на окружающих? И например, не обусловлено ли само возник¬
501

новение протестантской религии хроническим расстройством пище¬
варения у Мартина Лютера или воспалениями ушей у Джона Каль¬
вина? Вы сразу же поймете, что подобная теория смехотворна. Нельзя
сводить сложное к чересчур уж элементарному. К чисто физиологи¬
ческим объяснениям невозможно свести все на свете.
Я не употребляю слово «религия» в его узком, сектантском смысле.
Во всех делах и думах рода человеческого наличествует и проблема мо¬
рального свойства. Все драмы разыгрываются вокруг моральной оси —
это не более чем трюизм. Но если наше восприятие самого понятия ока¬
зывается искаженным, не означает ли это со всей неизбежностью пере¬
хода в сферу криминального? А что такое сфера криминального?
Допустим, мой дорогой Ван дер Валк, идя на поводу у столь лю¬
бимой вами игры воображения, что вы и впрямь являетесь невропа¬
тологом. Или, говоря точнее, — Феликсом Керстеном, призванным
к Генриху Гиммлеру, чтобы излечить его от мучительных и парали¬
зующих болей — знаменитых желудочных колик руководителя СС. Вы
наблюдаете этого пациента постоянно, на протяжении ряда лет.
И обнаруживаете, что перед вами человек строгих моральных правил.
Гиммлер обладал добродетелями античного воина, которые в наши
дни — и в нашем обществе — превратили его в чудовище. Честный,
законопослушный, некоррумпированный патриот. Так и не разбога¬
тевший вопреки высокому положению, которое занимал. Щедрый и
добрый по отношению к беднякам, безупречный глава семейства. Его
идеалы были просты, исполнены воли к самопожертвованию, внут¬
ренне непротиворечивы. И никто не отрицает всего этого.
И разве не достоин такой человек уважения со стороны всего чело¬
вечества? Самому ему даже в голову не приходило, что в мире могут
найтись люди, отказывающиеся уважать его.
Люди конвенциональные, чтобы не сказать попросту глупые, счи¬
тают Гиммлера преступником против человечества. Другие — а теперь
уже речь идет об ученых господах — полагают, будто он был сушим
ничтожеством на уровне заурядного школьного учителя, на свой лад
педантичным, как педантичны бывают люди, за всю свою жизнь не
обидевшие и мухи, но этот маленький педант проникся странноватой
теорией по поводу потерянного Колена Израилева...
И вы — будучи невропатологом Керстеном — прекрасно понимае¬
те, что желудочные колики вызваны перенапряжением, возникающим
в результате того, что маленький школьный учитель вынужден совер¬
шать чудовищные преступления. Но на его собственный взгляд они
вовсе не являются, чудовищными. Да и преступлениями как таковы¬
ми... И вы осознаете, что подлинная природа заболевания, равно как
и преступления, от вас ускользает.
А ведь Керстен был чрезвычайно искусным, многоопытным специ¬
алистом, он был в курсе всех достижений современной медицины, по
сравнению с ним я всего лишь невежественный подмастерье.
502

Так что же, я болен? Или же я преступник? Мне бы хотелось, что¬
бы вы дали однозначный ответ. Но вы не можете сделать этого, по¬
тому что если бы могли, то сразу же арестовали меня. Ведь вся эта
суета вокруг улик или же их отсутствия не играет главной роли, не
правда ли?
А может быть, это каким-то образом связано с Богом? Но с ка¬
ким богом? С тем лунатическим деспотом, сильно смахивающим на
Сталина? Или же с нежным ягненком, у которого длинная борода, а
под безупречно белыми ризами — кровоточащее сердце? С богом му¬
сульман, с богом пустынь, с богом романтических кущ Аллаха, где
нефтяные скважины и вышки со всех сторон окружены джипами, ох¬
раняются парашютистами и куда самолетами «Эр-Франс» еженедель¬
но доставляют молодую спаржу?
Чей бог? Кому принадлежит бог здесь, в Голландии? Фигура из
анекдота, вот кто он такой... Вчера на улице меня атаковала одна из
этих девиц с религиозными трактатами. Конечно, совершенно бессо¬
вестно грубить человеку, у которого хватает смелости на то, чтобы, стоя
посередине улицы, громогласно излагать свои смехотворные принци¬
пы и правила. Я не помешал ей схватить меня за пуговицу, но ее ду¬
шеспасительные книжонки мне ни к чему.
—	Вы представляете какую-то секту, не правда ли? — поинтересо¬
вался я. — Но уж больно много развелось у нас этих сект!
Она сразу же согласилась со мной, что меня удивило. Весьма до¬
родная девица, еще совсем юная, некрасивая, но с замечательными
глазами.
—	Боюсь, — сказала она, — что это, скорее всего, верно. Только в
нашей стране насчитывается сто восемнадцать сект.
А вы знали об этом, Ван дер Валк? Скорее всего, знали, вы любите
набивать себе голову всевозможными фактами и фактиками.
Я, разумеется, не принадлежу ни к какой секте. Меня взбесило
только то, что девицу данное обстоятельство встревожило, похоже, куда
в меньше степени, чем меня. И чем встревожило бы меня самого, ока¬
жись я на ее месте. Да уж не этот ли ускользающий от нас бог и изо¬
брел преступления? Не он ли сказал: «Я принес вам нс мир, но меч»?
Глава 19
Я перечитал написанное прошлой ночью. О своем детстве. Ни один
психиатр, не считая глупцов с их смехотворными теориями, характер
которых целиком и полностью зависит от школы, адептами которой
они являются, не взялся бы утверждать, что уже тогда, в детстве, я
полностью сложился как личность, со всеми своими верованиями и
устремлениями, со всем своим вполне определенным поведением. Да
и узнай он больше, поведай я сам ему о годах своей молодости и зре¬
503

лости, без чрезмерных упрощений обойтись ему все равно бы не уда¬
лось.
Я не верю, что кто-нибудь из врачей способен проникнуть в глубь
человеческого существа. Представьте себе безупречного специалиста,
обладающего искусством психиатра, навыками физиолога, техникой
невропатолога, опытом и познаниями мудрого врача-практика старой
школы. Представьте себе, что он освоил также премудрость китайской,
арабской и персидской медицины. Снабдите его всем наисовременным
оборудованием из научных лабораторий в Беркли, штат Калифорния
(вот хлопчатобумажные носки там научились делать отлично’). Идио¬
тизм, не правда ли?
Что ж, хорошо, тогда представьте себе бригаду экспертов, которые
в совокупности обладают всеми этими познаниями, навыками и при¬
способлениями. Картинка получится прямо-таки фарсовая: каждые
тридцать секунд у них будет вспыхивать яростный спор по практи¬
чески любому вопросу.
Тщеславие...
Припоминаете ли вы, как я в начале этих заметок иронически упо¬
мянул мсье Сименона? Он ничуть не хуже всех остальных. Но не бу¬
дем его тревожить: ему и без того нужно расхаживать туда и сюда по
своему саду, делая по пять километров ежедневно. Философ из него
жалкий, придется уж вам поспешить к нему на помощь. Я мог бы на¬
писать и ему — но, боюсь, его почта попадает на стол к секретарше,
захламленный письмами сумасшедших, попрошаек и начинающих ав¬
торов.
Являюсь ли я преступником, мсье Сименон?
Я человек ничем не примечательный. Неврологически я принад¬
лежу к широко распространенному и абсолютно неинтересному типу
«людей нервных». Я испытываю потребность в размеренной жизни,
в соблюдении строгого распорядка дня, в обильной пище и в долгом
сне. Лучше всего чувствую себя по утрам. У меня замедленная реак¬
ция. Садиться за руль я решаюсь далеко не каждый день. Руки у меня
слабые, пищеварение неустойчивое. Как бы в порядке компенсации я
обладаю изрядным количеством нервной энергии, и у меня прекрас¬
ный аналитический ум. Хорошо развитый интеллект и практически
неразвитые мускулы. Мне необходимы прогулки на свежем воздухе и
физические упражнения, необходим регулярный массаж. Чем-то я по¬
хож на мсье Вольтера — или правильней было бы сказать: на герра
Гиммлера? В интеллектуальном плане я практически лишен изъянов:
не ленив, не завистлив, не вспыльчив. Я постиг тайну терпения и на¬
учился воспарять над суетой. Я упорен, внимателен и восприимчив.
Тело порой дает о себе знать неприятным образом, но я сжился и
с этим. Мои внутренние органы все на месте и все в полном порядке.
У меня острый слух, острое зрение и острые зубы — и ничто из них
не нуждается в лечении. Физическую форму я поддерживаю ежене¬
504

дельной игрой в сквош и посещением сауны. Каждый год зимой от¬
правляюсь покататься на лыжах, а летом на месяц удаляюсь в Порту¬
галию, где у меня имеется вилла на побережье.
Вас, конечно, озадачивает вопрос о моей жене. Вероятно, вы пра¬
вы — и именно в этом и заключается главная неудача всей моей жиз¬
ни, катастрофа, сквозь шлюзы которой,'возможно, и хлынули преступ¬
ные устремления. Но вспомните, друг мой, о честолюбивых амбициях.
Да вы, я убежден, знаете это наперед. Цнтересно, насколько глубоко
сумели вы изучить меня?
Мне не дает покоя одна мысль. При первом появлении каждого но¬
вого пациента я устраиваю ему тщательный медицинский осмотр. Ни¬
когда бы не решился я поставить диагноз, даже если бы речь шла об
острой боли (а кое у кого из моих пациентов случаются острые боли),
не проведя предварительного осмотра. Вам же в этом плане приходится
довольствоваться наружным "наблюдением. Интересно, насколько вы
преуспели в этом смысле? Интересно потому, что сам-то я в этом деле
мастер. Вот почему мне хочется провести с вами один маленький экс-,
перимент. А вам будет любопытно почитать соответствующее место в
моей рукописи. Поскольку я собираюсь рассказать, что мне удалось
понять в вас, исходя из чисто наружного наблюдения.
Все это болтовня, глупость, пустые претензии. Истина заключает¬
ся в том, что мне хотелось бы узнать вас получше.
Мне придется положиться на собственную память. Но моя память,
как зрительная, так и фактическая, превосходна.
Вы ниже меня ростом, а во мне метр восемьдесят пять. Зато куда
шире в плечах, но вы, друг мой, непременно растолстеете, если не
приложите к поддержанию физической формы значительно больших
усилий, чем это обязательно для меня. Весите вы, насколько я могу
судить, сто восемьдесят фунтов. Мне нравятся ваши ладони — силь¬
ные, широкие и, с удовольствием отмечаю, чистые. Рубашки ваши
настораживают меня куда больше: предпочитаете ли вы темную хлоп¬
чатобумажную ткань как таковую — или же вам нравится, что на ней
менее заметна грязь? Вы не модник, костюмы ваши куплены в мага¬
зине готового платья, но они хорошо на вас сидят. Спортивных кур¬
ток и блейзеров вы — рад это подчеркнуть — не носите. Просто и
удобно — таково, вероятно, ваше кредо. Что же касается обуви, то на
нее вы не скупитесь: туфли из мягкой кожи без каблука. Должно быть,
не скупиться на обувь — это тоже ваше кредо.
Лицом вы самую малость смахиваете на умную гориллу. Оно у вас
суровое и скуластое, из-за чего смотреть на него совсем не противно.
Челюсти чересчур тяжелы, зубы чересчур велики, рот чересчур широк,
по обе стороны от него жесткие складку. Нос у вас безупречен. Глаза
слишком малы и слишком тусклы. Лоб широкий, стрижетесь вы поч¬
ти та£ же коротко, как я, без всяких там кудряшек и завитушек. Будь
ваш лоб хоть немного повыше, челюсть полегче, а рот не таким коме¬
505

диантским, вас можно было бы назвать мужчиной довольно привле¬
кательной наружности.
Приходя в гости или, как ко мне, на прием, вы имеете приятное
обыкновение снимать пиджак и закатывать рукава рубашки — проис¬
ходит это чисто бессознательно и никак не связано с температурой в
помещении. Это меня забавляет. Вы носите узкое обручальное кольцо
и, как я подметил, являетесь янсенистом. У вас дорогие часы — их вам,
вне всякого сомнения, подарила ваша жена; именно такие часы и да¬
рят мужу в знак признательности за то, что он прожил с тобой десять
лет и ухитрился не бросить.
Вы часто роетесь в карманах, в которых наверняка полно всякого
хлама. Я обратил внимание на складной нож, который подошел бы
мастеровому, на вечно смятую пачку сигарет, — должен согласиться
с вами, что в сигаретах и впрямь есть нечто, достойное презрения, а
судя по количеству всяких резиночек, скрепок и булавок, которые вы
таскаете в карманах и то и дело извлекаете оттуда, вы в каком-то
смысле являетесь клептоманом. Вы не испытываете доверия к шари¬
ковым ручкам, потому что всегда имеете под рукой не меньше трех
сразу, — и тем не менее упорно покупаете лишь самые дешевые из
них. Деньги держите в кошельке — черта старомодная, но вызываю¬
щая симпатию. Совершенно очевидно, что вы родом из бедной се¬
мьи и вас с самого детства приучили к бережливости, граничащей со
скопидомством.
Вы, возьму на себя смелость предположить, всем на свете обяза¬
ны самообразованию, никогда не учились ни в колледже, ни в уни¬
верситете. А не испытываете ли вы своего рода антипатии к людям,
щеголяющим высшим образованием? Но и уважаете вы их, несомнен¬
но, тоже. Будь вы французом, то, очутившись возле Сорбонны, не¬
пременно снимали бы с 'головы шапку. Вам присуще откровенное
интеллектуальное любопытство. Вы наверняка читали поэтические
антологии и хрестоматии по философии. В музыке вы совершенно не
разбираетесь, однако хорошо начитанны. Говорите по-французски и
по-немецки — в этом отношении я вам завидую. Я читаю на обоих
языках, но не могу свободно разговаривать ни на одном из них. Во¬
инскую службу проходили — впрочем, вы рассказали мне об этом
сами — в Англии.
Вы типичный, более чем типичный голландец. В вас есть харак¬
терная жесткость, даже грубость. Ваша склонность к «клозетному юмо¬
ру» заслуживает явного осуждения. У вас и типично нидерландские
добродетели: стабильность, настойчивость, упорство. Конечно, вы стра¬
даете переизбытком воображения — что для здешнего народа неха¬
рактерно — и в самой абсурдной мере являетесь индивидуалистом.
Вы, разумеется, ведете себя со мной, мой друг, не так, как положено
полицейскому, действующему по приказу; все происходящее — это
ваша личная инициатива.
506

Вы прониклись ко мне определенной симпатией, которую — и это
очень вас красит — не без труда скрываете. Вы и сами человек, ко¬
нечно, чувственный; вы ведь любите выпить и закусить, не так ли?
И девиц, и благоухания, и южное искусство в стиле барокко, и сре¬
диземноморские пейзажи. В вас есть определенная вульгарность, но
вы этого не стыдитесь.
Черт вас побери! Любой другой ни за что не взял бы приступом мои
бастионы. Следовало бы пожаловаться на вас, чтобы вам прописали
горячих.
Хочу поставить вас в известность о том, что я не подал жалобу со¬
вершенно сознательно, равно как и о том, что я вас не боюсь. Мне
хочется показать вам, что я в каком-то смысле являюсь достойным
противником, что у меня наличествует чувство юмора и кураж, что я
не робею перед вами, даже когда вы стараетесь насадить меня на бу¬
лавку. Вы мне скорее нравитесь, а люди мне нравятся редко. Не гово¬
рил ли я вам этого раньше?.. При определенных обстоятельствах мы с
вами могли бы и подружиться.
Нет, это ошибка. Именно наличествующие обстоятельства и позво¬
ляют нам подружиться.
Вы преодолели врожденное, как у всякого голландца, уважение ко
■мне и как к дипломированному специалисту. Вы больше не смотри¬
те на меня как на врача. И когда вы меня арестуете, будет ли это
арестом доктора медицины или конкретного человека? Мне, в свою
очередь, трудно относиться к вам как к полицейскому, не нашедше¬
му себе лучшего занятия, чем ловить преступников и надевать на них
наручники.
Я вам завидую. Вашей боевитости, вашей отваге.'Неортодоксаль¬
ность, являющаяся доминирующей чертой вашего характера, интере¬
сует меня тем сильнее, что вы занимаете вполне определенное место
и играете вполне определенную роль в нашем закосневшем общест¬
венном порядке. И именно на моем поле, где неортодоксальность
подразумевается и приветствуется, вы сумели переиграть меня. На это
нужна отвага. Вы ведь входите в иерархию как один из столпов об¬
щества, а стоит такому столпу зашататься — и у него остается край¬
не мало шансов на то, чтобы устоять. Как же вам удается служить в
полиции с репутацией эксцентричного человека, которая вам, несо¬
мненно, присуща?
Моя зависть тем сильнее, что преимущество в этом смысле на моей
стороне. Я сам принадлежу к властным структурам, о которых веду
речь. Именно от меня ждут, чтобы я оказался одним из столпов обще¬
ства. Подразумевается, что я буду вести себя именно так, как положе¬
но вести себя всеми уважаемому врачу; фраза получилась неуклюжей,
но ни вас, ни меня это не должно смущать.
Разумеется, проявляя боевитость, никак не рассчитываешь понести
наказание в той форме, в которой оно, несомненно, ожидает вас, а
507

именно: в виде так называемой нидерландской «выволочки». Нас на¬
казывают иначе: еле заметным холодком. Это едва ощутимое падение
температуры непременно сопровождается и падением доходов, пото¬
му что каким-то таинственным образом пациентам удается чуть ли не
с самого начала ухватить суть происходящего. Этот врач — отличный
специалист своего дела, но он чем-то отличается от нас, а следователь¬
но, лучше обратиться за помощью к кому-нибудь другому... Очутив¬
шись на этом скользком склоне, надо держать ухо востро, иначе — если
тебе, конечно, не удастся быстро и безболезненно вновь обрести рав¬
новесие и вернуться тем самым в свой привычный круг, — окажешься
примерно в той же ситуации, что и какой-нибудь глубокоуважаемый
джентльмен, допустим, в штате Джорджия, о котором внезапно про¬
шла молва, что он слишком уж любит «черномазых».
Полагаю, что могу объяснить, почему вы все-таки выжили в таких
условиях, почему у вас есть преимущества, которых я начисто лишен.
Думаю, вам присуща не просто полицейская боевитость, но самый на¬
стоящий талант. Талант — только значительный талант — способен из¬
бавить человека, не похожего на других, от преследований. Я в силах
вспомнить с полдюжины людей, которые, обладая ярким талантом, су¬
мели сохранить профессиональную и личную свободу. Среди них есть
даже один министр...
Сумели ли вы понять, почему я так надолго задержался на этой
теме, почему меня так волнует и восхищает весь разыгрываемый вами
спектакль? Совершенно верно, мой друг. Потому что сам я потерпел
неудачу. Я не вхожу в вашу лигу — лигу тех, у кого есть талант и кому
поэтому на все наплевать. Таланта у меня для этого мало. Он есть,
но его мало.
Разумеется, я не собираюсь впадать в самоуничижение или в само-
сострадание, я отнюдь не умаляю имеющихся у меня способностей.
И не хочу создать у вас впечатления, будто всю ответственность за
собственную неудачу я готов взвалить на несчастный брак. Конечно,
мне случалось думать о том, что моя жизнь могла бы сложиться ина¬
че, если бы я женился на какой-нибудь другой женщине, но сама
Беатрис ни в чем не виновата. Ведь это я ее выбрал. Я женился на
ней обдуманно и хладнокровно — из-за ее положения в обществе, из-
за ее связей, из-за того, что она могла, как мне представлялось, раз¬
добыть мне пропуск в ту лигу, попасть в которую мне так хотелось.
Париж стоит мессы. Единственное, чего я тогда не понимал, — что
мне интересна только одна-единственная лига. Да и существует все¬
го одна.
А я ведь хороший врач. Но мне так и не удалось преодолеть барьер,
отделяющий высококлассных специалистов от подлинных победите¬
лей. Я по своим данным существо второго сорта, легковес. Возможно,
вы этого еще не обнаружили.
Но непременно обнаружите.
508

Глава 20
Я чувствую собственное бессилие. Вы ускользаете от меня. Мне
казалось, будто мы достигли определенной точки... будто у нас в кон¬
це концов завязался настоящий контакт. Вы доставили мне такое удо¬
вольствие, а после этого взяли и ускользнули.
Я отправился в спортивный клуб — однако с ощущением, что со¬
вершаю ошибку, что мне непременно станет скучно и я конечно же
сваляю дурака. Да и чего ради, если уж начистоту, мне с вами встре¬
чаться? Вы — договаривая все до конца — грошовый легавый, мнящий
о себе, будто он великий умник. А ведь вы не умнее меня, может быть,
даже и глупее. Вы проникаете в меня лишь на ту глубину, на какую я
позволяю вам проникнуть, — а позволяю я это лишь ради собствен¬
ной забавы, лишь ради того, чтобы понять, что же вы ищете и чего вам
недостает. Искушая вас, я позволил вам думать о себе как о более ум¬
ном человеке, чем тот, каковым вы являетесь на самом деле. Но вы
всего лишь клоун, инспектор Как-Вас-Там, а клоуну никогда в жизни
не заманить в ловушку такого человека, как я. Вы понимаете, что вам
не удастся выдвинуть против меня законное обвинение, вот вы и пы¬
таетесь заставить меня сделать добровольное признание...
Странное создалось ощущение: прибыть в ставшее давно привы¬
чным место и обнаружить его полностью тебе незнакомым. Я просто
не сообразил, что посетители, приходящие в клуб по четвергам, от¬
личаются от тех, что бывают здесь по вторникам. Конечно, имеются,
наверное, и фанатики, не пропускающие ни одного вечера, но они
меня никогда не интересовали. Мне показалось, будто я внезапно за¬
блудился. Я пошел по залам, размышляя над тем, успели ли вы уже
сюда приехать. Меня никто не узнавал, только барменша, варившая
кофе, да и та сказала всего лишь: «Вот так сюрприз, доктор! Вы что,
потеряли свой календарик?» И это меня рассердило.
Я нашел вас за беседой с каким-то мужчиной, которого я не знаю,
да и знать не хочу — уж больно мерзко он выглядит. Вы сообщили
мне, что это один из серьезнейших претендентов на звание чемпио¬
на Европы по дзюдо — не то в легком весе, не то в легчайшем, не то
в полулегком, как будто мне было до этого хоть какое-нибудь дело.
Вы также сообщили мне, что занимались дзюдо на тот случай, если вас
вышвырнут из полиции и вам придется работать водителем такси; по¬
следний поворот темы меня невольно порадовал. Ваш приятелъ-мухач,
у которого отвратительно кучерявые белокурые волосы, решил, что это
вы пошутили, и весело похлопал вас по спине. Если бы кому-нибудь
вздумалось похлопать меня по спине... Если бы кому-нибудь вздума¬
лось похлопать меня по спине, я бы немедленно прервал с этим че¬
ловеком всяческие отношения на всю оставшуюся жизнь, но поли¬
цейским, я полагаю, не до такой церемонии. Дзюдоист этот с виду
смахивал на банковского клерка, имеющего дело со всякими махи¬
509

нациями, но, может быть, именно поэтому вы и поддерживаете с ним
знакомство.
Вам пришлось отвлечься на еще один разговор — с бледной толс¬
тухой, мутноглазой и с волосами крысиным хвостиком, — она зани¬
малась здесь плаванием. Заставив меня прождать добрых двадцать ми¬
нут, вы наконец сказали: «Что ж, пора и в сквош поиграть», — а я уже
был в таком бешенстве, что у меня ушло несколько минут на то, что¬
бы успокоиться.
Я переоделся; в этом клубе имеется всего несколько индивидуаль¬
ных кабинок для переодевания, но одна из них закреплена за мной,
хотя я уношу всякий раз после игры и тренировки спортивную формул
домой. Пропотевшая форма, провисев хотя бы день в запертом поме¬
щении, начинает неприятно пахнуть; жаль, что не все учитывают это
обстоятельство. Площадка для игры в сквош, хотя на ней, бывает, тре¬
нируются и гимнасты, остается во всем клубе единственным местом,
где не пахнет человеческим потом.
Я переоделся в хлопчатобумажные брюки и спортивную куртку.
Вы развалились на скамье, сунув руки в карманы шорт, вы всего
лишь сняли брюки, надетые поверх шорт, и повесили их рядышком,
на спинку скамейки. Меня раздражало то обстоятельство, что пере¬
одеваться мне пришлось у вас на глазах, но, в конце концов, это было
неплохим тестом на выдержку и самообладание, необходимые при
встречах с вами.
Я не ношу шорты, кроме редких случаев, когда бываю на пляже.
У меня жилистые ноги — и в шортах это неважно смотрится. У вас,
как мне бросилось в глаза, сильные и мускулистые, пожалуй, излиш¬
не волосатые ноги, которые смотрятся тем лучше, чем короче шор¬
ты. Вы обратили внимание на то, что я перенял у вас обыкновение
подмечать все и вся?
Чтобы завязать разговор, потому что воцарилось напряженное мол¬
чание, а я бываю не слишком разговорчив, когда мне приходится пред¬
ставать в таком виде на глазах у публики, я сказал какую-то баналь¬
ность. Ваш белый свитер (точнее, если вы не против, уже не совсем
белый; не мешало бы вам попросить жену постирать его) — вещь со¬
вершенно заурядная, но мне и нужно было, заговорить о чем-нибудь
заурядном, чтобы сохранить самообладание.
—	Хороший у вас свитерок.
Вы сразу же засияли. Ваша знаменитая мальчишеская улыбка.
—	Вот как? А ведь это всего лишь деталь экипировки рядового мат¬
роса военно-морского флота. Я заплатил за нее десять шиллингов два¬
дцать лет назад в казенной лавке в Госпорте.
Что для вас типично.
Я вынул ракетку из чехла; ваша была не зачехлена.
—	У меня с собой мячи.
—	Приятно слышать. У меня нет. Их забирают у меня дети.
510

Мы вышли на площадку. Я хорошо играю в сквош, точнее, хорошо
владею ракеткой. Отбивая мяч, почти всегда наношу удар под нужным
углом. По возможности стараюсь во время игры оставаться на мес¬
те; гоняться за мячом по всей площадке я не умею. Я с самого нача¬
ла понял, что смогу обыграть вас на чистом мастерстве, однако вы
оказали мне куда более серьезное сопротивление, чем я предполагал.
Едва сияв свитер (под ним у вас оказалась более чем заурядная май¬
ка), вы принялись носиться по своей половине площадки как угоре¬
лый. Вы прыгали за мячами, которые невозможно было достать, от¬
бивали их с такой силой, что они непременно летели в аут, вы без
умолку говорили и хохотали, а нанеся хороший удар, — что вам уда¬
валось нс так уж редко, причем сила у него была как у доброго пу¬
шечного выстрела, — принимались прыгать на месте от восторга. Вы
бегали по площадке и вокруг нее, как дикарь, вы врезались в стены,
половина ваших подач улетала в неизвестном направлении или в небо,
пару-тройку раз вы сумели ударить просто мастерски, чего я никак от
вас не ожидал, и приняли три совершенно неотразимые подачи, чего
не смог бы сделать никто другой, хотя, наряду с этим, вы совершали
ошибки, непростительные и для новичка, после чего осуждающе по¬
сматривали на собственную ракетку, словно ища, какие из струн вдруг
лопнули. Что касается моей манеры ведения игры, то она вполне
соответствует моей натуре: умная, хладнокровная, при удобном слу¬
чае — чрезвычайно изощренная.
Я вдруг ощутил приступ неуверенности и замешательства. Я устал.
Вы для меня нечто вроде Старого Морехода из английской поэмы. Мне
необходимо нарушить свои всегдашние правила. Сперва мне казалось,
что это ошибочная тактика: заметив перемены в моем поведении, вы
вообразите, будто напряжение начинает на мне сказываться. Но сей¬
час мне наплевать на то, что вы подумаете. О чем бы вы ни подумали,
вам все равно не удастся обзавестись против меня уликами, которые
можно было бы предъявить суду.
В периоды усталости, вроде нынешнего, я испытываю искушение
рассечь гордиев узел единым махом. Ведь всегда можно исчезнуть. Вы,
разумеется, «ведете» меня, не спускаете с меня глаз. Должно быть, вы
способны организовать все так, чтобы вам сообщили, если я надумаю
снять деньги со своего текущего счета. Хотя нет, пожалуй, этого не
произойдет — ведь для таких действий необходима официальная сан¬
кция, а я никогда не верил и не верю до сих пор, что кто-нибудь из
начальства был- посвящен в ваши замыслы. Да, соблазнительно и ис-
кусительно поразмышлять на тему о том, какую замечательную жизнь
я сумею начать где-нибудь в Южной Америке.
Да ладно, я и сам понимаю, что. такое скорее подошло бы нацист¬
скому врачу, проводившему отвратительные эксперименты в-лагерях
уничтожения. Не стоит предаваться ребячеству. Мне присущи все не¬
достатки, свойственные представителям нашего истеблишмента, но и
511

все достоинства тоже. Никакой офицер полиции не посмеет начать
против меня официальную процедуру. На вас в этом случае обрушил¬
ся бы шквал ярости со стороны вашего начальства. Ошибочный арест,
вздорные обвинения, ущерб, нанесенный профессиональной и обще¬
ственной репутации, несанкционированное и противоправное злоупо¬
требление вашим собственным общественным положением. Стоит мне
пошевелить пальцем, стоит позвонить своему приятелю-министру и
сказать ему, что я подвергаюсь шантажу со стороны офицера полиции.
Мои позиции чрезвычайно сильны до тех пор, пока мне самому
нравится сохранять их сильными. Сейчас я чувствую себя уже лучше;
подобные приступы слабости быстро проходят. Уеду-ка я на недель¬
ку — и вы ровным счетом ничего не сможете против этого предпри¬
нять. Только, пожалуй, не на море; летний сезон еще не закончился и
там повсюду полно туристов. Может быть, куда-нибудь в лес. Скоро
осень, а значит, пойдут грибы. Меня искушает мысль о деревьях, об
огромных зарослях деревьев, а парочку моховиков я вам оттуда, пожа¬
луй, привезу на память. В подарок.
Эта партия в сквош была типична для Поста, подумал Ван дер
Валк, снимая шорты и укладывая их в чемоданчик рядом с досье, руб¬
рицированным заглавными буквами «КМП». Он разбил меня, разу¬
меется. Отлично подготовленный, умный противник. Но если бы я
подошел к этой чертовой игре посерьезней, я бы с ним справился.
Отбивая каждый мяч, гоняя Поста из угла в угол, сбивая с толку, давя
на него, — если бы я как следует подготовился... Конечно, он искус¬
ный игрок, но когда мяч летит чуть в сторону, ему уже не. дотянуть¬
ся. Стоит кам дурак и смотрит, как тот пролетает мимо, а на губах
всегдашняя улыбочка, словно хочет вознаградить ею соперника за
проявленное мастерство, как феодал — какого-нибудь усердного муж¬
лана, который не заслуживает серьезного внимания. Как будто в том,
чтобы гнаться за мячом, бросаться навстречу ему, падать с ракеткой
в руке на спину, есть нечто недостойное. У него отсутствует вкус к
борьбе.
В этот момент Ван дер Валк и решил пуститься во все тяжкие.
Он дождался доктора у стойки бара.
. — Как насчет того, чтобы пропустить стаканчик? Только не здесь;
тут слишком много народу. А почему бы не в «Амстеле»? Это навер¬
няка больше подходит вам. Уютно, тихо, элегантно, превосходный вид
на вечернее море. Сумерки на мосту —- цветовая гамма в духе Уистле¬
ра — вот что нам нравится в «Амстеле»! Чисто ностальгическое мес¬
течко! Да, кстати говоря, и никакой полиции.
Гостиница «Амстель», лучший отель Амстердама, находилась от
клуба на расстоянии всего нескольких сот метров вдоль по Сарфати-
стр&ат.
512

—	Отлично, — доброжелательно ответил Ван дер Пост. — Вечерок
может выдаться удачным. Мне нравится ваше общество. Да и понаблю¬
дать за вами интересно. Осознаете ли вы, что ваш случай — чисто кли¬
нический?
Ван дер Валк засиял.
—	И все еще ожидаете, когда же я устану, отправлюсь домой и от¬
вяжусь от вас?
—	Право выбора остается за вами. Хотите зря тратить время — что
ж, тратьте. А мне все равно. Я ведь уже, кажется, рассказывал вам о
человеке, который был одержим манией меня убить?
—	А вот мы и пришли. Возможно, мы встретим здесь господи¬
на Меркеля; здесь бывают самые важные из числа ваших пациентов.
Официальные приемы, изукрашенные залы, патронаж ее величества.
И на стенах пейзажи, натюрморты и сцены охоты.
Они уселись у окна с видом на террасу и на реку Амстель.
—	Поскольку я проиграл, то и плачу за все. Два двойных коньяка
лучшего качества.
—	Конечно, — услужливо сказал официант. — Какую-нибудь кон¬
кретную марку?
—	На ваш выбор. И две кубинские сигары.
—	Гостеприимство полиции, — заметил доктор Пост. — Что ж, я
тронут. Хотя, к сожалению, и это имеет медицинскую подоплеку. Ком¬
пенсаторный механизм, знаете ли. Почему бы вам было не заказать два
пива и пачку сигарет?
—	Вы для меня клиент особенный важный. А имея дело с такими,
я стараюсь, чтобы все им понравилось. Да и официантам тоже. Погля¬
дите, с какой радостью он нагревает бокалы. Ему ведь скучно, знаете
ли. Как и мне. Я симпатизирую всем официантам, я нахожу, что мы с
ними работаем в одной и той же сфере обслуживания.
—	Если уж говорить обо мне, то я никогда не испытываю скуки.
—	Вот как? Что ж, за вас! Собственно говоря, я заказал коньяк,
потому что он вам понадобится.
—	Что, после партии в сквош? Я бы скорее выпил минеральной
воды.
—	Дело в другом. Сейчас начинается матч на первенство мира. И
вам надо запастись смелостью. Вам ведь известно, кто выигрывает матч
на первенство мира? Тот, кто дольше соперника остается на ногах. И
если бы мы с вами только что на площадке играли на первенство, я
разгромил бы вас в пух и прах. Вы улавливаете мою мысль?
Доктор Пост промолчал. Ван дер Валк взял огромный бокал, поню¬
хал его содержимое, блаженно облизнулся:
—	Надо мне поторапливаться; жена небось удивляется, куда это я
запропастился. Решит, что пошел пройтись пешком куда-нибудь до
Рембрандт-плейн. Пойду, пожалуй, а вы пока покурите. Над рекой
курить приятнее всего.
513

—	Спокойной ночи.
—	Славно провели время. Позванивайте мне иногда... И главное,
позвоните, когда устанете от всего этого. Только нс уподобляйтесь
Казимиру: начинаешь коллекционировать девиц все младше и млад¬
ше... это тупиковый путь. Да и от вашего дома вам на самом деле
хочется избавиться. Так за чем же дело стало? Решайтесь. Ну, я
пошел.
Усталым взглядом Ван дер Пост подозвал официанта и заказал себе
еще коньяку. Он чертовски жалел о том, что не находится у себя в
мансарде, не лежит, облачившись в шелковый халат, на дешевом ди¬
ване с книгой Джейн Остин — ему как раз начала нравиться Джейн
Остин...
Не без известного удовлетворения услышал Ван дер Валк о том, что
доктор ван дер Пост, решив устроить себе небольшие каникулы, уда¬
лился в Шварцвальд. Это был добрый знак — ничто не способно раз¬
бередить меланхолическую и поэтическую натуру в такой степени, как
манящие чащи старинных тевтонских дубрав. Да и как не променять
всех женщин мира на маленький томик Рильке в изящном кожаном
переплете, не правда ли? Или, конечно, можно взять ружьишко и по¬
охотиться на оленей. Еще и лучше. Доктор Пост отлично смотрелся бы
в роли охотника: большую часть времени он потратил бы на выраже¬
ние сочувствия своей жертве. Какие мысли пронеслись бы у него в
голове в тот момент, когда после долгих блужданий сквозь бурелом он
почуял бы наконец даже не подозревающую о его появлении добычу,
навел ружье, установил перекрестье прицела, направил его в аккурат
в теплый и беззащитный бок зверя, полностью расслабился, беззвуч¬
но выдохнул через рот и подождал бы еще самую малость, пока при¬
клад не успокоится у него на плече? Интересно, подметил ли бы он
при этом или хотя бы почувствовал, как натягивается кожа на костяш¬
ках его правой руки?
Но чем бы доктор Пост сейчас ни занимался, самому Ван дер Вал¬
ку, неутомимому охотнику на оленей в маленьком, пропахшем всякой
дрянью офисе на Марникс-страат, думалось только о новых средст¬
вах, способных еще туже затянуть петлю на шее у его «подопечного».
В настоящее время у него не было на сей счет никаких озарений, но
он не сомневался в том, что всякому овощу свое время.
К несчастью, его поджидал один из периодов необъяснимо серьез¬
ной занятости, какие бывают в работе каждого полицейского. Вместо
того чтобы летними вечерами посвятить свободное время, например,
слежке за «блудницей от изобразительного искусства», он возвращал¬
ся домой лишь в одиннадцать, молчаливый и насупленный; ему пода¬
вали какао, и он валился в постель, норовя оказаться в ней подальше
от жены, которую он не видел весь день, которой практически не за¬
514

мечал и сейчас, пока она стаскивала с него носки, вытягивала из-под
брючного ремня рубаху и проделывала ему кое-какой массаж. Уже не
в первый раз на протяжении всей этой истории ему пришлось начисто
забыть о докторе ван дер Посте. Что ж, у него имелись и другие кар¬
тофелины, которые пора было бросить в закипающую воду.
И все равно старший инспектор Кан, которому удалось в конце
концов припереть к стенке Косоглазого Януса, нс удержался от яз¬
вительного замечания о преступниках, становящихся жертвами соб¬
ственных непомерных амбиций. Если бы Янус по-прежнему прово¬
рачивал делишки с подержанными автомобилями, им никогда бы не
удалось поймать его, но тому надоело обслуживать скупщиков кра¬
деного. Ему захотелось стать преступником-боссом — ведь, черт по¬
бери, существовали уголовники, занимающиеся куда более гадкими
делами, чем он, а все равно государственный прокурор при встрече с
ними на улице почтительно приподнимал шляпу. И в разговоре по
телефону он проявил пагубную неосмотрительность. Когда ему позво¬
нил Кан, как всегда строгий и собранный, Януса, которому старший
инспектор казался ходячим посмешищем, удалось застигнуть врас¬
плох. Хуже того, он потерял голову. Он предложил Кану колоссаль¬
ную взятку (величина которой позднее потрясла всю полицию) — и,
окажись на месте Кана кто-нибудь другой, все решили бы, что он
просто прихвастнул. Бедный старый Янус — все эти деньги, и вдоба¬
вок только что и с трудом обретенное внешнее благообразие, и чудо¬
вищный амстердамский выговор, и одежда с Чаринг-Кросс-роад...
Нет, не стоило ему водить дружбу с Руппе, который выглядел насто¬
ящим джентльменом и даже вел себя соответствующим образом, так
что Янусу и не пришло в голову, что тот может оказаться полицей¬
ским осведомителем...
И вот они его взяли. Дача ложных письменных показаний (по-гол¬
ландски это звучит неуклюже, но тем не менее), неполные и фаль¬
сифицированные декларации о доходах, скупка заведомо краденого,
хранение вышепоименованного, попытка сбыта вышепоименованно¬
го, неформальное обращение к офицеру полиции при исполнении им
служебных обязанностей, попытка подкупа государственного чинов¬
ника (со слегка обгорелым лбом под редеющими волосами после чу¬
десного отпуска на Эгейском море), причем работающего в системе
правоохранительных органов, — все это мало-помалу прибавляло ему
сроки тюремного заключения, так что сумма в итоге получилась про¬
сто фантастической, а перспектива вырисовывалась, к сожалению,
если и не пожизненной, то практически равнозначной пожизненной.
В департаменте полиции царило всеобщее ликование. И вот в са¬
мый разгар этого ликования зазвонил телефон.
—	Ван дер Валк, это вас.
—	С вами хочет поговорить какой-то господин, — уточнил сотруд¬
ник, сидящий за коммутатором;
515

—	Что ж, все мы сегодня можем считать себя господами, — добро¬
душно пробормотал Ван дер Валк. — Давай его сюда. А что, у этого
господина нет имени?
—	Некий доктор Пост.
‘ Ван дер Валк испытал мгновенный стыд из-за того, что практичес¬
ки забыл об этом деле, и сердито постучал себя пальцем по костяшке
другого. Его олень сам вышел на лужайку, а он, видите ли, отвлекся,
глазея на чужие охотничьи флажки.
—	Ван дер Валк, — сказал в трубку инспектор. — Доброе утро. Нет,
это частная линия. Да. Я один у себя в кабинете.
В какой бы раж ни вошли остальные полицейские, сейчас они все
прикусили языки.
—	Не угодно ли вам выбрать время для того, чтобы навестить меня
в моем кабинете? — Спокойный голос доктора Поста доносился слов¬
но бы издали и звучал столь же холодно и бесстрастно, как всегда. —
Вы меня слышите?
— Разумеется, слышу. Я размышляю. И у меня возник вариант.
А что, если вы сами приедете сюда на встречу со мной?
— Куда это — сюда? В штаб-квартиру, или как вы там еще ее на¬
зываете?
Предложение превратить интимную встречу в публичную, казалось,
несколько обескуражило Ван дер Поста.
— Мне кажется — и я говорю это, основываясь на опыте общения
со многими, — для вас все пройдет гораздо проще у меня в кабинете,
чем у вас. Мы, разумеется, будем разговаривать с глазу на глаз, и ни¬
кто нас не потревожит. Просто осведомитесь на входе о том, как по¬
пасть в офис комиссара Самсона. Я уж прослежу за тем, чтобы никто
не заставил вас томиться в ожидании.
В разговоре возникла еще одна пауза: на этот раз замолчал доктор
Пост.
—	Ну, и когда же, по-вашему, мне следует так поступить? — в кон¬
це концов осведомился он.
Ответ, подумал Ван дер Валк, сыграет огромную роль.
—	Тут такой кавардак... — сказал он. — Погодите-ка минутку.
Я всего лишь стараюсь собраться с мыслями.
. Ван дер Валк огляделся по сторонам. Старший инспектор Кан уже
что-то строчил на полях своего отчета. Комиссар Самсон стоял, прива¬
лившись к письменному столу и засунув руки в карманы. Он вниматель¬
но смотрел на Ван дер Валка. На губах у комиссара играла легкая усмеш¬
ка, словно ему было любопытно узнать, какименно инспектор управится
с только что возникшей задачей.
—	Может быть, это стоит сформулировать так. Едва переступив
здешний порог, вы сможете стряхнуть с себя, причем полностью, ту
самоидентичность, которая уже стала вам ненавистной. Все процеду¬
ры, производимые здесь, носят чуть ли не автоматический характер,
516

они совершенно обезличены. И не бойтесь столкнуться с проявления¬
ми хотя бы малейшей враждебности. Прием вас здесь ожидает ско¬
рее дружеский.
На этот раз пауза оказалась короче.
—	А сейчас вы свободны? Или, если говорить точно, через двадцать
минут?
—	Свободен как ветер.
—	Отлично. — И все же это прозвучало как гром с ясного неба. —
Значит, я еду.
Ван дер Валк положил трубку на рычажки.
—	Уф! — выдохнул он.
—	Если я не ошибаюсь, это господин ван дер Пост, — сказал ко¬
миссар.
—	Совершенно справедливо. Через четверть часа. Постараюсь по¬
мочь ему.
Комиссар Самсон понял и это.
—	Отлично. У меня в офисе. Стенографировать вы сможете сами.
Значит... он в конце концов осознал, что на всем белом свете у него
нет ни единого друга?
—	Он осознал, — медленно и строго произнес Ван дер Валк, — что
у него нет ни единого друга, кроме меня.

Послесловие
Из высказываний самого Н. Фрилинга:
«Я верю в то, что беллетристика должна быть развлечением для
обычного непредвзятого читателя. В данном контексте пометка «де¬
тектив» имеет особую ценность, ибо указывает потенциальному чи¬
тателю на то, что перед ним книга, которая может доставить ему удо¬
вольствие.
Причисление к разряду «авторов детективов» всегда казалось мне
слишком неопределенным и вызывало у меня чувство протеста.
Я лично вижу лишь одно существенное различие между тем или
иным типом беллетристики: книги, которые «проглатываешь», а за¬
тем выбрасываешь подобно коробке из-под хрустящей кукурузы, и та¬
кие, которые оставляешь и хранишь с надеждой когда-нибудь пере¬
читать заново. Если хотя бы одной из моих книг повезло оказаться в
числе тех, которые не выбрасывают после первого прочтения, я счи¬
тал бы себя счастливым человеком, ибо именно в этом и состоит моя
цель.
Занимаясь написанием «серийных» произведений, я пытался избе¬
жать чисто механического повторения стереотипа. Если я замечаю, что
та или иная серия изживает себя, то просто прекращаю ее.
Я считаю вполне законным требовать от писателя постоянного, не¬
устанного х стремления к обновлению».
В своих детективных произведениях Николас Фрилинг умело со¬
четает форму и содержание, наполняя последнее такими неизменны¬
ми компонентами жанра, как преступление, вина и жестокость. Уже
в самых первых его книгах ощущалась потребность автора быть реа¬
листом. «Любовь в Амстердаме» («Love in Amsterdam») убедитель¬
но описывает голландский город и специфические отношения его
обитателей, не столько «на фоне», сколько «внутри» места событий.
Роман «Виноваты кошки» («Because of the Cats») начинается весь¬
518

ма умелой зарисовкой жизни Амстердама, после чего действие пере¬
носится в иной населенный пункт — «гордость голландского градо¬
строительства и планирования», — расположенный в получасе езды
на поезде от столицы. Здесь, на мирном побережье, с изощренной и
необъяснимой жестокостью орудует банда подростков. Совершенные
ими преступления расследует герой Фрилинга, голландский детектив
Ван дер Валк, который ненавязчиво излагает взгляды самого автора
на проблемы преступности. Он полон сострадания, но одновременно
скептичен, не питает никаких иллюзий, но в то же время его мучает
чисто интеллектуальное любопытство, в итоге приводящее к раскры¬
тию серии загадок, сопряженных с преступлением.
Ван дер Валк является тем героем, который делится с читателем
мыслями самого Фрилинга. Он в достаточной степени неортодокса¬
лен, чтобы быть симпатичным в чисто человеческом смысле, и доста¬
точно психологичен, чтобы поднять эти романы над уровнем чисто
коммерческой беллетристики. На первых этапах своего расследова¬
ния Ван дер' Валк стремится понять особенности нового города,
вскрыть специфику весьма непростых отношений между живущими
в нем родителями и детьми. Затем сюжет книги начинает разворачи¬
ваться с неудержимой быстротой. Несмотря на то что полицейский,
давно лишившийся всяких иллюзий, довольно скептически коммен¬
тирует происходящее, парадоксальным образом обнаруживается его
гуманизм.
Сюжет «Вальпараисо» («Valparaiso») пронизан атмосферой феше¬
небельного курорта на Средиземноморском побережье, где парижская
кинозвезда встречает некоего Раймона и побуждает его осуществить
свою давнюю мечту: пересечь Атлантику на лодке. Однако для подоб¬
ного предприятия требуются немалые деньга, и вскоре оба героя при¬
ходят к выводу, что кратчайший путь к их получению лежит через
преступление. С этого момента плавное развитие сюжета сменяется
динамичным действием, и стрехмительно приближается развязка —
встреча Раймона с французским патрульным судном. События рома¬
на описаны с должной убедительностью и лаконизмом, а его персо¬
нажи прорисованы весьма выпукло, чем-то напоминая героев Симе¬
нона.
Отход от жанра полицейского романа очевиден в романе «Это —
замок» («This is a Castle»), где Фрилинг, совершенствуя свое мастер¬
ство, уходит от описания незначительных деталей, а его фанта¬
зия создает собственную яркую реальность. Фабула романа такова.
В Швейцарии живет писатель-романист, страдающий неврозами.
В один из дней его уютный мирок — любящая женд, любовница-сек¬
ретарша, сыновья и дочь-подросток — посещают издатель и амери¬
канский журналист. Неожиданно звучат выстрелы... Читатель имеет
возможность воспринять талантливо переданные напряжение, и при-
чудливорть обстановки, взглянуть на нее глазами персонажей, а так¬
519

же ощутить незримые тяготы, лежащие на плечах этого в общсм-то
преуспевающего литератора.
«Цин-Бум» («Tsing-Воот») свидетельствует о более глубоком пси¬
хологизме романов о Ван дер Валке, давая возможность понять мо¬
тивы человека, расстрелявшего из автомата жену голландского сержанта
в ее квартире в то время, когда она смотрела по телевизору гангстер¬
ский сериал. Ван дер Валк проникает в суть драматических событий
под Дьен-Бьен-Фу, где французские войска были взяты в плен. Путь
к насилию пролегает через трусость и месть, вымогательство и рев¬
ность. Комиссар голландской полиции стал старше, мудрее и терпи¬
мее. Он научился видеть в человеке как хорошее, так и плохое. Ру¬
тина, сопровождающая расследование любого преступления, позволяет
ему понять разнообразие проявлений человеческой натуры в стрес¬
совых ситуациях.
Фрилинг не хотел быть зажатым узкими рамками жанра и для на¬
глядного подтверждения этой позиции в одном из романов намерен¬
но убил Ван дер Валка, но, обладая творческим потенциалом, сумел
создать своего очередного главного героя. Взять к примеру францу¬
женку Колетт Делавинь (Colette Delavigne), судью на процессах мало¬
летних, которая вполне уютно чувствовала себя, пока не похитили ее
собственную дочь Рашель. Страдания героини напоминают нам о том
чувстве пустоты, которое охватывает человека при таком обороте дел.
Умение Фрилинга мягко, ненавязчиво вести читателя сквозь череду
собственных комментариев («ровно», «саркастически», «мягко», «ос¬
торожно», «задумчиво») оказывается весьма эффективным, посколь¬
ку писатель опирается в первую очередь на диалоги между персо¬
нажами, а не на дидактическое изложение собственных мыслей и
взглядов. Что же до самих этих диалогов, то они воспринимаются как
подлинная человеческая речь, а не те странные интонации, которые
мы слышим в магнитофонной записи. Речь в изложении Фрилинга,
преподнесенная умелой рукой талантливого литератора, кажется нам
живым воплощением реальности.
Читатель неоднократно ловит себя на мысли о сходстве творчес¬
кой манеры Фрилинга и Сименона — кстати, и сам писатель этого
не отрицает: в частности, в романе «Цин-Бум» он дважды упоминает
знаменитого француза. Но Фрилинг, в отличие от него, предоставляет
своим героям больше времени для рефлексии; ему просто не терпит¬
ся дать читателю какой-то совет, утвердить некие этические принци¬
пы, и делает он это, причем весьма успешно, посредством найденной
им литературной формы. Он также использует и повествовательный
стиль, и многоплановость сюжета в целях отображения состояния
человека, которое сам же создает и анализирует. Его искусство заклю¬
чается в том, чтобы зародить в сознании читателя вопросы, показывая
ему, какие разрушительные последствия оказывает преступление на
всех, кто с ним связан, равно как и на общество в целом. Его герои-
520

полицейские могут быть голландцами или французами, а описывае¬
мые события происходить в Амстердаме, Париже, Женеве или Кан1-
нах, однако они всегда являются представителями клана здоровых и
честных полицейских, где бы ни жили и каким бы испытаниям (по¬
добно всем остальным людям) ни подвергались. Эта способность к
обобщению, это умение понять, как прекрасна жизнь во всех своих
проявлениях, возвышает Фрилинга над ремесленниками детективно¬
го жанра, поскольку создавая свои романы со все возрастающим изя¬
ществом стиля, он одновременно развивает и углубляет свое понима¬
ние природы человека.

Библиография произведении Николаса Фрилинга
Романы
Love in Amsterdam
Because of the Cats
Gun Before Butter
Valparaiso
Double-Barrel
Criminal Conversation
The King of the Rainy Country
The Dresden Creen
Strike Out Where Not Applicable
This Is the Castle
Tsing-Bourn
Over the High Side
A Long Silence
A Dressing of Diamond
What Are the Bugles Blowing For?
Lake Isle
Gadget
The Night Lords
The Widow
Castang’s City
One Damn Thing after Another
Wolfnight
The Back of the North Wind
No Part in Your Death
A City Solitary
Cold Iron
Lady Macbeth
Not as Far as Velma
Sand Castles
Those in Peril
Рассказы
The Beach Murder
Van der Valk and the Old Seaman
Van der Valk and the Four Mice
Van der Valk and the Young Man
Van der Valk and the High School
Riot
Van der Valk and the Great Pot
Problem
Van der Valk and the Wolfpack
Van der Valk and the False Caesar
Van der Valk and the Man from
Nowhere
Van der Valk: The Train Watcher
Van der Valk and the Cavalier
Van der Valk and the Spanish Gal¬
leon
Van der Valk and the Two Pigeons
Произведения Николаса Фрилинга, ранее издававшиеся в
издательстве “Центраодиграф”
Любовь в Амстердаме	Ненужное зачеркнуть
Загадка белого «мерседеса»
522

СОДЕРЖАНИЕ
ВИНОВАТЫ кошки
Роман
Перевод с английского В.М. Хачатурян
5
ДВОЙНОЙ УЗЕЛ
Роман
Перевод с английского В.Л. Топорова
169
РАЗГОВОР НА КРИМИНАЛЬНУЮ ТЕМУ
Роман
Перевод с английского В.Л. Топорова
347
Послесловие
518
Библиография романов Николаса Фрилинга
522

Фрилннг Николас
Ф88 Двойной узел: Детективные романы. — Пер. с англ./
Послесловие. — «Мастера остросюжетного детектива». —
М.: Центрполиграф, 1996. — 523 с.
ISBN 5-218-00189-9
В тихом провинциальном голландском городке происходит серия загадочных
и зловещих самоубийств, поводом для которых послужили анонимные письма.
Подозрения местной полиции падают на одинокого старика-эмигранта. Подклю¬
чившись к расследованию, инспектор Ван дер Валк изобличает истинного винов¬
ника трагедии. Однако оказывается, что подлинные разоблачения, связанные с
событиями прошлого, в романе ^Двойной узел» еще впереди...
В двух других романах, включенных в сборник, голландский детектив Ван дер
Валк проводит расследование серии загадочных преступлений, которые, как пра¬
вило, оборачиваются острым психологическим поединком с подозреваемыми...
ББК 84.4 Вл

Литературно-художественное издание
Николас Фрилинг
ДВОЙНОЙ УЗЕЛ
Детективные романы
Редактор А.К. Славинская
Художественный редактор А. И. Моисеев
Технический редактор Л.И. Витушкина
Корректор Н.П. Моисеева
ЛР № 064206 от 10.08.95 г.
Подписано к печати с готоцых диапозитивов 09.09.96.
Формат 60x84*/|(. Бумага газетная. Гарнитура «Таймс».
Печать офсетная. Усл. печ. л. 30,69. Уч.-изд. л. 37,94.
Тирах 20 000 экз. Заказ № 2543
Торгово-издательское объединение «Центрполиграф»
127018, Москва, Октябрьская ул., 18
ГИПП «Нижполиграф»
603006, Нижний Новгород, Варварская ул., 32