Автор: Смайлс С.
Теги: социальная психология социальная (общая) психология историческая психология личность психология семьи, быта, воспитания детей саморазвитие
ISBN: 985-09-0123-3
Год: 2000
Текст
Сочинеше С. СМАЙЛЬСА. ,ч
САМ0РАЗБИТ1Е
(САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ)
УЮИ, НРАВСГВЕНВОЕ 0 ПРАКТИЧЕСКОЕ
(SELF-HELP)
СЪ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЮ СТАТЬЕЮ
„РУССН1Е Д *Ь Я Т Е Л И».
——
ПеРЕВОДЪ и Д0П0ЛНЕН1Я
ВЛАДИШРА ВОЛЬФСОНА.
ВТОРОЕ ИЗ ДАШЕ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданье книгопродавца В. И. ЕУБИНСКАГО.
19 0 0.
Сочиненте С. СМАЙЛЬСА. ,ч
САМ0РАЗБИТ1Е
(САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ)
УЮИ, НРАВСГВЕНВОЕ 0 №ИИ
(SELF-HELP)
СЪ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЮ СТАТЬЕЮ
„РУССН1Е Д *Ь Я Т Е Л М«.
——
Переводъ и Д0П0ЛНЕН1Я
ВЛАДИМИРА ВОЛЬФСОНА.
ВТОРОЕ ИЗ ДАШЕ?
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Иаданге книгопродавца В. И. ГУБИНСКАГО.
19 0 0.
С. Смайле
САМОРАЗВИТИЕ
умственное,
нравственное
и практическое
Минск
“Ун1верс!тзцкае”
2000
УДК 316.612
ББК 88.5
С 50
Печатается по:
Смайле С. Саморазвитие (самодеятельность) умственное, нравствен-
ное и практическое. СПб.: Изд. В. И. Губинского, 1900.
Перевод с английского В. Вольфсона
Художник Д. А. Милованов
ISBN 985-09-0123 3
© Издательство "Ушверспэцкае”, 2000
НАЧНИ С СЕБЯ
(вместо предисловия)
I 1 ь/ приняли простое и очевидное решение —
бросить курить. Посмотрите, сколько вариан-
тов, сколько литературы по этому вопросу: сразу ни в
коем случае нельзя, тут и внушение, и самовнушение, и
последовательное уменьшение дневных норм... Сколько
путей, сколько простора для фантазии, сколько осно-
ваний считать это дело трудным и мотивов для благо-
родного отступления! А если решение не столь очевид-
ное и простое? Неужели нам остается только удив-
ляться тем, кто все-таки проводит свои решения в
жизнь?
К сожалению, таких гораздо меньше, чем хотелось
бы. К счастью, они есть.
Достойно прожить день труднее, чем написать
книгу...
Стоит только начать. Вот брошу курить, буду
бегать, а остальное само естественно потянется и при
ложится. К сожалению, нет. Вкатываем мы камень
неделями, скатывается он мгновенно. Нет, я буду пы-
таться сегодня, завтра, через месяц, через год, по
частям, пока не получится.
Жизнестойкость человека определяется, по види-
мому, тем, сколько раз на достаточно коротком отрез-
ке времени он способен начать сначала. Без самовоспи-
тания не обойтись, в случае необходимости оно заме-
няет все. Не ждите учителя, который за руку поведет
вас в светлое будущее, готовьте себя сами, когда уче-
ник готов, найдется и учитель.
Семья, школа... Ощущайте себя вратарем, кото-
рый, несмотря на любые ошибки команды, в принципе,
может спасти ее даже при пенальти и в конечном счете
даже в самой очевидной ситуации гол пропускает лич-
но. С некоторого момента человек отвечает за себя
5
сам. После сорока лет он сам отвечает за свое лицо.
Что бы вы ни делали, вы делаете свою биографию, и
годы накладывают такие мазки на ваш генетический
фас, что могут совершенно изменить его.
Не спешите объединяться в компании, заводить друга
и создавать семью, от сложения нулей получается нуль.
Хотелось бы верить, что в таких ситуациях величины
хотя бы не умножаются.
Гармоничный человек — это не джентльменский набор
качеств и навыков, это состояние души. Состоявшийся
человек — счастливый человек, который с удовольствием
встает утром и который нашел для себя ответы на ос-
новные жизненные вопросы типа “зачем?” или решил не
задавать их себе. Представляют интерес его ответы на
вопросы типа “как?”. Как сегодня и сейчас люди реша-
ют основные жизненные вопросы, как они реализуют себя
на всех уровнях — от творчества и работы до быта...
Каждому человеку нужно искать свои варианты от-
ветов на эти вопросы. И хотя всех комбинаций и ко-
нечное число, но настолько много, что не хватит жиз-
ни, то разумно посмотреть, как делают другие, чтобы
некоторые варианты, например, отмести сразу, а не-
которые частично принять или попробовать. Литера-
тура в этом смысле дает возможность пожить чужой
жизнью и получить некоторый суррогат опыта.
Не уверен, что получится коротко и понятно, но
хочу сказать несколько слов школьникам. У вас есть
десять лет, чтобы стать профессионалами. Выбирай-
те “вертикальную” профессию — ту, которая была и
будет всегда. Бывали и более тяжелые времена, но в
конечном итоге выигрывал не тот, кто переключался
на продажу примусных иголок.
Начало трудовой жизни должно быть трудным —
благополучие развращает. Скажите: “Людям, более
достойным, приходилось и хуже”, — и начните стро-
ить себя с большим запасом прочности. Жизнь — длинная
штука и не ограничивается несколькими ближайшими
годами ни для вас, ни для страны.
В послевоенные годы клеймо “Made in Japan” было
“фирменным знаком” устаревших товаров ширпотреба
и очень плохой электроники. Прошло двадцать лет...
Мало кто думает о таких временных интервалах,
но ведь вам будет тогда около сорока, а это цветущий
возраст отдачи.
6
Сейчас многие из вас, увы, не умеют грамотно пи-
сать, не знают английского языка и математики имен-
но потому, что двадцать лет назад из-за крайней не-
престижности пединститутов туда шли в основном те,
кто не попал в институт физкультуры.
Каждый в конечном счете отвечает за себя сам, и
отсутствие отвечающих за вас означает, между про-
чим, и уменьшение числа регламентирующих и указыва-
ющих. Используйте это время для личного роста.
Родители должны понимать, что их основная обя-
занность в этой жизни — дать образование детям, коль
скоро государство сделать этого не в состоянии. А дети,
достигнув сознательного возраста, должны понимать,
что происшедшие “тектонические сдвиги” лишили боль-
шинство родителей возможности содержать детей и
дать им нормальное образование. В сложившейся ситу-
ации нормально мыть машины и продавать газеты. Су-
щественная деталь — на что тратить деньги, превы-
шающие прожиточный минимум. Разумеется, в первую
очередь, на собственное образование.
Известно множество примеров личностей, вошедших
в историю, которые родились в бедных семьях и в
тяжелые времена, но сделали себя сами. Некоторые из
них считали эти сложные начальные условия составля-
ющими успеха. Кто сказал, что вам должно быть лег-
че?
Может быть, окажется полезной и эта книга, не-
смотря на то, что многие рекомендации могут выгля-
деть наивно, а глава “Деньги — пользование и злоупот-
ребление ими” в наше время (я имею в виду короткий
период настоящего) вызовет грустную улыбку.
Я нашел эту книгу на чердаке, когда после пятого
класса отдыхал у деда в деревне под Калугой. Мне ка-
жется — это хорошее чтение для периода с десяти до
четырнадцати — периода возможного переключения на
самовоспитание.
Удачи вам и терпения!
Борис Комраков,
доктор физико-математических
наук, профессор
ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
Сочинение Смайлса, которое мы предлагаем чита-
телям в новом переводе, давно известно рус-
ской публике под заглавиями “Самодеятельность”, “Са-
мопомощь” и “Самостоятельная деятельность”. Оно
пользуется вполне заслуженной известностью, переве-
дено на все европейские языки и повсюду расходится в
огромном количестве экземпляров. Причины столь нео-
бычайного успеха сочинения, которое относится к прак-
тической морали, становятся вполне понятными при
чтении его; тем не менее мы считаем необходимым
выяснить их для того, чтобы читатели могли еще более
оценить важные достоинства этой книги.
Давно известно, что прописная мораль не произво-
дит никакого впечатления ни на детей, ни на
взрослых. Догматические правила не затрагивают сер-
дечных струн и потому остаются мертвой буквой.
Например, окружающая среда, жизнь и деятельность —
вот истинные воспитатели наши, слова же, настав-
ления не имеют почти никакого значения, даже и в
том случае, когда они подтверждены фактами и не
оставляют сомнения в своей истинности. Потому что
при всем желании следовать мудрым правилам и пре-
красным образцам человек не всегда в силах побороть
собственные недостатки и укоренившиеся в нем с
детства дурные привычки. Он сознает их, но не мо-
жет пересилить. Идеалы остаются для него идеала-
ми; он с горечью должен сознаться в собственном бес-
силии приблизиться к ним или хотя бы подражать
им. В этом отношении жизнеописания великих людей
иногда не оставляют никакого впечатления: вполне
сознавая величие примера, читатель чувствует толь-
ко свое собственное бессилие и, махнув рукой, гово-
рит: “Куда мне!”
8
Итак, догматические поучения, даже иллюстриро
ванные примерами, не достигают своей прямой цели —
улучшить человеческое поведение. Для того чтобы ее
достигнуть, требуются иные приемы, и именно этими
приемами вполне владеет Смайле. Вот почему можно
смело сказать, что нет человека, который, прочтя
“Саморазвитие", не изменил бы хоть в чем-нибудь от
рицательных сторон своего характера и не улучшил бы
в том или ином отношении своего поведения. Приемы,
посредством которых достигается столь поразитель-
ный результат, состоят в следующем.
Смайле принимает во внимание все слабые стороны
человеческой природы и все те черты характера, кото-
рые складываются в человеке под влиянием чисто прак-
тических условий жизни. Если ленивому сказать: “Валь-
тер Скотт работал 18 часов в сутки, вот почему он и
достиг столь блестящего успеха, а вы столько же часов
бездельничаете”, то это нравоучение пропадет, в ог-
ромном большинстве случаев, даром. Но если такому
лентяю сказать: “Если вы будете ежедневно уделять
20 минут на такое то дело, то, можете достигнуть
блестящего успеха” — и подкрепить это наставление
десятками примеров, то вряд ли найдется человек на
столько испорченный, чтобы он хоть из любопытства
не решился испытать на деле благой совет. А только
это и нужно. Потому что главное зло, мешающее чело
веческому усовершенствованию, заключается в непони-
мании значения собственных сил, в недостатке само-
уверенности.
Другой прием, чрезвычайно плодотворный в смысле
воздействия на читателя, заключается в развенчании
гениальности. Смайле весьма убедительно и наглядно
доказывает, что гениальность также может развиться
в человеке со средними способностями, как и всякое
другое качество, путем энергии, труда и любви к делу.
Он приводит массу примеров, что люди, которые в дет
стве и юности не обещали ровно ничего, впоследствии
сделались всемирными гениями исключительно благодаря
непоколебимой настойчивости, с которой они стреми
лись к достижению намеченной цели. Осознание этого
весьма важно. Сколько есть людей, которые относятся
небрежно к своим способностям и умениям только по-
тому, что считают: “Все равно, сколько бы я ни ста-
рался, ничего особенного не выйдет — я ведь не гений”.
9
Когда такие люди поймут, что так называемая гени-
альность есть результат неутомимого труда и твер-
дой решимости, то, наверное, многие из них почувству-
ют желание испробовать свои силы или, по крайней мере,
отнесутся с большим вниманием к своим способностям —
что и требовалось доказать. Отнюдь не отрицая зна-
чения природных способностей, Смайле, однако, прида-
ет еще гораздо большее значение способностям приоб-
ретенным, развитие которых зависит непосредствен-
но от личной воли человека. Мнение это, подтвержден-
ное множеством примеров, действует неотразимо,
возвышая значение личности, оно в то же время отни-
мает у человека отговорки: “Я не способен” или “За
всеми не угонишься”.
Неотразимое впечатление, производимое этой кни-
гой, обусловливается еще и тем, что Смайле выдвига-
ет на первый план труд самый обыкновенный, черную
работу. Сплошь и рядом в жизни приходится встре-
чать людей, которые относятся с презрением к совер-
шаемой ими работе и говорят, что только горькая
нужда, или печальная необходимость, заставляет их
делать то-то и то-то, а не будь этой необходимости...
Что же было бы? По глубокому и совершенно правиль-
ному убеждению Смайлса, ровно ничего: люди, пренеб-
режительно относящиеся к скромному труду, не дос-
тигнут ничего, какое бы дело им ни предоставить. Чи-
новник, занимающийся составлением отношений, писарь,
занимающийся их перепиской, переводчик, занимающийся
изложением чужих мыслей на родном языке, — пренеб-
регающие своими занятиями, относящиеся к ним без
усердия, ничего не совершат выдающегося, какое дело
им ни предоставь, даже такое, которое вполне соот
ветствует их мечтам. Смайле приводит пример: моло-
дой человек застрелился потому, что “хотел быть чело-
веком”, а его “сделали лавочником”. По этому поводу
Смайле ядовито замечает: “Этот молодой человек сво-
им поступком доказал только то, что в нем была душа
недостойная даже лавочника”. В великом хозяйстве
человечества нет той функции, которая могла бы счи-
таться маловажной. Это убеждение проходит по всей
книге Смайлса, и читатель невольно проникается им,
что, несомненно, служит подъему духа и усиливает соб-
ственное достоинство человека. Для Смайлса не суще-
ствует различия между прилавком и кабинетом знаме-
10
питого ученого, между верстаком столяра и мольбер-
том художника, между верчением колеса и писанием фи-
лософских трактатов: различие существует только в
том, как люди относятся к свое-у призванию, к своим
обязанностям и как они исполняют свое дело. Все при
звания, все профессии, все виды честной деятельности
одинаковы.
Далее, Смайле, безусловно, признает свободу челове-
ческой воли. По его мнению, вся система воспитания,
законодательства, весь строй общественной жизни и чело-
веческих отношений основаны именно на этом принципе,
сознательно или бессознательно. Стоит признать, вмес-
те с метафизическими философами, человеческую волю
несвободной, как тотчас же исчезает ответствен-
ность — этот краеугольный камень общественной жизни
и человеческого поведения, на котором зиждется вся куль
тура. Человек весьма склонен слагать с себя тяжкое бремя
личной инициативы и личной ответственности. Воля Про
видения служит для него очень удобным оправданием; вот
почему апатичное отношение к жизни и деятельности
представляется явлением чрезвычайно распространенным.
Смайле приводит доказательства и примеры того, что
весьма многое, если только не все, в жизни достижимо
при сильной воле; что нет того дела, которое не могло
оы быть исполнено, нет той цели, которая не могла бы
быть достигнута, если только в человеке созреет доста-
точно сильное желание, если он твердо решил достиг-
нуть цели во что бы то ни стало. Ни возраст, ни
общественное положение, ни отсутствие средств, ни от-
сутствие поддержки не могут служить преградами не-
преклонной воле, если только она направлена не ко злу,
потому что в последнем случае она встречает отпор в
человеческой совести и парализуется. Подобная вера во
всемогущество воли может показаться преувеличенной,
но на самом деле она основана на глубоком знании чело-
веческой природы, человеческой жизни и на бесчисленных
примерах того, что люди достигали намеченной цели
исключительно благодаря твердой решимости достиг-
нуть ее. Утрату богатства, даже по собственной вине,
Смайле считает бедствием непоправимым только в том
случае, когда человек упал духом и проникся гибельным
убеждением, что “прошлого не вернешь”. Для Смайлса
существует только одна невозвратимая утрата —
потерянное время.
И
Возбуждая в читателе энергию и заставляя его глуб-
же сосредоточиваться на собственных силах, Смайле в
то же время обращает серьезное внимание на повсед-
невную жизнь человека и придает огромное значение
мелочам, из которых она слагается. Прежде всего он
подробно изучает качества делового человека. По его
мнению, практичность отнюдь не исключает ни гени-
альности, ни возвышенности стремлений. Пренебреже-
ние к повседневной жизни и к практическим условиям
нашего существования со стороны людей науки или ис-
кусства является пороком, свидетельствующим о низ
ком развитии таких лиц. Вся жизнь, как единичного
человека, так и всего человечества, слагается из мело-
чей; поэтому внимательное отношение к ним столь же
необходимо, сколь и добросовестное исполнение обязан-
ностей, семейных и общественных. Нередко приходится
слышать: “Стоит ли думать о таких пустяках?” Но
оказывается, что эти “пустяки” составляют саму ос-
нову жизни и требуют гораздо большего внимания и
умения, чем то, что кажется человеку чрезвычайно
важным. Смайле приписывает великие результаты,
достигнутые такими гениями, как Наполеон I, исклю-
чительно их необычайной деловитости, тому, что они
ничего не считали маловажным и относились ко всему
одинаково внимательно. Проводя этот взгляд и под-
тверждая его, как всегда, многочисленными примерами,
Смайле внушает читателю желание быть аккуратным
во всяком деле, внимательно относиться к житейской
прозе и не смотреть свысока на “мелочи”, от которых
в сущности и зависит человеческое счастье. Он не чита-
ет наставлений, но указывает лишь на пользу, кото-
рую человек может извлечь при таком взгляде на вещи.
Смайле относится очень осторожно к человеческим
слабостям и отнюдь не громит их. В этом отношении
весьма замечательны приводимые им примеры, людей,
отличавшихся крупными недостатками и даже порока-
ми и тем не менее добившихся многого и совершивших
многое благодаря тому, что у них появилась твердая
решимость вступить на иной путь, или даже тому, что
при всех недостатках своих они обладали сильной волей
и практическим складом ума. Подобные примеры явля-
ются утешением для читателя: они ясно доказывают
ему, что слабости и недостатки, как бы сильно они ни
укоренились, не могут служить препятствием для дос-
12
тижения благих целей при известной доле решимости и
что никогда не следует падать духом, терять уваже-
ние к самому себе, а тем более отчаиваться.
Книга Смайлса проникнута глубоким знанием челове-
ческого характера и человеческой жизни. Это произведе
ние человека опытного, много пожившего и, по-видимому,
много испытавшего. Он отлично понимает, что ни сухая
дидактика, ни громы небесные не в силах заставить чело-
века измениться; то, что сложилось в нем под влиянием
внешних и внутренних условий, не поддается так легко
изменению вследствие простого сознания. Следователь-
но, гораздо важнее прописной морали та мораль, которая
не игнорирует человеческих слабостей, но дает человеку
исход, указывает ему возможность усилиями воли дос-
тигнуть счастья, невзирая на прошлое, невзирая на свои
недостатки, нравственные и материальные.
Читатели, которые полагают, что эта книга
Смайлса — сборник биографий замечательных людей и
поучительных примеров, приятно разочаруются при ее
чтении. Такие биографии, конечно, есть и в ней, но они
не играют преобладающей роли. Например, о Наполео-
не I в книге говорится на 35—40 строках, тогда как
биография гончара Палисси занимает 8—9 страниц. По-
чему? Потому что пример исполненной страданий и
борьбы жизни Палисси интереснее, ближе нашему серд-
цу, чем пример всемирного гения, у которого мы, простые
смертные, можем позаимствовать лишь очень немногое.
Полагаем, что во всем вышеизложенном достаточно
выяснен общий характер предлагаемой книги, указаны
ее главные достоинства и объяснена причина ее громад-
ного успеха. Что же касается приложенной нами 14 главы
“Русские деятели”, то она, как нам кажется, служит
необходимым дополнением для русского читателя. Рос
сия вовсе не так бедна энергичными, предприимчивыми,
даровитыми и самоотверженными деятелями, как обык-
новенно думают. Отсутствие русских примеров у
Смайлса, примеров, которые все-таки ближе нашему
сердцу, во всяком случае, является для русского чита-
теля обидным пробелом, который мы и постарались
восполнить.
Владимир Вольфсон
С. Петербург
1894 г.
САМОПОМОЩЬ
ОБЩЕСТВЕННАЯ И ЛИЧНАЯ
Помощь находит лишь тот, кто сам себе помета
ет”,— гласит старинное правило, выражающее в
нескольких словах результаты громадного человеческого опыта.
Самопомощь является основным началом в развитии личное
ти; в развитии же общественном она является великим источ-
ником национального могущества и благосостояния.
Помощь, оказанная нам другими, часто лишает нас энер
гии, самопомощь же, безусловно, укрепляет наши силы.
Помощь, оказанная нам людьми или обществом, до извест
ной степени освобождает нас от необходимости заботиться
о самих себе; человек же, подчинившийся чужому влия
нию и представивший заботы о себе другим, неизбежно
делается до известной степени беспомощным.
14
Даже лучшие общественные учреждения не могут ока-
зать человеку действительной помощи. По-видимому, все,
что они могут сделать,— это дать человеку возможность
заниматься собственным развитием и улучшением своего
материального положения. Однако во все времена суще-
ствовало глубокое убеждение, что личное благосостояние
человека зависит скорее от общественных учреждений, чем
от его самодеятельности. В силу этого значение законода-
тельства как двигателя человеческого развития во все
времена было сильно преувеличено. На самом же деле,
значение законодательства скорее отрицательное и огра
ничительное, чем положительное; законодательство ско
рее указывает, чего не следует делать, а не io, что следует
делать; главное значение его — защита жизни, свободы и
собственности. Цель закона — дать человеку возможность
пользоваться плодами своего труда, умственного или фи
зического, требуя от него лишь сравнительно небольших
жертв; но никакой закон, как бы строг он не был, не мо-
жет сделать лентяя трудолюбивым, расточителя — береж
ливым, пьющего — трезвым. Подобные перемены могут
совершаться лишь личной волей и деятельностью чело-
века — изменением образа жизни, а не расширением прав.
Правительство какой либо нации всегда является про
дуктом характерных особенностей ее. Но характерные
национальные особенности слагаются из особенностей
отдельных личностей, и сама цивилизация является резуль
татом развития отдельных личностей, составляющих об
щество. Национальный прогресс является результатом
индивидуального трудолюбия, энергии и честности, точно
так же, как национальный упадок имеет конечной причи
ной леность, себялюбие и пороки. То, что мы обыкновен
но называем великим общественным злом, в большинстве
случаев коренится в ненормальности жизни отдельных
личностей, составляющих общество. Как бы ни старались
исправить это зло путем законодательства, оно всегда про
явится в иной лишь форме, и будет проявляться до тех
пор, пока радикально не изменятся условия личной жиз
ни. Если это воззрение справедливо, то отсюда следует,
что патриотизм и филантропия должны не столько прояв
литься в изменении законов и учреждений, сколько в по-
буждении людей и помощи им в деле саморазвития и доб
ровольного улучшения их жизни путем самостоятельной,
независимой деятельности. Свобода каждого народа зави
сит столько же от политических, сколько и от нравственных
15
особенностей его; особенности же эти являются результа-
тами особенностей отдельных личностей, совокупность
которых составляет народ.
Законы, управляющие человеком извне, имеют срав-
нительно небольшое значение: гораздо важнее то, каким
образом человек управляет сам собой. Рабом является
не тот, кто находится во власти деспотизма, как ни велико
это зло само по себе, но тот, кто подпал под влияние соб-
ственного нравственного невежества, себялюбия и поро-
ков. Самой прочной гарантией свободы, общественной
безопасности и прогресса является индивидуальный
характер. Нации, проникнутые духом рабства, не достиг-
нут свободы вследствие смены владык или изменения уч
реждений; до тех пор пока будет господствовать роковое
заблуждение, что свобода зависит исключительно от пра-
вительства, все реформы, каким бы путем они ни были
достигнуты, будут иметь лишь эфемерное значение.
Все нации стали теми, что они есть, в силу того, что
мыслили и творили многие поколения людей. Терпеливые
и энергичные работники во всех сферах и условиях
жизни — земледельцы и рудокопы, изобретатели и про-
мышленники, механики и ремесленники, философы и госу-
дарственные деятели — все способствовали достижению
великого результата; работа одного поколения присоеди-
нялась к работе предшествовавшего, содействуя мирному
прогрессу. Этот непрерывный ряд благородных деятелей —
тружеников цивилизации — содействовал установлению по-
рядка в хаосе, царившем в промышленности, науке и ис-
кусстве; современное поколение получило, таким образом,
богатое наследие от предков, и прямая обязанность его не
только сберечь наследие, но и приумножить, и в таком
приумноженном и улучшенном виде передать поколениям
грядущим.
Дух самопомощи, проявляющийся в энергичной само-
стоятельной деятельности отдельных лиц, во все времена
служил отличительной чертой английского характера и
является истинной верой национального могущества англи-
чан. Отвлекаясь от личностей выдающихся, в которых тоже
не было недостатка в Англии, можно с уверенностью ска-
зать, что прогресс ее является результатом деятельности
множества менее известных и даже совсем неизвестных
личностей. Хотя при описании великих войн и блестящих
сражений упоминаются только имена полководцев, но само
собой разумеется, что главное значение имеют героизм и
16
личные качества сражающихся, благодаря которым и одер
живаются победы. И жизнь есть своего рода битва, резуль
тат которой зависит от личных качеств бойцов, руково
димых единичными выдающимися личностями. Число
выдающихся людей, содействовавших прогрессу, весьма
ограничено, и их имена начертаны крупными буквами на
скрижалях истории; число же скромных тружеников, со-
действовавших своей мирной деятельностью прогрессу и
благосостоянию общества, громадно, хотя о них не сохра
нилось никаких воспоминаний. Даже самая незаметная
личность, являющая собой образец трудолюбия, воздер-
жания и высокой честности, имеет несомненное влияние
как на настоящее, так и на будущее благосостояние
страны, потому что ее жизнь и характер бессознательно
влияют на жизнь других и служат хорошим примером
для будущих времен.
Вековой опыт показывает, что личная энергия служит
лучшим примером, оказывает самое могущественное воз-
действие на жизнь и деятельность других людей и явля-
ется лучшей школой для них. Школы, академии и колле-
гии, по сравнению с этой школой, дают ничтожно мало.
Самыми важными школами являются те, в которых пре-
подается наука жизни, — это жилища, улицы, мастерские,
заводы, фабрики и банки, торгово-промышленные заведе
ния. Истинное воспитание членов общества, которое Шил
лер называет воспитанием человеческой расы, состоит в
деятельности, в поведении, саморазвитии, самонаблюде-
нии — все это содействует воспитанию честных людей и
делает их способными к борьбе с житейскими невзгодами;
никакие книги и никакие школы не могут дать человеку
этого воспитания. Вековым же опытом установлено, что
человек совершенствуется больше работой, чем чтением,
что обновление человеческого рода больше обусловлива-
ется жизнью, чем литературой, больше действиями, чем
наукой, и больше характером, чем изучением биографий
знаменитостей.
Биографии великих, а в особенности хороших людей,
тем не менее, в высшей степени поучительны и полезны
как образцы, как руководства, как инициативы для других.
Среди этих выдающихся личностей мы встречаем таких,
которые, подобно апостолам, поучают людей возвышен-
ной жизни, возвышенным помыслам и энергичной деятель-
ности для блага своего и всего мира. Примеры могущества
самопомощи, терпения, энергии в труде, стойкости и чест-
17
ности весьма наглядно поучают нас, как формируются
благородные и мужественные характеры, главным обра-
зом путем личного труда и самодеятельности. Биографии
эти повествуют языком, для всех понятным, какие спо-
собы существуют для самоусовершенствования; они на-
глядно показывают, какое великое значение имеет само-
уважение и вера в собственные силы в деле достижения
трудом почетного и прочного общественного положения
даже людьми, занимающими самое скромное место в об-
ществе.
Великие представители науки, литературы и искусства —
апостолы великих идей и высоких чувств — не принадле-
жали к какому-нибудь исключительному общественному
классу: они выходили как из ученых коллегий, так и из
мастерских и ферм, из хижин бедняков и хором богачей.
Беднейшие иногда достигали высшего положения, не-
смотря, наверное, на непреодолимые препятствия, встре-
чавшиеся им на жизненном пути. Напротив, эти препят-
ствия во многих случаях, по-видимому, были лучшими их
помощниками, возбудителями деятельности и энергии; они
содействовали проявлению тех умственных сил, которые
при иных условиях остались бы скрытыми. Примеры му-
жественного преодоления препятствий и блестящих резуль-
татов, достигнутых личной энергией, так многочисленны,
что вполне оправдывают поговорку: “Всего можно достиг-
нуть — была бы воля”. Так, например, из мастерской
цирюльника вышли Джереми Тейлор — самый красноре-
чивый богослов, сэр Ричард Аркрайт — изобретатель ткац-
кого станка и основатель бумагопрядильных мануфактур,
лорд Тентерден — один из самых замечательных судей,
Тёрнер — один из величайших пейзажистов.
Кем был Шекспир в юности — с достоверностью неиз-
вестно, но не подлежит сомнению, что он происходил из
низшего сословия. Его отец был мясником и скотопро-
мышленником. Одни биографы полагают, что сам Шекс-
пир в детстве был чесальщиком шерсти, другие — утвер-
ждают, что он был привратником в школе, а впоследствии —
клерком у нотариуса. Ввиду его поразительного знакомства
с морской терминологией можно было бы предположить,
что он был матросом; судя по его знакомству с религиоз-
ными обрядами, духовное лицо легко могло бы прийти к
заключению, что он был причетником; знаток лошадей и
спортсмен легко мог подумать, что он торговал лошадь-
ми. Достоверно то, что Шекспир был актером, сыг-
18
равшим в течение своей жизни “много ролей”, которые
дали ему возможность накопить поразительный запас зна-
ний, опыта и наблюдений. Во всяком случае, он много и
усердно учился и был неутомимым работником. И доныне
еще его творения продолжают оказывать могущественное
влияние на развитие характера англичан.
Из низкого класса поденщиков вышли: инженер Брин-
дли, мореплаватель Кук и поэт Бёрнс. Каменщики могут
похвалиться Беном Джонсоном, который работал с ломом
в руке и с книгой в кармане, инженерами Эдвардсом и
Тельфордом, геологом Хьюго Миллером и писателем-скульп
тором Алланом Кеннингемом. Среди знаменитых плотни
ков красуются имена архитектора Иниго Джонса, знаме-
нитого часовщика-хронометриста Джона Гаррисона, фи
зиолога Джона Геншера, живописцев Ромни и Опи,
ориенталиста Ли и скульптора Джона Гибсона.
Ткачами в юности были математик Симпсон, скульп
тор Бэкон, оба Мильнерса, Адам Уокер, Джон Фостер,
орнитолог Вильсон, миссионер путешественник Ливинг-
стон и поэт Таннегилъ', башмачниками — геперал-адми
рал сэр Шовель, электротехник Стёрджен, писатель Сэ-
мюэль Дръю, издатель журнала “Quarterly Review” Джиф-
форд, поэт Блумфилд и миссионер Керы, другой ревност
ный миссионер, Моррисон, занимался в юности приготов-
лением сапожных колодок. В недавнее время получил боль
шую известность натуралист Томас Эдвардс — сапожник
из Банфа, посвятивший свой досуг изучению всех отрас
лей естествознания. Особенно подробно изучал он зооло-
гию, преимущественно класс ракообразных, в котором
открыл новый вид, названный в честь него Praniza
Edwardsii.
Портные также не отстали. Джон Стоу — историк —
долгое время был портным; Джакс — живописец — шил
платья до достижения зрелого возраста; сэр Джон Гаук
свуд, отличившийся в битве при Пуатье и лично извест
ный Эдуарду III своими заслугами, был в детстве в обуче
нии у портного в Лондоне. Адмирал Гобсон, отличившийся
при Виго в 1702 г. принадлежал к той же профессии; он
был учеником у портного в Бончерче на острове Уайт.
Пришло известие в деревню, что мимо острова плывет
военная эскадра. Гобсон побежал с товарищами на берег,
чтобы полюбоваться редким зрелищем. В мальчике мгно-
венно загорелось желание сделаться матросом; он тут же
вскочил в лодку, подплыл к эскадре, прибыл на адми-
19
ральское судно и был принят волонтером. Много лет спустя
он вернулся в родное село, осыпанный почестями, и по-
завтракал ветчиной и яйцами в том самом коттедже, в ко-
тором работал в качестве портняжного ученика. Но, не-
сомненно, самым выдающимся человеком, вышедшим из
портных, был Эндрю Джонсон, бывший президент Соеди-
ненных Штатов, — человек замечательной силы характера
и ума. Во время спича, произнесенного им в Вашингтоне,
когда он говорил, что начал свою карьеру с олдермена и
прошел все ступени службы, какой то голос в толпе за-
кричал: “Начиная с портного”. Джонсон использовал этот
сарказм, сказав: “Некоторые из присутствующих говорят,
что я был портным — это нимало не огорчает меня, потому
что в то время, когда я был таковым, я пользовался репу-
тацией хорошего портного: я всегда добросовестно отно
сился к моим заказчикам, и никто из них не может на
меня пожаловаться”.
Кардинал Уолслей, де Фоэ, Акенсайд и Кирк Уайт
были сыновьями мясников; Беньян был медником, а Джо-
зеф Ланкастер — корзинщиком. С великим изобретением
паровой машины связаны три имени: Ньюкомен, Уатт и
Стефенсон', первый был кузнецом, второй занимался из-
готовлением металлических инструментов, третий был ко-
чегаром. Гентингтон — проповедник — был перевозчи-
ком угля, а Бевик — изобретатель гравировки на дереве —
был углекопом; Додслей был лакеем, а Голкрафт —
грумом. Мореплаватель Баффин начал морскую службу
в качестве мачтового смотрителя, а сэр Клаудсли-Шовелъ — в
качестве кают юнги. Гершель был гобоистом военного ор-
кестра. Шанкрей был подмастерьем у скульптора; Этти —
у живописца; сэр Томас Лоренс был сыном трактирщика.
Майкл Фарадей — сын кузнеца — был отдан в учение к
переплетчику и занимался этим ремеслом до 22 летнего
возраста, впоследствии он занял первое место среди есте-
ствоиспытателей и превзошел даже своего учителя, знаме-
нитого Гемфри Дэви, в искусстве ясно излагать самые
трудные вопросы и теории естествознания.
Величайшие астрономы Коперник и Кеплер произош
ли из низших сословий: первый был сыном польского
пекаря, второй — сыном дворецкого, а сам он был гарсо-
ном в питейном доме; Д’Аламбер — подкидыш, найден-
ный зимней ночью на паперти церкви Сен Жана женой
стекольщика; Ньютон был сыном вольного хлебопашца близ
Грентема; Лаплас — сыном бедного крестьянина из Бо-
20
мона близ Гонфлора. Несмотря на крайне неблагоприят
ные условия жизни, эти знаменитые люди достигли высо-
кого и прочного положения и добились славы благодаря
неутомимому труду, неутомимой самодеятельности,
благодаря упражнению своих гениальных способностей,
которые, конечно, не могли быть добыты никакими сокро-
вищами мира. Нередко обладание богатством препятству-
ет проявлению природных способностей. Отец математика
Лагранжа был военным казначеем в Турине; он разорился
на спекуляциях, и семейство Лагранж впало в бедность.
Этому обстоятельству знаменитый Лагранж приписывал
весьма важное значение. “ Если бы я был богат, — говорил
он, — то, по всей вероятности, я не сделался бы математи
ком”. Сыновья священников и вообще лиц духовного зва-
ния дали немало славных имен в Англии. Сюда относятся
знаменитые моряки: Дрейк и Нельсон; знаменитые уче
ные: Волластон, Юнг, Плейфер и Бель; художники: Врен,
Рейнолдс, Уилсон и Уилки; законоведы: Терлау и Камп
бель; писатели: Аддисон, Томпсон, Голдсмит, Колридж и
Теннисон. В индийских войнах прославились: лорд Тар
динг, полковник Эдвардс и майор Годзон — это также
сыновья лиц духовного звания.
Среди сыновей ходатаев по делам мы встречаем имена
Эдмунда Борка, инженера Смитона, Скотта и Вордс-
ворта, лорда Соммерса, Гардвика и Деннинга. Сэр У иль
ям Блэкстон был сыном торговца шелком; лорд Джифорд —
сыном москательщика; лорд Денгем — врача; Тальфорд —
сельского пивовара; лорд Поллок — известного сидель
щика в Черрингкроссе; Лайярд, открывший ниневийские
древности, был клерком в конторе ходатая по делам. Сэр
Уильям Армстронг — изобретатель гидравлической ма
шины и так называемых армстронговских артиллерийс-
ких орудий — также был некоторое время ходатаем по
делам. Мильтон был сыном лондонского менялы; Поп и
Соутей были сыновьями полотнянщиков. Профессор
Уилсон был сыном заводчика, а лорд Маколей — сыном
торговца. Китс был дрогистом; сэр Гемфри Дэви — апте
карским учеником. Дэви сказал однажды: “Я сам стал тем,
что я есть. Говорю это без малейшего тщеславия”. Ричард
Оуэн — этот Ньютон в зоологии — был в юности мичманом
и сравнительно очень поздно стал заниматься наукой, в ко-
торой достиг столь великой славы. Он начал свои научные
занятия приведением в порядок великолепной коллекции
Джона Гентера. Труд этот отнял у него целых 10 лет.
21
Но и в других странах встречается немало славных
имен людей, вышедших из бедного состояния своим тру-
долюбием и гением. В области искусства: Клод — сын пи-
рожника, Гифе — сын пекаря, Леопольд Робер — часов-
щика, Гайдн — колесника, Дагер был оперным декорато-
ром. Отец Григория VII был каменщиком, Сикста V —
пастухом, Адриана VI — бедным гребцом. Будучи маль-
чиком, Адриан, не имея средств купить свечи, приготов-
лял свои уроки при свете уличных плошек и на церковных
папертях, проявляя таким образом уже в детстве терпе-
ние и трудолюбие, которые явились предвестниками его
будущего величия. Отфотейль — знаменитый механик —
был сыном орлеанского булочника; математик Жозеф
Фурье — сыном портного в Окзерре; архитектор Дюран —
сыном парижского башмачника; натуралист Геснер — сы-
ном цюрихского кожевника. Последний начал свою
деятельность при самых неблагоприятных условиях: бед-
ности, болезни и домашних дрязгах. Ничто, однако, не
могло ослабить его энергии. Его жизнь служит наглядным
подтверждением той истины, что тот, кто хочет трудиться,
всегда найдет время и возможность.
Пьер Раме представляет другой пример подобного
характера. Он был сыном бедных родителей в Пикардии
и, будучи мальчиком, занимался пастьбой овец. Но, не
удовлетворяясь этим занятием, он бежал в Париж; после
всевозможных мытарств ему удалось найти место служи-
теля в Наваррской коллегии; но ничто не могло остановить
в нем любви к учению, и в короткое время Раме сделался
одним из самых выдающихся людей своего времени.
Химик Воклен был сыном крестьянина из Сент-Андре-
Эрбето. Еще школьником он обнаружил недюжинные спо-
собности. Школьный учитель, хваля маленького Воклена
за прилежание, обыкновенно говаривал: “Старайся, тру-
дись, маленький Колен, — настанет день, когда ты будешь
также хорошо одеваться, как церковный староста”. Сель-
ский аптекарь, посетивший однажды школу, обратил вни-
мание на крепкие руки мальчика и изъявил желание взять
его в свою лабораторию для взвешивания аптекарских то-
варов. Воклен согласился, в надежде, что он сможет про-
должать учение. Но аптекарь не позволял ему ни минуты
тратить на чтение и, видя, что Воклен упорствует, отказал
ему от места. Воклен покинул Сент-Андре и с котомкой за
спиной отправился в Париж, где стал искать место апте-
карского слуги, но не мог найти такое. Изнеможенный
22
усталостью и голодом, Воклен сильно захворал и в таком
состоянии был отправлен в больницу, где долгое время
пролежал при смерти. Но иная участь была суждена бед-
ному мальчику. Он выздоровел и снова стал искать место;
в конце концов ему опять удалось пристроиться в аптеке.
Некоторое время спустя ему удалось познакомиться со
знаменитым химиком Фуркруа, которому он так понра-
вился, что тот сделал его своим домашним секретарем, а
несколько лет спустя после смерти Фуркруа Воклен занял
его место в качестве профессора химии. Наконец, в 1829 г.
избиратели округа Кальвадос избрали его представителем
в палату депутатов, и он с торжеством вернулся в ту
деревню, из которой несколько лет назад вышел столь бед-
ным и жалким.
Что касается военного поприща, то в Англии нет такого
большого числа примеров достижения высоких должнос-
тей людьми, вышедшими из рядовых благодаря личным
достоинствам, как во Франции, где со времен первой рево-
люции твердо установился принцип: “La carriere ouverte
aux talents” (“Талантам открыта дорога”). Гош, Гумберт
и Пишегрю начали свою славную деятельность в качестве
простых солдат. Гош, пока служил в королевской армии,
занимался расшиванием жилетов; деньги, добываемые им
этим путем, он употреблял на покупку военно-научных
книг. Гумберт вел в юности бродячую жизнь. В 16 лет он
бежал из дому и был сначала служителем у торговца в
Нанси, затем — у оптового торговца в Лионе, а затем —
разносчиком, торгующим кроличьими шкурками. В 1792 г.
он поступил волонтером и в один год сделался бригадным
генералом. Клебер, Лефевр, Сюше, Виктор, Лан, Сульт,
Массена, Сен Сир, Д’Ерлан, Мюрат, Ожеро, Бесьер и
Ней вышли из рядовых. Сен Сир — сын кожевника —
сначала был актером, затем вступил в ряды “охотников”
(егерей) и через год был произведен в капитаны. Мюрат —
сын трактирщика в Перигоре — присматривал за лошадь-
ми. Сначала он записался в полк “охотников”, из которо-
го его выгнали за неповиновение, но затем, снова посту-
пив в армию, он быстро достиг чина полковника. Ней по-
ступил в 18 лет в гусарский полк и продвигался вперед
шаг за шагом. Клебер скоро заметил его способности, про
звал неутомимым и весьма быстро произвел в генерал-
адьютанты (Нею было всего 25 лет). Маршал Рандон,
бывший военным министром, начал свою карьеру в каче-
стве барабанщика. Примеры, подобные приведенным, на-
23
подняли французских солдат энтузиазмом и любовью к
службе, потому что каждый рядовой солдат, осознавал,
что, быть может, в его ранце находится маршальский жезл.
Примеры людей в тех или других странах, которые
благодаря личной энергии и трудолюбию сами выдвину-
лись из низших слоев и достигли высокого положения и
богатства, так многочисленны, что на них давно перестали
смотреть как на исключения. Изучив жизнь самых заме-
чательных из них, придем к заключению, что нужда и
неблагопрятные обстоятельства были неизбежными усло-
виями их жизни. Великобританская палата общин всегда
насчитывала определенное количество подобных предста
вителей, выдвинувшихся за счет личной энергии, что делает
честь английскому законодательству. Во всех таких
случаях возвышение человека в общественной иерархии
искупалось ценой личного трудолюбия. Вообще, леность
и превосходство — понятия несовместимые. Только тру-
долюбие может обогатить человека как в самообразова-
нии, так и в материальном отношении. Даже люди, обла
дающие богатством и высоким общественным положени-
ем, сами достигают доброй славы и приобретают значение
в обществе только путем личного труда, потому что можно
унаследовать любое недвижимое и движимое имущество,
но нельзя унаследовать знания и мудрость. Богатый чело-
век может пригласить наемников для исполнения того или
иного дела, но ни за какие деньги он не сможет нанять
людей, которые будут обладать особенностями его умствен
ного развития и, главное, его саморазвития. Действитель
но, правило, в силу которого всякого рода совершенство
достигается личным трудом, одинаково приложимо как к
людям богатым, так и к таким личностям, как Дръю и
Джиффорд, единственной школой которых был прилавок,
или Хьюго Миллер, местом обучения которого была каме-
ноломня.
Богатство и счастье, очевидно, вовсе не являются неиз-
бежными условиями прогресса человечества, иначе в разви
гии его не играли бы столь важной роли люди, вышедшие
из низших слоев общества. Жизнь, исполненная довольства
и роскоши, не приучит людей к борьбе с препятствиями и
трудностями, не пробудит в них сознания собственной
силы, которая столь необходима для энергичной и плодо-
творной деятельности. Действтельно, бедность еще далеко
не несчастье. При энергичной деятельности она даже мо-
жет превратиться в источник благополучия, так как чело-
24
век, обладающий здравым смыслом и силой воли, всегда
выйдет из житейской борьбы победителем. Бэкон гово-
рил: “Люди, по-видимому, не понимают ни значения
богатства, ни значения своей собственной силы: первому
они приписывают большее, а второму меньшее значение,
чем следует. Доверие к собственным силам приучает чело-
века рассчитывать только на самого себя и благоразумно
пользоваться дарованными нам благами”.
Богатство является таким соблазном и до такой степе-
ни приучает людей к снисхождению к самому себе, что
нужно относиться с величайшим уважением к тем, кто хотя
и родились в богатстве, но, тем не менее, принимают актив-
ное участие в деятельности своего поколения, кто, пре
зирая наслаждения, проводит свои дни в труде. К чести
англичан нужно заметить, что их богатые классы не отли-
чаются праздностью, а, напротив, принимают живое учас-
тие в общественной деятельности, направленной на благо
народа.
Как в политической, так и в социальной и научной
деятельности состоятельные люди Англии играли видную
роль. Достаточно указать для примера великие имена:
Бэкона — отца современной философии, Уорчестера,
Бойля, Ковендина, Тальбота и Росса. Последний может
считаться величайшим механиком из пэров Англии. Теле-
скоп Росса представляет собой замечательнейший из всех
инструментов подобного рода.
В области политики и литературы мы преимуществен-
но встречаемся с самыми выдающимися деятелями из
высших классов. И в этих сферах успех достигается толь-
ко путем трудолюбия, практики и учения. Министр и
парламентский деятель неизбежно должны быть прилеж-
ными работниками. Таковыми являются: Пальмерстон,
Дерби, Россель, Дизраэли и Гладстон. Все эти люди не
пользовались благодеяниями “Билля 10 рабочих часов”, а
часто во время парламентских сессий трудились день и
ночь. Одним из самых выдающихся тружеников на этом
поприще был сэр Роберт Пиль. Он в необыкновенной
степени обладал способностью трудиться без устали и не
щадить самого себя. Его жизнь и деятельность представ-
ляют замечательный пример тому, что может совершить и
чего добиться человек со сравнительно скромными спо-
собностями благодаря неутомимому труду и прилежанию.
В течение 40 лет он заседал в парламенте, и труды его как
парламентского деятеля были поразительны. Это был чело-
25
век в высшей степени добросовестный, и всякое начатое
им дело он доводил до конца. Все спичи Пиля доказыва
ют, что им тщательно были изучены те вопросы, о которых
ему приходилось говорить или писать. Трудолюбие его
доходило почти до утрировки, и он не щадил усилий, чтобы
приноровиться к разнообразным умственным способнос-
тям своих слушателей. В то же время Пиль обладал боль-
шой практической сноровкой, проницательностью и спо-
собностью доводить всякое начинание до конца. В одном
отношении он превосходил многих людей: его взгляды
развивались и расширялись с течением времени. Лета,
вместо того чтобы сузить его воззрения, лишь смягчили и
усовершенствовали их.
Неутомимое прилежание лорда Брума вошло в пого-
ворку. Его общественная деятельность продолжалась свы-
ше 60 лет, в течение которых он с успехом действовал на
многих поприщах — законодательном, литературном, по-
литическом и научном. Каким образом он ухитрялся это
делать — загадка. Впрочем, развитие этой загадки заклю-
чается в том, что он ни одной минуты не оставался безде-
ятельным; но вместе с тем он обладал и железным здоро-
вьем. Достигнув возраста, когда большинство людей, как
говорится, уходят на покой, чтобы насладиться заслужен-
ным отдыхом — нередко для того, чтобы провести в лени
остаток дней — лорд Брум предпринял целую серию на-
учных исследований о свете и представил результаты на-
учным учреждениям Парижа и Лондона. В то же время он
напечатал свои замечательные очерки “Представители на-
уки и литературы при царствовании Георга III”, продол-
жал принимать участие в законодательных трудах и пре-
ниях в палате лордов. Сидней Смит однажды посовето-
вал ему довольствоваться таким трудом, какой в состоя-
нии исполнить трое; но прилежание лорда Брума не име-
ло границ.
Другим образцом работника этого же класса является
сэр Булвер-Литтон. Немногие писатели совершили
столько в различных сферах литературы, сколько Булвер
в качестве новеллиста, поэта, драматурга, историка, ора-
тора и политика. Он пробивал себе путь шаг за шагом,
пренебрегая удачей и воодушевленный лишь пламенным
стремлением к совершенству. Среди английских писате-
лей едва ли можно привести пример плодовитости и в то
же время высокого достоинства, подобный Булверу. Не-
утомимая деятельность Булвера заслуживает тем больше
26
похвалы, что она не обусловливалась никакими внешними
стимулами. Ему были доступны по его богатству и поло-
жению все блага мира, все удовольствия и развлечения
богатых людей, но он пренебрегал ими во имя плодотвор-
ного труда — литературы. Подобно Байрону, Булвер на-
чал с неудачного поэтического произведения “Сорные
травы”; вторым его произведением был роман “Фокленд” —
также неудачный. Человек менее энергичный потерял бы
веру в себя, но Булвер обладал мужеством и настойчи-
востью; не теряя надежды на успех, он продолжал работать.
Он был неутомим в своем трудолюбии, беспрерывно зани-
мался чтением, и наконец неудачи сменились блестящим
успехом, притом весьма быстро. Год спустя после неудач-
ного “Фокленда” появился “Пелем”, положивший начало
блестящей плеяде романов, выходивших из под пера Бул-
вера в течение свыше 30 лет.
Подобный же пример трудолюбия и прилежания в об-
щественной деятельности являет нам Дизраэли. Первые
труды его относятся к литературе, где он достиг успеха
также лишь после целого ряда неудач. Первые романы его
были осмеяны и признаны произведениями сумасшедше-
го; но его “Конингсби”, “Сивилла” и “Танкред” обнару-
жили в нем несомненный талант. Его первое выступление
в палате общин в качестве оратора также было неудачным —
речь его была громко осмеяна; но он закончил эту речь
словами: “До сих пор во всех моих начинаниях я достигал
цели; глубоко убежден, что придет время, когда вы будете
слушать меня без смеха”. И это время пришло. Высокое
положение, достигнутое Дизраэли, служит блестящим при-
мером тому, чего может достигнуть человек благодаря не-
утомимому трудолюбию и неутомимому преследованию
намеченной цели. Он не последовал примеру многих
молодых людей, у которых после первой же неудачи тот-
час опускаются руки. Дизраэли усердно изучал свои соб-
ственные недостатки, а равно и характер своих слушате-
лей, и практиковался в парламентском красноречии. Он
терпеливо добивался успеха и хотя поздно, но достиг цели.
Поэт Вордсворт совершенно верно высказался: “В
жизни две вещи должны быть совмещаемы, какими бы
противоположными они не казались: благородная зависи-
мость и благородная независимость, благородное доверие
и благородная самоуверенность”. С детства до старости
все люди более или менее зависят от других относительно
воспитания и образования, что отнюдь не влечет за собой
27
уменьшения энергии и самодеятельности. Наглядным при-
мером этому может служить Токвиль, отец которого был
пэром Франции, а мать внучкой Малерба. Благодаря фа
мильным связям он был назначен главным судьей в Вер
сале, но, по всей вероятности, чувствуя, что достиг этого
положения не личными заслугами, он отказался от зани-
маемой должности, желая быть в жизни всем обязанным
одному себе. Он покинул Францию и предпринял путеше
ствие по Соединенным Штатам, результатом которого было
его обширное сочинение “Демократия в Америке”. Трудо
любие Токвиля было поразительно. Сам Токвиль выска-
зал следующее: “Я сравниваю человека в этом мире с пу-
тешественником, который без перерыва направляется в
страны все более и более холодные; чем дальше он про-
двигается, тем тверже становится его шаг. Холод есть
великая болезнь души. Для борьбы с этим недугом требу-
ются не только умственные силы, но и содействие других”.
Токвиль часто признавался с благодарностью, что он мно-
гим обязан своим друзьям Кергорлею и Стоффелю, кото-
рые обменивались с ним мысленно и поддерживали его
морально.
Человеческая личность формируется под влиянием бес-
численного множества условий: примера и наставлений,
жизни и литературы, друзей и знакомых, настоящего и
прошлого. Но, как бы ни было велико значение этих вли-
янии, человек должен сам быть руководителем своей жиз-
ни и, не отвергая содействия других, рассчитывать лишь
на самого себя.
ИЗОБРЕТАТЕЛИ
И ПРОМЫШЛЕННЫЕ ДЕЯТЕЛИ
Одной из самых характерных особенностей
английского народа является промышленный
дух, обнаруживающийся во всей истории Англии и не
исчезнувший в настоящее время. Этот дух, проявляе-
мый общинами Англии, положил основание индивиду-
альному величию всего государства. Промышленное
развитие английской нации является результатом сво-
бодной деятельности отдельных лиц. Оно всегда соот-
ветствовало количеству рук и умов, которые посвящали
себя этой деятельности в качестве земледельцев, ремес-
ленников, изобретателей инструментов и машин, писа-
телей и художников. Пока дух промышленности явля-
ется жизненным принципом нации, она всегда имеет воз-
29
можность избежать ошибок, неизбежных в законодатель-
стве всякой страны, и несовершенств конституции.
Промышленное развитие нации служит лучшим дока-
зательством ее прогресса. Усидчивость и прилежание явля-
ются главными достоинствами отдельного лица, по край-
ней мере, в социальном отношении, и в то же время они
являются лучшей школой его саморазвития. Также точно
промышленность страны является верным критерием сте-
пени ее развития и надежной гарантией ее прогресса. Че-
стный труд и исполнение долга являются источниками
счастья. “Боги, — говорит поэт, — превратили труд в по-
шлину, взимаемую по дороге, ведущей на Елисейские
поля”. Несомненно, что сладок лишь тот хлеб, который
добыт собственным трудом, — все равно, физическим или
умственным. Благодаря труду был покорен земной шар,
благодаря ему же человечество освободилось от варварства;
ни один шаг цивилизации не был совершен без труда. Труд
не только необходимость и долг, но и блаженство. Только
для праздного он является тягостью. Обязанность тру-
диться начертана на наших нервах и мышцах, костях и
сочленениях, на извилинах головного мозга. Школа труда
является лучшей практической школой человеческой муд-
рости; самое простое ремесло отнюдь не несовместимо с
высокой степенью умственного развития.
Хьюго Миллер, лучше которого никто не был знаком с
хорошими и мрачными сторонами физического труда, сви-
детельствует на основании личного опыта, что работа, даже
самая тяжелая, является наслаждением и источником для
саморазвития. Он считает честный труд лучшим руководи
телем в жизни, а тяжелую школу труда — благороднейшей и
лучшей из всех школ, — школой, в которой учащиеся преоб-
ретают умение и желание приносить пользу, проникаются
духом независимости и привыкают к настойчивому пресле
дованию благих целей. Даже чисто механический труд,
развивая способность наблюдения, способствует накоплению
житейского опыта и в гораздо большей мере содействует
истинному развитию, чем чисто умственное образование.
Ряд великих имен, приведенных нами выше, — имен
людей, вышедших из рабочего класса и достигших славы на
разных поприщах: в науке, промышленности, литературе и
искусстве, — показывает, что преграды, возникающие из-за
бедности и трудности работы, вовсе не непреодолимы.
Что же касается великих изобретений и открытий, столь
сильно содействующих национальному развитию и благо-
30
состоянию, то не подлежит никакому сомнению, что боль-
шинству из них мы обязаны людям низших сословий. Если
из всей сферы человеческой деятельности выделить то,
что совершено людьми в этой специальной области, то на
долю других останется лишь очень немного.
Изобретатели привели в движение важнейшие отрасли
промышленности. Человечество обязано им многими при-
надлежностями первой необходимости, комфорта и роско-
ши; благодаря их гению и труду повседневная жизнь стала
во всех отношениях приятнее и счастливее. Наша пища,
наша одежда, убранство наших домов, стекло, которое
пропускает свет и в то же время предохраняет жилище от
холода; газ и электричество, которыми оснащаются наши
улицы и площади; средства передвижения по суше и по
воде; орудия производства всех предметов необходимости и
роскоши — все это продукты труда и гениальности несколь-
ких людей, нескольких умов. Благодаря подобным изобре-
тениям человечество становится счастливее, потому что они
содействуют благосостоянию частных лиц и общества.
Хотя изобретение самодвижущей паровой машины —
царицы всех машин— относится к сравнительно недавне-
му времени, но идея этого изобретения носилась в умах
уже несколько столетий тому назад. Подобно всем другим
изобретениям, оно точно также назревало шаг за шагом,
совершенствуясь в своих деталях из поколения в поколе-
ние, благодаря трудам людей, имена которых давно за-
быты. Так, зародыш идеи, брошенной Героном Александ-
рийским, не погиб: подобно пшеничному зерну, пролежав-
шему тысячелетия в саркофаге египетской мумии, он, в
свете современной науки, дал росток, сохранив таким об-
разом в течение многих веков свою жизненную силу. Тем
не менее изобретение паровой машины приобрело значе-
ние лишь тогда, когда оно вышло из области теории и
стало достоянием практических механиков. О какой вели-
кой серии терпеливых, кропотливых исследований и пре-
одолимых трудностей свидительствует эта машина! Она
одна уже является величайшим памятником силы челове-
ческой самопомощи. Вокруг нее группируются имена:
Савари — военного инженера, Ньюкомена — дартмутско-
го кузнеца, Каули — стекольщика, Поттера — машиниста,
Смиттона — гражданского инженера, и, наконец, имя,
красующееся над всеми остальными, — имя трудолюбиво-
го, терпеливого, неутомимого Джеймса Уатта — инстру-
ментального мастера.
31
Уатт был трудолюбивейшим человеком. История всей
его жизни свидетельствует о том, что величайшие резуль
таты достигаются не людьми богато одаренными от при-
роды, а теми, кто с особенным старанием прилагают к
делу свои способности, а это достигается только трудом,
прилежанием и опытностью. Многие люди того времени
обладали гораздо большими знаниями, чем Джеймс Уатт,
но ни один из них не прилагал столько старания и труда,
чтобы дать практическое применение своим познаниям. Он
был прежде всего чрезвычайно настойчив в преследова
нии намеченной цели. Он с особым рвением развивал в
себе привычку к активному вниманию, от которого зави
сят все высшие способности мыслящего и деятельного ума.
Действительно, по мнению Эджуорта, умственные разли
чия между людьми больше зависят от степени развития в
них привычки к вниманию, чем от различия их природных
способностей.
Еще ребенком Уатт находил предмет для изучения в
своих игрушках. Кружки и части кружков, разбросанные
около верстака его отца, послужили исходной точкой его
занятий оптикой и астрономией; плохое здоровье побуди
ло его проникнуть в тайны физиологии; прогулки по окрестно-
стям заставили заняться ботаникой и историей. Будучи
инструментальным мастером, он получил заказ сделать
орган, и хотя Уатт не имел музыкального слуха, он испол
нил заказ удачно благодаря тому, что тотчас же принялся
за изучение гармонии. Когда маленькая модель ньюкоме
новской паровой машины, принадлежавшая Глазговскому
университету, попала к нему для починки, он тотчас же
принялся за изучение всего того, что было известно о теп
лоте, разрежении и сгущении пара, продолжая в то же
время свои занятия по механике; результатом этого явилась
конструкция парового конденсатора.
Целых 10 лет работал Уатт над усовершенствованием
своего изобретения, находя поддержку лишь в немногих
друзьях; в то же время ему приходилось заботиться о кус-
ке хлеба для своего семейства путем изготовления и по-
чинки астролябий, изготовления и починки скрипок, флейт
и других музыкальных инструментов; для той же цели
ему приходилось быть надсмотрщиком за починкой дорог,
сооружением каналов, вообще браться за всякое дело, ко-
торое попадалось и доставляло честный заработок. Нако-
нец, Уатт нашел достойного товарища в лице другого
выдающегося промышленного деятеля — Матъю Бултона
32
из Бирмингема — человека сведущего, энергичного и
дальновидного, который поддержал предприятие и ввел
конденсатор Уатта во всеобщее употребление как рабочую
силу. Результаты усилий этих двух деятелей и составляют
в настоящее время достояние истории.
Многие даровитые изобретатели постепенно расшири-
ли действие паровой машины. С помощью многочисленных
средств они приспособили ее для различных отраслей про
мышленности: для движения всякого рода машин, судов,
для мукомольных мельниц, печатания книг, чеканки мо-
нет, ковки, строгания и вытачивания железа; словом, па-
ровую машину приспособили для всех видов труда, кото-
рые требуют двигателей. Одно из полезнейших примене-
ний паровой машины Тревитиком, — применение, впо-
следствии усовершенствованное Джорджем Стефенсоном
и его сыном, — в форме колесного локомотива, произвело
колоссальный переворот в общественных отношениях; уст
ройство локомотива по отношению к человеческому про-
грессу и цивилизации имеет большее значение, чем паро-
вой конденсатор Уатта.
Одним из первых великих результатов изобретения
Уатта, в силу которого производительные классы получи-
ли почти неограниченную власть, было основание бума-
гопрядильной мануфактуры.
С этой обширной отраслью промышленности связа
но великое имя ее первого основателя сэра Ричарда Ар
крайта, энергия и практические способности которого,
быть может, еще замечательнее его технической изоб-
ретательности. Оригинальность его открытия многократ
но подвергалась сомнению; впрочем, то же самое про-
изошло с Уаттом и Стефенсоном. Надо полагать, что
Аркрайт имел такое же отношение к ткацкой машине,
как Уатт к паровой и Стефенсон к локомотиву; он сгруп-
пировал отрывочные факты и сведения, все то, что было
уже известно по этому предмету, и дал им новое, ори-
гинальное направление. Хотя Льюис Пауль из Бирмин-
гема получил патент на изобретенную им ткацкую ма-
шину, действовавшую посредством валов, за 30 лет до
Аркрайта, но машина, сооруженная им, была столь не-
совершенна в своих деталях, что не могла получить
практического применения, и изобретение Пауля в силу
этого должно быть признано неудачной попыткой. Дру
гой малоизвестный механик из Лейфа, по имени Томас
Гайке, также создал ткацкую машину, действовавшую
2 С. Смайле
33
посредством воды, но и это изобретение оказалось прак-
тически непригодным.
Когда потребности промышленности возбуждают умы
изобретателей, то одна и та же идея обычно возникает
одновременно в нескольких умах; это одинаково относится
к паровой машине, электрическому телеграфу, телефону
и другим изобретениям. Многие даровитые люди работа-
ют в одном и том же направлении, приближаясь все боль-
ше и больше к осуществлению задуманной цели; но затем,
на почве, ими подготовленной, выступает человек с чисто
практическим умом и, воспользовавшись идеями своих
предшественников, с успехом прилагает их к делу — изоб-
ретение сделано. Тогда поднимается громкий протест со
стороны людей, трудившихся на том же поприще, доказы-
вающих свои права на сделанное изобретение или откры-
тие. Вот почему таким личностям, как Уатт, Стефенсон и
Аркрайт приходится отстаивать свою репутацию честных
людей и свои заслуги как изобретателей.
Ричард Аркрайт, как большинство наших великих ме-
хаников, принадлежал к низшему сословию. Он родился
в 1732 г. в Престоне. Его родители были очень бедны, и
он был младшим из 13 детей; Аркрайт никогда не ходил в
школу; все образование, которое он получил, он дал сам
себе; к тому же он едва умел писать. Мальчиком он был
отдан к цирюльнику и, научившись этому ремеслу, завел
собственную мастерскую в Болтоне; мастерская эта поме-
щалась в подвале, над которым красовалась следующая
надпись: “Зайдите к подземному цирюльнику! Он бреет
за одно пенни”. Остальные цирюльники из-за конкурен-
ции вынуждены были понизить плату, вследствие чего
Аркрайт, в свою очередь, довел ее до 1/2 пенни. Спустя
несколько лет он покинул свой подвал и сделался стран-
ствующим торговцем волосами. В то время в моде были
парики, и выделка их составляла весьма серьезную от-
расль парикмахерского ремесла. Аркрайт скупал волосы,
делал из них косы и парики, затем продавал их и давал на
прокат, в особенности во время ярмарок в Ланкашире.
По-видимому, Аркрайт вел свои дела очень удачно. Он
торговал к тому же химической краской для волос, что
также содействовало сбыту товара, но Аркрайт не доволь-
ствовался торгашеской деятельностью. Когда парики вышли
из моды, он увлекся модой другого рода, господствовав-
шей тогда в Англии — механическими изобретениями. В
то время вопрос об устройстве ткацкой машины был зло-
34
бодневным, и наш цирюльник решился пустить свою утлую
ладью по безграничному морю изобретательности. Подоб-
но многим другим самоучкам, он стал посвящать весь свой
досуг изобретению perpetuum mobile. Эти опыты отнима
ли у него столько времени, что он стал запускать свои
дела, прожил небольшие деньги, которые скопил, и впал в
большую бедность. Жена его — в это время он был уже
женат — считала все его занятия чистой потерей времени и
денег и однажды, в припадке негодования, разбила все
его модели и аппараты, считая их причиной семейного
несчастья. Но Аркрайт был человек упорный и энтузиаст;
поступок жены до такой степени возмутил его, что он не-
медленно с ней разошелся.
Во время своих странствий Аркрайт познакомился с
человеком по имени Кей — часовщиком из Баррингтона,
который помог ему в устройстве некоторых частей
perpetuum mobile. Предполагают, что этот-то Кей и сооб-
щил Аркрайту основной принцип ткацкого станка с валами;
с другой стороны, утверждают также, что мысль эта воз-
никла впервые у самого Аркрайта, когда он увидел од-
нажды, как раскаленный кусок железа превратился в длин-
ную полоску, когда был пропущен между железными
валами. Как бы то ни было, идея, однажды засевшая в его
уме, всецело овладела им, и он продолжал работать над ее
осуществлением, причем Кей, конечно, ни в чем не мог
ему помочь.
Аркрайт оставил торговлю волосами и всецело посвя-
тил себя усовершенствованию своей машины, модель ко-
торой, исполненная Кеем под его руководством, была
выставлена в приемном зале училища в Престоне. Выста-
вить машину в городе, в котором такое множество народа
добывало себе хлеб ручным трудом, было делом очень
опасным. Уже стал раздаваться зловещий ропот, угрожа-
ющие взоры уже обращались к училищу, и Аркрайт, помня
об участи Кея, который был вынужден бежать из Ланка-
шира благодаря своему изобретению летучего челнока, а
также об участи Гааргрева, тонкопрядильная машина ко-
торого была разбита вдребезги чернью в Блакборне, бла-
горазумно решил запаковать свою модель и направиться в
менее опасные места. Таким образом, он прибыл в Нот-
тингем, где обратился к местным банкирам с просьбой
оказать ему денежную помощь. Братья Райт согласились
ссудить его известной суммой с условием участия в буду-
щих доходах от изобретения. Тем не менее машина не могла
35
быть сооружена так скоро, как они пожелали, и банкиры
посоветовали Аркрайту обратиться к мистерам Струтту
и Ниду. Первый из них был известным изобретателем па
тентованной вязальной машины. Он сразу понял значение
изобретения, и таким образом организовалось товарище-
ство, и в то же время решилась судьба Аркрайта. Патент
был взят на имя “Ричарда Аркрайта из Ноттингема, часов-
щика” в 1769 г. — в том же году, в котором Уатт получил
патент на свой паровой конденсатор.
Первый прядильный завод был построен в Ноттинге
ме. Машины приводились в движение лошадьми. Вскоре
после того был построен второй завод в Кромфорде, в
Дербишире, где действовал водяной двигатель.
Но дело Аркрайта, собственно говоря, еще только на-
чиналось; ему предстояло усовершенствовать все детали
своей машины. Он продолжал неутомимо работать над
усовершенствованием своего изобретения и только
благодаря этому труду достиг полного успеха. В течение
нескольких лет предприятие было совершенно невыгодно.
Оно поглощало огромные деньги без всякого результата.
Когда же успех стал более упрочиваться, ланкаширские
фабриканты вознегодовали и потребовали уничтожения
привилегий Аркрайта, подобно тому, как корнуэльские
рудопромышленники хотели лишить Бултона и Уатта выгод
от изобретенной ими паровой машины. Аркрайта даже
объявили врагом рабочего сословия, и небольшой завод,
выстроенный им близ Хорли, был разрушен чернью, не-
смотря на присутствие военной силы и полиции. Жители
Ланкашира отказались покупать ткани, выделываемые на
машине Аркрайта, несмотря на то, что они были признаны
лучшими из существовавших в то время. Затем мелкие
производители отказались платить за право пользования
его машиной и вошли в стачку с целью произвести давле-
ние на суд, к содействию которого Аркрайт обратился. К
величайшему огорчению благомыслящих людей, патент
Аркрайта был уничтожен. Проходя после судилища мимо
дома, в котором находились его враги, Аркрайт услышал,
как один из них громко произнес: “Наконец то мы укро-
тили старого цирюльника”. Аркрайт хладнокровно отве
тил: “Не радуйтесь, у меня осталась бритва, которой я
всех вас обрею". Он устроил несколько новых фабрик в
Ланкашире, Дербишире и в Ньюланарке в Шотландии.
Кромфордские заводы, после того как он разошелся со
Струпом, также перешли в его руки; превосходство его
36
продукции было таково, что в короткое время он овладел
всей отраслью промышленности, устанавливал цены и руко-
водил всем ходом бумагопрядильного дела.
Аркрайт был человеком великой силы характера, нео
бычайной энергии, необычайного усердия, — человеком, в
котором гениальность соединялась со способностью к са-
мому тяжелому и упорному труду. Одно время, когда уст
ройство его многочисленных фабрик было в полном ходу,
он ежедневно работал с 4 часов утра до 9 часов вечера.
Пятидесяти лет от роду он принялся за изучение английс-
кой грамматики и сам упражнялся в правописании. Пре-
одолев все препятствия, он с полным удовлетворением
ощутил успех своего предприятия. Спустя 18 лет после
сооружения им первой машины, он достиг такой славы и
почета, что был назначен главным шерифом в Дербиши
ре, и вслед затем Георг III пожаловал его кавалером ор-
дена Подвязки. Он умер в 1792 г. Как бы то ни было,
Аркрайт был основателем такой отрасли фабричной про-
мышленности в Англии, которая явилась источником обо-
гащения как отдельных лиц, так и всей нации.
Все другие обширные отрасли промышленности Вели
кобритании выявили также энергичных людей труда, ко
торые содействовали обогащению целых местностей.
Таковы: Струтт, Тенантс из Глазго, Пиль, Ашу орд,
Берли, Фильзон, Аштон, Гейвуд и Энсворт. Некоторые
из потомков этих деятелей играли немаловажную роль и в
политической истории Англии. Таково, например, досто-
славное семейство Пиль.
Родоначальником его был живший в середине прошлого
столетия мелкий землевладелец, собственник фермы Хол-
хауз близ Блэкберна, — Роберт Пиль. Впоследствии он по-
селился с семейством в самом городе. Семейство это было
многочисленно. Приближаясь к старости, Пиль пришел к
убеждению, что фермерство в бесплодных окрестностях
Блэкберна никоим образом не упрочит в будущем благосос
тояние его семьи. Блэкберн и его окрестности зато издавна
славились домашним производством полотняных и бумажных
тканей. Производством этим занимались почти во всех домах
трудолюбивых фермеров в свободное от полевых работ время.
Роберт Пиль первоначально также занимался выделкой ко-
ленкора. Он относился к делу добросовестно, и продукты
его отличались доброкачественностью. Работа шла успеш
но. Он был предприимчив и один из первых ввел в употреб-
ление только что изобретенный льночесальный вал.
37
Но главное внимание Роберта Пиля было обращено на
набивку миткаля — искусства малоизвестного в то время;
и он стал производить многочисленные опыты по набивке
машинным путем. Опыты эти производились секретно в
его собственном доме при содействии одной из дочерей.
По обычаю, в доме Пиля употреблялись для обеда оло-
вянные блюда. Пиль сделал на одном из блюд рисунок
набивки, и ему пришла в голову мысль, что набивка мо-
жет быть производима посредством оловянных клише при
помощи валов. Близ фермы Холхауз жила женщина, у
которой был каток для белья. Пиль воспользовался случа-
ем: он покрыл выцарапанный на олове рисунок растертой
краской и пропустил кусок коленкора вместе с оловянным
блюдом под валом. На коленкоре получился очень недур-
ной отпечаток. Таково происхождение бумажно-ситцена-
бивного производства. Вскоре Роберт Пиль усовершенство-
вал приемы набивки. Первые рисунки, набитые им, изоб-
ражали листья петрушки, и вот почему петрушка еще и
поныне в окрестностях Блэкберна называется пилевой тра
вой. Искусство набивки тканей было впоследствии значи-
тельно усовершенствовано одним из сыновей Роберта Пиля,
главой фирмы “Пиль и К°”, в Черче. Воодушевленный
успехом, он вскоре оставил фермерство, переселился в
Бруксайд — село в двух милях от Блэкберна — и посвятил
себя исключительно новому производству. При помощи
сыновей, людей столь же энергичных, как он сам, он в
течение многих лет работал с полным успехом. Когда
сыновья Пиля возмужали, то они разделились и основали
несколько самостоятельных фирм, из коих каждая сдела-
лась немаловажным промышленным центром, в котором
находили заработок многие тысячи рабочего люда.
Из дошедших до нас данных о характере Роберта Пиля
мы должны заключить, что это был человек замечатель-
ный — умный, проницательный и дальновидный. Но нуж-
но заметить, что сведения о его личности чрезвычайно
скудны. Сын его, сэр Роберт Пиль, так отзывался о нем:
“Отец мой глубоко постигал важное значение промыш-
ленности в социальном отношении; он постоянно говорил,
что нажива частных лиц ничто в сравнении с возрастани-
ем народного благосостояния путем промышленного разви-
тия”.
Сэр Роберт Пиль, первый баронет и второй представи-
тель этой промышленной фирмы, унаследовал от отца,
вместе с его состоянием, и его трудолюбие и предприим
38
чивость. Условия, при которых ему приходилось работать,
были, однако, несравненно лучше, так как Роберт не ис-
пытывал материальные стеснения и недостатка в капита-
ле. Двадцати лет от роду Роберт Пиль решился вести на-
бивное дело самостоятельно. Ему помогли его дядя Джеймс
Гоуорт и Уильям Иетс из Блэкберна; капитал, собран-
ный ими, однако, не превышал 500 фунтов стерлингов;
главным пайщиком был Иетс. Руководил всем делом мо-
лодой Пиль, о котором говорили: “У него старая голова
на молодых плечах”. Была куплена старая разваливша-
яся мельница с принадлежащей ей землей за сравнительно
небольшую сумму, близ городка Бюри, выстроили несколь-
ко деревянных сараев, и фирма в 1770 г. начала свои опе-
рации. Спустя несколько лет к набивному производству
было присоединено бумагопрядильное.
Компаньоны вели чрезвычайно скромный образ жиз-
ни. Подтверждением этому может служить следующий
случай, имевший место в первое время возникновения то-
варищества. Уильям Иетс был человеком семейным и имел
скромное хозяйство. Желая услужить Пилю, который был
одинок, он согласился принять его в качестве жильца. Они
условились, что Пиль будет платить ему за комнату и стол
8 шиллингов в неделю, но Иетс нашел, что этого мало, и
попросил Пиля прибавить 1 шиллинг. Пиль сначала не
соглашался, и между ними возникло недоразумение, кото-
рое, однако, окончилось тем, что они согласились на 1/2
шиллинга прибавки.
Старшую дочь Уильяма Йетса звали Эллен, и она, еще
будучи ребенком, стала любимицей молодого жильца.
Нередко, вернувшись домой после дневного труда на фаб-
рике, он сажал ее на колени и говорил: “Милая Нелли,
хочешь быть моей женой?” На это девочка всегда отве-
чала: “Да”. — “В таком случае я буду ждать, Нелли; я
женюсь на тебе, и ни на ком другом”. И Роберт Пиль
сдержал слово. Спустя 10 лет, став к тому времени чело-
веком со средствами, он женился на красавице Эллен Иетс,
когда ей исполнилось 17 лет. Прелестное дитя преврати-
лось в миссис Пиль, впоследствии же леди Пиль — мать
будущего премьера Англии. Леди Пиль была благородная
и прекрасная женщина, исполненная доброты и посто-
янства. Она обладала редкой силой ума и была верной, пре-
данной подругой и советчицей своему мужу. Спустя несколь-
ко лет после замужества она стала помогать ему, взяв на
себя значительную долю корреспонденции, потому что сам
39
Пиль не любил писать и к тому же писал очень плохо.
Леди Пиль умерла в 1803 г., лишь три года спустя после
того как муж ее был пожалован в баронеты. Говорят, что
фешенебельная жизнь в Лондоне, столь непохожая на их
прежнюю жизнь, неблагоприятно повлияла на ее здоро
вье, и старый мистер Иетс впоследствии не раз говаривал:
“Если бы Роберт не сделал из нашей Нелли леди, то она
осталась бы жива”.
Фирма “Иетс, Пиль и К°“ работала успешно; дела шли
прекрасно, и компаньоны наживались. Сам Роберт Пиль
продолжал оставаться душой предприятия. В нем приле-
жание и энергия соединились с большой практической сно-
ровкой и недюжинными коммерческими способностями —
качествами, которые редко можно было найти между тог-
дашними заводчиками. Это был человек железного
характера и неутомимый в работе. Одним словом, в на-
бивном деле Пиль был тем же, чем Аркрайт в ткацком, и
успех, достигнутый им, был нисколько не меньше. Пре-
восходное качество изделий явилось причиной огромного
спроса на них, и фирма эта сделалась первой в Ланкаши-
ре. Помимо мануфактуры в Бюри, компания основала
подобные же мануфактуры в соседних местностях, а именно
в Ируэлле и Роке. К чести ее нужно заметить, что, прилагая
все старания к улучшению качества изделий, она в то же
время принимала все меры к улучшению быта рабочих,
доставляя им заработок даже во время застоя.
Сэр Роберт Пиль весьма быстро оценивал значение
всяких усовершенствований и изобретений, в особенности
тех, которые относились к набивному производству. Так,
он первый ввел усовершенствованный способ набивки,
называемый способом сопротивления. Способ этот состо
ял в накладывании особого рода теста, “сопротивляюще-
гося вещества”, на те места ткани, которые должны ос-
таться белыми. Изобретателем этого теста был лондонс-
кий рабочий. Он продал Пилю свое изобретение за нич-
тожную сумму. Потребовался, однако, год или два, чтобы
применить способ на практике и усовершенствовать его.
Успех был блестящий. Благодаря такому способу рисун
ки, набиваемые на коленкоре, получали необыкновенную
отчетливость, и вскоре изделия бюрийского производства
стали считаться лучшими из всех существующих. Подоб
ные же фирмы, руководимые другими членами того же
семейства Пилей, основаны в Борили, Фоксгиль банке и в
Алтгеме в Ланкашире, в Селли в Йоркшире, а впослед
40
ствии в Бертоне-Тренте в Стаффордшире. Эти мануфак-
туры, обогатившие их основателей, были в то же время
образцами хлопчатобумажного производства и школами
для лучших мастеров набивного дела и мануфактурщиков
в Ланкашире.
Среди других основателей мануфактурных производств
заслуживают особого внимания Уильям Ли — изобрета-
тель вязальной машины, и Джон Гиткот — изобретатель
машины для приготовления тюля, как люди, обладающие
большими познаниями в механике, создавшие обширные
производства в Ноттингеме и содействовавшие возраста-
нию благосостояния всего рабочего населения его. Сведе
ния, касающиеся подробностей изобретения вязальной
машины, чрезвычайно запутаны и во многих отношениях
противоречивы, но имя изобретателя стоит вне сомнения.
Это был Уильям Ли, родившийся в 1563 г. в Вудборо, —
деревне, расположенной в 7 милях от Ноттингема. По од-
ним данным, Ли был мелким землевладельцем, по другим —
бедным школьником, который с самого раннего детства
вынужден был бороться с нищетой. Он поступил служ-
кой1 в коллегию Христа в Кембридже в мае 1579 г. Отно-
сительно дальнейшей судьбы его нет достоверных сведе-
ний; известно только то, что в то время, к которому отно-
сится изобретение вязальной машины, он был викарием в
Карлвертоне близ Ноттингема.
По мнению некоторых писателей, изобретение это
явилось результатом неудачной сердечной привязанное
ти. Говорят, что карлвертонский викарий влюбился в мо-
лодую девушку из своего села, которая не отвечала ему
взаимностью. Когда он посещал ее, то она больше обра-
щала внимание на чулок, который постоянно вязала, чем
на викария, и взор ее всегда был сосредоточен на спицах,
а не на обожателе. Говорят, что вследствие этого у Ли
появилось такое отвращение к ручному вязанию чулок,
что он твердо решил изобрести вязальную машину, которая
обратила бы вязание чулок в праздное занятие. В про-
должение целых трех лет он неутомимо трудился над
этой задачей, жертвуя всем для осуществления своей
новой идеи. Когда Ли наконец добился известного
результата и мог надеяться на успех, он отказался от
занимаемой должности и всецело посвятил себя делу
машинного вязания чулок.
1 Термин “фамулус” нельзя перевести иначе. (Прим, пер.)
41
В таком виде сообщает историю изобретения вязальной
машины Гензон. Достоверность ее, конечно, чрезвычайно
трудно проверить, но как бы то ни было, не подлежит
сомнению, что изобретатель этого обладал необыкновен-
ным механическим гением. Действительно, викарий, жи-
вущий в глухой деревне, проводивший большую часть дня
над книгами, подмечает в быстрых и неуловимых движе-
ниях пальцев женщины, вяжущей чулок, сложную меха-
нику вязания и сооружает механизм, заменяющий ручной
труд. Заслуга Ли тем больше, что в то время ремесла на-
ходились в совершенно зачаточном состоянии; на механи-
ческие же изобретения в области промышленности обра-
щали очень мало внимания. Ли пришлось импровизиро-
вать различные части своей машины и прибегать к всевоз-
можным ухищрениям, чтобы преодолеть возникающие
трудности. Он обладал очень несовершенными инструмен-
тами и материалами; у него не было помощников. Соглас-
но традиции, первая сконструированная им машина была
двенадцатимерная, главные части ее были деревянными;
иглы были вставлены в бруски, а в спицах ушки проде-
ланы посредством тонкого напильника. Наконец все за-
труднения были преодолены, и после трехгодичного труда
машина была уже настолько усовершенствована, что могла
быть употреблена в дело. Бывший викарий, исполненный
энтузиазма, усердно занялся вязанием чулок в Карлверто-
не; он занимался этим делом в течение нескольких лет,
посвятив в него своего брата Джеймса и некоторых зна-
комых.
Когда машина была доведена до значительной степени
совершенства, у Ли появилось желание заручиться покро-
вительством королевы Елизаветы, любовь которой к вяза-
ным шелковым чулкам была общеизвестна. Ли отправился
в Лондон с целью во что бы то ни стало показать свое
изобретение Ее Величеству. Предварительно он показал
его некоторым придворным, в том числе сэру (впослед-
ствии лорду) Уильяму Генсдону. Наконец ему удалось
добиться аудиенции у королевы, и он показал ей свою
машину в действии. Тем не менее он не встретил в короле-
ве сочувствия, на которое рассчитывал. Говорят, что она
отнеслась отрицательно к вязальной машине потому, что,
по ее мнению, это изобретение лишило бы заработка мно-
жество трудящегося народа, добывающего хлеб насущный
вязанием чулок. Поиски других покровителей также не
увенчались успехом. Видя, что к нему и к изобретению
42
его относятся недружелюбно, Ли принял предложение,
сделанное ему Сюлли, — проницательным министром Ген-
риха IV, — отправиться в Руан, один из самых главных
промышленных центров Франции, и основать там машин-
ное производство чулок.
В 1605 г. Ли со своими машинами отправился во Фран-
цию, взяв с собой брата и семерых рабочих. В Руане Ли
встретил чрезвычайно радушный прием и повел дело на
широкую ногу. У него было в полном ходу девять
вязальных машин, как вдруг стряслась беда: Генрих IV —
его покровитель — пал от руки убийцы Равальяка, и все
радужные надежды Ли разбились в прах. Лишившись под-
держки, Ли отправился в Париж, но будучи протестантом
он ничего не мог добиться при дворе. Опечаленный и огор
ченный до глубины души нравственными страданиями, Ли
вскоре умер в Париже в горе и нищете.
Брат Ли с рабочими уехал из Франции, оставив в Руа-
не две машины. Вернувшись в Ноттингем он вступил в
компанию с неким Аштоном, мельником из Торотона, ко-
торому уже было известно изобретение Ли. Эти двое с
семью рабочими и таким же числом машин начали работать
в Торотоне и повели дело очень удачно; место было очень
благоприятное: в соседнем Шервудском округе было сильно
развито овцеводство и имелись большие склады шерсти.
Аштону приписывают замену деревянных частей машины
свинцовыми, что было значительным усовершенствовани-
ем. Вязальные машины постепенно получили большое
распространение в Англии, и машинное производство чулок
стало важной отраслью народной промышленности.
Одно из самых важных видоизменений вязальной ма-
шины было сделано в 1777 г. двумя рабочими, Фростом
и Холмсом, которые приспособили ее для изготовления
тюля. За 30 лет это производство достигло такого процве-
тания, что в Англии было в ходу 1500 машин, дававших
заработок около 15 000 рабочих. Тем не менее война, пе-
ремена моды и другие обстоятельства привели к тому, что
это производство стало быстро падать, до тех пор пока
Джон Гиткот из Тайвертона изобретением машины для
плетения кружев снова не поднял это дело и не обосновал
его на новых началах.
Джон Гиткот был сыном сельского фермера в Лонг-
Уэлтоне, в Лейчестершире, где он и родился в 1784 г. Он
выучился читать и писать в сельской школе, но вскоре
был взят оттуда и отдан в обучение к машинному мастеру
43
в соседнюю деревню. Мальчик весьма скоро научился вла-
деть инструментами и сразу постиг все детали вязальной
машины, а также более сложной — навивальной. На досу-
ге он придумывал различные усовершенствования этих
машин, и его друг мистер Безли утверждал, что когда Гит-
коту исполнилось 16 лет, у него уже созрела мысль изоб-
рести такую машину, при помощи которой можно было
бы изготовлять кружева, подобные французским и бекин-
гемским. Первое практическое усовершенствование было
введено им в навивальной машине. Посредством чрезвы-
чайно остроумного приспособления ему удалось изгото-
вить тюль, имевший вид кружев. Успех побудил его про-
должить изучение кружевного механизма. Вязальная ма-
шина уже употреблялась в видоизмененной форме для
приготовления кружевного тюля, ткань которого состояла
из петель, как в чулке, и отличалась непрочностью. Мно-
гие даровитые ноттингемские механики в течение долгих
лет трудились над изобретением машины, посредством
которой пересечения нитей скреплялись бы не петлями, а
сучением. Многие из этих тружеников умерли в бедности,
иные сошли с ума, и все их попытки были одинаково не-
удачны. Старая навивальная машина продолжала действо-
вать.
Двадцати одного года от роду Гиткот женился и при-
был в Ноттингем, чтобы найти работу. Будучи опытным
вязальщиком и навивальщиком, он очень скоро ее нашел,
однако, мысль о машине для плетения кружев не поки-
дала Гиткота, и он настойчиво продолжал работать над ее
осуществлением. Прежде всего он изучил искусство пле-
тения бекингемских, или подушечных, кружев, с целью в
точности узнать механизм плетения. Это была тяжелая,
.утомительная работа; но еще гораздо труднее было доду-
маться до того, каким образом заставить механизм произ-
вести те же движения, какие производят руки при плете-
нии кружев. Его хозяин Эллиот отзывался о нем, как о
человеке терпеливом, прилежном, самоотверженном, не ос-
танавливающемся ни перед трудностями, ни перед неуда-
чами и твердо верующем, что изучение механических прин-
ципов рано или поздно приведет его к осуществлению
желанной цели. В продолжение этого времени жена Гит-
кота находилась в такой же тревоге, как и он сам. Она
отлично знала все преграды и трудности; кроме того, пер-
спектива нищеты сильно беспокоила ее, потому что муж,
посвящая все время своему изобретению, не мог продол-
44
жать заниматься работой, дававшей дневное пропитание.
Несколько лет спустя, когда все трудности были блестяще
преодолены, супруги Гиткот вспомнили разговор, имев-
ший место между ними в одну из достопамятных суббот, в
самый тяжелый период их жизни:
— Джон, — боязливо спросила жена, — машина дей-
ствует?
— Нет, Анна, — ответил он, — я опять разобрал ее всю
по частям.
Хотя он пытался придать своему тону уверенность и
даже улыбался, но бедная женщина не могла дольше сдер-
живать наплыва чувств и горько заплакала. Тем не менее
конец испытания был уже очень близок. Спустя несколь-
ко недель радостный и счастливый Джон Гиткот вернулся
домой и показал жене первую полоску кружев, сплетен-
ную на его машине.
Очень трудно описать устройство столь сложной ма-
шины, какова машина Гиткота. Это была механическая
подушка для плетения кружев, с коклюшками; движения
механизма вполне соответствовали движениям человечес-
ких рук. Анализируя составные части ручного кружева,
Гиткот заметил, что нити располагаются в нем продольно
и диагонально. Величайшую трудность, как сознавался впо-
следствии он сам, при машинном производстве кружев
составляло именно проведение последних, т. е. диаго-
нальных нитей; но все трудности ему удалось преодолеть
с блестящим успехом, и когда ему минуло 24 года, он по-
лучил патент на свое изобретение.
Как это всегда имеет место в подобных случаях, право
Гиткота на его изобретение послужило предметом недо-
вольства и было подвергнуто сомнению. Отвергая значе-
ние патента, полученного Гиткотом, фабриканты кружев
без всякой церемонии стали употреблять кружевную ма-
шину, совершенно игнорируя ее изобретателя. Вскоре было
испрошено еще несколько патентов на усовершенствова-
ния и улучшения, введенные в эту машину. И только тогда,
когда эти мнимые изобретатели перессорились между со-
бой и завели один против другого тяжбы, окончательно
были установлены права Гиткота на его изобретение. Один
из фабрикантов предъявил иск к другому, жалуясь на
подрыв своего патента. Суд вынес приговор, по которому
признал виновным не ответчика, а истца, на том основа-
нии, что обе машины были контрафакциями патентован-
ной машины Гиткота. При этом сэр Джон Копли (впо-
45
следствии лорд Линдгорст), защищавший на суде инте-
ресы Гиткота, изучил производство кружев во всех под-
робностях. Прочитав дело, он сознался, что не может выска
зать никакого определенного мнения, тем не менее дело
это показалось ему чрезвычайно важным, и потому он
решил ознакомиться во всех подробностях с устройством
кружевных машин. С этой целью он отправился в Ноттин-
гем и усердно занялся машинным плетением кружев. Вслед-
ствие этого он на суде обнаружил столь глубокие знания
всех деталей устройства машины Гиткота и с такой ясностью
доказал оригинальность этого изобретения, что судьи, при
сяжные и публика были поражены. Только благодаря столь
добросовестному отношению к работе ученого юриста дело
Гиткота было выиграно.
По окончании процесса по наведенным справкам ока-
залось, что в Англии работает до 600 кружевных машин
его изобретения, и Гиткот возбудил против фабрикантов
дело; все они были приговорены к уплате весьма значи-
тельного штрафа в пользу казны. Но выгоды, полученные
фабрикантами от машинного производства кружев, были
очень велики, и потому кружевные машины в короткое
время получили широкое распространение, несмотря на
то, что цена на кружева упала с 5 фунтов стерлингов до 5
пенсов за квадратный ярд в течение 25 лет. За тот же
период ежегодная прибыль, получавшаяся от кружевного
производства, равнялась 4 000 000 фунтам. В то же время
производство это давало заработок 150 000 рабочим.
Но вернемся к жизнеописанию Гиткота. В 1809 г. он
является уже крупным фабрикантом кружев в Лофбору, в
Лейчестершире. Здесь он в течение нескольких лет отлич-
но вел дело, давая большому числу рабочих заработок,
колебавшийся от 5 до 10 фунтов в неделю. Тем не менее
увеличение количества рабочих рук, обусловленное введе-
нием новой машины, не могло остановить глухого ропота
в рабочем сословии, так как машина эта, с другой сто-
роны, весьма многих лишила заработка. Ропот этот пре-
вратился в обширный заговор, поставивший себе целью
истребить все кружевные машины в Англии. Уже в 1811 г.
начались несогласия между фабрикантами чулок и кру-
жев и рабочими в юго-западной части Ноттингемшира и в
соседних с ними частях Дербишира и Лейчестершира. Ре-
зультатом этого явилось скопище рабочих близ Сеттона, в
Ашфилде; скопище это средь бела дня разрушило вязаль-
ные и кружевные машины фабрикантов. Некоторые из за-
46
чинщиков этого беспорядка были арестованы и наказаны,
и волнения несколько улеглись. Но разрушение машин
продолжалось тайно, как только представлялся удобный
случай. Кружевная машина была очень тонкой конструк-
ции, и одного удара молотка хватало, чтобы вконец ис
портить ее, и так как работа на машинах производилась
большей частью в отдельных зданиях, а нередко и в
частных жилищах, то найти случай разрушить машину
было совсем нетрудно. В окрестностях Ноттингема,
бывшего главным центром беспорядков, разрушители ма-
шин создали хорошо организованные шайки. Они устраи-
вали ночные митинги, на которых устанавливался опреде-
ленный план дальнейших действий. По всей вероятности,
для того, чтобы внушить к себе больше доверия, они
распространили слухи, что ими предводительствует не
кто Нед Лудд, или генерал Лудд, поэтому их и называ-
ли луддитами. В силу этой организации в течение зимы
1811 г. разрушение машин производилось в чрезвычай-
но обширных размерах, причиняя величайшие бедствия
и лишая большое количество рабочего люда заработ-
ков. Между тем владельцы машин стали перевозить их
из сел и уединенных помещений в города и устанавли-
вать на товарных складах.
Луддиты, однако, по-видимому, не упали духом, что
объясняется снисходительностью, с которой отнесся суд к
тем из них, которых удалось захватить, и немного спустя
мания разрушения машин снова возобновилась и быстро
распространилась в северных и средних фабричных
округах. Организация стала более тайной; заговорщики
обязывались клятвой повиноваться распоряжениям пред-
водителей; измена же наказывалась смертью. Все машины,
употреблявшиеся в производстве полотна, коленкора и
кружев, было решено уничтожить, и в течение многих лет
царил полный террор. В Йоркшире и Ланкашире заводы
подвергались дерзким нападениям вооруженных бунтов-
щиков. Многие из них были разрушены или сожжены,
так что появилась необходимость охранять их войсками и
милицией. Владельцы заводов были обречены на смерть;
многие из них подверглись нападению, а некоторые были
убиты. Наконец законная власть приняла энергичные меры.
Многие луддиты были арестованы, некоторые казнены, и
спустя несколько лет снова восстановился порядок. Раз-
рушители машин, столь долго свирепствовавшие в Анг-
лии, были укрощены.
47
К числу заводчиков, подвергшихся нападению лудди-
тов, принадлежал и сам изобретатель кружевной машины —
Гиткот. Летом 1816 г. на его завод в Лофбору ворвалась
толпа бунтовщиков с факелами, подожгла завод и разру
шила 37 кружевных машин и на 10 000 фунтов стерлингов
товару. Десять человек были схвачены и восемь казнены.
Гиткот потребовал, чтобы графство возместило убытки.
Гиткоту отказали, но королевский суд решил дело в его
пользу и заставил графство заплатить Гиткоту 10 000 фун-
тов стерлингов. Муниципальные власти попытались при-
соединить к уплате условие, в силу которого Гиткот обя-
зывался бы пустить эту сумму в оборот исключительно в
Лейчестершире, но он отказался, так как уже решил пере-
нести свою деятельность в другое место.
В Тайвертоне, в Девоншире, он купил обширное зда-
ние, в котором прежде помещалась шерстопрядильная
мануфактура. В Тайвертоне суконное производство при-
шло в упадок. Здание пустовало, и сам город сильно обед-
нел. Гиткот, обновив и расширив купленное здание, нала-
дил кружевное производство на более высоком уровне,
чем прежде. У него было на полном ходу до 300 машин, и
весьма значительное количество рабочих получали хоро-
ший заработок. К производству кружев он присоединил
несколько других сходных производств: нитяное, шелко-
прядильное, тюлевое. Он также основал в Тайвертоне же-
лезоделательный завод, на котором изготовлялись земле-
дельческие орудия: их недостаток весьма сильно ощущался
во всем округе. Гиткот был глубоко убежден, что сила
пара может заменить человеческие руки на всех тяжелых
работах, и долгое время он работал над изобретением па-
рового плуга. В 1832 г. труды Гиткота увенчались успе-
хом, и он получил патент на свое изобретение. Паровой
плуг Гиткота хотя и вытеснен в настоящее время плу-
гом Фаулера, но в то время был лучшей из машин
этого рода.
Гиткот был человеком, отличавшимся большими при-
родными способностями. Он обладал сильным умом,
быстрым соображением, а в практическом отношении это
был гений высшего полета. Вместе с тем он отличался чест-
ностью, правдивостью и прямотой — высшими чертами
человеческого характера. Будучи самоучкой, Гиткот всегда
ободрял молодых людей, желавших трудиться, внушал им
не зарывать в землю способностей и не терять энергии.
Несмотря на то, что время его было всецело посвящено
48
работе, Гиткот все же нашел возможность усердно заняться
изучением французского и итальянского языков и в со-
вершенстве усвоил их грамматику. Кроме того, прилеж-
ным изучением литературы он обогатил свой ум всесто-
ронними знаниями и выработал в себе определенные
взгляды обо всех предметах, достойных человеческого
внимания. 2000 рабочих, находившихся под его началом,
смотрели на него, как на отца, и Гиткот прилагал все ста-
рания, чтобы улучшить их быт и поднять уровень их разви-
тия. Благополучие не испортило его, как это обыкновенно
бывает с другими людьми, и не отвратило его сердца от
человеческих страданий и нужды. Алчущие и страждущие
всегда могли рассчитывать на его сочувствие и помощь.
Заботясь о воспитании детей своих рабочих, Гиткот осно-
вал несколько школ, обошедшихся ему почти в 6 000 фун-
тов стерлингов. В то же время это был человек необыкно-
венно добродушный и веселый, любимец людей всех клас-
сов общества. Гиткота любили и глубоко уважали все, кто
узнал его близко. В 1831 г. избиратели Тайвертона, города,
для которого Гиткот сделал столько добра, избрали его
своим представителем в парламент, и в этом звании он
оставался в течение почти 30 лет.
В продолжение этого периода лорд Пальмерстон был
его сотоварищем. Он всегда отзывался о нем при всяком
удобном случае как о человеке, заслуживающем величай-
шего уважения. Гиткот вышел из парламента в 1859 г.
вследствие преклонного возраста и болезни. 1300 рабочих
поднесли ему, в знак своего уважения, серебряную чер-
нильницу и золотое перо. Гиткот пользовался отдыхом толь-
ко в течение двух лет и умер в январе 1861 г., семидесяти
семи лет от роду. Он оставил о себе память, как о лично-
сти честной, добродетельной, благородной, а также как о
гениальном механике, — как о личности, которой могут
гордиться потомки.
Теперь мы обращаемся к деятелю совершенно иного рода —
к знаменитому, но несчастному Жаккару, жизнь которого
служит замечательным примером того влияния, которое
может иметь гениальный человек, принадлежащий к низ-
шему сословию, на промышленное развитие целой нации.
Жаккар был сыном трудолюбивых родителей, проживав-
ших в Лионе. Его отец был ткачом, а мать закройщи-
цей. Они были очень бедны и могли дать ему лишь са-
мое скудное образование. Когда он подрос, отец отдал
его в обучение к переплетчику. Старый клерк, который
49
вел счета у последнего, дал Жаккару несколько уроков
по математике. Он очень скоро обнаружил замечательные
способности к механике, и некоторые его работы чрезвы-
чайно поразили старого клерка, который посоветовал отцу
Жаккара отдать его в обучение какому-нибудь другому
ремесленнику, где бы он мог лучше проявить свои при-
родные дарования. Молодой Жаккар был помещен к ин-
струментальному мастеру, но тот обращался с ним так
дурно, что Жаккар был вынужден покинуть этого мастера
и уйти в обучение к словолитчику.
После смерти родителей Жаккар оказался до некото-
рой степени вынужденным продолжать ремесло отца, ко-
торый оставил ему в наследство 2 ткацких станка. Он тот-
час же принялся за усовершенствование станков и так ув-
лекся этим, что совсем забыл о работе, вследствие чего
очень скоро разорился вконец. Чтобы расплатиться с дол-
гами, Жаккар продал станки; в то же время он взвалил на
себя бремя семейной жизни. Бедность Жаккара все возра-
стала, и чтобы удовлетворить кредиторов, он продал свой
домик. Жаккар тщетно старался найти какое-нибудь заня-
тие. Он получил репутацию человека праздного, носяще-
гося со своими изобретательскими бреднями. Наконец ему
удалось пристроиться в Бресте изготовителем мер; жена
его осталась в Лионе, добывая скудные средства к жизни
плетением шляп.
О следующем периоде жизни Жаккара не сохранилось
никаких сведений, но как раз в это-то время, по-видимо-
му, им и были сделаны усовершенствования в волочиль-
ной машине, с целью улучшения производства разводных
тканей; так, в 1790 г. получило известность изобретенное
им приспособление к ткацкому станку, служащее для
набора основы.
Внедрение этой машины в производство шло медленно,
но прогрессивно, и спустя 10 лет в Лионе было в ходу
4000 машин Жаккара. Труды Жаккара были прерваны
революцией, ив 1792 г. он сражается в рядах лионских
волонтеров под начальством Дюбуа Крансе против армии
Конвента. Город был взят. Жаккар бежал и вступил в
ряды рейнской армии, где дослужился до сержанта. Быть
может, он продолжал бы военную службу, но когда на
его глазах пал в бою его единственный сын, то он бежал и
вернулся в Лион, желая разыскать свою жену. Жаккар
нашел ее в бедности, живущей на чердаке и по-прежнему
занимающейся плетением шляп. Скрытно проживая у нее,
50
он задумал снова заняться своими изобретениями, над ко-
торыми так много трудился в прежние годы, но для этого
Жаккар не располагал никакими средствами. Тем не ме
нее было совершенно необходимо выйти из этого тяжело-
го положения и постараться найти какое-нибудь занятие.
Ему удалось пристроиться на фабрику, владелец которой
был человеком очень просвещенным. Жаккар работал днем
на фабрике, а по ночам — дома над своим изобретением.
Ему показалось, что можно еще значительно усовершен-
ствовать ткацкие станки для приготовления тканей с разво-
дами. При случае он сообщил свои предположения хозяи-
ну, выразив в то же время сожаление о том, что средства
не позволяют ему привести в исполнение придуманное
усовершенствование. Фабрикант сразу оценил значение
мысли Жаккара и, будучи человеком великодушным, пре-
доставил в его распоряжение известную сумму денег,
благодаря которой тот получил возможность на досуге за-
ниматься задуманными усовершенствованиями.
В 3 месяца Жаккар соорудил машину, которая заме-
нила механическим действием скучную и утомительную
ручную работу. Машина Жаккара была выставлена на
выставке национальной индустрии в 1801 г. и премиро-
вана бронзовой медалью. Затем Жаккар удостоился посе-
щения министра Карно во время пребывания последнего в
Лионе. Карно пожелал лично поздравить Жаккара с успе-
хом. В следующем году Лондонское общество искусств
предложило премию за изобретение машины для плетения
рыбачьих и абордажных сетей. Жаккар услышал об этом,
и однажды, прогуливаясь по полям, что было его привыч-
кой, он в общих чертах придумал план конструкции этой
машины. Его друг, фабрикант, снова снабдил Жаккара
деньгами для исполнения задуманного, и спустя три неде-
ли Жаккар довел свое изобретение до конца.
Слух об этом достиг префекта департамента; он позвал
к себе Жаккара и, выслушав его объяснения, касающиеся
новой машины, послал об этом донесение императору.
Вслед за тем Жаккар получил приглашение явиться в
Париж вместе с машиной; он был представлен императо-
ру, который отнесся к нему с полным уважением. Аудиен-
ция продолжалась два часа, в течение которых ободрен-
ный Жаккар изложил Наполеону план усовершенствова-
ний в производстве разводных тканей. Результатом этого
явилось то, что ему было дано помещение в Консервато-
рии искусств и ремесел. Зам Жаккару была предостав-
51
лена целая мастерская и, кроме того, ассигнована известная
сумма на содержание.
Устроившись в консерватории, Жаккар приступил к
обработке деталей усовершенствованной машины; он по-
лучил возможность подробно ознакомиться со всевозмож-
ными механизмами, выставленными в этой знаменитой
сокровищнице человеческой изобретательности. В числе
машин, обративших на себя внимание Жаккара, была
машина для тканья цветных тканей, сооруженная Вокан-
соном, знаменитым изготовителем автоматов.
Вокансон был гениальным конструктором; он отличался
безудержной страстью к изобретениям. Говорят, поэтом
надо родиться, но с тем же правом можно утверждать, что
и изобретателем надо родиться, хотя и несомненно, что
знания и счастливые случайности немало содействуют ус-
пеху. Тем не менее как в поэзии, так и в механике, новые
замечательные произведения всегда являются результа-
том глубоких внутренних побуждений. Это особенно от-
носится к Вокансону, лучшие произведения которого от-
личались не столько практичностью, сколько своеобраз-
ным талантом изобретателя. Будучи еще мальчиком и
слушая со своей матерью воскресные беседы, он обращал
больше внимания на движение маятника часов в соседней
комнате. Его сильно занимал вопрос: почему маятник
движется? Несколько месяцев он раздумывал и наконец
постиг часовой механизм.
С этого времени Вокансоном всецело овладевает страсть
к механическим изобретениям. С помощью самых грубых
инструментов, которые были в его распоряжении, он уст-
роил деревянные часы. Они шли замечательно верно. За-
тем Вокансон изготовил для маленькой часовни несколь-
ко фигур ангелов с самодвижущимися крыльями и несколь-
ко фигур движущихся маленьких священников. Имея в
виду усовершенствовать способ изготовления автоматов,
Вокансон занялся изучением анатомии, музыки и механи-
ки. Изучение это заняло несколько лет. Увидя в Тюиль-
рийском саду статую флейтиста, Вокансон задумал сде-
лать автомат действительно играющего на флейте, что и
было им исполнено, хотя он провозился над этим делом
очень долго. Следующим автоматом был играющий на сви-
рели и, наконец, самым замечательным его произведением
была механическая утка, которая плавала, махала крыль-
ями, ныряла, плескалась в воде, пила воду и крякала.
Затем для представления трагедии “Клеопатра” он соору-
52
дил механическую змейку, которая извивалась, шипела и
жалила актрису в грудь. Деятельность Вокансона, одна
ко, не ограничивалась изготовлением автоматов. Ввиду за-
мечательного механического таланта Вокансона кардинал
де Флери назначил его инспектором шелкопрядильных
фабрик во Франции. Едва вступив в отправление своих
обязанностей, Вокансон снова предался своей безудерж
ной страсти к механическим изобретениям, но на сей раз
внимание его остановилось на усовершенствовании шел
копрядильных машин. К этому периоду времени относится
изобретение аппарата для кручения шелка (тростильная
машина), который произвел сильное брожение среди
рабочих. Они напали на Вокансона и чуть не закидали его
до смерти каменьями. Тем не менее он продолжал следо-
вать по пути изобретений, и следующим его изобретением
была шелкопрядильная машина, при посредстве которой
можно было изготовлять узорчатые шелковые материи.
Вокансон умер в 1782 г. после продолжительной болез
ни. Он завещал коллекцию своих машин королеве,
которая, однако, очень мало интересовалась ими, и вскоре
коллекция эта растерялась. Но шелкопрядильная машина
Вокансона, к счастью, сохранилась в Консерватории ис-
кусств и ремесел, и здесь то Жаккар ознакомился с ней
наряду со многими другими интересными снарядами и
аппаратами. Машина эта представляла величайший инте
рес для Жаккара, который благодаря ей сразу понял ос-
новной принцип усовершенствований, задуманных им
самим.
Главной составной частью машины Вокансона был про-
дырявленный цилиндр, который при своем вращении регу
лировал движение известных игл, вследствие чего разно-
цветные нити получали направление соответственно данно-
му рисунку, правда, очень простому. Жаккар ухватился
за основной принцип этой машины и с гениальностью ис
того изобретателя довел ее до высшей степени совер
шенства. В течение месяца шелкопрядильная машина
Жаккара была готова. Первый кусок узорчатой шелковой
материи он преподнес императрице Жозефине. Наполеон
был в высшей степени доволен результатом труда изобре-
тателя; он заказал несколько машин по жаккаровской мо-
дели у лучших мастеров и потребовал, чтобы они были
ему предъявлены.
Жаккар вернулся в Лион. Здесь его постигла та же
участь, что и многих других изобретателей; сограждане
53
смотрели на него, как на врага, и ему пришлось перенести
то же, что Кею, Гаргревсу и Аркрайту в Ланкашире. Ра-
бочие признали новую машину средством лишить их зара-
ботка. На площади Teppo собралось шумное сборище, на
котором было решено уничтожить машины. Благодаря
вмешательству военной силы это не было исполнено. Но
Жаккар был объявлен врагом отечества.
Совет прюдомов (благонамеренных), тщетно стараю-
щийся прекратить волнения, сам был объявлен врагом оте-
чества. Наконец, уступая народному возбуждению, прю-
домы, большинство из которых также принадлежало к
рабочему сословию, согласились предать торжественному
уничтожению машину Жаккара. Этим, однако, не прекра-
тились беспорядки; во время одной из вспышек Жаккара
схватили и поволокли по набережной с целью утопить, но
его удалось спасти.
Тем не менее никоим образом нельзя было отрицать
значение жаккаровской машины, и введение ее во всеоб-
щее употребление было только вопросом времени. Жаккар
получил предложение английских фабрикантов пересе-
литься в Англию; но он был слишком пламенным патрио-
том для того, чтобы принять подобное предложение, не-
смотря на жестокие обиды, которые причиняли ему его
сограждане. Английские заводчики, однако, ввели его ма-
шину в эксплуатацию. Тогда и только тогда лионцы, в
виду конкуренции, опомнились, и немного спустя машина
Жаккара была введена во всеобщее употребление во всех
прядильных производствах. Результат ясно доказал, что
опасения рабочего сословия были, безусловно, неоснова-
тельны. Вместо уменьшения спроса, машина Жаккара уве-
личила его по крайней мере в 10 раз. Число лиц, занятых
производством узорчатых материй в Лионе, по свидетель-
ству Леона Фоше, в 1833 г. равнялось 60 000 человек и с
того времени все продолжало возрастать.
Что касается самого Жаккара, то он провел остаток
дней своих в счастье и мире, за исключением одного дня,
когда те же самые рабочие, которые волокли его по набе-
режной с целью утопить, изъявили желание торжественно
пронести его по той же набережной на руках в день его
рождения. Но скромность не позволила ему допустить
подобную демонстрацию. Муниципальный совет Лиона
предложил Жаккару заняться дальнейшим усовершенство-
ванием изобретенной им машины для развития местной
промышленности, и он принял это предложение. Ему была
54
назначена ежегодная скромная пенсия, размеры которой,
впрочем, он определил сам. Сделав несколько усовершен-
ствований в своем изобретении, он на шестидесятом году
жизни удалился в Уллен, родину его отца, чтобы провес-
ти там остаток дней своих. В 1820 г. он был пожалован
орденом Почетного Легиона и умер в 1834 г. В честь Жаккара
была воздвигнута статуя, но потомки его пребывали в бед-
ности, и спустя 20 лет после его смерти две его племянницы
вынуждены были продать за несколько сотен франков золо-
тую медаль, полученную их дядей от короля Людовика
XVIII. “Такова, — говорит один французский писатель, —
была благодарность лионских промышленников человеку,
которому они были обязаны своим богатством”.
Не трудно было бы увеличить список изобретателей-
мучеников, которые, не воспользовавшись сами ровно ни-
чем, содействовали развитию промышленности своего века.
Слишком хорошо известно, что нередко гений сажает дерев-
цо, плоды с которого собирает посредственность. Мы ог-
раничимся кратким жизнеописанием одного изобрета-
теля, с целью привести пример того, с какими трудно-
стями и лишениями приходится бороться гениальным
людям. Мы говорим о Гейлъмане — изобретателе чесаль-
ной машины.
Гейльман родился в 1796 г. в Мюльхаузене — главном
центре эльзасской хлопчатобумажной промышленности.
Его отец был также представителем ее, и молодой Гейль-
ман пятнадцати лет от роду уже вступил в дело. Занятия
эти продолжались 2 года, причем досуг он тратил на изго-
товление механических чертежей. Следующие 2 года он
провел в Париже, в банкирском доме своего дяди, усерд-
но занимаясь по вечерам математикой. Родственники его
основали небольшую бумагопрядильную мануфактуру в
Мюльхаузене, вследстви чего молодой Гейльман был по-
мещен в заведение Тиссо и Рея, в Париже, чтобы ознако-
миться с бумагопрядильным делом. И в то же время он
посещал лекции в Консерватории искусств и ремесел и
изучал машины в консерваторском музее. Кроме того, он
брал уроки токарного искусства у токаря. После продол-
жительных и усердных занятий он, спустя некоторое время,
вернулся в Эльзас для наблюдения за устройством новой
мануфактуры во Вьетанне, которую он скоро довел до
конца. Работы начались, но ввиду наступившего общего
торгового кризиса владельцы вынуждены были передать
55
дело в другие руки, что заставило Гейльмана вернуться на
родину, в Мюльхаузен.
Все это, однако, не мешало ему использовать досуг для
работы по усовершенствованию производства бумажных
тканей. Одним из первых его изобретений была
вышивальная машина, в которой одновременно действо
вали 20 игл. Машина эта была придумана и сконструиро
вана за 6 месяцев. В 1834 г. он представил ее на выставку,
и она была удостоена золотой медали, а Гейльман — на
гражден орденом Почетного Легиона.
За этой машиной следует ряд других изобретений: усо-
вершенствованный ткацкий станок, машина для измере-
ния и складывания тканей, усовершенствованная машина
для приготовления узорчатого тюля, а также машина для
тканья и прядения шелка и бумаги со значительными улуч-
шениями работы.
Одним из самых остроумных усовершенствований
Гейльмана является усовершенствование машины для из-
готовления бархата, на которой можно было производить
два различных сорта одновременно, причем оба эти сорта
разъединялись автоматическим ножом. Чесальная машина,
однако, является главным и самым совершенным его изоб-
ретением, и потому нам необходимо описать ее несколько
подробнее.
В продолжение многих лет Гейльмана занимала мысль
создать усовершенствованную машину для чесания шелка
и бумаги, так как находившийся в то время во всеобщем
употреблении льно- и шелкочесальный аппарат обладал
огромными недостатками и портил много материала. Вви
ду недостатков этого аппарата бумагопрядилыцики Эль-
заса объявили премию в 5000 франков за конструкцию
усовершенствованной чесальной машины, и Гельйман сей
час же приступил к делу. Им, однако, не руководила мысль
о наживе, потому что он был человеком сравнительно бога-
тым благодаря приданному, взятому им за женой. Неда-
ром говорится: “Немного совершит тот, кто постоянно за-
дается вопросом: сколько я наживу при этом?” Больше
всего его побуждала быть соискателем премии непреодо
лимая страсть к изобретениям и к решению сложных воп-
росов практической механики. Задача оказалась, однако,
сложнее, чем он думал: над решением ее Гейльману при
шлось поработать несколько лет. Траты времени и денег
были столь значительны, что состояние жены весьма ско-
56
ро исчезло, и Гейльман очутился в бедности, не доведя
в то же время дела усовершенствования чесальной ма
шины до конца. С этого времени он должен был ирибе
гать к помощи друзей для того, чтобы продолжать на-
чатое дело.
Во время этой тяжелой борьбы с бедностью и различ-
ными невзгодами жена Гейльмана умерла, и он пересе-
лился в Англию, где обосновался в Манчестере, про-
должая работать над своими изобретениями. Он зака-
зал модель в мастерской знаменитых механиков Шарта,
Роберта и К°, но в действии машина не оправдала на-
дежд Гейльмана, что ввергло его в отчаяние. Он вер-
нулся во Францию, чтобы повидаться со своим семей-
ством, не покидая, однако, мысли о машине, — мысль
эта овладела им всецело.
Однажды вечером Гейльман сидел перед камином, по-
груженный в размышления о тяжелой участи изобретате-
лей и их ни в чем не повинных семейств; в то же время он
бессознательно смотрел на то, как одна из его дочерей
расчесывала свои длинные волосы; в эту минуту Гейль-
ман сразу постиг все то, чего недоставало его машине.
Этот момент увековечен на картине Эльмара, демонст-
рировавшейся на королевской академической выставке
в 1862 г.
Осуществление придуманных усовершенствований ма-
шины было, однако, сопряжено с большими затрудне-
ниями, которые блестяще Гейльман преодолел. О ма-
шине его говорили, что она с поразительной точностью
воспроизводит движение человеческих рук; она расче-
сывает бумагу с двух концов и складывает волокна па-
раллельно одно другому. Короче говоря, машина Гейль-
мана заменяет не только человеческие пальцы, но и ум.
Главное практическое значение изобретения Гейльмана
состояло в том, что оно давало возможность даже низ-
шие сорта бумаги употреблять в дело. Машина Гейль-
мана могла приготовлять из одного фунта бумаги нитку
длиной в 334 мили, что, в свою очередь, сильно повли-
яло на производство кружев.
Полезность изобретения Гейльмана была сразу оценена
английскими бумагопрядилыциками: 6 ланкаширских фирм
купили у Гейльмана лицензию для Англии за 30 000 фун-
тов стерлингов; владельцы шерстопрядильных заводов
заплатили такую же сумму за право пользования машиной
для чесания шерсти; лидская фирма “Маршалл” запла-
57
тила 20 000 фунтов стерлингов за право употребления
машины для чесания льна. Таково было огромное богат-
ство, неожиданно очутившееся в руках бедного Гейльмана;
но он не успел им воспользоваться: едва достигнув успеха,
он умер, и сын его, разделявший с ним лишения, последо-
вал за ним в могилу.
Ценой жизни таких людей покупаются чудеса цивили-
зации.
ТРИ ВЕЛИКИХ ГОНЧАРА —
ПААИССИ, БЕТТЕР И УЭДЖВУД
История гончарного дела столь обильна примера-
ми замечательной самодеятельности и терпеливо-
го преследования намеченных целей, что некоторые, са-
мые выдающиеся представители его вполне заслуживают
упоминания в этой книге. Мы приведем 3 биографии: фран-
цуза Палисси, немца Бетгера и англичанина Уэджвуда.
Хотя искусство изготовления глиняной посуды было
известно с древних времен, но производство глазирован
ной посуды является искусством сравнительно более но
вым. Правда, не подлежит сомнению, что оно было извест-
но древним этрусскам — это доказывается уцелевшими ос-
татками этрусских ваз; но впоследствии искусство глази-
ровки постепенно исчезло и возобновилось в сравнитель-
59
но недавнее время. Этрусские произведения весьма высоко
ценились и в древние времена: так, при императоре Авгу-
сте этрусские вазы продавались за соответствующий вес
золота. По-видимому, мавры владели искусством глази-
ровки; по крайней мере, в 1115 г. на острове Майорке,
которым они владели, производились глазированные гли
няные изделия, в том числе сохранившиеся до настояще-
го времени в Пизе стенные украшения. Спустя два столе-
тия итальянцы стали выделывать подобные же эмалиро-
ванные произведения, которые получили название майо-
лики, по месту первоначального мавританского произ
водства.
Возрождением искусства глазировки Италия обязана
флорентийскому скульптору Луке делла Роббиа. Вазари
отзывается о нем, как о человеке в высшей степени трудо-
любивом, проводившем дни за резцом, а ночи в рисова-
нии. Рисованию он предавался с таким усердием, что
работал до полного изнеможения. По этому поводу Ваза-
ри говорит: “Я этому не удивляюсь, потому что ни один
человек, выдающийся в каком либо искусстве, не доби-
вался успеха без самоотвержения, без борьбы с холодом,
голодом и другими лишениями. Глубоко ошибаются те,
которые полагают, что, будь они поставлены в хорошие
условия, они достигли бы почести и известности; такая
известность достигается не сном, но непрерывным бодр-
ствованием и неутомимым трудом”.
Но Роббиа, несмотря на свое трудолюбие и искусство,
не мог кормиться скульптурой, и ему пришла в голову
мысль взяться за скульптурную обработку материала более
податливого и дешевого, чем мрамор. Вот почему он при-
нялся за изделия из глины и за изыскание таких способов
обжигания и покрытия ее, благодаря которым изделия при-
обрели бы большую прочность. Производя многочислен-
ные опыты, он наконец открыл способ покрывать глину
таким составом, который, будучи подвержен действию огня,
давал почти неразрушимую эмаль. Затем он нашел способ
раскрашивания этой эмали, что немало содействовало кра-
соте его произведений.
Слух об изобретении Роббиа распространился по всей
Европе, и произведения его стали раскупаться повсюду,
между прочим, и во Франции, и в Италии, где они высоко
ценились. В то время во Франции выделывались только
кувшины и горшочки весьма незамысловатой работы и
преимущественно темного цвета. Это продолжалось до
60
появления Палисси — человека, вышедшего победителем
из тяжелой борьбы, в которой он обнаружил столько геро-
изма, что его исполненная страданий жизнь с полным пра-
вом может быть названа трагедией.
Бернар Палисси родился в южной Франции, как пола-
гают, в 1510 г., отец его был, по всей вероятности, сте-
кольщиком, и Бернар в молодости учился этому делу. Ро-
дители его были бедны — слишком бедны для того, чтобы
дать ему школьное образование. “У меня не было других
книг, — говаривал он впоследствии, — кроме неба и земли,
открытых для всех”. Тем не менее он выучился живописи
по стеклу, а впоследствии — чтению и письму.
Стеклянное производство во Франции пришло в упа-
док. Восемнадцати лет от роду Бернар Палисси покинул
отчий дом и с котомкой за плечами пошел искать счастья
по белу свету. Сначала он отправился в Гасконь, работая
всюду, где только находил дело, которое было ему знако-
мо; при случае, однако, он нанимался и в межевики. За-
тем он направился на север и пробыл некоторое время в
различных местах Франции, Фландрии и Германии.
Таким образом прошло 10 лет. Палисси женился и пре-
кратил кочевую жизнь. Он обосновался в маленьком городе
Сенте, на Нижней Шаранте, продолжая заниматься живо-
писью по стеклу и межеванием. Семейная жизнь потребо-
вала гораздо больших расходов, тем более что у него по-
шли дети. Как он ни трудился, заработки его далеко не
соответствовали нуждам семьи. Ему приходилось напря-
гать свои силы. По всей вероятности, он сознавал, что
может преуспеть в деле несравненно более выгодном, чем
живопись по стеклу. Палисси обратил внимание на искус-
ство сродное, а именно на разрисовку и эмалировку гли-
няных изделий. Но он понятия не имел об этом деле и
даже не знал, как производится обжигание глины. Следо-
вательно, ему пришлось учиться самому, без всякой по-
сторонней помощи. Но Палисси был исполнен надежды и
желания учиться, обладая при этом непреодолимой настой-
чивостью и беспримерным терпением.
Мысль сделаться гончаром впервые возникла у Палис-
си при виде изящной вазы итальянской работы, по всей
вероятности, работы самого Роббиа. Это ничтожное об-
стоятельство, наверно, не имело бы никаких последствий,
если бы как раз в это время Палисси не был всецело по-
глощен мыслью о перемене профессии. У него сразу по-
явилось желание воспроизвести что нибудь подобное. Вид
61
этой вазы совершенно перевернул все его существование.
Палисси овладело страстное желание постигнуть секрет
эмалировки. Будь он одинок, он отправился бы, несом
ненно, в Италию, чтобы достигнуть цели; но он не мог
покинуть своей семьи. Палисси не уехал и стал ощупью
доискиваться способа изготовления и эмалировки глиняных
изделий.
Первоначально он мог только смутно догадываться о
составе глазури, но стал проверять свои догадки путем
опытов. Он испробовал все вещества, которые, по его мне-
нию, могли входить в состав эмали. Палисси покупал про-
стые глиняные горшки, разбивал их, покрывал черепки
своими составами и обжигал в особо устроенной им печи.
Опыты были неудачны. В результате получались битые
горшки и потеря времени, трудов и топлива. Жена его,
подобно большинству других жен, не сочувствовала опы-
там, единственным осязательным результатом которых
являлась трата денег, которые можно было бы употребить
с гораздо большей пользой, а именно: одевать и обувать
детей. Госпожа Палисси, женщина, впрочем, очень добрая,
никак не могла примириться с бесконечной покупкой горш-
ков с единственной, как ей казалось, целью — бить их.
Тем не менее ей пришлось покориться, потому что у Па-
лисси страстное желание овладеть секретом глазировки
превратилось в настоящую манию.
Он продолжал свои опыты непрерывно в течение не-
скольких лет. Убедившись, что сооруженная им обжига-
тельная печь не соответствует своему назначению, он со-
орудил новую, но уже не дома. Количество потребляемого
топлива, перебитых горшков и потерянного времени еще
увеличилось; Палисси и его семейство очутились лицом к
лицу с нищетой. “Таким образом, — говорил он, — я поте-
рял много лет, которые провел в работах и страданиях, не
будучи в состоянии достигнуть преследуемой цели”. В
перерывах, большей частью случайных, он занимался сво-
им прежним ремеслом — живописью по стеклу, а также
межеванием. Но все это доставляло ему лишь самый нич-
тожный заработок. В конце концов он даже лишился воз-
можности продолжать свои опыты обжигания в собствен-
ной печи, ввиду дороговизны топлива. Тем не менее он
накупил новых горшков, разбил их на 300 или 400 череп-
ков, покрыл своими составами, отнес на черепичный завод,
находившийся приблизительно в семи милях от Сента, и
положил для обжига в заводскую печь. По окончании
62
обжига он, к величайшему огорчению своему, убедился,
что и на этот раз опыт его неудачен. Несмотря, однако, на
этот нравственный удар, Палисси не впал в отчаяние и
решил, что “надо начать сызнова”.
Работы по межеванию на некоторое время отвлекли его
от опытов. Согласно правительственному эдикту, началось
размежевание залежей соли в окрестностях Сента, с целью
поданой оценки земельных участков. Палисси было пору-
чено произвести межевание и изготовить план. Он был
щедро вознагражден за свои труды, но как только это дело
окончилось, Палисси немедленно возобновил, и притом с
удвоенным рвением, свои опыты по глазировке обожжен-
ной глины. Он начал с того, что разбил на черепки 3
дюжины новых глиняных горшков; черепки эти опять по-
крыл своими составами и отнес на находившийся по со-
седству стеклянный завод для обжига. На сей раз резуль-
таты были чуть-чуть удовлетворительнее, так что появи-
лась надежда. Вследствие более высокой температуры стек-
лоплавильной печи, некоторые из его составов действи-
тельно расплавились, но как ни старался Палисси найти
хотя бы следы белой эмали на черепках — ничего подобно-
го не оказывалось.
В течение следующих двух лет он беспрерывно продол-
жал свои опыты безо всякого заметного успеха; деньги,
заработанные им при размежевании солончаков, были про-
житы, и Палисси снова впал в страшную бедность. Но он
решился сделать последнее великое усилие и принялся еще
с большей энергией за опыты по эмалировке черепков. Он
положил в обжигательную печь стеклянного завода 300
черепков, покрытых различными составами, и стал сле-
дить за процессом обжига. Это продолжалось 4 часа; за-
тем печь была отворена. Оказалось, что из 300 черепков
только на одном покрывавший его состав расплавился;
черепок этот был вынесен на холод. Когда он остыл, то
покрывавшая его масса поблекла — она была белая и
блестящая. “Черепок, — пишет Палисси, — был покрыт
белой эмалью чудной красоты! ” Конечно, эта “чудная кра-
сота” есть не что иное, как восторг Палисси, добившегося
удачи после столь продолжительных и мучительных ожи-
даний и трудов. Он побежал домой, чувствуя себя, как он
сам выразился, совершенно новым человеком. Но цель
далеко еще не была достигнута. Эта первая удача побу-
дила его приняться с большим рвением за дальнейшие
опыты, и многие испытания еще ожидали его в будущем.
63
Чтобы довести свое изобретение до конца, — а он не
сомневался больше, что оно сделано, — Палисси решил
построить собственную обжигательную печь близ своего
жилища, чтобы иметь возможность производить опыты
секретно. Всю работу по сооружению печи он исполнял
сам, таская на собственной спине кирпичи с завода. Он
был и печником, и штукатуром, и всем. Работа эта отняла
у него 7—8 месяцев. Наконец печь была готова. Палисси
тем временем изготовил некоторое количество штук гл и
няной посуды для производства опытов глазировки. Сна-
чала он подвергнул эту посуду предварительному обжигу,
затем покрыл ее своим составом и снова поместил в печь.
Хотя средства Палисси почти совершенно истощились, он,
тем не менее, накопил большой запас топлива, — запас,
который, по его мнению, был вполне достаточен для этого
решительного опыта. Печь затопили, и процесс обжига
начался. Палисси провел целый день безотлучно у печи,
подкладывая дрова. Наступила ночь. Палисси в томитель-
ном ожидании продолжал находиться у печи и подклады-
вать дрова. Но масса не расплавлялась. Взошло солнце.
Жена принесла ему скромный завтрак, потому что он не
хотел ни на шаг отойти от печи. Прошел второй день, но
эмали не получилось. Прошла еще ночь. Палисси — блед-
ный, мрачный, изнеможенный и, тем не менее, не упав-
ший духом, продолжал сидеть около своей печи в ожида-
нии появления глазури. Прошел третий день, четвертый,
пятый и даже шестой... Шесть долгих дней и ночей Па-
лисси провел у печи, вдохновляясь надеждой на успех; но
его состав не плавился и глазури не появлялось.
Ему пришло в голову, что в приготовленном составе
чего-то не достает; он принялся за приготовление свежего
состава для нового опыта. Это отняло у него 2—3 недели.
Но на что купить горшки? Те, которые он изготовил сам
для предыдущего опыта, вследствие чрезмерного обжига
были совершенно не пригодны. Денег не было, но Палис-
си мог взять заем. Хотя жена и соседи считали его фанта-
зером, носящимся с пустыми бреднями, но все же он пользо-
вался доверием. Он занял у своего приятеля небольшую
сумму, купил посуду, топливо и приступил к дальнейше-
му опыту. Горшки были покрыты новым составом, поме-
щены в печь, и огонь запылал.
Это был последний, самый отчаянный опыт Палисси.
Огонь пылал. Жар стал очень сильным; масса не плави-
лась. Топливо истощалось. Чем поддержать огонь? Сад
64
Палисси был окружен изгородью; она была разрушена и
брошена в печь. Но тщетно; масса не плавилась. Нужно
было достать топлива во что бы то ни стало, хотя бы толь-
ко на 10 минут. В доме Палисси раздался оглушительный
треск. Жена и дети Палисси закричали. Оказалось, что он
ломал столы, стулья и полки и все тащил в печь. Они
подумали, что Палисси лишился рассудка. Но масса не
плавилась. Снова в доме раздался треск и шум. Палисси
разрушал все, что было сделано из дерева, и бросал в
печь. Жена и дети в ужасе и отчаянии выбежали из дому
и стали кричать, что бедный Палисси лишился рассудка и
в припадке бешенства ломал и бросал в огонь всю мебель*.
В течение целого месяца Палисси не отходил от своей
печи, пребывая в жаре и духоте, в страхе и томительном
ожидании. Он влез в долги и был на краю гибели. Но в
конце концов овладел секретом. Последняя вспышка пла-
мени расплавила его состав. Обыкновенные темные гли-
няные горшки, вынутые из печи и остуженные, оказались
блестяще белыми. За это зрелище Палисси готов был про-
стить все упреки, издевательства и обиды, готов был при-
мириться с бедностью, — ему открылась возможность дать
своему изобретению практическое осуществление.
Он заказал гончару несколько штук глиняной посуды
по изготовленным им самим рисункам. Сам он тем време-
нем занялся изготовлением глиняных медальонов, с целью
эмалировать их. Но на что жить и как содержать семью до
тех пор, пока эти вещи будут изготовлены и проданы? К
счастью, в Сенте оставался еще один человек, не утратив-
ший веру в честность Палисси, хотя отнюдь не веривший
в его благоразумие. Это был трактирщик, согласившийся
1 Сам Палисси описывает это тяжелое время следующими словами:
«Мне не хватило дров, и я был вынужден сжечь изгородь моего сада;
когда она сгорела, я был вынужден сжечь столы и полки любимого
жилища для того, чтобы расплавить мой второй состав Мной овладел
невыразимый ужас; я был совершенно изнеможен и измучен работой и
жаром печи. В течение месяца рубашка на мне не высыхала. Вместо того
чтобы подбодрить меня, надо мной смеялись. Даже те, которые обязаны
были помочь мне, стали кричать по городу, что я жгу половицы, вслед-
ствие чего я потерял кредит и меня сочли сумасшедшим. Другие распус-
тили слух, что я занимаюсь изготовлением фальшивых денег, так что я
не мог на улицу показаться от стыда. Никто не протянул мне руку помо-
щи, но, напротив, все издевались надо мной и говорили: “Пусть он ум-
рет с голоду; зачем он бросил свое ремесло”». Собр. соч. Палисси.
Париж, 1844. С. 315.
3 С. Смайле
65
дать помещение и стол всему семейству Палисси в кредит.
Что касается гончара, то Палисси решительно нечем было
заплатить ему за заказанные вещи. Но, обнажив свое жили-
ще, отчего же было не обнажить и самого себя; вместо денег
он отдал гончару несколько штук своего платья.
Палисси вслед затем соорудил усовершенствованную
печь, но при этом имел неосторожность выложить ее внут-
ри кремнем. Когда она накалилась, кремни потрескались
и осколки их посыпались на обжигаемые вещи, к которым
и пристали. Хотя эмаль и образовалась, но все вещи были
испорчены, и шестимесячный труд пропал даром. Вероят-
но, нашлись бы люди, которые купили бы эти вещи ради
новизны, но Палисси ни за что не хотел пустить их в про-
дажу, не желая срамиться, и он разнес свою новую печь.
“Тем не менее, — говорит он, — надежда продолжала вдох-
новлять меня, и я мужественно продолжал свое дело; по-
рой, когда приходили гости, я забавлял их шутками, в то
время как на сердце у меня кошки скребли. Но самые
невыносимые страдания причиняли мне насмешки и упре-
ки тех, кто стоял ко мне ближе всего — членов моей семьи;
они были настолько неблагоразумны, что думали, что я
могу исполнить предпринятое дело без всяких денежных
затрат. Мои обжигательные печи стояли на открытом
воздухе, ничем не защищенные от непогоды, так что
мне приходилось целые ночи просиживать под пролив-
ным дождем и ветром, без помощи, без утешения,
слушая бури, с одной стороны, и вой собак — с другой.
Иногда ветер дул с такой силой, что я вынужден был
искать убежища. Продрогнув до костей, измокший и
измученный, я возвращался домой после полуночи или
на рассвете, пробираясь ощупью, без свечи, и шатался
как пьяный, на самом же деле измученный горем и доса-
дой, что труды мои пропадают даром. Но, увы! И дома
я не находил утешения; утомленный и разбитый, я
вынужден был испытывать новые мучения, причиняе-
мые мне упреками и насмешками домашних, что вызы-
вало еще худшие страдания, так что я просто не по-
нимаю, как я мог вынести столько горя”.
При таких обстоятельствах Палисси впал в меланхо-
лию и отчаяние. Мрачный бродил он по полям в окрест-
ностях Сента; одежда его превратилась в рубище, и сам
он стал похожим на скелет. Палисси рассказывает в од-
ном из своих мемуаров, что исхудал до того, что ноги его
превратились в жерди, так что на них не держались под-
66
вязки, и во время ходьбы чулки спускались до башмаков1.
Семья продолжала упрекать его в беззаботности, а соседи
издевались над его безумным упорством. Таким образом,
он снова был вынужден вернуться к своему прежнему
ремеслу. Палисси работал прилежно в течение целого года
и несколько поправил дела, так что репутация его опять
восстановилась, но затем он снова принялся за свое. Хотя
прошло уже 10 лет с тех пор, как он занялся приготовле-
нием эмали, ему пришлось потратить еще 8 лет для того,
чтобы окончательно усовершенствовать свое изобретение.
Он постепенно приобретал все больше и больше навыка и
уверенности при проведении своих опытов и мало-помалу
постиг все тонкости производства; каждая неудача слу-
жила ему новым уроком и открывала ему тайны в приго-
товлении глазури, научила его с большей основательностью
различать различные сорта глины; в то же время он изощ
рился в сооружении обжигательных печей.
Наконец после 16 летнего труда Палисси мог смело на
звать самого себя гончаром. Эти 16 лет были посвящены
изучению гончарного производства, причем, однако, он изу-
чал это дело не у какого-нибудь мастера, но исключительно
у самого себя. 11алисси добился возможности продавать свои
произведения и тем поддерживать существование своего се-
мейства. Но он все-таки продолжал оставаться недоволь
ным тем, чего достиг. От одного усовершенствования он
переходил к другому, всегда стараясь достигнуть высшего
предела совершенства. Образцами ему служили предметы
природы, и он подражал им с таким искусством, что вели
кий Бюффон так выразился о нем однажды: “Такого нату
радиста могла создать только сама природа”. Его статуэтки
в настоящее время считаются чрезвычайной редкостью, и
их можно найти только в кабинетах величайших любителей
древностей; цена их баснословна2. Украшения, которые он
1 “Все эти неудачи причинили мне столько горя, что ум мой впал в
угнетенное состояние Чтобы сделать мою эмаль плавкой, я почти по-
жертвовал своей жизнью. Я весь иссох: на руках и на ногах исчезло все
мясо. Подвязки, которыми я прикреплял свои чулки, во время ходьбы
не держались, вследствие чего последние ниспадали до самых пяток”.
Собр. соч. Палисси. Париж, 1844. С. 315.
2 В музее редкостей Бернеля в Лондоне несколько лет тому назад
небольшое блюдо работы Палисси 12 дюймов в диаметре, с изображени-
ем ящерицы в середине, было продано за 162 фунта стерлингов.
67
выполнял, были большей частью точными подражаниями
природе; они изображали диких животных, ящериц и расте-
ния из окрестных полей Сента; он с большим вкусом умел
группировать их на изготовляемых им блюдах и вазах. На
лучших его произведениях красуется подпись: “Палисси,
гончар и изобретатель эмалированной глины”.
Нам остается еще сказать несколько слов, чтобы довес-
ти до конца повествование о многострадальной жизни Па-
лисси. Палисси был протестантом, а в его время религиоз-
ные гонения на юге Франции достигли высшего предела;
он высказывал свои взгляды открыто и потому был при-
знан опасным еретиком. Враги донесли на него. Он был
арестован ночью и отправлен в Бордо, где его посадили в
тюрьму; дом же его и мастерская стали добычей разъярен-
ной черни; его ожидало или заключение в клетку, или
эшафот. Он был приговорен к сожжению на костре; но
один из знатных вельмож, коннетабль де Монморанси,
исходатайствовал ему помилование, не потому, что он со-
чувствовал Палисси и его религиозным убеждениям, но
потому, что никакой другой художник не был в состоянии
выполнить эмалированные плафоны для великолепного
замка, сооружавшегося коннетаблем в Экуане, в 12 милях
от Парижа. Благодаря этому ходатайству был издан эдикт,
в силу которого Палисси был назначен “мастером и по-
ставщиком эмалированных гончарных изделий его вели-
чества короля и коннетабля де Монморанси”. Эдикт этот
немедленно принес ему свободу, и Палисси вернулся в
Сент; он нашел дом свой опустошенным и разрушенным;
мастерская его была разграблена и все изделия разбиты
вдребезги. Посыпав пеплом голову, он покинул Сент с
тем, чтобы никогда в него не возвращаться, и переселился
в Париж, чтобы приступить к исполнению заказа, данного
ему коннетаблем и королевой-матерью; ему дали помеще-
ние в Тюильри’.
Кроме производства эмалированных гончарных изде-
лий, в котором ему помогали двое сыновей, Палисси, в
последний период своей жизни, написал и обнародовал
1 В последнее время Чарльз Рид, любитель и знаток протестантских
древностей во Франции, открыл одну из печей, в которой Палисси об-
жигал свои шедевры. В ней было найдено несколько изображений лиц,
растений, животных и проч., которые отлично сохранились вместе с под-
писью Палисси. Вещи эти хранятся под галереей Лувра на площади Ка-
руселей.
68
несколько книг о гончарном искусстве, с целью дать по
лезные указания своим соотечественникам и избавить их
от тех неудач, которые приходилось испытывать ему са-
мому. Он также писал книги по сельскому хозяйству, фор-
тификации и естественной истории; по последнему пред
мету он даже читал лекции небольшому кружку лиц. Он
восставал против астрологии, алхимии, ворожбы и тому
подобного шарлатанства. Подобный образ мыслей возбу
дил против него общественное мнение; враги отзывались о
нем, как о явном еретике, и он снова был схвачен и поса-
жен в Бастилию. В то время Палисси был уже древним
стариком 77 лет, стоящим одной ногой в могиле; но духом
он был бодр, как и прежде. Ему угрожали эшафотом; но
он был столь же настойчиво тверд в убеждениях, как и в
производстве глазури. Сам Генрих III посетил его в тюрь-
ме и уговаривал отречься от своих мнений. “Мой друг, —
сказал ему король, — ты служил моей матери и мне в
течение 45 лет. Мы закрывали глаза на твою привержен-
ность к религии, преследуемой огнем и мечом; но теперь я
до такой степени завишу от партии Гизов, а также от воли
моего народа, что вынужден предоставить тебя злобе твоих
врагов, и если ты не отречешься, то будешь безжалостно
сожжен на костре”. — "Ваше величество, — ответил не-
преклонный Палисси, — я рад пожертвовать жизнью для
прославления Бога; в свое время вы изволили говорить,
что жалеете меня, теперь же я жалею вас, так как вы ска
зали “я завишу”; такие слова не должны исходить из уст
короля. Ничего подобного не может случиться со мной,
так как ни ваши Гизы, ни ваш народ не могут превратить
меня в раба, потому что .я не боюсь смерти”1. Палисси
умер вскоре после этого; умер мучеником, но не на эшафоте;
он умер в Бастилии после годичного заключения. Так окон-
чилась жизнь, исполненная героического труда, необычай
ной выносливости, непоколебимой стойкости и иных
высоких добродетелей.
Жизнь Иоанна Фридриха Бетгера — изобретателя
фарфора — представляет собой замечательный контраст с
жизнью Палисси, хотя и она является во многих отноше-
ниях выдающейся и романтичной. Бетгер родился в Шлей-
1 Обиньс. “Всеобщая история". Историк добавляет: «Какова на-
глость! Можно подумать, что он заучил изречение Сенеки: “Нельзя убе-
дить того, кто не боится смерти” (Qui mori scit, cogi nescit)».
69
це в 1685 г. и 12-летним мальчиком был помещен в учение
к аптекарю в Берлине. Химия, по-видимому, уже с ранних
лет привлекала его, и весь свой досуг он посвящал произ-
водству опытов. Опыты эти большей частью имели целью
превращение обыкновенных металлов в золото. По про-
шествии нескольких лет Бетгер объявил, что открыл фи-
лософский камень алхимиков и может посредством его
делать золото. Он показал свое искусство хозяину,
аптекарю Церну: ловким фокусом ему удалось показать
Церну и некоторым другим присутствующим превраще-
ние куска меди в золото.
Всюду разнеслась весть, что аптекарский ученик от-
крыл великую тайну, и у аптекаря собирались громадные
толпы народа, чтобы посмотреть на замечательного моло-
дого “золотоделателя”. Сам король изъявил желание видеть
его и побеседовать с ним; когда Фридриху I был предъяв-
лен кусок золота, будто бы сделанный из меди, он до та-
кой степени увлекся мыслью добыть несметные количества
его (Пруссия в то время очень нуждалась в деньгах), что
решил упрятать Бетгера в крепость Шпандау и заставить
добывать ему золото. Но молодой аптекарь, догадавшись
о замыслах короля и, по всей вероятности, опасаясь ареста,
благоразумно бежал и благополучно перебрался в пределы
Саксонии.
За поимку Бетгера была назначена награда в 1000 та-
леров, но его не поймали. Он прибыл в Виттенберг и стал
искать покровительства курфюрста саксонского Фридриха
Августа I, прозываемого Сильным. Август I сам очень
нуждался в деньгах в то время и несказанно обрадовался
перспективе иметь неисчерпаемый источник золота при
посредстве молодого алхимика. Бетгер был тайно препро-
вожден в Дрезден под прикрытием королевского конвоя.
Едва он покинул Виттенберг, как к стенам города подсту-
пил батальон прусских гренадеров, требуя выдачи “золо-
тоделателя” . Но было уже слишком поздно: Бетгера успе-
ли привезти в Дрезден, где его поместили в “Золотом
дворце”; к нему относились с большим почетом, хотя в то
же время зорко присматривали за ним и держали под стра-
жей.
Вскоре, однако, курфюрсту, который был в то же время
королем польским, пришлось оставить на время Бетгера,
в виду вспыхнувшего в Польше волнения. Однако, нуж-
даясь в деньгах, король написал ему из Варшавы, при-
казывая сообщить секрет, посредством которого он сам
70
мог бы превращать в золото обыкновенные металлы. Мо-
лодой “золотоделатель”, понуждаемый таким образом,
послал королю небольшую склянку с красноватой жид-
костью, которая, как он уверял, производит это превра-
щение, когда металлы находятся в расплавленном состоя-
нии. Драгоценная склянка была вручена князю Фюрстен-
бургскому, который под охраной гвардейского полка по-
спешил в Варшаву. Прибыв туда, он вручил склянку ко-
ролю, который решил приступить к опытам немедленно.
Король и князь заперлись в потаенной комнате, подвяза-
ли себе кожаные передники и, как истые алхимики, при-
нялись плавить медь в тигеле, подливая в нее краснова-
тую жидкость Бетгера. Но из этого ровно ничего не выходи-
ло. Как они ни старались и чего ни делали, медь упорно
продолжала оставаться медью. Однако, помня наставле-
ния алхимика, король решил, что для успеха дела нужно
взяться за него “с чистой совестью”, и так как его величе-
ство предыдущий вечер провел в очень дурной компании,
то приписал неудачу опыта этой причине. Но и вторичный
опыт не дал лучших результатов, несмотря на то, что ко-
роль перед тем, как приступить к нему, исповедался и
получил отпущение грехов. Негодуя, Август I решил при-
нудить Бетгера открыть ему секрет приготовления золота,
видя в этом единственную возможность выпутаться из
крайне тяжелых обстоятельств. Бетгер, узнав о решении
короля, снова задумал бежать. Ему удалось ускользнуть
от бдительной стражи, и после трехдневного скитания он
прибыл в Энс, в Австрии, где счел себя в безопасности.
Но лазутчики короля преследовали его по пятам; он был
схвачен в гостинице “Золотой Олень”, которую они окру-
жили; он был взят в постели, несмотря на свое сопротив-
ление и несмотря на то, что он ссылался на защиту австрий-
ских властей; его отправили в Дрезден. С этого времени
за ним стали присматривать гораздо строже, и вскоре он
был перевезен в крепость Кенигштейн. Ему объявили, что
королевская казна совершенно истощена и что десять
польских полков, которым не уплачено жалованье, ждут
его золота. Сам король посетил его и пригрозил, что если
он тотчас же не приступит к изготовлению золота, то будет
повешен.
Прошли годы, но золота Бетгер не получил; его, одна-
ко, не повесили; ему было суждено сделать гораздо более
важное открытие, чем превращение меди в золото, а имен-
но — превращение глины в фарфор. Несколько редких
71
образчиков фарфора были завезены португальцами из
Китая в Европу, где они были проданы более чем за соот-
ветствующий вес золота. Бетгер впервые обратил внима-
ние на этот предмет благодаря Вальтеру фон Тширнгау-
зу, оптику и алхимику. Тшнрнгауз был человеком в высшей
степени образованным и пользовался большим уважением
как князя Фюрстенбургского, так и самого курфюрста. Он
однажды сказал Бетгеру, находившемуся под страхом смер-
ти: “Если вы не можете сделать золота, то попытайтесь сде-
лать что-нибудь другое, например фарфор”.
Алхимик внял внушению и стал проводить дни и ночи
над производством опытов. Он с большим усердием про
водил свои исследования, но безуспешно. Наконец неболь-
шое количество красной глины, принесенной ему для при-
готовления тнгелей, навело его на верный след; он уви
дел, что эта глина, подверженная действию высокой тем-
пературы, принимает стекловидную консистенцию и со-
храняет приданную ей форму; кроме того, ее строение
сходно со строением фарфора, за исключением цвета и
непрозрачности. Таким образом, он случайно открыл крас
ный фарфор и занялся его производством. Изготовляе-
мые из красной глины изделия он выдавал за настоящие
фарфоровые.
Битгер, однако, хорошо понимал, что белый цвет явля-
ется самым существенным свойством фарфора, и он стал
производить опыты, с целью придать красной глине белый
цвет. Прошло несколько лет, но результата не было. Но
опять случай пришел ему на помощь и открыл секрет из-
готовления белого фарфора. Однажды (в 1707 г.) он по-
чувствовал, что парик его необыкновенно тяжел, и расска-
зал об этом своему слуге. Тот объяснил ему, что причиной
этого является пудра, которой парик посыпан; пудра же
эта приготовляется из известного сорта глины, очень тя-
желовесной. Воображение Бетгера тотчас же ухватилось
за эту мысль: быть может, глина, из которой приготовля-
ется пудра, и есть та глина, которую он тщетно стремился
найти; нужно воспользоваться случаем и немедленно убе-
диться, так ли это. Старания его увенчались успехом.
Подвергнув тщательному исследованию пудру, он нашел,
что главная составная часть ее каолин, отсутствие кото-
рого и было причиной неудач всех его предыдущих опы-
тов.
Открытие, сделанное Бетгером, имело весьма важное
значение, гораздо более важное, чем мнимое открытие
72
философского камня. В октябре 1707 г. он поднес свое
первое фарфоровое изделие курфюрсту, которому оно
очень понравилось; было решено снабдить Бетгера необ-
ходимыми средствами для усовершенствования его изоб-
ретения. Заручившись опытным рабочим из Дельфта, он
приступил к производству фарфора с большим успехом.
Теперь он окончательно променял алхимию на гончарное
дело и сделал над дверями своей мастерской следующую
надпись: “По воле Всевышнего алхимик Бетгер стал гон-
чаром” .
Тем не менее Бетгер находился все еще под строгим
присмотром, чтобы не сообщил своего нового секрета
другим и не вышел из-под контроля курфюрста. Вновь
устроенные им мастерские и обжигательные печи охраня-
лись днем и ночью военными отрядами, и 6 старших офи-
церов должны были под строгой ответственностью сторо-
жить гончара.
Дальнейшие опыты Бетгера в новых печах были очень
удачны, и так как изготовляемый им фарфор продавался
по очень высокой цене, то было решено устроить королев
ский фарфоровый завод. Было известно, что производ-
ство дельфтского фаянса в значительной мере содейство-
вало обогащению Голландии. Почему бы точно также не
обогатиться курфюрсту производством фарфора? Вслед-
ствие этого был издан 23 января 1710 г. декрет, в котором
было повелено устроить обширный фарфоровый завод в
Альбрехтсбурге, в Мейсене. В этом декрете, который был
переведен на немецкий, французский и голландский языки
и распространен посланниками курфюрста по всем евро-
пейским дворам, Фридрих-Август объявлял, что, заботясь
о благосостоянии Саксонии, сильно пострадавшей от втор-
жения шведов, он “обратил внимание на подземные со-
кровища” страны и приказал исследовать их нескольким
сведущим лицам, которым удалось ввести производство
особого рода красной посуды, во многом превосходящей
изделия из индийской terra sigillata, а также цветные та-
релки и блюда, обожженные, разрисованные и глазиро-
ванные, ничем не уступающие индийской посуде, и, нако-
нец, что уже получены пробы белого фарфора и можно
предположить, что изделия из него будут выпускаться в
громадном количестве. Королевский декрет оканчивался
приглашением иноземных художников и ремесленников в
Саксонию, для того, чтобы поступить на завод, обещая им
поддержку короля. Этот королевский эдикт несомненно
73
является лучшим доказательством важности изобретения
Бетгера.
Было объявлено во всеобщее сведение, что Бетгер за
оказанные им важные услуги курфюрсту и стране назна
чается главным начальником королевского фарфорового
завода, с пожалованием в баронское достоинство. Несом-
ненно, эти почести были им заслужены; но в то же время
обращение с ним далеко не соответствовало нм: его трети-
ровали, не доверяли, следили за каждым шагом. Два ко-
ролевских чиновника, Матье и Немиц, были назначены
главными директорами завода; сам же Бетгер был лишь
главным распорядителем работ, продолжая в то же время
оставаться пленником курфюрста. Так как присутствие его
при постройке завода было безусловно необходимо, то его
препроводили в Мейсен, но под сильным конвоем, кото-
рый сопровождал его и обратно в Дрезден; но даже когда
все постройки были окончены, Бетгера запирали на ключ
в его спальне. Все это сильно отражалось на его душевном
состоянии, и в многочисленных письмах он просил ко-
роля облегчить его участь. Некоторые из этих писем чрез-
вычайно трогательны. “Я готов отдать душу за процвета-
ние фарфорового производства, — пишет он. — Я совер-
шил то, чего не совершил ни один изобретатель до меня,
только дайте мне свободу, свободу!”
Король, однако, продолжал относиться к нему с пол-
ным недоверием; он был готов осыпать его милостями и
наградить по заслугам, — что он и сделал; но дать свободу
не хотел. Он считал Бетгера своим пленником. Бетгер
работал сначала уверенно, но спустя год или два стал от-
носиться к делу небрежно; он почувствовал отвращение
ко всему миру и к самому себе, и примеру его последовали
большинство мейсенских рабочих. На заводе начались бес-
порядки, буйства, драки, прекращение которых требова-
ло нередко вмешательства военной силы. Это кончилось
тем, что все рабочие в количестве, превышающем 300 чело-
век, были признаны бунтовщиками и отправлены в кре-
пость Альбрехтсбург.
Бетгер в это время серьезно захворал, и в мае 1713 г.
он был при смерти. Курфюрст, опасаясь лишиться столь
важного пленника, разрешил ему совершать прогулки в
экипаже под конвоем. Он несколько оправился, и в апре-
ле 1714 г. король обещать даровать ему свободу. Но было
уже слишком поздно. Разбитый душой и телом Бетгер хотя
и продолжал работать, но уже окончательно потерял вся-
74
кий нравственный облик; он протянул свое жалкое суще-
ствование еще несколько лет и умер 13 марта 1719 г. на
35 году жизни1.
Фарфоровое производство скоро стало важным источ-
ником общественного благосостояния и доставило курфюр-
сту такой доход, что большинство европейских монархов
последовали его примеру. Хотя мягкий фарфор выделы-
вался уже лет пятнадцать до изобретения Бетгера в Сен-
Клу, но преимущества твердого фарфора вскоре стали об-
щепризнанными. В 1770 г. его стали выделывать в Севре,
и севрский фарфор за весьма непродолжительное время
завоевал себе первое место в промышленности. В настоя-
щее время фарфоровое производство является одной из
важнейших отраслей промышленности во Франции, и
высокое качество французских фарфоровых изделий дей-
ствительно не может быть оспариваемо.
Карьера английского гончара Уэджвуда была несрав-
ненно удачнее карьеры Палисси и Бетгера; к тому же ему
пришлось действовать во времена более счастливые. В гон-
чарном производстве Англия в половине прошлого столе-
тия стояла далеко позади большинства других европейс-
ких государств. Хотя в Стаффордшире и было очень мно-
го гончаров, но изделия их были очень низкого качества,
большей частью коричневые с выцарапанными крайне
грубыми рисунками. Лучшие глиняные гончарные изде-
лия доставлялись из Дельфта, из Голландии; глиняные же
пивные кружки привозились из Кельна. Два чужеземных
гончара, братья Элерс, из Нюрнберга, поселившись в Стаф-
фордшире, несколько усовершенствовали гончарное дело;
но они скоро переселились в Челси, где занялись исклю-
чительно производством статуэток, ваз и других предме-
тов роскоши. Производство твердого фарфора было еще
совершенно не известно в Англии; изделия из мягкой фар-
форовой глины, или так называемого фаянса, были белы-
ми только по названию, на самом же деле цвет их был
желто-грязный. Таково было состояние гончарного дела в
то время, когда родился Джосиа Уэджвуд (1730 г.).
Джосиа Уэджвуд происходил из семьи, в которой гон-
чарное производство было наследственным в течение мно-
гих поколений. В год его смерти, спустя 65 лет, проис-
• Мы полагаем, что помещение жизнеописания Бетгера в таком сочи-
нении, как "Саморазвитие”, является большой ошибкой со стороны автора.
(Прим, пер.)
75
шедшая перемена была громадной. Благодаря своей энер-
гии, искусству и изобретательности он поставил это дело
на совершенно иную почву и, как гласит эпитафия, “пре-
вратил грубое и недоходное ремесло в изящное искусство
и важную отрасль народной промышленности”.
Джосиа Уэджвуд принадлежал к числу тех неутомимых
тружеников, которые время от времени выходят из про-
стого народа и, благодаря своему энергичному характеру,
не только практически воспитывают рабочее население,
но, служа ему примером прилежания и усердия к труду,
обширно влияют на общественную деятельность во всех
направлениях и в значительной мере способствуют ста-
новлению национального характера. Подобно Аркрайту,
он был младшим в семье, в которой было 13 детей. Его
дед и двоюродный дед были гончарами, точно также, как
и его отец, который умер, когда Джосиа был еще мальчи-
ком, оставив ему в наследство 20 фунтов стерлингов. Он
научился читать и писать в сельской школе, после смерти
отца был взят из школы и “посажен за колесо” в малень-
кой гончарной мастерской его старшего брата. Тут начал
он свою трудовую жизнь, выражаясь его же словами, “с
самой низшей ступени трудовой лестницы”; ему в это время
исполнилось И лет. Вскоре он заболел злокачественной
оспой, от последствий которой ему пришлось страдать
всю жизнь, потому что у него появились невыносимые боли
в правом колене, и, чтобы избавиться от этих болей, он
несколько лет спустя должен был согласиться на ампута-
цию ноги. В речи, произнесенной Гладстоном в 1863 г. в
Берслеме — месте рождения Уэджвуда — говорится, что,
по всей вероятности, недуг, которым был одержим Уэдж-
вуд, был причиной его позднейшего величия. “Его убоже
ство, — говорил Гладстон, — лишило его возможности тру-
диться с той энергией, с той неутомимостью, которая со-
ставляет отличительные черты английского рабочего, столь
искусно использующего данные ему от природы физичес-
кие силы; но из-за этого же обстоятельства он углубился в
самого себя, и в нем развилось желание посвятить себя
иной, более высокой деятельности; он весь погрузился в
мир размышлений о тайнах изученного им дела и в конце
концов до такой степени овладел этими тайнами, что ему
мог бы позавидовать любой античный ваятель”.
Окончив учение в мастерской брата, Джосиа вступил в
товарищество с другими мастеровыми и открыл неболь-
шую мастерскую для изготовления рукояток ножей, ящиков
76
и тому подобных предметов для домашнего употребления.
В товарищество вступил еще один компаньон, и они заня-
лись изготовлением тарелок, подсвечников, табакерок и т. д.
Дело шло не особенно успешно, пока Джосиа не открыл
собственную мастерскую в Берслеме в 1759 г. Уэджвуд
прилежно занялся своим делом, стал изготовлять другие
изделия и постепенно расширил производство. Он пре-
имущественно стремился усовершенствовать желтые фа
янсовые изделия относительно прочности, цвета, глазури
и изящества. Желая постигнуть самую суть дела, он по-
свящал свой досуг изучению химии и производил много-
численные опыты над различными сортами глины и ис-
кусственными смесями. Будучи тонким наблюдателем,
Уэджвуд подметил, что известный сорт богатой кремнезе-
мом глины, черной до обжигания, принимает после обжи
гания совершенно белый цвет. Этот факт, тщательно про-
веренный, навел его на мысль, подмешивать кремнезем
ные соединения к красному порошку, из которого изго
товляются гончарные изделия; действительно, оказалось,
что эта смесь становится после обжигания белой. Остава
лось лишь найти способ покрывать эту смесь прозрачной
глазурью. Таким образом было сделано одно из величай
ших усовершенствований в гончарном искусстве — изоб
ретен способ изготовления английского фаянса, имевшего
огромное промышленное значение и получившего, в виду
своих высоких качеств, всеобщее распространение.
Уэджвуду некоторое время причиняли много забот край
не несовершенные обжигательные печи, хотя они и были
несравненно лучше тех, с которыми приходилось работать
Палисси; ему удалось преодолеть трудности настойчивым
трудом и упорным преследованием задуманной цели. Его
первые попытки производства столовой фарфоровой
посуды были рядом самых плачевных неудач, и часто труды
целого месяца разрушались в один день. Лишь после ряда
опытов, которые стоили много труда, денег и времени,
Уэджвуд доискался до настоящей вполне пригодной гла
зури; труды его увенчались успехом. Усовершенствование
гончарного производства стало его страстью, и он посвя
тил ему всю жизнь. Даже когда он преодолел все трудно-
сти и стал богатым человеком, Уэджвуд неустанно про
должал совершенствовать изготовляемые на его заводах
фарфоровые и фаянсовые изделия, которые находили об-
ширный сбыт как внутри страны, так и за границей. Он
старался довести свои изделия до высочайшей степени со-
77
вершенства, утверждая, что “лучше совсем прекратить про-
изводство, чем вести его плохо”. Его благому примеру
последовали и все другие гончары, и таким образом уста-
новилась на прочных основах обширная отрасль британс-
кой промышленности.
Уэджвуда охотно поддерживали многие влиятельные и
высокопоставленные лица; будучи работником в истинном
смысле этого слова, он также находил поддержку и сочув
ствие в других подобных же тружениках. Он изготовил
для королевы Шарлотты первый королевский столовый
сервиз английского производства и был назначен придвор-
ным гончаром; титул этот он ценил больше, чем бароне
кий. Ему доверяли драгоценные фарфоровые изделия для
производства имитаций, и он исполнял их с замечатель
ным искусством. Сэр Уильям Гамильтон доставил Уэдж
вуду образцы древних гончарных произведений из Герку
ланума, и он снял с них превосходные точные копии. Гер
цогиня Портлендская перехватила у него на аукционе вазу
Барберини. Он поднял цену до 1700 гиней; но ее свет
лость удержала вазу за собой за 1800 гиней; но когда она
узнала, кто ее конкурент, то великодушно одолжила ему
вазу для снятия копий. Оп произвел 50 копий, которые
обошлись ему в 2500 фунтов; при продаже расход этот не
окупился, но зато Уэджвуд получил нравственное удов
летворение, доказав, что английское производство может
достигнуть высочайшей степени совершенства.
Уэджвуд прибегал к содействию химии, археологии и
изящных искусств. Он открыл художественный талант в
молодом Флаксмене и оказал ему значительную поддерж-
ку, приобретая у него массу рисунков для своих изделий.
Таким образом он содействовал широкому распростране-
нию в массы изящного искусства. Путем тщательного изу
чения и многочисленных опытов Уэджвуду удалось вое
становить искусство живописи на фарфоре и фаянсе, и он
стал изготовлять разрисованные вазы и другие предметы;
искусство это процветало у древних этрусков, но исчезло
со времен Плиния. Он прославился также некоторыми
научными изобретениями; и до сих пор еще употребляется
пирометр Уэджвуда. Он принимал участие во всех обще-
полезных предприятиях: Уэджвуду и инженеру Бриндли
Англия обязана устройством Трентского и Мерсийского
каналов, которыми завершилось водное сообщение между
восточной и западной частями Великобритании. В то время
дороги в Англии находились в очень плачевном состоя
78
нии; Уэджвуд составил план и соорудил по нему на про-
тяжении 10 миль шоссе, соединявшее все его заводы, распо-
ложенные в различных частях округа. Слава Уэджвуда
была такова, что его заводы, как в Берслеме, так впослед
ствии и в Этрурии, посещались множеством знатнейших
туристов.
Результатом трудов Уэджвуда явилось то, что гончар
ное производство, которое до него стояло на самом низ
ком уровне в Англии, стало одной из важнейших отраслей
промышленности; до Уэджвуда в Англии употреблялась
посуда исключительно заграничного изготовления, а с тех
пор фарфоровые и фаянсовые изделия, изготовляемые в
Англии, в громадном количестве вывозятся за границу и
служат до сих пор немаловажным предметом внешней тор
говли.
Уэджвуд представил отчет о деятельности своих фаб
рик в сессию парламента 1785 г., спустя 30 лет после того,
как он начал дело; из этого отчета выяснилось, что фаян
совое производство дает возможность заработать 20 000
рабочим, не говоря уже о том, что производство это вызвало
усиленную деятельность на каменноугольных копях и су-
щественно подняло торговлю страны вообще, вследствие
чего значительно возросло число лиц, которым он доба
вил заработок косвенным путем. В то же время Уэджвуд
высказал мнение, что, несмотря на достигнутые резуль-
таты, дело это находится все еще в зачаточном состоянии
и что дальнейший прогресс его зависит от самих фабри-
кантов, то есть от степени умственного развития и образо
ванности людей, которые посвящают себя этому делу, и от
общего политического и умственного развития Великоб
ритании; мнение это вполне подтвердилось позднейшим
прогрессом фарфоровой и фаянсовой промышленности,
которая, как сказано, наряду с производством металли
ческих изделий, занимает первое место. В 1852 г. из Анг-
лии было вывезено около 84 000 000 штук гончарных из-
делий за границу; в эту цифру не входят изделия, кото-
рые были сделаны для внутреннего потребления. Но за
служивает внимания не только развитие промышленное
ти, так сказать, в количественном отношении, но и улуч
шение состояния рабочего класса, принимавшего участие
в этом производстве. Когда Уэджвуд начал свою деятель-
ность, население Стаффордшира находилось в полудиком
состоянии; оно было бедно, неразвито и очень малочис-
ленно. Когда же дело Уэджвуда окончательно установи-
79
лось, то для него потребовалось количество рабочих в 3
раза превышающее то, которое имелось.
Люди, подобные вышеописанным, имеют полное право
считаться героями промышленности’; их неутомимое тру-
долюбие, настойчивость в преследовании задуманной цели,
их упорная борьба с непреодолимыми трудностями и бед-
ствиями вполне заслуживают названия геройских подви-
гов, равносильных подвигам храбрости и самоотвержения
героев войны.
* За исключением Бетгера, который скорее может считаться “рыцарем
индустрии”.
ПРИЛЕЖАНИЕ
И НАСТОЙЧИВОСТЬ
Величайшие успехи в жизни обычно достига-
ются простыми способами и применением к делу
самых обыкновенных способностей. Повседневная жизнь
с ее заботами, нуждами и невзгодами представляет собой
великую школу, в которой приобретается опыт; истинный
работник находит в ней широкий простор для самоусовер
шенствования, как бы скромна и даже ничтожна ни была
его деятельность. Человеческое счастье достигается тяже-
лым шествием по давно проторенной дороге, называемой
честным трудом; и те, которые шли по этой дороге без
устали, вернее и лучше достигали цели.
Нередко судьбу называют слепой. Но судьба не так
слепа, как люди. Если всмотреться в жизнь повниматель-
81
нее, то неизбежно нужно прийти к заключению, что судьба
обычно благоприятствует людям наиболее трудолюбивым,
подобно тому, как ветер и волны всегда благоприятствуют
лучшим мореплавателям. Даже в высших отраслях умствен-
ной деятельности человека наиболее полезными оказыва-
ются самые обыкновенные качества, как-то: здравый смысл,
внимание, прилежание и настойчивость. Гениальность вовсе
не составляет необходимости; но даже и гении высшего
полета немыслимы без этих качеств. Величайшие люди
сомневались в силе гения и ставили гениальность на одну
доску с житейской мудростью и стойкостью в преследова-
нии намеченной цели. Многие мыслители смотрят на гени-
альность, как на более интенсивный здравый смысл. Джон
Фостер считает ее не чем иным, как способностью под-
держивать огонь вдохновения. Бюффон говорит: “Гений —
это терпение”.
Ньютон был, несомненно, умом высшего полета, но
все же, когда его спрашивали, каким образом дошел он до
своих замечательных открытий, он скромно отвечал: “По-
средством постоянного размышления над ними”. В другой
раз он так выразился о методе, которому следовал при
своих занятиях: “Я никогда не упускаю из виду изучаемо-
го вопроса и жду, пока первое мерцание наступающего
дня сменится полным светом”. В этом отношении Ньютон
использовал лишь пример других, и высокая слава его
всецело основана на прилежании и настойчивости. Даже
отдых его состоял в перемене занятий, так как он остав-
лял один предмет для того, чтобы заняться другим. Вот
слова, сказанные Ньютоном мистеру Бентли: “Если я ока-
зал обществу некоторую услугу, то лишь благодаря при-
лежанию и терпению”. Так и Кеплер — другой великий
естествоиспытатель, — говоря о своих трудах и заслугах,
выражался следующим образом: «Как говорится у Вир-
гилия: “Слава усиливается по мере своего разрастания”.
Так было и со мной: размышления над одним предметом
всегда наводили меня на размышления о другом; таким
образом, я был вынужден сосредоточиться еще глубже на
интересовавшем меня предмете». Необыкновенные резуль-
таты, явившиеся следствием трудолюбия и настойчивос-
ти, привели многих выдающихся мыслителей к постанов-
ке вопроса о том, действительно ли гениальность пред-
ставляет собой исключительное явление, согласно расхо-
жему мнению. Так, по мнению Вольтера, лишь очень нич-
тожное расстояние разделяет гениального человека от
82
человека обыкновенного ума. Беккариа даже полагает, что
все люди без исключения могут быть поэтами и оратора-
ми; а Рейнолдс держится того взгляда, что всякий чело-
век может сделаться живописцем и скульптором. В силу
этого вопрос довольно ограниченного англичанина, спро-
сившего у брата Кановы после смерти последнего, “наме-
рен ли он продолжать его дело”, вовсе не может считаться
столь нелепым. Локк, Гельвеций и Дидро держались того
мнения, что все люди одинаково склонны к гениальности,
и то, что способны совершить лишь некоторые избранные,
мотут при одинаковых условиях совершить и другие, так
как законы мышления во всех случаях одни и те же. Но,
даже признавая высокое значение трудолюбия, признавая
вместе с тем, что самые гениальные люди были в то же
время наиболее неутомимыми работниками, никоим обра-
зом нельзя оспаривать то, что без природных способнос-
тей никакое трудолюбие не может создать гениев, подобных
Шекспиру, Ньютону, Бетховену или Микеланджело.
Химик Дальтон решительно отвергал свою гениальность
и приписывал все достигнутые им результаты исключи
тельно трудолюбию и опытности. Джон Гентер говорил о
самом себе: “Мой ум подобен пчелиному улью; хотя в нем
по внешнему виду царит путаница и хаос, он на самом
деле исполнен порядка и правильности; он черпает пищу
из самых лучших продуктов природы”.
Обращаясь к биографиям великих людей, мы нахо-
дим, что наиболее выдающиеся изобретатели, артисты,
мыслители и деятели всех родов в значительной мере
обязаны успехами, достигнутыми ими, неутомимому
трудолюбию и прилежанию. Это были люди, превра-
щавшие в золото все, даже время. Дпзряэлы-старший
полагал, что вся тайна успеха заключается в искусстве
овладевать предметом, а искусство это приобретается
лишь неутомимым трудолюбием и усердием. Люди, наи-
более содействовавшие прогрессу человечества, были
не столько людьми гениальными в собственном смыс-
ле слова, сколько людьми с развитыми средними спо-
собностями и непреодолимой настойчивостью; не столь
часто люди, богато одаренные от природы, преуспевали
в жизни, как те, которые предавались делу с неутоми-
мым усердием, к какой бы сфере ни относилась их
деятельность. Люди, которым недостает настойчивос-
ти, как бы способны они не были, весьма часто отстают
от людей, даже ограниченных, но прилежных.
83
Таким образом, самой важной задачей воспитания
является выработка в человеке умения трудиться; если
это достигнуто, успех в жизни достигается сравнитель-
но легко. Еще раз повторяем — все в жизни достигается
трудом. Самое простое дело нельзя осуществить иначе,
как посредством упорного труда; и чего только нельзя
преодолеть им! Только благодаря непрерывному упраж-
нению и привычке к труду, усвоенной с детства, Роберт
Пиль развил в себе те замечательные, хотя и безусловно
средние способности, которые поставили его рядом с са-
мыми выдающимися парламентскими деятелями Англии.
Когда он был еще ребенком, отец часто ставил его на стол
и заставлял говорить что вздумается экспромтом или же
повторять своими словами слышанную им воскресную про-
поведь. Сначала дело шло туго, но неустанной настойчи-
востью в мальчике выработалась такая привычка к внима
нию, что в конце концов проповедь повторялась почти слово
в слово. Это впоследствии ему пригодилось: он не имел
себе равного в искусстве оппонировать, и никому, конеч
но, не приходило в голову, что замечательная память, ко-
торую он обнаруживал при этом, есть результат сноровки,
приобретенной им в детстве под руководством отца в при
ходской церкви города Драйтона.
Трудолюбие производит истинные чудеса даже в делах
самых обыкновенных. Игра на скрипке кажется делом
очень простым, а между тем какого продолжительного
и упорного труда она требует! Джиардини сказал моло-
дому человеку, спросившему его, сколько лет нужно
для того, чтобы научиться хорошо играть на скрипке:
“Двадцать лет по двенадцать часов в день”. Каких тру-
дов стоит танцовщице достигнуть того, чтобы она могла
блистать перед публикой! Талиони в те дни, когда ей
приходилось выступать на сцене, усиленно упражня-
лась в течение двух часов под руководством отца, при
чем нередко упражнения эти доводили ее до обморока.
Такой ценой покупалась необыкновенная грация и лег-
кость, которые обнаруживала эта замечательная танцов
щица на сцене!
Наибольший успех достигается сравнительно медлен
но; он завоевывается, так сказать, шаг за шагом, де Местр
справедливо замечает, что “великая тайна успеха заклю-
чается в умении ждать”. Для того чтобы пожать, надо пред-
варительно посеять и долгое время довольствоваться на-
деждой на будущее, и нередко самые поздние плоды —
84
самые сладкие. На Востоке существует поговорка: “Тер-
пение и время превращают лист тутового дерева в атлас”.
Терпеливое ожидание, однако, не должно быть празд-
ным, и к тому же всякий труд должен совершаться охот-
но. Любовь к труду является одним из главных условий
его успешности. Один епископ сказал: “Воздержание со-
ставляет девять десятых христианской веры”; с таким же
правом можно сказать, что трудолюбие составляет десять
десятых умения жить. Трудолюбие и прилежание явля-
ются основами успеха, как и основами счастья; быть
может, высшее наслаждение жизни состоит в доброволь-
ном, сознательном и плодотворном труде; подобный труд
развивает в нас энергию, веру в свои силы и многие другие
добрые качества. Сидни Смит, будучи приходским свя-
щенником в Фостоне, в Йоркшире, хотя и не чувствовал
никакого призвания к этому делу, всегда относился к нему
добросовестно и с любовью. “Я решил, — говорил он, —
полюбить это дело, примириться с ним, что, по моему,
гораздо лучше, чем вздыхать и изливать свою скорбь перед
другими”. Доктор Гук, покидая Лидс с целью избрать
другую сферу деятельносги, сказал: “Где бы я ни был, я
всегда буду трудиться; если же не будет работы, то я сам
создам ее”.
Людям, грудящимся на пользу общества, в особеннос-
ти приходится работать и долго, и терпеливо, нередко без
всякой надежды на непосредственный успех и награду.
Семена, которые они сеют, иногда покрыты толстым сло-
ем снега, и нередко сеятели, прежде чем этот слой растает
и семена взойдут, сами становятся достоянием земли. Не
всем общественным деятелям удается, подобно Роланду
Гиллю, дожить до полного осуществления своих идей. Адам
Смит посеял семена великого социального учения в
мрачных стенах Глазговского университета, где он так долго
трудился, и положил основание богатству народов; но
прошло около 70 лет, прежде чем труд его был оценен по
достоинству; но и до сих пор еще его учение не принесло
всех тех результатов, которые можно из него извлечь.
Ничто не может возвратить человеку утраченную на-
дежду; это совершенно меняет человеческий характер. “Как
я могу трудиться, — говорил один выдающийся, но несчаст-
ный мыслитель, — если я потерял всякую надежду”. Од-
ним из самых трудолюбивых и неутомимых и в то же
время исполненных упований тружеников был инженер
Кери. Когда он был в Индии, ему приходилось пользо-
85
ваться тремя сменами клерков в течение дня; его же соб
ственный отдых состоял лишь в перемене занятий. Кери
был сыном башмачника; миссионерские труды его делили
с ним Иард — сын плотника, и Маршел — сын ткача.
Благодаря их трудам была сооружена великолепная кол-
легия в Серампуре, было учреждено 16 цветущих коло-
ний. Библия переведена на 16 наречий, и по всей Британ-
ской Индии были посеяны семена великого нравственного
переворота. Кери никогда не стыдился своего происхож-
дения. Однажды за обедом у генерал-губернатора один из
офицеров, сидевших недалеко от него за столом, спросил
у своего соседа довольно громко, правда ли, что Кери был
когда-то башмачником? “Нет, сэр, — тотчас же произнес
во всеуслышание Кери, — я был только чинилыциком”.
Примером его необыкновенной настойчивости может слу-
жить следующий случай. Будучи маленьким мальчиком,
он однажды стал карабкаться на дерево, но сорвался и
упал, причем сломал себе ногу; ему пришлось пролежать
в постели несколько недель; тем не менее первым его делом
было, как только он выздоровел, вскарабкаться на то же
дерево. Подобную энергию он проявлял и впоследствии в
своей плодотворной миссионерской деятельности. Фило-
соф Юнг держался того мнения, что “всякий человек мо-
жет делать то, что совершают другие”; несомненно то, что
сам он никогда не отступал перед какими бы то ни было
трудностями, встречающимися ему на пути. О нем расска-
зывают, что ему случилось ехать верхом в первый раз в
компании с Берклеем — известным спортсменом; лошадь
последнего перепрыгнула через высокий частокол. Юнг
пожелал последовать примеру Берклея, но во время прыжка
свалился с лошади. Не говоря ни слова, он снова сел на
лошадь и сделал вторичную попытку, но также неудачно,
хотя на этот раз он не свалился, потому что крепко ухва-
тился за гриву лошади. На третий раз он с успехом взял
препятствие.
История о том, как татарский вождь Тимур научился
терпению, присматриваясь к работе паука, — общеизвестна.
Не менее интересен случай с американским орнитологом
Одюбоном, рассказанный им самим: “С моими 200 рисун-
ками приключился случай, — говорит он, — который чуть
было не заставил меня прекратить мои исследования по
орнитологии. Я подробно расскажу его, чтобы убедить
читателей в том, что энтузиазм — другого названия я не
могу дать моей настойчивости — делает человека способ-
86
ным преодолевать такие трудности, которые с первого
взгляда кажутся непреодолимыми. Я выехал из селения
Гендерин, в Кентукки, расположенного на берегу Огайо,
после многолетнего пребывания там, в Филадельфию по
своим делам. Перед отъездом я пересмотрел свои рисун-
ки, тщательно уложил их в деревянный ящик и поручил
их родственнику, с просьбой заботливо оберегать их. От-
сутствие мое продолжалось несколько месяцев. Когда же
я возвратился, то спустя несколько дней осведомился о
своем ящике — о том, что я называл своим сокровищем.
Ящик принесли и открыли. Пусть читатель вообразит мой
ужас: в нем оказалась пара крыс с многочисленным по-
томством, а от моих рисунков, изображавших по меньшей
мере 1000 пернатых обитателей воздуха, остались одни
клочья. Это до такой степени потрясло меня, что со мной
сделался даже особого рода нервный припадок — на меня
напало нечто вроде спячки; дни я проводил в полусне, а
ночи — в непробудном сне. Но благодаря крепости моего
организма силы мои постепенно восстановились. Выздо-
ровев, я взял ружье, записную книжку и карандаши и
отправился в лес совершенно бодрый и спокойный, как ни
в чем не бывало. Мне доставило удовольствие то, что рисун-
ки, которые я начал снова делать, благодаря приобретен
ному опыту, были лучше прежних. Не прошло и трех лет,
как моя коллекция снова пополнилась”.
Случайное истребление собакой бумаг сэра Исаака
Ньютона также случай общеизвестный; собачка эта опро-
кинула зажженную свечу на бюро, и в одно мгновение
сгорели результаты многолетних математических исчисле-
ний. Говорят, что это причинило горе великому натуралис-
ту, что одно время серьезно опасались за его умственные
способности. Случай подобного же рода постиг рукопись
Карлейля, заключавшую первый том его “Французской
революции”. Он дал эту рукопись на прочтение одному из
своих сотоварищей; по какому-то несчастному стечению
обстоятельств она очутилась на полу, и о ней как-то поза
были. Желая приступить к печатанию своего труда, Кар-
лейль послал за рукописью. Начали искать, но тщетно.
Оказалось, что прислуга вымела ее в числе ненужных бумаг
и употребила на растопку печей. Таков был ответ, кото
рый принесли Карлейлю; и можно себе представить, что
он почувствовал! Тем не менее ему оставалось только одно —
снова засесть за работу, что он и сделал. У него не было
черновика, и поэтому ему приходилось восстанавливать в
87
памяти все факты, мысли и выражения. Составление кни-
ги в первый раз было для него наслаждением, вторичное
же написание ее было мукой и страданием; но он работал
настойчиво и окончил свой труд при таких обстоятельствах,
при которых вряд ли кто-либо другой мог завершить его.
В жизни многих выдающихся изобретателей встреча-
ются поучительные примеры подобного рода настойчивос-
ти. Джордж Стефенсон, обращаясь к молодым людям,
обыкновенно давал им следующий совет: “Следуйте мое-
му примеру — будьте настойчивы”. И действительно, он
сам работал над усовершенствованием своего локомотива
около 15 лет, прежде чем пустить его в ход. Уатт работал
над своим паровым конденсатором около 30 лет. Но и на
поприще других отраслей — науки, искусства и промыш-
ленности — встречаются поучительные примеры подобной
настойчивости в труде. Быть может, одним из самых инте-
ресных примеров этого рода представляет нам история
ниневийских раскопок и открытий клинообразных надпи-
сей, которые исчезли со времен покорения Персии Алек-
сандром Македонским.
Молодой человек по имени Раулинсон, находившийся
на службе в Ост-Индской компании, во время своего пре-
бывания в Керманшахе, в Персии, заметил старинную
клиновидную надпись на древних памятниках в окрест-
ностях города. Памятники эти были столь древние, что о
происхождении их решительно ничего не было известно.
Раулинсон снял копии с надписей. Среди них была одна,
которая имела сходство с надписью на знаменитой скале
Бегистун. На этой скале, возвышающейся на 1700 футов
над поверхностью земли, вся нижняя часть, на протяже-
нии 300 футов, испещрена надписями на трех языках; пер-
сидском, скифском и ассирийском. Сличая известное с
неизвестным, наречия сохранившиеся с наречиями исчез-
нувшими, Раулинсон постепенно научился читать клино-
видные надписи, и ему удалось даже составить нечто вроде
азбуки. До того времени ни один ориенталист в мире не
имел никакого представления о клиновидных надписях.
Раулинсон (впоследствии сэр Генри) послал свои копии в
Англию различным ученым. Но никто из них решительно
не мог проверить верность сделанных Раулинсоном пере-
водов, и потому снимки были переданы человеку вовсе не
ученому, но также занимавшемуся когда-то изучением па-
мятников в Азии — некоему Норрису, бывшему клерку
Ост-Индской компании; хотя Норрис никогда не видел Бе-
88
гистунекой скалы, он был настолько знаком с древними
надписями, хотя и не клиновидными, что тотчас же нашел
неточности в копии Раулинсона. Раулинсон, которому были
сообщены замечания Норриса, находился в то время по
близости Бегистунской скалы; он сверил свои копии с под-
линными надписями и нашел, что Норрис прав. Вслед за
этим дело изучения клиновидных надписей стало быстро
продвигаться вперед.
Но для того чтобы труды этих двух самоучек получили
серьезное значение, необходим был третий труженик, ко-
торый снабжал бы их материалом для исследований. Та
кой труженик нашелся в лице Остена Лайярда, бывшего
клерка в конторе лондонского адвоката. С трудом можно
поверить, что эти 3 человека, столь далекие от учености,
открыли целое исчезнувшее наречие и исследовали таинствен-
ную историю Вавилона. А между тем это совершенно верно.
Лайярду было 22 года; при путешествии по Востоку у него
появилось желание проникнуть в страны, расположенные
по ту сторону Евфрата. В сопровождении одного лишь
спутника, полагаясь на собственные силы, а еще больше
на свою обходительность и изящество манер, Лайярд бла-
гополучно прошел по местностям, населенным враждовав-
шими между собой племенами, и спустя несколько лет,
располагая сравнительно ничтожными средствами, но зато
обладая необычайным прилежанием и терпением, проник-
нутый пламенной страстью к открытиям, он открыл и со-
брал такое громадное количество исторических сокровищ,
какого не собирал еще никто в мире. Одними барельефа-
ми Лайярда можно было бы заставить расстояние в 2 мили.
Коллекция Лайярда хранится в настоящее время в Бри-
танском музее. На этих памятниках были найдены любо-
пытнейшие подтверждения библейских сказаний о собы-
тиях, совершившихся 3000 лет тому назад, вследствие чего
сказания явились миру как бы новым откровением. Исто-
рия открытия этих замечательных памятников описана
самим Лайярдом в его сочинении “Памятники Ниневии”.
Сама история эта является драгоценным замечательным
памятником человеческой предприимчивости, прилежания
и энергии.
Жизнь графа де Бюффона представляет нам другой
замечательный пример великого значения усердного труда
и служит подтверждением мысли самого Бюффона, по
которой “Гений — это терпение”. Несмотря на великие
результаты, достигнутые Бюффоном в естествознании, он
89
в молодости считался человеком средних способностей. Ум
его развивался медленно и медленно усваивал. К тому же
он по природе своей был ленив, так что ввиду его обеспе-
ченного состояния можно было бы подумать, что он пре-
дастся праздности и роскоши. Но вместо этого он решил
отказаться от удовольствий праздной жизни и посвятить
себя науке и саморазвитию. Считая время сокровищем,
имеющем известные пределы, он прежде всего решился
рано вставать. Сначала ему стоило большого труда бороться
с привычкой позднего вставания, и он никак не мог при-
учить себя вставать в определенный час; тогда он призвал
на помощь своего слугу Жозефа и пообещал платить каж-
дый раз 6 франков, если тому удастся разбудить его до 6
часов утра. В первое время Бюффон хитрил, когда его
будили: говорил, что ему не здоровится, или притворно
сердился, так что когда он наконец вставал, то Жозефу не
причиталось ничего, кроме выговоров. В конце концов
слуга решился во что бы то ни стало зарабатывать еже-
дневно свои 6 франков, и он настойчиво стал принуждать
Бюффона вставать с постели, несмотря на брань и угрозы
прогнать его. Однажды утром Бюффон проявил особен-
ное упорство; истощив все меры, Жозеф вылил под одея-
ло своего господина целый кувшин холодной как лед воды.
Реакция была мгновенной. С тех пор Жозеф ежедневно
прибегал к этому способу, и не даром говорят, что Бюф-
фон обязан Жозефу 3 или 4 томами своей “Естественной
истории”.
В продолжение 40 лет Бюффон работал ежедневно с 9
до 2 часов, а вечером с 5 до 9 часов. Его занятия были
столь продолжительны и регулярны, что подобное распре-
деление часов стало для него неизменной привычкой. Его
биограф говорил: “Работать для него необходимость; за-
нятия являются для него наслаждением. И на склоне
славных дней своих он часто выражал надежду, что у него
хватит сил посвятить этим занятиям еще несколько лет”.
Бюффон был чрезвычайно добросовестным работником,
всегда старавшимся поделиться с читателем своими мыс-
лями, выраженными наилучшим способом. Ему никогда
не надоедало исправлять свои сочинения, вот почему слог,
которым они написаны, может считаться образцовым. Свое
сочинение “Эпохи природы” он переписал 11 раз, прежде
чем выпустить в свет, несмотря на то, что он работал над
этим сочинением 50 лет. Бюффон был в истинном смысле
слова деловым человеком, чрезвычайно аккуратным во всех
90
отношениях; он придерживался того мнения, что гений
без привычки к порядку теряет три четверти своего могу-
щества. Успех, который имел Бюффон как писатель, глав-
ным образом обусловливается тщательностью отделки его
сочинений и его неутомимым прилежанием. “Бюффон, —
замечает госпожа Неккер, — глубоко убежденный в том,
что гений является результатом неустанного внимания, на-
правленного на какой либо определенный предмет, гово-
рил, что чувствовал крайнее утомление, когда писал свои
первые сочинения, что ему приходилось нередко принуж-
дать себя. И тем не менее он по несколько раз возвра-
щался к своим рукописям и тщательно обрабатывал их,
перечитывая даже тогда, когда, по видимому, они были
доведены до возможной степени совершенства. В конце
концов он перестал чувствовать утомление; оно сменилось
глубоким наслаждением, которое он испытывал при со-
вершенствовании своих трудов”. Необходимо еще заме-
тить, что в то же время, когда Бюффон писал и издавал
свои сочинения, он был одержим одной из самых мучи-
тельных болезней человеческого организма.
Среди представителей литературы немало примеров
подобной же настойчивости; быть может, самым поучи-
тельным из них является пример сэра Вальтера Скотта.
Его поразительное трудолюбие проявилось в конторе
адвоката, где он в течение нескольких лет занимал скром-
ную должнос ть клерка-переписчика. Скучный дневной труд
заставлял его тем сильнее ценить вечера, которые были в
его распоряжении; он обыкновенно посвящал их чтению.
Скотт приписывает свое трудолюбие и свою усидчивость
прозаическим конторским занятиям, приучившим его к
известной трудовой дисциплине, отсутствием которой стра-
дает большинство литераторов. За переписку он получал
по 3 пенса за страницу с определенным числом слов; при
экстренной работе Скотт был в состоянии переписать до
120 страниц в сутки, то есть заработать 30 шиллингов;
такие экстренные заработки он употреблял на покупку ста-
ринных книг, что при иных условиях было ему не по сред-
ствам.
Вальтер Скотт впоследствии всегда гордился тем, что
обладает всеми качествами делового человека; в противо-
положность ходячим воззрениям, он утверждал, что гени-
альность отнюдь не связана с презрением к обычным жи-
тейским заботам. Напротив, по его мнению, для развития
высших умственных способностей даже весьма полезно
91
уделять известную часть дня житейской прозе. Впоследствии,
занимая должность секретаря эдинбургского суда, Вальтер
Скотт посвящал своим литературным занятиям только утро,
до завтрака, затем он проводил целый день в суде, занима-
ясь регистрацией дел и писанием различного рода бумаг.
“Одной из самых интересных черт в жизни Вальтера
Скотта, — говорил Локгарт, — является то, что в самый
кипучий период своей литературной деятельности он посвя-
щал не менее половины года занятиям, совершенно посто-
ронним, а именно добросовестному исполнению обязаннос-
тей службы”. Он держался того взгляда, что средства к
существованию нужно зарабатывать службой, а не лите-
ратурой. Однажды он высказал следующее: “Я решил, что
литература будет моим жезлом, но не костылем, и что
доходы, доставляемые мне литературным трудом, как бы,
впрочем, кстати они ни явились, — никогда не будут для
меня главной статьей для поддержания существования”.
Аккуратность составляла одну из тех привычек Валь-
тера Скотта, над развитием которой он наиболее тру-
дился; иначе, впрочем, и немыслимо было бы совер-
шить в течение жизни столь громадную литературную
работу. Он имел обыкновение отвечать в тот же день на
получаемые письма, исключая те, которые требовали
наведения справок или более серьезного размышления.
В самом деле, иначе ему невозможно было бы справиться
с бесчисленными получаемыми извещениями, иногда
донельзя докучливыми. Он вставал в 5 часов утра и сам
топил камин. Затем брился и одевался очень скоро, так
что в 6 часов он сидел уже за своей конторкой, на которой
все бумаги были разложены в величайшем порядке; упот-
реблявшиеся им справочные книги стояли тут же на полу;
за ними всегда чинно располагалась его любимая собака,
следившая за каждым взглядом хозяина. Между 9 и 10
часами утра семья Скотта собиралась к завтраку; к этому
времени он обыкновенно успевал наработать достаточно
для того, чтобы, — как он выражался, — “сломать шею
дневным занятиям”.
Но, при всем своем прилежании и неутомимом трудо-
любии, при всех своих обширных познаниях и своей слав-
ной, плодотворной деятельности, Вальтер Скотт всегда
отзывался о своих способностях с величайшей скромностью.
Однажды он сказал: “В продолжение всей моей деятель-
ности я всегда чувствую себя связанным и стесненным
недостатком знания”.
92
Такова истинная скромность; действительно, чем боль-
ше человек знает, тем меньше в нем самомнения. К про-
фессору коллегии Св. Троицы пришел студент, чтобы про-
ститься, потому что он “кончил свое образование”.
— В самом деле? — ядовито заметил профессор, — а я
его еще только начинаю.
Человек, обладающий поверхностными сведениями,
учившийся всему понемногу, но ничего не знающий осно-
вательно, всегда отличается хвастовством; но истинно зна-
ющий человек всегда скромно сознает, что он “знает толь-
ко то, что ничего не знает”, или, подобно Ньютону, что он
“трудится лишь над собиранием раковинок на морском
берегу, но что великий океан истины остается для него
неизведанным”.
Жизнь непервоклассных литераторов также представ-
ляет немало замечательных примеров великого значения
настойчивости в труде.
Джон Бриттон, автор сочинения “Красоты Англии и
Уэльса” и некоторых других более или менее выдающихся
сочинений по архитектуре, представляет нам один из по-
добных примеров. Он родился в Кингстоне, в Дайлдши-
ре. Отец его был булочником, но разорился и сошел с ума
в то время, когда Джон Бриттон был еще ребенком. Маль-
чик получил очень скудное школьное образование, но зато
видел перед собой массу дурных примеров, к счастью, не
повлиявших на него. Он очень рано был помещен в каче-
стве работника к своему дяде — хозяину гостиницы в Клер-
кенуэлле, где занимался в течение пяти лет разливом и
укупоркой вина. Он захворал, вследствие чего дядя отпустил
Джона на все четыре стороны, вложив в его котомку 2
гинеи — весь его пятилетний заработок. В течение следую-
щих семи лет ему пришлось перенести много невзгод и
бедствий. В своей автобиографии он повествует: “В моей
бедной и темной конуре, за которую я платил 18 пенсов в
неделю, я часто читал в постели темными вечерами, пото-
му что не на что было купить угля для камина”. Он пеш
ком пропутешествовал в Бесс, где получил место приказ
чика в винном погребе. Но вскоре мы снова встречаем его
в столице без фартинга в кармане, без сапог и без одежды.
Ему удалось, однако, снова найти место приказчика в вин
ном погребе, и он просиживал в подвале с 7 часов утра до
11 часов ночи. Здоровье его не выдержало подобного об
раза жизни; постоянное пребывание в сыром, мрачном
помещении подорвало его силы, и он нанялся за 15 шил-
93
лингов в неделю в контору стряпчего; в немногие свобод-
ные минуты, которые ему приходилось урывать, он
выучился скорописи. В свободное от службы время он
посещал читальни, так как не имел средств для покупки
книг, и таким образом ему удалось приобрести немало
отрывочных сведений по всевозможным предметам. Вско-
ре он переменил службу и стал уже получать по 20 шил-
лингов в неделю; досуг он по-прежнему посвящал чтению.
Двадцати восьми лет от роду он написал книгу, которая
была напечатана под заглавием “Приключения Пиззаро”.
Начиная с этого времени и до самой смерти, то есть в
течение 55 с лишним лет, Бриттон неутомимо работал на
литературном поприще. Число напечатанных им сочине-
ний не менее 87. Самым выдающимся из них, кроме
вышеуказанного, является “Древние храмы Англии” —
превосходное сочинение в 24 томах; оно является лучшим
памятником неутомимого трудолюбия Джона Бриттона.
Лаудон — декоративный садовник — был человеком
подобного склада, обладающий необыкновенной способ
ностью к труду. Сын фермера в окрестностях Эдинбурга,
он рано был приучен к делу. Искусство, с которым он
набрасывал планы декоративных садов, побудило отца
отдать его в обучение к садовнику. Находясь в учении, он
регулярно посвящал 2 ночи в неделю чтению книг и тем
не менее работал днем усерднее других. Во время своих
ночных занятий он выучился французскому языку и, не
достигнув еще 18-летнего возраста, перевел для энцикло-
педического словаря биографию Абеляра. Он так страст-
но стремился преуспеть в жизни, что, когда ему едва ми-
нуло 20 лет, он, работая в качестве садовника, сделал сле-
дующую заметку в своей записной книжке: “Мне минуло
20 лет, и, быть может, я прожил уже третью часть своей
жизни, а между тем что же я совершил до сих пор?” —
заметка, свидетельствующая о недюжинном глубокомыс-
лии. Изучив французский язык, он приступил к изучению
языка немецкого и вскоре в совершенстве овладел им.
Получив в управление обширную ферму, с условием ввести
шотландские усовершенствования обработки земли, он
повел дело очень успешно, так, что доставил владельцу
большой доход. Вслед затем он предпринял путешествие
по континенту с целью изучения способов садоводства и
земледелия в других странах. Всего он совершил 2 путе-
шествия по Европе, и результаты их были обнародованы
им в его “Энциклопедиях”, принадлежащих к числу за-
94
мечательнейших сочинений этого рода в виду громадного
множества полезных сведений, в них содержащихся — све-
дений, собранных путем неугомонного, редкостного тру-
долюбия.
Деятельность Сэмюэля Дръю не менее замечательна.
Отец его был простым земледельцем в Корнуэльсе; буду-
чи беден, он, тем не менее, посылал 2 сыновей своих в
соседнюю школу. Джебе — старший сын — был мальчиком
очень прилежным и делал быстрые успехи; но младший —
Сэмюэль — отличался леностью и озорством. В виду этого,
еще восьми лет от роду, он был взят из школы и помещен
в качестве промывальщика на оловянный рудник, причем
зарабатывал 3 полупенса в день. Десяти лет он был отдан
в обучение к башмачнику, где ему пришлось солоно, как
он сам выражался — “как жабе под бороной”. Часто в нем
шевелилась мысль сбежать и сделаться пиратом или чем-
нибудь в этом роде, и нерадивость его, по-видимому, уве-
личивалась с летами. Во всех мальчишеских проделках он
всегда был вожаком; с летами же он стал принимать учас-
тие в проделках и более серьезного характера: в браконь-
ерстве и контрабандном промысле. Семнадцати лет, до
окончания срока учения, он бежал, намереваясь поступить
на военный корабль, но, проспав всю ночь в открытом
поле, он несколько охладел к своему намерению и преспо-
койно вернулся к своим занятиям.
Дрью перебрался в окрестности Плимута и занялся
башмачным ремеслом; в это же время он получил первый
приз на состязании в игре с палками, в которой он был
большой искусник. Проживая в окрестностях Плимута,
он, отчасти из любви к приключениям, отчасти из-за
наживы (он зарабатывал не больше 8 шиллингов в не-
делю) принял участие в контрабандной экспедиции, во
время которой чуть не лишился жизни. Однажды ночью
было получено известие в Крафтголе, что недалеко от
берега показалось контрабандитское судно, намеревающе-
еся разгрузиться; все мужское население местечка, состо-
явшее почти исключительно из контрабандистов, вышло
на берег. Одна часть осталась на скалах, чтобы подавать
сигналы и принимать контрабанду, другая же — в том числе
и Дрью — отправилась на лодках к судну. Ночь была очень
темная; едва успели перевезти часть груза на берег, как
поднялась буря. Тем не менее было решено продолжать
разгрузку, и контрабандисты снова пустились в открытое
море. Один из находившихся в той лодке, где был Дрью,
95
наклонился, чтобы поймать шляпу, сорванную ветром, и
опрокинул лодку. Трое мгновенно утонули; остальные же
ухватились за лодку, но, видя, что ее несет в открытое
море, пустились вплавь. Они находились в двух милях от
берега, кругом царила непроницаемая тьма. Пробыв око-
ло трех часов в воде, Дрью с одним или двумя сотовари-
щами достиг прибрежной скалы, на которой они, дрожа
от холода, пробыли до утра. Их нашли на скале полумерт-
выми. Принесли бочонок с водкой, только что привезен-
ной с контрабандного судна. Это оживило Дрью, и немно-
го спустя он отправился по глубокому снегу к своему жи-
лищу, находившемуся на расстоянии двух миль.
Такое начало житейского поприща не могло считаться
многообещающим; тем не менее этот самый Дрью — лентяй,
плут и контрабандист в молодости — стал впоследствии
выдающимся слугой Божьим и составителем книг духовно-
го содержания. К счастью, не было еще слишком поздно,
когда свою энергию он направил в иную сторону, вслед-
ствие чего деятельность его стала столь же плодотворной,
насколько она была зловредной сначала. Отец взял его к
себе и нашел ему заработок в качестве башмачника. Быть
может, смертельная опасность, которой он подвергся, заста-
вила молодого человека призадуматься; он стал посещать про-
поведи Адама Клерка — священника уислейских методистов.
В это время умер его брат, что также сильно повлияло на Дрью,
и в нем произошла глубокая перемена. Он снова принялся за
учение, потому что за последнее время он разучился читать и
писать (даже спустя несколько лет он писал настоящими кара-
кулями). Дрью, описывая этот период своей жизни, говорил:
“Чем больше я читал, тем больше сознавал свое невежество, а
чем больше я сознавал свое невежество, тем более усиливалось
во мне желание избавиться от него; каждую свободную минуту
я посвящал чтению всевозможных книг. Будучи вынужден под-
держивать свое существование собственным трудом, я очень
немного мог уделять времени этому занятию, и, чтобы помочь
своему горю, я обыкновенно читал за обедом, положив книгу
перед своим прибором, так что мне удавалось каждый день
прочитывать 5—6 страниц”. Чтение книги Локка “Опыт о по-
знавании” дало метафизическое направление его уму. “Сочи-
нение это, — говорил Дрью, — вывело меня из спячки и заста-
вило отказаться от низменных воззрений, которых я до того
придерживался”.
Дрью начал самостоятельное дело, имея в кармане не-
сколько шиллингов; но соседний мельник, зная его за чело-
96
века трудящегося, предложил сделать у него заем; Дрыо
согласился и усердно принялся за дело так, что спустя год
уже был в состоянии расплатиться; тем не менее он твердо
решил впредь ни у кого не занимать и действительно сдер
жал слово, несмотря на то, что иногда ему приходилось
туго. Нередко ему приходилось ложиться спать без ужина,
тем не менее, он ни за что не хотел снова влезать в долги.
Он решил завоевать себе независимое положение исклю-
чительно путем личного трудолюбия и бережливости, и
мало помалу достиг цели. Хотя заваленный работой, Дрью
тем не менее, неустанно развивал свой ум изучением
астрономии, истории и метафизики, главным образом
последней, так как для этого требовалось меньшее коли-
чество справочных книг. “Путь, на который я вступил,
казался мне тернистым, — говорил Дрью, — тем не менее,
я твердо решился следовать по нему”.
Занимаясь башмачным мастерством и метафизикой,
Дрью в то же время сделался местным оратором и главой
партии. Он горячо интересовался политикой, и его мас-
терская стала излюбленным местом сборища сельских по-
литиканов; если же не собирались у него, то он сам шел
туда, где обсуждались различные общественные дела. Это
отнимало у него очень много времени, так что он нередко
наверстывал его тем, что просиживал далеко за полночь.
Его политическая горячность обратила на себя внимание и
стала предметом толков. Однажды ночью, занятый нако-
лачиванием подошвы, Дрью услышал, что какой-то маль-
чик крикнул ему в замочную скважину пронзительным
голосом: “Вот так башмачник — ночью работает, а днем
болтает! ” Впоследствии один из друзей Дрью спросил его:
“И ты не погнался за мальчишкой и не отодрал его за
уши?” — «О, нет, — отвечал Дрью, — если бы в ту минуту
в моей комнате раздался пистолетный выстрел, я не мог
бы быть более испуганным и пораженным. Я отложил
работу и сказал самому себе: “Верно, верно, но этого боль-
ше не будет”. Возглас мальчика показался мне гласом
Божьим, и я не забывал его в течение всей жизни. Я сразу
понял, что делаю величайшую ошибку, запуская дневную
работу и занимаясь праздными разговорами тогда, когда
меня ждет дело».
С тех пор Дрью бросил политику и всецело посвятил
себя ремеслу, уделяя чтению и учению часы досуга, но
никогда не отдаваясь им в ущерб делу. Он женился и за-
думал переселиться в Америку, но вскоре оставил эту
4 С. Смайле
97
мысль. Его первые литературные опыты имели характер
поэтических произведений, и, судя по некоторым сохра-
нившимся отрывкам, можно предположить, что они напи-
саны под влиянием укоренившегося в нем верования в
невещественность и бессмертие души. Местом его занятий
была кухня, где письменный стол ему заменяла гладильная
доска жены; в большинстве случаев ему приходилось пи-
сать среди визга и гама детей. В это время появилась книга
Пэна “Век разума”, обратившая на себя всеобщее внима-
ние; в опровержение доводов Пэна Дрью написал памф-
лет, который был напечатан. Впоследствии он часто гова-
ривал, что “Век разума” сделал его писателем. Вслед за-
тем из-под пера Дрью появились один за другим несколь-
ко памфлетов, а несколько лет спустя, продолжая зани-
маться башмачным ремеслом, он написал и обнародовал
свое замечательное произведение “Опыт о невещественно-
сти и бессмертии человеческой души”, которое продал за
20 фунтов — сумма, казавшаяся ему в то время громад-
ной. Книга эта выдержала несколько изданий.
Дрью нисколько не увлекся своим успехом, подобно
многим молодым авторам, но продолжал, даже сделавшись
известным писателем, мести улицу перед своим домом и
помогать своим ученикам складывать зимние запасы угля.
Он никак не мог даже вообразить себе, что можно жить
литературным трудом; он считал первым долгом обеспе-
чить существование свое ремеслом и уделял “лотерее ли-
тературного успеха”, как он выражался, только часы
досуга. В конце концов, однако, он всецело посвятил себя
литературе и стал издавать журнал уислейских методис-
тов; в то же время он редактировал важнейшие сочине-
ния, посвященные их учению. Кроме того, он помещал
статьи в “Эклектическом сборнике”, напечатал компиля-
цию по истории своей родины, Корнуэльса, и многие
другие сочинения. На склоне дней своих он однажды выска-
зал: “Происходя из низших слоев общества, я, путем чест-
ного труда, воздержания и развития дарованных мне спо-
собностей, доставил семье своей почетное положение. Бо-
жественное Провидение благословило мои труды и увен-
чало их успехом”.
Совершенно другой характер представляет Джозеф Юм,
хотя и в нем проявляется тот же дух настойчивости в тру-
де. Это был человек очень скромных способностей, но
необыкновенно трудолюбивый и безукоризненно честный
в своих стремлениях. Настойчивость была девизом всей
98
его жизни. Отец его умер, когда он был еще малым ребен-
ком; мать его сняла небольшую лавку в Монтрозе и усер
дно трудилась для поддержания семейства. Джозефа она
отдала в учение к лекарю. Окончив свое медицинское об-
разование, он в качестве судового врача совершил несколь
ко поездок в Индию; впоследствии же он поступил на служ-
бу в Ост-Индскую компанию. Своим неутомимым трудом
и скромным образом жизни он заслужил всеобщее уваже-
ние и постепенно достиг высоких должностей. В 1803 г.
он служил в дивизии генерала Поуэля; в это время умер
переводчик, и Юм, успевший изучить все туземные наре
чия, был назначен на его место. Вскоре он был сделан
главным дивизионным врачом; но он не довольствовался
этой деятельностью и занял сверх того должности казна-
чея и корреспондента и исполнял их очень добросовестно.
Кроме того, он еще сделался интендантом армии, что было
очень полезно как для последней, так и для него самого.
После десятилетнего труда он вернулся в Англию, и од-
ной из первых забот его было обеспечить Членов своей
семьи.
Но Джозеф Юм не был человеком, который в состоя-
нии проводить время в праздности. Заниматься делом
вошло у него в привычку и стало необходимым условием
его существования. Чтобы ознакомиться с современным
состоянием своей страны и жизнью народа, он объездил
все города королевства, сколько-нибудь выдающиеся сво-
ей промышленной деятельностью. Впоследствии он пред-
принял путешествие по соседним государствам. По воз-
вращении в Англию в 1812 г. Юм вступил в парламент,
членом которого был с небольшими перерывами в течение
34 лет. Его первая речь касалась народного образования,
и в продолжение всей своей общественной деятельности
он принимал живое участие в обсуждении вопросов, ка-
савшихся поднятия уровня развития и материального обес-
печения народа; уголовной реформы, ссудо сберегательных
касс, свободы торговли, расширения избирательных прав
и прочее. За что бы Юм ни брался, он всецело отдавался
делу. Он был не только хорошим оратором, но человеком
с искренними и глубоко продуманными убеждениями.
“Насмешка, — говорил Шефтсбюри, — есть лучший спо-
соб испытания истины”. И Джозеф Юм, безусловно, выдер-
жал это испытание. Над его речами нередко смеялись, и
не раз ему приходилось терпеть поражения, но он настой-
чиво продолжал защищать отстаиваемые им взгляды, глу-
99
боко убежденный в их истине, и Англия обязана Джозефу
Юму многими реформами, которые ему удалось отстоять
в парламенте. Деловитость его была поистине поразительна.
Он вставал в 6 часов утра и принимался за писание писем,
а также за привидение в порядок заметок, касающихся
предстоящего заседания парламента. Время после завтрака
он уделял приему лиц, являющихся к нему по делам. Чис-
ло посетителей иногда доходило до 20. Палата редко соби-
ралась без него, и никогда Юм не уходил из нее ранее
окончания дебатов, которые нередко затягивались далеко
за полночь. Вообще, в течение всей жизни, посвященной
общественному служению, несмотря на все неудачи, он
неуклонно шел по избранному пути, спокойно, невозмути-
мо, ни на минуту не теряя энергии и не падая духом; луч-
шей ему наградой было то, что он дожил до осуществле-
ния большей части предложенных им мер, которые ему
приходилось отстаивать годами. Вследствие этого Джозеф
Юм являет нам один из очень замечательных примеров
великой силы настойчивости.
ПОСТОРОННЯЯ помощь
И СЧАСТЛИВЫЕ СЛУЧАЙНОСТИ.
НАУЧНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
Случайность играет очень малую роль в достижении
великих результатов, хотя то, что иногда называ-
ется удачей, может иметь большое значение; но единствен-
но верным путем к достижению успеха всегда был и будет
путь неослабного труда и прилежания. Говорят, что пейза-
жист Уилсон имел обыкновение, окончив картину, останавли-
ваться перед ней на некотором расстоянии и пристально рассмат-
ривать, а затем быстро подходить к ней и несколькими штри-
хами придавать ей окончательную отделку. Но подобный
прием может быть усвоен лишь путем продолжительного
изучения, потому что придавать жизнь и законченность кар-
тине несколькими штрихами наугад невозможно; подобные
штрихи вместо ожидаемого эффекта произвели бы пачкотню.
101
Усидчивость, внимание и основательность являются
главными качествами настоящего работника. Величайши-
ми людьми являются не те, которые относятся с презре-
нием к мелочам, но те, которые относятся к ним с наи-
большим вниманием.
Однажды Микеланджело стал объяснять посетителю,
какие изменения он сделал в статуе со времени последнего
посещения студии. “Я слегка выделил эту часть; а вот эту
сгладил; этот мускул я оттенил иначе; придал иное выраже
ние складке губ, больше энергии этому члену”. — “Но,
ведь, это мелочи”, — заметил посетитель. “Очень может
быть, — сказал скульптор, — но из этих мелочей образу-
ется совершенство, а совершенство не мелочь”.
О живописце Николя Пуссене рассказывают, что он
придерживался в жизни того же принципа; он был убеж
ден, что если затеять какое-нибудь дело, то его нужно ис-
полнить хорошо, — иначе лучше за него не приниматься.
Когда его друг Виньель де Марвиль спросил его однажды,
какими способами он приобрел столь большую известность
среди итальянских художников, Пуссен, не задумываясь,
ответил: “Потому что я ничего не упускал из виду”.
Хотя и есть открытия, сделанные случайно, но если
проанализировать их основательно, то окажется, что слу-
чайность играет в них очень важную роль. Большей
частью так называемая случайность является удачей,
которой уже давным-давно добивался гений. Случай с
упавшим к ногам Ньютона яблоком всегда цитируется
как пример этого рода. Но ум Ньютона был уже всеце-
ло поглощен в течение многих лет изучением тяготе-
ния; яблоко, упавшее перед его глазами, было лишь
толчком для окончательного выяснения закона; но, ко-
нечно, нужно было обладать гением Ньютона, чтобы
подобный толчок мог произвести такое действие. По-
добным же образом переливающиеся различными цвета-
ми мыльные пузыри, выпускаемые из обыкновенной
табачной трубки, — пустая забава в глазах большинства, —
привели доктора Юнга к установлению теории интер-
ференции и содействовали открытию им законов пре-
ломления света. Хотя считается, что великие люди
должны быть заняты только великими делами, но на
самом деле люди, подобные Ньютону и Юнгу, именно и
обладают необыкновенной способностью понимания со
кровенного значения самых простых фактов, и в этом
именно заключается их величие.
102
Различие между людьми заключается в значительной
мере в степени наблюдательности. Человек ненаблюдатель-
ный, как гласит справедливая русская поговорка, из-за
лесу деревьев не видит. По изречению Соломона, глаза
только у мудрого, глупец же бродит в темноте. Однажды
Джонсон сказал одному богатому туристу, только что вер-
нувшемуся из Италии: “Сэр, иные люди извлекут больше
пользы из посещения театра, чем другие из путешествия
по всей Европе”. Видят не только глаза, но и ум. Там, где
человек маломыслящий не видит ничего, человек мысли
проникает в самую сущность наблюдаемых явлений, вни-
мательно подмечает их характерные особенности, делает
сравнения и устанавливает непреложные законы явле-
ний.
Многим людям и до Галилея, несомненно, случалось
видеть висящую и мирно раскачивающуюся тяжесть; но
он первый постиг истинное значение факта. Церковный
страж в кафедральном соборе в Пизе, наполнив маслом
лампу, спускавшуюся с потолка, оставил ее качающейся;
Галилей, которому было в то время только 18 лет, присут-
ствовавший при этом, был тут же осенен мыслью восполь-
зоваться качающейся тяжестью для измерения времени.
Однако лишь после 50-летнего труда и исследования ему
удалось довершить свое изобретение маятника, изучение
которого в практической жизни и в астрономии громадно.
Таким же образом Галилей, случайно услышав о том, что
голландский оптик Липершей поднес герцогу Нассауско-
му инструмент, при посредстве которого отдаленные пред-
меты представлялись очень близкими к наблюдателю, тот-
час же принялся за исследование вопроса о причинах этого
явления, что привело его к открытию телескопа, а это было
началом новой эры в астрономии. Открытия, подобные
этому, никоим образом не могли бы быть сделаны поверх-
ностным наблюдателем или зрителем более пассивным.
Когда капитан (впоследствии сэр Сэмюэль) Браун был
занят обсуждением конструкции моста, который он наме-
ревался перекинуть через реку Твид, на берегу которой
жил, он осенним утром, прогуливаясь по саду, заметил
паутину, висевшую над аллеей. У него тотчас же возникла
мысль, что можно соорудить мост на железных канатах
или цепях; результатом было изобретение висячих мос-
тов. Так и Джеймс Уатт, обдумывая способ проложения
водопроводных труб вдоль неровного русла реки Клайд,
обратил однажды за обедом внимание на скорлупу омара;
103
воспользовавшись этой моделью, он соорудил чугунную
трубу, которая на практике оказалась вполне соответству-
ющей своему назначению. Сэр Изамберт Брюнель — стро-
итель туннеля под Темзой — заимствовал способ конст-
рукции у крошечного древоточца: он наблюдал как это
маленькое существо сверлило дерево роговыми придатка-
ми своей головы, сначала в одном направлении, затем в
другом; когда же сводчатый проход был сделан, древото-
чец смазал стенки его своего рода лаком; подражая работе
древоточца в обширных размерах, Брюнель получил воз-
можность соорудить одно из чудес инженерного искусства.
Глубокомысленный взор тонкого наблюдателя усмат-
ривает великое значение в явлениях, по-видимому, совер-
шенно ничтожных. Так, кусок водоросли, приставшей к
кораблю, дал Колумбу возможность усмирить экипаж,
восставший против него вследствие потери надежды уви-
деть когда-либо твердую землю; он уверил матросов, что
эта водоросль служит ясным доказательством того, что
Новый свет недалеко. Ничто в мире не заслуживает пре-
небрежения, нет того факта, каким бы заурядным он ни
казался, который, при надлежащем толковании, не при-
обрел бы известного значения. Кто бы мог вообразить
себе, что грандиозные меловые скалы, расположенные по
берегам Англии, — продукты микроскопического организма,
подобно тому, как коралловые рифы, тянущиеся на про-
тяжении сотен миль, являются выделениями животных,
едва заметных простым глазом — кораллов, или полипов!
Кто, созерцая столь величественные результаты, достиг-
нутые бесконечно малой деятельностью отдельных существ,
подвергнет сомнению великое значение мелких фактов!
Лишь внимательным исследованием мелочей иногда
можно постигнуть тайну успеха в жизни вообще, в делах,
в искусстве, в науке. Человеческое знание есть не что
иное, как сокровищница мелких фактов, собранных по-
следовательными поколениями людей, тщательно сохра-
нивших наследие знаний и опыта, как бы оно ничтожно
мало не было; и таким образом из бесчисленного мно-
жества вещинок выросла грандиозная пирамида. Хотя
многие из наблюдаемых фактов первоначально имели нич-
тожное значение, но в общей сокровищнице знаний каж-
дый из них занял подобающее ему место и получил вполне
определенное и притом важное значение. Даже многие
отрывочные наблюдения, на которые в свое время не было
обращено никакого внимания, впоследствии нередко явля-
104
лись точками исследований, имевших огромное практичес-
кое значение. Так, конические сечения, открытые Апполо-
нием Пергейским, лишь спустя 20 столетий получили по
добающее им применение, сделавшись основами астроно-
мии — науки, давшей возможность современным морепла-
вателям находить путь в беспредельном океане. Если бы
математики не работали так долго и, как казалось близо-
руким наблюдателям, так бесплодно над разрешением
абстрактных соотношений линий и поверхностей, то, по
всей вероятности, лишь очень немногие из великих изо-
бретений в области механики могли бы быть осуществ-
лены. Когда Франклин открыл тождество молнии с элек-
тричеством, то его с усмешкой спрашивали: “Какая польза
в этом?” На что он отвечал: “Какая польза в дитяти, если
оно становится взрослым человеком?” Когда Гальвани
открыл, что лапа лягушки вздрагивает, когда приходит в
соприкосновение с различными металлами, то никому не
могло даже в голову прийти, что это, по-видимому, нич-
тожное наблюдение будет иметь столь грандиозные послед-
ствия; а между тем в нем скрывались зародыши изобрете-
ния телеграфа, опоясывающего земной шар и дающего
возможность мгновенного обмена мыслей между людьми,
живущими в отдаленнейших друг от друга странах. По-
добно этому ничтожные осколки камней и ископаемых
раковинок, найденные в земле и осмысленно истолкован-
ные, постепенно создали геологию и геогнозию, на которых
основана современная рудопромышленность, обороты кото-
рой исчисляются миллионами, — промышленность, дающая,
кроме того, заработок огромному множеству людей.
Гигантский механизм, посредством которого разраба
тываются рудные месторождения и проводятся в движе-
ние машины наших фабрик и заводов, а также наши паро-
ходы и локомотивы, обязан своим существованием наблю-
дению над крошечной каплей воды, расширяющейся под
влиянием теплоты и таким образом превращающейся в
состояние, общеизвестное под именем пар; это тот самый
пар, который мы ежедневно наблюдаем выходящим из
чайника. Этот пар, накапливаясь в известном гениальном
аппарате, может развить силу, равную силе миллиона ло-
шадей, — силу, противодействующую силе морских волн
и даже штормов. Та же самая сила, действуя в недрах
земной коры, является причиной вулканических изверже-
ний и землетрясений, игравших столь важную роль в ис-
тории земного шара.
105
Рассказывают, будто маркиз Уорчестер совершенно
случайно обратил внимание на силу пара; во время своего
заключения в Тауэре он однажды увидел, что крышка
сосуда, содержащего горячую воду, слетела. Он обнаро-
довал результаты наблюдений в своем сочинении “Столе-
тие изобретений”, — книги, служившей некоторое время
справочной книгой для лиц, работавших над силой пара,
пока Савари, Ньюкомен и другие не применили наблюде-
ний Уорчестера на практике и не довели конструкцию па-
ровой машины до того состояния, в каком застал ее Джеймс
Уатт, когда его пригласили в Глазговский университет
для починки ньюкоменовской модели. Это была счастливая
случайность для Уатта, и он не замедлил ею воспользо-
ваться: усовершенствование паровой машины стало с этих
пор целью его жизни.
Подобное умение пользоваться счастливыми случайно-
стями для осуществления намеченной цели заключает в
себе всю тайну успеха. Доктор Джонсон следующим обра-
зом определяет гения: “Это сильный ум, случайно напра-
вившийся в определенную сторону”. Люди, которые реши-
ли проложить себе путь в жизни, никогда не встретят не-
достатка в счастливых случайностях, и если таковые не
подвертываются, то они сами создают их. Не те, которые
пользовались всеми преимуществами высшего образова-
ния, которым доступны были все музеи и галереи, совер-
шили больше всего на поприще науки и искусства; точно
также величайшие механики и изобретатели выходили не
из стен технических учебных заведений. Чаще всего сти-
мулом изобретателей являлась нужда и лучшей школой
их была школа преодоления трудностей. Некоторые из
самых выдающихся тружеников имели в своем распоря-
жении самые обыкновенные инструменты. Но не инстру-
менты создают работника; вся сила его заключается в пре-
данности делу и в настойчивости. Когда спросили Опи,
каким чудом он получает свои замечательные оттенки
цветов, он ответил: “Я смешиваю краски с моим мозгом”.
И это лучшая примесь во всяком деле. Фергюсон делал
замечательные вещи — например деревянные часы с весьма
точным ходом — при посредстве простого перочинного ножа —
инструмента, доступного всякому; но не всякий человек
Фергюсон. Чан воды и два термометра были единствен-
ными снарядами, при посредстве которых доктор Блок
открыл скрытую теплоту. Призма, увеличительное стекло
и кусок папки — вот принадлежности, при помощи которых
106
Ньютон объяснил происхождение состава световых лу-
чей и происхождение цветов. Однажды один из
выдающихся иностранных ученых посетил доктора Уол
лестона и попросил показать ему его лаборатории, в
которых наука обогатилась столь важными открытиями.
Уоллестон привел его в маленькую рабочую комнату и,
указывая на стоявший на столе старый чайный поднос, на
котором помещались несколько колбочек, лакмусовые
бумажки, небольшие весы и паяльная трубка, сказал: “Вот
вся моя лаборатория”.
Стотгард изучил искусство сочетания цветов путем
внимательного исследования пестрых бабочек; таким об
разом, эти маленькие насекомые доставили ему возмож
ность постигнуть целый ряд комбинаций, до того времени
неизвестных в искусстве. Обугленная щепка и дверь сарая
служили Уилки кистью и холстом. Бевик первоначально
упражнялся в рисовании на домовых стенах своего родно-
го села, которые он покрывал рисунками мелом; Бендже-
мен Уэст сделал свою первую кисть из кошачьего хвоста.
Фергюсон отправлялся по ночам на поле; он набросал пер
вую карту небесных светил, прикрепляя бисер к одеялу.
Франклин первоначально отвлек грозовое электричество
посредством двух перекрестных палочек и шелкового
платка. Уатт соорудил первую модель своего парового
конденсатора из простой спринцовки, которой пользовался
старый профессор анатомии для инъекций в артерии перед
вскрытием. Джифорд свои первые математические задачи
решал на маленьких обрезках кожи, которые он для этой
цели предварительно сглаживал. Джифорд в детстве был
в обучении у сапожника. Астроном Риттенгауз свои пер-
вые вычисления о солнечных затмениях делал на рукоят-
ке плуга.
Самый обыкновенный случай может иногда быть пово
дом глубокого умственного переворота в человеке, стре-
мящемся к умственному усовершенствованию. Профессор
Ли стал изучать еврейский язык после того, как увидел
Библию в синагоге, в которой он в молодости, в качестве
простого плотника, чинил скамейки. В нем появилось страст-
ное желание прочесть эту книгу в подлиннике, и, купив
дешевую подержанную грамматику еврейского языка, он
принялся за изучение без всякой посторонней помощи и
научился еврейскому. Отвечая герцогу Аргайльскому на
его вопрос, каким образом сын бедного садовника дошел
до того, что читает в оригинале, т. е. по-латыни, “Основ-
107
ные начала” Ньютона, Эдмунд Стонд совершенно спра-
ведливо заметил: “Необходимо научиться лишь двадцати
четырем буквам азбуки, а все остальное можно изучить
самому”. Действительно, все остальное достигается при-
лежанием, настойчивостью и умением пользоваться счаст-
ливыми случайностями.
Сэр Вальтер Скотт во всяком труде находил средства
для самоусовершенствования и не упускал ни одного случая
для достижения этой цели. Во время своего посещения
горной Шотландии, когда он был еще помощником пись-
моводителя, он завязал дружбу с немногими оставшимися
в живых героями 1745 г. Благодаря общению с ними он
обогатился сюжетами для своих позднейших романов. Впо-
следствии, будучи квартермистром полка Эдинбургской лег-
кой кавалерии, он был ушиблен лошадью и вынужден не-
которое время просидеть дома; но Вальтер Скотт был ярый
враг праздности и тотчас же принялся за дело. В 3 дня он
сочинил первую часть “Песни последнего менестреля”,
которую вскоре закончил; это было его первое крупное
оригинальное произведение.
Внимание доктора Пристли — знаменитого химика,
открывшего несколько новых газов, — совершенно слу-
чайно было направлено в эту сторону, а именно благодаря
тому, что он жил по соседству с пивоваренным заводом.
Однажды, проходя мимо него после окончания работы,
он заметил особый оттенок в слое воздуха над квасильны-
ми чанами. В то время ему было 40 лет, а между тем он не
имел никакого понятия о химии. Пристли обратился к кни-
гам, но не нашел в них ничего для разъяснения интересо-
вавшего его вопроса; тогда он принялся за опыты, имея в
своем распоряжении лишь несколько весьма грубых аппа-
ратов собственного изготовления. Первые же опыты дали
весьма любопытные результаты, что заставило его с удво-
енной энергией продолжать их, и, таким образом, было
положено начало химической аэрологии, о которой до того
времени ничего не было известно. Около этого же време-
ни в тиши одной из шведских деревень в том же направле-
нии работал Шеле; он также открыл несколько новых
газов, не имея в своем распоряжении ничего иного, кроме
нескольких аптекарских колб и свиных пузырей.
Сэр Гемфри Дэви, будучи аптекарским учеником, про-
изводил свои первые опыты при посредстве самых прими-
тивных аппаратов. Большую часть этих аппаратов он со-
здавал сам из всевозможных попадавшихся ему под руку
108
хозяйственных принадлежностей — кухонных горшков и
сковород, а также из колб и иной аптекарской посуды. В
это время близ берегов Англии потерпело крушение фран-
цузское судно; в числе спасшихся пассажиров находился
врач, который, познакомившись с Дэви, подарил ему ста
ринный насос. Дэви принял подарок с восторгом и тотчас
же употребил его в дело, приспособив к сооружаемой им
пневматической машине; впоследствии он пользовался им
же при своих исследованиях природы и источников теп
лоты.
Подобно этому, профессор Фарадей произвел свои пер
вые опыты над электричеством при посредстве старой
бутылки, в то время, когда он был переплетным под-
мастерьем. Фарадей увлекся изучением химии, прослушав
одну из лекций Гемфри Дэви в Королевском институте.
Один из членов этого института, случайно зайдя в мастер-
скую, в которой работал Фарадей, застал его читающим
статью об электричестве в “Энциклопедии”, которую он
переплетал. Разговорившись с Фарадеем, джентльмен убе
дился, что тот очень заинтересован этой отраслью, и пода
рил ему входной билет в Королевский институт; таким
образом Фарадей получил возможность прослушать все 4
лекции Гемфри Дэви. Он записал их и показал эти записи
лектору, который нашел, что они составлены очень тща
тельно, и крайне удивился, узнав, что составитель их про
стой переплетный подмастерье. Тогда Фарадей выразил
желание посвятить себя изучению химии, но Дэви сначала
старался его отговорить; молодой человек, однако, настой
чиво продолжал свои занятия и в конце концов добился
того, что был принят лаборантом в Королевский институт.
Впоследствии профессорская мантия знаменитого аптекар-
ского ученика покрыла плечи столь же знаменитого пере
плетного подмастерья.
Весьма характерны слова Дэви, занесенные им в его
записную книжку в то время, когда он, будучи 20-летним
юношей, работал в лаборатории доктора Бедду в Бристо
ле: “У меня нет ни денег, ни влиятельных знакомств, ни
рекомендаций; все же я надеюсь, что если останусь жив,
то окажу людям не меньше услуг, чем мог бы оказать,
если бы пользовался всеми этими преимуществами”. Дэви,
подобно Фарадею, обладал способностью посвящать все
силы своего ума теоретическому и опытному изучению вопро
сов во всех их отношениях; подобные умы, при содей
ствии прилежания и терпеливого обдумывания, всегда
109
достигают высших результатов. Колридж говорит о Дэви
следующее: “Ум его обладает энергией и обширностью,
которые делают его способным охватывать и анализиро-
вать все вопросы и доводить их анализ до крайних преде-
лов. Каждый предмет в уме Дэви приобретает жизненную
силу; идеи вырастают в нем, как трава под ногами”. Дэви
же, со своей стороны, высоко ценивший дарования Кол-
риджа, отзывается о нем так: “Обладая несомненной гени-
альностью, широкими взглядами, чуткой душой и ясным
умом, он сделается жертвой отсутствия порядка, точности
и правильности”.
Знаменитый Кювье был замечательно аккуратным, ста-
рательным и прилежным наблюдателем. Еще будучи маль-
чиком, он увлекся естественной историей, увидев один из
томов Бюффона, случайно попавший в его руки; он тот-
час же принялся копировать рисунки и раскрашивать их
согласно описанию, данному в тексте. В школе один из
учителей подарил ему “Систему природы” Линнея; книга
эта в течение 10 лет составляла всю библиотеку Кювье по
естественной истории. В 18 лет он получил место гувер-
нера в одном семействе, жившем близ Фекан в Норман-
дии. Здесь, просиживая часами на берегу моря, он очу-
тился лицом к лицу с его чудесами. Блуждая однажды по
берегу, он заметил на песке выброшенную волнами кара-
катицу; он очень заинтересовался этим странным живот-
ным, взял его домой с целью изучить в подробностях, и с
тех пор приступил к изучению моллюсков; исследования
этого класса животных и доставили ему громкую извест-
ность впоследствии. Но в то же время у него не было под
руками никаких других книг, кроме великой книги при-
роды, которая лежала перед ним открытой. Изучение новых
и интересных предметов, которые ежедневно открывала
его взорам эта книга, произвело на него гораздо более глу-
бокое впечатление, чем всевозможные описания и рисун-
ки. В продолжение 3 лет Кювье занимался сравнением
современных морских животных с ископаемыми видами,
найденными в окрестностях, анатомировал все экземпляры,
попадавшиеся ему под руку, и путем тщательных наблю-
дений подготовил полную реорганизацию системы живот-
ного царства. Около этого времени Кювье познакомился с
ученым аббатом Тесъе, который написал в Париж Жюсье
и некоторым другим об исследованиях молодого натура-
листа в столь лестных выражениях, что Кювье получил
предложение прислать некоторые из своих заметок в ес-
110
тественноисторическое общество в Париже; вскоре после
этого он был назначен помощником директора ботаничес-
кого сада. В своем письме к Жюсье Тесье, рекомендуя
молодого натуралиста вниманию знаменитого ботаника,
говорит: “Вы помните, что я уже подарил академии Де
ламбра по другой отрасли знания; это будет такой же Де-
ламбр”. Вряд ли нужно добавлять, что предсказание Те
сье оправдалось самым блестящим образом.
Следовательно, не столько случай содействует преус
певанию человека в жизни, сколько неослабное трудолю-
бие и настойчивость в преследовании намеченной цели.
Слабохарактерному, шаткому, беспечному человеку самые
счастливые случайности не приносят никакой пользы —
он проходит мимо них, не замечая, а если и замечает, то
не находит в них никакого смысла. Но поразительно, как
много может совершить человек, умеющий пользоваться
счастливым случаем, если только его усилия уже раньше
были направлены к достижению известной цели. Уатт
изучил химию и механику, не бросая своего ремесла инст-
рументального мастера, и в то же время он учился немец-
кому языку у швейцарского красильщика. Стефенсон
изучил арифметику и съемку планов, будучи машинис-
том, посвящая научным занятиям свободные ночи; когда
ему удавалось урвать несколько свободных моментов в
обеденное время, он решал задачи мелом на стенках
угольных тачек. Трудолюбие было самой характерной чер-
той в жизни Дальтона; он начал свою трудовую деятель-
ность еще будучи мальчиком. Двенадцати лет от роду он
уже руководил маленькой сельской школой, летом же
работал на ферме отца. Иногда он подзадоривал самого
себя и своих сотоварищей к учению держанием пари, и
однажды удачным решением задачи он выиграл столь зна-
чительную ставку, что ему хватило на покупку целого за-
паса свечей на зиму. Он продолжал свои метеорологичес-
кие наблюдения до самой смерти. В течение жизни им
было сделано до 200 000 таких наблюдений.
Благодаря настойчивости можно достигнуть весьма
серьезных результатов, утилизируя даже небольшие про-
межутки свободного времени. Достаточно уделить один
свободный час ежедневно, и человек самых обыкновенных
способностей будет в состоянии овладеть каким-либо
полезным знанием. В течение каких-нибудь десяти лет
круглый невежда может сделаться в высшей степени све-
дущим человеком. Не нужно допускать, чтобы время
111
проходило совершенно бесплодно; необходимо или укреп
лять те знания и привычки, которыми человек уже облада-
ет, или совершенствовать их, или же, наконец, стараться
приобретать новые знания и умения, безразлично, к какой
бы отрасли они ни относились. Любая наука, любое искус-
ство могут быть изучены, и изучение это может быть дове-
дено до высокой степени совершенства, если посвящать
ему ежедневно хотя бы немного времени, но систематич-
но, не пропуская ни одного дня. Доктор Гуд перевел Лук-
реция во время поездок по визитам в своем экипаже. Док-
тор Дарвин писал все свои заметки, разъезжая на таратай-
ке; во время поездок к пациентам он всегда брал с собой
запас листков бумаги. Гэлъ написал “Созерцания”, разъезжая
по своему округу. Доктор Бэрни изучил французский и
итальянский языки во время путешествий верхом; это был
учитель музыки, ездивший на уроки всегда на лошади. Кирк
Уайт изучил греческий язык во время поездок на службу в
контору адвоката и во время возвращения оттуда. Нам лич-
но известен человек, занимающий высокое положение, ко
торый изучил латинский и французский языки во время
странствований по улицам Манчестера в качестве рассыль-
ного.
Дагессо, один из замечательных канцлеров Франции,
не терял ни одной свободной минуты, а таковых у него
было очень немного; он написал обширное и основатель-
ное сочинение, которому уделял предобеденное время,
проводимое большинством людей в праздности. Мадам де
Жанлис написала многие из своих сочинений, пользуясь
временем, в течение которого она ожидала прихода прин
цессы, бравшей у нее уроки. Бюритт приписывал успех,
достигнутый им в самоусовершенствовании, не гениальное
ти, которую он решительно отвергал, но исключительной
привычке пользоваться тем, что в общежитии называется
свободными минутами; это был простой кузнец, который в
свободное от занятий своим ремеслом время урывками изу-
чил около сорока языков, в том числе несколько древних.
На циферблате старинных часов в “коллегии всех душ”
в Оксфорде имеется следующая поучительная для юно
шества надпись: “Проходят и засчитываются” (pereunt et
imputantur), т. е. каждый час идет в счет, число же часов
вовсе не беспредельно.
Время есть ничтожный отрывок вечности, составляю
щий достояние человека, и подобно человеческой жизни
его никогда нельзя вернуть. Джаксон справедливо замеча-
112
ет: “Расточая земные сокровища еще можно рассчитывать
будущими сбережениями уравновесить чрезмерные траты
прошлого; но кто может сказать, что завтра сбережет те
часы, которые потерял вчера? ” Меланхтон отмечал всякий
пропавший даром час, что побуждало его к деятельности, и
в конце концов благодаря этому способу он достиг того, что
не терял ни одной минуты. Один итальянский ученый сде-
лал на двери своего жилища надпись, гласящую, что всякий
посетитель, желающий остаться подольше, должен помочь
хозяину в его занятостях. Однажды гости сказали Баксте-
ру. “Мы опасаемся, что отнимаем у вас время”. — “Это
несомненно”, — откровенно ответил богослов.
Время есть то обширное имение, которое все великие
труженики и все труженики вообще превратили в богатую
сокровищницу мыслей и дел, оставленную ими в наследие
своим преемникам.
Тяжелая работа, которая выпадала на долю некоторых
тружеников, настойчиво преследовавших задуманные ими
цели, в иных случаях была колоссальна. Но они считали
эту тяжелую работу ценой, которой покупается успех.
Аддисон собрал целых 3 фолианта рукописей, прежде чем
приступить к изданию “Зрителя”. Ньютон переделывал
свою “Хронологию” 15 раз, прежде чем остаться ею доволь-
ным, а Гиббон 9 раз переписывал свою “Меморию”. Гэлъ
посвящал изучению юриспруденции 16 часов в день; утом-
ленный этой работой, он находил отдых в чтении фило-
софских книг и в изучении математики. Юм, подготав
ливая к печати свою “Историю Англии”, писал по 13 часов
в сутки. Монтескье, разговаривая со своим другом об
одной части своих сочинений, сказал: “Вы прочтете ее за
несколько часов, но уверяю вас, что она мне стоила таких
трудов, от которых поседели мои волосы”.
Обыкновение записывать мысли и факты, с целью удер-
жать их и предохранить от забвения, было распростране-
но среди многих людей глубокомысленных и серьезно за-
нимающихся. Лорд Бэкон оставил несколько рукописей
под заглавием “Мимолетные мысли”. Эрскин сделал бес-
численное множество выписок из Борка, Элъдон дважды
собственноручно переписал одно из сочинений Кука “О
Литльтоне”, так что книга эта была им изучена почти наи-
зусть’. Доктор Смит, обучаясь переплетному мастерству
1 Подобные занятия мы считаем бесцельными и совсем не рекоменду-
ем читателям. (Прим, пер.)
ИЗ
у своего отца, имел обыкновение делать многочисленные
извлечения с критическими заметками из прочитанных
книг; эту работу он продолжал в течение всей своей жиз-
ни, и его биограф отзывался о нем, как о человеке “вечно
трудящемся, вечно продвигающемся вперед, вечно соби-
рающем материалы”. Эти заметки впоследствии оказались
для него богатейшим материалом, из которого он мог чер-
пать большую часть своих характеристик.
То же обыкновение имел знаменитый Джон Гентер,
который пользовался им из-за недостатка памяти; он объяс-
нял это следующим образом: “Записывать мысли, кото-
рые приходят в голову, а также те, которые извлекают из
книг, столь же необходимо всякому, как купцу необходи-
мо проверять свои книги, без чего он никогда не мог бы в
точности знать, в каком состоянии находятся его дела”.
Джон Гентер, тонкую наблюдательность которого Аберне-
ти справедливо называет прозорливостью аргуса, являет
нам блестящий пример могущества трудолюбия. Он полу-
чил самое ничтожное образование или, вернее сказать, —
никакого, так что до двадцатипятилетнего возраста ему
лишь с величайшим трудом удалось выучиться читать и
писать. В течение нескольких лет он работал простым плот-
ником в Глазго; затем поселился у брата своего Уильяма в
Лондоне. Уильям Гентер читал лекции по анатомии и был
прозектором. Джон поступил к нему в помощники и вско-
ре опередил брата, отчасти благодаря своим природным
способностям, но главным образом благодаря своему при-
лежанию и неутомимому трудолюбию. Джон Гентер был
одним из первых, посвятивших себя изучению сравнитель-
ной анатомии в Англии. Количество анатомированных и
препарированных им экземпляров было так огромно, что
знаменитый профессор Л у эн потратил около 10 лет на
приведение в порядок коллекций Гентера. Коллекции эти
содержат около 2000 предметов и представляют собой
драгоценнейшую сокровищницу для науки; никогда ниче-
го подобного не было совершено трудами одного человека.
Гентер ежедневно проводил в своем музее все утро от
восхода солнца до восьми часов; день он посвящал обшир-
ной частной практике, тяжелому труду в больнице св.
Георга, где работал врачом, а также своим обязанностям
главного врача великобританской армии. Кроме того, он
еще читал лекции студентам и руководил анатомической
школой в собственном музее. При всем том Гентер нахо-
дил время производить физиологические опыты и писать
114
разные сочинения, имеющие серьезное научное значе-
ние. Для такой титанической работы, конечно, требова
лось время, и Джон Гентер имел обыкновение спать лишь
5 часов в сутки — 4 часа ночью и 1 час после обеда.
Однажды его спросили, чему он главным образом при-
писывает достигаемые им успехи во всем, за что бы он
ни взялся? Гентер ответил: “Раньше, чем приняться за
какое-нибудь дело, я прежде всего обдумываю, дости-
жимо ли то, что я затеваю. Если при зрелом размышле-
нии окажется, что это не достижимо, то я и не начинаю
его; если же достижимо, то несомненно, что я могу ис-
полнить его, приложив известное старание; и раз начав
дело, я не останавливаюсь до тех пор, пока не окончу
его. Строгому исполнению этого правила я приписываю
достигнутые мной результаты”.
Гентер посвящал очень много времени изучению таких
фактов, на которые до него не обращали никакого внима-
ния, так как их считали маловажными. Так, например,
многие современники полагали, что он попусту тратит
время, изучая с величайшей тщательностью процесс роста
оленьих рогов; но Гентер был глубоко убежден в том, что
всякое точное исследование явлений, какими бы маловаж-
ными они ни казались, имеет серьезное научное значение.
И действительно, исследования анатомических условий
роста оленьего рога привели Гентера к уразумению того,
каким образом артерии приспосабливаются к различным
анатомическим условиям, разрастаясь и расширяясь по мере
увеличения потребности в кровяном токе; эти знания дали
ему возможность решиться на очень смелую операцию,
которую до него не дерзал произвести ни один врач, а
именно: при аневризме одной из легочных артерий Гентер
перевязал главный ствол, чем и спас пациента от верной
смерти. Подобно многим самородкам, Гентер долгое время
бродил в темноте, производя подземную, так сказать,
работу, которая послужила фундаментом величественного
здания, воздвигнутого им впоследствии. Он обладал свое-
образным и вполне самобытным гением, полагался только
на свои собственные силы, не рассчитывая на сочувствие
и помощь других, и только немногие из современников
постигали конечную цель его научных стремлений. Но,
подобно всем истинным труженикам, он заслужил луч-
шую из всех наград — награду, которая гораздо меньше
зависит от других, чем от самого себя, а именно — созна-
ние, что совершил в жизни все то, что мог совершить,
115
энергично применив к делу все природные способности и
не щадя сил для достижения общеполезных целей.
Амбруаз Паре — знаменитый французский врач — пред-
ставляет нам другой блестящий пример точной наблюда
тельности, терпения, прилежания и неутомимой настойчи-
вости. Он был сыном цирюльника в Лавале и родился в
1509 г. Его родители были слишком бедны для того, чтобы
посылать его в школу; они отдали его в услужение в каче-
стве мальчика на побегушках к сельскому священнику, в
надежде, что, находясь под началом столь ученого чело-
века, ему самому удастся урвать кое-какие частицы обра-
зования. Но священник заставлял его усердно ухаживать
за своим мулом и, кроме того, исполнять другие работы
по хозяйству, так что маленький Амбруаз не имел реши-
тельно ни минуты, которую он мог бы посвятить учению.
Во время пребывания его в доме священника случилось
так, что в Лаваль прибыл знаменитый оператор Кото —
специалист по лптотомии (операция, производимая при ка
менной болезни) — для того, чтобы произвести операцию
одному из прихожан. Паре присутствовал при операции и
до такой степени заинтересовался, что, как говорят, у него
появилось непреодолимое желание посвятить себя хирур-
гии.
Он оставил службу у священника и поступил к цирюль-
нику-фельдшеру, которого звали Впало, у которого он
научился пускать кровь, дергать зубы и производить
различные мелкие операции. Спустя четыре года он от
правился в Париж, где поступил в школу анатомии и хирур-
гии, в то же время добывая себе средства к существова
нию в качестве цирюльника. Впоследствии ему удалось
получить место лекарского помощника в больнице Hotel
Dieu, где он обратил на себя внимание своей примерной
старательностью и быстрыми успехами, вследствие чего
главный доктор Гупиль поручил ему уход за теми пациен-
тами, за которыми он сам не имел времени ухаживать.
Окончив обычный курс учения, Паре получил звание
цирюльника-хирурга и вскоре был назначен на службу в
армию, находившуюся под начальством Монморанси, в
Пьемонте. Паре не принадлежал к числу тех, которые
любят идти проторенной тропой; он направлял все свои
умственные силы на исполнение ежедневных обязаннос-
тей, вдумываясь в сущность болезней и в рациональные
способы их лечения. Он обладал от природы пылким умом
и жаждой знаний. До того времени раненые страдали гораз
116
до больше от рук хирургов, чем от сабельных ударов и
пуль неприятеля. Чтобы остановить кровотечение при ог-
нестрельных ранах, прибегали к варварскому способу пе-
ревязки с прикладыванием кипящего масла. Кровотече-
ния останавливали также прижиганием ран раскаленным
железом; ампутации же производились раскаленными до
красна ножами. Сначала Паре прибегал к тем же методам
лечения ран, но однажды, по счастливой случайности,
истощился запас кипящего масла, и он заменил его про-
стой теплой примочкой. Всю ночь он беспокоился о том,
не будет ли это иметь дурные последствия, но он был не-
сказанно обрадован, увидя на следующее утро, что его
больные чувствовали себя очень хорошо, тогда как те ране-
ные, которым были сделаны перевязки по обычному спо-
собу, испытывали необычайные страдания. Таково случай-
ное происхождение одного из замечательнейших усовер-
шенствований, введенных Паре при лечении огнестрельных
ран; и с тех пор он стал прибегать к мягчительным при-
мочкам. Другое введенное им в хирургию великое усовер-
шенствование состояло в употреблении лигатур при кро-
воизлияниях; вместо прежнего варварского способа при-
жигания ран, он прибегал к способу перевязывания по-
врежденных артерий. Тем не менее Паре постигла обык-
новенная участь всех новаторов и преобразователей. Его
сотоварищи по профессии признали применяемые им спо-
собы опасными, непрактичными и эмпирическими, и все
старые хирурги единогласно отказались применять их. Они
шали уличать его в недостатке научного образования, в
особенности же в том, что он не знал ни по-латыни, ни по-
гречески; они забрасывали его цитатами из древних писа-
телей, которые Паре по незнанию языка не мог ни прове-
рить, ни опровергнуть. В ответ на нападки старых рутине-
ров он мог привести лишь достигаемые им блестящие
результаты. Раненые солдаты всеми силами старались по-
пасть к Паре, и он всегда был к их услугам; он обращался
с ними заботливо и гуманно. По окончании лечения он
обыкновенно говорил выздоравливающим: “Я поставил вас
на ноги; Бог да излечит вас”.
После трехлетней службы в армии Паре вернулся в
Париж, имея уже столь громкую репутацию, что сразу
был назначен хирургом по приказу короля. Когда Мец
был осажден испанской армией при Карле V, число
выбывающих из строя и раненых было очень велико; число
военных хирургов было очень незначительно; сведущих
117
же между ними совсем не было, и, по всей вероятности,
они причинили армии гораздо более вреда, чем испанские
пули. Нельзя без ужаса читать о том, что проделывалось в
те времена в военных лазаретах, в особенности если вспом
нить при этом, что тогда не существовало ни хлороформа,
ни дезинфекционных средств. Герцог Гиз, командовавший
гарнизоном Меца, написал королю, умоляя его прислать
на помощь Паре. Отважный хирург тотчас же отправился
в дорогу и, благополучно миновав многие опасности (по
его собственным словам, он рисковал “быть повешенным
или растерзанным на клочки”), он прошел сквозь ряды
неприятелей и прибыл в Мец. Герцог, генералы, офицеры
от души приветствовали его; солдаты же, узнав о его при-
бытии, радостно восклицали: “Нам нечего больше бояться
смерти от ран — наш друг здесь”. Год спустя Паре таким
же образом пробрался в осажденный город Эсден; но вскоре
после его прибытия город сдался герцогу Савойскому, и
Паре был взят в плен; но, вылечив одного из неприятель-
ских военачальников, который был тяжело ранен, он был
выпушен на свободу без выкупа и благополучно вернулся
в Париж.
Остаток жизни Паре провел в чтении медицинских книг,
в самоусовершенствовании, благочестии и благотворитель-
ности. Побуждаемый наиболее выдающимися из современ-
ников, он обнародовал результаты своих медицинских
наблюдений в 28 томах, появившихся в печати в разное
время. Сочинения его представляют собой сборник огром-
ного количества фактов и случаев и в этом отношении в
высшей степени интересны и ценны; они также отлича-
ются необыкновенной тщательностью изложения. Будучи
протестантом, Паре все же продолжал состоять в звании
королевского врача. Во время Варфоломеевской резни он
уцелел только благодаря личному расположению короля
Карла IX, которого, в свою очередь, спас от опасных по-
следствий раны, нанесенной ему каким то неопытным
врачом при кровопускании. Брантом в своих “Мемуарах”
пишет следующее о том, как был спасен королем Паре в
Варфоломеевскую ночь: “Король послал за ним и запер
на всю ночь в своей гардеробной, приказав ему не шуметь.
Карл IX считал, что было бы неблагоразумно убивать чело-
века, который сохранил жизнь такому множеству людей”.
Таким образом Паре спасся от ужасов этой ночи, которую
пережил на много лет; он мирно почил, окруженный все
общей любовью и уважением.
118
Гарвей принадлежал к числу неутомимейших труже
ников. Он потратил не менее 8 лет на самые тщательные
исследования, прежде чем обнародовать свои взгляды на
кровообращение. Он повторял и проверял свои опыты по
нескольку раз, по всей вероятности, в предвидении спо
ров и возражений, которые вызовет в медицинском мире
его открытие. Трактат, в котором он в конце концов обна-
родовал свои взгляды, представлял собой сочинение очень
скромное, просто написанное, но очень основательное и
убедительное. Тем не менее трактат этот подвергся осмея-
нию и был признан произведением помешанного шарла-
тана. Некоторое время книга Гарвея не находила ни одно-
го сторонника и не возбуждала ничего, кроме недоумения
и насмешек. Он подверг сомнению общепризнанные авто-
ритеты; раздавались также голоса, что взгляды Гарвея
подрывают авторитет Св. Писания и подкапываются под
основы нравственности и религии. Он лишился практики,
которая, впрочем, и без того была не особенно велика, и
кроме того — всех друзей. В таком положении провел он
несколько лет, пока наконец великая истина, которую Гар-
вей твердо отстаивал среди всех невзгод, не была при
знана некоторыми глубокомысленными учеными, подтвер-
ждена дальнейшими наблюдениями и спустя 25 лет стала
общепризнанной как прочно установленный научный факт.
Затруднения, встреченные доктором Дженнером в ус
тановлении и провозглашении открытого им способа при-
вивки предохранительной оспы, были гораздо значитель-
нее тех, с которыми приходилось бороться Гарвею. О су-
ществовании коровьей оспы было известно задолго до
Дженнера. В Глочестершире издавна было распростране-
но мнение о том, что человек, заразившийся коровьей ос-
пой, навсегда обезопасен от оспы натуральной. Но нико-
му до Дженнера и в голову не приходило обратить серьез-
ное внимание на этот “простонародный предрассудок”, а
тем более проверить его и подвергнуть опытному исследо-
ванию. В молодых летах Дженнер учился в Содбюри. В
лавку хозяина, у которого он жил, пришла однажды посе-
лянка и разговорилась об оспе. “У меня не может быть
настоящей оспы, — заметила девушка, — потому что у меня
была коровья”. Замечание это привлекло внимание Джен-
нера, и с того времени он начал проводить тщательные
исследования и наводить справки относительно всего, что
касается этого предмета. Сотоварищи, которым он сооб-
щил свои воззрения, подняли его на смех и заявили ему,
119
что если он не перестанет надоедать им подобными пустя
ками, то они исключат его из своего общества. В Лондоне
ему посчастливилось попасть в число студентов, занимав-
шихся под руководством Джона Гентера; Дженнер сооб
щил ему свои предположения о возможности привития
предохранительной оспы. Выслушав его, великий анатом
произнес следующие многозначительные слова: “Не надо
предполагать, надо исследовать; терпение и основатель-
ность! — вооружитесь ими”. Указание это послужило
Дженнеру путеводной нитью и направило его на путь ис-
тинно научного изучения вопроса. Он вернулся на родину
и стал производить наблюдения и исследования, над кото
рыми провел около двадцати лет. Он был до такой степе-
ни убежден в истинности своего открытия, что привил 3
раза в различные периоды коровью оспу своему сыну.
Наконец он обнародовал свои исследования в небольшой
брошюре в 70 страниц in quarto, в которой подробно опи-
сал 23 случая вполне удачной прививки предохранитель
ной оспы, вполне обезопасившей людей от заболевания
натуральной оспой как путем заражения, так и путем ис-
кусственной прививки ее. Брошюра Дженнера появилась
в 1798 г., первые же исследования его начались еще в
1775 г., следовательно, Дженнер работал над своим от
крытием 23 года, прежде чем решился обнародовать его.
Спрашивается — как было встречено это открытие?
Сначала с полным равнодушием, а затем с враждебностью,
принявшей угрожающие размеры. Дженнер отправился в
Лондон, чтобы ознакомить медицинский синклит с резуль-
татами своих исследований прививки коровьей оспы; но
ни один из врачей не согласился испробовать этот способ,
и после трехлетнего бесплодного выжидания Дженнер вер
нулся на родину. Его просто подняли на смех за попытку
“бестиализировать” род человеческий посредством введе-
ния в организм гнойной материи из коровьего вымени.
Духовенство объявило прививку коровьей оспы “дьяволь
ским наваждением”. Распространились слухи, что у детей,
которым привита оспа, делаются “бычьи морды”, что на
голове появляются выросты, “обозначающие зачаточные
рожки”, что лицо постепенно “принимает коровье выраже-
ние, и ребенок начинает мычать”. А между тем оспопри-
вивание было фактом, и истина, несмотря на все преграды,
восторжествовала, хотя и медленно. В одной из деревень,
где один из последователей Дженнера ввел прививку ко-
ровьей оспы, лица, дозволившие произвести ее, не могли
120
показаться из дому, рискуя быть избитыми и забросанны-
ми грязью. Две знатные дамы — леди Дюси и графиня
Беркли — имели мужество дозволить произвести своим
детям прививку, что служит к великой чести их; это сразу
положило конец всем воплям, спорам и предрассудкам.
Дошла очередь и до корпорации врачей, которые в конце
концов не только признали оспопрививание, но стали даже
оспаривать у Дженнера честь открытия, когда значение
его уже стало фактом общепризнанным. Дженнер, таким
образом, достиг полного успеха и был осыпан наградами.
Но в почете и богатстве он остался тем же скромным тру-
жеником. Ему предлагали переселиться в Лондон, руча-
ясь, что практика там даст ему не меньше 10 000 фунтов
стерлингов в год. Но он отказался. “Нет, — сказал он, —
даже в юности я искал уединения, предпочитая долины
высоким горам; а теперь, на склоне дней моих, мне тем
меньше приличествует окружать себя ореолом славы”. Еще
при жизни Дженнера оспопрививание распространилось
по всему цивилизованному миру; после смерти за ним везде
и всюду было признано название благодетеля рода чело-
веческого. Кювье совершенно справедливо замечает: “Если
бы оспопрививание было единственным открытием XVIII
века, то и его было достаточно, чтобы этот век признать
великим; открытие это, однако, раньше уже 20 раз тща-
тельно стучалось в академические двери”.
Не меньше терпения, решимости и настойчивости об-
наружил Чарльз Белль в своих открытиях, касающихся
нервной системы. До того времени о деятельности нервов
господствовали самые смутные представления, и нервная
физиология находилась в состоянии, немного отличаю-
щемся от того, в каком она была 3000 лет тому назад, во
времена Демокрита и Анаксагора. Чарльз Белль в целом
ряде статей, которые начали печататься с 1812 г., развил
совершенно новые и вполне оригинальные воззрения на
этот предмет, основанные на многочисленных точных и
тщательно проверенных исследованиях. Внимательно про-
следив постепенное осложнение нервной системы в жи-
вотном царстве, начиная с самых низших представителей
его и кончая человеком — венцом творения, Белль столь
ясно понял строение и развитие этой системы, “как если
бы, выражаясь его словами, оно было написано на его
родном языке”. Открытие Белля состояло в следующем: он
первый констатировал факт, что спинномозговые нервы име-
ют двоякую функцию — чувствительную и двигательную,
121
и начинаются от спинного мозга двумя корешками, из коих
передний содержит одни двигательные, задний — одни
чувствительные волокна. Белль провел над своими иссле-
дованиями около сорока лет; в 1840 г. он представил ко-
ролевской академии свой заключительный реферат. Ему
пришлось, подобно Гарвею и Дженнеру, выдержать нема-
ло насмешек и бороться с упорными противниками, реши-
тельно отвергавшими его воззрения. Когда же истина стала
для всех очевидной, тогда явились, как это всегда бывает,
завистники, оспаривавшие у него право на ее открытие.
Подобно Гарвею и Дженнеру, Белль, как только он обна-
родовал свои первые исследования, лишился практики; но
это только заставляло его усиленнее работать для того,
чтобы ясными доказательствами убедить других в том, в
чем он сам уже давно был глубоко убежден. Великие зас-
луги Чарльза Белля были, однако, в конце концов при-
знаны всеми. Кювье, на смертном одре, заметив, что лицо
его перекосилось, указал присутствующим на этот симп-
том как на доказательство правильности теории Белля.
Столь же преданным ревнителем науки и притом в той
же отрасли является Маршаль Галль, имя которого бес-
спорно может быть сопоставлено с именами Геншера, Гар-
вея, Дженнера и Белля. В продолжение своей долгой и
плодотворной жизни и деятельности он был добросовест-
ным и точным наблюдателем; ни один факт, как бы незна-
чителен он ни казался, не ускользал от его внимания. Наука
обязана Маршалю Галлю открытием рефлективных движе-
ний, рефлекса. Это замечательное открытие было сделано
им благодаря обстоятельству очень обыкновенному: такова
сила мысли. То, что для человека дюжинного, хотя бы он
был и ученым, приходит незаметно, — становится источ-
ником глубочайших исследований и великих открытий для
человека, осененного жаждой истины. Изучая легочное
кровообращение тритона над обезглавленным животным,
он случайно коснулся иглой хвоста и заметил, что в последнем
совершаются энергетические сокращения под влиянием
укола, хотя здесь не могло быть и речи о непосредствен-
ном раздражении мышечных нервов. Спрашивается, что
могло вызвать эти судорожные сокращения в части тела,
отделенной от головы? Подобные явления несомненно
наблюдались бесчисленное множество раз до Галля, но
никому и в голову не приходило искать в них сокровен-
ный смысл и додумываться до их причин; он был первый,
который сразу постиг, что имеет дело с явлением перво-
122
степенной важности, и заявил: “Я не успокоюсь, пока не
додумаюсь до его причины”. Его внимание было беспре-
рывно сосредоточено на этом предмете; вычислено, что он
провел в течение своей жизни не менее 25 000 часов над
своими химическими и физиологическими исследования-
ми. К тому же у него была обширная частная практика, и
помимо этого он занимал еще должность лектора в госпи-
тале Св. Фомы и в других медицинских школах. Несмотря
на свой авторитет, ему тем не менее также пришлось долго
отстаивать свое открытие, которое было отвергнуто Коро-
левским обществом. Лишь спустя 17 лет оно получило все-
общее признание в ученом мире как в Англии, так и за
границей.
Жизнь сэра Уильяма Гергиеля представляет другой
замечательный пример силы настойчивости в иной отрас-
ли знания. Его отец — бедный немец-музыкант — предназ-
начал сыну такую же карьеру. Молодой Уильям прибыл в
Англию искать счастья и поступил в военный оркестр
Дюргемского полка в качестве гобоиста. Полк стоял в Дон-
кестере, где Гершелю удалось познакомиться с доктором
Миллером, который был в восторге от его замечательной
игры на скрипке. Доктор Миллер уговорил Гершеля оста-
вить полк и всецело посвятить себя артистической деятель-
ности, а на время поселиться у него в доме. Гершель так и
сделал, и во время своего пребывания в Донкестере по-
стоянно концертировал. В свободное от своих музыкальных
занятий время он занимался чтением книг, пользуясь об-
ширной библиотекой доктора Миллера. В Галифаксе, в
приходской церкви, был поставлен новый орган и требо-
вался органист; Гершель стал хлопотать о получении этого
места и действительно получил его. Из Галифакса он по-
пал в Бат, где поступил в бальный оркестр, исполняя в то
же время обязанности органиста в местной часовне. Неко-
торые новые открытия в астрономии в сильнейшей степе-
ни возбудили его любопытство; с некоторого времени мысли
его сосредоточились исключительно на них; один из друзей
его, уступая его просьбам, на время одолжил ему неболь-
шой двухфутовый телескоп григорианской конструкции.
Наш бедный музыкант был совершенно поражен предста-
вившимся ему дотоле невиданным зрелищем и решил во
что бы то ни стало приобрести собственный телескоп; но
оказалось, что цены, запрашиваемые лондонскими опти-
ками, были столь чудовищны, что о покупке нечего было
и думать, и Гершель решил сам изготовить телескоп. Все,
123
кому известно устройство телескопа с рефлектором, кто
хотя бы до некоторой степени знаком с необычайной труд-
ностью изготовления металлического вогнутого зеркала,
являющегося главной частью прибора, поймут те непрео-
долимые трудности, которые пришлось преодолеть Гер-
шелю. Тем не менее ему удалось после продолжительной
тяжелой работы изготовить пятифутовый рефлектор, при
посредстве которого он имел удовольствие наблюдать
кольца и спутники Сатурна. Не довольствуясь достигну-
тым успехом или, вернее, увлекшись им, он решил за-
няться изготовлением семи- десяти- и даже двадцатифу-
товых приборов. Сооружая семифутовый рефлектор, он
изготовил не менее 200 вогнутых зеркал, прежде чем ему
удалось добиться зеркала, вполне подходящего — порази-
тельный пример необыкновенной настойчивости и терпе-
ния этого человека. Однако созерцанием небесных светил
нельзя было прокормиться, и Гершелю по-прежнему при-
ходилось добывать хлеб насущный игрой на гобое. Страсть
к телескопическим наблюдениям развилась в нем до того,
что, играя в оркестре, он во время коротких антрактов
убегал домой, наставлял телескоп и, насмотревшись в него,
довольный возвращался к своему гобою. Занимаясь таким
образом, он открыл звезду Георгия, тщательно исследовал
ее и послал результаты своих наблюдений в Королевское
общество, и вскоре скромный гобоист из мрака неизвест-
ности достиг громкой славы; он был назначен королевс-
ким астрономом, и благодаря щедрости короля Георга III
его материальное положение было вполне обеспечено.
Почести, которыми его осыпали, он принимал с той же
скромностью, какая была присуща ему в то время, когда
он был скромным, никому неизвестным тружеником. В
истории жизнеописаний великих людей едва ли найдется
другой подобный пример неутомимого прилежания и скром-
ности при таких условиях, при которых человеку легче
всего возгордиться, во-первых, потому, что достигнутыми
результатами Гершель был обязан исключительно самому
себе, а во-вторых, потому, что он весьма скоро добился
почетной известности и громкой славы.
Деятельность Уильяма Смита — отца геологии в Анг-
лии — хотя менее известна, но не менее интересна и по-
учительна, как образчик терпения и трудолюбия, а также
умения пользоваться счастливыми условиями. Он родился
в 1769 г. и был сыном фермера в Черчилле, в Оксфорд-
шире. Отец его умер в то время, когда он был еще ребен-
124
ком, и он получил весьма скудное образование в сельской
школе, тем более скудное, что мальчик не отличался усид-
чивостью и был очень ленив. Когда его мать вышла замуж
во второй раз, маленького Уильяма взял к себе его дядя —
также фермер, в доме которого он и вырос. Хотя дяде его
отнюдь не нравилась страсть мальчика к блужданию и к
собиранию различных “камешков” в окрестностях, тем не
менее он дал ему денег на покупку 2—3 учебников по
геометрии и межеванию, так как предполагалось сделать
из маленького Уильяма землемера. Одной из самых
характерных черт его, проявившихся уже в детстве, была
необыкновенная наблюдательность; кроме того, Смит об-
ладал еще удивительной памятью, и то, что он видел хотя
бы только один раз, он запоминал навсегда. Он стал учиться
рисовать, а также писать красками, в то же время занима-
ясь межеванием; все эти занятия происходили без всякой
системы и без всякого постороннего руководства; и тем не
менее результаты, достигнутые Смитом самообразовани-
ем, были настолько удовлетворительны, что один из со-
седних землемеров — человек очень образованный — взял
его к себе в помощники. При исполнении своих обязаннос-
тей Смиту постоянно приходилось проходить по Оксфорд-
ширу и прилегающим местностям. Первое, что обратило
на себя серьезное внимание Смита во время его посто-
янных разъездов, было расположение различных слоев
почвы, на чем он и стал постепенно сосредоточиваться; в
особенности заинтересовало его расположение слоев крас-
ной глины по отношению к известковым наслоениям и
вышележащим каменистым слоям. Порученное Смиту из-
мерение каменноугольных копей доставило ему возмож-
ность произвести множество новых наблюдений; двадцати
трех лет от роду он уже задумал сделать модель располо-
жения слоев земной коры.
Участвуя в работах по прорытию канала в Глоучестер-
шире, он пришел к мысли о существовании общего закона
расположения слоев в этом округе; он заметил, что слои,
расположенные выше каменноугольного, идут не горизон-
тально, но наклонно, и притом все в одном направлении —
к востоку, напоминая собой гигантские бутерброды, поло-
женные один на другой. Точность этой теории он вскоре
подтвердил наблюдениями над расположением почвенных
слоев в двух параллельно лежащих долинах; он нашел,
что слои красной глины, известняка, мергеля или оолита
имеют наклон к востоку, образуют уступы, слои которых
125
расположены в совершенно одинаковом порядке. Вскоре
он получил возможность проверить свои взгляды более
обширными наблюдениями, так как ему было поручено
лично осмотреть состояние главных каналов Англии и
Уэльса. Во время своих путешествий, простиравшихся от
Бата до Ньюкасла на Тайне и обратно через Шропшир и
Уэльс, его зоркий взгляд никогда не оставался в бездей-
ствии; он быстро схватывал вид и почвенное строение ме-
стностей, по которым проезжал со своими коллегами, на-
капливая таким образом множество наблюдений для буду-
щих исследований. Его геологическая прозорливость была
столь развита, что, несмотря на то, что путь, по которому
он следовал от Йорка до Ньюкасла в почтовой карете,
находился на расстоянии от 5 до 15 миль от расположенных
на востоке известковых и оолитовых холмов, он сразу уз-
навал их строение по внешним очертаниям и взаимному
расположению, а также их отношения к выше- и нижеле-
жащим почвенным слоям, по которым пролегала дорога.
Общие результаты его наблюдений сводились к следу-
ющему: он нашел, что скалистые возвышенности в за-
падных частях Англии обыкновенно имеют наклон от вос-
тока на юго восток, что слои красного песчаника и мер-
геля, расположенные выше каменноугольного слоя, про-
ходят под слоями лейаса, глины и известняка; а эти, в
свою очередь, покрыты слоями песчаника, желтого извест-
няка и снова глины; таков разрез Котсуэльских холмов;
поверх этих слоев проходят мощные известняковые зале-
жи, занимающие восточную часть Англии. Далее Смит
наблюдал, что каждый слой глины, песчаника и извест-
няка характеризуется различными формами ископаемых.
Сопоставляя все свои исследования, он наконец устано-
вил теорию, поразительно смелую и новую для того време-
ни, по которой каждый слой земной коры, содержащий в
себе определенное количество характеризующих его иско-
паемых видов, был некогда морским дном, и все слои
глины, песчаника, известняка и каменных пород представ-
ляют собой определенные эпохи в истории развития зем-
ного шара.
Эта идея овладела им до такой степени, что он не мог
ни думать, ни говорить ни о чем ином. На берегу каналов,
на борту кораблей, на митингах, на земледельческих со-
браниях Смит, которого в шутку прозвали Пластом, по-
стоянно возвращался к глубоко интересовавшему его
предмету. Не подлежит никакому сомнению, что он сде-
126
лал великое открытие, несмотря на то, что до этого был
человеком совершенно неизвестным ученому миру. Он
приступил к составлению карты геологического строе-
ния Англии, но на некоторое время должен был отло-
жить это дело, так как был сильно занят работами по
прорытию канала в Сомерсетшире — работами, которые
длились целых 6 лет. Тем не менее он неутомимо про-
должал начатые исследования и приобрел такую опыт-
ность в распознавании внутреннего строения почвы и
взаимного расположения слоев по внешним очертани-
ям, что к нему постоянно обращались за советами отно-
сительно дренажа обширных пространств земли;
благодаря своим огромным геологическим познаниям он
весьма точно разрешал предлагаемые вопросы, и советы
его были большей частью удачны; в силу этого он по-
всюду приобрел репутацию в высшей степени сведуще-
го человека.
Однажды, осматривая в Бате коллекцию ископаемых,
принадлежавшую его преподобию Сэмюэля Ричардсону,
Смит поразил своего друга, указав, что расположение
объектов совершенно неправильно и требует иной класси-
фикации; он расположил ископаемые формы в стратигра-
фическом порядке, объяснив при этом: “Эти найдены в
голубом известняке; эти — в вышележащем песчанике; эти — в
фарфоровой глине и, наконец, эти — в каменных наслое-
ниях окрестностей Бата”. Ричардсон сразу проникся воз-
зрениями Смита и сделался одним из первых последовате-
лей его доктрины. Но не так отнеслись к ней современные
геологи; и действительно, было странно допустить, чтобы
какой-то неизвестный землемер стал преподавать им геоло-
гию. Но Уильям Смит телесными и духовными очами сво-
ими проник в недра земли и до мельчайших фибров разга-
дал строение твердой оболочки земного шара. Он обладал
столь точными сведениями о наслоениях в окрестностях
Бата, что однажды вечером за обедом у его преподобия
Джозефа Таунсенда, продиктовал Ричардсону в нисходя-
щем порядке все 23 слоя, начиная известняком и кончая
каменноугольным; слои, лежащие ниже последнего, еще не
были им в точности исследованы. К этому он прибавил еще
список наиболее замечательных ископаемых, попадающихся
во всех слоях. Эта заметка его была напечатана в 1801 г. и
получила широкое распространение.
Затем он решил исследовать наслоения в более отда-
ленных окрестностях Бата. Несколько лет провел он в
127
постоянных поездках и путешествиях, иногда на лошади,
иногда в почтовой карете, нередко совершая путешествия
ночью, чтобы успеть справиться со своими обязательными
дневными занятиями по службе. Когда его призывали для
производства каких либо работ в более отдаленные мест
ности, например, во время производства ирригационных
и дренажных работ в Гокгеме, в Норфолке, в имениях
мистера Кука — он путешествовал верхом, нередко делая
значительные объезды с целью изучения геологического
строения местности, по которой он проезжал.
В течение многих лет Уильям Смит таким образом объез
дил множество местностей Англии и Ирландии, проезжая
ежегодно несколько тысяч миль, в то же время, невзирая
на трудности пути и утомление, занимаясь писанием ста
тей по геологии, в которых более или менее систематичес-
ки излагались его взгляды; он имел полное право считать
эти взгляды совершенно новыми. Он не упускал из виду
ни одного наблюдения, каким бы мелочным оно ни пред
ставлялось с первого взгляда, и не упускал ни одного случая
для собирания новых, еще неисследованных фактов. Где
только было можно, Уильям Смит исследовал естествен-
ные и искусственные разрезы почвы и тотчас же состав
лял карту, всегда в одном и том же масштабе — 8 ярдов в
дюйме; составляемые им карты он всегда раскрашивал.
Примером его необычайной наблюдательности и глубоко-
го знания геологического строения почвы может служить
следукяций случай: во время одной из своих геологичес
ких экскурсий в окрестностях Вобурна, приближаясь к
подошве меловых холмов Дунстебля, он сказал своему
спутнику: “Если окажутся у подошвы этих холмов рассе-
лины, то мы найдем в них зубы акулы”; немного спустя
они действительно нашли в одной из расселин в меловом
слое 6 зубов. Впоследствии Смит писал сам о себе следую-
щее: “Привычка к наблюдениям, постепенно развившись
во мне, настолько укоренилась в моем уме, что стала по-
стоянной спутницей моей жизни, и уже при одной мысли
о предстоящем путешествии я чувствовал страстное жела-
ние произвести новые наблюдения; так что я обыкновенно
отправлялся в путь с большим запасом бумаги и пись
менных принадлежностей, а возвращался всегда с новым
запасом наблюдений; иногда же я набрасывал заметки свои
прежде, чем отправиться в пу гь, так что впоследствии мне
приходилось только проверять их. Ум мой, подобно хол-
сту художника, был вполне приспособлен к воспринима-
128
нию форм и образов, доставляемых нам природой посред-
ством впечатлений”.
Несмотря, однако, на неутомимую и энергичную
деятельность Уильяма Смита, некоторые обстоятельства
помешали изданию его геологической карты Англии и
Уэльса, и лишь в 1814 г. она увидела свет благодаря со
действию некоторых друзей; таким образом мир ознако
милея с плодами непрерывных 20 летних трудов. Все это
время Смит тратил свои заработки, чтобы иметь возмож
ность производить исследования; постоянные разъезды
требовали больших затрат, так что ему пришлось даже
продать свой небольшой участок земли для того, чтобы
иметь возможность посетить более отдаленные места Ве-
ликобритании. К тому же он принял участие в неудачном
предприятии по добыванию камня вблизи Бата, что в кон-
це концов заставило его продать свою геологическую кол
лекцию (она была куплена Британским музеем), мебель и
библиотеку; он сохранил только свои бумаги, рисунки и
геологические карты, которые имели цену только для него
одного. Он переносил неудачи и несчастья с примерным
мужеством и при все том продолжал работать так же не-
утомимо и энергично, как всегда. Он умер в Нортемптоне
в августе 1839 г. перед самым отъездом на митинг Британ-
ской ассоциации в Бирмингем.
Трудно выразить похвалу, которой заслуживает первая
геологическая карта Англии, составление которой явля
ется результатом энергичной и неутомимой деятельности
Уильяма Смита.
Один из выдающихся писателей отзывался о ней сле-
дующим образом: “Это было произведением столь гени
ально задуманным и столь тщательно исполненным, что
оно послужило основой не только для последующих карт
Великобритании и Ирландии, но и для всех таковых же
карт других частей света, — всюду, где предпринималось
подобное издание, карта Уильяма Смита служила образ
чиком”. В музее Лондонского геологического общества и
в настоящее время можно видеть карту Смита — великий
исторический документ, ветхий и вылинявший, настоятель-
но нуждающийся в реставрации. Карта эта смело может
выдержать сравнение со всеми новейшими произведения-
ми этого рода, по крайней мере, в отношении точности и
старательности выполнения, хотя без всякого сомнения
позднейшие карты вследствие развития геологии являются
более детальными. Что касается самой Англии, то глав-
5 С. Смайле
129
ным добавлением к карте Смита явились исследования
Мурчисона и Сэджвика, относящиеся к силурийским ска-
лам Уэльса и северной Англии. Гений оксфордского зем-
лемера был по достоинству признан и оценен людьми на-
уки еще при его жизни. В 1831 г. Лондонское геологичес-
кое общество присудило ему медаль Воластона “во внима-
ние к его великим и вполне оригинальным открытиям по
геологии Англии и в особенности во внимание к тому, что
он первый открыл идентичность в расположении слоев и
определил их последовательность при посредстве содер-
жащихся в них ископаемых”. Уильям Смит своей трудо-
вой жизнью прославился так же, как та наука, которую он
столь пламенно любил. Закончим его жизнеописание сло-
вами вышецитируемого автора: “Значение того, что совер-
шил Уильям Смит, громадно, потому что открытие после-
довательности геологических наслоений равносильно по
своей важности решению вопроса о происхождении жиз-
ни на земле; и в виду этого Уильям Смит может быть
признан основателем современной геологии”.
Хьюго Миллер был человеком, отличавшимся подоб-
ной же наблюдательностью, с одинаковым рвением и с
одинаковым успехом занимавшийся как изящной литера-
турой, так и наукой. Книга, в которой он описывает исто-
рию своей жизни (“Моя школьная жизнь и мои школьные
учителя”), вызывает глубокий интерес и вместе с тем мо-
жет быть отнесена к числу сочинений в высшей степени
назидательных. В ней описывается, каким образом сла-
гался поистине благородный характер при самых беспри-
тязательных условиях жизни; книга эта является нагляд-
ным доказательством великой силы самопомощи, самоува-
жения и независимости от других. Когда Хьюго Миллер
был еще ребенком, его отец, бывший простым матросом,
погиб в море, и маленький Хьюго остался на попечении
своей матери. Он ходил в школу, но его лучшими настав-
никами были сверстники, с которыми он играл, впослед-
ствии — люди, с которыми он работал, друзья и знакомые,
среди которых он жил. Он читал много, и притом книги
самого разнообразного содержания, и черпал всякого рода
сведения из самых разнообразных источников: от рабочих,
плотников, рыбаков и матросов, а главным образом, от
вековых скал, тянущихся по берегам Кромартийской губы.
Посредством тяжелого молота, унаследованного им от пра-
деда, бывшего в свое время морским разбойником, малень-
кий Хьюго, бродя по берету, скалывал куски камней
130
различных пород и постепенно собрал коллекцию
различных родов сланца, порфира, гранита и пр. Иногда
он проводил целый день в лесу, причем и здесь внимание
его главным образом сосредоточивалось на геологических
особенностях, которые ему приходилось наблюдать. Дос-
тигнув подходящего возраста, Хьюго был отдан своей
матерью в учение; выбор мастерства она предоставила ему;
он поступил в каменоломню на берегу Кромартийской губы.
Эта каменоломня оказалась лучшей школой для него. За-
мечательные пласты, которые ему пришлось наблюдать, в
высшей степени возбудили его любопытство. Внимание
Миллера привлек слой темно-красного песчаника и вышеле-
жащий слой светло красной глины; слои эти сами по себе
не представляли ничего замечательного; но там, где другие
не усматривали ничего, Миллер открыл целый ряд осо-
бенностей, аналогий и характерных отличий, которые ста-
ли предметом его постоянных размышлений, его мысль
работала столь же деятельно, как и глаза; он работал при-
лежно, внимательно и настойчиво — вот в чем и заключа-
ется весь секрет достигнутого им успеха.
Любопытство его было в высшей степени возбужде-
но ископаемыми остатками органической жизни, в осо-
бенности вымершими формами рыб, папоротников и
аммонитов, которые нередко обнажались сами собой
вследствие прибоя волн или же вследствие ударов мо-
лотом при выламывании каменных глыб. Миллер не-
престанно продолжал свои наблюдения и сравнения и
наконец, много лет спустя, когда он уже не был каме-
нотесом, он обогатил сокровищницу своих знаний в
высшей степени интересным сочинением “О древнем
красном песчанике”, благодаря которому он сразу при-
обрел репутацию замечательного геолога. Сочинение это
было плодом многолетнего упорного труда и кропот-
ливых наблюдений. В своей автобиографии Миллер со
свойственной ему скромностью пишет: “Единственная
заслуга, которую я могу признать за собой, — это тер
пеливое исследование явлений; заслуга эта, однако, тако-
го рода, что нет человека, который не мог бы со мной
соперничать или даже превзойти меня; терпением — этой
столь обыкновенной способностью — можно преодолеть
все и достигнуть в науке большего, чем даже гениальностью,
если только развить и направить ее должным образом”.
Джон Браун, знаменитый английский геолог, был в
молодости подобно Миллеру каменотесом; он поступил
131
учеником в каменоломню в Кольчестере, а затем работал в
качестве поденщика в Норвиче. Впоследствии он завел
собственное дело в Кольчестере, которое повел очень хоро-
шо; благодаря своему трудолюбию и своей бережливости
он нажил состояние. Занимаясь своим делом, он стал об-
ращать внимание на попадавшиеся в каменных породах
ископаемые и раковины; он стал собирать их и постепенно
составил такую коллекцию, которая в последствии была
признана лучшей во всей Англии. Его исследования горных
пород Эссекса, Кента и Суссекса привели к открытию мно-
гих великолепных остатков, — ископаемых слона и носо-
рога; самые лучшие экземпляры он принес в дар Британ-
скому музею. В последние годы жизни Браун занялся изу-
чением корненожек, из панцирей которых состоят глав-
ным образом мощные известковые пласты; это изучение
также привело ко многим интересным открытиям. Жизнь
его была плодотворна и счастлива; он достиг всеобщего
уважения без борьбы с препятствиями и с завистниками.
Он умер в 1859 г., в Станвее, в Эссексе, восьмидесятилет-
ним старцем.
В шестидесятых годах сэр Родерик Мурчисон открыл
на дальнем севере Шотландии замечательного геолога в
лице булочника Роберта Дика из Тюрсо. Когда Мурчи-
сон вошел в булочную Дика, он застал его за выпеканием
хлебов; зная с кем он имеет дело, Дик изобразил на столе
мукой геологические напластования и географические
особенности данной местности, т. е. своей родины, указывая
в то же время на недостатки существующих карт, как гео-
графических, так и геологических; он объяснил Мурчисо-
ну, что все свои сведения он приобрел во время прогулок
и путешествий по окрестностям в свободное от занятий
время. Из дальнейшего разговора с Диком Мурчисон убе-
дился, что это не только сведущий геолог, но и замеча-
тельный ботаник. “К стыду своему, я должен признаться, —
говорил председатель географического общества (т. е. Мур-
чисон), — что этот булочник знал в 10 раз больше моего и
что в собранной им коллекции растений не хватает каких-
нибудь 20—30 видов. Некоторые экземпляры он получил
в подарок, иные он купил, но большая часть собрана им
самим на родине, в графстве Кетнес; все экземпляры оп-
ределены, расположены в образцовом порядке и снабжены
ярлыками с латинскими названиями”.
Сам Мурчисон является выдающимся представителем
тех же отраслей знания. В статье, помещенной в “Quarterly
132
Review”, личность его охарактеризована следующим об-
разом: “Это редкий пример человека, который, будучи в
молодости солдатом и не вкусив плодов научного образо-
вания (что может быть сочтено как недостатком, так и
преимуществом), исключительно путем самообразования
и неутомимого труда сделался истинным ученым, позна-
ния которого столь же обширны, как и основательны. Он
прежде всего обратился к исследованию одного еще совер-
шенно неизвестного в геологическом отношении округа,
определил все горные породы его, классифицировал встре-
чающиеся в них окаменелости и разрешил 2 важнейших
вопроса, составляющие пробел в геологической науке. Но
это не все. Он исследовал в геологическом отношении
многие местности Англии и континента — местности,
бывшие совершенно неисследованными до него и считав-
шиеся terrae incognitae”. Но сэр Родерик Мурчисон не
только геолог; его научные труды завоевали ему почетную
известность и во многих других отраслях человеческого
знания.
ТРУЖЕНИКИ
изящных искусств
Превосходство в искусстве, как и во всяком другом
деле, может быть достигнуто исключительно пу-
тем усидчивой работы, добросовестного труда. При вос-
произведении хорошей картины или изваяния случайность
не играет никакой роли. Каждый штрих живописца, каж-
дый изгиб, произведенный резцом, сколько бы гениаль-
ности они ни обнаруживали в художнике, тем не менее
являются результатами прилежного изучения и упорного
трудолюбия.
Сэр Джошуа Рейнолдс придавал столь важное значе-
ние трудолюбию, что, по его мнению, “самая высокая сте-
пень совершенства в искусстве, — то, что обыкновенно
называется гениальностью или даром небес, — может быть
134
достигнута исключительно прилежанием и трудом”. В од-
ном из своих писем к Барри он говорит следующее: “Тот,
кто твердо решил добиться высокой степени совершенства
в живописи, как и во всяком другом искусстве, должен
помнить, что это возможно лишь посредством упорного
труда; с этой мыслью он должен вставать по утрам и ло-
житься спать ночью”. В другом месте он высказывает: “Те,
кто поставил себе целью достигнуть превосходства,
должны работать, охотно или неохотно — безразлично,
утром, днем, вечером, ночью; успех дается не шутя, а
лишь серьезным, тяжелым трудом”. Но хотя прилежание
и трудолюбие и являются абсолютно необходимыми усло-
виями достижения успеха, столь же несомненно, что без
природного таланта, одним трудолюбием, не может
выработаться великий художник. Гениальность, талант
всегда являются врожденными, но развитие их и дальней-
шее усовершенствование есть результат самодеятельнос-
ти, которую не может заменить никакое школьное образо
вание.
Многим из величайших художников приходилось сто-
ять лицом к лицу с безысходной бедностью и преодоле
вать величайшие трудности в жизни. Достаточно вспом-
нить некоторые славные примеры, могущие служить об
разцами для всех тех, кто избрал тернистый путь к славе:
Клод Лоррен был некогда пирожником; Тинтпоретпто —
красильщиком; братья Караваджо, из коих один занимался
растиранием красок, а другой возил на тачке известь при
сооружении Ватикана; Сальваторе Роза, бывший в пле-
ну у бандитов; Джотто — деревенский мальчишка; Дзин
гаро — гипсий1; Каведоне, — которого отец выгнал из дому,
ходивший по миру; Канова — бывший каменотес. Все эти
и многие другие всемирно известные художники достигли
славы при самых тяжелых условиях жизни исключитель
но благодаря неутомимому труду и усидчивому изучению
избранной специальности.
Большинство художников, которыми вправе гордиться
Англия, также не принадлежали к числу баловней судьбы;
большей частью это были люди, поставленные в условия
отнюдь не благоприятствующие развитию художественно-
го таланта. Гейнсборо и Бэкон — сыновья сукновалов;
Барри — корабельный юнга, ирландец; Мэклейт — кон-
торщик в Корке; Опи и Ромни, подобно Иниго Джонсу,
1 Гипсии — кочующее племя, сродни цыганам.
135
были столярами; Уэст был сыном бедного квакера из
Пенсильвании; Норткот был часовщиком, Джонсон —
портным, Этти — наборщиком; Рейнолдс, Уилсон и Уилки
были сыновьями священников; Лоуренс был сыном трак
тирщика, Тернер — сыном цирюльника. Некоторые англий-
ские живописцы, правда, уже с раннего детства находи-
лись в более или менее близком отношении к искусству,
хотя отношение это было иногда косвенным. Так у Флак-
смена отец торговал гипсовыми фигурами; Берд занимался
в юности разрисовыванием чайных подносов; Мартин был
красильщиком у каретника; Райт и Джилпин были кора-
бельными красильщиками; Шантри был резчиком по дере
ву и позолотчиком, Дэвид Кокс, Стенфилд и Робертс
были декораторами.
Не в силу счастливых случайностей все эти люди до
стигли известности, но исключительно благодаря неуто-
мимому трудолюбию и прилежанию. Хотя некоторые из
них вместе со славой достигли и богатства, но стяжание
денег в редких, исключительных случаях служило руко-
водящим стимулом их деятельности.
Действительно, трудно допустить, чтобы корыстолюбие
могло быть главным двигателем и руководящим стимулом
первых начинаний художника в его самоотверженной и
неутомимой деятельности. Наслаждение, доставляемое
достигаемыми результатами, — вот тот великий рычаг,
который побуждал молодых художников к деятельности,
к борьбе с представлявшимися им на пути трудностями;
богатство явилось лишь случайным аксессуаром. Очень
многие высокоталантливые художники предпочитали ми-
риться с нуждой и невзгодами только во имя того, чтобы
не подчиняться капризным требованиям публики. Худож
ник Спанъолетпю своей жизнью осуществил прекрасный
идеал Ксенофонта: он добровольно отказался от богатства,
чтобы избежать пагубного влияния роскоши, и несмотря
на представившуюся ему возможность воспользоваться
всеми земными благами, предпочел им жизнь в труде и
лишениях. Когда Микеланджело спросили, какого он
мнения о картине, выставленной художником для прода
жи, он сказал: “Я думаю, что этот человек останется бед
ным до тех пор, пока он будет стремиться к богатству”.
Подобно сэру Джошуа Рейнолдсу, Микеланджело при-
давал огромное значение трудолюбию; он был того мне-
ния, что нет идеи, которая не может быть воплощена в
мраморе, при том лишь условии, что рука, безусловно,
136
повинуется мысли. Сам Микеланджело был одним из не-
утомимейших тружеников; он приписывает свое умение
пользоваться временем и посвящать труду почти целые
сутки исключительно своему скромному образу жизни. Во
время работы он довольствовался небольшим количеством
хлеба и вина и нередко случалось, что среди ночи он под-
нимался с постели и снова принимался за работу. В таких
случаях он прикреплял свечу, при свете которой работал,
к картонной шляпе, которую одевал на голову. Иногда
изнеможенный чрезмерным трудом, он ложился спать, не
раздеваясь, и, подкрепленный непродолжительным сном,
снова принимался за работу.
Тициан был также неутомимым тружеником. Над сво-
ей знаменитой картиной “Св. Апостол Петр-мученик” он
работал 8 лет, а над “Тайной вечерей” — 7 лет. В письме к
Карлу V он говорит: “Посылаю Вашему Величеству мою
“Тайную вечерю”, над которой работал в течение семи лет
ежедневно”. Любуясь величайшими произведениями ис-
кусства, очень немногие люди думают о том громадном
количестве труда, которое было употреблено на их сози-
дание; произведения эти кажутся сделанными с такой лег-
костью, с такой свободой, что редко кто думает о том,
какой дорогой ценой куплены эта легкость и эта свобода.
“Вы просите с меня 50 секинов, — сказал один венецианс-
кий дворянин скульптору, — за бюст, который вы сработа-
ли в 10 дней”. — “Да, — отвечал скульптор, — но вы забы-
ваете, что я учился 30 лет для того, чтобы быть в состоя-
нии сделать этот бюст в 10 дней”. Однажды упрекнули
Доменикино за то, что он медленно исполняет заказанную
ему картину: “Я неутомимо работаю над ней, но только
мысленно”.
Характерным примером трудолюбия в области живо-
писи служит сэр Август Калкот, который сделал не ме-
нее 40 эскизов, прежде чем приступил к исполнению сво-
ей знаменитой картины “Рочестер”. Постоянное упраж-
нение является одним из главнейших условий успеха как
в искусстве, так и в самой жизни.
Какой бы гениальностью щедрая природа ни наделила
человека, он может достигнуть успеха в искусстве не ина-
че как посредством упорного и продолжительного труда.
Очень многие художники подавали в юности большие на-
дежды, но вследствие лени и безалаберной жизни они за-
рыли свой талант. Весьма поучителен в этом отношении
пример живописца Уэста. Семи лет от роду он однажды
137
был до такой степени поражен красотой спавшего в колы-
бели ребенка, сына своей сестры, что тотчас же взял кло-
чок бумаги и нарисовал портрет малютки красными и чер-
ными чернилами. Сделанный им портрет сразу обнару-
жил в нем недюжинное дарование. Уэст мог бы сделаться
великим живописцем, но его избаловали ранние успехи.
Хотя впоследствии он и прославился, но слава, достав
шись ему без усилий и борьбы, была мимолетной.
Ричард Уилсон, будучи еще ребенком, забавлялся изоб-
ражением людей и животных на стенах отцовского дома.
Первоначально он посвятил себя портретной живописи,
но будучи в Италии и приглашенный однажды к Цука
релли, он залюбовался видом, который открывался из окна
комнаты, и в ожидании своего друга сделал набросок. Когда
Цукарелли вернулся домой и увидел этот набросок, то
пришел в восторг и спросил Уилсона, писал ли он когда-
либо пейзажи; получив отрицательный ответ, он сказал:
“Советую вам заняться этим делом; ручаюсь, что вы буде-
те иметь блестящий успех”. Уилсон последовал этому со
вету и с усердием принялся писать пейзажи. Спустя не-
сколько лет, благодаря неутомимому усердию и прилежа-
нию, он сделался самым выдающимся пейзажистом Анг-
лии.
Сэр Джошуа Рейнолдс в детстве зачастую пренебрегал
приготовлением уроков и постоянно занимался рисовани-
ем, за что получал выговоры от отца. Его готовили в меди-
ки, но его склонность к искусству была так велика, что он
сделался живописцем. Гейнсборо, будучи еще школьни-
ком, часто уходил в Сутберийский лес, где занимался рисо-
ванием; в 12 лет из него выработался уже настоящий худож-
ник. Это был очень тонкий наблюдатель и трудолюбивый
работник; никакая мелочь не ускользала от его прилеж-
ной кисти, и пейзажи его отличаются замечательной худо
жественностью и тщательностью отделки деталей. Уильям
Блейк, сын чулочника, для забавы делал рисунки на при
лавке отца и разные наброски на его конторке. Берд, будучи
трех четырехлетним ребенком, нередко взбирался на стул
и рисовал на стене фигуры, которые называл французски-
ми и английскими солдатами. Ему купили ящик с краска-
ми, и отец, желая воспользоваться его склонностью к рисо-
ванию, поместил его учеником в мастерскую, где разрисо-
вывали подносы. Но, начав с этого ремесла, молодой
Эдвард путем учения и труда со временем достиг звания
члена Королевской академии художеств.
138
Гогарт был в школе очень плохим учеником; обучаясь
грамоте, он главным образом находил удовольствие в разри-
совывании букв азбуки, письменные же работы его были
очень хороши, но не по исполнению, а по тем рисункам,
которыми он украшал свои тетради. По своим успехам в
учении он был последним, но по исполняемым им рисун-
кам он не имел себе равного в школе. Отец отдал его в
учение к серебряных дел мастеру, у которого он научился
рисовать и гравировать на ложках и вилках вензеля и
гербы. Затем он перешел к изучению гравировки на меди,
причем упражнялся главным образом в гравировании
геральдических изображений, грифов и иных чудовищ; во
время этих занятий у него развилось горделивое желание
изображать особенности человеческого характера, насколь-
ко они отражаются на лице, и действительно, в этом ис-
кусстве он достиг замечательного совершенства, которое
было результатом тщательных наблюдений и прилежного
изучения. Он обладал даром, над развитием которого много
трудился, точно запоминать характерные черты лица и
воспроизводить их на бумаге. Если же ему попадалась на
глаза какая-нибудь причудливая форма или странная фи-
зиономия — то, что французы называют “outre”, — то он
мгновенно делал набросок на ногте большого пальца, а
дома на досуге делал уже настоящий рисунок. Все ориги-
нальное и причудливое влекло его к себе с неодолимой
силой, и он бродил везде и всюду с целью натолкнуться на
что-нибудь особенно характерное. Благодаря своей зор-
кой наблюдательности и природному уму он мог впослед-
ствии придать своим картинам необычайную силу экспрес-
сии. Он сделался одним из первоклассных жанристов; в
его картинах во всех лицах проявляются не только
характерные черты, но даже склад ума и образ мыслей,
так что картины эти являются верными изображениями
современной ему эпохи. Истинной живописи, по его соб-
ственным словам, можно выучиться только в одной школе,
и школа эта называется природой. Сам Гогарт вне своей
специальности не обладал широкими познаниями; школа
не дала ему почти ничего; он не научился в ней даже пра-
вильно писать; все, что он знал, было результатом самооб-
разования. Долгое время ему приходилось жить в очень
тяжелых материальных условиях, но он нисколько не уны-
вал и продолжал работать с легким сердцем. Несмотря на
бедность, он вел свои дела очень аккуратно, обладая вели-
ким умением жить по средствам; он имел полное право
139
гордиться тем, что всегда был “аккуратным плательщи-
ком”, Когда ему удалось побороть все трудности, когда он
достиг славы и богатства, он любил вспоминать о минув
ших невзгодах и о той борьбе с лишениями, из которой он
с честью вышел — как человек, и со славой — как худож-
ник. “Я помню то время, — сказал он однажды, — когда я
уныло бродил по городу, не зная, где бы заработать шил-
линг; но как только я получил за одну из моих картин 10
гиней, я почувствовал в себе столько самоуверенности,
словно у меня в кармане были тысячи”.
“Прилежание и настойчивость” — таков был девиз
скульптора Банкса; он строго следовал ему и рекомендо-
вал его другим. Он был известен как человек очень доб-
рый, и потому к нему обращались молодые начинающие
таланты за советом и помощью; рассказывают, что однажды
к нему позвонил маленький мальчик и заявил, что желает
его видеть, но служанка, рассерженная громким звонком,
отказала ему и уже хотела выпроводить за дверь, но в это
время показался сам Банкс, услышавший шум. Малень-
кий мальчик стоял, держа в руке несколько рисунков. “Что
тебе нужно от меня?” — спросил Банкс. “Я бы хотел быть
допущенным в академию, чтобы заниматься рисованием”.
Банкс объяснил ему, что он сам не может дать подобного
разрешения, но, тем не менее, попросил показать ему рисун-
ки. Просмотрев их, он сказал: “До академии тебе еще
далеко, милый друг; ступай ка лучше домой и займись
своими уроками; постарайся получше нарисовать вот этого
Аполлона, через месяц приходи ко мне и покажи, каких
успехов ты достиг”. Вернувшись домой, мальчик с удво-
енным прилежанием принялся за работу и через месяц
снова явился к скульптору. Рисунок был лучше, но Банкс
снова отослал его обратно с добрым советом прилежно
учиться и работать. Спустя неделю мальчик явился снова;
в рисунке его обнаружились явные успехи, и Банкс пред-
сказал ему блестящую будущность, если он будет продол-
жать работать столь же усердно. Предсказание Банкса
вполне оправдалось: мальчик этот был Мюлъриди — впо-
следствии знаменитый живописец.
Слава Клода Лоррена отчасти была достигнута им
благодаря неутомимому трудолюбию. Он родился в Шам-
пани, в Лотарингии, от бедных родителей; сначала его
определили в учение к пирожнику. Брат его, который был
резчиком по дереву, впоследствии взял его к себе, чтобы
обучить этому ремеслу. Здесь Клод обнаружил явный худо-
140
жественный талант. Вскоре он был отправлен братом в
Италию при сопутствии одного странствующего торговца,
по совету которого брат Клода и согласился отпустить его.
По прибытии в Рим Клод вскоре получил место слуги у
известного пейзажиста Агостино Тассо. Благодаря этому
Клод получил возможность выучиться писать пейзажи; по
прошествии некоторого времени он уже был в состоянии
писать самостоятельные картины. Впоследствии Лоррен
путешествовал по Испании, Франции и Германии, оста-
навливаясь на пути для писания пейзажей, которые про-
давал за хорошую цену. По возвращении в Рим Лоррен
узнал, что на его картины существует весьма большой
спрос, и вскоре к нему пришла слава. В изучении и изо-
бражении природы Клод был неутомим; он имел обыкно-
вение просиживать целые дни в уединенных местах, на-
нося на полотно виды развалин, гор, лесов, долин, дере-
вьев. Тщательно обрабатывая эти этюды, он их прибере-
гал, и впоследствии они входили в состав его пейзажей. С
неменьшим усердием занимался Лоррен изображением об
лаков и неба в различные часы дня и ночи, тщательно
подмечая все световые эффекты и мельчайшие нюансы в
колорите, обусловленные освещением. Благодаря своему
неутомимому трудолюбию он достиг такого совершенства
в изображении картин природы, что впоследствии занял
первое место среди первоклассных европейских пейзажи-
стов.
Тернер, которого прозвали английским Клодом, пред-
ставляет нам подобный пример необыкновенного приле
жания. Отец его был цирюльником в Лондоне и хотел,
чтобы мальчик унаследовал его профессию. Один из посе-
тителей во время бритья случайно обратил внимание на
красивый рисунок герба, изображенный на серебряном под-
носе. Рисунок этот был сделан маленьким Тернером; это
обстоятельство заставило отца призадуматься, так как он
и без того уже заметил необыкновенную склонность маль-
чика к рисованию. В конце концов он решил, что будет
лучше, если он даст сыну возможность последовать при-
родному влечению и сделать живопись своей специаль-
ностью. Молодому художнику, подобно многим другим,
пришлось бороться с многочисленными трудностями, пре-
одолеть которые было тем более тяжело, что средства его
были крайне ох раничены; он он работал энергично и всегда
старательно относился к своему делу, не пренебрегая чер-
ной работой. Нередко ему случалось брать работу такого
141
рода: делать фон для рисунков, приносимых заказчика-
ми; работа эта оплачивалась нищенски, и за полкроны
Тернеру приходилось просиживать всю ночь напролет.
Таким образом приобретал он деньги и сноровку. Кроме
того, он делал рисунки для путеводителей, альманахов и
тому подобных книг, для которых требовались недорогие
иллюстрации. “Что мне оставалось делать? — говорил он
впоследствии. — Во всяком случае, эти работы были для
меня хорошим упражнением”. Отличительной чертой Тер-
нера является то, что он исполнял любую работу, за кото-
рую брался, как бы она дешево ни оплачивалась и как бы
ничтожна она ни была, добросовестно и тщательно. Со-
вершенствоваться было для него такой же потребностью,
как и жить; и потому, вкладывая все свое умение во всякую
предпринимаемую им работу, он заметно продвигался
вперед. При таких условиях он мог быть уверен, что пой-
дет дальше; будущее вполне оправдало эту уверенность.
Его ум и его искусство разрастались, выражаясь словами
Рескина, “подобно заре на горизонте при восходе солнца”.
Но искусство Тернера не нуждается в панегириках; кар-
тинная галерея, состоящая из превосходных картин соб-
ственной работы и завещанная им Англии, останется веч-
ным памятником его гения и его славы.
Побывать в Риме, этом средоточии изящных искусств,
обыкновенно является мечтой всякого начинающего худож-
ника. Но путешествие в Рим стоит недешево, а начинаю-
щие художники часто бедны. Тем не менее каких препят-
ствий не преодолевает твердая воля и решимость! Так,
Франсуа Перье — один из стариннейших французских
живописцев, — побуждаемый страстным желанием посе-
тить “вечный город”, нанялся в проводники к слепому
путешественнику. После долгих странствований он нако-
нец достиг Ватикана, стал прилежно работать в Риме и
сделался впоследствии знаменитым.
Не меньше настойчивости в желании посетить Рим про-
явил Жак Калло. Вследствие сопротивления со стороны
отца, который и слышать не хотел о том, чтобы Жак сде-
лался художником, он бежал из родительского дома, на-
мереваясь кое-как пробраться в Италию. Не имея денег,
он должен был испытывать величайшие невзгоды в пути;
встретившись с бандой гипсиев, он присоединился к ней и
стал вместе с гипсиями кочевать с ярмарки на ярмарку,
подвергаясь всем случайностям кочевой жизни и разделяя
со своими полудикими сотоварищами все приключения,
142
случавшиеся на пути. Во время этого замечательного стран
ствия Калло, в силу бесконечного разнообразия новых
впечатлений, приобрел обширный запас наблюдений и
впоследствии широко воспользовался ими для своих
чудных гравюр; впрочем, иногда в них проявляется утри-
рование, что весьма понятно, так как давно пережитые
события всегда представляются нам в преувеличенном виде.
Когда Калло наконец достиг Флоренции, ему удалось
пристроиться в студию одного живописца; его поместил
туда какой то джентльмен, которому понравилось его пла-
менное влечение к искусству. Но Калло не мог успоко
иться, не побывав в Риме, и вскоре мы застаем его на
дороге к “вечному городу”. В Риме он познакомился с
Пориджи и Томассеном, которые, просмотрев его рисун
ки, предсказали ему великую будущность. В Риме же его
случайно увидел друг семейства Калло и принял меры,
чтобы заставить Жака вернуться домой. Жак, однако, до
такой степени уже привык к бродячей жизни, что бежал
из отчего дома вторично; он он был снова пойман своим
старшим братом в Турине. Наконец отец Жака, убедив
шись, что ничего поделать нельзя, дал согласие на то, чтобы
он продолжал свои занятия искусством в Риме, куда Жак
тотчас же и поспешил. Он пробыл там очень долго, при-
лежно занимаясь рисованием и гравировкой в течение
многих лет под руководством сведущих маэстро. Во время
своего возвращения во Францию он, по предложению
Косьмы II, остановился во Флоренции, где продолжал
учиться и работать в продолжение нескольких лет. После
смерти покровителя Калло вернулся в Нанси, где вскоре
посредством своего грабштихеля достиг богатства и славы.
Когда во время междоусобной войны город Нанси был
взят королевскими войсками, кардинал Ришелье предло-
жил Калло увековечить это событие гравюрой; но Калло
вовсе не желал увековечивать то, что он считал бедствием
для своей родины, и наотрез отказался. Ришелье, однако,
не принадлежал к числу тех людей, которые привыкли
выслушивать отказы; он приказал посадить Калло в тюрь
му. В тюрьме он встретил некоторых старых знакомых —
гипсиев, которые выручили его во время первого бегства в
Рим. Когда Людовик XIII узнал об участи, постигшей
Калло, то не только немедленно приказал освободить его,
но даже спросил, какую милость тот желает от него полу-
чить. Калло, не задумываясь, стал просить короля, чтобы
он даровал свободу его бедным сотоварищам гипсиям и
143
разрешил им просить милостыню в Париже беспрепятствен
но. Эта странная просьба была уважена, но с тем услови-
ем, чтобы Калло написал портреты всех заключенных гип-
сиев; таково происхождение знаменитого альбома рисун-
ков Калло, озаглавленного “Нищие”. Людовик XIII на-
значил Калло пенсию в 3000 ливров ежегодно с условием,
что он будет безвыездно проживать в Париже. Но Калло,
который слишком привык к цыганской жизни, ни за ка-
кие деньги не согласился продать свою свободу; он вер-
нулся в Нанси, где и прожил в неустанных трудах до са-
мой смерти. Трудолюбие Калло может быть измерено ко-
личеством оставшихся после него рисунков и гравюр; ко-
личество это превышало 1600. Любимыми сюжетами Кал-
ло были причудливые образы, которые выходили у него
очень удачно; в особенности замечательны его эскизы на
меди; отделка деталей и нежность полутонов не оставляют
желать ничего лучшего.
Еще более романтичной и богатой приключениями явля-
ется жизнь Бенвенуто Челлини — этого замечательного
золотых дел мастера, живописца, скульптора, гравера,
инженера и писателя. Его жизнеописание, сделанное им
самим, является одной из интереснейших и необычайней-
ших автобиографий, какие когда-либо появлялись в печа-
ти. Джиованни Челлини, его отец, был музыкантом при
дворе Лоренцо де Медичи во Флоренции; он мечтал о том,
чтобы сделать из своего любимца Бенвенуто искусного
флейтиста. Но, потеряв место, Джиованни решил обучить
сына какому-нибудь ремеслу и отдал его в учение к зо-
лотых дел мастеру. Маленький Бенвенуто еще раньше
обнаружил свою склонность к рисованию и к искусствам
вообще; так что в короткое время он сделался искусней-
шим работником, отличавшимся к тому же необыкновен-
ным прилежанием. Будучи замешан в стычке между горо-
жанами, Бенвенуто был на полгода изгнан; в течение этого
времени он работал у золотых дел мастера в Сиене и зна-
чительно усовершенствовался в ювелирном деле и в ис-
кусстве приготовления золотых вещей.
Отец его, однако, продолжал питать надежду, что из
него со временем выйдет хороший флейтист, и настойчиво
требовал, чтобы Бенвенуто прилежно упражнялся на флей-
те; Бенвенуто исполнял требование отца, хотя и ненави-
дел это занятие. Он находил удовлетворение только в сво-
ем мастерстве, которым занимался с большим увлечением.
По возвращении во Флоренцию он стал тщательно изу-
144
чать рисунки Леонардо да Винчи и Микеланджело; затем,
чтобы еще больше совершенствоваться в изготовлении зо-
лотых вещей, он отправился в Рим пешком. Он вернулся
во Флоренцию с репутацией замечательного мастера по
обработке драгоценных металлов, так что на изделия его
работы появился большой спрос. Однако, обладая раздра-
жительным характером, он постоянно попадал в истории,
бывал вынужден спасаться бегством. Так, однажды он
бежал из Флоренции переодетый монахом; сначала он
скрылся в Сиене, а затем перебрался в Рим.
Во время своего вторичного пребывания в Риме Бенве-
нуто Челлини заручился многими покровителями,
благодаря которым ему удалось получить место при пап-
ском дворе в качестве золотых дел мастера и музыканта.
Он продолжал изучать произведения лучших мастеров
своего искусства и постоянно совершенствовался сам. Он
изготовлял оправы для драгоценных камней, вырезал пе-
чати, эмалировал, делал рисунки золотых, серебряных и
бронзовых вещей и изготовлял сами вещи с таким изяще-
ством, которое оставляло далеко за собой искусство луч-
ших мастеров того времени. Как только он узнавал о ка-
ком-нибудь золотых дел мастере, произведения которого
славились, он тотчас же начинал прилагать старания к
тому, чтобы превзойти его. Таким образом в чеканке он
превзошел одного, в эмалировке другого, в ювелирном
искусстве третьего; не было ни одной отрасли этого мас-
терства, в которой бы он не достиг значительного превос-
ходства над другими.
Работая в этом направлении, Челлини совершил очень
многое. Он отличался неутомимой деятельностью и был
человеком в высшей степени подвижным. Мы встречаем
его то во Флоренции, то в Риме, то в Мантуе, то опять в
Риме, Неаполе и затем опять во Флоренции, затем в Вене-
ции и наконец в Париже; все эти путешествия он совер-
шал верхом на лошади, вследствие чего не мог брать с
собой большого багажа; прибыв на место, он обыкновенно
начинал с того, что приготовлял себе инструменты для
работы. Как сказано выше, он не только делал рисунки
для изделий из драгоценных металлов, но и сам исполнял
их — чеканил и гравировал, собственноручно делал фор-
мовку и отливку. И действительно, его изделия отлича-
лись столь замечательным изяществом и художествен-
ностью исполнения, что было бы немыслимо исполнить их
по его рисункам кому-либо другому. Самая обыкновенная
145
пряжка для дамского кушака, печатка, медальон, брошка,
кольцо, застежка — в руках Бенвенуто Челлини превра-
щались в изящные художественные произведения.
Он обладал замечательной сноровкой во всех ручных
работах вообще. Однажды в мастерскую золотых дел мас-
тера Рафаэлло дель Моро пришел врач, чтобы сделать
операцию на руке дочери хозяина. В мастерской случайно
находился и Челлини. Рассматривая инструменты врача,
он нашел, что они чрезвычайно грубой, топорной работы
(в то время не выделывалось иных инструментов нигде),
и попросил врача отложить операцию не более чем на чет-
верть часа. Затем он побежал в свою мастерскую и, взяв
полоску тончайшей стали, тотчас же приготовил из нее
прелестно отпущенный нож, которым и была очень удач-
но произведена операция.
Из числа статуй работы Бенвенуто Челлини самыми
главными являются: серебряная статуя Юпитера, отлитая
им в Париже для короля Франциска I, и статуя Персея,
отлитая из бронзы для великого герцога флорентийского
Косьмы. Весьма замечательны также его мраморные ста-
туи Аполлона, Гиацинта, Нарцисса и Нептуна. Необычай-
ные обстоятельства, сопровождающие отливку статуи Пер-
сея, в высшей степени ясно обрисовывают характер этого
замечательного человека.
Великий герцог, когда ему была предъявлена восковая
модель этой статуи, категорически высказал, что отлить
подобную вещь из бронзы невозможно; это побудило Чел-
лини доказать противное, и он тотчас принялся за работу.
Он сначала сделал модель из глины, обжег ее и покрыл
слоем воска, на котором и воспроизвел все мельчайшие
детали статуи. Затем он покрыл воск особого рода глиной.
Ее он также подверг обжиганию, во время которого воск
растаял и исчез, и таким образом между обоими слоями
глины образовалось пустое пространство для металла. Во
избежание каких-либо помех, самый процесс отливки был
произведен непосредственно под плавильной печью, из
которой расплавленный металл переливался в форму через
посредство целой системы желобов и трубок.
Челлини запасся несколькими возами сосновых дров
заблаговременно, чтобы во время процесса отливки не могло
произойти никакой задержки. Печь была наполнена кус-
ками зеленой меди и бронзы и затем затоплена. Сухие
смолистые дрова запылали с такой силой, что загорелась
мастерская, причем часть крыши совершенно сгорела; в
146
то же время поднялся ветер и полил дождь, вследствие
чего дрова вымокли и температура в печи спала настоль-
ко, что металлы не плавились. В продолжение многих часов
Челлини усердно подкладывал дрова, но наконец сам со-
вершенно изнемог и разболелся так, что им овладела мысль,
что он умрет, не дождавшись окончания работы. Поручив
отливку своим помощникам, он отправился домой и лег.
Окружающие старались его утешить, но вдруг явился
рабочий и с грустью объявил, что “труды бедного Бенве-
нуто погибли безвозвратно”. Услышав это, Бенвенуто веко
чил с постели и побежал в мастерскую, где увидел, что
пламя печи было настолько слабо, что металлы снова за-
твердели. Челлини посылает к соседу с просьбой одол
жить ему воз дубовых дров, которые хранились у того в
течение целого года; таким образом, огонь запылал, и на
этот раз металлы стали плавиться. Ветер, однако, продол-
жал бушевать, а дождь лил как из ведра. Чтобы защитить
самого себя от непогоды, Челлини приказал принести не-
сколько столов и, завесив их коврами и старыми платья-
ми, устроил навес. Сидя под ним, он мог подкладывать
дрова в печь. Он подложил в расплавленную массу не-
сколько кусков олова; вскоре получилась однородная
расплавленная смесь, вполне пригодная для отливки. Но
только хотели приступить к ней, как в самый критический
момент раздался оглушительный треск, подобный удару
грома, и перед глазами Челлини поднялся из печи огром-
ный столб пламени. Оказалось, что крышка печи трес-
нула; в то же время расплавленная масса стала выливаться.
Заметив, что масса выливается недостаточно быстро, Чел
лини побежал в кухню, забрал всю медную и оловянную
посуду — всего около 200 штук кухонных и хозяйственных
принадлежностей — и все это полетел в печь. Тогда нако
нец металл стал выливаться быстро, и великолепная ста-
туя Персея была отлита.
Безудержный энтузиазм, заставивший Челлини
броситься в кухню и швырнуть в печь все принадлежнос-
ти своего хозяйства, наверное, напомнил читателю Палли-
си, который для поддержания огня в печи пожертвовал
всей своей мебелью. Но за исключением этой пламенной
страсти к делу между этими двумя людьми не было боль
ше ничего общего, и трудно представить себе две личнос-
ти, более друг от друга отличавшиеся. Челлини был зве-
рем, против которого все люди без исключения точили
нож — по его собственному признанию. Но что касается
147
его искусства и его гениальности, то в этом отношении не
может быть никаких споров и разногласий. Гораздо менее
бурной представляется жизнь Никола Пуссена — чело-
века высокочестного и возвышенных понятий, как в ис-
кусстве, так и в обыденной жизни, — человека, отличав-
шегося как высокими умственными качествами, так и пря-
мотой характера и благородной простотой. Он родился в
маленьком местечке Анделе близ Руана, где отец его дер-
жал небольшую школу. Таким образом, мальчик имел пол-
ную возможность учиться; но, как говорят, он относился
к учению нерадиво и вместо учения уроков занимался
разрисовыванием своих учебников и тетрадей. Местный
живописец, которому очень нравились рисунки маленько-
го Никола, уговаривал родителей не запрещать этого за-
нятия сыну; он вызвался давать уроки рисования мальчи-
ку, и последний в короткое время сделал такие успехи,
что учителю нечему было больше и учить его. С летами
желание усовершенствоваться в живописи настолько сильно
овладело Пуссеном, что восемнадцати лет от роду он пере-
кочевал в Париж, где для поддержания своего существо
вания стал писать вывески.
В Париже перед ним открылся совершенно новый мир
искусства, возбудивший его удивление и в то же время
побудивший его к соревнованию. Он прилежно занимался
во многих студиях, рисовал, снимал копии и писал кар-
тины. Спустя некоторое время он решил, если предста
вится возможность, посетить Рим, и он отправился в дорогу;
но ему удалось добраться только до Флоренции, откуда
он снова вернулся в Париж. Его вторичная попытка по-
пасть в Рим была еще менее удачна, и он добрался только
до Лиона. Это, однако, не мешало ему продолжать при
лежно работать и пользоваться всеми представлявшимися
в жизни случаями для самоусовершенствования в искус
стве.
Таким образом прошло 12 лет забот, неизвестности,
неудач, разочарований, а по всей вероятности, и лише-
ний; но наконец Пуссену удалось попасть в Рим. Здесь он
прилежно занялся изучением старинных мастеров и в осо-
бенности древних статуй, совершенство которых поража-
ло его. Некоторое время он прожил у скульптора Дюкона,
такого же бедняка, как он сам, и помогал ему делать снимки
с античных статуй. С ним вместе он старательно изучал
самые знаменитые скульптурные произведения Рима; по
всей вероятности, изучение это имело сильное влияние на
148
развитие стиля Пуссена. В то же время он изучал анато-
мию, упражнялся в писании с натуры и сделал массу эски-
зов всевозможных типов людей, пользуясь часами досуга
для чтения капитальных сочинений по искусству.
В продолжение всего этого времени материальное по-
ложение Пуссена было очень плохое; он утешался тем,
что подвигается вперед и, видимо, совершенствуется в лю-
бимом искусстве; Пуссен охотно продавал свои картины
за любую предложенную цену. Так, одну из них — “Про-
рок" — он продал за 8 ливров, другую — “Гибель филис-
тимлян” за 60 крон. Эта картина была впоследствии куп-
лена кардиналом Ришелье за тысячу крон. В довершение
всех невзгод Пуссен тяжко захворал, вследствие чего по-
ложение его стало безвыходным; его выручил синьор дель
Поссо, снабдив деньгами. Впоследствии Пуссен щедро от-
благодарил его за оказанное пособие, написав для него
превосходную картину “Привал в пустыне”.
Несмотря на то, что болезнь сильно расстроила орга-
низм Пуссена, он возобновил свои занятия с прежним
рвением. Для того чтобы еще больше усовершенствовать
себя в искусстве, он отправился из Рима во Флоренцию и
Венецию. Наконец его неутомимое трудолюбие принесло
обильные плоды в виде целой серии замечательных боль-
ших картин: “Смерть Германика”, “Соборование”, “Заве
щание Евдамида”, “Манна небесная” и “Похищение саби
нянок”.
Слава Пуссена, тем не менее, росла очень медленно.
Он отличался нелюдимостью и избегал общества. Публика
больше уважала его как мыслителя, чем как живописца. В
свободные от работы часы он часто бродил в одиночестве
по окрестностям, обдумывая сюжеты своих будущих кар-
тин. В Риме он подружился, между прочим, с Клодом
Лорреном, с которым проводил целые часы на террасе, на
La Trinite du Mont, беседуя об искусстве и о подражании
древним образцам. Монотонная и спокойная жизнь в Риме
вполне соответствовала его душевному настроению, и, имея
возможность добывать средства для своего скромного су-
ществования, он желал поселиться там навсегда.
Но слава его перешла уже за пределы Рима, и он полу-
чил многочисленные предложения вернуться в Париж. Ему
предложили занять место главного живописца королев-
ского двора. Сначала он колебался, припоминая итальян-
скую поговорку: “Chi sta bene non si muove” (“Кто хоро-
шо стоит, не должен двигаться”); он прожил в Риме 15
149
лет, женился там и имел желание там же умереть и быть
погребенным; после продолжительного размышления, од-
нако, он согласился и вернулся в Париж. В Париже появ-
ление его вызвало злобное, завистливое шипение его со-
братьев по профессии, которое до такой степени опротиве-
ло ему, что он снова от всей души стал стремиться в Рим.
Тем не менее во время пребывания в Париже он написал
свои величайшие картины: “Св. Ксавье”, “Крещение”,
"Тайная вечеря”. Он работал без устали. Сначала он ис-
полнял все, что ему заказывали: виньетки для заглавных
листов королевских книг, например для Библии и для со-
чинений Виргилия, картины для Лувра, рисунки для ков-
ров и т. д. Но в конце концов он воспротивился. “Я не в
силах исполнять все эти заказы, — сказал он приближен-
ному короля де Шантелю. — У меня только одна пара рук
и одна слабая голова, а никто не может ни работать, ни
думать за меня”.
Завистливое шипение врагов, которых он не мог ничем
задобрить, до такой степени надоело ему, что он вернулся
в Рим, пробыв в Париже только 2 года. Там он снова
поселился в скромном домике на Monte Pincio и в мир-
ном уединении, никем не тревожимый, усердно стал
работать. Последние годы жизни он провел в глубоком
уединении. Несмотря на то, что мучительный недуг при-
чинял ему сильные страдания, он находил утешение в ис-
кусстве, до самого конца жизни стремясь к усовершен-
ствованию. “Состарившись, — говорил он, — я стал чув-
ствовать себя все более воодушевленным стремлением пре-
взойти самого себя и достигнуть высшей степени совер-
шенства”. Таким образом, Пуссен провел последние годы
своей жизни в работе и в борьбе с одолевавшим его неду-
гом. У него не было детей; жена его умерла раньше; все
друзья разбрелись по белу свету, так что под конец он
очутился абсолютно одиноким в Риме, столь богатом зна-
менитыми гробницами, и умер в 1665 г.; сбережения всей
его жизни не превышали 1000 крон, которые и достались
его наследникам; но миру он оставил великое наследие —
свои гениальные картины.
Жизнь Ари Шеффера представляет один из лучших
примеров глубокой преданности искусству. Он родился в
Дордрехте и был сыном немецкого художника; в нем очень
рано обнаружилась способность к рисованию, которую
родители старались в нем развить. Отец Ари умер в то
время, когда тот был еще очень молод; вдова, несмотря на
150
скудные средства, решила переселиться в Париж, с тем,
чтобы дать возможность сыну получить хорошее образо-
вание. В Париже молодой Шеффер поступил к живопис-
цу Геррену, но средства матери его были слишком ограни-
чены, чтобы дать ему возможность заниматься исключи-
тельно живописью в качестве ученика. Она продала все
свои драгоценности и отказывала себе во всем, чтобы дать
образование остальным детям. Весьма понятно, что при
таких условиях Лри счел своей обязанностью помогать ей,
и в то время, когда ему было 18 лет, он начал делать
незамысловатые рисунки, которые сбывал довольно ско-
ро, хотя за дешевую цену; он писал также портреты, что
служило для него одновременно и упражнением, и чест-
ным заработком. Он стал заметно совершенствоваться в
рисовании, в писании красками и в композиции. Первой
выдающейся картиной его была “Крещение”, а затем он
весьма скоро достиг высших ступеней совершенства и при-
обрел громкую славу. Лучшие его произведения следую-
щие: иллюстрации к “Фаусту”, “Франческа де Римини”,
“Христос-Утешитель”, “Святые жены”, “Св. Моника и Св.
Августин” и другие замечательные картины.
«Какое громадное количество труда, сколько мысли и
сколько внимания, — говорил мистер Грот, — вложил Шеф-
фер в свою картину “Франческа”! Действительно, его худо-
жественное образование было очень недостаточным, он был
вынужден шествовать по тернистой стезе искусства,
рассчитывая исключительно только на свои собственные
силы, вот почему он должен был обдумывать каждый
штрих. Ему приходилось путем личного опыта знакомиться
с техническими приемами и со способами достижения наи-
лучших световых эффектов; каждое произведение Шеф-
фер переделывал по нескольку раз, но был неутомимым в
труде. Природа наделила его, однако, такими способнос-
тями, которые восполнили все пробелы в его художествен-
ном развитии. Благодаря своему возвышенному характе-
ру и глубокому чувству, он при посредстве своей кисти
производил столь могучее впечатление на чувства других».
Один из художников, пред которым Шеффер наиболее
преклонялся, был Флаксмен; однажды он сказал одному'
из друзей своих: “Если я что-нибудь и позаимствовал бес-
сознательно при писании моей картины “Франческа”, то,
вероятно, из просмотренных мной рисунков Флаксмена”.
Джон Флаксмен был сыном бедного продавца гипсовых
фигур в Ковент-Гардене. Будучи ребенком, он обладал
151
слабым здоровьем; обыкновенно он сидел в лавке отца,
обложенный подушками, забавляясь рисованием и чтени
ем. Однажды в лавку зашел священник Матус и увидел
мальчика, сидящего за книгой; он поинтересовался, что
эта за книга. Это был Корнелий Непот, книжка, которую
отец купил Джону у букиниста за несколько пенсов. Пого-
ворив с мальчиком, священник заявил, что эта книга не
подходящая для него, и обещал принести ему другую. На
следующий день он пришел с переводами Гомера и Сер-
вантеса; маленький Джон принялся за чтение с величай
шим усердием; он до такой степени воодушевился герой-
скими подвигами, описанными в “Илиаде”, что у него по-
явилось страстное желание нарисовать, воплотить в худо-
жественных формах величественные образы героев, гип-
совые фигуры которых красовались на полках в лавке.
Подобно всем начинающим, маленький Джон при
первых шагах своих терпел неудачи, и рисунки выходили
довольно грубыми. Отец, гордый успехами сына, однажды
показал его рисунки скульптору Рубильяку, тот посмот-
рел и отвернулся с презрительной улыбкой. Но у маль-
чика были несомненные задатки; он обладал прилежани-
ем и терпением и неустанно продолжал заниматься свои-
ми книгами и своими рисунками. Затем он стал упраж-
няться в лепке фигур из гипса, воска и глины. Некоторые
из них сохранились до настоящего времени; они представ-
ляют интерес не как художественные произведения, но
как первые усилия начинающего таланта. Долгое время
маленький Джон совсем не мог ходить; затем он мало-
помалу стал приучаться к ходьбе с помощью костылей; в
конце концов, однако, стал обходиться и без их помощи.
Добродушный мистер Матус пригласил его к себе, и
жена священника стала объяснять ему наиболее трудные
места из Гомера и Мильтона; они стали также давать ему
уроки греческого и латинского языков, которыми он зани-
мался и дома. Благодаря своему терпению и настойчивос-
ти он сделал такие успехи в рисовании, что получил заказ
от одной леди — сделать 6 оригинальных рисунков гоме-
ровских героев.
Первый заказ! Какое великое событие в жизни худож-
ника! Первый пациент врача, первый клиент адвоката,
первая речь члена парламента, первое появление на сцене
певца, первая книга автора — все это ничто в сравнении с
первым заказом, полученным начинающим художником,
в душе которого таится неодолимое стремление к славе.
152
Мальчик немедленно приступил к исполнению заказа и
весьма скоро окончил работу; рисунки его очень понрави-
лись заказчице, которая осыпала его похвалами и щедро
заплатила за них.
Пятнадцати лет от роду Флаксмен поступил учеником
в Королевскую академию; хотя он отличался нелюдимым
нравом, но скоро приобрел известность среди студентов,
которые ожидали от него многого в будущем. Ожидания
их вполне оправдались. Пятнадцатилетний Джон получил
серебряную медаль, а через год сделался кандидатом на
золотую. Все без исключения предвещали, что он получит
медаль, так как ни один из учащихся не превосходил его в
способностях и прилежании; но он золотой медали не по-
лучил — она была присуждена другому студенту, из кото-
рого впоследствии ничего не вышло. Эта неудача послу-
жила молодому человеку на пользу; неудачи не надолго
обескураживают людей с твердой волей, но, напротив, со-
действуют развитию их сил. “Потерпи, — сказал он отцу, —
я сделаю такие работы, которыми академия будет гордиться”.
Он удвоил свои старания, стал работать без устали, рисо
вал, лепил и делал заметные, хотя и небыстрые успехи. Но
тем временем отец его впал в бедность; торговля гипсовыми
фигурами шла туго и давала скудный заработок. Молодой
Флаксмен самоотверженно стал жертвовать несколькими
часами, которые он ежедневно посвящал искусству, и усер-
дно помогал отцу в его деле. Отложив в сторону Гомера, он
принялся за гипсовые формы; он не пренебрегал самой чер-
ной работой, лишь бы только поддержать благосостояние
своей семьи, предотвратить грозящую ей нужду. Занятие
ремеслом, однако, послужило ему на пользу, — это была
тяжелая, но в то же время хорошая школа для него — школа
упорного труда, еще более приучившая его к терпению.
К счастью, слух о даровании Флаксмена дошел до Уэдж-
вуда, который разыскал его, намереваясь заказать более
усовершенствованные рисунки фарфоровых и фаянсовых
изделий. Подобное занятие могло бы показаться совсем не
соответствующим гениальным способностям, какими об
ладал Флаксмен; но на самом деле это было не так. Ху-
дожник может оставаться верен своему призванию, зани
маясь в то же время разрисовыванием чайников или кру-
жек. Хозяйственные принадлежности, ежедневно употреб-
ляемые всеми и каждым, могут быть проводниками и
распространителями художественного вкуса в народе, и
потому не следует пренебрегать их отделкой.
153
Величайший художник может принести несравненно
большую пользу многим тысячам соотечественников из-
готовлением изящных вещей, доступных всем, чем поме-
стить какую-нибудь картину в галерею, приобретшую ее
за баснословную цену, где она доступна лишь ничтожно-
му числу избранных ценителей искусства.
До Уэджвуда рисунки, украшавшие изделия из фар
фора и фаянса, были аляповатыми, как по своему содер
жанию, так и по исполнению, и Уэджвуд первый задумал
усовершенствовать их, как в том, так и в другом отноше-
нии. Флаксмен приложил все старания, чтобы содейство-
вать осуществлению предначертаний Уэджвуда. Он снаб-
жал его моделями и рисунками для различных видов фа-
янсовых изделий, сюжеты для которых он черпал преиму-
щественно из старинных поэтических произведений; неко-
торые из них сохранились до сих пор; они по красоте сво-
ей и изяществу не уступают позднейшим мраморам Флак-
смена. Знаменитые этрусские вазы, экземпляры которых
встречаются в общественных музеях и в кабинетах редко-
стей, послужили ему лучшими образцами, хотя те модели,
которые созидал Флаксмен, отличались еще большим изя-
ществом и большей оригинальностью. “Афины” Стюарта,
появившиеся в печати в то время, познакомили Флакс-
мена с формами древнегреческих хозяйственных принад-
лежностей; он избирал лучшие из них и придавал им но-
вое изящество и новую красоту. Флаксмен понял, что слу-
жит великому делу, а именно делу народного развития, и
впоследствии он гордился тем, что работал для Уэджвуда,
так как работа эта, доставляя ему средства к жизни и даже
некоторый достаток, в то же время изощряла его вкус; с
другой стороны, работа эта содействовала немало успеху
и славе его друга и благодетеля.
Наконец, в 1782 г., двадцати семи лет от роду, он поки-
нул отцовский дом и устроил себе студию на Вардур-стрит,
но что еще важнее — он женился. Его жену звали Анна
Денмен; это была женщина благородной души, добрая и
веселая. Женившись на ней, Флаксмен глубоко верил, что
его работа пойдет еще успешнее, потому что, подобно ему,
Анна была проникнута любовью к поэзии и искусству и,
кроме того, была поклонницей дарования своего мужа.
Однако, когда сэр Джошуа Рейнолдс, будучи сам холос-
тяком, встретился с Флаксменом вскоре после его же-
нитьбы, он сказал ему: “Я слышал, Флаксмен, что вы
женились; если это так, то позвольте вам сказать, что вы
154
погибли для искусства”. Флаксмен, вернувшись домой,
подсел к жене, взял ее за руку и сказал: “Анна, я погиб
для искусства”. — “Как так, Джон? Что случилось? Кто
же в этом виноват?” — “Это случилось, — ответил он, — в
церкви, и виновата в этом Анна Денмен”. Затем он расска-
зал ей о своей встрече с сэром Джошуа. Мнения этого
последнего были всем известны. Рейнолдс был фанатиком
искусства; он проповедовал всегда, что если человек, по-
святивший себя искусству, желает достигнуть высокой сте-
пени совершенства, то он должен думать о нем денно и
нощно, и притом только о нем; что нельзя сделаться вели-
ким художником, не изучив Рафаэля, Микеланджело и
других маэстро и не побывав в Риме и во Флоренции. “А
я, — сказал Флаксмен, поднимаясь во весь свой малень-
кий рост, — я хотел быть великим художником!" — “И
ты будешь великим художником! — воскликнула его
жена, — и ты посетишь Рим, если это необходимо, чтобы
сделаться тебе таковым”. — “Но как же?” — спросил
Флаксмен. “Работай и копи деньги, — ответила Анна, —
я не хочу, чтобы обо мне когда-нибудь сказали, что я
загубила талант Джона Флаксмена”. Таким образом,
было решено, что они предпримут путешествие в Рим,
как только позволят средства. “Я буду в Риме, — ска-
зал Флаксмен, — и докажу нашему президенту, что брак
есть скорее благо, чем зло, и ты, Анна, будешь сопро-
вождать меня”.
В течение целых 5 лет эта любящая чета прожила в
счастье и в труде в маленьком домике на Вардур-стрит,
терпеливо ожидая возможности предпринять поездку в
Рим. Они ни на минуту не упускали из виду заветной
мечты и приберегали всякий лишний пенс; они никому
ни слова не говорили о своем намерении, не просили
никакого пособия от академии, но рассчитывали исклю-
чительно на свой собственный труд и полагались ис-
ключительно только на свои силы. В течение этого
времени Флаксмен создал очень мало новых произ-
ведений; он имел многочисленные заказы на памят-
ники. Благодаря этим заказам он зарабатывал доволь-
но много; в то же время он продолжал работать и для
Уэджвуда, который платил очень аккуратно; в об-
щем Флаксмен в своей трудовой и семейной жизни
был счастлив и исполнен светлых надежд. Хотя он не
добился еще славы, но заслужил всеобщее уважение;
обыватели прихода Св. Анны, к которому он принадле-
155
жал, избрали его сборщиком податей, что доказывало,
что к нему относились с полным доверием.
В конце концов супруги Флаксмен накопили достаточ-
но денег для того, чтобы предпринять путешествие в Рим.
Прибыв туда, он прилежно принялся за изучение, поддер-
живая свое существование, подобно многим другим худож-
никам, изготовлением копий с античных произведений.
Английские туристы посещали его студию и давали ему
заказы; именно в этот период времени он исполнил свои
превосходные иллюстрации к Гомеру, Эсхилу и Данте. Он
получал очень умеренную плату за работу, только 15 шил-
лингов за рисунок; но Флаксмен работал больше ради
искусства, чем ради денег; прекрасное исполнение рисун-
ков доставляло ему новых почитателей и заказчиков; он
написал “Купидона и Аврору” для щедрого Томаса Гопа и
“Фурии” для графа Бристольского. Намереваясь возвра-
титься в Англию, он с особенным рвением и усердием стал
работать. До его отъезда Флорентийская и Каррарская
академии, в виду его заслуг, избрали его своим членом.
Слава опередила его прибытие в Лондон, где он сразу
завален был заказами. Еще будучи в Риме, он получил
заказ на великолепный памятник в честь Мансфилда; па-
мятник этот был воздвигнут в Вестминстерском аббатстве.
Это был величественный памятник гениальности худож-
ника — спокойный, простой и строгий. Немудрено, что
скульптор Банкс, пользовавшийся в то время всемирной
славой, воскликнул: “Этот маленький человек вырос выше
всех нас!” Когда члены Королевской академии узнали
о возвращении Флаксмена и в особенности, когда они
узрели памятник Мансфилду, представлявший собой
статую покойного во весь рост, то все они от души по-
желали увидеть поскорее Флаксмена своим членом.
Когда он записался в кандидатские списки, то был не
медленно избран. Флаксмен вступил в совершенно новую
жизнь. Маленький мальчик, начавший свою работу среди
гипсовых фигур в бедной лавочке на Нью стрит в Ко
вент-Гардене, стал светилом искусства и был произве-
ден в профессора скульптуры Королевской академии.
Академия не могла избрать человека более подходяще-
го и более достойного своего высокого призвания, пото-
му что никто лучше Флаксмена не понимал всех труд-
ностей, сопряженных с достижением успеха, а также
потому, что достигнутым результатом он был обязан
исключительно самому себе.
156
Флаксмен дожил до глубокой старости в счастье и мире;
утрата любимой жены Анны была для него тяжелым уда-
ром. Он пережил ее несколькими годами, в течение которых
создал свои знаменитые произведения: “Щит Ахилла” и
“Архангел Михаил, побеждающий сатану” — быть может,
величайшие из его произведений.
Чантри, в противоположность Флаксмену, обладал
железным здоровьем; это был человек немного грубова-
тый в своих манерах, но, несомненно, добрый. Он гор-
дился достигнутым успехом, так как ему в начале жизни
пришлось преодолевать весьма серьезные затруднения. Он
родился от бедных родителей в Нортоне близ Шеффилда;
отец его умер, когда он был еще очень мал; мать же вышла
вторично замуж. Молодой Чантри возил молоко в Шеф-
филд постоянным покупателям, которым его мать постав-
ляла продукты своего молочного хозяйства. Таково было
скромное начало его блестящей деятельности, и только
благодаря собственным усилиям он достиг великой славы,
высокого положения. Он не долюбливал своего отчима и
потому был отправлен в Шеффилд, где его пристроили в
бакалейную лавку. Его новые занятия пришлись ему со
всем не по душе; однажды, проходя мимо лавки позолот-
чика, Чантри залюбовался выставленными в окне блестя-
щими изделиями и решил сделаться позолотчиком; с той
поры он стал всеми силами стремиться бросить свою службу
в бакалейной лавке. При помощи друзей ему удалось при-
строиться в качестве ученика к резчику по дереву и позо
летчику на 7 лет. Его новый хозяин, будучи резчиком, в
то же время торговал картинами и гипсовыми фигурками;
Чантри тотчас же принялся копировать и те, и другие; он
занимался чрезвычайно прилежно и с большим рвением.
Все свободные от занятий часы он посвящал рисованию,
лепке и самообразованию; нередко он просиживал за
работой целые ночи. Когда ему минул 21 год, срок его
учения еще не истек, но, желая во что бы то ни было
посвятить себя художественной деятельности, он решил
откупиться от своего хозяина и уплатил ему в виде неус-
тойки 50 фунтов стерлингов — все богатство, которое ему
удалось накопить. Затем он перебрался в Лондон, где на-
нялся подмастерьем также к резчику, продолжая в сво-
бодные часы усердно заниматься писанием картин и леп-
кой. В это время он исполнил по заказу резные украше-
ния для столовой поэта Роджерса — столовой, в которой
он впоследствии был желанным гостем; и он всегда с удо-
157
вольствием вспоминал об этой первой самостоятельной
работе, беседуя с гостями Роджерса, который сделался его
другом.
Прибыв в Шеффилд по делам, он через газеты предло-
жил свои услуги в качестве портретиста и медальера. За
свой первый карандашный портрет он получил гинею, а
за портрет масляными красками один кондитер заплатил
ему 5 фунтов стерлингов и дал в придачу пару сапог с
отворотами. Вскоре Чантри вернулся в Лондон и посту-
пил в Королевскую академию; снова прибыв в Шеффилд,
он объявил в газетах, что принимает заказы на изготовле
ние бюстов с натуры, а также на изготовление портретов
масляными красками. Ему поручили изготовить модель
памятника, который хотели воздвигнуть жители Шеффилда
скончавшемуся писарю, и Чантри исполнил заказ блестя-
ще. В Лондоне студия Чантри помещалась в комнате над
конюшней, и в этой студии он вылепил свое первое ориги-
нальное скульптурное произведение. Это была гигантская
голова сатаны. Много лет спустя, когда Чантри уже был
стариком, один из друзей его, проходя через студию, был
поражен этой головой, валявшейся в углу. “Эта голова, —
сказал скульптор, — была первым моим произведением по
приезде в Лондон; я лепил ее на чердаке, надев на голову
бумажный колпак, к которому прикреплял зажженную
свечу, так как в то время у меня не было средств, чтобы
жечь 2 свечи; таким образом, свеча двигалась вместе с
моей головой и освещала именно те места, которые было
нужно”. Флаксмен увидел это произведение на академи-
ческой выставке и пришел в восторг; он рекомендовал
Чантри работу: исполнить бюсты 4 адмиралов для дома
престарелых моряков в Гринвиче. За этим заказом после-
довали другие, и Чантри совершенно оставил живопись.
Его знаменитая голова Горна Тука имела такой успех,
что, по его собственным словам, доставила ему заказов не
меньше чем на 12 000 фунтов стерлингов.
Чантри достиг полного успеха, но он много трудился
раньше и был вполне достоин своей славы. Из числа 16
конкурентов на исполнение статуи Георга III для города
Лондона выбор пал на Чантри. Несколько лет спустя он
сработал свой знаменитый памятник, изображавший спя-
щих детей, в настоящее время находящийся в кафедраль-
ном соборе Личфилда — произведение, исполненное чувства
и красоты; а затем дальнейшая деятельность его была рядом
возрастающих успехов, почестей и богатства. Терпение,
158
трудолюбие и непоколебимая настойчивость — таковы
были средства, которыми он достиг величия. Природа
одарила его гениальностью, но он сам благодаря своему
здравому смыслу сумел употребить во благо этот драгоцен-
ный дар. Чантри был чрезвычайно осторожен и предус-
мотрителен, подобно большинству людей, вышедших из
той же среды, его записная книжка, которая сопровож-
дала Чантри во время путешествия по Италии, содержит в
себе множество заметок об искусстве, дневные расходы и
цены на мрамор. Он был человеком скромным и простым,
что отражается и в его произведениях, все величие которых
состоит именно в силе простоты. Его статуя Уатта, нахо-
дящаяся в Гансуортской церкви, представляется верхом
художественного совершенства, но в то же время она крайне
проста. Щедрость Чантри по отношению к нуждающимся
собратьям по искусству была неистощима, но он творил
добро в тайне и никогда не хвалился. Он завещал боль-
шую часть своего состояния Королевской академии на по-
ощрение британского искусства.
Такой же честностью и таким же неутомимым трудолю-
бием отличается жизнь и деятельность Дэвида Уилки. Он
был сыном шотландского священника и с детства обнару-
жил художественные наклонности. Учился он небрежно и
принадлежал к числу неспособных учеников, но зато он
усердно занимался рисованием физиономий и фигур. Мол-
чаливый от природы, он рано обнаружил ту спокойную
сосредоточенность и энергию, которые были отличитель-
ными чертами в течение всей его жизни. Он не упускал ни
одного случая и ни одной свободной минуты, чтобы ни
поупражняться в рисовании; стены домов, песок на реч-
ном берегу — все это испещрялось его рисунками; для рисо-
вания он пользовался импровизированными карандашами
и бумагой. Подобно Джотто, ему служила карандашом
обгоревшая щепка, а холстом любой гладкий камень, сю-
жетом же для рисунка — всякий встречный нищий. Буду-
чи в гостях, Уилки также обыкновенно оставлял следы
своего присутствия на стенах, иногда к величайшему не-
удовольствию опрятных хозяев. Таким образом, несмотря
на отвращение отца к “греховному” искусству рисования,
страстное влечение Уилки продолжало усиливаться, и он
сделался художником; ему удалось преодолеть все затруд-
нения и препятствия. Хотя его сначала и не приняли в
Шотландскую академию художеств в Эдинбурге вследствие
грубости и неаккуратности представленных им рисунков,
159
но Уилки постарался сделать лучшие и в конце концов
был принят. Но он не преуспевал. Уилки преимуществен-
но занялся рисованием человеческого тела. Он сам был
вполне уверен в том, что достигнет успеха, но нужно заме-
тить, что занимался он усердно. Он не принадлежал к
числу тех молодых людей, которые, возомнив себя гения-
ми, относятся к делу небрежно; в работе его не проявля-
лось так называемого вдохновения, но зато, что касается
академической рутины, то он овладел ею в совершенстве.
Впоследствии он сам утверждал, что приписывает достиг-
нутые им результаты гораздо больше настойчивости и при-
лежанию, чем природному таланту. “Главным рычагом, —
говорил он, — прогрессивно подвигавшим мою кисть, было
неутомимое прилежание”. В Эдинбургской академии он
получил несколько медалей; сначала он думал заняться
исключительно портретной живописью, так как эта отрасль
искусств дает более верный заработок, но вскоре он сту-
пил на истинный путь, приведший его к славе; он написал
свою “Ярмарку в Пиклесси”. Вскоре он решил переселиться
в Лондон, где можно было и учиться, и рассчитывать на
большее количество заказов.
Бедный юноша прибыл в столицу Англии и, проживая
там в маленькой комнате, за которую платил 18 шиллин-
гов в неделю, написал свою прелестную картину “Сель-
ские политиканы”. Несмотря на успех, который имело это
произведение, и на заказы, которые оно повлекло за со-
бой, Уилки продолжал бедствовать. Плата, получаемая им
за заказы, была невысока, принимая в расчет время и труд,
которые он тратил, так что в продолжение нескольких лет
заработки его были относительно ничтожны. Каждая кар-
тина Уилки была строго обдумана и разработана до мель-
чайших деталей заранее; он не делал ни одного штриха
экспромтом; над некоторыми картинами он просиживал
целые года; он по нескольку раз исправлял картину преж-
де чем выпустить ее из своей студии. Его девизом, как и
девизом Рейнолдса, было: “Работать, работать и
работать”. Он всегда относился недоброжелательно к
художникам, больше работающим языком, чем руками.
Люди, которые говорят, — только сеют, жатва же при-
надлежит тем, которые молчат. Он имел привычку давать
косвенный намек слишком разговорчивым сотоварищам по
искусству, глубокомысленно замечая: “Да, да, надо дело
делать”. Однажды он рассказал своему другу Констеблю,
что в то время, когда он учился в Шотландской академии,
160
директор ее Грегем имел обыкновение повторять студен-
там слова Рейнолдса: “Если у вас есть дарование, то при-
лежанием вы его разовьете; если же у вас дарования нет,
то прилежание его вам заменит”. — “Таким образом, —
говорил Уилки, — мне пришлось быть очень прилежным,
потому что я знал, что у меня природного дарования нет”.
Он также сообщил Констеблю, что когда Линнелъ и Бер-
нет — сотоварищи его в Лондоне — разговаривали об ис-
кусстве, то он очень внимательно прислушивался к их
разговору. “Потому что, — говорил Уилки, — они знали
очень много, а я — очень мало”. Его никоим образом нельзя
заподозрить в неискренности: он всегда отличался скром-
ностью. Получив от лорда Мансфилда за своих “Полити-
канов” 30 фунтов стерлингов, Уилки первым делом купил
подарки для матери и сестры — шляпки, платки и платья,
несмотря на то, что сам в это время очень нуждался в
деньгах. Бедность, приучила его к строгой экономии,
которая, однако, совмещалась с благородной щедростью,
многие примеры ее приведены на страницах автобиогра-
фии гравера Раймбаха.
Уильям Этти может служить другим замечательным
примером неутомимого трудолюбия и непоколебимой на-
стойчивости в искусстве. Отец его был пряничником в
Йорке, мать, женщина очень сильного и самостоятельного
характера, была дочерью канатчика. Мальчик рано обна-
ружил любовь к рисованию; он испещрял стены, пол и
столы всевозможными рисунками. Сначала Этти упраж-
нялся мелом, который затем заменил углем или куском
обгоревшей щепки. Мать, ничего не понимая в искусстве,
поместила его учеником в типографию; в свободные от
работы часы Этти упражнялся в рисовании; когда же окон-
чился срок его учения, он твердо решил сделаться живо-
писцем, и никем больше. К счастью, его дядя и старший
брат желали и могли помочь ему в достижении намечен-
ной цели и снабдили его достаточными средствами для
того, чтобы он мог поступить студентом в Королевскую
академию. В автобиографии Лесли сказано, что на Этти
товарищи смотрели как на человека очень трудолюбиво-
го, но ограниченного и бездарного, из которого никогда
ничего не выйдет. Но он обладал великой способностью
трудиться, и прилежно и неутомимо шел по пути, ведуще-
му к истинному совершенству в искусстве.
Многим художникам приходилось испытывать лише-
ния, для перенесения которых требовались мужество и
Ь С, Смайле
161
выносливость, прежде чем достигнуть успеха. Сколько из
них погибло под гнетом тяжелых обстоятельств — нам не-
известно. Мартину — знаменитому живописцу — пришлось
в жизни переносить такие испытания, которые под силу
лишь очень немногим; не один раз ему грозила голодная
смерть в то время, когда он работал над своей первой боль-
шой картиной. Рассказывают, что однажды в трудную
минуту он был вынужден расстаться со своим последним
шиллингом — это была новенькая блестящая монетка, ко-
торую он долго хранил за ее блеск; он пошел в булочную
и купил хлеба; в то время когда он выходил из лавки,
булочник бросился к нему, вырвал хлеб и швырнул обрат-
но монету. Блестящий шиллинг обманул его в тяжкую
минуту нужды — он был фальшивый. Вернувшись домой,
Мартин перерыл всю комнату в надежде найти хоть корку
хлеба для утоления голода. Воодушевленный своей
работой, проникнутый всепобеждающим энтузиазмом, он
и голодный с энергией продолжал свое дело; и когда не-
сколько дней спустя Мартину удалось поместить свою кар-
тину на выставку — цель была достигнута; с того дня он
стал знаменитостью. Подобно многим другим великим
художникам, Мартин своей жизнью явил доказательство
тому, что, невзирая ни на какие обстоятельства, талант в
связи с трудолюбием всегда пробьет себе дорогу и что слава,
хотя и заставляет себя нередко долго ждать, но в конце
концов всегда венчает истинные заслуги.
Самая строгая дисциплина и методичность академичес-
кого искусства не могут создать художника, если он сам
не будет самостоятельно работать. Подобно всякому высо-
кообразованному человеку, он должен работать над своим
саморазвитием. Когда Педжин, бывший помощником сво-
его отца, изучил по части архитектуры все то, что подоба-
ло знать архитектору того времени, когда он вполне по-
стиг искусство, которым владел его отец, то он осознал,
что знает очень мало и что ему нужно начать сначала и
пройти снова всю школу труда, но уже самостоятельно.
Молодой Педжин добровольно сделался обыкновенным
плотником Ковентгарденского театра; сначала он работал
под подмостками, а затем уже был переведен на сцену.
Таким образом Педжин освоился с работой и в особенно-
сти с различными механическими приспособлениями. По
окончании театрального сезона он работал в качестве ко-
рабельного плотника в Лондоне и в некоторых француз-
ских портах; тем не менее при всяком удобном случае Пед-
162
жин занимался срисовыванием старинных зданий и в осо-
бенности церковных построек в разных местностях. Впос-
ледствии он предпринял специальное путешествие на кон-
тинент для ознакомления с замечательными европейскими
сооружениями и вернулся в Англию с громадным количе
ством рисунков. Нет никакого сомнения, что великим ус-
пехом и громкой известностью, которых Педжин достиг
впоследствии, он обязан исключительно своему необычай
ному трудолюбию.
Сходный пример неустанного трудолюбия на этом же
поприще искусства представляет деятельность Джорджа
Кемпа — строителя великолепного памятника В. Скотту
в Эдинбурге. Он был сыном бедного пастуха, пасшего стада
на южном склоне Пентлендских гор. Среди гор, в уеди
ненной глуши, мальчику негде было познакомиться с про
изведениями искусства; случилось, однако, что на его деся
том году фермер, стада которого пас отец Джорджа, по-
слал его с поручением в Рослин. Вид великолепного замка
и часовни, которые он увидел там, произвел на мальчика
сильное впечатление. По всей вероятности, под влиянием
этого впечатления Джордж почувствовал влечение к стро
ительному делу и стал просить отца, чтобы тот отдал его в
учение к столяру. Отец согласился, и Кемп был отдан уче-
ником к столяру соседнего селения.
Когда срок учения окончился, он отправился на зара
ботки в Гелешилс; в то время, когда он пробирался с ко
томкой на спине по Твидской долине близ Элибанка, его
обогнала карета, и кучер, по приказанию сидевшего в ней
джентльмена, спросил молодого человека, куда он идет.
Узнав, что тот пробирается в Гелешилс, кучер предложил
ему сесть рядом с ним; таким образом он и доехал до места.
Добрый джентльмен, сидевший в карете, был не кто иной,
как сэр Вальтер Скотт, совершавший в качестве шерифа
Селькиркшира официальную поездку по своему участку.
Работая в Гелешилсе, Кемпу часто приходилось посещать
монастыри: Мельроз, Драйбург и Уэдбург, и он тщатель-
но изучил их архитектуру.
Проникнутый любовью к архитектуре, он, работая в
качестве простого плотника, обошел большую часть север
ной Англии, никогда не упуская случая осмотреть досто
примечательные здания и набросать рисунки с них. Од
нажды, в то время, когда он работал в Ланкашире, он
прошел 50 верст в Йорк только ради того, чтобы ознако-
миться с архитектурой тамошнего собора, и пешком же
163
вернулся обратно. Затем мы находим его в Глазго, где он
оставался 4 года, изучая в свободное от работы время
архитектору кафедрального собора. Он вернулся в Анг-
лию и на этот раз направился в южную часть ее для того,
чтобы ознакомиться с Кентербери, Винчестером, Тинтер-
ном и другими знаменитыми сооружениями. В 1824 г. Кемп
решил с той же целью совершить путешествие по Европе,
добывая средства к существованию своим ремеслом; до-
стигнув Булони, он направился через Аббевиль и Бове к
Парижу, повсюду останавливаясь на некоторое время,
повсюду осматривая достопримечательные архитектурные
сооружения и делая с них рисунки. Благодаря своему зна-
комству с устройством мельницы, а также будучи хоро-
шим механиком вообще, он всюду, куда ни приходил, на-
ходил заработок; обыкновенно он старался устроиться в
таких местах, по соседству с которыми находились какие-
нибудь древние готические сооружения, с которых он в
часы досуга делал рисунки. Проработав и пропутешествовав
таким образом целый год, он вернулся в Шотландию.
Продолжая свои занятия, Кемп приобрел большой на-
вык в рисовании и в перспективе; его любимыми развали-
нами был монастырь Мельроз; он сделал множество рисун-
ков с него, один из которых, представляющий собой рес-
таврацию монастыря, был впоследствии гравирован. Кем-
пу удалось устроиться архитектурным рисовальщиком;
кроме того, он получил заказ от одного из эдинбургских
граверов — сделать рисунки нескольких древних соборов
по описаниям, находящимся в книге Бриттона “Соборные
древности”. Это была работа, которая более всего соответ-
ствовала его наклонностям, и он принялся за нее с энтузи-
азмом; чтобы лучше исполнить работу Кемп обошел пеш-
ком добрую половину Шотландии, зарабатывая деньги в
качестве простого механика. Исполненные им рисунки были
настолько хороши, что ими мог бы гордиться любой худож-
ник. Гравер, предпринявший это издание, неожиданно
умер, вследствие чего оно приостановилось, и Кемпу при-
шлось искать другие заказы. Заслуги этого человека были
мало кому известны, так как он был очень молчалив и
скромен. В это время комитет по сооружению памятника
Вальтеру Скотту объявил премию за лучший рисунок.
Число соискателей было очень значительно, и среди них
фигурировали громкие имена величайших представителей
классической архитектуры; тем не менее выбор единодуш-
но пал на Джорджа Кемпа, работавшего в Кильвиннингс
164
ком монастыре в Айршнре, в нескольких милях от Эдин-
бурга. Там он и получил письмо, извещавшее о столь
важном для него событии. Бедный Кемп! Вскоре после
этого он умер в полном расцвете сил, не увидев своего
произведения исполненным — произведения, представля
ющего собой один из великолепнейших памятников, кото-
рые когда-либо воздвигались литературным гениям. 11ро
изведение это замечательно тем, что оно было резуль-
татом неутомимого трудолюбия и саморазвития.
Другой художник — Джон Гибсон, также проникнутый
энтузиазмом и любовью к своему искусству, являет нам
пример самоотверженного и бескорыстного отношения к
делу. Искушения жизни не влияли на его деятельность, и
стремление к наживе было совершенно чуждо ему. Он
родился в Гифне близ Конуэя, в северном Уэльсе, и был
сыном садовника. Его дарование рано обнаружилось в
различных резных работах по дереву, которые он испол
пял простым перочинным ножом; подметив его способно-
сти, отец отправил Джона в Ливерпуль и определил там
учеником к резчику. Он делал очень быстрые успехи, и
некоторые из работ Гибсона обратили на себя внимание.
Наряду с резьбой по дереву он изучал также лепку и восем-
надцати лет от роду вылепил фигуру из воска, изображав
шую “Время”, которая обнаруживала в молодом скульп-
торе недюжинный талант. Скульпторы братья Френсис в
Ливерпуле вошли в соглашение с хозяином Джона, кото-
рый согласился нарушить договор; они взяли Джона к себе
в ученики на 6 лет, в продолжении которых талант его
получил возможность развиться во всей полноте и ориги-
нальности. По окончании курса учения он поселился в
Лондоне, а затем предпринял путешествие в Рим; как из-
вестно, имя Джона Гибсона фигурирует в числе перво
классных европейских скульпторов.
Роберт Торбурн — член Королевской академии — по
добно Джону Гибсону, родился в бедной семье. Отец его
был башмачником в Думфризе. Помимо Роберта, у него
было еще 2 сына; один из них впоследствии сделался очень
известным резчиком по дереву. Однажды к башмачнику
зашла леди и увидела маленького Роберта рисующим на
стуле, который служил ему столом. Посмотрев на его
работу, она нашла в нем несомненные задатки; у леди
явилось желание дать мальчику возможность развить свой
талант, что ей и удалось исполнить, благодаря содействию
знакомых, к которым она обратилась. Мальчик был при-
165
лежен, старателен, благонравен и скромен, мало сходился
с товарищами и еще меньше дружил с ними. Около 1830 г.
несколько джентльменов снабдили Роберта Торбурна сред-
ствами с тем, чтобы он переселился в Эдинбург и посту-
пил в Шотландскую академию художеств. Занимаясь под
руководством опытных профессоров, он сделал очень
быстрые успехи. Из Эдинбурга он перебрался в Лондон,
где его принял под свое покровительство герцог Боклейч-
ский. Покровительство это открыло ему доступ в круг лон-
донской знати и имело весьма важное значение для него в
смысле карьеры. Но, конечно, нет сомнения, что блестя-
щими успехами Торбурн обязан не ему, а своему природ-
ному таланту и прилежанию.
Известный живописец Ноэль Пэтен начал свою худо-
жественную деятельность в Денфермлайне и Пэсли в ка-
честве составителя рисунков для салфеток и разных
дамских рукодельных работ; в то же время он прилежно
занимался рисованием, усердно упражняясь в изображе-
нии человеческого тела. Подобно Тернеру, он изощрялся
во всякого рода ручных работах, и в 1840 г., когда он был
еще очень молодым человеком, Пэтен в числе других работ
выполнил иллюстрации для “Ренфрьюширского ежегод-
ника”. Он подвигался вперед шаг за шагом медленно, но
верно; он оставался неизвестным до выставки картин на
премию для парламентских зданий. Картина Пэтена “Дух
религии”, за которую он получил первую награду, обна-
ружила в нем великого художника. Следующее выстав-
ленные им картины, в том числе “Примирение Оберона и
Титании”, ясно доказывают, что он сильно подвигался
вперед, прогресс же в искусстве, как и во всяком другом
деле, достигается трудом.
Еще один пример настойчивости и прилежания в худо-
жественной деятельности представляет нам Джеймс
Шарплс — блакборнский кузнец. Он родился в Векефил-
де, в Йоркшире, в 1825 г. в семье, которая насчитывала
13 детей. Отец его был литейщиком и перебрался из Веке-
филда в Бюри, где получил место. Маленький Джеймс,
подобно своим братьям, не получил школьного образова-
ния. Все они были отданы на работу, как только достигли
мало-мальски подходящего возраста. Десятилетний Джеймс
попал на литейный завод, где в течение 2 лет обучался
кузнечному делу; затем его перевели в машинное отделе-
ние, где работал отец; здесь Джеймс стал обучаться изго-
товлению заклепок. Несмотря на то, что он работал очень
166
много, нередко с 6 часов утра до 8 часов вечера, отец ста-
рался дать ему некоторое образование и в свободные от
работы часы учил грамоте. В то время, когда он зани
мался изготовлением заклепок, произошло событие, кото
рое впервые пробудило в нем желание учиться рисовать.
Однажды мастер поручил ему держать намыленную те-
семку, посредством которой делались рисунки котлов на
полу. При этом мастер показал Джеймсу, каким образом
делать эти рисунки, соблюдая надлежащие размеры.
Джеймс так наловчился в этом деле, что стал деятельным
помощником мастера; дома он также упражнялся в черче-
нии котлов на полу. Однажды мать Джеймса ожидала гос-
тей, поэтому дом был приведен в полный порядок, полы
чисто вымыты. Гости прибыли и были приглашены в ком-
нату миссис Шарплс. Каково же было огорчение матери,
когда она увидела, что столь тщательно вымытый ею пол
испещрен чертежами котлов, а Джеймс, вернувшийся с
завода, сидит на полу неумытый и весь запачканный ме-
лом. Гости, однако, отметили прилежание мальчика и по-
советовали матери снабдить маленького “замарашку” бума-
гой и карандашами.
Ободряемый старшим братом, Джеймс стал усердно
рисовать фигурки и пейзажи, снимая копии с литографий,
не имея никакого представления о правилах перспективы,
света и теней. Тем не менее он занимался и приобрел не-
который навык в рисовании. В 16 лет он поступил в бюерий-
ский механический институт и стал посещать класс рисо-
вания, в котором преподавал любитель, по профессии
цирюльник. У Джеймса был 1 урок в неделю в течение 3
месяцев. Учитель посоветовал ему купить книгу Бернета
“Практический курс рисования”, но так как Джеймс пло
хо умел читать, то ему приходилось просить мать, а
иногда старшего брата, прочитать вслух некоторые
места этой книги.
Неумение читать сильно вредило ему, не давая возмож-
ности ознакомиться как следует с содержанием книги Бер-
нета; поэтому он спустя 3 месяца стал учиться дома чтению
и письму. В этом он скоро преуспел и когда снова посту-
пил в институт, то не только свободно читал книгу Бер
нета, но и делал из нее выписки для будущего использова-
ния. Джеймс изучал эту книгу с величайшим усердием,
иногда вставая в 4 часа утра, чтобы читать и делать выпис-
ки; затем он отправлялся на завод, где работал в литейном
отделении с 6 часов утра до 6, а иногда и до 8 вечера.
167
Вернувшись домой, он снова принимался за Бернета и
просиживал нередко до поздней ночи. Иногда часть ночи
Джеймс уделял также рисованию и копированию рисун-
ков. За одной из подобных копий, а именно с картины
Леонардо да Винчи “Тайная вечеря”, он провел целую
ночь; под утро он улегся, но мысли его были до такой
степени поглощены рисунком, что он не мог уснуть, и снова
взялся за карандаш.
Вскоре он стал упражняться в писании масляными крас-
ками. Для этого он купил холст, натянул его на рамку,
покрыл свинцовыми белилами и стал писать красками, ко-
торые купил у маляра. Но первая попытка его окончилась
полной неудачей: холст оказался слишком грубым и узло-
ватым, а краски не сохли. Глубоко огорченный, он обра-
тился к своему старому учителю-цирюльнику, от которого
впервые узнал, что в продаже имеется особый холст для
писания картин и равно краски и лаки, специально приго-
товленные для этого. Шарплс, как только позволили ему
средства, тотчас же купил небольшой запас необходимых
ему принадлежностей и снова принялся за дело, причем
бывший его учитель показал ему, как нужно писать; впро-
чем, ученик делал столь быстрые успехи, что вскоре пре-
взошел учителя.
Его первой картиной была копия с гравюры под назва-
нием “Стрижка овец”; впоследствии она была продана
Шарплсом за полкроны. При содействии маленького руко-
водства к писанию масляными красками он еще более по-
двинулся вперед, занимаясь в часы досуга, и постепенно
научился владеть кистью.. Шарплс сам изготовил моль-
берт, палитру и ящик для красок и других принадлежно-
стей живописи. Краски, кисти и холст он покупал на день-
ги, которые зарабатывал в неурочные часы; это были един-
ственные средства, которые родители согласились предос-
тавить в его распоряжение, потому что больше они, в виду
многочисленности семьи, дать не могли. Нередко ему при-
ходилось отправляться пешком в Манчестер и обратно,
чтобы купить на 2—3 шиллинга красок и холста; он воз-
вращался в полночь, сделав прогулку в 18 миль, совер-
шенно измученный и изнеможенный, но ничто не могло
обескуражить его и уничтожить в нем страстного желания
к живописи. Дальнейшая деятельность художника-само-
учки описана им самим в письме к автору этой книги.
“Моими следующими картинами были: пейзаж “При
лунном свете”, “Корзина с фруктами” и еще несколько
168
других мелочей, затем у меня явилась мысль написать
“Кузницу”. Мысль эта с некоторого времени сильно за-
нимала меня, но у меня еще не было определенного плана.
Сначала я сделал эскиз на бумаге, а затем принялся за
писание на холсте. Картина изображает внутренность
обыкновенной кузницы, вроде той, в которой мне при-
ходилось работать в детстве; тем не менее по самой
концепции своей картина эта могла претендовать на
оригинальность. Набросав контуры, я убедился, что мне
недостает необходимых сведений по анатомии для того,
чтобы правильно изображать мускулы фигур. Брат мой
помог мне в этом деле и приобрел для меня “Анатоми-
ческие этюды” Флаксмена, — книга эта стоила 24 шил-
линга, и на свои средства я бы никоим образом не мог ее
прибрести. Она оказалась для меня настоящим кладом,
и я усердно изучал ее, вставая в 3 часа ночи; иногда я
просил брата быть моим натурщиком в столь неуроч-
ный час. Хотя я и делал успехи, но прошло еще немало
времени, прежде чем я решился продолжать начатую кар-
тину. Мне мешало также недостаточное знакомство с
перспективой; недостаток этот я старался исправить
изучением книги Брука Тейлора “Основные начала”. Лишь
после этого я принялся за картину. Изучая перспективу
дома, я в то же время старался не терять времени и на
заводе; для этого я постарался попасть в то отделение,
где отливались более тяжелые предметы, с тем расче-
том, что отливка их требует больше времени, так что
в ожидании, пока расплавится металл, я всегда мог иметь
несколько минут, а иногда и часов, которые я и употреб-
лял на черчение перспективных диаграмм на железном
экране, заслонявшем горн, за которым я работал”.
Таким образом, прилежно работая и учась, Джеймс
Шарплс постепенно совершенствовался в своем искусст-
ве, приобретая все больше и больше навыка. Спустя пол-
тора года после того, как он закончил учение, он написал
портрет своего отца, обративший на себя всеобщее внима-
ние в городе, точно так же, как и его картина “Кузница”,
которую он окончил вскоре после этого. Заводской мас-
тер, узнав об умении Джеймса писать портреты, заказал
ему фамильную группу, которую Шарплс исполнил так
хорошо, что тот не только заплатил ему условленную цену,
но еще и прибавил 30 шиллингов. Занятый писанием этой
группы, он прекратил работу на заводе, и у него явилось
желание вовсе не ходить больше на завод, а исключитель-
но
но посвятить себя живописи. Шарплс стал писать картины,
в числе которых заслуживают внимания голова Спасителя
в натуральную величину, оригинальной концепции, и вид
города Бюри; однако, получая мало заказов на портреты,
слишком мало для того, чтобы обеспечить свое существо
вание, он благоразумно снова подвязался кожаным пере
дником и стал работать в качестве кузнеца, посвящая часы
досуга гравированию своей картины “Кузница”, которая
впоследствии и была издана в виде гравюры на стали.
Изучать гравировку на дереве Шарплс начал благодаря
следующей случайности: продавец картин из Манчестера,
которому он показал свою картину, заметил, что опытный
резчик мог бы сделать с нее хорошую гравюру; у Шарплса
тотчас же явилась мысль гравировать картину самому, хотя
в то время он совершенно не знал этого искусства. Затруд
нения, с которыми ему приходилось бороться и которые он
поборол, Шарплс сам описывает следующим образом:
“Я прочитал в газете объявление шеффилдского тор
говца стальными досками; в объявлении этом также были
обозначены цены досокуазличной величины; я послал деньги
за доску определенной величины и, кроме того, прибавил
небольшую сумму денег, с просьбой выслать мне необхо-
димые инструменты для гравирования. Я не мог обозна
чить те предметы, которые мне были необходимы, так
как решительно не имел никакого понятия о гравирова
нии; тем не менее вскоре я получил доску с 3 или 4 резца-
ми и гравировальной иглой; последнюю я испортил, прежде
чем научился пользоваться ею. Работая над своей доскою,
я заинтересовался объявленной обществом инженеров
премией за лучший рисунок символического содержания и
решил стать соискателем этой премии; счастье мне улыб-
нулось, и она была присуждена мне. Вскоре после этого я
перебрался на жительство в Блакборн, где получил мес-
то машиниста на заводе инженеров Иетс; в то же время
я продолжал посвящать все свои досуги писанию, рисова-
нию и гравированию. Мои успехи в этом последнем искус-
стве были очень незначительны, потому что я никогда
ему не учился и к тому же не имел всех инструментов;
тогда я решил сам изготовить необходимые инструменты,
что мне удалось сделать после некоторых неудач; изго-
товленные мною инструменты оказались вполне пригод
ными и дали мне возможность окончить работу. Боль-
шим препятствием также служило для меня отсутствие
лупы, и значительная часть доски была выгравирована
170
только при помощи старых отцовских очков, и лишь впо-
следствии мне удалось приобрести хорошее увеличитель-
ное стекло, которое оказало мне большие услуги. В это
время с доской случилось несчастье, которое чуть было
не заставило меня бросить начатое дело. Мне часто при-
ходилось на некоторое время прекращать гравирование,
именно тогда, когда я был завален спешной раоотой; в
таких случаях я имел обыкновение смазывать доску мас-
лом, чтобы предохранить ее от ржавчины. После одного
из подобных перерывов, когда я снова принялся за свою
доску, масло оказалось до такой степени сгустившимся и
столь сильно приставшим к доске, что снять его не было
никакой возможности; я стал соскабливать липкую мас-
су резцом, но убедился, что это отнимет столько же
времени, сколько и самое гравирование. Я был чрезвычай
но огорчен тем, что потерял столько времени и труда;
но мне пришла в голову мысль прокипятить доску в сосу-
де с примесью соды и затем прочистить ее зубной щет-
кой; к величайшему восторгу моему, опыт оказался впол-
не удачным. Итак, главнейшие затруднения исчезли, и
теперь оставалось только усердно работать, чтобы
довести начатое дело до конца. Я не пользовался ничьи
ми советами и никакой посторонней помощью в этом деле;
поэтому если гравюра моя имеет некоторые достоинства,
то их следует приписать исключительно моим усилиям;
если мне этой работой удалось доказать, что всего мож-
но достигнуть упорным трудом и настойчивостью, то
это служит для меня лучшей наградой”.
Было б неуместно входить в критический разбор
гравюры “Кузница”; достоинства ее были единогласно
признаны всеми художественными журналами. Гравюре
этой Шарплс посвящал вечерние часы досуга в продолже-
ние 5 лет; при этом он в первый раз увидел выгравирован-
ную доску работы другого гравера лишь тогда, когда при-
нес свою доску в печатное заведение.
Для полной характеристики Шарплса приведем неко-
торые факты, относящиеся к его семейной жизни. “Я был
женат в продолжение 7 лет, — говорит он, — и в течение
этого времени моим величайшим наслаждением было по
окончании дневной работы на литейном заводе взяться за
кисть или гравировальный резец, за которым я нередко
просиживал до поздней ночи, причем жена сидела около
меня и читала вслух какую-нибудь интересную книгу”.
Эти безыскуственные слова ясно свидетельствуют о доб
171
росердечности и глубокой преданности делу замечатель-
ного даровитого труженика.
Неутомимое трудолюбие и прилежание, которые, как мы
видели, являются необходимыми условиями для достижения
успеха в скульптуре и живописи, равно необходимы и в род-
ственном искусстве — музыке; первые 2 искусства являются
поэзией формы и цвета, последнее же — поэзией звуков.
Гендель был неутомимым тружеником в течение всей
своей жизни; неудачи никогда не смущали его, но, напро-
тив, энергия его возрастала по мере того как усиливались
препятствия, которые ему приходилось преодолевать.
Подвергаясь преследованиям в качестве несостоятельного
должника, он ни на минуту не упал духом и в один год
написал оратории “Саул” и “Израиль”, музыку к “Оде”
Драйдена, 12 фортепианных концертов и оперу “Юпитер
в Аргосе” — лучшее из его произведений1. Биограф его
говорит: “Он не отступает ни перед чем и исполняет работу,
которую едва могли бы исполнить 12 человек”.
Гайдн говорил о своем искусстве: “Оно состоит в выборе
темы и разработке ее”. “Труд, — говорил Моцарт, — мое
величайшее наслаждение”. По словам Бетховена, нет
таких преград, которые могли бы сказать таланту и трудо-
любию — ни шагу дальше. Когда Могиелес поднес свое
фортепианное переложение оперы “Фиделио” Бетховену,
тот увидел на последней странице тетради слова: “Конец, с
Божьей помощью”; Бетховен тотчас же подписал под этим:
“О, человек, помогай сам себе!” Это был девиз, которым
великий композитор руководствовался в своей жизни.
Иоганн Себастьян Бах говорил о самом себе: “Я был
трудолюбив; тот, кто будет так же усидчив, как я — достиг-
нет такого же успеха”. Но нет никакого сомнения, что Бах
имел природное влечение к музыке, которое было главным
стимулом его неутомимого трудолюбия, в котором и заклю-
чалась вся тайна достигнутого им успеха. Когда он был еще
ребенком, его старший брат, желая дать иное направление
его наклонностям, уничтожил целую тетрадь нот, которые
маленький Себастьян с величайшим трудом переписал при
лунном свете, так как ему не давали свечи — ясное доказа-
тельство природного влечения мальчика.
Бейль пишет о Мейербере из Милана (1820 г.) следу-
ющее: “Это человек даровитый, но не гений; он ведет уеди-
1 Подобная быстрота творчества возбуждает невольные сомнения.
(Прим, пер.)
172
ненную жизнь, занимаясь музыкой по 15 часов в сутки”.
Прошли годы, и тяжелые труды Мейербера обнаружили
наконец его гениальность, проявившуюся в “Роберте”,
“Гугенотах”, “Пророке”, являющихся величайшими one
рами нашего века.
Хотя музыкальное творчество не имеет особенно выдающихся
представителей в Англии, так как духовные силы англичан
большей частью были направлены в иные, более практические
области, тем не менее можно привести несколько примеров
усердных тружеников и на этом поприще.
Арн был сыном обойщика, и отец намеревался сделать из
него юриста, но мальчик так пристрастился к музыке, что
не мог продолжать учения. Поступив в контору адвоката,
он при всяком удобном случае ходил в оперу, причем, так
как средства его были крайне ограничены, он ухитрялся
делать это следующим образом: переодевшись лакеем, он брал
место на галерею, куда в то время ходила только прислуга.
Втихомолку от отца он учился играть на скрипке; впер-
вые отец узнал об этом, будучи в доме знакомого джентль-
мена, где неожиданно увидел своего сына играющим в
небольшом любительском концерте. Этот случай решил
участь Арна; отец перестал противиться его желанию. Мир
лишился с тех пор юриста, но приобрел талантливого му-
зыканта, сделавшего несколько ценных вкладов в небога-
тую сокровищницу английской музыки.
Жизнь и деятельность Уильяма Джаксона — автора
оратории “Освобожденный Израиль”, которая с большим
успехом исполнялась во всех городах Йоркшира, — слу-
жат поучительным примером торжества настойчивости в
занятиях музыкальным искусством над величайшими труд-
ностями. Он был сыном мельника из Мешема — маленько-
го городка, расположенного в долине Йоры в северо-за-
падной части Йоркшира. Музыкальные способности, по-
видимому, были наследственными в этом семействе; отец
его был флейтистом в любительском оркестре и, кроме
того, участвовал в хоре приходских певчих; дед его был
певчим и звонарем той же мешемской церкви. Маленький
Уильям находил великое удовольствие слушать в воскресе-
нье утром колокольный звон. Во время службы все внима-
ние его сосредоточивалось на торжественных звуках органа,
как и на самом органе, трубы, клавиши и звуки которого
приводили его в величайшее изумление. Восьми лет от роду
он начал играть на старой флейте отца; но это была флейта
без клапанов и притом не издававшая звука “ре”; его мать
173
помогла этому горю и купила мальчику флейту с 1 клапа
ном; вскоре после этого один джентльмен подарил ему флейту
с 4 серебряными клапанами. Уильям учился очень плохо,
предпочитая учению крокет, игру в мяч и бокс, вследствие
чего он был исключен из школы; родители отправили его в
другую школу в Петли-Бридж; здесь он попал в общество
сельских любителей пения, в котором и научился разбирать
ноты по старинной английской методе.
Быстрые успехи, которые он делал в музыке, поражали
всех, и он вернулся домой, гордясь своим искусством. Дома
он стал учиться играть на старинном отцовском фортепиа-
но, издававшем весьма плачевные звуки; Уильям возымел
желание учиться на органе, но органа не было. В это время
соседний приходской клерк купил по случаю полуразбитый
механический орган. Клерк пытался исправить инструмент,
но это ему не удалось, тогда он решил пригласить молодого
Джэксона, который с успехом починил и даже усовершен-
ствовал ручной орган приходской церкви. Он привез свой
орган к Джэксону в повозке, запряженной ослом, и спустя
некоторое время инструмент был починен и отвезен обратно
к величайшему удовольствию собственника.
Молодой Джаксон в силу этого обстоятельства возымел
мысль соорудить механический орган собственными рука
ми. Он принялся с отцом за работу, и хотя они совсем не
знали этого дела, но при помощи упорного труда достигли
цели: они соорудили орган, который довольно отчетливо
играл 10 песен. Окрестные жители дивились этому инстру-
менту как чуду. С тех пор молодого Джаксона часто при-
глашали для починки старого церковного органа и заказали
для него новые валы, так чтобы на нем можно было играть
при помощи вращения рукоятки. Все это было исполнено
вполне удовлетворительно Джэксоном. После этого он при
ступил к конструкции четырехтрубного клэвиэтурного
органа, для чего он употребил в дело клавиши старинного
клавикорда; при этом он выучился и играть на нем, изучая
по вечерам “генерал-бас” Калькотта; днем он работал на
мельнице и, кроме того, иногда разъезжал по окрестностям
в качестве разносчика, в двуколке, запряженной ослом. Летом
он работал на полях и в огородах, но никогда не забывал о
музыке и в свободные вечерние часы занимался ею всецело.
Затемни стал искушаться и в композиции, и вскоре Кемид-
жу в Йорке были доставлены “произведения четырнадца-
тилетнего сына мельника” в виде 12 тропарей. Мистеру
Кемиджу они понравились, и, сделав несколько попра-
174
вок, он возвратил их, подбодрив молодого музыканта по-
хвалой и дав ему благой совет “писать и писать”.
В Мешеме в это время составился любительский оркестр,
в который немедленно поступил и Джаксон; он играл пооче-
редно на всех инструментах и таким образом получил ог-
ромную практику в музыке. Он сочинил также несколько
пьес для оркестра. Когда в приходской церкви был постав-
лен новый орган, то Джаксона назначили органистом. В это
время он оставил свои занятия на мельнице и поступил на
салотопенный завод, посвящая по-прежнему все свободные
часы музыке. В 1839 г. он напечатал в первый раз антифон;
в следующем году он получил первую премию от общества
пения в Гуддерсфильде за свою кантату “Сестры Лии”.
Другой его антифон “Помилуй мя, Боже” и переложение
103-го псалма, написанные для 2 хоров и оркестра, приоб
рели всеобщую известность. Джаксон в то же время посте-
пенно писал свою большую ораторию “Освобождение Из
раиля из вавилонского пленения”. Он обыкновенно делал
сначала наброски, затем уже по вечерам принимался за их
обработку. В это время он оставил свои занятия на заводе.
Оратория его была напечатана частями в течение 1844—
1845 гт., последние хоры ее появились в свете тогда, когда
ему исполнилось 29 лет. Сочинение это обратило на себя
всеобщее внимание и исполнялось с большим успехом в се-
верных городах Англии. Джаксон всецело посвятил себя
музыке и переселился в качестве учителя музыки в Брат-
форд, где содействовач не в малой мере развитию музы-
кального вкуса как в городе, так и во всей соседней местно-
сти. Несколько лет спустя он имел счастье представить осно-
ванное им общество любителей духовного пения Ее Величеству
королеве в Бекингемском дворце; в Хрустальном дворце с боль-
шим успехом были исполнены также некоторые его сочинения.
Таков вкратце ход деятельности музыканта-самоучки, жизнь
которого может служить хорошим примером самопомощи, а
также значения прилежания и настойчивости в преодолении
различного рода затруднений, встречающихся на жизненном
пути.
АНГЛИЙСКИЕ
ПЭРЫ-ТРУЖЕНИКИ
На предыдущих страницах мы привели несколько
блестящих примеров личностей, достигших высо-
кого общественного положения благодаря своему трудо-
любию и прилежанию и происходивших из низших сосло-
вий. Но и в самой английской аристократии можно насчи-
тать немало примеров подобного рода. Одной из причин
могущества английской аристократии является то, что она
время от времени обновлялась людьми, принадлежащими к
промышленным сословиям страны, — сословиям, представ-
ляющим “печень, сердце и мозг Великобритании”. Подобно
мифическому Антею, она черпала силы и освежалась вслед-
ствие соприкосновения с матерью-землей, смешиваясь с древ-
нейшей аристократией — аристократией труда.
176
Во всех людях течет одна и та же кровь, хотя некого
рые не в состоянии назвать своих прадедов. Лорд Чес
терфилд всегда говорил, что родоначальниками его родос-
ловного дерева являются Адам и Ева. Ни один из классов
общества не может считаться вечным; могущественные
классы вымирают, низшие — возвышаются, новые занима
ют место старых, которые исчезают в массе народа. В кни
ге Борка “Вырождение родов” весьма подробно описыва
ется постепенное развитие и падение аристократических
родов и наглядно доказывается, что несчастья, постигаю
щие людей богатых и знатных, относительно гораздо боль
ше тех, которые постигают бедных. Автор этой книги под
черкивает, что из числа 25 баронов, которым было пору
чено охрана Великой Хартии, ни один не имеет в настоя
щее время потомка, состоящего членом палаты лордов.
Гражданские войны и восстания уничтожили многие
дворянские роды; потомки их во многих случаях затеря
лись в народе. Феллер в своем сочинении “Аристократия”
говорит, что “многие люди, имеющие полное право имено
ваться Богенами, Мортимерами и Плантагенетами, ис-
чезли в массе народа”. Борк доказывает, что из двух
прямых потомков графа Кента — шестого сына короля
Эдуарда I — один оказался мясником, а другой — сборщи
ком податей; правнук Маргариты Плантагенет — доче-
ри герцога Клеренса — оказался чинилыциком сапог в
Ньюкопорте, в Шропшире; из прямых потомков герцога
Глостера, сына Эдуарда III, последний оказался понома
рем церкви Св. Георгия. Известно, что прямой потомок
Симона де Монфор — первого барона Англии — седель-
ный мастер в Лондоне на. Тули-стрит. Один из потомков
“гордых Персисов", претендент на титул герцога Нортум
берленда, оказался сундучным мастером в Дублине; один
из претендентов на титул графа Перта оказался рабочим
каменноугольной копи в Нортумберленде. Хьюго Миллер,
работая в каменоломне в окрестностях Эдинбурга, имел
помощником рабочего, принадлежащего к числу многочис-
ленных претендентов на графство Крауфорд; ему не до-
ставало для полного доказательства своих прав только одно-
го затерявшегося брачного свидетельства, и, пока его дело
рассматривалось в высших инстанциях, на каменоломне то
и дело раздавались крики: “Эй, Джон, граф Крауфорд,
подай ведро известки!” Один из правнуков Оливера Кром
веля был лавочником, другие потомки его умерли в вели
чайшей бедности. Некоторые баронские роды с самыми
177
громкими именами и титулами погибли, истребив подобно
тихоходам, все листья своего родословного дерева; другие
пали под гнетом различных бедствий, которые они не были
в силах отразить, и были затерты в нужде и неизвестнос-
ти. Таковы превратности высокого положения и богатства.
Большая часть современных английских пэров имеет
титулы сравнительно недавнего происхождения; знатность
пэров, однако, нисколько не умаляется вследствие того,
что в числе их находятся много людей, вышедших из про-
мышленных сфер.
В старинные времена капиталисты и крупные промыш-
ленники Лондона поставляли немалый контингент пэров;
так, основателем рода графов Корнуэльских был Томас
Корнуэльс; графов Эссекс — торговец сукнами Уильям
Кепель; графов Кревень — портной Уильям Кревень\ ны-
нешние графы Варвик происходят не от того Варвика,
которого прозвали “делателем королей”, но от Уильяма
Тревиля — торговца шерстью; современные герцоги Нор-
тумберленд являются не потомками Персисов, но досто-
почтенного Хьюго Смитсона — лондонского аптекаря.
Основателями родов Дартмут, Раднар, Дюси и Помф-
ред соответственно были кожевник, фабрикант шелковых
материй, портной и купец. Основателями пэрств Панкер-
виль, Дормер и Ковентри были лавочники. Предками
графа Ромни и лордов Дедли и Уард были золотых дел
мастера и ювелиры. Лорд Дакрс был банкиром во времена
Карла I, лорд же Оверстон — во времена королевы Вик-
тории. Эдуард Осборн — основатель герцогства Лидс —
был учеником Уильяма Юйта — богатого портного на
Лондонском мосту, дочь которого он мужественно спас от
гибели, бросившись за ней в Темзу; впоследствии он на
ней женился. К числу других пэрств, основанных пред-
ставителями торговли, принадлежат пэрства Фиц-Уиль-
ям, Лейф, Питр, Купер, Дарнли, Тилль и Каррингтон;
основателями домов Фолей и Норманби были люди заме-
чательные во многих отношениях; так как они являют нам
прекрасные примеры энергии и трудолюбия, то история
их жизни заслуживает полного внимания.
Отец Ричарда Фолея — основатель рода — был мелким
землевладельцем в окрестностях Стаурбриджа во времена
Карла I; Стаурбридж был в то время центром производства
стальных изделий средней полосы Англии, и Ричард изу-
чал одну из отраслей железоделательного производства, а
именно — ковку гвоздей. Целый день мальчику приходи
178
лось наблюдать первобытный способ производства гвоз-
дей, сопряженный с огромной потерей времени, употреб
ляемого на разрезание проволоки; в то время спрос на
стаурбриджские гвозди сильно упал вследствие ввоза гвоз-
дей из Швеции, цена которым была значительно ниже,
так что стаурбриджские заводчики терпели убытки. Ока-
залось, что дешевизна шведских гвоздей объясняется ис-
пользованием в Швеции для разрезания проволоки ма-
шин, тогда как в Стаурбридже это производилось ручным
способом.
Ричард Фолей, узнав об этом, решил овладеть секре-
том машинного производства гвоздей; он внезапно исчез
из Стаурбриджа и несколько лет не подавал о себе ника-
ких вестей. Никто не знал, куда он отправился, даже роди-
тели, так как он и от них скрыл свое намерение, на слу-
чай, если бы его постигла неудача. У него было очень
мало денег; добравшись до Гулля, он нанялся на корабль,
отправлявшийся в Швецию, в один из портов которой он
и прибыл. Единственным преимуществом Ричарда была
скрипка, игрой на ней он и кормился, направляясь к Дан-
неморским рудникам близ Упсалы. Он был хорошим му-
зыкантом и, кроме того, отличался веселым характером;
благодаря этим двум качествам он быстро сошелся с рабочи-
ми; он был принят на завод и получил возможность побы-
вать во всех отделениях; Фолей воспользовался случаем
обогатить свой ум наблюдениями и изучить, как он пола-
гал, механизм разрезания железной проволоки. Спустя из-
вестный промежуток времени, он поразил своих добрых
друзей-рабочих внезапным и бесследным исчезновением.
Возвратившись в Англию, Фолей сообщил результаты
своих наблюдений Найту и еще одному лицу, которым
внушил столько доверия, что они согласились снабдить
его средствами для сооружения зданий и устройства ма-
шин для механического изготовления гвоздей по новому
способу. Но когда все было готово, то к величайшему огор-
чению и разочарованию всех, в особенности же самого
Ричарда Фолея, оказалось, что машины не действуют —
во всяком случае, железная проволока не резалась на
равные кусочки сооруженным Фолеем механизмом. Фо-
лей исчез вторично — все были того мнения, что он бежал
от стыда и досады и никогда больше не вернется. Ничуть:
он решил овладеть секретом разрезания проволоки во что
бы то ни стало. Он снова отправился в Швецию, захватив
с собой, как и в первый раз, свою скрипку и прибыв на те
179
же заводы, где его от души приветствовали старые това-
рищи. Чтобы иметь возможность чаще слушать его игру
на скрипке, они устроили ему помещение в одном из за-
водских отделений, как раз в том самом, где производи-
лось разрезание проволоки.
Ричард Фолей казался таким простаком, человеком
ничего не понимающим, кроме своей скрипки, что никому
и в голову не приходило заподозрить заводского артиста в
том, что он питает тайные замыслы, составляющие конеч-
ную цель его жизни. Теперь он внимательно изучил меха-
низмы и вскоре понял причину своей неудачи; он сделал
наброски механизмов, как умел, несмотря на то, что не
имел никакого понятия о машинном черчении, и, пробыв
на заводе еще некоторое время, чтобы проверить точность
своих наблюдений, он снова исчез, дошел до порта и пере-
правился на корабле в Англию. Человек с такой настой-
чивостью не мог не достигнуть цели. Вернувшись к своим
изумленным соотечественникам, он произвел необходимые
изменения в устройстве машин, и на этот*раз успех был
полный. Благодаря своему искусству и прилежанию он
вскоре положил основание огромному будущему богатству
и в то же время сильно поднял целую отрасль производства
в обширном округе. Он сам в течение всей жизни продол-
жал заниматься этим делом, в то же время поддерживая
все окрестные благотворительные учреждения. Он осно-
вал и содержал на свои средства школу в Стаурбридже, а
сын его, бывший главным шерифом Уорчестершира, ос-
новал и снабдил капиталом приют для бесплатного воспи-
тания детей в Олд Суинфорде; приют этот существует и
поныне.
Первоначально все члены семейства Фолей были пури-
танами. Ричард Бакстер, по-видимому, очень близко зна-
комый со многими членами этой семьи, часто упоминает о
них в своей книге “Жизнь и время”. Так, он отзывается о
Томасе Фолее — уорчестерском шерифе — как о человеке
“справедливом и безукоризненной нравственности”; каж-
дый имевший с ним дело превозносил его высокую чест-
ность и беспристрастие, в которых никто никогда не со-
мневался. Семейству Фолей было даровано дворянство при
короле Карле II.
Уильям Фиппс — родоначальник семьи Мюлъгрев, или
Норманби, — был человеком столь же замечательным, как
и Ричард Фолей. Отец его был оружейником — англича-
нином, переселившимся в Вульвич, в Мэн, составлявший
180
часть английских владений в Америке. Он родился в 1651 г.
в семье, в которой было 26 детей (из коих 21 мальчик);
единственным достоянием этой семьи были здоровые руки
и твердая воля. В жилах Уильяма, по видимому, текла
кровь отважных датских мореходов, и ему не нравилась
мирная пастушеская жизнь, в которой он провел первые
годы детства. По природе отважный и предприимчивый,
он во что бы то ни стало хотел сделаться моряком и совер-
шить кругосветное плавание; он хотел поступить на ко-
рабль, но ему не удалось найти такого; тогда Фиппс по-
ступил учеником к судостроителю, у которого очень скоро
выучился мастерству, употребляя часы досуга на изуче-
ние чтения и письма. Окончив курсы учения и переселив
шись в Бостон, он женился на вдове с небольшими сред
ствами, на которые открыл собственную мастерскую;
Фиппс соорудил судно, спустил его на море и стал зани
маться перевозкой кладей. Этим делом он прилежно зани-
мался в течение 10 лет. Однажды, когда он проходил по
кривым улицам Бостона, он услышал разговор несколь
ких матросов, которые толковали о недавнем кораблекру-
шении близ Багамских островов испанского судна, на ко
тором, как говорили, было много денег. Старинная любовь
Фиппса к приключениям снова вспыхнула в нем, и он, не
теряя времени, с небольшим числом отважных товарищей
отправился на своем судне к островам. Потерпевшее кру
шение судно находилось недалеко от берегов; Фиппс без
труда нашел его, и ему удалось забрать большую часть
груза, но денег там нашлось очень мало, так что в резуль
тате оказалось, что из того, что было выручено, он даже
не мог покрыть сделанных издержек. Тем не менее пред
приятие это сильно воодушевило Фиппса; когда он услы
шал о другом крушении богато нагруженного судна, слу-
чившемся лет 50 тому назад близ порта Ла Платы, он твердо
решился во что бы го ни стало добыть сокровища этого
судна со дна морского.
Его собственных средств, однако, не хватало на столь
отважное предприятие, требовавшее крупных затрат; в
надежде найти компаньонов, он отправился в Англию.
Слухи о том, что ему удалось овладеть грузом испанского
судна, погибшего у Багамских островов, уже успели
распространиться повсюду. Он обратился непосредствен
но к правительству; благодаря пламенному энтузиазму ему
удалось победить обычную инерцию администрации; ко
роль Карл II вошел в это дело и на всякий случай предо
181
ставил в его распоряжение корабль “Роза Алжира”, воору-
женный 18 пушками и с командой в 95 человек; он назна-
чил Фиппса капитаном этого судна.
Фиппс отправился на поиски погибшего испанского
корабля и его сокровищ. Он благополучно достиг берегов
Эспаньолы; но найти затонувшее судно представлялось
делом чрезвычайно трудным, — крушение произошло 50
лет тому назад, и Фиппс руководствовался только самыми
неясными указаниями, которые ему удалось почерпнуть.
Приходилось исследовать обширную береговую полосу и
морское пространство, не обнаруживающее никаких сле-
дов скрытого под его волнами корабля. Но Фиппс обла-
дал непоколебимой настойчивостью и был исполнен на-
дежды; он заставлял своих матросов обшаривать берего-
вое дно сетями. Но в течение нескольких недель в сети
попадались лишь водоросли, валуны и обломки скал. Ни-
какое занятие не могло быть скучнее для моряков; между
ними поднялся глухой ропот, что капитан издевается над
ними и все его предприятие — чистейшее сумасбродство.
В конце концов ропот, усилившись, превратился в от-
крытый бунт. Толпа матросов однажды ворвалась к нему
и стала требовать немедленного возвращения на родину.
Но Фиппс был человеком не трусливого десятка; он арес-
товал зачинщиков, а остальным приказал беспрекословно
исполнять свои обязанности. В это время явилась необхо-
димость пристать к маленькому островку, так как судно
нуждалось в кое-каких исправлениях. Когда бросили якорь,
то значительная часть запасов была выгружена на берег.
Недовольство среди экипажа между тем росло, и среди
тех, которые находились на берегу, возник заговор: они
решили овладеть кораблем, выбросить Фиппса за борт и
заняться морским разбоем в южных морях. Для осуществ-
ления этого плана необходимо было заручиться согласием
главного корабельного плотника, который вследствие этого
и был посвящен в заговор. Но он оказался человеком пре-
данным и тотчас же рассказал капитану об угрожавшей
ему опасности. Собрав вокруг себя тех, которые остались
ему верны, Фиппс зарядил корабельные пушки, обращен-
ные жерлами к берегу, и приказал снять трап, соединяв-
ший корабль с последним. Когда показались бунтовщики,
капитан крикнул им, что откроет огонь, если они дерзнут
приблизиться к тюкам с припасами, выгруженными на
берег; они отступили; тогда Фиппс под прикрытием пу-
шек приказал перевести весь груз снова на борт. Бунтов-
182
щики, испугавшись грозящей им опасности погибнуть с
голода на необитаемом бесплодном острове, сложили ору-
жие и стали умолять о том, чтобы им было позволено вер-
нуться к своим обязанностям. Они получили прощение,
но в то же время были приняты предосторожности против
будущих заговоров. Фиппс, при первой представившейся
возможности, высадил на берег мятежную часть своего
экипажа и нанял других людей; но прежде чем снова при-
ступить к продолжению поисков, он счел необходимым
вернуться в Англию для починки корабля. Благодаря этому
путешествию он, тем не менее, получил более точные све-
дения о месте нахождения затонувшего испанского судна
с сокровищами, и хотя до сих пор им ничего не было дос-
тигнуто, он более чем когда-либо был уверен в успехе сво-
его предприятия.
Возвратившись в Лондон, Фиппс представил адмирал-
тейству отчет о своем путешествии; действиями его, по-
видимому, остались очень довольны, но в виду неуспеха
ему не хотели вторично доверить королевское судно. В то
время на троне уже был король Яков II, и времена были
тревожные; вследствие этого все хлопоты Фиппса и его
обещания добыть горы золотые остались тщетными. Тогда
он решил добыть необходимые средства с помощью пуб-
личной подписки. Сначала он был осмеян, но затем его
беспрестанные надоедания достигли цели, и, после того
как Фиппс в течение 4 лет прожужжал уши всем сильным
и влиятельным людям (сам он эти 4 года провел в беднос-
ти), ему в конце концов удалось оборудовать дело. Обра-
зовалась компания на 20 паях, в составе которой фигури-
ровал герцог Эльбермерлъский, сын генерала Мунка,
бывший главным пайщиком, т. е. подписавший большую
часть суммы, необходимой для осуществления предприя-
тия.
Подобно Фолею, Фиппс был счастливее в своем вто-
ром путешествии, чем в первом. Корабль благополучно
достиг порта Ла Платы и остановился по соседству с цепью
утесов, вблизи которых, как предполагали, произошло
крушение. Прежде всего Фиппс соорудил крепкую 8—10-
весельную лодку; в сооружении ее он участвовал сам. Го-
ворят также, что он сконструировал аппарат для исследо-
вания морского дна — нечто вроде водолазного колокола.
Подобный аппарат описывается в книгах того времени; но
Фиппс на своем веку прочел очень мало книг, и можно
предположить, что сооруженный им аппарат был собствен-
183
ного изобретения. Он также пригласил индейских водола-
зов, подвиги которых при ловле жемчуга и вообще при
подводных работах были поистине поразительны. Водо-
лазный аппарат и лодка были переправлены к утесам, и
команда принялась за работу; водолазный колокол был
спущен, и люди приступили к всевозможным исследова-
ниям морского дна, продолжавшимся непрерывно несколь-
ко недель. Результата, однако, никакого не было. Фиппс
стойко выдерживал испытание, продолжая надеяться, не-
смотря на то, что надежды никакой не было. Наконец в
один прекрасный день матрос, склонившись над бортом и
глядя в прозрачные воды, увидел странное подводное расте-
ние, выросшее, по-видимому, из расселины утеса; он по-
дозвал индейского водолаза и попросил его нырнуть и
достать ему растение. Краснокожий, вернувшись с водо-
рослью, рассказал, что в этом самом месте на дне моря
виднеется несколько штук судовых орудий. К этому изве-
стию сначала отнеслись с полным недоверием, но дальней-
шими исследованиями оно вполне подтвердилось; тогда
приступили к тщательным розыскам, и вдруг на поверх-
ность всплыл водолаз, держа в руках толстый серебряный
брус. Увидев это, Фиппс воскликнул: “Слава Богу, теперь
мы все сделаемся людьми”. Тогда начались самые энер-
гичные поиски, и в продолжение нескольких дней было
добыто ценностей на 300 000 фунтов стерлингов; завладев
таким сокровищем, Фиппс поднял паруса и поплыл в Ан-
глию. Когда судно прибыло, многие лица советовали ко-
ролю арестовать судно с находящимися на нем сокрови-
щами, под тем предлогом, что Фиппс, спрашивая разреше-
ния Его Величества, не представил никаких определенных
сведений относительно предприятия. Но король возразил,
что Фиппс ему известен как человек честный и что ему с
участниками предприятия принадлежит право делить меж-
ду собой добытые богатства, если бы даже они были вдвое
больше. На долю Фиппса пришлось 20 000 фунтов. Ко-
роль, желая выразить свое благоволение энергии и честнос-
ти этого предприимчивого человека, пожаловал ему дворян-
ское достоинство; вслед за этим он был назначен главным
шерифом Новой Англии; занимая эту должность, он оказал
важные услуги как метрополии, так и колониям, снаряже-
нием экспедиции против Порт Рояля и Квебека, принадле-
жавших французам, враждовавшим в то время с англичана-
ми. Впоследствии Фиппс был назначен губернаторе»! Масса-
чусетса; вернувшись в Англию, он умер в Лондоне в 1695 г.
184
Несмотря на высокое общественное положение, достиг-
нутое Фиппсом, он никогда не стыдился своего происхож-
дения; напротив, его величайшей гордостью было то, что
он из простого корабельного плотника превратился в губер-
натора целой провинции и собственными усилиями добился
дворянского звания. Нередко заваленный общественны-
ми делами, он говорил, что ему было бы приятнее взяться
за топор. Он оставил после себя ничем не омраченное имя
человека честного, мужественного и преданного отечеству —
вот что он завещал помимо богатства роду лордов Нор-
манби, существующему и поныне.
Уильям Питти — родоначальник лордов Лансдаун —
был также человеком очень энергичным и в высшей степе-
ни деятельным. Он был сыном мелкого суконщика из Ром
си, в Гемпшире, и родился в 1623 г. В детстве он получил
сносное образование в элементарной школе родного города.
Затем он решил продолжить образование и поступил в
университет в Казне, в Нормандии. Он прилагал все ста-
рания к тому, чтобы содержать самого себя, без отцовской
помощи. Для достижения этой цели он повел небольшую
торговлю мелочными товарами в самых скромных
размерах. Вернувшись в Англию, он для изучения морс-
кого дела поступил на судно; но однажды капитан ударил
его концом каната за плохое зрение; он с отвращением
покинул корабль и принялся за изучение медицины. Для
этой цели он отправился в Париж. Занимаясь практичес-
кой анатомией, он в то же время делал рисунки для Гоббса,
писавшего в то время трактат об оптике; он находился в
такой бедности, что недели 2—3 подряд ему приходилось
питаться грецкими орехами. Но он снова завел мелкую
торговлю и стал “зашибать деньгу”. Дело пошло настоль-
ко успешно, что Питти вернулся в Англию с небольшим
капиталом. Обладая большими способностями в механи-
ке, он изобрел копировальную машину и получил приви-
легию. Он стал писать статьи об искусстве и науках и в то
же время столь успешно занимался химией и физикой,
что вскоре приобрел некоторую известность. Сблизившись
с людьми науки, Питти решил основать общество, имею-
щее целью разработку научных вопросов, и первое заседа-
ние зарождавшегося Королевского общества прошло в его
квартире. В Оксфорде он некоторое время был ассистен-
том при профессоре анатомии, который питал глубокое
отвращение к вскрытию трупов. В 1652 г. Питти был
назначен военным врачом в ирландскую армию. Занимая
185
эту должность, он служил в то же время лейб-медиком
при 3 вице-королях Ирландии: Ламберте, Флитвуде и
Генри Кромвеле. В то время раздавались обширные учас-
тки конфискованных земель пуританам-солдатам. Питти
заметил, что земли эти размежевывались крайне небреж-
но; несмотря на свои многосложные обязанности, он взялся
быть руководителем в этом деле. Занимаемые им должнос-
ти были столь многочисленны и выгодны, что завистники
обвинили его в подкупности, и вследствие этого он ли-
шился всех должностей; при реставрации, однако, он снова
попал в милость.
Питти был неутомимейшим тружеником, изобретателем
и дельцом. К числу его изобретений принадлежит парус-
ное судно с двойным дном, могущее плыть против ветра и
против течения. Он писал статьи о красильном искусстве,
о кораблестроении, о производстве шерстяных тканей, о
статистике и многих других предметах. Питти основал не-
сколько железоделательных заводов, разрабатывал свин-
цовые рудники, содержал рыбную ловлю и торговал ле-
сом; все это не мешало ему принимать деятельное участие
в заседаниях Королевского общества, и Питти принадле-
жал к числу деятельнейших членов его. Он оставил со-
лидное состояние своим сыновьям, из которых старший
сделался впоследствии бароном Шилъборном. Завещание
его представляет собой любопытный документ, весьма ярко
очерчивающий его характер; оно содержит описание глав-
нейших событий его жизни и ход постепенного накопле-
ния богатства. Его отношение к пауперизму чрезвычайно
характерно: “Что касается завещания в пользу бедных, —
пишет он, — то я не знаю как быть: что касается нищих
по профессии и по доброй воле, то я ничего не желаю им
давать; что касается впавших в нищету и неспособ-
ность работать по воле Божьей, то обязанность
содержать их лежит на обществе; что же касается
тех, которых не приучили ни к какому делу, то за-
бота о них прямо должна лежать на их родствен-
никах. .. Темне менее я доволен тем, что помогал всем
моим бедным родственникам и многим из них дал воз-
можность зарабатывать хлеб собственным трудом.
Я сам много потрудился на пользу общества; я всегда
старался отыскивать тех, которые действительно
заслуживают поддержки. Поэтому я умоляю всех тех,
кто разделяют мое наследие, время от времени следо-
вать моему примеру; и все же, следуя обычаю и желая
186
быть справедливым, я завещаю 20 фунтов стерлингов
для раздачи бедным моего прихода”. Он был похоронен
в старинной церкви в Ромни — городе, в котором он родился
бедняком. В этой церкви имеется плита с надписью: “Здесь
покоится сэр Уильям Питти”.
Другое семейство, достигшее пэрства благодаря духу
изобретательности и промышленной предприимчивости, —
это семейство Стретт. Дворянский патент был впервые
пожалован достопочтенному Джидидайе Стретту в 1658 г.
за изобретенную им машину для вязания полосатых чулок;
он же положил начало богатству, которое впоследствии
стало огромным благодаря неутомимому трудолюбию его
наследников.
Отец его был фермером и солодовником, очень мало
заботившимся о воспитании своих детей. Тем не менее все
они преуспели в жизни. Джидидайя был вторым сыном;
еще мальчиком он помогал отцу работать на ферме. В мо-
лодости он обнаружил наклонность к механике и даже
сделал несколько усовершенствований грубых земледель-
ческих орудий. После смерти дяди он наследовал ферму в
Блэкуэлле близ Нормантона и вслед затем женился на мисс
Уоллет, дочери чулочника из Дерби. Узнав от своего
шурина, что было сделано несколько неудачных попыток
машинного производства полосатых чулок, он стал изу-
чать это дело, надеясь достигнуть успеха в том, в чем другие
терпели неудачу. Он приобрел вязальную машину и, изу-
чив ее конструкцию, сделал в ней кое-какие изменения,
благодаря которым ему действительно удалось получить
полосатую вязаную материю. Взяв патент на свою усовер-
шенствованную машину, он переселился в Дерби и здесь
принялся за производство полосатых чулок; дело пошло
очень успешно. Впоследствии он вступил в компанию с
Аркрайтом и основал обширную бумагопрядильную ма-
нуфактуру в Крамфорде, в Дербишире; Стретт понял вели-
кое значение изобретения Аркрайта. Когда окончился срок
договора с последним, он основал самостоятельно обшир-
ную бумагопрядильную мануфактуру в Мильфорде близ
Бельпера; вот почему потомки его в настоящее время име-
нуются лордами Бельпер. Сыновья Стретта, подобно отцу,
отличались большими способностями в области механи-
ки; так, старшему из них, Уильяму, приписывают изобре-
тение усовершенствованной машины для тонкой пряжи.
Сын Уильяма, Эдвард, тоже отличался изобретательностью
в области механики: он первый ввел в употребление рес-
187
сорные экипажи. Следует заметить, что все представители
рода Стретт с пользой употребляли наследие отцов и со-
действовали экономическому и умственному развитию
рабочего населения; кроме того, они всегда были щедры-
ми благотворителями и радетелями пользы обществен-
ной. Так, один из них, мистер Джозеф Стретт, подарил
городу Дерби свой прекраснейший парк; при поднесении
этого дара городу он произнес речь, которую закончил
следующими словами: “Было бы черствой неблагодар-
ностью с моей стороны, если бы я не уделил часть моего
состояния людям, трудолюбие которых немало содейство-
вало накоплению этого состояния”.
Не меньше трудолюбия и энергии проявили многие доб-
лестные люди, достигшие пэрства благодаря своим воен-
ным заслугам на суше и на море. Таких людей было много
в минувших столетиях, но есть примеры, относящиеся и к
позднейшим временам. Не говоря о древних феодальных
лордах, личные права которых всецело обусловливались
исключительно численностью поставляемых ими войск, мы
упомянем лишь об именах Нельсона, Сен-Винцента, Лай-
онса, Веллингтона, Гилля, Гардинга, Клайда и других,
которые достигли высших ступеней исключительно
благодаря своим высоким заслугам. Но ни в одной сфере
деятельности пэрство не достигалось столь часто путем
неутомимого трудолюбия, как в области юриспруденции.
Не менее 70 британских пэрств, со включением 2 герцогств,
было основано выдающимися юристами. Из их числа Манс-
филд и Эрскин, правда, были дворянами, но последний
всегда благодарил Бога за то, что за исключением членов
своей семьи, не знал ни одного лорда1. Остальные были
большей частью сыновьями адвокатов, торговцев, духовных
лиц, купцов и вообще представителей среднего сословия.
Из подобного рода званий возникли пэрства Говард и
Кавендиш, причем первыми пэрами обоих семейств были
1 Мансфилд не имел никакой связи со своими родственниками, ко-
торые впали в бедность; своим успехом он обязан исключительно самому
себе. По окончании курса учения Мансфилд занялся адвокатурой и
благодаря неутомимым трудам возвысился до звания главного судьи.
Высокие, возлагаемые этой должностью обязанности он исполнял с глу-
боким знанием дела и с честью. Необыкновенная энергия этого человека
обнаружилась уже в детстве; еще мальчиком Мансфилд прискакал на
лошади из Шотландии в Лондон, потратив на путешествие 2 месяца.
188
судьи, пэрства: Айлсфорд, Элленбору, Гуилфорд, Шаф
тсбюри, Гардвиг, Кларендон, Кардиган, Камден, Элс-
мер, Рослин; в новейшие времена — Тентерден, Элдон,
Брум, Денмен, Трюро, Линдгорст, Сен-Леопардс, Кран-
ворс, Кэмпбел и Челмсфорд.
Отец лорда Линдгорста был портретистом; отец лорда
Сен-Леонардса — парикмахером и торговцем косметичес
кими товарами на Берлингтон-стрит в Лондоне. Молодой
Эдвард Сегден первоначально был рассыльным при кон-
торе мистера Брума — известного нотариуса на Генриетта-
стрит; там-то будущий лорд-канцлер Ирландии получил
первое знакомство с законами. Происхождение лорда
Тенпгердена, быть может, было самое низкое из всех, но он
никогда не стыдился его; глубоко сознавал, что трудолюби-
ем, прилежанием и знаниями, при помощи которых он достиг
высокого положения, он обязан исключительно самому себе.
Рассказывают, что однажды он показал своему сыну Чарл-
зу маленькую лавчонку напротив Кентерберийского собора
и сказал: “Чарлз, посмотри на эту лавочку, я нарочно при-
вел тебя сюда, чтобы показать ее; в ней твой дед брил бороды
за пенни, и я горжусь этим”. В детстве лорд Тентерден был
соборным певчим, и в силу странной случайности перемена
в его жизни произошла вследствие постигшей его неудачи.
Много времени спустя, когда он, сопровождаемый мисте-
ром Ричардсом, посетил тот же собор и мистер Ричардс
похвалил голос запевалы, лорд Тентерден сказал: “Это един-
ственный человек, которому я в жизни завидую, потому что
он занял то место, которое хотел занять я”.
Не менее замечательны возвышения до звания лорда
главного судьи, сурового Кенайона и отличавшегося за-
мечательной физической силой Элленборо, а также про
ницательного Кэмпбелла, лорда канцлера Англии, сына
приходского священника в Файфшире. Последний в тече-
ние многих лет был газетным репортером, в то же время
прилежно приготовляя себя к будущей юридической
деятельности; говорят, что, сделавшись судьей, он в пер-
вое время путешествовал пешком по городам своего округа,
не имея средств нанять почтовую карету. Но шаг за шагом
он подвигался вперед по дороге почестей и отличий, кото-
рые всегда являются результатом честной и энергичной
деятельности, как в области юриспруденции, так и во всех
других сферах человеческой деятельности.
Можно привести еще другие примеры лордов-канцле-
ров, достигнувших своего высокого положения благодаря
189
личной энергии и личным заслугам. Одним из самых за-
мечательных примеров этого рода является карьера лорда
Элдона. Он был сыном ньюкаслского углекопа; в детстве
он отличался больше шаловливостью, чем прилежанием; в
школе это был первый шалун, вне школы — беспощадный
опустошитель фруктовых садов. Таков был в детстве буду-
щий лорд-канцлер Англии. Отец сначала думал засадить
его за прилавок, но затем решил сделать из него углекопа.
Но в это время старший сын его Уильям (впоследствии
лорд Стоуэлл), получив стипендию в Оксфорде, написал
отцу: ’’Пришлите ко мне Джека, я его пристрою”. Джон
был вследствие этого отправлен в Оксфорд, где благодаря
содействию брата и собственным стараниям ему удалось
попасть в студенческую корпорацию. Но, вернувшись
домой на вакации, он имел несчастье, — а пожалуй, и сча-
стье, если судить по конечному результату, — влюбиться;
влюбленная парочка бежала за границу и повенчалась.
Друзья считали Джона погибшим навеки из-за этой же-
нитьбы, у него не было ни кола, ни двора и ни одного
пенни в кармане. Он был исключен из корпорации и в то
же время совершенно испортил себе духовную карьеру, к
которой готовился; в силу этого он обратился к законове-
дению. В письме к своему другу он говорит: “Я женился
легкомысленно, но во мне созрело непоколебимое реше-
ние неустанно работать для блага женщины, которую я
люблю”.
Джон Скотт (такова первоначальная фамилия лорда
Элдона) прибыл в Лондон и нанял небольшой домик в
Керзиторлене, где прилежно занялся изучением юриспру-
денции. Он работал очень усидчиво; вставал в 4 часа утра
и занимался до поздней ночи, повязывая голову мокрым
платком, чтобы устранить сонливость. Будучи слишком
бедным, чтобы заниматься под руководством опытного
специалиста, он для практики переписывал судебные про-
цессы и составил таким образом 3 огромных рукописных
тома. Много лет спустя, будучи уже лордом-канцлером,
проходя однажды по Керзиторлену, он сказал своему сек-
ретарю: “Здесь было мое первое гнездо; сколько раз про-
ходил я по этой улице с 6 пенсами в кармане, чтобы ку-
пить рыбы на ужин”. Когда он наконец добился звания
адвоката, то встал вопрос о клиентах. В первый год своей
адвокатской деятельности он заработал всего 7 шиллин-
гов. В продолжение 4 лет он усердно посещал лондонские
суды и суды северных округов. Даже в своем родном городе
190
ему приходилось защищать лишь мелкие дела. Все эти
неудачи совершенно обескуражили его, и он решился пе
реселиться в какой-нибудь маленький городок, чтобы сде-
латься сельским ходатаем. Брат его Уильям писал отцу:
“Плохи дела нашего бедного Джека, очень плохи!” По-
добно тому как ему не суждено было сделаться лавочни-
ком, углекопом и священником, так же точно ему не уда-
лось сделаться и сельским адвокатом.
Наконец счастливая случайность предоставила ему воз
можность проявить свои дарования и, главным образом,
свои юридические познания, приобретенные путем энер-
гичного труда. Защищая одно дело, Скотт затронул об-
щий юридический вопрос, представлявший одинаковый
интерес для обеих сторон. Хотя он и проиграл дело в суде,
но решение суда было отменено палатой лордов, по жало-
бе Джона Скотта, главным образом, благодаря затронуто-
му им общему юридическому вопросу. В этот день один из
членов палаты, выходя, похлопал молодого адвоката по
плечу и сказал: “Молодой человек, вы обеспечены на всю
жизнь”. Пророчество это сбылось буквально. Лорд Манс-
филд обыкновенно говорил, что он совсем не помнит тако-
го периода времени, когда оставался не у дел и зарабаты
вал меньше 3000 фунтов в год; то же самое было впослед-
ствии и с Джоном Скоттом; он столь быстро продвинулся
вперед, что уже в 1783 г. 32 лет от роду, он был назначен
прокурором Королевского суда, в то же время он сделался
членом парламента в качестве представителя одного из горо-
дов этого округа. Он был обязан своим успехом исключи-
тельно собственному неутомимому трудолюбию. Постепен-
но поднимаясь по лестнице служебной иерархии, он достиг
высшего административного поста — должности лорда канц-
лера Англии, которую занимал около 25 лет.
Генри Бикерстет был сыном врача в Киркби Лонс-
дел, в Вестморленде, и сам готовился к профессии отца.
Будучи студентом в Эдинбурге, он отличался прилежани-
ем и глубокой преданностью науке. Вернувшись в Кирк-
би-Лонсдел, он принял деятельное участие в практике отца,
но ему не нравилась медицинская профессия и, кроме того,
он не довольствовался скромным существованием в про-
винциальном городе. В то же время он продолжал при-
лежно заниматься наукой, изучая главным образом высшие
отрасли физиологии. Согласно с его желанием отец отпра-
вил его в Кембридж для окончания медицинского образо-
вания; было решено, что он впоследствии займется меди-
191
цинской практикой в столице. Чрезмерные занятия, одна-
ко, расстроили его здоровье; для поправки его Генри со-
гласился сопровождать больного лорда Оксфорда в его
заграничном путешествии. Во время пребывания в Ита-
лии Бикерстет выучился итальянскому языку и изучил
итальянскую литературу; к медицине он охладел. Тем не
менее, вернувшись в Кембридж, он получил степень
доктора. О том, как прилежно он занимался, можно су-
дить по тому, что он окончил курс первым. Не питая ни-
какой любви к медицинской профессии, он поступил в
Высшую юридическую школу в Лондоне и занялся юрис-
пруденцией столь же усердно, как некогда медициной. В
письме к своему отцу он говорил: “Все уверяют меня, что
при моей настойчивости я добьюсь успеха; хотя и не знаю,
что будет впоследствии, но стараюсь делать все, что в моих
силах, чтобы достигнуть успеха”. Двадцати восьми лет от
роду он окончил курс юридической школы; средства к
жизни, которыми он располагал, были чрезвычайно нич-
тожными, и ему пришлось жить поддержкой родственни-
ков. Многие годы провел он в учении, и вот наконец на-
ступила пора заняться практикой, — но практики не было;
ему приходилось бороться с самой горькой нуждой, от-
казывая себе в самом необходимом. В одном из писем к
отцу он горько жалуется на свое положение и говорит, что
решительно не знает, когда обстоятельства его изменятся
к лучшему. После трехлетнего тщетного выжидания Би-
керстет заявил родным, что не хочет более быть им в тя-
гость, и решил вернуться в Кембридж, где, наверное,
рассчитывал найти поддержку и практику. Ему выслали
из дому небольшое денежное пособие, благодаря которо-
му он оставался еще некоторое время в Лондоне. Мало-
помалу появилась и практика; сначала подвертывались
только мелкие дела, но так как Генри и таковые вел доб-
росовестно и умело, то постепенно завоевал доверие, и
постепенно к нему стали обращаться с делами более серь-
езными. Он принадлежал к числу людей, которые умеют
пользоваться обстоятельствами для того, чтобы подвигаться
вперед, и преуспел в жизни. Его неутомимое трудолюбие
в конце концов принесло плоды, так что он спустя не-
сколько лет совершенно перестал нуждаться в помощи
родных и, кроме того, получил возможность расплатиться
с долгами, которые наделал за последние годы. Мрак рассе-
ялся, и дальнейшая карьера Генри Бикерстета является
рядом блестящих успехов и отличий. Карьеру эту он за-
192
вершил в звании члена палаты лордов с титулом барона
Лангделя. Жизнь его — один из многочисленных приме-
ров терпения, настойчивости и добросовестного труда
как в деле самоусовершенствования, так и в достижении
полного успеха.
Таковы немногие избранные, которые достигли высо-
чайших ступеней общественной иерархии исключительно
благодаря личной энергии и трудолюбию, в то же время
обладая обширными знаниями каждый в своей специаль-
ности .
7 С. Смайле
Глава 8
ЭНЕРГИЯ
ИСИЛАВОЛИ
Весьма характерно изречение одного из норманнс-
ких вождей, в котором проявляются основные
черты тевтонского племени: “Я не полагаюсь ни на богов,
ни на демонов, но рассчитываю лишь на крепость соб-
ственного тела и души”. На одном из древних нор-
маннских щитов изображен заступ и имеется надпись:
“Найду дорогу или проложу ее”. В этом девизе выража-
ются главные особенности национального характера, до
сих пор отличающие всех потомков древних норманнов.
Те же характерные черты присутствуют и в мифологии скан-
динавов, которые одного из главных своих богов изобража-
ли с молотом в руке. Человеческий характер проявляется в
мелочах, и даже, по видимому, самые ничтожные прояв-
194
ления человеческой деятельности могут служить призна-
ками, по которым можно судить о личности. Один остро-
умный француз следующим своеобразным способом опре-
делил характерные черты населения целого округа, в ко-
тором хотел обосноваться его друг в качестве землевла-
дельца: “Не советую вам делать это, — сказал он, — я
знаю жителей этого департамента; ученики, поступающие
в нашу ветеринарную школу из этой местности, не умеют
ударить молотом по наковальне; они совершенно лишены
энергии; вы только даром потратите капитал. Поверьте, с
этим народом вы ничего не сделаете”. В этой характерис-
тике обнаруживается тонкая наблюдательность. Действи-
тельно, экономическое процветание государства зависит
от энергии, предприимчивости отдельных лиц; даже кли-
матические и почвенные условия данной местности зави
сят в значительной мере от трудолюбия, искусства и при-
лежания обитателей. Недаром французская поговорка гла-
сит: “Tant vaut 1’homme, tant vaut sa terre” (каков чело-
век, такова и его земля).
Развитие этих качеств в человеке является делом пер-
востепенной важности; твердая воля и настойчивость в
преследовании благих целей являются свойствами истин-
но благородного характера. Только благодаря энергии чело-
век может подвигаться вперед во всех сферах деятельнос-
ти; лишь энергией можно преодолеть все трудности и скуч-
ные детали любой работы. Энергией достигается больше,
чем гениальностью, и во всяком случае человек энергич-
ный никогда не испытывает и половины тех разочарова-
ний и опасностей, которые приходится испытывать чело-
веку со слабой волей и лишенному энергии. Успех во вся-
ком деле вовсе не зависит от природного таланта, но толь-
ко от трудолюбия, энергии и настойчивости. Твердая воля
является средоточием всех положительных черт челове-
ческого характера; словом, воля — это весь человек. Ею
определяется каждое действие, она является душой всяко-
го дела. Воля поддерживает в нас надежду, а надежда
служит основой жизни и лучшим ее украшением; жизнь
без надежды лишена смысла. Девиз, начертанный на древ-
нем шлеме, хранящемся в Батлском монастыре: ”L’ espoir
est ma forse” (надежда — моя сила), может служить деви-
зом всякого человека. “Горе малодушным!” — восклицает
сын Сираха. Никакие блага мира не могут сравниться с
обладанием твердой волей. Даже в случае полной неудачи
всех начинаний, человек с твердой волей найдет утешение
195
в сознании того, что он со своей стороны добросовестно
исполнил все, что мог и должен был исполнить. В жизни
не существует более утешительного и возвышенного
явления, чем человек, преодолевающий страдания тер-
пением, торжествующий своей правотой над бедствия-
ми, неутомимо стремящийся вперед, несмотря на все не-
удачи, горести и лишения.
Одни вожделения и пылкие порывы без физического
осуществления, без соответствующей деятельности, порож-
дают в молодых людях лишь недовольство и разочарова-
ние. Никогда не следует ожидать, что благоприятная пе-
ремена обстоятельств произойдет сама собой; лучше под-
ражать Веллингтону, который в ожидании лучшего не
терял ни минуты и настойчиво стремился вперед. Благие
начинания должны быть неуклонно доводимы до конца
без колебаний и рассчитаны лишь на собственные силы. В
большинстве случаев тяжелый, утомительный труд явля-
ется необходимым условием и лучшим способом дости-
жения намеченной цели. “В жизни, — говорил Шеффер, —
никто не пожинает плодов без умственного или физичес-
кого труда. Жизнь — бесконечный ряд усилий. Пройдя
жизненный путь, я горжусь тем, что никогда ничто не могло
поколебать моей решимости. С твердой волей при неук-
лонном стремлении к благородной цели человек может
достигнуть всего”.
Хьюго Миллер говорил, что единственной школой, в
которой он чему-нибудь научился, была “школа жизни, в
которой труд и лишения являются строгими, но прекрас-
ными учителями”. Тот, кто становится ленивым и под
разными предлогами запускает свои дела, готовит себе
верную неудачу. Пусть всякий смотрит на работу как на
нечто совершенно неизбежное, и она наверно пойдет быстро
и успешно. Карл IX, король шведский, придавал громад-
ное значение силе воли уже в юности. Положив руку на
голову своего младшего сына, который был занят решени-
ем трудной задачи, он однажды воскликнул: “Я хочу, чтобы
он решил ее, — и он ее решит! ” Привычка к труду разви-
вается быстро, подобно всякой другой привычке. Люди
даже с очень скромными способностями достигают много-
го, если всецело и неутомимо отдаются какому-нибудь
одному делу, а не разбрасываются. Фоуэлл Бекстон при-
знавал исключительно самые обыкновенные способности
и верил лишь в могущество необыкновенного прилежа-
ния; он строго держался правила: “Отдавайся всеми сила-
196
ми тому делу, которое тебе подвернулось”; собственный
успех в жизни он исключительно приписывал тому, что
“всегда отдавался только одному делу в известное время”.
Ничего в жизни нельзя достигнуть без энергии в труде.
Лишь в борьбе с препятствиями и затруднениями укреп-
ляется воля человека и изощряются его способности; не
редко к собственному изумлению своему человек достига-
ет таких результатов, которые первоначально казались ему
совершенно недостижимыми. Твердая решимость зачастую
превращает возможное в совершившийся факт, причем
наши желания часто являются предвестниками тех резуль-
татов, которых мы способны добиться в жизни. Напротив
человек нерешительный, колеблющийся, все считает не-
возможным только потому, что оно кажется ему таковым.
Рассказывают об одном молодом французском офицере,
который расхаживал по комнате и восклицал: “Я хочу сде-
латься маршалом Франции и великим полководцем!” Его
пламенное желание было предвестником успеха: молодой
офицер действительно сделался полководцем и маршалом
Франции.
Мистер Вокер придавал столь важное значение силе
воли, что, как он утверждал, однажды выздоровел толь-
ко потому, что решил выздороветь. Конечно, это случай,
и не всегда этот безопасный способ лечения может привести
к удовлетворительным результатам. Влияние духа на тело
несомненно громадно; но, в свою очередь, и дух наш мо-
жет изнемочь под влиянием телесных недугов. Рассказы-
вают о мавританском полководце Мулее Молюке, что со-
вершенно изнеможенный неизлечимой болезнью, он не-
подвижно лежал на своей постели; однажды ему сообщи-
ли, что между его войсками и португальцами завязался
бой; он мгновенно вскочил со своего ложа, надел доспехи
и бросился на поле битвы; войска его уже начали было
отступать; он вдохнул в них мужество, и они одержали
победу; но тотчас же после этого Молюк бездыханный
упал на землю.
Только воля — сила настойчивости — делает человека
способным сделать то, что он намерен был сделать, и сде-
латься тем, чем он намерен был сделаться. Приведем слова
одного богобоязненного человека: “Кем ты хочешь быть,
тем ты и будешь, ибо такова сила нашей воли, приобщен
ной к воле Провидения. Нет ни одного пламенного жела-
ния, которое мы не могли бы исполнить, если только оно
искренно и разумно”. Рассказывают об одном столяре,
197
который с необыкновенным усердием починял судейскую
скамью в зале заседаний. Когда его спросили, почему он
так усердствует, он ответил: “Я хочу, чтобы она просто-
яла до тех пор, пока я воссяду на ней”. И в силу странной
игры случая, — а может быть, и не только случая, — этот
самый плотник впоследствии действительно сделался су-
дьей и занял место на той же скамье.
Каковы бы ни были теоретические воззрения филосо-
фов на свободу воли, всякий человек чувствует, что он
свободен в выборе между добром и злом, что он вовсе не
былинка, брошенная в воду и всецело подчиненная произ-
волу волн, но что он сам пловец, обладающий силой для
борьбы с волнами и для того, чтобы плыть по избранному
направлению. Наши желания вовсе не стеснены какими-
либо роковыми силами, и мы чувствуем и знаем, что мы
не связаны никакими узами волшебства в наших действиях
и поступках. Если держаться иного взгляда, то всякое
стремление к самоусовершенствованию будет парализова-
но. Весь строй нашей жизни — личной, семейной, обще-
ственной и государственной — основан на эмпирическом
сознании, что человеческая воля свободна. Без этого созна-
ния немыслимо было бы начало ответственности. К чему бы
вели тогда обучение, воспитание, порицание, одобрение,
наказание, пример? Какое значение имели бы законы, если
бы подчинение или неподчинение им не являлось результа-
том свободной воли? Ежечасно, ежеминутно наше сознание
подсказывает нам, что наша воля свободна. Это единствен-
ное достояние, принадлежащее нам всецело, к тому же вполне
нам подчиненное, так что от нас зависит дать ему истинное
или ложное направление. Наши наклонности и привычки
являются не господами нашими, но рабами. Когда мы под-
дались искушению, совесть неумолчно твердит нам, что мы
могли бы устоять, если бы в нас было твердое желание усто-
ять, — желание, вполне зависящее от нашей доброй воли.
“Вы теперь вступили в тот возраст, — сказал Ламене
одному легкомысленному юноше, — когда нужно принять
определенное решение. Пропустите время — и вы рискуете
упасть в яму, которую сами себе вырыли; вы не будете в
силах сдвинуть камень, который навалится на вас всей сво-
ей тяжестью. То, что легче всего становится нашей привыч-
кой — это наша воля. Научитесь же управлять ею — желать
твердо и решительно; установите свою жизнь и прекратите
бесцельные блуждания и бессознательное порхание, подоб-
но перышку, носящемуся в воздухе при дуновении ветра”.
198
Бекстон держался того мнения, что всякий молодой
человек может сделаться кем только пожелает, если в нем
созрело твердое решение и он неуклонно преследует наме-
ченную цель. В письме к одному из своих сыновей он
говорит: “Ты вступил в тот период жизни, когда чело-
веку приходится делать поворот либо направо, либо
налево. Ты теперь должен испытать на деле свои убеж-
дения и обнаружить неуклонную решимость или же ты
обнаружишь всю свою несостоятельность, празднолю-
бие, беспорядочность и пустоту; если ты вступишь на
этот последний путь, то впоследствии не легко будет
свернуть с него. Я убежден, что молодой человек мо
жет, безусловно, сделаться тем, кем хочет сделаться;
я знаю это по личному опыту. Все счастье, все преуспе-
вание, которого я достиг в жизни, было результатом
поворота, который я сделал в твои годы. Если ты серь-
езно решился быть энергичным и прилежным, то в те-
чение всей жизни ты всегда будешь доволен тем, что
остановился на этом решении и привел его в исполне-
ние” .
Воля, как таковая, есть не что иное, как постоянство,
стойкость, настойчивость; поэтому очевидно, что все зави-
сит от того, чем она руководствуется и в какую сторону
направлена; направленная в сторону удовлетворения чув-
ственных потребностей, страстей, она превращается в
дьявола, которому человек продал свою душу; направ-
ленная в сторону добра, твердая воля становится царем, а
разум человеческий — первым министром, и они ведут
человека к высшим благам.
“Там, где воля, там и дорога”, — гласит старинная и
справедливая поговорка; в твердом решении человека за-
ключаются уже и способы преодоления тех препятствий,
которые ему предстоят на пути, и гарантия успеха. В боль-
шинстве случаев считать себя способным — в то же время
значит и быть способным; решение достигнуть чего нибудь
весьма часто равносильно самому достижению. Действи-
тельно, твердая решимость в большинстве случаев носит
характер какого то всемогущества. Вся сила характера
Суворова заключалась именно в силе хотения, и подобно
всем людям с сильной волей, он старался развить тако-
вую и в других. “Вы способны желать только наполови-
ну”, — говорил он людям, потерпевшим неудачи. Подобно
Ришелье и Наполеону, он хотел выбросить из словаря слова
“невозможно”, “я не знаю”, “я не могу”, “это невозмож-
199
но” — такие слова он ненавидел до глубины души. “Учись!” —
восклицал он. Его биограф говорит, что Суворов пред-
ставляет собой замечательный пример того, что может со-
вершить человек путем развития и упражнения способно-
стей, зачатки которых имеются у каждого.
Одним из любимых изречений Наполеона было: “Ис-
тинная мудрость заключается в твердой решимости”. Его
жизнь, подобно жизни многих других великих людей, на-
глядно показывает, что может совершить всемогущая и
непреклонная воля. Он вложил в дело все силы тела и
души. Бессильные владыки и народы, которыми они уп-
равляли, один за другим падали пред ним во прах. Когда
ему доложили, что Альпы заграждают путь его войскам,
он сказал: “Нет больше Альп!” Он соорудил Симплон-
скую дорогу через местность, которая до тех пор счита-
лась непроходимой. «Слово “невозможно”, — говорил
он, — уместно только в словаре для безумных». Рабочая
сила этого человека была страшная; иногда у него работа-
ло до изнеможения в одно и то же время по 4 секретаря;
он не щадил ничьих сил — даже собственных. Его пример
воодушевлял окружающих и вдыхал в них новую жизнь.
“Я создал своих генералов из комьев грязи”, — говорил
он. Но все это ничему не послужило, потому что необуз-
данное самомнение Наполеона погубило его и имело роко-
вые последствия для Франции, которую повергли в анар-
хию. Жизнь его служит наглядным доказательством того,
что могущество, руководимое непоколебимой энергией, но
не направленное на благо людей, приводит к роковым по-
следствиям как того, кто им обладает, так и тех, кто от
него зависят, и что величайшие познания и способности,
не руководимые добрыми началами, становятся воплоще-
нием зла.
Гораздо величественнее в этом отношении представля-
ется нам личность Веллингтона. Отличаясь не меньшей
решимостью, непреклонностью и постоянством, он в то же
время обладал большой самоотверженностью, добросовест-
ностью и патриотизмом. Девизом Наполеона была слава',
девизом Веллингтона, как и Нельсона, был долг. В
рапортах Веллингтона ни разу не употребляется первое из
этих слов, второе же упоминается очень часто, но без
пышных фраз. Величайшие трудности никогда не могли
ни остановить, ни запугать Веллингтона; его энергия уси-
ливалась по мере того как усиливались препятствия, кото-
рые ему приходилось преодолевать. Его терпение, непо-
200
колебимосгь и решимость, с которыми он преодолевал вели-
чайшие огорчения, и гигантские трудности, которые ему
приходилось испытывать во время испанских походов,
представляются, быть может, грандиознейшими явления-
ми на страницах истории. В Испании Веллиш гон проявил
свои способности не только как полководец, но и как в
высшей степени мудрый государственный человек. Хотя
он от природы обладал необыкновенно вспыльчивым и
раздражительным характером, но высокое сознание долга
всегда сдерживало его. Окружающим терпение его каза-
лось абсолютно неистощимым. Величие его характера не
омрачалось ни самомнением, ни честолюбием, ни ску-
постью, ни вообще какой-либо низменной страстью. Это
был человек необыкновенно сильной воли и строго опре-
деленных воззрений, и в то же время он обнаруживал
весьма разнообразные дарования; не уступая в качестве
полководца Наполеону, он не уступал и Клайву в быстро
те, смелости и мужестве; в безупречной честности и благо-
родстве он не уступал Вашингтону, как администратор —
Кромвелю. Веллингтон оставил о себе воспоминание, как
о человеке бесспорно гениальном; но, быть может, самы-
ми главными характерными чертами этой великой лично-
сти были терпение и сила воли.
Энергия обыкновенно проявляется в быстроте и реши-
мости. Когда на заседании Африканской ассоциации спро-
сили знаменитого путешественника Ледайярда, как скоро
он будет готов к отплытию в Африку, он тотчас же отве-
тил: “Завтра утром”. Быстрота Блюхера создала ему в
прусской армии прозвище “маршал Форвертс” ( Vorwarts —
вперед). Когда спросили Джона Джервиса, впоследствии
графа Сен Винцента, скоро ли он намерен отплыть на сво-
ем корабле, он ответил: “Хоть сейчас”. Когда спросили
сэра Кэмпбелла, назначенного главнокомандующим ин-
дийской армии, скоро ли он выступает, он ответил:
“Завтра”; эта быстрота была залогом одержанных им впо
следствии побед, потому что в большинстве случаев победы
одерживаются только умением быстро пользоваться выгода-
ми своего положения и преимущества, иногда случайны
ми, пред врагами. “Под Арколой, — говорил Наполеон, —
я выиграл битву с двадцатью пятью всадниками; я вос-
пользовался моментом, когда исход битвы колебался, при-
казал своим двадцати пяти всадникам трубить победный
марш и с этой горстью людей одержал победу. Две армии —
это два бойца, наступающих один на другого и желаю-
201
щих нагнать друг на друга страх; нужно ловить тот мо-
мент, когда возникает паника, — и исход битвы решен”. В
другом месте он говорит: “Всякое потерянное мгновение
может повлечь за собой бедствие”; по его мнению, пора
жения, которые терпели от него австрийцы, объясняются
исключительно лишь медлительностью последних и неуме-
нием пользоваться временем.
В последнее столетие Индия явилась обширной ареной,
на которой могла обнаружиться великая энергия англи-
чан. От Клайва до Гавелока и Клайда можно привести
длинный и почетный ряд доблестных имен законодателей
и полководцев: Уэлсли, Миткаф, Аутрем, Эдварс и
братья Лоренс. Не менее велико имя Уоррена Гастингса,
хотя имя это запятнано.
Это был человек непреклонной воли и неутомимого
прилежания. Род Гастингсов — древний и славный; но
различные удары судьбы и в особенности их плохо воз
награжденная преданность дому Стюартов низвела их до
нищеты, и их резиденция Дейлсфорд, в которой они пол-
новластно царили в течение столетий, уже давным-давно
перешла в другие руки. Последний из Гастингсов, прожи-
вавших в Дейлсфорде, предоставил пасторат своему вто-
рому сыну; в доме этого последнего несколько лет спустя
и родился внук Уоррен Гастингс. Мальчик обучался
грамоте в сельской школе, сидя на одной скамье с кресть-
янскими детьми; он бегал по полям, некогда принадле-
жавшим его предкам. Их жизнь составляла предмет по-
стоянных его размышлений. Его детское честолюбие было
в высшей степени возбуждено; когда ему было не более 7
лет, он однажды, лежа на берегу реки, протекавшей в этой
местности, по обыкновению был погружен в думы о былом
величии своих предков, и, как говорят, в этот день в нем
созрело твердое решение снова завладеть всем, что им
некогда принадлежало. Это были детские мечты. И что
же? Им суждено было осуществиться. Мечты эти овладе-
ли всем его существом; по мере того как он рос, они ук-
реплялись в нем, и им он обязан той непоколебимой волей,
которая составляла отличительную черту его характера в
зрелом возрасте. Бедный сирота стал впоследствии одним
из могущественных людей своего времени; он вернул богат-
ство своих предков, реставрировал их древнюю резиден-
цию, а вместе с тем и их величие. “Когда под тропическим
солнцем, — говорил Маколей, — он господствовал над 50
миллионами азиатов, единственной его надеждой среди всех
202
трудов по военному и финансовому управлению и по за-
конодательству была надежда снова осесть могуществен-
ным лордом в Дейлсфорде. И наконец после столь долгой
общественной деятельности, в которой самым странным
образом смешиваются добро со злом и слава с позором,
заветная мечта Гастингса осуществилась: он овладел Дейл-
сфордом, но лишь для того, чтобы там умереть”.
Сэр Чарлз Непир является другим выдающимся деяте-
лем в Индии, также необыкновенно мужественным и реши-
тельным. Однажды во время одного из своих походов он
встретился с необычайными затруднениями; по этому по-
воду он сказал: “Это только укрепляет почву под моими
ногами”. Битва при Миэни принадлежит к числу замеча-
тельнейших в истории. С войском в 2000 человек, из
которых только 400 было европейцев, Непир встретил
армию, состоящую из 35 000 отважных и хорошо воору-
женных белуджей. Вступать в бой было делом, по-види-
мому, совершенно безрассудным, но Непир твердо верил
в самого себя и в своих солдат; он напал на центр белуд-
жей, который расположился на высоком валу; бой длился
целых 3 страшных часа; каждый солдат этой ничтожной
горстки людей, вдохновленный предводителем, сделался
героем; несмотря на то, что число врагов превосходило в
20 раз число англичан, белуджи были отброшены и отсту-
пили. Только с таким непоколебимым мужеством и реши-
мостью одерживаются победы. Ничего не значит, если вы
слабее противника; вы можете одолеть его, если обладаете
выдержкой и умением сосредоточивать свои силы. Ко всем
случаям в жизни применимы слова одного спартанца, ска-
занные сыну, жаловавшемуся на то, что у него слишком
короткий меч: “Сделай шаг вперед”.
Непир в совершенстве умел воодушевлять солдат,
внушая им тот же геройский дух, которым сам был про-
никнут; он делил труды и лишения с рядовыми. “Великое
искусство руководства, — говорил он, — заключается в
умении взвалить на себя львиную долю общего дела. Пред-
водитель не может рассчитывать на успех, если он не по-
святил себя всецело своему делу. Он не должен щадить ни
своих трудов, ни сил; чем больше опасность, тем спокой-
нее он должен казаться — и только тогда он будет настоя-
щим повелителем”. Молодой офицер, сопровождавший
Непира в одном из походов, сказал однажды: “Когда я
вижу этого старика постоянно на лошади, могу ли я, буду-
чи молод и исполнен сил, оставаться праздным? Если бы
203
он приказал мне, то я без колебания влез бы в дуло заря-
женной пушки”. Слова эти были переданы Непиру, кото-
рый был очень польщен ими и сказал, что они служат
лучшей наградой за его труды. Весьма характерен случай
с индийским факиром, ярко рисующий мужество Непира,
а также его замечательную прямоту и честность. Однажды
после боя в лагерь англичан явился знаменитый индий-
ский факир и стал показывать фокусы в присутствии
Непира, его семьи и свиты; между прочим он разрубал
одним ударом своего меча лимон, положенный на ладонь
его помощника. Непир заподозрил в этом фокусе обман,
потому что ему казалось совершенно невозможным разру-
бить столь малый предмет, не повредив руку, хотя в рома-
не Вальтера Скотта “Талисман” подобные случаи и опи-
сываются. Чтобы узнать в чем дело, Непир предложил
факиру повторить опыт и протянул собственную правую
руку. Фокусник внимательно осмотрел руку и затем зая-
вил, что решительно отказывается повторить опыт. “Я так
и знал”, — воскликнул Непир. “Погоди, — сказал факир, —
покажи мне левую руку”. Непир показал ему левую руку;
факир, осмотрев ее, уверенно произнес: “Если ты будешь
держать руку совершенно неподвижно, то я еще раз про-
делаю это”. — “Но почему же непременно на левой руке, а
не на правой?” — “Потому что правая ладонь имеет в се-
редине углубление, а при такой ладони весьма легко отсечь
большой палец; левая же ладонь имеет возвышение, и по-
тому опасность меньше”. Непир был смущен. “Я испу-
гался, — говорит он. — Я понял, что это действительно
необычайное искусство владения мечом. Признаюсь откро-
венно, что если бы это произошло не в присутствии офи-
церов и если бы не я сам своим подозрением вызвал этого
человека на повторение опыта, то я ни за что не согла-
сился бы подставить свою руку. Но теперь делать было
нечего; я положил на ладонь лимон и протянул левую руку.
Факир замахнулся и сильным ударом меча рассек лимон
пополам. Я почувствовал на одно мгновение словно при-
косновение холодной нитки, но больше ничего. Честь и
слава индусским мечам (прибавляет он), но наши шпаги
все-таки превзошли их при Миэни”.
Последние кровавые события в Индии, быть может,
более чем все другие моменты истории Англии содейство-
вали развитию энергии и веры в собственные силы в англи-
чанах. Хотя английские администраторы нередко обнару-
живали крайнее тупоумие и делали громадные ошибки, но
204
что касается английской нации, то она всегда с честью
выполняла свое назначение и всегда обнаруживала высо-
кий героизм.
В мае 1857 г., когда в Индии, подобно громовому уда-
ру, разразилось восстание, британские войска были чрез-
вычайно малочисленны и к тому же разбросаны по всей
стране. Полки, находившиеся в Бенгалии, один за другим
возмутились против начальников и бежали в Дели. Вос
стание распространялось из провинции в провинцию, и с
восточного до западного берега всюду раздавались гром-
кие вопли, взывавшие о помощи. Разбросанные малочис-
ленные английские отряды были окружены со всех сто-
рон, и защищаться, по-видимому, не было никакой воз-
можности. Полное поражение англичан было столь оче-
видным и дело их в Индии казалось столь безнадежно
погибшим, что вполне оправдывалось то, что раньше гово
рилось об англичанах: “Они никогда не знают, когда их
побьют”.
В то время, когда исход восстания был еще неизвестен,
Голкар, один из туземных властителей, обратился к свое-
му астрологу за советом и получил ответ: “Если все до
одного европейца будут истреблены, то этот один оста
нется и снова завоюет Индию”. И действительно, в самые
тяжкие моменты, как, например, при осаде Люкноу, где
горсти английских солдат, горожан и женщин приходи-
лось защищать город от окруживших его со всех сторон
врагов, — ни в ком даже не появилось и мысли о том,
чтобы сдаться. В течение нескольких месяцев всякое сооб-
щение с другими городами было прервано, так что осаж-
даемые даже не знали, осталась ли Индия за англичанами
или потеряна, и тем не менее их мужество и самоотвер-
женность нисколько не ослабевали. Воины были уверены,
что, пока в Индии останется хоть один отряд английских
войск, им не дадут погибнуть; они глубоко верили в бла
гопристойный исход дела и до последней минуты остались
верны своему долгу. Напомним читателям имена Гавелока,
Инглиса, Нейля и Аутрема — этих истинных героев, о
которых смело можно сказать, что в душе это были рыцари,
а по складу своего характера — самоотверженные мучени
ки. Монталамбер сказал о них: “Они делают честь роду
человеческому”. Но в продолжение этого ужасного време-
ни все оказались одинаково великими: и гражданские лица
и солдаты, — все от высших до низших ступеней иерар-
хии. А между тем это были люди вовсе не выдающиеся:
205
это были люди, которых мы ежедневно встречаем на
улицах, в мастерских, на пашнях, в клубах; но, когда бед-
ствие неожиданно разразилось над ними, у всех оказался
огромный запас мужества и энергии, и каждый из них
стал героем. “Ни один из них, — говорил Монталамбер, —
не отступил, не почувствовал страха; все — военные и
граждане, молодые и старые, генералы и солдаты — само-
отверженно боролись и гибли хладнокровно и мужествен-
но. В подобных обстоятельствах лучше всего обнаружива-
ются громадные достоинства системы народного образова-
ния в Англии, — системы, которая развивает в человеке
умение пользоваться своей силой и своей свободой, а так-
же чувство общественности. Система приучает человека
быть стойким, ничего не бояться, ничему не изумляться и
полагаться исключительно на свои собственные силы, не
рассчитывая ни на чью помощь”.
Не подлежит сомнению, что взятием Дели и спасением
Индии англичане обязаны личным достоинствам сэра
Джона Лоренса. В северо-восточных провинциях Индии
имя “Лоренс” было синонимом могущества англичан. Он
высоко держал знамя патриотизма, и всякий, кто служил
под его началом, был проникнут тем же геройским духом,
каким он был воодушевлен сам. Не даром о нем говорили,
что он стоит целой армии. Такими же свойствами обладал
и его брат, сэр Генри, который организовал пенджабские
отряды, оказавшие столь важные услуги при взятии Дели.
Оба брата умели внушить всем тем, которые их окружа-
ли, преданность и доверие. Оба отличались тем великоду-
шием, которое всегда является отличительной чертой герой-
ского характера. Оба они жили среди народа и имели на
него громадное нравственное влияние. Кроме того, как
говорит Эдвардс, “они формировали умы молодежи,
которая под их руководством проходила замечательную
школу”. Сэр Джон Лоренс был окружен такими людьми,
как Монтгомери, Николсон, Коттон и Эдвардс, — людь-
ми столь же решительными и благородными, как и он сам;
в особенности замечательна личность Николсона, которо-
го лорд Дельгаузи называл крепостной башней; Николсон
пользовался большим уважением даже среди туземцев. Он
был велик во всяком деле, за которое брался, потому что
всегда отдавался ему всеми фибрами своей души. Одно
братство факиров в порыве восторженного благоговения,
которое они испытывали к этому человеку, стали возда-
вать Никиль-Сейну, как они называли Николсона, боже-
206
ские почести; хотя тот строго наказал некоторых из них за
такое безумие, но тем не менее они продолжали покло-
няться ему как божеству. Примером необычайной энергии
и выносливости Николсона может служить тот случай,
когда он, преследуемый 55 сипаями, в течение 20 часов
скакал на лошади, причем сделал около 70 миль. Когда
неприятель овладел Дели, Лоренс и Монтгомери,
рассчитывая на поддержку населения Пенджаба, располо-
жением которого они сумели овладеть, употребляли все
старания, чтобы поддержать порядок во вверенных им
провинциях и в то же время послали всех способных но-
сить оружие на подкрепление армии, стоявшей под осаж-
денным городом. Сэр Джон Лоренс в своем письме глав
нокомандующему этой армии писал: “Продержитесь под
стенами Дели еще некоторое время, потому что на помощь
идут форсированным маршем войска, предводимые Ни-
колсоном; топот его боевого коня слышен за несколько
миль”.
Осада и штурм Дели являются самым блестящим собы-
тием этой гигантской борьбы, хотя геройская защита англи-
чан в Люкноу под начальством Инглиса, когда жалкая
горсть людей продержалась в течение 6 месяцев, окру-
женная двухсоттысячной армией врага, быть может, и зас-
луживают большего изумления. Но и под Дели англичане
были только номинально осаждающими, на самом же деле
они были осаждены; они также представляли собой горсть
людей, в которой насчитывалось не более 3700 штыков.
Им приходилось выдерживать почти ежедневно нападе-
ния мятежников, численность которых доходила до 75 000
человек, обученных военному делу английскими же офи-
церами и располагавших всеми необходимыми средствами
для войны. Горсть героев держалась под стенами города
под палящими лучами тропического солнца; ни смерть, ни
раны, ни лихорадка — ничто не устрашало их; они выдер-
жали 30 нападений неприятеля и 30 раз загоняли его об-
ратно за стены города. Капитан Гудзон, один из храбрых
участников этих баталий, говорил: “Я глубоко убежден,
что никакая другая нация в мире не осталась бы здесь и
не избегла бы поражения, подвергаясь таким нападени-
ям”. Ни на одну минуту герои не уклонялись от своего
дела; со сверхъестественной выносливостью они держа-
лись и дрались, ничем не смущаясь, и британское знамя
снова стало развеваться на стенах Дели. В этом деле ока-
зались великими: простые солдаты, закаленные в боевой
207
жизни, и молодые офицеры, привыкшие к богатству и
роскоши, — все одинаково доказали свое мужество и свой
высокий патриотизм. Природная энергия англичан и вели
кие достоинства английской системы воспитания никогда
еще не проявлялись столь блестящим образом. Эта гранди
озная страница английской истории была куплена страш
ной ценой; но если принять во внимание, каким великим
примером и уроком она является для потомства, то цена
эта не должна казаться слишком высокой.
Не менее энергии и мужества проявляли в Индии и
вообще на Востоке представители различных националь-
ностей в деятельности более благожелательной и благо-
творной, чем война. Если прославляют героев меча, то не
следует забывать и героев алтаря. От Ксавье до Мартина
и Уильямса мы видим целый ряд замечательных миссио-
неров, самоотверженно трудившихся во имя общего блага
и воодушевленных исключительно стремлением указать
путь к спасению заблудшим сынам рода человеческого.
Обладая непобедимым мужеством и неистощимым энтузи
азмом, эти люди терпели лишения, подвергались смертель-
ным опасностям, странствуя по зачумленным местностям;
они не знали усталости, пренебрегали страданиями и радостно
совершали свой подвиг, восхваляя Господа даже в минуту
невыносимых истязаний.
Одним из первых и самых замечательных миссионеров
был Франсуа Ксавье. Он родился в знатной семье, и,
невзирая на удовольствия, могущество и почести, кото-
рыми мог пользоваться, он доказал своей жизнью, что в
мире существуют высшие начала, которые могут побудить
человека отречься от богатства и иных благ земных и под
вигнуть его на деятельность, посвященную благу других.
По своему характеру и своим чувствам это был истинный
джентльмен: мужественный, благородный, великодушный;
умеющий властвовать, но умеющий и подчиняться; умею
щий убеждать, но и поддающийся убеждению; человек в
высшей степени терпеливый, решительный и энергичный.
Двадцати двух лет от роду он был уже профессором фи
лософии в Парижском университете; здесь он сделался
лучшим другом и помощником Игнатия Лойолы; вскоре
он стал во главе первых прозелитов Лойолы и предпринял
во главе их паломничество в Рим.
Когда Иоанн III, король Португалии, решил распрост-
ранить христианство в своих индийских владениях, он
назначил туда миссионера Боабдиллу, но последний не
208
был в состоянии исполнить миссию, потому что тяжко за
болел, и тогда выбор короля пал на Ксавье. Узнав об этом,
Франсуа Ксавье починил свою подранную рясу и тотчас
же по прибытии в Лиссабон отплыл в Индию, причем един
ственным багажом его был молитвенник. На том же ко
рабле находился губернатор провинции Гоа и отряд в 1000
человек, который везли для подкрепления туземного гарни
зона. Хотя в распоряжение Ксавье была предоставлена
каюта, он в продолжение всего путешествия спал на палу
бе, причем подушкой ему служил сверток каната, ел вместе
с матросами, внимательно вникал во все нужды, изобре
тал для развлечения их невинные забавы, утешал в горестях
и ухаживал за ними во время болезни; этим он, безуслов-
но, покорил их сердца, и матросы относились к нему с
величайшим благоговением.
Прибыв в Гоа, Ксавье был поражен развращенностью
нравов местных жителей, как европейцев, так и туземцев.
Первые познакомили последних только с отрицательными
сторонами цивилизации, и туземцы, к сожалению, оказа
лись слишком склонными к восприятию их и к подража
нию дурным примерам. Ксавье ходил по улицам города и
звоном колокольчика собирал вокруг себя народ, умоляя
всех посылать к нему детей для обучения и вразумления.
Скоро ему удалось набрать большое количество учени-
ков, которых он прилежно учил изо дня в день; в то же
время он находил возможность посещать несчастных,
страждущих и прокаженных, облегчать их страдания и
просвещать их душу светом правды. Он не пропускал мимо
ушей ни одного вопля человеческого страдания; узнав о
бедственной жизни и о развращенности Манарских водо
лазов, занимавшихся добыванием жемчуга, он посетил их,
и в Манаре зазвенел его колокольчик, призывая всех к
покаянию. Он распространял христианство и учил народ,
хотя учить его мог только при посредстве толмачей. Луч
шей его проповедью, несомненно, были его дела, была
помощь, которую он оказывал страждущим и алчущим.
Затем звон его колокольчика раздался на Коморинс-
ком побережье, по городам и селам, на площадях, улицах
и в храмах, призывая туземцев собираться вокруг пропо
ведника истины. Ксавье перевел на местный язык Катехи
зис, Деяния апостольские, десять заповедей, Отче наш и
некоторые богослужебные книги. Все это он заставлял
детей заучивать наизусть, а дети уже в свою очередь сооб-
щали заученное родителям. И таким образом христиан-
209
ство распространялось на родном языке туземцев. На мысе
Коморине Ксавье подготовил из них 30 учителей, кото-
рым поручил такое же количество устроенных им христи-
анских церквей; церкви эти, конечно, были собственно мо-
литвенными домами и в большинстве случаев представля-
ли собой небольшие коттеджи с водруженным над входом
крестом. Отсюда Ксавье направился в Травенкор, не про-
пуская ни одного населенного местечка; он проповедовал
и крестил, не зная утомления, не щадя ни голоса своего,
ни рук своих. По его собственным словам, успех его мис-
сии превзошел все даже самые смелые ожидания. Его тру-
довая жизнь, всецело посвященная служению идеи, в свя-
зи с замечательным красноречием, служила предметом все-
общего благоговения даже со стороны полудиких тузем
цев.
Тревожимый мыслью о том, что “жатва велика, а жне-
цов мало”, Ксавье перебрался в Малакку и Японию, где
очутился среди совершенно новых народностей, говоря-
щих на непонятных ему языках. В виду этого деятель-
ность его здесь поневоле должна была ограничиваться
уходом за больными и молитвами. Ему удавалось многих
окрестить на смертном одре. С непоколебимой верой, не
страшась ничего, этот отважный воин Христов неутомимо
делал свое дело. “Какая бы мучительная смерть ни пред-
стояла мне, я готов принять ее 10 раз ради спасения души
хотя бы одного заблудшего”. Он мужественно преодоле-
вал голод, жажду, лишения и опасности всякого рода.
Наконец после одиннадцатилетнего труда этот замечатель-
ный человек по дороге в Китай на острове Санки ан зара-
зился лихорадкой и мирно почил. По всей вероятности,
на свете не было и не будет героя столь самоотверженно-
го, преданного идее и мужественного.
Дело Ксавье продолжили другие миссионеры: Шварц,
Кери и Маргимен — в Индии, Гуцлав и Моррисон — в
Китае, Уильямс — на островах Тихого океана, Кемпбелл,
Моффат и Ливингстон — в Африке. Джон Уильям, при-
нявший мученическую смерть на острове Эрроманга, был
в детстве отдан в учение к литейщику; хотя мальчик не
отличался никакими способностями, но к делу привык
очень скоро, так что хозяин стал поручать ему заказы,
требовавшие тщательного исполнения. Так, например,
Уильяму приходилось отливать колокола и распоряжаться
подвешиванием их, поэтому он некоторое время находился
вдали от мастерской. Проповедь, случайно прослушанная
210
им, дала его мыслям иное направление; Уильям сделался
учителем в воскресной школе. Посещая собрания миссио-
нерского общества, он решил в конце концов посвятить
себя миссионерской деятельности и предложил свои услу-
ги Лондонскому миссионерскому обществу. Хозяин разре-
шил ему оставить мастерскую до истечения условленного
срока. Главной ареной деятельности Уильяма явились ос-
трова Тихого океана, главным образом Таити, Раятеа и
Раротонга. Подобно апостолам, Уильямс работал собствен-
ными руками: занимался кузнечным делом, садоводством,
кораблестроением и пр. Он старался ознакомить острови-
тян с различными искусствами и вообще с жизнью и
деятельностью цивилизованных народов и в то же время
проповедовал им истины христианского учения. Во время
самого расцвета своей подвижнической деятельности Уиль-
ямс был зверски умерщвлен дикарями на берегу острова
Эрроманга.
В высшей степени замечательна также деятельность
доктора Ливингстона. Он составил собственное жизне-
описание, в котором говорил о своих заслугах со свой-
ственной ему скромностью и правдивостью. Предки его
были бедными обитателями горной Шотландии. Один из
них, как гласит предание, перед смертью пригласил все
семейство и произнес: “В течение жизни я тщательно со-
бирал сведения о нашем роде и убедился, что в нем не
было до сих пор ни одного порочного, бесчестного чело
века. Вот вам мое завещание: будьте и дальше честны”.
Слова эти были единственным наследием, которое он мог
завещать своим детям. Десяти лет от роду Ливингстон был
определен на бумагопрядильную фабрику близ Глазго. За
первые заработанные им деньги он купил латинскую
грамматику и принялся за изучение латыни, которое про
должалось несколько лет, причем Ливингстон посещал
вечерние уроки в одной из глазговских школ. Дома он
занимался часто по ночам, несмотря на то, что мать всеми
силами противилась этому, так как ему приходилось уже
в 6 часов утра быть на фабрике. Ливингстон настолько
продвинулся в знании латинского языка, что прочел Вир-
гилия и Горация. В то же время он читал и другие всевоз
можные книги, какие ему только попадались. Любимыми
у него были научные книги и книги о путешествиях. Часы
досуга, которых у него было очень немного, он посвящал
также изучению ботаники и собирал по окрестностям расте
ния. Ливингстон приучился даже читать во время работы
211
на фабрике, при грохоте машин. Таким путем трудолюби-
вый юноша приобрел множество полезных сведений. Когда
он сделался постарше, у него появилось страстное жела-
ние посвятить себя миссионерской деятельности среди языч-
ников. С этой целью он решил изучить медицину, зна-
комство с которой считал безусловно необходимым для
миссионера. Для этого он и накопил столько денег, что
получил возможность посещать в Глазговском универси-
тете в течение зимы курсы по медицине, греческому языку
и богословию, во время каникул он работал на фабрике в
качестве бумагоирядилыцика. Все это время Ливингстон
содержал себя исключительно на средства, добываемые
на фабрике, не получая ни от кого ни малейшего пособия.
“Оглядываясь назад, — говорил он, — вспоминая жизнь,
исполненную лишений, я чувствую бесконечную благодар-
ность за то, что мне удалось в юности пройти эту школу;
если было бы возможно начать жизнь снова, то я бы с
удовольствием прошел бы тот же самый путь тяжелого
труда”. Окончив курс, выдержав экзамены и защитив дис-
сертацию, он был принят лиценциатом на меди ко хирур-
гический факультет. Первоначально он задумал отпра
виться в Китай на свои собственные средства, но война
между Англией и Китаем помешала ему осуществить меч-
ту. Ливингстон предложил свои услуги Лондонскому мис-
сионерскому обществу и получил направление в Африку,
куда прибыл в 1840 г. Миссия в Африке имела для него
одну неприятную сторону: зависимость от миссионерского
общества. “Не совсем приятно, — говорил он, — человеку,
привыкшему всего добиваться собственными усилиями,
находиться в зависимости от других”. Прибыв в Африку,
он чрезвычайно энергично принялся за дело и повел его
совершенно иначе, чем другие миссионеры; он стал сам
усердно изучать строительное искусство и всевозможные
ремесла, в то же время проповедуя и обучая туземцев; эта
последняя работа, по его признанию, доводила Ливинг-
стона до такого утомления, какого он никогда не ощущал
даже после тяжелейшей работы на бумагопрядильной фаб
рике; он сооружал каналы, здания, обрабатывал поля,
разводил скот и обучал туземцев этому мастерству и слову
Божьему. Во время одной из экскурсий в сопровождении
нескольких туземцев Ливингстону пришлось услышать
несколько насмешливых замечаний относительно его внешно-
сти и силы. “Он совсем не толст, — говорили бечуаны, — а
выглядит только таким, потому что на нем эти мешки
212
(панталоны); он скоро свалится”. Это задело за живое
уроженца горной Шотландии, и, не взирая на усталость,
он водил своих спутников в продолжение целых дней, чем
и заставил их изменить свое мнение об его силе. То, что он
совершил в Африке и как он там работал, подробно опи-
сано им в его сочинении “Путешествие миссионера” — од-
ном из самых увлекательных сочинений этого рода. Одно
из последних деяний его во время пребывания в Африке
весьма ярко характеризует эту личность. Машина паро-
вой шхуны “Биркенгид”, которую он привез с собой в
Африку для экскурсий, испортилась; он послал домой
распоряжение купить новый пароход стоимостью в 2000
фунтов. Эта сумма была уплачена Ливингстоном из денег,
которые он отложил для своих детей. Этот капитал он
нажил благодаря необыкновенному распространению своих
сочинений. “Пусть деньги дети сами наживут”, — говорил
он в своем письме.
Деятельность Джона Говарда также служит блестящим
примером необыкновенной силы характера и неутомимого
трудолюбия. Жизнь этого человека доказывает, что, даже
обладая ничтожными физическими силами, можно сдви-
нуть горы, если обладать нравственной. Мысль улучшить
положение арестантов всецело овладела им и преврати-
лась в страсть; ни лишения, ни опасности, ни физические
страдания не могли остановить его в преследовании цели,
которая стала для него целью жизни. Он не обладал ника-
кими особенными талантами, но был человеком строгой
нравственности и непреклонной воли; Говард достиг зна
чительных результатов еще при жизни своей, но значение
его трудов не исчезло и поныне, так как они повлияли на
уголовное законодательство не только Англии, но и всех
других цивилизованных стран.
Джонас Ганвей также принадлежал к числу трудолю-
бивейших и энергичнейших людей, благодаря которым
Англия стала тем, что она есть в настоящее время. Эти
труженики работали исключительно во имя исполнения
долга и, совершив то, что было в их силах, и даже то, что
превосходило их силы, они с чувством благодарности мирно
сходили в могилу.
Джонас Ганвей родился в Портсмуте в 1712 г.; отец его
был судорабочим и погиб вследствие несчастной случай-
ности; Джонас осиротел в раннем детстве. Мать его со
всеми детьми переселилась в Лондон, поместила их в школу
и работала изо всех сил, чтобы содержать семью. Семнад-
213
цати лет от роду Джонас был отправлен в Лиссабон, где
поступил в учение в торговое заведение; его старатель
ность, аккуратность, честность и добросовестность снис
кали ему всеобщее уважение. Вернувшись в Лондон в 1743 г.,
он был принят в Английский торговый дом, находившийся
в Петербурге и ведший главным образом торговые дела
на Каспийском море; дело это еще только начиналось. Ган
вей отправился в Россию, имея в виду расширить пред
приятие. Вскоре после прибытия в Петербург он отпра-
вился в Персию с транспортом в 20 повозок с английски
ми сукнами. Из Астрахани он переправился в Астрабад,
лежащий на юго восточном берегу Каспийского моря; но
едва он выгрузил свои тюки, в этой местности вспыхнуло
восстание. Весь его товар был арестован, и хотя ему возв-
ратили его впоследствии, но тем не менее предприятие не
увенчалось ожидаемым успехом. Затем Ганвей узнал о том,
что шайка разбойников, бродившая в окрестностях
Астрабада, решила его ограбить; тогда он поспешил сесть
на корабль и после плавания, сопряженного с большими
опасностями, благополучно прибыл в Гилан; но эта неудача
отнюдь не уменьшила его энергии; напротив, она научила
Ганвея никогда не отчаиваться. Он вернулся в Петербург,
где провел 5 лет, весьма успешно ведя свои дела. Получив
наследство от одного из своих родственников и к тому же
располагая весьма значительными средствами, он поки
нул Россию и вернулся в Англию в 1750 г. Первым его
делом по возвращении была консультация относительно
собственного здоровья, которое было очень слабым, “для
того чтобы иметь возможность делать добро себе и другим”.
Всю оставшуюся жизнь он провел в делах благотворитель-
ности и заботах об окружающих. Ганвей жил чрезвычай
но скромно, чтобы иметь возможность тратить больше денег
на полезные дела. Одной из главных его забот было улуч-
шение путей сообщения, и в этом отношении предприятия
его, которые он вел на очень широкую ногу, увенчались
полным успехом. В 1755 г. распространился слух о наше-
ствии французов; это заставило Ганвея сосредоточить свое
внимание на средствах усиления английского флота; он
созвал на Королевской бирже митинг из купцов и судо-
владельцев и предложил образовать общество для вербов
ки и обучения добровольцев. Предложение было принято.
Ганвей стал главным руководителем всего дела. “Морское
общество”, основанное в 1756 г., существует и поныне. В
течение первых 10 лет морскому делу были обучены 5451
214
мальчик и 4787 волонтеров, которые поступили во флот',
в настоящее время из училища “Морского общества”
выходит ежегодно до 600 мальчиков, которых оно воспи-
тывает за свой счет и которые поступают матросами в ос-
новном на купеческие суда.
Остальную часть своего времени Ганвей посвящал улуч-
шению работы многих, весьма важных общественных уч-
реждений и устройству новых. Прежде всего, он принял
деятельное участие в улучшении и реорганизации воспи-
тательного дома, основанного Томасом Коремом. Учреж-
дение это в том виде, в каком оно существовало до Ганвея,
приносило скорее вред, чем пользу, потому что только
поощряло легкомысленных родителей предоставлять за-
боты о своих детях общественности. Ганвей решил по воз-
можности искоренить это зло и открыто восстал против
модной в то время филантропии. Дело было нелегкое, как
и вообще борьба с общественными предрассудками; но,
задумав основать дело благотворительности на более
разумных началах, он уже не отступал от намеченной цели,
и в конце концов опыт показал, что Ганвей был совершен-
но прав. Больница Магдалины основана благодаря усили-
ям Ганвея. Но в особенности много стараний и трудов он
приложил к улучшению участи бедных людей. Нищета, в
которой росли дети приходских бедных, и разврат, кото-
рый их окружал, были ужасающими. Облегчить положе-
ние несчастных детей не входило в задачи светской фи-
лантропии, которая, впрочем, оказалась бы совершенно
бессильной в этом деле, как и в деле устройства судьбы
подкидышей. Ганвей энергично взялся за работу. Прежде
всего он без всякой посторонней помощи исследовал
размеры самого зла и степень его распространенности. Он
усердно посещал жилища беднейших классов Лондона,
убежища для бедных и больницы и пришел к заключе-
нию, что громадную помощь в этом деле оказало бы уст-
ройство работных домов в Лондоне и его окрестностях.
Затем он предпринял путешествие по Франции и Голлан-
дии, где изучал учреждения для бедных, и все изученное
Ганвей с пользой применил по возвращении в Англию к
делу. После пятилетних подготовительных трудов Ганвей
опубликовал результаты своих наблюдений. Благодаря
этому работные дома Англии были переустроены и значи-
тельно улучшены. В 1761 г. благодаря его стараниям был
издан закон, по которому лондонский приход обязан был
представлять ежегодный отчет о количестве призреваемых,
215
пристраиваемых и умерших бедных детей. Сам Ганвей
прилагал все усилия к тому, чтобы закон этот не оста-
вался мертвой буквой, а исполнялся в действительности;
он по утрам посещал один за другим работные дома, а
днем одного за другим посещал членов парламента, и так
изо дня в день, из года в год, убеждая, строя, доказывая
и упрашивая. Наконец после десятилетних беспримерных
усилий он добился издания другого закона, который за-
прещал содержание малолетних детей в работных домах,
в которых смертность была громадной. Детей приходских
бедных приходы в силу того же закона обязаны были от
правлять за несколько миль от Лондона. Дети, размещен-
ные по селам, находились под контролем особых попечи-
телей, избираемых через каждые 3 года. Бедные назвали
этот закон “Законом сохранения детей в живых”. Резуль-
таты нескольких лет показали, что цель вполне достиг-
нута, и таким образом появилась возможность оберегать
тысячи жизней. Это было сделано трудами и усилиями
одного доброго и благородного человека.
Не было такого филантропического учреждения в Лон
доне, в котором Джонас Ганвей не принимал бы самого
горячего участия. Благодаря его усилиям была устроена
подписка в пользу пострадавших от опустошительных по-
жаров в Монтриме, Бриджтауне и Барбадосе. Он был
всегда в числе первых и самых щедрых жертвователей;
его бескорыстие и искренность общеизвестны. Громадные
траты на благотворительность не могли не отразиться на
его собственном благосостоянии, которое сильно пошат-
нулось. Пятеро уважаемых граждан Лондона с банкиром
Гором во главе без ведома Ганвея обратились от имени
своих сограждан к тогдашнему премьеру лорду Бюту с
просьбой обратить внимание на великие заслуги перед стра
ной бескорыстного благотворителя. Результатом этой пе-
тиции было назначение Ганвея одним из интендантов флота.
Под конец жизни здоровье Ганвея сильно пошатнулось,
что заставило его отказаться от занимаемой им должнос-
ти, но он не мог оставаться праздным. Ганвей принялся за
устройство воскресных школ, которые в то время только
что стали зарождаться. Затем он обратил внимание на жал-
кое положение бездомных негров, шатавшихся по улицам
Лондона, и вообще на жалкое положение заброшенных
классов общества. Несмотря на то, что он имел дело с
человеческими бедствиями во всех их видах, сам он отли-
чался веселым характером, что, быть может, и давало ему
216
возможность, несмотря на слабое здоровье, исполнять свои
тяжелые обязанности. Он ничего так не страшился, как
бездеятельности; хилый телом, он был неутомим и отли-
чался огромным нравственным мужеством. Упомянем еще
об одном характерном обстоятельстве, хотя оно и кажется
на первый взгляд не заслуживающим внимания: он пер-
вый ввел в употребление мужские дождевые зонтики в
Англии. Всякому, кто знает, как строго англичане при-
держиваются установившихся обычаев, будет понятно, что
нужно некоторое гражданское мужество для того, чтобы
разгуливать по улицам Лондона при всеобщем недоуме-
нии с китайским аппаратом над головой. Спустя 30 лет,
однако, мужские зонтики вошли во всеобщее употребле-
ние в Англии.
Ганвей был человеком безукоризненной честности, в
высшей степени правдивым и беспристрастным, челове-
ком, который никогда не изменял своему слову. Он всегда
исполнял свои обещания. В его деятельности, сначала в
коммерческой, а потом в интендантской, нельзя найти ни
одного недостатка; он не принимал никаких приноше-
ний от поставщиков флота. Подобные приношения Ган-
вей всегда возвращал обратно, вежливо замечая, что он
принял себе за правило не принимать никаких подар
ков от лиц, сопричастных к делу. Когда он почувство-
вал, что силы его иссякают, он стал готовиться к смер-
ти с такой же радостью, с какой он готовился бы к
увеселительному путешествию. Он послал извещение
всем торговцам, которым был должен по счетам, навес-
тил друзей и устроил свои дела. Ганвей мирно скон-
чался на 74 году жизни. Имущество, оставшееся после
него, не превышало 2000 фунтов, и так как у него ле
было нуждающихся родственников, то он завещал его
сиротам и бедным, которым помогал при жизни. Такова
была доблестная жизнь Джонаса Ганвея, одного из
самых честных, энергичных, трудолюбивых и правдивых
людей на свете.
Жизнь Гранвиля Шарпа представляет другой порази
тельный пример подобной же личной энергии и силы, —
силы, благодаря которой появилась благородная плеяда
деятелей, посвятивших свою жизнь великому делу осво-
бождения рабов, в числе которых выдающиеся имена Клар
ксона, Уильберфорса, Бэкстона и Брума. Но каковы бы
ни были эти люди, Гранвиль Шарп превосходил их всех
необычайной энергией, настойчивостью и бесстрашием.
217
В детстве Шарп был отдан в лавку к торговцу полотна
ми в Тауэр-Хилле. По окончании условленного срока он,
однако, переменил занятие и поступил клерком в артилле-
рийское управление. В часы досуга Шарп читал книги по
интересовавшему его уже давно вопросу об освобождении
негров. Раньше, когда он работал еще в лавке полотнян-
щика, он обнаружил склонность к труду необязательно-
му, если только он мог этим оказать кому-нибудь пользу.
Весьма часто Шарп вступал в религиозные дебаты со сво-
им товарищем, жившим в том же доме и принадлежавшим
к секте унитарианцев*. Этот унитарианец утверждал, что
воззрения Гранвиля проистекают из ложного толкования
некоторых мест Священного Писания, из-за незнания им
греческого языка. В силу этого Шарп немедленно при-
нялся за изучение греческого языка, посвящая этому за-
нятию свободные вечера, и вскоре изучил язык весьма ос-
новательно. Другой его товарищ, еврей, уличал его в не-
понимании ветхозаветного учения пророков, что застави-
ло Шарпа приняться с такой же энергией за изучение ев-
рейского языка.
Но деятельность Гранвиля и пламенное его стремление
облегчить участь миллионов несчастных имели исходной
точкой врожденное великодушие и благожелательность.
Брат Шарпа Уильям, бывший врачом, бесплатно лечил
бедных; среди его многочисленных пациентов был негр по
имени Ионафан Стронг. Негр этот подвергался крайне
жесткому обращению со стороны своего хозяина, адвоката
из Барбадоса, который в то время находился в Лондоне.
От побоев негр стал хромым, почти ослеп и сделался не-
способным к работе, вследствие чего жестокосердный хозя-
ин, не видя в нем больше проку, выгнал его на улицу.
Этот несчастный негр перебивался подаянием и наконец
попал к Уильяму Шарпу, благодаря которому был поме-
щен в больницу Св. Варфоломея и там поправился. Когда
негр вышел из больницы, братья Шарп приняли его под
свое покровительство и избавили от необходимости про-
сить милостыню, совершенно не подозревая, что в Лондо-
не существует человек, который имеет права на этого негра.
Братьям даже удалось пристроить его в аптеку, где он
пробыл 2 года в качестве слуги. Прежний господин негра
однажды увидел его на запятках кареты, в которой ехала
жена аптекаря, и решил вернуть его, так как негр стал
1 Секта, не признающая учения о святой Троице.
218
годен к работе. Адвокат обратился к содействию 2 чинов
ников лорда-мэра, и Стронг был арестован и посажен в
тюрьму до обратной отправки в Америку. Негр, помня о
том участии, которое в нем принял Гранвиль Шарп не-
сколько лет тому назад, послал ему письмо с просьбой о
помощи. Шарп позабыл об имени Стронг и поручил на-
рочному навести справки; но нарочный вернулся и сооб-
щил, что никакого Стронга, по словам смотрителей, в тюрь
ме не содержится. Заподозрив, что дело нечисто, Шарп
сам отправился в тюрьму и настоял на том, чтобы его допу-
стили к Ионафану Стронгу; он был допущен и узнал бед-
ного негра, арестованного в качестве невольника. Шарп
внушил главному смотрителю тюрьмы, чтобы тот под стра
хом ответственности никому не отдавал Стронга, пока не
получит формального предписания от лорда-мэра, к кото-
рому сам Шарп немедленно отправился и от которого
добился, чтобы оба чиновника, которые арестовали Стронга
без предписания, были привлечены к ответственности.
Возникло целое дело. На разбирательстве перед лордом
мэром предстали обе стороны. По ходу дела выяснилось,
что прежний хозяин Стронга успел уже продать его ново-
му хозяину, и тот предъявил расписку, в силу которой
Стронг поступал в его собственность. Так как против
Стронга не было возбуждено никакого обвинения и так
как вопрос о правах Стронга на свободу не входил в круг
компетенции лорда мэра, то последний освободил его из
заключения, и Стронг беспрепятственно вышел за своим
благодетелем из зала заседаний. Новый владелец неволь-
ника тотчас же известил Шарпа, что возбуждает против
него дело.
В то же время (1667 г.) личная свобода в Англии, хотя
и существовала на бумаге, на деле подвергалась самым
жестоким посягательствам. Насильственная вербовка лю-
дей для морской службы практиковалась сплошь и рядом;
кроме того, существовали хорошо организованные шайки,
которые похищали людей в Лондоне и во всех крупных
городах королевства для службы в Ост-Индской компа
нии. Когда же компания не нуждалась в людях, то их
отправляли на кораблях в Америку, где продавали англий-
ским плантаторам. Покупка и продажа невольников про-
изводилась совершенно открыто с помощью публикаций в
лондонских и ливерпульских газетах; помещались также
объявления о наградах за поимку беглых невольников и
доставку их на то или другое судно.
219
Положение людей, которые прежде были невольника-
ми, было в Англии неопределенным и опасным. В судебных
приговорах, относящихся к подобного рода людям, обна-
руживались также неопределенность и шаткость из-за от-
сутствия строгих принципов. Хотя в силу обычая в Анг-
лии рабство не признавалось, многие высокопоставленные
лица высказывали совершенно противоположное мнение.
Адвокаты, к которым обращался Шарп за советом, чтобы
защититься от возведенного на него обвинения, также при-
держивались этого мнения; затем и сам владелец Иона-
фана Стронга известил его, что лорд, главный судья Ман-
сфилд, как и все члены Королевского суда, считает, что
невольник, прибывший в Англию, не может быть свобод-
ным и должен быть возвращен на плантации. Подобного
рода сведения могли бы обескуражить человека менее реши-
тельного и смелого, чем Гранвиль Шарп; но он еще боль-
ше укрепился в решении отстаивать свободу негров, по
крайней мере, в Англии. “Лишенный профессиональных
защитников, — говорил он, — я был вынужден прибегнуть
к самозащите, хотя был совершенно несведущ в тонкостях
законодательства и в жизни своей никогда не открывал ни
одной книги законов (за исключением Библии)”.
Занимая в артиллерийском управлении весьма солид-
ную должность, Шарп был занят почти целый день. При-
нявшись за изучение законов с целью найти определенные
указания относительно свободы в Англии, он должен был
просиживать целые ночи; он признавался, что за это время
сам превратился в невольника. В своем письме к другу-
священнику, он говорил, извиняясь за то, что задержался
с ответом: “Признаю себя совершенно неспособным вести
литературную переписку; те немногие часы, которые я
урываю от сна поздно ночью и рано утром, я всецело
посвящаю изучению законов — делу, не терпящему отла-
гательства и требующему очень кропотливой работы и са-
мого сосредоточенного внимания”.
Эта утомительная работа продолжалась целых 2 года,
в продолжение которых Шарп уделил все свободные ми-
нуты изучению английских законов, относящихся к сво-
боде личности. Он перечитал массу невыносимо скучных
книг, сделал извлечения из всех относящихся к делу пар-
ламентских актов, судебных решений и мнений
выдающихся законоведов. При этой кропотливой и уто-
мительной работе у него не было ни руководителя, ни по-
мощника; он не мог найти ни одного адвоката, мнение
220
которого говорило бы в пользу его дела. Тем не менее
результаты его исследований были настолько же благо-
приятны для него, насколько неожиданны для господ за
конников. “Слава Богу, — писал он, — ни в одном англий
ском законе или установлении не говорится о том, что
один человек вправе порабощать другого, по крайней мере,
я такого установления найти не мог". Шарп почувствовал
твердую почву под ногами и больше ни в чем не сомне-
вался. Результаты своих исследований он изложил в не-
большой статье, озаглавленной: “О несправедливости допу
щения рабства в Англии”. Изложение этой статьи отлича-
ется ясностью и полнотой. Он разослал экземпляры, им
самим переписанные, самым выдающимся законоведам того
времени. Владелец Стронга, поняв, с какого рода челове-
ком он имеет дело, стал придумывать различные предло-
ги, чтобы затянуть процесс, и наконец обратился к Шарпу
с предложением войти с ним в мировое соглашение. Шарп
категорически отверг это предложение и продолжал рассы
лать свою статью; в конце концов адвокаты, которые хоте-
ли вести дело против Стронга, отказались, вследствие чего
истец должен был уплатить тройные судебные издержки.
Брошюра Шарпа появилась в печати в 1769 г.
В это время в лондонские суды поступало много дел о
неграх, похищаемых и насильственно отправляемых в
Америку. Во всех этих делах Шарп принимал деятельное
участие и содействовал освобождению невольников. Так,
нецштянка Гайлас была арестована и отправлена в Барба-
дос; Шарп возбудил дело против рабовладельца, и суд
постановил признать этот захват незаконным и вернуть
женщину в Англию; рабовладелец же был приговорен к
уплате штрафа
Другое насилие над негром было совершено с большой
жестокостью в 1770 г. Шарп немедленно возбудил дело
против похитителей. Африканец по имени Льюис был схва-
чен темной ночью 2 матросами, подосланными человеком,
который считал негра своей собственностью; негра связа-
ли, потащили на берег и бросили в лодку, на которой дос-
тавили на корабль, готовый к отплытию на Ямайку, где
предполагалось продать негра. Крики несчастного, одна-
ко, обратили внимание некоторых прибрежных обывате-
лей, один из которых тотчас же дал знать об этом проис-
шествии Гранвилю Шарпу, — его все знали как покрови-
теля негров. Шарп немедленно добыл предписание суда
об освобождении негра и тотчас же отправился в Грев-
221
зенд; но, прибыв туда, он узнал, что корабль уже отплыл
в Доунс. Тогда Шарп выхлопотал предписание об аресте
судна и послал его в Спитгед, где оно и было задержано.
Несчастного негра нашли привязанным к мачте и горько
плакавшим. Он был немедленно освобожден и доставлен
в Лондон, где против виновника насилия было возбужде-
но уголовное дело. Энергия и настойчивость, которые об-
наружил при этом Шарп, были поистине поразительны.
Дело это поступило к лорду Мансфилду, воззрения кото-
рого, как нам известно, совершенно расходились с воззре
ниями Шарпа; тем не менее он признал негра свободным
по той причине, что хозяин его не мог представить ника
ких доказательств того, что тот составляет его собствен
ность; такой постановкой вопроса хитрый судья избег не
обходимости высказаться за или против в этом щекотли-
вом вопросе о личной свободе негров в Англии.
Вопрос этот продолжал оставаться нерешенным, но в
то же время Шарп неутомимо продолжал предпринятое
им доброе дело, и список спасенных им от позорного
рабства постоянно увеличивался. Наконец подвернулось
крупное дело Джеймса Сомерсета; дело это, как говорят,
было одновременно предназначено как лордом Мансфил-
дом, так и Шарпом для окончательного решения вопроса
о личной свободе в Англии. Сомерсет был привезен в Ан
глию своим господином и брошен им, но впоследствии
рабовладелец снова изловил его и хотел отослать на Ямайку
для продажи. Мистер Шарп, как водится, вступился за
негра и принял его под свою защиту. Лорд Мансфилд объя-
вил, что дело это представляет такую важность, что для
решения его требуется личное мнений всех членов суда.
Шарп понял, что ему предстоит выдержать страшную борь-
бу, но это нисколько не поколебало его энергии. К счастью
для него, результаты его многолетних трудов уже начали
обнаруживаться: вопрос этот обратил на себя всеобщее вни-
мание, и многие известные законоведы открыто высказы-
вались в пользу Шарпа.
Вопрос о свободе личности снова выступил на сцену —
роковой вопрос о том, имеет ли кто-нибудь право посягать
на личность другого помимо законного предписания. Не
будем входить в подробности процесса Сомерсета, пред-
ставлявшего огромную важность в принципиальном отно-
шении; прения затянулись до бесконечности, и дело при-
шлось отложить. Рассмотрение его продолжалось несколько
раз, и наконец лорд Мансфилд, воззрения которого
222
радикально изменились под влиянием статьи Шарпа, объя-
вил единогласное решение суда, в силу которого рабство
никогда не было, никогда не будет терпимо в Англии и
никогда не было признаваемо законом, вследствие чего
Джеймс Сомерсет безапелляционно объявляется свобод-
ным. Этим приговором торговля людьми была окончательно
уничтожена в Англии, по меньшей мере, открытая тор
говля на улицах Лондона и Ливерпуля. Кроме того, тем
же приговором было установлено, что всякий человек,
вступивший на английскую землю, с этой самой минуты
делается свободным. Этим великим результатом Англия
была обязана исключительно благородному энтузиазму и
железной энергии Гранвиля Шарпа.
Дальнейшая деятельность Шарпа сосредоточилась на
всевозможных делах благотворительности; он был одним
из основателей убежища для освобожденных негров в
Сьерра Леоне. Он работал над улучшением участи крас-
нокожих в американских колониях. Он ратовал за расши-
рение политических прав английского народа и добился
уничтожения насильственного захвата людей для морской
службы. По его мнению, английские матросы так же, как
африканские негры, были лишены покровительства закона,
и подобный ненормальный порядок вещей не мог продол-
жаться, а матросская служба никоим образом не должна
лишать человека тех привилегий, которыми он мог пользо-
ваться как свободный гражданин. Точно также Шарп, хотя
и тщетно, пытался восстановить дружеские отношения
между Англией и ее американскими колониями; когда же
разыгралась кровавая война, он, глубоко огорченный, не
желая принимать ни прямого, ни косвенного участия в
этом кровавом деле, вышел в отставку.
До самого конца жизни Шарп энергично ратовал за
уничтожение рабства; благодаря его усилиям было орга-
низовано общество освобождения рабов, и, таким обра-
зом, явилось множество людей, которые стали деятельны
ми помощниками Шарпа, вдохновляясь его примером и
энергией. Труды их не пропали даром, и в конце концов
проповедуемые им принципы проникли в плоть и кровь
английской нации. Благодаря усилиям Шарпа и его дос-
тойных последователей — Кларксона, Уилъберфорса,
Брума и Бекстона, в британских владениях рабство было
окончательно уничтожено. Но среди всех этих славных
имен имя Гранвиля Шарпа выше всех, потому что в то
время, когда он предпринял свое великое дело, он был
223
один — никто не помогал ему советом и никто не поддер-
живал его в его смелом предприятии, тогда как против
него было все: судьи и адвокаты, предержащие власти и
вековые предрассудки, и тем не менее он вышел славным
победителем в борьбе за свободу личности, которая так
высоко ценится в Англии в настоящее время. Все, что было
сделано впоследствии, было лишь дальнейшим развитием
того, что сделал Шарп. Он зажег светоч, который озарил
умы других людей, и высоко держал этот светоч до тех
пор, пока проливаемый им свет не проник повсюду.
Еще до смерти Гранвиля Кларксон посвятил свою
деятельность изучению вопроса о рабстве негров. Вопрос
этот он даже сделал темой своей диссертации и овладел
им всецело. Диссертацию свою он перевел с латинского
языка на английский, дополнил ее многими примерами и
напечатал. У него появились последователи; он не знал о
существовании недавно возникшего общества освобожде
ния рабов, основанного Шарпом, когда же узнал о нем, то
немедленно вступил в него и с тех пор посвятил себя все-
цело служению великому делу свободы личности. Для за-
щиты этого дела в парламенте был избран Уилъберфорс,
но на Кларксона был возложен труд собирания громадно-
го сырого материала, относящегося к этому вопросу, и
приведения в порядок всех данных, для того, чтобы дать
Уильберфорсу возможность выступить в парламенте на
защиту великого дела во всеоружии знания.
Приведем замечательный пример поразительной настой-
чивости, какой обладал Кларксон. Сторонники рабства для
защиты своего дела утверждали, что в неволю продаются
только те негры, которые попадают в плен в сражениях, и
что продажа эта имеет целью спасти их от ужасной учас-
ти, которая ожидает их, если они вернутся на родину. Но
Кларксону было отлично известно, что рабопромышлсн-
ники устраивают охоту на негров; он только не мог найти
свидетелей. Да и где их было искать? Случайно джентль-
мен, с которым он познакомился во время одного из своих
путешествий, сообщил ему о том, что он знает одного мо-
лодого моряка, который лично принимал участие в охоте
на негров; но джентльмен не знал его имени и мог лишь
приблизительно описать его внешность; он знал только
то, что тот служил на одном из военных кораблей, но в
каком порту стоял корабль, — этого он не знал. Заручив
шись этими неопределенными указаниями, Кларксон
деятельно принялся за поиски; он посетил все порты без
224
исключения и осведомлялся о моряке на всех военных
судах; наконец в последнем из осмотренных им портов и
на последнем из осмотренных им судов он нашел того, кто
был ему нужен. Впоследствии этот молодой моряк сде-
лался важнейшим свидетелем по делу, защищаемому Клар-
ксоном. В течение нескольких лет Кларксон вел перепис
ку по этому делу приблизительно с 400 лицами и совер-
шил путешествий в общей сложности более чем в 35 000
миль, с целью заручиться вескими доказательствами и
показаниями очевидцев. Непомерная работа совершенно
истощила его силы; он тяжело захворал вследствие пере-
утомления и скончался. Но дело его не умерло: своими
неутомимыми трудами он возбудил внимание к защищае-
мому делу и вызвал пламенные симпатии всех добрых и
честных людей к угнетенным братьям.
После десятилетней упорной борьбы торговля неволь
никами была уничтожена в Англии, но оставалось совер
шить еще одно великое дело — навсегда уничтожить рабство
во всех английских владениях. И для этого потребовались
энергичные борцы. Наиболее выдающимся из них явля-
ется Фоуэл Бекстон, продолживший дело Уильберфорса
в палате общин. В детстве Бекстон отличался крайним
своеволием и упрямством; это был в высшей степени кап
ризный и шаловливый мальчик. Отец его умер, когда он
был еще мал; к счастью, мать его была женщина умная;
она очень умело повела воспитание маленького Фоуэла;
приучая его к повиновению и укрощая его своеволие, она
в то же время не убивала в нем энергии и предоставляла
ему свободу действий там, где, по ее мнению, мальчик
должен был быть предоставлен своим собственным жела-
ниям. Фоуэл учился очень плохо и в школе считался уче-
ником ленивым и нерадивым; он всегда просил товарищей
исполнить за него письменные работы, а сам преимуществен-
но занимался шалостями. Пятнадцати лет он вернулся
домой рослым и неуклюжим детиной с очень ничтожным
запасом знаний в голове, которая была наполнена исклю-
чительно помыслами об охоте, рыбной ловле, катании на
лодке и верховой езде. Большую часть времени он прово
дил в обществе лесного сторожа, человека добродушного,
тонкого знатока жизни и природы, хотя и малограмотно-
го. Бекстон представлял собой превосходный сырой ма
териал, но материал, требующий обработки, развития
и, так сказать, тренировки. К счастью, он попал в очень
хорошее общество именно в тот момент жизни, когда
8 С. Смайле
225
окончательно формируется характер и когда перед чело-
веком еще открыто лежат 2 пути — к добру и злу. Этим
обществом для Бекстона явились Герни, семейство, отли-
чавшееся большим достатком, в высшей степени интелли
гентное и преданное делу филантропии. Знакомство с этим
семейством, как он впоследствии сам сознался, дало опре
деленное направление всей его жизни; в нем появилось
желание заняться саморазвитием. Он поступил в Дублин-
ский университет и прилежно занялся науками, настолько
прилежно, что удостоился высших наград, которые, как
он говорил, “следовало бы присудить тем, кто подтолк-
нул меня на путь умственного развития и благодаря кому
мысли мои получили совершенно иное направление”.
Бекстон женился на одной из дочерей Герни и посту-
пил в контору своих дядей Гамбюри, лондонских пиво-
варов. Его сила воли, которая в детстве проявлялась в
форме своеволия, теперь стала главным достоинством
его характера; он отличался неутомимым трудолюбием
и энергией во всяком предпринимаемом им деле. Из
него вышел настоящий делец. Принятый впоследствии
в товарищество, он вскоре стал главным руководителем
всего дела, преуспеванию которого он немало содейство-
вал. В то же время Фоуэл продолжал работать над разви-
тием своего ума; он прилежно изучал Блэкстона, Мон
тескъе и выдающиеся сочинения английских законове-
дов. В чтении он держался того правила, что, начав
читать какую нибудь книгу, он непременно кончал ее;
никогда не считал книгу прочитанной, пока содержа-
ние ее не вполне усвоено, и, наконец, всегда вдумы-
вался в прочитанное.
Тридцати двух лет Бекстон вступил в парламент, где
сразу занял видное место как человек честный, энергич-
ный и знающий. Он явился главным сторонником полной
эмансипации невольников в британских колониях. Свою
пламенную преданность этой идеи он приписывает влия-
нию Присциллы Герни, женщины в высшей степени про-
свещенной и добросердечной. Лежа на смертном одре в
1821 г., она неоднократно посылала за Бекстоном и умо-
ляла его “сделать освобождение рабов целью жизни”. Бек-
стон никогда не забывал советов этой женщины; в честь ее
он назвал одну из дочерей своих ее именем. День свадьбы
этой дочери 1 августа 1834 г. совпал с днем освобождения
негров. По поводу этого Бекстон впоследствии писал од-
ному из своих друзей: “Дочь моя вышла замуж. Все уст-
226
роилось как нельзя лучше, и в британских колониях нет
больше ни одного раба”.
Бекстон не был гением, — он был лишь энергичным,
честным и добросовестным деятелем. Его личность может
быть больше всего охарактеризована его собственными
словами: “Чем больше я живу на свете, — говорил он, —
тем больше убеждаюсь в том, что главное различие между
людьми, слабыми и сильными, великими и малыми, за-
ключается в энергии, в непоколебимой решимости. По-
моему так: раз задумал — доведи до конца, а там или победа
или смерть. Не обладая этими свойствами, человек ничего
не достигнет, причем ему не помогут ни талант, ни счаст-
ливые случайности, ни благоприятные обстоятельства”.
Глава 9
ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ
Г азлит в одном из своих очерков, изображая дело-
вого человека, сравнивает его с вьючным живот-
ным и утверждает, что главным его достоинством явля-
ется ровный и невозмутимый шаг. “Такой человек, — по
его мнению, — должен заботиться только о том, чтобы не
выходить из колеи и по возможности предоставлять дела
собственному их течению. Весь секрет успеха какого-либо
промышленного дела заключается в отсутствии фантази-
рования и вообще каких-либо идей, которые отвлекают
человека от узкой рутинной колеи”1. Но подобное мнение
представляется в высшей степени односторонним и к тому
1 Газлит. “Мысль и дело”.
228
же совершенно неверным. Действительно, существуют дело-
вые люди с очень ограниченным умом, как существуют
ограниченные ученые, литераторы и законодатели; но су-
ществуют также деловые люди с обширным, сильно разви-
тым умом, способные к самой широкой деятельности. Борк
в своей речи по поводу индийского билля сказал, что он
знает государственных людей, которые являются торга-
шами, и купцов, которые заслуживали бы быть государ-
ственными людьми.
Если мы всмотримся в те качества, которыми должен
обладать человек для успешного ведения какого-нибудь
серьезного предприятия, какого-нибудь дела, требующего
участия большого количества людей и потому нуждающе-
гося в опытном руководителе, то мы убедимся, что для
этого требуется много такта и глубокое знание человечес-
кой природы, постоянное саморазвитие и великая опыт
ность в делах; мы полагаем, что школа деловой жизни
вовсе не так узка и не так проста, как многие думают.
Мистер Гелпс совершенно справедливо считает, что
выдающиеся деловые люди столь же редки, как
выдающиеся поэты, как великие ученые. И в самом деле,
к деловой сфере больше, чем ко всем другим, применима
поговорка: “Человек красит дело”.
Тем не менее в настоящее время, как и вовсе времена
вообще, господствует заблуждение, что будто бы люди,
одаренные высокими умственными способностями, не при-
годны для практической деятельности, а с другой стороны —
практическая деятельность делает человека непригодным
к деятельности умственной. В шестидесятых годах в Лон
доне кончил жизнь самоубийством несчастный молодой
человек; причина, побудившая его на самоубийство, как
видно из оставленной им записки, была та, что он “хотел
быть человеком, а его вынудили сделаться лавочником”;
по нашему мнению, этот молодой человек своим малодуш-
ным поступком доказал только то, что в нем была душа,
недостойная даже лавочника. Честная профессия не мо-
жет унизить человека, но лишь человек может унизить
профессию. Всякое дело, которое человек исполняет чес
тно, — почетно. Руки могут быть грязны, но при этом душа
может остаться чистой; грязь, пристающая к рукам, мо-
жет быть легко смыта, нравственное же растление хуже
всякого яда.
Величайшие люди не пренебрегали зарабатывать день-
ги честным трудом, что отнюдь не мешало их высоким
229
помыслам. Фалес, первый из семи греческих мудрецов,
Солон — второй основатель Афин и математик Гиперат
занимались торговлей. Платон, которого прозвали бого-
подобным за возвышенность его помыслов, путешество-
вал по Египту на деньги, выручаемые от продажи масла,
которым он торговал. Спиноза добывал средства к суще-
ствованию полировкой зеркал, занимаясь в то же время
философскими исследованиями. Великий ботаник Линней,
неутомимо занимаясь своими научными исследованиями,
добывал средства к жизни дублением кожи и башмачным
мастерством. Шекспир с большим успехом занимался те-
атральной антрепризой и, быть может, больше гордился
этим успехом, чем своими драмами и сонетами; по мнению
Попа, главной целью Шекспира было обеспечить себе не-
зависимое существование литературным трудом. По види-
мому, он действительно был довольно равнодушен к своей
литературной славе. И в самом деле, нет никаких сведе-
ний о том, чтобы он сам редактировал свои пьесы при их
печатании или даже чтобы он заботился о том, чтобы они
были напечатаны; вот почему хронология шекспировских
драм совершенно не выяснена. Не подлежит, однако, со-
мнению, что он вел дела свои очень успешно и нажил при-
личное состояние, которое дало ему возможность под ста-
рость удалиться на покой в свой родной город Стратфорд.
Чосер в молодости был солдатом, а затем служил при
таможне, впоследствии же — инспектором казенных зе-
мель и лесов. Спенсер был секретарем вице-короля Ир-
ландии, а в последствии шерифом в Корке; в делах он
обнаруживал большое трудолюбие и внимательность, сло-
вом, был человек очень дельный в практическом смысле
этого слова. Мильтон, бывший первоначально школьным
учителем, во время республики достиг высокого поста сек-
ретаря Государственного совета. Огромная, сохранивша-
яся доныне книга совета, а также многие из дошедших до
нашего времени писем Мильтона свидетельствуют о том,
что это был человек необыкновенно преданный делу и в
высшей степени дельный. Исаак Ньютон был очень хоро-
шим директором Монетного двора, и новая монета,
введенная в употребление в 1694 г., была отчеканена под
личным его руководством. Купер всегда хвалился своей
аккуратностью в делах, хотя он в то же время сознавал,
что “в жизни своей не знал поэта, который был бы так
аккуратен в делах, как он сам”. Но мы можем привести
примеры Вордсворта и Вальтера Скотта, из коих пер-
230
вый был в молодости почтовым чиновником, а второй —
клерком в суде, причем оба они, будучи великими поэта-
ми, были настоящими дельцами и людьми необыкновенно
аккуратными. Давид Рикардо был лондонским маклером;
это было его главным занятием, которым он нажил себе
солидное состояние, что вовсе не помешало ему сделаться
одним из величайших экономистов XIX в. В нем вполне
уживались практичность дельца и глубокомыслие фило-
софа. Бейли, выдающийся астроном, был некогда также
маклером; химик Аллен был фабрикантом шелка.
Мы можем привести еще множество примеров, доказы-
вающих, что высшие умственные способности вполне со-
вместимы с самой обыкновенной деловитостью и прак-
тичностью. Знаменитый историк Грот был лондонским
банкиром. Джон Стюарт Милль, величайший из англий-
ских мыслителей XIX в., служил в Ост-Индийской ком
пании; он пользовался величайшим уважением среди со-
служивцев, по не столько как философ, сколько как чест-
ный, глубоко преданный своему делу человек.
Успех в практической деятельности требует преиму-
щественно здравого смысла; терпеливый труд и приле-
жание столь же необходимы здесь, как и в научной
деятельности. Древние греки говорили: “Чтобы достиг-
нуть успеха в какой-нибудь профессии, необходимы 3 вещи:
способности, изучение и практика”. В профессиональной
деятельности практика является главным условием успеха,
если только она направлена должным образом. Многие
достигают цели так называемыми удачами; но удача, по-
добно выигрышу в карты, только заманивает человека и
является вернейшим средством его разорения. Бэкон гово
рил, что в делах, как и в путях сообщения, кратчайший
путь обычно рискованный, и если человек желает идти
путем верным, то не должен бояться сделать несколько
лишних миль; путешествие отнимает больше времени, но
зато дорога приятнее, а достигнутый результат с лихвой
вознаградит за утомление. Ежедневное определенное за-
нятие, как бы оно незначительно ни было, делает осталь-
ную жизнь человека приятнее.
Миф о подвигах Геркулеса может служить прототипом
успеха, достигаемого человеком в жизни. Каждый молодой
человек должен был бы проникнуться сознанием, что сча-
стье и благополучие в жизни зависят от него самого, от его
трудолюбия и энергии и лишь в очень незначительной мере
от посторонней помощи и покровительства.
231
Лорд Мельбурн дает весьма практический совет в письме
к лорду Джону Росселю, передавшему ему прошение од-
ного из сыновей поэта Мура о выдаче тому пособия: “До-
рогой Джон, - пишет он, — возвращаю вам прошение Мура;
я рад исполнить то, что вы желаете, как только пред-
ставится к тому возможность; тем не менее все, что я
сделаю, я сделаю для старика Мура — это будет гораз-
до справедливее и рациональнее. Выдавать молодым
людям пособия, по-моему, в высшей степени предосуди-
тельно; они думают, что располагают большими сред-
ствами, и энергия их уменьшается. Молодым людям
всегда следовало бы внушать лишь следующее: вы должны
идти своей дорогой и полагаться лишь на собственные
силы, от которых только и зависит ваше преуспева-
ние”.
Практическая деятельность, разумно направленная,
всегда приводит к хорошим результатам; она подвигает
человека вперед, возвышает его индивидуальный характер
и побуждает других людей к деятельности. Не все могут,
конечно, преуспеть одинаково, но в общем каждый может
достигнуть того, чего способен достигнуть. “Все не могут
жить на главной площади, но всякий может ходить по
ней и греться на солнце”, — гласит тосканская поговорка.
В общем, обыкновенно мало пользы для человека, если
жизненный путь его слишком легок. Необходимость про-
биваться тяжелым трудом предпочтительнее изнеженнос-
ти. Вступить в жизнь со сравнительно небольшими сред-
ствами, значит, быть вынужденным трудиться, труд же
является главным условием успеха в жизни. Одного из
выдающихся английских судей спросили, что, по его мне-
нию, больше всего содействует успеху в адвокатской
деятельности; на это он ответил: “Иные преуспевали
благодаря высоким связям, иные — благодаря счастью,
большинство же — благодаря тому, что начинали карьеру
без шиллинга в кармане”.
Мы слышали об одном выдающемся архитекторе — чело-
веке весьма долго работавшем над своим образованием и
много путешествовавшем по классическим странам Вос-
тока, — что он, вернувшись на родину и желая начать
практику, решил взяться без разбора за любое подвернув-
шееся дело. Первый заказ, который он получил, состоял в
перестройке здания, связанной с ломкой старых построек, —
работа, которая в архитектурной профессии считается пос-
ледним делом; но он не отказался от нее, твердо решив
232
проложить себе трудом дорогу. Однажды в жаркий июль-
ский день один из друзей застал его сидящим на крыше
здания, подлежащего ломке, и воскликнул: “Прелестное
занятие для человека, исходившего всю Грецию!” Тем не
менее за этой работой, выполненной вполне удачно, пос
ледовали другие заказы, и мало помалу наш архитектор
достиг богатства и большой известности.
Следовательно, необходимость трудиться должна счи-
таться одним из самых важных стимулов для достиже-
ния того, что мы называем преуспеванием в индивиду-
альной жизни и прогрессом в жизни общественной. Для
человека было бы величайшим наказанием, если бы он
мог безо всяких усилий со своей стороны достигнуть ис-
полнения своих желаний, если бы ему нечего было боль-
ше желать, не на что больше надеяться и не с чем бороться.
Сознание, что в жизни нет больше никаких стимулов к
дальнейшей деятельности, должно казаться невыносимым
для всякого разумного существа. Маркиз де Спинола спро
сил однажды сэра Гораса Вера о причине смерти его брата;
сэр Горас ответил: “Он умер от того, сэр, что ему больше
ничего не оставалось делать в жизни”.
Те, кому не повезло в жизни, весьма склонны прини-
мать тон угнетенной невинности и приписывать свои не-
удачи всем, кому угодно, только не себе. Один выдающийся
писатель написал книгу, подробно описывающую постиг
шие его в жизни неудачи, которые он всецело приписыва-
ет меркантильному духу, которым проникнуто общество;
в то же время он наивно сознается, что не знает арифмети-
ки и потому не мог ею руководствоваться в жизни. Такое
же презрительное отношение к расчету высказывает и
Ламартин, а между тем если бы этого не было, то почита-
тели его таланта не были бы вынуждены устраивать для
него подписку, чтобы поддержать его в старости. Напро-
тив, другие глубоко убеждены, что они несчастливы уже
по природе и что никакие умственные усилия не помогут.
Нам пришлось выслушать жалобы подобного рода от чело-
века, принадлежавшего к этой категории и бывшего того
мнения, что если бы он сделался шляпником, то люди,
наверное, лишились бы голов. Повседневные наблюдения,
однако, показывают, что в большинстве случаев люди,
жалующиеся на свою горькую судьбу, обязаны своими
неудачами исключительно своей небрежности, беспорядоч
пости, непредусмотрительности и нежеланию трудиться.
Доктор Джонсон, прибывший в Лондон с одной гинеей в
233
кармане и с полным правом подписывавшийся в одном из
писем своих к знатному лорду: “Impransus”, то есть не
имеющий обиды, совершенно справедливо замечает: “Все
жалобы на окружающий мир несправедливы; я никогда
не видел достойного человека, к которому отнеслись бы
безучастно; отсутствие успеха является по большей части
результатом собственной вины”.
Того же взгляда держится американский писатель Ва-
шингтон Ирвинг: “Что касается жалоб на то, что
скромные заслуги не ценятся, — говорит он, — то по
большей части это побасенки, посредством которых
люди нерадивые и нерешительные хотят взвалить при-
чину своих неудач на общество. Дело в том, что люди,
обладающие скромными достоинствами, нередко обла-
дают в то же время нескромными недостатками, —
нерадивостью, леностью и малым развитием. Зрелый и
хорошо вышколенный талант всегда пробьет себе доро-
гу, конечно, при том условии, что он не будет зарыт в
землю, что он не будет пребывать в бездействии и
ждать толчка извне. Несправедливы также жалобы
людей на то, что преуспевают в жизни те, которые
умеют кричать о своих заслугах, и что люди скромные
всегда останутся за флагом; если это и случается, то
только потому, что кричащие о себе нахалы обладают
достоинством, которым часто не обладают люди скром-
ные, — энергией, в чем и кроется причина их преуспева-
ния. Лающая дворняжка иногда бывает важнее спящего
льва”.
Внимание, прилежание, аккуратность, систематичность,
точность и быстрота являются главными достоинствами,
гарантирующими человеку успех в его деловой жизни.
Достоинства эти с первого взгляда представляются мало-
важными, но на самом деле от них зависит человеческое
счастье, благосостояние и преуспевание. Это мелочи,
правда, но вся жизнь человеческая складывается из мело-
чей. Как индивидуальный, так и национальный характер
слагаются из повторяющихся действий, каждое из которых
само по себе является совершенно маловажным. Если вник-
нуть в причину гибели отдельных личностей и целых на-
ций, то всегда окажется, что той подводной скалой, о ко-
торую они разбились, было пренебрежительное отноше-
ние к житейским мелочам. Всякий человек имеет свои оп-
ределенные обязанности, исполнение которых является для
него священным долгом; поэтому он должен развивать в
234
себе те способности, которые для этого необходимы, при-
чем безразлично, ограничивается ли сфера деятельности
человека ведением домашнего хозяйства, или какой нибудь
специальной профессией, или же она представляется гораз-
до более широкой, например, управление целым народом.
Приведенные нами примеры великих людей в области
промышленности, общественной деятельности и науки с
достаточной ясностью доказали важное значение неутоми-
мого трудолюбия во всех сферах человеческой деятельно-
сти. Ежедневный опыт показывает, что в основе челове-
ческого прогресса лежит внимательное отношение к жи-
тейским мелочам, что прилежание является главным уело
вием преуспевания. Великое значение имеет также в жиз
ни аккуратность; главным признаком хорошего воспита
ния является аккуратность во всем; в наблюдении, разго
воре, ведении дел. Каждое дело, за которое человек берется,
он должен исполнить хорошо. Лучше хорошо исполнить
маленькое дело и довести его до конца, чем исполнить
кое-как и наполовину дело большое.
Недостаточно внимательное отношение к выработ ке этой
фундаментальной черты в человеке, то есть аккуратности,
является одной из главных причин его позднейших неудач.
Один из выдающихся представителей науки в разгово-
ре с нами заметил однажды: “Поразительно, как мало я в
жизни своей встречал людей, которые могут произвести
точное наблюдение”. В практической же деятельности, где
мелочи играют столь важную роль, мнение о человеке сла-
гается исключительно на основании того, как он относится
к этим мелочам. Какими бы великими достоинствами ни
обладал человек, раз он отличается неаккуратностью, то
на него положиться нельзя. Ни одно дело не может быть
доведено им до конца как следует; у людей такого рода
все, как говорится, из рук валится.
Одной из самых характерных черт Чарлза Джеймса
Фокса и в то же время одним из главных достоинств его
была необычайная старательность во всем, что бы он ни
делал. Будучи государственным секретарем и обладая дур-
ным почерком, он стал упражняться в чистописании по-
добно школьнику, потому что как-то услышал колкий
намек на свое дурное письмо. Будучи очень толст, он в то
же время необыкновенно ловко играл в lawn tennis
(английская игра в мяч); когда его спросили, как он ухит-
рился выучиться этой игре, он ответил: “Я выучился ей,
потому что я человек старательный”. Старательность эту
235
он проявлял и в более важных делах, и вся причина его
преуспевания заключалась в том, что он ни к чему не от-
носился небрежно.
Не менее важную роль в практической деятельности
играет методичность или систематичность, благодаря ко-
торой дела ведутся не только более аккуратно, но и значи-
тельно увеличивается количество работы, которую может
исполнить человек. “Система, — говорил Ричард Сессилъ, —
является самым важным условием во всякого рода деле.
Хороший укладчик поместит в ящике вдвое больше вещей,
чем плохой”. Сессиль отличался необыкновенным умени-
ем распоряжаться и вести дела. Главным правилом его
было: “Не окончив одного дела, никогда не браться за
другое”. И он сам строго держался его; если же дело было
чересчур спешное, то он уделял для его окончания часы
обеда или сна. По его мнению, хуже всего рассчитывать,
что удастся окончить дело в другой раз, при большем досу-
ге. “Даже дела домашние я веду так, что, однажды взяв-
шись, всецело посвящаю себя им до тех пор, пока не
приведу их в должный порядок”.
Был некогда французский министр, замечательный в
том отношении, что, будучи человеком необыкновенно
деятельным, он в то же время постоянно посещал все уве-
селительные места. Когда его спросили, каким образом
он ухитряется совмещать деловую жизнь с жизнью, ис-
полненной веселья и развлечений, он ответил: “Очень про-
сто: я никогда не откладываю на завтра того, что можно
сделать сегодня”. Лорд Брум говорил, что он знал одного
английского государственного человека, который держался
правила никогда не делать сегодня того, что можно испол-
нить завтра. К несчастью, подобного правила держатся
очень многие, но никому еще оно не послужило на пользу.
Подобные люди обыкновенно сваливают исполнение дел
на других, а это, в свою очередь, никогда не ведет к добру.
Старинное английское правило гласит: “Если хочешь чтобы
дело было сделано, ступай и сделай его; если не хочешь,
чтобы оно было сделано, пошли другого”. Один легко-
мысленный джентльмен владел имением, дававшим около
500 фунтов годового дохода; запутавшись в долгах, он
продал половину имения, а другую половину сдал в аренду
трудолюбивому фермеру на 20 лет. К концу срока аренды
фермер спросил владельца, не желает ли он продать име-
ние. “Не вы ли хотите купить его?” — спросил джентль-
мен. “Да , я, если мы только сторгуемся”. — “Это необык-
236
новенно странно, — заметил джентльмен. Я, обладая вдвое
большим количеством земли и не платя никакой аренды,
не мог сводить концы с концами, вы же платили мне еже-
годно 200 фунтов и теперь оказываетесь в состоянии ку-
пить имение”. — «Причина ясна, — ответил фермер, —
вы, сидя на месте, говорили: “Сделайте то-то”, я же, встав
с места, говорю: “Сделаю то-то”». Сэр Вальтер Скотт
пишет молодому человеку, получившему место и обратив
шемуся к нему за советом, следующее: “Остерегайтесь,
главным образом, того, чтобы в часы досуга не заниматься
пустяками, исполняйте немедленно то, что может быть ис-
полнено, и отдыхайте после дела, но не до дела. Нередко
случается, что при движении войск вследствие остановок
авангарда в арьергарде происходит путаница. То же и в
делах: стоит только дать накопиться делам и весьма легко
запутаться в них до такой степени, что не будет никакой
возможности выпутаться”.
Быстрота в исполнении дел, весьма важное качество
делового человека, достигается только тогда, когда чело
век понимает цену времени. Один итальянский ученый
обыкновенно называл время своей доходной статьей. Но
время является доходной статьей только в руках человека
трудолюбивого, умеющего пользоваться им; если же отно-
ситься к этой доходной статье небрежно, то статья эта
станет совершенно бездоходной. Тем не менее постоянные
занятия, даже не особенно производительные, отвлекая
ум от праздности, приносят человеку несомненную пользу;
в праздном уме разыгрывается воображение, и он стано-
вится доступным всяческим искушениям и дурным мыс-
лям. Известный факт, что во время плавания судов мат-
росы делаются более всего склонны к неповиновению в
периоды бездействия. Один старинный опытный капитан
в таких случаях всегда отдавал приказание “чистить якорь”.
Деловые люди привыкли считать время деньгами. Это
неверно. Время важнее денег, потому что правильным
его употреблением достигается саморазвитие и самосо-
вершенствование, а этого за деньги купить нельзя. 1 час,
ежедневно пропадающий, мог бы при надлежащем пользо
вании им превратить невежду в образованного человека в
течение нескольких лет; 1 час, ежедневно уделяемый на
добрые дела, мог бы сделать жизнь плодотворной. Если
человек будет посвящать своему самосовершенствованию
только 15 минут ежедневно, то уже спустя год результат
будет очень ощутимый. Знания и опытность не занимают
237
места; это наши верные спутники, которые не вводят нас
ни в какие расходы. Расчетливое употребление времени
есть вернейший способ иметь досуг; благодаря ему мы сами
можем распоряжаться своими делами и подвигать их
вперед, вместо того, чтобы быть в зависимости от дел. С
другой стороны, нерасчетливое употребление времени вно-
сит в жизнь путаницу и заботы и в большинстве случаев
ведет к неудачам. Нельсон сказал однажды: “Я приписываю
свои успехи в жизни тому, что всегда был на месте за
четверть часа до назначенного срока”.
Многие люди узнают цену деньгам только тогда, когда
они истрачены; многие же поступают так в отношении
времени: они без пользы проводят часы и дни, которые
летят незаметно, и только тогда, когда большая часть жизни
прожита, они одумываются и начинают жалеть о безвоз-
вратно потерянном времени и у них появляется желание
нагнать его; но привычка к лени и праздности укорени-
лась в них уже слишком прочно, и они не в силах высво-
бодиться из оков, которые сами себе сковали. Утраченное
богатство может быть возвращено энергичной деятель-
ностью, утраченные знания изучением, утраченное здо-
ровье воздержанием или лечением; но потерянное время
невозвратимо: оно пропало навеки.
Человек, знающий цену времени, всегда отличается
аккуратностью и точным исполнением всякого дела. Пунк-
туальность — необходимое качество истинно делового чело-
века. Ничто не внушает больше доверия к человеку, чем
точность, и ничто так не подрывает доверия к нему, как
отсутствие этого качества. Человек, точно исполняющий
свои обещания, не заставляющий никогда ждать себя, дока-
зывает этим, что он дорожит временем как своим, так и
чужим. Таким образом, точность является одним из спо-
собов доказать наше разумное уважение к людям, с кото-
рыми мы имеем дела. Точность есть до известной степени
вопрос совести; назначенный час есть своего рода договор —
письменный или устный — безразлично; человек опазды-
вающий является человеком, который не держит слова, не
исполняет обязательств и поступает недобросовестно по
отношению к другим. О таком человеке, естественно, сла-
гается мнение, что, относясь небрежно ко времени, он от-
носится небрежно и к делам и что ему нельзя доверить
дела сколько-нибудь серьезного. Секретарь Вашингтона,
извиняясь за то, что часто опаздывает, сослался на то, что
его часы врут. “В таком случае, — спокойно ответил Ва-
238
шингтон, — вам придется заменить их или же мне при
дется заменить секретаря”.
Человек, небрежно относящийся ко времени и к своим
обязанностям, всегда является нарушителем мира и спо
койствия среди других людей. Честерфилд весьма метко
выразился о старом герцоге Ньюкаслском: “Его светлость
теряет каждое утро 1 час и целый день занят отыскивани-
ем этого часа”. Всякий, кому приходится иметь дело с
неаккуратным человеком, время от времени испытывает
тревогу, беспокойство, потому что человек этот вечно опаз-
дывает, вечно заставляет себя ждать; он аккуратен только
в одном — в своей неаккуратности. Его запаздывания явля-
ются как бы возведенными в систему: он не может не опоз-
дать на службу, не может не опоздать на поезд, не может
явиться в дом к обещанному часу, не может написать
спешное письмо к тому часу, когда письма вынимают
из ящика. В силу этого в делах его царит полный поря
док; люди, имеющие с ним дело, не испытывают ниче-
го, кроме досады. Обыкновенно замечается, что люди,
манкирующие назначенными часами, манкируют и ка-
рьерой. Эти люди главным образом и образуют контин-
гент жалующихся на судьбу и считающих себя неприз-
нанными талантами.
Кроме вышеперечисленных качеств, деловые люди
высшего полета должны еще обладать сообразительностью
и настойчивостью в осуществлении задуманных ими пла
нов. Точно также они должны обладать тактом. Хотя эти
качества являются большей частью дарами природы, но в
значительной степени они могут быть развиты опытом и
наблюдением. Люди, обладающие такими качествами,
всегда избирают верный способ действия и, затеяв что-
нибудь, обыкновенно с успехом кончают предпринятое
дело. Качества эти в особенности важны и даже необхо-
димы тем людям, которые руководят действиями большо-
го количества других людей, например полководцам. Пол-
ководец должен быть не только храбрым боевым генера-
лом, но и деловым человеком; он должен обладать боль-
шим тактом, должен знать характеры людей и обладать
способностью руководить движениями масс; кроме того,
он должен заботиться об их продовольствии и охране здо-
ровья, потому что только при этих условиях они окажутся
годными для дела и будут в состоянии одерживать победы.
В этом смысле Наполеон и Веллингтон были первоклас-
сными деловыми людьми.
239
Хотя Наполеон отличался способностью вникать в мель-
чайшие детали, но он в то же время обладал необыкновен
но сильным воображением, благодаря которому мог рассчи-
тывать до мельчайших подробностей действия своих войск,
притом с замечательной проницательностью и быстротой.
Он обладал таким знанием человеческого характера, что в
выборе людей для исполнения предначертанных им пла-
нов почти никогда не ошибался. В великие моменты, то
есть в решительные минуты, от которых зависел исход
дела, он, однако, как можно меньше полагался на своих
приближенных; эта черта его характера ярче всего высту-
пает в “Переписке Наполеона”1, в особенности в XV томе,
который содержит письма, приказы и депеши, написан
ные императором в Финкенштейне, маленьком замке на
границе Польши в 1807 г., вскоре после победы при Эй
лау.
В то время французская армия была расположена вдоль
реки Пасарги, имея перед собой русских, перед правым
флангом австрийцев, а в тылу разбитых на голову прусса
ков. Сношения с отдаленной Францией могли поддержи
ваться только через неприятельскую страну, но сообще-
ния эти были организованы с такой предусмотрительностью
и осторожностью, что, как говорят, не пропало ни одного
письма. Движения неприятельских армий, вызов подкреп
лений из отдаленных пунктов Франции, Испании, Герма-
нии и Италии, прорытие каналов и проложение дорог для
удобнейшего транспортирования провианта — за всем этим
до мельчайших подробностей следил сам Наполеон. Он
лично руководит кавалерийским ремонтом, заведует зато
товкой седел, обуви для солдат, а также всей интенданте
кой частью армии; в то же время он пишет в Париж письма,
в которых содержатся указания о реорганизации колле-
гий и всей системы народного образования; он диктует
бюллетени и статьи для “Mouniteur’ а”, проверяет до мель
чайших подробностей бюджет, дает указания архитекто
рам, занятым перестройкой Тюильри и церкви Св. Маг-
далены; при случае сочиняет сарказмы, направленные про-
тив мадам де Сталь и парижской прессы; прекращает ин-
триги, возникшие в Grand. Opera в Париже; ведет пере
писку с турецким султаном и персидским шахом; так
1 “Correspondance de Napoleon I-er” publiee par ordre de I’Empereur
Napoleon III. Paris, 1864.
240
что в то время, как тело его пребывает в Финкенштей-
не, мысль его находится в Париже, во всей Европе, в
целом мире.
В одном письме он спрашивает Нея, получил ли тот
посланные ему мушкеты; в другом — он дает указания
принцу Жерому относительно рубах, обуви, мундиров,
плащей и оружия, заготовленных для вюртембергских
полков; затем он торопит Камбассереса выдать солдатам
двойную порцию хлеба. “Все эти “если” да “но”, — пишет
он, — теперь совершенно неуместны; это должно быть сде-
лано безотлагательно”. Затем он уведомляет Дарю, что в
армии замечается недостаток в рубахах, которые не дос-
тавлены к сроку; он пишет Массена: “Уведомите меня,
достаточный ли у вас запас хлеба и сухарей”. Великому
герцогу Бергскому он дает указания относительно экипи-
ровки кирасиров: “Мне жалуются, что не хватает сабель;
пошлите офицеров в Познань для закупки их. Говорят
также, что они нуждаются в киверах, — закажите их в Эб-
линге. Кто хочет делать дело — не должен спать”. Он не
упускал из виду ни одной мелочи и побуждал к деятельно-
сти всех. Хотя император уделял много времени смотрам,
во время которых ему случалось делать от 30 до 40 лье в
день на лошади, хотя у него были постоянные аудиенции и
огромная переписка, тем не менее он не упускал из виду
ничего, что относится к внутреннему управлению Франции
и всех завоеванных стран. Весь механизм управления до
мельчайших подробностей заключался в его голове.
Подобно Наполеону, герцог Веллингтон был замеча-
тельный деловой человек. С уверенностью можно сказать,
что всеми одержанными победами (а Веллингтон ни разу
не потерпел поражения) он обязан исключительно своей
деловитости, доходившей до гениальности.
Будучи субалтерном, он был очень недоволен медли-
тельностью повышения по службе: он 2 раза переходил из
пехоты в кавалерию и обратно с тем же чином; он обра-
тился к лорду Камдену, бывшему в то время вице-коро-
лем Ирландии, с просьбой дать ему место в казначействе.
Если бы ему удалось получить подобное место, то не под-
лежит сомнению, что Веллингтон сделался бы образцо-
вым казначеем, точно также как он мог бы сделаться пер-
воклассным купцом или фабрикантом. Но просьба его была
оставлена без последствий, и благодаря этому он сделался
величайшим английским полководцем.
241
Веллингтон начал военную службу под начальством
герцога Морского и генерала Вальмодена во Фландрии и
Ирландии; войска терпели неудачи, благодаря которым
он понял, какое страшное деморализующее влияние на них
имеют плохое начальство и плохое руководство делами
вообще. 10 лет спустя мы находим Веллингтона в Индии,
дослужившимся до чина полковника, и начальство аттес-
тует его как офицера необыкновенно деятельного и энер-
гичного. Он входил во все мельчайшие подробности службы
и довел дисциплину солдат до высшей степени. “Полк
полковника Уэлсли, — пишет генерал Гаррис в 1799 г., —
образцовый, как относительно выправки и дисциплины,
так и относительно знания службы и порядка он выше
похвал”. Вскоре после этого, заслужив всеобщее доверие,
он был назначен губернатором Мисоры. В войне с марат-
тами он в первый раз выступил в качестве полководца;
тридцати четырех лет от роду он одержал замечательную
победу при Ассаии с армией из 1500 англичан и 5000 си-
паев над армией мараттов, состоявшей из 20 000 пехоты и
30 000 кавалерии. Вслед затем ему представился случай
выказать свои замечательные практические способности в
качестве администратора. После взятия Серингапатамы
ему было поручено управление целой областью. Его пер-
вым делом было водворить порядок и дисциплину в рядах
собственных войск; но войска, опьяненные победами, ока-
зались распущенными и мало склонными к повиновению.
“Пошлите ко мне генерал-гевальдигера’, — приказал он, —
пусть он находится в моем распоряжении; пока он не по-
весит нескольких мародеров, до тех пор не восстановятся
порядок и безопасность”. Строгость Веллингтона хотя и
внушала страх, но во многих случаях была спасительна
для войска. Затем он принялся за возобновление рынков
и восстановление в области торговли, совершенно прекра-
тившейся во время войны. Вся его деятельность в Индии
обличает в нем глубокомысленного администратора и чело-
века, умеющего входить во все детали дела. Замечатель-
но, что одна из его инструкций, содержащая самые под-
робные указания и данная им лорду Клейву, была напи-
сана им в то время, когда колонна, которой он командо-
вал, переходила через реку Тумбудру ввиду значительно
превосходящих сил неприятеля, расположенного на про-
Начальник военной полиции.
242
тивоположном берегу, — следовательно, в такую минуту,
когда тысячи животрепещущих вопросов роились в его
голове. В этом и заключается одна из величайших особен-
ностей Веллингтона; он обладал способностью сразу изме-
нять направление своих мыслей на некоторое время и со-
вершенно сосредоточиваться на ином предмете. В подобных
случаях никакие препятствия и никакие трудности не мог
ли ни запугать, ни остановить его.
Вернувшись в Англию уже с репутацией опытного пол-
ководца, сэр Арчер Уэлсли получил немедленно назначе-
ние. В 1808 г. корпус, состоящий из 1000 человек, был
поручен его командованию. Корпус этот предназначался
для освобождения Португалии. Веллингтон высадился там
и после двух битв подписал Цинтрский договор. После
смерти Джона Мура ему снова было поручено командова-
ние десантом, который должен был высадиться в Порту-
галии и очистить ее от войск Наполеона. Замечательно,
что с 1809 по 1813 г. он никогда не располагал армией,
численность которой превосходила бы 30 000 человек, тогда
как численность наполеоновских войск на Пиренейском
полуострове достигала 350 000 человек, причем войска эти
состояли из закаленных в боях ветеранов и находились
под предводительством самых выдающихся наполеонов-
ских генералов. Спрашивается, что можно было сделать
против этой неодолимой силы? Веллингтон сразу понял,
что если он будет держаться тактики испанских полковод-
цев и подобно им вступать в сражения, то ему не предсто-
ит ничего, кроме жестокого поражения. Он задумал со-
здать в самой Испании такую армию, которая могла бы
рассчитывать на серьезный успех. В 1809 г. после битвы
при Талавере, когда он сам был окружен со всех сторон
неприятельскими войсками, он отступил в Португалию и
твердо решил немедленно приступить к исполнению заду-
манного плана, состоявшего в том, чтобы создать войско в
самой Португалии — войско, обученное английскими офи-
церами и потому могущее сражаться под его знаменами.
Затем Веллингтон твердо решил не вступать больше в от-
крытый бой с наполеоновской армией и стараться всеми
силами деморализовать ее бездействием.
В этой замечательной тактике обнаружились гениаль-
ные способности лорда Веллингтона; ему приходилось
преодолевать неимоверные трудности: с одной стороны,
он должен был бороться с близорукостью английского
правительства, а с другой — с малодушием и тщеславием
243
того народа, об освобождении которого шла речь. Можно
сказать, что борьба поддерживалась исключительно
благодаря его личной энергии и решительности, которые
не покидали его в самые критические минуты. Ему прихо-
дилось сражаться не только с наполеоновскими ветерана-
ми, но также держать в страхе испанских юнцов и бороться
с португальским правительством. Ему стоило величайших
усилий добывать провиант и амуницию для своих войск.
С трудом можно поверить тому, что во время битвы при
Талавере испанцы, бежав с поля боя, напали на обоз британ-
ской армии и разграбили его. Тем не менее это совершив-
шийся факт. Вот что приходилось переносить Веллингто-
ну, но ничто не могло истощить его терпения и самообла-
дания, и он неуклонно подвигался к намеченной цели, не-
смотря на черствую неблагодарность, измены и вражду.
Он не упускал из виду ничего и вникал во все подробнос-
ти предприятия. Убедившись, что нет надежды получить
провиант из Англии, он сам повел обширную хлебную тор-
говлю в компании с британским послом в Лиссабоне. Во-
енным комиссариатом были выпущены аккредитивы, при
посредстве которых были закуплены большие партии хлеба
в портах Средиземного моря и в Южной Америке. Изли-
шек он продал португальцам, которые также сильно нуж-
дались в провианте. Веллингтон ничего не предоставлял
случаю, но все предвидел и всегда имел в виду худшее; он
входил во все детали службы и зорко следил за удовлетво-
рением всех нужд армии, чем и объясняется достигнутый
им успех. Благодаря этому ему удалось преобразовать
полчища полудиких рекрутов в лучшую из всех армий
Европы, и только с такой армией он решился выступить
вперед и совершить задуманное дело.
Мы уже говорили о замечательной его способности от-
влекаться сразу от дела, как бы оно серьезно ни было, и
сосредоточивать все внимание на другом деле. Так, Непир
сообщает, что, занятый приготовлением к битве при Сала-
манке, Веллингтон в то же время вел переписку с англий-
скими министрами и доказывал им бесполезность займа.
На высотах Сан-Кристоваля во время самой битвы он дока-
зывал безрассудность попытки учредить португальский
банк. В бургосских траншеях он подробно рассматривал
финансовую схему Фенчеля и доказывал, что продажа
церковных имений ни к чему не приведет. Во всяком деле
он обнаруживал столь же глубокие познания, как и в деле
военном.
244
Другой отличительной чертой его характера, обнару
живающей истинно делового человека, была честность.
Тогда как Сульт без стеснения забирал и увозил из Испа
нии многие ценные картины, Веллингтон же не увез реши
тельно ничего, хотя и имел полную возможность восполь
зеваться многим; он платил за все, где бы ни находился,
даже во вражеской стране. Когда он перешел француз-
скую границу в сопровождении 4000 испанцев, надеяв
шихся поживиться посредством грабежа, то для устране-
ния зла он делал строгие внушения офицерам, но, увидев,
что все это бесполезно, он отослал войско обратно. Заме-
чателен тот факт, что даже во Франции крестьяне спаса-
лись бегством от собственных войск и отдавали свое иму-
щество под охрану. В это время Веллингтон писал британ
скому военному министерству: “Мы страшно обременены
долгами; стоит только выйти из дому, как меня тотчас же
окружает толпа кредиторов, требующих уплаты”. Жюль
Морель, описывая характер Веллингтона, говорит по этому
поводу. “Ничто не может быть благороднее, честнее и вели-
чественнее этого призвания. Этот старый солдат после 30
лет боевой жизни, этот железный человек и победоносный
полководец, находясь в неприятельской стране во главе
громадной армии, — боится кредиторов! Подобного рода
боязнь редко тревожит завоевателей и победителей, и я
сомневаюсь, чтобы в летописях истории мог бы быть отме-
чен еще один подобный пример величественного просто
душия”.
Старинная поговорка гласит: “Честность — лучшая по-
литика”. Справедливость ее подтверждается ежедневным
опытом. Дядя Хьюго Миллера часто говаривал ему: “Если
хочешь никогда не терпеть убытков, то не жалей ничего
для ближнего”. Один из очень известных пивоваров Анг-
лии приписывал свой успех в делах тому, что он никогда
не жалеет солоду. Обходя чаны и пробуя варившееся пиво,
он всегда говорил: “Жидковато, жидковато; добавьте со-
лоду”. Этот пивовар вкладывал в пиво свою душу, и не
даром его продукты получили громкую известность в Ан
глии, Индии и колониях. Добросовестность и честность
являются краеугольными камнями всех деловых отноше-
ний. Для лавочника, купца и фабриканта они то же, что
честь для солдата и милосердие для христианина. Качества
эти находят себе применение даже в самых скромных при-
знаниях человека. Честный ремесленник должен гордиться
прочностью и вообще доброкачественностью каждой вещи,
245
которая выходит из его мастерской, точно так же, как госу
дарственный человек имеет право гордиться честным и
пунктуальным исполнением какого либо политического
договора. В настоящее время всем и каждому известно,
что как в промышленности, так и в торговле плутнями
нельзя достигнуть никаких серьезных результатов, и
благодаря конкуренции публике очень скоро становятся
известными те фирмы, которые относятся к своему делу
безусловно честно. Барон Дюпен, говоря о честности англи
чан, которую он считает главным фактором их экономя
ческого прогресса, замечает: “Можно достигнуть времен
ной удачи посредством обмана и вымогательства, но проч
ный успех достигается лишь средствами диаметрально
противоположными. Не только ловкостью в ведении дел и
рекламой достигается обширное распространение продук
тов какого нибудь производства, но главным образом доб
рокачественностыо их, всецело зависящей от личной доб
росовестности и честности промышленников. Если бы на
Британских островах исчезли эти добродетели, то мы мо
жем быть уверены, что английские торговые суда были бы
изгнаны из всех портов мира”.
Нужно заметить, что в торговле человек подверга
ется большим искушениям, чем в какой-либо другой
деятельности; человек, устоявший против искушений
своей честности, добросовестности и справедливости, зас
луживает такого же уважения, как солдат, доказавший свое
самоотвержение на поле битвы. Принимая во внимание
громадное количество людей, сопричастных торговой
деятельности, можно заключить, что в общем количество
злоупотреблений сравнительно ничтожно. Вспомним
только, какие громадные богатства доверяются ежед
невно низшим служащим: агентам, маклерам, контор
щикам, кассирам, артельщикам и приказчикам, а меж
ду тем преступные деяния среди этих лиц ничуть не
многочисленнее, чем в других сословиях, несмотря на
то, что искушения, которым они подвергаются, несрав-
ненно значительнее. Вся система кредита, являющаяся
столь могущественным рычагом современной промыш
ленности, зиждется исключительно на личном доверии
или, вернее, на доверии к тому, что человек ради еди-
новременной наживы не захочет погубить благоустро
енное дело. Доктор Чалмерс справедливо замечает, что
полное доверие, с которым промышленники и купцы
относятся к своим агентам, иногда отделенным от них
246
половиной земного шара, служит одним из прекрасных
образцов того уважения, с которым один человек мо
жет относиться к другому.
Хотя в английском народе честность получает все боль-
ше и больше распространения, тем не менее, к прискор-
бию, нельзя отрицать тот факт, что в последнее время,
как, впрочем, и во все времена, известно немало случаев
обмана и бесчестности в торговле. Эти прискорбные
явления являются результатами или укоренившейся плу-
товатости, явного мошенничества, или же стремления к
быстрой наживе. Есть купцы, занимающиеся фальсифи-
кацией, банкиры, которые, забрав вклады на хранение и
на текущий счет, дают тягу, фабриканты, изготовляющие
изделия не из шерсти, а из оческов, не из хлопчатой бума-
ги, а из пеньки, выдающие железные изделия за стальные
и т. д. Но подобного рода личности в общем все-таки
являются исключениями. Это люди крайне узколобые и
мелко плавающие. Хотя им иногда и удается нажиться, но
в большинстве случаев они все-таки кончают банкротством,
потому что весьма скоро приобретают дурную репутацию
и лишаются доверия. Кроме того, подобные люди, даже
достигнув вполне корыстной цели, которую они преследу-
ют, в большинстве случаев не могут сделать из своего
богатства никакого такого употребления, которое достави-
ло бы удовольствие им самим, так как этому препятствует
отсутствие душевного спокойствия и чистой совести. “Плут
обманул не меня, а свою совесть”, — сказал епископ Ле-
тимер про торговца, который взял с него 2 шиллинга за
нож, который не стоит и 2 пенса. Деньги, нажитые путем
обмана, ловкого мошенничества и надувательства, временно
ослепляют маломыслящего человека, но в большинстве
случаев они исчезают столь же быстро, не доставив хищ-
нику ничего, кроме горького воспоминания.
Весьма возможно, что добросовестный и честный чело-
век богатеет не так быстро, как человек бессовестный и
бесчестный, но результат, достигнутый без обмана и без
неправды, всегда прочнее; если даже человек и не дости-
гает успеха в течение известного времени, то он все же
должен оставаться честным; лучше лишиться всего, но спасти
при этом честь и совесть. Честная личность заключает
сама в себе капитал, который рано или поздно принесет
ему верный доход.
Примером благомыслящего, честного и добросовестно-
го представителя торговли может служить Дэвид Берк-
247
лей, внук знаменитого Роберта Берклея, автора извест
ной книги “В защиту квакеров”. В течение нескольких лет
он стоял во главе обширного торгового дома в Чипсайде,
который вел дела главным образом с Америкой; но подоб-
но Гранвилю Шарпу, Берклей восстал против войны Ан
глии с ее американскими колониями и в конце концов
решил временно закрыть свое торговое предприятие. Как
купец, он приобрел известность своими знаниями, способ
ностями, честностью; кроме того, он представлял собой
силу в торговом мире. Впоследствии он приобрел столь
же громкую репутацию как пламенный патриот и щедрый
филантроп. Он был олицетворением правдивости и чест-
ности и, как подобает доброму христианину и истинному
джентльмену, его слово было свято, равносильно его под-
писи. Его общественное положение и возвышенный
характер нередко заставляли многих министров того време-
ни обращаться к нему за советом. Приглашенный однажды
в палату общин для того, чтобы высказать свое мнение о
предстоящей войне, он с такой ясностью изложил свои
взгляды, что лорд Норс громогласно объявил, что узнал
от Дэвида Берклея больше, чем от всех других членов
палаты в совокупности. Удалившись от дел, он не пре-
дался праздности, а занялся новыми общеполезными дела-
ми. Владея огромным богатством, он чувствовал, что обя-
зан подать обществу благой пример; он основал работный
дом близ своего имения Вальтенстау; дом этот в течение
многих лет поддерживался исключительно его собствен-
ными средствами и сделался источником для безбедного
существования неимущих семейств целого округа. Полу-
чив наследство в Ямайке, он тотчас же дал свободу всем
доставшимся ему невольникам, что обошлось Берклею в
10 000 фунтов стерлингов. Он послал туда своего уполно-
моченного, который нанял корабль и перевез всех неволь
ников в свободные американские штаты, где эти неволь-
ники образовали колонию и устроились прекрасно. Берк-
лея уверяли, что негры слишком невежественны и дики,
чтобы воспользоваться свободой; теперь он мог нагляд-
ным доказательством опровергнуть это лживое мнение.
Распоряжаясь собственным богатством и раздавая деньги
при жизни, Берклей держался, безусловно, мудрого прин
ципа, которого, к сожалению, держатся лишь немногие,
потому что большинство богатых людей заставляют род
ственников ждать, и притом с нетерпением, их смерти,
тогда как Берклей при жизни своей устроил судьбу мно-
248
жества людей. Еще до настоящего времени некоторые из
самых выдающихся английских промышленников и тор-
говых фирм, каковы: Герни, Ганбюри и Бокстон, с бла-
годарностью вспоминают о Дэвиде Берклее, щедрой помо-
щи и советам которого они обязаны своим возникновени-
ем, развитием и процветанием. Дэвид Берклей может слу-
жить образцом для деловых людей будущего времени.
ДЕНЬГИ — ПОЛЬЗОВАНИЕ
И ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ ИМИ
Лучшим мерилом практичности человека, его уме-
ния жить, служит его обращение с деньгами, то
есть как он их приобретает, сберегает и тратит. Конечно,
на деньги никоим образом не следует смотреть как на
главную цель человеческой жизни; но, с другой стороны,
деньги не такой пустяк, к которому можно относиться с
философским равнодушием, потому что они главным об-
разом являются средствами личного и общественного бла-
госостояния. Вот почему многие лучшие свойства челове-
ческой природы теснейшим образом связаны с правиль-
ным употреблением денег — это великодушие, честность,
справедливость и самоотвержение, а равно и практичес-
кие добродетели: бережливость и предусмотрительность.
250
С другой стороны, противоположные свойства и пороки:
скупость, плутовство, несправедливость и себялюбие тес-
но связаны с любовью к наживе; пороки: расточительность,
мотовство и непредусмотрительность главным образом сво
дятся к неправильному употреблению и злоупотреблению
ими. В своих “Заметках из жизни” Генри Тейлор совер
шенно справедливо замечает: “Правильное добывание
денег, расходование их, дача взаймы, получение, завеща
ние и вообще употребление их служит лучшим мерилом
совершенства человека”.
Каждый человек имеет право стремиться к достижению
жизненных удобств, если только он прибегает для этого к
честным способам; материальное обеспечение, при кото-
ром только и возможны эти удобства, является также
важным условием развития высших сторон человеческой
природы; оно дает человеку возможность заботиться о
близких ему людях, о семье, без которой, как говорит апо
стол, “человек становится хуже изувера”. Человек обязан
стремиться к обеспеченности даже в виду того, что она
является лучшим доказательством его способности преус-
певать в жизни, а на этом, главным образом, основано то
положение, которое человек занимает в обществе. Действи-
тельно, уважение, которым пользуется человек со стороны
ближних, главным образом обусловливается его умением
пользоваться земными благами, как для собственной
пользы, так и для пользы других. Стремление к преуспе-
ванию в жизни вырабатывает в человеке привычку к тру-
ду, развивает в нем уважение к самому себе, побуждает
к деятельности его практические свойства и изощряет
его терпение, настойчивость и энергию, словом, явля-
ется лучшей школой самовоспитания. Предусмотритель-
ный и рачительный человек неизбежно является в то же
время человеком рассудительным, заботящимся не только
о настоящем, но и употребляющим все усилия для буду-
щего. Следовательно, он должен быть человеком воздер-
жанным, он должен развивать в себе привычку к самоот
речению, потому что ничто так не содействует развитию
силы воли и твердости характера, как умение отказывать
себе. Джон Стерлинг справедливо замечает, что “самое
плохое воспитание, при котором человек привыкает к са-
моотречению, лучше всякого другого воспитания, не при-
дающего к нему, какими бы достоинствами в других от-
ношениях оно ни обладало". Римляне с полным основани
ем употребляли одно и тоже слово virtus для обозначения
251
нравственных качеств, составляющих добродетель, и ка-
честв физических, называемых храбростью, так как доб-
родетель в нравственном смысле вполне соответствует му-
жеству, энергии и храбрости в смысле практическом. Выс-
шей же добродетелью является умение одерживать
победы над самим собой.
Привычка к самоотречению, то есть способность жерт-
вовать настоящим благом для блага будущего, развива-
ется в человеке очень поздно. Казалось бы, что те классы
общества, которые обречены на добывание хлеба насущ-
ного тяжелым трудом, должны были бы более всего знать
цену деньгам и обладать способностью мириться с лише-
ниями. Но этого нет, потому что привычка эта предпола-
гает высокую степень нравственного развития. В этих
классах мы встречаемся чаще всего с полным неумением
распоряжаться тяжелым трудом добытыми деньгами:
сплошь и рядом мы видим, что последние деньги проеда-
ются и пропиваются с величайшей легкостью, чем в значи-
тельной мере обусловливается беспомощность этих клас-
сов и их экономическая зависимость. Существует также
очень много людей, которые, располагая всеми удобства-
ми жизни и будучи вполне независимы, решительно не
заботятся о будущем, так что случись какой-нибудь пере-
ворот в их делах, постигни их какая-нибудь неудача — и
они сразу оказываются лицом к лицу с величайшей нуж-
дой, в которой вполне обнаруживается их беспомощность.
Однажды к лорду Джону Росселю явилась депутация с
просьбой уменьшить налоги, которыми обложен рабочий
класс; в ответ на эту просьбу благородный лорд заметил:
“Будьте уверены, что правительство этой страны никогда
не позволит себе обложить рабочий класс таким налогом,
который хоть сколько-нибудь приближался бы к тому,
которым этот класс облагает сам себя в форме затрат на
спиртные напитки”. Из всех важных общественных воп-
росов вопрос об уменьшении пьянства в народе, быть мо-
жет, является самым важным, но, конечно, такие поня-
тия, как самоотречение, самопомощь являются пустыми
словами для заправил городского хозяйства и экономичес-
кого быта народа; на такие “пустяки”, как бережливость и
предусмотрительность, не обращают никакого внимания и
не делают никаких усилий, чтобы развить их в рабочем
классе, а между тем народное благосостояние главнейшим
образом зависит именно от них. “Осторожность, бережли-
вость и умелое ведение дел, — говорит Сэмюэль Дрью,
252
философ башмачник, — служат великими пособниками в
черный день: они свободно помещаются в самой скромной
конурке и гораздо вернее излечивают всевозможные жи-
тейские недуги, чем разные парламентские билли”. Со-
крат говорил: “Пусть тот, кто хочет подвинуть мир, под-
винет самого себя”. Совершенно ошибочно утверждать,
что гораздо легче произвести какую нибудь реформу в
целом государстве, чем излечить в самом себе какую-нибудь
дурную привычку, как бы ничтожна она ни была; в этом
случае обнаруживается общечеловеческая слабость: всегда
начинать с соседа, а не с самого себя.
Тот класс людей, который тратит все, что получает,
всегда является низшим классом; представители его всегда
бессильны и беспомощны, зависят от общественной бла-
готворительности, от случая и от внешних условий вооб
ще. Не питая уважения к самим себе, они не заслуживают
уважения и со стороны других. При экономических кри-
зисах такие люди оказываются на краю гибели; не обладая
никакими сбережениями, хотя бы самыми незначительны
ми, они не могут без ужаса думать о будущем, об участи,
грозящей их женам и детям. “Мир, — сказал однажды
мистер Кобден рабочим в Геддерсфилде, — всегда состо-
ял из двух разрядов людей: копивших и тративших,
бережливых и расточителей; все то, что создано рука-
ми человеческими — дома, фабрики, мосты, корабли, —
все то, что содействовало умственному развитию и
благосостоянию человека, — все это создано теми, ко-
торые копили — бережливыми; те же, которые расто
чали то, что имели, всегда были их рабами. Это закон
природы, установленный самим Провидением. Было бы
обманом с моей стороны, если бы я предвещал какому
нибудь классу людей, что их состояние улучшится, не
смотря на то, что они будут непредусмотрительны,
расточительны и ленивы”.
Не менее правдив совет, данный Брайтом на собрании
рабочих в Рокделе в 1847 г. Высказав, что честность, как
ее понимают, является “свойством довольно равномерно
распространенным во всех классах общества”, он произ-
нес следующее: “Существует только один способ, по-
средством которого как каждый человек в отдельнос-
ти, так и массы могут улучшить свое положение или
же, если оно удовлетворительно само по себе, то сохра-
нить его: этот способ состоит в выработке привычки
к трудолюбию, бережливости, воздержанию и честнос-
253
ти. Нет иного пути, по которому человек мог бы дос-
тигнуть улучшения своего положения, как нравствен-
ного, так и экономического. Только благодаря перечис-
ленным качествам люди подвигаются вперед и достига-
ют благосостояния”.
Нет причины, по которой человек, принадлежащий к
рабочему классу, не мог бы быть человеком почтенным,
безбедным и счастливым; рабочий класс мог бы, за немно-
гим исключением, достигнуть той степени благополучия и
благосостояния, которой нередко достигают отдельные
представители их: то, чем может сделаться один человек,
вполне доступно всем другим. Одни и те же средства дадут
одни и те же результаты. То, что во всяком государстве
существует огромный класс людей, живущих своим еже-
дневным заработком, — это факт неизбежный, отнюдь не
могущий считаться явлением ненормальным; но то, что
класс этот недостаточно обеспечен, недостаточно развит и
недостаточно счастлив, — это явление совершенно ненор-
мальное, в значительной мере зависящее от господствую-
щих в нем пороков, лености, избалованности и разврата —
пороков, искоренение которых находится, безусловно, во
власти человека. Если бы рабочий класс проникся духом
самопомощи и саморазвития, то это больше всех других
способов содействовало бы поднятию нравственного и эко-
номического уровня. “Вся нравственная философия, —
говорит Монтень, — одинаково применима к жизни про-
стой и скромной, как и к жизни роскошной и блестящей.
Всякий человек в малом размере представляет собой все
человечество”.
Обращая взоры свои к будущему, всякий человек обя-
зан предвидеть 3 роковых обстоятельства в своей жизни,
ко встрече с которыми он должен быть подготовлен: потеря
занятий, болезнь и смерть. Первые два могут и не насту-
пить, третье — неизбежно. Следовательно, обязанность
всякого благоразумного человека жить так, чтобы при на-
ступлении этих обязательств удар был по возможности
ослаблен, не только для него самого, но и для тех, суще-
ствование которых зависит от него. В этом отношении чест-
ное зарабатывание и бережливое расходование денег явля-
ются главными важнейшими условиями. Честное нажива-
ние является доказательством трудолюбия и непрерывных
усилий, побежденных искушений и осуществившихся на-
дежд; правильное же употребление денег служит призна-
ком осторожности, предусмотрительности и самоотрече-
254
ния — главных основ человеческого характера. Хотя день-
ги сами по себе представляют собой совокупность предме-
тов, не имеющих никакой реальной ценности и никакого
значения, но они представляют собой все то, что имеет
величайшее значение для нашей жизни, притом не только
пищу, одежду и все, что необходимо для нашей жизни
физической, но и то, что необходимо для жизни нрав-
ственной, так как ими достигаются самоуважение и неза-
висимость. Так, небольшой запас сбережений служит
рабочему человеку надежной баррикадой против нужды,
потому что дает возможность переждать, дождаться луч-
ших дней. Стремление упрочить свое положение в свете
уже само по себе заслуживает уважения, потому что оно
придает человеку энергию и улучшает его характер; оно
всегда влечет за собой большую независимость в действиях
человека и делает его способным беречь силы для буду-
щей деятельности.
Но человек, постоянно борющийся с нуждой, находится
в положении, весьма мало отличающемся от рабства; он
ни в чем не является господином сам себе, и ему всегда
грозит опасность попасть во власть других и подчиниться
тем условиям жизни, которые они ему предпишут; он не
может сделаться полезным членом общества, потому что
слишком занят удовлетворением собственных потребнос-
тей; он вынужден либо раболепствовать, либо унижаться;
при полном отсутствии заработка он не в состоянии
двинуться в другое место или переменить профессию; он
всецело прикован к своему обиталищу, подобно улитке в
раковине.
Человек, желающий обеспечить свою независимость,
должен развить в себе привычку к обыкновенной эконо-
мии, бережливости. Бережливость не требует ни особого
мужества, ни высоких добродетелей; она достигается при
посредстве небольшой энергии и вовсе не требует
выдающихся умственных способностей. Экономия в сущ-
ности является привычкой к порядку в своих домашних
делах; она сводится к правильному ведению их и к созна-
тельному, осмысленному употреблению денег. Дух береж-
ливости замечается в словах Божественного Учителя: “Со-
берите куски, которые остались, дабы ничего не пропа-
ло” . Божественное величие не заставляло его относиться с
пренебрежением к мелочам жизни, и, проявляя свою вели-
кую заботливость о других, он учил их в то же время
заботиться о самих себе.
255
Бережливость есть не что иное, как способность отка
зываться от удовлетворения минутных потребностей во имя
будущего блага, и в этом отношении она является победой
человеческого разума над животными инстинктами. Бе-
режливость, безусловно, отлична от скупости: путем береж
ливости человек получает возможность быть щедрым; она
не делает деньги целью жизни, но смотрит на них лишь
как на полезное средство. Свифт совершенно справедли-
во замечает, что “деньги должны занимать наш ум, но не
наше сердце”. Бережливость может быть названа дочерью
осторожности, сестрой воздержания и матерью свободы;
она оберегает личное и семейное счастье и общественное
благосостояние. Одним словом, бережливость служит од
ним из высших проявлений самопомощи.
Горнер дал своему сыну Фрэнсису следующее практи-
ческое указание: “Если хочешь достигнуть жизненных
удобств и благ, то будь бережлив и бережлив; это —
добродетель, необходимая для всех решительно. Легко
мысленная часть человеческого рода пренебрегает ею,
но, несомненно, только путем ее достигается независи-
мость, столь необходимая каждому человеку с повышен
ным умом". Бёрнс в своих стихах совершено верно характе
ризует следующим образом бережливость, говоря, что она
необходима “не для накопления золота в сундуках и не
для того, чтобы окружить себя толпой льстецов, но для
приобретения драгоценного дара — независимости”. Но, к
сожалению, Бёрнс писал лучше, чем поступал, и его иде-
алы гораздо выше, чем его образ жизни. Лежа на смерт-
ном одре, он писал одному из друзей своих: “Увы! Ужас
ные мысли терзают меня. Бедная вдова Бёрнса и полдю
жины его бедных малюток остаются беспомощными сиро-
тами. Мысль об этом — хуже смерти”.
Каждый человек должен приложить все старания к тому,
чтобы жить, сообразуясь со своими средствами. В этом
заключается самая сущность порядочности, даже честнос-
ти; потому что если человек живет выше своих средств, то
он неизбежно должен пользоваться чьими-либо средства
ми, что очевидно бесчестно. Те, кто относятся небрежно к
своим личным тратам и заботятся лишь об удовлетворе-
нии личных потребностей, не обращая внимания на по-
требности других, обыкновенно постигают истинное зна-
чение денег тогда, когда уже слишком поздно. Нередко
великодушные и щедрые от природы, подобные легкомыс-
ленные люди сплошь и рядом кончают тем, что начинают
256
творить различные мерзости; они тратят деньги подобно
тому, как они тратят время; живут в счет будущего, заби-
рают вперед все заработки, другими словами, впадают в
долги и обязательства, которые ложатся тяжелым бреме-
нем на их жизнь и из свободных, независимых людей пре
вращают их в рабов.
Лорд Бэкон держался того принципа, что если прихо
дится экономить, то лучше делать мелкие сбережения, чем
мелкие долги. Так называемые свободные деньги обыкно-
венно расходуются совершенно бесполезно, чтобы не ска-
зать хуже, а между тем они могли бы нередко составить с
течением времени небольшое состояние и гарантировать
человеку независимую жизнь. Расточительные люди явля
ются худшими врагами самим себе, хотя обыкновенно они
принадлежат к числу тех, которые жалуются на “неспра
ведливость судьбы” и на “общество”. Но если человек не
желает быть другом сам себе, то может ли он найти друзей
в других людях? Люди, живущие с расчетом, располагая
скромными средствами, тем не менее всегда будут в состо
янии помочь другим, тогда как расточители, легкомыс-
ленно бросающие деньги, никогда не находят возможнос-
ти помочь кому бы то ни было. Тем не менее бережливость
следует резко отличать от скаредности, которая является
или бережливостью, доведенной до крайности, или береж
ливостью плохо понятой; всякое неправильное понимание
как жизни, так и человеческого поведения служит доказа
тельством близорукости и всегда ведет к полной неудаче.
Щедрость и великодушие, подобно честности, являются
лучшими руководителями человеческой деятельности. Хотя
Дженкинсон (действующее лицо в романе “Векфилдский
священник”) каждый год в чем-нибудь обманывал своего
простодушного соседа Фламборо, тем не менее: “Фломбо
ро, — говорил он, — с каждым годом становился все бога-
че и богаче, тогда как я впал в нищету”. Повседневная
жизнь изобилует примерами блестящих результатов, дос
тигнутых людьми честными и великодушными.
Существует поговорка: “Порожний мешок не может
стоять прямо”; то же самое относится к человеку, запутав
шемуся в долгах. Такому человеку очень трудно быть ис-
кренним; должнику приходится изворачиваться перед кре-
дитором и в случае невозможности уплаты долга приво-
дить различные доводы, большей частью совершенно лжи-
вые. Но нужно заметить, что человеку, решившемуся по-
вести жизнь на здравых основаниях, весьма легко избе-
9 С. Смайле
257
жать этого ярма: для этого стоит только остеречься от пер-
вого займа, потому что раз он сделан, то всегда является
соблазн при малейшей необходимости сделать и второй
заем, тем более что первый в большинстве случаев дела-
ется сравнительно легко; и мало-помалу несчастный дол-
жник до такой степени запутывается, что никакими поздней-
шими усилиями не может высвободиться из своего поло-
жения. Первый долг, в который впадает человек, подобно
первой лжи; он подталкивает человека идти дальше той
же дорогой, то есть впадать в дальнейшие долги, подобно
тому, как первая ложь побуждает человека лгать и впредь.
Живописец Гейдон считает началом своего упадка тот день,
когда он в первый раз занял деньги. В своих записках он
говорит: “С этого дня пошли долги и обязательства, из
которых я не мог выпутаться в течение всей жизни”. Его
автобиография чрезвычайно ярко рисует, как запутанность
в денежных делах разрушительно действует на состояние
человеческого духа, делает его неспособным к работе и
заставляет постоянно унижаться. В письме к одному мо-
лодому человеку, собиравшемуся поступить во флот, Гей-
дон дает следующий совет: “Никогда не предавайтесь
таким удовольствиям, которые вы можете получить
не иначе, как посредством займа денег; никогда не зани-
майте денег — это унизительно; я не говорю вам: никогда
не давайте взаймы, но всегда скажу: не давайте взаймы
тогда, когда вы при этом сами можете лишиться воз-
можности оплатить то, что вам необходимо. Но
никогда, ни при каких обстоятельствах не занимайте
денег”. Фихте, будучи бедным студентом, отказывался
даже от подарков своих родителей на том основании, что
последние были еще беднее его.
Доктор Джонсон полагает, что ранние долги неизбеж-
но ведут к разорению. Слова его по этому поводу заслу-
живают полного внимания, и мы считаем нужным привес-
ти их здесь доподлинно: “Не смотрите на долги как на
одно из стеснений в жизни — это классификация не под-
ходящая; долги — это бедствие. Бедность лишает чело-
века возможности творить добро и делает его неспо-
собным сопротивляться злу, как физическому, так и
нравственному; поэтому всякий благомыслящий чело-
век должен стараться предотвратить ее; первой же
заботой его должно быть — не впадать в долги. Твердо
решитесь не быть бедным; сколько бы вы не получали,
тратьте еще меньше. Бедность — великий враг челове-
258
ческого счастья; она лишает человека свободы, не дает
возможности проявиться многим положительным на-
клонностям и донельзя затрудняет проявление лучших
способностей человека вообще. Бережливость является
не только основой спокойствия, но и основой благотво-
рительности; ни один человек не может помочь друго-
му, если сам нуждается в помощи; чтобы уделить что-
нибудь другим, нужно иметь достаточно для самого
себя”.
Священная обязанность каждого человека безусловно
точно знать состояние своих дел и вести точный счет дохо-
дам и расходам. Ведение самого элементарного арифмети-
ческого счета имеет в этом отношении громадное значе-
ние. Осторожность предписывает нам держаться такого
режима, при котором мы могли бы жить скорее ниже, чем
выше средств. Но это достижимо лишь тщательным регу-
лированием образа жизни, при котором можно было бы
сводить концы с концами. Джон Локк советует строго дер-
жаться следующего указания: “Ничто, — говорит он, — не
предохраняет лучше от перерасходов, как правильное веде-
ние счетов, при котором человек получает возможность
всегда знать, в каком положении находятся его дела”. Гер-
цог Веллингтон тщательно записывал все свои получки и
все свои траты. “Я взял себе за правило, — сказал он ми-
стеру Глейгу, — лично расплачиваться по счетам и сове-
тую поступать также. Сначала я поручал это дело своему
слуге; но с тех пор, как я, к величайшему изумлению сво-
ему, получил напоминание об уплате по счету, который
был уплачен мной год или два тому назад, я отказался от
этой неблагоразумной привычки. Оказалось, что слуга мой
спекулировал моими деньгами, счета же оставлял неупла-
ченными”. Рассуждая о долгах, он замечает: “Они пре-
вращают человека в раба. По личному опыту я знаю, что
значит нуждаться в деньгах, но тем не менее я никогда не
делал долгов”. Вашингтон был столь же аккуратен в своих
делах, как и беллингтон, и замечательно, что он не гну-
шался входить в мельчайшие подробности своего домаш-
него хозяйства (у него было твердое решение всегда жить
по средствам) даже тогда, когда он занимал высокий пост
президента Соединенных Штатов Америки.
Адмирал Джервис, граф Сен-Винцент, повествуя о тех
затруднениях, которые ему приходилось преодолевать в
молодости, между прочим рассказывает о том, каким об-
разом в нем возникло твердое решение не делать долгов:
259
“Отец мой имел очень многочисленное семейство, — гово-
рил он, — но располагал очень ограниченными средства-
ми. Он дал мне 20 фунтов стерлингов на дорогу, и больше
я от него никаких денег не видел. Пробывши долгое время
на море, я попросил его уплатить 20 фунтов по счету, но
получил обратно счет неоплаченным. Я был глубоко ос-
корблен и дал слово, которому никогда не изменял, — ни
к кому не обращаться с просьбами о деньгах, когда есть
хотя бы малейшая возможность отказа; я сразу изменил
образ жизни, покинул товарищескую компанию, уединился
и стал жить исключительно на жалованье, которое оказа-
лось достаточным; я сам стал стирать и чинить свою одеж-
ду, сшил себе пару панталонов из тика; таким образом
мне удалось сберечь столько денег, сколько нужно было
для уплаты по счету. С тех пор я решил жить исключи-
тельно на свои средства”. Джервис в течение 6 лет терпел
большие лишения, но мужественно переносил их и добро-
совестно исполнял свои обязанности; подвигаясь вперед
шаг за шагом, он достиг высших ступеней служебной иерар-
хии.
Мистер Юм высказал однажды в палате общин — хотя
слова его были осмеяны, — что в Англии вообще живут не
по средствам. Средние классы слишком склонны жить
гораздо выше средств, стараясь “задавать тон”, что очень
вредно отражается на их благосостоянии; они стараются
воспитывать своих сыновей “как лордов”; но чаще всего
цель эта не достигается. В молодых людях вырабатыва-
ется стремление к щегольству, роскоши, удовольствиям,
словом, к отрицательным сторонам английского джентри.
Эти молодые люди играют очень жалкую роль в светских
гостиных, напоминая собой “кузов погибшего корабля, на
котором сидит одинокая обезьяна”.
В средних классах очень распространено честолюбивое
стремление подражать знати и казаться богатым при огра-
ниченных средствах; нередко стремление это приводит к
очень вредным последствиям и ему приносится в жертву
даже честность. Внешний вид — вот главное, о чем забо-
тятся очень многие люди; они счастливы, если им удается
придать своей жизни внешние признаки жизни богатых,
ни в чем не стесненных людей. У них не хватает мужества
довольствоваться теми условиями сушествования, которые
предначертаны для них Провидением. Они напрягают все
силы, чтобы добиться возможности хотя бы внешне жить
так, как живет великосветская знать, и только в этом они
260
находят удовлетворение своему жалкому тщеславию.
Отсюда борьба из-за места, отсюда алчное стремление про
тискиваться вперед, при котором в человеке глохнут луч-
шие чувства и порывы; в этой житейской борьбе бесцель
но погибли многие, принесшие высокие свойства своей
души в жертву честолюбию. Сколько случаев разорения,
нищеты, банкротства порождается этим пагубным стрем
лением достигнуть внешнего успеха в свете! Сколько бес
честных поступков, сколько обманов, гнусных сделок с
совестью совершается во имя этого! В весьма многих
случаях крахи банков и других торгово-промышленных
учреждений всецело обусловливаются ненасытным често-
любием лиц, стоящих во главе их; а между тем из за этого
ввергаются в нищету тысячи скромных семейств, доверив-
ших свои скудные трудовые сбережения бессовестным чес
толюбцам и корыстолюбцам.
Чарлз Непир, в последнем приказе своем по индий-
ской армии перед отплытием в Европу, смело выразил горя-
чий протест против роскошной жизни, которую ведут мо
лодые офицеры и которая вовлекает их в неоплатные долги.
В этом замечательном приказе сказано, — на что, впрочем,
в то время не обратили внимания, — что “честность нераз-
лучна с истинным джентльменством” и что “пить неопла
ченное шампанское и ездить на неоплаченных лошадях —
значит, быть плутом, а не джентльменом. Люди, живущие
выше средств, люди, которых притягивают к суду — при
том нередко собственные слуги — за долги, наделанные
ими благодаря расточительности, могут быть офицерами
потому, что носят мундир, но не джентльменами”. При-
вычка быть постоянно в долгу, по мнению Непира, при
тупляет чувства человека и лишает его качеств истинного
джентльмена. Еще недостаточно, чтобы офицер умел
драться — это умеет и бульдог. Вопрос в том: умеет ли он
свято держать слово? Платит ли он долги? Вот самые су-
щественные признаки, которыми характеризуется личность.
Непир желал видеть всех офицеров такими, каким был в
старину Баярд, то есть рыцарями “без страха”, но в то же
время и “без упрека”. Как в Англии, так и в Индии несом-
ненно найдется немало молодых храбрецов, которые, не
задумываясь, пойдут на приступ под сильнейшим огнем,
которые способны на самые смелые подвиги, сопряжен
ные с крайней опасностью, — но весьма мало таких, кото-
рые способны противостоять искушениям жизни и обуз-
дывать свои страсти, у которых хватает мужества сказать
261
“нет” или “это мне не по средствам”, когда речь идет об
удовольствиях или житейских соблазнах; люди эти охот-
но предпочтут смерть возможности быть осмеянными то-
варищами.
Всякому человеку в молодости приходится проходить
через длинный ряд искушений, поддаваясь которым, он
неизбежно нравственно опускается в большей или мень-
шей степени; соприкосновение с ними незаметным обра-
зом гасит божественную искру его души. Единственный
же способ сопротивляться им заключается в мужествен-
ном и решительном воздержании; человек должен сразу
решиться без всяких колебаний противостоять им, потому
что колебание в этом отношении, даже малейшее, неиз-
бежно влечет к гибели; когда дело идет о соблазнах и ис-
кушениях, то “колебаться” все равно, что "поддаваться”.
В молитве “Отче Наш” видно глубокое знание человече-
ской природы в словах: “И не введи нас во искушение”.
Искушение является пробным камнем характера молодо-
го человека; раз поддался — и сила сопротивления злу в
нем все больше и больше ослабевает. Наоборот, мужествен-
ное сопротивление закаляет человека на всю жизнь и мало-
помалу становится привычкой. Сила характера, главным
образом, обусловливается теми привычками, которые
вырабатываются в детстве; все нравственное существо чело-
века зависит от развившихся в нем привычек; они же явля-
ются главным орудием для борьбы со злом, которую при
ходится вести каждому человеку. Привычками в значи-
тельной мере обусловливается все поведение человека, его
образ жизни.
Хьюго Миллер сообщает, каким образом он спасся от
одного из сильнейших искушений, какие только бывают в
жизни человека труда, и спасся притом исключительно
благодаря твердости характера. Когда он был каменщи-
ком, ему часто приходилось присутствовать на попойках
своих товарищей, однажды его соблазнили выпить 2 ста-
кана виски. Придя домой и раскрыв свою любимую книгу
“Опыт” Бэкона, он заметил, что буквы прыгают перед его
глазами и что он не понимает смысла слов. “Первое, что я
почувствовал, — говорил он, — это то, что я нахожусь в
состоянии унизительном; я опустился, хотя и временно,
ниже того нравственного уровня, на котором стоял раньше;
хотя состояние, в котором я находился, совершенно не
подходило для принятия определенных решений, но я
помню, что тотчас же во мне созрело решение никогда
262
больше не жертвовать своей способностью испытывать
умственные наслаждения ради позорного обычая напи
ваться; и с Божьей помощью мне удалось никогда не из-
менять этому решению”. Подобные решения составляли
нередко поворотный пункт в жизни и определяли поведе-
ние человека в будущем. Подводный камень, о который
могла разбиться вся будущность Хьюго Миллера, если бы
в нем не хватило нравственной силы вовремя миновать
его, является одной из тех великих опасностей, против
которых как молодые люди, так и люди зрелого возраста
должны защищать себя всеми силами души. Эта опасность
принадлежит к числу худших и самых пагубных и, кроме
того, самых разорительных. Сэр Вальтер Скотт обык
новенно говорил, что “пьянство принадлежит к числу по
роков менее всего совместимых с величием человеческой
души”; но этого мало: пьянство исключает бережливость,
приличие, добропорядочность и, помимо всего этого,
разрушает здоровье. Если молодой человек не может
быть умеренным в употреблении спиртных напитков,
то должен совершенно от них отказаться, следуя в этом
отношении примеру доктора Джонсона, который гово-
рил о самом себе: “Я умею воздерживаться, но не умею
быть умеренным”.
Для успешной и энергичной борьбы с какой нибудь
порочной привычкой одной житейской мудрости мало; для
этого нужно подняться до высших нравственных принци
пов. Зароки и обещания весьма многим людям приносят
пользу, но в большинстве случаев они не исполняются;
для того, чтобы искоренить какую нибудь привычку, чело-
век должен выработать в себе известные нравственные
убеждения, и только тогда, когда он проникнется ими,
когда они войдут в его плоть и кровь, изменятся и его
привычки и его поведение. С этой целью молодые люди
должны изучать самих себя, анализировать свое поведе-
ние и сравнивать свои поступки и мысли со своими нрав-
ственными убеждениями. Чем больше человек познает
самого себя, тем скромнее он делается и тем меньше он
полагается на свои силы; но, тем не менее, известная
дисциплина, которую он выработает для с самого себя,
имеет весьма большое значение и оказывается вполне
достаточной для того, чтобы противостоять дурным на-
клонностям. Самовоспитание принадлежит к одной из
благороднейших сторон человеческой жизни и деятель-
ности.
263
Существует множество книг, написанных с целью оз-
накомления людей с великой тайной наживы, но в сущно-
сти тут нет никакой тайны, явным доказательством чему
служат поговорки и пословицы всех народов, в сущности
весьма сходные между собой. Все они, собственно говоря,
выражают ту истину, что безбедное существование дости-
гается 3 способами: трудолюбием, бережливостью и воз-
держанием. В этом отношении здравый смысл всех наро-
дов вполне согласуется с идеями, выработанными вели-
чайшими представителями науки и философии.
Притчи Соломона также преисполнены мудрых указа-
ний относительно значения трудолюбия, а также пользо-
вания и злоупотребления деньгами:
“Нерадивый — брат расточителю”, “Нерадивый, иди к
муравью, смотри на его работу и наберись мудрости”.
“Бедность, — говорил мудрый царь, — является к ле-
нивцу, как путник, просящий ночлега, а нужда — как тать”.
“Прилежного и рачительного руки обогащают”. “Трудо-
любивый не уступает царям”. “Мудрость лучше золота и
драгоценных камней, ибо ничто не может сравниться с
ней”.
Самым обыкновенным трудолюбием и бережливостью
всякий человек, сколько-нибудь способный к труду, безус-
ловно, может достигнуть денежной независимости; даже
простой рабочий всегда имеет возможность сделать сбере-
жения, если будет разумно распоряжаться своим заработ-
ком, как бы мал он ни был. Пенни ничтожна малая по
своей ценности монета, а между тем благосостояние мно-
гих тысяч семейств зависит от правильного расходования
и сбережения этой мелочи. Если человек допускает, что
его пенни, плоды его тяжелых трудов, проходят у него
между пальцами — в трактирах или как-нибудь иначе — то
вскоре жизнь его уподобится жизни вьючного скота. Если
же он тщательно приберегает свои трудовые пенни, на-
пример отдавая в сберегательную кассу хотя бы малые
сбережения, а главную часть заработка употребляя на
семью, то вскоре он увидит, что благодаря этой мелкой
экономии средства его увеличились, а вместе с тем выросли
и удобства в жизни и, кроме того, ему нечего опасаться за
будущее. Все искусство состоит в том, чтобы избегать мел-
ких трат на прихоти; как бы ни были ничтожны эти траты
сами по себе, каждая в отдельности, но они входят в при-
вычку, от которой впоследствии чрезвычайно трудно из-
бавиться; и в конце концов, если сосчитать, сколько чело-
264
век истратил в течение нескольких лет совершенно неза-
метно по бесполезным мелочам, то в итоге сумма окажется
весьма значительная. Если к тому же в рабочем человеке
имеются еще задатки высших умственных стремлений, в
сравнении с которыми меркнут все богатства мира, то он
путем благоразумной экономии может быть помощником
не только самому себе, но и другим. Что это вполне воз
можно даже для самого простого рабочего, доказывается
замечательным примером Томаса Райта из Манчестера,
который, работая на чугунолитейном заводе, не только
старался исправить, но и на самом деле исправил несколь
ко сотен преступников.
Совершенно случайно внимание Томаса Райта было
обращено на те трудности, которые возникают перед от-
бывшими наказание преступниками при всем их желании
вернуться снова к честной трудовой жизни. Мысль об этом
всецело овладела им, и решение этого вопроса стало целью
его жизни. Хотя он работал с 6 часов утра до 6 часов
вечера, тем не менее все свободные минуты, которыми он
располагал, в особенности же воскресные дни, он упот
реблял на дело улучшения участи освобожденных преступ-
ников; в то время об этом классе людей заботились гораз
до меньше, чем теперь. Даже несколько минут в день, упот
ребляемые с пользой, могут привести к великим результа-
там; с трудом можно поверить, что в течение 10 лет Томас
Райт устроил жизнь не менее 300 бывших преступников.
На него так и смотрели как на духовного врача Манчестер
ской тюрьмы, и во многих случаях, когда ни священник,
ни другие лица не могли достигнуть ничего, он достигал
полного успеха. Испорченных детей он возвращал исправ
ленными в родительский дом; весьма многие галерные
каторжники благодаря его усилиям принимались за чест-
ный труд и порывали все связи со своим прошлым. Дело
это было отнюдь не легкое; оно требовало денег, времени,
энергии, осторожности, и прежде всего — твердого
характера, который всегда внушает к себе доверие. Заме
чательно, что Райт помогал многим из этих отверженных,
несмотря на то, что собственный заработок его на заводе
был очень незначителен: не более 100 фунтов в год.
Помогая бывшим преступникам, он в то же время забо
тился и о благосостоянии своей семьи и благодаря своей
аккуратности и бережливости сделал даже сбережения на
старость. Еженедельно он самым тщательным образом
распределял свой заработок: столько то на пищу и одеж
265
ду, столько то за квартиру, столько-то за учение детей и
столько-то на бедных и нуждающихся; и от этого распре-
деления он никогда не отступал. Располагая такими нич-
тожными средствами, этот простой рабочий человек со-
вершил столь великое дело! Следовательно, его жизнь
может служить замечательным наглядным примером зна-
чения настойчивости в человеке и полной возможности
благодаря ей достигнуть многого, располагая малыми сред-
ствами, если только пользоваться ими расчетливо и бла-
горазумно. Кроме того, Томас Райт являет нам великий
пример того, какое могучее влияние на других может
произвести честная личность, обладающая твердым
характером.
Никакая отрасль честного труда не может считаться
унизительной для человека, безразлично, будет ли она
заключаться в обработке земли, в ремесле, в работе на
фабрике или за прилавком. Нет ничего унизительного, если
человек отмеряет метром материю или ленты, хотя бы он
по воззрениям своим стоял неизмеримо выше торговли.
“Да не краснеют те, — говорил Феллер, — которые имеют
честный заработок, но те, которые его не имеют”. Люди,
посвятившие себя самому скромному труду, заслуживают
не порицания, а похвалы, ввиду тех трудностей, которые
им пришлось преодолеть. Однажды спросили одного из
американских президентов, какой у него герб; вспомнив,
что он в молодости был дровосеком, он ответил: “Пара
рукавиц”. Епископ Голль говорил: “Всякий труд сладок —
все равно, физический или умственный”. Однажды фран-
цузский врач намекнул Флешье, епископу Нимскому, о
том, что в молодости был рабочим на салотопенном заво-
де, Флешье ответил: “Если бы вы выросли в тех усло-
виях, в которых рос я, то, наверное, вы бы и сейчас зани-
мались приготовлением сальных свечей”.
Большинство людей прилагают все силы к накоплению
денег, не преследуя при этом никакой высшей цели. Чело-
век, посвятивший себя всецело этому, редко не достигает
цели. Для этого не требуется много ума: “Расходуй мень-
ше, чем зарабатываешь, прибавляя шиллинг к шиллингу,
береги и копи деньги — и золотая груда будет увеличи-
ваться”. Остервальд, парижский миллионер, начал жизнь
бедным человеком; он имел привычку каждый вечер посе-
щать таверну, где выпивал кружку пива, что служило ему
ужином, и во время пребывания в таверне собирал все
266
пробки, которые попадались ему под руку. В продолже-
ние 8 лет у него образовалась такая коллекция пробок,
что он продал ее за 8 луидоров. Эта сумма послужила
основой его богатства, нажитого главным образом покуп-
кой и продажей фондов. Он оставил после смерти своей
состояние в 3 000 000 франков. Джон Фостер рассказы-
вает о том, чего можно достичь в силу твердой решимости
нажить деньги. Он приводит пример одного молодого чело
века, прокутившего доставшееся ему наследство, дошед
шего вследствие этого до полной нищеты и впавшего в
отчаяние. Желая покончить с собой, он выбежал из дому;
взобравшись на вершину холма, он невольно остановился:
его взору предстали обширные поля, пашни и леса, со-
ставлявшие столь недавно его достояние. Он присел, по-
грузился в размышления и затем встал с твердым намере-
нием вернуть все, что он утратил. Возвращаясь домой, он
увидел на одной из улиц города груду угля, сваленного
перед воротами одного дома; он предложил свои услуги и
его подрядили убрать уголь в сарай. Таким образом он
заработал несколько пенсов, а в придачу попросил, чтобы
его накормили, что и было сделано, так что заработанные
пенсы он сберег. Продолжат! исполнять подобного рода
работы, он приберегал, следуя той же системе, заработан-
ные пенсы. Скопив небольшую сумму, он купил несколь-
ко голов скота, в котором понимал толк, и перепродал его
с выгодой. Постепенно расширяя торговлю скотом, он в
конце концов разбогател. В результате он с излишком вер-
нул все, чем обладал раньше, и умер черствым скрягой.
Если бы этот человек обладай более возвышенными поня-
тиями, то с такой энергией и настойчивостью мог бы, ко-
нечно, сделать гораздо больше добра и себе, и другим. Но
в данном случае мы имеем пример жалкой жизни и жал
кой смерти.
Заботиться о собственном комфорте, независимости и
об обеспечении семьи — дело похвальное и необходимое;
но руководствоваться исключительно целью наживы, зна-
чит, быть человеком ограниченным и малодушным. В этом
отношении человек должен строго следить за собой, пото-
му что то, что в молодости является разумной экономией,
в старости нередко превращается в скряжничество, то, что
было обязанностью, становится пороком. В любви к день-
гам, а не в самих деньгах заключается корень зла, и любовь
эта лишает человека великодушия и благородства и пре-
267
вращает его в узкого эгоиста. Так, одно из действующих
лиц в романе Вальтера Скотта говорит, что “жалкий
пенни загубил больше душ, чем обнаженный меч тел”.
Деятельность, исключительно посвященная наживе денег,
незаметно превращает человека в какую-то машину; так
называемые дельцы вне избранной ими колеи нередко
ничего не видят и не знают; они смотрят на других людей
исключительно как на средства для достижений преследу-
емых ими корыстолюбивых целей. Вырвите страницу из
приходо-расходной книги такого человека, и вот вам его
жизнеописание.
Успех в жизни главным образом измеряется количе-
ством наживаемых человеком денег, а весьма понятно, что
все люди в большей или меньшей степени желают преус-
петь. Вот почему деньги и являются вещью столь соблаз-
нительной. Но хотя люди энергичные, ловкие, пронырли-
вые и не стесняющиеся в средствах в большинстве случаев
и преуспевают в жизни, тем не менее это преуспевание
отнюдь не связано с возвышенностью душевных качеств и
зачастую в преуспевшем кроются самые низменные ин-
стинкты. Человек, для которого высшая логика заключа-
ется в наживе денег, бесспорно, может сделаться богатым,
но в сущности он останется существом крайне жалким;
поэтому богатство никогда не может служить мерилом
нравственных достоинств человека, и часто наружный блеск
лишь ярче освещает нравственное убожество, подобно тому
как блеск светляка обнаруживает жалкого червя.
Любовь к наживе у некоторых людей достигает таких
размером, что превращается в жадность обезьяны — этой
карикатуры человека. В Алжире кабилы вешают на дере-
во тыкву, начиненную рисом; в тыкве проделано отвер-
стие такой величины, что в него может свободно пройти
рука обезьяны. Ночью обезьяна взбирается на дерево, всо-
вывает переднюю руку в тыкву и захватывает горсть риса;
но вытянуть ее обратно при сжатом кулаке она не может,
и глупое животное не догадывается разжать кулак. В та-
ком положении она остается до утра, а утром ее ловят,
причем она и в последний роковой момент не решается
расстаться с добычей. В жизни человеческой нередко
бывают случаи, весьма сильно напоминающие эту исто-
рию с обезьяной.
Вообще говоря, значение денег сильно преувеличива-
ется. Величайшие деяния совершались людьми небога-
268
тыми и не при посредстве денег вообще, но обыкновенно
людьми с малыми денежными средствами. Христианство
распространялось людьми, принадлежавшими к бедней-
шим классам; величайшие мыслители, ученые, изобрета-
тели и художники были людьми с ограниченными сред-
ствами, а многие из них были просто пролетариями. Так
всегда и будет. Богатство является скорее препятствием,
чем стимулом деятельности, и во многих случаях оно од
новременно является счастьем и несчастьем. Молодой чело
век, унаследовавший богатство, всегда слишком легко от-
носится к жизни и весьма скоро пресыщается ею, потому
что ему нечего желать; не преследуя никакой определен
ной цели в жизни, потому что ему не для чего преследо
вать ее, он не знает, куда ему девать время, и впадает в
умственную и нравственную спячку, напоминая собой не
подвижный полип, над которым шумно проносятся валы
житейского моря.
Но богатый человек, проникнутый разумными начала
ми, всегда будет избегать праздности; сознавая ответствен
ность, которая связана с обладанием богатством, он пой
мет, что обязан еще больше трудиться, чем человек неиму
щий. К сожалению, это в жизни встречается редко, и по
тому, быть может, предпочтительнее всего та золотая се
редина, о которой молил Бога Лггур: “Избави меня Боже,
от бедности и богатства; даруй мне столько, сколько мне
необходимо для жизни”. Джозеф Бротертон, член пар
ламента, написал сам себе следующую прекрасную эпита-
фию, которая и была начертана на его памятнике: “Мое
богатство заключалось не в обширных владениях, но в
скромных потребностях”. Он происходил из низших со
словий и в юности был фабричным рабочим; он достиг
высокого общественного положения исключительно
благодаря своей честности, трудолюбию, аккуратности и
воздержанию. До конца жизни Бротертон продолжал ос
таваться священником в маленькой часовне в Манчестере,
несмотря на то, что он был членом парламента; все, кто
знали его, единогласно утверждают, что не честолюбие и
не сребролюбие руководили им в жизни, но исключитель-
но глубокое и искреннее сознание своих обязанностей по
отношению к людям. Вот почему Бротертон никогда не
стремился выделяться и не любил похвал.
Быть человеком почтенным, в истинном смысле этого
слова, дело, конечно, хорошее; человек почтенный бес
спорно заслуживает уважения, но только тогда, когда по-
269
чтенность эта не исключительно внешняя. Гораздо боль-
шего уважения заслуживает человек бедный и добрый,
нежели бездушный богач, человек скромный и незамет-
ный — нежели блестящий светский плут, разъезжающий в
собственном экипаже. Высшая цель жизни заключается в
возможно полном развитии духовных свойств человека —
ума, совести и сердца, — потому что только благодаря этому
развитию человек может достигнуть счастья и в то же время
содействовать благополучию других в качестве члена се-
мьи и в качестве общественного деятеля, совершенно не-
зависимо от того общественного положения, которое он
занимает, и совершенно независимо от денежных средств,
которые находятся в его распоряжении. В силу этого нельзя
считать высшим успехом в жизни то, что человек пользу-
ется всеми удовольствиями, имеет много денег, занимает
высокое место, пользуется почетом и властью; наиболее
преуспевшим следует считать того, кому удалось вполне
развить свои душевные силы и совершить большое коли-
чество полезных дел. Деньги — великая сила, это бес-
спорно; но ум, общественная деятельность и высокие
нравственные качества — это тоже сила, и притом гораз-
до более благородная. “Пусть другие подают прошения о
пособиях, — пишет лорд Коллингвуд своему другу, — я
могу быть богатым и без денег; я не желаю, чтобы услуги,
оказанные мной отечеству, носили на себе хотя бы малей-
ший признак корыстолюбия, и в случае чего я с моим ста-
рым Скоттом’ могу без всяких затруднений всецело от-
даться своему огороду”.
Несомненно, что богатство доставляет человеку доступ
в “свет”, как говорится; но для того, чтобы пользоваться
уважением в свете, он должен обладать известными ум-
ственными и нравственными достоинствами, иначе он будет
в глазах всех только денежным мешком и больше ничего.
В так называемом свете очень много людей богатых, как
Крез, но они не пользуются никаким уважением. Почему?
Потому что они только богаты, но больше ничего. Истин-
ные общественные деятели, пользующиеся всеобщим ува
жением, руководители общественного мнения, люди,
которых можно действительно считать преуспевающими в
жизни, вовсе не должны быть обязательно богаты; они
1 Его старый садовник. Любимым развлечением Коллингвуда было
огородничество. Брат его, адмирал, однажды навестил его и, к величай-
шему изумлению, застал его занятым удобрением огородной гряды.
270
должны отличаться твердым характером, опытностью и нрав
ственным превосходством. Человек бедный, вроде Томаса
Райта, почти лишенный земных благ, в силу своего разви-
тия, своей полезной деятельности, в силу жизни, в кото
рую он вложил лучшие способности своей души, может и
должен взирать без малейшей зависти на человека, преус
певающего в свете исключительно благодаря своему туго
набитому бумажнику.
Глава 11
САМОРАЗВИТИЕ
Лучшим воспитанием, — говорил сэр Вальтер
Скотт, — является то, которое человек дает сам
себе”. Сэр Бенджамин Броуди любил повторять эту фра-
зу, потому что он сам обязан был всеми своими знаниями
самому себе; Броуди был самоучкой. Но это относится не
только к самоучкам, но ко всем вообще выдающимся деяте-
лям литературы, науки и искусства. Образование, кото-
рое человек получает в школе, есть только начало и имеет
значение только в том смысле, что приучает к умственно-
му труду, к усидчивости и дает умственной деятельности
первоначальное направление. То, что внушено нам други-
ми, всегда менее прочно, чем то, что приобретено собствен-
ными усилиями. Знание, приобретенное трудом, становится
272
достоянием, полной собственностью; такое знание при-
дает уму больше ясности и постоянства. Знания, приоб-
ретенные постоянным трудом, никогда не изглаживаются.
Саморазвитие, как и всякая другая самостоятельная
работа, укрепляет умственные силы и характер. Реше-
ние одной задачи помогает решению другой; точно также
приобретение знаний мало-помалу становится привычкой.
Собственные усилия человека — вещь самая важная; ни
книги, ни учителя, ни посторонняя помощь, никакие уро-
ки не могут заменить самостоятельный умственный труд.
Лучшие учителя всегда признавали значение самораз-
вития и поощряли приобретение знаний собственным тру-
дом; они скорее направляли, чем сообщали, и таким обра-
зом приучали своих учеников быть самостоятельными в
том деле, которому они посвящали себя; такого рода уче-
ние несравненно выше простого сообщения детальных све-
дений по различным предметам и пассивного восприятия
этих сведений учениками. Этот принцип был основой пе-
дагогических устремлений замечательного педагога, доктора
Арнольда; он старался развить в своих учениках привыч-
ку руководствоваться главным образом самостоятельны-
ми воззрениями и собственным опытом, сам же он только
направлял и воодушевлял их. “Я бы охотнее, — говорил
он, — послал молодого человека на Вандименову землю,
где ему пришлось бы зарабатывать насущный хлеб тяже-
лой работой, чем в Оксфорд, где бы он мог пользоваться
всеми удобствами жизни, — если бы заметил в человеке
нежелание воспользоваться преимуществами своего поло-
жения”. В другом месте он замечает: “Если есть чему удив-
ляться на свете, то только тем дарованиям, которыми Гос-
подь Бог наделил многих людей, благодаря которым каж-
дый имеет возможность быть полезным работником”. Од-
нажды в Лельгеме, общаясь с учеником, Арнольд сделал
ему довольно резкое замечание; ученик посмотрел ему
прямо в глаза и сказал: “Зачем же вы сердитесь, сэр?
Ведь я делаю, что могу”. Много лет спустя Арнольд по-
стоянно повторял эту историю, рассказывая ее своим детям;
в заключение он прибавлял: “Никогда в жизни я не был
так смущен, как тогда под влиянием этого взгляда и этих
слов”. Из вышеприведенных примеров людей, происходя-
щих их низших сословий и достигших известности в науке
и литературе, с ясностью усматривается, что тяжелый ме-
ханический труд вовсе не исключает возможности дости-
жения высших ступеней умственного развития. Умерен-
273
ный физический труд столь же необходим для поддержа-
ния здоровья человека, как и приятен. Работа развивает
тело, как учение развивает ум. Самым лучшим режимом
является тот, при котором человек, занятый механичес-
ким трудом, имеет возможность посвящать свой досуг ум-
ственным занятиям, человек же, занятый умственным тру-
дом, — механической работе. Даже праздные люди иногда
работают от скуки, в большинстве случаев удовлетворяя
лишь необходимую потребность человеческой природы —
потребность работать. Одни занимаются псовой охотой,
другие оружейной охотой в горах Шотландии, третьи пред-
принимают путешествия в Швейцарию, где совершают вос-
хождения на высокие горы. В виду той же потребности
человеческой природы введена в школах гимнастика и допу-
щены различные игры, потому что физический труд столь
же необходим для тела, как умственный для души. Гово-
рят, что Веллингтон, любуясь однажды из окна, как дети
бегают взапуски на лужайке в Этоне — местности, где он
сам провел свое детство, — произнес: “Вот где была выиг-
рана битва при Ватерлоо”.
Дэниэль Мальтус всегда внушал своему сыну, обучав-
шемуся в коллегии, не пренебрегать физическими упраж-
нениями, которые он считал лучшим средством поддержа-
ния умственных сил. “Всякого рода знание, — говорил он, —
ознакомление с природой и искусством развивает ум, но
мне было бы очень приятно, чтобы в то же время крокет
развивал твои ноги. Я очень высоко ценю упражнения и
даже полагаю, что они содействуют тому наслаждению,
которое мы испытываем при умственной работе”. Еще более
определенно в этом отношении высказывается знамени-
тый богослов Джереми Тейлор. “Избегайте праздности, —
говорил он, — и наполняйте все досуги свои полезной
работой; в праздности в душу незаметно закрадывается
сладострастие; целомудрие и праздность — вещи несовме-
стимые. Физический труд является лучшим способом
борьбы с порочными наклонностями”.
Практические успехи в жизни гораздо больше зависят
от состояния здоровья, чем обыкновенно думают. Гудзон
в одном из своих писем говорил: “Если мои дела в Индии
пойдут хорошо, то это будет означать, что желудок мой
находится в исправности”. Возможность заниматься фи-
зической работой в значительной мере зависит от состоя-
ния здоровья, и потому поддержание его совершенно не-
обходимо не только для умственного, но и для физическо-
274
го труда. Быть может, пренебрежение телесными упраж
нениями, возникающее у большей части учащейся молоде-
жи, имеет своим последствием то недовольство, ту неудов-
летворенность, апатию и мечтательность, то презрение в
жизни, которое в Англии в свое время породило байро-
низм, а в Германии — вертеризм. Доктор Чаннинг подме-
чает то же самое в Америке: “Американская молодежь
проходит школу отчаяния”. Единственными средствами для
борьбы с этим злом, как нам кажется, служат энергети-
ческая деятельность и физическая работа.
Детство сэра Исаака Ньютона служит прекрасным
примером той пользы, какую приносят физические упраж-
нения. Ньютон учился неважно и был ленив, но зато он
усердно занимался пилой, молотком и топором; он выделы-
вал ветряные мельницы, коляски и различные другие вещи.
Привычка эта сохранилась в нем навсегда; он и впослед-
ствии любил дарить своим друзьям различные столярные
изделия собственной работы. Смитон, Уатт и Стефен-
сон в детстве также очень любили возиться с инструмента-
ми. Этот способ саморазвития в детстве несомненно по-
служил основой их выдающейся деятельности в зрелом
возрасте. То же замечается в детстве всех других великих
изобретателей и механиков, о которых было сказано на
предыдущих страницах. Все эти люди в детстве прошли
школу физического труда, который выработал в них при-
вычку к трудолюбию. Но даже и те люди, которые впо
следствии предались исключительно умственному труду,
обязаны многим своей привычке к труду физическому,
приобретенной в детстве. Бюршп говорил, что тяжелая
работа является для него необходимостью, и весьма часто
он бросал учительство и кабинетные занятия и обращался
к своей наковальне и горну: это было необходимо для под-
держания его телесных и духовных сил.
Механические занятия приучают людей к правильному
употреблению своих рук, знакомят с полезными произ-
водствами, тренируют способности и приучают к трудо-
любию. В этом отношении рабочий класс имеет некоторое
преимущество пред высшим классом. Обреченные с детства
на постоянный механический труд, рабочие учатся лучше
использовать свои физические силы; их тяжелое положе-
ние состоит не в том, что они занимаются механической
работой, а в том, что они заняты исключительно только
ей, так что умственные и нравственные свойства их не
получают дальнейшего развития. Молодые люди высших
275
сословий считают работу синонимом рабства; они не полу-
чают никакого представления о том, что такое физический
труд. Рабочий же класс, с детства обрекаемый на тяже-
лую работу, остается совершенно невежественным в ум-
ственном отношении. Но, кажется, вполне возможно было
бы избегнуть как того, так и другого зла разумным сочета-
нием физической работы с умственным трудом; конечно,
это требует реорганизации всей системы воспитания и обу-
чения как высших, так и низших сословий.
Успех деятельности каждого человека в значительной
мере зависит от состояния его здоровья. Автор статьи,
помещенной в “Таймс”, справедливо заметил: “Величие
выдающихся людей так же зависит от телесных, как и от
умственных сил”. Здоровое состояние дыхательных орга-
нов является необходимым условием для адвоката и поли-
тического деятеля, столь же необходимым, как высшее
образование. Деятельность мозга находится в теснейшей
зависимости от общего состояния организма, и всякому
известно, что малейшее телесное расстройство сильно от-
ражается на душевном состоянии человека. К сожалению,
у немногих людей высокая степень умственного развития
сочетается с крепким здоровьем, что отчасти зависит и от
условий домашнего и школьного воспитания; тем не менее
бывают счастливые исключения. Так, в Англии можно
указать на Брума, Линдгорста и Кэмпбелла, Пиля, Гре-
гэма и Пальмерстона, как на людей, отличающихся боль-
шой физической силой и очень крепким здоровьем. Во
время пребывания в Эдинбургской коллегии Вальтер
Скотт был прозван своими товарищами в насмешку “грече-
ским мудрецом”, потому что он отличался необыкновенной
усидчивостью; но в то же время он отличался необыкновен-
ным здоровьем и ловкостью в различных физических уп-
ражнениях: он был искусным рыболовом и прекрасным
наездником, несмотря на то, что немного прихрамывал. И
впоследствии Вальтер Скотт страстно любил различного рода
спорт и главным образом охоту, которой предавался иногда
в продолжение нескольких месяцев, не покидая в то же время
своих литературных занятий. При таких условиях, напри-
мер, он написал свой знаменитый роман “Воверлей”. Про-
фессор Уилсон был настоящим атлетом и одинаково ис-
кусно владел своими политическим и ораторским дарова-
ниями, как и кузнечным молотом. Поэт Бёрнс в молодос-
ти отличался необыкновенной ловкостью в гимнастичес-
ких упражнениях. Некоторые из самых выдающихся
276
английских богословов также отличались в молодости нео-
бычайным развитием физических сил. Исаак Баррол был
известным кулачным борцом; Андрью Фюллер был некогда
знаменитым боксером; Адам Кларк в детстве отличался
необычайной силой и, как рассказывают, “сдвигал с места
огромные камни” — быть может, в этом проявлялся избы-
ток тех умственных сил, которые он обнаружил впослед-
ствии в зрелом возрасте.
Итак, необходимым условием правильного воспитания
является развитие физических сил, но развитие это, ко-
нечно, должно идти рядом с развитием духовным. Пого-
ворка: “Труд побеждает все” относится главным образом
к труду умственному. Человеку, желающему развить свой
ум, ничто не может препятствовать, и нет тех затрудне-
ний, которые нельзя было бы преодолеть при известной
настойчивости. “Господь Бог, — говорил Чаттертон, —
снабдил нас руками достаточно длинными для того, чтобы
мы имели возможность завладеть всем тем, на что мы не
пожалеем трудов”. В науке, как и в жизни, первым делом
является энергия. Надо ковать железо не только тогда,
когда оно горячо, но и тогда, когда оно еще только раска-
ляется. Просто поразительно, чего человек может дос-
тигнуть путем саморазвития при энергии и настойчивос-
ти, употребляя с пользой то время, которое большин-
ством людей проводится в праздности. Так Фергюсон
учился астрономии, наблюдая звездное небо в то время,
когда он пас овец на склоне шотландских гор. Стон изу-
чил математику, занимаясь поденной работой в качестве
садовника. Дрью изучил философию в часы, свободные
от занятий башмачным мастерством. Хьюго Миллер,
работая в каменоломне, изучил геологию.
Сэр Джошуа Рейнолдс, как нам уже известно, был глу
боко убежден, что всякий человек может достигнуть со-
вершенства в известной области исключительно путем
прилежного труда; он полагал, что вне трудолюбия нет
гениальности и что пределы совершенства обусловлива-
ются исключительно количеством труда, который человек
вкладывает в известное дело. Он не верил в то, что назы-
вают вдохновением, но придавал исключительное значе-
ние учению и труду. “Превосходство, — говорил он, —
никогда не дается даром, но всегда покупается ценой
упорного труда. Если у человека большие способности,
то трудолюбием он может усовершенствовать их; если
способности средние, то трудолюбие восполнит их. Ни-
277
что не может противостоять хорошо направленному
труду; ничто не может быть достигнуто без него”.
Того же взгляда придерживался и сэр Фоуэл Бекстон; он
говорил, что мог бы совершить в жизни не меньше других,
если бы уделял работе вдвое больше времени; он полагал,
что при самых обыкновенных средствах можно достигнуть
многого исключительно прилежанием.
“Я знавал на своем веку многих людей, — говорил доктор
Росс, — которые могут считаться людьми гениальными, и
все они были прилежными тружениками, чернорабочими.
Гений познается по совершаемым делам; гений без дел —
немой оракул; но дела, достойные внимания, соверша-
ются не иначе как трудом, и никакое дело не может быть
совершено одним желанием совершить его. Все великие
дела требовали обширных, продолжительных приготовле-
ний. На свете нет ничего легкого: научиться ходить и то
трудно. Оратор, увлекающий нас своей речью, своим вооду-
шевленным взглядом и глубиной чувств, смог достигнуть
высокого искусства влиять на других только путем долго-
го упражнения и горьких разочарований”'.
В работе главным условием являются добросовестность
и аккуратность. Фрэнсис Горнер держался строго опреде-
ленных правил относительно своих занятий. Количество
книг, которые он прочитал было очень незначительным,
но он читал их аккуратно, с полным вниманием, выработав,
таким образом, в себе привычку читать с пользой для себя.
Достоинство познаний не в количестве их, но в их практи-
ческой пригодности; лучше знать немногое, но основатель-
но, чем многое поверхностно.
Одним из правил, которых держался Игнатий Лой-
ола, было следующее: “Исполнивший одно дело хорошо
предпочтительнее того, который исполнил несколько дел
плохо”. Разбрасывая свои силы, мы истощаем их, оста-
навливаемся в своем развитии и приобретаем привычку
заниматься делом как попало, урывками. Лорд Сен-
Леонард сообщил однажды сэру Фоуэлу Бекстону спо-
соб, которому он следовал в своих занятиях, и в то же
время объяснил причину своего успеха: “Как только я
приступил к изучению юридических наук, я принял за
правило основательно усваивать все то, что мне придется
1 Речь студентам Джорджа Росса, Эта речь содержит много прекрасных
мыслей о саморазвитии и заслуживает самого широкого распростране-
ния среди молодежи.
278
читать, и никогда не переходить к следующей книге до
тех пор, пока предыдущая не будет вполне усвоена. Мно-
гие из моих товарищей в один день прочитывали то, на
что я употреблял целую неделю, но зато спустя год я со-
вершенно отчетливо помнил все, что читал, словно это было
вчера, тогда как они успели уже все перезабыть”.
Не количеством занятий и не количеством прочитанных
томов измеряется степень саморазвития, достигнутая
человеком, но исключительно основательностью изуче-
ния того или другого предмета. Абернети был того мне-
ния, что в нашем уме вмещается лишь известное количе-
ство знаний, и потому если пичкать его чрезмерной мас-
сой сведений, то он только переутомляется, но в сущности
ничего не усваивает. По поводу изучения медицины он
говорил: “В этой области преуспевает только тот, кто из-
брал себе строго определенную специальность”.
Самым полезным изучением является то, которое пре-
следует строго определенную цель. Основательным изуче-
нием какой либо определенной отрасли знания человек
приобретает известные практические умения; недостаточ-
но иметь большой запас книг или знать, где можно навес-
ти справки по тому или иному предмету; также как иногда
недостаточно знать, что в скором времени можно полу-
чить известную сумму денег, тогда как они нужны сейчас
же. Знания, приобретенные человеком, должны быть
таковы, чтобы он во всякую данную минуту мог прило-
жить их к делу.
Энергия и настойчивость столь же необходимы в деле
саморазвития, как и в практической жизни; качества эти
приобретаются путем воспитания; человека надо приучать
с самого раннего возраста полагаться на свои собствен-
ные силы, и для этого ему нужно предоставить извест-
ную долю самостоятельности и свободы. Чрезмерная за-
ботливость, контроль и стеснения препятствуют развитию
в человеке привычки к самопомощи. При таком воспита-
нии человек уподобляется пловцу, привыкшему плавать
исключительно на пузырях. Недостаток самоуверенности
является гораздо большим препятствием к саморазвитию,
чем думают. Не даром говорят, что половина всех пости-
гающих человека неудач обусловливается тем, что чело-
век останавливается тогда, когда как раз нужно сделать
смелый скачок. Доктор Джонсон приписывал свои успехи
в жизни исключительно тому, что он всегда верил в
собственные силы. Истинная скромность вполне совме-
279
стима с сознанием собственных достоинств, и вовсе не
требуется, чтобы человек не признавал за собой ника-
ких заслуг. Недостаток самоуверенности, ложное пред-
ставление о собственных силах и способностях, а в силу
этого и отсутствие энергии, являются крупными недо-
статками характера, мешающими человеку продвигаться
вперед и преуспевать; в большинстве случаев человек
достигает малого только потому, что он к малому и стре-
мился.
Обыкновенно саморазвитие не дает блестящих резуль-
татов не по недостатку стремления к саморазвитию в чело-
веке, но потому, что он не желает купить его слишком
дорогой ценой, а именно ценой упорного труда. Доктор
Джонсон считает нетерпение главным умственным поро-
ком молодежи, и мнение это нам представляется вполне
основательным. Большинство людей не склонно приобре-
сти основательные знания, но предпочитает схватывать
одни верхушки, предпочитает популярные книги учебни-
кам. С этой целью изобретены всевозможные облегчаю-
щие приемы для сокращения пути к знанию; вот чем объяс-
няется громадное распространение учебников, вроде сле-
дующих: “Руководство к полному изучению немецкого (или
французского) языка за двенадцать уроков без помощи
учителя”. Таким же образом мы приобретаем и отрывоч-
ные сведения по всем другим отраслям; существует мно-
жество людей, которые могут говорить обо всем и которые
действительно имеют обо всем понятие, которое кажется
тем более основательным, что они в разговоре употребля-
ют специальные термины; на самом деле они схватили толь-
ко верхушки знаний, и человек, основательно знающий
какой-нибудь предмет, может сразу обнаружить их пол-
ную несостоятельность. Лжеобразование есть явление столь
же печальное, сколь и общераспространенное.
Знания, усвоенные без серьезного умственного труда,
не могут быть основательными. Поверхностное изучение
забавляет ум, но не обогащает его. Некоторое время по-
добное изучение доставляет человеку удовольствие и
развлечение, и, кроме того, оно делает его более воспри-
имчивым — но и только; следы, оставляемые подобным
поверхностным изучением, очень ничтожны, — это скорее
умственная забава. Высокая степень умственного разви-
тия достигается только значительными усилиями, трудом
вполне самостоятельным и упорным, потому что нельзя
упрощать то, что сложно по самому существу своему; но
280
для того, чтобы предаться такому труду, нужно много реши-
мости, много энергии; но многих же случаях необходима
еще какая нибудь побудительная причина, какое-нибудь
страстное желание достигнуть известной цели, которое за
ставляет человека серьезно взяться за дело и пробуждает
в нем дремлющие умственные силы.
Молодые люди, привыкшие учиться шутя и в большин-
стве случаев идти на помочах, отворачиваются от всякого
дела, которое требует продолжительного изучения и тя
желого труда. Приобретая знания шутя, они делаются
слишком склонными превращать знания в шутку, и по-
добное отношение приводит к полной умственной разнуз-
данности, которая в свою очередь ведет за собой разнуз-
данность характера. “Привычка читать все, что ни попа-
ло, — говорит Робертсон, — подобно привычке курения,
производит расслабляющее действие на ум и весьма часто
является главной причиной умственной неподвижности;
из всех видов праздности это самый зловредный, потому
что он больше всего содействует умственному бессилию”.
В последнее время зло это стало принимать все боль-
шие и большие размеры, распространяясь всевозможны-
ми путями; вредные последствия его обнаруживаются, в
лучшем случае, поверхностно, но сплошь и рядом оно вле-
чет за собой полное отвращение к труду умственному. Если
человек хочет достигнуть серьезных результатов на пути
саморазвития, то он не должен чуждаться труда; он дол-
жен помнить, что сокровищница знаний наполнилась с
большой постепенностью, и для этого наполнения ей по
требовались величайшие усилия многих поколений. Труд —
единственная цена, которой можно приобрести что либо
существенное в жизни. Человек должен работать неутоми-
мо и терпеливо ждать результатов, если хочет достигнуть
намеченной цели. Прогресс в чем бы то ни было соверша
ется медленно; но, несомненно, что тот, кто трудится доб-
росовестно и прилежно, рано или поздно дождется резуль
тата. Трудолюбие, вошедшее в привычку, приучает чело-
века стремиться к достижению более возвышенных целей
и отвлекает его от мелочных себялюбивых помыслов. Тру-
диться человек должен в течение всей своей жизни, пото-
му что саморазвитие не имеет границ. “Быть занятым, —
говорил поэт Грей, — значит быть счастливым”. — “Луч
ше изнемочь от трудов, чем притупиться”, — говорил епис-
коп Кумберландский. “Для отдыха предстоит нам целая
вечность”, — восклицает Арно. “Отдых в другом месте
281
(.repos aUteurs)”, — говорил Mарнике Сент Альдегонд,
энергичный и вечно трудящийся друг Вильгельма Молча-
ливого.
Наше право на уважение обусловливается исключитель-
но тем, как мы пользуемся нашими умственными силами.
Тот, которому дан 1 талант, которым он пользуется, зас-
луживает такого же уважения, как тот, которому даны 10
талантов. Природный ум, сильно развитые от природы
умственные способности заслуживают не больше уваже
ния, чем унаследованное богатство. Весь вопрос в том,
как человек пользуется своим наследством. Ум может вме-
щать огромное количество знаний, но если эти знания не
прилагаются ни к какому делу, то они являются мертвым
капиталом. Знание имеет значение только тогда, когда оно
находится в связи с известными нравственными качества-
ми. Песталоцци даже полагал, что умственное развитие
само по себе отвращает человека от преступлений, но ни
коим образом не спасает его от пороков, если оно не
подкреплено известными нравственными принципами и
выработанными воспитанием хорошими привычками.
Сплошь и рядом можно встретить людей, обладающих боль-
шими знаниями, но в то же время отличающихся никуда не
годным характером, — людей, нахватавших тьму сведений,
но обладающих чрезвычайно ничтожным практическим умом
и представляющих собой примеры скорее для предостере-
жения, чем для подражания. Весьма часто приходится слы-
шать фразу: “Знание — сила”; но ведь фанатизм, деспо-
тизм, честолюбие — тоже силы. Знание само по себе при
отсутствии определенного разумного направления делает
человека дурного от природы еще более опасным; оно мо-
жет иметь гибельные последствия даже для целого общества,
так как имеет следствием брожение умов и анархию.
Нам кажется, что в последнее время значение литера-
турного образования сильно преувеличивается. Мы вооб-
ражаем, что если у нас много библиотек, учебных заведе-
ний и музеев, то мы ушли очень далеко по пути прогресса.
Но на самом деле все это очень часто скорее мешает само-
развитию в высшем смысле этого слова, чем содействует
ему. Обладание библиотекой или возможность пользоваться
таковой, так же далеки от образования, как обладание
богатством далеко от щедрости. Хотя мы, бесспорно, об-
ладаем всем, что облегчает доступ к познаниям, но, с другой
стороны, бесспорно, что истинные познания приобрета-
ются только упорным личным трудом, настойчивостью и
282
прилежанием. Обладать различными знаниями и быть
развитым человеком — вещи совершенно различные; хотя
развитие немыслимо без знаний, но помимо них, оно тре-
бует еще иной, высшей умственной дисциплины. Нередко
знания, в особенности те, которые черпаются из книг, со-
вершенно пассивны и не имеют почти никакого влияния
ни на склад человеческого ума, ни на характер. Зачастую
любовь к чтению является страстью, известной потреб-
ностью умственного опьянения, нимало не способствую-
щей развитию ума и сердца. Так, многие утешаются
мыслью, что, занимаясь чтением, они развивают свой ум,
тогда как на самом деле они делают нечто совершенно
иное, а именно — убивают время; единственный, быть мо-
жет, полезный результат этого невинного занятия заклю-
чается в том, что оно отвлекает их от худшего времяпре-
провождения.
Необходимо также всегда иметь в виду, что опыт, при-
обретаемый человеком из книг, хотя часто и имеет значе-
ние, но всегда является только книжным знанием, тогда
как в опыте, почерпнутом из действительной жизни, за-
ключается истинная мудрость, а небольшая частичка по-
следней стоит целых ворохов книжных знаний. Лорд Бо-
линброк совершенно справедливо замечает: “Всякое ум-
ственное занятие, которое прямо или косвенно не делает
из нас лучших людей и граждан, должно считаться особо-
го рода праздностью, а знания, которые мы приобретаем
благодаря ему — своего рода невежеством”.
Чтение хороших книг, бесспорно, является одним из
способов умственного развития; но способ этот всегда сла-
бее практической опытности и хорошего примера, в осо-
бенности в деле развития личности. Еще задолго до того
как учение стало общим достоянием, в Англии были люди,
отличавшиеся доблестным характером и великой муд-
ростью. Великая Хартия была подписана людьми, кото-
рые вместо своих имен ставили крестики. Не понимая тех
письменных знаков, которыми были начертаны на бумаге
великие принципы, люди эти глубоко понимали сами прин-
ципы и ценили значение их. Таким образом, фундамент
английской свободы был заложен людьми, которые, буду-
чи неграмотными, отличались возвышенностью ума и
характера.
Всегда нужно помнить, что главная цель образования
состоит не в том, чтобы наполнять ум чужими мыслями и
заставлять его проникаться чужим пониманием, но в том,
283
чтобы расширить собственный кругозор человека и еде
лать его более способным и деятельным работником в той
сфере жизни, какую он изберет. Многие из наиболее энер-
гичных и плодотворных деятелей Англии были людьми
весьма мало начитанными, а многие из них даже малогра-
мотными. Бриндли и Стефенсон начали читать и писать
в зрелом возрасте, тем не менее они совершили великие
дела. Джон Гентер с трудом мог читать и писать, когда
ему было двадцать лет от роду. “Я никогда не читал книг, —
говорил великий анатом в своей речи студентам, — секци-
онный стол — вот моя наука”. Один из современников
упрекнул его в незнании мертвых языков. “Я не знаю
мертвых языков, — отвечал Гентер, — это правда; но вы не
знаете мертвых тел, потому что никогда не изучали их ни
на каком языке”.
Следовательно, все дело заключается не в том, сколько
знает человек, но в том, какой ценой он руководствовался
при изучении того, что он знает. Предметом нашего изуче-
ния должно быть то, что развивает способность суждения
и улучшает характер, делает вас лучшими, счастливейши-
ми и более трудолюбивыми; больше благожелательности,
больше энергии и больше настойчивости — вот 3 главных
условия преуспевания в жизни. “Если в народе вырабаты
вается наклонность поощрять исключительно практичес-
кие умения при полном игнорировании развития нрав-
ственных сторон человека, проявляющихся в религиозных
и политических убеждениях, то это служит верным при-
знаком деградации и регресса”'. Мы должны не только
подражать, но и быть кем-нибудь, — руководствоваться не
только чтением и размышлением о том, что сделали и кем
были другие люди. Знание наше должно проявляться в
нашей деятельности, которая служит исключительно его
мерилом. Наконец, мы должны достигнуть того, чтобы
иметь право сказать вместе с Рихтером: “Я совершил все
то, что мог совершить, и никто не может требовать от меня
большего”. Каждый человек обязан быть своим собствен-
ным руководителем и должен совершить в жизни то, что
может совершить при дарованных ему Провидением спо-
собностях.
Самовоспитание и самоконтролирование являются
основами житейской мудрости; в свою очередь, они ос-
нованы на самоуважении. Отсюда проистекает самоуве-
1 Из статьи, помещенной в “Saturday Review".
284
ценность, которая и служит лучшим залогом преуспева
ния, ибо человек, уверенный в самом себе, может творить
чудеса. Каждый человек, на какой бы низкой ступени он
ни стоял, имеет право сказать: “Моей первой обязан-
ностью в жизни является самоусовершенствование, слу
жащее основой самоуважения. Я представляю собой со-
ставную часть великого целого, называемого обществом,
и потому не имею права разрушать свои силы и опус-
каться в нравственном отношении. Наоборот, я обя
зан развивать их и насколько возможно совершенство-
вать свои способности. Я обязан не только подавлять
дурные наклонности свои, но всячески пробуждать и
развивать в себе добрые начала. Если я уважаю самого
себя, то обязан в то же время уважать других и точно
также требовать от них уважения к себе”. Таким об-
разом возникают взаимное уважение, справедливость и
порядок, регулируемые и гарантируемые законодатель-
ством.
Самоуважение является благороднейшим внешним об-
лачением человека и самым возвышенным из всех его
чувств. Одним из мудрейших правил Пифагора является
то, в котором он предписывает своим ученикам “уважать
самих себя”. Человек, проникнутый самоуважением, не
станет унижать себя в физическом отношении чувствен-
ностью и в нравственном — низкими помыслами. Это чув-
ство по отношению к повседневной жизни человека явля-
ется корнем всех практических добродетелей: опрятности,
трезвости, целомудрия, нравственности и набожности.
“Человек, уважающий самого себя и имеющий на то нрав
ственное право, — говорил Мильтон, — носит в себе за-
чатки самых высоких и Самых достойных стремлений”.
Быть дурного мнения о самом себе, — значит перестать
уважать самого себя и лишиться уважения других. Каковы
мысли человека, таковы и его деяния. Нельзя продвигаться
вперед, если смотреть вниз; кто хочет идти в гору должен
смотреть вверх. Возвышенными стремлениями человек,
даже самый ничтожный, может достигнуть в жизни мно
того; бедность скрашивается и облагораживается самоува-
жением; действительно, что может быть достойнее чело-
века бедного и в то же время с гордостью переносящего
всевозможные лишения и не прибегающего для улучше-
ния своего положения ни к каким унизительным средствам?
Только в одном случае саморазвитие теряет свое высо-
кое значение: когда оно имеет исключительной целью “сде-
285
лать карьеру”. В этом отношении оно бесспорно также
играет весьма важную роль. Образование дает человеку
возможность лучше приспособляться к всевозможным
жизненным условиям, дает ему все средства к самой разно
образной деятельности и делает его более способным, уме-
лым и деятельным во всех отношениях. Работает ли чело
век головой или руками, он, обладая образованием, всегда
будет лучше понимать дело, и в нем постепенно усилива
ется сознание того, что он приобретает все больше и боль-
ше значения, — быть может, одно из драгоценнейших со-
знаний человеческого ума. Могущество самопомощи по-
степенно возрастает, и в то же время возрастает и само-
уважение. Это лучшее оружие против всевозможных ис-
кушений и недостойных помыслов. Кругозор человека
расширяется, а вместе с тем возвышаются его симпатии, и
общественные интересы начинают для него играть все боль
шую и большую роль; работать на пользу общую стано-
вится для него потребностью и является целью его жизни.
Саморазвитие, однако, не всегда приводит к известнос-
ти, и приведенные примеры выдающихся людей хотя и
могут служить образцами, но никоим образом не следует
думать, что всякий человек должен обязательно сделаться
Веллингтоном или Непиром. Огромное большинство лю-
дей образованных, просвещенных всегда было и будет
призвано к исполнению самых обыкновенных обще-
ственных функций; какой бы высокой степени ни достигла
образованность страны, большинство населения всегда
будет обречено на повседневный труд, имеющий чисто
практическое значение, без которого немыслима ни обще-
ственная, ни частная жизнь; труд этот может быть обла-
горожен возвышенностью мыслей и побуждений трудя-
щихся — возвышенностью, которую не исключает никакая
профессия, даже самая низменная. В этом отношении вели-
чайший мыслитель и моралист может смело стать на одну
доску с последним чернорабочим, потому что бедность и
тяжелые условия существования не имеют никакого зна-
чения при оценке моральной и идейной стороны человека.
Вот почему чтение избранных сочинений великих писате-
лей может сделаться источником величайшего наслажде-
ния и самоусовершенствования, может иметь самое бла-
готворное влияние на привычки и поведение человека,
словом, на весь его характер. Если саморазвитие не всегда
приводит к материальному благосостоянию, то оно, во вся-
ком случае, доставляет человеку общение с великими ума-
286
ми, а общение это неизбежно возвышает собственный ум.
Один знатный человек пренебрежительно спросил фило-
софа: “Что вам дала ваша философия?” — “По крайней
мере, то, — отвечал философ, — что я нахожу сообщество
в самом себе”.
Но многие люди нередко горько разочаровываются,
когда, занимаясь саморазвитием, не “делают карьеры” с
той быстротой, с какой они рассчитывали сделать ее. Они
посеяли жёлудь и желают, чтобы из него сразу вырос разве-
систый дуб; они смотрят на знания, как на товар, и очень
огорчаются, если этот товар тотчас же не находит покупа-
теля. Мистер Трименгир в одной из своих педагогических
заметок (1840—41 гг.) приводит следующий факт. Содер-
жатель училища в Норфолке, заметив, что число учени-
ков его быстро уменьшается, стал доискиваться причины
этого. Большинство родителей объяснили, что взяли детей
своих из школы потому, что “учение хотя и исправило
детей, но они все-таки ничего не приобрели”. Мудрые роди-
тели решили ввиду этого не утруждать больше ни себя, ни
детей своих никаким образованием.
Подобный меркантильный взгляд на саморазвитие и
образование весьма распространен во всех классах общества
и поддерживается ложными воззрениями и искаженным
пониманием жизни. Смотреть на саморазвитие только как
на средство выдвинуться или как на умственную забаву и
развлечение, а не как на могучее средство улучшения
характера и развитие человеческого духа — значит ставить
его на очень низкий уровень. Вспомним слова Бэкона:
“Знание не лавка, в которой торгуют и наживают день-
ги, но обширная житница, предоставленная Творцом чело-
вечеству для удовлетворения его нужд”. Бесспорно, чело-
век должен стремиться возвыситься и улучшить свое воз-
вышенное положение, но ради этого он никоим образом
не должен жертвовать собой. Пользоваться своим умом
только для удовлетворения потребностей плоти — значит
очень низко его употреблять; люди, жалующиеся на свою
судьбу только потому, что они не достигли в жизни того,
чего хотели достигнуть, в смысле карьеры, — что, впро-
чем, зависит больше от трудолюбия и практичности, чем
от знаний, — выказывают очень мало ума и очень мало
развития; таким людям не мешает запомнить слова Ро-
берта Соути, который в одном из писем к своему другу,
обратившемуся к нему за советом, говорит: “Я дал бы вам
совет, если бы он мог вам пригодиться; но невозможно
287
вылечить человека, которому нравится хворать. Бывает,
конечно, что и добрый, и мудрый человек недоволен све-
том и иногда скорбит о нем, но будьте уверены, что чело-
век, исполняющий свой долг, не может быть вечно недо-
волен. Если человек образованный, имеющий голову, глаза,
руки и располагающий временем, не находит деятельнос-
ти, то это только потому, что Всевышний даровал все эти
блага человеку, совершенно недостойному их”. Не менее
унизительно применение образования лишь как средства
для развлечения и забавы; это зло очень распространено в
наше время, — в читающей публике развилась какая-то
мания, и в чтении она алчет пикантности и сильных ощу-
щений. Литература всеми силами старается удовлетворить
вкусы публики, требующей, чтобы содержание книг и пе-
риодических изданий было пикантно, забавно, ядовито и
шло наперекор законам человеческим и Божеским. По
этому поводу Дуглас Джерралъд замечает: “Я убежден,
что людям в конце концов надоест это постоянное глумле-
ние надо всем; есть же в жизни что-нибудь серьезное, не
все же в жизни человечества глупо и смешно. Нет сомне-
ний, что людям опротивеет вечное издевательство”. В этом
же смысле выражается и Джон Стерлинг: “Журналы и
романы являются для людей всех возрастов, а в особенно-
сти для людей еще не созревших умственно, усовершен-
ствованными египетскими казнями, миазмами, отравляю-
щими воздух, которым мы дышим”. Как вдохновение пос-
ле тяжелых дневных трудов, чтение произведений
выдающихся писателей является высоким умственным
наслаждением, и образованные люди во всех классах об-
щества и всех возрастов чувствуют одинаковое влечение к
литературным произведениям, и мы очень далеки от мыс-
ли восставать против этого похвального влечения. Но делать
из чтения беллетристических произведений какое-то осо-
бое занятие, уделять ему большую часть своего времени и
считать своей обязанностью перечитать все, чем устав-
лены полки библиотек, — это решительно вредно. Обык-
новенный читатель романов так погружается в фиктивные
чувства, что его собственные обыкновенно искажаются;
существует масса людей, которые плачут, сидя в театре
или при чтении трогательных мест в романе, а между тем
в действительной жизни они не отличаются ни добротой, ни
самоотверженностью и вообще не отличаются утонченностью
чувств. Постоянное переживание фиктивных ощущений
делает их невосприимчивыми к ощущениям реальным.
288
Один весельчак сказал архиепископу Йоркскому: “Я
никогда не смотрю трагедий — у меня сердце разрывается
на части”. Но обычно человек, у которого сердце разры-
вается на части при виде фиктивных страданий, делается
совершенно нечувствительным к страданиям реальным.
“Человеческий ум, — говорил епископ Бутлер, — в кото-
ром ярко рисуются картины вымышленных добродетелей
и страстей, привыкает относиться равнодушно к реаль-
ным добродетелям и чувствам; мало того, он притупля-
ется настолько, что человек в своей жизни делает диамет-
рально противоположное тому, что его приводит в восторг
при чтении или на сцене”.
Развлечения и удовольствия весьма полезны, если
предаваться им умеренно, но всякие излишества в этом
отношении имеют пагубное влияние на человеческую
природу. Ничто не может быть пагубнее для молодого
человека, как постоянная мысль об удовольствиях.
Мысль эта искажает лучшие свойства его души; он ста-
новится нечувствительным к обыкновенным житейским
радостям, в нем утрачивается стремление к высшим
духовным наслаждениям; когда же наступит для него
пора серьезной трудовой жизни и исполнения семейных
и общественных обязанностей, он не почувствует ниче-
го, кроме разочарования и скуки. Люди, привыкшие к
тому, чтобы иметь постоянное какое-нибудь развлече-
ние, постепенно утрачивают свои жизненные силы и
лишены возможности пользоваться источниками истин
ного счастья; преждевременно изведав все, они очень
рано останавливаются в своем умственном и нравствен-
ном развитии. Мирабо говорит о самом себе: “Ранние
годы моей жизни в значительной степени обездолили
годы позднейшие и сильно истощили запас моих жиз-
ненных сил”. Зло, которое мы сделали сегодня друго-
му, завтра обратится на нас самих: также точно прегре-
шения юности отражаются на нас в зрелом возрасте. В
словах лорда Бэкона: “Молодости все проходит безна-
казанно, но за нее всегда платит старость”, — заключа-
ется истина, одинаково справедливая как в физичес-
ком, так и в нравственном отношении. “Уверяю вас, —
писал итальянец Джюсти своему другу, — я дорого плачу
за свое существование. Совершенно верно то, что жизнь
наша не находится в нашем распоряжении. Природа дела-
ет вид, что дает нам даром все, но это только на первое
время, а затем она присылает счета”. Главное зло юно-
10 С- Смайле
289
шеских увлечений заключается не в том, что они разру-
шают здоровье, но в том, что они гибельно проявляются в
зрелом возрасте. Беспутно проведенная юность кладет от-
печаток на всю жизнь, и нередко человек в зрелом возра-
сте грешит против воли в силу роковой привычки. Един
ственным спасением является глубокое сознание долга,
осуществляемое в каком-нибудь общеполезном труде.
Одним из самых даровитых французских писателей
является Бенжамен Констан, человек высокого ума и
великого таланта. Двадцати лет от роду он уже был тем,
кого называют французы blase — разочарованным и пре
сыщенным жизнью, которая являлась для него тяжким
бременем, тогда как он имел все данные для того, чтобы
наслаждаться ею в самом возвышенном смысле этого слова.
Он постоянно носился с великими затеями, которых, од-
нако, никогда не осуществлял, так что знавшие его люди
говорили о нем, что он Constant Inconstant (constant —
постоянный, inconstant — непостоянный). Сочинения его
отличались блеском и талантом, но он мало работал над
ними и всегда носился с мыслью написать нечто такое,
“чего мир долго не забудет”. Но в то же время, как Бен
жамен Констан лелеял самые возвышенные мечты, образ
жизни его, к сожалению, отнюдь не отличался возвышен-
ностью. Безнравственная жизнь, которую он вел, нало-
жила на него такое пятно, которое отнюдь не смывается
его талантом. Он посещал игорные дома в то время, когда
писал свое сочинение о религии, и затеял очень некраси-
вую любовную интригу, когда писал “Адольфа”. При всей
своей умственной силе он был нравственно бессилен, по-
тому что утратил веру в добродетель. “Что такое, — гово-
рил он, — честь, достоинство? Чем больше я живу на све-
те, тем больше убеждаюсь, что это пустые звуки, не имею-
щие никакого значения”. Это был крик сердца. Говоря о
самом себе, он называет себя прахом и пеплом. “Подобно
тени, я проношусь над землей, не испытывая ничего, кро-
ме горя и скуки”. Он завидовал энергии Вольтера, на ко-
торую охотно променял бы свой литературный талант. Ни
в желаниях, ни в намерениях его не обнаруживалось ни
малейшей устойчивости; это был человек минуты, и вся
жизнь его может быть уподоблена звеньям разорванной
цепи. Он говорил о самом себе как о человеке, не чувству
ющем почвы под ногами и не имеющем никаких нрав-
ственных устоев; так что, обладая великим талантом, он
не мог создать ничего выдающегося. Провлачив свое жал-
290
кое существование в течение многих лет, он умер, ничего
не достигнув и не изведав ни минуты истинного счастья.
Жизнь Огюстена Тьерри, автора “Истории норманнов”,
представляет собой прямую противоположность жизни Бен-
жамена Констана; вся жизнь его — образец трудолюбия,
саморазвития и пламенной преданности знанию. Из-за чрез-
мерных занятий он лишился зрения, расстроил здоровье,
но в нем не угасла любовь к истине. Даже тогда, когда его
приходилось, как малого ребенка, переносить из комнаты в
комнату на руках, он не утратил бодрости духа. Слепой и
беспомощный, он с честью закончил литературную карьеру.
В одной из своих последних статей он говорил: “Я полагаю,
что развитие науки имеет национальное значение; по-
этому смею думать, что я сделаю для своего отечества
то, что делает каждый солдат на поле битвы. Какая бы
участь ни постигла мои труды, но пример мой, надеюсь,
не пропадет даром; я бы очень желал, чтобы он послужил
на пользу современному молодому поколению, одержимо-
му тяжелыми нравственными недугами. Я смею думать,
что пример мой подкрепит упавших духом и утратив-
ших веру в самих себя. Зачем утверждать с такой безна-
дежностью, что на земном шаре не хватает воздуха для
всех легких и не хватает дела для всех умов? Разве не
существует серьезной и мирной науки, которая явля
ется убежищем и упованием для всех алчущих истины.
Наука помогает нам переносить все бедствия жизни, делая
нас более равнодушными к ним. Всякий человек может уст-
роить свою судьбу, каждый может сделать из своей жизни
благородное употребление. Это я и сделал, и если бы мне
пришлось начинать жизнь сызнова, то я пошел бы тем
же путем. Слепой, беспрерывно и безнадежно стражду-
щий, я утверждаю, что на свете есть нечто более
высшее, чем чувственные наслаждения, богатство и даже
здоровье, и это — преданность науке. Надеюсь, что ни-
кто не заподозрит меня в неискренности”.
Колридж во многих отношениях напоминает Бенжамена
Констана. Обладая блестящими способностями, он в то
же время отличался полным отсутствием твердой воли.
При всех природных дарованиях ему недоставало одного —
трудолюбия; он чувствовал отвращение к упорному тру-
ду. В нравственном отношении ему недоставало чувства
независимости, и вообще его моральные принципы были
шатки; Колридж вовсе не считал для себя унизительным
предоставить заботы о содержании покинутых им жены и
291
детей благородному труженику Соути, в то время как он
сам вдали от лондонского меркантилизма вел беседы со
своими учениками о трансцендентальной философии, от-
носясь с полным презрением к суете мирской. Несмотря
на возможность независимо существовать, он предпочитал
пользоваться щедротами своих друзей, и нередко, при всех
его высоких философских взглядах, он соглашался выно-
сить такие унижения, какие не всякий поденщик согла-
сился бы перенести. Какая разница между ним и Соути,
которому приходилось посвящать литературному труду дни
и ночи для того, чтобы обеспечить себе и многочисленной
семье, бывшей на его попечении, независимое существова-
ние! При всем том Соути находил еще, однако, время для
научных занятий, исключительно из любви к науке. “Же-
лания мои, — обыкновенно говорил он, — столь же беспре-
дельны, как океан, а все средства к осуществлению их
заключаются в маленькой чернильнице”.
Роберт Николл после прочтения “Воспоминаний о
Колридже” писал своему другу: “Какой великий ум погиб
в этом человеке исключительно по недостатку энергии, по
недостатку настойчивости!” Сам Николл был человеком
выдающихся умственных способностей; смерть рано по-
хитила его, но не раньше, чем он успел испытать и пре-
одолеть в жизни весьма значительные трудности. Он на
чал свою деятельность в качестве книгопродавца. Для того
чтобы начать дело, ему пришлось совершить заем в 20
фунтов; долг этот, как он говорил, висел у него на шее
подобно мельничному жернову, и он твердо решил “не
занимать больше денег ни у одного смертного”. В это время
Николл писал своей матери: “Не бойся за меня, потому
что я чувствую, что моя энергия крепнет и надежда
растет; чем больше я думаю и размышляю — а теперь
мои занятия состоят в размышлении, а не в чтении —
тем больше убеждаюсь, что хотя мое состояние не
увеличивается, но зато увеличивается мой житейский
опыт, и быть мудрым важнее, чем быть богатым.
Нужда, бедность, лишения и все другие бедствия,
которых столь страшатся люди, мне нисколько не
страшны, и мне кажется, что я в силах встать лицом
к лицу с ними, не впадая в малодушие и не утрачивая
веры в высокое предназначение человека. Тяжел и тер
нист путь, шествуя по которому, человек может дос-
тигнуть нравственной высоты, но раз достигнув ее,
он, подобно путнику, добравшемуся до вершины горы,
292
может довольным взором окинуть пройденное простран-
ство” .
Характер человека развивается и укрепляется только в
борьбе с трудностями. Нет того положения в жизни, в
котором человек не сталкивался бы с известными затруд
нениями, не преодолев которых, он не может рассчиты
вать на успех. Затруднения эти являются нашими лучши-
ми наставниками, подобно тому, как неудачи служат нам
лучшими опытами. Чарлз Джеймс-Фокс всегда говорил,
что гораздо больше ожидает от человека, который, терпя
неудачи, продолжает двигаться вперед, чем от того, ко-
торому все в жизни удается. “Без сомнения, — говорил он, —
весьма отрадно видеть, когда молодой человек, вступая в
жизнь, на первых же порах достигает успеха; но, спраши
вается, будет ли он двигаться вперед и совершенствоваться?
Тогда как за человека, которого на первых же порах по-
стигли неудачи, можно поручиться, что он всеми силами
будет стремиться к устранению причин их и в этом стрем
лении несомненно будет совершенствоваться. Конечно, это
не относится к тем малодушным людям, которые после
первой же неудачи слагают оружие”.
Житейская мудрость постигается главным образом
благодаря неудачам, тогда как успехи в жизни мало со
действуют ее развитию. Очень часто человек понимает,
что следует делать, узнав из опыта, чего не следует делать,
и, по всей вероятности, тот, кто никогда не терпел неудач,
за всю жизнь не сделал ни одного открытия. Неудачная
попытка устроить насос, который поднимал бы столб воды
выше 33 футов над уровнем, побудила людей наблюда
тельных изучать законы воздушного давления и открыла
новое поле для исследований гениям Галилея, Торичелли
и Бойля. Джон Геншер не раз писал, что медицинское
искусство сделает быстрые успехи только тогда, когда у
врачей хватит мужества предавать гласности не только
успех, но и неудачи. По мнению Уатта, механика боль-
ше всего нуждается в знакомстве с историей своих
неудач. “Мы нуждаемся, — говорил он, — в книге, со-
держащей в себе наши промахи”. Сэр Гемфри Дэви гово-
рил, что каждый раз, когда его постигала неудача при
производстве каких либо опытов, он наталкивался на
новые открытия. Величайшие идеи, величайшие откры-
тия и изобретения достигались не иначе как путем тя
желого труда и тяжелой упорной борьбы с бесчислен-
ными трудностями.
293
Бетховен говорил о Россини, что в нем все данные для
того, чтобы быть великим музыкантом; жалко только, что
его в детстве не секли и что позднейшие быстрые успехи
его слишком избаловали. Человек, сознающий свою внут-
реннюю силу, не должен бояться столкновения с противо-
положными взглядами; напротив, он скорее должен опа-
саться льстивых похвал и слишком снисходительной кри-
тики. Когда Мендельсон вступил на эстраду в Бирминге-
ме, чтобы управлять оркестром при первом исполнении
его оратории “Илия”, он, смеясь, сказал своему другу,
музыкальному критику: “Вонзите в меня когти! Пишите о
том, что вам не понравится, а не о том, что вам понра-
вится”.
Неоднократно указывалось, и притом совершенно спра-
ведливо, что искусство полководца обнаруживается ско-
рее в поражениях, чем в победах. Вашингтон чаще тер-
пел поражения, чем одерживал победы, но в конце концов
он достиг желанной цели. Во всех своих походах римляне
сначала терпели поражения. Сослуживцы всегда сравни-
вали Моро с барабаном, который дает знать о себе только
тогда, когда в него бьют. Военный гений Вашингтона
развился исключительно под влиянием трудностей, кото-
рые ему приходилось преодолевать. Также точно море-
плаватель только тогда приобретает опыт, когда испыты-
вает бури и ураганы; нет никакого сомнения, что англий-
ские моряки, по справедливости считаемые лучшими в
мире, обязаны своим превосходством бурному морю, омы-
вающему Англию, и сильным ветрам.
Нужда — суровая учительница, но зато у нее можно
действительно чему-нибудь научиться. Хотя она никогда
не является желанной гостьей, но раз ее избегнуть нельзя,
то мы должны стойко и мужественно встретить ее. Испы-
тания приводят в движение наши нравственные силы и
укрепляют их. “Что такое бедность, — спрашивает Рих-
тер, — на которую так ропщут люди? Это боль, которую
испытывает ухо девушки, когда его прокалывают с целью
вдеть в него впоследствии драгоценное украшение”. Ежед-
невный опыт показывает, что житейские невзгоды и не-
счастья имеют благотворное влияние на сильные характеры.
Те люди, которым не приходится испытывать в жизни
ничего тяжкого, при первом же столкновении с бедой па-
дают духом и оказываются совершенно бессильными в
борьбе с обстоятельствами; кроме того, счастье произво-
дит на них опасное действие. Некоторые богато одарен-
294
ные от природы характеры возвышаются под влиянием
счастья и богатства, но большинство людей портится. Низ-
менные натуры черствеют, человек низкий и раболепный
остается низким, но в то же время становится высокомер-
ным; тогда как счастье делает человека менее чувствитель-
ным и в то же время менее энергичным, лишения вырабаты-
вают в нем чуткость, энергию и в то же время заставляют
человека больше ценить те блага, которые ниспосылаются
ему в жизни. “Трудности, которые приходится преодоле-
вать в жизни, являются суровыми наставниками, но они
ниспосылаются нам Тем, Кто любит нас и заботится о на-
шем благе. В единоборстве сила и энергия человека уве-
личиваются тем больше, чем сильнее наш противник, ко-
торый, следовательно, является и нашим пособником”.
Если бы в жизни не было никаких трудностей, то, конеч-
но, жилось бы легче, но зато и нравственные достоинства
человека имели бы меньшее значение. Таким образом, ис-
пытания воспитывают характер и приучают человека к
самопомощи. Даже самые тяжкие бедствия оказывают на
нас благое нравственное влияние, хотя мы и не сознаем
его. Когда молодой Гудзон был совершенно несправедли-
во удален с занимаемой им должности в Индии, он почув-
ствовал себя глубоко оскорбленным несправедливостью и
клеветой, но, однако, не потерял энергии, не пал духом. В
своем письме к одному из друзей он говорит: “Я смело
смотрю вперед и ожидаю худшего, подобно тому, как на
поле битвы я ожидал появления неприятеля; я про-
должаю делать свое дело и довольствуюсь убеждением,
что все служит ко благу человека. Но если бы даже
исполнение долга и не привело человека к благу, то
уже в сознании того, что он исполнил его, он найдет
великое утешение”.
Житейская борьба в большинстве случаев очень ожес-
точенная. Одержать в ней победу без особенных усилий —
значит выйти из нее без славы. Там, где нет трудностей,
нет и успеха; если бы было нечего преодолевать, то не для
чего было бы и преуспевать. Трудности запугивают чело-
века робкого, но для человека энергичного и знающего
себе цену они являются лишь стимулами для проявления
его энергии. Житейский опыт ясно показывает, что нет
трудностей, которые человек не мог бы преодолеть; для
этого требуются только твердая решимость не подпадать
под влияние внешних обстоятельств и определенная цель,
преследуемая человеком в жизни.
295
Школа трудностей есть лучшая школа нравственной дис-
циплины, как для целых народов, так и для каждого чело-
века в отдельности. Таким образом, история тех затрудне-
ний, которые приходилось преодолевать человеку, является
в то же время и историей его великих и добрых деяний.
Трудно сказать, насколько северные народы обязаны своей
культурой борьбе с суровыми климатическими и неблаго-
приятными почвенными условиями. Не подлежит, однако,
никакому сомнению, что борьба эта содействует укрепле-
нию национального характера и доставляет человеку такие
блага, которые совершенно недоступны и непонятны для
обитателей стран, где природа работает за человека.
Но каковы бы ни были трудности, с которыми прихо-
дится бороться, человек так или иначе стоит перед необ-
ходимостью изощрять свою волю и свою настойчивость в
борьбе. Постоянные столкновения с житейскими невзго-
дами дают человеку такую опытность и так закаляют его
волю, что в конце концов он с легкостью начинает брать
те препятствия, которые вначале казались ему непреодо-
лимыми. Нередко случается при таких условиях, что труд-
ности как бы отпадают сами собой уже при одной решимо-
сти преодолеть их.
Человек мог бы совершить в жизни очень многое, но, к
сожалению, он начинает пытать свои силы только тогда,
когда его начинают побуждать к тому внешние обстоя-
тельства. “Если бы я мог сделать то-то и то-то!” — воскли-
цает унывающий человек. Но ничего нельзя сделать од-
ним желанием; желание должно превратиться в твердое
решение и в деятельное усилие; одна энергичная попытка
стоит целой тысячи вожделений. Вечные “если бы” явля-
ются главными препятствиями проявления человеческой
воли, так как благодаря им сам человек создает себе
внутренние преграды для деятельности. “Всякое затрудне-
ние, — говорил лорд Линдгорст, — можно преодолеть,
стоит только сразу ухватиться за него”. Успех достигается
практикой, энергия же и воля изощряются постоянными
усилиями. Ум и характер развиваются только под влияни-
ем житейского опыта и изощряются только в борьбе. Сво-
бода в действиях и легкость, с которой человек решает
сложные вопросы, являются результатами опыта, выне-
сенного из трудной жизни; они совершенно недоступны
человеку, ничего не испытавшему.
Все то, чему мы учимся, есть результат преодоленной
нами трудности, и каждая победа облегчает нам следую-
296
щие победы. В системе образования есть предметы, кото
рые не имеют никакого практического применения, напри-
мер древние языки, а все значение их заключается в той
дрессировке, которую они дают уму, приучая его к пре
одолению различных трудностей. Изучение этих языков
требует усилий со стороны учащегося и изощряет способ-
ности, которые иначе остались бы непробужденными. По-
добно тому, как в природе одно явление следует за другим,
так в жизни за одним деянием следуют другие и затрудне-
ние за затруднением; конец наступает только тогда, когда
кончается жизнь, но ни одно из затруднений в жизни нельзя
преодолеть, если поддаться малодушному чувству беспо
мощности и бессилия. Совершенно справедлив совет,
данный Д’ Аламбером студенту, жаловавшемуся ему, что
он не может преодолеть некоторых математических труд
ностей: “Продолжайте, только не смущаясь, — трудности
исчезнут”.
Танцовщица, выделывающая свои грациозные пируэты,
скрипач, поражающий нас своей техникой, достигли лов-
кости исключительно путем упражнений и после многих
неудач. Певец Кариссими, услышав похвалу той легкос-
ти, с которой он берет высокие ноты, однажды восклик-
нул: “О, если бы вы знали, с каким трудом далась мне эта
легкость! ” Джошуа Рейнолдс на вопрос: сколько времени
он писал свою картину, ответил: “Всю жизнь”. Генри Кляй,
американский оратор, в своих наставлениях следующим
образом описывает секрет успеха в искусстве (ораторском):
“Я достиг успеха исключительно благодаря тому, что, на-
чиная с 27 лет, ежедневно занимался чтением вслух и пе-
редачей своими словами прочитанного из исторических или
научных книг. Упражнения эти происходили где попало:
иногда в открытом поле, иногда в лесу, нередко в каком-
нибудь сарае или конюшне, — в аудитории, где слушате-
лями моими были быки или лошади. Благодаря этим уп-
ражнениям, которые я проделывал регулярно каждый день,
у меня появилось желание посвятить жизнь свою искусст-
ву, и, таким образом, определилось направление моей
деятельности”.
Ирландский оратор Керрен в молодости сильно заи-
кался. Однажды он хотел произнести речь в клубе, но не
мог выговорить ни одного слова; тогда он стал энергично
бороться со своим недостатком: он с выражением читал
вслух несколько часов каждый день и приучался к пра
вильной жестикуляции; иногда он произносил целые за
297
щитные речи, словно перед судом. Когда он начал свою
адвокатскую карьеру, то — как говорил лорд Элдон — “он
ничего не стоил”. Ему приходилось прокладывать себе
дорогу с величайшим трудом и, кроме того, еще бороться
с материальными невзгодами. Во время одного суда Кер-
рен заметил судье Робинсону, что “он не встречал подоб-
ного толкования законов ни в одной книге”. “Очень мо-
жет быть, — сказал судья, — но, по всей вероятности, ваша
библиотека очень маленькая”. Словно задетый за живое
этим намеком на свои стесненные обстоятельства, Керрен
произнес: “Совершенно верно, милорд, я беден и потому
библиотека моя мала. Книг в ней немного, но зато эти
книги избранные, к тому же они все прочитаны с толком;
я не стыжусь своей бедности, хотя и не отрицаю, что охот-
нее желал бы обладать хорошими средствами, потому что
я глубоко убежден, что богатство и высокое положение не
помешали бы мне остаться честным человеком”. Человека,
исполненного сознания своих обязанностей, не может со-
вратить с дороги даже крайняя нужда. Профессор Алек-
сандр Мюррей, известный лингвист, в детстве не имел
даже письменных принадлежностей для того, чтобы уп-
ражняться в письме. Отец его был бедный пастух, и един-
ственной книгой в их доме был “Краткий катехизис”; но и
эта книга хранилась исключительно под ключом и раскры-
валась только в воскресные дни. Профессор Мур в моло-
дости был так беден, что, не будучи в состоянии купить
себе сочинение Ньютона “Основные начала”, собственно-
ручно переписал всю эту книгу. Известный автор и изда-
тель Уильям Чамберс из Эдинбурга в своей речи, произ-
несенной перед собранием молодежи, между прочим выска-
зал: “Пред вами человек, воспитавший самого себя, если
не считать образования, полученного мной в начальной
приходской школе в Шотландии. Самообразованию я мог
посвящать только вечерние часы после дневной работы; с
7 часов утра до 9 часов вечера я был занят в книжной
лавке в качестве подручного; следовательно, часы, кото-
рые я посвящал саморазвитию, мне приходилось урывать
ото сна. Но я не читал романов и вообще книг легкого
содержания, а исключительно научные сочинения; а так-
же занимался изучением иностранных языков. Я вспо-
минаю об этом времени с величайшим удовольствием и
очень жалею о том, что оно прошло безвозвратно. Смею
вас уверить, что тогда в Эдинбурге, сидя на чердаке ночью
за книжкой и не имея за душой ни одного фартинга, но
298
зато преисполненный надежд и ожиданий, я был счастли-
вее, чем теперь, когда я богат и обставлен всеми удобства-
ми жизни”. Рассказ Уильяма Коббета о том, как он изу
чал английскую грамматику, очень поучителен и интере
сен для всех тех, кому приходится учиться при тяжелых
материальных условиях. “Я учился грамматике в то время,
когда служил солдатом по найму и получал б пенсов в
день. Кабинетом мне служила война, книжным шкафом —
ранец, а письменным столом доска, положенная на коле-
ни, и тем не менее на изучение грамматики я употребил не
больше одного года. У меня не было денег для покупки
свечей или масла, так что в зимние вечера я мог пользо
ваться только светом топившейся печки. Мне приходилось
заниматься среди шума, гама, смеха, среди людей совер
шенно чуждых умственному труду и как раз в то время,
когда они были также свободны от занятий и контроля.
Иногда для покупки пера или листа бумаги я был вынуж
ден продавать полпайка. Если я, занимаясь при столь тя
желых материальных и нравственных условиях, тем не
менее достиг цели, то какое оправдание может привести
человек не преуспевающий, которому предоставлены все
необходимые способы?”
Другой подобный пример настойчивого трудолюбия и
прилежания представлял собой один французский эмиг-
рант. Высланный из Франции за свои политические убеж
дения, он прибыл в Лондон без всяких средств к суще-
ствованию. По профессии это был каменщик, и на первых
порах он получил работу, но вскоре потерял место и очу-
тился лицом к лицу с нуждой. В это время он познако-
мился с другим изгнанником, также французом, который
зарабатывал хорошие деньги, давая уроки французского
языка; каменщик обратился к нему за советом. “Сделайся
учителем”, — сказал тот. “Учителем! Я простой рабочий,
говорю простым языком; вы, вероятно, издеваетесь надо
мной?” — “Нет, я говорю совершенно серьезно и снова
повторяю вам — сделайтесь учителем; я буду вашим руко-
водителем в этом деле”. — “Нет, нет, — воскликнул камен-
щик, — я не могу быть учителем”. Он снова стал искать
занятия по своему ремеслу; из Лондона он отправился в
провинцию и тщетно исколесил несколько тысяч миль: он
нигде не мог получить работы. Вернувшись в Лондон, он
тотчас же снова явился к своему земляку и сказал ему: “Я
повсюду старался найти работу и не мог найти; теперь я
последую вашему совету и попытаюсь сделаться учите
299
лем”. Он тотчас же принялся за учение и, будучи челове-
ком способным и умным, быстро освоился с основами
французской грамматики и с умением устно и письменно
излагать свои мысли; кроме того, он совсем отделался от
своего жаргона и стал говорить по-французски совершен-
но правильным литературным языком. Его друг и настав-
ник, найдя, что он достаточно подготовлен для того, чтобы
учить других, подыскал ему место. И вот наш каменщик
стал учителем. Случилось так, что семинария, в которую
он поступил преподавателем, находилась как раз в том
предместье Лондона, в котором он некогда работал в каче-
стве каменщика; и каждое утро, подходя к окну своей
спальни, он имел возможность любоваться дымовыми тру-
бами его собственной работы. В первое время он боялся,
чтобы в семинарии, которая пользовалась очень хорошей
репутацией, как-нибудь не узнали о его прошлом; но эти
опасения были напрасны, потому что им очень дорожили
как прекрасным преподавателем. Сослуживцы-учителя и
ученики относились к нему с любовью и уважением; когда
же, несмотря на все меры предосторожности, они узнали
о его прошлом, то уважение их к нему возросло.
Столь же самодеятельным тружеником был сэр Сэмю-
эль Ромилли. Он был сыном ювелира, француз, отец ко-
торого эмигрировал в Англию. Он получил очень скудное
образование в молодости, но дополнил его собственными
неутомимыми усилиями, направленными к пополнению
пробелов образования. “Я решил, — говорил он в своей
автобиографии, — в то время, когда мне было 15—16 лет,
серьезно заняться изучением латинского языка, мои по-
знания в котором ограничивались самыми элементарными
правилами грамматики. Спустя 3—4 года я уже был в со-
стоянии довольно свободно читать прозаиков: Тита Ливия,
Саллюстия и Тацита. Я изучил наиболее знаменитые речи
Цицерона. Я прочел и перечитал несколько раз Теренция,
Виргилия, Горация, Овидия и Ювенала”. Он изучил так-
же географию, естественную историю и физику. В 16 лет
Ромилли поступил клерком в канцелярию; он работал очень
усердно и впоследствии сделался адвокатом. В 1806 г. при
министерстве Фокса он достиг высокого звания генерал-
прокурора. Его автобиография наполнена множеством
поучительных фактов и заслуживает самого внимательно-
го изучения.
Вальтер Скотт всегда приводил пример великой силы
настойчивости в труде своего молодого друга Джона Лей-
300
дена. Сын пастуха в суровых долинах Роксбуршира, он
был всецело предоставлен самому себе. В нем очень рано
обнаружилась любовь к знанию, и он стал учиться без
всякого постороннего руководства, подобно Гогу, который
выучился писать, копируя с книги печатные буквы; по-
добно Кернсу, который пас стада в долинах Ламермура, а
затем сделался профессором, подобно Муррею, Фергюсо-
ну и многим другим. Джон Лейден ходил босиком в ма-
ленькую сельскую школу в Кирктоне, в 6—8 милях от его
деревни. Это была единственная помощь, которую он по-
лучил в образовании извне. Остальное образование Лей-
ден получил исключительно благодаря собственным уси-
лиям. С величайшим трудом ему удалось поступить в Эдин-
бургскую коллегию. В Эдинбурге ему приходилось
бороться с величайшей нуждой; там на него обратил вни-
мание мелкий книгопродавец Арчибальд Констебль, впо-
следствии известный издатель. Лейден ежедневно посещал
его лавку и проводил в ней иногда целые часы, роясь в
книгах, забывая о своем жалком обеде, состоявшем из хлеба
и воды. Иметь доступ к книгам и читать их — вот все, что
он желал в это время; он углублялся все больше и больше
в науку, невзирая на самые тяжкие затруднения. Едва дос-
тигнув 19 лет, он уже удивлял профессоров Эдинбургско-
го университета своими познаниями по филологии и вооб-
ще своим широким образованием. Джон очень интересо-
вался Индией и стал искать место по гражданской служ-
бе, но неудачно. Правда, ему предложили должность по-
мощника врача, но он не получил никакого медицинского
образования, и потому эта должность была для него со-
вершенно неподходящей. Тем не менее выучиться можно
всему, и так как ему заявили, что если он желает занять
эту должность, то обязан представить лекарский диплом
через 6 месяцев, то Джон усердно принялся за работу. И
что же! В 6 месяцев он одолел то, на что обыкновенно
тратится 3 года, и вполне удовлетворительно сдал экза-
мен. Добрые друзья, в том числе и Вальтер Скотт, помог-
ли Лейдену собраться в дорогу, и он отправился в Индию,
предварительно напечатав свою поэму “Сцены из детства”.
В Индии он усердно занялся изучением восточных языков,
но заразился злокачественной лихорадкой и умер в расцвете
лет.
Жизнь доктора Ли, профессора еврейского языка в
Кембридже, представляет нам один из замечательнейших
примеров необычайного трудолюбия и терпения в пресле-
301
довании намеченной научной цели. Первоначальное обра-
зование свое он получил в бесплатной школе в Логноре
близ Шрюсбюри. Но в школе учитель признал его абсо-
лютно неспособным; тогда маленького Ли отдали в учение
к плотнику, у которого он и пробыл до достижения юно-
шеского возраста. В часы досуга Ли занимался чтением
книг; его интересовали попадавшиеся в некоторых из них
латинские цитаты; он купил латинскую грамматику и при-
нялся за изучение ее. Ли вполне оправдал мнение Стона —
садовника герцога Аргайльского; в силу этого мнения чело-
века необходимо выучить только азбуке, всему же осталь-
ному он может выучиться сам, если желает. Ли изучил
латинский язык прежде, чем окончилось его учение у плот-
ника; правда, он уделял все свободные часы этому изуче-
нию. Впоследствии, когда Ли работал уже в собственной
мастерской, ему попался экземпляр Евангелия на гречес-
ком языке, и в нем тотчас же зародилось желание ознако-
миться с этим языком. Не располагая свободными деньга-
ми, Ли продал некоторые из своих латинских книг и ку-
пил греческую грамматику и словарь. Так как в учении он
находил удовольствие, то оно шло очень успешно. Овла-
дев греческим языком, он принялся за еврейский и без
всякой посторонней помощи изучил и его, не преследуя
при этом никаких корыстных целей, но исключительно
повинуясь своему природному влечению к языкознанию.
Вслед за тем он принялся за изучение халдейского, асси-
рийского и самаритянского наречий. Но усиленный труд
начал сказываться на его здоровье; вследствие ночных
занятий зрение Ли стало заметно портиться. Отложив на
время в сторону свои занятия и несколько оправившись,
Ли усердно принялся за свое мастерство; дело его шло
неплохо, и он пользовался репутацией хорошего мастера.
Двадцати восьми лет от роду он женился и с этого мо-
мента решил заняться исключительно своей профессией,
лингвистические занятия он пока оставил, в силу чего про-
дал все книги. Возможно, Ли так и остался бы плотником,
если бы пожар не уничтожил его мастерскую, что застави-
ло Ли переменить профессию. Он был слишком беден для
того, чтобы обзавестись новыми инструментами, и потому
решил заняться обучением детей грамоте (профессия, тре-
бующая наименьших затрат); но, несмотря на то, что он
знал несколько древних языков, он совсем не обладал обыч-
ными знаниями, так что, прежде чем обучать других, ему
пришлось учиться самому. Привычный к усидчивому тру-
302
ду, он охотно принялся за изучение арифметики и за пись-
менные упражнения и в короткое время подготовил себя
для элементарного преподавания. Благодаря своему пря
мому, честному и доброму характеру он успел приобрести
много преданных друзей, которые содействовали распрост
ранению слухов об “ученом плотнике”. Соседний священ
ник доктор Скотт выхлопотал ему место учителя в бес-
платной школе в Шрюсбюри и познакомил с известным
ориенталистом. Они снабжали его книгами, и он посте
пенно изучил арабский и персидский языки, а также ин
дусские наречия. Он продолжал свои занятия и в то время,
когда был призван на службу в местную милицию. Посте
пенно он достиг высокой степени совершенства в знании
древних языков. В конце концов его покровитель доктор
Скотт помог Ли поступить в Королевскую коллегию в Кем
бридже. В то время, когда он окончил курс, в этой колле-
гии открылась вакансия по кафедре арабского и еврейско-
го языков, и Ли был единогласно избран профессором.
Добросовестно относясь к своим профессорским обязан
костям, Ли в то же время уделял много времени обучению
туземным наречиям миссионеров, отправлявшихся на Во-
сток. Он перевел Библию на несколько азиатских наре-
чий. Изучив язык новозеландских дикарей, он составил
грамматику и словарь по поручению двух властителей,
бывших в то время в Англии. Книги эти и поныне еще
употребляются в новозеландских школах. Такова вкратце
жизнь и деятельность доктора Сэмюэля Ли, пред-
ставляющая пример могущества самопомощи и самораз-
вития1 , впрочем, нередкий среди наших ученых и литера-
торов.
Можно привести еще много других примеров, подтвер-
ждающих общеизвестную истину, что “учиться никогда
не поздно”; даже в преклонном возрасте человек может
достигнуть много, если только он решится начать. Сэр
Генри Спилмэн приступил к изучению наук в возрасте от
50 до 60 лет, когда он всецело отдался изучению есте-
ственной истории. Дрейден и Вальтер Скотт начали свою
литературную деятельность на 40-м году жизни; Боккачо —
на 35-м, Алъфъери было под 60 лет, когда он начал изу-
чать греческий язык. Доктор Арнольд, желая прочесть
сочинения Нибура в оригинале, стал изучать немецкий язык
* См. замечательную и общеизвестную книгу “Самообразование при
непреодолимых трудностях”.
303
уже будучи пожилым человеком; точно также Джеймс
Уатт в 40 лет, будучи инструментальным мастером в
Глазго, стал учиться французскому, немецкому и италь-
янскому языкам, с целью ознакомиться с иностранными
сочинениями по механике. Томас Скотт приступил к изу-
чению еврейского языка, когда ему было 50 лет; Роберт
Галлъ, больной старик, стал изучать итальянский язык с
целью проверить параллель, проведенную Маколеем между
Мильтоном и Данте. Генделю было 40 лет, когда он выпус-
тил в свет свое первое выдающееся произведение. Можно
привести сотни примеров людей, которые вступали на со-
вершенно новый путь и с успехом предавались новым за-
нятиям в сравнительно преклонном возрасте. Только чело-
век легкомысленный и ленивый говорит: “Мне уже по-
здно учиться — я слишком стар”.
Повторяем еще раз то, что мы высказывали уже не-
однократно раньше: миром владеют не гениальные люди,
но люди труда, люди, отличающиеся твердой волей и не-
утомимым трудолюбием. Хотя и несомненно, что гениаль-
ность обнаруживается уже в детстве, но не менее справед-
ливо и то, что слишком рано обнаруживающиеся способ-
ности в ребенке еще не дают возможности судить о том,
что из него войдет впоследствии. Скороспелое развитие
иногда является симптомом ненормального состояния
мозга, а не умственной мощи. Что выходит из всех так
называемых “замечательных детей”? Где эти “способные”
мальчики, получающие каждый год награды? Если мы
проследим их судьбу, то сплошь и рядом увидим, что их в
жизни опережают те, которые в школе считались малоспо-
собными, никого не поражавшими “быстротой соображе-
ния”. То, что в школе называется “большие способности”,
есть не что иное, как хорошая память; поэтому награды,
получаемые учащимися в школе, вовсе не служат гаранти-
ей дальнейшего их преуспевания, потому что в жизни и в
деятельности память и быстрота соображения вовсе не
играют такой важной роли. По нашему мнению, скорее
следовало бы награждать старательность и трудолюбие,
стремление учащегося преодолевать затруднения, так как
этими качествами обусловливается все его будущее.
Можно было бы написать интересную главу о “тупицах” —
плохих учениках в школе, из которых вышли замечатель-
ные люди. Мы можем, однако, привести несколько при-
меров. Живописец Пьетро да Кортона считался таким ту-
пицей, что его в школе иначе не называли, как “ослиная
304
башка”; Томазо Твиди обыкновенно называли бревном, а
несмотря на это он прилежанием достиг высочайшей сте-
пени совершенства в искусстве. Ньютон в школе отли-
чался замечательной неподвижностью и ленью. Получив
однажды пинок от товарища, он разгорячился, вызвал его
на бой и поколотил; с этого времени он решил превзойти
других также и в учении и усиленными занятиями достиг
цели, сделавшись первым учеником в классе. Многие из
замечательных английских богословов в детстве не обна-
руживали никаких выдающихся способностей. Исаак Бар-
роу был первым в классе... драчуном и лентяем; он при-
чинял столько горя своим родителям, что отец его обык-
новенно говорил: “Если Господу Богу будет угодно от-
нять у меня некоторых детей, то я надеюсь, что он не
забудет Исаака, как самого малообещающего”. Адама
Кларка в детстве отец называл не иначе, как олухом;
Свифт был выгнан из Дублинского университета и толь-
ко по особому снисхождению принят в Оксфордский. Зна-
менитый доктор Чаймерс и доктор Кук, профессор нрав-
ственной философии, были выгнаны из приходского учи-
лища в Сент-Андрью как безнадежные тупицы.
Знаменитый Шеридан обнаруживал так мало способ-
ностей в детстве, что мать, нанимая для него учителя, реко-
мендовала его как страшного тупицу. Вальтер Скотт в
детстве гораздо больше отличался в драках, чем в учении.
В Эдинбургском университете профессор Дальзелл
выразился о нем: “Тупицей он был и тупицей останется”.
Чаттпертон был возвращен из училища в дом матери как
“дурак, из которого ничего не может выйти”. Бёрнс был
очень плохим учеником и преуспевал только в гимнасти-
ке. Голдсмит сравнивает самого себя с растением поздно
цветущим, Альфьери вышел из училища, ровно ничему не
научившись, и приступил к своим занятиям, в которых
впоследствии столь выдвинулся, лишь после того, как объе-
хал пол Европы. Роберт Клайв был тоже тупицей и к
тому же негодяем, но во всем обнаруживал энергию, даже
в пороках. Родители, обрадовавшись случаю избавится от
него, пристроили его на корабль, плывший в Мадрас; впо-
следствии он сделался одним из основателей британского
могущества в Индии. Наполеон и Веллингтон решитель-
но ничем не отличались в школе. Герцогиня Д’Абрант
говорила о Наполеоне: “Он обладает хорошим здоровьем,
но во всем остальном ничем не отличается от других маль-
чиков”.
305
Улисс Грант, президент Севере-Американских Соеди-
ненных Штатов, был прозван своей матерью бестолковым,
каковым он действительно и был в детстве. Стонуэл Джак-
сон, выдающийся военачальник, в молодости отличался
леностью; тем не менее он обратил на себя внимание в
военной академии неутомимым трудолюбием и настойчи-
востью. Когда ему приходилось решать задачу, то он всегда
упорно добивался решения. Такую же настойчивость он
обнаруживал во всех своих занятиях. Нередко случалось,
что когда его спрашивали вновь заданное, то он отказы-
вался отвечать, объясняя, что был занят повторением того,
что было пройдено раньше. Вероятно, в целом классе не
было ученика, который мог бы считаться ниже Джаксона
по познаниям и способностям, и тем не менее к концу
курса он сделался первым.
Филантроп Джон Говард представляет пример тупицы,
ничему не выучившемуся в продолжении 7 лет пребыва
ния в школе. В юности своей Стефенсон учился очень
плохо, но зато был чрезвычайно внимателен. Знаменитый
Гемфри Дэви в детстве ничем не отличался от других маль
чиков; его бывший учитель доктор Кардью сказал: “Я не
замечал в нем ничего особенной) и не мог заметить в нем
тех великих способностей, которые он выказал впослед-
ствии”. Уатт был также малоспособным учеником, но
склонность к трудолюбию и необыкновенное терпение об-
наруживались в нем уже в детстве.
Мнение доктора Арнольда, по которому различие меж-
ду учениками заключается не столько в способности, сколь-
ко в энергии, вполне справедливо и по отношению к взрос-
лым людям. Настойчивость и энергия вырабатываются
воспитанием и мало-помалу входят в привычку; даже
тупица, обладающий этими качествами, в конце концов
опередит мальчика, лишенного их. Этим же объясняется,
почему нередко из мальчиков, подававших большие на-
дежды в школе, впоследствии не вышло ничего, тогда как
другие, обладавшие худшими способностями, но зато от-
личавшиеся прилежанием и, главное, энергией, впослед-
ствии достигли высокого положения. Автор этой книги во
время своего пребывания в школе находился в одном классе
с учеником, который считался величайшим тупицей, а меж-
ду тем этот “тупица” впоследствии, исключительно
благодаря своему неутомимому трудолюбию, сделал блес-
тящую карьеру и был избран городским головой своего
родного города.
306
Черепаха, ползущая по прямой дороге, может опере-
дить скаковую лошадь, мчавшуюся по дороге извилистой.
Слишком быстрые успехи иногда даже портят учащегося,
потому что знания, приобретенные без усилий, во-первых,
легко забываются, а во вторых, уменьшают усердие уча-
щегося, заставляют его относиться небрежно к занятиям,
и в конце концов он совершенно может утратить свое тру-
долюбие.
Из всего вышеизложенного следует, что важнейшие
положительные стороны человеческой личности приоб-
ретаются не в школе благодаря учителям, а вырабатыва-
ются лишь самовоспитанием; поэтому родителям, дети
которых не успевают в школе, нечего горевать, если толь-
ко они в них замечают прилежание, желание преуспеть.
Пусть родители подают хороший пример и заботятся об
их здоровье, а главное — пусть они выработают в детях
стремление к саморазвитию, и тогда они могут быть уве-
рены, что дети их преуспеют в жизни.
Глава 12
ЗНАЧЕНИЕ ПРИМЕРА
Пример является одним из самых важных настав-
ников, хотя он наставляет нас без слов. Пример
представляет собой школу, в которой люди обучаются дей-
ствиями, а не словами. Наставления, конечно, также
важны, но главным образом на человека влияет молчали-
вый пример, который он всегда видит перед собой и под
влиянием которого вырабатываются известные привычки.
Нравоучения, не сопровождаемые добрым примером, по-
чти всегда пропадают даром, и давно известно, что в дей-
ствительной жизни излюбленное правило многих: “Посту-
пай так, как я говорю, а не так, как я поступаю” выполня-
ется совершенно в обратном смысле.
308
Все люди склонны учиться на том, что они видят, а не
на том, что они слышат. То, что человек видел в действи-
тельности, производит гораздо более сильное впечатление,
чем то, что он слышал или читал. Это в особенности имеет
место в детском и юношеском возрасте, в котором зрение
является главным способом познания. Дети бессознатель-
но подражают тому, что они видят; они мало помалу ста-
новятся похожими на тех людей, которые их окружают,
подобно насекомым, принимающим окраску тех листьев,
которыми они питаются. Отсюда великое значение домаш-
него воспитания. Как бы ни было велико значение школь-
ного обучения, то, что ребенок видит дома, примеры, ко-
торые находятся пред его глазами, в гораздо сильнейшей
степени влияют на его развитие, и благодаря их влиянию
слагается его характер. Семья является ядром общества,
источником, исходной точкой всех привычек, правил и
убеждений, лежащих в основе как жизни общественной,
так и жизни частной. Национальный дух вырабатывается
в детстве. Общественное мнение слагается у семейного
очага. Домашняя обстановка является центром, в котором
вырабатываются все симпатии и антипатии человека, в
котором слагаются его взгляды и воззрения, сначала огра
ниченные тесными пределами, но впоследствии постепен-
но расширяющиеся и объемлющие целый мир. Домашний
очаг является исходной точкой человеколюбия, но, конеч-
но, последнее не должно ограничиваться домашним оча-
гом.
Пример даже в маловажных поступках, в мелочах жиз-
ни, имеет большое влияние на окружающих, и в весьма
значительной мере им обусловливаются склад их характера
и их привычки. Характерные особенности родителей в
большинстве случаев сообщаются детям. Симпатия, дис-
циплина, прилежание и самообладание, внушенные лич-
ным примером, навеки оставляют след, тогда как настав-
ления, которые нам читали в детстве, весьма скоро забы-
ваются, не оставляя никакого следа. Даже действия, не
сопровождаемые никакими словами, даже бессознатель-
ный взгляд родителей могут произвести неизгладимое
впечатление и повлиять на характер ребенка, и, быть мо-
жет, множество дурных поступков не совершалось только
потому, что в момент искушения в уме человека бессозна-
тельно возникал образ, исполненный нежности или уко-
ризны. Таким образом, житейские мелочи являются фак-
торами, благодаря которым формируется человеческий
309
характер. “Поцелуй моей матери, — говорил Уэст, — еде
лал из меня художника”. Фоуэл Бекстон, занимая
выдающееся и влиятельное положение, писал своей мате
ри: “Я постоянно ощущаю, в особенности тогда, когда за-
бочусь о других, результаты тех начал, которые ты посе
яла во мне”. Бекстон вспоминал с благодарностью о том
влиянии, которое оказывал на него простой лесник Авра
ам Пластау, человек совершенно необразованный, не знав
ший даже грамоты, но преисполненный добрых чувств и
природного остроумия. “Этот человек, — говорил Бекстон, —
отличался неподкупной честностью и прямодушием, и по-
тому влияние, которое он производил на наши молодые
умы, было в высшей степени благотворно. Это был мой
первый наставник и, надо сознаться, — наилучший”.
Миссис Пеннинг в старости нередко вспоминала о том
влиянии, которое имела ее мать на окружающее общество.
Когда она входила в гостиную, то тон разговора сразу
менялся: у всех тотчас же намечался какой то особый
подъем духа. “В ее присутствии, — говорила дочь, — я и
сама совершенно преображалась”. Нравственные свойства
в молодых людях вырабатываются исключительно под
влиянием окружающей среды; значение примера, пода-
ваемого родителями детям, столь громадно, что вся сис-
тема воспитания, которую родители должны давать детям,
может быть сформулирована двумя словами: “Совершен-
ствуйтесь сами”.
Поистине приходится содрогаться при мысли, что каж-
дое наше действие и каждое произносимое нами слово вле-
кут за собой целый ряд последствий, пределы которого
мы даже не можем установить; при этом последствия, от-
ражаясь на нашей собственной жизни, в то же время в
большей или меньшей степени отражаются на окружаю-
щих нас. Доброе дело или доброе слово никогда не пропа
дают, хотя нам не всегда удается видеть их результаты; но
то же самое относится и к дурным поступкам и словам.
Нет на свете столь ничтожного человека, который был бы
вправе думать, что его действия и слова не имеют никако
го значения для других. След, оставляемый человеческой
личностью, неизгладим; сам человек умирает, но влияние,
которое он имел на других при жизни, вечно, потому что
им проникнута нравственная атмосфера, которая окружа-
ет их, а впоследствии окружает и их потомков. В речи,
произнесенной Дизраэли в палате общин по поводу смер-
ти Ричарда Кобзена, знаменитый английский премьер
310
сказал: “Он принадлежал к числу тех членов палаты, ко-
торые продолжают присутствовать в ней и после смерти;
влияние его не может быть ослаблено или уничтожено ни
борьбой партии, ни новыми веяниями и даже новым време-
нем”.
В этом заключается сущность бессмертия человека. Ни
один человек в мире не стоит совершенно одиноко, но
всегда является составной частью целой системы вза-
имных отношений; своими действиями он либо увеличи-
вает, либо уменьшает количество блага, как в данный
момент, так и в будущем. Подобно тому, как настоящее
является результатом прошедшего, и жизнь, и пример
наших предков отражаются на нас самих в сильнейшей
степени, так же точно и наши деяния имеют значение не
только для данного момента, но и для будущего. Каждый
человек является плодом, развившимся и созревшим под
влиянием культуры всех предыдущих веков; каждое по-
коление является звеном цепи, по которой проходит элек-
трический ток деяний и примеров, связывающий отдален-
нейшее прошлое с отдаленнейшим будущим. Ни одно из
деяний человека не исчезает бесследно; тело человечес-
кое обращается в прах и воздух, деяния же человека,
как добрые, так и злые, не умирают вместе с ним, но
оказывают то или иное влияние на все грядущие поколе-
ния. Этим многозначительным фактом обусловливается та
тяжелая ответственность, которая лежит на каждом из нас,
а также опасность, с которой сопряжен каждый наш шаг.
Мысль эта чрезвычайна картинно выражена в одном из
сочинений Баббеджа: “Каждый атом, — говорил он, —
проникнутый добром или злом, смешивается с мириа-
дами других подобных атомов и образует ту атмосфе-
ру, в которой снова зарождаются зачатки добра и зла.
Атмосфера представляет собой обширную книгу, на
страницах которой записано все, что произнесено чело-
веком, хотя бы шепотом. Здесь на вечных скрижалях
неизгладимо начертаны неисполненные обещания, нару-
шенные обеты, клятвы и все капризные проявления не-
устойчивой воли человеческой. Но если эта вдыхаемая
нами атмосфера является непогрешимым историком
человеческих помыслов и чувств, то земля и море так-
же являются вечными свидетелями наших деяний, по-
тому что и к ним применяется закон действия и про-
тиводействия. Никакое действие, произведенное сти-
хийными силами или человеческой волей, не пропадает.
311
Если Провидение наложило печать проклятия на чело
первого убийцы, то Оно же установило незыблемый
закон, в силу которого каждый преступник вообще за-
клеймен навеки печатью преступления. Мышечное уси-
лие, посредством которого оно было совершено, не огра-
ничилось одним разрушением, но, подобно всякой другой
силе, подверглось закону превращения и произвело влия-
ние на те атомы зла, которые рассеяны в нравствен-
ной атмосфере”.
Таким образом, каждое действие, совершаемое нами, и
каждое слово, произносимое нами, точно так же, как каж-
дое действие, которое мы видим, а также каждое слово,
которое мы слышим, порождает влияние, которое, распро-
страняясь все дальше и дальше, отражается не только на
нашей жизни, но и на жизни целого общества. Мы не мо-
жем проследить, конечно, влияние, производимое нами
на всех окружающих — детей, родных, знакомых и друзей.
Отсюда становится попятным великое значение хорошего
примера, который является безмолвной наукой и имеет
могучее влияние на жизнь самых бедных и малозначащих
людей. Нет человека, столь низко стоящего, чтобы он сво-
им примером не влиял на других. Даже в самом низком
звании это имеет место; добрый пример подобен светочу,
который распространяет одинаковое количество света как
в долинах, так и на вершинах гор. Каждый человек, како-
во бы ни было его общественное положение, каковы бы ни
были обстоятельства, в которых ему приходится жить,
имеет возможность совершенствоваться нравственно. Тот,
кто обладает клочком земли, едва превосходящим разме-
рами своими могилу, может обрабатывать его столь же доб-
росовестно, как и тот, кто владеет тысячами акров. Нич-
тожная мастерская может быть великой школой трудолю-
бия, познания и добронравия — с одной стороны, или же
лености, разврата и невежества — с другой. Все зависит от
личных качеств человека, стоящего во главе дела, и от того,
что он делает с предоставленными ему благами.
Добропорядочная жизнь и выдержанный характер чело-
века являются наследием, которым воспользуются не толь-
ко его дети, но и весь мир, потому что подобная жизнь и
подобный характер являются образцами для нравственно-
го усовершенствования, от которого в значительной мере
зависит и материальное благосостояние. Благо тем, кото-
рые вместе с Попом могут сказать: “Мне никогда не при-
ходилось краснеть за моих родителей и им за меня”.
312
Недостаточно сказать другим то, что они должны делать:
необходимо подать пример. То, что миссис Чисголм счи-
тает тайной своего успеха, одинаково относиться ко всем;
в письме своем к миссис Стау она высказывает: “Я пришла
к убеждению, что если мы желаем сделать что-нибудь, то
должны приступить к делу; разговором нельзя достигнуть
ничего”. Красноречие, состоящее только в умении гово-
рить, достойно сожаления. Если бы миссис Чисголм огра-
ничилась одними нравоучениями, то ее советы и наставле-
ния остались бы одними словами. Когда же она собствен-
ными деяниями доказала возможность применения своих
принципов на деле, то пример ее повлиял на многих других,
и нашлось много желающих помочь ей в ее добрых пред-
начертаниях. Одним ораторским искусством ровно ничего
нельзя достигнуть; деяния же человека красноречивее
всяких слов.
Благожелательные люди, стоящие даже на самых низ-
ших ступенях общественной лестницы, могут повлиять на
весь ход общественной жизни или, по крайней мере, на
некоторые сферы ее. Томас Райт и Джон Поундс не
сделали бы ровно ничего для общества, если бы ограничи-
лись одними проповедями, — первый — о принципе ис-
правления преступников, а второй — о необходимости уч-
реждения школ для бедных. Пример даже самого ничтож-
ного бедняка может иметь весьма большое значение. Вот
что говорил по этому поводу доктор Гетри, ревностный
деятель, которому Англия обязана учреждением множества
бесплатных школ для бедных: “Первое, что натолкнуло
меня заняться вопросом о бесплатных школах для бедных,
была старинная гравюра, которую я увидел в зале гости-
ницы в одном из приморских городов; гравюра эта изоб-
ражала старого башмачника, сидящего за работой и окру-
женного толпой учащихся детей. Подпись гласила, что это
был Джон Поундс, башмачник благодетель, занимающийся
обучением бедных детей, несмогря на то, что сам был беден,
и прибегавший даже к хитростям для того, чтобы замани-
вать в свою школу маленьких оборванцев. Так, например,
он привлекал их к себе, показывая горячую картофелину.
При виде этой гравюры я устыдился своего собственного
бездействия”.
Воспитание характера главным образом сводится к при-
меру. Мы бессознательно усваиваем черты, манеры, при-
вычки и мнения тех, которые нас окружают. Мудрые пра-
вила имеют, конечно, значение, но гораздо большее зна-
313
чение имеют хорошие примеры, потому что в последних
мудрость проявляется на деле, а не на словах. Хорошее
наставление и дурной пример взаимно уничтожаются.
В юности, ввиду этого, громаднейшее значение имеет
выбор товарищей. Между молодыми людьми всегда об-
наруживается влечение друг к другу и склонность усва-
ивать чужие привычки. Мистер Эджворт совершенно
справедливо замечает, что “лучше не иметь никакого
общества, чем вращаться в обществе дурном”. Лорд
Колингвуд в письме своему молодому другу говорит:
“Строго держитесь правила, что лучше быть одино-
ким, чем находиться в дурной компании. Выбирайте
товарищей, которые не хуже или которые лучше вас.
Достоинство человека определяется обыкновенно по
тому обществу, в котором он вращается”. Недаром
старинная поговорка гласит: “Скажи мне, с кем ты зна-
ком, и я скажу тебе кто ты”. Знаменитый доктор Сай-
денгем держался того мнения, что человек становится
лучше или хуже даже после каждого разговора с хоро-
шим или дурным человеком. Живописец Питер Лилей
никогда не смотрел на плохие картины, чтобы не дать
возможности своей кисти бессознательно испортиться
под влиянием дурных примеров.
Молодым людям нужно внушать, чтобы они всегда
выбирали себе товарищей из числа тех, которые отлича-
ются по возможности высокими нравственными качества-
ми. Фрэнсис Горнер, рассуждая о пользе, которую до-
ставляет нам общение с высокоразвитыми интеллигентны-
ми людьми, говорит: “Я нисколько не сомневаюсь в том,
что обязан своим умственным развитием гораздо больше
общению с высокообразованными людьми, чем книгам”.
Лорд Шилъберн (впоследствии маркиз Лансдаун) в мо-
лодости посетил знаменитого Малерба и следующим об-
разом описывает впечатление, которое произвел на него
этот человек: “Я много путешествовал и видел на своем
веку множество людей, но никто не произвел на меня столь
глубокого впечатления, как Малерб; если я сделал что-
нибудь хорошее в жизни, то исключительно под влиянием
воспоминаний о нем”. Фоуэл Бекстон всегда с большой
признательностью вспоминал о том благодетельном влия-
нии, которое имело на него семейство Герни-. “Оно дало
направление и окраску всей моей жизни, — говорил он, —
я обязан ему своим самоусовершенствованием и преуспе-
ванием в жизни”.
314
Общение с хорошими людьми никогда не проходит бес-
следно: оно оставляет в нас след, подобно тому, как одежда
путника пропитывается запахом полей и лесов, по кото-
рым он проходит. Люди, близко знавшие Джона Стер-
линга, утверждают, что он производил благодатное влия-
ние на всех, кто близко с ним общался. Многие обязаны
ему тем, что в них пробудились стремления к высшей цели;
благодаря ему они узнали самих себя и узнали, кем они
должны быть. Мистер Тренч говорил о нем: “Невозможно
было прийти в соприкосновении с этой благородной лич-
ностью и в то же время не почувствовать, что облагора-
живаешься и возвышаешься сам. Каждый раз, когда я
покидал его, у меня возникали возвышенные помыслы
и высокие стремления”. Таково могучее воздействие свет-
лой личности. Под ее влиянием мы незаметно для самих
себя возвышаемся и приобретаем привычку чувствовать
и поступать так, как она чувствует и поступает. Таково
магическое действие, производимое одним человеком на
другого.
Представители искусства также совершенствуются
благодаря общению с более даровитыми собратьями. Так,
Гайдн был впервые воодушевлен Генделем. Услышав его
игру, Гайдн сразу почувствовал пламенное желание сде-
латься композитором. Другим восторженным почитателем
Генделя был Скарлатти; впоследствии, вспоминая о вели-
ком маэстро, он набожно крестился. Истинный артист
всегда чистосердечно признает превосходство другого. Так,
Бетховен относился с глубоким благоговением к Керуби-
ни и с восторгом отзывался о Шуберте.
Пример храбрых и энергичных всегда вселяет муже-
ство и энергию в людей робких. Этим объясняются чудеса
храбрости, совершаемые людьми самыми обыкновенны-
ми, предводимыми героями. Когда Скандерберг, владыка
Эпира, скончался, то турки захотели из его костей сде-
лать амулеты, которые воодушевляли бы их на поле битвы.
Когда доблестный Дуглас вез сердце Брюса на Святую
Землю, то был однажды ночью окружен сарацинами. Не
видя спасения, он снял с груди серебряную чашу, в кото-
рой хранилось сердце героя, и, бросив ее в толпу сараци-
нов, воскликнул: “Иди вперед, как делал ты при жизни, —
я последую за тобой!” Он ринулся к тому месту, куда
упала чаша с сердцем, и пал от неприятельских мечей.
Главная польза от изучения биографий заключается в
том, что они представляют образцы характеров. Наши
315
прадеды благодаря этому продолжают жить среди нас,
точно так же, как живут дела, совершенные ими; мы всту-
паем в непосредственное общение с ними, пользуемся их
уроками, изучаем их добродетели и недостатки, следуем
их примерам. Значит, тот, кто оставил о себе добрую ела
ву, завещал потомству неиссякаемый источник блага, по-
тому что он служит образом, моделью, по которой форми-
руются характеры других людей; он вдыхает в них новую
жизнь, помогает им сделать эту жизнь плодотворной и
усовершенствовать характер. Таким образом, книга, со
держащая жизнеописания честных, хороших людей, явля
ется путеводителем для всякого человека, который стре-
мится к самоусовершенствованию. Это живое слово, это
наставник. Такая книга всегда имеет благотворное влия-
ние.
Нет сомнения, что ни один молодой человек не прочтет
без пользы для себя биографии Бекстона и Арнольда.
Подобные биографии укрепляют в человеке веру в самого
себя, показывая, кем человек может быть и что он может
совершить, поддерживают в нем надежду и возвышают
его дух. Иногда молодой человек познает в биографии
самого себя, подобно Корреджо, который сразу почувство-
вал свое призвание при созерцании произведений Мике-
ланджело. “Ия художник!” — воскликнул он. Сэр Сэмю-
эль Ромилльи признается в своей автобиографии, что на
него оказало сильное влияние чтение жизнеописания вели-
кого канцлера Франции Дагессо, составленное Томасом.
“Чтение, — говорит Ромилльи, — произвело на меня глу-
бочайшее впечатление. Деятельность и карьера этого за-
мечательного государственного мужа вдохнули в меня энер-
гию и самолюбие, открыли моему воображению новые пути
к славе”.
Франклин говорил, что обязан всему, чего он достиг в
жизни и совершил полезного, тому, что он в ранней юно-
сти прочел книгу Коттона Маттера “О благе”, содер-
жащую в себе факты, почерпнутые из жизни самого Мат-
тера. Сэмюэль Дрью сознается, что в жизни своей, в осо-
бенности же в своей практической деятельности, он следо-
вал примеру Бенджамина Франклина. Невозможно уста-
новить границы того благотворного влияния, которое мо-
жет иметь хороший пример. Отсюда проистекают те громад-
ные преимущества, которыми пользуется человек,
вращающийся в хорошем обществе и читающий хорошие
книги, из которых он может почерпнуть образцы для соб-
316
ственной жизни и деятельности. “В литературе я очень
разборчив, — говорит лорд Дедли, — и предпочитаю не-
многих, главным образом старых друзей, новым знаком-
ствам сомнительного свойства. Старые друзья — книги —
сближаются со мной все теснее. В огромном большинстве
случаев перечитывание старой хорошей книги гораздо по-
лезнее и приятнее, чем чтение новых книг”.
Иногда даже случайное чтение, исключительно для
времяпрепровождения, жизнеописания великого человека
пробуждает в читателе такие нравственные силы, о суще-
сгвовании которых он и не подозревал. Альфьери впер
вые почувствовал страсть к литературе при чтении “Жиз-
ни Плутарха”. Лойола, служа солдатом во время осады
Пампелуны и будучи опасно ранен в ногу, попросил почи-
тать какую-нибудь книгу, чтобы рассеять мысли; ему дали
“Жития святых”, и он до такой степени увлекся этим чте-
нием, что дал сам себе слово основать новый религиозный
орден. Подобно этому в Лютпере созрело твердое решение
предпринять свое великое дело после чтения книги “Жизнь
и сочинения Иоанна Гуса”. Вольф посвятил себя миссио-
нерской деятельности после прочтения “Жизни Франсуа
Ксавье”, — книги, донельзя воспламенившей Вольфа,
вызвавшей в нем пламенное желание последовать приме-
ру Ксавье. Уильям Кэри возымел мысль сделаться мисси-
онером после внимательного прочтения описания путеше
ствия капитана Кука.
Фрэнсис Горнер имел обыкновение отмечать в своей
.записной книжке все сколько нибудь выдающиеся прочи
тайные им книги: в числе прочих им были отмечены: “По-
хвальное слово Галлеру” Кондорсе, “Рассуждения” Рей-
нолдса, “Письма Бэкона” и “Воспоминания о Матыо Геле”
Бернета. Чтение последней книги, содержащей пример
невероятного трудолюбия, по словам Горнера, исполнило
его энтузиазма. О “Похвальном слове Галлеру” Кондорсе
он говорит: “Читая о таких людях, я всегда испытываю
какой то душевный трепет, который не знаю чем объяс-
нить: благоговением, честолюбивыми помыслами или со-
знанием своего собственного бессилия”. По поводу “Рас
суждений” Рейнолдса Горнер высказывает следующее: “Эта
книга вместе с сочинениями Бэкона сильнее всего подви-
нула меня вперед на пути саморазвития. Рейнолдс при-
надлежит к числу тех немногих гениев, которые поведали
миру о том, каким образом они шаг за шагом достигли
величия и славы. Великое значение, которое он придает
317
трудолюбию, приводит читателя к убеждению, что гений
является чем-то скорее приобретенным, чем врожденным;
при этом Рейнолдс столь искренне преклоняется пред вся-
ким превосходством, что, читая его книгу, невольно вооду-
шевляешься стремлением к неутомимому труду”. Сам Рей-
нолдс приписывает свое первоначальное стремление по-
святить себя живописи чтению жизнеописания одного
художника, составленного Ричардсоном. Гвейдон же, в
свою очередь, подобно Горнеру, воодушевился жизнеопи-
санием Рейнолдса. Таким образом, выдающаяся деятель-
ность одного человека служит воодушевляющим приме-
ром для других, и люди, прилагающие к делу столько
труда, сколько те, которых они избрали своими образ-
цами, в большинстве случаев достигают таких же резуль-
татов. Так образуется бесконечная цепь примеров и об-
разцов, изучение которых вызывает подражание в
грядущих поколениях.
Самое верное условие успешного труда состоит в том,
чтобы трудиться охотно. Охота к труду — вот привычка,
которую прежде всего следовало бы привить молодым
людям. При этом условии исчезают все препятствия, ка-
жущиеся непреодолимыми; трудности никогда не могут
довести человека до отчаяния, потому что преодолевание
их является для него источником наслаждения. Бодрость
духа является главным условием счастья; человек, работа-
ющий охотно, кроме того, воодушевляет к труду и других,
что также доставляет ему глубокое нравственное удовлет-
ворение. Самые обыкновенные занятия получают большое
значение, как и всякий труд, которому человек отдается всей
душой, который человек исполняет с охотой, с радостью.
Юм всегда говорил, что скорее согласился бы не иметь ни-
чего и быть в хорошем расположении духа, т. е. смотреть на
вещи с их радужной стороны, чем быть обладателем име-
ния, дающего 10 000 фунтов годового дохода, и в то же
время быть в мрачном настроении. Гранвиль Шарп при своих
неутомимых трудах, посвященных облегчению участи не-
вольников, принимал участие в музыкальных вечерах в доме
своего брата; он пел, играл на флейте, на кларнете, на гобое
и даже на литаврах, когда исполнялась оратория Генделя,
он забавлялся также рисованием карикатур. Фоуэл Бек-
стон был также человеком очень веселым и любил прини-
мать участие во всех играх на вольном воздухе.
Доктор Арнольд — труженик иной области — также об-
наруживал необыкновенную бодрость духа в труде и от-
318
личался веселым характером; он всей душой отдавался делу
обучения юношества. В его биографии мы читаем следую-
щее: “Отличительным признаком Лельгемского учебно-
го округа служила замечательная бодрость духа. Каж-
дый чувствовал, что является участником какого то
великого, серьезного дела; ученики сознавали, что на них
лежат известные обязанности, что их будущее счас-
тье зависит от добросовестного исполнения их. Бла-
годаря этому учение шло поразительно успешно, и все
ученики были проникнуты глубочайшим благоговением
и пламенной привязанностью к тому, кто указал им
настоящую цель жизни, научил их ценить время и вну-
шил им любовь к труду. Все это было результатом
глубокомысленного понимания жизни, которое обнару-
живал Арнольд, его светлых, широких педагогических
взглядов и его честного и правдивого характера. Арнольд
придавал огромное значение, как индивидуальное, так и
общественное, труду. В силу этого он не отдавал пред-
почтения той или другой отрасли труда, не обнаружи-
вал столь свойственной педагогам и профессорам одно-
сторонности. Он был проникнут глубоким религиозным
убеждением, что труд является высшим назначением
человека на земле, целью, для достижения которой и даны
разнообразнейшие способности, сферой, в которой он
только и может жить и развиваться и чрез которую он
только и может достигнуть сферы высшей — на небесах?’.
Из числа многих молодых людей, которые благодаря
Арнольду стали выдающимися общественными деятелями,
можно назвать знаменитого Гудзона, именем которого на-
зван залив; спустя несколько лет после прибытия в Индию,
он в одном из писем на родину так отзывается о своем
высокоуважаемом наставнике: “Влияние, оказанное этим
человеком на нас, не может исчезнуть — оно слишком глу-
боко и плодотворно. Я его чувствую даже в Индии — этого
достаточно”.
Полезное влияние, которое честный, энергичный и тру-
долюбивый человек может иметь на окружающих и под-
чиненных, лучше всего доказывается примером сэра Джона
Синклера, которого аббат Грегоар назвал "неутомимей-
шим человеком в Европе”. Он был первоначально поме-
щиком; имение его находилось на крайнем севере Шот-
ландии, в дикой местности на берегу моря. Отец Джона
Синклера умер, когда последнему было всего 16 лет; в
столь юном возрасте ему пришлось управлять имением; в
319
восемнадцать лет он ввел значительные усовершенствова-
ния, которые мало-помалу распространились по всему
графству Кэтнес, а затем и по всей Шотландии. Земледе-
лие в то время находилось в очень отсталом состоянии;
поля не имели изгородей; почва не осушалась дренирова-
нием; мелкие фермеры Кэтнеса были столь бедны, что
сплошь и рядом не имели лошадей; самые тяжелые работы
исполнялись женщинами, и нередко фермер, у которого
околела лошадь, женился исключительно с целью восста-
новить утрату. В целой местности не было ни дорог, ни
мостов; погонщикам приходилось перебираться вплавь
вместе со стадами через реки. Почтовая дорога Кэтнеса
проходила по отвесному склону горы на высоте несколь-
ких сотен футов над морем, бушевавшим у подножия.
Сэр Джон, в то время еще очень юный, задумал про-
ложить новую дорогу по косогору Бен-Чейлт, но не
встретил сочувствия среди остальных землевладельцев,
людей очень отсталых и старых. Тогда он решил устро-
ить дорогу собственными средствами. Он собрал до 1200
рабочих и в одно утро сразу заставил их приняться за
работу; он сам руководил ею, воодушевляя всех своим
присутствием и примером, и до наступления ночи нич-
тожная, опасная тропинка для прогона овец, длиной в
6 миль, по которой едва могли пробираться лошади,
словно силой волшебства, превратилась в широкую про-
езжую дорогу. Этим Синклер подал окрестному населе-
нию замечательный пример энергии. Затем он присту-
пил к исправлению других дорог, соорудил несколько
новых мостов и построил новые мельницы; он превра-
тил пустоши в пашни и повсюду устроил изгороди. Раз-
давал небольшие премии за лучшие сельскохозяйствен-
ные продукты для поощрения фермеров. Результаты,
достигнутые им, были блестящи: он оживил этот отда-
ленный край и вдохнул новую жизнь в население край-
него севера, так что вскоре графство Кэтнес из пустын-
ной, полудикой страны превратилось в цветущую мест-
ность с прекрасными путями сообщения, образцовым
сельским хозяйством и правильно организованными
рыбными промыслами. Сначала в Кэтнес почта прихо-
дила только раз в неделю, причем корреспонденция
разносилась пешими почтальонами, но баронет Синк-
лер решил во что бы то ни стало добиться ежедневного
почтового сообщения на лошадях с Тюрсо — и он достиг
цели: благодаря его неутомимым стараниям ежеднев-
320
ное почтовое сообщение, о котором все жители Кэтнеса
мечтали уже десятки лет, наконец установилось.
Круг общеполезной деятельности Синклера стал посте-
пенно расширяться. Он заметил, что качество шерсти, со-
ставлявшей главный продукт страны, стало сильно ухуд-
шаться, и тотчас же принялся за усовершенствование этого
производства. Он учредил Британское общество овце-
водства и выписал на свой счет из различных стран до 800
штук различных пород племенных овец. Результат был
тот, что в Шотландии появилась знаменитая шевиотская
порода. Сначала овцеводы отнеслись скептически к воз-
можности разводить эту чисто южную породу на дальнем
севере. Но сэр Джон настаивал на своем, и спустя не-
сколько лет в северных графствах Шотландии насчитыва-
лось уже не менее 300 000 штук шевиотских овец. Вслед-
ствие этого ценность луговых земель возросла невероят-
но, и прежние пустоши, не имевшие никакой ценности,
теперь стали давать большой доход.
В качестве члена парламента, депутат Кэтнеса, баронет
Синклер пробыл свыше 30 лет, причем он не пропустил
почти ни одного заседания и принес родному краю огром
ную пользу. Он обратил на себя внимание тогдашнего
английского премьера Питта, который пригласил его к
себе и сам предложил свое содействие во всех предначер-
таниях Синклера. Последний заявил, что для себя лично
он ничего не желает, но просит содействия в учреждении
национального земледельческого совета. Совет этот,
благодаря неутомимой энергии Синклера и содействию
Питта, действительно был учрежден, и Синклер был из-
бран его президентом. Совет оказал огромное влияние на
улучшение сельского хозяйства Англии и превратил десятки
тысяч пустовавших акров в цветущие нивы и тучные паст-
бища. Немало также Синклер содействовал подъему
рыбного промысла; в Тюрсо и Уикке им были основаны те
обширные рыбопромышленные предприятия, которые про
цветают и доныне. Много лет подряд он настаивал на за-
крытии Уиккской гавани, и наконец его совету вняли — и
тогда уиккские рыбные промыслы стали одними из самых
обширных на земном шаре.
Сэр Джон всякому делу отдавал всю свою энергию; он
побуждал к деятельности людей инертных, ленивых, обо
дрял и принимал самое деятельное участие во всех делах.
Когда ожидалось нашествие, он предложил Питту, что
соберет за свой счет отряд. Вернувшись на север, он со-
ИС. Смайле
321
брал батальон в 600 человек, вскоре возросший до 1000;
это было образцовое войско волонтеров, воодушевленное
благородным патриотическим пылом. Командуя этим пол-
ком, расположившимся лагерем в Абердине, Синклер в то
же время состоял директором Шотландского банка, пре-
зидентом Общества овцеводов, судьей в Уикке, директо-
ром Британского рыбопромышленного общества, членом
парламента и президентом комитета земледелия. Несмотря
на все эти многосложные занятия, он все же находил еще
время писать книги по различным специальным отраслям
знания. Когда в Англию прибыл Реш, американский по-
сол, то он осведомился у Кука, какое лучшее сочинение
по земледелию, и тот указал ему на книгу Джона Синк-
лера; когда же он обратился к лорду-казначею с просьбой
указать ему лучшее сочинение о финансовом состоянии
Великобритании, то тот указал ему также на сочинение
Синклера по этому предмету, озаглавленное “История госу-
дарственных доходов”. Но величайшим памятником его
неугомонного трудолюбия является обширный трактат
“Статистическое обозрение Шотландии” в 21 томе — ка-
питальнейшее из сочинений, какие когда-либо появлялись
в печати. Он неутомимо работал над ним 8 лет; за это
время им было получено до 20 000 писем, содержащих
сообщения по вопросам, обсуждаемым в этой книге. Всю
прибыль от продажи издания Синклер предоставил в пользу
Общества попечения о бедных детях духовного звания в
Шотландии. Появление этой книги имело весьма важные
практические последствия, так как в ней наглядно излага-
лись все недостатки современного социального строя Шот-
ландии. Так, немедленно были уничтожены некоторые
феодальные права шотландских лордов; было увеличено
жалованье приходским священникам и сельским учителям;
были приняты меры к улучшению сельскохозяйственной
культуры Шотландии. Сэр Джон в виду, столь необычай-
ного успеха, задумал составить подобный же трактат для
всей Англии, но уже официальный; но архиепископ Кен-
терберийский не дал своей санкции, опасаясь, что может
пошатнуться десятинное право англиканского духовенства,
и таким образом, дело это не могло осуществиться.
Замечательным примером необычайной энергии Синк-
лера может служить его участие в устранении серьезного
экономического кризиса в нескольких промышленных
округах. В 1793 г. застой в торговле, вызванный войной,
повлек за собой бесчисленные банкротства; многие из
322
первых домов Манчестера и Глазго прекратили производ-
ство. В рабочем классе началось брожение. Тогда Синк-
лер, ясно понимая, что все дело в отсутствии кредита, так
как застой этот, очевидно, только временный, представил
в парламент проект, в котором предлагал немедленно
выдать наиболее солидным промышленникам 5 000 000
фунтов под обеспечение товарами. Проект этот был при-
нят парламентом. Но так как прежде чем вступить в силу
он должен был подвергнуться еще оформлению и разным
другим проволочкам, а дело решительно не терпело отла-
гательства, то Синклер на следующее же утро после воти-
рования проекта занял у лондонских банкиров под свою
личную ответственность 70 000 фунтов и тотчас же ссудил
наиболее нуждающихся в кредите негоциантов. На другой
день Питт, встретив Синклера в парламенте, выразил со-
жаление, что деньги не могут быть реализованы раньше,
как через неделю. “Часть денег отправлена в Манчестер и
Глазго уже со вчерашней почтой”, — ответил Синклер.
Питт был до такой степени поражен, что не мог произнес-
ти ни слова. До конца жизни этот замечательный человек
неутомимо трудился для общего блага, подавая своей
жизнью и деятельностью великий пример всем окружаю-
щим и всей Англии. Лучшей наградой Синклеру было со-
знание исполненного долга, сознание, что труды его при-
несли громадную пользу людям; материальных благ он не
искал, — напротив, он совершенно расстроил свое состоя-
ние щедрой благотворительностью. Этот великий патриот
и беспримерный радетель о пользе общей был в то же
время образцовым семьянином; его сыновья и дочери, вос-
питываясь под его влиянием, сделались впоследствии людь-
ми безукоризненно честными и также проникнутыми со-
знанием долга. Сэр Джон Синклер умер восьмидесятилет-
ним старцем, окруженный любящими детьми и внуками.
Глава 13
ЗНАЧЕНИЕ ХАРАКТЕРА
Человеческий характер1 является венцом и славой
жизни. Это драгоценнейшее достояние человека,
это сокровище, благодаря которому он может завоевать у
других самое высокое мнение о себе независимо от своего
общественного положения. Характер — сила, в сравнении
с которой богатство — ничто. Этой силой можно приобре-
сти все, не возбуждая ни в ком зависти. Характер чело-
века обнаруживается во всем, и от него главным образом
1 Под характером Смайле разумеет совокупность нравственных ка-
честв человека, тогда как по обыкновенной терминологии словом
“характер” обозначают только активные свойства человеческой души.
(Прим, пер.)
324
зависят уважение и почет, которыми пользуется человек
со стороны других.
В характере полнее всего проявляется человеческая
природа; в нем обнаруживается весь нравственный облик
человека. Люди с характером во всяком благоустроенном
государстве являются главными общественными двигате-
лями, потому что лишь нравственные силы приводят в
движение общественный механизм. “Даже в битве, — гово-
рил Наполеон, — значение нравственной силы относится
к значению силы физической как десять к единице”. По-
литическое могущество, промышленность и цивилизация
народов — все зависит от индивидуального характера; на
нем же зиждется внешняя и внутренняя безопасность госу-
дарства. Законы и учреждения являются лишь продукта-
ми национального характера, слагающегося из характера
отдельных личностей, из которых состоит нация.
Если человек, сравнительно малообразованный, не об-
ладающий никакими блестящими способностями и небога-
тый, обладает твердым и благородным характером, то он
всегда будет оказывать сильное влияние на других и руко-
водить ими, — будь то в мастерской, в банкирской конто-
ре, в торговом доме, в палате лордов. Каннинг совершен-
но справедливо замечает (1801 г.): “Мой жизненный путь
определяется исключительно характером; я не желаю идти
иным путем; я убежден, что такой путь не всегда прият-
нейший, но зато самый верный”. Мы можем преклоняться
перед человеком умным и образованным; но, прежде чем
довериться ему, необходимо удостовериться, есть ли в нем
еще кое-что, кроме ума и образования. Лорд Джон Рос-
сель весьма глубокомысленно замечает; “В Англии суще-
ствует мудрое правило; прибегать в совету людей умных,
но находиться под руководством людей с характером”. Это
подтверждается блестящим примером Горнера — человека,
о котором Сидней Смит сказал, что в нем воплощены все
10 заповедей Господних. “Жизнь этого человека, — гово-
рил лорд Кокбурн, — может вдохновить любого юношу со
сколько нибудь чутким сердцем. Он умер тридцати вось-
ми лет от роду, оплакиваемый всеми, потому что не было
человека, которому он не внушил бы любви и уважения к
себе, на которого он не произвел бы благотворного влия-
ния. Ни один из членов парламента не удостаивался таких
почестей, какие воздались покойному Горнеру. Юный чита-
тель, быть может, спросит; чем он же заслужил это? Вы-
соким общественным положением? Нет: он был сыном
325
эдинбургского купца. Богатством? Нет: у него не было
лишнего шиллинга в кармане. Служебными отношения-
ми? Он служил очень недолго, да и то занимая долж-
ность очень скромную. Дарованиями? Нет: никакими осо-
бенными дарованиями он не отличался. Красноречием?
Нет: он говорил ровно, спокойно, убедительно, но без
в яких вычурных приемов и ораторских ухищрений. Изящ-
ным обращением? Тоже нет: он был только симпатичен и
приятен. Но чем же, в таком случае? Более всего — глуби-
ной чувства, трудолюбием, многими принципами и добро-
той — качествами, которые больше всего влекут нас к чело-
веку, качествами, которыми обладает множество людей,
но не все умеют пользоваться. Сила характера — вот то,
что выдвинуло эти качества и заставило признать их, но
сила эта не врожденная, — она была создана им самим. В
палате общин было много людей гораздо более талант-
ливых и красноречивых; но не было ни одного, кто пре-
восходил бы Горнера умением проявлять на деле свои нрав-
ственные достоинства, а умение это обусловливается ис-
ключительно силой характера. Горнер был создан для того,
чтобы доказать, что может совершить человек самый обык-
новенный, проникнутый лишь благожелательными побуж-
дениями и твердой волей, направленной к тому, чтобы
принести пользу другим”.
Также точно и Франклин-, он приписывает свои ус-
пехи на поприще общественной деятельности отнюдь не
своим дарованиям — ибо они были очень скромны, — но
исключительно своей правдивости, которая была обще-
известна. “Вот почему слова мои так высоко ценились
моими согражданами, — говорил он, — хотя я никогда
не отличался красноречием”. Высокие нравственные ка-
чества вселяют доверие людям всех сословий и состоя-
ний. Во время войн Фронды единственным из фран-
цузских дворян, не укрепившим своего замка, был Мон-
тень'. о нем говорили, что его личные достоинства сто-
ят целого полка конницы.
Характер, разумея под этим свойством всю совокуп-
ность нравственных свойств, является более значительной
силой, чем знания. Ум без сердца, образование без доброй
нравственности, ловкость без доброты — тоже своего рода
силы, но только направленные ко злу. У людей, обладаю-
щих ими, мы можем многому научиться, но никогда эти
люди не привлекут к себе нашей симпатии и не вызовут в
нас благоговения, подобно тому, как ловкость карманного
326
вора и удаль разбойника не могут вызвать ни симпатии,
ни благоговения.
Правдивость, честность и доброта — свойства души,
совершенно независимые от социального и материально-
го положения человека, — являются краеугольным кам-
нем его характера. Обладая ими и отличаясь к тому же
твердой волей, человек обладает сйлой непреодолимой.
Сила эта проявляется во всем; в добре, которое он делает,
в борьбе со злом, преодолении трудностей, перенесении
несчастий. Когда Колонна попал в руки своих врагов, то
они спросили его: “Где же теперь твоя сила?” — “Здесь”, —
ответил он, указывая рукой на сердце. В бедствии характер
честного и доброго человека обнаруживается особенно ярко;
все может погибнуть и изменить, но высокие душевные
качества являются даром неизменным.
Правило поведения, которому следовал лорд Эрскин —
человек непоколебимой честности и правдивый до мелоч-
ности, — заслуживает того, чтобы быть начертанным в сер-
дце каждого молодого человека: “С самых ранних лет
меня приучали слепо повиноваться голосу совести, пре-
доставляя последствия воле Божьей. Это было внуше-
но мне родителями, и я надеюсь строго следовать этому
святому правилу до могилы. До сих пор я неуклонно
следовал ему и не имею основания сожалеть, что иногда
оно требовало от меня жертв. Напротив, жертвы эти
привели меня в конце концов к благоденствию и богат-
ству, и я приложу все старания, чтобы внушить детям
моим не уклоняться от того же правила на своем жиз-
ненном пути”.
Каждый человек обязан стремиться выработать в себе
хороший характер — это должно быть главной задачей его
жизни. Уже само стремление это является залогом личного
усовершенствования и возвышает душу. Всегда полезно
преследовать возвышенный идеал, даже в том случае, когда
достижение его невозможно. “Юноша , — говорит Дизраэ-
ли, — не стремящийся вверх, будет опускаться; дух, не па-
рящий под облаками, обречен пресмыкаться на земле”.
Иногда встречаются характеры возвышенные только по
виду; но в данном случае весьма легко отличить истину от
лжи, так же легко, как настоящую монету от фальшивой.
Полковник Чартрис сказал однажды человеку безукориз-
ненной честности: “Я дал бы 1000 фунтов за ваше доброе
имя”. — “Почему?” — “Потому что я нажил бы на нем
10 000 фунтов”, — ответил плут.
327
Честность в словах и поступках — краеугольный ка-
мень истинно высокого характера. В речи, произнесенной
Веллингтоном несколько дней спустя после смерти Ро-
берта Пиля, содержится наилучшая характеристика этого
великого государственного человека: “Все вы, милорды,
хорошо знакомы с высокими нраветвенными качествами
покойного сэра Роберта Пиля. Но я знал его еще ближе,
потому что был связан с ним на поприще общественной
деятельности и, кроме того, нас связывали еще узы дружбы.
За все время моего знакомства с ним я не встречал чело-
века, правдивость и честность которого внушали бы к себе
больше доверия, или человека, в котором стремление слу-
жить общему благу было столь же искренно и неизменно.
Во все время моего многолетнего знакомства с ним я не
заметил ни разу, чтобы он не высказал самой пламенной
любви к истине, я ни разу не заметил, чтобы какое-либо
деяние его не было результатом глубокого, искреннего
убеждения в его полезности и необходимости”. Без сомне-
ния, эта правдивость, эта пламенная любовь к истине были
главными причинами могущественного влияния и силы
этого государственного мужа.
Человек всегда должен быть тем, кем он есть на самом
деле или, по крайней мере, кем он намерен быть. Когда
один американец написал Гранвилю Шарпу, что из ува-
жения к его великим добродетелям он назвал одного из
своих сыновей его именем, Шарп ответил ему: “Я прошу
вас внушить вашему сыну правило, которое свято соблю-
далось в нашей семье: всегда стараться быть тем, кем ка-
жешься. Правило это было внушено мне отцом, которому
оно в свою очередь было внушено моим дедом, человеком
безукоризненно честным и правдивым, как в частной, так
и в общественной жизни”. Всякий человек, уважающий
сам себя и ценящий уважение к себе других, всегда будет
следовать этому правилу, честно исполняя всякое пред-
принятое им дело, относясь ко всему и ко всем добросове-
стно, бесхитростно, откровенно и честно. Однажды Кром-
вель сказал Бернарду, даровитому, но не совсем добросовест-
ному адвокату: “Мне известно, что вы в последнее время
не раз кривили душой. Напрасно: это вам может повре-
дить; честность же никогда вам не повредит”. Весьма важно
также, чтобы у человека дело никогда не расходилось со
словом, иначе он никогда не внушит к себе уважения; его
словам никто не будет придавать никакого значения даже
в том случае, когда он говорит правду.
328
Честный и правдивый человек всегда поступает доб-
росовестно, как наедине, так и на виду у других. Одного
благовоспитанного мальчика спросили однажды, почему
он не положил себе в карман несколько груш в то время
как в комнате никого не было; он ответил: “Да я сам был
в комнате, и мне не хотелось видеть, что я поступаю гадко”.
Добросовестность, привитая с детства, является не
только пассивным предохранительным средством от зла,
ио и великой активной силой, регулятором всей жизни.
Без этого регулятора характер человека становится
шатким, легко поддающимся искушению; человек же,
совершающий неблаговидные и бесчестные поступки, по-
степенно теряет чувство собственного достоинства и
начинает презирать самого себя. Совершенно безразлич-
но, обнаружен ли проступок или остался незамеченным,
удалось ли бесчестное деяние или нет, самый факт со-
вершения его налагает на человека неизгладимый отпе-
чаток — и человек становится не тем, кем был раньше.
Его душевный мир исчез, он ощущает вечное беспокой-
ство, обусловленное упреками совести — этого недрем-
лющего стража нашей души.
Характер человека формируется главным образом по-
средством усвоения и выработки хороших привычек. Че-
ловек, так сказать, совокупность привычек, и привычка —
вторая натура. Метаспгазио справедливо замечает: “В
человеческом роде все привычка”. Бутлер в своей “Ана-
логии” говорит: “Физические, телесные привычки приоб-
ретаются внешними упражнениями; также точно и духов-
ные нравственные привычки приобретаются внутренним
упражнением, то есть систематическим осуществлением
мыслей и чувств; таким образом, в человеке путем упраж-
нений могут выработаться покорность, правдивость, спра-
ведливость и милосердие”. Рассуждая о значении воспи-
тания и примера, лорд Брум высказывает: “Привычка —
могучая сила, на которую одинаково рассчитывают как
законодатели, так и школьные учителя; в силу привычки
все становится легким; трудным делается только то, что
не вошло в привычку”. Если человек привык к трезвости,
то пьянство для него невыносимо; если человек привык к
осторожности, то всякий легкомысленный поступок тот-
час же вызовет в нем внутренний протест. Поэтому нужно
зорко следить за тем, чтобы в человеке с детства не укоре-
нялось дурных привычек, которые всегда находят себе
скрытую лазейку в слабости нашего характера. Гораздо
329
труднее привить себе добрые начала впоследствии, чем
выработать их постепенно путем упражнения.
Раз выработанная привычка действует уже совершен-
но бессознательно, помимо воли и без усилий; только когда
мы сопротивляемся ей, мы можем почувствовать, какую
могучую власть она приобрела над нами. Привычка вна-
чале кажется нам ничтожной паутиной, которую ничего
не стоит разорвать; но, раз укоренившись, она становится
железной цепью. Также точно мелочи повседневной жиз-
ни кажутся нам пустяками, подобно снежинкам, мягко и
нежно падающим одна за другой; но, накопившись, эти
мягкие снежинки превращаются в страшные лавины.
Собственное достоинство, самопомощь, прилежание,
трудолюбие и честность — все это привычки, но не убеж-
дения. В действительности же и то, что мы называем убеж-
дениями или принципами, не что иное, как привычки: убеж-
дение с внешней стороны — фраза, с внутренней же — при-
вычка к известному образу мыслей, хорошему или дурно-
му. Чем старше мы становимся, тем больше все действия
наши приобретают сходства с действиями роковыми, не-
избежными; тут-то и сказываются те цепи, которые мы
сами сковали себе смолоду.
Едва ли значение привития хороших привычек путем
воспитания может быть преувеличено. Чем моложе воз-
раст, тем легче они прививаются и, раз укоренившись,
сохраняются на всю жизнь; подобно буквам, вырезанным
на коре деревца, они разрастаются и углубляются все боль-
ше и больше. “Приучите ребенка идти по известному пути,
и он не уклонится от него до глубокой старости”. Во вся-
ком начале содержится вместе с тем и конец; первыми
шагами на пути жизни определяется уже направление и
конечная цель странствия. “Се n’est que le premier pas
qui coute” (только первый шаг труден), — говорят фран-
цузы. “Помните, — сказал лорд Коллингвуд одному юноше, —
что к тому времени, как вам минет 25 лет, у вас должен
быть совершенно установившийся характер, которым оп-
ределится вся ваша дальнейшая жизнь”. Так как с летами
привычка усиливается, а характер становится все более
устойчивым, то всякая перемена в направлении избранно-
го пути делается крайне затруднительной. Отучиться от
чего-нибудь гораздо труднее, чем вновь выучиться чему-
нибудь; по этой причине один греческий музыкант-флей-
тист брал двойную плату с тех учеников, которые раньше
учились у другого учителя. Отделаться от старой привыч-
330
ки иногда чрезвычайно трудно, гораздо труднее, чем
выдернуть старый зуб. Попробуйте исправить лентяя, мота,
пьяницу — и вы убедитесь, что в большинстве случаев ваши
усилия будут тщетны, потому что привычка входит в плоть
и кровь человека и вырвать, уничтожить ее почти невоз-
можно’. Линч справедливо замечает: “Самая лучшая при-
вычка — это привычка развивать в себе хорошие привыч-
ки”.
Даже счастье человека может сделаться привычкой, ибо
видеть вещи в розовом или мрачном свете — дело привыч-
ки. “Привычка все видеть в розовом свете, — юворил Джон-
сон, — стоит дороже 1000 фунтов годового дохода”. Чело-
век обладает возможностью в значительной мере приучить
свою волю к тому, чтобы она придавала его мыслям свет-
лый колорит и побуждала их видеть во всем скорее хоро-
шие, чем дурные стороны. В этом смысле мы и высказали,
что счастье в значительной мере является делом привыч-
ки. Весьма понятно, что подобная привычка важнее все-
возможных талантов, знаний и умений.
Дневной свет может проникнуть через самые узкие щели
в комнату; подобно этому характер человека обнаружива-
ется в мелочах. Ежедневная жизнь — вот школа, в кото-
рой вырабатывается характер и в которой он проявляет
свои хорошие и дурные привычки. Резче всего характер
обнаруживается в нашем обхождении с другими людьми.
Вежливое и уважительное отношение к высшим, равным
и низшим всегда является источником удовольствия; оно
нравится другим, потому что свидетельствует об уваже-
нии, которое мы к ним питаем; но еще гораздо более удо-
вольствия оно доставляет нам самим. Каждый человек в
значительной мере может быть собственным наставником
в хорошем поведении, как и во всем остальном; он может
быть вежливым и ласковым, не имея ни одного пенни в
кармане. Любезность в обществе подобна солнечному све-
ту, который дает колорит всей природе; она действует на
людей несравненно глубже и благотворнее, чем крик или
сила. Она идет своей дорогой покойно и неуклонно, по-
добно ростку, который пробивается сквозь глыбы земли
без всякого насилия — простым постоянством роста.
Даже ласковый взгляд доставляет удовольствие, а не-
редко и счастье. В одном из своих писем Робертсон гово-
1 Если условия жизни радикально меняются, то меняются и привыч-
ки, как мы полагаем.
331
рит об одной леди, сообщившей ему, что он одним ласко-
вым взглядом, который обратил на бедную девушку по
выходе из церкви после произнесенной им воскресной
проповеди, доставил этой девушке истинное наслаждение
и вызвал у нее слезы умиления: “Какой урок! Как легко
осчастливить других! Я припоминаю этот день: я выходил
из церкви, преисполненный тяжелых чувств, и мой взгляд,
действительно, упал на бедную девушку. И что же? Ока-
зывается, что он облегчил ее горе и на время успокоил ее
сердце”1.
Нравы и поведение дают окраску всей жизни и гораз-
до важнее законов, которые впрочем являются их резуль-
татами. Законы касаются нас лишь в тех или иных отно-
шениях, но нравы и обычаи составляют самую суть жиз-
ни, воздух, которым мы дышим и без которого обойтись
не можем. Хорошие манеры, как говорится, суть ни боль-
ше ни меньше, как результат хорошего поведения. Благо-
желательность, проявляющаяся в вежливости, является
самым главным элементом человеческих отношений. “Веж-
ливость, — говорила леди Монтегю, — ничего не стоит, но
ею можно все купить”. Ласковость, доброта могут быть
выработаны во всяком человеке только путем воспитания
и самовоспитания. “Завоевывайте сердца людей, — гово-
рил Борлейф королеве Елизавете, — и все кошельки их —
ваши”. Если бы люди давали более воли своим добрым
побуждениям и не ставили себе искусственных преград,
то общественное благополучие неимоверно усилилось бы.
Условные формы и рознь интересов являются главными
препятствиями для проявления благожелательных инстинк-
тов человека.
Манеры служат украшением поступков; существует
известная манера сказать ласковое слово или сделать доб-
рое дело, при которой они приобретают гораздо большую
силу. Все, что делается, или, по крайней мере, имеет вид,
что делается без любезности, заглушает в людях чувство
признательности. Грубые манеры, которыми некоторые
даже гордятся, делают людей невыносимыми в обществе,
хотя они и обладают бесспорно хорошими качествами и
даже добродетелями. Едва ли человек, постоянно подни-
мающий нос, оскорбляющий ваше самолюбие и находя-
щий удовольствие в том, что говорит вам неприятные вещи,
может кому-нибудь понравиться, как бы умен и честен он
1 Жизнь и переписка Робертсона. Т. 1.
332
ни был, точно также и человек, который в каждой фразе,
им произнесенной, дает почувствовать свое превосходство,
нередко мнимое. В то время как Абернети хотел полу-
чить место врача в больниц Св. Варфоломея, ему при-
шлось столкнуться с подобного рода типом — богатым куп-
цом, который был и директором больницы. Увидя Абер-
нети, входящим в его магазин, он тотчас подумал, что тот
пришел просить его протекции. “Я догадываюсь, сэр, —
сказал он, — что вы пришли с тем, чтобы заручиться моим
голосом в столь решительный момент вашей жизни”. На
это Абернети, вообще не любивший нахалов, резко отве-
тил: “Нет, совсем не хочу. Дайте мне винных ягод на одно
пенни. Да скорее заверните. Мне некогда”.
Развитие хороших манер совершенно необходимо для
всякого человека, которому приходится иметь деловые
отношения с другими людьми, хотя всяческое утрирова-
ние в этом отношении вполне предосудительно и смешно.
Приветливость и хороший тон могут даже считаться глав-
ными условиями преуспевания человека, занимающего
сколько-нибудь выдающееся положение в обществе; отсут-
ствие этих качеств нередко парализовало результаты при-
лежания, добросовестности и честности. Несомненно, по-
падаются, хотя и редко, люди, которые не обращают ни-
какого внимания на внешние стороны других и смотрят
только на главные достоинства человека, но в общем люди
вовсе не так снисходительны, и обыкновенно мнение о
человеке слагается по производимому им внешнему впе-
чатлению.
Другой способ проявления истинной благовоспитанно-
сти состоит в уважении к мнениям других. Недаром гово-
рят, что догматизм есть глупость, доведенная до крайних
пределов; худшая же форма, в которой проявляется эта
антипатичная черта, заключается в нетерпимости и само-
мнении. Пусть люди различаются между собой, пусть
расходятся во мнениях и спорят: как бы они ни расходи-
лись и ни спорили, они не должны ни на словах, ни в
жестах выходить из пределов приличия и вежливости.
Резкое слово, дерзость иногда подобны ударам и причи-
няют нравственные раны. Странствующий проповедник
евангелического союза в одной из своих проповедей, про-
изнесенных в Уэльсе, говорил: “Туманным утром бродил
я однажды между скал. Вдруг я заметил издали какое-то
движущееся тело на склоне скалы; оно показалось мне
столь безобразным, что я принял его за чудовище; при-
333
близившись, я убедился, что это человек; подойдя совсем
близко, я узнал в нем своего родного брата”. Иногда чужое
мнение сразу кажется нам нелепым и безобразным; но если
мы внимательно вникнем в него, то нередко окажется, что
оно вовсе не расходится с нашим собственным.
Природная благовоспитанность, то есть протекающая
из врожденной доброты и любви к ближнему, обнаружи-
вается в людях всех сословий и состояний. Простой ремес-
ленник может обладать ею так же, как священник и лорд.
Физический труд вовсе не неизбежно связан с грубыми
манерами, да и вообще нет такой профессии, которая делала
бы их необходимыми или даже извинительными. Во мно-
гих европейских странах вежливость является отличи-
тельной чертой национального характера, что несомнен-
но обусловливается высоким состоянием культуры и об-
щественных учреждений. Природа в большей или мень-
шей степени наделила всех, знатных и простых, богатых и
бедных, одним из величайших душевных даров — благо-
родством. Истинное джентльменство без великодушия и
благородства немыслимо, и никакие сословные преиму-
щества не создадут его. Роберт Бёрнс однажды получил
выговор от молодого эдинбургского лорда, с которым он
гулял, за то, что поклонился на улице простому фермеру.
“Я кланяюсь не платью, а человеку, который в него одет.
Что касается этого человека, то он, поверьте, стоит нас с
вами”.
Уильям и Чарльз Гранты были сыновьями фермера в
Инвернесшире, совершенно обнищавшего вследствие на-
воднения, которым размыло даже его участок земли.
Фермер со своими двумя сыновьями отправился куда глаза
глядят; они прибыли в окрестности Бюри в Ланкашире. С
высоты холма близ Уолмсли они рассмотрели расстилав-
шуюся перед ними долину, пересекаемую извилистой реч-
кой Ирвелл. Местность эта была им совершенно незна-
кома, они не знали, куда направиться дальше. Они реши-
ли идти по направлению брошенной палки; таким образом
они достигли близлежащей деревни Рамсботем, где нашли
работу на ситценабивной фабрике, причем Уильям был
принят туда учеником. Все трое отличались прилежани-
ем, трезвостью и строгой честностью, чем и обратили на
себя внимание нанимателей. Постепенно подвигаясь вперед,
оба брата с течением времени сами сделались хозяевами,
достигли богатства и почета. Их ситцебумажные и ситце-
набивные фабрики давали заработок нескольким десят-
334
кам тысяч рабочих и оживили целую местность. Братья
Грант уделяли также значительную часть своих доходов
на дела общественной благотворительности: они воздвига-
ли церкви, основывали школы, больницы и вообще забо-
тились о материальном и нравственном благосостоянии
рабочего класса, из которого сами вышли. Впоследствии
они воздвигли на вершине холма близ Уолмсли высокую
башню в память того случайного события, которое реши-
ло их судьбу. Братья Грант приобрели обширную извест-
ность в виду своей щедрости и благотворительности; гово-
рят, что они послужили Диккенсу прототипами для
характеров братьев Чирайбл. Следующий случай весьма
метко характеризует этих прекрасных людей. Один из
манчестерских коммерсантов напечатал пасквиль, направ-
ленный против фирмы “Братья Грант”, в особенности про-
тив старшего брата Уильяма. Прочтя этот пасквиль, Уильям
заметил, что придет время, когда этот человек раскается.
Когда автору сообщили об этом, он сказал: “Еще бы! Он
думает, что я когда-нибудь сделаюсь его должником. Но
он ошибается: этого никогда не случится”. Но в торговом
мире никто не может предвидеть, чьим должником он ока-
жется. Пасквилянт обанкротился и был лишен права тор-
говли до тех пор, пока не представит двух поручителей из
числа самых крупных коммерсантов, каковыми в крае были
братья Грант. Но заручиться их поручительством ему ка-
залось делом совершенно невозможным; тем не менее бед-
ственное положение семьи заставило его обратиться к ним
с покорнейшей просьбой. Он явился к Уильяму Гранту,
которого выставил в смешном виде в пасквиле и, рассказав
ему о своем бедственном положении, попросил поручи-
тельства. “Вы однажды написали на нас пасквиль, — ска-
зал Грант и к величайшему удивлению просителя подпи-
сал документ. — Мы взяли себе за правило, — продолжал
Грант, — никогда не отказываться от поручительства, не-
обходимого честному купцу. О вас мы никогда не были
иного мнения”.
В глазах просителя заблестели слезы.
“Видите, я был прав, — продолжал Грант, —говоря, что
придет время, когда вы раскаетесь в своем памфлете. Этим
я не хотел сказать, что мы вам отомстим — нет: я был
только глубоко убежден, что со временем вы узнаете нас
покороче и пожалеете о том, что оскорбили нас”. — “Вы
правы! Я глубоко раскаиваюсь”. — “Хорошо, хорошо —
теперь вы нас знаете. Но, скажите, что же вы намерены
335
предпринять?” Бедный купец объяснил, что у него есть
друзья, которые ссудят его деньгами, как только он предъя-
вит им полученное поручительство. “Но как же вы теперь
живете? ”
Купец объяснил, что отдал все до последнего фартинга
своим кредиторам и что семья его терпит нужду даже в
самом необходимом. “Добрый коллега, — сказал Грант, —
этого не должно быть. Будьте так добры, передайте вашей
жене вот эти 10 фунтов от меня. Вы сами не падайте духом;
уверяю вас, что вы снова встанете на ноги и займете свое
прежнее положение среди нас”.
Подавленный чувствами благодарности и раскаяния,
купец не мог произнести ни слова: он выбежал из ком-
наты, заливаясь слезами, как ребенок.
Истинным джентльменом можно считать только чело
века с возвышенными чувствами. Понятие “джентльмен”
имеет большое значение во всех слоях общества. Быть
джентльменом — великое достоинство, которое не приоб-
ретается никакими титулами; оно не заключается в изящных
манерах, но исключительно в высоких нравственных ка-
чествах. Псалмопевец говорит, что человек праведной
жизни “идет не спотыкаясь, трудится по совести и хранит
истину в сердце своем”. “Джентльмен всегда остается джен
тльменом, — сказал старинный французский генерал, об
ращаясь к шотландскому полку в лагере под Русильоном,
— он всегда проявляет себя, при всяких обстоятельствах,
даже в минуту опасности”.
Истинный джентльмен прежде всего отличается чув-
ством собственного достоинства. Он ценит себя, но не
столько за то, за что его ценят другие, сколько за те
качества, которые он сам видит в себе; при оценке соб-
ственных достоинств он внемлет исключительно внут-
реннему голосу. Уважая самого себя, он в силу этого
уважает и в других хорошие качества и ценит их. Чело-
вечество для него святыня; отсюда его доброта, мило-
сердие, снисходительность, ласковость и вежливость.
Путешествуя по Канаде в сопровождении индейцев, лорд
Эдвард Фицджеральд увидел женщину, изнемогавшую
под тяжестью ноши, тогда как муж ее шел рядом ничем
не обремененный. Лорд Фицджеральд тотчас же взва-
лил на себя ношу женщины — прекрасный образчик того,
что французы называют politesse de соеиг (сердечная
вежливость) — качество присущее каждому истому джен-
тльмену.
336
Истый джентльмен очень чуток ко всему, что касается
вопросов чести, и строго следит за своими поступками. Он
высоко держит знамя честности в словах и делах. Всякие
отступления, виляния и колебания ему чужды: он всегда
честен, добросовестен и чистосердечен. Он всегда идет пря
мой дорогой. Если он раз сказал “да”, то это закон; слово
“нет” он произносит также только тогда, когда искренно и
глубоко убежден. Джентльмена нельзя подкупить; только
люди, лишенные всяких нравственных устоев, торгуют
своими убеждениями. Когда честный Ганвей был ко-
миссаром в интендантстве, он решительно отказывался
от всяких подарков и приношений со стороны постав
щиков, доказывая тем, что относится к своей службе,
как к священному долгу. Подобная же черта наблюда-
лась также в Веллингтоне. Вскоре после битвы при Ассе,
однажды утром первый министр гайдерабадского двора
явился к нему с целью тайно узнать, какие земли и ка
кие выгоды достанутся на долю его повелителя на осно
вании договора между маграттскими раджами и низа
мом; за сообщение этой тайны царедворец предложил
Веллингтону сумму приблизительно равную 100 000
фунтов. Посмотрев на него спокойно несколько секунд,
Веллингтон спросил: “По-видимому, вы человек, кото-
рому можно доверить тайну?” — “Конечно!” — воск-
ликнул индус. “И я тоже!” — сказал, улыбаясь, Вел-
лингтон и выпроводил царедворца. К чести Веллинг-
тона служит то, что он, имея полную возможность со
ставить огромное состояние в Индии, вернулся в Анг-
лию сравнительно бедным человеком.
Подобное же благородство мыслей обнаруживал и род-
ственник Веллингтона, маркиз Уэлслей, который однажды
наотрез отказался от подарка в 100 000 фунтов, предло-
женного ему директорами Ост Индской компании после
победы при Мизоре. “Приняв ваше подношение, я счел
бы свою независимость утраченной. Я забочусь только о
благе армии. Лучше позаботьтесь о ее нуждахэто будет
лучшим для меня подарком”.
Сэр Чарлз Непир также отверг все драгоценные под
ношения, которые ему предлагали в Индии. Он решитель
но отказался от всех подарков, которые преподносили ему
туземные владыки, и поэтому имел полное право сказать:
“Бесспорно, я мог бы нажить не меньше 30 000 фунтов со
времени моего пребывания в Синде; но до сих пор руки
мои остаются чистыми”.
337
Богатство и знатность вовсе не составляют необходимых
аксессуаров джентльменства. И бедный человек может быть
истым джентльменом — по образу мыслей и по своей жиз-
ни. Если он честен, правдив, добросовестен, воздержан,
вежлив, энергичен, трудолюбив и уважает свое человечес-
кое достоинство, то он джентльмен. Бедный мудрец, во
всяком случае, неизмеримо выше богатого купца. Первый,
говоря словами апостола Павла, “ничего не имея, владеет
всем”, второй же, владея всем, ничего не имеет. Первый
надеется на все и ничего не боится; второму не на что
надеяться, но приходится опасаться за все. Только бед-
ный разумом истинно беден. Тот, кто все потерял, но
сохранил мужество, доброту, надежду, добродетель и
самоуважение — всегда богат и всегда остается джен-
тльменом.
Случается, что и под рубищем скрывается благород-
ный честный характер. Приведем старинный, но в то же
время прекрасный пример. Когда река Эч неожиданно
выступила из берегов, то напором воды снесло мост близ
Вероны; уцелела только центральная арка, на которой стоял
дом. Из окон его неслись крики о помощи, потому что
сваи, видимо, уже начинали поддаваться напору воды. “Сто
луидоров тому, кто спасет несчастных!” — сказал стояв-
ший на берегу граф Спелъверини. Из толпы выделился
молодой поселянин, вскочил в лодку и направился к поги-
бавшим. Он достиг уцелевшей части моста, принял в лод-
ку семью и доставил ее благополучно на берег. “Вот ваши
деньги, храбрец!” — сказал граф. “Нет, — ответил поселя-
нин, — я не продаю своей жизни. Отдайте деньги этим
бедным людям, которые, несомненно, в них нуждаются”.
В этом поступке проявился истинный джентльмен, хотя и
в образе простого поселянина.
Торнбеллъ в своем сочинении “Австрия” приводит
рассказ об императоре Франце, весьма метко характери-
зующий политические нравы страны: «В то время как в
Вене свирепствовала холера, император с одним из своих
адъютантов ходил по улицам города и предместий. На-
встречу им попались 2 человека, несшие на носилках по-
койника, никем не сопровождаемого. Оказалось, что
бедняга умер от холеры и родственники побоялись прово-
дить его до могилы, опасаясь заразиться. “Так мы займем
их место, — сказал император, — каждому из подданных
моих должен быть отдан последний долг”. И он проводил
338
покойника до могилы, где с обнаженной головой простоял
все время, пока совершался обряд похорон».
Помимо этого, джентльмен должен любить правду. Он
всегда должен помнить, что правда выше всего, что это —
основа, сущность человеческой жизни. Лорд Честерфилд
говорил, что преуспевание в жизни зависит от правдивос-
ти человека. Герцог Веллингтон в письме к Келлерману,
по поводу военнопленных, с которых взяли честное сло-
во, замечал, что английские офицеры, помимо храбрости,
отличаются еще одним высоким качеством — верностью
своему слову. “Когда английский офицер, — говорил он, —
дал честное слово не бежать, то будьте уверены, что он
сдержит его. Не сомневайтесь: слово английского офицера
вернее всякой стражи”.
Истинное мужество обыкновенно идет рука об руку с
благородством. Человек мужественный всегда великоду
шен и сострадателен; он никогда не бывает мстителен и
жесток. Франклин очень метко замечает о своем друге
Парри'. “Это человек, который никогда не поворачивается
спиной к опасности, но в то же время он боится убить
комара”. Замечательная черта характера была проявлена
одним французским офицером при кавалерийской схват-
ке у Эльбодены, в Испании. Он бросился с обнаженным
палашом на сэра Фелътона Гарвея, но заметив, что у того
оторвана одна рука, мгновенно остановился, отсалютовал
Гарвею и помчался дальше. Под Корунной, в Испании,
Непир был взят в плен; он был смертельно ранен, так что
его родные и друзья не знали, остался ли он жив или
умер. Из Англии был послан на особом фрегате вестник,
чтобы узнать о постигшей его участи. Увидя на фрегате
парламентской флаг, барон Клуэ впустил вестника в гавань
и известил Нея о цели прибытия последнего. “Дайте плен-
нику повидаться со своими друзьями, — сказал Ней, — и
сообщите им, что он поправляется”. Заметив, что Клуэ
мешкает с уходом, Ней спросил: “Что же вам еще нуж-
но?” Клуэ ответил: “У него старая слепая мать в Анг-
лии...” — “Так пусть он на том же фрегате сам отправится
в Англию и утешит старуху”. В то время не только осво-
бождение военнопленных, но и обмен были строго запре-
щены, так что Ней сильно рисковал вызвать неудоволь-
ствие императора, освободив столь важного пленника; но
Наполеон вполне одобрил благородный поступок своего
генерала.
339
Хотя в настоящее время нередко слышатся сетования
об упадке рыцарских, возвышенных чувств, но сетования
эти несправедливы; XIX век богат примерами высочай-
шего благородства, героизма и самоотвержения. В особен-
ности изобилует ими история индийских войн англичан.
Достаточно вспомнить имена и подвиги Нейля, Гавелока,
Утрема, Лоренса и Кемпбелла. Но и простые солдаты
доказали, что под их мундирами бьется мужественное и
благородное сердце. Из Агры, где было столько раненых
и изувеченных в стычке с неприятелем, все они были от-
правлены в форт и поступили на попечение благородных
леди, исполнявших обязанности сестер милосердия. И что
же? Эти суровые воины оказались кроткими, добродуш
ными агнцами; в течение нескольких недель никто из них
не обмолвился ни одним словом, могущим шокировать или
нарушить приличие. В лазаретах Скутари наблюдалось то
же самое, где раненые благоговели перед самоотвержен
ной леди Найтингейл.
Мужество и самоотверженность, обнаруженные эки-
пажем “Биркенгида” при гибели этого судна близ бере
гов Африки 27 февраля 1852 г., также доказывают, что
рыцарские чувства вовсе не исчезли. Судно имело на
борту 472 мужчин и 166 женщин и детей. Мужчины
отправлялись на службу в различные полки на мыс
Доброй Надежды; это были большей частью новобранцы.
В 2 часа ночи, когда все еще спали, судно наскочило на
подводную скалу, которая пробила его дно, так что
гибель была неизбежна. Забили тревогу, и в четверть
часа все стояли в строгом порядке на палубе. Раздалась
команда: “Спасать женщин и детей!” Беспомощные
создания были тотчас же посажены в спасательные лод
ки. Когда последние удалились на значительное рассто-
яние от судна, раздалась новая команда: “Все умеющие
плавать — за борт! Плыть вослед лодкам!” Но в то же
мгновение шотландский капитан Райт воскликнул:
“Нет! Если вы это сделаете, то лодки погибнут!” И никто
не тронулся с места, никто не произнес ни единого слова,
несмотря на то, что не было никакой надежды на спасе-
ние. Ничье сердце не содрогнулось. Эта отважная толпа
героев погибла молча, с радостным сознанием испол
ненного долга. Спаслись очень немногие, в том числе и
капитан Райт. Честь и слава этим мужественным, бла-
городным людям! Примеры подобной самоотверженности
340
не изглаживаются временем, но вечно живут в сердцах
потомков.
Существует много признаков, по которым можно уз-
нать истого джентльмена; но одним из вернейших явля-
ется то, как он относится к подвластным ему людям; как
человек относится к женщинам и детям; как офицер обра-
щается с солдатами, хозяин — с прислугой, учитель — с
учениками, начальник — с подчиненными. Ласковость,
деликатность и снисходительность, проявляемые в по-
добных случаях, могут служить бесспорными доказатель-
ствами истинно джентльменского характера.
Ламотт проходил однажды сквозь толпу и насту-
пил на ногу молодому человеку; тот ударил его по лицу.
“Вы пожалеете об этом, — сказал Ламотт, — когда узна-
ете, что я слепой”. Человек, обижающий тех, кто не
может ему воспротивиться, не джентльмен. Истый джентль-
мен никогда не пользуется своей властью во вред другим
и никогда не дает ее почувствовать тем, которые нахо-
дятся от него в зависимости. Он скорее сам потерпит
обиду, чем причинит ее другим. Он снисходительно от-
носится к недостаткам других, к их заблуждениям; он
не презирает тех, которым не удалось подобно ему пре-
успеть в жизни. Он никогда не хвалится своим богат-
ством, своим званием, своими способностями. Его не
ослепляет успех и не обескураживает неудача. Он не
навязывает своих взглядов другим, хотя и не скрывает
их, когда нужно. Он оказывает благодеяния без всякой
надменности. Вальтер Скотт сказал однажды о лор-
де Лотсене: “ Вот человек, от которого можно принять
благодеяние, — таких немного в наше время”.
Лорд Четем справедливо заметил, что истинное джентль-
менство заключается в том, что человек всегда должен
предпочитать других самому себе. Сохранился рассказ о
великодушном Ральфе Аберкромби: смертельно раненый
в битве при Абукире, он был перенесен на корабль; под
голову ему положили солдатское одеяло, чрезвычайно
жесткое. Аберкромби спросил, что это за подушка; ему
ответили, что это солдатское одеяло. “Чье же оно? — спро-
сил он, — кому именно оно принадлежит?” — “Рядовому
Дункану Ройю, 24-го пехотного полка”. — “Не забудьте к
ночи отдать одеяло Дункану Ройю”. Итак, на смертном
одре этот великодушный генерал не хотел лишить удобства
простого солдата.
341
Фуллер следующим образом характеризует истинного
джентльмена, говоря о великом адмирале Фрэнсисе Дрей-
ке: “Он ведет праведную жизнь, всегда справедлив и всегда
верен своему слову; он всегда снисходителен к тем, кото-
рые от него зависят, и ненавидит леность больше всего на
свете; в делах своих он никогда не рассчитывает на других;
пренебрегая трудностями и опасностями, он всегда явля-
ется первым там, где требуется мужество, знание дела,
трудолюбие и энергия”.
Глава 14
РУССКИЕ ДЕЯТЕЛИ
Из всего предыдущего читатели могли наглядно убе-
диться, что везде и всюду значительные резуль-
таты в жизни, как общественной, так и частной, достига-
ются не иначе, как путем личной энергии, предприимчивос-
ти, трудолюбия, преданности делу и настойчивого пресле-
дования намеченной цели. В какие бы благоприятные усло-
вия ни был поставлен человек, — в действительности он
достигает только того, чего способен достигнуть, и весьма
нередко эти благоприятные условия являются скорее по-
мехами, потому что не дают развиться энергии и твердой
воле — главным душевным качествам, от которых зависит успех.
Таков общий вывод, к которому приводит чтение пре-
дыдущих глав. Но не забудем, что Смайле — англичанин,
343
то есть представитель нации, которая начала жить лет на
700 раньше России. Приводимые им примеры великих тру-
жеников и замечательных дельцов — западноевропейские,
если не считать Суворова, которому он уделяет несколько
строк. А между тем как ни тяжела была на Западе борьба
с различными неблагоприятными общественными услови-
ями, все же она была возможна, она имела смысл и значе-
ние, что, несомненно, сознавалось или, по крайней мере,
инстинктивно ощущалось всеми корифеями западноевро-
пейской науки и искусства, изобретателями и промышлен-
ными деятелями. Само появление этих корифеев, нако-
нец, свидетельствует об известной степени зрелости обще-
ственного сознания, об их необходимости как двигателей
культуры.
Ввиду этого, если вспомнить, что Россия почти на 1000
лет моложе западноевропейских государств, которые к тому
же при самом возникновении своем воспользовались бога-
тым наследием римской культуры, то вовсе не приходится
удивляться, что число выдающихся деятелей в России срав
нительно незначительно. Сам уклад политической и соци-
альной жизни до эпохи Петра Великого не представлял
собой почвы, на которой могли появиться выдающиеся
деятели, за исключением поприщ военного и духовного.
Промышленность в России и поныне находится в зачаточ-
ном состоянии; что же касается науки и искусства, то только
в последние десятилетия, можно сказать, мы как-то срав-
нялись с Западом. Констатируя этот общеизвестный факт,
мы хотим лишь объяснить, что личные качества, которые
необходимы для всякого деятеля, сами по себе еще недо-
статочны для того, чтобы он совершил нечто действитель-
но выдающееся или даже полезное. Необходима еще почва,
главным образом культурная, а почва эта создается лишь
самобытным развитием самого народа и не может быть
создана искусственно: гении ее могут лишь вспахать.
Поэтому нет ничего удивительного, что у нас обществен-
ные деятели в западноевропейском смысле появляются
главным образом лишь со второй половины XVII в. Если
принять это во внимание, то число их окажется вовсе не
столь незначительным. Кроме того, в русском обществе
существует одна характерная черта, которая также силь-
но мешает если не появлению, то деятельности людей
даровитых, — это недостаток внимания к ним даже при
полном сознании пользы, которую они приносят. Гениев
немного в мире вообще. Главными двигателями прогресса
344
являются не они, но люди, хотя и с выдающимися, но
отнюдь не гениальными способностями, люди с твердыми
убеждениями, энергичные, трудолюбивые. На Западе та
ким труженикам весьма часто приходится выдерживать
ожесточенную борьбу, терпеть всевозможные невзгоды,
испытывать нравственные страдания. Но, тем не менее, в
огромном большинстве случаев западноевропейский деятель
уверен, что если он все это превозможет, то успех несом
ненен, то цель будет достигнута и он будет оценен по зас-
лугам. В России в этом нельзя быть уверенным: в нашем
обществе еще слишком много стихийных элементов, слиш-
ком слабо развито сознание, самостоятельность, критика.
За примерами далеко ходить не надо: вспомним равно-
душное отношение к великому изобретению Яблочкова.
Ему пришлось, бедствуя, прибегнуть к помощи загра
ничных капиталистов. Вспомним тот позорный факт, что
акционерное общество для производства огнеупорных со-
ставов Бабаева не смогло состояться, несмотря на то, что
вся Россия, как показывает статистика, выгорает каждые
10 лет.^Загляните в “Словарь русских писателей”, издава-
емый Венгеровым. Неужели из тысяч людей, в нем пере-
численных, заслужили внимания лишь те, кто действи-
тельно выдвинулись благодаря своей гениальности? Мы
не сомневаемся, что на Руси пропало бесследно немало
людей даровитых, энергичных и трудолюбивых только из-
за убийственной апатичности общества и отсутствия в нем
критицизма.
Вполне соглашаясь со Смайлсом, что всякий человек
может выработать в себе качества, необходимые для об-
щественного деятеля в любой сфере, мы в то же время
глубоко убеждены, что громадное значение при этом име-
ет уверенность в том, что деятельность будет рано или
поздно оценена или, по крайней мере, не пропадет даром.
А подобная уверенность возможна лишь в обществе высо-
кокультурном, с сильно развитой гражданственностью и
промышленностью.
Но даже и помимо этого, мы отличаемся еще одной не
совсем похвальной чертой: мы скоро забываем. Мы убеж
дены, что некоторые имена (мы приведем их в этой главе),
имена русских деятелей, оказавших России несомненные
услуги, читатели увидят в первый раз. В самом деле, кто у
нас теперь помнит какого-то Шелихова, Игумнова, Муд-
рова? А между тем — это, бесспорно, великие труженики,
которыми наше отечество может и должно гордиться. Наша
345
цель — не составление сборника биографий; мы рассмат-
риваем лишь немногие характерные примеры. Но в общем
число русских культурных деятелей, честных, энергичных,
проникнутых любовью к отечеству и к делу, далеко не
столь мало, как это принято думать.
Во второй половине XVII в. на Руси начинается пе-
риод ожесточенной борьбы старого порядка с новым,
старых идей с новыми. Прежде всего этой борьбе суждено
было проявиться в церкви, в сфере духовенства, в кото-
ром сосредоточивалась вся образованность того времени.
Она началась в патриаршество Никона, который явился
пламенным ревнителем нового порядка. Личность пат-
риарха Никона поистине замечательна и может служить
образцом человека, непреклонно преследующего благую,
общеполезную цель. Историк Соловьев справедливо на-
зывает Никона богатырем-патриархом. Действительно, Ни-
кон был человеком железной воли и характера, достойно-
го удивления и подражания. Несмотря на громкий про-
тест всего духовенства и на всевозможные препятствия,
Никон твердо решает привести в исполнение весьма важное
для того времени делоисправление богослужебных книг и
принимает для этого самые энергичные меры. В 1654 г. он
собирает знаменитый собор, на котором, после продолжи-
тельных споров, решают исправить искаженные книги по
древнеславянским и греческим рукописям. Сам Никон
зорко следит за делом исправления, наблюдает, учится,
вникает во все. В 1655—1656 гг. он снова созывает соборы:
исправленный им служебник уже готов, отпечатан и рассы-
лается по всем церквам. Но начинается ожесточенная
борьба приверженцев старины (раскольников) с новатора-
ми (борьба, не оконченная еще и поныне, к стыду наше-
му); все обрушивается главным образом на самого Ни-
кона; на него царю подается бесконечный ряд челобитных
и обвинений. Но Никон стойко отстаивает свое дело и в
конце концов гибнет, сломленный неравной борьбой. Но
и в падении своем он являл то же величие и ту же стой-
кость характера. Сила убеждения в этом замечательном
человеке была основной чертой, которая обусловила весь
склад его характера и всю его деятельность. Он был фана-
тически предан своей идее и всегда готов был принять за
нее муки и смерть. Дипломатические ухищрения были ему
совершенно чужды. На таких личностях, как патриарх
Никон, зиждется весь прогресс: они всегда являются сме-
лыми проповедниками новых начал и способны железной
346
волей своей провести эти начала в жизнь, рискуя погиб-
нуть в борьбе с традицией и рутиной.
В сфере светской жизни одним из самых выдающихся
новаторов, двигателей прогресса той же эпохи является
боярин Артамон Сергеевич Матвеев (1625—1682); он был
одним из замечательнейших людей своего времени. Этот
ревнитель европейского просвещения сам обладал обшир-
ными знаниями. По образованности он может считаться
предшественником Петра I Великого, который часто с бла
годарностью вспоминал о Матвееве и хорошо знал его
биографию. Как человек и как семьянин Матвеев отли-
чался прекрасными качествами; он был в высшей степени
добр, честен, сострадателен; жена его, Евдокия, родом
шотландка, не вела затворнической жизни — напротив,
она была душой того общества, которое у них собиралось.
Матвеев занимал самые высокие придворные должности и
был любимцем царя Алексея Михайловича. Будучи не-
утомимым по службе государственной, он все досуги свои
посвящал занятиям по истории и словесности. Из истори-
ческих сочинений его, к сожалению, не дошедших до нас,
были известны 3 обширных трактата: “Всех великих кня-
зей Московских и всея России самодержцев персоны, титлы
и печати и пр.”; “Избрание и посылки на Кострому и пр.”;
“История в лицах предков великих государей, царей и
самодержцев, славных в разных победах”. Матвеев хоро
шо знал историю, географию, физику и языки: польский,
латинский и немецкий. Он может считаться основателем
светского театра в России. До того времени театральные
представления имели духовный характер и давались толь
ко в Киеве на польском, а впоследствии на славянском
языке. Это были мистерии, разыгрываемые студентами
духовной академии. Царь Алексей пригласил из Германии
труппу актеров, танцовщиков и музыкантов и начальни-
ком над ними поставил Матвеева. Они давали представле-
ния в Кремлевском потешном дворце и селе Преображен-
ском. В организации театрального дела деятельной помощ
ницей Матвеева была царевна Софья; она не только сочи-
няла и переводила пьесы, но и играла на сцене. Первая
светская пьеса, поставленная на сцене Преображенского
театра, была комедия Мольера “Врач против воли” в пе-
реводе царевны Софьи, принявшей участие в спектакле.
Затем давали драму ее собственного сочинения “Екате-
рина”. Матвеев задался целью образовать русскую труппу
актеров; он стал учить сценическому искусству молодых
347
людей из бедных семейств, и в конце концов русская Мат-
веевская труппа прославилась по всей Москве. Как судья,
как дипломат, как военоначальник, как царский советник
Матвеев отличался неподкупной честностью, правдивостью
и преданностью делу. Будучи главой стрелецкого войска,
он был почти боготворим стрельцами, которые называли
его не иначе как отцом и слепо повиновались ему, — теми
самыми стрельцами, которыми впоследствии, не состоя уже
их начальником, был зверски умерщвлен. Отсюда ясно,
какой великой энергией, какими умом и громадным уме-
нием должен был обладать человек, сумевший овладеть
этой толпой извергов, которая под его руководством была
толпой храбрых воинов. Услуги, оказанные России Мат-
веевым, главным образом дипломатические, громадны: ис-
ключительно дипломатическим путем он подчинил Мало-
россию русской державе, примирил Польшу, завел торго-
вые сношения с Китаем и т. д. Истинное величие души
явил он в своих бедствиях. Оклеветанный врагами перед
царем Федором, сосланный, лишенный сана, имущества и
отданный на поругание злобных врагов своих, боярин
Матвеев, терпя холод и голод, терзаемый нравственно и
физически, остается верным себе; он продолжает любить
Россию и желает ей процветания. Возвращенный из ссыл-
ки, Матвеев идет на верную смерть. Его предупредили о
грозящей опасности, так как стрельцы составили список
всех приверженцев царицы Натальи и обрекли их на
лютую смерть; первым в списке стояло имя Матвеева.
Выслушав это известие, он сказал: “Или бунт уничтожу,
или пожертвую собой за моего государя”. Первое ему не
удалось из-за бестактности князя Долгорукого, который
обратился к стрельцам с угрозами и ругательствами и тем
привел их снова в остервенение, тогда как под влиянием
речи Матвеева они совершенно успокоились и даже стали
просить прощения. Но зато ему удалось второе: мучени-
ческая кончина.
Никон и боярин Матвеев являются в известном смысле
предшественниками того могучего гиганта, который опе-
редил современников на несколько веков и заставил их
благодаря своей железной воле и энергии признать реор-
ганизацию всего строя русской жизни. Этот гигант — Петр
I Великий. Он может служить вечным образцом для вся-
кого человека, поставленного перед необходимостью
бороться с отсталостью и невежеством, потому что одной
властью, одной “дубинкой” и Петр I не мог бы достигнуть
348
ничего: нужен был личный труд, личная энергия, личное
вникание во все, личный пример. Этот государь, неся в
руках своих скипетр и державу, не брезговал теми же рука-
ми, вооруженными топором и долотом, производить работу
простого корабельного плотника. В деле реорганизации
русской жизни и русского государственного строя боль-
шое значение имели высокий ум Петра, его непреклонная
воля, железный характер и, кроме того, еще одна замеча-
тельная черта: умение подбирать людей. Это искусство
даже людям одаренным высокими умственными качества-
ми далеко не всегда дается. Мы сплошь и рядом видим,
что люди, несомненно, умные, даровитые и дельные окру-
жают себя никуда не годными исполнителями, которые
зачастую портят все дело. Нередко это делается даже со-
знательно, например в мире профессорском, когда чело-
век преследует скорее эгоистические, самолюбивые цели:
чтобы больше выделяться, он окружает себя бездарностя-
ми. Чаще, однако, это делается по бесхарактерности и не-
умению распознавать людей. Только истинно гениальный
человек с непреклонной волей никогда не ошибается в
выборе пособников, останавливаясь на личностях
даровитых и отличая их по действительным заслугам и
пригодности для осуществления намеченных предначер-
таний. Поэтому уже одно умение подбирать людей дос-
тойных прямо свидетельствует о высоких качествах ума,
сердца и характера. Петр I исключительно благодаря лич-
ной энергии и беспримерному трудолюбию обладал мас-
сой самых разносторонних знаний; он успевал во всем и
всем своим высоким качествам находил достойное приме-
нение; из всякого дела он умел извлекать пользу. Уже
одного перечисления всех деяний этого великого царя было
бы достаточно, для того, чтобы показать, что может со-
вершить один человек, проникнутый идеей и одаренный
твердой волей. Для такого человека не существует преград
и “само время теряет свою грозную силу в борьбе с ним”.
Из числа избранников Петра I самое видное место за-
нимает князь Яков Федорович Долгоруков. Этот благо-
родный ревнитель преобразований Петра I отличался не-
подкупной честностью, прямотой характера, смелостью и
энергией. Сам Петр I преклонялся пред этими качествами
своего “дядьки”, как он его называл. По свидетельствам
современников, ясно сохранились отличительные черты
Долгорукова, соединявшего в себе горячность патриота со
зрелостью суждений высокопреосвященного государствен-
349
ного мужа. Он был бесстрашен, высказывая государю свой
горячий протест против отягощения народа какими-либо
новыми налогами или стеснениями; своими протестами он
нередко рисковал жизнью. Однажды Долгоруков разор-
вал сенатский указ, уже подписанный Петром I, о нало-
жении на крестьян Новгородского воеводства побора в
размере четверика муки с души. Петр I вне себя от ярости
схватил его за воротник и закричал: “Ты должен умереть
как противник моим повелениям!” — “Рази! — хлад-
нокровно произнес Долгоруков, — ты будешь Александр,
а я — Клит! ” Петр I отпрянул и потребовал объяснений, а
получив их, поблагодарил князя “за разумное дерзнове-
ние”; разорванный указ он повелел хранить в сенате наве-
ки. Правдолюбие, энергия и смелость — таковы высокие
свойства души князя Долгорукова. Нередко утверждают,
что и добродетель должна иметь свои границы, что не всегда
можно и даже не всегда должно говорить правду и делать
то, что повелевают совесть и долг. Но это чистейшая со-
фистика. Там, где дело касается общественного блага, не
может быть такого случая, чтобы ложь была похвальна.
Тот, кто готов пожертвовать собой во имя правды, досто-
ин глубочайшего уважения, а пример его — подражания.
Преемники Петра I Великого, сохраняя внешние формы
европеизма, в действительности нимало не содействовали
величию здания преобразованного государственного строя
России и старались вернуться к прежним порядкам. Реак-
ция продолжается до вступления на престол императрицы
Екатерины II, личность который безусловно замечательна,
потому что она является отражением всех положительных
и привлекательных сторон эпохи, занимающей вторую
половину XVIII в.
Богато одаренная личность императрицы Екатерины II
может быть названа микрокосмом всей тогдашней России,
несмотря на то, что по рождению своему она принадле-
жала к чуждой национальности. Для нашей цели важно
выяснить только один вопрос: каким личным особеннос-
тям ума и характера обязана Екатерина II своим могучим
воздействием на современность, на весь строй русской
жизни? О детстве ее биографы повествуют, что это была
девочка “гибкая как сталь, но и упругая как пружина”.
Приняв какую угодно форму под давлением чужой воли,
она потом опять выпрямлялась и получала свою первона-
чальную форму, данную ей природой. Она всегда отлича-
лась послушанием, но нередко обнаруживала совсем не
350
детскую самостоятельность. Самостоятельность эта сохра-
нилась в ней и по выходе замуж за великого князя Петра
Федоровича. В то время как супруг ее изучал воинские
артикулы и делал разводы в своем кабинете, Екатерина
прилежно училась и намечала дельных людей среди при-
дворных. В начале она страстно занималась чтением Свя
щенного Писания и книг религиозного содержания; но
вскоре ум ее ощутил потребность в новой пище, в новых
познаниях, и она обратилась к чтению книг иного рода.
Начав с Плутарха и Тацита, она перешла к Монтескье,
Вольтеру и энциклопедистам. Вся западноевропейская
литература была досконально изучена ею. Двадцати лет
от роду она смело могла поддерживать философские и
политические разговоры с самыми просвещенными людь
ми своего века. Такие разговоры она постоянно и поддер-
живала, не стараясь, однако, блеснуть своими познания-
ми, но имея в виду извлечь пользу из обмена мыслями. С
обширными познаниями в императрице Екатерине II ужи
вался чрезвычайно практический ум. Всецело проникнутая
западноевропейскими идеями, она, тем не менее, прини-
мала в свой интимный кружок только людей чисто рус-
ских. Предъявляя свои права на престол, она смело могла
сослаться на то, что несмотря на свое тевтонское проис-
хождение и западноевропейское образование, она всецело
проникнута русскими национальными интересами. Высо
кие душевные качества императрицы Екатерины II: при
родный ум, пытливый, просвещенный чтением избранных
писателей; гуманность, то есть стремление к общему благу,
и настойчивость в достижении намеченных целей, но без
тщеславия и упрямства. Домогаясь престола, Екатерина
руководствовалась не честолюбивыми помыслами, ибо
нельзя назвать честолюбием стремление человека возвы-
ситься с целью творить добро, с целью дать могучий тол-
чок умственному развитию целого народа.
Среди блестящего ряда сподвижников Екатерины II одно
из самых видных мест занимает Николай Иванович Но-
виков (1744—1818), один из величайших ревнителей русс-
кого просвещения. В молодости он не увлекся примером
тогдашней золотой молодежи, но, устояв от соблазна, за-
нимался чтением и пополнением больших пробелов своего
скудного образования. Мысль его всецело сосредоточи
лась на необходимости просвещения и борьбы с невеже-
ством. Для последней цели он избрал сатиру как средство,
которое он считал наиболее действительным для обличе-
351
ния пороков и лжи. В 1769 г. он впервые выступил на
поприще просветительской деятельности, которая продол
жалась 20 лет. Он основал 3 журнала: “Трутень”, “Живо
писец” и “Кошелек”. Журналы эти имели сильно обличи
тельный характер. Аристократическое происхождение
Новикова и его близость ко двору давали ему возмож-
ность обличать то, чего не посмел бы даже мельком кос-
нуться человек иного сословия. Резкость Новикова была
неприятна императрице Екатерине II, но, будучи сама рев-
нительницей просвещения, она ограничивалась литератур
ной полемикой с Новиковым в негласно редактируемом
ею журнале “Всякая всячина”. Освобождение крестьян —
идея, к которой даже Вольтер и Руссо относились с край-
ней осмотрительностью, прямо и открыто проповедовалась
Новиковым. В 1773 г. он приступил к изданию памятни-
ков, относящихся к изучению географии и истории Рос
сии, затем составил обширный сборник под заглавием
“Древняя российская вивлиофика, или собрание разных
древних сочинений, как то: российские посольства в другие
государства, описание свадебных обрядов и других исто-
рических и географических достопамятностей, и многие
сочинения древних российских стихотворцев, и многие
другие весьма редкие и любопытные достойные истори
ческие достопамятности”. Новикову же принадлежит ини-
циатива в основании “Санкт Петербургских ученых ведо-
мостей” и ежемесячного журнала “Утренний свет”, рели-
гиозно-нравственное направление которого тесно связано
с мистическим настроением, овладевшим Новиковым и
побудившим его вступить в масонство. Услуги, оказанные
Новиковым русскому просвещению, громадны, и едва ли
не он может считаться основателем русской публицисти-
ки. За время своей деятельности, невзирая ни на гонения,
ни на ссылку, он оставался верен своим заветным идеям и
честно довел дело до конца.
Не менее важную роль в истории просвещения России
играет княгиня Екатерина Романовна Дашкова, урож-
денная графиня Воронцова (1744—1810). Со знатностью
старинного происхождения в княгине соединялись заме-
чательный ум и сердце, преисполненное могучих стремле-
ний ко всему высокому и прекрасному. Воспитание ее впол-
не соответствовало блестящим дарованиям, которыми на-
делила ее природа. Но не эти одни дарования заслужива-
ют внимания, а главным образом то, что княгиня Дашкова
благодаря личной энергии и воле сумела воспользоваться
352
ими и дать им применение, которое подняло ее на целую
голову выше окружающих и немало содействовало разви
тию русской образованности: в течение долгого времени
княгиня Дашкова являлась в полном смысле слова руко-
водительницей науки в России. Этот факт тем более зна-
менателен, что в то время не только женщины, но даже
мужчины обладали чрезвычайно скудным образованием:
общество коснело еще в невежестве. Несмотря на свое ув-
лечение придворной жизнью, Екатерина Романовна всегда
находила время для научных занятий: она в совершенстве
изучила 4 иностранных языка — немецкий, французский,
английский и итальянский, на которых не только гово-
рила, но даже сочиняла стихи. При всем том Екатерина
Романовна прекрасно танцевала, пела и играла на клаве-
сине. Любовь к чтению и науке сделалась в молодой
графине преобладающей страстью. С особенным рвением
она занялась изучением отечественной литературы и исто
рии. Знакомство с учеными еще более разжигало в ней эту
страсть. Еще четырнадцатилетней девочкой она начала
составлять библиотеку из творений лучших иностранных
и русских писателей. Любимыми ее авторами были: Бель,
Монтескье, Бу ало и Вольтер. Все свои деньги она упот
ребляла на покупку книг. Не меньше интересовала ее и
политика. Она заинтересовалась ею будучи ребенком, когда
перебирала важные государственные бумаги в кабинете
своего дяди, тогдашнего вице-канцлера. Явясь ко двору,
юная Екатерина Романовна решительно не давала покоя
иностранным послам, художникам и ученым: она у них
выведывала все, что только они могли сообщить ей, и не
редко узнавала такие подробности, какие не удавалось
выведывать завзятым дипломатам. Следуя воле родите-
лей, вполне, впрочем,соответствовавшей собственному сер-
дечному влечению, Екатерина Романовна вышла замуж за
князя Михаила Ивановича Дашкова; через 3 года, одна
ко, она потеряла своего нежно любимого супруга. Страш-
ное горе состарило ее раньше времени: восемнадцати лет
она выглядела уже пожилой женщиной. Тем не менее это
тяжкое горе, заставив ее навеки отказаться от светских
развлечений и удовольствий, побудило княгиню еще боль-
ше углубиться в науку и посвятить себя всецело делу слу-
жения отчизне, что, однако, вовсе не мешало ей заботиться
о воспитании детей своих, сына и дочери. Императрица
Екатерина II, по вступлении своем на престол, вполне оце-
нила высокие умственные и нравственные качества княги-
12 С. Смайле
353
ни Дашковой; она пожаловала ей орден Св. Екатерины и
произвела в статс дамы. Стремясь всеми силами души своей
стать орудием умственного прогресса России, княгиня
всеми зависящими от нее способами и с необычайной энер-
гией способствовала делу русского образования и просве-
щения. Особым указом императрица поручила ей дирек-
цию над Императорской академией наук, президентом ко-
торой был граф Разумовский. Женщина-директор акаде-
мии — это был единственный пример в Европе. И эта
женщина-директор вполне оправдала возложенные на нее
императрицей ожидания. Княгиня Дашкова, однако, не
возгордилась. Она высоко ценила заслуги и достоинства
членов академии. Однажды в собрании академиков знаме-
нитый математик Эйлер по слабости зрения не нашел сво-
его кресла; тогда княгиня Дашкова сама подвела его к
ближайшему креслу и сказала: “Господин Эйлер! Пожа-
луйста, садитесь. Ваше место всегда будет первым”. Бла-
годаря неусыпным трудам и энергии Дашковой академия
уже в первый год ее директорства приступила к составле-
нию и изданию Словаря. Сама княгиня обработала три
буквы Ц, Ш и Щ. Через 12 лет он был закончен. Ей же
принадлежит инициатива в составлении первой русской
грамматики. Дашкова всеми силами содействовала изда-
нию и распространению полезных книг на русском языке
и поддерживала авторов и переводчиков всеми зависящи-
ми от нее средствами. Сама она писала очень много и прозы
и стихов на русском и французском языках. Труды ее
помещались во всех журналах того времени. Последние
годы своей жизни княгиня провела в деревне, в посто-
янных занятиях наукой и литературой. Обращая внима-
ние на сельское хозяйство, изучая природу и беседуя с
крестьянами, она могла проверить на опыте необходимость
и пользу просвещения, а также убедиться в том, что плоды
его хотя и медленно, но несомненно начинают созревать в
России. Знаменитый Дидро так характеризует княгиню
Дашкову: “Княгиня ростом мала, лицом некрасива, но
бойка и весьма приветлива. Характер ее отличается воз-
вышенностью. Говорит она просто, сильно, убедительно.
Ее мысли и познания глубоки. Я заметил, что она отлича-
ется необыкновенной честностью и постоянством. Она лю-
бит науку, знает людей и горячо предана своему отече-
ству. Похвал и лести княгиня Дашкова не терпит. К про-
изволу чувствует отвращение. Все великое имеет для нее
неотразимую прелесть”.
354
Из числа остальных деятелей того же царствования на
первом плане бесспорно стоит Суворов. Величайший рус-
ский полководец Александр Васильевич Суворов (1729—
1800) может служить образцом для всякого человека, ко-
торому в жизни приходится преодолевать трудности, ка-
жущиеся непреодолимыми. Для Суворова слов “трудно”
и “невозможно” не существовало. Этот военный гений
велик главным образом своей титанической нравственной
силой, благодаря которой он превращал последнего сол-
дата в героя. Это в особенности ярко обнаруживается в
знаменитом переходе через Альпы. Заметив, что в войске
начинается ропот, Суворов у подножия грозных высот Сен
Готарда приказал вырыть могилу и сказал: “Здесь похо-
роните меня. Вы более не дети мои, я более не отец ваш.
Мне ничего не остается, кроме смерти”. Растроганные сол-
даты бросились к нему с громкими восклицаниями: “Веди,
веди нас!” Сам Суворов в донесении государю 3 октября
1799 г. так описывает этот невероятный переход1: “На
каждом шагу в этом царстве ужаса зияющие пропасти
представляли отверстые и поглотить готовые гробы
смерти. Дремучие мрачные ночи, непрерывно ударяю-
щие громы, льющие дожди, густой туман облаков, при
шумных водопадах, с камнями, с вершин неизвергав-
шихся, увеличивали трепет. Там явились зрению наше
му гора Сен Готард, этот величественный колосс гор,
ниже которых громоносные тучи и облака плавают, и
другая уподобляющаяся ей гора Фогельсберг. Все опас-
ности, все трудности были преодолены, и, при такой
борьбе со всеми стихиями, неприятель, согиездившийся
в ущелинах и в неприступных, выгоднейших местополо-
жениях, не мог противостоять храбрости воинов, явив-
шихся неожиданно на этом новом театре; он всюду про
гнан. Войска Вашего Императорского Величества про-
шли через горную пещеру Урзерн-Лох, заняли мост, уди
вительной игрой природы из двух гор сооруженный и
поименованный Тейфелъсбрюк (Чертов мост). Оный
разрушен неприятелем. Воины связывают доски
шарфами офицеров, бегут по этим доскам, спускаются
с вершины в бездны и, достигая врага, поражают его
всюду. Напоследок надлежало восходить на снежную гору
Бакшнер-Берг, скалистой крутизной все прочие превы
шающую; утопая в скользкой грязи, должно было под-
1 Русские люди. Т.1. Издание М.О.Вольфа, 1866 г.
355
ниматься против и посреди водопада, низвергавшегося
с ревом и низвергавшего с яростью страшные камни,
снежные и земляные глыбы, на которых много людей с
лошадьми с величайшим стремлением летели в преис-
подние пучины, где многие убивались, а многие спаса-
лись. Всякое выражение недостаточно к изображению
этой картины во всем ее ужасе. Единое воспоминание
преисполняет душу трепетом и теплым благодарствен-
ным молением к Всевышнему. Его же невидимая все-
сильная десница видимо охраняла воинство Вашего Им-
ператорского Величества, подвизавшееся Святой Его
верой”.
Сам Суворов во время этого невероятного перехода ехал
среди войска своего на лошади, едва влачившей ноги, и
делил все опасности. Приведя наконец в Швейцарию вой-
ско изнуренное и усталое, он нашел там остатки войска,
разбитого французами, генерала Римского-Корсакова. Су-
воров тотчас же вдохнул новые силы в эти 2 войска и
разбил на голову 3 французские дивизии. Этот замеча-
тельный человек в слабом теле, которое, впрочем, сумел
закалить, вмещал необычайную энергию и железную, не-
сокрушимую, всеподчиняющую волю, не исключавшую,
однако, гуманности. Строгий на службе, неукоснительно
соблюдавший требования дисциплины, он не только ка-
зался, но и был другом и товарищем офицеров и солдат. В
отношении к врагам он всегда был великодушным победи-
телем и строго держался правила: лежачего не бьют. Офи-
церам он давал следующие мудрые советы: “Добродетели
военные суть: храбрость солдату, мужество офицеру, бес-
страшие генералу. Любите истинную славу, различайте
честолюбие от тщеславия и гордости. Храните в памяти
имена великих людей и следуйте им в ваших походах и
войнах, но осторожно”. Суворов отличался необыкновен-
ным, неутомимым трудолюбием — чертой, одинаково при-
сущей всем великим людям без исключения. Он всюду
был сам, все изучал, все делал сам, подавая другим при-
мер и воодушевляя их. При всем том это был человек в
высшей степени просвещенный, что доказывается его
любовью к поэзии, и добрый, что доказывается его нежной
любовью к своим детям. Суворов оставил по себе великую
память не только как полководец, но и как практический
философ. Вот образец его замечательных изречений.
“Истинный гепоя должен быть: 1) отважным, но без
запальчивости; 2) скорым без опрометчивости; 3) расто-
356
ропным, с рассуждением; 4) подчиненным, но без униже-
ния; 5) начальником, но без кичливости; 6) победите-
лем, но без тщеславия; 7) благородным, но без гордос-
ти; 8) ласковым, но без лукавства; 9) твердым, но без
упорства; 10) скромным, но без притворства; 11) при-
ятным, но без легкомыслия; 12) искательным, но без
ухищрения; 13) проницательным, но без пронырства;
14) откровенным, но без оплошности; 15) приветливым,
но без околичностей; 16) услужливым, но без всяких
выгод для себя; 17) решительным, но без упрямства.
При этом истинный герой должен: 1) избегать неизвес
юности; 2) основательное рассуждение предпочитать
остроумию; 3) быть врагом ненависти и мщения; 4)
противников своих низлагать снисхождением; 5) вла-
дычествовать над друзьями одной верностью; 6) утом-
лять тело свое, чтобы укрепить его больше; 7) любить
веру, которая ему служит нравоучением; 8) быть доб-
родетельным; 9) гнушаться лжи; 10) быть врожденно
праводушным; 11) быть знакомым с одними только людь-
ми добрыми; 12) иметь честь и честность; 13) не увле-
каться стечением обстоятельств; 14) покорять себе
все случаи; 15) быть чистосердечным с друзьями свои-
ми; 16) умеренным в своих нуждах; 17) любить истин
ную славу; 18) прощать погрешности ближнего; 19)
никогда не прощать оных в самом себе; 20) не унывать
в несчастье; 21) не презирать своего неприятеля, каков
бы он ни был; 22) приучать себя к неутомимой деятель-
ности; 23) к службе своего государя являть пламенную
ревность”.
В России прогресс идет вверху, а не снизу; так, по край-
ней мере, было до сих пор, и, по нашему мнению, особен-
но сокрушаться об этом нечего. То, что русский прогресс
производил снизу: разинщину, пугачевщину, нигилизм
шестидесятых годов и анархию семидесятых — ниже вся-
кой критики; это жалкие подобия или, вернее, пародии
западных революций, которые разгорались не силой вещей,
а силой азиатской натуры, нуждающейся в периодическом
разрушении существующего порядка для того, чтобы со-
здать еще худший. Вот почему не удивительно, что в лето-
писи нашего мирного прогресса самую выдающуюся роль
играют властители России, государственные люди и дворян-
ство. Наше среднее сословие, строго говоря, возникшее
лишь в эпоху Петра I Великого и до сих пор еще не уста
новившееся окончательно, играет и поныне очень ограни-
357
ченную роль; о крестьянстве нечего и говорить; двигатели
прогресса являются в нем в виде исключений, достойных
полного внимания, но слишком редких. Поэтому если мы,
приводя характеристики русских деятелей, останавлива-
емся так долго на деятелях высокопоставленных, то это
обусловливается исключительно самим ходом русской куль
туры, самим складом русской жизни.
За веком императрицы Екатерины II следует век импе-
ратора Александра I, так как кратковременное царствова-
ние императора Павла I внесло мало в историю прогресса
России. Из деятелей этого века самую видную роль играет
Михаил Михайлович граф Сперанский (1772—1839). Этот
зиждитель русской бюрократии, чиновничества, быть мо-
жет, с исторической точки зрения заслуживает некоторого
порицания; но анализ государственного управления Рос
сии вовсе не входит в нашу задачу; мы отмечаем лишь
выдающуюся личность, заслуживающую подражания и
удивления из-за ее высоких нравственных достоинств.
Сперанский — сын бедного приходского священника
Владимирской губернии и уезда, Михаила Васильева, “не
имевшего даже родового прозвища”. Мать его, Прасковья
Федоровна, дочь местного дьякона, была, однако, жен-
щина очень развитая от природы, энергичная и умная. По
свидетельству родных, Сперанский был в детстве слабого
здоровья, склонен к задумчивости. Он очень рано выучился
читать и пристрастился к чтению, хотя материал, которым
он располагал в родительском доме, был крайне скудным.
Семилетний Миша был отвезен во Владимирскую семина-
рию, где в виду больших способностей ему и дали фами-
лию Сперанский, то есть подающий надежды. В 1792 г.,
следовательно, 20 лет от роду, он окончил курс главной
Александро-Невской семинарии, куда был переведен как
лучший ученик семинарии Владимирской. Он был остав
лен при Петербургской семинарии профессором физики,
математики и красноречия. Но дело было не в природных
способностях, на которые обратило внимание духовное на-
чальство; дело — в необыкновенном трудолюбии и добро-
совестности, с которыми он сумел отнестись к своим обязан-
ностям. Они являются краеугольным камнем всей поздней-
шей жизни и деятельности Сперанского, и они то именно
и заслуживают внимания и подражания. Сперанский, как
в качестве профессора, так и в качестве домашнего сек-
ретаря князя Куракина, в доме которого он обедал с
прислугой, был чужд всякого подхалимства, угодливости
358
и искательства. Он всегда сохранял свою нравственную
независимость, свое нравственное достоинство. Когда князь
Куракин впал в немилость, Сперанский тотчас же решил
тоже бросить службу и разделить судьбу человека, кото-
рому он обязан был своей служебной карьерой, несмотря
на то, что тот заставлял его обедать с челядинцами. Сам
князь с величайшим трудом отговорил Сперанского от
подобного истинно джентльменского решения. Весьма за-
мечательная черта в Сперанском, черта, которую отнюдь
нельзя приписать ни природным способностям, ни высо
кому образованию, но исключительно сознательной воле
его, — это его самоуважение и умение внушать другим
уважение к себе. Приведем факт, рассказанный его био-
графом Юграновым'. “Сперанский много наслышался о
грубом и запальчивом нраве своего нового начальника
Обольянинова. В городе ходил не один анекдот о пло-
щадных ругательствах, которыми он осыпал своих подчи-
ненных, а друзья молодого чиновника Сперанского пуга-
ли его предстоящей будущностью. Экспедитор Сперанс-
кий понимал, что много зависит от первого впечатления,
которое он произведет на деспота Обольянинова. И вот в
назначенный день и час он является в приемную грозного
своего начальника. О нем докладывают, его велено впус-
тить. Обольянинов, когда Сперанский вошел, сидел за
письменным столом спиной к двери. Через минуту он обо-
ротился и... остолбенел. Вместо неуклюжего, трепещуще-
го, раболепного подьячего, какого он, вероятно, думал
увидеть, перед ним стоял молодой человек, очень прилич-
ной наружности, в положении почтительном, но без вся-
кого признака робости или замешательства и притом —
что кажется всего более его поразило — не в обычном мун-
дире, а во французском кафтане из серого грограна, в
чулках, башмаках, в жабо, манжетах, в завитках и пудре,
словом, в самом изысканном костюме того времени. Спе-
ранский угадал, чем можно взять эту грубую натуру. Обо-
льянинов тотчас предложил ему стул и вообще обошелся с
ним так вежливо, как только умел. А между тем Сперанс-
кий рисковал не только быть выгнанным из службы, но
даже быть отданным под суд. На самом деле, однако, он
очень скоро стал приближенным и доверенным Обольяни
нова”. Трудолюбие его было выше всяких похвал: он по-
ступил делопроизводителем канцелярии, которая одна со-
вмещала в себе все нынешние министерства, и поступил
притом без всякой предварительной подготовки к такого
359
рода деятельности. Он учился в пылу самой работы; каж-
дое дело, каждая бумага расширяла круг его сведений в
области, до тех пор совершенно для него новой. Сперанс-
кий в течение всей жизни своей, как в скромном звании
профессора, так и в звании полномочного министра, был
человеком безукоризненно честным, горячо преданным
благу России; он имел твердо выработанные убеждения,
от которых не отступал ни на шаг, не из упрямства, а
только потому, что не сомневался в их истинности и по-
лезности. Ни опала, ни ссылка не могли заставить его по-
кривить душой, раболепствовать или поступиться своими
убеждениями, отказаться от тех принципов, в осуществле-
нии которых он видел благо отчизны. Деятельность Спе-
ранского как кодификатора законов, начавшаяся в царство-
вание императора Николая I, когда Сперанскому было 54
года, далеко оставляет за собой его деятельность как рефор-
матора механизма государственного управления. Этот
реформированный им механизм донельзя усилил значе-
ние чиновничества, бюрократии и страшно размножил ее,
хотя в то же время была достигнута гораздо большая сис-
тематичность и стройность во всей системе государствен-
ного управления. Но если значение реформаторской
деятельности Сперанского может вызвать различные мне-
ния, то относительно его кодификаторской деятельности
не может быть никаких споров. Издание “Полного собра-
ния Законов” и составления “Свода Законов” являются
трудом первостепенной важности в деле гражданского
развития России. Заслуга Сперанского в этом громадном
деле выше всяких похвал. Помимо чисто юридической цели,
Сперанский, по словам своего сотрудника, барона Корфа,
преследовал еще другую, более отдаленную: “Чрез извле-
чение наших законов из прежнего хаоса и чрез большую
доступность их перевоспитать умы, ввести народ в юриди-
ческую среду, расширить его понятия о праве и законнос-
ти и таким образом усилить его восприимчивость к высше-
му кругу идей и привлечь к большему участию в мерах,
для него самого принимаемых”. Не подлежит никакому
сомнению, что человек, внесший в наше общество идею
строгой законности и посвятивший всю жизнь свою слу-
жению этой идее, оказал России громадную услугу. В своих
заботах о насаждении юридического образования в Рос-
сии, а также как воспитатель наследника, великого князя
Александра Николаевича, Сперанский проявлял ту же
энергию, ту же добросовестность и преданность делу, как
360
и в своей административной деятельности. Этот честный,
неутомимый труженик был совершенно чужд корыстолю-
бия и честолюбия и если желал возвыситься, то только
для того, чтобы получить возможность осуществить свои
идеи, направленные ко благу России. Уже в молодости он
имел возможность сделать блестящую партию, которая
укрепила бы его положение и дала бы ему, безродному
поповичу, связи и опору в административных сферах.
Сперанский, однако, последовал влечению своего сердца,
а не холодному расчету, и женился на бедной девушке,
Елизавете Андреевне Стивенс, англичанке, дочери учи-
тельницы, без связей и состояния. В Сперанском мы видим
редкий, но наглядный пример того, каких великих резуль-
татов может достигнуть своими личными трудами чело-
век, проникнутый преданностью идеи, глубоко убежден-
ный в полезности предпринятого им дела и в то же время
обладающий сильной волей, неутомимым прилежанием и
энергией.
В царствование императора Александра II у подножия
трона появилось немало государственных деятелей, всеми
силами содействовавших осуществлению великих предна
чертаний царя-освободителя. Деятели эти заслуживают
большого внимания. Это были люди столь же пламенно
преданные России и стремившиеся к ее обновлению, как и
великодушный монарх, выдвинувший их и оценивший их
личные достоинства и заслуги. К числу их мы прежде всего
относим принца Петра Георгиевича Ольденбургского
(1812—1881); несмотря на то, что деятельность его нача-
лась в предыдущее царствование императора Николая I,
широкое развитие она получила лишь при императоре
Александре II, в эпоху великих преобразований и реформ.
Личность принца П. Г. Ольденбургского является при-
мером, заслуживающим изучения и подражания. Любовь
к человечеству — вот то чувство, которым он был проник-
нут от начала до конца своей многотрудной и плодотвор-
ной деятельности. Любовь к человечеству была для принца
Ольденбургского не фразой, не теоретическим девизом,
но искренним, глубоким чувством, побуждавшим его к
деяниям, направленным к нравственному и материально-
му благу России. По своему происхождению, обществен-
ному положению и богатству принц П. Г. Ольденбургский
имел полную возможность усеять свой жизненный путь
розами и пребывать в “почетной праздности”. Но уже смо-
лоду в нем обнаружилась жгучая потребность в кипучей
361
деятельности, и он всецело посвятил себя делам благотво
рительности и общественного воспитания. В деятельности
этой принц обнаруживал необыкновенную энергию, ис-
креннюю любовь к делу и, кроме того, все качества насто-
ящего делового человека в истинном смысле слова: он вни-
кал во все, обращал внимание на все мелочи, будучи глу-
боко убежденным, что одними общими предначертания
ми, одной инициативой и формальным отношением к делу
не достигнуть цели. Всякое дело, за которое брался принц
Ольденбургский, он исполнял с замечательным усердием,
всюду стараясь сделать улучшения и относясь ко всему с
одинаковой любовью и вниманием. Так, в 1830 г. он слу-
жил по воле императора Николая I в Преображенском
полку, и хотя военная служба отнюдь не соответствовала
природным наклонностям принца, тем не менее он отно-
сился к ней с полным вниманием и, как следовало ожи-
дать, сделал и на этом поприще много добра: благодаря
ему в суровом быте солдат были произведены значитель-
ные облегчения и улучшения. Принц имел обыкновение
всегда обращать внимание на самую сущность дела, на
главное. С 1834 г. он, по Высочайшему повелению, при-
сутствует в I департаменте Сената и вскоре приходит к
убеждению, что в России нет учебного заведения, которое
подготовляло бы молодых людей к юридической деятель-
ности. Он создает проект устава училища правоведения, и
в декабре 1835 г. училище это открыто. Оно несомненно
содействовало развитию судебного дела в России, хотя из
его стен и не вышло особенно выдающихся юристов. Автор
“Современной России” замечает: “Любопытно, что это
специально-юридическое заведение за 50 лет существова-
ния не дало России, кроме К. П. Победоносцева, ни одно-
го ученого-юриста, зато дало несколько отличных музы
кантов и поэтов”. Это совершенно справедливо; но учили
ще правоведения, по нашему мнению, вовсе и не имело
целью создавать ученых-юристов, а только сведущих
юристов, достаточно подготовленных для практической и
только практической деятельности, и с этой стороны учи
лище вполне соответствует своему назначению. Оно выпус-
кает главным образом деятелей судебной магистратуры, и
нужно сознаться, что магистратура эта не заслужила еще
до сих пор таких нареканий, какие зачастую и притом с
полным основанием возбуждала наша адвокатура. Специ-
альный курс училища правоведения продолжается всего 3
года, следовательно, трудно ожидать, чтобы в столь ко
362
роткий срок могли появиться в нем ученые-юристы; для
подготовки последних служат юридические факультеты,
располагающие всеми необходимыми для того средства-
ми. Следовательно, цель, которую имел в виду принц
П. Г. Ольденбургский, — создать сословие образованных
юристов-практиков — учреждением училища правоведения
может считаться вполне достигнутой. Самая кипучая
деятельность принца Олденбургского начинается с 1839 г.,
когда он был назначен почетным опекуном и заведующим
женскими учебными заведениями. В 1844 г. принц был на
значен председателем опекунского совета, а в 1860 г. — глав
ноуправляющим учреждениями императрицы Марии.
Деятельность принца сосредоточилась главным образом
на реорганизации женского образования в России. До 1860 г.
женское образование было доступно только аристократии,
так как путь в институты сопряжен и поныне со значитель-
ными трудностями. Но с I860 г., по замыслу Н. А. Више-
градского, которого энергично поддерживал принц П. Г.
Ольденбургский, возникают женские гимназии, доступ в
которые был открыт для всех сословий. Подобные училища
были новостью не только в России, но и в Европе вообще;
так, в Германии высшие женские школы (Hdhere
Tochterschuleri) возникли по примеру России лишь в 1872—
73 гг., во Франции женские лицеи появились лишь в
80-х гг. Ближайшим пособником принца в организации сред-
него женского образования был выдающийся русский педа-
гог И. Т. Осинин. Помимо женских гимназий, по инициа-
тиве принца были учреждены педагогические курсы, музы-
кальные классы, курсы новых языков, курсы бухгалтерии
и др. Но, посвящая заботы свои женским учебным заведе-
ниям, принц в то же время не забывал своего любимого
детища — училища правоведения, а также Александровско-
го лицея и коммерческого училища; затем он деятельно
работал над улучшением больниц, также подведомственных
в то время опекунскому совету. На попечении принца нахо-
дилось до 500 разного рода учебных, больничных и благот-
ворительных учреждений. “Даже утомление от преклонных
лет, — говорит его биограф1, — и упадок сил от болезней не
могли принудить принца успокоиться от трудов своих, и с пре-
жней энергией он продолжал блюсти интересы сотни заведе-
ний и десятков тысяч меньшой братии — малолетних, убогих,
1 Автор “Современной России” и сборника “Наши государственные и
общественные деятели”.
363
больных, — вверенной его попечению. Подобная деятель-
ность, конечно, только возвышает человека, и с чистой со
вестью, с сознанием честно исполненного долга принц Петр
Георгиевич мог отпраздновать свой 50 летний юбилей, зная,
что торжество лишь справедливое воздаяние по заслугам
человеку, вся жизнь которого была посвящена возвышен
ным идеалам”. Замечательно, что этот неутомимый тру-
женик, этот энергичный организатор и делец находил еще
время для занятий поэзией и музыкой. Он сочинил не
сколько романсов и музыкальных пьес для рояля; некого
рые фрагменты музыки для балета “Корсар” также при-
надлежат принцу. В 1869 г. он поставил (для избранной
публики) свою музыкальную поэму “Поэзия и музыка”.
Принц П.Г.Ольденбургский отличался необыкновенной
добротой; для воспитанников и воспитательниц подведом-
ственных ему учебных заведений и приютов он был насто
ящим отцом; служащие также обращались к нему с пол
ным доверием. У принца, помимо его неустанных стрем
лений к просвещению и благотворительности, была еще
одна заветная идея, которую он лелеял в глубине души
своей — это идея вечного мира. В письме к Тьеру, бывшему
в 1871 г. президентом Французской республики, принц
Ольденбургский высказывает между прочим следующее:
“Все нации тратят огромные суммы на вооружение;
тюрьмы переполнены, преступления и проституция
усиливаются с каждым годом; пролетариат коснеет в
невежестве и нищете и грозит разрушить обществен
ный строй. Сколько можно было бы сделать добра, сколь
ко предотвратить зла, если бы бюджеты народов не
истощались армиями и приготовлениями к войне. Цвет
населения отрывается от семьи, от земледелия, про
мышленности, науки и искусства. Все это почему? По
тому что народы и правительства не исполняют ни
Божьих велений ни евангельского предписания: “Люби
ближнего, как самого себя”, ни основных положений
права: “Honeste vice, neminen laede, suum cuique” (будь
честен, никому не вреди, каждому свое). А между тем
стоило бы только из словарей народов исключить одно
слово — война!”
Таков, в общих чертах, нравственный облик этого благо-
родного, великодушного, энергичного и деятельного человека.
Из многочисленных государственных деятелей прошлого
царствования вообще заслуживают полного внимания все
те, которые стояли особенно близко к престолу. Жизне
364
описания их могли бы увеличить размеры этой книги до
нежелательных пределов, и потому мы ограничиваемся
краткой характеристикой трех государственных мужей, из
которых двое выделялись своими личными качествами на
поприще административном, а третий — на поприще воен-
ном: граф Валуев, граф Лорис-Меликов и генерал
Скобелев.
Граф Петр Александрович Валуев занимал высокие
административные должности в течение долгого ряда лет;
он был последовательно министром внутренних дел, пред-
седателем кавказского комитета, комиссии прошений и
председателем комитета министров. Многолетняя практика
изощрила его административные способности, развила в
нем самосознание и уверенность — качества, совершенно
необходимые для государственного деятеля. Но они толь-
ко потому и могли получить широкое применение на деле,
что граф Валуев отличался еще иными, замечательными
чертами. Он обладал теплым, отзывчивым сердцем, чут
костью и стремлением к прогрессу. Немудрено, что он был
любимцем императора Александра II и играл чрезвычайно
важную роль в качестве ближайшего советника Его Вели-
чества. Девиз, которому неуклонно следовал граф Валуев
в своей деятельности и жизни, был: “Вперед по пути мир-
ного прогресса”. Это постоянное стремление вперед про-
является в неутомимой деятельности графа, никогда не
допускавшей ни остановки, ни самодовольного сознания:
“Теперь я свое дело сделал — можно отдохнуть!” Лишь
кровавые события 1881 г. заставили графа отказаться от
административной деятельности, но отнюдь не от деятель-
ности вообще. Натуры, подобные графу Валуеву, никогда
не успокаиваются на достигнутых результатах или на
неудачах, но находят счастье лишь в непрерывной деятель-
ности, направленной к достижению известного идеала. Вот
это то и окружает их ореолом величия, привлекает к ним
сердца и заставляет каждого признать их авторитет. Граф
Валуев представляет собой редкий образец государствен-
ного деятеля, закончившего свою административную ка-
рьеру и не предавшегося покою, на который он имел бы
полнейшее право: он посвятил свой досуг литературе. Он
написал “Сборник кратких благоговейных чтений на все
дни года”. В этом сборнике содержатся многочисленные
тексты Священного Писания, цитаты из сочинений
выдающихся русских и иностранных богословов и стихот-
ворения духовного содержания. Многие афоризмы и сти
365
хи принадлежат перу самого автора. Еще одна черта графа
Валуева заслуживает полного внимания: он всегда отли-
чался необыкновенно изысканными манерами, чуждыми,
однако, всякой светской лживости или того мишурного
лоска, который обыкновенно характеризует аристократов.
В России очень много достойных людей, но очень мало
таких, которые умеют держать себя безукоризненно. Ко-
нечно, манеры — дело воспитания, но несомненно, что
изысканное обращение в значительной мере обусловлива-
ется внутренними достоинствами человека и является при-
знаком возвышенного ума и характера.
Среди государственных людей России совершенно ис-
ключительное положение занимает граф Михаил Тарие-
лович Лорис-Меликов, и едва ли на долю кого-либо из
них выпала задача столь трудная и опасная, как высшее,
почти безотчетное руководство всем ходом внутренней
политики в эпоху самую смутную и хаотическую. Прежде
всего остановимся на личных качествах этого замечатель-
ного человека и государственного деятеля. В боевой
деятельности, постоянном нервном напряжении прошло
полжизни графа Лорис Меликова. Само собой разумеется,
что это не могло не оказать могучего влияния на воспри-
имчивый от природы живой ум его и на склад характера.
Это был человек сильного ума, железной воли, находчи-
вый, предусмотрительный, подвижный, энергичный и вни-
мательный и в то же время не упрямый и резкий, не над-
менный, но чрезвычайно мягкий и симпатичный. Он отли-
чался необыкновенной отзывчивостью к нуждам и страда-
ниям других, потому что сам испытал очень много в жиз-
ни своей; отсюда та доступность, простота в обращении и
общительность, которые привлекли к графу Лорис-Мели-
кову все сердца. “Вы, граф, — сказал один духовный ора-
тор, обращаясь к нему с приветствием, — свою служебную
деятельность освещаете какой-то особой сердечностью,
которая всех привлекает к вам, особенной теплотой, про-
являющейся даже в тех случаях, когда от единого слова
вашего зависит участь преступника”. Достигнув всех наград
и самого высокого служебного положения исключительно
благодаря своим блестящим способностям, пламенной пре-
данности России и неустанным трудом, направленным к
ее благу, обязанный всем исключительно самому себе, а
не протекции, граф Лорис-Меликов умел в то же время
отличать и ценить заслуги и труды других людей. Остава-
ясь всегда свободным и самостоятельным в своих дей-
366
ствиях, он выбирал помощников вполне достойных, столь
же деятельных и энергичных, как он сам. Главными по-
мощниками его были М.С.Каханов и П.А.Черевин,
“администраторы просвещенные и осторожные”. Таков
нравственный облик графа Лорис-Меликова; таковым же
он проявляется в своей многотрудной деятельности, во всех
своих мероприятиях и поступках. Будучи председателем
Верховной распорядительной комиссии, имевшей целью
положить конец смуте и крамоле, обнаружившимся в рус-
ском обществе в конце 70-х гг., он получил почти неогра-
ниченную власть; но власть эта в руках его оказалась “дик-
татурой сердца”, как ее удачно прозвали, потому что она
проявлялась не в применении грубой силы, но в воздей-
ствии путем увещаний, разъяснений, личных воздействий,
словом, путем воздействия на умы и сердца. Сам граф
Лорис-Меликов был противником той диктаторской влас-
ти, которой он был облечен. Его задачей было лишь объе-
динить действия правительства и создать единый кабинет,
в котором соединялись бы все министерства, с целью пре-
кращения разномыслия, царившего в них до него. По его
инициативе, в такое время, когда все ожидали усиления
сыска и тайной полиции, было упразднено отжившее свой
век и всем антипатичное III отделение, множество адми-
нистративных ссыльных возвращено на родину или участь
их облегчена. Ему же Россия обязана уничтожением соля-
ного налога, пересмотром законов о печати, понижением
выкупных платежей и множеством улучшений, введенных
им во всех частях государственного управления.
Основанием своей политики он сделал умиротворение
умов путем уступок и обеспечением личности; он стре-
мился к укреплению власти доверием граждан, путем при-
влечения их к многосложному делу государственного уп-
равления без всякого нарушения самодержавия, глубоким
и искренним приверженцем которого он был в течение
жизни. Но и вся деятельность графа, предшествовавшая
“диктатуре сердца”, не менее энергична, благотворна и
знаменательна. Во время восточной войны 1853—56 гг. он
принимал участие во всех битвах и проявлял геройство,
обратившее на себя всеобщее внимание; но, кроме того, он
оказался чрезвычайно искусным администратором, уп-
равляя временно занятыми турецкими областями. Граф
Лорис-Меликов управлял Абхазией и южным Дагестаном
и во время этого управления умиротворил, по крайней мере,
две трети завоеванного Кавказа, заключив с турецким пра
367
вительством сделку о выселении в Турцию непокорных
горских племен. Во время войны 1877—78 гг. граф Лорис
Меликов, командовавший кавказским корпусом, нанес на
Аладжинских высотах решительное поражение турецким
войскам и взял штурмом почти неприступный Карс. Осо-
бое искусство и особо выдающиеся качества истинного
дельца граф проявил также в обеспечении продовольстви-
ем армии. Доверие к нему было таково, что даже в непри-
ятельских странах он расплачивался за провиант и фураж
не золотом, но русскими кредитными билетами, что доста-
вило России сбережение в несколько десятков миллионов
рублей. Сам граф Лорис-Меликов, отличаясь полным бес-
корыстием, довольствовался исключительно своим жало-
ваньем и никакого состояния не приобрел. Единственным
его достоянием были 5000 десятин бездоходной земли на
Кубани, принадлежавшие к тому же жене его. В 1879 г.
совершенно неожиданно он получил пост астраханского,
саратовского и самарского генерал-губернатора; пост этот
был учрежден в виду появления на востоке и на Волге
чумы, — событие, которое могло бы совершенно убить
экспортную торговлю России. Роль спасителя целого края
для всякого другого человека была бы в высшей степени
соблазнительна; но граф Лорис-Меликов, прибыв на место
и убедившись, что слухи об эпидемии раздуты донельзя,
сам же подал проект об уничтожении генерал-тубернаторства.
Этим граф приобрел необыкновенную популярность во всем
торгово-промышленном сословии. Не менее плодотворна и
кипуча была его деятельность в качестве харьковского гене-
рал-тубернатора, под полновластным управлением которого
было 6 губерний. Доступность, крайняя любезность и в
высшей степени внимательное отношение ко всем располо-
жили к графу все население. Автор книги “Наши государ-
ственные и общественные деятели” так характеризует графа:
“Он имел способность привлекать к себе людей; его мягкие
манеры и веселость очаровывали многих. В частной жизни
граф Лорис-Меликов пользовался глубочайшим уважением
всех, его знавших. Это был человек редкого бескорыстия,
чрезвычайно умный и приятный собеседник, всем доступ-
ный, со всеми обходительный; он очень охотно выслушивал
возражения, отличался терпимостью к чужим мнениям, не
считал себя непогрешимым и в те минуты, когда самые высо-
копоставленные лица буквально заискивали у него, сохра-
нял всегда простоту и откровенность. Такие люди украша-
ют свой народ, свое отечество”.
368
Поразительный пример несокрушимой ноли и твердо
сти характера мы видим в одном из самых выдающихся
деятелей прошлого царствования на ноле брани. Замена
тельная личность генерала Михаила Дмитриевича Скобе-
лева, этого вождя рыцаря, всегда и во всем отличалась
энергией, силой ума и воли, тактом и проницательностью.
Это был обаятельный , могучий властелин и распоряди-
тель человеческих ума и сердца. Достаточно было провес-
ти с ним полчаса, чтобы вполне поддаться его обаянию,
совершенно довериться и подчиниться ему. Этот замена
тельный характер сложился под влиянием особых усло-
вий воспитания и жизни. Генерал Скобелев родился в Пе-
тербурге 17 сентября 1843 г. Он был внуком известного
безрукого генерала Скобелева, отличившегося в Отечествен-
ной войне 1812 г. и назначенного шефом Рязанского полка.
Отец Михаила Дмитриевича — также генерал, принимав-
ший участие в русско турецкой войне 1877—78 гг. и на
гражденный Георгием. Значит, военный гений Михаила
Дмитриевича может считаться унаследованным. Отец его
был человеком старой закалки и довольно суровым; он
хотел дать сыну воспитание также суровое, спартанское.
Он нанял ему гувернера немца, человека жесткого, кото-
рый бил мальчика за всякую безделицу. Юный Скобелев
был от природы вспыльчивым и самолюбивым. Выведен-
ный однажды из себя обращением своего воспитателя, он
плюнул гувернеру в лицо и дал пощечину. Только тогда
отец убедился, что немцу с его жестокостью не совладать
с Михаилом Дмитриевичем, и отправил сына в Париж, в
пансион Дезидерия Жирардэ: ничего лучшего он и при-
думать не мог. Жирардэ — благороднейший, образован-
нейший и честнейший человек — имел огромное влияние
на развитие характера М.Д.Скобелева. Он главным обра-
зом старался выработать в юноше чувство долга, и это
удалось вполне. Жирардэ потом приехал с
М.Д.Скобелевым в Россию и уже больше с ним не разлу-
чался до самой своей смерти. Скобелев был искренно пре-
дан этому прекрасному человеку, часто совещался с ним и
обеспечил его. Михаил Дмитриевич поступил в универси-
тет, но он чувствовал страстное влечение к военной служ-
бе и, как оказалось впоследствии, недаром Скобелева влек-
ло к ней. На первых же порах своей боевой деятельности
он выказал великое мужество и высокие военные способ-
ности, вполне обнаружившиеся во время польского вос-
стания в 1863 г. К кабинетным занятиям энергичная, жаж-
369
дущая кипучей деятельности натура М.Д.Скобелева не
чувствовала никакой склонности, хотя он и обладал об-
ширными познаниями в военных науках; так, его знание
военной истории было поразительно: на каждый частный
случай он тотчас же мог привести массу примеров. Его
рапорты из-под Плевны служат блестящим доказательством
его громадной начитанности. Ничто не было ему чуждо:
он во все вникал, все старался понять, все быстро схваты-
вал и усваивал сразу; он изучал основательно всякое дело,
за которое брался, и потому овладевал им всецело. Блес-
тящий ум, спокойное, сдержанное, чарующее обращение,
никогда не покидавшее его, замечательное хладнокровие
и самообладание — вся эта совокупность симпатичных черт
характера вместе с безудержной храбростью имела в резуль-
тате то, что там, где был М.Д.Скобелев, победа была обес-
печена. Не даром одно имя его сдерживало врагов Рос-
сии.
От замечательных тружеников на поприще государствен-
ном и военном обратимся к труженикам моря. Несмотря
на недавнее создание русского флота, он успел в настоя-
щее время достигнуть такого состояния, которое мало чем
уступает состоянию флотов западноевропейских держав.
Но в истории человеческой культуры нет результата, ко-
торый был бы достигнут без труда: само собой ничего не
делается; для осуществления как малых, так и великих
дел требуются люди. Прогресс есть результат личной ини-
циативы и личной деятельности, что вовсе не противоре-
чит его закономерности. В истории русского флота насчи-
тывается немало имен, которые своей энергичной деятель-
ностью упрочили его значение и содействовали его славе,
таковы: Грейг, Спиридов, Чиганов, Синявин, граф Гей-
ден, Нахимов, Корнилов, Лазарев, знаменитый гидрограф
Врангель, славный мореплаватель Крузенштерн, Беллин-
сгаузен, Палтусов и др. Мы остановимся на адмирале
Иване Федоровиче Крузенштерне, первом русском мореп-
лавателе, совершившем кругосветное путешествие (1803—
1806). Это было делом очень опасным и в высшей степени
трудным. Всякое судно, отправляясь в Тихий океан, ни-
коим образом не могло рассчитывать найти там ни доков
для починки, ни гостеприимства, а должно было полагаться
исключительно на свои собственные силы. Для неподго-
товленных же русских моряков, привыкших только к
плаванию по европейским морям, кругосветное плава-
ние являлось делом крайне рискованным. В 1799 г. Кру-
370
зенштерн предложил Российско Американской компании,
имевшей привилегию на торговлю и промыслы у северо-
западных берегов Америки, Алеутских и Курильских ост-
ровов, снарядить 2 судна, которые отвезли бы в амери-
канскую колонию груз из России, взяли бы там пушной
товар, доставили его в Кантон, выменяли на китайские
товары и доставили бы их, обогнув мыс Доброй Надежды,
в Европу. Таким образом колонии обеспечивались продо-
вольствием и, кроме того, впервые для русских судов от-
крывался океан. Предложение Крузенштерна являлось в
то время слишком смелым даже для моряков, и только
потому, что русское правительство должно было послать
посольство в Японию, проект его осуществился. Россий-
ско Американская компания купила в 1803 г. в Англии 2
судна, названные “Надежда” и “Нева”, команда над кото-
рыми была поручена Крузенштерну и его помощнику Ли-
сянскому. 26 июля 1803 г. Крузенштерн отплыл из Крон-
штадта — ровно 100 лет спустя после основания русского
флота Петром I Великим. 20 февраля 1804 г. Крузенш-
терн обогнул мыс Горн и мимо Сандвичевых островов на-
правился на Камчатку. 2 июля Крузенштерн прибыл в
Петропавловский порт, откуда спустя 3 недели направился
к малоизвестным в то время берегам Японии и очутился
на краю гибели, так как ему пришлось выдержать страш-
нейший тайфун. В конце сентября он прибыл в Нагасаки.
Возвращаясь на Камчатку, “Надежда” едва не погибла близ
Курильских островов. 7 августа 1806 г. Крузенштерн воз-
вратился в Кронштадт, совершив первое русское кругос-
ветное плавание, которое длилось 3 года и 12 дней. Срок
этот не был слишком долгим, если принять во внимание
тот факт, что в Японии и в Китае адмирала держали чрез-
вычайно долго — около года — под предлогом дипломати-
ческих переговоров; кроме того, из за войны России с
Францией Крузенштерн должен был отклониться от марш-
рута, чтобы не попасть в руки крейсеров. Но опасения его
были напрасны: цель экспедиции Крузенштерна и Лисян-
ского была известна всей Европе, и крейсеры получили
приказание не нападать на них. Помимо замечательно
умелого управления судами, адмирал Крузенштерн ока-
зался еще и отличным администратором: в течение всего
трехгодичного плавания в экипаже не умерло ни одного
человека; даже больных было ничтожно малое число. Путе-
шествие свое он описал в 3 томах, изданных в 1809—12 гг.;
сочинение это было переведено на все европейские
371
языки и получило громкую известность. Вслед затем адми-
рал Крузенштерн посвятил свою жизнь ученым трудам в
тиши деревенского уединения: он занялся составлением
Атласа Южных морей. Этот труд требовал огромных уси-
лий. Нужны были не только обширнейшая начитанность
и прилежание, но и глубоко обдуманная разборчивость.
Более всего осложняли труд астрономические определе-
ния местностей. При первом же взгляде на гидрографи-
ческие сочинения Крузенштерна видно, как строго отнесся
он к труду своему, что и было отмечено моряками разных
национальностей. Знаменитейшие мореплаватели его
времени — Росс, Парри, Франклин, ДюрмонДюрвиль —
обращались к нему за советами. В 1826 г. Крузенштерн
был назначен директором Морского кадетского корпуса.
В этой должности он и пребывал до тех пор, пока пре-
клонные лета не заставили его искать покоя. В качестве
руководителя учащихся моряков он выказал не менее
дарования, усердия и любви к делу: он преобразовал мор-
ской корпус до основания. Как учебная, так и воспита-
тельная части были совершенно реорганизованы согласно
туманным и просвещенным идеям Крузенштерна. Он ос-
тавил по себе память “благороднейшего и снисходитель-
ного педагога, влияние которого было тем важнее, что в
кадетском корпусе водворилась дикость нравов и жесто-
кие наказания, считавшиеся необходимыми для внушения
дисциплины”. Учебная часть была поручена образован-
нейшим морским офицерам и известнейшим профессорам
и академикам. Крузенштерн учредил при корпусе морской
музей и обсерваторию. Помимо этого, он обратил особое
внимание на высшее морское образование: нынешняя
Морская академия основана им. Почти все позднейшие
выдающиеся деятели русского флота являются, так ска-
зать, питомцами адмирала Крузенштерна. В конце жизни,
с 1842 по 1846 г., он состоял при особе императора Ни-
колая I и скончался в 76 лет, сумев на всех поприщах
заявить о себе с самой выгодной стороны и оставить по
себе память замечательного мореплавателя и выдающегося
ученого, но также благородного, честного, энергичного и
трудолюбивого деятеля.
Выдающимися промышленными деятелями, которыми
так обильна Западная Европа, в особенности Англия, Рос-
сия не слишком богата. Правда и то, что жизнеописания
большинства русских людей, оказавших немалые услуги
промышленности и торговле России, совершенно неиз-
372
вестны. Тем не менее в общем эта отрасль культуры в
нашем отечестве развита очень слабо. В значительной мере
это обусловливается господствующим еще и поныне пред-
рассудком, в силу которого “Россия — страна земледель-
ческая”. Да не посетуют на нас читатели, если мы немного
остановимся на вопросе; действительно ли Россия страна
земледельческая, и если это так, то должна ли она быть
таковой? Все страны были в свое время земледельчески
ми, а прежде чем стать земледельческими, они были охот-
ничьими. Промышленное развитие также имеет свои опре-
деленные закономерные фазисы: так, закон перехода от
добывающей промышленности к обрабатывающей совер-
шенно незыблем. Сказать о стране: “Это страна земле-
дельческая”, — или: “Эта страна горнопромышленная”, —
значит, отрицать прогресс в экономической жизни народа.
Можно лишь сказать: “Эта страна пока еще земледель-
ческая или пока еще горнопромышленная”. Периоди-
чески повторяющийся в России голод, и в особенности
голод последних лет, наглядно доказывает, как мало
земледелие обеспечивает население. Голод этот имел,
впрочем, и благие последствия: он заставил (с целью
дать голодающему населению заработать) предпринять
многие общеполезные работы, а то, наверное, работы
эти, например сооружения гаваней, устройства шоссе и
т. д., при иных условиях были бы предприняты десят
ки лет спустя. Наша обрабатывающая промышленность
находится в зачаточном состоянии: в ней многие отрас-
ли еще совсем не существуют, многие же из них, напри-
мер производство металлических изделий, находятся в
начальной стадии. Особенно удивляться этому не при
ходится, если вспомнить, что даже наша добывающая
промышленность возникла только при Петре I Вели-
ком. Первое место в этой промышленности занимают
горное и нефтяное дело, ввиду неисчерпаемых богатств,
заключенных в обширных пределах русской земли.
Основателями горного дела в России являются туль-
ские кузнецы Никита и сын его Акинфий Демидовы; ос-
нователем нефтяного дела является Василий Кокорев.
Излагая подробно жизнеописания этих замечательных
людей, мы совершенно отвлечемся от их карьеры: для нас
безразлично, что эти люди стали миллионерами и завеща-
ли потомкам своим многомиллионные состояния; безраз-
лично также и то, что в деятельности их встречаются
пятна, что они находились во многих отношениях в особо
373
благоприятных условиях; нам важно только то, что эти
люди, вышедшие из народа и малограмотные, исключи-
тельно благодаря своему неутомимому трудолюбию,
своей непоколебимой воле, несокрушимой энергии, пред-
приимчивости и необычайной деловитости сотворили
великие дела, открыли громадные источники народно-
го богатства, доставили заработок миллионам людей и
дали могучий толчок промышленному прогрессу Рос-
сии. Очень много в России и за границей нажившихся
богачей, миллионеров; но ни деятельность, ни личность
большинства их не представляют ничего поучительно-
го, потому что богатства их или унаследованные, или
же приобретены счастливыми случайностями; кроме
того, богатство, служащее лишь для удовлетворения
личных потребностей, может возбудить в малодушных
людях только зависть, но обладатели его ни в ком не
вызовут симпатии; самое большое, что о них скажут,
что они не расточители, и только.
Вся уральская горная промышленность обязана своим
возникновением и развитием тульскому кузнецу Никите
Демидову, родившемуся в 1656 г., и сыну его Акинфию,
родившемуся в 1678 г. Это родоначальники знаменитой
фамилии Демидовых, потомки которых получили общеев-
ропейскую известность благодаря своим несметным богат-
ствам, своей щедрой благотворительности и своему меце-
натству. Детство будущих миллионеров, как Никиты, так
и сына его Акинфия, прошло в суровых лишениях и тяже-
лом труде, и “только при подобных обстоятельствах мог-
ли выработаться такой могучий характер и та энергия в
преследовании раз намеченной цели”’. Тульские кузнецы
обратили на себя внимание великого преобразователя Рос-
сии Петра I Великого, обладавшего вполне искусством
отыскивать и ценить людей, при следующих обстоя
тельствах. Во время шведской войны Петр I очень нуж-
дался в дешевом оружии. За заграничные ружья (а только
такие и употреблялись в русском войске) платили по 12 и
по 15 рублей за штуку (цена огромная для того времени);
Никита доставил в Москву 6 ружей превосходной соб-
ственной работы и назначил за них цену по 1 рублю 80
копеек за ппуку. Весьма понятно, что всевидящее око Петра I
сразу усмотрело в этом простом кузнеце великого работ-
* В. В. Огарков. “Демидовы”. Биографическая библиотека
Ф.Павленкова. СПб., 1891 г.
374
ника и сразу оценило его значение для России. Государь
приказал отвести ему несколько десятин земли близ Тулы
“для распространения фабрики”; в земле этой были мес-
торождения железных руд. Никита вместе с молодым сы-
ном Акинфием деятельно принялись за разработку их. Но
тульская железная руда была не особенно высокого ка-
чества; кроме того, там ощущался большой недостаток в
угле, так как царь запретил “Демидычу” рубить благород-
ные породы деревьев — клен, дуб и ясень. Это заставило
Демидовых искать новых мест для своей деятельности: их
привлекали Уральские горы, где уже существовало несколь-
ко казенных горных заводов, производительность которых
была, однако, чрезвычайно ничтожна. В 1702 г. по просьбе
Никиты Демидова, поданной в Сибирский приказ, Петр I
предоставил в его полное распоряжение Невьянские и Вер-
хотурские заводы с громадными пространствами земель и
лесов и с целой горой Магнитной. Подобные льготы не
представляли собой исключения: Петр I Великий предос-
тавлял таковые же многим заводчикам, но все они только
разорялись, не принеся делу никакой пользы, потому что
это были люди, не умевшие и не желавшие работать: они
преследовали только одну цель — загребать жар чужими
руками и почивать на лаврах; вот почему они только губи-
ли дело, требовавшее личной энергии, прилежания и ини-
циативы. С получением уральских заводов личность Акин-
фия, этого энергичного, неутомимого предпринимателя и
дельца, выступает на первый план. Россия обязана ему
устройством многих заводов и открытием рудных место-
рождений; фамилия же Демидовых — своими несметными
богатствами. В течение своей деятельности на Урале Акин-
фий, вместе с отцом и один, построил до 10 железодела-
тельных и чугуноплавильных заводов, большинство
которых процветает и поныне; некоторые из них приобре-
ли всемирную известность, например завод Нижне Тагиль-
ский. Демидовское железо и поныне считается одним из
лучших в мире. При прежнем казенном управлении Вер-
хотурские заводы выделывали 10—20 тысяч пудов железа
в год; попав же в руки Акинфия Демидова, они стали
выделывать от 350 до 400 тысяч пудов железа, — цифра
громадная, если принять во внимание состояние тогдаш-
ней горнозаводской техники. Помимо горного дела, Деми-
довы занялись еще приведением в порядок дорог, которые
были в то время “убийственны”. Знаменитые путешествен-
ники Паллас и Гмелин находили, что нигде нет лучших
375
дорог, чем демидовские, проложенные в самых непрохо-
димых местах. Неутомимо отыскивая рудные месторож
дения, Демидовы открыли медные руды за рекой Выей,
близ горы Магнитной. В настоящее время в селении Не-
вьянского завода — главной резиденции Акинфия Деми
дова — 15 000 жителей, а в селении Нижне Тагильском —
до 40 000 горнозаводского населения. Акинфий Демидов
первый в России начал плавить медь; он же открыл бога
тейшие алтайские серебряные рудники и первый начал
плавить серебро в России. “Все это он мог сделать только
потому, что сам был когда то кузнецом и знал в совершен-
стве заводскую работу, а также и потому, что обладал
громадной силой и редкой в тогдашней Руси предприим-
чивостью” (В.В. Огарков. Демидовы). Дело Демидовых
процветает и поныне, но из потомков Никиты и Акинфия
уже ни один не отличался столь деятельным и предприим-
чивым характером; в сфере благотворительности, однако,
оставили по себе славную память Анатолий Демидов, князь
Сан-Донато, брат его Павел Николаевич, учредитель
Демидовских премий, и сын последнего Павел Павлович,
умерший в 1855 г. Благотворительность этого последнего
превзошла благотворительные дела всех его предшествен
ников.
Говоря о промышленных деятелях прошлого века,
нельзя не упомянуть об удалом купце Шелихове. Григо-
рий Иванович Шелихов (1747—1795), отважный купец-
мореплаватель и завоеватель, в настоящее время предан
забвению, как и многие русские деятели. Мы помним толь-
ко тех, кому воздвигаются памятники. Между тем этот
человек, располагавший самыми незначительными сред-
ствами, исключительно благодаря своей необычайной энер-
гии и предприимчивости оказал громадные услуги русской
торговле и завоевал России несколько островов Тихого
океана. Ни неудачи, ни опасности не останавливали его и
не ослабляли его поразительной энергии. До Шелихова
сибирские купцы производили звериные промыслы на ос-
тровах Тихого океана способом хищническим, без всякого
внимания к состоянию полудиких жителей. В его же уме
созрела мысль покорить эти острова, привести обитателей
их в русское подданство, завести русские поселения и упо-
рядочить промысловое дело. Мысль эту Шелихов осуще-
ствил собственными силами, с горстью удальцов-судора-
бочих, число которых не превосходило 200 человек. В осо-
бенности замечательны мужество и энергия, которые он
376
обнаружил при завоевании острова Кадьяка, населенного
народом воинственным, не раз уже изгонявшим приста
вавших к острову, изобиловавшему морскими бобрами, про
мышленников. Главным образом подействовал на дика
рей устрашающий грохот огнестрельного оружия; но, по-
мимо того, Шелихов старался склонить их и дипломати
ческим путем. История покорения острова Кадьяка горстью
людей, предводительствуемых отважным, энергичным и
умным промышленником, является поразительным при-
мером того, что может совершить человек, обладающий
твердой волей и решимостью. Пребывая на покоренном
острове, Шелихов совершенно покорил жителей, которым
сумел внушить дружественное расположение к русским и
желание отдаться под защиту русского правительства. По
его инициативе на острове Кадьяке была назначена
духовная миссия для распространения между островитя
нами христианства. Он познакомил их с ремеслами, для
чего выписал на остров 20 человек искусных мастеровых
из сибирских ссыльных. Окончательно упрочив русское
господство на Кадьяке, Шелихов энергично занялся засе-
лением американского берега и распространением преде-
лов русских владений, преследуя при этом, главным обра-
зом, торгово промышленные цели. Правительство импе-
ратрицы Екатерины II оценило по достоинству заслуги
Шелихова и щедро наградило его. Все его советы и просьбы
относительно вновь приобретенных островов исполнялись
властями беспрекословно. После смерти Шелихова зять
его Буддаков был назначен, по повелению Павла I, дирек
тором только что сформировавшейся тогда Российско-Аме-
риканской компании, потому что император желал, чтобы
эту должность занял непременно один из членов семейства
Шелихова. Не следует думать, что завоевание острова
Кадьяка было делом осуществившимся сразу и случайно.
Шелихов до этого совершил множество отважных плава
ний по Тихому океану, самым подробным образом изучил
потребность русских промышленников и, кроме того, по-
разительно хорошо умел управлять не только кораблями,
но и людьми, над которыми никогда не проявлял ни бес-
человечности, ни жестокости. Он представляет собой за-
мечательный пример мореплавателя-купца, преследующе-
го не меркантильно-хищнические цели, но цели патриота
ческие: особенная нажива его интересует несравненно мень
ше нужд русской промышленности вообще. Люди, задаю-
щиеся общественными целями, всегда заслуживают глу-
377
бокого уважения, в особенности тогда, когда действуют
исключительно по личной инициативе.
Примером деятельности столь же плодотворной и не-
утомимой, такой же необычайной энергии и силы воли,
какой отличались первые Демидовы и Шелихов, может
служить основатель нашей нефтяной промышленности
Василий Александрович Кокорев (1817—1889). Это был
человек замечательного природного ума, добродушный и
необычайно деятельный. Не обладая сам образованием,
он в то же время был глубоким сторонником просвеще-
ния; щедрость его не знала границ. Но для нас интереснее
всего его поразительные, редкие в русском человеке ка-
чества истинного дельца предпринимателя, энергичного,
неутомимого, не смущающегося неудачами и не столько
стремящегося к увеличению своих богатств, сколько к
подъему экономического благосостояния страны. В Рос-
сии немало миллионеров, жизнь и деятельность которых
проходят совершенно бесследно, потому что все их заботы
сосредоточены на личном благосостоянии или на приум-
ножении благосостояния семьи или рода. Не к их числу
принадлежал В.А. Кокорев: этот замечательный человек
соединял в себе качества истинного промышленника-пред-
принимателя в западноевропейском, английском духе с
качествами настоящего русского простолюдина, со всеми
его достоинствами и недостатками. Первоначальная
деятельность его как винного откупщика может показаться
несимпатичной. Но в то время (в 40 х гг.) откупа были
столь заурядным явлением, что никоим образом нельзя
считать деятельность откупщиков чем-либо предосудитель-
ным. Каковы были сами откупщики — другой вопрос. В
огромном большинстве случаев это были кулаки, люди
наживы, не стеснявшие себя никакими средствами в пре-
следовании узких, меркантильных целей. Не таков был
В.А.Кокорев; он и в этой сфере оказался настоящим об-
щественным деятелем. В своем проекте, поданном в мини
стерство финансов, он доказывает полную возможность
“придать торговле вином увлекательное направление в
рассуждение цивилизации”. Когда он писал этот проект,
он был еще только поверенным одного откупщика (1844 г.).
На проект этот обратили внимание, и Кокорев был назна-
чен откупным комиссионером правительства в неисправ-
ный Орловский откупной округ. Он вполне оправдал на
деле все то, что было им высказано в проекте; система,
им предложенная, была применена еще в некоторых
378
округах, а затем приобрела силу закона в виде “Положе
ния об акцизно-откупном комиссионерстве”; положение это
действовало в течение 16 лет. Ввиду явной выгоды для
государственного казначейства системы Кокорева, он стал
играть видную роль в финансовых сферах Петербурга; с
ним нередко совещались министры финансов Вронченко
и Брок. В кругу же откупщиков Кокорев вскоре стал звез
дой первой величины; в то же время он страшно разбога-
тел, но по мере роста его богатства разрасталась и его
щедрость. Он помогал всякому, кто к нему обращался.
Говорят, что он разрабатывал Березовские золотые про-
мыслы только для того, чтобы доставлять доход своему
старому управляющему, потому что промыслы эти не при
носили ничего, кроме убытков. Кокорев сильно покрови
тельствовал художникам и архитекторам; в Москве на его
средства сооружено громадное “Кокоревское подворье”,
стоившее 2,5 миллиона рублей — здание, представлявшее
собой огромную гостиницу и товарный склад; в Ушаках
им было выстроено много великолепных дач. Для поощре-
ния русской живописи он основал близ Вышнего Волочка
Владимиро-Мариинский приют для живописцев. Будучи
пламенным патриотом, Кокорев в то же время не сочув-
ствовал завоевательной политике России. Его идеалом было
“покойное и правильное развитие русской силы в смысле
экономическом и финансовом”. Кокорев произошел не из
крестьянской, но из небогатой купеческой семьи; тем не
менее он был ревностным защитником освобождения кре-
стьян от рабства и в 1857 г. произнес в английском клубе
глубоко прочувствованную речь по этому вопросу, ветре
вожив немало всю администрацию. В.А.Кокорев принад
лежал также к числу выдающихся деятелей наших вновь
возникавших компаний. Ему принадлежит инициатива
постройки Волго Двинской железной дороги, соединяю-
щей 2 водных бассейна, Каспийский и Балтийский. Коко-
рев же принадлежал к числу учредителей Русского об-
щества пароходства и торговли, процветающего и поныне
(акции этого общества дают более 30 % дивиденда); но в
то время Кокореву пришлось чуть не силой, под патриоти-
ческими предлогами, навязывать акции нового общества
богатым людям. Но главная заслуга В.А.Кокорева как
промышленного деятеля заключается в том, что он на 5
лет раньше американцев понял значение нефти как деше-
вого осветительного материала. Согласно указаниям зна-
менитого Либиха, он построил в 1854 г. на вечных Сура
379
ханских огнях близ Баку завод для добывания и очистки
нефти. С этой целью он организовал “Закаспийское тор-
говое товарищество”. Таким образом, Кокорев является
основателем русской нефтяной промышленности, которая
в настоящее время начинает принимать грандиозные
размеры. Наследники Кокорева и поныне стоят во главе
многомиллионного дела, будучи главными акционерами и
директорами “Бакинского нефтяного общества”. В 1867 г.,
во время голода, постигшего Россию, Кокорев стал душой
и главным жертвователем комитета по подаянию помощи
голодающим. Он же является основателем первого частного
банка в России — “Волжско Камского”; затем по его ини-
циативе основано “Северное общество страхования то-
варных складов с выдачей варрантов”; в товариществе с
Губониным он построил Уральскую горнозаводскую же-
лезную дорогу — первый рельсовый путь, сооруженный в
России с исключительно промышленной целью. Но глав-
ным и излюбленным детищем В. А. Кокорева было преоб-
разованное им в 1873 г. “Бакинское нефтяное общество”,
которое составляло его главное занятие до самой смерти.
В последние годы своей жизни он учредил “Северное те-
леграфное агентство”, имевшее целью сделать Россию не
зависимой от заграничных телеграфных агентств. При всей
своей кипучей деятельности Кокорев находил еще время
для написания статей, касавшихся экономического быта
России. Так, в “Русском Архиве” им напечатан целый ряд
статей под заглавием “Экономические провалы”. Статьи
эти содержат массу весьма верных замечаний об эконо
мических неудачах в России и о причинах ее промыш-
ленного застоя. Биограф В.А. Кокорева справедливо
замечает: “Имея огромные достоинства, Кокорев имел
и недостатки людей, пробившихся своим трудом. Он
был очень высокого мнения о себе, любил лесть, а по
тому нередко покровительствовал ничтожествам... Как
бы то ни было, но наше купеческое сословие мало выста-
вило людей, которые могли бы равняться с Кокоревым
“игрой ума”, талантами и характером, да и немного по
всей России за полстолетия отыщется людей такого
калибра. В какой угодно стране Кокорев был бы заме-
тен”.
Наконец упомянем еще о замечательном промышленни-
ке-благотворителе Михаиле Ивановиче Крашенинникове.
Промышленная и торговая деятельность редко разви-
вает в человеке благожелательные инстинкты. Стремле-
380
ние к обогащению настолько сильно, что заглушает или,
по крайней мере, отодвигает на второй план симпатичные
свойства человеческой души. Огромное большинство наших
купцов-благотворителей преследуют наряду с филантро
пическими и честолюбивые цели, добиваясь посредством
благотворительности почетных званий, дворянства, зна-
ков отличия и почета. Тем больше внимания заслуживает
личность Михаила Ивановича Крашенинникова (1775—
1849), энергичного, честного промышленника и щедрого
благотворителя, воодушевленного лишь одной целью —
помогать страждущим и неимущим, без всякой задней
мысли, без рисовки, без эгоистических побуждений. Он
дополнил собой славную серию московских благотворите-
лей-филантропов: Голицына, Куракина, Шереметева,
Демидова, Горихвостова и Набилкова. Крашенинников
был сыном разорившегося серпуховского купца-подряд-
чика. Четырнадцати лет от роду он вступил на путь трудо-
вой жизни, имея в кармане 7 копеек, которыми бедная
мать наделила его на дорогу. Из этих копеек он впослед
ствии сделал 10 000 000 рублей, причем в деятельности
его в качестве приказчика и затем хозяина ткацкой фабри-
ки в Москве нельзя заметить ни одного темного пятна.
Основой его громадного состояния был небольшой ка-
питал, нажитый им совершенно честно и открыто в каче-
стве приказчика на отчете путем продажи товаров, оста
вавшихся ежегодно, по условию, в его пользу. За женой
он приданого не взял. Решительным шагом на пути к обо-
гащению было то, что Крашенинников первый ввел на своей
фабрике употребление английской пряжи. Когда был за
прещен ввоз английских товаров вследствие введения кон-
тинентальной системы, у Крашенинникова оказался огром-
ный запас английской пряжи. Цены на бумажные изделия
страшно повысились — вот источник обогащения его. В
1842 г. миллионер Крашенинников, будучи еще в полной
силе, прекратил дела, сказав: “Надо дать дорогу другим”, — и
всецело посвятил себя благотворительной деятельности. Он
постепенно внес около 5 000 000 рублей в московскую со-
хранную казну на различные благотворительные учреж
дения и вообще в виде фондов в пользу бедных. Во
многих городах фонды Крашенинникова являются
весьма важным подспорьем городского управления в
деле помощи бедным; сюда относятся главным образом
города Московской губернии: Серпухов, Коломна, Дмит-
риев. Весь оставшийся после его смерти капитал — около
381
3 000 000 рублей он тоже завещал бедным; жене своей и
всем своим наследникам он завещал по 100 000 рублей
каждому. Пожертвования Крашенинникова большей частью
вполне целесообразны и разумны. Производя их, он отнюдь
не искал ни славы, ни благодарности: он считал всех
бедных своими кредиторами, а свои благотворения — уп-
лачиваемыми им долгами. При этом замечательно, что этот
человек, тратя миллионы, сам вел чрезвычайно простой
образ жизни, на себя не тратил ни копейки и в других
ненавидел излишество. В характере Крашенинникова
есть черты, заслуживающие глубокого уважения. Так,
он до глубокой старости заботился о своем нравствен-
ном самоусовершенствовании. Однажды один из близ-
ких людей сделал ему какое-то замечание о его характе-
ре. Крашенинников попросил записать все высказанное
относительно своих недостатков, чтобы иметь возмож-
ность заняться их исправлением. Правду он любил до
болезненности. Во всех делах своих, даже в мелочах,
он отличался необыкновенной аккуратностью, так что
после его смерти душеприказчикам не было никаких
затруднений привести в исполнение его волю. Он заве-
щал им относиться снисходительно к его должникам;
отнюдь не прибегать к крутым мерам для взыскания
денег, а в случае плохих обстоятельств должника — вовсе
прощать долг. Таким образом, Крашенинников явля-
ется типом благотворителя в истинно христианском
смысле слова.
От промышленных светил первой величины, от крупных
воротил и основателей громадных отраслей производства
обратимся к светилам менее ярким, хотя, быть может, не
менее поучительным. В самом деле, подражать великим
не всегда возможно; в большинстве случаев мы можем
только удивляться им, в то же время сознавая, что это
исключения, единицы; человечество же в огромной массе
своей состоит из скромных, невидимых тружеников, кото-
рые известны только в окружающем их обществе, а иногда
даже только в семье. Вот для этих то тружеников гораздо
поучительнее примеры деятелей скромных, добившихся
значительных результатов исключительно благодаря свое-
му неутомимому трудолюбию, энергии и желанию совер-
шить нечто полезное, невзирая на все препятствия и не-
удачи. Конечно, природные способности играют при этом
большую роль; но мало ли людей с блестящими природ-
ными способностями, которые не оставляют по себе ника-
382
ких следов и воспоминаний, которые “зарывают свои та
ланты” и проживают свой век, не совершив ничего, имея
полную возможность совершить многое.
Личность Терентия Ивановича Волоскова (1720—1806)
может служить образцом для всякого скромного труже-
ника, которого природа наделила небольшим талантом.
Волосков — часовщик самоучка и изобретатель 2 красок,
имеющих большое промышленное значение: “волосков-
ского” кармина и баркана. Ржевский купец Т.И.Волосков
вырос под присмотром своего отца, часовых дел мастера.
Уже в детстве он помогал отцу, разбирал с ним часовые
механизмы, пристально рассматривал каждое колесо, каж-
дую пружину и вскоре начал сам делать глиняные и дере
вянные часы. Пример отца, внимание и осмотрительность
последнего сильно повлияли на характер и наклонности
молодого Волоскова. От полуигрушечных глиняных и дере
вянных часов он постепенно перешел к таким, которые
возбуждали всеобщее удивление. Как известно, часовое
производство и в настоящее время почти не существует в
России: карманных часов у нас совсем не выделывается, а
из стенных фабрикуются только дешевые, кухонные, да и
то, если мы не ошибаемся, отдельные части механизмов
привозятся из за границы. Тем больше удивления заслу-
живает наш механик-самоучка Волосков, пристрастившийся
к столь мало развитой у нас в настоящее время, а в то
время и совсем неразвитой отрасли ремесленного произ-
водства. Впоследствии Волосков соорудил такие часы, в
которых соединялись все астрономические сведения. Мысль
об устройстве таких часов возникла у Волоскова под вли
янием книг по астрономии и механике. Над своими часами
он проработал очень долго. Все деревянные, медные и
стальные части были сделаны им самим. После несколь-
ких лет упорного труда часы были готовы — это было на-
стоящее чудо механики. Наружный вид волосковских часов
отличался крайней простотой, но зато внутренние досто-
инства их были выше всякой похвалы. Бюффон весьма
справедливо назвал терпение и выдержку свойствами,
присущими великим умам: они противодействуют труд-
ностям и неудачам в глубокой уверенности, что со време-
нем достигнут преследуемой цели. Нетерпение,
шаткость — признаки скудоумия. Волосков, не имея перед
собой никаких изящных образцов, терпеливо и настойчи-
во стремился доработаться собственными силами до чего-
либо совершенного. Наряду с механическими конструкци-
383
ями он упражнялся также в химических опытах, сначала
только из любознательности, а потом и с целью промыш-
ленной. Отец его попутно торговал кармином и баканом —
привозными красками. Терентий Иванович упорным тру-
дом добился того, что стал сам приготовлять эти краски в
своей крошечной лаборатории, снабженной аппаратами
самой первобытной, доморощенной конструкции. При-
готовление кармина и бакана он довел до высшей сте-
пени совершенства, создав, таким образом, целую от-
расль производства в России. “Волосковские румяна”
считались в то время лучшими. Фабрикаты его обрати-
ли на себя всеобщее внимание, и на них появился даже
спрос за границей. К сожалению, Терентий Иванович
не оставил после себя достойного преемника, и произ-
водство кармина и бакана после его смерти совершенно
заглохло. Торговля усовершенствованными красками
приумножила скудные достатки Волоскова, что дало ему
возможность свободнее распоряжаться временем. Он
страстно предался чтению полезных книг, исключитель-
но научного и художественного содержания. Страсть к
чтению в нем все усиливалась; он проводил в чтении
большую часть ночи и засыпал с книгой в руках, а днем,
куда бы он ни шел, всегда брал с собой книгу. Но этот
замечательный труженик отличался не только неутоми-
мым прилежанием и изобретательностью, но и своими
нравственными качествами. Он находил величайшее на-
слаждение в том, что имел возможность помогать страж-
дущим и нуждающимся: ежедневно от тридцати до пя-
тидесяти истинно бедных и достойных сострадания при-
ходили к дому его, и он наделял их пищей, а в празд-
ничные дни — одеждой. В своей семейной жизни Во-
лосков был счастлив: жена его была женщина умная;
она уважала и ценила его труд и была ему верной по-
мощницей. С младшим братом своим, также техником,
Волосков жил в дружбе, и дело они вели на компаней-
ских началах.
Теперь перейдем к русским деятелям иного рода. Спи-
сок славных имен русских ученых, поэтов, художников и
музыкантов настолько значителен, что даже краткие жиз-
неописания их могли бы пополнить книгу в 10 раз более
объемистую предлежащей. Не забудем, что это имена лю-
дей, совершивших дела полезные, серьезные, что это имена
деятелей, содействовавших прогрессу русской культуры.
Обыкновенно к ученым, поэтам, художникам, композито-
384
рам публика относится неправильно: наслаждается и вос-
торгается их произведениями. После смерти гробы их со-
провождаются многотысячной толпой, пред памятью их
благоговеют, но... об одном только совершенно забывают,
одно только совершенно игнорируют — их труд. Музы
кальное, поэтическое или художественное произведение
считают как бы свалившимся с неба: автора его считают
вдохновенным свыше гением; но что касается самого труда,
энергии, приложенной к делу, необычайных трудностей,
которые приходилось осиливать этому гению, то их обык
новенно игнорируют. В результате получается очень пе-
чальное явление: большинство представителей нашего ис-
кусства в своей личной жизни люди несчастные. Окружа
ющие видят в них либо гениев, пред которыми можно толь-
ко преклоняться, либо пустых мечтателей, капризных,
непригодных ни для семейной, ни для общественной жиз-
ни. Это очень грустно, потому что вследствие того многие
таланты гибнут, конечно, таланты не крупные. Но разве
мир держится только крупными талантами? Да, наконец,
откуда же появляются они, как не из массы талантов сред
них и мелких?
Отметим еще следующий факт: почти все наши
выдающиеся ученые, поэты, композиторы и художники —
люди принадлежащие к дворянскому сословию, следова
тельно, более или менее обеспеченные. Замечательные
исключения, которые мы встречаем из этого правила, за
служивают тем большего внимания и уважения, что в ос
тальных сословиях наших и поныне еще царят если не
полный мрак и не полное невежество, то полумрак и полу
невежество. Но мы не пишем истории русской культуры и
образованности: мы приводим поучительные примеры
выдающихся русских деятелей, заслуживающие подража
ния; поэтому для нас безразлично, из какого сословия
происходит тот или другой общественный деятель; для нас
важно только то, что он совершил, как он работал, как
боролся с трудностями и невзгодами, как достиг цели,
какими благоприятными и неблагоприятными условиями
были обставлены его жизнь и его деятельность. В виду
этого сила природного дарования для нас собственно не
имеет такого значения, как сила воли, трудолюбие, стрем-
ление к определенной благой цели. Надо сознаться, что
среди наших представителей умственной деятельности лишь
очень немногие руководствовались совершенно определен-
ными целями: в большинстве случаев мы имеем дело про-
13 С. Смайле
385
сто с крупными природными талантами, иногда проры-
вавшимися наружу даже помимо воли. Нередко частная
жизнь наших гениев вовсе не соответствует их призванию
(Лермонтов), иногда же они в своих истинно великих
стремлениях усматривают слабость (Гоголь), а соль жиз-
ни видят в чем то совершенно ином. Вот почему при всем
громадном значении, которое имеют их труды, собственно
жизнь и деятельность их в большинстве случаев представ-
ляют мало поучительного.
Истинным родоначальником наших ученых, литера-
торов и поэтов, бесспорно, является “гениальный помор”
Михаил Васильевич Ломоносов (1711—1765), сын
архангельского крестьянина-рыболова, достигший высо-
чайшей степени учености, давший могучий толчок всей
русской образованности не столько благодаря своему
природному дарованию, сколько благодаря своей неве-
роятной энергии и настойчивому преследованию наме-
ченной цели — послужить орудием умственного возрож-
дения России. Если мы беспристрастно подвергнем оцен-
ке научные и поэтические труды Ломоносова, то при-
дем к следующему заключению: с крупными светилами
европейской науки и поэзии, каковы, например, Гали-
лей, Ньютон, Лаплас, Расин, Буало, Мильтон и мно-
гие другие, он все-таки сравниться не может. Что каса
ется поэзии Ломоносова, то она важна только в стилис-
тическом отношении, в смысле обновления языка и сти-
хотворных форм, но отнюдь не по своему содержанию.
Но в таком случае на чем же зиждется величие этого
человека, на чем основана его громкая и вполне заслу-
женная слава? На этот вопрос мы решительно отвеча-
ем: на его деятельности. Как ученого, Ломоносова ни-
кому и в голову не придет сравнивать, например, с
другим русским академиком, знаменитым Эйлером', но
спрашивается, что сделал Эйлер для России? Ровно ни-
чего. А Ломоносов? Ломоносов совершил для умствен-
ного развития России то, что совершил Петр Великий
для ее политического развития. Он создал русскую
науку и русскую поэзию — не больше, не меньше. Лич-
ность этого титана поистине замечательна. Его пламенная
любовь к отечеству не имела границ, и ничто не могло
его остановить в стремлении содействовать умственно-
му обновлению последнего. Стремясь освободить рус-
скую литературу и науку от деспотического господства
чужеземного, главным образом немецкого элемента и
386
вызвать в русском обществе самодеятельность, Ломо-
носов явился отважным борцом в защиту великого дела,
человеком сильного убеждения, непреклонной воли и же-
лезного характера; качества эти редко присущи людям
науки. Вся молодость его является тяжелой эпопеей стра-
даний, лишений и борьбы с нищетой. Но ничто не могло
сломить его, потому что он был слишком сильно вооду-
шевлен идеей служения родине и слишком сильно и ясно
чувствовал свое призвание. Впечатления детства и отро-
чества имели громадное влияние на развитие характера
Ломоносова. Проводя жизнь в беспокойной промысловой
деятельности, среди опасностей, с которыми сопряжено
странствование по бурному северному морю, среди при-
роды суровой, мрачной и бедной, но тем не менее величе-
ственной, он закалился физически и нравственно и тем
подготовил себя к тяжелой борьбе, которая ему предсто-
яла в его будущей широкой общественной деятельности,
требовавшей громадного запаса сил и железной воли, для
которой не существовало никаких преград. Ломоносов в
течение всей своей жизни сохранял основные черты на-
родного типа дальнего севера: смышленость, практичность,
быстроту соображения, независимый образ мыслей, само-
стоятельность и привычку полагаться исключительно на
свои собственные силы. Ни высокое общественное поло-
жение, ни близость ко двору, ни слава не могли уничто-
жить в нем истинного помора. Но в то же время это был
человек с чутким сердцем, человек в высшей степени от-
зывчивый, добрый. Эти черты выработались в нем уже не
иод влиянием суровой природы, но под влиянием мате-
ринским. Мать была первой наставницей Ломоносова —
явление совершенно исключительное в крестьянском быту.
Под ее влиянием он очень рано пристрастился к чтению,
хотя природная пытливость ума и желание учиться обна-
ружились к нем уже в самом раннем детстве независимо
от чьих бы то ни было влияний. Мать Ломоносова была не
совсем крестьянка — она была дочерью дьячка, чем и объяс-
няется то, что она знала грамоту. По природе своей это
была женщина добрая и умная. С ее смертью семейные
условия значительно ухудшились для Ломоносова, тем
более что отец его вскоре женился на другой, и мачеха
оказалась женщиной, не сочувствовавшей наклонностям
пасынка. Но ничто уже не могло вырвать из него семена
любознательности. Читая жизнеописания Ломоносова,
поражаешься той невероятной силе воли, которая разви-
387
лась в нем исключительно под влиянием жажды знания, к
которой впоследствии присоединилась иная жажда — со-
действовать просвещению России и создать самостоя-
тельную, национальную науку и литературу, свободную
от чужеземного ига. Преодолевая одно препятствие за
другим, Ломоносов достиг невероятной высоты на труд
ном поприще науки; он один боролся с темными силами, с
синклитом людей, которым интересы России были совер-
шенно чужды, которые пропагандировали науку мертвую,
нимало не заботясь о том, какую пользу приносит она чуж-
дому им народу. Ломоносов пробил широкую брешь в этой
несокрушимой стене. Один из его биографов А. Круглов
так характеризует деятельность Ломоносова: “Прочитывая
его бумаги, невольно приходится удивляться той энер
гии, тем способностям, которыми он обладал и кото
рые дали ему возможность сделать для своего отечества
столько полезного, благотворного и прекрасного. Он не
ограничивается исполнением служебных обязанностей,
не ограничивается одним преподаванием своего предмета,
но трудится сразу по многим отраслям знания и,
забывая себя, свои личные выгоды, спокойствие и здо
ровье, старается где только может оказать посильную
пользу. Он читает лекции студентам по физической
географии, химии, истории и естественным наукам и
дает им частные уроки “о российском стихотвор-
стве” — обучает молодых людей составлению разных
цветных стекол', заготовляет материалы для русской
истории и пишет потом саму историю, сочиняет оды
и поэмы, делает физические и химические опыты, изла-
гает законы языков и красноречия, изобретает оп-
тические инструменты, делает мозаические картины
и пр”.
Ломоносов первый доказал чисто практическую пользу
просвещения, независимо от пользы теоретической. До него
наука в России была лишь гимнастикой ума, доступной
притом лишь очень немногим. Недаром говорил он: “Ско-
ро и студентов будут из за границы выписывать”. Огром
ное большинство ученых преданы только своей науке;
Ломоносов же прежде всего был предан своему отечеству,
наука служила для него лишь могучим средством содей-
ствия умственному просвещению России. Глубокая уве-
1 В то время в России почти что совсем не существовало стеклянного
производства.
388
ренность в своих силах и страстное влечение к обществен
ной пользе — вот основные черты личности Ломоносова. В
то же время это был строгий и положительный ученый,
основательно знавший те предметы, которые преподавал,
ясным доказательством чего служат его самостоятельные
исследования по физике и метеорологии. Многосторонность
Ломоносова не является поверхностным перепархиванием
с одного предмета на другой, хватанием верхушек: он впол
не основательно владел тем, чему учил других. В нем же
мы видим редкий пример ученого и в то же время поэта;
впоследствии явились у нас подражатели в этом отноше-
нии, но это были лишь жалкие пародии. Не имея ни ма-
лейшей возможности хотя бы вкратце изложить все то,
что сделал Ломоносов для России, мы ограничимся самым
беглым перечислением его бессмертных заслуг.
1. Ломоносов является творцом современного русского
поэтического слога. До него русский стих был силлабичес
ким, тяжелым, неуклюжим; он первый ввел метрическое
стихосложение в русскую поэзию, и его собственные сти-
хи замечательно красивы, звучны и в высшей степени кар
тинны.
2. Ломоносов является первым самостоятельным рус-
ским ученым; до него все без исключения ученые в Рос
сии были иностранцами, главным образом немцами. Ма
тематические и физико-химические труды Ломоносова были
посланы для оценки знаменитому математику Эйлеру,
впоследствии русскому академику. Это было сделано не
мецкой кликой академиков, которые были в полной уве-
ренности, что “свой своего не выдаст”. Но они ошиблись.
Эйлер оказался человеком честным и дал следующий отзыв
о трудах Ломоносова (отзыв этот, решивший дальнейшую
судьбу Ломоносова, быть может, является единственной
заслугой Эйлера перед Россией): “Все записки господина
Ломоносова по части физики и химии не только хоро-
ши, но и, безусловно, превосходны, потому что он с
такой основательностью излагает любопытнейшие,
совершенно неизвестные и необъяснимые предметы, что
я вполне убежден в истине его объяснений. По сему
случаю я должен отдать справедливость господину Ло
моносову, что он обладает счастливым гением для от
крытия необъяснимых явлений физики и химии; жела-
тельно было бы, чтобы все прочие академии были в со-
стоянии прозводитъ открытия, которые совершил гос-
подин Ломоносов”. Только на основании этого отзыва
389
Ломоносов получил место профессора химии при Санкт-
Петербургской академии наук.
3. Ломоносов дал сильный толчок промышленному при-
ложению науки; благодаря ему в России возникли 2 но-
вые отрасли производства: стеклянное (воспетое им даже
в стихах) и мозаичное.
4. Ломоносов является основателем первого русского
университета — Московского, возникшего исключительно
благодаря его пламенной проповеди о важности и пользе
высшего образования. Он же первый высказал мысль о
необходимости учреждения низших народных училищ.
5. Наконец, Ломоносов своей личной энергией и своей
пламенной любовью к отечеству избавил последнее от
рабского подчинения иноземным авторитетам и создал в
России самостоятельную русскую науку, доказав своим
личным примером, что таковая вполне возможна. Этим он
дал могучий толчок русской образованности и в высшей
степени поднял национальное чувство в просвещенных
классах общества.
В истории русской литературы встречаются еще 2 при-
мера деятелей, вышедших из низших слоев общества, —
это поэты Алексей Васильевич Кольцов и Иван Саввич
Никитин. Оба они являются даровитыми страдальцами,
лишенными всякой личной энергии и потому безвременно
погибшими под тяжким гнетом окружающей среды; гнет
этот надломил их силы до такой степени, что один из них,
Никитин, даже выбившись из-под него, уже оказался не-
способным к самостоятельной деятельности, соответство-
вавшей его призванию, несмотря ни на материальное обес-
печение, ни на энергичную нравственную поддержку таких
светлых личностей, какими были пламенные почитатели
его таланта и друзья Второв и Придорогин. Как люди
Кольцов и Никитин в своей многострадальной жизни зас-
луживают полного сочувствия и глубокого сострадания;
как поэты они занимают видную роль в истории русской
литературы в качестве певцов народной жизни, на кото-
рую поэзия до них смотрела с полным пренебрежением
или же которую она искажала слащавой идеализацией;
как деятели же оба они могут служить лишь отрицатель-
ными примерами того, как легко может погибнуть чело-
век, одаренный глубоким умом, чутким сердцем и громад-
ными природными способностями, но в то же время ли-
шенный силы воли, энергии и настойчивости. Так, Коль-
цов, вполне сознавая весь ужас окружавшего его в семье
390
невежества, грубого азиатского деспотизма, бесчеловечно-
го отношения к слабым и гнусного презрения ко всякому
благородному порыву, тем не менее не мог стряхнуть с
себя всю эту грязь и вырваться на чистый воздух. Вся его
поэзия есть крик больного сердца, страждущей души, без
малейшего анализа отрицательных сторон жизни, которые,
однако, он только и видел вокруг себя. Он гибнет в нерав
ной борьбе с грубой, стихийной силой, но гибнет бесслав
но, подобно гладиатору на арене цирка. Читая жизне
описание Кольцова, становишься решительно в тупик:
как мог человек умный, чуткий, даровитый хотя бы один
день пробыть в такой нравственной или, вернее, безнрав
ственной атмосфере, отравленной присутствием диких са
модуров, нагло издевающихся над всем, что только есть в
жизни святого? Весьма понятно, что нужда может заста
вить всякого переносить унижения и оскорбления; но ведь
у всякого униженного и оскорбленного есть то утешение,
что он страдает временно, что наступит момент, когда он
сбросит с себя позорное иго и вырвется на волю. Но у
Кольцова и этого утешения не было, — ни малейшей на-
дежды на то, чтобы, оставаясь в зависимости от своих
палачей, он мог избавиться от мук. Он, подобно жертве,
обреченной на заклание, терпел, страдал и писал чудные
стихи. Он погиб смертью мученика, но пример его отнюдь
не заслуживает подражания. Жизнь требует энергии и
характера, причем безразлично в какой общественной
сфере человек вращается и какого рода деятельность
избрал.
Иван Саввич Никитин, вышедший из той же мещанс-
ко-торгашеской среды, как и Кольцов, был, однако, гораздо
счастливее его из-за той поддержки, которую он встретил
в обществе, а также из за значительно большей самостоя
тельности, которой он достиг. Но в том-то и заключается
ужас деспотизма: он убивает в человеке самостоятельность,
умерщвляет его волю, уничтожает энергию и инициативу,
так что человек, выбившись из под ярма, попадает под
иное, еще худшее иго собственного бессилия, страстей и
инстинктов, с которыми решительно не может совладать.
В результате получается даровитейшая личность и никуда
негодный деятель, гибнущий без славы и без борьбы. По
эзия Никитина выше поэзии Кольцова: она более много
сторонняя и космополитичная. Его элегии бесподобны. Как
певец народной жизни он также не уступает Кольцову, и
его стихотворные поэмы “Жена ямщика” и “Кулак” мо-
391
гут считаться образцовыми произведениями этого рода
поэзии. Поразительно то, что в то время, когда талант его
расцвел самым пышным образом, Никитин стал относиться
к своей деятельности пренебрежительно и увлекся делом,
хотя и почтенным, но совершенно не соответствующим его
призванию — книжной торговлей. Бывший содержатель
постоялого двора (деятельность, которая казалась ему в
свое время каторгой) оказался обладающим достаточной
опытностью и в книгопродавческом деле; его дела шли
очень недурно, так что он имел полную возможность выйти
как из материальной, так и из нравственной зависимости
от своего отца — человека бездушного, необузданного и
совершенно спившегося. Но не чувство сыновней предан-
ности удерживало Никитина до конца жизни под одной
кровлей с этим человеком, отравлявшим ему всю жизнь и
бывшим главной причиной его преждевременной смерти
(Никитин умер в 37 лет), а его собственная бесхарактер-
ность, его забитая воля, его непривычка к чистому возду-
ху. Когда он томился в тисках отцовского деспотизма и
вынужден был заниматься ненавистным ему делом, он
писал В.А.Средину, редактору “Воронежских губернских
ведомостей”, человеку просвещенному и отзывчивому: “Я —
здеший мещанин. Не знаю, какая непостижимая сила вле-
чет меня к искусству, в котором, может быть, я — ничтож-
ный ремесленник! Какая непонятная власть заставляет меня
слагать задумчивую песнь в то время, когда горькая дей-
ствительность окружает жалкой прозой мое существова-
ние! Скажите, у кого мне просить совета и в ком искать
теплого участия? Круг моих знакомых слишком ограни-
чен и составляет со мной решительный контраст во взглядах
на предметы, в понятиях и желаниях. Быть может, мою
любовь к поэзии и мои грустные песни вы найдете плодом
раздраженного воображения и смешной претензией выйти
из той сферы, в которую я поставлен судьбой. Решение
этого вопроса я предоставляю вам и, скажу откровенно,
буду ожидать этого решения не совсем равнодушно; оно
покажет мне или мое значение, или мою ничтожность, мое
нравственное быть или не быть”. Это было написано в
1853 г., когда Никитину было 29 лет. А спустя 6 лет, когда
Никитин уже пользовался поддержкой (нравственной)
таких людей, как Второв и Придорогин, и материальной —
со стороны Кокорева (ссудившего ему 3000 рублей для
открытия книжного магазина), когда его оценило уже все
русское общество и светила поэзии и журнальной литера-
392
туры признали в нем несомненный талант, когда каждая
новая строчка, им написанная, читалась нарасхват, — что
же совершил тогда Иван Саввич Никитин? Вместо того
чтобы совершенно распроститься с прошлым и всецело
отдаться своему призванию, он совершенно прекращает
свое писательство, уходит уже добровольно в мелкий мер-
кантилизм и на вопрос знакомых, сошелся ли он в Петер
бурге с литераторами, резко отвечает: “С какими литера-
торами? Что мне в них и что им во мне? ” В конце концов
он умирает от недуга, хотя и развившегося в нем смолоду,
но, несомненно, усилившегося под влиянием глубокого
душевного разлада. Он умирает безвременно, не совер-
шив и десятой доли того, что мог бы совершить при ином
складе характера. Винить его нельзя; но и оправдать мож-
но только тогда, когда считать человеческую волю абсо-
лютно несвободной.
В жизнеописании наших великих поэтов и писателей
встречается немало загадочных явлений, психологичес-
кое объяснение которых было бы очень затруднитель-
но. Но в блестящей плеяде, к которой мы обращаемся
теперь, остановимся только на самых поучительных
чертах характера, жизни и деятельности наших литера-
турных корифеев.
Гениальный составитель “Истории Государства Россий-
ского”, Николай Михайлович Карамзин представляет нам
поразительный пример того, как быстро и сильно развива
ется гений под влиянием чтения в таком возрасте, кото-
рый, по существующим понятиям, должен быть всецело
посвящен детским играм. В возрасте 8—9 лет Карамзин с
жадностью принялся за чтение романов. Конечно, его могла
заинтересовать не любовная интрига, но только сама фа-
була. К счастью, романы конца прошлого и начала ны-
нешнего столетия отличались, безусловно, нравственным
содержанием: герои и героини были людьми благовоспи-
танными и добродетельными; порок всегда наказывался, а
добродетель торжествовала. Это, конечно, не могло не
произвести известного нравственного влияния на впечат-
лительного мальчика. В то же время чтение приучило его
строить воздушные замки. Опасности и героическая дружба
стали его любимыми мечтами, причем в опасностях он
всегда воображал себя героем-избавителем, а не избавлен-
ным — признак гордого, честолюбивого сердца. Это дет-
ское донкихотство вполне определило весь склад характера
Карамзина. В дюжинном человеке это привело бы лишь к
393
пустой мечтательности. Но не даром Альфред де Виньи на
вопрос: “Что такое великая жизнь?” — отвечает: “Мечта
юности, осуществленная в зрелом возрасте”. Именно это
вполне оправдал Карамзин. От героев фиктивных он об-
ратился к изучению жизни и деятельности героев действи-
тельных, а от воздушных замков — к сооружению велико
го здания — русской истории; в это дело он вложил беско-
нечно много любви, труда и энергии, и до сих пор еще его
“История Государства Российского” не утратила своего
значения, ни как первый опыт систематической обработки
летописей и исторических документов с основания Руси
до воцарения дома Романовых, ни как труд, в котором
события русской истории впервые подвергались критичес
кой оценке глубокомысленного, честного и пламенно лю-
бящего свое отечество человека.
В жизни знаменитого творца великой комедии “Горе от
ума” Александра Сергеевича Грибоедова наблюдается иная
весьма поучительная сторона: замечательный перелом в
характере, происшедший уже в зрелом возрасте, исклю-
чительно под влиянием общения с другими людьми. Нера-
страченные силы юности, пылкий темперамент, свобода,
последовавшая за целыми годами несносного принужде-
ния в чопорном, помешанном на внешних приличиях се-
мействе, увлекли Грибоедова на путь бурных развлечений
и даже разгула. Поступив в 1813 г. в Иркутский полк, он
обратился в завзятого гусара сообразно традициям того
времени. Но его увлечение гусарскими замашками, выход-
ками и похождениями было непродолжительным. Очутив-
шись в Бресте под начальством генерала Кологривова,
Грибоедов попал в совершенно иную обстановку. Коло-
гривов был человеком в высшей степени просвещенным и
оказывал на всех окружающих и подчиненных самое бла-
готворное влияние. Около него группировались лучшие
люди, собирались сливки провинциальной интеллигенции.
Грибоедов, который раньше слегка “пошаливал” в ли-
тературе, отнесся теперь уже более серьезно к своим лите-
ратурным опытам и стал писать. В то же время в нем
развивалась страсть к театру и жгучее желание посвятить
себя драматической поэзии. Желание это особенно под-
держивал в нем недюжинный драматург князь Шаховской.
Поворот, совершившийся в Грибоедове, конечно, произо-
шел под влиянием перемены внутреннего настроения, в свою
очередь обусловленного природной гениальностью. Но сама
перемена эта была вызвана исключительно благодаря ок
394
ружающим его людям и просвещенным товарищам; без
них, быть может, Грибоедов остался бы только лихим гуса-
ром, литературные наклонности которого удовлетворялись
бы легкими “шалостями пера”. Судя по собственным пись-
мам, нравственному повороту особенно способствовал его
сослуживец и друг Бегичев, который сам пережил подоб-
ный же перелом, но гораздо раньше Грибоедова отшат-
нулся от пошлых привычек. Обмен мыслей заставил Гри-
боедова подвергнуть свое собственное “я” строгому ана-
лизу, под влиянием чего он совершенно преобразился.
Прежние собутыльники превратились в его глазах в “ка-
зарменных готтентотов”, которые послужили ему ориги-
налами для будущих скалозубов, репетиловых и загорец-
ких. Под влиянием этого переворота нравственный облик
Грибоедова меняется до неузнаваемости; он становится
серьезным тружеником литературы, горячим патриотом,
самоотверженным ревнителем судеб своего отечества, про-
поведником честной мысли и бичом зла. Таков автор “Горя
от ума”, — комедии, которая по своим высоким достоин-
ствам как в смысле общественной сатиры, так и в смысле
поэтического произведения, быть может, не имеет себе
равных в литературе всех народов.
Величайший из наших поэтов Александр Сергеевич
Пушкин вырос в иных, очень счастливых семейных усло-
виях. Отец его Сергей Львович был человеком богатым и
очень неглупым; но он мало вмешивался в домашние дела
и воспитание детей всецело предоставил жене своей На-
дежде Осиповне, которая ревностно отдалась делу воспи-
тания маленького Александра вместе со своей матерью Ма-
рией Алексеевной Ганнибал, женщиной доброй и умной.
Надежда Осиповна, женщина прекрасная собой, умная,
энергичная, оказывала на своих детей в высшей степени
благотворное влияние. Несмотря на то, что она любила
удовольствия, развлечения, она все же находила доста-
точно времени для занятий с детьми. Пушкин выучился
грамоте у своей бабушки. До семилетнего возраста он не
мог считаться ребенком восприимчивым и бойким; случа-
лось даже, что мать просто заставляла его играть и бегать
с детьми; но в таких случаях он всегда убегал к бабушке,
залезал в корзинку и долго смотрел, как он вяжет чулок.
Только на 9-м году, под влиянием французов-гувернеров,
мальчик развернулся и хотя не выказал любви к учению,
но набросился на чтение с какой-то болезненной страст-
ностью. За чтением он проводил дни и ночи; тайком заби-
395
рался в библиотеку отца и без разбора читал все, что попа-
далось под руку. В лицее, благодаря весьма благоприят-
ным условиям, сопровождавшим развитие юного поэта, уже
тогда писавшего французские стишки, для Пушкина вско-
ре открылась возможность вполне выказать тот дивный
дар, которым так щедро наделила его природа. Эти бла
гоприятные условия заключались главным образом в том,
что в основе лицейского воспитания была разумная сво
бода и уважение к личности воспитанника. Итак, в жизни
нашего великого поэта мы можем отметить 2 важных фак-
тора, благодаря которым он в своей краткой жизни имел
возможность написать целую массу гениальных произве-
дений, которыми вечно будет гордиться Россия, и возд-
вигнуть себе “нерукотворный памятник”, к которому “не
зарастет народная тропа”; факторы эти: благотворное
влияние матери и хорошее воспитание в школе. Много
людей, много талантов гибнет или глохнет исключитель-
но вследствие неудовлетворительных семейных условий,
которыми они обставлены с детства, и вследствие недо-
статка воспитания, влекущих за собой порчу характера
и расслабление воли, являющихся первыми, главными
моментами во всех сферах человеческой деятельности.
Другой наш гениальный поэт, также безвременно по-
гибший, Михаил Юрьевич Лермонтов являет нам при
мер человека, вся жизнь, вся деятельность которого обус-
ловливалась одним душевным стимулом — самолюбием.
Стимул этот слагается из двух сердечных струн, или ин-
стинктов, если так можно выразиться: гордости, то есть
потребности властвовать, и тщеславия, то есть потребнос-
ти в одобрении со стороны других. Оба эти инстинкта по
существу своему эгоистичны, но по способу своего прояв-
ления и своего удовлетворения они могут быть вполне бла-
гожелательны и благородны, если побуждают человека к
таким деяниям, которые служат на благо других и внуша-
ют уважение; все дело, следовательно, сводится к благо-
родству натуры: низкая душа, руководимая самолюбием,
старается удовлетворить его деяниями суетными — богат-
ством, внешними почестями, наружным блеском; благо-
родная же натура стремится, во имя самолюбия, совер
шить нечто великое, полезное, бессмертное. Именно такова
была натура Лермонтова. “Тайное сознание, — пишет он, —
что я кончу жизнь ничтожным человеком, меня мучит”.
Гениальный ум его стал развиваться очень рано; уже в
первых творениях его сказывается натура чуткая, поры-
396
вистая и глубокая. Весьма скоро он нашел удовлетворе
ние своему самолюбию: вся Россия признала его великий
талант; имя его ставилось рядом с именем Пушкина. И,
действительно, если вспомнить, что Лермонтов погиб в 27
лет, то поражаешься силе этого гения: создать в юношес
ком возрасте такие произведения, как “Демон”, “Герой
нашего времени” и целую массу превосходных, глубоко
прочувствованных и дивно обработанных стихотворений
мог только гений феноменальный, исключительный. Лер
монтов по справедливости считается одним из величай
ших поэтов не только у нас, но и за границей, где его
ставят выше Пушкина. Достигнув столь блестящих резуль
татов, выказав себя не только великим поэтом, но и чест
ным гражданином (его протест против злоупотреблений
крепостного права в драме “Странный человек”, его сти-
хотворение “На смерть Пушкина”), ему оставалось бы
только продолжать блестящую поэтическую деятельность
и наслаждаться сознанием своего умственного превос
ходства. Но самолюбие его шло дальше этого: ему мало
было славы, ему нужно было господство, и притом не толь
ко господство в смысле авторитетного преобладания над
современниками — нет, господство личное, деспотичное. В
обращении своем с окружающими и со всеми, с которыми
он приходил в более или менее близкое соприкоснование,
Лермонтов был несносен. Откуда развилось в нем это болез
ненное себялюбие, эта безграничная гордость — сказать
трудно. Ясное дело, что в том кругу, в котором он
вращался, подобные инстинкты должны были встретить
сильнейший отпор. В 1840 г. у него в Петербурге была
дуэль с сыном французского посланника Варрантом, ко
торого он оскорбил; Лермонтов отделался легкой раной.
Но в следующем году на Кавказе он своими дерзкими
выходками оскорбил сослуживца Мартынова, который,
вполне сознавая, что Лермонтов великий русский поэт,
все же не счел возможным стерпеть обиду и вызвал его на
дуэль. Результат известен: Лермонтов был убит наповал.
Пушкин погиб на дуэли, но какая разница в причинах
поединка! Пушкин вступился за свою честь, за честь сво
ей семьи и погиб от руки бездушного чужеземца Дантеса,
который был виноват в этом деле. Лермонтов же пал жер
твой своего нестерпимого высокомерия, в которое выроди
лось его самолюбие. Человек, сознающий себя выше ок-
ружающих, должен быть скромен, в особенности тогда,
когда он видит себя вполне оцененным и всеми уважае-
397
мым. Но в то же время жизнь Лермонтова может слу-
жить наглядным доказательством того, что самолюби-
вые наклонности, направленные в хорошую сторону,
могут привести к великим деяниям. Конечно, природ-
ный талант необходим; но всякий талант может быть
затерт, забит, затоптан, как это было с Кольцовым, если
в человеке нет какого-либо внутреннего стимула, по-
буждающего его к деятельности, к борьбе с препятстви-
ями, придающего ему энергию. Почем знать? Быть мо-
жет, тот же Лермонтов, не подталкиваемый самолюби-
ем, не написал бы ни одной строчки. Самолюбие — сти
мул двойственный: он может привести человека ко благу
и злу, смотря по тому, в какую сторону он направлен с
детства.
Та же черта характера погубила, по крайней мере, в
смысле личного существования, другого выдающегося
деятеля литературы — драматурга Сумарокова.
Александр Петрович Сумароков (1717—1777), основа-
тель русской драматической литературы, неутомимый рев-
нитель русского театра и переводчик трагедий Расина,
Кребильона, Корнеля и Вольтера, может служить при-
мером человека, буквально испортившего себе жизнь сво-
им самолюбием. Громадный успех, который имела его
трагедия “Хорев”, — первая русская оригинальная траге-
дия — вскружил ему голову. Когда же слава его, после
представления двух других трагедий “Синава и Трувора”
и “Аристоны”, распространилась даже на западе, то само-
любие его приняло гигантские размеры и стало оконча-
тельно болезненным. Он стал невыносим в обществе и в
семье; друзья и близкие бросили его, а врагов он себе
нажил кучу. Очутившись одиноким, он совершенно упал
духом. Жизь опротивела ему. Ни слава, ни постоянные
милости, которыми щедро осыпала его императрица Ека-
терина, не утешали больше. В довершение всего безала-
берность довела его до нищеты. Не видя нигде исхода из
той тьмы, которую он создал сам вокруг и внутри себя, он
предался вину. Один, без близких и друзей, Сумароков
умер в Москве. Никто из родных, кроме дальнего род-
ственника Юшкова, не пришел отдать ему последнего долга;
похоронить было не за что. Московские актеры приняли
на свой счет его погребение на кладбище Донского мо-
настыря. Могилы его теперь уже нельзя отыскать, потому
что впоследствии в ней был погребен профессор Щепкин.
Так окончил жизнь один из даровитейших русских писа-
398
телей, произведениями которого восторгались современ-
ники, в том числе и знаменитый французский критик Ла-
гарп, написавший самый лестный отзыв о трагедии
“Синав”.
Диаметральную противоположность представляет собой
болезненно-недоверчивая к своим собственным силам лич-
ность Николая Васильевича Гоголя, скептическое отно-
шение которого к самому себе было отравой всей его жиз-
ни, парализовало его энергию и лишило русскую литера-
туру целой массы, сожженных собственной рукой автора,
быть может, великих произведений. В молодости Гоголь
совсем не сознавал своего призвания к литературе; он при-
был из Малороссии в Петербург исключительно с целью
составить себе служебную карьеру; но вскоре врожденные
склонности обнаружились в нем настолько сильно, что он
сам называл себя безумным за то, что хотел избрать иную,
не литературную деятельность. В этом отношении громад-
ное значение имело для Гоголя знакомство и сближение с
Пушкиным, который сразу оценил великое дарование и
ввел его в литературный кружок, корифеями которого были
прежде всего сам Пушкин, а затем Жуковский и Плет-
нев. “Вечера на хуторе близ Диканьки”, появившись в
1832 г., обратили на себя всеобщее внимание; ими востор-
галась вся читающая Россия. Призвание Гоголя, казалось
бы, вполне выяснилось, и в то же время материальное его
обеспечение было вполне упрочено. Но вдруг на него на-
падает хандра, и он начинает увлекаться изучением исто-
рии, в которой почему-то усматривает свое истинное призва-
ние; он пишет своему Другу .Погодину: “Главное дело —
всеобщая история, а все прочее — постороннее”. Един-
ственным полезным результатом этого странного перево-
рота было то, что, изучая исторические документы, отно-
сящиеся к Малороссии, Гоголь собрал материал для свое-
го бессмертного произведения “Тарас Бульба”. Но исто-
риком он оказался вполне неудачным: профессура в Санкт-
Петербургском университете окончилась полным фиаско.
Это было к счастью, потому что он снова отдался лите-
ратуре, и к этому периоду относится целый ряд его прелест-
нейших повестей и очерков: “Тарас Бульба”, “Старосвет-
ские помещики”, “Вий”, “Портрет”, “Невский проспект”,
“Записки сумасшедшего”. В это же время он стал писать
своего “Ревизора”. После постановки “Ревизора” у Гоголя
снова начинается беспокойное состояние духа. Даже и
теперь еще он не верит в свое призвание и ищет чего-то
399
другого. Уезжая за границу, он пишет Погодину, что “не
земная воля направляет его путь”. Тем не менее в нем еще
достаточно энергии, чтобы закончить и обработать пер-
вый том “Мертвых душ”, который появляется в свет в
1842 г. В нем еще почти нет следов болезненного душев
ного состояния, которое вскоре совершенно подкосило
этот могучий талант. Мы иначе не можем объяснить эту
болезнь души, как болезнью тела; действительно, уже в
1840 г. Гоголь за границей был так плох здоровьем, что
прибыл в Рим едва живой. Около этого времени настрое-
ние его принимает мистический оттенок. Продолжитель-
ное пребывание за границей, вдали от друзей и благо-
творных влияний, также имело весьма дурные послед-
ствия. Нет ничего опаснее, когда человек, мучимый со-
мнениями, остается одиноким. У Гоголя появляется ка-
кое то непреодолимое желание изучить самого себя. Сред-
ством для этого самоизучения он избрал переписку с друзь-
ями, которую обнародовал в 1847 г. Переписку эту он счи-
тал важнее всех прежних трудов. Под влиянием фанати-
ческой мысли об их бесплодности и неудовлетворенности
он сжег всю рукопись второго тома “Мертвых душ”. А
между тем его “Переписка” вызвала в публике только со-
страдание: многие признали его помешанным.
В 1848 г. Гоголь совершил путешествие в Палестину
для поклонения гробу Господню. По возвращении в Мос-
кву он снова написал несколько глав второго тома
“Мертвых душ”, которые были изданы уже после его смер-
ти. Изнурив себя окончательно постом и молитвой, он умер
от нервной горячки 21 февраля 1852 г. на 43 году жизни.
Эта страдальческая жизнь и неудачная, в смысле деятель-
ности, карьера могут служить угрожающим примером всем
людям, которые не могут сразу остановиться на раз из-
бранном поприще. Кроме того, Гоголь являет нам пример
чересчур сильного субъективизма: этот гений, блестящей
сатирой, дивно художественными произведениями кото-
рого восторгались и восторгается вся Россия, не сумел кри-
тически отнестись к самому себе и под влиянием ложной
идеи погиб. Если бы он больше внимал советам друзей и
голосу критики, то, наверное, результат был бы иной. Даже
гений не имеет права следовать исключительно своим
субъективным взглядам. Вообще чувство общественности
мало развито в наших поэтах и писателях. В одном из
них, однако, оно проявилось с особой силой (о писателях,
ныне живущих, мы не говорим), и благодаря ему он мог
400
побороть тягчайшие личные невзгоды и выйти победите-
лем из тяжелой борьбы, в сравнении с которой, быть мо-
жет, все то, что приходится переносить в жизни другим
русским деятелям, покажется ничтожным. Мы говорим о
Федоре Михайловиче Достоевском.
Ф.М.Достоевский являет нам пример человека высо-
кой души и великой энергии; человека, одержавшего труд
нейшую победу из побед — победу над самим собой. Че-
ловек достиг многого, когда он стал выше окружающего;
он достиг всего, когда он стал выше самого себя. Отвлечься
от собственного “я”, сделать его, невзирая на свои личные
страдания, объектом анализа, самого строгого критичес
кого исследования — дело в высшей степени трудное, дос-
тупное лишь редким, избранным натурам, подобным До
стоевскому. Он начал свою литературную деятельность
романом “Бедные люди”, за ним последовал ряд мелких
рассказов, из которых особенно замечательны “Записки
из подполья”. Во всех этих произведениях, как равно и в
романе “Униженные и оскорбленные”, Достоевский выше
жизни, выше окружающего. Но, начиная с “Записок из
мертвого дома”, он становится выше себя, потому что от-
влекается от личных страданий и анализирует явления с
таким же беспристрастием, с каким он мог бы анализиро-
вать их, не испытывая на себе всего ужаса. Как известно,
Достоевский был сослан на каторгу за ошибку молодости,
которую, впрочем, и сам скоро понял, отказавшись от
наивных политических заблуждений, которые привели его
на край гибели. Томясь в кандалах среди убийц и грабите-
лей, Достоевский крепнет духом. Не озлобление овладе-
вает им, но жгучее желание исследовать, выяснить для
себя и других тайные путы человеческой души, приводя-
щие к отрицательным, мрачным сторонам жизни.
Впоследствии он с полным блеском развил результаты
своего анализа отрицательных сторон русской жизни в
целом ряде замечательных романов, из которых наиболее
выдаются: “Преступление и наказание”, “Бесы” и “Братья
Карамазовы”. Человек, сосланный на каторгу, бесприст-
растно анализирует ее, не впадая ни в сентиментальную
иеремиаду, ни в трусливое преклонение. Все произведе-
ния Достоевского носят замечательный оттенок глубины и
беспристрастия. Его анализ человеческих страданий, ана-
лиз зла, отрицательных сторон человеческой души и жиз-
ни не имеет равного себе в русской литературе, а быть
может, и не только в русской. Но чтобы доработаться до
401
такого анализа, недостаточно гениальности: это дело вели-
кого характера. Не попасть под влияние подавляющих ус-
ловий, которые в состоянии сломить гиганта, доступно
далеко не всякому гению. Мы уже видели немало приме-
ров людей, несомненно даровитых, обладавших высокими
умственными и нравственными качествами, которые, од-
нако, не в силах были ни бороться с гнетом неблагопри-
ятных обстоятельств, ни даже удержаться на высоте свое
го признания. Для этого требуется прежде всего осозна-
ние своих обязанностей в отношении к обществу. Идея
общественного блага является главным моментом, при-
дающим силу для борьбы и для деятельности. Как бы
сильны ни были субъективные стремления человека,
истинным деятелем он становится только тогда, когда
ясно сознает, что то, что он делает и должен делать, нуж-
но не для удовлетворения собственных стремлений, а для
блага других. Следуя этому внушению, ни один деятель,
на каком бы поприще он ни трудился, никогда не ослабе-
ет. Он может заблуждаться, он может ложно понимать
потребности общества и человечества, но в большинстве
случаев заблуждения эти весьма скоро исправляются са-
мой жизнью. Вот почему в произведениях таких писате-
лей, как Гончаров, Тургенев и i раф Л. Толстой, и заме-
чается та поразительная отделка деталей, та тщательность
работы и законченность, которые прямо обусловливаются
сознательным отношением авторов к своим обязанностям
в отношении к обществу. Раз попав на верный путь, соот-
ветствующий их призванию, они неуклонно следуют по
нему без колебаний и сомнений.
Гончаров написал очень незначительное число романов,
и над каждым из них он работал лет по десять; но зато
какая отделка, какая целостность и ясность идеи, какая
глубина анализа! Деятельность литературная, или худо-
жественная, быть может, связана с несколько большим
нервным напряжением, чем деятельности более прозаи-
ческие, практические; но именно потому-то человек и дол-
жен по возможности дисциплинировать ее и всегда иметь
в виду, что, раз отдавшись ей, он принял на себя извест
ные обязательства перед обществом, главным образом два:
не зарывать в землю таланта и говорить правду, т. е. то,
что он считает правдой. Всякие колебания и уклонения от
раз избранного литературного поприща при несомненном
таланте служат доказательством недостатка или полного
отсутствия общественности.
402
Среди наших художников и композиторов мы можем
указать на блестящие примеры деятелей, глубоко проник-
нутых сознанием своих обязанностей по отношению к об-
ществу, и сознание это в продолжение всей жизни подви-
гало их вперед по пути самоусовершенствования. Такими
примерами могут стожить наш гениальный живописец Карл
Павлович Брюллов (1799—1852) и наш величайший скульптор
Николай Степанович Пименов (1812—1864).
К.П.Брюллов обнаружил свой талант еще будучи уче-
ником академии; но с талантом он соединял еще прилежа-
ние и усидчивость. Он превосходно изучил анатомию чело-
веческого тела и потому всевозможные изгибы, ракурсы и
всякого рода технические трудности преодолевал совер-
шенно свободно. Верность рисунка придавала его этюдам
характер портретов или групп, снятых с натуры. Но в
особенности пленяли его световые эффекты, к которым он
впоследствии совершенно охладел. В Италии он, подобно
всем молодым художникам, усердно занялся копировкой
картин древних мастеров. Мысль написать свою гениаль-
ную картину “Последний день Помпеи”, являющуюся од-
ним из величайших памятников русской живописи, он возы-
мел в театре, во время представления производившей тогда
ФУРОР оперы Пуччини того же названия. Первоначально
он увлекся только возможностью изобразить бьющие све-
товые эффекты, в особенности контраст между багровым
светом вулканического пламени и синевато-белым светом
молнии. Когда, однако, план был уже набросан, Брюллов
задался высшей задачей: он понял, что одни световые
эффекты еще не составляют цели произведения. Он заду-
мал изобразить на своей картине целый ряд трогательных
эпизодов, и, таким образом, она превратилась в великое
произведение, перед которым зритель останавливается в
изумлении и восторге. Картина эта сразу упрочила славу
Брюллова не только в отечестве, но и во всей Европе. Это,
однако, не помешало ему идти вперед. Пребывая в Кон-
стантинополе, он усердно занялся чтением “Истории Го-
сударства Российского” Карамзина, и чтение это выработа-
ло в нем глубокое убеждение в возможности существова-
ния русской национальной живописи. Под влиянием этого
убеждения он набросал план громадной картины “Осада
Пскова”. Вернувшись в Петербург и заняв должность про-
фессора живописи при Академии художеств, он добился
командировки во Псков с целью изучения памятников
русской старины. Картина, однако, несмотря на постоян-
403
ные исправления не удавалась и послужила для Брюллова
источником тяжелых нравственных страданий. “Это не
осада Пскова, — говорил он в шутку, — а досада от Пскова”.
Картина эта так и осталась незаконченной. Но Брюллов
создал целую массу других картин, главным образом от-
носящихся к церковной и портретной живописи. В последний
период своей деятельности Брюллов совершенно отказался
от внешних, мишурных эффектов: “Я хочу, — говорил
он, — чтобы у меня все было залито светом, как у Поля
Веронезе”. Главнейшие картины Брюллова, кроме “Пос
леднегодня Помпеи” и “Осады Пскова”, следующие: “Взя
тие Богородицы на небо”, “Распятие” (для лютеранской
церкви Св. Петра в Петербурге), “Троица, вседержитель,
Богородица и четыре евангелиста” (для домашней церкви
графа Адлерберга); портреты императрицы Александры
Федоровны, великих княжен: Марии, Ольги и Алек-
сандры, Елизаветы, Марии и Екатерины, а также Жу-
ковского, Перовского, Демидовой, Кукольника, Оболен-
ского и других, жанровые картины: “Турчанка”, “Турец-
кое кладбище”, “Прогулка султановских жен в лодке”,
“Одалиска”, “Утро”, “Полдень”, “Прогулка на острове
Мадере”, “Кардинал Ришелье, танцующий перед Анной
Австрийской”; мифологическая картина “Эндимион и
Диана” и многие другие; кроме того, Брюлловым начата
разрисовка купола Исаакиевского собора. Работа эта была
прервана смертью Брюллова и по его эскизам закончена
профессором П.Басиным.
При необыкновенном таланте Брюллов отличался еще
жаждой знаний, чем в большинстве случаев не могут по-
хвалиться художники. Он посвящал все часы досуга
чтению, и нередко занятие это увлекало его далеко за пол-
ночь. Его любимыми авторами были: Вальтер Скотт,
Шиллер, Шекспир, Державин, Пушкин и историки: Голд-
смит, Ранке и Нибур. Но жажда знаний у Брюллова не
утолялась простым чтением. Уже достигнув славы, он за
нял скромное место в аудиториях Санкт-Петербургского
университета и усердно посещал лекции по эмбриологии и
сравнительной анатомии профессора Куторги; он с на-
слаждением занимался также астрономическими наблюде-
ниями. Брюллов был истинным художником: когда он при
нимался за работу, то отдавался ей всецело. К работе сво-
ей он относился строго критически, вследствие чего мно-
гие картины его не увидели света Божьего; так, картина
“Варсавия, вступающая в ванну с помощью прислужницы не-
404
гритянки” была в одно прекрасное утро растерзана запу-
щенным в нее сапогом.
Н.С.Пименов, величайший русский скульптор и пре-
подаватель скульптуры, с самого раннего детства уже об-
наружил свое природное дарование. Его деятельность нача-
лась продолжением работы покойного отца, также скульп
тора, и именно им закончены начатые последним колос
сальные статуи для здания Правительствующего Сената.
Трудолюбие Пименова вполне соответствовало размерам
его таланта; но помимо трудолюбия он отличался еще пла-
менным патриотизмом, и заветной мечтой его было поста-
вить на прочные основы русскую национальную скульп-
туру, хотя сам он усердно учился в Италии у знаменитого
маэстро Бартолини. Громкую славу доставила ему статуя
“Нищий”, находящаяся ныне в Петергофе, на веранде
павильона на островке. За “Нищим” последовали:
“Мальчик, ловящий бабочку”, “Ян Усмович с быком”, “Бо-
гатыри Горыня и Дубыня”, поражающие трехглавых чудо-
вищ, “Каин” и множество эскизов и бюстов. В 1850 г. он
получил заказ выполнить группы для малых иконостасов
Исаакиевского собора. Колоссальные группы эти “Преоб
ражение” и “Воскресение”, в 7,5 футов вышины, были
исполнены Пименовым в полтора года — доказательство
его необычайного трудолюбия. Ему же принадлежат пре-
восходные памятники адмиралам: Лазареву, Корнилову,
Нахимову и Истомину, а также колоссальная статуя князя
Паскевича Эриванского с многочисленными барельефами
на пьедестале. Кроме того, ему принадлежит еще множе-
ство других второстепенных работ. Предсмертной его
работой была модель памятника Пушкину.
Одной из печальных черт характера Пименова было
его неумение жить и чрезмерная впечатлительность. Не-
смотря на то, что он получал за свои работы огромные
деньги, семейство его осталось в полной нищете. Так как,
кроме долгов, он не сумел завещать ему ничего. Впечатли-
тельность его доходила до болезненности; малейшие не-
взгоды или неприятности донельзя раздражали его и от-
нимали силу работать. Тем не менее трудолюбие его и
профессорская деятельность выше похвал. По отзывам всех
учеников и близко знавших его, это была благороднейшая
личность, никогда не кривившая душой и свято ис-
полнявшая свои обязанности.
В жизни нашего даровитого композитора Александра
Николаевича Серова (1820—1871) можно отметить одну
405
в высшей степени замечательную черту. Ясно сознавая
свое призвание, Серов крайне тяготился чиновничьей
службой, которой был вынужден поддерживать свое су-
ществование. Но он не бросал ее, не полагался на уда-
чу, несмотря на то, что музыкальные произведения его
уже пользовались большой известностью и ставили его
талант вне споров и сомнений. Причиной этому было
то, что Серов ощущал большой пробел в своем музы-
кальном образовании: он не имел систематических зна-
ний по теории музыки. Знания эти он твердо решил по-
полнить путем упорного труда. “Бог даст еще не все поте-
ряно, — говорил он в одном из писем своих в 1848 г., —
буду догонять то, что чуть-чуть от меня не ускользнуло”.
Вслед за тем, при посредстве Стасова, он усердно при-
нялся за изучение контрапункта. Только тогда, когда он
вполне овладел предметом, он решил оставить службу и
всецело посвятить себя искусству, в котором в краткий
период своей деятельности совершил очень много. Его
оперы “Юдифь” и “Вражья сила” являются великими па-
мятниками русского музыкального искусства и всегда будут
возбуждать восторг в слушателях. Осторожное и добросо-
вестное отношение к своему призванию, на которое мы
указываем, является в высшей степени важной симпатич-
ной чертой характера, которая заслуживает подражания
со стороны всякого начинающего деятеля.
Все приведенные примеры наглядно убеждают нас в
том, что для всякого рода деятельности, направленной ко
благу общества, требуются те основные качества, которые
указаны автором этой книги и развитие которых в значи-
тельной мере зависит от самопомощи, т. е. от тех усилий,
которые человек по доброй воле своей употребит для сво-
его развития и самоусовершенствования. Качества эти:
честность, энергия, настойчивость, трудолюбие и созна-
тельное отношение к собственным силам и способностям, —
отношение, чуждое самоуверенности, с одной стороны, и
самоунижения — с другой.
Нас, русских, нередко упрекают в лености и апатичности.
Не думаем, чтобы упрек этот был справедлив. Русский человек
страдает, правда, тем недостатком, что у него, как говорится,
легко опускаются руки при неудачах. Но раз он проникнут
известной идеей и видит, что труды его не пропадают даром, то
он обнаруживает необычайную энергию в труде.
Профессор Матвей Яковлевич Мудрое (1772—1831)
наряду со многими замечательными сочинениями по меди-
406
цине составил собрание историй болезней всех больных,
которых он пользовал в продолжение своей 22-летней прак-
тики в Москве. Мудров пользовался огромной извест-
ностью, и практика его была громадна. Кроме того, он
заведовал отделением госпиталя, в котором помещалось
1200 больных. Посетив больного в первый раз и иссле
довав его болезнь, как бы маловажна она ни была, он
записывал ее на особом листочке, а также полный диаг-
ноз, назначенные им лекарства и диету; тут же писал он
черновой рецепт. Таким образом у него накопилось более
40 томов таких листочков в 3 вершка длины и 2 вершка
ширины; большинство этих томов было не тоньше Биб
лии. Это была драгоценнейшая коллекция, о которой зна-
ли все, и больные нередко через десяток лет обращались к
Мудрову с просьбой прописать им то же самое лекарство.
Замечательное трудолюбие в Мудрове соединялось с глу-
бокими познаниями, человеколюбием и энергией. Человек
глубоко религиозный, он смотрел на свою деятельность,
как на священный долг. Особенно важны заслуги Муд-
рова во время свирепствовавшей в Петербурге в 1831 г.
холеры, жертвой которой он пал и сам. В его заведовании
находились 2 временные больницы дога холерных больных —
Рождественская и Калашниковская; здесь-то Мудров в
высшей мере проявил свою огромную опытность, свое за-
мечательное человеколюбие и самоотверженность.
Мы могли бы сильно увеличить число примеров, если
бы не были стеснены размерами этой книги; в особеннос-
ти симпатичны примеры русских людей, трудившихся без
всякого поползновения к славе и почестям, единственно
под влиянием любви к отечеству и к тому общественному
делу, которому они себя посвятили. Укажем на
А. В. Игумнова, человека в настоящее время совсем забы-
того и в свое время пользовавшегося известностью очень
скромной, человека, который может считаться первым
русским самостоятельным ориенталистом.
Создать целую отрасль знания и в настоящее время дело
нелегкое, несмотря на то, что теперь человеку, посвящаю-
щему себя ученым занятиям, открыты все пути, и он всегда
может рассчитывать на содействие и внимание. В прошлом
же столетии дело стояло иначе: просвещение еще было
очень мало распространено даже в высших сословиях, и
много труда и энергии нужно было для того, чтобы заин-
тересовать общество и даже ученый мир, состоявший пре-
имущественно из иностранцев, очень мало проникнутых
407
русскими интересами, такой отраслью знания, как мон-
гольский язык. Между тем для России, в состав населе-
ния, которой входит столько инородцев и, кроме того,
находящейся по соседству с азиатскими государствами,
изучение восточных языков является делом весьма важным
не только в научном, но и в политическом отношении.
Одним из первых русских ориенталистов является Алек-
сандр Васильевич Игумнов (1761—1835), неутомимая
деятельность и почтенные труды которого, почти забытые
в настоящее время, заслуживают полного внимания. Он
родился и провел почти всю жизнь в Сибири, на границе
с Китаем. Он окончил монгольскую школу в Селенгинске
и был выпущен из нее толмачом в пограничную канцеля-
рию (1777 г.). Четыре года спустя он сопровождал нашу
духовную миссию в Пекин. Обратив на себя внимание
иркутского губернатора, он получил возможность пред-
принять путешествие в Москву, а затем в Петербург. В
Москве он был принят в доме миллионера Никиты Акин-
фиевича Демидова, где получил возможность закончить
свое образование, пользуясь уроками лучших учителей
столицы. Общение с образованнейшими людьми того време-
ни породило в Игумнове жажду знаний, и он страстно
предался чтению. Но человек, раз ощутивший жажду зна-
ния, не может ограничиться одними знаниями пассивны-
ми — в нем неизбежно зарождается стремление сделать
что-нибудь самому на пользу просвещения, внести свой
собственный вклад в сокровищницу знаний. Служба на
Дальнем Востоке не могла отвлечь Игумнова от избран-
ной им отрасли знания — монгольских наречий; ревностно
исполняя свои служебные занятия, весьма многосложные,
он начал в 1787 г. составлять монгольский словарь. В то
время не только в России, но и в Западной Европе не
имели никакого понятия о монгольских наречиях. Словарь
этот Игумнов составлял с полным знанием дела,
указывая корни и происхождение слов. За словарем
последовали монгольская грамматика и сравнительная
таблица русского и монгольского языков. В своих
ученых трудах Игумнов проявлял необыкновенную доб-
росовестность: он постоянно проверял написанное, пе-
ределывал, исправлял и сличал; вот почему его словарь и
не мог быть оконченным. Заветной мечтой его было распро-
странение европейского образования и культуры среди
полудиких монгольских племен. Он до конца жизни отли-
чался любовью к науке и ко всем тем, которые посвящали
408
себя ей. Молодые люди, которые хотели учиться, всегда
находили в нем поддержку, нравственную и материаль-
ную. Но преданный исключительно делу, он не гнался за
славой и мало заботился об обнародовании и распростра-
нении своих сочинений. Вот почему многие авторы совер-
шенно бесцеремонно черпали из них “полными ведрами”,
получая за это ученые степени и известность; а между тем
ни один из них не указывал на источник. Игумнов на это
не претендовал: он принадлежал к числу тех людей, кото-
рые воодушевлены только идеен пользы, и ему было без-
различно, что результаты его трудов осуществляются други-
ми — ему важно было лишь то, чтобы они осуществились.
Даже его имя мало кому известно в настоящее время.
Не так уж и мало число русских самобытных деятелей,
честно потрудившихся для блага отчизны! Многих мы за-
были, о многих имеем лишь отрывочные сведения. Но если
бы русский труженик пожелал вдохновиться примерами, то
мог бы смело ограничиться жизнеописаниями русских лю-
дей. Быть может, жизнеописания эти еще поучительнее, по-
тому что русским деятелям во многих отношениях прихо-
дится для достижения цели тратить больше сил и проявлять
больше мужества и самоотвержения вследствие того, что
культурные условия русской жизни еще не приобрели той
законченности и определенности, как на западе, из-за того,
что поддержка общества в большинстве случаев слаба. Но
при быстром ходе прогресса в России можно надеться, что
условия эти скоро изменяться, и тогда у людей мало энер-
гичных уже не будет никакого оправдания.
НАЧНИ С СЕБЯ (ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)
5
ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
8
Глава 1
САМОПОМОЩЬ ОБЩЕСТВЕННАЯ И ЛИЧНАЯ
14
ИЗОБРЕТАТЕЛИ И ПРОМЫШЛЕННЫЕ ДЕЯТЕЛИ
29
Глава 3
ТРИ ВЕЛИКИХ ГОНЧАРА - ПАЛИССИ,
БЕТГЕР И УЭДЖВУД
59
410
ПРИЛЕЖАНИЕ И НАСТОЙЧИВОСТЬ
81
Глава 5
ПОСТОРОННЯЯ помощь
И СЧАСТЛИВЫЕ СЛУЧАЙНОСТИ.
НАУЧНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
101
ТРУЖЕНИКИ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ
134
АНГЛИЙСКИЕ ПЭРЫ-ТРУЖЕНИКИ
176
Глава 8
ЭНЕРГИЯ И СИЛА ВОЛИ
194
Глава 9
ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ
228
Глава 10
ДЕНЬГИ - ПОЛЬЗОВАНИЕ
И ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ ИМИ
250
Глава 11
САМОРАЗВИТИЕ
272
Глава 12
ЗНАЧЕНИЕ ПРИМЕРА
308
Глава 13
ЗНАЧЕНИЕ ХАРАКТЕРА
324
Глава 14
РУССКИЕ ДЕЯТЕЛИ
343
Научно-популярное издание
Смайле Сэмюэл
САМОРАЗВИТИЕ
УМСТВЕННОЕ, НРАВСТВЕННОЕ И ПРАКТИЧЕСКОЕ
Редактор А. В. Новикова
Художественный редактор Д. Е. Дивин
Технический редактор В. П. Безбородова
Оператор Л. А. Сапрыкина
Компьютерная верстка Ю. Л. Верлыго
Подписано в печать 05.03.98. Формат 84x108/32. Бумага офсетная. Гарнитура
Кудряшевская. Высокая печать. Усл. печ. л. 21,84. Уч. изд. л. 23,26. Тираж
6600 экз. Заказ 329.
Государственное предприятие издательство “Ушверотэцкае” Государственного
комитета Республики Беларусь по печати. Лицензия ЛВ № 9 от 31.12.97. 220048,
Минск, пр. Машерова, И.
Отпечатано с оригинала-макета издательства “Ушверсггэцкае” на ордена
Трудового Красного Знамени полиграфкомбинате ППП им. Я. Коласа. 220005,
Минск, ул. Красная, 23.
Смайле С.
С 50 Саморазвитие умственное, нравственное и прак-
тическое. — Мн.: Ушвератэцкае, 2000. — 411 с.
ISBN 985 09-0123-3.
Догматические поучения, даже иллюстрированные примера-
ми, не достигают своей цели — улучшить поведение человека. Для
того чтобы ее достигнуть, требуются иные приемы, и именно этими
приемами владел английский моралист С. Смайле. Вот почему
можно смело сказать, что нет человека, который, прочитав “Само-
развитие...”, не изменил бы хоть в чем-нибудь отрицательных
сторон своего характера и не улучшил бы в том или ином отноше-
нии своего поведения.
Книга содержит “жизнеописания честных, хороших людей" и
является путеводителем для всякого человека, который стремится
к самосовершенствованию.
УДК 316.612
ББК 88.5
789850
901231
ISBN 985-09-0123-3