ГОСУДАРСТВЕННАЯ  ПУБЛИЧНАЯ  ИСТОРИЧЕСКАЯ
БИБЛИОТЕКА  РОССИИ
 В.И.Сергеевич
 ДРЕВНОСТИ
РУССКОГО  ПРАВА
 В  трех  томах
 Том  3
 ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЕ
 ТЯГЛО
 ПОРЯДОК  ОБЛОЖЕНИЯ
 Москва
 2007

УДК  94(47)
ББК  63.3(2)4
С  32
 Издано  при  финансовой  поддержке  Федераль¬
ного  агентства  по  печати  и  массовым  комму¬
никациям  в  рамках  Федеральной  целевой  про¬
граммы  „  Культура  России  “
 Печатается  по  изданию:  Сергеевич  В.  Древности  русского
права.  В  3  т.  Т.З.  Землевладение.  Тягло.  Порядок  обложения
/В.Сергеевич.  —  2-е  изд.  —  СПб.:  Тип.  М.М.Стасюлевича,  1911.  —
496  с.
 Сергеевич  В.И.
 С  32  Древности  русского  права:  в  3  т.  /В.И.Сергеевич;  вступ.
ст.  Ю.И.Семенова;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,
2007.
 ISBN  5-85209-191-Х  (978-5-85209-191-8)
 Т.З:  Землевладение.  Тягло.  Порядок  обложения.  —
2007.  —497  с.
 ISBN  5-85209-194-4  (978-5-85209-194-9)
 Трехтомное  издание  „Древностей  русского  права"  (первоначальное  название
—  „Русские  юридические  древности"),  созданное  самым  крупным  и  ярким  предста¬
вителем  историко-юридического  направления  в  русской  исторической  науке
 B. 	И.Сергеевичем  (1832—1910),  в  научном  отношении  не  только  не  уступает,  но,
наоборот,  во  многом  превосходит  работы  по  истории  Руси-России,  написанные
такими  известными  исследователями  второй  половины  XIX  —  начала  XX  в.,  как
 C.  М.Соловьев, 	В.О.Ключевский,  Н.П.Павлов-Сильванский,  С.Ф.Платонов,
М.К.Любавский  и  др.  Работа  В.И.Сергеевича  посвящена  не  просто  развитию  рус¬
ского  права.  В  ней  дана  целостная  история  Руси-России,  начиная  с  возникновения
классового  общества  и  государства  и  кончая  XVII  в.  Но  только  это  история  не  со¬
бытий,  а  социального  строя  Руси-России  —  стержня,  сердцевины  российского  ис¬
торического  процесса.  В  труде  В.И.Сергеевича  блистательно  нарисована  картина
развития  и  социально-экономических  связей,  и  юридических  отношений,  и  полити¬
ческой  структуры  русского  общества,  включая  изменения  его  государственного
строя.  Эта  выдающаяся  работа  одного  из  самых  крупных  историков  России  не
только  совершенно  неизвестна  широкой  научной  общественности,  но  и  явно  недо¬
оценивается  специалистами  по  отечественной  истории,  отсутствует  даже  в  боль¬
шинстве  научных  библиотек.  Надеемся,  что  настоящее  переиздание  труда
В.И.Сергеевича  сможет  способствовать  изменению  этого  положения.  В  качестве
приложения  к  третьему  тому  публикуется  библиографический  обзор  М.А.Дьяко-
нова  „В.И.Сергеевич  и  его  ученые  труды",  впервые  изданный  в  1911  г.
 УДК  94(47)
 ББК  63.3(2)4
 ISBN  5-85209-191-Х
(978-5-85209-191-8)  (т.З)
ISBN  5-85209-194-4  (978-5-
85209-194-9)
 ©  Государственная  публичная  историче¬
ская  библиотека  России,  2007
©  Семенов  Ю.И.,  вступительная  статья,
 2007

Писцовые  книги  заключают  в  себе  богатый  материал
для  изучения  нашего  древнего  быта.  Они  проливают  яркий
свет  на  исконную  древность  частной  поземельной  собствен¬
ности,  сельской  и  городской,  на  возникновение  зависимого
владения,  как  явления  вторичного,  на  хозяйственное  пользо¬
вание  землей,  на  доходы  владельцев,  их  повинности  и  поря¬
док  обложения  их  недвижимостей  государственными  сбора¬
ми.  Древнейшие  писцовые  книги  (новгородские)  дают  воз¬
можность  наблюдать  возникновение  общинных  крестьян¬
ских  земель  и  угодий,  позднейшие  (московские)  —  даль¬
нейшее  развитие  возникшего  в  Московском  государстве  об¬
щинного  землевладения.  Писцовые  книги  дают  ясное  пред¬
ставление  о  том,  что  такое  деревня,  село,  погост,  из  коего
состояло  население  деревень,  в  чем  заключались  промыслы
деревенских  жителей,  каковы  были  размеры  их  земельных
участков,  сколько  высевали  они  хлеба  и  какого  именно,
сколько  косили  сена  и,  наконец,  насколько  сильно  было  пе¬
ремещение  сельского  населения  из  места  в  место.  Но  все  во¬
просы,  на  которые  дают  ответ  писцовые  книги,  и  перечис¬
лить  нельзя.
 В  выпускаемом  ныне  в  свет  томе  „Древностей*6  я  делаю
попытку  разъяснить  некоторые  из  этих  вопросов.  Входящие
в  него  статьи  печатались  в  „Журнале  Министерства  народ¬
ного  просвещения4*  с  сентября  1900  г.  по  декабрь  1902  г.  В
настоящем  издании  они  появляются  с  необходимыми  по¬
правками  и  дополнениями.
 28  января  1903  г.

КНИГА  ШЕСТАЯ
 Древности  русского  землевладения
ГЛАВА  ПЕРВАЯ
 Своеземцы,  государство,  крестьянские  общины
 В  октябре  1477  г.  Великий  князь  Иван  Васильевич  вы¬
ступил  в  поход  против  Новгорода.  До  вооруженного  столк¬
новения  дело,  однако,  не  дошло;  мирные  переговоры  нача¬
лись  немедленно  вслед  за  приближением  Московского  вой¬
ска  к  Новгороду.  В  начале  января  следующего  года  новго¬
родцы  подчинились  воле  великого  князя  на  основании  осо¬
бого  „целовального  списка44.  Список  этот  был  составлен  в
стане  московского  государя  согласно  с  пунктами,  предло¬
женными  новгородцами  и  удостоенными  его  одобрения.  По
приказу  великого  князя  список  был  переписан  дьяком  нов¬
городского  владыки,  скреплен  его  подписью  и  печатью  и
печатями  от  пяти  концов  Новгорода.
 Этот  знаменитый  документ  не  сохранился  и  нам  неиз¬
вестен.  Мы  можем,  однако,  составить  себе  понятие  о  его  со¬
держании  по  переговорам  царских  бояр  с  новгородскими
послами  и  на  основании  собственных  слов  Ивана  Василье¬
вича,  сказанных  представителям  Новгорода.
 Отменяя  вечевое  устройство,  государь  порадовал  свою
отчину,  обещал  не  вступаться  в  земли  и  воды  новгородцев,
не  наряжать  их  на  службу  в  Низовскую  землю,  оставить  в
Новгороде  суд  по  старине  и  не  увеличивать  дани  выше  уста¬
новленной  этим  соглашением  нормы.
 В  этом  обещании  заключалась  большая  уступка  новго¬
родским  требованиям  и  существенное  ограничение  власти
великого  князя.  Первоначальное  намерение  великого  князя
было  иное,  он  хотел  „государствовать  на  своей  отчине,  Ве¬
ликом  Новегороде,  так,  как  государствовал  в  Низовской
земле,  на  Москве44.  Можно  поэтому  сомневаться  в  искренно¬
сти  окончательного  решения  московского  государя.  Он  не
 4

скрепил  обещаний  своих  крестным  целованием  и  не  разре¬
шил  сделать  это  ни  боярам  своим,  ни  будущему  новгород¬
скому  наместнику.  Политика  Ивана  Васильевича  отличается
чрезвычайной  настойчивостью,  дальновидностью  и  цельно¬
стью,  а  вместе  с  тем  и  великой  осторожностью.  Он  не  любил
резких  мер,  избегал  насилия  и  кровопролития.  Он  предпочи¬
тал  поставить  в  такое  положение  своего  противника,  чтобы
тот  понял  невозможность  сопротивления  и  уступил  сам.  От¬
мена  новгородского  веча  была  достигнута  без  единого  вы¬
стрела.  Государь  удовольствовался  этим  успехом  и  отложил
все  остальное  до  более  благоприятного  момента.  Надо  было
дать  новгородцам  время  успокоиться  и  освоиться  с  новым
порядком  вещей.  На  первый  раз  великий  князь  ограничился
тем,  что  велел  захватить  и  свезти  в  Москву:  Марфу  Борец¬
кую  с  внуком,  Ивана  Кузьмина  Савелкова,  Окинфа  с  сыном
Романом,  Юрия  Репехова,  Григорья  Арзубьева  и  Марка
Панфилиева.  Имущества  их  были  конфискованы.  В  чем  за¬
ключалась  вина  этих  людей,  летописец  не  говорит.  Надо  по¬
лагать,  они  составляли  зерно  партии,  противной  московским
порядкам.
 До  1484  г.  государь  Московский  остался  верен  своему
слову  и  не  касался  земель  и  вод  новгородских.  Под  этим  же
годом  в  летописи  записано:
 „Тоеже  зимы  поймал  князь  велики  блших  бояр  новгодц-
кых  и  боярынь,  а  казны  их  и  села  все  велел  отписати  на  себя,
а  им  подавал  поместиа  на  Москве;  а  иных  бояр,  которые  ко-
ромолю  држали  от  него,  тех  велел  заточити  в  тюрмы  по  го-
родом“.
 Поиманием  Марфы  Борецкой  с  семью  товарищами,  зна¬
чит,  крамола  не  была  уничтожена.  В  1484  г.  оказались  новые
крамольники.  Но  дело  не  ограничилось  наказанием  винов¬
ных.  С  московской  точки  зрения,  виноват  был  весь  Новго¬
род.  В  нем  удержались  порядки,  не  соединимые  с  дальней¬
шим  развитием  Московского  государства.  Новгородцы,  на
основании  соглашения  1478  г.,  служили  только  в  пределах
Новгородской  волости,  а  в  службе  нуждалось  все  Москов¬
ское  государство.  Размер  новгородской  дани  определялся
тем  же  соглашением,  а  не  постоянно  возрастающими  нуж-
 5

дами  государства.  Иван  Васильевич,  конечно,  не  мог  прими¬
риться  с  такими  ограничениями  своей  власти.  Надо  было
слить  Новгород  с  Москвой,  и  надо  было  сделать  это  основа¬
тельно.  Чтобы  уничтожить  гнездо  старых  новгородских  пре¬
даний  и  порядков,  созданных  „целовальным  списком66
1478  г.,  у  Ивана  Васильевича  нашлось  подходящее  средство:
вывод  новгородцев  из  Новгородской  волости  в  Москву  и
водворение  на  их  местах  новых  московских  людей.  Начало
такому  слиянию  Новгорода  с  Москвой  Иван  Васильевич  и
положил  в  1484  г.  Мера  решительная,  и  осуществлена  была
она  в  больших  размерах.  В  1484  г.  было  выведено  из  Новго¬
рода  более  семи  тысяч  житьих  людей.  Да  кроме  того,  госу¬
дарев  наместник,  Яков  Захарьич,  многих  еще  пересек  и  пе¬
ревешал;  на  них  пало  подозрение  в  желании  убить  его.  В
1489  г.  последовал  новый  вывод  новгородских  бояр,  житьих
людей  и  гостей;  в  этом  году  перевели  в  Москву  более  тысячи
человек.  Им  дали  поместья  во  Владимире,  Муроме,  Нижнем,
в  Ростове  и  других  городах.
 Это  перемещение  новгородцев  в  Москву,  а  москвичей  в
Новгород  повело  к  составлению  чрезвычайно  важного  па¬
мятника  древнего  новгородского  землевладения,  писцовых
новгородских  книг  конца  XV  века.  Возникновение  переписи
земельных  владений  относится  к  очень  глубокой  старине.
Древнейшие  указания  на  перепись  Неволин  находит  в  па¬
мятниках  начала  XII  века.  Такая  крупная  мера,  как  замеще¬
ние  новгородских  владельцев  московскими,  потребовала  со¬
ставления  новой  переписи.  К  ней  должны  были  приступить  с
началом  переселения.  Древнейшие  из  дошедших  до  нас  нов¬
городских  писцовых  книг  составлены  не  в  эту  первую  пере¬
пись,  а  в  одну  из  позднейших,  надо  думать,  вторую1  * * * * 6.  Но  они
 1 	Мы  имеем  в  виду  писцовые  книги:  Вотской  пятины  второй  полови¬
ны,  издана  Беляевым  в  XI  и  XII  кн.  „Временника“  за  1851  г.;  Деревской
пятины,  Вотской  —  первой  половины  и  части  Шелонской  изданы  Архео¬
 графической  комис.  1859—1886  гг.  Все  эти  книги  составлены  в  самом
конце  XV  века,  1495—1500  гг.
 Что  перепись  Деревской  пятины  есть  именно  вторая,  на  это  указано
 на  с.226.  После  описания  деревень  Богд.  Трубицына,  отданных  в  поместье
детям  Фед.  Шалимова,  там  сделана  такая  приписка:
 „А  се  те  деревни,  которые  сажал  вел.  князя  староста,  Ивашко,  на
 6

содержат  в  себе  данные  и  более  древней  переписи,  которая
называется  в  них  „старым  письмом64.  Это  „старое  письмо66  и
есть,  по  всей  вероятности,  первая  по  покорении  Новгорода
перепись.  Писцовые  книги  конца  XV  века,  называя  новых
владельцев,  переведенных  из  Москвы  в  Новгород,  приводят
и  имена  старых,  у  которых  земли  эти  были  отобраны,  на¬
пример:
 „В  Бологовском  погосте  великаго  князя  волостка  Лу-
кинская  Толстого  с  Варяжой  улицы  за  Андреем  Микити-
ным  сыном  Заболотцкаго  в  поместие66.
 „В  Бологовском  же  погосте  великаго  князя  деревни
Пантелеевские  Олисова  с  Иворовы  улицы  за  Федьком,
Ивановым  сыном  Волынскаго,  в  поместие66.
 „В  Бологовском  же  погосте  великаго  князя  деревни  Ки-
приановские  Арбузьева  на  Святом  озере  за  Костею,  за
Власовым  в  поместие66.
 Так  как  отобрание  это  совершилось  не  в  один  прием,  а
последовательно,  то  писцовые  книги  различают  „новосведе-
ных  бояр66  от  „старо-сведеных66,  не  обозначая,  однако,  когда
именно  кто  был  сведен.  В  момент  составления  этих  книг  не
все  новгородцы  были  сведены;  в  книгах  описываются  и  вла¬
дения  этих  еще  оставшихся  на  своих  землях  владельцев.  Они
дают,  таким  образом,  материал  для  изучения  не  нового  толь¬
ко  поместного  владения,  введенного  Иваном  Васильевичем,
но  и  старинного  новгородского.  Черты  старинного  новго¬
родского  землевладения  наблюдаются  не  на  одних  только
землях  уцелевших  на  своих  местах  новгородцев,  но  и  на
землях  новых  помещиков.  Перемена  коснулась  только  хозя¬
ев,  а  хозяйство  осталось  старое,  новгородское.  И  в  каких-
нибудь  10—12  лет  ему  и  нельзя  было  существенно  изме¬
ниться.  Новые  хозяева  водворились  в  домах  старых  бояр,  в
их  комнатах  и  на  их  кроватях,  и  стали,  на  первых  порах,  со¬
вершенно  в  то  же  отношение  к  хозяйству,  в  каком  были
„старо-  и  новосведеные  бояре66.  Опись  их  сел  и  деревень  пе¬
стрит  указаниями  на  новгородский  хозяйственный  быт.  При¬
ведем  несколько  примеров.
 трубицынских  же  землях  после  первых  писцов“
 7

Деревня  Ветка,  принадлежавшая  Ивану  Петрову  Чаш-
никову,  была  отобрана  на  великого  князя  и  пожалована  нов¬
городскому  владыке  еще  „до  перваго  письма44.  В  описании  ее
читаем:  „А  стараго  дохода  шло  Ивану  Петрову  (Чашникову)
три  борана,  а  из  хлеба  треть44.
 В  Бологовском  погосте  великий  князь  конфисковал  село
Медведеве,  принадлежавшее  братьям  Шалимовым.  Вслед  за
описанием  дворов  и  обеж  этого  села  читаем:  „Стараго  дохо¬
да  не  было,  пахал  их  Степан  (Шалимов)  с  братом  своими
людьми  на  себя44.
 Село  Честово  на  реке  Мете  было  отдано  в  поместье
А.М.Сарыхозову  с  детьми.  С  него  также  в  новгородское
время  дохода  не  было,  потому  что  „в  нем  жили  сами  боя-
ришки441.
 Писцовые  книги  конца  XV  века  дают  нам,  таким  обра¬
зом,  картину  старинного  новгородского  землевладения.  Из
них  мы  можем  узнать,  кто  мог  владеть  землей  и  на  каком
праве,  в  каких  отношениях  находился  владелец  к  населению
земли,  как  вел  хозяйство,  какие  получал  доходы.
 Начнем  с  первого  вопроса,  вопроса  о  том,  кто  мог  вла¬
деть  в  Новгороде  недвижимостями?
 В  Новгороде  недвижимостями  могли  владеть  как  лица
физические  обоего  пола,  так  и  лица  юридические.  В  числе
сведенных  владельцев  встречаем:  бояр,  купцов,  посадских
людей,  крестьян,  владыку,  его  слуг,  попов,  монахов,  мона¬
стыри  и  церкви1  2.
 В  Новгороде,  как  и  во  всей  Древней  Руси,  термин  боя¬
рин  означал  всех  состоятельных  людей,  к  которым  принад¬
лежала  и  весьма  широкая  масса  землевладельцев;  весьма  по¬
нятно,  что  эти  состоятельные  люди  очень  различались  по
своему  богатству,  что  и  выражалось  в  предикатах:  большие
бояре,  великие,  нарочитые  и  в  противоположность  им  —
меньшие.  Это  различие  оставило  свой  след  и  в  писцовых
книгах,  но  несколько  в  иной  форме.  Небольшие  земельные
 1 	Новг.  писц.  кн.  III.  23;  I.  100.
 2 	Новг.  писц.  кн.  I.  128,  147,  296,  318,  886;  И.  150,  449,  453,  485,  550;
III.  5,  14,  23,  358,  444,  680,  727,  756,  876.
 8

владения  называются  в  них  „боярщинками44,  а  прежние  их
обитатели  „бояришками“;  о  более  же  крупных  владениях
выражаются  так:  „Ивановская  боярщина44,  „из  старины  был
двор  боярский“.  Имения  купцов  тоже  называются  боярщи¬
нами1.  Описание  конфискованных  новгородских  сел  и  дере¬
вень  ведется  в  таком  порядке.  Сперва  описываются  конфи¬
скованные  села  и  деревни,  оставленные  государем  за  собой
или  отданные  в  поместья,  а  в  конце  каждого  погоста  описы¬
ваются  деревни  „своеземцев46.  Кто  эти  своеземцы?  Ответ  на
этот  вопрос  чрезвычайно  прост:  он  дается  самим  содержани¬
ем  описания.  Перед  своеземцами  описаны  земли,  конфиско¬
ванные  государем  и  розданные  в  поместья.  Помещики  сидят
на  пожалованных  им  государем  землях,  они  не  своеземцы.
Кто  же  своеземцы?  Это  остаток  новгородцев,  у  которых  зем¬
ли  еще  не  конфискованы.  Они  продолжают  еще  сидеть  на
этих  землях,  они  —  своеземцы.  У  кого  земли  отобраны,  ста¬
ро-  и  новосведенные  бояре  и  бояришки,  тоже  были  своезем¬
цы,  да  перестали  ими  быть:  их  испоместили  на  московских
землях,  и  они  стали  помещиками,  а  были  своеземцами.
 „Своеземец44  —  вот  типическая  форма  древнего  новго¬
родского  землевладения.  Новгородец  сидел  на  своей  земле.
Он  собственник,  он  наследует  эту  землю  и  распоряжается
ею.  Земля  своеземца-попа  называется  его  отчиной  (Новг.
писц.  кн.  III.  444).
 Иван  Васильевич  начал  конфискацию  с  земель  крупных
бояр,  как  более  опасных  противников  московских  порядков.
Более  мелкие  своеземцы  остались  пока  на  своих  отчинах.  Но
это  вовсе  не  значит,  что  владения  их  пользуются  привилеги¬
ей  неприкосновенности.  Это  временный  порядок  и  только.
Полное  слияние  с  Москвой  должно  было  совершиться  и  по
отношению  к  ним.  Это  вопрос  времени  и  обстоятельств,  не
более.  В  погосте  Виньевском  своеземцу  Мите  Онтипину
принадлежала  деревня  Новина  в  один  двор  и  в  одну  обжу.
Владение  очень  небольшое,  крестьянское;  но  и  оно  остава-
 1  Новг.  писц.  кн.  I.  54:  „В  Посонском  же  погосте  великаго  князя  де¬
ревни  Кононовские  Офромеева,  купетцкия,  с  Лубяницы“...  А  в  итоге:  „и
по  старому  писму  в  обеих  боярщинках“  и  т.д.
 9

лось  за  ним  только  до  1500  г.  В  этом  же  году  деревня  эта
была  конфискована  и  отдана  трем  братьям,  князьям  Кропот¬
киным,  Ивану,  Федору  и  Тимофею  Александровичам,  ко¬
нечно,  для  округления  их  поместий.  То  же  случилось  и  с
своеземцевской  деревней  вдовы  Оринки.  По  переписи  конца
XV  века  она  отобрана  на  государя,  но  оставлена  за  Оринкой
и  ее  детьми  из  платежа  оброка;  а  в  1499  г.  взята  у  Оринки  из
оброка  и  отдана  в  поместье  Ушакову.  В  писцовой  книге  Де-
ревской  пятины  1581  г.  находим  такое  место:  „Были  деревни
своеземцевы,  а  ныне  за  государем441.  Вывод  новгородцев
продолжается  и  в  XVI  веке.
 Познакомимся  несколько  ближе  с  этим  последним  ос¬
татком  новгородских  своеземцев,  в  их  прежнем  еще  состоя¬
нии.
 Среди  своеземцев  мы  находим:  купцов,  посадских  лю¬
дей,  иконников,  конюха,  попа,  крестьян,  словом,  лиц  всевоз¬
можного  положения1  2.
 Городские  жители  тоже  владеют  землей,  как  своеземцы.
Корельские  посадские  люди  суть  своеземцы,  они  имеют
земли  в  Ровдужском  погосте  Вотской  пятины.  Купец,  Иваш-
ко  Холопец,  живет  в  Ивангороде,  а  в  Буряжском  погосте
имеет  три  деревни.  У  новоторжца,  О.М.Филина,  есть  дерев¬
ня  в  Ясеновичском  погосте,  а  у  М.Боборыкина,  с  Буяны  ули¬
цы,  там  целых  три  деревни.  У  новгородца  Ф.М.Воронкина,  с
Добрыни  улицы,  есть  деревня  в  Гдицком  погосте,  а  сам  он
 1 	А  случалось  и  так.  Одни  из  лиц  известной  фамилии  сводились  в
Москву,  а  другие  той  же  фамилии  оставались  на  своих  местах  и  показаны
среди  своеземцев.  У  Алексея  Спенцына  деревня  конфискована  на  госуда¬
ря  и  отдана  в  поместье,  а  Якуш,  Дмитрий  и  Гридя  Спенцыны  описаны
вместе  со  своеземцами.  Все  эти  Спенцыны  живут  в  одном  погосте  и,  ко¬
нечно,  родственники,  но  один  сведенный  бояришек,  а  остальные  своезем¬
цы  (Новг.  писц.  кн.  I.  35—38,  248;  II.  242—243;  Неволин.  О  новгородских
пятинах.  Прил.  IX.  274).
 2 	Новг.  писц.  кн.  III.  50,  105,  550,  581,  879;  IV.  36,  127;  Временник
XII.  4  и  след.  —  Русская  правда  говорит  только  о  княжеских  конюхах  и
конюших.  Но  они,  конечно,  были  и  у  частных  лиц.  О  конюхе-своеземце,
упоминаемом  в  III  кн.,  50,  сказано,  что  он  с  Развазжи  улицы.  Это,  может
быть,  конюх  частного  человека,  у  которого  был  свой  дом  на  Развазжей
улице.
 10

живет  в  Копорском  уезде1  2.
 Городские  места  принадлежат  новгородцам  тоже  как
своеземцам,  на  правах  собственности.  В  городе  Кореле  на
посаде  есть  своеземцовы  дворы.  В  городе  Яме  горожане
имеют  свои  своеземцевские  дворы  на  посаде  и  внутри  горо¬
да.
 Своеземцы  распоряжаются  своими  землями  как  собст¬
венностью.  Они  дают  их  в  приданое  за  дочерьми,  меняются
ими  и  пр.  (Новг.  писц.  кн.  I.  8;  III.  76  сл.).
 К  своеземцам  относятся  и  те  монастыри  и  церкви,  у  ко¬
торых  старинные  их  владения  не  были  отобраны,  а  также  и
сам  владыка.  И  действительно,  такие  старинные  владения
духовных  учреждений  описываются  иногда  под  рубрикой
своеземцев  непосредственно  вслед  за  своеземцами,  то  есть
тоже  как  своеземцы.  Такой  порядок  нередко  встречается  в
описи  Вотской  пятины.  К  рубрике  своеземцев  отнесены,  на¬
пример,  монастырские  земли  в  погостах  Городенском,  Са-
кульском,  Кирьяжском,  Ил  оманском,  Лузском,  Тесовском,
Спаском  и  др.
 Посмотрим  теперь  на  размеры  владений  последних  нов¬
городских  своеземцев.  Они  очень  различны.  Владения  самых
бедных  ограничиваются  одной  деревней  и  одним  двором.  Но
нередки  владельцы  7  и  8  деревень,  а  встречаются  и  более
богатые.  У  Никиты  Павловича  Рогульского  в  двух  погостах
было  10  деревень,  ржи  высевалось  на  землях,  им  и  его  кре¬
стьянами,  до  400  пудов;  у  брата  его,  Исаака  Павловича,  было
12  деревень,  ржи  высевалось  тоже  до  400  пудов;  у  Степана
Кузьмича  Гаврилова  было  10  деревень,  ржи  высевалось  до
300  пудов;  Иван  Кузьмич  Орефин  жил  в  сельце  Иванове,  к
которому  тянуло  12  деревень,  у  него  высевалось  до  480  пу¬
дов  ржи.  Это  все  очень  состоятельные  люди3.  Самый  ма¬
ленький  из  них,  С.К.Гаврилов,  по  теперешнему  высеву  в  С.-
 1 	Временник.  XII.  5  и  104;  Новг.  писц.  кн.  I.  69;  III.  36,  65.  После  опи¬
сания  владений  и  дохода  Воронина  в  писцовой  книге  приписано  другой
рукой:  „И  се  по  старине44.
 2 	Временник.  XII.  30,  64,  139,  178;  Новг.  писц.  кн.  III.  22,  51,  65,  78,
104,  276,  276.
 3 	Временник.  XII.  С.  17  и  след,  и  47  и  след.;  Новг.  писц.  кн.  I.  Стб.555.
 11

Петербургской  губернии  (от  9  пуд.  до  12  на  десятину),  дол¬
жен  был  иметь  от  25  до  33  десятин  в  поле,  а  в  трех  полях  от
75  до  99  десятин  одной  пахотной  земли.  К  этому  надо  при¬
бавить  соответствующее  количество  земли  на  двор,  выгон,
огород,  луга  и  леса.  Такой  участок  при  33  дес.  запашки  будет
превосходить  тот  размер  поместья,  с  которого  в  половине
XVI  века  служилый  человек  должен  был  выступать  в  поход
на  коне  и  в  полном  доспехе,  а  в  дальний  поход  и  на  двух  ко¬
нях.  А  Орефин  был  богаче  Гаврилова  более  чем  на  целую
треть.  Однофамилец  этого  Орефина  и,  конечно,  родствен¬
ник,  Михаил  Орефин,  имел  село  и  к  нему  18  деревень;  он
сведенный  бояришек.  Село  и  деревни  его  достались  князьям
Кропоткиным,  двум  Андреям  да  Василью  Александровичам
(I.  429).
 Наряду  с  такими,  можно  сказать,  богатыми  своеземцами
встречаем  и  весьма  бедных.  Владения  некоторых  не  перехо¬
дят  за  пределы  обыкновенного  крестьянского  участка,  кото¬
рый  они  и  обрабатывают  своими  руками,  например:
 „В  Турнах  деревня  (своеземца)  Омельяникова  Панкра¬
това,  деревня  Матвеевское:  двор  сам  Омельянко  Панкратов,
сеет  ржи  2  коробьи,  а  сена  косит  20  копен,  обжа“.  Или:  „Де¬
ревня  Дуплево  (своеземца)  Лучкина  да  Федкова  да  Иевлева,
Орефиных  детей  Дорофеева.  Двор  сам  Лучка  да  Иевко  да
сам  Федко,  сеют  ржи  6  коробей,  а  сена  косят  50  копен,  2  об-
жи“.
 В  первом  случае  на  владельца  приходится  от  одной  до
двух  десятин;  во  втором  —  на  трех  своеземцев,  родных
братьев,  живущих  в  одном  дворе,  —  от  3  до  4  десятин  в  по¬
ле.  Что  это  за  своеземцы?  Это,  конечно,  крестьяне-
собственники,  которые  сами  пашут,  сеют,  косят.
 Итак,  последние  новгородские  своеземцы  представляют
чрезвычайно  широкий  класс,  который  внизу  начинается  кре-
стьянами-собственниками,  и  восходят  до  людей,  могущих
жить  доходами  со  своих  земель,  не  прикладывая  к  ним  соб¬
ственных  рук.
 Зажиточные  своеземцы  сдают  свои  земли  в  аренду  кре¬
стьянам  и  имеют  своих  людей  (рабов),  силами  которых  и
 12

пользуются  для  обработки  собственной  запашки1.  Это  те  же
„бояришки“.
 Своеземец  назывался  иногда  сокращенно  —  земец2.
 Итак*  тип  первоначального  новгородского  владельца
представляет  своеземец,  то  есть  частный  собственник.  Тако¬
вы  бояре,  начиная  с  больших  и  оканчивая  мелкими  бояриш-
ками,  таковы  купцы,  посадские  люди,  крестьяне,  владыка,
попы,  монахи,  монастыри  и  церкви.  На  таких  владельцах-
собственниках  не  лежало  никаких  служебных  обязанностей
по  отношению  к  Новгороду  и  князю,  они  платили  только
некоторый  налог  с  каждой  обжи  владеемой  ими  земли,  так
называемую  обежную  дань.  Зависимое  владение  в  Новгоро¬
де  впервые  вводится  Великим  князем  Иваном  Васильевичем
после  1477  г.  Отобранные  у  новгородцев  земли  он  раздает
своим  служилым  людям  на  поместном  праве.  Остаток  со¬
стоятельных  своеземцев  также  обращается  им  в  людей,  обя-
 1 	Временник.  XII.  13,  30;  Новг.  писц.  кн.  I.  319;  II.  236.  На  с.20  „Вре-
менника“  итог  дворов,  людей  и  обеж  подведен  неправильно,  он  показан
выше  действительного.  Такие  ошибки  нередки.
 2 	Наши  историки  давно  заметили  новгородских  своеземцев,  но  они
видят  в  них  некоторый  определенный  класс  людей.  Первый  высказался  в
этом  смысле  И.Д.Беляев.  У  него  своеземцы  то  же,  что  в  других  местах
помещики,  то  есть  лица,  обязанные  за  землю,  которую  получили  от  новго¬
родского  веча,  нести  военную  службу  (Рассказы.  II.  68).  К  этому  мнению
присоединился  г-н  Чечулин  (Города.  126);  но  у  него,  кажется,  остались
некоторые  сомнения  относительно  правильности  принятого  им  мнения.
Заключаем  это  на  основании  тех  сетований  о  скудости  дошедших  до  него
известий  о  своеземцах,  которые  он  высказывает  и  на  с.43,  и  на  с.  125.  Но
раньше  Беляевым  было  высказано  другое  мнение,  хотя  только  в  виде
предположения.  „Вероятно,  —  говорит  он  в  исследовании  о  поземельном
владении,  —  это  старинные  новгородские  вотчинники".  Совершенно  вер¬
ная  догадка,  хотя  слово  „старинные"  придает  односторонний,  а  потому  и
неверный  признак.  Нельзя  не  пожалеть,  что  в  „Рассказах"  он  стал  на  дру¬
гую  точку  зрения.  Г-н  Соколовский  думает,  что  „своеземцы  были  вла¬
дельцы  небольших  участков,  которые,  кажется,  не  были  собственниками
своих  участков"  (Очерк  истории  сельской  общины.  10).  Ближе  к  истине
г-жа  Ефименко.  Она  видит  в  своеземцах  мелких  собственников,  которые,
однако,  с  точки  зрения  права,  ничем  не  отличались  от  крупных  (Крестьян¬
ское  землевладение  на  Крайнем  Севере.  1884.  196).  Профессор  Владимир¬
ский-Буданов  считает  своеземцев  сельскими  тяглыми  частными  собствен¬
никами,  но  видит  в  этом  редкий  и  исключительный  случай.  Близко  к  это¬
му  и  мнение  А.С.Лаппо-Данилевского  (Прямое  обложение.  100).
 13

занных  службой.  Переселяя  больших  бояр  и  бояришек  в  Мо¬
скву  и  обязывая  их  службой,  московское  правительство  не
могло  оставить  свободными  от  службы  и  последних  свое¬
земцев.  Указания  на  их  обязанность  служить  находим  уже  в
писцовых  книгах  XV  века.  В  Шегринском  погосте  великий
князь  имел  деревню  в  общем  владении  со  своеземцем,  Да¬
нилкой  Фоминым.  Вот  описание  участка  Фомина.
 „Двор  Данилко  Фомин,  своеземец,  двор  —  подворник
его,  Петрушка  Гридин,  сеют  ржи  3  коробьи,  а  сена  косят
13  копен,  обжа...  И  Данилко  служить  не  может.  И  ныне
оброку  положено  на  ту  обжу  денгами  две  гривны  ноугород-
ские,  опричь  обежные  дани“  (II.  142—143).
 На  деревню  вдовы  Оринки  тоже  был  положен  оброк
„тото  деля,  что  служите  не  может“  (II.  242).
 Надо  думать,  что  при  описи  конца  XV  века  писцы  про¬
изводили  разбор  описываемых  своеземцев,  и  тех,  кто  был
годен  в  службу,  записывали  в  службу,  кто  не  был  годен,  об¬
лагали  оброком  сверх  обежной  дани.  Что  это  новость,  это
видно  из  приведенного  места,  где  сказано:  „и  ныне  положе¬
но  оброку“.
 Писцовые  книги  XV  века  хотя  и  предполагают  службу
своеземцев,  но  помещиками  их  еще  не  называют.  И  это  по¬
нятно,  они  служат  со  своих  земель,  как  и  московские  вот¬
чинники.  Но  в  новгородских  писцовых  книгах  конца
XVI  века  говорится  уже  о  поместьях  за  своеземцами,  напри¬
мер:
 „В  Васильевском  же  погосте  пустоши,  что  были  деревни
за  детьми  боярскими  и  за  своеземцы  в  поместье44  (Неволин.
О  пятинах.  Прил.  VI.  143).
 Надо  думать,  что  в  XVI  веке  некоторые  своеземцы  на¬
делялись  уже  поместьями  из  конфискованных  великими
князьями  в  Новгороде  земель.
 В  памятниках  XVI  века  об  этих  служилых  своеземцах
речь  идет  уже  наряду  с  новгородскими  помещиками.  В  нака¬
зе  новгородскому  наместнику  от  1  ноября  1555  г.  читаем:
 „Писали  есмя  к  вам  наперед  сего  да  и  грамоты  во  все
пятины  к  ноугородским  помещиком  и  к  (свое)  земцем  к  вам
послали,  а  велели  вам  те  грамоты  к  ним  разослати,  да  и  от
 14

себя  вам  велели  к  ним  грамоты  послати,  чтобы  они  с  людь¬
ми,  и  с  конми,  и  с  доспехом,  на  нашу  службу  были  готовы...
А  (свое)  земцом  послали  к  вам  роспись,  и  вы  б  по  той  роспи¬
си  однолично  тем  земцом  нашу  службу  нарядили64...  (Д.  к
АИ.  I.  66).
 Служилым  своеземцам  были  уже  составлены  особые
списки  (росписи),  и  они  приглашались  на  службу  вместе  с
помещиками.  От  таких  служилых  надо  отличать  более  мел¬
ких  своеземцев,  которые,  как  мы  видели,  облагались  не
службою,  а  оброком.  Московские  порядки  вводят  этим  су¬
щественное  различие  между  своеземцами,  неизвестное  нов¬
городской  древности.  Оброком  в  пользу  казны  великого  кня¬
зя  облагались  и  крестьяне  тех  старо-  и  новосведенных  бояр,
земли  которых  не  были  розданы  в  поместья,  а  остались  за
великим  князем.  Мелкие  своеземцы,  таким  образом,  вводят¬
ся  в  разряд  крестьян  великого  князя,  а  более  зажиточные  в
разряд  его  служилых  людей.
 Новгородское  землевладение  мало-помалу  переходит  в
московское  поместное  и  черное.
 Старинная  поземельная  собственность  новгородцев  но¬
сила  наименование  „волости66.  Например:  „Волость  Кази-
мировская  да  Богдановская  Норовова66,  и  затем  идет  описа¬
ние  сел  и  деревень,  составлявших  волость  Казимира  Норо¬
вова  и  брата  его  Богдана.  Или  „волость  Яковлевская  Коро¬
бова,  Москорици,  отдана  Федору  Филипову  сыну  Нащоки¬
ну66.  Если  же  это  небольшое  владение,  оно  называется  воло-
сткой:  „волостка  Настасьинская  Ивановы  жены  Григорьева66.
 Если  на  крестьянах,  сидевших  на  боярской  земле,  лежа¬
ла  натуральная  повинность  косить  сено  господское,  в  таком
случае  говорилось:  косят  волостью.
 Слово  волость,  обозначающее  в  древности  всякий  ад¬
министративный  округ  и  даже  целое  княжение,  употребляет¬
ся  здесь  для  обозначения  собственности  потому,  конечно,
что  и  собственность  состояла  под  властью  собственника,  как
административный  округ  под  властью  администратора,  хотя
власть  эта  и  неодинакова  по  своему  содержанию.
 Возникает  вопрос,  представляет  ли  новгородское  земле¬
владение  особенность  Новгорода,  или  оно  было  некогда  и
 15

московским,  а,  следовательно,  общерусским.
 Новгородское  землевладение  было  общерусским?
 Относящиеся  к  этому  свидетельства  московских  памят¬
ников  восходят  к  более  глубокой  старине,  чем  новгородские
писцовые  книги.  На  первом  месте  здесь  стоят  духовные  за¬
вещания  московских  князей,  из  которых  древнейшее  напи¬
сано  в  первой  половине  XIV  века.  В  завещаниях  князей  по¬
стоянно  упоминаются  купленные  ими  у  частных  людей  села
и  деревни.  Иван  Калита  купил  одно  село  в  Новгороде  на
Улале,  другое  на  Володимире  —  Борисовское,  пять  сел  на
Масе,  одно  на  Кержаче,  одно  в  Ростове  и  еще  два  без  обо¬
значения  места  их  нахождения.  Продавцы  не  все  названы,
князь  упоминает  лишь  о  каком-то  Юрьеве,  Афинее,  игумене
Прокофье  да  митрополите,  у  которого  он  выменял  половину
села.  Сын  Калиты,  Семен,  упоминает  в  своем  завещании
7  сел,  из  которых  четыре  он  купил  в  Переяславле  у  Ивана
Овцы,  два  у  Ивана  Дрюцкого  в  Костроме  и  одно  у  Семена
Новосильского.  Итак,  в  начале  XIV  века  у  московских  кня¬
зей  те  же  способы  приобретения  недвижимостей,  что  и  у  ча¬
стных  лиц,  а  частные  собственники  были  во  Владимире,
Ростове,  Переяславле,  Костроме,  Дмитрове  и,  надо  думать,
везде;  у  них  князья  и  покупали  себе  земли.  Даже  в  самом
городе  Москве  не  все  принадлежало  князьям.  Там  были  дво¬
ры  и  земли,  принадлежавшие  частным  лицам  и  потом  уже
перешедшие  к  князьям.  Удельный  князь  Владимир  Андрее¬
вич  дает  на  Москве  своим  детям:  Терехов  сад,  Зворыкин
двор,  Игнатьев  двор,  Бутов  сад,  Марьин  двор,  Чичанов  сад.
Василий  Васильевич  отказывает  своей  жене  дворы  у  св.  Ро¬
ждества,  принадлежавшие  родным  братьям  Петру,  Ивану  и
Никите  Константиновичам,  а  сыну  Борису  —  дворы  Марьи
Федоровны.  Все  эти  дворы  и  сады  принадлежали  частным
лицам:  Терехову,  Зворыкину,  Игнатьеву  и  т.д.  Они  могли
быть  куплены  князьями,  а  могли  быть  и  конфискованы.  Со¬
вершенно  то  же,  что  и  в  Новгороде.  Поместная  система  в  это
время  только  зарождается.  Иван  Калита  упоминает  в  своем
завещании  лишь  одного  помещика,  Бориску  Воркова,  кото¬
рому  он  дал  купленное  им  в  Ростове  село.  Для  широкого
развития  поместной  системы  надо  было  иметь  под  руками
 16

какое-нибудь  иное  средство  приобретения  земель,  кроме  по¬
купки.  При  помощи  одних  купель  нельзя  было  сломить  ста¬
рину.
 Поместная  система  существенно  изменила  древнее  зем¬
левладение,  но  не  уничтожила  его.  Совершенно  ясные  ос¬
татки  древности  находим  еще  в  XVI  веке,  в  писцовых  книгах
того  времени.  В  смысле  новгородского  своеземца  в  этих
книгах  мы  встречаемся  с  термином  —  вотчинник,  который
противополагается  помещику.  В  писцовых  книгах  XVI  века
встречаем  описание  и  вотчинных  земель,  и  поместных.  На
основании  этого  описания  можно  составить  себе  ясное  пред¬
ставление  о  том,  кто  владел  в  Москве  вотчинами  и  на  каком
праве.
 В  Московском  государстве  XVI  века,  как  и  в  древнем
Новгороде,  право  владеть  недвижимостями  принадлежало
как  физическим  лицам  обоего  пола,  так  и  юридическим.  В
перечислении  отдельных  видов  этих  лиц  встречаем,  однако,
особенность,  малоизвестную  Новгороду.  В  княжеской  Рос¬
сии  появляется  у  князей  множество  мелких  слуг;  все  эти
мелкие  слуги,  как  лица  свободные,  тоже  могли  быть  вотчин¬
никами.
 Московские  писцовые  книги  в  числе  вотчинников  назы¬
вают:  бояр,  детей  боярских,  гостей,  торговых  людей,  посад¬
ских,  епископов,  монахов,  попов,  монастыри,  церкви,  а  из
слуг:  дьяков,  подьячих,  конюхов,  псарей,  поваров1.  В  книгах
приведены  и  документы,  на  основании  которых  они  владе¬
ют.  Это  всякого  рода  акты  распоряжения  недвижимостями:
купчие  крепости,  закладные,  данные,  рядные  и  т.д.  Итак,  мо¬
сковским  вотчинникам  принадлежит  право  распоряжения.
 Владея  на  праве  собственности,  вотчинники,  как  и  нов¬
городские  своеземцы,  не  были  обязаны  службой.  Они  могли
служить,  если  хотели,  и  кому  хотели,  а  могли  и  вовсе  не
служить.  Это  хорошо  известно  из  княжеских  договорных
грамот,  свидетельства  которых  приведены  нами  в  т.1  „Древ-
ностей“.  Что  права  вольных  слуг,  утверждаемые  за  ними
 1  Писц.  кн.  XVI  века  под  ред.  Калачова.  I.  59,  83,  84,  102,  128,  233,
607;  II.  161,  163,  169,  177,203.
 17

княжескими  договорами,  были  живою  действительностью,  а
не  мертвой  буквой,  это  подтверждается  и  писцовыми  книга¬
ми.
 Чрезвычайно  интересные  указания  на  это  находим  в
древнейшей  из  писцовых  книг,  напечатанной  Калачовым1.
Это  книга  тверских  волостей:  Захожья,  Суземья,  Микулин-
ского  уезда  и  волости  Воловичей.  Опись  этих  волостей  оби¬
лует  подробностями,  не  встречающимися  в  других  книгах.
Здесь  указано,  состоят  ли  вотчинники  на  службе,  и  кому
именно  они  служат.  Всего  вотчинников  в  этих  волостях  на¬
считывается  до  574  человек.  Из  этого  числа  на  службе  вели¬
кого  князя  состояло  только  230  человек;  владыке  Тверскому
служили  60  вотчинников,  Рязанскому—  I,  частным  лицам
—  65,  никому  не  служили  —  150,  о  68  ничего  не  сказано.
Некоторые  из  этого  последнего  разряда  состояли,  однако,  на
службе  великого  князя,  как,  например,  все  князья  Микулин-
ские,  а  некоторые  из  не  служивших  не  служили  по  малолет¬
ству.  Таким  образом,  число  лиц,  служивших  частным  лицам,
составляет  50  %  того  числа,  которое  было  на  службе  велико¬
го  князя.
 Мы  можем  даже  сказать,  чьими  послуживцами  были  эти
 1  Т.  II.  С.  141  и  след.  Издатель  отнес  составление  этой  книги  к  концу
XVI  века.  Г-н  Милюков  считает  ссылки  этой  писцовой  книги  на  грамоты
1588  г.  описками  и  полагает,  что  она  составлена  летом  1555  г.  Он  основы¬
вает  свое  мнение  на  том,  что  упоминаемый  в  грамоте  в  числе  владельцев
князь  Дмитрий  Иванович  Микулинский  умер  в  1556  г.  Если  бы  книга  была
составлена  позднее  этого  года,  Дмитрий  Иванович  Микулинский  не  был
бы  назван  в  числе  наличных  владельцев  (Спорные  вопросы.  38).  Заключе¬
ние  совершенно  верное.  Но  в  книге  упоминается  в  числе  наличных  вла¬
дельцев  и  князь  Василий  Андреевич  Микулинский  (163,  196,  197,  204),  а
он  умер  в  1540  г.  (Шереметевская  боярская  книга).  Это  дает  возможность
отодвинуть  назад  составление  писцовой  книги  еще  лет  на  шесть,  к  1539  г.
Этому  противоречат,  однако,  несколько  ссылок  на  поместные  грамоты
1547—1548  гг.  Надо  думать,  что  здесь  такая  же  описка,  как  и  в  грамотах
1588  г.  Указанию  на  год  прихода  татар  к  Рязани  мы  не  придаем  значения,
так  как  лицо,  сославшееся  на  то,  что  татары  сожгли  его  деревню,  могло
иметь  в  виду  мелкий  набег  татар,  не  оставивший  никакого  следа  в  памят¬
никах.  Для  нашей  цели,  однако,  совершенно  безразлично,  в  1555  г.  или  в
1539  г.  написана  эта  книга;  наши  выводы  нисколько  не  пострадают  даже  и
в  том  случае,  если  бы  она  была  написана  в  конце  XVI  века,  что,  впрочем,
трудно  допустить.
 18

частные  вотчинники.  Всего  больше  их  было  у  князя  Дмитрия
Ивановича  Микулинского;  число  его  слуг  достигает  30  чело¬
век.  А  этот  Микулинский  не  значится  даже  среди  москов¬
ских  придворных  чинов;  в  1522  г.  он  был  только  одним  из
воевод  левого  полка  при  осаде  Казани1.  У  брата  его,  Семена
Ивановича,  введенного  боярина  с  1549  г.,  таких  слуг  было
11  человек.  У  жены  Василия  Андреевича  Микулинского,
княгини  Анны,  —  5  человек.  Кроме  Микулинских,  тверские
вотчинники  служили:  боярину  Михаилу  Яковлевичу  Моро¬
зову,  окольничему  Ивану  Федоровичу  Карпову,  князьям
Ивану  Федоровичу  и  Борису  Дмитриевичу  Оболенским,
Григорию  Тимофеевичу  Борисову,  Пятому  Новошину  и  Ан¬
дрею  Яхонтову;  у  каждого  из  них  было  по  одному  слуге.
Итак,  до  половины  XVI  века  и  в  Москве  вотчинники  еще  не
утратили  своих  старинных  прав  —  свободного  владения  не¬
движимостями.
 Что  касается  размеров  владений  частных  и  княжеских
слуг,  между  ними  нельзя  провести  резкой  границы.  Среди
великокняжеских  встречаются  очень  мелкие  люди,  с  8  четя¬
ми  в  поле  (4  десятины),  владения  частных  слуг  достигают
46  четей  в  поле.  Точно  так  же  и  размер  владений  лиц,  кото¬
рые  никому  не  служат,  не  представляет  каких-либо  резких
особенностей;  некоторые  достигают  40  четей  в  поле.
 Итак,  еще  в  половине  XVI  века  служба  вотчинников  Ве¬
ликому  князю  Московскому  еще  не  была  обязательна;  они
могли  никому  не  служить  и  не  теряли  своих  вотчинных  прав.
Они  продолжали  жить  в  своих  вотчинах,  наследовать  в  них  и
распоряжаться  ими  по  усмотрению.  Но,  понятно,  большин¬
ство  из  них  служило  великому  князю;  эта  служба  вела  к  на¬
граждению  поместьями,  доходными  должностями,  а  потому
была  очень  привлекательна.
 Великий  князь  Иван  Васильевич  находил,  однако,  этот
порядок  частной  службы  неудобным  и  по  завоевании  Новго¬
рода  отобрал  у  некоторых  князей  и  бояр  их  служилых  людей
и  поместил  их  на  конфискованных  у  Новгорода  землях  в
 1  Микулинская  летопись,  составленная  по  древним  актам  от  1354  г.
до  1678  г.  (М.,  1854).
 19

Вотской  пятине1.  Мысль  великого  князя  пошла  и  дальше.  В
завещании  его  находим  несколько  распоряжений  об  обяза¬
тельной  службе  вотчинников.  Они  касаются  служебных  кня¬
зей,  которые  имеют  вотчины  в  Московской  и  Тверской  зем¬
ле,  и  бояр  и  детей  боярских  ярославских.  Эти  лица  обязаны
служить  преемнику  великого  князя  и  теряют  свои  вотчины,
если  от  него  отъедут.  Но  это  мера  специальная,  касается
только  некоторых  служилых  лиц,  не  простирается  на  всю
территорию  государства  и,  как  исключение,  подтверждает
только  общее  правило  о  вольной  службе  вотчинников,  кото¬
рая  и  при  Великом  князе  Иване  Васильевиче  не  перешла  еще
в  обязательную.
 Только  в  половине  XVI  века  Иваном  Грозным  установ¬
лена  была  уложенная  служба  со  всех  вотчин  наравне  с  поме¬
стьями.  С  этого  времени  уклонение  от  службы  могло  вести  к
отобранию  вотчины.  Здесь  окончилась  домосковская  стари¬
на.
 Из  памятников  домосковского  времени  укажем  на  заве¬
щание  волынского  князя  Владимира  Басильковича  1286  г.  У
него  тоже  было  купленное  село,  которое  он  и  отказывает
своей  жене  (Рум.  собр.  II.  4—5).  Итак,  ни  на  севере,  ни  на
юге  России  князья  не  были  владельцами  всех  недвижимо¬
стей  и  приобретали  их  теми  же  способами,  как  и  все  частные
люди.
 Мы  указали  выше,  что  рядом  с  физическими  лицами  в  * 171  Послужильцы  были  отобраны:  у  Тучковых,  у  Ивана  и  Василия,  —
 17  семей,  у  князя  Семена  Ряполовского  —  6,  у  Шереметевых  —  9,  у  Куз-
мина  —  1,  у  Есипова  —  4,  у  Травина  —  8,  у  Обрамова  —  2  семьи  (Карам¬
зин.  VI.  Пр.  201).  Слуги  частных  лиц  были  очень  разного  состояния.  На¬
ряду  с  вотчинниками  среди  них  могли  быть  и  лица,  которые  ровно  ничего
не  имели.  Из  памятников  XVII  века  узнаем,  что  послужильцы  оставляют
дворы  своих  господ  и  рядятся  в  крестьяне  и  бобыли  (Дьяконов.  Акты  тяг¬
лого  населения.  I.  №№  41  и  44.  1646—1648).  Эти  послужильцы  ничего  не
имели,  кроме  свободы  и  права  располагать  своим  трудом.  Какого  рода
люди  были  послужильцы,  которых  Иван  Васильевич  испоместил  в  Вот¬
ской  пятине,  это  трудно  сказать.  Он  вывел  их  „из  княжеских  и  боярских
дворов“;  они,  следовательно,  жили  не  у  себя,  а  в  господских  дворах.  Но
это  не  значит,  что  они  не  могли  иметь  своих  вотчин.  Если  государь  обра¬
тил  на  них  внимание,  то,  конечно,  потому,  что  это  были  люди  состоятель¬
ные,  а  не  голь  перекатная.
 20

древности  были  собственниками  и  лица  юридические:  мона¬
стыри  и  церкви.  А  государство  и  крестьянские  общины  —
были  они  собственниками?  Ответ  на  этот  вопрос  начнем  с
Новгорода.
 В  Новгороде  уже  в  очень  глубокой  древности  появилась
потребность  образовать  особые  земельные  участки,  которые
можно  было  предоставлять  в  пользование  постоянно  сме¬
нявшимся  там  князьям.  Эти  участки  не  составляли  собствен¬
ности  какого-либо  частного  лица:  у  князя  они  находились  во
временном  пользовании  и  с  удалением  его  переходили  в
пользование  его  преемника.  Это  и  есть  первый  пример  воз¬
никновения  на  Руси  государственной  собственности.  Это
собственность  государя  Новгорода  Великого.  Древнейшее
указание  на  нее  находим  в  первом  дошедшем  до  нас  догово¬
ре  Новгорода  с  Великим  князем  Тверским  Ярославом  Яро-
славичем.
 „А  пожне  (луга),  княже!  —  сказано  в  договоре,  —  что
пошло  тебе  и  твоим  мужем,  то  твое;  а  что  был  отъял  брат
твой  Александр  пожне,  а  то  ти,  княже,  не  надобе“  (Рум.  собр.
 I. 	№  I.  1265).
 Так  как  в  том  же  договоре  есть  статья,  воспрещающая
князю  и  его  боярам  приобретение  в  Новгороде  недвижимо¬
стей,  то  под  пожнями  в  приведенной  статье  надо  разуметь  не
купли  князя  и  его  мужей,  а  земли,  отведенные  в  их  пользо¬
вание  Новгородом.
 Дальнейшие  указания  на  наличность  в  Новгороде  госу¬
дарственных  имуществ  находим  в  писцовых  книгах  конца
XV  века.  В  них  речь  идет  о  селах  и  деревнях,  состоящих  из
старины  за  наместниками  ямскими,  ореховскими  и  др.1  Эти
села  и  деревни  не  собственность  того  или  другого  наместни¬
ка,  они  переходят  от  одного  наместника  к  другому;  это  соб¬
ственность  Новгорода.
 Как  возникла  государственная  собственность  в  Новго¬
роде?  Прямых  указаний  на  это  нет,  но  можно  сделать  догад¬
ку.  Мы  знаем,  что  в  Новгороде  была  особая  государственная
казна,  средства  которой  шли  на  выкуп  новгородских  недви-  211  Временник.  XI.  117;  Новг.  писц.  кн.  III.  885.
 21

жимостей,  проданных  людям  иных  княжений,  в  том  случае,
когда  сам  продавец  не  мог  выкупить  этих  земель.  Такой  по¬
рядок  существовал  в  Новгороде  уже  в  самом  начале  XIV  ве¬
ка.  В  договоре  с  тем  же  Великим  князем  Тверским  читаем:
 „А  что,  княже,  сел  твоих,  и  владычных,  и  княгининых,  и
бояр  твоих,  и  слуг  твоих  на  Новогородской  земли,  которое
село  зашло  без  кун,  то  без  кун  пойдет  к  Новугороду;  а  кто
купил,  а  тый  знает  своего  истьца  или  дети  его.  Истца  ли  не
будет,  ни  детей  его,  целовати  ему  крест,  како  истьца  неведа-
еть.  Взяти  ему  колико  будет  по  исправе,  а  земля  к  Новугоро-
ду“  (Рум.  собр.  1.  №  6.  1035).
 Тверичи  не  должны  покупать  в  Новгороде  земель.  Но
могло  случиться,  что  они  купили.  На  этот  случай  и  написана
приведенная  статья.  Она  предписывает  возвратить  продавцу
землю  и  получить  с  него  деньги.  Но  продавца  может  не  ока¬
заться  (а  можно  добавить:  у  продавца  может  не  оказаться
денег);  в  этом  случае  выкупает  Новгород  и  земля  идет  ему.  У
Новгорода  есть,  следовательно,  государственная  казна.  Ду¬
маем,  что  земли,  предоставляемые  князьям  и  наместникам,
покупались  на  средства  этой  казны.
 Эта  новгородская  казна  могла  иметь  очень  длинную  ис¬
торию,  нам  неизвестную.  Древнейшее  указание  на  нее  мож¬
но  видеть  в  известии,  относящемся  к  княжению  Владимира
Святого,  когда  в  Новгороде  посадничал  сын  его  Ярослав.
Летописец  говорит,  что  Ярослав  платил  дань  отцу  в  Киев  по
2000  гривен  в  год  и  раздавал  в  Новгороде  гридям  (мечникам)
по  1000  гривен.  Едва  ли  Ярослав  платил  эти  деньги  из  своих
собственных  средств;  можно  думать,  что  уже  тогда  была
новгородская  казна.  Весьма  вероятно,  что  дань  в  Киев  тяже¬
лым  бременем  ложилась  на  эту  казну.  В  1015  г.  Ярослав  пре¬
кратил  посылку  2000  гривен  в  Киев.  Владимир  стал  собирать
рать  на  Новгород  и  приказал  готовить  путь,  но  заболел  и
умер.  Этим  была  предупреждена  война  отца  с  сыном.
 Можно  допустить,  что  в  период  господства  вечевых  по¬
рядков  и  в  других  княжениях,  где  происходила  частая  смена
князей,  могли  быть  недвижимости,  предоставляемые  в  их
временное  пользование  и  принадлежавшие  не  князю,  а  кня¬
жению.  Там  же,  где  утверждалась  одна  линия  князей,  и  стол
 22

переходил  в  течение  более  или  менее  продолжительного
времени  от  отца  к  сыну,  такие  отведенные  князю  земли  лег¬
ко  переходили  в  наследственное  владение  княжеского  дома
и  обращались  в  его  частную  собственность.  Такая  именно
случайность  выпала  на  долю  Москвы.  Со  смерти  Ивана  Да¬
ниловича  на  московском  престоле  утверждается  линия  его
нисходящих.  Были  или  нет  в  Московском  княжении  какие-
либо  недвижимости,  предназначенные  для  обеспечения  по¬
требностей  князя,  мы  не  знаем;  но  если  и  были,  они  должны
были  слиться  с  недвижимостями  царствующего  дома.  Вот
почему  ни  в  Московском  уделе,  ни  в  Великом  княжении
Владимирском,  в  котором^  утверждается  та  же  московская
линия  князей,  ни  в  Московском  государстве  мы  не  находим
ни  малейших  указаний  на  наличность  государственных
имуществ,  которые  отличались  бы  от  имуществ  князя.  В
Москве  есть  только  земельные  имущества  великого  князя,  а
не  государственные.  Земли  великого  князя  различаются  на
черные  и  дворцовые;  последние  приписаны  к  дворцам  и  не¬
сут  особые  повинности  на  их  содержание:  но  и  те  и  другие
одинаково  принадлежат  государю  и  даже  повинностями  не
всегда  различаются.  Великий  князь  одинаково  распоряжает¬
ся  как  теми,  так  и  другими.  Черные  земли  могут  быть  припи¬
саны  ко  дворцу,  а  дворцовые  отписаны  в  черные.  И  те  и  дру¬
гие  могут  быть  розданы  в  поместья  и  вотчины,  могут  быть
назначены  сыновьям,  княгиням,  дочерям,  монастырям  и  т.д.
Наши  источники  не  делают  никакого  различия  между  куп¬
лями  государя,  конфискованными  им  у  частных  людей  зем¬
лями  и  другими  его  владениями,  способ  приобретения  кото¬
рых  остался  нам  неизвестен.  Все  это  безразлично  называется
государевыми  землями  и  управляется  на  одинаковых  осно¬
ваниях.
 Совершенно  правильная  точка  зрения  на  отсутствие  раз¬
личия  в  Москве  между  частным  княжеским  имуществом  и
государственным  давно  уже  высказана  в  нашей  литературе;
но  так  же  старо  и  противоположное  мнение  о  том,  что  чер¬
ные  земли  составляют  государственную  собственность.  Пер¬
вое  мнение  принадлежит  Б.Н.Чичерину,  второе  И.Д.Беляеву.
 23

Последнее  мнение  высказывается  нередко  и  в  новых  трудах1  2.
 С  прекращением  дома  Рюриковичей  и  с  избранием  на
московский  престол  Бориса  Годунова  мог  возникнуть  вопрос
о  принадлежности  тех  громадных  имуществ,  которые  были
накоплены  потомками  Ивана  Калиты  в  течение  XIV,  XV  и
XVI  веков.  Для  Бориса  Годунова  они  не  составляли  наслед¬
ственных  владений  его  предков.  Но  такого  вопроса  не  воз¬
никло,  он  не  был  по  плечу  государственным  людям  того
времени,  и  в  XVII  веке  продолжается  прежнее  безразличие
государственных  и  частных  владений  государя.
 На  почве  этого  безразличия  и  возникло,  кажется  нам,
мнение  о  вотчинном  периоде  русской  истории,  впервые  вы¬
сказанное  Кавелиным.  Но  Кавелин  только  намекнул  на  эту
мысль,  не  развив  и  не  доказав  ее.  Несмотря  на  это,  брошен¬
ный  им  намек  имел  большой  успех.  Последователи  его  гово¬
рят  о  вотчинном  периоде  как  о  твердо  установленном  науч¬
ном  факте;  в  действительности  это  только  неосторожное
обобщение,  совершенно,  впрочем,  понятное  в  статье  столь
общего  содержания,  как  „Взгляд  на  юридический  быт  древ¬
ней  России44  Кавелина.
 „С  этого  времени  (после  Андрея  Боголюбского),  —  го¬
ворит  он,  —  все  начинает  принимать  у  нас  новый  вид.  Соз¬
нание  родового  единства  между  князьями  исчезло...  Они
становятся  простыми  вотчинными  владельцами,  наследст¬
венными  господами  отцовских  имений...  Княжения  обраща¬
ются  в  их  собственность,  которую  они  делят  между  детьми...
Когда  князь  стал  вотчинником,  господином  своих  владений,
и  дружинники  его  сделались  мало-помалу  его  слугами...  Ли¬
цо  князя  вырастает...  Общинное  начало  сходит  со  сцены.  Ве¬
ча  теряют  государственный  характер.  Утверждается  посто¬
янная,  близкая  власть  князей,  владеющих  уделами  наследст¬
венно,  как  вотчинами442.
 1 	„Опыты  по  истории  русского  права“  Чичерина.  1858.  С.256;  Вре¬
менник.  XI.  „О  поземельном  владении  в  Московском  государстве44  Беляе¬
ва.  1851.  С.З.  Наличность  государственных  имуществ  в  Москве  и  теперь
признается  проф.  Ключевским  (Рус.  мысль.  1880.  №  I.  С.63);  проф.  Плато¬
новым  (Очерки  по  истории  Смуты.  1899.  С.  163)  и  многими  другими.
 2 	Соч.  Изд.  1859.1.  343—355.
 24

Вот  и  все.  Здесь  смешение  частной  вотчины  с  вотчиной-
государством  и  только.  И  государство,  и  деревня  называются
отчиной,,  если  достались  от  отца;  и  государство  и  деревня
могут  быть  отказаны  детям  и  между  ними  разделены.  Но
этим  и  ограничивается  сходство.  Передавая  детям  села  и  де¬
ревни,  князья  передают  им  свою  частную  собственность;
передавая  им  княжения  или  части  их,  они  передают  им  свою
правительственную  власть,  право  собирать  тамгу,  мыто  и
другие  пошлины,  право  судить  и  оберегать  людей  от  воров  и
разбойников.  На  территории  княжения,  которую  князь  на¬
следует  от  отца  и  передает  своим  детям,  не  все  принадлежит
ему  в  частную  собственность;  там  есть  и  другие  частные
собственники,  но  у  них  нет  ни  права  тамги,  ни  права  суда,  ни
других  прав  государственной  власти.  Этих  прав  государст¬
венной  власти  нельзя  выводить  из  частной  собственности.
Автор  сделал  излишнее  обобщение  и  ничего  больше.  С  ука¬
занной  им  точки  зрения  решительно  ничего  не  произошло
нового  после  Андрея  Боголюбского.  То,  что  он  считает  но¬
вым,  практиковалось  всегда.  Древнейший  случай  наимено¬
вания  княжения  вотчиной  относится  ко  времени  Владимира
Святого.  Почти  за  сто  лет  до  Боголюбского  эти  вотчины  де¬
лились  уже  между  детьми  вотчинника.  На  Любецком  съезде
(1097)  князья  решили  сидеть  в  своих  отчинах.  На  основании
этого  определения  три  сына  Святослава  Черниговского
должны  были  довольствоваться  черниговской  отчиной  сво¬
его  отца,  т.е.  поделить  ее  между  собой.  Это  делают  и  мос¬
ковские  князья  до  самого  конца  XVI  века.  Итак,  или  вотчин¬
ный  период,  начавшись  при  первых  князьях,  не  прекращался
до  XVII  века,  или  его  никогда  не  было.  Сторонники  же  рас¬
сматриваемого  мнения  отводят  вотчинному  периоду  опреде¬
ленное  время:  у  них  он  возникает  после  Андрея  Боголюбско¬
го  и  начинает  уступать  первое  место  зарождению  государст¬
венных  начал  только  во  второй  половине  XV  века.  Но  в
XVI  веке  Московское  государство  есть  отчина  московских
государей  никак  не  менее,  чем  она  была  ею  в  XIV  и  XV  ве¬
ках;  а  с  другой  стороны,  московские  князья  XIV  и  XV  веков
также  судили  и  рядили  свою  землю,  как  и  их  преемники,  то
есть  они  были  не  только  вотчинники,  но  и  государи.
 25

Переходим  к  вопросу  о  землевладении  крестьянских
общин.  Новгородские  писцовые  книги  проливают  и  на  него
яркий  свет.  К  сожалению,  не  все  эти  книги  сохранились,  а
напечатано  их  и  того  менее,  чем  сохранилось.  Есть  доста¬
точное  основание  думать,  что  в  конце  XV  века  были  описа¬
ны  все  новгородские  пятины.  Из  имеющихся  налицо  перепи¬
сей  напечатаны  описи  Деревской,  Вотской  и  частью  Шелон-
ской  пятины.  Неволин  в  исследовании  о  пятинах  и  погостах
новгородских,  на  основании  писцовых  книг  XV  и  XVI  веков,
делает  подсчет  погостов  во  всех  пятинах.  В  Деревской  их
было—67,  в  Вотской—60,  в  Шелонской—69,  в  Обонеж-
ской  —81  и  в  Бежецкой—92,  а  всего—369  погостов  и  во¬
лостей.  Из  этого  числа  нам  известны  по  напечатанным  опи¬
сям  все  Деревские  и  Вотские  погосты,  а  из  Шелонских  —  45,
всего  нам  известно—172  погоста,  неизвестно—1971.  Деле¬
ние  на  пятины,  как  думает  Неволин,  не  старое  новгородское,
а  новое,  возникшее,  по  всей  вероятности,  в  конце  XV  века  и
в  интересах  московской  администрации.  Это  мнение  надо
принять.  Новгородские  пятины  не  обнимают  ни  Двинской
земли,  ни  Устюжской,  ни  Торжка  с  уездом.  Несмотря  на  это,
границы  Новгорода  в  пределах  пятин  были  еще  весьма  зна¬
чительны.  С  востока  на  запад  они  занимали  пространство
более  500  верст,  с  юга  на  север  более  700.
 На  основании  напечатанных  писцовых  книг  мы  знаем,
кому  принадлежали  новгородские  земли  почти  в  половине
общего  числа  новгородских  погостов  (в  172).  Собственника¬
ми  были:  бояре,  крупные  и  мелкие,  купцы,  посадские  люди,
 1  Описание  сел  и  деревень  в  писцовых  новгородских  книгах,  если
судить  по  рубрикам  описания,  а  не  по  содержанию  его,  ведется  по  погос¬
там.  Содержание  же  описания  часто  выходит  из  пределов  погоста,  стоя¬
щего  в  заголовке,  и  соединяет  вместе  владения  одного  помещика,  находя¬
щиеся  в  разных  погостах,  то  есть  ведется  по  владельцам.  Этим,  может
быть,  и  надо  объяснять  то,  что  действительное  число  погостов  пятины
превышает  показанное  в  оглавлении.  По  оглавлению  в  Деревской  пятине,
например,  61  погост,  а  в  действительности  Неволин  насчитывает  их  67.
Лишние  погосты  суть:  Теребуновский,  Устьянский,  Рамышевский,  Пет¬
ровский,  Налючский  и  Черенчинский.  Все  они  в  писцовой  книге  упоми¬
наются,  но  в  других  погостах.  Для  самостоятельного  описания  в  них,  мо¬
жет  быть,  ничего  не  осталось.
 26

крестьяне,  попы,  церкви,  монастыри,  владыка  и  сам  Великий
Новгород,  но  ни  одного  клочка  не  показано  за  крестьянски¬
ми  общинами.
 Этот  факт  первостепенной  важности  хорошо  известен  и
защитникам  древности  общинного  владения  крестьян,  но
нисколько  их  не  смущает.  Они  указывают  на  обширные  зем¬
ли  черносошных  крестьян  в  Обонежской  пятине  и  думают,
что  эти  земли  составляли  исконную  собственность  крестьян¬
ских  общин1.
 По  исследованиям  Неволина,  Обонежская  пятина  также
была  описана  в  конце  XV  века,  но  эта  опись  до  нас  не  дошла.
Сохранилась  опись  этой  пятины  конца  XVI  века  (1582—
1583),  которою  Неволин  и  пользуется.  Эта  позднейшая
опись  несколько  отличается  от  более  древних.  В  описях
конца  XV  века  везде  указаны  прежние  владельцы,  у  которых
земли  отобраны  для  раздачи  московским  служилым  людям.
В  переписях  первой  половины  XVI  века  такие  указания  есть,
но  неполные.  Неполнота  в  этом  отношении  переписей  конца
XVI  века  еще  значительнее,  и  понятно  почему.  Это  не  первая
и  не  вторая  перепись  по  конфискации,  а  четвертая,  а  может
быть,  пятая  или  шестая.  Шелонская  пятина  описывалась:  в
1498,  1515,  1524,  1539,  1545,  1552,  1570,  1573,  1576,  1582  гг.
Очень  понятно,  что  в  первых  описях  можно  и  даже  должно
было  называть  старых  владельцев,  бывших  у  всех  в  памяти,
и  имена  которых  отмечали  владение  всем  известной  приме¬
той,  а  что  могли  значить  имена  их  через  60—80  лет,  когда
владение  успело  упрочиться  за  новым  владельцем  или  пе¬
рейти  через  много  рук?  Ровно  ничего.  Вот  почему  в  писцо¬
вых  книгах  1582  г.  старые  новгородские  владельцы  обозна¬
чаются  очень  редко  и  отписанные  у  них  на  государя  земли
называются  коротко:  „царя  и  великаго  князя  села  и  деревни
черные  оброчные64.  Можно  ли  отсюда  заключать,  что  эти
села  и  деревни  искони  принадлежали  крестьянской  общине?
Конечно,  нет.  * 271  Соколовский  П.А.  Очерк  истории  сельской  общины  на  севере  Рос¬
сии.  1877.  С.  19,  27,  28.  Правильно  оценивает  этот  факт  г-жа  Ефименко
(Крестьянское  землевладение  на  Крайнем  Севере.  1884.  196).
 27

К  счастью,  для  торжества  исторической  истины  и  в  Обо-
нежской  писцовой  книге  1582  г.  сохранилось  несколько  ука¬
заний  на  то,  что  черные  оброчные  земли  были  конфискованы
у  частных  владельцев,  и  ни  одного,  свидетельствующего  о
том,  что  они  составляли  собственность  крестьянских  общин.
 Приведем  первые.
 „Погост  Ильинский.  А  в  нем  деревни  и  пустоши  и  се¬
лища  и  займища,  что  были  царя  и  великаго  князя  оброчныя,
а  ныне  в  пусте,  что  были  Михайловские  Фомина44.
 „В  Рожественском  же  погосте  на  Олонце  села  и  деревни
и  починки  и  пустоши  и  селища  и  займища  царя  и  великаго
князя  дворцовые,  что  преж  сего  отписаны  у  наугородц-
каго  архиепискупа  Пимина...“
 „В  Выгоозерском  же  уезде  Соловетскаго  монастыря  де¬
ревни  старыя  Марфинския  боярщины  Исаковы  в  Вир-
ше  реке...  И  всех  Соловетских  участков,  что  им  дал  царь  и
великий  князь,  38  участков*4.
 Старую  боярщину  Марфы  Борецкой  царь  и  великий
князь  дал  монастырю,  и  она  стала  участком  его  владений;  а
если  бы  он  оставил  за  собой,  она  была  бы  —  „селами  и  де¬
ревнями  царя  и  великаго  князя  черными  оброчными44.
 „В  Молвотицком  же  погосте,  что  были  деревни  Никол-
ского  монастыря  с  Соколнич,  а  ныне  пустоши  и  лесом
поросли,  стоят  за  государем  не  в  роздаче441.
 Эти  данные  мы  можем  пополнить  фактами  из  древней¬
ших  еще  не  напечатанных  писцовых  новгородских  книг  кон¬
ца  XV  века.  В  напечатанных  книгах  иногда  говорится,  что
государевы  дворцовые  земли  писаны  особо.  Такие  ссылки
возбуждают  особое  внимание  исследователя.  Не  причислены
ли  ко  дворцу  земли,  принадлежавшие  крестьянским  общи¬
нам?  Может  быть,  поэтому  их  и  писали  особо?  Хранящаяся
в  Московском  архиве  Министерства  юстиции  копия  с  пис¬
цовой  новгородской  книги  дворцовых  земель  дает  возмож¬
ность  ответить  на  этот  вопрос  самым  определенным  обра-  11  Из  приложений  к  вышеприведенному  исследованию  Неволина.
С.  142,  153,  169,  278.  Еще  сохранилось  указание  на  прежних  частных  вла¬
дельцев  на  с.  137.
 28

зом.  Ко  дворцу  были  приписаны  земли,  конфискованные  то¬
же  у  частных  владельцев;  между  дворцовыми  волостями
также  нет  ни  одного  клочка  земли,  принадлежавшего  кре¬
стьянским  общинам.  Составление  особых  книг  для  этих  зе¬
мель  объясняется  тем,  что  они  состояли  в  ведомстве  дворец¬
кого,  которому  и  сообщалась  опись  дворцовых  волостей1.
 1  Эта  копия  содержит  в  себе  списки  с  шести  описей  дворцовых  зе¬
мель,  составленных  в  разное  время,  в  конце  XV,  в  XVI,  а  одна  в  XVII  веке.
Расположены  они  не  в  хронологическом  порядке.  Сперва  идет  список  с
книги  7009  г.  на  листах  1—35,  потом  7059  г.  на  листах  36—55,  за  этим
списком  следуют  книги:  7086  г.  —  л.  56—102,  7128  г.  —  л.  103—160,
7032  г.  —  л.  161—  250  и,  наконец,  7007  г.  —  л.  251—274.  Обе  книги  конца
XV  века  принадлежат  письму  Матвея  Валуева,  того  самого,  который  в
1598  г.  описывал  всю  Шелонскую  пятину.  Приведем  из  этой  древнейшей
описи  интересующие  нас  места.
 Книга  7007  г.,  л.  251.  „Погост  Коростынской  вопче  великому  князю  с
помещиком,  с  Митею  Трусовым,  а  на  нем  церковь  великии  Никола,  за
великим  князем  на  Матрунинском  участке  Кривого,  да  на  Федосеевском
участке  Мыльникова,  да  на  Онаньенском  участке  Иванова,  да  на  Благове-
щенскаго  монастыря  участке,  —  во  дворе  Захар  Дмитров44  и  т.д.  идет  пе¬
речисление  дворов,  отписанных  на  великого  князя.
 Л.  253.  „Селцо  пустошь,  что  было  Благовещенскаго  монастыря44,
 Л.  253  об.  „Да  в  том  же  селце  на  Захаровском  участке  Мастерова,  да
на  Павловском  Бычкова  безпашенные  люди,  что  давали  Мите  Трусову  да
Рошку  Харламову  позем44...
 В  конце  итог  деревень  и  дворов  „сведеных  бояр  и  что  были  мона¬
стырские44,  и  доход  по  старому  письму  и  по  новому.
 Также  с  поименным  перечислением  прежних  владельцев,  сведенных
бояр  и  монастырей,  описаны  погосты  Буряга  и  Сумерский.
 Книга  7009  г.  л.  I.  „В  Новгородском  уезде  в  Паозерьи  великаго  князя
село  у  Троицы  в  Паозерьи  Офросиньинское  Федоровы  жены  Самсонова,
да  Матрунинское  Божина,  да  Оксентьевское  Щоткина,  а  в  нем  церковь
Троица44.  Двор  великаго  князя  Офросиньинской,  а  в  нем  конюх44.
 „А  пашни  великаго  князя  в  том  селе44  и  т.д.
 Л.  4  об.  „Да  к  Троецкому  селу  приписал  Матфей  Валуев  великаго
князя  деревни  сведеных  бояр  в  Паозерьи  же  и  в  Повережьи  и  в  Завере-
жьи44.
 А  далее  поименованы  эти  сведенные  бояре:
 „В  Паозерьи  великаго  князя  деревни  Алексеевския  Васильева  сына
Лошакова,  да  Ивановския  Ананьина  сына  Голинскаго,  да  Федоровские,
Семенова  сына  Берденева,  да  Григорьевские  Тучина,  да  Лукинские  Тол¬
стого44  и  т.д.,  а  затем  идет  опись  сел,  деревень  и  крестьянских  дворов,
причем  иногда  опять  упоминаются  имена  перечисленных  уже  старых  вла¬
дельцев,  сведенных  бояр.
 29

Отсутствие  указаний  в  новгородских  писцовых  книгах
на  землевладение  крестьянских  общин  имеет  решающее  зна¬
чение  по  вопросу  о  земельной  собственности  крестьянских
 Нал.  12  перечисляются  сады  сведенных  бояр  и  их  пожни,  а  на  13-м
купли  великого  князя  у  монастырей,  которые  тоже  поступили  в  дворцо¬
вые.
 На  л.  21  приведен  итог  в  такой  форме:  „И  всех  деревень  во  всех  бо¬
ярщинах  и  что  были  монастырския  по  старому  письму  32,  а  дворов  55,  а
людей  62,  а  обеж  77,  а  стараго  дохода"  и  т.д.
 На  об.  л.  22  показаны  тони,  состоявшие  тоже  в  частном  владении  от¬
дельных  лиц.
 Л.  30  об.  „Великаго  князя  волость  Боротна  Ивановская  Кузмина  сы¬
на  Савелкова.  Погость  Боротна".  А  далее  идет  описание  церкви  на  нем,
дворов  нетяглых,  деревень  тяглых  и  пр.
 На  л.  33  после  итогов:  „А  стараго  доходу  с  тое  волости  шло  Ивану
Кузмину  денег"  и  т.д.  Любопытное  указание.  Старый  доход,  по  всей  веро¬
ятности,  всегда  обозначает  доход  сведенных  новгородских  бояр.
 На  след.  л.  34  встречаем  описание  волостки  того  же  владельца,  Ива¬
на  Кузмина  Савелкова.  Но  при  исчислении  старого  дохода  не  сказано,  чтс
он  шел  ему.  Это,  конечно,  само  собой  разумеется.
 Таково  содержание  двух  древнейших  писцовых  книг  7007  и  7009  гг.
 В  более  новых  книгах  описываются  иногда  те  же  самые  погосты.  Но
в  позднейших  книгах  не  всегда  встречаются  указания  на  прежних  вла¬
дельцев.  В  книге  7032  г.  описаны  погосты  Корыстынский  и  Бурягинский.
При  описании  Корыстынского  погоста  указаны  те  же  сведенные  бояре,
которые  перечислены  и  в  описи  7007  г.  и  нами  выше  приведены.  В  той  же
старой  описи  7007  г.  сказано,  что  погост  Буряга,  великого  князя  волость,
был  прежде  Варварского  монастыря  с  Черницыны  улицы  (л.  262).  В  описи
же  7032  г.  это  указание  опущено  (л.241).  Это,  впрочем,  редкий  случай.  В
этой  книге  постоянно  указываются  старые  владельцы,  для  примера  см.  л.
161,  166,  168  об.,  169  об.,  171,  176,  192,  201,  213,  215,  220,  228,  236,  это
все  сведенные  бояре  и  монастыри.
 Погост  Корыстынский  описывается  и  в  самой  поздней  книге  7128  г.
В  этом  описании  можно  узнать  тот  же  Корыстынский  погост,  описанный
еще  в  7007  г.:  на  нем  та  же  церковь  Николы,  к  нему  тянет  то  же  сельцо
Пустошь;  несмотря  на  тождество  описываемых  мест,  писец  7128  г.  не
нашел  нужным  упомянуть  прежних  новгородских  владельцев,  сведенных
бояр,  подробно  перечисленных  в  описи  Матвея  Валуева  7007  г.  К  1620  г.  о
них,  конечно,  успели  забыть.  Благодаря  этому  пропуску  и  могло  сделаться
неясным,  какого  происхождения  эти  дворцовые  земли,  для  нас,  конечно,  а
люди  XVII  века,  по  всей  вероятности,  еще  знали  это.
 Все  копии  переплетены  в  одну  книгу,  на  корешке  которой  написано:
Список  с  писцовой  книги  Новогородскаго  уезда.  7009,  7032,  7205  гг.  И
ниже:  Н.  706.  Книга  122.  В  печатной  описи  содержание  книги  разнесено
по  годам.
 30

общин.  Если  ни  в  одном  из  172  погостов,  подробно  описан¬
ных  в  древнейших  книгах,  не  было  ни  одного  клочка,  при¬
надлежавшего  крестьянским  общинам;  если  в  книгах  конца
XVI  века  сохранились  указания  на  конфискацию  частной
земельной  собственности  и  ни  одного  на  принадлежность
земли  крестьянским  общинам,  то  потому,  надо  думать,  что
таких  собственников  в  Новгороде  и  не  было.  А  в  Новгороде
было  все,  что  было  в  остальной  Руси.  Надо  думать,  что  и  в
остальной  Руси  собственность  крестьянских  общин  не  при¬
надлежит  к  исконным  явлениям  нашей  истории.
 Землевладение  крестьянских  общин  возникает,  следова¬
тельно,  уже  на  глазах  истории,  и  в  Новгороде,  как  увидим,
несколько  позднее,  чем  в  Москве.  В  Новгороде  возможность
землевладения  крестьянских  общин  открывается  с  конфи¬
скации  земель  частных  владельцев  в  пользу  царя  и  великого
князя  московского.  В  писцовых  книгах  можно  наследить  и
зародыши  такого  возникновения  общинных  земель  и  вод.
 Конфискация  земель  частных  владельцев  произвела
громадную  перемену  в  положении  крестьян,  переведенных
на  оброк  и  записанных  за  великим  князем.  Крестьяне  эти
стали  называться  крестьянами  царя  и  великого  князя,
а  земли  и  воды,  отписанные  на  великого  князя,  стали  пре¬
доставляться  в  их  непосредственное  пользование  и  владение
и  облагаться  оброком  в  государеву  казну  взамен  прежних
повинностей  в  пользу  землевладельца.  Так  возник  тот  свое¬
образный  вид  поземельных  отношений,  о  котором  крестьяне
в  памятниках  конца  XV  и  XVI  века  говорили:  „то  земля
царя  и  великаго  князя,  а  нашего  владения64.  Те  же
земли  назывались  еще:  волостными,  тяглыми,  черными.
 Изучение  писцовых  новгородских  книг  делает  совер¬
шенно  ясным  отсутствие  у  нас  в  древности  земельной  собст¬
венности  крестьянских  общин;  все  крестьянское  землевла¬
дение  возникло  у  нас  из  земель,  отписанных  на  государя.
Все  конфискованные  Иваном  Васильевичем  земли  состав¬
ляют  его  собственность  и  предоставляются  им  или  в  услов¬
ное  владение  помещиков,  или  в  оброчное  владение  крестьян,
которые  и  прежде  сидели  на  них  по  порядным,  заключенным
с  прежними  собственниками.  О  хозяйственном  устройстве
 31

этих  крестьян  мы  будем  говорить  после,  а  теперь  остановим¬
ся  на  вопросе  о  том,  какие  же  права  принадлежат  им  на  эти
княжеские  земли?
 Древние  поземельные  отношения  не  всегда  можно  ме¬
рить  нашею  мерою  и  объяснять  юридическими  понятиями
нашего  времени.
 В  XV,  XVI  и  даже  XVII  веках  никому  и  в  голову  не  при¬
ходило  определять  права  крестьян  на  государевы  земли.
Всем  было  ясно,  что  они  не  своеземцы,  не  собственники.  Что
же  касается  правительства,  то  оно  определяло  только  повин¬
ности  крестьян  с  этих  земель.  Крестьяне  состояли  на  казен¬
ном  оброке  до  тех  пор,  пока  правительство  не  находило
нужным  назначить  землю,  на  которой  они  сидели,  кому-либо
в  поместье  или  отдать  монастырю  и  пр.  С  этого  момента  по¬
мещик  становился  владельцем  земли  на  поместном  праве,
монастырь  на  основании  жалованной  грамоты  и  пр.,  а  кре¬
стьяне  сидели  на  земле  того  или  другого  помещика  или  мо¬
настыря,  согласно  с  теми  условиями,  которые  предъявлял  им
новый  землевладелец;  а  не  нравились  условия,  они  могли
уйти.  Хотя  крестьяне  получили  в  свое  владение  боярские
земли  по  доброй  воле  великого  князя,  а  не  в  силу  своей
просьбы,  тем  не  менее  владение  их  может  быть  названо  пре-
карным,  так  как  имеет  все  его  свойства.
 Возникает  вопрос,  кому  принадлежало  это  прекарное
владение,  целой  общине  или  отдельным  крестьянам?  Даже
это  не  было  определено.  По  писцовым  книгам  отдельные
участки  показаны  за  отдельными  крестьянами;  они,  надо  по¬
лагать,  и  суть  владельцы  этих  участков,  а  не  община.  Но  в
это  же  время  впервые  появляются  и  некоторые  сословия,  при
наличности  которых  может  зародиться  мысль  о  правах  це¬
лой  общины  на  земли  и  воды  царя  и  великого  князя.  Преж¬
ние  повинности  землевладельца  переводятся  на  оброк  в  го¬
судареву  казну,  но  этот  оброк  определялся  не  на  каждую  де¬
ревню  или  двор,  как  определялся  доход  господина,  а  огульно
на  все  имение.  Раскладка  нового  оброка  между  отдельными
членами  становится  делом  всех  крестьян,  т.е.  общины,  а
вместе  с  этим  должна  зародиться  и  мысль,  что  и  земля  —
общинная.  Что  же  касается  угодий,  принадлежавших  преж¬
 32

ним  господам,  например,  озер,  то  они  прямо  записываются
за  всеми  крестьянами  подлежащего  имения.  В  писцовых
книгах  читаем:
 „Озеро  Сяберо  вопче  великаго  князя  христьяном  Ондре-
евским  Олешинскаго  с  поместщики,  с  Гаврилом  Неплюе-
вым“  и  др.
 „Озеро  Вердуга  вопче  великаго  князя  христьяном  Яков-
левским  Коробова  с  поместщики,  с  Иваном  Нащокиным^  и
др.
 „Озеро  Пелюго  вопче  великаго  князя  Христианом  Фео-
доровским  Секирина  с  теми  же  поместщиками“  и  др.1
 Озеро  Сяберо  состояло  в  общем  владении  Андрея  Оле-
шинского  с  другими  новгородскими  своеземцами;  озеро
Вердуга  —  состояло  за  Яковом  Коробовым,  а  озеро  Пелюго
за  Федором  Секириным  —  также  в  общем  владении  с  дру¬
гими  лицами.  Все  эти  владения  конфискованы,  некоторые  из
них  отданы  помещикам,  другие  остались  за  государем.  Доли
участия  во  владении  озерами  и,  следовательно,  рыбными
промыслами,  принадлежавшие  этим  прежним  владельцам,
переданы  теперь  их  крестьянам,  т.е.  сельским  общинам,  ко¬
торые  и  как  административные-то  единицы  теперь  только  и
возникают.
 Итак,  и  отдельные  крестьяне,  и  целые  общины  могут  и
действительно  считают  себя  владельцами  государевых  зе¬
мель.  Но  эти  общины  первоначально  образуются  из  сово¬
купности  крестьян,  сидевших  на  землях  одного  определен¬
ного  своеземца:  Коробова,  Секирина,  Олешинского  и  пр.
 Общины,  имеющие  участие  в  озере,  могут  сдавать  свое
право  в  аренду;  общины,  обложенные  одним  огульным  об¬
роком,  могут  сдавать  запустевшие  участки  новым  пришель¬
цам  для  пополнения  своих  платежных  сил;  наконец,  прямой
интерес  общин  защищать  свои  владения  на  суде.  Они  все  это
и  делают.  А  прежде  эти  права  принадлежали  Олешинскому,
Коробову,  Секирину  и  др.
 Но  и  отдельные  члены  общины  имеют  гораздо  более
одного  права  пользования  государевой  землей.  Они  переда¬
 1  Новг.  писц.  кн.  IV.  81  и  след.
 33

ют  ее  в  порядке  законного  наследования  и  распоряжаются
ею:  продают,  дарят  и  пр.  Это  несогласно  с  правами  общины
и  может  нарушать  ее  интересы.  Но  вновь  зарождающиеся
права  общин  еще  недостаточно  созрели,  чтобы  противодей¬
ствовать  таким  распоряжениям  отдельных  членов  общины;  а
с  другой  стороны,  такие  действия  отдельных  членов  и  не
всегда  нарушали  интересы  общины.  На  эту  неразмежеван-
ность  прав  общины  и  отдельных  ее  членов  мы  имели  уже
случай  указать  (Древности.  Т.1.  С.308  и  след.),  и  эти  указа¬
ния  и  теперь  остаются  в  силе.
 Что  касается  правительства,  то  у  него  не  было  поводов
вмешиваться  в  хозяйственные  и  иные  распоряжения  кресть¬
ян  и  их  общин  предоставленными  в  их  пользование  и  владе¬
ние  землями,  если  только  с  этих  земель  исправно  поступали
наложенные  на  них  повинности.  До  нас  дошли  только  рас¬
поряжения  московского  правительства  на  случай  перехода
этих  земель  к  лицам,  пользовавшимся  льготами  от  тягла
черных  людей.  Эти  распоряжения  восходят  к  концу  XIV  ве¬
ка.  Правительство  предписывает  таким  людям  или  тянуть
тягло  с  черными  людьми,  или  возвратить  им  земли  даже  да¬
ром.  В  XVII  веке  такие  продажи  и  вовсе  запрещались.
 Помимо  этого,  правительству  было  решительно  безраз¬
лично,  как  переходят  черные  земли  от  одного  лица  к  друго¬
му,  как  и  кто  ими  распоряжается.  Оно  не  находило  даже  на¬
добности  принимать  участие  в  судебных  спорах  о  черных
землях  в  качестве  стороны,  хотя  эти  земли  и  составляли  его
собственность.  На  суде  участвовали  только  крестьяне  —  то
как  представители  общины,  то  как  частные  владельцы,  и
спорные  земли  отходили  по  определению  суда  в  частное
владение  без  запроса  представителя  казны1.
 Итак,  землевладение  крестьянских  общин  в  новгород¬
 1  Древности.  T.I.  310.  К  приведенным  там  фактам  можно  добавить
судное  дело  конца  XV  века.  Истцы  —  староста  и  все  крестьяне,  ответчик
—  Сергиев  монастырь,  предмет  спора  —  тяглая,  черная,  волостная  земля.
Интересы  казны  никем  не  были  представлены.  Дело  решено  в  пользу  мо¬
настыря  (А.  до  юр.  б.  I.  №  52.  III).  Тогда  же  волость,  староста  с  крестьяна¬
ми,  отводят  лес  великого  князя  во  владение  трех  крестьян  Словенского
Волочка  (АЮ.  №  6.  Около  1490).
 34

ских  пятинах  возникает  не  ранее  конца  XV  века.  Оно  появ¬
ляется  на  конфискованных  в  пользу  государя  землях  и  пред¬
ставляет  некоторые  особенности,  которые  не  вполне  соот¬
ветствуют  нашим  понятиям  о  собственности,  владении  и
пользовании.
 Такого  же  происхождения,  надо  думать,  и  землевладе¬
ние  крестьянских  общин  в  Вятской,  Двинской  земле  и  в
Пскове.  Вятская  и  Двинская  земля  присоединены  к  Москве
тем  же  Великим  князем  Иваном  Васильевичем,  и  нет  ни  ма¬
лейшего  основания  сомневаться,  что  к  ним  были  применены
и  те  же  меры  присоединения,  что  и  к  Новгороду,  т.е.  значи¬
тельные  землевладельцы  были  выселены,  а  земли  их  сдела¬
лись  черными,  оброчными.  Относительно  Вятки  есть  и  пря¬
мое  известие  летописи,  относящееся  к  самому  году  ее  взя¬
тия.  На  предложенное  вятчанам  условие  —  выдать  виновных
„в  неисправлении“  —  они  отвечали  отказом;  тогда  воеводы
великого  князя  взяли  Вятку  (1489),  а  лучшие  люди  были  вы¬
ведены  и  помещены  в  московских  городах  (Воскр.).  Нет  ос¬
нования  думать,  что  на  их  место  были  посажены  московские
служилые  люди.  Все  их  земли  сделались  государевыми  чер¬
ными,  оброчными.  Этим  объясняется  значительное  число
государевых  черных,  оброчных  земель,  которое  сохранилось
в  этих  окраинах  Московского  государства  и  так  радует  сто¬
ронников  незапамятной  древности  нашего  общинного  зем¬
левладения.  Псков  был  присоединен  к  Москве  сыном  Ивана
Васильевича,  Великим  князем  Василием.  Этот  город  оказал
великому  князю  еще  менее  сопротивления,  чем  Новгород;
тем  не  менее  московский  государь  приказал  взять  за  приста¬
ва  посадников  и  лучших  бояр,  всего  300  семей,  и  перевезти
их  в  Москву  (Псков.  I.  1510).  С  этого  времени  и  в  Пскове
могли  образоваться  царя  и  великого  князя  черные,  оброчные
села  и  деревни.
 В  Московском  государстве  была  произведена  социаль¬
ная  реформа  великой  важности,  едва  ли  достаточно  отме¬
ченная  нашей  историей:  поземельная  собственность  из  рук
бояр  и  бояришек  перешла  в  руки  рабочего  населения.
 Василий  Иванович  шел  по  стопам  своего  отца.  А  Иван
Васильевич,  применивший  систему  конфискации  в  таких
 35

громадных  размерах  ко  всем  новгородским  пятинам,  к  Вятке
и  Двине,  неужели  не  имел  предшественников?  Это  не  только
трудно,  но  и  невозможно  допустить.  Ничто  новое  не  возни¬
кает  в  истории  разом,  в  таком  всеоружии,  как  колоссальная
конфискация  Ивана  Васильевича.  И  он  имел  своих  предше¬
ственников.
 Всякая  война  и  из  самой  глубокой  древности  вела  к
конфискации  земель  побежденного  противника.  Но  при  не¬
значительности  размеров  древних  княжений,  приблизитель¬
ном  равенстве  сил  противников  и  необходимости,  при  этих
условиях,  в  компромиссах,  эти  конфискации  не  могли  дости¬
гать  больших  размеров,  а  земли,  так  добытые,  предостав¬
ляться  в  пользование  крестьян.  Хорошо,  если  их  было  доста¬
точно  для  нужд  самого  князя-победителя  и  его  ближайших
помощников.  Только  с  успехами  московского  объединения
открывается  возможность  оставлять  конфискованные  земли
в  непосредственном  пользовании  и  владении  крестьян.  Об¬
разование  черных,  оброчных  земель  идет  параллельно  с  раз¬
витием  территории  Московского  государства.  Московские
государи  с  половины  XIV  века  вступают  на  путь  широких
земельных  приобретений,  они  присоединяют  к  Москве  села
и  волости,  и  целые  уделы  и  княжения,  причем  земли  опас¬
ных  и  неугодных  им  лиц,  конечно,  конфискуются  и  переда¬
ются  верным  слугам  или  оставляются  за  крестьянами,  как
это  было  в  Новгороде.  Так,  надо  думать,  еще  до  покорения
Новгорода  возникли  черные  волостные  земли  в  Белозерском
уезде,  Вологодском  и  других  приобретениях  Москвы,  о  ко¬
торых  говорят  памятники  XV  и  XVI  веков.
 В  духовных  завещаниях  московских  князей  весьма  не¬
редко  содержатся  распоряжения  селами  и  деревнями,  кото¬
рые  называются  именами  их  старых  владельцев.  В  числе  сел
и  деревень  Великого  князя  Дмитрия  Ивановича  упоминают¬
ся  Жирошкины  деревни  в  Московском  уезде,  земли  какого-
то  Ивана  Васильевича  в  Гремичах  и  село  Ивана  Хороброва.
Серпуховскому  князю  Владимиру  Андреевичу  принадлежа¬
ло  в  Московском  уезде  село,  бывшее  Дмитрия  Воронина.
Жирошкины  деревни  Василий  Дмитриевич  получил  от  отца
и  передал  их  своему  сыну,  а  жене  своей  назначил  села,  быв-
 36

шие  Онтоновские  в  Бежецком  Верее.  Ему  же  принадлежат
бывшие  Головинские  деревни  и  многочисленные  села  и  де¬
ревни  Федора  Свиблова,  которые  находились  и  под  Моск¬
вой,  на  Яузе,  и  на  Устюге,  и  на  Вологде.  Также  были  много¬
численны  села  и  деревни  Петра  Константиновича,  которые
упоминаются  в  завещании  Василия  Васильевича.  Они  лежа¬
ли  за  Волгой  по  Шексне,  на  Истре  и  в  Юрьеве.  Своей  жене
великий  князь  назначает  село  Михаила  Данилова,  что  на  Ко¬
строме.  О  приобретении  этих  сел  и  деревень  покупкой  нет  и
намека.  В  завещаниях  московских  князей  не  раз  идет  речь  и
о  куплях,  но  то  другие  имения,  а  не  перечисленные.  Наиме¬
нование  этих  сел  и  деревень  по  имени  прежних  владельцев
так  и  переносит  нас  ко  времени  составления  новгородских
писцовых  книг,  где  также  все  села  и  деревни  обозначаются
именами  старых  владельцев.  Новгородские  новшества  конца
XV  века,  очень  может  быть,  составляют  московскую  старину
XIV  века.
 Все  землевладение  крестьянских  общин  возникло  у  нас
на  землях,  составляющих  собственность  московских  госуда¬
рей.  Государи  приобретали  эту  собственность  самыми  раз¬
нообразными  способами:  путем  войны  с  соседями,  куплями
и  конфискацией.  Все  эти  способы  были  известны  с  самой
глубокой  древности.  Колоссальных  размеров  конфискация
достигает  лишь  в  царствование  Великого  князя  Ивана  Ва¬
сильевича.  Но  она  не  им  началась,  не  им  и  кончилась.  Значи¬
тельные  конфискации  происходят  в  XVI  веке,  еще  большие  в
XVII  веке.  По  Уложению  приказано  было  отписать  на  госу¬
даря  все  вотчины  и  поместья,  которые  сошлись  близко  с
городскими  посадами.  Таких  земель,  конечно,  было  очень
много.  Но  о  порядке  исполнения  этой  статьи  мы  не  имеем
сведений1.  * II.1  Уложение.  XIX.  8  и  9.  На  продолжающуюся  конфискацию  частных
владений  в  царствование  Ивана  Грозного  находим  указания  в  писцовых
книгах  XVI  века.  При  нем  были  розданы  в  поместья  вотчины,  конфиско¬
ванные  в  Московском  уезде  у  кн.  Марии  Воротынской,  у  Вас.  Бор.  Куту¬
зова,  у  кн.  Ив.  Келмамаева,  в  Веневском  —  у  кн.  Ив.  Фед.  Мстиславского,
в  Белозерском  —  у  Новинского  монастыря  и  пр.  (Калачов.  I.  122  и  след.;
 II.  414.  1537  и  след.).  Еще  сведения  о  конфискациях  в  XVI  веке:  АИ.  I.
 37

Такое  из  ряда  вон  выдающееся  вмешательство  прави¬
тельства  в  частную  собственность,  продолжающееся  целые
века,  должно  было  значительно  подорвать  свойственную
всякому  собственнику  мысль  о  неприкосновенности  его  вла¬
дений.  А  с  другой  стороны,  должна  была  возникнуть  идея  о
принадлежности  правительству,  по  крайней  мере,  всех  ни¬
кем  не  занятых  земель.  В  начале  XVI  века  пять  человек  дви-
нян  нашли  в  Двинском  уезде  на  речке  Юре  соленые  ключи.
Поселения  там  не  было,  и  земля  и  вода  никому  не  принад¬
лежали.  Но  они  не  решились  занять  их,  начать  строить  дво¬
ры  и  распахивать  землю.  Они  нашли  нужным  обратиться  к
правительству  с  просьбой  о  разрешении  ключи  соленые  чис¬
тить,  леса  сечь,  дворы  ставить,  людей  к  себе  звать,  пашню
пахать.  Правительство  разрешило.  От  того  же  времени
встречаемся  даже  с  просьбами  о  разрешении  купить  у  кого-
нибудь  землю.  В  1518  г.  дмитровский  князь  Юрий  Иванович
разрешил  своему  дворецкому  купить  в  Кашинском  уезде  де¬
ревни  у  разных  лиц.  В  конце  грамоты  сказано,  что  покупщик
волен,  если  пожелает,  куплю  эту  продать,  променять  и  даром
отдать.  Это  право  отчуждения,  конечно,  всегда  принадлежа¬
ло  собственнику  и  само  собой  разумеется.  Но  в  Москве  пра¬
ва  частной  собственности  сильно  поколеблены,  а  потому  не
мешает  запасаться  правительственным  разрешением  и  на
покупку,  и  на  продажу*  1.  Что  дозволено  правительством,  то  и
крепко.
 Древности  домосковские  и  московские  одинаково  наши
русские  древности,  но  они  очень  мало  друг  на  друга  похожи.
До  Москвы  господствующий  тип  землевладельца  —  своезе¬
мец-собственник,  в  Москве  господствующий  тип  землевла¬
дения—  зависимый  от  правительства  землевладелец,  каж¬
 №№  164,  222.  1556—1588).  В  писцовых  книгах  Рязанского  края  конца
XVI  века  находим  указания  на  раздачу  в  поместья  вотчин  Сем.  Дм.  Кон¬
стантинова,  Ив.  Сем.  Вельяминова,  Ив.  Коробьина  (Сторожев.  I.  Вып.  I.
42,  261  и  след.).  Во  втором  выпуске  того  же  издания  читаем:  „А  преж  того
то  село  Гавриловское  и  ухожьи  были  Спасские,  что  Спас  в  городе  Переяс¬
лавле;  и  князь  Федор  Васильевич  взял  то  село  у  Спаса...“  (С.419).
 1  АЭ.  I.  №  385.  1524;  №  165.  1518.
 38

дый  шаг  которого  нуждается  в  разрешении  и  утверждении
правительства,  иначе  права  его  будут  неясны  и  нетверды.  На
почве  конфискации  частной  земельной  собственности,  про¬
изведенной  в  громадных  размерах,  возникает  как  поместное
владение,  так  и  неизвестное  Древней  Руси  землевладение
крестьянских  общин,  которое,  однако,  ежеминутно  может
превратиться  в  землевладение  служилых  людей,  а  крестьяне-
общинники  из  государевых  черносошных  людей  стать  кре¬
постными.
 В  XVIII  веке  начинается  обратное  движение  к  выработ¬
ке  чистого  типа  земельной  собственности.  Мы  теперь  ближе
к  домосковским  древностям,  чем  к  московским.  Перемеще¬
ние  поземельной  собственности  из  рук  своеземцев  в  руки
помещиков  и  крестьянских  общин,  производившееся  мос¬
ковскими  государями  в  течение  многих  веков,  служило  им
могучим  средством  для  укрепления  своей  власти  и  объеди¬
нения  Русской  земли.  Это  была  политическая  и  социальная
реформа  необыкновенной  важности.  Великий  князь  Иван
Васильевич  хорошо  знал,  что  говорил,  когда  говорил  новго¬
родцам  в  1477  г.:  „Селом  быть,  волостем  быть64.

ГЛАВА  ВТОРАЯ
 Деревня,  двор,  село,  погост
 Размеры  старых  деревень  и  число  входящих  в  них  дво¬
ров  очень  разнообразны.  В  общем  можно  сказать,  что  старые
деревни  были  невелики.  Восемь-девять  дворов  на  деревню
—  это  наибольший  размер,  какой  мы  заметили;  встречается
он,  однако,  нечасто.  В  большинстве  случаев  на  деревню
приходилось  три,  два,  полтора  двора.  Один  двор  —  тоже  со¬
ставлял  деревню1.  В  московских  писцовых  книгах  XVI  века
 1  Приводим  для  примера  несколько  важных  без  выбора  итогов  дере¬
вень,  и  в  них  числа  дворов  и  людей.
 Новогор.  писц.  книги.  Т.  I.  Деревская  пятина.
 Стр.
 12
 деревень
 11
 дворов
 19
 людей
 21
 ££
 16
 “
 34
 “
 55
 (С
 58
 “
 23
 “
 23
 ч
 36
 ч
 37
 “
 46
 ч
 66
 а
 133
 ч
 138
 “
 65
 “
 20
 “
 56
 ч
 60
 “
 126
 (С
 7
 ч
 19
 ч
 19
 ч
 177
 ч
 135
 “
 241
 ч
 253
 ч
 203
 “
 67
 “
 103
 ч
 106
 ч
 279
 “
 33
 “
 51
 ч
 53
 “
 370
 а
 3
 “
 3
 ч
 3
 “
 406
 “
 17
 “
 29
 ч
 29
 ч
 467
 ч
 56
 “
 85
 ч
 94
 “
 473
 ч
 15
 “
 33
 ч
 36
 ч
 598
 “
 4
 ч
 5
 ч
 11
 “
 634
 ч
 11
 “
 25
 ч
 26
 “
 741
 “
 13
 ч
 23
 ч
 26
 “
 805
 “
 7
 ч
 14
 ч
 16
 Том  И.  Деревская  пятина.
 Стр.
 8
 деревень
 4
 дворов
 8
 людей
 8
 “
 10
 и
 3
 ч
 6
 ££
 6
 “
 90
 и
 3
 ч
 8
 “
 8
 ч
 118
 а
 2
 ч
 6
 ч
 6
 “
 177
 и
 14
 ч
 18
 ч
 21
 “
 242
 и
 2
 ч
 3
 “
 3
 “
 —
 ££
 1
 ч
 2
 ч
 2
 ч
 282
 и
 2
 ч
 4
 “
 4
 “
 324
 и
 3
 “
 7
 “
 7
 ч
 477
 и
 1
 “
 2
 “
 2
 40

Стр.
 478
 деревень
 1
 дворов
 1
 людей
 1
 “
 479
 44
 1
 44
 2
 44
 2
 “
 —
 44
 1
 44
 2
 44
 2
 «
 567
 “
 26
 44
 73
 44
 80
 “
 570
 “
 5
 44
 12
 44
 12
 “
 —
 “
 11
 44
 25
 44
 25
 44
 701
 “
 48
 44
 201
 44
 232
 762
 “  3  “  6
Том  III.  Вотская  пятина.
 44
 6
 Стр.
 29
 деревень
 10
 дворов
 22
 людей
 31
 “
 58
 44
 5
 а
 10
 44
 25
 U
 74
 “
 8
 а
 24
 44
 42
 а
 110
 и
 3
 “
 7
 44
 11
 а
 134
 “
 12
 “
 16
 44
 42
 и
 146
 “
 4
 а
 5
 44
 7
 и
 181
 “
 6
 “
 23
 44
 39
 “
 277
 и
 1
 44
 2
 44
 2
 “
 338
 “
 5
 “
 9
 44
 10
 “
 394
 “
 13
 “
 25
 44
 38
 а
 434
 U
 3
 “
 4
 44
 11
 “
 454
 “
 3
 “
 8
 44
 10
 “
 482
 ((
 2
 “
 4
 44
 5
 “
 510
 СС
 6
 “
 40
 44
 56
 “
 615
 <4
 11
 “
 65
 44
 93
 44
 625
 “
 8
 “
 23
 44
 26
 “
 697
 “
 12
 (4
 18
 44
 32
 “
 765
 “
 16
 44
 122
 44
 153
 “
 822
 “
 2
 “
 19
 44
 19
 44
 866
 “
 6
 44
 29
 44
 32
 Том  IV.  Шелонская  пятина  1498  г.
 Стр.
 13
 деревень
 7
 дворов
 29
 людей
 33
 44
 30
 44
 18
 «4
 30
 “
 34
 “
 34
 а
 6
 44
 15
 м
 16
 “
 46
 и
 2
 44
 2
 “
 2
 “
 58
 и
 6
 44
 7
 “
 7
 “
 94
 ((
 19
 44
 30
 а
 30
 “
 118
 и
 16
 44
 50
 а
 50
 44
 133
 и
 6
 44
 30
 “
 30
 “
 150
 и
 8
 44
 20
 “
 22
 “
 170
 и
 36
 44
 44
 “
 44
 44
 182
 и
 4
 44
 4
 “
 4
 “
 209
 U
 12
 44
 18
 и
 19
 44
 217
 U
 5
 5
 “
 5
 Шелонская  пятина  1539  г.
 Стр.
 246
 деревень
 21
 дворов
 61
 людей
 63
 41

встречаются  деревни  с  гораздо  большим  числом  дворов;  но  и
в  XVI  веке  рядом  с  деревнями  в  25,  33,  36  и  более  дворов
было  немало  деревень  в  3  и  2  двора;  даже  один  двор  про¬
должает  составлять  деревню1.  Ясно,  что  в  древности  под  де¬
ревней  разумели  совсем  не  то,  что  разумеем  под  этим  словом
мы,  наследники  XVIII  века  и  первой  половины  XIX  века.  В
наше  время  человек,  владеющий  одним  крестьянским  дво¬
ром,  никогда  не  скажет,  что  у  него  есть  деревня;  в  древности
же  это  было  самое  обыкновенное  выражение:  отдельные  па¬
шенные  дворы  и  были  тогда  деревни.
 Стр.
 266
 деревень
 8
 дворов
 14
 людей
 14
 “
 302
 и
 7
 и
 27
 “
 35
 “
 335
 ч
 12
 U
 30
 и
 30
 а
 330
 Ч
 7
 “
 31
 “
 34
 и
 374
 ч
 10
 “
 28
 и
 30
 и
 403
 ч
 30
 “
 59
 “
 59
 а
 418
 ч
 11
 “
 44
 и
 44
 сс
 441
 ч
 10
 “
 24
 “
 29
 и
 477
 ч
 8
 “
 28
 “
 28
 “  499
 1  Писцовые  книги  XVI
Дере¬
вень,
 29  “  47
века  под  ред.  Калачова.
 50
 Стр.
 44
 считая
села  и
починки
 23
 дворов
 49
 людей
 52
 “
 45
 “
 20
 “
 35
 36
 ч
 51
 “
 18
 “
 36
 ((
 37
 ч
 53
 “
 24
 “
 48
 “
 49
 “
 56
 ч
 2%
 и
 23
 23
 “
 61
 ч
 23
 U
 34
 “
 37
 “
 65
 “
 41
 а
 80
 “
 82
 “
 71
 и
 64
 и
 122
 “
 138
 “
 77
 и
 12
 и
 19
 “
 19
 “
 81
 “
 18
 а
 26
 ч
 28
 “
 86
 “
 31
 а
 35
 “
 40
 96
 Текст  Белозерских
 И
 книг  и
 “  22
 выписей  под  ред.  Шумакова
 26
 Стр.
 118
 деревень
 30
 дворов
 39
 людей
 42
 “
 119
 и
 44
 «с
 66
 ч
 74
 42

Что  же  такое  древняя  деревня?  Деревня  имеет  свою
длинную  историю.  Но  мы  наблюдаем  деревню  не  в  первый
момент  ее  возникновения,  а  сравнительно  в  позднее  время,
когда  первоначальный  тип  деревни  находился  уже  в  периоде
разложения  и  перехода  к  тому  порядку  вещей,  который  мы
наследовали  от  Москвы.  Памятники  XV  и  XVI  веков  сохра¬
нили,  однако,  указания  на  первоначальный  облик  деревни,
который  на  основании  их  свидетельств  может  быть  восста¬
новлен.
 Первоначальная  деревня  есть  не  что  иное,  как  отдель¬
ный  пашенный  двор  с  хозяйственными  постройками  и  при¬
надлежащей  к  нему  землей.  Каждый  самостоятельный  зем¬
левладелец  (своеземец)  устраивался  своим  хозяйством  на
своем  дворе  с  прилегающими  к  нему  полем  и  угодьями.  Это
и  была  его  деревня.  По  его  смерти  деревня  переходила  к  его
наследникам.  Если  их  было  двое,  каждый  получал  по  пол  де¬
ревни  или  по  полдвора,  что  то  же.  Но  каждый  мог  жить  в
особой  избе,  при  которой  в  таком  случае  были  и  свои  хозяй¬
ственные  постройки,  и  своя  земля.  Если  наследников  было
не  два,  а  более,  деревня  делилась  не  на  половины,  а  на  неко¬
торое  число  больше  двух.  Части,  получавшиеся  в  результате
такого  деления,  назывались  —  долями,  жребиями.
 Из  деревни,  разделенной  на  две  половины,  которые  на¬
зывались  полудворами,  —  легко  могла  образоваться  деревня
с  двумя  дворами.  Полдвора  —  это  идеальная  часть,  которой
в  действительности  нередко  соответствовала  особая  изба  с
хозяйственными  постройками  и  с  правом  на  половинную
часть  земли.  Доли  и  жребии,  меньше  половины,  могли  тоже
выразиться  особыми  хозяйствами  с  частью  земли,  особой
избой,  сенником,  мыльней  и  пр.  и  могли  дать  начало  дерев¬
ням  с  тремя  и  более  дворами.
 Переходим  к  разбору  свидетельства  памятников,  кото¬
рые  дают  возможность  утверждать  то,  что  мы  сказали.
 Что  один  двор  составляет  деревню,  это  можно  видеть
почти  на  каждой  странице  новгородских  писцовых  книг.  На¬
пример:
 „Деревня  Занкино,  двор  Онанка  Харин  сеет  ржи  под
3  коробьи  и  т.д.  Деревня  Жихново,  двор  Гридка  Куземкин  да
 43

Назарко,  сеют  ржи  и  т.д.  Деревня  Фалюшкино,  двор  Гридка
Басков,  сеет  ржи  и  т.д.  Деревня  Долотово,  двор  Бурец  Оста-
шев,  сын  его  Филип,  сеют  ржи  и  т.д.  Деревня  Бутурлино,
двор  Тимошка  Данил  ков  да  Ивашко  Климков,  сеют  ржи“  и
т.д.  Все  это  взято  с  одной  только  страницы  описи  Деревской
пятины  (I.  30).
 Перечисленные  деревни  принадлежат  одному  владель¬
цу;  они  стоят  рядом,  но  не  соединяются  в  одну  деревню  с
пятью  дворами.
 Отдельный  двор  и  есть  целая  деревня.  В  купчих  и  иных
актах  приобретения  недвижимости  подробно  описываются
составные  части  деревни.  В  1571  г.  Николаевский  Корель-
ский  монастырь  предъявил  иск  к  Онисиму  Васильеву  в  том,
что  он  „отнял  у  монастыря  деревенку,  в  Курзине  курьи,  двор
и  дворище,  и  пашет  сильно46.  В  доказательство  своих  прав
истец  представил  отступную  грамоту,  в  которой  читаем:
 „Се  аз,  Антоний,  Нечай  да  Иван,  Стефановы  дети  Кар-
зина,  оступилися  еси  земли  великаго  князя,  а  своего  владе¬
нья,  в  Лисестрове,  в  Курзине  курьи,  Тимофею  да  Гавриле
Барсану,  Селиверстровым  детем,  и  двора,  и  дворища,  и  ора-
мых  земель,  и  пожен,  и  с  притеребы,  и  с  рыбными  ловищи,  и
со  всеми  угодьи,  где  что  ни  есть  изстари  потягло  к  той  де¬
ревни...  Взяли  есмя  собе  на  посилье  на  том  дворе,  и  на  дво¬
рищи,  и  на  земли,  и  на  пожнях,  и  на  всех  угодьях  десять
Рублев  московских44  (АЮ.  №  23).
 Из  этой  отступной  чрезвычайно  ясно,  что  такое  деревня.
Это  двор,  дворище  и  земля.  Деньги  взяты  за  двор,  дворище  и
землю,  которые  и  составляют  деревню.  Земля  тянет  ко  двору
и  образует  с  ним  целое  пашенное  хозяйство.  Отдельный
двор  с  постройками  и  землей  —  деревня,  то  есть  деревня
есть  отдельное  пашенное  хозяйство.
 Городские  жители  тоже  владели  иногда  пашенною  зем¬
лею,  и  она  тянула  к  их  городским  дворам.  В  судном  деле
конца  XV  века  читаем:  „По  то,  господине,  место  наше  земля
городская,  моего  двора  выть44  (АЮ.  №  7.  1491).  Выть  моего
двора  —  значит  здесь  участок  моего  двора.  Здесь  также  зем¬
ля  ко  двору,  это  отдельное  хозяйство.
 Богатые  землевладельцы  могли  иметь  много  таких  хо¬
 44

зяйственных  участков,  дворов  с  землей  и  угодьями  или  дере¬
вень.  Они  сдавали  их  крестьянам.  Поэтому  крестьянские  по¬
рядные  пишутся  на  деревни:
 „А  се  порядились  у  игумена  Феодосия,  яже  о  Христе,  и
с  братьею  крестьянин  Федор  Кононов  сын  с  братьею,  на  ста¬
рую  свою  деревню,  на  обжу  земли  с  четвертью*61.
 Если  крестьянин  селился  на  новом  месте,  на  пустоши,
где  не  было  построек,  он  обязывался,  обыкновенно,  устро¬
ить  деревню;  это  значило  поставить  хоромы:  избу,  клеть,
сени,  мыльню,  распахать  поля,  расчистить  покосы.  Устроить
деревню  значит  —  устроить  пашенное  хозяйство.
 Каждая  деревня,  составляя  отдельное  хозяйственное  це¬
лое,  отгораживалась  от  соседей  особой  изгородью.  Крестья¬
не,  рядившиеся  на  деревни,  обязывались  „изгороди  около
поль  городить66.  Из  судных  дел  знаем,  что  завладение  сосед¬
ней  землей  сопровождалось  введением  ее  в  свою  ограду.
Савво-Сторожевский  монастырь,  предъявляя  иск  к  некоему
Ивану  в  завладении  монастырской  землей,  говорит:
 „Поорал  Иван  моего  селища  полосу  и  межи,  и  в  поле  к
собе  пригородил662.
 Старые  наши  деревни  и  их  поля  представляли  совсем
иную  картину,  чем  та,  которую  мы  теперь  наблюдаем:  они
все  были  огорожены.
 Каждая  такая  деревня  имела  свое  собственное  имя.  Эти
названия  они  получали  или  от  местных  урочищ,  гор,  рек,
озер,  или  от  имен  лиц,  которые  их  устроили.  В  Ситенском
погосте  среди  деревень,  принадлежавших  новгородцу  Анд¬
рею  Мартемьянову  Бубаркову,  находим  деревню  Андрейко-
во;  в  ней  всего  два  двора,  и  первый  из  них  принадлежит  Ан¬
дрейке  Куземкину,  а  второй  Данилке  Тимохину.  Весьма
возможно,  что  этот  Андрейка  Куземкин  один  или  в  товари¬
ществе  с  Данилкой  Тимохиным  и  был  устроителем  этой  де¬
ревни.  В  Деревской  пятине,  в  деревне  Семендяево,  принад¬
лежавшей  новгородцу  Никите  Моисеевичу  Бабкину,  было  1 21 	АЮ.  №  177.  1556  г.;  Рус.  ист.  б-ка.  XIV.  Стб.  91.  №  58.  1573—1590;
Дьяконов.  Акты.  I.  №№  20,  59,  1632—1665.
 2 	АЮ.  №  7.  1491  г.;  Рус.  ист.  б-ка.  XIV.  №  58.  1573—1590;  Дьяконов.
I.  №  29.  1642.
 45

два  двора;  в  одном  из  них  жил  Степанко  Семендяев,  в  дру¬
гом  Фомка  Семендяев.  Можно  ли  сомневаться,  что  деревня
эта  была  устроена  их  предком,  отцом  или  дедом,  по  которо¬
му  и  названа?  Того  же,  конечно,  происхождения  и  другие
именные  названия  деревень.  Все  эти  Гаврилы,  Анисимы,  За¬
харки,  Иванки,  Емельяны  и  пр.,1  по  именам  которых  названы
деревни,  были  их  устроителями.  В  момент  описания  эти  уст¬
роители  могли  умереть  или  выбыть  в  другое  место,  а  потому
при  перечислении  наличных  крестьян  их  имена  и  не  всегда
встречаются.  Деревня  с  их  именем  могла  перейти  к  их  детям
или  и  к  совершенно  посторонним  лицам,  а  название  оста¬
лось.  То  же  наблюдаем  и  в  названиях  больших  новгородских
имений  (волостей).  В  писцовых  книгах  XV  века  и  даже  на¬
чала  XVI  века  они  называются  по  прежним  владельцам,  ко¬
торые  давно  уже  переселены  в  Низовые  земли.
 Деревни  распадаются  на  части  при  дележе,  например,
между  наследниками.  Разделить  деревню  —  значит  разде¬
лить  целое  определенное  хозяйство.  А  так  как  это  хозяйство
называется  и  двором,  то  памятники  говорят  о  половинах
двора  как  результате  деления  деревни.  Но  это  не  значит,  что
и  хоромы,  стоявшие  на  дворе,  делились  на  материальные
части.  Изба,  сенник  и  пр.  —  делились  на  идеальные  части.
Если  сонаследник  не  оставался  жить  в  общем  дворе,  он
строил  себе  особые  хоромы:  избу  и  проч.,  и  надо  думать,
получал  с  другого  наследника,  остававшегося  в  старом  дво¬
ре,  соответствующее  пособие.  Если  же  он  оставался  жить  в
общем  дворе,  в  его  руках  была  не  действительная  половина
двора,  а  идеальная.  В  этом  смысле,  конечно,  памятники  го¬
ворят,  например,  о  половине  бани.
 Половины  и  более  мелкие  части  деревень  или  дворов,
доли  и  жребии,  наследуются,  продаются,  дарятся,  как  и  це¬
лые  дворы.  В  судном  деле  1571  г.  читаем:
 „И  ищея  Истомка  тако  рек:  во  се,  государь,  у  нас  на  ту
полдвора  данная.  И  судьи  велели  данную  чести.  И  в  данной
пишет:  Се  аз  Семен...  дал  сию  данницу  по  той  земли,  по
Омосовской,  на  ту  пол  двора  в  дом  Святыя  Пречистыя“.  * 461  Для  примера  см.:  Новгор.  писц.  книги.  Т.  I.  Стб.  II.  561—570.
 46

Здесь  полудвором  названо  полдеревни.  В  судном  деле
1532  г.  читаем:
 „Отняли,  господине,  у  меня  полдеревни  двора  и  земли
Борисовской,  в  Лялине  курьи44...  (АЮ.  №  23.  19).
 Части  деревни,  полудворы,  доли,  жребии,  составляя  но¬
вое  целое,  могут  быть  снимаемы  в  аренду.  Крестьяне  не  не¬
пременно  арендуют  целые  деревни,  они  арендуют  и  части.
Лука  Юрьев,  вольный  человек,  порядился  у  Спасова  мона¬
стыря  в  крестьяне  на  половину  деревни,  где  жил  крестьянин
Исачко  Житников1.  В  данном  случае  половина  деревни  и  до
прихода  Луки  Юрьева  составляла  уже  самостоятельное  хо¬
зяйство.
 Этими  свидетельствами  раскрывается  первоначальное
значение  деревни:  это  отдельное  пашенное  хозяйство.  Двор  с
постройками  составляет  центр  этого  хозяйства,  а  потому  де¬
ревня  метафорически  может  быть  названа  двором,  а  полде¬
ревни  полудвором.  Но  двор  имеет  и  свое  собственное  значе¬
ние.  Это  пространство  земли  между  хозяйственными  по¬
стройками  и  самые  постройки.  При  дележе  деревни  на  части
каждый  участник  мог  устроить  себе  для  жилья  особый  двор.
Таким  образом,  возникают  деревни  с  двумя,  тремя  и  более
дворами.  Такие  деревни  с  несколькими  дворами  вторичное
явление.  Остатки  еще  более  древнего  порядка  вещей  можно,
однако,  наблюдать  даже  в  самом  конце  XVI  века.  В  описи
дворцовых  крестьян  села  Марьина  встречаем  деревню  Борт-
никово-Теряево.  В  этой  деревне  в  полудворе  живет  Гришка
Игнатьев,  а  другая  полдвора  пуста,  а  прежде  жил  в  ней  Родка
Тимофеев,  у  которого  были  и  свои  особые  хоромы:  изба,  а
наверху  сенник  да  сенница2.  Тут  полудворы,  а  не  отдельные
дворы.  Полудворы  еще  не  перешли  в  отдельные  дворы.
 В  новгородских  писцовых  книгах  мы  наблюдаем  дерев¬
ни  с  одним  двором  и  с  несколькими.  В  эпоху  их  составления
рядом  с  первичными  явлениями  значительное  развитие  по¬
лучили  и  вторичные.  Но  деревня  с  несколькими  дворами
 1 	Дьяконов  М.  Акты.  I.  №  14.  1629.  В  одной  порядной  часть  деревни
названа  костью:  „порядился  в  деревни  на  кость  земли“  (№  52.  1649).
 2 	Писцовые  книги  XVI  века,  под  ред.  Калачова.  II.  291.
 47

продолжает  еще  составлять  некоторое  единство.  Хотя  бы  в
деревне  было  и  несколько  дворов,  хозяйство  их  описывается
не  по  отдельным  дворам,  а  совокупно  для  целой  деревни.
После  описи  числа  дворов  и  людей  в  них,  если  дворов  не¬
сколько,  обыкновенно  читаем:  сеют  ржи  столько-то,  сена
косят  —  столько-то;  то  есть  все  дворы.  Затем  в  обжи,  для
платы  государственных  повинностей,  положены  —  не  от¬
дельные  дворы,  а  каждая  деревня,  как  особое  целое;  исклю¬
чения  из  этого  порядка  обложения  весьма  редки.  Наконец,  в
громадном  большинстве  случаев  доход  владельца  исчисля¬
ется  с  каждой  отдельной  деревни,  а  не  с  отдельных  дворов.
 Все  это  говорит  в  пользу  того,  что  первоначальный  тип
деревни  —  отдельное  пашенное  хозяйство  с  отдельным  дво¬
ром,  что  появление  нескольких  дворов  —  есть  результат  де¬
ления  основного  двора,  а  потому  некоторые  черты  первона¬
чального  единства  сохраняются  и  при  нескольких  дворах1.
 Но  с  возникновением  в  деревне  отдельных  дворов  надо
предполагать  и  возможность  возникновения  отдельных  хо¬
зяйств.  Мы  уже  видели,  что  части  деревень  отчуждаются
всеми  возможными  способами;  совладельцами  деревни,  сле¬
довательно,  могут  быть  совершенно  посторонние  люди,  из
которых  каждый,  конечно,  вел  свое  особое  хозяйство.  И  в
настоящее  время  слово  двор  означает  целое  хозяйство.  Кре¬
стьянин,  говоря  „взять  зятя  во  двор“,  разумеет  взять  его  в
свое  хозяйство.  Но  это  не  исключает  возможности  допустить
и  в  такой  разделенной  деревне  наличность  общих  лугов,  ле¬
сов  и  других  угодий,  которыми  отдельные  дворы  могли
пользоваться  сообща.  При  деревнях  бывали  луга,  которыми
отдельные  дворы  пользовались  без  раздела,  а  с  переменою
по  годам2.
 1 	Г-жа  Ефименко  совершенно  правильно  признает,  что  „деревня  ка¬
кая-то  законченная,  довлеющая  самое  себя  земельная  единица"  (Крестьян¬
ское  землевладение  на  Крайнем  Севере.  1884.  204  и  след.,  214).  Но  в  по¬
нимании  этой  единицы  и  выводах  дальнейших  следствий  она  стоит  на
совершенно  иной  точке  зрения,  чем  мы.  Ниже  мы  укажем  на  особенности
ее  взгляда.
 2 	Рус.  ист.  б-ка.  XII.  №  109.  С.450.
 В  памятниках  XVII  века  находим  совершенно  ясные  указания  на  от¬
дельное  хозяйство  каждого  двора  деревни.  Мы  берем  эти  указания  из  ис-
 48

Размеры  деревень,  по  новгородским  писцовым  книгам,
были  очень  неодинаковы.  Перевести  эти  размеры  на  едини¬
цы  нам  понятной  меры  чрезвычайно  трудно,  а  сделать  это
точно  и  едва  ли  возможно.  Но  чтобы  не  остаться  в  совер¬
шенной  темноте  относительно  того,  как  были  велики  эти
деревни,  занимали  ли  они  десятки  или  сотни  десятин,  мы
сделаем  нижеследующее  сближение.
 Для  выяснения  размеров  новгородских  деревень  не
представляется  возможным  отправляться  ни  от  числа  дворов
и  людей,  ни  от  числа  обеж.  Число  дворов  не  стоит  ни  в  ка¬
ком  определенном  отношении  к  количеству  занимаемой
земли.  Обжи  суть  искусственные  единицы  обложения,  кото¬
рые  нельзя  перевести  на  знакомые  нам  меры.  Только  коли¬
чество  высеваемой  ржи  можно  перевести,  хотя  и  далеко  не
точно,  на  известные  нам  меры.  Мы  отправляемся  от  предпо¬
ложения,  что  крестьяне  и  в  старину  так  же  сеяли,  как  они
делают  это  теперь.  Некоторую  фактическую  основу  этому
предположению  дает  сравнение  посева  в  уездах  Белгород-
 следования  г-жи  Ефименко  о  крестьянском  землевладении  на  Крайнем
Севере.  В  руках  почтенной  исследовательницы  находятся  „веревныя  кни¬
ги".  „Они  писались  самими  крестьянами  с  целью  распределить  податные
тягости  между  собою.  За  единицу  обложения  они  принимали  не  деревню,
а  двор,  поэтому  мы  имеем  в  веревных  книгах  самое  точное  описание  зем¬
ли  каждого  двора"  (212).  Из  приводимых  г-жой  Ефименко  выписок  видно,
что  каждый  двор  имеет  свой  участок  земли.  Но  этот  участок  находится  не
в  одной  меже,  а  в  разных  местах  и  межах.  Дворовый  участок,  таким  обра¬
зом,  состоит  из  массы  мелких  участков,  весьма  разбросанных.  Из  наиме¬
нования  этих  участков  или  клочков  земли  видно,  что  каждый  двор  дерев¬
ни  имеет  по  клочку  в  каждом  сорте  земли  и  в  каждой  особой  местности.
Если  была  горная  земля,  то  каждому  двору  деревни  дано  по  клочку  гор¬
ной;  была  запольная  или  по  нижнему  ручью  —  каждому  дано  по  клочку
запольной  и  по  нижнему  ручью  и  т.д.  Ясно,  что  при  дележе  земли  перво¬
начальной  деревни-двора  между  новыми  дворами  положение  наследников
старались  уравнять  наделением  их  не  только  одинаковым  количеством
земли,  но  и  одинакового  качества.  Крайняя  же  дробность  клочков  объяс¬
няется  тем,  что  на  Крайнем  Севере,  при  наличности  массы  болот,  лесов  и
неудобных  земель,  земли,  годные  для  хлебопашества,  заключались  в  не¬
больших  и  разбросанных  участках.  Веревные  книги,  хотя  принадлежат
началу  XVII  века,  совершенно,  однако,  совпадают  с  изложенным  в  тексте
взглядом  на  деревню  и  двор.  Г-жа  Ефименко  делает  из  них  иные  выводы.
Об  этом  речь  будет  в  конце  этой  книги.
 49

ском,  Елецком,  Ливенском  и  Оскольском  в  начале  XVII  века
и  в  настоящее  время.  Профессор  И.Н.Миклашевский  в  при¬
ложении  к  своему  исследованию  о  хозяйственном  быте  Мо¬
сковского  государства  печатает  ряд  выписок  из  книг  сошно¬
го  письма  начала  XVII  века.  Из  этих  книг  видно,  что  в  Бел¬
городе  высевали  тогда  ржи  на  десятину  от  1  четверти  до  чет¬
верти  с  половиной.  Полагая  тогдашнюю  четверть  весом  в
6  пудов,  получим  высев  от  6  до  9  пудов;  в  настоящее  время
преобладающий  посев  крестьян  в  Белгородском  уезде  —
8  пудов.  В  Ельце  и  Ливнах  в  XVII  веке  давали  на  посев  деся¬
тины  по  2  четверти,  что  составит  12  пудов,  если  только  все
выданное  было  высеваемо.  Теперь  преобладающий  высев
там  же  8—9  пудов,  но  доходит  и  до  10.  В  Осколе  давали  по
полутора  четверти,  то  есть  по  9  пудов,  теперь  преобладаю¬
щий  высев  —  8  пудов,  а  доходит  и  до  12.  Итак,  количество
посева  начала  XVII  века  колеблется  в  тех  же  пределах,  как  и
конца  XIX  века.  Полагаем,  что  и  новгородские  посевы  конца
XV  века  и  начала  XVI  века  колебались  в  пределах  современ¬
ных  посевов  той  же  местности,  а  потому,  считая  новгород¬
скую  коробью  равною  московской  четверти  начала  XVII  ве¬
ка,  будем  класть  для  уездов  Новгородской  губернии  от  8  до
10  пудов  на  десятину,  а  Петербургской  —  от  9  до  121.
 За  единицу  сравнения  возьмем  деревню  в  один  двор.
Такие  деревни  высевают  очень  разное  количество  ржи.  Есть
деревни  с  посевом  одной  коробьи,  и  есть  деревни  с  посевом
12  коробей,  в  одной  и  той  же  местности  и  у  того  же  владель¬
ца.  Но  оба  приведенные  случая  встречаются  редко  (III.  39).
Средний  посев  —  4,  6,  8  коробей.
 На  основании  указанных  данных  деревня  с  посевом  в
4  коробьи  в  Новгородской  губернии  будет  иметь  в  поле  от
22/5  десятины  до  3  десятин,  а  в  трех  полях  от  71  /5  до  9  деся¬
тин;  если  прибавить  на  двор,  огород,  выгон  и  луга  от  5  до
10  десятин,  то  получим  небольшой  средний  участок  мерою
от  12  до  19  десятин.  Для  Петербургской  губернии,  при  боль-  * 501  Данные  о  современном  высеве  берем  из  Сельскохозяйственных
статистических  сведений  по  материалам,  полученным  от  хозяев.  Вып.
VIII.  Густота  посева.  1898.  Издание  отдела  сельской  экономии  и  статисти¬
ки  Министерства  земледелия  и  государственных  имуществ.
 50

шом  высеве,  получится  немного  менее.  Но  если  принять  для
коробьи  вес  в  7  пудов,  что  тоже  допускают  некоторые  ис¬
следователи  старых  мер,  то  участок  получился  бы  для  обеих
губерний  на  V7  больше.
 По  этому  расчету  легко  себе  составить  представление  и
о  размерах  деревень  с  высевом  в  1,  2,  6,  8  и  т.д.  коробей.
 Деревни  с  2—3  дворами  высевают  нередко  те  же  4,  6,
8  коробей,  что  и  деревни  с  одним  двором;  но  есть  деревни  с
4  и  5  дворами,  которые  довольствуются  3—6  коробьями;  ря¬
дом  с  ними  другие  с  тем  же  числом  дворов  и  душ  высевают
до  10  и  даже  15  коробей.  Одна  деревня  с  9  дворами  высевала
17  коробей,  одна  с  4-мя  —  20,  другая  такая  же  —  35,  одна  с
3-мя  —  20,  наконец,  мы  видели  деревню  с  9  дворами,  кото¬
рая  высевала  40  коробей.  По  сделанному  выше  расчету  эта
деревня  имела  одной  пашенной  земли  в  трех  полях  от  72  до
120  десятин.  Мы  не  имеем,  однако,  основания  утверждать,
что  в  момент  описи  каждая  деревня  распахивала  все  то  ко¬
личество  земли,  которое  годно  было  к  распашке.  А  потому  к
исчисленному  количеству  надо  еще  прибавить  землю  под
лесом  да  эту  нераспаханную,  которая  состояла  как  бы  в  за¬
пасе.  Из  приведенных  данных  видно,  что  количество  дворов
не  стоит  ни  в  каком  определенном  отношении  к  размерам
хозяйства.  И  1,  и  2,  и  3,  и  4,  и  5,  и  6  дворов  высевают  по  6—
8  коробей;  но  есть  деревни  в  2  двора,  которые  довольству¬
ются  посевом  в  2  V2  коробьи,  и  в  4  двора  с  посевом  в  3  коро¬
бьи;  а  с  другой  стороны,  деревни  в  4  и  даже  в  3  двора  высе¬
вают  по  16  и  20  коробей.  Не  число  дворов  определяет  разме¬
ры  деревенского  хозяйства,  а  лучшая  приспособленность  к
хозяйству  населения  этих  дворов.  Этот  вывод  подтверждает
прежде  сказанное  о  деревне  и  дворе.  Если  с  большим  числом
дворов  не  соединяются  непременно  и  более  крупные  разме¬
ры  хозяйства,  то  потому,  конечно,  что  новые  дворы  нарас¬
тают  не  извне,  а  появляются  из  нутра  старой  деревни,  в  ре¬
зультате  деления  первоначального  хозяйства  на  части  по
числу  наследников.
 Весьма  интересен  вопрос  о  населении  деревень,  его  ко¬
личестве  и  родстве  членов  двора  и  целой  деревни.  К  сожале¬
нию,  источники  наши  очень  скудны  по  этим  вопросам.  Пис¬
 51

цовые  книги  не  имеют  целью  описать  население.  А  во-
вторых,  наши  крестьяне  и  теперь  не  имеют  фамилий,  а  в
древности  не  только  крестьяне,  но  и  бояре  очень  часто  име¬
новались  только  по  имени  и  по  отчеству.  В  писцовых  книгах
фамильные  имена  крестьян  почти  не  встречаются,  поэтому
проследить  их  родство  далее  отца  и  брата  не  представляется
возможности.  Мы  встретили  наименования:  отца,  сына,  бра¬
та,  один  раз  племянника;  из  свойственников:  пасынка,  шу¬
рина,  зятя;  но  не  заметили  ни  одной  семьи,  во  главе  которой
был  бы  назван  дед.  Прадеды  и  деды  или  совсем  не  упомина¬
ются,  или  так  редко,  что  их  и  заметить  трудно.  Необходимо,
однако,  допустить,  что  были  дворы,  во  главе  которых  стояли
и  деды,  но  такие  факты  не  занесены  в  писцовые  книги,  и  они
дают  нам  в  этом  отношении  очень  неполную  картину.
 В  писцовой  книге  Деревской  пятины,  в  „волостке  Пре-
чистыя  Щилова  монастыря*4,  находим  деревню  с  чрезвычай¬
но  характерным  названием,  это  деревня  „Федоров  двор4*.
Можно  ли  сомневаться,  что  этот  Федор  сам  устроил  тот
двор,  по  имени  которого  названа  деревня?  Во  время  описи  в
этой  деревне  был  уже  не  один  двор,  а  9;  в  каждом  из  этих
дворов  указано  по  одному  крестьянину,  но  они  не  имеют
фамильных  имен  и,  судя  по  описи,  не  состоят  ни  в  какой
родственной  связи  с  Федором,  между  ними  нет  даже  ни  од¬
ного  Федоровича.  В  самом  деле  это  все  новые  люди  или  это
все  потомки  Федора,  о  чем  писцы  не  нашли  только  нужным
упомянуть?  Можно  допустить  и  то  и  другое,  но  мы  склоня¬
емся  на  сторону  последнего  предположения  и  думаем,  что
родственных  связей  между  жителями  одной  и  той  же  дерев¬
ни  было  гораздо  более,  чем  можно  заключить  из  буквы  опи¬
сания.  В  большинстве  случаев  однодеревенцы,  конечно,  бы¬
ли  родственники.
 Допуская  большую  родственную  связь  между  членами
одной  деревни,  чем  можно  думать  на  основании  описи,  мы,
однако,  далеки  от  мысли,  чтобы  наш  древний  крестьянский
быт  имел  много  общего  с  задружным  бытом  южных  славян.
 Южнославянская  задруга  представляет  большую  семью,
которая  состоит  из  20,  30  и  даже  большего  числа  членов,  на¬
ходится  под  главенством  одного  из  них  и  ведет  общее  хозяй¬
 52

ство,  с  весьма  точным  определением  деятельности  отдель¬
ных  членов,  их  доли  в  общей  прибыли  и  их  особного  иму¬
щества.  Члены  этой  большой  семьи  могут,  однако,  выде¬
литься  и  завести  свое  частное  хозяйство,  если  жизнь  в  се¬
мейной  общине  им  не  нравится.  Эти  семейные  общины,  сле¬
довательно,  ни  для  кого  не  обязательны,  а  возникают  в  силу
желания  отдельных  членов  семьи  принять  в  них  участие.
 Члены  русской  семьи  также  могли  делиться  по  смерти
отца.  Об  этом  праве  их  говорит  уже  Русская  правда.  По
смерти  отца  дом  его  делится  между  всеми  детьми,  а  дом  в
деревне  и  теперь  означает  избу  со  всем  хозяйством,  что  в
XV  веке  соответствовало  двору  и,  наконец,  целой  деревне.
 При  праве  раздела  южные  славяне  предпочитали,  одна¬
ко,  не  делиться,  а  жить  большими  семьями,  что  и  повело  к
образованию  задружного  хозяйства.  У  нас  наблюдаем  об¬
ратное  явление,  преобладающую  наклонность  к  дележу  и
жизни  своим  двором.  Но  прежде,  чем  идти  далее,  необходи¬
мо  выяснить,  имена  каких  крестьян  заносят  писцы  в  свои
описи.  Этих  имен  очень  немного.  Из  напечатанной  на  с.40—
42  таблицы  видно,  что  на  каждый  двор  приходится  по  одно¬
му  человеку  с  ничтожной  дробью.  Просматривая  самые  опи¬
си,  мы  действительно  находим  в  громадном  большинстве
дворов  только  одного  крестьянина,  в  очень  немногих  двух,
еще  реже  —  трех,  а  четырех  мы  ни  разу  не  встретили.  В  чис¬
ле  двух  встречаем  и  посторонних  лиц,  и  родственников,  в
числе  трех  только  родственников,  это  все  отцы  с  сыновьями
и  братья.  Спрашивается,  всегда  ли  описывается  сын  при  отце
и  брат  при  брате,  или  описываются  только  некоторые  сыно¬
вья,  а  другие  пропускаются,  и  в  наличности  мужское  населе¬
ние  было  выше  того,  которое  обозначено  в  итоге?
 Надо  думать,  что  в  описях  обозначаются  не  все  мужчи¬
ны-родственники.  В  книге  Деревской  пятины  описана  воло-
стка  новосведенного  новгородца  Никиты  Моисеевича  Баб¬
кина.  В  этой  волостке  23  двора,  и  ни  в  одном  дворе  не  упо¬
мянуто  ни  одного  сына.  В  той  же  пятине  описана  Спасская
волость  Футынского  монастыря.  В  этой  волости  139  дворов,
и  на  139  дворов  при  отцах  оказывается  всего  4  сына.  В  этой
волостке  было  еще  5  сыновей,  но  они  жили  в  особых  дво-
 53

pax1.  Итак,  на  23  двора  ни  одного  сына,  а  на  139  дворов  при
отцах  всего  только  4  сына!  Не  может  быть  сомнения,  что  во
дворах  описывается  не  все  мужское  население,  не  все  сыно¬
вья,  не  все  братья  и  племянники,  а  только  некоторые.  Кто  же
описывается?  Так  как  мы  не  имеем  наказов  писцам  этого
времени,  то  на  поставленный  вопрос  можем  отвечать  только
догадкой.
 Для  изучения  этого  вопроса  надо  воспользоваться  кре¬
стьянскими  порядными.  Упоминаемые  в  описях  крестьяне
совершенно  сходятся,  по  числу  и  качеству,  с  крестьянами,
которые  заключают  с  землевладельцами  сделки  на  аренду  их
земель.  В  писцовых  книгах  во  дворах  мы  встречаем:  или  од¬
ного  крестьянина,  или  двух,  много  трех.  Это  множественное
число  образуется  или  из  родственников,  число  которых  до¬
ходит  до  трех,  или  из  посторонних  лиц,  которых,  обыкно¬
венно,  бывает  два.  То  же  и  в  крестьянских  порядных,  они
пишутся  то  от  одного,  то  от  нескольких;  в  числе  нескольких
встречаем  сыновей,  братьев  и  посторонних  людей.  Число
родственников  доходит  до  трех,  посторонних  до  двух.  Зем¬
ли,  значит,  нанимаются  то  отдельными  домохозяевами,  то
небольшими  товариществами:  из  2—3  лиц.  До  трех  число
членов  таких  товариществ  достигает,  обыкновенно,  только  в
тех  случаях,  когда  товарищами  являются  отец  и  его  сыновья.
Если  это  посторонние  люди,  число  товарищей  не  идет  даль¬
ше  двух2.  Эти  товарищи  суть  хозяева  предприятия,  они  до-
мовладыки;  писцы  имеют  с  ними  дело,  их  имена  они  и  запи¬
сывают.
 В  описи  Вотской  пятины  два  таких  товарища,  не  родст¬
венника,  чрезвычайно  характерно  названы  приятелями:  „Де¬
ревня  Горка,  двор  Исачко  Спица  да  приятель  его  Стешко“.
Из  порядных  узнаем,  что  такие  товарищи  суть  выходцы  од¬
ного  и  того  же  места:  в  одном  месте  родились,  мальчиками
вместе  играли  и  пасли  скот,  а  как  выросли,  пошли  вместе
искать  счастья  и  вместе  сняли  деревню.  Это  и  есть  приятели.
 11.  Стб.  11,41.
 2  Крестьянские  порядные  в  АЮ.  №№  176—178,  180,  182—183,  186.
1547—1590;  Рус.  ист.  б-ка.  Т.  XIV.  №№  38,  57,58.  1572—1590,1660.
 54

В  той  же  описи  такой  товарищ  назван  „складником461.
Что  такое  складник?  Самое  слово  может  навести  на  мысль,
что  это  люди,  образовавшие  складочный  капитал,  на  кото¬
рый  и  устроили  какое-либо  общее  предприятие;  в  данном
случае  общее  сельское  хозяйство.  Так  многие  ученые  и  ду¬
мают.  В  действительности,  однако,  дело  не  так  просто.
Складник,  о  котором  идет  речь,  живет  в  одном  дворе  с  дру¬
гим  крестьянином  на  конфискованной  у  новгородского  боя¬
рина  земле.  Это  арендатор  чужой  земли.  Для  найма  же  чу¬
жой  земли  не  требуется  никакого  капитала,  нужны  только
руки.  Хозяин  земли  может  дать  и  семена,  и  лошадь,  и  даже
денежную  помощь,  и  нередко  действительно  дает  и  то,  и
другое,  и  третье.  Итак,  относительно  этого  складника  не  мо¬
жет  быть  никакой  речи  о  складке  капитала  на  общее  пред¬
приятие.  Мы  имеем  еще  три-четыре  десятка  документов,  в
которых  складниками  называются  крестьяне,  живущие  не  в
одном,  а  в  разных  дворах  одной  и  той  же  деревни;  называ¬
ются  в  них  складниками  и  не  крестьяне,  например,  монасты¬
ри.  Значение  этих  документов  для  определения  того,  что  та¬
кое  складник,  неодинаково.  Некоторые  из  них  употребляют
слово  складник,  как  всем  хорошо  известное,  и  не  дают  ни
малейшего  указания  на  то,  почему  складники  называются
складниками  и  что  они  складывают.  Мы  уже  знаем,  что  кре¬
стьяне,  жители  одной  и  той  же  деревни,  могут  вести  разное
хозяйство  и  иметь  свои  отдельные  земли.  Что  же  они  скла¬
дывают?  К  счастью,  совершенно  удовлетворительный  ответ
на  этот  вопрос  дает  документ,  напечатанный  в  актах  Холмо¬
горской  епархии.  Из  этого  документа  узнаем,  что  государев
писец,  князь  Василий  Звенигородский,  написал  тяглом  в
„одну  сошку66  четыре  монастыря:  Корельский,  Архангель¬
ский,  Кирилловский  и  Соловецкий.  По  этому  письму  все  че¬
тыре  монастыря  верстались  меж  себя  во  всех  промыслах  по-
вытно,  а  в  нынешнем  году  (1592)  Соловецкий  и  Кириллов¬
ский  монастыри  на  государеву  службу,  на  Каянские  немцы,
с  этой  сошки  (соха  —  единица  обложения),  со  своих  промы¬
слов,  ратных  людей,  и  лошадей,  и  всякого  оружья  по  расчету  * 551  Временник  Имп.  О-ва  ист.  и  др.  Т.  XI.  С.41,  56.
 55

не  дали.  Эту  недоимку  доправили  с  Корельского  да  с  Архан¬
гельского  монастырей.  Вот  почему  эти  монастыри  и  пишут,
что  „им  в  складстве  с  Соловецким  и  Кирилловским  мона¬
стырем  быть  не  мочно  для  того,  что  им  от  них  обида  чинится
великая“  (№  74).  Отсюда  ясно,  что  такое  складство.  Это  не
складчина  капитала  для  общего  предприятия,  а  положение  в
одну  податную  единицу  (соху)  для  исчисления  государева
тягла.
 А  вот  и  еще  документ,  имеющий  в  этом  отношении  то¬
же  решающее  значение.  В  1641  г.  посельщик  Троицкого  мо¬
настыря,  старец  Ефрем,  да  ключник  того  же  монастыря  били
челом  земскому  судье  на  складника  своего  Михаила,  Яков¬
лева  сына  Ногаева,  в  том,  что  у  них  есть  при  деревне  Истоке
общий  с  ним  покос,  который  они  косят  с  ним  погодно;  в  ны¬
нешнем  году  их  очередь  (то  есть  монастырская)  косить,  а
Ногаев  вспахал  этот  покос  и  пшеницу  посеял.  Ногаев  на  суде
отвечал:  сенной  покос,  действительно,  Троицкого  монасты¬
ря,  но  пшеницу  он  сеял  на  своей  земле,  а  не  на  общем  поко¬
се.  Представители  монастыря  обвиняли  Ногаева  еще  в  том,
что  он  и  лен,  и  рожь  сеял  на  общей  земле,  не  поделя.  Ногаев
отвечал,  что  он  сеял  и  лен,  и  рожь  на  своих  участках,  против
которых  есть  монастырские  участки,  где  и  им  можно  сеять.
Что  это  такое?  Это  спор  владельцев  общей  деревни.  Пашен¬
ные  земли  у  них  в  разделе,  а  пожни  нет,  они  в  общем  владе¬
нии,  их  косят  погодно.  Из-за  этого  и  возник  спор.  Ответчик
назван  складником,  в  каком  смысле?  Тут  нет  никакого  обще¬
го  предприятия.  Даже  общие  луга  пашутся  не  сообща,  а  по
очереди.  Почему  же  монастырь  и  Ногаев  складники?  Они
складники  как  владельцы  „вопчей“  деревни,  они  складыва¬
ются  для  платежа  государева  тягла.  Но  как  они  сделались
владельцами  общей  деревни?  Из  документа  этого  не  видно.
Но  нет  ни  малейшего  основания  предполагать,  что  мона¬
стырь  и  Ногаев  купили  эту  деревню  на  складочный  капитал
и  потому  называются  складниками,  хотя  и  не  ведут  общего
хозяйства.  Они  складники  в  тягле  и  только.  В  этом  же  смыс¬
ле  надо  понимать  и  все  другие  документы,  в  которых  речь
идет  о  жителях  одной  деревни,  которые  называют  себя
складниками.
 56

Приведем  еще  два  документа.  В  1606  г.  крестьянин  Сте¬
пан  Тимофеев  подал  властям  явку  на  складника  своего,  Ер-
молу  Иванова,  да  на  сына  его  Бутору,  на  разбойника,  вот  в
чем.  После  Прокофьева  дня,  устюжского  чудотворца,  в  пер¬
вый  четверг,  приходили  на  него  этот  Ермола  да  сын  его,  раз¬
бойник,  с  топорами,  и  били  его  и  увечили.  Степан  Тимофеев
насилу  от  них  вырвался  и  заперся  в  клетишко  свое.  Тогда
они  стали  его  ругать  всякими  неподобными  речами  и  угро¬
жать  поклепом,  убийством,  подметом,  а  под  конец  сказали:
„Нынеча  ты,  детина,  у  нас  ушол,  а  потом  ты  у  нас  не  уйдешь,
будешь  ты  у  нас  и  без  головы,  а  в  деревне  с  нами  не  жить64.  В
чем  тут  дело?  Надо  выжить  из  деревни  неприятного  содере-
венца,  и  вот  для  этого  прибегают  к  побоям  и  угрозам.  Участ¬
ника  в  общем  предприятии  нельзя  так  удалить.  У  него  есть
гражданский  иск.  Здесь  об  общем  предприятии  и  общем  ка¬
питале  ни  слова.  Дело  идет  только  о  побоях,  тогда  как  был
достаточный  повод  указать  на  договор  товарищества.  То  же
самое  случилось  в  1652  г.  с  крестьянином  Злобинской  де¬
ревни,  Захаром  Елфимовым.  Стал  он  делить  в  копнах  сено  со
складником  своим  Иваном  Козминым,  а  тот  стал  его  бить  и
увечить  насмерть,  „выживая  его  с  повытьишка  (то  есть  с  его
участка)  своим  насильством44.  И  в  том  и  другом  случае  дело
идет  о  государевых  крестьянах,  которым  стало  тесно  на  дан¬
ных  им  землях,  и  вот  они  насмерть  бьют  друг  друга.  При
этом  они  складники,  но,  конечно,  не  в  смысле  общего  пред¬
приятия,  а  в  смысле  платежа  общей  подати  с  деревни.  Но
складники  не  только  дерутся  между  собой;  как  владельцы  в
общей  деревне,  они  нередко  весьма  мирно  пользуются  об¬
щими  лугами,  разводят  их  в  отдельное  владение,  даже  со¬
единяются  для  покупки  земель  и  т.д.  Все  это  они  делают,  как
однодеревенцы,  как  соседи,  как  близкие  по  месту  жительст¬
ва  люди1.  * 571  Рус.  ист.  б-ка.  T.  XII.  №  44.С.217;  T.  XIV.  №242.  С.570;  №357.
С.763.  И  это  не  единственные  случаи  дикой  расправы  складников  друг  с
другом.  В  т.  XIV  „Рус.  ист.  б-ки“  напечатано  не  менее  35  документов,  в
которых  встречается  слово  складник.  Из  35  документов  32  суть  явки,  то
есть  заявления  правительственным  органам  о  том,  что  такой-то  складник
завладел  землей  другого  складника,  покосил  его  луг,  перебил  его  скот,
 57

Итак,  складники  не  приятели,  не  товарищи  общего
предприятия,  а  однодеревенцы,  земли  которых  могут  нахо¬
диться  в  их  общем  владении,  например,  луга,  а  могут  быть  и
разделены.  Называются  они  складниками  потому,  что  скла¬
дываются  в  одну  обжу,  соху,  тягло,  так  как  они  однодере¬
венцы.  Они  однодеревенцы,  а  потому  и  складники,  а  не  на¬
оборот*  1.
 пограбил  его  дом,  побил  его  насмерть,  изувечил,  подал  на  него  кляузную
жалобу  и  т.д.,  с  просьбой  оградить  пострадавшего.  Ясное  дело,  что  здесь
под  складником  разумеется  не  товарищ  предприятия,  а  крестьянин-
однодеревенец.  Иначе  было  бы  совершенно  непонятно,  как  это  товарищи
общего  предприятия  только  и  делают,  что  нападают  друг  на  друга.  Приво¬
дим  для  любознательного  читателя  №№,  свидетельствующие  об  этих  ха¬
рактерных  отношениях  складников;  130,  232,  233,  235,  242,  247,  248,  250,
251,  256,  262,  266,  277,  294,  296,  304  (2),  310,  312,  323,  324,  328,  333,  348,
350,  353,  355,  357,  358,  362,  377;  Б.  31.  И  только  три  документа  встретили
мы  без  уголовщины:  А.  68  и  74  и  Б.8.
 1  Г-н  Н.Рожков  в  приложении  к  своему  труду  „Сельское  хозяйство
Московской  Руси  в  XVI  веке“  напечатал  раздельную  грамоту  складников:
 „Се  яз  и  т.д.  поделили  между  собою  землю...  на  четверо...  А  что  у  нас
лес.,  по  Еловке  в  верх...  и  то,  что  у  нас  вопче  у  всех  складников,  ...  а  лес
сечь...  где  кому  любо“...  и  т.д.  (494).
 Здесь,  может  быть,  складники  не  крестьяне,  сидящие  на  чужих  зем¬
лях,  а  своеземцы,  но  это  ничего  не  меняет.  Монастыри  своеземцы,  а  тоже
складники.  Они  делят  общее  владение.
 Г-жа  А.Ефименко  (Крест,  землевл.  на  Крайн.  Севере.  222)  говорит,
что  у  ней  „есть  один  любопытный  документ  начала  XVII  века  (1602  г.),  из
которого  видно,  что  складство  проникло  даже  в  семейный  союз,  порождая
интересный  образчик  договорной,  искусственной  семьи.  Один  крестьянин
продает  другому  половину  своей  деревни.  При  продаже  он  заключает  до¬
говор  складства  на  10  лет,  чтобы  в  течение  этих  10  лет  им  составлять  одну
семью:
 „Пить  и  есть  вместе,  и  платье  и  обувь  держать  из  вопчего  живота,  и
та  нам  своя  деревня  пахать,  сеять  и  орать  вместе  же  за  едино,  и  в  промыс¬
ла  ходить  и  посылать  из  вопчаго  живота“.
 Документ,  действительно,  любопытный,  но  очень  жаль,  что  он  не
приведен  целиком.  То,  что  приведено,  представляет  собою  договор  обще¬
го  хозяйства.  Весьма  вероятно,  что  все  крестьяне,  жившие  в  одном  дворе,
имели  общее  хозяйство.  Но  это  еще  не  значит,  что  они  составляли  одну
семью:  жена  и  дети,  надо  думать,  у  каждого  были  свои.  Что  они  образуют
одну  семью,  этого  в  документе  не  сказано,  это  домысел  г-жи  Ефименко.
Семья  —  это  союз  мужа  и  жены,  родителей  и  детей,  а  не  то,  что  пьют  и
едят  вместе  и  вместе  на  охоту  ходят.  У  автора,  кажется,  на  этот  счет  есть
некоторые  недоразумения.  Также  ничего  не  говорится  в  документе  о
 58

Возвращаемся  на  прежнее.
 Братья,  конечно,  те  же  приятели  и  товарищи,  если  они
вместе  снимают  деревню.  А  сыновья?  На  этот  вопрос  отве¬
чать  труднее.  Надо  думать,  что  патриархальность  нашего
древнего  быта  и  соединенное  с  нею  безусловное  подчинение
детей  родителям  не  шли  у  нас  так  далеко,  как  некоторые  лю¬
бят  это  утверждать.  Отеческая  власть,  по  всей  вероятности,
имела  свои  пределы.  Мы  не  скажем,  что  она  ограничивалась
по  общему  правилу,  но  скажем,  что  она  могла  ограничивать¬
ся  возрастом  и  самостоятельным  характером  сыновей.  Ма¬
лолетние  —  до  возраста,  а  слабые  духом  и  нерешительные  и
до  смерти  отца  оставались  под  его  властью  и  беспрекослов¬
но  исполняли  его  приказания;  люди  же  решительные  могли
оставить  отца  и  завести  свое  самостоятельное  хозяйство.  Эта
возможность  потерять  деятельного  члена  семьи  должна  была
сдерживать  родителей.  А  с  другой  стороны,  и  сами  отцы
могли  находить  целесообразным  снизойти  с  высоты  отече¬
ской  власти  и  стать  на  равную  ногу  с  сыновьями,  заявивши¬
ми  энергию,  предприимчивость  и  хорошие  хозяйственные
способности.  Вот  при  каких  условиях  сыновья,  с  согласия,
конечно,  отца,  принимали  участие  в  его  сделках,  как  его  то¬
варищи.  Близкие  родственные  связи,  конечно,  могли  моди¬
фицировать  до  некоторой  степени  эти  товарищеские  отно¬
шения,  тем  не  менее  отец  и  сын  принимали  на  себя  обяза¬
тельства  за  общею  ответственностью;  по  отношению  к
третьим  лицам  они  являлись  товарищами  в  настоящем
смысле  этого  слова.
 В  заключение  надо  указать  на  то,  что  и  женщины  не  бы¬
ли  в  древности  лишены  права  стоять  во  главе  дворов  и
управлять  хозяйством.  Писцовые  книги  не  раз  упоминают  во
дворах  вдов:  „двор  вдова  Марья,  двор  Анна44,  может  быть,
тоже  вдова.  А  в  деревне  одного  своеземца  находим  „двор
Федковой  жены  Грихнова,  Устинки44.  Как  она,  при  живом
муже,  стала  хозяйкой,  не  знаем;  а  может  быть,  она  тоже  вдо-
 складстве,  это  опять  домысел  автора.  Документ  в  том  виде,  как  приведен,
к  складству  вовсе  не  относится.  Ввиду  несоответствия  заключений  автора
с  приводимым  им  местом  документа  мы  и  сожалеем,  что  документ  напе¬
чатан  не  целиком.
 59

ва.  Этот  порядок  вещей  держится  и  в  XVI  веке.  В  волости
Захожье  Тверского  уезда  была  черная  деревня  Новая  Рос-
пашь.  Она  вся  состояла  из  одного  двора,  и  двор  этот  принад¬
лежал  вдове.  В  дворцовой  деревне  Бортниково-Теряево  было
два  двора,  и  один  из  них  принадлежал  вдове,  которой  была
дана  льгота  на  несколько  лет  от  государевых  податей1.
 Таков  личный  состав  наших  старинных  хозяйственных
дворов.  В  большинстве  случаев  мы  имеем  дело  с  одним  се¬
мейством,  во  главе  которого  стоит  отец;  иногда  это  две,  мно¬
го  три  семьи  родных  братьев,  иногда  это  семьи  отца  и  его
сыновей.  Два  последних  случая  представляют  семейную  об¬
щину,  но  весьма  различную  по  числу  членов  и  по  организа¬
ции  от  южнославянской  задруги,  как  она  представляется  по
материалам,  собранным  г-ном  Богишичем.  Большого  числа
членов  мы  не  можем  допустить  в  этих  общинах  потому,  что
все  дело  ограничивается  соединением  двух,  много  трех  се¬
мей.  Да  и  это  случаи  довольно  редкие.  У  нас  преобладало
стремление  к  дележам.  Имеем  многочисленные  указания,
что  из  двух-трех  братьев,  оставшихся  по  смерти  отца,  каж¬
дый  заводит  себе  особый  двор,  то  есть  по  смерти  отца  не  об¬
разуется  никакой  семейной  общины,  а  происходит  дележ.
Надо  сказать  даже  более.  Сыновья  еще  при  жизни  отцов  вы¬
делялись  из  семьи  и  устраивали  свое  самостоятельное  хозяй¬
ство  в  особых  дворах.  Зятья  тоже  нередко  живут  в  особых
дворах.  Таким  образом,  натуральная  семья  легко  распада¬
лась,  так  были  мы  далеки  от  сложных  семей  южных  славян.
Этими  дележами,  может  быть,  и  надо  объяснять  то,  что  в
крестьянских  семьях  у  нас  не  удерживались  родовые  назва¬
ния,  а  только  отеческие.  На  ту  же  немногочисленность  семей
указывает  и  весьма  распространенный  обычай  товарищества
двух  посторонних  людей  для  найма  деревни.  В  этом  чувст¬
вуется  потребность  соединения  сил  для  хозяйства,  но  родст¬
венные  силы  идут  врознь;  в  восполнение  этого  недостатка  * 601  Новгор.  писц.  кн.  III.  7.  582;  Писц.  кн.  XVI  века,  под  ред.  Калачова.
II.  49,  291.  В  недавно  вышедших  текстах  Белозерских  книг  и  выписей,  под
ред.  С.А.Шумакова,  в  сотной  с  писцовых  книг  1543—1544  гг.  в  числе  де¬
ревень  А.И.Нащокина  находим  деревню  Дряблово  всего  с  одним  двором,
принадлежащим  Ульянке  Суворовской.  Опять  не  вдова.
 60

люди  соединяются  не  с  родными,  а  с  посторонними,  с  „при-
ятелями“.  Давно  замечаемое  стремление  крестьянских  семей
к  разделам  не  есть  явление  нового  времени.  Весьма  возмож¬
но,  что  в  период  господства  крепостного  права  оно  сдержи¬
валось  волею  помещиков,  а  с  освобождением  стремление
каждого  к  самостоятельности  направилось  по  своему  естест¬
венному  руслу,  по  пословице:  щей  горшок  да  сам  большой1.
 Устройство  наших  семейных  общин  тоже  мало  похоже
на  южнославянские  задруги.  Там  один  большак,  который
всем  и  распоряжается;  у  нас  договор  о  найме  земли  заключа¬
ется  не  только  от  имени  двух-трех  братьев,  но  даже  сыновей
и  отца.  Младшие  братья  и  даже  сыновья  тоже  хозяева.  Наша
семейная  община  —  многоначальная,  югославянская  —  еди¬
ноначальная.
 Говоря  о  деревне  и  дворе,  мы  постоянно  имели  в  виду
деревню  и  двор  вообще,  но  приводили  памятники,  в  боль¬
шинстве  случаев  касавшиеся  крестьян,  сидевших  на  чужих
землях.  В  дополнение  приведем  несколько  свидетельств,  ка¬
сающихся  своеземцев.
 У  них  также  деревня  состоит  из  двора,  дворища,  земель
и  угодий.  В  купчей  1517  г.  читаем:
 „Се  аз  Анфал,  Никитин  сын,  купил  еси  у  Максима  у  Ан¬
дреева,  у  Попова  у  Смышляева,  деревенку,  что  его  владение,
орамыя  земли  и  пожни  и  притеребы,  и  в  морьских  пожнях
участок,  и  поездная  ловля,  и  путики,  и  ловища,  и  неводная
ловля,  и  со  всеми  угодьи,  и  двор  и  дворище,  что  из  старины
тянет  к  той  деревне,  где  што  пришло64.
 Эти  деревни  тоже  составляют  целое  хозяйство;  в  ре¬
зультате  деления  получаются  части  деревни.
 „Се  купил  Лука,  Евсеев  сын  Прощолыкин,  у  Панфила,  у
Нефедьева  сына,  землю  на  Лодме,  Панфилов  участок  весь,  в
 Проф.  Лучицкий  утверждает,  что  в  некоторых  местах  Малороссии
в  половине  XVIII  века  большие  семьи  хотя  и  не  давали  главного  тона
жизни,  но  и  не  представляли  исключения.  „Нередки  дворы,  в  которых  мы
насчитываем  по  3,  4,  5,  6,  7  и  более  семей,  состоявших  не  только  из  род¬
ных  братьев,  но  и  братьев  двоюродных,  братаничей,  дядей,  теток,  племян¬
ников,  зятьев,  деверей44  и  т.д.  (Сев.  вести.  1889.  №  1.  С.77).  По  нашим  па¬
мятникам  этого  не  видно.
 61

Часовенской  деревне,  Нефедьевской  пятой  участок  весь:  и  в
дворе,  и  в  дворище,  и  в  орамых  землях,  и  в  пожнях,  и  в  по¬
скотине,  и  в  перевесищах,  и  в  притеребах,  и  в  путиках,  и  во
всяких  угодьях  —  пятой  участок441.
 В  пределах  таких  владельческих  деревень  и  возникали,
конечно,  крестьянские  деревни.  Если  владельческая  деревня
значительная,  и  в  ней  появлялось  много  крестьянских  дере¬
вень,  она  получала  название  волостки  и  даже  волости.  Кре¬
стьянская  деревня  и  двор  в  миниатюре  представляет  вла¬
дельческую  деревню  и  двор.  Владельческий  двор  именуется
большим,  боярским,  крестьянский  —  просто  двор.
 Но  между  господской  и  крестьянской  деревней  есть  и
разница,  кроме  размеров.  В  крестьянское  хозяйство  не  вхо¬
дят  угодья.  Крестьянам  сдается  только  пашенное  хозяйство  с
тем,  что  к  нему  принадлежит:  луга  и  выгоны.  Рыбные  ловли,
бортные  урожаи,  путики  и  другие  угодья  состоят  при  гос¬
подской  деревне.  Они  тоже  могут  быть  сданы  в  аренду,  но
это  особая  статья.
 Есть  отступные  крестьянские  грамоты,  в  которых  кре¬
стьяне  продают  не  только  земли,  но  рыбные  ловли  и  другие
угодья.  Эти  акты  совершают  крестьяне  великого  князя,  си¬
дящие  на  его  землях.  А  мы  уже  знаем,  что  такие  крестьяне
получили  и  угодья  бывших  владельцев.
 Мы  только  что  привели  случай  продажи  владельцем
принадлежавшей  ему  пятой  части  деревни.  В  новгородских
писцовых  книгах  описывается  множество  деревень,  части
которых  принадлежат  разным  владельцам.  Эти  деревни  на¬
зываются  „вопчими44.  Число  таких  общих  владельцев  в  од¬
ной  деревне  весьма  различно;  мы  встречали  и  3,  и  4,  и  более,
до  9.  В  одной  деревне,  в  Заверяжье,  за  своеземцем  состоял
шестнадцатый  жеребий  деревни.  Но  это  не  значит,  что  всех
владельцев  было  именно  16  человек.  Один  мог  иметь  7i6,
другой  4/i6  и  пр.  То  же  при  3,  4  и  т.д.  владельцах.  Владельца¬
ми  общих  деревень  являются  всевозможные  лица:  владыка,
бояре,  большие  и  маленькие,  крестьяне-своеземцы,  попы,
монастыри,  церкви  и  пр.  С  момента  конфискации  таким  со-  * 621  Рус.  ист.  б-ка.  XIV.  №  5.  1517;  №  9.  1523.
 62

владельцем  является  и  сам  Великий  князь  Московский.  У
него  общие  деревни  со  своеземцами,  владыкой,  монастыря¬
ми  и  пр.
 Возникает  вопрос:  эти  общие  владельцы  владели  дерев¬
ней  сообща  и  имели  некоторый  вид  общего  хозяйства,  или
земли  деревни  между  ними  были  разделены?  В  большинстве
случаев,  надо  думать,  каждый  из  них  вел  свое  особое  хозяй¬
ство,  и  земли  были  между  ними  разделены.  Заключаем  это
на  том  основании,  что  в  новгородских  писцовых  книгах,  при
описи  „вопчих“  деревень,  обыкновенно,  указываются  дворы,
принадлежавшие  отдельным  владельцам,  дворы,  находив¬
шиеся  на  их  жеребьях.  В  этих  случаях,  значит,  каждый  имел
в  общей  деревне  свой  особый  участок,  который  и  сдавал  от
себя  крестьянам.  Это,  конечно,  не  исключало  возможности
бытия  каких-либо  общих  угодий,  которые  не  были  разделе¬
ны,  а  состояли  во  владении  погодно  или  распределялись  как-
нибудь  иначе.
 Рядом  с  такими  указаниями  на  раздельное  хозяйство
общих  владельцев,  но  реже,  есть  указания  и  на  то,  что  они
владеют  своим  участком  сообща.  Субъектами  такого  нераз¬
дельного  владения,  обыкновенно,  являются  братья.  Не  ви¬
дим  препятствия  допустить  такое  же  нераздельное  владение
и  между  посторонними  лицами.  Оно  могло  возникнуть  в  том
случае,  если  брат-совладелец  продавал  свою  долю  до  деле¬
жа.
 В  новгородских  писцовых  книгах  для  обозначения  тако¬
го  владения  существует  только  один  термин  —  „вопчее“,  это
„вопчие“  деревни.
 В  других  памятниках  мы  встречаемся  с  термином  сябры
(шабьры)  и  думаем,  что  он  именно  обозначает  таких  общих
владельцев1.
 Братья  Чевакины,  Иван  и  Василий,  купили  у  братьев
Сасиных  тоню  „половину  половины44,  то  есть  половину  их
жеребья,  четверть  тони.  Продавцы  в  купчей  названы  сябра-
ми.  Другая  половина  тони  принадлежит  каким-то  Ивановым
 1  Слово  сябр  и  теперь  значит:  соучастник,  товарищ,  пайщик,  одно-
сум  (Даль).
 63

детям.  Родственники  они  Сасиным  или  нет,  это  неизвестно;
также  неизвестно,  родственник  им  Иван  Чевакин  или  нет.
Мы  имеем  здесь  дело  с  угодьем,  тоней,  которая  составляет
собственность  разных  лиц  и  состоит  в  общем  их  владении.
Сасиным  и  Ивановым  принадлежит  по  полтони.  Ивановых
трое,  Сасиных  еще  больше.  Тоня,  конечно,  не  разделена,  все
Сасины  и  Ивановы  владеют  сообща  и  делят  результат  улова.
Лов  у  них  может  быть  общий,  а  может  быть  и  по  годам.  Са¬
сины  продают  половину  своей  половины.  С  этого  момента
прибавляется  третья  линия  совладельцев  —  Ивана  Чевакина
и  брата  его  Василия.  Собственники  распоряжаются  своими
долями  по  собственному  усмотрению;  согласия  на  продажу
со  стороны  других  совладельцев  не  требуется  (АЮ.  №  71.  V.
XIV—XV  вв.).
 Этот  документ  дает  прекрасную  иллюстрацию  к  тому,
что  выше  было  сказано  о  „вопчих66  деревнях.
 Имеем  и  другой  подобный  документ,  но  в  нем  речь  идет
не  о  частной  собственности,  а  „о  великаго  князя  варнице'6.
Кто  владеет  этою  варницею,  из  документа  не  видно.  Там
приведены  имена  владельцев,  но  не  сказано,  кто  они,  кресть¬
яне,  во  владении  которых  осталась  варница  после  конфиска¬
ции,  или  новые  владельцы  из  своеземцев,  которым  крестьяне
успели  уже  продать  свои  участки.  Ясно  только,  что  владель¬
цы  тянут  государево  тягло,  и  что  это  тягло  так  тяжело,  что
они,  не  будучи  в  состоянии  его  тянуть,  продают  свои  доли.
Такими  владельцами  могут  быть  и  крестьяне,  за  которыми
остались  конфискованные  варницы,  и  позднейшие  покупщи¬
ки;  но  это  для  нас  безразлично.  Для  характеристики  „вопче-
го“  владения  важно  то,  что  продавцы  владеют  двенадцатою
частью  варницы  и  эту  свою  часть  продают.  А  в  конце  от¬
ступной  говорят:
 „А  в  сябрех  та  варница  с  Григорьевыми  Кологривова,  да
с  Туваем  и  с  Орлом,  Ивановыми  детми  Дорофеева,  и  с  ины¬
ми  сябры“.
 Что  такое  „а  в  сябрех  та  варница66?  Полагаем  —  это  оз¬
начает  „в  совладении66  и  ничего  больше.  Одну  двенадцатую
продают  семь  человек;  все  они  происходят  от  Ивана  Сухова,
из  них  двое  его  сыновья  и  пять  внуков.  Эти  семь  человек
 64

владеют  сообща  одной  двенадцатой  долей  варницы;  одинна¬
дцать  двенадцатых  состоят  в  таком  же  владении  других  лиц.
Этих  лиц  так  много,  что  они  все  даже  и  не  перечислены.  Пе¬
речислены,  по  всей  вероятности,  крупнейшие  участники.
Покупщиком  у  Суховых  является  один  из  Кологривовых,
Семен,  которые  состоят  уже  сябрами.  Не  перечисленные,  по
всей  вероятности,  владеют  очень  небольшими  долями.
 Из  приведенного  документа  видно,  что  сябры  владеют
неравными  участками.  Семен  Кологривов  купил  себе  одну
двенадцатую  часть,  которая  до  того  была  во  владении  семи
сябров.  Но  доля  Семена  этим  не  исчерпывается.  Он  состоял
уже  сябром  в  доле  со  своими  братьями.  У  него  более  одной
двенадцатой.  Это  доли  идеальные,  как  и  в  предшествующем
случае.  Продаются  они  по  усмотрению  дольщика;  согласия
других  сябров  не  нужно  (АЮ.  №  135.  1550).
 Соляные  варницы  —  угодья  поземельных  владений.  Это
принадлежность  деревень.  Разбор  приведенного  акта  также
дает  результаты  совершенно  согласные  с  тем,  что  сказано  о
деревнях  выше.
 Приведем  и  еще  один  документ.  В  1483  г.  в  Пскове  пе¬
ред  князем,  посадниками  и  соцкими  происходил  суд.  Истец,
игумен  Снетогорской  обители,  так  говорил  на  суде:
 „Господин  князь,  и  посадники,  и  соцкие!  Тому,  госпо¬
дине,  Юрью  соцкому,  старосте  Егорьевскому,  и  Ортему,  и
Ильи,  и  всем  их  сябром:  игумену  Лаврентию  кузмодемьян-
скому  и  всем  старцом  кузмодемьянским,  пять  частей  в  Пере¬
рве  реке,  а  нам,  господине,  шестая  часть  в  Перерве  реке,
проезду  деля.  И  ныне,  господине,  Юрьи,  и  Ортем,  и  Илья,  и
все  сябры  их:  игумен  Лаврентий  и  старцы  кузмодемьян-
ские,  нас  шестой  части  в  Перерве  реке  лишают,  проезду  нам
не  дают.  А  у  нас,  господине,  в  той  Перерве  реке  на  шестую
часть  грамота  купчая46.
 Суд  присудил  истцу,  чего  он  искал,  одну  шестую  в  Пе-
рерве-реке,  а  чтобы  впредь  не  было  спора,  велел  выделить
ему  на  проезд  шестую  часть  реки  (АЮ.  №  2).  Здесь  сябрами
являются  два  монастыря  и  крестьяне.  У  всех  у  них  идеаль¬
ные  части.  Эта  Перерва-река,  надо  полагать,  —  есть  угодье
той  деревни,  в  которой  они  „вопчие66  владельцы.  Они  владе¬
 65

ют  рекою  без  раздела.  В  результате  суда  получается  раздел.
Снетогорскому  монастырю  выделяют  в  натуре  его  шестую
часть;  а  остальные  сябры  продолжают  владеть  рекою  сооб¬
ща.
 В  этом  же  смысле  общего  владельца  слово  сябр  упот¬
ребляется  и  в  памятниках  XVII  века.  Берем  у  профессора
И.Н.Миклашевского  две  архивных  выписки,  извлеченные  из
одного  и  того  же  документа.
 „А  пашня  Ивану  Скобельникову  пахать  с  своими  сябра-
ми,  с  Парфеном  Чернышевым  да  с  Алексеем  Коневым,  через
десятину“.  —  „А  пашня  ему,  Василью,  пахать  и  сено  косить,
и  в  леса  въезжать,  и  всякими  угодьи  владеть  со  старыми  по¬
мещиками,  своими  сябрами  (два  имени),  вопче  по  своим
дачам‘а.
 Профессор  И.Н.  Миклашевский  в  своем  труде  дает  кар¬
тину  иных  поземельных  явлений,  а  не  тех,  которыми  мы  за¬
нимаемся.  Он  исследует  поместное  хозяйство  на  отведенных
от  казны  землях.  Но  это  все  равно;  нас  занимают  теперь  не
особенности  поместного  владения,  а  значение  слова  сябр;
слово  же  сябр  и  в  XVII  веке  означает  то  же,  что  и  раньше.
Это  совладелец,  у  него  „вопчее“  владение  и  ничего  больше.
Осуществляться  это  общее  владение  могло  очень  различно.
В  древнее  время,  о  котором  мы  говорим,  у  своеземцев  оно
осуществлялось  согласно  воле  совладельцев;  в  XVII  веке,  на
поместных  землях,  порядок  совладения  предписывался  пра¬
вительством.  Ивану  Скобельницыну  с  его  сябрами  предпи¬
сано  было  пахать  „через  десятину  “.  Г-н  Миклашевский  объ¬
ясняет,  как  это  делалось,  но  для  нас  это  не  имеет  значения,  и
мы  не  воспроизводим  его  объяснения1  2.
 Термин  сябр  встречается  и  в  старых  законодательных
памятниках  —  в  Псковской  и  в  Новгородской  судных  грамо-
 1 	К  истории  хозяйственного  быта  Московского  государства.  4.1.  За¬
селение  и  сельское  хозяйство  южной  окраины  XVII  века.  1894.  199  и  след.
 2 	В  том  же  смысле  слово  это  употреблялось  и  на  юге  России.  У  проф.
Лучицкого  в  статье  о  сябрах  читаем:  „В  Малороссии  XVII  века  под  словом
сябр  разумели  простого  пайщика,  члена,  участника  в  общем  владении44
(Сев.  вести.  1889.1.  С.75).
 66

тах.  Содержание  двух  статей  Псковской  судной  грамоты
чисто  процессуальное.
 Слово  сябр  употребляется  в  них  как  общеизвестное.  В
дополнение  к  тому,  что  мы  знаем  уже  о  сябрах,  эти  статьи
дают  очень  немного.  Статья  92  говорит  об  исках  „сябренаго
серебра46  и  предоставляет  ответчику  право  первому  целовать
крест  (очистительная  присяга).  Сябреное  серебро,  по  всей
вероятности,  есть  общий  капитал,  составленный  нескольки¬
ми  лицами  для  какого-либо  общего  предприятия.  Но  статья
исключает  купецкие  и  гостебные  дела.  Что  же  остается?  Ес¬
ли  исключить  торговые  дела,  то  останутся  такие  общие
предприятия,  как  покупки  недвижимостей.  В  приведенном
выше  случае  два  брата  Чевакины  сообща  купили  четверть
тони.  Употребленный  ими  на  покупку  капитал  и  будет,  по
всей  вероятности,  „сябреное  серебро441.
 Другая  статья  (106)  той  же  грамоты  опять  говорит  о
сябрах  как  общих  владельцах.  Из  нее  можно  сделать  только
один  вывод.  Она  относит  к  сябрам  и  владельцев  разделен¬
ных  уже  участков.  Надо  думать,  что  в  ней  речь  идет  о  вла¬
дельцах  „вопчих44  деревень,  которых  в  Новгороде,  а  вероят¬
но,  и  в  Пскове,  было  великое  множество.  Вначале  у  них  мог¬
ли  быть  и  земли  общие,  по  наследству,  по  купчим  и  пр.,  а
потом  они  разделились,  и  у  каждого  свои  дворы  и  свои  зем¬
ли.  Они  тоже  сябры1  2.
 1 	Иначе  объясняет  этот  термин  проф.  Энгельман.  Он  видит  в  нем
„долю  из  общей  прибыли,  приходящуюся  на  каждого  из  сябров  в  отдель-
ности“.  Для  такого  ограничительного  толкования  нет  основания:  здесь
может  идти  речь  и  о  капитале,  и  о  прибылях  (Гражд.  законы  Псков,  суд.
гр.  144).
 2 	Статья  106  представляет  для  понимания  едва  ли  преодолимые
трудности.  Несмотря  на  это,  некоторые  ее  выражения,  очень  малопонят¬
ные,  служат  иногда  основанием  для  выводов.  Ввиду  спорности  возбуж¬
даемых  статьей  вопросов  считаем  нелишним  привести  ее.  Статья  говорит:
 „А  кто  с  ким  ростяжутся  о  земли  или  о  борти,  да  положат  грамоты
старыя  и  купленую  свою  грамоту.  И  его  грамоты  зайдут  многых  бо  сябров
земли  и  борти.  И  сябры  все  станут  на  суду  в  одном  месте,  отвечаючи  ктож
за  свою  землю  или  за  борть,  да  и  грамоты  пред  господою  покладут,  да  и
межников  возмут.  И  той  отведут  оу  стариков  по  своей  купной  грамоте
свою  часть.  Ино  ему  правда  дати  на  своей  части,  а  целованию  быти  одно¬
му,  а  поцелует  во  всех  сябров.  Ино  ему  судница  дать  на  часть,  на  которой
 67

поцелует44.
 Профессор  Энгельман  в  своем  юношеском  труде,  обладающем
большими  достоинствами,  высказывает  мнение,  что  статья  предполагает
одного  истца  и  нескольких  ответчиков,  а  потому  исправляет  текст  и  пред¬
лагает  читать  „положит44  вместо  „положат44,  то  есть  положит  истец.  Дума¬
ем,  что  составителям  грамоты  не  было  никакой  надобности  предполагать
то  или  другое  число  тяжущихся.  Сколько  бы  их  ни  было,  это  ничего  не
меняет.  Но  исследователю  грамоты  это  предположение  понадобилось  для
того,  чтобы  объяснить,  кто  же  те  сябры,  о  которых  говорится  ниже,  кото¬
рые  тоже  кладут  грамоты.  В  этих  сябрах  он  видит  ответчиков.  Эти  сябры
„станут  на  суду  в  одном  месте  отвечаючи44.  Отвечают  —  значит  ответчи¬
ки.  „Но  они,  —  говорит  г-н  Энгельман,  —  отвечают  все  вместе,  а  не  каж¬
дый  в  отдельности  за  себя44  (129).  Место  очень  трудное.  Согласимся  на
минуту  с  автором,  что  истец  один,  а  ищет  он  с  нескольких  сябров,  совла¬
дельцев.  Совладельцами  могут  быть  случайные  лица,  например,  сонаслед¬
ники;  или  несколько  сонаследников  и  один  покупщик,  купивший  долю
одного  или  нескольких  сонаследников.  Что  значит,  что  они  „отвечают  все
вместе44?  Это  совершенно  непонятно.  Может  быть,  автор  хотел  сказать:
один  отвечает  за  всех?  Это  тоже  невозможно,  ибо  они  случайные  совла¬
дельцы,  и  один  может  найти  для  себя  выгодным  продать  остальных.  Об¬
щего  ответа  не  допускает  и  текст.  В  грамоте  написано:  „отвечаючи  ктож
за  свою  землю  или  за  борть44.  У  каждого  сябра,  значит,  своя  земля,  а  не
общая,  за  нее  он  и  отвечает.  На  этом  основании  мы  и  делаем  вывод,  при¬
веденный  в  тексте.  В  конце  встречаем  не  менее  трудное  место:  „а  целова-
нью  быть  одному,  а  поцелует  во  всех  сябров44.  Автор  дает  такое  объясне¬
ние:  „Так  как  ответчики  отвечают  все  вместе,  то  и  истец  присягает  только
один  раз  против  всех;  его  присяга  опровергает  всех  сябров  вместе44.  По
этому  толкованию  выходит:  поцеловать  за  всех  это  то  же,  что  поцеловать
против  всех.  Это  едва  ли.  Псковская  судная  грамота  дошла  до  нас  в  одном
списке,  да  и  тот  пропал.  Мы  имеем  только  копию,  изданную  с  этого  спи¬
ска.  И  список  мог  заключать  в  себе  описки,  и  копия  могла  их  еще  увели¬
чить.  Положение  толкователя  при  этих  условиях  очень  трудное.  Хорошо
еще,  что  он  не  отказался  ответить  на  предложенную  задачу.
 Несколько  иначе  выходит  из  затруднения  проф.  Владимирский-
Буданов.  Он  полагает,  что  ответчиком  является  товарищество,  что  статья
предоставляет  первую  присягу  истцу;  что  в  случае  его  отказа  от  присяги
право  присяги  переходит  к  ответчику,  а  так  как  ответчик  —  товарищество,
то  один  присягает  за  всех.  Это  толкование  тоже  трудно  принять.  Что  от¬
ветчиком  является  товарищество,  это  ниоткуда  не  следует.  Предположе¬
ние  это  понадобилось  только  для  объяснения  целования  одного  за  всех.
Что  первый  целует  истец,  это  несогласно  с  правилом  статьи  92.
 Нам  в  статье  понятно  не  все.  Вот  что  нам  ясно.  Она  не  определяет  ни
числа  истцов,  ни  числа  ответчиков:  искать  и  отвечать  могут  и  один,  и
много.  Тяжущиеся  кладут  грамоты  в  доказательство  своих  прав.  При  рас¬
смотрении  этих  грамот  на  суде  выяснилось,  что  спорные  земли  зашли  за
 68

Упоминает  сябров  и  Новгородская  судная  грамота,  но
чрезвычайно  коротко.  Случай,  по  которому  они  упоминают¬
ся,  совершенно  тот  же,  что  и  в  статье  106  Псковской  грамо¬
ты.  Возник  поземельный  спор,  и  во  время  суда  оказалась  не¬
обходимость  вызвать  „шабьров“;  статья  определяет  время
приостановки  суда  для  их  вызова.  Вот  и  все.  Вызов  сябров,
конечно,  обусловливается  тем  же,  чем  и  в  Псковской  грамо¬
те:  межи  тяжущихся  зашли  за  межи  других  владельцев  об¬
щей  деревни.
 Заключаем:  сябрами  называются  не  только  владельцы
общих  земельных  участков  и  угодий,  но  и  все  владельцы
„вопчих“  деревень,  хотя  бы  они  разделили  свои  общие  уча¬
стки.  В  этом  надо  видеть  новое  свидетельство  о  том,  что  по¬
нятие  деревни,  как  одного  целого,  продолжает  жить.
 Таков  первоначальный  характер  деревни.  С  течением
времени  она  перестала  представлять  одно  целое  пашенное
хозяйство  и  перешла  в  совокупность  дворов,  из  которых  ка¬
ждый  мог  иметь  свое  особое  хозяйство.  Так  возникли  те  не¬
большие  деревни  в  несколько  дворов,  которые  мы  наблюда¬
ем  в  новгородских  писцовых  книгах  и  в  московских  XVI  ве¬
ка.  Они  сохраняют  еще  некоторые  черты  своего  исконного
единства.  С  конца  XVI  века  начинается  образование  боль¬
ших  деревень,  которые  не  имеют  уже  ничего  общего  с  пер¬
 земли  других  совладельцев.  Для  разъяснения  вопроса  оказалось  нужным
спросить  этих  совладельцев.  Это  и  суть  те  сябры,  о  которых  речь  идет  в
средине  статьи.  Они  не  стороны,  а  свидетели.  Статья  не  определяет,  в
каком  порядке  целуют  крест;  это  уже  определено  в  ст.92:  первый  целует
ответчик,  а  если  не  хочет,  то  передает  свое  право  истцу.  Статья  говорит
только,  что  целует  один,  а  не  многие.  Что  бы  это  значило?  Кто  эти  многие,
которые  не  должны  целовать?  К  делу  привлечены  многие  совладельцы.
Может  быть,  на  суде  возникал  вопрос  и  о  их  присяге?  Так  как  они  в  деле
не  участвуют  и  из  его  решения  не  могут  ни  проиграть,  ни  выиграть,  то  им
нет  надобности  присягать  в  качестве  участников.  Статья,  может  быть,  вот
этот  случай  и  разумеет  и  говорит:  „целует  один  во  всех  сябров44,  то  есть  из
всех  один.  Кто  же?  Один  из  тяжущихся,  ответчик  или  истец,  кому  придет¬
ся  по  суду;  ему  и  выдается  судница  на  ту  часть,  на  которой  он  поцелует.
—  Выражение  „встать  в  одном  месте44  нам  совершенно  непонятно.  „Отве-
чаючи44  не  непременно  указывает  на  ответчика.  На  суде  отвечает  всякий,
кого  судья  спрашивает.  Он  спрашивает  и  свидетелей,  и  они  отвечают.
 69

воначальной  деревней-двором.  Можно  думать,  что  эта  по¬
следняя  перемена  стоит  в  связи  с  прикреплением  крестьян  и
с  развитием  господского  хозяйства  в  форме  барщины.  Гос¬
подское  хозяйство  было  и  в  Новгороде  в  XV  веке,  было,  ко¬
нечно,  и  раньше;  но,  сколько  можно  судить  по  писцовым
книгам,  оно  не  достигало  больших  размеров.  С  прикрепле¬
нием  крестьян  оно  развивается;  это  барщинное  крепостное
хозяйство  должно  было  разложить  и  последние  остатки  ис¬
конного  двора-деревни.
 Переходим  к  вопросу  о  том,  что  такое  село.  Древнее  се¬
ло  тоже  не  похоже  на  наше.  Мы  привыкли  с  понятием  о  селе
соединять  представление  о  поселении,  в  котором  находится
церковь.  Нет  церкви  —  это  деревня,  а  не  село.  В  новгород¬
ских  писцовых  книгах  встречается  масса  сел  и  селец,  в  кото¬
рых  нет  церкви.  Заключаем  это  из  того,  что  она  не  описыва¬
ется;  если  бы  была  церковь,  она  непременно  была  бы  указа¬
на,  а  причт  переписан.
 В  1546  г.  московское  правительство  осведомилось,  что
жители  Верхнего  Слободского  города  „садились  на  лесу
после  больших  писцов“.  Согласно  их  просьбе  великий  князь
разрешил  им:  „лес  сечь,  дворы  ставить,  пашню  пахать,  лю¬
дей  призывать^.  Кто  садится,  тот  сел,  отсюда  село,  поселе¬
ние.  Но  и  деревня  поселение.  Совершенно  верно;  поэтому
село  употребляется  в  том  же  смысле,  как  и  деревня.  В  одной
купчей  читаем:
 „Се  купи  Василей  Филимонович...  село  земли,  двор  и
дворище,  орамыя  земли,  и  с  притеребы,  и  пожни,  и  путики
того  села,  и  перевесица,  и  полешии  лесы,  и  бобровыя  лови-
ща,  и  в  тони  участок,  со  всеми  угодьи“.
 Здесь  слово  „село“  занимает  то  место,  какое  в  других
купчих  принадлежит  слову  „деревня“.  Удельный  князь  Иван
Андреевич  дал  Ферапонтову  монастырю  деревню  Крохин-
скую,  а  его  брат,  князь  Михаил  Андреевич,  в  своих  жало¬
ванных  грамотах  называет  этот  дар  то  деревней,  то  селом.
Если  село  та  же  деревня,  то  села,  как  и  деревня,  делятся  на
половины  и  на  жеребьи.  В  спорном  деле  1532  г.  одна  и  та  же
земля  называется  то  полдеревней,  то  полселом.  В  писцовых
книгах  Коломенского  уезда  находим  „жеребьи“  сел,  как  и  в
 70

новгородских.  Села  также  состоят  из  дворов,  как  и  деревни1.
 Несмотря  на  полное  соответствие  слов  село  и  деревня,  в
новгородских  писцовых  книгах  они  употребляются  с  неко¬
торым  различием.  Термин  село  употребляется  очень  редко.
На  100  столбцов  не  придется  и  7  сел,  тогда  как  деревня
встречается  чуть  не  в  каждой  строке.  Село  упоминается  ред¬
ко,  но  почти  всегда  на  первом  месте,  а  за  ним  идет  перечис¬
ление  деревень.  Упоминание  села  среди  деревень  —  встре¬
чается  редко.  В  т.1  новгородских  писцовых  книг  мы  насчи¬
тали  54  села.  При  этом  оказалось,  что  в  52  селах  имелись
боярские  дворы  старых  владельцев,  в  которых  теперь  живут
новые  помещики;  если  же  не  жили  старые,  более  редкий
случай,  то  живут  новые.  Второй  том  мы  просмотрели  до
стб.  201,  и  результат  оказался  тот  же:  на  стб.201  —  оказалось
11  сел,  и  в  каждом  из  них  живет  владелец  или  его  ключник.
Полагаем,  что  на  основании  этих  данных  можно  сказать,  что
селом  называлось  поселение,  в  котором  жил  сам  владелец
или  его  представитель.  Этим  объясняется,  почему  для  нас
понятие  села  сливается  с  представлением  о  церкви.  Теперь
нет  села  без  церкви,  а  в  старину  не  было  села  без  владельца,
но  владельцы  там  и  строили  церкви,  где  сами  жили.  Этим  же
объясняется  и  выражение  тех  же  писцовых  книг  „деревни  к
селу“.  Деревни  тянут  к  селу  в  смысле  управления:  они
управляются  владельцем  из  села  и  в  село  приносят  владель¬
цу  доход.  В  этом  же  смысле  о  монастырских  деревнях  гово-  * 3721  АЭ.  I.  №  210;  АЮ.  №  5.  1490;  №  71.  X.  №  19.  1532;  Дьяконов  М.
Акты.  II.  №2.  1514;  Писцовые  книги  XVI  века,  под  ред.  Калачова.  I.  82,
 372,  379,  390;  Новг.  писц.  кн.  I.  Стб.  808,  809.
 В  писцовых  книгах  нередко  деревни  называются  селами,  но  село  в
данном  случае  играет  роль  собственного  имени,  например:  деревня  Селцо,
деревня  Селище,  деревня  Кривое  селище.  Характерны  и  такие  названия:
Селцо  Дворище,  деревня  —  Большой  двор,  Старый  двор,  село  —  Великий
двор.  На  единство  села  и  деревни  указано  уже  г-жой  А.Ефименко  (Крест,
землевл.  204).  Нам  непонятно  только,  почему  она  утверждает,  что  в  Нов¬
городе  слово  деревня  водворяется  лишь  с  московского  владычества,  когда
и  вытесняет  новгородское  слово  село.  Слово  деревня  столь  же  новгород¬
ское,  как  и  московское;  а  слово  село  вовсе  не  вытеснено  словом  деревня.
 71

рилось:  „А  к  монастырю  деревни661.
 Но  владельцы  имели  свои  дворы  и  в  деревнях.  Это,  мо¬
жет  быть,  были  их  вторые  дворы,  а  не  дворы  их  первона¬
чального  поселения.  Число  дворов  в  селах  достигало  иногда
значительных  размеров.  Есть  села  в  20  и  даже  30  дворов,  но
это  редкие  случаи1  2.
 Переходим  к  погостам.  Древнейшее  известие  о  них  вос¬
ходит  ко  временам  Великой  княгини  Ольги.  Летописец  го¬
ворит,  что  она  „уставила  на  Мете  погосты  и  дани  и  по  Лузе
оброки  и  дани“.
 Известие  это  так  кратко,  что  на  нем  трудно  построить
что-нибудь  определенное.  Ясно  только,  что  погосты  Ольги
имеют  какое-то  отношение  к  повинностям:  они  стоят  рядом
с  данями  и  оброками.  В  исследовании  Неволина  о  пятинах  и
погостах  новгородских  приведена  вся  литература  этого  во¬
проса  и  древнейшие  указания  памятников  на  погосты.  Мы  не
будем  повторять,  что  им  хорошо  сказано,  а  прямо  перейдем
к  описанию  погостов  в  древнейших  новгородских  писцовых
книгах.  Они  дают  совершенно  достаточный  материал  для
решения  вопроса  о  том,  чем  были  погосты  в  XV  веке,  а  сле¬
довательно,  и  много  времени  ранее.  Новгородские  погосты
не  создание  законодательства,  а  бытовое  явление,  а  потому  в
Новгороде  XV  века  они  старина.
 Неволин  уже  сказал,  что  погосты  были  правительствен¬
ными  округами  (85).  Это  совершенно  верно.  Описание  сел  и
деревень  происходит  в  пределах  погостов.  О  каждой  деревне
говорится,  что  она  в  таком-то  погосте.  Так  ведется  все  опи¬
сание.  Например:
 „В  Шегринском  погосте  вел.  князя  деревни  Павловские
Мануйлова  за  Олешкою  за  Квашниным64,  идет  опись  дере¬
 1 	Писцовые  книги  Рязанского  края,  под  ред.  В.Н.Сторожева.  Вып.Н.
 421.
 2 	Для  примера:  „Временник44  Имп.  Моек,  о-ва  ист.  и  древ.  XI.  С.  117,
118;  Новг.  писц.  кн.  III.  С.756  сл.
 Указанное  значение  села  можно  наблюдать  и  в  московских  писцо¬
вых  книгах  XVI  века.  В  описи  Полоцкого  повета  1570  г.  читаем:
 „За  Иваном  за  Калитиным  селцо  Шерепинское...  а  в  нем  двор  поме¬
щиков,  Иванов...  Того  же  селца  деревни44  и  т.д.  (II.  462).
 72

вень.  А  потом:  „В  Шегринском  же  погосте  вел.  князя  дерев¬
ни  Захарьинския  Овинова  за  Гордеем  за  Семеновым  сыном
Сарыхозина66,  идет  опись  деревень.  А  потом  опять  —  „В
Шегринском  же  погосте  деревни“  и  т.д.
 Погост  есть  округ.  Но  какой?  Не  судебный,  ибо  судом
погосты  тянут  к  городам.  Это  хотя  и  не  всегда,  но  много  раз
обозначается.  Например:
 „А  в  Налючском  погосте  в  Курском  присуде“,  „В  де¬
монском  присуде  в  Полоновском  погосте64,  „в  Курском  при-
суде  в  Устьянском  погосте66,  „в  Буховском  погосте  в  Ноуго-
роцком  присуде66  и  т.д.
 Древняя  администрация  вся  исчерпывалась  вопросами
суда  и  повинностей,  а  потому  на  долю  погостов,  как  админи¬
стративных  округов,  остаются  одни  повинности.  В  этом
смысле  о  деревнях  иногда  пишут:  „тянут  к  погосту  Спасско¬
му66,  т.е.  платежом  повинностей.
 Итак,  все  села  и  деревни  погоста  составляют  мелкую
податную  единицу.  Для  этого  должны  быть  на  месте  какие-
либо  учреждения.  В  этом  предположении  Неволин  и  гово¬
рит,  что  погост,  кроме  округа,  означает  еще  и  главное  место
такого  округа.  Это  совершенно  естественное  предположение
нашими  источниками  изображается  в  его  действительных
размерах.  Древнейшие  писцовые  книги  не  содержат  никаких
указаний  на  какие-либо  правительственные  центры  в  погос¬
тах;  мы  не  заметили  ни  одной  погостской  избы,  на  которые
есть  указания  в  писцовых  книгах  позднейшего  времени,  и
никто  не  указывает  таких  изб1.  Надо  думать,  что  погостская
 1  В  писцовых  книгах  XVI  века  (Калачов.  T.  II.  305)  мы  встретили  та¬
кое  место  при  описании  Андреевского  села  в  Тверском  уезде:  „двор  без-
пашенной,  а  приходят  на  него  Ондреевскаго  села  крестьяне44  (дворцовые).
 К  другим  заключениям  по  этому  вопросу  пришел  г-н  Папков  (Рус.
вести.  1898.  XI  и  XII).  Он  полагает,  что  в  погосте,  как  главной  местности
округа,  „находились  дворы  начальствующих  лиц,  как  выбранных  самими
погощанами,  так  и  назначенных  правительством  или  же  посаженных  по¬
мещиками  в  качестве  их  управителей44  (XI.  69).  Что  на  погостах  иногда
находились  дворы  правительственных  органов,  волостелей  и  их  тиунов,  и
ключников  частных  лиц,  это  не  подлежит  никакому  сомнению  и  совер¬
шенно  доказывается  местами  писцовых  книг,  приведенными  автором.  Но
это  не  погостские  власти,  а  власти  или  правительственных  волостей,  или
 73

финансовая  администрация  была  сведена  до  своего  миниму¬
ма;  это  была  самая  примитивная  деревенская  организация.
 Мы  нашли  только  одно  указание  на  административный
погостский  орган.  В  описании  Каргальского  погоста  Вот¬
ской  пятины  один  из  своеземцев  назван  старостой.  Думаем,
это  и  есть  погостский  финансовый  орган.  Он  не  крестьянин,
арендатор  чужой  земли,  а  землевладелец-собственник,  хотя
и  очень  небогатый.  Призвание  его  в  органы  администрации
очень  понятно:  в  обжи  положены  не  одни  только  земли,  на
которых  сидят  крестьяне,  но  и  господские.
 Что  указания  на  старост  так  редки*  1,  это  неудивительно.
Писцы  описывали  хозяйства,  а  не  должности,  а  при  том  ста¬
росты,  по  всей  вероятности,  менялись  ежегодно;  это,  следо¬
вательно,  признак  очень  непостоянный  и  к  делу  не  идущий.
И  дела,  по  всей  вероятности,  у  старост  было  не  очень  много.
Число  обеж  определяли  писцы,  а  не  местные  органы.  У  ме¬
стных  органов  оставался  один  сбор  с  раскладкой,  айв  этом
им  могли  помогать  землевладельцы  и  сами  крестьяне2.
 частновладельческих.  Следовало  бы  доказать  наличность  в  погостах  —
погостских  властей,  чего  автор  не  сделал.
 1 	Мы  еще  встретили  старосту  в  волости,  бывшей  купца  Шалимова  (I.
100).  Но  эта  волость  осталась  за  великим  князем,  а  потому  здесь  староста
мог  заменить  господина  и  был,  может  быть,  волостной,  а  не  погостский.
 2 	Г-н  Папков  значительно  преувеличивает  правительственное  значе¬
ние  погостов.  В  доказательство  своей  мысли  о  весьма  широкой  деятельно¬
сти  выборных  погостских  властей  он  приводит  документы  XVI  и
XVII  веков,  а  не  XV  века.  Вот  приводимый  им  наказ  новгородским  дьякам
о  сборе  податей  с  новгородских  пятин.
 „...Велено  во  все  пятины  разослати  грамоты,  чтобы  князи  и  дети  бо-
ярския,  и  все  служилые  люди,  и  игумены  и  попы  и  дьяки,  и  старосты  и
сотские  и  пятидесятские  и  десятцкие,  и  все  крестьяне  выбрали  из  пятин  по
сыну  по  боярскому,  по  доброму,  да  из  пятин  же  выбрали  человека  по  3  и
по  4  лучших  людей,  да  из  погоста  по  человеку,  а  из  малых  погостов  из  дву
или  из  трех  по  человеку,  а  велено  тем  старостам  выборным  собирати  наши
ямския  и  приметныя  деньги,  и  за  посошные  люди,  и  за  емчюжное  дело,  и
всякия  подати,  по  писцовым  книгам,  и  привозить  к  вам  в  Новгород44...  (Д.
кАИ.  I.  94.  1556).
 Этот  документ  можно  приводить  в  доказательство  того,  что  в
XVI  веке  погостские  власти  не  удовлетворяют  московское  правительство
и  заменяются  выборными  из  целых  пятин,  а  никак  не  в  доказательство
широкой  их  деятельности.
 74

Но  погост,  кроме  округа,  означал  еще  и  место.  Что  это
за  место,  это  хорошо  объяснили  Д.В.Китаев  да
Н.Ч.С.Моклоков,  описывавшие  в  1500  г.  первую  половину
Вотской  пятины.  В  их  описи  есть  любопытная  особенность.
Они  начинают  описание  каждого  погоста  с  указания  на  то,
есть  в  нем  погостская  церковь  или  нет.  Например:
 „Погост  Григорьевский-Кречневский.  А  церковь  того
 Дело  идет  о  сборе  повинностей  и  о  доставлении  их  в  Новгород.  Это
представляется  местным  выборным.  Кто  их  избирает?  Все  жители  пятины
и  местные  власти:  старосты,  сотские  и  пр.  Пятины  состоят  из  погостов,
местные  власти  суть,  конечно,  погостские.  И  вот  эти  погостские  власти  не
годятся  для  сбора,  они  только  избиратели  сборщиков.  При  этом  маленькие
погосты  соединяются  в  один.  Погосты  исчезают,  следовательно,  в  более
крупной  единице,  в  пятине.  В  XV  веке  деревни  тянули  сборами  к  погосту,
а  теперь  и  этого  нет;  произошло  объединение  сборов  на  всю  пятину.  Пра¬
вительственное  значение  погостов,  невеликое  и  в  XV  веке,  в  XVI  веке  еще
более  падает.  Маленькие  погосты,  по  2  и  по  3,  соединяются  в  один  для
выбора  пятинного  сборщика,  а  не  погостского.
 Из  других  документов  мы  знаем,  однако,  что  правительственное  зна¬
чение  некоторых  погостов,  в  указанном  нами  смысле,  сохраняется  еще  и  в
XVII  веке.  Из  писцовой  книги  Обонежской  пятины,  Заонежской  полови¬
ны,  видно,  что  деревни  Оштинского  погоста  тянут  к  этому  погосту  пода¬
тями  и  всякими  мирскими  разметами  и  что  старосты  и  целовальники  по¬
госта  раскладывают  на  деревни  и  выставки  эти  повинности  (Неволин.  О
пятинах.  107  и  след.).
 Г-н  Папков  с  большой  любовью  относится  к  нашим  древним  погос¬
там  и  наделяет  их  такими  качествами,  каких  они  вовсе  не  имели.  „Из  ис¬
тории  возникновения  погоста,  —  говорит  он,  —  мы  знаем  о  его  исстари
торгово-промышленном  значении,  а  потому  особенно  любопытно  выяс¬
нить  тот  торговый  характер  погоста,  который  за  ним  сохранился  в  позд¬
нейшую  эпоху,  именно  с  конца  XV  века  по  XVII  век  включительно44  (XI.
66).  И  затем  автор  приводит  указание  на  существование  в  погостах  торго¬
вых  помещений  и  ярмарок.  Что  на  погостах  живали  торговые  и  промыш¬
ленные  люди,  что  там  были  их  амбары  и  лавки  и  устраивались  ярмарки,  в
этом  нет  ни  малейшего  сомнения.  Но  это  не  составляет  необходимого
признака  погоста.  В  новгородских  писцовых  книгах  гораздо  чаще  встре¬
чаются  погосты,  в  которых  не  было  ни  торговых  людей,  ни  торговых  по¬
мещений,  и  все  население  которых  состояло  из  3—4  дворов,  в  которых
жили:  поп,  дьяк,  проскурница  и  церковный  сторож.  Переписная  книга
второй  половины  Вотской  пятины  (Временник.  XI  и  XII)  описывает
20  погостов,  и  только  на  одном  из  20  жил  один  торговый  человек  (в  Ни-
кольско-Ижорском);  в  остальных  никто  не  жил,  кроме  причта,  просвирни-
цы  и  иногда  сторожа.  А  тем  не  менее  это  были  погосты.  Итак,  „торговый
характер44  не  есть  принадлежность  погоста.
 75

погоста  владычная,  а  писана  во  владычне  волости  в  сем  же
погосте“.
 А  вот  описание  самого  погоста-места:
 „В  Кречневском  же  погосте  деревни  владычни.  На  по¬
госте  церковь  Григорий  Богослов,  да  на  погостеж:  двор  поп
Ермола,  двор  дьяк  церковный  Грихно  Степанков,  не  пашут;
а  хрестьян  (следует  перечисление  пяти  дворов),  а  дохода
владыце  сто  и  20  яиц,  а  из  хлеба  треть44.
 Место,  где  находится  погостская  церковь,  и  называется
в  описях  погостом  и  описывается  особо  со  всем  тем,  что  „на
погосте44  находится.  Эти  места-погосты  и  навели  Неволина
на  мысль  о  погосте  как  главном  месте  округа.
 Что  такое  погостская  церковь?  Это  приходская  церковь
для  всего  погоста-округа  и  при  ней  кладбище  для  похорон
погостских  людей.  И  теперь  у  народа  „погост44  означает
сельский  приход  и  церковь  с  кладбищем  (Даль).  В  погостах
встречаются  еще  частные  церкви  в  селах  и  даже  деревнях
отдельных  землевладельцев;  но  это  их  собственные  церкви,
они  могут  быть  закрыты  для  публики;  хоронить  умерших
около  них  тоже  нельзя  без  дозволения  господина.  Эти  церк¬
ви  можно  приравнять  к  современным  домовым.
 Устройство  погостских  церквей  было  чрезвычайно  раз¬
нообразно.  В  большинстве  случаев  они  находились  на  вла¬
дельческих  землях:  бояр,  бояришек,  владыки,  монастырей  и
церквей  (городских).  В  этих  случаях  на  том  же  погосте,  кро¬
ме  домов  причта,  иногда  был  дом  господина,  его  людей,  кре¬
стьян,  поземщиков.
 При  описании  волости  известного  нам  И.В.Захарьина-
Лятцка  прежде  всего  читаем:
 „На  погосте  церковь  Великий  Архангел  Михаил;  на  по¬
госте  же  двор  поп  Павел,  двор  церковный  дьяк  Олферко,  сын
его  Ивашко,  двор  пономарь  Офонаско,  двор  проскурница
Анна,  сеют  ржи  6  коробей,  а  сена  косят  40  копен,  2  обжи44
(И.  263).
 Здесь  на  погосте  никого  нет,  кроме  причта.  А  на  погосте
в  деревнях  известного  нам  Зах.  Овинова  живет  сам  новый
помещик  и  его  люди,  а  прежде  жили  люди  Овинова  (II.  196).
 Погостские  церкви  строились  в  деревнях  не  одних  бога-
 76

чей,  они  встречаются  и  на  землях  небогатых  своеземцев.
Своеземцу  Ивашке  Миронникову  принадлежало  всего  четы¬
ре  деревни,  а  на  его  земле  была  погостская  церковь,  и  на  том
же  погосте,  кроме  дворов  причта,  было  два  двора  его  кресть¬
ян  (И.  321).
 Весьма  много  погостских  церквей  встречается  на  землях
владычных  и  монастырских.  На  таких  погостах  весьма  не¬
редко  были  и  дворы  владычных  и  монастырских  крестьян  и
непашенных  людей;  встречаются  там  и  владычные  и  мона¬
стырские  дворы1.
 Встречаются  погостские  церкви  и  на  землях,  общих  не¬
скольким  владельцам.  При  этом  также  бывают  на  погостах
господские  и  крестьянские  дворы  какого-либо  из  совладель¬
цев,  а  иногда  и  каждого  из  них2.
 Мы  не  можем  останавливаться  здесь  на  вопросе,  как  и
чем  обеспечивалось  содержание  погостских  церквей  и  при¬
чта.  Это  выходит  за  пределы  нашей  задачи.  Укажем  только
на  то,  что  иногда  причту  отводились  местными  владельцами
земли,  которые  им  и  возделывались.  Очень  может  быть,  что
именно  таким  образом,  то  есть  путем  частного  пожертвова¬
ния,  возникли  погостские  церкви,  о  которых  писцы  говорят,
что  у  них  пашня  на  церковной  земле.  Обыкновенно  на  таких
погостах  никто,  кроме  причта,  не  живет3.  Это  указывает  на
то,  что  эти  церковные  земли  были  невелики  и  сдавать  в
аренду  было  нечего.  Они  возделывались  руками  причта.
 Если  на  погосте  жил  сам  владелец  или  его  ключник,  то  о
принадлежащих  ему  деревнях  говорится,  что  они  тянут  к
погосту,  то  есть  тянут  к  месту  жительства  господина  плате¬
жом  дохода.
 Предоставление  частными  владельцами  своих  земель
под  устройство  церквей  и  кладбищ  и  для  помещения  причта,
а  иногда  и  пахотных  для  него  земель  является  делом  усер¬
дия;  а  со  стороны  владыки  и  монастырей  такое  пожертвова¬
ние  входит  даже  в  круг  их  христианских  обязанностей  по
 11.  71.  451,  612,  652,684,  753;  II.  393  411,  465,  494,  578.
 2 	Для  примера:  I.  946;  II.  198,  498.
 3 	Для  примера:  III.  411,  569,  637,  680,  712,  726.
 77

распространению  и  поддержанию  веры.  В  конце  XV  века  эта
деятельность  духовных  учреждений  и  частных  лиц  не  была,
однако,  на  высоте  задачи.  Встречаются  погосты,  в  которых
не  было  ни  церкви  приходской,  ни  погоста  (места).  Писцы
иногда  так  и  пишут:  „Погост  Заверяжье.  А  церкви  погост-
ския  нету,  ни  погоста“.  В  Вотской  пятине  таких  погостов  без
погостских  церквей  —  пять  на  36  погостов.  В  Деревской  пя¬
тине  положение  дел  было  еще  хуже.  На  54  погоста  (мы  ис¬
ключаем  города  и  волости)  в  15  не  было  ни  погостской
церкви,  ни  погоста  (места)1.  Не  берем  на  себя  решать,  как
 1  Новгор.  писцов,  книги  не  имеют  указателей,  а  потому  для  проверки
наших  наблюдений  мы  считаем  нелишним  назвать  те  погосты,  в  которых
мы  не  нашли  погостских  церквей.  В  Деревской  пятине  погостских  церквей
нет  в  погостах:  Посонском,  Бологовском,  Млевском,  Михайловском,  Го-
роденском,  Великопорожском,  Боровицком,  Пиросском,  Налесском,  Яже-
лобицком,  Локотском,  Островском,  Морозовском,  Холовском  и  Новолоц-
ком.
 В  Посонском  пог.  —  погост-место  не  описывается,  но  там  есть  сель¬
цо  Погост,  в  котором  есть  и  церковь,  в  этом  селе  живет  владелец.  Это,
следовательно,  частная  церковь,  а  не  погостская.
 То  же  в  Бологовском  погосте,  там  есть  сельцо  Бологое  с  церковью,  в
селе  живет  владелец.  Думаем,  что  и  это  частная  церковь,  а  не  погостская.
 В  пог.  Михайловском  то  же;  там  есть  сельцо  Тимофеевское,  в  нем
живет  владелец  и  есть  церковь  во  имя  Николы.  Это  тоже  частная  церковь,
а  не  погостская.
 В  описании  Городенского  пог.  упоминаются  дворы  „у  Николы  на
погосте44,  но  этот  Никольский  погост  находится  в  Вельевском  погосте,  где
и  описан.
 В  остальных  погостах  нет  никаких  церквей.
 В  Вотской  пятине  нет  погостских  церквей  в  погостах:  Завережье,
Антоновском,  Каргальском,  Городенском,  в  Ладожском  уезде  и  Городен-
ском  в  Кореле.
 Два  последних  погоста  находились  около  городов  Ладоги  и  Корелы,
а  потому  Неволин  думает,  что  приходские  церкви  их  были  в  городах.  Если
это  и  принять,  результат  остается  тот  же:  оба  погоста  своей  церкви  не
имели.
 Но  мы  не  имеем  всех  описей  новгородских  пятин,  а  потому  кто-
нибудь  скажет:  погостские  церкви,  которых  не  оказалось  в  дошедших
описях,  могли  находиться  в  недошедших.  Такого  возражения  нельзя  сде¬
лать  потому,  что,  если  церковь  погостская  находилась  где-нибудь  в  дру¬
гом  месте,  писец  ее  не  описывал,  но  всегда  упоминал  о  ней,  например:
„Погост  Никольский  с  Городища,  а  церковь  того  погоста  в  Обонежской
пятине,  за  Волховым,  на  Городище44  (Временник.  XI.  107).
 78

удовлетворялись  духовные  потребности  населения  в  этих
случаях.  Но  ясно,  что  в  таких  погостах-округах  вовсе  не  бы¬
ло  „главнаго  правительственнаго  места  округа44.
 В  Вотской  пятине  на  Дмитриевском-Городенском  по¬
госте  было  две  церкви.  В  Деревской  пятине,  кроме  по-
гостских  церквей,  мы  встретили  еще  15  церквей  частных;  но
распределены  они  были  по  погостам  очень  неравномерно:  в
некоторых  погостах  было  по  две  церкви,  и  приходская  и  ча¬
стная,  а  в  других  ни  одной.
 Итак,  ни  погостская  церковь,  ни  погост-место  не  со¬
ставляют  необходимой  принадлежности  погоста-округа.  Он
может  быть  и  без  церковки  приходской1.
 Заключаем:  погост-округ  состоит  из  некоторого  количе¬
ства  владений  частных  лиц;  погост-место,  если  таковое  есть,
—  из  приходской  церкви,  кладбища,  дворов  причта,  а  иногда
и  из  нескольких  дворов  частных  владельцев  и  их  крестьян  и
поземщиков.  Ни  в  погосте-округе,  ни  в  погосте-месте,  во
всех  172  погостах,  полное  описание  которых  мы  имеем,  не
встречается  ни  одного  клочка  земли,  который  до  конфиска¬
ции  состоял  бы  во  владении  крестьянской  общины.
 1  Г-н  Папков  не  в  меру  преувеличивает  и  церковное  значение  древ¬
них  погостов.  „Жители  погостов,  по  его  мнению,  были  связаны  в  одно
живое  целое  для  совместного  отбывания  церковных  и  гражданских  по-
винностей“.  „Погосты  в  качестве  церковно-административных  округов
составляли  обычное  явление"  „На  сколько  в  старину  твердо  было  прове¬
дено  то  начало,  что  храм  в  главном  селении  погоста  составлял  просвети¬
тельный  центр  церковной  и  общественной  жизни  всего  округа,  и  что
цельность  прихода  должна  быть  по  возможности  сохранена..."  и  т.д.  (XI,
59,  61,  79).  Как  все  это  могло  быть,  когда  значительное  число  погостов  не
имело  ни  погоста  (места),  ни  церкви?

ГЛАВА  ТРЕТЬЯ
 Хозяйственное  пользование  землями
 Новгородские  писцовые  книги  конца  XV  века  представ¬
ляют  единственный  в  своем  роде  материал  для  изучения  бо¬
ярского  и  крестьянского  хозяйства.  В  них  подробно  описано
и  то  и  другое,  указано,  сколько  в  каждой  деревне  высевалось
хлеба,  сколько  косилось  сена,  что  крестьяне  платили  вла¬
дельцу  за  предоставленную  в  их  пользование  землю  —  день¬
гами,  хлебом,  мясом  и  пр.  Встречаются  указания  и  на  коли¬
чество  прислуги  свободной  и  несвободной.  В  писцовых  кни¬
гах  позднейшего  времени  такие  сведения  совершенно  отсут¬
ствуют.  Уже  в  новгородских  книгах  1539  г.  помещичий  до¬
ход  показан  только  в  итогах  для  целых  имений,  а  не  по  от¬
дельным  деревням.  В  московских  писцовых  книгах  XVI  века
помещичий  доход  вовсе  не  показывается,  и  даже  пашня  гос¬
подская  не  отделяется  от  крестьянской.  Есть  описи,  в  кото¬
рых  не  только  дворы  и  их  население  не  указано,  но  и  дерев¬
ни  приведены  только  общим  числом1.
 Новгородские  порядки  не  были  хорошо  известны  в  Мо¬
скве.  Для  переселения  в  Новгород  московских  служилых
людей  оказалось  нужным  выяснить  доходность  новгород¬
ских  деревень.  Этим  и  объясняется,  может  быть,  указанная
особенность  старой  новгородской  описи.
 Мы  уже  имели  случай  говорить  о  том,  что  новгородские  * 1501  И  старые  новгородские  книги  не  всегда  одинаково  писаны.  Встре¬
чаются  деревни,  в  которых  доход  не  указан,  например,  в  I  т.  на  с.  93,  147,
 150,  208,  451  доход  не  указан  в  монастырских  деревнях,  на  с.612,  652,  684,
756,  781  —  у  владыки,  152  —  у  своеземцев.  Причины  такого  различия  нам
неясны;  это,  может  быть,  описки.  В  пример  чрезвычайной  краткости  мос¬
ковских  описей  можно  указать  на  список  платежной  книги  Медынского
уезда  (I.  832).  Но  московские  описи  писались  с  разными  целями,  а  потому
очень  различны  по  своему  содержанию.  В  описях  дворцовых  и  монастыр¬
ских  деревень  встречаем  даже  указание  на  господский  доход,  но  очень
краткое,  в  итогах  только.  Писцовые  книги  Рязанского  края,  изданные  под
редакцией  В.Н.Сторожева,  также  очень  кратки,  доходы  не  указываются,
помещичья  земля  не  отделена  от  крестьянской;  есть  описи,  в  которых  дво¬
ры  и  люди  не  указаны.
 80

писцовые  книги  описывают  новгородское  хозяйство,  хотя  в
момент  описи  в  новгородских  деревнях  жили  новые  хозяева,
москвичи.  Что  мы  имеем  дело  с  новгородским  хозяйством,
это  не  может  подлежать  ни  малейшему  сомнению.  Рядом  с
деревнями  новых  помещиков  описываются  деревни  старых
своеземцев.  Эти  описи  ничем  существенным  между  собою
не  различаются,  потому,  конечно,  что  новые  помещики  хо¬
зяйничают  по-старому,  как  хозяйничали  своеземцы.  Старый
доход,  который  постоянно  указывается  в  описях,  есть  доход
сведенных  в  Москву  своеземцев;  новый  —  доход  новых  вла¬
дельцев,  но  он  тот  же,  что  и  старый,  и  отличается  от  него
лишь  некоторыми  прибавками,  и  то  не  всегда.  Во  множестве
случаев  новые  владельцы  живут  в  тех  же  домах,  где  жили
старые,  пашут  ту  же  землю  и  получают  тот  же  доход.  Неко¬
торые  новости  хозяйства  московских  людей  всегда  легко
распознать;  они  будут  в  своем  месте  отмечены.
 Остановимся  прежде  всего  на  размере  владений  новго¬
родских  своеземцев.  Минимум  их  определяется  легко:  это
одна  деревня  в  один  двор  и  в  две  коробьи  посева  ржи,  что
составит,  при  весе  коробьи  в  7  пудов  ,  от  одной  до  двух  де¬
сятин  в  поле1  2.  Максимальный  же  размер  владений  не  пред-
 1 	В  определении  веса  новгородской  коробьи  мы  следуем  покойному
проф.  Никитскому:  „К  вопросу  о  мерах  Древней  Руси“  (ЖМНП.  1894.
Апр.).  К  другим  заключениям  пришел  по  этому  вопросу  проф.  Ключев¬
ский  (Русский  рубль  //Чтения.  1889.  I).  Он  различает  новгородскую  и  мос¬
ковскую  четверть.  Новгородская  четверть  XVII  века,  по  его  мнению,  ве¬
сила  12  московских  пудов  (14  нынешних);  старая  же  новгородская  чет¬
верть  была  наполовину  меньше,  она  весила,  следовательно,  6  пудов,  а
коробья—  12.  Никитский  подвергает  заключения  московского  профессо¬
ра  тщательному  разбору.  Мы  находим  его  возражения  достаточно  убеди¬
тельными.  Нельзя,  однако,  сказать  чтобы  все  свидетельства  памятников  о
древних  мерах  были  совершенно  разъяснены.
 2 	Полагаем,  что  в  период  составления  новгородских  писцовых  книг  в
Новгороде  применялась  уже  трехпольная  система  хозяйства,  хотя,  может
быть,  и  не  везде.  Вот  наши  основания.  В  1462  г.  Московский  митрополит
Феодосий  пожаловал  игумена  монастыря  Святого  Михаила  в  Суздале,
освободил  от  своих  пошлин  его  пашни  и  „с  нынешнею  парениною“:  в
половине  XV  в.  в  Суздальской  земле  есть  уже  паровое  поле.  В  судном
деле  1481—1503  гг.  один  из  тяжущихся  говорит:  „У  Бисеровскаго  села
третье  поле“  (А.  до  юрид.  б.  №  173.  I  и  №  103.  II).  В  грамоте  Великого
князя  Василия  Ивановича  от  1512  г.  на  Белоозере  также  говорится  о  трех
 81

ставляется  никакой  возможности  определить.  Богатые  люди
владели  землями  не  только  в  разных  погостах,  но  и  в  разных
пятинах,  а  мы  не  имеем  описи  и  половины  всех  погостов  и
пятин.  Ограничимся  указанием  размеров  владений  2—3  бо¬
гатых  владельцев,  случайно  попавших  нам  на  глаза1.
 Квашнин  Алексей  владел  сельцом  и  43  деревнями  в  од¬
ном  погосте,  в  Боровицком  уезде;  это  была  волость  его  име¬
ни.  Ржи,  господской  и  крестьянской,  высевалось  на  его  зем¬
лях  178  коробей,  что  составит  на  нашу  меру  от  103  до
155  десятин  в  одном  поле.
 Купец  Шалимов  Степан  владел  в  трех  погостах,  в  уездах
Валдайском  и  Крестецком,  селом  и  48  деревнями  с  посевом
до  280  коробей,  что  составит  от  163  до  245  десятин  в  поле.
 Овинов  Захар  владел  в  одном  месте,  в  Боровицком  уез¬
де,  49  деревнями  с  посевом  288  коробей,  что  составит  почти
то  же.
 Есипов  Василий  в  трех  погостах,  в  уездах  Вышневолоц¬
ком  и  Валдайском,  владел  двумя  селами  и  59  деревнями  с
таким  же  посевом  289  коробей.
 Ив.Вас.Захарьин-Лятцк  в  трех  погостах,  в  Крестецком
уезде,  владел  двумя  сельцами  и  97  деревнями  с  посевом  в
452  коробьи,  что  составит  около  300  десятин  в  поле.
 Наконец,  самым  богатым  из  встретившихся  нам  вла¬
дельцев  является  Иван  Овинов,  сын  вышеприведенного  За¬
хара.  Владения  его  находились  в  двух  пятинах,  в  уездах
 полях  (АЭ.  I.  №  156).  В  московских  писцовых  книгах  конца  XVI  века
упоминание  трех  полей  дело  весьма  обыкновенное.  В  новгородских  пис¬
цовых  книгах  выражения  „три  поля“  мы  не  встретили.  Но  в  новгородских
пятинах  возделываются  озимые  и  яровые  хлеба.  Мерою  запашки  служит
указание  на  посев  ржи.  В  описании  каждой  деревни  говорится,  сколько
высевается  ржи  и  сколько  собирается  сена.  Этих  двух  данных  было  со¬
вершенно  достаточно  для  определения  платежной  способности  деревни.
За  указанием  посева  ржи  и  числа  копен  сена  всегда  следует  определение
количества  обеж.  О  количестве  посева  ярового  хлеба  нигде  не  говорится.
Думаем,  потому,  что  оно  определялось  посевом  ржи,  а  потому  и  было
известно.  При  двух  полях,  озимом  и  яровом,  по  всей  вероятности,  было  и
третье,  паровое.
 1  Новгородские  писцовые  книги  до  сих  пор  не  имеют  указателей.
Они  представляют,  таким  образом,  очень  недостаточно  подготовленный
для  ученых  работ  материал.
 82

Новгородском,  Вышневолоцком,  Крестецком  и  Петербург¬
ском,  и  состояли  из  села  и  132  деревень  с  высевом  в  Петер¬
бургском  уезде  —  до  2600  пудов,  а  в  остальных  —  до  3500,
что  составит  для  Петербургского  уезда  от  216  до  288  десятин
в  поле,  а  в  остальных  от  291  до  388,  а  вместе  от  507  до
676  десятин  в  одном  поле  обработанной  земли1.
 Приведенное  количество  пахотной  земли  надо  утроить  и
прибавить  к  итогу  еще  некоторое  количество  земли  на  луга,
леса,  выгоны,  огороды,  и  все  же  мы  будем  далеки  от  дейст¬
вительных  максимальных  размеров  владений  новгородских
бояр,  ибо  они  могли  иметь  еще  столько  же  в  других  пятинах,
опись  которых  до  нас  не  дошла.
 Хозяйство  во  всех  новгородских  имениях  велось  по  од¬
ному  общему  шаблону.  Громадное  большинство  земель  сда¬
валось  в  наем  крестьянам,  а  рядом  с  этим  владельцы  имели  и
собственное  хозяйство.  Начнем  с  последнего.
 Каждый  владелец  имел  в  одной  из  деревень  свой  дом,
для  жилья,  а  очень  многие  из  них,  если  не  все,  вели  и  свое
особое  сельское  хозяйство  в  этой  деревне.  Это  особое  хозяй¬
ство  было  невелико.  В  большинстве  случаев  оно  ограничи¬
вается  хозяйством  одной  деревни,  в  которой  жил  сам  хозяин
и  земля  которой  пахалась  на  него.  На  землях  известного  уже
нам  своеземца,  Ивана  Куз.  Орефина,  во  всех  деревнях  паха¬
лось  под  рожь  от  50  до  65  дес.  Он  сам  жил  в  сельце  Иванко¬
ве,  где  имел  свой  двор;  кроме  этого  двора,  в  сельце  было  еще
три  двора;  в  них  жили  его  люди,  которые  на  него  и  пахали.
Рожью  засевали  они  от  6  до  8  десятин,  всего,  следовательно,
господской  запашки  в  трех  полях  было  от  18  до  24  десятин.
Сена  косилось  на  господина  30  копен.  Вот  типический  обра¬
зец  всех  новгородских  господских  хозяйств.  Богатые  от  бо¬
лее  бедных  различаются  только  тем,  что  имеют  деревни  со
своим  хозяйством  в  разных  местах,  но  они  очень  редко  вы¬
ходят  из  типа  однодеревенского  или  дворового  хозяйства.  В
разных  местностях  у  них  бывает  по  одной  деревне  со  своим  * 3941  I.  78,  100,  321.  333,  577,  604,  814;  II.  10,  15,  198,  211,  263,  273,  276,
279,  413,  452;  III.  375,  423,  445,  489,  622,  658,  877;  Временник.  XI.  364,
 394,  399.
 83

хозяйством.  Но  встречаются  и  такие  среди  мелких  своезем¬
цев  владельцы,  которые  не  считают  нужным  оставлять  за
собой  целую  деревню,  а  довольствуются  ее  частью.  В  Сег-
линском  погосте  Деревской  пятины  жили  своеземцы  братья
Фомины,  Иван  и  Якуш.  В  их  общем  владении  состояло  7  де¬
ревень  с  посевом  от  18  до  23  десятин  в  поле.  Младший  брат,
Якуш,  вел  свое  хозяйство  в  целой  деревне  с  посевом  от  5  до
7  десятин  в  поле;  а  старший  довольствовался  половиною  де¬
ревни  того  же  размера,  другую  же  половину  сдавал  крестья¬
нину,  с  которого  получал  доход  (I.  479).
 Нам  встретилась  только  одна  деревня,  в  которой  жил
старый  владелец,  но  своей  запашки  не  имел.  Это  Петруша
Кипров.  Он  жил  в  сельце  Дворище,  которое  было  населено
не  его  людьми,  а  крестьянами,  с  которых  он  получал  доход
(I.  285).  Собственного  хозяйства,  значит,  у  него  здесь  не  бы¬
ло.  Но,  конечно,  могло  быть  в  другом  месте.  Ввиду  того,  что
плата  зерном  и  другими  сельскими  продуктами  за  аренду
земли  была  чрезвычайно  распространена,  следует,  однако,
допустить,  что  могли  быть  такие  владельцы,  которые  хотя  и
жили  в  деревне,  но  своего  сельского  хозяйства  не  вели:  они
все  необходимое  могли  получать  от  крестьян.
 Московские  помещики  въехали  в  новгородские  деревни
и  разместились  в  домах  прежних  владельцев.  Писцы  дошед¬
ших  до  нас  книг  описывают  хозяйство  именно  этих  новых
помещиков  и  только  упоминают  о  старых  и  их  прежнем  до¬
ходе.  Но  это  старое  хозяйство  в  большинстве  случаев,  по
крайней  мере,  не  успело  еще  очень  измениться.  По  размерам
нового  господского  хозяйства  и  по  его  отношению  к  кресть¬
янскому  —  оно  еще  старое,  новгородское.
 Мы  имели  случай  привести  владения  купца  Степана
Шалимова.  Великий  князь  взял  на  себя  его  волость  в  Боло¬
товском  погосте.  Вот  описание  села,  в  котором  жил  сам  Сте¬
пан:
 „Село  Медведево:  двор  староста  Ф.Васков,  за  тем  отд.
5  дворов  крестьян,  сеют  ржи  10  коробей,  а  сена  косят
100  копен,  8  обеж.  Стараго  дохода  не  было:  пахал  их  Степан
с  братом  своими  людьми  на  себя44.
 С  селом  Медведевым  произошла  громадная  перемена.
 84

Прежде  туг  было  господское  хозяйство.  В  селе  жили  сам
Степан,  его  брат  и  их  люди.  Государь  свел  Степана  с  братом,
и  они  захватили  с  собой  своих  людей.  Село  опустело.  Вели¬
кий  князь  не  отдал  его  никому  в  поместье,  а  оставил  за  со¬
бой,  т.е.  предоставил  в  пользование  сидевших  в  деревнях
Шалимова  крестьян  из  платежа  оброка.  На  готовые  места
немедленно  нашлись  жильцы:  в  доме  боярском,  по  всей  ве¬
роятности,  поместился  староста,  в  людских  дворах  крестья¬
не.  А  размер  хозяйства  в  селе  Медведево  остался  тот  же:
крестьяне  пашут  те  же  8  обеж,  которые  прежде  пахал  для
себя  Степан  Шалимов  с  братом.
 То  же  надо  сказать  о  селах  и  деревнях,  перешедших  к
помещикам.
 Деревни  Артемия  Яковлевича  Плотцова  перешли  к  кня¬
зю  Семену  Дмитриевичу  Приимкову.  В  описи  читаем:
 „Село  Ильинское,  а  в  нем  двор  кн.  Семенов,  а  в  нем  сам
живет;  а  людей  его  —  6  дворов,  на  князя  сеют  ржи  6  коро-
бей,  а  сена  косят  200  копен,  3  обжы.  Стараго  дохода  не  было,
жил  в  нем  Артемий  Плотцов“.
 Из  далее  приведенного  в  описи  итога  узнаем,  что  Арте¬
мий  Плотцов  пахал  на  себя  те  же  три  обжи.  Размер  собст¬
венного  хозяйства  и  здесь  не  изменился  (I.  35).
 Иногда  бывают  и  перемены,  но  это  особенно  в  описи
оговаривается.  Волость  известного  уже  нам  А.В.Квашнина
отдана  князю  Бор.  Сем.  Горбатову.  Он  водворился  в  сельце,
где  жил  Квашнин,  и  в  его  доме,  а  людей  своих  поместил  во
дворах,  где  жили  люди  Квашнина.  Но  он  не  ограничился  его
запашкой,  а  припустил  к  селу  еще  две  деревни.  Тут  про¬
изошло  расширение  хозяйства,  слитие  трех  деревень  в  одну.
Появление  новых  людей,  следовательно,  приводило  иногда  к
некоторому  увеличению  господской  запашки.  Это  расшире¬
ние  выражалось  двояко:  во-первых,  присоединением  к  гос¬
подскому  селу  или  деревне  одной  или  двух  смежных  дере¬
вень,  что  носило  наименование  припуска,  во-вторых,  поме¬
щением  своих  людей  на  крестьянских  участках  в  деревнях,
которые  до  того  сдавались  крестьянам1.  Но  это  редкие  слу-  * 851  I.  118,  252,  546,  575;  II.  25,  31,  57,  211,  248,  558;  III.  99.  Здесь  и  слу-
 85

чаи.  Да  и  в  этих  случаях  едва  ли  можно  видеть  московскую
новость.  Новгородские  бояре,  по  всей  вероятности,  делали
то  же.  Если  оказывалось  нужно,  они  увеличивали  свою  за¬
пашку  присоединением  соседних  деревень;  а  если  крестьян¬
ские  деревни  пустели,  они  пахали  их  наездом  или  сажали
там  своих  людей  для  пашни  на  себя.  Итак,  новые  помещики
ведут  хозяйство  по  типу  новгородских  своеземцев,  к  кото¬
рым  и  возвращаемся.
 Мы  сказали,  что  собственное  хозяйство  своеземцев,  бо¬
яр  и  бояришек,  вращается,  за  ничтожными  исключениями,  в
пределах  деревни.  Они  оставляют  за  собой  одну,  две,  много
три  деревни  в  разных  местах.  У  Степана  Шалимова,  при  163
—  245  десятинах  запашки  в  поле,  за  ним  оставалось  только
одно  село  с  запашкой  на  него  от  11  до  17  десятин  в  поле.  Ва¬
силий  Есипов  оставил  за  собой  два  села  и  в  каждом  из  них
имел  по  двору,  но  собственное  его  хозяйство  в  обоих  селах
не  шло  далее  15—22  десятин  в  поле.  У  И.В.Захарьина-
Лятцка,  при  общей  запашке,  простиравшейся  до  300  десятин
в  поле,  собственная  запашка  только  вдвое  превышала  за¬
пашку  Орефина.  Наконец,  у  Ивана  Овинова,  при  общей  за¬
пашке  от  500  до  676  десятин  в  поле,  собственное  хозяйство
ограничивалось  одним  селом,  где  на  него  пахали  от  7  до
10  десятин.
 Нельзя,  однако,  сказать,  что  защищаемое  нами  положе¬
ние,  что  большинство  землевладельцев,  если  не  все,  имели
свое  пахотное  хозяйство,  так  и  бросается  в  глаза  при  чтении
писцовых  книг.  Там  можно  встретить  множество  волостей,
при  описании  которых  вовсе  не  упоминается  о  собственном
хозяйстве  владельца.  Это  объясняется  рассыпанностью  вла¬
дений  отдельных  лиц.  Имения  Есипова  описываются  на
стб.131,  321,  333  и  814  т.  I;  его  же  собственное  хозяйство
упоминается  только  в  двух  местах,  на  стб.321  и  814;  имения
Плотцова  Артемия  описываются  на  стб.339  и  358,  а  его  соб¬
ственное  хозяйство  только  на  358;  имения  Доможирова  Ми¬
хаила  описываются  в  четырех  местах  (550,  551,  606,  704),  а
собственное  его  хозяйство  было  только  в  одном  месте  (606).  86чаи  господской  пашни  наездом  в  опустевших  деревнях.
 86

То  же  надо  сказать  и  о  других  владельцах;  а  так  как  у  нас
есть  не  все  описи,  то  собственного  хозяйства  мы  можем  у
многих  из  владельцев  и  вовсе  не  отыскать.  Но  если  и  можно
допустить,  что  некоторые  владельцы  не  имели  своего  па¬
шенного  хозяйства,  —  они  все  имели  деревенские  дворы,  в
которых  и  жили.  Эти  дворы  были  центром  управления  и  ме¬
стом,  где  хранилось  зерно  и  другие  сельские  продукты,  дос¬
тавляемые  крестьянами  за  аренду  земель.  На  это  указывает  и
термин  „сведеные“  бояре  и  бояришки.  Откуда  они  сведены?
Они  сведены  со  своих  имений,  где  жили.  Но  это,  конечно,  не
значит,  что  они  жили  там  безвыездно.  Мы  уже  знаем,  что
некоторые  имели  свои  дворы  не  в  одном,  а  в  двух-трех  мес¬
тах;  другие  имели  городские  дворы  в  Новгороде:  на  Варяж¬
ской  улице,  Иворовой,  Нутной,  Разважжи,  Кузмодемьянской
и  проч.  и  в  других  городах  и  разделяли  свое  местопребыва¬
ние  между  городом  и  деревней.
 Новые  владельцы,  понаехавшие  из  Москвы,  повели  хо¬
зяйство  по  новгородскому  образцу.  У  каждого  из  них  был
свой  двор  в  деревне  со  своим  хозяйством1.  В  большинстве
случаев  это  были  старые  боярские  дворы,  но  некоторым
пришлось  обзавестись  своими  новыми.  Это  потому,  что  чис¬
ло  новых  владельцев  не  совпадало  с  числом  старых,  и  между
новыми  владельцами  надо  было  произвести  новое  распреде¬
ление  земель,  может  быть,  более  уравнительное.  Эти  вновь
заведенные  дворы  всегда  легко  узнать.  При  их  описании  не
упоминается  о  том,  что  прежде  там  жил  старый  владелец,  и
что  дохода  с  деревни  ему  не  шло,  а  наоборот,  указывается
доход,  который  он  получал;  деревня,  следовательно,  прежде
была  отдаваема  крестьянам  внаем.
 Переходим  к  вопросу  о  том,  какими  средствами  велось
собственное  хозяйство  старинных  бояр  и  бояришек.  В  пис¬
цовых  книгах  есть  совершенно  ясные  указания  на  то,  что
старое  хозяйство  велось  руками  холопов.  В  описях  нередко  871  Но  и  между  помещиками  мы  встретили  одного,  который  имел  в
сельце  Болоболове  свой  двор,  но  своего  сельского  хозяйства  не  вел  (I.
346).  Это  тоже  редкий  случай.  Трудно  понять,  как  некоторые  исследовате¬
ли  утверждают,  что  „особеннаго  хозяйства  не  было  у  помещиков44.  См.  об
этом  у  П.А.Соколовского.  Очерк  истории  сельской  общины.  33.
 87

говорится,  что  в  деревне,  где  теперь  живет  помещик,  прежде
жил  такой-то  „со  своими  людьми46.  „Свои  люди66  это  холопы.
О  купце  Шалимове  написано:  „стараго  дохода  не  было:  па¬
хал  8  обеж  своими  людьми  на  себя66.  Старый  доход  идет  с
крестьян,  в  этом  же  селе  крестьян  не  было,  земля  обрабаты¬
валась  на  господина  его  людьми.  То  же  сказано  о  деревне
Кузьмы  Космынина,  отданной  Ивашке  Кудрину:  „жил  в  ней
Куземка  со  своими  людьми66.  Так  же  жил  в  своей  деревне  со
своими  людьми  Федор  Селезнев,  Дмитрий  Плотцов  и  другие
(I.  241,  799,  867).  В  этом  же  смысле  надо  понимать  и  более
краткие  выражения  писцов:  „стараго  дохода  не  было,  был  из
старины  двор  боярский66,  или:  „стараго  дохода  не  было,  жил
сам  такой-то66.  Эти  выражения  имеют  тот  же  смысл:  земля
внаймы  не  отдавалась,  крестьян  в  деревне  не  было,  там  жил
владелец  со  своими  людьми,  хотя,  может  быть,  своей  запаш¬
ки  и  не  имел.
 Спрашивается,  работали  ли  крестьяне  на  господских  за¬
пашках?  Отвечать  на  этот  вопрос  нелегко,  потому  что  пис¬
цам  не  было  случая  говорить  об  этом.  Но  при  описании  хо¬
зяйства  новых  помещиков,  чем  они,  собственно,  и  заняты,
им  приходится  указывать  и  на  крестьянские  работы.  Из  опи¬
сания  этого  нового  хозяйства  видно,  что  помещики  обраба¬
тывают  свои  запашки  тоже  холопами,  как  делали  новгород¬
цы1  2,  но  что  встречается  и  крестьянская  барщина,  хотя  до¬
вольно  редко  и  в  небольших  размерах.  Например:
 „Селцо  Гарусово,  а  в  нем  двор  Андреев  (помещик),  а  в
нем  живет  сам;  а  христьян  3  двора,  сеют  ржи  на  Андрея  с
сыном  8  кор.;  сеют  ржи  на  себя  3  кор.;  стараго  дохода  грив¬
на...,  а  новаго  дохода  5  денег...662.
 Здесь  есть  барщина  на  помещика.  Но  была  ли  барщина
на  сведенного  боярина?  Надо  думать,  что  нет.  Он  сам  в  этом
сельце  не  жил  и  получал  с  него  доход.  Оно  сдавалось,  зна¬
чит,  крестьянам.  Новый  владелец  поселился  сам  и  завел  свое
хозяйство,  к  которому  привлек  3  двора  крестьян,  так  как
своих  людей  у  него  не  было.  Но  за  это  ему  пришлось
 11  стол.  27,  56,  88,  107,  118,  131,  191,  252,263,  265,285  и  пр.
 2  I.  18,  еще  такие  же  свидетельства:  52,  138;  IV,  113,  120.
 88

уменьшить  денежный  оброк  с  гривны  до  5  денег.
 Итак,  у  новых  помещиков  встречается  барщина.  К  ней
обыкновенно  привлекаются  крестьяне  той  деревни  или  сель¬
ца,  где  живет  владелец.  Встретили  мы  один  случай  привле¬
чения  к  барщине  и  целой  волости.  Вот  этот  случай.
 „Селцо  Великой  Двор  на  озере  на  Коломне.  Двор  сам
Ивашко  Трубицын  (помещик)  с  братиею,  двор  их  же  человек
Никонец,  сеют  ржи  13  коробей..,  а  пашут  на  них  то  село  во¬
лостью;  а  дохода  с  него  не  было:  из  старины  был  двор  бояр¬
ской44  (I.  78).
 В  этом  селе  земля  никогда  не  отдавалась  в  аренду,  там
всегда  жил  боярин,  а  потому  дохода  с  нее  не  было.  Если  бы¬
ла  господская  запашка,  то  она  производилась  холопским
трудом.  А  может  быть,  и  прежний  владелец  привлекал  це¬
лую  волость  к  обработке  своей  запашки?  На  этот  вопрос
нельзя  отвечать  отрицательно.  Это  вещь  возможная.
 Но  вот  случай,  в  котором  барщина  при  сведенных  боя¬
рах  выступает  совершенно  ясно.
 „В  деревне  в  Налцех,  в  вопчей,  на  дву  жеребьях  на  Гри-
динском  да  на  Матвеевском,  Ивановых  детей  Налесских
(сведеные  бояре):  двор  сам  Петрушка  (помещик),  а  хрестьян
—  2  двора,  сеют  ржи  на  Петрушку  9  коробей,  на  себя  8  ко¬
робей;  стараго  дохода  не  было,  а  жили  сами  Гридко  да  Мат-
вейко;  а  дохода  ныне  с  хрестьян  гривна  денег...44  (1.  523).
 Доход  на  крестьян  положен  ныне  только;  эти  крестьяне,
значит,  и  прежде  тут  жили,  но  дохода  не  давали.  Надо  ду¬
мать,  что  они  несли  одну  барщину  за  арендуемую  ими  зем¬
лю,  а  новый  владелец  обложил  их  еще  и  доходом.  Другой
такой  случай  встречаем  в  „Феклинской  деревне,  Ивановской
жены  Маркова44;  там  тоже,  по  всей  вероятности,  была  бар¬
щина,  так  как  при  прежней  владелице  в  ее  деревне  жили
крестьяне,  а  дохода  ей  не  давали1.  * 891  I.  507—509.  В  т.  III  на  с.31  встречаем  одно  сомнительное  свиде¬
тельство:  „Деревня  Горки  вопче  (вел.  князю)  с  Вежытцким  монастырем,
на  великаго  князя  половине:  двор,  в  большом  Давыдовском  Митя  Ильин
(крестьянин)...;  а  стараго  дохода  не  шло:  пахали  на  Давыда;  а  новаго  до¬
ходу  давали  оброком“...  Здесь  дело  идет  об  общей  деревне  Давыда  Нера-
дова  с  монастырем,  отобранной  на  великого  князя.  Старого  дохода  не
 89

Итак,  можно  думать,  что  барщина  на  помещиков  не  есть
новость.  Была  барщина  и  у  новгородцев,  но  очень  неболь¬
шая.  Большой  и  не  могло  быть  ввиду  незначительности  гос¬
подской  запашки.
 Новые  люди,  таким  образом,  чрезвычайно  легко  вошли
в  новгородские  порядки.  Но  можно  ли  утверждать,  что  эти
порядки  были  для  них  совершенно  новые,  что  в  московских
землях  в  конце  XV  века  сельское  хозяйство  строилось  со¬
всем  по  другому  образцу?  Московских  писцовых  книг  конца
XV  века  мы  не  имеем.  Книги  же  XVI  века  чрезвычайно
скудны  хозяйственными  сведениями.  Но  кой-где  и  в  них
можно  найти  указания,  совершенно  переносящие  нас  в  нов¬
городский  быт.  В  описи  волости  Захожья  (в  Тверском  уезде)
читаем:
 „За  Андреем  да  за  Иваном  да  за  Михаилом  за  Василье¬
выми  детми  Ломакова  село  Лукьяновское,  а  в  нем  двор  бо¬
ярской  пуст,  а  людей  Ломаковых  5  дворов,  пашни  в  поле  52
чети...  К  тому  же  селу  деревни:  деревня  Бортниково,  во  дво¬
ре  сам  Андрей,  во  дворе  люди  его,  пашни...  Деревня  Осиник,
во  дворе  сам  Иван  Ломаков,  во  дворе  его  люди,  пашни../4  За
тем  идет  14  деревень,  в  которых  живут  крестьяне,  а  не  люди,
а  потом:  „Деревня  Станищо,  во  дворе  сам  Михайло,  во  дворе
люди  его,  пашни...44  В  конце  еще  четыре  деревни  с  крестья¬
нами.
 Это  совершенно  то  же,  что  и  в  Новгороде:  господское
хозяйство  ограничивается  отдельными  деревнями.  У  каждо¬
го  владельца  по  деревне,  населенной  его  людьми  (у  Михай-
лы  —  две),  эти  люди  и  пашут  на  своих  господ  с  прибавкой,
 было,  пахали  на  Давыда.  Но  кто  пахал?  Судя  по  описи,  крестьянин  Митя
Ильин  и  др.  Митя  Ильин  живет  в  большом  дворе  прежнего  помещика.  Это
новый  жилец.  Прежде  там,  конечно,  жил  сам  Давыд  со  своими  людьми;  и
на  него  пахали,  конечно,  его  люди,  а  потому  и  дохода  не  было.  Писец
очень  сократил  свою  опись,  а  вследствие  этого  и  вышла  неясность.  Но  в
итоге  он  поправился.  Там  сказано:  „А  с  4  обеж  доход  не  шол,  пахали  на
стараго  боярина  да  и  его  люди44.  Проф.  И.Д.  Беляев,  издавший  вторую
половину  описи  Вотской  пятины,  говорит:  „почти  во  всей  книге  нет  об¬
разцов,  чтобы  крестьяне  возделывали  землю  на  владельца44  (Временник.
XI.  79).  Свидетельств,  действительно,  немного,  но  возделывание  надо
допустить.
 90

может  быть,  крестьянского  труда.  В  остальных  деревнях
крестьяне.  Доход  с  них  не  указан.  Но  весьма  вероятно,  что
они  пашут  на  себя  и  дают  Ломаковым  доход,  как  и  в  Новго¬
роде,  а  может  быть,  и  помогают  их  людям  в  работе  (I.  41—
42).  Новгородские  порядки  не  оставляли  новости  для  мос¬
ковских  людей.  Весьма  вероятно,  что  это  были  общие  по¬
рядки  для  всей  Русской  земли  и  удержались  и  после  падения
Новгорода.
 Итак,  древнейшее  собственное  сельское  хозяйство  бога¬
тых  людей,  о  котором  мы  имеем  точные  сведения,  было  не¬
значительно  и  велось  главным  образом  невольным  трудом.
 Переходим  к  обзору  хозяйства  путем  сдачи  земель
внаймы.  Здесь  надо  различать  два  случая:  1)  сдачу  крестья¬
нам  пашенных  участков  и  2)  сдачи  отдельных  мест  только
под  дворы  без  пашенных  земель.
 Сдача  внаймы  крестьянам  деревень  (или  их  частей)  со¬
ставляла  главный  способ  эксплуатации  новгородских  позе¬
мельных  владений.  Для  собственной  обработки  владельцы
удерживали  одну,  много  две,  три  деревни,  все  остальное
сдавалось  крестьянам.  Эта  сдача  происходила  непосредст¬
венно  от  землевладельца  в  руки  крестьян-работников.  Не
имеем  ни  малейших  указаний  на  существование  каких-либо
крупных  съемщиков,  которые  играли  бы  роль  посредников
между  собственниками  и  крестьянами.  Каждый  крестьянин
брал  у  землевладельца  столько  земли,  сколько  ему  было
нужно,  и  заключал  с  ним  порядную.  До  нас  не  дошло  ни  од¬
ной  порядной  времени  древнейших  новгородских  писцовых
книг.  Но  порядные  XVI  века  пишутся  и  на  целую  деревню,  и
на  ее  части.  Полагаем,  то  же  было  и  ранее.  Поэтому  деревня
не  представляла  непременно  одно  целое  крестьянское  хозяй¬
ство.  Но,  конечно,  были  деревни,  в  которых  велось  одно  об¬
щее  хозяйство,  несмотря  на  то,  что  там  был  не  один,  а  не¬
сколько  дворов.  Таковы  деревни,  в  которых  сидели  крестья¬
не-родственники,  или  и  посторонние  лица,  но  снявшие  де¬
ревню  вместе,  для  общего  хозяйства.  Деревни,  в  которых
сидели  крестьяне-родственники,  можно  думать,  составляли
большинство  тогдашних  небольших  деревень.  Для  крестьян-
родственников  весьма  можно  допустить,  если  и  не  всегда,  то
 91

в  значительном  числе  случаев,  общее  хозяйство,  особенно  в
небольших  деревнях,  в  два,  три  двора,  а  таких  большинство.
 Но  и  крестьяне-родственники  далеко  не  всегда  вели  об¬
щее  хозяйство.  Интересный  пример  отдельного  хозяйства
однодеревенцев  крестьян-родственников  дает  опись  Вотской
пятины.  В  погосте  Климецком-Тесовском  описана  деревня
Веряжкино.  Она  принадлежала  двум  фамилиям,  Кречетни-
ковым  и  Веряжским.  Кречетниковы  были  представлены  тре¬
мя  семьями:  родными  братьями  Гаврилкой  да  Минкой  Куз-
миными,  да  Матюхом  Ивановым,  вероятно,  двоюродным  их
братом,  тоже  Кречетниковым.  Фамилия  Веряжских  была
представлена  шестью  семьями:  Андрейкой  Ивашкиным,
Алексейкой  Прокоповым,  Тимохой,  Федкой  и  Миней  Ма-
тюшкиными  да  Дмитрохом  Перфуровым,  все  Веряжские.
Это  редкий  случай,  где,  кроме  личных  имен  и  отчества,  пи¬
сец  привел  и  фамилии.  Все  трое  Кречетниковых,  конечно,
родственники;  то  же  и  Веряжские,  среди  них  есть  три  род¬
ных  брата  —  Матюшкины,  все  остальные,  по  всей  вероятно¬
сти,  двоюродные.  Деревня  —  Веряжкино  —  носит  фамиль¬
ное  наименование  Веряжских.  Ее  устроил,  надо  думать,  пре¬
док  теперешних  владельцев,  может  быть,  их  дед,  по  его  име¬
ни  она  и  названа.  Кречетников,  дед  настоящих  владельцев,
по  всей  вероятности,  был  его  товарищ.  Девять  поименован¬
ных  владельцев  —  сидят  на  своей  земле,  они  своеземцы,  но
они  сами  пашут,  а  потому  они  те  же  крестьяне.  Вот  почему
порядок  их  владения  может  бросить  свет  и  вообще  на  кре¬
стьянское  деревенское  владение.
 Как  же  владели  эти  родственники,  сидя  в  одной  и  той  же
деревне?  Каждый  из  них  имел  свой  двор,  и  потому  в  деревне
было  9  дворов.  Это  большая  деревня.  Каждый  из  родствен¬
ников,  за  исключением  двух,  вел  свое  особое  пашенное  хо¬
зяйство.  Это  видно  из  того,  что  каждый  двор  положен  в  об¬
жи  отдельно  от  других,  кроме  Федки  да  Минки:  у  них  осо¬
бые  дворы,  но  оба  положены  вместе  в  одну  обжу.  Они,  по
всей  вероятности,  ведут  общее  хозяйство;  все  другие  разное
и  различное  по  величине:  Матюх  и  Дмитрох  сидят  на  одной
обже  каждый,  Андрейко  и  Алексейко  на  полуторе  каждый,
Тимоха,  Гаврилка  и  Минка  на  двух  каждый  (III.  78).  Ясно,
 92

что  и  родственники,  живя  в  одной  деревне,  могут  вести  раз¬
ное  хозяйство;  тем  скорее  посторонние  люди.  Итак,  старая
деревня  не  представляет  непременно  общего  хозяйства,  хотя
таковое  и  можно  допустить  и,  может  быть,  во  многих  даже
случаях.
 Приведем  еще  случай  отдельного  крестьянского  хозяй¬
ства  дворов  одной  и  той  же  деревни.  На  земле  своеземца
Фомки,  Иванова  сына  Микулина,  было  три  крестьянских
двора,  они  были  положены  в  две  обжи,  но  господский  доход
каждая  обжа  платила  отдельно  и  разный  (I.  810).  Ясно,  три
двора  не  составляли  одного  хозяйства.  Надо  думать,  что  од¬
ну  обжу  составлял  один  двор,  а  другую  —  два.  Эти  послед¬
ние  вели  общее  хозяйство,  но  отдельное  от  первого  двора.
 Эта  новгородская  старина  живет  и  в  XVII  веке.  На  Край¬
нем  Севере  конфискованные  у  новгородцев  земли  не  были
розданы  в  поместья,  а  остались  за  крестьянами.  Из  храня¬
щихся  в  Московском  архиве  Министерства  юстиции  писцо¬
вых  книг  по  Кеврольскому  уезду  видно,  что  крестьяне  вла¬
деют  своими  участками  „по  деловым  актам“  с  братьей  своей,
что  они  продают,  закладывают  и  даже  завещают  свои  участ¬
ки.  Сыновья  по  смерти  отца  делят  свои  участки  и  составля¬
ют  особые  „деловыя“  записи,  по  которым  и  владеют.  Это,
конечно,  исключает  общее  хозяйство  даже  таких  близких
родственников,  как  родные  братья.  Но  где  такого  раздела  не
сделано,  там  может  быть  общее  хозяйство1.
 1 	Берем  эти  сведения  из  статьи  г-на  Иванова  „К  истории  крестьян¬
ского  землевладения  на  севере  в  XVII  веке“,  помещенной  в  „Трудах44  Ар¬
хеолог.  комис.  Имп.  Моек,  археол.  общества.  Т.  I.  Вып.Ш.  44.  Почтенный
автор  из  приводимых  им  сведений  делает  такой  вывод:  „Субъектом,  осно¬
ванием  владения  которого  служили  старина,  писцовые  книги  и  крепости,
был  двор,  под  которым  понимался  не  один  только  наличный  состав  жи¬
вущих  в  нем  семей  и  товарищей,  а  ряд  преемственно  связанных  поколе¬
ний  родственников44.  Нельзя  сказать,  чтобы  этот  вывод  хорошо  согласо¬
вался  с  приводимыми  автором  данными.  Если  братья  могут  делиться  и
продавать  свои  участки  посторонним  лицам,  то  при  чем  же  тут  „ряд  пре¬
емственно  связанных  поколений  родственников44?  Несмотря  на  совершен¬
ную  неожиданность  выводов  и  полное  их  несоответствие  с  документами,
автор  имеет  уже  последователей.  См.  об  этом  „Обзор  истории  рус.  права44
проф.  Владимирского-Буданова  (556).
 93

Для  пополнения  картины  древнего  землевладения  при¬
бавим  еще  одну  подробность.  Минка  Кречетников,  обраба¬
тывавший  своими  руками  наследственный  участок  в  две  об¬
жи  в  деревне  Веряжкино,  имел  в  том  же  погосте  деревню
Гривско  в  один  двор  с  посевом  в  четыре  коробьи,  которую  и
отдавал  в  аренду  крестьянину  Тарасову  (III.  77).  У  Тимохи
Веряжского,  кроме  наследственной  доли  в  деревне  Веряж¬
кино,  была  еще  доля  в  деревне  Куболе,  которую  он  тоже
сдавал  в  аренду.  Крестьяне,  как  и  бояре,  сдают  свои  земли
внаймы;  крестьянское  землевладение  отличается  от  боярско¬
го  только  размерами.  Крестьяне,  как  и  бояре,  могут  иметь
поземельную  собственность;  как  и  бояре,  они  завещают  ее,
делят,  продают  и  т.д.  Это  их  личная  собственность.
 Несмотря  на  то,  что  жители  деревни  могли  вести  и  от¬
дельное,  и  общее  хозяйство,  посев  ржи  и  доход  в  деревнях,
обыкновенно,  показывается  для  всей  деревни  вместе,  а  не
порознь  для  каждого  отдельного  хозяйства.  Надо  думать,  что
это  делается  в  удобствах  писцов,  для  облегчения  их  труда,  а
не  потому,  чтобы  каждая  деревня,  сколько  бы  дворов  в  ней
ни  было,  непременно  имела  общую  запашку.
 Показание  посева  ржи  и  дохода  особо  для  каждого  дво¬
ра  чрезвычайно  осложнило  бы  дело  писца.  По  всей  вероят¬
ности,  крестьяне  каждой  деревни  говорили  ему  уже  в  гото¬
вых  итогах  число  дворов  и  людей,  свой  посев,  доход  поме¬
щика  и  число  обеж,  он  это  и  записывал.  Для  его  цели  боль¬
шие  подробности  и  не  были  нужны.  Надо  было  указать  до¬
ход  старого  владельца,  а  это  достаточно  определялось  ито¬
гом  дохода  с  деревни.  В  московских  писцовых  книгах  и  это¬
го  не  писали.  Вышеприведенный  случай  деревни  Веряжкино
и  Фомки  Иванова,  где  обжи  показаны  не  для  всей  деревни,  а
для  каждого  двора,  очень  редкий.  Но  посев  ржи  и  для  этих
деревень  показан  в  общих  итогах,  хотя  отдельные  дворы
имеют  разный  посев,  а  потому  и  положены  в  разное  число
обеж.  Только  в  общих  деревнях,  т.е.  деревнях,  принадле¬
жавших  разным  собственникам,  крестьянское  хозяйство
описывается  по  отдельным  дворам,  а  не  в  итогах  для  целой
деревни.  Крестьяне  разных  владельцев,  хотя  бы  жили  и  в
одной  деревне,  никогда  не  ведут  общего  хозяйства.  Таких
 94

примеров  множество.
 Иногда,  но  очень  редко,  посев  и  доход  указывается  не
для  одной,  а  для  двух  и  даже  трех  деревень.  Думаем,  что  и
это  есть  дело  удобства  писца,  а  не  свидетельство  об  общем
хозяйстве  двух  или  трех  деревень.  Когда  несколько  деревень
составляют  одно  хозяйство,  тогда  писцы  говорят:  такая-то
деревня  припущена  в  поле  к  такой-то.  Такое  соединение  де¬
ревень  встречается,  как  мы  видели,  в  господском  хозяйстве,
но  могло  быть  и  в  крестьянском.  В  хозяйстве  крестьян  мы
действительно  заметили  один  такой  случай  (I.  509).  Он  про¬
изошел  с  согласия  помещика  и  является  увеличением  коли¬
чества  арендуемой  крестьянами  земли.
 Итак,  в  этом  пункте  новгородские  писцовые  книги  не
вполне  соответствуют  действительности.  Они  показывают  в
общем  итоге  посев  и  доход  и  для  таких  деревень,  дворы  ко¬
торых  вели  разное  хозяйство  и  вносили  разные  платежи  на
пользу  владельца  земли.
 С  этою  оговоркою  переходим  к  описанию  отношений
съемщиков  пахотных  участков  к  землевладельцам.  Оно  бу¬
дет  сделано  не  по  отдельным  крестьянским  хозяйствам,  а  по
целым  деревням,  которые,  однако,  во  многих  случаях  пред¬
ставляют  не  разные,  а  одно  хозяйство1.
 По  количеству  снимаемой  земли  деревни  представляют
очень  разные  величины  даже  в  одной  и  той  же  местности  и  у
одного  и  того  же  владельца.  Рядом  стоят  деревни,  высеваю¬
щие  14  и  77  пудов  ржи,  21  и  119;  есть  деревни  с  посевом  до
280  пудов.  Даже  деревни,  имеющие  одно  и  то  же  число  дво¬
ров,  обрабатывают  разное  количество  земли.  Деревня  с  од¬
ним  двором  высевает  то  7  пудов,  то  14,  27,  56  и  даже  84.
 1  Архимандрит  Сергий  (Тихомиров)  в  чрезвычайно  детальном  ис¬
следовании  Новгородского  уезда  в  пределах  Вотской  пятины  по  писцовой
книге  1500  г.  делает  подсчет  дворов,  приходящихся  на  одну  деревню.  Из
1073  селений,  оказавшихся  в  этой  части  пятины,  до  280  селений  имели
только  по  1  двору,  до  300—  по  2,  до  150—  по  3.  Итак,  до  730  деревень  из
1073  состояли  из  1,2,  редко  3  дворов.  Надо  думать,  что  во  многих  случаях
эти  дворы  родственников,  отца  с  сыновьями  и  родными  братьями;  надо
думать,  что  весьма  часто  они  ведут  общее  хозяйство;  а  следовательно,  во
многих  случаях  опись  писца  совершенно  соответствует  действительности.
Исследование  архим.  Сергия  напечатано  в  „Чтениях44  за  1899  г.
 95

Землевладение  одного  крестьянского  двора  превышает  вла¬
дение  другого  от  2  до  14  раз.
 И  такая  разница  встречается  в  одной  и  той  же  волости,
т.е.  в  одном  месте  и  у  одного  владельца1.  Ввиду  вольного
найма  земель  отдельными  земледельцами  эти  различия  со¬
вершенно  понятны:  каждый  брал,  что  ему  нужно.
 Как  различна  мера  снимаемых  крестьянами  участков,
так  различна  и  наемная  за  них  плата.  Эта  плата  носит  наиме¬
нование  „дохода66.  Книги  различают  старый  доход  и  новый.
Старый  доход  —  есть  доход  прежних  владельцев,  сведенных
бояр  и  бояришек.  Что  старый  доход  есть  доход  сведенных
бояр,  это  следует  из  приведенного  выше  выражения:  „а  ста-
раго  дохода  не  было,  пахали  на  Степана66;  а  иногда  так  прямо
говорится:  „а  стараго  дохода  шло  Ивану  Петрову  три  бара¬
на66  и  т.д.,  а  этот  Иван  Петров  и  есть  сведенный  бояришек,
Чашников1  2.  Новый  доход  —  есть  доход  в  момент  описи.
 Надо  различать  два  вида  господского  дохода:  обыкно¬
венный  и  чрезвычайный.  Сперва  о  первом.
 Начнем  с  обозначения  тех  предметов,  которыми  взи¬
мался  доход  обыкновенный.  Он  взимался:  1)  деньгами,
2)  хлебом  и  3)  разными  другими  предметами  крестьянского
хозяйства,  которым  усвояется  наименование  „мелкаго  дохо¬
да66.
 Денежный  доход  определялся  в  новгородской  валюте.
Писцовые  книги  знают  —  денгу.  Это  серебряная  монета  ве¬
сом  в  18  долей.  Четырнадцать  таких  монет  составляют  грив¬
ну;  210—рубль.  Кроме  денег,  гривен  и  рублей,  новгород¬
ским  писцовым  книгам  известны  еще  полденги  и  четвере-
цы3.
 1 	Такие  разнообразные  данные  читатель  легко  может  найти  в  новг.
писц.  книгах.  Лишь  для  примера  крайности  указываем:  I.  63—волость
Щилова  монастыря;  III.  39—волость,  что  была  за  владыкою,  113—  во¬
лость  Настасьи  Григорьевой,  157—волость  Якова  Коробова,  329—  во¬
лость  Александра  Самсонова.
 2 	III.  23.  В  т.  I  на  с.322  старым  доходом,  кажется,  назван  доход,  уста¬
новленный  помещиком,  но  не  настоящим,  а  его  предшественником,  пере¬
веденным  на  другое  место.
 3 	Писцы  делают  иногда  ошибки  в  итогах,  как  деревень,  дворов  и
обеж,  так  и  денег,  а  потому  у  них  не  всегда  приходится  на  рубль  210  де-
 96

В  доход  хлебом  шла  часть  урожая  всех  возделываемых  в
местности  сортов  хлеба.  Писцовые  книги  говорят  о  доходе
рожью,  овсом,  пшеницей,  ячменем,  горохом,  коноплей.  Мера
этого  дохода  определялась  различно.  Во-первых,  некоторым
количеством  зерна,  определяемым  в  существовавших  тогда
мерах  сыпучих  тел.  В  Новгороде  в  это  время  были  в  ходу
следующие  меры:  коробья  (полкади  или  окова),  которую
можно  считать  в  7  пудов  веса  для  ржи,  полкоробьи  (четверть
кади)  и  четверка  коробьи  или  четка  (осьмина  кади).  Такой
хлеб  носит  наименование  „посопнаго“  хлеба,  а  способ  его
уплаты  —  „послом66:  „а  хлеба  послом  5  коробей  ржи66,  т.е.
насыпом  зерна.
 В  новгородских  писцовых  книгах  встречаем  такие  цены
зерна:  коробья  ржи  —  10  денег,  овса  —  5,  ячменя  —  7,  пше¬
ницы  и  хмеля  —  1  гривна  (III.  84,  346).  Эти  цены  указаны  на
случай  замены  деньгами  дохода  „послом46,  а  потому  их  мож¬
но  считать  нормальными.  Коробья  гороху  и  коробья  конопли
(вместе)  ценились  в  2  гривны  4  деньги  (I.  11).
 Другой  способ  дохода  хлебом  состоял  в  предоставлении
землевладельцу  известной  части  урожая.  Эта  часть  опреде¬
лялась  различно,  самую  малую  меру  составляла  пятина  (75),
затем  шла:  74,  73  и,  наконец,  V2,  половье.  При  этом,  надо  ду¬
мать,  часть  урожая  уплачивалась  не  зерном,  а  снопами,  ко¬
торые  отсчитывались  на  поле,  до  своза  во  двор.  В  крестьян¬
ских  порядных  XVII  века  встречаем  особое  условие:
 „Во  всяком  хлебе  давати  пятый  сноп,  а  к  выделу  и  к  за-
молоту  мне  его,  помещика,  звать,  а  до  выделу  ни  какова  хле¬
ба  не  свозить661.
 Это  превосходная  иллюстрация  новгородских  порядков
конца  XV  века.
 Мелкий  доход  слагался  из  всех  остальных  предметов
крестьянского  хозяйства  в  самом  широком  смысле  слова;
сюда  входило  и  ткачество,  и  рыболовство,  и  охота,  и  другие  * 1нег.
 1  Дьяконов.  Акты.  I.  №  15,  29,  32,  1629—1644.  В  последнем  доку¬
менте  крестьянин  обязывается  церковный  пятинный  хлеб  обмолотить
прежде  своего.  Может  быть,  и  в  старину  молотьба  лежала  на  крестьянах.
Это  весьма  вероятно.
 97

промыслы.  Среди  предметов  мелкого  дохода  встречаем:  пе¬
ченый  хлеб  —  ковригами,  масло  —  ковшами,  мед,  сыр,  мя¬
со  —  говяжье  —  окороками  и  лопатками,  бараны  —  целиком
и  частями,  части  свинины,  куры  —  целиком  и  половинами,
яйца—  десятками,  от  одного  до  12,  пиво  —  бочками,  овчи¬
ны  —  целые  и  половины,  пряжа,  полотно,  топоры,  косы,
сошники,  сковороды,  дрова  и  лучина  —  возами,  сено,  лен  —
пятками,  а  пяток  составлялся  из  пяти  горстей,  хмель  —  ко-
робьями,  солод,  рыба,  тетерева  и  зайцы.  Некоторые  из  пред¬
метов  мелкого  дохода  встречаются  чрезвычайно  редко.  Те¬
теревов  и  зайцев  мы  видели  только  один  раз  (II.  199).  Доход
топорами,  косами,  сошниками  и  другими  изделиями  из  же¬
леза  взимался  только  там,  где  была  добыча  железной  руды,  и
с  крестьян,  занимавшихся  ее  разработкой  и  выделкой.  В
писцовых  книгах  они  называются  кузнецами.  Разработкой
железной  руды  тогда  занимались  в  погостах  Вотской  пяти¬
ны:  по  верховьям  Невы,  по  реке  Назье,  впадающей  с  юга  в
Ладожское  озеро,  по  Финскому  заливу,  в  пределах  Ямбург-
ского  уезда,  и  по  реке  Талдоге,  впадающей  в  реку  Суму.
Пряжа  и  полотно  принадлежат  также  к  очень  редким  пред¬
метам  дохода.  Чаще  всего  встречаются:  сыр,  масло,  бараны,
овчины,  куры,  яйца,  лен.
 Для  предметов  мелкого  дохода  мы  нашли  в  новгород¬
ских  писцовых  книгах  такие  цены:  баран  —  4  деньги,  пяток
льна  —  5  денег,  копна  сена  —  172  деньги,  бочка  пива  —  1
гривна,  калач  —  1  деньга,  хлеб  —  V2  деньги,  лопатка  баранья
—  72  деньги,  100  яиц  —  3  деньги,  полоть  мяса  —  7  денег1.
 Переходим  к  вопросу  о  том,  чем  определялась  наемная
плата  и  как  она  была  велика  для  отдельных  деревень.  Плата
отдельных  деревень  имеет  крайне  индивидуальный  харак¬
тер.  Она  бывает  различна  при  одних  и  тех  же  условиях.  Чис¬
ло  дворов  в  деревне  на  размер  платы,  кажется,  не  имело  ни¬
какого  влияния.  Но  можно  заметить  связь  между  размером
платы  и  размером  деревенского  хозяйства,  которое  было  тем  * 981  I.  11;  II.  736;  III,  167,  306,  346.  В  новг.  II,  736  встречаем  некоторые
различия:  баран  оценен  в  7  денег,  воз  сена  тоже  в  7  денег.  Это,  вероятно,
описка.  Сыр  по  Онежской  грам.  1536  г.  стоил  —  1  деньгу.
 98

зажиточнее,  чем  было  больше  количество  высеваемого  хле¬
ба.  Плата,  обыкновенно,  возрастает  с  возрастанием  количе¬
ства  высеваемого  хлеба.  Это  очень  понятно.  Но  и  здесь
встречаются  уклонения,  которые  мы  объясним  ниже.  Вой¬
дем  в  некоторые  подробности.
 Мы  выше  перечислили  виды  крестьянских  повинностей.
В  отдельных  случаях  встречаются  то  все  виды,  то  только
некоторые  из  них.  Есть  деревни,  которые  платят  и  деньги,  и
посопный  хлеб,  и  часть  урожая,  и  мелкий  доход.  В  других  —
отпадает  то  часть  урожая,  то  посопный  хлеб,  то  деньги,  то
мелкий  доход.  Есть  деревни,  которые  платят  только  долю
урожая  и  мелкий  доход.  Иногда  весь  доход  господина  огра¬
ничивается  одной  долей  урожая,  это  встречается  при  поло-
вьи;  но  и  это  не  общее  правило,  ибо  и  половники  иногда
платят  и  деньги,  и  мелкий  доход,  а  иногда  и  посопный  хлеб,
и  мелкий  доход.  Наконец,  некоторые  деревни  обложены
только  деньгами1.
 Размер  платы  при  одном  и  том  же  числе  обеж,  дворов  и
количестве  высеваемых  коробей  ржи  —  нередко  был  неоди¬
наков,  и  не  только  в  разных  местностях,  но  в  одной  и  той  же
местности  и  даже  в  одной  и  той  же  волости,  т.е.  у  того  же
владельца.  Для  примера  возьмем  деревни  в  1  обжу,  в  1  двор
и  в  3  коробьи  посева  и  ограничимся  тремя  погостами  Выш¬
неволоцкого  уезда.
 У 	Никиты  Бабкина  крестьянин  с  такой  деревни  платил
4  деньги,  четку  ржи  и  четку  овса;  переведя  все  на  деньги,
получим  —  8  денег.  Никифор  Хмелев  за  то  же  получал:  7
денег,  из  хлеба  пятину,  четку  ржи,  четку  овса,  солод,  72  ба¬
рана,  лопатку  баранью,  курицу,  сыр,  72  овчины,  372  горсти
льна.  Денег  будет  17,  да  кроме  того,  75  урожая,  курица  и  72
овчины,  для  перевода  которых  на  деньги  данных  не  имеем.
Разница  более  чем  вдвое.  Известный  нам  Овинов,  сын,  полу-
 1  Доказательства  можно  найти  чуть  не  на  каждом  столбце  писцовых
книг.  Приведем  только  более  редкие  случаи.  Доля  урожая  и  посп  с  други¬
ми  видами  —  I.  62;  II,  74,  357.  Одни  деньги  —  I.  13;  II.  68;  III.  313,  329.
Половники  —  только  половье  —  I.  508;  II.  34,37;  Ш.  83,  156,  166;  полов¬
ники  —  деньги  и  мелкий  доход  —  III.  10;  они  же  —  посопный  хлеб  и  мел¬
кий  доход—  III.  183,213.
 99

чал  еще  больше.  За  деревню  тех  же  размеров  ему  платили:  7
денег,  коробью  ржи  и  овса  и  полчетки  пшеницы,  что  соста¬
вит  24  деньги;  со  вдовы  Федорки  он  получал  то  же,  но  при
меньшем  посеве  (в  2]/2  коробьи).  А  Зиновов  получал  еще
больше.  При  тех  же  деньгах  и  поспе  он  брал  еще  сыр  да  три
горсти  льна,  что  составит  27  денег  с  V2.  Разница  крайних
случаев  доходит  почти  до  четверной  платы  за  участок  земли
той  же  меры1.
 Неодинакова  плата  и  у  одного  и  того  же  владельца;  раз¬
ница  достигает  здесь  иногда  также  весьма  значительных
размеров.  В  Настасьинской  волости,  жены  Ивана  Григорье¬
ва,  две  деревни  платили  только  деньги  и  поровну,  по  2  грив¬
ны  с  72,  а  между  тем  одна  имела  посев  в  4  коробьи  при  од¬
ном  дворе  и  была  положена  в  одну  обжу,  а  другая  высевала
8  коробей  при  3  дворах  и  была  положена  в  две  обжи.  Хозяй¬
ства  очень  различны,  государственные  повинности  —  тоже,
а  наемная  плата  одинакова.  Рядом  с  этими  деревнями  была
деревня  с  15  коробьями  посева  при  4  дворах  и  5  обжах;  она
платила:  2  грив.,  хлеба  послом  6  кор.  ржи,  72  кор.  пшеницы,
3  четки  ячменя,  2  барана,  на  деньги  всего  9  гривн.  8  ден.
Между  двумя  крайними  платежами  и  средним  нет  ни  ма¬
лейшего  соответствия:  деревня  в  8  коробей  посева  обложена
несоразмерно  легко.  В  других  случаях  разница  бывает  ни¬
чтожна:  при  всех  равных  одна  деревня  дает  целую  курицу,
другая  половину  и  т.д.2
 lT.  I.  11—12,  58,  80,  90.
 2  Т.  I.  72;  III.  113.  Приведем  несколько  примеров  деревенских  плате¬
жей,  расположив  их  по  мере  возрастания  количества  высеваемых  коробей
ржи.  Волость  Степ.  Шалимова  в  Бологовском  пог.  Деревской  пятины  I.
100.
 Коробьи.
 Дворы.
 Обжи.
 ДОХОД
 2
 1
 1
 4  деньги  с  V4  из  хлеба  пятина,  сыр,  бара¬
нья  лопатка,  V2  овчины,  3  V2  горсти  льна.
 4
 1
 2
 872  денег,  из  хлеба  пятина,  2  сыра,  2  б.
л.,  1  овч.,  1  пяток  льна.
 5
 2
 2
 9  денег,  из  хлеба  пятина,  2  с.,  2  б.  л.,
2  овч.,  1  пяток  льна
 —
 —
 —
 то  же,  но  1  овчина
 5
 3
 2
 8‘/2,  денег,  то  же,  но  2  овчины.
100

5%
 3
 2
 9  ден.,  из  хл.  пятина,  2.,  2  б.  л.,  1V2  овч.,
 1  пят.  льна.
 —
 2
 —
 то  же,  но  1  овч.
 6'/2
 2
 3
 123/4  ден.,  из  хл.  пят.,  4  с.  4  лоп.  бар.,
 2  овч.,  172  пят.  льна.
 6  v2
 3
 3
 13  ден.  и  то  же.
 7
 —
 —
 то  же.
 —
 —
 —
 то  же,  но  1V2  овч.
 —
 —
 —
 то  же.
 —
 4
 —
 то  же
 9
 3
 4
 1  грив.  4  ден.,  хлеб,  ср.  и  бар.л.
 —
 —
 —
 то  же,  но  2  овч.  и  2  пят.  льна
 10
 —
 —
 то  же
 —
 5
 —
 то  же
 io'/2
 3
 —
 то  же
 —
 —
 —
 13V2  ден.,  хлеба  послом  8  коробей  ржи,
 8  кор.  овса,  2х!2  кор.  пшеницы,  21  /2  кор.
 ячменя.4  овч.,  10  сыр.,  3  п.  с  гор.  льна.
 11
 4
 —
 то  же
 Волость  Щилова  монастыря  в  Посонском  пог.  Деревской  пят.  I.  163.
 Коробьи.
 Дворы.
 Обжи.
 ДОХОД.
 —
 1
 1
 3  денги,  V2  кор.  ржи  и  72  кор.  овса.
 —
 2
 —
 то  же.
 5
 1
 2
 5  ден.,  3  четки  ржи  и  3/4  овса.
 —
 2
 —
 5  ден.,  */2  кор.  ржи  и  овса.
 —
 3
 —
 6  ден.,  3  четки  ржи  и  овса.
 —
 2
 —
 3  ден.,  V2  кор.  ржи  и  овса.
 —
 —
 —
 7  ден.,  3  четки  ржи,  I  кор.  овса.
 6
 3
 3
 7  ден..  1  кор.  ржи  и  овса.
 7
 —
 —
 6  ден.,  3  четки  ржи  и  овса.
 —
 —
 —
 6  ден.,  1  кор.  ржи  и  овса.
 7
 4
 —
 7  ден.,  то  же.
 —
 1
 —
 то  же.
 8
 4
 —
 то  же.
 9
 —
 5
 10  ден.,  1V2  кор.  ржи  и  овса.
 13
 —
 6
 то  же.
 15
 7
 7
 1  гривн.,  2V2  кор.  ржи  и  овса.
 —
 8
 —
 7  ден.,  1V2  кор.  ржи  и  овса.
 17
 9
 —
 1  грив.,  2  кор.  ржи  и  овса.
 Деревни  Гр.  Секерина  в  Ручьевском  пог.  Деревской  пят.  II.  356.
 Коробьи.
 Дворы.
 Обжи.
 ДОХОД.
 1'/2
 1
 1
 Из  хлеба  четверть,  четка  ячменя,  четка
 овса,  V2  барана,  1  сыр,  2  гор.  льна,
 10  яиц.
 2
 —
 —
 то  же.
 101

Откуда  все  эти  различия?  Порядные  описанных  в  конце
XV  века  крестьян,  конечно,  были  заключены  ими  в  разное
время,  некоторые  из  них  могли  быть  заключены  еще  их  де¬
дами  и  прадедами.  А  в  разное  время,  конечно,  были  и  разные
условия  спроса  и  предложения  земель.  Отсюда  и  различия.
Хотя  право  свободного  перехода  и  могло  смягчать  эти  раз¬
личия,  но,  надо  думать,  на  практике  оно  встречало  значи¬
тельные  препятствия  в  привычке  к  насиженному  месту  и  в
выгодах  и  удобствах,  представляемых  благоустроенным  хо¬
зяйством,  а  потому  крестьяне  и  мирились  с  указанным  нера¬
венством.  Самые  же  крупные  случаи  неравенства  могут
иметь  особый  источник.  Вновь  приходящие  крестьяне  сади¬
лись,  обыкновенно,  на  льготе  и  первое  время  ровно  ничего
не  платили.  В  писцовых  книгах  так  и  обозначается:  „стараго
дохода  не  было:  сели  ново“.  Можно  думать,  эти  новоселы  не
сразу  входили  в  свой  полный  платеж,  а  начинали  с  умень¬
шенного.  В  имении  Д.Козонского  была  деревня  в  5  дворов  и
в  11  коробей  посева.  Они  старого  дохода  не  платили,  потому
что  сели  ново.  Новый  доход  с  них  уже  шел,  но  всего  в  раз¬
мере  четверти  урожая  из  хлеба  и  хмеля.  А  старые  крестьяне,
при  посеве  в  2*/г  коробьи,  в  этом  имении  платили  при  той  же
четверти  еще  7  денег  и  мелкий  доход  (II.  34).  Весьма  вероят¬
но,  что  и  сведенные  бояре  поступали  так  же;  так  и  могла
возникнуть  та  несоразмерность  платежей  с  размерами  хозяй¬
ства,  на  которую  мы  указали.
 Общее  правило  найма  земель,  по  всей  вероятности,  бы¬
ло  такое:  чем  больше  снималось  земли,  тем  была  выше  и
плата.  Но  в  разное  время,  смотря  по  спросу  и  предложению,
 2%
 —
 —
 то  же,  но  1  бар.,  2  сыр.,  4  гор.  л.,  20  яиц.
 3
 —
 —
 то  же,  но  V2  бар,  1  сыр.,  2  гор.  л.,  10  яиц.
 —
 2
 —
 то  же,  но  20  яиц.
 4
 2
 2
 из  хлеба  четверть,  72  короб,  ячменя,
V2  кор.  овса,  1  бар.,  2  сыр.,  4  гор.  л.,
20  яиц.
 472
 —
 —
 то  же.
 5
 —
 —
 то  же.
 9
 6
 4
 из  хлеба  четверть,  1  кор.  ржи,  1  кор.  овса,
2  бар.,  4  сыр.,  8  гор.  л.,  40  яиц.
 102

плата  за  землю  определялась  различно;  новоселы  же  не  сра¬
зу  входили  во  всю  плату,  а  постепенно.
 Рядом  со  светскими  своеземцами,  о  хозяйстве  которых
до  сих  пор  шла  речь,  владеют  землями  духовные  учрежде¬
ния:  владыка,  монастыри,  церкви.  Хозяйство  их  представля¬
ет  некоторые  незначительные  особенности.
 Несмотря  на  богатство  владыки  и  некоторых  монасты¬
рей  и  на  то,  что  к  описанию  их  владений,  находившихся  в
разных  погостах  и  разных  пятинах,  писцам  приходилось  об¬
ращаться  по  многу  раз,  мы  не  встретили  ни  одного  указания
на  существование  собственного  сельского  хозяйства  у  ду¬
ховных  учреждений,  за  исключением  самых  бедных  церк¬
вей,  владения  которых  не  выходили  за  пределы  одной  де¬
ревни.  У  монастырей  были  по  деревням  свои  дворы,  в  кото¬
рых  жили  их  ключники,  но  они  не  вели  пашенного  хозяйства
за  счет  монастыря.  Некоторые  из  них  вовсе  не  занимались
пашней,  другие  пахали,  но  на  себя,  а  не  на  монастырь.  Такие
дворы  встречаются  в  деревнях  Хутынского  монастыря,  Ко-
невского,  Валаамского,  Николая  Чудотворца  и  др.;  их  дворы
—  все  без  пашни;  пашенные  же  все  у  крестьян.  В  деревнях
владыки  встречаются  также  дворы  его  посельских,  но  собст¬
венной  запашки  мы  не  видали  и  у  него1.
 Только  самые  бедные  церкви  имели  собственное  сель¬
ское  хозяйство.  Мы  разумеем  деревенские  церкви  на  погос¬
тах  и  в  монастырских  и  владычных  волостях.  К  этим  церк¬
вам  приписывалось  небольшое  количество  земли,  где  клир  и
хозяйничал.  Но  хозяйство  это  не  походило  на  господское.
Поп,  дьякон,  пономарь,  сторож,  просвирня  —  сеяли  и  пахали
собственными  руками2.  Но  немало  было  и  таких  церквей,
клир  которых  не  имел  надобности  пахать.
 У  владыки  и  монастырей  было,  однако,  значительное
скотоводство.  Писцовые  книги  упоминают  о  их  конюшен¬
ных  дворах,  о  дворах  их  коровников  и  об  особых  пожнях,
которые  косят  для  них  крестьяне  барщиной3.
 1 	Временник.  XI.  193,  251;  XII.  64,  69;  Новг.  писц.  кн.  I.  17,  708;  III.
28,  65.
 2 	Новг.  писц.  кн.  I.  321,  346,  612;  III.  82,471;  Временник.  XII.  179.
 3III.  8,  28,  453,454.
 103

Из  молчания  писцовых  книг  о  собственном  сельском
хозяйстве  духовных  учреждений  следует  ли  заключать,  что
такого  хозяйства  у  них  и  вовсе  не  было?  Это  —  едва  ли.
 Памятники  XIV  века  говорят  уже  о  собственном  хозяй¬
стве  монастырей  и  даже  о  крестьянской  барщине  на  их  зем¬
лях.  Из  грамоты  митрополита  Киприана  Константиновскому
монастырю  видно,  что  у  монастыря  было  свое  пахотное  хо¬
зяйство  и  что  монастырские  крестьяне  не  только  возделыва¬
ли  „игуменов  жеребий  земли“,  но  строили  монастырские
хоромы,  ставили  стену  вокруг  монастыря,  оплетали  его  са¬
ды,  забивали  ез,  ходили  с  неводами  и  проч.  (АЭ.  I.  №  11.
1391).
 Если  мы  не  находим  в  новгородских  писцовых  книгах
сведений  о  собственном  сельском  хозяйстве  духовных  учре¬
ждений,  то,  может  быть,  только  потому,  что  до  нас  дошли  не
все  книги.  Во  всяком  случае,  если  такое  хозяйство  и  было,
оно  не  могло  быть  велико,  как  и  хозяйство  частных  лиц.  Оно
также  должно  было  иметь  однодеревенский  тип  и,  по  всей
вероятности,  ограничивалось  одной-двумя  деревнями,  бли¬
жайшими  к  учреждению.
 Именно  такой  характер  имеет  собственное  хозяйство
духовных  учреждений  по  московским  писцовым  книгам,
конца  XVI  века.  В  одной  из  напечатанных  описей  земель
Троице-Сергиева  монастыря,  в  Ярославском  уезде,  в  мона¬
стырской  волости  Черемхе  и  Закоторском  стане  монастырю
принадлежало  49  деревень  и  починков  да  3  займища  живу¬
щих  (пустошей  не  считаем)  с  запашкой  в  979  четвертей  зем¬
ли.  Собственное  же  хозяйство  монастыря  велось  только  в
одном  селе  Коприно,  на  Волге,  и  всего  на  20  четях.
 Чудов  монастырь,  по  описи  1573  г.,  в  Васильцове  стане
Московского  уезда,  в  трех  местах  имел  4  сельца  и  10  дере¬
вень,  крестьянской  пашни  с  перелогом  там  было  2221  чет¬
верть,  свое  же  хозяйство  монастырь  имел  только  в  двух  се¬
лах,  в  одном  пахал  118  четей,  в  другом  25,  а  всего  143  чети
на  2221  четь  крестьянской  запашки.
 Могло  быть  такое  же  однодеревенское  хозяйство  и  у
духовных  учреждений  Новгорода.
 При  слабом  развитии  собственного  сельского  хозяйства
 104

духовные  учреждения  извлекали  доход  из  своих  земель  сда¬
чею  их  внаймы.  В  этом  отношении  они  следовали  тому  же
порядку,  какой  наблюдался  у  частных  лиц.  Писцовые  книги
дают  богатейший  материал  для  изучения  меры  обложения
крестьян  светскими  лицами  и  духовными  учреждениями  и
степени  зажиточности  тех  и  других  крестьян.  Он  давно  на¬
печатан  и  ждет  разработки.
 По  особенностям  жизни  светских  и  духовных  лиц  мно¬
гие  предметы  мелкого  дохода,  которые  мы  перечислили,  со¬
всем  не  были  нужны  для  лиц  духовного  звания,  а  потому  их
мелкий  доход  должен  отличаться  от  дохода  светских  лиц.
Так,  кажется,  было  и  в  действительности.  Мы  встретили
массу  деревень  духовных  учреждений,  которые  вовсе  не
платили  мелкого  дохода;  другие  платили,  но  далеко  не  все
его  виды  были  в  употреблении.  Нередко  в  доход  поступали:
лен,  сыр,  сено;  чаще  и  по  значительному  числу  —  яйца;  но
встречаются  бараньи  лопатки  и  пиво.
 Доход  с  владычных  земель  шел  владыке,  с  монастыр¬
ских  —  монастырю,  а  с  церковных  не  церкви,  а  попу.  Такова
была  точка  зрения  и  плательщиков,  и  писцов,  и  так  и  писа¬
лось  в  книгах.  Особенно  велик  был  доход  архангельских  по¬
пов  на  Городище.  В  Деревской  пятине  в  двух  погостах  им
принадлежало  две  волости  одного  и  того  же  имени  Смерда;
в  этих  волостях  числилось  288  деревень.  В  доход  архангель¬
ским  попам  шло:  2  р.  5  гр.  и  4  деньги,  256  коробей  ржи,
94  коробьи  овса,  250  хлебов,  250  бараньих  лопаток  и  30  пят¬
ков  льна.  Эта  городищенская  церковь  представляет,  однако,
исключение.  Владения  других  церквей  далеко  не  достигали
таких  размеров.  Иван  Васильевич  взял  обе  волости  на  себя  и
отменил  доход  архангельских  попов.
 Кроме  перечисленных  видов  дохода,  встречаются  еще
некоторые,  которые  мы,  по  редкости  их,  называем  чрезвы¬
чайными.  Они  немногочисленны.  Сюда  относятся:  поклон  и
дар.
 Под  „поклоном44  надо  разуметь  приношение,  делаемое  с
особым  почтением,  с  поклоном.  В  каких  случаях  оно  делает¬
ся,  это  не  всегда  ясно.  Но  вот  случай,  допускающий  удовле-
 105

творительное  объяснение.  В  писцовой  книге  Вотской  пяти¬
ны  читаем:
 „А  стараго  доходу  шло:  две  денги,  поклону  за  сыр  пол
денги,  пяток  льну“  и  т.д.
 Сыр  стоит  деньгу,  здесь  же  он  заменен  —  половиной
деньги,  за  это,  по  вероятности,  и  делается  поклон.
 „Даром“  называлась  некоторая  приплата  к  обыкновен¬
ному  доходу.  Перечислив  старый  доход,  писец  продолжал:
„дару:  четка  гороху,  четка  конопель,  6  копен  сена“  (I.  9).  В
каком  случае  прибавлялся  этот  дар,  неясно.  Но  несомненно,
что  он  еще  более  увеличивал  разнообразие  повинностей,  на
которое  мы  указывали.  Одни  деревни  давали  дар,  другие  нет.
Дар  брали  и  монастыри:
 „А  опричь  того  (обыкновеннаго  дохода)  давали  игумену
со  всее  волости  дару  полтину  новогородскую,  а  слугам  шло
дару  две  гривны  новогородския“'.
 'I.  11,40;  И.  805;  III.  213.
 В  конце  второй  половины  писцовой  книги  Деревской  пятины  нахо¬
дим  несколько  волостей,  описание  которых  представляет  особенности.  В
них  не  указано  прежних  владельцев,  сведенных  бояр,  а  деревни  разделены
там  на  десятки.  Таким  особым  способом  описаны  волости  Морева  и  Веле¬
ла  и  погост  Холмский.  Эти  волости  и  погост  составляли  вотчину  литов¬
ского  выходца,  князя  Фед.  Ив.  Бельского.  Он  прибежал  в  Москву  в  1482  г.
(Воскр.)  и  тогда  же,  по  словам  летописца,  получил  в  вотчину  город  Деман
да  Мореву  и  со  многими  волостьми.  Город  Деман  в  писцовых  книгах  не
описан,  а  потому  и  нельзя  сказать,  в  чем  выразилось  здесь  господство
литовского  князя;  но  волости  описаны,  и  след  его  пребывания  виден.  В
момент  второй  описи  данные  князю  Ф.И.Бельскому  деревни  ему  уже  не
принадлежали,  они  были  отобраны  на  великого  князя;  часть  их  он  удер¬
жал  за  собой,  а  другую  раздал  в  поместья.  О  старом  доходе  говорится,  что
он  шел  князю  Ф.Бельскому.  В  волости  Велеле  на  погосте  остался  еще  его
двор,  в  который  и  въехал  новый  помещик.  Дальнейший  след  хозяйства
князя  Бельского  сохранился  в  указанном  делении  деревень  на  десятки.
Какое  они  имели  при  нем  значение,  этого  не  видно,  но  в  момент  описи
десятки  уже  распались.  Одни  деревни  Погостского  и  Жабенского  десятка
великий  князь  удержал  за  собой,  а  другие  раздал  в  поместья  (703,  721  и
737);  деревни  других  десятков  розданы  разным  лицам  в  поместья.  Сохра¬
нилось  только  наименование  деревень  по  десяткам.  Деревень  с  хозяйст¬
вом  князя  Бельского  не  видно;  все  деревни  были  в  аренде  у  крестьян,  ко¬
торые  платили  ему  обыкновенный  доход.  В  одном  только  итоге  упомина¬
ется  неизвестный  нам  вид  дохода  „коневщина“  (735).  Разделение  деревень
на  десятки,  по  всей  вероятности,  и  было  причиной,  почему  при  их  описа-
 106

Описав  пашенное  хозяйство  светских  и  духовных  соб¬
ственников,  мы  можем  теперь  спросить,  как  владели  кресть¬
яне  предоставляемой  в  их  пользование  землей,  было  у  них
общинное  землевладение  или  нет?  Общинное  землевладе¬
ние,  сомнительными  благами  которого  наши  крестьяне
пользуются  еще  и  теперь,  предполагает  наличность  общины,
члены  которой  имеют  равное  право  на  пользование  общин¬
ной  землей.  В  описываемое  нами  время,  как  мы  видели,  кре¬
стьянской  общины  в  частных  владениях  не  существовало.
Были  только  отдельные  крестьяне,  которые,  по  особому  до¬
говору,  и  занимали  господские  земли.  Это  вне  всякого  со¬
мнения.  А  если  это  так,  то  не  может  быть  и  речи  об  общин¬
ном  пользовании  землями.
 Но  крестьяне  не  непременно  в  одиночку  снимали  гос¬
подские  земли,  они  могли  соединяться  для  этого  в  товари¬
щества,  человека  по  2,  по  3,  а  может  быть,  и  более.  Такие
товарищи  могли  вести  общее  хозяйство.  Общее  хозяйство
могло  возникать  и  другим  путем.  Крестьянин  мог  один  снять
деревню.  Таких  деревень  множество.  Но  по  смерти  его  у  не¬
го  могло  остаться  2—3  и  более  сыновей.  Сыновья  могли
продолжать  жить  в  старой  деревне,  разделиться  и  вести  каж¬
дый  особое  хозяйство,  а  могли  вести  и  общее.  Итак,  одноде-
ревенцы  могли  вести  раздельное  и  общее  хозяйство,  но  ни  в
каком  случае  не  общинное,  ибо  не  было  общины.  Общинное
и  общее  не  одно  и  то  же.  В  общине  каждый  член  имеет  рав¬
ное  право  на  пользование  землей;  при  общем  —  не  непре¬
менно  равное.  Умер  отец,  у  сыновей  равное  право  наследст¬
ва,  если  отец  не  распорядился  иначе;  он  мог  ведь  оставить
детям  и  не  поровну.  Но  если  дети  получили  и  поровну,  во
втором  поколении  непременно  возникнет  неравенство,  ибо
нельзя  рассчитывать  на  то,  что  у  каждого  сына  будет  одина¬
ковое  число  наследников.  Но  если  бы  это  и  случилось,  это  * 107нии  не  упоминаются  старые  новгородские  владельцы.  Данные  князю
Бельскому  волости,  конечно,  принадлежали  разным  и  очень  многим  вла¬
дельцам.  Приводя  деревни  в  десятки,  он  нарушил  их  старое  распределение
по  владельцам,  а  потому  десятки  и  заменили  прежних  владельцев  в  до¬
шедшей  до  нас  описи.  Это  единственный  пример  описи,  где  не  упомянуты
имена  старых  владельцев,  сведенных  бояр  и  бояришек.
 107

будет  равенство  случайное,  в  общине  же  оно  необходимое.
То  же  надо  сказать  и  о  долях  товарищей.  Вначале  они  могли
быть  равные,  но  не  непременно;  при  детях  же  равенство  это
легко  нарушалось.  Общинное  владение  обязательно,  общее
—  дело  свободы.  Итак,  в  старых  деревнях  могло  быть  част¬
ное  и  общее  хозяйство,  но  никогда  не  общинное.  Этот  вывод
предполагается  всеми  описанными  порядками.
 Как  велось  это  общее  хозяйство,  этого  мы  не  знаем.  Ис¬
точники  не  входят  в  такие  подробности,  не  имеющие  значе¬
ния  для  той  цели,  для  какой  составлялись  писцовые  книги.
Можно,  однако,  думать,  что  оно  велось  тогда  совершенно
так  же,  как  ведется  и  теперь.  Если  наследники  и  товарищи
были  приятели,  любили  друг  друга  и  жили  дружно,  они  мог¬
ли  вести  общее  хозяйство  в  самом  широком  смысле  этого
слова  и  даже  жить  в  одном  дворе  и  есть  из  одной  чашки.  Ес¬
ли  они  не  уживались  вместе  и  ссорились,  они,  конечно,  де¬
лились  и  оставляли  в  общем  владении  самое  необходимое,
выгоны,  а  иногда  луга,  разделяя  сено  в  копнах  или  пользуясь
ими  погодно,  примеры  чему  мы  уже  видели.  В  старое  время
жили  либо  в  любви,  либо  в  ненависти,  как  мы  делаем  это  и
теперь.  Любовь  во  все  времена  порождает  и  поддерживает
согласную  жизнь  и  общее  владение;  ненависть  всегда  ведет
к  разделению.  Общинное  владение  одною  цепью  сковывает
и  любовь,  и  ненависть.
 Мы  уже  знаем,  что  сельское  хозяйство,  которое  вели
новгородские  бояре,  не  составляло  новости  для  новых  лю¬
дей,  переведенных  из  Москвы  в  Новгород.  Весьма  многие  из
них  удержали  новгородские  порядки  по  сдаче  свободных
земель  в  аренду  без  всяких  изменений  и  получали  тот  же
доход,  какой  шел  их  предшественникам.  Писцы  очень  часто,
перечислив  старый  доход,  говорят:  „А  новый  доход  по  тому
ж“.  Некоторые  увеличили  размер  старого  дохода.  Это  увели¬
чение  делалось  в  мере  чрезвычайно  различной.  Иногда  оно
достигало  очень  больших  размеров.  Приведем  два  примера.
Старая  собственница,  Настасья,  жена  Ивана  Григорьева,
брала  с  деревни  в  4  двора  и  в  15  коробей  посева—  10  гри¬
вен,  а  с  другой  деревни  в  3  двора  и  в  20  коробей  посева  —
9  гривен  с  полуденьгой;  новый  помещик,  Григ.  Вас.  Карта-
 108

мазов,  стал  получать  с  первой  деревни—  17  грив,  и  3  ден.,
со  второй—  19  грив,  и  2]/2  деньги  (III.  113).  Громадное  уве¬
личение,  достигающее  100%;  несмотря  на  это,  крестьяне  ос¬
тались  на  своих  местах.  Весьма  вероятно,  что  3  и  4  двора,
составлявшие  эти  деревни,  были  населены  родственниками  и
людьми  зажиточными,  которые  вели  общее  хозяйство.  Что¬
бы  не  ломать  хорошо  обставленного  хозяйства,  они  и  согла¬
сились  на  прибавку.  Свободой  перехода  пользовались  дале¬
ко  не  так  легко,  как  это  может  показаться  людям,  стоящим
далеко  от  крестьянского  дела.  И  теперь  есть  поговорка:  три
раза  переехать  с  квартиры  все  равно,  что  раз  погореть.  А  пе¬
реехать  с  крестьянского  хозяйства  во  много  раз  труднее.  Чем
крестьянское  хозяйство  богаче,  тем  переход  труднее.  Вот
почему  в  писцовых  книгах  конца  XV  века  и  не  заметно
сколько-нибудь  чувствительного  перехода  крестьян.  Весьма
распространенное  мнение  о  бродяжничестве  крестьян  при
свободном  переходе  их  —  далеко  не  соответствует  действи¬
тельности.  Для  точного  ответа  на  вопрос  о  передвижении
крестьян  вообще  и  по  случаю  перемещения  владельцев  нов¬
городские  писцовые  книги  дают  богатый  материал,  который
тоже  ждет  еще  разработки.
 Для  полноты  картины  заметим,  что  2—3  помещика  вве¬
ли  новые  виды  чрезвычайных  доходов.  Васюк  Григ.  Чехов
ввел  какой-то  новый  сбор  за  повоз.  О  нем  писец  говорит:
 „А  Васка  взял  впервые  лета  7004  с  20  обеж  за  повоз,  с
обжи  по  4  денги“  (I.  55).
 Ивашка  Широносов  и  Ивашка  Корсаков  брали  со  своих
крестьян  доход  за  какое-то  „постоание44.  (II.  312,  313).  Вот  и
все  новости  московских  людей.  Трудно  думать,  что  новго¬
родское  хозяйство  не  было  их  собственным  хозяйством.
 Но  Великий  князь  Иван  Васильевич  не  все  раздавал  по¬
мещикам,  значительную  часть  конфискованных  имений  он
оставил  за  собой.  В  хозяйстве  этих  деревень  произошли
большие  перемены,  имеющие  важные  последствия.  В  име¬
ниях,  оставленных  за  великим  князем,  новый  доход  опреде¬
ляется  не  по  деревням,  а  для  всей  волости  сведенного  бояри¬
на.  Этот  новый  доход  называется  „оброком44  и  почти  всегда
переводится  на  деньги.  Великий  князь  получает  только  день¬
 109

ги,  к  нему  не  идет  ни  посп,  ни  доля  урожая,  ни  мелкий  до¬
ход.  Из  этого  порядка  встречаются  исключения,  но  очень
редко.  Крестьяне  платят  „оброком64,  отсюда  и  волости  стали
называться  оброчными.  К  этому  оброку  иногда  причитаются
обежные  деньги,  иногда  нет.  При  сличении  оброка  со  ста¬
рым  доходом  цифры  иногда  почти  сходятся,  иногда  оброк
меньше  старого  дохода,  иногда  больше1  * * 4.  Но  не  величина  об¬
рока  важна  в  данном  случае,  а  иной  способ  его  исчисления:
оброк  назначается  огульно  на  целое  имение.  Этим  создается
у  нас  впервые  крестьянская  волостная  община.  Как  бы  ни
был  оброк  по  сумме  близок  к  старому  доходу,  он  всегда  дру¬
гой  или  потому,  что  в  имении  изменилось  число  дворов,  или
потому,  что  к  оброку  прибавлена  обежная  плата,  которая
прежде  вовсе  не  входила  в  доход.  Угодья  старых  владельцев
записываются  теперь  за  их  крестьянами  и  облагаются  осо¬
бым  оброком  тоже  огульно,  на  всю  волость.  Во  всех  этих
новостях  крестьянам  надо  разобраться.  Прибавки  надо  как-
нибудь  распределить  по  дворам,  угодья  тоже,  пустые  дворы
тоже.  Это  все  новые  вопросы,  которые  должны  быть  теперь
разрешены  всеми  крестьянами  волости  сообща.  Прежде  не
было  таких  общекрестьянских  вопросов.  Теперь  они  появ¬
ляются.  Иван  Васильевич  создал  в  Новгороде  крестьянскую
общину.  Она  появляется  здесь  впервые  в  самом  конце
XV  века.
 Что  же  это  за  общины,  как  они  велики?  Каждое  конфи-
 1  Вот  для  примера  несколько  старых  доходов,  переведенных  в  оброк.
Имение  в  8  деревень  приносило  старого  дохода  13  гривен,  новый  оброк
 14!/2  грив,  и  со  включением  обежной  дани.  Имение  в  3  деревни,  считая
доли  в  общих  деревнях,  старый  доход  8  грив.,  оброк  и  с  обежной  данью  —
6*/2  грив.  Имение  в  2  деревни,  старый  доход  3  грив.  2  д.,  оброк  и  с  обеж¬
ной  данью  2V2  грив.  Имение  в  37  деревень,  старый  доход  —  91  /2  руб.,
 1  грив,  и  2  д.,  оброк  5  руб.  2  грив.  1  д.,  но  без  обежной  дани.  Имение  в
181  деревню,  старый  доход.  10V2  руб.  11  грив.  1072  денег,  оброк  18  руб.
2V2  грив.  lV2  д.  без  обежной  дани.  Имение  в  50  деревень,  старый  доход
 4  руб.  21/2  грив.,  оброк  —  91/2  руб.  и  6  д.  со  включением  обежной  дани,  так
платили  до  первой  описи,  а  по  настоящей  назначено  11  руб.  с  причислени¬
ем  сюда  и  платы  за  рыбную  ловлю.  Имение  в  74  деревни,  старый  доход  —
12  руб.  4V2  грив.;  оброк  —  1  lV2  руб.  lV2  грив,  и  5  д.  без  обежной  дани  (I.
40,  130,  157,216,  394).
 110

скованное  имение  или,  как  тогда  говорили,  каждая  волость  и
волостка  составили  особую  общину.  Были  большие  общины
в  50,  70,  100  и  более  деревень,  и  маленькие  в  2  —  3  деревни.
Иногда  несколько  боярских  волостей  соединялись  в  одну
волость  великого  князя.  В  момент  составления  вторых  опи¬
сей,  которые  находятся  у  нас  в  руках,  уже  появились  и  зем¬
ли,  и  воды,  которыми  пришлось  распоряжаться  крестьян¬
ским  общинникам,  и  появилась  необходимость  распределять
между  собою  платежи  с  этих  земель  и  вод.  Но  до  общинного
землевладения,  которое  составляет  такую  гордость  наших
общинников,  дело  еще  очень  далеко.  Обязательного  надела
землей  не  было,  и  каждый  крестьянин  брал  участок  таких
размеров,  какие  ему  были  нужны.  Повинности  определялись
по  земле  и  угодью,  а  не  земля  нарезалась  для  платы  повин¬
ностей1  * 111.
 1  Вот  пример  нового  порядка  крестьянских  платежей.  В  Вотской  пя¬
тине,  в  погосте  Никольском-Будковском,  несколько  боярщин  соединено
вместе  в  одну  волость.  По  описании  отдельных  деревень  с  обозначением
старого  дохода  читаем:  „И  всего  оброку  положено  на  ту  волость  деньгами
и  за  хлеб  и  за  наместнич  корм  19  рублев  с  полтиною  и  4  гривны  и  пол
четверти  деньги,  то  и  с  поземщиком,  опричь  обежныя  дани“.  А  далее:  „А
пустошей  и  селищ  и  лугов  в  той  волости  разных  же  бояр:  (следует  пере¬
числение),  а  даны  тое  же  волости  крестьяном  в  тот  же  оброк“.  Наконец:
„А  великаго  князя  оброк  в  той  волости  всех  боярщин  крестьяном,  денги  и
хлеб  разметывати  меж  собе  по  пашне“  (III.  278—291).
 Здесь  мы  наблюдаем  случай:  1)  создания  великим  князем  новой  во¬
лости  из  разных  боярщин,  2)  наделения  крестьян  этой  волости  землями  и
угодьями  прежних  бояр,  3)  обложения  этих  крестьян,  которые  прежде
ничего  не  имели  общего,  оброком  в  общей  сумме,  который  они  должны
сами  раскладывать  между  собой  по  пашне.  О  равенстве  возделываемых
участков  нет  речи.  До  введения  этих  новых  порядков  владельческие  во¬
лости,  а  только  такие  и  были,  не  имели  никаких  общих  дел.  Единственное
общее  дело,  какое  создавали  себе  волости  в  старое  время,  состояло  в  най¬
ме  пустых  деревень.  Но  и  это  встречается  чрезвычайно  редко.  Мы  замети¬
ли  два  случая,  и  то  в  монастырских  и  церковных  волостях  (I.  176,  210).
Деревни  же  всегда  имели  одно  общее  дело:  раскладку  обежной  дани.
Обежная  дань  клалась  на  целую  деревню,  а  в  деревне  могли  быть  дворы,
которые  вели  особое  хозяйство,  могли  быть  поземщики,  которые  хотя
пашни  не  имели,  но  пользовались  выгоном,  землей  под  огороды  и  дворы,
а  потому  могли  быть  тоже  привлекаемы  к  платежу.  Раскладка  обежной
дани  составляла  общее  дело  всей  деревни.  За  указанным  исключением,  мы
отрицаем  какие-либо  общие  дела  волостных  крестьян  по  землевладению,  а
 111

Кроме  оброчных  великого  князя  крестьян,  в  новгород¬
ских  пятинах  появились  в  то  же  время  дворцовые  крестьяне.
Они  называются  так  потому,  что  приписаны  ко  дворцу  вели¬
кого  князя  и  состоят  в  особом  управлении.  Их  ведал  дворец¬
кий,  которому  и  сообщались  переписные  книги  этих  кресть¬
ян.  Вот  почему  дворцовые  земли  и  не  описывались  вместе  с
оброчными,  с  отданными  в  поместья  и  с  своеземцевыми
землями.
 Некоторые  из  волостей,  приписанных  ко  дворцу,  суще¬
ственно  отличались  от  оброчных.  Это  те,  которые  работали
на  великого  князя,  пахали  на  него  особую  пашню.  Но  эта
барщина  не  освобождала  крестьян  и  от  оброка;  они  платили
и  оброк.  У  дворцовых  барщинных  крестьян  возникло,  таким
образом,  еще  свое  особое  общее  для  всей  крестьянской  об¬
щины  дело:  распределение  общих  работ.  Но  пашню  пахали
не  все  дворцовые  крестьяне,  некоторые  оставались  на  одном
оброке.  А  потому  и  дворцовые  крестьяне  называются  „об-
рочными“.  Как  оброчные,  так  и  приписанные  ко  дворцу  на¬
селенные  крестьянами  земли  раздаются  в  поместья*  1.
 Таковы  нововведения  для  крестьян,  оставленных  вели¬
ким  князем  за  собой.  Эти  нововведения  были  новостью  для
новгородских  крестьян,  но  не  для  крестьян  великого  князя
вообще.  К  конфискованным  имениям  эти  нововведения,  ко¬
 не  по  управлению  вообще.  Необходимо  отличать  вопросы  общего  управ¬
ления  и  землевладения.  В  области  управления  крестьяне,  может  быть,
имели  какие-нибудь  общие  дела.  Они  могли  участвовать  на  суде,  избирать
каких-либо  целовальников,  раскладывать  повинности  и  т.д.  Но  все  это
возможно  и  без  поземельной  общины.
 1  Приводим  несколько  выписок  из  рукописной  книги  дворцовых  во¬
лостей,  содержание  которой  мы  привели  в  первой  главе.
 4  с.  А  пашут  те  крестьяне  (дворцовые)  на  великаго  князя  24  десяти¬
ны.  А  оброку  на  них  за  обежную  дань  и  за  хлеб  3'/2  руб.  новогородских.
 36  об.  Царя  и  великаго  князя  села  и  деревни  дворцовыя,  которые  ца¬
ря  и  великаго  князя  пашут  и  которыя  не  пашут.
 45  об.  В  Корыстынской  волости  села  и  деревни  великаго  князя  двор¬
цовыя  оброчныя.
 251.  Книги  дворцовых  волостей  Шелонской  пятины  письма  Матв.
Ив.  Валуева,  лета  707,  которыя  приписаны  ко  дворцу  ново.
 248.  Обжи,  приписанныя  ко  дворцу,  пожалованы  в  7048  г.  Якову  и
Андрею  Квашниным  к  их  старому  поместью.
 112

нечно,  давно  уже  применялись;  они  не  были  выдуманы  для
Новгорода.  Применение  к  княжеским  деревням  того  поряд¬
ка,  какой  существовал  в  господских  имениях,  было  очень
неудобно:  этот  порядок  отличался  крайней  сложностью  и
очень  затруднял  контроль.  Правительству  легче  было  иметь
дело  с  общинами,  чем  с  отдельными  хозяйствами,  и  оно,  ко¬
нечно,  заменяло  этот  порядок  новым,  как  только  в  руках  его
стали  сосредоточиваться  значительные  владения.  Поэтому
первые  зародыши  общин  крестьянских  в  волостях  великого
князя  могут  восходить  даже  к  XIV  веку.
 Новгородские  дворцовые  села  и  деревни  были  очень
удалены  от  Москвы.  Это  удаление  должно  было  отразиться
и  на  сборах  с  них;  сборы  эти  были  здесь  очень  упрощены.  В
дворцовых  имениях,  ближе  расположенных  к  Москве,  они
гораздо  более  приближались  к  обыкновенному  господскому
доходу.  Вот  для  примера  доход  с  дворцового  имения  Твер¬
ского  уезда:
 „А  оброку  крестьянам  платити  в  великаго  князя  казну,  в
Дворцовый  приказ,  6  руб.  и  7  алт.  с  денгою,  да  посопнаго
хлеба  55  четьи  ржи,  23  четьи  овса;  да  мелкаго  доходу  пла¬
тить  во  дворец;  с  выти  по  барану,  по  полтю  мяса  свинаго,  по
2  сыра  кислых,  по  2  гривенки  масла  коровья,  по  2  куров,  по
40  яиц,  по  сажени  дров,  по  копне  сена“  и  т.д.  (II.  293).
 Знакомая  нам  картина.  Московский  государь  получает
со  своих  крестьян  совершенно  такой  же  доход,  какой  полу¬
чали  и  новгородские  своеземцы.  Тут  и  деньги,  и  посп,  и  мел¬
кий  доход,  только  исчисляется  он  иначе,  он  идет  не  с  дере¬
вень,  а  с  вытей.  Но  о  вытях  речь  будет  после.  Здесь  же  нас
интересует  только  то,  что  и  в  Москве  княжеское  хозяйство
конца  XVI  века  имеет  все  свойства  новгородского  боярского
XV  века.  Могло  ли  быть  построено  на  иных  началах  хозяй¬
ство  московских  вотчинников,  тверских  и  иных  уделов?  Это
очень  сомнительно.  Домосковская  старина  везде  одна  и  та
же.  Она  далеко  заходит  и  в  московское  время.
 Крестьянские  деревни  могли  пустеть  и  в  силу  права  сво¬
боды  крестьянского  перехода,  и  по  другим  причинам.  Спра¬
шивается,  что  делали  владельцы  с  такими  опустевшими  де¬
ревнями?  Пользование  такими  пустыми  деревнями  было
 113

очень  различно.  Иногда  владельцы  пахали  их  на  себя  —  на¬
ездом,  т.е.  не  заселяя  их,  а  посылая  на  эти  земли  в  рабочее
время  своих  людей.  Такие  известия  имеем  о  помещиках,  но
то  же,  по  всей  вероятности,  делали  и  новгородские  бояре1.
Случалось,  что  владельцы  отдавали  такие  деревни  желаю¬
щим  крестьянам,  которые  тоже  пахали  их  наездом2.  Духов-
 11.  546—547;  И.  385,  797,  866.
 2  I.  546  и  след.;  II,  488,  738.  В  описи  Деревской  пятины  находим  та¬
кое  известие:
 „Деревня  Трофимово,  двор  Родивоник  Прокошев,  пашет  половину
той  деревни...;  а  другую  половину  той  деревни  пашет  Якимко  Лахнов  на-
ездом“  (I.  536).
 Якимко  Лахнов  снимает  в  этой  же  волости  целую  деревню  Федосьи¬
но,  где  у  него  двор,  в  котором  он  живет,  и  3  коробьи  посева  ржи.  Но  ему
этого  мало,  и  он  снимает  еще  пол  соседней  деревни.  Новое  доказательство
того,  что  даже  в  небольших  деревнях  крестьяне  ведут  не  общее,  а  разное
хозяйство.  И  этого  Лахнову  мало.  При  описании  следующей  деревни  чи¬
таем:  „Селище  Жатово  а  пашут  его  те  же  крестьяне  на  розъем“...  Те  же
крестьяне,  Прокошев  и  Лахнов,  пашут  деревню  на  разъем.  Это  значит,
деревня  пуста  и  возделывается  жителями  соседних  деревень  „на  разъем“,
т.е.  кто  себе  что  взял.  Это  тоже  пашня  наездом,  ибо  Лахнов  живет  в  дер.
Федосьино,  а  Прокошев  в  Трофимово,  где  у  них  свои  дворы.  Лахнов  и
Прокошев  и  в  дер.  Трофимово,  и  в  селище  Жатово  ведут  разное  хозяйство,
а  не  общее,  и  каждый  из  них  платит  особо  за  наем  земли,  а  между  тем  эта
плата  показана  для  обоих  в  общем  итоге.  Ясное  указание  на  то,  что  писцы
складывают  вместе  разные  хозяйства.
 Г-н  Рожков  в  своем  труде  о  сельском  хозяйстве  Московской  Руси
высказывает  такое  мнение  о  пашне  наездом.  „Пахать  землю  наездом  зна¬
чило  эксплуатировать  ее  нерасчетливо,  хищнически,  без  правильного  се¬
вооборота,  истощая  почву.  Что  такое  понимание  этого  выражения  пра¬
вильно,  это  всего  лучше  доказывается  отношением  правительства  к  наез¬
жей  пашне:  она  вся  причисляется  в  писцовых  книгах  к  пашне,  лежащей
впусте,  не  подлежащей  обложению  налогами...  Кроме  того,  нередки  и
прямые  указания  источников  на  пахоту  наездом,  как  явление  регрессивное
с  хозяйственной  точки  зрения.  Ограничимся  одним  примером:  по  акту
1501  г.  один  монастырь  владел  в  Переяславском  уезде  13  деревнями;  эти
деревни  „запустели  небрежением  прежних  игуменов,  потому  что  прежние
игумены  те  монастырские  земли  пораздавали  в  оброк  приказным  людям,
сокольникам  и  конюхам;  и  те  приказные  люди  те  деревни  пахали  наездом
и  от  того  те  их  села  и  деревни  позапустели“  (64).
 Все  это  рассуждение,  хоть  оно  вошло  уже  в  научный  оборот  и  при¬
водится  в  назидание  читателя  почтенными  критиками  г-на  Рожкова,  есть
плод  недоразумения,  проистекающего  от  неправильного  понимания  ис¬
точников.  „Пашня  наездом“  вовсе  не  обозначала  некоторого  регрессивно-
 114

ные  учреждения  также  отдавали  пустые  деревни  крестья¬
нам*  1  * *.
 Это  все,  надо  полагать,  новгородская  старина.  Старину,
может  быть,  представляет  и  следующий  случай.  Князь  Юр.
Конст.  Оболенский  между  разными  волостками  получил  и
волостку  Кузьмы  Перебатого;  в  одной  из  деревень  этой  во-
лостки  прежде  жил  сам  Кузьма.  Она  не  понадобилась  князю
Оболенскому  для  житья,  и  он  велел  пахать  ее  на  себя  „зго-
ном  крестьян*4  (I.  356).  Половину  другой  деревни  пахал  на
себя  наездом  крестьянин  той  же  волостки.  Это,  впрочем,
единственный  случай,  где  мы  встретили  „сгон44  крестьян.  Не
надо  ли  под  сгоном  понимать  крестьянскую  „помочь44,  и  те¬
перь  хорошо  известную?
 Второй  способ  извлечения  дохода  землевладельцами  за¬
ключался  в  сдаче  небольших  участков  земли  под  дворы  ли¬
цам,  не  занимавшимся  хлебопашеством.  Такими  съемщика¬
 го  способа  обработки  земли.  Крестьянин  Лахнов,  конечно,  совершенно  так
же  обрабатывал  землю  в  дер.  Трофимово  и  Жатово,  как  и  в  дер.  Федосьи¬
но.  Разница  в  том,  что  дер.  Федосьино  он  нанимал  целиком  и  там  жил,  а  в
двух  других  деревнях  он  брал  только  участки  земли  и  там  никто  не  жил,
они  были  пустые,  а  потому  и  могли  быть  разобраны  по  частям  и  возделы¬
ваемы  наездом.  Деревни  запустели  не  потому,  что  там  было  регрессивное
хозяйство,  а  потому,  что  крестьяне  ушли.  Регрессивное  же  хозяйство  мог¬
ло  быть  и  не  в  пустых  деревнях,  а  при  наличности  крестьян,  если  они  пло¬
хо  возделывали  землю.  К  пашне,  лежащей  впусте,  писцы  причисляют  не
плохо  возделанную,  а  ненаселенную;  она  могла  быть  и  хорошо  возделы¬
ваема,  да  теперь  брошена  и  не  населена.  „Приказные  люди  пахали  мона¬
стырские  деревни  наездом  и  от  того  они  запустели44.  Совершенно  верно,
но  только  это  значит  не  то,  что  думает  автор.  Приказные  люди  взяли  на
оброк  уже  пустые  деревни  и  не  переехали  в  них  жить,  так  как  они  имели
уже  определенное  место  жительства;  они  наезжали  только  для  обработки
земли.  Вот  это  и  значит  деревни  „позапустели44.  Этого  бы  не  случилось,
если  бы  они  поселили  там  крестьян,  хотя  бы  эти  крестьяне  работали  и
хуже  приказных  людей,  пахавших  наездом.
 1  Архангельские  попы,  которым  принадлежали  две  волости  Смерда,
 в  одной  из  них  сдавали  пустую  деревню  крестьянину  соседней  деревни,
Исаку  Ескину;  тут  же  обозначен  и  доход,  который  они  получали  с  него;  а
 в  другой  волости  сдавали  8  пустых  деревень  —  всей  волости  (I.  504,  176).
Воскресенский  монастырь  сдавал  в  небольшой  волости  в  7  деревень  —
одну  пустую  деревню  тоже  всей  волости  (I.  210).  Вяжитский-Никольский
монастырь  сдавал  свою  пустошь  не  всей  волости,  а  двум  деревням  (III.
 56).
 115

ми  были  люди  очень  разных  профессий  и  очень  различного
социального  положения.  Мы  встречаем  здесь  торговых  лю¬
дей  и  разных  промышленников  и  ремесленников:  рыболо¬
вов,  епанечников,  кузнецов,  кровопуска,  солеваров,  сапож¬
ников,  а  рядом  с  ними  и  людей,  не  имевших  никакого  опре¬
деленного  занятия,  например,  казаков1.  Так  как  эти  люди
занимались  своими  промыслами  и  ремеслами,  а  не  хлебопа¬
шеством,  то  в  писцовых  книгах  они,  обыкновенно,  обозна¬
чаются  под  именем  „непашенных  людей“,  причем  не  всегда,
однако,  говорится,  чем  же  собственно  они  занимаются;  даже
чаще  не  говорится.  Их  отличительная  черта  в  том,  что  они
непашенные  люди.  Занятие  же  каким-либо  ремеслом  или
промыслом  не  составляло  существенного  их  признака:  теми
же  промыслами  и  ремеслами  занимаются  и  пашенные  кре¬
стьяне.  Среди  них  мы  даже  заметили  большее  разнообразие
ремесел;  между  крестьянами  мы  встретили:  кузнецов,  бо-
чечников,  швецов,  ведерников,  гончаров,  овчинников,  де-
готников,  лучников,  седельников,  ямщиков  и  домников  (от
домница  —  печь).  Полагаем,  что  это  различие  случайное.
Писцам  не  было  надобности  обозначать,  чем  именно  зани¬
мается  пашенный  или  непашенный  человек.  Непашенный
человек  более  чем  пашенный  нуждался  в  каком-нибудь  про¬
мысле,  ибо  он  должен  был  и  прокормить  себя,  и  заплатить  за
наем  земли,  а  между  тем  писцы  весьма  редко  обозначают
этот  промысел.
 Включая  в  себя,  с  одной  стороны,  торговцев,  рыболо¬
вов,  соледобытчиков  и  подобных  им,  а  с  другой  —  казаков,
не  имевших  определенных  занятий  и  существовавших,  мо¬
жет  быть,  сельскими  работами  на  соседних  господских  и
крестьянских  землях,  беспашенные  люди  представляли
очень  пестрый  класс;  между  ними  были  и  весьма  состоя¬
тельные,  и  очень  бедные.  В  писцовой  книге  Шелонской  пя¬
тины  читаем:
 „Да  за  Митею  же  (помещик,  Татищев)  живут  худые
люди  без  пашни,  на  поземе:  двор  Якуш  Степанов,  сапожник,
 1  I.  457,  816;  II.  686,  751;  IV.  125,  536;  Временник.  XI.  33—42,  130,
 341.
 116

двор  Ивашка  Миних,  казак,  двор  Лукерка  проскурница“.
 В  обществе,  где  все  ходят  в  лаптях  или  на  босу  ногу,  са¬
пожник,  конечно,  не  мог  очень  разбогатеть.
 Но  худые  или  нет  были  беспашенные  люди,  они  все
платили  владельцу  за  наем  земли;  эта  плата  носила  наимено¬
вание  позема,  дворы  их  —  назывались  поземными,  а  сами
они  поземщиками  (III.  279,  290).  Плата,  обыкновенно,  оп¬
ределялась  деньгами  и  с  каждого  двора  особо,  но  приводи¬
лась  в  общем  итоге  для  всех  дворов.  Худые  поземщики  по¬
мещика  Татищева  платили  ему  за  3  двора  7  денег.  А  были  и
хуже  их:  Фекле  Марковой  поземщики  платили  по  1  деньге  с
двора.  Помещику  Ст.  Прохорову  четырнадцать  дворов  пла¬
тили  позему  4  гривны  6  денег,  с  двора  по  472  деньги;  это  уже
значительная  плата.  Надо  думать,  что  у  этих  поземщиков
был  же  какой-нибудь  промысел,  а  писцы  вовсе  не  нашли
нужным  сказать,  чем  они  занимались  (III.  424).  Фил.  Логи¬
нов,  торговый  человек,  сел  на  церковной  земле  без  пашни;  за
свой  двор  он  платил  попу  позему  две  гривенки  темьяну;  да
еще  с  рядовичами,  что  на  реке  на  Ижоре,  давал  в  их  оброк
две  деньги  (Врем.  XI.  341).  У  Феодоры,  жены  Вас.  Глазоем-
цева,  в  одной  деревне,  кроме  крестьян,  было  4  беспашенных
двора,  в  которых  жили  кузнецы.  Они  платили  за  дворы  5
грив.  10  денег,  с  двора  по  1  грив.  6  денег.  Крестьяне  той  же
деревни,  с  посевом  в  5  коробей  на  двор,  платили  с  двора
только  на  9—10  денег  больше  этих  беспашенных  людей
(III.  503).  Кузнецы,  жившие  в  деревне  г-жи  Глазоемцевой,
были  очень  зажиточные  люди,  богаче  многих  крестьян.  —
Поземщики  занимались  иногда  и  пашней.  В  Деревской  пя¬
тине,  на  погосте  у  св.  Егория,  на  земле,  конфискованной  ве¬
ликим  князем  у  Ивана  Маркова,  было  8  дворов  поземщиков,
за  эти  дворы  они  платили  великому  князю  позем.  Но,  кроме
того,  они  пахали  соседнее  селище  на  разъем,  т.е.  сколько
кому  было  нужно  (I.  412).
 Для  полноты  картины  заметим,  что  поземщики  в  обжи
не  клались;  это  потому,  что  в  обжи  кладется  пахотная  земля,
а  они  люди  непашенные.  Но  это  не  значит,  что  они  не  несут
повинностей.  В  писцовых  книгах  о  поземщиках-рыболовах
 117

не  раз  говорится,  что  они  обложены  оброком  на  великого
князя  „за  обежную  дань"1  2.
 Из  того,  что  писцовые  книги  не  всегда  говорят  о  плате¬
же  беспашенными  людьми  оброка  вместо  обежных  денег,
еще  не  следует,  что  они  не  участвуют  в  платеже  этих  денег.
Обежные  деньги  платила  деревня,  и  деревенские  дворы,  ко¬
нечно,  сами  распределяли  между  собой  эту  тягость.  Дворы
беспашенные  стояли  на  землях  деревни,  пользовались  выго¬
нами  и,  разумеется,  имели  огороды.  Некоторые  из  поземщи-
ков  были  богаче  крестьян.  Почему  бы  такие  сравнительно
богатые  люди  не  привлекались  однодеревенцами  к  участию
в  платеже  обежной  дани?  Так  как  беспашенные  рыболовы  со
своих  промыслов  платили  даже  особый  оброк  вместо  обеж¬
ной  дани,  то  мы  не  видим  причины,  почему  бы  население
деревни  должно  было  освобождать  достаточных  владельцев
непашенных  дворов  от  участия  в  уплате  обежной  дани.  Ме¬
жду  непашенными  были  и  очень  бедные;  если  эти  „худые
люди"  и  не  привлекались  к  платежу  обежной  дани,  что  воз¬
можно,  это  не  составит  все-таки  отличительного  признака
беспашенных  людей,  так  как  и  крестьяне  освобождались  от
тягла,  если  приходили  в  худое  состояние.
 Московские  писцы  половины  XVI  века,  переписывая  те
же  новгородские  земли,  начинают  наряду  с  „непашенными
людьми"  и  „поземщиками"  употреблять  новое  слово  „бобы¬
ли".  Что  бобылями  они  называют  тех  же  непашенных  людей,
это  видно  из  того,  что  их  бобыли,  как  и  поземщики,  дают
 1  Временник.  XI.  33,  42;  XII.  74.
 На  с.344  (Временник.  XI)  читаем:
 „Великаго  князя  рядок  у  Клетей,  на  реце  на  Ижоре,  от  Невы  7  верст,
а  живут  в  нем  торговые  люди,  пашни  у  них  нет  (идет  перечисление  8  дво¬
ров),  а  оброку  давали  по  старому  писму  12  грив.  А  новаго  оброку  положе¬
но  на  них  за  обежную  дань  и  за  наместничь  корм  полтина44.
 На  с.  181  „Временника44  XII  непашенные  рыболовы  положены  в  луки,
а  луки  те  же  обжи.
 В  Шелонской  пятине  в  погосте  Опоцком  на  конфискованной  вели¬
ким  князем  у  Ростокина  монастыря  земле  сидело  12  дворов  непахотных
людей.  Они  промышляли  торгом  и  извозом.  Еще  до  конфискации  за  дворы
они  платили  в  монастырь  позем,  а  за  промысел  давали  великому  князю
 2  гривны  (IV.  162).
 118

господам  „позем46  (IV.  288,  293).  Но  так  как  в  этих  поздней¬
ших  книгах  доход  по  деревням  не  указывается,  а  только  в
итогах,  то  и  о  бобылях  в  большинстве  случаев  говорится  ко¬
ротко:  а  бобылей  дворов  столько-то,  без  пашни.  Итак,  бо¬
быль  —  это  новое  московское  наименование  для  тех  же  бес-
пашенных  людей,  которые  нанимают  землю  под  дворы.
Среди  этих  бобылей  мы  встречаем  знакомых  уже  нам  кузне¬
цов,  рыболовов  и  пр.  (IV.  416,  478,  509).
 Эти  позднейшие  книги  дают  возможность  несколько
пополнить  наши  сведения  о  непашенных  людях.  Между  ни¬
ми  и  теперь  есть  люди  достаточные.  Опоцкому  монастырю
бобыли  платят  по  1  грив,  с  двора.  Эти  монастырские  бобыли
люди  непашенные,  но  они  берут  у  монастыря  землю  из  об¬
року  и  пашут  ее  наездом1.  Это  значит,  что  они  живут  не  на
нанятой  земле,  а  в  монастырской  деревне;  а  на  взятую  в  об¬
рок  землю  только  наезжают  для  сельских  работ.  То  же  дела¬
ют  и  крестьяне,  принанимая  землю  в  чужих  деревнях;  по
занятиям  бобыли  иногда  те  же  крестьяне.  Чем  занимаются
монастырские  бобыли  в  деревне,  где  живут,  этого,  к  сожале¬
нию,  писец  не  говорит.
 Из  только  что  приведенного  свидетельства  видно,  что
бобыли  занимаются  пашней;  а  с  другой  стороны,  конечно,  и
крестьяне  могут  нанимать  дворовые  места,  оставаясь  кресть¬
янами2.
 В  писцовых  книгах  московских  уездов  XVI  века  встре¬
 1 	Неволин.  О  пятинах  и  погостах.  Прил.  С.116.
 2 	Любопытное  указание  на  такое  соединение  крестьянства  и  бобыль-
ства  в  одном  лице  находим  в  напечатанной  В.Н.Сторожевым  „Сотной“
грамоте  дворцового  села  Вологодского  уезда  1592  г.  Там  описаны  сперва
пашенные  крестьянские  дворы;  в  числе  владельцев  одного  такого  двора
показан  Олешка  Терентьев.  А  затем  идет  описание  дворов,  мест  дворовых
и  огородов,  но  без  пашни.  Одно  такое  место  дворовое  и  одно  место  ого¬
родное  показаны  за  тем  же  Олешкой  Терентьевым.  Он  в  одно  и  то  же  вре¬
мя  и  крестьянин,  и  бобыль  (Волог.  губ.  вед.  1898.  №  23).  В  этой  „Сотной“
речь  идет  о  непашенных  дворах,  с  них  берут  позем,  термин  бобыль  не
употребляется,  все  это  —  как  в  новг.  писц.  книгах  конца  XV  века.  Я  нико¬
гда  не  видал  „Волог.  губ.  вед.“  и,  конечно,  ничего  бы  этого  не  знал,  если
бы  почтенный  В.Н.Сторожев  любезно  не  сообщил  мне  оттиска  напечатан¬
ной  им  грамоты.
 119

чаем  оба  термина,  и  непашенных  людей,  и  бобылей.  Под
этими  названиями  появляются  те  же  ремесленные  и  про¬
мышленные  люди,  что  и  в  Новгороде:  швецы,  сапожники,
кузнецы,  пастухи,  калачники,  земские  дьячки  и  даже  кабат¬
чики,  а  между  ними  и  бедные  вдовы.
 В  описях  дворцовых  крестьян  XVI  века  встречаем  ука¬
зания  и  на  обложение  непашенных  людей  повинностями.
Например:
 „Село  Борки...  двор  непашенный,  а  живет  в  нем  сапож¬
ник,  а  оброку  с  него  в  год  гривна;  пошлин  денга44  (II.  313).
 При  описании  села  Лотошина  Микулинского  уезда  на¬
ходим  и  любопытное  разъяснение  порядка  обложения  непа¬
шенных  людей:
 „И  писцы...  те  непашенные  дворы  пооброчили,  потому
что  в  сошном  письме  не  пригодятся,  и  прежде  сего  были  в
оброке  ж,  а  платили  оброку  на  год  по  46  алтын  по  4  денги,  а
ныне  оброку  им  платити  в  великаго  князя  казну,  в  Дворцо¬
вой  приказ,  за  ямския  и  за  приметныя  денги,  и  за  мелкий  до¬
ход,  и  за  иныя  за  всякия  подати  на  год  по  2  руб.  и  13  алт.  и
по  5  ден.,  с  двора  по  гривне,  да  пошлин  дворецкаго  и  дьячих
4  алт.  с  полуденгой,  с  рубля  по  10  ден.;  а  с  волостными  им
людми,  с  пашенными  крестьяны,  с  сельчаны  и  с  деревенщи¬
ки,  не  тянути...  а  разводити  им  тот  оброк  меж  себя  самим  по
животом  и  по  промыслом  и  по  двором44  (II.  335).
 На  бобылях  лежат  и  ямские  и  приметные  деньги,  и  не¬
которые  другие  подати,  как  и  на  крестьянах,  но  раскладыва¬
ются  иначе:  не  по  сохам,  ибо  у  них  нет  земли,  а  по  животам,
и  промыслам,  и  по  дворам.  Полагаем,  то  же  делалось  и  в
Новгороде  с  обежною  данью.  Это  делается  и  в  XVII  веке.  По
„Сотной44  1627  г.  крестьянам  черных  волостей  предписыва¬
лось  верстаться  „по  пашне  и  по  угодью“,  а  бобылям  „по
промыслом  и  по  животом44  (Неволин.  Прил.  131).
 Но  почему  писцы  XVI  века  стали  заменять  старые  тер¬
мины,  непашенные  люди  и  поземщики,  совершенно  опреде¬
ленные  и  ясные,  новым  —  бобыли,  и  что  значит  бобыль?  Бо¬
быль  и  в  старину,  конечно,  имел  то  же  значение,  что  и  те¬
перь,  это  —  одинокий,  бедный  человек.  Применение  такого
термина  для  обозначения  непашенных  людей  вообще  —
 120

свидетельствует  о  некоторой  неточности  писцов  XVI  века.
Непашенные  люди  не  были  же  непременно  одиночками;  они
конечно,  имели  семьи,  а  многие  из  них  были  богаче  кресть¬
ян.  Как  же  пришли  писцы  к  такому  не  совсем  правильному
обобщению?  Писцы  были  московские  люди,  а  потому  воз¬
никает  вопрос,  не  имело  ли  какого  особого  значения  в  Моск¬
ве  слово  бобыль?  На  этот  вопрос  проливают  довольно  яркий
свет  документы,  напечатанные  г-ном  Дьяконовым  в  выпус¬
ке  1  „Актов,  относящихся  к  истории  тяглого  населения  в
Московском  государстве46.  Эти  документы  составлены  в
XVII  веке,  но  порядок,  о  котором  они  свидетельствуют,  не
новый,  а  старый;  они  говорят  намеками  об  отношениях,  всем
хорошо  известных  и,  конечно,  давно  установившихся.  Мы
имеем  в  виду  порядные  в  бобыли.  Это  удивительнейшие  до¬
кументы.
 В  Москве  человек  мог  сделаться  по  договору  бобылем,  в
бобыли  там  поступают  и  для  этого  дают  на  себя  „бобыль-
скую  оброчную  запись44,  по  которой  обязываются  „жить  в
оброчных  бобылях44,  вести  себя  тихо,  смирно,  корчмы  не
держать  и  т.д.,  бобыльский  оброк  платить  и  государевы  вся¬
кие  подати,  по  раскладу,  тоже  платить,  и  „всякое  сделье  бо-
быльское  с  бобыли  делать  вместе44  (№  35.  1644).
 Ясно,  московский  бобыль  совсем  не  то,  что  новгород¬
ский  поземщик.  Тот  нанимает  под  двор  землю,  на  которой  и
живет,  вот  и  все;  он  съемщик  участка  земли  под  дворовое
строение.  Московский  бобыль  обязывается  всякое  сделье
делать  и  оброк  еще  платить.  Это  не  наем  участка  земли,  а
поступление  в  услужение,  да  еще  с  обязанностью  платить
оброк.  До  сих  пор  все  ясно.  Но  тут  же  начинается  и  неяс¬
ность.  За  что  бобыль  обязывается  и  служить,  и  платить?  Об
этом  ни  слова  ни  в  одной  порядной!  Сколько  он  должен  пла¬
тить  оброка?  —  тоже  не  говорится.  Какое  он  должен  делать
сделье?  В  приведенной  порядной  и  об  этом  ничего  не  сказа¬
но.  „С  бобыли  делать  вместе44  —  вот  какое  сделье.  Нам  это
непонятно;  а  тогда  это  было  всем  понятно  и  потому,  конеч¬
но,  что  дело  шло  об  отношениях  давно  сложившихся,  кото¬
рые  и  надобности  не  было  определять  ближе.
 Удивительные  отношения:  все  обязанности  на  стороне
 121

бобыля,  а  на  стороне  господина  только  права.  Положение
хуже  кабального.  Тот  получает  деньги,  а  за  %  с  них  обязыва¬
ется  только  служить;  бобыль  ничего  не  получает,  зато  обя¬
зывается  и  служить,  и  оброк  платить  —  и  все  это  бессрочно;
но  господин  не  обязывается  его  держать,  стало  быть,  может
прогнать,  когда  захочет.
 Другие  порядные  прибавляют  к  указанным  новые  чер¬
ты.  Из  №  37  узнаем,  что  бобыль  живет  у  господина  во  дворе.
Это  много  разъясняет.  Бобылю,  значит,  дают  пристанище,
его  кормят,  одевают.  Но  вместе  с  тем  он  еще  далее  отходит
от  новгородского  поземщика.  Жить  во  дворе  господина  —
значит  жить  на  чужих  хлебах;  новгородские  же  поземщики,
хотя  живут  на  чужой  земле,  но  своим  хозяйством.  Для  по¬
мещения  московских  бобылей  у  господ  при  их  дворах  были
даже  особые  бобыльские  дворы,  в  которых  бобыли  и  жили
(№  23).Отсюда,  вместо  того,  чтобы  сказать  „бью  челом  в  бо¬
были44,  можно  было  сказать:  „бью  челом  во  двор“.  Так  и  го¬
ворит  Федька  Иванов,  сын  крестьянский,  что  он  „бил  челом
во  двор  ко  князю  Ивану  Елецкому4',  а  из  последующего  вид¬
но,  что  он  порядился  к  нему  в  бобыли  (№  51).  Из  того  же  №
узнаем,  что  бобыли  делают„пашенное  и  всякое  господское
дело44.  Итак,  московский  бобыль  —  слуга  в  самом  широком
смысле  этого  слова:  он  и  пашет,  и  косит,  и  лошадей  стере¬
жет,  и  во  дворе  служит  и  т.д.,  он  делает  всякое  господское
дело,  а  делу  этому  конца  нет.  Как  же  он  еще  оброк  платит?
Откуда  взять  денег  на  оброк,  если  все  время  отдано  госпо¬
дину,  а  сам  бобыль  ничего  не  имеет:  живет  в  господском
дворе  и  ест  господский  хлеб?  В  №  51  находим  выражение,
которым  можно  воспользоваться  для  ответа  и  на  этот  —
практически  чрезвычайно  трудный  вопрос.
 №  51  очень  сложен  по  содержанию.  Федька  Иванов,  по¬
ступивший  уже  в  бобыли  к  князю  Ив.  Елецкому,  бьет  ему
челом  во  крестьяне,  на  крестьянский  участок,  и  по  этому  по¬
воду  говорит:
 „А  пока  места  я,  Фетка,  за  ним,  за  князь  Иваном,  живу  в
бобылях...  и  пойду  от  него,  князя  Ивана,  из  двора,  и  мне,
Фетке,  давать  на  всяк  год  з  бобылства  по  полтине  денег  об¬
року  за  пашенное  и  за  всякое  ево  дело44.
 122

Это  все  объясняет.
 Оброк  является  здесь  только  в  виде  неустойки  на  тот
случай,  когда  бобыль  уйдет  со  двора  господина  и  перестанет
на  него  работать.  Теперь  все  понятно.  Итак,  условие  об  об¬
роке,  который  бобыль  обязывается  платить,  в  действитель¬
ности  есть  только  предоставление  господину  права,  в  случае
ухода  бобыля,  требовать  с  него  ежегодной  платы!  Это  неус¬
тойка,  но  в  форме  чрезвычайно  невыгодной  для  бобыля.  Она
дает  господину  право  сделать  из  бобыля  все,  что  угодно:  он
может  заставить  его  работать,  а  может  и  на  оброк  посадить,
а  может  требовать  и  того,  и  другого.
 Надо  думать,  что  на  таких  условиях  в  бобыли  поступали
очень  бедные  люди.
 Но  в  бобыли  поражаются  и  мастеровые.  В  1649  г.  к  Бог.
Ив.  Самарину  порядился  в  бобыли  Ив.  Иванов,  портной  мас¬
тер.  Его  порядная  интересна  в  том  отношении,  что  в  ней
приняты  некоторые  меры  к  ограждению  прав  бобыля.  Он
обязывается  „за  оброк“  шить  четыре  недели  в  году,  с  Покро¬
ва  Богородицы,  на  Самарина  и  его  сына.  Оброк  здесь  заме¬
нен  работой  и  совершенно  определенной  не  только  по  роду  и
времени,  но  даже  и  по  лицам,  в  пользу  которых  работа  со¬
вершается:  он  шьет  только  на  Самариных,  отца  и  сына.  За¬
тем  бобыль  выговаривает  себе  свободу  промышлять,  где  же¬
лает  „рукоделием  портнаго  мастерства44  (№  45).  И  здесь  не
сказано,  за  что  он  будет  четыре  недели  работать  на  Самари¬
на.  Но  ясно,  что  и  он  работает  вместо  оброка,  т.е.  если  не
будет  работать,  то  должен  будет  платить  оброк.  Оброк  —
опять  неустойка.
 Порядная  другого  портного,  а  вместе  с  тем  и  плотника,
написана  без  всяких  оговорок  каких-либо  его  прав:  он  обя¬
зывается  и  оброк  платить,  и  всякое  сделье  с  бобылями  де¬
лать  (№  36).
 Вот  что  такое  московские  бобыли.  Это  слуги,  находя¬
щиеся  в  худшем  положении,  чем  кабальные  люди.  Но  есть  и
черта  сходства  между  ними.  Кабальные,  в  силу  указов  конца
XVI  века,  остаются  в  зависимости  только  по  смерть  госпо¬
дина.  То  же  и  бобыли.  Они  дают  „бобыльскую  оброчную
запись44  известному  лицу  и,  конечно,  со  смертью  его  осво¬
 123

бождаются  от  принятых  обязательств.  Тут  нет  займа,  а  по¬
тому  нет  и  основания  оставаться  в  зависимости  от  наследни¬
ков.
 Надо  теперь  выяснить,  что  же  заставляет  московских
бобылей  ставить  себя  в  такие  тяжелые  условия?  Причины
этому  разные,  по  различию  людей,  поступающих  в  бобыли.
В  бобыли  поступают  бедные  люди,  которым  пить,  есть  нече¬
го;  и  небедные,  например,  ремесленники,  которые  могут  се¬
бя  прокормить.  Бедные  люди,  по  безвыходности  своего  по¬
ложения,  поступают  на  полную  волю  господина.  Но  они  са¬
ми  выбирают  господина;  они  знают,  к  кому  поступают;  они,
стало  быть,  имеют  уверенность,  что  за  избранным  господи¬
ном  им  будет  все  же  лучше,  чем  на  свободе.  Вот  почему  они
и  отдаются  на  всю  его  волю.
 В  другом  положении  ремесленные  и  мастеровые  люди.
За  что  они  продают  свою  свободу?  Как  люди  ремесленные,  а
не  пашенные  крестьяне,  они  принадлежат,  по  всей  вероятно¬
сти,  к  какому-нибудь  рядку,  посаду,  городу  и  должны  нести
все  повинности  наряду  с  посадскими,  денежные  и  натураль¬
ные;  эти  последние  повинности,  состоявшие  в  службах  по
кабацким,  таможенным  делам  и  проч.,  были  очень  обреме¬
нительны.  Поступая  на  службу  частного  господина,  бобыли
не  освобождаются  от  платы  государевых  податей  и,  как  мы
видели,  в  своих  записях  берут  на  себя  обязанность  платить
их  по  раскладке,  но  они  уходят  от  служб.  Вот  за  что,  надо
думать,  портной  Иван  Иванов  принимает  на  себя  обязан¬
ность  работать  на  г-д  Самариных  четыре  недели  в  году.  Ос¬
тальное  время  у  него  все  свободно;  его  не  пошлют  ни  в  рога-
точные  сторожа,  ни  в  кабацкие  целовальники,  ни  в  таможни,
ни  в  проводники  с  подводами  и  т.д.  потому,  что  он  живет  в
бобылях  в  господском  дворе.
 Мы  имеем  еще  один  удивительнейший  документ.  „Три
посадских  человека  города  Ярославля  поручились  в  том,  что
бобыль  стряпчаго  Лар.  Андр.  Тихменева,  Фома  Матвеев,  бу¬
дет,  за  их  порукою,  жить  в  Ярославле,  никуда  не  съедет,  ни
за  кого  не  заложится,  а  господину  своему  (Тихменеву)  будет
платить  по  шести  рублей  оброку  в  год“  (№  65).  Он  будет
платить  за  то,  что  будет  жить  в  Ярославле!  Чистейший  обход
 124

закона  и  ничего  больше.  Бобыль  Фома  Матвеев  будет  жить  в
Ярославле,  делать  все,  что  ему  угодно,  но  какое  он  будет  тя¬
нуть  тягло  и  по  какой  раскладке  будет  платить  государевы
подати,  это  не  будет  зависеть  от  ярославцев,  потому  что  он
бобыль  Тихменева.  Вот  за  что  он  будет  платить  стряпчему
Тихменеву  шесть  рублей  ежегодно.  Надо  полагать,  в  этом
бобыльстве  скрывается  запрещенный  институт  закладниче-
ства.
 С  прикреплением  крестьян  и  с  развитием  барщины,  ко¬
торая  в  XVII  веке  должна  была  сделать  большие  успехи,  бы¬
ло  положено  начало  к  совершенному  смешению  крестьян  с
бобылями:  бобыль  пашет  на  господина,  и  крестьянин  делает
то  же.  Последствием  этого  явились  порядные  в  бобыли  и  в
крестьяне  безразлично.  В  1645  г.  архиепископский  стряпчий
 „Положил  перед  владыкой  порядную  записи  и  поставил
за  записью  жонку,  вдову,  с  детьми,  и  сказал:  та  вдова  с  деть¬
ми  порядилась  жить  в  Троицкой  вотчине  в  бобылях  или  во
крестьянех,  где  ей  великий  господин  преосвященный  псков¬
ский  и  изборский  укажет46  (№  34.  1654).
 А  вот  еще  документ.  Старинный  крестьянин  рядится  на
старую  свою  деревню  в  бобыли  и  обязывается  пашню  па¬
хать,  пожни  косить,  подати  государевы  платить  и  т.д.,  все,
как  крестьянин.  А  в  конце  говорит:  „И  впредь  я  в  бобыльстве
и  во  крестьянстве  крепок44  (№  18.  1630).  В  силу  развития
господской  власти  уже  в  половине  XVII  века  теряется  разли¬
чие  между  крестьянином  и  бобылем:  господин  может  сде¬
лать  из  бобыля  крестьянина,  а  из  крестьянина  бобыля.  А  так
как  непашенные  люди  подати  платят  не  с  сошного  письма,  а
по  животам  и  промыслам,  а  эти  животы  и  промыслы  могут
быть  у  бобылей  очень  невелики,  то  господам  при  переписи
выгодно  показывать  крестьян  бобылями.  Правительство  об¬
ратило  на  это  внимание  еще  в  начале  XVII  века  и  в  дозорных
книгах  1628  г.  предписывало  новоприбылых  крестьян  и  бо¬
былей  класть  в  живущее  тягло  и  в  четвертную  пашню;  „кому
на  чем  мочно  впредь  жити  и  государевы  всякия  подати  пла-
тити44  (Неволин.  Прил.  375).
 Московское  бобыльство  оказывается  явлением  весьма
сложным.  Почему  же  новгородские  писцы  XVI  века  стали
 125

так  называть  поземщиков?  Надо  думать,  что  в  жизни  между
теми  и  другими  были  черты  сходства.  Юридически  это  два
совершенно  разных  состояния:  поземщики  нанимают  не¬
большие  клочки  земли,  московские  бобыли  суть  слуги,  они
обязываются  ко  всяким  услугам  и  к  платежу  оброка.  Бедные
новгородские  поземщики,  жившие  в  господских  деревнях,
по  всей  вероятности,  нанимались  в  работы  сельские  и  всякие
другие  к  владельцам  земли.  Эти  работы  делались  по  особому
договору,  а  не  в  силу  того,  что  поземщики  снимали  неболь¬
шие  участки  земли,  но  тем  не  менее  они  работали  на  госпо¬
дина.  Вот  факт,  сближающий  поземщиков  с  московскими
бобылями:  и  те,  и  другие  работают  на  господина  земли.
Ввиду  такого  чисто  внешнего  сходства  московские  писцы  и
применяли  к  непашенным  людям  термин  бобылей.
 Наконец,  укажем  и  на  то,  что  в  XVII  веке  слово  бобыль
употреблялось  и  в  обыкновенном  разговорном  смысле  бед¬
няка,  которому  есть  нечего.  О  таком  бобыле  говорят  дозор¬
ные  книги  Деревской  пятины  1620  г.,  он  „кормился  в  мире“,
т.е.  он  жил  на  счет  общины1.
 Выяснив  положение  бобылей  в  XVII  веке,  остановимся
ближе  на  двух-трех  записях  писцовых  книг  XVI.  Из  них
 1  У  Неволина.  369.
 Непашенные  дворы  бобылей  упоминаются  еще  и  в  описях  XVII  века.
И.Н.Миклашевский  делает  извлечения  из  описи  Успенского  монастыря
(1652),  в  которой  упоминаются  „58  дворов  непашенных  бобылей",  и  в  их
числе  дворы:  иконника,  чеботарей,  гончаров,  кожевников,  бондарей,  ов¬
чинника  и  даже  мясника"  (135).  Трудно  сказать,  кто  это,  непашенные  лю¬
ди  в  смысле  поземщиков  или  московские  бобыли-слуги.  Скорее  послед¬
нее.  Но  в  описях  даже  конца  XVII  века  можно  встретить  бобылей  совер¬
шенно  в  смысле  новгородских  поземщиков  конца  XV.  В  переписной  книге
Толвуйского  погоста  1671  г.  читаем:
 „Деревня  Николщина,  а  в  ней  живут  бобыли  непашенные  (2  двора),
пашни  нет,  кормятся  работою".
 Явления  новгородского  быта  конца  XV  века  без  всяких  изменений
доживают  до  конца  XVII.  Московские  писцы  называют  их  только  своим
словом,  это  бобыли,  а  в  старину  писали  „непашенные  люди".  А.  до  ю.  б.
№  139.  С.242.  Приведенное  сведение  берем  из  описи  земель  Никольского
Вяжицкого  монастыря,  которые  в  1671  г.  были  конфискованы  на  великого
государя.  Конфискация  новгородских  земель  продолжается  и  в  конце
XVII  века.
 126

можно  видеть,  что  бобыли  XVII  века  существовали  в  Новго¬
роде  и  в  Москве  уже  в  XVI  веке.  В  описании  сельца  Гори-
стова,  где  жили  сами  помещики,  братья  Шишкины,  читаем:
 „А  бобылей:  двор  человек  их,  дьяк  Семенка,  двор
Ивашко  повар,  без  пашни44.
 Что  это  за  бобыли?  Это,  несомненно,  прислуга  Шишки¬
ных,  их  дьяк  и  повар;  но  они  не  рабы,  а  свободные  люди,
бобыли;  полагать  надо,  они  поступили  в  бобыли,  дали  на
себя  оброчную  бобыльскую  запись.  У  помещика  Пустошки-
на  также  в  деревне,  где  он  сам  жил,  были  2  двора  „людей
его:  двор  человек  его  Васюк,  двор  Власка  бобыль46.  Люди  —
это  холопы,  человек  Васюк  —  холоп;  Власка  же  отмечен
эпитетом  бобыль,  он,  следовательно,  не  холоп,  а  служит  по
бобыльской  записи:  но  так  как  он  „слуга44,  то  писцы  и  его
отнесли  к  разряду  „людей44  помещика.
 В  описи  села  Великого  князя  Семена  Бекбулатовича
Тверского,  где  он  сам  жил,  читаем:
 „За  ручьем  пять  дворов:  сокольника,  мельника,  тонкоп-
рядицы,  конюха,  разсылыцика,  а  живут  в  крестьянских  дво-
рех,  а  пашня  тех  дворов  была  припущена  в  великаго  князя
пашню44.
 Это  тоже  беспашенные  люди;  они  бобылями  не  назва¬
ны,  но  они  тоже  слуги  великого  князя,  хотя  и  не  были  его
холопами.  На  каком  же  основании  они  служат?  Можно  ду¬
мать,  тоже  по  бобыльской  записи1.  В  описи  Шелонской  пя¬
тины  конца  XVI  века  (1581)  находим  свидетельство  о  том,
что  на  монастырской  земле  было  дворов  беспашенных
24  двора,  что  они  дают  оброку  с  двора  по  гривне,  а  делают  в
монастырь  пять  дней  в  году.  Здесь  и  оброк,  и  дело,  как  в
XVII  веке,  но  дело  очень  небольшое.  Эти  бобыли  гораздо
ближе  к  поземщикам  XV  века,  чем  к  московским  бобылям
XVII  (Неволин.  Прил.  116).
 Для  пополнения  этой  небольшой  картины  старинного
сельского  хозяйства  необходимо  остановиться  несколько
ближе  на  его  деятелях.  Мы  уже  знаем,  что  собственное  хо¬
 1  Новг.  писц.  кн.  IV.  316,  407;  ср.  еще  257,  408,  430;  Писцовые  книги
XVI  века,  под  ред.  Калачова.  II.  360.
 127

зяйство  новгородцев,  и  в  значительной  мере  новых  владель¬
цев,  московских  помещиков,  велось  главным  образом  рука¬
ми  холопов.  Что  такое  холопы  и  каково  их  положение,  об
этом  была  речь  в  другом  месте.  Здесь  нас  интересует  вопрос
о  числе  холопов  и  их  деревенской  деятельности.  Новгород¬
ские  сведенные  бояре  и  бояришки  увели  с  собою  в  Москву
своих  людей,  а  потому  писцовые  книги  не  сохранили  сведе¬
ний  ни  о  числе  их,  ни  о  деятельности.  Описывая  старое,  они
говорят  коротко:  „жил  такой-то  с  своими  людьми^,  или  „на
такого-то  пахали  его  люди“  да  при  перечислении  старого
дохода  приводят  доход  ключников,  вот  и  все.  Более  подроб¬
ные  сведения  дают  они  о  людях  новых  владельцев.  Мы  ими
и  воспользуемся;  существенных  различий  тут  быть  не  могло.
 Наша  древность  отличается  очень  незначительным  раз¬
витием  рабства.  Мы  уже  имели  случай  указать  в  другом  мес¬
те  на  это  явление.  Московские  князья,  умирая,  обыкновенно,
отпускают  на  волю  всех  своих  холопов.  Факт  невозможный,
если  бы  богатство  князей  обусловливалось  рабским  трудом.
Не  отличается  большим  развитием  и  рабство  у  частных  вла¬
дельцев.  Весьма  нередко  весь  холопский  состав  хозяйства
новгородских  помещиков  ограничивается  одним-двумя  дво¬
рами.  Если  считать  на  двор  по  5  человек,  получим  на  хозяй¬
ство  от  5  до  10  холопов,  считая  стариков  и  детей.  Иногда
число  людских  дворов  возрастает  до  5,  6,  8.  У  князя  Семена
Приимкова  было  6  дворов,  у  князя  Ивана  Пужбальского  —
8,  у  князя  Дмитрия  Приимкова  тоже  6,  но  это  в  двух  местах,
да  у  сыновей  его,  Баламута  да  Воина,  по  одному  двору.  Так
невелик  состав  холопов  даже  у  лиц  княжеских  фамилий.
 Право  иметь  холопа  принадлежало  всякому  свободному,
и  мы  встречаем  холопов  не  только  у  помещиков,  но  у  посад¬
ских  и  даже  у  крестьян.  В  Шелонской  пятине  у  помещиков
Самариных-Квашниных,  Григория  и  Степана  Ивановичей,
была  деревня  Песцово,  в  два  двора,  в  одном  дворе  жил  кре¬
стьянин  Ивашко  Якимов,  а  в  другом  его  человек,  Митка.
Но  если  у  самих  помещиков  людей  было  немного,  то  у  кре¬
стьян  это  случай  чрезвычайно  редкий.  Он  встречается,  одна¬
ко,  и  на  московской  территории  в  XVI  веке.  В  черной  волос¬
ти  Тверского  уезда  была  деревня  Якимцовои  в  4  двора,  в
 128

одном  жил  крестьянин  Бориско,  а  в  другом  „Борисковы
люди“.
 Это  небольшое  число  слуг  было  призвано  к  самой  раз¬
нообразной  деятельности.  Они  служили  в  доме  господина,
вели  его  переписку,  управляли  его  деревнями,  они  же  паха¬
ли,  сеяли,  косили.  У  помещика  Сома  Линева  в  числе  слуг
были:  дьяк,  повар,  садовник.  К  сожалению,  такие  отметки
писцов  очень  редки.  Может  быть,  они  скупы  на  них  потому,
что  в  описываемое  время  не  было  специализации  должно¬
стей.  Дьяк,  повар,  садовник  не  только  делали  свое  дело,  пи¬
сали,  разводили  сады,  стряпали,  но  в  рабочую  пору  пахали  и
косили.  О  перечисленных  трех  именно  сказано:  „сеют  ржи
на  Сома  14  коробей“.  В  числе  холопов  были,  конечно,  и  лю¬
ди,  годные  только  для  сельских  работ;  они  отмечаются  сло¬
вом  „страдник“,  но  и  это  нечасто.
 Самое  высокое  положение  среди  слуг  занимали  ключ¬
ники,  они  же  посельские,  а  иногда  называются  и  тиунами.
Ключники  и  тиуны  известны  уже  Русской  правде.  По  обще¬
му  правилу  это  несвободные  люди.  Они  назначаются  для
сбора  доходов  с  крестьян,  хранения  сельских  продуктов  и
других  хозяйственных  действий.  Живут  они  в  особых  дво¬
рах,  нередко  пашенных,  и  занимаются  сельским  хозяйством,
но  на  себя,  а  не  на  господина.  Они  не  облагаются  никаким
сбором  в  пользу  господина,  а  за  свой  труд  по  управлению
получают  с  крестьянских  дворов  особый  доход.  Некоторые
владельцы  имели  только  одного  управляющего,  ключника
или  посельского,  другие  и  ключника,  и  посельского.  Ключ¬
ник,  надо  думать,  стоял  в  этих  случаях  выше,  у  него  —  клю¬
чи;  посельский,  может  быть,  был  нужен  для  разъездов  по
деревням  —  и  сбора  повинностей  на  местах.  Доход  этих
управителей  был  очень  различен.  У  новгородца  Григ.  Секе-
рина  ключник  получал  с  двора  с  большим  посевом  2  барань¬
их  лопатки  и  2  овчины,  с  меньшим  по  одной;  у  купцов  Ша¬
лимовых  ключник  и  посельский  получали  с  больших  посе-  * II.1  I.  27,  56,  88,  107,  118,  131,  194,  252,  263,  285,  353,  358,  470,  546,  574;
 II.  19,  30,  43,  198;  III.  725;  IV.  437;  Временник.  XII.  13;  Дьяконов.  Акты.  И.
№  70.  1642.  Холопы  называются  страдниками  и  в  московских  писцовых
книгах  (Калачов.  II.  126).
 129

bob  —  по  1  и  3/4  коробьи  ржи  и  овса,  по  4  сыра,  по  2  барань¬
их  лопатки,  по  4  горсти  льна.  В  описях  встречается  немало
деревень,  в  которых  этот  доход  вовсе  не  показан.  Вероятно,
там  не  было  ни  ключников,  ни  посельских;  а  может  быть,
крестьяне  исключали  в  своих  рядных  этот  расход.  Иногда
прямо  пишется  „поселья  нет“.
 Ключники  и  посельские,  где  они  были,  не  непременно
назначались  в  каждую  волость,  их  назначали  и  одного  на
несколько  волостей.  В  таких  случаях  для  них  устраивались
особые  дворы  для  приезда1.
 Малое  развитие  рабства  делало  необходимой  ту  фер¬
мерскую  систему  хозяйства,  которая  была  у  нас  в  древности
преобладающей.  За  небольшим  исключением  2—3  деревень,
все  земли  сдавались  внаем  крестьянами.  Наряду  со  свобод¬
ными  людьми,  которые  вели  полное  крестьянское  хозяйство
на  арендованных  землях,  были  и  такие,  которые  довольство¬
вались  наймом  небольших  участков  земли  под  дворы  и  ого¬
роды  и  кормили  себя  торговлей,  ремеслами  и  промыслами.
Живя  в  тех  же  селах  и  деревнях,  где  жили  и  землевладельцы,
они  своим  трудом  и  услугами  пополняли  недостаточно  раз¬
витой  рабский  труд.  Это  поземщики  и  бобыли.  Поземщики
работали  в  качестве  наймитов,  известных  еще  Русской  прав¬
де.  Она  называет  их  закупами.
 Крестьяне,  которые  снимали  чужие  земли,  также  нуж¬
дались  иногда  в  помощниках.  Они  тоже  могли  обращаться  к
рабскому  труду,  но  это  очень  редкие  случаи.  Гораздо  чаще
находим  указания  на  обращение  их  к  труду  свободных  лю¬
дей,  которые  сами  не  были  в  состоянии  вести  своего  само¬
стоятельного  хозяйства.  Эти  свободные  люди,  работавшие  в
чужом  хозяйстве,  встречаются  в  новгородских  писцовых
книгах  под  именем  захребетников.
 Термин  „захребетник64  чрезвычайно  выразителен.  Он
указывает  на  человека  не  самостоятельного,  а  живущего  за
чужим  хребтом.  Но  что  такое  этот  чужой  хребет?  Эго  сим¬
вол  человека,  который  живет  своим  хребтом,  т.е.  гнет  спину
на  работе,  живет  трудами  рук  своих.  Это  крестьянин  или  по-  13011.  26,  641,  708,  484,  851;  III.  28;  Временник.  XI.  132.
 130

земщик,  но  не  своеземец,  который  живет  доходом  с  земли,
не  прикладывая  к  ней  рук.  Согласно  с  этим  мы  встречали
захребетников  только  у  крестьян  да  поземщиков,  а  не  у  по¬
мещиков.  Смотря  по  достатку  крестьянина,  захребетник  его
живет  или  в  одном  с  ним  дворе,  или  в  особом.  Но  не  всегда
крестьянин,  нуждавшийся  в  подспорном  труде,  был  в  со¬
стоянии  иметь  своего  отдельного  захребетника.  Нередки
случаи,  когда  несколько  дворов  имеют  одного  общего  захре¬
бетника.  В  таких  общих  захребетниках  надо  видеть  несо¬
мненное  указание  на  то,  что  эти  дворы  ведут  общее  хозяйст¬
во.  Эти  общие  захребетники  всегда  живут  в  особых  дворах1.
 Захребетники,  конечно,  жили  у  крестьян  по  порядным;
они  те  же  наймиты.  Но  ни  одна  из  таких  порядных  не  дошла
до  нас,  а  потому  подробности  условий  их  найма  остаются
неизвестными.
 Кроме  захребетников,  встречаем  еще  подворников.
Это  что-то  очень  пестрое.  Они  были  и  у  крестьян,  и  у  свое¬
земцев,  и  у  помещиков.
 Подворники  крестьян,  надо  думать,  то  же,  что  захребет¬
ники,  только  иначе  названы.  Они  живут  и  в  одних  дворах  с
крестьянами,  и  в  особых,  и  состоят  при  одном  хозяине  и  при
многих.  В  монастырской  волостке  была  деревня  Захаров
двор.  В  этой  деревне  было  два  двора,  Васки  Якушова  да
Федки  Захарова,  и  у  них  пять  подворников,  которые  жили  с
ними  в  одних  дворах.  Федор  Захаров,  конечно,  устроитель
деревни,  которая  по  его  имени  и  названа;  Василий  Якушов
—  его  товарищ.  Они  ведут  общее  хозяйство,  и  довольно
большое,  у  них  98  пудов  посева  ржи,  это  составит  для  Де-
ревской  пятины  от  8  до  12  десятин  в  поле.  Их  подворники,
конечно,  у  них  работают  по  найму,  это  те  же  захребетники.
 С  таким  же  характером  являются  подворники  и  у  неко¬
торых  своеземцев,  например,  в  деревне  Исаково  живут  свое¬
земцы  Аверкиевы,  4  брата,  в  одном  дворе,  а  другой  двор  за-  1311  I.  2,  10,  18,  42,  52,  53,  56,  64;  II.  707,  725,  728,  771;  IV.  162.  Обыкно¬
венно,  писцы,  назвав  двор  крестьянский  или  несколько  дворов,  продол¬
жают  так:  „а  захребетник  его“  или  „а  захребетник  их“.  Но  иногда  захре¬
бетник  называется  без  обозначения,  чей  он.  Это,  конечно,  недописка.  За¬
хребетник  всегда  у  кого-либо  за  хребтом.
 131

нимает  их  подворник,  Палка,  сеют  они  ржи  11  коробей.  Их
подворник,  конечно,  сеет  на  них.  Но  есть  своеземцы,  у  кото¬
рых  подворники  пашут  на  себя  и  дают  своеземцам  доход,
как  и  крестьяне.  Есть  монастырские  дворы,  в  которых  живут
подворники  и  сеют  на  себя;  другие  подворники  живут  в  по¬
мещичьих  дворах  и  своеземцевых  и  платят  им  позем1.
 Связать  все  эти  факты  в  одно  целое  довольно  трудно.
Но  кое-что  ясно.  У  крестьян  подворник  только  другое  назва¬
ние  для  захребетника.  Почему  захребетнику  можно  дать  это
другое  название?  Захребетник,  хотя  бы  он  жил  и  в  особом
дворе,  работает  на  своих  хозяев  не  только  в  поле,  но  и  в  их
дворе,  работает  у  них  по  двору,  отсюда  он  подворник.
 Подворники  своеземцев  и  помещиков,  которые  сеют,
пашут  и  дают  доход  и  позем,  могут  быть  поряжаемы  и  к  ра¬
ботам  по  двору,  в  этом  их  различие  от  крестьян  и  поземщи-
ков  в  собственном  смысле  слова;  по  этому  признаку  они  и
могут  называться  по  дворниками2.
 Рядные  подворников  до  нас  тоже  не  дошли.
 Можно  сомневаться,  чтобы  в  новгородских  писцовых
книгах  были  обозначены  все  захребетники  и  подворники,
которые  были  в  действительности.  Точному  обозначению
 11.  13,  37,  215,  345,  681,  808,  810  и  след.;  II.,  600.
 2  От  подворников  надо  различать  дворников.  Эти  последние  встре¬
чаются  в  старых  новгородских  писцовых  книгах  при  описании  городов,  но
не  сел  и  деревень.  Для  уяснения  их  роли  характерно  описание  города
Орешка.  Там  есть  дворы  своеземцев  на  посаде,  в  которых  живут  сами
своеземцы.  В  этих  дворах  дворников  нет.  А  есть  там  же  19  дворов  свое¬
земцевых  же,  но  своеземцы  в  них  не  живут,  они,  по  всей  вероятности,
живут  в  деревнях;  в  этих  дворах  живут  дворники.  Итак,  эти  дворники
XV  века  совсем  не  то,  что  петербургские  XIX  века.  Они  не  для  работ  по
двору,  а  живут  во  дворе  и  охраняют  этот  двор  в  отсутствие  хозяина.  Кто
они?  Они  могут  быть  и  холопы,  и  свободные.  При  малом  развитии  рабства
они  в  большинстве  случаев  свободные  люди.  А  житье  свободных  про¬
мышленных  людей  в  чужих  городских  дворах  может  подрывать  промыс¬
лы  тех,  кто  живет  в  своем  доме.  Они  могут  выдавать  себя  за  зависимых
людей,  за  рабов,  и  не  отбывать  городского  тягла.  Вот  почему  об  этих
дворниках  в  писцовых  книгах  говорится:  „А  дворники  с  горожаны  тянут“
(Времен.  XI.  113).  Новг.  писц.  кн.  I.  Стб.  153  упоминает  дворника  в  волос¬
ти  великого  князя  в  старом  боярском  дворе.  Это  место  неясно.  В  писцовых
книгах  XVI  века  упоминаются  дворники  в  монастырских  дворах  в  дерев¬
нях  (Калачов.  II.  328).  Это  то  же,  что  ореховские  дворники.
 132

количества  населения  деревни  писцами,  кажется,  не  прида¬
валось  значения.  В  опись  деревни  входит  описание  дворов,
как  хозяйственных  единиц,  количества  посева,  обеж,  дохода
владельца,  а  не  населения  деревни,  которое  коротко  пред¬
ставляется  наименованием  одних  домохозяев.  При  таком
характере  описи  не  было  особой  надобности  вводить  в  нее
захребетников  и  подворников,  особенно  тех,  которые  жили  в
одних  дворах  с  хозяевами.  В  действительности  и  захребет¬
ников,  и  подворников,  надо  думать,  было  больше,  чем  в  кни¬
гах  указано.
 Обращение  крестьян  к  найму  работников  можно  наблю¬
дать  и  в  XVII  веке.  Из  одной  псковской  порядной  в  бобыли,
составленной  в  1628  г.,  узнаем,  что  „мужик“,  порядившийся
в  бобыли,  жил  перед  тем  некоторое  время  у  крестьянина.
Как  же  он  у  него  жил?  Конечно,  как  захребетник  или  под-
ворник1.
 Теперь  хорошо  было  бы  выяснить  доходность  новго¬
родских  имений  и  тягость  или  относительную  легкость  кре¬
стьянских  платежей.  К  сожалению,  мы  не  в  состоянии  этого
сделать.  Мы  указывали  размеры  (приблизительно)  крестьян¬
ских  участков  и  падающие  на  них  платежи.  Платежи  эти,  за
исключением  некоторых  статей,  легко  перевести  на  деньги  в
тогдашней  валюте  и  на  вес  серебра.  Эти  указания  нетрудно  и
значительно  увеличить:  материал  для  них  дает  каждая  стра¬
ница  писцовых  книг.  Но  идти  далее  мы  не  можем.  Мы  не
находим  возможности  сказать,  какую  современную  ценность
представляла  тогдашняя  гривна  или  рубль  и  этим  перевести
на  понятные  нам  величины  крестьянские  повинности
XV  века.  Попытки,  сделанные  для  перевода  ценности  ста¬
ринного  рубля  на  наши,  представляются  нам  недостаточно
убедительными2.
 Крестьянские  повинности  были  чрезвычайно  неравно¬
мерны.  Даже  у  одного  и  того  же  владельца  и  в  одной  и  той
же  местности  одни  крестьяне  платили  много,  другие,  при
том  же  количестве  земли,  мало:  одним  было  тяжело,  другим
 1 	Дьяконов.  Акты.  I.  №  7.
 2 	См.  об  этом  статью  проф.  Ключевского  „Русский  рубль  XVI—
XVIII  веков  в  его  отношении  к  нынешнему44  (Чтения.  1884.  Кн.1).
 133

легко.  Эта  разрозненность  крестьянских  интересов,  может
быть,  и  была  причиной,  что  до  нас  не  дошло  от  того  времени
никаких  жалоб  на  тягость  крестьянских  повинностей.  По
крайней  мере,  в  настоящую  минуту  я  не  могу  припомнить
никаких  данных  в  этом  смысле.
 Недовольство  же  землевладельцев  своим  положением
оставило  свой  след  в  летописных  записках  конца  XV  века,
т.е.  как  раз  в  то  время,  когда  составлялись  новгородские
писцовые  книги.  Но  оно  было  высказано  не  новгородцами,  а
их  ближайшими  соседями,  псковичами.
 В  1485  г.  в  Пскове  произошло  острое  столкновение  ме¬
жду  крестьянами  (смердами)  и  землевладельцами.  Из  рас¬
сказа  летописца  об  этом,  к  сожалению,  слишком  краткого,
можно,  однако,  вывести,  что  причиной  столкновения  было
желание  землевладельцев  установить  урочные  работы,  т.е.
барщину.  Надо  думать,  что  имелось  в  виду  определить  эти
работы  общим  постановлением  и  дать  крестьянам  „урок“,
т.е.  законное  определение.  Против  этого  восстали  крестьяне.
Некоторые  из  них  были  схвачены,  биты,  один,  а  может  быть,
и  более,  казнены,  многие  заключены  в  тюрьму.  В  это  столк¬
новение,  по  вызову  псковичей,  должен  был  вмешаться  сам
Великий  князь,  Иван  Васильевич.  Он  выслушал  обе  стороны
и  решил  дело  в  пользу  крестьян.  Послам  от  бояр  он  высказал
свое  неудовольствие,  велел  им  схваченных  смердов  отпус¬
тить  и  „жить  по  старине“.  Жить  по  старине  —  т.е.  без  уроч¬
ных  работ,  а  так,  как  жили  в  Новгороде  и  везде.
 Что  введение  урочных  работ,  т.е.  барщины,  было  пово¬
дом  к  столкновению,  это  мы  выводим  из  следующего  рас¬
сказа  летописца.  После  того,  как  великий  князь  „отдал  пско¬
вичам  вины  их  о  смердах,  нелюбье  отложил  и  велел  жить  по
старине“,  вот  какой  случай,  по  рассказу  летописи,  произо¬
шел  во  Пскове.
 „И  потом,  по  мале  времени,  прилучися  некоему  попу  у
норовских  смердов  чести  грамота,  и  найде  тую  грамоту,  ка-
ко  смердам  из  веков  вечных  князю  дань  даяти  и  Пскову  и
всякий  работы  урочный  по  той  грамоте  им  знати;  а  о  той
грамоте  смердьи  всей  земли  смятенье  бысть,  что  они,  пота¬
ивши  грамота,  не  потягнуша  на  своя  работы,  а  псковичем  не
 134

сведущем  о  них,  како  от  начала  бысть,  а  они  обольстиша
князю  великому,  и  о  том  все  по  криву  сказаша.  И  таковую
грамоту  смерд  исторже  у  попа  из  рук  и  скры“.
 Вследствие  этого  поповского  открытия  законченное  бы¬
ло  столкновение  бояр  со  смердами  снова  разгорелось.
 Что  псковичи  не  знали,  „како  от  начала  бысть“,  т.е.  ка¬
ковы  были  старинные  отношения  крестьян  к  землевладель¬
цам,  это,  конечно,  дело  невозможное.  Весь  этот  рассказ  —
есть  сочинение  сторонника  боярской  партии,  желавшей  ус¬
тановить  барщину.  Но  с  какою  целью  надо  было  сочинить
такой  невероятный  рассказ?  Это  очень  ясно.  Великий  князь,
выслушав  крестьян  и  увидав,  что  требование  землевладель¬
цев  есть  новшество,  велел  жить  по  старине.  Сторонники
урочных  работ  захотели  доказать,  что  барщина  есть  старина.
Отсюда  —  открытие  „некоего  попа46,  имеющее  целью  дока¬
зать,  что  урочные  работы  существуют  „из  веков  вечных  по
грамоте44.  Только  эта  грамота  в  руки  не  далась,  смерд  ее  изо¬
рвал.  Об  открытии  „некоего  попа44  все-таки  было  доведено
до  сведения  великого  князя.  Но  он  остался  при  прежнем
мнении.
 „И  князь  великий,  ярым  оком  воззрев,  рече:  давно  ли  аз
вам  о  смердах  вины  отдах?  а  ныне  на  тоже  наступаете44?1
 Тем  и  кончилось  столкновение.  Время  для  всеобщей
барщины  еще  не  наступило.
 С  установлением  обязательной  службы  для  своеземцев
и  вотчинников  и  с  точным  определением  размеров  этой
службы  особенно  сильно  должны  были  почувствоваться
землевладельцами  неудобства  описанных  хозяйственных
порядков.  Свои  люди  оказались  нужными  не  только  для
пашни,  работ  и  услуг  по  дому,  но  и  для  сопровождения  в  по¬
ходах;  а  их  и  для  одного  хозяйства  было  немного.  Далее,
фермерская  система  пользования  землями  была  менее  вы¬
годна,  чем  барщинная,  но  перейти  на  барщину,  при  свобод¬
ном  крестьянстве,  не  зависело  от  воли  землевладельца.  У
кого  было  много  земель,  тот  мог  легко  справиться  со  своими  * 1351  Псков.  II.  1485.  Мы  имели  уже  случай  коснуться  этого  столкнове¬
ния  в  т.  I  „Древностей",  но  с  другими  целями.
 135

служебными  обязанностями;  но  людям  малоземельным  при¬
ходилось  очень  тяжело.  Такое  положение  дел  должно  было
вызывать  жалобы  на  недостаток  рук,  на  неудобства  свобод¬
ного  перехода  крестьян  и  стремление  к  его  ограничению  и
совершенной  отмене.  Прикрепление  крестьян  и  переход  от
подворной  аренды  к  большим  деревням  с  барщинным  хозяй¬
ством  мог  быть  желателен  и  для  крупных  собственников,  но
особенно  стремиться  к  нему  должны  были  мелкие  владель¬
цы.
 Этот  мотив  прикрепления  крестьян  ясно  слышится  в
указах,  в  которых  речь  идет  об  ограничении  крестьянской
свободы.  В  указе  царя  Василия  Шуйского  читаем:  „Царь  Фе¬
дор  Иванович,  по  наговору  Бориса  Годунова,  не  слушая  со¬
вета  старейших  бояр,  выход  крестьян  заказал**1.  „Старейшие
 1  Карамзин  первый  высказал  сомнение  в  подлинности  этого  указа
„по  слогу  и  выражениям  необыкновенным  в  бумагах  того  времени44  (X.
Пр.  349).  Но  это  сомнение  не  мешало  ему  вместе  с  Татищевым  признавать
отмену  правительством  Юрьева  дня,  и  именно  в  царствование  Федора
Ивановича.  Погодин,  приписывая  отмену  Юрьева  дня  обстоятельствам,  а
не  Борису,  допускает  возможность  указа,  но  вступление  к  нему  считает
подложным  (Рус.  беседа.  1858.  №  129).  Вот  это  вступление:
 „Лета  7115  (1607)  марта  в  9  день  государь  царь  и  Великий  князь  Ва¬
силий  Иоаннович  всея  Руси  с  отцом  своим  Гермогеном  патриархом,  со
всем  Освященным  собором  и  со  своим  царским  синклитом,  слушав  докла¬
да  Поместной  избы  от  бояр  и  дьяков,  что  переходом  крестьян  причиняли-
ся  великия  кромолы,  ябеды  и  насилия  немощным  от  сильных,  чего  де  при
царе  Иоанне  Васильевиче  не  было,  потому  что  крестьяне  выход  имели
вольный;  а  царь  Федор  Иоаннович,  по  наговору  Бориса  Годунова,  не  слу¬
шая  совета  старейших  бояр,  выход  крестьянам  заказал,  и  у  кого  колико
тогда  было,  книги  учинил,  и  после  от  того  началися  многия  вражды,  кро¬
молы  и  тяжи.  Царь  Борис  Федорович,  видя  в  народе  волнение  велие,  те
книги  оставил  и  переход  крестьяном  дал,  да  не  совсем,  что  судьи  не  знали,
како  по  тому  суды  вершити,  и  ныне  в  том  учинились  распри  и  насилия,  и
многим  разорения  и  убивства  смертныя,  и  многие  разбои,  и  по  путем
грабления  содеяшася  и  содеваются44  (Судебник  по  рукописи  Татищева.
С.240).
 Таков  доклад  Поместного  приказа,  а  далее  следует  царский  приго¬
вор,  но  не  в  духе  доклада:  запрещение  Юрьева  дня,  причина  стольких
бедствий,  не  только  не  отменяется,  но  для  сыска  крестьян  назначается
более  продолжительный  срок,  чем  тот,  какой  был  прежде,  а  именно  —
15  лет.
 Противником  Карамзина  и  Погодина  выступил  Костомаров  и  пре-
 136

восходно  разъяснил  неосновательность  сомнений  и  полную  недоказан¬
ность  мнения  о  подлоге  вступления.  В  этой  же  статье  автор  приводит  ряд
совершенно  верных  соображений  о  том,  что  указ  1597  г.  о  пятилетней
давности  сыска  беглых  крестьян  непременно  предполагает  отмену  Юрьева
дня  (Архив  ист.  и  практ.  сведений.  1859.  Кн.  II).  Мы  вполне  присоединя¬
емся  к  его  мнению  и  очень  сожалеем,  что  эта  превосходная  статья  имела
так  мало  влияния  на  последующую  литературу.  Незаметно  даже,  чтобы
сторонники  противоположного  мнения,  в  таком  обилии  появившиеся  в
конце  XIX  века,  были  хорошо  с  нею  знакомы.  —  Язык  указа  1607  г.,  дей¬
ствительно,  может  быть  подновлен  и  испорчен.  Но  противоречие  доклада
указу  ничего  не  говорит  против  подлинности  какой-либо  части  памятника.
Доклад  составлен  в  Поместном  приказе,  и  есть  мнение  его  членов.  Указ
же  выражает  волю  государя,  который  мог  руководствоваться  совершенно
иными  соображениями.  Не  повторяя  так  хорошо  сказанного  Костомаро¬
вым,  прибавим  только  одно  соображение.
 Если  Погодин  утверждает,  что  вступление  есть  акт  подложный,  то,
надо  думать,  оно  написано  не  членами  Поместного  приказа,  а  какими-
либо  другими  лицами.  Совершая  этот  подлог,  составители  вступления,
конечно,  не  шутили,  писали  не  для  забавы,  а  для  достижения  какой-либо
выгодной  для  них  цели.  С  какой  же  целью  они  совершили  этот  подлог?
Что  есть  во  вступлении  такого,  что  могло  бы  иметь  практическое  значение
и  вести  к  достижению  какого-либо  интереса  для  учинителей  подлога?
Составители  доклада  весьма  настаивают  на  ябедах,  насилиях,  вражде,
тяжбах,  убийствах  и  разорениях,  причиняемых  „переходом  крестьян",  т.е.
существующими  правилами  о  переходе.  Эти  указания  свидетельствуют  о
том,  что  они  не  были  сторонниками  последних  правил,  им  не  нравилась
отмена  Юрьева  дня,  и  только.  Что  отмена  Юрьева  дня  могла  быть  причи¬
ной  волнений  и  беспорядков,  в  этом  едва  ли  можно  сомневаться.  Но  какая
может  быть  цель  подлога  в  утверждении  всем  известного  факта?  И  при¬
думать  нельзя.  Далее,  они  утверждают,  что  волнение,  вызванное  отменой
Юрьева  дня,  вынудило  Бориса  дать  переход,  но  не  всем.  Это  частичное
восстановление  перехода  повело,  по  их  мнению,  еще  к  большим  замеша¬
тельствам,  и  судьи  не  знали,  как  решать  возникающие  из  указов  Бориса
споры.  Что  Борис  восстановил  в  1601  и  1602  гг.  переход  крестьян,  это
подтверждается  его  указами;  что  эти  указы  произвели  на  практике  заме¬
шательство,  это  весьма  вероятно,  так  как  в  новых  указах  Бориса  действи¬
тельно  нелегко  было  разобраться.  Здесь  опять  нет  никакого  умысла,  кото¬
рый  объяснил  бы  необходимость  подлога.  Остается  ссылка  на  Бориса,
утверждающая,  что  он  провел  отмену  Юрьева  дня,  не  обращая  внимания
на  мнение  старейших  бояр.  И  в  этом  невозможно  видеть  побуждения  к
подлогу.  Убедил  Борис  царя  Федора  отменить  Юрьев  день  или  нет,  это
совершенно  безразлично  для  составителей  подложного  вступления.  Ссыл¬
кой  на  этот  факт  не  достигаются  решительно  никакие  цели  —  ни  добрые,
ни  злые.  Итак,  нет  ни  малейших  оснований  думать,  что  вступление  есть
акт  подлога:  для  такого  действия  обстоятельства  дела  не  представляют  ни
 137

бояре“  были,  значит,  против  запрещения  свободы  выхода;
могли  быть  против  этой  меры  и  все  находившиеся  в  их  по¬
ложении,  т.е.  все  сильные  люди.  В  чью  же  пользу  были  за¬
креплены  крестьяне?  В  пользу  мелких  служилых  людей,  ко¬
торые  составляли  ядро  войска.  Голос  этих  мелких  служилых
людей  ясно  слышится  в  указе  1642  г.  В  их  челобитьи  от
1641  г.  написано:
 „Бегают  из-за  них  старинные  их  люди  и  крестьяне  в  го¬
сударевы  дворцовыя  и  в  черныя  волости  и  села,  и  в  бояр-
ския  поместья  и  вотчины,  и  в  патриарши,  и  в  митрополичьи,
и  в  архиепискупли,  и  в  епискупли,  и  в  Троицкие  и  в  иных
разных  монастырей,  и  за  бояр,  и  за  стольников,  и  за  стряп¬
чих,  и  за  дворян  московских,  и  всяких  чинов  за  помещиков  и
за  вотчинников,  на  льготы.  И  те  многие  помещики  и  вотчин¬
ники  и  монастыри  их  беглым  людем  и  крестьяном  на  пустых
местах  слободы  строят,  а  их  поместья  и  вотчины  от  того  ста¬
вятся  пусты.  И  теж  их  беглые  люди  и  крестьяне,  выжив  за
теми  людьми  урочные  годы  и  надеясь  на  тех  сильных  лю¬
дей,  где  кто  учнет  жити,  приходя  из-за  тех  людей,  и  досталь-
 малейшей  почвы.  Остается  думать,  что  оно  написано  членами  Поместного
приказа  и  содержит  в  себе  совершенно  достоверные  факты.  Все  приведен¬
ные  в  нем  факты  действительно  верны,  и  члены  Поместного  приказа,  со¬
чувствующие  свободе  перехода,  действительно  могли  их  привести,  чтобы
побудить  царя  к  соответствующей  мере.  Но  это  им  не  удалось.  Сочинять
же  это  вступление  лицам  посторонним  и  после  совершившегося  уже  факта
не  имеет  ни  малейшего  смысла,  к  этому  нет  ни  малейшего  побуждения.
 Распоряжение  следующего  за  докладом  указа  о  15-летней  давности
для  сыска  беглых  крестьян  ничего  не  представляет  собой  невероятного  и
тоже  прекрасно  разъяснено  Костомаровым.  Мы  прибавим  только,  что
установленная  указом  давность  не  представляется  исключительной.  В
указе  1642  г.  встречаем  ту  же  15-летнюю  давность  для  сыска  вывозных
крестьян  (АИ.  III.  С.111).
 Еще  менее  вероятно  предположение  проф.  Беляева.  Он  думает,  что
подделка  совершена  в  XVIII  веке  (Крестьяне  на  Руси.  103).  Кому  и  какой
мог  быть  интерес  сочинять  в  XVIII  веке  указ  об  ограничении  крестьянско¬
го  выхода  для  XVII  века?  Считая  весь  указ  подложным,  проф.  Беляев  в
доказательство  своего  мнения,  между  прочим,  указывает  на  то,  что  указ
будто  бы  смешивает  крестьян  с  холопами.  Такого  смешения  в  указе  нет.
 К.П.Победоносцев  не  отрицает  подлинности  указа  1607  г.,  но  пола¬
гает,  что  он  оставался  без  исполнения  и  потерял  силу  (Ист.  ис.  и  ст.  13).
Это  возможно.
 138

ных  людей  и  крестьян  из-за  них  подговаривают,  и  домы  их
поджигают  и  разоряют  всяким  разорением.  Да  на  тех  же  их
беглых  крестьян  и  бобылей,  хотя  укрепити  их  вперед  за  со¬
бою,  имали  на  них  судныя  записи  и  всякия  крепости  в  боль¬
ших  ссудах  и  займех,  и  иные  поместными  и  вотчинными
землями  и  всякими  угодьи,  и  людьми,  и  крестьяны  завладели
насилством“  (АИ.  III.  №  99.  П.  XXXIII).
 Это  чистейшая  хозяйственная  война  сильных  людей  со
слабыми.  Сильные  люди,  имея  и  денег  много,  и  земель,  по¬
беждают  слабых  и  переманивают  от  них  крестьян.  Такая
война  могла  происходить  и  до  отмены  Юрьева  дня.  Очень
понятно  теперь,  почему  „старейшие  бояре“  были  против
предложения  Бориса  царю  Федору.
 Последствием  этого  челобитья  была  очень  важная  мера.
Все  ссудные  записки  и  всякие  крепости  в  ссудах  и  займах,
выданные  перешедшими  крестьянами,  объявлены  ничтож¬
ными  и  взысканию  не  подлежащими:  „не  принимай  чужих
крестьян,  не  давай  им  ссуды“.  Маленькие  люди  просили
большего.  Они  просили  о  полной  отмене  урочных  лет.  Это
ходатайство  их  не  было  удовлетворено.  Указ  1642  г.  назна¬
чает  10-летнюю  давность  для  иска  беглых  крестьян.
 Неудобства  от  свободы  крестьянского  выхода  испыты¬
вались  не  одними  только  мелкими  служилыми  людьми,  но  и
государевыми  богомольцами.  Жаловались  и  они.  Правитель¬
ству  нельзя  было  не  обратить  внимания  на  эти  жалобы,  они
затрагивали  весьма  существенные  для  него  интересы.  И  вот
уже  с  XV  века  начинается  ряд  распоряжений,  которыми  пра¬
во  выхода  крестьян  в  пользу  некоторых  владельцев  ограни¬
чивается,  а  иногда  даже  и  вовсе  отменяется.  Самый  древний
известный  нам  случай  отмены  свободы  крестьянского  выхо¬
да  сделан  в  пользу  Троице-Сергиева  монастыря.  Великий
князь  Василий  Иванович  дозволил  этому  монастырю  не  вы¬
пускать  наличных  (в  момент  указа)  крестьян  из  села  Присек,
Белозерского  уезда,  и  из  всех  монастырских  сел  Углицкого
уезда  (АИ.  I.  №  59.  1455).
 Судебники  установляют  один  срок  крестьянского  выхо¬
да;  это  существенное  ограничение  крестьянской  свободы;  но
выход  и  после  этого,  по  общему  правилу,  остается  правом
 139

крестьян.  Только  в  конце  XVI  века  отменяется  Юрьев  день,
но  и  это  не  было  еще  окончательным  закреплением  кресть¬
ян,  оставались  еще  урочные  годы.  Этот  последний  обломок
крестьянской  свободы  был  отменен  только  в  половине
XVII  века.  Обо  всем  этом  мы  имели  случай  говорить  раньше
и  подробнее  (Древн.  I.  С.327  и  след.).  Не  повторяя  сказанно¬
го,  мы  воспользуемся  теперь  только  данными  таких  памят¬
ников,  на  которые  нам  не  пришлось  раньше  указывать.
 Общий  срок  крестьянского  выхода  впервые  установлен
Судебником  1497  г.,  но  правительство  применяло  его  к  ре¬
шению  частных  случаев  и  раньше.  В  1466—1478  гг.  игумен
Троице-Сергиева  монастыря,  Спиридоний,  жаловался  вели¬
кому  князю  на  то,  что  монастырские  крестьяне  вышли  „сей
зимы  о  Сборе44.  Великий  князь  приказал  посадить  их  по  ста¬
рым  местам,  где  кто  жил,  до  Юрьева  дня  до  осеннего.
 В  Судебниках  дана  общая  норма  порядка  крестьянского
выхода.  Что  этот  общий  закон  действует  повсеместно,  за  ис¬
ключением  лишь  тех  сел  и  деревень,  для  которых  действие
его  отменено  специальными  правительственными  распоря¬
жениями,  это  видно  из  следующих  памятников.
 В  1555  г.  крестьяне  черных  станов  Ржевы  Пустой  били
челом  государю  и  сказывали,  что  дети  боярские  Ржевские  и
иных  присудов  „вывозят  за  себя  во  хрестьяне“  крестьян  из
черных  деревень  „не  по  сроку,  а  по  вся  дни,  безпошлинно“.
 Наша  старина  знает  „выход44  и  „вывоз44  крестьян.  Юри¬
дически  тут  нет  никакого  различия;  фактически  же  большое.
Выход  —  дело  трудное,  и  мы  видели,  что  новгородские  кре¬
стьяне  остаются  на  своих  местах,  несмотря  на  значительное
увеличение  их  повинностей.  Чтобы  выйти,  надо  приискать
новое  место,  надо  явиться  с  предложением  своего  труда  при
неизвестности,  как  это  будет  принято.  Время  же,  для  приис¬
кания  новой  деревни  или  части  ее,  дается  небольшое,  всего
две  недели.  Вывоз  же  совершается  по  инициативе  желающе¬
го  поместить  у  себя  крестьянина.  Место  готово,  крестьянин
нужен  господину,  он  сам  предлагает  ему  переезд,  сам  за  ним
приезжает,  помогает  ему.  Это  гораздо  удобнее  для  крестья¬
нина.  Случалось  даже,  что  землевладельцы  вступали  в  бой
из-за  крестьян:  новый  господин  является  вывозить,  старый
 140

не  пускает,  дело  доходит  до  драки.  Приведенный  документ
дает  прекрасную  картину  таких  столкновений:
 „А  как  деи  изо  Ржевских  из  наших  деревень,  продолжа¬
ют  крестьяне  свое  челобитье,  приедут  к  ним  (к  детям  бояр¬
ским)  отказщики  с  отказом  в  срок  крестьян  из  за  них  отказы-
вати  в  наши  черныя  деревни,  которыя  христьяне  похотят
идти  жити  в  те  наши  черныя  деревни,  и  те  деи  дети  боярские
тех  отказщиков  бьют  и  в  железа  куют,  а  хрестьян  деи  из  за
себя  не  выпущают  да  поймав  деи  их  мучат,  и  грабят,  и  в  же¬
леза  куют,  и  пожилое  деи  на  них  емлют  не  по  Судебнику,
Рублев  по  пяти  и  по  десяти.  И  отказать  деи  им  хрестьянина
из  за  тех  детей  боярских  не  мочно“.
 Судебники  определяют  один  срок  в  году  для  отказа  кре¬
стьян,  уплату  пожилого  и  за  повоз,  и  пошлин  государевых:
„Покаместа  была  рожь  в  земли,  платить  со  ржи“.  Вот  и  все,
никаких  других  условий  для  выхода  не  требуется.  При  этих
условиях  может  уйти  всякий  крестьянин.  Такова  и  практика.
Крестьяне  черных  деревень  жалуются  на  то,  что  крестьян
вывозят  не  в  срок  и  беспошлинно,  и  только.  Вывозить  в  срок
и  с  уплатой  пошлин,  значит,  можно.  Под  пошлинами  они,  по
всей  вероятности,  разумеют  всякие  платежи  и  пожилое,  если
приходилось  его  платить.
 На  приведенное  челобитье  последовало  такое  распоря¬
жение.  Велено  было  дать:
 „Подьячего  или  кого  пригоже,  и  велели  ему  с  выборны¬
ми  головами  из  за  тех  детей  боярских  и  из  за  (свое)  земцев
крестьян  в  наши  черныя  деревни  отказывать  по  сроку,  а  вы¬
ход  бы  тем  крестьянам  платить  по  указу“.
 Крестьянский  выход  поставлен  здесь  под  охрану  особо¬
го  чиновника  и  без  всяких  ограничений,  кроме  указанных  в
Судебнике.  Это  в  1555  г.
 В  1558  г.  удельный  князь  Владимир  Андреевич  дает
судную  грамоту  крестьянам  Замосковской  волости  в  Вохне.
Это  акт  законодательства  удельного  князя.  В  этой  грамоте
повторяется,  с  некоторым  изменением,  статья  Судебника  о
крестьянском  выходе.  Удельный  князь  опускает  прибавку
второго  Судебника  о  сборе  за  повоз.  Эта  статья,  значит,  име¬
ет  силу  не  только  в  пределах  великого  княжения,  но  и  в  уде-
 141

лах;  в  уделе  Владимира  Андреевича,  однако,  с  уменьшением
поборов  с  выходящих  крестьян.
 В  1561  г.  игумен  Соловецкого  монастыря  с  братиею  дал
грамоту  крестьянам  села  Пузырева  в  Бежецком  Верхе.  В
этой  грамоте  написано:
 „А  по  грехом,  кому  не  поживется,  и  похочет  пойти  из
волости  вон,  и  на  том  имати  похоромное  сполна,  а  его  вы-
пущать  по  сроку“.
 Московские  писцовые  книги  XVI  века  сохранили  драго¬
ценные  указания  на  выход  крестьян  согласно  Судебнику  из
дворцовых  волостей  Тверского  уезда.  Эта  книга  написана
между  1579  и  1581  гг.  При  описи  некоторых  деревень  писцы
обозначают  вышедших  крестьян,  но  различно.  Об  одних  го¬
ворится  „выбежал“,  о  других  „вывезли44,  о  третьих  „вышел“.
О  тех,  которые  вышли,  встречаются  такие  определения:
 „Титко  да  Митко  вышли  по  сроку,  пошлины  имал  Юрья
Карманов  у  ржи,  да  Михалко  Васильев  вышел  за  Никиту  за
Романовича  в  Турчино  по  отказу,  пошлины  платил  Юрью
Карманову44.
 Это  выход  по  Судебнику,  тут  и  срок,  и  отказ,  и  пошлина
у  ржи.  Выбежавшие  —  это  ушедшие  без  соблюдения  правил
Судебника.  Что  касается  вывезенных,  то  и  они  в  данном
случае,  кажется,  все  были  вывезены  без  соблюдения  правил,
ибо  ничего  не  говорится  ни  о  сроке,  ни  об  уплате  пошлин.
Правила  Судебника  действуют  25  лет  спустя  по  его  издании
и  накануне  отмены  Юрьева  дня1.
 Итак,  статья  Судебников  о  крестьянском  выходе  не
мертвая  буква;  это  действующее  право  во  всех  тех  местах,
которым  не  дано  особых,  специальных  указов.  Правительст¬
во  не  остановилось  на  первом  определении  порядка  кресть¬
янского  выхода,  появившемся  в  Судебнике  1497  г.  При  из¬
дании  второго  Судебника  оно  нашло  нужным  несколько  из¬
менить  эти  правила.  Изменение  произошло  в  пользу  господ.
Размер  пожилого  был  увеличен,  и  установлен  новый  сбор  с  * 1421  Доп.  к  АИ.  №  I.  56,  1555;  АЭ.  I.  №  83.  1466;  №  257.  1558;  №  258.
1561;  Калачов.  II.  291,  300.  Издатель  относит  эту  книгу  к  концу  XVI  века;
это  совершенно  верно;  первая  страница  дает  возможность  определить  и
более  точно  время  ее  написания:  после  1579  и  до  1581  г.
 142

выходящих  крестьян  за  повоз.  И  на  этом  правительство  не
остановилось.  Прибавочный  сбор  за  повоз  оно  нашло,  надо
думать,  излишним.  В  грамоте  великого  князя  крестьянам
Переяславского  уезда  от  1556  г.  статья  Судебника  повторя¬
ется,  но  с  опущением  прибавки  о  повозе.  Итак,  общее  прави¬
ло  свободы  крестьянского  перехода  не  исчезло  и  во  второй
половине  XVI  века.  Правительство  неоднократно  повторяет
правило  первого  Судебника,  дополняя  и  изменяя  его.  Прави¬
ло  это,  как  мы  видели,  осуществляется  на  практике  в  самом
конце  XVI  века.  Окончательное  прикрепление  крестьян  со¬
вершилось  в  силу  распоряжения  двух  памятников,  последо¬
вавших  почти  единовременно:  Писцового  наказа  1646  г.  и
Уложения.  В  ст.  3  гл.  XI  Уложения  находим  распоряжение  о
том,  что  беглых  крестьян  и  бобылей,  по  суду  и  сыску,  долж¬
но  отдавать  с  женами  и  детьми  и  со  всеми  животы  и  с  хле¬
бом  стоячим  и  молоченым  —  тем  господам,  от  кого  они  бе¬
жали.  „Но  владения  за  тех  крестьян  на  прошлые  годы  до  сего
Уложения  не  указывать44,  т.е.  не  взыскивать  денег  за  все  то
время,  которое  беглые  жили  за  другими  господами  и  причи¬
нили  тем  убыток  своим  настоящим  господам.  Почему?
 „Потому,  —  отвечает  та  же  статья,  —  что  о  том  по  ны¬
нешний  государев  указ  государевой  заповеди  не  было,  что
никому  за  себя  крестьян  не  приимати,  а  указаны  были  бег¬
лым  крестьяном  урочные  годы44.
 Такова  точка  зрения  редакторов  Уложения.  До  самой
половины  XVII  века  не  было  запрещения  принимать  чужих
крестьян  и,  стало  быть,  не  было  и  полного  прикрепления,  а
были  урочные  годы,  которые  могли  покрыть  уход  крестья¬
нина.  Так  смотрят  редакторы  Уложения,  а  наши  ученые  кон¬
ца  прошлого  века  утверждают,  что  крестьяне  были  прикреп¬
лены  еще  в  половине  XVI  века.  Полагать  надо,  что  они  очень
ошибаются.
 Мысль  о  крестьянской  свободе  жива  еще  в  половине
XVII  века  и  даже  в  семидесятых  его  годах.  Отмена  крестьян¬
ского  выхода  повела  к  новому  порядку  поступления  в  кре¬
стьянство.  Свободные  крестьяне  в  старину  рядились  во  кре¬
стьянство.  Едва  нет  выхода,  порядная  не  имеет  смысла.  По¬
этому  Уложение  установляет  записку  в  крестьяне.  Желаю¬
 143

щий  жить  за  кем-либо  в  крестьянах  обращается  в  установ¬
ленные  для  этого  учреждения.  Его  расспрашивают,  кто  он?
Если  окажется,  что  его  можно  отдать  во  крестьяне,  его  за¬
писывают  за  известным  господином  и  отдают  ему  в  кре¬
стьянство  (XI.  30).
 Несмотря  на  этот  новый  порядок,  крестьяне  и  в  XVII  ве¬
ке  продолжают  рядиться  во  крестьянство.  Они  не  только  ря¬
дятся,  но  рядятся  на  срок,  на  10  лет,  и  это  в  1665  г.;  другие
рядятся  до  смерти  господина.  Эти  крестьяне  ровно  ничего  не
знают  о  крепости  по  писцовым  книгам.  Но  о  воспрещении
выхода  они  знают,  а  потому  и  вносят  в  свои  порядные  новое
условие.  В  старых  порядных  срок  не  обозначался,  жили,  по¬
ка  нравилось.  Выход  по  старым  порядным  отменен,  и  вот
новая  практика  вносит  поправку,  порядная  пишется  на  срок,
а  по  истечении  срока,  конечно,  крестьянин  свободен:  так
думает  крестьянин,  порядившийся  на  срок.
 Есть  и  такие  порядные,  в  которых  сами  господа  при¬
знают  за  крестьянами  право  уйти,  „если  им  не  поживется“,
или  если  они  (господа)  будут  дурно  с  ними  обращаться.  Од¬
ни  владельцы  предоставляют  такое  право  ухода  крестьянину
на  условии  посадить  на  свое  место  другого,  другие  и  без  та¬
кого  условия.
 Крестьяне  знают  об  отмене  выхода,  но  они  думают,  что
это  временная  мера,  и  верят  в  то,  что  последует  вновь  раз¬
решение  выхода.  Поэтому  они  пишут  порядные,  в  которых
обязываются  сидеть  на  земле  господина  „до  государевых
выходных  лет“,  не  далее!  Будет,  значит,  такое  время,  когда
последует  разрешение  выхода.  Государь  запретил  выход,  но
он  может  и  разрешить  его.
 Не  одни  крестьяне  помнят  волю  крестьянскую  и  выго¬
варивают  ее  в  своих  порядных;  есть  и  господа,  которые  сто¬
ят  на  той  же  точке  зрения.  У  Семена  и  Бориса  Семеновичей
Нелединских  жил  исстари  в  крестьянах  Рычко,  Тимофеев
сын,  Бураков.  В  1676  г.  ему  не  ложилось  у  них  („прижи-
лось“,  т.е.  наскучило,  надоело),  и  он  пошел  от  них  вон.  Не¬
лединские  дают  ему  грамоту,  в  которой  предоставляют  идти,
куда  хочет,  на  все  четыре  стороны,  и  обязываются  дать  ему
скосить  посеянную  им  рожь,  и  скрепляют  свое  обязательство
 144

неустойкой  в  30  рублей.
 Заключим  этот  экскурс  в  XVII  век  изложением  содержа¬
ния  любопытнейшего  документа  от  22  апреля  1670  г.  За  Вос¬
кресенским  монастырем  в  Андреевской  деревне  Московского
уезда  живет  в  крестьянах  в  течение  16  лет  Ивашко  Якимов,  с
женой  и  детьми.  22  апреля  1670  г.  он  взял  у  монастыря  ссу¬
ды  10  рублей  и  обязался
 „Жить  с  женой  и  детьми  за  монастырем  в  Андреевской
деревне,  той  ссуды  не  снесть  и  ни  за  кого  не  заложиться.  А
буде  он,  Иван,  жить  не  учнет  или  за  кого  заложится  и  ссуду
снесет,  тогда  волен  монастырь  ту  ссуду  на  нем  взять,  а  кресть¬
янство  и  впредь  крестьянством6*.
 Что  это  такое?  Это  не  ссуда,  а  продажа  себя  с  женою  и
детьми  старым  крестьянином  в  вечные  крестьяне  монасты¬
рю.  Старый  крестьянин,  живший  за  монастырем  16  лет,  непро¬
чен  монастырю;  чтобы  укрепить  его,  надо  взять  с  него  осо¬
бую  запись.  Мы  не  имеем  порядной,  на  основании  которой
Иван  Якимов  сел  в  1654  г.  на  монастырскую  землю.  По  всей
вероятности,  там  была  как-нибудь  оговорена  его  свобода;  и  вот
последствия  этого  остатка  старины,  не  гармонирующего  с
новым  порядком  вещей.  Крестьянин,  под  видом  ссуды,  прода¬
ется  в  крестьяне.  Очень  многие  прямо  с  этого  начинают.  Бе¬
рут  ссуду  и  отдаются  вечно  в  крестьяне.  Ссуда  получает
здесь  совершенно  новое  значение,  неизвестное  старине1.
 Возвратимся  на  прежнее.
 Из  документов  XVI  века  мы  знаем,  что  крестьяне,  садясь
на  владельческие  земли,  брали  у  землевладельцев  и  подмогу.
Старые  новгородские  писцовые  книги  тоже  упоминают  „под-
можныя  деньги66,  хотя  редко.  Деньги  эти  были  даны  новгород¬
цами.  При  конфискации  земель  эти  крестьянские  займы,  по
всей  вероятности,  были  великим  князем  уплачены  сведенным
боярам  и  бояришкам.  Говорим  это  на  том  основании,  что  ве¬
ликий  князь  дарит  новым  помещикам  эта  перешедшие  к  нему
крестьянские  долги,  определяя  и  %,  какой  они  должны  полу-  * 491  Любопытные  документы,  на  которых  основано  предшествующее
изложение,  напечатаны  г-ном  Дьяконовым  в  его  „Актах41.  I.  №№  24,  26,
31,  42,  48,  50,  59,  60,  69  и  др.;  II.  37.  Туг  же  и  ссуды  в  новом  смысле:  №№
 49,  56,  58,  62,  63,  64,  68идр.
 145

чать  с  должников.  Этот  %  невелик,  в  одном  случае  он  5  с
небольшим,  в  другом  —  6.  В  XVI  веке  подмога  была  беспро¬
центным  долгом  и  погашалась  не  уплатой  занятой  суммы,  а  ис¬
полнением  принятых  на  себя  крестьянином  обязательств;  заем
же  денег  был  долг  процентный,  погашавшийся  уплатой  заня¬
той  суммы.  Было  ли  такое  различие  в  Новгороде,  это  неясно.
Задолженность  новгородских  крестьян,  ввиду  редкости  слу¬
чаев,  в  которых  упоминается  подмога,  была  ничтожная1.
 В  новгородских  писцовых  книгах  XVI  века  и  других
памятниках  того  же  времени  встречается  слово  „жилец“.
Этим  словом  обозначаются  все  живущие  и  где  бы  то  ни  бы¬
ло.  Помещики  —  суть  жильцы,  крестьяне,  посадские  тоже.  В
Москве  живет  немец,  он  тоже  жилец.  Не  то  ли  же  самое  оз¬
начает  более  древний  термин:  житьи  люди?
 'И.  36;  III.  601,803.

КНИГА  СЕДЬМАЯ
 Тягло  и  порядок  обложения
ГЛАВА  ПЕРВАЯ
Тягло
 Тягло,  что  и  теперь  тянет  русский  человек,  появилось  в
глубокой  древности,  задолго  до  возникновения  Московского
государства.  Но  свойства  его  в  наше  время  и  в  старину  дале¬
ко  не  одни  и  те  же.  Я  сделаю  попытку  собрать  свидетельства
старых  памятников  о  тягле  и  выяснить  его  древнейшие  при¬
знаки  и  отношение  к  землевладению.
 Наши  древние  волости-княжения  с  первого  своего  появ¬
ления  на  свет  Божий  возлагали  уже  на  своих  подданных  раз¬
ные  повинности.  Древнейшее  известие  о  них  относится  к
княжению  Св.  Ольги;  говорит  о  повинностях  и  Русская
правда,  и  даже  в  своей  древнейшей  редакции.  По  новгород¬
ским  памятникам  XIII  века,  все  население  этого  обширного
княжения,  городское  и  сельское,  несет  повинности  в  пользу
государства  и  расписано  для  этой  цели  в  разные  „потуги46.
Московские  памятники  говорят  „о  тягле66.  Потуг  и  тягло  —
слова  одного  корня;  ими  обозначается  обязанность  населе¬
ния  нести  государственные  повинности,  тянуть  их  к  извест¬
ному  центру.  Москва  сходится  здесь  с  Новгородом  и  Кие¬
вом.  Порядок  обложения  маленьких  волостей-княжений
должен  был  очень  измениться  в  обширном  Московском  го¬
сударстве,  но  тягло  не  есть  создание  Москвы,  оно  старина  и
в  Москве.
 Что  же  такое  тягло?
 Слово  это  имеет  двоякое  значение.  Оно  обозначает,  во-
первых,  каждую  повинность,  лежащую  на  тех  или  других
лицах.  В  1555  г.  царь  и  Великий  князь  Иван  Васильевич  по¬
жаловал  волостных  крестьян  Усецкой  волости,  дозволил  им
судиться  излюбленными  старостами,  а  волостелин  доход
перевел  в  оброк  и  приказал:
 147

„Собирати  им  тот  годовой  оброк  по  животам  и  по  про¬
мыслам,  как  иные  тягл  и  меж  себя  разводят46  (АЭ.  I.
№  243).
 Такое  же  распоряжение  имеем  и  от  1622  г.  (АЭ.  III.
№126).  Итак,  всякая  отдельная  повинность  —  есть  особое
тягло.  Оброк  за  наместнич  корм  —  это  одна  из  таких  повин¬
ностей,  составляющая  особое  тягло;  она  разводится  на  насе¬
ление,  как  и  все  другие  тягла,  т.е.  повинности.  Новгородские
писцовые  книги  говорят,  что  с  обжи  надо  тянуть  „всякое
тягло44,  т.е.  всякую  повинность  (IV,  4).
 Кроме  повинности,  слово  тягло  означает  еще  и  способ¬
ность  нести  ту  или  иную  повинность  в  пользу  государства.
Каждый  человек  тянет  повинности  в  меру  его  хозяйственных
сил.  Люди,  которым  платить  не  с  чего,  никаких  повинностей
не  тянут.  В  грамотах  о  сборе  повинностей  московское  пра¬
вительство  предписывает  плательщикам:  „Учинить  между
собой  оклады  по  тяглу  и  промыслам44  (АЭ.  III.  №  126;  IV.
№№243,  250,  251.  1622—1682).  Здесь  тягло  —  есть  способ¬
ность  к  платежу;  оклад  платежа  определяется  по  этой  спо¬
собности,  по  тяглу.  В  1581  г.  крестьянин  с.  Борки,  Григ.
Яковл.  Дубинин,  занимал  полтрети  выти  земли,  с  чего  и
должен  был  тянуть  тягло;  но  он  до  такой  степени  „охудал  и
отемнел44,  что  ничего  не  мог  платить;  ему  дали  льготу  на  два
года  (Писц.  кн.  XVI  века.  II.  314).  Тягло  тянут  люди  состоя¬
тельные.
 Итак,  старое  тягло  не  только  повинность,  но  и  способ¬
ность  нести  повинность.  Поэтому  в  дальнейшем  изложении
мы  должны  исследовать  два  вопроса:  из  каких  повинностей
слагается  тягло  и  как  определяется  способность  нести  эти
повинности.
 I
 Начнем  с  повинностей.  С  течением  времени  число  их
очень  возрастает  и  изменяется  самый  способ  их  отбывания.
Наши  источники  слишком  скудны  для  сколько-нибудь  пол¬
ной  исторической  картины  повинностей;  мы  ограничимся  их
перечислением  с  указанием  времени,  к  которому  они  отно¬
 148

сятся,  и  памятников,  в  которых  они  встречаются.  Для  нашей
цели  этого  совершенно  достаточно.  Мы  будем  называть  тяг¬
ла  их  старыми  именами.  Они  очень  выразительны  и  говорят
сами  за  себя.
 1.  Корм,  т.е.  поставка  пищевого  довольствия,  является
одним  из  древнейших  видов  повинностей.  О  нем  говорит
уже  Русская  правда  в  ее  древнейшей  редакции.  Она  опреде¬
ляет  корм  чиновнику  (вирнику),  ездившему  по  волостям  для
суда,  и  его  лошадям.  Русская  правда  уже  переводит  корм  на
деньги.  Самый  термин  „корм66  в  Русской  правде  не  встреча¬
ется,  но  он  уже  известен  начальной  летописи;  в  московских
памятниках  он  делается  общеупотребительным.  Получение
корма,  натурой  или  деньгами,  есть  обыкновенный  способ
содержания  в  Москве  наместников,  волостелей  и  их  по¬
шлинных  людей.
 В  половине  XVI  века  в  истории  корма  происходит
крупная  реформа.  В  тех  местностях,  в  которых  разрешаются,
по  просьбам  жителей,  выборные  судьи,  корм  переходит  в
денежный  оброк  и  начинает  поступать  в  государеву  казну.
Этот  оброк  включал  в  себе,  однако,  не  один  корм,  но  и  „при-
суд66  наместников  и  волостелей  и  „доход  их  пошлинных  лю¬
дей66.  Присудом  назывался  округ,  предоставляемый  суду  и
управлению  наместника  или  волостеля,  и  те  сборы,  которые
они  получали  со  своих  судебных  действий,  с  выдачи  правых
грамот,  докладных  списков,  полевые  пошлины  и  пр.1  Эти
пошлины  собирались  чрез  посредство  их  людей,  отсюда
термин  „их  пошлинные  люди66.  Эти  пошлинные  люди  в  ка¬
честве  судебных  приставов  имели  свой  доход  от  вызова  к
суду  и  других  процессуальных  действий.  С  заменой  приказ¬
ных  судей  выборными  все  эти  сборы  были  отменены;  вы¬
борным  судьям  предписывалось  „пошлин  с  судных  дел  не
имати  ни  которых66  (АЭ.  I.  №  243.  1555).  Но  с  переводом
 1  „А  оброк  есмя  за  волостелины  доходы  сокольнича  пути,  и  за  при-
суд,  и  за  всех  волостелиных  пошлинных  людей  пошлины...  велели  поло¬
жите  на  год  деньгами...  А  собирати  им  тот  оброк  со  всего  своего  прису-
да...“  (АЭ.  242.  1555).  „А  нашего  оброку  за  наместничь  корм  и  за  присуд  и
их  пошлинных  людей  доход  сто  девяносто  пять  рублей...“  (АЭ.  I.  №  543.
1589).
 149

корма  на  деньги  в  государев  оброк  стали  переводить  и  „при-
суд,  и  доход  пошлинных  людей46  тоже  в  оброк.  Таким  обра¬
зом,  то,  что  прежде  выплачивали  тяжущиеся,  теперь  стало
тяглом  всёх  плательщиков  податей.  Очень  оригинальный
способ  обложения!  Только  корм  мог  быть  точно  вычислен  и
переведен  в  соответствующей  цифре  в  оброк;  присуд  и  до¬
ход  пошлинных  людей,  конечно,  из  года  в  год  менялись,  а
потому  и  не  подлежали  точному  переводу  в  оброк.  Цифра
оброка  определялась  поэтому  несколько  произвольно.  В
грамотах,  которыми  установлялся  этот  оброк,  приводится
обыкновенно  такой  мотив:  „что  бы  крестьянству  продаж  и
убытку  не  было66.  А  потому  нет  основания  думать,  чтобы
замена  наместничих  поборов  оброком  ухудшала  положение
плательщиков.  Возникавший  таким  образом  оброк  можно
рассматривать  как  особый  налог  за  право  иметь  своих  вы¬
борных  судей;  это  был  откуп  от  приказных  судей.  Так  имен¬
но  и  смотрели  на  это  в  XVI  веке.  В  сотной  из  писцовых  книг
переяславским  рыболовам  читаем:
 „Да  рыболовы  же  дают  царю  и  вел.  князю  откупу  за
волостелины  и  их  пошлинных  людей  (доходы)  —  по  от¬
купным  жалованным  грамотам66  (АЭ.  I.  №  261.  1562).
 Жалованная  грамота  переходит  здесь  в  откупную.
 Кроме  корма  судьям,  выдавался  еще  корм  людям  всяко¬
го  рода,  которые  отправлялись  куда-либо  по  княжескому
делу.  Древнейшее  указание  на  такой  корм  находим  в  грамоте
Великого  князя  Андрея  Александровича  конца  XIII  века.  По
договору  с  Новгородом  он  имел  право  посылать  три  ватаги
рыболовов  на  море.  Новгородцы  должны  были  давать  им
корм  „по  пошлине66.  В  московское  время  право  на  такой
корм  имели  все  княжеские  посыльные,  которые  носили  на¬
именование  гонцов  и  „ездоков66.  Сюда  относились  всякого
рода  чины,  куда-либо  командируемые  по  княжескому  делу,  а
в  том  числе  и  многолюдный  штат  княжеских  охотников:
псарей,  бобровников,  подлазчиков  и  проч.  Княжеские  охот¬
ничьи  собаки  также  получали  корм1.  В  отличие  от  корма  су¬
дей,  это  не  была  постоянная  повинность,  а  временная  и  слу-  * 1501  АЭ.  I.  №  I.  96,  136;  АИ.  I.  №  200.  1294—1578.
 150

чайная,  обусловливаемая  проездом  княжеских  гонцов,  а  по¬
тому  и  очень  неравномерная  для  плательщиков:  одни  плати¬
ли,  другие  нет.
 К  тому  же  виду  повинностей  надо  относить  и  обязан¬
ность  подданных  кормить  княжего  коня.  Льготные  грамоты,
освобождающие  от  этой  повинности,  очень  кратки  и  не  объ¬
ясняют,  в  каких  случаях  она  имела  место.  Можно  думать,
что  это  была  обязанность  местных  жителей  давать  продо¬
вольствие  княжеским  лошадям  во  время  княжеских  поездок
и  при  переводе  княжеских  конных  табунов  из  одного  места  в
другое1.
 Наконец,  на  населении  лежала  обязанность  кормить
войска  в  военное  время.  Древнейшее  указание  на  нее  отно¬
сится  к  XI  веку.  В  1018  г.,  после  победы  соединенных  сил
Болеслава  Польского  и  Святополка  Владимировича  над  Яро¬
славом,  победители  заняли  Киев,  и  польские  войска  были
размещены  по  городам  на  покорм2.  Эта  практика  живет  и  в
XV  веке.  В  1451  г.  Великий  князь  Московский,  Василий  Ва¬
сильевич,  заключил  договор  с  Великим  князем  Тверским,
Борисом.  В  договоре  есть  статья,  устанавливающая  оборо¬
нительный  союз  против  татар,  литвы,  поляков  и  немцев.  В
случае  войны  московский  князь  обязывался  лично  высту¬
пить  во  главе  вспомогательного  войска,  а  там,  где  окажется
нужным  для  ограждения  границ,  поставить  „сторожу46.  Для
этой  „сторожи44  он  мог  брать  „корм44,  но  не  корыстоваться
ничем  лишним.  Это  различие  „корма44  и  „корысти44  указыва¬
 1 	Д.  к  АИ.  I.  №  193.  1451.  Более  древнее  указание  находим  в  завеща¬
нии  Великого  князя  Ивана  Ивановича  от  1356  г.  Он  предоставляет  своим
преемникам  по  городу  Москве  право  „кони  ставити  по  станом  и  по  ва-
рям“.
 2 	Лавр.  1018.  Тот  же  корм  войскам  разумелся  иногда  под  термином
„зажитье“.  В  Новг.  I  под  1216  г.  читаем:
 „Мстислав  же  поиде  Серегерем  и  вниде  в  свою  волость  и  рече  ново-
городцем:  идете  в  зажитья,  толико  голов  не  емлете.  Идоша,  исполнишася
корма  и  сами  и  кони“.
 В  выражении  „толико  голов  не  емлете“  можно  видеть  указание  на
размеры  корма:  воины  не  должны  были  ни  уводить  с  собою  скот,  ни  бить
на  месте.  Это  условие  не  всегда  соблюдалось,  и  летопись  сохранила  жало¬
бы  на  то,  что  убоина  отсылалась  иногда  воинами  в  свои  деревни.
 151

ет  на  то,  что  под  кормом  разумелось  нечто  определенное,
хотя,  может  быть,  только  обыкновенными  потребностями
здорового  человека.  В  1478  г.,  во  время  похода  Великого
князя  Московского  на  Новгород,  войска  его  пользовались
кормом  во  владениях  союзника  его,  тверского  князя.  Михаил
Тверской  назначил  для  этой  цели  особого  сына  боярского
„отдавати  кормы  по  отчине  своей“\
 С  развитием  в  Москве  числа  постоянных  войск,  с  воз¬
никновением  пищальников,  стрельцов,  казаков,  пушкарей,
воротников  и  пр.,  население  облагается  повинностью  дос¬
тавлять  корм  этим  войскам  и  их  лошадям  и  в  мирное  вре¬
мя.  Первоначально  это  натуральная  повинность,  состоящая
в  доставлении  хлеба  и  овса;  она  одинаково  падает  как  на
уездных  людей,  так  и  на  горожан.  Но  горожане  могли  вовсе
не  заниматься  хлебопашеством,  а  потому  у  них  эта  повин¬
ность  переходит  в  денежную;  они  вносят  деньги,  на  которые
правительство  и  закупает  хлеб.  Иногда  правительство  само
переводит  хлеб  на  деньги  и  требует  сбора  денег,  а  не  хлеба.
Это  делается  для  отдаленных  мест,  откуда  доставка  хлеба
обошлась  бы  дороже  покупки  его  в  месте  назначения.  В  ука¬
зах  предписывается  собирать  хлеб  и  деньги  то  на  жалова¬
нье  одним  стрельцам,  то  стрельцам,  казакам,  пушкарям,  во¬
ротникам  и  иных  чинов  людям.  Когда  возникло  такое  обло¬
жение,  этого  с  точностью  сказать  нельзя.  Памятники  же,  в
которых  о  нем  идет  речь,  все  относятся  к  XVII  веку.  В  па¬
мятниках  конца  века  это  хлебное  жалованье  называется  го¬
довым.  Одно  из  позднейших  известий  о  нем  относится  к
1688  г.  Этот  корм,  следовательно,  собирался  и  после  возник¬
новения  стрелецких  денег1  2.
 В  памятниках  XVI  века  разные  виды  корма,  по  способу
сбора,  назывались  „посошным  кормом“  (АЭ.  I.  №  256.  1561).
 1 	Рум.  собр.  I.  №  76;  Воскр.  лет.  1478  г.  В  летописях  встречаем  и  жа¬
лобы  на  превышение  воинами  всякой  меры  при  кормлении.  В  Воскр.  под
1438  г.  читаем:
 „Идущим  же  им  к  Белеву  (воинам  Великого  князя  Василия  Василье¬
вича)  все  пограбиша  у  своего  же  православнаго  христианства  и  мучиху
людей  из  добытка,  и  животину  бьюще,  назад  себе  отсылаху“.
 2 	АЭ.  III.  Шо  7,  43,  48,  72,  98,  121,  214;  IV.  №>№>  133.  299;  АИ.  III.
№№  132,  200;  АЮ.  №  339.1  и  VII.  1613—1688.
 152

Русская  правда,  кроме  корма  вирнику,  знает  еще  корм
городнику,  к  которому  и  переходим.
 2. 	Городовое  дело,  т.е.  постройка  оград  или  укрепле¬
ний  вокруг  городов.  Это  тоже  одна  из  древнейших  повинно¬
стей.  Города  суть  необходимые  центры  древних  волостей-
княжений;  их  возникновение  современно  возникновению  у
нас  первых  зачатков  государственной  жизни.  О  постройке
городов  (оград)  говорит  Русская  правда,  о  ней  идет  речь  и  в
последующих  памятниках  до  XVII  века  включительно.  По¬
стройка  городских  укреплений  есть  обязанность  местных
жителей.  Уже  в  период  Русской  правды  местные  жители  ис¬
полняют  ее  под  надзором  и  руководством  особого  чиновни¬
ка,  городника,  который  за  свой  труд  получает  плату,  за  каж¬
дую  городню,  и  корм  себе  и  лошадям,  число  которых  не
должно  быть  более  четырех.  Это  ограничение  сделано  в  ин¬
тересах  местных  жителей.  Местные  жители,  конечно,  могли
исполнять  эту  обязанность  натурой  или  наймом,  кому  как
было  удобнее.  В  московских  памятниках  встречаемся  и  с
натуральной  городовой  повинностью,  и  с  переводом  ее  на
деньги.  В  половине  XVI  века  крестьяне  Троице-Сергиева
монастыря
 „Делали  в  Переяславле  городе  городовое  дело,  свою
подель,  шесть  городень  в  одном  месте  (т.е.  рядом),  а
плетня  не  плели“.
 Здесь  Москва  сходится  с  Киевом  времен  Ярослава  Муд¬
рого  и  его  сыновей.  Дело  идет  об  отдельных  шести  город-
нях,  которые  должны  были  ставить  монастырские  крестьяне,
и  Русская  правда  имеет  дело  с  отдельными  городнями,  кото¬
рые  воздвигаются  местным  населением,  оплачивающим
корм  и  труд  городника.  Городник  Русской  правды  заменился
здесь  городовым  приказчиком.
 С  возрастанием  Московского  государства  и  с  развитием
крепостного  дела  роль  государства  в  постройке  укреплений
должна  была  развиваться  на  счет  натуральных  повинностей
местного  населения.  В  1555  г.  для  постройки  в  Казани  ново¬
го  каменного  города  правительство  наняло  во  Пскове  200  ка¬
менщиков  и  соответствующее  число  кузнецов;  железо  и  вся¬
кий  другой  материал  приобретались  на  счет  казны.  Точно
 153

так  же  в  1625  г.  в  Верхотурье  новый  острог  был  выстроен  от
казны  наемными  людьми.  Сбор  с  населения  поступал  в  госу¬
дареву  казну,  а  постройки  делались  правительством.  Но  и  в
XVII  веке  городовое  дело  продолжает  быть  и  натуральной
повинностью.  Местные  жители  и  лес  рубят,  и  городню  горо¬
дят1  *.  В  это  время  делаются  уже  и  сметы  на  постройку  укре¬
плений.
 3. 	Мостов  щи  на  —  повинность,  состоящая  в  устройст¬
ве  мостов  через  реки,  деревянных  настилок  на  улицах  и  до¬
рог  вообще.  Древнейшее  известие  о  ней  тоже  находится  в
Русской  правде  редакции  XI  века  (Ак.  43;  Тр.  9;  Кар.  134).
Она  отправлялась  и  натурою,  и  наймом.  Русская  правда  го¬
ворит  о  мостовщине  в  Новгороде,  и  о  мостовщине  в  Новго¬
роде  же  имеем  государев  указ  от  1623  г.  На  мостовое  дело  в
Новгороде  понадобилось  в  этом  году  915  р.  20  алт.  и
1  деньга.  Ввиду  новгородского  „разорения6*  государь  пожа¬
ловал,  дал  Новгороду  из  своей  казны  треть  этих  денег,  а  две
трети  велел  разделить  и  собрать  с  Новгорода,  с  посаду  и  с
уезду,  со  всех  земель.  Из  той  же  грамоты  узнаем,  что  на  Мо¬
скве  и  во  всех  городах  мосты  мостят  всякие  люди,  белые  и
черные  сохи.  Городская  мостовая  повинность  лежала,  следо¬
вательно,  не  на  одних  только  жителях  города,  но  и  на  уезд¬
ных.  То  же  было  и  в  московских  уделах.  В  1514  г.  дмитров¬
ский  удельный  князь  освобождает  крестьян  Троице-
Сергиева  монастыря  от  обязанности  мостить  мосты  в  Каши¬
не.  Так  было,  надо  думать,  и  в  период  Русской  правды.  В
статье  о  новгородской  мостовщине,  кроме  жителей  Новго¬
рода,  к  мостовому  делу  привлечены  сотни  Бежецкая,  Обо-
нежская,  Лужская  и  -др.  Но  едва  ли  можно  думать,  что  мос-
товщина  даже  таких  городов,  как  Новгород  и  Москва,  со¬
ставляла  общую  повинность  всего  населения.  По  всей  веро¬
ятности,  повинность  эта  падала  только  на  ближайшие  к  го¬
роду  местности.  В  конце  XVI  века  царь  и  Великий  князь,
Федор  Иванович,  велел  все  перевозы  взять  в  казну.  В  грамо¬
 1  АЭ.  I.  №  182;  III.  №  126,  201,  268,  310,  324;  АИ.  III.  №  136;  Доп.  к
 АИ.  I.  №  82.  1355—1637.
 154

те,  разосланной  по  этому  поводу  ко  всем  земским  людям,
говорится:
 „А  на  которых  малых  речках  мосты  попортились...  и  вы
бы  те  мосты  поделывали  ближними  сохами44.
 Отсюда  следует,  что  для  поправки  мостов  на  больших
реках  —  привлекалось  более  сох,  чем  на  малых,  но  тоже  из
окрестных  мест.  То  же  было  и  в  городах.  Уездные  жители
привлекались  то  на  большем  расстоянии,  то  на  меньшем,
смотря  по  величине  реки  и  размерам  повинности.  Кто  раз
был  привлечен  к  повинности,  тот  привлекался  к  ней  и  потом.
Таким  образом  складывался  обычай  нести  тягло.  Кто  при¬
влекался  вновь  или  в  большей  мере,  чем  прежде,  тот  спорил
и  доводил  свою  претензию  до  князя.  В  1536  г.  власти  Трои-
це-Сергиева  монастыря  жаловались  Великому  князю  Ивану
Васильевичу  на  то,  что  в  городе  Переяславле  крестьяне  их
делали  всего  шесть  городень,  и  в  одном  месте;  а  городовые
приказчики  заставляют  их  делать  многие  городни,  и  в  раз¬
ных  местах,  да  еще  плетень  плести.  Великий  князь  приказал
городовое  дело  делать  „по  старине44.  Так  было,  конечно,  и  с
мостовой  повинностью1.
 Мостовая  повинность  времен  Русской  правды  отправля¬
лась  под  надзором  особого  чиновника,  мостника,  который
получал  вознаграждение  от  местных  жителей  и  корм  себе  и
двум  коням.  Ездить  он  должен  был  в  сопровождении  одного
отрока.  Два  коня  и  один  отрок  —  это  все  меры  для  огражде¬
ния  населения  от  излишних  поборов.  К  кому  перешло  на¬
блюдение  за  постройкой  мостов  в  московское  время,  нам  не
случилось  заметить.
 4. 	Головщина  и  продажа.  Эта  повинность  составляет
оборотную  сторону  обязанности,  возложенной  на  местных
жителей,  —  ловить  убийц  и  воров  и  выдавать  их  на  суд  кня¬
жеских  чиновников.  Если  местные  жители  не  ловят  преступ¬
ников,  они  отвечают  за  причиняемые  ими  убытки  и  платят  те
штрафы,  которые  должны  были  бы  заплатить  воры  и  раз-
 1  АЭ.  I.  №№  158,  367;  II.  №  80;  III.  №  145;  Д.  к  АИ.  I.  №  57.  1514—
 1623.
 155

бойники.  Об  этой  повинности  говорит  уже  древнейший
текст  Русской  правды:
 „Если  убийцу  не  ищут,  то  вирное  платит  вервь,  в  преде¬
лах  которой  окажется  голова46  (Ак.  19).
 То  же  и  в  случае  кражи.  Поселение,  которое  не  отведет
от  себя  следов  вора  и  вора  не  выдаст,  должно  уплатить  и
татьбу,  и  продажу  (Тр.  70).  Надо  думать,  что  княжеские  су¬
дьи  иногда  злоупотребляли  правом,  за  отсутствием  винов¬
ных,  возлагать  штрафы  на  жителей.  Этим  объясняются  лето¬
писные  жалобы  и  жалобы  московских  грамот  на  то,  что  на¬
селение  разоряется  излишними  продажами,  т.е.  излишними
штрафами.  Повинность  эта,  появившись  в  Киевской  Руси,
существует  в  Новгороде  и  в  Московском  государстве.  В
Двинской  судной  грамоте  читаем:
 „А  не  найдут  душегубца,  и  они  дадут  наместником  де¬
сять  рублев,  а  за  кровавую  рану  тридцать  бел“  и  т.д.
 В  уставной  грамоте  бобровникам  Каменского  стана  и  в
уставной  грамоте  дворцовым  крестьянам  читаем:
 „А  учинится  у  них  в  деревнях  душегубство,  а  не  будет
душегубца  в  лицах,  и  они  дадут  виры  за  голову  четыре  руб-
ля“.
 Наконец,  в  грамоте  Соловецкого  монастыря  второй  по¬
ловины  XVI  века:
 „А  по  грехом  учинится  головщина,  и  вы  бы  разрубали
по  головам,  земские  люди  и  казаки,  по  разсуждению“.
 Итак,  XI  век  и  XVII,  Киев,  Москва  и  Соловки  —  все  те
же  порядки1.
 5. 	Пошлины  в  пользу  всякого  рода  чиновников,
устройство  домов  для  них  и  другие  в  их  пользу
службы.  Древнейшее  указание  на  сборы  в  пользу  чиновни¬
ков  при  отправлении  ими  служебных  действий  восходит  ко
временам  Русской  правды.  Ее  городники  и  мостники,  кроме
корма,  получали  еще  от  постройки  городских  оград  и  мостов
определенную  плату  деньгами.  Судебные  чиновники  времен
Ярослава  Мудрого  с  каждой  взыскиваемой  ими  виры  полу¬
чали  в  свою  пользу  20%.  Если  вира  платилась  не  самим  ви-  * 1561  АЭ.  I.  №№  13,  150,  240,  268;  III.  №  170.  1398—1626.
 156

новным,  а  населением,  то  и  сбор  в  пользу  вирника  падал  на
население,  он  превращался  тогда  в  тягло.  Это  вознагражде¬
ние  чиновников  за  все  совершаемые  ими  правительственные
действия  перешло  и  в  Москву.  Дворцовые  крестьяне  вносят
всякие  повинности  в  Дворцовый  приказ,  но  при  повинностях
они  уплачивают  и  особую  пошлину  дворецкому,  дьяку,
ключнику;  то  же  делают  рыболовы  Борисоглебской  слободы
и  др.  При  уплате  дани,  ямских  и  пищальных  денег  берется  в
пользу  подьячих  то  „поминок“,  то  особая  пошлина.  Даже
княжеские  охотники  и  рыболовы,  въезжавшие  в  селения  для
вызова  местных  жителей  к  себе  на  помощь,  получали  за  это
особую  пошлину.  В  московских  памятниках  находим  указа¬
ния  и  на  постройку  местным  населением  дворов  наместни¬
кам  и  волостелям.  Сюда  же  надо  отнести  и  расходы  на  со¬
держание  губных  учреждений1.
 Здесь  оканчивается  драгоценная  помощь,  оказываемая
Русской  правдой  исследователю  древнего  тягла.  Далее  пере¬
числяемые  повинности  в  Русской  правде  не  встречаются.  Из
этого,  конечно,  не  следует,  что  они  не  были  известны  людям
того  времени.
 6. 	Княжье  дело.  Под  этим  именем  я  соединяю  массу
повинностей,  состоявших  в  удовлетворении  потребностей
частного  княжеского  хозяйства.  Сюда  относятся:  постройка
княжеского  двора,  пашня  в  княжеских  селах,  косьба  княже¬
ского  сена,  молотьба  его  хлеба,  копание  прудов  для  князя,
колка  и  возка  для  него  льда,  возка  камня,  дров,  леса,  забива¬
ние  в  пользу  князя  еза,  наряд  людей  в  помощь  княжеским
рыболовам  и  охотникам  на  бобров,  медведей  и  других  зве¬
рей,  наконец,  предоставление  князю  ловли  бобров  и  других
животных  на  своих  землях,  причем  княжеские  охотники
пользовались  правом  постоя  и  корма.  Была  даже  повинность
„портнаго  мастерства44.  Сюда  же  относится  повинность  кор¬
мить  княжеского  коня,  о  чем  речь  была  выше,  сечь  лес  и  1571  АЮ.  №  209;  АЭ.  I.  №№  136,  341,  343;  III.  №№  163,  170,  271;  Д.  к
АИ.  I.  №№  17,  89;  Писц.  кн.  XVI  века.  II.  1479—1637.  Н.Д.Чечулин  приво¬
дит  из  рукоп.  описания  Пскова  известие,  что  посадские  люди  пахали  на
наместника  данный  ему  огород  (Города.  120).
 157

доставлять  по  назначению  и  пр.  Последняя  повинность  мо¬
жет  иметь  отношение  и  к  городовому  делу1.
 Все  эти  разнообразные  повинности,  конечно,  не  состав¬
ляли  общего  тягла  для  всего  населения,  а  падали  только  на
некоторые  его  части;  строили  княжеский  двор,  косили  его
сено  и  пахали  его  земли  только  люди,  жившие  поблизости  к
княжеским  селам  и  лугам;  выходили  на  княжескую  охоту
люди,  жившие  у  мест  княжеской  охоты,  и  т.д.
 Русская  правда  ничего  не  знает  об  этом  длинном  ряде
повинностей,  но  может  ли  быть  какое-либо  сомнение  в  том,
что  в  них  имели  нужду  и  самые  древние  князья?  От  конца
XIII  века  летопись  сохранила  даже  известие  об  обращении
одной  такой  натуральной  повинности  в  денежную.
 В  1289  г.  Великий  князь  Владимирский,  Мстислав  Да¬
нилович,  приехав  в  Берестье,  спросил  своих  бояр:  „Есть  ли
ловчее  зде?“  Они  же  рекоша  „нетуть  господине,  из  века44.
Мстислав  же  рече:  „Аз  паки  устанавливаю  на  не  ловчее  за  их
каромолу,  и  повеле  писцу  писати  грамоту44  (Ипат.  225).  А  в
грамоте  со  слов  князя  было  написано,  сколько  берестьяне,
сельские  жители  и  горожане,  должны  платить  ловчего  ме¬
дом,  хлебом,  овцами,  курами,  кунами  и  пр.  Назначение  этой
дани  заменяет  натуральную  повинность  по  части  княжеской
охоты,  которой  берестьянам,  может  быть,  и  вовсе  не  прихо¬
дилось  нести.  В  московских  памятниках  также  встречаем
выражения,  которые  наводят  на  мысль  о  замене  этой  нату¬
ральной  повинности  денежной.  Иногда  речь  идет  о  „сенных
деньгах44,  о  „соколином  оброке44  и  т.п.2
 С  развитием  Московского  государства  и  с  увеличением
числа  дворцовых  крестьян  княжье  дело  должно  было  значи¬
тельно  сократиться.
 7. 	Подводы  и  проводники.  Эта  повинность  тоже
принадлежит  к  самым  древним.  При  отсутствии  государст-
 1 	АЭ.  I.  №№  5,  9,  56,  136,  158,  261;  АИ.  I.  №  200;  А.  до  юр.б.  I.  №  31.
XII;  Д.  к  АИ.  I.  №№  17,  193;  Писц.  кн.  Калачова.  II.  415;  Акты  тяглого
населения.  II.  №  8,  16.  1361—1578.
 2 	АЭ.  I.  341,  343.  1588.  К  этому  же  роду  повинностей  надо  относить  и
„поралье“  новгородскому  посаднику  и  тысяцкому,  которое  платилось  в
XV  веке  белками  и  хлебом  (АИ.  I.  №  17).
 158

венных  почтовых  сообщений  княжеские  гонцы  и  ездоки
иначе  и  ездить  не  могли,  как  на  обывательских  лошадях.
Древнейшее  указание  на  такую  повинность  находим  в  дого¬
ворных  грамотах  Новгорода  с  князьями.  В  древнейшей  из
них  (1265  г.)  читаем:
 „А  дворяном  твоим  по  селом  у  купцов  повозок  не  има-
ти,  разве  ратной  вести46.
 У  купцов  в  селах  нельзя  брать  повозок,  а  у  других,  зна¬
чит,  можно.  Но  почему  же  нельзя  у  купцов?  Надо  думать,
что  дело  идет  о  купцах,  приехавших  в  села  с  товаром  для
торговли.  В  видах  ограждения  интересов  торговли  для  них
установлено  исключение.  Но  на  военное  время  это  исключе¬
ние  не  простирается.  Если  надо  послать  гонца  с  военным
известием,  то  и  у  купцов  берут  подводы.  Следующее  извес¬
тие  относится  к  1294  г.  и  также  касается  Новгорода.  Великий
князь  Андрей  Александрович  послал  в  этом  году  свои  ватаги
на  море  и  требовал,  чтобы  новгородцы  давали  им  кормы  и
подводы,  как  пошло.  В  XIII  веке  это  уже  пошлина,  т.е.  ста¬
рина.  С  этого  времени  встречаем  в  памятниках  непрерывный
ряд  известий  об  обязанности  местного  населения  давать  вся¬
кого  рода  княжеским  гонцам  подводы  и  проводников  до
XVII  века  включительно.
 Но  подвода  в  древности  означала  совсем  не  то,  что  мы
разумеем  теперь  под  этим  словом.  В  древности  это  была
верховая  лошадь.  Обязанность  давать  подводу  состояла  в
подводе  приехавшему  ездоку  лошади  с  седлом  под  верх.
Это  и  понятно.  По  каким  дорогам  можно  было  в  XIII  веке
проехать  из  Новгорода  к  морю  на  подводе  в  теперешнем
смысле?  При  отсутствии  дорог  надо  было  ехать  то  верхом,
то  в  лодке.  Поэтому  подводная  повинность  состояла  не
только  в  поставке  лошадей  с  проводниками,  но  и  лодок  с
гребцами  и  кормчим.  Когда  слово  „подвода44  получило  со¬
временное  значение,  это  трудно  сказать,  но  еще  в  XVII  веке
оно  употребляется  в  старом  смысле.  В  1613  г.  приказано  бы¬
ло  доправить  „подводы  с  седлы  и  с  уздами  и  с  проводники44,
а  в  1639  г.  предписано  было  давать  от  Москвы  до  Ярославля
„по  подводе  человеку  верхи44  да  проводник  на  подводе  с  те-
 159

легою,  а  от  Ярославля  до  Желтоводского  монастыря  давать  в
готовое  судно  кормщика  и  гребцов1.
 Искусственных  путей  сообщения  в  старину  также  не
было,  как  и  почт,  но  были  пошлые  дороги,  по  которым  и
должны  были  ездить  „дети  боярския,  дворные  люди“  и  вся¬
кие  ездоки.  Пошлые  дороги  —  это  такие  дороги,  по  которым
исстари  установился  проезд  между  двумя  известными  пунк¬
тами.  Только  поселения  на  пошлой  дороге  и  должны  были
давать  княжеским  гонцам  подводы  и  проводников.  Случа¬
лось,  однако,  что  ездоки  прокладывали  себе  новую  дорогу  и
брали  подводы  и  проводников  с  новых  мест.  Это  возбуждало
протесты  и  жалобы.  Правительство  наводило  справки  и,  ес¬
ли  жалоба  подтверждалась,  запрещало  брать  подводы  и  про¬
водников  по  „не  пошлой  дороге“,  но  за  исключением  ратной
вести2.
 Поставкой  подвод,  проводников,  лодок  и  гребцов  по¬
винность  эта,  однако,  не  исчерпывалась.  В  старину  не  было
гостиниц,  где  бы  можно  было  ездоку  иметь  приют.  А  потому
памятники  упоминают,  хотя  и  редко,  о  подворьях,  где  ста¬
вятся  ездоки  (АЭ.  I.  147.  1507).  Кроме  того,  ездоки  получали
и  корм,  о  чем  уже  была  речь.
 Из  сказанного  ясно,  что  подводная  повинность  не  была
общей,  а  касалась  только  некоторых  поселений,  как  и  боль¬
шинство  перечисленных  повинностей.
 Возникает  вопрос,  что  такое  ездоки,  которым  надо  да¬
вать  подводы,  и  как  они  себя  легитимировали?  Под  ездоками
надо  разуметь  всяких  княжеских  посыльных,  и  не  только  по
государственным  делам,  каковы  вести  о  войне,  перевозка
наместников,  воевод  и  других  чинов  и  пр.,  но  и  по  частным
княжеским,  как,  например,  княжеские  ловчие,  псари  и  т.д.
Сюда  же  относится  и  перевозка  всяких  запасов  или,  как  то-
 1 	АЭ.  I.  №№  1,  61,  81,  86,  113,  123,  159,  200,  208,  353;  АЮ.  №  339.  IX,
X;  364.  III  и  IV;  АИ.  I.  №№  44,  75,  115.  1294—1639.  Г-н  Гурлянд,  если  не
ошибаюсь,  первый  обратил  внимание  на  то,  что  подвода  первоначально
обозначала  лошадь  без  телеги  (Ямская  гоньба  в  Московском  государстве.
С.25).  Это  первоначальное  значение  до  такой  степени  утратилось  теперь  в
народном  говоре,  что  в  словаре  Даля  на  него  нет  ни  малейшего  указания.
 2 	АЭ.  I.  №№  65,  82;  АИ.  I.  №  86.  1450—1472.
 160

гда  говорили,  всякой  казны,  например,  зелейной  и  пр.,  дос¬
тавка  рыбы  в  княжеские  дворцы  и  пр.  Ездоки  получали  осо¬
бые  грамоты,  в  которых  прописывалось  их  право  на  подво¬
ды,  корм  и  пр.  Но  едва  ли  это  всегда  делалось.  В  льготной
грамоте  дмитровского  удельного  князя  несколько  сел  Тро¬
ицкого  монастыря  были  освобождены  от  остановок  и  подвод
в  пользу
 „Моих  князей,  ратных  воевод,  детей  боярских  и  всяких
ездоков,  псарей,  ловчих,  бобровников,  кроме  тех,  кто  пого¬
нит  с  моей  грамотой  подорожной66  (АЭ.  I.  86.  1470).
 Стало  быть,  не  у  всех  были  подорожные  грамоты;  мно¬
гие  ездоки  легитимировались  одним  своим  видом.  Это,  ко¬
нечно,  должно  было  вести  к  большим  злоупотреблениям.
 В  заключение  обратим  внимание  на  некоторую  особен¬
ность  Смоленска.  В  1514  г.  Великий  князь  Василий  Ивано¬
вич,  по  взятии  этого  города,  дал  ему  свою  жалованную  гра¬
моту  с  подтверждением  его  старины.  В  этой  грамоте  сказа¬
но:
 „А  мещаном  и  черным  людем  под  наши  гонцы  подвод
не  давати66.
 Такова  смоленская  старина:  жалованная  грамота  Васи¬
лия  Ивановича  дана  согласно  с  прежними  грамотами  Витов-
та  и  иных  литовских  государей.  Можно  думать,  что  свобода
смольнян  от  подвод  не  есть  общее  правило,  а  результат  по¬
жалования.  Это  одна  из  тех  льгот,  какие  нередко  давались  и
в  Москве1.
 8. 	Дань.  О  дани  говорят  памятники  всех  времен,  с
XII  века  начиная  и  до  XVII  века.  Под  данью  они  разумеют
все,  что  дается  населением  князю;  всякая  повинность,  если
переводится  на  деньги,  есть  дань.  В  этом  смысле  льготные
грамоты  говорят:  „не  надобе  им  ни  которая  моя  дань66.  Здесь
дань  родовое  понятие.  Но,  кроме  родового  понятия,  слово
 1  Подводная  повинность  дожила  до  наших  дней.  Недавно  во  всех  га¬
зетах  была  помещена  такая  телеграмма  из  Костромы  от  23  ноября  1901  г.:
Губернское  земское  собрание.  В  ближайших  заседаниях  будет  рассматри¬
ваться  ходатайство  волостей  Галицкого  уезда  о  принятии  на  счет  земства
непосильных  расходов  сельских  обществ  по  найму  лошадей  при  проездах
губернатора.
 161

это  обозначает  иногда  и  некоторый  отдельный  вид  повинно¬
стей.  Вот  очень  характерное  в  этом  смысле  место:
 „Дьяк,  Федор  Янов,  взял  на  государеву  цареву  и  вел.
князя  Бориса  Федоровича  казну...  за  наместнич  корм,  и  за
присуд,  и  их  пошлинных  людей  доход,  и  дани,  и  запросу,  и
за  поминочные  за  чорные  соболи,  и  ямских  и  приметных,  и
пищальных  денег,  на  и  3-й  год,  по  окладу  воем  рублев
17  алтын  пол  четверты  денги,  да  с  варниц  и  с  сена  оброку
два  рубля  17  алтын;  и  обоего,  данных  и  оброчных  денег,
одиннадцать  рублев  пол-осмы  денги44.
 В  итоге  8  рублей  17  алтын  и  полчетверти  деньги  назва¬
ны  данными  деньгами.  В  состав  этих  данных  денег,  т.е.  да¬
ней,  вошли:  подать  за  присуд,  наместнич  корм,  ямские,  пи¬
щальные  деньги  и  пр.,  и  в  том  числе  еще  какая-то  дань,  о
которой  упомянуто  в  начале.  Эта  последняя  дань  —  видовое,
а  не  родовое  понятие1.
 Что  же  такое  дань,  как  понятие  видовое?  Для  москов¬
ского  времени  на  этот  вопрос  дают  совершенно  ясный  ответ
княжеские  договоры  и  завещания.  Все  духовные  грамоты
московских  великих  и  удельных  князей  разумеют  под  данью
ордынское  серебро,  т.е.  налог  для  платежа  ордынской  дани
или  выхода.  В  грамоте  Дмитрия  Ивановича  читаем:
 „А  коли  детям  моим  взяти  дань  на  своей  отчине,  чем
еемь  их  благословил,  и  сын  мой,  князь  Василей,  возмет  с
своего  удела  342  рубли,  и  княгиня  моя  даст  ему  в  то  серебро
22  рубля.  А  князь  Юрий  возмет  с  Звенигорода  и  всех  звени¬
городских  волостей  272  рубля,  и  княгиня  моя  даст  ему  в  то
серебро  с  Юрьевы  слободы  50  рублев44  и  т.д.,  идет  перечис¬
ление  сумм,  которые  должны  давать  в  счет  дани  все  сыновья
вел.  князя.  А  затем:  „А  переменит  Бог  Орду,  дети  мои  не
имут  давати  выхода  в  Орду,  и  который  сын  мой  возмет
дань  на  своем  уделе,  то  тому  и  есть44.
 Современник  Дмитрия  Ивановича,  серпуховский  князь
Владимир  Андреевич,  в  своей  духовной  пишет:
 „А  выйдет  дань  вел.  князя  ко  Орде  дата,  и  дети  мои  и
княгиня  моя  возмут  дань  ктоже  на  своем  уделе  по  уроку,  * 1621  Д.  к  АИ.  I.  №  9;  АЭ.  I.  №  3;  АЮ.  №  209;  VIII.  1328—1603.
 162

что  в  сей  грамоте  писано...  и  пошлют  к  казне  вел.  князя...  А
переменит  Бог  Орду,  и  кн.  великий  не  имать  выхода  давати  в
Орду...  а  который  мой  сын  возмет  дань  на  своем  уделе,  то
тому  и  есть“.  В  таком  же  смысле  говорят  о  дани  сын  и  внук
Дмитрия  Донского1.
 Об  ордынской  дани  речь  идет  в  княжеских  договорах.  В
договоре  Великого  князя  Василия  Васильевича  с  галицким
князем  Юрием  читаем:
 „А  дань  и  ям  давати  ти  мне  с  своей  отчины  из  Галича,
по  давному...  А  переменит  Бог  Орду,  не  иму  давати  татаром,
и  тобе  имати  дань  и  ям  с  своее  отчины  собе...“.
 Итак,  московская  дань  в  смысле  специальной  повинно¬
сти,  а  не  родового  термина,  есть  новость  и  составляет  по¬
следствие  татарского  завоевания.  Это  сбор  чрезвычайный,
всякий  раз  вызываемый  особым  требованием  из  Орды,  за¬
просом  ханским,  а  потому  он  и  называется  иногда  просто
„запрос“.  Этот  термин,  как  переживание,  встречается  иногда
даже  в  памятниках  XVII  века.  Сами  московские  князья  ника¬
кой  дани,  в  виде  особого  налога,  с  подданных  не  получают.
С  Дмитрия  Донского  они  уже  предусматривают  освобожде¬
ние  от  Орды,  но  эта  радужная  перспектива  не  соединяется  в
их  уме  с  отменой  ордынского  серебра:  все  духовные  огова¬
ривают  право  князей  собирать  тогда  дань  на  себя.  Этим  ро¬
зовым  надеждам  не  было,  однако,  суждено  сбыться.  Бог  пе¬
ременил  Орду,  но  место  ордынского  царя  занял  Великий
князь  Иван  Васильевич;  этот  великий  реформатор  старого
быта  в  своей  духовной  написал:
 „А  дети  мои,  Юрий  с  братьею,  дают  сыну  моему  Васи-
лью  с  своих  уделов  в  выходы  ордынские,  и  в  Крым,  и  в  Аст¬
рахань  и  в  Казань,  и  во  царевичев  городок,  и  в  иные  цари  и
во  царевичи,  которые  будут  у  сына  моего  Василья  в  земле,  и
в  послы  татарские,  которые  придут  к  Москве,  и  ко  Твери,  и  к
Новгороду  Нижнему,  и  к  Ярославлю,  и  к  Торжку,  и  к  Рязани
к  Старой,  и  к  Перевитску,  ко  князь  Федоровскому  жеребью
рязанскаго,  и  во  все  татарские  проторы  в  тысячу  рублев:  сын  1631  Об  этой  татарской  дани  речь  идет  в  грамотах  XV  века  (Д.  к  АИ.  I.
№  193;  АИ.  №  100  и  др.  1451—1490).
 163

мой  Юрий  дает  82  рубля  без  гривны,  сын  мой  Димитрий  да¬
ет  58  рублей  с  полтиною  и  7  денег“  и  т.д.
 А  в  конце  указано,  сколько  должен  давать  и  племянник,
Федор  Борисович,  который  по  завещанию  деда  должен  был
собирать  ордынское  серебро  на  себя.  О  перемене  Орды  и  о
сборе  дани  на  себя  Иван  Васильевич  уже  не  говорит.  Ордын¬
ская  дань  с  1504  г.  переходит,  таким  образом,  в  доход  Вели¬
кого  князя  Московского,  предназначаемый  на  удовлетворе¬
ние  особых  государственных  нужд  по  делам  восточным.
Сюда  относится:  содержание  татарских  именитых  выходцев,
послов  и  возмещение  всяких  расходов  по  делам  с  Востоком,
а  также  и  военных,  надо  думать.  Сделалась  ли  эта  дань  по¬
стоянной,  это  для  нас  неясно,  но  не  подлежит  сомнению,  что
она  порвала  всякую  связь  с  ордынским  запросом  и  стала  со¬
бираться  без  запроса  из  Орды  по  указу  великого  князя1.
Также  едва  ли  можно  сомневаться  в  том,  что  такой  характер
она  получила  еще  при  жизни  Ивана  Васильевича,  он  передал
сыну  права,  которыми  уже  пользовался.
 Древнейшее  указание  на  татарскую  дань  находим  в  нов¬
городской  летописи  под  1259  г.  В  то  время  сбор  этой  дани
еще  не  был  сосредоточен  в  руках  великого  князя.  Татары
сами  разъезжали  по  княжениям,  делали  опись  дворов  и  про¬
изводили  самый  сбор.  Прибытие  их  в  Новгород  вызвало  це¬
лое  возмущение:  люди  раздвоились,  чернь  не  хотела  дать
числа.  Но  лучшие  люди  настояли  на  уплате  дани:  и  начали
окаянные  ездить  по  улицам,  описывая  „домы“  христианские.
По  летописным  известиям  XIV  века  эта  дань  называется
„черным  бором“  и  собирается  уже  московским  великим  кня¬
зем.  От  времени  Василия  Васильевича  сохранилась  грамота
о  порядке  обложения  черным  бором2.
 1 	Об  этой  вел.  князя  дани  идет  речь  в  грамотах  второй  половины
XVI  века  (АЭ.  I.  №№  26,  343;  Д.  к  АИ.  I.  №  223;  АЮ.  №  209.  VIII.  1561—
1603).
 2 	Летоп.  по  синод,  харат.  списку;  Карамзин.  IV.  Пр.  332;  V.  С.54,  76,
157,  203.  Пр.  106;  АЭ.  I.  №  32  около  1437  г.  На  многих  только  что  приве¬
денных  страницах  своей  „Истории44  Карамзин  высказывает  мнение,  что
„черный  бор44  носил  такое  наименование  потому,  что  взимался  с  черни.  В
связь  с  татарскою  данью  черного  бора  он  не  ставит.  Что  черный  бор  брал¬
ся  не  с  черни  только  (да  и  что  такое  „чернь44,  это  не  очень  ясно),  видно  из
 164

Во  время  последних  переговоров  Новгорода  с  Великим
князем  Иваном  Васильевичем  в  1478  г.  новгородцы  возбуди¬
ли  вопрос  о  точном  определении  размеров  этой  дани  и  пред¬
ложили  брать  ее  со  всех  волостей  по  полугривны  с  сохи.
Новгородцы  хорошо  знали,  куда  в  это  время  шла  эта  дань  и
что  сбор  ее  вполне  зависел  от  вел.  князя,  а  потому  просили,
чтобы  она  взималась  только  один  раз  в  год.  Великий  князь
на  это  согласился.  Но  мы  знаем,  что  это  последнее  соглаше¬
ние  было  скоро  нарушено,  и  во  всех  пунктах,  а  потому  с
присоединения  Новгорода  к  Москве  на  Новгород  были  рас¬
пространены  и  по  отношению  к  повинностям  низовые  по¬
рядки.
 Труднее  отвечать  на  вопрос,  что  разумеют  под  данью
некоторые  памятники  XII  века?  Всего  менее  недоразумений
возбуждают  грамоты  новгородского  князя  Святослава  и
смоленского  Ростислава.  И  в  той,  и  в  другой  грамоте  слово
„дани“  употреблено  во  множественном  числе  и  обозначает
разные  доходы,  десятина  с  которых  жертвуется  церкви.  В
грамоте  Святослава  данями  названы  доходы  от  вир  и  про¬
даж,  т.е.  с  княжеского  суда.  Грамота  Ростислава  не  исчерпы¬
вает  всего  содержания  жалуемых  даней,  но  из  некоторых
мест  грамоты  видно,  что  к  даням  относятся:  полюдье  и  до¬
 указанной  в  тексте  грамоты  Василия  Васильевича,  по  которой  черный  бор
брали  со  всех  земель,  положенных  в  сохи,  с  лавок,  соляных  варниц  и  пр.  В
грамоте  Василия  Васильевича  сказано:
 „А  коли  придется  взяти  князем  великим  черный  бор,  и  нам  дати  чер¬
ный  бор  по  старине“  (АЭ.  I.  №  58).
 Эта  статья  повторена  и  в  договоре  с  Иваном  Васильевичем  от  1471  г.
Приведенное  выражение  совершенно  соответствует  выражениям  княже¬
ских  духовных  грамот:  „А  коли  детям  моим  взять  дань“,  „а  выйдет  дань“
Это  не  постоянная  дань,  а  случайная,  по  особому  запросу  из  Орды.  То  же
следует  и  из  приводимой  Карамзиным  договорной  грамоты  Новгорода  с
польским  королем.  По  этой  грамоте,  король  берет  с  Новгорода  черный  бор
только  в  тот  год,  когда  помирит  новгородцев  с  Великим  князем  Москов¬
ским,  „а  в  иные  годы  не  брать“.  И  здесь  черный  бор  продолжает  сохранять
чрезвычайный  характер.  Это,  конечно,  не  значит,  что  он  легче  постоянной
дани  (Карамзин.  VI.  22.  пр.  42).
 С.М.Соловьев  в  черном  боре  также  видит  ордынскую  дань.  Заимст¬
вуем  у  него  одну  ссылку  на  источники:  „Бысть  дань  велика  в  Орду  и  на
Новгороде  чорный  бор“.  Величина  ордынской  дани  прямо  отразилась  на
черном  боре  (Сб.  ист.  и  стат.  сведений  о  России.  1845.  С.285  и  след.).
 165

ходы  с  торговли,  мыто,  гостинная  дань,  корчмито.  В  этих
грамотах  слово  дань  —  тоже  родовое,  а  не  видовое  понятие.
Ни  в  той,  ни  в  другой  нет  ни  малейшего  указания  на  сущест¬
вование  отдельной  повинности,  которая  носила  бы  наимено¬
вание  дани.  Нет  такого  указания  и  в  Церковном  уставе  Вла¬
димира  Святого,  который  дает  более  подробное  перечисле¬
ние  княжеских  доходов,  с  которых  он  жертвует  десятину  в
пользу  нужд  церкви.  Он  дает  десятину:  от  княжеского  суда
(это  виры  и  продажи  грамоты  князя  Святослава),  от  доходов
с  торговли  (это  мыто,  гостинная  дань  и  корчмито  грамоты
князя  Ростислава)  и  от  своего  частного  хозяйства,  от  стад,
урожая  хлеба  и  пр.  Термин  „дани“  этому  уставу  совсем  не¬
известен.  Но  начальный  летописец,  рассказывая  события  в
княжение  Ольги,  употребляет  уже  этот  термин.  Ольга,  идя  к
Новгороду,  уставила  по  Мете  и  Луге  „дани“.  Здесь  дани
опять  родовой  термин,  а  не  видовой.  Ольга  установила  раз¬
ные  повинности.
 Некоторую  неясность  оставляет  жалованная  грамота
Великого  князя  Мстислава  Владимировича  и  место  началь¬
ной  летописи  под  945  г.  Великий  князь  Мстислав  подарил
Юрьеву  монастырю  недвижимость  „с  данью  и  с  вирами  и  с
продажами44.  Здесь  дань  стоит  в  единственном  числе  и  мо¬
жет  быть  принята  за  некоторый  особый  вид  повинностей.  Но
можно  читать  и  так:  „со  всякою  данью44.  Тогда  это  будет  ро¬
довое  понятие.  Также  в  единственном  числе  говорит  о  дани
начальная  летопись,  приводя  обращение  дружины  Игоря  к
своему  князю:  „Поиде  с  нами  в  дань,  да  и  ты  добудеши  и
мы44.  Послушал  их  Игорь  и  пошел  в  дань,  примышляюще  к
первой  дани.  А  потом  пошел  и  в  третий  раз,  говоря:  „Похо¬
жу  и  еще44.  Последствия  этой  ненасытности  хорошо  извест¬
ны:  Игорь  был  убит  древлянами.
 Что  это  за  дань,  которую  отправился  собирать  Игорь  по
совету  своей  дружины?  Надо  думать,  что  она  не  была  вы¬
думкой  дружинников  Игоря.  Они  говорят  о  ней  как  о  чем-то
совершенно  обыкновенном.  Но  дань,  которую  собирал
Игорь,  существенно  отличается  от  тех  даней,  о  которых  у
нас  была  речь  до  сего  времени.  Все  перечисленные  нами
древние  дани  были  мотивированные  и  назначались  на  из-
 166

вестный  предмет.  Корм  для  пищевого  довольствия,  городо-
вое  дело  для  постройки  укреплений,  княжье  дело  для  содер¬
жания  князя  и  т.д.  Какой  мотив  сбора  этой  дани?  Дружина
Игорева  говорит  князю:  „Мы  нази,  поиде  с  нами  в  дань“.  Но
древность  предусматривала  и  эту  потребность  князя  и  его
слуг,  а  потому  и  была  особая  повинность  —  „портное“.  Что
слуги  князя  были  „нази“,  это  не  есть  мотив  дани.  Дань  явля¬
ется  немотивированной,  это  сбор  ни  за  что,  даровой.  Такие
сборы  с  характером  дара  известны  и  другим  памятникам
XII  века  и  носят  наименование  „полюдья“.  Мстиславова
грамота,  кроме  дани,  вир  и  продаж,  дает  Юрьеву  монастырю
„и  осеннее  полюдье  даровьное“.  Это  и  есть  та  дань,  которую
отправился  собирать  Игорь.  Это  подарки,  которые  подносит
население  князю  во  время  осенних  его  выездов1.  Слух  о  них
дошел  и  до  Константина  Порфирородного.  Дань  летописи
под  945  г.  есть,  надо  думать,  именно  такое  даровое  полю¬
дье2.
 1 	И.Д.  Беляев  полагает,  что  в  Смоленске  полюдье  перешло  в  опреде¬
ленную  плату  (Лекции.  126).  В  доказательство  он  приводит  место  Рости¬
славовой  грамоты:  „На  Копысе  полюдья  4  гривны“.  Место  это  читается
так:  „На  Копысе  полюдья  4  гривны,  перевоза  4  гривны,  а  торговаго
4  гривны,  а  корчьмиты  не  ведомо,  но  что  ся  сойдет,  из  того  десятина  св.
Богородицы44.  Если  полюдье  перешло  в  определенную  плату,  то  перешли  в
определенную  плату  перевоз  и  торговые  пошлины,  а  может  быть,  отдава¬
лись  на  откуп.  Это  можно  допустить  как  местное  явление.  Но  в  грамоте  не
все  понятно;  есть  и  непоследовательности,  которые  трудно  объяснить.  В
начале  говорится,  что  князь  дает  десятину  от  всех  даней  смоленских,  что
ся  в  них  сходит  истых  кун,  кроме  продажи  и  виры  и  кроме  полюдья.  А
ниже  в  двух  местах  дается  десятина  с  полюдья,  а  в  одном  и  с  виры.
 2 	В  нашей  литературе  весьма  распространено  другое  мнение  о  дани,
упоминаемой  в  древнейших  памятниках.  Думают,  что  она  составляла  осо¬
бый  вид  налога  и,  следовательно,  от  нее  пошла  московская  дань,  а  не  от
татар.  Так,  Гагемейстер,  Незабитовский,  И.Д.Беляев,  а  за  ними  следуют  и
новые  ученые  конца  прошлого  века.  У  И.Д.Беляева  в  „Лекциях44  читаем:
„Дань  была  известна  еще  в  первый  период  (до  988  г.),  но  тогда  она  была
неопределенна  и  собиралась  с  двора  или  с  дыма.  В  настоящем  же  периоде
(988—1237)  она  была  определена  и  назначалась  на  целые  общины.  Так,  в
Ростиславовой  грамоте  сказано:  „От  Торопчи  дани  400  гривен,  а  епископу
с  того  взяти  40  гривен44  и  т.д.  (195).  В  грамоте  Ростиславовой  это  сказано,
но  спрашивается,  что  такое  эти  400  гривен,  это  —  один  только  вид  налога,
дань,  или  это  совокупность  даней,  полученных  с  Торопца?  Ответ  на  этот
вопрос  находим  в  начале  грамоты,  где  сказано:
 167

Полюдье,  неумеренный  сбор  которого  привел  к  траги¬
ческой  смерти  Игоря,  держится  у  нас  довольно  долго.  Оно
собиралось  Юрием  Долгоруким  и  сыном  его,  Всеволодом
Большое  Гнездо*  1.  Но  в  Московское  государство  полюдье  не
перешло.  Мы  не  встретили  никаких  указаний  на  то,  чтобы
московские  князья  объезжали  города  и  селения  для  сбора
подарков.  С  увеличением  владений  московских  государей  и
с  возвышением  их  власти  такие  объезды  стали  не  нужны  и
только  умаляли  бы  престиж  княжеской  власти.
 Последний  отголосок  такой  даровой  дани  находим  в  до¬
говорах  Новгорода  с  князьями.  Новгородцы  предоставляют
своим  князьям  брать  дар  со  всех  волостей,  как  в  XIII  веке,
так  и  в  XV  веке.  Как  собирался  этот  дар,  этого  не  видно.  Но
трудно  думать,  чтобы  тверские  и  московские  князья  XIV  и
XV  веков  ездили  в  Новгород  в  полюдье.  По  всей  вероятно¬
сти,  дар  этот  привозился  к  ним  новгородскими  властями.
 Еще  древнее  полюдья  та  дань,  которую  возлагали  кня¬
зья  на  вновь  покоряемые  племена.  Такую  дань  Олег  возло¬
жил  на  древлян,  примучив  их,  на  северян,  радимичей,  Ольга
снова  на  древлян,  Владимир  Святой  снова  на  радимичей  и
т.д.  Это  была  дань,  платимая  покоренными  племенами  за
обещаемый  им  мир,  а  иногда  и  за  охрану  от  нападения  сосе¬
дей.
 „Иде  Олег  на  северян,  —  говорит  летописец,  —  и  побе¬
ди  северяне,  и  возложи  нань  дань  легку,  и  не  даст  им  коза-
ром  дани  платити,  рек:  аз  им  противен,  а  вам  не  чему“.
 Эта  легкая  дань  есть  плата  за  мир  с  Олегом  и  за  охрану
от  хазар  (Лавр.  10).  Надо  думать,  что  по  мере  установления
мирного  порядка  и  распространения  на  вновь  покоряемые
племена  обыкновенного  волостного  устройства  дани  эти
вышли  из  употребления2.
 „И  се  даю  Св.  Богородици  и  епископу  десятину  от  всех  даний  смо¬
ленских,  что  ся  в  них  сходит  истых  кун,  кроме  продажи  и  виры  и  кроме
полюдья44.
 Итак,  400  гривен  не  особая  дань,  а  итог  всего,  что  получает  князь  с
этой  местности.  Сюда  войдут  торговые  пошлины,  судные  деньги,  кроме
виры  и  продажи,  пятно  и  т.д.
 1 	Карамзин  приводит  3  случая  таких  сборов  (III.  Прим.  81).
 2 	Гагемейстер  также  находит  правильным  различать  эти  чрезвычай-
 168

Татарская  дань,  перешедшая  при  Великом  князе  Иване
Васильевиче  в  налог,  поступавший  со  всех  уделов  в  казну
великого  князя,  дает  едва  ли  не  первый  пример  общего  тяг¬
ла,  падавшего  на  все  население.  Оно  удержалось  до  конца
XVII  века  и  в  1679  г.  поступило  в  состав  новой  стрелецкой
подати.
 9. 	Ям.  Слово  это  татарское;  оно  означает,  прежде  все¬
го  —  почтовую  станцию,  а  затем  и  сбор  денег  на  организа¬
цию  почтового  дела  (сообщено  П.М.Мелиоранским).  Отсю¬
да  ясно,  что  почтовые  учреждения  и  сборы  на  них  сделались
у  нас  известны  только  с  татарского  завоевания.  Но  знаком¬
ство  с  ними  шло  у  нас  в  обратном  порядке.  Мы  сперва  по¬
знакомились  со  сборами  на  почтовые  учреждения,  а  потом
уже,  по  прошествии  значительного  времени,  и  с  самыми  уч¬
реждениями.  Сбор  ямских  денег  появляется  у  нас,  конечно,  с
завоевания  татарами.  О  нем  идет  уже  речь  в  древнейшем  из
дошедших  до  нас  ярлыков  русскому  духовенству.  Менгу
Темир  в  1266  г.  освобождает  духовенство  от  яма  и  подвод.
Но  это  не  первый  ярлык*  1.  Здесь  под  ямом  разумеется  почто¬
вая  дань,  которая  шла  в  Орду,  а  под  подводами  —  натураль¬
ная  повинность,  которая  отправлялась  и  в  пользу  татарских
гонцов.  Этот  почтовый  сбор  в  пользу  Орды,  как  и  татарская
дань,  держится  во  все  время  татарского  владычества.  В  за¬
вещании  Василия  Дмитриевича  читаем:
 „А  коли  придет  дань  или  ям,  и  княгиня  моя  даст  с  тех
волостей  (ей  отказанных)  по  розочту“.
 Итак,  ям,  как  и  дань,  вносится  московскими  удельными
князьями  в  казну  вел.  князя  по  особому  распределению  для
платы  в  Орду.  Ям  сливается  поэтому  с  данью  и  в  том  же  за¬
вещании,  в  других  случаях  говорится  только  о  дани.  Завеща¬
ния  других  князей  о  яме  вовсе  не  упоминают,  они  говорят
только  о  дани,  разумея  под  ней  и  ям,  одинаково  составляю¬
 ные  дани,  вызываемые  покорением  новых  племен,  и  обыкновенные  по¬
винности,  которые  князья  получали  в  своих  владениях,  и  полагает,  что
такое  различие  делает  и  летопись,  что  совершенно  верно  (Разыскания  о
финансах  древней  России.  1833.  С.  13).
 1  Григорьев.  Россия  и  Азия.  228,  254.
 169

щий  дань  в  Орду1.  Судьба  татарской  дани  и  татарского  яма
одинаковы:  когда  Бог  переменил  Орду,  Иван  Васильевич
стал  собирать  их  в  свою  казну.
 Но  за  много  лет  до  этой  коренной  реформы  у  нас  поя¬
вился  свой  русский  ям.  Первое  указание  на  него  находим  в
жалованных  грамотах  половины  XV  века2.  Пожалованные
люди  освобождаются  этими  грамотами  от  яма,  но  кроме  та¬
тарского:  татарский  ям  они  должны  платить.  Итак,  есть  ям
татарский  и  русский.
 Но  прежде  чем  идти  далее,  надо  сделать  оговорку  в  пре¬
дупреждение  возможных  недоразумений.  Прежде  чем  Бог
переменил  Орду,  русские  князья  освобождали  от  дани,  т.е.
татарской  дани,  а  не  своей.  Это  было  возможно?  Конечно.
Татарская  дань  платилась  в  той  сумме,  на  которую  был  сде¬
лан  из  Орды  запрос.  Эта  сумма  распределялась  между  от¬
дельными  княжениями,  а  кто  ее  платил  в  отдельных  княже¬
ниях,  это  было  безразлично  и  для  князей,  и  для  татар.  Если
некоторые  лица  освобождались,  другие  платили  больше,  вот
и  все.  От  татарского  яма  русские  князья  также  могли  осво¬
бождать,  и  если  до  нас  дошло  несколько  освободительных  от
яма  грамот  —  „опроче  татарскаго  яма“,  то  это  сокращенная
льгота  и  только  очень,  однако,  для  нас  важная,  ибо  она  со¬
хранила  указание  на  существование  русского  яма  в  половине
XV  века.  Когда  именно  впервые  появился  такой  ям,  этого  мы
не  знаем.  По  некоторым  данным,  о  которых  ниже  будет  речь,
введение  русской  ямской  дани  может  восходить  к  XIV  веку.
 Для  какой  цели  появился  русский  ям?  Это  совершенно
ясно.  Татарский  ям  собирается  на  нужды  почтового  дела;  с
этою  же  целью  вводится  и  русский  ям:  он  предназначается
для  устройства  ямской  гоньбы.  В  устройстве  ямов  русские
 1 	И.Я.Гурлянд  полагает,  что  татарский  ям  имел  „значение  откупа  от
подводной  повинности44  (Ямская  гоньба.  43).  Это  очень  сомнительно.  Как
же  передвигались  тогда  татарские  ездоки  по  русским  землям?  Нет  ника¬
ких  указаний  на  то,  что  татары  устраивали  у  нас  ямы  на  собираемые  ими
деньги.  Они  брали  их  себе,  вот  и  все;  а  по  русским  княжениям,  конечно,
разъезжали  на  русских  подводах.  Этим  и  объясняется  даваемая  ими  в  яр¬
лыках  льгота  от  подвод.
 2 	А.  до  юр.б.  №31.  XIV,  XVII;  первые  грамоты  даны  при  Василии
Темном,  следовательно,  ранее  1462  г.
 170

князья  являются  учениками  татар.  В  какой  степени  мы  пере¬
няли  татарские  порядки,  об  этом  ничего  нельзя  сказать  оп¬
ределенного,  так  как  и  самые  татарские  порядки  в  точности
неизвестны.  Но  что  татары  дали  нам  мысль  о  ямской  гоньбе,
в  этом  не  может  быть  сомнения,  хотя,  может  быть,  мы  дош¬
ли  бы  до  этой  мысли  и  без  татар.
 Так  как  время  введения  русских  ямских  денег  в  точно¬
сти  неизвестно,  то  и  о  времени  учреждения  первых  ямов  ос¬
тается  только  гадать.  Древнейшее  указание  на  русские  ямы
относится  к  концу  XIV  века  или  самому  началу  XV  века.  В
уставной  грамоте  Великого  князя  Василия  Дмитриевича  и
митрополита  Киприана  читаем:  „А  ям  по  старине  шестой
день“.  „Шестой  день“  указывает  на  отправление  ямской  по¬
винности  через  пять  дней  в  шестой.  Это  некоторая  нату¬
ральная  повинность  в  пользу  яма  как  почтового  учреждения,
существующая  не  со  вчерашнего  дня,  а  по  старине,  т.е.  дав¬
но,  лет  30—40  по  крайней  мере.  Итак,  ямы  существуют  уже
в  XIV  веке,  а  следовательно,  и  русский  ям,  т.е.  денежный
сбор  на  их  содержание,  взимается  уже  в  XIV  веке1.  Это
предположение  подтверждается  и  жалованной  грамотой  ря¬
занского  Великого  князя  Олега  Ольгову  монастырю,  во  вто¬
рой  половине  XIV  века,  в  которой  сказано:
 „И  ямщики  ать  не  заимают  богородицких  людей  ни  про
што  же“.
 Здесь  ямщики  —  суть  люди,  которые  могут  привлекать
монастырских  людей  к  отбыванию  разных  повинностей  в
 1  И.Я.Гурлянд  полагает,  что  ямы  были  учреждены  во  второй  полови¬
не  XV  века  Иваном  Васильевичем.  Он  основывается  на  завещании  этого
князя,  в  котором  сказано:  „Сын  мой,  Василий,  держит  ямы  и  подводы,  где
было  и  при  мне“.  Князь  не  говорит  „где  было  при  моем  отце“  или  „по  ста-
рине“,  а  где  было  при  мне,  отсюда  почтенный  автор  и  заключает,  что  Иван
Васильевич  первый  учредил  ямы  (Ямск.  гоньба.  44  и  след.).  Но  Иван  Ва¬
сильевич  мог  так  сказать  и  в  том  случае,  если  бы  он  только  расширил  то,
что  было  при  его  отце  и  деде.  Свидетельство  приведенной  нами  уставной
грамоты  И.Я.Гурлянд  устраняет  предположением,  что  слово  „ям“  упот¬
реблено  в  грамоте  вместо  „подводы“  (41).  К  такому  чтению  источников
мы  не  можем  присоединиться.  В  примечании  на  с.43  автор  приводит  вы¬
сказанные  в  литературе  мнения  по  сему  предмету,  о  чем  мы  поэтому  и  не
говорим.
 171

пользу  ямов.  Князь  говорит:  они  не  должны  привлекать  их
ни  к  какому  делу,  т.е.  ямскому1.
 Итак,  в  XIV  веке  существует  уже,  русская  ямская  дань  и
появились  первые  ямские  учреждения.  Эта  ямская  дань
представляет  второй  пример  общего  налога,  касающегося
всех  местностей  княжения.  И  в  этом  случае  нововведение
появилось  также  под  влиянием  татарских  порядков.
 Возникает  вопрос,  в  какое  отношение  стали  эти  новости
к  старинной  подводной  повинности.  Они  ее  не  отменили  и
не  могли  отменить,  и  по  многим  причинам.  Во-первых,  ямы
были  учреждены  не  везде,  а  только  по  некоторым  дорогам;
по  всем  остальным  осталась  подводная  повинность.  Пермь
Великая  лежала  на  бойкой  дороге  в  Сибирь,  а  между  тем  там
и  в  первой  половине  XVII  века  ямов  еще  не  было.  Во-
вторых,  даже  и  там,  где  устраивались  ямы,  бывали  переры¬
вы.  Например,  по  дороге  в  Литву  от  Москвы  до  Можайска  и
от  Можайска  до  литовской  границы  были  ямы,  а  в  самом
Можайске  яма  не  было,  а  потому  при  проезде  гонцов  в  Лит¬
ву  давалась  особая  грамота  для  наряда  подвод  с  города  (Сб.
ИРИО.  XXXV.  83.  1493).  Наконец,  средства  ямов  могли  ока¬
заться  недостаточными  для  удовлетворения  всех  потребно¬
стей  почтовой  гоньбы.  В  этих  случаях  брались  подводы  и  по
дорогам,  на  которых  были  устроены  ямы.  В  1613  г.  велено
было  доправить  подводы  с  вотчин  Прилуцкого  монастыря
потому,  что  с  обоих  смежных  ямов  подводы  были  уже  все
взяты  (АЮ.  №  339.  IX,  X).  Итак,  ямы  и  подводы  действуют
одновременно.
 С  учреждением  ямов,  таким  образом,  к  старой  подвод¬
ной  повинности  прибавилась  новая,  которая  падала  иногда
на  одних  и  тех  же  людей.  Крестьяне  Кирилловского  мона¬
стыря  несли  ямскую  повинность  по  Углецкому  яму,  а  кроме
того,  те  же  крестьяне  возили  государевых  посланников  и
обыщиков,  т.е.  давали  подводы  по  старому  порядку.  В
1546  г.  государев  богомолец,  игумен  Кириллова  монастыря,
бил  челом  государю  по  поводу  этой  двойной  повинности;
 1  АИ.  I.  №  2;  о  таких  же  льготах  идет  речь  и  в  №№  13  и  14.  1356—
1402.  Все  рязанские  грамоты.
 172

последствием  челобитья  было  освобождение  от  ямского  тяг¬
ла,  а  подводная  повинность  осталась.
 Организация  ямской  гоньбы  выходит  из  пределов  моего
исследования,  но  я  не  могу  обойти  ее  совершенным  молча¬
нием,  так  как  она  далеко  не  оплачивалась  сбором  ямских
денег,  а  повела  к  возникновению  нового  тягла,  о  котором
необходимо  сказать.
 Учреждение  ямов  состояло  в  том,  что  по  некоторым  до¬
рогам  были  устроены  почтовые  станции,  на  которых  княже¬
ские  гонцы  и  обозы  могли  находить  корм  и  лошадей  для
дальнейшего  следования.  Устройство  ямов  и  содержание
лошадей  и  проводников  не  покрывались,  однако,  сполна  из
сбора  ямских  денег.  Значительная  часть  издержек  падала  в
виде  особой  повинности  на  население  тех  местностей,  вбли¬
зи  которых  были  устроены  ямы.  Содержание  ямов  покрыва¬
лось,  таким  образом,  из  двух  источников:  из  собираемых  в
государеву  казну  ямских  денег  и  из  особого  тягла,  которое
падало  на  население.  При  отсутствии  в  древности  контроль¬
ных  учреждений  по  финансовой  части  нет  никакой  возмож¬
ности  сказать,  все  ли  ямские  деньги  шли  на  содержание  ямов
или  употреблялись  и  на  другие  потребности;  но  что  их  было
недостаточно  для  содержания  ямов,  это  вне  сомнения,  иначе
не  было  бы  надобности  возлагать  на  население  добавочные
на  этот  предмет  расходы.
 С  точки  зрения  этих  добавочных  расходов  в  устройстве
ямов  с  течением  времени  замечаются  изменения.  Первона¬
чально  добавочные  расходы  покрывались  натуральной  по¬
винностью  населения,  а  потом  они  стали  переходить  в  де¬
нежную.  Определить  точно  время  этой  перемены,  по  скудо¬
сти  источников,  не  представляется  возможным;  можно  толь¬
ко  утверждать,  что  этот  переход  совершился  во  второй  по¬
ловине  XVI  века,  хотя  натуральная  повинность  и  не  была
совершенно  и  повсеместно  заменена  денежной.
 Начнем  с  описания  более  древней,  натуральной,  ямской
повинности.
 Местное  население  должно  было  устроить  ям,  т.е.  нару¬
бить  и  привезти  лес  и  построить  избы,  конюшни,  сенники  и
пр.  Если  не  было  свободных  земель  в  месте  устройства  яма,
 173

то  и  земля  под  него  и  под  пашню  ямщикам  отводилась  из
земель  близлежащих  владений,  чьи  бы  они  ни  были.  Устро¬
ив  ям,  местное  население  должно  было  выставлять  на  него
подводы  и  проводников  для  ямской  гоньбы1.
 Для  распоряжения  всем  этим  делом  местное  население
должно  было  выбирать  из  своей  среды  „Ямщиков”,  которые
назывались  иногда  ямскими  старостами,  дьячка  для  письмо¬
водства  и  дворников.  Выборы  производились  местными  вла¬
стями  и  всем  тянувшим  к  яму  населением.  Например,  в  вы¬
борах  на  Тотемский  ям  участвовали  тотемский  наместник  и
дьяк  и  все  местные  игумены,  попы,  дьяконы  и  крестьяне.  За
избранных  избиратели  должны  были  дать  поруку;  а  избран¬
ные  ямщики  должны  были  ехать  в  Москву  и  целовать  там
крест.  В  Москве  им  давали  деньги  на  расход  и  „ямския  кни¬
ги”,  в  которые  они  должны  были  записывать,  „сколько  при
своей  стряпне  они  подвод  по  которой  дороге  отпускали  и
сколько  выдали  за  то  прогонов”2.
 На  ямщиках  лежала,  таким  образом,  обязанность  вести
ямскую  гоньбу,  наряжать  с  местных  жителей,  приписанных
к  яму,  подводы  и  проводников,  выдавать  подводы  под  кня¬
жеских  гонцов  и  обозы,  платить  за  них  прогоны  и  вести  все¬
му  отчетность.  Ямщики  —  это,  следовательно,  чиновники,
по-нашему  —  почтовые  смотрители;  им  даже  земли  даются  в
поместья  (АЮ.  №  192.  1613).  Но  как  выбранные,  они  не  по¬
лучают  корма  и  доходов  от  должности,  а  прокармливают
себя  сами.  С  этой  целью  к  ямам  прирезывается  земля  для
пашни  с  лугами  и  проч.  Гоньба  подвод,  выставляемых  насе¬
лением  на  ямы,  оплачивается,  но  все  другие  издержки  насе¬
ления  по  устройству  ямов  —  повинность.
 Таково  древнейшее  устройство  ямов.  К  этому  порядку
вещей  относятся  и  вышеприведенные  рязанские  грамоты
 1 	АЭ.  I.  №№  156,  190,  200,  201,  206,  277,  323;  II.  №  68;  III.  №  170;
АИ.  I.  №  188.  1512—1626.
 2 	Рум.  собр.  №  148;  Доп.  к  АИ.  I.  №  51  и  104;  ЖМНП.  1898.  Кн.  III.
Акты  А.И.Юшкова.  №  163.  1514—1556.  Древнейшее  известие  о  платеже
за  подводы  относится  к  1493  г.  Гонцу  в  Литву  велено  взять  в  городе  Мо¬
жайске  6  подвод  и  „яз,  —  говорит  вел.  князь,  —  велю  тот  наем  заплатити“
(Сб.  ИРИО.  XXXV.  83).
 174

XVI  века,  которыми  ямщикам  запрещается  трогать  мона¬
стырских  людей:  „не  замают  ни  про  что44,  и  уставная  грамота
Великого  князя  Василия  Дмитриевича  и  митрополита  Ки-
приана,  в  которой  натуральная  ямская  повинность  мона¬
стырских  крестьян  определена  в  один  день  из  шести.
 В  половине  XVI  века  этот  порядок  изменяется  перехо¬
дом  некоторой  части  натуральной  повинности  в  денежную.
Подводы  и  проводники,  выставлявшиеся  на  ямы  местным
населением,  заменяются  ямскими  охотниками.  Ямские
охотники  —  это  такие  лица,  которые  по  договору  с  местным
населением  принимают  на  себя  обязанность  содержать  ям¬
скую  гоньбу,  т.е.  жить  на  станции  и  иметь  для  этого  услов¬
ленное  число  лошадей,  седел,  телег,  а  где  нужно,  лодок  и  пр.
 Обязанность  выставить  таких  охотников  лежит  на  насе¬
лении.  Если  оно  само  не  выставляло  сколько  следует,  мест¬
ные  власти  „правят44  с  него  положенное  число,  т.е.  взыски¬
вают.
 С  желающим  взять  на  себя  ямскую  гоньбу  (это  и  есть  —
охотник)  население,  приписанное  к  яму,  заключало  договор,
по  которому  обязывалось  платить  ему  известную  сумму,  а
охотник  принимал  на  себя  соответственные  обязанности  по
ямской  гоньбе.
 Это,  собственно,  договор  найма  услуг,  условия  которого
были  очень  различны,  смотря  по  местным  обстоятельствам.
Один  охотник  обязывался  только  к  ямской  гоньбе,  для  чего
должен  был  иметь  известное  число  лошадей  с  седлами,  теле¬
гами,  санями;  другой  —  должен  был  возить  по  суше  и  в  лод¬
ках  по  воде;  третий  обязывался,  кроме  того,  двор  поставить,
избу,  клеть  и  конюшню,  огородить  все  тыном  и  пашню  на  се¬
бя  пахать  и  так  далее.  Соответственно  этому  и  наемная  плата
была  разная,  она  то  5  рублей  в  год,  то  15,  то  17.  Кроме  платы,
давалась  еще  единовременная  подмога  —  на  обзаведение,  как
в  крестьянских  порядных.  Плата  дается  не  только  деньгами,
но  хлебом,  овсом  и  другими  припасами.  Если  охотник  понес
какие-либо  убытки,  наемщики  обязывались  ему  помогать.
Словом,  население  должно  было  обеспечить  отправление  ям¬
ской  гоньбы.  Отсюда  и  выражение:  „Монастырь  держит  ям¬
ских  охотников  своею  вотчиною44.  С  этой  же  целью  подбор  в
 175

охотники  делается  среди  состоятельных  людей,  семьянистых,
статочных,  прожиточных,  у  которых  уже  есть  лошади  и  весь
необходимый  снаряд.  В  том,  что  охотник  исполнит  все  приня¬
тые  им  на  себя  обязанности,  он  представляет  особых  поручи¬
телей,  на  которых  переходит  государева  пеня  и  убытки,  а  ино¬
гда  и  государева  ямская  гоньба.  Но  в  конце  концов  повин¬
ность  ямской  гоньбы  лежит  все  же  на  населении  и  только  об¬
ращена  в  деньги  и  возложена  на  ямского  охотника,  это  видно
из  приписки  к  одной  порядной:  „А  не  учнем  мы  ему  давати  на
всякой  год,  на  ямскую  гоньбу,  по  17  рублев,  и  на  нас  ямская
гоньба  в  его  место  сполна441.
 Кроме  платы  за  наем,  согласно  условию,  ямские  охот¬
ники  получали  еще  государево  жалованье,  которое  носит
наименование  то  прогонов,  то  подмоги.  Жалованье  это  вы¬
давалось  из  ямских  денег.  Но  со  второй  половины  XVI  века
в  пополнение  средств  на  ямскую  гоньбу  рядом  с  этим  стали
собирать  еще  „подмогу  ямским  охотникам44.  Таким  же  до¬
полнением  к  яму  являются  еще  „приметные  деньги44,  о  сборе
которых  в  памятниках  речь  идет  всегда  рядом  с  ямскими
деньгами1  2.  Отсюда  следует,  что  ямские  сборы,  поступающие
в  государеву  казну,  с  течением  времени  значительно  возрас¬
тают;  но  и  натуральные  повинности  на  тот  же  предмет  едва
ли  уменьшились.  Возрастающее  государство  требует  все
больших  и  больших  жертв  от  населения.
 С  появлением  ямских  охотников  управление  ямами  пе¬
реходит  к  местным  правительственным  органам,  а  слово
ямщик  начинает  служить  для  обозначения  ямских  охотников3.
 1 	АЮ.  №№  192,  278,  294;  АИ.  I.  №  217.  1586—1613.  Древнейшее
указание  на  ямских  охотников  мы  встретили  в  грамоте  от  1640  г.  Она  ссы¬
лается  на  жалованную  грамоту  царя  Ивана  Васильевича  муромским  ям¬
ским  охотникам  от  1550  г.  (АЭ.  III.  №  297).
 2 	АЭ.  I.  №№  323,  343;  II.  №  84;  III.  №№  116,  121,  267;  Доп.  к  АИ.  I.
 №№  51,  57;  АЮ.  №  214.  VIII,  IX,  XI;  Акты  тяг.  нас.  II.  №  18,  здесь  встре¬
чаем  выражение: 	„наши  ямские  приметные  денги“.  1555—1637.
 И.Я.Гурлянд  на  с.  104  и  след,  приводит  выписки  из  архивных  платежных
книг,  из  которых  видно,  что  каждый  из  отдельных  ямских  сборов  исчис¬
лялся  особо.
 3 	АЭ.  IV.  №  297.  1640.  —  Об  управлении  ямами  см.:  Гурлянд  И  .Я.
С.  172.
 176

С  развитием  задач  государственной  жизни  роль  госу¬
дарства  в  отправлении  ямской  гоньбы  усиливается.  С  конца
XVI  века,  а  может  быть,  и  раньше,  появляются  казенные  су¬
да  для  нужд  почтового  сообщения  в  Казани,  Астрахани,  в
Верхотурьи  и  других  местах1.
 Таковы  типические  черты  ямского  тягла  в  Московском
государстве;  но  в  отдельных  случаях  практика  представляла
большое  разнообразие  и  очень  от  них  уклонялась.  Приведем
два-три  примера.
 В  Перми  Великой,  несмотря  на  то,  что  там  были  боль¬
шие  сибирские  отпуски,  до  1606  г.  не  было  ямов,  все  отпус-
ки  отправлялись  подводной  повинностью.  Но  так  как  они
обходились  населению  в  большую  сумму,  тысяч  до  пяти  и
более  в  год,  то  население  было  освобождено  от  всяких  де¬
нежных  сборов,  даней  и  оброков.  Так  продолжалось  до  царя
Бориса,  который  восстановил  все  денежные  сборы  да  ввел
еще  „неведомо  какия  разводныя  деньги4',  а  подводную  по¬
винность  оставил  в  прежней  силе.  Это  и  было  причиной,  что
пермичи  обратились  в  1606  г.  с  просьбой  об  устройстве  у
них  ямов  на  следующих  основаниях:  они  выберут  охотни¬
ков,  дадут  им  подмогу  на  лошадей  и  для  дворового  строения,
по  уговору;  а  прогонные  деньги  охотники  будут  получать  не
из  государевой  казны,  а  из  особого  сбора  с  местных  же  жи¬
телей.  Правительство  не  возражало,  а  только  спрашивало,
„можно  ли  охотников,  сверх  подможных  и  прогонных  денег,
устроить  еще  пашнею  и  сенными  покосами,  и  из  каких  зе-
мель?“  В  этой  же  грамоте  в  Пермь  Великую  встречаем  еще
одну  особенность.  В  охотники  приказано  выбрать  „от  братьи
братью,  от  дядь  племянников,  а  не  тяглых  посадских  и  воло¬
стных  людей44.  (АЭ.  II.  №  54).  В  порядных  же  в  ямские  охот¬
ники  встречаем  указания  о  выборе  их  с  тягла  (АЮ.  №  278.
1601).
 Но  пермичи  и  в  1623  г.  не  подошли  еще  под  общий  уро¬
вень  ямской  организации,  а  продолжали  собирать  подводы  с
населения  (АЭ.  III.  №  144).
 В  1608  г.  крестьяне  Белозерского  монастыря  давали  ям-  * 1771  Доп.  к  АИ.  I.  №  133;  АИ.  I.  145.  1589—1627.
 177

ские  деньги,  держали  ямских  охотников  да  еще  отпускали
гонцов  без  прогонов,  т.е.  отправляли  подводную  повинность
вместе  с  ямской  (АЭ.  II.,  №  84).
 В  нескольких  грамотах  1620  и  1621  гг.  ямским  охотни¬
кам  воспрещается  брать  с  местных  жителей  подмогу,  а  в  гра¬
моте  1637  г.  „подмогу  указано  имати“  (АЭ.  III.  №№  116,  121,
267).
 Очень  любопытное  явление  представляют  муромские
охотники.  Они  возникли  в  1550  г.,  а  может  быть,  и  ранее,  и
непрерывно  существовали  в  течение  почти  целого  столетия.
В  течение  этого  времени  они  совершенно  обособились  от
своих  избирателей  и  успели  организовать  независимую  от
них  общину,  которая  дошла  до  того,  что  захватила  в  свои
руки  в  городе  Муроме  всякий  извоз.  Муромские  ямские
охотники  не  дозволяли  посадским  людям  привезти  в  свои
дворы  на  своих  лошадях  с  реки  ни  леса,  ни  дров,  ни  хлеба.
Они  все  хотели  возить  сами  и  брать  за  это  с  посадских  плату.
Посадские  люди  били  об  этом  челом  государю.  По  справке
оказалось,  что  в  жалованной  муромским  охотникам  грамоте
в  1550  г.  им  предоставлено  „меж  своих  дел“  в  Муроме  из¬
возничать  и  возить  мед,  рыбу  и  всякий  товар  и  брать  „наем  у
гостей,  как  их  кто  наймет46,  но  никому  не  было  воспрещено
возить  что  угодно  на  своих  лошадях.  Незаконные  претензии
муромских  охотников  были  отвергнуты  (АЭ.  III.  №  297).
 В  заключение  укажем  на  то,  что  подводами  и  ямскими
учреждениями  могли  пользоваться  и  частные  лица,  но  по
особому  указу  и  с  уплатой  прогонных  денег.  В  начале
XVII  века  такие  разрешения  были  даны  властям  Тихвина
монастыря  с  обозначением  направления  и  числа  подвод,  ко¬
торые  они  могли  брать  (АЮ.  №  34).
 Наконец,  по  примеру  правительства,  богатые  монастыри
сами  учреждали  у  себя  ямы,  конечно,  для  замены  подводной
повинности  (АЭ.  I.  323).  Учреждение  ямов  представляется,
таким  образом,  успехом  и  вызывает  подражание  в  частных
хозяйствах.
 10. 	В  этой  последней  группе  я  соединю  все  повинности,
которые  можно  назвать  тяглом  по  вооруженной  защи¬
те  государства.  Число  таких  тягол  доходит  до  восьми.  Не-
 178

которые  из  них  очень  древнего  происхождения,  таковы:  пи¬
щевое  содержание  ратных  людей  и  городовое  дело,  о  чем
речь  была  выше.  Большинство  других  не  встречается  в  па¬
мятниках  домосковского  времени,  о  них  мы  будем  говорить
теперь.  Это  будут:  а)  ратная  служба,  б)  засечное  дело,  в)  ям-
чужное  дело,  г)  пищальные  деньги,  д)  полоняничные  деньги
и  е)  сборы  ратным  людям  на  жалованье  и  стрелецкие  деньги.
 а) 	Ратная  служба.  О  повинности  выставлять  ратных
людей  на  случай  войны  встречаем  многочисленные  указа¬
ния,  начиная  с  половины  XV  века.  Но  едва  ли  будет  верно
утверждать,  что  повинность  эта  только  в  Москве  и  возникла.
Она  существовала  и  в  вечевой  Руси  и  имела  место  во  всех
тех  случаях,  когда  война  предпринималась  по  определению
веча.  В  1148  г.  новгородцы  решили  объявить  войну  ростов¬
скому  князю  Юрию;  обращаясь  к  призванному  ими  на  по¬
мощь  князю  Изяславу,  они  сказали  ему:
 „Княже!  мы  все  пойдем!  Хоть  бы  дьяк  был  и  гуменцо
прострижено,  да  не  поставлен,  и  тот  пойдет!“
 В  1151г.  киевляне  решили  воевать  с  тем  же  князем
Юрием  и  так  возвестили  об  этом  бывшим  на  их  стороне
князьям:
 „У  нас  все  пойдут,  кто  только  может  взять  в  руки  хлуд!
А  кто  не  пойдет,  укажите  их  нам,  мы  их  побьем!46
 Люди,  которые  так  говорили,  отправлялись,  конечно,  от
мысли  о  всеобщей  воинской  повинности,  которая  и  предпо¬
лагается  в  обоих  приведенных  случаях  в  форме  всенародно¬
го  ополчения.  По  мере  ослабления  вечевой  жизни  и  усиле¬
ния  княжеской  власти  право  требовать  отправления  ратной
повинности  переходит  в  руки  князя.  Древнейшее  известие,
нам  встретившееся,  хотя  и  не  очень  ясное,  относится  к  поло¬
вине  XV  века1.  С  половины  XVI  века  начинается  ряд  извес¬
тий,  совершенно  выясняющих  характер  этого  тягла.
 Первоначально  это  натуральная  повинность.  Местные
жители  обязываются  выставить  известное  число  ратных  лю-  * 1791  Великий  князь  Василий  Васильевич  подрядил  крестьян  Троице-
Сергиева  монастыря  в  Углицком  уезде  „на  свою  службу  великаго  князя  к
берегу44,  а  они,  не  хотя  государевой  службы  служить,  разбрелись  из  мона¬
стырских  сел  по  разным  местам  (АЭ.  I.  №  64.  Около  1460).
 179

дей,  конных  и  пеших,  во  всеоружии  и  со  всеми  необходи¬
мыми  кормовыми  запасами  на  определенное  число  месяцев
военного  времени.  Эти  ратные  люди  нередко  называются  —
даточными.  Вооружение  их  определялось  очень  различно,
причем  имелось  в  виду  исчерпать  все,  что  ратные  люди  мог¬
ли  вынести  на  войну.  Уже  в  1545  г.  предписывалось  иметь
огнестрельное  оружие,  пищали;  кроме  того,  упоминаются:
самопалы,  рушницы,  бердыши,  топоры,  рогатины,  кремли  и
всякий  ратный  бой.  Вооруженные  пищалями  должны  были
приносить  с  собой  ядра  и  зелье  (порох).  Если  захваченного  с
собой  пороху  недоставало,  он  выдавался  из  государевых  за¬
пасов,  но  цена  его  потом  взыскивалась  с  тех,  кто  выставил
ратных  людей.  Иногда  предписывалось  дать  даточным  лю¬
дям  подъемные  деньги.  Срок,  на  который  созывались  ратные
люди,  обусловливался  обстоятельствами  военного  времени  и
не  всегда  определялся,  а  если  определялся,  то  очень  различ¬
но:  и  в  3  месяца,  и  в  8,  а  случалось,  и  в  целый  год1.
 Обыкновенно  ратных  людей  ставили  с  известного  числа
сох  или  дворов,  но  в  Смутное  время  эта  повинность  нередко
принимала  размеры  всенародного  ополчения.
 В  наказных  памятях  о  сборе  ратных  людей  обыкновенно
определялись  их  качества.  Это  должны  быть  люди  молодые,
резвые  и  стрелять  из  самопалов  гораздые;  не  воры,  не  браж¬
ники  и  не  зернщики.  Выбирать  предписывалось  из  волост¬
ных  лучших  людей  (АЭ.  II.  №  70;  АЮ.  №  341.  1607—1612).
 Ратная  служба,  о  которой  идет  речь,  падала  не  на  слу¬
жилых  людей,  обязанных  являться  на  службу  поголовно,  а
на  посадских  людей  и  крестьян.  Очень  понятно,  что  между
ними  не  всегда  находились  люди,  „гораздые“  стрелять  из
самопалов.  Недостаток  в  таких  людях  вызвал  наем  населе¬
нием  ратных  людей,  знакомых  с  огненным  боем.  Нанимае¬
мый  ратный  человек  обязывался  явиться  на  службу  с  само¬
палом  и  со  всяким  ратным  оружием,  со  службы  не  сбежать,
государю  не  изменить.  Наем  совершался  на  определенный
срок  и  за  определенное  жалованье,  с  оговоркой,  если  срок
 1  АЭ.  I.  №  205;  II.  №№  69,  70,  98,  102;  III.  №№  222.  225,  274,  275;  IV.
№  250;  АН.  II.  №  98;  III.  №  198;  Доп.  к  АИ.  I.  №  138;  АЮ.  №  339.  VIII.
1545—1681.
 180

службы  будет  продолжен,  то  и  жалованье  будет  выдаваться
за  все  время  службы,  и  наоборот,  выданное  вперед  жалова¬
нье  подлежит  возврату,  если  войска  будут  распущены  ранее
условленного  срока  найма.  Так  как  плата  определялась  по¬
месячно,  то  и  носила  наименование  „месячины46.  В  добросо¬
вестном  исполнении  принятых  на  себя  обязанностей  ратные
люди  представляли  поручителей,  которые  и  принимали  на
себя  полную  за  них  ответственность:  „И  наши  порущиков
головы  в  его  голову  место  со  всяким  ратным  оружием44  (АЮ.
№300.  1618).
 Такое  положение  дела  хорошо  понимало  само  прави¬
тельство,  а  потому,  приказывая  прислать  ратных  людей,  оно
иногда  прямо  предписывало:  „Дать  им  наем  по  месяцом44,
т.е.  отправлялось  от  той  точки  зрения,  что  ратные  люди  бу¬
дут  наняты  (Доп.  к  АИ.  I.  №  638.  1592;  АЭ.  II.  №  77.  1607).
 Но  у  местных  жителей  могло  не  оказаться  денег  в  дан¬
ное  время  для  найма  иногда  очень  значительного  числа  рат¬
ных  людей.  Правительство  оказывало  им  в  этих  случаях
кредит  и  давало  деньги  взаймы.  В  1609  г.  усольцы  заняли  в
государевой  казне  160  р.  для  найма  ратных  людей  (АИ.  II.
№  133).
 Рядом  с  наймом  ратных  людей  сельскими  и  посадскими
общинами  существовал  и  другой  способ  отправления  ратной
повинности.  Правительство  брало  с  общин  наемные  деньги  и
само  нанимало  ратных  людей.  Эта  натуральная  повинность,
как  и  многие  другие,  переходила,  таким  образом,  в  денеж¬
ную.  В  1609  г.  усольцы  нанимают  сами  ратных  людей  и  за¬
нимают  для  этого  деньги  в  казне  великого  государя,  а  в
1608  г.  они  внесли  в  эту  казну  60  р.  для  замены  их  натураль¬
ной  повинности  денежной;  деньги  были  взяты  „за  ратные
люди44.  Иногда  правительство  объясняет  причины  такой  за¬
мены.  В  1607  г.  приказано  было  прислать  из  Перми  70  чело¬
век  со  всяким  ратным  оружием.  А  в  конце  грамоты  написа¬
но:
 „А  будет  пермичи,  ратные  люди,  учнут  наниматься  до¬
рого,  учнут  просить  рубля  по  3  и  по  4,  а  в  том  Пермской
земле  будут  убытки  великие,  ...пожаловали  мы  пермичей,
велели  за  тех  ратных  людей  взять  денгами,  по  меншому
 181

найму,  на  3  месяца  по  2  рубля  на  месяц  человеку;  а  в  то  ме¬
сто  велим  нанять  ратных  охочих  людей  на  Москве  и  по  го-
родам“\
 Ратная  повинность  из  натуральной  переходит  в  денеж¬
ную,  но  не  вытесняется  ею.  Древнейшее  указание  на  такую
замену  находим  уже  в  половине  XVI  века.  В  1552  г.  велено
было  взять  с  Вяжской  земли  за  224  человека  посошных  лю¬
дей,  по  старому  наряду,  деньгами  за  человека  по  2  рубля
(АЭ.  I.  №  233).  Посошные  люди  —  это  те  же  даточные  рат¬
ные  люди,  названные  так  потому,  что  даются  с  известного
числа  сох.  Назначенная  за  них  плата  совершенно  совпадает  с
той,  какая  была  назначена  и  55  лет  позднее,  в  1607  г.
 С  течением  времени  денежная  повинность  за  ратных
людей  переходит  в  налог,  который  не  стоит  уже  ни  в  какой
связи  со  сроком  службы.  В  1631  г.  приходилось  взять  с  вот¬
чин  Кириллова  монастыря  даточных  людей,  конных  и  пе¬
ших,  59  человек.  Вместо  даточных  людей  приказано  было
взять  деньгами  2072  р.  29  алт.  с  деньгою,  это  по  35  рублей  с
копейками  на  человека.  В  1638  г.  с  вотчин  патриарших,  ми¬
трополичьих,  архиепископских  и  больших  монастырей  взято
по  человеку  с  10  дворов;  а  в  следующем  году  взято  деньгами
за  человека  по  20  рублей.  Оба  способа  отправления  ратной
повинности  существуют  рядом  (АЭ.  III.  №  193;  АИ.  III.
№201).
 Ратная  повинность  в  натуральном  и  денежном  виде,  ко¬
нечно,  была  всеобщая,  но  временная;  ратная  служба  ограни¬
чивалась  временем  войны.  С  прекращением  войны  ратные
люди  расходились  по  домам.  Военной  повинности  в  нашем
смысле  древность  не  знала.  Древность  и  очень  почтенная
знает  постоянные  войска;  но  они  составляются  из  набора
вольных  охочих  людей,  которые  служат  по  найму  и  за  пору¬
чительством  третьих  лиц  .  Даже  в  Московском  государстве
обязанность  служить  в  стрельцах  лежит  только  на  детях
стрельцов,  и  то,  пока  они  живут  с  родителями  и  не  зачисле¬
ны  в  тягло.  К  детям  стрельцов  в  этом  отношении  приравни¬
ваются  их  братья  и  племянники,  подсуседники  и  захребет-  * 1821  АИ.  И.  №  70;  АЮ.  №  215.1  и  VI.  1607.
 182

ники.  По  аналогии  с  захребетниками,  под  братьями  и  пле¬
мянниками  надо  разуметь  таких  братьев  и  племянников,  ко¬
торые  живут  в  одном  дворе  с  родственником  стрельцом  (АЭ.
III.  №№  167,  199.  1626—1632).  К  позднее  возникающим  раз¬
рядам  постоянных  войск,  к  солдатам  и  драгунам,  применя¬
ются  те  же  правила.  Они  также  набираются  из  охочих  воль¬
ных  людей.  Стрелецкие  дети,  братья  и  племянники,  могут
поступать  охотою  в  эти  войска,  если  еще  не  состоят  на
службе  и  не  записались  в  тягло,  т.е.  если  живут  со  стрельца¬
ми  (АЭ.  III.  №  287.  1639).
 б) 	Близко  к  ратной  повинности  примыкает  засечное
дело.  Под  засечным  делом  разумелось  устройство  препят¬
ствий  для  наступательного  движения  неприятеля.  Они  со¬
стояли  в  завалах  лесом  удобных  для  движения  неприятеля
мест  и  в  перекапывании  их  рвами;  а  где  нужно,  устраивались
земляные  „засечныя  крепости*4  и  „опасные  остроги**.  И  эта
повинность  первоначально  была  натуральная  и  падала  толь¬
ко  на  тех  „сошных  людей**,  которые  жили  поблизости  мест
движения  неприятеля.  Но  в  XVI  веке  она  перелагается  уже
на  деньги,  не  вытесняя,  однако,  натуральной.  Еще  в  полови¬
не  XVII  века  сошные  люди  привлекаются  к  рубке  деревьев  и
к  другим  работам  для  засек  (АЭ.  I.  №  343;  №№  303,  304.
1589—1642).
 в) 	Изобретение  пороха  произвело  коренную  реформу  в
военном  деле  и  вызвало  новые  повинности.  Такой  повинно¬
стью  является  ямчужное  дело  (ямчуга  —  селитра,  одна  из
составных  частей  пороха,  куда  входят  еще  сера  и  уголь).  Эта
повинность  является  также  то  натуральной,  то  денежной.
Натуральная  повинность  состояла  в  доставлении  к  ямчуж-
ным  амбарам,  где  „ямчужный  мастер  ямчюги  варит**,  дров,
золы  и  людей  для  ямчужного  дела,  которые  иногда  называ¬
ются  целовальниками.  О  сборе  вместо  натуральной  повин¬
ности  „ямчужных  денег**  речь  идет  уже  в  памятниках  поло¬
вины  XVI  века1.
 г) 	Рядом  с  ямчужными  деньгами  стоят  пищальные
 1  Доп.  к  АИ.  I.  №>  94;  АЮ.  №  209.  III;  АЭ.  I.  №№  292,  317,  343;  III.
№  170.  1555—1626.
 183

деньги,  налог  на  покупку  огнестрельного  оружия,  пищалей,
самопалов  и  пр.  Снаряжение  ратных  людей  огнестрельным
оружием  должно  было  встречать  большие  затруднения.  В  ру¬
ках  правительства  далеко  не  всегда  был  достаточный  его  за¬
пас.  Ему  приходилось  иногда  брать  взаймы  у  монастырей  да¬
же  „ратную  сбрую64.  В  1637  г.  государь  царь  и  Великий  князь
Михаил  Федорович  указал  у  митрополитов,  и  у  архиеписко¬
пов,  и  епископов,  и  монастырей,  для  воинского  времени,  взять
на  время  ратную  сбрую:  „латы,  зерцала,  пансыри,  бахтерцы,
шоломы,  шапки,  мисюрки,  шишеки,  наручи66.  Если  в  этих
предметах  старого  вооружения  был  такой  недостаток,  то  что
же  сказать  о  новом  оружии?  Очень  понятно  поэтому  введение
на  этот  предмет  новой  подати1.
 Первые  известия  об  употреблении  у  нас  огнестрельного
оружия  восходят  к  концу  XIV  века,  а  сведения  о  ямчужном
деле  и  пищальных  деньгах  не  идут  далее  половины  XVI  века.
Можно  думать,  что  эти  сведения  запоздали,  и  ямчужная  и
пищальная  повинности  появились  ранее,
 д) 	К  повинностям,  возникшим  из  войны,  я  отношу  и
полоняничные  деньги,  т.е.  налог  для  выкупа  пленных.
Первые  указания  на  выкуп  пленных  относятся  к  XV  веку.
Юрий  Шемяка  в  договорах  с  можайскими  и  рязанскими
князьями  обязывает  их  возвратить  всех  налицо  находящихся
пленников,  а  проданных  выкупить  и  возвратить.  Вот  это
древнейший  выкуп  пленных,  совершаемый  правительством.
Но  как  он  был  сделан,  на  средства  особого  полоняничного
налога  или  из  общих  доходов  князей,  этого  мы  не  знаем.
Первый  выкуп  пленных  на  средства  особого  налога,  сделан¬
ного  с  этою  целью,  относится  к  1535  г.  В  этом  году  Великий
князь  Иван  Васильевич,  еще  младенец,  и  мать  его,  благочес¬
тивая  княгиня  Елена,  послали  новгородскому  митрополиту
Макарию  грамоты,  а  в  них  пишут:
 „Приходили  в  прежния  лета  татары  на  государеву  Ук-
райну  и,  грех  ради  наших,  взяли  в  плен  детей  боярских,  и
мужей,  и  жен,  и  девиц.  И  Господь  Бог  умягчи  сердце  ино-  * 1841  АЭ.  I.  №  234;  III.  М«  37,  234;  Доп.  к  АИ.  I.  №№  89  и  161.  1552—
1637.  По  писцовой  книге  Бежецкой  пятины  1582  г.  пищальных  денег  схо¬
дило  со  двора  по  20  алт.  по  11  денег  (Неволин.  О  пятинах.  Прил.  321).
 184

племенников,  а  паки  возвратили  плен  вспять,  а  за  то  просили
у  государя  Великого  князя  Ивана  Васильевича  серебра.  И
князь  вел.  велел  своим  боярам  сребро’дата,  елико  достоит,  а
христианския  души  искупити.  И  государь  князь  великий
Иван  Васильевич  и  мати  его,  благочестивая  княгиня  Елена,
повелели  своему  богомольцу  и  пастырю  Христова  стада,
владыке  Макарию,  в  ту  мзду  самому  вкупну  быта,  по  обеле¬
но  му  счету,  а  в  своей  архиепископии,  со  всех  монастырей,
собрать  700  рублев  московских46  (Соф.  лет).
 Владыка  исполнил  желание  царя  и  700  руб.  собрал  и
прислал.  Но  это  была  частная  мера,  коснувшаяся  только  нов¬
городского  владыки  и  монастырей.  Из  вопросов,  предложен¬
ных  царем  Стоглавому  собору,  видно,  что  в  распоряжении
правительства  в  половине  XVI  века  не  было  никаких  сумм
на  выкуп  пленных;  что  привозимых  из  Орды  пленников  ни¬
кто  не  выкупал  и  их  отвозили  „назад  в  бусурманство44
(вопр.  X),  к  великому  посрамлению  христиан.  На  вопрос  ца¬
ря  духовный  собор  отвечал,  что  выкупать  пленных  надо  из
царевой  казны  и
 „Сколько  годом  того  пленнаго  окупа  разойдется,  и  то
раскинуть  на  сохи  по  всей  земли,  чей  кто  ни  буди,  всем  рав¬
но,  зане  такое  искупление  общая  милостыня  нарицается,  и
благочестивому  царю  и  всем  православным  христианам  ве¬
ликая  мзда  будет44  (гл.  LXXII).
 Можно  сомневаться,  что  правительство  желало  полу¬
чить  именно  такой  ответ.  В  1535  г.  оно  обратилось  за  поло-
няничными  деньгами  к  одному  духовенству  новгородскому,
а  не  ко  всем  новгородцам  „чей  кто  ни  буди44.  Общего  указа  о
введении  полоняничного  налога  до  нас  не  дошло.  Но  из  спе¬
циальных  грамот  следует,  что  этот  налог  одинаково  падал
как  на  светские  владения,  так  и  на  духовные.  Но  мысль  о
преимущественном  привлечении  к  нему  духовных  учрежде¬
ний  не  исчезла  и  в  XVII  веке.  От  1641  г.  до  нас  дошла  память
подьячему,  Михаилу  Семенову,  посланному  в  Обонежскую
пятину  собирать  деньги  на  выкуп  людей  из  крымского  пле¬
на.  Содержание  этой  памяти  напоминает  грамоту  к  владыке
Макарию.  Подьячему  велено  было  обратиться  только  к  ду¬
ховенству:  к  архимандритам,  игуменам,  келарям  и  строите¬
 185

лям  с  братьею,  также  к  девичьим  монастырям,  протопопам,
протодиаконам,  попам  и  дьяконам  и  собрать,  „кому  сколько
мочно  дать  по  силе44.  Подьячему  предписано  сказать  госуда¬
рев  указ,  чтобы  духовные  особы  „дали  на  окуп  своих  денег
побольше46.  Это  не  обложение,  а  просьба;  это  дополнение  к
обложению;  оно  свидетельствует  о  том,  что  правительство
XVI  века  сохраняет  точку  зрения  бояр  первой  половины
XVI  века:  выкуп  пленных  составляет  обязанность  духовных
учреждений1.
 е) 	Наконец,  последний  вид  сборов  на  военное  дело  со¬
ставляют  сборы  на  жалованье  ратным  людям  вообще
и  стрельцам  в  особенности.  Возникновение  этого  сбора
нельзя  связывать  с  возникновением  первого  постоянного  вой¬
ска.  Возникновение  постоянного  войска  надо  относить  к
очень  глубокой  древности.  Наши  первые  князья  должны  были
иметь  в  своем  распоряжении  хотя  бы  небольшие  отряды  по¬
стоянных  войск.  Это  их  дворовое  войско,  состоявшее  из  рабов
и  свободных  людей.  Начальный  летописец  рассказывает,  что
сын  Владимира  Святого,  Ярослав,  при  жизни  отца  сидевший  в
Новгороде,  ежедневно  раздавал  гридям  1000  гривен.  Эти  гри¬
ди  были  воины,  служившие  князю  по  найму  за  жалованье.
Если  не  все,  то  часть  их  постоянно  находилась  при  князе,  от¬
куда  и  получила  название  одна  из  комнат,  где  они  помеща¬
лись,  гридницей.  Из  той  же  начальной  летописи  узнаем,  что
киевский  князь  Святополк-Михаил,  собираясь  выступить
против  половцев,  говорил:  „Имею  своих  отроков  800  человек;
они  могут  стать  против  них!44  Эти  отроки  —  домашние  слуги
князя,  они  прислуживают  ему  у  стола,  со-провождают  его  в
поездках;  они  же  исполняют  и  некоторые  обязанности  при
отправлении  правосудия;  они  же  и  воины.  Большинство  их,
по  всей  вероятности,  были  люди  свободные  и  служили,  как  и
гриди,  из  жалованья.  Но  из  каких  источников  выдавалось  это
жалованье,  из  общих  доходов  княжеской  казны,  среди  кото¬
рых  очень  видную  роль  играли  доходы  с  суда  и  с  торговли,
или  из  специального  налога,  —  это  неясно.  Но  можно  сомне¬
 1  Рум.  собр.  I.  №№  43,  47,  48,  54,  65;  АЭ.  I.  №  234;  III.  №  299;  АЮ.
№209.  V,  VI;  211.1.  1552—1641.
 186

ваться,  чтобы  в  древнее  время,  когда  народные  войны  велись
по  определению  веча  и  всем  народом,  а  княжеские  —  состав¬
ляли  личное  дело  князя  и  велись  его  двором  и  охотниками,  —
был  возможен  особый  налог  на  содержание  ратных  людей.
Это  предположение  подтверждается  до  некоторой  степени  и
начальной  летописью,  сохранившей  переговоры  Великого
князя  Владимира  Святого  с  епископами  и  старцами  градскими
о  восстановлении  отмененной  им  виры  за  убийство.  Князь  ре¬
шил  возвратиться  к  вирам  на  том  основании,  что  по  замене
денежных  штрафов  смертною  казнью  оказался  недостаток  в
деньгах  на  покупку  оружия  и  на  коней.  Итак,  потребности
войны  покрывались  тогда  из  доходов  князя  с  суда,  а  не  из  осо¬
бых  сборов  на  снаряжение  войска  и  на  плату  ему  жалованья.
 В  Московском  государстве  военная  организация  получает
большое  развитие,  вольная  служба  бояр  и  детей  боярских  пе¬
реходит  в  обязательную,  постоянное  войско  из  дворового  раз¬
вивается  в  особые  учреждения,  которым  усвояется  обычное
тогда  наименование  приказов;  сперва  появляется  Стрелецкий
приказ,  затем  Рейтарский  и  другие;  а  вместе  с  этим  расшире¬
нием  военного  дела  возникают  и  сборы  на  жалованье  ратным
людям;  но  это  жалованье  выдается  не  постоянным  только  вой¬
скам,  а  и  княжатам,  боярам  и  детям  боярским.  Возникновение
новых  сборов  на  жалованье  ратным  людям  мы  не  имеем  воз¬
можности  приурочить  к  какому-либо  определенному  времени.
Относительно  жалованья  боярам  и  детям  боярским  можно
только  утверждать,  что  оно  едва  ли  восходит  далее  половины
XVI  века;  только  с  этого  времени  возникает  обязательная
служба  этих  разрядов  лиц,  с  этого  времени  и  никак  не  раньше
могло  появиться  и  их  жалованье,  а  следовательно,  и  новое  об¬
ложение.  Иначе  стоит  вопрос  о  появлении  особого  сбора  под
именем  стрелецких  денег.  Появление  их  может  быть  приуро¬
чено  к  определенному  времени,  но  очень  позднему,  к  концу
ХУП  века:  но  этим  еще  не  решается  вопрос  о  возникновении
первого  жалованья  стрельцам  и  особого  сбора  на  это  жалова¬
нье.  Сбор  на  жалованье  ратным  людям  встречается  гораздо
ранее  возникновения  стрелецких  денег;  еще  ранее  этого  сбора
стрелецкий  хлеб,  как  мы  знаем,  заменялся  сбором  денег;  из
этих  источников  с  присоединением  торговых  сборов  и  иных,
 187

не  имевших  прямого  назначения,  стрельцы  и  могли  получать
свое  жалованье  еще  до  возникновения  стрелецких  денег.
 Скажем  прежде  о  сборе  денег  на  жалованье  ратным  лю¬
дям  вообще.
 Наиболее  древнее  известие  о  жалованье  ратным  людям,
нам  встретившееся,  относится  к  1555  г.  В  этом  году  приказано
было  дать  жалованье  торопецким  казакам  по  полтине  челове¬
ку.  Но  это  жалованье  выдавалось  не  из  особого  сбора,  а  из
государевых  „приходных  денег“  (Доп.  к  АН.  I.  №  80).  Можно
думать,  что  в  это  время  еще  не  было  особого  сбора  на  жало¬
ванье  ратным  людям.  Стрельцы  в  это  время  уже  существова¬
ли.  В  1556  г.  приказано  было  „прибрать  в  Иванегороде  из  ста¬
рых,  из  отставных  пушкарей  и  пищальников  гораздых  стрель-
цов“  (Там  же.  №  92).  Пушкари  и  пищальники  обращаются  тут
в  стрельцов;  а  существовали  эти  пушкари  и  пищальники  еще
в  XV  веке:  о  пищальниках  речь  идет  в  новгородских  писцо¬
вых  книгах.
 Древнейшие  известия  о  сборе  с  населения  особых  денег
на  жалованье  ратным  людям  не  идут  далее  Смутного  време¬
ни.  Первое,  нам  встретившееся,  относится  к  1610  г.  и  содер¬
жит  в  себе  предписание  о  сборе  с  монастырских  вотчин  По¬
кровского  девичьего  монастыря  40  рублей  на  жалованье  рат¬
ным  людям,  атаманам,  казакам  и  черкасам.  С  этого  года  мы
имеем  целый  ряд  указов,  выпадающих  на  царствование  Ми¬
хаила  Федоровича  и  предписывающих  сбор  денег  на  жалова¬
нье  ратным  людям.  Кроме  упомянутых  уже  казаков  и  черка¬
сов,  жалованье  это  предназначается  и  служилым  людям  во¬
обще,  т.е.  дворянам  и  детям  боярским;  даточные  посошные
люди  получают  свою  наемную  плату,  а  не  это  жалованье.
Предписание  1610  г.  и  все  указы  Михаила  Федоровича  дела¬
ются  на  основании  постановлений  Земских  соборов  о  сборе
денег  на  военные  нужды.  Так  возник  этот  новый  налог  на  жа¬
лованье  ратным  людям.  Это  обший  налог,  падавший  на  все
население,  но  временный,  вызываемый  нуждами  войны  и  со¬
бираемый  всякий  раз  по  особому  определению  Земского  со¬
бора1.  * 1881  АЮ.  №  215,  VII;  АЭ.  III.  Ш&  32,  68,  79,  211,  275;  Рум.  собр.  III.
 188

К  Смутному  же  времени  относятся  и  первые  известия  о
сборе  денег  на  жалованье  стрельцам.  Мы  встретили  два  ука¬
за,  оба  от  1614  г.,  в  которых  предписывалось  собрать  стрель¬
цам  хлебное  жалованье  да,  кроме  того,  деньги  —  на  жалова¬
нье;  здесь  деньги  не  вместо  хлеба,  а  самостоятельно.  Дело
шло  о  жалованьи  не  московским  стрельцам,  а  местным,  бе-
лозерским  и  вологодским,  и  собиралось  это  жалованье  толь¬
ко  с  местного  населения.  Это  была  специальная  мера,  вы¬
званная  потребностями  военного  времени,  а  не  установление
общей  денежной  повинности  на  содержание  стрельцов*  1.
 Переходим  к  установлению  постоянного  сбора,  извест¬
ного  под  именем  стрелецких  денег.  Мы  уже  знаем,  что  на
прокормление  стрельцов  взыскивались  альтернативно  хлеб  и
деньги.  Предписание  для  некоторых  местностей  заменить
хлебную  дачу  стрельцам  деньгами  и  является  первой  попыт¬
кой  установить  на  содержание  стрельцов  денежный  сбор.  Но
это  только  замена  хлеба  деньгами,  хотя  и  существенно  отли¬
чающаяся  от  замены,  прежде  практиковавшейся.  Прежде
обложение  состояло  в  поставке  хлеба,  но  желающие  могли
внести  деньги;  иногда  предписывалось  внести  не  хлеб,  а
деньги,  но  это  были  временные  предписания.  Теперь  пред¬
писано  постоянное  внесение  денег,  но  только  для  некоторых
плательщиков.  Это  сделано  в  1672  г.  В  этом  году  со  всех  по¬
садов  (городов)  велено  брать  не  хлеб,  а  деньги.  Мера  эта
распространена  на  все  будущее  время.  Причина  заключается
в  том,  что  посадские  люди  и  прежде  затруднялись  давать
хлеб,  потому  что  „они  люди  торговые,  а  не  пашенные,  и  ни¬
когда  воеводы  в  городах  хлеба  с  посадских  людей  не  сбира¬
ют,  а  собирают  деньгами  дорогою  ценою“.  Чтобы  избавить
посадских  людей  от  лишних  убытков,  они  обложены  с
1672  г.  уплатой  денег  на  хлеб  по  определенной  таксе2.
 №41;  АИ.  III.  1610—1639.
 1 	АЭ.  III.  №  15;  Доп.  к  АИ.  II.  №  17.
 2 	АЭ.  IV.  №  189.  Документ  этот  отличается  в  некоторых  местах  из¬
лишней  краткостью  языка,  чем  может  вызывать  недоразумения.  Вот  при¬
мер:  „А  с  которых  посадов  и  с  уездов  стрелецкия  денги  и  хлеб  сложены  из
писцоваго  оклада,  и  те  денги  и  хлеб  велено  им  платить  по  прежнему,  с
полных  окладов44.  Посады,  конечно,  платят  только  деньги,  а  хлеб  и  день¬
ги—  уезды.  Иначе  будет  противоречие  с  общим  правилом.  И  в  другом
 189

Введение  новой  стрелецкой  подати  в  настоящем  смысле
этого  слова  решено  5  сентября  1679  г.  Этого  указа  мы,  одна¬
ко,  не  имеем;  он  известен  нам  из  ссылок  на  него  в  других
указах  1679  г.  и  в  указах  1681  г.,  в  которых  делается  новый
оклад  стрелецкого  налога,  более  льготный,  чем  первый  ок¬
лад  1679  г.  Новый  налог  вводится  взамен  стрелецких  денег,
которые  установлены  для  посадов  указом  1672  г.,  и  взамен
данных,  полоняничных,  ямских,  пищальных  и  иных  мелких
доходов,  кроме  лавочных  и  мельничных  и  иных  оброчных
статей,  которые  платят  из  воли  по  перекупке.  Новый  налог
назначается  московским  стрельцам  (АЭ.  IV.  №  250;  АН.  V.
№  48  и  7).  Введение  новой  стрелецкой  подати  взамен  целого
ряда  прежних  податей  вне  всякого  сомнения.  Стрелецкая
подать  отменяет:  дань,  ямские  деньги,  пищальные,  полоня-
ничные  и  еще  разные  мелкие  сборы;  но  сбор  хлеба  на  тех  же
стрельцов  остается,  и  мы  имеем  указ  от  1688  г.  о  сборе  мос¬
ковским  стрельцам  недоимочного  хлеба  (АЭ.  IV.  №  299).  С
точки  зрения  организации  финансов  эта  мера  возбуждает
большие  недоразумения.  Дело  идет  о  жалованье  московским
стрельцам,  т.е.  стрельцам,  имеющим  пребывание  в  одном
городе  Москве.  Они  получают  по  старине  корм  хлебом  и,
кроме  того,  на  их  же  содержание  идет  целый  ряд  старых  по¬
датей,  которые  имели  прежде  каждая  особое  определенное
назначение,  как,  например,  ямские,  пищальные,  полонянич-
ные  и  пр.;  одна  дань  шла  на  общие  государственные  расхо¬
ды.  Теперь  все  это  обращается  в  стрелецкие  деньги  и  пойдет
одним  московским  стрельцам  на  жалованье.  На  какие  же
средства  будут  удовлетворяться  другие  потребности  госу¬
дарства?  Надо  думать,  что  наименование  новой  подати
„стрелецкими  деньгами44  есть  факт  переживания.  Как  мы  ви¬
дели,  все  тягла  возникают  у  нас  для  удовлетворения  извест¬
ных  потребностей,  от  которых  и  заимствуют  свое  наимено¬
вание.  Дано  наименование  и  новой  подати,  но  едва  ли  можно
 месте:  „А  с  поморских  городов,  с  которых  собираются  стрелецкия  денги,
указал  вел.  государь  писать  за  стрелецкий  хлеб  денгами  против  посадов“...
Что  это  за  стрелецкие  деньги,  которые  собираются  с  поморских  городов?
Это  те  деньги,  которые  собирались  со  всех  плательщиков,  т.е.  деньги  за
хлеб,  а  не  особая  стрелецкая  подать.
 190

сомневаться  в  том,  что  она  не  вся  пошла  на  жалованье  мос¬
ковским  стрельцам.  Указ  1679  г.  есть  первый  опыт  заменить
целый  ряд  старых  тягол,  возникавших  по  мере  надобности,
одним  общим  для  всего  государства  налогом,  который  шел
на  удовлетворение  всяких  государственных  нужд,  а  между
прочим,  и  на  жалованье  московским  стрельцам.
 Указ  1679  г.  знаменует  великую  реформу  в  истории  на¬
ших  финансов.  Это  первый  опыт  введения  общего  для  всего
государства  налога  взамен  целой  массы  специальных  повин¬
ностей.  Этот  решительный  и  крупный  опыт  был  подготов¬
лен,  однако,  целым  рядом  мелких  опытов  замены  для  от¬
дельных  плательщиков  разнообразных  повинностей,  на  них
падавших,  одним  налогом,  которому  усвоялось  наименова¬
ние  оброка.  Такие  отдельные  попытки  значительно  упреж¬
дают  указ  1679  г.  Один  из  крупных  недостатков  описанной
системы  повинностей  заключается  в  ее  малой  определенно¬
сти.  Отдельные  повинности  назначаются  на  известный
предмет,  но  ни  время  их  платежа,  ни  самый  размер  боль¬
шинства  повинностей  вперед  неизвестны.  Все  это  определя¬
ется  в  момент  нарождения  той  или  другой  государственной
потребности  и  нежданно-негаданно  сваливается  на  голову
плательщиков.  Это  большое  неудобство  для  плательщиков,  и
весьма  понятно,  что  они  стремятся  к  замене  неопределенно¬
го  по  времени  и  мере  тягла  определенным  взносом  в  опреде¬
ленный  срок.  Когда  впервые  появились  такие  переложения,
этого  мы  не  знаем,  но  они  встречаются  уже  в  самом  начале
XV  века.  Эта  замена  делалась  назначением  „оброка“,  т.е.  оп¬
ределенного  взноса  взамен  разноименных  и  по  размеру  сво¬
ему  неопределенных  тягол1.  Древнейшая  такая  замена,  нам
известная,  сделана  углицкими  князьями  в  пользу  деревень
Троице-Сергиева  монастыря.  В  двух  грамотах  этих  князей
(1414  и  1437  гг.)  монастырские  деревни  за  оброк  в  3  рубля
освобождаются  от  всяких  даней  и  пошлин:
 „А  опричь  того  оброку  не  надобе  им  ни  которая  моя
дань,  ни  ям,  ни  подвода,  ни  иная  ни  которая  пошлина,  ни  * 1911  У  речь,  обречь  —  назначить;  оброк  —  то,  что  назначено.
 191

двора  моего  ни  ставят,  ни  коня  не  кормят,  ни  закос  им  не
надобе“  и  т.д.
 Но  в  одной  грамоте  прибавлено:  „опричь  того  дела,  ко¬
ли  учнут  город  рубити“,  т.е.  городовое  дело  остается  тяглом.
В  обеих  грамотах  крестьяне  освобождены  не  только  от  тяг¬
ла,  но  и  от  пошлин  торговых  и  княжеского  суда.  Грамоты
эти  имеют,  следовательно,  характер  льготы,  они  даны  по
просьбе  монастыря.  Наряду  с  другими  льготами  монастырь
испросил  себе  и  переложение  тягла  на  оброк,  как  более
удобный  способ  обложения.  В  данном  случае  нововведение
вызывается  плательщиками  (АЭ.  I.  №№  19  и  28).
 От  того  же  XV  века  имеем  грамоты,  все  содержание  ко¬
торых  ограничивается  переводом  тягол  в  оброк;  одна  также
дана  Троице-Сергиеву  монастырю.  Дмитровский  князь,  в
главном  городе  которого,  в  Дмитрове,  был  монастырский
двор,  пишет  в  своей  грамоте:
 „Не  надобе  им  с  того  двора  ни  которая  моя  дань,  ни
подвода,  ни  к  сотскому,  ни  к  десятскому  не  тянут  ни  в  кото¬
рые  проторы,  ни  в  розметы,  ни  луга  моего  не  косят,  ни  иныя
им  ни  которыя  пошлины  не  надобе;  а  дают  мне,  князю
Юрию  Васильевичу,  оброк  с  того  двора  на  Рождество  Хри¬
стово  рубль.  Опричь  того  не  надобе  им  ничто,  знают  один
свой  срок“  (АЭ.  I.  №  69.  1461).
 Здесь  очень  хорошо  оттенена  приуроченность  повинно¬
сти  к  одному  определенному  сроку.  Это,  конечно,  большое
преимущество.  Грамота  белозерского  князя  Кириллову  мо¬
настырю  также  говорит  только  о  замене  всяких  даней  едино¬
временным  оброком:
 „Давати  им  дани  в  мою  казну,  от  Сбора  до  Сбора,  на  год
по  10  рублев  пятигривенным  серебром;  а  даныцики  мои  в
те  их  слободки  и  деревни  не  въезжают  и  дани  с  них  не  ем-
лют,  ни  писец  их  мой  не  пишет“  (Доп.  к  АИ.  I.  №  201.  1468).
 Самую  грамоту  князь  называет  „оброчной“.
 Такую  же  замену  даней  и  пошлин  оброком  встречаем  и
в  грамотах  XVI  и  XVII  веков.  Приведем  несколько  приме¬
ров.  Крестьяне  бобровничей  полусохи  в  Вохне  до  1561  г.
давали  со  своих  8  деревень  дань,  ямские  деньги,  примет,
корм  ловчему  и  делали  дворовое  дело,  а  с  этого  года  за  все
 192

пошлины  обложены  оброком  в  51  р.  да  пошлин  по  2  алтына
с  рубля,  последнее  в  пользу  чиновников.
 Очень  любопытна  такая  же  грамота  от  1589  г.  в  Соль-
Вычегодскую  о  переводе  на  оброк  крестьян  Коряжемского
монастыря;  она  дает  возможность  судить  о  стоимости  наме¬
стничьего  корма,  с  одной  стороны,  и  всех  других  даней,  с
другой.  В  данной  местности  у  монастыря  было  334  двора.  За
наместничий  корм,  за  присуд  и  за  пошлинных  людей  доход
положен  оброк  в  195  р.  и  22  алт.  и  lV2  деньги;  а  за  все  ос¬
тальные  дани  (за  дани,  и  запрос,  и  за  поминочные  за  черные
соболи,  и  ямских  и  приметных  денег,  и  за  посошные  люди,  и
за  городовое,  и  за  засечное  дело,  и  за  ямчужное  дело,  и  Ка¬
значеевых  и  дьячих  и  подьячих  пошлин)  всего  34  рубля
7  алт.  4  ден.  Таким  образом,  доход  наместников  и  их  по¬
шлинных  людей  в  конце  XVI  века  в  шесть  раз  превосходил
доход  государства!  Это  много,  но  во  что  обходится  государ¬
ствам  содержание  чиновников  в  наше  время?
 В  писцовых  книгах  XVI  века  очень  нередки  указания  на
замену  денежным  оброком  всяких  даней.  О  дедиловцах,  у
которых  была  пашня,  читаем:
 „А  оброку  платят  с  тое  земли  за  дань  и  за  посоху  и  за
всякия  подати  в  государеву  казну  в  Большой  приход  по  по-
лутретья  алтына  с  четверти^.
 В  такой  оброк  зачислялись  иногда  и  торговые  сборы.
 В  царской  грамоте  1607  г.  находим  указание  и  на  мотив,
которым  правительство  руководствовалось  в  назначении  об¬
рока  вместо  даней.  Крестьяне  Зюздинской  волости,  у  вер¬
ховьев  Камы-реки,  били  челом  царю  и  великому  князю,  а
сказывали:
 „Живут  они  от  Пермских  городов,  от  Кайгородка,  верст
за  двести  и  больше,  а  приезжают  к  ним  в  волость  кайгород-
цы,  посадские  и  волостные  люди,  и  правят  на  них  тягло  себе
в  подмогу,  и  животы  их  грабят  насильством,  и  самих  их
бьют,  и  им  чинятся  продажи  и  убытки  великие;  и  нам  бы  их
пожаловати,  велети  за  всякие  наши  денежные  доходы,  и  за
посадские  службы,  и  за  сибирские  отпуски...  платить  в  нашу
казну  оброк  опричь  кайгородцев...“
 193

Государь  пожаловал,  велел  платить  на  один  срок  по
60  рублей  в  год1.
 Иногда  замена  всяких  тягол  одним  шла  от  правительст¬
ва  и  вызывалась  потребностями  государева  дела.  Так,  в
1584  г.  на  рыболовов  Борисоглебской  слободы  была  возло¬
жена  обязанность  ловить  на  дворец  рыбу,  а  от  тягла  с  город¬
скими  и  волостными  людьми  они  были  освобождены.  Здесь
не  денежная,  а  натуральная  повинность  заменяет  все  осталь¬
ные  (АЭ.  I.  №  324).
 Об  оброке  взамен  корма,  присуда  и  некоторых  других
повинностей  речь  была  выше.
 Возникающий  таким  образом  оброк  составляет  тоже
тягло,  подлежащее  тем  же  правилам  раскладки  и  взноса,  ка¬
ким  подлежат  все  другие  тягла2.
 Но  слово  оброк  имеет  и  другое  значение,  и  не  одно,  а
потому  для  полноты  и  во  избежание  недоразумений  мы
должны  коснуться  и  этих  других  его  значений.
 Всякого  рода  угодья  и  пустые  никем  не  возделываемые
земли,  луга  и  леса  правительство  отдавало  желающим  в
арендное  содержание;  на  языке  того  времени  это  называлось
отдачей  в  оброк.
 Мы  остановимся  несколько  ближе  на  этом  явлении  ста¬
ринного  княжеского  хозяйства.
 Под  угодьями  надо  разуметь  бортные  урожаи,  соляные
варницы,  рыбные  ловли  и  места  ловли  некоторых  пушных
зверей;  источники  упоминают  оброки  беличьи  и  горностае¬
вые,  т.е.  сдачу  в  аренду  мест  ловли  белок  и  горностаев.
 Из  этих  угодий  нуждаются  в  некотором  разъяснении
только  одни  бортные  ухожья.  Слово  „борть“  означает  дерево
 1 	АЭ.  Мо  234,  256,  343,  350;  II.  №  69;  III.  №  170;  Писц.  книги  Калач.
II.  С.335,  1267.  1552—1626.  На  поземщиков  кладется  оброк  за  обежную
дань  (Времен.  XI.  33).
 2 	В  этом  смысле  и  церковь  могла  быть  сдана  на  оброк.  В  грамоте
епископа  Ростовского  и  Ярославского  читаем:
 „Что  церковь  Афанасия  Великаго...  и  у  той  церкви  кто  будет  игумен
или  поп  и  дьякон,  не  надобе  им  моя  дань  рожественская  и  данныя  пошли¬
ны  и  десятинничьи  и  доводщичьи;  а  дает  мне  тот  игумен  или  поп  и  дьякон
с  тое  церкви  оброком  с  году  на  год  на  Р.  Хр.  полтретьятцать  бел,  и  деся-
тиннику  по  5  бел,  а  доводчику  дает  2  белки“  (А.  до  юр.б.  №  177.  1535).
 194

на  корню,  в  дупле  которого  водятся  пчелы.  Это  самый  древ¬
ний  вид  улья.  Но  в  древности  уже  эти  натуральные  углубле¬
ния  стали  обделывать,  а  вместе  с  тем  стали  делать  и  искус¬
ственные  в  деревьях  углубления  для  привлечения  пчел.  При¬
готовить  такое  углубление  для  помещения  роя  пчел  и  значи¬
ло  „делать  борт"1.  Бортное  пчеловодство  было  в  древности  в
большом  развитии,  бортные  угодья  занимали  большие  про¬
странства,  и  мед  составлял  крупную  статью  народного  хо¬
зяйства.  Борти  известны  и  Русской  правде,  и  Уложению.  По
Русской  правде,  борти  занимали  сплошные  пространства  в
лесах;  отдельные  владельцы  ограждали  свои  борти  особыми
межами.  Эти  бортные  межи  состояли  из  особых  знаков  на
бортях.  Русская  правда  различает  повреждение  борти  и  по¬
вреждение  бортной  межи;  последнее,  как  более  тяжкое  пра¬
вонарушение,  наказывалось  гораздо  строже.  Уложение  гово¬
рит  о  бортных  ухожьях  в  смысле  особых  лесных  угодий.
Были  целые  поселки  бортников,  которые  занимались  пчело¬
водством  этого  вида.
 Возникает  вопрос,  перечисленные  угодья  составляли
княжескую  регалию  или  нет?  Перечисленные  угодья  княже¬
ской  регалии  не  составляли  и  могли  находиться  в  частной
собственности.  Русская  правда,  говоря  о  бортях  и  бортных
межах,  имеет  в  виду  частную  собственность.  В  новгородских
писцовых  книгах  описываются  озера  и  рыбные  ловли,  кото¬
рые  были  в  собственности  сведенных  бояр,  а  по  конфиска¬
ции  предоставлялись  то  во  владение  помещиков,  то  кресть¬
ян,  а  иногда  в  их  общее  владение.  Уложение  говорит  о  борт¬
ных  ухожьях  и  рыбных  ловлях  в  лесах  государевых,  поме-
щиковых  и  вотчинниковых  (X.  239;  XVII.  24).  Итак,  о  рега¬
лиях  в  угодьях  не  может  быть  речи.  Русские  князья  и  мос¬
ковские  государи  владели  угодьями  на  том  же  праве,  как  и
частные  собственники.  Эту  свою  частную  собственность  они
и  сдавали  в  арендное  содержание.  Сдавали  ее  в  арендное  со¬
 1 	АИ.  I.  №  15.  1404.  И  в  настоящее  время  у  нас  еще  делаются  борти:
натуральную  пустоту  дерева  искусственно  обделывают,  вверху  выдалбли¬
вают  „голову44  борти,  прорубают  паз,  скважину  заделывают  дощечками  и
пр.  (Даль).
 195

держание  и  частные  собственники.  Монастыри  сдают  в  об¬
рок  свои  рыбные  вежи,  соляные  варницы  и  пр.1.
 Древнейшее  указание  на  княжеские  оброчные  борти  мы
встретили  в  духовной  Калиты:  „А  оброком  медовым,  го-
родьским,  Васильцева  веданья,  поделяться  сыновое  мои;  а
что  моих  бортников  и  оброчников  купленых,  который  в  ко¬
торой  росписи,  то  того“.  У  князя  несколько  бортных  ухожий.
Одно  носит  наименование  „городскаго“  и  состоит  в  ведом¬
стве  Васильцева.  Оно  доставляет  князю  оброк  медом.  Дру¬
гие  находятся  в  уездных  землях.  Но  что  значит  купленные
бортники  и  оброчники?  Под  купленными  бортниками  и  об¬
рочниками  трудно  понимать  купленных  людей:  это  были  бы
холопы,  которые  обыкновенно  называются  „куплеными
людьми44.  Купленные  бортники  и  оброчники,  надо  думать,
метафорическое  выражение.  Оно  означает  купленные  об¬
рочные  борти.  Калита  покупал  деревни,  покупал  и  угодья.  —
Арендная  плата  медом  есть,  конечно,  остаток  глубокой  ста¬
рины;  но  она  встречается  и  в  XVI  веке  (Федотов-Чеховский.
№  75.  1545).  Проходят  целые  столетия,  а  народная  жизнь
остается  неизменной,  если  не  во  всем,  то  во  многом.
 Наряду  с  угодьями  сдавались  в  оброк  луга  и  просто  пус¬
тые  земли,  не  представлявшие  никаких  особых  приманок  для
человеческой  предприимчивости.  С  объединением  княжений
в  руках  московских  государей  соединилось  множество  засе¬
ленных  и  незаселенных  земель,  так  называемых  диких  по¬
лей.  Возникновение  поместной  системы  дало  возможность  с
пользою  для  государства  эксплуатировать  и  дикие  поля.  Но
случалось,  что  служилые  люди  не  брали  диких  полей.  Чтобы
извлечь  из  них  какую-нибудь  пользу,  дикие  поля  отдавались
на  оброк  из  перекупки,  кто  больше  даст.  Но  на  оброк  отда¬
вались  не  только  нови,  никогда  не  видавшие  пахаря,  но  и
земли  обработанные  да  оставленные  впусте.  При  свободе
перехода  крестьян  это  легко  могло  случиться.  Правительство
предписывало  в  этих  случаях  призывать  новых  жильцов  на
льготе  от  всех  тягол  в  течение  2,  3,  4  и  более  лет.  Если  при-
 1  Новг.  писц.  кн.  IV.  С.11;  Писцов,  кн.  XVI  в.  Калач.  I.  С.923.
 196

ходилось  садиться  на  новом  участке  и  обзаводиться  всеми
постройками,  льгота  давалась  на  5  и  на  6  лет.  Чтобы  избе¬
жать  потери  дохода  на  такой  продолжительный  срок,  прави¬
тельство  предписывало  альтернативно:
 „На  пустыя  выти  позывать  жильцов  на  льготе,  а  иныя
пустыя  выти  давать  из  пашни  на  оброк,  что  бы  великому
князю  было  прибыльнее46  (Писц.  кн.  XVI  в.  Калач.  II.  294).
 Предполагается,  что  кто-нибудь  из  местных  жителей
может  взять  лишнюю  землю,  но  не  с  платежом  тягла,  а  с
платежом  оброка,  т.е.  не  повинности,  а  платежа  добровольно
условленного  и  в  определенной  цифре.
 Кроме  лугов  и  пашенных  земель,  правительство  сдавало
на  оброк  городские  места  под  лавки.  Эти  места,  следова¬
тельно,  не  составляли  частной  собственности  горожан,  а
принадлежали  государю.
 Оброк,  о  котором  теперь  идет  речь,  существенно  отли¬
чается  от  оброка,  о  котором  я  говорил  раньше.  Тот  оброк
заменял  разноименные  тягла  и  сам  был  тяглом,  т.е.  повинно¬
стью  в  пользу  государства,  размер  которой  определялся  пра¬
вительством.  Настоящий  же  оброк  не  есть  тягло,  это  не  по¬
винность  в  пользу  государства,  а  наемная  плата  за  пользова¬
ние  государевыми  угодьями  и  землями,  определяемая  по
добровольному  соглашению.  В  оброк  в  этом  последнем
смысле  земли  и  угодья  сдаются  с  откупов  из  наддачи.  Это
частная  гражданская  сделка  о  найме  недвижимого  имущест¬
ва,  в  которой  прописываются  все  условия  найма.  До  нас
дошло  несколько  таких  оброчных  грамот  на  аренду  пусто¬
шей,  диких  лесов  и  бортных  ухожий,  озер  и  пр.  Иногда,  в
виде  особой  льготы,  оброчные  статьи  оставляются  за  преж¬
ним  оброчником  без  наддачи  или  „без  перекупки44.  Снявший
оброчную  статью  представлял  поруки  в  исправном  платеже
оброка*.  * 1971  АЮ.  №№  168—174;  А.  до  ю.б.  №  174;  Федотов-Чеховский.  II.
Стб.  430,  651  и  655;  Писцов,  кн.  XVI  в.  И.  1306,  1462—1679.  —  Были  осо¬
бые  „писцовыя  оброчныя  книги“  (Федотов-Чеховский.  II.  Стб.  665).
 Н.Д.Чечулин  имеет  иную  точку  зрения  на  этот  оброк.  По  его  мне¬
нию:  „Из  всего  им  изложенного  мы  должны  определить  оброк  как  прямой,
денежный  налог  в  пользу  государства  с  разного  рода  промыслов  и  позе-
 197

Переходим  к  вопросу  о  том,  кто  же  мог  быть  оброчни¬
ком  в  этом  смысле?  Оброчником  могло  быть  всякое  лицо,
физическое  и  юридическое,  и  крестьянин,  и  казак,  и  госпо¬
дин,  и  монастырь,  и  даже  сам  князь.  Крестьяне  снимали  уго¬
дья  и  пустые  земли  в  одиночку  и  обществами.  Крестьяне  Бо¬
рисоглебской  слободы  снимали  озеро  для  рыбной  ловли  це¬
лым  обществом.  Бортные  ухожья  снимались  и  отдельными
крестьянами,  и  целыми  поселками.  Уложение  говорит  о
бортных  деревнях  (XVII.  24).
 Встречаются  случаи,  что  и  помещики  целыми  общест¬
вами  снимали  государевы  земли  в  оброк.  Под  Каширой  были
царя  и  великого  князя  оброчные  луга  мерою  более  100  деся¬
тин.  Часть  этих  лугов  (68  дес.)  брали  на  оброк  „волостью
коширяне,  князи  и  дети  боярские  Ростовскаго  стана,  и  пла¬
тили  на  Большой  дворец  по  копейке  с  копны44  (Писц.  кн.
XVI  века.  Калач.  С.  1306—1307).
 Случаи  же  аренды  государевой  земли  отдельными  деть¬
ми  боярскими  и  помещиками  очень  многочисленны.  До
1533  г.  крестьяне,  Васюк  с  товарищами,  пользовались  борт¬
ными  ухожьями  в  селе  Курмуре  за  плату  в  5  пудов  меду.  В
этом  году  местный  помещик,  Ив.  Ив.  Любовников,  наддал  к
старому  оброку  за  те  же  борти  (девять  знаков)  еще  5  пудов  и
получил  их  в  свое  пользование,  так  как  крестьяне  заявили  о
невозможности  платить  за  эти  борти  10  пудов  меду  (А.  до
ю.б.  №  175).
 Помещики  наделялись  в  поместья  землями  по  окладу.
Но  если  оказывались  лишние  против  оклада  земли,  они  сда¬
вались  им  из  оброка.  Это  были  так  называемые  „поместья  из
оброка44.  Оклад  Коз.  Петр.  Савина  был  в  300  четей,  а  земли
за  ним  оказалось  319  четей.
 „И  перешло  за  окладом  19  четей,  и  то  дано  ему  же  на
оброк  до  поместной  отдачи,  а  оброк  ему  давать  с  чети  по  198мельных  владений44  (122).  С  таким  определением  трудно  согласиться.  Этот
оброк  взимался  не  с  промыслов  и  не  с  поземельных  владений,  а  с  угодьев
и  с  пустых  земель,  ни  в  чьем  владении  не  состоявших,  что  далеко  не  одно
и  то  же.  Этот  оброк  есть  результат  вольного  соглашения  найма  угодий  и
пустых  земель,  а  не  правительственного  их  обложения.
 198

алтыну  да  пошлин  с  рубля  по  2  денги<а.
 Но  государевы  земли  на  оброк  снимали  не  мелкие  толь¬
ко  люди,  каширяне,  городовые  дворяне,  но  и  бояре.  Боярин
Никита  Романович  Юрьев,  а  потом  и  дворецкий,  снимал  под
Каширою  же  51  десятину  государевых  лугов  и  платил  за  них
оброк  в  государеву  казну.  И  сам  великий  государь  мог  быть
оброчником.  В  духовной  Дмитрия  Донского  читаем:
 „А  что  есмь  дал  сыну  своему,  князю  Андрею,  Заберегу,
за  то  дети  мои  вси  дают  оброк  св.  Спасу,  15  р.  на  год,  на
Спасов  день“.
 Волость  Забережье  впервые  упоминается  в  завещании
Дмитрия  Ивановича;  когда  и  как  она  была  им  приобретена,
это  неизвестно.  Но  ясно,  что  она  принадлежала  ему  на  усло¬
вии  платежа  оброка.  Эту  обязанность  возложил  он  и  на  сво¬
их  наследников1  2.
 Способ  пользования  княжескими  угодьями  и  землями
постоянно  менялся.  Они  то  находились  на  оброке,  то  отдава¬
лись  в  поместья,  то  опять  переходили  на  оброк,  то,  наконец,
жаловались  духовным  учреждениям  в  безоброчное  пользо¬
вание.  Духовные  учреждения,  в  свою  очередь,  раздавали  их
и  в  поместья,  и  в  оброк.  Этот  порядок  вещей  закреплен  Уло¬
жением3.
 1 	Писц.  кн.  XVI  в.  Калач.  С.  1330.  —  Встречаем  указания,  что  оброк
медом  давали  помещики,  у  которых  не  было  лишней  земли.  Такие  поме¬
стья  тоже  называются  „поместьями  на  оброке“.
 „За  Сенкою  за  Парфеньевым  сыном  Малахова,  да  за  Путянкою,  да  за
Ондрюшкою,  за  Тонкого  детми  Малахова,  половина  оброчной  деревни
Малаховы,  а  в  ней  двор  помещиков  пашни  добр.  з.  12  четьи  да  перелогу
12  четьи  в  поле...  А  платят  со  всее  деревни  оброк  в  Большой  дворец  ...  А
оброку  им  давати  с  живущаго  по  пуду  без  чети  меду,  да  к  меду  же  в  доим¬
ку  денгами,  по  колку  в  котором  году  государь  велит  платить,  да  пошлин  с
пуда  по  5  ден.“  (Там  же.  С.  1364).
 2 	В  списке  иерархов  и  настоятелей  монастырей,  составленном
Строевым,  мы  нашли  два  Спасских  монастыря,  один  под  Новгородом,
существовавший  уже  в  XIV  веке,  другой  в  Ярославле,  основанный  Вели¬
ким  князем  Константином  Всеволодовичем  в  1216  г.;  по  состоянию  наших
источников  не  представляется  возможным  указать,  что  это  за  храм  Св.
Спаса,  оброчниками  которого  были  великие  князья.
 3 	„А  была  та  деревня  в  поместье  за  Василием  за  Ногим,  а  после  Ва-
силья  была  на  оброке  у  крестьян  тое  же  деревни,  у  Сенки  с  товарищи,  и
дана  та  деревня  князю  Богдану  с  докладу  бояр“,  т.е.  опять  в  поместье  (Не-
 199

Владение  оброчными  статьями  существенно  отличается
от  владения  тяглыми  землями.  Владельцы  оброчных  статей
освобождаются  от  всяких  даней,  посошной  службы,  намест¬
ничьего  корма,  с  черными  людьми  они  не  тянут  ни  во  что.  В
одних  документах  говорится,  что  писцы  к  ним  не  въезжают
и  земель  их  не  описывают;  в  других,  что  они  в  сошное  пись¬
мо  не  положены1.
 Вопрос  о  принадлежности  городских  лавок  государю,
которого  нам  пришлось  коснуться  мимоходом,  вызывает  нас
сделать  отступление  в  область  городского  землевладения.  В
городах  мы  встречаем  разные  виды  недвижимостей:  дворы,
огороды  и  сады  и,  наконец,  лавки  и  амбары  иногда  при  дво¬
рах,  иногда  и  отдельно  от  них  —  на  площадях  и  целыми  ря¬
дами.  На  чьей  земле  все  это  устраивалось?  Надо  думать,  что
в  разное  время  и  в  разных  местах  города  имели  разный  ха¬
рактер.  Сделаем  попытку  сказать  об  этом,  что  возможно,  на
основании  указаний  источников.
 Города,  укрепленные  пункты  поселения,  возникали  или
волею  самого  населения,  или  устраивались  по  приказу  князя.
Древнейшее  описание  городов  сохранили  нам  новгородские
писцовые  книги.  Из  них  не  видно,  кто  основал  описываемые
города:  Копорье,  Яму,  Ладогу,  Иван-город,  Корелу  и  Оре¬
шек,  но  едва  ли  может  подлежать  сомнению,  что  это  города
наиболее  древнего  типа,  в  которых  новые  московские  по¬
рядки  только  начали  вводиться.  Новгородские  писцовые
книги  дают  богатейший  материал  для  выяснения  не  только
древнейших  поземельных  отношений  в  этих  городах,  но  и  * II.волин.  О  пятинах.  Прил.  248.  1581).  —  В  1650  г.  стольнику  Нащокину  в
Коротояк  послана  из  Разряда  грамота:  всякие  угодья  по  реке  Тихой  Сосне,
которые  еще  не  изоброчены,  положить  в  оброк.  Стольник  положил  в  об¬
рок  рыбные  ловли,  которыми  до  того  безоброчно  пользовались  коротояц-
кие  полковые  казаки,  пушкари,  стрельцы,  их  дети,  братья  и  племянники.  А
по  указу  1654  г.  велено  теми  рыбными  ловлями  владеть  Боршева  мона¬
стыря  игумену  с  братьею;  а  с  коротоячан  тех  рыбных  ловель  оброк  снять  и
впредь  владеть  им  теми  рыбными  ловлями  не  велено  (Федотов-Чеховский.
 II.  Стб.  429—430).  Уложение  (XVI.  39  и  XVII.  24)  говорит  об  отдаче  пус¬
тошей  и  бортных  угодий  в  оброк  и  в  поместья.
 1  Доп.  к  АИ.  I.  №  201;  Писц.  книги  XVI  в.  Калач.  II.  1327;  АЮ.
№  168;  АЭ.  I.  №№  256,  354;  III.  170.  1468—1626.
 200

тех  изменений,  которые  произошли  под  влиянием  новых  мо¬
сковских  порядков,  а  наконец,  и  возникновения  характерно¬
го  для  Москвы  различия  белых  и  черных  городских  мест.
 Начнем  с  описания  того  положения  дел,  которое  Вели¬
кий  князь  Иван  Васильевич  нашел  уже  в  городах  завоеван¬
ной  им  области.
 В  Яме,  Кореле,  Орешке  и  Ладоге  описаны  дворы  свое¬
земцев  и  городских  людей,  городчан  или  горожан;  в  Копо-
рьи  только  городских  людей,  в  Иван-городе  одних  торговых
людей,  купцов.  О  других  разрядах  жителей:  служилых  лю¬
дях,  воротниках  и  пр.  пока  не  говорим.  Своеземцы  и  город-
чане  делятся  иногда  на  лучших,  средних  и  молодых.  Это  ка¬
чественные  различия  в  пределах  того  же  разряда  лиц,  а  по¬
тому  мы  на  них  вовсе  не  будем  останавливаться.
 Итак,  в  городах,  во-первых,  живут  своеземцы.  Мы  уже
знаем,  что  такое  своеземцы.  Это  люди,  владеющие  на  правах
частной  собственности  одной  или  несколькими  деревнями.
Как  уездные  землевладельцы,  они  называются  и  просто  зем¬
цами.  Городские  своеземцы  и  суть  такие  уездные  землевла¬
дельцы.
 Это  вывод  из  прежде  сказанного,  но  мы  можем  под¬
твердить  его  и  прямым  указанием  источников.  В  Кореле  пе¬
речислено  16  своеземцев,  у  10  из  них  мы  нашли  в  Городен-
ском  погосте,  близ  Корелы,  принадлежащие  им  деревни.  У
некоторых  число  деревень  невелико,  от  2  до  5;  но  двое  име¬
ли  по  8  деревень,  а  Григ.  Рокульский  владел  14  деревнями.
Полагаем,  что  все  городские  своеземцы  были  землевладель¬
цами  в  уезде,  но  при  отсутствии  указателей  отыскать  их  де¬
ревни  нелегко1.  Как  земли,  так  и  городские  дворы  составля¬
ют  частную  собственность  своеземцев.  В  описании  города
Орехова  читаем:  „А  се  дворы  на  посаде  лучших  людей  свое¬
земцев  и  живут  в  них  сами44.  И  двор,  и  земля  —  собствен¬
ность  своеземца.  Своеземцами  названы  они  потому,  что  со¬
ставляют  один  класс  с  уездными  землевладельцами;  но  они  2011  Слушатели  Археологического  института,  по  моему  предложению,
предприняли  составление  алфавитного  указателя  новгородских  землевла¬
дельцев  с  обозначением  размеров  их  владений.  Появление  в  свет  этого
труда  облегчит  пользование  новгородскими  писцовыми  книгами.
 201

живут  в  городе,  а  потому  они  в  то  же  время  и  городские  лю¬
ди,  или  городчане.  Но  не  все  городские  жители  называются
своеземцами.  Некоторые  названы  только  городскими  людь¬
ми,  городчанами.  Что  же  такое  эти  городчане?  Число  таких
городчан  значительно  более  своеземцев  и  в  Кореле,  и  в
Орешке,  и  в  Ладоге.  Между  корельскими  различены  лучшие
люди  рядовые,  потом  идут  рыболовы  и,  наконец,  молодые
люди  без  промысла.  Если  последний  разряд  охарактери¬
зован  тем,  что  это  люди  без  промысла,  то  два  первых  долж¬
ны  состоять  из  промышленных  людей.  В  разряде  непро¬
мышленных  людей  на  20  дворов  показано  6  дворов  скоморо¬
хов  и  один  двор  —  калики1.  Скоморошество  не  есть  промы¬
сел.  Каким  же  промыслом  занимаются  два  первых  разряда?
Второй  —  рыбным,  а  первый,  рядовой  может  означать  ряд-
ский,  торговый  народ;  а  может  быть,  „рядовой46  значит  „вся¬
кий44,  тогда  это  будут  люди,  занимающиеся  всякими  про¬
мыслами,  а  вместе  с  тем  и  продажей  своих  произведений.
Итак,  городские  люди  в  тесном  смысле  —  это  разные  про¬
мышленники  и  городская  беднота,  живущая  поденным  тру¬
дом  и  Христовым  именем.
 В  чьих  дворах  и  на  чьих  землях  они  живут?
 В  Орешке  были  люди,  которые  из  позема  жили  в  чужих
дворах  и,  стало  быть,  на  чужой  земле.  Они  описаны  особо.
Например:
 „Да  на  посадеж  на  Лопской  стороне  великаго  князя  дво¬
ры  поземные,  Григорьевские  Петрова,  что  были  за  Андреем
за  Федоровичем:  двор  —  Хотенко  Тимохнов,  двор  —  Костко
Козлятников44.
 Вот  два  человека,  которые  живут  в  наемных  дворах,
принадлежавших  Григорию  Петрову.  Великий  князь  конфи¬
сковал  эти  дворы,  почему  они  и  названы  поземными  дворо¬
выми  великого  князя;  одно  время  они  были  за  Андреем  Фе¬
доровичем,  а  теперь  опять  в  распоряжении  великого  князя.  О
дворах  городчан  не  говорится,  что  это  дворы  великого  князя
или  кого-либо  другого,  а  говорится,  что  это  дворы  городчан  2021  Среди  дворов  людей  без  промысла  назван  Максимко-бочечник.  Ес¬
ли  это  недосмотр  писца,  то  надо  думать,  что  этот  Максимко  был  захуда¬
лый  человек,  хотя  и  имел  промысел.
 202

— 	людей  средних  или  молодых.  Итак,  городчане,  как  и  свое¬
земцы,  живут  в  своих  дворах  и  на  своих  землях.  Чем  же  они
отличаются  от  своеземцев?  А  тем,  что  у  своеземцев  есть  зем¬
ли  в  уезде,  а  у  этих  нет.  Это  люди  победнее,  а  на  самом  низу
 — 	скоморохи;  эти  уже  и  по  достоинству  человеческому  ни¬
же.
 В  Иван-городе  не  упоминаются  ни  своеземцы,  ни  го-
родчане,  а  только  торговые  люди,  купцы.  Что  же  это  за  люди
и  чем  они  отличаются  от  своеземцев  и  городчан?  Они  те  же
городчане,  потому  что  живут  в  городе,  а  может  быть,  и  свое¬
земцы,  если  у  них  есть  деревни;  но  специальное  их  занятие
торговля,  а  потому  они  названы  купцами.  Среди  ивангород-
ских  купцов,  действительно,  есть  своеземцы;  это  те,  кото¬
рым  принадлежат  деревни  у  посада,  и  те,  которые  купили
часть  села  Наровского  у  моря,  на  Усть-Нарове  реке.  Кроме
того,  ивангородским  торговым  людям  принадлежит  рыбная
ловля  в  Нарове-реке.
 Итак,  коренное  население  старых  городов  ничем  не  от¬
личается  от  населения  современных  городов:  Петербурга,
Парижа,  Берлина;  это  все  те  же  классы  лиц:  уездные  земле¬
владельцы,  купцы,  промышленники,  скоморохи.  Разница
только  в  том,  что  почти  все  жили  тогда  на  своей  земле  и  в
своих  домах;  были  наниматели,  но  их  очень  немного.  Теперь
наоборот:  почти  все  живут  в  наемных  квартирах.  В  старину
нанимали  дома,  а  теперь  —  квартиры  и  даже  комнаты.
 Кроме  перечисленных  лиц,  в  новгородских  городах
встречаются  дворы  духовенства  и  служилых  людей:  намест¬
ника,  пищальников,  воротников,  казаков  и  пр.  Нет  основания
утверждать,  что  служилые  люди  появились  только  с  присое¬
динением  к  Москве,  они  могли  быть  и  раньше;  а  наместни¬
ки,  конечно,  были  и  раньше.
 Эти  старые  города  по  составу  населения  существенно
отличаются  от  многих  позднейших.  В  них  нет  пашенных
людей,  а  в  городах  московского  времени  это  явление  до¬
вольно  обыкновенное.
 Но  в  Новгородском  княжении  были  и  совсем  пустые  го¬
рода,  на  случай  осады.  Таков,  кажется,  город  Демон.  На  го¬
родище  показаны  только  церковь  да  двор  наместнич;  а  на
 203

посаде  —  монастырь  да  двор  тиунь.  Городчан  совсем  не  бы¬
ло.  Такие  пустые  города  были  и  в  московское  время.
 Теперь  посмотрим  на  те  нововведения,  которые  появи¬
лись  в  старых  городах,  по  присоединении  их  к  Москве.  Мы
уже  знаем,  какие  новости  произошли  в  волостном  новгород¬
ском  землевладении  после  завоевания.  Рядом  с  вотчинным
владением  появилось  поместное,  которое  почти  вытеснило
вотчинное.  Появилось  прекарное  землевладение  волостных
крестьян,  оказавшихся  после  конфискации  на  землях  вел.
князя,  никому  не  розданных  в  поместья.  Изменяется  и  преж¬
ний  порядок  обложения  владельческих  крестьян  в  пользу
собственника  земли.  Прежде  они  платили  с  каждого  хозяй¬
ства  особо.  Сделавшись  крестьянами  великого  князя,  они
стали  облагаться  огульно  целыми  волостями,  а  не  отдельны¬
ми  хозяйствами  или  деревнями.  Наконец,  произошло  изме¬
нение  и  в  положении  своеземцев,  оставшихся  на  своих  мес¬
тах.  Одни  из  них  были  причислены  к  классу  служилых  лю¬
дей  и  вошли  в  состав  московских  помещиков,  дворян  и  детей
боярских;  другие  —  причислены  к  крестьянам,  сидевшим  в
волостях  вел.  князя.  Эти  нововведения  отразились  и  на  горо¬
дах,  но,  конечно,  с  переменами,  соответствующими  особен¬
ностям  описанного  положения  городского  землевладения.
 Самый  полный  ряд  перемен  наблюдаем  в  описании  го¬
рода  Корелы.  Три  двора  здешних  своеземцев  были  конфи¬
скованы  и  розданы  москвичам.  Это  были  дворы:  Мартемьяна
Феклистова,  Исака  Левонтьева  и  Григория  Петрова.  Этот
Григорий  Петров  имел  дворы  и  в  Орешке  и  сдавал  их  внай¬
мы  из  позема.  Орешковские  его  дворы  постигла  та  же
участь,  они  тоже  были  конфискованы1.  Таким  образом,  и  в
городах,  как  и  в  уездах,  рядом  с  вотчинным  владением  воз¬
никает  поместное.
 Из  числа  других  своеземцев  одни  были  зачислены  в
 1 	Если  корельский  и  орешковский  Григорий  Петров  одно  и  то  же  ли¬
цо,  что  весьма  вероятно,  то,  во-первых,  надо  признать  за  ним  значитель¬
ную  долю  предприимчивости,  и,  во-вторых,  надо  думать,  что  по  Ладож¬
скому  озеру  в  то  время  было  весьма  оживленное  судовое  движение.  Под¬
держивать  деятельное  сообщение  Кореле  с  Орешком  сухим  путем  едва  ли
было  тогда  возможно.
 204

служилые  люди,  другие  приписаны  к  городчанам,  которые
тянут  оброк.  На  службу  записаны  более  богатые,  в  черное
тягло  кто  победнее,  например,  Анисимко  Кот,  у  него  была
всего  одна  деревня,  и  четыре  брата  Крупиновых,  у  которых
на  всех  было  три  деревни.
 Вместе  с  этим  возникает  различие  белых  и  черных  го¬
родских  мест.  Записанные  в  службу  своеземцы,  как  и  моск¬
вичи,  водворенные  в  чужих  дворах,  тягла  городского  не  тя¬
нут,  их  дворы  поэтому  белые.  Но  дворы  городчан,  которые  в
службу  не  записаны,  хотя  бы  они  были  и  своеземцы,  обло¬
жены  городским  тяглом,  поэтому  они  тяглые,  черные.  Итак,
различие  черных  и  белых  мест  —есть  различие  обязанно¬
стей  по  отношению  к  государству,  а  не  землевладения.  Бе¬
лым  и  черным  двором  может  быть  и  частная  собственность,
и  земля  или  двор  великого  князя,  данные  в  поместье  или  в
тягло.  Двор  черный  может  стать  белым,  и  обратно.  Эта  пе¬
ремена  не  меняет  прав  владельца  на  двор  или  городское  ме¬
сто;  с  нею  меняются  только  его  обязанности  к  государству,
права  владения  остаются  прежние.
 Оброк  на  корельских  городчан  положен  огульно,  они
все  вместе  должны  платить  11  руб.  Так  по  новому  письму,  а
по  старому  они  платили  14.  Но  и  этот  уменьшенный  оброк
великому  князю  показался  слишком  великим,  и  для  облегче¬
ния  городчан  он  придал  к  городу  Кореле  в  тот  же  оброк  Во-
лочок  Сванский,  что  купил  у  Валаамского  монастыря.  Насе¬
ление  Волочка  состояло  из  людей  тех  же  классов,  это  были
люди  рядовые,  торговые  и  рыбные  ловцы;  оброка  великому
князю  они  давали  13  гривен.  Теперь  от  этого  оброка  они  ос¬
вобождены,  а  взамен  того  обязаны  вместе  с  корельскими  го-
родчанами  платить  11  руб.  Это  значительная  помощь  город¬
чанам.  Пределы  города,  с  присоединением  Сванского  Во¬
лочка,  расширились;  а  потому  возникает  вопрос,  из  каких  же
элементов  состоит  теперь  землевладение  корельских  город¬
чан?
 Но  прежде  надо  спросить,  завоевание  изменило  позе¬
мельные  отношения  городчан  корельских  и  иных?  В  целом
нисколько.  Кроме  нескольких  дворов,  конфискованных  и
розданных  москвичам,  все  остальные  городчане  остались
 205

при  своих  прежних  правах.  Великий  князь  города  Корелы  и
его  дворов  не  конфисковал,  да  в  этом  и  надобности  не  было.
Были  конфискованы  уездные  земли  для  раздачи  в  поместья,
города  же  в  поместья  у  нас  не  раздавались.  Конфискованные
земли  называются  землями  вел.  князя,  города  же  так  не  на¬
зываются;  земли  в  городах  называются  „городскими  места-
ми“.  Итак,  и  после  завоевания  городчане  и  своеземцы  оста¬
ются  собственниками  своих  дворов,  кроме  тех,  дворы  кото¬
рых  конфискованы.
 К  этим  собственникам  приписан  теперь  в  один  оброк
Волочок  Сванский.  Приписать  в  один  оброк  —  значит  соста¬
вить  из  тяглых  людей  Корелы  и  всего  населения  Волочка
Сванского  одну  податную  единицу.  Эта  новая  податная  еди¬
ница  в  земельном  отношении  состоит  из  разнородных  эле¬
ментов.  Тяглецы  Корелы—  собственники  своих  дворов  и
мест;  жители  Волочка  —  сидят  на  земле  великого  князя,  ку¬
пленной  у  монастыря  и  предоставленной  в  их  прекарное
владение.  Принципиально  тут  большая  разница,  а  практиче¬
ски  почти  никакой.  Великий  князь  конфисковал  же  у  трех
корельских  своеземцев  их  дворы  и  раздал  москвичам.  Ока¬
жется  нужным  еще  поместить  трех  москвичей,  он  и  еще
конфискует.  А  с  другой  стороны,  крестьяне,  живущие  на
землях  вел.  князя,  как  мы  знаем,  наследуют  эти  земли,  за¬
кладывают  их  и  продают,  никого  не  спрашиваясь.  То  же,  ко¬
нечно,  будут  делать  и  жители  Сванского  Волочка  с  землями
великого  князя,  купленными  у  Валаамского  монастыря.  Их
прекарное  владение  будет  иметь  все  признаки  земельной
собственности  старых  городчан.  Они  даже  в  превосходней¬
шем  положении,  чем  волостные  крестьяне  царя  и  великого
князя.  Тех  можно  отдать  в  поместье  и  подарить  монастырю;
города  же  ни  в  поместья  не  даются,  ни  монастырям  не  да¬
рятся.  Городское  прекарное  владение  —  та  же  собствен¬
ность.  Но  принципиально  в  землевладении  корельских  го¬
рожан  появилось  глубокое  различие.  Прежде  все  были  соб¬
ственники  своих  городских  мест;  теперь  в  числе  городчан
появились  прекарные  владельцы,  сидящие  не  на  своих  уча¬
стках,  а  на  княжеских  землях.
 Описанные  нововведения  делаются  по  мере  надобности,
 206

не  в  силу  общего  закона,  а  благодаря  специальным  указам,  а
потому  к  одним  городам  применены  они  в  большей  мере,  к
другим  в  меньшей.  В  Яме,  например,  все  своеземцы  и  город-
чане  одинаково  положены  в  оброк;  ивангородские  же  купцы
в  огульный  оброк  не  положены.
 Итак,  в  старых  новгородских  городах  городские  дворы
составляли  собственность  городчан.  Завоевание  Новгорода
Иваном  Васильевичем  принципиально  этого  положения  дел
не  изменило.  Городчане  остаются  собственниками  своих
дворов  в  XVI  и  XVII  веках.  От  XVII  века  до  нас  дошел  ряд
купчих,  в  которых  городчане  Новгорода  Великого  продают
друг  другу  свои  дворы  с  землею  под  ними,  с  садами  и  огоро¬
дами.  Продавцами  и  покупателями  выступают:  масленники,
рабочие  люди  на  мельницах,  портные  мастера,  шапочники,
монастыри,  хлебники,  дьячки,  церковные  и  земские,  шел-
ковники,  рыбники,  суконники,  торговые  люди  и  т.д.  Прода¬
вали  свои  дворы  и  государевы  черносошные  крестьяне,  но  те
всегда  писали,  что  продают  землю  царя  и  великого  князя,  а
своего  владения,  городчане  же  продают  „свои  дворы44,  а  не
дворы  великого  князя.  Они  очень  хорошо  сознают  принад¬
лежащее  им  право  распоряжения,  а  потому  в  своих  купчих
говорят:  „А  тот  мой  двор  и  дворовая  земля  ни  в  кабалах,  ни  в
купчих  записях,  ни  в  духовных  памятях,  ни  в  каких  крепо¬
стях44  никому  не  записаны,  и  берут  на  себя  обязанность  очи¬
щать  покупателя  от  всяких  исков,  убытков  и  волокиты.  Про¬
даются  дворы  черные  и  белые.
 Но  такие  акты  совершаются  не  в  одном  Новгороде  Ве¬
ликом,  айв  других  старых  городах:  в  Вологде,  в  Устюге1.
 Такие  же  акты  совершаются  и  в  Москве.  В  1659  г.  Ки-
рило  Кузьмин,  портной  мастер  и  пушечного  дела  ученик,
продал  пушечному  же  ученику  „свое  купленое  дворовое  ме¬
сто,  а  там  сад  и  яблони  да  в  колодезе  доля,  который  колодезь
на  улице44.  Все  это  частная  собственность,  и  колодезь  на
улице  в  частной  собственности,  конечно,  соседей.  В  1697  г.
стольник  А.И.Лызлов  продал  „свой  двор  на  Никитской
большой  улице  и  с  прикупными  тяглыми  местами44.  Прода-  * 2071  А.  до  юр.б.  №  148.1—XVI.  1612—1622.
 207

вец  обязывается  уплатить  все  повинности  и  тяглые  деньги  за
прошлые  годы.  В  Москве  конца  XVII  века,  как  и  в  Кореле
конца  XV  века,  белые  и  тяглые  земли  в  городах  отличаются
повинностями  с  государственной  точки  зрения,  а  не  с  ци¬
вильной.  Гражданскому  же  обороту  они  подлежат  в  одина¬
ковой  мере.  Купчая  стольника  Лызлова  была  явлена  в  Зем¬
ском  приказе,  признана  правильной  и  в  книгу  записана1.
 Городские  дворовые  места  продаются,  закладываются,
завещаются  и  переходят  по  наследству  в  законном  порядке,
а  потому  называются  родственными.  Этим  объясняется
прошение  белозерского  посадского  человека,  Фомы  Якшина,
о  восстановлении  его  прав  на  родственное  его  место  в  Бело-
озере.  По  этому  прошению  великий  государь,  царь  и  Вели¬
кий  князь  Федор  Алексеевич  велел  сыскать  посадскими
людьми  и,  если  скажут,  что  „то  —  место  было  изстари  его
родственников,  тем  местом  велеть  ему  владеть^2.  Итак,  в  Бе-
лоозере  те  же  порядки,  что  в  Москве,  Новгороде  Великом,
Кореле  и  других  старых  городах.
 В  городах  новых,  построенных  Великими  князьями  Мо¬
сковскими  на  землях  пустых,  которые  считались  принадле¬
жащими  им,  положение  дел  было  иное.  В  этих  городах  все
городское  население  сидело  на  княжеской  земле:  служилые
люди  на  поместном  праве,  черные,  если  таковые  находились,
—  на  праве  государевых  крестьян.  Но  поместное  право,  как
давно  указано  Неволиным,  мало-помалу  сливается  с  вотчин¬
ным;  права  же  черных  людей  на  тяглые  городские  участки,
как  мы  видели,  с  самого  начала  имеют  все  признаки  права
частной  собственности.  Для  правительства  решительно  все
равно,  кто  владеет  городским  двором,  Иван  или  Семен,
только  бы  сидел  на  месте  да  тянул  тягло,  а  потому  тяглые
дворы  продаются,  закладываются,  переходят  по  наследству
и  т.д.  Вот  почему  и  в  этих  городах  с  течением  времени  скла¬
дываются  порядки,  очень  близкие  к  порядкам  старых  горо¬
дов.
 Указанное  преимущество  в  положении  городских  жите-
 1 	А.  до  юр.б.  №  148.  XVII—XXIII.  1659—1697.
 2 	Там  же.  №  174.  1681.
 208

лей  перед  волостными  крестьянами,  одинаково  сидевшими
на  государевых  землях,  сказалось  в  наше  время.  Государст¬
венные  и  удельные  крестьяне  при  переходе  в  разряд  свобод¬
ных  граждан  выкупают  свои  надельные  земли.  Это  совер¬
шенно  верно  исторически:  они  сидели  не  на  своих  землях.  А
городские  тяглые  люди?  Они  все  собственники  своих  дворов
без  всякого  выкупа,  хотя  между  ними  есть  и  такие,  права
которых  на  городские  места  нисколько  не  лучше  прав  воло¬
стных  государевых  крестьян  на  черные  земли1.
 Этот  экскурс  в  область  городского  землевладения  мы
начали  в  связи  с  вопросом  о  городских  лавках.  Но  где  же
лавки?  В  описи  старых  новгородских  городов  не  упомянуто
ни  одной  лавки.  А  между  тем  там  есть  торговые  и  промыш¬
ленные  люди,  которые,  конечно,  держат  свой  товар  на  лав¬
ках  и  в  амбарах  и  торгуют  с  лавок  и  из  амбаров.  Если  ста¬
рейшие  писцовые  книги  не  описывают  лавок,  это  значит,  что
лавки  не  составляют  предмета  особого  обложения.  Лавки
были  при  дворах,  могли  быть  и  на  площадях,  но  те  и  другие
составляли  частную  собственность  городчан,  и  правительст¬
во  не  стояло  к  ним  ни  в  каких  отношениях.  Со  времен  Рус¬
ской  правды  у  нас  собираются  торговые  пошлины,  сперва  —
мыть,  а  с  татар  —  тамга,  но  они  собираются  с  торговых  дей¬
ствий,  а  не  с  торговых  помещений,  не  с  лавок.  На  основании
новгородских  писцовых  книг  надо  думать,  что  в  конце
XV  века  и  в  Москве  лавки  не  составляли  еще  особой  доход¬
ной  статьи.  Если  бы  это  было,  это  отразилось  бы  по  завоева¬
нии  и  на  новгородских  городах:  лавки  были  бы  особо  описа¬
ны  и  обложены.
 1  Вопрос  о  поземельных  отношениях  в  наших  городах  очень  спорен.
И.Д.Беляев  считает  белые  земли  состоящими  в  частной  собственности
отдельных  лиц,  а  черные  —  в  собственности  целой  общины  (Лекции.  314).
По  мнению  Н.Д.Чечулина,  „землю,  на  которой  стояли  города,  нужно  счи¬
тать  государевой44.  Оба  автора  считают  свои  положения  относящимися  ко
всем  городам  и  ко  всем  временам.  Н.Д.Чечулин  в  доказательство  своей
мысли  указывает  на  то,  что  по  описям  XVI  века  лавки  стоят  на  государе¬
вой  земле,  и  на  то,  что  черные  посадские  люди  не  отличались  по  правам  от
черных  крестьян  (Города.  322).  Сходство  несомненное,  но,  как  мы  указа¬
ли,  городские  земли  никогда  не  называются  государевыми;  а  земли  под
лавками,  как  увидим,  называются  так  только  с  XVI  века.
 209

Города  возникали  у  нас  не  в  видах  торговли,  а  в  видах
охраны.  А  потому  торговля  вовсе  не  приурочивалась  к  ого¬
роженным  пунктам  поселения,  она  ютилась  там,  где  были
удобные  для  ее  развития  условия.  Лавки  и  торговые  дворы
устраивались  и  на  землях  частных  владельцев,  не  подлежа
никакому  особому  сбору.  Несколько  примеров  этому  из
XVI  века  мы  имели  случай  привести  в  т.  I  „Древностей66
(с.380  и  след.).  Укажем  на  такой  же  случай  из  XVII  века.
Дмитрий  Годунов,  имевший  на  севере,  в  пределах  бывших
новгородских  владений,  большое  поместье,  дававшее  ему,
по  его  словам,  до  9000  р.  дохода,  а  по  словам  других  лиц,  до
30  000,  устроил  в  Чаронде  лавки  и  торговые  дворы.  Торговля
продолжалась  там  до  Смутного  времени,  когда  торговцы
были  перебиты  литовскими  людьми1.  Итак,  лавки  в  вотчинах
и  поместьях  существуют  во  все  времена  и  составляют  част¬
ную  собственность.  До  конца  XV  века  и  лавки  в  городах  со¬
стояли  на  том  же  положении.  Но  в  течение  XVI  века  это  из¬
менилось,  и  городские  торговые  площади,  лавки  и  места  под
лавками  перешли  в  руки  государя  и  стали  называться  госу¬
даревыми  землями.  Мы  не  имеем  об  этом  общего  указа,  да
может  быть,  его  и  не  было,  и  реформа  совершилась  путем
частных  распоряжений,  и  не  везде.  В  писцовых  книгах  XVI
века  во  всех  сколько-нибудь  значительных  городах  описы¬
ваются  лавки,  стоящие  на  государевой  земле  и  платящие
особый  оброк.  Мы  находим  такие  лавки  в  Коломне,  Можай¬
ске,  Туле,  Муроме,  Белоозере,  Пскове  и  пр.  Что  эти  лавки  не
составляют  частной  собственности  и  не  находятся  в  граж¬
данском  обороте,  это  видно  из  описи  города  Пскова,  в  кото¬
рой  сказано:  кто  хотел  взять  в  Пскове  пустое  лавочное  место
или  пустую  лавку,  должен  был  оброчить  у  псковских  дья¬
ков2  3.  Из  описания  Мурома  видно,  что  лавки  сдавались  с  пуб¬
личных  торгов:  „Да  в  том  же  ряду  рыбном  даваны  под  лавки
места  ново  на  оброк66...  А  в  итоге:  „Да  в  нынешнем  82  году
наддачи  над  оброком,  по  договору,  прибыло  10  алтын663.  Но
 1 	А.  до  юр.б.  №  128.  II;  АИ.  II.  №  306.  1510—1515.
 2 	Берем  это  сведение  у  Н.Д.Чечулина,  который  нашел  его  в  рукоп.
описании  Пскова  (Города.  318).
 3 	АЮ.№229.  1574.
 210

публичные  торги  с  наддачей  могли  происходить  только  при
оживленном  спросе  на  лавки;  в  противном  случае  они  сдава¬
лись  по  прежним  ценам  без  всяких  торгов.  В  1681  г.  извест¬
ный  уже  нам  Фома  Якшин  просил  отвести  ему  место  под
лавку  в  Белоозере.  Ему  велено  было  отвести  место  на  пло¬
щади  позади  амбаров  Федора  Рогачева;  „а  оброку  с  того  ла-
вочнаго  места  велено  ему  платить  против  того  ж,  почему
платит  Федор  Кункин  с  своего  места"1.
 Описанная  нами  реформа  лавочного  дела  есть  следствие
конфискации  лавочных  мест  в  тех  городах,  в  которых  до  то¬
го  времени  они  состояли  в  частной  собственности.  Конфи¬
скация  разных  видов  частной  недвижимой  собственности,
как  мы  видели,  играет  чрезвычайно  видную  роль  в  реформах
нашей  домосковской  древности,  произведенных  московски¬
ми  государями.  В  конце  XV  века  Иван  Васильевич  совершил
громадную  конфискацию  новгородских  волостных  земель,
чтобы  иметь  средства  для  содержания  служилых  людей.  В
течение  XVI  века  с  целью  увеличения  доходов  были  конфи¬
скованы  в  городах  торговые  помещения,  лавки,  амбары,  ска¬
мьи  и  места  под  ними.  Можно  думать,  что  городская  конфи¬
скация  шла  и  далее.  В  городе  Можайске  на  оброк  отдаются
не  только  лавки,  но  огороды  и  сады.  Но  конфискация  лавок
не  вполне  обеспечивала  доходы  правительства.  Рядом  с  го¬
родами  или  в  очень  недалеком  от  них  расстоянии  могли  на¬
ходиться  вотчины  и  поместья  частных  лиц.  В  этих  вотчинах
и  поместьях  могли  быть  торговые  и  промышленные  заведе¬
ния,  не  обложенные  государевым  оброком;  они  могли  делать
опасную  конкуренцию  городской  торговле.  Это  вызвало  в
XVII  веке  дальнейшую  конфискацию.  Уложение  предписы¬
вает  взять  за  государя  все  поместья  и  вотчины,  которые  со¬
шлись  с  городскими  посадами  или  близки  к  ним.  Конфиска¬
ция  в  XVI  веке  лавок,  а  кое-где  садов  и  огородов  —есть
предшественница  этой  конфискации  XVII  века.  Но  мы  не
имеем  основания  утверждать,  что  конфискация  городских
лавок  была  произведена  повсеместно.
 Теперь  спрашивается,  кто  же  мог  брать  в  оброк  казен¬
 1  А.  до  юр.б.  №  174.
 211

ные  лавочные  места?  Древность  не  знала  в  этом  отношении
никаких  ограничений.  Брать  в  аренду  лавки  и  торговать  в
них  могли  все,  как  местные  жители  города,  так  и  все  приез¬
жие,  как  частные  люди,  так  и  служилые,  как  светские,  так  и
духовные,  как  женщины,  так  и  мужчины.  В  городе  Коломне
лавки  нанимали:  Спасский  монастырь  (торговал  солью,  хме¬
лем  и  рогожами),  дьяконы  (торговали  иконами),  дьячки  губ¬
ные  и  земские,  пушкари,  затинщики,  казаки  (торговали  сер¬
мягою),  казенные  кузнецы  и  разные  казенные  мастера,  ям¬
ские  охотники,  сторожа  города  Гуляя,  крестьяне  (торговали
железом,  хлебом,  лесом),  лопатники  (торговали  сапогами),
вдовы  и  богадельные  старцы  (торговали  луком  и  чесноком).
Ограничения  начинаются  только  с  XVII  века,  с  установления
крепостного  права.
 Наконец,  слово  оброк  употребляется  еще  в  третьем  зна¬
чении,  о  чем  мы  говорили  в  главе  III,  в  которой  речь  идет  о
хозяйственном  пользовании  землями.  Конфискованные  Ива¬
ном  Васильевичем  земли  сведенных  бояр  сдавались  в  аренд¬
ное  содержание  отдельным  крестьянам,  которые  платили
боярам  и  деньгами,  и  мукой,  и  снопами,  и  яйцами,  и  барана¬
ми  и  т.д.  Если  великий  князь  оставлял  эти  деревни  за  собой,
ему  нельзя  было  собирать  с  них  хозяйский  доход  в  том  же
виде,  как  это  делали  сведенные  бояре.  Великий  князь  обро¬
нил  этих  крестьян,  т.е.  переводил  на  деньги  их  прежние  раз¬
нообразные  платежи  и  деньгами,  и  натурой.  Здесь  мы  опять
имеем  дело  с  оброком,  но  существенно  отличающимся  и  от
первого,  и  от  второго  вида  оброка.  Этот  оброк  —  есть  доход
частного  владельца,  а  не  государственная  повинность.  В
этом  его  различие  от  оброка  в  первом  виде.  Такой  оброк  со
своих  крестьян  получали  духовные  учреждения  и  стали  вво¬
дить  некоторые  новые  помещики,  заменившие  новгородских
бояр.  Но  этот  оброк  не  освобождал  от  тягла:  в  этом  его  раз¬
личие  от  оброка  во  втором  виде.  Все  эти  крестьяне-
оброчники  тянули  с  той  же  земли  и  всякое  государево  тягло.
Иногда  к  оброку  причислялась  и  „обежная  дань“.  Под  этою
данью,  может  быть,  надо  разуметь  одну  татарскую  дань.  Все
остальные  дани  оставались  на  государевых  черных  волостях
в  полной  своей  неприкосновенности.
 212

Итак,  одно  и  то  же  слово  „оброк46  обозначает  три  совер¬
шенно  разных  отношения:  это  государственное  тягло,
арендная  плата  за  пользование  угодьями  и  пустошами  и,  на¬
конец,  доход  с  крестьян  владельца  недвижимостей.  В  древ¬
ности  это  различие  видов  всем  было  хорошо  известно,  и
язык  памятников  не  мог  возбуждать  недоразумений.  Напри¬
мер,  в  грамоте  крестьянам  Борисоглебской  слободы  читаем:
 „А  дают  те  рыболовы  мне,  царю  и  вел.  князю,  оброку  с
году  на  год,  на  Р.  Хр.,  за  рыбную  ловлю,  20  алтын;  а  оброч¬
ники  Борисоглебской  слободы  дают  на  мой  дворец  оброку,
за  дань  и  за  все  пошлины,  2  рубля66  (АЭ.  I.  №  324.  1584).
 Здесь  упомянуты  два  разных  оброка:  первый  —  аренд¬
ная  плата  за  право  рыбной  ловли,  второй  —  тягло.  Но  дело
не  всегда  так  просто  и  ясно.  Для  любителей  древностей  при¬
ведем  еще  один  пример.  В  описании  города  Коломны  чита¬
ем:
 „На  Коломне  же  на  посаде  дворы  тяглые  черные66,
идет  описание  дворов.  „И  всего  на  Коломне  на  посаде  чер¬
ных  тяглых  12  дворов,  людей  в  них  14  человек66.
 И  далее:
 „На  Коломне  ж  на  посаде  дворы  оброчные  Степанов-
ския  слободы  Сухобокова66,  идет  описание  дворов.  „И  всего
Степановския  слободы  Сухобокова  20  дворов,  а  людей  в  них
28  человек...  А  лета  1556  в  государеве  Цареве  и  Великого
князя  Ивана  Васильевича  в  уставной  грамоте  у  тех  слобожан
написано:  за  наместничьи  и  за  их  пошлинных  людей  кормы
и  за  ямския  деньги,  и  за  охотные,  и  за  бражные,  и  за  луговые,
и  за  весь  денежной  за  мелкой  доход,  опричь  городоваго  дела,
оброку  давати  в  государеву  цареву  и  великого  князя  казну  на
год...  и  всего  оброку  8  руб.  20  алт.  2  ден.,  а  платили  они  тот
оброк  в  2  срока:  на  Р.  Хр.  и  на  Петров  день66.
 Здесь  целая  история  коломенских  посадских  людей!  В
Коломне  два  разряда  посадских:  оброчные  и  тяглые.  Оброч¬
ные  жили  прежде  на  земле  некоего  Сухобокова  и  были  его
крестьянами.  В  1556  г.  они  каким-то  способом  перешли  в
руки  вел.  князя,  может  быть,  были  конфискованы,  что  очень
вероятно:  если  бы  земля,  на  которой  они  сидели,  была  куп¬
лена,  на  это  не  затруднились  бы  указать.  При  переходе  к  ве-
 213

дикому  князю  слобода  была  присоединена  к  городу  и  полу¬
чила  уставную  грамоту,  в  которой  были  переведены  в  оброк
лежавшие  на  жителях  слободы  государственные  повинности
и  доход,  который  они  платили  прежнему  владельцу,  Сухобо-
кову.  Они  давали  ему  мелкий  доход,  нам  хорошо  известный,
да  еще  платили  ему  деньги  за  право  охоты,  бражные  деньги
и  за  пользование  лугами.  Кроме  того,  в  Коломне  были  еще
другие  посадские,  по  всей  вероятности,  более  старые,  они
остались  при  своем  тягле.  Итак,  в  одном  и  том  же  городе  од¬
ни  посадские  на  оброке,  другие  на  тягле.  И  те,  и  другие
имеют,  кроме  городских  дворов,  пашенные  земли,  которые
сочтены  отдельно.  Эти  земли,  конечно,  разного  происхожде¬
ния.  Оброчные  посадские  имеют  сухобоковские  земли,  тяг¬
лые,  несомненно,  сидят  не  на  сухобоковских,  но  на  чьих,  не
знаем.  Коломна  очень  старый  город,  а  потому  возможно,  что
коломенские  городчане  суть  своеземцы.  Тут  совершилось
такое  же  расширение  города  Коломны,  какое  мы  наблюдали
и  по  отношению  к  Кореле,  но  без  всякого  облегчения  тягла
коломенских  посадских  людей.
 Сторонникам  общинного  землевладения  в  городах  надо
обратить  внимание  на  историю  коломенского  посада.  В  нем
не  только  не  было  общинного  землевладения,  но  он  не  со¬
ставлял  даже  одной  податной  единицы.  В  нем  было  две  по¬
датных  единицы,  и  это  всего  при  населении  в  каких-нибудь
42  души.  Сорок  две  души  —  и  те  не  составляют  даже  одной
податной  общины;  они  живут  в  одном  городе,  а  у  них  все
разное:  и  земли,  и  повинности1.
 Почти  все  новгородские  города,  о  которых  есть  сведе¬
ния  в  старых  описях,  по  завоевании  были  положены  в  оброк.
Кроме  оброка,  они  тянули  еще  тягло.  Что  это  за  оброк,  это
нам  неясно,  по  краткости  описей.
 Из  трех  описанных  видов  оброка  первоначальным,  по
времени  возникновения,  надо  считать  оброк  за  пользование
угодьями  и  пустошами;  два  других  вида  представляют  пере¬
нос  готового  уже  понятия  и  слова  на  иные  отношения.  На¬
емная  плата  крестьян  за  снятую  землю  первоначально  назы-
 1  Писцов,  кн.  XVI  века.  I.  313.
 214

валась  не  оброком,  а  доходом  владельца;  под  таким  наиме¬
нованием  она  описывается  в  древнейших  писцовых  книгах,
новгородских,  и  по  своей  разносоставности  ничего  не  имеет
общего  с  оброком.  Точно  так  же  настоящее  наименование
разных  видов  тягла  —  не  оброк,  а  наименование  их  по  цели
сбора:  корм,  мостовщина,  городовое  дело  и  пр.  К  тяглу  и
доходу  стали  применять  наименование  оброк,  когда  пришли
к  необходимости  разные  платежи  заменить  одним1.
 1  На  первые  два  вида  оброка  указал  И.Д.Беляев,  хотя  очень  кратко  и
с  большими  обмолвками  и  недомолвками.  „Оброком,  —  говорит  он,  —
вообще  назывались  все  виды  повинностей,  когда  они  раскладывались  или
переводились  на  землю,  т.е.  когда  вместо  того,  чтобы  отправлять  какую-
либо  повинность  или  службу  натурою,  правительство  соглашалось  брать
деньги44.  Первое  предложение  совсем  неверно:  на  землю,  как  мы  видим,
раскладывались  не  одни  оброки,  но  всякие  повинности.  Второе  —  говорит
о  переложении  натуральной  повинности  в  денежную.  Это  только  намек  на
дело,  а  не  самое  дело.  Оброк  в  рассматриваемом  смысле  не  замена  нату¬
ральной  повинности  денежной,  а  замена  многих  натуральных  и  денежных
повинностей  единовременным  платежом,  оброком.  В  оброк  переводился,
между  прочим,  корм  наместников,  а  этот  корм  мог  платиться  и  деньгами.
„Кроме  того,  —  продолжает  автор,  —  оброком  назывались  подати,  соби¬
раемые  с  разных  угодий44.  С  угодий  собирались  не  подати,  а  арендная  пла¬
та  (Лекции.  196).
 Новые  исследователи  едва  ли  еще  не  более  запутали  этот  вопрос.  Г-н
Лаппо-Данилевский  начинает  с  очень  неловкого  обобщения  того,  что  на¬
писано  у  проф.  Незабитовского,  на  которого  он  и  ссылается.  „Дань,  —
читаем  у  автора  „Прямого  обложения44,  —  имела  характер  государствен¬
ной  подати,  оброк,  напротив,  чисто  хозяйственного  сбора,  ибо  в  сущности
был  арендною  платой  землевладельцу44  (35).  Из  сказанного  же  у  нас  в  тек¬
сте  видно,  что  существовали  оброки,  имевшие  значение  государственной
подати.  Далее  у  того  же  автора  читаем:  „Иное  значение  придавалось  обро¬
ку,  взимаемому  в  виде  равномерной  подворной  подати  и  заменявшему
наместнич  корм,  присуд  и  другие  доходы.  Хотя  в  некоторых  случаях  он,
может  быть,  имел  происхождение  аналогичное  с  вышеуказанными  видами
оброка,  однако,  должен  был  рассматриваться,  как  заимствование  и  приме¬
нение  особенностей  частнохозяйственного  оброка  к  финансовым  целям44
(40—41).  Как  мог  оброк,  взимаемый  за  корм  и  присуд,  иметь  аналогичное
происхождение  с  оброком,  взимаемым  за  наем  земли,  —  этого,  конечно,
понять  невозможно.  Также  точно  невозможно  понять,  как  исполнить  же¬
лание  автора  и  рассматривать  оброк-  тягло,  как  „заимствование  и  приме¬
нение  особенностей  частнохозяйственного  оброка  к  финансовым  целям44.
Автор  отсылает  недоумевающего  читателя  к  с.  18—24  своего  труда.  Там
мы  находим  столь  же  удивительные  вещи,  например,  что  оброчная  грамо¬
та  „на  деле  нередко  смешивалась  не  только  с  договором  купли-продажи,
 215

Мы  перечислили  все  главные  виды  тягла,  но  не  исчер¬
пали  всех  его  мелких  разновидностей.  В  памятниках  встре¬
чаются  указания  и  на  некоторые  другие  повинности,  напри¬
мер,  на  выборы  целовальников  к  сбору  пошлин  за  пользова¬
ние  перевозами  и  мостовщиной,  на  московский  покрут,  на
поминочные  деньги  за  черные  соболи,  на  подмогу  сибир¬
ским  жильцам  и  пр1.  Эти  новые  повинности,  конечно,  необ¬
ходимы  для  дополнения  описанной  нами  системы  тягла,  но
они  не  вносят  в  нее  никаких  существенных  изменений.
 Перечисленные  повинности  называются  в  источниках
не  только  теми  именами,  под  которыми  мы  их  привели,  но  и
иными.  Для  полноты  картины  надо  привести  и  эти  другие  их
наименования.  Приведенные  выше  названия  обозначают  по¬
винности  по  их  цели,  —  это  корм,  мостовщина,  ям,  пищаль¬
ные  деньги  и  пр.  Но  те  же  повинности  могут  быть  названы  и
по  способу  их  обложения.  Повинности  лежали  на  обжах,  со-
 но  с  заемной  и  служилой  кабалой44.  Глупые  и  бестолковые  люди,  конечно,
могут  все  смешать;  но  какая  же  степень  бестолковости  нужна,  чтобы  сме¬
шать  служилую  кабалу  или  заемное  обязательство  с  договором  найма
земли?  Да  разве  в  исследовании  о  прямом  обложении  может  идти  речь  об
этой  крайней  степени  людской  глупости?  Это  дело  психиатра,  а  никак  не
историка.  Отметив  крайнюю  степень  бестолковости  наших  предков,  автор
продолжает:  „Будучи,  таким  образом,  гражданской  сделкой,  возникшей  на
почве  частнохозяйственных  отношений,  оброк,  однако,  применен  был  и  к
государственным,  финансовым  целям...  В  это  время  (в  XV  в.)  не  было
резкого  различия  между  дворцовым  и  государственным  управлением  и
естественно  было  смешать  арендную  плату,  получаемую  с  дворцовой  зем¬
ли,  с  государственным  налогом44.  Итак,  у  нас  в  древности  смешивали  об¬
рочную  грамоту  с  заемной  распиской  и  служилой  кабалой,  а  оброк  в
смысле  арендной  платы  с  государственной  повинностью.  Смеем  уверить
почтенного  автора,  что  в  древности  ни  правительство,  ни  народ,  за  исклю¬
чением  самых  глупых  и  бестолковых  людей  (а  ведь  они  не  непременно  же
заседали  в  приказах),  никто  такого  смешения  не  делал.  Все  дело  объясня¬
ется  очень  просто.  Слово  оброк,  как  и  много  других,  имеет  разные  значе¬
ния,  как  и  наоборот,  одни  и  те  же  предметы  называются  разными  словами.
И  это  явление  наблюдается  не  в  наших  только  древностях,  айв  западно¬
европейских;  для  примера  прошу  взглянуть,  в  каких  разнообразных  зна¬
чениях  употреблялись  слова  allodium,  feodum,  armigeri,  vaileti  и  проч.  В
настоящее  время  слово  „наряд44  означает  убор  и  назначение  чинов  поли¬
ции  в  караул.  Но  и  самый  глупый  человек  не  смешает  наряда  полиции  с
нарядом  дамы.
 1  АЮ.  №  209.1;  АЭ.  I.  №№  343,  349,  367.  1548—1597.
 216

хах,  четвертях  и  пр.  Отсюда:  обежная  дань,  посошный  корм,
посошная  служба,  посоха  вообще,  четвертные  деньги,  по¬
дымное  и  пр.  Повинности  раскладываются  по  обжам,  сохам
и  т.д.  Отсюда  им  усвояется  наименование  —  разметов.  На¬
конец,  всякая  повинность  является  убытком  для  частного
хозяйства;  отсюда  повинности  суть  —  протори.  Все  это
только  другие  названия  описанных  нами  тягол.
 Такова  система  древнего  тягла,  или  государственных
повинностей.  Она  возникла  еще  в  домосковскую  эпоху  и  со¬
вершенно  соответствует  условиям  быта  того  времени.
 В  эпоху  господства  натурального  хозяйства  все  перво¬
начальные  повинности  отправлялись  натурой.  Но  уже  древ¬
нейший  список  Русской  правды  знает  металлические  деньги,
а  потому  уже  с  этого  отдаленного  времени  населению  пре¬
доставляется  право  переходить  от  натуральных  повинностей
к  денежным.
 При  господстве  вечевых  порядков  не  могла  сложиться
система  повинностей  на  неизвестные  народу  государствен¬
ные  нужды,  а  потому  все  древние  тягла  —  именные.  Они
обозначаются  по  цели  назначения,  и  народу  известно  и  по¬
нятно,  зачем  он  должен  тянуть  то  или  другое  тягло.  Он  при¬
зывает  князей  для  суда  и  управлений,  князьям  же  надо  иметь
себе  в  помощь  судей:  народ  должен  кормить  судей  и  платить
им  за  труд,  не  могут  же  они  отправлять  правосудие  на  свой
счет.  Для  охраны  от  неприятеля  нужны  ограды:  народ  дол¬
жен  их  строить.  Для  перевозки  князя  и  его  служилых  людей
нужны  подводы:  народ  должен  их  давать  и  т.д.
 Все  древние  тягла  составляли  насущную  потребность
государства  и  были  понятны  всему  населению.  Эти  именные
тягла  перешли  и  в  Москву,  и  московское  правительство  при
сборе  повинностей  тщательно  объясняет  народу  их  необхо¬
димость.  Вот  что  читаем  в  грамоте  1621  г.  о  сборе  ямских
денег.
 „А  только  не  сбирать  ямских  денег,  и  ямщикам  будет
давать  нечего.  А  не  давать  денег  ямщикам  нельзя,  для  их
скудости  и  для  того,  что  им  ныне  гонба  великая66.  Или  в  гра¬
моте  1637  г.  о  сборе  денег  на  городовое  дело:  „В  прошлых
годех  в  Ряские,  и  в  Рязанские,  и  в  Шацкие,  и  в  иные  Мещер¬
 217

ские  места  —  крымские,  и  ногайские,  и  азовские  люди  при¬
ходили  изгоном  и  те  все  места  воевали,  людей  побивали  и  в
полон  служивых  и  уездных  всяких  людей,  мужскаго  и  жен-
скаго  полу  и  младенцев,  имали,  и  селы  и  деревни  многие
пожгли  и  до  конца  разорили,  и  от  тое  татарския  великия  вой¬
ны  в  тех  во  всех  местах  многие  села  и  деревни  запустели;  а
служивые  люди  от  такия  великия  войны  оскудели  и  учини-
лися  безлюдны  и  безлошадны  и  безоружны;  а  православные
крестьяне,  которые  в  тех  местах  в  полон  пойманы,  и  ныне  в
полону  и  в  расхищеньи  и  во  всяком  полонном  мученьи.  И
мы,  слыша,  что  в  Ряских,  и  в  Рязанских,  и  в  Шацких  и  во
всех  Мещерских  местах  от  бусурман  на  православных  кре¬
стьян  разорение  и  всякое  полонское  расхищение,  в  прошлом
1636  году  указали  для  береженья  от  воинских  людей,  поста¬
вить  в  Поле  город,  чтоб  в  Ряских,  и  в  Рязанских,  и  в  Мещер¬
ских  местах  от  татар  войну  отнять,  и  по  нашему  указу  на
Поле,  в  Лесном  Воронеже,  поставлен  город  Козлов,  а  в  нем
устроены  стрельцы  и  казаки44  и  т.д.,  на  3  столбцах  идет  пере¬
числение  предпринятых  государем  мер  защиты  страны  от
вторжения  татар,  а  затем  уже  распоряжение  правительства:
„а  для  того  городового  дела  и  на  жалованье  ратным  людям
указали  взять44  и  т.д.1
 Это  —  изложение  государственных  нужд  и  отчет  о  сде¬
ланном  уже  для  охраны  народных  интересов.
 И  в  настоящее  время  не  изобретена  еще  такая  система
податей,  которая  не  имела  бы  неудобств  и  не  вызывала  бы
возражений.  Имела  много  неудобств  и  наша  старинная  сис¬
тема.
 Главное  ее  неудобство  заключается  в  ее  полной  неопре¬
деленности.  Ни  один  плательщик  не  знал,  какие  повинности
упадут  на  него  в  течение  года.  Второй  крупный  ее  недоста¬
ток  заключался  в  столь  же  полной  ее  неуравнительности.
Даже  в  маленьких  княжениях  домосковского  времени  нельзя
было  привлечь  все  население  и  в  одинаковой  мере  к  отбыва¬
нию  таких  повинностей,  как  городовое  дело,  мостовщина,
княжье  дело,  подводы  и  проводники  и  пр.  С  объединением
 1  АЭ.  IV.  №№  121,268.
 218

уделов  в  Москве  эта  неуравнительность  становилась  все
ощутительнее,  а  с  увеличением  государственных  нужд  и  с
возрастанием  повинностей  эта  неуравнительность  делалась
все  тяжелее.  Наконец,  новые  повинности  вводятся  не  в  силу
общего  правила,  а  по  специальным  распоряжениям  для  от¬
дельных  местностей.  Поэтому  жители  одних  местностей
могли  тянуть  тягла,  совершенно  неизвестные  жителям  дру¬
гих.
 С  течением  времени,  но  очень  медленно,  появляются
реформы.  Одни  из  них  вызваны  татарскими  образцами,  дру¬
гие  имеют  самостоятельный  характер.  По  требованию  татар
впервые  возникает  у  нас  всеобщее  обложение:  татарская
дань  и  татарский  ям.  Эти  татарские  тягла  переходят  с  тече¬
нием  времени  в  русские,  сперва  ям,  а  потом  и  дань,  и  с  тем
же  характером  всеобщности.
 Мы  не  знаем  точно,  когда  началось  переложение  разно¬
именных  тягол  в  оброк;  первые  документы  этого  рода  отно¬
сятся  к  московскому  уже  времени  и  принадлежат  удельным
московским  князьям,  которые,  конечно,  действовали  по  об¬
разцу  великих.  Это  начало  весьма  важной  другой  реформы.
С  увеличением  денежных  поступлений  в  казну  Московского
государства  удовлетворение  многих  нужд  государства  от
народа  переходит  к  центральному  правительству.  Оно  само
начинает  устраивать  города,  рвы  и  валы,  суды  и  тюрьмы  и
пр.  за  свой  счет  и  своими  людьми.  Введение  стрелецкой  по¬
дати  является  самой  крупной  мерой  XVII  века  на  пути  объе¬
динения  тягла.
 Мы  дали  картину  тягла  в  смысле  государственных  по¬
винностей.  Но  московские  государи  были  богатыми  частны¬
ми  собственниками  -и  получали  со  своих  вотчин  большие
доходы.  Доходы  с  государевых  вотчин  собирались  на  том  же
основании,  на  каком  и  все  другие  частные  вотчинники  поль¬
зовались  доходами  со  своих  земель.  Раньше  (с.23)  мы  уже
имели  случай  указать  на  то,  что  дворцовые  и  черные  земли
составляли  одинаково  собственность  московских  государей,
переходили  одни  в  другие,  раздавались  в  поместья,  жалова¬
лись  монастырям  и  пр.  Крестьяне,  сидевшие  на  этой  частной
собственности  московских  государей,  тянули  описанное  го¬
 219

сударственное  тягло  и,  кроме  того,  давали  доход  собствен¬
нику  земель,  государю.  Это  два  совершенно  разных  вида  по¬
винностей.  Своих  крестьян  московские  государи  облагают
на  тех  же  основаниях,  как  это  делают  и  другие  частные  вла¬
дельцы.  Мы  уже  знаем,  что  частные  владельцы  получают
доход  деньгами  и  хлебом,  зерном  и  снопами,  и  кроме  того,
мелкий  доход  баранами,  яйцами  и  пр.  Тот  же  доход  получа¬
ли  со  своих  крестьян  и  московские  государи.  В  писцовых
книгах  XVI  века  находим  такое  перечисление  этого  дохода.
Государевы  крестьяне  должны  были  давать  в  Дворцовый
приказ:  денежного  оброка  с  выти  по  полтине,  посопного
хлеба  с  выти  по  4  чети  и  по  7  овса,  да  мелкого  дохода  с  выти
по  барану,  по  полтю  мяса  свиного,  по  2  сыра  кислых,  по  две
гривенки  масла  коровьего,  по  2  „куров“,  по  40  яиц,  с  двух
вытей  —  порося  живое,  гусь  живой  и  гусь  битый  и  т.д.  (II.
С.293).  Очень  понятно,  что  при  значительном  увеличении
государевых  крестьян  поставки  посопного  хлеба  и  мелкого
дохода  должны  были  выходить  за  пределы  потребностей
государева  двора,  а  при  отдаленности  крестьян  затруднять
их  перевозкой.  Вот  почему  многие  государевы  крестьяне
облагались  одним  денежным  оброком.  Мы  уже  знаем,  что
множество  волостей,  конфискованных  у  новгородских  бояр,
были  обложены  оброком  взамен  разнообразных  доходов,
какие  они  давали  своим  прежним  господам.  Но  то  же  делали
и  другие  частные  владельцы;  монастыри,  например,  также
заменяли  одним  денежным  оброком  разноименные  владель¬
ческие  доходы.  Помимо  дохода  частному  владельцу,  кресть¬
яне  государевы  и  других  частных  владельцев  несли  всякое
государственное  тягло.  Доход  частного  вотчинника  и  госу¬
дарственные  повинности  у  нас  очень  хорошо  различались.
 Если  нужно  еще  доказывать,  что  древние  княжения,  с
первого  своего  появления  на  свет  божий,  были  государства  и
что  московские  князья  не  только  были  вотчинниками,  но  и
государями,  —  изображенная  нами  система  тягла  дает  для
этого  очень  ясные  и  неоспоримые  доказательства.  Весьма
распространенное  в  свое  время  и  теперь  нередко  повторяе¬
мое  мнение  о  том,  что  зарождение  государственных  начал  в
России  относится  ко  времени  Ивана  III,  а  до  того  времени  у
 220

нас  было  сперва  родовое,  а  потом  вотчинное  устройство,  да¬
леко  не  соответствует  действительности.  Где  есть  повинно¬
сти  в  пользу  государства,  там  есть  и  государство.  Москов¬
ские  государи  были  вотчинниками  Москвы,  но  не  в  смысле
организации  государства  по  вотчинному  началу,  а  в  смысле
наследственных  прав  на  Москву,  которую  они  получали  от
отцов  своих;  отсюда  и  слово—  отчина  или  вотчина.  Но  в
этом  смысле  и  Новгород  был  отчиной  Великого  князя  Рос¬
товского  Всеволода.  Организация  государства  по  вотчинно¬
му  началу  никем  не  была  даже  и  определена  сколько-нибудь
точно,  на  что  мы  имели  случай  указать  раньше  (с.25).
 Переходим  к  рассмотрению  тягла  как  способности  не¬
сти  государственные  повинности.
 II
 Тягло  в  древности  означало  не  только  обязанность  не¬
сти  государственные  повинности,  но  и  способность  к  этим
повинностям.  Кто  же  был  способен  к  тяглу?  Способным  к
тяглу  было  все  имущее,  состоятельное  население  волостей-
княжений.  Тягло  несли  люди,  но  не  в  смысле  „ревизской
души“,  а  в  смысле  людей,  имеющих  некоторое  состояние.
 Люди  бедные  вовсе  тяглом  не  облагались:  они  или  не
несли  никаких  повинностей,  или  вместо  тягла  платили  раз
навсегда  определенный  оброк.  Крестьянин  Тверского  уезда
Григ.  Яковл.  Дубинин,  по  описи  1580  г.,  так  „охудал  и  отем-
нел“,  что  вовсе  был  выключен  из  тягла  и  ему  дана  была
льгота  на  2  года.  По  нижегородской  описи  1621  г.  в  Нижнем
оказалось  140  дворов  посадских  людей  очень  бедных;  они
также  в  тягло  не  были  положены.  Но  „дворишко  вдовы  Про-
сковьи  Левонтьевой,  жены  Оконшикова“,  исключенный
также  по  бедности  из  тягла,  был  обложен  вместо  тягла  еди¬
новременным  оброком  в  10  алтын.  Таких  „дворишек“  в
Нижнем  было  несколько.  Податное  положение  их  было  го¬
раздо  легче  положения  тяглых  дворов:  вместо  разноименных
повинностей,  тяжесть  которых  представляла  неопределен¬
ную  величину  и  постоянно  менялась,  они  платили  раз  навсе¬
гда  определенный  оброк.  Старый  оброк  уменьшали,  если
 221

новая  опись  выясняла  понижение  благосостояния.  По  описи
Вотской  пятины  конца  XV  века,  экономическое  положение
города  Корелы  оказалось  понизившимся,  а  потому  для  об¬
легчения  платежа  в  Кореле  в  тот  же  оброк  присоединили
Сванский  Волочок,  а  самый  оброк  уменьшили  на  3  руб.
13  грив.  Сюда  же  относятся  и  предписания  на  новых  посе¬
ленцев  разводить  всякие  разметки  слегка  (АЭ.  III.  №  371.
1614).  Новые  поселенцы  еще  не  успели  опериться,  а  потому
и  нуждаются  в  некотором  уменьшении  тягла.
 Теперь  возникает  вопрос,  что  же  это  за  имущие,  состоя¬
тельные  люди,  которые  несли  тягло?  По  преобладанию  зем¬
ледельческого  хозяйства  в  Древней  Руси  это  прежде  всего
люди,  занимающиеся  земледелием,  это  сельские  хозяева.
Вот  почему  все  древнейшие  тяглые  единицы  имеют  прямое
отношение  к  земле.  В  Новгороде  это  обжа,  в  Москве  сохи,
чети.  В  Новгороде  обежную  дань,  наместничий  корм  и  вся¬
кое  тягло  тянут  с  обжи,  в  Москве  с  сохи.  Исследование  об
обжах,  сохах,  четях,  вытях  и  других  единицах  обложения  я
отлагаю  до  главы  V,  теперь  же  указываю  на  положение  в
обжи  и  сохи  только  как  на  необходимое  условие  способно¬
сти  к  тяглу.  Тягло  тянут  лица,  земли  которых  положены  в
обжи  или  в  сохи.
 В  обжи  и  сохи  кладутся,  как  мы  уже  знаем  из  предшест¬
вующего,  земли  отдельных  хозяйств,  отдельных  хозяев.  Тяг¬
ло,  следовательно,  лежит  на  хозяине,  а  не  на  живущих  при
нем  детях  его,  рабах  или  наемных  людях.  Тягло  способен
нести  только  хозяин  двора.  В  договорной  грамоте  Великого
князя  Дмитрия  Ивановича  с  тверским  великим  князем
1368  г.  читаем:  „А  на  полных  холопах  дани  не  взяти“.  Это
условие  повторяется  и  сто  лет  позднее  (1451)  в  договоре  Ве¬
ликого  князя  Тверского  с  Великим  князем  Московским,  Ва¬
силием  Васильевичем.  То  же  было  и  в  Новгороде.  В  Новго¬
родской  грамоте  1437  г.  на  черный  бор  читаем:  „А  кто  будет
одерноватый  емлет  месячену,  на  том  не  взяти“.  „Одернова-
тый“  —  это  продавшийся  „одерень“,  т.е.  полный  холоп.  Чер¬
ный  бор  с  него  не  берется,  т.е.  он  не  тянет  тягла,  как  и  мос¬
ковские  холопы.
 Но  что  значит  „берет  месячену44?  Месячена  в  XV  веке
 222

значила  то  же,  что  и  в  XIX  веке.  Это  отсыпной  господский
хлеб,  выдаваемый  холопу,  не  имеющему  своего  хозяйства.
Холопы,  которые  с  дозволения  господ  вели  свое  особое  хо¬
зяйство,  надо  думать,  полагались  в  тягло.
 В  1599  г.  „государь  царь  и  Великий  князь  Борис  Феодо-
рович  тех  корелян,  которые  живут  в  заонежских  погостах  и
государевы  подати  платят,  не  велел  высылать  в  Корелу,  а
велел  выслать  тех,  которые  живут  в  захребетниках  и  подсу-
седниках44  (АЭ.  II.  №  13).  Мы  уже  знаем,  что  захребетники  и
подсуседники  не  самостоятельные  хозяева;  в  приведенной
грамоте  они  прямо  противополагаются  плательщикам  пода¬
тей.  Как  живущие  в  чужих  хозяйствах,  они  не  тянут  своего
тягла.  В  1609  г.  велено  было  послать  в  Пелымский  уезд,  в
Таборы,  на  пашню  охочих  людей.  Их  велено  было  прибрать
от  отца  —  сына,  от  братьи  братью,  от  дядь  племянников,  кто
похочет  идти  волею,  а  не  с  тягла  (АЭ.  II.  №  133).  В  царской
грамоте  1638  г.  читаем:
 „А  которые  люди  скажут,  что  они  живали  в  сотнях  и  в
черных  слободах  у  хозяев  своих  в  наймах  урочные  го¬
ды,  а  в  тягле  не  бывали,  а  торговали  всякими  товары  у  хозя¬
ев  своих46...  (АЭ.  III.  №  279).
 Наконец,  в  книге  сошного  письма  (1629)  читаем:
 „А  велено  по  государеву  указу  и  боярскому  приговору
класть  в  живущее  (в  тягло)  крестьян  и  бобылей,  которые  жи¬
вут  своими  дворами44  (Временник.  XVII.  40).
 По  этим  свидетельствам,  старина  держится  еще  и  в
XVII  веке:  кто  живет  внаймах,  а  не  собственным  хозяйством,
в  тягле  не  состоит;  тягло  падает  только  на  хозяев.  Также  не
хозяева  дети  при  отцах,  племянники  при  дядях,  младшие
братья  при  старших.  Хозяин  один,  на  нем  и  лежит  тягло.  Вот
почему  старые  писцовые  книги  перечисляют  только  хозяев,
а  не  все  население  поголовно.
 Итак,  повинности  лежат  на  хозяевах.  Что  это  за  правило,
как  и  откуда  оно  возникло?  Трудно  думать,  чтобы  его  сочи¬
нили  князья  и  чтобы  оно  возникло  указным  путем.  Князьям
не  было  ни  малейшей  причины  заботиться  о  том,  чтобы  по¬
винности  несли  только  хозяева.  Для  них  тем  лучше,  чем
больше  ответственных  плательщиков.  Это  правило  есть  бы-
 223

товое  явление  вечевой  древности,  оно  плод  народного  обы¬
чая.  Если  нужно  тянуть  государственное  тягло,  то  кому  же
его  тянуть,  как  не  хозяевам?  Общественный  порядок  нужен
для  имущих  людей,  для  хозяев;  они  берут  на  себя  его  из¬
держки.  Их  дело  устроить  неимущих  бесхозяйственных  лю¬
дей  так,  чтобы  и  они  приносили  пользу.  И  хозяева  устроили
их  в  качестве  своих  рабов,  захребетников,  закладчиков,  най¬
митов.  Все  это  не  указные  явления,  а  явления  народной  жиз¬
ни.  Эти  порядки  совершенно  естественны  и  так  просты,  как
самые  простые  явления  природы.  Возрастающая  власть  кня¬
зей  нашла  все  это  уже  готовым.  В  договорах,  грамотах  и  ука¬
зах  князей  просвечивает  бытовая  жизнь  народа.  Но  настает
время,  когда  государство  перерастает  эту  народную  жизнь;
тогда  начинается  указное  творчество  сверху  в  одних  облас¬
тях  права  раньше,  в  других  позже.  Рассматриваемая  нами
область  народной  жизни  переходит  в  указную  весьма  мед¬
ленно  и  довольно  поздно.
 Так  как  тягло  лежит  на  земле,  составляющей  хозяйство
известного  человека,  то  отсюда  понятно,  что  тяглом  облага¬
ются  только  жилые  деревни,  а  не  пустые,  почему-либо  поки¬
нутые  своими  прежними  обитателями.  По  писцовым  книгам
сошного  письма,  в  обжи  и  сохи,  обложенные  тяглом,  кладут¬
ся  только  живущие  деревни,  живущие  чети.  Повинности  го¬
сударству  идут  с  живущих  обеж,  живущих  четей  пашни.
Писцы  говорят  и  о  пустых  сохах,  но  прибавляют:  „платить  с
живущаго“].
 Что  же  такое  это  живущее?  Новгородские  писцовые
книги  говорят  о  жилых  деревнях  и  живущих  обжах,  но  в
особые  подробности  о  том,  что  именно  надо  разуметь  под
живущим,  не  входят.  С  точки  зрения  этих  книг,  понятие  жи¬
вущего  очень  простое.  Живущее  —  есть  населенная  деревня,
ей  противополагается  деревня  ненаселенная,  пустая.  Такая
ненаселенная  деревня  в  обжи  не  кладется.  Она  описывается  * 2241  Доказательства  сказанного  легко  найти  и  в  писцовых  книгах,  и  в
других  памятниках.  Только  для  примера  укажем  несколько  страниц  и
№№.  Новг.  писц.  кн.  I.  Стб.  46,  765;  III.  645;  IV.  130  и  след.,  539,  549;  Пис¬
цов.  кн.  XVI  в.  I.  503,  877;  II.  292,  832,  853,  1099,  1365,  1393;  АЮ.  №209.
IV;  АЭ.  I.  №  350;  III.  №№  139,  268;  IV.  №  251.  1495—1682.
 224

в  прошедшем  времени,  например:  „А  деревень  пустых:  де¬
ревня  Дмитрова  —  пуста,  описана  была  обжею“  и  т.д.  Пус¬
тые  деревни  в  тягло  не  идут,  но  они  могут  быть  даны  же¬
лающим  на  льготу,  года  на  три,  по  истечении  которой  по¬
ступают  уже  в  тягло,  как  живущие1.
 Московские  писцовые  книги  входят  в  большие  подроб¬
ности  по  этому  вопросу  и  значительно  суживают  понятие
живущего.  В  живущее  они  кладут  не  всю  засевную  землю,
входящую  в  состав  жилого  хозяйства,  а  только  трехпольную
пашню  у  жилого  двора.  Перелог,  дикое  поле,  пашня  наезжая,
лес  и  покос  не  входят  в  состав  живущего.  Для  определения
податной  тягости  берется  в  расчет  только  количество  па¬
шенной  земли  в  постоянном  трехпольном  хозяйстве;  этой
земле  и  усвояется  название  „пашни  паханной“.
 Приведем  несколько  примеров.
 В  описи  дворцовых  крестьян  Тверского  уезда  читаем:
 „Деревня  Вавулина:  3  двора,  пашни  худой  в  поле
2  дес.,  а  перелогу  пашни  4  дес.  в  поле,  а  в  дву  потомуж,  сена
10  коп.,  лесу  кустарю  десятина;  живущаго  четверть  выти,  а
в  пусте  пол  выти“.
 ,,Деревня  Волково:  5  дворов,  пашни  худой  земли  в  поле
4  дес.,  да  перелогу  8  дес.  в  поле,  в  дву  потомуж,  сена  40  коп.,
лесу  нет,  а  в  лесу  место  дано  им  пашенные  земли  перелогу
пол  десятины;  живущаго  пол  выти,  а  в  пусте  выть“  (Калачов.
 II. 	Вып.  293).
 В  данной  местности  на  выть  худой  земли  давалось
8  дес.  Из  приведенной  описи  видно,  что  в  живущее  положе¬
но  в  первом  случае  2  дес.,  а  во  втором  4,  пашня  же  перело¬
гом,  покосы,  лес  и  пашня  в  лесу  в  живущее  не  положены.
 То  же  при  описи  поместных  земель.  У  Мих.  Тим.  Пет¬
рова  в  Рязанском  уезде  в  деревне  Ларино:
 „Пашни  паханые  четверть,  да  наезжие  пашни  45  чет.,
да  перелогом  20  ч.,  да  лесом  поросло  30  ч.  И  всего  пашни  1371  Новг.  писц.  кн.  I.  46,  62,  261,  650,  765;  II.  502,  756,  823;  Врем.  XII.
 137.  Таких  данных  много;  приводим  из  них  некоторые  только  потому,  что
г-н  Дьяконов  „полагает",  что  платеж  с  живущей  пашни,  как  общее  прави¬
ло,  появился  только  со  второй  половины  XVI  века  (ЖМНП.  1890.  VII.
222).
 225

паханые,  и  наезжие,  и  перелогом,  и  лесом  поросло  середние
земли  93  чети,  сена  200  коп.  Да  к  той  же  деревне  озерко  до
лес  и  всякое  угодье.  Сошнаго  письма  в  живущем  и  в  пусте
пол-пол-чети  сохи  и  пол-пол-полчети.  А  платити  ему  с  жи-
вущаго  с  четверика  пашни66  (Писц.  кн.  Рязан.  края.  Вып.  2.
494).
 Здесь  также  в  живущее  положена  только  одна  четверть
пашни  паханой,  90  же  2  четверти  —  наезда,  перелога,  леса,
покосов—  отнесены  к  пустому,  повинностям  не  подлежа¬
щему.
 То  же  в  Московском  уезде:
 „Григорьевское  поместье  Волыново:  пустошь  Шемире-
во  и  иные  пустоши,  пашни  во  всех  пустошах  перелогом
100  четьи  в  поле,  а  в  дву  потому  ж  доброй  земли,  сена
100  коп.,  лесу  пашеннаго  3  дес.,  а  сошнаго  письма  в  пусте
полчети  сохи.
 Юрьевское  поместье  Афанасьева  сына  Дмитриева,  пус¬
тошь  Сычева,  пашни  перелогом  100  четей  в  поле,  а  в  дву  по¬
тому  ж  доброй  земли,  сена  60  коп.,  лесу  пашеннаго  4  дес.;  а
сошнаго  письма  в  пусте  полчетверти  сохи66  (Калачов.  I.  16).
 В  обоих  случаях  „пашни  паханой66  нет,  а  только  пере¬
ложная  и  в  лесу,  а  потому  в  обоих  поместьях,  с  50  десятина¬
ми  запашки  в  поле  в  каждом,  не  оказалось  ни  одной  чети
земли  в  живущем.
 То  же  в  Орловском  уезде.  У  Жд.  Ив.  Демина  на  реке  на
Оке  в  деревне  Деминино  и  в  займище  Мезино  всего  было:
 „Пашни  паханой  доброй  земли  одна  четь  да  перелогу
2  чети  да  дикаго  поля  20  четьи,  а  всего  23  ч.  в  поле,  а  в  дву
потому  ж,  сена  80  коп.  А  сошнаго  письма  в  живущем  и  в
пусте  пол-пол-пол-чети  сохи.  А  платить  ему  государевы  вся-
кия  подати  с  живущаго  с  четвертные  пашни  с  одной  чети66
(Калачов.  II.  853).
 Из  23  четей  запашки  в  поле  в  живущем  только  одна  четь
„пашни  паханой66,  которая  и  подлежит  налогу.
 Это  все  описи  XVI  века.  Но  то  же  в  XVII  веке.  У  вдовы
Ф.С.Кикиной  в  Рязанском  уезде  было  село  Мотырь,  а  в  нем:
 „Пашни  паханые  добрые  земли  15  чети,  да  наезжей
пашни  25  чети,  да  перелогом  120  чети,  да  лесом  поросло
 226

62  чети  поле,  а  в  дву  потому  ж,  а  всего  пашни  паханые  и  на¬
ездом  и  перелогом  и  лесом  поросло  добрые  земли  222  чети  в
поле,  а  в  дву  потому  ж.  В  живущем  четвертные  пашни
15  чети,  а  в  пусте  сошнаго  письма  четь  сохи“  (Времен.  XIII.
75).
 В  живущем  только  „пашня  паханая46;  наезд,  перелог  и
все  остальное  впусте.  Такие  свидетельства  можно  встретить
чуть  не  на  каждой  странице  писцовых  книг.
 В  конце  XVI  века  различие  пашни  в  поле  от  пашни  в
перелоге  встречается  и  в  новгородских  писцовых  книгах.
Паханая  пашня  в  поле  считается  в  живущем,  а  в  перелоге  —
впусте1.
 Такое  противоположение  пашни  в  поле  пашне  в  перело¬
ге  и  в  лесу  трудно  считать  исконным.  Первоначальная  пашня
была  вся  переложная;  если  бы  она  не  шла  в  тягло,  тогда  ни
одного  землевладельца  нельзя  было  бы  и  повинностями  об¬
ложить.  Это,  конечно,  нововведение  позднейшего  времени,
нововведение  Москвы.  Надо  думать,  что  такое  ограничи¬
тельное  понятие  живущего  возникло  в  видах  поощрения
хлебопашества  на  новых  местах.  Хлебопашество  в  деревне,
около  двора  есть,  конечно,  явление  первоначальное;  хлебо¬
пашество  в  лесу,  в  диком  поле  —  явление  вторичное;  чтобы
поощрить  такое  распространение  хлебопашества  на  новые
места,  оно  и  не  клалось  в  тягло.  Но  существо  дела  этим  нис¬
колько  не  изменяется:  облагается  только  живущее,  т.е.  воз¬
делываемое,  хотя  и  не  все,  а  только  паханая  пашня  в  трех¬
польном  постоянном  хозяйстве,  а  не  в  переложном,  не  в  ле¬
су,  не  в  диком  поле;  облагается  повинностью  „паханая  паш-
ня“,  а  не  сенокос.  Но  вместе  с  появлением  такого  ограничи¬
тельного  понимания  самый  термин  „жилое“  или  „живущее44
перестал  выражать  действительное  положение  дела.  По  ста¬
рым  новгородским  книгам,  это  —  жилая  деревня,  а  где  люди
пашут,  в  лесу  или  в  поле,  переложно  или  на  постоянных
местах,  это  было  безразлично.  По  позднейшим  описям  —
живущее  только  у  деревни,  а  в  действительности  ведь  и  пе¬
релог  живущее,  и  сенокос  живущее,  и  пашня  в  лесу  живу-  * 2271  Неволин.  О  пятинах.  Прил.  С.70.
 227

щее.  Термин  оказался  уже  действительного  своего  смысла.
Он  переживание,  остаток  старины.  Выражение  „пусто44,
применяемое  к  пашне  перелогом,  к  пашне  в  лесу,  к  сенокосу,
тоже  не  соответствует  действительности.  Это  не  пустые  мес¬
та,  а  возделываемые,  следовательно,  жилые.  Это  тоже  пере¬
живание1.
 По  московским  писцовым  книгам  известна  пустота  и  в
старом  новгородском  смысле.  В  них  встречаются  целые  вот-
 1  Счет  „живущаго“  в  указанном  московском  смысле  встречается  в
очень  многих  уездах  по  напечатанным  описям  —  в  Московском,  Влади¬
мирском,  Тверском,  Тульском,  Вяземском,  Орловском,  Рязанском  и  др.  Но
в  Москве  все  было  так  разнообразно,  что  мы  не  решаемся  утверждать,  что
это  был  единственный  порядок,  не  допускавший  исключений.  От
XVI  века  к  нам  дошло  несколько  документов,  из  которых  видно,  что  по
просьбе  землевладельцев  освободить  их  от  платежа  повинностей  с  земель,
опустевших  вследствие  морового  поветрия,  освобождались  переложные
пашни.  Стало  быть,  они  были  обложены  (Дьяконов.  Акты  тяглого  населе¬
ния.  И.  21,  24—25.  1574—1575).  От  того  же  времени  имеем  указ  царя  и
Великого  князя  Ивана  Васильевича  новгородским  дьякам,  в  котором
предписывается,  описывая  живущие  и  пустые  обжи,  писать  в  живущее  все
земли,  которые  распаханы,  причем  не  делается  никакого  различия  „паха¬
ной  пашни“  и  перелога  или  пашни  в  лесу  (Д.  к  АИ.  I.  №  94.  1556).
 Можно  думать,  что  отнесение  той  или  другой  пашни  в  живущее  и
впусте  зависело  всякий  раз  от  особого  наказа  писцам.  В  выписи  из  новго¬
родской  описи  Сумерской  волости  читаем:
 „А  по  государеве  Цареве  и  Великаго  князя  Михаила  Федоровича  всея
России  грамоте,  за  приписью  дьяка  Андрея  Шипова  132-го  году  (1624),
велено  наезжия  пашни...  положити  в  живущия  выти...  или  те  выти  на  об¬
рок  особно  отдать...,  как  бы  государевой  казне  было  прибыльнее,  а  кре¬
стьянам  не  в  тягость“  (Неволин.  Прил.  129.  1627).
 По  старым  новгородским  писцовым  книгам,  и  пашня  наездом  кла¬
лась  в  обжи  и,  следовательно,  в  тягло  (I.  536),  а  по  московским  описям
(Калачов.  I.  68)  и,  как  можно  заключить  из  приведенной  выписки,  до
1624  г.  наезд  в  тягло  не  шел;  с  этого  же  года  его  можно  было  написать  в
тягло,  можно  было  и  не  писать,  обложив  особым  оброком.  Что  такое  на¬
езд,  сказано  в  третьей  главе  на  с.  127  в  примечании.  Московские  порядки
были  весьма  разнообразны.
 В  царской  грамоте  в  Великий  Устюг  от  1637  г.  к  воеводе  и  подьяче¬
му  написано:  „И  ныне  де  вы  правите  с  них  четвертных  денег  с  засевные
чети  по  40  алт.,  а  не  с  живущие,  и  им  де  в  тех  деньгах  окупится  не  чем“.
Здесь  засевные  чети  противополагаются  живущим,  и  этим  объясняется
тягость  обложения.  Здесь  живущие  чети  —  не  все  засевные,  а  некоторые
только,  т.е.  слово  это  принимается  в  том  же  ограничительном  смысле,  как
и  во  многих  писцовых  книгах  XVI  века  (Рус.  ист.  б-ка.  XII.  Стб.  201).
 228

чины  в  пустоте,  т.е.  без  населения.  Деревни,  из  которых  уш¬
ли  крестьяне,  называются  пустошами.  Кроме  таких  остав¬
ленных  населением  земель,  в  руках  московских  государей
состоит  множество  „порожних  земель46,  которые  никогда  не
были  населены.  Правительству  нелегко  было  извлечь  из  них
какую-нибудь  пользу.  Служилые  люди  отказывались  от  них
„за  пустом441.
 Итак,  только  земли  распахиваемые  были  обложены  тяг¬
лом,  и  то  не  все.  Спрашивается,  какое  же  употребление  де¬
лали  из  пустых  деревень  и  земель?  Правительство  извлекало
из  них  пользу  разными  путями.  Они,  во-первых,  отдавались
желающим,  но  не  в  тягло,  а  на  льготу  на  несколько  лет,  на  2,
на  3,  на  7,  с  тем,  чтобы  по  истечении  льготного  времени,  ли¬
ца,  взявшие  земли,  несли  с  них  тягло1  2.  Во-вторых,  мы  уже
знаем,  что  конфискованные  в  Новгороде  частные  волости
Великий  князь  Иван  Васильевич  предоставлял  в  прекарное
владение  крестьян.  В  этих  волостях  тоже  бывали  пустые  де¬
ревни.  Эти  пустые  деревни  оставлялись  за  теми  же  крестья¬
нами  в  то  же  тягло  с  предоставлением  им  права  раздавать
их  новым  поселенцам  и  тем  облегчать  бремя  своих  повинно¬
стей.  В  описи  Шелонской  пятины  читаем:
 „В  той  же  волостке  (Григорьевской  Тучина)  пустыя  де¬
ревни44;  идет  перечисление  8  деревень  с  показанием,  сколько
в  них  прежде  было  обеж.  „А  не  пашет,  не  косит  тех  деревень
никто.  —  Ив  тех  деревнях  пустых  садят  крестьяне  людей
себе  в  тягль  в  тот  же  оброк44.
 Совершенно  такой  же  порядок  наблюдается  и  сто  лет
позднее.  В  описи  дворцовых  крестьян  села  Марьина  Твер¬
ского  уезда  читаем:
 „А  на  пустыя  выти  крестьяном  называти  жильцов  на
льготу,  от  отцов  детей,  от  дядья  племянников,  а  давати  льго¬
ты  года  на  2,  и  на  3,  и  на  4,  посмотря  по  пустым  двором  и  по
пашне;  кто  будет  на  пустое  место  без  хором  и  на  перелож¬
ную  землю  порядитца,  и  тем  людем  давати  льготы  на  5  и  на
6  лет44.
 1 	Писц.  кн.  XVI  в.  I.  557,  607,  833;  II.  223;  А.  до  юр.б.  №  135.
 2 	Новг.  писц.  кн.  I.  765;  III.  645,  800;  IV.  4,  539;  Писц.  кн.  XVI  века.
И.  1551—1571.
 229

Это  уже  правительственные  распоряжения,  созидающие
сельскую  земельную  общину,  на  что  мы  имели  случай  ука¬
зать  раньше.  Правительственные  распоряжения  имеют  в  ви¬
ду  наилучшее  обеспечение  казенного  интереса.  В  конце
XV  века  пустые  земли  предоставляются  крестьянам  в  тот  же
оброк  бессрочно;  в  конце  XVI  века  та  же  льгота  дается  уже
только  на  срок,  а  как  льгота  отойдет:
 „Тем  крестьяном  денежной  оброк  и  посопный  хлеб  и
мелкий  доход  платити  с  своею  братиею  ровно4*1.
 Московская  практика  была  чрезвычайно  разнообразна.
Случалось,  в-третьих,  и  так:  пустые  земли  сдавались  же¬
лающим  на  оброк  без  всякого  обязательства  тяглом  даже  и  в
будущем  (Писц.  кн.  XVI  века.  I.  Стб.  437).  Итак,  сельское
хозяйство  есть  одно  из  условий  способности  к  тяглу;  но  од¬
ни  земли  обложены  тяглом,  и  другие  (пустые)  совершенно
от  него  свободны  и  оплачивались  оброком,  определявшимся
по  свободному  соглашению  съемщика  земли  с  правительст¬
вом;  наконец,  были  и  такие  земли,  которые  не  несли  никаких
повинностей  и  состояли  во  льготе,  но  это  всегда  временно.
 Если  пустые  земли  тяглом  не  облагались,  то  спрашива¬
ется,  в  каком  отношении  к  тяглу  находились  земли,  опус¬
тевшие  после  описи;  надо  было  тянуть  с  них  тягло  или  нет?
Вопрос  этот  разрешался  различно  для  земель  частновладель¬
ческих  и  для  прекарного  владения  крестьян  царя  и  вел.  кня¬
зя,  которое,  как  мы  уже  знаем,  возникло  на  землях  частью
конфискованных  московскими  государями  у  частных  вла¬
дельцев,  а  частью  приобретенных  другими  способами.
 Частные  собственники  и  владельцы,  земли  которых  пус¬
тели  за  смертью  или  уходом  крестьян,  обыкновенно,  обра¬
щались  с  просьбой  об  освобождении  их  от  платежа  „с  пус¬
та44.  Правительство  назначало  „обыск44,  в  котором  принимали
участие  и  местные  „добрые  люди44,  и  если  прошение  под¬
тверждалось,  пустые  земли  выключались  из  тягла,  которое
надо  было  брать  только  с  живущего2.  Но  эта  практика  до¬
пускала  исключения,  когда  обстоятельства  времени  того
 1 	Новгор.  писц.  кн.  IV.  132;  Писц.  кн.  XVI  века.  II.  294.
 2 	Доп.  к  АИ.  №  94,  225;  Дьяконов.  Акты  тягл,  населения.  II.  №№  18,
20,  26;  Рус.  ист.  б-ка.  II.  №  37.  1556—1581.
 230

требовали.  В  1633  г.  с  вотчин  Калязина  монастыря  приказа¬
но  было  взять  даточных  людей  с  живущего  и  „с  пуста46  (АЭ.
 III. 	№  225).  Та  же  участь  постигла  в  1655  г.  Троицкий  Гле-
денский  монастырь.  Ему  велено  было  платить  и  за  пустоту
так  же,  „как  с  черных  волостей  и  деревень  учнут  деньги  за
пустоту  с  живущих  деревень  собирать44  (Рус.  ист.  б-ка.  XII.
С.261.  №  59).
 Иной  порядок  наблюдался  в  землях  прекарного  владе¬
ния  государевых  крестьян  и  посадских  людей.  Мы  уже  зна¬
ем,  что  в  их  пользование  предоставлялись  лишние  против
тягла  пустые  деревни  и  выти  в  тот  же  оброк,  в  то  же  тягло.
Оборотную  сторону  этой  льготы  составляло  то,  что  вновь
оказавшаяся  пустота  не  уменьшала  их  тягла.  Государевы
крестьяне  и  посадские  платили  тягло  и  за  возникшую  пусто¬
ту  всей  волостью,  всем  городом.  Таково  первое  возникнове¬
ние  у  нас  круговой  ответственности  крестьян  и  посадских.
Это  правительственное  мероприятие,  как  и  предоставление
крестьянам  пустых  земель,  может  быть,  никому  не  нужных.
Первая  круговая  ответственность  установляется  не  для  по¬
крытия  недоимок  неплательщиков.  Такой  поруки  нет.  Вся¬
кий  платит  за  себя;  целая  волость  или  город  платит  только  за
пустые  деревни1.
 Есть  указание  в  писцовых  книгах  XVII  века,  что  пустые
выти  облагались  иногда  не  полным  тяглом,  а  особым  раз  на¬
всегда  определенным  платежом.  В  выписке  из  новгородских
писцовых  книг  Сумерской  волости  написано:
 „И  с  тех  пустых  вытей  платить  крестьяном,  по  преж¬
нему  своему  уговору,  с  выти  по  осмине  ржи  и  овса44  (Не¬
волин.  Прил.  129.  1622).
 Любопытно,  правительство  нашло  нужным  войти  с  кре¬
стьянами  в  особое  соглашение  о  платеже  с  пустых  вытей.
 Итак,  появившаяся  после  описи  пустота  в  живущих  зем¬
лях  не  освобождала  от  тягла,  но  тягло  могло  быть  снято  в
случае  просьбы  и  обыска.  Для  земель  же  государевых  кре¬
стьян  было  в  употреблении  покрытие  недоимки  разложени-  * 371  Неволин.  О  пятинах.  Прил.  127,  129,  141,  174;  АИ.  I.  211;  АЭ.  III.
 37.  1528—1627.
 231

ем  ее  на  все  население  волости  или  города,  иногда  с  умень¬
шением  платежа.
 Сельское  хозяйство  (живущее),  следовательно,  а  не  про¬
сто  землевладение,  есть  одно  из  условий  тягла.  Но  ведь
сельское  хозяйство  отдельных  лиц  представляет  чрезвычай¬
но  разнообразную  экономическую  единицу.  И  две  капли  во¬
ды  не  совершенно  похожи  одна  на  другую,  тем  более  разные
сельские  хозяйства.  Одно  больше,  другое  меньше;  одно  име¬
ет  угодья:  рыбные  ловли,  бортные  ухожья,  бобровые  гоны  и
т.д.,  другое  никаких;  одно  обставлено  хорошим  хозяйствен¬
ным  инвентарем,  другое  —  очень  недостаточным;  одно  ве¬
дется  с  умением,  другое  находится  в  руках  бестолковых  лю¬
дей,  которые  едва  кормятся  от  земли.  Как  же  определялась
платежная  способность  разных  хозяйств?  Она  определялась
не  количеством  распахиваемой  земли  (живущего),  а  эконо¬
мическим  состоянием  всего  хозяйства.  Наши  памятники  с
самого  начала  XV  века  и  по  конец  XVII  века  дают  на  это  со¬
вершенно  ясные  и  определенные  указания.  Одни  из  них  вы¬
ражаются  очень  коротко,  другие  гораздо  подробнее  и  хоро¬
шо  дополняют  первые;  в  целом  получается  полная  и  чрезвы¬
чайно  выразительная  картина.
 В  1410  г.  нижегородский  князь  пожаловал  игумена  Бла¬
говещенского  монастыря  с  братиею,  освободил  их  от  всяких
пошлин,  за  исключением  дани:
 „А  когда  придет  дань  (татарская)  игумен  заплатит  за
своих...  сельских  людей  по  силе“  (АЭ.  I.  №  17).
 Выражение  очень  краткое,  но,  полагаем,  достаточно  яс¬
ное.  Какая  это  сила?  Конечно,  хозяйственная.  Совершенно
такое  же  выражение  находим  в  завещании  Великого  князя
Московского,  Васидия  Дмитриевича:
 „А  те  волости  и  села,  —  говорит  он,  —  что  я  дал  моей
княгине,  сын  мой  да  моя  княгиня,  послав  писцов,  опишут  и
положат  на  них  дань  по  людем,  по  силе“,  т.е.  по  хозяйст¬
венной  силе  людей.
 Та  же  мысль  и  в  завещании  сына  Василия  Дмитриевича,
Василия  Темного.
 „А  как  почнут  дети  мои,  —  говорит  он,  —  жити  по  сво¬
им  уделом...  и  пошлют  писцов  и  уделы  свои  опишут  по  кре-
 232

стному  целованию  да  по  тому  письму  и  обложат  по  сохам  и
по  людям.т.е.  опишут  в  каждой  сохе  людей  по  их  силе.
 В  жалованных  грамотах  XV  века,  которыми  льготы  да¬
ются  на  срок,  встречаем  то  же  выражение:
 „А  как  отсидят  те  люди  свои  урочныя  лета,  и  они  потя¬
нут  в  мою  дань  по  силе4'1.
 От  конца  XV  века  к  нам  дошли  первые  писцовые  книги.
В  них  читаем:
 „А  вел.  князя  оброк  в  той  волости  всех  боярщин  кресть-
яном,  денги  и  хлеб,  рызметывать  меж  собя  по  пашне44.
 Что  это  значит  „по  пашне44?  Незнакомый  с  древностями
подумает  —  по  размерам  пахотной  земли  —  и  ошибется.
„По  пашне44  не  по  размерам  земли,  а  смотря  по  ее  достоинст¬
вам,  урожайности  и  доходности.  В  Новгороде  слово  обжа
употреблялось  в  двояком  смысле,  в  смысле  меры  земли  и
меры  ее  доходности.  Одно  и  то  же  количество  земли  по  ме¬
ре  —  по  доходности  могло  быть  обложено  разно,  и  в  2,  и  в  3,
и  в  4  обжи.  В  описи  Деревской  пятины  читаем:
 „В  Демоне  вел.  князя  пустошь  Шарино,  Андреевская
Аникеева,  писана  была  четырмя  обжами  и  с  того  запустела.
И  ныне  дана  на  льготу  на  3  года  Ивашке  Фурсову.  А  отсидев
урок,  тянуть  ему  с  дву  обеж44.
 Первоначально  пашня  была  обложена  слишком  высоко;
ее  пришлось  обложить  вдвое  легче;  а  количество  земли  ос¬
талось  то  же.  Вот  что  значит  обложить  по  пашне2.  Такой  по¬
рядок  тягла  не  по  мере  земли,  а  по  мере  ее  доходности,  ко¬
нечно,  возник  не  в  XV  веке,  а  есть  порождение  глубокой
старины.  Переход  к  более  определенной  единице,  —  к  точ¬
ной  мере  земли,  а  потом  к  душе  ревизской,  есть  явление
сравнительно  позднейшего  времени.
 Памятники  XVI  века  гораздо  полнее  выражают  ту  же
мысль.  Они  говорят  о  распределении  повинностей  между
тяглыми  людьми  „по  их  животам  и  промыслам44,  т.е.  по  со¬
стоянию  их  хозяйственной  обстановки  и  прибыльности  их,
хозяйственной  деятельности  вообще.  В  уставной  грамоте
 1 	АЭ.  I.  №№  18,  39  и  много  других.
 2 	Новгор.  писц.  кн.  II.  502;  III.  291.
 233

крестьянам  Устюжского  уезда,  Усецких  и  Засецких  волос¬
тей,  читаем:
 „А  собирати  им  тот  годовой  оброк...  с  волостей  по  жи¬
вотам  и  промыслам,  как  иныя  тягли  меж  себя  разводят44.
 Особенно  любопытны  выражения  грамоты  удельного
князя  Владимира  Андреевича  крестьянам  бобровничей  по-
лусохи:
 „А  сбирати  им  тот  оброк  меж  себя  самим  по  пашням,  и
по  животам,  и  по  статкам,  и  по  промыслам44.
 Этим  обнимается  вся  экономическая  сторона  хозяйства
даже  в  его  источниках.  И  крестьянское  хозяйство  имеет
свою  историю,  крестьяне  тоже  наследуют  своим  отцам  и  де¬
дам;  их  платежная  способность  определяется  не  их  личными
только  силами,  не  их  трудом,  но  совокупностью  всего  нако¬
пленного  и  их  предками  состояния.  Но  в  XVI  век  перешли  и
выражения  предшествующего  времени.  Каменского  стана
крестьянам  бобровых  деревень  предписано  корм  ловчему
давать
 „По  пашне:  которая  деревня  больше  пашнею  и  угодьем
и  на  ту  больше  корму  и  поборов441.
 К  пашне  отнесены  и  угодья.
 Та  же  точка  зрения  держится  и  в  течение  всего  XVII  ве¬
ка.  Крестьянам  Сумерской  волости  предписывается  вер¬
статься  по  пашням  и  по  угодьям,  а  крестьянам  Устьянских
волостей  —  по  животам  и  по  промыслам,  как  иные  тягла
меж  себя  разводят.  Особенно  любопытны  грамоты  конца
века  о  сборе  стрелецких  денег.  Крестьянам  Кольского  уезда
велено  оклад  стрелецких  денег  положить
 „На  дворы,  смотря  по  тяглу  и  промыслам,  и  собирать
так,  чтобы  богатые  полные  люди  перед  бедными  во  льготе,  а
бедные  перед  богатыми  в  тягости  не  были44.
 Крестьянам  поморских  уездов  предписывается  чинить
разверстку  „по  землям  и  угодьям44,  как  и  в  XVI  веке1  2.
 Если  землевладельцы  облагались  не  по  размерам  земле¬
владения,  а  по  хозяйственной  своей  способности  к  тяглу,  то
 1 	АЭ.  I.  №№  150,  242,  243,  257.
 2 	Неволин.  Прил.  131;  АЭ.  III.  №№  126,  243,250.  1627—1681.
 234

было  совершенно  последовательно  признать  способными  к
тяглу  и  всех  других  хозяйственных  людей,  которые  сель¬
ским  хозяйством  не  занимались,  а  обеспечивали  себя  каки¬
ми-либо  иными  путями,  например,  рыболовством,  разными
рукоделиями,  торговлей  и  пр.  И  все  они  считались  способ¬
ными  к  тяглу  и  платили  повинности.  Древнейшие  новгород¬
ские  писцовые  книги  уже  описывают  таких  промышленных
людей.  Они  рассыпаны  по  всей  Новгородской  земле:  это
беспашенные  люди,  так  называемые  поземщики,  позднее  в
Москве  бобыли1.  Сюда  же  относятся  и  жители  городов  и  по¬
садов,  посадские  люди,  не  занимающиеся  земледелием,  а
живущие  торговлей  и  промыслами.  Они  облагаются  тяглом
тоже  по  мере  животов  своих  и  промыслов.  В  городе  Веневе
на  посаде  жили  торговые  люди,  лавки  их  были  обложены
оброком,  а  они  должны  были  „верстатися  в  тот  оброк  меж
себя  по  товару  и  промыслам4*;  жители  города  Николы  Зарас-
кого  должны  были  верстаться  во  всяких  государевых  пода¬
тях  „по  животам  и  промыслам44.  Кто  читал  писцовые  книги,
тот  знает,  что  таких  свидетельств  можно  привести  много.
Ограничимся  немногим.  В  .1614  г.  великий  государь  царь  и
Великий  князь  Михаил  Федорович  велел  переписать  на  свое
имя  жалованную  уставную  грамоту,  данную  Устюжне-
Железопольской  еще  царем  Иваном.  По  этой  грамоте,  захо¬
дящей  в  два  столетия,  посадские  железопольские  должны
были  разводить  всякие  повинности  „по  животам,  и  по  про¬
мыслам,  и  по  позему44.  Позем  —  это  наемная  плата  за  землю
под  двор.  В  Устюжне  были  посадские,  которые  жили  на  на¬
емных  местах.  Их  надо  было  облагать,  справляясь  и  с  той
платою,  которую  они  платили  за  наем  земли.  А  далее  сдела¬
но  еще  пояснение:
 „А  у  которых  у  молодчих  у  посадских  не  будет  своей
собины  (т.е.  своей  земли),  а  живут  своими  дворы  (т.е.  своим
хозяйством  на  чужой  земле),  и  на  тех  людей  разводить  вся¬
кие  разметы,  смотря  по  их  дворам  и  кто  чего  стоит44.
 Итак,  одной  наемной  платы  мало  для  определения  спо¬
собности  к  тяглу,  надо  еще  посмотреть,  кто  чего  стоит.  Это  * 2351  Мы  говорили  о  них  в  третьей  главе.  С  130.
 235

выражение  переносит  нас  в  XV  век,  к  приведенным  выше
завещаниям  московских  великих  князей.  Они  завещали  об¬
лагать  повинностями  по  людям  смотря,  т.е.  тоже,  кто  чего
стоит.  Характерная  непрерывность  старины!  Пятнадцатый  и
семнадцатый  века  думают  совершенно  одинаково.  Эта  ста¬
рина  доживает  до  конца  XVII  века.  В  упомянутых  выше
грамотах  о  сборе  стрелецких  денег  находим  такие  предписа¬
ния  посадским  людям.
 „И  чтоб  тех  городов  посадские  люди...  чинили  меж  себя
оклады,  смотря  по  пожиткам  и  по  промыслам...,  чтоб  лучшие
и  полные  люди  перед  середнею  и  меншею  статьею  людми  во
лготе,  а  середней  и  меншей  статей  люди  перед  лучшими  и
полными  людми  в  тягости,  и  ни  ктоб  в  избылых  не  был,  и
чтобы  возможно  было  заплатить  всякому  человеку  свою  до¬
лю  без  доимки461.
 Как  земли  только  живущие  несут  тягло,  так  и  дворы
только  живущие.  В  описи  Корелы  конца  XV  века  пустые
дворы  в  тягло  не  положены.  С  Вычегодские  Соли  с  посаду
оброк  велено  брать  только  с  живущих  дворов.  То  же  и  в
XVII  веке.  По  государеву  указу  в  Нижнем  посадских  людей
велено  положить  в  сошное  письмо  в  живущее1  2.
 Итак,  способны  к  тяглу  все  домохозяева,  имеющие  ка¬
кое-либо  приносящее  прибыль  занятие:  это  будут  земле¬
дельцы,  торговцы  и  всякие  промышленники.  Нашей  древно¬
сти  еще  чужда  мысль,  что  обложению  подлежит  только  чис¬
тый  доход;  но  что  облагаются  не  души  людские,  а  состояние,
это  всем  известно  и  составляет  повсеместную  практику.  Со¬
вершенно  ясное  и  полное  выражение  эта  мысль  получила  в
документе,  дошедшем  до  нас  от  первой  половины  XV  века.
Великому  князю  Московскому  пришлось  платить  татарскую
дань  (около  1437  г.).  В  этой  дани  должны  были  принять  уча¬
стие  и  новгородские  волости,  поэтому  оказалось  нужным
выяснить,  кто  подлежит  там  дани.  Единицей  обложения  в
Новгороде  была  соха;  на  кого  же  падает  сошная  дань,  кто  и
 1 	Писц.  кн.  XVI  в.  II.  1541;  АЭ.  I.  №  234;  III.  №  37;  IV.  243,  250;  АЮ.
№229.  1552—1681.
 2 	Временник.  XII.  6;  АЭ.  I.  №№  221  и  343;  Писцов,  кн.  XVI  в.  I.  630;
Рус.  ист.  б-ка.  XVII.  192.
 236

что  составляет  соху  как  платежную  единицу?
 „А  в  соху,  —  говорит  составленная  по  этому  поводу
грамота,  —  два  коня  да  третья  припряжь,  да  тшан  кожевни-
чий  за  соху,  невод  за  соху,  лавка  за  соху,  плуг  за  две  сохи,
кузнец  за  соху,  четыре  пешцы  за  соху,  лодья  за  две  сохи,
црен  за  две  сохи“.
 Что  это  за  перечисление?  Новгородцы  говорят  о  вещах
им  хорошо  известных,  а  потому  выражаются  очень  коротко;
но  нам  их  хозяйственный  быт  малоизвестен,  а  потому  в  их
грамоте  для  нас  есть  и  непонятное.  Что  это  за  чаны,  невода,
лавки,  плуги,  црены?  Думаем,  что  это  метафорические  вы¬
ражения,  которыми  обозначаются  целые  хозяйства  или  про¬
мыслы  отдельных  лиц.  Это  кожевенное  хозяйство,  рыболов¬
ное,  торговое,  соляное.  Каждый  такой  хозяин  и  составляет  то
одну,  то  две  платежных  единицы.  Это  все  люди  состоятель¬
ные.  Впереди  всех  поставлены  два  коня  и  третий—  при¬
пряжь.  Человек,  обладающий  тремя  конями,  конечно,  бога¬
тый  человек,  чем  бы  он  ни  занимался;  он  составляет  целую
платежную  единицу,  как  и  тот,  кто  имеет  свою  собственную
лавку,  рыбный  или  кузнечный  промысел,  кожевенное  произ¬
водство.  Это  все  ясно.  —  Но  торговый  человек  может  иметь
две  лавки  и  еще  коня,  и  двух,  и  даже  трех;  как  он  облагался?
Можно  думать,  что  он  облагался  и  по  лавке,  и  по  коням;  а
человек,  ведущий  торговлю  в  двух  лавках,  и  кузнец,  кующий
в  двух  кузницах,  облагались  по  обеим  лавкам  и  по  обеим
кузницам,  если  обе  лавки  и  обе  кузницы  были  в  деле,  т.е.  в
живущем,  а  не  впусте.  А  что  такое  плуг?  Этого  грамота  не
определяет1.  Что  такое  третья  припряжь?  Это  тоже  неясно.
Нет  ли  тут  указания  на  старинный  способ  передвижения  по
натуральным  дорогам?  Два  коня  везут,  а  третий  берется  в
 1  В  новейших  списках  Русской  правды  есть  такая  статья:  „А  в  селе
сеяной  ржи  на  два  плуга  16  кадей  ржи  ростовских44  (Карамз.  58).  По  этой
статье  плуг  есть  пространство  земли,  на  которое  высевается  8  ростовских
кадей.  Если  считать  кадь  равною  двум  новгородским  коробьям,  а  коробью
равною  двум  четвертям,  то  плуг  будет  равняться  32  четвертям  сева  или  32
четям  земельной  меры,  т.е.  16  десятинам  в  поле,  а  в  трех  —  48;  соха  же
будет  равняться  16  четям.  Эта  величина  новгородской  сохи  не  сходится  с
той,  которая  была  определена  для  нее  в  конце  XVI  века.  Она  почти  вдвое
меньше  этой  последней.
 237

запас;  он  припрягается,  когда  окажется  нужным.  Что  такое
четыре  пещца?  О  них  мы  скажем  ниже.  Все  неясное,  однако,
нисколько  не  подрывает  общего  вывода:  тягло  несут  состоя¬
тельные  хозяева;  грамота  дает  внешние  признаки  этой  со¬
стоятельности:  три  коня,  лавка,  лодка  и  пр.
 Уловить  признаки  состоятельности  отдельных  хозяйств
и  способности  их  к  несению  государственных  повинностей  и
для  нашего  времени  дело  чрезвычайно  трудное;  несмотря  на
всю  помощь,  какую  может  оказать  наука  практике,  совре¬
менные  законодательства  на  всяком  почти  шагу  делают  ги¬
бельные  ошибки.  Как  же  решала  этот  роковой  вопрос  древ¬
ность?  В  разное  время  очень  различно.
 В  1478  г.,  когда  Великий  князь  Иван  Васильевич  заклю¬
чал  свой  последний  договор  с  новгородцами,  новгородцы
предложили  ему  платить  дань  с  сохи  по  полугривне  и  7  де¬
нег.  Великий  князь  велел  у  них  спросить:  что  такое  их  сохи?
И  они  сказали:
 „Три  обжи  соха,  а  обжа  —  один  человек  на  одной  лоша¬
ди  орет,  а  кто  на  трех  лошадях  и  сам  третей  орет,  ино  то  со¬
ха".
 Это  определение,  на  первый  взгляд,  не  совпадает  с  вы¬
шеприведенным  определением  1437  г.  Оно  касается  только
сельских  сох  и  о  плуге  не  говорит  ни  слова.  Не  следует  ли
отсюда  заключить,  что  и  в  Новгороде  сельская,  по  крайней
мере,  единица  обложения  в  пределах  одного  и  того  же
XV  века  определялась  разно?
 Но  что  же  это  такое:  „обжа  —  один  человек  на  одной
лошади  орет"?  Встречающиеся  в  нашей  литературе  остро¬
умные  и  весьма  тонкие  толкования  этого  места  летописи
очень  затемнили  его  смысл.  Говорят,  „это  единица  труда  од¬
ного  конного  рабочего".  Какая  же  единица?  Ведь  один  кон¬
ный  рабочий  может  сработать  и  много,  и  мало,  смотря  по
тому,  как  долго  будет  работать.  Если  мы  говорим  о  единице
работы  в  каком-либо  труде,  то  должны  определить  время
работы,  иначе  это  будет  не  „единица",  а  „множица"  труда,
которою  ничего  нельзя  измерить.  Несмотря  на  эту  полную
непригодность  единицы  неопределенного  труда  для  измере¬
ния  сохи,  ей  очень  посчастливилось  в  нашей  литературе.
 238

Другие  ученые,  вполне  присоединяясь  к  этому  понятию  тру¬
довой  сохи,  несколько  дополняют  его  и  говорят:  „Новгород¬
ская  обжа,  выраженная  в  единицах  труда,  равнялась  участку,
обрабатываемому  одним  человеком  на  одной  лошади64.  Так
как  момент  времени  в  соображение  опять  не  принимается,  то
снова  получается  нечто  совершенно  неопределенное.  Уча¬
сток,  обрабатываемый  одним  и  тем  же  человеком  и  на  одной
и  той  же  лошади,  но  в  течение  разного  времени,  будет  раз¬
ный:  в  день  он  вспашет  десятину,  а  в  неделю  —  шесть.  Как
же  такую  неопределенную  величину  положить  в  основание
обложения?  Что  почтенные  ученые,  мнения  которых  мы
привели,  ничего  не  говорят  о  времени  труда,  это  объясняется
тем,  что  и  в  самом  памятнике  ничего  не  говорится  о  време¬
ни:  пашет  один  человек  на  одной  лошади  да  и  только.  Что
же  это  значит,  что  один  человек  пашет  на  одной  лошади  и
это  составляет  обжу,  единицу  платежа,  треть  сохи?
 Очень  немного  времени  спустя  после  приведенного  от¬
вета  новгородцев  на  вопрос  Ивана  Васильевича  о  том,  что
такое  новгородская  соха,  приступили  по  повелению  велико¬
го  князя  к  описи  новгородских  имений.  Эта  опись  делалась
по  новгородскому  счету  —  три  обжи  на  соху.  В  описи  (вто¬
рой,  которая  дошла  до  нас)  постоянно  указывается,  сколько
где  дворов,  обеж  и  какой  посев.  Это  описание,  надо  думать,
делается  согласно  данному  новгородцами  определению  того,
что  такое  есть  соха  и  обжа.  В  этом  описании  мы  и  должны
искать  объяснения  сохи  и  обжи.  По  новгородским  писцовым
книгам,  соха  и  обжа  не  стоят  ни  в  каком  определенном  от¬
ношении  к  количеству  посева.  На  одну  обжу  высевают  хлеба
1  коробью,  2,  3,  4  и  даже  5  и  81  2.  О  мере  труда  землепашца,
конечно,  свидетельствует  количество  обрабатываемой  в  год
земли  и  высеваемого  и  собираемого  хлеба.  Описи  указывают
 1 	Разные  мнения  о  сохе  и  обже  приведены  у  г-на  Милюкова  (Спор¬
ные  вопросы.  С.35  и  след.)  и  у  г-на  Дьяконова.  Разбор  спорных  вопросов
(ЖМНП.  1893.  №7).
 2 	Для  5  и  8  см.:  Новг.  писц.  кн.  III.  Стб.  213  и  333,  другие  цифры  поч¬
ти  на  каждой  странице.  Г-н  В.Владиславлев  полагает,  что  на  разные  раз¬
меры  обжи  влияли  инвентарные  особенности  каждого  хозяйства,  количе¬
ство  рабочего  скота,  его  положение  при  проезжей  дороге,  судоходной
реке,  качество  почвы  и  пр.  (ЖМНП.  1892.  №  8).
 239

это  количество;  оно  не  стоит  ни  в  каком  отношении  с  числом
обеж.  Можно  высеять  хлеба  вдвое,  втрое,  вчетверо  и  даже
впятеро  больше  —  и  все-таки  будет  одна  обжа.  Что  же  такое
обжа?  Ясно,  что  это  не  единица  труда  и  не  участок  обраба¬
тываемой  земли,  ибо  нельзя  на  один  и  тот  же  участок  высе¬
ять  и  1  коробью  и  8.  Что  же  такое  обжа?  Это,  как  сказано  в
летописи,  один  человек  пашет  на  одной  лошади,  т.е.  одно¬
конный  хозяин  и  ничего  больше!  Это  чрезвычайно  просто  и
чрезвычайно  удобно  для  обложения.  Все  хозяйства  с  одной
лошадью,  сколько  бы  земли  они  ни  обрабатывали,—  со¬
ставляют  обжу.  Здесь  обложен  не  труд,  а  накопленное  иму¬
щество,  признаком  которого  берется  конь.  В  новгородских
писцовых  книгах  постоянно  встречаются  деревни  с  одним
двором,  положенные  в  одну  обжу,  хотя  посев  разный;  это
все  одноконные  хозяйства.  Но  встречаются  и  деревни  при
одном  крестьянском  дворе,  положенные  в  три  обжи.  Это
один  богатый  хозяин,  имеющий  три  лошади:  его  хозяйство
составляет  целую  соху.  А  высевает  он  меньше,  чем  те  два
двора  с  8  коробьями  посева,  на  которые  мы  указали  выше  и
которые  были  положены  в  одну  обжу;  он  высевает  только
7  коробей,  но  у  него  3  лошади  и,  конечно,  он  богаче;  у  него
могут  быть  и  отъезжие  промыслы1.
 Этим  легко  объясняются  выражения  описи,  которых  мы
коснулись  выше:  положен  в  три  обжи,  а  земли  у  него  всего
на  одну  обжу.  Положен  в  три  обжи,  по  числу  лошадей,  но
землепашеством  занимался  мало  и  почему-то  обеднел.  В  од¬
ном  случае  обжа  означает  платежную  способность,  в  другом
меру  земли,  о  чем  речь  будет  после.
 Определения  грамоты  1437  г.  и  летописи  1478  г.,  весьма
различные  по  полноте,  по  сущности  сходятся.  И  тут  и  там  —
коневодство  принято  указателем  благосостояния,  и  туг  и  там
3  лошади  составляют  максимальную  единицу  обложения  —
соху.  В  грамоте  не  говорится  о  том,  что  лошади  пашут;  в
летописи,  наоборот,  говорится,  что  на  всех  трех  —  пашут.
Но  лошади  грамоты,  конечно,  тоже  употреблялись  и  на  паш¬
ню;  а  с  другой  стороны,  лошади  летописи  не  все  непременно  * 2401  Новг.  писц.  кн.  I.  Стб.  63.  Опись  Щи  лова  монастыря.
 240

пахали.  Хозяин,  у  которого  посев  был  небольшой,  занимал
своих  лошадей  пашнею  гораздо  менее,  чем  тот,  у  которого
посев  был  втрое  и  вчетверо  больше;  у  него  могли  быть  дру¬
гие  занятия:  извоз  и  проч.
 Возвращаемся  к  „пешцам“  грамоты  1437  г.  Четыре  пеш-
ца  тоже  делают  целую  соху,  как  и  3  коня.  Что  это  за  пешцы?
Объяснение  им  находим  в  грамоте  митрополита  Киприана
Константиновскому  монастырю.  Крестьяне  Константинов-
ского  монастыря  в  октябре  1391  г.  жаловались  митрополиту
на  своего  игумена,  что  он  наряжает  их  на  работы  не  по  по¬
шлине  и  берет  с  них  такие  пошлины  (здесь  пошлина  в
первом  случае  означает  обычай,  во  втором  —  повинность),
каких  прежние  настоятели  не  брали.  Митрополит  нарядил
расследование.  По  расследованию  оказалось,  что  „большие
люди44  из  монастырских  сел  церковь  наряжают,  хоромы  ста¬
вят,  игумнов  жребий  земли  пашут,  сеют,  косят  и  т.д.;  а  „пе-
шеходцы44  из  сел  рожь  молотят,  пиво  варят,  невода  плетут  и
т.д.  И  те,  и  другие  на  праздник  дают  яловицу  и  т.д.  На  осно¬
вании  этой  грамоты  надо  думать,  что  большие  люди  и  пеше-
ходцы  —одинаково  крестьяне,  домохозяева.  Но  большие
люди  —  богачи,  имеющие  лошадей;  пешеходцы  —  лошадей
не  имеют;  они  поэтому  маленькие  люди.  По  грамоте  1437  г.
четыре  таких  хозяйства  равняются  одному  хозяйству  боль¬
шого  человека,  имеющего  трех  лошадей.  Были,  значит,  и  в
старину  крестьяне  безлошадные.  Они  могли  обрабатывать
свои  земли  наемными  лошадьми;  а  может  быть,  некоторые
из  них  ограничивались  очень  небольшими  участками,  кото¬
рые  обрабатывали  вручную.
 Писцовые  книги  не  дают  по  этому  предмету  ясных  ука¬
заний.  Необходимо  допустить,  что  и  в  деревнях,  описанных
в  конце  XV  века,  были  безлошадные  хозяева.  Это  следует  из
того,  что  иногда  два  двора  полагаются  в  одну  обжу,  три  —  в
две  и  т.д.  Это  сравнительно  очень  редкие  случаи,  но  все  же
встречаются.  При  нашей  гипотезе  о  том,  что  такое  обжа,  они
указывают  на  то,  что  есть  безлошадные  дворы,  которые  и
дают  указанный  излишек  числа  дворов  против  числа  обеж.  В
таких  случаях  встречаем  и  дробное  счисление  числа  обеж,
например:  дворов  2,  высевают  коробей  —  6,  обеж  172.  При
 241

четырех  пешцах  на  соху,  грамоты  1437  г.,  действительно
должны  получаться  дробные  части  обжи;  но  что  должна  оз¬
начать  в  приведенном  случае  половина  обжи,  а  в  других  по¬
добных  —  одна  обжа  на  два  двора,  две  на  три  и  т.д.,  это  не¬
ясно.  Нам  неизвестно,  в  каких  отношениях  находятся  от¬
дельные  дворы  деревни  один  к  другому.  В  главе  о  деревне  я
высказал  догадку,  что  они  могут  быть  в  большинстве  случа¬
ев  населены  родственниками,  а  иногда  товарищами  по  арен¬
де  земли.  Как  родственные,  так  и  товарищеские  отношения
могут  вести  к  чрезвычайно  разнообразным  хозяйственным
комбинациям  между  дворами.  Эти  разные  комбинации  и
разное  экономическое  состояние  дворов,  причем  лишний
двор  мог  быть  только  что  выделившимся  и  еще  не  оперив¬
шимся,  и  могли  быть  причиной  того,  что  лишний  двор  то
вовсе  не  считается,  то  считается  только  в  половину  обжи.
 Мы  не  раз  указывали  на  значительную  устойчивость
наших  древних  порядков.  Здесь,  наоборот,  приходится  на¬
блюдать  довольно  быструю  их  смену.  Опись  конца  XV  века
ничего  не  знает  о  плуге  и  4  пешцах,  а  в  1437  г.  они  должны
были  иметь  большое  практическое  значение  при  описи.  Но
это,  конечно,  частность,  и  довольно  мелкая  и  очень  услов¬
ная.  Долго  живут  коренные  порядки,  а  не  мелочи.
 Итак,  тяглоспособность  каждого  отдельного  хозяина
определялась  в  Новгороде  некоторыми  внешними  признака¬
ми;  в  области  сельского  хозяйства  —  числом  лошадей.
 При  этом  порядке  единица  обложения  в  Новгороде
очень  близко  подходила  к  единице  платежа,  а  иногда  и  со¬
вершенно  совпадала  с  нею.  Единицей  обложения  была  обжа
и  соха,  состоявшая  из  трех  обеж;  а  это  —  очень  небольшие
величины.  В  новгородских  волостях  было  очень  много  дере¬
вень  в  один  двор,  положенных  в  одну  обжу,  и  в  два  двора,
положенных  в  две  обжи.  Таким  образом,  каждое  отдельное
хозяйство  составляло  и  окладную,  и  платежную  единицу.  То
же  самое  можно  наблюдать  и  в  деревнях  со  многими  двора¬
ми.  Например,  деревня  в  5  дворов  положена  в  6  обеж.  Это
указывает  на  4  хозяйства  с  одной  лошадью  и  одно  с  двумя,  и
опять  каждое  из  этих  четырех  хозяйств  в  одно  и  то  же  время
и  окладная,  и  платежная  единица.
 242

Все  внешние  признаки  хозяйственного  благосостояния
имеют  только  относительное  значение:  они  могут  держаться
некоторое  время  и  при  упадке  хозяйства.  Число  лошадей  в
сельском  быту,  особенно  первоначальном,  имеет  великое
значение  и,  конечно,  может  служить  показателем  его  благо¬
состояния.  Но  в  руках  плохого  хозяина  и  многолошадное
хозяйство  легко  пойдет  на  убыль.  Точно  так  же  лодка,  невод,
чан  и  црен  не  всегда  свидетельствуют  об  одинаковом  уровне
благосостояния,  чтобы  обусловливать  совершенно  равное
обложение.  Вот  почему  новгородские  порядки  нельзя  счи¬
тать  за  общие  всей  нашей  древности,  и  вот  чем  могут  объяс¬
няться  их  колебания.  В  Москве  наблюдается  иной  порядок
вещей,  и  не  один,  а,  по  крайней  мере,  два  разных  порядка,
если  не  более.  Возникли  они  не  единовременно;  один  гораз¬
до  старее  другого;  но  новый  не  вытеснил  старого,  а  оба  до¬
жили  до  самого  конца  XVII  века.
 В  распоряжениях  московского  правительства  о  расклад¬
ке  повинностей  на  отдельных  домохозяев,  которые  надо
считать  наиболее  древними,  не  встречается  никаких  указа¬
ний  на  внешние  признаки  их  благосостояния.  Правительство
ограничивается  требованием,  чтобы  государевы  крестьяне  и
посадские  платили,  по  людям  смотря,  по  их  животам  и  про¬
мыслам,  по  торговле,  по  статкам,  по  тому,  кто  чего  стоит.
Благосостояние  плательщиков  не  определяется  никаким
внешним  признаком,  распределяющим  их  в  некоторые  груп¬
пы,  равно  способные  к  платежу,  как  в  Новгороде.  В  Москве
мы  имеем  дело  не  с  группами  равноспособных  плательщи¬
ков,  а  с  отдельными  плательщиками,  которых  способность  к
платежу  индивидуальна.  Это  совершенно  соответствует  дей¬
ствительному  положению  налогоспособности.  Хозяйствен¬
ное  благосостояние  человека  до  крайности  различно  и  может
быть  подведено  под  некоторые  общие  группы  только  с  на¬
рушением  этой  индивидуальности,  следовательно,  с  учине-
нием  некоторой  несправедливости.
 Как  же  достигалось  в  Москве  выяснение  и  определение
этой  индивидуальной  способности  к  тяглу?  Правительство
предписывало  плательщикам  самим  распределять  между  со¬
бою  тягло,  —  по  людям  смотря  и  т.д.  Для  этого  они  должны
 243

были  выбирать  из  своей  среды  заслуживающих  уважения  и
знающих  людей,  которые,  помолившись  Богу  и  принеся
присягу  в  том,  что  будут  действовать  по  чистой  совести,  ни¬
кого  не  обижая,  должны  были  произвести  раскладку  тягла.
Это  и  будут  излюбленные  судьи,  сотские,  старосты  и  проч.;
все  они  целовальники,  ибо  крест  целуют.
 Кажется,  и  выдумать  нельзя  порядка  обложения  более
совершенного.  Но  где  люди,  там  и  неправда;  а  потому  Писа¬
ние  и  говорит:  Проклят  всяк,  надеющийся  на  человека!  Слу¬
чалось,  что  выборные  люди,  эти  излюбленные,  перед  кре¬
стом  обещавшие  действовать  вправду,  облагали  плательщи¬
ков  не  по  животам  и  промыслам,  а  одних  легче,  других  тя¬
желее.  Это  вело  к  ссорам  и  жалобам.  Правительство  угрожа¬
ло  таким  излюбленным  окладчикам  наказаниями  и  предпи¬
сывало:  „Другу  не  дружить,  недругу  не  мстить  и  лишки  ни
на  чьи  дворы  не  прибавливати  ни  которыми  делы661.
 Но  прежде  чем  идти  далее,  считаем  необходимым  оста¬
новиться  на  некоторых  выражениях  наших  памятников  по
рассматриваемому  вопросу,  которые  могут  повести  к  недо¬
разумениям.  В  памятниках  нередко  указывается,  сколько
именно  плательщик  должен  платить  с  небольшой  окладной
единицы,  например,  с  двора,  с  выти.  Шенкурским  посадским
людям  предписывается  давать  за  наместнич  корм  и  проч.
оброка  1500  рублев  на  год,  с  двора  по  18  алтын;  а  далее  при¬
бавлено:  „А  разводить  шенкурцам,  посадским  людям,  меж
собя  самим,  по  животом  и  промыслом64.  Здесь  двор  окладная,
а  не  платежная  единица.  Посадские  люди  должны  платить  из
1500  р.,  положенных  на  весь  округ,  по  расчету  на  каждый
двор  по  18  алт.;  но  отдельные  домохозяева  платят  не  поров¬
ну,  не  непременно  по  18  алт.,  а  по  раскладке  выборными,
кому  что  придется  по  животам  и  промыслам.  Точно  так  же
посадские  города  Венева  должны  платить  с  лавки  по  гривне,
а  с  полки  по  10  денег  на  год,  „а  верстатися  им  в  том  оброке
меж  себя  по  товару  и  промыслу66.  Здесь  также  двор  и  лавка
только  окладная  единица,  а  платежная  определяется  внут¬
ренним  верстанием.  В  Тверском  уезде,  в  селе  Щербинино,  * 2441  АЭ.  I.  №№  242,  243,  343;  III.  №  37;  IV.  №  6.  1555—1646.
 244

есть  скоморошья  слободка,  в  которой  было  несколько  дво¬
ров  скоморохов;  и  скоморохи,  и  другие  сельчане  сидели  на
пашне.  Все  население  слободы  должно  было  платить  по
гривне  с  двора:  „а  верстатися  им  меж  собя...  по  животом  и
промыслом44.  Мы  уже  знаем,  что  стрелецкие  деньги  в  конце
века  взимаются,  смотря  по  животам  и  промыслам,  по  землям
и  по  угодьям.  Но  к  грамотам  о  сборе  этих  денег  прилагается
„оклад,  что  с  котораго  города  и  уезда  на  двор  положено44.
Например:  „Ярославль  —  2296  дворов,  по  2  р.,  денег
4592  рубля,  Вологда  —  1220  дворов,  по  1  р.  20  алт.  2  ден.,
денег  2074  рубли  13  алтын44  и  т.д.  Это  вовсе  не  значит,  что
каждый  двор  в  Ярославле  платит  по  2  р.,  а  в  Вологде  по  1  р.
20  алт.  2  ден.  Это  оклад,  а  платеж  —  по  животам  и  промыс¬
лам,  как  сказано  в  тексте  грамоты.  С  этим  разъяснением
многочисленные  предписания  московского  правительства  о
раскладке  плательщиками  „меж  себя44  повинностей  особыми
выборными  по  животам  и  промыслам,  по  статкам,  по  людям
смотря  и  пр.  не  возбуждают  никаких  недоразумений.  Этот
порядок  стоит  в  тесной  связи  с  большими  размерами  мос¬
ковской  окладной  единицы.  Московские  сохи  очень  ушли  от
новгородских,  они  простираются  на  сотни  десятин  и  обни¬
мают  множество  отдельных  хозяйств,  целые  сотни  дворов.
Правительство  определяло  свои  сборы  на  целую  соху,  в  об¬
ложение  же  отдельных  хозяйств  не  входило.  Это  было  пре¬
доставлено  самим  плательщикам.
 До  нас  дошла  чрезвычайно  интересная  по  своим  под¬
робностям  опись  Нижнего  Новгорода  1621—1629  гг.  В  ней
не  только  перечислены  все  нижегородские  дворы,  лавки,  ам¬
бары  и  пр.  и  приведено  сошное  обложение,  что  есть  во  всех
описях,  но  указано,  сколько  должен  платить  каждый  двор,  в
каком  платеже  состоит  он  в  тягле.  Это  определение  подат¬
ной  тягости  каждого  двора  сделано  „по  мирскому  окладу44.
Чтобы  узнать  этот  оклад,  государевы  писцы,  Д.В.Лодыгин,
В.Я.Полтев  и  дьяк  Д.Образцов,  пригласили  старост  посад¬
ских  с  товарищами  и  выборных  лучших  людей  и  старожиль-
цев,  которых  и  расспрашивали,  по  крестному  целованью,
„кто  каков  животом  и  промыслом,  и  кто  с  чего,  по  их  мир¬
скому  окладу,  обложен  в  тягле44.  Итак,  в  Нижнем  обложение
 245

уже  сделано,  все  дворы,  лавки  и  пр.  по  мирскому  приговору
уже  расценены,  и  каждый  хозяин  знает,  что  ему  надо  будет
платить,  если  придет  сошная  дань  или  другой  какой  сбор.  Но
в  окончательном  установлении  размеров  платежа  участвуют
и  государевы  писцы.  В  описи,  из  которой  мы  заимствовали
все  сказанное,  есть  и  такое  место:
 „А  которые  торговые  и  всякие  люди...  в  государеву  каз¬
ну  платили  по  не  велику,  и  на  тех  людей  сверх  тех  оброков
прибавлено  по  разсмотру  и  по  допросу  выборных  людей46.
 Государевы  писцы  делают  поправки  к  мирскому  обло¬
жению,  однако,  не  произвольно,  а  согласно  показанию  вы¬
борных.  Такое  соединение  выборного  и  приказного  начала
впервые  появилось  не  в  XVII  веке;  можно  думать,  что  и
древнейшие  писцы,  о  которых  говорят  княжеские  завещания
XV  века,  не  были  пассивными  зрителями  раскладки  выбор¬
ных  людей,  а  принимали  в  ней  деятельное  участие.  Доку¬
менты  прежнего  времени  говорят  о  раскладке  выборными
людьми,  здесь  же  речь  идет  о  мирском  приговоре,  т.е.  о  рас¬
кладке  целым  миром.  Когда  весь  мир  стал  делать  раскладку,
об  этом  не  встретили  указаний.
 Такое  индивидуальное  определение  тяглой  способности
каждого  плательщика  должно  было  сказаться  очень  разным
обложением  отдельных  дворов.  И  действительно,  в  Нижнем
отдельные  дворы  платили  очень  различно.  Одни  были  поло¬
жены  в  тягло  с  10  алтын  (таких  один  двор),  другие  с  5  (тоже
один),  с  3  (таких  два  двора)  и  т.д.;  более  бедные  —  с  7  денег,
с  6,  с  3,  с  одной  (таких  346  дворов),  с  полушки  (275  дворов)1.
Таким  образом,  богатые  дворы  против  бедных  платили  в  60
раз  более  и  даже  в  120.  В  итоге  подведено,  сколько  всех  дво¬
ров  и  сколько  они  должны  платить  по  каждому  сбору.  Всех
дворов  в  Нижнем  было  862,  а  платить  они  должны  были  в
каждое  тягло  по  6  р.  5  денег  (итоги  подведены  не  совсем
верно,  но  это  неважно).  На  следующем  примере  будет  ясно,
как  это  делалось.  Нижегородцы  должны  были  платить  госу¬
даревых  податей  с  сохи:  ямщикам  на  прогоны  по  10  р.,  по-
лоняничных  денег  по  2  р.,  итого  в  эти  два  тягла  12  р.  с  сохи,  * 2461  Алтын  =  6  деньгам,  рубль  =200.
 246

а  в  Нижнем  считалось  3  сохи  с  половиной  (по  сошному
письму  1624  г.),  следовательно,  всего  надо  было  платить
42  р.  Если  произвести  со  всех  дворов  один  сбор  по  выше¬
приведенному  обложению  (с  одних  по  10  алт.,  с  других  по  5,
по  3  и  т.д.),  получится  6  р.  5  ден.;  чтобы  покрыть  указанный
налог  в  42  р.,  надо  повторить  этот  сбор  7  раз,  тогда  получит¬
ся  42  р.  30  денег,  на  30  ден.  более  того,  что  нужно.  При  этом
обложенный  10  алтынами  заплатит  2  р.  3  алт.  2  ден.,  а  обло¬
женные  деньгою  —  только  по  7  денег,  т.е.  в  60  раз  меньше,
обложенные  полушкой  —  372  деньги,  в  120  раз  меньше.  Мы
взяли  простейший  пример  из  данных  той  же  описи
(стб.  191),  и  все  же  получился  некоторый  излишек,  который
возвратить  плательщикам  по  мере  произведенных  платежей
представляет  чрезвычайно  хитрую,  но  не  стоящую  труда  за¬
дачу.  Как  распоряжались  такими  всегда  возможными  из¬
лишками,  мы  не  знаем.  Можно  думать,  что  они  обращались
в  запас  для  покрытия  недоборов,  которые  тоже  легко  могли
оказаться  при  сборах.
 Указанным  способом  легко  можно  вычислить,  сколько
каждый  плательщик  должен  был  платить  всех  податей.
Опись  1621—1629  гг.  приводит  счет  отдельных  податей  и  их
итог  в  том  размере,  как  они  собирались  до  московского  ра¬
зорения  и  после  разорения.  Мы  можем  получить,  таким  об¬
разом,  понятие  о  возрастании  податей,  причиненном  разоре¬
нием.  До  разорения  нижегородцы  должны  были  платить  с
3V2  сох  165  р.  32  алт.  Чтобы  получить  эту  сумму,  тягловый
сбор  со  всех  плательщиков  —  в  6  р.  5  ден.  надо  повторить
27  раз  с  половиною,  при  этом  плательщики  одной  деньги
заплатят  по  27!/2  денег,  плательщики  по  6  алтын  заплатят  в
60  раз  больше  —  по  8  р.  7  алт.  8  ден.  и  т.д.  После  разорения
повинности  нижегородцев  весьма  возросли:  кроме  165  р.,
они  должны  были  платить  еще  1638  р.  с  тех  же  372  сох.  Эта
сумма  получится,  если  сбор  тягловой  цифры  (6  р.  5  д.)  по¬
вторим  273  раза.  При  этом  плательщик,  обложенный  одной
деньгой,  —  уплатит  1  р.  12  алт.,  а  с  прежними  немного  более
1  р.  13  алт.,  плательщик,  обложенный  6  алтынами,  упла¬
тит  —  без  малого  82  р.,  а  с  прежними  84  р.  3  алт.  и  т.д.  В
1627  г.  Нижний  Новгород  был  положен  в  4  и  7/24  сохи  и  при-
 247

веденное  обложение  еще  увеличилось.
 Возрастание  сошных  доходов  с  Нижнего  представляется
в  следующем  виде.  До  разорения  Нижний  платил—  165  р.
деньгами,  не  считая  натуральных  повинностей  и  хлебных
запасов  стрельцам  на  жалованье.  После  разорения  к  этому
платежу  прибавили  на  государево  жалованье  и  на  подмогу
ямским  охотникам  с  сохи  по  468  р.,  итого  с  прежними  полу¬
чилось  1803  р.  В  1627  г.  этот  оклад  брали  не  с  3V2  сох,  а  с
47/24,  а  это  составит  —  2210  р.  30  алт.,  не  считая  натуральных
повинностей  и  хлебных  запасов.  Повинности  Нижнего  в
первой  четверти  XVII  века  увеличились,  таким  образом,  бо¬
лее  чем  в  13  раз1.  * 261  Опись  Нижнего  Новгорода  напечатана  в  Рус.  ист.  б-ке,  т.  XVII  под
редакцией  члена  Археол.  комиссии,  А.С.Лаппо-Данилевского.  Почтенный
редактор  нашел  нужным  во  введении  высказать  свое  мнение  по  поводу
обложения  нижегородских  посадских  людей  разным  количеством  денег.
„Таким  образом,  —  говорит  он,  —  описание  1621—1629  годов  дает  поня¬
тие  о  платежной  силе  каждого  лица,  налогоспособность  которого  призна¬
на  правительством,  причем  выражает  эту  силу  в  единицах  „денежного
счета",  вероятно,  соответствовавших  дробным  делениям  сошного  пись¬
ма".  В  примечании  к  этому  месту  читаем:  „По  сравнению  с  количеством
плательщиков  и  общими  размерами  тягла  такою  величиною,  равною  сум¬
ме  единиц  денежного  счета,  в  Нижнем  оказалось  6  р.  5  ден.;  количеством
дробных  долей  этой  суммы,  с  которого  данное  лицо  тянуло  тягло,  опреде¬
лялась  его  платежная  сила.  Размер  самого  оклада  окладчикам  всегда  легко
вычислить,  зная,  какой  постоянной  величине  приравнена  была  каждая  из
таких  долей.  Например,  с  деньги  нижегородцы  в  1670-х  годах  должны
были  платить  одно  время  26  р.,  другое  40  р.  В  таком  случае  какой-нибудь
посадский  человек,  Трофимка,  состоявший  в  тягле  с  деньги,  платил  бы
 26  р.  или  40  р.  тягла"  (XXIV—XXV).  Нельзя  сказать,  чтобы  это  толкова¬
ние  свидетельствовало  о  ясности  мыслей  автора.  То,  что  напечатано  в
тексте,  есть  только  повторение  того,  что  автором  подробнее  говорится  в
его  „Организации  прямого  обложения".  Этого  подробного  изложения  мы
тоже  не  могли  понять  до  тех  пор,  пока  г-н  П.Милюков  в  своих  „Спорных
вопросах"  не  разъяснил,  в  чем  тут  дело.  Дело  в  том,  что  почтенный  автор
смешал  денежный  счет  книг  сошного  письма  с  разложением  тягла  по  от¬
дельным  дворам,  производимого  тоже  в  денежных  единицах,  и  одновре¬
менно  хотел  объяснить  и  то,  и  другое.  Поэтому  „изложение,  —  говорит
г-н  П.Милюков,  —  вышло  у  автора  несколько  сбивчиво".  Даже  очень
сбивчиво.  Это  смешение  возобновляется  и  во  введении,  где  налогоспособ¬
ность  каждого  лица  автор  объясняет  „единицами  дробного  деления  сош¬
ного  письма",  тогда  как  между  ними  нет  ничего  общего.  В  примечании
нам  понятен  только  конец  и  только  благодаря  этому  понятному  концу  мы
 248

Этот  порядок  вещей  продолжается  до  конца  XVII  века.
В  1681  г.  в  Олонецком  посаде  и  уезде  считалось  посадских  и
крестьянских  дворов  9  784;  на  них  было  положено  стрелец¬
ких  денег  за  всякие  прежние  доходы  6081  р.  29  алт.  и  51/2
ден.;  а  раскладка  этих  денег  по  домохозяевам  должна  была
производиться  выборными  лучшими  людьми  по  животам  и
промыслам,  по  землям  и  угодьям  (АЭ.  IV.  №  250  ).
 Мы  указали  уже,  что  такое  индивидуальное  обложение
могло  вести  к  несправедливостям  и  ссорам,  а  потому  рядом  с
ним  возникает  и  другое  —  по  внешнему  признаку.  Таким
внешним  признаком  принимается  количество  жилых  четвер¬
тей  пашни,  т.е.  количество  обрабатываемой  земли  с  теми
ограничениями,  на  которые  было  указано  выше.
 Когда  именно  появляется  такое  определение  налогоспо-  5и  остановились  на  мнении  г-на  Лаппо-Данилевского.  Если  с  деньги  надо
платить  26  р.  или  40  р.,  то  какой-нибудь  Трофимка,  состоявший  в  тягле,  с
деньги  должен  платить  26  р.  или  40  р.  Это  совершенно  правильное  умо¬
заключение.  Сделаем  из  него  дальнейшие  выводы.  Трофимка,  обложен¬
ный  деньгой,  должен  платить  40  р.,  Трофимка,  обложенный  10  алтынами,
т.е.  60  деньгами,  должен  платить  2400  р.,  а  весь  город,  обложенный  6  р.
 5  ден.,  должен  платить  48  000  р.  Таковы  чрезвычайно  ценные  результаты
соображений  почтенного  автора.  Но  принять  их  довольно  трудно.  Город
должен  платить  48  000  р.,  а  обложен  он,  как  сказано  в  описи,  редактиро¬
ванной  самим  автором,  всего  в  2210  р.  Следуя  по  стопам  автора,  мы  при¬
шли  к  совершенно  невозможному  выводу.  Надо  думать,  посылки  его  были
неверны.  Откуда  он  взял  свои  26  р.  или  40  р.?  Опись  Нижнего,  как  мы
видели,  содержит  в  себе  все  данные  для  объяснения  раскладки  сошного
оклада  на  отдельные  дворы.  Но  издатель  ими  не  пользуется:  для  их  разъ¬
яснения  он  обращается  к  челобитной  1682  г.,  в  которой  читаем:  „В  про¬
шлом  1677  г.  выбрали  нижегородцы  в  земские  старосты  Федора  Балахон-
цева  и  он,  Федор,  будучи  в  земских  старостах,  раскинул  тягло  сбирать  с
деньги  по  40  рублев,  и  им,  нижегородцам,  учинил  великую  тягость“.  А  из
дальнейшего  узнаем,  что  другой  староста  убавил  с  деньги  по  14  р.  и  рас¬
кинул  только  по  26  р.  (Доп.  к  АН.  X.  №  23).  Итак,  в  конце  XVII  века  в
Нижнем  с  деньги  сбирали  по  26  р.  и  по  40  р.  Это  верно.  Но  какая  это  день¬
га?  Этого  мы  не  знаем.  А  что  такое  деньга  1621  г.,  это  нам  хорошо  извест¬
но.  Деньга  1621  г.  есть  единица  обложения  очень  маленьких  людей,  за
которыми  следуют  уже  худые  люди.  Для  объяснения  известной  величины
памятника  1621—1629  гг.  автор  берет  неизвестную  величину  памятника
1677  г.  и  получает  свой  блестящий  с  финансовой  точки  зрения  вывод.
Неправильное  пользование  источниками  привело  и  к  неправильному  вы¬
воду.
 249

собности,  этого,  за  отсутствием  писцовых  книг  первой  поло¬
вины  XVI  века,  с  точностью  сказать  нельзя;  но  в  книгах  кон¬
ца  этого  века  оно  встречается  уже  очень  часто1.  В  описях
вотчинных  и  помещичьих  земель  в  уездах  Коломенском,
Медынском,  Орловском  и  др.  встречаем  знакомое  уже  нам
правило:  „а  платить  ему  с  живущаго  с  пашни  с  5  четей46,  „а
платить  ему  с  живущаго  с  14  четей  с  осминою66,  но  без  опре¬
деления,  сколько  именно  платить.  Тут  указана  только  та
единица,  на  которую  падает  повинность.  Это  некоторое  при¬
ближение  и  возвращение  к  новгородскому  порядку  вещей.
Там  платили  с  сохи,  обжи,  невода,  лавки  и  пр.,  здесь  с  чет¬
верти  земли,  с  паханой  пашни  известной  меры  (полдесяти¬
ны).  Такой  способ  платы,  понятно,  применяется  только  к
уездному  земледельческому  населению,  но  и  горожане,  если
имеют  земли,  также  подлежат  платежу  с  четвертей.  Предпи¬
сание  платить  с  четвертей  предполагает  и  обложение  по  чет¬
вертям,  а  не  по  сохам.  Такое  обложение  действительно  и  по¬
является  в  Москве.  Уже  в  половине  XVI  века  размер  службы
служилых  людей  определяется  по  количеству  четей  владее-
мой  земли.  В  начале  XVII  века  несколько  лет  подряд  (1618—
1621)  ямские  деньги  собирались  с  числа  четей,  с  чети  по
рублю.  От  1631  г.  имеем  указ,  которым  было  предписано  с
вотчин  Кириллова  монастыря,  простиравшихся  до  23  900
четей,  вместо  сбора  даточных  людей  для  войны,  взять  день¬
гами  с  числа  четей  (ААЭ.  Т.  III.  №№  121  и  193).  Четь,  таким
образом,  несомненно,  играла  роль  окладной  и  платежной
единицы.  Этим  совершенно  разъясняется  предписание  пис¬
цовых  книг  XVI  века:  „Платить  с  5  четей66.
 Здесь  опять,  как  в  Новгороде,  окладная  и  платежная
единицы  совпадают.
 То  же  начало,  но  с  некоторыми  модификациями,  приме¬
няется  к  уплате  дворцовыми  крестьянами  господского  князю
оброка.  Дворцовые  крестьяне  в  конце  XVI  века  начинают
наделяться  определенным  количеством  земли  на  выть.  Это
не  значит,  что  каждый  крестьянин  получал  определенное
 1  Древнейшее  встретившееся  нам  указание  на  обложение  не  по  жи¬
вотам  и  промыслам,  а  по  определенной  мере  земли,  относится  к  1490  г.
(АИ.  I.  №  ЮО).
 250

количество  земли  на  душу:  отдельный  крестьянин  мог  си¬
деть  и  на  части  выти;  но  на  село  с  деревнями  отводилось  оп¬
ределенное  количество  вытей  известной  меры.  Оброк  нала¬
гался  на  это  количество  вытей,  например:  „А  оброку  кресть¬
янам  платить  в  великого  князю  казну  в  Дворцовый  приказ
6  р.  7  алт.  с  денгою,  с  выти  по  полтине44.  Между  отдельными
домохозяевами  этот  оброк,  надо  думать,  распределялся  уже
не  по  животам  и  промыслам,  не  по  пашне  и  угодьям,  а  толь¬
ко  по  количеству  земли.  Кто  сидел  на  полвыти,  платил  —
50  ден.;  кто  на  четверти  —  25  и  т.д.  Здесь  опять  единица  об¬
ложения  и  единица  платежа  близко  сходятся.
 Так  определялась  способность  нести  тягло.
 Выяснив  по  возможности  вопрос  о  способности  к  тяглу,
необходимо  остановиться  и  на  вопросе  о  том,  кто  же  обла¬
гался  тяглом.  Древняя  Россия  сословий  не  знала,  но  ей  были
известны  классы  людей,  различные  по  своему  социальному
положению  и  занятиям.  Были  бояре,  купцы,  крестьяне,  слу¬
жилые  люди  (княжие  мужи)  и  не  служилые,  было  духовен¬
ство,  монастыри,  владыки  и  т.д.  Все  население  облагалось
повинностями  или  нет?  Нельзя  сказать,  чтобы  вопрос  этот
разрешался  в  нашей  литературе  с  достаточной  определенно¬
стью  и  ясностью.  И  понятно,  почему.  Мы  имеем  дело  не  с
точными  определениями  закона,  а  с  практикой,  очень  разно¬
образной  и  нелегко  уловимой.  Вот  почему  исключения  при¬
нимаются  нередко  за  правило,  а  общие  правила  вовсе  ус¬
кользают  от  внимания.  У  нас  было  общее  правило  и  множе¬
ство  исключений,  очень  ограничивавших  его  действие.  Нач¬
нем  с  общего  правила.
 По  общему  правилу  все  население  княжений  подлежало
повинностям.  Это  совершенно  ясно  из  новгородских  памят¬
ников.  По  грамоте,  на  черный  бор  татарская  дань  уплачива¬
ется  всеми,  кто  имеет  лошадь,  лодку,  невод,  плуг  и  пр.  Со¬
циальное  положение  человека  нисколько  не  влияет  на  его
обязанность  нести  государственные  повинности.  То  же  сле¬
дует  и  из  новгородских  писцовых  книг.  Все  земли,  чьи  бы
они  ни  были,  положены  в  обжи  и  сохи.  Волости  всех  свое¬
земцев,  бояр,  бояришек,  купцов,  попов,  церквей,  монастырей
и  самого  владыки  несут  обежную  дань.  В  обжи  положены  не
 251

только  те  деревни,  которые  они  сдают  в  аренду  крестьянам,
но  и  те,  в  которых  они  жили  сами  и  которые  обрабатывали
своими  людьми.  Городские  дворы  своеземцев  также  были  в
тягле.  Единственное  исключение,  которое  встречается  в  ста¬
рых  новгородских  описях,  относится  к  землям  бедных  пого-
стских  церквей,  которые  нередко  возделывались  самим  при¬
чтом.  О  таких  землях  иногда  прямо  говорится:  в  обжи  не  по¬
ложены.  Обложение  всех  новгородских  земель  повинностя¬
ми  осталось  и  после  водворения  в  них  новых  людей,  москов¬
ских  помещиков.  Поместья  московских  служилых  людей
также  несут  повинности,  как  и  волости  новгородских  свое¬
земцев.
 Москва,  однако,  не  является  здесь  ученицей  Новгорода,
подражательницей  новгородских  порядков.  Обложение  бояр,
вольных  служилых  людей,  данью  —  в  Москве  старина.  Мос¬
ковские  свидетельства  об  этом  на  целое  столетие  древнее
новгородских.  В  договоре  Великого  князя  Дмитрия  Ивано¬
вича  с  Владимиром  Андреевичем  читаем:
 „А  кто  имет  жити  моих  бояр  и  моего  сына,  княжих  Ва¬
сильевых,  и  моих  детей  в  твоем  уделе,  блюсти  ти  их,  как  и
своих,  и  дань  взяти,  как  и  на  своих;  а  кто  имет  жити  твоих
бояр  в  моем  уделе  и  в  вел.  княжении,  а  тех  нам  блюсти,  как  и
своих,  и  дань  взяти,  как  и  на  своих44.
 Под  боярами  здесь  разумеются  вольные  слуги,  поль¬
зующиеся  правом  отъезда.  Это  то  же,  что  и  новгородские
бояре  и  бояришки.
 Тот  же  порядок  можно  наблюдать  и  на  каждой  странице
московских  книг  сошного  письма.  В  соху  кладутся  земли
всяких  владельцев:  вотчинников,  помещиков,  казаков,  дья¬
ков,  попов,  церквей,  монастырей,  владык,  митрополита,  вдов
и  пр.  Как  и  в  Новгороде,  в  сохи  кладутся  не  только  деревни,
в  которых  сидят  крестьяне,  но  и  те,  где  живут  сами  господа  и
обрабатывают  их  трудом  холопов.  В  Медынском  уезде  были
деревни  князей  Хворостининых,  введенного  боярина  Дмит¬
рия  Ивановича  и  брата  его  Федора,  окольничего.  У  первого
было  2  сельца  да  20  деревень,  у  второго  20  деревень  и  2  по¬
чинка.  Все  это  было  положено  в  сошное  письмо.  Земли  по¬
садских  людей  также  в  сошном  письме.  В  1571  г.  веневским
 252

помещикам,  братьям  Муромцевым,  дана  была  на  льготу  пус¬
тая  земля  с  условием:
 „А  как  отойдет  лгота,  и  Ивану  Муромцеву  с  братьею  го¬
сударевы  всякия  подати  давати  с  полусохи“.
 Единственное  исключение,  которое  встречается  в  мос¬
ковских  писцовых  книгах,  то  же,  что  и  в  новгородских.  Зем¬
ли  деревенских  церквей  не  кладутся  в  сохи  и  обложению  не
подлежат1.  Городские  дворы  также  в  тягле.
 Таковы  сведения  писцовых  книг,  но  и  другие  докумен¬
ты  говорят  то  же  и  вполне  подтверждают  окладное  значение
сошного  письма.
 В  уставной  Белозерской  грамоте  от  1488  г.  читаем:
 „На  Рождество  Христово  наместникам  нашим  дадут
корм  со  всех  сох:  с  княжих,  и  с  боярских,  и  с  монастырских,
и  с  черных,  и  с  грамотников  (т.е.  с  тех,  кому  даны  льготные
грамоты),  и  со  всех  без  оменки“.
 В  1536  г.  такое  же  предписание  сделано  для  всей  Онеж¬
ской  земли.  Корм  велено  брать  „со  всех  сох,  с  моих  вел.  кня¬
зя,  с  владычных,  с  боярских  и  т.д.  и  с  грамотников,  со  всех
без  отмены^.  Сохи  великого  князя,  и  те  в  тягле2.  В  1550  г.  в
Новгород  прислана  была  грамота  о  сборе  ямских  денег  и
приметных,  за  посошных  людей,  и  за  всякие  городовые  дела,
и  за  ямчужное  дело.  Эти  деньги  велено  было  собирать  также
со  всех  новгородских  сох.  Кто  в  сошное  письмо  поло¬
жен,  тот  и  плати,  кто  бы  он  ни  был,  боярин  введенный,  вла¬
дыка,  посадский  человек,  крестьянин.  В  1624  г.  приказано
было  стрельцам  на  жалованье  собирать  рожь  с  сохи:
 „С  поместных  и  вотчинных  земель,  с  митрополичьих  и  с
монастырских  земель,  и  с  грамотчиков,  и  с  тарханщиков,  и  с
лготчиков,  опричь...  отца  нашего  великаго  государя  Святей-
шаго  Патриарха  Филарета  Никитича  Московскаго  и  всея  Ру-
сий  монастырей  вотчин  и  его,  государевых,  дворян  и  детей
боярских  поместий,  и  опричь  Живоначальныя  Троицы  Сер¬
гиева  монастыря  вотчин,  и  опричь  тех,  которые  на  нашей
 1 	Писц.  кн.  XVI  века.  И.  788,  1099.  1419.
 2 	Единственное  исключение  составляли  только  те  десятины,  которые
давались  дворцовым  крестьянам  для  посопного  хлеба,  одна  на  выть.  Они
не  клались  в  сохи  (Калачов.  II.  1542).
 253

службе  в  Сибири  и  в  Астрахани*6.
 Мы  здесь  встречаем  исключение,  подтверждающее  пра¬
вило.  Платить  должны  все,  но  в  данном  случае  сделано  ис¬
ключение  для  вотчин  патриарших  монастырей  и  некоторых
других.  Зато  должны  платить  все,  имеющие  льготы1.
 Приведем  несколько  известий  более  частного  характера.
В  1567  г.  боярин  И.В.Шереметев  Большой  бил  челом  царю  и
Великому  князю  Ивану  Васильевичу.
 „А  сказывал:  что  есть  у  него  вотчина  в  Московском  уез¬
де,  в  Торокшанове  стану,  купля,  деревни  и  селища,  а  купил
он  те  деревни  пусты,  а  старосты  и  целовальники  правят  с
него  оброк  за  дань,  и  за  посошный  корм,  и  за  ямския  деньги,
и  за  городовое  дело  с  пуста66.  Боярин  просил  освободить  его
от  платежа  спуста.
 Архимандрит  Симонова  монастыря  в  1577  г.  бил  челом
о  том  же.  Его  вотчина  монастырская  в  Белозерском  уезде
запустела,  а  ямские  деньги  и  всякие  подати  и  посоху  госуда¬
ревы  сборщики  берут  с  той  вотчины  по-прежнему.  Точно  так
же  игумен  солигалицкого  Воскресенского  монастыря  в
1608  г.  жалуется,  что  монастырь  платит  в  течение  целых
16  лет  всякие  государевы  подати  с  пустой  вотчины.  В  1634  г.
игумен  Устюга  Великого  Троицкого  монастыря  с  Гледени
бил  челом  царю  и  великому  князю  и  сказывал:
 „Изстари  платит  он  с  братьею  с  монастырских  вотчин
данные  и  оброчные  деньги,  и  московские  и  стрелецкие  кор¬
мы,  и  сибирские  запасы  и  ямские  отпуски,  и  всякие  мирские
подати  по  сотным  грамотам  с  сотными  людьми  вместе66.
 В  марте  1666  г.  вдова  стольника,  княгиня  Мышецкая,
продала  свою  деревню  двум  крестьянам.  Покупатели  приня¬
ли  на  себя  платеж  государевых  податей  с  1  сентября  того  же
года,  „а  старыя  невыплаты,  буде  объявятся  впредь  на  кото¬
рый  год,  и  до  тех  невыплат  им  дела  нет66.  Кто  же  их  платит?  * 2541  АЭ.  I.  №№  123  и  181;  Доп.  к  АИ.  I.  94;  АИ.  III.  №  132.  Исключения
от  всеобщего  обложения  делаются  для  разных  лиц.  В  1620  г.  приказано
было  со  всех  сох  брать  ямские  деньги,  и  с  грамотчиков,  и  с  тарханщиков,
и  со  льготчиков,  а  в  числе  исключенных  находим  вотчины  Кириллова
монастыря  и  митрополита  Ростовского  (АЭ.  III.  №  116).
 254

Сама  княгиня  Мышецкая1.
 За  городские  дворы  дети  боярские,  дворяне  и  другие
служилые  люди  тягла  не  несут:  но  это  не  составляет  исклю¬
чения  из  общего  правила.  Городские  дворы  состоят  в  тягле
потому,  что  городские  люди  занимаются  промыслами.  Слу¬
жилые  же  люди  живут  в  городских  дворах  в  интересах
службы,  а  потому  и  не  подлежат  окладу.
 К  числу  служилых  людей,  не  подлежащих  тяглу  с  го¬
родских  дворов,  относятся:  пищальники,  воротники,  стрель¬
цы,  черкасы,  сторожа,  садовники  княжеские  и  пр.  Точно
также  не  подлежат  окладу  и  осадные  дворы  дворян,  они  то¬
же  не  для  промысла,  а  для  осады,  и  живут  в  них  только  во
время  осады.
 Итак,  все  население  княжений  было  обязано  нести  госу¬
дарственные  повинности.  Это  общее  правило  стоит  вне  вся¬
ких  сомнений2.  Но  из  общего  правила,  во-первых,  допуска-
 1 	АЭ.  II.  №  85;  Рус.  ист.  б-ка.  II.  №  37;  XII.  Стб.  197,  №  36  и  стб.  409
№  93;  Дьяконов.  Акты  тягл,  населения.  II.  №  20.
 2 	Насколько  смутны  в  нашей  литературе  представления  о  податных
обязанностях  населения  Московского  государства,  можно  видеть  из  труда
г-на  Лаппо-Данилевского  „Организация  прямого  обложения",  напечатан¬
ного  в  1890  г.  Первая  глава  этого  сочинения  имеет  задачу  выяснить  „рас¬
пределение  податного  бремени  между  отдельными  классами  населения".
В  самом  ее  начале  (с.45)  высказывается  такое  общее  положение.  „Обязан¬
ности  распадались,  как  известно,  на  служебные  (военные)  и  податные.  Не
было,  однако,  никакой  возможности  и  даже  надобности  один  и  тот  же
класс  обременять  исправлением  обязанностей,  присущих  двум  разным
классам;  поэтому  люди  служилые  не  выполняли  податных  обязанностей
так  же,  как  люди  тяглые  —  военных".  Итак,  на  разных  классах  лежат  раз¬
ные  обязанности:  низший  несет  податное  тягло,  высший—  военное.  В
подкрепление  своей  мысли  автор  приводит  на  той  же  странице  и  мнение
проф.  Ключевского,  который  утверждает,  что  с  объединением  Северной
Руси  поземельные  льготы,  как  последствие  обязательной  службы  служи¬
лых  людей,  стали  общим  нормальным  явлением  и  получили  значение  со¬
словных  преимуществ  служилого  класса.  Это  то  же,  что  говорит  и  сам  г-н
Лаппо-Данилевский,  т.е.  служилые  люди  с  объединения  Руси  свободны  от
податных  обязанностей.
 А  вот  что  мы  находим  в  дальнейшем  изложении.
 На  с.52  читаем:  „Наконец,  был  целый  разряд  служилых  людей,  мел¬
ких  землевладельцев,  подлежавших  тяглу  или  поземельному  налогу,  а
потом  и  подворной  подати  без  всяких  ограничений".  А  на  с.54  опять:  „Го¬
сударственная  служба  освобождала  служилых  людей  от  тягла".
 255

лось  множество  исключений,  во-вторых,  разнообразие  по¬
винностей  приводило  к  замене  одних  другими,  чем  также
нарушался  принцип  общего  тягла.
 Но  прежде  чем  говорить  об  исключениях  из  общего  тяг¬
ла,  необходимо  остановиться  еще  на  одном  вопросе.
 Из  предшествующего  мы  знаем,  что  в  древности  преоб¬
ладало  арендное  хозяйство;  барщинное  начинает  принимать
 На  с.209  автор  приводит  челобитье  белозерских  помещиков  (т.е.
служилых  людей),  из  которого  делает  вывод,  „что  они  платили  вдвое  ме¬
нее  податей,  чем  следовало/4  Итак,  служилым  людям  надо  платить  подати.
 На  с.215  нашло  себе  место  известие,  что  воеводе  Головину  приказа¬
но  положить  в  1615  г.  в  сошное  письмо  земли,  розданные  в  поместья  и
вотчины,  т.е.  служилым  людям.
 На  с.245  автор  утверждает,  что  класс  средних  и  мелких  землевла¬
дельцев  (т.е.  опять  служилых  людей)  в  1641  г.  обращался  к  государю  с
просьбами  об  уплате  некоторых  податей  подворно,  сколько  за  кем  кресть¬
янских  дворов,  а  не  по  писцовым  книгам.
 На  с.312  —читаем:  „пятинныя  деньги  собирались  и  со  служилых
людей,  занимавшихся  промыслами  и  торговлей44.
 На  с.316  —„В  1623  году  велено  развести  мостовыя  деньги  на  все
выти  без  выбору44.
 На  с.379  —  „В  слободской  украйне  городовое  и  острожное  дело  вы¬
полнялось  иногда  черкесами,  казаками,  стрельцами  и  детьми  боярскими44.
 На  с.384:  „В  царских  указах  повелевалось  иногда  „лес  сечи  (для  го¬
родового  дела)  в  близях  для  поспешения  в  чьих  лесах  ни  буди44.
 На  с.403:  „В  1660  г.  стрелецкий  хлеб  с  поместий  брали  в  меньшем
размере,  чем  с  вотчин  патриарших,  владычных,  монастырских44.
 На  с.405:  „В  1670-х  годах  дворяне  и  дети  боярские  били  челом  госу¬
дарю  о  том,  чтобы  стрелецкий  хлеб  им  платить  с  сошнаго  письма,  а  не  с
двороваго  числа44.
 На  с.408  автор  утверждает,  что  „эти  сборы  (хлебные  запасы)  взима¬
лись  с  дворцовых  сел,  с  посадских  людей,  поместий  и  вотчин  и  поземель¬
ных  владений  духовенства44.
 И  так  без  конца.
 Мы  не  поскупились  на  выписки,  но  потому,  что  приводимые  авто¬
ром  материалы  прекрасно  подтверждают  наше  мнение.  Но  как  быть  с
мнением  двух  почтенных  ученых,  которое  мы  привели  в  начале?  Полное
несоответствие  выводов  с  документами  совершенно  непонятно  и  состав¬
ляет  некоторую  тайну  произведений  этих  авторов.
 На  несостоятельность  основных  положений  г-на  Лаппо-
Данилевского  по  вопросу  о  распределении  податного  бремени  среди  насе¬
ления  Московского  государства  давно  уже  указано  г-ном  П.Милюковым  в
„Спорных  вопросах  финансовой  истории  Московского  государства44  (С.77
и  след.).
 256

большие  размеры  только  с  прикрепления  крестьян.  Ввиду
значительного  развития  аренды  возникает  вопрос,  кто  же
облагался  тяглом  и  отвечал  за  правильную  его  уплату:  арен¬
датор  или  разные  виды  землевладельцев:  своеземцы,  вот¬
чинники,  помещики  и  пр.?  Старые  новгородские  описи  на
этот  вопрос  не  дают  ответа.  В  них  показано  только  число
обеж  в  каждой  деревне,  но  ничего  не  говорится  о  том,  кто
облагается  платежом  по  этим  обжам,  арендатор  или  поме¬
щик.  В  позднейших  московских  описях  на  это  прямо  указы¬
вается.  Описав  деревни  известного  владельца,  писец  гово¬
рит:  „Платить  ему  с  5  четей“.  Итак,  облагается  землевладе¬
лец,  а  не  крестьянин,  съемщик  земли.  Надо  думать,  что  это
старина,  и  весьма  понятно  почему.  Арендатор  некрепок  зем¬
ле,  не  сегодня-завтра  он  может  уйти.  Как  же  его  облагать?
Облагается  тяглом  и  отвечает  за  его  исправную  уплату  все¬
гда  сам  землевладелец.
 В  подтверждение  сказанного  можно  привести  и  свиде¬
тельства  документов.  В  договорах  о  найме  земли  (порядная)
арендаторы  иногда  говорят,  что  они  принимают  на  себя  и
уплату  всех  государевых  податей  по  волостному  расчету.
Если  наряду  с  обязанностями,  которые  съемщик  земли  при¬
нимает  на  себя  по  отношению  к  землевладельцу,  надо  упо¬
мянуть  и  о  том,  что  он  принимает  на  себя  уплату  податей,  то,
конечно,  отсюда  можно  заключить,  что  уплата  податей
арендатором  при  найме  земли  сама  по  себе  не  мыслится,  а
должна  быть  оговорена.  Что  касается  тех  порядных,  которые
хранят  молчание  по  вопросу  о  податях,  то  мы  не  решаемся
утверждать,  что  такое  молчание  надо  всегда  понимать  в
смысле  свободы  арендатора  от  податей.  Если  молчание  не
есть  простая  небрежность  редакции,  оно  может  обусловли¬
ваться  всем  известными  местными  обычаями,  которые  в  раз¬
ных  местах  могли  быть  очень  различны,  но  говорить  о  кото¬
рых  не  считали  нужным.
 Имеем  и  прямые  указания  на  то,  что  землевладельцы
принимают  на  себя  уплату  повинностей.  В  1599  г.  крестья¬
нин  Родион  порядился  у  протопопа  с  братиею  на  половину
деревни  вотчины  Пречистой  Богородицы  с  таким  условием:
 „А  дань  и  оброк  и  всякия  государевы  разметы  платить
протопопу  с  братиею  мимо  меня“.
 257

В  1628  г.  другой  крестьянин  нанял  на  10  лет  церковную
землю  и  поставил  условие:
 „В  те  срочныя  лета  с  тое  деревни  мне,  Василью,  не  пла-
тити  ни  которых  государевых  податей“.
 Около  того  же  времени  третий  крестьянин  порядился  у
Спасова  монастыря  на  половину  деревни,  взял  льготы  на
2  года  и  в  порядной  выговорил  себе  свободу  от  всяких  госу¬
даревых  податей  тоже  на  два  года1.  Итак,  плата  податей
съемщиков  земли,  при  свободе  крестьянского  перехода,  есть
результат  соглашения  арендатора  с  землевладельцем.  Но  тут
возникает  дальнейший  вопрос:  кто  в  действительности  несет
тягло  и  кто  по  обложению  платит?  Это  было  очень  различно
и  обусловливалось  отношением  спроса  и  предложения  зем¬
ли.  Если  спрос  на  землю  был  велик,  землевладелец  мог  пе¬
реводить  на  арендатора  все  тягло;  если  —  слаб,  землевла¬
дельцу  приходилось  выплачивать  тягло  из  своих  доходов.
 После  прикрепления  крестьян  плата  государственного
тягла,  конечно,  всецело  упала  на  крестьянский  труд.
 Переходим  к  исключениям.  Исключения  из  общего  пра¬
вила  возникали  в  силу  жалованных  грамот,  которыми  от¬
дельным  владельцам  предоставлялись  льготы  от  повинно¬
стей.  Эти  льготы  были  так  разнообразны,  что  составить  об¬
разец  одной  жалованной  грамоты,  который  включал  бы  в  се¬
бе  все  характерные  особенности  пожалований,  не  представ¬
ляется  никакой  возможности:  что  давала  одна  грамота,  то
отрицала  другая.  Наши  древности  представляют  целый  ряд
таких  образцов,  который  значительно  должен  увеличиться,
если  мы  ко  льготам  от  податей  прибавим  еще  льготы  от
княжеского  суда.  Не  имея  возможности  познакомить  чита¬
теля  с  содержанием*  льготных  грамот  на  одном  образце,  мы
 1  Рус.  ист.  б-ка.  T.  XII.  Стб.  140.  №  12;  XIV.  Стб.  354.  №  140;  Акт.
тяг.  нас.  I.  №  14.  Таких  соглашений  не  воспрещает  и  статья  ц.  Судебника
(88):  „А  покои  места  была  рожь  его  (крестьянина,  перешедшаго  на  землю
другого  господина)  в  земли,  и  он  подать  цареву  и  вел.  князя  платит  со
ржи“.  Т.е.  платит,  если  этот  платеж  согласно  порядной,  лежит  на  нем,  а  не
на  господине.  Эта  статья  новая;  в  Судебнике  Ивана  Васильевича  такого
правила  нет.  Можно  думать,  что  в  XV  в.  случаи  переноса  платежа  госу¬
дарственных  повинностей  на  крестьян  были  редки,  а  потому  законодатель
и  не  находил  нужным  оговорить  их  уплату  уходящим  крестьянином.
 258

должны  войти  в  подробности  их  содержания.  Оно  очень  раз¬
лично,  и  со  многих  точек  зрения.
 В  древних  памятниках  термин  жалованная  грамота  имел
очень  широкий  смысл.  Всякая  милость  князя  могла  получить
форму  жалованной  грамоты.  Если  население  было  недо¬
вольно  наместником,  назначенным  князем,  жаловалось  на
его  бездеятельность  и  лихоимство  и  просило  о  разрешении
заменить  его  выборными  органами,  и  князь  соизволял  на  это,
решение  князя  выражалось  в  жалованной  грамоте,  хотя  ею  и
не  предоставлялось  никаких  льгот  от  повинностей.  Князь
жаловал  просителей,  отменял  наместника  и  дозволял  су¬
диться  своими  выборными.  Грамота,  которою  все  это  пре¬
доставлялось  населению,  называлась  жалованной,  иначе  ус¬
тавной  грамотой.  Предоставление  льгот  от  повинностей  есть
тоже  пожалование;  оно  обыкновенно  соединяется  с  освобо¬
ждением  пожалованного  и  от  суда  княжеских  чиновников.
Содержание  льготных  грамот  в  этом  тесном  смысле  слова
мы  и  будем  разбирать,  но  только  в  той  его  части,  в  которой
идет  речь  о  льготах  от  повинностей.
 1. 	Льготы  от  повинностей  даются  самым  разнообразным
лицам,  и  большим  людям,  и  маленьким,  которые  в  грамотах
называются  Федьками,  Митьками;  даются  монастырям,  вла¬
дыкам,  митрополиту,  рыболовам,  крестьянам,  служилым
людям,  боярам.  Случается,  что  пожалование  простирается  на
все  имения,  чем  владеет  в  известной  местности  пожалован¬
ный;  но  едва  ли  не  чаще  грамоты  даются  на  одно  известное
владение,  на  село  с  деревнями,  на  несколько  деревень,  на
пустошь.  В  т.Н  „Рус.  ист.  библиотеки66  напечатано
11  жалованных  грамот  можайского  князя  Андрея  Дмитрие¬
вича  Кириллову  монастырю.  Между  ними  есть  грамоты  на
одно  село,  на  одну  пустошь,  только  что  князем  пожалован¬
ную  монастырю  и  еще  не  имеющую  населения.  Тут  и  мотив
ясен,  хотя  и  не  высказан.  Пустошь  надо  населить;  для  поощ¬
рения  притока  нового  населения  и  дается  льгота  от  повинно¬
стей.  Но  если  льгота  дается  поименно  известным  участкам
земли,  то  отсюда  следует,  что  у  Кириллова  монастыря  не
было  общей  льготы,  и  в  Можайском  уделе  могли  быть  у  него
и  нельготные  имения.  Кто-нибудь  отказал  монастырю  име¬
ние  по  душе  или  монастырь  купил  у  кого-нибудь  имение;
 259

это  будут  нельготные  имения,  ибо  у  монастыря  нет  общей
льготной  грамоты.  Он  может  получить  и  на  эти  имения  льго¬
ту,  если  князь  даст,  но  пока  не  получит,  они  в  тягле.  Наши
льготные  грамоты  только  подтверждают  общее  правило  о
тягле.
 2. 	На  кого  простирается  льгота  от  повинностей,  на  все
население  сел,  деревень  и  пустошей  или  не  на  все?  Это  опять
чрезвычайно  различно.  Есть  грамоты,  в  которых  льгота  да¬
ется  всем,  кто  „иметь  сидети“  в  известной  деревне;  а  есть  и
такие,  в  которых  льгота  дается  не  наличному  населению,  а
только  тем,  кого  владелец  вновь  призовет  к  себе  со  стороны.
Иногда  число  пользующихся  льготой  ограничивается  еще
условием,  чтобы  призванные  были  из  иных  княжений,  а  не
из  своего.  Кроме  этих  призванных  из  чужих  княжений,  льго¬
та  распространяется  только  на  тех,  кого  владельцы  „окупив
посадят66,  т.е.  на  рабов.  Если  не  будет  ни  призванных  из
иных  княжений,  ни  рабов,  льгота  обращается  в  пустой  звук.
 3. 	На  какой  срок  давались  льготы;  были  они  вечные  или
нет?  И  на  этот  вопрос  тексты  отвечают  различно.  Только  в
одной  грамоте  тверского  князя,  Бориса,  нашли  мы  прямое
указание  на  неизменность  жалования.
 „Дали  мы  эту  милостыню  церкви  Святой  Богородицы,
—  говорит  князь,  —  неподвижно,  никаким  делом  не  на¬
рушить  нам  этой  милости,  ни  нашим  детям,  ни  внучатам66
(АЭ.  I.  №  34.  1437—1461).
 Та  же  мысль  о  неизменности  пожалования  в  других
грамотах  выражается  в  иной  форме.  Перечисление  льгот  за¬
канчивается  иногда  такой  фразой:
 „А  на  которую  грамоту  свою  грамоту  дам,  а  на  сю  гра¬
моту  грамоты  нет66.
 Этими  словами  князь  обещает  не  отменять  грамоты.  Но
преемник  его,  конечно,  может  отменить  льготу.  Вот  почему
пожалованные,  обыкновенно,  по  смерти  князя-жалователя,
просят  его  преемника  переписать  жалованную  грамоту  на
свое  имя,  т.е.  вновь  пожаловать.
 Но  есть  грамоты,  в  которых  время  льготы  определено.
Льгота  дается  на  3,  на  5,  на  10,  на  15  лет,  по  истечении  кото¬
рых  пожалованный  вступает  снова  в  тягло.  Если  льгота  дает¬
ся  всем  вновь  перезываемым,  откуда  бы  они  ни  пришли,  то
 260

срок  определяется,  обыкновенно,  различно:  для  перезывае-
мых  из  своего  княжения  он  короче,  для  перезываемых  из
чужих  княжений  он  длиннее.  Если  для  своих  3,  для  чужих
10  лет;  для  своих  5,  для  чужих  10  или  15  лет.  В  этих  случаях,
если  только  удастся  перезвать  из  чужих  княжений,  льгота
оказывает  пользу  не  только  льготчику,  но  и  местному  князю.
Давая  льготы,  князья  не  забывают  и  себя.
 4. 	Какие  же  льготы  даются  пожалованным?  В  этом
пункте  встречаемся  уже  с  совершенно  бесконечным  разно¬
образием.  Есть  немало  грамот,  в  которых  пожалованный  ос¬
вобождается  от  всяких  даней,  кормов  и  сборов  судных  му¬
жей;  но  также  имеем  немало  грамот  и  таких,  в  которых  по¬
жалованный  освобождается  только  от  некоторых  сборов
или,  освобождаясь  от  всяких  даней,  обязывается  делать  в
казну  некоторый  взнос  деньгами.  Приведем  несколько  при¬
меров  неполных  льгот.
 Нижегородский  князь  в  1410  г.  освободил  Благовещен¬
ский  монастырь  от  многих  сборов,  в  грамоте  перечисленных,
но  перед  этим  перечислением  делает  такую  оговорку:
 „Коли  придет  моя  дань  (татарская),  игумен  заплатит  за
них  (за  монастырских  людей)  по  силе“.
 Два  углицких  князя  освободили  села  и  деревни  Троице-
Сергиева  монастыря  от  всяких  даней,  но  обязали  монастырь
платить  в  свою  казну  ежегодный  оброк,  один  князь  на  Рож¬
дество  Христово,  другой  —  на  Юрьев  день  весенний  и  осен¬
ний.  Тверской  Великий  князь  Борис  пожаловал  игуменью
Сретенского  монастыря,  освободил  от  всяких  даней,  но  в
конце  грамоты  прибавил:
 „А  придет  моя  дань  великаго  князя  неминучая,  и  игуме¬
нья  сберет  сама  дань  с  тех  людей,  да  пришлет  к  моей  казне46.
 Игуменья  соберет  сама,  —  это  потому,  что  она  не  толь¬
ко  освобождена  от  въезда  княжеских  чиновников,  но  сот¬
ским  и  старостам  запрещено  „наряжать  ея  людей44.  Итак,  не-
въезд  княжеских  чиновников  не  устраняет  еще  зависимости
льготного  имения  от  князя  непосредственно.  В  1507  г.  Вели¬
кий  князь  Василий  Иванович  пожаловал  игумена  Валаамско¬
го  монастыря,  велел  своим  новгородским  наместникам  не
брать  с  крестьян  монастырских  своих  кормов,  а  также  их
тиунам  и  людям  поборов  своих  не  брать.  Все  остальные  по¬
 261

винности  остались  на  монастырских  крестьянах.  А  в  1517  г.
он  освободил  от  многих  перечисленных  в  грамоте  пошлин
села  и  деревни  Троице-Сергиева  монастыря,  „опричь  яму  и
посошныя  службы44.  В  Каширском  уезде,  в  Ростовском  ста¬
ну,  положены  церковные  земли  в  сошное  письмо  для  одного
городового  дела,  а  от  остальных  повинностей  освобождены.
Эта  льгота  сделана  попам  и  причетникам  церковным  „в  руги
место44.  То  же  и  в  XVII  веке.  В  1608  г.  Воскресенскому  мона¬
стырю  в  Соли  Галицкой  дана  свобода  от  четвертных  оброч¬
ных  денег  и  пошлин  за  наместнич  доход,  а  всякие  другие
подати  велено  платить,  как  и  иные  монастырские  вотчины
платят.  В  1623  г.  государь  пожаловал  новгородского  митро¬
полита,  освободив  его  вотчины  от  всяких  податей:
 „Оприч  ямских  денег,  стрелецких  хлебных  запасов,  го-
родоваго  и  острожнаго  дела44.
 В  1637  г.  восстановлено  действие  жалованной  в  1622  г.
грамоты  Тихвинскому  Успенскому  монастырю,  по  которой
он  был  освобожден  от  подможных  денег  ямским  охотникам,
но  на  условии,  если  будет  держать  свой  ям  на  5  дорог1.
 Итак,  освобождение  от  всяких  даней  или  только  от  не¬
которых,  условно  (за  плату  оброка,  например)  или  безуслов¬
но  —  существует  рядом  и  встречается  с  древнейших  времен
и  по  XVII  век  включительно.
 И  этим  еще  не  исчерпывается  все  разнообразие  содер¬
жания  жалованных  на  льготы  грамот.  Обыкновенно  в  таких
грамотах  освобождение  от  пошлин  соединяется  с  освобож¬
дением  от  суда  княжеских  чиновников,  но  в  довольно  огра¬
ниченных  размерах:  за  княжескими  чиновниками,  в  боль¬
шинстве  случаев,  остается  суд  по  важнейшим  уголовным  де¬
лам:  разбоям  и  убийствам,  а  нередко  за  ними  оставляют  и
кражу  с  поличным.
 Но  есть  грамоты,  в  которых  делается  только  освобожде¬
ние  от  суда  и  никакого  от  пошлин2;  и  наоборот,  есть  грамоты
 1 	АЭ.  I.  Шо  17,  19,  28,  35,  164;  II.  85;  III.  №№  139,  267;  АИ.  I.  100;
Писц.  кн.  XVI  века.  II.  Стб.  1431;  Рус.  ист.  б-ка.  II.  №  255.  1510—1637.
 2 	Для  примера:  АЭ.  №№  124,  139,  141,  149,  159,  160,  162,  166  и  др.
Кажется,  сюда  же  надо  отнести  и  одну  из  древнейших  грамот,  напечатан¬
ную  в  „Рус.  ист.  б-ке“.  II.  №  15.  1397—1432.
 262

с  освобождением  от  одних  пошлин1;  о  них  речь  будет  ниже.
 5. 	Наконец,  в  некоторых  грамотах  встречаем  приведен¬
ное  уже  условие:
 „А  у  кого  будут,  у  наших  наместников  и  волостелей,  на
грамотники  грамоты,  а  на  сю  мою  грамоту  грамоты  нет“2.
 Такого  рода  приписки  встречаются  в  грамотах  XIV—
XVI  веков,  но  чем  ближе  к  XVII  веку,  тем  реже.  Приведен¬
ная  приписка  имеет  такой  смысл:  эта  грамота  должна  иметь
силу  даже  и  в  том  случае,  когда  будет  предписано  сделать
сбор  с  грамотников,  а  другие  —  теряют  в  этих  случаях  свою
силу.  Итак,  данные  льготы  подлежат  отмене,  когда  князь
найдет  это  нужным,  за  исключением  только  тех  грамотни¬
ков,  относительно  которых  сделана  особая  оговорка.  Что
льготчики  действительно  платили,  это  видно  из  тех  грамот
XV,  XVI  и  XVII  веков,  которые  мы  привели  выше.
 Таково  наше  льготное  право.  Предоставление  льгот  ду¬
ховным  учреждениям  имело  значение  благочестивого  под¬
вига  и  должно  было  войти  в  практику  в  очень  глубокой
древности.  Первый  христианский  князь,  устрояя  основанную
им  епископию,  не  дает  ей  никаких  льгот,  а  обеспечивает  ее
содержание  из  собственных  своих  доходов.  Это  очень  по¬
нятно.  Только  что  основанная  епископия  не  имела  ни  вот¬
чин,  ни  жалованных  земель;  но  как  скоро  они  стали  скоп-
 1 	Вот  образчик  такой  односторонней  жалованной  грамоты:  „Пожало¬
вали  есмя  Новогородскаго  уезда...  попа  Ер.  Герасимова  и  сына  его,  Исака,
в  Новогородском  уезде...  дворцовую  волостку...  в  вотчину  со  крестьяны  и
с  рыбными  ловлями  и  со  всякими  угодьи  для  того:  как  при  Борисе  Году¬
нове,  при  его  самохотной  державе,  злокозненным  его  умыслом,  мать  на¬
ша,  великая  государыня  старица  инока  Марфа  Ивановна,  была  сослана  в
Новогородский  уезд...  в  заточенье,  и  тот  поп  Ермолай,  памятуя  Бога  и
свою  душу...  матери  нашей...  служил  и  прямил  и  доброхотствовал  во
всем...  и  за  то  радение  и  службу  пожаловали  есмя  тое  волостку  в  вотчи¬
ну...  и  с  тое  волостки...  дани  денежныя  и  хлебныя  и  ямския  и  ни  к  какому
делу  посохи,  ни  ямщины,  ни  иные  ни  какие  разметы,  и  посланникам  на¬
шим...  в  тое  волостку  въезжати  не  велели,  и  бояром  нашим,  и  окольничим,
и  воеводам,  и  дьякам,  и  всяким  приказным  людем  —  с  тое  волостки,  с  их
вотчины,  наших  никаких  податей  не  имати“  (АЭ.  III.  №  151.  1628).
 2 	АЭ.  I.  №  164.  1517.  В  одной  из  древнейших  жалованных  грамот  это
правило  выражено  так:  „А  хотя  коли  повелим  имати  на  тех,  у  кого  будут
грамоты  наши  жалованный,  на  монастырских  людех  ни  тогды  ни  кто  не
емли  ничего  по  сей  нашей  грамоте“.  Это  еще  ясней  (АЭ.  №  5.  1361).
 263

ляться  в  руках  церкви,  князья  стали  давать  и  льготы  для  уве¬
личения  церковных  доходов.  Древнейшая  из  дошедших  до
нас  жалованных  грамот  соединяет  в  себе  пожалование  мона¬
стырю  рязанским  князем  и  его  боярами  сел  и  бортных  зе¬
мель  и  предоставление  ему  льгот  от  суда  и  даней.  Такое  же
соединенное  жалование  земель  и  льгот  встречается  и  в  по¬
следующее  время.  Очень  можно  допустить,  что  пожалование
льгот  не  всегда  обусловливалось  челобитьями  жалуемых  лиц
и  учреждений,  а  нередко  исходило  и  от  благочестивой  ини¬
циативы  самих  князей.  Но,  конечно,  в  большинстве  случаев
челобитье  предшествовало  пожалованию.
 Политическое  значение  таких  пожалований  у  нас  иногда
излишне  преувеличивается.  Несомненно,  что  предоставле¬
ние  указанных  льгот  есть  уступка  князем  некоторой  части
своих  державных  прав;  но  едва  ли  справедливо  утверждать,
что  льготная  вотчина  становилась  государством  в  государст¬
ве,  а  вотчинник  как  бы  князем.  Это  можно  еще  утверждать
относительно  тех  пожалованных,  которым  предоставлялся
суд  во  всех  делах  и  свобода  от  всех  податей  и  которые  осво¬
бождались  от  действия  новых  грамот.  Но  таких  льготчиков
надо  еще  поискать;  нам  не  встретился  ни  один.  Наиболее
полное  определение  льгот  находим  в  грамоте  Федора  Ивано¬
вича  митрополиту  Дионисию  на  слободку  Святославлю.  Эта
грамота  возобновлялась  потом  всеми  последующими  госу¬
дарями  до  Алексея  Михайловича  включительно.  Начало
этим  льготам  положил  еще  Великий  князь  Василий  Дмит¬
риевич,  выменявший  у  митрополита  Киприана  город  Алек¬
син  на  слободку  Святославлю.  Тут  было  особое  основание
для  княжеской  милости.  Митрополит  уступил  князю  свой
город  Алексин,  а  взамен  получил  от  него  слободку,  и  вот
при  таком  обмене  митрополиту  и  дана  была  такая  полнота
льгот,  которая  редко  встречается.  Тут  было,  значит,  особое
основание  для  значительных  льгот,  и  тем  не  менее  жалован¬
ная  грамота  не  содержит  в  себе  приписки:  а  на  сю  грамоту
—  грамоты  нет.  А  отсюда  следует,  что  слободка  Святославля
могла  быть  облагаема  повинностями.
 От  Василия  Дмитриевича,  выменявшего  у  митрополита
Киприана  город  Алексин,  имеем  весьма  важный  документ,  в
котором  изложены  права  митрополита  Киприана  по  владе¬
 264

нию  недвижимостью.  Этот  документ  издатели  относят  к
концу  XIV  века  или  к  самому  началу  XV  века.  Митрополиту
принадлежал  тогда  город  Лух,  церковные  села  и  Константи-
новский  монастырь,  извечный  митрополичий,  тоже  с  селами.
Митрополиту  были  предоставлены  судебные  права  и  льготы
от  повинностей.  Судебные  права  без  ограничений,  но  если
кто  будет  недоволен  митрополичьим  наместником  или  во¬
лостелем  и  будет  бить  на  него  челом,  великий  князь  сам  его
будет  судить.  Судьи  митрополита  подлежат,  таким  образом,
ответственности  перед  князем.  И  это  еще  не  все.  Из  мона¬
стырских  сел  от  суда  княжеских  чиновников  освобождены
только  пошлые  села,  т.е.  старинные,  уже  состоящие  за  мона¬
стырем,  а  не  вновь  приобретаемые.  Эти  последние  состоят
под  общим  судом.  Льгота  от  повинностей  тоже  неполная.  И
Лух,  и  церковные  села  дают  дань  в  татарский  выход;  а  цер¬
ковные  села,  кроме  того,  и  ям.  В  случае  войны  митрополи¬
чьи  бояре  и  слуги  должны  помогать  великому  князю.  Они
выступают  под  начальством  митрополичьего  воеводы,  но
под  стягом  великого  князя.  В  этом  же  документе  находим
такую  любопытную  справку:
 „А  что  луховцы  ставливали  хоромы  на  князя  великаго
дворе  в  Володимере,  ино  то  обыскано,  что  то  было  учинило-
ся  ново,  не  по  пошлине,  а  нынеча  ненадобе  луховцам  стави-
ти  хоромов  на  вел.  князя  дворе44  (АЭ.  I.  №  9).
 О  натуральных  повинностях  луховцев  была  сделана
справка,  причем  оказалось,  что  постановка  княжего  двора  —
новость.  А  другие  натуральные  повинности?  Думаем,  что
другие,  пошлые,  могли  удержаться,  так  как  о  них  не  сделано
оговорки.  Итак,  в  конце  XIV  века  даже  владения  митрополи¬
та  не  представляли  государства  в  государстве,  что  же  сказать
о  более  мелких  людях  и  о  льготах,  по  суду  и  по  повинностям
еще  более  ограниченных?  А  были  грамоты,  которыми  льгот
от  повинностей  и  вовсе  не  предоставлялось.  Таких  ограни¬
ченных  в  каком-либо  отношении  пожалований  большинство.
Какая  судебная  власть  этих  ограничительных  льготчиков?  В
уголовных  делах  —  кражи  без  поличного  и  всякого  рода
обиды  действием  и  словом,  а  в  гражданских  —  споры  собст¬
венных  крестьян.  А  какие  у  них  гражданские  споры?  Вот  и
 265

все.  Здесь  очень  далеко  „от  государства  в  государстве  и  как
бы  княжеской  власти641.
 Мы  имеем  даже  случаи  пожалования  льгот,  при  которых
князь  определяет,  сколько  пожалованный  должен  получать
дохода  со  своих  крестьян.  В  грамоте  звенигородского  князя
игумену  Сторожевского  монастыря  читаем;
 „Чтобы  еси  на  монастырских  селех  имал:  на  Рожество
Христово,  за  дань  и  за  все  пошлины,  с  десятины  по  пя¬
ти  алтын,  да  по  десяти  гривен  масла,  да  по  два  сыра,  да  по
овчине66  и  т.д.  (АИ.  №  100.  1490).
 Князь  освободил  монастырские  села  от  своих  даней  и
пошлин,  но  не  от  своей  власти.
 В  жалованных  вольным  слугам  грамотах,  в  которых  да¬
ется  свобода  от  суда  княжеских  чиновников,  князья  предос¬
тавляют  иногда  недовольным  судом  пожалованного  или  его
приказчика  бить  на  них  челом  князю:  „А  кому  будет  чего
искати  на  самом  (пожалованном)  или  его  прикащике,  их  су¬
жу  яз,  князь  такой-то,  или  боярин  мой  введенный66  (АЭ.  I.
№№  130  и  132;  А.  до  ю.б.  №  31.  XX).  Суд  пожалованного
стоит  под  контролем  князя.  Пожалованный  превращается  в
княжеского  чиновника,  а  не  становится  сам  „как  бы  князем66.
 Какое  же  это  государство  в  государстве?  * 101 	В  грамотах  XV  века,  напечатанных  г-ном  Юшковым  во  II  томе
„Чтений44  за  1898  г.,  есть  13  льготных  грамот,  данных  разными  князьями
их  вольным  слугам.  В  числе  этих  13  грамот—  10  даны  на  определенный
срок,  очень  различный:  есть  льготы  на  2  года,  на  3,  самое  большое  на
 10  лет;  такой  срок  встречается  в  одной  только  грамоте  и  относится  к  кре¬
стьянам,  которых  пожалованный  призовет  из  иных  княжений  (№№  4,  7,  8,
10,  И,  14,  15,  16,  26,  27  и  40).  Бессрочно  льготы  от  повинностей  даны
только  трем  лицам  (№№  23,  31  и  42).  Условие  о  том,  что  „на  сю  грамоту
грамоты  нет44,  встречается  только  в  одной  грамоте,  №  10.  Наши  князья  да¬
вали  своим  вольным  слугам  льготы  от  повинностей,  но  нельзя  сказать,
чтобы  они  были  в  этом  отношении  очень  расточительны.  Продолжитель¬
ные  сроки  в  5,  6,  7,  10  лет  даются  крестьянам,  которых  пожалованный
призовет  из  иных  княжений.  Это  население,  которого  еще  нет.  Таких  кре¬
стьян  надо  еще  уметь  переманить  к  себе.  Эта  льгота  ровно  ничего  не  стоит
князю.  А  если  крестьяне  из  иных  княжений  придут,  они  приносят  князю
доход  по  истечении  льготы.  Это  выгодная  для  самого  князя  льгота.
 В  актах  Юшкова  есть  две  льготные  грамоты,  в  которых  речь  идет  о
льготах  до  урочных  лет,  но  самый  срок  этих  урочных  лет  не  указан
(№№  15  и  27).  Трудно  думать,  чтобы  был  общий  срок  льгот;  это  неис¬
правность  редакции  грамот.  Грамота  под  №  27  особенно  неисправна.
 266

Наши  жалованные  на  льготы  грамоты  порождают  массу
исключений  из  общей  обязанности  нести  государственные
повинности,  но  чрезвычайно  разнообразных:  одни  пожало¬
вания  освобождают  от  всяких  податей,  другие  только  от  не¬
которых;  одни  бессрочно,  другие  только  на  определенный
срок;  в  одних  случаях  освобождается  все  население  села  и
деревни,  в  других  только  пришлое  и  т.д.  В  связи  с  этими
льготами  стоит  различие  белых  и  черных  земель  и  дворов,
белых  и  черных  людей.  Что  же  это  за  различие?
 Начнем  со  свидетельства  памятников  более  простых  и
совершенно  ясных.
 В  описании  городов  XVI  века  белыми  называются  дво¬
ры  осадные,  дворы  пушкарей,  царских  кузнецов,  кирпични¬
ков  и  пр.  Мы  уже  знаем,  что  городские  дворы  всяких  служи¬
лых  людей  повинностями  не  облагались,  а  потому  они  и  на¬
зывались  белыми  в  противоположность  дворам,  на  которых
лежали  повинности;  эти  последние  назывались  тяглыми,
черными.
 Но  милостью  князя  всякий  человек  и  всякое  владение
могло  получить  свободу  от  повинностей,  а  потому  всякий
человек  и  всякое  владение  могли  сделаться  белыми.  Это
достигалось  путем  пожалования  податных  льгот.  Иногда  все
пожалование  состояло  только  в  освобождении  от  повинно¬
стей.  Таким  жалованным  грамотам  усвоялось  и  особое  на¬
именование  обельных  грамот,  но  не  всегда;  а  акт  освобож¬
дения  назывался  обелением.  Князь  предписывал  „обелить
деревни,  всякия  подати  сложить  и  из  окладу  выложить4*1.
Итак,  обеление  есть  пожалование  одних  льгот  от  податей;
подсудность  же  княжеским  чиновникам  остается  в  полной
неприкосновенности.  Но  и  это  специальное  пожалование  по
объему  льготы  тоже  было  очень  различно.  Иногда  жалова¬
лась  полная  свобода  от  всех  податей,  иногда  только  от  неко¬
торых.  Новгородский  митрополит  Макарий  в  1623  г.  полу¬
чил  подтверждение  прежних  жалованных  грамот  с  1599  г.  В
этом  подтверждении  находим,  во-первых,  жалованную
грамоту  с  освобождением  от  суда,  за  исключением  душе¬
губства,  разбоя  и  татьбы  с  поличным,  и  от  даней,  за  исклю-
 1  АИ.  III.  №  149.  1627.
 267

чением  ямских  денег,  стрелецких  хлебных  запасов,  городо¬
вого  и  острожного  дела;  и,  во-вторых,  обельную  грамоту,  но
только  на  20  обеж  софийской  пашни.  На  эти  20  обеж  в
1599  г.  он  получил  обельную  грамоту  с  освобождением  от
всех  податей.  Это  пожалование  и  теперь  подтверждено.
Здесь  полное  обеление.  А  в  1550  г.  игумену  Троице-Сергие-
ва  монастыря  была  дана  обельная  грамота  на  городской
двор  в  Москве,  но  обеление  было  неполное;  монастырь  дол¬
жен  был  мосты  мостить  и  сторожей  к  решеткам  выставлять1.
 Итак,  обеление  может  быть  полное  и  неполное.  В  по¬
следнем  случае  нет  полного  противоположения  белых  зе¬
мель,  дворов,  людей  —черным.  Белые  тоже  в  тягле,  но  в
меньшем.  А  так  как  освобождение  от  податей  дается  не
только  обельными  грамотами,  но  и  всякими  жалованными  на
льготы,  то  и  эти  последние  также  производят  обеление.  В
этом  смысле  в  Москве  было  множество  обельных  людей,  зе¬
мель  и  дворов.  Московские  памятники  и  перечислить  их
всех  не  в  состоянии.  Да  и  действительно  это  трудно  сделать,
ведь  жалованные  грамоты  давались  всем,  начиная  патриар¬
хом  и  кончая  крестьянином.  Вот  для  примера  два  перечисле¬
ния  нетяглых,  белых  людей  и  земель.  В  1555  г.  велено  было
выписать  из  писцовых  книг  Холмского  уезда  все  белые  обжи
и  сохи:  помещиков,  вотчинников,  владыки,  монастырей,
церковные,  земецкие,  пятиобежные  —  и  это  еще  не  все,  а  в
конце  прибавлено  „и  всякия  белыя  обжи  и  сохи“,  т.е.  у  кого
бы  они  ни  оказались.  В  1670  г.  нужно  было  узнать,  кто  в  Ус¬
тюжском  уезде  нетяглые  люди  купили  себе  тяглые  деревни  и
угодья  после  писцов  и  сравнительно  с  тяглыми  людьми  по¬
винностей  платят  мало  или  и  вовсе  не  платят.  В  списке  этих
нетяглых,  т.е.  белых  людей,  находим:  монастыри,  гостей,
людей  гостиной  сотни,  протопопов,  попов,  дьяконов,  цер¬
ковных  причетников,  подьячих  съезжей  избы,  посадских
людей,  и  это  опять  не  все,  в  конце  прибавлено  „или  иных  го¬
родов  белые,  а  не  тяглые  люди44.  И  лучше  было  бы  ограни¬
читься  этою  одною  прибавкою,  не  делая  никакого  перечис-  * 2681  АИ.  I.  №  164;  АЭ.  III.  №  139.  В  1613  г.  были  обелены  все  мона¬
стырские  пашни  Троице-Сергиева  монастыря,  но  только  монастырские,
т.е.  пашни  на  монастырь,  а  не  крестьянские.  Берем  это  сведение  у  г-на
Дьяконова  (ЖМНП.  1893.  VII.  С.211).
 268

ления,  ибо  невозможно  перечислить  все  разновидности.
Крестьян  нет  ни  в  том,  ни  в  другом  перечислении,  а  были  и
крестьяне  обельные,  они  упоминаются  в  грамоте  1623  г.  о
сборе  с  Новгорода  мостовых  денег.  Но  уже  такова  практика
московских  дьяков;  они  не  умеют  говорить  языком  общих
понятий,  а  все  приводят  отдельные  случаи.  Отсюда  эти  бес¬
конечные  перечисления,  которые  всегда  оканчиваются  еще  и
ссылкой  на  иные  случаи1.
 Наша  старинная  белизна,  следовательно,  двоякого  про¬
исхождения.  Во-первых,  были  белые  городские  дворы,  кото¬
рые  не  облагались  повинностями  по  общему  правилу,  пото¬
му  что  не  представляли  промышленных  заведений:  во-вто¬
рых,  были  белые  дворы,  обжи  и  сохи  потому,  что  таковыми
делались  милостью  князя.  Сюда  относятся  все  обеленные
дворы  и  сохи  и  все  льготные  от  податей  по  жалованным
грамотам,  о  чем  речь  была  выше2.
 Обеление,  кажется,  происходило  всегда  по  просьбе  обе¬
ляемого,  но  так  же,  как  и  пожалование,  не  обнимало  непре¬
менно  всех  его  владений.  В  1588  г.  велено,  по  просьбе  игу¬
мена  Аркажского  монастыря,  обелить  шесть  обеж  от  всех
повинностей;  а  что  сверх  того  будет  у  монастыря  обеж  в  жи¬
вущем,  с  того  велено  имать  всякие  государевы  подати  (АИ.
I.  №  222).  Этим  объясняется  вышеприведенная  грамота,  ко¬
торой  предписывается  сделать  для  Холмского  уезда  выписку
белых  сох  и  обеж  помещиков,  вотчинников  и  других  вла¬
дельцев.  Не  все  их  обжи  и  сохи  белые,  а  только  некоторые,  и
вот  оказалось  нужным  выяснить  их  количество.
 1 	Доп.  к  АИ.  I.  №  78;  АЭ.  III.  №  145;  Рус.  ист.  б-ка.  XII.  №  100.
Стб.425.
 2 	Трудно  допустить,  что  термин  „черные“  люди  и  земли  в  противо¬
положность  к  белым  пошел  от  земель.  Скорее  надо  думать,  что  он  пошел
от  людей.  В  наших  памятниках  наблюдается  старинное  различие  людей  на
больших  и  меньших,  богатых  и  бедных.  Малые  и  бедные,  конечно,  чер¬
ные,  по  сравнению  с  богатыми.  От  различия  людей  —  легкий  переход  к
различию  земли  и  тягла.  Тягло  несут  все.  Исстари  натуральное  тягло
можно  переводить  на  деньги.  Но  это  могут  делать  только  богатые  люди.
Бедные  отправляют  тягло  натурой.  Они  рубят  лес  для  города  и  мостов,
строят  ограды  и  пр.  Они  сами  черные,  и  тягло  их  черное.  Но  тягло  не  на
лице,  а  на  хозяйстве  и  земле,  отсюда  и  земля  бедняков  черная.  Термин
„белый“  гораздо  моложе  термина  черный.  Он  образовался  как  противопо¬
ложение  к  готовому  уже  бытовому  понятию.
 269

Мы  имеем  грамоты,  в  которых  предписывается  с  белых
сох  сбирать  белые  повинности,  например,  „белый  корм“.  Эти
грамоты  составляют  прекрасное  дополнение  к  тому,  что  ска¬
зано  выше  о  положении  льготных  владений  в  Москве.
Льготные  владения  освобождены  от  повинностей  и  суда,  но
не  от  власти  московских  князей,  а  потому,  когда  оказывается
нужным,  правительство  облагает  их  сборами.  Это  и  есть  то,
что  мы  назвали  белыми  повинностями  и  что  можно  еще  на¬
звать  белым  тяглом.  И  любопытно,  это  белое  тягло  бывает
больше  черного.  Понятно  почему.  Белые  сохи  свободны  от
обыкновенного  тягла,  а  если  с  них  приходится  брать  чрезвы¬
чайное,  то  его  берут  с  них  в  большем  размере,  чем  с  черных:
все  же  они,  сравнительно,  окажутся  во  льготе.  В  1545  г.  ве¬
лено  было  в  Новгороде  с  белых  дворов,  с  нетяглых,  со  всех,
взять  с  двора  по  ратнику;  а  с  черных  дворов  с  5  дворов  по
ратнику,  да  с  20  дворов  —  пуд  зелья,  со  всех  дворов,  чей
двор  „ни  буди“.  Порохом  обложены  все  дворы  поровну,  а
ратными  людьми  белые  дворы  в  пять  раз  тяжелее.  В  1536  г.,
по  уставной  Онежской  грамоте,  черные  сохи  были  обложены
кормом  наместнику  и  его  людям  стоимостью  в  12  алтын
5  денег,  а  в  1555  г.  с  белых  сох  Холмского  уезда  приказано
было  собрать  белого  корма  по  42  алтына  4  деньги  с  той  же
сохи;  это  в  три  с  половиной  раза  больше,  но  это  не  постоян¬
ный  корм,  а  тот  постоянный1.
 Итак,  льготные  владения  то  призываются  к  платежу  по¬
винностей  наравне  со  всеми  плательщиками,  на  что  мы  ука¬
зали  выше;  то  платят  по  особому  окладу  —  иногда  высшему,
чем  обыкновенные  плательщики.  Отдельные  случаи  платежа
белыми  сохами  по  особому  окладу  и  дали  повод  к  такому
выражению  в  грамотах:
 „Платить  игумену  Иакиму  с  белыми  сохами  вместе  (у
него  была  жалованная  грамота)  по  тому  ж,  как  и  с  иных  мо¬
настырских  вотчин  наши  всякия  подати  платят“  (АЭ.  И.  85.
1608).
 Т.е.  как  они  платят  с  белых  сох  по  особым  грамотам,
данным  на  жалованные  грамоты.  Что  не  все  монастырские
вотчины  были  белые,  это  совершенно  ясно  из  предшест-  * 2701  АЭ.  I.  №№  181  и  205;  Доп.  к  АИ.  I.  №  78.
 270

вующего  изложения.  Но  в  виде  иллюстрации,  никогда  не
лишней,  я  приведу  извлечение  из  переписки  устюжских  и
сольвычегодских  монастырей.  Она  бросает  яркий  свет  на
положение  дела.  В  1661  г.  в  Устюге  была  получена  грамота
великого  государя,  в  которой  велено  было  с  монастырских
вотчин,  с  пятидесяти  дворов,  взять  по  конному  человеку  (да¬
точному)  с  запасами  на  государеву  (ратную)  службу,  против
властелинских  и  верховских  монастырей  белых  земель.  Из¬
дан,  следовательно,  указ  о  сборе  конных  ратников  с  белых
сох  и  прислан  к  исполнению  в  устюжские  монастыри.  Что
же  оказалось?  Оказалось,  что  устюжские  монастыри  белых
сох  вовсе  не  имеют,  у  них  все  земли  черные,  и  они  всякие
государевы  подати  платят  с  черными  крестьянами  вряд,  и  в
прошлом  1658  г.  с  них  взято  в  солдаты  с  четырех  дворов  по
человеку.  В  1678  г.  то  же  случилось  с  полтинными  деньгами
на  жалованье  ратным  людям.  Вот  как  в  Москве  плохо  знали,
где  есть  белые  сохи,  и  как  необходимы  были  выписи  вроде
тех,  которую  в  1555  г.  приказано  было  составить  для  Холм-
ского  уезда.  А  черных  монастырей,  которые  тянули  тягло  с
черными  людьми,  в  Холмогорской  и  Устюжской  епархиях
было  много.  Вот  они:  Архангельский,  Троицкий,  с  Гледени,
Ивановский,  Никольский-Прилуцкий,  Телегов,  Соловецкая
пустынь,  Никольской-Коряжский,  Введенский,  Ратмеров-
ский;  девять  монастырей,  в  которых  белых  сох  совсем  не
было.  Они  называют  себя  „черными  тяглыми441.  Это  понятно,
они  были  очень  удалены  от  центра.  Но  не  в  лучшем  положе¬
нии  находились  иногда  и  монастыри,  имевшие  жалованные
грамоты.  Это  объясняется  порядками  старинного  делопроиз¬
водства.  Списков  обеленных  сох  в  приказах  не  вели,  копий  с
жалованных  грамот  не  оставляли.  Если  жалованная  грамота
сгорала,  то  белые  сохи  обращались  в  черные.  Так  случилось
с  Воскресенским  монастырем  в  Соли  Галицкой.  В  1557  г.  на
Галич  приходили  казанские  люди,  монастырь  сожгли,  стар¬
цев  побили.  В  следующем  году  приехал  писец  писать  земли.
Местные  крестьяне  назвали  монастырские  деревни  черными,
писец  их  так  и  записал,  и  они  стали  тянуть  черное  тягло;  а
игумен  говорит,  что  у  них  была  жалованная  грамота,  да  сго-  2711  Рус.  ист.  б-ка.  XII.  №№  77  и  123.
 271

рела.  Надо  думать,  что  в  делопроизводстве  о  пожаловании
льгот  не  осталось  никакого  следа  об  этой  грамоте,  а  потому  в
приказах  и  справки  не  делали;  игумену  поверили  на  слово.
Это  тот  Иаким,  о  котором  мы  только  что  говорили.  Любо¬
пытный  образчик  неизвестности,  кому  какое  тягло  тянуть,
представляет  царская  грамота  от  1643  г.  В  1642  г.  приказано
было  в  Ржеве  исправить  городскую  стену  и  мост  сошными
ржевскими  людьми,  посадом  и  уездом,  а  воевода
Ив.  Гр.  Квашнин  привлек  к  этому  делу  посадских  людей  го¬
рода  Осташкова,  и  в  том  числе  патриарших  и  Иосифова  мо¬
настыря.  Патриаршие  и  монастырские  посадские  люди  по¬
дают  челобитье,  в  котором  объясняют,  что  они  свой  город
Осташков  делают,  который  и  теперь  нуждается  в  ремонте,  а
ремонт  Ржева  в  их  тягло  не  входит.  Как  поступает  москов¬
ское  правительство?  Оно  спрашивает  Квашнина,  по  какому
указу  привлек  он  осташевцев  к  работам  по  укреплению  Рже¬
ва:  в  московских  приказах,  надо  думать,  не  было  никаких
данных  для  разъяснения  этого  недоразумения  (АЭ.  III.
№321).  Иногда  приходилось  прибегать  к  повальному  обы¬
ску,  чтобы  узнать,  кто  какое  тягло  должен  тянуть.
 Ввиду  таких  порядков  делопроизводства  различать  на
практике  белые  и  черные  сохи  было  нелегко.  Затруднение
это  было  особенно  велико  для  городских  дворов  разных
служилых  людей,  которые  писались  белыми  не  по  грамотам,
а  по  служебному  положению  владельцев.  Городские  тяглые
дворы  составляли  предмет  гражданского  оборота,  они  закла¬
дывались  и  продавались.  Они  могли  перейти  в  руки  беломе¬
стцев  и,  действительно,  переходили;  подлежали  они  в  этом
случае  тяглу  или  нет?  Конечно,  подлежали.  В  описи  города
они  описаны  в  числе  тяглых  и,  следовательно,  принимаются
в  расчет  при  счислении  сох  и  обложении  тяглом.  Но  новые
владельцы,  как  беломестцы,  могут  распространять  и,  дейст¬
вительно,  распространяют  свою  белизну  и  на  эти  купленные
дворы  и  уклоняются  от  тягла.  Тяглым  людям  это  невыгодно.
Отсюда  пререкания  и  жалобы.  Правительство  принимает
сторону  тяглых  людей  и  предписывает  таким  покупщикам
тянуть  тягло  вместе  с  черными  людьми.  Такие  предписания
 272

имеем  от  XIV  века  и  до  XVII  век  включительно1.  Это  совер¬
шенно  последовательно  и  правильно.  Но,  надо  думать,  пра¬
вительственные  предписания  не  всегда  достигали  цели,  и
беломестцы  продолжали  уклоняться  от  тягла.  Этим  объяс¬
няются  царские  грамоты,  которыми  посадским  людям  и  во¬
лостным  крестьянам  стали  запрещать  продавать  свои  тяглые
земли,  угодья  и  торговые  и  промышленные  заведения  всяких
чинов  беломестцам2.
 Итак,  у  нас  было  черное  и  белое  тягло.  Тягла  эти  разли¬
чались  размером  повинностей,  а  не  свойствами  земель  или
лиц.  То  и  другое  тягло  могло  лежать  на  частной  земельной
собственности  и  на  землях,  полученных  от  государя;  то  и  дру¬
гое  тягло  могли  тянуть  всякие  люди,  начиная  с  владыки  и  бо¬
яр  и  кончая  крестьянами.  Льготами  могли  пользоваться  также
всякие  люди.  Крестьяне,  сидевшие  на  черных  государевых
землях,  обыкновенно  называют  себя  и  земли  свои  черными,
тяглыми;  это  совершенно  верно,  но  это  не  значит,  что  только
их  земли  черные  и  тяглые;  а  с  другой  стороны,  были  и  кре¬
стьяне  обеленные3.
 1 	Этим  объясняется  то,  что  в  некоторых  местах  дворы  церковного
причта,  воротников  и  других  служилых  людей  —  тянут  тягло  наряду  с
черными  людьми.  В  Порхове,  например,  дворы  попа,  дьякона,  воротников
и  пищальников  тянут  всякое  тягло  с  черными  людьми  потому,  что  „те
дворы  все  стоят  на  черной  земле,  тяглой,  на  посадской  и  тянут  с  черными
людьми44  (АЭ.  I.  №  205.  1545).  В  Новгороде  поставили  новую  церковь  и
около  не  было  пустых  мест,  а  потому  причт  принужден  был  жить  на  чер¬
ных  местах  и  нести  всякое  тягло  с  черными  людьми.  В  1555  г.  он  подал
великому  князю  челобитье  об  отводе  белых  мест.  Велено  отвести  (Доп.  к
АИ.  I.  №  77).  А  где  пустых  белых  мест  не  было,  там  приходилось  в  таких
случаях  отводить  черные  места  беломестцам.  При  описании  города  Тулы
сказано,  что  два  осадных  двора  князей  Голицыных,  Андрея  и  Ивана,  ис¬
стари  были  посадские,  тяглые.
 2 	Г.  гр.  и  дог.  I.  №  33;  АЭ.  III.  №  37;  Рус.  ист.  б-ка.  XII.  №  213.
 3 	Наше  льготное  владение  далеко  не  укладывается  в  рамки  западных
иммунитетов.  Почтенный  автор  „Иммунитета  в  удельной  России44  более
занят  подбором  из  наших  памятников  признаков,  сходных  с  чертами  за¬
падноевропейского  иммунитета,  чем  изучением  характерных  особенно¬
стей  нашего  льготного  владения.  Оно,  конечно,  представляет  явление  од¬
ного  рода  с  западными  иммунитетами,  но  по  своим  оригинальным  осо¬
бенностям  очень  далеко  расходится  с  ним.  А  потому  мы  были  бы  против
введения  в  науку  иностранного  термина  для  обозначения  наших  льготных
владений.  Русские  слова  —  льготные  владения  и  льготчик  —  совершенно
 273

Такое  разнообразие  в  отправлении  общего  тягла  произ¬
водят  льготы,  даруемые  милостью  князей.  Другая  причина
видоизменений  общего  тягла  заключается  в  естественных
различиях  тягла.  Были  люди,  по  своему  положению  или  лич¬
ным  свойствам  способные  нести  какое-либо  специальное
тягло  или  службу.  Например,  люди,  живущие  у  озер  и  рек,
как  бы  предназначены  к  рыболовному  тяглу;  знающие  плот¬
ничье  ремесло  —  к  плотничьему  и  т.д.  Такие  люди  призыва¬
лись  к  специальному  тяглу,  а  от  других  освобождались  в
большей  или  меньшей  степени,  смотря  по  особенностям  слу¬
чая.  Для  иллюстрации  приведем  небольшой  ряд  таких  видо¬
изменений  тягла.
 В  городе  Кашире  была  рыболовная  слободка;  жителям
слободки  предоставлено  было  исключительное  право  ловить
рыбу  в  местных  водах  для  поставки  во  дворец  и  для  себя,
конечно.  За  эту  поставку  они  были  освобождены  от  всяких
повинностей,  кроме  городового  дела.  Рыболовы  Федосьина
городка  не  только  имели  рыбную  ловлю,  но  и  пахотную  зем¬
лю,  но  были  освобождены  от  посошной  службы,  ямских  де¬
нег  и  городового  дела;  вместо  этих  повинностей  они  должны
были  забивать  государев  ез  (приспособление  для  рыбной
ловли)  и  платить  государю  оброк  рыбой.  Крестьяне  Бори¬
соглебской  слободы  из-за  рыбного  оброка  были  освобожде¬
ны  от  всякого  тягла  с  городскими  и  волостными  людьми.  В
той  же  Кашире  было  10  дворов  плотников;  их  в  сошное
письмо  не  положили  и  оброка  с  них  не  написали,  потому  что
они  плотничают  государево  дело  в  Москве  и  по  иным  горо¬
дам,  где  государь  велит.  Точно  так  же  ямские  земли  в  сош¬
ное  письмо  не  клались*  1.
 Ратная  повинность  лежала  на  всем  населении.  Но  в  Мо¬
сковском  государстве  с  половины  XVI  века  возникает  осо¬
бый  класс  лиц,  специальную  обязанность  которого  составля¬
ет  военная  служба.  Точно  определить,  что  это  за  лица,  не  так
легко,  как  иногда  кажется.  Их  можно  было  бы  назвать  слу¬
жилыми,  они  нередко  так  и  называются:  но  понятие  службы
обнимает  большее  число  лиц,  чем  тот  класс,  о  котором  мы
 достаточны  и  очень  хорошо  выражают  существо  дела.
 1  Писц.  кн.  XVI  в.  II.  415,  1302  и  след.;  Неволин.  Прил.  322;  АЮ.
№  230;  АЭ.  I.  №  324;  III.  №  170.  1578—1686.
 274

говорим.  Черное  тягло  тоже  своего  рода  служба,  и  черные
люди  —  тоже  служилые.  Крестьяне,  продавая  свои  тяглые
деревни,  иногда  так  мотивируют  продажу.  Они  продают  по¬
тому,  что  не  могли  с  той  земли  „службы  служить  великому
князю46.  Лица  рассматриваемого  класса  еще  чаще  называют¬
ся  вотчинниками  и  помещиками.  Слово  помещик  соответст¬
вует  делу,  но  не  обнимает  всего  класса.  Его  дополняют  по¬
этому  словом  вотчинник.  Но  понятие  вотчинника  шире,  чем
нужно.  У  членов  белого  духовенства  тоже  есть  вотчины;  да¬
же  у  крестьян  есть  вотчины,  а  военная  служба  не  составляет
их  специальности.  У  класса  лиц,  о  котором  идет  речь,  есть
один  общий  признак.  Все  они  —  землевладельцы,  которые
настолько  обеспечены  землевладением,  что  могут  жить,  не
прибегая  к  труду  рук  своих.  Чтобы  жить,  они  могут  доволь¬
ствоваться  трудом  других  людей,  принимая  на  себя  только
управление  своим  хозяйством.  Вот  для  этого-то  класса  и  су¬
ществовала  в  Москве  специальная  обязанность  военной
службы.  Эта  обязанность  не  освобождала,  однако,  подлежа¬
щих  ей  лиц  от  исполнения  других  повинностей.  Соединение
в  одном  и  том  же  лице  общего  и  специального  тягла  оправ¬
дывается  в  данном  случае  некоторой  исключительной  зажи¬
точностью  этих  лиц.  Снискивая  свой  хлеб  не  в  поте  лица,
они  были  пригодны  и  к  особой  специальной  военной  повин¬
ности.  Но  иногда  случалось,  что  общие  повинности  взыски¬
вались  с  них  в  меньшем  размере,  чем  с  других  тяглых.  На¬
пример,  в  1688  г.  хлебные  запасы  стрельцам  с  государевых
крестьян  взыскивались  в  размере  2  и  78  четверти  ржи  с  дво¬
ра,  а  с  помещиков  и  вотчинников  только  по  lV2  четверти
(АЭ.  IV.  №  299).
 Но  среди  этого  служилого  класса  были  люди,  стоявшие
в  особенно  благоприятных  условиях,  например,  бояре  (вве¬
денные),  окольничие,  разные  приказные  чины  и  пр.  Занимая
особые  должности,  они  имели  и  особые  доходы.  Поэтому
случалось,  что  их  облагали  не  только  не  ниже  обыкновенных
тяглых,  а  выше.  В  1637  г.  собирали  деньги  на  постройку  ук¬
реплений  против  крымских  и  ногайских  татар.  С  посадских
людей  и  государевых  крестьян  брали  по  полтине  (100  денег)
с  чети;  с  городовых  дворян  и  детей  боярских  (служилые  во¬
енные  люди)  по  10  алт.  (60  денег);  а  с  вышеуказанных  боль¬
 275

ше  всех,  по  20  алтын  (120  денег)  с  чети  (АЭ.  III.  №  268).
 Монастыри  и  владыки  также  были  иногда  предметом
особого  обложения.  Многие  из  них  пользовались  очень  хо¬
рошим  материальным  обеспечением,  но  специальной  воен¬
ной  службы  не  несли.  Они  оказывались,  таким  образом,
сравнительно  с  другими  тяглыми  людьми,  в  особенно  вы¬
годном  положении.  Поэтому  общее  тягло  падало  на  них  ино¬
гда  в  более  сильной  мере,  чем  на  остальных  тяглых.  Когда  с
государевых  крестьян  потребовали  по  2  с  Vg  четверти  ржи  с
двора,  а  со  служилых  людей  только  по  172,  владыки  и  мона¬
стырь  должны  были  внести  по  372  четверти.
 Наоборот,  земли  стрельцов,  казаков,  пушкарей  и  затин-
щиков,  которые  наделялись  очень  небольшими  участками,  в
сошное  письмо  вовсе  не  клались  (Времен.  1852.  Кн.  XIII.  27).
Они  несли  только  военную  службу,  а  от  тягла  были  свобод¬
ны.  Служба  выборных  людей,  излюбленных  судей,  старост,
целовальников  также  освобождала  от  тягла.  Уставные  гра¬
моты  обещают  им,  в  случае  хорошего  исполнения  их  обя¬
занностей,  полное  освобождение  от  пошлин  и  податей  (АЭ.
I.  №  242.  1555).  Как  приводилось  такое  обещание  в  исполне¬
ние,  этого  мы  в  актах  не  видали.  Выше  мы  привели  указание
на  обельных  крестьян.  Это,  может  быть,  и  суть  бывшие  су¬
дьи  и  старосты,  обеленные  за  хорошее  исполнение  своих
должностей.
 Все  такие  замены  одних  повинностей  другими  никогда
не  разумеются  сами  собой,  а  установляются  особыми  распо¬
ряжениями.  Грамоты,  которыми  иногда  делается  такая  заме¬
на,  имеют  характер  пожалования  и  по  своему  содержанию
очень  близко  подходят  к  жалованным  грамотам  на  льготы,  о
которых  речь  была  выше.  Вот  пример.  В  1584  г.  царь  и  Ве¬
ликий  князь  Федор  Иванович  пожаловал  своих  рыболовов
Борисоглебской  слободы,  в  Ярославском  уезде,  велел  пере¬
писать  на  свое  имя  их  старые  грамоты.  А  в  старых  их  грамо¬
тах  было  написано:
 „С  городскими  им  людьми  и  с  волостными  не  тянуть  ни
в  какие  проторы,  ни  в  разметы;  а  наши  наместницы  ярослав¬
ские  и  волостели  едомьские  и  их  тиуны  тех  моих  рыболовей
и  оброчников  не  судят  ни  в  чем,  опричь  одного  душегубства,
 276

ни  кормов  своих  у  них  не  емлют,  ни  всылают  к  ним  ни  по
что“.
 Это  те  самые  выражения,  которые  встречаются  во  всех
жалованных  грамотах  на  льготы.  Но  между  этой  грамотой  и
теми  есть  и  существенная  разница.  Те  грамоты  ничем  не
обусловлены,  кроме  милости  княжеской,  а  эта  тем,  что  „ры¬
боловы  на  княжеский  обиход  ловят  рыбу“.  Здесь  милость  за
постоянную  услугу,  а  там  только  милость.
 Тягло,  по  принципу  общее  для  всего  населения,  в  дейст¬
вительности  отличалось  величайшей  пестротой.  Были  чисто
местные  повинности,  например,  городовое,  мостовое  дело  и
множество  других,  которые  отправлялись  весьма  ограничен¬
ным  кругом  населения.  Но  и  общие  чрезвычайно  разнообра¬
зились  в  применении,  благодаря,  с  одной  стороны,  множест¬
ву  льгот,  а  с  другой  —  большей  приспособленности  некото¬
рых  тяглецов  к  некоторому  особому  виду  тягла.  Этих  разли¬
чий  так  много,  что  их  нелегко  и  перечислить  все;  а  по  не¬
полному  знанию  нашему  старой  жизни  не  всегда  можно
объяснить  и  причины  отклонения  от  общего  правила.  При¬
веденные  же  примеры  дают  право  утверждать,  что  вся  эта
необычайная  пестрота  тягла  вызывалась  особенностями
древнего  быта  и  стремлением  правительства  приспособить  к
ним  отбывание  повинностей.
 Заключаем.  В  древности  тягло  лежало  не  на  человеке,  а
на  хозяйстве.  Хозяйства  же  облагались  тяглом  всякие,  кому
бы  они  ни  принадлежали.  Наличность  церковных  учрежде¬
ний  и  людей,  оказавших  князьям  услуги,  повела  к  установ¬
лению  льготных  владений.  В  настоящее  время  общеполез¬
ные  учреждения  и  заслуженные  люди  содержатся  на  счет
доходов  казны.  Князья  небольших  княжений-волостей  не
имели  для  этого  достаточных  средств.  Вот  почему  они  об¬
ращались  к  пожалованию  льгот  от  повинностей.  Они  жало¬
вали  и  земли,  но  нередко  пустые;  льгота  была  нужна  и  в  этих
случаях  для  привлечения  на  пустые  земли  населения.  Благо¬
даря  льготам  появилось  различие  черного  и  белого  тягла.
Льготные  владения  не  абсолютно  освобождались  от  тягла.  За
небольшими  исключениями  и  те,  которые  получали  свободу
от  всякого  тягла,  могли  быть  призываемы  к  отбыванию  по¬
винностей,  если  князь  находил  это  нужным.  Различие  чер¬
 277

ных  и  белых  не  стоит  ни  в  какой  связи  с  сословным  различи¬
ем  лиц.  В  феодальной  Европе  высший  класс,  феодалы  (les
nobles),  были  свободны  от  налогов,  они  делали  своим  сюзе¬
ренам  только  подарки  в  известных  случаях;  налоги  же  лежа¬
ли  на  крестьянах  (les  roturiers)  и  рабах.  У  нас  налоги  платили
и  бояре  введенные,  и  даже  спуста,  и  по  окладу  старост  и  це¬
ловальников,  т.е.  крестьян.

ГЛАВА  ВТОРАЯ
 Окладные  единицы
 Для  определения  размера  повинностей,  падавших  на  от¬
дельных  плательщиков,  в  древности  существовали  особые
окладные  единицы.  Эти  единицы  различались  по  месту  и
времени.  Новгородские  —  не  совпадали  с  московскими;  а  в
Москве  с  течением  времени  возникали  новые,  которые  не
вытесняли,  однако,  старых,  а  действовали  наряду  с  ними.
Кроме  новгородских  и  московских,  были,  конечно,  свои  еди¬
ницы  обложения  в  Твери  и  других  княжениях,  но  о  них  не
осталось  никакого  следа  в  известных  нам  памятниках.  Вели¬
кий  князь  Иван  Васильевич,  присоединив  Тверь  к  Москве,
приказал  тверские  земли  писать  по-московски  в  сохи  (ПСЛ.
Т.  VIII.  1492).
 Древнейшей  нам  известной  окладной  единицей  является
двор;  о  нем  говорит  еще  начальный  летописец.  Поляне,  се¬
веряне  и  вятичи  много  лет  платили  дань  хазарам  по  беле  и
веверице  „от  дыма“.  Под  дымом,  конечно,  разумеется  —
двор.  Этот  двор,  символизируемый  дымом,  остается  оклад¬
ной  единицей  в  течение  всей  нашей  истории.  Еще  в  памят¬
никах  XVII  века  налог  на  дворы  носит  наименование  „по¬
дымного461.  С  течением  времени  появляются  новые  и  более
искусственные  единицы,  в  Новгороде  —  обжа  и  соха,  в  Мо¬
скве  большая  соха,  а  еще  позднее  —  выть  и  дворовая  чет¬
верть.  Но  московская  соха  не  вытесняет  двора  и  новгород¬
ской  обжи  и  сохи,  а  дворовая  четверть  существует  рядом  с
сохой  и  двором.  Москва  не  отменила  и  обжи,  она  облагает
по  обжам  еще  в  XVII  веке.  К  старым  окладным  единицам
Москва  присоединяет  новые  не  для  замены  старых,  а  в  виде
попытки  отыскать  более  удобный  способ  обложения.
 Начнем  наш  обзор  окладных  единиц  с  новгородской
обжи.
 В  Новгороде  обжа  была  не  только  окладной  и  платеж¬
ной  единицей,  о  чем  речь  шла  в  предшествовавшей  главе,  но
 1 	Берем  это  указание  у  г-на  Милюкова  (Гос.  хозяйство.  Прим,  на
с.67),  в  котором  приведено  архивное  известие.
 279

и  определенной  земельной  мерой.  Это  совершенно  ясно  из
старых  новгородских  писцовых  книг.  В  них  нередко  встре¬
чаем  такие  описания:
 „А  деревень  пустых:  деревня  Дмитрово  —  пуста,  а  пи¬
сана  была  обжею;  пустошь  Кривско,  а  писана  была  обжею;  а
земли  под  обеими  на  обжу“.  Или:  „Деревни  Стройково,  Ма-
ковища,  Дукле,  Чулково  —  пусты;  писаны  были  шестью  об¬
жами,  а  земли  под  ними  на  три  обжи“  (I.  46,  261  и  в  других
местах).
 Здесь  упоминаются  две  разных  обжи:  одна  —  идеальная
единица  обложения,  другая  —  реальная  мера  земли.  Деревня
может  иметь  земли  мерою  всего  пол-обжи,  но  писец  может
описать  ее,  по  состоянию  ее  хозяйства,  в  целую  обжу.  Итак,
обжа  и  обжа  не  одно  и  то  же.  Как  велика  новгородская  обжа
в  смысле  земельной  меры,  этого  мы  не  знаем.  Но  оклад  де¬
лается  не  по  земельной  мере,  не  по  количеству  земли,  а  по
другому  признаку.  Выше  мы  указали,  что  этот  другой  при¬
знак  есть  состояние  хозяйства,  измеряемое  количеством  ло¬
шадей.  Однолошадное  сельское  хозяйство  и  есть  окладная
единица,  обжа.  В  этом  смысле  платежная  и  окладная  едини¬
ца  могут  иногда  сходиться,  но  они  не  всегда  совпадают.
 Когда  отдельный  крестьянский  двор  представляет  одно¬
лошадное  хозяйство,  двор  есть  обжа,  а  обжа  в  одно  и  то  же
время  и  окладная,  и  платежная  единица.  Этот  новгородский
двор-обжа  может  быть  сближен  с  двором-дымом  начальной
летописи,  а  обежная  дань  с  подымной.  Но  были  богатые
дворы,  с  двумя,  тремя  и  более  лошадей.  В  этих  случаях  ок¬
ладная  единица  расходилась  с  платежной.  Окладная  оста¬
нется  та  же,  дань  будет  назначена  с  каждой  обжи,  т.е.  с  каж¬
дого  однолошадного  хозяйства;  а  платежной  единицей  будет
один  двор,  но  с  двумя,  тремя  и  более  лошадей.  Вот  почему  в
писцовых  книгах  на  один  двор  приходится  не  всегда  одна
обжа,  а  нередко  две,  три  и  более.  И  наоборот,  на  одну  обжу
приходится  иногда  два  двора,  на  две  —  три  и  т.д.,  на  семь  —
девять  дворов.  Здесь  опять  окладная  единица  расходится  с
платежной,  но  в  другом  направлении.  Были  безлошадные
дворы.  Безлошадное  хозяйство  не  составляло  целой  обжи,  а
некоторую  ее  долю.  Вот  почему  число  обеж  в  этих  случаях
меньше  числа  дворов.
 280

Итак,  окладная  обжа  то  совпадает  с  платежной,  и  в  этом
случае  она  равняется  двору,  то  нет,  и  в  этом  случае  то  один
двор  кладется  в  несколько  обеж,  то  несколько  дворов  в  одну.
 Три  обжи  составляют  одну  новгородскую  соху.  И  обжа,
и  соха  новгородская  представляются  сравнительно  очень  не¬
большими  окладными  единицами.  Мы  не  можем  перевести
их  на  определенную  земельную  меру;  но  небольшие  их  раз¬
меры  достаточно  выясняются  тем,  что  обжа  сводится  к  од¬
ному  крестьянскому  двору  с  однолошадным  хозяйством,  а
соха  к  трем.
 Москва,  присоединив  Новгород,  удержала  и  не  только
для  новгородских  пятин,  но  и  для  других  старинных  владе¬
ний  Новгорода,  обжи  и  новгородские  сохи.  Писцовые  книги
второй  половины  XVI  века  имеют  дело  с  обжами  и  мелкими
сохами.  Поместья  служилым  людям  за  то  же  время  отводят¬
ся  в  обжах.  Обжи  существуют  и  в  XVII  веке.  Дани  и  оброки
в  начале  этого  века  уплачиваются  с  обеж.  В  1606  г.  в  Соли-
Вычегодекой  ратных  людей  собирают  еще  с  малой  сошки1.
 Москва,  удержав  новгородские  обжи  и  сохи,  произвела
в  них,  однако,  весьма  существенное  изменение.  Она  переве¬
ла  их  на  определенную  земельную  меру.  Когда  именно  это
случилось,  этого  нельзя  сказать  с  полною  точностью.  Но
есть  достаточное  основание  думать,  что  в  средине  XVI  века
это  превращение  было  уже  совершившимся  фактом.  В
1555  г.  поместья  в  Новгороде  отводятся  в  обжах.  Один  по¬
мещик,  наделенный  землей  в  обжах,  просит  о  разрешении
произвести  с  соседом  обмен  шести  обеж.  Ему  это  разрешает¬
ся,  но  на  условии,  чтобы  „меновыя  обжи  землею  и  пашнею  и
всякими  угодьи  и  доходом  были  ровны“  (Доп.  к  АИ.  I.  №  52.
V).  Ясно,  здесь  обжа  есть  определенная  мера  земли.  В  Моск¬
ве  в  это  время  размер  поместья  определялся  в  четях,  а  пото¬
му  и  обжи  пришлось  перевести  в  чети.
 Что  касается  размера,  данного  московским  правительст¬
вом  новгородской  обже,  то  есть  основание  думать,  что  этот
размер  в  разное  время  определялся  различно.  В  1566  г.  на
обжу  клали  по  12  четвертей,  а  в  1581  г.  только  по  10,  т.е.  по
 1  Новг.  писц.  кн.  T.IV;  Неволин.  Прил.;  АЮ.  №  209.  IX,  XIV;  АИ.  II.
109;  Доп.  к  АИ.  I.  №  51.  XVII;  №  52.  IV,  VI,  VII.  1553—1611.
 281

5  десятин  в  поле1.  Соха  по  этому  расчету  будет  иметь  15  де¬
сятин  в  поле.  Размер  небольшой  и,  конечно,  был  определен
применительно  к  новгородским  порядкам.  Московская  соха
была  гораздо  больше.  В  противоположность  с  нею  новго¬
родская  называется  малой  сохой,  или  сошкой.  Новгородская
соха  в  30  четвертей  или  15  десятин  существует  еще  и  в
XVII  веке  (АИ.  III.  №  139.  1626).
 Наличность  двух  разных  сох,  московской  и  новгород¬
ской,  большой  и  малой,  вызвала  необходимость  определить
их  взаимное  отношение.  Первое,  нам  встретившееся,  опре¬
деление  этого  отношения  относится  к  тому  же  времени,  к
которому  относится  древнейшее  указание  на  перевод  обеж
на  определенную  меру  земли,  к  1555  г.  В  этом  году  приказа¬
но  было  с  10  новгородских  сошек  собирать  тйкой  же  корм,
какой  собирают  с  одной  московской;  10  новгородских  сошек
были,  таким  образом,  приравнены  одной  московской,  к  ко¬
торой  мы  и  переходим.
 Древнейшее  указание  на  то,  что  такое  московская  соха,
находим  в  духовных  завещаниях  Великих  князей  Василия
Дмитриевича  (1423)  и  Василия  Васильевича  (1462)2.  Распре¬
делив  свои  владения  между  наследниками,  князья  приказы¬
вают  им  послать  в  свои  уделы  писцов,  которые  должны  опи¬
сать  их  владения  и  по  тому  письму  обложить  по  сохам,  по
людям,  по  силе.  Известие  краткое,  но  достаточно  ясное.  Кня¬
зья  ничего  не  узаконяют  нового,  они  говорят  о  порядке  ве¬
щей  всем  известном,  а  потому  выражаются  коротко.  Дело
 1 	Указание  на  последний  размер  обжи  находим  в  писцовых  книгах
1581  г.  (Неволин.  Прил.  70).  —  Г-н  Дьяконов  приводит  из  документов  ар¬
хива  Министерства  юстиции  сведение,  что  в  1581  г.  „по  приговору  бояр,
князя  А.М.Трубецкаго  с  товарищами,  да  думных  дворян  и  дьяков  Андрея
Щелкалова  да  Аф.  Демьянова  с  товарищами,  писано  на  обжу  по  10  четей".
Из  того  же  архива  он  приводит  сведение  и  о  12  четях  на  обжу  доброй  зем¬
ли,  16—средней  и  20  худой  (ЖМНП.  1893.  VII.  214—215).  Размеры  зе¬
мельных  площадей,  при  недостаточных  способах  измерения,  не  могли
иметь  большой  точности,  а  потому  и  практическое  значение  их  было,  ко¬
нечно,  очень  условное.
 2 	Татищев  приводит  более  древнее  известие  о  сохах:  в  1275  г.  Вели¬
кий  князь  Василий  Ярославич  возил  в  Орду  дань  по  полугривне  с  сохи,  „а
в  сохе  числиша  два  мужа  работника".  Ввиду  невозможности  сверить  это
известие  с  источником,  из  которого  оно  заимствовано,  мы  лишены  воз¬
можности  поставить  его  в  связь  с  другими  известиями.
 282

идет  о  распределении  татарской  дани  между  вновь  создан¬
ными  уделами.  Вот  для  этого-то  и  нужно  произвести  новую
опись,  которая  в  завещании  и  предписывается.  Самая  же
опись  производится  по  старому,  давно  установившемуся  по¬
рядку,  о  котором  нет  надобности  распространяться.  Что  же
это  за  порядок?  Плательщики  кладутся  в  сохи,  смотря  по
людям,  по  их  силе.  Итак,  в  Москве,  как  и  в  Новгороде,  древ¬
нейшая  единица  обложения  определяется  не  мерою  земли,  а
состоянием  хозяйства  людей,  их  экономическою  силою.  В
Новгороде  состояние  хозяйства  измерялось  некоторыми  об¬
щими  внешними  признаками,  а  в  Москве?  Мы  уже  знаем,
что  в  Москве  таких  общих  внешних  признаков  не  было;  со¬
стояние  хозяйства  плательщика  измерялось  в  каждом  от¬
дельном  случае  индивидуально,  согласно  показаниям  вы¬
борных  людей,  целовальников.  Так  поступали  при  определе¬
нии  платежной  способности  каждого  отдельного  тяглеца,  так
же  должны  были  поступать  и  писцы  при  составлении  оклад¬
ных  единиц,  т.е.  сох.  Они  призывались  к  этой  важной  функ¬
ции  тоже  под  крестным  целованием.  Писцы,  конечно,  дейст¬
вовали  не  одни  и  не  тайно;  опись  и  положение  в  соху  произ¬
водились  на  глазах  заинтересованного,  его  соседей,  местных
крестьян  и  старост;  но  писцам  принадлежало  решающее
слово.  В  их  руках  была  весьма  значительная  власть.  Они  не
переписывали  только  существующее,  но  налагали  повинно¬
сти,  и  нередко,  и  на  такие  поселения,  которые  их  прежде  не
платили  (Калачов.  И.  310,  340,  361,  395),  и  наоборот,  осво¬
бождали  от  тягла,  когда  находили  это  нужным.  В  1560  г.  По¬
кровский  поп  села  Сухарина,  у  которого  было  собственной
земли  25  четвертей,  обратился  к  государевым  писцам  с  че¬
лобитьем  и  сказал:  приход  его  беден;  руги  денежной  и  хлеб¬
ной  он  не  получает,  вино,  воск,  ладан  и  все,  что  нужно  на
церковное  строение,  он  покупает  на  свой  счет,  а  с  своей  де¬
ревни  платит  ямские  повинности,  но  впредь  платить  их  не
может.  Писцы,  П.М.Свечин  с  товарищами,  выслушав  это  че¬
лобитье,  приписали  поповскую  деревню  к  церкви  Покрова
Св.  Богородицы  на  церковное  строение,  а  великого  князя  об¬
рок,  пошлины,  ямские  деньги  и  всякие  подати  сложили,  по¬
тому  что  „в  сошное  письмо  не  пригодится,  а  та  бы  церковь
без  пенья  не  была44  (Калачов.  II.  313).  Вот  какая  власть  была
 283

у  писцов:  они  освобождают  частную  собственность  от  тягла,
т.е.  вовсе  не  кладут  ее  в  сошное  письмо  по  своему  усмотре¬
нию.
 Итак,  первоначально  московские  сохи  не  определялись
размерами  поземельного  владения.  В  предписанное  духов¬
ной  грамотой  описание  уделов  входило  описание  земель  ча¬
стных  владений,  числа  дворов  и  людей:  пашня  каждого  та¬
кого  хозяйства  клалась  в  сохи,  но  сохи  определялись  не  ко¬
личеством  четвертей  пашни,  а  общим  состоянием  хозяйства.
Как  были  велики  такие  сохи,  этого,  за  отсутствием  данных
для  древнейшего  времени,  мы  не  имеем  возможности  опре¬
делить.  Трудно,  однако,  думать,  чтобы  первоначально  они
были  велики  и  очень  удалялись  от  размеров  старых  новго¬
родских  сох1  * 3.  Только  в  XVI  веке  они  достигают  значитель¬
ной  величины,  до  600  и  более  четей  на  соху.
 Предоставление  писцам  права  класть  пашню  отдельных
имений  в  сохи  по  особенностям  хозяйства  должно  было  по¬
вести  к  появлению  сох  самых  различных  размеров.  Так  это  и
было  в  действительности.  Доказательство  этому  представля¬
ет  самая  древнейшая  из  известных  нам  писцовых  книг.  Мы
разумеем  писцовую  книгу  Тверского  уезда,  написанную  ра¬
нее  1540  г.  У  нас  есть  писцовые  книги,  в  которых  пашни  во¬
все  не  кладутся  в  сошное  письмо;  эту  же  книгу  надо  назвать
 1  Проф.  Милюков  в  одной  рукописной  сотной  Владимирского  уезда
 1544  г.  после  перечисления  дворов  и  количества  сошного  письма  нашел
такую  приписку:  „Деревня  Кучино  со  князем  Александром  Дручким  в
споре  а  пашет  ее  князь  Александр,  а  в  соху  положена  однокольцом  пол-
пол-пол-чети  сохи“  (Вопросы.  47).  Эта  приписка  им  превосходно  истолко¬
вана.  Одноколец  —есть  владелец  колышки  или  телеги.  Он  приравнен
732  сохи.  На  соху,  следовательно,  полагается  —  32  однокольца.  Здесь  соха
определена  количеством  крестьянских  хозяйств  (у  автора  —  рабочих  сел).
Это  все  можно  принять,  как  указание  на  один  из  способов  древнейшего
определения  сохи.  Далее,  32  однокольца  дают  автору  возможность  сбли¬
зить  московскую  соху  с  новгородской.  Новгородская  соха  состоит  из
 3  обеж,  т.е.  из  3  хозяев  (у  него  —  конных  работников);  а  десять  малых  со¬
шек,  или  30  хозяев,  равны  одной  московской  сохе,  или  30  —  32  одноколь-
цам.  Таким  образом,  получает  свое  объяснение  приравнивание  10  сошек
одной  большой  сохе,  а  при  переводе  на  чети  оно  теряет  всякий  смысл,  ибо
300  четей  оказываются  равными  600,  800  и  более  до  1200.  Но  в  конце
XVI  века  300  четей  =  600  =  800  и  т.д.  Все  это  исторические  наросты,  поте¬
рявшие  свой  первоначальный  смысл.
 284

книгой  сошного  письма  по  преимуществу.  В  ней  иногда  от¬
сутствует  описание  количества  земли,  ее  качества  и  пр.,1  но
сошное  письмо  есть  всегда.  Мы  нашли  только  одно  отступ¬
ление  от  этого  общего  правила.  При  описании  деревни  церк¬
ви  Св.  Иоанна  на  Городке  прямо  сказано:  „и  та  деревня  в
сошное  письмо  не  положена44  (160)  потому,  конечно,  что  это
церковная  земля.  Итак,  это  книга  положения  в  сошное
письмо.  Вот  какие  находим  в  ней  цифры  четей  пашни  на  со¬
ху:
 Для  вотчинных  земель  добрых:  591,  656,  1968  четей.
 средних:  256,264,  404,  512,  620,  720,  800,  828,  912,960,
 1200,  1296.
 песчаных  и  каменистых:  400,  512,  720,1104,  11202.
 Для  поместных  —  средних:  360,  416,  543,  699,  752,  816,
 864,
 876,  996,  1008.3
 Для  владычных  —  средних:  563  и  613  (203).
 Для  монастырских  —  добрых:  600  (152).
 средних:  437,457,  672,  852.
 худых:  450  (176).
 Для  церковных  добрых:  504,  784.
 средних:  600.
 каменистых  и  песчаных:  544,  600.
 Для  черных  добрых:  391.
 средних:  495.4
 Итак,  еще  в  конце  первой  половины  XVI  века  пашни
кладутся  в  сохи  не  по  количеству  распаханной  земли,  а
смотря  по  людям  и  их  хозяйственной  силе.
 Теоретически  это  совершеннейший  порядок  обложения,
какой  только  себе  можно  представить.  Но  на  практике  он
мог  вести  к  большим  неудобствам  и  даже  злоупотреблениям.
 1 	Например:  с.  159,180,  194—8,224,  227,230,  240,  243,254,272.
 2 	Калачов.  II.  161—3,258—260.
 3 	Калачов.  II.  141,  143,  154,  164,  166,  167,  183,  248,  250—252.  Далее
цифры  в  скобках  означают  страницы.
 4 	Калачов.  II.  159,  161,  175—177.  Такие  же  данные  нашел  г-н  Милю¬
ков  в  архивных  документах  Министерства  юстиции.  В  1553  г.  в  одном  и
том  же  поместье  Галицкого  уезда  в  соху  кладут  984  четьи  и  1080;  в  поме¬
стье  Костромского  уезда  —  720  и  630  (Спорн.  вопр.  С.42).
 285

Вот  почему  с  этой  идеальной  окладной  единицей  случилось
то  же,  что  и  с  платежной:  она  стала  переходить  в  определен¬
ную  меру  земли.  Когда  такой  переход  начался,  этого  тоже
нельзя  определить  с  полною  точностью.  На  основании  пис¬
цовых  книг  второй  половины  XVI  века  можно  думать,  что
писцам  даются  уже  определенные  указания  относительно
того,  сколько  четвертей  пашни  надо  класть  в  соху,  но  раз¬
личные  для  разных  разрядов  лиц  и  для  разных  местностей.  В
значительном  большинстве  случаев  вотчинные,  поместные  и
черные  сохи  оказываются  равными  800  четям,  монастырские
—  600  (добр.  з.).  Но  и  во  второй  половине  XVI  века  наблю¬
даем  значительные  отступления  от  такого  размера.  Приве¬
дем  несколько  примеров.
 Московский  уезд.
 Поместные  земли  добрые:  544  (31),  672  (37),  720  (38),
880  (32),  888  (37),  925  (26,  30).
 Монастырские  —  средние:  924  (280)1.
 Коломенский  уезд.
 Поместные  земли  добрые:  704  (335),  768  (483,  503),
 936  (335),  962  и  972  (483).
 Коломенская  писцовая  книга  занимает  всего  320  с.,  в
ней  описано  более  213  владений;  но  сошное  письмо  показа¬
но  только  у  8  человек,  и  из  этого  числа  только  у  двух  сохи
оказались  в  800  четей  доброй  земли.  Таким  образом,  здесь
большинство  —  в  отступлениях  от  предполагаемого  прави¬
ла.
 Тульский  уезд.
 Поместные  земли  добрые:  720  (1103),  744  (1102),  888
 (1112),  960  (1102).
 Орловский  уезд.
 Поместные  земли  добрые:  736  (853),  860  (854).
 Надо  думать,  что  наказы  писцам  и  в  конце  XVI  века  не
были  безусловны,  а  предоставляли  им  еще  значительную  до¬
лю  усмотрения.  Наблюдаемая  в  очень  многих  случаях  нор¬
ма,  800  четей  для  служилых  людей  и  черных  и  600  для  мона¬
стырей,  свидетельствует  о  том,  что  правительство,  опреде¬
ляя  размер  сохи,  руководствовалось  не  желанием  вообще
 1  Цифры  в  скобках  означают  с.  Калач,  изд.
 286

объединить  этот  размер,  а  приспособить  сошное  обложение
к  особенностям  положения  разных  классов  плательщиков,  и
сообразовалось  с  тяжестью  лежащего  на  них  тягла.  Духов¬
ные  учреждения  сравнительно  со  служилыми  и  черными
людьми  были  в  выгоднейшем  положении,  а  потому  их  сохи
были  мельче,  чем  и  достигалось  некоторое  уравнение  их  с
классами  сильнее  обложенными.  Тут  слышится  опять  стари¬
на:  индивидуализация  обложения,  но  не  по  отдельным  хо¬
зяйствам,  а  по  классам  лиц.  Но  в  отдельных  случаях  и  от
этой  поразрядной  или  классной  нормы  делались  отступле¬
ния.  По  одной  сотной  Белоозера  1587  г.  в  бывшей  вотчине
боярина  Ив.  Пет.  Федорова  в  соху  клали  средней  земли  —
400  четвертей.  А  в  монастырской  вотчине  Кириллова  мона¬
стыря  по  сотной  тоже  конца  XVI  века  688  четей  сочтены  в
три  сохи:  на  соху  придется  менее  300  четвертей.  В  1597  г.
вотчины  Троице-Сергиева  монастыря,  по  указу  Федора  Ива¬
новича,  положены  были  против  поместных  и  вотчинных  зе¬
мель:  добрая  —  земля  в  800  чет.,  средняя  —  в  1000,  худая  —
в  1200.  А  в  1613  г.  Михаил  Федорович  велел  все  земли
Троице-Сергиева  монастыря  класть  в  800  четей  без  наддачи,
т.е.  сократил  льготу  своего  предшественника1.  В  данном
случае  монастырские  сохи  сближены  с  поместными,  вот¬
чинными  и  черными.  А  вот  пример  обратного  сближения
черных  сох  с  монастырскими.  От  1585  г.  имеем  опись  рыбо¬
ловов  Федосьина  городка.  Их  земли  положены  в  соху  по
размеру  монастырских:  средней  земли  700,  худой  —  800,
(Калачов.  II.  415).  Можно  думать,  что  при  каждой  описи  пра¬
вительство  в  наказах  писцам  определяло,  что  и  как  класть  в
сохи.  Если  такого  определения  не  было  сделано,  писцы  об¬
ращались  в  Москву  и  спрашивали,  сколько  чего  класть  в  со¬
ху.  Так  поступили  писцы  Нижнего  Новгорода,  описывавшие
этот  город  в  1623  г.  (Рус.  ист.  б-ка.  T.XVII.  С.  191).  К  сожа¬
лению,  наказы  писцам  нам  до  сих  пор  неизвестны.
 Указанное  разнообразие  размеров  сох  увеличивается
еще  тем,  что  в  пределах  старинных  владений  Новгорода
применялась  малая  соха  всего  в  300  четей.  Но  и  размеры
 1  Берем  эти  сведения  у  г-на  Дьяконова,  он  нашел  их  в  арх.  материа¬
лах  М-ва  юстиции  (ЖМНП.  1899.  T.  VII.  С.211,  216).
 287

этой  сохи  не  сохранились  неизменно.  В  Хлыновском  и  Сло¬
бодском  уездах  в  1601  г.  на  соху  приходилось  всего  100  чет¬
вертей  (там  же,  с.215).  Так  разнообразны  размеры  москов¬
ских  сох  в  XVI  веке;  не  достигают  они  единства  и  в  следую¬
щем.  В  XVII  веке  дворцовой  доброй  земли  клалось  в  сохи  от
600  до  800  четей,  черной  от  500  до  800,  вотчинной  и  помест¬
ной  от  800  до  9001.  Соха  монастырской  средней  земли  в  Ус¬
тюжской  епархии  в  1626  г.  равнялась  всего  105  четям  (Рус.
ист.  б-ка.  Т.  XIV.  №  34),  в  то  же  самое  время  к  другим  мест¬
ностям  новгородских  владений  были  применяемы  москов¬
ские  сохи.  Земли  государевых  крестьян  Сумерской  волости
были  положены  по  800  четей  доброй  земли  в  соху  (Неволин.
Прил.  130).  Итак,  московское  сошное  письмо  представляет
значительное  разнообразие  и  в  XVI,  и  в  XVII  веках.  Были,
значит,  причины,  которые  заставляли  во  второй  половине
XVI  века  и  в  XVII  веке  мириться  с  этим  разнообразием  и  не
делали  настоятельного  вопроса  из  объединения  размеров
сох.  Эти  причины  заключались  в  том,  что  во  второй  полови¬
не  XVI  века  сошное  письмо  выходило  из  употребления  и  за¬
менялось  обложением  по.  четям.  Это  выяснится  из  ближай¬
шего  рассмотрения  частностей  сошного  письма.
 Писцы  клали  в  сошное  письмо  каждое  отдельное  име¬
ние  особо.  Они  перечисляли  число  деревень  в  каждом  име¬
нии,  дворов  в  деревне,  количество  пашни  паханой,  перелога,
дикого  поля  и  пр.  в  четях,  сена  в  копнах,  лесу  в  десятинах  и
затем  делали  расчет,  сколько  сох  или  долей  сохи  составляет
это  имение.  При  больших  размерах  московских  сох  второй
половины  XVI  века  отдельное  имение,  обыкновенно,  состав¬
ляло  не  целую  соху,  а  некоторую  ее  дробную  часть.  Писцам
для  каждого  имения  приходилось  вычислить,  какую  дробь
сохи  оно  составляет.  По  тогдашней  сельскохозяйственной
арифметике  признавались  только  такие  дроби  сохи:  полови¬
на,  четверть,  восьмая,  шестнадцатая  и  тридцать  вторая  и
треть,  шестая,  двенадцатая  и  двадцать  четвертая.  Других
дробей  не  знали.  А  писалось  это  так:  „А  сошнаго  письма  пол
пол  чети  и  пол  пол  пол  трети  сохи“  или  „пол  сохи  без  пол
 1  Берем  эти  данные  у  г-на  Лаппо-Данилевского,  который  выписал  их
из  разных  архивных  материалов  (Прям,  облож.  520).
 288

пол  чети  сохи“.  Понятно,  что  при  таком  счислении  в  дейст¬
вительности  оказывались  остатки  четей  против  показанного
сошного  письма  или  вычисленное  сошное  письмо  было
больше  действительности.  В  таких  случаях  прибавляли:  „А
не  дошло  до  сошнаго  письма  3  чети44  или  „А  перешло  за
сошным  письмом  3  чети“.  Итак,  писцы  должны  были  пере¬
считать  все  деревни,  дворы  в  них,  перемерить  все  земли  и
вычислить  долю  сошного  письма  для  каждого  имения.  Это
очень  большая  работа.  При  оценке  ее  надо  иметь  еще  в  виду
недостатки  тогдашней  землемерной  техники  и  математиче¬
ского  образования.
 Описи  от  времени  до  времени  повторялись.  Для  произ¬
водства  новой  описи  писцам  давали  в  руководство  копии  с
предшествующих  писцовых  книг;  это  так  называемые  „при¬
правочные  книги44.  При  новой  описи  писцы  делают  иногда
сравнения  со  старой  и  указывают  на  последовавшие  с  тече¬
нием  времени  изменения.  Особенно  ценны  указания  в  итогах
на  прибыль  и  убыль  населения,  на  распашку  новых  земель  и
на  переход  впусте  прежде  бывших  в  обработке.
 Между  двумя  описями  часть  имения  могла  перейти  в
другие  руки.  Несмотря  на  это,  оно  нередко  и  новым  писцом
кладется  в  сошное  письмо  в  старом  составе.  В  этих  случаях
деревни  разных  владельцев  в  сошное  письмо  кладутся  вме¬
сте.
 Возникает  такой  вопрос.  У  каждого  владельца  могут
быть  пустые  земли  и  возделанные  —  разного  характера:  од¬
ни  могут  лежать  при  деревне  и  состоять  в  трехпольном  хо¬
зяйстве,  это  так  называемая  „паханая  пашня44,  другие  он  мо¬
жет  пахать  наездом,  наконец,  у  него  может  быть  переложная
пашня  и  пашня  в  лесу.  Что  же  кладется  в  соху?  Так  как  соха
есть  окладная  единица,  а  повинности  лежат  на  живущей
пашне,  то  в  соху  надо  класть  только  живущую  пашню.  Это
совершенно  понятно.  Как  же  поступают  писцы?
 Практика  писцов  чрезвычайно  разнообразна.  Старые
писцы  описывали  и  клали  в  сохи  только  жилые  деревни.  Так
поступали  писцы,  описывавшие  новгородские  пятины  в  кон¬
це  XV  века.  О  пустых  деревнях  они  только  упоминают,  что
эти  деревни  были  (т.е.  прежде)  положены  в  обжи,  но  сами  не
кладут  их  в  обжи.  Так  же  поступают  писцы,  описывавшие
 289

тверские  земли  в  первой  половине  XVI  века.  В  этой  писцо¬
вой  книге  речь  идет  только  о  жилых  деревнях  и  о  пашне  па¬
ханой;  эти  жилые  деревни  и  кладутся  в  сошное  письмо1.
Иначе  ведут  опись  писцы  конца  XVI  века.  Они  кладут  в  сохи
не  одну  пашню  паханую  при  живущей  деревне,  но  и  перелог,
и  пустоши,  и  наезд.  У  них  вследствие  этого  получаются  сохи
живущие  и  пустые,  сохи  пашни  паханой  и  перелога,  который
в  Москве  в  оклад  не  шел.  Это  существенное  изменение  ста¬
рого  порядка  сошного  письма.  Положение  в  сохи,  как  мы
видели,  возникло  для  обложения  данью;  а  здесь  в  сохи  кла¬
дутся  и  земли,  которые  данью  не  облагались:  перелог,  наезд,
пустоши.  Произошли,  стало  быть,  какие-то  изменения,  кото¬
рые  дали  описательной  работе  писцов  несколько  другой  ха¬
рактер.  Сошное  письмо  не  отменено,  но  к  нему  присоедини¬
лось  еще  что-то  новое.  Действительно,  в  промежуток  време¬
ни,  с  первой  половины  XV  века,  когда  сошное  письмо,  ко¬
нечно,  не  было  новостью,  и  до  конца  XVI  века,  у  нас  про¬
изошло  немало  существенных  перемен  в  правах  и  обязанно¬
стях  населения.  Вольная  служба  перешла  в  обязательную,
размеры  обязательной  службы  были  определены  размерами
поземельных  владений  в  четях:  наряду  со  своеземцами  поя¬
вились  помещики.  Для  устройства  военной  службы,  разви¬
тие  которой  было  так  необходимо  в  целях  объединения  Рос¬
сии,  московские  князья  стали  наделять  служилых  людей
своими  землями.  На  все  такие  данные  земли,  дачи,  поместья
и  на  старинные  вотчины  своеземцев  рядом  со  старым  тяглом
легло  новое  —  обязательная  военная  служба.  Все  эти  пере¬
мены  не  могли  не  отразиться  и  на  порядке  описи  имений.
 В  книге  сошного  письма  находим  такое  наставление
писцам:
 „А  как  у  книжной  справки  сядут  писцы  справлять  и
преж  выписывать  из  всяких  крепостей  и  из  сказок  помещи-
ковых  и  вотчиниковых...  на  перечень...  статьями,  что  кому
именем  оклад,  и  что  за  кем  именем  в  поместьи  или  в  вотчи¬
не,  по  его  сказке  и  по  крепостям,  в  тот  его  оклад  в  дачах
порознь  живущих  сел  и  деревень...  и  пустых  сел  и  деревень^.
 1  Калачов.  И.  Только  один  раз  мы  заметили  упоминание  о  пустых  де¬
ревнях  (209).
 290

Далее  составитель  книги  сошного  письма  советует  опи¬
сывать,  сколько  за  кем  сел  и  деревень  в  живущем  и  впусте  и
вычислять  сохи  для  живущего  и  для  пуста1.
 Итак,  первое  дело  писцов,  по  этому  наставлению,  со¬
стоит  в  том,  чтобы  выяснить,  какой  кому  положен  оклад,  и
кто  чем  в  этот  оклад  владеет  в  действительности  и  по  каким
актам.  Это  мысль  совершенно  новая.  Оклад,  о  котором  здесь
идет  речь,  есть  поместный  оклад,  который  был  различен,
смотря  по  отеческой  чести  служилого  человека  и  личным
его  заслугам.  При  старой  описи  не  возникало  никаких  во¬
просов  об  окладе,  а  также  и  об  актах  укрепления.  Это  было
безразлично  для  целей  старой  описи:  кто  чем  владеет,  тот  с
того  и  плати.  Теперь  дело  другое:  устрояя  службу,  прави¬
тельство  берет  на  себя  и  обеспечение  служилых  людей.  Ка¬
ждый  из  них  должен  иметь  „оклад44,  с  которого  мог  бы  от¬
правлять  свою  службу.  Сошная  книга  объясняет,  зачем  нуж¬
но  приводить  документы:  „чтобы  не  было  потом  спору44.
Итак,  к  старой  цели  сошного  письма  присоединилась  теперь
новая:  опись  поместий  в  полном  их  составе,  жилое  и  пусто¬
ши,  чтобы  знать,  кто  чем  наделен.  Последовательное  приме¬
нение  к  новой  описи  правил  старой  привело  к  положению  в
сохи  не  только  живущего,  но  и  пустошей.  В  этом  высказа¬
лось  неумение  автора  книги  сошного  письма  разумно  при¬
менить  старые  порядки  к  требованиям  нового  времени.  Он
большой  рутинер.  Класть  в  сошное  письмо  пустоши  и  теперь
не  было  надобности.  Это  чистая  рутина.
 Но  когда  же  возникла  указанная  новость  описей?  На
этот  вопрос  нельзя  отвечать  с  совершенною  точностью.  Кни¬
га  сошного  письма,  из  которой  мы  сделали  выписку,  написа¬
на  в  1629  г.,  а  более  старых  мы  не  имеем.  Профессор  П.Ми-
люков  высказывает  мысль,  что  книги  сошного  письма  воз¬
никли  в  половине  XVI  века,  и  делает  попытку  восстановить
их  первоначальное  содержание.  Попытка  чрезвычайно  поч¬
тенная.  Не  может  быть  никакого  сомнения  в  том,  что  книги
сошного  письма  возникли  не  в  XVII  веке,  а  гораздо  раньше.  В
XVII  веке  они  не  столько  действительность,  сколько  пережи¬
ток  старины.  Книги  эти  представляют  наставление  о  том,  как
 1  Временник.  XVII.  37  и  след.
 291

описывать  земли  и  класть  их  в  сохи.  Такие  наставления
должны  были  появиться  при  первом  возникновении  сошного
письма.  По  мере  изменения  в  целях  описи  земельных  име¬
ний  должны  были  изменяться  и  эти  наставления.  К  решению
вопроса  о  том,  когда  должны  были  появиться  указанные  на¬
ми  новости,  мы  пойдем  не  от  содержания  книг  сошного
письма,  а  от  появления  фактов,  которые  должны  были  вы¬
звать  новости  в  их  содержании.  Новости,  о  которых  идет
речь,  сделались  очевидными  уже  во  второй  половине  XV  ве¬
ка.  С  Великого  князя  Ивана  Васильевича  наделение  поме¬
стьями  стало  правительственной  системой.  С  этого  времени
могли  уже  появиться  и  новые  описи,  и  новые  руководства
для  их  составления.  От  половины  XVI  века  имеем  и  офици¬
альное  указание  на  необходимость  описывать  имения  со¬
гласно  с  новыми  условиями  жизни,  о  чем  скажем  ниже.
 Массовая  раздача  поместий  должна  была  вызвать  описи
их  раздачи.  Пример  такой  раздаточной  описи  дает  первая
тверская  писцовая  книга  1539  г.1  Описи  по  отдельным  уча¬
сткам  носят  здесь  такой  заголовок:  „Волость  Захожье,  а  в
ней  великого  государя  села  и  деревни  дворцовые,  а  розда¬
ны  помещикам  “.  Или:  „Книги  Микулинские  четвертные,  а  в
них  великого  князя  села  и  деревни  дворцовые,  а  розданы
помещикам*6.  Затем  идет  имя  помещика,  название  данных
ему  деревень,  перечисление  дворов,  иногда  число  крестьян  и
людей,  количества  земли  в  четвертях,  сена  в  копнах,  а  сош¬
ного  письма  вовсе  нет.  Понятно  почему:  это  опись  раздачи  и
только.  Розданные  деревни,  конечно,  были  уже  положены  в
сошное  письмо,  и  повторения  не  требовалось.
 От  второй  половины  XVI  века  дошли  до  нас  и  описи
раздачи,  и  окладные  книги,  в  которых  деревни  кладутся  в
сошное  письмо,  иногда  по  указанному  выше  образцу:  пока¬
зывается  сошное  письмо  в  живущем  и  впусте,  а  иногда  и  со¬
вершенно  иначе.  Предписания  книги  сошного  письма,  сле¬
довательно,  не  обязательны?  Конечно,  ведь  это  не  указ  царя,
состоявшийся  по  приговору  бояр  или  и  без  их  приговора.
Это  учебная  книга,  составленная  знающим  человеком,  в  ко¬
торой  отразились  его  личные  взгляды,  не  более.  Писцы,  зна-
 1  Напечатана  у  Калачова.  II.  С.40—140.
 292

комые  с  нею  и  согласные  с  высказанными  в  ней  советами,
могли  описывать  согласно  ее  указаниям;  кто  смотрел  на  дело
иначе,  мог  писать  по-своему.  Вот  почему,  думаем,  описи
конца  XVI  века  и  представляют  большое  разнообразие.
Указных  предписаний,  надо  думать,  не  было;  все  решалось
практикой.  Преобладание  практики,  а  не  общих  правитель¬
ственных  распоряжений,  составляет  характерную  особен¬
ность  московского  управления.
 Рассмотрим  же  эту  практику,  она  незаметно  вырабаты¬
вает  совершенно  новый  порядок  обложения.  Но  приказной
рутины  и  в  этой  практике  чрезвычайно  много.
 Мы  имеем  несколько  описей  Московского  уезда,  с  них  и
начнем.  Они  выпадают  на  время  от  1574  г.  по  1584  г.  (Кала¬
чов.  I).  В  большинстве  случаев  в  них  речь  идет  о  землях,
розданных  в  поместья,  но  встречаются  и  вотчины.  В  поме¬
стья  роздано  множество  пустошей  с  переложною  пашней.  Не
все,  но  очень  многие  пустоши  положены  в  сошное  письмо
„в  пусте44  с  прибавкой:  „и  оклад  его  сполна  весь“;  это,  следо¬
вательно,  опись  поместной  дачи.  Сошное  письмо  пустошей
чистая  рутина,  не  имеющая  практического  смысла.  Вели¬
чайшим  рутинером  оказался  писец  М.А.Хлопов,  он  положил
в  сошное  письмо  даже  пустые  поместные  земли,  которые
никто  в  поместье  не  взял,  а  стало  быть,  и  облагать  было  не¬
кого,  и  оброчные,  которые  тоже  в  поместья  не  были  взяты,  а
потому  сданы  в  оброк.  Такие  земли,  как  было  указано  в  сво¬
ем  месте,  тягла  не  тянут,  а  Хлопов  и  их  положил  в  сошное
письмо1.  Другие  писцы  Московского  уезда  были  рассуди¬
тельнее  и  земель,  в  поместье  не  розданных,  в  сошное  письмо
не  клали.  Так  же  рассудительно  поступил  и  И.Жеребцов,
описывавший  Тульский  уезд  ив  1589  г.2
 У  некоторых  помещиков,  кроме  перелога,  оказалась
„пашня  паханая46.  Она  так  описывается:
 „А  сошнаго  письма  пол  четверти  сохи,  и  оклад  его  учи¬
нен  сполна;  из  того  числа  пашни  паханые  5  четьи44  (22).
 В  сошное  письмо  здесь  положена  вся  земля,  а  это
сплошь  пустоши  с  переложной  пашней;  „пашня  паханая44  в
 1 	Калачов.  I.  116,  120,  155,  160,  167.
 2 	Там  же.  С.1;  Т.  II.  С.1152,  1202.
 293

количестве  5  четей  оказалась  только  в  одной  деревне  Сазо-
ново,  она  и  выделена  из  общего  числа  и  показана  особо.  С
какой-  целью?  Платеж  повинностей  лежит  не  на  пустошах,  а
на  жилой  пашне,  вот  почему  5  четей  пашни  паханой  и  пока¬
заны  особо.  Только  эти  5  четей  и  подлежат  обложению,  а  не
полчетверти  сохи  перелога.  Мы  тут  наблюдаем  переход  к
новому  порядку  обложения  по  четям,  а  не  по  сохам.  В  нача¬
ле  описи  Московского  уезда  встречаем  несколько  вотчин  и
купель:  Н.Д.Юрьева,  Ф.В.Шереметева,  подьячего  И.Кузьми-
на  и  других.  Их  вотчины  и  купли  в  сошное  письмо  не  пере¬
ведены.  Писец  ограничился  указанием  числа  четей  пашни
паханой  и  перелога.  Что  же  это  значит?  Надо  думать,  что  в
его  глазах  сошное  письмо  потеряло  уже  окладное  значение;
для  повинностей  довольно  было  указать  чети,  что  он  и  сде¬
лал.
 Еще  более  проглядывает  эта  точка  зрения  у  И.Жереб-
цова,  описывавшего  Тульский  уезд  в  1589  г.  Он  кладет  в  со¬
хи  и  живущее,  и  пустое,  но  иногда  живущее  и  пустое  слива¬
ет  вместе  в  одну  общую  соху:  „А  сошнаго  письма  в  живу¬
щем  и  в  пусте  полчетьи  сохи“.  Значение  сохи,  как  окладной
единицы,  здесь  совершенно  утратилось.  С  чего  же  платить?
Писцовая  книга  Жеребцова  отвечает  и  на  этот  вопрос.  В  тех
случаях,  когда  он  сливает  живущее  с  пустым  в  одну  соху,  он
прибавляет:  „А  платить  ему  с  живущего  с  3  четьи“.  Эти  три
четьи  и  составляют  пашню  паханую  в  описанном  имении.
 По  этому  образцу  описаны  уезды  Каширский  и  Медын¬
ский.
 В  том  же  духе  ведет  описание  Орловского  уезда  Дем.
Яковлев;  вымирание  сошного  письма  выступает  у  него  еще
яснее.  Живущее  и  пусто  у  него  всегда  показаны  в  одной  об¬
шей  сохе,  но  всегда  прибавлено:
 „А  платить  ему  государевы  всякия  подати  с  живущаго  с
четвертные  пашни,  с  одной  чети66.  Но  часто  сошного  письма
и  совсем  нет,  а  есть  только:  „А  платить  ему  государевы  вся¬
кия  пошлины  с  живущаго  с  четвертные  пашни64.
 Но  под  конец  своего  описания  он  перестал  повторять  и
эту  фразу  и  стал  ограничиваться  одним  перечислением  дере¬
вень,  числа  дворов  и  количества  пашни  паханой  и  дикого
поля,  предполагая,  по  всей  вероятности,  что  всякий  знает,
 294

сколько  придется  платить,  если  указано  число  живущих  чет¬
вертей.  Эта  книга  писана  в  1595  г.
 Так  же  описан  и  старейший  город  Московского  госу¬
дарства,  Коломна.  В  описи  Коломенского  уезда  встречаем
более  213  владений,  а  сошное  письмо  показано  только  у
8  владельцев.  Писцы  описали  и  измерили  весь  уезд,  но  в
сошное  письмо,  как  бы  в  рассеянности,  положили  только
8  владельцев  в  разных  местах  книги,  а  для  остальных  огра¬
ничились  указанием  количества  четвертной  пашни.  Это  не
книга  раздачи  поместий,  здесь  описываются  и  поместья,  и
вотчины,  и  монастырские,  и  церковные  земли.  Для  целей  ок¬
ладной  описи,  с  точки  зрения  этих  писцов,  довольно  указать
четвертную  пашню.
 Коломенский  уезд  описан  в  1578  г.,  но  совершенно  в
том  же  духе  описан  Звенигородский  еще  в  1560  г.г  В  печат¬
ном  издании  он  занимает  70  страниц,  а  сошное  письмо  пока¬
зано  только  у  четырех  владельцев.  Таким  образом,  писцы
уже  с  самого  начала  второй  половины  XVI  века  находят
возможным  обходиться  без  сошного  письма;  они  довольст¬
вуются  указанием  четвертей.
 В  заключение  этого  обзора  описей  XVI  века  остановим¬
ся  еще  на  писцовых  книгах  Рязанского  края,  недавно  издан¬
ных  Рязанской  ученой  архивной  комиссией  под  редакцией
В.Н.Сторожева.  Они  представляют  очень  много  своеобраз¬
ного,  но  ведутся  не  по  одному  образцу,  а  весьма  различно,  и
вполне  подтверждают  вышесказанное.
 Первая  из  напечатанных  книг  (с.1—156)  —  „Письма  и
меры“  Т.Г.Вельяминова  с  товарищами  1594—1597  гг.,  не  со¬
держит  в  себе,  однако,  никаких  данных  меры  земли.  В  ней
указаны  только  деревни,  но  количества  пашни  паханой,  пе¬
релога,  наезда,  лесу,  сена  —  не  приведено;  числа  дворов  и
людей  также  нет.  Но  сошное  письмо  везде  есть,  и  в  сохи  по¬
ложено  не  только  живущее,  но  и  пустое.  Иногда  живущее  и
пустое  переведено  в  сохи  отдельно,  а  иногда  вместе;  но  в
этих  случаях  всегда  прибавлено:  „А  платить  с  живущаго  с  11  На  с.703  написано:  „...и  на  те  пустоши  звенигородские  писцы
Д.И.Смунев  да  Дятел  Григорьев  сын  Машков,  с  товарищи  дали  ...льготы
на  5  лет,  от  лета  7068-го  до  лета  7073“.  Льгота,  конечно,  дана  в  год  опи¬
си-1560.
 295

5  четей  пашни“.
 Так  же  коротко  написана  и  вторая  книга  —  „Письма  и
меры64  В.Я.Волынского  и  И.А.Нащокина  тех  же  годов
(с.  157—254).  В  ней  обозначены  только  деревни  да  сошное
письмо  и  больше  ничего.  Но  живущее  и  пусто  переведены  в
сошное  письмо  всегда  раздельно.  Еще  есть  любопытная  осо¬
бенность.  Живущее  не  всегда  переводится  в  сохи,  а  иногда
говорится  так:
 „В  живущем  в  четвертной  пашни  5  четей,  а  в  пусте  и  с
наезжею  пашнею  пол  пол  чети  сохи66.
 Живущее  в  сохи  вовсе  не  переведено  и  платить  прихо¬
дилось  прямо  с  четей.  Иногда  и  пусто  показывается  в  четях,
а  не  в  сохах.  В  конце  XVI  века  земли  мерились,  но  в  книги
писались  иногда  только  выводы  из  этой  меры,  а  не  самая  ме-
ра1.
 В  прекрасном  издании  Рязанской  ученой  архивной  ко¬
миссии  напечатана  и  писцовая  книга  XVII  века  (1628).  Она
написана  с  большими  подробностями  и  ближе  к  известным
уже  нам  московским  книгам.  В  ней  обозначены:  дворы,  лю¬
ди,  пашня  паханая,  пашня  наездом  и  перелогом  и  что  лесом
поросло.  Земли  положены  в  сошное  письмо,  но  живущее  и
пусто  показано  в  общем  итоге  с  обычной  в  этих  случаях
припиской:  „А  платить  с  живущаго  с  одной  четверти  паш¬
ни66.  Здесь  сохи  также  заменены  четями,  как  и  в  московских
книгах.  11  Профессор  Милюков,  производя  в  архивах  свои  наблюдения  над
порядком  писания  писцовых  книг  по  сотным  выписям,  пришел  к  такому
выводу:  „Сотные  выписи  XVI  века  распадаются  на  два  типа.  Первый,  бо¬
лее  древний,  никогда  не  дает  указаний  на  то,  какое  количество  пашни  пе¬
редается  на  соответствующее  количество  сошного  письма.  Второй  тип,
более  поздний,  напротив,  главным  образом  указывает  количество  пашни  и
большею  частью  совершает  переводы  ее  на  сошное  письмо  по  определен¬
ной  норме“  (Вопросы.  41).  Наблюдение  это  можно  пополнить  на  основа¬
ний  печатного  материала.  В  описи  Московского  уезда  1585  г.  (Калачов.  II.
832)  земли  положены  в  сохи,  но  какое  количество  пашни  кладется  в  соху,
этого  не  указано.  То  же  и  в  писцовых  книгах  Рязанского  края.  Таким  обра¬
зом,  и  в  описях  конца  XVI  века  количество  пашни  не  всегда  указывается,  а
потому  остается  неизвестным,  какое  ее  количество  переводится  в  сохи.
Вместе  с  этим  подвергаются  значительному  колебанию  как  два  подмечен¬
ных  проф.  Милюковым  типа  сотных,  так  и  его  выводы,  на  этом  наблюде¬
нии  основанные.
 296

Итак,  практическое  значение  сошного  письма  со  второй
половины  XVI  века,  несомненно,  падает.  Но  сошное  письмо
не  отменено.  Очень  многие  писцы  весьма  усердно  переводят
в  сошное  письмо  и  не  только  жилые,  но  и  пустые  земли,  ок¬
ладу  не  подлежащие;  даже  земли,  которые  никто  не  взял  ни
в  поместье,  ни  в  оброк,  и  те  иногда  кладутся  в  сохи.  Термин
„сошное  письмо“  постоянно  в  ходу  и  не  только  в  XVI  веке,
но  и  в  XVII  веке.  Даже  памятники  конца  этого  века  говорят  о
сборе  доходов  „по  сошному  письму  с  живущей  четверти**1.
 Какое  же  отношение  сошного  письма  к  чети?  Значение
чети  с  течением  времени  (в  XVII  веке)  тоже  меняется;  мы
говорим  теперь  о  чети  как  мере  земли,  равной  половине  де¬
сятины.
 Это  отношение  превосходно  разъясняется  царской  гра¬
мотой  в  Муром  о  сборе  ямских  денег.  Из  этой  грамоты  узна¬
ем,  что  с  1618  по  1621  гг.  ямские  деньги  собирали  с  сохи  по
800  руб.,  а  с  чети  по  1  руб.  Совершенно  ясно:  четь  заменяет
соху,  а  потому  легко  может  и  вытеснить  ее,  так  как  счет  по
четям  гораздо  проще  и  легче  счета  по  сохам.  Эта  царская
грамота  вполне  объясняет  колеблющуюся  практику  писцов.
 В  1624  г.  приказано  было  стрельцам  на  хлебное  жалова¬
нье  взять  с  сохи  по  сту  четьи  ржи  и  овса,  а  с  чети  пашни  с
поместных  и  вотчинных  земель,  которые  положены  по
800  четей  в  соху,  —  по  четверику  ржи  и  овса,  а  с  митропо¬
личьих  и  с  монастырских,  которые  положены  по  600  четей  в
соху,  с  чети  пашни  —  по  получетверику  ржи  и  овса.  Здесь
также  обложение  сделано  альтернативно  на  сохи  и  чети.  Но
иногда  правительство  назначало  сбор  повинностей  не  с  сох,
а  прямо  с  четей.  В  1631  г.  приказано  было  с  вотчин  Кирил¬
лова  монастыря,  с  23690  четей,  взять,  вместо  даточных  лю¬
дей,  деньгами  2072  руб.  29  алтын  1  деньгу2.  Итак,  прави¬
тельство  предписывает  сбор  то  альтернативно  с  сохи  и  чети,
 1 	АЭ.  IV.  №№  189  и  251.  1672—1682.
 2 	АЭ.  III.  №№  121  и  193;  АИ.  III.  №  132.  Здесь  везде  четь  —  тоже
полдесятины,  а  не  дворовое  число,  о  чем  речь  будет  ниже.  Из  №  274  АЭ.
III  мы  знаем,  что  у  Кириллова  монастыря  всего  было  2101  двор,  а  если  пе¬
ревести  на  дворы  23690  четей  по  указам  1630—1631  гг.,  у  Кириллова  мо¬
настыря  оказалось  бы  214  (210)  дворов  крестьянских  и  142  (140)  бобыль-
ских,  а  всего  356  (365).
 297

то  прямо  с  четей,  вовсе  не  упоминая  о  сохах.  Древнейший
случай  обложения  по  четям  восходит  к  половине  XVI  века.
В  1556  г.,  по  рассказу  летописца,  Иван  Грозный  с  вотчин  и
поместий  учинил  уложенную  службу:  со  ста  четвертей  доб¬
рой  земли  человек  на  коне  и  в  полном  доспехе.
 Со  второй  половины  XVI  века,  следовательно,  рядом  с
сохой  появляется  и  другая  окладная  единица  —  четь,  т.е.
живущая  четверть  земли,  в  разъясненном  выше  смысле
(IV  глава).  С  этого  же  времени,  как  мы  видели,  появляется  и
новая  практика  в  описи  имений.  Эти  две  новости  стоят  в  тес¬
ной  связи  одна  с  другой;  обложение  по  четям  вызывает  и  пе¬
ремену  в  описях.
 Переход  от  старой  единицы  обложения  к  новой,  от  сохи
к  чети,  мог  совершаться  очень  легко.  Соха  —  чрезвычайно
громоздкая  единица  обложения  и  практически  малоудобная.
Она  требует  массы  вычислений,  так  как  в  действительности,
за  исключением  богатых  владельцев,  а  их  было  немного,  сох
вовсе  не  существует,  а  существуют  только  их  дроби.  Пере¬
ход  к  четям  должен  был  начаться,  как  только  от  индивиду¬
альных  сох,  определяемых  по  особенностям  каждого  от¬
дельного  хозяйства,  по  людям  и  их  силе,  стали  переходить  к
сохам  определенной  геометрической  площади.  Если  соха  в
800  четей  должна  платить  800  руб.,  то  понятно,  каждая  четь
может  быть  обложена  одним  рублем,  а  лучше  иметь  дело  с
четями,  чем  с  сохами.  Вот  почему  писцы,  описывавшие  Зве¬
нигородский  уезд  в  1560  г.,  почти  совершенно  игнорируют
сохи.  Но  сошная  рутина  продержалась  до  конца  XVII  века.
Чети  не  вытеснили  сох.  И  в  XVII  веке  земли  кладутся  в  сохи
и  сбор  повинностей  назначается  с  сох.
 В  истории  сошного  обложения  есть,  однако,  пункты
очень  неясные.  Что  первоначально  соха  определялась  не  ме¬
рой  земли,  а  смотря  по  людям,  по  силе  их  хозяйства,  это  на¬
до  принять.  Это  говорят  московские  памятники,  и  это  со¬
вершенно  согласно  с  новгородскими  порядками,  где  сохи
тоже  не  мера  земли,  не  геометрическая  площадь.  Такая  ин¬
дивидуальная  единица  обложения  не  могла  быть  очень
большая;  новгородские  сохи  действительно  были  невелики.
Можно  думать,  что  и  московская  соха  первоначально  тоже
 298

была  невелика1.  А  в  первой  половине  XVI  века  она  достигает
больших  размеров  (от  250  до  1300  четей),  не  делаясь  еще
геометрической  площадью  определенной  величины.  Соха
Тверского  уезда,  по  описи  1539  г.,  не  стоит  ни  в  каком  опре¬
деленном  отношении  с  количеством  обрабатываемой  земли,
как  и  новгородская  обжа,  а  между  тем  по  размерам  она  пре¬
восходит  ее  во  100  раз  и  более.  Как  это  случилось?  Какие
обстоятельства  привели  к  тому,  что  московская  соха  полу¬
чила  такие  значительные  размеры?  На  этот  вопрос  не  нахо¬
дим  ответа.  Наши  напечатанные  источники  слишком  скуд¬
ны.
 До  сих  пор  у  нас  речь  шла  о  сельскохозяйственной  или
земельной  сохе,  но  в  Москве  была  еще  дворовая  соха.  Зе¬
мельная  соха  служила  для  обложения  уездных  земель,  дво¬
ровая  —  для  обложения  городских  дворов,  посадских,  пого-
стских  и  в  рядках.  История  дворовой  сохи  имеет  много  об¬
щего  с  историей  сохи  земельной.  Но  памятники,  в  которых
речь  идет  о  дворовой  сохе,  дают  новые  указания,  которые
проливают  дополнительный  свет  и  на  особенности  земель¬
ной  сохи.
 Как  размеры  земельной  сохи  постоянно  колебались,  так
колебались  и  размеры  сохи  дворовой.  В  нее  входит  разное
количество  дворов,  и  не  только  в  разных  городах,  но  и  в  од¬
ном  и  том  же,  то  больше,  то  меньше.  В  XVI  веке  встречаем
сохи:
 В
 Торопце
 в
 46
 дворов
 и
 Соли  Выче¬
годской
 и
 62
 сс
 и
 Муроме
 и
 63
и  148
 66
 и
 Коломне
 66
 72
и  82
 66
 66
 Зарайске
 и
 80
 66
 и
 Можайске
 66
 88
и  100
 (С
 и
 Вороначе
 и
 112
 66
 66
 Гдове
 и
 208
 66
 1  Так  думает  и  профессор  Милюков  (Вопросы.  44).
 299

“  Опочке 	“ 	224 	Ml
 То  же  и  в  XVII  веке.  В  1629  г.  велено  было  расписать
Чердынский  уезд  в  сошное  письмо  дворами  по  392  двора  в
соху,  а  в  Балахне  в  1619  г.  в  соху  клали  только  200  дворов.
Около  того  же  времени  происходила  опись  Нижнего.  Описав
все  дворы,  писцы  говорят,  что  по  государеву  указу  им  веле¬
но  класть  в  соху  лучших  людей  по  40  дворов,  средних  по  50
и  60,  молодших  по  70,  а  худых  по  1001  2.  Но,  продолжают
писцы,  в  указе  не  написано,  к  чему  относится  такое  сошное
письмо,  к  прежним  ли  податям,  что  брали  с  сох  до  разоре¬
ния,  или  и  к  нынешним  новоприбылым  доходам,  что  соби¬
рают  сверх  прежних  на  подмогу  ямским  охотникам  и  на
стрелецкие  хлебные  запасы.  И  писцы  написали  о  том  в  док¬
ладе  государю  царю  и  Великому  князю  Михаилу  Федорови¬
чу  и  отцу  его,  Святейшему  Патриарху  Филарету  Никитичу.
На  этот  запрос  из  Москвы  в  1627  г.  отвечали,  что  в  соху  надо
класть  всяких  людей  дворы  против  того,  как  кладут  в  Балах¬
не.  А  в  Балахне  в  1619  г.  клали  по  200  дворов.  Опись  Нижне¬
го  началась  в  1621  г.,  и  тогда,  конечно,  писцам  дан  был  указ,
сколько  класть  в  соху,  который  они  и  приводят.  Проходит
6  лет,  и  получается  совершенно  новое  предписание  о  сохе,
гораздо  более  льготное3.
 Итак,  состав  дворовой  сохи  нечто  чрезвычайно  подвиж¬
ное.  Он  изменяется  даже  ввиду  того,  сколько  брать  добавоч¬
ных  повинностей.  Если  брать  приходится  много,  то  состав
сохи  делается  больше.  В  нее  кладут  теперь  в  Нижнем
200  всяких  дворов,  тогда  как  6  лет  тому  назад  предписано
было  класть  худых  дворов  —  100,  а  хороших  и  того  меньше,
только  40.  Действительный  же  платеж  распределялся  между
дворами  не  поровну,  а  по  животам  и  промыслам;  причем  бо¬
гатые  платили  в  120  раз  более  бедных;  это  уже  по  мирскому
 1 	АЭ.  I.  №  343;  АЮ.  №  229;  Калачов.  I.  С.  34,  630;  эти  сведения  пе¬
чатных  источников  мы  дополнили  архивными,  приведенными  г-ном  Че¬
чулиным  в  его  „Городах44  (с.60,  111,  177—178  и  283).  Мы  выбирали  при¬
меры,  в  которых  качество  дворов  в  соображение  не  принималось.
 2 	Это  в  1621  г.,  а  в  1597  г.  в  городе  Николы  Зараского  приказано  бы¬
ло  класть  в  соху:  лучших  людей  по  80  дворов,  середних  по  10,  а  молодших
и  убогих  по  120  (Писц.  кн.  Рязан.  края.  Вып.1.  157).
 3 	АЭ.  IV.  №  6;  Рус.  ист.  б-ка.  Т.  XVII.  192.
 300

обложению.
 Но  была  и  другая  причина  различия  в  составе  сох.  В
указе  сольвычегодскому  приказному  человеку,  А.И.Велья-
минову,  от  1589  г.  написано:  „И  ты  б,  взяв  с  собой  старост  и
целовальников  и  людей  добрых,  сколько  пригоже,  у  Соли  на
посаде  Николы  чудотворца  Коряжемскаго  монастыря  анба-
ры,  и  дворы,  и  полянки,  и  пожни...  в  сошное  письмо  по¬
ложил...  смотря  по  дворам,  и  по  людям,  и  по  промыслам,  и
по  животам,  как  кому  мочно  наши  доходы  платить  и  как  бы
нашей  казне  было  прибыльней66  (АЭ.  I.  №  343).  Это  превос¬
ходнейшая  иллюстрация  к  завещаниям  Великих  князей  Ва¬
силия  Дмитриевича  и  Василия  Темного.  Положение  в  дворо¬
вую  соху  делается  не  по  числу  дворов,  а  по  людям  смотря,
по  их  промыслам  и  животам.  Дворовая  соха  нечто  индиви¬
дуальное,  а  не  формальное.  Если  люди  совсем  исхудали  и
отем-нели,  то  их  и  вовсе  в  соху  не  клали,  сколько  бы  таких
дворов  ни  оказалось.  По  описи  1585  г.  в  Вельи  и  Себеже
дворы  в  сохи  вовсе  не  были  положены  „за  худобою661.  Так
же,  конечно,  первоначально  клались  в  соху  и  земли  по  инди¬
видуальной  оценке  каждого  владения,  а  не  по  числу  четей
земли.  Вот  почему  дворовые  сохи  не  состоят  из  одинакового
числа  дворов,  а  земельные  из  одинакового  числа  четей.  С  те¬
чением  времени  делаются  частичные  попытки  уравнения  зе¬
мельных  сох  по  классам  населения,  но  они,  как  мы  видели,
далеко  не  достигают  их  объединения.  Можно  думать,  что
были  такие  же  попытки  и  в  области  дворового  письма.
Предписано  же  было  Нижний  писать  по  образцу  Балахны.
Этот  пример  объединения  мог  распространяться  и  на  другие
города.
 В  сошное  письмо,  как  мы  видели,  земельные  писцы  кла¬
дут  пустоши;  то  же  делают  и  дворовые,  они  кладут  в  сохи  не
только  жилые,  но  и  пустые  дворы,  конечно,  не  для  обложе¬
ния  повинностями.  Это  такая  же  рутина  ни  на  что  не  нужная,
как  и  там.
 Наконец,  с  обложением  по  земельным  сохам  с  половины
XVI  века  конкурирует  обложение  по  четям,  как  их  состав¬
ным  частям;  так  и  здесь  с  обложением  по  дворовым  сохам
 1  Чечулин.  Города.  III  (из  рукоп.  материалов).
 301

конкурирует  обложение  по  дворам,  к  чему  мы  и  переходим.
 Двор  является  древнейшей  единицей  обложения.  С
IX  века,  когда  русские  племена  платили  дань  хазарам  с  ды¬
ма,  эта  единица  удерживается  в  течение  всей  нашей  истории.
Волоцкой  князь  Федор  Борисович  в  1500  г.  пожаловал  Ио-
сифо-Волоколамскому  монастырю  свою  деревню  и  освобо¬
дил  ее  от  всяких  повинностей  и,  между  прочим,  от  „подым-
наго“.  Во  второй  половине  века  беспашенные  бобыли  плати¬
ли  в  монастыри  оброк,  а  крестьяне  въезжий  корм  доводчику
тоже  „с  дыма“.  Сбор  ратным  людям  на  жалованье  в  1638  г.
назван  „подымным*.
 Что  это  за  единица?  Во  времена  глубокой  старины  чело¬
век,  живущий  собственным  домом  с  необходимыми  хозяйст¬
венными  постройками,  —  а  это  и  есть  двор,  —  представлял
единственную  для  того  времени  крупную  экономическую
величину.  Весьма  понятно,  что  на  него  и  падало  тягло.  Но
какое  хозяйство  вел  этот  двор,  сельское  или  городское?  До
обособления  городов  от  сел  специализации  хозяйств  не  бы¬
ло,  и  двор  был  единственной  единицей  обложения  для  вся¬
кого  вида  хозяйства.  Другие  единицы  обложения  в  виде  лав¬
ки,  црена,  чана,  коней,  плуга,  обжи,  сохи  должны  были  поя¬
виться  с  обособлением  сельского  хозяйства  от  иных  промы¬
слов.  Но  двор  и  с  расчленением  занятий  и  успехами  культу¬
ры  продолжает  оставаться  очевидным  и  легко  распознавае¬
мым  признаком  благосостояния  и  налогоспособности.  Он
необходимое  условие  и  сельского  хозяйства,  и  торговли,  и
промыслов.  Из  предшествующего  мы  видели,  что  двор,  при
некоторых  условиях,  совпадает  с  обжей.  Этим  легко  объяс¬
няется  то,  что  в  бывших  новгородских  владениях  посадский
двор  по  налогоспособности  приравнивается  к  обже.  В  Вят¬
ском  уезде  в  XVI  веке  с  посадского  двора  брали  то  же,  что  и
с  обжи.  „А  двор  посадский  противу  обжи“,  —  говорит  па¬
мятник  (АЭ.  I.  №  234.  1552).  В  древнейших  новгородских
писцовых  книгах  господский  доход  с  крестьян  определялся  с
двора-деревни;  то  же  продолжается  и  в  XVI  веке.  Игумен
Соловецкого  монастыря  в  уставной  грамоте  крестьянам  пи-  11  АЭ.  I.  №№  136  и  238;  АЭ.  III.  №  258;  Писц.  кн.  XVI  в.  I;  Милю¬
ков  П.  Г  ос.  хоз.  67.
 302

шет:  „Давати  им  прикащику  с  житейских  дворов“...  (Там  же.
№  221.  1548).  Понятие  о  дворе  крестьянском,  как  окладной
единице,  присуще  сознанию  людей  и  XVI  века.
 Из  предшествующего  мы  знаем,  что  в  XVI  веке  город¬
ские  дворы  сводятся  в  сохи,  и  в  таком  виде  несколько  десят¬
ков  и  даже  сотен  дворов  составляют  одну  окладную  едини¬
цу.  Но  в  то  же  время  и  отдельные  городские  дворы  состав¬
ляют  окладную  единицу.  Для  городов  новгородских  пятин
—  это  старина.  В  писцовых  книгах  XV  века  посадские  люди
Корелы,  Орешка,  Ладоги  обложены  прямо  по  дворам,  а  не  по
дворовым  сохам.
 Такое  обложение  городских  людей  (посадских,  погост-
ских  и  жителей  рядков)  по  дворам  непосредственно,  а  не  по
дворовым  сохам,  встречается  и  в  грамотах  XVI  века.  Шен-
курцы  и  Вельского  стана  посадские  люди  платят  с  дворов
наместнич  корм,  новгородцы  —  пищальные  деньги  и  вы¬
ставляют  ратных  людей  тоже  с  дворов1.
 В  период  полного  господства  сошного  письма  обложе¬
ние  по  дворам  непосредственно  переходит  иногда  и  на  кре¬
стьянские  дворы.  В  книгах  сошного  письма  находится  весь
необходимый  для  этого  материал:  там  приведены  не  только
сохи  и  чети,  но  и  число  дворов.  Все  данные  для  обложения
по  дворам  давно  налицо.  А  дворы  представляют  удобство  не
только  по  сравнению  с  сохами,  но  и  с  четями.  Чети  слишком
мелкая  единица;  дворы  —покрупнее,  а  потому  и  удобнее.
Обложение  по  дворам  могло  повести  к  упразднению  и  само¬
го  измерения,  которое  брало  много  времени  и  едва  ли  давало
точные  результаты.
 Древнейший  нам  встретившийся  случай  обложения  кре¬
стьян  по  дворам  относится  к  1506  г.  Рыболовы  Переяслав¬
ской  слободы  должны  были  давать  на  „взоезд“  волостелю
полтину  с  дворов,  а  не  с  сох;  ратных  же  людей  на  службу
они  давали  не  с  дворов,  а  с  сох.  Рыболовы  те  же  крестьяне;  у
них  есть  земли,  которые  кладутся  в  сошное  письмо.  К  ним
применяется  и  дворовое,  и  сошное  обложение1  2.  В  писцовых
 1 	АЭ.  I.  №  205,  234.
 2 	АЭ.  I.  №  143;  в  №  242  те  же  рыболовы  названы  крестьянами;  бори-
соглебские  рыболовы  называются  и  рыболовами,  и  крестьянами  (АЭ.  III.
№  170).  В  сотной  дворцовых  рыболовов  волости  Иванов-Борок  описана
 303

книгах  Рязанской  земли  1594  г.  находим  известие,  что  мона¬
стырская  вотчина  положена  в  соху  по  дворам  в  том  разме¬
ре,  как  кладутся  в  соху  посадские  дворы  (Вып.2.  157).  С  па¬
дением  практического  значения  сошного  письма  обложение
крестьян  по  дворам  должно  было  участиться.
 От  1632  г.  сохранилась  расписка  в  получении  за  этот  год
данных  и  оброчных  денег  с  вотчин  вологодского  и  велико¬
пермского  архиепископа  со  125  дворов  крестьянских  и
18  дворов  бобыльских.  В  1637  г.,  по  соборному  определе¬
нию,  брали  ратных  людей  с  дворов:  с  вотчин  духовных  уч¬
реждений  по  человеку  с  10  дворов,  а  с  дворцовых  сел,  с  по¬
местий  и  с  вотчин  служилых  людей  —  по  человеку  с  20  дво¬
ров.  В  то  же  время  ратным  людям  на  жалованье  приказано
было  взять  с  посадов  и  с  государевых  черных  волостей  с
10  дворов  по  20  рублей,  а  с  двора  по  2  рубля.  Сбор  с  дворов
продолжается  в  течение  всего  XVII  века.  В  конце  века  день¬
ги  на  жалованье  и  на  хлеб  стрельцам  определяются  с  двора
крестьянского,  бобыльского,  посадского  в  размере  30  алт.,
рубля  и  пр.*  1
 Итак,  обложение  с  двора  проходит  чрез  всю  нашу  исто¬
рию  с  древнейших  времен  и  по  конец  XVII  века;  к  двору  го¬
родскому  оно  применялось  с  большей  непрерывностью,  но
было  хорошо  известно  и  крестьянскому.  Для  XVII  века  это
не  новость.  Обложение  с  двора  получает  в  это  время  только
особенно  широкое  применение  на  счет  сошного  письма  и
некоторых  других  способов,  оказавшихся  менее  практичны¬
ми.
 Но  дворы  очень  неравны  по  своему  благосостоянию.
Есть  дворы  —  равные  обже;  но  были  дворы  в  две,  три  и  бо¬
лее  обеж.  В  Нижнем  Новгороде  были  дворы,  обложенные
одной  полушкой,  и  дворы,  обложенные  60  полушками  и  да¬
же  120.  Как  же  такая  непостоянная  величина  могла  служить
единицей  обложения?  Мы  выше  указывали  уже  на  то,  что
двор,  как  единица  обложения,  и  двор,  как  единица  платежа,
не  одно  и  то  же.  Местным  жителям  предоставлялось  путем
раскладки  повинностей  по  животам  и  промыслам  уравнивать
 принадлежащая  им  земля  (АЮ.  №  228.  1506—1626).
 1  АЮ.  №  209.  XV;  АЭ.  III.  №№  274  и  275;  АИ.  III.  №  201;  АЭ.  IV.
№№  243,  250,  251,  299.  1632—1688.
 304

те  неравенства,  которые  являлись  естественным  следствием
экономического  неравенства  отдельных  дворов.  Но  это  не
все.  Правительство  и  со  своей  стороны  принимало  меры  к
тому,  чтобы  приспособить  эту  единицу  обложения  к  мест¬
ным  потребностям.  Двор,  как  единица  обложения,  в  одних
местах  считался  большей  ценностью  и  облагался  сильнее,  в
других  —  меньшею  и  облагался  легче.  Любопытный  пример
такой  приспособляемости  двора,  как  единицы  обложения,  к
местным  потребностям  дает  выписка  из  окладных  книг  о
сборе  денег  на  жалованье  московским  стрельцам.  В  1681  г.
московские  гости  разложили  стрелецкие  деньги  на  дворы  по
всем  городам.  По  их  оценке,  дворы  разных  городов  оказа¬
лись  разной  платежной  способности,  а  потому  и  в  оклад  бы¬
ли  положены  различно.  В  Ярославле  каждый  двор  был  об¬
ложен  2  р.,  в  Вологде  рублем  и  140  деньгами,  в  Нижнем  и
Костроме  рублем  и  100  деньгами,  в  Казани  рублем  и  80  де¬
ньгами,  в  Суздале  и  Елатьме  —  рублем  и  60  деньгами,  в  Ве-
неве,  Серпухове,  Белеве,  Черни,  Переславле-Залесском,
Вязьме,  Нерехте,  Калуге,  Устюге  Великом  и  многих  других
городах  одним  рублем,  в  Юрьевце-Польском  в  180  денег,  это
наименьший  оклад  (АЭ.  IV.  №  250).  Таким  образом,  оклад¬
ной  двор  приспособлялся  к  особенностям  местности,  в  од¬
них  городах  он  ценился  выше,  чем  в  других;  да  кроме  того,  в
каждой  местности  окладной  двор  распадался  на  отдельные
платежные  дворы,  которые  платили  по  их  животам  и  про¬
мыслам,  а  не  по  окладу,  ясный  пример  чего  дает  разобранная
выше  опись  Нижнего.  На  уездные  дворы  окладные  деньги
распределялись  „по  землям  и  по  угодьям“.  По  сравнению  с
другими  единицами  обложения  двор  представляется  наибо¬
лее  гибкой  и  приспособляемой  к  местным  условиям  едини¬
цей.
 Указанные  единицы  обложения,  возникнув  в  разные
времена,  не  вытесняют,  однако,  одна  другую,  а  существуют
все  вместе.  В  XVII  веке  их  можно  наблюдать  единовремен¬
но.  Но  и  этих  многочисленных  способов  обложения  для  це¬
лей  московской  администрации  оказалось  мало;  в  первой
половине  XVII  века  возникает  еще  новый.
 В  XVI  веке,  а  по  всей  вероятности  и  того  раньше,  у  нас
возникла  дворовая  соха,  а  в  XVII  веке  возникает  дворовая
 305

четверть.  Первые  дошедшие  до  нас  указы,  в  которых  идет
речь  об  этой  окладной  единице,  относятся  к  1630  и  1631  гг.;
но  нововведение  началось  несколько  раньше,  годом  или
двумя.  В  этих  более  ранних  указах,  до  нас  не  дошедших,
речь  шла  о  новой  окладной  единице  для  монастырских  вот¬
чин  и  поместий  некоторых  городов,  например,  для  Мещов-
ска  и  Медыни;  в  дошедших  же  до  нас  указах  новая  окладная
единица  вводится  для  поместий  и  вотчин  в  71  уезде.
 Дошедшие  до  нас  указы1  не  объясняют  мотивов  ново¬
введения.  Но  о  них  можно  догадываться.  Есть  основание  ду¬
мать,  что  в  XVII  веке  бобыльство  получило  большое  разви¬
тие  и  число  бобыльских  дворов  сравнительно  с  крестьян¬
скими  значительно  возросло.  Крестьянские  и  бобыльские
дворы  при  подворном  обложении  расценивались  по  животам
и  промыслам,  по  землям  и  угодьям.  Надо  думать,  что  такая
расценка  не  всегда  была  правильная,  и  вот  явилась  мысль
составить  такую  окладную  единицу,  в  которой  податное  от¬
ношение  крестьянских  дворов  к  бобыльским  было  бы  точно
определено  и  не  зависело  от  усмотрения  окладчиков.  По
имеющимся  данным,  это  было  прежде  всего  сделано  для
вотчин  и  поместий  Мещовского  и  Медынского  уездов.  Но¬
вая  окладная  единица  должна  была  там  состоять  из  12  кре¬
стьянских  и  8  бобыльских  дворов.  А  в  монастырских  вотчи¬
нах  приказано  было  (то  же  до  1630  г.)  класть  от  3  до  9  дво¬
ров  крестьянских  и  бобыльских  в  дворовую  четверть2  3.  Уста-
новляя  такое  отношение  между  служилой  четвертью  и  мона¬
стырской,  правительство,  очевидно,  руководилось  теми  же
соображениями,  по  каким  монастырская  соха  была  менее
поместной:  духовенство,  как  не  состоявшее  на  службе,
должно  было  облагаться  повинностями  в  большей  мере,  чем
служилые  люди.  От  1630  и  1631  гг.  имеем  ряд  указов,  кото¬
рыми  такая  же  окладная  единица  установляется  для  помес¬
тий  и  вотчин  еще  71  уезда,  но  для  разных  уездов  тоже  раз-
 1 	Находятся  в  указной  книге  Поместного  приказа,  напечатанной
г-ном  Сторожевым  в  kh.VI  „Описание  документов  и  бумаг,  хранящихся  в
Московском  архиве  Министерства  юстиции*4  (с.  100  сл.).
 2 	В  17  уездах  в  монастырскую  четверть  шло  всего  3  двора  кр.  и  боб.;
в  14  —  по  2  кр.  и  по  2  боб.;  в  16  —  по  3  кр.  и  по  2  боб.;  в  8  —  по  2  кр.  и  по
 3  боб.;  в  одном  —  по  4  кр.  и  2  боб.  и  в  13  —  по  6  кр.  и  по  3  боб.
 306

ная.  Для  одних  в  2  кр.  и  2  б.,  для  других:  в  2  кр.  и  3  б.,  в  4  кр.
и  2  б.,  в  4  кр.  и  3  б.,  в  5  кр.  и  3  б.,  в  8  кр.  и  4  б.  и,  наконец,  в
12  кр.  и  8  б.  Это  узаконение  для  нас  чрезвычайно  важно,  и  не
столько  само  по  себе,  сколько  потому,  что  оно  бросает  свет
на  прошлое.  Новая  единица  обложения  очень  разная  для
разных  местностей  и  групп  населения.  Почему  это?  Это  из
желания  приспособиться  к  экономическим  условиям  разных
мест.  Совершенно  то  же  было  в  XVI  веке  и  ранее  с  сохой.
Сначала  она  была  совершенно  индивидуальна,  смотря  по
особенностям  каждого  имения,  потом  ее  стали  переводить  на
определенную  меру  земли,  но  разную  по  местностям,  груп¬
пам  владельцев  и  даже  по  лицам.  Но  при  таком  способе  об¬
ложения  можно  наделать  множество  ошибок  (а  есть  ли  без¬
ошибочные  способы  обложения?),  и  московское  правитель¬
ство  их  наделало  немало  и  с  сохой,  и  с  живущей  четвертью.
Указы  о  живущей  четверти  немедленно  вызвали  неудоволь¬
ствие  и  жалобы.  Медынский  и  мещовский  помещик  платил  с
12  кр.  и  8  6.  дворов,  а  калужский  платил  то  же  самое,  но  с
2  кр.  и  2  б.  Конечно,  дворы  могли  быть  неравны.  Когда  в
Нижнем  один  двор  оценивался  в  120  раз  выше,  чем  другой,  к
этому  можно  еще  было  иметь  доверие  потому,  что  это  инди¬
видуальная  оценка  каждого  двора  в  отдельности;  с  каждой
новой  описью  она  могла  измениться,  и  действительно  меня¬
лась.  А  здесь?  Здесь  это  валовая  оценка  целого  уезда  и  даже
целого  ряда  уездов  в  одну  цену.  Тут  только  намерение  доб¬
рое,  а  исполнение  —  одна  крупная  ошибка.
 19  марта  1630  г.  калужане  были  обложены  в  2  кр.  и  2  б.
двора  и  сейчас  же  обратились  к  государю  царю  и  Великому
князю  Михаилу  Федоровичу  и  отцу  его,  государю  Святей¬
шему  Патриарху  Филарету  Никитичу,  с  челобитьем  облег¬
чить  их  оклад.  То  же  делают  и  еще  два  города.  Последовал
новый  указ,  которым  калужане  обложены  с  4  кр.  и  3  б.  дво¬
ров.  Это  их,  конечно,  не  удовлетворило.  Новое  челобитье  об
облегчении  и  новый  указ  об  обложении  калужан  и  еще  цело¬
го  ряда  уездов  с  8  кр.  и  4  б.  дворов.  И  все  эти  перемены  про¬
изошли  в  течение  каких-нибудь  10  месяцев.  Перемышль,
Лихвин,  Брянск,  Карачев  и  Воронеж  сначала  были  тоже  по¬
ложены  в  2  кр.  и  2  б.  двора;  а  потом,  по  челобитью,  прямо
переведены  в  разряд  12  кр.  и  8  б.  дворов.  Вот  как  вниматель¬
 307

но  и  близко  к  делу  была  сделана  первая  расценка!  В  прак¬
тичности  такого  обложения  очень  можно  сомневаться.
 Так  создалась  новая  окладная  единица.
 Новая  мера  имеет  целью  регулировать  отношение  кре¬
стьянских  и  бобыльских  дворов.  Правительство  исходило  из
предположения,  что  крестьянских  дворов  мало,  а  бобыль¬
ских  много,  а  потому  в  указах  его  находим  такое  определе¬
ние:
 „А  где  крестьянских  дворов  не  достанет,  и  тут  указа¬
ли  положить  за  один  двор  крестьянский  по  два  двора  бо-
быльских“.
 А  что  будет  недоставать  бобыльских  дворов,  этого  и  в
голову  не  приходило.  В  действительности  же  были  случаи,
что  недоставало  бобыльских  дворов.  Приравнение  двух  бо¬
быльских  дворов  одному  крестьянскому  тоже  не  всегда  от¬
вечало  действительности.  Между  бобылями  были  мастеро¬
вые,  которые  жили  не  хуже  крестьянина.  Наконец,  новая  ок¬
ладная  единица  представляла  и  большое  неудобство  по  спо¬
собу  применения:  она  требовала  значительных  расчислений.
В  каждом  имении  число  крестьянских  и  бобыльских  дворов
надо  было  привести  в  соответствующие  окладные  единицы
по  расчету  12  и  8  или  8  и  4  и  проч.  Могли  оказаться  дроби  и
опять  должны  были  возродиться  пол-полтрети  и  пол-
полчетверти.  По  этим  дробям  и  оклад  приходилось  распре¬
делять  в  дробях.  Оклад  по  дворовым  четвертям  и  неравно¬
мерен  и  неудобен.
 Наименование  новой  единицы  также  заставляет  очень
задуматься.  В  указах  читаем:
 „Государь,  царь  и  Великий  князь  Михайло  Федорович  и
отец  его,  великий  государь  Святейший  Патриарх  Филарет
Никитич,  указали  за  помещики  и  за  вотчинники  на  живу¬
щую  пашню  класть...  по  два  двора  крестьянских  да  по  два
двора  бобыльских  в  четверть'4.
 Здесь  речь  идет  о  „живущей  четверти  пашни44.  Но  жи¬
вущая  четверть  пашни  —  термин  писцовых  книг  XVI  века.  В
них  очень  часто  читаем:  „А  платить  ему  государевы  всякия
подати  с  живущаго  с  четвертные  пашни  с  7  четей44.  Указы
1630  и  1631  гг.  удерживают  это  выражение,  но  придают  ему
совершенно  другой  смысл.  Прежде,  действительно,  платили
 308

с  числа  четей  живущей  пашни;  по  новым  указам  должны
были  платить  с  числа  дворов,  положенных  в  живущую  чет¬
верть.  Термин  и  дело  совершенно  разошлись.  Повинности
собираются  не  с  четвертей  пашни,  а  с  очень  искусственной
единицы,  с  некоторого  итога  крестьянских  и  бобыльских
дворов,  который  в  разных  местах  различен  и  нигде  не  стоит
ни  в  каком  определенном  отношении  к  живущей  пашне.
 Новая  единица  прививалась  к  жизни  очень  медленно.  На
монастырские  вотчины  она  была  распространена  еще  до
1630  г.  или  в  первые  два  месяца  этого  года,  а  в  июне  1631  г.
с  вотчин  Кириллова  монастыря  брали  деньги  не  с  дворовой
четверти  пашни,  а  просто  с  чети  земли.  Это  не  подлежит  со¬
мнению1.  Полтора  года  спустя  после  введения  новой  едини¬
цы  она  еще  не  применяется.
 Но  уже  с  1631  г.  из  книг  сошного  письма  стали  выдавать
выписки  о  платеже  повинностей  по  новому  окладу.  Мы  име¬
ем  одну  такую  выписку.  Она  была  выдана  из  книг  сошного
письма  1625—1629  гг.  помещику,  казанскому  жильцу,  Девя¬
тому  Змиеву.  Книги  сошного  письма  были  написаны  обык¬
новенным  порядком:  названы  деревни,  перечислены  дворы
крестьянские  и  бобыльские,  показана  земля  в  четях  и  поло¬
жена  в  сохи  живущие  и  пустые.  К  этой  выписке  подьячий
приписал  расчет  дворов  по  новому  окладу.  У  Змиева  было
дворов  крестьянских  30,  бобыльских  —  7;  окладная  единица
для  его  местности  —  5  кр.  и  3  б.  двора.  Подьячий  сделал  из
37  дворов  „5  четвертей  без  полутретника  пашни“2).  Только,
 1 	С  вотчин  монастыря  в  июне  1631  г.  определено  было  взять  даточ¬
ных  людей  „с  23  690  четьи“.  Монастырская  дворовая  четверть  для  Бела-
озера,  по  указу  21  апреля  1631  г.,  состояла  в  итоге  из  15  дворов.  Если  бы
эти  чети  были  дворовые,  то  Кириллов  монастырь  должен  был  бы  иметь
355  (350)  дворов,  а  мы  знаем,  что  в  1637  г.  у  него  было  всего  2  101  двор,  а
земли  25  490  четей,  почти  то  же,  что  ив  1631  г.  Нет  никакого  основания
думать;  что  в  1631  г.  у  него  было  355  (350)  дворов  (АЭ.  III.  №№  193  и
274).
 2 	Вот  как  получился  этот  результат:  10  кр.  дворов  и  6  боб:  составля¬
ют  узаконенные  2  четверти.  Затем  остается  20  крестьянских  и  1  бобыль-
ский  двор.  Для  обращения  их  в  четверти  подьячий  перевел  узаконенную
четверть,  состоящую  из  5  кр.  и  3  б.  дворов,  в  чисто  крестьянскую,  по  рас¬
чету  2  боб.  двора  на  1  крестьянский;  на  такую  четверть  приходится  6V2
крест,  дворов.  Остаток,  20  кр.  и  1  боб.  двор,  он  обратил  в  20  V2  дворов
крест.,  а  это  составит  3  четверти  крестьянских  с  двором,  а  в  целом  и  полу-
 309

конечно,  не  пашни.  Пашня  здесь  пережиток  земельных
сох,  а  потом  четей.  Подьячий  прилаживает  старые  термины
к  новым  явлениям,  и  получается  нечто  невразумительное
для  непосвященного  в  приказные  тайны  (АЮ.  №  164).
 Но  таким  же  языком  говорят  и  царские  грамоты.  В  гра¬
моте  1637  г.  в  Пермь  Великую  о  сборе  денег  на  строение  ук¬
реплений  для  защиты  от  набегов  крымских  и  ногайских  та¬
тар  читаем:
 „А  для  того  городоваго  дела  и  на  жалованье  ратным  лю¬
дям  указали  мы  взять  в  городех,  по  писцовым  книгам  с  жи¬
вущих  четьи,  с  посадов,  и  с  наших  дворцовых  сел  и  чер¬
ных  волостей...  с  чети  пашни  по  полтине;  с  боярских  и  с
окольничих...  с  поместных  и  с  вотчинных  земель,  и  с  гостей,
за  которыми  земля  есть,  с  живущия  чети  по  20  алтын“  и
т.д.
 Что  это  за  живущие  чети  пашни,  с  которых  берут  по
100  и  по  120  денег?  Это  если  не  старые  чети,  то  дворовые
четверти,  введенные  указами  1630-х  годов;  в  1637  г.  они,  на¬
до  думать,  были  уже  применимы  и  к  посадам,  и  к  дворцовым
селам,  и  к  черным  волостям.  Но  язык  памятника  легко  может
возбудить  недоумение;  он  переносит  в  XVI  век,  когда  дворо¬
вой  четверти  не  было*  1.
 Можно,  однако,  думать,  что  новая  окладная  единица,
если  и  применялась,  то  большого  успеха  не  имела.  Делаю
такое  предположение  на  основании  грамот,  в  которых  оклад,
назначенный  первоначально  на  живущую  четверть  пашни,
переводился  потом  прямо  на  дворы.  В  1680  г.  со  всех  горо¬
дов  за  стрелецкий  хлеб  положено  было  сбирать  с  прибавкой,
и  собирали  деньгами  с  живущей  четверти  пашни  по
2  рубля.
 „А  в  нынешнем  году  (1681)  государь  указал  и  бояре
приговорили  польготить  и  взять  вместо  данных  и  оброчных
и  полоняничных  денег  с  Колскаго  уезда  с  644  дворов  по
рублю  с  двора“.
 Указ  об  облегчении  сборов  был  послан  и  в  Тотьму,  но  с
 чится  не  много  больше  того,  что  вывел  подьячий:  5  четвертей  без  полу-
третника  пашни.
 1  АЭ.  III.  №  268.  О  дворовой  четверти,  кажется,  речь  идет  и  в  №  189
АЭ.  IV  за  1672  г.
 310

некоторыми  переменами.  Прежде  в  Тотьме  брали  с  живу¬
щей  четверти  пашни  по  2  рубля  за  стрелецкий  хлеб,  а  те¬
перь  вместо  стрелецких  денег  и  иных  всяких  денежных  до¬
ходов  положен  оклад  с  посада  и  с  уезда  3666  дворов  по
30  алт.  с  двора.  В  чем  состояло  облегчение,  об  этом  мы  не
можем  составить  себе  понятия,  так  как  в  указах  сопоставле¬
ны  разные  сборы:  с  одной  стороны,  только  деньги  за  стре¬
лецкий  хлеб,  а  с  другой,  в  Тотьме  —  стрелецкие  деньги  и
всякие  другие  сборы,  а  в  Кольском  уезде  —  только  некото¬
рые  сборы.  Но  для  нас  не  это  важно,  а  то,  что  делается  не
просто  уменьшение  сборов,  что  легко  было  бы  сделать  и  при
дворовой  четверти,  а  переходят  к  другой  единице  обложе¬
ния.  Новый  льготный  оклад  определен  не  с  четверти,  а  с
дворов,  и  будут  его  собирать  не  поровну  с  каждого  двора:
 „А  по  животам  и  промыслам,  и  по  пожиткам,  что  бы
лучшие  и  полные  люди  перед  средними  и  меньшими  не  бы¬
ли  в  выгоде,  а  меньшие  и  средние  перед  лучшими  и  полны¬
ми  в  тягости,  и  никто  в  убыли  не  был“!.
 Это  возвращение  к  известному  уже  нам  подворному  об¬
ложению,  свидетельствующее  о  непригодности  новой  ок¬
ладной  единицы.  Практическая  роль  этой  единицы  в  напеча¬
танных  памятниках  выступает  очень  смутно  и  неясно.
 Последней  окладной  единицей,  но  первоначально  со
специальным  назначением,  является  выть.
 Кроме  государственных  повинностей,  на  крестьянах
лежали  еще  повинности  в  пользу  господина  земли,  на  кото¬
рой  они  сидели.  Повинности  эти  определялись  в  порядных  и
лежали  на  каждом  домохозяине.  Когда  началась  конфиска¬
ция  владений  новгородских  бояр  и  бояришек,  повинности
крестьян,  сидевших  ла  этих  землях,  стали  поступать  в  казну  11  АЭ.  IV.  №№  243  и  251.  1681—1682.  В  этих  указах  встречаем  такое
выражение:  „Положено  было  и  собрано  деньгами  по  сошному  письму...  с
живущей  четверти  пашни  по  2  р.  за  юфть“...  Выражение  „по  сошному
письму4*  не  должно  удивлять.  Из  вышеприведенного  примера  (с.349)  мы
видим,  что  дворовые  четверти  составляются  на  основании  старых  книг
сошного  письма,  в  которых  был  весь  необходимый  для  этого  материал.  Но
что  значит  „юфть44?  У  Даля  —  это  все  три  поля  земли.  Крестьянские  и  бо-
быльские  дворы  клались  в  четверть,  а  четверть  в  поле,  а  в  двух  потому  же.
Юфть,  надо  думать,  и  означает  эту  четверть  пашни  в  трех  полях.  Слово  и
дело  совершенно  расходятся.
 311

Великого  князя  Московского;  но  в  порядке  обложения  кре¬
стьян  этими  господскими  повинностями  произошла  перемена.
Ввиду  значительного  количества  крестьян,  оказавшихся  пре-
карными  владельцами  конфискованных  земель,  правительст¬
во  перевело  лежавший  на  них  господский  доход  на  деньги  и
возложило  его  уплату  на  целое  крестьянское  общество  кон¬
фискованного  имения-волости.  Если  же  имение  было  не¬
большое,  несколько  таких  имений  соединялись  в  одну  во¬
лость  для  уплаты  господских  великому  князю  повинностей.
Таким  образом,  в  пределах  новгородских  пятин  возникли
особые  окладные  единицы  для  платежа  князю  только  господ¬
ских  повинностей.  Эти  особые  единицы,  крестьянские  волос¬
ти,  получили  права  прекарного  владения  и  всеми  угодьями,
состоявшими  при  конфискованных  волостях  и  волостках,  а
вместе  с  тем  и  право  призывать  новых  крестьян  в  тот  же
господский  оброк  и  раздавать  им  участки  свободных  земель.
Так  впервые  возникло  право  крестьянских  общин  на  госуда¬
ревы  земли.  Крестьянские  общины  явились  землевладельца¬
ми,  но  они  владели  не  общинно,  а  подворно;  по  этому  под¬
ворному  владению  они  разводили  между  собой  и  господские
повинности  по  пашне,  угодью,  животам  и  промыслам.  Госу¬
дарственными  же  повинностями  облагались  они  по  обжам  и
сохам.  Обо  всем  этом  была  речь  выше.
 В  старых  областях  возникающего  Московского  государ¬
ства  с  самых  древних  времен  для  уездного  обложения  суще¬
ствовали  сохи.  В  XVI  веке  они  достигают  весьма  значитель¬
ных  размеров.  Мы  уже  знаем,  что  сохи  оказались  неудобны¬
ми  для  целей  государственного  обложения,  и  допустили  ря¬
дом  с  собой  чети;  еще  менее  были  они  удобны  для  целей
господского  обложения,  для  которого  и  возникли  специаль¬
ные  единицы  —  выти.  Что  значит  слово  выть?
 Слово  „выть“  в  памятниках  XV  —  XVII  веков  употреб¬
ляется  в  смысле  части,  доли,  участка;  слово  „вытник“  озна¬
чает  участник.  Истец  говорит  на  суде:
 „По  то,  господине,  место  —  наше  земля  городская,  мое¬
го  двора  выть“,  т.е.  участок  моего  двора.
 Несколько  общих  владельцев  варницы  продают  свою
часть  и  говорят:
 „Отступились  есмя  росолу  в  варници  свою  двенадцатую
 312

выть  в  варници,  и  в  кострицах,  и  со  всеми  угодьями  тое  вар¬
ницы,  что  к  ней  изстари  потягло“.
 Разграбленное  имущество  пополнялось  из  имущества
грабителей.  В  уставных  грамотах  читаем:
 „А  которые  люди  сами  на  себя  в  разбое  говорили,  и  тех
казнити  смертною  казнию,  а  животы  их  истцом  в  выть  в  по¬
лы  истцовых  исков“,  т.е.  движимость  разбойников  идет  в
уплату  части  пограбленного,  вполовину  против  сделанного
заявления.
 То  же  и  в  Уложении:
 „А  которыя  языки  говорят  на  чьих-либо  людей  (т.е.  сви¬
детельствуют  о  разбое  этих  людей)  и  доведется  на  них  взята
выти“,  т.е.  части  пограбленного.
 В  новгородских  писцовых  книгах  читаем:
 „Двор  Мартынко  Есипов  (своеземец)  сеет  ржи  2  коро-
бьи,  а  сена  косит  15  копен,  обжа;  а  вытники  у  него  в  той  об¬
же:  дьяк  Никитцкой  с  Никитцкие  улицы,  Нефед  да  Гридка
Исаков  из  Еглина  с  Печни  Озера...“
 Мартын  Есипов  живет  на  своей  земле,  и  его  двор  обо¬
значен;  но  у  него  есть  совладельцы,  это  его  вытники.  Они
живут  в  других  местах,  предоставив  Есипову  вести  общее
хозяйство1.
 В  этом  смысле  —  части,  доли  —  слово  выть  употребля¬
ется  очень  часто,  но  не  стоит  ни  в  каком  отношении  к  оклад¬
ным  единицам  и  к  уплате  каких-либо  повинностей.  Это,  ко¬
нечно,  первоначальный  смысл  слова.
 Рядом  с  этим  старым,  первоначальным  значением,  слово
выть  получило  и  новое  с  того  времени,  когда  им  стали  озна¬
чать  специальную  окладную  единицу  для  потребностей
дворцового  хозяйства.  Когда  впервые  возникли  такие  выти,
этого  мы  не  можем  сказать,  за  полным  отсутствием  в  печати
писцовых  книг  первой  половины  XVI  века.  Но  со  второй  по¬
ловины  века  выти  встречаются  часто,  хотя  и  в  конце  века
есть  дворцовые  села  и  деревни,  в  которых  выти  еще  не  вве¬
дены.2
 1 	Новг.  писц.  кн.  I.  Стб.  811;  АЮ.  №  7  и  135;  АЭ.  I.  №  281;  Уложе¬
ние.  XXI.  66;  1491—1649.
 2 	В  приложениях  Неволина  находим  извлечение  из  описания  дворцо¬
вых  сел  и  деревень  в  новгородских  пятинах  конца  XVI  века,  но  без  вытей
 313

Что  же  это  за  единица?  В  писцовых  книгах  конца
 XVI 	века,  после  весьма  подробного  описания  дворцовых  де¬
ревень  и  подведения  итога  к  числу  дворов,  людей  и  четей
земли  в  живущем  и  впусте,  обыкновенно  читаем:
 „И  дано  на  выть  крестьяном  доброй  земли  по  6  де¬
сятин...  А  оброку  крестьяном  платити  в  Дворцовый  приказ  с
выти  по  полтине...  да  мелкаго  доходу  платити  крестьяном
на  дворец  с  30  вытей  яловица,  с  15  —  боров  живой,  с  выти
по  барану,  по  2  сыра  кислых  и  т.д.  А  коли  князь  великий  не
велит  у  них  мелким  доходом  имати,  и  крестьяном  платити;
за  яловицу  с  выти  по  7  денег,  за  борова  с  выти  по  3V2  день-
ги“  и  т.д.
 Выражение  „дано  на  выть  6  десятин  доброй  земли“  —
может  навести  на  мысль,  что  произошло  какое-то  равномер¬
ное  наделение  крестьян  землею;  что  прежде  они  владели,  кто
чем  хотел,  а  теперь  наделены  все  поровну.  Ничего  такого  не
произошло.  Крестьяне  продолжают  сидеть  на  прежних  уча¬
стках,  и  в  каждой  деревне  есть  жилые  и  пустые  земли;  и  те,  и
другие  положены  в  сохи  по  общему  порядку.  „Дано  на
выть“  —  значит,  что  итог  крестьянских  земель  села  с  припи¬
санными  к  нему  деревнями  разделен  на  равные  части  или
доли,  с  которых  они  и  должны  платить  ниже  перечисленные
повинности  во  дворец.  Эти  равные  части  и  названы  всем  хо¬
рошо  известным  словом  „выти“.
 Итак,  выть  —  это  определенное  количество  земли,  с  ко¬
торого  дворцовые  крестьяне  несут  господские  повинности
во  дворец  зерном,  скотом,  птицей,  яйцами,  дровами,  сеном,
соломой  и  проч.  Это  и  значит  дано  на  выть.  С  этой  реформы,
надо  думать,  появился  и  глагол  „развытить“,  т.е.  разложить
сбор  повинности  на  выти.  Размер  таких  вытей  в  разное  вре¬
мя  определялся  различно.  В  конце  XVI  века  и  в  начале
 XVII 	давали,  обыкновенно,  6  десятин  доброй  земли  (7  сред¬
ней  и  8  худой),  но  давали  и  меньше:  5,  372,  lV2  десятины
 (Прил.  II  и  VI).  Прил.  XII  оканчивается  описанием  тоже  дворцовых  дере¬
вень,  но  оно  не  сохранилось.  Наиболее  древнее  упоминание  вытей,  нам
встретившееся,  относится  к  1557  г.  От  этого  года  сохранилась  сотная
дворцовых  рыболовов,  земли  которых  были  положены  в  выти  (АЮ.
№  228).
 314

доброй  земли  и  даже  того  меньше1.
 Но  отдельные  крестьяне  сидят  не  на  целых  вытях,  а  на
их  дробных  частях,  которые  для  разных  хозяйств  различны.
Писцовые  книги  конца  XVI  века  дают  возможность  соста¬
вить  себе  точное  понятие  о  размерах  крестьянских  участков
дворцовых  имений.
 Приведем  несколько  примеров  из  данных  для  Тверского
уезда  по  описи  1580  г.
 село
 Марьино
и  к  нему
 28
 дер.
 СОСТОЯЛО
 из
 111  двор
 имело  паш¬
ни  в  живу¬
щем
 109  дес.
 впусте
140  дес.
 Щерби¬
 нине
 9
 ((
 35
 35
 и
 77
 ££
 Михай¬
 лово
 3
 “
 51
 46
 «
 79
 <с
 Сухари-
 но
 9
 “
 48
 47
 и
 131
 и
 Борки
 15
 109
 109
 £1
 160
 и
 Едимо-
 ново
 15
 “
 135
 118
 и
 113
 Слободка  села
Едимонова
село  Костян-
 20
 и
 136
 125
 “
 122
 тинов-
 ское
 5
 27
 22
 41
 Нельзя  сказать,  чтобы  землевладение  дворцовых  кре¬
стьян  конца  XVI  века  было  очень  обширно.  Земель  в  живу¬
щем  в  среднем  на  каждый  двор  не  всегда  приходится  по  де¬
сятине  в  поле.  Но  земли  впусте  не  все  пустые,  некоторая
часть  их  возделывается  теми  же  дворами,  но  переложно,  а
частью  наездом.  Благодаря  этому  пашенное  хозяйство  от¬
дельных  дворов  может  подняться  в  среднем  до  2  дес.  в  поле.
 1  Неволин.  Прил.  130.  1627.
 Выти  считались  то  в  десятинах,  то  в  четях.  Проф.  П.Милюков  нашел
в  арх.  М-ва  юстиции  сотную  1544  г.,  в  которой  мера  десятины  определена
так:  в  длину  —  80  саж.,  в  ширину  —  30  =  2  400.  Ту  же  меру  имеет  десяти¬
на  и  в  книге  сошного  письма  1629  г.  на  с.  56;  а  на  с.48  десятина  определена
так:  80  х  40  =  3  200  саж.  (Временник.  XVII  века).  Не  только  сохи,  но  и  де¬
сятины  были  неравной  величины.  Старое  различие  десятин  дожило  и  до
наших  дней  в  различии  казенной  и  экономической  десятины.
 315

Кроме  пашенных  земель,  некоторые  крестьяне  имели  поко¬
сы  и  лесные  участки.  В  выти,  по  общему  в  это  время  поряд¬
ку,  писались  как  живущие,  так  и  пустые  деревни  и  земли.  В
селе  Марьине  считалось  12  живущих  вытей,  в  Щербинине
4  с  73,  в  Михайлове  6,  в  Сухарине  —  7  и  т.д.,  с  которых  кре¬
стьяне  и  платили  дворцовые  повинности.  На  пустые  выти  им
предоставлялось  право  призывать  новых  поселенцев  на
льготе  и  сдавать  их  в  оброк;  мы  уже  знаем,  что  это  право
предоставлялось  крестьянам  еще  в  конце  XV  века  и,  конеч¬
но,  раньше,  как  только  появилось  прекарное  крестьянское
владение.
 Количество  земли  на  одно  хозяйство  с  полной  точно¬
стью  можно  указать  только  для  деревень  с  одним  двором
или  когда  именно  указано  количество  земли  на  один  двор.
Приведем  два  таких  примера.  В  дер.  Нетребуево  был  один
двор,  в  котором  жили  два  брата  с  племянником,  пашни  у  них
было  2  десятины  в  поле;  сена  и  леса  вовсе  не  было.  В  дер.
Колодезец  Иван  Заборовский  жил  на  одной  шестой  выти  (от
8  дес.);  сена  и  лесу  не  было.  В  первом  случае  три  работника
возделывали  всего  2  дес.  в  поле,  во  втором  один  —  десятину
с  73  (Калачов.  II.  302,  305).  Пашни  переложной  тоже  не  бы¬
ло.
 Близкий  к  этому  результат  дают  и  некоторые  деревни  с
несколькими  дворами.  В  Демкове  было  4  двора,  а  пахали
они  всего  3  дес.  пашни  да  перелогу  1  десятину  (307).  В  по¬
чинке  Кузьмине  было  два  двора,  а  пашни  у  них  было  1  деся¬
тина  с  76  да  перелогу  одна  десятина  с  73,  лугов  не  было,  а
леса  кустарем  было  8  десятин  (318).  В  первом  случае  на  двор
с  переложной  пашней  приходится  по  одной  десятине  в  поле,
во  втором  немного  более.
 Но  были  случаи  и  более  крупных  запашек.  В  дер.  Осип-
ково  было  2  двора;  один  принадлежал  двум  мужчинам,  дру¬
гой  вдове.  Пашни  у  них  было  7  десятин  в  поле;  сена,  леса,
перелога  —  не  было  (308).  Это  по  3  с  7г  десятины  в  поле  на
двор.
 Из  приведенных  примеров  видно,  что  небольшие  дерев¬
ни  конца  XVI  века,  составлявшие  одну  платежную  единицу,
были  очень  различно  наделены  благами  природы.  Одни  име¬
ли  луга,  леса,  переложные  пашни;  другие  были  лишены  этих
 316

удобств.  Объясняется  это  происхождением  государевых  зе¬
мель  из  частных  владений.  В  прекарное  владение  крестьян
поступило  то,  чем  владели  прежние  своеземцы:  если  у  них
угодий  не  было,  не  было  угодий  и  у  их  крестьян.  Этим  нера¬
венством  крестьянского  землевладения  объясняются  сле¬
дующие  предписания  писцовых  книг:  „А  землями,  и  луги,  и
лесом,  и  всякими  угодьи  верстатися  крестьяном  на  всякую
выть  по  ровну,  и  не  через  землю,  чтоб  крестьяном  меж  себя
спору  и  брани  не  было  ни  которыми  делы“  (294).
 Приведенным  предписанием  делается  новый  крупный
шаг  на  пути  к  тому  общинному  землевладению,  которое
окончательно  выработало  свои  типические  формы  только  в
XVIII  веке  с  введением  подушной  подати.  До  конца  XVI  ве¬
ка  множество  маленьких  деревенек  (а  большинство  было
маленьких)  еще  оставались  в  своих  старых  границах.  Если  у
прежнего  владельца  не  было  угодий,  их  не  оказывалось  и  у
заменивших  его  крестьян,  хотя  бы  рядом,  у  соседних  кресть¬
ян,  было  довольно  и  лугов,  и  лесов,  и  всяких  угодий.  Как
скоро  эти  земли  стали  переходить  в  руки  московских  князей
и  делиться  на  выти,  оказалось  нужным  уравнять  выти  леса¬
ми,  лугами  и  другими  угодьями.  Выти  были  равны  по  коли¬
честву  пашенной  земли,  а  не  угодий.  Поэтому  во  многих  де¬
ревнях  не  было  ни  лугов,  ни  угодий.  Это,  конечно,  произво¬
дило  большую  разницу  в  платежной  способности  вытей  и
порождало  ссоры  между  крестьянами.  Отсюда  необходи¬
мость  уравнения  вытей  и  деревень  угодьями.  О  переходе
разных  угодий  в  прекарное  владение  новгородских  крестьян
мы  имели  уже  случай  говорить  раньше;  но  были  ли  тогда  же
принимаемы  меры  к  уравнению  угодьями  деревень  разных
владельцев,  это  неясно.  В  новгородских  писцовых  книгах
указаний  на  такие  меры  нет,  но  сила  вещей  должна  была
везде  повести  к  уравнению  угодий.  Предписанное  уравнение
должно  было  вызвать  передел  земель  между  деревнями,  а
вследствие  уравнительного  передела  земель  и  угодий  могло
появиться  и  соединение  мелких  сел  и  деревень  в  крупные,
которые  мы  и  наблюдаем  в  наше  время.  Под  переделом  мы
разумеем  единовременный  передел  для  уравнения  вытей  и
деревень  лугами,  лесами  и  другими  угодьями,  а  не  периоди¬
чески  повторяющийся.  Этот  последний  мог  возникнуть  ТОЛЬ¬
 317

ко  с  переложением  повинностей  с  хозяйств  на  души.  В  усло¬
виях  же  древнего  допетровского  быта  для  него  не  было  ни
малейших  оснований1.
 Возвратимся  к  описям  отдельных  крестьянских  хо¬
зяйств.  Московские  описи  дворцовых  сел  и  деревень  пред¬
ставляют  ту  особенность,  что  приводят  не  только  размеры
пашенных  земель  крестьян,  но  и  размеры  их  дворов,  т.е.
земли,  занятой  постройками  и  огородами.  Размеры  дворов  и
огородов  также  очень  различны.  Встречаем  два  двора  на
V8  выти,  на  76  и  на  XU  и  один  двор  на  /8  выти.  Таким  обра¬
зом,  на  один  крестьянский  двор  с  огородом  приходилось  от
половины  десятины  до  3  десятин.  Это,  может  быть,  свиде¬
тельствует  о  значительном  развитии  огородничества,  кото¬
рое  даже  при  небольших  размерах  двора  равнялось  почти
половине  обрабатываемой  земли  в  поле.  И  теперь  крестьяне
сеют  коноплю  у  двора  за  огородом.  Это  могло  быть  и  в
XVI  веке,  чем,  может  быть,  и  объясняются  такие  многозе-
 1 	В  50-х.  годах  прошлого  века  в  доказательство  существования  пере¬
делов  еще  в  XV  веке  приводилось  следующее  место  из  грамоты  митроп.
Симона  Юрке  Масленицкому:
 „Бил  ми  челом  архиманд.  Матвей,  а  сказывает,  что  их  монастырские
крестьяне...  пашут  пашни  на  себя  много,  а  монастырские  де  пашни  мало.
И  ты  бы  в  те  села  с  архимандритом  ехал,  да  землю  бы  есте  во  всех  трех
полях  перемерили,  да  дал  бы  еси  Христианом  во  всех  трех  полях  по  пяти
десятин,  а  на  монастырь  бы  еси  указал  им  пахати  шестую  десятину.  А  бу¬
дет  земли  обильно,  а  кому  будет  земли  надобно  более  того,  и  он  бы  пото¬
му  же  пахал  и  монастырскую  пашню  —  шестой  жеребий;  а  кому  не  будет
силы  пахати  пяти  десятин,  и  он  бы  потому  пахал  и  монастырскую  паш-
ню“.
 Грамота  эта  найдена  проф.  Милюковым  и  им  напечатана  (Вопросы.
32).  Даты  не  имеет.  Могла  быть  написана  между  1496  и  1519  гг.  В  ней  не
только  нет  передела,  но  даже  нет  и  равного  надела  крестьян.  Правда,  в  ней
говорится,  чтобы  Юрка  дал  крестьянам  по  пяти  десятин,  но  из  дальнейше¬
го  следует,  что  желающие  могут  взять  и  больше,  и  меньше.  Из  челобитья
архимандрита  видно,  что  крестьяне  берут  земли  много,  а  на  монастырь
пашут  мало.  Грамота  определяет  размер  крестьянских  натуральных  по¬
винностей  в  пользу  монастыря.  Они  должны  пахать  за  пять  десятин  шес¬
тую  на  монастырь,  а  сколько  у  кого  будет  земли,  это  безразлично.  Что  же
значит  „дать  по  5  десятин?“  Это,  конечно,  сказано  на  тот  случай,  если  все
крестьяне  заявят  большие  требования,  а  земли  для  их  удовлетворения  не
будет.  Тогда  дать  всем  поровну,  по  пяти.  Эта  грамота  имеет  ту  же  цель,
что  и  учреждение  вытей;  но,  как  и  выти,  не  установляет  ни  надела,  ни  пе¬
редела.
 318

мельные  дворы,  как  приведенный  двор  в  3  десятины,  если
тогда  в  Тверском  уезде  возделывали  коноплю.  Земля  под
двором  в  платежную  выть  не  шла,  хотя  и  клалась  в  выти.
 На  размерах  крестьянских  участков  у  дворцовых  кре¬
стьян  мы  остановились  случайно,  с  целью  указать  на  то,  что
выти  и  крестьянские  участки  не  одно  и  то  же.  Но  раз  зашла
речь  о  размерах  крестьянских  участков,  считаем  нелишним,
для  полноты  впечатления,  указать  и  на  размеры  участков  у
крестьян  частных  владельцев  того  же  времени.  Они  тоже
очень  неравные,  но  достигают  нередко  гораздо  больших
размеров.  В  том  же  Тверском  уезде  у  крестьян  князей  Гун-
доровых  в  деревнях  с  одним  двором  пашни  в  поле  приходи¬
лось:  2,  3,  5,  6,  7,  8,  9,  11,  16  и  даже  20  и  25  четей.  Все  эти
деревни  находились  в  одном  месте  и  тянули  к  одному  селу
Теребунке,  где  был  и  княжий  двор.  Разнообразие  дворовых
участков  в  поместьях  еще  большее,  чем  в  дворцовых  имени¬
ях.  В  той  же  волости,  но  у  другого  помещика,  мы  заметили
деревню  в  один  двор,  но  с  пашней  в  29  четей  в  поле.  Более
крупных  крестьянских  запашек  не  пришлось  встретить.  Де¬
ревни  с  несколькими  дворами  чаще  представляют  запашку
средних  размеров,  чем  крупных  (Калачов.  Т.П  С.70,  71  и
след.).
 С  первого  появления  прекарного  владения  крестьянских
общин,  которое  восходит  к  XIV  веку,  и  до  конца  XVI  века  не
заметно  никаких  изменений  в  пользовании  общинами  их
общинными  землями.  Во  владении  общин  состоят  государе¬
вы  земли  с  принадлежащими  к  ним  угодьями:  водами,  леса¬
ми,  лугами,  но  до  тех  только  пор,  пока  эти  земли  не  будут
отданы  в  поместья  или  кому  пожалованы  на  вотчинном  пра¬
ве.  Общины  могут  сдавать  пустые  земли  новым  пришельцам
в  то  же  тягло  или  на  льготе.  Но  участки  отдельных  крестьян
неравны,  и  они  получают  их  не  для  платежа  тягла:  не  земле¬
владение  определяется  по  тяглу,  а  тягло  по  размеру  участка,
и  крестьянин  волен  брать  участок  любой  величины.  Нет  ни
наделов  общиной  земли  членам  общины,  ни  переделов.  Ка¬
ждый  член  общины  владеет  своим  участком  наследственно  и
может  его  отчуждать.  Чтобы  общинное  землевладение  сде¬
лало  в  XVII  веке  дальнейшие  шаги  в  смысле  приближения  к
тому  порядку  вещей,  который  составляет  предмет  поклоне-
 319

ния  наших  общинников,  на  это  нет  указаний.  В  утешение  им
надо,  однако,  сказать,  что  этот  порядок  порожден  не  крепо¬
стным  правом,  а  введением  подушной  подати,  которая  сде¬
лала  необходимыми  душевые  наделы  и  переделы.
 Резюмируем  все  сказанное  по  вопросу  о  крестьянской
земельной  общине.
 Крестьянские  общинные  земли  появляются  в  Москов¬
ском  княжении  с  успехами  его  объединения  и  едва  ли  ранее
XIV  века  в  имениях  (волостях),  конфискованных  москов¬
скими  государями  у  частных  лиц.  Предоставляя  эти  земли  в
прекарное  владение  крестьян  по  собственному  усмотрению,
а  не  по  их  просьбе,  московские  государи  переводят  преж¬
нюю  подворную  плату  за  наем  земли  в  общий  оброк,  возла¬
гаемый  на  целое  крестьянское  общество  волости  (одной  или
нескольких,  если  они  небольшие).  Благодаря  этому  прави¬
тельственному  распоряжению  в  крестьянских  общинах  воз¬
никают  общие  дела  по  управлению  оказавшимися  в  их  вла¬
дении  землями  и  угодьями.  Они  распределяют  между  собой
пустые  дворы  и  свободные  земли  и  угодья,  сдают  их  в  то  же
тягло  новым  поселенцам,  а  если  тяглецов  не  появляется,
сдают  их  в  аренду  из  оброка.  Общины  являются  на  суде  ист¬
цами  и  ответчиками  в  спорах  об  общинных  землях  и  могут
даже  отчуждать  их.  Наконец,  общий  оброк,  налагаемый  от¬
дельно  на  целый  ряд  сел  и  деревень,  должен  был  повести  к
равномерному  распределению  угодий  между  разными  села¬
ми  и  деревнями,  положенными  в  один  оброк,  но  неодинако¬
во  наделенными  благами  земли.1
 1  Любопытный  пример  споров  из-за  угодий  представляет  мировая
1651  г.,  заключенная  крестьянами  Низовских  волостей  и  двумя  монасты¬
рями,  Архангельским  и  Николы  Корельским.  Низовские  волости  —  это
общее  наименование  для  разных  волостей  и  станов  крестьян,  живущих  в
пределах  Холмогорской  епархии.  Крестьяне  Леонтьева  стана  и  Кегостров-
ской  волости  перессорились  с  крестьянами  других  Низовских  волостей  и
станов  и  с  двумя  монастырями  из-за  пользования  пожнями  и  рыбными
ловлями.  Откуда  взялись  эти  крестьянские  и  монастырские  угодья,  доку¬
мент  не  говорит.  Но  здесь  может  быть  только  один  ответ.  Эта  местность
—  область  старинных  новгородских  владений.  Здесь  жили  новгородские
бояре  и  бояришки.  Их  земли  были  конфискованы  и  перешли  к  крестьянам,
монастыри  удержали  за  собой  свои  имения.  Мы  имеем  перед  собой  споры
соседних  владельцев,  у  которых  были  неразделенные  угодья  в  лугах  и
рыбных  ловлях.  Как  они  ими  пользовались  до  этого  времени,  это  тоже  не
 320

На  этом  и  останавливаются  успехи  общинного  земле¬
пользования,  которые  можно  наблюдать  в  допетровской
России.  Равные  наделы  тяглецов  и  периодические  переделы
земель  по  их  числу  —  составляют  последствие  подушной
подати.
 До  эпохи  конфискации  никаких  крестьянских  земель¬
ных  общин  не  было.  Поэтому-то  все  крестьянские  общины
XV,  XVI  и  XVII  веков  называют  свои  земли  землями  „царя  и
вел.  князя,  а  своего  владения'6.  Городские  же  люди  (посад¬
ские)  называют  свои  городские  дворы  „своими66,  а  не  цар¬
скими.  Они  своеземцы,  крестьянские  же  общины  никогда
своеземцами  не  были.  Образование  крестьянских  поземель¬
ных  общин  на  княжеских  землях  —  совершенно  понятно  и
 видно;  ясно  только,  что  ладу  не  было  и  соседи  ссорились.  Документ  начи¬
нается  с  того,  что  представители  Леонтьева  стана  и  Кегостровской  волос¬
ти  решили  помириться  с  остальными  волостями  и  с  двумя  монастырями.
Мир  состоялся  на  том,  что  они  решили  одни  покосы  поделить,  а  другие
оставить  в  общем  пользовании  под  „скотиную  пастбу“.  Рыбные  ловли  ре¬
шили  оставить  тоже  без  раздела.  Как  будут  ими  пользоваться,  об  этом  то¬
же  речи  нет.  Порядок  пользования  общими  рыбными  ловлями,  конечно,
был  выработан  из  старины,  а  поэтому  о  нем  и  не  говорят.  Луга  решено
было  делить  „по  вытно“,  а  причина  в  том,  что
 „По  государевым  писцовым  книгам  Мирона  Вельяминова  с  товари¬
щи  и  по  оброчной  памяти  на  те  все  угодья  написано  оброку  платить,  и  тот
государев  оброк  и  пошлина  платить  всем  нам  ровно  тож  по  вытно“.
 За  угодья  положен  оброк  на  все  Низовские  волости  с  включением
двух  монастырей.  Отсюда  и  возникли,  как  и  в  Тверских  волостях,  „споры
и  брань44  по  поводу  порядка  пользования  угодьями,  а  затем  и  решено  рас¬
пределить  луга  по  вытям.  Что  тут  выти,  это  опять  вопрос;  но  можно  ду¬
мать,  что  это  известные  уже  нам  окладные  единицы.  Мировая  о  разделе
угодий  представляет,  таким  образом,  пример  порядка  исполнения  извест¬
ных  уже  нам  предписаний  московских  писцовых  книг  конца  XVI  века
равнять  крестьян  угодьями  повытно.
 В  разбираемом  соглашении  находим  и  такое  условие:
 „А  кто  учнет  из  тех  наших  мирских  угодий,  сенных  покосов  и  из
рыбных  ловель  или  из  скотинной  пастбы  из  тех  наших  волостей  и  из  ста¬
нов  или  со  стороны  —  имать  на  оброк  из  наддачи,  и  нам  на  того  человека
стоять  всем  с  одного,  друг  друга  не  подать44  (Рус.  ист.  б-ка.  T.XIV.  №  166).
 Созданная  правительством  сельская  поземельная  община  начинает
обнаруживать  стремление  к  равенству  всех  членов  в  пользовании  угодья¬
ми,  а  потому  они  и  не  должны  быть  отдаваемы  в  оброк  отдельным  пред¬
приимчивым  людям.  Но  пашенные  земли,  как  видно  из  материалов,  сооб¬
щенных  г-жой  А.  Я.  Ефименко,  и  в  XVII  веке  не  были  еще  уравняемы.
 321

может  быть  наблюдаемо  в  новгородских  писцовых  книгах.
Образование  крестьянских  земельных  общин  на  началах
своеземства  непонятно  и  в  нашей  древности  не  наблюдается.
Возвращаемся  на  прежнее.
 В  XVI  веке  выти  встречаются  не  в  одних  только  двор¬
цовых  селах  и  деревнях,  но  и  во  владениях  частных  лиц,  ду¬
ховных  учреждений  и  светских.  Они  служат  здесь  также  для
обложения  господскими  сборами,  но  общего  правила  не  со¬
ставляют.  В  некоторых  вотчинах  Троице-Сергиева  монасты¬
ря  выти  есть,  в  других  нет.  Выти  в  поместьях  встречаются,
но  редко;  они  были  и  в  вотчинах,  например,  у  князя  Ивана
Мстиславского  в  Веневском  уезде1.
 Так  как  выти  имеют  часто  хозяйственное  значение,  то
земли  государевых  крестьян  черных  волостей,  с  которых  не
шло  никаких  господских  повинностей  ко  дворцу,  в  выти  не
клались.  Так  надо  думать  на  основании  тех,  правда,  очень
немногочисленных,  описаний  черных  волостей,  которые  на¬
печатаны2.
 Надо,  однако,  думать,  что  вытные  участки  на  практике
оказались  весьма  удобными  единицами  обложения,  а  потому
с  течением  времени  применение  их  вышло  за  пределы  их
первоначального  назначения.  В  новгородских  описях
XVII  века  встречаем  выти  у  государевых  крестьян  черных
волостей;  от  того  же  времени  имеем  указание  на  сбор  с  мо¬
настырских  вытей  государева  оброка,  ямских  денег  и  при¬
метных,  дани  и  всяких  других  доходов.  Так  как  все  это  дела¬
ется  по  сошному  письму,  то  в  платежной  выписке  с  писцо¬
вых  книг  показывается,  сколько  вытей  приходится  на  соху,
то  есть  сохи  переводятся  в  выти3.  Нововведение  опять  вво¬
дится  в  старые  рамки  сошного  письма.  Писцовые  книги
„письма  и  меры“  такого-то  составляют  основание  для  всяко¬
 1 	Писц.  кн.  XVI  в.  II.  6,  14,  54,  608  —  у  монастырей  есть  выти;  420,  1,
95  —  выти  не  известны,  У  некоторых  помещиков  Полоцкого  повета
встречаются  выти  (II.  464,  469).  Размер  монастырских  вытей  тоже  колеб¬
лется  (I.  609,  655,  731),  но  в  более  тесных  пределах,  чем  размер  дворцо¬
вых.
 2 	Беляевым  во  Временнике.  T.  VI.  С.51;  Калачовым  во  II  т.  писц.  кн.
XVI  в.  Стб.  49,  64,  160,  177.
 3 	Неволин.  Прил.  №  V.  1627;  Рус.  ист.  б-ка.  T.XIV  №  34  на  с.924.
 1630.
 322

го  обложения.  Это  рог  изобилия,  из  которого  можно  полу¬
чить  и  сохи  земельные  и  дворовые,  и  обжи,  и  чети,  и  дворы,
и  живущие  четверти,  и,  наконец,  выти.  Правительству  оста¬
валось  только  выбирать  такую  окладную  единицу,  которая,
при  данных  условиях,  оказывалась  наиболее  пригодной.  И
оно  выбирало.
 Новгородские  обжи,  дожившие  до  XVII  века,  оказались
чрезвычайно  удобными  для  превращения  их  в  выти.  Для
этого  не  было  надобности  делать  не  только  нового  измере¬
ния,  но  и  никакого  перечисления  обеж  в  выти,  а  следовало
только  новгородские  обжи  назвать  вытями.  Это  и  случилось.
В  XVI  веке,  как  мы  знаем,  обжа  равнялась  5  десятинам  или
10  четям;  обыкновенный  же  размер  дворцовой  выти  опреде¬
лялся  в  6  десятин,  но  это  с  той  десятиной,  которая  давалась
для  посопного  хлеба,  т.е.  для  поставки  во  дворец  хлеба  зер¬
ном.  Без  этой  прибавочной  единицы  московская  выть  будет
„глаз  в  глаз44  равна  новгородской  обже.  Новгородская  обжа
для  всех  имений,  не  поставляющих  во  дворец  посопного
хлеба,  есть  московская  выть.  Так  именно  и  смотрело  москов¬
ское  правительство.  В  1623  г.  приказано  было  в  Новгороде
собрать  мостовые  деньги  с  уездных  земель  и  посадских  лю¬
дей.  На  мостовое  дело  в  Новгороде  требовалось  915  р.
20  алт.  с  1  ден.  Государь  пожаловал  новгородцев,  для  их  ра¬
зорения,  велел  дать  им  в  помочь  из  своей  казны  треть  этой
суммы;  а  две  трети  „приказал  развытить  и  собрать  с  Нов¬
города,  с  посаду  и  с  уезду,  с  черных  и  с  белых  сох,  и  со  вся¬
ких  людей  с  дворов  без  выбора,  что  бы  никто  в  избылых  не
был44.  Как  же  сбирали  эти  деньги?  Составлена  была  особая
роспись  „сколько,  по  разводу,  денег  имеется  взять  и  почему
с  выти441.  Этою  росписью  читатель  может  быть  приведен  в
великое  изумление.  По  писцовым  новгородским  книгам  XV
и  XVI  веков  в  Новгороде  нет  вытей,  а  только  обжи;  только  в
одной  сотной  1627  г.  говорится  о  вытях  Сумерской  волости
у  государевых  крестьян.  Откуда  же  явились  выти  у  всех  по¬
мещиков,  монастырей  и  других  своеземцев,  с  которых  при¬
казано  брать  мостовые  деньги  в  1623  г.?  Это  очень  просто.
 1  АЭ.  III.  145.  1623.
 323

Вытями  названы  обжи1.
 Новгородские  обжи  превратились  в  московские  выти  и
служат  прекрасной  единицей  обложения  в  XVII  веке.  Выть,
имевшая  при  своем  возникновении  исключительно  частно¬
хозяйственное  значение,  в  XVII  веке  превращается  в  общую
единицу  обложения  и  конкурирует  с  обжей,  сохой,  четью,
двором  и  живущей  четвертью.
 Окладных  единиц  к  XVII  веку  накопилось  у  нас  много.
Но  в  действительности  различие  между  ними  было  далеко  не
так  велико,  как  может  показаться  на  первый  взгляд.  Все
шесть  единиц  сводятся  к  двум  типам,  которые,  в  конце  кон¬
цов,  сливаются  в  один.  Первый  тип  —  сельскохозяйственная
единица,  с  XVI  века  измеряемая  количеством  возделываемой
земли.  Это  —  обжа,  соха,  четь,  выть.  Второй  тип,  —  хозяй¬
ственная  единица,  одинаково  применимая  и  к  сельскому,  и
ко  всякому  другому  хозяйству.  Это  —  двор,  дворовая  соха,
дворовая  четверть.  В  первом  случае  мы  имеем  разные  спо¬
собы  обложения  по  внешнему  признаку  размеров  землевла¬
дения,  во  втором  —  по  внешнему  признаку  богатства  хозяй¬
ского  двора.  Практические  удобства  этих  единиц  различны,
а  потому  правительство  и  переходит  от  одной  к  другой  в
беспрерывных  поисках  наиболее  удобного  способа  обложе¬
 1 	В  той  же  росписи  полторы  сохи  переведены  в  45  вытей,  т.е.  45  вы¬
тей  составляют  полторы  сохи.  В  Новгороде,  как  мы  знаем,  3  обжи  полага¬
ются  на  I  соху  (малую  сошку),  I  обжа  =  10  четям,  сошка  =  30  четям;  10
сошек  =  московской  сохе,  или  300  четям.  Если  полторы  сохи  =  45  вытям,
то  соха  =  30  вытям,  а  в  выти  10  четей,  следовательно,  соха  =  30  вытям,  или
обжам.
 Г-н  Дьяконов,  на  основании  архивных  материалов,  говорит,  что  в
Вятской  земле  в  конце  XVI  века  соха  измерялась  вытями,  а  выти  различа¬
лись  по  качеству  земли,  причем  на  выть  доброй  земли  шло  10  четей,  сред¬
ней  12,  худой  14  (ЖМНП.  1893.  VII.  215).  Ничего  нет  удивительного  в
том,  что  на  Вятскую  землю  распространился  московский  обычай  одобри-
вания  земель.  Жаль  только,  что  почтенный  автор  не  заметил,  что  выть  в  10
четей  есть  новгородская  обжа.  Московская  система  одобривания  в  суще¬
стве  дела  ничего  не  меняет.  При  этой  системе  10  =  12  =  14  и  только;  10  че¬
тей,  следовательно,  остаются  десятью  при  всем  разнообразии  качества  зе¬
мель.  То  же  и  при  одобривании  сох,  а  потому  на  процессе  одобривания  мы
и  не  считали  нужным  останавливаться.  Цель  одобривания  совершенно  яс¬
на:  уравнение  платежной  способности  владельцев  земель  разного  качест¬
ва.  Практика  могла  иногда  приводить  к  совершенно  обратным  последст¬
виям.
 324

ния.  Думать,  что  какой-либо  из  этих  способов  может  увели¬
чить  количество  поступлений,  а  потому  правительство  и  пе¬
реходит  от  одного  к  другому,  нет  ни  малейшего  основания.
Величина  поступлений  нисколько  не  зависела  от  особенно¬
стей  наших  единиц  обложения.  Каждая  из  них  допускала  и
тяжелое,  и  легкое  обложение:  стоило  только  увеличить  или
уменьшить  оклад.
 Ни  одна  из  этих  единиц  не  была  приурочена  к  сбору  ка¬
кого-либо  особого  вида  повинностей.  Разнообразные  повин¬
ности,  имеющие  отношение  к  военному  делу,  например,  па¬
дают  и  на  соху  земельную,  и  на  соху  дворовую,  и  на  четь,  и
на  живущую  четверть,  и  на  двор,  так  в  XVI  и  XVII  веках1.  О
четях  в  писцовых  книгах  говорится  „а  платить  ему  с  5  че¬
тей66,  т.е.  платить  всякие  повинности,  какие  будут  назначе¬
ны.  Обжи  и  сохи,  земельные  и  дворовые,  возникли  также  для
платежа  всяких  повинностей.
 Есть,  однако,  основание  думать,  что  долговременный
опыт  привел  московское  правительство  к  убеждению  в  прак¬
тическом  превосходстве  подворного  обложения.  На  эту
мысль  наводит  то,  что  установленная  в  конце  XVII  века,
взамен  множества  старых  податей,  стрелецкая  подать  взима¬
лась  с  дворов.  Даже  в  том  случае,  когда  первоначально  она
назначалась  с  живущей  четверти,  она  переводилась  потом  на
дворы,  потому,  конечно,  что  дворовое  обложение  представ¬
лялось  на  практике  наиболее  удобным.  Вот  как  оно  должно
было  происходить  в  действительности.  Духовенство  Устюж¬
ской  епархии  в  челобитье  своем  говорит:
 „В  прошлом,  государь,  в  1682  году,  по  указу  брата  ва¬
шего,  блаженныя  памяти,  великаго  государя,  царя  и  Велика-
го  князя  Федора  Алексеевича...,  велено  на  дачу  жалованья
Московских  приказов  стрельцам  ...  имать  по  рублю  с  двора
с  поверсткою  по  землям  и  по  угодьям,  и  не  пося¬
гая  ни  на  кого66.
 1 	Мы  имеем  здесь  в  виду  ратное  дело  вообще,  поставку  даточных  и
ратных  людей,  сбор  денег  им  на  жалованье,  пищальные  деньги,  стрелец¬
кий  хлеб  и  деньги,  полоняничные  деньги,  городовое  дело  и  т.д.  (АЭ.  I.
№№  205,  233;  Писцов,  кн.  XVI  в.  I.  Стб.  631;  Неволин.  Прил.  321;  АИ.  II.
№  109;  АЮ.  №  344;  АЭ.  III.  №  193,  268,  304;  IV,  №  250,  251  и  пр.  1545—
1681).
 325

Итак,  крестьянские  дворы  облагались  не  поровну,  а
смотря  по  землям  и  угодьям1.  Дворовое  обложение  перехо¬
дит  в  поземельное.  Облагается  не  двор,  а  хозяйство.  Это  и
будет  „подымное“,  выражаясь  языком  начальной  летописи  и
архивного  документа  XVII  века.  После  долгого  ряда  опытов
мы  кончили  тем,  с  чего  начали.  Но  полного  разрыва  с  нача¬
лом  никогда  не  было.  Двор  всегда  находился  в  основе  всяко¬
го  обложения.  Облагать  по  людям,  по  их  силе,  по  животам  и
промыслам,  по  пашне  и  угодьям  —  можно  только  хозяйства,
т.е.  дворы.  А  такое  обложение  проходит  чрез  всю  нашу  ис¬
торию.  Подушное  обложение  не  имеет  ни  малейшей  связи  с
нашей  стариной  и  представляет  великую  ошибку  времени
„реформ44.
 Мы  рассмотрели  все  окладные  единицы,  но  этим  еще  не
исчерпывается  вопрос  об  обложении.  Обложение  происхо¬
дило  в  пределах  некоторого  определенного  округа,  а  потому
необходимо  выяснить,  что  же  это  за  округа.  Это  очень  неяс¬
ный  вопрос.  Княжеские  указы  его  вовсе  не  касаются.  Это  де¬
ло  практики  и  вековечной  старины.  Московское  государство
образовалось  путем  присоединения  к  нему  соседних  княже¬
ний.  Присоединение  оставляло  неприкосновенным  все  то,
что  новому  правительству  казалось  для  его  целей  безразлич¬
ным.  Деление  на  правительственные  округа,  конечно,  вещь
довольно  безразличная,  а  потому  во  многих  случаях  старина
и  удерживалась.  Рыболовы  и  крестьяне  Борисоглебской  сло¬
боды,  стоявшей  против  Романова  городка  (Ярославского
уезда),  говорят,  что  они  исстари  в  Романов  городок  не  пла¬
чивали  ни  мыта,  ни  головщины,  ни  таможенных  пошлин,  а
собирали  их  у  себя  и  составляли  особый  от  Романова  город¬
ка  округ.  Они  ссылаются  на  старые  грамоты  Федора  Ивано¬
вича,  царя  Ивана  Васильевича  и  отца  его,  Василия  Иванови¬
ча.  Михаил  Федорович,  при  котором  возник  этот  спор  двух
рядом  стоящих  местечек,  решил  его  в  пользу  старины.  Бори¬
соглебская  слободка  продолжала  составлять  особый  округ  не
только  в  1626  г.,  но  и  в  1681  г.  В  1690  г.  деревенские  вла¬
дельцы  Пятницкого  села  (Усольского  уезда)  били  челом  ве¬
ликоустюжскому  архиепископу  на  игумена  Троицкого  мона-
 1  Рус.  ист.  б-ка.  XII.  С.608,145.1684.
 326

стыря  в  том,  что  он  с  монастырской  деревни  не  платит  вме¬
сте  с  ними  государевых  податей,  а  деревня  эта  с  ними  „в
платежу  и  в  окладе  вечно4*1.  Итак,  были  какие-то  старинные
округа.  Но  ничто  не  вечно,  и  с  изменением  всего  нашего  об¬
щественного  строя  в  Москве  и  старинные  округа  претерпе¬
вали  изменения.  Эти  изменения  делались  исподволь,  по  тре¬
бованиям  местных  нужд,  частично,  а  не  так,  как  Петр  Вели¬
кий  и  Екатерина  Великая  преобразовывали  наше  местное
управление.  От  этих  местных  изменений  остался  очень  сла¬
бый  след,  а  потому  история  административных  округов,  ко¬
торая  в  свое  время  никого  особенно  не  занимала,  кроме  са¬
мих  плательщиков,  представляется  в  очень  смутном  освеще¬
нии.  Для  правительства  было  безразлично,  кто  с  кем  платит,
только  бы  платил.  Изложим  то  немногое,  что  можно  сказать
о  наших  старинных  окладных  округах.
 Присуды,  старые  судебные  округа,  составляли  вместе  с
тем  и  окладной  округ.  Переяславские  рыболовы  были  под¬
ведомы  волостелю  стольнича  пути  и  платили  в  его  пользу
особый  корм,  а  с  городскими  людьми  Переяславля  никаких
податей  не  тянули.  Составляя  особый  присуд  волостеля
стольнича  пути,  они  вместе  с  тем  составляли  и  особый  пла¬
тежный  округ  для  корма  волостелю,  для  рыбного  тягла  и
всяких  других  повинностей,  какие  правительство  нашло  бы
нужным  возложить  на  них.  В  1552  г.  царь  и  Великий  князь
Иван  Васильевич  пожаловал  Важского  уезда  становых  и  во¬
лостных  крестьян  и  посадских  людей,  дал  им  выборный  суд
и  обложил  оброком  за  наместнич  корм.  Важане  составляли,
таким  образом,  окладной  округ  для  оброка  и  других  повин¬
ностей  и  свой  судебный  округ.  В  том  же  году  с  Важского
уезда  потребовали  за  посошных  людей,  за  224  человека,  по
2  руб.  Этот  оклад  упал,  таким  образом,  на  целый  уезд,  или
Важский  присуд2.
 Тот  же  порядок  наблюдаем  и  в  уделах.  У  верейского
князя,  Владимира  Андреевича,  была  полсохи  бобровников;
они  составляли  особый  присуд  и  особый  платежный  округ3.
 Те  же  явления  наблюдаем  и  в  XVII  веке.  Городские  и
 1 	АЭ.  III.  №  170;  Т.  IV.  №  250;  Рус.  ист.  б-ка.  XII.  №  270.
 2 	АЭ.  I.  №№  143,  233,  234.  1506—1552.
 3 	АЭ.  I.  №  256—257.  1561.
 327

посадские  люди  Устюжны-Железопольской  еще  при  Иване
Грозном  составляли  особый  присуд  и  особый  окладный  ок¬
руг.  Это  подтверждено  им  и  в  1614  г.  и  продолжает  действо¬
вать  в  1623  г.  В  уставной  грамоте  Устюжны-Железополь¬
ской  находим  такое  характерное  место:
 „А  кто  учнет  жити  на  черной  земле,  сын  боярской,  или
приказной  человек,  или  митрополичь,  или  владычень,  или
монастырской,  или  чей  ни  буди,  и  те  люди  волостелю  ус¬
тюжскому  и  его  тиуну  судимы  и  тягло  им  с  тех  дворов,
оброки  и  всякие  разметы  тянута  по  вытно,  что  на  них  цело¬
вальники  разведут46.
 Суд  и  тягло  идут  вместе;  судебный  округ  и  податной  —
сливаются.  Это  предписание  повторено  и  9  лет  позднее  в
грамоте  местному  воеводе  Н.А.Колычеву1.
 Крестьяне  и  рыболовы  Борисоглебской  слободы,  так  от¬
стаивавшие  свою  платежную  обособленность  от  Романова
городка,  составляли  тоже  особый  присуд.  Волостные  кресть¬
яне  Усьи  и  Заячьи  реки  —  тоже  особый  присуд  и  особый  ок¬
ладной  округ,  и  так  с  царя  Ивана  Васильевича  и  до  Ивана  и
Петра  Алексеевичей2.
 От  конца  XVII  века  имеем  роспись,  составленную  для
раскладки  стрелецкой  подати.  В  этой  росписи,  составленной
московскими  гостями,  обозначено,  какая  часть  этой  подати
падает  на  перечисленные  в  ней  города  и  уезды,  городки  и
слободы.  Мы  встречаем  здесь  уже  известные  нам  места:  Бо¬
рисоглебскую  слободу,  Романов  городок,  Важский  уезд,
Устьянские  волости.  Все  это  старые  присуды,  дожившие  до
1681  г.  Думаем,  что  и  другие,  перечисленные  в  росписи,  го¬
рода  —  тоже  присуды.  Да  иначе  и  понимать  нельзя.  Прису¬
ды  до  конца  XVII  века  —  суть  округа  обложения3.
 1 	АЭ.  III.  №№  37,  138.  Уставная  важская  грамота  говорит  о  волост¬
ных  крестьянах  и  крестьянских  волостях.  Здесь  волость,  конечно,  значит
то  же,  что  и  в  новгородских  писцовых  книгах  конца  XV  века.  Это  волости
и  волостки  сведенных  бояр,  т.е.  их  частная  собственность,  перешедшая  в
прекарное  владение  крестьян.
 2 	АЭ.  III.  №№  37,  126;  Т.  I.  №  243.
 3 	Эту  мысль  высказал  еще  в  1859  г.  Ф.М.Дмитриев  в  своей  „Истории
судебных  инстанций44.  На  с.  160  читаем:  „Как  присуд  кормленщика  опре¬
делялся  объемом  тех  земель,  которые  несли  в  пользу  его  повинности,  так,
при  земском  управлении,  судебный  округ  выборных  судей  определялся
 328

В  древнейших  новгородских  писцовых  книгах  города
тоже  присуды.  Такими  присудами  являются:  Новгород,  Курск,
Демон  и  пр.  Они,  надо  думать,  составляли  и  центры  оклад¬
ных  округов,  в  которых  сосредоточивались  сборы  мелкой
погостской  администрации.  Древнейшее  указание  на  город,
как  присуд,  восходит  ко  времени  Русской  правды.  „А  из  сво¬
его  города  в  чужу  землю  свода  нетуть“,  —  говорит  она  и  пе¬
реносит  нас  к  первой  причине  того,  как  город  сделался  цен¬
тром  судебного  и  податного  округа:  древний  город  есть
центр  волости-княжения,  а  потому  он  и  центр  как  судебного,
так  и  податного  округа.
 Итак,  едва  ли  может  подлежать  сомнению,  что  присуд  и
окладной  округ,  обыкновенно,  совпадают.
 Но  что  такое  присуд?  Это  единица  чрезвычайно  разно¬
образная.  Целый  уезд  может  быть  отдельным  присудом,  т.е.
особым  судебным  и  податным  округом,  отдельный  город  —
тоже,  несколько  волостей  уезда  —  тоже,  наконец,  отдельная
слободка  и  даже  полсохи  бобровников  могут  составлять  и
отдельный  судебный  округ,  и  отдельную  окладную  единицу.
С  1488  г.,  по  жалованной  грамоте  Великого  князя  Ивана  Ва¬
сильевича,  все  Белозерье,  горожане  и  уездные  люди,  состав¬
ляет  один  присуд  и,  можно  думать,  так  было  и  раньше.
 Как  бы  ни  были  различны  размеры  присуда,  все  прису¬
ды  имеют  одну  очень  важную  общую  черту.  Если  суд  в  том
или  другом  округе  принадлежит  приказному  человеку,  наме¬
стнику  или  волостелю,  на  суде  всегда  присутствуют  выбор¬
ные  люди,  сотские  или  старосты,  и  просто  представители
общества  под  именем  добрых,  или  лучших  людей;  если  при¬
казные  судьи  отменены,  весь  суд  состоит  из  выборных  лю¬
дей.  Все  эти  выборные  носят  название  целовальников,  ибо
присягают  и  крест  целуют.
 Итак,  присуд  организованная  единица,  она  имеет  своих
выборных,  доверенных  людей.  Эти  доверенные  люди  не
только  судят,  но  и  повинности  раскладывают.  Присуд,  сле¬
довательно,  живая,  одушевленная  единица.  Как  бы  ни  были
малы  или  велики  ее  границы,  выборные  целовальники  со¬
ставляют  из  нее  одно  целое.  Вся  тягловая  организация  полу¬
 пространством  тех  земель,  с  которых  они  брали  подати“.
 329

чает  в  них  свое  завершение.  Они  раскладывают  тягло  по  лю¬
дям,  по  их  силе,  по  животам  и  промыслам,  по  земле  и  угодь¬
ям.
 Если  присуд  охватывал  земли  лиц  разного  состояния,
крестьян,  бояр,  духовенства,  раскладочная  деятельность  це¬
ловальников  простиралась  на  всех.  Мужик  окладывал  и  боя¬
рина,  и  монастырь.  У  введенного  боярина  И.В.Болыиого
Шереметева  мужики  окладывали  даже  пустые  земли;  то  же
делали  они  и  с  монастырскими  землями  Симонова  монасты¬
ря  и  других.  Боярину  и  монастырям  приходилось  бить  на
них  челом  самому  государю.
 Действия  окладчиков  вызывали  иногда  жалобы  и  на  не¬
правильное  обложение  живущего.  Мы  не  можем  теперь  ра¬
зобрать,  кто  был  прав,  кто  виноват.  Недовольные  окладчи¬
ками  просили  о  выделении  их  из  общего  оклада  в  особый
окладной  округ.  Правительство  нередко  соизволяло  на  это.
Таким  образом,  происходило  разложение  старых  окладных
округов  и  появление  новых,  более  мелких.
 Вот  два  примера.
 В  1659  г.  настоятель  Коряжемского  монастыря,  старец
Григорий,  жаловался  на  усольских  окладчиков  и  говорил,
что  монастырю  с  посадскими  людьми  в  одних  сохах  быть
нельзя,  что  целовальники  накладывают  на  монастырские  по¬
садские  дворы  всякие  государевы  подати,  не  по  их  промыс¬
лам,  не  по  их  угодьям.  По  монастырскому  челобитью  прика¬
зано  было  монастырские  амбары,  дворы,  полянки  и  пожни
отписать  особо.  —  В  1684  г.  все  духовенство  Устюжской
епархии  жаловалось  на  местных  крестьян-окладчиков  и  го¬
ворило,  что  они  окладывают  их  дворишки  заочно  и  неправ¬
дою,  вдвое,  втрое,  впятеро  и  больше  против  того,  чего  они
стоят.  В  царском  указе  все  дворы  обложены  по  рублю  с  дво¬
ра,  а  они  берут  по  два,  по  четыре  и  по  шести  рублей  с  двора.
Духовенство  просило,  чтобы  этот  рублевый  оклад  с  их  дво¬
ров  дозволено  было  собрать  местному  архиепископу.  Все
это  запоздалые  отголоски  вечевого  народного  самоуправле¬
ния.  Роль  крестьянина  в  деревне  в  конце  XVII  века,  кажется,
мало  походила  на  современную.
 Укажем  еще  одну  характерную  черту  этих  окладных  ок¬
ругов.  Возлагая  на  них  обязанность  платить  известную  сум¬
 330

му,  правительство  иногда  вовсе  не  указывало,  с  чего  они
должны  платить  эту  сумму:  с  сох,  с  дворов  или  с  четей,  а
предоставляло  это  их  усмотрению.  Крестьяне  волостей  Усьи
и  Заячьи  реки,  составлявшие  один  присуд,  должны  были
платить  за  корм  и  наместничьи  доходы  144  р.  14  ал.  и  2  д.;  а
вместе  с  данными  и  другими  окладными  доходами  всего  ты¬
сячу  рублей  в  год,  а  с  чего  —  не  сказано1.  И  это  очень  по¬
нятно.  Разные  единицы  существовали  только  для  удобства
плательщиков,  а  потому  им  и  можно  было  предоставить  вы¬
бор  такой  единицы  для  раскладки  этой  тысячи,  которая  для
них  наиудобнее.  Московская  практика  проявляла  в  этом  от¬
ношении  большую  гибкость.
 Рядом  с  таким  обложением  по  присудам  встречаются,
однако,  и  случаи  иного  обложения  —  по  владельцам.  Оно,
надо  думать,  более  позднего  происхождения,  но  встречается
уже  в  XVI  веке.  В  1588  г.,  например,  боярин  князь  Иван  Ва¬
сильевич  Ситцкой  приказывает,  по  указу  государя,  взять  с
земли  Федоровского  монастыря,  что  в  Переяславле,  с
неполной  полусохи,  ямских  денег  8  р.  25  алт.  да  полонянич-
ных  29  ал.  с  1  д.  В  1637  г.  „по  крымским  вестям“  решено  бы¬
ло  взять  даточных  пеших  людей  с  вотчин  духовных  учреж¬
дений  с  10  дворов  по  человеку.  Все  черные  власти  получили
царские  указы  с  обозначением,  сколько  с  кого  причитается
ратных  людей2.  От  начала  XVII  века  имеем  документ,  из  ко¬
торого  видно,  что  таким  специальным  предписаниям  пред¬
шествовало  составление  общей  росписи,  в  которой  опреде¬
лялось,  с  какого  владения  сколько  взять  в  счет  такого-то
сбора.  В  1623  г.  последовал  указ  о  сборе  с  новгородцев  денег
на  мостовое  строение.  К  указу  была  приложена  роспись,
сколько  брать  с  земель  отдельных  монастырей,  помещиков  и
даже  крестьян.  Округами  обложения  оказались  очень  ма¬
ленькие  владения;  у  Хутыня  монастыря  всего  10  вытей,  с  ко¬
торых  ему  пришлось  уплатить  18  р.  19  ал.  3  д.;  а  у  Духова
монастыря  полвыти  с  окладом  в  31  ал.  2V2  д.  Такие  же  мел¬
кие  владения  оказались  и  у  светских  владельцев.  С  поместья
Аникея  Тугаринова  пришлось  взять  с  выти  10  ал.  2  д.;  с
 1 	АЭ.  I.  №  243;  III.  №  126.  1555—1622.
 2 	В  АИ.  I,  под  №  198  напечатана  одна  из  таких  грамот  (АЮ.  №  209.
V,  VI).
 331

земли  крестьянина  Гриши  Морозова,  которая  немногим  пре¬
вышала  7з  выти,  6  ал.  2  д.  и  т.д.1.
 Оба  вида  указанных  округов  обложения  существуют
единовременно,  как  и  шесть  единиц  обложения.  Правитель¬
ство  пользуется  то  теми,  то  другими.  Есть  основание  думать,
что  правительство  к  отбыванию  той  или  другой  повинности
не  всегда  призывало  все  население,  а  ограничивалось  иногда
некоторым  видом  плательщиков.  В  этих  случаях  оно  распре¬
деляло  повинность  не  по  присудам,  а  по  владельцам.  С  при¬
крепления  крестьян  платежные  округа  по  владельцам  долж¬
ны  были  пользоваться  все  большим  и  большим  успехом.
 Вот  все,  что  мы  нашли  возможным  сказать  по  весьма
спорному  и  темному  вопросу  об  окладных  единицах  нашей
древности.  Все  их  разнообразие  объясняется  желанием  пра¬
вительства  найти  наиболее  удобный  для  плательщиков  спо¬
соб  обложения.  В  конце  концов,  дело  сводилось  к  самооб¬
ложению  по  землям  и  угодьям,  по  животам  и  промыслам.
Правительство  назначало  сумму  оклада,  а  целовальники,  они
же  и  судьи,  а  то  и  целый  мир,  распределяли  эту  сумму  меж¬
ду  плательщиками  по  их  силе.
 Важность  вопроса  об  окладных  единицах  не  подлежит
сомнению.  Но  литература  предмета  очень  небогата.  Я  при¬
веду  здесь  имена  только  тех  двух  ученых,  которые  с  вели¬
кою  пользою  потрудились  для  разъяснения  весьма  неполных
и  неясных  свидетельств  о  московской  сохе.  Первый  труд,  на
который  необходимо  указать,  принадлежит  перу  покойного
профессора  Московского  университета,  И.Д.Беляева;  ему  же
принадлежит  и  заслуга  первого  издания  новгородских  пис¬
цовых  книг.  Когда  он  писал  свою  статью  о  поземельном
владении  в  Московском  государстве2,  публике  не  была  из¬
вестна  еще  ни  одна  писцовая  книга  Московского  государст¬
ва,  а  из  новгородских  им  была  напечатана  только  первая  по-
 1 	АЭ.  III.  №  145.  Судя  по  государевой  грамоте,  обложению  подлежа¬
ло  все  население;  а  здесь  обложено  только  население  Новгородского  уез¬
да,  который  захватывал  земли  разных  пятин,  прилегавших  к  Новгороду.
Большинство  земель  Новгородского  уезда  принадлежало  монастырям.
Всего  на  уезд  приходится  138  вытей,  или  около  4  сох.  Размеры  уезда,  надо
думать,  были  невелики.
 2 	Временник.  Т.  XI.  1851.
 332

л  овина  Вотской  пятины.  Его  статья  о  поземельном  владении
была  написана  почти  исключительно  по  архивным  материа¬
лам.  Неудивительно,  что  в  нее  вкрались  недосмотры  и
ошибки.  Тем  не  менее  высказанные  в  ней  мнения  имели  ре¬
шительное  влияние  на  последующую  литературу  и  повторя¬
лись  позднейшими  учеными  в  течение  40  лет  по  крайней  ме¬
ре.  Несмотря  на  всю  трудность  ученой  работы  в  архивах,
почтенному  ученому  удалось  сделать  целый  ряд  совершенно
верных  наблюдений  и  на  основании  их  высказать  мнения,
определившие  состояние  вопроса  почти  на  целое  полстоле¬
тия.
 Вот  его  точка  зрения.  Сохою  называлась  единица  земли,
с  которой  вносились  государственные  повинности.  Но  она
не  была  постоянной  геометрической  мерой  земли,  а  изменя¬
лась  по  соображениям  с  требованиями  времени,  государст¬
венными  нуждами  и  проч.  Правительство  не  изменяло  коли¬
чества  податей,  падавшего  на  соху,  а  изменяло  величину  сох,
уменьшая  их  размер,  если  требовалось  увеличить  подати,  и
увеличивая,  если  надо  было  уменьшить  их.  Кроме  того,  соха
имела  неодинаковую  меру,  смотря  по  местностям,  по  каче¬
ству  земли,  по  различию  владельцев.  Монастырские  сохи
равнялись  600  четей,  поместные  —  800  и  т.д.  Размеры  дво¬
ровых  сох  тоже  были  непостоянны.  В  таком  виде  москов¬
ские  сохи  существовали  с  древнейших  времен  и  по  конец
XVI  века1.
 Указанное  Беляевым  непостоянство  размеров  сохи  в  те¬
чение  всего  XVI  века,  соответствует  действительности.  Что
это  непостоянство  обусловливалось  разными  причинами  и,
между  прочим,  различием  владельцев  —  также  верно.  Раз¬
ные  владельцы  были  обложены  неодинаково,  но  все  были
обложены,  и  служилые  люди,  и  духовенство,  и  черные  люди.
Таким  образом,  еще  в  1851  г.  было  высказано  совершенно
верное  мнение  о  всеобщности  тягла  и  указано  достаточное
тому  основание,  а  в  конце  века  наши  ученые  стали  утвер¬
ждать,  что  служилый  класс  свободен  от  податных  обязанно¬
стей.  Через  40  лет  после  правильного  решения  вопроса  —
 1  Временник.  Т.  XI.  С.51  и  след.
 333

наука  делает  большой  шаг  назад1.
 Итак,  подмеченные  профессором  Беляевым  факты  —
совершенно  верны,  но  некоторые  объяснения  их  неверны.
Автор  думает,  что  размер  сохи  изменялся,  между  прочим,  и
для  увеличения  и  уменьшения  податей,  которые  взимались  с
сохи  в  неизменном  количестве.  Этой  неизменности  величи¬
ны  податей,  взимаемых  с  сохи,  не  было,  и  автор  ее  не  дока¬
зал.  В  пример  неизменности  их  он  приводит  постановление
уставной  Белозерской  грамоты  от  1488  г.,  по  которой  за  по¬
лоть  мяса  со  всех  сох  брали  по  2  алтына,  и  думает,  что  со
всех  сох  всегда  платился  один  и  тот  же  оклад  всяких  пода¬
тей.  Это  недосмотр,  оклад  податей  менялся,  как  и  размер
сох.  По  Белозерской  грамоте,  за  полоть  мяса  и  за  воз  сена
берут  по  2  алтына,  за  барана  8  денег,  а  по  Онежской  грамоте
1536  г.  в  первом  случае  брали  по  8,  а  во  втором  —  6  денег;  в
1618  г.  ямских  денег  с  сохи  брали  по  800  руб.,  а  в  1621  г.
только  по  468.  И  размеры  сох,  и  размеры  окладов  не  были
постоянны.  Одна  ошибка  повела  за  собой  и  другую.  Взгляд
на  соху,  как  геометрическую  меру  земли,  также  неверен.  Мы
уже  знаем,  что  в  древнейшее  время  размер  сохи  определялся
не  количеством  земли,  а  индивидуальными  особенностями
хозяйства;  только  с  половины  XVI  века  сохи  получили  зна¬
чение  земельной  меры.  Эти  изменения  в  истории  сохи  ус¬
кользнули  от  внимания  автора.
 Мнения  Беляева  господствовали  до  появления  в  свет  в
1892  г.  „Спорных  вопросов  финансовой  истории  Московско¬
го  государства"  профессора  Милюкова.  Почтенный  автор
переработал  весь  вопрос  о  сохе  и  дал  ему  новое  и  самостоя¬
тельное  решение.  Вот  его  мнение.  Он  различает  в  истории
сохи  два  периода:  древнейший,  до  половины  XVI  века,  и  по¬
следующий.  В  древнейшее  время  соха  не  имела  значения
определенной  площади  земли.  Величина  ее  определялась  не
количеством  земли,  а  количеством  труда.  Доказательство
 1  Некоторое  знакомство  с  литературой  могло  бы  спасти  наших  исто-
риков  конца  прошлого  века  от  этого  крупного  заблуждения,  которое  про¬
должает  повторяться  и  их  последователями.  Мысль  Беляева  о  всеобщей
податной  обязанности  не  прошла  бесследно.  Ее  высказывает  и
Ф.М.Дмитриев:  „...все  земли,  кроме  обеленных  жалованными  грамотами,
были  податные44  (История  судебных  инстанций.  160).
 334

этому  он  находит  в  обже  и  новгородской  сохе,  представ¬
ляющих  единицу  рабочей  силы,  и  в  свидетельстве  мона¬
стырской  сотной  от  1544  г.  об  однокольце,  которым  мы  уже
имели  случай  воспользоваться.  С  половины  же  XVI  века  со¬
ха  получает,  в  силу  царских  указов,  определенный  размер:
для  монастырских  земель  в  600  четей  доброй  земли,  для
дворцовых,  поместных  и  вотчинных  —  в  800  четей.  В  дока¬
зательство  последнего  положения  автор  приводит  целую
таблицу  размеров  сохи  указанного  объема,  составленную  на
основании  данных  писцовых  книг.  Памятники  не  сохранили
никаких  известий  о  причинах  перехода  от  старой  трудовой
сохи  к  новой.  Автор  думает,  однако,  что  реформа  сошного
письма  должна  быть  поставлена  в  связь  с  проектом  гене¬
ральной  переписи,  составленным  на  Стоглавом  соборе.  На
соборе  проектировалось  послать  писцов  во  всю  землю  пи¬
сать  и  сметать  всякие  земли,  а  мерить  пашенные  земли  и  не¬
пашенные,  и  луга,  и  лес,  и  всякие  угодья  и  т.д.  (с.37—51).
 Я  совершенно  присоединяюсь  к  мнению  автора  о  двух
периодах  в  истории  сошного  письма,  но  расхожусь  с  ним  в
их  характеристике.  Я  уже  высказался  против  определения
размеров  обжи  и  сохи  количеством  затрачиваемого  труда.
Что  время  —  деньги,  этого,  кажется  мне,  наши  предки  со¬
вершенно  не  знали.  О  „единицах  рабочей  силы“,  —  это  уже
можно  сказать  с  совершенной  уверенностью,  они  не  имели
ни  малейшего  понятия.  Единица  рабочей  силы  —  совершен¬
но  новое  понятие;  оно  переносит  нас  в  сферу  современного
рабочего  вопроса,  это  —  злоба  нашего  дня.  Древность  этого
вопроса  не  знала,  да  и  рабочих  тогда  было  очень  немного.
Роль  их  исполняли  холопы;  а  по  отношению  к  холопам  ни¬
какого  вопроса  не  могло  быть  о  единице  рабочей  силы.  Кре¬
стьяне  же  не  были  рабочими;  они  были  арендаторами,  то
есть  нанимателями  земли,  а  не  рабочими.  Затем,  я  указал
выше,  что  единица  рабочей  силы  должна  быть  определена
единицей  времени,  иначе  не  будет  никакой  единицы;  а  меж¬
ду  тем  ни  один  сторонник  трудовой  единицы  ничего  о  вре¬
мени  не  говорит.  Это  нуждается  в  дополнении.  К  сторонни¬
кам  трудовой  единицы  принадлежит  и  покойный  профессор
Харьковского  университета,  И.Н.Миклашевский.  Он  попра¬
вил  существенный  недосмотр  своих  предшественников.  По
 335

его  мнению,  количество  труда,  которое  затрачивалось  в  из¬
вестный  промежуток  времени,  и  было  одной  из  единиц
поземельного  счета  нашей  древности,  равнялось  —  одному
дню.  Автор  говорит  —  „так  надо  думать44,  —  но,  к  сожале¬
нию,  не  объясняет  почему1.  Результаты  же  его  думы  полу¬
чаются  вот  какие.  Один  день  труда  конного  рабочего  —  есть
обжа.  Но  ни  один  конный  рабочий  на  пашне  не  трудится
только  один  день  в  году,  а  непременно  несколько.  Поэтому
на  каждый  двор  должно  приходиться  всегда  несколько  обеж.
А  в  новгородских  писцовых  книгах  масса  отдельных  дворов
считается  в  одну  обжу.  И.Н.Миклашевский  последователен,
но  его  поправка  совершенно  не  соответствует  тому,  что  го¬
ворят  памятники.  Время  в  старину  имело  еще  меньшее  зна¬
чение,  чем  оно  имеет  у  нас  теперь,  а  потому  в  памятниках  о
нем  и  речи  нет.  Не  единицей  рабочей  силы  определялась  со¬
ха,  а  индивидуальным  состоянием  каждого  хозяйства.  При
этом  число  „однокольцов44,  то  есть  крестьян-арендаторов,
конечно,  могло  иметь  определяющее  значение.  Индивиду¬
альная  оценка,  при  простоте  хозяйств  и  небольшом  размере
Московского  княжества,  —  а  она  именно  возникла,  когда
Московское  княжение  было  невелико,  и  исчезла,  когда  его
границы  увеличились,  —  индивидуальная  оценка  каждого
хозяйства  не  представляла  в  древнее  время  таких  трудно¬
стей,  с  какими  оценщики  могли  бы  встретиться  теперь.  В
Нижнем  Новгороде  в  начале  XVII  века  было  862  двора,  это
не  помешало  окладчикам  оценить  индивидуально  налоговую
способность  каждого  двора,  несмотря  на  значительное  их
число.
 Второй  период,  от  половины  XVI  века,  автор  характери¬
зует  тем,  что  соха  получила  определенные  земельные  разме¬
ры.  И  я  не  отрицаю  появления  в  это  время  сохи  определен¬
ной  земельной  меры,  но  утверждаю,  что  эта  мера  была  раз¬
ная,  и  не  только  в  разных  местах  и  у  разных  классов  вла¬
дельцев,  но  и  у  отдельных  владельцев.  Далее,  я  сомневаюсь,
чтобы  когда-либо  был  издан  общий  указ  о  мере  сох;  общего
указа  до  нас  не  дошло,  но  специальные  указы  о  размерах  со-
 1  К  истории  хозяйственного  быта  Московского  государства.  Ч.  I.  За¬
селение  и  сельское  хозяйство  южной  окраины  XVII  века.  С.ЗО.
 336

хи  делались  постоянно  и,  смотря  по  потребностям  минуты,
размеры  сох  менялись.  Сохи  вотчин  Троице-Сергиева  мона¬
стыря  то  сравнивались  с  сохами  помещиков,  то  опять  стави¬
лись  в  менее  выгодное  положение  и  т.д.,  и  так  со  второй  по¬
ловины  XVI  века  и  в  XVII  веке.  Мы  не  отрицаем  верности
составленной  автором  таблицы  размеров  сох.  Наши  цифры
размеров  сох  мы  взяли  из  тех  же  писцовых  книг,  какими
пользовался  и  профессор  Милюков,  и  иногда  с  тех  же  самых
страниц.  Его  таблица  совершенно  верна,  надеемся,  верна  и
наша.  А  результат  тот,  что  размеры  сох  и  после  проекта  ге¬
неральной  переписи  Стоглавого  собора  —  разные.
 Но  что  такое  происходило  на  Стоглавом  соборе?  Проект
генеральной  переписи  собора  до  нас  не  дошел,  и  был  ли  он
составлен,  это  неизвестно.  До  нас  дошел  целый  ряд  царских
вопросов  собору;  он  оканчивается  царским  приговором:  „Да
приговорил  есми  послать  писцов  во  всю  свою  землю  писать
и  сместить  и  мои,  царя  и  вел.  князя,  и  митрополичи  и  т.д.
земли“  и  пр.  Этот  царский  приговор  почтенный  автор  и  на¬
зывает  проектом  генеральной  переписи  собора.  Царский
приговор  и  предшествующие  ему  11  вопросов  не  вошли  в
Стоглав,  а  сохранились  в  другом  памятнике,  из  которого  и
были  извлечены  и  напечатаны  покойным  И.Н.Ждановым1.
Приговор  царя  надо  рассматривать  вместе  с  предшествую¬
щими  ему  вопросами,  которых  составитель  Стоглава  не  на¬
шел  нужным  внести  в  свой  сборник;  только  тогда  и  будет  он
ясен.  Приговор  и  предшествующие  ему  11  вопросов  состав¬
ляют  одно  целое:  это  все  вопросы,  относящиеся  до  светских
дел.  Из  11  вопросов  5  самых  больших  имеют  прямое  отно¬
шение  к  положению  служилых  людей.  В  статье  о  вотчинах  и
поместьях  речь  идет  о  том,  что  у  одних  служилых  людей  зе¬
мель  много,  а  у  других  мало,  и  они  голодны;  в  одной  из  сле¬
дующих  статей  для  устройства  служилых  людей  признается
нужным  сделать  вотчинные  книги,  в  которые  надо  записы¬
вать  „в  меру  и  пашенная  земля,  и  не  пашенная,  и  луга,  и  пе¬
ревесы,  и  борти,  и  реки,  и  озера,  и  пруды,  и  мосты,  и  всякия
угодья,  ино  его  не  обидит  никто,  а  ему  чужаго  прибавить  —
не  уметь  же.  Чем  умерять  лишьком  над  книгами,  то  отъи-
 1  ЖМНП.  1876.  Июль.
 337

муть  на  меня.  И  ведомо,  за  кем  сколько  прибудет  и  убудет,  и
по  вотчине  и  служба  знать46.
 Сопоставление  этих  вопросов  с  царским  приговором
разъясняет  смысл  и  цель  царского  приговора.  Дело  идет  об
организации  службы.  Служилые  люди  наделены  землями
очень  неравномерно,  а  потому  „их  надо  поверстать  по  дос¬
тоинству  без  грешно44.  Надо  завести  книги,  в  которых  долж¬
ны  быть  описаны  пашенные  (жилые)  и  непашенные  (пустые)
земли  и  соответственно  владению  назначена  служба.  Лиш¬
ние  земли  должны  быть  взяты  на  государя.  Для  всего  этого
надо  произвести  опись  существующего  землевладения,  а  по¬
тому  царь  и  приговорил  послать  писцов,  чтобы  они  сметили
и  мерили  „пашенныя  земли  и  не  пашенныя,  и  луги,  и  лес,  и
всякия  угодья,  и  реки,  и  озера,  и  пруды,  и  борти,  и  перевесы,
и  мосты44  и  т.д.  „А  кого  чем  пожалую,  —  продолжает  гово¬
рить  царь,  —  и  по  книгам  жалованные  грамоты  давать  слово
в  слово  для  того,  чтобы  вперед  тяжа  не  была  о  водах  и  зем¬
лях:  что  кому  дано,  тот  тем  и  владей.  А  утяжут  кого  через
писмо  лишком,  и  то  имати  на  меня.  И  того  ради,  кто  чего
попросит,  и  яз  ведаю,  чем  кого  пожаловати,  и  кто  чем  нужен,
и  кто  с  чего  служит.  И  то  мне  будет  ведомо  же:  и  жилое  и
пустое44.
 Этими  словами  и  оканчивается  царский  приговор  и  те
11  вопросов,  которые  не  вошли  в  Стоглав.
 Сопоставление  царского  приговора  с  предшествующи¬
ми  ему  вопросами  делает  совершенно  ясным  содержание
приговора  или  „проекта  генеральной  переписи44,  как  его  на¬
зывает  профессор  Милюков.  Дело  идет  вовсе  не  об  установ¬
лении  размеров  сохи;  дело  идет  о  выяснении,  кто  чем  владе¬
ет,  и  не  только  в  живущем,  но  и  впусте.  Всякое  владение,  и
живущее,  и  пусто,  должно  быть  записываемо  в  книги.  А
прежде,  в  податных  целях,  может  быть,  писали  только  жи¬
вущее.  Вот  официальное  начало  той  перемены  в  составлении
описей,  на  которую  мы  указали  в  своем  месте.  Вот  откуда,
надо  думать,  пошло  и  приведенное  выше  наставление  автора
книги  сошного  письма  писать  живущее  и  пустое,  и  та  разно¬
образная  практика  писцов,  на  которую  тоже  было  указано.
Пустое  предписано  писать  в  интересах  службы,  для  выясне¬
ния  поместного  оклада,  а  вовсе  не  для  сбора  повинностей.
 338

Итак,  „проект  генеральной  переписи**  не  имеет  никакого  от¬
ношения  к  возникновению  сох  определенной  земельной  ме¬
ры1,  и  мы  по-прежнему  остаемся  в  полном  неведении  того,
когда  именно,  как  и  почему  совершился  переход  от  старой,
небольшой  сохи  к  крупной  сохе  XVI  века.  Будем  надеяться,
что  любители  архивных  работ  найдут,  наконец,  в  богатых
собраниях  наших  архивов  новые  документы,  объясняющие
эту  историческую  загадку.
 1  Иначе  отнесся  к  этому  вопросу  г-н  Дьяконов.  Указанную  проф.
Милюковым  связь  реформы  сохи  „с  проектом  генеральной  переписи,
предложенным  на  Стоглавом  соборе44,  он  находит„весьма  удачной44.  Но  по
поводу  того  же  вопроса  он  обнаруживает  и  большую  неустойчивость  мне¬
ния.  На  с.208  г-н  Дьяконов  говорит:„Благодаря  выводам  автора  может
считаться  устраненным  господствовавшее  в  нашей  литературе  со  времен
Беляева  мнение  о  колебаниях  в  размерах  сох  в  течение  всего  XVI  века44.
Затем  из  архивных  документов  он  приводит  любопытные  данные  о  коле¬
бании  размеров  сох,  которыми  мы  выше  и  воспользовались.  После  этого
на  с.217  читаем  такое  заключение:  „Итак,  соха,  как  окладная  единица,  и  во
второй  половине  XVI  века,  после  преобразований  1551  г.,  представляла
значительные  колебания  и  кроме  той  разницы  в  ее  размерах  для  земель
разных  качеств  и  различных  категорий  владельцев,  какие  были  установле¬
ны  в  „царевом  уложении44  (ЖМНП.  1893.  Июль).  Несмотря  на  то,  что  мне¬
ние  Беляева  о  колебании  сох  в  течение  всего  XVI  века  устранено,  соха
продолжает  колебаться  и  во  второй  половине  XVI  века!  Последнее  мнение
совершенно  верно.

КНИГА
 И
 ГЛАВА  ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ
 Литература  предмета
 В  заключение  представлю  обзор  литературы  затронутых
мной  вопросов.  Не  мне  принадлежит  первое  слово  о  деревне,
дворе,  складниках,  бобылях,  крестьянской  общине  и  т.д.  О
них  уже  давно  и  много  писали.  Я  не  нашел  возможным
вполне  разделить  мнения,  прежде  высказанные,  а  научная
истина  должна  быть  одна.  Если  она  уже  возвещена,  надо
было  повторить  ее;  если  я  этого  не  делаю,  я,  значит,  считаю
существующие  мнения  в  каком-либо  отношении  ошибочны¬
ми  и  должен  указать,  в  чем  заключается  эта  ошибка.  Это  тя¬
желый  и  неблагодарный  труд,  но  необходимый:  без  этого
нет  науки.  Нельзя  же  нагромождать  одно  мнение  на  другое,
не  объясняя,  чем  нехороши  старые.  Я  не  принимаю  старых,
потому  что  усматриваю  в  них  некоторые  недоразумения.
Читатель,  наоборот,  сравнив  мое  мнение  с  оспариваемыми,
может  найти  недоразумение  на  моей  стороне.  Он  нисколько
не  проиграет  и  в  этом  случае.  Из  нижеследующего  он  озна¬
комится  с  мнениями,  ранее  высказанными,  из  которых  и  мо¬
жет  выбрать  для  себя  любое.  Они  будут  изложены  совер¬
шенно  точно,  словами  авторов.
 Я  не  ставлю  себе  задачей  исчерпать  все  существующие
в  литературе  разногласия,  но  не  потому,  что  выполнение  та¬
кой  задачи  было  бы  бесполезно.  Оно  выше  моих  сил.  Я  ог¬
раничусь  анализом  известных  мне  разногласий  лишь  по  бо¬
лее  крупным  вопросам  древнего  быта.  Это  даст  мне  возмож¬
ность  пополнить  вышесказанное  с  некоторых  новых  точек
зрения,  которых,  по  ходу  моего  собственного  изложения,
мне  не  пришлось  коснуться.
 Я  буду  приводить  чужие  мнения  в  том  порядке,  в  каком
шло  мое  собственное  изложение,  и  начну  с  труда  госпожи
А.Я.Ефименко  о  крестьянском  землевладении  на  Крайнем
Севере.
 340

I
 В  руках  автора  оказался  новый  материал1  2,  благодаря  ко¬
торому  он  нашел  возможным  „показать  с  непреложной  оче¬
видностью,  в  чем  заключалась  сущность  поземельного  древ¬
него  устройства:  не  будучи  общинным  в  строгом  смысле
слова,  оно  тем  менее  было  подворно-участковым,  представ¬
ляя  из  себя  своеобразную  форму,  из  которой  могла  развиться
позднейшая  община“  (211).  Этот  материал  представляют  те
веревные  книги,  содержание  которых  я  приводил  выше.
 На  основании  выписок  из  веревных  книг  г-жа  Ефименко
делает  такое  заключение:  „Таким  образом  мы  убеждаемся,
что  деревня  была  одно  поземельное  целое.  Пашня  ее  была
разбита  на  смены,  а  смены  на  поля  или  коны,  причем  каж¬
дый  двор  деревни  имел  участок  непременно  в  каждом  кону
каждой  смены.  Точно  так  же  каждый  двор  имел  участок  в
каждой  пожне,  в  каждом  переложке,  в  каждой  закраине.  Да¬
же  разные  запольные  польца,  росчисти,  новины,  обыкновен¬
но,  находились  в  совместном  владении  всех  дворов  деревни.
Одним  словом,  этою  стороною  своей  организации  деревня
представляла  ярко  выраженный  прототип  современной  об¬
щины  с  общими  сменами  и  обязательным  севооборотом442.
 Этой  деревенской  организации  автор  дает  наименование
долевой  и  полагает,  что  она  „была  общим  типом  старой  рус¬
ской  поземельной  организации,  выросшей  на  развалинах  той
последней  стадии  родового  быта,  которая  называется  у  юго-
западных  славян  задругой,  а  на  севере  —  печищем.  Долевая
деревенская  организация  может  быть  сочтена  за  материн¬
скую  форму,  которая  заключает  в  себе  в  зародыше  все  суще¬
ственные  черты  обеих  развившихся  из  нее  форм  поземельно-
 1 	Ефименко  А.  Крестьянское  землевладение  на  Крайнем  Севере.
Вып.  I.  1884.
 2 	С.214.  Спешим  сделать  маленькую  поправку.  Веревные  книги  не
дают  основания  говорить  о  полях  и  конах;  этих  слов  в  них  нет.  Так  же
точно  автору  не  следовало  бы  говорить  „о  совместном  владении  дворов44  и
„обязательном  севообороте44.  В  веревных  книгах  показано  не  совместное,
а  раздельное  владение  каждого  двора.  Но  мы  должны  признать,  что  при¬
бавка  таких  понятий,  как  кон  и  совместное  владение,  облегчает  уподобле¬
ние  старой  деревни  —  современной  общинной  деревне.
 341

го  владения,  как  общинной,  так  и  подворно-участковой46  (225
и  след.,  230).
 Таково  мнение  г-жи  Ефименко  о  древнем  деревенском
устройстве.  Оно  не  подворное,  а  долевое.  Из  этого  долевого
развилось  и  общинное,  и  подворное.
 Что  описываемая  в  веревных  книгах  деревенская  орга¬
низация  представляет  общий  тип  древней  русской  организа¬
ции,  в  этом  не  может  быть  никакого  сомнения.  Но  почему
она  не  дворовая?  Вот  это  надо  было  доказать  автору,  чего
он,  однако,  не  сделал.  Да  едва  ли  это  и  можно  доказать.  Ве-
ревные  книги  описывают  деревни  по  дворам  и  указывают
земли  каждого  двора.  Принадлежащие  каждому  двору  уча¬
стки  очень  дробны,  но  все  же  это  дворовые  участки:  они
собственность  владельцев  отдельных  дворов.  Эти  участки
возникли  из  дележа  первоначального  двора  между  наслед¬
никами  его  прежнего  обладателя.  Это  признает  и  автор,  хотя
выражается  немножко  туманно,  говоря  о  каких-то  развали¬
нах  какой-то  последней  стадии  родового  быта.  Дело  гораздо
проще.  Отец  умер,  первоначальный  двор-деревня  разделился
между  его  сыновьями.  Получились  доли  земли  в  каждом
участке  и  возникли  особые  дворы.  А  так  как  каждый  наслед¬
ник  получил  свой  участок  в  собственность,  то  он  может  его
отчуждать.  Таким  образом,  владельцами  долей  могут  быть  и
не  родственники.  Все  это  могло  совершаться  не  только  в  XV
и  в  XVI  веках,  но  и  прежде,  и  после,  и  чтобы  это  действи¬
тельно  совершалось,  вовсе  не  нужно,  чтобы  распались  по¬
следние  стадии  родового  быта.  Автор  сам  говорит:  „Пока
деревня  равна  двору,  что  бы  ни  представлял  собою  этот
двор,  все-таки  не  может  быть  речи  ни  о  какой  сложной  по¬
земельной  организации.  Такая  возможность  наступает  толь¬
ко  с  момента  раздробления  первоначального  двора,  то  есть
большой  семьи,  печища66  (219).  И  затем,  в  виде  примера,
приводит  раздельный  акт  шести  братьев:  в  дележе  был  один
двор-деревня,  после  дележа  получилась  деревня  в  шесть
дворов,  или  в  шесть  долей.  Так  как  каждому  брату  были  от¬
ведены  отдельные  участки,  то  и  с  разделением  не  получи¬
лось  никакой  сложной  организации,  могущей  служить  про¬
тотипом  общинного  владения;  получился  самый  обыкновен¬
ный  вид  общего,  а  не  общинного  владения.  Каждый  брат
 342

владеет  своей  долей  на  себя  и  может  ее  продавать.  Их  доли
не  имеют  ничего  общего  с  долями  участников  общинного
владения.
 Автор  находится  в  очевидном  недоразумении.  По  ве-
ревным  книгам  каждый  владелец  деревенской  доли  имеет
клочок  в  каждой  разновидности  земли.  Это  похоже  на  из¬
вестное  всем  нам  распределение  деревенских  земель  между
крестьянами-общинниками.  Но  сходство  чисто  внешнее,  по
существу  же  эти  доли  совершенно  различны.  Доли  веревных
книг  неравны  между  собой,  они  отчуждаются,  наследуются
и  т.д.,  то  есть  состоят  в  частной  собственности  своих  вла¬
дельцев,  если  они  своеземцы;  если  же  они  сидят  на  государ¬
ственных  землях,  то  отношение  их  к  этим  землям  несколько
иное,  на  что  мы  указали  в  своем  месте;  но  все  же  и  они  рас¬
поряжаются.  Это  внешнее  и  поверхностное  сходство  автор
принял  за  сходство  по  существу,  а  потому  и  усмотрел  в  нем
прототип  позднейшего  общинного  владения.
 Усматривая  в  долевом  владении  прототип  позднейшего
общинного,  автор  полагает,  что  старинные  доли  имеют  все
свойства  долей  сего  последнего,  что  они  равны  (220)  и  пере¬
деляются;  право  отчуждать  эти  доли,  которого  он  не  может
не  признать,  существенно  противоречит  сближению  старых
долей  с  долями  общинников,  а  потому  он  старается  предста¬
вить  его  в  некотором  особом  свете.
 Разберем  каждое  из  этих  положений.
 Доли  участников,  говорит  автор,  равны.  Они  могут  быть
равны  только  в  одном  случае:  если  отец  умер  без  завещания,
тогда  имение  его  делится  поровну  между  сыновьями.  Но  ес¬
ли  он  оставил  завещание,  он  мог  назначить  детям  и  нерав¬
ные  участки.  Эти  участки  затем  переходят  к  детям  детей.
Если  они  сначала  и  были  равны,  при  следующем  переходе
они  делаются  неравными,  ибо  трудно  думать,  чтобы  у  каж¬
дого  из  сыновей  было  равное  число  наследников.  С  владени¬
ем  крестьян-общинников  даже  и  в  том  случае,  когда  доли
случайно  равны,  здесь  ровно  ничего  нет  общего.
 Общинные  земли  переделяются  от  времени  до  времени.
Мы  хорошо  знаем,  при  каких  условиях  это  делается.  Автор
утверждает,  что  каждый  участник  в  веревной  доле  мог  тре¬
бовать  передела,  если  находил,  что  доставшаяся  ему  доля  не
 343

соответствует  его  правам.  „Если,  —  продолжает  он,  —  в
родственную  схему  вложить  посторонние  элементы,  кото¬
рые  постоянно  в  нее  входили,  то  получается  прототип  наше¬
го  общинного  передела46  (221).
 „Посторонние  элементы,  входящие  в  родственную  схе-
му“  —это  посторонние  лица,  делающиеся  через  покупку
долей,  дарение  и  пр.  совладельцами  деревни.  В  пример  тако¬
го  поступления  „в  родственную  схему  постороннего  элемен¬
та44  автор  и  приводит  тот  „любопытный  документ44  начала
XVII  века  (1602),  который  мы  уже  разобрали  на  с.66.
 Допустим,  что  наследники,  раз  поделившись,  нашли
раздел  невыгодным  и  требуют  нового.  Кто  читал  комедию
Тургенева  „Завтрак  у  предводителя44,  тот  хорошо  знает,  ка¬
кие  трудности  представляет  раздел  наследников,  как  легко
они  делаются  недовольными  и  как  склонны  они  требовать
вечных  переделов.  Тем  скорее  надо  допустить,  что  посто¬
роннее  лицо,  приобретя  часть  в  „вопчей44  деревне,  будет  еще
менее  сговорчиво,  чем  братья  и  другие  родственники;  нако¬
нец,  допустим,  что  на  практике  возникают  бесконечные  спо¬
ры  о  новых  переделах.  Что  же  будет  общего  в  этих  переде¬
лах  наследников,  если  они  и  будут  допущены,  с  переделами
крестьян-общинников?  Ровно  ничего,  кроме  слова  передел.
Это  опять  недоразумение1.
 Вопрос  „о  переделах  для  уравнения  владений44  чрезвы¬
чайно  занимает  г-жу  Ефименко,  что  очень  понятно;  это  во¬
прос  для  нее  чрезвычайной  важности.  Она  возвращается  к
нему  на  с.227.  Здесь  автор  обращает  внимание  читателя  на
выражение  древних  памятников:  „уравниваться  по  купчим
крепостям44  и  для  доказательства  своей  мысли  о  переделах
приводит  извлечение  из  дела  конца  XVII  века  о  таком  урав¬
нении.  Двое  крестьян  деревни  Настасьиной  требовали  от
 1  Раздел  наследников  —  дело  величайшей  трудности;  во  все  времена
он  был  источником  всяких  недоразумений  и  вражды  между  родственни¬
ками.  Это  хорошо  понималось  и  у  нас  в  древности,  а  потому  принимались
меры  к  тому,  чтобы  раз  произведенный  раздел  потом  уже  не  переделывал¬
ся.  „Соучастники  дележа  договаривались  вперед  лишними  землями  друг
друга  не  уравнивать,  не  переделиваться  и  не  переравниваться,  нового  делу
друг  на  друге  не  спрашивать  ни  им  самим,  ни  детям  их“.  Берем  это  свиде¬
тельство  у  г-жи  А.Ефименко  (221).
 344

двух  других  совладельцев  той  же  деревни  „равности  орамых
земель  и  сенных  покосов44.  Совладельцы  им  отвечали:  „По
старым  крепостям  ровняться  готовы46.  Вследствие  этого  от¬
правлены  были  на  место  старожильцы  с  письменными  кре¬
постями,  купчими  и  дельными  и  сравнили  земли  „в  правду
по  Евангельской  заповеди  Господни44.  Что  это  такое?  Вла¬
дельцы  общей  деревни  владеют  своими  участками  по  крепо¬
стям.  С  течением  времени  произошло  нарушение  границ
этого  владения.  Двое  совладельцев  требуют  их  уравнять.  Не
беремся  решать,  что  они  понимают  под  своей  „равностью44.
Мало  ли  чего  могут  домогаться  истцы!  Но  суд,  согласно  с
заявлением  ответчиков,  приказывает  развести  межи  по  куп¬
чим  крепостям  и  раздельным  актам.  Что  здесь  общего  с
уравнением  участков  общинных  владельцев  и  их  передела¬
ми?  Ровно  ничего.
 Право  дольщиков  отчуждать  свои  доли  не  может  под¬
лежать  никакому  сомнению.  Оно  хорошо  известно  г-же
Ефименко.  Но  это  право  не  укладывается  в  рамки  поздней¬
шего  общинного  землевладения.  Как  же  быть?  Это  проявле¬
ние  права  частной  собственности  г-жа  Ефименко  пытается
ослабить  таким  соображением:  „Но  и  при  продаже  выделен¬
ного  деревенского  участка  все-таки  продается  не  такая-то
определенная  земля,  находящаяся  в  таких-то  межах,  а  лишь
идеальная  доля  или  доли44  (224).  Это  утверждение  ни  на  чем
не  основано  и  совершенно  непонятно.  Всякий  продает  толь¬
ко  то,  что  он  имеет;  если  он  имеет  идеальную  долю,  он  про¬
дает  идеальную  долю;  если  произошел  раздел,  владелец
продает,  что  ему  досталось  по  разделу,  и  при  купчей  переда¬
ет  покупщику  и  свою  раздельную  грамоту.  Сама  же  г-жа
Ефименко  приводит  извлечение  из  только  что  упомянутого
нами  дела  конца  XVII  века,  в  котором  старожильцы  ходят  по
межам  не  только  с  купчими,  но  и  с  „дельными44,  то  есть  с
раздельными  актами,  по  которым  спорщики  владеют  своими
участками.  Да  и  что  же  это  был  бы  за  порядок,  если  бы  с  ка¬
ждым  отчуждением  раздельные  акты  уничтожались?  При
таком  порядке  и  жить  было  бы  нельзя.  Здесь  опять  довольно
крупное  недоразумение.
 Нарисовав  картину  древней  деревни,  прототипа  позд¬
нейшей  общинной  деревни,  с  равными  долями,  с  правом  пе¬
 345

редела  и  т.д.,  г-жа  Ефименко  не  могла  обойти  молчанием
складников  и  сябров.  Она  говорит  о  тех  и  других,  но  о
складниках  больше,  чем  о  сябрах,  которых  касается  лишь
мимоходом.
 Мы  уже  знаем,  что  долевая  организация  старинной  де¬
ревни  развивается  у  г-жи  А.Ефименко  „на  развалинах  той
последней  стадии  родового  быта,  которая  называется  у  юго-
западных  славян  задругой,  а  на  севере  —  печищем“.  В  этом
утверждении  г-жа  Ефименко  довольно  близко  подходит  к
мнению,  давно  уже  высказанному  о  нашей  современной  об¬
щине  бароном  Гакстгаузеном.
 Деревня,  родоначальница  общинной,  представляется
г-же  А.Ефименко  „кровной,  родовой  клеточкой66  (222).  Вот  в
этой-то  кровной,  родовой  клеточке  и  возникает  складство,
„всецело  сохраняя  старую  кровную  схему66.  Оно  трех  видов.
Первый  вид  представляет  явление  искусственной  семьи,  об¬
разчик  которой  дает  „любопытный  документ  начала
XVII  века  (1602)66,  нами  уже  разобранный.  Мы  видели,  что
здесь  договор  об  общем  хозяйстве,  в  котором  слово  склад-
ничество  даже  и  не  упомянуто,  был  принят  автором  за  слу¬
чай  образования  искусственной  семьи.  Тут  нет  искусствен¬
ной  семьи  и  никакой  „кровной  схемы66.  Два  человека  живут  в
одной  деревне  и  ведут  общее  хозяйство.  Они,  конечно,  по¬
ложены  в  одну  обжу,  и  в  этом  смысле  складники.
 „Складничество  иного  типа  (второй  вид)  представляют
посторонние  элементы,  вошедшие  не  в  семью,  а  в  кровную
родовую  клеточку  деревни;  оно  было  развито  в  высшей  сте¬
пени66.  Возникает  оно  в  силу  приобретения  покупкой  и  дру¬
гими  способами  долей  деревни  посторонними  людьми.  „В
этом  случае,  —  говорит  автор,  —  союз  родственников  заме¬
щался  союзом  складников,  соседей,  сябров,  сохраняя  под  со¬
бою  всецело  старую  кровную  схему66  (221—225).  Это  совер¬
шенно  верно.  Всякий,  приобретавший  долю  или  жребий  де¬
ревни  и  попадавший,  таким  образом,  в  ту  же  обжу  или  соху,
становился  складником  совладельцев;  только  кровная  схема
тут  ни  при  чем.  Складничество  обусловливалось  здесь  не
родством,  которого  и  не  было,  а  положением  в  одну  обжу.
 Сябр  в  приведенной  цитате  поставлен  рядом  со  склад¬
ником,  он  отнесен  к  союзу  не  родственников,  а  посторонних
 346

лиц.  Это  неправильно  и  по  отношению  к  сябрам,  и  по  отно¬
шению  к  складникам.  Мы  видели,  что  и  сябрами,  и  складни¬
ками  могут  быть  и  родственники,  и  посторонние  лица.
 А  вот  третий  вид  складничества.  „Мы  уже  говорили
выше,  —  читаем  у  автора,  —  что  при  разделении  кровного
союза  родственники  почти  никогда  не  делились  некоторыми
видами  угодий,  а  оставляли  известную  часть  их  в  нераздель¬
ном  пользовании44  (228).  Владельцы  этих  нераздельных  уго¬
дий  и  суть  складники.  Это  можно  допустить,  но  и  здесь
складники  не  потому,  что  не  разделили  угодий,  а  потому,
что  живут  в  одной  деревне.  Они  были  бы  складники  и  в  том
случае,  если  бы  разделили  угодья.
 В  доказательство  своих  взглядов  на  существование  трех
видов  складничества  автор  не  привел  ни  одного  документа,
из  которого  было  бы  видно,  что  складником  называется  че¬
ловек  потому,  во-первых,  что  ведет  с  другим  общее  хозяйст¬
во;  во-вторых,  что  купил  часть  чужой  деревни;  в-третьих,
что  не  разделил  общих  лугов.  Полагаем,  что  и  нельзя  при¬
вести  такого  документа:  во  всех  трех  случаях  нет  никакой
складчины.  Назвать  который-либо  из  этих  случаев  складчи¬
ной  было  бы  противно  смыслу  слова.  Складываются  у  них
только  подати,  а  потому  они  все  одинаково  и  складники1.
 В  только  что  приведенной  цитате  есть  выражение,  кото¬
рое  нельзя  пройти  молчанием;  оно  многое  объясняет  в  на¬
шем  споре.  „При  разделении  кровного  союза,  —  говорит  ав¬
тор,  —  угодья  не  делятся44.  А  когда  же  это  делится  кровный
союз,  и  каковы  его  части?  Например:  союз  родителей  и  де¬
тей?  Никогда!  Не  кровный  союз  делится  там,  где  выше  автор
говорит  о  дележе,  а  имущество  (кровных)  родственников.
Мы  указали  несколько  недоразумений  автора;  теперь  все  их
можно  свести  к  одной  причине,  некоторой  неясности  юри¬
дических  понятий,  в  данном  случае  очень  понятной,  и  кото¬
рую  никто  в  вину  г-же  А.Ефименко  не  поставит.  Несмотря
 „Нераздельное  пользование  угодьями,  —  говорит  г-жа
А.Ефименко,  —  называется  на  языке  северных  актов  складством,  соучаст¬
ники  его  —  складниками44  (229).  К  сожалению,  она  не  приводит  и  не  ука¬
зывает  ни  одного  из  этих  любопытных  северных  актов.  Но  что  у  складни¬
ков,  как  однодеревенцев,  могут  быть  общие  угодья,  это  дело  довольно
обыкновенное,  только  тут  нет  никакой  складчины.
 347

на  некоторые  недоразумения,  она  совершила  очень  почтен¬
ный  труд,  который  пользуется  вполне  заслуженной  извест¬
ностью  и  имеет  немало  последователей.
 Кровные  союзы  могут  только  уничтожаться,  а  не  де¬
литься  на  части.  Спрашивается,  что  же  было  в  нашей  старой
деревне  кровного,  что  постоянно  заставляет  г-жу  А.Ефи-
менко  говорить  о  ее  кровном  характере,  хотя  бы  она  была
населена  даже  и  не  родственниками,  а  посторонними  лица¬
ми?  Мне  кажется,  предполагаемое  происхождение  долей,  и
только.  Одним  из  самых  обыкновенных  способов  возникно¬
вения  долей  деревни,  этого  первоначального  целого,  которое
потом  делится  на  половины,  трети  и  т.д.,  является  дележ  де¬
ревни  между  детьми  ее  устроителя.  Вот  и  все  кровное,  что
есть  в  долевой  организации  автора,  то  есть  первоначально
доли  принадлежат  родственникам;  но  эти  родственники  вла¬
деют  своими  долями  совершенно  на  тех  же  основаниях,  как
и  посторонние  лица,  то  есть  общее  владение,  возникающее
из  дележа  наследства,  нисколько  не  отличается  от  всякого
другого  общего  владения,  как  бы  оно  ни  возникло.  А  с  дру¬
гой  стороны,  раздел  наследства  есть  ли  единственный  спо¬
соб  возникновения  первоначальных  долей?  Конечно,  нет.
Деревня  может  быть  устроена  не  одним  хозяином,  а  двумя
приятелями,  но  не  родственниками.  При  этом  условии  с  са¬
мого  начала  будут  две  доли  и  не  непременно  равных,  так  как
участие  учредителей  может  быть  и  неравное.  Профессор  Лу-
чицкий  приводит  пример  устройства  мельницы  четырьмя
сябрами,  причем  половина  дохода  шла  одному,  казаку  Гар-
бузу,  а  трое  остальных,  родные  братья  Яценко,  получали  ка¬
ждый  по  76,  а  вместе  тоже  половину.  Итак,  особенно  настаи¬
вать  на  исключительно  кровном  характере  первоначальной
деревни  и  ее  долей  едва  ли  есть  достаточное  основание.  Она
исстари  могла  возникать  в  силу  совокупной  деятельности
посторонних  людей,  не  родственников.
 II
 Перехожу  к  исследованию  профессора  Лучицкого  „Сяб-
ры  и  сябреное  землевладение  в  Малороссии661.  11  Сев.  вести.  1889.  №№  1  и  2.
 348

Автор  ставит  себе  гораздо  более  тесную  задачу.  Пред¬
мет  его  исследования  —  сябры  и  их  землевладение  в  некото¬
рых  местностях  Малороссии  XVIII  века.  Мы  привели  уже
мнение  автора  о  том,  что  тогда  разумели  малороссы  под  сло¬
вом  сябр  (прим,  на  с.66).  Но  далее  автор  говорит,  что  слово
сябр  имело  и  иной  смысл,  и  посвящает  свою  статью  рассле¬
дованию  этого  иного  смысла.  С  точки  зрения  этого  иного
смысла,  слово  сябр  представляется  далеко  не  таким  про¬
стым:  „Лишь  мало-помалу  и  с  большим  трудом  автору  уда¬
лось  собрать  некоторую,  сравнительно  весьма  незначитель¬
ную  часть  данных,  способных  пролить  свет  на  организацию
сябринного  землевладения,  имеющую  большой  интерес  и
значение  не  для  одной  только  истории  Малороссии,  но  еще,
быть  может,  гораздо  большее  для  истории  последовательной
смены  форм  землевладения  вообще66  (I.  70).  Итак,  владение
сябров  не  есть  просто  весьма  обыкновенный  вид  общей  соб¬
ственности,  а  некоторая  особая  форма  землевладения,  зани¬
мающая  свое  определенное  место  в  истории  последователь¬
ного  развития  этих  форм.
 „Сябринное  землевладение,  —  говорит  автор,  —  осно¬
вано  на  родственном  кровном  начале...  Это  начало  кровной
связи,  лежащее  в  основе  сябринного  землевладения,  высту¬
пает  во  всех  тех  весьма  многочисленных  случаях,  где  мы  с
ним  встречаемся...  Всякий  раз,  когда  дело  идет  о  сябринных
участках,  они  носят  в  актах  совершенно  ясное  и  определен¬
ное  название,  прямо  указывающее  на  родовой  характер  сяб-
ринства.  Везде  встречаем  совершенно  одинакие  выражения:
отчина,  вутчина,  вутчицкие,  сябринские  части.  Это  земле¬
владение  обязано  своим  возникновением  распадению  единой
и  цельной  сложной  семьи...66  (I.  85—87;  II.  49).
 Вот  в  чем  заключается  отличительный  признак  этой
особой  исторической  формы  землевладения:  сябры  —  род¬
ственники.  Теперь  припомним,  что  автор  говорит  в  начале
своего  исследования.  Он  приводит  там  иное  значение  слова
сябр,  по  которому  сябр  —  простой  пайщик,  участник  в  об¬
щем  владении,  а  таковым  может  быть  и  не  родственник.  В
пример  автор  привел  известных  уже  нам  казака  Гарбуза  и
братьев  Яценко.  Он  полагает,  что  этот  пример  „особенно
рельефно  обрисовывает  характер  и  смысл  сябринства66  (I.
 349

74).  Итак,  сябрами  могут  быть  родственники  и  не  родствен¬
ники;  и  то,  и  другое  особенно  характерно  для  сябринства.
Сябринное  землевладение,  следовательно,  не  непременно
основано  на  родственном,  кровном  начале.  Для  того,  чтобы
выяснить  себе,  что  такое  сябр,  надо  взять  черты,  принадле¬
жащие  всем  сябрам,  а  не  сябрам  только  родственникам.  Чер¬
ты,  всем  принадлежащие,  и  будут  характерны  для  сябра  во¬
обще.  Можно  быть  сябром,  не  будучи  родственником;  сле¬
довательно,  родственное,  кровное  начало  не  есть  отличи¬
тельный  признак  сябринства.
 Затем  автор  приводит  иные  черты,  характеризующие
сябринское  землевладение,  как  особую  историческую  фор¬
му.  Так  как  такая  форма,  за  безразличием  сябров-родствен-
ников  и  не  родственников,  исчезает,  то  мы  могли  бы  и  не
рассматривать  характерные  черты  несуществующей  формы.
Но  мы  на  них  остановимся,  потому  что  автор  строит  свое
здание  на  новом  архивном  материале,  до  сего  времени  не
обнародованном,  и  придает  ему  особое  значение.
 Кровное  сябринное  землевладение,  как  мы  уже  знаем,
автор  выводит  из  распадения  семьи,  при  чем,  конечно,  про¬
исходил  раздел  имущества.  „Но,  —  говорит  автор,  —  в  то
время,  когда  при  разделе  обыкновенного  имущества  дело
шло  о  разделе  бесповоротном,  о  переходе  паев  в  полную
собственность  отделившегося  лица,  при  разделе  сябринном
мы  наталкиваемся  на  явления  совершенно  иного  характера.
Сходный  по  форме,  сябринный  раздел  резко  различался  по
существу  от  чисто  родового  раздела  в  его  позднейшей  фор¬
ме.  И  прежде  всего  раздел  сябринный,  или  поддел,  не  унич¬
тожал  общности  имущества.  Земля  по-прежнему  оставалась
и  после  раздела  в  общем  владении,  считалась  общею,  носила
именно  это  название44  (II.  38).
 Вот  новая  особенность  сябринного  землевладения:  раз¬
деленные  земли  продолжают  оставаться  в  общем  владении.
Что  же  это  за  раздел?  Сябринный  раздел,  утверждает  автор,
резко  различается  от  родового  раздела.  Родовой  раздел  есть,
конечно,  раздел  родового  имущества.  А  какое  имущество
делят  сябры?  Автор  утверждает,  что  сябры  произошли  из
распадения  сложной  семьи,  стало  быть,  они  делят  имущест¬
во,  доставшееся  от  предков,  то  есть  тоже  родовое.  Выходит,
 350

что  родовое  не  есть  родовое.  Но  автор  прибавляет  „родовой
раздел  в  позднейшей  форме44.  Это  надо  было  бы  пояснить.
Без  пояснения  читатель  должен  оставаться  в  совершенном
недоумении,  что  это  за  разделы  родового  имущества  в  древ¬
нейшей  и  позднейшей  форме,  и  каким  образом  имения  сяб-
ров,  полученные  от  родителей,  не  суть  родовые.  Нет  ли  тут
какого-нибудь  недоразумения?1
 Автор  говорит  совершенно  определенно,  что  сябринный
раздел  есть  раздел,  который  ничего  не  делит,  а  все  остается
по-прежнему  в  общем  владении.  Это  трудно  понять,  но  ав¬
тор  утверждает:  „Бесконечный  ряд  актов,  относящихся  к
сябрам,  не  оставляет  на  этот  счет  ни  малейшего  сомнения...
Вот  что  читаем,  —  продолжает  он  свои  доказательства,  —  в
одной  купчей  с.  Неданчич,  купчей,  относящейся  уже  к  концу
XVIII  века,  к  1782  г.:  „Продаем  земли  наследние,  нам  спад-
шие,  которое  наши  части  поименовать  и  смежности  написать
за  неимением  с  сябрами  правной  разделки  невоз¬
можно.  И  это  повторяется  постоянно,  —  продолжает  автор,
—  в  описях  говорится,  что  все  сябры  имеют  участие  в  нераз¬
дельных  сябринных  угодьях44  (385).
 Теперь  все  ясно.  Тут  чистое  недоразумение.  Продавец
1782  г.  не  может  обозначить  границ,  потому  что  „правного
раздела  еще  не  было  произведено44,  он  продает  свою  идеаль¬
ную  часть,  а  не  выделенную.  Автор  не  различает  идеальной
части  от  части,  отведенной  в  натуре,  а  люди  XVII  века  это
различали.  Он  говорит  о  разделе,  где  раздела  еще  не  было,  а
продолжалось  общее  владение  идеальными  частями.  Эти
идеальные  части  могли,  однако,  продаваться,  как  и  у  нас.
Итак,  архивные  материалы  не  дали  автору  ничего  нового;
они  подтверждают  только  то,  что  мы  и  раньше  могли  знать.
 Еще  особенность.  Решив,  что  раздел  не  есть  раздел,  ав¬
тор  говорит  о  ежегодных  переделах  в  сябринных  нераздель-
 1  На  с.37  т.  II  автор  приводит  случай  „раздела  родового  имущества44.
Это  настоящий  раздел,  при  котором  „знаки  крестовые  на  земле  положе¬
ны44.  Раздел  произвели  два  брата  и  три  сестры,  которые  до  того  времени,
по  словам  автора,  жили  совместно  и  совокупно.  Они,  конечно,  сябры.  Они
делят  „родовое  имущество44,  а  потому  у  них  настоящий  раздел  с  особыми
межами.  У  сябров  же,  утверждает  автор,  нет  настоящего  раздела.  Мы  на¬
ходимся  в  каком-то  заколдованном  круге,  из  которого  нет  выхода.
 351

ных  землях  (II.  42—44).  Это  можно  допустить,  но  это  не
представляет  ни  малейшей  особенности,  которая  давала  бы
повод  говорить  о  какой-либо  вновь  открытой  стадии  истори¬
ческого  развития  в  области  землевладения.  В  чем  тут  дело?
Наследники  не  разделили  доставшейся  им  земли,  пользуют¬
ся  ею  сообща;  как  же  им  ею  пользоваться?  Это  можно  сде¬
лать  на  множество  разных  способов.  Они  могут  сообща  об¬
рабатывать  землю  и  делить  продукт,  а  могут  временно  взять
участки  в  разных  местах  и  обрабатывать  их  за  свой  счет;  а
так  как  качество  участков  может  быть  неодинаково,  то  они
могут  меняться  ими  от  времени  до  времени.  По  нашим  па¬
мятникам,  общими  лугами  владельцы  пользовались  погодно.
Такой  же  случай,  в  доказательство  своей  мысли,  приводит  и
почтенный  автор.  Один  из  сябров  закладывает  свой  пай  се¬
нокоса:  „кои  сенокосы  каждый  год  хотя  между  сябрами  по-
рознь“.  Совершенно,  что  у  нас.  На  этом  основании  автор  и
делает  свое  заключение  о  ежегодных  переделах  „по  крайней
мере  в  некоторых  сябринных  ассоциациях66.  Это,  конечно,
заключение  ошибочное:  луга  могут  переходить  из  рук  в  руки
ежегодно,  а  не  пашенные  земли  при  трехпольном  хозяйстве.
Итак,  способы  пользования  общими  землями  могут  быть
различны,  но  они  имеют  место,  пока  земли  не  разделены.
Автор  же  совсем  не  допускает  раздела.  Это  недоразумение.
Его  материалы  говорят  о  несостоявшемся  еще  разделе.  Одно
такое  свидетельство  мы  уже  привели,  а  вот  другое,  там  же.
Кто-то  продает  доставшуюся  ему  четвертую  часть  в  поле  па¬
хотном,  сенокосах,  озерах,  дубравах  и  т.д.,  „чего  всего  по
ясным  смежникам  за  неразделом  показать  невозможно66.
Раздел  не  произведен,  а  потому  и  невозможно  продавцу  меж
показать.  Но  отсюда  следует,  что  раздел  общих  земель  воз¬
можен  и  в  Малороссии.  В  случае  „правного66  раздела,  конеч¬
но,  никакого  уже  передела  не  бывает,  потому  что  в  нем  нет
более  надобности.  Словом,  везде,  как  у  нас  в  Новгороде,  и
нигде  нет  невозможной  формы  землевладения  с  разделом,
который  ничего  не  делит.
 Автор  и  еще  возбуждает  некоторые  вопросы  для  выяс¬
нения  этой  совершенно  новой  формы  сябринного  землевла¬
дения.  Например.  „Спрашивается  теперь,  —  говорит  он,  —
каков  же  был  размер  той  идеальной  доли  пользования,  кото¬
 352

рая  принадлежала  каждому  из  членов  сябровства?“  (II.  45)  и
отвечает  на  этот  вопрос,  а  мы  будем  утверждать,  что  такого
вопроса  и  поставить-то  нельзя.  Сябры-родственники  полу¬
чают  свои  земли  от  распадения  сложной  семьи.  Допустим,
как  желает  автор,  что  они  остаются  при  идеальных  долях  и
производят  только  такой  раздел,  который  ничего  не  делит.
Величина  их  доли  в  каждом  отдельном  случае  будет  разная,
ибо  она  определяется  следующими  двумя  всегда  разными
условиями:  количеством  доставшегося  имущества  и  числом
наследников.  Если  осталось  два  наследника,  то  у  каждого
будет  по  72  наследства,  три  —  по  73,  четыре  —  по  74  и  т.д.
Если  один  из  этих  наследников  умрет,  то  у  его  наследников
будут  дроби  от  этих  дробей.  Во  втором  поколении  получится
великое  разнообразие  размера  частей  и  совершенно  случай¬
ное,  которое  никак  нельзя  определить  вперед  по  каким-либо
общим  основаниям.
 Взгляд  профессора  Лучицкого  на  сябров  не  совершенно
совпадает  со  взглядом  г-жи  А.  Ефименко.  Оба  согласны,  что
это  совладельцы;  но  затем  они  далеко  расходятся.  У  г-жи
А.Ефименко  сябры  не  родственники,  а  посторонние  лица,
приобретающие  доли  в  деревне,  „этой  кровной  ячейке66.  У
профессора  Лучицкого  это  кровные  родственники.  Нельзя  не
пожалеть,  что  он  не  обратил  внимания  на  это  коренное  раз¬
норечие  с  автором,  заслугам  которого  отдает  должное  при¬
знание  (42).
 III
 И  третий  ученый,  говоривший  о  сябрах,  видит  в  них
совладельцев.
 Г-н  Лаппо-Данилевский  не  занимается  специально  ис¬
следованием  о  сябрах.  Его  перу  принадлежат  „Критические
заметки66  по  поводу  сочинения  покойного  профессора  Вар¬
шавского  университета,  А.И.Никитского  „История  экономи¬
ческого  быта  Великого  Новгорода66.  В  этих  заметках,  напе¬
чатанных  в  1889  г.,  критику  пришлось  коснуться  сябров  и
складников.  Он  говорит  о  них  с  величайшей  осторожностью,
что  не  мешает  ему,  однако,  предложить  целый  ряд  выводов
 353

для  характеристики  особенностей  сябринского  землевладе¬
ния.
 Все  согласны,  что  сябры  совладельцы.  Но  этим  простым
ответом  наши  историки  не  довольствуются.  Они  ищут  глу¬
боких  исторических  корней  этого  явления  и  думают,  что  эти
совладельцы  владеют  не  так,  как  совладельцы  вообще,  а  с
какими-то  особенностями.  Несвободен  от  этого  увлечения  и
третий  автор,  к  разбору  мнений  которого  мы  теперь  и  при¬
ступаем.
 В  складниках  профессор  Лаппо-Данилевский  усматри¬
вает  разновидность  сябров.  „Это  ассоциации,  —  говорит  он,
 — 	которые  имеют  между  собой  много  общего44  (27).  Оста¬
навливаясь  на  вопросе  об  условиях  возникновения  этих  ас¬
социаций,  он  полагает,  что  эти  условия  с  течением  времени
менялись.  „С  известною  долею  вероятия,  —  говорит  автор,
 — 	можно  предположить,  что  в  основе  сябринства  и  складст-
ва  лежали  первоначально  родственные  отношения44.  „С  тече¬
нием  времени  подобного  рода  товарищества  стали  слагаться
и  на  другой  почве44  (24).  На  с.28,  на  которую  автор  здесь
ссылается,  читаем:  „Союзы  сябров  и  складников  легко  при¬
равнять  к  поземельной  артели44.  Таково  другое  основание,
развивающееся  с  течением  времени.
 Что  касается  первого  основания  —  „родственных  отно¬
шений44,  то  для  выяснения  его  исторических  корней  автор
обращается  к  римским  юридическим  древностям.  Указав  на
факт  совокупной  продажи  общего  имущества  братьями  и
другими  родственниками,  автор  продолжает  так:  „Но  пере¬
числение  (в  купчих)  таких  лиц  (братьев  и  других  родствен¬
ников),  которые  могли  быть  его  (продавца)  совладельцами  в
момент  совершения  договора,  невольно  вызывает  вопрос:  не
были  ли  они  не  только  дееспособными,  но  и  правоспособ¬
ными  контрагентами  заключаемой  сделки?  Не  были  ли  они
sui  heredes  в  древнейшем  смысле  этого  термина,  не  почита¬
лись  ли  „etiam  vivo  patre  quodammodo  domini44?  (18).  Вот  в
какую  глубь  веков  заводят  автора  наши  купчие,  совершае¬
мые  от  нескольких  совладельцев,  т.е.  сябров.  Но  надо  отдать
ему  справедливость;  он  здесь  еще  осторожнее,  он  и  предпо¬
ложительно  не  решает  вопроса,  а  говорит  только,  что  вопрос
возникает  невольно.
 354

Сколько  мы  знаем,  почтенному  автору  до  сих  пор  еще
никто  не  ответил  на  этот  невольный  вопрос.  Мы  позволим
себе  сделать  первую  в  этом  роде  попытку.  Но  прежде  необ¬
ходимо  исправить  ошибку,  вкравшуюся  в  первый  вопрос.
Дееспособность  обусловливается  правоспособностью,  а  не
наоборот;  правоспособным  человек  делается  от  рождения
(если  он  не  раб  и  пр.),  дееспособным  же  он  становится  с  те¬
чением  времени,  когда  наступают  те  условия,  последствием
которых  является  дееспособность.  А  потому,  если  уже  автор
непременно  хотел  предложить  свой  невольный  вопрос,  надо
было  сказать:  не  только  правоспособными,  но  и  дееспособ¬
ными,  а  не  так,  как  он  говорит  по  недостаточному,  конечно,
знакомству  с  этими  терминами.
 На  этот  первый  вопрос  отвечаем  так:  из  того,  что  чело¬
век  совершает  какой-либо  акт,  нельзя  еще  делать  заключе¬
ния  ни  о  его  правоспособности,  ни  о  его  дееспособности.
Акт  продажи  и  пр.  может  быть  совершен  и  лицом,  не  имею¬
щим  ни  того,  ни  другого.  В  данном  же  случае  вопрос  о  пра¬
воспособности  и  дееспособности  совершенно  неразрешим.
Мы  имеем  много  актов,  где  поименованы  участники,  но  ни  в
одном  случае  мы  не  знаем,  достигли  они  совершеннолетия
или  нет,  были  они  в  здравом  уме  или  нет  и  т.д.  Скажем  бо¬
лее,  мы  даже  хорошо  не  знаем,  чем  обусловливалась  в  то
время  дееспособность  лиц.  Поставленный  автором  вопрос
неразрешим.  Даже  понять  трудно,  почему  он  нашел  нужным
спросить,  были  ли  право-  и  дееспособны  никому  неизвест¬
ные  лица,  имен  которых  он  и  сам  не  приводит.  Не  все  ли  это
равно?
 На  второй  вопрос  надо  тоже  отвечать  отрицательно.  Ин¬
ститут  „своих  наследников4*  чисто  римский;  у  нас  ничего  по¬
добного  не  было.  Если  мы  даже  и  допустим,  что  и  у  нас  бы¬
ли  „необходимые44  наследники  в  римском  смысле,  то  все  же
ничего  не  получится  для  уяснения  возбужденного  автором
вопроса.  Римские  sui  heredes  по  смерти  наследодателя  могли
разделиться,  как  и  наши.  Их  общее  владение  так  же  легко
прекращалось,  как  и  наших  сонаследников.
 На  третий  вопрос,  по  отношению  к  древнему  русскому
праву,  отвечают  различно.  Есть  исследователи,  которые  ду¬
мают,  что  у  нас  в  древности  собственность  принадлежала  не
 355

отцу  семейства,  а  семье.  Мы  не  разделяем  этого  мнения  и
имели  не  раз  случай  в  этом  смысле  высказаться.  Но  дело  не  в
этом,  а  в  том,  какая  же  тут  связь  с  сябрами?  Мы  не  имеем  ни
одного  документа,  где  бы  сыновья  были  названы  сябрами
отца.  Сябрами  называются,  между  прочим,  и  родственники,
но  родственники,  оказавшиеся  налицо  за  распадом  семьи,  то
есть  по  смерти  отца  (или  отцов,  родных  братьев,  живших  не
в  разделе),  а  не  при  его  жизни.  Но  автора  занимает  не  этот
спорный  вопрос  истории  русского  права,  а  изречение  рим¬
ского  юриста.  Римские  юристы  говорят,  что  дети  при  жизни
родителей  считались  quodammodo  domoni,  но  те  же  юристы
хорошо  знают,  что  вполне  хозяевами  дети  становились  толь¬
ко  по  смерти  отца.  А  пока  отец  был  жив,  то,  по  древнейшему
праву,  он  имел  неограниченную  власть  не  только  над  иму¬
ществом,  но  и  над  детьми,  и  имел  право  лишить  их  наслед¬
ства.  Нет  возможности  найти  какую-либо  связь  между  при¬
водимой  автором  цитатой  и  нашими  совладельцами,  которые
продают  свою  собственность.
 „Невольно*4  поставленные  автором  вопросы  не  имеют
ни  малейшего  отношения  к  нашим  сябрам  и  складникам;  а
приводимые  им  латинские  цитаты  выписаны  из  книги,  кото¬
рая  не  имеет  ни  малейшего  отношения  к  вопросам  автора1.
 1  В  сноске  к  разбираемому  месту  автор  говорит:  „Вопрос  этот  (?),
кажется,  до  сих  пор  окончательно  не  выяснен  в  древнегерманском  праве,
хотя  и  решается  утвердительно  в  англосаксонском44  (см.:  Holmes  O.W.  The
Common  law.  P.  342,  344,  346).  Нас  чрезвычайно  заинтересовало  это  ука¬
зание  на  разработку  поставленного  им  вопроса  в  западной  литературе,  и
мы  последовали  совету  автора  и  посмотрели  в  Гомса.  На  указанных  стра¬
ницах  Гомса  мы  нашли  обе  латинские  цитаты  нашего  автора  и  указание  на
споры  немецких  ученых,  только  спорят  они  о  другом.  В  главе,  из  которой
взяты  приведенные  в  ссылке  нашего  ученого  страницы,  Гомс  занимается
вопросом  о  том,  как  объяснить  переход  долговых  обязательств  от  лиц,  их
заключивших,  к  третьим,  и  полагает,  что  этот  переход  в  римском  праве
совершился  чрез  посредство  универсального  наследования.  Вот  по  какому
поводу  он  приводит  на  с.342  те  цитаты  римского  права,  которые  находим
и  у  нашего  автора.  Затем,  на  с.346,  Гомс  говорит:  „Английский  наследник
(в  недвижимостях)  не  есть  универсальный  сукцессор.  Каждый  клочок
земли  достается  ему,  как  отдельная  и  специфическая  вещь.  Тем  не  менее  в
этой  стесненной  сфере  он,  несомненно,  представляет  лицо  своего  предка.
Разные  мнения  были  высказаны  о  том,  замечается  ли  то  же  самое  в  древ¬
негерманском  праве  или  нет.  Доктор  Лабанд  говорит  —  да,  Зом  высказы¬
вает  противоположное  мнение44  и  т.д.  Немецкие  ученые  спорят,  да  не  о
 356

Родственные  отношения  —  это  первоначальная  основа.
С  течением  времени,  утверждает  автор,  такие  же  товарище¬
ства  начинают  слагаться  на  артельных  началах,  то  есть  на
началах  договора.  Что  общее  владение  сябров  возникает
двояко:  путем  наследования  и  договора,  это  совершенно
верно;  но  что  второй  способ  появился  лишь  с  течением  вре¬
мени,  это  догадка,  в  пользу  которой  нельзя  привести  ника¬
ких  положительных  данных.  Можно  думать,  что  захваты  зе¬
мель  и  их  возделывание  двумя  и  более  приятелями  столь  же
древни,  как  и  установление  какого-либо  определенного  по¬
рядка  наследования,  если  еще  не  древнее.
 Предполагаемая  автором  последовательность  явлений
сильно  колеблется  и  им  самим.  На  с.27  читаем:  „Ассоциации
сябров  и  складников,  может  быть,  различались  друг  от  друга
скорее  способом  приобретения  земельного  имущества,  чем
пользования  им.  Сябры  владели  сообща  унаследованною
землею.  В  основе  складства  лежит,  напротив,  по-видимому,
обоюдостороннее  соглашение,  направленное  на  приобрете¬
ние  имущества  общими  средствами46.
 Когда  же  это  они  так  различались?  Надо  полагать,  что
здесь  указано  постоянное  различие  сябрства  и  складства,  а
если  так,  то  и  в  древнейшее  время  общее  владение  возникало
не  только  из  наследства,  но  и  из  договора,  что  и  будет  верно,
но  только  несогласно  с  указанной  автором  последовательно¬
стью  явлений:  утверждаемое  автором  на  с.24  трудно  согла¬
сить  с  тем,  что  он  говорит  на  с.27.
 Мнение  автора  о  различии  сябрства  и  складничества
грешит  и  в  другом  отношении.  Оно  несогласно  с  нашими
памятниками.  Он  утверждает,  что  сябры  владеют  наследо¬
ванными  от  предков  землями;  а  наши  источники  называют
сябрами  и  не  родственников,  которые  могли  наследовать
земли  предков,  а  совершенно  посторонних  людей,  волост¬
ных  крестьян  и  монастыри;  они  сябры,  но,  конечно,  не  на¬
следовали  свои  земли  от  общих  предков.
 На  с.24,  там  же,  где  автор  утверждает,  что  в  основе
складства  первоначально  лежали  родственные  начала,  чита¬
ем:  „Известны  также  весьма  любопытные  случаи  перехода  * 357том.  Наш  автор  совсем  не  понял,  о  чем  идет  речь  в  английской  книге.
 357

семейного  союза  в  складство“.  Чрезвычайно  оригинальная
мысль:  семейный  союз  переходит  в  товарищество!  К  сожа¬
лению,  автор  не  объясняет,  что  это  за  переход  и  как  он  про¬
исходит.  По-видимому,  он  считает  это  самым  обыкновен¬
ным  делом,  а  потому  ограничивается  указанием  своих  ис¬
точников,  и  только.  Он  делает  ссылку  на  г-жу  Ефименко,  у
которой  будто  бы  на  с.222  приведен  любопытный  случай  пе¬
рехода  семейного  союза  в  складство,  на  исследование  про¬
фессора  Лучицкого  о  сябрах  и  на  Рус.  ист.  б-ку  (Т.  XIV.
С.339  и  602).
 У  г-жи  Ефименко  на  с.222  изложен  тот  „любопытный
документ  начала  XVII  века  (1602)“,  о  котором  мы  уже  не  раз
говорили.  Это  договор  о  ведении  общего  хозяйства1.  У  про¬
фессора  Лучицкого  само  слово  складство,  кажется,  ни  разу
не  употребляется;  он  говорит  только  о  сябрах  и  ничего  не
знает  о  переходе  семьи  в  складство.  В  „Рус.  ист.  б-ке“  на
с.339  напечатана  явка  Васки  Ярополова  „на  брата  своего  и
на  складника,  Федора  Незговорова,  в  том,  что  он  вытравил
за  рекой  его  овес  и  причинил  ему  великие  убытки^.  На  с.602
напечатана  другая  явка  Тимофейки  Григорьева  на  складника
своего  на  Коробицу  да  на  его  родных  племянников  в  том,
что  они  сына  его,  Мишку,  „почали  бить  поленом  по  хребту  и
по  ногам,  и  бив  его,  едва  жива  оставили,  да  живот  пограбили
на  пол  третья  рубля  денег,  да  с  головы  шапку  в  пол-сема  ал-
тына“  и  т.д.  Тут  тоже  незаметно  никакого  перехода  семейно¬
го  союза  в  товарищество.  Может  быть,  все  это  опечатки?  Но
допускаемый  автором  в  тексте  переход  семейного  союза  в
товарищество,  конечно,  не  опечатка.  И  вот  по  поводу  этого
утверждения  мы  считаем  нелишним  сказать,  что  это  нечто
совершенно  новое  и  до  сего  времени  в  науке  неслыханное.
 1  Автор  „критических  замечаний44  проявляет  несколько  излишнюю
беззаботность  по  отношению  к  мнениям  своих  предшественников.  Он  ут¬
верждает,  что  г-жа  Ефименко  на  с.222  приводит  „любопытный  случай  пе¬
рехода  семейного  союза  в  складство44.  А  г-жа  Ефименко,  приводя  этот  лю¬
бопытный  случай,  говорит  совсем  другое:  это  не  переход  семьи  в  складст¬
во,  а  образование  новой  искусственной  семьи.  Эти  два  мнения  взаимно
исключают  одно  другое.  Но  автор  не  нашел  нужным  высказаться  по  пово¬
ду  этого  разногласия.  Если  на  основании  одного  и  того  же  памятника
можно  говорить  и  да  и  нет,  то  что  же  такое  будет  наука?  Не  может  же  ав¬
тор  думать,  что  его  мнение  и  мнение  г-жи  Ефименко  согласны.
 358

До  сих  пор  в  науке  шла  речь  о  юридической  конструкции
семейного  союза,  о  его  возникновении  и  прекращении  и
только;  о  переходе  семейного  союза  в  какие-либо  товарище¬
ства,  в  акционерные  общества  и  т.д.  никто  никогда  еще  не
говорил,  и  можно  думать,  что  это  нечто  невозможное,  а  по¬
тому  было  бы  лучше,  если  бы  и  наш  автор  о  таком  переходе
не  говорил  и  не  вводил  бы  читателя  в  заблуждение.
 Краткость  есть  великое  достоинство  ученого,  но  у  г-на
Лаппо-Данилевского  она  переходит  в  прискорбную  недоска¬
занность,  порождающую  одни  недоумения.  На  с.25  он  дает
такую  характеристику  сябровского  землевладения:  „Сябры
представляются  нам  товариществом,  которое  владеет  зем¬
лею  в  одной  меже.  На  эту  землю  сябры  имеют,  по-видимому,
одну  „копную  (общую)  грамоту“;  каждый  сябр  пользуется,
однако,  своим  участком  земли,  но  распоряжаться  им,  поми¬
мо  всего  товарищества,  не  может.  Поэтому  на  суде  „все  сяб¬
ры  становятся  на  одном  месте66,  хотя  крест  целовать  должен
один  „во  всех  сябров66,  то  есть  за  все  товарищество64.
 Для  автора  все  это,  надо  думать,  ясно  и  не  требует  дока¬
зательств,  но  для  читателя  тут,  —  что  ни  утверждение,  то
большой  вопрос.  Сябры,  как  уже  знает  читатель,  владеют,  по
мнению  автора,  унаследованною  землею;  в  этом  случае  нет
никакого  „товарищества66,  они  случайные  совладельцы;  по¬
чему  же  автору  все  сябры  представляются  товариществом?
 „Продавать,  —  говорит  автор,  —  нельзя  без  согласия
всех66;  а  что  нам  делать  с  теми  купчими  сябров,  которые  со¬
вершаются  без  малейшего  указания  на  согласие  всего  това¬
рищества?  Но  автор  допускает,  что  „продать  можно  с  согла¬
сия  товарищества66.  Прекрасно;  сябр  продал  свой  участок  и
выдал  покупщику  купчую;  у  покупщика  будет  особая  куп¬
чая,  а  автор  утверждает,  у  всех  —  одна.
 Если  сябры  случайные  совладельцы,  что  допускает  и  ав¬
тор  в  другом  месте,  а  не  здесь,  то  как  может  такой  случай¬
ный  совладелец  на  суде  целовать  за  всех?  Он  может  их  всех
выдать  противной  стороне,  так  как  интересы  случайных  сов¬
ладельцев  далеко  не  всегда  совпадают?  А  автор  это  утвер¬
ждает,  ссылаясь  на  Псковскую  судную  грамоту,  выражение
которой  приводит  в  кавычках:  „Все  сябры  становятся  в  од¬
ном  месте66.  По-видимому,  он  понимает,  что  это  значит
 359

„стать  в  одном  месте44,  а  в  действительности  это  место  со¬
вершенно  непонятно,  и  автор  оказал  бы  услугу  науке,  если
бы  объяснил  его.
 К  недоразумениям  своих  предшественников  автор  толь¬
ко  прибавил  целый  ряд  новых,  ничего  не  объяснив.
 IV
 Самый  старый  вопрос,  которого  я  коснулся,  это  вопрос
о  происхождении  современного  общинного  землепользова¬
ния  (землевладения)  крестьян.  Он  поднят  был  более  сорока
лет  тому  назад  и  до  настоящих  дней  продолжает  разделять
наших  ученых  на  два  лагеря,  сторонников  исконной  древно¬
сти  этой  формы  крестьянского  землевладения  и  их  противни¬
ков.  Честь  постановки  вопроса  принадлежит  Б.Н.Чичерину.
Отправной  точкой  послужили  ему  мнения,  высказанные  ба¬
роном  Гакстгаузеном  и  Тенгоборским  о  происхождении  со¬
временной  крестьянской  общины.  Оба  автора  приводят  ее  в
связь  с  древнейшим  патриархальным  бытом  славян.  Профес¬
сор  Чичерин  ставит  себе  задачу  исследовать,  действительно
ли  так  далеко  восходят  корни  современной  поземельной  об¬
щины,  и  дает  на  этот  вопрос  отрицательный  ответ.  По  его
мнению,  крестьянская  община  в  современном  ее  виде  не  есть
исконное  явление  нашей  истории,  она  возникла  весьма
поздно,  на  глазах  истории  и  в  силу  правительственных  рас¬
поряжений.  Противником  его  выступил  профессор  Беляев.
Он  доказывал,  что  современная  община  может  быть  наблю¬
даема  в  памятниках  XVI  и  даже  XV  веков,  а  корни  ее  восхо¬
дят  к  самой  глубокой  древности,  но  искать  их  надо  не  в  пат¬
риархальной  собственности,  а  в  собственности  договорных
общин1.
 Оба  автора  много  потрудились  на  поприще  изучения
нашей  истории  и  много  сделали  для  разъяснения  ее  судеб.  С
именем  каждого  из  них  соединяется  представление  о  цель¬
ном  взгляде  на  наш  древний  исторический  быт.  Изучение  их
трудов,  в  которые  они  вносили  много  знания,  искреннее  * 3601  Статьи  Чичерина  были  напечатаны  в  „Русском  вестнике44  за  1856  г.
(Кн.  3,  4  и  12)  и  перепечатаны  в  его  „Опытах  по  истории  русского  права44;
Беляева  —  в  „Русской  беседе44  за  тот  же  год  (Кн.  1  и  2).
 360

убеждение  и  глубокую  любовь  к  делу,  всегда  будет  поучи¬
тельно.  Кто  же  из  них  прав  и  кто  заблуждался  в  этом  споре  о
происхождении  современной  поземельной  общины?  Оба
были  правы,  и  оба  заблуждались.
 И  правда,  и  заблуждения  их  объясняются  тогдашним
состоянием  наших  источников.  Главный  материал,  на  осно¬
вании  которого  мог  быть  разрешен  вопрос,  новгородские
писцовые  книги,  тогда  не  был  еще  известен;  была  напечата¬
на  только  вторая  половина  описи  Вотской  пятины.  И  Чиче¬
рину,  и  Беляеву  пришлось  основываться  на  иных  материа¬
лах,  которые,  однако,  получают  полную  ясность  только  из
писцовых  книг.  При  такой  неполноте  материала  каждому  из
авторов  приходилось  прибегать  к  области  догадок  и  дорисо¬
вывать  неполную  картину  на  основании  своих  общих  пред¬
ставлений  о  характере  нашего  древнего  быта.
 Профессор  Чичерин  не  отрицает  древности  поземель¬
ных  общин.  „Я  не  отвергаю,  —  говорит  он,  —  исконное  су¬
ществование  общины  в  России.  Общины  всегда  были,  есть  и
будут,  у  нас,  как  и  везде64  (140).  Но,  останавливаясь  на  осо¬
бенностях  нашей  современной  общины,  он  проводит  резкую
границу  между  ней  и  первоначальной,  которая,  как  он  дума¬
ет,  была  везде.  „В  настоящее  время,  —  читаем  у  него,  —  ка¬
ждый  член  сельской  общины  обязан  платить  подати  и  нести
повинности  наравне  с  другими,  для  чего  ему  и  дается  рав¬
ный  с  другими  участок.  В  древней  России,  напротив  того,
мы  видим  отношения  совершенно  свободные.  Община  не
имела  никакой  власти  над  членами;  последние  не  имели  ни¬
каких  обязанностей,  пока  не  получали  во  владение  известно¬
го  количества  земли,  соразмерно  с  которым  и  несли  тягло.
Величина  участка  определялась  не  общим  наделением,  а
свободным  договором,  предложением  и  требованием.  Новый
поселенец  или  брал  предложенную  ему  землю,  или  выбирал
себе  пустой  участок  по  желанию  и  выговаривал  себе  льготы,
величина  которых  зависела  также  от  предложения  и  требо¬
вания:  чем  тяжелее  было  для  общины  лежавшее  на  земле
тягло,  тем  труднее  было  перезвать  к  себе  новых  поселенцев,
которые  бы  помогли  ей  в  уплате,  тем  большие  выгоды  она,
разумеется,  им  предоставляла66  (97).  „Передел  земли  может
установиться  только  тогда,  когда  земли  становится  мало,  и
 361

люди  не  могут  уходить  с  места  и  искать  новых  поселений.
Но  в  то  время,  о  котором  мы  говорим,  земли  было  вдоволь,
люди  же  не  только  свободно  уходили  с  места,  но  постоянно
переходили  с  места  на  место.  Как  же  тут  образоваться  пере¬
делу46  (99).  „Если  московские  князья  в  договорах  своих  обя¬
зывались  не  покупать  земель  черных  людей,  находившихся  в
общем  их  владении,  то,  значит,  последние  имели  право  их
продавать44  (103).  Позднее  „запрещено  было  тяглые  дворы
продавать  беломестцам.  А  несмотря  на  это,  тяглые  люди
продолжали  продавать  свои  дворы  и  участки  беломестцам,
общины  продолжали  на  это  жаловаться,  и  правительство  не¬
редко  узаконяло  такое  нарушение  закона,  потому  что  оно
было  слишком  глубоко  вкоренено  в  нравах.  Продажи  эти  со¬
вершались,  собственно,  отдельными  лицами,  против  воли
общин  и  даже  без  их  ведома  (104).  „Одним  словом,  в  преж¬
нее  время  князь,  община  и  отдельные  крестьяне  распоряжа¬
лись  землями  свободно,  тогда  как  теперь  мы  видим  совер¬
шенно  противное:  теперь  казенные  земли  приписаны  к  об¬
щинам,  как  постоянное  их  владение;  общины  не  могут  ни
меняться  ими,  ни  продавать  их;  отдельные  крестьяне  лише¬
ны  права  распоряжаться  своими  участками.  В  чем  же  сход¬
ство  старого  быта  и  нового?44  (106).  „Итак,  если,  с  одной  сто¬
роны,  общины  могли  свободнее  распоряжаться  пустыми
участками,  нежели  в  настоящее  время,  то,  с  другой  стороны,
тем  же  правом  пользовались  и  отдельные  члены;  существен¬
ной  же  черты  нынешнего  сельского  быта—  подчинения
личного  владения  общинному,  мы  в  Древней  Руси  не  нахо¬
дим44  (108).
 Нельзя  лучше  изобразить  различия  между  поземельной
общиной,  возникшей  в  конфискованных  Великим  князем
Иваном  Васильевичем  частных  владениях,  и  современной.
Но  на  конфискованных  землях  зарождаются  первые  права
поземельной  общины,  а  потому  совершенно  прав  и  И.Д.Бе-
ляев,  когда  говорит:  „Община  не  только  раздавала  участки
своих  земель  крестьянам,  но  и  защищала  свои  земли  от  при¬
своения  их  посторонними  людьми  или  ведомствами,  подава¬
ла  челобитные  судьям  или  государю,  тягалась  за  свои  земли
на  суде  и  вообще  была  хозяином  своих  земель44  (I.  112).
 В  приведенных  нами  извлечениях  оба  автора  совершен¬
 362

но  правы.  Находившийся  в  их  распоряжении  материал  дает
основание  говорить  и  о  наличности  некоторых  прав  общины
на  конфискованные  и  предоставленные  в  их  пользование
земли,  и  о  неполноте  этих  прав,  так  как  отдельные  члены
общины,  на  имя  которых  были  записаны  их  участки,  распо¬
ряжались  ими  самостоятельно.  Не  имея  под  руками  старых
новгородских  писцовых  книг,  оба  автора  и  не  подозревали,
что  изучаемые  ими  явления  самого  недавнего  происхожде¬
ния,  что  они  возникли  не  ранее  XIV  века  на  конфискованных
у  частных  владельцев  землях.  Новорожденная  община  не
успела  еще  выработать  никакой  определенной  организации,
и  нет  возможности  точно  разобраться  в  полномочиях  общи¬
ны  и  провести  определенную  границу  между  ее  правами  и
правами  ее  отдельных  членов,  а  потому  совершенно  спра¬
ведливо  и  то,  что  говорит  о  правах  отдельных  членов  общи¬
ны  Б.Н.Чичерин,  и  то,  что  мы  выписали  из  статьи  И.Д.Беля-
ева  о  правах  целой  общины.  Случалось  и  то,  и  другое.  И  про¬
фессор  Чичерин  не  отрицает,  что  община  могла  защищать
судом  приписанную  к  ней  землю,  но  причину  этого  видит
единственно  в  царском  тягле  (106);  и  профессор  Беляев  не
отрицает,  что  отдельные  члены  общины  продают  земли,  но
думает,  что  они  продают  не  общинные  земли,  а  свои  собст¬
венные  (I.  118).  Отсутствие  положительного  материала  по¬
родило  догадки  и  неразлучные  с  ними  ошибки  и  недоразу¬
мения.
 Что  профессор  Чичерин  не  отвергает  исконного  быта
поземельной  общины,  и  не  только  у  нас,  но  и  везде,  это  не¬
удивительно.  В  половине  истекшего  столетия  таково  было
господствующее  мнение  и  в  западной  литературе,  с  которой
наш  автор  был  хорошо  знаком.  Допуская  исконное  бытие
общины,  он  делает  только  уступку  господствующему  на¬
правлению  науки,  некоторые  представители  которого  шли
гораздо  далее  его.  Сделаем  небольшой  экскурс  в  западную
литературу  того  времени.  Это  было  время  глубокой  веры  в
древность  поземельной  общины  даже  в  том  виде,  в  каком
она  наблюдается  теперь  у  нас.  Лет  60  тому  назад  преоблада¬
ло  мнение,  что  у  германцев  с  древнейших  времен  существо¬
вала  „марка“  в  смысле  общинной  земли.  Одним  из  самых
крайних  представителей  этого  направления  был  Маурер,  из¬
 363

давший  в  1856  г.  „Введение  в  историю  марки44,  а  вслед  за  тем
и  самую  историю  марки.  Автор  с  особенной  любовью  оста¬
навливается  на  мысли  о  том,  что  общинное  владение  в  са¬
мом  строгом  смысле  этого  слова  было  первоначальной  и  са¬
мой  распространенной  формой  поземельных  отношений  в
Германии.  Во  время,  предшествовавшее  Великому  переселе¬
нию  народов,  в  общинном  владении,  по  его  мнению,  состоя¬
ли  не  одни  только  леса  и  луга,  но  и  поля.  Общее  поле  дели¬
лось  на  участки  по  числу  членов  общины;  каждый  из  них
получал  по  равному  участку.  Чтобы  это  первоначальное  ра¬
венство  не  нарушалось  с  течением  времени,  были  ежегодные
переделы.  Таким  образом,  общинное  устройство  обеспечи¬
вало  каждому  германцу  постоянное  и  одинаковое  участие  в
пользовании  землей.  Этот  исконный  порядок  подвергся  су¬
щественному  изменению  в  период  Великого  переселения
народов.  На  новых  местах  поселения  общинный  элемент
представляется  значительно  ослабевшим.  Поля  стали  посту¬
пать  в  частную  собственность,  общение  же  удержалось
только  за  лесами  и  лугами.  С  того  же  времени  появилось  и
неравенство  в  распределении  земель.  Вместе  с  этим  и  значе¬
ние  общины,  как  административное,  так  и  поземельное,  на¬
чало  падать.
 Нельзя  идти  далее  в  защите  исконной  древности  совре¬
менных  порядков  русского  общинного  землевладения,  хотя
автор  о  них  и  не  говорит.
 Два  года  позднее  появилось  исследование  по  истории
сельского  населения  во  Франции  Дереста  де  ла  Шаванна,  в
котором  он  касается  и  России.  Найдя  у  германцев,  времен
Цезаря,  общинное  хозяйство  с  правильным  ежегодным  пере¬
делом  земель,  он  продолжает:  „  Это  учреждение  всего  долее
удержалось  на  востоке  и  севере  Европы.  Его  следы  очевид¬
ны  в  государствах  скандинавских.  Оно  под  держивается  и  те¬
перь  в  некоторых  провинциях  России,  в  которых  и  до  сих
пор  неизвестна  частная  собственность.  Возникновение  об¬
щины  объясняет  ее  управление.  Начальник  занимает  место
отца.  Другие  члены  общины  относятся  к  нему,  как  дети.  Он
определяет  каждому  степень  его  участия  в  общих  доходах.
Эта  простота  устройства  долгое  время  существовала  у  гал¬
лов  и  кельтов  в  Великобритании;  она  встречается  теперь  у
 364

таких  народов,  которые,  как,  например,  русские,  стоят  бли¬
же,  чем  мы,  к  древним  преданиям:  каждая  из  их  общин  и  те¬
перь  еще  управляется  старостою  или  патриархом,  который,
при  содействии  совета,  определяет  каждому  его  участок  и
работу44.
 Исконную  древность  общинного  землевладения  при¬
знают:  Рошер,  Вайц,  Зом,  Лавле,  Мэн,  Гарсонне  и  много
других  крупных  представителей  западной  науки.  Это  на¬
правление  и  до  сих  пор  еще  пользуется  значительным  авто¬
ритетом  в  нашей  литературе.
 В  восьмидесятых  годах  французский  ученый,  Фюстель
де  Куланж,  поставил  себе  ту  же  задачу,  над  которой  30  лет
ранее  его  работал  русский  профессор,  Б.Н.Чичерин.  В  ста¬
тье,  посвященной  германской  марке,  он  дает  ответ  на  во¬
прос:  в  самом  ли  деле  древность  германской  марки  восходит
так  далеко,  как  обыкновенно  об  этом  думают?  Он  дает  на
этот  вопрос  отрицательный  ответ.  Германская  поземельная
марка  не  есть  исконное  явление  немецкой  истории,  она  воз¬
никла  сравнительно  поздно,  не  ранее  XII  века.  Статья  Фюс¬
тель  де  Куланжа  написана  с  тем  глубоким  знанием  дела  и  с
тем  мастерством  изложения,  каким  отличаются  все  его  тру¬
ды.  Приведем  главные  его  положения.
 Ни  один  древний  автор,  касавшийся  событий  первых
столетий  Средних  веков,  ничего  не  знает  о  деревенских  об¬
щинах,  которым  принадлежали  бы  земли  на  общинном  пра¬
ве.
 Первоначальный  смысл  слова  марка  —  знак,  примета
(signe,  marque).  В  памятниках  VI  века  оно  употребляется  для
обозначения  границы  государства  и  частных  владений.  Оно
синоним  латинского  terminus.  В  памятниках  VI  и  VII  веков
оно  никогда  не  употреблялось  для  обозначения  общинных
земель.  В  памятниках  VIII  и  IX  веков  слово  марка,  продол¬
жая  обозначать  границу,  начинает  употребляться  и  для  обо¬
значения  всего  того,  что  находится  в  границах,  т.е.  целого
владения.  Так,  пограничные  территории  называются  марка¬
ми:  marca  Hispanica.  Также  марками  называются  и  частные
владения.  И  в  этом  отношении  слово  марка  синоним  со  сло¬
вом  terminus,  которое  тоже  служит  для  обозначения  не  толь¬
ко  границы  владения,  но  и  целого  владения.  Эти  владения
 365

наследуются,  продаются  и  т.д.,  они—  частная  собствен¬
ность.  Не  следует  думать,  что  в  применении  к  частному  вла¬
дению  словом  марка  обозначают  только  земли  необработан¬
ные,  леса,  пастбища.  Оно  обозначает  безразлично  и  обрабо¬
танные,  и  необработанные  земли.  В  этом  смысле  марка  си¬
ноним  виллы;  а  вилла  обозначает  частную  собственность.
Большинство  людей,  населяющих  марку-виллу,  рабы.  В  чис¬
ле  сотен  документов,  в  которых  марка  означает  виллу,  нет
ни  одного,  где  бы  она  означала  общинную  землю.  Нигде  нет
ни  малейшего  намека  на  раздел  земель  марки  среди  населе¬
ния.
 Но  есть  земли  общие  (communaux,  communia).  Что  это?
Земли  каждого  частного  владения  делились  на  три  части.
Одна  обрабатывалась  на  господина;  другая  сдавалась  в  поль¬
зование  разных  лиц,  рабов  и  свободных,  и  на  разных  услови¬
ях.  Затем  оставались  невозделанные  земли.  Эти  земли  пре¬
доставлялись  владельцем  в  безраздельное  пользование  лю¬
дей,  которые  сидели  в  его  вилле,  рабов  и  свободных,  для
разных  целей  (выпуска  скота,  корма  свиней  желудями  и  пр.)
и  на  разных  условиях.  Сам  владелец  тоже  пользовался  этими
землями.  Вот  это  и  суть  те  общие  земли,  о  которых  говорят
памятники.  Они  входили  в  состав  частной  собственности.  Но
они  до  XIII  века  не  называются  марками,  это  communia,  а  не
марка.  Это  —  общее  пользование  населением  виллы  земля¬
ми  господина,  которое  он  признал  за  благо  им  предоставить.
 Наконец,  памятники  говорят  и  об  общей  собственности
в  недвижимостях.  Были  общие  земли,  общие  леса.  Это  земли
и  леса,  которые  принадлежали,  например,  двум  братьям,
владевшим  нераздельно  одной  виллой,  или  и  двум  посто¬
ронним  лицам,  виллы  которых  были  смежны,  а  леса  не  раз¬
делены.  В  первом  случае  вся  вилла  общая,  во  втором  —  леса
общие,  пока  не  состоится  раздел.
 Автор  заключает  свое  исследование  так:  на  пространст¬
ве  семи  веков,  с  V  по  XII  столетия,  не  встречается  никаких
указаний  на  то,  что  марка  обозначает  землю,  принадлежа¬
щую  всем1.  * 3661  Fustel  de  Coulanges.  Recherches  sur  quelgues  probl&nes  d’histoire.  2-e
изд.  1894.  III.  De  la  marshe  germanique.  К  вопросу  о  древнейшей  форме
землевладения  у  германцев  относится  и  другая  его  статья  (там  же;  II.  Re-
 366

Возвращаемся  к  профессору  Чичерину.  Он  не  отвергает
общины.  Он  доказывает  только,  что  „с  течением  времени
изменялась  у  нас  форма  общинного  быта.  Сначала  была  пат¬
риархальная  община,  потом  владельческая  и,  наконец,  госу¬
дарственная66.  Вот  какую  длинную  историю  пережила  наша
община!  Рассмотрим  отдельные  стадии  ее  развития.
 Вот  что  говорит  автор  о  древнейшей  из  них.  „У  нас  нет
положительных  известий  о  древнейшем  общинном  устрой¬
стве  нашего  отечества.  Но  общая  аналогия  и  ближайшее  род¬
ство  с  другими  славянскими  племенами  делают  весьма  веро¬
ятным  предположение,  что  и  у  нас  существовали  те  же  гра¬
жданские  формы,  как  и  у  других.  Самое  разделение  русских
славян  на  племена  указывает  на  господство  естественной,
кровной  связи  между  людьми.  Где  народное  единство  осно¬
вывается  на  союзе  племенном,  там  все  гражданские  отноше¬
ния  вытекают  из  отношений  естественных,  или  патриар-
 cherches  sur  cette  question:  Les  Germanis  connaissaientils  la  propriety  des  ter-
res?).  Второй  том  его  „Истории  политических  учреждений  древней  Фран¬
ции:  L’alleu  et  le  domaine  гигаГ  представляет  богатейшее  исследование  по¬
земельных  отношений  в  эпоху  Меровингов.
 С  западной  литературой  сторонников  исконной  древности  общинно¬
го  землевладения  я  познакомился  еще  в  1864  г.  Труды  их  показались  мне
неубедительными.  Разбирая  сочинение  Маурера  в  статье,  напечатанной  в
„Журнале  Министерства  народного  просвещения"  за  1864  г.  (ч.СХХУ),  я
доказывал,  что  действительный  ход  развития  общинного  землевладения
был  совершенно  обратный  тому,  какой  принимает  этот  автор.  Маурер  и
другие  сторонники  рассматриваемого  взгляда  полагают,  что  черты  об¬
щинного  хозяйства,  наблюдаемые  в  XII  веке,  составляют  лишь  слабый  ос¬
таток  господствовавшего  в  древности  хозяйства.  В  действительности  же
общинное  хозяйство  с  регламентацией  общинного  пользования  в  Запад¬
ной  Европе  не  составляло  исконного  явления,  а  вновь  возникло  в  длинный
промежуток  времени  с  X  по  XVI  век.  Возражая  в  этом  направлении  Мау¬
реру,  я  почти  исключительно  пользовался  тем  материалом,  который  при¬
веден  у  него,  и  с  полным  доверием  принял  его  положение  о  том,  что  насе¬
ление  марки  владело  землями.  Но  я  утверждал,  что  это  владение  первона¬
чально  не  было  общинным,  и  что  черты  общинного  хозяйства  появляются
не  ранее  X  века.  —  Фюстель  де  Куланж  так  хорошо  обставил  свои  поло¬
жения  документальными  данными,  что  мнения  противоположные,  осно¬
ванные  единственно  на  догадках,  должны  быть  оставлены.  Но  еще  в  шес¬
тидесятых  годах  Фюстель  де  Куланж  держался  мнения,  очень  близкого  к
мнению  Маурера:  у  германцев  земля  не  составляла  частной  собственно¬
сти,  участки  распределялись  между  членами  рода  для  обработки  и  переде¬
лялись  (La  скё  antique.  Пер.  Е.Корша.  73  и  след.).
 367

хальных.  С  племенем  неразлучен  и  род;  это  меньшая  его
единица.  А  где  есть  род,  там  есть  родовая  собственность.
Это  общий  факт,  который  получает  подтверждение  и  в  рус¬
ской  истории.  Нераздельная  собственность,  какую  мы  видим
первоначально  в  княжеском  роде,  дает  нам  право  думать,  что
то  же  существовало  и  в  остальных.  При  том  же  у  нас  до  сих
пор  сохранились  остатки  родовой  собственности  в  выкупе
родовых  имуществ“  (6).
 От  почтенного  автора  не  укрылась  слабость  собствен¬
ной  его  аргументации,  а  потому  во  второй  статье  о  том  же
предмете  он  говорит:  „Впрочем,  за  исключением  скудного
летописного  свидетельства  (живяху  кождо  с  своим  родом  и
на  своих  местех,  влодеюще  кождо  родом  своим),  у  нас  не  ос¬
талось  никаких  известий  о  внутреннем  быте  древней  патри¬
архальной  общины.  Потому,  при  сравнении  ее  с  поздней¬
шею,  мы  можем  ограничиться  только  догадками  и  общими
указаниями44  (95).
 Итак,  автор  сам  признает,  что,  помимо  скудного  лето¬
писного  известия,  у  него  ничего  нет,  кроме  догадок  и  общих
соображений.
 Приведенное  место  летописи  действительно  не  дает  ни¬
каких  оснований  к  каким-либо  выводам  о  древнейших  фор¬
мах  землевладения.  Даже  о  самом  роде  нельзя  из  него  сде¬
лать  никаких  точных  заключений.  Что  родственники  живали
вместе  и  что  старшие  главенствовали  над  младшими,  это  вне
сомнения.  Но  какие  степени  родства  охватывала  эта  связь,  и
в  чем  именно  и  как  выражалось  владычество  старших,  это
остается  совершенно  неизвестным.  Может  быть,  власть
старших  простиралась  только  на  тех  лиц,  которые  добро¬
вольно  ее  признавали.  При  той  необузданности  нравов,  ка¬
кой  отличаются,  обыкновенно,  люди  на  первых  ступенях  ис¬
торического  развития  и  какой  должны  были  отличаться  на¬
ши  предки  в  VIII,  IX,  X  веках,  это  очень  возможно.  А  раз  мы
это  допустим,  мы  получим  и  случаи  разделения  рода,  и  жиз¬
ни  родственников  в  разных  местах,  хотя  летописец  и  гово¬
рит,  что  каждый  жил  со  своим  родом  в  одном  месте.  Род  его
в  этом  случае  будет  небольшая  величина,  немногим  больше
 368

семьи1.  Да  и,  действительно,  как  мог  старший  родственник
целого  рода  удержать  при  себе  всех  младших,  если  они  не
желали  ему  подчиняться?  И  в  наше  время  дети  уходят  от  ро¬
дителей,  а  в  начале  истории,  когда,  по  словам  летописца,
люди  жили  зверинским  образом  и  убивали  друг  друга,  такие
разрывы  кровных  связей  должны  были  совершаться  гораздо
легче.  Закон  исторической  эволюции  в  том  и  состоит,  что
всякие  общественные  связи,  в  начале  истории  слабые,  толь¬
ко  с  течением  времени  укрепляются;  рассыпанность  и  раз¬
розненность  людей,  характеризующая  доисторический  быт,
на  глазах  истории  переходит  в  сплоченность  и  связанность,  а
не  наоборот.  Это  касается  и  родственных  связей.
 Из  скудных  свидетельств  начального  летописца  о  том,
что  русские  славяне  жили  родами  и  племенами,  автор  делает
заключение  о  наличности  у  них  родовой  собственности.  Вот
и  все,  на  чем  утверждается  его  патриархальная  община.  О
патриархальной  общине  говорят  очень  многие,  но  никто  не
взял  на  себя  труда  выяснить,  что  это  такое.  Кто  в  патриар¬
хальной  общине  субъект  родовой  собственности,  как  от¬
дельные  члены  родовой  общины  ею  пользуются,  каковы
права  патриарха  и  каковы  его  отношения  к  отдельным  чле¬
нам?  Напрасно  будем  искать  точных  ответов  на  эти  вопросы.
Не  дает  их  и  профессор  Чичерин.  Он  ограничивается  указа¬
нием  только  одного  признака:  „родовая  собственность  не-
раздельна“.  Довольно  неопределенный  признак.  Автор  не
нашел  даже  нужным  пояснить,  что  тут  не  делится,  пользова¬
ние  или  самая  собственность?  По  всей  вероятности,  он  разу¬
меет  неделимость  собственности,  а  не  пользования.  Это  тот
же  признак,  которым  отличается  и  современная  крестьянская
община.  Там  нет  частной  собственности,  нет  наследования,
нет  права  распоряжения  у  отдельных  лиц.  То  же,  следова¬
тельно,  и  в  патриархальной  общине.  Кто  же  определяет  там
меру  пользования  отдельных  членов  рода  и  кто  всем  управ¬
ляет?  Об  этом  ничего  неизвестно.  Остается  гадать.  Один  ро-  * 3691  Современные  нам  кочевые  племена  не  всегда  живут  большими  ро¬
дами.  Вогулы  кочуют  небольшими  семьями.  Поселки  их  состоят  из  трех,
много  пяти  юрт,  и  очень  удалены  друг  от  друга.  У  карагасов  каждая  семья
живет  отдельно  одна  от  другой.  Буряты  живут  тоже  отдельными  семьями.
Обработанные  участки  земли  переходят  по  наследству.
 369

доначальник  не  может  всем  управлять,  ибо  у  него,  можно
допустить,  если  не  прямо  противородовые  симпатии,  то  же¬
лание  предоставить  любезным  ему  членам  рода  более  пре¬
имуществ,  чем  нелюбезным.  Поэтому,  надо  думать,  что  ро¬
довою  собственностью  управляет  целый  род  в  совете  своих
представителей.  А  это  предполагает  весьма  сложную  орга¬
низацию  рода,  причем  патриархальный  характер  первона¬
чальной  общины  утрачивается,  и  она  близко  подходит  к  со¬
временной  крестьянской.  В  ней  надо  будет  и  переделы  до¬
пустить.  Как  иначе  уравнять  возникающее  с  течением  вре¬
мени  неравенство?  Таким  образом,  правильно  развивая  до¬
пущенное  им  произвольное  предположение,  профессор  Чи¬
черин  в  начале  истории  должен  бы  был  допустить  то,  что  от¬
вергает  для  XV  и  XVI  веков1  * *.  На  чем  основано  допущение
им  у  нас  в  древности  поземельной  общины?  „На  общей  ана¬
логии  и  родстве  с  другими  славянскими  племенами46.  Общая
аналогия,  после  исследований  Фюстель  де  Куланжа,  очень
много  теряет  в  своей  доказательности.  У  других  славян  мы
встречаем  задружное  владение,  т.е.  владение  расширенной,
большой  семьи,  которую  иногда  называют  семейной  общи¬
ной.  Но  эта  семейная  община  владеет  не  „нераздельной  соб¬
ственностью44,  а  подлежащей  разделу.  Каждый  член  задруги,
если  желает,  может  выйти  из  ее  состава  и  получить  свою
часть.  Это  совсем  другое.  Но  и  такая  семейная  община  весь¬
ма  позднего  происхождения.  Ее  не  было  еще  в  XIV  веке.  С
южнославянской  задругой  случилось  то  же,  что  с  русской
 1  Мнение  о  том,  что  родовой  патриархальный  быт  предшествовал  го¬
 сударственному,  можно  назвать  общепризнанным  в  науке.  Но  что  это  за
 быт  и  какие  в  нем  поземельные  отношения,  это  очень  неясно  и  в  западной
литературе,  представляющей  очень  разнообразные  решения  этого  вопро¬
са.  Причина,  конечно,  в  скудости  данных.  В  римских  древностях  едва  ли
 не  всего  более  сохранилось  следов  родового  быта.  Но  там  нет  указаний  на
нераздельность  родового  имущества.  По  законам  XII  таблиц,  родичи  (gen¬
tiles)  призываются  к  наследованию.  Из  этого  следует,  что  имущество  при¬
надлежит  не  роду,  а  отдельным  его  членам,  между  которыми  и  делится.
Оно  наследуется  сперва  ближайшими  родственниками  (sui  heredes),  потом
следующими  за  ними,  наконец,  более  отдаленными,  родичами  (gentiles).
Род  распадается  на  отдельные  семьи,  из  которых  в  каждой  есть  своя  линия
наследников.  „Отношения  естественные  или  патриархальные*4,  на  которые
ссылается  автор,  вовсе  не  требуют,  следовательно,  нераздельности  иму¬
щества.
 370

крестьянской  общиной:  явление  новой  истории  перенесли  в
седую  древность1.
 Третье  основание  —  „нераздельность  княжеских  владе-
ний“.  Это  чистое  недоразумение,  навеянное  теорией  родово¬
го  быта.  Княжества  не  состояли  в  общем  нераздельном  вла¬
дении  рода  Рюриковичей.  С  самых  древних  времен  каждый
князь  владел  отдельным  княжением  в  определенных  грани¬
цах.  Эти  отдельные  владения  князьям  нередко  удавалось
предоставлять  в  наследство  и  своим  детям  (Древности.  Т.П.
С.158—164).
 До  какого  времени,  по  мнению  автора,  простирается
господство  этой  патриархальной  общины,  свойства  которой
никому  неизвестны,  и  почему  они  исчезли  без  следа?  „С
пришествием  варяжской  дружины,  с  коренным  переворотом
всего  общественного  быта,  —  отвечает  автор,  —  не  могла
сохраниться  прежняя  патриархальная  община“.  „Дружинное
начало  разрушило  прежнюю  родовую  связь“  (94).  Не  один
автор  придает  такое  значение  событию  861  г.;  он  имеет  мно¬
го  сторонников.  И  все-таки  это  очень  сомнительно.  Неужели
до  861  г.  все  русские  славяне  жили  совершенно  мирно  свои¬
ми  родами  на  родовых  землях,  переделяли  между  собой
пользование  родовой  собственностью,  спокойно  ее  возделы¬
вали,  и  никто  из  них  не  уходил  с  места,  не  составлял  разбой¬
ничьих  шаек  и  не  предавался  грабежу  мирных  жителей?  Это
трудно  допустить.  А  если  мы  правы,  то  варяги  принесли  к
нам  менее  нового  и  неизвестного,  чем  обыкновенно  думают.
 Но  допустим,  что  угодно  профессору  Чичерину.  Славя¬
не  мирно  жили  в  патриархальных  общинах,  никаких  дружин
и  насилий  не  было.  Все  это  пришло  с  варягами.  Мог  ли  их
приход  изменить  патриархальный  быт?  Нисколько.  Ведь  ва¬
ряги  не  вошли  в  состав  бесчисленных  родов,  населявших
Русскую  землю:  их  для  этого  было  слишком  мало;  да  едва  ли
у  них  могло  быть  и  такое  намерение.  Они  могли  дать  только
пример  дружинной  жизни,  возбудить  желание  им  подражать.
Некоторые  члены  родов,  до  варягов  мирно  занимавшиеся  * 3711  Peisker  J.  Forschungen  zur  Social-und  Wirtschlaftsgeschichte  der
Slaven.  Die  serbische  Zadruga.  1900.—Заслуга  правильной  постановки
этого  вопроса  и  основательного  его  решения  принадлежит  известному
сербскому  ученому  Стояну  Новаковичу.
 371

возделыванием  родовой  собственности,  могли  пойти  в  дру¬
жинники.  Вот  и  все.  Остальные  остались  при  своих  мирных
занятиях  в  патриархальных  общинах.  Кажется,  таковы
должны  были  быть  действительные  последствия  прихода  ва¬
ряжских  дружин.  Если  даже  варяжские  князья,  по  мнению
автора,  применили  славянские  порядки  к  княжескому  владе¬
нию,  то  есть  полное  основание  думать,  что  эти  порядки  в
жизни  не  могли  исчезнуть,  а  были  усвоены  и  варягами.  Вот  к
чему  приводит  логическое  развитие  положений  автора.  Ни¬
как  нельзя  думать  вместе  с  ним,  что  варяжские  дружины
разложили  патриархальную  общину,  а  варяжские  князья,  на¬
оборот,  усвоили  себе  ее  порядки.
 Русская  правда,  написанная  в  самом  начале  XII  века,  но
содержавшая  в  себе  право  XI,  X  веков  и  еще  более  отдален¬
ной  древности,  ничего  не  знает  ни  о  патриархальной,  ни  о
какой  другой  общине;  она  говорит  только  о  частной  собст¬
венности,  которая  делится  и  наследуется,  а  потому  надо  ду¬
мать,  что  никакой  патриархальной  общины  и  не  было.  Была
общая  собственность  членов  семьи  и  даже  членов  рода,  ко¬
торая  при  желании  могла  делиться,  и  только.
 За  патриархальной  следует  у  автора  община  владельче¬
ская.  „Прежняя  родовая  связь  исчезла,  —  говорит  он,  —  об¬
щина  не  была  уже  союзом  лиц,  соединенных  естественным
происхождением  и  общими  патриархальными  интересами;
это  был  союз  лиц,  соединенных  общими  повинностями  в
пользу  землевладельцев44  (24).
 Такой  общины  тоже  не  было.  Из  писцовых  новгород¬
ских  книг  мы  знаем,  что  землевладельцы  сдавали  свои  земли
не  общинам,  а  отдельным  крестьянам,  и  что  повинности  в
пользу  их  несло  каждое  отдельное  хозяйство  —  деревня,  а  не
вся  волостная  община,  о  которой  тогда  и  понятия  никто  не
имел.  Это  утверждение  опять  основывается  на  незнакомстве
с  новгородскими  писцовыми  книгами,  которое,  конечно,
нельзя  поставить  в  вину  автору.
 Наконец,  возникает  современная  поземельная  община.
Возникновение  ее  автор  приписывает  правительственным
мероприятиям,  а  потому  и  называет  ее  государственной.  Это
мнение  автора  надо  принять.  Но  автор  не  заметил  первых
моментов  возникновения  нашей  общины,  а  потому  и  относит
 372

их  к  слишком  позднему  времени.  Он  полагает,  что  „настоя¬
щее  устройство  сельских  общин  вытекло  из  сословных  обя¬
занностей,  положенных  на  землевладельцев  конца  XVI  века,
и  преимущественно  из  укрепления  их  к  местам  жительства  и
из  разложения  податей  на  души“  (57).  Таким  образом,  заро¬
ждение  современной  общины  не  восходит  у  него  далее
XVI  века  (43—45).  Мы  полагаем,  что  история  ее  началась
гораздо  раньше.  В  новгородских  пятинах  первые  основы
землевладения  крестьянских  общин  заложены  в  конце  XV
века,  а  в  других  владениях  московских  князей  и  того  ранее.
Точно  определить  это  время  нельзя.  Можно  только  утвер¬
ждать,  что  возникновение  землевладения  крестьянских  об¬
щин  идет  рука  об  руку  с  развитием  территории  Московского
государства  и  частной  земельной  собственности  московских
князей.  Как  бы  ни  возникала  эта  частная  собственность,  пу¬
тем  купель  или  конфискации,  если  только  она  не  отдавалась
служилым  людям,  она  предоставлялась  в  оброчное  пользо¬
вание  крестьян  и  на  ней  возникало  владение  крестьянских
общин,  о  котором  крестьяне  выражались  так:  земля  царя  и
великого  князя,  а  нашего  владения.  Первые  такие  опыты
могли  возникнуть  уже  в  конце  XIV  века.
 Далеко  не  так  сложно  мнение  профессора  Беляева.  Он
верит  в  исконное  существование  современной  поземельной
общины  крестьян,  вот  и  все.
 Профессор  Беляев  разделяет  мнение  своего  предшест¬
венника  о  том,  что  современной  общине  предшествовала  ро¬
довая.  Но  эта  родовая  община,  по  его  мнению,  уступила  свое
место  договорной  задолго  еще  до  прибытия  варяжских  дру¬
жин  (110).  Немудрено,  что  профессору  Беляеву  свойства
этой  родовой  общины  еще  менее  известны,  чем  профессору
Чичерину.  Что  же  касается  договорной,  то  она  имеет  у  него
все  свойства  современной.  Крестьянская  община  есть  собст¬
венница  своих  земель,  и  только  тем  отличается  от  других
собственников,  что  „кажется,  не  имела  права  продавать  свои
земли  без  особого  разрешения44  (122).  У  отдельных  членов
только  пользование  землями.  Продавать  общинных  земель
они  не  могут,  передавать  их  по  наследству  тоже.  Если  в  па¬
мятниках  говорится  о  продаже  крестьянами  земель  и  о  пере¬
ходе  их  по  наследству,  то  это  относится  не  к  общинным  зем¬
 373

лям,  а  к  землям,  принадлежавшим  им  на  праве  частной  соб¬
ственности.  Переделы  земель  также  происходили,  хотя  и  не
с  самой  глубокой  древности,  а  „в  общинах  средневековой
России”  (117).
 Все  эти  положения  доказываются  ссылками  на  памят¬
ники  конца  XV,  XVI  и  даже  XVII  веков.  Мы  уже  знаем,  что
эти  ссылки  оправдывают  некоторые  из  мнений  автора.  Но  из
них  никак  не  следует,  что  так  было  с  древнейших  времен.  Из
писцовых  же  книг  видно,  что  все  это  нововведения.  Всего
менее  посчастливилось  автору  с  доказательством  переделов.
Из  раздачи  общинами  пустых  участков  вновь  приходящим
крестьянам  он  заключает  к  праву  общин  производить  пере¬
делы!
 Малое  знакомство  с  писцовыми  книгами  и  здесь  главная
причина  недоразумений.  Полемика  же  автора  против  неко¬
торых  положений  профессора  Чичерина  превосходна  и  едва
ли  не  лучшее,  что  вышло  из-под  его  пера.
 Профессор  Беляев  утверждает,  что  родовая  община
сменилась  договорной,  но  не  объясняет,  как  это  случилось.
Мы  не  можем  придумать  никаких  причин,  которые  бы  объ¬
яснили  возникновение  договорной  поземельной  общины.
Нам  понятно  возникновение  по  договору  обшей  собственно¬
сти.  Два-три  человека  могут  составить  общество  для  очистки
земли  от  леса  и  потом  владеть  ею  сообща,  пока  не  разделят.
Одному  человеку  нельзя  справиться  с  трудным  делом  выры¬
вания  корней,  а  потому  и  понятно  соединение  для  этой  цели
нескольких  лиц.  Также  понятно  соединение  даже  большой
массы  людей,  целой  „волости”,  для  постройки  города  в  ви¬
дах  общей  безопасности  и  охраны.  Не  отрицаем  мы  и  соеди¬
нения  значительных  масс  людей  для  целей  охоты  на  зверя  и
рыбу.  Но  зачем  бы  им  соединяться  для  обработки  земли?
Организация  такой  обработки  большой  массою  людей  дело
чрезвычайно  трудное  и  легко  может  вести  ко  множеству
споров  и  пререканий.  Такая  обработка  легче  дается  одному,
много  двум-трем  приятелям.  Нельзя  не  пожалеть,  что  поч¬
тенный  автор  не  высказался,  какие  же  это  причины  вызвали
образование  договорной  общины  в  то  время,  когда  на  ней  не
лежали  еще  никакие  повинности,  а  земли  было  более,  чем
нужно.
 374

Принял  в  этом  интересном  споре  участие  и  автор  „Ис¬
тории  России  с  древнейших  времен“,  С.М.Соловьев1.  Статья
его  отличается  значительным  сочувствием  к  общему  на¬
правлению  проф.  Чичерина  и  очень  резкими  замечаниями  по
адресу  профессора  Беляева.  Но  почтенный  историк  не  нахо¬
дит  возможным  присоединиться  ко  всему,  что  говорит  и
Б.Н.Чичерин.  Он  находит  совершенно  ошибочным  его  мне¬
ние  о  том,  что  князья  Рюриковичи,  завоевывая  Русскую  зем¬
лю,  обращали  ее  в  свою  собственность2.  Его  возражения
идут  и  дальше.
 Очень  понятно,  что  творец  теории  родового  быта  князей
Рюриковичей  с  совершенным  сочувствием  относится  к  мыс¬
ли  о  том,  что  первоначально  была  у  нас  родовая  община.  Но
ему  не  нравится  раннее  ее  исчезновение  с  приходом  варяж¬
ских  дружин.  „Совершенно  справедливо,  —  говорит  он,  —
что  сельская  община  не  могла  оставаться  на  той  ступени,  на
которой  она  находилась  в  IX  веке;  но  из  этого  еще  нисколь¬
ко  не  следует,  чтобы  в  продолжение  своей  исторической
жизни  русская  сельская  община  потеряла  все  черты,  которые
могли  бы  напоминать  нам  о  ее  первоначальном  виде46  (301).
 Какие  же  черты  сохранились  от  древнейших  дорюри-
ковских  времен  до  наших  дней?  Автор  разделяет  мнение
профессора  Чичерина,  что  община  из  родовой  сделалась
гражданской.  Что  же  перешло  из  родовой  общины  в  граж¬
данскую?
 Переделы!  Из  этого  видно,  что  почтенный  историк,  хотя
и  не  дает  описания  патриархальной  общины,  отправляется  от
той  же  догадки,  какую  и  мы  сделали,  исходя  от  единствен¬
ного  признака  патриархального  владения,  указанного  про¬
фессором  Чичериным.  Уже  до  Рюрика  земли  переделялись,
и  патриархальная  община  имела  все  черты  современной.  И
 1 	Рус.  вести.  1856.  T.  VI.  С.285.
 2 	Такое  мнение  профессор  Чичерин  действительно  высказывает  (9,
66  и  след.,  72,  75).  Эта  мысль  очень  занимает  его,  и  он  возвращается  к  ней
несколько  раз,  развивая  и  дополняя.  Кажется,  она  наделала  ему  немало
хлопот.  В  конце  концов  он  приходит  к  такому  заключению:  „Право  собст¬
венности  князя  на  частные  земли  состояло  в  сущности  в  праве  суда  и  да-
ни“  (79,  82).  Право  суда  и  дани,  конечно,  не  есть  проявление  права  собст¬
венности.  Таким  образом,  автор  нашел  нужным  отказаться  от  того,  что
выше  несколько  раз  утверждал.
 375

это  при  наличности  совершенно  иных  условий  быта!
С.М.Соловьев  так  и  думает,  что  переделы  именно  были  вы¬
званы  условиями  первоначального  быта,  совершенно  на  наш
не  похожего.  „Земель  было  много,  —  говорит  он,  —  поэтому
она  теряла  свою  ценность,  стремление  приобретать  ее  в  не¬
отъемлемую  собственность  ослаблялось,  образовался  взгляд
на  землю  как  на  общее  достояние,  наравне  с  воздухом  и  во¬
дою,  а  при  таком  взгляде  становится  легким  всякое  измене¬
ние  в  земельных  участках46  (302).  Вот  как  возникли  переде¬
лы,  очень  уж  много  было  земли!
 Нельзя  сказать,  чтобы  эта  аргументация  была  сильна.
Но  почтенный  историк  совершенно  последователен.  Непо¬
нятно  только,  почему  он  прямо  не  присоединяется  к  профес¬
сору  Беляеву.  В  защите  древности  современной  общины  он
идет  даже  далее  его.  У  Беляева  переделы  только  в  средневе¬
ковой  России,  у  него  они  были  еще  до  Рюрика.  Что  же  каса¬
ется  того,  что  гражданской  общине  предшествовала  родовая,
то  этого  не  отрицает  и  Беляев.  Разница  только  во  времени.
Соловьев  гораздо  ближе  к  Беляеву,  чем  к  Чичерину,  но  это
осталось  для  него  тайной,  а  профессор  Беляев  подвергся  рез¬
ким  укоризнам  вместо  выражений  сочувствия.  Таково  влия¬
ние  ученых  „кружков44:  Соловьев  и  Беляев  принадлежали  к
разным.
 V
 Вопрос,  возбуждаемый  профессором  Чичериным,  ос¬
тался  спорным  и  после  напечатания  новгородских  писцовых
книг.  Но  из  двух  разобранных  нами  мнений  большее  сочув¬
ствие  встречает  в  новой  литературе  мнение  Беляева  и  Со¬
ловьева.  В  пользу  древности  современной  общины  высказы¬
ваются  и  авторы  новых  самостоятельных  исследований  во¬
проса,  г-н  П.Соколовский  и  г-жа  А.Ефименко.  Мнение  г-жи
А.Ефименко  мы  уже  имели  случай  привести  и  разобрать
выше;  теперь  приведем  и  рассмотрим  мнение  г-на
П.Соколовского,  имеющее  весьма  многих  последователей.
 Перу  г-на  Соколовского  принадлежат  два  труда,  поя¬
вившиеся  почти  одновременно:  „Очерк  истории  сельской
общины  на  севере  России44  и  „Экономический  быт  земле-
 376

дельческого  населения  России"1.  Они  дополняют  друг  друга.
 Г-н  П.Соколовский  внимательно  изучил  и  старый  мате¬
риал,  и  вновь  напечатанный,  и  составил  прекрасную  картину
сельской  общины  в  XVI  и  XVII  веках,  которая  нуждается
лишь  в  незначительных  поправках;  но  от  его  добросовестной
ученой  пытливости  ускользнуло  одно  очень  важное  обстоя¬
тельство.  Он  не  заметил,  что  описываемая  им  крестьянская
община  только  что  возникла  на  землях,  конфискованных  у
частных  собственников  и  предоставленных  в  прекарное  вла¬
дение  и  пользование  крестьян.  Крестьянские  общины  распо¬
ряжаются  своими  землями,  они  меняют  их,  отдают  участки
новым  поселенцам,  у  них  есть  общие  луга,  леса,  озера,  они
защищают  свое  владение  на  суде  и  т.д.;  все  это  верно,  но  все
это  со  вчерашнего  дня  и  на  землях,  которые  составляли  ча¬
стную  собственность  новгородских  бояр  и  бояришек,  а  Ива¬
ном  Васильевичем  оставлены  за  крестьянами.  Г-ну  же
П.Соколовскому  все  это  представляется  стародавним,  ис¬
конным  явлением.
 Вот  подлинные  его  слова.  Он  начинает  с  догадок.
 „Земля,  занимаемая  каким-либо  племенем,  по-видимо-
му,  принадлежность  всего  племени,  она  его  собственность.
Черные  земли  (то  есть  крестьянские  общинные)  были  перво¬
начально  единственным  видом  земель  в  России.  С  течением
времени  право  на  землю  переносится  на  князей.  Когда  и
вследствие  каких  влияний  совершилось  у  нас  такое  перене¬
сение  права  на  землю  с  народа  на  государя,  это  неизвестно.
Но  с  XV—XVI  веков  она  уже  называется  государевой  зем¬
лей.  Татарское  завоевание  немало  содействовало  если  не
возникновению,  то  развитию  такого  взгляда.  Поместья  воз¬
никли  из  черных  земель,  а  вотчины  из  поместий.  До  самой
половины  XVIII  столетия  у  нас  не  существовало  частной  по¬
земельной  собственности.  Частные  лица,  общины  имели  на
нее  лишь  право  более  или  менее  постоянного  владения,  соб¬
ственником  же  ее  признавался  государь.  Происхождение
общины,  ее  зародыш  таится  в  дали  доисторических  времен.
В  пределах  исторического  времени  не  могла  выработаться  * 3771  Первый  труд  появился  отдельным  изданием  в  1877  г.,  второй  я  чи¬
тал  в  книжках  журнала  „Историческая  библиотека"  за  1878  г.
 377

такая  сложная  и  стройная  форма  взаимных  отношений.  Пер¬
воначально  волости  представляли  союзы  погостов,  сел  и  де¬
ревень,  вообще  селений,  связанных  между  собой  общинным
владением  землей.  До  XV—XVI  веков  в  источниках  можно
найти  лишь  самые  неполные  и  отрывочные  данные  об  об¬
щине.  Дошедшие  же  до  нас  данные  относятся  к  тому  време¬
ни,  когда  разрушение  волостных  общин  было  в  большинстве
местностей  совершившимся  фактом**1.
 Автор  последовательно  и  полно  развил  здесь  знакомую
уже  нам  точку  зрения.  Западные  ученые  в  явлениях  общин¬
ного  землевладения  германцев  XII  века  видят  лишь  слабые
остатки  широкого  развития  этой  формы,  господствовавшей  у
них  еще  до  Великого  переселения  народов;  то  же  и  у  нашего
автора:  русская  поземельная  община  возникла  в  доисториче¬
ские  времена,  мы  наблюдаем  ее  в  период  вымирания.
 Из  области  догадок,  в  пользу  которых  нельзя  привести
никаких  доказательств,  перейдем  к  описанию  общины  по
памятникам  XV—XVI  веков,  но  остановимся  только  на  тех
частях  описания,  которые  нуждаются  в  некоторых  поправ¬
ках.  Мы  не  отрицаем  крестьянской  земельной  общины,  соз¬
данной  московскими  князьями  на  принадлежавших  им  зем¬
лях;  на  этих  землях  у  крестьян  появились  общие  луга,  леса  и
озера,  они  распоряжаются  ими  и  защищают  их  на  суде;  мы
ничего  этого  не  отрицаем,  а  потому  и  не  имеем  надобности
возражать  в  этих  пунктах  автору.
 Но  он  идет  далее.  Полагая,  что  наблюдаемые  у  нас  яв¬
ления  общинного  владения  составляют  остаток  глубокой
старины,  он  утверждает,  что  еще  в  XV  веке  погосты,  села  и
деревни  были  связаны  общинным  поземельным  владением  в
одно  целое  —  в  волость.  „Земледельческое  население  Се¬
верной  России,  —  говорит  он,  —  в  XV—XVI  веках  жило  не
в  одиночку,  не  на  подворных  участках,  а  группировалось  в
общества,  называвшиеся  выставками,  починками,  деревня¬
ми,  селами,  сельцами,  погостами  и  т.д.  Союз  нескольких  та¬
ких  выселков,  составлявших  волость,  назывался  нередко
„волостью-выставкой**  или  „выставкой-погостом“.  Это  ут¬
верждение  он  сопровождает  пятью  ссылками  на  Приложение  3781  Экон.  быт.  С.5,  56,  57,  60,  77,  123,  127  и  136.
 378

к  исследованию  Неволина  о  пятинах.  По  этим  ссылкам  мож¬
но  подумать,  что  у  Неволина  приведены  документы,  указы¬
вающие  на  союзы  выставок,  починков,  деревень  и  т.д.  Ниче¬
го  такого  нет  у  Неволина.  Излагая  содержание  писцовых
книг,  он  приводит  и  содержащиеся  в  них  указания  на  погос¬
ты,  выставки,  деревни  и  т.д.,  но  чтобы  они  составляли  позе¬
мельные  союзы,  на  это  нет  ни  одного  указания.  Деревни,  по¬
чинки,  а  в  позднейших  книгах  выставки  описываются  как
совершенно  отдельные  поселения.  Новые  поселки  сперва  са¬
дятся  на  льготе  и  ничего  не  платят,  а  по  истечении  льготных
лет  платят  каждый  особо  за  себя.  С  конфискации,  как  было
указано,  это  меняется,  и  возникает  обложение  по  волостям,
т.е.  по  прежним  частным  владениям.  Но  это  новость,  а  не
старина.  Некоторые  выставки  уходили  от  своих  метрополий
за  50,  70  и  даже  за  80  верст  (Неволин.  107).  Как  же  было  тут
возникнуть  поземельной  общине?
 „Погосты  Новгородской  губернии,  —  продолжает  автор,
—  составляли  прежде  общины,  т.е.  поземельные  союзы  по¬
селков,  следы  которых  находим  еще  в  XV  и  XVI  веках“.  И
опять  ссылки  на  источники,  писцовые  книги  и  иные.
 Выше  мы  имели  случай  говорить  о  погостах  и  не  нашли
там  никаких  следов  общинного  владения.  На  каком  же  осно¬
вании  почтенный  автор  утверждает,  что  „погосты  прежде
составляли  общины,  то  есть  поземельные  союзы  поселков,
следы  которых  находим  еще  в  XV—XVI  веках“?  (Очерк  ис¬
тории  сел.  общины.  77).
 Вот  его  основания.  Ввиду  важности  их  для  решения
спорного  вопроса  мы  должны  остановиться  на  каждом  из
них  особо.
 „Земли,  —  говорит  он,  —  состоящие  в  общем  владении
погоста,  нередко  описываются  в  писцовых  книгах;  так,  у  Не¬
волина  (Прил.  339)  описываются  порозжие  земли  и  угодья
погоста“.
 Здесь  автор  ссылается  на  писцовую  книгу  конца
XVI  века  (1582—1583).  Но  там  нет  того,  что  ему  угодно  бы¬
ло  прочитать.  Там  речь  идет  „о  порозжих  землях  царя  и  ве-
ликаго  князя,  что  были  в  поместьях  за  детьми  боярскими44,  и
затем  приводится  итог:  „И  всего  в  Покровском  погосте  по¬
розжих  земель...44  Эти  земли  находятся  в  погосте  округа,  но
 379

они  не  принадлежат  погосту,  и  такого  субъекта  прав,  как  по¬
гост,  у  нас  никогда  не  было.
 Далее  у  почтенного  автора  читаем:  „Рутинский  погост
отдан  жителям  соседнего  рядка  Селищо  для  пашни  на  разъ¬
ем  за  оброк  в  волость  —  гривну  и  5  денег41.
 Это  опять  большое  недоразумение.  В  приведенной  ци¬
тате  что  ни  слово,  то  ошибка.  Мы  должны  привести  подлин¬
ное  место  источника.  Подробный  анализ  его  даст  интерес¬
ную  картину  погоста-места.
 „В  Рутинском  погосте  великаго  князя  волость  оброчная
Ивановская  Маркова.  Сельцо  Поречье44.  Идет  перечисление
дворов.  „А  на  погосте  у  Егорья  Св.  дворы  Ивановские  же
Маркова,  на  великаго  же  князя  жеребьях,  8  дворов.  А  позему
дают  великому  князю  3  гривны  и  4  деньги.  Да  те  же  рядови¬
чи  пашут  селищо1  на  разъем,  а  дают  с  него  оброку  в  волость
гривну  и  5  денег44.
 Неволин  выписал  это  (200)  из  описания  Деревской  пя¬
тины,  теперь  уже  давно  напечатанного.  Дело  идет  о  волости,
принадлежавшей  Ивану  Маркову  и  конфискованной  вели¬
ким  князем.  Крестьяне  этой  волости  платили  доход  Маркову
с  каждой  деревни  особо.  После  конфискации,  как  это  обык¬
новенно  тогда  делалось,  подворный  доход  господину  заме¬
нен  общим  оброком  со  всей  волости  в  пользу  князя.  Волость
означает  здесь  —  бывшее  имение  Маркова,  не  больше.
 Погостская  церковь  Св.  Григория  была  выстроена  на
общей  земле,  принадлежавшей  прежде  четырем  владельцам:
Ивану  Маркову,  у  которого  на  погосте  было  8  дворов,  Гри-
горью  Кобылину,  у  которого  там  было  3  двора  крестьян,  да
3  двора  непашенных  людей,  Якиму  Ананьину,  у  которого
было  10  дворов  пашенных  и  непашенных  людей,  и,  наконец,
Ивану  Самсонову,  у  которого  было  7  дворов  поземщиков.
Это  был  очень  населенный  погост;  жители  его  построились
рядами  и  образовали  целые  улицы.  Земли  всех  перечислен¬
ных  владельцев  в  Рутинском  погосте  были  конфискованы  на
государя,  но  за  ним  остались  только  земли  Маркова,  а  земли
остальных  владельцев  были  отданы  в  поместья:  Кобылин-
 1  Т.е.  пустую  деревню.  Селище  и  теперь,  между  прочим,  значит:
гладко  выгоревшее  или  уничтоженное,  снесенное  селение,  остатки  жилого
места  (Даль).
 380

ские  —  князьям  Кропоткиным,  Ананьинские  —  Костянтино-
ву,  Самсоновские  —  Отяеву,  к  ним  же  пошли  и  их  погост-
ские  дворы.  Таким  образом,  и  после  конфискации  погост-
место  остался  в  общем  владении,  и  тоже  четырех  владель¬
цев:  князя  и  трех  помещиков1.  Но  у  великого  князя  только
марковские  дворы.  Это  и  значит  „на  жеребьях  великаго  кня-
зя“.  За  великим  князем  остались  8  дворов  непашенных,  где
жили  поземщики.  Эти  поземщики  (рядовичи)  арендовали  се¬
лище,  стали  его  пахать  на  разъем,  то  есть  кому  сколько  по¬
надобилось,  и  за  это,  кроме  позема,  должны  были  платить
оброк,  как  и  все  крестьяне  великого  князя.  Этот  оброк  они
платят  в  волость,  так  как  великий  князь  имеет  дело  не  с  от¬
дельными  дворами  или  деревнями,  а  с  целой  волостью,  то
есть  с  целым  имением  Маркова.
 Говоря  коротко,  дело  состоит  в  том,  что  несколько  по-
земщиков,  живущих  на  погосте,  нанимают  конфискованную
великим  князем  землю,  кому  сколько  нужно  (на  разъем),  и
платят  за  нее  оброк  в  волость,  как  и  все  крестьяне,  сидящие
на  землях  великого  князя.  О  погосте,  кому-то  отданном  для
пашни,  и  речи  нет.
 Господин  же  П.Соколовский  прочел  совсем  другое:  у
него  весь  Рутинский  погост  отдан  жителям  соседнего  рядка
Селище  для  пашни!
 Несмотря  на  то,  что  автор  читает  совсем  не  то,  что  на¬
писано,  он  имеет  много  последователей2,  а  потому  мы  долж¬
ны  продолжать.
 На  той  же  странице,  после  только  что  разобранного
места  о  погостах,  читаем:  „Стремление  организоваться  в  по¬
добные  (?)  поземельные  союзы  было  так  всеобще,  что  даже
сотни  и  десятки,  имевшие  первоначально  чисто  военное  зна¬
чение,  развивались  в  волостные  общины.  Так,  например,
Сумерская  волость,  населенная  пахотными  солдатами,  со¬
ставляла  прочно  организованную  общину  “.  Затем  приводит¬
ся  выписка  из  сотной,  данной  в  1627—1628  гг.  крестьянам
 1 	В  краткой  описи  Неволина  всех  этих  сведений  нет;  мы  берем  их  из
писцовых  книг.
 2 	Для  примера  укажем  на  г-на  Лаппо-Данилевского  (Организация
прямого  обложения.  С.77  прим.)  и  г-на  Папкова  о  погостах.  (Рус.  вести.
1898.  XI.  С.63).
 381

Сумерской  волости,  из  которой  видно,  что  оброком  облага¬
ется  целая  волость,  а  не  отдельные  дворы-деревни,  что  у  во¬
лости  есть  угодья,  рыбные  ловли  и  т.д.  Все  это  совершенно
верно.  Можно  только  сожалеть,  что  автор  доказывает  такие
права  волостей  ссылкой  на  документ  XVII  века.  Он  мог  бы
найти  совершенно  однородные  явления  в  писцовых  книгах
конца  XV  века.  Но  он  там  увидал  бы,  что  это  новые  явления,
которые  только  что  возникли  после  конфискации,  и  что  до
конфискации  волостями  в  новгородских  пятинах  назывались
владения  частных  лиц,  а  не  общин.
 Несколько  строк  далее  читаем:  „Сумерекая  волость  не
была  одиночным  явлением.  Великокняжеская  волость  Море-
ва,  Велела,  Холмский  погост,  судя  по  делению  на  десятки,
обнаруживают  военное  происхождение,  но  в  то  же  время  об¬
разуют  волостные  общины.  Земли  каждого  десятка,  в  кото¬
рых  было  от  6  до  16  поселков,  состояли  в  общем  владении
всех  его  жителей  и  назывались  десятскими  землями44.
 Выше  мы  уже  имели  случай  обратить  внимание  читате¬
ля  на  особенность  описания  деревень  в  волостях  Морева,
Велела  и  в  погосте  Холмском.  Но  эта  особенность  не  в  том,  в
чем  видит  ее  почтенный  автор.  Земли  вовсе  не  состоят  в  об¬
щем  владении  всех  жителей  десятка.  Крестьянские  участки
описываются  здесь,  как  и  во  всех  пятинах,  по  деревням;  ка¬
ждая  деревня,  как  и  везде,  составляет  особое  целое,  имеет
свой  особый  посев  и  особо  платит  с  него  доход.  Нет  ни  ма¬
лейших  следов  общего  владения  землями  всех  деревень  де¬
сятка.
 Особенность  описания  состоит  в  том,  что  не  указаны
прежние  владельцы,  ново-  и  старо-  сведенные  новгородские
бояре  и  бояришки,  и  что  деревни  описываются  не  по  их  вла¬
дениям  (волостям),  а  по  десяткам.
 Почтенный  автор  думает,  что  деление  на  десятки  обна¬
руживает  военное  происхождение  этих  волостей  и  погоста.
Это  чрезвычайно  рискованное  утверждение.  Во  всех  писцо¬
вых  книгах  конца  XV  века  слово  волость  имеет  всегда  один
и  тот  же  смысл:  это  совокупность  деревень,  состоящих  в  ча¬
стном  владении  светских  лиц  и  духовных  учреждений.  Ни  о
каком  военном  происхождении  этих  волостей  и  речи  быть  не
может.  Мы  знаем,  что  такое  погост;  о  военном  происхожде-
 382

нии  Холмского  погоста  также  не  может  быть  никакой  речи.
Предположение  автора  о  военном  происхождении  двух  во¬
лостей  и  одного  погоста  ни  в  каком  случае  не  может  быть
принято.  Что  же  представляет  собой  распределение  по  де¬
сяткам  деревень  в  этих  местностях,  которое  нигде  более  не
встречается?
 Этот  вопрос  мы  ставили  выше  и  ввиду  того,  что  такое
деление  на  десятки  нигде  более  не  встречается,  мы  полагали,
что  объяснение  ему  надо  искать  в  каких-либо  особенностях
этой  местности.  Такая  особенность  нашлась,  и  нами  указана
в  своем  месте  (с.  106—107  прим.).  Деление  на  десятки  введе¬
но,  по  всей  вероятности,  временным  владельцем  этих  волос¬
тей  и  погоста,  князем  Бельским.  Это  остаток  его  личных  хо¬
зяйственных  распоряжений.  После  его  ухода  (опись  была
сделана,  когда  князь  Бельский  был  уже  переведен  в  другое
место),  осталось  только  введенное  им  наименование,  самое
же  деление  на  десятки  не  сохранилось.  Десятки  распались,
отдельные  деревни  десятка  розданы  в  поместья  разным  ли¬
цам.  В  момент  описания  десятков  уже  нет,  а  почтенный  ав¬
тор  думает,  что  они  не  только  продолжают  существовать,  но
даже  владеют  сообща  землею.
 На  той  же  с.77  автор  ссылается  и  еще  на  один  документ,
который  приведен  и  в  сочинении  Неволина  (104).  В  своем
исследовании  о  пятинах  и  погостах  Неволин  говорит,  что  „в
погостах  были  земли,  состоявшие  в  общем  владении  всех
жителей  погоста44.  Что  в  погостах  были  земли,  состоявшие  в
общем  владении,  это  совершенно  верно;  но  что  они  состояли
в  общем  владении  всех  жителей  погоста,  это  обмолвка  или
очень  неточное  выражение.  Выше  мы  представили  разбор
полного  описания  Рутинского  погоста.  Земли  этого  погоста
состояли  в  общем  владении  четырех  собственников,  из  кото¬
рых  на  погосте  никто  и  не  жил.  На  погосте,  кроме  причта,
жили  только  арендаторы  земель  этих  собственников,  кото¬
рые  вовсе  не  были  их  совладельцами.  Для  доказательства
своей  очень  неточно  выраженной  мысли  Неволин,  кроме
писцовых  книг,  ссылается  еще  на  одну  мировую,  напечатан¬
ную  в  АЮ.  Она  без  года,  но  издатели  относят  ее  к  XV  веку.
Г-н  П.Соколовский  видит  в  этом  документе  доказательство
 383

не  общего,  а  общинного  владения  (полагаем,  он  различает
эти  два  вида  владения).
 Документ  начинается  с  челобитья  князю:
 „Бил  челом  староста  Азик,  и  Харагинец,  и  Ровда,  и  Иг-
натец,  приехав  от  своей  братьи,  на  Василья  на  Матвеева46.
 Но,  идучи  к  суду,  они  помирились  на  том,  что
 „Шенкурский  погост  и  земли  Шенкурскаго  погоста  до
Ростовских  меж  —  Василью  и  в  веки.  А  взял  Азик  с  своею
братьею  у  Василья  20  000  белки,  а  пополнки  10  рублей66.
 Мировая  состоялась  о  землях,  лежащих  в  Шенкурском
погосте-округе  и  на  Шенкурском  погосте-месте.  Все  эти
земли,  принадлежавшие  истцам  и  их  братьи,  поступают  в  ча¬
стную  собственность  Василья,  ответчика.  Но  кто  были  ист¬
цы,  которые  уступили  свои  земли?  Г-н  Соколовский  желает
в  старосте  Азике,  Харагинце,  Ровде  и  Игнатце  с  братьею  ви¬
деть  представителей  общины.  Это  очень  сомнительно.  Пред¬
ставители  общины  всегда  говорят,  что  они  действуют  от
имени  всех  крестьян,  эти  же  являются  уполномоченными
только  от  своей  братьи.  Они,  может  быть,  и  сами  между  со¬
бой  братья,  да  еще  осталось  несколько  братьев  дома.  Здесь
речь  идет,  следовательно,  об  общей  земле  нескольких  совла¬
дельцев,  частью  родственников.  Их  земля  находится  в  раз¬
ных  местах  Шенкурского  погоста,  на  их  же  земле  выстроена
и  церковь  погостская,  все  эти  земли  они  и  передают  Васи¬
лью.  Что  один  из  них  староста,  это  еще  не  доказывает,  что
он  общинник,  а  не  частный  владелец.  Мы  видели  уже  ста-
росту-своеземца.
 Приведенными  данными  в  пользу  мнения,  что  новго¬
родские  погосты  и  волости  еще  в  XV—XVI  веках  сохранили
следы  того,  что  прежде  они  были  поземельными  крестьян¬
скими  общинами,  автор  не  ограничивается;  на  с.82  (Очерк
истории)  он  говорит:  „Мы  постараемся  собрать  всевозмож¬
ные  данные  для  доказательства  повсеместности  существова¬
ния  деревенской  общины,  так  как  относительно  этого  пункта
высказывалось  в  литературе  особенно  много  сомнений.  За
исключением  усадьбы,  находившейся  и  тогда,  как  и  теперь,
в  подворном  пользовании,  вся  земля  состояла  не  только  в
общинном  владении,  но  и  в  общинном  пользовании66.
 Прежде,  чем  идти  далее,  автору  надо  было  бы  доказать,
 384

что  старые  деревни  представляли  общины.  Таких  доказа¬
тельств  он  не  дает,  да  их  и  нельзя  дать,  так  как  старинные
деревни  населены  или  родственниками,  которые  владеют
своими  участками  по  праву  наследства,  или  посторонними
лицами,  которые  арендовали  свои  участки  у  землевладельца.
И  те,  и  другие  могут  уйти  со  своих  участков  и  поселиться  на
новых.  Население  старой  деревни,  следовательно,  не  имеет
ничего  общего  с  населением  деревни  современной.  Тогда
еще  не  было  деревенской  общины,  а  могло  быть  только  об¬
щее  владение  нескольких  арендаторов  или  сонаследников.
 Не  считая  нужным  доказывать,  что  старинные  деревни
представляли  общины,  автор  доказывает,  что  они  владели
землями  на  общинном  праве.  Вот  эти  доказательства:
1)  припуск  одной  деревни  к  другой,  2)  наличность  полей,
обрабатываемых  сообща,  3)  равенство  подворных  участков.
 Припуск  земель  одной  деревни  к  другой,  как  мы  знаем,
встречается  уже  в  старых  новгородских  писцовых  книгах.  В
них  говорится  иногда  о  припуске  помещиками  земель  пус¬
тых  деревень  в  поле  к  той  деревне  или  селу,  в  котором  они
сами  живут.  Например:
 „Селцо  на  Белом  озере,  а  в  нем  двор  Иванов  (помещи¬
ка),  двор  человек  его  Борзой;  да  к  тому  же  селцу  Иван  при¬
пустил  в  поле  деревню  Куплино;  а  на  Ивана  сеют44  и  т.д.
 Сказано,  припускается  „деревня44,  но  это  пустая  деревня
—  это  видно  из  того,  что  в  ней  дворы  крестьян  не  указаны.  И
так  во  всех  случаях,  которые  мы  заметили1.  А  о  князе  Бор.
Сем.  Горбатом  и  прямо  сказано:  припустил  к  себе  в  поле,  к
селцу  Гора,  где  сам  живет,  две  деревни  и  пашет  их  своими
людьми.  Припуск  деревень  есть  увеличение  своей  запашки
на  счет  пустых  земель.  То  же  могли  делать  и  крестьяне  с  со¬
гласия  землевладельца;  для  них  это  является  увеличением
количества  арендуемой  земли.  Один  такой  случай  мы  уже
указали  в  Деревской  пятине  (I.  509).  То  же  происходит  и  в
XVI  веке,  на  писцовые  книги  которого  автор  и  ссылается.
Там  тоже  речь  идет  о  припуске  пустых  деревень  к  жилым,
нередко  так  и  говорится.  А  иногда  говорится,  как  в  новго-  * 3851  Новг.  писц.  кн.  И.  25,  57,  211,  248,  558.
 385

родских  книгах,  о  припуске  деревни  к  деревне,  но  что  дело
идет  о  припуске  незаселенной  земли,  это  видно  из  того,  что
число  дворов  показывается  в  одной  только  деревне,  именно
в  той,  которой  делается  припуск,  а  не  в  припускаемых.  На¬
пример:
 „Деревня  Скокова,  да  в  ней  же  припущена  в  пашню  де¬
ревня  Усища,  да  деревня  Сел  ивановская,  до  деревня  Онто-
ново,  а  в  ней  крестьян  16  дворов  да  двор  пуст“  и  т.д.
 Шестнадцать  дворов  —  все  находятся  в  деревне  Скоко¬
ве,  а  не  в  4  деревнях  вместе.  Пустая  деревня  продолжала  на¬
зываться  деревней,  как  пустошь  продолжает  иногда  назы¬
ваться  пустошью,  хотя  там  уже  есть  население.  В  писцовых
книгах  встречаются  случаи  припуска  пустоши  к  пустоши;
конечно,  та  пустошь,  к  которой  делается  припуск,  имеет  уже
население,  а  называется  по-старому1.  И  в  XVI  веке  припуск
есть  увеличение  количества  земли  одной  деревни  на  счет
другой,  ненаселенной,  и  ничего  более.  Он  не  имеет  никакого
отношения  к  порядку  крестьянского  землевладения;  оно  ос¬
тается  каким  было,  а  какое  оно,  этого  из  „припуска66  не  вид¬
но.
 Иначе  думает  автор.  Он  полагает,  что  в  припуске  два,
три,  четыре  селения  соединяли  свои  поля  вместе  и  „что  та¬
кого  соединения  полей  различных  деревень  не  могло  бы
происходить  так  часто,  как  это  было  в  XVI  веке,  если  бы
право  распоряжения  землей  принадлежало  не  всей  совокуп¬
ности  жителей  поселка,  а  отдельным  дворам,  т.е.  если  бы  не
было  общинного  пользования  землей66  (Экон.  быт.  158,  160).
По  мнению  автора,  следовательно,  припуск  совершается  по¬
тому,  что  крестьяне  суть  общинники  и,  как  таковые,  сами
распоряжаются  своей  землей,  соединяют  и  разделяют  свои
общинные  участки.
 Автор  в  истинности  своего  мнения  убеждается  из  того,
что  соединение  полей  происходит  „так  часто66.  А  если  бы  не
так  часто?  Это  очень  плохое  основание.  Да  и  как  решить,  что
очень  часто?  Никакой  статистики  для  того  времени  у  нас  1591  Последние  два  примера  мы  взяли  у  г-на  Соколовского  (Экон.  быт.
 159,  160).
 386

нет.  От  неверно  понятых  источников,  в  которых  автор  ус¬
мотрел  соединение  двух  населенных  деревень,  когда  речь
идет  о  припуске  пустой  деревни  к  населенной,  он  заключил
к  тому,  что  право  распоряжения  землей  принадлежит  всему
населению,  общине  крестьянской.  Допустим,  но  спросим,  о
каких  это  крестьянах  идет  речь  в  тех  памятниках,  которыми
автор  пользовался,  и  в  какое  время?
 Известия  о  припуске  деревень  очень  многочисленны.  На
указанных  мною  страницах  (150—160)  автор  приводит
28  случаев  такого  припуска.  Из  них  9  случаев  имели  место
на  помещичьих  землях,  18  на  монастырских  и  только  один
на  бывшей  помещичьей,  отданной  крестьянам  в  оброк.  Что
касается  времени  припуска,  то  четыре  случая  произошли  в
1577—1578,  два  —  в  1584—1586,  двадцать  один  в  1592—
1593  и  один  в  1595—15981.  Итак,  все  случаи  припуска,  кро¬
ме  одного,  имели  место  на  владельческих  землях,  а  на  не
землях  царя  и  великого  князя,  предоставленных  крестьянам
в  прекарное  владение.  Громадное  большинство  из  них  (22)
произошло  после  отмены  Юрьева  дня.  Если  мы  пойдем  по
стопам  автора,  то  должны  будем  признать,  что  в  поместьях  и
монастырских  вотчинах  „распоряжались  землями66  не  вла¬
дельцы,  а  вся  совокупность  жителей  поселка,  и  что  такое  их
право  существовало  и  после  прикрепления  их  к  земле.  Пола¬
гаем,  что  и  сам  автор  остановился  бы  перед  таким  заключе¬
нием,  если  б,  выбирая  сведения  о  припуске,  обратил  внима¬
ние  на  то,  в  каких  имениях  этот  припуск  совершается  и  в  ка¬
кое  время.  На  владельческих  землях  нигде  и  никогда  не  при¬
надлежит  никакое  „право  распоряжения66  крестьянам,  везде
распоряжается  господин2.  А  после  прикрепления  он  распо¬
 1 	Автор  ссылается  на  следующие  с.  I  отд.  писц.  кн.  XVI  века,  издан¬
ной  под  редакцией  Калачова,  которое  тогда  уже  было  ему  известно,  а  на
свет  появилось  только  в  1895:  123,  268  (1584—6),  278  (1593—4),  370,  553,
560,  585  (1577—8),  633  (1595—8),  664,  678,  683,  687,  690,  709,  710,  711,
726,  763,  767,  775  (1592—3),  787—791  (1592—4),  816,  833,  838,  845,  895
(1592—3).
 2 	Богатые  монастыри  предоставляли  иногда  своим  крестьянам  право
менять  между  собой  свои  дворы  и  земли  и  даже  продавать  их,  тоже  между
собой,  но  с  доклада  приказчику,  а  не  своевольно  (АЭ.  I.  №  258.  1561.  Гра¬
мота  Соловецкого  монастыря  крестьянам).
 387

ряжается  не  только  землей,  но  и  лицом  своих  крестьян.  В  это
время  развилась  барщина  и  мера  надела  крестьян  землей  со¬
вершенно  зависела  от  усмотрения  господина.  Упоминаемые
в  писцовых  книгах  XVI  века  припуски,  конечно,  соверша¬
лись  по  приказу  землевладельца  и  в  его  интересах.
 Покончив  с  припуском,  почтенный  автор  переходит  к
общей  обработке  небольших  участков  земли  всеми  жителя¬
ми  деревни.  Такие  случаи  записаны  в  писцовой  книге  1592—
1593  гг.  земель  Троице-Сергиева  монастыря1.  Мы  не  встре¬
тили  указаний  на  такую  общую  обработку  нигде  в  другом
месте;  она  не  встречается  даже  в  других  вотчинах  того  же
монастыря.  Все  это  вместе  с  поздним  появлением  такой  об¬
работки  указывает  на  исключительный  ее  характер  и  не  доз¬
воляет  видеть  в  ней  даже  в  последних  годах  XVI  века  обще¬
го  явления.  Тем  не  менее  указания  эти  имеют  большую  важ¬
ность,  и  мы  остановимся  на  них.
 В  сельце  Маринино  было  32  крестьянских  двора.  Из  них
семь  дворов  сидели  на  78  выти  каждый,  шесть  на  73  каждый,
один  на  72,  восемь  на  V4,  семь  на  7б,  два  на  Vi6,  один  на  7/п,
„да  они  же  пашут  сопча  по  мере  15/2б  выти“.  Каждый  двор,
следовательно,  занимает  не  одинаковое  количество  земли,  на
которой  лежат  повинности,  а  весьма  различное;  разница  эта
простирается  от  минимума  —  7i6  до  максимума  7/п,  т.е.  в
9/2  раз  большой  участок  превосходит  маленький.  Все  же
32  двора  пашут  „сопча“  менее  72  выти  (I.  748).  Выть,  обо¬
значая  податную  единицу,  заключала  в  себе  очень  разное
количество  земли.  Как  были  велики  приведенные  выти,  это
из  описи  не  видно.  Из  других  описей  мы  знаем,  что  размер
вытей  очень  колебался,  но  чаще  встречаются  выти  в  6,  7  и  8
десятин,  смотря  по  качеству  земли.  Если  применить  эту  меру
к  данному  случаю,  получим  на  32  двора  общей  запашки  ме¬
нее  3—4  десятин  в  поле.  В  других  деревнях  общей  запашки
больше.  В  деревне  Михайловское-Лопырево  на  2  двора,  из
которых  каждый  сидел  на  72  выти,  общей  земли  было  г/2  вы¬
ти,  т.е.  немного  более,  чем  на  32  двора  в  деревне  Маринино.
В  сельце  Озерецком  было  3  двора,  из  которых  2  сидели  на  * 3881  Писц.  кн.  под  ред.  Калачова.  I.  731—787.
 388

V4  выти  каждый,  а  один  на  78;  в  общей  запашке  была  78  вы¬
ти,  т.е.  гораздо  менее,  чем  на  2  двора  в  деревне  Лопырево.
 Что  это  за  земли,  почему  они  пахались  сообща  и  в  чью
пользу,  и  что  значит  „пахать  по  мере“  —  все  эти  вопросы
еще  ждут  своего  объяснения.  Но  что  эта  общая  запашка  не
имеет  ничего  общего  с  современной  крестьянской  общиной,
об  истории  которой  идет  речь,  это  совершенно  ясно  и  не  ну¬
ждается  ни  в  каких  доказательствах.
 „Но  самым  убедительным  доказательством  общинного
пользования  землей,  —  говорит  на  следующей  странице  ав¬
тор,  —  служит  отсутствие  неравенства  подворных  участ-
ков“.  Отсутствие  неравенства  означает,  конечно,  равенство
подворных  участков.  Это  до  такой  степени  противоречит  ис¬
точникам,  что  автор  нашел  нужным  немедленно  за  этим  ут¬
верждением  допустить  и  неравенство  подворных  участков,
но  небольшое,  втрое!  Мы  имели  уже  случай  говорить  о  раз¬
мерах  дворовых  участков,  а  потому  и  не  будем  более  оста¬
навливаться  на  этом  „самом  убедительном  доказательстве4*.
Ни  о  каком  равенстве  дворовых  участков  и  речи  быть  не
может1.
 1  В  „Экономическом  быте“  на  с.  156  автор,  в  подтверждение  своей
мысли,  приводит  несколько  данных,  из  которых  видно,  что  одинаковое
число  дворов  положено  в  одинаковое  число  обеж,  и  отсюда  заключает,  что
дворы  имели  равное  количество  земли.  Что  отдельные  дворы  нередко
могли  занимать  одинаковое  количество  земли,  этого,  конечно,  никто  не
будет  отрицать.  Но  весь  способ  доказательства  автора  неверен.  Он  от¬
правляется  от  обжи,  как  показателя  количества  дворовой  земли.  Это  не¬
правильно.  Кто  читал  писцовые  книги,  тот  знает,  что  одно  и  то  же  количе¬
ство  земли  может  быть  положено  и  в  2  и  в  3  обжи.  Во-вторых,  из  того,  что
10  дворов  положены  в  10  обеж,  вовсе  не  следует,  что  все  дворы  занимают
по  равному  количеству  земли.  Писцовая  книга  Новгорода  приводит  итоги
по  целой  деревне,  а  слагаемые  остаются  неизвестными.  Считать  их  рав¬
ными  —  плохой  научный  прием.  В  писцовых  книгах  XVI  века,  изданных
под  редакцией  Калачова,  иногда  показаны  земли,  на  которых  сидят  от¬
дельные  дворы;  эти  участки  то  равны  между  собой,  то  нет.
 Доказательства  автора  в  пользу  деревенской  общины  и  г-жа  А.  Ефи¬
менко  находит  неубедительными.  „Только  предвзятая  идея,  —  говорит
она,  —  может  придать  решающее  значение  хотя  бы  доводам,  сгруппиро¬
ванным  г-ном  Соколовским  в  пользу  существования  деревенской  общи-
ны“,  и  возражает  на  каждый  из  трех  его  доводов,  хотя  и  с  другой  точки
зрения,  чем  мы  (Крест,  землевл.  211).
 389

Мы  не  пойдем  далее  за  г-ном  Соколовским.  Сказанного,
полагаем,  довольно  для  характеристики  его  ученых  приемов
и  того  увлечения  идеей  глубокой  древности  современного
общинного  быта,  которое  нередко  мешает  ему  читать  то,  что
написано  в  источниках.  Но  переделов  земли  и  он  не  усмат¬
ривает  ранее  XVII  века.  Они  явились  у  него  как  следствие
прикрепления  крестьян  к  земле  (Очерк  истории.  93).
 VI
 После  трудов  г-на  П.Соколовского  и  г-жи  А.Ефименко
вопрос  об  истории  поземельной  общины,  сколько  мы  знаем,
никем  не  подвергался  самостоятельной  разработке.  Но  его
касаются  очень  многие  из  наших  ученых,  заявляя  сочувствие
то  тому,  то  другому  направлению.
 Н.Д.Чечулин  выступает  горячим  сторонником  древно¬
сти  общинного  землевладения.  Приведя  мнение  Б.Н.Чиче-
рина  о  том,  что  общинные  переделы  земель  нельзя  относить
ко  времени,  предшествовавшему  прикреплению  крестьян,
автор  говорит:  „Положения  Чичерина  по  этому  вопросу  оп¬
ровергнуты  многими  исследователями44  (Города.  118).  К  со¬
жалению,  почтенный  ученый  не  указывает,  кем  именно,  а
такое  указание  было  бы  особенно  важно  ввиду  того,  что  и
противники  профессора  Чичерина  не  находят  возможным
относить  переделы  к  глубокой  древности.  По  мнению
И.Д.Беляева,  они  возникли  „в  общинах  средневековой  Рос¬
сии44,  а  по  мнению  г-на  П.Соколовского,  не  ранее  XVII  века.
Выражая  свое  сочувствие  идее  древности  переделов,  автор
приносит  и  свою  дань  в  подтверждение  этой  мысли.
 В  описаниях  городских  огородов  и  нив  он  заметил  обо¬
значение  их  по  старому  и  по  новому  хозяину,  например:
„огород  попа  Антона  —  Гришинский44,  „нива  Ивана  Мики-
форова  —Гавриловская  Михайлова44.  Останавливаясь  на
причине  такого  явления,  г-н  Чечулин  приходит  к  мысли,  что
такой  переход  земель  от  одного  владельца  к  другому  мог
существовать  „несомненно,  прежде  всего,  при  общинном
землевладении  и  переделах  земель44  (117).  Таким  образом,
г-н  Чечулин  открыл  переделы  городских  земель  в  XVI  веке.
 390

Автор  находится  в  очевидном  недоразумении.  При  переделе
земель  прежние  участки  не  сохраняются,  а  из  них  возникают
новые,  и  обыкновенно,  более  мелкие;  это  и  есть  передел,  вы¬
зываемый  нарождением  новых  претендентов  на  общинные
земли;  вновь  возникающие  таким  образом  участки  не  могли
быть  названы  по  старому  владельцу,  ибо  они  его  не  имели;
это  новые  участки,  возникшие  в  силу  передела  старых.  На¬
именование  участка  по  старому  владельцу  указывает  не  на
передел,  а  на  переход  старого  участка  к  новому  владельцу,  и
только.  Автор  отмечает  и  случаи  соединения  участков  не¬
скольких  старых  владельцев  в  руках  одного  нового.  Это  тоже
не  передел,  это  действие  сложения,  а  не  деления.  Хорошо  бы¬
ло  бы  разъяснить,  почему  в  городах  такой  переход  совершал¬
ся  так  часто,  как  утверждает  автор;  у  него  были,  говорит  он,
тысячи  таких  случаев.  К  сожалению,  автор  успокоился  на
своем  предположении  общинных  переделов  городских  земель
и  оставил  этот  важный  вопрос  старинного  городского  земле¬
владения  без  всякого  разъяснения.
 Останавливается  на  происхождении  общинного  земле¬
пользования  и  г-н  Лаппо-Данилевский  в  своем  исследовании
об  организации  прямого  обложения.  В  этом  первом  своем
ученом  труде  он  проявил  уже  все  те  свойства,  которыми  в
такой  высокой  степени  отличаются  его  „Критические  замет¬
ки64.  Он  и  здесь  чрезвычайно  осторожен.  Чтобы  не  сделать
ошибки,  он  принимает  и  мнение  об  исконной  древности  об¬
щины,  и  мнение  о  возникновении  ее  из  правительственных
мероприятий.  Отдел,  посвященный  крестьянской  общине,
начинается  у  него  так:  „Происхождение  крестьянской  общи¬
ны  следует,  вероятно,  объяснять  расширением  круга  родо¬
вых  отношений,  в  пределы  которых  стали  мало-помалу  вхо¬
дить  посторонние  элементы,  объединяемые  уже  не  столько
кровными  связями,  сколько  общими  экономическими  и  ду¬
ховными  интересами66  (76).  Мнение  о  происхождении  со¬
временной  поземельной  общины  из  первоначальных  родо¬
вых  отношений  высказывается,  как  мы  знаем,  очень  многи¬
ми  исследователями.  Выписанное  нами  место  особенно
близко  подходит  к  образу  мыслей  г-жи  А.Ефименко,  которая
берет  на  себя  труд  показать,  как  „из  кровного  деревенского
 391

союза  извлекались  его  кровные  элементы  и  замещались  по¬
сторонними64  (220,  225  и  в  других  местах).  У  нашего  автора
встречаем  те  же  выражения1  * *.  Но  страницей  далее  г-н  Лаппо-
Данилевский  присоединяется  уже  к  мнению  Б.Н.Чичерина.
„Общность  экономических  и  духовных  интересов,  —  гово¬
рит  он,  —  была  слишком  слаба,  чтобы  образовать  более
сложные  общественные  союзы;  в  то  время,  когда  она  лишь
подготовляла  их  образование,  последнее  осуществилось  под
влиянием  судебно-полицейской  и  финансовой  их  зависимо¬
сти  от  государства66.
 Итак,  посторонние  элементы,  начавшие  проникать  в
круг  родовых  отношений,  могли  создать  только  небольшие
союзы  „одного  или  нескольких  поселений66,  но  были  слабы,
чтобы  образовать  более  крупные  волостные  общины.  Боль¬
шие  союзы  созданы  правительством.  Первое  утверждение
совершенно  в  духе  г-жи  Ефименко,  последнее  в  духе  г-на
Чичерина.  Общинное  землепользование,  следовательно,
двоякого  происхождения:  в  маленьких  поселениях  —  это
перерождение  доисторического  патриархального  быта  всту¬
плением  в  него  посторонних  элементов,  а  в  больших  волос¬
тях  это  следствие  правительственной  организации,  но  не
финансовой  только,  а  и  судебно-полицейской.
 В  этом  соединении  двух  противоположных  мнений  ав¬
тор  проявил  не  одну  осторожность,  мы  наблюдаем  здесь  и
известную  уже  нам  краткость:  автор  и  здесь  не  задерживает¬
ся  на  ученых  вопросах,  а  скользит  по  ним  с  некоторой  легко¬
стью.  О  какой  крестьянской  общине  говорит  он?  О  позе¬
мельной  или  административной?  Одна  может  быть  без  дру¬
 1  Г-н  П.Милюков  относит  нашего  автора  к  последователям  г-на
П.Соколовского  (Спорные  вопросы.  26).  Правда,  г-н  Лаппо-Данилевский
охотно  ссылается  на  г-на  Соколовского  и  принимает  даже  самые  риско¬
 ванные  его  положения,  например,  почти  одинаковые  размеры  подворных
участков  и  припуск  деревень  (прим,  на  с.77),  а  о  г-же  А.Ефименко  здесь  не
упоминает.  Но,  чтобы  видеть  его  родство  с  ее  направлением,  ссылка  на
 нее  и  не  нужна,  автор  не  только  повторяет  ее  мысль,  но  даже  в  ее  выраже¬
 ниях.  Г-н  же  П.Соколовский  решительно  заявляет:  „Я  старался  доказать,
что  происхождение  общины  нельзя  искать  ни  в  семье,  ни  в  договоре../4
(Экон.  быт.  125).  Он  противник  происхождения  общины  из  родовых  от¬
ношений.
 392

гой;  административная  может  быть  даже  древнее  поземель¬
ной.  Этого  вопроса  почтенный  ученый,  кажется,  не  выяснил
себе.  Судя  по  началу,  у  него  идет  речь  о  поземельной  общи¬
не.  Деревня  г-жи  Ефименко,  от  мнения  которой  он  отправля¬
ется,  составляет  „одно  поземельное  целое46.  Ее  „посторон¬
ние  элементы,  входящие  в  родственную  сферу66,  делаются
участниками  землевладения  первоначально  „кровной  ро¬
довой  клеточки66.  Под  „более  же  сложными  общественными
союзами,  осуществившимися  под  влиянием  судебно-поли¬
цейской  и  финансовой  зависимости  от  государства66,  надо  ра¬
зуметь  не  только  поземельную,  но  и  административную  об¬
щину,  ибо  судебно-полицейская  зависимость  от  государства
могла  создать  только  административную,  а  никак  не  позе¬
мельную  общину.  Итак,  автор  говорит  о  разных  явлениях,  со¬
вершенно  того  не  замечая.
 Далее,  повторяя  мнение  профессора  Чичерина,  он  суще¬
ственно  с  ним  расходится,  не  чувствуя  ни  малейшей  потреб¬
ности  объяснить  это.  У  Чичерина  правительство  организует
поземельную  общину  независимо  от  величины  и  сложности
поселков,  и  это  совершенно  верно.  У  нашего  автора  в  боль¬
ших  поселках  действует  правительство,  а  в  маленьких  нача¬
ла,  указанные  г-жой  А.Ефименко.  Но  какие  поселки  суть
большие  и  какие  маленькие,  какие  союзы  суть  более  слож¬
ные  и  какие  менее  сложны,  кто  и  когда  провел  между  ними
границу  и  в  каких  документах  все  это  различено,  об  этом  ав¬
тор  ничего  не  говорит,  и  это  никому  неизвестно.  Все  это  —
соображения,  не  имеющие  никакого  основания  в  источниках
и  придуманные  единственно  для  того,  чтобы  устроить  неко¬
торый  род  перехода  от  мнений  г-жи  Ефименко  к  мнению
профессора  Чичерина.  Думаем,  что  такое  чисто  механиче¬
ское  склеивание  чужих  мнений,  взаимно  одно  другое  ис¬
ключающих,  ничего  не  разъясняет,  а  может  быть  причиной
многих  недоразумений.
 Профессор  Никитский  высказывается  решительно  и  яс¬
но.  „Во  всяком  случае,  —  говорит  он,  —  если  в  древности  и
было  общинное  владение,  оно  представляет  собою  совер¬
шенно  отличное  явление  от  того,  что  мы  разумеем  под  об-
 393

щиной  в  настоящее  время"1.
 В  осенней  (1900)  книжке  одного  ежемесячного  издания
нам  случилось  прочитать  отзыв  о  сочинении  И.Я.Гурлянда
„Ямская  гоньба".  Автор  отзыва,  г-н  Ч.,  большой  сторонник
древности  общинного  землевладения,  говорит,  что  г-ном
Гурляндом  найдены  новые  данные  о  переделах  земель  в
XVI  веке.  Мы  поспешили  сделать  справку.  Г-н  Гурлянд  в
приложении  к  своему  труду  напечатал  любопытные  рукопи¬
си,  которые  служили  материалом  для  его  исследования.  На
странице,  на  которую  делает  указание  г-н  Ч.,  читаем:
 „И  по  наказу  государева  боярина  и  воеводы...  велено...
Наугородские  ямские  слободы  московские  дороги  охотни¬
ком  окологородная  десятинная  пашня  и  обежныя  земли..,  ко¬
торые  земли  и  сенные  покосы  и  угодья  отделены,  меж  ими
поверстати  и  росписати  те  земли  и  сенные  покосы  и
угодья  за  ними  всем  поровну"  (21  и  сл.).
 Известие  очень  интересное,  но  в  нем  нет  никакого  пере¬
дела,  а  есть  наделение  охотников  ямских  землею  по  распо¬
ряжению  правительства.  Для  устройства  ямских  охотников
отведено  некоторое  количество  земли,  которое  и  велено  раз¬
делить  между  ними  поровну,  так  как  на  них  на  всех  возло¬
жены  одинаковые  обязанности  по  ямской  гоньбе.  Вот  как
появились  у  нас  равные  земельные  участки,  до  которых  на¬
ши  общинники  доискиваются  с  таким  усердием.  Это  случи¬
лось  около  1589  г.,  и  по  распоряжению  правительства.  В
другом  документе  от  1601  г.  читаем  сперва  ссылку  на  госу¬
дарев  указ,  на  основании  которого  произведен  был  дележ  го¬
сударева  жалованья  ямским  охотникам,  разных  ямских  пус¬
тошей  и  полей,  а  затем  самый  дедеж:
 „И  к  тому  полю  тем  20  человекам  те  три  пустоши  раз¬
делил,  пашню  и  сенокосу,  пополосно,  ровно  и  захожие
земли  тех  трех  пустошей  разделил  пополосно,  ровно"
(103).
 Вот  откуда  полосы,  которые  тоже  очень  интересуют
г-д  общинников  и  которых  в  старых  новгородских  книгах
нигде  нет.  Земли  разделены  по  числу  охотников,  т.е.  по  лю-  * 3941  Очерки  экономической  жизни  Новгорода  (42).
 394

дям,  обязанным  ямской  службой.  В  случае  ухода  охотников
была  возможна  новая  разверстка  земель  (текст,  139).  Это  уже
близко  к  нашим  современным  порядкам.  Но  все  это  новости,
и  в  силу  правительственных  предписаний.  Материал,  сооб¬
щенный  г-ном  Гурляндом,  чрезвычайно  интересен,  а  потому
мы  и  поспешили  им  воспользоваться.  Но  доказывает  он  со¬
всем  не  то,  что  было  желательно  доказать  г-ну  Ч.
 VII
 Г-н  М.Дьяконов  в  своих  последних  „Очерках  из  истории
сельского  населения  в  Московском  государстве*4  подвергает
переработке  вопрос  о  прикреплении  крестьян.  В  первом  то¬
ме  „Древностей**  мы  указали  уже  на  новое  направление  в
решении  этого  вопроса.  К  этому  новому  направлению  при¬
мыкает  и  он.  Предполагаемый  указ  конца  XVI  века  об  отме¬
не  Юрьева  дня  не  имеет  для  него  решающего  значения.  При¬
крепление  крестьян  совершилось,  по  его  мнению,  ранее,  в
половине  XVI  века,  и  было  следствием  не  правительствен¬
ных  распоряжений,  а  появления  „обычных  правил  о  невыхо¬
де  тяглых  людей  с  посадов  и  уездов**  и  „постепенной  утраты
права  выхода  крестьянами-старожильцами,  наиболее  веро¬
ятной  причиной  прикрепления  которых  является  крестьян¬
ская  задолженность**1.
 Итак,  не  правительство  прикрепило  крестьян,  а  они
прикрепились  сами  собой,  в  силу  обычая,  который  лишил
права  перехода  тяглых  крестьян  и  старожильцев-должников.
 В  мнении  г-на  Дьяконова  немного  нового:  что  тяглые
люди  еще  в  XVI  веке  считались  крепостными,  это  высказал
Б.Н.Чичерин  в  1856  г.;  что  старожильцы  не  имеют  свободы
перехода,  это  утверждал  профессор  Владимирский-Буданов
в  первом  издании  своего  „Обзора  истории  русского  права**,
появившемся  в  1886  г.;  что  задолженность  причина  прикре¬
пления,  это  доказывал  профессор  Ключевский  в  1855  г.  Но¬
вого  у  г-на  Дьяконова  только  то,  что  он  соединил  вместе  три
 1  Формулируем  мнение  автора  словами  его  „Положений",  им  самим
извлеченных  из  его  книги.
 395

причины,  тогда  как  его  предшественники  довольствовались
каждый  какой-либо  одной.  Профессор  же  Владимирский-
Буданов  в  новом  издании  своего  „Обозрения44,  настаивая  на
старожильстве,  как  причине  прикрепления,  оспаривает  тако¬
вое  же  значение  задолженности.
 Возникновение  крепостной  зависимости—  капиталь¬
нейший  вопрос  нашей  истории,  а  потому  мы  никак  не  можем
оставить  без  тщательнейшего  разъяснения  всех  вызываемых
им  разногласий.  Рассмотрим  мнение  г-на  Дьяконова.
 Автор  утверждает,  что  тяглые  люди  со  второй  половины
XVI  века  рассматриваются  крепкими  тяглу  и  правом  перехо¬
да  не  пользуются  (9).  Такое  утверждение  вызывает  вопрос,
что  такое  тяглые  люди?  Этому  трудно  поверить,  но  это  так:
автор  не  находит  нужным  разъяснить,  что  такое  тяглые  лю¬
ди.  Профессор  Чичерин,  которому  он  следует,  говорит,  что
такое,  по  его  мнению,  тяглые  люди.  Он  считал  земли  бояр,
слуг  и  духовных  учреждений  белыми,  т.е.  „свободными  от
податей  и  повинностей,  взимаемых  князем  с  тех  людей,  ко¬
торые  поселились  на  его  собственной  земле44  (Опыты.  11,  80
и  след.).  Только  эта  последняя  земля  (княжеская)  была  чер¬
ная,  тяглая,  а  ее  население  —  тяглые  люди.  По  мнению
Б.Н.Чичерина,  только  они  и  были  прикреплены  в  половине
XVI  века;  крестьяне  частных  владельцев  продолжали  сохра¬
нять  свободу  перехода.  Кто  же  прикреплен,  по  мнению  на¬
шего  автора?  Об  этом  можно  только  гадать.
 Профессор  Беляев  возражал  Чичерину  и  доказывал,  что
владельческие  земли  не  были  свободны  от  тягла.  Он  был  со¬
вершенно  прав.  Наша  древность  не  знала  ни  земель,  ни  вла¬
дельцев,  которые  были  бы  свободны  от  тягла  по  общему
правилу.  Освобождение  возникало  всякий  раз  по  особой  жа¬
лованной  грамоте,  а  не  по  общему  праву.  Такое  освобожде¬
ние  давалось  нередко  на  определенный  срок.  Тяглыми  были
все  крестьяне,  кроме  льготных  владений,  которым  даны  жа¬
лованные  грамоты.  Да  и  эти  не  всегда  освобождались  от  вся¬
кого  тягла;  есть  жалованные  грамоты,  по  которым  и  за  ними
оставались  некоторые  повинности,  и  они  были  тяглые.
 Г-н  Дьяконов,  конечно,  все  это  хорошо  знает.  В  его  кни¬
ге  можно  встретить  выражения,  из  которых  видно,  что  и  он
 396

стоит  на  этой  же  точке  зрения.  Характеризуя  бобылей,  он
утверждает,  что  они  люди  не  тяглые,  в  этом  их  различие  от
крестьян.  Все  крестьяне,  значит,  тяглые  люди.  Это  совер¬
шенно  верно.  Что  же  получится?  В  половине  XVI  века  при¬
креплены  все  крестьяне.  Едва  ли,  однако,  автор  найдет  этот
вывод  согласным  со  своими  намерениями.  Он  доказал  боль¬
ше,  чем  было  ему  нужно.
 Но  доказал  ли  он?
 Профессор  Чичерин  в  доказательство  своей  мысли  со¬
слался  на  две  царских  грамоты  родным  братьям  Григорью  и
Якову  Строгановым.  В  1564  г.  Григорий  Аникеевич  Строга¬
нов  бил  челом  царю  и  великому  князю,  а  сказывал:
 „В  Великой  Перми,  за  88  верст,  по  Каме  реке  есть  места
пустыя,  лесы  черные  и  озера  дикия,  а  всего  пустаго  места
146  верст;  а  прежде  на  том  месте  пашни  не  пахиваны  и  дво¬
ры  не  стаивали,  и  в  цареву  казну  никакая  пошлина  не  быва-
ла“.  Затем  Строганов  говорит  о  своем  намерении  поставить
на  том  пустом  месте  городок,  а  на  городке  пушки  и  пищали
учинить,  для  береженья  от  ногайских  людей  и  других  орд,  и
просит  царя  и  великого  князя  о  дозволении  пашню  пахать,
дворы  ставить,  людей  называть,  не  письменных  и  не
тяглых,  и  рассолу  искать,  и  где  найдется  рассол,  варницы
ставить  и  соль  варить.
 На  это  челобитье  и  последовала  государева  жалованная
грамота,  в  которой  Строганову  разрешалось  все,  о  чем  он
просил,  да  кроме  того,  давалась  льгота  на  20  лет  от  всяких
податей  и  повинностей  и  въезда  княжеских  чиновников.
Строганову  дано  право  ведать  и  судить  своих  слобожан  во
всем.  Такова  же  и  другая  грамота  Якову  Строганову,  кото¬
рый  нашел  рассол  еще  подальше  и  просил  отвести  ему  земли
еще  на  20  верст  (Д.  к  АИ.  I.  №  117,  119).
 Где  тут  закрепление  тяглых  людей?
 Строганову  дана  льгота.  И  частные  владельцы  давали
льготы  и  даже  подмогу  деньгами  крестьянам,  которые  сади¬
лись  на  пустых  местах  и  брались  устроить  деревню;  то  же
делает  и  царь.  Но  жалуемая  им,  в  надежде  будущих  благ,
льгота,  конечно,  не  должна  приносить  ему  никакого  ущерба
в  настоящем.  Поэтому  и  Строгановы  просят  о  дозволении
 397

называть  людей  не  тяглых,  и  царь  только  на  этом  условии  и
дает  льготу.  Строганов  больше  и  не  просит:  он  сам  хорошо
понимает,  что  не  может  пользоваться  льготой,  принимая
тяглых  людей.  Строганов  не  должен  принимать  тяглых,  но
это  не  значит,  что  тяглые  не  могут  отходить.  Им  не  сделано
никакого  воспрещения.  В  свой  срок  они  могут  уйти,  они  мо¬
гут  забрести  и  на  Каму;  но  если  Строганов  их  не  примет,  им
придется  искать  другого  места.  Но  им  не  возбранено  сесть  и
на  той  же  Каме,  только  не  на  строгановской  льготной  земле;
но,  сев  на  Каме,  и  они  могут  о  льготе  хлопотать.  Это  никому
не  воспрещено.
 Если  грамоты  Строгановым  доказывают  прикрепление
тяглых  людей  в  половине  XVI  века,  то  мы  можем  также  лег¬
ко  доказать  прикрепление  их  в  самом  начале  XV  века.
 В  жалованной  грамоте  начала  XV  века,  данной  нижего¬
родским  князем  Благовещенскому  монастырю,  читаем:
 „А  тутошних  людей  становых  игумен  в  монастырь  не
принимает,  а  кого  к  себе  игумен  призовет  людей  из  иного
княжения,  а  не  из  моей  отчины,  и  тем  людем  пришлым  нена-
добе  моа  дань  на  10  лет...“
 Причина  запрещения  принимать  „тутошних  становых
людей“  та  же:  монастырю  дана  льгота  только  для  новых  лю¬
дей,  тутошные  же  —  суть  тяглые,  они  льготой  не  пользуют¬
ся,  принимать  их  на  льготную  землю  значило  бы  причинять
князю  убыток.
 Совершенно  то  же  читаем  в  жалованной  грамоте  от
1421  г.,  данной  Великим  князем  Василием  Дмитриевичем
митрополиту  Фотию:
 „А  тутошных  людей  волостных  в  ту  деревню  отцу  мо¬
ему,  митрополиту,  не  приимать;  а  кого  отец  мой,  митропо¬
лит,  перезовет  людей  из  иных  княжений,  а  не  из  моего  вел.
княжения,  и  тем  людем  пришлым  на  10  лет  не  надобет  им
моя  дань...“
 До  нас  дошло  и  еще  несколько  таких  грамот1.
 Льготные  грамоты  XV  века  различаются  в  терминах  от
таковых  же  XVI  века,  но  по  существу  совершенно  одинако-  * 3981  АЭ.  I.  №№  17,  20,  60,  102.  1410—1476.
 398

вы  с  ними.  Ни  те,  ни  другие  не  содержат  запрещения  выхода
тяглым  людям.  Они  запрещают  только  льготным  владельцам
принимать  к  себе  на  льготные  земли  тяглых  крестьян.  Но
тяглые  крестьяне,  конечно,  могут  уходить  и  садиться  не
только  на  тяглые  земли,  но  и  на  льготные,  если  владельцу  не
запрещено  их  принимать.  Такие  льготные  грамоты  дошли  до
нас  и  от  XIV,  и  от  XV,  и  от  XVI  веков.
 В  льготной  грамоте  Отрочу  монастырю  от  1361  г.  чита¬
ем:
 „Архимандриту  Святой  Богородицы  и  игуменом,  и  по¬
пом  и  дьяконом,  и  чернецом,  и  слугам  монастырским,  и
вольным  людем,  не  надобе  никоторая  моя  дань.  Тако  же  и
сиротам  (крестьянам),  кто  иметь  седети  на  земли  Святой
Богородицы  Отроча  монастыря...,  не  недобе  им  ни  которая
дань“.
 То  же  в  XV  веке.  В  льготной  грамоте  Троице7Сергиеву
монастырю  читаем:
 „И  кого  игумен  Спиридоней  на  тех  землях,  на  Троиц¬
ких,  посадит  жити  людей,  ино  тем  его  людем  не  надобе  им
моя  дань  на  десять  лет“.
 И  то  же  в  XVI  веке.  В  льготной  грамоте  Кассиано-
Учемскому  монастырю  читаем:
 „И  кто  у  них  в  тех  деревнях  и  в  починкех  учнет  жити
людей,  и  тем  их  людем  к  соцким  и  к  десяцким  с  тяглыми
людми  ни  в  какие  разметы  не  тянуть  и  пошлин  с  них  не
брать“...
 Таких  льготных  грамот  без  всяких  ограничений  дошло
до  нас  довольно  много.  Большинство  из  них  дано  духовным
учреждениям1.  Эта  большая  щедрость  князей  к  духовным
учреждениям,  чем  к  светским  людям,  очень  понятна.  Свет¬
ским  людям  дают  князья  льготы  в  надежде  будущего  при¬
ращения  своего  дохода  и  увеличения  земных  благ,  духовным
же  учреждениям  —  в  надежде  вечных  благ  и  Царствия  Бо¬
жия.  Вот  почему  они  могут  на  льготу  призывать  всяких  кре¬
 1  Они  приведены  в  т.1  „Древностей"  (с.365).  Из  23  грамот,  не  содер¬
жащих  запрещений  принимать  на  льготу  тяглых  людей,  только  четыре  да¬
ны  светским  лицам.
 399

стьян,  а  следовательно,  и  тяглых.  Но  такие  же  льготы  даются
и  светским  людям  за  особые  заслуги,  надо  думать.
 На  основании  сказанного  мы  можем,  кажется,  сделать
заключение,  что  профессор  Чичерин  не  доказал  своего  по¬
ложения.
 Может  быть,  г-н  Дьяконов  доказал  не  доказанное  его
предшественником?  И  он  этого  не  сделал.
 Он  начинает  свои  доказательства  со  ссылки  на  те  же  две
строгановские  грамоты,  а  затем  приводит  еще  „целый  ряд“
таких  же  льготных  грамот  от  XVI  века1.  Совершенно  верно,
таких  грамот  можно  привести  целый  ряд;  но  как  бы  ни  был
длинен  этот  ряд,  он  не  докажет  прикрепления  тяглых  в  по¬
ловине  XVI  века;  он  докажет  только,  что  князья,  предостав¬
ляя  льготы,  нередко  принимали  меры  к  тому,  чтобы  эти
льготы  не  приносили  ни  малейшего  ущерба  их  доходам,  а  в
будущем  обещали  бы  еще  и  прибыль  их  интересу.
 В  одной  из  приводимых  г-ном  Дьяконовым  грамот  чи¬
таем:
 „А  называти  ей  (княгине  Телятевской)  крестьян  в  тое
свое  вотчину  на  льготу  от  отцов  детей,  и  от  братей  братью,  и
от  дядь  племянников  и  захребетников,  а  не  с  тяглых  с  чор-
ных  мест;  а  с  тяглых  с  черных  мест  крестьян  на  лготу  не
называть46.
 Чего,  кажется,  яснее?  С  тяглых  мест  нельзя  называть  на
льготу;  дело  идет  только  об  ограждении  интересов  князя.  Но
наш  автор  в  своей  книге  ограничивается  подбором  выраже¬
ний:  „называть  не  тяглых44,  а  на  смысл  памятника  в  целом  не
обращает  внимания2.
 1 	Свои  доказательства  автор  начинает  с  документов,  относящихся  до
посадских  людей.  Землевладение  посадских  очень  мало  разработано.  При¬
влечение  их  к  вопросу  о  прикреплении  крестьян  составляет  излишнее  ос¬
ложнение  этого  вопроса.  Рассмотрение  положения  посадских  очень  от¬
влекло  бы  нас  от  сельского  населения,  которому  посвящена  книга  автора  и
наше  исследование.
 2 	Автор  ссылается  на  десять  льготных  грамот,  напечатанных  в  АЭ.  I.
№  163,  210,  385,  в  АИ.  I.  №  147,  215,  295,  301  и  в  „Акт.  о  тягл.  насел.“  №  7.
24,  25.  —  О  трех  ссылках  на  рукописи  мы  ничего  не  можем  сказать,  ибо
рукописи  эти  не  напечатаны,  но,  судя  по  приводимым  им  выдержкам,  они
ничего  не  представляют  нового.
 400

От  своего  предшественника  г-н  Дьяконов  различается
только  тем,  что  знает,  что  приводимые  им  запреты  не  были
новостью.  „Они  ведут  свое  начало  от  XV  и  даже  XIV  столе-
тия“,  —  говорит  он.  Но  почему  же  одни  и  те  же  запреты  в
XVI  веке  доказывают  прикрепление,  а  в  XV  и  XIV  веках
нет?  Положение  автора  не  очень  удобное.  Надо  или  согла¬
ситься  с  нами,  или  сделать  еще  шаг  в  том  же  направлении  и
утверждать,  что  крестьяне  были  прикреплены  еще  в  XIV  ве¬
ке.  Автор  не  решается  ни  на  то,  ни  на  другое  и  ищет  выхода
в  чрезвычайно  запутанном  объяснении.  После  только  что
сделанной  выписки  он  продолжает  так:  „Но  в  те  века  подоб¬
ные  запреты,  обращенные  к  землевладельцам,  лишь  доказы¬
вают,  что  местные  правительства  не  могли  принять  прямых
мер  к  ограничению  крестьянского  перехода".  Предположе¬
ние  это  ни  на  чем  не  основано.  Чтобы  его  сделать,  надо  было
прежде  доказать,  что  в  XIV  и  XV  веках  правительства,  а  не
землевладельцы  стремились  к  ограничению  выхода  кресть¬
ян.  А  этого  автором  не  сделано.  По  его  мнению,  правитель¬
ство  было  бессильно  для  борьбы  с  переходами,  а  по  источ¬
никам,  оно  принимало  меры  для  ограничения  переходов  во¬
все  не  по  своей  инициативе,  а  по  просьбам  владельцев.
Льготные  же  грамоты  давались  с  точно  определенной  целью
и  не  заключают  в  себе  никаких  скрытых  мотивов.  Грамоты
эти  выгодны  и  князю,  и  пожалованному  и  не  содержат  в  себе
ни  малейших  указаний  на  невыгоды  вольного  перехода.  Из
них  можно  даже  вывести,  что  крестьянский  переход  вовсе  не
составлял  такой  язвы,  с  которой  правительству  надо  было  бы
бороться.  Строганову  дана  льгота  на  20  лет,  другим  она  да¬
ется  на  5  лет,  на  10.  Что  это  значит?  Льгота  дается  для  по¬
ощрения  земледельческой  культуры;  она  дается  в  том  пред¬
положении,  что  вновь  пришедшие  крестьяне,  посидев  на
льготе  5,  10,  20  лет,  останутся  и  потом  на  этой  земле,  но  уже
с  обязанностью  нести  тягло.  Такое  предположение  можно
было  сделать  только  ввиду  населения,  не  очень  склонного  к
бродяжничеству.  Правительство  его  делало.  Надо  думать,
оно  не  очень  страдало  от  крестьянской  свободы.
 А  далее:  „С  объединением  Руси  под  главенством  Моск¬
вы  такие  косвенные  ограничения  сделались  излишними:  в
 401

руках  московского  правительства  было  достаточно  прямых
средств,  чтобы  устранить  невыгодное  явление  выхода  из
тягла“  (7—8).
 Это  уже  и  совсем  непонятно!  Косвенные  ограничения
сделались  излишними,  а  у  нас  „целый  ряд“  таких  ограниче¬
ний  „с  объединения  Руси  под  главенством  Москвы“.  Никак
нельзя  понять,  почему  было  излишне  запретить  Строганову
сажать  тяглых  людей  на  льготную  землю.  Ни  льгота  не  была
излишней,  ни  ограничение:  льгота  способствовала  распро¬
странению  земледельческой  культуры  на  новые  места,  огра¬
ничение  избавляло  князя  от  уменьшения  получаемых  им  до¬
ходов.
 Наконец:  „Однако,  старое  правило,  ограничивающее
землевладельцев  в  приеме  тяглецов,  продолжает  существо¬
вать  в  XVI  веке.  Оно  могло  сохраниться,  как  переживание
старых  порядков;  но  затем,  соответственно  изменившимся
условиям,  должно  было  мало-помалу  получить  иной  смысл  и
содействовать  выработке  и  укреплению  мысли,  что  тяглые
люди  свободой  перехода  не  пользуются  даже  в  границах
правил  Судебника“.
 Во-первых,  не  было  „старого  правила  ограничивающе-
го“  и  т.д.:  было  не  общее  правило,  а  ряд  запрещений  для  от¬
дельных  лиц.  А  рядом  с  такими  запретительными  грамотами
был  еще  более  длинный  ряд  льготных  грамот  без  всяких  за¬
прещений,  и  это  от  XIV,  XV  и  от  XVI  веков.  Нельзя  не  по¬
жалеть,  что  почтенный  историк  права  обратил  ряд  привиле¬
гий  в  общее  правило.  С  точки  зрения  теории  права,  это  весь¬
ма  крупное  заблуждение.  Общие  правила  находятся  в  Су¬
дебниках,  в  жалованных  же  грамотах  содержатся  привиле¬
гии,  и  сколько  бы  их*  ни  было,  они  никогда  не  превращаются
сами  собой  в  общее  правило.
 Во-вторых,  ограничения  получили  иной  смысл,  говорит
автор.  Никакого  иного  смысла  ограничения  принимать  кре¬
стьян  не  получили.  Они  по-прежнему  обращены  к  земле¬
владельцам,  а  не  к  крестьянам.  А  немало  было  льготных
грамот  и  без  таких  ограничений.
 Перейдем  к  другому  доказательству,  но  прежде  спро¬
сим,  зачем  нужно  другое  доказательство,  если  все  крестьяне
 402

прикреплены  уже  в  силу  одного  тягла?  Надо  думать,  что  ав¬
тор  и  не  подозревает,  что  доказал  уже  прикрепление  всех
крестьян.  Вот  что  значит  говорить  о  прикреплении  тяглых,
не  выяснив,  что  такое  тяглые.  Автор  сам  не  знает,  что  он  до¬
казал.
 „Почти  одновременно  (с  тяглыми)  право  выхода  теряют
и  крестьяне-старожильцы“,  —  говорит  г-н  Дьяконов  во  вто¬
ром  положении,  извлеченном  им  из  своей  диссертации.  Эта
мысль  доказывается  на  с.  16—31  „Очерков44.
 Что  же  такое  крестьяне-старожильцы  и  какое  их  отно¬
шение  к  тяглым  людям,  прикрепление  которых  в  половине
XVI  века  уже  доказано?  Старожильцы,  по  мнению  автора,
что-то  другое,  а  не  тяглые  люди,  это  ясно  из  приведенного
положения;  но  что  же  они  такое?
 К  сожалению,  автор  этого  не  знает.  Да,  по  его  мнению,
едва  ли  кто  и  знать  это  может.
 „Обычный  институт  старожильства,  —  говорит  он,  —
представляет  одно  из  любопытных,  но,  к  сожалению,  мало
выясненных  явлений  общественного  быта  Древней  Руси...  В
своих  основных  чертах  он  заключает  много  неопределенного
и  неясного.  Дать  определенный  ответ  на  вопросы,  кто  счи¬
тался  старожильцем,  в  чем  заключались  особенности  их  по¬
ложения,  представляется  делом  чрезвычайно  трудным4*  (16).
И  далее:  „Выше  было  указано,  что  в  XV  веке  понятие  о  ста-
рожильстве  было  довольно  запутанным.  Та  же  неопределен¬
ность  остается  и  в  XVI  веке.  Только  что  приведенные  грамо¬
ты  1577,  1578  и  1592  гг.  служат  тому  наглядным  подтвер¬
ждением.  Они  же  убеждают  и  в  том,  что  само  правительство
не  имело  в  руках  готового  критерия  для  правильного  разре¬
шения  споров  о  возвращении  старожильцев  на  прежние  мес¬
та44  (27).
 Удивительный  „обычный  институт  старожильства44;
суть  его  никому  неизвестна,  даже  московское  правительство
не  имеет  под  руками  правил  для  решения  споров  о  старо-
жильцах.  Что  можем  знать  мы?
 Не  будем  спорить  с  автором  и  признаемся,  что  и  мы  не
имеем  ни  малейшего  понятия  об  „обычном  институте  старо¬
жильства44;  но  мы  хорошо  знаем,  что  такое  старожильцы.
 403

Это  очень  простая  вещь,  не  возбуждающая  никаких  вопро¬
сов  и  недоумений.
 Приведем  документы.
 В  жалованной  грамоте  Благовещенскому  монастырю
читаем:
 „Се  яз  князь  великий...  пожаловал  есмь  архимандрита
Спасскаго  монастыря  с  братиею:  что  их  село  монастырское
да  пустоши  и  кого  к  себе  в  то  село  перезовут  людей  и
тутошних  старожильцев,  и  тем  людем  не  надобе  моа  дань...
на  три  года:  а  кого  призовут  из  иных  княжений,  а  не  из  моей
отчины,  и  тем  людем  пришлым  не  надобе  моа  дань...“  (срок
не  указан  по  недосмотру  писца,  но  он  другой  и  всегда  более
продолжительный,  чем  для  своих;  это  делалось  для  привле¬
чения  населения  из  других  княжений).
 На  кого  здесь  простирается  льгота?  Льгота  касается  ту¬
тошних  старожильцев  и  людей,  которых  монастырь  к  себе
перезовет  из  жителей  того  же  княжения  и  из  иных  княжений.
Кто  тутошние  старожильцы?  Это  все  крестьяне,  которые  в
момент  получения  грамоты  живут  уже  в  монастырском  селе;
им  противополагаются  вновь  призванные:  „кого  перезовут
людей44;  это  будут  те,  которые  придут  в  село  после  получе¬
ния  грамоты,  это  не  старожильцы,  а  новики.  Далее,  тем  и
другим  противополагаются  крестьяне,  призванные  и  из  иных
княжений,  пришлые  люди.  Этим,  обыкновенно,  дается  более
продолжительная  льгота.
 В  грамоте  митрополиту  Фотию  старожильцы  противо¬
полагаются  только  призванным  из  иных  княжений;  старо-
жильцам  дается  льгота  на  5  лет,  а  пришельцам  из  иных  кня¬
жений—  на  15.  Старожильцы  и  здесь  —  все,  кого  грамота
застала  на  месте.
 Сравнение  этих  двух  грамот  показывает,  как  невнима¬
тельно  писались  в  старину  грамоты.  В  первой  грамоте  тоже
идет  речь  о  пришлых  из  иных  княжений,  они  тоже  освобож¬
даются  от  даней,  как  и  свои  пришлые,  но  в  грамоте  опущено
—  на  какой  срок;  во  второй  грамоте  срок  указан,  но  не  ска¬
зано  о  своих  пришлых.  Можно  было  их  принимать  или  нет?
Это  остается  неясным;  такой  прием  —  то  допускается,  то
нет.  Допускается  иногда  даже  на  льготе.
 404

В  грамоте  Кириллову  монастырю  читаем:
 „Кто  имет  жити  людей  в  тех  пустошах  или  кого  к  себе
призовут  из  иных  княжений,  а  не  из  нашея  вотчины,  или  ко¬
го  окупив  посадят,  и  тем  людем  монастырским,  старожиль-
цем  и  пришлым  и  купленым,  не  надобе  им  моя  дань...44
 И  здесь  старожилец  противополагается  пришлому  и  ку¬
пленному,  т.е.  тоже  пришедшему  со  стороны,  а  не  здешнему
старожильцу;  он  тут  не  сидел.  Старожилец  —  крестьянин,
которого  грамота  застала  в  монастырском  имении,  ничего
больше.
 В  грамоте  Троице-Сергиеву  монастырю:
 „И  кого  к  себе  призовут  людей  жити  на  те  земли  старо-
жилцов,  которые  будут  и  преж  того  на  них  живали,  ино  им
на  10  лет  не  надобе  моя  дань;  а  кого  призовут  из  иных  кня¬
жений,  и  тем  людем  ненадобе  моя  дань  на  15  лет.  Також  тем
людем,  которые  ныне  живут,  и  пришлым  их  людям,  кото¬
рых  перезовут  к  себе...  не  надобе  моя  дань“  (в  этом  третьем
случае  срок  опущен,  а  также  и  квалификация  людей,  кото¬
рых  призовут;  это,  конечно,  „из  моего  княжения44).
 В  этой  грамоте  встречаются  две  новости.  Старожильцы
прежних  грамот  названы  здесь  людьми,  „которые  ныне  жи¬
вут44,  т.е.  в  момент  дарования  льготы;  это  те  же  старожиль¬
цы.  Во-вторых,  старожильцами  названы  крестьяне,  которые
жили  прежде  да  ушли.  Они  теперь  не  живут,  но  прежде  жи¬
ли,  а  потому  могут  быть  названы  старожильцами.
 В  грамоте  Кириллову  монастырю  пришлые  люди  из
иных  княжений  названы  „новиками44,  а  находящиеся  уже  на¬
лицо  „старожильцами44,  но  и  те  и  другие  одинаково  тянут  тот
же  оброк1.
 Полагаем,  смысл  слова  „старожильцы44  совершенно
ясен:  всякий,  находящийся  уже  на  месте,  по  отношению  к
новику  будет  старожилец.  Это  понятие  чрезвычайно  относи¬
тельное:  только  что  поселившийся,  накануне  дарования
льготы,  будет  уже  старожилец  по  отношению  к  новику,  и
20  лет  проживший  —  тоже  старожилец.  Те  же  самые  льготы,
которые  выпадают  на  долю  старожильцев,  выпадают  на  до-  * 4051  АЭ.  I.  №  18,  21,  23,  51;  Доп.  к  АИ.  I.  №  193,  201.  1410—1453.
 405

лю  новиков;  то  же  надо  сказать  и  об  обязанностях.
 Понятие  старожильца,  конечно,  сложилось  не  в  княже¬
ских  грамотах  и  не  для  них.  Оно  житейское  и  теперь  упот¬
ребляется  совершенно  в  том  же  смысле,  как  употреблялось  в
XV  веке:  это  наши  старожилы.  Льготным  грамотам  понадо¬
билось  перечислить  и  исчерпать  все  виды  крестьян,  они  и
говорят  о  старожильцах,  и  о  новиках,  и  о  новоприхожих,
своих  и  чужих,  вот  и  все.  Но  старожильцы,  конечно,  не  одни
крестьяне,  все  одинаково  могут  быть  в  свое  время  и  новика¬
ми,  и  старожилами.  Поэтому,  например,  свидетели  на  суде,
если  вопрос  идет  о  давнем  владении,  тоже  называются  ста-
рожильцами,  как  долго  жившие  и  за  много  лет  помнящие
люди.  Здесь  являются  старожильцами  не  одни  только  кре¬
стьяне,  а  все.  Определенного  срока  старожильства  и  тут  нет.
Одни  помнят  за  20,  другие  за  40,  третьи  за  50  лет  и  т.д.  И  все
они  одинаково  старожильцы.
 Старожилец  —  житейское  наименование  людей,  нахо¬
дившихся  более  или  менее  продолжительное  время  в  извест¬
ной  местности,  а  не  юридическое  понятие,  не  институт  пра¬
ва.  Спросим  теперь,  какое  отношение  старожильцев  к  тяг¬
лым  людям?
 Старожильцы-крестьяне  —  суть  тяглые  люди,  кроме
тех,  кому  дана  льгота.  Крестьянин  прежде  делается  тяглым,
а  потом  становится  старожильцем.  Это  совершенно  ясно.
Тяглые  же  у  г-на  Дьяконова  все  закреплены  уже  в  силу  тяг¬
ла.  Зачем  же  понадобилось  новое  закрепление  в  силу  давно¬
сти,  да  и  что  это  за  давность?  В  исследованиях  автора  много
неясного.  Ему  удается  осложнить  и  запутать  самые  простые
вопросы  и  сделать  их  совершенно  неразрешимыми.  Именно
это  произошло  с  возникновением  крестьянской  крепости  —
вообще,  а  со  старожильством  в  особенности.
 „Старожильцы,  —  утверждает  автор,  —  теряют  право
перехода66.  Почему?  Читатель  вправе  подумать,  в  силу  ста¬
рожильства.  Ничуть  не  бывало.  Старожильство  тут  не  при
чем.  Наш  автор  приводит  мнение  профессора  Владимирско¬
го-Буданова,  высказанное  по  поводу  ст.75  Псковской  судной
грамоты:  „А  старому  озорнику  возы  вести  на  государя66.  Ки¬
евский  профессор,  разбирая  эту  статью,  приходит  к  заклю¬
 406

чению,  что  одно  долговременное  арендование  чужой  земли
ведет  к  увеличению  обязанностей  съемщика  земли.  „Усиле¬
ние  строгости  обязательств  наемщика  земли,  в  силу  одной
давности,  —  говорит  он,  —  есть  явление  высокого  интереса
в  юридическом  и  историческом  отношениях44.  Г-н  Дьяконов,
на  основании  имеющихся  у  него  данных,  пришел  к  обратно¬
му  заключению.  „Наоборот,  —  утверждает  он,  —  в  отдель¬
ных  случаях  можно  указать  даже  хозяйственные  привилегии
для  исстаринных  крестьян  и  старожильцев44  (22),  и  на  той  же
странице  высказывает  такое  суждение  о  последствиях  ста-
рожильства:  „Мы  не  можем  указать  ни  одного  факта  в  под¬
тверждение  мысли,  что  податные  обязательства  съемщика
земли  возрастали  бы  в  силу  одной  только  давности  (курсив
оригинала),  и  полагаем,  что  сам  по  себе  принцип  давности
не  мог  бы  и  найти  применения  в  договоре,  если  бы  этому  не
содействовали  обстоятельства  побочные,  вроде,  например,
хозяйственной  зависимости,  задолженности  срочного  арен¬
датора  собственнику  земли44.  Кажется,  на  основании  этих
слов  мы  можем  заключить  теперь,  что  старожильство  не  ве¬
дет  к  крепости.  Так  это  и  выражено  во  втором  положении,
извлеченном  самим  автором  из  его  книги:  „Наиболее  веро¬
ятной  причиной  прикрепления  старожильцев  является  кре¬
стьянская  задолженность44.  Стало  быть,  сколько  бы  лет  кре¬
стьянин-арендатор  ни  оставался  на  арендуемой  им  земле,  он
не  теряет  предоставленных  ему  законом  прав  свободы  в  силу
одного  старожильства.  А  если  так,  то  зачем  было  и  вопрос
возбуждать  о  старожильстве  как  основании  прикрепления?
Дело,  стало  быть,  не  в  старожильстве,  а  в  задолженности.
 Перейдем  к  задолженности.  Первый  вопрос,  который
здесь  возникает,  есть  вопрос  о  связи  между  задолженностью
и  старожильством,  ибо  они,  по  мнению  автора,  в  соединении
ведут  к  закреплению  крестьян.  Между  задолженностью  и
старожильством  нет  решительно  никакой  связи.  Старожилец
может  и  не  быть  должником.  А  если  он  должник,  какое
влияние  имеет  на  его  долг  время  жительства  на  земле  креди¬
тора?  Ни  малейшего:  сколько  бы  он  ни  просидел  на  чужой
земле,  это  нисколько  не  меняет  его  обязательств  по  займу.
Скажем  более:  в  случае  неплатежа  он  подлежит  совершенно
 407

тем  же  последствиям,  как  вновь  пришедший  и  даже  совер¬
шенно  посторонний  человек,  который  сидит  на  своей  собст¬
венной  земле  и  занял  деньги  у  соседа.
 Пока  почтенный  автор  не  докажет,  что  взыскание  дол¬
гов  обусловливалось  сроками  старожительства  крестьян-
арендаторов,  читатель  будет  иметь  полное  основание  ду¬
мать,  что  между  старожильством  и  задолженностью  нет  ни¬
какой  связи.
 В  рассматриваемом  очерке  автор  этого  вопроса  и  не  ка¬
сается.  Перенеся  всю  тяжесть  доказательства  прикрепления
старожильцев  на  задолженность  их,  автор  не  находит  нуж¬
ным  пояснить,  как  случилось,  что  у  него  ростовая  кабала
привела  даже  к  худшим  последствиям,  чем  служилая.  По
служилой  кабале  человек  терял  свободу  по  жизнь  господина,
а  по  ростовой  он  сделался  вечным  рабом.  Как  же  это  случи¬
лось?  Впервые  эта  смелая  мысль  была  высказана  профессо¬
ром  Ключевским,  но  встретила  немало  возражений.  Присое¬
диняясь  к  мнению  московского  профессора,  наш  автор  не
желает  знать  сделанных  ему  возражений.  Нельзя  не  пожа¬
леть  об  этом1.
 Оставляя  совершенно  в  стороне  существеннейший  те¬
перь  для  него  вопрос  о  задолженности,  автор  посвящает  еще
до  50  с.  документам  о  старожильцах  главным  образом
XVII  века,  на  который  из  50  с.  пошло  40.  После  признания
автора,  что  причина  прикрепления  не  в  старожильстве,  а  в
задолженности,  эта  часть  исследования  теряет  всякое  значе¬
ние  в  том  вопросе,  о  разъяснении  которого  идет  речь:  а  до¬
кументы  XVII  века,  которым  посвящена  большая  половина
этой  части  труда,  и  по  времени  не  относятся  к  вопросу.
 В  обработке  этих  документов  о  старожильцах  встреча¬
емся  с  тем  же  недоразумением  автора  чисто  теоретического
свойства,  на  которое  уже  было  указано.  С  одной  стороны,  он
имеет  статьи  Судебников,  дозволяющих  переход  без  всякого
различия  тяглых  людей,  старожильцев  и  новиков,  с  другой,
 1  В  следующем  очерке,  посвященном  крестьянам-новопорядчикам,
автор  снова  обращается  к  задолженности  и  ее  последствиям.  Предлагае¬
мое  там  объяснение  ограничивается  одними  гаданиями  и  произвольными
предположениями  (см.  с.  80).
 408

—  грамоты  отдельным  лицам,  в  которых  запрещается  прием
тяглых,  выход  старожильцев  и  пр.  Разноречие  этих  докумен¬
тов  ставит  почтенного  ученого  в  большое  затруднение.  Он
не  знает,  в  чем  же  заключалось  право:  на  с.6  он  усматривает
прямое  противоречие  между  специальными  указами  и  пра¬
вилами  Судебников:  на  с.9  тяглые  люди  на  основании  льгот¬
ных  грамот  „не  пользуются  у  него  свободой  перехода  даже  в
границах  правил  Судебника46;  на  с.  16  высказывается,  на  этом
основании,  мнение  о  неполноте  правил  Судебника  в  вопросе
о  крестьянском  выходе.  А  дело  очень  просто.  Судебники  —
общий  закон,  жалованные  грамоты—  специальный  указ
(priva  lex).  Специальный  указ  отменяет  действие  общего  за¬
кона  для  той  местности  и  лиц,  которым  дан.  Общий  же  закон
действует  там,  где  нет  специального  указа.  Таким  образом,
общий  закон  и  специальный  указ  превосходно  уживаются
рядом.  Это  хорошо  было  известно  во  времена  Судебников,
они  действовали  там,  где  не  было  особых  жалованных  гра¬
мот.  А  ученые  конца  XIX  века  этого  не  знают.  Нелегко  по¬
нять,  как  это  могло  случиться.
 Великий  князь  Василий  Васильевич  еще  в  половине
XV  века  дал  жалованную  грамоту  Троице-Сергиеву  мона¬
стырю,  в  которой  дозволил  игумену  не  выпускать  крестьян-
старожильцев  из  села  Присек  с  деревнями.  Это  акт  прикреп¬
ления  крестьян-старожильцев  в  половине  XV  века,  но  только
старожильцев,  т.е.  находящихся  уже  на  землях  села  Присек  с
деревнями,  а  не  новиков;  новики  и  после  этого  указа  могут
садиться  на  землях  села  Присек  и  уходить  с  них.  Судебник
1497  г.  дозволяет  крестьянский  выход.  Но  он  действует  там,
где  нет  особых  грамот,  а  потому  старожильцы  села  Присек,
прикрепленные  в  половине  века,  остаются  крепкими  и  после
Судебника.  В  1552  г.  Великий  князь  Иван  Васильевич,  по
жалобе  становых  и  волостных  крестьян  Важского  уезда,  доз¬
волил  им  возить  на  старые  места  „старых  их  тяглецов-
крестьян  безсрочно  и  безпошлинно“.  Опять  специальный
указ,  которым  отменяется  для  указанных  лиц  действие  по¬
становлений  Судебника,  и  ничего  более,  а  г-н  Дьяконов  при¬
водит  эти  два  указа  и  еще  целый  ряд  им  подобных  для  ха¬
рактеристики  старожильства  как  основания  закрепощения,  и
 409

это  после  того,  как  сам  отказался  от  старожильской  „давно¬
сти46.
 Что  право  перехода  крестьян,  предоставленное  им  Су¬
дебниками,  продолжает  практиковаться  и  в  самом  конце
XVI  века,  это  подтверждается  и  писцовыми  книгами,  на  ко¬
торые  мы  указали  в  своем  месте.  Специальные  указы,  сколь¬
ко  бы  их  ни  оказалось,  отменяют  это  право  только  для  тех
местностей  и  лиц,  в  пользу  которых  даны.
 Еще  менее  права  имел  автор  ссылаться,  в  доказательст¬
во  своей  мысли,  на  заявления  господ-челобитчиков  в  исках  о
возвращении  на  их  земли  ушедших  крестьян  о  том,  что  они
„их  старожильцы“.  Мало  ли  на  что  ссылаются  челобитчики  в
доказательство  своих  претензий!  Не  угодно  ли  послушать
современных  адвокатов.  Да  и  суды  ведь  не  всегда  правильно
постановляют  свои  решения.  Ни  то,  ни  другое  не  может
служить  основанием  к  заключению,  что  статья  царского  Су¬
дебника  перестала  действовать  в  самый  момент  ее  издания
или,  как  думают  сторонники  г-на  Дьяконова,  что  она  была
написана  после  того,  как  право  выхода  перестало  уже  суще¬
ствовать  для  всех  тяглых  крестьян1.
 1  У.  С.Ф.Платонова  читаем:  „Коренное  население  тяглой  черной  во¬
лости  —  крестьяне-старожильцы,  застаревшие  на  своих  тяглых  жеребьях,
с  которых  они  не  могли  уходить,  не  получали  права  выхода  и  от  земле¬
владельца,  когда  попадали  в  частное  обладание.  Прикрепление  к  тяглу  в
самостоятельной  податной  общине  заменялось  для  них  прикреплением  к
владельцу,  за  которым  они  записывались  при  отводе  ему  земли.  Эта  кре¬
пость  старожильцев,  выражавшаяся  в  потере  права  передвижения,  была
общепризнанным  положением  в  XVI  веке...“  (Очерки  по  истории  Смуты.
165).  Почтенный  автор  ссылается  и  на  „Очерки“  г-на  Дьяконова,  и  на  его
статью  о  крестьянском  прикреплении,  появившуюся  ранее  „Очерков“,  но
для  черных  волостей  значительно  усиливает  его  точку  зрения.  У  него  по¬
является  там  самостоятельная  крепость  старожильства  без  всякой  задол¬
женности.  Новых  доказательств  почтенный  автор  не  приводит.  Он  ссыла¬
ется  всего  на  один  документ  из  „Актов“  г-на  Дьяконова  (Вып.  II.  №  24).  В
этом  документе  речь  идет  о  том,  что  нельзя  перезывать  с  тяглых  мест  „на
льготу".  Выбор  сделан  не  очень  удачно:  тяглых  нельзя  перезывать  на
льготу  —  только;  запрещения  же  выхода  тяглых  —  нет.  О  старожильцах
тоже  не  упоминается.  Трудно  понять,  почему  почтенный  профессор  со¬
слался  только  на  этот  документ,  ничего  не  говорящий  в  его  пользу.
 О  прикреплении  крестьян  частных  землевладельцев  почтенный  ав¬
тор  высказывает  самостоятельную  мысль.  Для  них  прикрепление  к  тяглу
 410

Мы  должны  еще  остановиться  на  четвертом  очерке  г-на
Дьяконова,  посвященном  вопросу  о  бобылях.  Это  весьма
объемистый  очерк,  он  занимает  более  30  страниц.  На  с.221
автор  так  формулирует  суть  своего  исследования:  „Типич¬
ною  и  господствующею  формою  бобыльства  мы  считаем  бо¬
былей  не  пашенных  и  не  тяглых,  имевших  собственную  уса¬
дебную  оседлость66.  Из  этой  типичной  и  господствующей
формы  бобыльства  автор  исключает  бобылей,  поступивших
в  захребетники  и  пашенные  крестьяне.  В  3-м  положении,  са¬
мим  автором  извлеченном  из  его  труда,  к  этому  определе¬
нию  прибавлена  новая  черта:  „Бобыли  в  XVI  веке  имели
только  усадебную  оседлость,  собственной  запашки  или  са¬
мостоятельного  хозяйства  у  них  не  было,  а  потому  они  не
включались  в  разряд  тяглых  людей66.
 Вот  что  такое  бобыли.
 Попытка  автора  —  дать  общее  определение  бобылей,
хотя  бы  только  для  одного  XVI  века,  представляется  нам  за¬
дачей  невыполнимой.  Она  потому  невыполнима,  что  бобыли
не  составляли  одного  цельного  класса  людей  со  своими  осо¬
быми  признаками.  В  XVI  веке  бобылями  назывались  и  люди,
которые  ходили  „меж  двор66  и  питались  от  мира,  и  люди,  ко¬
торые  арендовали  дворы  в  господских  имениях,  платили  за
 заменялось  прикреплением  к  владельцу,  за  которым  они  записывались  при
отводе  ему  земли.  Здесь,  значит,  не  старожильство,  а  записка  за  владель¬
цем  прикрепляла  крестьян.  Но  что  это  за  владельцы,  за  которыми  крестья¬
не  записывались  при  отводе  им  земли?  Земли  отводились  помещикам.  От¬
вод  земли  помещикам  встречается  уже  в  XIV  веке.  Когда  же  началась  за¬
писка  за  ними  крестьян?  К  сожалению,  автор  этого  не  объясняет.  Думаем,
что  под  своей  запиской  он  разумеет  не  перечисление  крестьян  в  писцовых
книгах.  Тогда  они  были  бы  прикреплены  уже  по  первым  писцовым  кни¬
гам.  Нам  известна  только  та  записка  крестьян  за  владельцем,  которая  ус¬
тановлена  Уложением,  но  в  XVI  веке  такой  записки  не  было.  Да  и  в
XVII  веке  порядные  нередко  заменяли  записку.  Не  можем  не  пожалеть  об
излишней  краткости  нашего  почтенного  историка.  В  1642  г.  дворяне  и  де¬
ти  боярские  просили  царя  пожаловать  их,  велеть  „отдавать  им  их  беглых
крестьян  по  писцовым  книгам  и  по  выписям  без  урочных  лет“.  Это  чело¬
битье  имело  своим  последствием  новый  писцовый  наказ,  в  котором  гово¬
рится,  что  крестьяне,  после  переписи  1646  г.,  будут  крепки  и  без  урочных
лет,  по  переписным  книгам.  Если  об  этом  надо  было  просить  в  1642  г.,  то
потому,  конечно,  что  такой  крепости  в  XVI  веке  не  было.  Урочные  годы
тоже  новость,  они  не  старее  80-х  годов  XVI  века.
 411

них  оброк  и  занимались  ремеслами.  Между  теми  и  другими
очень  большое  расстояние.  В  XVII  веке  виды  бобыльства
еще  более  осложнились.  Исследователь  может  только  опи¬
сать  все  эти  виды,  но  должен  отказаться  от  одного  общего
определения.
 Автор  дает  нам  одно  общее  определение,  это  „не  па¬
шенные  люди,  у  которых  есть  собственная  усадебная  осед¬
лость,  но  собственной  запашки  и  своего  хозяйства  у  них  не
было,  а  потому  они  к  тяглым  людям  не  принадлежат44.
 Ни  один  из  признаков  бобыльства,  приводимых  в  обоих
определениях,  не  соответствует  делу.  У  бобылей  не  было
собственной  земли,  но  собственная  запашка  на  арендуемой
земле  у  них  встречается.  У  бобылей  Опоцкого  монастыря
была  пашня,  которую  они  пахали  наездом  из  платежа  обро¬
ка.  Наоборот,  „собственной  усадебной  оседлости44  у  бобылей
не  было.  Их  дворы  всегда  находились  на  владельческой  или
княжеской  земле,  а  не  на  их  собственной.  „Самостоятельное
же  хозяйство44  было  у  очень  многих  бобылей.  Двор  с  огоро¬
дом  и  выгоном  они  нанимали,  но  вели  там  свое  особое  хо¬
зяйство,  занимаясь  ремеслами  и  промыслами.  Рядом  с  таки¬
ми  хозяйственными  бобылями  были  бобыли,  которые  бро¬
дили  „меж  двор44,  а  в  XVII  веке  рядились  на  господские  дво¬
ры  и  на  господский  хлеб.  У  этих  собственного  хозяйства  не
было,  а  у  первых  было.
 „Бобыли  не  тяглые  люди44,  —  утверждает  автор,  но  и
здесь,  как  и  в  1-м  очерке,  не  определяет,  что  такое  тягло.
Тягло  было  разное  и  лежало  оно  не  на  лице,  а  на  хозяйстве,
на  промысле.  Бобыли,  обыкновенно,  пашенной  земли  не
снимали,  а  потому  в  обжи  и  сохи  не  клались.  Но  многие  из
них  вели  свое  хозяйство  и  платили  подати,  которые  раскла¬
дывались  по  их  животам  и  промыслам,  о  чем  мы  говорили  в
своем  месте.
 На  связь  бобылей  новгородских  писцовых  книг  XVI  ве¬
ка  с  поземщиками  тех  же  книг  XV  века  автор  не  обратил
внимания.  Также  скрылось  от  его  наблюдательности  и  пере¬
рождение  юридического  положения  бобылей;  первоначально
поземщики  и  бобыли  только  съемщики  усадеб,  а  потом  яв¬
ляется  важная  прибавка:  поступление  в  бобыли  есть  поступ¬
 412

ление  на  службу,  и  нередко  с  пожертвованием  прав  личной
свободы.
 Обложение  бобылей  податями  автор  относит  к  XVII  ве¬
ку,  а  в  XVI  веке  они,  по  его  мнению,  люди  не  тяглые.  Но  и  в
XVII  веке  не  все  бобыли  тяглые.  Те,  которые  ходили  „меж
двор“  и  питались  от  мира,  конечно,  ничего  не  платили,  ибо  у
них  не  было  ни  „животов,  ни  промыслов44.  Да  и  многие  бо¬
были,  поступавшие  в  частное  услужение,  делали  это,  чтобы
избежать  тягла.  Вопрос  о  бобылях  гораздо  сложнее,  чем  это
кажется  почтенному  автору.
 VIII
 Около  года  тому  назад  было  высказано  совершенно  но¬
вое  мнение  о  наших  льготных  владениях.  Они  были  отнесе¬
ны  к  разряду  „тех  институтов,  которые  в  своей  совокупности
образуют  систему  феодализма46.  Почтенный  автор,  выска¬
завший  это  мнение,  перечисляет  институты,  образующие
систему  русского  феодализма.  Вот  они:  1)  патронат-заклад-
ничество;  2)  служба  бояр  и  вольных  слуг,  ничем  не  отли¬
чающаяся  от  вассалитета;  3)  боярское  вотчинное  землевла¬
дение  удельной  Руси,  заключающее  в  себе  все  основные
черты  ленного  (феодального)  землевладения;  4)  институт
иммунитета,  т.е.  судебные  и  податные  льготы,  5)  разделение
суверенных  прав  между  крупными  землевладельцами  удель¬
ной  Руси,  как  и  на  Западе.  На  основании  подробного  анализа
этих  институтов  и  сравнения  их  с  соответствующими  инсти¬
тутами  феодализма  он  „выясняет  тожество  основных  учреж¬
дении  удельной  Руси  и  феодального  Запада44.  Давно  и  не  раз,
но  без  особого  успеха  высказывавшиеся  мнения  о  феодализ¬
ме  в  Древней  Руси  возродились  снова.  Виновник  этого  воз¬
рождения  исполнен  самых  лучших  надежд.  Один  из  своих
трудов  он  начинает  таким  заявлением:  „Мой  первый  опыт
сравнительного  изучения  русского  и  германского  государст¬
венного  строя  Средних  веков,  закладничество-патронат,  был
встречен  сочувственно  критиками  и  рецензентами.  Доказа¬
тельства  существования  в  удельной  Руси  патроната  под
именем  закладничества  показались  довольно  убедительны-
 413

ми,  а  г-н  Рожков  имел  даже  смелость  заявить,  что  считает
основное  положение  моей  статьи  вполне  доказанным641.  Не
удивляемся  „смелости64  г-на  Рожкова,  но  не  можем  за  ним
следовать.  Мы  уже  имели  случай  высказаться  против  „за-
кладничества-патроната66,  а  теперь  должны  высказаться  и
против  „феодальных  отношений  в  удельной  Руси66.  Вопрос  о
феодализме  обнимает  очень  много  предметов;  он  касается  не
только  служебных  отношений,  но  и  поземельных;  мы  же  го¬
ворим  теперь  только  о  землевладении,  и  притом  о  землевла¬
дении  вообще,  о  землевладении  же  служилом  речь  будет  да¬
леко  впереди.  Мы  не  считаем  удобным  выходить  из  границ
нашего  труда  и  разбирать  феодальные  отношения  во  всем
объеме  их  содержания;  мы  остановимся  только  на  двух  ин¬
ститутах,  относимых  автором  к  феодализму:  на  патронате-
закладничестве,  о  чем  была  уже  речь  в  т.1  „Древностей66
(с.372  и  след.),  и  на  иммунитетах,  которых  нам  пришлось
коснуться  в  настоящей  главе.  Пункты  же  2,  3  и  5  отложим  до
будущего,  которое  в  руце  Господней.
 Закладничество-патронат,  говорит  автор,  есть  институт,
входящий  в  систему  феодализма.  Неужели  это  верно?  Мы
возражали  против  сближения  нашего  закладничества  с  тем,
что  Фюстель  де  Куланж  разумеет  под  институтом  патроната;
но  допустим,  что  это  одно  и  то  же,  и  спросим,  разве  патро¬
нат,  о  котором  говорит  Фюстель  де  Куланж,  а  за  ним  и  наш
автор,  входит  в  учреждение  феодализма?  Что  такое  фео¬
дальная  система,  это  довольно  известно.  И  понятно  почему.
Существует  множество  памятников,  в  которых  сведены  по¬
ложения  феодального  права.  Спорно  и  неясно  только  воз¬
никновение  этой  системы,  ее  история.  Патронат,  о  котором
идет  речь,  есть  учреждение,  предшествующее  появлению  на
свет  феодальной  системы,  но  вовсе  не  входящее  в  систему
феодальных  прав.  С  этой  точки  зрения  патронат  изучается  и
Фюстель  де  Куланжем,  и  другими  учеными,  а  не  как  явление
феодального  строя.  Чтобы  выяснить  появление  феодальной
системы,  западные  ученые  с  величайшим  вниманием  оста-  * 4141  Павлов-Сильванский  Н.П.  Феодальные  отношения  удельной  Руси
(55  и  след.,  66);  Иммунитет  в  удельной  Руси  (2).
 414

навливаются  на  всех  явлениях  предшествующей  истории,
имеющих  хотя  бы  самое  отдаленное  сродство  с  феодализ¬
мом.  В  вассалах  IX  века  они  усматривают  тех  товарищей
(comites,  comitatus)  военных  предводителей  (duces),  о  кото¬
рых  говорит  Тацит;  сеньор  (senior),  термин  того  же  времени,
переносит  их  внимание  в  историю  Древнего  Рима,  к  самому
основанию  римского  сената;  говоря  о  германских  бенефици¬
ях,  они  вспоминают  римских  солдат  (beneficiarii),  тоже  по¬
лучавших  земли,  которые  назывались  бенефициями.  Эти  ис¬
торические  сближения  имеют  полную  цену,  ибо  выясняют
все  факты,  предшествовавшие  возникновению  феодализма.
Но  феодальная  система  возникла  никак  не  ранее  конца  X  ве¬
ка  и  начала  XI  века,  а  потому  никто  и  не  видит  „институтов,
образующих  систему  феодализма44,  в  тех  явлениях,  о  кото¬
рых  идет  речь  у  Цезаря,  Тацита,  Григория  Турского,  в  вар¬
варских  законах  (leges  barbarorum),  капитуляриях  Карла  Ве¬
ликого  и  других  памятниках  времени,  предшествовавшего
феодализму.  Если  бы  почтенный  автор  и  доказал,  что  наше
закладничество  есть  то  же,  что  патронат,  он  этим  еще  не  до¬
казал  бы  наличности  феодализма  в  удельной  Руси.
 То  же  надо  сказать  и  об  иммунитетах,  или  льготных
владениях.  Что  наши  льготные  владения  и  западные  имму¬
нитеты  суть  учреждения  однородные,  это  давно  известно.
Мы  видели  студенческие  лекции  еще  прошлого  века,  в  кото¬
рых  наши  льготные  владения  называются  иммунитетами.  Но
входят  ли  иммунитеты  в  систему  феодальных  учреждений?
Ни  одним  волоском.  Что  такое  иммунитеты?  Это  освобож¬
дение  от  суда  королевских  чиновников  и  от  даней,  следуе¬
мых  королю,  жалуемое  королем.  Иммунитеты,  следователь¬
но,  предполагают  действие  королевской  власти  на  всех  под¬
данных,  которые  платят  ей  повинности  и  состоят  под  судом
ее  чиновников.  В  период  феодализма  были  ли  у  королей  та¬
кие  подданные?  Такие  подданные  у  королей  были  только  в
пределах  королевских  доменов,  а  не  во  всем  государстве.
Государственный  суверенитет  был  тогда  поделен  между  ко¬
ролем  и  его  вассалами.  Королю  не  шло  никаких  доходов  с
земель  его  вассалов;  суд  же  не  составлял  права  одного  коро¬
ля,  а  делился  между  ним  и  герцогами,  графами,  виконтами,
 415

епископами  и  мелкими  феодалами,  которые,  однако,  не  были
его  чиновниками  и  не  были  им  пожалованы  правом  суда  и
податей.  Они  узурпировали  это  право.  Королям  при  феода¬
лизме  не  до  того  было,  чтобы  жаловать  кому-нибудь  льготы.
Наоборот,  задача  политики  королевской  состояла  тогда  в  ог¬
раничении  тех  прав,  которые  захватили  в  свои  руки  феодалы
в  период  упадка  королевской  власти.  Отношение  феодалов  и
льготчиков  к  королевской  власти  ничего  не  имеет  между  со¬
бой  общего.  Пожалование  льгот  есть  милость  и  ни  к  чему  не
обязывает  жалуемого.  Если  это  духовное  учреждение,  пожа¬
лование  делается  ради  имени  Господа  и  спасения  души  жа-
лователя;  если  это  светское  лицо,  оно  жалуется  за  какие-
либо  оказанные  им  заслуги.  Феодалы,  наоборот,  состоят  в
обязательственных  отношениях  к  своему  непосредственному
сюзерену:  они  обязаны  оказывать  ему  военную  помощь;  они
его  слуги  на  основании  феодального  контракта,  а  льготчик
может  быть  освобожден  и  от  военной  повинности.  Феодалы
делают  своему  сюзерену  в  известных  случаях  и  денежные
пособия,  а  льготчик  освобождается  от  всяких  повинностей.
Итак,  иммунитетное  право  совершенно  не  укладывается  в
рамки  феодальной  системы.  Какое  же  их  отношение?  Это
отношение  предшествующего  к  последующему.  Иммуните¬
ты  существуют  уже  при  Меровингах.  Привилегии,  которые
давались  льготчикам,  предварили  те  права,  которые  узурпи¬
ровали  феодалы.  Тут  есть  несомненная  историческая  связь;
но  иммунитеты  не  входят  в  систему  феодализма,  они  не  со¬
ставляют  „учреждения  феодальной  системы66.
 Итак,  патронат,  иммунитеты  и  многое  другое,  о  чем  го¬
ворит  почтенный  автор,  например,  институт  коммендации  и
мундебурдия,  все  это  явления,  предшествующие  феодализ¬
му,  а  не  сам  феодализм.  Автор  разбираемого  нами  сочинения
не  говорит,  однако,  о  самом  главном  предвестнике  феода¬
лизма,  о  наследственности  должностей.  Почему  это?  Недо¬
умеваем.  Этот  предвестник  был  ведь  и  у  нас,  хотя  в  очень
слабой  степени,  на  что  давно  было  указано.  У  нас,  следова¬
тельно,  были,  по  крайней  мере,  два  предвестника  феодализ¬
ма:  иммунитеты  и  наследственность  должностей,  но  послед¬
ний  в  таких  минимальных  дозах,  что  и  сам  сторонник  фео¬
 416

дализма  в  удельной  Руси  их  не  заметил.
 Предвестники  были,  а  был  феодализм?  Почтенный  ав¬
тор  утверждает,  что  был.  „Выясняя  тожество  основных  уч¬
реждений  удельной  Руси  и  феодального  Запада,  я  отметил,
—  говорит  он,  —  в  своем  месте  и  некоторые  черты  разли-
чия“.  Итак,  феодализм  у  нас  был;  удельная  Русь  представля¬
ет  тожество  с  феодальными  учреждениями  Запада.  И  время
сходится.  На  Западе  полный  цвет  феодализма  наблюдается  с
конца  X  —  начала  XI  века  до  XIV  века;  у  нас,  по  словам
Н.П.Павлова-Сильванского,  с  XII  века  до  XV  века.  Если
принять  мнение  автора,  получится  картина  совершенно  не¬
понятного  рисунка.  Мы  должны  признать  положение,  выра¬
ботанное  западной  наукой,  о  том,  что  возникновение  феода¬
лизма  обусловлено  некоторыми  предшествующими  явле¬
ниями.  На  Западе  их  довольно  много.  Это  будут:  патронат,
сеньорат,  вассалитет,  коммендация,  иммунитет,  наследст¬
венность  должностей  и  пр.  У  нас,  по  утверждению  автора,
феодализм  проявился  в  закладничестве  и  иммунитетах  (мы
теперь  воздерживаемся  от  разбора  его  остальных  признаков
феодализма).  На  Западе  все  предвестники  феодализма,  с  по¬
явлением  его  на  свет  божий,  были  им  переработаны  и  в
древней  своей  форме  не  удержались.  Это  совершенно  есте¬
ственно  и  понятно,  и  иначе  и  быть  не  могло.  А  у  нас?  Со¬
вершенно  наоборот,  никакого  перерождения  не  соверши¬
лось.  Иммунитеты  существуют  в  XV,  XVI  и  XVII  веках,  за-
кладничество  тоже  проходит  через  всю  древнюю  историю,
до  самого  Петра.  Как  же  это?  Явления,  признанные  западной
наукой  предшествующими,  у  нас  оказываются  и  предшест¬
вующими,  и  сопутствующими,  и  последующими!  Другие
факты  также  представляют  необычайную  для  феодализма
картину.  Всеобщая  воинская  повинность,  которая  существо¬
вала  при  Меровингах,  Карле  Великом  и  его  ближайших  пре¬
емниках,  в  феодальную  эпоху  совершенно  перерождается;  то
же  надо  сказать  и  о  податной  повинности.  А  у  нас?  Всеоб¬
щая  воинская  и  податная  повинность  существуют  в  удельное
время,  несмотря  на  феодализм;  иммунитеты  продолжают
существовать  до  XVII  века  включительно.  Все  это  никак  не
укладывается  в  гипотезу  о  господстве  феодализма  в  удель¬
 417

ной  Руси.  Таких  фактов,  непримиримых  с  гипотезой  о  гос¬
подстве  у  нас  феодализма,  чрезвычайно  много.  Приведем
еще  два.  В  эпоху  феодализма  королю  не  принадлежал  суд  во
всем  королевстве.  А  у  нас  пространная  Русская  правда,  по
автору,  памятник  эпохи  полного  развития  у  нас  феодализма,
знает  только  княжеский  суд.  Двинская  уставная  грамота
1397  г.,  тоже  время  феодализма,  дана  на  имя  двинских  бояр
и  всех  черных  людей.  В  грамоте  говорится,  что  бояре  так  же,
как  и  черные  люди,  подлежат  суду  государева  наместника  и
будут  судиться  им  на  основании  одних  и  тех  же  правил.  Как
это  согласить  с  утверждением  автора  о  том,  что  наши  бояре
удельного  времени  то  же,  что  западные  феодалы?  Возможна
такая  грамота  феодальным  герцогам,  графам,  виконтам  и  ба¬
ронам?  Рисунок  русского  феодализма  у  автора  очень  смутен.
Феодализм  на  Западе  произвел  такое  глубокое  перерождение
всего  общественного  быта,  следы  которого  сохранились  чуть
не  до  наших  дней;  русский  же  феодализм  не  оставил  по  себе
ни  малейших  следов,  а  предшествовавшие  ему  явления,  им¬
мунитеты  и  излюбленные  автором  закладчики,  сохранились
до  XVII  века!  Картина  совсем  несообразная  с  подмеченным
ходом  европейской  истории.
 Все  эти  неясности  и  несообразности  легко  исчезнут  и
прояснятся,  если  мы  отбросим  гипотезу  о  феодализме
удельной  Руси  и  скажем:  у  нас  были  некоторые  предвестни¬
ки  феодализма,  но  очень  слабые;  феодализма  же  не  разви¬
лось,  а  потому  предвестники  прошли  через  всю  нашу  исто¬
рию  и  живы  еще  в  XVII  веке.  Такое  заключение  будет  со¬
вершенно  соответствовать  наблюдаемой  последовательности
фактов  нашей  истории.  Предшествующие  феодализма  были
у  нас  слишком  слабы,  чтобы  произвести  те  же  последствия,
какие  произошли  на  Западе,  а  центральная  власть  в  наших
княжествах  никогда  не  падала  так  низко,  как  она  упала  в  го¬
сударствах,  образовавшихся  на  развалинах  империи  Карла
Великого.  Из  всех  предшествующих  у  нас  значительного
развития  достигали  одни  иммунитеты;  но  мы  видели,  как
они  были  разнообразны  и  до  какого  минимума  доходили:  все
пожалованные  права  ограничивались  иногда  предоставлени¬
ем  льготчику  права  суда  над  пришлыми  крестьянами,  и  то  за
 418

исключением  важнейших  уголовных  дел;  а  в  повинностях  он
не  пользовался  никакими  льготами.  Важнейшее  предшест¬
вующее,  разложившее  империю  Карла  Великого  на  отдель¬
ные,  почти  независимые  части,  наследственность  должно¬
стей  герцогов,  графов,  виконтов  и  т.д.,  —  у  нас  не  имело  ни
малейшего  значения.
 Несмотря  на  весь  труд,  потраченный  автором  феодаль¬
ных  отношений  к  удельной  Руси,  на  все  сочувствие  к  нему
г-д  критиков  и  рецензентов  и  даже  на  всю  „смелость44  г-на
Рожкова,  течение  русской  истории  остается  в  своем  прежнем
русле.  О  его  боярах  —  русских  феодалах,  и  их  вотчинах  —
русских  феодах  мы  будем  говорить  при  первом  удобном
случае;  тожество  нашей  вольной  службы  со  службой  феода¬
лов  и  боярских  вотчин  с  феодами  такое  же  крупное  недора¬
зумение,  как  и  причисление  патроната  и  иммунитетов  к  сис¬
теме  феодальных  учреждений.
 IX
 В  конце  1900  г.  вышло  в  свет  исследование  г-на
Н.Рожкова  о  сельском  хозяйстве  Московской  Руси.  Автор
проявил  необыкновенное  трудолюбие.  Он  не  ограничился
одним  печатным  материалом:  „главной  основой  его  труда
служат  неизданные  источники44.  Через  его  руки  прошло  та¬
кое  множество  архивного  материала,  что  издать  его  в  при¬
ложении  к  своему  труду,  в  виде  оправдательных  докумен¬
тов,  он  нашел  „совершенно  невозможным44.  К  обработке  ар¬
хивных  документов  он  в  широкой  мере  применяет  статисти¬
ческий  прием  и  обогащает  свой  труд  множеством  таблиц  с
вычислением  средних  цифр  разных  экономических  явлений,
например,  размеров  крестьянской  запашки  и  пр.  Эти  вы¬
дающиеся  особенности  нового  труда  вызывают  на  многие
размышления.  В  интересах  науки  и  последователей  г-на
Рожкова,  число  которых  весьма  значительно,  мы  считаем
необходимым  остановиться  на  его  труде,  так  близко  сопри¬
касающемся  с  содержанием  нашей  третьей  главы.
 Кроме  богатых  ссылок  на  архивный  материал,  другую
особенность  труда  г-на  Рожкова  представляют  и  сами  прие¬
 419

мы  исследования.  Он  не  довольствуется  обыкновенными
способами  исследования,  он  стремится  достигнуть  более
точных  результатов  и  выражает  свои  выводы  в  цифрах.  Ему
мало  указать  на  нескольких  примерах,  каковы  были,  напри¬
мер,  размеры  господских  запашек,  он  желает  определить  их
„абсолютные  и  относительные  размеры64;  для  крестьянских
запашек  он  отыскивает  средние  величины,  сравнивает  их
изменения  в  течение  века  и  делает  на  этом  основании  заклю¬
чения  о  движении  крестьянского  благосостояния.  Эти  выво¬
ды,  выраженные  в  цифрах,  могут  быть  приняты  (и  уже  при¬
няты)  за  совершенно  точные.  Посмотрим  на  них  ближе.
 В  самом  начале  главы,  посвященной  формам  и  размерам
сельскохозяйственного  производства,  читаем:  „Первый  во¬
прос,  подлежащий  нашему  решению,  это  вопрос  о  том,  су¬
ществовала  ли  барская  пашня,  и  если  существовала,  то  како¬
вы  были  ее  относительные  и  абсолютные  размеры?66  Чтобы
ответить  на  поставленный  автором  вопрос,  надо  знать,
сколько  у  известного  владельца  было  земель  вотчинных  и
поместных,  и  сколько  из  этого  числа  пахал  он  на  себя  и
сколько  отдавал  в  аренду  крестьянам.  Имеет  г-н  Н.  Рожков
эти  данные  хотя  бы  о  20  владельцах  XVI  века?  Он  не  имеет
ни  одного  такого  известия.  Как  же  решать  при  отсутствии
данных  поставленный  автором  вопрос?  Он  ограничивается
приведением  нескольких  отрывочных  сведений  о  некоторых
имениях,  в  которых  упоминаются  господские  запашки  (129
—130).  Вопрос  поставлен,  а  ответа  автор  не  дает.  Это  нас
нисколько  не  удивляет.  Мы  и  не  ждали  ответа,  потому  что
для  него  нет  данных.  Мы  даже  сомневаемся  в  возможности
когда-либо  собрать  такие  сведения  для  XVI  века.  Их  надо
было  бы  искать  в  частных  архивах.  А  есть  у  нас  такие  архи¬
вы  с  полными  сведениями  о  том,  сколько  владельцу  принад¬
лежало  земель  в  XVI  веке  и  как  он  ими  пользовался?  В  пис¬
цовых  книгах,  которые  были  в  руках  автора,  опись  ведется
по  местностям,  а  не  по  владельцам,  и  выписать  из  них  все
владения  известных  отдельных  лиц,  при  современном  со¬
стоянии  архивов,  вещь  невозможная.  Автор  таких  выписок  и
не  сделал.  Итак,  „первый  вопрос,  подлежащий  нашему  раз¬
 420

решению66,  есть  вопрос  неразрешимый;  его  и  ставить  не  сле¬
довало.
 Две  страницы  далее  автор  переходит  к  вопросу  о  хозяй¬
ских  запашках  на  монастырских  землях  и  утверждает,  что
„по  мере  приближения  к  концу  века  везде  заводится  редко
где  существовавшая  раньше  монастырская  пашня.  Это  пока¬
зывает,  —  говорит  он  в  заключение,  —  таблица  на  с.  134—
13766.  Утверждение  чрезвычайно  решительное,  но  мало  точ¬
ное:  везде  заводится  монастырская  пашня,  утверждает  автор.
Но  что  же  это  значит?  Каждым  монастырем  в  одном  из  сво¬
их  владений  или  в  каждом  владении  монастырском  возника¬
ет  хозяйская  запашка?  Это  неизвестно,  и  автор  не  чувствует
ни  малейшей  потребности  это  пояснить.  Обращаемся  к  таб¬
лице.
 Нелегкое  дело  доказать,  что  „редко  где  существовавшая
в  начале  века  монастырская  пашня  в  конце  его  появляется
везде66.  Для  этого  надо  сравнить  количество  монастырской
запашки,  если  не  во  всех  монастырских  имениях,  то  в  значи¬
тельном  их  числе  в  начале  и  конце  века:  такое  сравнение  и
покажет  возникновение  монастырской  запашки  там,  где  ее
прежде  не  было,  а  следовательно,  и  оправдает  заключение
автора.  Но  можно  ли  сделать  такое  сравнение?  По  печатному
материалу  —  нет,  его  слишком  мало.  В  архивах,  может  быть,
есть  такой  материал,  он  не  попал,  однако,  в  руки  автора.  Г-н
Рожков  составил  таблицу,  но  она  ровно  ничего  не  доказыва¬
ет.  Автор  приводит  сведения  о  46  монастырских  вотчинах  с
показанием,  сколько  было  в  каждой  из  них  крестьянской  и
монастырской  пашни,  и  с  вычислением  процентного  отно¬
шения.  Описи  этих  вотчин  делались  в  период  времени  от
1558  г.  по  1598  г.,  но  это  все  вотчины  разных  монастырей  и
разные  вотчины.  Если  бы  мы  имели  описание  одной  и  той
же  вотчины  в  1558  и  1598  гг.,  и  если  бы  в  первом  описании
не  было  указано  монастырской  запашки,  а  во  втором  было,
мы  могли  бы  сделать  заключение,  что  она  распространяется.
В  таблице  же  автора  нет  ни  одного  повторенного  описания
той  же  вотчины:  у  него  собраны  описания  все  разных  вот¬
чин.  Такая  таблица  ровно  ничего  не  доказывает.  Из  того,  что
в  некоторой  вотчине,  по  описи  конца  века,  было  12  и  бо¬
 421

лее  %  монастырской  запашки,  вовсе  не  следует,  что  в  этой
вотчине  не  было  монастырской  запашки  в  1550  г.  или  что
она  была  меньше.  Автор  употребил  немало  времени  на  со¬
ставление  своей  таблицы,  и  совершенно  напрасно.  Нельзя  не
пожалеть  об  этом,  а  еще  больше  будем  жалеть,  если  его  таб¬
лица  войдет  в  ученый  оборот.
 Мы  можем  пополнить  таблицу  автора  по  печатному  ма¬
териалу.  У  него  самый  большой  процент  монастырская  за¬
пашка  дала  в  вотчине  Троице-Сергиева  монастыря  по  описи
1592—1593  гг.,  —она  составляла  29,5%  крестьянской  за¬
пашки.  У  Златоустовского  монастыря,  по  напечатанной  опи¬
си  1573  г.,  в  сельце  Рассудовском,  монастырской  пашни  бы¬
ло  10  четей,  а  крестьянской—  12,  а  у  Чудова  монастыря,  в
селе  Борисовском,  по  той  же  описи,  было  монастырской  за¬
пашки  118  четей,  а  крестьянской  —  24.  В  первом  случае  мо¬
настырская  пашня  составляет  80  %  крестьянской,  а  во  вто¬
ром  более  400  %.  Если  бы  мы  следовали  ученым  приемам
автора,  мы  должны  были  бы  сделать  заключение,  что  с  70-х
годов  XVI  века  к  концу  века  размеры  монастырской  запашки
чрезвычайно  падают.
 Такое  же  значение  имеет  и  другая  таблица,  в  которой
автор  выводит  среднее  количество  земли  на  двор  и  на  одного
рабочего  крестьянина  в  центральных  местностях  Москвы.  А
между  тем  автор  делает  на  основании  этой  таблицы  очень
серьезные  заключения.  Вот  они:  „Просматривая  цифры  этой
таблицы,  —  говорит  он,—  легко  заметить  с  70-х  годов
XVI  века  значительное  уменьшение  средней  запашки  на  кре¬
стьянский  двор  и  на  земледельческого  рабочего:  тогда  как  до
этого  времени  такая  запашка  очень  часто  приближалась  к
нормальной  величине  выти,  нередко  даже  значительно  пре¬
вышала  ее  и  чрезвычайно  редко  спускалась  ниже  7  четей  на
двор;  с  70-х  годов  7  четей  на  двор  встречается  только  один
раз,  в  остальных  же  случаях  средние  размеры  пашни  на  двор
и  рабочего  чрезвычайно  низки.  Это  наблюдение  имеет
большую  ценность  (собственные  слова  автора):  оно  пока¬
зывает,  что  параллельно  регрессу  в  системе  земледелия  шло
и  сокращение  крестьянской  запашки  на  двор,  т.е.  крестьянин
Центральной  Руси  делался  маломощнее  в  хозяйственном  от¬
 422

ношении,  сильно  разорялся44  (146).
 Обратимся  к  таблице,  имеющей,  по  скромному  призна¬
нию  самого  автора,  „большую  ценность44.  За  исключением
7  вотчин,  это  те  же  вотчины,  которые  приведены  и  в  пред¬
шествующей  таблице.  Для  сравнения  взято  тоже  46  мона¬
стырских  имений;  из  них  19  описаны  до  рокового  1570  г.,  а
остальные  после.  Самая  старая  опись  сделана  в  1556  г.,  такая
одна;  большинство  описаны  в  1562—1563  гг.,  таких  15;  по¬
сле  1570  г.  большинство  описано  в  1592—1593  гг.,  таких  20.
И  здесь  ни  одно  имение  не  повторяется,  это  все  разные  име¬
ния.  Собственно,  для  сравнения  берется  19  вотчин,  описан¬
ных  до  1570  г.,  преимущественно  в  1562—1563  гг.,  и  27  —
описанных  после  1570  г.,  преимущественно  же  в  1592—
1593  гг.  Спрашивается,  в  вотчинах,  в  которых  по  описи
1563  г.  оказалось  до  7  четей  и  более  на  работника,  сколько
было  в  конце  века?  Этого  никто  не  знает,  так  как  описей
конца  века  для  этих  вотчин  у  автора  нет.  То  же  надо  сказать
и  о  тех  вотчинах,  которые  описаны  после  1570  г.  Мы  знаем,
сколько  там  приходится  на  работника  в  1592—1593  гг.,  но  не
знаем,  сколько  приходилось  в  1562—1563  гг.  Может  быть,
среднее  было  то  же,  а  может  быть,  и  еще  меньше.
 Для  доказательства  мысли  автора  ему  надо  было  бы
взять  все  крестьянское  население  в  начале  и  конце  века,  оп¬
ределить  среднее  на  работника  в  эти  два  срока  и  сравнить.
При  таком  приеме  действительно  получились  бы  данные,  на
основании  которых  можно  было  бы  сделать  заключение  об
увеличении  или  об  уменьшении  крестьянских  участков.  Но
такой  статистики  для  XVI  века  не  существует,  автор  ее  не
создал;  он  берет  случайно  попавшие  ему  под  руку  19  вотчин
с  населением  в  4900  рабочих  и  сравнивает  их  с  другими
27  вотчинами  с  населением  в  9800  рабочих,  и  отсюда  делает
заключение  обо  всем  населении  центральных  областей  Мос¬
ковского  государства.  На  основании  такого  сравнения  нельзя
сделать  никаких  заключений  об  изменениях  в  хозяйственном
положении  крестьян.
 Таких  таблиц  у  автора  много.  Остановимся  еще  на  од¬
ной,  помещенной  на  с.68—69.  Значение  этой  таблицы  автор
объясняет  так:  „Она  наглядно  показывает,  как  все  более  и
 423

более  ухудшалась  система  полевого  хозяйства  на  террито¬
рии  этих  уездов.  При  внимательном  просмотре  таблицы  не¬
трудно  убедиться,  что,  во-первых,  в  большинстве  названных
уездов  с  замечательной  правильностью  паровая  зерновая
система,  господствовавшая  в  шестидесятых  годах  XVI  века,
сменяется  к  концу  столетия  переложной  системой;  во-
вторых,  по  мере  перехода  к  переложной  системе  земледелия
везде  появляется  пашня,  паханая  наездом:  нарушается,  сле¬
довательно,  и  севооборот66.
 Результаты  таблицы  чрезвычайно  серьезные;  ею  дока¬
зывается  обратное  движение  сельского  хозяйства,  паровая
система  заменяется  переложной.  Посмотрим  в  таблицу.  В
доказательство  того,  что  чрезвычайно  важные  выводы  авто¬
ра  верны  для  Рузского  уезда,  таблица  приводит  четыре  вот¬
чины  разных  монастырей.  Три  из  них  описаны  в  шестидеся¬
тых  годах,  одна  в  1593  г.  Пашни  наездом  нет  нигде,  перелог
есть  во  всех,  но  всего  более  в  последней  вотчине.  На  этом
основании  делается  важный  вывод  для  Рузского  уезда.  Тако¬
вы  же  основания  в  пользу  того  же  важного  вывода  и  для
других  уездов.  Автор  и  не  подозревает,  что  собственно  надо
было  бы  сделать  для  того,  чтобы  доказать  его  тезисы.  Чтобы
доказать  переход  от  паровой  зерновой  системы  к  перелож¬
ной,  надо  было  взять  все  земли  уезда  и  определить  в  них  ко¬
личество  земель,  обрабатываемых  тем  и  другим  способом  в
шестидесятых  годах  и  в  конце  века.  Только  такое  сравнение
оправдало  бы  вывод  автора.  Оно,  конечно,  невозможно;  та¬
кой  статистики  нет  для  XVI  века.  Чтобы  хотя  несколько
приблизиться  к  выводу,  чтобы  сделать  его  хотя  вероятным,
надо  было  взять  ряд  имений,  по  возможности  большой,  оп¬
ределить  в  них  количество  земли,  обрабатываемой  тем  и
другим  способом  в  шестидесятых  годах  и  в  конце  века.  Если
бы  оказалось,  что  система  паровая  зерновая  в  этих  имени¬
ях  к  концу  века  заменяется  переложной,  автор  мог  бы  со¬
слаться  на  такую  таблицу.  Составленная  же  им  таблица  ров¬
но  ничего  не  доказывает,  кроме  полной  его  неопытности  по
части  статистических  выкладок,  совершенно,  впрочем,  изви¬
нительной,  ибо  изучение  статистики  для  общих  историков  в
наших  университетах  также  не  обязательно,  как  и  ознаком¬
 424

ление  с  элементарными  понятиями  права.
 От  статистики  автора  перейдем  к  источникам,  которыми
он  пользовался.  Большинство  этих  источников  он  видел
один.  Почтенный  автор  хорошо  понимает,  что  это  не  очень
успокоительно  для  читателя.  Источники  для  историка  то  же,
что  природа  для  натуралиста,  их  надо  иметь  в  руках  и  на
глазах.  Сослаться  на  то,  что  они  лежат  там-то,  этого  очень
мало.  Их  надо  положить  перед  читателем.  Это  потому,  что
errare  humanum  est.  Снисходительный  к  нашему  труду  чита¬
тель,  имевший  терпение  прочитать  все,  что  мы  написали,  не
раз  видел,  как  ученые  читают  в  источнике  не  то,  что  там  на¬
писано.  Почтенный  автор  старается  успокоить  читателя  ука¬
занием  на  то,  что  архивы  доступны  для  всех  и  это  облегчает
проверку.  Спорить  не  будем,  но  и  в  Москву  не  поедем,  а  об¬
ратимся  к  более  легкому  способу  проверки,  насколько  автор
правильно  читает  источники:  к  сличению  его  ссылок  на  пе¬
чатные  источники  с  тем,  что  в  них  напечатано.
 Таблица,  которая  привела  автора  к  вышеуказанным  на¬
блюдениям,  имеющим  „большую  ценность66  (148—151),
ссылается  на  вотчины  Троице-Сергиева  монастыря  в  Дмит¬
ровском  уезде  по  описи  1592—1593  гг.  По  счету  автора,  в
этих  волостях  было  крестьянской  пашни  3207,1  четверти.
Чрезвычайно  точный  счет,  даже  0,1  доля  четверти  не  забыта.
В  источнике  же  написано:  „И  всего  в  Дмитровском  уезде
Троецких  вотчин...  крестьянския  паханыя  сер.  земли  947  че¬
ти  без  третника,  да  крестьянския  же  худые  земли  2917  чети  с
третником,  да  наемныя  паханыя  сред,  земли  27  чети  без
третника,  да  наемныя  же  паханыя  худ.  земли  360  чети  без
полутретника66.  Таким  образом,  с  наемной  землей  крестьяне
пахали  4241  четь,  на  целую  почти  треть  более  того,  что  на¬
считал  автор.
 Там  же  приведены  вотчины  того  же  монастыря  в  Руз¬
ском  уезде  по  описи  того  же  года.  У  автора  в  этих  вотчинах
крестьянской  земли  показано  268  четей.  В  описи  читаем:  „И
всего...  пашни  паханыя  сер.  земли  28  четьи,  да  пашни  же  па¬
ханыя  худ.  земли  —  287  четьи,  да  наезжия  пашни  худ.  земли
12  четьи  без  третника,  да  перелогу  и  лесом  поросло  худ.
земли  1255  четьи  без  третника,  лесу  пашеннаго  2  десятины66.
 425

В  итоге  без  перелогу  получится  —  329  четей,  на  61  четь  бо¬
лее,  чем  у  автора.
 Там  же  приведены  вотчины  того  же  монастыря  в  Ста-
рицком  уезде.  По  счету  автора,  в  них  589,5  четей.  Удиви¬
тельная  точность,  не  забыты  —  0,5!  В  описи  же  читаем:  „И
всего...  крестьянской  пашни  паханой  сер.  земли  610  чети,  да
перелогу  пашни  232  чети,  да  лесом  поросло  232  чети  с  осми-
ной,  лесу  пашеннаго  49  дес.,  да  непашеннаго  лесу  32  лес.44
Подводя  итог  пашенной  земли,  получим  891  четь  вместо
589,  указанных  г-ном  Н.Рожковым.
 Там  же  далее  приведены  вотчины  того  же  монастыря  в
Углицком  уезде.  По  автору,  там  было  1566  четей  крестьян¬
ской  земли.  В  описи  читаем:  „...да  служни  и  крестьянския
пашни  1409  четьи,  да  пашни  же  паханыя  наездом  из  найму
71  четь,  да  перелогу  пашни  991  четь,  да  пашни  же  лесом  по¬
росло  516  четьи,  да  пашни  же  паханыя  худ.  земли  —
131  четь,  да  перелогу  70  четьи,  да  лесом  поросло  42  четьи,  а
всего  четвертныя  пашни,  и  перелогу,  и  что  лесом  поросло
сер.  земли  3297  чет.  да  худ.  земли  243  чети44.  Итог  писца  не
очень  точен;  мы  сделаем  свой  и  не  введем  в  него  пашни,  по¬
росшей  лесом;  за  этим  исключением,  получим  пашни  с  на¬
езжей  и  с  перелогом  2672  четьи  против  1566  четей  автора.
Опять  разница  очень  значительная.  Но  этим  не  исчерпыва¬
ются  особенности  итогов  автора.  Количество  пашни  показы¬
вается  у  него  иногда  менее  действительного,  а  число  рабо¬
чих  более.  В  рассматриваемых  вотчинах  у  него  показано
крестьянских  дворов:  515,  а  работников  629,  в  оригинале  же
читаем:  „6  дворов  служних,  477  двор,  крестьянских,  а  людей
в  них  589  человек44.  Все  другое:  всех  дворов  483,  а  людей
589.  Если  предположить,  что  писец  позабыл  показать  насе¬
ление  служних  дворов,  то  придется  на  6  дворов  много-много
прибавить  12  работников  и  получится  601  работник,  а
не  623.
 Вот  на  каких  данных  основаны  „имеющие  большую
ценность44  выводы  автора1.  * 4261  Мы  брали  наши  цифры  со  страниц,  указанных  самим  г-ном
Н.Рожковым.  Ему  следовало  бы  объяснить,  отчего  его  итоги  расходятся  с
 426

А  печатные  источники,  бывшие  у  него  в  руках,  действи¬
тельно  имеют  большую  ценность.  С  итогами  последней  опи¬
си  в  них  сравниваются  иногда  итоги  описи  предшествующей
и  указывается  убыль  и  прибыль  населения,  а  также  и  пере¬
мены  в  количестве  пашенной  земли.  Этими  сведениями  ав¬
тор  не  заблагорассудил  воспользоваться,  а  они  освещают  де¬
ло  гораздо  более  его  изысканий  и  таблиц.
 В  конце  описи  вотчин  Троице-Сергиева  монастыря  ска¬
зано,  что  в  1592—1593  гг.  из  пуста  в  живущее  прибыло  паш¬
ни  338  четей  против  описи  1586  г.  К  сожалению,  писец  не
говорит  об  изменении  в  количестве  населения;  но,  судя  по
тому,  что  число  деревень  осталось  то  же,  можно  думать,  что
прибавка  пашни  выпала,  хотя  отчасти,  и  на  долю  прежнего
населения.  Здесь  получается,  таким  образом,  к  концу  века
увеличение  крестьянской  запашки.
 В  конце  описи  вотчин  того  же  монастыря  по  Углицкому
уезду  находим  указание  на  то,  что  в  1592—1593  гг.,  сравни¬
тельно  с  1575  г.,  произошла,  наоборот,  убыль  четвертной
пашни  на  229  четвертей.  Но  эта  убыль  явилась  вследствие
ухода  некоторой  части  крестьян  в  другие  места,  почему  их
деревни  и  починки  запустели  и  лесом  поросли.  Количество
же  земли,  приходящейся  на  остальных  крестьян,  от  этой
убыли  нисколько  не  уменьшилось.  Итак,  возможно  умень¬
шение  площади  пахотной  земли  в  известных  вотчинах  без
малейшего  уменьшения  размеров  крестьянских  участков.
Так  далеки  „имеющие  большую  ценность46  выводы  автора  от
действительности.
 На  с.  166  автор  говорит  о  складниках.  Он  присоединяет¬
ся  к  мнению  г-жи  А.  Ефименко,  но  далее  ссылки  на  новые
документы.  В  актах  Холмогорской  епархии  напечатан  доку¬
мент  о  распределении  работ  по  поставке  стенной  ограды  в
Скрылеве.  Издатель  актов  так  его  и  озаглавил:  „Память  о
том,  кому  и  сколько  делать  стеннаго  огорода  в  Скрылеве44.
Наш  автор  видит  в  этом  документе  „дельную  память  на
пашни44,  а  в  нем  дело  идет  о  постройке  стенной  ограды!  Не¬
 напечатанными,  но  он  этого  не  сделал:  мы  не  нашли  такого  объяснения  в
составленных  им  таблицах.
 427

легко  и  печатные-то  документы  читать1.
 Если  возможна  такая  свобода  выписок  из  печатных  ма¬
териалов,  то  что  происходит  при  пользовании  рукописным?
 Не  отрицаем  пользы  архивных  работ.  Но  к  ним  надо  об¬
ращаться  уже  после  того,  как  исчерпано  содержание  отно¬
сящихся  к  вопросу  печатных  материалов.  Г-н  Н.Рожков  по¬
шел  в  архивы  немножко  преждевременно.  Для  него  есть
много  неизведанного  и  в  печатных  книгах,  и  не  в  одних  пис¬
цовых,  понимание  которых  требует  некоторой  подготовки.
 X
 В  конце  1902  г.  появилось  в  свет  сочинение  Дебольско-
го  о  гражданской  дееспособности  по  русскому  праву  до  кон¬
ца  XVII  века.  Для  ответа  на  тему,  поставленную  в  заголовке
книги,  автор  нашел  нужным  перебрать  все  разряды  населе¬
ния  Древней  Руси,  выясняя  их  права  и  обязанности.  Между
новой  книгой  и  моими  исследованиями  оказалось  множество
точек  соприкосновения.  Книга  г-на  Дебольского,  написанная
с  большим  знанием  источников  и  литературы,  испещрена
ссылками  и  на  мои  „Древности64  и  „Лекции  и  исследования66.
Несмотря  на  такое  внимание,  оказанное  мне  молодым  уче¬
ным,  я  не  могу  войти  в  разбор  всего  содержания  его  труда:
это  увлекло  бы  меня  далеко  за  пределы  настоящего  тома
„Древностей66.  Я  ограничусь  двумя-тремя  замечаниями  по
вопросам,  непосредственно  касающимся  содержания  этого
(III)  тома  или  имеющим  общее  научное  значение.
 Г-н  Дебольский  выступает  горячим  сторонником  „со¬
юзного  строя  в  древнем  обществе66.  По  его  мнению,  „в  древ¬
ний  период  русской  истории  отдельное  лицо  пользовалось
правом  не  как  гражданин  и  человек,  а  как  член  данного  ро¬
дового,  племенного  или  общинного  союза66  (5).  Автор  затра¬
гивает,  таким  образом,  чрезвычайно  живую,  но  вместе  с  тем  * 4281  Рус.  ист.  б-ка.  XIV.  №  A.  LXVIII.  Этому  документу  очень  посчаст¬
ливилось  в  нашей  ученой  литературе.  Обратил  на  него  внимание  и  г-н
Лаппо-Данилевский  и  тоже  ссылается  на  него  в  доказательство  того,  что
„складники  иногда  уравнивались  при  дележе“  (Критич.  заметки.  27).  У  не¬
го  идет  здесь  речь  о  дележе  поземельной  собственности  складников!
 428

и  очень  спорную  тему,  которая  одна  могла  бы  быть  предме¬
том  целого  исследования.  Автор  уделяет  ей  две-три  страни¬
цы.  Этого,  пожалуй,  было  бы  и  много,  если  бы  дело  шло
только  о  заявлении  своего  сочувствия  древнему  союзному
строю.  Но  автор  входит  в  самую  суть  дела  и  приводит  дока¬
зательства  союзного  строя  русского  общества  в  период  Рус¬
ской  правды.  Это  уже  решение  вопроса,  а  не  одно  платони¬
ческое  сочувствие.
 „Русская  правда,  —  говорит  он,  —  в  древнейшем  списке
ставит  условием,  чтобы  вопрос  о  сделке  и  ее  эффекте  решал¬
ся  12  послухами.  Институты  схода  и  гонения  следа,  по  тому
же  памятнику,  суть  такое  же  привлечение  сочленов
союза  к  делу  суда  и  следствия*6  (4).  Что  12  послухов  суть
члены  некоторого  союза,  родового  или  общинного,  и  нахо¬
дятся  в  союзных  отношениях  к  истцу  и  ответчику,  это  надо
было  бы  доказать;  автор  этого  не  делает,  и  докажет  ли  он  это
когда-нибудь,  это  находится  под  большим  сомнением.  Дока¬
зать  же,  что  сход  и  гонение  следа  являют  „привлечение  со¬
членов  союза  (какого?)  к  делу  суда  и  следствия66  —  никто  и
никогда  не  может.  Кто  12  послухов,  это  неясно,  а  потому  и
может  быть  предметом  самых  разнообразных  догадок;  но
что  свод  и  гонение  следа  ничего  не  заключают  в  себе  союз¬
ного,  это  совершенно  ясно  и  не  подлежит  ни  малейшему  со¬
мнению.
 На  следующей  странице  в  доказательство  союзного
строя  автор  приводит  мнение  Калачова,  Аксакова  и  мое  об
изгоях,  а  затем  вот  что  говорит  от  себя:  „Изгои  оказываются
так  чужды  всем,  что  даже  не  имеют  мстителя  за  себя.  Тя¬
жесть  положения  их  такими  словами  рисуется  современным
духовным  писателем:  „И  се  паки  горее  всего  емлющим  из¬
гойство  на  искупающихся  от  работы:  не  имут  бо  видети  ми¬
лости,  не  помиловавше  равно  себе  созданнаго  рукою  Божи-
ею  человека66.
 Мнение  автора,  что  изгои  не  имеют  за  себя  мстителя,
очень  сомнительно.  Русская  правда,  на  которую  он  ссылает¬
ся,  этого  не  говорит.  За  убийство  изгоя  она  назначает  то  же
наказание,  как  и  за  убийство  всякого  свободного  человека.
Если  за  убийство  изгоя  есть  кому  получить  головщину,  то
 429

надо  думать,  у  него  есть  и  мстители.  Этим  опровергается  и
старинное  мнение,  что  изгои,  как  исключенные  из  союза,
лишены  прав.  Приводимые  же  автором  слова  духовного  пи¬
сателя  рисуют  тяжесть  положения  не  изгоя,  а  господина,  ко¬
торый  берет  с  холопов  своих  большую  выкупную  плату.  Ав¬
тор  так  увлечен  идеей  союзного  строя,  что  почти  ничего,
кроме  этого  строя,  и  не  видит.
 А  вот  что  в  конце  книги  он  сам  говорит  об  этих  союзах,
наполнявших  будто  бы  всю  Русь  в  начале  ее  истории:  „До
нас  не  дошло  никаких  следов  юридической  деятельности
этих  союзов,  мы  не  имеем  ни  малейших  данных  об  от¬
ношении  союза  к  отдельным  входящим  в  него  членам,  не
знаем,  были  ли  эти  союзы  автономны44  (258).  Коротко  гово¬
ря,  мы  ничего  не  знаем  о  союзах.  К  этому  мнению  я  охотно
присоединяюсь.
 Как  горячий  сторонник  союзного  строя  Древней  Руси,
автор  защищает  древность  поземельной  общины.  Ему  ка¬
жется,  что  его  взгляд  на  этот  предмет  существенно  расхо¬
дится  с  моим.  По  его  мнению,  крестьянские  общины  имели
общинные  угодья  и  земли,  которые  они  и  распределяли  ме¬
жду  собой;  а  я  будто  бы  отрицаю  общинные  земли  и  угодья
и  категорически  заявляю,  что  „даже  у  позднейшей  кресть¬
янской  общины  не  было  никаких  общественных  дел,  кроме
раскладки  оброка  и  участия  в  администрации  и  суде44  (303).
Это  опять  не  очень  верно.  Я  не  отрицаю  общинных  земель  и
угодий  у  позднейших  крестьянских  общин;  я  отрицаю  их  у
тех  старинных  крестьян,  быт  которых  описан  в  новгород¬
ских  книгах  конца  XV  века.  Но  я  утверждаю,  что  с  конфи¬
скации  возникают  общинные  угодья  и  земли,  которыми  кре¬
стьяне  и  пользуются.  Это  то  же,  что  доказывает  и  г-н  Де-
больский.  Но  между  нами  есть  и  разница.  Я  доказываю,  что
общинные  земли  и  угодья  возникли  в  конфискованных  во¬
лостях  и  волею  московских  государей:  в  этом  всякий  может
и  сам  убедиться  из  новгородских  писцовых  книг.  Автор  же
думает,  что  крестьянская  община  возникла  „естественным
путем,  а  не  путем  отдачи  черным  людям  земли,  отобранной
у  своеземцев  в  Новгороде44  (299).  Что  это  за  естественный
путь,  создавший  крестьянскую  общину,  этого  автор,  к  сожа¬
 430

лению,  не  объясняет.  Акты  же  XV  века,  которые  он  приво¬
дит  в  доказательство  того,  что  общины  пользуются  и  распо¬
ряжаются  общинными  землями,  говорят  о  крестьянах,  сидя¬
щих  на  землях  царя  и  великого  князя,  а  не  на  крестьянских.
Эти  акты  подтверждают  нашу  мысль  о  возникновении  кре¬
стьянских  поземельных  общин  на  государевых  землях,  а  не
на  землях  крестьян-своеземцев.
 Горячий  сторонник  союзного  строя  Древней  Руси  не
мог  пройти  молчанием  вопроса  о  переделах  общинных  зе¬
мель.  Он  выступает  их  защитником.  Здесь  обнаружилась  не¬
которая  неопытность  молодого  ученого:  он  не  имеет  ясного
представления  о  том,  о  каких  переделах  идет  речь  в  спорах
защитников  и  противников  исконной  древности  нашей  со¬
временной  общины.  В  этих  спорах  дело  идет  о  душевых
переделах  общинных  земель.  А  он  в  доказательство
своих  переделов  приводит  раздельные  сделки  общих  лугов,
принадлежащих  частью  крестьянским  общинам,  частью  мо¬
настырям  (308).  Делятся  общие  луга  между  разными  совла¬
дельцами,  в  числе  которых  есть  и  два  монастыря,  а  не  об¬
щинные  земли  по  тяглым  душам.  Таких  дележей  никто  и  ни¬
когда  не  отрицал,  но  они  ничего  не  имеют  общего  с  переде¬
лом  общинных  земель  по  тяглым  душам  наших  общин  XVIII
и  XIX  веков.  Как  затем  распределялись  доставшиеся  общи¬
нам  луга  между  отдельными  членами  общин,  этого  из  дело¬
вых  сделок  не  видно,  но  есть  полное  основание  думать,  что
не  по  тяглым  душам,  так  как  их  тогда  еще  и  не  было.
 Прежде  чем  говорить  о  дееспособности  крестьян,  автор
нашел  нужным  пересмотреть  всю  нашу  литературу  по  во¬
просу  о  их  прикреплении.  По  отношению  к  крестьянам,  си¬
девшим  на  частных  землях,  он  держится  старого  мнения,  хо¬
тя  и  не  без  уклонений  в  сторону  новых  взглядов:  они  были
прикреплены  правительством  в  последнем  десятилетии
XVI  века  (141).  О  крестьянах  же,  сидевших  на  государевых
тяглых  землях,  он  высказывает  самостоятельное  мнение.  Он
утверждает,  что  „в  половине  XVI  века  состоялось  прикреп¬
ление  тяглых  людей“,  но  не  к  земле,  а  к  тяглу.  Это  надо  по¬
нимать  так:  право  перехода  с  земли  на  землю  они  сохранили
и  могли  переходить  из  волости  в  волость,  из  села  в  село,  но
 431

только  с  государевой  тяглой  земли  на  другую  государеву  же
тяглую  землю,  а  не  на  частновладельческую.  Вот  что  значит
прикрепление  к  тяглу,  и  вот  почему  автор  говорит:  „Прикре¬
пление  к  тяглу  не  исключает  возможности  менять  и  тягло,  и
место  его  отбывания44  (139).  Это  новое  мнение,  не  особенно
ясно  высказанное,  суть  которого  нам  удалось  выяснить
только  путем  личных  бесед  с  автором,  вызывает  множество
вопросов.
 Г-н  Дебольский  думает,  что  он  только  присоединяется  к
мнению  г-на  Дьяконова.  Это  едва  ли  верно.  Г-н  Дьяконов
говорит,  что  „со  второй  половины  XVI  века  тяглые  люди
рассматриваются  крепкими  тяглу  и  правом  перехода
не  пользуются.  Что  такое  правило,  однако,  не  было  фор¬
мулировано  в  течение  всего  XVI  века.  Что  ему  предшество¬
вала  длинная  практика44.  Далее,  г-н  Дьяконов  „не  настаивает
на  строгости  правила  о  невыходе  тяглых  людей:  оно  тако¬
вым  не  было44  (9—11).  Это  совсем  другое.  У  г-на  Дебольско-
го  в  половине  XVI  века  „состоялось  прикрепление44,  а  у  г-на
Дьяконова  —оно  состоялось  и  не  состоялось.  Г-н  Деболь¬
ский  говорит  только  о  прикреплении  к  тяглу,  а  г-н  Дьяконов
о  прикреплении  к  тяглу  и  земле:  у  него  и  тяглые  крестьяне
правом  перехода  не  пользуются.  Г-н  Дебольский  под  тяглы¬
ми  разумеет  только  государевых  крестьян;  г-н  Дьяконов  на
определении  тяглых  не  останавливается,  но  разумеет  под
ними  всех  крестьян,  за  исключением  одних  бобылей,  кото¬
рых  считает  не  тяглыми.
 Вот  почему  я  имею  основание  считать  мнение  г-на  Де-
больского  его  самостоятельным  мнением  и  не  могу  не  выра¬
зить  сожаления,  что  он  его  не  доказал.  Ему  надо  было  дока¬
зать,  что  тяглыми  были  только  крестьяне,  сидевшие  на  госу¬
даревых  землях;  а  все  другие  —  нетяглые.  Он  этого  не  сде¬
лал.  В  доказательство  своей  совершенно  новой  мысли  он
приводит  только  ст.88  царского  Судебника.  Вот,  по  его  мне¬
нию,  смысл  этой  статьи:  она  регламентирует  переход  из  тяг¬
ла  в  тягло;  далее,  регламентирует  условие  нарушения  дого¬
вора  аренды  с  землевладельцами:  но  из  нее  будто  бы  не  вид¬
но,  чтобы  был  дозволен  выход  из  волости  за  помещика.
Итак,  содержание  статьи  регламентирует  два  вопроса:  во-
 432

первых,  переход  из  тягла  в  тягло  и,  во-вторых,  условие  на¬
рушения  договора  аренды  земли.  Последнюю  регламента¬
цию  и  понять  трудно.  Закон  определяет  не  порядок  состав¬
ления  договоров  найма  земли,  а  порядок  их  нарушения!
Удивительное  законодательство.  Надо  ли  приводить  ст.88
Судебника,  чтобы  читатель  видел,  как  действительный  ее
смысл  далек  от  того,  что  в  ней  прочитал  наш  автор?  Полага¬
ем,  что  в  этом  нет  надобности,  она  совершенно  ясна.  В  ней
речь  идет  об  условиях  перехода  всяких  крестьян  из  волости
в  волость,  из  села  в  село,  и  только;  она  не  делает  никакого
различия  между  „тяглыми66  и  „владельческими  крестьяна-
ми“;  и  те,  и  другие  могут  переходить.  Писцовая  книга  двор¬
цовых  крестьян  Тверского  уезда  приводит  примеры  выхода
этих,  по  автору,  „тяглых64  крестьян  за  частных  владельцев  на
нетяглые  земли  (по  автору).  Это  в  конце  XVI  века,  а,  по  мне¬
нию  г-на  Дебольского,  это  было  запрещено  еще  в  половине
века.  Г-н  Дьяконов  гораздо  ближе  к  истине,  у  него  переход
тяглых  хотя  и  запрещен,  да  не  строго.
 Прекрасную  особенность  новой  книги  составляет  отно¬
шение  автора  к  его  предшественникам.  Оно,  мало  сказать,
чрезвычайно  внимательное,  —  оно  исполнено  любви  к  ним.
Он  никого  не  обошел.  В  его  книге  все  нашли  себе  место,  на¬
чиная  с  Неволина  и  кончая  г-ном  Рожковым.  У  каждого  он
старается  найти  что-нибудь  такое,  что  должно  быть  спасено
от  забвения  и  сохранено  для  потомства.  Предшественники
г-на  Дебольского  нередко  высказывают  мнения  совершенно
противоположные  и  исключающие  одно  другое.  И  такие  на¬
шли  себе  место  в  его  книге  и  мирно  поставлены  рядом.  Ав¬
тор  хочет  примирить  все  разногласия;  он  делает  попытку
дать  нам  согласное  мнение  ученых.  Действительно  успоко¬
иться  на  постоянных  спорах  и  противоречиях  нельзя.  Надо
найти  выход  и  прийти  к  одному  мнению.  Автор  никого  не
хочет  оставить  за  флагом  и  приводит  все  разноречия  к  един¬
ству.  Попытка  чрезвычайно  привлекательная  по  цели,  но  ед¬
ва  ли  выполнимая.
 Вся  книга  автора  полна  этих  добрых  намерений;  свою
примирительную  роль  он  начинает  с  первых  страниц,  на  ко¬
торых  речь  идет  о  союзном  строе  и  об  изгоях,  как  доказа¬
 433

тельстве  бесправности  человека,  исключенного  из  союза.
Такое  мнение  об  изгоях  высказывают  Калачов  и  Аксаков.  У
первого  изгой  —  есть  человек,  выброшенный  из  рода  за  пре¬
ступление  или  безрассудность;  у  второго  —  он  исключен
или  сам  ушел  из  общины  или  сословия.  У  обоих  —  это  от¬
бросы  общества,  они  умалены  в  своих  правах.  У  обоих  есть
общее,  но  есть  и  капитальное  различие,  не  допускающее
объединения:  один  исходит  из  родового  быта,  другой  из  об¬
щинного.  Благодаря  этому  коренному  различию  вся  наша
древняя  история  получает  под  пером  писателей  этих  двух
направлений  совершенно  разный  облик.  За  Калачовым  и  Ак¬
саковым  автор  приводит  и  мое  мнение:  у  меня  же  нет  ника¬
кого  исключения  ни  из  общины,  ни  из  рода,  и  никакого  ума¬
ления  прав  изгоев.  Автор  отбрасывает  неудобные  для  него
различия  и  получает  среднее  мнение,  которого  никто  не  вы¬
сказывал.  Едва  ли  наука  от  этого  что-нибудь  выиграет.
 А  вот  еще  пример  попытки  такого  же  приведения  к  од¬
ному  знаменателю  разных  мнений.  По  отношению  к  свое¬
земцам  автор  „не  усматривает  особого  противоречия  между
моим  мнением  и  словами  И.Д.Беляева  и  Н.Д.Чечулина“
(132).  Я  считаю  своеземцев  собственниками  земли,  на  кото¬
рой  они  сидят,  а  Беляев  видит  в  них  новгородских  помещи¬
ков,  сидящих  на  землях,  данных  вечем  на  условии  службы.  К
этому  мнению  присоединился  и  г-н  Чечулин.  Может  ли  быть
большее  противоречие  в  землевладении,  как  своя  и  чужая
земля?  А  у  автора  —  это  „не  особое  противоречие*6.
 Это  добродушное  желание  признать  научное  значение
за  всеми  возможными  мнениями  не  могло  не  оказать  неко¬
торого  своеобразного  влияния  на  труд  самого  автора:  собст¬
венные  его  мнения  под  влиянием  этой  любезности  колеб¬
лются,  и  твердая  почва  иногда  совершенно  исчезает  под  его
ногами.
 Вот  два  примера.
 Мы  уже  знаем,  что  владельческие  крестьяне,  по  мнению
автора,  были  свободны  до  последнего  десятилетия  XVI  века,
когда  последовало  их  прикрепление.  Но  профессора  Дьяко¬
нов  и  Платонов  говорят  о  их  прикреплении  уже  во  второй
половине  XVI  века.  Г-н  Дебольский  не  может  отказать  себе  в
 434

удовольствии  дать  место  в  своей  книге  и  этому  мнению.
„Мы  признаем,  —  говорит  он,  —  вполне  справедливым  рас¬
суждения  профессоров  М.А.Дьяконова  и  С.Ф.Платонова  и
можем  повторить  слова  первого  из  них:  во  второй  половине
XVI  века  мало-помалу  вырабатывается  правило,  что  кресть¬
яне  и  вообще  тяглые  люди,  занесенные  в  писцовые  книги
или  официальные  записи,  правом  выхода  не  пользуются44
(153).  Г-н  Дьяконов,  а  вслед  за  ним  и  г-н  Платонов  говорят
это  о  владельческих  крестьянах,  которые,  по  мнению  г-на
Дебольского,  сохранили  свободу  до  последнего  десятилетия
XVI  века.  Любезность  г-на  Дебольского  приводит  его  прямо
к  непоследовательности.
 Добродушие  автора  не  имеет  пределов:  он  заносит  в
свою  книгу  и  мнение  г-на  Лаппо-Данилевского  о  том,  что
духовная  грамота,  в  которой  наследникам  приказаны  ка¬
бальные  люди,  не  опротестованная  кабальным  человеком  и
без  оговорки  внесенная  в  крепостную  книгу,  становилась  ис¬
точником  полной  его  зависимости  от  господина.  Г-н  Деболь-
ский  воспринимает  это  мнение  в  такой  форме:  „Есть  даже
случай  завещания  кабального  холопа,  которое,  по  справед¬
ливому  замечанию  академика  А.С.Лаппо-Данилевского,  об¬
ращало  кабального  холопа  в  старинного  (полного)44  (82).  Что
такое  мнение  высказал  г-н  Лаппо-Данилевский,  это  неудиви¬
тельно;  но  удивительно  то,  что  его  мнение  повторяет  г-н  Де-
больский.  Нашему  автору  надо  было  бы  знать,  что  никто  не
может  передать  другому  более  прав,  чем  сам  имеет.  И  в  ста¬
рину  у  нас  каждый  передавал  другому  только  те  права,  кото¬
рыми  обладал  сам.  Какие  же  были  у  завещателя  права  на  ка¬
бального?  У  него  не  вещное  право  на  кабального,  а  право  из
договора,  по  которому  кабальный  обязался  ему  за  долг  слу¬
жить.  Кабальный  долга  не  уплатил,  и  завещатель  передает
своему  наследнику  не  человека  в  собственность,  а  его  обяза¬
тельство,  по  которому  кабальный  должен  служить  наследни¬
ку,  пока  не  заплатит  долга.  Кабальный  не  имеет  ни  малейше¬
го  основания  протестовать,  а  дьяк  —  отказывать  в  записке  в
крепостную  книгу,  так  как  все  это  случилось  до  указа
1597  г.,  существенно  изменившего  отношение  кабальных  к
их  кредиторам.  После  этого  указа  нельзя  уже  было  переда¬
 435

вать  по  завещанию  долговых  обязательств  кабальных  своим
наследникам.
 Попытка  г-на  Дебольского  обнять  всю  литературу  сво¬
его  предмета  —  составляет  большую  его  заслугу;  на  буду¬
щее  время  пожелаем  ему  только  побольше  разборчивости.
Попытка  всех  примирить,  все  объединить,  всем  дать  место  в
науке  очень  заманчива,  но  и  опасна:  плавание  между  Сцил-
лой  и  Харибдой  не  всегда  бывает  совершенно  благополучно.
 XI
 Из  сделанного  нами  обзора  литературы  видно,  что  по
некоторым  вопросам  было  высказано  два,  три,  четыре  и  да¬
же  более  мнений,  взаимно  одно  другое  исключающих.  Чем
это  обусловливается:  состоянием  предмета  или  какими-либо
иными  причинами?  Если  состояние  предмета  таково,  что
изучение  его  с  необходимостью  приводит  к  разногласию,  то,
значит,  нет  науки  русской  истории:  каждый  исследователь
может  говорить  что  ему  угодно,  и  все  это  будет  одинаково
хорошо.  В  обширной  области  наших  древностей  действи¬
тельно  есть  вопросы,  на  которые  нельзя  дать  решительного
ответа.  Это  все  те,  для  разрешения  которых  не  имеется  под¬
ходящего  материала  и  где  исследователю  приходится  до¬
вольствоваться  одними  догадками.  Но  в  таком  положении
находятся  и  ученые  деятели  в  области  всех  других  наук,  ко¬
торым  приходится  обрабатывать  данный  материал,  при  ус¬
ловии  его  неполноты  и  недостаточности.  По  всем  же  вопро¬
сам,  по  которым  имеется  достаточный  материал,  решение
может  и  должно  быть  только  одно.  Почти  все  затронутые
нами  вопросы  имеют  такой  материал,  и  только  поэтому  мы  и
решились  писать  о  них.  В  чем  же  причина  разногласия?  Не  в
предмете,  а  в  способах  исследования  и  в  личных  свойствах
исследователей.  Каковы  эти  способы  и  свойства,  ведущие  к
разногласиям,  об  этом  снисходительный  читатель  может  су¬
дить  сам:  мы  представили  на  его  благоусмотрение  достаточ¬
ный  для  этого  материал.  Во  всяком  случае  это  причина  уст¬
ранимая  —  для  будущего,  конечно,  когда  мало-помалу  уста¬
новится  правильное  чтение  источников  и  распространится
 436

более  или  менее  единообразная  научная  подготовка  деяте¬
лей,  в  настоящее  время  до  такой  степени  отсутствующая,  что
одни  исследователи  могут  совершенно  не  понимать  других:
так  далеко  расходятся  их  понятия  о  том,  что  такое,  напри¬
мер,  закон  общий  и  закон  местный  (priva  lex)  и  каково  их
взаимное  отношение,  что  такое  семейный  союз  и  может  ли
он  переходить  в  акционерную  компанию  или  нет,  что  такое
товарищество  и  может  оно  принимать  формы  семьи  или  нет,
что  такое  раздел  общего  имущества  и  делит  он  это  имущест¬
во  или  нет  и  т.д.  А  это  азбука,  без  которой  и  приступать
нельзя  к  чтению  памятников1.  Любители  науки  древностей
могут  поэтому  не  смущаться  представленной  нами  картиной
ученых  разногласий  и  продолжать  свои  изыскания  с  надеж¬
дой  прийти  к  единогласному  разъяснению  прежде  всего  тех
явлений  нашей  древней  жизни,  которые  оставили  о  себе  яс¬
ный  след  в  памятниках.  Эти  разъяснения  дадут  твердую  ос¬
нову  и  для  догадок  о  временах  и  явлениях  быта,  прямые  из¬
вестия  о  которых  навсегда  исчезли.  Наука  должна  выделить
постижимое  от  непостижимого,  выяснить  первое  и  на  осно¬
вании  полученных  таким  образом  данных  строить  гипотезы
о  последнем.
 1 	В  нашей  ученой  литературе  было  высказано  даже  мнение,  что  „как
семья  превращается  в  товарищество,  так  договорное  товарищество  подчи¬
няется  формам  семьи“.  Товарищество  принимает  формы  семьи!  Путем  об¬
разования  товарищества,  значит,  возникают  союзы  мужа  и  жены,  родите¬
лей  и  детей.  Должен  признаться,  что  я  этого  совершенно  не  понимаю.  А
почтенному  автору  это,  конечно,  представляется  совершенно  натураль¬
ным,  и,  наоборот,  мое  непонимание  должно  казаться  ему  непонятным.  —
Такие  различия  взглядов  объясняют  иногда  существованием  у  нас  разных
ученых  школ  и  различием  их  научного  направления.  А  я  склонен  думать,
что  причина  указанных  различий  не  в  наличности  разных  школ  и  некото¬
рого,  следовательно,  богатства  их,  а  в  недостатке  школы:  мы  мало  и  плохо
учимся.

Приложение
 М.  Дьяконов
 В.И.  СЕРГЕЕВИЧ
и  его  ученые  труды
 (Библиографический  обзор)1
 26  ноября  1910  г.  скончался  после  тяжелой  операции
Василий  Иванович  Сергеевич.  Смерть  в  преклонном  возрас¬
те  —  неизбежная  доля  каждого  смертного.  В  таких  случаях
нередко  люди  переживают  себя.  Смерть  духовная  наступает
раньше  физической.  Никто  не  мог  бы  подумать  о  Сергеевиче
даже  за  несколько  дней  до  смерти,  что  смерть  забыла  его.
Столько  в  нем  сохранилось  физической  бодрости,  умствен¬
ной  свежести  и  работоспособности.  С  его  кончиной  осталась
пустота,  которая  долго  будет  ощущаться  не  только  близкими
людьми,  но  многими  и  не  знавшими  его  лично.
 Эта  пустота  особенно  остро  и  долго  будет  ощущаться
Петербургским  университетом,  с  которым  покойный  был
связан  в  течение  38  лет  (1872—1910).  Имя  Сергеевича  сразу
заняло  видное  место  среди  профессоров  юридического  фа¬
культета  рядом  с  именами  Редкина,  Пахмана,  Янсона,  Анд¬
реевского,  Градовского,  Горчакова,  Таганцева.  Все  эти  дея¬
тели  выходили  из  строя,  кто  по  случайному  стечению  об¬
стоятельств,  а  большей  частью  по  неизбежному  велению  ро¬
ка.  Их  места  занимали  другие,  более  молодые,  нередко  быв¬
шие  воспитанники  того  же  университета  и  даже  ученики
Сергеевича.  Он  оставался  на  посту  дольше  многих  своих  со¬
товарищей.  Но  как  среди  первых  из  них,  так  и  в  ряду  сме¬
нивших  их  более  молодых  Сергеевич  занимал  одно  из  пер¬
вых  почетных  мест  и  пользовался  общим  уважением  това¬
рищеской  среды.
 Я  вовсе  не  имею  в  виду  входить  в  разбор  сложных  уни-
 1  Печатается  по  изданию:  Дьяконов  М.  В.И.Сергеевич  и  его  ученые
труды.  СПб.,  1911.
 438

верситетских  отношений  и  не  располагаю  для  того  необхо¬
димым  материалом.  Мне  хотелось  только  отметить,  что  за¬
нятое  Сергеевичем  положение  ничуть  не  обязано  личным
свойствам  его  характера.  Довольно  холодный  в  своих  лич¬
ных  отношениях,  нисколько  не  сдерживающийся  в  жестких
суждениях  и  отзывах  о  вещах  и  людях,  Сергеевич  скорее  как
бы  намеренно  создавал  вокруг  себя  сферу  недовольства  и
личной  обиды.  И  несмотря  на  все  это,  крупный  ум,  выдаю¬
щиеся  ученые  заслуги  и  независимость  положения  окружили
имя  Сергеевича  таким  авторитетом,  который  стяжал  ему
общее  уважение.
 Дать  посильную  оценку  ученых  заслуг  В.И.Сергеевича
или  по  крайней  мере  подготовить  материал  для  такой  оценки
и  составляет  цель  настоящей  заметки.
 До  сих  пор  совершенно  неизвестны  те  условия,  под
влиянием  которых  развивался  и  созрел  такой  оригинальный
талант.  Мы  знаем  только,  что  Сергеевич  учился  в  Москов¬
ском  университете  в  1853—1857  гг.  и  был  студентом  юри¬
дического  факультета.  В  ту  пору  Московский  университет
блистал  целым  рядом  крупных  имен,  у  которых  было  чему
поучиться  и  юристу,  и  историку.  Блестящий  Н.И.Крылов,
ученый-цивилист  с  широкими  философическими  горизонта¬
ми  Ф.Л.Морошкин,  увлекающийся  и  заражающийся  своим
идеализмом  В.Н.Лешков  составляли  центральную  силу  юри¬
дического  факультета.  В  истории  русского  законодательства
ближайшим  руководителем  будущего  историка  русского
права  явился  И.Д.Беляев,  сменивший  Н.В.Калачова  в  конце
1852  г.  в  качестве  и.д.  адъюнкта  на  кафедре  истории  русско¬
го  законодательства.  Отнюдь  не  строгий  юрист,  но  большой
знаток  памятников  старины  и  начетчик  в  рукописных  доку¬
ментах,  в  значительном  количестве  прошедших  через  его
руки  за  время  почти  двадцатилетней  службы  в  различных
архивах,  сам  ревностно  подбиравший  старые  рукописи  для
собственного  собрания  указов  и  юридических  актов,  Беляев
мог  заинтересовать  своих  слушателей  свежестью  и  разнооб¬
разием  материалов,  но  не  мог  внести  в  свои  курсы  ни  строго
научной  критики,  ни  тем  более  творческого  синтеза.
 439

Недостатки  и  пробелы  исторических  курсов  на  юриди¬
ческом  факультете  с  избытком  пополнялись  историческими
чтениями  на  родственном  факультете,  где  вели  преподава¬
ние  такие  крупные  историки,  как  Соловьев,  Грановский,
Кудрявцев,  Буслаев.  Условия  были  очень  благоприятны  для
того,  чтобы  пробудить  и  развить  исторические  вкусы  слуша¬
телей.
 Г  оды  студенчества  Сергеевича  ознаменовались  еще
особым  обострением  борьбы  между  славянофилами  и  запад¬
никами.  Бремя  этой  борьбы  выпало  на  долю  многих  препо¬
давателей  Московского  университета,  и  в  числе  их  оказались
как  горячие  славянофилы,  так  и  не  менее  горячие  западники.
Среди  профессоров-юристов  преобладали  славянофильские
симпатии,  выражавшиеся  нередко  в  формах  официозного
консерватизма.  Такие  настроения  не  могли  не  отразиться  и
на  преподавании.  Так,  Беляев,  под  влиянием  К.Аксакова,
проводил  в  своих  курсах  мысль  об  исконных  особенностях
общинного  быта  у  славян  в  противовес  сторонникам  родо¬
вой  теории.
 Славянофильские  влияния  встречали  не  только  деятель¬
ный  отпор  в  ряде  университетских  курсов  историко-
филологического  факультета.  Этому  направлению  была  объ¬
явлена  беспощадная  война  одним  из  питомцев  юридического
факультета  Московского  университета.  В  февральской
книжке  „Русского  вестника66  за  1856  г.  появилась  первая  ста¬
тья  Б.Н.Чичерина  —  „Обзор  исторического  развития  сель¬
ской  общины  в  России66,  которая  вызвала  ученую  полемику,
не  завершившуюся  и  по  сей  день.  Это  был  прямой  вызов
славянофилам,  и  они  его  с  горячностью  приняли.  В  первой
книжке  вновь  основанного  журнала  „Русская  беседа66  Беляев
первый  выступил  с  возражениями  Чичерину  в  защиту  ис¬
конности  сельской  общины  в  России.  Ученые  противники
еще  раз  обменялись  ответами  и  остались  каждый  при  своем
мнении.  Но  этим  дело  не  ограничилось.  На  21  декабря  того
же  года  назначен  был  диспут  Чичерина,  диссертация  которо¬
го  „Областные  учреждения  России  в  XVII  веке66  в  течение
двух  лет  не  пропускалась  факультетской  цензурой.  На  этом
диспуте  славянофилы  решили  проучить  самоуверенного  и
 440

заносчивого  молодого  западника  и  мобилизовали  против  не¬
го  свои  главные  силы.  Официальными  оппонентами  оказа¬
лись  Беляев  и  Пешков,  хотя  главная  роль  предназначалась
„знаменитому46  Никите  Ивановичу  Крылову.  Прогремевшая
слава  и  испытанный  ораторский  талант  известного  не  одной
Москве  романиста  должны  были  искупить  недостаточную
эрудицию  главного  оппонента  в  специальных  вопросах  те¬
мы.  Этот  диспут  составил  крупное  событие  не  только  уни¬
верситетской,  но  и  литературной,  и  даже  общественной  жиз¬
ни  Москвы,  и  не  одной  только  Москвы.  На  диспуте  собра¬
лась  интеллигентная  Москва,  и  сам  диспут  не  завершился
словесными  прениями  и  продолжался  на  страницах  журна¬
лов.  Отнюдь  не  к  вящей  славе  знаменитого  романиста  друзья
убедили  его  напечатать  свою  речь,  и  благодаря  этому  ее
можно  и  теперь  оценить  по  достоинству1.
 Чичерин  не  оставил  без  возражения  замечаний  Крылова
и  других,  выступивших  против  его  книги  в  „Русской  бесе-
де“,  доказывая  полную  несостоятельность  методологических
и  критических  приемов  своих  противников2.  Но  особенно
жестоко  досталось  Крылову  от  самого  издателя  „Русского
вестника64,  выступившего  под  псевдонимом  „Байбороды66,  за
ряд  крупных  промахов  профессора  римского  права  в  области
римской  истории3.  Крылову  пришлось  серьезно  озаботиться
о  подкреплении  своего  ученого  авторитета,  для  чего  его
друзьями  был  ему  отведен  специальный  отдел  во  вновь  ос¬
нованном  журнале  „Молва66  для  полемики  с  его  завистливы¬
ми  врагами.
 Не  может  подлежать  сомнению,  что  внимательным  сви¬
детелем  всех  этих  событий  был  и  студент  Сергеевич  неза¬
 1 	Критические  замечания,  высказанные  профессором  Крыловым  на
публичном  диспуте  в  Московском  университете  21  дек.  1856  г.,  на  сочи¬
нение  г-наЧичерина  „Областные  учреждения  России  в  XVII  веке“  //Рус.
беседа.  1857.  №  1.  С.25—102;  №  2.  С.89—106.
 2 	Критика  г-на  Крылова  и  способ  исследования  „Русской  беседы"
//Рус.  вести.  1857.  Т.Х.  Авг.  Кн.  2.  С.726—768;  T.XI.  Сент.  Кн.  1.  С.  174—
206.
 3 	Изобличительные  письма  //Рус.  вести.  1857.  Т.VIII.  Апр.  Кн.1.
С.234—248;  Апр.  Кн.  2.  С.411—424.  Ср.  еще  там  же:  „Объяснения  от  ре¬
дактора"  и  в  приложении  „Юридические  заметки  профессора  Крылова".
 441

долго  до  окончания  университетского  курса.  Всякому  пыт¬
ливому  уму  многое  из  происшедшего  давало  обильный  ма¬
териал  для  выяснения  основного  вопроса  о  приемах  и  спосо¬
бах  ученого  исследования.
 По  окончании  курса  молодой  юрист  избирает  себе  педа¬
гогическое  поприще  и  становится  учителем  законоведения.
Но  это  была  лишь  переходная,  хотя  и  длительная  ступень:
лишь  в  1862  г.,  через  пять  лет  по  окончании  университета,
получил  заграничную  командировку  „причисленный  к  ми-
нистерству“  В.И.Сергеевич.  Командировка  носила  притом
совершенно  специальный  характер  —  подготовки  к  препо¬
даванию  судопроизводства  и  судоустройства.  Об  этом  узна¬
ем  из  первого  напечатанного  Сергеевичем  отчета,  в  заклю¬
чении  которого  сказано:  „По  приезде  в  Гейдельберг  мои
приготовления  к  преподаванию  судопроизводства  и  судоус¬
тройства  начал  я  с  изучения  римского  гражданского  судо¬
производства.  Кроме  того,  слушаю  лекции  проф.  Блунчи  и
Рено  —  общее  гражданское  судопроизводство.  Последнему
я  очень  благодарен  как  за  его  полный,  превосходно  система¬
тизированный  и  с  чрезвычайной  ясностью  протолкованный
догматический  курс  судопроизводства,  так  и  за  те  указания,
которые  он  мне  сделал  по  литературе  своего  предмета46.
 Этот  специальный  характер  командировки  объясняет  и
направление  первых  научных  шагов  молодого  кандидата,  о
которых  мы  узнаем  по  печатавшимся  ранее  в  ЖМНП  „Из¬
влечениям  из  отчетов  лиц,  отправленных  за  границу  для
приготовления  к  профессорскому  званию44.  Всего  напечатано
шесть  отчетов  Сергеевича.  Из  них  четыре  относятся  к  специ¬
альной  области  догматических  вопросов  кассационного  су¬
допроизводства  и  имеют  в  настоящее  время  лишь  историче¬
ское  значение1.  Первый  отчет  имеет  более  общее  значение  и
возбуждает  ряд  принципиальных  вопросов  о  постановке  * 4421  1)  Особенности  французского  кассационного  суда  //ЖМНП.  1863.
4.CXVIII.  Июнь.  С.270—291;  2)  Очерк  кассации  в  Пруссии:  (к  вопросу  о
кассационном  суде)  //Там  же.  1863.  Ч.СХХ.  Окт.  С.38—50);  3)  Мнение
Цинка  в  пользу  кассационного  суда  //Там  же.  1864.  Ч.СХХ1.  Янв.  С.41—
50;  Порядок  отмены  решений  по  новому  уставу  гражданского  судопроиз-
водства//Там  же.  1865.  4.CXXVII.  Сент.  С.197—208.
 442

юридического  образования  в  университетах.  „Юридический
факультет  прусских  университетов  не  экзаменует  своих
слушателей  и  не  дает  им  чинов;  можно  подумать,  что  слу¬
жебная  деятельность  молодых  людей  вне  всякой  зависимо¬
сти  от  их  университетского  образования.  Не  так  на  деле.  По
прусским  законам  тот,  кто  не  слушает  в  течение  известного
числа  лет  лекций  на  юридическом  факультете,  не  может
быть  ни  адвокатом,  ни  прокурором,  ни  судьей.  Юридическое
образование  есть  необходимое  условие  судебной  деятельно¬
сти.  Поэтому  прусский  студент-юрист  стоит  в  таком  же  оп¬
ределенном  отношении  к  действительности,  как  у  нас  сту¬
дент-медик.  Поступление  на  юридический  факультет  решает
уже  его  будущую  участь:  в  университете  он  готовится  к  то¬
му,  чем  будет  занят  в  продолжение  всей  своей  жизни.  Толь¬
ко  такая  аудитория  делает  возможным  чтение  тех  полных  и
чисто  догматических  курсов,  какие  можно  слышать  в  немец¬
ких  университетах.  Совсем  другое  явление  представляет
юридический  факультет  наших  университетов.  Он  стоит  вне
связи  с  судебными  учреждениями  государства,  хотя  и  дает
чин  своим  слушателям.  У  нас  ни  закон,  ни  общество  не  зна¬
ют  юриста.  В  обществе  пользуется  известностью  кандидат
университета,  и  на  него  большой  запрос.  В  основании  запро¬
са  лежит  уважение  к  университетскому  образованию  вооб¬
ще;  необходимость  же  специальной  подготовки  для  судеб¬
ной  деятельности  у  нас  совершенно  не  сознается.  В  этом
взгляде  общества  и  закона  сильное  препятствие  к  образова¬
нию  у  нас  сословия  юристов.  А  отсутствие  юристов  прежде
всего  должно  отозваться  дурно  на  самом  суде.  С  другой  сто¬
роны,  оно  действует  ослабляющим  образом  на  изучение
права  в  университетах:  вследствие  отсутствия  запроса  моло¬
дой  человек  поступает  на  юридический  факультет  не  столь¬
ко  для  изучения  законов,  сколько  в  видах  общего  образова¬
ния,  предпочитая  в  этом  отношении  юридический  факультет
другим  по  каким-нибудь  чисто  случайным  соображениям.
Правильно  организованная  связь  юридического  факультета  с
судебными  учреждениями  есть  одно  из  необходимых  усло¬
вий  здорового  состояния  как  суда,  так  и  юридического  фа¬
 443

культета“.  На  примере  Пруссии  автор  показывает,  как  там
организована  эта  связь1.
 Совершенно  обособленно  стоит  шестой  отчет,  по  счету
хронологически  предпоследний.  Это  был  первый  опыт  исто¬
рического  исследования  в  области  чрезвычайно  сложного  и
тонкого  вопроса  о  германской  поземельной  общине.  Темой
отчета  послужил  разбор  двух  сочинений  L.  v.  Maurer  —
„Einleitung  zur  Geschichte  der  Mark-,  Hof-,  Dorf-  und  Stadtver-
fassung“,  1854,  и  „Geschichte  der  Markenverfassung  in  Deutsch¬
land66,  1856,  которые  и  по  сей  день  продолжают  служить  од¬
ним  из  главных  опорных  пунктов  для  защитников  древности
общинного  землевладения  у  германцев.  Сергеевич  выступил
решительным  противником  Маурера  и  его  последователей,
доказывая,  что  занятые  отдельными  членами  марки  участки
земли  находились  сначала  в  нераздельном  пользовании  всех
членов  марки  и  подлежали  свободному  захвату  со  стороны
каждого  их  них;  позднее  же,  при  сокращении  пространства
свободных  земель,  пользование  ими  распределялось  про¬
порционально  собственным  участкам  каждого  члена2.  Не¬
трудно  заметить,  что  русский  критик  Маурера  решительно
пошел  по  пути,  намеченному  Чичериным  в  статьях  о  проис¬
хождении  сельской  общины  в  России.  Московские  традиции
начали  сказываться.
 Но  чем  объяснить  этот  переход  отчетов  командирован¬
ного  с  чисто  догматических  тем  на  исторические,  и  притом
столь  отдаленной  древности?  Очевидно,  занятия  в  области
догматических  вопросов  формального  права  очень  скоро  пе¬
рестали  удовлетворять  научные  интересы  молодого  исследо¬
вателя.  Исторические  вкусы  и  стремления  сказались  с  со¬
вершенной  отчетливостью  и  заставили  готовящегося  к  ка¬
федре  догматика  хлопотать  об  изменении  цели  научной  ко¬
мандировки.  Юридический  факультет  Московского  универ¬
 1 	О  служебных  экзаменах  в  Пруссии  //ЖМНП.  1863.  4.CXVII.  Март.
С.262—272.
 2 	Время  возникновения  германской  поземельной  общины  //ЖМНП.
1865.  4.CXXV.  Февр.  С.  110—125.  Этот  отчет  полностью  перепечатан  с
незначительными  дополнениями  в  „Лекциях  и  исследованиях44.  1883.
С.522—534.
 444

ситета  поддержал  такое  стремление,  и  по  его  ходатайству
Сергеевичу  было  разрешено  приготовляться  за  границей  к
занятию  кафедры  истории  иностранных  законодательств
вместо  судоустройства  и  судопроизводства.  Такое  разреше¬
ние  последовало  через  год  после  состоявшейся  командиров¬
ки,  и  в  связи  с  этим  срок  командировки  продлен  на  год.
 В  течение  трех  лет  работал  Сергеевич  за  границей  в
Гейдельберге,  Берлине  и  Вене.  Осенью  1865  г.  он  вернулся  в
Москву  и  только  через  два  года  издал  свое  первое  ученое  ис¬
следование,  но  не  по  истории  иностранных  законодательств,
а  по  основным  вопросам  древнерусского  государственного
строя.  Исторические  очерки  „Вече  и  князь661  сразу  выдвину¬
ли  автора  в  первые  ряды  русских  историков  и  публицистов  и
стяжали  ему  признание  крупных  его  заслуг  со  стороны  уче¬
ной  критики.  Уже  на  диспуте  в  декабре  того  же  года  сказа¬
лось  это  признание  со  стороны  таких  блестящих  оппонентов,
как  Б.Н.Чичерин,  Ф.М.Дмитриев  и  Б.Н.Никольский.  Сам
патриарх  русской  истории,  Погодин,  признал,  что  „диспут
был  оживлен.  Много  было  сказано  дельного  с  жаром  и  ис¬
кусством.  Нельзя  было  не  порадоваться  дару  слова,  значи¬
тельно  у  нас  развившемуся66.  Погодин  сам  не  согласился  с
некоторыми  выводами  диспутанта  (повсеместность  и  необ¬
ходимость  веча,  добывание  столов)  и  попенял  на  „возража¬
телей66  за  то,  что  они  не  на  все  существенное  обратили
должное  внимание,  но  остался  очень  доволен  доводами  ис¬
следования  и  возражениями  диспутанта  против  родового
быта.  „В  возражениях  послышалось  и  глухое,  как  бы  уми¬
рающее,  эхо  покойного  родового  быта...  Оставьте  его  в  по¬
кое,  мм.  гг.;  зачем  вызывать  его  из  могилы?  Quiescat  in  расе!
(Это,  конечно,  по  адресу  Никольского).  Мне  особенно  было
приятно  удостовериться  и  по  книге,  и  по  диспуту,  что  это
марево,  производившее  шекспировский  шум  из  пустяков,
туман,  напущенный  г-ном  Соловьевым,  исчезает  в  самом
университете66.  Заметка  кончалась  словами:  „Дельная,  отче-
тистая,  многосодержащая  диссертация  обещает,  кажется,  * 4131  Сергеевич  В.И.  Вече  и  князь.  Русское  государственное  устройство
и  управление  во  времена  князей  Рюриковичей:  ист.  очерки.  М.,  1867.  —  V,
 413  с..
 445

полезного  деятеля  для  русской  истории.  Пожелаем  ему  пол¬
ного  успеха4*1.
 И  ученая  критика  признала  ценности  основных  выводов
исследования,  хотя  и  разошлась  в  относительной  их  ценно¬
сти.  Бесспорно,  главнейшим  результатом  изысканий  автора
было  установление  той  первенствующей  роли,  какую  играли
вечевые  собрания  в  политическом  строе  всех  древнерусских
земель;  это  было  явление  повсеместное  и  необходимое  в  той
же  мере,  как  и  княжеская  власть.  Такой  вывод  о  постоянном
участии  свободного  населения  в  политической  жизни  кня¬
жения  прежде  всего  был  радостно  приветствован  славяно¬
фильскими  кругами,  как  новое  подтверждение  правильности
их  наблюдений  об  исконности  общинного  быта  у  русских
славян,  нашедшего  свое  выражение  и  в  политических  фор¬
мах  древнерусских  земель.  Такое  заключение  было  тем  есте¬
ственнее,  что  автор  выступил  горячим  противником  теории
родового  быта  вообще  и  приложения  ее  к  междукняжеским
отношениям,  в  частности.
 Одним  из  первых  рецензентов  выступил  В.Н.Лешков.
Он  приветствовал,  что  автор,  „среди  шумливо  установивше¬
гося  большинства,  провозгласившего,  что  государство  начи¬
нается  в  России  чуть  ли  не  с  царя  Ивана  Грозного46,  говорит
в  своем  сочинении  о  Русском  государстве  при  князьях  Рю¬
риковичах  и  изучает  образующие  его  элементы;  но  он  недо¬
волен  словами  автора,  что  „народ  и  князь  суть  два  одинаково
существенных  элемента  древнерусского  общественного  бы¬
та44,  усматривая  в  них  уступку  противникам  автора,  так  как
надлежало  сказать  о  государственном,  а  не  общественном
быте.  Рецензент  приветствовал  и  то,  что  автор,  „на  основа¬
нии  изучения  летописи,  добирается  до  народа  и  его  быта  и
вносит  в  свое  исследование  не  одну  рефлексию  или  воззре¬
ния  бытописателя,  но  и  непосредственную  силу,  и  волю  на¬
рода,  также  творившую  нашу  древнюю  историю44;  но  его
смущало  сомнение,  правильно  ли  усвоил  себе  автор  понятие
о  народе  как  об  идеальном  единстве  населения.  Еще  Пого-
 1  Газета  „Русский"  /изд.  М.П.Погодина.  1868.  Янв.  Л.  1  и  2.  С.  17—
19;  Диспут  г-на  Сергеевича.
 446

дин  в  заметке  о  диспуте  Сергеевича  поставил  вопрос:  „Было
ли  у  нас  вече  постоянной,  необходимой  частью  управле-
ния?“  Ответ  бы  отрицательный:  „Это  был  только  обычай,  по
обстоятельствам  приводившийся  в  исполнение...  веча  явля¬
лись  только  в  случае  нужды,  без  князя,  или  когда  князь  счи¬
тал  за  нужное  прибегнуть  к  этой  мере“.  Отсюда  рецензент
сделал  заключение,  что  спор  идет  о  вече  в  политическом
смысле,  как  о  постоянной  и  необходимой  форме  правления.
Но  раз  Погодин  признал,  что  вече  было  обычаем,  присуще
было  повсюду,  только  в  скрытой  форме,  то,  значит,  „помимо
политического,  государственного  значения,  вече  в  Древней
Руси  должно  было  иметь  еще  смысл  общего,  народного  уч¬
реждения,  действовавшего  не  для  одних  политических  це¬
лей,  но  для  всего  русского  народа,  строя  и  общественного
народного  быта“.  А  что  такое  представляло  из  себя  вече  в
этом  последнем  значении?  „Современные  сельские  сходы
необходимо  предполагать  состоящими  в  кровной  связи  с
древними  вечами,  и  наоборот,  не  должно  вообще  в  вечах
древности  видеть  что-нибудь  особенное,  только  древности
или  известной  местности  свойственное  установление.  Вече  в
этом  общем  своем  значении  было  искони  и  повсюду  до  на¬
шего  времени  общерусским,  общенародным  учреждением,
каким  оно  в  народном  духе  есть  и  будет66.  Иными  словами:
политическое  вече  было  лишь  одним  из  проявлений  общин¬
ного  быта,  отражавшего  существовавшие  искони  и  поднесь
основы  русского  народного  духа.
 Как  далеки  эти  предпосылки  от  тех,  из  которых  исходил
Сергеевич!  Вече  возникло  и  оказалось  повсеместным  не  по¬
тому,  что  оно  развилось  из  каких-либо  форм  общинной  жиз¬
ни,  а  исключительно  лишь  потому,  что  „слабость  собствен¬
ных  сил  князя  естественно  заставляла  его  искать  опоры  в  со¬
гласии  с  народом,  выдвигала  народ  на  первый  план.  Хотя
вече  и  не  было  создано  князем,  но  он  должен  был  обращать¬
ся  к  нему66  (20).  „Народ  же  участвует  в  общественных  делах
не  по  призванию  князя,  а  в  силу  присущего  каждому  мужу
права  устраивать  свои  собственные  дела,  из  которых  еще  не
выделились  общественные...  Собрание,  каждый  отдельный
член  которого  представляет  только  себя  и  говорит  только  во
 447

имя  своих  личных  интересов,  составляет  целое  только  в  слу¬
чае  соглашения  всех.  Если  этого  соглашения  нет,  оно  распа¬
дается  на  части,  между  которыми  возгорается  война.  Таким
образом,  характер  нашего  веча  определяется  двумя  условия¬
ми:  слабостью  княжеской  власти  и  всемогуществом  личной
свободы,  столь  обыкновенным  в  первоначальном  обществе46
(52).  Между  личностью  и  народным  собранием  нет  никаких
посредствующих  связующих  элементов.
 Рецензент  славянофил  приветствует  вывод  автора,  что
„единение  всех  было  любимейшей  формой  наших  вечевых
порядков44;  при  постановке  решения  „у  нас  требовалось  или
единогласное  мнение  всех,  или  такое  подавляющее  боль¬
шинство,  которое  заставляло  бы  смолкать  всех  разномысля¬
щих44  (53—54).  „Уже  из  состава  веча,  —  говорит  рецензент,
—  вообще  определяемого  общенародным  единством,  ясно
открывается,  что  на  нем  господствовал  принцип  единства
или  единогласия44.  Состав  же  веча  определялся  тем,  что  на
него  сходились  все  жители  волости.  „Того  требовало  един¬
ство  народа  или,  —  как  выражается  наш  автор,  —  „единооб¬
разие  массы  населения44,  при  котором  не  было  у  нас  сосло¬
вий  или  разделений  народа  на  классы...  Напротив,  все  было,
при  единообразии  населения,  личным,  и  всякое  право  при¬
надлежало  лицу,  по  мере  его  приобретения.  Так  как  все  было
личным,  то  даже  те  различия  в  населении,  о  которых  повсю¬
ду  в  летописях  встречаются  частые  упоминания:  большие
мужи,  лучшие  мужи,  большие  бояре  и  пр.,  не  могли  иметь  и
не  имели  никакого  значения  для  внесения  какой-нибудь  роз¬
ни  в  наши  древние  народные  собрания.  Собрания  народа  или
веча  открыты  были  для  всех  свободных  и  были  так  же  одно¬
родны  по  составу,  как  и  весь  народ44.
 Столь  смелое  признание  личного  начала  самим  рецен¬
зентом  не  могло  его  не  испугать,  и  он  спешит  присоединить
к  своим  заключениям  существенную  оговорку:  „Мы  не  мо¬
жем  не  сделать  одного  частного  замечания.  Во  многих  мес¬
тах  своей  книги  автор  называет  это  начало  свободы  и  неза¬
висимости  или  равенства  принципом  личности  и  совершен¬
но  верно,  только  двусмысленно.  Под  словом  личность  мно¬
гие  понимают  индивидуальность,  отдельность,  особность,  из
 448

которых  вытекает  произвол,  насилие,  безурядица.  При  дей¬
ствии  в  Древней  Руси  веча,  собраний  народа,  сходов  населе¬
ния,  съездов  и  Дум  князей,  немыслимо  господство  индиви¬
дуальности  и  особности,  хотя  при  таких  явлениях  общест¬
венности  не  отрицаема,  несомненна  свобода  всех  элементов
общества  и  независимость  даже  отдельных  лиц,  которые  по
принципу  единогласия  подчиняются  только  решению  веча  и
съезда  вообще,  состоявшемуся  при  их  участии.  Итак,  во  из¬
бежание  двусмысленности,  начало,  господствовавшее  в
жизни  и  в  праве  Руси,  следует  называть  началом  свободы
или  независимости,  а  не  личности,  понимаемой  как  индиви¬
дуальность,  тем  более,  что  и  на  самом  деле  в  Руси  общест¬
венность,  общество  более  явно  играет  роль,  чем  индивиду¬
альность  и  в  этом  смысле  личность4*1.
 Слишком  далеко  разошлось  это  славянофильское  ото¬
ждествление  личного  начала  со  свободой  и  тем  понятием  о
личности,  какое  положено  в  основу  всех  выводов  Сергееви¬
ча.  Это  личное  начало,  именно  в  смысле  индивидуальном,
проникает  во  все  отношения  древнего  быта.  Оно  сказалось  и
в  отношениях  между  князьями.  Большая  часть  книги  на¬
правлена  против  выводов  Соловьева,  формулированных  в
его  исследовании  о  „Родовых  отношениях  между  князьями
Рюрикова  дома“,  и  этой  теории,  несмотря  на  авторитетные
позднейшие  поддержки,  нанесен  непоправимый  удар.  Кня¬
зья  не  наследуют  столов  по  началу  родового  старшинства,  не
восходят  по  лестнице  городов  соответственно  своему  воз¬
расту,  а  добывают  столы,  ссылаясь  то  на  старшинство,  не¬
редко  фиктивное,  то  на  народное  призвание,  то  на  отчинное
начало.  Отношения  между  князьями  покоятся  не  на  начале
подчинения  младших  старшему  (великому  князю),  а  на  рав¬
ном  достоинстве  князей,  их  братстве,  как  представителей  не¬
зависимых  государств,  и  определяются  единственно  согла¬
шениями.
 При  господстве  личного  начала  все  общественные  и  по-  * 4491  Рецензия  проф.  Лешкова  была  напечатана  в  газете  „Русский"  за
1868  г.,  №№48,  49,  51  и  53  и  перепечатана  в  „Моек,  университ.  извести¬
ях",  за  1869  г.  №  3.  С.205—239.  Приведенные  цитаты  взяты  со  с.205,  208,
214,  217—218,  220,  226—227,  234—235.
 449

литические  связи  создаются  единственно  договорами.  Дого¬
вором  проникнуты  все  отношения  древнего  политического
быта.  Князья  заключают  ряды  между  собой,  с  народом,  с
дружинами.  Постановления  вечевых  собраний  являются  по
существу  соглашениями  участников,  группирующихся  не¬
редко  по  двум  и  более  враждебным  лагерям.  Итак,  свободная
личность  и  договор  —  вот  коренные  элементы  древнерус¬
ской  общественности  и  политического  строя.  Нетрудно  в
этих  первоосновах  найти  явные  следы  чичеринских  воззре¬
ний.  Сам  Сергеевич  откровенно  это  признал  в  одном  из  бо¬
лее  поздних  своих  трудов:  „В  противоположность  к  весьма
распространенному  в  нашей  литературе  взгляду  на  родовой
быт,  как  отличительный  признак  первого  периода,
Б.Н.Чичерин  характеризует  это  время  „безграничным  гос¬
подством  личной  свободы,  благодаря  которому  обществен¬
ные  элементы  были  слишком  слабы  и  бессвязны64.  Этот
взгляд  мы  считаем  вполне  верным1.
 Несмотря,  однако,  на  видимое  тождество,  основы  этого
мировоззрения  были  существенно  различны  у  Чичерина  и
Сергеевича.  „Безграничное  господство  личной  свободы66  у
Чичерина  было  лишь  конструктивным  моментом  диалекти¬
ческой  системы,  существенным  признаком  гражданского
общества,  как  антитезы  родовому  быту,  примиряемой  в  но¬
вом  моменте  государственном.  Сергеевич  отвергает  диалек¬
тическую  методу  Гегеля  во  всех  отношениях,  как  совершен¬
но  бесплодную  игру  понятиями2.  У  него  произвол  личности,
связанной  лишь  соглашениями,  реальный  исторический
факт,  от  которого  идет  историческое  развитие  и  которым
должен  быть  объединяем  весь  древнерусский  общественный
быт.
 С  этой  именно  стороны  и  предъявлены  были  автору
„Вече  и  князь66  наиболее  серьезные  возражения  в  критиче¬
ской  статье  А.Д.Градовского.  „Все  сочинение  г.  Сергеевича,
—  говорит  критик,  —  имеет  характер  догматического  изло¬
жения  „начал66,  применение  которых  автор  указывает  во
 1 	Государство  и  право  в  истории  //Сб.  гос.  знаний.  T.VII.  С.80.  Прим.
 2 	Задача  и  метода  государственных  наук.  М.,  1871.  С.69.
 450

множестве  примеров,  взятых  из  нашей  древней  истории.  Эти
начала  и  примеры  составляют  все  содержание  труда.  Исто¬
рический  материал  не  имеет  в  нем  самостоятельной  роли.  Он
приводится  только  с  целью  доказать,  как  те  или  другие  нача¬
ла  государственного  устройства  и  управления  применялись  в
самой  жизни.  Собственно  говоря,  сочинения  по  истории
права  и  не  могут  давать  такого  преобладающего  значения
историческому  материалу,  как  общие  исторические  сочине¬
ния.  Выяснение  юридических  начал  всегда  должно  быть
главною  их  целью;  исторический  материал  важен  для  них
настолько,  насколько  в  нем  можно  изучить  проявление  юри¬
дических  начал.  Но  по  крайней  мере  развитие  означенного
приема  может  повести  к  важным  неудобствам.  История  пра¬
ва  все-таки  история,  историческое  исследование.  Сам
г.  Сергеевич  называет  свой  труд  „историческими  очерками66.
Верховное  же  начало  истории  есть  идея  движения,  истори¬
ческое  развитие  права  состоит  именно  в  переходе  от  одного
начала  к  другому  под  влиянием  разнообразных  условий66.  „В
книге  г.  Сергеевича  мы  не  видим  движения  от  вечевой  Рос¬
сии  к  самодержавной;  не  видим  вообще  никаких  признаков
исторического  движения  и  развития  элементов  древнего  об¬
щества66.  „Условия,  делавшие  из  веча  явление  русской  жиз¬
ни,  заключались  не  в  началах  личной  свободы  и  не  в  слабо¬
сти  княжеской  власти,  как  говорит  автор,  а  в  форме  общест¬
венного  быта.  Личной  свободе,  индивидуализму  может  со¬
ответствовать  и  централизация,  и  народное  представитель¬
ство,  и  муниципия,  и  корпорации;  слабость  правительства
может  породить  и  феодализм,  и  рабство,  и  мало  ли  еще  что.
Вече  соответствует  не  личной  свободе,  а  общинному  быту.
Поэтому  оно  было  выражением  не  личной,  а  общественной
свободы,  было  правом  не  каждого  лица,  а  целой  общины66.
Итак,  излишний  догматизм  и  неправильное  вследствие  этого
выяснение  условий,  породивших  данный  строй,  —  таковы
главнейшие  отрицательные  стороны  исследования.  Но  кри¬
тик  вместе  с  тем  признал,  что  „до  настоящего  времени  мы  не
имели  такой  полной  картины  нашего  древнего  государст¬
венного  быта,  какую  представляет  нам  „Вече  и  князь66.  Ос¬
новательное  знание  источников  и  живое  изложение,  ясность
 451

понятий  и  точность  выражения,  самостоятельный  взгляд  и
совершенно  новая  оценка  многих  фактов,  —  все  это  дает  со¬
чинению  г.  Сергеевича  почетное  место  в  нашей  историче¬
ской  и  юридической  литературе441.
 Благодаря  авторитетной  поддержке  К.Н.Бестужева-
Рюмина  главные  возражения  Градовского  сделались  ходя¬
чими  у  историков.  „Частное  начало,  как  полагает  В.И.Сер-
геевич,  ограничивалось  договорами;  таким  образом,  весь
быт  этой  эпохи  сложился  под  влиянием  договоров...  Даро¬
витый  профессор  делает  важную  ошибку,  замеченную  еще
А.Д.Градовским:  он  излагает  свой  предмет  не  в  историче¬
ском  развитии,  а  догматически,  вследствие  чего  смешивают¬
ся  эпохи.  К  тому  же  ряды,  упоминаемые  в  летописи  —  еще
не  договор  (?),  хотя  в  них  зерно  договора...  Мы  знаем,  что
до  сих  пор  русские  люди  многие  сделки  совершают  на  веру,
по  душе,  без  подробных  договоров.  Потому  едва  ли  не  пра¬
вее  были  славянофилы  (Аксаков),  полагавшие,  что  основа
отношений  князя  к  народу  была  вера,  а  не  договор442.
 Появилась  и  академическая  рецензия  первого  исследо¬
вания  Сергеевича.  Составленный  А.Ф.Бычковым  отзыв  при¬
знал  за  автором  крупные  исторические  заслуги.  „До  сих  пор
у  нас  не  было  столь  подробного  и  добросовестно  тщательно¬
го  исследования  о  вече.  Заслуга  г.  Сергеевича  заключается
не  столько  в  собрании  материалов,  сколько  в  их  строгой
группировке  и  в  извлечении  из  них  тех  данных,  которые
проливают  свет  и  жизнь  на  наше  отдаленное  прошлое.  Еще
выше  стоят  в  этом  отношении  по  достоинству  две  последние
главы  первой  книги,  в  которых  говорится  о  взаимных  отно¬
шениях  князей  и  о  порядке  распределения  волостей  между
ними44.  В  частности,  рецензент  счел  необходимым  „отозвать¬
ся  с  полной  похвалой  за  строго  ученый,  отчетливый  разбор
 1 	Сергеевич  В.И.  Государственный  строй  древней  России.  Вече  и
князь:  Рус.  гос.  устройство  и  управление  во  времена  князей  Рюриковичей:
ист.  очерки.  М.,  1867.  Напечатано  впервые  в  ЖМНП.  1868.  Окт.  С.  101—
143;  перепечатано  в  сборнике  „Политика,  история  и  администрация"
1871.  С.50—87;  и  в  Собр.  соч.  А.Д.Градовского.  T.I.  1899.  С.337—381.
Выдержки  взяты  со  с.342,  368  и  348.
 2 	Рус.  история.  1872.  С.  161.
 452

мнения  о  родовом  быте,  которое  в  настоящее  время  имеет
еще  много  сторонников44.  Он  не  согласился  лишь  с  тем  вы¬
водом  о  необходимости  и,  значит,  повсеместности  вечевых
собраний,  так  как  можно  указать  на  несколько  княжений,
например,  Владимира  Мономаха,  Андрея  Боголюбского,
Всеволода  Большого  Гнезда,  в  продолжение  которых  нет
помина  о  вече,  „следовательно,  не  было  нужды  ни  князю  со¬
зывать  вече,  ни  народу  составлять  его44.  Он  также  полагал,
что  некоторые  летописные  известия  едва  ли  правильно  ис¬
толкованы  в  подкрепление  существования  веча:  „Не  каждое
известие  летописи,  в  котором  рассказывается  о  действиях,
бывших  как  бы  последствием  решений  на  вече,  следует
употреблять  как  доказательство  его  существования46.  На  ос¬
новании  этого  отзыва  сочинение  Сергеевича  „Вече  и  князь44
было  награждено  поощрительной  наградой  графа  Уварова1.
 Несмотря  на  все  предъявленные  возражения,  построен¬
ная  Сергеевичем  схема  политического  двоевластия  завоева¬
ла  прочное  положение.  К  ней  предлагаются  поправки,  до¬
полнения  или  ограничения,  по  преимуществу  фактического
свойства,  но  по  существу  она  остается  не  опровергнутой  и  не
устраненной.  Вече  сделалось  и  остается  до  сих  пор  обще¬
признанным  явлением  государственного  строя  в  жизни
древнерусских  земель.
 Как  ни  важен  этот  вывод  сам  по  себе,  ценность  и  значе¬
ние  его  еще  более  возрастают  в  области  сравнительного  изу¬
чения  древних  стадий  государственного  быта.  Это  сравни¬
тельно-историческое  значение  выводов  Сергеевича  намече¬
но  им  самим  в  следующем  его  ученом  труде,  всецело  посвя¬
щенном  выяснению  методологических  вопросов  в  науке  о
 1  Отчет  об  одиннадцатом  присуждении  наград  графа  Уварова.
25  сент.  1868  г.  СПб.,  1869.  С.39—57.  Не  останавливаюсь  на  подробном
разборе  книги  Сергеевича  в  большой  статье  Д.Я.Самоквасова  „Заметки  по
истории  русского  государственного  устройства  и  управления44  //ЖМНП.
1869.  №11.  С.40—105;  №  12.  С.217—248,  так  как  в  ней  нельзя  указать  ка¬
ких-либо  новых  принципиальных  или  методологических  возражений.  С
несколькими  горячими  возражениями  выступил  против  Сергеевича  и
С.М.Соловьев  в  дополнениях  ко  второму  тому  своей  „Истории44.  Ср.  еще
рецензию  Д.Щ.  в  газете  „Голос44,  где  оспариваются  все  основные  выводы
Сергеевича.
 453

государстве1.  Автор  выступил  здесь  горячим  противником
методологических  приемов  в  немецкой  политической  лите¬
ратуре  и  подверг  резкой  критике  философские  построения
государства,  доказывая  бесплодность  подобных  попыток  от¬
сутствием  определенной  задачи  и  выработанной  методы.
Философские  дедукции  строятся  на  конкретном  материале,
почерпнутом  из  наблюдений  и  приноравливаемом  к  требо¬
ваниям  системы  или  даже  личным  симпатиям  исследователя.
Такой  коренной  пробел  даже  в  немецкой  науке  восполняется
научной  методой  наблюдения  общественных  явлений,  выра¬
ботанной  методой  О.Конта  и  пополненной  и  точнее  форму¬
лированной  К.Льюисом  и  Дж.Ст.Миллем.  Но  впервые  по
очеркам  Сергеевича  могла  ознакомиться  с  основными  выво¬
дами  положительной  философии  русская  читающая  публи¬
ка2;  она,  по-видимому,  и  мало  читала  эти  очерки,  хотя  их
нельзя  не  признать  образцовыми  по  простоте  и  ясности,  едва
ли  превзойденными  в  этом  отношении  и  до  сих  пор.
 Иначе  было  встречено  это  второе  исследование  Сергее¬
вича  и  в  ученом  мире.  Докторский  диспут,  состоявшийся
10  апреля  1871  г.,  был  обставлен  далеко  не  столь  блестяще,
как  магистерский.  Официальными  оппонентами  выступили
профессор  Ф.Б.Мильгаузен  и  преподаватель  И.Д.Ракович.
Их  возражения,  поскольку  об  этом  можно  судить  по  газет¬
ному  отчету,  мало  касались  существа  основной  темы.  Про¬
фессор  Мильгаузен  указал  на  неправомерность  частей  рабо¬
ты  как  на  один  из  серьезных  ее  недостатков:  методологиче¬
ские  приемы  немецкой  науки  исследуются  не  только  в  про¬
цессе  их  выработки,  но  и  в  процессе  их  применения  в  облас¬
ти  научных  исследований;  тогда  как  научные  приемы  фран¬
цузской  и  английской  школ  изучаются  лишь  конструктивно,
теоретически,  без  указания  опытов  их  приложения  к  истори¬
 1 	Задача  и  метода  государственных  наук:  очерки  соврем,  полит,  лит.
М.,  1871.  С.VIII,  231.
 2 	Незадолго  до  выхода  в  свет  исследования  Сергеевича  появился  пе¬
ревод  двух  исследований  английских  писателей: 	Г.  Льюиса  и
 Дж.Ст.Милля,  „О.Конт  и  позитивизм",  в  одном  томе  под  общим  заглавием
„Огюст  Конт  и  положительная  философия"  /пер.  под  ред.  Н.Неклюдова  и
Н.Тиблена.  СПб.,  1867.
 454

ческому  изучению  государства.  Преподаватель  Ракович  за¬
щищал  пригодность  и  важность  умозрительной  методы  в
науке  при  изучении  государства,  подкрепляя  свои  доводы
ссылкой  на  крупные  научные  заслуги  Лоренца  Штейна,  как
будто  Сергеевич  их  отрицал.  Диспутант  ответил  профессору
Мильгаузену,  что  положительная  метода  еще  не  была  при¬
меняема  на  деле,  и  что  сами  немцы,  исходя  в  методологиче¬
ской  части  своих  сочинений  из  начал  чисто  философских,
при  изложении  системы  государственного  права  всегда  „со¬
блюдают44.
 По-видимому,  гораздо  более  серьезными  были  возраже¬
ния  неофициального  оппонента,  известного  профессора  фи¬
лософии  и  в  ту  пору  декана  историко-филологического  фа¬
культета,  П.Д.Юркевича,  который  отмечал  слабые  стороны
диссертации  в  логическом  отношении1.  К  сожалению,  эти
возражения  остались  неопубликованными.
 Только  из  скромности  или  из  нежелания  спорить  с  не¬
специалистом  Сергеевич  ответил  своему  главному  оппонен¬
ту,  что  положительная  метода  еще  не  применялась  на  деле.
Он  мог  бы  сослаться  на  свой  собственный  опыт  и,  в  частно¬
сти,  на  приложение  к  своей  докторской  диссертации,  кото¬
рого  странным  образом  не  заметил  профессор  Мильгаузен.
Это  приложение  озаглавлено  „Солидарность  и  единообразие
социальных  явлений46  (с.217—-230).  В  нем  автор  указывает
„несколько  характеристических  единообразий  в  ходе  исто¬
рической  жизни  европейских  народов  на  самой  ранней  сту¬
пени  их  государственного  развития44.  Повторив  вкратце  ос¬
новные  выводы  о  главных  началах  политического  быта
Древней  Руси,  он  замечает:  „Все  явления  нашей  древней
жизни  поразительно  солидарны.  Довольно  взять  одно  из  них,
и  по  его  особенностям  можно  уже  предугадывать  особенно¬
сти  других.  Если  будет  позволено  так  выразиться,  общест¬
венный  быт  древней  России  был  высечен  из  одного  цельного
камня  и  одной  рукой44  (222).  В  параллель  этим  выводам  ав¬
тор  приводит  наблюдения  Цепфля  над  бытом  древних  гер¬
 1  Сведения  о  докторском  диспуте  Сергеевича  заимствованы  из  „Мо¬
сковских  ведомостей".  1871.  №  76.
 455

манцев,  Кэмбля  над  бытом  англосаксов  и  Иеринга,  о  харак¬
терных  основах  древнего  римского  права,  и  заключает:  „Та¬
ков  ряд  единообразий,  открываемый  путем  сравнительно-
исторического  наблюдения  первых  зачатков  государствен¬
ной  жизни  европейских  народов.  Общие  характеристики
этого  первоначального  быта,  делаемые  немецкими  и  англий¬
скими  учеными,  до  такой  степени  сходятся,  что  можно  по¬
думать,  что  они  имели  под  руками  один  и  тот  же  материал,
—  так  много  общего  представляет  этот  быт  у  всех  народов,  у
которых  он  только  был  наблюдаем...  Таков  эмпирический
закон,  подтверждаемый  весьма  обширными  наблюдениями44
(с.228).
 К  сожалению,  эти  ценные  методологические  опыты  ис¬
торического  сравнения  не  встретили  надлежащей  оценки  не
только  на  диспуте,  но  и  в  критической  литературе,  которая  о
второй  книге  Сергеевича  едва  ли  не  исчерпывается  незначи¬
тельной  заметкой  В.Лешкова1.  А  между  тем  Сергеевич  по¬
ставил  раньше  в  русской  литературе  ту  самую  тему,  более
подробную  обработку  которой  через  два  года  предложил
Эдуард  Фриман  в  своей  „Comparative  politics44.
 С  1868  г.  Сергеевич  вступил  в  ряды  преподавателей  Мо¬
сковского  университета  доцентом  государственного  права;  в
1872  г.  он  был  уже  ординарным  профессором.  Но  в  мае  того
же  года  состоялось  избрание  на  кафедру  истории  русского
права  в  Петербургский  университет.  Избирательный  прото¬
кол  подписали  такие  корифеи  русской  юридической  науки,
как  Редкин,  Пахман,  Янсон,  Андреевский,  Градовский,  Гор¬
чаков,  Таганцев.  Избрание  было  единогласным,  —  факт,  не
часто  встречающийся  в  летописях  университетов.  Ученый
авторитет  Сергеевича  уже  в  ту  пору  серьезно  импонировал.
27  сентября  1872  г.  он  прочел  вступительную  лекцию  к  сво¬
ему  курсу,  и  с  этих  пор  начался  новый  период  его  препода¬
вательской  и  ученой  деятельности.
 Научные  труды  В.И.Сергеевича  в  новых  условиях  об¬
становки  и  преподавательской  деятельности  не  сразу  возоб¬
новились.  Происходит  как  бы  некоторое  колебание  ученых  * 4561  Библиогр.  заметки//Юрид.  вести.  1871.  Кн.2.  С.110—112.
 456

интересов  исследователя;  он  как  бы  задумывается  над  во¬
просом,  в  какую  сторону  целесообразнее  направить  свои
ученые  силы.  С  одной  стороны,  старые  вкусы  влекут  к  мос¬
ковской  старине  и  методологическим  вопросам;  с  другой  —
благодаря  случайным  обстоятельствам,  перед  исследовате¬
лем  встал  важный  и  обширный  вопрос  из  истории  законода¬
тельной  политики  и  сословных  нужд  XVIII  века.
 Первой  большой  работой  была  статья  о  Земских  собо¬
рах1.  В  ней  впервые  совершенно  объективно,  спокойно,  на¬
учно  и  ясно  поставлен  вопрос  о  происхождении,  организа¬
ции  и  значении  Земских  соборов.  После  задорной  полемики
славянофилов  (К.Аксаков  и  И.Беляев)  с  западниками  (Со¬
ловьев  и  Чичерин),  когда,  с  одной  стороны,  была  выдвинута
мистическая  идеализация  авторитетности  мнений  земли,  а  с
другой,  выставлялась  полная  безжизненность  и  бесполез¬
ность  народного  представительства  в  Москве  по  сравнению
с  сословным  представительством  Западной  Европы,  беспри¬
страстные  наблюдения  Сергеевича  сблизили  наши  Земские
соборы  с  западноевропейским  представительством  как  по
условиям  происхождения,  так  и  по  основным  чертам  органи¬
зации.  Борьба  московских  государей  с  боярством  и  западных
королей  с  феодальной  аристократией  вызвала  к  жизни  и  у
нас,  и  там  сословное  представительство,  почему  и  организа¬
ция  как  выборов,  так  и  заседаний  носит  яркую  сословную
окраску,  почему  и  на  наших  соборах  наблюдается  расчлене¬
ние  участников  на  две  палаты.  Дальше  этой  первой  стадии  в
истории  представительства  наши  соборы  и  не  пошли.  Но  тем
не  менее  они  оказали  великие  услуги  родине.  „Одной  пат¬
риотической  деятельности  Земских  соборов  начала  XVII  ве¬
ка  уже  довольно,  чтобы  Россия  всегда  вспоминала  о  них  с
благодарностью44.  „Россия  может  гордиться  деяниями  Азов¬
ского  собора44.  Такова  оценка  Сергеевичем  значения  наших
соборов,  столь  далеко  разошедшаяся  с  мнением  западников.
 Эта  статья  о  Земских  соборах  неоднократно  перепеча¬
тывалась  в  курсе  „Лекции  и  исследования44,  последний  раз  в
 1 	Земские  соборы  в  Московском  государстве  //Сб.  гос.  знаний.  T.II.
1875.  С.  1—59.
 457

1910  г.  И  несмотря  на  то,  что  с  1875  г.  появилось  несколько
новых  работ  по  истории  Земских  соборов,  например,
Н.П.Загоскина,  В.Н.Латкина,  В.О.Ключевского  и  других1,
статья  перепечатывалась  без  всяких  перемен,  кроме  немно¬
гих  фактических  дополнений  из  книги  В.Н.Латкина.  В  лите¬
ратуре  не  осталось,  к  сожалению,  никаких  следов,  как  отно¬
сился  Сергеевич  к  опытам  новой  постановки  вопросов  о
происхождении  и  составе  Земских  соборов.  Но  если  эти  изы¬
скания  и  вносят  ряд  поправок  в  труд  Сергеевича,  однако  об¬
щая  характеристика  Земских  соборов  XVII  века  и  их  органи¬
зации,  приемы  сравнения  их  с  сословным  представительст¬
вом  Западной  Европы  до  сих  пор  остаются  непоколеблен-
ными.  Методологический  опыт  сравнительно-исторического
изучения  учреждений  дал  наглядное  подтверждение  его  на¬
учной  пользы  и  в  истории  московского  права.
 Вопросы  исторической  методологии  продолжали  живо
интересовать  Сергеевича.  Дальнейшему  выяснению  этих  во¬
просов  посвящена  в  значительной  части  обширная  работа  об
историческом  изучении  государства  и  права2.  Из  пяти  глав
этого  исследования  (1.  История  и  ее  законы;  2.  Сравнитель¬
ная  метода;  3.  Начало  национальности;  4.  Прогресс;  5.  Деле¬
ние  истории  русского  права  на  периоды)  центральное  место
занимает  вторая,  в  которой  подвергнуто  пересмотру  пред¬
ложенное  Э.Фриманом  объяснение  наблюдаемых  у  разных
народов  бытовых  сходств.  Третьей  причиной  установленных
сходств  Фриман  считал  происхождение  данных  народов  от
общего  корня.  Эта  причина,  по  его  мнению,  и  играет  глав¬
ную  роль  в  создании  схожих  и  даже  тождественных  учреж¬
дений  среди  европейских  народов,  как  имеющих  общее  про¬
исхождение  от  арийцев.  Сергеевич  признал  эту  причину  не
простой,  а  сложенной  из  двух  простых,  так  как  при  этом  дей¬
ствует  или  заимствование  при  перенесении  каких-либо  черт
быта  из  прародины  на  новые  места  поселения,  или  действие
одинаковых  условий,  дающих  сходные  результаты  и  прояв-
 1 	Об  исследовании  Сергеевича  появилась  и  специальная  рецензия
М.Ф.Владимирского-Буданова  —  Земские  соборы  в  Московском  государ¬
стве//У  ниверсит.  известия.  1875.  №  10.
 2 	Государство  и  право  в  истории  //Сб.  гос.  знаний.  T.VII.  С.  19—96.
 458

ляющих  свою  силу  на  новых  местах  остановок  или  поселе¬
ний.  Выделить  на  долю  каждой  из  причин  сходные  результа¬
ты  —  дело  чрезвычайной  трудности,  й  единственно  твердую
почву  для  таких  изысканий  может  дать  лишь  сравнительное
языкознание.  Заимствование  одним  народом  у  другого  или
передача  одним  другому  какого-либо  обычая,  института,  уч¬
реждения  должны  быть  каждый  раз  доказаны  особо.  Если
этого  сделать  нельзя,  сходство  надлежит  объяснять  действи¬
ем  одинаковых  условий.  „Сходства  последнего  рода  имеют
особенно  важное  значение  для  истории.  Ничто  так  не  приво¬
дит  к  убеждению  в  существовании  общих  законов  развития
человеческих  обществ,  как  наблюдения  сходных  явлений  у
народов,  которые  развивались  без  малейшего  влияния  друг
на  друга.  Ввиду  таких  сходств  с  необходимостью  возникает
мысль  о  том,  что  ход  истории  не  есть  дело  человеческого  ка¬
приза,  а  условливается  потребностями  человеческой  приро¬
ды,  которая  везде  едина  и  везде,  при  других  равных,  приво¬
дит  к  одинаковым  последствиям.  Сравнительное  изучение
истории  становится  вместе  с  тем  и  изучением  природы  чело¬
века  и  ее  потребностей*4.  Серьезной  заслугой  Сергеевича  на¬
до  признать  его  методологическое  указание,  что  „сравнение
не  есть  способ  обработки  данного  положительного  права.
Всякое  положительное  право  может  быть  обрабатываемо
только  на  основании  его  собственных  источников.  Чего  не
дают  эти  источники,  то  не  может  быть  пополнено  сравнени¬
ем.  Сравнительная  метода  не  в  силах  прибавить  к  системе
данного  исторического  права  ни  одного  нового  факта.  Она
может  только  пролить  новый  свет  на  существующие  и  на¬
вести  на  объяснение  неясного,  не  совершенно  досказанного
в  источниках  свидетельства44.  Любителям  сравнительно-
исторического  правоведения  полезно  почаще  вспоминать
этот  завет.
 В  промежутке  между  появлением  двух  последних  работ
Сергеевич  успел  напечатать  статью  о  Екатерининской  зако¬
нодательной  комиссии.  Из  статьи  явствует,  что  автор  не
только  подверг  обстоятельному  изучению  весь  изданный  ма¬
териал  по  этому  обширному  вопросу,  но  еще  предпринял  об¬
следование  рукописного  материала,  относящегося  к  дея-
 459

тельности  комиссии,  в  архиве  II  отделения  Собственной
е.И.В.  канцелярии.  Надо  думать,  что  эти  работы  стоят  в  свя¬
зи  с  привлечением  Сергеевича  в  состав  Императорского  Рус¬
ского  исторического  общества,  в  сборнике  которого  по  ини¬
циативе  Д.В.Поленова,  по  его  плану  и  под  его  редакцией  уже
начали  издаваться  „Исторические  сведения  о  Екатеринин¬
ской  комиссии  для  сочинения  проекта  нового  Уложения“.
Три  тома  были  изданы  под  редакцией  Поленова;  последний
в  1875  г.1  А  в  1878  г.  Поленов  скончался,  и  редактирование
дальнейших  томов  было  передано  Сергеевичу.  Несомненно,
по  его  докладу  Совет  общества  в  заседании  20  февраля
1879  г.  определил  коренным  образом  изменить  порядок  из¬
дания  и  „печатать  памятники  Екатерининской  комиссии  без
всякого  изменения  состава  их  и  языка44,  что  и  было  утвер¬
ждено  общим  собранием.  Вышеуказанная  статья  появилась  в
начале  1878  г.2  Из  сопоставления  этих  дат  явствует,  что  под¬
готовка  к  редакторской  деятельности  началась  много  рань¬
ше,  а  степень  подготовки  вскрывается  из  этой  статьи,  кото¬
рая  и  до  сих  пор  остается  лучшей  общей  характеристикой
условий,  в  какие  была  поставлена  деятельность  комиссии.
 Первый  том  под  редакцией  Сергеевича  (по  общему  сче¬
ту  четвертый)  „Исторических  сведений44  появился  в  1881  г.;
последний  в  1907  г.  Всего  им  подготовлено  и  издано  восемь
томов3.  Некоторым  из  них  предпосланы  очень  любопытные
предисловия,  обрисовывающие  как  деятельность  комиссии,
так  и  отдельные  стороны  сословного  быта  на  основании
мнений  депутатов  или  привезенных  ими  наказов4.
 1 	Сб.  Рус.  ист.  о-ва.  Т.  IV,  VIII,  XIV.
 2 	Откуда  неудачи  Екатерининской  законодательной  комиссии?
//Вести.  Европы.  1878.  №  1.  С.  188—264.
 3 	Сб.  Рус.  ист.  о-ва.  Т.  XXXII,  XXXVI,  XLVIII,  LXVIII,  ХСШ,  CVII,
CXV,  сххш.
 4 	Об  этих  изданиях  появились  следующие  отзывы:  С.П.  Сб.  Рус.  ист.
о-ва.  Т.  XXXII.  Исторические  сведения  о  Екатерининской  комиссии.  Соб¬
раны  и  напечатаны  под  наблюдением  проф.  В.И.Сергеевича  //ЖМНП.
1882.  4.219.  Февр.  332—338;  Чечулин  Н.Д.  Сб.  Рус.  ист.  о-ва.  Т.ХСШ.  Ма¬
териалы  Екатерининской  законодательной  комиссии.  T.VIII  //ЖМНП.
1895.  4.297.  Февр.  430—443;  Чечулин  Н.Д.  Сб.  Рус.  ист.  о-ва.  Т.  CXV.
Материалы  Екатерининской  законодательной  комиссии.  Т.Х  //ЖМНП.
 460

Несмотря,  однако,  на  обширный  материал  и  массу  пово¬
дов  углубиться  в  изучение  тех  или  иных  вопросов,  затраги¬
ваемых  в  материалах  Екатерининской  комиссии,  Сергеевич
не  увлекся  этими  темами.  Его  ученый  интерес  предпочти¬
тельнее  уходил  в  области  древнего  права.  Через  год  по  вы¬
ходе  в  свет  первого  тома  редактируемых  им  памятников
Сергеевич  обнародовал  две  новых  своих  работы,  одну  по
трудному  и  недоуменному  вопросу  о  древнейших  юридиче¬
ских  памятниках  наших  летописей,  для  объяснений  которого
было  потрачено  так  много  труда*  1,  и  другую  —  на  довольно
избитую  тему  об  обычном  праве2  *.
 К  многочисленным  толкованиям  договоров  Руси  с  гре¬
ками  Сергеевичу  удалось  прибавить  несколько  весьма  лю¬
бопытных  наблюдений.  По  его  догадке,  договор  907  г.  в  не¬
которых,  по  крайней  мере,  его  частях  представляет  испор¬
ченную  рукой  переписчиков  перестановку  статей  из  догово¬
ра  911  г.  Ссылки  Игорева  договора  на  прежние  установле¬
ния,  и  то  не  на  все,  находят  подтверждение  лишь  в  тексте
договора  907  г.,  и  ни  одна  не  подтверждается  договором
911г.,  который  считается  первым  записанным  трактатом.
Можно  и  допустить,  что  в  945  г.  ссылались  на  устный  дого¬
вор,  а  не  на  письменный  документ?  Но  если  ссылаются  на
установления,  которых  нет  в  составе  договора  911  г.,  и  соот¬
ветственно  сократить  изложение  перемирия  907  г.,  то  все-
таки  надо  признать,  что  договор  911г.  сохранился  в  дефект¬
ном  виде:  в  нем  нет  установления  о  чел  я  дине,  на  которое
ссылается  договор  945  г.  Значит,  договор  сохранился  не
полностью.  Если  к  этому  присоединить  еще  тот  бесспорный
факт,  что  ряд  статей  в  нем  искажен  при  переписке  в  такой
мере,  что  нет  никакой  возможности  восстановить  их  смысл,
то  в  результате  получается  довольно  грустный  вывод:  древ¬
нейшие  юридические  памятники  наших  летописей  совсем  не
 1903.  4.349.  Окт.  402—410.
 1 	Греческое  и  русское  право  в  договорах  с  греками  X  века  //ЖМНП.
1882.  4.219.  Янв.  82—115.  Хотя  в  конце  статьи  стоит  помета:  „Окончание
следует4*,  но  продолжение  статьи  вовсе  не  появилось.
 2 	Опыты  исследования  обычного  права  //Наблюдатель.  1882.  №  1.
 80—97;  №  2.  213—240.
 461

представляют  собой  того  обширного  источника,  из  которого
можно  было  бы  черпать  хорошие  сведения  о  нашем  древнем
юридическом  быте.  Наоборот,  можно  с  достоверностью  ут¬
верждать,  что  в  них  совсем  нельзя  отыскать  того,  что  в  них
находили  и  находят  некоторые  исследователи.  Едва  ли  те¬
перь  можно  сомневаться  в  том,  что  статьи  об  убийстве  в
Олеговом  и  Игоревом  договорах,  как  это  остроумно  доказа¬
но  Сергеевичем,  разумеют  смертную  казнь  по  византийско¬
му  праву,  а  не  частную  месть  родственников.  И  вообще  нор¬
мы  этих  памятников  имеют  весьма  отдаленное  отношение  к
древнему  русскому  праву,  так  как  предназначались  к  приме¬
нению  в  пределах  византийской  территории.  Едва  ли  можно
допустить,  что  византийское  правительство  согласилось
терпеть  в  пределах  своего  государства  действие  варварских
языческих  норм.  Все  эти  доводы  и  заключения  обставлены
столь  строго,  что  с  ними  нельзя  не  считаться  до  тех  пор,  по¬
ка  они  не  будут  устранены  какими-либо  новыми  данными.
 Наряду  с  этим  весьма  специальным  исследованием  ра¬
бота  об  обычном  праве  имеет  гораздо  более  широкое  общее
значение,  и  не  только  для  историков.  В  ней  поставлен  преж¬
де  всего  основной  вопрос  о  происхождении  обычного  права,
имеющий  и  важное  методологическое  значение.  При  реше¬
нии  этого  вопроса  Сергеевич  выступил  горячим  противни¬
ком  мнения  Пухты  о  происхождении  обычая  и  других  ис¬
точников  права  из  национального  духа.  Со  своей  индиви¬
дуалистической  точки  зрения  о  господстве  в  древнем  быту
частной  воли,  он  и  в  основу  происхождения  обычного  права
положил  деятельность  отдельных  лиц,  из  которой  может
возникнуть  обычай,  но  возникает  не  всегда,  а  лишь  при  из¬
вестных  благоприятных  условиях.  Отдельные  лица,  более
энергичные  и  сильные,  самоопределяют  образ  своего  пове¬
дения,  сознательно  руководясь  соображениями  целесообраз¬
ности.  При  благоприятных  результатах  они  и  сами  следуют
собственным  прецедентам,  и  могут  стать  образцом  для  под¬
ражания  со  стороны  некоторых,  а  потом  и  многих  других.
Лишь  при  наличии  последнего  условия  создается  почва  для
возникновения  обычая.  Инициатива  сильного  и  инертность
окружающей  массы,  следующей  примеру  сильного,  образует
 462

два  необходимых  элемента  зарождающихся  обычаев.  Пер¬
вые  исторические  обычаи  представляют  собой  санкциониро¬
ванные  нормы  поведения  сильных.  Таковы  право  мести,  ин¬
ститут  рабства,  приниженное  положение  женщины.  Но  в  ис¬
тории  приходится  следить  за  сменой  обычаев:  вымиранием
старых  и  зарождением  новых.  Те  страницы,  на  которых  Сер¬
геевич  набрасывает  схему  того  переходного  общественного
состояния,  когда  старое  обычное  право  расшатано,  перестает
быть  действующим  и  не  заменено  другим,  когда  между  пра¬
вом  и  простым  фактом  нет  возможности  провести  разграни¬
чительной  черты,  принадлежат,  бесспорно,  к  одним  из  са¬
мых  замечательных  из  всего  написанного  Сергеевичем.
 Во  второй  части  этой  статьи  излагается  значение  обыч¬
ного  права  в  княжеской  и  царской  России.  Здесь  особенно
интересно  изображение  правительственной  практики  мос¬
ковских  государей,  идущей  вразрез  со  стариной,  создающей
новые  порядки  путем  отдельных,  частных  мер,  оправдывае¬
мых  в  глазах  самого  правительства  ссылками  на  старину,  но
не  действительную,  а  вымышленную,  фиктивную.  Только
благодаря  этой  фикции  и  в  истории  нашего  права  найден
был  выход  на  новые  пути  из  давящих  тисков  мертвящей  ста¬
рины.
 Эта  статья,  в  особенности  в  ее  первой  части  о  происхо¬
ждении  обычая,  вызвала  горячие  возражения  в  литературе.
Историки  права,  уверовавшие  вслед  за  немецкими  национа¬
листами  исторической  школы  в  доисторическое  бытие  об¬
щеславянского  права,  как  продукта  славянского  националь¬
ного  духа,  отвергли  все  исходные  положения  и  выводы  Сер¬
геевича,  обвинив  его  в  смешении  права  с  произволом1.  Но
эти  возражения,  понятные  в  устах  гегельянцев,  в  настоящее
время  совершенно  утратили  свою  убедительность.  А  с  утра¬
той  веры  в  национальный  дух  какой  общественный  коллек¬
тив  может  заменить  режущую  глаза  роль  индивидуальности?
 В  эту  пору  Сергеевич  задается  целью  издать  пособие
для  своих  слушателей  и  выработал  план,  осуществленный  в  * 4631 	Владимирский-Буданов  М.Ф.  Обзор  истории  русского  права.  Изд.
2-е.  1888.  С.84;  Изд.  4-е.  С.88,  301;  Леонович  Ф.И.  Старый  земский  обы¬
чай  //Тр.  VI  археол.  съезда.  Т.  IV.  С127—135.
 463

1883  г.,  изданием  „Лекций  и  исследований  по  истории  рус¬
ского  права“.  Он  перепечатал  целиком  свои  исследования  по
истории  права  лишь  с  небольшими  изменениями  и  пропус¬
ками,  а  остальные  отделы  курса  изложил  по  исправленным
литографированным  лекциям.  Но  самую  мысль  объединить  в
одном  издании  ученые  исследования  и  краткое  и  даже  кон¬
спективное  изложение  других  вопросов  нельзя  признать
удачной.  Получился  обширный  том,  крайне  неравномерный
в  отдельных  своих  частях1  2.  Хотя  автор  находил,  что  эти  не¬
достатки  книги  исправимы:  „Изложенное  слишком  подробно
может  быть  сокращено,  изложенное  слишком  кратко  попол¬
нено  на  основании  устного  чтения46.  Не  может,  однако,  под¬
лежать  сомнению,  что  для  слушателей  автора  было  крайне
затруднительно  изучать  его  исследования,  которые  лишь  для
немногих  могли  служить  пособием  при  слушании  лекций  и
подготовке  к  экзаменам.  Тем  не  менее  еще  при  жизни  автора
„Лекции  и  исследования44  выдержали  четыре  издания,  но,
начиная  со  2-го,  с  существенными  отступлениями  от  1-го.
Дело  в  том,  что  с  1893  г.  Сергеевич  прекратил  в  своих  лек¬
циях  изложение  всего  так  называемого  императорского  пе¬
риода,  вследствие  чего  этот  отдел  в  „Лекции  и  исследова¬
ния44  более  не  включался.  Затем  из  них  постепенно  исключа¬
лись  те  отделы,  которые  находили  обработку  в  „Русских
юридических  древностях44.  В  последние  два  издания  вошли
отделы  истории  источников  права  и,  главным  образом,  исто¬
рии  уголовного  и  гражданского  права,  а  также  судопроиз¬
водства;  по  истории  же  государственного  права  там  остава¬
лись  лишь  немногие  институты,  как  например,  местничест¬
во,  преемство  престола  и  целиком  история  управления,  ко¬
торые  не  нашли  место  в  „Древностях442.
 Вслед  за  выходом  в  свет  1-го  издания  „Лекций  и  иссле¬
дований44  начинается  подготовка  систематически  разрабо¬
танных  отделов  истории  Русского  государства.  Некоторые
части  этого  обработанного  курса  начали  появляться  отдель-
 1 	Лекции  и  исследования  по  истории  русского  права.  1883.  VIII+
 997  с.
 2 	Лекции  и  исследования  по  истории  русского  права.  1894.
VIII+282  с.;  Изд.  3-е.  1903.  VIII+664  с.;  Изд.  4-е.  1910.  VIII+667  с.
 464

ными  статьями  в  журналах.  Первыми  опубликованы  были
статьи  о  территории  Московского  государства1  и  о  служи¬
лых  людях  московских  государей2.  Небезынтересно  отме¬
тить,  что  в  этих  статьях  нашли  свое  полное  выражение  и
обоснование  мысли,  формулированные  еще  20  лет  перед  тем
в  тезисах  ad  disputandum  на  магистерском  диспуте.  Вот  что
гласили  три  следующих  одно  за  другим  положения:  „21.  К
концу  княжеского  периода  вече  вышло  из  употребления;  но
влияние  высших  классов  населения  на  общественные  дела
продолжает  обнаруживаться  при  посредстве  права  свобод¬
ного  отъезда,  благодаря  которому  вольные  бояре,  дети  бояр¬
ские  и  слуги  группировались  около  того  князя,  который  наи¬
более  удовлетворял  их  желаниям.  Московское  государство
есть  создание  вольных  бояр  и  слуг.  22.  Установление  поме¬
стных  отношений  поставило  князя  вне  зависимости  от  доб¬
рой  воли  служилых  людей  и  положило  начало  самостоя¬
тельной  его  силе.  23.  Завещание  Дмитрия  Ивановича  Дон¬
ского  положило  первое  основание  политическому  единству
России64.
 Другие  отделы,  институты  и  вопросы,  касающиеся  тер¬
ритории  и  населения,  впервые  были  обнародованы  с  выхо¬
дом  в  свет  первого  тома  заново  обработанного  курса3.  В
предисловии  автор  выразил  мысль,  что  „наша  древность
представляет  медленную,  но  постоянную  смену  явлений.  В
юридическом  быте  Московского  государства  можно  найти
следы  глубокой  старины,  но  в  целом  московские  порядки
отрицают  старину.  Задача  настоящего  труда  выяснить  пер¬
воначальное  положение  дела  по  двум  указанным  вопросам  и
проследить  его  до  конца  XVII  века.  На  новых  явлениях  мос¬
ковской  жизни  мы  останавливаемся,  насколько  они  имеют
прямое  отношение  к  старине,  отрицая  ее  или  дополняя66.  Но
 1 	Как  и  из  чего  образовалась  территория  Московского  государства?
//Новь.  1886.  T.VIII.  №  6.  Янв.  Кн.2.  176—194;  T.VIII.  №  7.  Февр.  Кн.1.
310—325.
 2 	Вольные  и  невольные  слуги  московских  государей  //Наблюдатель.
1887.  №  1.  58—89;  №  2.  40—67;  №  3.  17—38.
 3 	Русские  юридические  древности.  Т.  1.  Территория  и  население.
1890.  ХН+517  с.
 465

было  бы  неправильно  заключить  из  этих  слов,  что  москов¬
ское  право  в  „Русских  юридических  древностях44  занимает
лишь  второстепенное  место.  Наоборот,  значительно  большая
половина  книги  посвящена  рассмотрению  московских  по¬
рядков,  отрицающих  старину  и  создающих  новое  право.
 По  целому  ряду  вопросов  автор  выступил  с  оригиналь¬
ными  в  тех  или  других  частях  решениями.  Таковы  главы  о
докладном  и  кабальном  холопстве,  о  закупах,  закладнях,
числяках,  дворовых  чинах  и  дьяках.  Он  оказался  консерва¬
тором  лишь  по  вопросу  о  крестьянах  и  о  возникновении  кре¬
постного  права,  последовательно  защищая  и  приводя  ту  точ¬
ку  зрения,  на  какую  встал  Костомаров  в  своем  споре  с  Пого¬
диным.  Указанная  отмена  Юрьева  дня,  создавшая  у  нас
впервые  понятие  о  беглом  крестьянине  —  вот  основа  крепо¬
стного  права  в  изложении  Сергеевича.
 Второй  том  „Русских  юридических  древностей44,  под
общим  подзаголовком  „Власти44,  появился  не  сразу,  а  двумя
выпусками1.  Первый  из  них  хотя  и  носит  то  же  заглавие,  как
и  вышедшие  в  1867  г.  юридические  очерки,  но  существенно
отличается  как  по  изложению,  так  и  по  содержанию.  Из
прежнего  труда  взяты  только  четыре  главы  и  часть  еще  од¬
ной,  и  все  написано  вновь,  отчасти  по  новому  плану  и  с  при¬
соединением  и  новых  тем,  например,  о  служебных  князьях.
Второй  же  выпуск  содержит  обработку  вопросов  о  Княже¬
ской  думе  и  о  политической  роли  духовенства,  о  которых
раньше  автору  не  приходилось  говорить  в  печати  (кроме  не¬
скольких  замечаний  о  Княжеской  думе  в  исследовании  „Ве¬
че  и  князь44,  в  отделе  об  управлении).  Его  обработка  указан¬
ных  тем  настолько  уклонилась  от  решения  их  в  предшест¬
вующей  литературе,  что  автор  почел  необходимым  присое¬
динить  еще  две  главы  для  обзора  и  оценки  литературных
мнений,  почему  эти  главы  носят  в  значительной  мере  поле¬
мический  характер.
 С  1900  г.  в  „Журнале  Министерства  народного  просве¬
щения44  стал  появляться  ряд  статей  Сергеевича  под  общим
 1  Рус.  юрид.  древности.  Т.2.  Власти.  Вып.  1.  Вече  и  князь.  1893.
Х+336  с.;  Вып.2.  Советники  князя.  1896.  VII+337—618  с.
 466

заглавием  „Древности  русского  землевладения46,  хотя  в  них
шла  речь  не  только  о  землевладении.  Статьи  эти  окончились
печатанием  лишь  к  концу  1902  г.1  2 В  следующем  году  эти
статьи,  с  добавлением  к  ним  новой  заключительной  главы,
вышли  отдельным  томом,  составившим  как  бы  продолжение
изданных  двух  томов  юридических  древностей.  По  внут¬
ренней  связи  можно  было  ожидать  иных  тем  для  третьего
тома  „Древностей66;  но  едва  ли  читатель  станет  за  то  пенять
на  автора  ввиду  огромного  интереса  и  важности  поставлен¬
ных  им  на  очередь,  хотя  и  вне  прямой  связи  с  предшест¬
вующими,  вопросов,  которых  раньше  ему  не  приходилось
затрагивать  в  печати.  Но  ввиду  того,  что  эти  вопросы  неод¬
нократно  ставились  и  решались  в  предшествующей  литера¬
туре,  автору  пришлось  считаться  с  этими  решениями  и
обычно  отвергать  их,  как  неправильные.  Полемические  вы¬
пады  характеризуют  не  в  меньшей  степени  и  этот  третий  и,  к
великому  сожалению  любителей  русской  старины,  послед¬
ний  том  „Древностей66.  Энциклопедия  древностей  русского
права  осталась  далеко  не  законченной.  Но  и  то,  что  сделано
Сергеевичем  для  этой  фундаментальной  постройки,  образует
грандиозный  памятник  его  ученой  славы.
 Этот  его  труд  в  целом  до  сих  пор  ни  разу  не  был  пред¬
метом  оценки  в  критической  литературе.  Несколько  рецен¬
зий  появилось  об  отдельных  частях  по  мере  выхода  их  в
свет3.  Наибольшее  внимание  оставил  на  себе  2-й  выпуск
второго  тома,  где  Сергеевич  высказал  свое  оригинальное
мнение  о  Княжеской  или  Боярской  думе,  которой  автор  не
 1 	Древности  русского  землевладения  //ЖМНП.  1900.  4.331.  Сент.
58—89;  Окт.  225—273;  1901.  Ч.ЗЗЗ.  Февр.  293—353;  4.334.  Март.  37—71;
Апр.  338—358;  1902.  Ч.  340.  Март.  1—66;  Ч.  343.  Сент.  93—148;  4.344.
Дек.  307—361.
 2 	Древности  русского  права.  Т.З.  Землевладение.  Тягло.  Порядок  об¬
ложения.  1903.  XII+496  с.;  изд.2-е.  1911.  XII+496  с.
 3 	Ср.:  Сторожев  В.Н.  Русские  юридические  древности.  T.I.  Террито¬
рия  и  население  //Юрид.  вести.  1890.  №  7.  477—484;  Дебольский  Н.Н.
Русские  юридические  древности.  T.I.  Территория  и  население;  Т.Н.  Вып.1.
Вече  и  князь  //ЖМНП.  1894.  4.294.  Авг.  405—447;  4.295.  Сент.  151—190;
Дьяконов  М.  Древности  русского  права.  ТЛИ.  Землевладение.  Тягло.  По¬
рядок  обложения  //ЖМНП.  1904.  4.354.  Июль.  136—207.
 467

отвел  места,  по  неопределенности  состава  и  отсутствию  са¬
мостоятельной  компетенции,  в  ряду  учреждений  не  только
древнейшей  Руси,  но  даже  и  Московского  государства.  По
утверждению  автора,  подобранные  другими  исследователя¬
ми  свидетельства  источников  относятся  вовсе  не  к  Боярской
думе,  а  к  другому  учреждению,  именно  к  боярской  коллегии,
возникшей  в  эпоху  опричнины  и  известной  позднее  под
именем  Расправной  палаты.  Эти  выводы,  встреченные  сна¬
чала  вполне  сочувственно  в  текущей  журнальной  прессе1,
позднее  вызвали  довольно  единодушный  отпор  историче¬
ской  критики,  с  разных  точек  зрения  отметившей  односто¬
ронность,  а  иной  раз  и  противоречивость  построений  авто¬
ра2.  Гораздо  чаще  обсуждались  отдельные  частичные  вопро¬
сы,  затронутые  в  „Древностях64,  например,  о  возникновении
крепостного  права3,  о  кабальном  и  докладном  холопстве4,  о
закладнях5,  о  закупах1,  о  смердах2  и  многие  другие.  Далеко
 1 	С.А-в.  Русские  юридические  древности.  Т.Н.  Вып.П  //Сев.  вести.
1896.  №  8.  344—349;  Мир  Божий.  1896.  №  8.  13—17;  Дебольский  Н.  Сер¬
геевич  В.И.  Русские  юридические  древности.  Т.П.  Власти.  Вып.2.  Совет¬
ники  князя  //Журн.  Юрид.  о-ва.  1896.  №  9,  7—12;  Рус.  мысль.  1896.  №  9.
416—419;  Рус.  богатство.  1896.  №  10.  57—65.
 2 	Одним  из  первых  выступил  с  возражениями  Н.К.Пиксанов,  ожи¬
давший  встретить  в  новом  издании  „Боярской  думы“  В.О.Ключевского
ответ  на  возражения  Сергеевича,  но  обманутый  в  своих  ожиданиях:
П-ов  Н.К.  К  вопросу  о  Боярской  думе  (По  поводу  нового  издания  сочине¬
ния  проф.  В.О.Ключевского  „Боярская  дума“)  //Журн.  М-ва  юстиции.
1903.  Март.  334—360;  Ср.  соответственные  места:  Владимирский-Буда¬
нов  М.Ф.  Обзор  истории  русского  права.  Изд.  3-е;  Филиппов  А.Н.  Учеб¬
ник  истории  русского  права.  1907;  Дьяконов  М.  Очерки  общественного  и
государственного  строя  Древней  Руси.  1907;  Платонов  С.Ф.  История  Пра¬
вительствующего  сената  за  двести  лет.  T.I.  1911.  Введение.  37—39.
 3 	Милюков  П.Н.  Спорные  вопросы  финансовой  истории.  1892.  85—
87  (о  ссудной  крестьянской  записи);  Дьяконов  М.  Очерки  истории  сель¬
ского  населения.  1899  (о  беглых  крестьянах;  о  крестьянской  задолженно¬
сти;  о  сближениях  с  кабальным  холопством);  Дебольский  Н.Н.  К  вопросу
о  прикреплении  владельческих  крестьян  //ЖМНП.  1895.  4.302.  Ноябрь.
77—114;  Одынец  Д.М.  К  истории  прикрепления  владельческих  крестьян
//Журн.  М-ва  юстиции.  1908.  №  1.  102—144  и  др.
 4 	Павлов-Сильванский  Н.П.  Люди  кабальные  и  докладные  //ЖМНП.
1895.4.297.  Янв.210—239.
 5 	Павлов-Сильванский  Н.П.  Закладничество  и  патронат  //Зап.  Имп.
Рус.  археол.  о-ва.  1897.  Т.9.  Вып.  1—2.
 468

не  на  все  разногласия  с  ним  мог  отозваться  Сергеевич.  Но
некоторые  вопросы  вызвали  с  его  стороны  новый  пересмотр
их;  такова  новая  переработка  вопроса  о  закладничестве3.  По
другим  он  вносил  соответственные  изменения  в  новые  изда¬
ния  „Древностей464  или  подвергал  критике  при  обзоре  лите¬
ратурных  мнений.  Так,  например,  в  третьем  томе  он  неодно¬
кратно  возвращается  к  вопросу  о  разных  группах  сельского
населения,  в  частности  к  крестьянам,  и  критикует  мнения,  с
ним  несогласные.  Помимо  мелких  редакционных  изменений
в  новых  изданиях  „Древностей66,  можно  отметить  в  них  и  не¬
которые  изменения  и  по  существу;  например,  новое  двойст¬
венное  понимание  беглых  крестьян;  иное  толкование  ссуд¬
ной  крестьянской  записи;  признание,  в  отступление  от
прежней  точки  зрения,  издельного  серебра  займом,  рост  на
который  покрывается  работой,  изделием;  коренное  измене¬
ние  взгляда  на  черно-волостные  земли,  как  следствие  новых
собственных  изысканий  по  истории  землевладения.  Иные
отделы  в  новых  изданиях  „Древностей66  прямо  дополнялись
новыми  исследованиями  автора  то  по  специальным  вопро¬
сам  московского  права5,  то  в  областях  сравнительно-
исторического  изучения,  и  не  только  древне-европейского,
но  и  восточного  права6.
 В  состав  „Древностей66  попали,  однако,  не  все  историче¬
ские  исследования  Сергеевича.  В  числе  таковых  необходимо  1 2 3 4 5 61 	Ясинский  МН.  Закупы  Русской  правды  и  памятников  западнорус¬
ского  права:  сб.  в  честь  М.Ф.Владимирского-Буданова.  1904.
 2 	Пресняков  А.Е.  Княжое  право  в  Древней  Руси  //Зап.  ист.-филол.
фак.  Имп.  С.-Петерб.  ун-та.  1909.  206—214,  279—293.
 3 	Закладничество  в  Древней  Руси  //ЖМНП.  1901.  4.337.  Сент.  111—
133;  статья  вошла  во  2-е  изд.  первого  тома.  Ср.:  Павлов-Сильванский  Н.П.
Новое  объяснение  закладничества//ЖМНП.  1901.  4.337.  Окт.  444—493.
 4 	Русские  юридические  древности.  T.I.  Изд.  2-е.  1902.  XII+555  с;
Древности  русского  права.  T.I.  Изд.  3-е.  1909.  XVI+688  с.;  Русские  юриди¬
ческие  древности.  T.II.  Изд.  2-е.  1900.  XII+618  с.;  Древности  русского  пра¬
ва.  T.II.  Изд.  3-е.  1908.  ХН+658  с.
 5 	Военные  силы  Московского  государства  //Журн.  М-ва  юстиции.
1905.  Нояб.  3—68.
 6 	Первичные  народные  собрания  у  германцев  и  греков  //Журн.  М-ва
юстиции.  1907.  Дек.  3—33;  Законы  царя  Хаммурапи  и  Библия  о  несвобод¬
ных  людях  //Журн.  М-ва  юстиции.  1908.  Нояб.  3—20.
 469

прежде  всего  отметить  его  труд  о  Русской  правде1,  который
перепечатан  в  3-м  и  4-м  изданиях  „Лекций  и  исследований44.
Некоторые  существенные  изменения  в  этот  труд  вносит  пре¬
дисловие  к  предпринятому  им  изданию  Русской  правды2,  ко¬
торое  представляет  новый  опыт  экзегезы  этого  памятника  в
смысле  деления  списков  на  редакции  и  текста  статьи.  Не
нашла  себе  места  ни  в  „Древностях44,  ни  в  „Лекциях44  инте¬
ресная  статья  о  земельных  порядках  и  нуждах  крестьян  Ар¬
хангелогородской  провинции  по  их  наказам,  являющаяся
предисловием  к  тому  СХХШ  Сборника  Русского  историче¬
ского  общества3.
 Таков,  по-видимому,  полный  перечень  исторических
трудов  В.И.Сергеевича.  В  чем  состоит  их  общая  характери¬
стика,  т.е.  в  чем  их  выдающиеся  достоинства  и  каковы  их
существенные  недостатки?  Пожалуй,  иные  скажут,  что  не
настало  еще  время  их  надлежащей  оценки.  Может  быть,  это
и  так.  Но  и  нам,  его  ученикам,  современникам,  а  иногда  и
противникам  по  тем  или  другим  историческим  вопросам,  со¬
вершенно  естественно  сделать  попытку  этой  общей  характе¬
ристики,  которая  может  оказаться  неодинаковой.  Предлагаю
опыт  посильного  подведения  итогов  ученых  его  заслуг  и  от¬
рицательных  черт  его,  как  историка  права.  Мой  опыт  будет
не  первым,  так  как  подобная  оценка  заслуг  Сергеевича  толь¬
ко  что  предложена  профессором  Ф.В.Тарановским4.
 Одна  существенно  отрицательная  черта  его,  как  истори-
 1 	Русская  правда  и  ее  списки  //ЖМНП.  1899.  4.321.  Янв.  1—41.
 2 	Русская  правда  в  четырех  редакциях  по  спискам  Археографическо¬
му,  Троицкому  и  кн.  Оболенского  с  дополнениями  и  вариантами  из  других
списков.  1904.  ХХН+51  с.;  Изд.  2-е.  1911.  ХХП+51  с.
 3 	Крестьянские  права  и  общинное  землевладение  в  Архангельской
губернии  XVII  в.  //Журн.  М-ва  юстиции.  1907.  №  2.  1—30.
 4 	Выше  было  отмечено,  что  до  сих  пор  не  существует  оценки  „Древ-
ностей“  в  целом  объеме.  Этот  пробел  в  значительной  мере  пополнен  рабо¬
той  профессора  Ф.В.Тарановского  „Отзыв  о  сочинении  В.И.Сергеевича:
Древности  русского  права.  T.I.  1909;  Т.Н.  1908  (изд.  3-е),  составленный  по
поручению  юридического  факультета  Императорского  Юрьевского  уни¬
верситета  для  присуждения  премии  графа  Сперанского44  (Юрьев.  1911.
С.  114).  В  этом  интересном  отзыве,  помимо  частичных  возражений  по  су¬
ществу,  особенно  ценны  указания  на  „предтеч44  Сергеевича  главным  обра¬
зом  по  вопросам,  составляющим  содержание  второго  тома.
 470

ка,  отмечена  ученой  критикой  в  оценке  его  первого  выдаю¬
щегося  труда.  А.Д.Градовский  важнейшим  недостатком
„Веча  и  князя66  признал  излишний  догматизм  всего  построе¬
ния.  Верховным  признаком  истории  является  движение;  у
Сергеевича  все  содержание  его  исторических  очерков  сво¬
дится  к  выяснению  „начал66,  неподвижных  и  не  изменяю¬
щихся  на  всем  пространстве  рассматриваемого  периода.
Правда,  сам  критик  признал,  что  „сочинения  по  истории
права  не  могут  давать  такого  преобладающего  значения  ис¬
торическому  материалу,  как  общие  исторические  сочинения.
Выяснение  юридических  начал  всегда  должно  быть  главной
их  целью“.  Значит,  сам  по  себе  догматизм  явление  совер¬
шенно  законное  и  необходимое  в  трудах  по  истории  права.
Но  как  он  может  идти?  Где  его  границы?  „Историческое  раз¬
витие  права  состоит  именно  в  переходе  от  одного  начала  к
другому  под  влиянием  разнообразных  условий66,  —  отвечает
критик.  В  исторических  очерках  Сергеевича  он  не  видит  ни¬
каких  признаков  исторического  движения  и  развития  эле¬
ментов  древнего  общества  (выше,  с.  14—15).
 Ф.В.Тарановский  в  значительной  мере  примыкает  к
этому  мнению.  „Отличительной  особенностью  историко¬
юридического  исследования,  —  говорит  он,  —  является  не
только  сосредоточение  его  на  вопросах  права,  но  и  облече¬
ние  результатов  изучения  прошлого  в  ряд  законченных  дог¬
матических  конструкций  и  систем.  Всякое  догматическое
построение  охватывает  общественные  явления  со  стороны
их  статики.  Динамика  при  этом  страдает,  и  тем  более,  чем
более  продолжительный  период  развития  подвергается  од¬
нообразной  (т.е.  исходящей  из  одних  и  тех  же  принципов)
догматизации66.  Поэтому  упрек  Градовского  „должен  быть
ослаблен  в  той  мере,  в  какой  вызвавший  его  прием  исследо¬
вания  может  быть  отнесен  к  специальным  свойствам  исто¬
рии  права66.  Из  только  что  приведенного  мнения  Градовского
легко  усмотреть,  что  такое  „ослабление66  возражения  при¬
знано  и  им.  Он,  однако,  находил,  что  и  в  пределах  этого  ос¬
лабления  догматизм  Сергеевича  идет  дальше  возможного.
То  же  самое  думает  и  Ф.В.Тарановский:  „Увлечение  догма¬
тической  точкой  зрения  покоя  в  ущерб  верховному  началу
 471

истории  —  идее  движения  —  наступает  тогда,  когда  исто¬
рик-юрист  простирает  однообразное  действие  одних  и  тех
же  правовых  принципов  дальше  тех  пределов  времени,  в  ко¬
торых  они  на  самом  деле  сохраняли  свою  организационную
силу  и  значение.  Чтобы  избегнуть  такого  увлечения,  необхо¬
димо  внимательно  следить  за  нарождением  новых  правовых
принципов,  тщательно  выделять  их  и  соответственно  этому
строить  не  одну,  а  несколько  сменяющих  друг  друга  догма¬
тических  систем44.  По  его  мнению,  Сергеевич  не  соблюл  по¬
следнего  правила,  что  допущено  „условиями  историко¬
юридической  догматизации44  (87—88).  К  сожалению,  критик
не  показал  ни  на  одном  конкретном  примере,  как  могла  бы
быть  исправлена  излишняя  догматизация  в  трудах  Сергееви¬
ча.  Он  даже  намеренно  устранил  себя  от  критики  в  этом  на¬
правлении,  вследствие  чего  его  указания  значительно  теряют
в  своей  доказательности.
 В  другом  месте  своего  отзыва  Ф.В.Тарановский  в  самом
заглавии  труда  Сергеевича  „Древности  права44,  в  отличие  от
„истории  права44,  усматривает  известное  изменение  „в  по¬
становке  задачи  исследования44.  „Древности  рисуют  картину
статического  состояния  права  в  отдаленном  прошлом;  исто¬
рия  изучает  движение  права  в  объяснении  современного  его
состояния44.  Подтверждение  своей  догадки  рецензент  видит
как  в  предисловии  к  первому  тому,  где  автор  задачей  своего
труда  ставит  выяснение  „первоначального  положения  дела44
и  затем  лишь  наблюдение  новых  явлений,  насколько  они
имеют  прямое  отношение  к  старине,  так  и  в  рассеянных  по
„Древностям44  замечаниях,  в  которых  сквозит  та  же  мысль
(С.9  и  след.).  Но  сам  же  рецензент  отмечает,  что  эта  анти¬
кварная  точка  зрения  оказалась,  к  счастью,  не  выдержанной,
и  в  „Древностях44  можно  проследить  наслоение  двояких
древностей,  домосковских  и  московских,  причем  последние
изложены  не  в  меньшей  полноте,  чем  первые.
 Следует  ли  при  объяснении  заглавия  „Русскими  юриди¬
ческими  древностями44  или  „Древностями  русского  права44
исходить  из  только  что  указанных  методологических  осно¬
ваний,  или  же  проще  объяснить  его,  по  догадке  одного  исто¬
рика,  заимствованием  из  Гриммовских  „Deutsche  Rechtsal-
 472

thiimer66,  не  представляется  существенно  важным.  Важнее
отметить,  что  Сергеевич  уже  очень  давно  начал  защищать
положение  о  чрезвычайно  медленной  смене  явлений  в  нашей
истории.  Эту  мысль  он  выразил  совершенно  отчетливо  в  по¬
следней  главе  своей  статьи  „Право  и  государство  в  истории66,
где  говорит  о  делении  истории  русского  права  на  периоды.
Основанием  периодизации  он  выставил  „полную  смену  все¬
го  юридического  строя66,  и  с  этой  точки  зрения  считал  воз¬
можным  признать  всего  лишь  два  периода  в  истории  русско¬
го  права  вместо  трех,  в  рамках  которых  он  излагал  свой  курс
в  70-х  годах.  В  первом  издании  „Лекций  и  исследований66
1883  г.  осталось  всего  лишь  два  периода,  а  с  выпадением  из
курса  императорского  периода  остался  один  период,  но  курс
и  после  того  не  перестал  называться  лекциями  по  истории
древнего  русского  права,  которая  излагалась  без  разделения
на  периоды.  То  же  сохранилось  и  в  „Древностях66.
 Итак,  отсутствие  исторических  периодов  в  „Древно¬
стях66  указывает  как  бы  на  крайнее  господство  в  них  догма¬
тизма  в  ущерб  живому  началу  движения,  т.е.  исторического
развития.  Но  отсутствие  внешних  хронологических  рамок
периодизации  еще  не  обозначает,  что  в  „Древностях66  совсем
отсутствует  динамика.  В  них  отмечается  старина  более
древняя  и  старина  московская;  а  „в  целом  московские  по¬
рядки  отрицают  старину66.  Законен  ли  догматизм  историка
права  в  пределах  каждого  из  этих  двух  наслоений  старины
или  необходимы  более  дробные  ее  расслоения?  Общие  исто¬
рики  требуют  последнего1.  Но  до  сих  пор  они  не  нашли  дог¬
матика  по  своему  вкусу.  Догматизм  Сергеевича  их  во  мно¬
гом  не  удовлетворяет.  А  между  тем  в  этом  историческом
догматизме  вся  сила  таланта  Сергеевича  и  все  его  величие
как  историка  права.  Равного  с  ним  по  силе  в  искусстве  фор¬
мулировать  догматические  конструкции  исторических  ин¬
ститутов  я  не  могу  указать.  Осторожный,  точный  и  сухой
Неволин  не  идет  с  ним  в  ряд  со  своей  „Историей  российских
гражданских  законов66.  У  того  нет  ни  той  простоты,  ни  тех
 1 	А.Е.Пресняков,  в  рецензии  на  книгу  А.Н.Филиппова  „Учебник  рус¬
ского  права“  //Журн.  М-ва  юстиции.  1909.  Февр.  293—297.
 473

ясности  и  изящества  в  конструкциях,  какие  так  легко  удают¬
ся  автору  „Древностей44.  Он  один  умеет  подметить  самые  ха¬
рактерные  черты  института  и  так  их  выдвинуть  и  связать,
отбрасывая  все  второстепенное,  что  получались  удивительно
отчетливые  схемы.  В  этом  ему  значительно  помогал  его  ре¬
зец  —  замечательно  простой,  точный  и  яркий  язык.  Все  его
определения,  характеристики,  даже  мелкие  замечания  оста¬
нутся  навсегда  классическими  образцами  для  историков
права.  Но  эти  свойства  таланта  Сергеевича  имеют  и  оборот¬
ную  сторону.  Мастерство  конструкций  и  схематизаций  так
овладевало  самим  творцом,  что  он  становился  рабом  про¬
дуктов  своего  творчества.  Раз  даны  два  института,  то  каж¬
дый  из  них,  при  возможной  их  близости  и  взаимодействии,
продолжает  без  всяких  изменений,  пока  на  смену  их  не  явля¬
ется  один  или  несколько  новых  институтов,  но  совершенно
готовых,  с  их  собственной  своеобразной  конструкцией.  Ка¬
бальный  человек  или  холоп  по  служилой  кабале  и  крестья¬
нин  по  порядной  записи  —  это  две  существенно  различных
юридических  фигуры,  которые  существуют  в  хронологиче¬
ских  пределах  „Древностей44,  одна  рядом  с  другой  без  всяко¬
го  взаимодействия,  и  автору  кажется  юридической  бессмыс¬
лицей  догадка  в  том,  что  крепостное  право  „явилось  юриди¬
ческим  утверждением  мысли,  последовательно  развившейся
из  кабального  права  посредством  приложения  условий  слу¬
жилой  кабалы  к  издельному  крестьянству44.  Где  те  указы,
спрашивает  Сергеевич,  которые  распространили  на  крестьян
последствия,  вытекавшие  из  служилых  кабал?  „Великие  кня¬
зья  Московские  все  могут,  они  могут  и  крестьян,  занявших
деньги  в  рост,  приравнять  к  кабальным  холопам.  Но  таких
указов  нет.  Совершенно  наоборот,  княжеские  указы  прово¬
дят  резкую  границу  между  кабальными  холопами  и  крестья¬
нами44  (I.  Изд.З-е.  295).  И  этого  указания  совершенно  доста¬
точно  для  автора,  чтобы  устранить  саму  мысль  о  возможных
сближениях.
 Здесь  вскрывается  еще  одна  особенность  присущего
Сергеевичу  догматизма.  Он  верит  в  силу  и  действенность
московских  указов  не  меньше,  чем  их  творцы.  Без  формулы
указа  он  часто  затрудняется  говорить  о  существовании  само¬
 474

го  института.  Институт  крестьянского  перехода  по  Судебни¬
кам  может  быть  упразднен  лишь  указной  формулой.  Поэто¬
му  он  не  верит  в  наличность  указа  об  отмене  Юрьева  дня,
хотя  ищет  его  по  строгому  толкованию  ноябрьского  указа
1597  г.  не  там,  где  его  искали  прежние  историки.  Догматизм
„Древностей"  нередко  становится  излишне  узким.
 Казалось  бы,  что  автор,  нарисовавший  вечевой  быт  и
княжеские  отношения  Древней  Руси  по  данным  бытовой
практики  и  изобразивший  так  живо  смену  обычаев  и  подчи¬
нение  указной  практики  правительства  давящему  авторитету
старины,  мог  легче,  чем  кто-либо  другой,  оценить  соотно¬
шение  творческих  сил  государева  указа  и  бытовой  практики
в  Москве.  Но  таково  уж  качество  таланта,  сильного  в  одном
и  слабого  в  другом.  От  этих  именно  особенностей  догматиз¬
ма  Сергеевича  всего  больше  пострадала  в  его  изображении
динамика  общественных  явлений,  или  история  столь  замеча¬
тельно  формулированных  институтов.
 Другая  отрицательная  черта  „Древностей"  заключается
в  их  незаконченности  и  обусловливается  этой  незаконченно¬
стью.  Она  свойственна  исключительно  древностям  второго
наслоения,  т.е.  московским.  Московская  эпоха  представляет
гораздо  более  сложный  общественный  быт,  чем  Древняя
Русь.  Больших  усилий  и  труда  требует  он  для  своего  выяс¬
нения.  Сергеевич  занял  место  в  первых  рядах  работников  по
его  изучению.  Но  и  он,  как  и  всякий  отдельный  труженик,  не
мог  одолеть  всего  обширного  материала  и  овладевал  им  по¬
степенно.  Он  сам  случайно  указал  (I.  Изд.  2-е.  Предисл.  и
с.226),  что  в  промежутке  между  1-ми  2-м  изданиями  перво¬
го  тома  продолжал  изучать  памятники  и  изучил  писцовые
книги,  которые  дали  ему  „твердое  основание"  для  нового
решения  вопроса  о  волостных  черных  землях.  Существенно
переработал  он  и  вопрос  о  закладничестве.  По  частям  он
подходил  к  изучению  целого,  но  не  успел  все  части  подо¬
гнать  одну  к  другой,  примирить  их  в  стройное  целое.  Огра¬
ничусь  одним  примером  для  выяснения  сказанного.
 Второй  том  „Древностей"  носит  общий  подзаголовок  —
Власти.  В  первой  главе  идет  речь  о  вече  и  князе,  во  второй
—  о  советниках  князя,  именно  о  Думе  и  о  духовенстве.  Чи¬
 475

татель  естественно  может  спросить:  а  где  же  среди  властей
Земский  собор,  где  же  сам  самодержавный  государь?  Если
Земский  собор  исключен  из  „Древностей66  как  „новость66,  то
ведь  не  меньшую  „новость66  представляет  и  самодержавный
государь.  Обойти  его  молчанием,  как  обойден  Земский  со¬
бор,  оказалось,  однако,  возможным.  Правда,  о  Земском  со¬
боре  и  о  государе  автор  говорит  в  „Лекциях  и  исследовани¬
ях66;  но  эти  две  темы  обработаны  совершенно  неправомерно:
о  Земском  соборе  дано  специальное  исследование,  о  власти
государя  —  конспективная  программа,  в  которой  больше  не¬
договоренного,  чем  сказанного.  О  государе  автору  пришлось
говорить  больше  в  „Древностях66,  но  по  различным  поводам
и  в  разных  местах.  Попробуйте  объединить  все  сказанное
воедино.  Когда  автор  подходит  к  выяснению  вопроса  о  мос¬
ковской  Думе,  то  ему  надо  было  выяснить  отношение  дум¬
цев  к  государю.  И  он  говорит:  „Думный  человек  приглаша¬
ется  неслучайно  на  то  или  другое  заседание  Государевой
думы,  а  в  силу  того,  что  он  объявлен  думцем  царя66  (391).
Имеется,  однако,  достаточное  основание  сомневаться,  чтобы
московские  думные  люди  имели  по  положению  своему  пра¬
во  принимать  участие  в  решении  государственных  вопросов.
Такое  право  думных  людей  предполагает  обязанность  мос¬
ковских  государей  совещаться  с  ними;  а  наличность  такой
обязанности  еще  никем  не  была  доказана  (392).  „Московские
князья  не  менее  удельных  могли  всякие  дела  делать  одни,  не
спрашивая  ничьего  совета.  Они  совещались  с  думными
людьми  только  тогда,  когда  сами  того  хотели66.  „Право  князя
все  делать  единолично  не  может  подлежать  ни  малейшему
сомнению  и  не  нуждается  ни  в  каких  дальнейших  доказа¬
тельствах66  (393).  Итак,  всемогущество  московских  госуда¬
рей  превращено  в  аксиому.  Это  и  сказывалось  в  кратких
формулах,  что  „московские  государи  все  могут66,  вроде  толь¬
ко  что  приведенной  по  поводу  превращения  крестьян  в  ка¬
бальных  холопов  и  в  ряде  других  случаев.
 Но  что  это  за  всемогущество?  Это,  по  мнению  автора,
не  абсолютизм.  Римские  императоры  языческой  эпохи  со¬
единяли  в  своих  руках  абсолютную  власть.  „Приняв  христи¬
анство,  признав  его  догматы,  установленные  на  Вселенских
 476

соборах,  сделавшись  защитниками  и  покровителями  право¬
славной  веры,  императоры  ограничили  собственную  свою
волю“.  Они  сделались  в  то  же  время  и  обязательными  по¬
кровителями  христианской  нравственности.  „Только  языче¬
ские  императоры  были  абсолютны  во  всех  таких  делах  и
могли  установлять  даже  поклонение  таким  богам,  какие  им
нравились;  с  принятием  христианства  языческий  абсолю¬
тизм  светской  власти  сделался  невозможен  в  христианском
государстве1.  Эти  понятия  об  ограниченности  светской  вла¬
сти  греческое  духовенство  должно  было  принести  и  к  нам“.
„Московские  государи  были  еще  менее  абсолютны,  чем  ви¬
зантийские  императоры66  (603—604).  Правда,  термин  само¬
держец  взят  из  греческих  понятий,  но  он  обозначает  лишь
независимость  национальной  власти;  только  Грозный,  „этот
душевнобольной  философ  на  престоле66,  употребляет  его  для
обозначения  объема  власти  в  сфере  внутреннего  управления,
и  его  самодержавие  „обозначает  самостоятельность  власти
по  отношению  к  советникам,  боярам  и  вельможам,  а  не  пра¬
во  обращать  в  закон  всякое  свое  желание66  (608).  „Но  есть  и
другие  пункты,  с  точки  зрения  которых  тоже  оказывается
неприложимой  к  власти  московских  государей  идея  абсолю¬
тизма66  (604).  Эти  пункты  хорошо  сгруппированы  в  „Отзыве66
Ф.В.Тарановского.  „Ограничивали  усмотрение  московских
государей:  вольная  служба  бояр  (II.  382),  „мнения  и  привыч¬
ки  служилого  класса66  (II.  392),  право  местничества  (II.  645),
практика  Земских  соборов  (II.  651),  привилегия  духовенства
(II.  657—658),  соучастие  во  власти  „великого  государя  пат¬
риарха66  во  время  двоевластия,  наконец,  общая  публично¬
правовая  традиция,  или  „старина66,  которой  не  решались  на¬
рушать  великие  князья  и  цари.  „Московским  государям  была
чужда  мысль,  что  закон  есть  то,  что  им  нравится,  что  он  есть
дело  их  произвола66  (II.  644)2.  Но  во  всех  указанных  „пунк¬
тах66  усмотрение  московских  государей  ограничивалось  не
юридически.  Это  такое  же  ограничение,  каким  является  ог¬
 1 	См.  об  этом  любопытное  замечание  П.В.Безобразова,  в  рецензии  на
книгу  В.М.Грибовского  —  Народ  и  власть  в  византийском  государстве
//ЖМНП.  1898.  Ч.  319.  Окт.  407—452.
 2 	Отзыв.  С.  107—108.
 477

раничение  неограниченного  государя  управлять  на  твердом
основании  существующих  законов.  Даже  и  еще  меньше.  Но
были  и  формальные  ограничения  власти  государей.  Сергее¬
вич  указывает  общепризнанные  ограничения  Шуйского  и
королевича  Владислава  и  делает  лишь  оговорку  о  Михаиле
Федоровиче:  „В  какой  мере  был  ограничен  Михаил  Федоро¬
вич  и  кем,  остается  совершенно  неизвестным"  (II.  371—375).
Но  ему  известны  и  еще  формальные  ограничения,  каких  до
него  никто  не  подозревал,  и  не  знаю,  признал  ли  кто-нибудь
после  его  указаний.  Первое  по  времени  ограничение  он  ус¬
мотрел  в  ст.  97  Судебника  2-го:  „Это  несомненное  ограниче¬
ние  царской  власти  и  новость:  царь  только  председатель  бо¬
ярской  коллегии  и  без  ее  согласия  не  может  издавать  новых
законов"  (11.369).  Второй  раз  это  случилось  при  поставлении
на  патриаршество  Никона.  Царь,  бояре  и  народ  на  коленях
просили  Никона  принять  сан.  Но  он  потребовал  обета  о  со¬
блюдении  евангельских  догматов,  правил  св.  апостолов  и
св.  отцов  и  законы  благочестивых  царей  по  его  указаниям.
Обещание  было  дано.  „Что  такое  произошло  22  июля  1652  г.
в  соборной  церкви  Успения  Пресвятой  Богородицы,  при  по¬
ставлении  Никона  в  патриархи?  22  июля  1652  г.  произошло
ограничение  царской  власти.  Царь  всенародно  обещался  ис¬
полнять  не  только  догматы  церкви,  но  и  все  правила,  отно¬
сящиеся  до  церкви,  хотя  бы  они  входили  в  состав  светского
законодательства  византийских  императоров"  (II.  604—605).
 Но  если  так  изобильно  обставлена  различными  по  ха¬
рактеру  и  значению  ограничениями  власть  великих  князей  и
царей  московских,  то  как  быть  с  аксиомой  их  всемогущест¬
ва?  Не  звучит  ли  диссонансом  рядом  с  этим  формула,  что
московские  государи  все  могут?  Едва  ли  можно  сомневаться
в  том,  что  подобная  несогласованность  получила  бы  то  или
иное  разрешение,  если  бы  автор  „Древностей"  остановился  в
них  на  подробном  изучении  функций  единоличного  пред¬
ставителя  власти  в  Москве.  Но  он  отошел  далеко  в  сторону
от  политических  вопросов,  углубившись  в  третьем  томе
„Древностей"  в  вопросы  народного  хозяйства  и  финансового
управления.  Но  и  этих  тем  он  далеко  не  довел  до  конца.  Не¬
законченность  обработки  тем  народного  хозяйства  неизбеж-
 478

но  отразилась  на  обработке  вопросов  о  населении,  нагляд¬
ным  подтверждением  чему  служит  то,  что  автор  не  раз  воз¬
вращается  к  этим  темам  в  третьем  томе  своих  „Древностей44.
 Вследствие  той  же  незаконченности  отдельных  частей
между  ними  не  создалось  той  спаянности,  той  солидарности,
какая  характеризовала  соотношение  древностей  первого  на¬
слоения.  Сказать  о  древностях  московских,  что  они  „высече¬
ны  из  одного  камня  и  одною  рукою44,  было  бы  совершенно
невозможно.
 Многого  не  оставил  нам  Сергеевич,  что  так  хотелось  бы
иметь  в  наследие  от  него.  Но  и  оставленное  им  наследство,
небольшое  по  количеству  страниц,  нечасто  достается  потом¬
ству.  Ценность  трех  томов  „Древностей44  и  тома  „Лекций  и
исследований44  всего  лучше  может  быть  охарактеризована
указанием,  что  без  них  не  может  обойтись  ни  один  серьез¬
ный  любитель  родной  старины.  От  Сергеевича  надо  исхо¬
дить,  или  к  нему  подходить,  но  миновать  его  нельзя.  Такова
судьба  ученого  таланта.
 Сергеевич  был  не  только  выдающимся  исследователем;
он  обладал  бесспорным  критическим  талантом.  Его  сильное,
подчас  язвительное  перо  всегда  подмечало  и  умело  задеть
наиболее  слабое  место  в  разбираемом  труде,  выдвинуть  не¬
достаточно  обоснованные  и  наиболее  слабо  защищенные
положения.  Иной  раз  злая  ирония  еще  более  оттеняла  „не¬
домолвки44  и  „обмолвки44  критикуемого  автора.  Но  общий
характер  его  критики  был  разрушительный,  а  не  творческий;
критика  его  только  устраняла  то  или  иное  неправильное  по¬
ложение,  но  не  возводила  ничего  нового  наместо  устранен¬
ного.
 Его  критические  статьи  начали  появляться  с  1876  г.,  в
течение  которого  были  напечатаны  три  его  отзыва1  * *.  Из  них
 1 	Исследование  г-на  Затыркевича  в  области  домонгольского  периода
русской  истории:  Отзыв  о  соч.  „О  влиянии  между  народами  и  сословиями
 на  образование  строя  Русского  государства  в  домонгольский  период4*
//ЖМНП.  1876.  Ч.  183.  Янв.  264—235;  Записка  о  сочинении  магистра
С.Петровского  „О  Сенате  в  царствование  Петра  Великого",  сост.
В.И.Сергеевичем  и  представл.  комис.  из  профессоров  Бестужева-Рюмина,
Градовского,  Сергеевича  и  Замысловского  совету  СПб.  ун-та  на  предмет
 присуждения  премии  //Протоколы  заседаний  совета  Имп.  СПб.  ун-та  за
 479

наиболее  общее  внимание  обратил  на  себя  отзыв  о  книге
С.В.Пахмана,  „История  классификации  гражданского  пра¬
ва44,  2-го  тома,  так  как  с  этим  отзывом  связывали  забаллоти¬
рована  профессора  Пахмана  Советом  С.-Петербургского
университета  по  выслуге  30  лет  учебной  службы.  В  текущей
прессе  появилось  несколько  статей  с  защитой  книги  Пахма¬
на  и  с  оппозицией  критике  Сергеевича*  1,  так  что  он  признал
необходимым  выступить  с  возражением  своим  оппонентам2.
 В  издававшейся  юридическим  факультетом  С.-Петер¬
бургского  университета  в  1884—1886  гг.  „Юридической
библиографии46  Сергеевичем  помещено  несколько  кратких
отзывов  о  новых  исторических  сочинениях3.
 Один  раз  Сергеевич  принял  на  себя  поручение  Акаде¬
мии  наук  и  составил  отзыв  о  книге  В.Н.Латкина4.
 В  1894  г.  появился  отзыв  Сергеевича  о  книге  Н.М.Кор-
 первую  пол.  1876—1877  акад.  г.  №  15.  1877.  36—45;  Задачи  истории  ко¬
дификации  //Вести.  Европы.  1876.  №  11.  453—478.
 1 	Платонов  Ст.  Рецензия  книги  Пахмана  //Журн.  гражд.  и  уголов.
права.  1876.  Кн.  5.  209—248;  Корш  Е.  Г-н  В.Сергеевич,  как  ученый  критик
//Судеб,  вести.  1876.  №№  141,  144;  1877.  №№  1,  2,  4,  6  (поправки  см.
№№  3  и  7);Отзыв  о  критической  статье  г-на  Сергеевича  „Задачи  истории
кодификации44  //Журн.  гражд.  и  уголов.  права.  1876.  Кн.  6.  265—310.
 2 	Рус.  старина.  1877.  №  3.  555—568  (без  заглавия).  Статье  Сергееви¬
ча  предшествовала  статья  проф.  М.И.Горчакова  „По  поводу  сочинения
г.  Пахмана  „История  кодификации44  (в  защиту  Сергеевича  и  против  Пах¬
мана)  //Там  же.  549—555.
 3 	Дитятин  И.И.  К  вопросу  о  Земских  соборах  XVII  ст.  //Рус.  мысль.
1883.  Кн.  12;  Ланге  Н.  Древнее  русское  уголовное  судопроизводство  (XIV,
XV,  XVI  и  пол.  XVII  вв.).  1884;  Самоквасов  Д.Я.  История  русского  права.
Вып.  II.  Происхождение  славян.  Происхождение  русских  славян.  1884;
Viollet  Paul.  Precis  de  Phistoire  du  droit  francais.  Les  sources  —  les  personnes.
1884;  Оглоблин  H.H.  Обозрение  историко-географических  материалов
 XVI 	и  начала  XVII  вв.,  заключающихся  в  книгах  Разрядного  приказа.
1884;  Лучицкий  И.  Сборник  материалов  для  истории  общины  и  общест¬
венных  земель  в  Левобережной  Украине  XVIII  в.  1884;  Энгельман  Ив.  Die
Leibeigenschaft  in  Russland.  Eine  rechshistoricshe  Studie.  1884;  Латкин  В.
Земские  соборы.  1885;  Он  же.  Материалы  для  истории  Земских  соборов
 XVII 	ст.  1884.
 4 	Разбор  сочинения  г-на  В.Латкина.  Земские  соборы  Древней  Руси.
СПб.,  1885;  Отчет  о  двадцать  девятом  присуждении  наград  графа  Уварова.
1888.  302—317.
 480

кунова1,  в  1897  г.  о  диссертации  С.В.Рождественского2.  Вы¬
ше  упомянуто,  что  и  в  „Древностях66,  особенно  во  втором  и
третьем  томах,  в  обзоре  литературы  вопросов,  помещено
довольно  много  критических  отзывов.  В  самое  последнее
время  обратила  на  себя  внимание  критическая  статья  о  пси¬
хологической  теории  права  профессора  Л.И.Петражицкого  и
вызванная  ею  полемика3.
 Всегда  ли  оставались  ученая  критика  Сергеевича  и  его
полемические  приемы  в  пределах  научного  объективизма  и
не  переходили  ли  иной  раз  в  область  личных  нападок?  Не
мешала  ли  объективному  выяснению  истины  иной  раз  из¬
лишняя  в  ученом  споре  доля  иронии,  в  которой  может  ощу¬
щаться  какое-то  отношение  свысока,  как  бы  некоторое  пре¬
небрежение  к  противнику?  Нам,  свидетелям  и  даже  актив¬
ным  и  пассивным  участникам  этих  споров,  едва  ли  возможно
дать  беспристрастные  ответы  на  эти  вопросы,  особенно  те¬
перь,  когда  смерть  сомкнула  уста  ученому  противнику.  Пре¬
доставим  лучше  нашим  детям  надлежаще  оценить  приемы
этих  споров,  а  главное  —  их  результаты.
 В  завершение  обзора  литературных  трудов  Сергеевича
необходимо  упомянуть  и  его  статьи  по  университетскому
вопросу.  С  1868  г.  по  1907  г.  Сергеевич  состоял  универси¬
тетским  преподавателем,  принимал  участие  и  в  управлении
университетом  в  качестве  секретаря  факультета,  декана  и
ректора.  Строй  университета,  и  в  особенности  постановка  в
нем  преподавания,  его  всегда  живо  интересовали.  Универси¬
тетский  вопрос  начал  его  интересовать  еще  в  ту  пору,  когда
он  сам  только  что  начал  готовиться  к  преподавательской
деятельности.  В  первой  своей  статье  он  уже  обратил  внима¬
ние  на  тесную  связь  юридических  факультетов  в  прусских
университетах  с  судебной  организацией  страны.  Еще  будучи
 1 	Новые  учения  в  области  государственного  права:  по  поводу  книги
„Указ  и  закон"  //Журн.  М-ва  юстиции.  1894.  Ноябрь.  88—106.
 2 	Рождественский  С.В.  Служилое  землевладение  в  Московском  госу¬
дарстве  XVI  в.  //Сев.  вести.  1897.  №11.  41—76.
 3 	Новое  учение  о  праве  и  нравственности  //Журн.  М-ва  юстиции.
1909.  Февр.  3—59.  Возражение  проф.  Л.И.Петражицкого  //Там  же.  Но¬
ябрь;  Мой  ответ  г.  Петражицкому  //Журн.  М-ва  юстиции.  1910.  Февр.  3—
30.
 481

в  заграничной  командировке,  он  набросал  ответы  на  письма
Н.И.Пирогова  из  Гейдельберга,  о  преобразованиях  в  поста¬
новке  университетского  преподавания  для  подъема  самодея¬
тельности  студентов.  Здесь  кандидат  Сергеевич  выступил
против  проектированных  Пироговым  бесед  со  студентами  в
защиту  лекционной  системы  преподавания1.  Значительно
позднее,  когда  начали  подниматься  голоса  о  необходимых
изменениях  университетского  строя,  введенного  Уставом
1884  г.,  Сергеевич  выступал  в  печати  по  поводу  как  частич¬
ных,  так  и  более  общих  предположений  о  желательных
улучшениях  университетского  быта.  Так,  он  выступил  с  воз¬
ражениями  профессору  Г.Ф.Шершеневичу,  предложившему
изменить  существующий  порядок  получения  ученых  степе¬
ней2.  Значительно  более  широкий  интерес  имела  его  статья
на  тему,  может  ли  университет  задаваться  воспитательными
целями.  Она  вызвана  мнениями  К.П.Яновского  в  его  „Мыс¬
лях  о  воспитании  и  обучении4*3.  Сергеевич  категорически
отрицал  самостоятельные  воспитательные  задачи  универси¬
тета.  Цель  университета  —  единственно  образовательная.  Но
система  постановки  преподавания,  подбор  преподавателей  и
их  деятельность  в  составе  коллегии  могут  оказать  и  оказы¬
вают  свое  воспитательное  действие  на  обучающихся.  Но  это
неизбежное  сопутствующее  явление,  а  не  поставленная  и
осуществленная  цель.  И  здесь  он  снова  защищает  лекцион¬
ную  систему  преподавания.
 Еще  позднее,  когда  в  ряду  коренных  преобразований
России  было  обращено  внимание  и  на  необходимые  преоб¬
разования  университетов,  и,  в  министерство  графа  И.И.Толс-
того,  работала  над  выработкой  проекта  университетского
устава  особая  комиссия  из  делегатов  от  университетов,  Сер¬
геевич  отозвался  на  все  существующие  вопросы  строя  уни-
 1 	Об  университетском  преподавании  (по  поводу  мнений,  высказан¬
ных  Н.И.Пироговым)  //Моек,  университ.  известия.  1865.  №  2.  45—64.
Письма  Пирогова  напечатаны  //ЖМНП.  1863.  Дек.;  Голос.  1864.  Ж№  25,
26.
 2 	Порядок  приобретения  ученых  степеней  //Сев.  вести.  1897.  №  10.
1—19.
 3 	Воспитание  и  обучение  в  наших  университетах  //Науч.  обзор.  1898.
№  10.  1686—1707;  Ст.  К.П.Яновского  в  „Рус.  школе“.  1898.  Март  и  апр.
 482

верситетов  особой  статьей,  в  которой  сравнивал  наши  по¬
рядки  с  германскими.  Почти  во  всем  он  отдавал  предпочте¬
ние  последним  и  резюмировал  сравнение  такими  словами:
„Немецкий  порядок  управления  можно  назвать  реальным
или  действительным.  Там  каждое  учреждение  делает  то,  что
ему  должно  делать.  Наше  управление  надо  назвать  бумаж¬
ным  или  канцелярским.  У  нас  все  делается  не  тем,  кто  дей¬
ствительно  может  делать,  а  тем,  кто  не  может  делать4*1.
 Наконец,  в  самое  последнее  время  он  снова  возвращает¬
ся  к  тем  же  темам,  разбирая  в  одной  статье  столь  разные  по
существу  и  вызванные  столь  различными  целями  записку  о
практических  занятиях  профессора  Новороссийского  уни¬
верситета,  П.Казанского,  и  книгу  Л.И.Петражицкого  „Уни¬
верситет  и  наука“2.
 Сергеевич-профессор  составил  себе  прочную  славу  лек¬
тора,  которая  привлекала  в  его  аудиторию  не  одних  только
юристов.  И  тот,  кто  его  слушал,  не  забудет  Сергеевича-
преподавателя.  Те  же  простота  и  ясность  устного  изложения,
что  и  в  литературных  трудах,  в  неторопливой  и  даже  замед¬
ленной  речи,  позволяли  без  всякого  усилия  усвоять  образные
характеристики  и  определения.  Иной  раз  звучала  ирония  в
ссылке  на  неудачный  шаг  какого-либо  исследователя;  гораз¬
до  реже  —  юмор.  Из  34  лет  преподавательской  деятельности
в  течение  21  года  вел  он  один  курс  истории  русского  права;  с
1893  г.  оставил  за  собой  лишь  древнюю  историю  до  конца
XVII  века.  Его  курсы  всегда  были  общими  курсами.  Одно
время  он  выделил  особый  час  на  историю  источников  права,
но  и  это  обособление  продолжалось  недолго.  Специальных
курсов  по  вопросам  или  эпохам,  сколько  мне  известно,  он  не
вел.  Не  вел  и  практических  занятий,  не  придавая  им  болыно-
 1 	Германские  университеты  и  наши  //Вести.  Европы.  1905.  Май.  55—
 105).
 2 	Реформа  университетского  преподавания  //Вести.  Европы.  1908.
Апр.  683—715.  Следует  упомянуть  еще  одну  статью  Сергеевича,  являю¬
щуюся  откликом  на  события  обновляющейся  России.  Общее  движение
захватило  и  его,  и  он  напечатал  статью  „Всеобщее  избирательное  право
//Журн.  М-ва  юстиции.  1906.  Май.  3—42.  По  моему  мнению,  эта  проба
пера  на  темы  текущей  политической  жизни  не  прибавила  ничего  к  литера¬
турному  ореолу  Сергеевича.
 483

го  значения  на  юридическом  факультете.  Вся  его  преподава¬
тельская  деятельность  сосредоточена  была  на  общих  курсах.
И  на  них  было  чему  научиться  всякому,  кто  к  этому  стре¬
мился.

СПИСОК  СОКРАЩЕНИЙ
 А.  до  ю.б.;  А.  до  юр.б.;  Акты,  до  юр.б.  относ.  —  Акты,  отно¬
сящиеся  до  юридического  быта  древней  России  /под  ред.
Н.В.Калачова.  Т.1—3.  СПб.,  1857—1864
 А.  Зап.  Рос.;  Акты  Запад.  Рос.  —  Акты,  относящиеся  к  исто¬
рии  Западной  России,  собранные  и  изданные  Археографической
комиссией.  Т.1—5.  СПб.,  1846—1853
 АИ  —  Акты  исторические,  собранные  и  изданные  Археогра¬
фической  комиссией.  Т.1—5.  СПб.,  1841—1842
 Ак.;  Ак.  сп.;  Акад.;  Акад.  сп.  —  Академический  список
Акт.  тяг.  (тягл.)  н.  (нас.);  „Акты  т.  н.  Дьяконова44;  „Акты  Дья¬
конова44  —  Дьяконов  М.А.  Акты,  относящиеся  к  истории  тяглого
населения  в  Московском  государстве,  изд.  М.Дьяконовым.  Вып.
1—2.  Юрьев,  1895—1897
 Алф.  Ив.;  Алфавит  —  Алфавитный  указатель  фамилий  и  лиц,
упоминаемых  в  боярских  книгах,  составленный  директором  архива
Министерства  юстиции  Ивановым.  М.,  1853
 Арх.  ист.  и  практ.  св.  (свед.)  —  Архив  исторических  и  прак¬
тических  сведений,  относящихся  до  России,  изданный  Н.В.Калачо¬
вым.  Кн.  1—6.  СПб.,  1858—1861
 Арх.  ист.-юрид.  св.  (свед.)  —  Архив  историко-юридических
сведений,  относящихся  до  России,  изданный  Н.В.Калачовым.
Кн.  1—3.  М.,  1850—1859
 Арх.  кн.;  Арх.  кн.  Баюшева  —  Архив  князя  Баюшева
Атемар.  дес.  —  Атемарская  десятня
 АЭ  (сокращ.  вариант  ААЭ)  —  Акты,  собранные  в  библиоте¬
ках  и  архивах  Российской  империи  Археографической  экспедици¬
ей  Императорской  Академии  наук.  Т.  1—4.  СПб.,  1836
 АЮ;  А.  юр.;  Ак.  юр.;  Акт.  юр.  —  Акты  юридические,  или
Собрание  форм  старинного  делопроизводства.  СПб.,  1838
 Беляев.  Лекции  —  Беляев  И.Д.  Лекции  по  истории  русского
законодательства.  М.,  1879
 Беляев.  Рассказы  —  Беляев  И.Д.  Рассказы  из  русской  исто¬
рии.  СПб.,  1860
 Бояр,  дума  Древ.  Руси  —  Ключевский  В.О.  Боярская  дума
Древней  Руси.  М.,  1881;  1893;  1902;  1909
Бояр.  кн.  —  Боярские  книги
 Буданов  —  Владимирский-Буданов  М.Ф.  Хрестоматия  по  ис¬
тории  русского  права.  Вып.  1—3.  Ярославль,  1872—1875  (6  изд.)
 485

Валуев.  Синб.  сб.  —  см.:  Синбирский  сборник  /изд.  А.Хомя-
кова,  Д.Валуева,  Языковых.  Ист.  часть.  Т.1.  М.,  1845
 Вивл.  —  Древняя  российская  вивлцофика  или  Собрание  раз¬
ных  древних  сочинений...,  изд.  Н.Новиковым.  Т.  1—5.  М,  1773—
1775;  2-е  изд.  4.1—20.  М.,  1788—1790
 Визант.  времен.  —  Византийский  временник.  СПб.,  1894—
 1928
 Владимирский-Буданов.  Обзор  —  Владимирский-Буда¬
нов  М.Ф.  Обзор  истории  русского  права.  Киев,  1886.  (7  изд.)
 Вл.-Буд.;  Влад.-Будан.  Хрестоматия  —  Владимирский-Буда¬
нов  М.Ф.  Хрестоматия  по  истории  русского  права.  Вып.  1—3.
Ярославль,  1872—1875
 В.  лет.;  Воскр.  л.  (лет.)  —  Воскресенская  летопись
Вологод.  губ.  вед.  —  Вологодские  губернские  ведомости
Врем.;  Времен.;  Временник  —  „Временник“  Императорского
Московского  общества  истории  и  древностей  российских  при  Мо¬
сковском  университете.  Кн.  1—25.  М.,  1849—1857
 Втор.  —  Второзаконие  (Библия.  Книги  Ветхого  Завета.  Пяти¬
книжие  Моисея)
 Г.  гр.  и  дог.  —  Собрание  государственных  грамот  и  догово¬
ров,  хранящихся  в  Государственной  коллегии  иностранных  дел
(МИД)
 Гурлянд.  Ямская  гоньба  —  Гурлянд  И.Я.  Ямская  гоньба  в
Московском  государстве,  до  конца  XVII  века.  Ярославль,  1900
Густ.  —  Густынская  летопись
 Д.  к  АИ;  Доп.  к  АИ  —  Дополнения  к  Актам  историческим,
собранным  и  изданным  Археографической  комиссией.  Т.  1—12.
СПб.,  1846—1872
 Дв.  разр.;  Двор,  разр.;  Дворц.  разр.  —  Дворцовые  разряды,  по
высочайшему  повелению  изд.  II  отд-нием  Собственной  е.И.В.  кан¬
целярии.  Т.1.  СПб.,  1850;  Т.2.  1851;  Т.З.  1852;  Доп.  1854;  Доп.,
собр.  из  книг  и  столбцов  пребывших  приказов  арх.  Оружейной
палаты  И.Забелиным  //Чтения  в  О-ве  истории  и  древностей  рос¬
сийских.  Кн.1.  1882
 Двин.  грам.  —  Двинская  грамота
 Дмитриев.  История  судебных  инстанций  —  Дмитриев  Ф.М.
История  судебных  инстанций  и  гражданское  апелляционное  судо¬
производство  от  Судебника  до  Учреждения  о  губерниях.  М.,  1859
„Древ.“;  „Древности"  —  Сергеевич  В.И.  Древности  русского
права
 486

Древн.  разр.  кн.  —  Древнейшая  разрядная  книга  официаль¬
ной  редакции  (по  1565  г.)  /под.  ред.  и  с  предисл.  П.Н.Милюкова.
ML,  1903
 Дьяконов.  Акт.  тягл.  нас.  —  Дьяконов  М.А.  Акты,  относя¬
щиеся  к  истории  тяглого  населения  в  Московском  государстве
/изд.  М.Дьяконовым.  Вып.  1—2.  Юрьев,  1895—1897
 Дьяконов.  Очерки  —  Дьяконов  М.А.  Очерки  из  истории
сельского  населения  в  Московском  государстве.  СПб.,  1898
 Ефименко.  Крестьянское  землевладение  —  Ефименко  А  .Я.
Крестьянское  землевладение  на  Крайнем  Севере  //Рус.  мысль.
1882.  №4
 ЖМНП;  Журн.  М-ва  нар.  пр.  (проев.)  —  Журнал  Министер¬
ства  народного  просвещения.  СПб.,  1834—1917
 Зап.  Имп.  Рус.  археол.  о-ва  —  Записки  Императорского  Рус¬
ского  археологического  общества
 Зубцов,  дес.  —  Зубцовская  десятня
 Иловайский.  История  —  Иловайский  Д.М.  История  России.
Т.1—5.М,  1876—1905
 Ипат.;  Ипат.  лет.  —  Ипатьевская  летопись
ИРИО  —  Императорское  Русское  историческое  общество
Ист.  вести.  —  „Исторический  вестник44.  СПб.,  1880—1917
Ист.  нс.  и  ст.  —  Победоносцев  К.П.  Исторические  исследо¬
вания  и  статьи.  СПб.,  1876
 История;  История  России  с  древнейших  времен  —  Соловь¬
ев  С.М.  История  России  с  древнейших  времен.  Т.1—29.  М.,  1851—
1879
 Исх.  —  Исход  (Библия.  Книги  Ветхого  Завета.  Пятикнижие
Моисея)
 Калайдович.  Пам.  рос.  сл.  XII  в.  —  Калайдович  К.Ф.  Памят¬
ники  российской  словесности  XII  в.  М.,  1821
 Калачов,  писц.  кн.  —  Писцовые  книги  Московского  государ¬
ства/под  ред.  Н.В.Калачова.  4.1.  Отд.  1—2.  СПб.,  1872—1877
Кар.;  Карам.;  Карамз.  —  Карамзинский  список
Карамзин;  Карамзин.  История  —  Карамзин  Н.М.  История
государства  Российского
 Кашин,  дес.  —  Кашинская  десятня
 Кн.  раз.  (разр.)  —  Книги  разрядные,  по  офиц.  оным  спискам,
 487

изд.  с  высочайшего  соизволения  II  Отд-нием  Собственной  е.И.В.
канцелярии.  Т.1—2.  СПб.,  1853—1855
 Колом,  дес.  —  Коломенская  десятая
 Костомаров.  Рус.  история  —  Костомаров  Н.И.  Русская  исто¬
рия  в  жизнеописаниях  ее  главнейших  деятелей.  Отд.  1—2.  СПб.,
1873—1888
 Котош.;  Котоших.  —  Котошихин  Г.К.  О  России  в  царствова¬
ние  царя  Алексея  Михайловича.  СПб.,  1859  и  др.  изд.
 Курбский.  Сказания  —  Сказания  князя  Курбского  А.  4.1—2.
СПб.,  1833  /с  предисл.  Н.Устрялова;  2-е  изд.,  испр.  и  доп.  Н.Устря-
ловым.  1842;  3-е  изд.  1868
 Курганов  —  Курганов  Ф.  Отношения  между  церковью  и
гражданскою  властью  в  Византийской  империи
 Лавр.  —  Лаврентьевская  летопись
 Лаппо-Данилевский.  Критические  заметки  —  Лаппо-
Данилевский  А.С.  Критические  заметки  по  истории  народного  хо¬
зяйства  в  Великом  Новгороде  и  его  области  в  XI—XV  вв.  М.,  1893;
СПб.,  1895
 Лаппо-Данилевский.  Прям,  (прямое)  облож.  (обложение)  —
Лаппо-Данилевский  А.С.  Организация  прямого  обложения  в  Мос¬
ковском  государстве  со  времен  Смуты  до  эпохи  преобразований.
СПб,  1890
 Лев.,  Левит  —  Библия  (Книги  Ветхого  Завета.  Пятикнижие
Моисея)
 Лекции  и  исслед.  —  Сергеевич  В.И.  Лекции  и  исследования
по  древней  истории  русского  права.  СПб,  1898;  1903;  1910
 Лет.  —  Летопись
 Лет.  занят.  Арх.  ком.  —  Летопись  занятий  Археографической
комиссии.  Вып.  1—34.  СПб.;  Пг.;  Л,  1861—1927
 Лет.  Пер.-Сузд.;  Лет.  Переясл.-Суздал.  —  Летопись  Переяс-
лавль-Суздальская
 Львов.  —  Львовская  летопись
 Макарий.  История  —  Макарий  (Булгаков)  Митрополит  Мос¬
ковский  и  Коломенский.  История  русской  церкви.  Т.  1—12.  СПб,
1857—1883
 Мейер  Д.И.  О  праве  залога  —  Мейер  Д.И.  Древнее  русское
право  залога  //Юрид.  сб,  изд.  Д.Мейером.  Казань,  1855
 Милюков.  Гос.  хоз.  (хозяйство)  —  Милюков  П.Н.  Государст¬
венное  хозяйство  России  в  первой  четверти  XVIII  века  и  реформа
Петра  Великого.  СПб,  1892;  1905
 488

Милюков.  Спорн.  (спорные)  вопр.  (вопросы);  Вопросы  —
Милюков  П.Н.  Спорные  вопросы  финансовой  истории  Московско¬
го  государства.  СПб.,  1892
 Моек.  арх.  М.  (М-ва)  юст.  —  Описание  документов  и  бумаг,
хранящихся  в  Московском  архиве  Министерства  юстиции.  Кн.  1—
21.  СПб,  1869—1916.
 Моек,  о-во  ист.  и  древн.  рос.  —  Московское  общество  исто¬
рии  и  древностей  российских  при  Московском  университете
Муром,  дес.  —  Муромская  десятая
Мус.-Пуш.;  Сп.Мус.-Пуш.  —  Мусина-Пушкина  список
 Неволин;  Неволин.  История  рос.  гражд.  зак.  —  Нево¬
лин  К.А.  История  российских  гражданских  законов.  Т.  1—3.  СПб,
1851
 Неволин.  О  пятинах;  О  пятинах  и  погостах  —  Неволин  К.А.
О  пятинах  и  погостах  новгородских  в  XVI  веке.  СПб,  1853
 Неволин.  Прил.  —  Неволин  К.А.  Приложение  к  исследова¬
нию  „О  пятинах  и  погостах  новгородских  в  XVI  веке“
 Неволин.  ПСС  —  Неволин  К.А.  Полное  собрание  сочинений.
Т.1—6.  СПб,  1857—1859
 Ник.;  Никон,  летоп.;  Никонов,  лет.  —  Никоновская  летопись
Никитский.  Очерки  экон.  жизни  Новгорода  —  Никит¬
ский  А.И.  История  экономического  быта  Великого  Новгорода
Нов.;  Новиков  —  см.  Вивл.
 Нов.;  Новгрд.;  Новогр.;  Новогор.  —  Новгородские  летописи
Новг.  (новгор.)  писц.  кн.  —  Новгородские  писцовые  книги
 Опис.  док.  (докум.)  и  бум.  (бумаг)  —  Описание  документов
и  бумаг,  хранящихся  в  Московском  архиве  Министерства  юсти¬
ции.  Кн.  1—21.  СПб,  1869—1916
 Оч.  (очерк)  ис.  (истории)  с.  (сел,  сельск.)  об.  (общины)  —
Соколовский  П.А.  Очерк  истории  сельской  общины  на  севере  Рос¬
сии.  СПб,  1877.
 Павлов.  Секуляризация  —  Павлов  А.С.  Исторический  очерк
секуляризации  церковных  земель  в  России.  Одесса,  1871
 Пам.  рос.  слов.  XII  в.  —  Калайдович  К.Ф.  Памятники  россий¬
ской  словесности  XII  в.  М,  1821
 Пам.  стар.  рус.  лит.  —  Памятники  старинной  русской  литера¬
туры,  изд.  графом  Гр.  Кушелевым-Безбородко.  Вып.  1—4.  СПб,
1860—1862
 Пер.  Суд.  —  Первый  Судебник,  Судебник  Великого  князя
 489

Иоанна  Васильевича  1497  г.
 Пер.-Сузд.;  Переясл.-Суздал.  —  Переяславль-Суздальская  ле¬
топись
 Переясл.  дес.  —  Переяславская  десятая
Писц.  (писцов.)  кн.;  Писц.  (писцов.)  кн.  XVI  в.;  Писц.  книги
Калач.  —  Писцовые  книги  Московского  государства  /под  ред.  Ка¬
лачова  Н.В.  Ч.  1.  Отд.  1—2.  СПб,  1872—1877
 Писц.  кн.  Рязан.  края  —  Писцовые  книги  Рязанского  края
 XVI 	век  /под  ред.  В.Н.Сторожева
 Платонов.  Очерки  по  истории  Смуты  —  Платонов  С.Ф.
Очерки  по  истории  Смуты  в  Московском  государстве  XVI—
 XVII 	вв.:  (опыт  изучения  общественного  строя  и  сословных  отно¬
шений  в  Смутное  время).  СПб,  1900
 Погодин.  Исследования  —  Погодин  М.П.  Исследования,  за¬
мечания  и  лекции  о  русской  истории
Правда  —  Русская  правда
 Прозоровский  —  Прозоровский  Д.И.  Монета  и  вес  в  России
до  конца  XV  столетия  //Зап.  Имп.  Археол.  о-ва.  Т.12.  Вып.2.  СПб,
1865
 ПСЗ  —  Полное  собрание  законов  Российской  империи.  Собр.
1-е.  Т.  1—45.  СПб,  1830
 Пск.;  Псков.  —  Псковская  летопись
ПСЛ  —  Полное  собрание  летописей
 ПСРЛ  —  Полное  собрание  русских  летописей,  изд.  Архео¬
графической  комиссией.  Т.  1—28.  СПб.;  Пг.;  М,  1846—1963
 Разр.  кн.;  Разряд,  кн.  —  см.  Кн.  раз.  (разр.)
 РЛ;  Рус.  лет.  —  Русские  летописи
 PC;  Рум.  собр.  —  Описание  собрания  книг  русских  и  славян¬
ских  рукописей  Румянцевского  музеума,  сост.  А.Востоковым.
СПб,  1842
 Рус.  бес.  —  „Русская  беседа“.  М,  1854—1860
Рус.  веста.  —  „Русский  вестник44
 Рус.  ист.  б-ка  —  Русская  историческая  библиотека,  изд.  Ар¬
хеографической  комиссией.  Т.  1—39.  СПб.;  Пг.;  Л,  1872—1927
Рус.  ист.  сб.  —  Русский  исторический  сборник,  изд.  Общест¬
вом  истории  и  древностей  российских.  Т.  1—7.  М,  1837—1874
Рус.-Лив.  а.  —Русско-Ливонские  акты,  изд.  Напьерским  К.Е.
СПб,  1863
 Рус.  мысль  —  „Русская  мысль44.  М,  1880—1918
Рус.  пр.;  Рус.  правда  —  Русская  правда
Ряж.  дес.  —  Ряжская  десятня
 490

Сб.  гос.  зн.  —  Сборник  государственных  знаний  /под.  ред.
В.П.Безбородко.  T.I—VIII.  СПб..  1874—1880
 Сб.  Имп.  Рус.  ист.  о-ва;  Сб.  ИРИО  —  Сборник  Императорско¬
го  Русского  исторического  общества.  Т.1—148.  СПб.,  1867—1916
Сб.  ист.  и  стат.  сведений  о  России  —  Сборник  исторических  и
статистических  сведений  о  России  и  народах  ей  единоверных  и
единоплеменных/изд.  Д.А.Валуева.  Т.  1.  М.,  1845
Сев.  вести.  —  „Северный  вестник“
 Симбир.  сбор,  разряди,  кн.  —  Симбирская  сборная  разрядная
книга
 Синб.  сб.  —  Синбирский  сборник  /изд.  Языковых.
А.Хомякова,  Д.Валуева.  Историческая  часть.  Т.1.  М.,  1845
 Сказания  —  Сказания  князя  Курбского  А.  /изд.  Н.Устрялова.
 Ч. 	1—2.  (3  изд.)
 Слов.  Акад.  —  Словарь  Академии  Российской.  В  6  т.  СПб.,
1789—1794
 Соколовский.  Экон.  быт  —  Соколовский  П.А.  Экономиче¬
ский  быт  земледельческого  населения  России  и  колонизация  юго-
восточных  степей  перед  крепостным  правом.  СПб.,  1878
Солов.  —  Соловецкая  летопись
 Соловьев;  Соловьев.  История  —  Соловьев  С.М.  История
России  с  древнейших  времен
 Соф.;  Софийск.  —  Софийская  летопись
Сторожев  —  Писцовые  книги  Рязанского  края.  XVI  век  /под
ред.  В.Н.Сторожева
 Суворов;  Суворов.  Курс  —  Суворов  Н.С.  Курс  церковного
права.  М.,  1909
 Суд.;  Судеб.  —  Судебник
 Суд.  Татищева  —  Судебник  царский  в  обработке  Татищева
(1-е  изд.  СПб.,  1768)
 Суд.  цар.  —  Судебник  царский  1550  г.
 Сузд.;  Сузд.  лет.  —  Суздальская  летопись
 Татищ.  сп.  —  Татищевский  список
Твер.  дес.  —  Тверская  десятня
Твер.  лет.  —  Тверская  летопись
Толст.  —  Толстовский  список
Тр.;  Тр.  сп.;  Троиц.;  Троицк.  —  Троицкий  список
У  к.  (указ.,  у  казн.)  кн.  Пом.  (Помести.)  пр.  (приказа).  —
Указная  книга  Поместного  приказа
 491

Улож.  —  Уложение  [1586  г.;  царя  Алексея  Михайловича.
1649  г.]
 Фед.-Чех.;  Фед-Чехов.;  Фед.-Чех-й;  Фед.-Чеховский;  Федот.-
Чехов.;  Федотов-Чехов.;  Федотов-Чеховский  —  Федотов-Чехов-
ский  А.А.  —  Акты,  относящиеся  до  гражданской  расправы  древ¬
ней  России  /собр.  и  изд.  А.Федотов-Чеховский.  Т.  1—2.  Киев,
1861—1863
 Хрестом.;  Хрестоматия;  Хрест.  Вл.-Буд.;  Хрест.  Влад.-Будан.
—  Владимирский-Буданов  М.Ф.  Хрестоматия  по  истории  русского
права.  Вып.  1—3.  Ярославль,  1872—1875  (6  изд.)
 Царст.  (в.)  кн.  —  Царственная  книга,  то  есть  летопись  царст¬
вования  царя  Иоанна  Васильевича
 Цар.  Суд.;  Царск.  —  Судебник  царский  1550  г.
 Чечулин.  Города  —  Чечулин  Н.Д.  Города  Московского  госу¬
дарства  в  XVI  веке.  СПб.,  1879
 Чичерин.  Опыты.  —  Чичерин  Б.Н.  Опыты  по  истории  рус¬
ского  права.  М.,  1858
 Чтения  —  Чтения  в  Московском  обществе  истории  и  древно¬
стей  российских  при  Московском  университете:  сборники.  М.,
1845—1848
 Шерем.  сп.  (кн.)  —  Сводный  список  „старинных  бояр  и  дво¬
рецких,  окольничьих  и  некоторых  других  придворных  чинов“,
принадлежавший  М.П.Шереметеву.  (Извлеч.  из  него  опубл.  Н.Но-
виковым  в  „Древней  рос.  вивлиофике...“.  Ч.  20.  М.,  1790
 Энгельман.  Гражд.  законы  Псков,  судн.  грам.  —  Энгель-
манИ.Е.  Систематическое  толкование  гражданских  законов,  со¬
держащихся  в  Псковской  судной  грамоте.  СПб.,  1855
 Юрид.  вести.  —  „Юридический  вестник“

СОДЕРЖАНИЕ
 КНИГА  ШЕСТАЯ
 Древности  русского  землевладения
 ГЛАВА  ПЕРВАЯ
 Своеземцы,  государство,  крестьянские  общины 	4
 Конфискация  новгородских  земель
Новгородские  своеземцы
Размеры  их  владений
 Изменения  в  их  положении  после  конфискации
Следы  своеземства  по  всей  Русской  земле
Государственные  имущества
Землевладение  крестьянских  общин
 ГЛАВА  ВТОРАЯ
 Деревня,  двор,  село,  погост 	40
 Деревня-двор
 Размеры  старых  деревень
 Население  деревни
 Складники
 Деревни  своеземцев
 Их  общие  деревни
 Сябры
 Село
 Погост-округ
Погост-место
Погостские  церкви
 ГЛАВА  ТРЕТЬЯ
 Хозяйственное  пользование  землями 	S0
 Размеры  владений  новгородских  своеземцев
 Собственное  хозяйство  своеземцев
 Какими  средствами  велось
 Собственное  хозяйство  помещиков
 Арендное  хозяйство  своеземцев
 Крестьяне-съемщики,  их  хозяйство
 Количество  снимаемой  ими  земли
 Г  осподский  доход
 Хозяйство  духовных  учреждений
 Хозяйство  помещиков
 Хозяйство  великого  князя
 Возникновение  общинных  крестьянских  земель
 493

Сдача  земель  непашенным  людям
Поземщики
 Бобыли  новгородские  и  московские
Сельские  управители
Захребетники  и  подворники
Аграрные  беспорядки  в  Пскове
Недовольство  фермерской  системой  хозяйства  и
переход  к  барщине  путем  закрепления  крестьян
Указ  Василия  Шуйского  1607  г.
 Указ  1642  г.
 Выход  и  вывоз  крестьян
 КНИГА  СЕДЬМАЯ
Тягло  и  порядок  обложения
ГЛАВА  ПЕРВАЯ
 Тягло 	147
 I. 	Тягло  как  повинность
 1. 	Корм
 2. 	Городовое  дело
 3. 	Мостовщина
 4. 	Головщина  и  продажа
 5. 	Пошлины  и  всякие  службы  в  пользу  чиновников
 6. 	Княжье  дело
 7. 	Подводы  и  проводники
 8. 	Дань
 9. 	Ям
 10. 	Тягло  по  вооруженной  защите  государства:
 а) 	Ратная  служба
 б) 	Засечное  дело
 в) 	Ямчужное  дело
 г) 	Пищальные  деньги
 д) 	Полоняничные  деньги
 е) 	Сборы  нд  жалованье  ратным  людям
Замена  тягла  оброком
 Другие  значения  слова  оброк:  сдача  угодий  на  об¬
рок
 Господский  доход  с  крестьян  тоже  оброк
 Городское  землевладение
 Общее  заключение  о  тягле,  как  повинности
 II. 	Тягло,  как  способность  нести  повинности 	221
 Обложение  домохозяев
 Живущие  деревни  и  платеж  с  живущего
 494

Определение  платежной  способности  отдельных
хозяйств  в  Москве  и  Новгороде
Обложение  нижегородцев  в  начале  XVII  века
Всеобщность  тягла
Исключения  из  общего  правила:
 1) 	в  силу  льготных  грамот
 Обложение  льготчиков
Белые  и  черные  владения
Белое  и  черное  тягло
 2) 	в  силу  специализации  тягла
Заключение
 ГЛАВА  ВТОРАЯ
 Окладные  единицы 	279
 Обжа
 Соха  земельная
Ее  размеры
Сошное  письмо
Четь
 Соха  дворовая
Двор
 Дворовая  Четверть
Выть
 Значение  слова  „Дано  на  выть“
 Размеры  крестьянского  землевладения  в  XVI  в.
Заключение  всего  сказанного  о  крестьянской  зе¬
мельной  общине
Новое  значение  вытей
Общее  заключение  о  единицах  обложения
Округа  обложения
 Мнение  проф.  Беляева  и  Милюкова  о  сохах
 КНИГА  и
 ГЛАВА  ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ
 Литература  предмета 	340
 Г-жа  А.  Я.  Ефименко
Долевая  организация  деревни
Складники  и  сябры
Проф.  Лучицкий
Землевладение  сябров
Г-н  Лаппо-Данилевский
Сябры  и  складники
Общинное  землевладение
495

Б.Н.Чичерин
 Общинное  землевладение
И.Д.Беляев,  о  том  же
Маурер,  о  том  же
Фюстель  де  Куланж,  о  том  же
С.М.Соловьев,  о  том  же
Г-н  Соколовский,  о  том  же
Г-н  Чечулин,  о  том  же
Проф.  Никитский,  о  том  же
Г-н  Дьяконов
Прикрепление  крестьян
Бобыли
 Г-н  Павлов-Сильванский
Патронат,  иммунитеты  и  феодализм  на  Руси
Г  -н  Рожков
 Сельское  хозяйство  в  Московской  Руси
Г-н  Дебольский
 Союзный  строй  в  Древней  Руси  и  общинное  зем¬
левладение
 Прикрепление  крестьян
 Заключение
 436
 Приложение
 М.Дьяконов.
 438
 В.И.Сергеевич  и  его  ученые  труды
 (Библиографический  обзор)
 Список  сокращений
 485

Научное  издание
 В.И.Сергеевич
 ДРЕВНОСТИ
РУССКОГО  ПРАВА
 В  трех  томах
Том  3
 Землевладение.
 Тягло.
 Порядок  обложения
 Подписано  в  печать  10.09.2007.  Формат  60  х  84/16.  Бумага  офсет¬
ная.  Ризограф.  Уч.-изд.  л.  25,43.  Тираж  1000  экз.  Заказ  №  1729
Цена  договорная.
 Издательство:  Государственная  публичная  историческая
библиотека  России,  2007.
 ГСП  101990,  Москва,  Старосадский  пер.,  9,  стр.  1
 Отпечатано  в  полном  соответствии
 с  качеством  предоставленного  оригинал-макета
 в  ППП  «Типография  «Наука»  121099,  Москва,  Шубинский  пер.,  6

КНИГИ  ИЗДАТЕЛЬСТВА
 „ГОСУДАРСТВЕННАЯ  ПУБЛИЧНАЯ  ИСТОРИЧЕСКАЯ
БИБЛИОТЕКА  РОССИИ"
 Вильгельм  II.  Мемуары.  События  и  люди.  1878—1918
/Вильгельм  И;  пер.  с  нем.  Д.В.Триуса;  предисл.
А.В.Луначарского.  Переписка  Вильгельма  II  с  Николаем  II.
1984—1914  гг.  /предисл.  М.Н.Покровского.  Вильгельм  II:
Воспоминания  и  мысли  /Отто  Бисмарк;  пер.  с  нем.
А.Н.Карасика;  предисл.  М.Павловича;  Гос.  публ.  ист.  б-ка
России.  —  М.,  2007.  —  640  с.,  пер.
 Книга  представляет  собой  сборник  из  трех  ранее  опублико¬
ванных  изданий.  Освещает  историю  Германии  и  русско-
германских  отношений  конца  XIX  —  первого  десятилетия  XX  вв.
Издание  снабжено  примечаниями  и  именными  указателями.
 Градовский  А.Д.  Трудные  годы.  (1876—1880):  очерки  и
опыты  /  А.Д.Градовский;  вступ.  ст.  А.С.Сенина;  Гос.  публ.
ист.  б-ка  России.  —  М.,  2007.  —  440  с.,  пер.
 А.Д.Градовский  (1841—1889)  —  историк,  публицист,  один  из
идеологов  российского  либерализма.  Автор  трудов  по  истории
права  и  государственных  учреждений  России,  государственного
права  западноевропейских  стран.  Предлагаемый  вниманию  чита¬
телей  сборник  включает  публицистические  статьи,  опубликован¬
ные  в  журналах  „Вестник  Европы11,  „Русская  речь",  „Сборник  го¬
сударственных  знаний",  газете  „Голос".  Автор  характеризует
„трудные  годы"  в  истории  России,  когда  разразился  глубокий  эко¬
номический  кризис  эпохи  Великих  реформ  Александра  II.
 Грулев  М.  В  штабах  и  на  полях  Дальнего  Востока:  вос¬
поминания  офицера  Ген.  штаба  и  команда  полка  о  Русско-
японской  войне  /  М.Грулев;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —
М.,  2007.  —  272  с.:  ил.;  обл.

Автор  книги  —  генерал-майор  Ген.  штаба,  активный  участник
Русско-Японской  войны,  военный  востоковед,  путешественник,
публицист  и  переводчик.  Книга  написана  „по  горячим  следам44,
вскоре  после  окончания  военных  действий  русской  армии  в  Мань¬
чжурии.  В  своих  воспоминаниях  автор  рисует  беспристрастную
картину  одной  из  трагических  страниц  военной  истории  России.
 Фадеев  Р.А.  60  лет  Кавказской  войны;  Письма  с  Кавказа;
Записки  о  кавказских  делах  /  Р.А.Фадеев;  предисл.
В.А.Писаревой;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,  2006.—
686  с.,  пер.
 Р.А.Фадеев  (1824—1883)  —  военный  историк,  публицист,  ге¬
нерал-майор,  герой  Кавказской  войны.  Яркий  представитель  либе¬
ральной  и  консервативной  мысли.  В  настоящий  сборник  вошли
произведения,  которые  признаны  одними  из  лучших  исследований
восточной  политики  России.
 Шуазель-Гуфье  С.  Исторические  мемуары  об  императо¬
ре  Александре  и  его  дворе  /графини  Шуазель-Гуфье,  урожд.
графини  Фитценгауз,  бывшей  фрейлины  при  рос.  дворе;  пер.
Е.Мирович;  вступ.  ст.  А.А.Кизеветтера;  Гос.  публ.  ист.  б-ка
России.  —  М.,  2007.  —  233  с,,  обл.
 Автор  книги  воспоминаний  —  супруга  известного  француз¬
ского  дипломата,  фрейлина  при  российском  дворе,  София  Шуа¬
зель-Гуфье.  Она  может  быть  поставлена  в  ряд  наиболее  видных
апологетов  императора  Александра  I  из  среды  его  современников.
В  мемуарах  Александр  I  изображается  прежде  всего  как  герой
светского  общества,  неординарный  человек,  а  уже  потом  —  вла¬
ститель  судеб  страны.
 Военский  К.  Отечественная  война  в  русской  журнали¬
стике:  библиогр.  сб.  ст.,  относящихся  к  1812  г.  /  К.Военский;
Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,  2007.  —  161  с.,  обл.
 В  помощь  изучающим  эпоху  Отечественной  войны  1812  г.
переиздается  настоящий  справочный  сборник.  В  нем  нашли  отра¬
жение  статьи,  относящиеся  к  1812  г.,  напечатанные  в  журналах
„Русская  старина44,  „Древняя  и  новая  Россия44,  „Исторический
вестник44.  Переизд.  книги  1906  г.

Дубровин  Н.  Отечественная  война  в  письмах  современ¬
ников  (1812—1815  гг.)  /Н.Дубровин;  Гос.  публ.  ист.  б-ка
России.  —  М.,  2006.  —  671  с.,  пер.
 Предлагаемый  сборник  —  одна  из  наиболее  значительных
работ  Н.Дубровина,  включает  451  письмо.  Среди  авторов  и  адреса¬
тов  император  Александр  I,  П.И.Багратион,  М.Б.Барклай-де-Толли,
М.И.Кутузов  и  многие  другие.  Эта  книга,  дополненная  библиогра¬
фическим  указателем  книг  и  статей  и  алфавитным  указателем,  яв¬
ляется  ценным  источником  для  специалистов,  занимающихся  во¬
енной  историей,  представляет  интерес  для  всех  читателей,  интере¬
сующихся  историей  России.  Переизд.  книги  1882  г.
 Дубровин  Н.  Письма  главнейших  деятелей  в  цар¬
ствование  императора  Александра  I  (1807—1829  гг.)
/Н.Дубровин;  предисл.  Т.К.Мищенко;  Гос.  публ.  ист.  б-
ка  России.  —  М.,  2006.  —  538  с.,  пер.
 Книга  известного  военного  историка  представляет  большой
интерес  для  всех  занимающихся  историей  России.  Среди  авторов  и
адресатов  писем  императоры  Александр  I  и  Николай  I,  А.А.Арак-
чеев,  П.И.Багратион,  А.Х.Бенкендорф,  герцог  Веллингтон,  А.Н.Го-
лицын,  Е.Ф.Канкрин,  П.А.Румянцев,  М.М.Сперанский  и  др.  В  из¬
дание  включено  468  писем,  являющихся  ценнейшими  источника¬
ми  по  истории  дореволюционной  России.  Переизд.  книги  1883  г.
 Мартьянов  П.К.  Умные  речи,  красные  слова  вели¬
ких  и  невеликих  людей:  в  2  ч.  /  собраны,  записаны  и
изданы  П.К.Мартьяновым;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.—
М.,  2007.  —  532  с.,  пер.
 П.К.Мартьянов  (1827—1899)  —  поэт,  прозаик  и  публицист,
состоял  на  военной  службе.  Печатался  как  поэт-юморист,  очер¬
кист,  сочинитель  афоризмов  в  журналах  „Искра“,  „Нива“  и  др.
Предлагаемое  переиздание  включает  до  5000  оригинальных  и  мет¬
ких  изречений  различных  людей,  как  оставивших  свой  след  в  ис¬
тории,  так  и  совсем  неизвестных.  В  издании  полностью  сохранен
авторский  текст,  изменения  и  уточнения  и  внесены  лишь  в  „Указа¬
тель  авторов“.  Переиздание  книги  1890  г.
 Поливанов  М.  На  каждый  день:  указ.  воен.  действий
рус.  армии  и  флота  1695—1905  гг.  /  М.Поливанов.  —  М.,
2006.  —  224  с.;  пер.

Настоящий  указатель  содержит  хронологическое  перечисле¬
ние  ежедневных  военных  действий  русской  армии  и  флота  в  пери¬
од  с  1965  по  1905  гг.  Переизд.  книги  1911  г.
 Виппер  Р.  Общественные  учения  и  исторические  теории
XVIII  и  XIX  вв.  в  связи  с  общественным  движением  на  Запа¬
де  /Р.Виппер;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,  2007.  —
277  с.,  обл.
 Р.Ю.Виппер  (1859—1954)  —  историк,  академик  АН  СССР.
Автор  свыше  трехсот  работ,  в  т.ч.  учебников,  по  всем  периодам
всеобщей  истории:  от  античности  до  начала  XX  в.,  работ  по  мето¬
дологии  истории,  статей  историко-философского  характера.  Книга
выходит  в  серии  „В  помощь  студенту-историку“.  Переизд.  книги
1913  г.
 Гурьев  В.  Письма  священника  с  похода  1877—1878  гг.  /
Вакх  Гурьев;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,  2007.  —
288  с.,  пер.
 Автор,  будучи  военным  священником  в  русско-турецкую
войну  1877—1878  гг.,  в  течение  года  состоял  при  подвижном  ди¬
визионном  лазарете.  Книга  является  интересным  и  ценным  источ¬
ником  —  свидетельством  очевидца  —  по  военной  истории  России.
Переизд.  книги  1883  г.
 Янжул  И.И.  Воспоминания  о  пережитом  и  виденном  в
1864—1909  гг.  /  И.И.Янжул;  предисл.  В.А.Писаревой;  —  М.,
2006.  —  459  с.,  пер.
 Автор  —  известный  экономист,  статистик,  академик.  Изучал
налоговую  и  таможенную  политику,  фабричное  и  рабочее  законо¬
дательство.  В  переиздаваемых  мемуарах  дана  широкая  панорама
общественной,  политической,  культурной  жизни  России.  Напеча¬
тано  по  изданию  1910—1911  гг.
 Уточнить  цены  и  заказать  необходимые  книги  в  издательстве  можно  по
тел./факсу  (495)  628-43-32  или  по  электронной  почте  e-mail:  mrkt@shpl.ru
 Информация  об  изданиях  на  сайте  www.shpl.ru

ГОТОВЯТСЯ  К  ВЫПУСКУ  ИЗДАНИЯ
 Любецкий  С.М.  Старина  Москвы  и  русского  народа  в
историческом  отношении  с  бытовой  жизнью  русских;  Мос¬
ковские  окрестности,  ближние  и  дальние,  за  всеми  застава¬
ми,  в  историческом  отношении  и  в  современном  их  виде,  для
выбора  дач  и  гулянья  /  С.М.Любецкий;  предисл.
Е.Н.Савиновой;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,  2007.  —
590  с.  —  (Москва  и  москвичи:  из  века  в  век).
 В  данное  издание  включены  два  давно  уже  ставших  раритета¬
ми  исследования  по  истории  москвы  и  ее  окрестностей.  Автор  этих
трудов  —  выдающийся  краевед  Москвы,  Сергей  Михайлович  Лю¬
бецкий  (1808/10—1881).  Издание  представляет  интерес  для  всех,
кто  интересуется  прошлым  столицы  России.
 Савинков  Б.  Во  Франции  во  время  войны.  Сентябрь
1914  —  июнь  1915:  в  2  ч.  /  Б.Савинков;  вступ.  ст.  и  коммент.
Я.В.Мельничука;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,  2007.  —
400  с.  —  (Вглядываясь  в  прошлое).
 Книга  резко  выбивается  из  общего  творческого  контекста  пи-
сателя-революционера.  Она  представляет  собой  отредактирован¬
ный  самим  автором  сборник  военных  корреспонденций  русского
фронтовика-журналиста  на  Западном  фронте  в  первые  полтора
года  Первой  мировой  войны.  В  советское  время  книга  не  переиз¬
давалась  и  является  библиографической  редкостью.
 Предварительный  заказ  на  книги  можно  сделать  в  издательстве  по
тел./факсу  (495)  628-43-32  или  по  электронной  почте  e-mail:  mrkt@shpl.ru
 Информация  об  изданиях  на  сайте  www.shpl.ru

ISBN  5-85209-191-Х
 9

мшдш
 т
 тж
 цшя
 ШШл