В.СЕРГЕЕВИЧ
 ДРЕВНОСТИ
 рвсс^Н
 I  ШШШ
 ТОН  ВТОРОЙ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ  ПУБЛИЧНАЯ  ИСТОРИЧЕСКАЯ
БИБЛИОТЕКА  РОССИИ
 В.И.Сергеевич
 ДРЕВНОСТИ
РУССКОГО  ПРАВА
 В  трех  томах
 Том  2
 ВЕЧЕ  И  КНЯЗЬ
СОВЕТНИКИ  КНЯЗЯ
 Москва
 2007

Издано  при  финансовой  поддержке  Федераль¬
ного  агентства  по  печати  и  массовым  комму¬
никациям  в  рамках  Федеральной  целевой  про¬
граммы  „  Культура  России  “
 Печатается  по  изданию:  Сергеевич  В.  Древности  русского
права.  В  3  т.  Т.2.  Вече  и  князь.  Советники  князя.  —  3-е  изд.,  с  по¬
правками  и  доп.  —  СПб.:  Тип.  М.М.Стасюлевича,  1908.  —  658  с.:
схем.
 Сергеевич  В.И.
 С  32  Древности  русского  права:  в  3  т.  /В.И.Сергеевич;  вступ.
ст.  Ю.И.Семенова;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,
2007.
 ISBN  5-85209-191-Х  (978-5-85209-191-8)
 Т.2:  Вече  и  князь.  Советники  князя.  —  2007.  —  595  с.
ISBN  5-85209-193-6  (978-5-85209-193-2)
 Трехтомное  издание  „Древностей  русского  права44  (первоначальное  название
—  „Русские  юридические  древности44),  созданное  самым  крупным  и  ярким  предста¬
вителем  историко-юридического  направления  в  русской  исторической  науке
 B. 	И.Сергеевичем  (1832—1910),  в  научном  отношении  не  только  не  уступает,  но,
наоборот,  во  многом  превосходит  работы  по  истории  Руси-России,  написанные
такими  известными  исследователями  второй  половины  XIX  —  начала  XX  в.,  как
 C.  М.Соловьев, 	В.О.Ключевский,  Н.П.Павлов-Сильванский,  С.Ф.Платонов,
М.К.Любавский  и  др.  Работа  В.И.Сергеевича  посвящена  не  просто  развитию  рус¬
ского  права.  В  ней  дана  целостная  история  Руси-России,  начиная  с  возникновения
классового  общества  и  государства  и  кончая  XVII  в.  Но  только  это  история  не  со¬
бытий,  а  социального  строя  Руси-России  —  стержня,  сердцевины  российского  ис¬
торического  процесса.  В  труде  В.И.Сергеевича  блистательно  нарисована  картина
развития  и  социально-экономических  связей,  и  юридических  отношений,  и  полити¬
ческой  структуры  русского  общества,  включая  изменения  его  государственного
строя.  Эта  выдающаяся  работа  одного  из  самых  крупных  историков  России  не
только  совершенно  неизвестна  широкой  научной  общественности,  но  и  явно  недо¬
оценивается  специалистами  по  отечественной  истории,  отсутствует  даже  в  боль¬
шинстве  научных  библиотек.  Надеемся,  что  настоящее  переиздание  труда
В.И.Сергеевича  сможет  способствовать  изменению  этого  положения.  В  качестве
приложения  к  третьему  тому  публикуется  библиографический  обзор  М.А.Дьяко-
нова  „В.И.Сергеевич  и  его  ученые  труды44,  впервые  изданный  в  1911  г.
 УДК  94(47)
 ББК  63.3(2)4
 УДК  94(47)
ББК  63.3(2)4
С  32
 ISBN  5-85209-193-6
(978-5-85209-193-2)  (т.2)
ISBN  5-85209-191-Х  (978-5-
85209-191-8)
 ©  Государственная  публичная  историче¬
ская  библиотека  России,  2007
©  Семенов  Ю.И.,  вступительная  статья,
 2007

Из  предисловия  ко  второму  изданию
 Это  второе  издание  я  пополнил  родословною  таблицею
князей.  Чтобы  составить  себе  ясное  понятие  о  княжеских
отношениях,  о  значении  их  старшинства  и  порядке  распре¬
деления  столов,  такая  таблица  необходима.  Но,  имея  в  виду
лишь  эту  служебную  цель  таблицы,  а  не  изображение  родо¬
словного  дерева  Рюриковичей,  я  сделал  в  таблице  некоторые
сокращения:  я  опустил  всех  князей,  умерших  еще  при  жизни
своих  отцов,  если  они  не  оставили  потомства,  по  той  причи¬
не,  что  такие  князья  владетельными  не  были  и  самостоя¬
тельной  роли  не  играли.
 При  составлении  таблиц  я  следовал  образцу,  вырабо¬
танному  Строевым.  Его  таблицы  дают  возможность  легко
разобраться  в  степенях  родства  князей.
 Многие  линии  владетельных  князей  с  течением  времени
перешли  в  линии  князей  служебных.  Имена  некоторых  из
них  и  служебное  положение  при  дворе  московских  государей
указаны  в  этом  и  первом  томе  „Древностей  русского  права44.
Чтобы  осветить  происхождение  этих  князей,  я  в  примечаниях
к  таблицам  отмечаю  тех  Рюриковичей,  которые  дали  начало
той  или  другой  линии  служебных  князей.  Для  этой  цели  я
пользовался  российской  родословной  книгой,  составленной
князем  П.В.Долгоруковым.
 В  настоящем  третьем  издании  сделаны  некоторые  ис¬
правления  и  дополнения.  Более  крупные  состоят  в  следую¬
щем.
 1. 	Веча  по  домам  признаны  предварительными  и  выде¬
лены  в  особый  отдел  второй  главы.
 2. 	К  третьей  книге  прибавлена  особая  глава,  посвящен¬
ная  вопросу  о  вечевых  собраниях  у  германцев  и  греков.
 3. 	Вопрос  о  старейшинстве  князей  переработан  везде,
где  только  о  нем  идет  речь.
 В.  С.

КНИГА  ТРЕТЬЯ
 ВЕЧЕ
 ГЛАВА  ПЕРВАЯ
 Где  и  когда  было  вече?
 На  поставленный  в  названии  этой  главы  вопрос  летопи¬
сец  конца  XII  века,  описавший  борьбу  пригорода  Владимира
со  старшими  городами,  Ростовом  и  Суздалем,  дает  ясный  и
определенный  ответ:
 „Новгородци  бо  изначала,  и  смолняне,  и  кыяне,  и  по-
лочане,  и  вся  власти  якоже  на  думу  на  веча  сходятся;  на  что
же  старейшин  сдумают,  на  том  же  пригороди  станут46  (Лавр,
и  Сузд.  1176).
 Веча  собираются  во  всех  волостях.  Они  составляют  Ду¬
му  волости.  Решения,  принятые  на  вече  главными  предста¬
вителями  волости,  старшими  городами,  по  общему  правилу
принимаются  к  исполнению  пригородами.
 Таково  свидетельство  современника.  Нет  ни  малейшего
основания  заподозрить  его  правдивость.  Оно  для  нас  осо¬
бенно  важно  по  общности  своего  характера.  Человек,  опи¬
савший  борьбу  нового  города  со  старыми,  по  всей  вероятно¬
сти,  сам  принадлежал  к  Ростовской  волости;  судя  по  тому,
что  все  его  симпатии  принадлежат  Владимиру,  можно  ду¬
мать,  что  он  был  жителем  этого  пригорода,  а  не  старших  го¬
родов.  Для  этого  жителя  нового  города,  обязанного  своим
возникновением  и  развитием  князьям,  вечевой  порядок  не
представляется  особенностью  Новгорода,  Смоленска,  Киева,
Полоцка,  а  является  общим  учреждением  всех  волостей;  он
есть  достояние  и  пригорода  Владимира.  Но  по  отношению  к
этому  последнему  городу  летописец  замечает  некоторое  из¬
вращение  обычных  порядков.  Везде  пригороды  подчинялись
решениям  старших  городов;  Владимир  же  не  подчинился.
Но  так  как,  по  мнению  летописца,  Владимир  был  прав,  то
 4

при  помощи  Святой  Богородицы  он  и  вышел  победителем  из
столкновения  со  старшими  городами.
 Приведенное  свидетельство  сведущего  человека  не  ос¬
тается  одиноким  в  наших  памятниках.  От  XII  века  и  бли¬
жайших  к  нему  годов  смежных  столетий  мы  имеем  более  50
частных  свидетельств  о  вечевой  жизни  древних  городов  из
всех  концов  тогдашней  России;  по  выразительности  своей
они  далеко  неодинаковы.  Некоторые  чрезвычайно  кратки,
состоят  лишь  из  двух-трех  слов,  сухо  передающих  результат
вечевой  думы,  на  деле  происходившей,  может  быть,  в  тече¬
ние  нескольких  дней  и  потребовавшей  затраты  многих  сил.
Результат  шумной,  а  может  быть,  и  не  без  ссоры  и  драки  за¬
кончившейся  Думы  кратко  выражается  словами:  граждане
отворили  ворота  князю;  затворились  от  князя;  послали  за
князем,  целовали  с  ним  крест;  бились  за  него,  предались  кня¬
зю,  заключили  с  ним  мир  и  т.д.
 Приведем  некоторые  наиболее  характерные  известия1.
 В  1097  г.  волынский  князь,  Давыд  Игоревич,  стал  под¬
говаривать  Святополка-Михаила  Киевского  к  нападению  на
Василька  Теребовльского.  Он  говорил  ему,  что  Василько  за¬
мышляет  против  него  недоброе  и  хочет  захватить  принадле¬
жащие  ему  города,  Туров  и  Пинск;  в  предупреждение  Давыд
советовал  схватить  Василька  и  выдать  ему.  Теребовльский
князь  был  действительно  изменнически  лишен  свободы  и  за¬
кован  в  двойные  оковы.  Но  прежде  чем  решиться  на  какие-
либо  дальнейшие  действия,  Святополк  обратился  с  вопросом  к
народу:
 „Наутрия  же  Святополк  созва  боляр  и  кыян,  и  поведа
им,  еже  бе  ему  поведал  Давыд,  яко  „брата  ти  убил  (Василько),
а  на  тя  свечался  с  Володимером  и  хотять  тя  убита  и  грады
твои  заяти66.  И  реше  боляре  и  людье:  „тобе,  княже,  достоить
блюсти  головы  своее.  Да  аще  есть  право  молвил  Давыд,  да
прииметь  Василко  казнь;  аще  ли  не  право  глагола  Давыд,  да
прииметь  месть  от  Бога  и  отвечает  пред  Богом64  (Лавр.  1097).
 1  Свидетельств  о  вечевой  жизни  в  городах  Новгородской  волости  я
не  привожу.
 5

Ослепление  Василька  и  последовавшее  затем  нападение
Давыда  на  его  волость  вызвало  отпор  со  стороны  обиженно¬
го  и  его  родственников.  Василько  и  брат  его,  Володарь  Пе-
ремышльский,  сожгли  город  Всеволож,  перебили  ни  в  чем
неповинных  жителей  и  приступили  к  Владимиру,  где  затво¬
рился  Давыд.  Осаждающие  до  начала  враждебных  действий
вступили  в  чрезвычайно  характерные  переговоры  с  влади¬
мирцами:
 „И  послаша  к  володимерцем,  —  рассказывает  о  них  ле¬
тописец,  —  глаголя:  ве  не  приидохове  на  град  ваш,  ни  на
вас,  но  на  врагы  своя,  Туряка  и  на  Лазаря,  и  на  Василя,  ти  бо
суть  намолвили  Давыда,  и  тех  есть  послушал  Давыд  и  ство¬
рил  се  зло.  Да  аще  хощете  за  сих  битися,  да  се  мы  готови;  а
любо  дайте  врагы  наша44.  Гражане  же,  се  слышав,  созва-
ша  вече,  и  реша  Давыдови  людье:  „выдай  мужи  сия,  не
бьем  ся  за  сих,  а  за  тя  битися  можем;  аще  ли,  то  отворим
врата  граду,  а  сам  промышляй  о  себе44  И  неволя  бысть  выда-
ти  я.  И  рече  Давыд:  „нету  их  зде,  бе  бо  я  послал  Лучь-
ску,  онем  же  пошедшим  Лучьску,  Туряк  бежа  Кыеву,  а  Ла¬
зарь  и  Василь  воротистася  Турийску44.  И  слышаша  людье,  яко
Турийске  суть,  кликнуша  людье  на  Давыда  и  рекоша:
выдай,  кого  ти  хотять;  аще  ли,  то  предаемыся44.  Давыд  же  по¬
слав  приведе  Василя  и  Лазаря,  и  дасть  я.  И  сотвориша  мир  в
неделю.  А  заутра,  по  зори,  повесиша  Василя  и  Лазаря  и  раз-
стреляша  стрелами  Василковичи,  и  идоша  от  града44  (Лавр.
1097).
 Здесь  каждое  слово  знаменательно.  Осаждающие  вступают
в  переговоры  не  с  князем,  а  с  народом,  хотя  князь  в  городе.
Народ  сам  собирается  на  вече  и  обращается  к  своему  князю  с
требованием  выдать  виновных  под  угрозой,  в  случае  отказа,
перейти  на  сторону  Василька.  Давыд  не  говорит,  что  все  это
незаконные  действия,  как  утверждают  некоторые  современ¬
ные  нам  историки,  а  указывает  только  на  невозможность  ис¬
полнить  волю  народа  потому,  что  требуемые  люди  не  нахо¬
дятся  в  городе.  Князь  называет  и  города,  где  скрылись  ви¬
новники  раздора.  Двое  из  них  были  в  Турийске,  городе,  под¬
властном  Давыду.  Народ  настоятельно  повторяет  требование
выдачи,  и  князь  подчиняется.
 6

Но  и  это  известие  чрезвычайно  кратко.  Оно  передает
только  результаты  Думы,  а  не  самый  ход  совещания.  Чита¬
тель  не  видит,  где  собралось  вече,  кто  присутствовал  на  нем,
кто  и  что  говорил;  происходило  ли  собрание  в  тишине  и
спокойствии,  или  был  шум  и  гам,  были  побитые.
 Под  1099  г.  встречаем  новое  известие  о  вече  во  Влади¬
мире-Волынском.  Киевский  князь  Святополк-Михаил  не  об¬
ладал  ни  качествами  правителя,  ни  добродетелями  честного
человека;  у  него  не  было  ни  твердости  характера,  ни  верно¬
сти  раз  данному  слову.  Он  допустил  Давыда  схватить  в  сво¬
ем  доме  гостя  своего,  князя  Василька,  и  ослепить  его  в  своем
городе,  в  10  верстах  от  Киева.  Но  когда  другие  князья,  пере¬
яславские  и  черниговские,  восстали  против  этого  изменни¬
ческого  поступка  и  потребовали,  чтобы  Святополк  наказал
Давыда,  Святополк  обратил  оружие  против  недавнего  своего
друга  и  советника  и  осадил  принадлежащий  ему  город,  Вла¬
димир.  Давыд  не  нашел  возможным  бороться  со  Святопол-
ком  и  сдал  ему  город,  но  только  до  перемены  обстоятельств
к  лучшему.  Несколько  времени  спустя  он  заручился  помо¬
щью  половцев  и  осадил  Владимир,  где  Святополк  оставил
сына  своего,  Мстислава.  При  первом  приступе  Мстислав
был  убит  и  возник  трудный  вопрос,  что  делать:  сдаться
прежнему  князю,  Давыду,  или  стоять  за  нового,  Святополка?
Воины  целых  три  дня  скрывали  от  народа  смерть  своего
предводителя.
 „И  в  четвертый  день,  —  говорит  летописец,  —  поведа-
ша  на  вечи.  И  реша  людье:  „се  князь  убиен;  да  аще  ся  вдамы,
Святополк  погубит  ны  вся“.  И  послаша  к  Святополку,  глаго¬
ля:  „се  сын  твой  убиен,  а  мы  изнемогаем  гладом,  да  аще  не
придеши,  хотят  ся  людье  предати,  не  могуще  глада  терпе-
ти“  (Лавр.  1097;  Воскр.  1099).
 Положение  города  было  чрезвычайно  трудное.  Князья
ведут  между  собой  борьбу,  которая  условливается  исключи¬
тельно  своекорыстными  расчетами  их  эгоистической  поли¬
тики.  Интересы  горожан  тут  ни  при  чем.  А  между  тем  им
непременно  придется  отвечать  перед  победителем:  дома  их
будут  пограблены  и  сожжены,  жен  и  детей  их  уведут  в  плен.
Ввиду  такого  исхода  борьбы  они  прибегают  с  просьбой  о
 7

помощи  к  сильнейшему.  Святополк,  который  является  ис¬
полнителем  воли  других  князей,  сильнее  Давыда.  Но  он  мо¬
жет  запоздать  с  помощью.  Владимирцы  предусматривают  и
этот  случай,  а  потому  и  говорят,  что  голод  может  принудить
их  к  сдаче.  Таким  образом,  если  бы  они  сдались  Давыду,  а
впоследствии  взял  верх  Святополк,  у  него  отнимается  осно¬
вание  к  преследованию  горожан:  они  сдались  не  из  дружбы
к  Давыду,  а  по  крайней  необходимости.
 Записанное  в  летописи  решение  Думы,  конечно,  состоя¬
лось  не  сразу;  на  вече,  по  всей  вероятности,  было  немало
споров.  Но  эта  сторона  дела,  крайне  для  нас  интересная,  во¬
все  не  интересовала  старого  летописца,  и  он  опустил  ее.
 Ослепление  Василька  подало  повод  и  еще  к  одному  на¬
родному  собранию.  Союзники  Святополка  пришли  в  негодо¬
вание  при  вести  об  ослеплении  и  потребовали  у  него  ответа.
Объяснение  киевского  князя  не  удовлетворило  их,  и  они  ре¬
шили  напасть  на  него  в  его  стольном  городе.  Узнав  об  этом,
Святополк  задумал  бежать  из  Киева.  Тогда  в  дело  вмеша¬
лись  киевские  граждане.  Положение  их  было  нисколько  не
лучше  владимирцев  в  только  что  описанном  случае.  Предмет
княжеской  распри  совершенно  чужд  их  интересам,  а  они,
тем  не  менее,  неизбежная  жертва  войны.  Бегство  Святополка
ничему  не  помогло  бы.  Как  и  Давыд,  он  удалился  бы  только
до  перемены  обстоятельств  к  лучшему.  Заручившись  помо¬
щью  друзей,  своих  и  иноземцев,  он  пришел  бы  возвращать
под  свою  власть  Киев.  Дома  киевлян  были  бы  сожжены,
имущество  разграблено.  Киевляне  не  хотели  ждать  этих
обычных  последствий  княжеских  распрей.  Вот  как  описывает
летописец  вмешательство  их  в  ссору  князей.
 „Наутрия  же  хотящим  (Владимиру  Мономаху  и  Давыду  и
Олегу  Святославичам)  чрез  Днепр  на  Святополка;  Святополк
же  хоте  побегнути  из  Киева.  Не  даша  ему  кыяне,  но  по¬
ел  аш  а  Всеволожюю  и  митрополита  Николу  к  Володимеру,
глаголюще:  „молимся,  княже,  тобе  и  братома  твоима,  не  мозете
погубите  Русьскые  земли;  аще  бо  взмете  рать  межю  собою,
погании  могут  радоватися  и  возмуть  землю  нашю,  иже  беша
стяжали  отци  ваши  и  деди  ваши,  трудом  великим  и  храбрь-
 8

ством  побороюще  по  Русьскей  земли,  ины  земли  приискива-
ху;  а  вы  хочете  погубити  землю  Русьскую“  (Лавр.  1097).
 Результатом  этого  посольства  было  заключение  мира,  по
которому  Святополк  принял  на  себя  наказание  Давыда.
 Это  известие  короче  всех  предшествующих.  Летописец
приводит  только  решение  киевлян,  не  упоминая  даже,  что  они
собрались  на  Думу1.
 Первое  характерное  известие  о  вечевой  деятельности  в
XII  веке  относится  к  1112  г.  Весной  этого  года,  после  Пасхи,
скончался  киевский  князь  Святополк-Михаил,  и  возник  во¬
прос  о  замещении  его  стола.
 „Наутрия  же,  в  семы  на  десятый  день,  —  говорит  летопи¬
сец,  —  свет  створиша  кияне,  послаша  к  Володимеру,
глаголюще:  „пойди,  княже,  на  стол  отен  и  деден“.  Се  слышав
Володимер  плакася  велми  и  не  пойде,  жаля  си  по  брате.  Кия-
ни  же  разграбиша  двор  Путятин,  тысячьского,  идоша  на  жи¬
ды  и  разграбища  я.  И  послашася  паки  кияне  к  Володи¬
меру,  глаголюще:  пойди,  княже,  Киеву;  аще  ли  не  пойдеши,
то  веси,  яко  много  зла  уздвигнеться,  то  ти  не  Путятин  двор,
ни  соцьских,  но  и  жиды  грабите,  и  паки  ти  пойдут  на  ятровь
твою,  и  на  бояры,  и  на  монастыри,  и  будеши  ответ  имел,  кня¬
же,  оже  ти  монастыре  разграбять“.  Се  же  слышав  Володимер,
пойде  в  Киев“  (Ипат.  1113).
 В  этом  известии  совершенно  ясно  призвание  киевляна¬
ми  Владимира  Мономаха,  его  отказ,  новое  приглашение  и
принятие  князем  киевского  стола.  Но  почему  Владимир
сперва  отказался,  и  при  чем  тут  грабеж  и  угроза  ограбить
невестку  князя,  бояр  и  даже  монастыри?
 Владимир  отказался  принять  Киевскую  волость  по  пер¬
вому  приглашению,  конечно,  не  потому,  что  „жалел“  умерше¬
го  брата,  а  потому,  что  на  основании  Любецкого  договора  он
не  должен  был  занимать  Киева.  Грабеж  по  смерти  князя  его
двора  и  дворов  близких  ему  людей  составляет  довольно
 1  Еще  имеем  краткие  известия  о  деятельности  веча  в  XI  веке  для  сле¬
дующих  городов:  Минска  (1067.  Воскр.),  Луцка  (1085.  Лавр.),  Переяславля
Южного  (1096.  Лавр.),  Рязани  и  Мурома  (1096.  Лавр.),  Смоленска  (1096.
Лавр.).
 9

обыкновенное  явление  в  том  случае,  когда  князь  был  нелю¬
бим  народом.  Но  здесь  грабеж  выходит  за  пределы  неудо¬
вольствия  умершим  князем  и  приводится  в  связь  с  отказом
Владимира  сесть  на  киевском  столе.  Надо  полагать,  что  отказ
Владимира  от  Киева  был  решительный.  Это  и  понятно:  в
1097  г.  он  целовал  крест  пред  своими  двоюродными  братьями
и  племянниками  не  занимать  Киева.  Чтобы  заставить  его  на¬
рушить  это  крестное  целование,  киевляне  и  рисуют  ему  кар¬
тину  анархии,  имеющей  последовать  в  случае  его  отказа  от
народного  избрания.  Владимир  Мономах  занимает  Киев  по
крайней  необходимости.  В  этом  оправдание  его  в  нарушении
добровольно  принятого  на  себя  обязательства.  Таким  обра¬
зом,  в  силу  народной  воли  утвердилось  в  Киеве  потомство
третьего  сына  Ярослава  Владимировича.
 Следующее  затем  крупное  известие  относится  к  1127  г.  и
принадлежит  полоцкой  истории.  Летописец,  описав  нападе¬
ние  киевского  князя,  Мстислава  Владимировича,  с  союзника¬
ми  на  полоцких  кривичей,  заключает  свой  рассказ  следую¬
щим  известием  о  Полоцке:
 „И  тако  Полочане  стснувшиси  выгнаша  Давыда  и  с
сынми  и  поемше  Рогволода  идоша  к  Мстиславу,  просяще
и  собе  князем.  И  створи  волю  их  Мстислав.  И  поимше
Роговолода  ведоша  и  Полотьску“  (Лавр.).
 Этим  кратким  известием  и  ограничивается  сообщение
летописца  о  весьма  крупном  перевороте,  о  причинах  которо¬
го  он  не  нашел  нужным  сказать  и  одного  слова.  Полочане
выгнали  своего  князя  и  заменили  его  другим.  Этот,  на  наш
взгляд,  беззаконный  и  революционный  поступок  был  одоб¬
рен  могущественным  князем  Киевской  волости,  Мстиславом
Великим.  Как  это  могло  случиться?  Скупой  на  слово  летопи¬
сец  не  только  не  объясняет  этого,  он  даже  не  находит  нуж¬
ным  сказать,  что  в  Полоцке  собралось  вече  и  рассуждало  о
перемене  князя.  Причина  переворота  заключается,  надо  ду¬
мать,  во  вражде  киевского  князя  с  князьями  кривичей;  этой
враждой,  конечно,  и  был  вызван  поход  Мстислава  в  землю
кривичей.  Чтобы  устранить  причину  к  войне,  полочане  изго¬
няют  прежнего  князя  и  сажают  на  его  место  нового,  на  из¬
брание  которого  соизволяет  сильный  сосед.  И  здесь,  как  и  в
 10

других  волостях,  народ  старается  приспособиться  к  княже¬
ским  усобицам.  Найти  золотую  середину  ему,  однако,  не
удалось  ни  в  Полоцке,  ни  в  других  местах.
 В  половине  XII  века  княжил  в  Полоцке  Рогволод  Бори¬
сович,  племянник  Рогволода,  о  котором  только  что  была
речь,  В  1151  г.  он  чем-то  не  угодил  полочанам  и  был  сверг¬
нут  и  заменен  другим  князем.  Вот  краткий  рассказ  летописца
об  этом  новом  перевороте,  также  одобренном  одним  из  со¬
седних  князей,  Святославом  Ольговичем  Черниговским.
 „Том  же  лете  яша  полочане  Роговолода  Борисовича,
князя  своего,  и  послаша  Меньску  и  ту  и  держаша  у  велице
нужи,  а  Глебовича  (надо  полагать,  Ростислава,  двоюродного
брата  Рогволода)  собе  уведоша.  И  послашася  полотьчане  к
Святославу  Ольговичю  с  любовью,  яко  имети  отцом  собе  и
ходите  в  послушаньи  его;  и  на  том  целоваша  хрест“  (Ипат.).
 Мы  очень  далеко  ушли  от  XII  века,  и  события  этого
времени  кажутся  нам  малопонятными.  Полочане  так  легко
меняют  своих  князей,  как  будто  бы  дело  шло  о  перемене  ко¬
го-нибудь  из  мелких  должностных  лиц.  Какое  участие  при¬
нимал  в  этом  деле  Святослав  Ольгович,  еще  менее  ясно,  чем
участие  Мстислава  Владимировича  в  событиях  1127  г.  Свя¬
тослав  Ольгович  не  был  во  вражде  с  Рогволодом.  По  осво¬
бождении  из  заключения  Рогволод  нашел  даже  приют  у  Свя¬
тослава,  а  в  1159  г.  Святослав  оказал  помощь  Рогволоду  в
приискании  новой  волости.  Ясно  только  то,  что  Святослав  в
революционном,  на  наш  взгляд,  поступке  полочан  ничего  не
видит  революционного  и  принимает  их  как  почтительных
детей  под  свое  покровительство,  несмотря  на  опасный  при¬
мер  неповиновения.  Нельзя  же  отрицать,  что  практика  поло¬
чан  могла  подействовать  заразительно  и  на  собственных
подданных  Святослава.  Были,  конечно,  достаточные  причи¬
ны,  которые  заставляли  князей  терпеть  такие  порядки  и  даже
одобрять  их.
 Что  же  касается  полочан,  то  их  поведение  легко  объяс¬
няется  непостоянством  народной  любви  и  ненависти.  Испы¬
тал  на  себе  это  непостоянство  и  Рогволод:  в  сороковых  годах
он  посажен  был  на  стол  полочанами,  в  1151  г.  изгнан,  а  в
1159  г.  снова  призван  с  радостью.  Мы  приведем  целиком  все
 и

место  летописи,  относящееся  к  этому  второму  призванию.  В
нем  встречается  указание  на  вечевую  жизнь  и  другого  горо¬
да  Полоцкой  волости,  Друцка.  Оно  во  многих  отношениях
знаменательно.
 „Том  же  лете  иде  Рогволод  Борисович  от  Святослава  от
Ольговича  искать  собе  волости,  поемь  полк  Святославль,
зане  не  сотвориша  милости  ему  братья  его,  вземше  под  ним
волость  его  и  жизнь  его  всю.  И  приехав  к  Случьску,  и  нача
слатися  ко  дрьючаном.  Дрьючане  же  ради  быша  ему,  и
приездяче  к  нему  вабяхуть  и  к  собе,  рекуче:  „поеди,  княже,
не  стряпай,  ради  есме  тобе:  аче  ны  ся  и  с  детьми  бита  за  тя,  а
ради  ся,  бьем  за  тя“.  И  выехаша  противу  ему  более  300  ло-
дий  дрючан  и  полчан,  и  вниде  в  город  с  честью  великою,  и
ради  быша  ему  людие;  а  Глеба  Ростиславича  выгнаша  и  двор
его  разграбиша  горожане  и  дружину  его.  И  приде  же  Глеб  к
отцю  (в  Полоцк).  И  мятежь  бысть  велик  в  городе,  в  полча-
нех,  мнози  бо  хотяху  Рогволода.  Одва  же  установи  людие
Ростислав,  и  одарив  многими  дармы  и  води  я  к  хресту,  а  сам
иде  с  Всеволодом  и  с  Володарем  и  с  всею  братьею  на  Рогво¬
лода  к  Дрьютьску.  Рогволод  же  затворися  в  городе,  и  бья-
хуться  крепко  и  много  от  обоих  падаху,  дрьючане  же  ука-
ривахуть  много.  И  створи  мир  Ростислав  с  Рогволодом  и
целоваша  хрест  межи  собою,  и  прида  волости  Рогволоду.  И
воротися  Ростислав  с  братиею  в  свояси.  Том  же  лете  свет  зол
свещаша  на  князя  своего  полочане,  на  Ростислава  на  Глебо¬
вича,  и  тако  преступиша  хрестное  целование.  На  том  бо  це¬
ловали  хрест  к  нему,  яко  ты  нам  князь  еси  и  дай  ны  Бог  с
тобою  пожити,  извета  никакого  же  до  тебе  доложити  и  до
хрестнаго  целования.  И  тако  сступиша  еже  рекше,  и  посла-
шася  в  тайне  к  Рогволоду  Борисовичю  Дрьютьску,  рекуче
ему:  „княже  наш  сгрешили  есть  к  Богу  и  к  тобе,  оже  встахом
на  тя  без  вины  и  жизнь  твою  всю  разграбихом  и  твоея  дру¬
жины,  а  самого  емше  выдахом  тя  Глебовичем  на  великую
муку;  да  аше  ны  не  помяниши  всего  того,  иже  створихом
своим  безумием,  и  хрест  к  нам  целуеши,  то  мы  людие  твое,  а
ты  еси  нашь  князъ;  а  Ростислава  та,  емше,  вдамы  в  руце,  а
еже  хощеши,  то  сотвориши  ему“.  Рогволод  же  целова  к  ним
хрест  на  том,  яко  не  помянута  ему  всего  того,  и  отпусти  я  в
 12

свояси.  И  бяху  приятеле  Ростиславу  от  полцан  и  известша
Ростислава  оже  хотять  и  яти.  И  начаша  Ростислава  звати
льстью  у  братыцину  к  святе  Богородици  к  Старей,  на  Петров
день,  да  ту  имуть  и.  Он  же  еха  к  ним,  изволочив  ся  в  броне
под  порты,  и  не  смеша  на  нь  дьрьзнути.  Наутрии  же  день
начаша  и  вабити  к  собе,  рекуче:  „Княже!  поеди  к  нам,  суть
ны  с  тобою  речи;  поеди  же  к  нам  в  город46,  бяшять  бо  князь  в
то  веремя  на  Белцици.  И  рече  Ростислав  послом:  „а  вчера
есмь  у  вас  был,  а  чему  есте  не  молвили  ко  мне,  а  что  вы  было
речи?44  Обаче  без  всякаго  извета  еха  к  ним  у  город.  И  се  по¬
тна  из  города  детьский  его  противу  ему:  „не  езди,  княже,  ве¬
че  ти  в  городе,  а  дружину  ти  избивають,  а  тебе  хотять  яти44.
И  ту  воротися  опять  и  свкупися  весь  с  дружиною  на  Белчи-
ци,  и  оттуда  пойде  полком  к  брату  к  Володареви  Меньску,  и
много  зла  створи  волости  Полотьской,  воюя,  и  скоты,  и  че¬
лядью.  И  послашася  полчане  по  Рогволода  Дрьютьску,  и
вниде  Рогволод  Полотьску  месяца  июля,  и  седе  на  столе  деда
своего  и  отца  своего  с  честью  великою.  И  таки  быша  ради
полочане44  (Ипат.).
 Рогволод,  изгнанный  в  1151  г.  из  Полоцка  и  не  полу¬
чивший  ничего  от  родственников,  которые  завладели  всем
его  имуществом,  решается  в  1159  г.  сам  поискать  себе  во¬
лости.  Он  входит  в  сношение  с  дручанами,  несмотря  на  то,
что  у  них  не  было  недостатка  в  князе.  Друцк  принадлежал  к
Полоцкому  княжеству  и  имел  посадника  в  лице  сына  полоц¬
кого  князя,  Глеба  Ростиславича.  Летописец  не  объясняет  мо¬
тивов,  которыми  руководились  дручане;  он  говорит  только,
что  они  рады  были  предложению  Рогволода  и  стали  звать
его  к  себе  в  качестве  самостоятельного  князя.  Рогволод  во¬
шел  в  город,  а  Глеб  бежал  к  отцу  в  Полоцк.  Полоцкое  кня¬
жение  распалось,  таким  образом,  на  две  части,  которые  и
вступили  немедленно  в  войну  между  собой.  Ростислав  не
хотел  терпеть  умаления  своих  владений  и  пошел  со  всеми
братьями  на  Рогволода  к  Друцку.  Но  дручане  оказали  своему
новому  князю  такую  энергическую  поддержку,  что  Рости¬
слав  вынужден  был  не  только  заключить  с  противником  мир,
но  и  увеличить  его  владения.  Разделение  полоцкого  княже¬
ния  было,  таким  образом,  признано  и  полоцким  князем.
 13

Что  же  происходило  в  это  время  в  главном  городе  во¬
лости,  в  Полоцке?  Рогволод  имел  приверженцев  и  среди  по-
лочан;  они  соединились  с  дручанами  и  помогли  ему  утвер¬
диться  у  них  в  городе.  После  замирения  Ростислава  с  Рогво-
лодом  они  собрали  вече  в  Полоцке  и  склонили  полочан  пе¬
редать  власть  Рогволоду,  а  своего  князя  выдать  ему  в  полное
распоряжение.  Ростислав  ушел  из  Полоцка,  воюя  волость,  а
Рогволод  сел  с  великою  честью  на  столе  деда  и  отца.
 Мотивов  низложения  одного  князя  и  призвания  другого
летописец  не  приводит.  С  некоторою  подробностью  он  оста¬
навливается  лишь  на  раскаянии  полочан  по  поводу  изгнания
Рогволода  в  1151  г.  и  приводит  любопытнейшую  черту:  по-
лочане  горюют  о  том,  что  восстали  на  Рогволода,  ограбили
его  и  выдали  Глебовичам  (вновь  призванному  тогда  князю,
Ростиславу,  и  его  братьям)  на  великую  муку  без  всякой  вины
с  его  стороны.  По  мнению  полочан,  князь  может  быть  вино¬
ват;  в  этом  случае  они  считают  себя  вправе  восстать  на  него.
 Описанные  тревожные  события  протекли  не  в  молча¬
нии,  действующие  лица  постоянно  обменивались  мыслями.
Тут,  конечно,  высказывались  и  мотивы,  почему  одни  были  за
Рогволода,  другие  за  Ростислава.  Но  все  это  мало  занимало
летописца.  Он  сохранил  только  намек  на  этот  живой  обмен
мыслей:  во  время  осады  Друцка  дручане  много  укоряли
осаждавших.  Недовольство  Ростиславом  обнаружилось  в
Полоцке,  как  только  Рогволод  занял  Друцк.  Что  же  делает
Ростислав?  Берет  под  свою  стражу  недовольных  и  предает
их  суду,  как  бы  следовало?  Нет,  он  успокаивает  их  подарка¬
ми  и  приводит  ко  кресту,  входит  с  ними  в  соглашение.  Тем
дело  и  оканчивается.
 За  полоцкими  известиями  приведем  следующие  по  вре¬
мени  известия  о  городах  черниговских  и  киевских.  Сообще¬
ния  летописца  о  решениях  народных  Дум  вызываются  и
здесь  повествованиями  о  княжеских  усобицах.
 Предприимчивый  черниговский  князь,  Всеволод  Ольго-
вич,  еще  при  жизни  киевского  князя,  Ярополка,  простирал
свои  замыслы  на  Киев.  В  1138  г.  он  задумал  поход  в  Киев¬
скую  волость  и  заручился  уже  помощью  половцев.  Ярополк
Киевский,  чтобы  предупредить  разорение  своей  земли,  по¬
 14

спешил  двинуться  во  главе  многочисленного  войска  к  Чер¬
нигову.  С  ним  шли,  кроме  киевлян,  переяславцы,  владимир¬
цы,  туровцы,  ростовцы,  полочане,  смолняне,  галичане,  угры
и  берендеи.  Черниговцы  не  могли  одолеть  такой  силы  и  по¬
спешили  к  своему  князю  с  советом  в  следующей  форме:
 „И  людье,  черниговцы,  возпиша  ко  Всеволоду:
„Ты  надеешися  бежати  в  Половце,  а  волость  свою  погубиши,
то  к  чему  ся  опять  воротишь?  Луче  того,  останися  высоко-
умья  своего  и  проси  мира.  Мы  бо  вемы  милосердье  Яропол-
че,  яко  не  радуется  кровопролитью,  но  Бога  ради  восхощеть
мира,  то  бо  соблюдаеть  землю  Русскую44.
 В  этом  совете  слышится  наставление  и  упрек,  слышится
и  раздражение.  Что  же  делает  князь?
 „Всеволод  же,  то  слышав,  —  продолжает  летописец,  —
яко  смыслен  сый,  вниде  в  ся  и  рече:  „луче  есть  смиритися,
Бога  ради44.  И  посла  с  покореньем  к  Ярополку,  испроси  мир,
и  целоваше  честный  крест,  и  сотвориша  мир,  и  разидошася
славяще  Бога44  (Лавр.  1138).
 В  1139  г.,  по  смерти  Ярополка,  Всеволоду  удалось,  на¬
конец,  занять  киевский  стол.  Но  он  не  довольствовался  рас¬
пространением  своей  личной  власти,  он  хотел,  чтобы  и  по¬
сле  его  смерти  Киевское  княжение  оставалось  под  властью
черниговских  князей.  Достигнуть  этого  без  согласия  народа
было  невозможно,  а  потому  он  и  вступил  в  переговоры  с  ки¬
евлянами.  Описание  этих  переговоров  и  последовавших  за¬
тем  событий  дает  чрезвычайно  любопытную  страничку  из
истории  вечевого  быта  первой  половины  XII  века.  Под
1146  г.  летописец  рассказывает:
 „Всеволод  же,  пришед  в  Киев,  разболися;  и  посла  по
брата  своего  по  Игоря  и  по  Святослава;  и  бысть  вельми  бо¬
лен,  и  ста  под  Вышгородом,  в  острове.  И  Всеволод  призва  к
себе  кияне  и  нача  молвити:  „аз  есми  вел  ми  болен,  а  се  вы
брат  мой,  Игорь,  мнитесь  по  нь44.  Они  же  рекоша:  „княже!
ради,  ся  имем44.  И  пояша  Игоря  в  Киев:  иде  с  ними  под
Угорьский  и  сзва  кияне  вси.  Они  же  вси  целоваша  к  нему
крест  рекуче:  „ты  нам  князь44  и  яша  ся  по  нь  льстью.  Заутрии
же  день  еха  Игорь  Вышегороду,  и  целоваша  к  нему  хрест
вышегородьце.  В  утрий  же  день  преставися  Всеволод,  меся¬
 15

ца  августа  в  1  день,  и  спрятавше  тело  его,  и  положиша  у
церкви  святого  мученику“.
 „Игорь  же  еха  Киеву  и  созва  кияне  вси  на  гору,  на
Ярославль  двор,  и  целоваша  к  нему  хрест.  И  пакы  скопиша-
ся  вси  кияне  у  Туровы  божьнице  и  послаша  по  Игоря  ре¬
куче:  „княже!  поеди  к  нам“.  Игорь  же,  поем  брата  своего,
Святослава,  и  еха  к  ним,  и  ста  с  дружиною  своею,  а  брата
своего  Святослава,  посла  к  ним  у  вече.  И  почаша  кияне
складывати  вину  на  тиуна  на  Всеволожа,  на  Ратыну,  и  на
другого  тивуна  на  вышегородьскаго,  на  Тудора,  рекуче:
„Ратша  ны  пагуби  Киев,  а  Тудор  —  Вышегород;  а  ныне,
княже  Святославе,  целуй  нам  хрест  и  с  братом  своим:  аще
кому  нас  будет  обида,  то  ты  прави“.  Святослав  же  рече  им:
„аз  целую  крест  с  братом  своим,  яко  не  будеть  вы  насилья  ни
котораго  же,  а  се  вам  и  тиун,  а  по  вашей  воли“.  Святослав
же,  ссед  с  коня,  и  на  том  целова  хрест  к  ним  у  вечи.  Кияне
же  вси,  сседше  с  конь,  начата  молвити:  „брат  твой  князь  и
ты“,  и  на  том  целоваша  вси  кияне  хрест  и  с  детьми,  оже  под
Игорем  не  льстити  и  под  Святославом.  И  Святослав  пойма
лутшеи  муже,  кияне,  и  еха  с  ними  к  брату  своему,  Игореви,  и
рече:  „брате!  на  том  аз  целовал  к  ним  хрест,  оже  ти  я  имети  в
правду  и  любити.  Игорь  же,  ссед  с  коня,  и  целова  к  ним
крест  на  всей  их  воли  и  на  братьни,  еха  на  обед“  (Ипат.).
 В  приведенном  известии  различено  собрание  всех  киян
и  не  всех.  Все  собираются  в  Киеве,  под  Угорским,  на  Яро¬
славовом  дворе  и  у  Туровой  божницы.  Под  Вышгородом,
конечно,  не  могли  быть  собраны  все  кияне;  туда  приехали,
по  всей  вероятности,  только  лучшие  люди.  Но  это  были
предварительные  переговоры.  Киевляне,  в  них  участвовав¬
шие,  не  считали  их  окончательными.  Они  повели  Игоря  в
Киев,  где  были  уже  собраны  все.  Пока  жив  был  Всеволод,
киевляне  могли  только  обещать  Игорю,  что  признают  его
князем  по  смерти  Всеволода.  Поэтому,  когда  Всеволод  умер,
потребовалось  новое  вече,  на  котором  Игорь  и  был  признан
князем.  За  этим  признанием  Игоря  князем  последовало
третье  вече,  созванное  не  князем,  а  народом,  на  которое  был
приглашен  и  князь.  Князь  не  усмотрел  в  этом  самовольном
собрании  незаконного  веча,  послал  на  него  брата  в  качестве
 16

своего  представителя  и  принял  те  условия,  которые  были
ему  предложены  этим  собранием.
 Лица,  принимавшие  участие  в  этом  последнем  вече,  со¬
званном  у  Туровой  божницы,  сидели  на  конях  во  все  время
прений.  Они  сошли  с  них  только  тогда,  когда  дело  дошло  до
скрепления  принятых  решений  крестным  целованием.
 Игорь  не  довольствуется  вечем  киевлян,  а  находит  еще
нужным  собрать  вече  в  киевском  пригороде,  Вышгороде,
чтобы  получить  признание  и  со  стороны  вышгородцев.
 Наконец,  еще  любопытная  черта.  Киевляне  как-то  плохо
различают  Игоря  и  его  уполномоченного,  Святослава.  Все¬
волод  предложил  им  в  князья  одного  Игоря,  а  на  последнем
собрании  они  признают  двух  князей,  Игоря  и  Святослава.  С
нашей  точки  зрения  на  князя,  как  на  монарха,  это  непонятно.
Но  у  киевлян,  очевидно,  была  какая-то  другая  точка  зрения.
Они  возлагают  на  князя  обязанность—  судить  их  обиды
лично.  Князь  —  должностное  лицо,  а  должностных  лиц  мо¬
жет  быть  и  несколько.
 В  безыскусственном  рассказе  летописца,  в  котором
личность  рассказчика  не  дает  себя  чувствовать,  встречается,
однако,  одно  словечко,  свидетельствующее  о  мыслях,  вол¬
новавших  автора.  Он  говорит,  что  киевляне  лестью  целова¬
ли  крест  Игорю.  Это  замечание  вырвалось  у  него,  конечно,
под  влиянием  известных  уже  ему  позднейших  событий.
 Нет  основания  думать,  что  киевляне  были  устойчивее  в
своих  решениях,  чем  полочане  или  какая-либо  иная  народ¬
ная  масса.  В  настоящем  же  случае  произошло  еще  особое
обстоятельство,  которое  должно  было  очень  способствовать
к  изменению  принятого  киевлянами  решения.  У  них  были
среди  князей  свои  любимцы.  Это  Владимирово  племя,  по¬
томки  Владимира  Мономаха,  которому  в  начале  столетия
они  предоставили  киевское  княжение.  Изяслав,  внук  Моно¬
маха  и  сын  киевского  князя,  Мстислава,  много  способство¬
вавшего  развитию  киевской  силы,  был  налицо.  При  жизни
Всеволода  он  состоял  с  ним  в  союзе  и  по  договору  отказался
от  Киева  в  пользу  Всеволода  и  его  брата,  Игоря.  Игорь  по¬
ложительно  это  утверждает:  „Изяслав,  —  говорит  он,  —  це¬
ловал  к  нама  крест,  яко  не  подзрети  Киева64  (Ипат.  23—24).
 17

Поэтому  Всеволод,  вознамерившись  передать  Киев  Игорю,
обратился  к  Изяславу  с  вопросом  —  стоит  ли  он  на  крестном
целовании  Игорю?  Изяслав  отвечал,  что  стоит.  Но  когда,  по
смерти  Всеволода,  Игорь  повторил  этот  вопрос,  Изяслав  не
дал  ответа  и  задержал  его  посла.  Весьма  вероятно,  что  Изя¬
слав  в  это  время  был  уже  в  сношениях  со  своими  сторонни¬
ками  в  Киеве.  Этим  и  надо  объяснять  поворот  в  мнениях  ки¬
евлян,  совершившийся  после  клятвы  их  Игорю.  Думать  же,
что  они  согласились  на  предложение  Всеволода  и  целовали
крест  Игорю  „льстиво44,  т.е.  с  намерением  не  исполнять  це¬
лования,  нет  основания.  Если  бы  у  них  было  такое  намере¬
ние,  не  было  бы  надобности  им  самим  созывать  вече  у  Туро¬
вой  божницы  и  входить  с  Игорем  в  соглашение  относитель¬
но  порядка  княжения.
 После  вступления  Игоря  на  киевский  стол  настроение
киевлян  переменилось,  они  нарушили  данное  Игорю  и  Свя¬
тославу  обещание  и  послали  за  Изяславом  Мстиславичем.
Рассказ  летописца  об  этом  факте  чрезвычайно  краток.  Он
скрыл  от  нас  всю  внутреннюю  сторону  дела,  все  предвари¬
тельные  переговоры  и  споры,  без  которых,  конечно,  не  мог¬
ли  обойтись,  и  ограничился  передачей  сухого  результата:
 „И  не  угоден  бысть  киянам  Игорь,  —  говорит  он—  ,  и
послашася  к  Переяславлю  к  Изяславу,  рекуче:  „пойди,
княже,  к  нам,  хощем  тебе44.  Изяслав  же,  се  слышав,  совку  пи
воя  своя,  пойде  на  нь  из  Переяславля,  взем  молитву  у  свято¬
го  Михаила  у  епископа,  у  Ефимья...  И  поиде  Изяслав  к  Дер¬
новому,  и  ту...  прислашась  к  нему  белогородьчи  и  ва-
силевци  такоже  рекуче:  „пойди,  ты  нашь  князь,  поеди,
Ольговичь  не  хочем44.  Том  месте  приехаша  от  киян  мужи,
нарекуче:  „ты  нашь  князь,  поеди;  а  у  ольговичь  не  хочем  бы-
ти  акы  в  задничи;  кде  узрим  стяг  твой,  ту  и  мы  с  тобою  гото-
ви  есмь44  (Ипат.  1146).
 Но  и  в  этом  кратком  сообщении  есть  характерные  чер¬
ты.  Призвание  Изяслава  не  есть  дело  только  главного  горо¬
да.  Пригороды,  Белгород  и  Василев,  самостоятельно  высту¬
пают  с  собственным  своим  приглашением,  а  не  исполняют
только  приговор  старшего  города.
 18

Приводится  и  мотив  неверности  Игорю:  „не  хочем  быти
акы  в  задними44,  т.е.  киевляне  не  хотят  переходить  от  брата  к
брату  в  порядке  гражданского  наследования,  как  частная
собственность.
 Игорь  и  Святослав  не  желали,  однако,  отказаться  от
Киева  и  приготовились  к  битве.  Но  им  изменили  даже  бли¬
жайшие  и  довереннейшие  люди,  тысяцкий  Улеб,  Иван  Вой-
тишич  и  Лазарь  Саковский,  пользовавшиеся  милостями  и
покойного  князя  Всеволода.  Благодаря  этому  Ольговичи  бы¬
ли  разбиты,  Игорь  взят  в  плен;  Святославу  же  удалось  бе¬
жать.  Победители  обратили  свое  оружие  против  владений
побежденных.  В  том  же  году  союзники  Изяслава  подступили
к  городу  Святослава  Ольговича,  Путивлю.  Несмотря  на  то,
что  в  городе  был  посадник  Святослава,  граждане  ведут  де¬
ло  обороны  сами,  и  осаждающие  вступают  в  переговоры  с
ними  непосредственно,  а  не  с  посадником.  Вот  рассказ  лето¬
писца.
 „Итако  приступиша  к  граду,  —  говорит  он  о  союзниках
Изяслава,  Изяславе  и  Владимире  Давыдовичах.  —  И  не  вда-
шася  им  путивлечи,  дондеже  приде  Изяслав  с  силою  киев¬
скою.  Онем  же  крепко  бьющимся  с  града,  поехаста  Давыдо¬
вича  и  рекоста  им:  „не  бейтеся,  целуемы  на  том  святую  Бо-
городицю,  оже  не  дати  вас  на  полон44.  Они  же  не  вдашась  им.
И  приде  Изяслав  Мьстиславовичь  с  полкы  своими  к  ним;
они  же  выслашась  к  Изяславу  Мьстиславичю  и  поклонишась
ему,  и  тако  рекоша:  „тебе  есмы  ждали,  княже,  а  целуй  к  нам
хрест44.  Изяслав  же  целова  к  ним  хрест  и  посадника  их  выве-
де,  а  своего  у  них  посади44  (Ипат.  1146).
 Изгнанные  Ольговичи  нашли  себе  энергического  союз¬
ника  в  лице  дяди  Изяслава  Мстиславича,  суздальского  князя
Юрия,  который  принял  под  свою  защиту  Игоря  и  соправите¬
ля  его  Святослава.  Повествование  о  борьбе  Изяслава  с  Юри¬
ем  дает  летописцу  повод  к  одному  из  самых  подробных  опи¬
саний  вечевых  совещаний,  какие  только  сохранила  летопись.
В  1147  г.  союзники  Изяслава,  черниговские  князья,  Давыдо¬
вичи,  прислали  к  нему  приглашение  выступить  против
Юрия.
 19

„Изяслав  же,  —  рассказывает  летописец,  —  созва  бояры
своя  и  всю  дружину  свою  и  (Воскр.)  кияне,  и  рече  им:  „се
есм  с  братиею  своею  сгадал,  с  Володимером  и  с  Изяславом
Давыдовичами  и  с  Всеволодичем  Святославом,  хочем  пойти
на  Юрия,  на  стрыя  своего,  и  на  Святослава  к  Суздалю,  зане
же  приял  ворога  моего,  Святослава  Олговича.  А  брат  Рости¬
слав  тамо  ся  с  нами  соиметь,  ать  идет  ко  мне  с  смолняны  и  с
новгородци44.  Кияне  же  слышавше  рекоша:  „княже!  не  ходи
с  Ростиславом  на  стрыя  своего,  лепле  ся  с  ним  улади;  Ольго-
вичем  веры  не  ими,  ни  с  ними  ходи  в  путь44.  Изяслав  же  рече
им:  „целовали  ко  мне  хрест,  а  думу  еси  с  ними  думал,  а  вся¬
ко  сего  пути  нехочю  отложити;  а  вы  доспевайте44.  Кияне  же
рекоша:  „княже!  ты  ся  на  нас  не  гневай,  не  можем  на  Воло-
димире  племя  рукы  взняти;  олня  же  Ольгович  хотя  и  с  дет-
ми44.  Изяслав  же  рече  им:  „а  тот  добр,  кто  по  мне  пойдет44.  И
то  рек,  свкупи  множество  вой  и  пойде44  (Ипат.  1147).
 На  совещание  были  призваны  княжеские  бояре,  вся
дружина  и  киевляне,  а  участие  в  прениях  принимают  только
князь  и  киевляне.  Надо  полагать,  что  соглашение  с  прибли¬
женными  боярами  и  дружиной  уже  состоялось,  и  в  настоя¬
щем  случае  дело  шло  лишь  об  убеждении  народа  помочь
князю.  Цель  эта  не  была  достигнута.  Киевляне  решительно
отказались  идти  против  Владимирова  племени  и  предостере¬
гали  князя  от  доверия  к  черниговским  князьям.  Изяслав  не
послушал  их.  Он  обратился  к  охотникам  и  с  их  помощью
пошел  против  дяди,  оставив  брата  своего,  Владимира,  в  Кие¬
ве.
 Но  недоверие  киевлян  к  Давыдовичам  оправдалось;  они
изменили  Изяславу,  и  положение  его  оказалось  крайне  опас¬
ным.  Помощь  киевлян  была  ему  теперь  более  необходима,
чем  когда-либо  прежде.  Изяслав  решил  снова  обратиться  к
ним  и  отправил  с  этой  целью  двух  послов  в  Киев.  По  поводу
приезда  этих  послов  летописец  и  рисует  единственную  в
своем  роде  картину  вечевого  собрания.
 „Изяслав  же,  —  рассказывает  он,  —  перед  собою  посла
к  брату  Кыеву,  к  Владимеру,  и  к  Лазареви  тысячскому  два
мужа,  Добрынку  и  Радила,  рек:  „брате!  еди  к  митрополиту,  и
сзови  кыяны  вся,  ать  молвита  си  мужа  лесть  черниговскых
 20

князий“.  И  еха  Володимер  к  митрополиту,  повабя  кыяны.  И
придоша  кыян  много  множество  народа,  и  седоша  у  свя¬
тое  Софьи.  И  рече  Володимер  к  митрополиту:  „се  прислал
брат  мой  два  мужа  кыянины,  ато  молвят  братье  своей“.  И
выступи  Добрынка  и  Радила  и  рекоста:  „целовал  тя  брат,  а
митрополиту  ся  поклонял  и  Лазаря  целовал  и  кыяны  все“.
Рекоша  кыяне:  „молвита,  с  чим  вас  князь  прислал46.  Он  же
рекоста:  „тако  молвит  князь.  Целовала  ко  мне  крест  Давыдо¬
вича  и  Святослав  Всеволодичь,  ему  же  аз  много  добра  ство-
рих,  а  ноне  хотели  мя  убити  лестью,  но  Бог  заступил  меня  и
крест  честный,  его  же  суть  ко  мне  целовали.  А  ныне,  братья,
поидета  по  мне  к  Чернигову,  кто  имеет  конь,  ли  не  имееть
кто,  ино  в  лодье,  ти  бо  суть  не  мене  единого  хотели  убити,
но  и  вас  искоренити44.  Кыяне  же  рекоша:  „князь  нас  вабить  к
Чернигову,  а  зде  ворог  князя  нашего  и  наш,  а  хочем  и  убити;
поити  же  хочем  бится  за  своего  князя  и  с  детми44.  И  рече  им
Володимер:  „того  вы  брат  мой  не  приказал;  Игоря  блюдут
сторожеве,  а  мы  пойдем  к  брату,  ако  же  ны  велить44.  Рекоша
же  кыяне:  „мы  ведаем,  оже  не  кончити  добром  с  тем  племе¬
нем,  ни  вам,  ни  нам,  коли  любо44.  Митрополит  же  много
взбраняше  им,  и  Лазарь  тысячскый,  и  Рагуйло,  Володимер
тысячьскый,  яко  не  убити  Игоря.  Они  же  кликну  вше  поидо-
ша  убить  Игоря44  (Лавр.  1147).
 Но  и  это  наиболее  подробное  из  имеющихся  у  нас  опи¬
саний  все  же  передает  только  общие  результаты  народной
Думы,  а  не  самые  прения.  Прежде  чем  сложилось  общее
убеждение  помочь  князю  и  убить  его  противника,  говорили
же  отдельные  лица  и  были,  конечно,  споры.  Все  это  сглаже¬
но  в  нашем  рассказе.  Маленькое  дополнение  к  нему  находим
в  Ипатьевском  списке  летописи.  Ответ  киевлян  на  речь  по¬
слов  он  передает  в  таком  виде:
 „Кияне  же  рекоша:  „ради,  оже  ны  Бог  тебе  избавил  от
великия  льсти,  братью  нашю;  идем  по  тебе  и  с  детми,  ако  же
хощеши44.  И  рече  один  человек:  „по  князи  своем,  ради,
идем;  но  первее  о  сем  промыслемы,  акоже  и  прежде  створи-
ша  при  Изяславе  Ярославиче,  высекше  Всеслава  от  поруба
злии  они,  и  поставиша  князя  собе,  и  многа  зла  бысть  про  то
граду  нашему.  А  се  Игорь,  ворог  нашего  князя  и  наш,  не  в
 21

порубе,  но  в  Святом  Федоре,  а  убивше  того  к  Чернигову
пойдем  по  своем  князи.  Кончаимы  же  ся  с  ними44.  То  же
слышавше  народ,  оттоле  пойдоша  на  Игоря44  (1  147).
 Несмотря  на  историческую  справку,  приводимую  неиз¬
вестным  нам  вечевым  оратором  XII  века  и  восходящую  ров¬
но  за  восемьдесят  лет  до  его  времени,  мы  не  видим  основа¬
ния  заподозрить  летописца  в  сочинительстве.  Упоминаемое
возведение  Всеслава  на  киевский  стол  должно  быть  очень
памятно  киевлянам.  Низложенный  Изяслав  ушел  в  Ляхи,  но
скоро  вернулся  с  значительной  польской  помощью  и  жесто¬
ко  отомстил  за  свое  изгнание:  70  человек  казнил  он  смертью
и  многих  ослепил;  в  числе  казненных  были  и  такие,  которых
князь,  по  выражению  летописца,  „без  вины  погуби,  не  испы¬
тав44  (Лавр.).
 Таковы  были  последствия  необдуманного  увлечения
толпы.  Но  можно  ли  было  поручиться,  что  и  в  настоящее
время  не  найдется  охотников  заменить  отсутствующего  и
попавшего  в  западню  Изяслава  находившимся  в  Киеве  Иго¬
рем,  на  стороне  которого  были  и  Юрий,  и  Давыдовичи?
Возможность  такой  попытки  тем  легче  допустить,  что  пере¬
мена  князя  нередко  соединялась  с  грабежом  его  двора  и,
следовательно,  возбуждала  хищнические  инстинкты.  Высту¬
пление  в  поход  приверженцев  Изяслава  могло  дать  сторон¬
никам  Игоря  и  надежду  на  успех.  Таковы-то  были  условия,
при  которых  речь  неизвестного  витии  могла  произвести  по¬
трясающее  впечатление  на  народную  массу  и  увлечь  ее  к
политическому  убийству.
 Борьба  Изяслава  с  черниговскими  князьями  и  Юрием
Суздальским  дала  повод  не  раз  высказаться  народным  Ду¬
мам  южных  городов.  Приведем  в  заключение  еще  два  извес¬
тия.
 После  занятия  Киева  Изяслав  овладел  и  черниговским
городом,  Курском,  и  посадил  там  сына  своего,  Мстислава.  В
1147  г.  Юрий  послал  против  Курска  сына  Глеба.
 „Мьстислав  же,  —  рассказывает  летописец,  —  слышав,
оже  идет  Гюргевич  с  Святославом  Ольговичем  на  нь  к  Кур¬
ску,  и  поведа  куряном.  И  куряне  рекоша  Мьстиславу:
„оже  се  Олговичь,  ради,  ся  за  тя  бьем  и  с  детьми;  а  на  Воло-
 22

димире  племя,  на  Гюргевича,  не  можем  руки  подъяти“.
Мьстислав  же,  то  слышав,  поеде  к  отцю  своему.  Куряне  же
послаша  к  Гюргевичю  и  пояша  у  него  посадник  к  собе44
(Ипат.).
 Отказ  курян  биться  против  Юрия  ведет  к  перемещению
власти:  от  Изяслава  она  переходит  к  Юрию.
 В  1149  г.  Юрий  одержал  решительную  победу  над  Изя-
славом  и  осадил  Киев.  Изяслав,  посовещавшись  с  братом
Ростиславом,  обратился  к  киевлянам  с  такой  речью:
 „Се  стрый  наю  пришел,  а  ве  вам  являеве:  можете  ли  ся
за  наю  бита?44  Они  же  рекоша:  „господина  наю  князя!  не  по-
губита  нас  до  конца!  Се  ныне  отцы  наши  и  братья  наши  и
сынови  наши  на  полку,  они  изоймани,  а  друзии  избьени,  и
оружие  снято.  А  ныне  ать  не  возмуть  нас  на  полон,  поедита  в
свои  волости.  А  вы  ведаета,  оже  нам  с  Гюргем  не  ужити!
Аже  по  сих  днех  кде  узрим  стягы  ваю,  ту  мы  готовы  ваю  ес-
мы44  (Ипат.).
 Князья  послушались  совета  киевлян:  Изяслав  уехал  во
Владимир,  а  Ростислав  в  Смоленск.
 Момент,  который  киевляне  предусматривали  в  своем
ответе,  наступил  весьма  скоро.  Уже  в  1150  г.,  по  выезде
Юрия  из  Киева,  они  говорили  Изяславу:
 „Гюрги  вышел  из  Киева,  а  Вячьслав  седить  ти  в  Киеве;  а
мы  его  не  хочем...  Ты  наш  князь!  Поеди  к  святой  Софьи,  ся-
ди  на  столе  отца  своего  и  деда  своего44  (Ипат.)1.
 Известия  о  вечевой  деятельности  городов  Ростовско-
Суздальской  волости  начинаются  со  второй  половины
XII  века  и  относятся  не  только  к  старшим  городам,  Ростову  и
Суздалю,  но  и  к  младшим,  Владимиру,  Переяславлю,  Моск¬
ве,  Дмитрову.
 Юрий  Долгорукий,  желая  передать  по  смерти  своей  Ро¬
стовско-Суздальскую  волость  не  старшему  сыну,  Андрею,  а
двум  младшим,  Михалке  и  Всеволоду,  обращается  к  тому  же
 1  Есть  еще  краткие  известия  о  народных  Думах  за  то  же  время  в  сле¬
дующих  городах:  Выри  —  1147  г.  и  1160  г.,  Переяславле  Южном  —
1448  г.,  Корческе  —  1150  г.,  Турове  —  1158  г.,  Стародубе—  1167  г.,  Чер¬
нигове  —  1180  г.,  Римове—  1185  г.  (Ипат.).
 23

средству  для  осуществления  своей  воли,  к  которому  обра¬
тился  несколько  лет  раньше  и  киевский  князь  Всеволод,  к
согласию  народа.  Факт  этот  относится  к  1157—1158  гг.,  но
коротко  рассказан  летописцем  (Сузд.  и  Ипат.)  под  1175;
Юрий  совещался  не  со  старшими  только  городами,  но  и  с
младшим,  Владимиром.
 Последствия  данного  народом  Юрию  обещания  —  при¬
знать  князьями  младших  сыновей  его  —  были  те  же,  что  и  в
Киеве:  народ  нарушил  крестное  целование,  Михалку  и  Все¬
волода  выгнал,  а  на  столе  Юрия  посадил  старшего  его  сына,
Андрея,  Последний  факт  сообщается  два  раза:  под  1175  г.  и
своевременно,  под  1158  г.,  но  в  последнем  случае  без  указа¬
ния  на  нарушение  прежнего  обещания:
 „Том  же  лете,  —  говорит  летописец,  —  сдумавши  рос-
товци  и  суздальци  и  володимерци  вси,  пояша  Андрея,  сына
Дюргева  старейшаго,  и  посадиша  и  на  отни  столе,  Ростове,  и
Суждали,  и  Володимири,  зане  был  прелюбим  всеми  за  пре-
многую  его  добродетель46  (Ипат.).
 В  1175  г.,  после  смерти  Андрея,  последовал  новый  акт
избрания,  на  котором  приняли  участие  и  жители  Переяслав¬
ля  Северного.
 „Уведавше  же  смерть  княжю,  ростовци,  и  суздальци,  и
переяславци,  и  вся  дружина,  от  мала  и  до  велика,  и  съехаша-
ся  к  Володимерю  и  реша:  „се  ся  уже  тако  створило,  князь
наш  убиен,  а  детей  у  него  нетуть,  сынок  его  мал  в  Новегоро-
де,  а  братья  его  в  Руси;  по  кого  хочем  послати  в  своих  кня-
зех?  Нам  суть  князи  муромьскыи  и  рязаньскыи  в  суседех,  а
боимся  мьсти  их,  егда  пойдуть  внезапу  ратью  на  нас,  князю
не  сущу  в  нас.  А  послем  к  Глебу  (рязанскому)  рекуще:  князя
нашего  Бог  поял,  а  хочем  Ростиславичю,  Мьстислава  и  Яро-
полка,  твоею...  шюрину...44  И  утвердившеся  святою  Бого¬
родицею,  послаша  к  Глебови:  „тобе  своя  шюрина,  а  наша
князя,  да  се,  утвердившеся  межи  собою,  послахом  к  тобе
послы  своя,  а  ты  приставишь  к  ним  послы  своя,  ать  идуть  по
князя  наша44  (Ипат.  и  Сузд.).
 Далее  приводятся  слова,  которые  послы  должны  были
сказать  вновь  избранным:
 24

„Ваю  отец  добр  был,  коли  у  нас  был;  а  поедь  та  к  нам
княжить,  а  иных  не  хочем“.
 В  приведенном  известии  обращает  на  себя  внимание
одна  подробность,  прежде  не  встречавшаяся.  После  избра¬
ния  народ  утверждается  между  собой  святой  Богородицей.
Надо  полагать,  это  особая  присяга  не  изменять  принятому
решению.  Такая  присяга,  действительно,  была  нелишняя.
Ростовцы  и  суздальцы  раз  уже  изменили  своей  клятве;  из¬
бранные  Ростиславичи  могли  не  поверить  им  теперь  и  не
приехать;  волость,  оставшаяся  без  князя,  сделалась  бы  жерт¬
вой  нападения  соседних  князей,  ростовских  и  муромских.
Вот  почему  нужно  было  особое  утверждение  народа,  о  кото¬
ром  послы  и  сообщают  Глебу.
 Кроме  этих  двух  известий,  из  которых  видно,  что  при¬
городы  приглашаются  в  общую  Думу  с  главными  городами,
есть  сведения  и  о  народных  Думах  в  отдельных  городах,  как
старших,  так  и  младших.
 Из  двух  призванных  Ростиславичей  младший,  Ярополк,
был  посажен  во  Владимире.  Между  ним  и  владимирцами
весьма  скоро  возникло  несогласие.  Князь  был  молод  и  слу¬
шал  бояр,  а  бояре  учили  его  „на  многое  имание“.  Он  не
только  обременял  продажами  и  вирами  население,  но  и
церкви  стал  обирать.  Вызванное  этим  неудовольствие  пове¬
ло  к  народным  собраниям,  на  которых  обсуждалось  поведе¬
ние  Ростиславичей,  и  решено  было  довести  о  нем  до  сведе¬
ния  старших  городов;  когда  же  старшие  города  отказали  вла¬
димирцам  в  поддержке,  они  решили  перейти  на  сторону
младших  сыновей  Юрия,  Михалки  и  Всеволода,  и  прогнать
Ярополка.
 Рассказ  летописи  об  этих  событиях,  вызвавших,  конеч¬
но,  не  одно  народное  собрание,  чрезвычайно  краток.
 „И  почаша  володимерци  млвити:  мы  есьмы  волная  кня¬
зя  прияли  к  себе,  и  крест  целовали  на  всем,  а  они,  яко  не
свою  волость  творита,  яко  не  творяче  седети  у  нас,  грабита
не  токмо  волость  всю,  но  и  церкви,  —  промышляйте,  бра¬
тия  !“  И  послашася  к  ростовцам  и  суздалцем,  являюче  им
свою  обиду.  Они  же  словом  суще  по  них,  а  делом  далече.  А
боляре  князю  тою  држахуся  крепко.  Володимирци  же,  с  пе-
 25

реяславци  укрепившеся,  послашася  к  Чернигову  по  Михалка
и  по  брата  его,  по  Всеволода,  рекуче:  „ты  старей  еси  в  бра¬
тии  своей,  поиди  к  Володимирю;  аже  что  замыслять  на  нас
ростовци  и  суздалци  про  тя,  и  како  ны  с  ними  Бог  дасть“
(Сузд.  1176).
 Из  этого  известия  можно  вывести,  что  было  по  крайней
мере  три  вечевых  сходки:  на  первой  решено  обратиться  к
ростовцам  и  суздальцам;  на  второй  выслушан  ответ  старших
городов  и  решено  обратиться  к  помощи  Переяславля;  на
третьей,  в  которой  участвовали  и  переяславцы,  решено  при¬
звать  Михалку  и  Всеволода.  Где  находился  в  это  время  князь
Ярополк  и  как  относился  он  к  народным  собраниям  влади¬
мирцев,  которые,  конечно,  не  могли  оставаться  для  него
тайной,  об  этом  летописец  не  сообщает  ни  слова.
 К  этому  же  1176  г.  относится  и  известие  о  вечевой  дея¬
тельности  Москвы.  Она  присоединилась  к  молодым  горо¬
дам,  Владимиру  и  Переяславлю.  Михалка  и  Всеволод  ехали
уже  из  Чернигова  во  Владимир  и  на  дороге  остановились  в
Москве.  Во  время  обеда  пришла  весть,  что  Ярополк  высту¬
пил  уже  против  них  из  Владимира.  Они  поспешили  к  нему
навстречу;  с  ними  пошли  и  москвичи.  Но  дорогой  оказа¬
лось,  что  оба  войска  шли  разными  путями  и  разошлись  и  что
Ярополк  продолжает  движение  на  Москву.
 „Москьвляни  же,  —  говорит  летописец,  —  слышавше,
оже  идеть  на  не  Ярополк,  и  взвратишася  вспять,  блюдуче
домов  своих“  (Ипат.).
 Таким  образом,  и  москвичи  в  XII  веке,  к  которому  отно¬
сятся  и  первые  о  них  известия,  сами  решали  свою  судьбу  и
сами  распоряжались  защитой  домов  своих.
 По  смерти  Михалки,  последовавшей  в  1177  г.,  снова
проявилась  деятельность  народной  Думы  и  во  Владимире,  и
в  Ростове.
 „Володимерци  же,  —  говорит  летописец,  —  помянувше
Бога  и  крестное  целование  к  великому  князю  Гюргю,  вы-
шедше  перед  золотая  ворота,  целоваша  крест  ко  Всеволоду
князю,  брату  Михалкову,  и  на  детех  его,  посадиша  и  на
отни  и  на  дедни  столе  в  Володимери“  (Лавр.  1177).
 26

„В  то  же  лето  приведоша  ростовци  и  боляре  Мстислава
Ростиславича  из  Новагорода,  рекуще:  поиде,  княже,  к  нам,
Михалка  Вог  поял  на  Волзе  на  Городци,  а  мы  хочем  тебе,  а
иного  не  хочем“  (Лавр.).
 Переяславль  и  в  этом  случае  продолжал  стоять  на  сто¬
роне  младшего  города.  Ростовцы  потребовали  от  призванно¬
го  ими  Мстислава,  чтобы  он  шел  войной  на  Всеволода.
 Всеволод  передал  переяславцам  об  объявленной  ему
Мстиславом  войне  и  получил  от  них  такой  ответ:
 „Ты  ему  добра  хотел,  а  он  головы  твоея  ловить!  Поеди,
княже,  к  нему!..“  (Лавр.).
 В  1212  г.  умер  Всеволод,  назначив  Переяславль  сыну
своему  Ярославу.  Этим  распоряжением  отца  Ярослав,  одна¬
ко,  не  удовольствовался;  он  нашел  нужным  вступить  в  со¬
глашение  и  с  самими  переяславцами.  Вот  как  передает  этот
любопытный  факт  летопись:
 „Ярослав  же,  приехав  в  Переяславль,  месяца  апреля  в  18
день,  и  сзвав  вси  переяславци  к  святому  Спасу,  и  рече  им:
„братия  переяславци,  се  отец  мой  иде  к  Богови,  а  вас  отдал
мне,  а  мене  вдал  вам  на  руце.  Да  рците  мне,  братия,  аще  хо-
щете  мя  имети  собе,  якоже  имеете  отца  моего,  и  головы  свои
за  мя  сложити?“  Они  же  вси  тогда  рекоша:  „велми,  господи¬
не,  тако  буди,  ты  наш  господин,  ты  Всеволод44.  И  целоваша  к
нему  вси  крест.  И  тако  седе  Ярослав  в  Переславли  на  столе,
иде  же  родися44  (Сузд.).
 К  Переяславльской  волости  Ярослава  принадлежал  и
новый  город,  Дмитров.  Не  все  сыновья  Всеволода  были  до¬
вольны  уделами,  назначенными  им  отцом.  Старший,  Кон¬
стантин,  получивший  Ростов,  начал  войну  с  Юрием  из-за
обладания  Владимиром.  Сторону  Юрия  принял  Ярослав,  а
сторону  Константина  Владимир  и  подступил  к  городу  Яро¬
слава,  Дмитрову.  Эта  осада  дала  случай  и  населению  нового
города,  Дмитрова,  высказаться  за  князя  Ярослава.
 „Слышавше  же  дмитровци,  оже  идет  на  них  Владимир,
и  пожгоша  сами  все  предградие  и  затворишася.  Владимир
же,  приехав,  не  доспе  им  ничто  же,  зане  дмитровци  крепко
бияхутся  з  города.  Тогда  же  хотеша  и  Владимира  застрелите,
и  бежа  от  града  с  полком  своим,  убоявся  брата  своего  Яро-
 27

слава.  Дмитровци  же,  вышедше  из  города,  избита  зад  дру¬
жины  его“  (Сузд.  1214).
 В  заключение  приведем  еще  одно  известие  о  владимир¬
цах,  весьма  напоминающее  приведенное  выше  (под  1149  г.)
известие  о  киевлянах.  В  1216  г.  князь  Юрий  потерпел  жесто¬
кое  поражение  от  Константина  и  бежал  во  Владимир.
 „На  утрии  же,  —  рассказывает  летописец,  —  князь
Юрьи  созва  люди  и  рече:  „братие  володимерцы!  затво¬
римся  в  граде,  негли  обиемся  их!“  Людие  же  молвяхуть  ему:
княже  Юрьи!  с  ким  ся  затворити?  братиа  наша  избита,  а
инии  изоимани,  а  кои  прибежали,  а  ти  без  оружия,  то  с  ким
станем?“  Князь  же  Юрьи  рече:  „аз  то  все  ведаю,  толико  не
выдайте  мя  брату,  Костянтину,  ни  Володимеру,  ни  Мстисла¬
ву,  да  бых  вышел  по  своей  воли  из  града“.  Они  же  тако  обе-
щашася  ему“  (Воскр.)1.
 Известия  о  вечевой  деятельности  городов  Рязанской  во¬
лости  относятся  к  концу  XII  и  началу  XIII  века.  Все  они  вы¬
званы  враждебными  отношениями  рязанских  князей  ко  Все¬
володу  Владимирскому.  Изгнанный  Всеволодом  из  Ростов¬
ской  волости,  Мстислав  Ростиславич  обратился  к  помощи
тестя  своего,  Глеба  Рязанского.  Возгоревшаяся  по  этому  по¬
воду  война  с  рязанскими  князьями  кончилась  в  пользу  Все¬
волода.  Он  разбил  противников  и  взял  в  плен  Мстислава,
Глеба  и  сына  его  Романа.  Но  другой  сын  Глеба,  Ярополк
(Ярослав),  успел  уйти  в  Воронеж.  Всеволод  хотел  овладеть  и
им.  С  этой  целью  он  обращается  к  рязанцам  и  отправляет  к
ним  посольство.  Послы  его  держат  к  гражданам  такую
речь:
 „Вы  имеете  нашего  ворога  (выдайте  его),  али  иду  к
вам“.  Рязанцы  же,  еду  маша,  рекуще:  „князь  наш  и  братья
наши  погыбли  в  чюжем  князи“:  ехавше  в  Воронежь,  яща  его
сами  и  приведоша  его  в  Володимерь“  (Лавр.  1177).
 Всеволод  рассматривает  рязанцев  как  самостоятельную
власть  и  требует  выдачи  своего  врага.  Они  и  не  помышляют
отвергнуть  его  требование  по  некомпетентности;  совершен-
 1  См.  еще  известия  о  Суздале  под  1164  г.  и  1176  г.  (Сузд.);  о  Влади¬
мире  под  1177  г.  и  1178  г.  и  1214  г.  (Сузд.).
 28

но  наоборот,  они  находят,  что  могут  принять  это  дело  к  сво¬
ему  рассмотрению  и  постановить  соответствующее  решение;
собирают  Думу  и  решают  выдать  Всеволоду  сына  их  закон¬
ного  князя.
 В  1207  г.  Всеволод  Юрьевич  получил  известие,  что  ря¬
занские  князья,  Роман  и  Святослав  Глебовичи,  в  союзе  с
племянниками  замыслили  овладеть  им,  заманивши  к  себе
обманом.  Всеволод  предупредил  это  изменническое  нападе¬
ние,  захватив  подозреваемых  им  рязанских  князей,  и  напра¬
вился  к  Пронску,  где  сидел  кир  Михаил,  также  заподозрен¬
ный  в  измене.  Кир  Михаил  не  решился  ожидать  прихода
Всеволода  и  бежал  в  Чернигов  к  тестю.  Что  же  делают  про¬
няне?
 „Проняне  же,  —  рассказывает  летописец,  —  пояша  к
с  обе  Изяслава  Володимерича  (один  из  внуков  Глеба)  и  за-
творишася  с  ним  в  граде.  Князь  же  великий,  пришед,  ста  у
города  Проньска;  и  не  хотя  видети  кровопролитья  и  посла  к
ним  мужа  своего,  Михаила  Борисовича,  омирить  их.  Они  же
не  внушиша  глагол  его,  надеющеся  на  градную  твердость.
Слышав  же  князь  великый  речь  их  буюю,  и  повеле  присту¬
пить  ко  граду  со  все  страны...  “  (Лавр.  1207).
 Проняне  решаются  на  то,  на  что  не  решился  их  князь,  на
сопротивление.  Чрезвычайно  жаль,  что  летописец  не  приво¬
дит  „речь  их  буюю“.  Тогда  мы  знали  бы  мотивы  сопротив¬
ления,  теперь  же  оно  представляется  очень  неясным.  Прон¬
ску  не  угрожало  ни  малейшей  опасности.  Всеволод  шел  не
против  города,  а  против  князя,  князь  же  бежал  из  города
добровольно.  Оставалось  встретить  Всеволода  с  честью,  и
столкновение  разрешилось  бы  совершенно  мирно.  Не  следу¬
ет  ли  объяснять  сопротивление  пронян  антагонизмом  с  вла¬
димирцами,  которые,  конечно,  составляли  главную  силу
Всеволода?
 Совершенно  иначе  поступили  рязанцы.  Узнав  о  дви¬
жении  к  Рязани  Всеволода,  они  послали  к  нему  с  поклоном,
молящеся,  дабы  не  приходил  к  городу.  Князь  внял  молению
рязанцев  и  повернул  во  Владимир.  Надо  думать,  что  он  по¬
ставил  условием  прекращения  враждебных  действий  выдачу
рязанцами  остальных  своих  князей.  На  такое  предположение
 29

наводит  то  обстоятельство,  что  летописец,  описав  возвраще¬
ние  Всеволода  во  Владимир,  продолжает  так:
 „И  потом  рязанцы  вен,  сдумавше,  послаша  остаток
князий  и  со  княгынями  к  Великому  князю  Всеволоду  в  Во-
лодимер“  (Лавр.).
 Но  настроение  рязанцев  тоже  было  изменчиво,  они  ра¬
зошлись  со  Всеволодом,  как  только  он  прислал  к  ним  на
стол  сына  своего  Ярослава.
 „Рязанцы  же,  —  говорит  летописец,  —  лесть  имуще  к
нему,  целоваше  крест  ко  Всеволоду  и  не  управиша,  и
изимаши  люди  его  и  сковаша,  а  инех  в  погребех,  засыпаете,
измориша.  Всеволод  же,  слышав  се,  иде  на  Рязань  с  сынми
своими,  и,  пришед,  ста  у  града  Рязани.  И  Ярослав  изыде  про-
тиву  отца  своего,  и  целова  и  с  радостью.  И  прислаша  рязан¬
цы  буюю  речь,  по  своему  обычаю  и  непокорьству.  И  пове-
ле  великый  князь  всем  людем  изыти  из  града  и  с  товаром,  и
яко  изыдоша  вси,  повеле  зажещи  град“  (Лавр.  1208).
 Чрезвычайно  интересное  известие,  но,  к  сожалению,
слишком  краткое.  Оно,  надо  думать,  принадлежит  перу  не
рязанца,  а  владимирца.  Автор  не  сочувствует  рязанцам,  осу¬
ждает  их  и  не  находит  уместным  приводить  их  буйную  речь.
А  речь  эта  многое  бы  объяснила  в  столкновении  Всеволода  с
рязанцами.  Теперь  же  мы  знаем  только,  что  рязанцы,  пере¬
ловив  и  выдав  своих  князей  Всеволоду,  целовали  к  нему
крест,  по  всей  вероятности,  в  знак  признания  его  или  кого-
либо  из  сыновей  его  своим  князем.  Судя  по  тому,  что  Яро¬
слав  был  прислан  в  Рязань  „на  стол“,  надо  полагать,  что  сли¬
тия  Рязани  с  Владимирской  волостью  не  произошло;  Рязань
осталась  самостоятельным  княжением  под  властью  сына
Всеволода.  Новый  князь  назначил  на  все  должности  своих
людей,  владимирцев,  которых  надо  было  наградить  за  служ¬
бу.  Вот  достаточная  уже  причина  к  неудовольствию.  Рязан¬
цы  хватают  „людей  Ярослава“:  надо  думать,  людей,  которым
розданы  доходные  должности.
 Всеволод  жестоко  отомстил  изменившим  ему  рязанцам.
Он  сжег  их  город.  Но  утвердить  своей  власти  в  Рязани  ему
все-таки  не  удалось.
 30

Насколько  кратки  и  неполны  дошедшие  до  нас  известия
летописей,  это  всего  лучше  видно  из  того,  что  мы  находим  в
них  о  вечевой  деятельности  Смоленской  волости.  Владимир¬
ский  летописец  в  своем  рассказе  о  борьбе  Владимира  с  Рос¬
товом  и  Суздалем  называет  Смоленск  в  числе  волостей,  ко¬
торые  имеют  обычай  сходиться  на  вече  как  на  Думу;  а  меж¬
ду  тем  мы  не  нашли  в  летописи  ни  одного  рассказа  о  вече  в
Смоленске.  Единственное  известие,  в  котором  встречается
слово  „вече“,  относится  к  собранию  смольнян  во  время  по¬
хода,  состоявшемуся  у  города  Треполя.  В  1185  г.  смольняне
отправились  с  князем  своим,  Давыдом,  к  Киеву  помогать
русским  князьям,  Рюрику  и  Святославу,  против  половцев.
Достигнув  Треполя,  они  отказались  от  дальнейшего  движе¬
ния.
 „Смолняне  же,  —  говорит  летописец,  —  почаша  вече
деяти,  рекуще:  „мы  пошли  до  Киева,  да  аже  бы  была  рать,
билися  быхом;  нам  ли  иное  рати  искати,  то  не  можем,  уже  ся
есмы  изнемогле“  (Ипат.).
 Из  этого  известия  следует,  что  перед  походом  в  Смо¬
ленске  было  собрано  вече,  на  котором  и  решен  вопрос  о  по¬
ходе.  Но  на  поход  смольняне  согласились  не  безусловно,  а  с
ограничением:  они  обещали  воевать  половцев  только  на
пространстве  до  Киева.  Достигнув  Треполя  (верст  на  40  юж¬
нее  Киева)  и  не  найдя  половцев,  они  думали,  что  обязатель¬
ство  их  исполнено,  собрали  вече  во  время  похода  и  решили
возвратиться  домой.  Князь  ничего  не  мог  сделать  и  отступил
вместе  со  своими  гражданами-воинами.  Он  присоединился,
следовательно,  к  вечевому  решению,  хотя  оно  было  собрано
не  им,  а  самим  народом.
 Хотя  летопись  и  не  упоминает  о  вече  в  Смоленске,  но  не
раз  говорит  о  результатах  вечевых  собраний.  Так,  в  1096  г.
смольняне  не  приняли  Олега  (Лавр.);  в  1175  г.  они  изгнали
Ярополка,  которого  у  них  оставил  князь  их,  Роман  Ростисла-
вич,  уходя  в  Киев,  и  призвали  дядю  его,  Мстислава  Рости-
славича1.
 1  Ипат.  См.  еще  для  Звенигорода  (Ипат.  1146),  Червеня  (Ипат.  1157),
 31

Мы  могли  бы  еще  продолжить  эти  выписки  из  летопи¬
сей,  но  полагаем,  что  для  нашей  цели  довольно  и  приведен¬
ных  мест.
 Переходим  к  вопросу  о  том,  когда  возникли  вечевые
Думы,  действовавшие  повсеместно  в  XII  веке?  В  периоды
истории,  когда  право  развивается  путем  законодательства,
для  ответа  на  поставленный  вопрос  надо  было  бы  указать
князя,  который  ввел  этот  порядок  вещей.
 У  нас  не  только  в  XII,  но  и  гораздо  позднее,  в  XIV  и  да¬
же  XV  веках,  право  развивалось  не  путем  законодательства,
а  обычаем  и  практикой  судебной  и  административной1.  Вече
поэтому  не  есть  продукт  указа  какого-либо  князя,  а  явление
обычной  народной  жизни,,  вызванное  условиями  тогдашнего
быта  древних  волостей.  В  I  томе  „Древностей4*  мы  указали
эти  условия.  Свободное  население  древних  княжеств  не  бы¬
ло  привязано  к  раз  избранному  месту  жительства.  Оно  могло
беспрепятственно  переходить  из  княжества  в  княжество  и,
таким  образом,  менять  свое  подданство.  Небольшие  размеры
княжений  облегчали  эти  переходы.  Даже  служилые  люди
могли  оставлять  своего  князя  и  переходить  на  службу  к  дру¬
гому,  который  им  больше  приходился  по  вкусу,  или  и  вовсе
не  служить.  На  свободном  населении  по  отношению  к  мест¬
ной  власти  лежали  только  такие  обязанности,  которые  оно
само  соглашалось  исполнять.  В  противном  случае  оно  рас¬
сыпалось  в  разные  стороны  и  ускользало  от  власти,  которая
ему  не  нравилась.  Связь  князя  с  подданными  была  весьма
слабая  и  легко  прерывалась.  На  таком  зыбком  основании  не
могла  возникнуть  твердая  центральная  власть.  Собственные
же  силы  князя  были  еще  недостаточно  развиты,  чтобы  гос¬
подствовать  над  свободным  населением.  В  случае  соедине¬
ния  свободное  население  являлось  довольно  внушительной
силой,  которая  могла  оказать  князю  или  деятельное  сопро¬
 Галича  (Ипат.  1189),  Берестья  (Ипат.  1204)  и  Владимира  Волынского
(Ипат.  1202).
 1  Эта  мысль  с  некоторой  подробностью  развита  в  моей  статье  „Опыт
исследования  обычного  права44,  напечатанной  в  „Наблюдателе44  за  1882  г.
в  №№  1  и  2  и  перепечатанной  в  „Лекциях  и  исследованиях44.
 32

тивление,  или  существенную  поддержку.  Вот  этими-то  усло¬
виями  быта  и  объясняется  тот  факт,  что  князья  ведут  перего¬
воры  с  народом  и  входят  с  ним  в  соглашение,  одерживают
при  его  помощи  победы  и  оставляют  столы  свои,  если  сво¬
бодное  население  отказывается  поддерживать  их  или  не
имеет  достаточных  для  того  сил.  В  начале  истории,  когда
военное  ремесло  не  обособилось  еще  от  других  занятий  и
весь  народ  входил  в  состав  войска,  весьма  натурально,  что
ему  должно  было  принадлежать  совсем  иное  значение  в  ре¬
шении  общественных  вопросов,  чем  это  сделалось,  возмож¬
но,  позднее,  когда  образовалась  отдельная  от  народа  военная
сила.  Где  сила,  там  и  власть;  а  в  начале  истории  народные
массы  составляли  силу.
 Вече,  как  явление  обычного  права,  существует  с  неза¬
памятных  времен.  Так  смотрели  на  это  и  люди  XII  века.
Владимирский  летописец  говорит,  что  вече  было  „изначала66.
Начальный  летописец,  описывая  общественные  события  IX
и  X  веков,  действующими  лицами  выводит  народ  и  народ¬
ную  Думу.  Требование  с  киевлян  хазарами  дани  было,  по  его
свидетельству,  предметом  обсуждения  народной  Думы:
 „Сдумавше  поляне  и  вдаша  от  дыма  мечь66  (Лавр.).
 Переговоры  с  Ольгой  древлянские  послы  ведут  от  име¬
ни  древлян,  а  не  князя,  хотя  у  них  был  и  князь.
 „И  послаша  древляне  лучьшие  мужи...  И  рече  им  Оль¬
га:  „да  глаголете,  что  ради  придосте  семо66?  Реша  же  древля¬
не:  „посла  ны  Дерьвьска  земля66  (Лавр.).
 Наконец,  описывая  осаду  Белгорода  печенегами  в  997  г.,
летописец  говорит:
 „И  удолжися,  остоя  в  городе,  и  бе  глад  велик,  и  створи-
ша  вече  в  городе66.
 Итак,  по  мнению  начального  летописца  и  позднейшего,
жившего  в  конце  XII  века,  вече  было  всегда.
 Но  мы  можем  привести  и  официальные  документы
X  века,  свидетельствующие  об  участии  народа  в  обществен¬
ных  делах  того  времени.  Это  договоры  Олега  и  Игоря  с  гре¬
ками.  Первый  договор  заключен  был  не  только  от  имени
князей,  но  „и  ото  всех  иже  суть  под  рукою  его  сущих  Руси66
(911  г.).  Для  заключения  второго  договора  послы  были  от¬
 2—1728
 33

правлены  „и  от  всех  людий  Руския  земли“.  Послы  эти  гово¬
рят  о  себе:
 „И  Великий  князь  наш  Игорь,  и  боляре  его,  и  людье
вси  рустии  послаша  ны  к  Роману  и  Костянтину“  и  т.  д.
(945).
 Договор  945  г.,  составленный  в  Константинополе,  был
послан  в  Киев.  Доставление  его  было  поручено  особому  гре¬
ческому  послу,  который  был  отправлен  „к  Великому  князю
рускому,  Игореви,  и  к  людем  его“.  Игорь  и  люди  его  должны
были  скрепить  договор  присягой.  Летописец  говорит,  что
присягали  все  крещеные  и  все  некрещеные;  это  значит,  что
„под  людьми  Игоря64  надо  разуметь  все  наличное  население
Киева,  а  не  какую-либо  тесную  группу  зависимых  от  Игоря
людей.
 Наконец,  последний  вопрос,  как  долго  продолжалось
действие  веча  в  Русской  земле?
 Бытовое  явление,  вызванное  к  жизни  условиями  мест¬
ной  почвы,  и  умереть  должно  было  вместе  с  уничтожением
этих  условий.
 Событием  первостепенной  важности,  проложившим
путь  к  новому  порядку  вещей,  является  татарское  завоева¬
ние.  Разъединенное  население  небольших  русских  княжений
не  могло  бороться  с  централизованной  татарской  силой.
 Нашествие  татар  впервые  познакомило  русские  княже¬
ния  с  властью,  с  которой  нельзя  входить  в  соглашение,  кото¬
рой  надо  подчиняться  безусловно.  Почва  для  развития  вече¬
вой  деятельности  была  сразу  уничтожена.  Ханы  татарские  не
имеют  надобности  входить  в  соглашение  с  народом.  Они
достаточно  сильны,  чтобы  приказывать  ему.
 Хотя  татары  не  остались  в  Русской  земле  и  властвовали
издалека,  тем  не  менее  господство  их  произвело  глубокий
переворот  в  нашей  жизни.  Благодаря  разъединенности  во¬
лостей  и  отсутствию  организованной  военной  силы,  от  чего
проистекала  указанная  уже  выше  слабость  князей,  завоева¬
ние  России  совершилось  чрезвычайно  быстро.  Разбитые  та¬
тарами  князья  не  думали  о  сопротивлении  во  что  бы  то  ни
стало.  Они  признали  себя  данниками  ханов  и  спешили  в  Ор¬
ду  поклониться  своим  новым  властелинам  и  получить  из  их
 34

рук  утверждение  своих  прав.  То  же  делало  и  духовенство.
Расплачиваться  за  эту  покорность  приходилось  народу.  Он
был  сосчитан  и  обложен  ордынскою  данью.  В  городах  и
пригородах  водворились  татарские  чиновники  для  сбора
этой  дани.  Угодные  татарам  князья  получили  возможность
опираться  на  их  силу  в  борьбе  как  с  другими  князьями,  так  и
с  городами.  Первые  попытки  политического  объединения
России  были  сделаны  ханами,  которые,  в  противность  собст¬
венным  своим  интересам,  подчиняли  отдельных  князей  вла¬
сти  излюбленного  ими  великого  князя.
 При  наличности  этих  новых  условий  вечевые  собрания
становятся  анахронизмом.  Но  народные  обычаи  не  умирают
в  один  день.  С  деятельностью  веча  встречаемся  и  после  та¬
тарского  нашествия,  и  даже  в  XIV  веке.
 Некоторые  из  этих  запоздалых  проявлений  вечевой
жизни  ни  словом  не  напоминают  татарского  погрома  и  пере¬
носят  нас  в  XII  век.
 В  1286  г.  скончался  волынский  князь,  Владимир  Ва¬
сильевич.  Перед  смертью  он  отказал  все  свои  владения  од¬
ному  из  двоюродных  братьев,  Мстиславу  Даниловичу.  К  со¬
ставу  этого  отказа  принадлежало  и  Берестье.  Но  берестьяне
не  захотели  подчиниться  воле  князя.  Вот  что  рассказывает  о
них  летописец:
 „Берестьяне...  учинили  бяхут  коромолу:  еще  Воло-
димеру  князю  болну  сушю,  они  же  ехавше  к  Юрьеви  князю
(племяннику  Владимира)  целоваше  крест  на  том  рекуче:  ка-
ко  не  достанет  стрыя  твоего,  ино  мы  твои  и  город  твой,  а  ты
нашь  князь“  (Ипат.).
 Судя  по  тому,  что  летописец  называет  поступок  бере-
стьян  „коромолой44,  т.е.  изменой,  надо  полагать,  что  Влади¬
мир,  назначая  Мстислава  своим  преемником,  получил  на  то
согласие  горожан  и  скрепил  его  крестным  целованием;  в
противном  случае  не  было  бы  измены.
 В  1303  г.  скончался  московский  князь,  Данило  Алексан¬
дрович.  В  Переяславле  посадничал  сын  его,  Юрий.
 „По  животе  же  его  (Данилы),  —  говорит  летописец,  —
переяславци  яшася  за  сына  его,  за  князя  за  Юрия,  и  не
пустиша  его  и  на  погребение  отче44  (Воскр.).
 35
 2*

Граждане  так  дорожат  избранным  ими  князем,  что  даже
ограничивают  его  личную  свободу  из  боязни,  конечно,  как
бы  он  не  перешел  в  Москву1.
 Но  есть  и  известия,  из  которых  видно,  что  господствуют
в  Русской  земле  уже  не  русские  люди,  а  татары.  По  поводу
нашествия  татар  происходило,  конечно,  немало  народных
совещаний.  Но  время  было  слишком  тревожное,  чтобы  заме¬
чать  их  и  записывать.  Лишь  в  виде  исключения  попадаются
такие  подробные  известия,  какое  мы  имеем  о  Козельске.
Разрушив  Владимир  и  суздальские  города,  Батый  подступил
к  Козельску.
 „Козляне  же,  —  говорит  летописец,  —  свет  створише
не  вдатися  Батыю,  рекше:  „яко  аще  князь  наш  млад  есть,  но
положим  живот  свой  за  нь...“  Татаром  же,  бьющимся  о  град,
прияти  хотящим  град,  разбившим  граду  стену  и  возидоша  на
вал  татаре.  Козляне  же  ножи  резахуся  с  ними.  Свет  же  ство-
риша  изити  на  полки  татарские  и  исшедше  из  града  и  секо-
 ша  праща  их...  Батый  же  взя  город,  изби  вси 	бишася  по
 семь  недель“  (Ипат.  1237).
 От  второй  половины  XIII  века  сохранилось  несколько
известий  о  борьбе  горожан  с  татарскими  данниками.
 „Избави  Бог,  —  говорит  летописец,  —  от  лютого  томле¬
нья  бесурменьскаго  люди  ростовския  земля:  вложи  ярость  в
сердца  крестьяном,  не  терпяще  насилья  поганых,  из  вол  иша
вечь  и  выгнаша  из  городов,  из  Ростова,  из  Володимера,  из
Суздаля,  из  Ярославля,  окупахуть  бо  ти  окаяньнии  бесурме-
нидани...“  (Лавр.  1262).
 А  вот  еще  от  1280  г.:
 „Князь  Дмитрий  Борисович  седе  в  Ростове.  Умножи  же
ся  тогда  татар  в  Ростове,  и  граждане  створше  вече  и  из-
гнаша  их,  а  имение  их  разграбиша“  (Воскр.).
 К  сожалению,  не  видно,  какое  было  отношение  между
занятием  ростовского  стола  князем  Дмитрием  и  умножением
татар  в  Ростове.  В  1286  г.  происходит  раздел  отчины  между
этим  Дмитрием  и  братом  его,  Константином.  Дмитрию  дос-
 1  См.  еще  для  Возвягла  (Ипат.  1257),  для  Галича  Южн.  (Ипат.  1231  и
1235),  Чернигова  (Ипат.  1234),  Переяславля  Сев.  (Воскр.  1296).
 36

тался  Углич,  Константину  Ростов.  В  1289  г.  в  Ростове  садит¬
ся  Дмитрий,  а  Константин  идет  в  Орду.  Эта  перемена  может
быть  рассматриваема  как  захват  Ростова  Дмитрием,  совер¬
шенный  при  помощи  татар.  Раздор  между  братьями  тем  лег¬
че  допустить,  что  еще  в  1281  г.  „воздвиже  дьявол  вражду  и
крамолу  межи  братом  Дмитрием  и  Константином  Борисови-
чи“.  Можно  думать,  что  татары  приведены  были  Дмитрием
против  брата.
 Князья  в  своих  спорах  из-за  владений  обращались
обыкновенно  к  содействию  татар  и  весьма  нередко  жестоко
опустошали  русские  города  при  их  помощи.  В  1293  г.  была
великая  ссора  между  сыновьями  Александра  Невского,
Дмитрием  и  Андреем.  Князь  Андрей  отправился  с  жалобой  в
Орду  и  испросил  у  хана  сильную  рать  на  Дмитрия.  Эта  рать,
во  главе  которой  стояли  русские  князья,  взяла  на  щит  и
опустошила  14  городов,  в  том  числе  были:  Владимир,  Суз¬
даль,  Муром,  Юрьев,  Переяславль,  Коломна,  Москва  и  Мо¬
жайск.  Еще  недовольные  награбленной  добычей,  татары
вознамерились  идти  на  Тверь.
 „Бысть  же  печаль  велика  тверичам,  —  говорит  летопи¬
сец,  —  не  бяше  бе  у  них  князя,  тогда  бо  князь  Михаил  в  Ор¬
де  бысть.  Они  же  целоваша  межи  себе  крест  и  седоша  в
осаде,  укрепившися  на  том,  яко  битися  с  татары,  а  не  преда-
тися“\
 Положение  городов  среди  княжеских  усобиц  и  прежде
было  тяжелое,  теперь  оно  еще  ухудшилось,  ибо  бывшая  в
распоряжении  князей  сила  увеличилась  татарами,  которые
пользовались  княжескими  раздорами  для  грабежа.  Повто¬
ряющиеся  нашествия  татар  должны  были  вконец  уничто¬
жить  некоторые  успехи  общественной  жизни,  достигнутые  в
дотатарское  время;  а  успехи  эти  необходимо  предполагать
ввиду  значительного  числа  городов,  о  которых  упоминают
дотатарские  летописцы,  как  о  пунктах  насиженных,  населе¬
ние  которых  принимало  деятельное  участие  в  общественных
 1  Воскр.  Ср.  еше  для  Костромы  (Воскр.  и  Львов.  1304),  Нижнего
(Воскр.  1305)  и  Брянска  (Воскр.  1310  и  Соф.  I.  1307).
 37

делах.  Татарский  погром  должен  был  надолго  приостановить
у  нас  развитие  городской  жизни.
 Что  именно  татарское  завоевание,  перенеся  центр  тяже¬
сти  политической  жизни  в  Орду  и  обессилив  население  по¬
борами  и  грабежом,  подорвало  в  корне  участие  народа  в  об¬
щественных  делах,  видно  еще  из  того,  что  в  тех  местностях,
которых  нашествие  не  коснулось,  вечевые  порядки  сохра¬
няются  в  XIV  и  XV  веках;  таковы  Новгородская  и  Полоцкая
волости.
 Существование  народной  Думы  в  Новгороде  до  1478  г.,
а  во  Пскове  до  1510  г.  не  нуждается  в  доказательствах.  Мы
приведем  лишь  несколько  известий  относительно  новгород¬
ских  волостей,  чтобы  показать,  что  вече  не  было  особенно¬
стью  только  города  Новгорода,  а  составляло  порядок  жизни
всей  Новгородской  волости.
 В  1343  г.  „нагадавшеся  псковичи  с  изборяны  подъ¬
ята  всю  область  Псковскую  и  поехаша  воевати  земли  не-
мецкия...66  (Псков.  I).
 В  1317  г.  Великий  князь  Московский,  Василий  Дмит¬
риевич,  задумал  отобрать  у  Новгорода  Двинскую  землю.  Вот
как,  по  рассказу  летописца,  привел  он  в  исполнение  свое  на¬
мерение:
 „Наела  князь  великий,  Василий  Дмитриевич,  за  Волок
на  Двину  бояр  своих,  Андрея  Албердова  с  другы,  ко  всей
Двиньской  слободе,  а  повествуя  им  тако:  „что  бы  есте
задалеся  за  князь  великий,  а  от  Новгорода  бы  есте  отнялеся;
а  князь  великый  от  Новгорода  хощет  вас  боронити,  а  за  вас
хощет  стоятии.  И  двиняне,  Иван  Микитин  и  бояре  двинь-
екыи  и  вси  двиняне,  за  великый  князь  задалеся,  а  ко  кня¬
зю  великому  целоваша  крест.  И  князь  великий  на  крестном
целованьи  у  Новагорода  отнял  Волок  Дамский  и  с  волость-
ми...66  (Новог.  I).
 Эти  переговоры  Великого  князя  Московского  с  двиня-
нами  относятся  к  одному  роду  с  вышеприведенными  перего¬
ворами  в  XII  веке  Всеволода  с  киевлянами,  Юрия  с  ростов¬
цами,  суздальцами  и  владимирцами  и  пр.  И  тут,  и  там  речь
идет  о  признании  князя.
 Крестное  целование  народа  и  князя  в  домосковской  Ру¬
зе

си  всегда  предполагает  соглашение  народа  и  князя.  В  этом
смысле  надо  понимать  и  следующее  известие  под  1399  г.:
 „Яков  Прокофьев  гоняшеся  за  Анфалом  ратью  в  700  че¬
ловек  и  пригнася  к  городу  Устьюгу,  а  ту  бе  владыка,  Григо-
рей  Ростовьский,  и  князь  Юрьи  Андреевичь,  и  рече  Яков
князю  и  гражаном:  „стоите  ли  за  беглеца  новгородцкаго,  за
Анфала?“  И  князь  с  устьюжаны  рече:  „мы  за  него  не  сто¬
им,  ни  пособляем  по  нем,  по  великого  князя  целованию46
(Новгор.  IV).
 Вечевые  порядки  в  полном  разгаре  находим  и  в  Вятке  в
эпоху  войны  Великого  князя,  Ивана  Васильевича,  с  Казанью.
В  1469  г.  воевода  великого  князя,  подойдя  к  Вятке,  вступил  в
переговоры  святчанами  и  „именем  великаго  князя44  требо¬
вал,  чтобы  они  шли  с  ним  на  казанского  царя.
 „Они  же  рекоша:  „изневолил  нас  царь  (казанский)  и
право  свое  дали  есмя  ему,  что  нам  не  помогати  ни  царю  на
великаго  князя,  ни  князю  великому  на  царя44  (Воскр.).
 Таким  образом,  вятчане  самостоятельно  вели  войну  с
казанскими  царями  и  вступали  с  ними  в  договоры.  В  том  же
году  большой  воевода  великого  князя,  К.А.Беззубцев,  послал
„именем  великаго  князя44  новое  требование  вятчанам  воевать
Казань  и  получил  такой  ответ:
 „Вятчане  же  отказали:  коли  пойдут  под  Казань  братья
великаго  князя,  —  говорили  они,  —  тогды  пойдем  и  мы44
(Воскр.).
 Вечевые  порядки  XII  века  продолжают  действовать  в
Полоцкой  волости  еще  в  XV.  Полочане  приглашаются  Вели¬
кими  князьями  Литовскими  на  совещания  и  вступают  в  са¬
мостоятельные  договоры  со  своими  соседями.  Литовский
князь  Александр  в  1403  г.  назначил  немцам  день  для  сове¬
щания  в  Вильне;  на  это  совещание  должны  были  прибыть  и
полочане.  От  начала  XV  века  сохранилось  несколько  дого¬
воров  полочан  с  Ригой.  Договоры  эти  пишутся  то  от  имени
наместника  и  от  всех  муж  полочан,  то  от  одних  только  поло¬
чан1.
 1  Рус.-Лив.  акты:  №*fe  CXL,  CLII,  СЫН,  CLIV,  CLXXII,  CCXLIX  и
CCLIX.  1403—1470.
 39

Вторая  причина  устранения  из  практики  вечевых  поряд¬
ков  заключалась  в  изменении  всего  строя  древней  общест¬
венной  жизни.  Эти  изменения  касаются  состава  территории
вновь  возникшего  Московского  государства  и  прав  населе¬
ния  и  с  некоторой  подробностью  очерчены  в  т.1  „Древно-
стей“.  Соединение  многих  отдельных  волостей  в  одном  Мо¬
сковском  государстве  уничтожило  ту  почву,  на  которой  мог¬
ли  действовать  вечевые  собрания.  Вече  —  учреждение  по
преимуществу  городовое,  оно  предполагает  независимость
города-волости  и  его  право  решать  самостоятельно  свои  де¬
ла.  Москва  поглотила  эти  города-волости;  значительные  же
размеры  нового  государства  не  допускали  возможности  об¬
щенародных  сходок.
 Вместе  с  изменениями  в  составе  территорий  происходят
важные  перемены  в  распределении  поземельной  собствен¬
ности  и  в  правах  населения.  Домосковские  князья  не  были
обладателями  больших  недвижимых  имений.  Раздроблен¬
ность  России  и  постоянное  соперничество  князей  не  допус¬
кали  образования  в  руках  их  крупной  поземельной  собст¬
венности.  Возможность  к  накоплению  такой  собственности
открылась  лишь  с  эпохи  объединения.  В  руках  московских
государей  впервые  сосредоточиваются  недвижимости,  раз¬
меры  которых  превосходят  их  личные  потребности  и  по¬
требности  их  семей.  Появляется  возможность  употреблять
этот  излишек  для  организации  военной  силы.  Возникает  по¬
местное  войско,  обязанное  службой.  Рядом  с  этим  идут  из¬
менения  и  в  положении  старинных  вольных  слуг.  Они  дела¬
ются  тоже  обязанными  службой.  Свободное  сельское  насе¬
ление  прикрепляется  и  поступает  в  зависимость  к  этим  обя¬
занным  слугам.  Кто  еще  сохранил  остатки  старой  воли,  при¬
крепляется  к  месту  и  государеву  тяглу.  В  руках  московских
государей  образовалась,  таким  образом,  зависимая  только  от
них  военная  и  денежная  сила.  Обладая  такой  силой,  они  не
имеют  уже  надобности  входить  в  соглашение  с  народом.
Они  могут  приказывать.  А  если  бы  и  появилась  потребность
совещания  с  народом,  она  не  могла  быть  осуществлена  в
старой  форме  вечевого  собрания,  неприменимой  к  государ¬
ствам  со  значительным  объемом.  Для  этого  нужны  новые
 40

формы,  которые,  действительно,  и  начали  вырабатываться  с
XVI  века  в  виде  Земских  соборов.  Но  это  уже  новости  мос¬
ковского  права.
 В  конце  XV  века  у  нас  встретились  лицом  к  лицу  два
совершенно  разных  порядка:  старый  вечевой,  действовав¬
ший  в  Новгороде  и  прежних  новгородских  пригородах  и  во¬
лостях,  и  новый  монархический,  представителями  которого
явились  московские  князья.  Эти  два  порядка  не  могли
ужиться  рядом.  Они  вступили  в  борьбу,  которая  была  не¬
продолжительна;  она  скоро  окончилась  совершенной  побе¬
дой  московских  государей.
 Чрезвычайно  характерное  повествование  дает  летописец
о  столкновении  нового  порядка  со  старым.  Москва  одержала
победу,  но  торжество  это  облеклось  в  старые  еще  формы.  Не
указом  великого  государя  отменено  было  в  Новгороде  вече  и
посадник,  это  было  сделано  по  соглашению  с  Новгоро¬
дом;  новгородцы  целовали  великому  государю  крест  не  без¬
условно,  а  по  грамоте,  в  которой  были  определены  их  права
и  обязанности.  Дело  происходит  так  (Воскр.  1478).
 В  1477  г.  весь  Великий  Новгород  прислал  к  великому
князю  и  сыну  его
 „...послов  своих,  Назара,  подвойскаго,  да  Захария,  дьяка
вечнаго,  бити  челом  и  называти  себе  их  государи;  а  напе¬
ред,  —  прибавляет  от  себя  летописец,  —  того  не  бывало,  ни
котораго  великаго  князя  государем  не  зывали,  но  господи-
ном“.
 Это  случилось  в  марте,  а  в  апреле  того  же  года  великий
князь  послал  в  Новгород  своих  послов  „покрепити  того,  ка¬
кого  хотят  государьства44  в  Новгороде.  Выслушав  велико¬
княжеских  послов,  новгородцы  сказали,  что  они  с  такими
речами  в  Москву  не  посылали,  и  назвали  всю  эту  историю
„ложью“.
 Такой  ответ  разгневал  государя  и  в  сентябре  того  же  го¬
да  он  формально  объявил  войну  Новгороду,  послав  „склад¬
ную44  грамоту.  В  октябре  великий  князь  выехал  из  Москвы
„казнить  новгородцев  войною  за  их  преступление'4.  Его  со¬
провождало  громадное  войско.  Новгородцы  не  могли  рас¬
считывать  на  победу  и  решили  вступить  с  московским  госу¬
 41

дарем  в  переговоры.  Город,  однако,  они  привели  в  осадное
положение  и  от  государя  затворились.
 Иван  Васильевич  принял  новгородских  послов  и  дозво¬
лил  им  вести  переговоры  со  своими  боярами.  Новгородские
послы  били  челом:  1)  чтобы  государь  отчину  свою  пожало¬
вал,  нелюбье  отдал  и  унял  меч;  2)  чтобы  отпустил  новгород¬
ских  бояр,  которые  были  задержаны  в  Москве;  3)  чтобы  го¬
сударь  ездил  в  Новгород  (для  суда)  на  четвертый  год;  4)  что¬
бы  он  получал  с  Новгорода  по  1000  руб.  в  год;  5)  чтобы  суд
наместника  и  посадника  производился  в  городе  (а  не  на  го¬
родище);  6)  чтобы  наместник  государев  не  судил  владычных
и  посадничьих  судов;  7)  чтобы  сам  государь  судил  только  те
суды,  которых  не  управит  его  наместник  и  посадник;  8)  что¬
бы  новгородцы  не  вызывались  на  суд  в  Москву.  Эти  много¬
численные  челобитья  оканчивались  следующим  и  не  совсем
ясным  и  несколько  уклончивым:
 „...что  бы  государь  пожаловал,  указал  отчине  своей,  как
ему  Бог  положит  на  сердце  отчина  своя  жаловати,  и  отчина
его  своему  государю  челом  бьют,  в  чем  им  будет  мочно
быть46.
 В  самый  день  переговоров  новгородских  послов  с  боя¬
рами  государь  отрядил  войска  для  занятия  лежащих  около
Новгорода  городищ  и  монастырей.  Это  было  24  ноября,  а  на
следующий  день  государь  дал  ответ  на  челобитье  послов.  В
ответе  своем  великий  князь  приказал  сказать,  что  так  как
новгородцы  возвели  на  него  ложь,  то  он,  положив  упование
на  Господа  Бога,  пошел  на  них  за  их  неисправление;  если  же
они  захотят  ему  бить  челом,  то  они  должны  знать,  как  надо
ему  бить  челом.
 Из  этого  начала  переговоров  видно,  что  новгородцы  не
понимали  или  не  хотели  понять,  чего  хочет  великий  князь;  а
великий  князь  не  хотел  своих  требований  высказать  и  ждал,
когда  новгородцы  сами  догадаются,  что  ему  нужно.
 Послы,  выслушав  загадочный  ответ  великого  князя,  от¬
просились  в  Новгород  для  доклада  вечу;  4  декабря  они  воз¬
вратились  с  теми  же  предложениями,  получили  тот  же  ответ
и  снова  отпросились  в  Новгород.  На  этот  раз  они  оставались
там  недолго,  они  возвратились  на  следующий  же  день  и  по¬
 42

винились  в  том,  что  посылали  Назара  и  Захара,  а  после
стали  от  этого  посольства  отказываться.
 Этим  сознанием  великий  князь  был  удовольствован  и
объявил,  наконец,  свою  волю,  но  в  виде  ответа  на  вопрос
новгородцев:
 „А  вспрашиваете,  какову  нашему  государьству  быти
на  нашей  отчине,  на  Новгороде,  ино  мы,  великие  князи,  хо¬
тим  государьства  своего,  как  есмы  на  Москве,  так  хотим  бы¬
ти  на  отчине  своей,  Великом  Новегороде“.
 Загадка,  наконец,  разъяснена.  Но  это  все  еще  не  приказ,
а  только  желание.  Великий  князь  хочет,  чтобы  новгородцы,
назвав  его  государем,  сами  просили  его  государствовать  по-
московски.  Поэтому,  когда  послы  стали  проситься  снова  в
город  „о  том  помыслити“,  великий  князь  охотно  на  это  соиз¬
волил  и  назначил  им  трехдневный  срок.
 Возвратившись,  послы  просили  о  дозволении  вступить  в
переговоры  с  боярами.  Иван  Васильевич  соизволил  и  на  это.
Послы  били  челом:  1)  чтобы  наместник  государя  судил  с  по¬
садником;  2)  чтобы  государь  брал  дань  по  полугривне  с  сохи
раз  в  год;  3)  чтобы  в  новгородских  пригородах  сидели  наме¬
стники  государя,  но  чтобы  суд  был  по  старине  (т.е.  по  нов¬
городским  обычаям  и  законам);  4)  чтобы  государь  в  новго¬
родские  вотчины  и  земли  не  вступался;  5)  чтобы  новгород¬
цев  не  вызывали  (позвы  и  вывод)  на  суд  в  Москву;  6)  чтобы
новгородцев  не  вызывали  на  службу  из  пределов  Новгород¬
ской  волости.
 Эти  предложения  не  соответствовали  московским  по¬
рядкам,  тем  не  менее  бояре  доложили  о  них  государю.  Он
остался  недоволен  и  дал  такой  ответ:
 „Били  есте  челом  мне,  великому  князю,  зовучи  нас  себе
государи,  да  что  бы  есмы  пожаловали  указали  своей  отчине,
какову  нашему  государьству  быти  в  нашей  отчине.  И  яз,
князь  великий,  то  вам  сказал,  что  хотим  государьства  на  сво¬
ей  отчине,  Великом  Новегороде,  такова,  как  наше  государь-
ство  в  Низовской  земли,  на  Москве.  И  вы  нынече  сами  ука¬
зываете  мне,  а  чините  урок  нашему  государьству  быти;  ино
то  которое  мое  государьство?“
 На  это  послы  отвечали,  что  они  урока  великому  князю
 43

не  чинят,  но  просят  пожаловать  их,  сказать  им,  как  будет
великий  князь  государствовать  в  Новгороде,  так  как  они
обычаев  Низовской  земли  не  знают.
 Этим  объяснением  государь  остался  доволен  и  отвечал:
 „Наше  государьство  великих  князей  таково:  вечному
колоколу  в  отчине  нашей,  в  Новегороде,  не  быти,  а  госу¬
дарьство  свое  нам  држати,  ино  на  чем  великим  князем  быти
в  своей  отчине,  волостем  быти,  селом  быти,  как  у  нас  в  Ни¬
зовской  земле,  а  которыя  земли  наши  великих  князей  за  ва¬
ми,  а  то  бы  было  наше.  А  что  есте  били  челом  мне,  вели¬
кому  князю,  что  бы  вывода  из  Новогородской  земли  не  бы¬
ло,  да  у  бояр  у  новогородских  в  отчины,  в  их  земли,  нам,  ве¬
ликим  князем,  не  вступатися,  и  мы  тем  свою  отчину  жа¬
луем,  вывода  бы  не  паслися,  а  в  вотчины  их  не  вступаемся.
А  суду  быти  в  нашей  вотчине,  в  Новегороде,  по  старине,
как  в  земли  суд  стоит“.
 Итак,  великий  князь  принял  три  предложения  новгород¬
ских  уполномоченных,  из  коих  два  вовсе  не  соответствуют
московским  порядкам.  Это,  конечно,  должно  было  обод¬
ряющим  образом  подействовать  на  новгородских  послов.
Через  неделю  (14  декабря),  по  выслушании  воли  великого
князя,  они  снова  обратились  с  челобитьем  о  совещании  с
боярами.  И  это  совещание  было  разрешено.  На  нем  послы
объявили,  что  вечевой  колокол  и  посадника  они  отложили.
Но  этим  дело  не  кончилось;  послы  возобновили  свое  преж¬
нее  челобитье,  чтобы  государь  пожаловал,  московские  позвы
отложил,  да  службы  не  наряжал  в  Низовскую  землю.
 Великий  князь  всем  этим  их  пожаловал.
 По  установлении  этих  главнейших  пунктов  соглашения
послы  были  приняты  великим  князем;  на  этой  аудиенции
Иван  Васильевич  подтвердил  им  лично  свое  жалование.  По¬
сле  приема  бояре  напомнили  послам,  чтобы  Великий  Нов¬
город  дал  великому  князю  волости  и  села.  Послы  отвеча¬
ли:  „скажем  то  Новгороду44.  И  вот  опять  начались  перего¬
воры.  По  первом  совещании  с  Новгородом  послы  предложи¬
ли  две  волости:  Луки  Великия  да  Ржеву  Пустую.  Князь  ве¬
ликий  не  взял.  Новгородцы  предложили  10  волостей.  Князь
великий  и  10  волостей  не  взял.  Тогда  новгородцы  стали  бить
 44

челом,  чтобы  государь  сказал,  сколько  же  ему  нужно  волос¬
тей.  Государь  объявил  чрез  бояр,  что  он  хотел  бы  взять:  по¬
ловину  всех  владычных  и  монастырских  да  все  новоторж-
ские,  чьи  бы  они  ни  были.  Новгородцы,  узнав  всю  волю  го¬
сударя,  отступились  всех  новоторжских  волостей  и  полови¬
ны  владычных;  что  же  касается  монастырских,  то  они  били
челом,  чтобы  государь  взял  половину  волостей  только  у
шести  монастырей,  более  богатых,  а  у  остальных,  по  бедно¬
сти  их,  ничего  бы  не  брал.  На  это  государь  соизволил;  а  вла¬
дыку  пожаловал,  взял  у  него  только  10  волостей.
 По  улажении  этого  вопроса  возник  вопрос  о  дани.  Вели¬
кий  князь  не  хотел  довольствоваться  полугривной  с  сохи,
что  ему  предложили  новгородцы,  и  требовал  ровно  втрое,  по
полторы  гривны  с  сохи.  Новгородцы  продолжали  бить  челом
о  полугривне.  Великий  князь  согласился  и  на  это.  Но  и  это
еще  не  все.  Новгородцы  просили,  чтобы  великий  князь  не
посылал  к  ним  своих  писцов  и  даныциков,  положился  бы  на
новгородскую  душу;  сколько  скажут  сох,  столько  бы  и  при¬
нимал  полугривен.  Великий  князь  и  этим  пожаловал  свою
отчину,  предоставив  ей  иметь  своих  сборщиков.
 Так  по  обоюдному  согласию  были  установлены  условия
нового  соглашения  между  великим  князем  и  Новгородом.
Новгород  отложил  вече  и  посадника,  но  не  отказался  от  всей
своей  старины.  Главнейшим  условием  в  этом  отношении
является  суд  по  старине,  т.е.  по  новгородским  обычаям  и
законам.  Великий  князь  назначает  судей,  но  они  применяют
новгородское  право,  а  не  московское.  Далее,  великий  князь
не  вызывает  новгородцев  в  Москву,  не  наряжает  их  на  служ¬
бу  вне  Новгородской  волости,  не  вступается  в  их  земли  и
воды  и,  наконец,  не  может  увеличивать  поземельной  дани
выше  установленной  соглашением  нормы.  Великий  князь
согласился  на  значительные  ограничения  своей  власти.  До¬
говор  с  государем  и  с  московской  точки  зрения  не  представ¬
лялся,  следовательно,  делом  невозможным.
 Это  соглашение  новгородцы  хотели  обставить  и  форма¬
ми  старыми.  Они  били  челом,  чтобы  государь  дал  крепость
своей  отчине  и  крест  бы  целовал.  Великий  князь  отказал  в
этом.  Они  просили,  чтобы  бояре  его  целовали  к  ним  крест.  И
 45

на  это  великий  князь  не  согласился.  Наконец,  новгородцы
стали  просить,  чтобы  государь  приказал  наместнику,  кото¬
рого  назначит  в  Новгород,  целовать  к  ним  крест.  Иван  Ва¬
сильевич  и  в  этом  отказал.
 Здесь  обнаружилась  глубокая  разница  нового  согла¬
шения  со  старыми.  Новгородские  послы,  которые  знали  и
хотели  только  старины,  в  отказе  великого  князя  усмотрели
такое  существенное  отступление  от  этой  старины,  что  не
решались  покончить  дело  без  доклада  Новгороду,  и  стали
просить  об  опасной  грамоте  для  проезда  в  город.  Государь
и  в  этом  отказал.  Послам  пришлось  уступить.  Но  они  сде¬
лали  это  не  без  попытки  облечь  новое  соглашение  в  неко¬
торую  торжественную  форму,  представляющую  более  га¬
рантий,  чем  переговоры,  которые  они  вели  до  сего  време¬
ни  с  боярами  великого  князя.  Они  стали  просить,  чтобы
государь  сам  лично  сказал  им  свое  жалование.  На  это  го¬
сударь  согласился  и  допустил  их  к  аудиенции,  о  которой
было  сказано  выше.
 Новгород  же  должен  был  по  старине  целовать  вели¬
кому  князю  крест  на  грамоте,  в  которую  были  внесены  все
вышеозначенные  условия.  Список  такой  грамоты  был  яв¬
лен  Великому  Новгороду,  и  он  согласился  „на  всем  на
том“  к  государям  своим  целовать  крест.  Для  большей  кре¬
пости  великий  князь  приказал  грамоты  подписать  и  при¬
ложить  печать  свою  владыке  Новгородскому,  который
был  в  числе  уполномоченных  от  Новгорода  и  участвовал
во  всех  переговорах,  да  по  печати  от  всех  пяти  концов.
 В  заключение  обратим  внимание  на  первоначальный
повод  ко  всей  этой  истории.  Дело  об  отмене  веча,  по  рас¬
сказу  летописца,  возбуждено  самими  новгородцами.  Они
послали  послов,  которые  назвали  Ивана  Васильевича  го¬
сударем,  а  потом  отказались  и  даже  обвинили  великого
князя  во  лжи.  Отсюда  поход  для  наказания,  и  в  результа¬
те  —  Иван  Васильевич  становится  государем  Новгорода
по  желанию  самих  новгородцев.
 Что  новгородцы  вовсе  не  желали,  чтобы  великий
князь  сделался  у  них  государем  в  том  смысле,  как  он  го¬
сударствовал  в  Москве,  это  совершенно  ясно  из  приведен¬
 46

ных  переговоров.  Даже  сам  Иван  Васильевич  не  настаивал
на  отмене  всех  особенностей  новгородского  быта.  Отсюда
следует,  что  Новгород  не  посылал  послов  с  просьбой  об
отмене  своей  старины.  Важности  такой  просьбы  не  соот¬
ветствует  ни  число,  ни  звание  послов.  Их  всего  двое,  и  эти
двое  люди  мелкие,  один  подвойский,  другой  дьяк.  В  Мо¬
скве,  конечно,  никто  не  был  введен  в  заблуждение  и  никто
не  верил,  что  Новгород  просит  об  отмене  своей  старины.
Но  Москве  нужен  был  предлог,  чтобы  возбудить  дело  об
изменении  неудобной  теперь  новгородской  пошлины.  На¬
зар  и  Захар  дали  этот  предлог,  хотя  по  краткости  летопис¬
ного  известия  нам  и  не  совсем  ясно,  что  такое  они  сказали
Ивану  Васильевичу.  Из  слов  летописи  видно  только  то,
что  они  назвали  его  новым  титулом.  Титул  не  заключает
еще  в  себе  определения  власти.  А  потому,  если  новгород¬
цы  и  действительно  хотели  с  этого  времени  именовать
Ивана  Васильевича  государем,  то  отсюда  вовсе  еще  не
следует,  что,  заменив  старый  титул  новым,  они  отказыва¬
лись  от  всей  своей  старины.  Вся  эта  история  дает  велико¬
лепный  образчик  изворотливой  политики  Ивана  Василье¬
вича.  Он  достиг  того,  чего  хотел;  но  все  должны  были  ду¬
мать,  что  не  он  этого  хотел,  а  новгородцы.
 Развитие  княжеской  власти  в  Москве  в  конце  XV  века
шло  чрезвычайно  быстро.  В  1478  г.  Иван  Васильевич  не  ре¬
шается  сам  взять  у  новгородцев  столько  волостей  и  сел,
сколько  ему  нужно:  мало  этого,  он  не  решается  отобрать  у
них  своею  властью  Ярославов  двор,  а  приказывает  боярам
своим  говорити  владыке,  и  посадникам,  и  житьим,  и  чер¬
ным  о  Ярославле  дворе,  чтобы  тот  двор  ему  очистили.
Владыка  же,  бояре  и  житьи  отвечают,  что  об  этом  надо  гово¬
рить  с  новгородцами.  И  великий  князь  ждет.  Но  не  прошло  и
пяти  лет  с  этого  времени,  как  великий  князь  стал  распоря¬
жаться  в  Новгороде  совершенно  самовластно,  не  стесняясь
условиями  соглашения  1478  г.  В  1484  г.  он  приказывает
схватить  в  Новгороде  больших  бояр,  села  их  и  движимости
отписать  на  себя,  а  их  самих  перевести  в  Москву,  где  дать
поместья.
 47

Расселение,  как  самое  действительное  средство  для  ис¬
коренения  старых  вечевых  порядков,  Иван  Васильевич  при¬
меняет  и  к  Вятке.  В  1489  г.  он  послал  воевод  своих  наказать
вятчан  „за  их  неисправление“.  Лучшие  люди  вышли  на¬
встречу  с  покорностью.  Они  говорили  воеводам  великого
князя:
 „А  мы  великому  князю  челом  бьем,  покоряемся  на  всей
его  воле,  дань  даем  и  службу  служим64.
 Воеводы  потребовали  выдачи  изменников:  Ивана  Ани¬
кеева,  Пахомья  Лазарева  и  Палку  Богодайщикова.  Вятчане
просили  срока  на  один  день,  послы  их  говорили:
 „Дайте  нам,  господа,  сроку  до  завтра,  мы  это  ваше  слово
скажем  всей  земле  Вятской66.
 Воеводы  согласились.
 Вятке  были  поставлены  более  тяжелые  условия,  чем
Новгороду.  Правительство  не  довольствовалось  покорно¬
стью  вятчан,  оно  требовало  выдачи  виновных.  На  это  вят¬
чане  не  согласились.  Вятка  была  взята,  лучшие  люди  вы¬
ведены  и  испомещены  по  московским  городам  (Соловьев.
 V. 	46).
 Псков  оказал  московским  князьям  еще  менее  сопро¬
тивления,  чем  Новгород.  Несмотря  на  то,  что  Великий
князь,  Василий  Иванович,  приказал  схватить  и  заключить
в  тюрьму  псковских  посадников,  бояр  и  „жалобных  лю¬
дей66  (челобитчиков),  приехавших  к  нему  по  своим  делам
из  Пскова  в  Новгород,  псковичи  не  затворились  от  вели¬
кого  князя  и  приняли  его  посла.  Посол  этот  объявил  им
волю  государя,  „чтобы  у  них  вечья  не  было  бы  да  и  коло¬
кол  бы  вечной  сняли66,  если  хотят  пожить  в  старине.  Воля
эта  была  объявлена  на  вече.  Псковичи  просили  только
дать  им  подумать  до  другого  дня.  На  другой  день  они  бес¬
прекословно  согласились  на  требование  великого  князя.
 Здесь  не  было  никаких  переговоров,  и  никаких  усло¬
вий  псковичи  не  предлагали.  Но,  конечно,  потому,  что
лучшие  люди  их  поехали  к  великому  князю  в  Новгород  и
там  предусмотрительно  были  посажены  за  пристава.
 Обещание  сохранить  старину  несколько  напоминает
порядок  отмены  веча  в  Новгороде:  но  во  Пскове  старина
 48

эта  не  была  определена,  и  псковичи  целовали  великому
князю  крест  безусловно,  а  не  по  грамоте.  После  целования
великий  князь  обещал  дать  „жалованную  грамоту“,  как  им
вперед  жить.  Но  была  ли  дана  такая  грамота,  этого  мы  не
знаем.  Если  Иван  Васильевич  с  1484  г.  стал  нарушать
льготы,  данные  новгородцам  в  1478  г.,  то  трудно  думать,
чтобы  сын  его  имел  действительное  намерение  сохранить
псковскую  старину.  В  самый  год,  когда  было  дано  обеща¬
ние  сохранить  эту  старину,  Василий  Иванович  приказал
взять  за  пристава  посадников  и  лучших  бояр  и  купцов
псковских,  всего  300  семей,  и  перевезти  их  в  Москву
(Псков.  I.  1510).
 Несмотря  на  полную  победу  Москвы,  отголоски  вече¬
вого  быта  явственно  слышатся  и  в  смутную  эпоху  начала
XVI  века.

ГЛАВА  ВТОРАЯ
 Вечевое  устройство
 I. 	Вообще
 Человек  предшествует  государству.  Он  существовал
задолго  до  его  появления  как  член  семьи,  рода,  племени.
Никто  не  наблюдал  первоначального  возникновения  госу¬
дарств.  Но  они,  конечно,  возникли  не  во  всеоружии,  не  с
тем  определенным  сознанием  своих  особых  целей,  по¬
требностей  и  средств  существования,  каким  обладают  в
эпоху  своей  зрелости.  Первоначально,  надо  думать,  это
новое  и,  сравнительно  с  более  древними  союзами,  в  кото¬
рых  жил  человек,  более  искусственное  целое  не  сознавало
себя  как  нечто  особое  от  составных  своих  элементов;  со¬
ставные  же  его  элементы  не  противопоставляли  своим
личным  целям  и  интересам  цели  и  интересы  государства,  а
наоборот,  в  целях  государства  видели  только  свои  личные.
Вот  этому-то  моменту  в  истории  развития  человеческих
обществ  и  принадлежит  возникновение  вечевой  формы
быта.  Государство  находится  в  периоде  зарождения,  оно
не  настолько  еще  окрепло,  чтобы  идея  государства  могла
обособиться  от  составляющих  его  элементов  и  мыслиться
отдельно  от  них.  Составные  элементы  этого  нового  целого
принимают  участие  в  его  делах  потому,  что  считают  их
своими.  Общее  не  успело  еще  обособиться  от  частного  и
является  только  суммою  этих  частных;  оно  не  успело  еще
выработать  и  своих  особых  органов.  Такова  почва,  на  ко¬
торой  возникло  вече.  А  так  как  момент  безразличия  част¬
ного  и  общего  должны  были  пережить  все  государства,  то
форма  вечевого  быта  должна  быть  наблюдаема  у  всех  на¬
родов.  Сравнительная  история  права  дает  достаточно  фак¬
тов,  подтверждающих  нашу  мысль.
 Указанными  свойствами  вечевого  быта  объясняются  и
все  подробности  вечевой  организации.
 50

II. 	Состав
 Участие  в  вечевых  собраниях  понималось  в  древности
как  право,  принадлежащее  свободному  человеку.
 Принимающие  участие  на  вече,  обыкновенно,  обозна¬
чаются  в  источниках  самыми  общими  терминами,  обни¬
мающими  все  свободное  население:  это  людие  без  всяких
ограничений1.  На  тех  же  людей  в  широком  смысле  указывает
обозначение  участников  по  имени  города:  новгородцы,  вла¬
димирцы,  рязанцы,  кияне  и  пр.,  что  значит  то  же,  что  „люди
в  Киеве64,  „люди  ростовские66  и  пр.  Иногда  названию  по  го¬
роду  предшествует  определение  количества  словом  „все66,
например,  „все  переяславцы66,  „вся  Галицкая  земля66  и  пр.
 Кроме  этих  общих  терминов,  указывающих  на  право
участия  всех  свободных,  мы  встречаем  в  летописях  и  указа¬
ния  на  участие  отдельных  слоев  населения,  начиная  с  выс¬
ших  и  до  последних.  В  Киеве  участвуют  князья  и  митропо¬
лит;  в  Новгороде  не  только  лучшие  люди  (бояре,  купцы),  но
и  меньшие,  черные,  смерды,  даже  худые  мужики;  то  же  и  в
Торжке1  2  3.  Во  Владимире  Северном  на  вече  1177  г.,  кроме  бо¬
яр,  упоминаются  еще  купцы;  но  в  том  же  рассказе  эти  два
термина  оказались  тесными,  а  потому  в  дальнейшем  изло¬
жении  вместо  купцов  поставлено  „и  все  люди663.
 Под  свободными  людьми,  имеющими  право  участия  в
народных  думах,  надо  разуметь,  однако,  не  все  население
поголовно,  а  свободных  людей,  которые  не  состоят  под  оте¬
ческою  властью  и  не  находятся  в  иной  какой-либо  частной
зависимости.
 Что  касается  первого  ограничения,  то  оно  выражено  в
памятниках.  В  1147  г.  киевляне  на  приглашение  своего  князя
 1 	Для  Киева  (Лавр.  968,  1067;  Ипат.  1154);  для  Владимира  на  Клязьме
(Воскр.  1216);  для  Ростовской  вол.  встречаем  „людей  земли  нашей“,  как
выражается  Всеволод  Юрьевич  (Ипат.  1183);  в  Галиче  Южном  упомина¬
ется  „вся  Галицкая  земля“  (Ипат.  1187);  в  Суздале  „все  люди“  (Сузд.
1164);  для  Новгорода  (Новг.  I.  1259,  1273).
 2 	Ипат.  1146,  1147;  Новгор.  1259,  1340;  Воскр.  1471.
 3 	Лавр.  Для  Галича,  Суздаля  и  Смоленска  см.  Ипат.  1189,  1235;  Сузд.
1176;  Воскр.  1401.
 51

Изяслава  Мстиславича  идти  к  Суздалю  на  Юрия  и  Святосла¬
ва  Ольговича  отвечают  отказом:
 „Княже!  ты  ся  на  нас  не  гневай,  не  можем  на  володими-
ре  племя  рукы  взняти;  олня  же  Олговичь  хотя  и  с  детми“
(Ипат.).
 То  же  говорят  и  дручане  князю  Всеволоду  Борисовичу:
 „Аче  ны  ся  и  с  детьми  бита  за  тя,  а  ради,  ся  бьем  за  тя“
(Ипат.).
 Отцы,  следовательно,  решают  за  детей,  которые  тем  са¬
мым  устраняются  от  участия  в  народных  собраниях.  Огра¬
ничение  это  условливается  семейным  правом.  Участие  в  ве¬
чевом  собрании  предполагает  возможность  говорить  и  дей¬
ствовать  по  личному  усмотрению;  дети  состоят  под  отече¬
ской  властью  и  воли  своей  не  имеют,  а  потому  для  них  и  не¬
возможна  самостоятельная  деятельность  на  вече.
 Но  распространяется  ли  это  ограничение  на  выделенных
детей,  или  иным  способом  вышедших  из-под  отеческой  вла¬
сти  и  живущих  самостоятельно?  Думаем,  что  нет.
 Что  касается  людей,  находящихся  в  частной  зависимо¬
сти  по  найму  (закупы),  то  наши  источники  не  дают  по  отно¬
шению  к  ним  прямых  указаний.  Заключение  надо  выводить
из  общего  положения  закупов.  Древний  обычай  стремился  к
ограничению  прав  закупов  (на  это  указано  в  т.  I  „Древно-
стей“),  а  потому  трудно  допустить  участие  их  на  вечевых
собраниях.
 Каждый,  имеющий  право,  участвует  непосредственно,  а
не  через  представителя.  На  начала  представительства  наши
памятники  не  содержат  никаких  указаний.  Все  же  вышепри¬
веденные  места  об  участии  „всех  киян“  и  пр.  свидетельству¬
ют  о  личном  участии.
 В  состав  волости  входят  не  только  города,  но  и  приго¬
роды,  а  потому  возникает  вопрос,  кто  же  имеет  право  участ¬
вовать  в  вечевой  жизни  волости,  жители  главных  городов
только,  или  и  жители  пригородов?  И  те,  и  другие.  Киевский
князь  Изяслав  был  призван  не  одними  киевлянами,  но  и  жи¬
телями  пригородов,  Белгорода  и  Василева  (см.  выше,  с.  118).
В  призвании  Андрея  и  Ростиславичей  с  главными  городами
участвуют  также  и  пригороды.  То  же  наблюдаем  в  Полоцкой
 52

волости  (с.  10),  Новгородской  и  Псковской.  Под  1132  г.  ле¬
тописец,  описав  отъезд  Всеволода  Мстиславича  из  Новгоро¬
да  на  стол  в  Переяславль  Южный  и  возвращение  его  в  Нов¬
город  после  изгнания  из  Переяславля  дядею  Юрием  про¬
должает:
 „И  бысть  встань  велика  в  людех.  И  придоша  пльсковици
и  ладожане  Новугороду  и  выгониша  князя  Всеволода  из  го¬
рода.  И  пакы  сдумавше  вспятиша  и;  а  Мирославу  даше  по-
садьницяти  в  Пльскове,  а  Рагуилови  в  городе“  (Новгор.  I).
 Непостоянство  князя  возбудило  против  него  неудоволь¬
ствие  не  в  одних  новгородцах,  но  и  в  псковичах  и  ладожа-
нах.  Они  приехали  в  Новгород,  подкрепили  партию,  которая
была  против  Всеволода,  и  прогнали  его.  А  потом  передума¬
ли  и  вернули  князя,  конечно,  вместе  с  новгородцами,  кото¬
рые  были  того  же  мнения.  Пригороды  участвовали  и  в  из¬
брании  посадников.
 В  1136  г.  новгородцы,  желая  подвергнуть  новому  обсу¬
ждению  управление  князя  Всеволода,  сами  призывают  для
этой  цели  в  Новгород  псковичей  и  ладожан.
 Итак,  волость,  с  точки  зрения  вечевой  жизни,  составляет
одно  целое.  На  вечевых  собраниях  имеет  право  участвовать
все  свободное  население.
 Подробному  рассмотрению  вопроса  об  участии  приго¬
родов  в  вечевой  жизни  волости  мы  посвятим  следующую
главу.
 III. 	Время  собраний  и  порядок  созыва
 Мы  не  находим  никаких  указаний  на  периодичность  ве¬
чевых  собраний1.  Они  составлялись  по  мере  потребности  и
 1  Профессор  Владимирский-Буданов  высказывает  предположение  о
периодичности  вечевых  собраний.  „Лишь  предположительно,  —  говорит
он,  —  можно  сказать,  что  были  периодические  собрания  во  время  брат¬
чин,  во  дни  церковных  местных  торжеств44  (Обзор.  I.  32).  В  подтвержде¬
ние  своей  мысли  автор  ссылается  на  приведенное  нами  выше  (с.  11—13)
место  Ипатьевской  летописи  о  событиях  1159  г.  в  Друцке  и  Полоцке.  Из
этого  места  автор  выводит,  что  братчина,  на  которую  полочане  звали  Рог-
волода,  оказалась  вечем.  Это  не  совсем  так.  В  данном  случае  братчина  и
 53

всякий  раз  по  особому  приглашению.  При  отсутствии  необ¬
ходимого  повода  вече  могло  не  собираться  не  только  в  тече¬
ние  месяца,  но  даже  целого  года;  и  наоборот,  в  одну  неделю
могло  быть  несколько  вечевых  собраний.  В  1384  г.  в  Новго¬
роде  по  делу  князя  Патрикея  вече  созывалось  ежедневно  в
течение  двух  недель  (Новогор.  IV).
 Порядок  созвания  веча  определяется  сущностью  этого
учреждения.  Это  форма  участия  народа  в  общественных  де¬
лах  в  силу  присущего  народу  права,  а  потому  вече  может
быть  созвано  как  самим  народом,  так  и  князем,  или  иным
каким-либо  органом  власти.  Мы  имеем  немало  известий  о
созвании  веча  народом,  несмотря  на  присутствие  в  городе
князя  или  его  посадника.  Под  народом  не  должно  разуметь
ни  всего  народа,  ни  значительной  его  части;  для  созвания
веча  довольно  было  ясно  выраженной  воли  и  весьма  не¬
большого  числа  людей.  Новгородская  история  представляет
примеры,  когда  вече  собиралось  по  требованию,  заявленно¬
му  только  двумя  заинтересованными  в  деле  лицами1.
 Народ  сходится  потому,  что  имеет  право,  но  он  не  обя¬
зан  сходиться,  а  потому,  чтобы  вече  состоялось,  мало  од¬
ного  призыва,  а  надо  еще,  чтобы  народ  желал  совещаться  о
том  или  о  другом  предмете.  Без  желания  народа  вече  не  со¬
стоится,  хотя  бы  призыв  исходил  и  от  самого  князя.  Во  вре¬
мя  похода  Мстислава  Мстиславича  с  новгородцами  к  Киеву
на  Всеволода  Чермного  новгородцы,  дойдя  до  Смоленска,
поссорились  со  смольнянами  и  не  захотели  идти  далее.
 „Князь  же  Мьстислав,  —  рассказывает  летописец,  —  в
 вече  —  два  разных  собрания,  следовавших  одно  за  другим.  Князь  был  на
братчине  в  Петров  день,  да  там  его  не  посмели  взять;  поэтому  ему  сделали
на  другой  день  новое  приглашение,  но  уже  не  на  братчину,  а  просто  в
город.  В  то  же  время  князь  узнал,  что  в  городе  собралось  враждебное  ему
вече,  и  не  поехал.  Итак,  братчина  едва  ли  могла  оказаться  вечем.  Но  не
была  ли  братчина,  собравшаяся  в  Петров  день  и  на  которой  князь  присут¬
ствовал,  вечем?  Нет  основания  думать  это.  Мы  не  можем  присоединиться
и  к  самой  мысли  о  периодичности  вечевых  собраний  по  той  причине,  что
для  периодических  собраний  не  было  повода,  так  как  вече  не  занималось
никакими  текущими  вопросами  законодательства,  суда  и  управления.
 1  Новгор.  I.  1342.  Примеры  созвания  народом  и  князем  можно  найти
в  местах  летописи,  приведенных  в  первой  главе.
 54

вече  поча  звати,  они  же  не  поидоша;  князь  же  человав  всех,
поклонився,  пойде.  Новогородьци  же  створивше  вече  особе,
почаша  гадати“  (Новог.  I.  1214).
 Новгородцы  не  пошли  на  княжеское  вече,  но  устроили
свое,  без  князя.
 Из  того  начала,  что  народ  собирается  только  в  том  слу¬
чае,  если  захочет,  а  не  по  обязанности,  надо  вывести  и  даль¬
нейшие  последствия.  Часть  народа  может  желать  пойти  на
вече,  созванное  князем  или  кем  иным,  а  другая  часть  может
пожелать  устроить  свое,  особое.  Таким  образом,  одновре¬
менно  могут  состояться  два  веча.  Кто  не  желает  участвовать
ни  в  том,  ни  в  другом,  остается  дома.  Из  последующего  уви¬
дим,  что  это  так  и  бывало  в  действительности.
 Вече  созывалось  двумя  способами:  колокольным  звоном
и  посредством  приглашения  чрез  особых  рассыльных.  Коло¬
кол  был  обыкновенным  способом  созыва  в  Новгороде  и
Пскове.  К  нему  обращались  и  князья:
 „На  утрий  же  день,  —  говорит  летописец,  —  послав
Изяслав  на  Ярославов  двор,  и  повеле  звонити  вече,  и  тако
новьгородци  и  плесковичи  снидошася  на  вече“  (Ипат.  1148).
 В  Новгороде  и  Пскове  колокол  сделался  символом  вече¬
вой  жизни,  а  потому  требование  об  отмене  веча  было  выра¬
жено  в  форме:  „Не  быть  вечному  колоколу,  снять  вечный
колокол“.  Надо  полагать,  что  вследствие  вековой  практики
установился  обычай  звонить  в  один  определенный  колокол.
 Для  других  городов  не  встречаем  известий  о  колоколь¬
ном  звоне.  Только  раз  созвонили  вече  в  Москве,  но  во  все
колокола.  Это  случилось  в  1382  г.,  в  нашествие  Тохтамыша.
Великий  князь,  Дмитрий  Иванович,  не  нашел  поддержки  в
других  князьях  для  встречи  татар  на  границе  и  вынужден
был  отступить  к  Костроме.  В  Москве,  оставшейся  без  князя,
 „Бысть  замятия  велика.  Овии,  —  говорит  летописец,  —
хотяху  сести  в  граде  и  затворитися,  а  друзии  бежати  помыш-
ляху,  и  бывши  распре  межи  ими  велице,  овии  с  рухлядию
вметающеся  в  град,  а  друзии  из  града  бежаху  ограблени  су¬
ще;  и  створиша  вече,  позвониша  во  все  колоколы“  (Воскр.).
 Можно  думать,  что  это  поздний  отзвук  первоначально
общей  практики.
 55

Но  и  новгородцы  не  всегда  созывались  колоколом.  Во
время  похода  их,  по  всей  вероятности,  скликали  биричи  и
подвойские,  которые  в  мирное  время  собирали  народ  на
княжеские  обеды  (Ипат.  1148).
 О  киевском  вече  1147  г.  говорится,  что  князь  Владимир
„вабит“  на  вече,  т.е.  приглашает,  зовет,  может  быть,  чрез  по¬
средство  биричей.
 Особенно  важных  лиц  князья  приглашали  сами  прибыть
на  вече.  Так,  князь  Владимир  в  том  же  1147  г.  перед  вечем
поехал  к  митрополиту  и  лично  звал  его.
 IV. 	Место  собраний
 Известия,  которые  мы  имеем  о  месте  собраний,  весьма
характерны  для  рассматриваемой  формы  быта.
 Вечевые  думы,  на  которые  сходится  „многое  множество
народа46,  собираются  на  свободных  местах  под  открытым
небом.  Самое  место  всякий  раз  определяется  созывающим.  В
1147  г.  Игорь  созывает  киевлян  на  вече  под  Угорское;  сами
же  киевляне  в  том  же  году  и  по  тому  же  предмету  собирают¬
ся  у  Туровой  божницы.  И  это  несмотря  на  то,  что  в  Киеве  у
святой  Софии  было  место,  более  приспособленное  для  вече¬
вых  собраний.  Там,  можно  думать,  были  устроены  скамьи,
на  которых  народ  мог  сидеть;  у  Туровой  же  божницы  сиде¬
ний  не  было,  и  народ  держал  вече  на  конях  (Ипат.  1146,
1147).  Кроме  этих  трех  мест,  в  Киеве  упоминается  еще  Тор-
говище  (Лавр.  1067)  и  Ярославов  двор  (Ипат.  1146),  как  мес¬
та  вечевых  собраний.
 В  Новгороде  чаще  всего  собирались  у  святой  Софии  и
на  Ярославовом  дворе,  но  были  и  другие  места  собраний:  в
1015  г.  Ярослав  созвал  вече  „на  поли66  (Воскр.).  В  случае  же
разделения  мнений  единовременно  составлялись  два  веча  в
разных  местах.  По  делу  князя  Патрикея  Славянский  конец
созвонил  вече  на  Ярославовом  дворе,  а  три  других  конца  у
святой  Софии  (Новог.  IV.  1384).
 В  разных  местах  собирались  иногда  и  сторонники  одно¬
го  мнения.  Так  случилось  в  деле  посадника  Твердислава.
 56

Противники  его  собрались  одни  у  святого  Николы,  другие  у
святых  40  мучеников  (Новог.  I.  1218).
 У  святых  мучеников  собрался  Неревский  конец,  в  пре¬
делах  которого  находилась  эта  церковь.  Это  наводит  на
мысль,  что  у  концов  были  свои  вечевые  собрания,  по  общим
вопросам  подготовительные,  а  по  своим  местным  оконча¬
тельные.  Для  мирных  переговоров  с  Великим  князем  Иваном
Васильевичем  в  1477  г.  были  отправлены  из  Новгорода  пред¬
ставители  от  каждого  из  пяти  концов:  пять  житьих  и  пять
черных.
 Вечевые  собрания  вне  города  также  не  представляют
редкости.  Они  весьма  обыкновенны  во  время  походов  и
встречаются  у  новгородцев,  псковичей  и  смольнян;  но  бы¬
вают  и  по  причине  слишком  большого  числа  участников,
которое  не  может  удобно  разместиться  на  какой-либо  из  го¬
родских  площадей.  Этим  надо  объяснять,  что  ростовцы,  суз-
дальцы  и  переяславцы,  съехавшись  для  выбора  князя  во
Владимир,  держат  вече  не  в  городе,  а  у  города.
 Иногда  вече  собиралось  в  закрытых  помещениях,  но  не
в  особенно  устроенных  залах,  а  по  „дворам“  частных  лиц.  О
таких  вечах  я  скажу  ниже  (с.90—91).
 V. 	Порядок  совещаний
 По  краткости  летописных  известий  мы  знаем  очень  ма¬
ло  о  ходе  вечевых  совещаний.  Может  показаться  даже  неве¬
роятным,  что  известия  наших  памятников  о  вечевой  практи¬
ке  Новгорода  и  Пскова  скуднее,  чем  известия  о  киевской
практике.  А  между  тем  это  так.  Киевский  летописец  оставил
нам  довольно  полную  картину  веча  1147  г.  (см.  с.20),  север¬
ные  же  не  дали  ничего  подобного.
 Судя  по  имеющимся  данным,  наша  древность  не  выра¬
ботала  нормы  наименьшего  числа  членов,  при  наличности
которых  вече  считалось  состоявшимся.  Надо  думать,  что  оно
считалось  состоявшимся  при  всяком  наличном  числе,  доста¬
точно  многочисленном,  чтобы  настоять  на  осуществлении
своего  решения.
 57

Нет  никаких  указаний  на  существование  особого  пред¬
седателя  вечевых  собраний.  Как  скоро  народ  собирался  и
занимал  место,  первое  слово  говорил  тот,  кто  собрал  вече.
Так  поступает  в  Киеве  князь  Владимир,  созвавший  вече
(1147)  по  поручению  брата,  Изяслава.  Он  объясняет  причи¬
ны  созвания.
 За  отсутствием  председателя  первая  роль  и  до  некото¬
рой  степени  руководство  прениями  принадлежало  „лучшим
людям44,  присутствовавшим  на  вече,  боярам  и  старцам.  Такое
преобладающее  значение  боярам  и  старцам  придано  лето¬
писцем  в  рассказе  о  совещании,  которое  имел  Владимир
Святой  по  поводу  выбора  веры.  Ссылаясь  на  это  место  лето¬
писи,  мы  вовсе  не  утверждаем,  что  выбор  веры  происходил  в
действительности  так,  как  описан;  мы  думаем  только,  что
летописец,  что  бы  он  ни  описывал,  непременно  будет  писать
красками  своего  времени.  На  этом  совещании  присутствуют
бояре,  старцы  и  все  люди.  Но  на  вопрос  Владимира  отвечают
одни  бояре  и  старцы;  остальные  же  люди  выражают  только
одобрение  ответу  бояр  и  старцев  (Лавр.  987).
 По  выслушании  приветствия  от  послов  Изяслава  сле¬
дующий  шаг  на  киевском  вече  1147  г.  делают  „кияне44.  Они,
а  не  председатель  обращаются  к  послам  с  вопросом,  зачем
князь  прислал  их?  Летописец  не  определяет  ближе,  кто  эти
„кияне44.  Но,  конечно,  не  все  же  кияне  в  один  голос  предло¬
жили  вопрос.  Их  было  так  много  на  этом  вече,  что,  по  всей
вероятности,  не  все  и  слышали  хорошо,  о  чем  шла  речь.  На¬
до  думать,  что  все  присутствующие  и  разместились  в  неко¬
тором  порядке.  В  середине,  ближе  к  князю  и  митрополиту,
находились  лучшие  люди,  бояре  и  старцы.  Эти  лучшие  лю¬
ди,  по  всей  вероятности,  и  предложили  послам  вопрос.
 Очень  понятно,  что  боярам,  людям  состоятельным,  и
умудренным  опытом  старцам  принадлежало  на  всяких  сход¬
ках  первое  место.  Но  это  не  значит,  что  они  имели  на  вече
лучшее  право,  чем  остальные  люди.  Право  у  всех  было  рав¬
ное,  и  каждый  говорил  или  молчал  по  своему  усмотрению.
Преобладающая  роль  лучших  людей  условливалась  единст¬
венно  тактом  присутствующих.  Если  присутствующие  име¬
ли  интерес  заглушать  чьи-либо  речи,  они  легко  могли  дос¬
 58

тигнуть  этого,  подкупив  крикунов  из  мелких  людей.  Пример
такого  беспорядочного  веча  дает  Новгород  в  1471  г.,  когда
партия  Борецких  возбуждала  вопрос  о  переходе  Новгорода
от  московских  государей  к  литовским.
 „То  же  слышавше,  —  говорит  летописец,  —  новгород-
стии  людие,  бояре  их,  и  посадници,  и  тысячские,  и  житии
людие,  котории  не  хотяще  перваго  своего  обычаа  и  крестно¬
го  целованиа  преступите,  ради  быша  вси  тому  и  правитися
хотяще  вси  к  великому  князю  по  старине.  А  предиреченнии
они,  Исаковы  дети,  с  прочими  с  их  поборники  и  с  наймиты
своими,  яко  взбеснеша,  или  яко  звери  дикии,  бесчеловечен
разум  имуще,  князя  великаго  послов  речей,  такоже  и  митро¬
полита  Филиппа,  слышати  не  хотяху,  но  и  еще  наймова-
ху  злых  тех  смердов,  убийць,  шил  ников  и  прочих  без  име¬
нитых  мужиков,  иже  скотом  подобии  суть,  ничтоже  разу¬
ма  имущих,  но  точию  едино  кричание,  иже  безсловеснаа
животнаа  не  тако  рычаху,  якоже  они  новгородстии  людие,
невегласи,  государем  зовяху  себе  Великий  Новгород,  и  та
приходяху  на  вече,  биаху  в  колоколы,  и  кричаху,  и  лааху,
яко  пси,  нелепаа  глаголюще:  „за  короля  хотим66  (Воскр.).
 В  этом  описании  краски  наложены  весьма  густо,  но  не
это  нас  интересует,  а  то,  что  самые  последние  люди,  безы-
менитые  мужики  не  только  могли  говорить,  что  и  когда  хо¬
тели,  но  даже  могли  звонить  в  колокола  и  таким  образом
увеличивать  число  собравшихся  на  вече,  ни  у  кого  не  ис¬
прашивая  разрешения.
 Понятно,  что  при  таких  условиях  вечевые  думы  должны
были  представлять  иногда  весьма  шумные  и  беспорядочные
сборища.  И  это  не  в  одном  Новгороде.  В  описании  влади¬
мирского  веча  1097  г.  (с.6)  также  не  видно  председателя.  Все
делают  „людье“.  Они  непосредственно  обращаются  к  своему
князю  с  требованием  выдать  виновников  ослепления  Ва¬
силька;  а  когда  князь  начал  уклоняться  от  исполнения  этого
требования,  они  „кликнули66  на  него,  т.е.  поднялся  шум  и
гам.
 Еще  более  шумное  собрание  имело  место  во  Владимире
на  Клязьме  в  1177  г.  Взяв  в  плен  противников  своих,  Яро-
полка  Ростиславича  и  тестя  его,  Глеба  Рязанского,  Всеволод
 59

держал  их,  однако,  на  свободе.  Это  не  понравилось  влади¬
мирцам.
 „И  на  третий  день  (по  возвращении  с  победы),  —  рас¬
сказывает  летописец,  —  бысть  мятежь  велик  в  граде  Воло-
димери:  всташа  бояре  и  купцы,  рекуще:  „княже!  мы  тобе
добра  хочем  и  за  тя  головы  свое  складываем,  а  ты  держишь
ворогы  свое  просты!  А  се  ворози  твои  и  наши,  суждалци  и
ростовци,  любо  и  казни,  любо  слепи,  али  дай  нам!“  (Лавр.).
 VI. 	Порядок  вечевых  решений
 Порядок  вечевых  решений  представляет  чрезвычайно
характерную  особенность.  Счета  голосов  у  нас  вовсе  не  де¬
лалось  по  той  причине,  что  большинство  голосов  (абсолют¬
ное  и  тем  более  относительное)  не  считалось  достаточным
для  решения  дела.  У  нас  требовалось  или  единогласное  ре¬
шение,  или  такое  большинство,  которое  ясно  видно  без  вся¬
кого  счета  голосов.  Это  должно  быть  подавляющее  боль¬
шинство,  которое  заставляло  бы  смолкать  всех  разномысля¬
щих.
 Такой  порядок  совершенно  понятен.  Решение  по  боль¬
шинству  не  заключает  в  себе  никакой  разумной  идеи.  Если
сто  человек  думают  так,  а  пятьдесят  иначе,  то  отсюда  вовсе
не  следует,  что  сто  думают  правильно,  а  пятьдесят  ложно,  и
что  пятьдесят  должны  подчиниться  мнению  ста.  Если  теперь
везде  принимается  большинство,  то  как  единственно  воз¬
можный  мирный  выход  из  затруднения,  представляемого
разделением  голосов,  и  только.  Древний  человек  не  был  спо¬
собен  к  такому  искусственному  решению  вопроса.  Он  пред¬
почитал  биться  за  свои  убеждения  и  силою  принуждать  про¬
тивника  принять  мнение,  в  истинности  которого  был  уверен.
 А,  с  другой  стороны,  решение  по  большинству  предпо¬
лагает  наличность  самостоятельной  исполнительной  власти,
достаточно  сильной,  чтобы  привести  в  действие  народное
решение,  несмотря  на  противоречие  многочисленного  боль¬
шинства.  В  период  господства  вечевого  быта  исполнитель¬
ная  сила  не  успела  еще  обособиться  от  силы  народа  вообще,
а  потому  значительное  меньшинство  народа  всегда  могло
 60

противопоставить  большинству  деятельное  сопротивление.
Так  оно  в  действительности  и  было.
 Что  голосов  не  собирали  и  не  считали,  а  принимали  за
решение  подавляющую  силу  их,  это  мы  видим,  во-первых,
из  обычных  для  того  времени  выражений,  в  которых  гово¬
рится  о  состоявшихся  народных  решениях;  и,  во-вторых,  из
последствий,  которые  наступали  в  случае  такого  разделения
мнений,  при  котором  не  было  ни  на  одной  из  сторон  подав¬
ляющего  большинства.
 Все  вечевые  решения  имеют  в  своем  основании  согла¬
шение  всех.  В  договорных  грамотах  Новгорода  с  князьями
употребительны  две  формы,  краткая:
 „Благословение  от  владыце,  Моисея,  поклон  от  посад¬
ника,  Данила,  от  тысяцкого,  Аврама,  и  от  всего  Новагорода
к  господину  Великому  князю,  Олександру44  (1327),
 и  пространная:
 „Благословение  от  владыки,  покланяние  от  посадника,
Михаила,  и  от  тысяцькаго,  Кондрата,  и  от  всего  Новагорода,
и  от  всех  старейших,  и  от  всех  меньших  к  князю
Ярославу64  (1265).
 В  пространной  редакции  прямо  упомянуто,  что  договор
заключен  от  имени  всех  старших  и  младших  людей.  Тот  же
смысл,  конечно,  имеет  и  краткая  редакция.
 Такую  же  форму  решения  от  имени  всех  находим  и  в
летописных  известиях.  В  1212  г.  на  вопрос  князя  своего,
Ярослава  Всеволодовича,  переяславцы  дают  все  один  ответ
(с.27).  В  1215  г.  тот  же  князь,  Ярослав,  послал  из  Торжка  в
Новгород  сто  новгородцев,  чтобы  составить  там  партию
против  князя  Мстислава  и  выпроводить  его  из  Новгорода:
 „И  не  яшася  по  то,  —  говорит  летописец  о  новгородцах,
—  но  вси  быша  единодушно  и  те  сто  муж44  (Новог.  I).
 Во  время  борьбы  Даниила  Московского  и  Михаила
Тверского  с  Андреем  Александровичем  на  стороне  первых
стоят  переяславцы  с  единого,  т.е.  все,  как  один  человек
(Воскр.  1296).
 В  1372  г.  новгородцы,  приехавшие  в  Торжок  для  защи¬
ты  этого  города  от  Михаила  Тверского,  совокупились  и
соединились  с  новоторжцами  и  укрепились  крестным  це¬
 61

лованием,  еже  быти  и  стати  за  един  (Новог.  I).  В  1391  г.
новгородцы  ответили  отказом  на  просьбу  митрополита  о  су¬
де.  Летописец  передает  их  ответ  в  таких  выражениях:
 „И  ноугородци  отвещаша  е  дине  ми  усты:  целовали  ес-
мя  крест  с  одного,  а  грамоты  пописали  и  попечатали,  и
душу  запечатали**1.
 Но  поводов  к  разногласию  в  древнее  время  было  не
меньше,  чем  в  наше.  А  потому  господствовавший  тогда  по¬
рядок  заключал  в  себе  возможность  междоусобной  брани.
При  нерешительном  разделении  голосов  стороны  стояли
друг  против  друга  без  всяких  средств  к  мирному  выходу  из
разногласия.  Им  ничего  не  оставалось,  как  обратиться  к  суду
Божию.  Они  это  и  делали.  Мы  приведем  несколько  примеров
борьбы  разномыслящих  вечевых  партий,  которые  представят
вместе  с  тем  и  новое  доказательство  как  необходимости
„одиначества“,  так  и  полного  отсутствия  мысли  о  лучшем
праве  большинства.
 В  1218  г.  посадник  Твердислав  возбудил  против  себя
значительное  число  новгородцев.  Против  него  были  Славян¬
ский,  Плотницкий  и  значительная  часть  Неревского  конца;
за  него  Людин  конец  и  Прусская  улица  Неревского  конца.
Противники  Твердислава  собрали  два  веча,  одно  у  святого
Никиты,  другое  у  сорока  святых.  Где  собирались  сторонники
посадника,  летопись  не  говорит.  Она  сообщает  только,  что
Твердислав  с  Людиным  концом  и  Прусской  улицей  пошел
против  своих  противников.  Загородский  же  конец,  прибав¬
ляет  летописец,  не  присоединился  ни  к  тем,  ни  к  другим.
Здесь  мы  имеем  перед  глазами  богатый  содержанием  случай
вечевой  практики.  Три  конца  без  одной  улицы  составляют
два  веча  против  посадника;  один  конец  плюс  чужая  улица
составляют  вече  в  пользу  посадника;  наконец,  еще  один  ко¬
нец  совершенно  остается  в  стороне  и  не  участвует  ни  на  од¬
ном  из  трех  единовременно  действующих  вечевых  собраний.
Дело  дошло  до  войны:  на  той  и  другой  стороне  были  убитые
и  много  раненых.  Но  битва  не  была  решительна.  Вечевые
 1  Соф.  I.  См.  еще  подобные  же  крестные  целования:  Новог.  IV.  1397;
Новог.  II.  1422.
 62

собрания  продолжались  целую  неделю,  пока  спорящие  не
пришли  к  единению:
 „Но  Богом,  —  говорит  летописец,  —  диявол  попран
бысть  и  святою  Софиею,  крест  возвеличян  бысть:  и  съидо-
шася  братья  в  купе  однодушно,  и  крест  целоваша“  (Но-
вог.  I).
 Посадник  Твердислав  удержал  за  собой  свое  место.  В
данном  случае  перевес  получило  мнение,  которое  первона¬
чально  поддерживалось  одним  концом  против  трех,  т.е.  мне¬
ние  меньшинства.  Надо  полагать,  что  меньшинство  это  про¬
явило  более  энергии  и  настойчивости,  чем  большинство,  а
потому  и  одержало  победу.
 В  1384  г.  ореховцы  и  корельцы  приехали  в  Новгород  с
жалобой  на  своего  посадника,  князя  Патрикея.  Патрикей
также  приехал  в  Новгород  и  „посулом66  склонил  на  свою
сторону  Славянский  конец.  Весь  остальной  Новгород  был
против  князя  Патрикея.  И  этого  громадного  большинства
было  недостаточно,  чтобы  заставить  Славянский  конец  ус¬
тупить.  Он  продолжал  собираться  на  Ярославовом  дворе  и
стоять  на  своем.  Он  даже  обратился  к  силе  и  сделал  нападе¬
ние  на  двор  тысяцкого,  который  с  левой  стороны  Волхова
ходил  на  софийское  вече,  где  собирались  противники  Пат¬
рикея.  Остальному  Новгороду  пришлось  вооружиться  как  на
рать.  Только  тогда  Славянский  конец  уступил.
 „И  по  усобной  той  рати,  —  говорит  летописец,  —  по-
идоша  вся  пять  концов  в  одиначество:  отняша  тыи  городы
у  князя,  а  даша  ему  Русу  да  Ладогу  и  Наровьский  берег;  и
грамоту  списаша  с  князем,  и  запечаташа  на  вечи,  на  Яро¬
славле  дворе66  (Новог.  IV).
 Таким  образом,  как  необходимость  соглашения  всех,
так  и  возможность  междоусобной  брани  в  случае  разделения
суть  две  стороны  одного  и  того  же  явления.  При  господстве
таких  порядков  волость  постоянно  переходит  из  состояния
мира  в  состояние  размирья  и  обратно.  Приведем  два  приме¬
ра.
 В  1342  г.  новгородец,  Лука  Варфоломеев,  отправился,
против  воли  Новгорода,  воевать  по  Двине.  Этот  своевольный
поход  кончился  для  него  неудачно,  он  был  убит  в  Заволочьи.
 63

Надо  думать,  что  его  поддерживали  черные  люди,  потому
что,  получив  известие  о  смерти  Луки,  они  восстали  на  по¬
садника,  обвиняя  его  в  подговоре  к  убийству.  Сын  убитого
формально  обратился  к  Новгороду  с  жалобой  на  посадника,
утверждая,  что  он  подослал  убийц.
 „И  Онцифор  (сын  Луки),  —  говорит  летописец,  —  с
Матфеем  созвони  вече  у  Святей  Софии,  а  Федор  (посадник)
и  Ондрешко  другое  созвониша  на  Ярославле  дворе.  И  посла
Онцифор  с  Матфеем  владыку  на  вече,  и  не  дождавше  влады-
це  с  того  веча,  и  удариша  на  Ярославль  двор,  и  яша  ту  Мат¬
фея  Козку  и  сына  его,  Игната,  и  всадиша  в  церков,  а  Онци¬
фор  убежа  с  своими  пособникы.  Тоже  бысть  в  утре,  а  по
обеде  доспеша  весь  город,:  она  страна  собе,  а  сиа  собе.  И
владыка  Василий  с  наместником,  Борисом,  докончаша  мир
межи  ими.  И  взвеличан  бысть  крест,  а  диавол  посрамлен
бысть“  (Новог.  I).
 В  1388  г.  восстали  три  конца  Софийской  стороны  на  по¬
садника  Есипа  Захарьича,  созвонили  вече  у  св.  Софии,  а  с
веча  пошли  на  его  двор,  как  рать  сильная  в  оружии,  взяли
дом  его  и  хоромы  разнесли.  Посадник  бежал  на  Торговую
сторону,  которая  вся  стала  за  него.
 „И  тако,  —  говорит  летописец,  —  быша  без  мира  по  две
недели,  и  потом  снидошася  в  любовь  и  дата  посадничество
Василию  Ивановичу46  (Новог.  I).
 Единение  всех  было  обыкновенной  формой  вечевого
решения.  Но  необходимость  такого  единения  не  шла  у  нас
до  того,  чтобы  вече  вовсе  не  сознавало  за  собой  права  поста¬
новить  обязательное  для  всех  решение,  едва  был  хотя  один
несогласный.  Под  единением  всех  надо  разуметь  не  согла¬
шение  всех  без  исключений,  а  соглашение  такого  подав¬
ляющего  большинства,  которое  заставляет  молчать  разно¬
мыслящих.
 В  1016  г.  новгородцы,  поддерживавшие  своего  князя,
Ярослава  Владимировича,  в  войне  со  Святополком,  решили
во  время  похода  напасть  на  войско  противника,  перепра¬
вившись  через  Днепр.  Вот  в  какой  форме  доводят  они  до
сведения  князя  о  своем  решении:
 64

„Яко  заутра  перевеземся  на  не.  Аще  кто  не  пойдет  с  на¬
ми,  сами  потнем“  (Лавр.).
 Подобное  этому  решение  находим  и  под  1148  г.  Новго¬
родцы,  призвав  к  себе  князя  Изяслава  для  защиты  от  Юрия,
решают  объявить  последнему  войну.  Они  говорят  Изяславу:
 „Княже!  ать  же  пойдем!  И  всяка  душа,  аче  и  дьяк,  а  гу-
менцо  ему  прострижено,  а  не  поставлен  будет,  и  ти  пойдет.
А  кто  поставлен,  ать  Бога  молить44  (Ипат.).
 Киевляне,  решившись  в  1151  г.  воевать  с  тем  же  князем
Юрием,  в  такой  форме  извещают  об  этом  дружественных  им
князей,  Вячеслава,  Изяслава  и  Ростислава:
 „Ать  же  пойдут  вси,  како  можеть  и  хлуд  в  руци  взяти;
пакы  ли  хто  не  пойдеть,  нам  же  и  дай,  ать  мы  сами  побьемы44
(Ипат.).
 О  вечевых  совещаниях  никаких  протоколов  не  велось.
Но  когда  дело  того  требовало,  вечевое  решение  заносилось
на  грамоту.  Записывались,  например,  условия,  на  основании
которых  известному  князю  предоставлялся  известный  стол.
Мы  не  можем  сказать  за  неполнотой  известий,  с  какого
именно  времени  вошло  в  обычай  излагать  на  письме  догово¬
ры  городов  с  князьями.  Древнейший  писаный  договор,  о  ко¬
тором  упоминают  наши  памятники,  относится  к  1175  г.  В
этом  году  владимирцы  (северные)  признали  своим  князем
Ярополка  Ростиславича  и  с  радостью  посадили  его  на  столе,
„в  Святей  Богородице  весь  поряд  положьше44  (Сузд.).  Осно¬
вания  соглашения  с  князем,  принятые  городом,  были  запи¬
саны  и  положены  для  хранения  в  соборную  церковь  Св.  Бо¬
городицы.  Нет,  однако,  основания  думать,  что  изложение  на
бумаге  вечевых  решений  сделалось  общей  практикой  в
XII  веке.  Киевский  летописец  рассказывает  с  некоторою
подробностью  о  соглашении  киевлян  с  князем  Игорем  (с.  16),
но  не  говорит,  чтобы  оно  было  записано.  Он  упоминает
только  о  скреплении  его  крестным  целованием.
 Целиком  дошедшие  до  нас  вечевые  грамоты  все  при¬
надлежат  одному  Новгороду;  древнейшая  из  них  относится  к
1265  г.  Но  уже  от  самого  начала  XIII  века  имеем  известие,  из
которого  надо  заключить,  что  не  только  в  это  время,  но  и
ранее  договоры  князей  с  Новгородом  сохранялись  на  пись-
 65
 3—1728

ме.  В  1209  г.  новгородцы  оказали  помощь  князю  Всеволоду
в  войне  его  с  черниговцами.  Отпуская  их  домой,  он  одарил
их  без  числа  и
 „Вда  им  волю  всю  и  уставы  старых  князь,  его  же  хотяху
новогородцы,  и  рече  им:  кто  вы  добр,  того  любите,  а  злых
казните44  (Новог.1).
 „Уставы  старых  князь44  это,  конечно,  договоры  князей
XII  века  с  Новгородом.  Всеволод  в  1209  г.  переписал  их  на
свое  имя  и  дал  Новгороду.
 Описанные  порядки  давали  полную  свободу  образова¬
нию  политических  партий  и  полный  простор  их  взаимной
борьбе.  Наши  древние  политические  партии  группирова¬
лись,  обыкновенно,  около  князей  и  имели  целью  доставить
стол  тому  из  них,  на  стороне  которого  они  стояли.  Торжест¬
во  князя  вело  и  к  торжеству  членов  партии,  так  как  князь
раздавал  доходные  должности  и  прежде  всего,  конечно,  оде¬
лял  своих  приятелей.  Именно  этим  словом  обозначаются  в
летописях  лица  дружественной  князю  партии1.  Летописи
постоянно  дают  примеры  разделения  городов  на  партии.  Но
эти  указания  слишком  кратки,  чтобы  можно  было  написать
историю  древних  партий.  Мы  приведем  два-три  примера
единственно  с  целью  указать  на  существование  партий  и  на
то,  что  они  играли  важную  роль.
 В  1136  г.  новгородцы  в  соединении  с  псковичами  и  ла-
дожанами  осудили  и  изгнали  князя  Всеволода  Мстиславича.
Но  в  следующем  же  году  приятелям  его  удалось  доставить
ему  стол  во  Пскове.  Сторонники  его  в  Новгороде  были
слишком  слабы,  чтобы  доставить  ему  торжество  и  в  главном
городе,  а  потому  им  пришлось  также  уйти  во  Псков.  Это
удаление  вместе  с  князем  и  приятелей  его,  потерпевших  по¬
ражение,  довольно  обыкновенное  явление.  При  той  беспо¬
щадности,  с  которой  велась  в  древности  борьба  партий,  уда-
 1  Всеволода  Мстиславича  зовут  новгородские  и  псковские  мужи,
приятели  его,  (Новог.  I.  1137);  „князь  Роман,  узнав  об  отчей  смерти,  яви
дружине  своей  и  приятелям  своим,  новогородцам“  (Ипат.  1173);  „бяху
приятели  Ростиславу  от  полочан“  (Ипат.  1159);  см.  еще  для  Киева  (Ипат.
1169),  для  Владимира  на  Клязьме  (Ипат.  1188).
 66

ление  побежденных  представлялось  единственным  средст¬
вом  спасения  от  преследований  раздраженных  противников.
 Выше  (с.  12)  мы  рассказали  историю  занятия  Рогволо-
дом  Борисовичем  Друцка,  где  сидел  сын  полоцкого  князя,
Ростислава.  Но  Рогволод  имел  приятелей  и  в  Полоцке.  Они
дали  знать  о  себе,  как  только  Рогволод  утвердился  в  Друцке.
Ростиславу  едва  удалось  остановить  возбужденное  ими  дви¬
жение,  одарив  их  многими  дарами.  Но  и  это  ненадолго.  По
замирении  его  с  Рогволодом  они  снова  подняли  голову,
склонили  на  свою  сторону  всех  поломан  и  доставили,  нако¬
нец,  полоцкий  стол  своему  любимцу.
 В  Пскове  мы  встречаем  даже  немецкую  партию,  и  это  в
1240  г.,  во  время  войны  Пскова  с  немцами.  Партия  эта  дер¬
жит  перевет  к  немцам  и  подводит  их  к  Пскову.  Псковичи
были  разбиты  немцами,  а  Твердила  Иванкович,  глава  немец¬
кой  партии,  „сам  нача  владети  Псковом  с  немцы,  воюя  села
новогородския“.  Побежденная  русская  партия  должна  была
укрыться  в  Новгороде  с  женами  и  детьми  (Псков.  I).
 В  Смоленске  была  литовская  партия.  В  1401  г.  подсту¬
пил  к  этому  городу,  где  сидел  тогда  наместник  Витовта,
князь  Юрий  Святославич.  В  городе  произошло  возмущение,
говорит  летописец:  „овии  хотяху  Витофта,  а  друзии  отчима
своего44.  Сторонники  Юрия  получили  перевес,  убили  наме¬
стника  Витовтова,  князя  Романа,  перебили  смоленских  бояр,
которые  князя  Юрия  не  хотели,  и  доставили  Юрию  облада¬
ние  смоленским  столом  (Воскр.).  Но  литовская  партия  про¬
должала  существовать  в  Смоленске.  В  1404  г.,  когда  Юрий
ездил  в  Москву,  она  снова  передала  город  Витовту1.
 1  Новог.  I.  См.  еще  любопытные  места  для  истории  древних  партий:
для  Галича:  Ипат.  1159,  1187,  1189;  Густ.  1211,  1212;  Ипат.  1235,  1241;  для
Берестья:  Ипат.  1289;  для  Киева  и  Вышгорода:  Лавр.  1015;  Ипат.  1146,
1169;  для  Чернигова:  Ипат.  1160;  для  Переяславля  Южного:  Ипат.  1148,
1149;  для  Новгорода:  Новог.  I.  1136—1142,  1230,  1232,  1340;  Воскр.  1471,
1476;  Псков.  I.  1478;  для  Торжка:  Соф.  I.  1386;  для  Рязани:  Сузд.  1209.
См.:  Беляев  И.Д.  Рассказы.  Кн.  II.
 з*
 67

VII. 	Исполнение  вечевых  решений
 Исполнение  вечевых  постановлений  было  дело  того  ли¬
ца,  на  долю  которого  оно  выпадало  по  смыслу  решения.  Ве¬
че  непосредственно  являлось  исполнительным  органом  во
всех  тех  случаях,  когда  оно  оставляло  за  собой  исполнение
решения;  постановления  веча  исполнялись  и  князем,  если  он
принимал  на  себя  соответствующие  действия.  Владимирское
на  Волыни  вече  1097  г.  (с.6)  дает  пример  того  и  другого.
Владимирцы  возлагают  на  князя  обязанность  выдать  винов¬
ников  ослепления  Василька;  если  же  князь  этого  не  сделает,
они  угрожают  ему  отворить  врата  града  и  перейти  на  сторо¬
ну  его  противников.  По  смыслу  этого  решения,  или  князь
должен  выдать,  или  граждане  —  отворят  ворота  и  впустят
в  город  противников  своего  князя,  Володаря  и  Василька.
Новгородское  вече  1016  г.  (с.  64—65),  решив  дать  на  сле¬
дующее  утро  битву  войскам  Святополка,  говорит,  кто  не
пойдет,  того  мы  сами  „потнем“.  Наоборот,  киевское  вече
1151  г.  (с.65),  решив  войну  с  Юрием,  наблюдение  за  выступ¬
лением  всех  на  войну  предоставляет  князю,  а  за  собой  удер¬
живает  право  суда  над  ослушниками.
 Все  это  указывает  на  недостаточное  еще  развитие  орга¬
нов  управления.  За  исключением  князя,  они  еще  не  успели
обособиться  от  народа:  народ  сам  и  ворота  отворяет,  и  посы¬
лает  на  войну,  и  наказывает  ослушников.
 Очень  понятно,  что  при  впечатлительности  народных
масс  и  легкой  возбудимости  их  исполнение  решения  являет¬
ся  нередко  актом  страсти.  Таково  было  убийство  князя  Иго¬
ря  киевлянами  в  1146  г.  (с.21);  новгородская  вечевая  практи¬
ка  представляет  множество  примеров  такой  же  страстной
расправы  вечников  с  людьми,  навлекшими  на  себя  их  неудо¬
вольствие.
 VIII. 	Предметы  ведомства
 Так  как  народ  собирается  на  вече  в  силу  принадлежаще¬
го  ему  права  решать  общественные  дела,  которые  еще  не
обособились  от  его  частных  и  которые  он  рассматривает  как
 68

непосредственно  до  него  относящиеся,  то  понятно,  что  на¬
род  может  привлечь  к  своему  рассмотрению  всевозможные
вопросы  общественной  жизни.  Говоря  языком  нашего  вре¬
мени,  вечу  принадлежала  власть  законодательная,  прави¬
тельственная  и  судебная.  Но  взаимное  отношение  этих  раз¬
личных  предметов  ведомства  веча  в  древности  было  совсем
иное,  чем  в  наше  время.  Законодательству  вовсе  не  принад¬
лежало  первенствующего  значения.  Наши  предки  жили  не
по  закону,  а  по  обычаю,  одинаково  обязательному  и  для  на¬
рода,  и  для  князей.  Все  законодательство  домосковского
времени  не  наполнит  и  половины  одного  из  тех  ста  томов
Полного  собрания  законов,  в  которых  выразилась  законода¬
тельная  деятельность  двух  последних  веков  нашей  истории.
Первую  заботу  древнего  времени  составляло  не  законода¬
тельство,  а  управление.  Первый  же  вопрос  управления  —
избрание  князя,  с  которого  мы  и  начнем  обзор  вечевой  дея¬
тельности.
 I.  Избрание  князя
 Порядок  замещения  столов  в  домосковской  России  со¬
ставляет  один  из  наиболее  трудных  и  едва  ли  не  наиболее
спорных  вопросов  наших  юридических  древностей.  Причи¬
на  —  в  неполноте  источников.  Летописцы  лишь  случайно  и
как  бы  мимоходом  касаются  юридических  основ  распреде¬
ления  столов.  Подробному  рассмотрению  этого  вопроса  мы
посвятим  одну  из  следующих  глав.  Теперь  же  остановимся
на  одном  только  основании  размещения  князей  по  столам  —
на  народной  воле.  Относя  избрание  князей  к  предметам  ве¬
домства  вечевых  собраний,  мы  не  хотим  сказать,  что  столы
замещались  только  по  избранию.  В  нашей  истории  весьма
нередки  случаи  занятия  столов  и  против  воли  народа,  в  силу
военной  удачи.  Право  избрания  уступало  здесь  более  силь¬
ному  праву  победителя.  Но  победа  превозмогающей  силы  не
уничтожала  народного  обычая.  Как  только  обстоятельства
менялись  к  лучшему,  он  снова  вступал  в  действие.  Именно
такой  взгляд  на  отношение  народной  воли  к  праву  сильного
существовал  в  древности.  Избранный  киевлянами  князь  Изя-
 69

слав,  потерпев  в  1149  г.  поражение  от  дяди  Юрия,  обратился
к  избирателям  своим  с  вопросом:  могут  ли  они  поддержать
его  в  дальнейшей  борьбе?  Изнуренные  войной  киевляне  по¬
советовали  Изяславу  уступить  и  уехать,  но  с  оговоркой:  нам,
говорили  они,  с  Юрием  не  ужиться,  а  потому,  как  только
обстоятельства  изменятся,  мы  снова  будем  на  твоей  стороне
(с.23).
 В  первой  главе  было  приведено  немало  случаев  как  при¬
звания  князей  народом,  так  и  изгнания  их.  Мы  не  считаем
необходимым  исчерпывать  здесь  весь  относящийся  до  из¬
брания  князей  летописный  материал.  При  изложении  вопро¬
са  о  преемстве  столов  нам  придется  еще  иметь  дело  со  слу¬
чаями  избрания;  здесь  же  мы  сгруппируем  только  наиболее
характерные  из  них.
 В  1097  г.  состоялся  съезд  князей  в  Любече,  на  котором,
для  прекращения  княжеских  усобиц,  было  принято  в  руко¬
водство  на  будущее  время  начало  „отчины64.  По  этому  нача¬
лу  внуки  Ярослава  Владимировича  должны  были  владеть
теми  волостями,  которые  даны  были  Ярославом  их  отцам.  В
Киеве  должны  были  княжить  сыновья  Изяслава,  в  Чернигове
—  сыновья  Святослава,  в  Переяславле  —  сыновья  Всеволода
и  т.д.  Мы  имеем  здесь  дело  с  чрезвычайно  важным  решени¬
ем,  которое,  действительно,  могло  бы  до  некоторой  степени
ограничить  княжеские  споры  из-за  владений.  В  1112  г.  скон¬
чался  киевский  князь  Святополк  Изяславич.  У  него  осталось
три  сына  и,  следовательно,  преемство  Киевской  волости  бы¬
ло  достаточно  обеспечено.  Так  как  все  потомки  Ярослава
были  связаны  Любецким  соглашением,  то  со  стороны  князей
и  не  возникло  никакого  вопроса  о  преемстве  в  Киеве.  Но  во¬
прос  подняли  киевляне.  Они  хотели  иметь  своим  князем  не
кого-либо  из  сыновей  Святополка,  а  Владимира  Мономаха  и
послали  к  нему  приглашение.  Когда  Владимир  отказался,
они  повторили  приглашение,  предупреждая  его,  что,  если  он
будет  настаивать  на  отказе,  в  Киеве  возникнут  беспорядки,
за  которые  ответственность  падет  на  него.  Владимир,  вместо
того  чтобы  помочь  своим  племянникам,  сыновьям  Свято¬
полка,  занять  Киев  и  наказать  непокорных,  принимает  из¬
брание  и  делается  родоначальником  новой  линии  киевских
 70

князей  (Владимировичей).  Воля  народная  устранила,  таким
образом,  от  обладания  киевским  столом  князей,  которые
должны  были  занимать  этот  стол  и  по  завещанию  Ярослава,
и  по  единогласному  решению  Любецкого  съезда,  и  предо¬
ставила  его  младшей  линии.
 Избрание  народное  является  в  данном  случае  решаю¬
щим,  и  не  только  для  Владимира,  в  пользу  которого  оно  со¬
стоялось,  но  и  для  других  князей,  двоюродных  братьев  его  и
племянников.  Все  участники  Любецкого  съезда  целовали
крест  на  том,  чтобы  каждому  держать  свою  отчину,  а  в  слу¬
чае  нарушения  всем  выступить  войной  против  нарушителя,
и  никто  не  выступил.
 В  1146  г.  Всеволод  Киевский  предложил  киевлянам  при¬
знать  своим  князем  по  смерти  своей  брата  своего,  Игоря;  в
1157  г.  то  же  делает  в  Ростовской  волости  князь  Юрий,  а  в
1187  г.  Ярослав  Осмомысл  в  Галиче.  Во  всех  этих  случаях
народ  при  жизни  помянутых  князей  соглашается  с  их  пред¬
ложениями,  а  по  смерти  их  нарушает  свое  обещание  и  воз¬
водит  на  престол  других  лиц.
 По  смерти  князя  Изяслава,  избранного  киевлянами  в
1146  г.,  они  передают  киевский  стол  брату  его,  Ростиславу.
Вот  как  описано  это  событие  летописцем:
 „И  посадиша  в  Киеве  Ростислава  кияне,  рекуче  ему:
„якоже  же  брат  твой,  Изяслав,  честил  Вячеслава,  такоже  и
ты  чести.  А  до  твоего  живота  Киев  твой“  (Ипат.  1154).
 Чрезвычайно  характерное  известие.  Из  него  следует,  что
киевляне  совершенно  ясно  сознавали,  что  им  принадлежит
право  избирать  князей.  Они  говорят  Ростиславу:  Киев  твой
до  смерти  твоей,  т.е.  они  избирают  его  пожизненно.  Рости¬
слав  не  может  назначить  себе  наследника,  кроме,  конечно,
случая  соглашения  с  киевлянами.  Если  такого  соглашения  не
последует,  они  изберут,  по  смерти  его,  кого  захотят.
 Подобно  этому  новгородцы  признают  сына  этого  Рости¬
слава,  Святослава,  своим  пожизненным  князем.  Они  целуют
Ростиславу  крест  на  том
 „Яко  же  им  имети  сына  его  собе  князем,  а  иного  князя
не  искати,  оли  ся  с  ним  смертию  разлучити“.
 Киевляне  очень  ревниво  охраняли  свое  право  призва-
 71

ния.  Измену  Игорю  (с.  19)  они  мотивировали  такими  слова¬
ми:  „не  хочем  быти  акы  в  задними64,  т.е.  они  не  желают  пере¬
ходить  от  одного  князя  к  другому  в  том  порядке,  в  каком
переходит  наследство  в  частном  быту.
 Не  менее  ясное  сознание  о  праве  избрания  князя  встре¬
чаем  и  в  городах  Ростовской  волости.  Владимирцы,  недо¬
вольные  Ярополком  Ростиславичем,  говорят:  „Мы  есмы
вольная  князя  прияли  к  собе“.  По  смерти  Михалки  ростов¬
цы  призывают  к  себе  Мстислава  Ростиславича  и  говорят
ему:
 „Поиди,  княже,  к  нам,  Михалка  Бог  поял,  на  Волзе,  на
Городци,  а  мы  хочем  тебе,  а  иного  нехощем“  (Сузд.).
 В  это  же  время  (1176)  владимирцы  целуют  крест  к  брату
умершего  „и  на  детех  его66  (Сузд.).  Это  чрезвычайно  знаме¬
нательная  прибавка.  Владимирцы  не  первый  раз  принимают
участие  в  избрании  князя.  При  жизни  Юрия  они  призывают¬
ся  им  к  соглашению  о  преемнике;  по  смерти  Юрия  они  уча¬
ствуют  в  избрании  Андрея;  по  смерти  Андрея  участвуют  в
избрании  Ростиславичей;  по  изгнании  Ярополка  Ростисла¬
вича  они  призывают  Михалку.  Но  ни  в  одном  из  этих  при¬
званий  не  говорится,  что  князь  призывается  с  потомством.
Призвания  эти  были,  следовательно,  пожизненные,  как  и
вышеприведенное  призвание  Ростислава  в  Киев;  все  они
предполагают  право  народа,  по  смерти  призванного  князя,
произвести  новое  избрание.  В  1176  г.  владимирцы  впервые
призывают  князя  „с  детьми66,  т.е.  с  потомством.  Эту  меру
надо  поставить  рядом  с  решением  князей  на  Любецком  съез¬
де.  Она  имеет  совершенно  то  же  значение,  но  на  этот  раз  ис¬
ходит  не  от  князей,  а  от  народа:  владимирцы  ограничивают
число  законных  претендентов  на  владимирский  стол  потом¬
ством  Всеволода.
 Но  как  это  понимать?  Установляется  приведенным  це¬
лованием  наследственность  княжеской  власти  во  Владимире,
или  народ  только  ограничивает  на  будущее  время  свое  право
избрания  средою  потомства  Всеволода?  Целование  1176  г.
надо,  думаем,  понимать  во  втором  смысле;  для  первого  ус¬
ловия  того  времени  не  были  еще  достаточно  зрелы:  не  было
еще  выработано  никакого  определенного  порядка  наследст¬
 72

венности,  а,  с  другой  стороны,  Всеволод  и  сыновья  его  име¬
ли  еще  слишком  мало  независимых  от  народа  средств  дейст¬
вия,  чтобы  обходиться  без  его  согласия  в  таком  важном  во¬
просе,  как  замещение  столов.
 Такое  толкование  находит  себе  подтверждение  и  в  ле¬
тописи.  Вот  как  описывает  она  назначение  Всеволодом  себе
преемника:
 „Того  же  лета  посла  князь  великий,  Всеволод,  по  сына
своего,  Костянтина,  в  Ростов,  дая  ему  по  своем  животе  Во-
лодимерь,  а  Ростов  Юрью  дая;  он  же  не  еха  ко  отцю  в  Воло-
димерь,  хотя  взяти  Володимерь  к  Ростову.  Он  же  посла  по
него,  вторицею,  зва  к  себе,  и  тако  пакы  не  иде  ко  отцю  сво¬
ему,  но  хотяше  Володимеря  к  Ростову.  Князь  же  великий
Всеволод  созва  всех  бояр  своих,  с  городов  и  с  волостей,  и
епископа  Иоана,  и  игумены,  и  попы,  и  купцы,  и  дворяне  и
вси  люди,  и  да  сыну  своему,  Юрью,  Володимерь  по  себе  и
водя  всех  ко  кресту;  и  целоваша  вси  людие  на  Юрии“
(Воскр.  1211).
 Люди  целуют  крест  на  том,  что  по  смерти  Всеволода
владимирским  князем  будет  второй  его  сын,  Юрий.  Это  есть
обещание  признать  Юрия  владимирским  князем  и  посадить
его  на  столе.  Оно  напоминает  известное  уже  нам  соглаше¬
ние,  состоявшееся  между  отцом  Всеволода,  Юрием,  и  рос¬
товцами,  суздальцами  и  владимирцами  в  1156—1157  гг.  И
там  и  здесь  обойден  старший  сын;  и  там  и  здесь  созываются
люди  со  всех  городов  и  волостей.  Это  понятно.  Предстояло
решить  очень  важный  для  Всеволода  вопрос.  Старший  сын
его,  Константин,  пошел  против  воли  отца,  захотел  взять
Владимир  к  Ростову,  т.е.  захотел  восстановить  первенст¬
вующее  значение  Ростова  и  подчинить  ему  Владимир.  Это
не  могло  нравиться  Всеволоду,  который  всем  был  обязан
новому  городу,  Владимиру.  Не  желая  умалять  значения  это¬
го  города,  он  дает  ему  особого  князя  в  лице  второго  сына,
Юрия.  Владимирцы,  конечно,  охотно  к  этому  присоединя¬
ются;  для  них  ничто  так  не  желательно,  как  сохранение  если
не  главенства  над  Ростовом,  то  по  крайней  мере  своей  особ-
ности.  Но  для  обеспечения  самостоятельности  Владимира
крестного  целования  его  граждан,  конечно,  недостаточно.
 73

Желательно,  чтобы  к  нему  присоединились  и  люди  других
городов.  Вот  почему  Всеволод  и  призывает  к  соглашению
людей  всех  городов  и  волостей,  владимирцев,  ростовцев,
суздальцев  и  пр.  Присоединение  к  такому  соглашению  рос¬
товцев  совершенно  понятно.  С  осуществлением  этого  со¬
глашения  они  все  же  выигрывают,  так  как  получают  особого
от  Владимира  князя.
 Нельзя  не  указать  еще  на  одно  обстоятельство  в  распо¬
ряжении  Всеволодом  своими  владениями.  После  него  оста¬
лось  шесть  сыновей,  а  участки  он  назначает  только  четырем,
и  очень  неравные:  Константину  дает  Ростов,  Юрию  —  Вла¬
димир,  Ярославу—  Переяславль,  Владимиру  —  Юрьев,  а
Святославу  и  Ивану  ничего.  Надо,  кажется,  вывести  отсюда,
что  у  Всеволода  не  вотчинная  точка  зрения.  Если  бы  он
смотрел  на  свои  владения  как  на  свою  частную  собствен¬
ность,  у  него  достало  бы  чем  наделить  всех  сыновей.  Тут
видится  что-то  другое.
 На  продолжающуюся  необходимость  признания  князя
народом  в  городах  древней  Ростовской  волости  и  после
1176  г.  указывает  и  приведенное  выше  (с.27)  обращение
третьего  сына  Всеволода,  Ярослава,  к  переяславцам.
 В  заключение  приведем  слова  Всеволода  Юрьевича,  ос¬
нователя,  в  силу  народного  избрания,  линии  владимирских
князей,  обращенные  им  к  противнику  своему,  Мстиславу
Ростиславичу.
 По  смерти  князя  Михалки  ростовцы  снова  призвали
Мстислава  Ростиславича,  а  владимирцы  целовали  крест  Все¬
володу  Юрьевичу  „и  с  детьми“.  Ростовцы  не  хотели  прими¬
риться  с  этим  разделением  некогда  единой  Ростовской  во¬
лости  и  требовали  от  своего  князя,  чтобы  он  прогнал  Всево¬
лода.  Всеволод  же,  узнав  о  выступлении  против  него  Мсти¬
слава,  послал  к  нему  посла  со  следующими  характерными
для  того  времени  словами:
 „Брате!  оже  тя  привели  старейшая  дружина,  и  ты  по-
еди  к  Ростовоу,  а  оттоле  мир  взмеве:  тебе  ростовци  при¬
вели  и  боляре,  а  мене  с  братом  Бог  был  привел,  и  вол  од  и-
мирци  и  переяславци;  Суздаль  боуди  нам  обечь,  да  кого
всхотят,  то  той  боудет  им  князь“  (Сузд.  1177).
 74

Всеволод  не  только  признает  состоявшееся  избрание,  но
и  предоставляет  еще  Суздалю  высказаться  в  пользу  того  или
другого  из  имеющихся  в  волости  князей.  Нелишне  обратить
внимание  и  на  то,  что  Михалко  и  Всеволод  не  только  никого
не  наказывают,  но  и  никому  не  мстят  за  то,  что  народ  не  ус¬
тоял  на  крестном  целовании  в  их  пользу,  состоявшемся  при
отце  их,  Юрии.
 Сознание  о  праве  призвания  хорошо  высказалось  в  по¬
хвале  летописца  князю  Мстиславу  Ростиславичу:
 „Не  бе  бо  тое  земле  в  Руси,  которая  же  его  не  хотяшеть“
(Ипат.  1179).
 Мы  привели  несколько  свидетельств  источников,  из  ко¬
торых  видно,  что  народ  не  только  осуществлял  свое  право
призвания,  но  что  ему  было  присуще  и  совершенно  отчетли¬
вое  сознание  о  принадлежности  ему  этого  права.  Право  это
признают  и  князья.
 Но  такие  характерные  известия  встречаются  нечасто.  В
большинстве  случаев  летописец  говорит  коротко:  по  смерти
такого-то  князя  стол  его  занял  такой-то,  или:  такой-то  князь
дал  такой-то  город  такому-то  князю.  Как  надо  понимать  эти
краткие  известия?  Надо  ли  и  в  таких  случаях  предполагать
народное  согласие?  Полагаем,  что  надо.  Князь  в  мирное
время  всегда  вступал  на  стол  с  согласия  народа,  которое  вы¬
ражалось  в  крестном  целовании  и  в  торжественном  посаже-
нии  его  народом  на  стол.  Никто  не  будет  отрицать,  что  кре¬
стное  целование,  в  котором  и  выражалось  признание  князя
народом,  всегда  имело  место  при  вступлении  на  стол  нового
князя;  а  между  тем  и  о  нем  летопись  очень  часто  забывает
упомянуть.  Вот  как  коротко  передает  она  о  вокняжении  в
Киеве,  по  смерти  Владимира  Мономаха,  сына  его  Мстисла¬
ва:
 Лаврентьевский  список:  „И  седе  Кыеве  Мстислав,  сын
его  старейший,  княжа  с  кротостью;  а  Ярополк,  брат  его,  иде
Переяславлю64.
 Ипатьевский:  „Мстислав,  старейший  сын  его,  седе  на
столе  в  Киеве,  отца  место  своего,  майя  в  20й.
 Записан  только  голый  факт,  с  опущением  всех  сопрово¬
ждавших  его  обстоятельств.  В  Лаврентьевском  же  списке
 75

прибавка  о  кротком  княжении  Мстислава  свидетельствует,
что  факт  записан  гораздо  позднее  события,  или  что  первона¬
чальная  редакция  его  была  потом  дополнена.
 На  основании  таких  кратких  заметок  нельзя  делать  ни¬
каких  выводов  о  том,  на  каком  основании  вступил  тот  или
другой  князь  на  престол.  Заключения  наши  должны  основы¬
ваться  на  крестном  целовании,  которое  надо  всегда  предпо¬
лагать.  Крестное  целование,  в  котором  выражается  призна¬
ние  князя  народом,  и  есть  юридическое  основание  его  вла¬
сти.  Это  признание  нет  надобности  представлять  себе  всегда
совершенно  свободным  и  возникавшим  по  инициативе  наро¬
да.  Предержащая  власть  имеет  много  способов  влиять  на
народ  и  склонять  его  к  угодным  для  нее  решениям.  Князь
Полоцкий,  Ростислав,  например,  заметив  колебание  в  своих
подданных  и  склонность  перейти  на  сторону  Рогволода
(с.  13),  одаряет  их  многими  подарками  и  затем  уже  приводит
ко  кресту.  Сущность  дела  этим,  однако,  нисколько  не  изме¬
няется.  Розданные  подарки  служат  только  новым  доказа¬
тельством  того,  что  согласие  народа  нужно.
 2. 	Ряд  с  князем
 Самым  обыкновенным  выражением  законодательной
деятельности  веча  служил  „ряд44  с  князем.  Ряд,  в  данном
случае,  есть  договор,  заключаемый  народом  с  избираемым
им  князем.  Факт  избрания  князя  уже  предполагает  заключе¬
ние  с  ним  договора,  в  котором  установляются  условия  кня¬
жения.  Самый  характерный  рассказ  летописи  о  ряде  отно¬
сится  ко  вступлению  на  киевский  стол  Ростислава  Мстисла-
вича.  В  1154  г.  умер  Изяслав,  княживший  в  Киеве  совместно
с  дядею  своим,  Вячеславом.  На  место  умершего  избран  был
брат  его,  Ростислав.  Немедленно  по  избрании  он  должен  был
выступить  в  поход  против  суздальского  князя  Юрия,  кото¬
рый  также  имел  притязания  на  Киев.  Во  время  этого  похода
Ростислав,  получив  весть  о  смерти  соправителя  своего,  Вя¬
чеслава,  вернулся  в  Киев,  похоронил  дядю,  раздал  животы
его  монастырям  и  нищим  и  поспешил  снова  на  войну.  При¬
быв  к  войску,  он  собрал  мужей  своих  и  начал  думать  о  похо-
 76

де  против  черниговских  князей,  союзников  Юрия.
 „Мужи  же,  —  продолжает  летописец,  —  бороняхуть  ему
пойти  Чернигову,  рекучи  ему:  „Бог  поял  стрыя  твоего,  Вяче¬
слава,  а  ты  ся  еси  еще  с  людми  Киеве  неутвердил;  а  по-
еди  лепле  в  Киев,  то  же  с  людми  утвердися.  Да  аче  стрый
придет  на  тя,  Дюрги,  поне  ты  ся  с  людми  утвердил  будеши,
годно  ти  ся  с  ним  умирити,  умиришися,  пакы  ли,  а  рать  зач-
неши  с  ним“  (Ипат.).
 Мужи  Ростислава  говорят  новоизбранному  князю  „ты
еще  с  людьми  не  утвердился44.  Из  этих  слов  надо  заключить,
что  „утверждение44  князя  с  народом  есть  обыкновенный  акт,
который  необходимо  совершить  всякому  князю.  Почему
Ростислав  не  совершил  его  прежде,  потому  ли,  что  был  от¬
влечен  войной,  или  по  каким  иным  соображениям,  это,  ко¬
нечно,  все  равно.  Ростислав  мог  не  спешить  с  утверждением
по  какому-нибудь  неосновательному  и  даже  легкомыслен¬
ному  расчету;  существо  дела  этим  нисколько  не  изменяется.
 Весьма  важно,  что  утверждение  Ростислава  с  народом
приводится  в  связь  с  предстоящей  ему  войной  с  Юрием.  По¬
ложение  киевлян  и  Ростислава  было  очень  затруднительное.
Хотя  Юрия  в  Киеве  не  любили  и  даже  не  могли  с  ним
ужиться,  но  он  тем  не  менее  не  хотел  отказаться  от  притяза¬
ний  на  „Русь44  и  имел  достаточно  сил  для  борьбы,  так  как
пользовался  поддержкой  черниговских  князей.  Ввиду  этого
можно  было  опасаться,  что  в  Киеве  образуется  партия  Юрия
и  доставит  ему  стол.  Вот  почему  для  Ростислава  „утвержде¬
ние44  с  людьми  было  особенно  нужно.  Сговорившись  с  киев¬
лянами,  он  мог  действовать  с  большей  уверенностью:  если
бы  народ  выказал  полную  решимость  сопротивляться
Юрию,  он  мог  бы  начать  войну  при  содействии  всех  киев¬
ских  сил;  в  противном  случае  он  мог  бы  своевременно  всту¬
пить  в  мирные  переговоры  с  дядей.  Такова  точка  зрения  му¬
жей  Ростислава.  Но  Ростислав  не  послушался  мудрого  сове¬
та;  он  поспешил  к  Чернигову,  потерпел  поражение  и  потерял
Киев.
 Совет,  данный  Ростиславу  его  мужами,  наводит  и  на  не¬
которые  дальнейшие  выводы.  Утверждение  с  людьми  есть
акт  повторяющийся.  Предержащей  власти  необходимо  было
 77

прибегать  к  нему  при  всякой  перемене  обстоятельств;  а  об¬
стоятельства,  окружавшие  князя,  менялись  чрезвычайно  бы¬
стро,  так  как  друзья  князей  легко  переходили  в  лагерь  их
врагов.  При  всякой  перемене  в  настроении  партий  князю
нужно  было  новое  утверждение  с  народом  и  новое  крестное
целование  с  ним.  Пример  такого  повторительного  утвержде¬
ния  с  людьми  дает  полоцкий  князь,  Ростислав,  когда  в  По¬
лоцкую  волость  вторгся  Рогволод  Борисович  (с.  13).  Посто¬
янная  рознь  князей  из-за  владений  была  одной  из  причин,
приводивших  к  этим  повторяющимся  соглашениям  народа  и
князя.
 Описание  вступления  на  киевский  стол  Игоря  Черни¬
говского  (с.  15—16)  содержит  наиболее  подробный  рассказ  о
том,  как  заключался  ряд  князя  с  народом.  Ряд  заключался  на
вече,  где  присутствовал  и  вновь  избранный  князь  (лично  или
чрез  уполномоченного).  В  приведенном  примере  условия
были  предложены  народом  и  приняты  князем.  После  уста¬
новления  условий  последовало  крестное  целование  народа  к
князю  и  князя  к  народу.  Князь  Игорь  целовал  крест  к  киев¬
лянам  „на  всей  их  воли“,  говорит  летописец;  это  значит,  что
Игорь  принял  без  изменений  условия,  предложенные  наро¬
дом.
 Но  такие  сравнительно  подробные  известия  о  договорах
князей  с  народом  очень  редки.  В  большинстве  случаев  лето¬
писец  ограничивается  указанием  на  то,  что  народ  и  новый
князь  целуют  друг  другу  крест.  Такое  взаимное  целование
непременно  предполагает  предшествовавшее  ему  соглаше¬
ние,  выразившееся  в  ряде,  на  котором  стороны  и  целовали
крест.
 Мы  имеем  случаи  ряда  и  взаимного  целования  креста
даже  с  князьями,  которые  заняли  тот  или  другой  стол  благо¬
даря  военной  удаче,  а  не  по  призванию.  Это  очень  понятно.
Княжеские  войны  из-за  обладания  волостями  велись  не
столько  против  населения,  сколько  против  князя.  Устранив
своего  личного  противника,  победитель  встречался  с  наро¬
дом,  который  в  большинстве  случаев  ничего  не  имел  против
него  и  принимал  победителя  если  и  не  непременно  с  радо¬
стью,  как  нередко  говорят  летописцы,  то  и  без  прямого  со¬
 78

противления.  Заключить  с  ним  ряд  представлялось  необхо¬
димым,  чтобы  утвердиться  на  столе.  Без  такого  утверждения
народ  имел  бы  одним  поводом  к  неудовольствию  больше,  и
весьма  важным.
 Приведем  несколько  примеров  ряда  князя  с  народом.
 В  1167  г.  Володарь  Глебович  Городенский  двинулся  ра¬
тью  к  Полоцку.  Навстречу  ему  вышел  полоцкий  князь,  Все-
слав,  с  полочанами,  но  был  разбит.  Всеслав  бежал,  а  Воло¬
дарь  „вниде  в  Полтеск  и  целова  хрест  с  полтьцаны“.
Известие  это  чрезвычайно  коротко,  но  оно  не  может  быть
понято  иначе,  как  в  смысле  заключения  ряда  с  победителем,
на  котором  обе  стороны  целовали  крест.
 В  1169  г.,  по  смерти  Ростислава,  киевляне  позвали  к  се¬
бе  на  стол  Мстислава  Изяславича.
 „Мстислав  же  заутра...  иде  Киеву...  Васильевским  пу¬
тем...  ту  выидоша  кияне  вси;  взма  ряд  с  братьею,  и  с  дру¬
жиною  и  с  кияны,  в  т  день,  и  поиде  Вышегороду...“  (Ипат.).
 Княжение  Мстислава  было  очень  тревожное;  он  скоро
потерял  почти  всех  своих  союзников  и  должен  был  оставить
Киев.  В  1172  г.  обстоятельства  изменились  к  лучшему,  и  ему
удалось  возвратиться  на  прежний  стол,  причем  опять  был
заключен  ряд:
 „И  вшед  в  Киев  взем  ряды  с  братьею  с  Ярославом  и
Володимером  Мьстиславичем,  с  галичаны,  и  с  Всеволодови¬
чем  и  Святополком  Гюргевичем,  и  с  кияны“  (Ипат.).
 В  обоих  случаях  договор  с  горожанами  поставлен  рядом
с  княжескими  договорами.
 В  1175  г.  владимирцы  (на  Клязьме)  находились  в  войне
с  ростовцами  и  суздальцами;  они  хотели  посадить  у  себя
Михалку,  тогда  как  старшие  города  стояли  на  стороне  Мсти¬
слава  и  Ярополка  Ростиславичей.  Владимирцы  потерпели
поражение  и  должны  были  признать  власть  Ярополка.  Это,
однако,  не  помешало  им  заключить  с  ним  ряд.  Осада  Влади¬
мира,  где  затворился  Михалка,  продолжалась  7  недель.
 „Володимирцы  же,  —  говорит  летописец,  —  нетрпяще
глада,  реша  Михалкоу:  „мирися,  любо  промышляй  о  себе“.
Он  же  отвещав  рече:  „прави  есте,  ци  хощете  мене  деля  поги-
нути“.  И  поеха  в  Русь.  И  проводиша  и  володимирци  с  пла¬
 79

чем.  И  потом  володимирци  оутврдившеся  с  Ростислави-
чами  крестным  целованием,  яко  не  сотворити  има  в  городе
никакого  зла.  И  выидоша  противу  Мьстиславу  и  Ярополку  с
кресты  из  города.  И  вшедша  в  город,  оутешиста  володимир-
цы  и  разделиша  волость  Ростовскоую,  седоста  княжить.  Яро-
полка  князя  посадиша  володимирци  с  радостию  в  городе
Володимири  на  стол,  в  святей  Богородици  весь  поряд  по-
ложыне“  (Сузд.  и  Лавр.).
 Но  в  следующем  году  владимирцы  восстали  против
Ярополка,  управлением  которого  не  были  довольны,  снова
призвали  Михалку  и  доставили  ему  обладание  Ростовом  и
Суздалем.  Михалка  на  этот  раз  явился  в  Ростов  победителем,
но  это  также  не  помешало  ему  утвердиться  с  людьми:
 „Михалко  же  еха  в  Суздаль  и  из  Суздаля  Ростову,  и
створи  людем  весь  поряд,  утвердився  крестным  цело¬
ванием  с  ними,  и  честь  возма  у  них,  и  дары  многы  у  рос-
товець“  (Лавр,  и  Сузд.).
 В  1199  г.  Роман  Мстиславич  Володимирский  (на  Волы¬
ни),  поддерживаемый  поляками,  подступил  к  Галичу,  кото¬
рый  по  смерти  Владимира  остался  без  князя.  Галичане  не
хотели  Романа  и  бились  против  него,  но  были  побеждены.
 „Роман  же,  —  говорит  летописец,  —  сед  на  князстве,
целова  крест  Лешку  королю,  яко  послушен  ему  быти,  а  га¬
личанам  целова  крест,  еже  любити  их  и  никого  же  оби-
дети“  (Густ.).
 Таким  образом,  даже  ряд  с  князем-победителем  не
представляется  делом  необычайным  в  нашей  древности.
 Есть  указание,  что  уже  во  второй  половине  XII  века  ря¬
ды  князей  с  народом  записывались  (с.71).  Ни  один  из  дого¬
воров  XII  века,  однако,  до  нас  не  дошел,  а  потому  мы  можем
составить  себе  лишь  очень  поверхностное  понятие  о  их  со¬
держании.
 Соглашение  народа  и  князя  касалось,  во-первых,  общих
вопросов  управления  и,  во-вторых,  некоторых  частных,  вы¬
зываемых  особенной  обстановкой  данного  случая.
 Вышеприведенные  места  летописи,  в  которых  говорится
о  ряде  Ярополка  с  владимирцами  и  Михалки  с  ростовцами  и
суздальцами,  наводят  как  бы  на  мысль,  что  соглашения  этого
 80

рода  установляют  полный  порядок  управления  и  суда.  И  в
том,  и  в  другом  случае  летопись  говорит  о  „всем  наряде46  или
„поряде  земском44.  Думаем,  что  приведенных  выражений
нельзя  понимать  в  таком  широком  смысле.  Даже  поздней¬
шие  новгородские  договоры  с  князьями  далеко  не  исчерпы¬
вали  всего  земского  наряда;  тем  труднее  допустить  это  для
договоров  XII  века.  Материальное  право  и  даже  порядок
процесса  в  целом  никогда  не  определялись  этими  договора¬
ми.  Право  и  процесс  определялись  стародавними  обычаями
и  считались  одинаково  обязательными  для  князя  и  народа.
Самое  большое,  что  можно  допустить,  это  то,  что  князь  обя¬
зывался  держать  волость  по  старине.  Отступление  от  стари¬
ны  всегда  вызывает  неудовольствие  и  ведет  даже  к  восста¬
нию.  В  1176  г.  владимирцы  (на  Клязьме)  возмутились  высо¬
кими  пошлинами,  которые  взимали  судьи,  назначенные  кня¬
зем  Ярополком,  и  прогнали  князя  и  судей  его.  Ярополк,  ко¬
нечно,  действовал  в  данном  случае  не  по  старине,  а  произ¬
вольно  увеличил  поборы.  Летописец  даже  указывает,  кто
побуждал  князя  „на  многое  имание44;  его  побуждали  к  тому
ростовские  бояре.  То  же  надо  сказать  и  об  отобрании  Яро¬
полком  церковного  имущества,  что  также  было  поставлено
ему  в  вину.  Это  тоже  нарушение  существующих  прав.  В  жа¬
лобах  владимирцев  нельзя  не  видеть  указания  на  то,  что  для
нового  князя  было  обязательно  охранение  существующего
порядка.
 Из  соглашения  Игоря  с  киевлянами  1146  г.  видно,  что
народ  определял  иногда,  кто  должен  производить  суд.  Киев¬
ляне  тоже  осуждают  тиунов  Всеволода  за  чрезмерные  побо¬
ры  и  требуют,  чтобы  новый  князь  судил  сам.
 Можно  допустить,  что  в  договорах  определялись  дохо¬
ды  князя.
 Выше  мы  привели  уже  свидетельства  летописи  о  согла¬
шении  народа  с  князем  относительно  срока  продолжитель¬
ности  княжения  и  избрания  князя  с  детьми.  Оба  пункта  ве¬
ликой  важности.  Они  указывают  на  то,  что  народ  сознавал
весь  вред  неустойчивости  княжеской  власти  и  боролся  с  ней.
Приурочение  некоторых  княжеских  линий  к  известным  тер¬
риториям  совершилось,  таким  образом,  не  наперекор  народ-
 81

ной  воле,  а  при  ее  содействии.  Летопись  приводит  и  основа¬
ния,  почему  народу  лучше  было  иметь  свою  собственную
линию  князей.  Владимирцы  (на  Клязьме)  свои  жалобы  на
Ярополка  заключают  такими  словами:
 „Сии  яко  не  свою  волость  творита,  яко  не  творяче
седети  оу  нас,  грабита  не  токмо  волость  всю,  но  и  церкви"
(Сузд.).
 В  XII  веке,  стало  быть,  уже  было  замечено,  что  князья,
которые  завладевают  волостью  благодаря  счастливому  слу¬
чаю  и  не  надеются  пустить  там  корни  и  передать  ее  детям,
управляют  ею  единственно  с  целью  нажиться,  безмерно  уве¬
личивают  повинности  и  даже  отбирают  частное  имущество.
Вот  откуда  у  владимирцев  желание  иметь  свою  линию  кня¬
зей,  обнаружившееся  в  1177  г.  при  избрании  Всеволода.
 Но  избрание  пожизненное  и  с  детьми  не  всегда  оговари¬
валось,  а  потому,  надо  думать,  что  в  тех  случаях,  когда  такой
оговорки  не  было  сделано,  предполагалось  избрание  бес¬
срочное,  пока  князь  нравится.
 К  частным  пунктам  соглашения  относятся,  например,
такие,  как  условие  не  мстить  гражданам,  если  они  приняли
князя  не  по  доброй  воле,  а  были  принуждены  к  тому  силою
оружия.
 К  началу  XIII  века  окончательно  уже  выработались  все
особенности  новгородского  устройства.  Но  в  договорных
грамотах  с  князьями  они  далеко  не  все  выражены;  некоторые
из  них,  и  притом  самые  существенные,  предполагаются  из¬
вестными  и  должны  мыслиться  в  довольно  неопределенном
по  своему  содержанию  условии  держать  Новгород  по  стари¬
не,  по  пошлине,  как  держали  деды  и  отцы  теперешних  кня¬
зей.
 В  начале  XII  века  еще  встречаем  случаи  назначения
князем  новгородского  посадника,  но  с  ИЗО  г.  установляется
постоянная  практика  назначения  посадника  новгородским
вечем1,  а  в  1218  г.  посадник  Твердислав  высказывает  на  вече
 1  В  первой  половине  XII  века  еще  встречаем  оба  способа  назначения
посадника:  то  князем,  то  вечем  (Новогр.  I.  1120)  „приде  Борис  посадни-
цать  в  Новгород44,  по  Никон.  —  из  Киева;  1126  „вдаша  (новогородцы)  по-
 82

и  общее  правило:  „А  вы,  братье,  в  посадничестве  и  в  князех
волны“  (Новог.  I).  Тысяцкие,  первоначально  назначавшиеся
князьями,  с  начала  XIII  века  также  назначаются  вечем*  1.  А
между  тем  ни  один  договор  не  говорит  о  праве  Новгорода
назначать  посадника  и  тысяцкого.  Право  же  это  самое  суще¬
ственное  ввиду  тех  ограничений  княжеской  власти,  которые
возникали  из  него.  Ограничения  эти  перечисляются  в  дого¬
ворах.  Понятно  почему.  Право  назначать  посадника  возни¬
кало  путем  практики:  новгородцы  не  просят  посадника  у
князя  и  не  ждут  присылки,  а  назначают  сами.  Для  ограниче¬
ния  же  власти  князя  нужно,  чтобы  он  сам  на  это  согласился.
Возникновение  выборного  посадника  еще  не  ограничивает
власть  князя.  Для  этого  нужно  особое  установление,  оно  и
возникает  путем  договора.  Когда  появились  эти  ограничения
впервые,  на  это  нет  прямых  указаний.  Надо  думать,  что
позднее  выборного  посадника.  Есть  указание,  что  некоторые
ограничения  заносились  уже  в  договоры  первой  четверти
XIII  века.  Надо  думать,  что  ограничения  эти  никак  не  древ¬
нее  конца  XII  века.  Они  вовсе  неизвестны  другим  волостям.
 В  новгородских  договорах  конца  XIII  века  встречаем
следующие  ограничения  княжеской  власти.
 1) 	Князь  не  дает  „грамот“  без  посадника.  Род  грамот  не
определен,  а  потому  выражение  это  надо  понимать  в  самом
широком  смысле.  Князь  не  может  своею  властью  давать  ни
льготных  грамот,  ни  уставных,  ни  каких  иных.  Говоря  язы¬
ком  нашего  времени,  у  князя  в  Новгороде  нет  ни  законода¬
тельной,  ни  правительственной  власти.
 2) 	Князь  не  раздает  волостей  без  посадника.  Под  волос¬
тями  здесь  разумеются  административные  единицы  Новго¬
родского  княжества  и,  следовательно,  князь  без  посадника
не  может  в  Новгороде  назначить  местных  правительствен¬
 сидницьство  Мирославу  Гюрятиницю“;  1129  „вниде  ис  Кыева  Данил  по-
садницать  Новугороду“.  Но  уже  в  следующем  году  новгородцы  дали  по¬
садничество  Петрилу,  и  с  того  времени  идет  непрерывный  ряд  назначения
посадников  вечем.  За  все  последние  70  лет  XII  столетия  встречаем  только
один  случай  назначения  посадника  князем.  В  1171  г.  князь  Андрей  при¬
слал  Новгороду  посадника  Жирослава.
 1  См.:  Новог.  I.  1219,1228,1230,  1257.
 83

ных  органов1.
 3) 	Правительственные  органы  назначаются  только  из
мужей  новгородских.
 4) 	Князь  не  может  лишать  мужа  волости  без  вины,  т.е.
органы  новгородского  суда  и  управления  могут  быть  отре¬
шены  от  должности  только  за  вину  и,  следовательно,  по  су¬
ду,  а  не  по  усмотрению  князя.
 5) 	Князь  не  может  судить  без  посадника.
 6) 	В  связи  с  1,  2  и  5-м  пунктами  стоит  условие,  чтобы
князь  не  предпринимал  никаких  правительственных  и  су¬
дебных  действий,  касающихся  новгородцев,  вне  Новгород¬
ской  волости.  Посадник,  как  орган  текущего  управления  и
суда,  находится  в  пределах  новгородских,  а  потому  и  князь,
действующий  только  с  посадником,  действует  в  пределах
новгородских.  В  связи  с  этим  стоит  условие  о  невыводе  лю¬
дей  из  Новгородской  волости.
 7) 	Князь,  его  княгиня  и  служилые  люди  не  приобретают
в  пределах  новгородских  недвижимой  собственности.
 Все  эти  ограничения  считаем  новгородскими  особенно¬
стями  и  сравнительно  позднейшего  происхождения.  Относи¬
тельно  4-го  пункта  имеем  определенное  указание,  что  он
был  уже  занесен  в  договор  Новгорода  с  князем  Святославом
Мстиславичем.  В  1218  г.  этот  князь  требовал  удаления  не¬
угодного  ему  посадника  Твердислава.  Новгородцы  спроси¬
ли,  есть  ли  какая  вина  на  нем?  Князь  отвечал:  „Без  вины“.
Тогда  новгородцы  сказали  Святославу:
 „Княже!  оже  нету  вины  его,  ты  к  нам  крест  целовал,  без
вины  мужа  (волости)  не  лишити.  А  тобе  ся  кланяем,  а  се  наш
посадник,  а  в  то  ся  не  вдадим.  И  бысть  мир“  (Новогор.  I).
 Кроме  приведенных  ограничений  княжеской  власти,  до¬
говоры  содержат  в  себе  еще  определение  княжеских  доходов
и  доходов  княжеских  чиновников,  но  не  всех,  а,  по  всей  ве¬
роятности,  только  таких,  по  поводу  которых  были  споры  и
недоразумения;  затем  немногие  статьи,  касающиеся  суда,
как,  например,  определение  времени  посылки  общих  судей,
 1  Исключение  представляют  Торжок  и  Волок,  где  князь  мог  держать
на  своей  половине  своего  тиуна.
 84

и  наконец,  пункты  частного  характера,  как,  например,  обяза¬
тельство  князя  возвратить  луга,  отобранные  его  предшест¬
венником,  и  проч.  Что  же  касается  материального  права,
общего  порядка  управления  и  суда,  и  порядка  законодатель¬
ства,  то  обо  всем  этом  договоры  умалчивают.  Надо  думать,
что  по  всем  этим  пунктам  князь  должен  был  руководство¬
ваться  стариной,  что  и  выражалось  в  его  обязательстве
„держать  Новгород  в  старине,  по  пошлине44.
 Если  мы  исключим  из  новгородских  договоров  статьи,
ограничивающие  власть  князя,  которые,  конечно,  не  принад¬
лежали  к  первоначальному  их  содержанию,  то,  думаем,  в
остатке  получится  „ряд44,  довольно  близкий  по  содержанию
к  первоначальным  рядам,  которые  заключались  князьями  с
народом  во  всех  волостях.
 Новгородские  грамоты  имеют  свою  историю,  хотя  нов¬
городцы  любили  возводить  ко  временам  Ярослава  порядки
XIII  века,  для  придания  им  большего  авторитета.  В  1228  г.
они  отправляют  послов  к  князю  Ярославу  Всеволодовичу,
предлагая  ему  княжить  в  Новгороде  на  всей  их  воле  и  „на
всех  грамотах  Ярославлих44.  В  следующем  году  Михаил
Черниговский,  по  сказанию  летописца,  действительно  „це¬
ловал  крест  на  всей  воли  новогородьстей  и  на  всех  грамотах
Ярославлих44  (Новогр.  I).  Ярослав,  который  здесь  упоминает¬
ся,  есть,  конечно,  Ярослав  Мудрый.  Ярослав  Мудрый  мог
состоять  в  ряде  с  новгородцами,  но  содержание  этого  ряда,
конечно,  было  иное.  При  посаднике,  назначаемом  князем,
как  это  было  при  Ярославе  и  позднее,  не  могли  существовать
те  ограничения  княжеской  власти,  о  которых  идет  речь  в  до¬
говорах  XIII  века.  По  всей  вероятности,  грамоты  Ярослава
не  существовали  уже  в  первой  половине  XIII  века.
 Содержание  новгородских  договоров  XIII  века  с  тече¬
нием  времени  несколько  развивается,  в  XIV  и  XV  веках  в
них  появляются  новые  статьи.  К  сожалению,  не  всегда  быва¬
ет  можно  сказать,  содержится  в  этих  новых  статьях  действи¬
тельно  новое  право,  или  это  только  подтверждение  старого
обычая.  В  договорах  Новгорода  с  Михаилом  Ярославичем
Тверским  находим  пример  новой  статьи,  только  подтвер¬
ждающей  старый  обычай:
 85

„А  вязчего  не  пошло  по  Новгородьской  волости,  то  су¬
диям  твоим  отложити“  (Рум.  собр.  I.  №  10).
 Из  текста  статьи  ясно,  что  княжеские  судьи  установля-
ют  новый  судебный  сбор  в  нарушение  обычая.  Договор
только  восстановляет  старину.  Можно  думать,  что  развитие
содержания  договоров  в  XIV  и  XV  веках  именно  вызывалось
стремлением  князей  и  их  чиновников  к  нарушению  старины.
Так,  кажется,  надо  понимать  следующую  статью  того  же  до¬
говора:
 „А  коли,  княже,  поедешь  в  Новгород,  тогда  тобе  дар
емати  по  постояниям,  а  коли  поедешь  из  Новагорода,  тогда
дар  не  надобе“.
 Дар  есть  добровольное  приношение.  Возникновение  та¬
ких  приношений  —  дело  народной  практики.  В  статье  же
речь  идет  о  даре,  который  вынуждается  князем.  Это  опять
нарушение  старины.  Такого  происхождения  статья,  запре¬
щающая  замышлять  войну  без  новгородского  слова,  и  та,  по
которой  князь  обязывается  не  прекращать  торга  на  Немец¬
ком  дворе  (Рум.  собр.  I.  №  8.  1305).
 Наибольшее  число  таких  статей,  отстаивающих  старину,
находим  в  последнем  Новгородском  договоре  1478  г.,  текст
которого  до  нас  не  дошел  (содержание  его  приведено  на  с.45
и  след.).
 Законодательная  власть  веча  выражалась,  таким  обра¬
зом,  в  форме  „ряда“,  или  соглашения  с  князем.  Это  двусто¬
ронний  акт,  для  действительности  которого  нужно  согласие
двух  факторов:  веча  и  князя.  Собрание  же  народа  на  вече
специально  с  целью  законодательства  не  было  известно
древнему  времени,  которому  была  чужда  и  самая  мысль  о
том,  что  право  может  быть  творимо  человеческим  усмотре¬
нием.  Сравнительно  позднему  времени  принадлежат  такие
памятники  вечевого  законодательства,  как  Новгородская  и
Псковская  судные  грамоты.
 3. 	Управление  и  суд
 Древнему  времени  была  совершенно  чужда  мысль  о  ка¬
ком-либо  разделении  властей.  Задачи  управления  были  в  за¬
 86

родыше  и  не  имели  своих  особых  органов.  Органы  суда  и
управления  сливались.  Вече  является,  однако,  с  преобла¬
дающим  характером  народной  думы,  а  не  обыкновенного
органа  для  отправления  текущего  суда  и  управления.  Для
этой  последней  цели  призывается  князь.  Но  такое  разграни¬
чение  есть  дело  удобства,  а  не  принципа.  Нельзя  же  вечу  на¬
ходиться  в  постоянном  сборе  для  решения  текущих  вопросов
суда  и  наряда.  Но  как  скоро  народ  находил  нужным,  он
вмешивался  в  княжеский  суд  и  управление  и  даже  управлял
и  судил  сам  непосредственно.  Мы  видели  уже,  что  вече  при¬
нимало  на  себя  всякие  распорядительные  действия  по  ис¬
полнению  своих  решений.  Даже  и  сами  князья  находили
иногда  нужным  в  вопросах  правительственных  обращаться  к
народу.  Это  очень  понятно.  Пока  народ  составлял  силу,
нельзя  было  игнорировать  эту  силу  и  при  решении  текущих
вопросов  управления  и  суда.  Приведем  несколько  примеров.
 В  1097  г.  киевский  князь,  Святополк,  получив  известие
о  злоумышлении  против  него  князя  Василька,  собирает  вече
и  представляет  дело  на  его  суд.
 В  том  же  году  ослепленный  Василько  и  брат  его,  Воло-
дарь,  желая  наказать  людей,  оклеветавших  их  пред  Давыдом
и  Святополком,  обращаются  с  требованием  о  выдаче  их  к
владимирскому  вечу.
 В  1147  г.  киевское  вече  признает  Игоря  врагом  своего
князя,  Изяслава,  решает  убить  его  и  само  же  приводит  это
решение  в  исполнение.
 В  1151  г.  киевляне,  решив  вести  войну  с  Юрием,  просят
своего  князя  выдать  ему  всех,  кто  будет  противиться  этому
решению  и  не  пойдет  на  войну,  для  суда  и  наказания.
 В  1177  г.  владимирцы  на  Клязьме  обращаются  к  князю
Всеволоду  с  требованием,  чтобы  он  либо  казнил  пленных
рязанских  князей,  либо  выдал  им.
 В  том  же  году  владимирский  князь,  Всеволод,  сам  об¬
ращается  к  рязанцам  с  требованием  выдать  ему  остаток  сво¬
их  князей.
 В  1208  г.  рязанцы  хватают  оставленных  у  них  князем
Всеволодом  правительственных  лиц,  заковывают  в  железо,  а
некоторых  казнят  смертью.
 87

Подобные  же  примеры  правительственной  и  судебной
деятельности  новгородского  веча  слишком  известны,  чтобы
нужно  было  их  приводить.
 Приведенные  случаи  доказывают,  что  вече,  как  высшая
власть,  берет  на  себя  иногда  решение  правительственных  и
судебных  вопросов,  а  не  то,  что  вече  есть  обыкновенный  ор¬
ган  для  текущего  управления  и  суда.
 К  наиболее  важным  вопросам  древнего  управления  от¬
носятся  вопросы  об  объявлении  войны  и  заключении  мира.
Для  правильного  понимания  того,  какую  роль  в  этих  вопро¬
сах  играло  вече,  надо  иметь  в  виду,  что  князь  мог  вести  вой¬
ну:  во-первых,  собственными  средствами,  при  помощи
дружинников  и  охотников,  и,  во-вторых,  средствами  волос¬
ти,  при  содействии  всего  населения.  Для  войны  собствен¬
ными  средствами  князь  не  нуждался  в  согласии  веча:  он  вел
ее  по  собственному  усмотрению  и  на  свой  страх.  Для  войны
второго  рода  нужно  было  согласие  веча.  Ясный  образчик
этих  двух  способов  войны  дают  киевские  события  1147  г.
Киевский  князь,  Изяслав,  задумав  в  союзе  с  черниговскими
князьями  войну  против  дяди  Юрия,  просил  киевлян  помочь
ему.  Не  доверяя  черниговцам,  киевляне  отказали  в  помощи.
Это  не  помешало,  однако,  князю  выступить  в  поход.  Он
кликнул  клич  к  охотникам,  собрал  „множество  вой  и  пойде44.
Но  предводитель  киевского  полка,  киевский  тысяцкий,  ос¬
тался  в  Киеве.  Союз  с  черниговскими  князьями  оказался,
однако,  непрочным,  они  изменили  Изяславу,  и  положение
его  сделалось  крайне  затруднительным.  Он  снова  просит
киевлян  о  помощи.  На  этот  раз  они  решают  выступить  в  по¬
ход  и  с  детьми.  С  этого  момента  киевляне  участвуют  в  войне
по  определению  веча.
 Война,  начатая  с  согласия  веча,  прекращается,  если  на¬
род  потребует  заключения  мира,  а  князь  не  имеет  сил  вести
ее.  своими  средствами.  Так,  по  желанию  народа  Изяслав  пре¬
кратил  в  1169  г.  войну  с  Юрием  и  уступил  ему  Киев.  В
1175  г.  владимирцы  на  Клязьме,  не  имея  более  возможности
отстаивать  призванного  ими  князя  Михалку,  говорят  ему:
„Мирися,  или  промышляй  о  себе44.
 Но  народ  не  только  участвует  в  решении  вопроса  о  вой-
 88

не,  задуманной  князем;  когда  находит  нужным,  он  принима¬
ет  на  себя  инициативу  объявления  войны.  Так  поступили
киевляне  в  1067  г.  Князь  их  Изяслав,  потерпев  поражение  от
половцев,  укрылся  в  Киеве  и  не  хотел  продолжать  борьбы.
Киевляне  собрали  вече  на  Торговище  и  потребовали  выступ¬
ления  против  половцев.  Изяслав  не  послушал  их  и  был  заме¬
нен  Всеславом,  который  до  того  времени  сидел  в  Киеве  в
тюрьме  (Лавр.).  В  1177  г.  ростовцы,  требуя  от  своего  князя,
Мстислава  Ростиславича,  объявления  войны  Всеволоду  Вла¬
димирскому,  говорят:  „Аще  ты  мир  даси  ему,  но  мы  ему  не
дамы44  (Лавр.).
 Народ  принимает  на  себя  и  инициативу  заключения  ми¬
ра.  В  11  86  г.  смоленский  князь,  Давыд  Ростиславич,  в  союзе
с  новгородцами  предпринял  поход  на  Полоцк.
 „Слышавше  же,  —  продолжает  летописец,  —  полочане,
и  еду  маша  ркуще:  „не  можем  стати  противу  новогородцем  и
смолянам,  и  аще  пустим  их  во  свою  землю,  то  и  мир  хотя  с
ними  будеть,  а  зла  много  сотворят  нам  и  землю  нашу  пусту
сотворят;  но  пойдем  к  ним  на  рубеж.  И  собравшеся  вси,  по-
идоша  противу  их,  и  сретоша  их  на  рубежи  с  поклоном,  и  с
честию,  и  с  дармы  многыми,  и,  умирившеся,  разидошася
кийждо  во  свояси44  (Воскр.).
 В  Ипатьевском  списке  летописи  под  1178  г.  находим
любопытный  образчик  переговоров  князя  с  народом  о  войне.
 „Седящу  же  Мьстиславу  в  Новегороде  Велицем,  и  вло¬
жи  Бог  в  сердче  Мьстиславу  мысль  благу  пойти  на  чюдь  и
созва  мужи  новгородекые,  и  рече  им:  „братье!  се  обидят  ны
погании;  а  быхом  узревше  на  Бог  и  на  святой  Богородицы
помочь,  помьстили.себе  и  свободили  быхом  новгородьскую
землю  от  поганых44.  И  бы  люба  речь  его  всим  мужем  новго-
родьским,  и  рекоша  ему:  „княже!  аще  се  Богови  любо  и  тобе,
а  се  мы  готовы  есмы441.
 Народ  не  только  решает  вопросы  о  войне  и  мире,  но
вследствие  необособленности  народа  и  войска  народ-войско,
собравшись  на  войну,  берет  на  себя  даже  распоряжение  са-  11  Другие  случаи  участия  веча  в  решении  вопросов  о  войне  и  мире
можно  найти  в  главе  I.
 89

мым  ходом  военных  действий.  Так,  во  время  похода  Яросла¬
ва  на  Святополка  новгородцы,  возбуждаемые  укоризнами
воеводы  своих  противников,  говорят  Ярославу:  „Заутра  пе-
ревеземся  на  не...“.  Ярослав  так  и  сделал.  В  1093  г.  во  время
похода  Святополка,  Владимира  и  Ростислава  на  половцев
Владимир,  воспользовавшись  удобной  позицией  на  берегу
Стугны,  хотел  заключить  с  половцами  мир,  не  вступая  в
битву.  На  его  стороне  было  много  мудрых  мужей,  между
ними  и  воевода  Ян.  Но  киевляне  не  захотели,  они  были  в
пользу  сражения:  „Хочем  ся  бита,  —  говорили  они,  —  по¬
ступим  на  ону  сторону  реки44.  Князья  послушались  и  были
разбиты  (Лавр.).  В  1150  г.,  во  время  битвы  Изяслава  с  союз¬
никами  Юрия  у  Ольшаницы,  киевляне  „начаша  стужати  ему,
рекуче:  поеди,  княже,  прочь,  и  то  рекше  кияне  побегоша  от
него  прочь“.  Видя  это,  побежал  и  Изяслав  (Ипат.).
 В  1178  г.  во  время  войны  Всеволода  Юрьевича  с  Рости-
славичами  Всеволод  не  хотел  брать  на  щит  Торжка,  где  нов¬
городцы  посадили  соперника  его,  Ярополка  Ростиславича.
Это  возбудило  неудовольствие  войска,  оно  стало  жаловаться
князю:  „Мы  не  целовати  их  приехали,  они,  княже,  лжють
Богови  и  тобе“.  Сказав  это,  воины-народ  устремились  на  го¬
родские  стены,  взяли  город  приступом  и  сожгли,  а  мужей
повязали  „за  новогородскую  неправду44  (Сузд.).
 Любопытно  свидетельство  летописца  о  сборе  рязанцев
на  войну  с  Дмитрием  Ивановичем  Московским:
 „Рязанцы  же,  сурови  суще  человеци,  свирели  и  высоко¬
умны,  палаумные  людища,  взгордевшеся  величанием  и  по-
мыслиша  высокоумием  своим,  и  реша  друг  ко  другу:  не  ем-
лемь  себе  ни  щит,  ни  копий,  ни  инаго  котораго  оружия,  но
токмо  емлем  с  собою  едина  ужища,  да  когождо  изымаете
москвичь  было  бы  чим  вязати...44  (Воскр.  1371).
 IX. 	Предварительные  народные  собрания
 Помимо  народных  собраний,  о  которых  шла  речь,  у  нас
были  еще  предварительные  собрания,  которым  также  усвоя-
лось  наименование  веча.  Это  совещания  небольших  групп
людей,  которые  собирались  в  тех  случаях,  когда  находили
 90

нужным  прежде,  чем  собирать  общенародное  вече,  выяснить
вопрос,  о  котором  шла  речь.  Пример  такого  совещания  пред¬
ставляет  Новгородская  летопись  под  1169  г.
 „Том  же  лете,  —  говорит  летописец,  —  начата  новго¬
родцы  вече  деяти  в  тайне,  по  двором,  на  князя  своего,
на  Святослава  на  Ростиславича.  И  приехавше  на  городище
приятели  его,  начата  поведати:  „Княже!  Деют  людье  вече
ночь,  а  хотять  тя  яти“  (Новг.  I).
 В  Новгороде,  значит,  была  партия,  недовольная  князем.
Но  она  не  решилась  собрать  вече  в  обыкновенном  смысле
этого  слова.
 Она,  по  всей  вероятности,  была  не  уверена  в  своих  си¬
лах  и  желала  получить  точные  сведения  о  числе  своих  сто¬
ронников;  она  могла  желать  условиться  и  о  способах  дейст¬
вия.
 До  собрания  обыкновенного  веча  в  данном  случае  дело
не  дошло.  Князь,  узнав  от  своих  сторонников  об  угрожаю¬
щей  ему  опасности  и  не  считая  своего  положения  достаточ¬
но  твердым,  решил  добровольно  оставить  княжение.  Он  уе¬
хал  в  Луки  и  оттуда  прислал  сказать  новгородцам:  „Не  хочю
у  вас  княжити,  не  любо  ми  есть“.  Получив  это  известие,  нов¬
городцы  снарядили  войско,  чтобы  прогнать  Святослава  из
Лук,  а  к  себе  на  стол  пригласили  Романа  Мстиславича.  Все
это,  конечно,  было  решено  перед  тем  на  обыкновенном  ве¬
чевом  собрании,  но  летописец  об  этом  не  упоминает.
 Партия  противников  князя  Святослава  была,  значит,
очень  сильна  в  Новгороде,  и  они  имели  бы  успех,  если  бы
созвали  и  общее  вече  до  отъезда  князя.  На  это  же  указывает
и  приведенное  сообщение  приятелей  князя,  по  поводу  тай¬
ных  вечевых  собраний  по  дворам.
 Такие  предварительные  совещания  могли  предшество¬
вать  всякому  вечу.  Они  могли  созываться  не  только  инициа¬
торами  вопросов,  которые  предполагалось  обсудить  на  вече,
но  и  их  противниками.  Эти  также  могли  желать  осветить  во¬
прос  и  определить  свой  способ  действия  на  предварительном
совещании.
 Эти  собрания,  как  тайные,  были  известны  не  многим
людям,  а  потому  и  не  могли  привлекать  к  себе  внимания  ле¬
 91

тописцев,  которые  и  к  общим-то  вечам  были  не  очень  вни¬
мательны.  Вот  почему  мы  имеем  о  них  так  мало  известий.
 X. 	Иная  точка  зрения  на  вечевые  порядки  и  их  критика
 Наши  ученые  давно  уже  обратили  внимание  на  вечевое
устройство  древней  России,  и  литература  предмета  пред¬
ставляет  такие  мнения  и  взгляды,  которые  мы  считаем  необ¬
ходимым  привести,  для  уяснения  дела.
 Первое  место,  конечно,  принадлежит  мнению,  с  точки
зрения  которого  древние  народные  собрания  делятся  на  за¬
конные,  или  правильные,  и  на  незаконные,  или  самовольные.
Это  мнение  встречаем  у  Неволина  (Поли.  собр.  соч.  VI.  112).
Законным  вечем  признает  он  только  такое,  которое  созвано
князем  и  посадником,  и  непременно  на  дворе  Ярослава.
Мнение  это  особенно  развито  И.Беляевым  (Рассказы.  II.
158).  К  вечам  „неправильным  или  чрезвычайным44,  как  он
выражается,  относятся,  по  его  мнению,  те,  которые  созыва¬
лись  во  время  борьбы  партий;  они  не  имели  определенного
места  и  созывались  колокольным  звоном;  правильные  же  —
созывались  биричами  и  Подвойскими.
 Мнение  это  пустило  глубокие  корни  в  нашу  литературу
и  высказывается  и  в  наши  дни.  Из  ученых  последнего  вре¬
мени  к  нему  примыкает  профессор  Владимирский-Буданов
(Обзор  истории  рус.  права.  I.  28,  32).  Он  различает  веча  „в
тесном  историко-юридическом  смысле44.  Под  вечем  в  этом
тесном  смысле  он  разумеет  „собрание  полноправных  граж¬
дан  старшего  города  земли44.  Тайных  вечевых  собраний  он
не  считает  вечами  в  „историко-юридическом  смысле44  слова.
Явные  же  имели,  по  его  мнению,  „нормальное44  место  собра¬
ний.  Это  нормальное  место  он  называет  „законным44  и  дума¬
ет,  что  „место  собраний  немало  значило  для  законности  их44.
Собрание  киевлян  у  Туровой  божницы  он  не  считает  воз¬
можным  признать  „нормальным44.
 Приведенное  деление  вечевых  собраний  на  законные  и
незаконные  есть  продукт  нашего  времени.  Оно  совершенно
чуждо  сознанию  древней  эпохи  и  несогласно  с  существом
 92

дела.  Рассмотрим  несколько  ближе  признаки  законных  и  не¬
законных  собраний.
 1) 	„Законное  вече  созывается  князем  и  посадником66.
 Но,  во-первых,  князь  и  посадник  могут  быть  вне  города;
 во-вторых,  вече  может  собраться  против  князя  и  посадника;
в-третьих,  в  волости  может  вовсе  не  быть  ни  князя,  ни  по¬
садника,  а  вечу  надо  собраться  для  избрания  князя.  В  древ¬
ности  никто  не  смотрел  на  такие  собрания  как  на  незакон¬
ные.  Во  Владимире  Волынском  в  1097  г.  вече  собралось  не
по  призыву  своего  князя,  Давыда,  а  по  призыву  его  против¬
ников,  Володаря  и  Василька.  Тем  не  менее  оно  вступило  в
переговоры  со  своим  князем,  и  он  исполнил  его  требование.
Киевское  вече  1112  г.,  избравшее  Владимира  Мономаха,  бы¬
ло  созвано  не  князем,  потому  что  князя  уже  не  было  в  жи¬
вых,  и  не  его  посадником,  ибо  в  Киеве  при  князе  не  было
посадника.  Тем  не  менее  Владимир  Мономах  и  другие  кня¬
зья  подчинились  его  решению.  Никому  из  них  и  в  голову  не
пришло  возразить  против  законности  избрания  по  причине
неправильного  созвания  веча.
 2) 	„Законное  вече  должно  собираться  на  законном  мес¬
те.  Собрание  киевлян  у  Туровой  божницы  не  должно  быть
признано  нормальным66.
 Киевляне,  собравшиеся  у  Туровой  божницы,  пригласи¬
ли  к  себе  на  вече  вновь  избранного  князя,  Игоря.  Игорь  не
возразил  им  указанием  на  неправильность  собрания,  а  по¬
слал  вместо  себя  брата,  Святослава.  Святослав  вошел  с  со¬
бравшимися  у  Туровой  божницы  в  переговоры,  пришел  к
соглашению  и  целовал  к  ним  крест;  потом  с  депутатами  от
собравшихся  поехал  к  брату  и  передал  ему  о  своем  соглаше¬
нии  с  народом;  Игорь  присоединился  к  этому  соглашению  и
целовал  киевлянам  крест  „на  всей  их  воле66.  И  все  это  мы
должны  считать  „ненормальным66  по  той  одной  причине,  что
местом  собрания  была  Турова  божница,  а  не  Ярославов  двор
и  не  св.  София?  А  если  бы  у  св.  Софии  и  на  Ярославовом
дворе  почему-либо  нельзя  было  собраться?  Вся  государст¬
венная  жизнь  должна  была  бы  остановиться,  и  Киев  остаться
без  князя?  Думаем,  что  не  место  решало  вопрос  о  законности
собрания.
 93

3) 	„Во  время  борьбы  партий  созываются  неправильные
веча  и  притом  колокольным  звоном,  а  не  чрез  биричей“.
 Но  борьба  партий  могла  обнаружиться  и  на  правильно
созванном  вече.  А,  с  другой  стороны,  неправильное  вече,
созванное  во  время  борьбы  партий,  могло  окончиться  при¬
мирением  партий  и  прекращением  их  борьбы.  Какой  же  ре¬
зультат?  Правильное  вече  переходит  в  неправильное  и  на¬
оборот,  т.е.  нет  грани  между  правильным  и  неправильным.
Созвание  колоколом  не  составляет  отличительного  признака
неправильных  собраний.  Колоколом  собирают  вече  и  сами
князья  (см.  выше,  с.55).
 В  1209  г.  в  Новгороде  состоялось  вече  в  отсутствие  по¬
садника  и  князя.  Оно  было  направлено  против  отсутствую¬
щего  посадника,  который  и  был  осужден  этим  вечем.  В  том
же  году  состоялось  избрание  нового  посадника.  По  мнению
некоторых  ученых,  это  будет  вече  незаконное.  А  между  тем,
когда  в  Новгород  приехал  князь  и  узнал  о  решении  соби¬
равшегося  без  него  веча,  он  присоединился  к  нему  и  взял  на
себя  исполнение  той  части  решения,  которая  не  была  еще
исполнена  (Новогор.  I).
 4) 	„Тайные  вечевые  собрания  не  суть  веча  в  тесном  ис¬
торико-юридическом  смысле  слова66.
 Тайные  вечевые  собрания,  как  мы  уже  сказали,  не  суть
обыкновенные  собрания,  а  предварительные.
 5) 	„Вече,  как  орган  государственной  власти,  есть  собра¬
ние  полноправных  граждан  старшего  города  земли46.
 Отсюда  следовало  бы  вывести,  что  граждане  пригоро¬
дов  не  имеют  права  присутствовать  на  вече  старшего  горо¬
да.  Но  это  до  такой  степени  противоречит  нашим  источни¬
кам,  что  и  сам  автор  приведенного  мнения  не  решается  сде¬
лать  такое  заключение.  Совершенно  наоборот,  он  допускает
участие  пригорожан  на  вече  старшего  города,  но  смягчает
это  допущение  такой  оговоркой:  „Участие  пригорожан  слу¬
чайно  и  не  необходимо66.  Из  этой  оговорки  следовало  бы  за¬
ключить,  что  участие  полноправных  жителей  старшего  го¬
рода  неслучайно  и  необходимо.  Но  так  ли  это?  Оно  только
менее  случайно,  чем  участие  жителей  пригородов,  но  тоже
случайно,  так  как  собираются  наличные  граждане,  которые
 94

узнают  о  вече  лишь  в  момент  собрания.  Собрание  всех  на¬
личных  граждан  главного  города  тоже  не  необходимо.  Схо¬
дятся  вовсе  не  все,  а  желающие,  и  переклички  не  делают.
Никто  не  участвует  по  необходимости,  в  смысле  обязанно¬
сти;  все  участвуют  лишь  по  доброй  воле,  и  следовательно,  не
необходимо.  Никакого  „историко-юридического46  различия
между  вечевыми  правами  жителей  старших  и  младших  го¬
родов,  кажется  нам,  не  было.
 Относительно  судебной  компетенции  веча  встречаем
также  разноречие  в  нашей  литературе.
 Неволин  признает  вече  верховным  судилищем  по  делам
уголовным  (Поли.  собр.  соч.  VI.  113).  И.Д.Беляев  судебную
компетенцию  веча  допускает  еще  в  более  широких  размерах.
По  его  мнению  (Рассказы.  И.  157),  вечу  „приносились  жало¬
бы  на  неправый  суд“,  т.е.  вече  было  апелляционным  судом
не  только  в  уголовных,  но  и  в  гражданских  делах.  К  сожале¬
нию,  ни  тот,  ни  другой  автор  не  приводят  источников,  на
которых  они  основывают  свои  мнения;  мы  же  не  заметили
ни  одного  места,  на  основании  которого  можно  было  бы  ут¬
верждать,  что  вече  было  обыкновенным  апелляционным  су¬
дом.  Приняв  же  во  внимание,  что  князь  призывался  именно
для  суда,  что  впоследствии  (в  Новгороде)  суд  его  ограничи¬
вался  только  участием  посадника,  что  новгородские  дого¬
ворные  грамоты  ничего  не  знают  о  суде  веча,  как  высшем
апелляционном  по  отношению  к  суду  князя  и  посадника,  о
чем  им  невозможно  было  бы  не  знать,  и  зная  —  молчать,  мы
думаем,  что  не  имеем  основания  отступать  от  высказанного
уже  по  сему  предмету  мнения.
 Самую  широкую  компетенцию  веча  признает
С.М.Соловьев.  По  его  мнению,  предметы  ведомства  веча  не
отличались  от  предметов  ведомства  князя;  но  и  в  подтвер¬
ждение  своей  мысли,  что  вече  также  судило,  как  и  князь,  он
приводит  примеры  лишь  чрезвычайного  суда,  а  не  обыкно¬
венного  (Об  отношениях  Новгорода  к  великим  князьям.  С.8
и  след.).
 В  заключение  обратим  внимание  на  то,  что  наличность
веча  в  старых  городах  есть  факт  общепризнанный,  хотя,  мо¬
жет  быть,  и  не  вполне  еще  оцененный.  Подвергают  сомне¬
 95

нию  распространение  этой  формы  быта  на  новые  города,
воздвигаемые  на  глазах  истории  князьями.  Предполагают,
что  в  новых  городах  Ростовской  волости  никогда  не  было
веча,  и  этим  объясняют  возникновение  там  нового  порядка
вещей,  подготовившего  образование  Московского  государ¬
ства.  У  С.М.Соловьева  читаем:  „Андрей  Боголюбский  пере¬
селяется  жить  из  старого  города  Ростова  Великого  в  новый,
Владимир  на  Клязьме,  где  нет  веча,  где  власть  княжеская
не  встретит  преград46  (История.  XIII.  21;  ср.:  Об  отношениях
Новгорода  к  великим  князьям.  С.  17).  Новый  порядок  вещей
действительно  развился  в  новых  городах  Ростовской  волос¬
ти,  но  это  было  произведено  совокупностью  очень  многих
причин,  среди  которых  не  было,  однако,  места  предполагае¬
мому,  но  в  действительности  не  существовавшему  различию
(см.:  с.23  и  след.).

ГЛАВА  ТРЕТЬЯ
 Вечевая  жизнь  пригородов
 Во  второй  главе  я  указал  на  то,  что  в  вечевой  жизни  во¬
лости  принимают  участие  и  жители  пригородов.  Участие  это
выражается  в  двух  формах:
 1) 	в  участии  пригорожан  в  вечевых  собраниях,  состав¬
ляемых  жителями  старших  городов,  и
 2) 	в  особых  вечевых  собраниях  по  пригородам.
 Есть  указание,  что  жители  главных  городов  приглашают
иногда  пригорожан  на  свои  вечевые  собрания.  В  Новгород¬
ской  I  летописи  читаем:
 „Новогородци  призваша  пльсковиче  и  ладожаны  и
сдумавше,  яко  изгонити  князя  своего  Всеволода...“  (1136).
 Ввиду  важности  случая  (предстоял  суд  над  князем)
псковичи  и  ладожане  получили  особое  приглашение  прие¬
хать  в  Новгород  для  общей  Думы.  В  этом  же  смысле  надо
понимать  и  съезд  ростовцев,  суздальцев  и  переяславцев  во
Владимире  в  1175  г.,  по  смерти  Андрея  Боголюбского,  для
избрания  князя.  Инициативу  съезда,  по  всей  вероятности,
взяли  на  себя  старшие  города,  Ростов  и  Суздаль,  но  они  уст¬
роили  съезд  во  Владимире  и  пригласили  к  нему  не  только
владимирцев,  иначе  незачем  было  бы  и  съезжаться  у  Влади¬
мира,  но  и  переяславцев.
 Но  жители  пригородов  принимают  участие  в  вечевых
собраниях  старшего  города  и  без  особого  приглашения  во
всех  тех  случаях,  когда  они  (т.е.  некоторые  из  них)  находят¬
ся  в  главном  городе  во  время  вечевого  собрания.  Так,  князь
Мстислав,  приглашенный  новгородцами  в  1147  г.  в  помощь
против  Юрия,  приказывает  звонить  вече,  а  на  вече  сходятся
новгородцы  и  псковичи,  т.е.  те  псковичи,  которые  находи¬
лись  в  это  время  в  Новгороде.
 Точно  так  же,  когда  вече  созывается  во  время  похода,  то
сходятся  не  только  жители  главного  города,  но  и  пригоро¬
дов,  если  они  принимают  участие  в  походе.  В  1217  г.  новго¬
родцы  выступили  в  поход  на  чудь;  чудь  выслала  к  ним  по¬
слов.  Для  обсуждения  предложений  чудских  послов  новго-
 97
 4—1728

родцы  собираются  на  Думу  вместе  с  псковичами,  т.е.  теми
из  псковичей,  которые  были  с  ними  в  походе  (Новогор.  I).
 К  вечевым  собраниям,  составленным  при  соучастии
пригорожан,  применялись,  конечно,  те  же  порядки  решения
дел,  какие  действовали  на  вечевых  собраниях  жителей  глав¬
ных  городов.
 Но  это  участие  жителей  пригородов  в  вечевой  жизни
волости  не  могло  быть  ни  столь  же  постоянным,  ни  столь
полным,  как  участие  в  ней  жителей  главных  городов.  Осо¬
бые  приглашения  рассылались  только  в  особенно  важных
случаях  и  когда  было  время  ждать  приезда  пригорожан.  Но  и
в  этих  случаях  приглашались  жители  не  всех  пригородов,  а
только  важнейших.  В  случаях  же  внезапного  созвания  веча
на  собраниях  могли  присутствовать  только  те  из  жителей
пригорода,  которые  случайно  находились  в  это  время  в  го¬
роде.  Надо  думать,  однако,  что  и  в  случае  особого  пригла¬
шения  жители  пригородов  являлись  обыкновенно  в  меньшем
числе,  чем  жители  главного  города.  Эта  разница  легко  объ¬
ясняется  удаленностью  пригорода  от  места  собрания,  труд¬
ностями  переезда,  необходимостью  больших  жертв  време¬
нем,  деньгами  и  т.д.
 Вторую  форму  участия  пригородов  в  вечевой  жизни  во¬
лости  составляют  особые  пригородные  веча.  В  1140  г.  киев¬
ляне  нарушили  крестное  целование  Игорю  и  призвали  к  себе
на  стол  князя  Изяслава  Мстиславича.  В  том  же  году  Изяслав
принимал  послов  от  белгородцев  и  васильцев,  которые  так¬
же  приглашали  его  занять  княжеский  стол.  „Поди,  —  гово¬
рили  послы  Изяславу,  —  ты  наш  князь,  а  Ольговичь  не  хо-
чем“.  Белгород  и  Василев  —  киевские  пригороды,  но  это  за¬
висимое  положение  не  помешало  им  самостоятельно  выска¬
заться  в  вопросе  о  князе.  В  Друцке,  полоцком  пригороде,
собирается  в  1159  г.  свое  особое  вече;  то  же  наблюдаем  во
Владимире  на  Клязьме,  Переяславле  Северном  и  в  новгород¬
ских  пригородах,  Пскове,  Торжке  и  других.  Как  в  городских
вечах  участвуют  жители  пригородов,  так  и  наоборот,  на  при¬
городных  вечах  встречаем  жителей  главных  городов.  В  при¬
звании  дручанами  князя  Всеволода  в  1159  г.  участвуют  по-
лочане.  Примеры  участия  жителей  главного  города  в  вече¬
 98

вых  собраниях  пригородов  представляет  и  новгородская  ис¬
тория.
 „Новогородци  Великого  Новагорода,  —  рассказывает
летописец,  —  бояре,  приехаша  в  Торжек  ставити  город,  сво-
купишася  и  единишася  с  новоторжьци,  и  укрепишась  крест¬
ным  целованием,  а  сдумаша  Думу,  еже  быти  и  стати  за  один;
и  заратишася  с  князем  Михаилом  Тферьскым,  и  слаша  наме¬
стника  его  с  города,  с  Торжку44  (Воскр.  1372).
 В  1393  г.  новгородцы,  находившиеся  в  Торжке,  состави¬
ли  с  новоторжцами  вече  и  убили  „некоего  христолюбца,
Максима  именем,  добра  хотяше  великому  князю441.
 Но  на  пригородном  вече  не  всегда  же  присутствовали
жители  главного  города;  как  вече  главного  города  могло  со¬
стоять  только  из  жителей  этого  города,  так  и  пригородное
могло  состоять  единственно  из  жителей  пригорода.  Но  и  в
тех  случаях,  когда  на  пригородном  вече  принимали  участие
жители  главного  города,  оно  не  всегда  может  быть  рассмат¬
риваемо  как  вече  целой  волости,  так  как  жители  главного
города  могли  находиться  в  пригороде  случайно.  Поэтому
возникает  вопрос  об  отношении  пригородных  вечевых  соб¬
раний  к  собраниям  главного  города.
 Вопрос  этот  должен  решаться  на  основании  тех  общих
начал,  которыми  управлялась  вечевая  жизнь  волости.  А  ве¬
чевая  жизнь  волости,  как  мы  видели,  управлялась  началом
единения.  В  случае  единения  составных  элементов  волости  в
волости  господствовал  мир,  в  случае  розни  —  война,  кото-  11  Воскр.  В  вып.1  „Обзора“  профессора  Владимирского-Буданова  чи¬
таем:  „Предположение  об  участии  (речь  идет  об  участии  в  вечевых  собра¬
ниях)  всех  жителей  земли  противоречит  обширности  земель  и  отдаленно¬
сти  пригородов  “.  Надо  думать,  что  автор  разумеет  здесь  не  право  участия,
а  фактическое  участие,  так  как  обширность  и  отдаленность  могут  препят¬
ствовать  фактическому  участию,  а  не  праву  участия.  В  этом  смысле  заме¬
чание  автора  совершенно  верно;  мы  не  знаем  только,  кто  высказал  проти¬
воположное  „предположение,  что  фактически  собираются  все“.  Можно
настаивать  только  на  праве  участия  всех  свободных  и  самостоятельных
лиц  волости.  Но  права  не  отрицает  и  автор.  Он  сам  говорит  на  той  же
странице  об  участии  пригорожан  на  вече  главного  города  и  об  особых
пригородных  вечах.  Почему  это  возможно?  Потому  что  у  пригорожан
право.  А  собираются,  конечно,  не  все,  а  кто  хочет  и  может.

рая  в  конце  концов  снова  приводила  к  единению.  То  же,  ко¬
нечно,  было  и  во  взаимных  отношениях  пригородов  и  глав¬
ных  городов.  Каждый  пригород  мог  составить  особое  приго¬
родное  вече  и  постановить  на  нем  какое  угодно  решение.  Но
в  действительности  на  такой  самостоятельный  образ  дейст¬
вий  решался  не  всякий  пригород,  а  только  достаточно  силь¬
ный  для  того,  чтобы  настоять  на  исполнении  своей  воли  в
том  случае,  если  воля  эта  не  понравится  вечу  главного  горо¬
да.  Отсюда  следует,  что  отношения  пригородов  к  городам
были  различны,  смотря  по  силе  пригорода.  В  то  время,  как
сильные  пригороды  могли  принимать  решения  заведомо  не¬
согласные  с  предполагаемой  волею  главного  города,  приго¬
роды  слабые  и  не  помышляли  о  самостоятельных  вечевых
собраниях.
 То  же  надо  сказать  и  об  отношении  пригородов  к  вече¬
вым  решениям  главных  городов.  Только  сильные  пригороды
могли  взять  на  себя  смелость  противоречить  решениям  глав¬
ного  города,  слабые  же  должны  были  присоединяться  к  ним.
Этим  объясняется,  почему  новгородцы  в  1136  г.  призывают
на  вече  псковичей  и  ладожан,  а  не  корельцев  и  ореховцев,  а
ростовцы  в  1175  г.  владимирцев  и  переяславцев,  а  не  моск¬
вичей.  Большинство  пригородов  каждой  волости  составляли,
конечно,  слабо  населенные  пункты,  которые  не  имели  доста¬
точно  сил,  чтобы  бороться  с  решением  главного  города,  а
потому,  обыкновенно,  они  присоединялись  к  нему.  Это  об¬
щее  начало  и  выражено  в  известном  месте  летописи:  „На  что
же  старейшие  сдумают,  на  том  же  пригороды  стануть“.
 Таким  образом,  взаимные  отношения  вечевых  собраний
главных  городов  и  пригородов  сводятся  к  тем  же  началам,
которыми  определялись  взаимные  отношения  вечевых  пар¬
тий  в  пределах  главного  города.  Как  между  вечевыми  пар¬
тиями  главного  города  существует  либо  мир,  либо  война,  так
и  между  вечами  главного  города  и  пригородов.  Пригород
имеет  не  менее  прав,  чем  члены  любой  вечевой  партии.
 Необходимость  единения  нельзя,  однако,  понимать  в
том  смысле,  что  всякое  решение  пригорода  нуждалось  в
формально  выраженном  согласии  главного  города,  и  обрат¬
но.  Молчание  в  случае  согласия  было  совершенно  достаточ¬
 100

но  для  одобрения  пригородного  решения.  В  случае  же  несо¬
гласия  главного  города  с  решением  пригорода  главный  го¬
род,  если  хотел  заставить  пригород  отступить  от  принятого
им  решения,  должен  был  объявить  ему  войну.  Но  надо  ду¬
мать,  что  ввиду  всегда  сомнительного  исхода  войны  главный
город  решался  на  это  средство  только  в  крайних  случаях.  В
случаях  же  неважных  или  хотя  и  важных,  но  сомнительных
по  исходу  вооруженной  борьбы,  он  терпел  неприятное  для
него  решение  пригорода.
 Перейдем  к  памятникам  и  посмотрим,  встречаются  ли
там  случаи  столкновения  пригородных  вечевых  собраний  с
вечевыми  собраниями  главного  города  и  как  они  разреша¬
ются.
 В  1136  г.  новгородцы,  составившие  общее  вече  с  пско¬
вичами  и  ладожанами,  осудили  и  изгнали  князя  своего,  Все¬
волода.  В  следующем  году  приверженцы  изгнанного  князя
задумали  снова  доставить  ему  стол  Новгородской  волости.
Но  партия  их  оказалась  слишком  слабой  в  Новгороде,  и  они
потерпели  там  поражение;  зато  в  Пскове  им  удалось  скло¬
нить  в  пользу  Всеволода  громадное  большинство  граждан.
Псковичи  снова  призвали  Всеволода  и  решили  защищать  его
против  новгородцев  и  приглашенного  ими  князя,  Святослава
Ольговича.  Таким  образом,  единение  новгородцев  со  пско¬
вичами,  которое  мы  наблюдаем  в  1136  г.,  в  момент  суда  над
Всеволодом,  сменилось  рознью  в  1137  г.;  псковичи,  в  нару¬
шение  ясно  высказанной  воли  новгородцев,  снова  призвали
Всеволода.  Для  восстановления  единения  города  с  пригоро¬
дом  необходимо  было  обратиться  к  тем  же  средствам,  к  ка¬
ким  обращались  и  в  стенах  Новгорода  в  случае  разделения
мнений  на  вече:  к  миру,  на  основании  уступок  той  или  дру¬
гой  стороны,  или  к  войне.  Новгород  под  первым  впечатлени¬
ем  обратился  к  войне.  Святослав  Ольгович  совокупил  всю
землю  Новгородскую,  призвал  брата  своего,  Глеба,  с  куря¬
нами  и  половцами  и  отправился  к  Пскову  прогонять  Всево¬
лода.  „И  не  покоришася  псковичи  им,  —  говорит  летописец,
—  ни  выгнаша  князя  от  себя,  но  бяхуть  ся  устерегли,  засекли
осеки  все“.  Эта  твердая  решимость  защищать  свое  мнение
силою  остановила  новгородцев;  они  возвратились  с  дороги,
 101

не  желая  проливать  крови  своей  братии,  как  объясняет  лето¬
писец.  Ясно,  что  решительного  намерения  принудить  пско¬
вичей  к  подчинению  у  новгородцев  не  было.  Они  хотели
только  испытать  псковичей;  убедившись  же  в  их  решимости
стоять  на  своем,  они  отступили.  Вскоре  после  этого  Всево¬
лод  умер;  на  место  его  псковичи  призвали  брата  умершего,
Святополка,  „  и  не  бе  мира  с  новогородци“,  поясняет  лето¬
писец  это  новое  избрание,  несогласное  с  волею  старшего
города.  В  1138  г.  новгородцы  показали  путь  своему  князю,
Святославу,  и  призвали  Ростислава  Юрьевича  из  Суздаля.
Ростиславу  удалось  „заключить  мир“  с  псковичами,  но  усло¬
вия  этого  примирения  города  с  пригородом  не  дошли  до  нас
(Новогор.  I).
 С  явлениями  такого  же  рода  встречаемся  и  в  других  во¬
лостях.
 В  1151  г.  полочане  схватили  своего  князя  Рогволода  Бо¬
рисовича  и  сослали  в  Минск,  где  он  подвергся  тяжкому  за¬
ключению,  а  к  себе  пригласили  Ростислава  Глебовича.  Рос¬
тислав  сел  в  Полоцке,  а  сына  своего,  Глеба,  назначил  посад¬
ником  в  младший  город,  Друцк.  Из  этого  надо  заключить,
что  дручане  находились  в  единении  с  полочанами.  Но  еди¬
нение  это  продолжалось  только  до  1159  г.  В  этом  году  из¬
гнанный  Рогволод  вступил  в  сношение  с  дручанами  и  полу¬
чил  от  них  приглашение  сесть  в  Друцке.  Пригород  и  глав¬
ный  город  разошлись.  Ростислав  Полоцкий  узнал  об  этом  от
сына  своего,  Глеба,  который  принужден  был  бежать  из
Друцка,  потеряв  там  все  свое  имение,  разграбленное  граж¬
данами.  Весть  о  возвращении  Рогволода  вызвала  в  Полоцке
волнение,  так  как  и  там  были  сторонники  Рогволода.  Но  кня¬
зю  удалось  усмирить  людей  подарками  и  привести  их  к  но¬
вому  целованию  на  верность  себе.  Что  же  предпринимает
Ростислав  и  утвердившиеся  с  ним  полочане  по  отношению  к
дручанам,  которые  целовали  крест  Рогволоду  биться  за  него
и  с  детьми  и  таким  образом  отложились  от  главного  города?
Они  выступают  войной  против  Друцка,  желая  прогнать  Рог¬
волода.  Но  результат  похода  далеко  не  соответствовал  ожи¬
даниям.  Ростислав  встретил  такое  сопротивление  со  стороны
дручан,  что  вынужден  был  заключить  выгодный  для  Рогво-
 102

лода  мир,  придав  ему  волости.  По  заключении  этого  невы¬
годного  для  Полоцка  мира  сторонники  Рогволода  снова  под¬
няли  голову,  получили  перевес  и  прогнали  Ростислава.  Го¬
род  в  этом  случае  присоединился  к  мнению  пригорода.
 В  1175  г.  ростовцы,  суздальцы,  владимирцы  и  переяс-
лавцы  избрали  в  Ростовскую  волость  Мстислава  и  Ярополка
Ростиславичей.  Избрание  состоялось,  хотя  и  не  все  избира¬
тели  были  на  стороне  Ростиславичей.  Переяславцы  хотели
иметь  князьями  Михалку  и  Всеволода  Юрьевичей,  а  не  Рос¬
тиславичей.  Они,  следовательно,  присоединились  к  избра¬
нию  потому,  что  не  считали  себя  достаточно  сильными  для
проведения  своих  кандидатов.  Они  представляли,  таким  об¬
разом,  то  скрытое  меньшинство,  которое  надо  предполагать
при  всяком  вечевом  решении.  Ростиславичи  были  кандида¬
тами  ростовцев,  которые  и  заправляли  всем  делом  избрания.
Как  только  окончились  выборы,  ростовцы  отрядили  полторы
тысячи  владимирцев  для  встречи  вновь  избранных  князей.
Но  Ростиславичи  приехали  в  Ростовскую  волость  не  одни,
они  захватили  с  собой  двух  дядей,  Михалку  и  Всеволода,  с
которыми  вошли  в  соглашение  о  совместном  княжении  в
избравшей  их  волости.  Соглашение  это  нарушало  акт  при¬
звания  и  вызвало  неудовольствие  в  ростовцах,  которые,  по
выражению  летописца,  „негодовали44.  Иначе  отнеслись  к
этому  факту  владимирцы:  они  приняли  Михалку  в  свой  го¬
род.  Таким  образом,  с  приездом  Михалки  пригород  Влади¬
мир  отпал  от  старших  городов.  Ростовцы  не  хотели  прими¬
риться  с  этим  и  подступили  к  Владимиру.  Осада  продолжа¬
лась  7  недель,  и  пригород  вынужден  был,  наконец,  подчи¬
ниться  воле  старших  городов;  он  отказался  от  Михалки  и
признал  Ярополка.  В  следующем  году  произошло  новое  раз¬
ногласие  между  пригородом  Владимиром,  к  которому  на
этот  раз  присоединился  Переяславль,  и  старшими  городами,
окончившееся  торжеством  младших  городов.  Рассказывая  о
победе  Владимира,  летописец  прославляет  ее  в  следующих
выражениях:
 „Михалко  же,  приехав  к  Володимирю  с  братом  своим,
Всеволодом,  вороти  городы  святыя  Богородицы,  яже  бе  отъ¬
ял  Ярополк.  И  бысть  радость  велика  в  граде  Володимири,
 103

видяще  оу  себе  Великаго  князя  Всеволода  всея  Ростовскыя
земля.  Мы  же  подивимся  чюдоу  новомоу  Божия  Матере,  ве-
ликомоу  и  преславному,  како  застоупи  град  свой  от  великых
бед  и  гражаны  своя  оукрепи.  Не  вложи  бо  им  Бог  страха  и  не
уобояшася,  князя  два  имоуще  в  власти  сей,  и  боляр  их  пре-
щения  нивчтоже  положиша,  за  седмь  недель  без  князя  бо-
удуче  в  Володимири  граде,  толико  взложиша  надежду  и
оупование  к  святей  Богородици  и  на  свою  правду.  Нового-
родци  бо  изначала,  и  смолняне,  и  кыяне,  и  полочане  и  вся
власти  на  доумоу  на  веча  сходятся,  на  чтожь  старейшин  сдо-
умають,  на  том  же  пригороди  станоуть.  А  еде  город  старый,
Ростов  и  Соуждал,  и  вси  боляре,  хотяще  свою  правду  поста¬
вите,  како  нам  любо  и  тако  же  створим,  Володимир  есть
пригород  нашь!  Противящеся  Богоу  и  святей  Богородици,
правде  Божии,  слоушающе  злых  человек  развратников,  не
хотящих  добра  граду  семоу  и  живущим  в  нем“  (Сузд.).
 Это  место  дало  повод  многим  нашим  ученым  утвер¬
ждать,  что  пригороды  не  имеют  своей  воли,  а  по  общему
правилу  должны  подчиняться  решению  старших  городов.  Но
если  это  так,  почему  же  летописец  волю  старших  городов
считает  внушением  злых  людей,  развратников,  и  противопо¬
лагает  ее  правде  Божией?  Почему  святая  Богородица  была
на  стороне  владимирцев,  преступивших  правду?  Точка  зре¬
ния  летописца  не  сходится  с  точкой  зрения  новейших  уче¬
ных.  По  их  мнению,  правы  ростовцы,  а  владимирцы  пред¬
ставляются  им  нарушителями  старых  обычаев;  по  мнению
летописца,  наоборот,  правы  владимирцы.  Для  их  восхвале¬
ния  он  и  представляет  борьбу  Владимира  со  старшими  горо¬
дами  как  что-то  небывалое,  как  „чудо  новое“,  которому  надо
дивиться.  Этим  он  и  ввел  в  заблуждение  ученых  XIX  века.
Владимирский  патриот,  восхваляя  своих  сограждан,  совсем
упустил  из  виду,  что  он  имеет  дело  не  с  первым  случаем  со¬
противления  младших  городов  воле  старшего.  В  1136  г.  Псков
отражал  нападение  Новгорода;  в  1159  г.  Друцк  одержал  верх
в  борьбе  с  Полоцком;  даже  Владимир  не  впервые  воюет  со
старшими  городами  в  1176  г.;  он  воевал  уже  с  ними  в  1175  г.
И  это,  конечно,  не  единственные  случаи.  Но  понятно,  что  ле¬
тописцу,  для  восхваления  владимирцев,  надо  было  умолчать  о
 104

прецедентах;  только  при  этом  условии  их  сопротивление  ко¬
рыстной  воле  старших  городов  могло  быть  возведено  до  зна¬
чения  „чуда  новаго“.
 Описанное  летописцем  „чудо“  повторилось  в  Ростов¬
ской  волости  не  далее  как  через  год.  В  1177  г.,  по  смерти
Михалки,  владимирцы  посадили  у  себя  на  столе  его  брата,
Всеволода,  а  ростовцы  снова  призвали  Ростислава  Мстисла-
вича  и  объявили  войну  владимирцам.  Победа  и  на  этот  раз
была  на  стороне  пригорода.
 Если  пригород  Владимир  в  три  года  имел  три  столкно¬
вения  со  старшим  городом  Ростовом,  то  можно  думать,  что
споры  младших  городов  со  старшими  не  составляли  у  нас
редкости  в  XII  веке.
 С  такого  же  рода  явлениями  встречаемся  и  позднее.  Вот
несколько  примеров.
 В  1225  г.  новгородцы,  по  удалении  от  них  князя  Михаи¬
ла  Черниговского,  призвали  к  себе  Ярослава  Всеволодовича
Переяславльского.  Судя  по  тому,  что  Ярослав  княжил  и  в
Пскове,  пригород  этот  находился  в  единении  с  главным  го¬
родом.  Так  продолжалось  до  1228  г.,  когда  Ярослав  пред¬
принял  поездку  в  Псков.  Между  псковичами  разнеслась
весть,  будто  Ярослав  „везет  с  собой  оковы,  хотя  ковати  вяч-
ших  мужей“;  они  затворились  в  городе  и  не  пустили  к  себе
князя.  Опасаясь,  что  и  новгородцы  разделяют  замыслы  Яро¬
слава,  псковичи  заключили  оборонительный  союз  с  немца¬
ми.
 „То  же  слышавше  пльсковици,  —  говорит  летописец,  —
яко  приведе  Ярослав  плкы,  убоявшеся  того,  взяша  мир  с  ри-
жаны,  Новгород  выложивше,  а  рекуче:  то  вы,  а  то  новго-
родьци,  а  нам  не  надобе;  но  оже  пойдут  на  нас,  т  вы  нам  по-
мозите“.  И  они  рекоша:  „тако  буди!“  и  пояше  у  них  40  муж  в
талбу“  (Новогор.  I).
 Таким  образом,  единение  пригорода  с  городом  наруши¬
лось,  и  псковичи  готовились  дать  отпор  новгородцам  и  кня¬
зю  их.  Но  опасения  их  были  напрасны.  Новгородцы  не  толь¬
ко  ничего  не  замышляли  против  них,  но  даже  без  согласия
„своих  братьев  пльсковичей“  не  пошли  на  Ригу,  к  войне  с
которой  побуждал  их  князь  Ярослав.
 105

В  1228  г.  новгородцы  дали  посадничество  в  Торжке  сво¬
ему  бывшему  посаднику,  Ивану  Дмитриевичу,  „и  не  прияша
его  новоторжьци“,  говорит  летописец.  Пригород  не  подчи¬
нился  решению  главного  города.  Что  же  делает  Новгород?
Терпит  и  тем  допускает  отмену  своего  решения.
 В  1232  г.,  в  княжение  Ярослава,  прибыли  в  Новгород¬
скую  волость  сторонники  черниговских  князей  с  князем
Святославом  Трубецким,  которому  они  намеревались  доста¬
вить  стол.  Святослав  скоро  убедился,  что  приятели  его  пре¬
увеличивали  значение  своей  партии,  и  возвратился  с  дороги,
не  достигнув  Новгорода.  Но  приверженцы  его  направились
во  Псков,  где  нашли  сильную  поддержку.  Псковичи  отложи¬
лись  от  Новгорода  и  князя  Ярослава  и  заключили  в  оковы
сидевшего  у  них  мужа  его,  Вячеслава.  Ярослав  велел  схва¬
тить  находившихся  в  Новгороде  псковичей,  а  во  Псков  по¬
слал  требование  освободить  „мужа  его“  и  показать  путь  при¬
верженцам  черниговских  князей.  Но  псковичи  стояли  за  них
крепко;  освободить  Вячеслава  обещали  только  под  услови¬
ем,  чтобы  Ярослав  освободил  лиц  противной  ему  партии,
или  „вы  собе,  а  мы  собе“,  говорили  они  послу  его.  „И  тако
быша  без  мира  все  лето“,  —  заключает  свой  рассказ  летопи¬
сец.  Ярослав  остановил  подвоз  соли  к  Пскову  и  тем  прину¬
дил  псковичей  к  уступчивости:  они  освободили  Вячеслава,  а
князь,  со  своей  стороны,  освободил  приверженцев  Святосла¬
ва,  но  мира  еще  не  заключил.  Единение  пригорода  со  стар¬
шим  городом  восстановилось  только  зимою,  когда  псковичи
снова  признали  Ярослава  своим  князем  и  показали  путь  сто¬
ронникам  Святослава.
 Но  новгородцы  не  всегда  оказывали  поддержку  своим
князьям  в  борьбе  с  самостоятельными  решениями  пригород¬
ных  веч.  В  1266  г.,  в  княжение  у  них  Ярослава  Ярославича,
псковичи  посадили  у  себя  на  столе  князя  Довмонта  Литов¬
ского.  Новгородский  князь  хотел  было  идти  войной  на  Дов¬
монта,  но  новгородцы  воспротивились  и  сказали  ему:  „Оли,
княже,  тобе  с  нами  уведавшеся,  тоже  ехати  в  Пльсков  “  (Но-
вогор.  I).
 Князь  Александр  Михайлович  Тверской,  восставший
против  татарского  насилия  и  изгнанный  за  это  Великим  кня¬
 106

зем,  Иваном  Даниловичем,  нашел  убежище  во  Пскове.  В
1328  г.  ездили  на  поклон  в  Орду  Великий  князь  Иван  Дани¬
лович  и  новгородские  послы  и  получили  приказание  искать
князя  Александра.  В  следующем  году  Иван  Данилович  и
новгородцы  послали  послов  своих  во  Псков  ко  князю  Алек¬
сандру  с  предложением  ехать  в  Орду  и  не  губить  христиан.
Александр  решился  ехать,  но  псковичи  удержали  его.  „Не
ходи  в  Орду,  —  говорили  они,  —  и  аже  что  будет  на  тобе,
изомрем  с  тобою  во  одином  месте“.  Пригород  сопротивляет¬
ся  в  данном  случае  не  только  воле  старшего  города,  но  и  во¬
ле  великого  князя  и  хана  ордынского.  Твердость  псковичей
была  столь  велика,  что  князь  великий  не  находил  средств
овладеть  князем  Александром.  В  этом  затруднительном  по¬
ложении  он  обратился  к  помощи  митрополита  и  намолвил
его  послать  проклятие  князю  Александру  и  верным  русско¬
му  делу  псковичам.  Князь  Александр,  узнав  об  этом,  отъехал
в  Литву  (Псков.  I).
 Но  против  воли  старших  городов  могли  идти  только
пригороды,  которые  считали  себя  достаточно  сильными.
Слабые  обращались  к  ним  с  жалобами  и  челобитьями.  Оре-
ховцы  и  корельцы,  недовольные  посадником  своим,  князем
Патрикеем,  не  прогоняют  его,  а  являются  с  жалобой  в  Нов¬
город  (Новогор.  IV.  1384).
 В  заключение  приведем  еще  одно  свидетельство  XV  ве¬
ка.  В  1428  г.  приходил  князь  Витовт  к  Порхову,  новгород¬
скому  пригороду,  ратью.  Порховичи  заключили  с  ним  мир
„за  себя“.  После  этого  замирения  приехали  новгородские
послы  и  дополнили  заключенный  порховичами  мир  не¬
сколькими  статьями  от  себя  (Новогор.  I).  Таким  образом,
порховичи,  жители  весьма  неважного  пригорода,  считают
себя  вправе  вступить  от  своего  имени  в  переговоры  с  ино¬
странной  державой  и  заключить  с  нею  мир;  новгородцы  не
говорят,  что  порховичи  не  имели  права  этого  сделать,  а  при¬
соединяются  к  миру  и  дополняют  его  новыми  статьями.
 Таковы  факты.  Они  совершенно  подтверждают  сделан¬
ный  выше  вывод  о  том,  что  пригородам  принадлежит  уча¬
стие  в  вечевой  жизни  волости.  Но  иначе  и  быть  не  могло.
Под  жителями  пригородов  мы  разумеем  свободных  людей.
 107

Почему  бы  они  могли  быть  лишены  тех  прав,  которые  при¬
надлежали  свободным  людям  вообще?  Говорят,  что  жители
главного  города  делают  „обязательныя  для  пригорожан  по-
становления“.  Допустим.  Но  если  пригорожане  не  исполня¬
ют  этих  обязательных  для  них  постановлений,  как  заставить
их  подчиниться?  Для  этого  надо  объявить  пригороду  войну,
как  это  делают  новгородцы  в  1176  г.,  полочане  в  1159  г.,
ростовцы  в  1175  г.  и  пр.  Но  так  как  исход  войны  неизвестен,
то  старший  город  не  всегда  на  нее  решается,  а  иногда  терпит
отступление  пригорода  от  своей  воли  и,  таким  образом,  до¬
пускает  отмену  своего  постановления  пригородом.  Так  по¬
ступает  Новгород  с  Торжком  в  1228  г.  и  со  Псковом  в  1266  г.
Мы  не  отрицаем,  что  старшие  города  проникнуты  сознанием
своего  главенства  над  пригородами,  что  они  смотрят  на  них
как  на  пункты  поселения,  от  них  зависимые  и  им  подчинен¬
ные.  Мы  не  отрицаем,  что  слабые  пригороды,  действитель¬
но,  всегда  подчиняются.  Но  жители  пригородов,  чувствую¬
щих  свою  силу,  проявляют  свою  волю  совершенно  так  же,
как  и  жители  главных  городов.  Если  они  подчиняются  реше¬
нию  старшего  города,  то  потому,  что  сами  этого  хотят;  в
противном  случае  они  проводят  свою  волю,  и  старшему  го¬
роду  приходится  иногда  соглашаться  с  ней.  В  этом  смысле
мы  и  говорим,  что  с  точки  зрения  вечевой  жизни  города  и
пригороды  составляют  единство.  Мысль  о  таком  единстве  не
чужда  и  древности.  В  1397  г.  Новгород  заключил  вечный
мир  со  Псковом,  который  был  тогда  не  пригородом  новго¬
родским,  а  составлял  уже  самостоятельную  волость.  Вот  как
говорит  летописец  о  скреплении  этого  мира  крестным  цело¬
ванием:
 „И  целовал  крест  посадник  новгороцкой,  Тимофей
Юрьевич,  и  Микита,  тысяцкий,  Феодорович,  за  весь  Великий
Новгород,  и  за  пригороды,  и  за  все  свои  волости;  а  от  Пскова
целовал  крест  Григорей,  и  Сысой  посадник,  и  Роман  посад¬
ник,  и  дружина  их  к  Новгороду  за  Псков,  за  пригороды,  и  за
все  свои  волости,  месяца  июня  в  18,  на  память  св.  мученика
Леонтия  и  дружины  его“  (Псков.  1).
 Крест  целуется  и  за  пригороды,  они,  значит,  тоже  уча¬
стники  мира.  Но  это  единство  само  в  себе  носило  начатки
 108

разложения.  Войны  городов  с  пригородами  суть  явления  со¬
вершенно  однородные  с  войнами  вечевых  партий,  происхо¬
дивших  на  улицах  Новгорода.  Но  город  представлял  все  же
более  крепкое  единство,  чем  волость,  разбросанная  по  боль¬
шому  пространству.  Войны  в  городе  всегда  оканчивались
новым  миром  и  восстановлением  нарушенного  распрей
единства.  Нельзя  того  же  сказать  о  целой  волости.  Пригоро¬
ды  в  случае  распри  могли  совершенно  обособиться  от  глав¬
ного  города.  Друцк  обособляется  от  Полоцка  в  1159  г.  под
властью  особого  князя,  Рогволода;  Псков  от  Новгорода  в
1136  г.  под  властью  особого  князя,  Всеволода,  и  т.д.  Приме¬
ры  таких  обособлений  не  все  нам  известны,  но  можно  ду¬
мать,  что  их  было  весьма  много.  Пригороды  тяготились  за¬
висимостью  от  главного  города  и  стремились  к  самостоя¬
тельности.  Они  легко  могли  получить  особого  князя  и  по¬
рвать  связь  со  старшим  городом.  Стремление  князей  много¬
численного  рода  Рюрика  стать  во  главе  самостоятельных
княжений  не  есть  единственная  причина  постоянного  воз¬
никновения  новых  княжений  в  пределах  старых;  стремление
пригородов  к  обособлению  играло  в  этом  деле  также  весьма
видную  роль.  Постоянное  разложение  старых  волостей  на
новые,  более  мелкие,  происходит  в  интересах  не  одних  кня¬
зей,  но  и  населения  пригородов,  которое  стремится  к  само¬
стоятельности.

ГЛАВА  ЧЕТВЕРТАЯ
 Вечевые  собрания  у  других  народов
 Есть  достаточное  основание  думать,  что  вечевой  быт
составляет  первую  ступень  государственного  развития  всех
народов,  населяющих  современную  Европу.
 Данные,  доказывающие  эту  мысль,  представляют  инте¬
рес  в  двух  отношениях.  Явления,  замеченные  в  жизни  одно¬
го  народа,  благодаря  сравнению  с  такими  же  у  других  наро¬
дов,  могут  подняться  до  значения  общей  стадии  в  развитии
всего  человечества.  Сходство  в  праве  может  сблизить  такие
эпохи  и  такие  народы,  на  близости  которых  история  еще  не
останавливалась.  Было  время,  когда  родовой  быт  считали
нашей  характерной  особенностью  и  этим  объясняли  многие
различия  в  ходе  нашей  истории  от  хода  истории  других  ев¬
ропейских  народов.  Сравнительное  изучение  истории  права
показало,  что  родовой  быт  есть  общая  стадия  в  развитии  ед¬
ва  ли  не  всех  народов  и  что  история  германцев  сохранила
следы  его  даже  в  сильнейшей  степени,  чем  наша.  Получи¬
лась  общность  учреждений  там,  где  усматривали  одни  на¬
циональные  особенности.  История  права  разных  народов  в
некоторых  моментах  стала  как  бы  сливаться.  Во-вторых,
сравнительный  прием  расширяет  наши  знания;  он  может  до¬
полнить  то,  что  говорят  наши  памятники,  и  более  полно  вы¬
яснить  изучаемое  явление.  Ввиду  этого  считаю  полезным
привести  несколько  таких  сравнений.  Начну  с  германцев.
 I. 	У  германцев
 Цезарь  и  Тацит  дают  первые  сведения  о  их  народных
собраниях.  Они  всем  известны  и  давно  сделались  достояни¬
ем  науки.  Знатоки  древностей  германского  права  пополняют
их  данными  из  отечественных  источников:  законодательных
памятников,  веистюмеров  (Weisthumer)  и  других.  Я  сгруп¬
пирую  эти  данные  в  том  порядке,  какому  следовал  выше  при
изложении  свойств  русского  веча.
 У  Цезаря  и  Тацита  народные  собрания  германцев  носят
 но

наименование  „совещания*6  (consilium).  В  немецких  памят¬
никах  этим  собраниям  даются  разные  названия.  В  некоторых
они  встречаются  под  именем  medel  и  spracha.  Яков  Гримм1
переводит  их  словом  „разговор66  (sermo).  И  латинское,  и  гер¬
манское  наименования  очень  близки  к  нашему  вечу,  сове¬
щанию.  В  других  местах  „совещания66  носят  наименование
„круга66,  bring,  ring,  circulus.  Это  название  встречаем  и  у  нас.
У  донских  казаков  так  назывались  их  собрания  еще  в  XVI  и
XVII  веках,  а,  может  быть,  называются  так  и  теперь.
 На  народных  собраниях  не  только  говорят,  но  и  кое-что
делают;  так  у  нас,  так  и  у  германцев.  Вследствие  этого  им
усвояется  наименование  —  ding,  thing.  Гримм  так  поясняет
это  слово:  это  то,  что  делается  (ding,  das  was  gedingt,  gehan-
delt,  ausgemaht  wird).
 Наши  веча  собирались  не  только  в  городах,  но  и  в  час¬
тях  города,  в  концах  (в  Новгороде),  и  в  пригородах.  Цезарь  и
Тацит  имеют  в  виду  большие  собрания  по  племенам  (Land-
thinge  или  Allthinge),  что  соответствует  нашим  собраниям  в
городах,  которые  представляли  целую  волость.  Но  немецкие
ученые,  на  основании  других  данных,  признают  народные
собрания  и  в  более  мелких  общинах  (Gau,  vieus  и  пр.);  сюда
подойдут  и  наши  пригороды  и  концы.
 О  взаимных  отношениях  мелких  народных  собраний  к
общим  племенным,  или  по-нашему  волостным,  немецкие
источники  ничего  не  говорят.  Только  наши  дают  возмож¬
ность  решить  этот  вопрос.
 Кто  входит  в  состав  народных  собраний?  Как  и  у  нас,  —
все  свободные.  Цезарь  говорит  о  собрании  „множества66  лю¬
дей,  Тацит  утверждает,  что  „важные  дела  обсуждались  все¬
ми66  (Germania.  XI).
 Это  не  значит,  что  в  обществе  того  времени  не  было  еще
классовых  различий.  Они  были,  и  Тацит  не  раз  противопос¬
тавляет  „благородных66  (nobilitas)  и  „знатных66  (principes)
простым  людям.  Но  эти  различия  не  влияли  на  право  прини-  * 1111 	Deutsche  RechtsalterthUmer.  746  и  след.
 111

мать  участие  в  народных  собраниях.  Там  сходились  все  сво¬
бодные1.
 О  том,  кто  имеет  право  созывать  народные  собрания,  ни
Цезарь,  ни  Тацит  не  говорят.  Но  из  выражения,  которое
употребляет  Тацит,  говоря  о  сходках  народа,  —  „собирают-
ся“  (coeunt,  XI),  надо  заключить,  что  созыва  властями  не
нужно,  народ  может  и  сам  собраться.  Созывают  власти,  со¬
зывают  и  все  желающие,  как  и  у  нас.
 Германцы  собираются,  как  и  наши  предки,  во  всех  не¬
обходимых  случаях,  но,  кроме  того,  и  периодически,  раз  в
месяц,  в  новолуние  или  в  полнолуние.
 Говоря  о  наших  вечевых  собраниях,  я  указал  на  то,  что
посещение  их  не  есть  обязанность,  а  только  право.  Эта
мысль  проскальзывает  и  у  Тацита.  Сказав  о  времени  народ¬
ных  собраний,  он  продолжает  так:  „Здесь  есть  тот  возни¬
кающий  из  свободы  порок,  что  на  сходки  собираются  не
сразу  и  не  как  бы  по  приказу,  но  теряется  два  и  три  дня  по
медлительности  приходящих44  (XI).  Что  за  свобода,  о  кото¬
рой  здесь  упомянуто  как  бы  мимоходом?  Это  свобода  при¬
ходить  на  зов  или  нет,  как  и  у  нас1  2.
 Число  сходящихся  также  не  было  определено,  как  и  у
нас.  Слова  Тацита  —  „когда  толпе  понравится,  садятся  воо¬
руженные44  —  можно  понять  только  так:  когда  толпа  со¬
бравшихся  найдет  себя  достаточно  многолюдной,  начинает¬
ся  совещание.
 Я  указывал  уже  на  то,  что  многие  из  наших  исследова¬
телей  не  могут  примириться  со  значительной  беспорядочно¬
стью  вечевых  собраний,  а  потому  и  приходят  к  мысли  разде¬
лить  их  на  законные  и  незаконные.  Беспорядочны  незакон-
 1 	Вот  как  характеризует  В  и  льда,  большой  знаток  древнего  права,  от¬
ношение  германцев  к  народным  собраниям:  „Война  составляла  потеху
(Lust)  свободного  человека,  посещение  народных  собраний  —  его  лучшее
занятие"  (Strafrehts  der  Germanen.  137).
 2 	Мысль,  что  посещение  народных  собраний  было  для  древнего  гер¬
манца  правом,  а  не  обязанностью,  высказывает  и  Вильда.  После  приве¬
денного  выше  он  прибавляет:  „Настало  время,  когда  то,  что  было  правом
стало  ощущаться  как  тягость;  тогда  народ  начал  уклоняться  от  осуществ¬
ления  своего  права.  Это  вызвало  особые  законодательные  меры."
 112

ные,  законные  же  весьма  порядочны:  они  собираются  князем
на  узаконенном  месте  и  т.д.  То  же  недовольство  беспоря¬
дочностью  германских  народных  собраний  видно  и  у  неко¬
торых  немецких  историков.  Вайц1,  например,  так  передает
приведенное  место  Тацита:  „Собрание  открывается,  когда
все  соберутся"42.  Кто  будет  читать  Тацита  по  Вайцу,  тот  дол¬
жен  согласиться  с  тем,  что  германские  народные  собрания
никогда  не  открывались,  потому  что  приход  „всех44  вещь  не¬
возможная1  2 3.
 Члены  наших  вечевых  собраний  сидели.  То  же  говорит
Тацит  и  о  германцах.  Но  он  прибавляет:  „сидели  вооружен¬
ные44.  Наши  тоже  приходили  иногда  вооруженными.
 У  нас  не  было  председателя  заседаний.  То  же  и  у  гер¬
манцев.  Тацит  говорит  „если  толпе  понравится44.  Собрание
германцев  представляется  человеку,  знакомому  с  собрания¬
ми  римлян  по  куриям  и  центуриям,  толпой;  она  сама  усмат¬
ривает,  что  делать.  Избранного  руководителя,  который  от¬
крывал  бы  собрание  и  ставил  вопросы,  нет.  Такие  собрания
должны  быть  очень  шумны.  Кто-нибудь  руководить  должен
же,  а  для  этого  надо  перекричать  всех.  Многие,  конечно,  и
кричали.
 Тацит  говорит:  „Тишина  установлялась  жрецами,  кото¬
рым  принадлежало  и  право  наказывать44.  Это  особенность,
которая  нам  не  была  известна,  и  понятно  почему.  Мы  на¬
блюдаем  наше  вече  в  христианское  время.  Если  до  введения
христианства  жрецы  и  принимали,  можно  думать,  активное
участие  в  наших  вечевых  собраниях,  то  христианское  духо¬
венство,  конечно,  не  могло  стать  на  их  место.  Оно  шло  за
князем,  а  не  за  народом.  Народные  обычаи  должны  были
казаться  ему,  пожалуй,  даже  остатком  язычества.  На  вечах,
по  приглашению  князей,  участвовали  и  митрополиты,  но
служебной  роли  распорядителей  они  не  играли.
 1 	Waitz.  Duetsche  verfassungsgeschichte.  I.  58.
 2 	У  Тацита:  Ut  turbae  placuit,  considunt  armati.
 3 	Определение  числа  свободных,  которые  должны  входить  в  состав
общих  народных  собраний  (Landthinge  или  Allthinge),  есть  дело  поздней¬
шего  времени.  Так  Вильда  Вайц,  по  всей  вероятности,  и  имеет  в  виду  эти
позднейшие  изменения.
 113

Перехожу  к  вопросу  о  ходе  дел  на  германских  вечах  и  о
порядке  их  решений.  И  то,  и  другое,  хотя  коротко  и  доста¬
точно  ясно  описано  Тацитом.  На  совещании  мог  говорить
всякий;  но,  понятно,  что  первое  слово  принадлежало  тому,
кто  созывал  собрание,  а  в  большинстве  случаев  это  делали
органы  власти,  они,  следовательно,  и  начинали  совещание
(sprasha).  Так  и  сказано  у  Тацита  (mox  rex  vel  princeps).  Но
кто  бы  ни  говорил,  речь  его  имела  значение  совета,  а  не  при¬
каза.  Сила  же  совета  обуславливалась  положением  говоря¬
щего,  его  возрастом,  происхождением,  военной  славой,  ора¬
торским  искусством  и  пр.  (XI).
 И  у  нас  люди,  старшие  летами,  как  умудренные  опытом
жизни,  пользовались  особым  почетом  в  обществе  и,  конечно,
на  совещаниях.  Особый  почет  и  значение  принадлежали  и
тем,  кто  мог  сослаться  на  свою  „отеческую  честь44.  У  нас
также  признавалось  преемство  знатности,  т.е.  заслуг  пред¬
ков.  Это  усматривает  Тацит  и  у  германцев.  Явления  эти  не
были,  конечно,  для  него  новостью.  Он  мог  наблюдать  их  и  в
Риме.  Яков  Гримм  подтверждает  сделанное  Тацитом  наблю¬
дение  и  в  своих  „Древностях46  приводит  о  том  немало  дан¬
ных  из  средневековых  памятников.  В  них  речь  идет  и  о  ве¬
лико  и  славнорожденных1.  Вот  общее  его  заключение  по
этому  предмету:  „При  решении  всяких  дел  на  народных  соб¬
раниях  старость  и  происхождение  имели  величайшее  значе¬
ние44  (772).
 Тацит  еще  раз  возвращается  к  значению  происхожде¬
ния.  „Выдающееся  благородство  (nobilitas)  или  великие  за¬
слуги  предков,  —  говорит  он,  —  сообщают  достоинство
знатности  (dignationem  principis)  и  их  потомкам  (etiam  ado-
lescentulis).  Вокруг  юношей,  происходящих  от  знатных  ро¬
дителей,  группируются  взрослые  люди,  уже  хорошо  о  себе
заявившие,  и  не  стыдятся  принадлежать  к  их  дружине44
(XIII).
 Итак,  германские  народные  собрания  могут  постано¬
вить,  что  им  угодно,  хотя  бы  в  их  среде  находились  и  коро-
 1  Majores  natu.  Сюда  принадлежат  и  наши  „благородные"  и  „высоко¬
благородные";  в  настоящее  время  они  не  в  почете.
 114

ли.  Тацит  подтверждает  этот  вывод  и  в  другом  месте.  „Коро¬
лям,  —  говорит  он,  —  не  принадлежит  безграничная  и  сво¬
бодная  власть.  И  предводители  на  войне  действуют  не
столько  властью  повелевать,  сколько  примером,  когда  они
быстротой,  прозорливостью  и  военными  подвигами  впереди
первых  рядов  воинов  вызывают  удивление46  (VII).
 То  же  было  и  у  нас.  Князья  начинали  бой.  Воеводы  кня¬
зя  Святослава  (f  972)  перед  началом  битвы  с  древлянами
обратились  к  воинам  с  такими  словами:  „Князь  уже  почал,
потягнете,  дружина,  по  князе44.
 О  порядке  решений  Тацит  говорит:  „Если  предложение
не  нравится,  народ  выражает  неудовольствие  ропотом  (fre-
mitu  aspemantur);  если  нравится,  стучит  копьями.  Почетней¬
ший  способ  согласия  выражался  в  одобрении  оружием44.
 Шум  оружия,  стук  копьями  —  это  почетнейший  способ
одобрения;  менее  почетный  состоял  в  одобрительных  кли¬
ках.  Так  утверждает  Тацит.  Тут,  кажется,  можно  видеть  не¬
которую  излишнюю  систематизацию.  Одобрительный  клик
надо  считать  обыкновенным  способом  принятия  предложе¬
ния.  Прокричать  одобрение  легче,  чем  простучать  его.  Ору¬
жие  привешивалось;  чтобы  стучать  им,  его  надо  было  вы¬
свободить.  Да  и  обо  что  стучать  копьем?  Пока  высвобожда¬
ли  оружие,  начинали,  конечно,  кричать  одобрительно.  Итак,
кричали  всегда;  можно  думать,  что  крик  даже  покрывал  шум
оружия.  В  случае  согласия  кричали  одобрительно,  несогла¬
сия  —  неодобрительно.  Цезарь  оба  способа  одобрения  сли¬
вает  в  один:  „Все  множество  народа  восклицает  и  по  своему
обычаю  стучит  оружием44.  Это  принято  и  учеными.  Яков
Гримм  по  этому  поводу  говорит:  „Собравшаяся  толпа  выра¬
жает  свое  одобрение  кликом,  битьем  в  ладоши  и  звоном
оружия441.
 То  же  бывало  и  у  нас,  8  января  1654  г.  Богдан  Хмель¬
ницкий,  гетман  Малороссии,  собрал  в  Переяславле  раду  и
предложил  признать  власть  московского  государя.  „Кроме
царской  высокой  руки,  —  говорил  он,  —  не  найдем  лучшего  11  В  средневековых  источниках:  „Omnium  astantium  applaudente“,
 770.
 115

пристаншца“.  На  это  предложение  из  среды  народа  послы¬
шались  крики:  „Вешим  под  царя  восточного!44  В  этом  и  выра¬
зилось  одобрение  собравшихся.
 Что  же  это  за  способ  решения?  Это  решение  без  голосо¬
вания.  Голоса  не  собираются,  как  и  у  нас.  Решают  по  обще¬
му  настроению.  Есть,  конечно,  и  иначе  думающие,  но  за
громогласным  одобрением  или  порицанием  множества  лю¬
дей  их  голоса  не  слышны.  А  если  их  немного,  они  и  рта  не
разевают.  Это,  как  и  у  нас  на  вече,  —  единогласное  решение.
 А  если  противников  много?  Если  их  около  половины?
Тацит  о  таком  случае  не  говорит.
 Никто,  однако,  не  будет  отрицать,  что  это  случай  воз¬
можный.  Разрешение  его,  и  при  молчании  Тацита,  не  пред¬
ставляет  затруднений.  И  в  настоящее  время  можно  наблю¬
дать,  до  чего  доходит  иногда  в  нижних  палатах  раздражение
партий  в  случае  разделения  мнений.  Там  дерутся.  Такие  яв¬
ления  недавно  еще  можно  было  наблюдать  во  Франции,  Ав¬
стрии,  да  и  еще,  кажется,  кое-где.  Что  же  это  —  явления
только  нашей  современности,  неизвестные  древности?
 Это  случалось  и  до  Рождества  Христова  и  на  самой  ро¬
дине  Тацита.
 Вот  несколько  примеров,  я  беру  их  у  Плутарха.
 „При  голосовании  в  народном  собрании  (на  римском
форуме)  вопроса  о  распределении  провинций  (между  прави¬
телями)  многие  были  ранены,  четверо  даже  убиты,  Красе
(f  53  до  Р.Х.)  ударил  не  соглашавшегося  с  ним  сенатора,  Лу¬
ция  Анналия,  кулаком  по  лицу,  окровянил  его  и  выгнал  из
собрания44.
 „Помпей  наводнил  столицу  солдатами  и  всюду  действо¬
вал  насилием.  Солдаты  его  неожиданно  напали  на  консула
Бибула,  направлявшегося  к  форуму  вместе  с  Лукуллом  и  Ка¬
тоном,  и  переломали  его  фасции.  На  голову  самого  Бибула
опрокинули  корзину  с  навозом.  Двое  из  шедших  с  ним  три¬
бунов  были  ранены.  Разогнав,  таким  образом,  с  форума  сво¬
их  противников,  союзники  провели  аграрный  закон44.
 „Помпей  послушался  тех,  кто  предложил  вернуть  из  из¬
гнания  Цицерона,  заклятого  врага  Клодия,  и  пользовавшего¬
ся  симпатиями  Сената.  Помпей  пришел  на  форум  вместе  с
 116

братом  изгнанника,  явившимся  просить  за  него  во  главе
многочисленной  толпы.  На  форуме  произошла  стычка,  где
оказались  и  раненые,  и  убитые.  Клодий  должен  был  бежать.
Народное  собрание  решило  возвратить  Цицерона  из  изгна-
ния“.
 „Гай  Требуний  внес  предложение  о  распределении  про¬
винций  между  консулами  (Помпеем  и  Крассом)  с  правом
вести  войну  с  кем  только  тот  или  другой  консул  захочет.  Все
отчаялись  в  успехе  борьбы  с  этим  предложением.  Один  Ка¬
тон  перед  голосованием  взошел  на  трибуну  и  хотел  гово¬
рить.  Ему  с  трудом  дали  для  произнесения  речи  два  часа.  Он
говорил  о  многом,  давал  советы  и  предсказывал  будущее.
Когда  окончился  срок,  ему  не  позволили  продолжать.  Он
пытался  остаться  на  трибуне,  но  ликтор  стащил  его  вниз.  Но
и  стоя  внизу,  Катон  громко  говорил.  Окружающие  с  негодо¬
ванием  слушали  его.  Ликтор  увел  его  с  форума.  Катон  вер¬
нулся,  едва  его  выпустили  из  рук,  с  криком  направился  к
трибуне,  прося  граждан  не  оставить  его  без  защиты.  Это  по¬
вторилось  несколько  раз.  Народный  трибун  приказал  вести
его  в  тюрьму.  Народ  провожал  Катона  и  слушал  его  по  доро¬
ге;  устрашенный  этим  трибун  приказал  отпустить  его.  Таким
образом  Катон  отнял  у  своих  противников  целый  день“.
 Не  так  давно  в  австрийской  палате  депутатов  один  из
ораторов  таким  же  способом  отнял  у  своих  противников  це¬
лых  два  дня.
 Продолжаю  выписку  из  Плутарха.
 „На  следующий  день  Помпею  и  Крассу  удалось  при¬
влечь  граждан  на  свою  сторону,  одних  угрозами,  других  за¬
искиваниями  и  подарками.  Их  вооруженные  люди  не  позво¬
лили  одному  из  трибунов  выйти  из  Сената.  Катона,  кричав¬
шего,  что  гремит  гром,  они  прогнали  с  форума.  Многие  бы¬
ли  ранены,  некоторые  даже  убиты.  Наконец,  законопроект
был  проведен  насильно,  вследствие  чего  образовались  сбо¬
рища,  в  ярости  желавшие  сбросить  с  пьедестала  статуи  Пом¬
пея,  но  подоспевший  Катон  помешал  им“.]
 Все  это  происходило  за  каких-нибудь  полтораста  лет  до
 1  Пер.  В.Алексеева.  T.V.  237;  VI.  122,  124;  VII.  98  и  след.
 117

того  времени,  когда  Тацит  мог  писать  свою  „Германию14.  Он,
конечно,  знал,  при  какой  обстановке  писались  иногда  законы
на  римском  форуме.  Но  он  был  человек  просвещенный  и,
конечно,  также  хорошо  знал,  что  происходило  на  Народных
собраниях  афинской  демократии.  Приведем  из  того  же  ис¬
точника  сведения  о  решении  Народного  собрания,  прису¬
дившего  Фокиона  к  смертной  казни.  Фокиона,  которого
Плутарх  сопоставляет  с  Катоном.  „Нравственные  достоинст¬
ва  Фокиона  и  Катона,  —  говорит  он,  —  до  самых  последних
мельчайших  подробностей  представляют  нам  один  и  тот  же
характер,  одно  и  то  же  лицо,  один  и  тот  же  нравственный
облик.  Суровость  в  них  в  одинаковой  мере  совмещалась  с
гуманностью,  осторожность  с  храбростью,  заботливость  о
других  с  безбоязненностью  за  самого  себя.  Они  избегали
низменного  и  любили  все  прекрасное,  они  были  честными
людьми  и  честными  политическими  деятелями11  (VII.  7).  Не¬
мецкий  историк  Дройзен  говорит  о  нем:  „Это  был  лучший
человек,  какого  имели  афиняне;  в  течение  всей  своей  долгой
жизни  он  имел  в  виду  только  благо  своего  народа11.  Один  из
друзей  Фокиона  перед  исполнением  казни  спросил  его,  не
прикажет  ли  он  что-либо  передать  сыну  своему  Фоку?..  „Да,
—  отвечал  Фокион,  —  передай  ему,  чтобы  он  не  мстил  афи¬
нянам11.  Для  суда  над  таким  человеком
 „Архонты  созвали  Народное  собрание.  В  нем  было  по¬
зволено  участвовать  и  рабам,  и  иностранцам,  и  лишенным
гражданской  чести  гражданам.  Ораторская  кафедра  была
открыта  одинаково  для  всех  мужчин  и  женщин.  При  взгляде
на  Фокиона,  стоявшего  под  стражей,  лучшие  из  граждан
опустили  головы,  покрыли  свое  лицо  и  плакали.  Один  из  них
поднялся  с  места  и  осмелился  сказать,  что  при  решении  та¬
кого  важного  вопроса  следует  удалить  из  Народного  собра¬
ния  рабов  и  иностранцев.  Толпа  не  согласилась  и  с  криком
требовала  закидать  каменьями  олигархов,  врагов  демокра¬
тии.  Никто  не  решился  после  этого  сказать  что-либо  в  поль¬
зу  Фокиона11.
 Вот  один  из  аргументов,  который  послышался  из  толпы
в  пользу  присуждения  к  смертной  казни  не  только  Фокиона,
но  и  лиц,  обвинявшихся  в  соучастии  с  ним.  Сам  Фокион  хо¬
 не

рошо  понимал  свое  положение,  он  не  оправдывался  и  не  за¬
щищался,  но  спросил,  указывая  на  сообвиняемых:  „За  что
хотите  вы  лишить  жизни  этих  людей,  ни  в  чем  не  винов-
ных?“  Многие  отвечали:  „Зато,  что  они  твои  друзья‘а.
 В  таком-то  демократическом  собрании,  в  котором  оди-
 1  Это  было  очень  давно,  более  двух  тысяч  лет  тому  назад.  А  вот  что
делается  в  наше  время.  18  марта  1871  г.  правительство  Французской  рес¬
публики  с  президентом  и  Национальным  собранием  во  главе  перебралось
из  Парижа  в  Версаль.  В  20-х  числах  того  же  месяца  в  Париже  возникла
Коммуна.  Второго  апреля  она  обнародовала  декрет,  которым  церковь  от¬
делялась  от  государства,  имущества  ее  объявлялись  национальными,  и
бюджет  вероисповеданий  отменялся.  На  следующий  день  полиция  донес¬
ла  генерал-прокурору  Коммуны,  Риго  (Rigault),  что  среди  духовенства
замечается  движение,  патеры  собираются  —  одни  у  архиепископа,  другие
у  настоятеля  Маделены,  некоторые  ездили  в  Версаль;  отцы  иезуиты  ули¬
цы  Ломонд  оказали  сопротивление  муниципальным  властям  при  осмотре
их  библиотеки  и  скрыли  свои  приходо-расходные  книги  и  кассу.  На  сле¬
дующий  день  парижский  архиепископ  и  настоятель  Маделены  были  аре¬
стованы  и  препровождены  в  кабинет  Риго,  где  и  выслушали  от  него  сле¬
дующее  объяснение  их  ареста:  „Полиция  открыла  следы  заговора,  центр
которого  находится  в  архиепископстве:  духовенство  желает  избегнуть
последствий  нового  декрета,  и  его  глава  изыскивает  нужные  для  того
средства".  После  некоторого  молчания  с  обеих  сторон  Риго  прибавил:
„Кроме  того,  ваш  арест  достаточно  оправдывается  тем,  что  произошло
вчера  у  иезуитов  и  убийствами,  совершенными  нашими  версаль¬
скими  друзьями".  24  мая  архиепископ  и  настоятель  Маделены  были
казнены.
 Французская  демократия  подает  руку  афинской;  трудно  указать  су¬
щественную  разницу  между  тем,  что  происходило  за  300  лет  до  Р.Х.,  и
описанным  фактом.  Там  действовала  толпа,  в  которой  были  и  женщины,
но  и  здесь  дело  не  обошлось  без  них!  Когда  арестованных  перевозили,
перед  казнью,  из  одной  тюрьмы  в  другую,  на  дороге  их  встретила  толпа
криками:  „Смерть  им!  Смерть!  Высадить  их.  Их  надо  расстрелять  здесь
же".
 „Comme  toujours?  —  прибавляет  от  себя  автор,  —  се  sont  les  femmes,
qui  se  montrent  les  plus  furieuses.  L’une  d’elles  est  affolde  к  ce  point,  qu’elle
hurle  en  me  d^signant  (автор,  по  приказу  Риго,  должен  был  сопровождать
узников):  El  aclui  —  la  qui  a  encore  un  revolvere  к  la  ceinture!  Ah!  C’est  trop
fort!"
 Все  приведенные  подробности  я  взял  из  книги  секретаря  Риго  (Gas¬
ton  Da  Costa.  La  commun  уёсие),  принужденного,  по  низложении  Комму¬
ны,  Версальским  военным  судом  к  смертной  казни,  которая  была  потом
заменена  ссылкой.  Заподозрить  его  в  неверности  изложенного  нет  ни  ма¬
лейшего  основания.
 119

наково  участвовали  мужчины  и  женщины,  рабы  и  свобод¬
ные,  состоялось  осуждение  Фокиона  на  смерть.  Это  случи¬
лось  в  317  г.  до  Р.Х.  и  представляет  очень  древний  случай
уравнения  политических  прав  мужчин  и  женщин.  Нельзя  не
пожалеть,  что  не  сохранилось  известий  о  том,  почему  афин¬
ская  демократия  нашла  нужным  допустить  тут  это  уравне¬
ние.  Можно,  однако,  думать,  что  не  потому,  что  рассчитыва¬
ла  на  особое  мягкосердечие  женщин.  Афинская  демократия,
кажется,  не  ошиблась.  В  ее  решении  „женской  руки“  что-то
не  видно.
 Итак,  при  разделении  мнений  партии  вступают  в  борь¬
бу:  сильнейшая  одерживает  победу  и  заставляет  слабейшую
подчиняться  своему  решению.  Насильственное  проведение
своих  мнений  составляет  мировое  явление,  свойственное
всем  временам  и  народам.
 Но  есть  существенное  различие  между  борьбой  партий  в
первичных  народных  собраниях  и  в  последующих.  В  наше
время  закон  признает  решение  по  большинству.  Хорошо  оно
или  дурно,  это  другой  вопрос,  но  оно  должно  быть  принято.
Насилие  в  наше  время  есть  нарушение  закона,  это  преступ¬
ление.  Так  было  и  в  Риме,  и  в  Афинах  в  тех  случаях,  которые
приведены  выше.  В  первичных  народных  собраниях,  какими
представляются  наши  веча  и  германские,  права  большинства
еще  не  были  признаны.  Это  и  неудивительно.  Нет  рацио¬
нального  основания,  почему  бы  мнение,  за  которое  высказа¬
лись  210  человек,  было  лучше  того,  за  которое  высказались
209,  208,  202  и  т.д.  Истинность  мнения  доказывается  не  чис¬
лом  голосов,  а  его  сущностью.  Один  может  думать  лучше
тысячи.  Вот  почему  в  первоначально  слагавшихся  государ¬
ствах  никто  не  был  обязан  подчиняться  большинству,  всякий
мог,  пока  жив,  отстаивать  свое  мнение.  Последствием  этого
является  война  партий,  внутренняя  война.  Эта  война  счита¬
лась  в  древности  судом  Божьим.  К  такому  суду  обращались
наши  предки  и,  надо  думать,  обращались  и  германцы.
 Тацит  должен  был  это  знать.  Он  только  не  договаривает
и  дает  повод  думать,  что  в  германских  народных  собраниях
все  шло  очень  гладко.  А  почему  он  не  договаривает?  Тацит
был  не  только  историк,  он  был  еще  и  политик,  и  умалчивает
 120

о  том,  о  чем  говорить  не  находил  удобным.
 Перехожу  к  вопросу  о  предметах  занятий  германских
народных  собраний.
 Они  избирают  всех  начальственных  лиц:  королей
(reges),  предводителей  (duces)  и  местных  судей  (principes).  В
этом  отношении  германские  народные  собрания  имеют  бо¬
лее  широкую  компетенцию,  чем  наши.  Наши  избирали  толь¬
ко  князей  и  предводителей  (тысяцких),  все  остальные  власти
назначались  князьями.  Избрание  местных  правителей-судей
перешло  к  народу  позднее  и  только  в  Новгороде  (посадни¬
ки).
 Затем,  германские  веча  ведают  все  важнейшие  дела;
этим  важнейшим  Тацит  противополагает  мелкие,  которые
подлежат  решению  местного  начальства.  Тацит  здесь  очень
краток.  Что  такое  важные  и  что  такое  мелкие  дела,  это  раз¬
граничить  очень  трудно.  Законодательство  и  война  —  это,
конечно,  важные  дела;  они,  разумеется,  подлежали  решению
народного  собрания.  Дела  управления  и  суд  могли  быть  и
важные,  и  мелкие.  Как  они  распределялись,  этого  мы  не  зна¬
ем.
 Есть  основания  утверждать,  что  германские  народные
собрания  стояли  в  более  близком  отношении  к  суду,  чем  на¬
ши.  В  наших  источниках  есть  указания,  что  суд  составляет
дело  князя;  участие  народа  в  суде  князя  проявляется  в  при¬
сутствии  на  суде  „добрых  людей66  из  народа;  но  чтобы  суд
входил  в  число  обыкновенных  дел  вечевых  собраний,  этого
не  видно;  наше  вече  ведает  и  суд,  но  не  обыкновенный,  а
чрезвычайный.
 Иначе  в  Германии.  Германские  веча  избирают  местных
судей,  но  суд  происходит  в  народных  собраниях.  Вот  почему
народные  собрания  называются  иногда  просто  судом.  Слово
spracha  означает,  по  Як.  Гримму,  не  только  разговор,  сове¬
щание,  но  и  суд;  in  digne  значило  также  —  на  суде;  tagading
—  означало  и  суд.  Слово  mallum  (mahal)  тоже  означает  на¬
родные  собрания  в  смысле  суда.  На  них  происходило  не
только  решение  по  спорным  делам,  но  и  так  называемая
добровольная  юрисдикция,  совершение  разного  рода  актов,
например,  браков.  От  mallum  (mahal)  произошло  vermahlen,
 121

gemahl,  gemahlin  (433).  На  кругах  (ring)  —  тоже  совершались
браки.
 Этому  можно  привести  аналогию  и  из  нашей  жизни.  У
донских  казаков  в  XVI  и  в  XVII  веках  браки  и  разводы  тоже
совершались  на  кругах.  Муж,  не  желавший  жить  со  своей
женой,  являлся  в  „круг44  и  объявлял,  что  отпускает  ее.  Этого
было  довольно  для  расторжения  брака.  Случалось,  что  нахо¬
дились  охотники,  которые  туг  же  брали  отпущенную  себе  в
жены.  Для  этого  требовалось  только  покрыть  ее  своей  свит¬
кой.
 Итак,  германские  народные  собрания,  большие  и  малые,
суть  обыкновенные  суды  для  спорных  дел  и  добровольной
юрисдикции.
 Для  объяснения  этой  характерной  особенности  приведу
несколько  слов  из  Як.  Гримма,  которыми  он  начинает  главу
о  суде:  „Под  судом  разумеем  мы  теперь  главным  образом
решение  юридических  споров  и  наказание  преступников44.
Первоначально  же  преобладало  представление  о  народном
собрании  (concilium),  в  котором  разбирались  все  обществен¬
ные  дела  марки,  гау  и  волости  (Landschaft),  все  торжествен¬
ности  бесспорного  права  (что  мы  называем  добровольной
юрисдикцией),  а  также,  наконец,  рассматривались  споры  и
присуждались  штрафы.  Теперь  судьи  составляют  суть  суда,
а  тогда  собравшийся  народ.  Споры  о  праве  могли  тогда  раз¬
решаться  и  вовсе  без  судей,  но  на  судном  месте  (т.е.  в  на¬
родном  собрании)  при  помощи  одних  посредников
(schiedscleute).
 Таким  образом,  значением  народных  собраний  для  суда
надо  объяснять  и  вышеуказанное  различие  немецких  веч  от
наших:  как  судьи  они  собираются  периодически,  наши  —
нет.  И  другое:  на  них  распорядительную  роль  играют  жрецы.
На  древнем  суде  участие  жрецов  было  существенно:  там
произносились  клятвы  и  производился  суд  Божий.  Все  это
могло  быть  и  у  нас,  но  с  принятием  христианства,  хотя  клят¬
вы  и  суды  Божии  и  продолжали  применяться  на  суде,  но  суд
у  нас  не  сливался  с  народным  собранием,  как  в  Германии,  а
составлял  отдельное  от  него  учреждение.
 Кроме  описанных  общих  совещаний,  у  германцев  были
 122

еще  предварительные.  По  словам  Тацита,  они  составлялись
из  начальственных  лиц  (principes)  и  предшествовали  общим.
На  них  обсуждались  дела,  подлежавшие  внесению  на  общее
народное  собрание.
 Вот  и  все,  что  можно  сказать  о  древнейших  германских
народных  собраниях.  Вайц,  заключая  свое  изложение  их
устройства  и  деятельности,  говорит:  „Все  германские  пле¬
мена,  особенно  северные,  долго  держались  такого  порядка
вещей“.  У  нас  они  держались  еще  долее.  Я  дополню  сказан¬
ное  только  той  характеристикой  деятельности  англосаксон¬
ских  народных  собраний  (witenagemot),  какую  делает
Кембль  в  своем  прекрасном  изложении  древнейшей  истории
английского  устройства.  „Акты,  —  говорит  он,  —  если  толь¬
ко  мы  можем  употребить  это  слово,  англосаксонских  парла¬
ментов  являли  ряд  мирных  договоров  всех  союзников,
составлявших  государство,  постоянный  пересмотр  и  возоб¬
новление  союзов  наступательных  и  оборонительных  всех
свободных  людей.  Это  были  взаимные  соглашения  о  под¬
держании  мира  и  спокойствия.  Кто  вступал  в  такое  соглаше¬
ние,  мог  выступить  из  него,  но  должен  был  принять  на  себя
и  все  последствия  от  такого  действия"1.
 Эта  характеристика  совершенно  приложима  и  к  тем  ак¬
там,  которые  составлялись  и  на  „новгородских  парламен¬
тах".  Например:
 „Но  Богом  дьявол  попран  бысть  и  съидошася  братья  в
купе  однодушно  и  крест  целоваша",  т.е.  был  раздор  и  война,
а  потом  вступили  в  мирное  соглашение  и  скрепили  его  при¬
сягой.
 „И  по  усобной  той  рати,  поидоша  все  пять  концов  в
одиначество  и  грамоту  списаша  с  князем  и  запечаташа  на
вечи",  т.е.  заключили  письменное  соглашение  после  войны.
 „И  тако  быша  без  мира  по  две  недели  и  потом  снидоша-
ся  в  любовь".
 Вот  целый  ряд  мирных  договоров.  Можно  подумать,  что
Кембл  читал  наши  летописи.  У  нас,  как  и  у  англосаксов,  мир
сменялся  войной,  и  дружественные  соглашения  сменялись
 1  Kemble.  The  saxons  in  England.  II.  184.
 123

одно  другим,  по  старинной  поговорке  „Мир  стоит  до  рати,  а
рать  до  мира“.  То  же  было  у  англосаксов  и  германцев  на  ма¬
терике  Европы.
 II. 	У  греков
 Тацит  говорит  языком  общих  понятий,  у  него  нет  кар¬
тин,  он  дает  только  принципы,  а  не  конкретные  явления.  Мы
у  него  не  видим,  что  и  как  говорили  германцы,  как  они  ссо¬
рились  и  мирились.  Об  этом  можно  только  догадываться.
 Другой  материал  имеем  мы  для  суждения  о  древних  на¬
родных  собраниях  греков.  Гомер  дает  великолепные  карти¬
ны  греческих  собраний  в  доисторическое  время  Троянской
войны.  Это  сама  практика  тех  принципов  вечевой  жизни,
которые  изложены  у  Тацита.  Картины  Гомера  так  полны
жизни  и  ее  мельчайших,  но  характерных  проявлений,  что  мы
находим  в  них  не  только  полнейшее  подтверждение  нам  уже
известных  порядков,  но  и  новые  дополнительные  к  ним  чер¬
ты,  о  которых  ни  Тацит,  ни  наши  источники  не  упоминают.
Приведу  несколько  примеров  собственными  словами  поэта  с
сокращением  лишь  того,  что  не  имеет  прямого  отношения  к
занимающим  нас  вопросам.
 Вторая  песнь  „Одиссеи“  открывается  такой  картиной:
 Встала  из  мрака  младая  с  перстами  пурпурными  Эос;
 Ложе  покинул  тогда  и  возлюбленный  сын  Одиссеев.
 Звонкоголосых  глашатаев  царских  созвав,  повелел  он
 Кликнуть  им  клич,  чтоб  на  площадь  собрать  густовласых  ахеян.
 С  медным  в  руке  он  копьем  перед  сонмом  народным  явился,
 Был  не  один,  две  лихие  за  ним  прибежали  собаки.
 Старцы  пред  ним  раздалися,  и  сел  он  на  месте  отцовом.
 Первое  слово  тогда  произнес  благородный  Эгипций,
 Старец,  согбенный  годами  и  в  жизни  изведавший  много.
 „Выслушать  слово  мое  приглашаю  вас,  люди  Итаки,
 Мы  на  совет  не  сходились  ни  разу  с  тех  пор,  как  отсюда
 Царь  Одиссей  в  быстроходных  своих  кораблях  удалился.
 Кто  же  нас  собрал  теперь?  Кому  в  том  внезапная  нужда?
 Юноша  ль  он  расцветающий?  Муж  ли  годами  созрелый?
 Слышал  ли  весть  о  идущей  на  нас  неприятельской  силе?
 124

Хочет  ли  нас  остеречь,  наперед  все  подробно  разведав?
 Или  о  пользе  народной  какой  предложить  нам  намерен?
 Здесь  каждое  слово  драгоценно.  В  каждом  стихе  мы  ви¬
дим  практику  тех  принципов,  которые  нам  уже  известны.
 Народное  собрание  созвал  сын  царя  Одиссея,  но  мог  со¬
звать  и  всякий.  Это  видно  из  вопроса  старца  Эгипция:  „Кто
же  нас  собрал  теперь?“  На  этот  вопрос  Телемаку  пришлось
ответить,  что  на  этот  раз  собрал  народ  он  сам.
 Это  первое  собрание  после  отъезда  в  Трою  Одиссея.  В
течение  девяти  лет  в  Итаке  не  было  ни  одного  народного
совещания.  Ясно,  что  греческие  веча  собирались  не  перио¬
дически,  как  германские,  а  по  мере  надобности,  как  наши.
 Телемак  является  на  собрание  вооруженный  и  садится
на  месте  отцовом.  И  у  нас,  и  у  немцев  —  приходили  в  ору¬
жии  и  садились.
 Кто  же  собирается?  Все  густовласые  ахеяне,  т.е.  весь
народ  без  всяких  различий,  знатные  и  незнатные,  молодые  и
старые.
 Чтобы  дать  Телемаку  место,  старцы  должны  были  по¬
тесниться.  Это  указывает  на  то,  что  старцы  занимали  первое
место,  рядом  с  царем.  О  преобладающем  значении  старцев
говорят  и  наши  источники,  и  Тацит.  Но  старцы  не  власть,
они  не  приказывают,  а  действуют,  вызывая  почтение.
 Но  почтение,  вызываемое  мудростью,  приобретаемою
долгой  жизнью  и  делами,  вещь  условная.  Одни  признают
возможное  преимущество  старости  и  преклоняются  пред
ним,  а  другие  могут  и  не  признавать  его.  Тацит  об  этом  не
говорит,  а  Гомер  дает  прелестные  картины  столкновений
молодежи  со  старцами.  Во  время  описываемого  Народного
собрания  Зевс-громовержец  послал  двух  орлов;  они  быстро
кружились  с  непрестанными  взмахами  крыльев,  очи  их  свер¬
кали  бедою;  расцарапав  друг  другу  и  груди  и  шеи,  они  быст¬
ро  умчались,  пролетев  над  собранием.
 Выступил  тут  Галиферд,  многоопытный  старец,
 из  сверстников  всех  он  один  по  полету  птиц  был  иску¬
сен  гадать  и  предложил  собранию  объяснение  этого  чудного
 125

явления.  Когда  он  кончил,  ему  отвечал  Эвримах,  сын  Поли¬
биев,  один  из  женихов  Пенелопы.
 „Лучше,  —сказал  он,
 Старый  рассказчик,  —  домой  возвратись,  и  своим  малолетним
 Детям  пророчествуй  там,  чтоб  беды  им  какой  не  случилось.
 В  нашем  же  деле  вернее  тебя  я  пророк“.
 Неуважение  к  старцам  древнее  Тацита,  но  ему,  конечно,
не  было  надобности  об  этом  говорить;  у  него  не  могло  быть
и  желания  указать  на  это.  Он,  можно  думать,  скорее  был
склонен  находить  у  германцев  черты,  достойные  похвалы,
чем  порицания.
 В  начале  60-х  годов  прошлого  века  появился  роман  Тур¬
генева  „Отцы  и  дети“.  Изображенная  автором  картина  отно¬
шений  детей  к  родителям  возбудила  тогда  много  толков  в
нашем  обществе.  Было  немало  читателей,  которые  видели  в
Базарове  новость,  порожденную  нашим  временем.  В  Базаро¬
ве,  конечно,  много  нового,  вызванного  условиями  того  вре¬
мени.  Но  его  отрицательное  отношение  к  родительской  вла¬
сти  едва  ли  многим  моложе  отрицательного  отношения  Эв-
римаха  к  мудрости  Галиферда,  многоопытного  старца.  Ли¬
вий,  рассказывая  о  том,  что  молодежь  Ветурийской  сотни
изъявила  желание  посоветоваться  с  сотней  ветурийских  ста¬
риков  по  одному  вопросу  о  выборах  (это  случилось  в  конце
III  века  до  Р.Х.),  о  своем  времени  (|  в  17  г.  по  Р.Х.)  говорит:
„В  наше  время  власть  родителей  стала  ничтожной  и  впала  в
презрение;  трудно  поверить,  чтобы  теперь  молодые  люди,
призванные  к  выборам,  захотели  бы  советоваться  со  стари-
ками“.  Вот  как  давно  разошлись  отцы  и  дети.  Немало  при¬
меров  такого  разлада  и  в  нашей  истории.  Ярослав  Мудрый
не  слушался  своего  отца,  Святого  Владимира,  Великий  князь
Владимир  собирался  даже  выступить  против  сына  с  вой¬
ском,  но  при  этих  сборах  умер;  старший  сын  Юрия  Долгору¬
кого  соединился  с  врагами  своего  отца  и  пр.,  и  пр.
 Возвращаюсь  на  прежнее.
 Тацит  говорит  о  значении,  какое  германцы  придавали
происхождению  и  обусловливаемой  происхождением  знат-
 126

ности  даже  молодых  людей,  лично  еще  не  успевших  о  себе
заявить.  Это  наблюдается  едва  ли  не  у  всех  народов.  Греки
также  не  были  равнодушны  к  родовитости.  Недаром  Гомер,
называя  чье-либо  имя,  не  забывает  прибавить,  кто  был  его
отец,  а  иногда  указывает  и  дальнейших  восходящих.  Но  это
не  значит,  что  тогда  не  было  людей,  которые  бы  не  прекло¬
нялись  перед  происхождением.  Кто,  кажется,  был  в  Итаке
по  происхождению  важнее  Телемака?  Он  сын  царя.  И  вот
сын  царя  излагает  Народному  собранию  жалобу  на  женихов
Пенелопы,  разоряющих  его  дом.  Привожу  слова  поэта:
 Так  он  во  гневе  сказал  (Телемак)  и  повергнул  на  землю  свой
 скипетр.
 Слезы  из  глаз  устремились.  Народ  состраданье  проникло;
 Все  неподвижно  —  безмолвно  сидели.  Никто  не  решился
 Дерзностным  словом  ответствовать  сыну  царя  Одиссея.
 Но  Антиной  поднялся  и  воскликнул,  ему  возражая:
 „Что  ты  сказал,  Телемак,  необузданный,  гордоречивый?
 Нас  оскорбив,  ты  на  нас  и  вину  возложить  замышляешь?
 Нет,  обвинять  ты  не  нас,  женихов,  пред  ахейским  народом
 Должен  теперь,  а  свою  хитроумную  мать,  Пенелопу“.
 Тацит  прав:  происхождение  уважается.  Но  прав  и  Го¬
мер:  уважается,  да  не  всеми.  Вот  эти,  иначе  думающие,  чем
все,  и  кладут  основание  новым  порядкам,  новым  обычаям.
 У  греков,  как  и  у  немцев,  на  Народных  собраниях  не
было  председателя.  Когда  густовласые  ахейцы  собрались,
первое  слово  произнес  благородный  Эгипций,  старец,  со¬
гбенный  годами  и  в  жизни  изведавший  много.  В  этом  выра¬
зилось  обычное  признание  первой  роли  за  старцами.  Затем
говорил  кто  хотел,  по  своему  усмотрению.
 Какие  же  дела  подлежат  ведению  Народных  собраний
греков?  Всякие.  Это  видно  из  приведенных  выше  вопросов
Эгипция.  Он  не  говорит  только  о  суде.  Я  уже  указал  выше,
что  отсутствие  периодичности  собраний  указывает  на  то,  что
они  действительно  не  составляли  суда  для  обыкновенных
дел,  но  в  чрезвычайных  случаях  и  ахейцы  могли  созываться
для  суда.  Телемак  собрал  их  именно  для  суда  женихов,  разо¬
рявших  его  дом.
 127

Предложения  собранию  могли  делать  все,  и  старики,  и
молодые.  Это  видно  их  слов  Эгипция.
 Собранное  Телемаком  совещание  кончилось  ничем.  Но
способ  закрытия  также  очень  характерен.  Последним  орато¬
ром  выступил  Ментор,  спутник  и  друг  Одиссея,  царя  беспо¬
рочного.  Ментор  обратился  к  народу  с  призывом  поддержать
Телемака.  Ему  отвечал  Леокрит,  сын  Эйвеноров:
 Что  ты  сказал,  безрассудный,  зломышленный  Ментор?
 Смирить  нас,
 Граждан,  ты  предлагаешь!  Но  сладить  им  с  нами,  которых
Также  немало,  на  пиршестве  трудно.  Хотя  бы  внезапно
Сам  Одиссей  твой,  Итаки  властитель,  явился  и  силой
Нас,  женихов  благородных,  в  его  веселящихся  доме,
 Выгнать  оттуда  замыслил,  его  возвращенье  в  отчизну
Было  бы  жене,  тосковавшей  так  долго  по  нем,  не  на  радость.
Так  он  сказав,  распустил  самовольно  собранье  народа.
 Итак,  нет  лица,  обязанного  руководить  совещанием,  от¬
крывать  его,  ставить  ему  вопросы  и  закрывать.  Все  это  дела¬
ет,  —  кто  хочет.  Первоначальные  народные  собрания  везде,
—  у  нас,  у  германцев,  у  греков  —  бесформенны.
 Приведу  еще  один  пример  из  „ИлиадьГ4.  Это  тоже  со¬
вершеннейший  перл  художественного  произведения  доисто¬
рической  и  древнейшей  исторической  действительности,  о
которой  говорят  Тацит  и  наши  летописи.
 Вестница  утра,  заря  на  великий  Олимп  восходила,
 Зевсу-царю  и  другим  небожителям  свет  возвращая;
 И  Атрид  повелел  провозвестникам  звонкоголосым
К  сонму  немедленно  кликать  ахейских  сынов  кудреглавых.
Вестники  подняли  клич,  и  ахейцы  стекалися  быстро.
 Это  народное  собрание  во  время  похода.  Таковые  быва¬
ли  и  у  нас.  В  рассматриваемое  время  народ  есть  войско  и
войско-народ,  а  потому  вопросы  военной  тактики  также  ре¬
шаются  на  народных  собраниях.
 Прежде  же  он  посадил  на  совет  благодушных  старейшин,
 Их  пригласив  к  кораблю  скиптроносного  старца  Нелида.
 Там  Агамемнон  собравшимся  мудрый  совет  им  устроил.
 128

Это  предварительное  совещание,  собрания  этого  рода
известны  как  нашим,  так  и  немецким  памятникам.  Оно  соб¬
рано  самим  Агамемноном  и  состоит  из  начальственных
только  лиц,  „мудрых  вождей  и  правителей  храбрых  данаев“.
Этот  состав  совершенно  совпадает  с  тем,  что  говорит  Тацит
о  предварительных  собраниях  у  германцев.
 Повод  созвания  вождей  и  правителей  заключался  в  сле¬
дующем.
 Атрид  видел  сон.  Ему  представился  вестник  Крониона,
„образом,  ростом  и  свойством  Нестору  чудно  подобный46.
Этот  вестник  возвестил  ему  решение  богов.  Гера  склонила
всех  бессмертных  дать  ахеянам  победу  над  Троей.
 Рассказ  о  виденном  сне  Атрид  закончил  такими  слова¬
ми:
 „Други!  Помыслите,  как  ополчить  кудреглавых  данаев?
 Прежде  я  сам,  как  и  следует,  их  испытаю  словами.
 Я  повелю  им  от  Трои  бежать  на  судах  многовеслых;
 Вы  же  один  одного  от  сего  отклоняйте  советом44.
 Ясно,  что  царь  Агамемнон  не  находит  возможным  при¬
казывать  данаям,  чтобы  побудить  их  к  энергическому  про¬
должению  войны,  он  прибегает  к  военной  хитрости,  которую
едва  ли  кто  найдет  удачной,  —  он  будет  советовать  войску
обратиться  в  бегство.
 На  совещании  старейшин  говорил  один  „божественный66
Нестор.  Он  не  сказал  ни  слова  в  одобрение  плана,  приду¬
манного  Агамемноном.  Наоборот,  он  пригласил  собравших¬
ся  подумать,  что  делать.  „Действуйте,  други,  —  говорит  он,
—  помыслите,  как  ополчить  нам  ахеян66.  Вопрос  представ¬
лялся  ему  очень  мудреным,  о  нем  надо  подумать.  Но  и  „бо¬
жественному66  Нестору  не  приходит  в  голову  мысль,  что
воинам  можно  приказывать.  Пока  продолжалось  это  краткое
заседание,  народ  уже  собрался.
 Бурно  собор  волновался,  земля  застонала  под  тьмами
 Седших  народов.  Воздвигнулся  шум  между  оными;  девять
 Гласом  гремящим  глашатаев,  говор  мятежный  смиряя,
 Звучно  вопили,  да  внемлют  царям.
 129
 5—1728

И  едва  лишь  народ  на  местах  учрежденных  уселся,
 Говор  унявши,  как  пастырь  народа  —  восстал  Агамемнон,
 С  царственным  скиптром  в  руках,  олимпийца  Гефеста
 созданием.
 К  известному  уже  нам  порядку  собрания  Гомер  прибав¬
ляет  живую  черту:  народ  шумит.  В  поводах  к  обмену  мыслей
и  крикам  недостатка,  конечно,  не  было,  говор  смиряют  гла¬
шатаи;  они  же  и  собирали  народ.
 Царь,  опираясь  на  скиптр  сей,  вещал  к  восстающим  ахе-
ям:
 „Други,  герои  данайские,  храбрые  слуги  Арея,
Зевс-громовержец  меня  уловил  в  неизбежную  гибель!
Пагубный!  Прежде  обетом  и  знаменьем  сам  предназначил
Мне  возвратиться  рушителем  Трои  высокотвердынной.
 Ныне  же  злое  прелыценье  он  совершил  и  велит  мне
В  Аргос  бесславный  бежать  погубившему  столько  народа!
 Так,  без  сомненья,  богу,  всемощному  Зевсу  угодно.
 Древо  у  нас  в  кораблях  изгнивает,  канаты  истлели.
 Дбма  и  наши  супруги  и  наши  любезные  дети,
 Сетуя,  нас  ожидают;  а  мы  безнадежно  здесь  медлим,
 Делу  не  видя  конца,  для  которого  шли  к  Илиону.
 Други,  внемлите,  и  что  повелю  я  вам,  все  повинуйтесь:
Должно  бежать!  Возвратимся  в  драгое  отечество  наше;
 Нам  не  разрушить  Трои,  с  широкими  стогнами  града“.
 Так  говорил,  и  ахеян  сердца  взволновал  Агамемнон
Всех  в  многолюдной  толпе,  и  не  слышавших  речи  советной.
Встал,  всколебался  народ,  как  огромные  волны  морские,
 Так  их  собрание  все  взволновалось:  с  криком  ужасным
Бросились  все  к  кораблям,  вопиют,  убеждают  друг  друга
Быстро  суда  захватить  и  спускать  на  широкое  море.
 Масса  согласилась  и  дружным  криком  выразила  свое
одобрение  предложению  царя.  Ничего  другого  и  ожидать
было  нельзя:  уходить  обратно  к  брошенным  девять  лет  тому
назад  домам  и  семьям  —  такова  воля  бога.  Но,  как  и  всегда
при  таких  решениях,  были  сомневающиеся  и  нерешитель¬
ные.  Их  приходилось  убеждать.  Гомер  указывает  и  на  это.
Более  решительные  уже  бежали  из  собрания,  они
 130

Рвы  очищают,  уже  до  небес  поднималися  крики
Жаждущих  в  домы;  уже  кораблей  вырывали  подпоры.
 Придуманная  Агамемноном  военная  хитрость  принесла
свои  плоды:  народ  с  радостью  решил  оставить  Трою  и  воз¬
вратиться  в  Элладу.  Но  не  такова  действительная  воля  богов,
не  такова  и  воля  самого  царя.  Испорченное  им  дело  при¬
шлось  исправлять  более  него  мудрым  старейшинам:  Одис¬
сею,  „советами  равному  Зевсу“  и  „божественному^  Нестору.
Первым  выступил  Одиссей.
 Сам  Одиссей  Лаэртид...  пошел  к  кораблям  аргивян
 меднобронных,
 Там,  властелина  или  знаменитого  мужа  встречая,
 К  каждому  он  подходил  и  удерживал  кроткою  речью:
 „Муж  знаменитый!  Тебе  ли,  как  робкому,  страху  вдаваться?
Сядь,  успокойся  и  сам,  успокой  и  других  меж  народа:
 Ясно  еще  ты  не  знаешь  намерений  думы  царевой,
 Ныне  испытывал  он,  и  немедля  накажет  ахеян;
 В  сонме  не  все  мы  слышали,  что  говорил  Агамемнон,  —
 Если  он  гневен  „жестоко,  быть  может,  поступит  с  народом".
Если  кого-либо  шумного  он  находил  меж  народа,
 Спипетром  его  поражал  и  обуздывал  грозною  речью:
„Смолкни,  несчастный,  возсядь,  и  других  совещания  слушай,
Боле  почтенных,  чем  ты,  невоинственный  муж  и  бессильный,
Значущим  ты  никогда  не  бывал  ни  в  боях,  ни  в  советах".
 Так  он,  господствуя,  рать  подчиняет;  и  на  площадь  собраний
Бросился  паки  народ,  от  своих  кораблей  и  от  кущей.
 Все  успокоились,  тихо  в  местах  учрежденных  сидели.
 Что  это  такое?  Царь  Агамемнон  созвал  Народное  собра¬
ние,  сделал  ему  предложение,  народ  с  радостью  согласился  с
ним  и  бросился  исполнять  царскую  волю.  Является  Одиссей,
начинает  убеждать  народ  не  слушаться  царя,  говорит  даже,
что  настоящее  его  намерение  другое,  что  они  не  дослушали
его  слов  и  подпадут  гневу  царя.  Ему,  конечно,  возражают,  и
очень  шумно;  таких  он  бьет.  В  конце  концов,  разошедшееся
народное  собрание  снова  собирается  и  садится  по  своим
местам.
 5*
 131

Все  это  самые  обыкновенные  явления  народных  собра¬
ний  в  их  первичной  форме.  Всякий  может  созвать  народ,  ес¬
ли  только  народ  пойдет.  Агамемнон  собрал  совещание;  на¬
род  выслушал  его,  согласился  с  его  предложением  и  побе¬
жал  приводить  его  в  исполнение.  Одиссей  не  согласился  и
стал  убеждать  всех  снова  сесть  в  заседание  и  пересмотреть
решенное  уже  дело.  Ему  это  удалось,  народ  снова  составил
совещание.  В  таких  порядках  причина  крайней  неустойчиво¬
сти  народных  решений.  Наша  история  дает  тому  немало
примеров.  Мы  имеем  здесь  дело  с  такой  же  неустойчиво¬
стью.  Но  здесь  она  является  в  художественном  воображении,
а  у  нас  ее  надо  выводить  из  кратких  и  сухих  летописных  со¬
общений.
 Тут  же  находим  и  другую  великолепную  картину  столк¬
новения  Одиссея  с  Ферситом;  она  проливает  яркий  свет  на
рассматриваемые  явления.  Ферсит  продолжал  нападать  на
Агамемнона  и  тогда,  когда  все  уже  успокоились  и  сели  по
местам.
 Все  успокоились,  тихо  в  местах  учрежденных  сидели.
 Только  Ферсит  меж  безмолвными  каркал  один  празднословный,
В  мыслях  имея  всегда  непристойные  многие  речи,
 Вечно  искал  он  царей  оскорблять,  презирая  пристойность,
 Все  позволяя  себе,  что  казалось  смешно  для  народа.
 Враг  Одиссея  и  злейший  еще  ненавистник  Пелида,
 Их  он  всегда  порицал;  но  теперь  скиптроносца  Атрида
С  криком  пронзительным  он  поносил;  на  него  аргивяне
Гневались  страшно;  уже  восставал  негодующих  ропот;
 Он  же,  усиля  свой  крик,  порицал  Агамемнона,  буйный:
 „Что  Агамемнон,  ты  сетуешь,  чем  ты  еще  недоволен?
 Кущи  твои  преисполнены  меди,  и  множество  пленниц
В  кущах  твоих,  которых  тебе  аргивяне  избранных
Первому  в  рати  даем,  когда  города  разоряем.
 Жаждешь  ли  злата  еще
 Хочешь  ли  новой  жены,  чтоб  любовью  с  ней  наслаждаться,
 В  сень  одному  заключившися?  Нет,  недостойное  дело,
 Бывши  главою  народа,  в  беды  вовлечь  нас,  ахеян!
 Слабое,  робкое  племя,  ахеянки  мы,  не  ахейцы!
 В  домы  свои  отплывем,  а  его  мы  оставим  под  Троей
Здесь  насыщаться  чужими  наградами;  пусть  он  узнает,
 132

Служим  ли  помощью  в  брани  и  мы  для  него  иль  не  служим.
Он  Ахиллеса,  его  несравненно  храбрейшего  мужа,
 Днесь  обесчестил:  похитил  награду  и  властвует  ею!
 Мало  в  душе  ахиллесовой  злобы,  он  слишком  беспечен;
 Или,  Атрид,  ты  нанес  бы  обиду  последнюю  в  жизни!“
 Так  говорил,  оскорбляя  Атрида,  владыку  народов,
 Буйный  Ферсит,  но  внезапно  к  нему  Одиссей  устремился,
Гневно  воззрел  на  него  и  воскликнул  голосом  грозным:
„Смолкни,  безумноречивый,  хотя  громогласный  вития!
Смолкни,  Ферсит,  и  не  смей  ты  один  порицать  скиптроносцев,
Смертного,  боле  презренного,  нежели  ты,  я  уверен,
 Нет  меж  ахеян,  с  сынами  Атрея  под  Трою  пришедших44.
 Рек  и  скиптром  по  хребту  и  плечам  он  ударил.
 Сжался  Ферсит,  из  очей  его  брызнули  крупные  слезы.
 	сел  он,  от  страха  дрожит,  и  от  боли
 Вид  безобразный  наморщив,  слезы  отер  на  ланитах.
 Все,  как  ни  были  смутны,  от  сердца  над  ним  рассмеялись.
 Так  говорили  иные,  взирая  один  на  другого:
 „Истинно,  множество  славных  дел  Одиссей  совершает,
 К  благу  всегда  и  совет  начиная,  и  брань  учреждая,
 Ныне  ж  герой  Лаэртид  совершил  знаменитейший  подвиг:
Ныне  ругателя  буйного  он  обуздал  велеречье!
 Верно,  вперед  не  отважит  его  дерзновенное  сердце
Зевсу  любезных  царей  оскорблять  поносительной  речью44.
 Так  говорила  толпа.
 Это  сама  жизнь  во  всей  ее  полноте  и  многообразии  яв¬
лений.  Из  Тацита  мы  знаем,  что  первая  роль  в  народных  со¬
браниях  принадлежит  царям  и  другим  представителям  вла¬
сти.  Это  мы  видим  и  здесь;  но  сколько  новых  живых  красок
прибавил  Гомер  к  этому  общему  положению.  Агамемнон,  не
великий  ум  и  не  великий  полководец,  но  он  владыка  народов
и  в  этом  качестве  пользуется  своего  рода  уважением.  Но
можно  ли  представить  себе  некоторое  собрание  людей,  сре¬
ди  которых  не  было  бы  лиц,  которые  не  выносят  чужого
превосходства,  как  бы  оно  ни  было  условно.  И  вот  Гомер  и
выводит  такого  самолюбца  в  лице  Ферсита.  Толпа  выражает
ему  свое  неудовольствие.  Неудовольствие  это  разделяет  и
Одиссей.  Все  уже  успокоились  и  мирно  уселись  в  возобнов¬
ленном  заседании,  а  Ферсит  продолжает  один  кричать  и  об¬
 133

винять  Агамемнона,  который,  действительно,  всех  сбил  с
толку.
 Говорить  одному  против  всех,  —это  большая  смелость.
Тон  речи  Ферсита,  действительно  был  „непристоен46,  но  по
содержанию  она  скорее  может  выдержать  критику,  чем  то,
что  говорил  „подобный  богу“  Одиссей:  в  защиту  Агамемно¬
на  ему  пришлось  сказать  не  одну  нелепость.  Как  же  было
заставить  этого  разномыслящего  замолчать  и  тем  присоеди¬
ниться  к  общему  решению,  начать  обсуждение  дела  сначала?
Решение  по  большинству  ни  для  кого  не  обязательно;  руко¬
водителя  прениями,  который  мог  бы  лишить  кого-либо  права
голоса,  не  было.  При  этих  условиях  для  восстановления  спо¬
койствия  ничего  не  оставалось,  как  побороть  Ферсита.  А  для
этого  нужно  вступить  с  ним  в  борьбу,  т.е.  обратиться  к  наси¬
лию,  единственному  средству  для  прекращения  непримири¬
мых  разногласий  на  первоначальных  народных  собраниях.
Это  и  делает  Одиссей  „советами  равный  Зевесу“.  Так  посту¬
пить  ему  было  тем  легче,  что  он  сильнее  Ферсита  и  поддер¬
живается  всей  массой  присутствующих,  которая  смеется  над
Ферситом,  а  ему  рукоплещет.
 Мы  здесь  воочию  видим,  как  получались  единогласные
решения  на  вечевых  собраниях.
 Ферсит  умолк,  и  началось  новое  рассмотрение  дела.
 	Восстал  Одиссей-градоборец.
 Он,  благомыслия  полный,  витийствовал  перед  сонмом.
 „Царь  Агамемнон!  Тебе,  скиптроносцу,  готовят  ахейцы
Вечный  позор  перед  племенем  ясноглаголевых  смертных,
Слово  исполнить  тебе  не  радеют,  которое  дали
Ратью  сюда  за  тобою  летя  из  цветущей  Геллады:
 Слово,  лишь  Трою  разрушив  великую,  вспять  возвратиться.
Ныне  ж  ахейцы,  как  слабые  дети,  как  жены-вдовицы,
 Плачутся  друг  перед  другом  и  жаждут  лишь  в  дом
 возвратиться44.
 Можно  подумать,  что  не  Агамемнон  приказал  ахейцам
„вспять  возвратиться44,  а  они  сами  это  придумали!  Но  таковы
были  уже  приемы  хитроумного  Одиссея.  Обелив  „владыку
 134

народов64,  он  отнесся  снисходительно  и  к  народам;  он  про¬
должил  так:
 „Тягостна  брань,  и  унылому  радостно  в  дом  возвратиться.
 Нам  же  девятый  уже  исполняется  год  круговратный,
 Здесь  пребывающим.  Нет,  не  могу  я  роптать,  что  ахейцы
 Сетуют  сердцем,  томясь  при  судах,  но,  ахейские  мужи,
 Стыд  нам  и  медлить  так  долго  и  праздно  в  дома  возвратиться!
 Нет,  потерпите,  о  други,  помедлим  еще  да  узнаем
 Верить  ли  нам  пророчеству  Калхаса  или  не  верить44.
 Затем  приводит  самое  пророчество,  по  которому  ахейцы
должны  были  на  десятый  год  войны  разрушить  Трою,  и  про¬
должает:
 „Так  нам  предсказывал  Калхас  и  все  совершается  ныне.
 Бодрствуйте  ж,  други,  останемся  все,  броненосцы  Данаи,
 Здесь,  пока  не  разрушим  Приамовой  Трои  великой!44
 Одиссей  всем  сказал  приятное  и  без  труда  получил
нужное  решение:
 Рек,  и  ахеяне  подняли  крик.  Корабли  и  окрестность
 С  страшным  отгрянули  гулом  веселые  крики  ахеян!
 По  одному  и  тому  же  делу  в  один  и  тот  же  день  состоя¬
лись  два  совещания,  созванные  разными  лицами,  и  два  ре¬
шения,  из  которых  одно  уничтожает  другое.
 После  Одиссея  говорил  Нестор  „божественный66.  Его
речь  была  чисто  деловая.  У  него  не  было  ни  слова  угодливо¬
сти  к  владыке  народов;  наоборот,  он  посоветовал  ему  при¬
слушиваться  к  тому,  что  говорят  другие:
 „Царь,  предлагай  ты  совет,  но  внимай  и  другого  совету.
 Мысль  не  презренная  будет,  какую  тебе  предложу  я.
 Боев,  Атрид,  раздели  ты  на  их  племена  и  колена44.
 В  речи  Нестора  есть  знаменательное  место,  об  отноше¬
нии  меньшинства  к  большинству:
 135

„Светлый  Атрид...,
 Властвуй,  ахейских  сынов  предводи  на  кровавые  битвы.
 Если  ж  из  оных  —  один  или  два  —  помышляют  не  с  нами,
 Их  ты  оставь  исчезать:  не  исполнятся  помыслы  робких“.
 Итак,  кто  не  согласен,  может  отделиться  и  поступать,
как  ему  угодно.
 В  заключение  еще  одну  картину.  Решение  ахейцев  на¬
чать  наступление  вызвало  на  бой  и  троянцев.
 И  когда  уже  сблизились  к  битве  идущие  рати,
 Вышел  вперед  от  Троян  Александр,  небожителю  равный,
 Но  лишь  увидел  его  Менелай,  любимый  Ареем,
 Быстро  вперед  из  толпы  выступающим  поступью  гордою,
 Радостью  вспыхнул,  как  лев,  на  добычу  нежданно  набредший,
 Быстро  Атрид  с  колесницы  с  оружием  прянул  на  землю.
 И  здесь  цари  первые  начинают  бой,  как  и  наши  князья  и
германские  герцоги;  они  действуют  примером,  а  не  властью.
 Гомер  —  это  древности  права  в  лицах.
 III. 	У  римлян
 Римляне  также  имели  свои  народные  собрания.  Но  это
были  организованные  собрания,  а  не  бесформенные,  о  кото¬
рых  идет  здесь  речь.  Древнейшие  римские  известия  говорят
о  собраниях,  которые  созывались  властями  по  куриям  и  цен¬
туриям,  и  о  голосовании.  История  встречает  римлян  на  выс¬
шей  ступени  политического  развития,  чем  греков,  германцев
и  славян.
 *  *  *
 При  сравнительном  изучении  истории  —  древняя,  сред¬
няя  и  даже  новая  сближаются,  и  давно  установившиеся  гра¬
ницы  их  теряют  свое  прежнее  значение.

КНИГА  ЧЕТВЕРТАЯ
 КНЯЗЬ
 ГЛАВА  ПЕРВАЯ
 Владетельные  князья
 I. 	Договорное  право
 Нашим  древним  князьям  приходилось  вращаться  в  очень
сложной  среде.  Они  находились  в  известных  отношениях  к
народу,  к  другим  владетельным  князьям  и,  наконец,  к  своим
вольным  слугам.  Об  отношениях  князей  к  народу,  который
призывал  их,  заключал  с  ними  ряд,  а  если  был  ими  недово¬
лен,  то  и  показывал  им  путь  чист  на  все  четыре  стороны,
речь  шла  в  предшествующей  книге.  Первую  главу  настоя¬
щей  мы  посвятим  разбору  взаимных  отношений  владетель¬
ных  князей.
 Взаимные  отношения  князей,  как  правителей  независи¬
мых  одна  от  другой  волостей,  определялись  либо  миром,
либо  войной.  В  случае  возникновения  каких-либо  столкно¬
вений  князья  говорили  друг  другу:  „уладимся  либо  миром,
либо  войной46  или:  „рать  стоит  до  мира,  а  мир  до  рати44.  Если
ни  одному  из  противников  не  удавалось  совершенно  истре¬
бить  другого  на  ратном  поле,  война  приводила  к  заключе¬
нию  мирного  договора;  мирный  договор  заключали  князья  и
в  том  случае,  если  находили  возможным  покончить  свои
распри  и  „которы44,  вовсе  не  прибегая  к  оружию.  Княжеские
договоры  представляют,  таким  образом,  источник  первосте¬
пенной  важности  для  изучения  взаимных  прав  и  обязанно¬
стей  владетельных  князей.
 Договорное  начало  в  княжеских  отношениях  проходит
чрез  всю  нашу  историю.  Первое  обращение  к  войне  и  миру
встречаем  в  тот  самый  момент,  как  только  появилось  едино¬
временно  на  Русской  земле  несколько  князей-правителей.  На
памяти  истории  это  случилось  при  сыновьях  Святослава:
 137

Ярополке,  киевском  князе,  Олеге  —  Древлянском  и  Влади¬
мире—  Новгородском.  Князья  эти  не  уладились  миром.
Война  началась  между  ближайшими  соседями,  Ярополком  и
Олегом.  Олег  пал  в  битве,  а  Ярополк  „прия  власть  его“.  Тре¬
тий  сын  Святослава,  новгородский  князь  Владимир,  получив
известие  об  участи  Олега,  „убоявся,  бежа  за  море“.  Ярополк
воспользовался  этим  случаем,  „посадники  своя  посади  в
Новгороде  и  бе  володея  один  в  Руси64  (Лавр.  977).
 Но  Владимир  бежал  за  море  только  для  того,  чтобы  со¬
браться  с  силами.  Он  привел  варягов  и  объявил  войну  Яро-
полку.  В  этой  второй  братоубийственной  войне  счастье  было
на  стороне  новгородского  князя.  Ярополк  бежал  из  Киева  в
Родню,  где  и  осадил  его  Владимир.  В  городе  не  было  доста¬
точно  припасов,  осажденные  сильно  страдали  от  голода.
„Есть  притча  и  до  сего  дне,  —  говорит  летописец,  —  беда,
аки  в  Родне44.  При  таком  положении  дела  воевода  Ярополка
дал  своему  князю  следующий  совет:
 „Видиши,  колько  вой  у  брата  твоего?  Нама  их  не  пере¬
борота!  Твори  мир  с  братом  своим44  (Лавр.  980).
 Ярополк  послушался,  пошел  просить  мира  у  князя  Вла¬
димира,  но  был  изменнически  убит  в  самых  дверях  княже¬
ского  терема.
 Таким  образом,  древнейшие  владетельные  князья,  из¬
вестные  нашей  истории,  родные  братья  Святославичи,  ула¬
живают  свои  отношения  либо  ратью,  либо  миром.  Это  было
во  второй  половине  X  века.  Совершенно  то  же  наблюдаем  и
во  все  последующее  время,  до  полного  исчезновения  удель¬
ных  князей.  Один  из  последних  московских  удельных  кня¬
зей,  Юрий  Иванович  Дмитровский,  состоял  в  мирном  дого¬
воре  с  братом  своим,  Великим  князем  Московским,  Васили¬
ем  Ивановичем.  Договор  этот  был  заключен  еще  при  жизни
отца  их,  Великого  князя  Ивана  Васильевича,  и  по  его  лично¬
му  желанию.  Факт  чрезвычайной  важности.  Он  указывает  на
то,  что,  и  с  точки  зрения  этого  ловкого  и  энергического  пре¬
образователя  старых  порядков,  отношения  владетельных
князей  не  могли  быть  определены  иначе,  как  с  их  согласия,
выраженного  в  договоре.  Договор  этот  был  заключен  в
 138

1504  г.,  а  затем,  по  смерти  Ивана  Васильевича,  еще  раз  по¬
вторен  в  1531  г.  (Рум.  собр.  №№  133  и  134,  160  и  161).
 Война  и  мир  определяют  взаимные  отношения  князей-
родственников  боковых  линий  во  всех  возможных  степе¬
нях  родства1.  Наоборот,  князья-родственники  в  нисходящей
линии  никогда  не  заключают  между  собою  договоров.  Это
объясняется  тем,  что  отношения  детей  к  родителям  опреде¬
ляются  семейным  правом,  в  силу  которого  дети  состоят  в
подчинении  воле  родителей.  Подчинение  детей  родителям
выражалось  в  том,  что  при  жизни  отца  сыновья  никогда  не
были  самостоятельными  владетельными  князьями.  Если  бы
им  и  была  дана  в  управление  самостоятельная  волость,  они
управляли  ею  в  качестве  посадников  князя-отца,  а  не  само¬
стоятельных  владельцев.  В  момент  приезда  князя-отца  в
управляемую  сыном  волость  правительственные  полномо¬
чия  последнего  прекращались,  и  власть  переходила  в  руки
отца.  Это  есть  натуральное  последствие  семейной  зависимо¬
сти  сына  от  отца.
 Не  можем,  однако,  не  указать,  что  в  некоторых,  впро¬
чем,  исключительных  случаях  начало  особности  волостей
шло  так  далеко,  что  разрывало  только  что  указанную  совер¬
шенно  натуральную  связь  отца  с  сыном.  Пример  такого  лю¬
бопытного  явления  представляют  последние  дни  княжения
Владимира  Святославича.  Еще  задолго  до  смерти  своей  Вла¬
димир  рассажал  сыновей  по  разным  волостям,  которые  он
успел  соединить  под  своею  властью.  Ярослав  был  посажен  в
Новгороде.  До  1015  г.  он  посылал  из  новгородских  доходов
отцу  в  Киев  по  две  тысячи  гривен  в  год,  как  это  делали  и
прежние  посадники.  В  1015  г.  Ярослав  прекратил  эту  выда¬
чу.  Летописец  очень  краток.  Он  не  говорит,  что  между  отцом
и  сыном  происходили  по  этому  поводу  объяснения.  Но  они,
конечно,  происходили,  и  Великий  князь  Владимир,  только
убедившись,  что  неприсылка  2000  гривен  не  есть  недоимка,
 1 	В  нашем  исследовании  „Вече  и  князь“,  приведены  примеры  дого¬
воров  между  дядьями,  племянниками  и  братьями  разных  степеней.  Не
находим  нужным  повторять  здесь  эти  факты.  В  дальнейшем  изложении
нам  придется  говорить  о  войне  и  мире  Рюриковичей  при  самых  разных
отношениях  родства.
 139

а  акт  отложения  от  его  власти,  приказал  готовить  путь  и
мосты  мостить,  чтобы  идти  ратью  на  сына,  Ярослава.  Этот
поход,  однако,  не  состоялся,  потому  что  Владимир  заболел  и
вскоре  затем  умер  (Лавр.  1015).  Таким  образом,  был  возмо¬
жен  случай  войны,  а  следовательно,  мира  и  договора  даже
между  отцом  и  сыном.
 Остановимся  на  внешней  форме  договоров.
 Не  утверждаем,  что  они  всегда  были  писаные.  Но  мож¬
но  думать,  что  к  посредству  письма  стали  у  нас  прибегать
весьма  рано.  В  договорах  Олега,  Игоря  и  Святослава  с  гре¬
ками  наши  князья  имели  пример  писаной  формы  договора,
который  едва  ли  мог  долго  оставаться  без  подражания.  Ле¬
тописные  известия  первой  половины  XII  века  говорят  уже  о
„крестных  грамотах46  как  о  деле  совершенно  обыкновенном
(Ипат.  1144,  1147).  Наименование  крестной  грамоты  возни¬
кало,  конечно,  из  того,  что  князья,  заключавшие  мир,  цело¬
вали  крест  на  грамоте,  в  которой  были  записаны  условия
мира.  В  первой  половине  XII  века  это,  надо  полагать,  обще¬
распространенный  порядок.  Первый,  нам  известный,  случай
клятвы  на  грамоте  встречаем  в  утверждении  киевлянами  до¬
говора  с  греками,  заключенного  в  945  г.  Христиане  клялись
тогда  в  церкви  Св.  Илии  „честным  крестом  и  харатьею
сею“,  а  некрещеная  Русь  полагала  щиты  свои  и  мечи  наги  и
прочее  оружие  и  клялась  обо  всем,  „яже  суть  написана  на
харатьи  сей“.  Письменная  форма  есть  необходимое  усло¬
вие  определенности  клятвы,  и  трудно  думать,  чтобы  наши
князья  уже  на  первых  порах  не  почувствовали  в  ней  потреб¬
ности.
 Ни  одна  из  крестных  грамот  XII  века  не  сохранилась  и
не  дошла  до  нас.  Сведения  о  их  содержании  мы  имеем  толь¬
ко  в  кратких  летописных  известиях.  Целиком  сохранившие¬
ся  грамоты  не  старее  первой  половины  XIV  века.  Наиболее
древняя  из  них  написана  после  смерти  Ивана  Даниловича
Калиты  (f  1340  г.)  его  сыновьями,  собравшимися  у  гроба
отца  для  улажения  своих  отношений.
 Почти  все  дошедшие  до  нас  договоры  принадлежат  мо¬
сковскому  дому.  Они  заключены  Великими  князьями  Мос¬
ковскими  с  их  соседями,  удельными  князьями  московскими,
 140

Великими  князьями  Литовскими,  Рязанскими,  Тверскими  и
пр.  Число  грамот,  в  которых  не  участвуют  московские  вели¬
кие  князья,  очень  невелико.  Мы  имеем  две  грамоты  князей
рязанского  дома  с  Витовтом,  одну  —  рязанских  князей,  род¬
ных  братьев,  по  поводу  заключенного  ими  в  1496  г.  союза,
две  грамоты  Юрия  Галицкого,  две  —  сына  его,  Дмитрия,  и
одну  —  сына  серпуховского  князя  с  бывшим  можайским
князем,  Иваном  Андреевичем1.  Вот  и  весь  небольшой  запас
договорных  грамот,  составленных  без  участия  Великих  кня¬
зей  Московских.  На  8  таких  грамот  мы  имеем  89,  заключен¬
ных  Великими  князьями  Московскими1  2  3.
 Статьи  договоров  излагались  или  в  одной  грамоте,  или  в
двух,  по  числу  договаривающихся  сторон.  Если  договор  пи¬
сался  в  одной  грамоте,  то  в  ней  прописывались  права  и  обя¬
занности  обеих  сторон,  и  крестное  целование  происходило
совместно  на  общей  грамоте.  Общие  обязательства  в  таких
грамотах  выражались  в  следующей  форме;  берем  место  из
грамоты  Великого  князя  Семена  с  братьями:
 „Быти  ны  за  один  до  живота.  А  брата  своего  старейшаго
имети  ны  и  чтити  во  отцево  место;  а  брату  нашему  нас  имети
в  братстве  и  во  чти  без  обиды...  А  тобе  господине,  князь  ве¬
ликий,  без  нас  не  доканчивати  ни  с  ким;  а  братье  твоей  мо-
лодшей  без  тобе  не  доканчивати  ни  с  кем...44
В  конце  о  крестном  целовании  говорится:
 „На  семь  на  всемь  целовали  есмы  крест  межи  собе  у  от-
ня  гроба  по  любви  в  правду443.
 При  написании  договоров  в  двух  отдельных  грамотах
каждая  из  этих  грамот  писалась  на  имя  одной  только  сторо¬
ны.  В  1454  г.  Великий  князь  Московский  целовал  крест  к
тверскому  князю  на  следующей  грамоте:
 „На  сем  на  всем,  брате,  князь  великий,  Василей  Василь-
 1 	Рум.  собр.  I.  №№  47,  48,  62,  67,  127  и  128;  А  АЭ.  I.  №№  25,  26  и  70.
 2 	Цифра  89  соответствует  числу  дошедших  до  нас  грамот,  а  не  дого¬
воров.  Число  договоров  —  гораздо  меньше.  В  т.1  Рум.  собр.  один  и  тот  же
договор  весьма  нередко  отпечатан  два,  а  иногда  и  четыре  раза,  и  под  раз¬
ными  номерами.
 3 	Примеры  таких  общих  для  обеих  сторон  грамот  см.:  Рум.  собр.  I.
№№23,  27,  31,  35,  37,  38  и  др.
 141

евич,  целуй  ко  мне  крест,  к  своему  брату,  к  Великому  князю,
Борису  Александровичу,  и  со  своим  сыном...  и  к  моему  сы¬
ну...:  добра  вы  нам  хотети  во  всем,  в  Орде  и  на  Руси,  без
хитрости;  а  што  вам  слышев  о  нашем  лихе,  что  нам  на  па¬
кость,  или  о  добре,  то  вы  нам  поведати  в  правду  без  при¬
мышления.  А  ци  имут  нас  сваживати  татарове,  а  учнут  вам
давати  дом  святаго  Спаса,  а  нашю  отчину,  великое  княже-
нье,  Тферь  и  Кашин,  и  вам  ся,  брате,  не  имати“  и  т.д.  (Рум.
собр.  I.  №  76).
 Со  своей  стороны,  московский  великий  князь  обязывал
тверского  по  другой  грамоте,  которая  начиналась  так;
 „На  сем  на  всем,  брате,  князь  великий  Борис  Федорович,
целуй  ко  мне  крест  к  своему  брату  к  Великому  князю,  Васи¬
лию  Васильевичу,  к  моему  сыну...  и  с  своим  сыном:  добра
вы  нам  хотети  во  всем,  в  Орде  и  на  Руси,  без  хитрости;  а  что
ти  слышев  о  нашем  добре,  или  о  лихе,  что  нам  на  пакость,  то
вы  нам  поведати  в  правду,  без  примышленья.  А  ци  имут  нас
сваживати  татарове,  а  учнут  вам  давати  нашу  вотчину,  вели¬
кое  княженье,  Москву  и  Новгород  Великий,  и  вам  ся,  брате,
не  имати“  и  т.д.1
 Но  рядом  с  такими  грамотами,  в  которых  видно  стрем¬
ление  обособить  и  отдельно  изложить  обязательства  каждой
стороны,  встречаем  двойные  грамоты,  в  каждой  из  которых
одинаково  прописаны  обязательства  обеих  сторон,  как  в
вышеуказанных  общих.  Существенная  особенность  таких
двойных  грамот  в  том,  что  каждая  сторона  целует  крест  не
на  одной  общей  грамоте,  а  на  своей  особой.  Великий  князь
Московский,  Василий  Васильевич,  заключил  в  1428  г.  дого¬
вор  со  своим  дядею,  с  удельным  князем  Юрием  Дмитриеви¬
чем.  Этот  договор  изложен  в  двух  грамотах.  В  одной  Васи¬
лий  Васильевич  обязывает  дядю,  Юрия,  быть  с  ним  за  один,
хотеть  ему  добра,  не  канчивать  без  него  и  т.д.  и  сам  обязыва¬
ется  к  тому  же  по  отношению  к  Юрию;  в  другой  Юрий
Дмитриевич  обязывает  племянника  своего  быть  с  ним  за
один,  хотеть  ему  добра,  не  канчивать  без  него  и  т.  д.  и  сам
обязывается  к  тому  же  по  отношению  к  племяннику.  Каждая
 Рум.  собр.  I.  №  77.  См.  еще  Ж№  28,  32,  35,  36  и  др.
 142

сторона  целовала  крест  на  той  грамоте,  в  которой  противная
формулировала  ее  обязательства1.
 Из  указанного  сходства  содержания  двойных  грамот  на¬
до  заключить,  что  обычай  писать  договор  в  двух,  а  не  в  од¬
ной  грамоте  возник  не  из  необходимости  обособить  обяза¬
тельства  каждой  стороны  и  изложить  их  в  отдельном  доку¬
менте.  Причина  двойных  грамот,  надо  полагать,  была  иная.
Каждая  сторона  хотела  иметь  в  своих  руках  не  копию  с  об¬
щей  грамоты,  а  подлинный  документ,  на  котором  противная
сторона  целовала  к  ней  крест.
 Древнейший  образец  таких  двойных  грамот  опять  вос¬
ходит  ко  временам  договоров  с  греками.  Договор  Игоря
945  г.  был  написан  на  двух  хартиях,  из  которых  одна  назна¬
чалась  для  греков,  другая  —  для  Руси.  Княжеские  договоры
XII  века  также  писались  в  двух  грамотах.  После  целования
креста  происходил  обмен  грамот,  и  каждая  сторона  сохраня¬
ла  обязательство  противной.  Такой  обмен  грамот,  надо  ду¬
мать,  произошел  между  киевским  князем,  Изяславом  Мсти-
славичем,  и  союзниками  его  черниговскими  князьями,  Да¬
выдовичами.  В  1147  г.  Изяслав  пришел  к  мысли,  что  союз¬
ники  его  „хрест  переступили44  и  хотели  его  убить;  он  выска¬
зал  им  это  чрез  посла  и  „поверже  им  грамоты  хрестныя44,  ко¬
нечно,  те,  которые  у  него  хранились  и  в  которых  были  фор¬
мулированы  обязательства  его  союзников.  Последствием
этого  была  война  (Ипат.).  Но  иногда  случалось,  что  отсылка
крестной  грамоты  с  укором  неверному  союзнику  возвращала
его  на  путь  долга,  и  он  новым  целованием  подтверждал  свое
прежнее  обязательство.  В  1190  г.  возник  спор  о  границах
владений  у  киевского  князя,  Святослава,  со  смоленскими
Ростиславичами.  В  притязаниях  Святослава  Ростиславичи
усмотрели  нарушение  заключенного  ими  с  ним  договора.
 „Ты,  брате,  —  приказали  они  сказать  ему,  —  к  нам  крест
целовал  на  Романове  ряду,  такоже  наш  брат,  Роман,  седел  в
Кыеве.  Дажь  стоиши  в  том  ряду,  то  ты  нам  брат,  пакы  ли
поминаешь  давныя  тяжи,  которыя  были  при  Ростиславе,  то
ступил  еси  ряду,  мы  ся  в  то  не  дамы.  А  се  ти  крестныя  гра-
 1  Рум.  собр.  I.  М»  41  и  44,  45,  46,  49,  50  и  многие  другие.
 143

моты“.  Святослав  же  прием  грамоты,  не  хотев  креста  цело-
вати.  И  много  превся  и  молвил  с  мужи  и  отпустив  их,  и
опять  возворотив  их,  и  целова  к  ним  крест  на  всей  их  воле44
(Ипат.).
 Из  приведенного  места  надо  заключить,  что  Ростисла-
вичи  возвратили  Святославу  те  грамоты,  на  которых  он  це¬
ловал  к  ним  крест,  чтобы  напомнить  ему  его  обязательства  и
побудить  его  к  подтверждению  их.  Святослав  сперва  спорил,
но  потом  согласился  и  снова  целовал  крест.
 Нарушителю  договора  грамоты  его  посылаются  для  об¬
личения  его  неправды  и  возложения  на  него  ответственности
за  нарушение  мира.  Так  поступил  киевский  князь,  Рюрик,  с
зятем  своим,  Романом,  который  нарушил  мирный  трактат  с
тестем  и  вступил  в  союз  с  его  врагами,  князьями  чернигов¬
скими.  Рюрик  „посла  к  зятю  своему  мужи  своя,  —  говорит
летописец,  —  обличи  и  и  поверже  ему  крестныя  грамоты44
(Ипат.).
 Но  почему  здесь  сказано  „грамоты44,  во  множественном
числе?  Для  объяснения  можно  сделать  два  предположения.
Это  могли  быть  грамоты  прежних  договоров.  Случалось,  что
князья,  заключая  мир,  целовали  крест  не  только  на  новом  до¬
говоре,  но  и  на  старом  и  тем  вновь  его  скрепляли1.  Но  воз¬
можно  и  другое  объяснение.  Каждая  сторона,  вступавшая  в
договор,  имела  в  своих  руках  не  только  подлинное  обязатель¬
ство  противной  стороны,  на  которой  та  целовала  крест,  но
еще  и  копию  со  своего  собственного  обязательства.  Эти  два
обязательства  сшивались  вместе  и  к  ним  прикладывались  ви¬
сячие  печати  обеих  договаривающихся  сторон.  От  московско¬
го  времени  сохранились  экземпляры  таких  вместе  сшитых
грамот  с  подвешенными  к  ним  печатями1  2.  Каждый  такой  до¬
 1 	Так,  например,  Иван  Андреевич  Можайский  целовал  Василию
Ивановичу  крест  на  „сей  грамоте“  и  „по  нашим  докончальным  грамотам“,
т.е.  прежним  (Рум.  собр.  I.  №  68.  1448).
 2 	См.  для  примера:  Рум.  собр.  I.  №  52  и  54,  58  и  59,  99,  100,  101  и
102.  Но  подлинник  и  копия  не  всегда  сшивались  вместе.  В  т.1  Рум.  собр.
под  №  92  напечатана  грамота,  на  которой  целовал  крест  можайский  князь,
Михаил  Андреевич,  к  московскому  Великому  князю  Ивану  Васильевичу.
Из  надписи  на  обороте  этой  грамоты  видно,  что  она  хранилась  у  Михаила
 144

говор,  следовательно,  существовал  в  четырех  списках,  в  числе
которых  было  два  подлинника  и  две  копии.  Подлинниками
мы  называем  грамоты,  на  которых  произошло  крестное  цело¬
вание.  Можно  думать,  что  такие  сшивные  грамоты  были  уже
в  употреблении  в  Киевской  Руси.  На  эту  мысль  наводит  то
обстоятельство,  что  летописец,  говоря  о  возвращении  грамот,
никогда  не  определяет,  чьи  это  грамоты.  Это,  конечно,  пото¬
му,  что  возвращались  обязательства  обеих  сторон,  одно  в
подлиннике,  другое  в  копии,  и  князю,  возвращавшему  грамо¬
ты,  нельзя  было  сказать  ни  то,  что  он  возвращает  свои  грамо¬
ты,  ни  то,  что  он  возвращает  грамоты  противной  стороны,  а
потому  и  говорилось  просто  „грамоты“.
 Порядок  написания,  обмена,  хранения  и  возвращения
двойных  грамот  представляется  довольно  ясным.  Нельзя  то¬
го  же  сказать  об  общих  грамотах,  на  которых  целовали  крест
обе  договаривающиеся  стороны.  По  отношению  к  ним  нет
указаний  относительно  того,  кто  хранил  подлинную  грамоту
и  кто  получал  копию.  Число  дошедших  до  нас  общих  гра¬
мот,  сравнительно  с  двойными,  не  очень  велико.  Писались
ли  такие  грамоты  в  домосковское  время,  также  остается  не¬
ясным.
 Переходим  к  содержанию  договоров.
 Договоры  определяют  взаимные  права  и  обязанности
владетельных  князей.  Возникает  вопрос,  какого  происхож¬
дения  эти  права  и  обязанности,  представляет  ли  договор
способ  первоначального  их  возникновения,  или  эти  права  и
обязанности  существовали  и  до  договора,  в  силу  обычая,  но
были  нарушены,  стали  предметом  спора  и  получили  в  дого¬
воре  лишь  новое  подтверждение?  Надо  думать,  что  значи¬
тельная  часть  содержания  договоров  имеет  бытовую  основу;
не  все  в  них  возникло  благодаря  одному  голому  соглаше-
 Андреевича,  у  которого  и  была  взята  при  составлении  нового  договора.
Это,  конечно,  копия  с  грамоты,  на  которой  целовал  крест  Михаил  Андрее¬
вич,  но  при  ней  нет  ее  „противня“,  т.е.  грамоты,  на  которой  целовал  крест
Иван  Васильевич.  Этот  „противень“,  конечно,  тоже  находился  в  руках
Михаила  Андреевича,  но  хранился  отдельно  от  копии  с  его  грамоты  и  не
был  с  ней  сшит.  Таких  разрозненных  двойных  грамот  напечатано  доволь¬
но  много  в  т.1  Рум.  собр.  См.  для  примера  №№  28,  32,  35,  36  и  др.
 145

нию.  Князья  жили  и  действовали  в  готовой  уже  среде;  опре¬
деляя  свои  отношения  договорами,  они  должны  были  вно¬
сить  в  них  и  то,  что  в  этой  среде  считалось  уже  правдой.  Ря¬
дом  с  таким  подтверждением  существующего  в  содержании
договоров  должны  встречаться  изменения  установившегося
порядка  и  даже  совершенно  новые  определения,  вызывае¬
мые  особенностями  каждого  нового  случая.  Содержание  до¬
говоров,  с  точки  зрения  первоначального  их  источника,
представляется,  таким  образом,  весьма  разнообразным.  Ра¬
зобраться  в  этом  разнообразии  дело  нелегкое,  и  не  всегда
бывает  возможно  определить,  что  возникло  вновь  из  согла¬
шения  и  что  имеет  в  своем  основании  бытовую  подкладку.
Встречается,  однако,  немало  определений,  в  происхождении
которых  едва  ли  есть  основание  сомневаться.  Правила  о  не¬
вмешательстве  одного  князя  в  дела  управления  и  суда  друго¬
го,  о  неприкосновенности  владений,  о  братстве  князей,  о  их
старейшинстве  имеют,  конечно,  бытовую  основу;  наоборот,
союз  мира  и  любви  между  князьями  и  самые  его  условия,
подчинение  одного  князя  воле  другого,  определение  границ
княжеских  владений  —  представляют  результат  чистого  со¬
глашения.
 Я  уже  сказал,  что  полные  тексты  договоров,  дошедшие
до  нас,  не  восходят  далее  половины  XIV  века.  Все  наши  зна¬
ния  о  содержании  договоров  домосковского  времени  огра¬
ничиваются  краткими  летописными  известиями.  К  счастью,
эти  краткие  и  случайно  занесенные  в  летопись  известия  да¬
ют  возможность  восстановить  существенные  черты  содер¬
жания  древнейших  договоров.  Ход  истории  княжеских  от¬
ношений  не  отличается  быстрым  поступательным  движени¬
ем.  Раз  сложившиеся  нормы  государственного  быта  удержи¬
ваются  у  нас  чрезвычайно  долго.  Взаимные  отношения  кня¬
зей  в  период  вымирания  удельной  системы  покоятся  на  тех
самых  началах,  какие  сложились  в  период  господства  этой
системы.  Ограничения  политической  самостоятельности  мо¬
сковских  удельных  князей  не  составляют  новости  XV  или
XVI  веков,  они  были  уже  известны  в  XII  веке  и  раньше.  На
почве  договоров  не  могло  возникнуть  единодержавия.  Но¬
вый  московский  порядок  сложился  не  путем  соответствую¬
 146

щего  изменения  содержания  договоров,  а  заменой  договор¬
ных  отношений  отношением  подчинения.  Договоры  москов¬
ских  князей  являются  остатком  глубокой  старины,  а  не  про¬
изведением  нового  времени.  Те  краткие  известия  летописи  о
содержании  древних  договоров,  на  которые  мы  только  что
указали,  совершенно  совпадают  с  содержанием  московских
договоров  и  представляются  как  бы  разрозненными  из  них
вырезками.  Поэтому  при  изложении  содержания  договоров
по  отдельным  пунктам  я  одинаково  буду  пользоваться  как
летописными  отрывками  древних  договоров,  так  и  полными
их  текстами  московского  времени:  одно  дополняет  другое.
 Княжеские  договоры  заключаются  с  целью  установле¬
ния  между  участниками  союза  мира,  любви  и  взаимопомо¬
щи.  По  поводу  этой  основной  мысли  договоры  высказывают
массу  положений,  относящихся  как  к  публичному,  так  и  к
частному  праву.  В  настоящем  томе  я  буду  иметь  в  виду
только  положения  публичного  права.
 1. 	Неприкосновенность  владений
 В  договорах  признается  неприкосновенность  владе¬
ний  союзников.  Они  обязываются  не  только  сами  не  нару¬
шать  владетельных  прав  другой  стороны,  но  и  оберегать  ее
от  враждебных  посягательств  третьих  лиц.  Это  существен¬
ное  условие  всякого  мирного  союза  возникло,  конечно,  не  из
договора;  оно  есть  необходимое  следствие  той  исконной  по¬
литической  особенности  древних  волостей,  на  которую  было
указано  раньше  (Древности.  Т.1.  Гл.  I).
 Признание  неприкосновенности  союзных  владений  вы¬
ражалось  в  различной  форме.  Изяслав  Мстиславич,  по  сло¬
вам  черниговских  князей,  Игоря  и  Святослава,  целовал  в
1146  г.  к  ним  крест  на  том,  „яко  не  подозрети“  ему  под  ни¬
ми  Киева  (Ипат.).  В  1159  г.  Изяслав  Давыдович  Киевский
целовал  крест  к  Святославу  Черниговскому,  „яко  не  подоз-
рети  под  ним  Чернигова  никим  же  образом64  (Ипат.).
 В  том  же  смысле  употребляется  выражение  не  искать.
В  1151  г.  Юрий  Владимирович,  принужденный  уступить  Ки¬
ев  брату,  Вячеславу,  и  племяннику,  Изяславу,  целует  к  ним
 147

крест  „Киева  под  ними  не  искати“  (Ипат.).  Под  1195  г.  нахо¬
дим  известие  о  том,  что  Ольговичи  обязались  не  искать  Кие¬
ва  под  Рюриком  и  Всеволодом  Юрьевичем;  в  следующем
году  те  же  князья  обязались  не  искать  Смоленска  под  братом
Рюрика,  Давыдом  (Ипат.).  Сами  Ольговичи  так  выражаются
о  принятом  ими  на  себя  обязательстве:
 „Аж  ны  еси  вменил,  —  говорят  они  Всеволоду  Юрьеви¬
чу,  —  Кыев  тоже  ны  его  блюсти  под  тобою  и  под  сватом
твоим,  Рюриком,  то  в  том  стоим“  (Ипат.  1195).
 Употребленный  здесь  термин  блюсти  сильнее  выше¬
приведенного  не  искать;  он  обязывает  противную  сторону
не  только  не  вступаться  во  владения  союзника,  но  и  охра¬
нять  неприкосновенность  их  от  третьих  лиц.
 Эти  обязательства  князей  XII  века  целиком  переходят  в
московские  договоры  XIV  и  XV  веков.  Серпуховский  князь,
Владимир  Андреевич,  целует  крест  к  двоюродному  брату
своему,  Дмитрию  Ивановичу,  на  том,  что  не  будет  искать
под  ним  удела  дяди  Семена,  чем  благословил  его  отец.  По¬
добно  этому  тверской  князь,  Михаил,  в  договоре  с  тем  же
Дмитрием  обязывается  не  искать  под  ним  Москвы,  а  пра¬
внук  Михаила,  Борис,  обязывается  не  искать  Москвы  и  все¬
го,  что  к  ней  потянуло,  под  Великим  князем  Василием  Ва¬
сильевичем,  и  в  свою  очередь  обязывает  московского  князя
не  искать  под  ним  Твери  и  всего,  что  к  ней  потянуло1.
 Кроме  термина  не  искать,  в  московских  договорах
встречаем  еще  однозначащие  выражения:  не  подыскивать,
не  вступаться,  не  хотеть,  блюсти  и  не  обидеть1  2.  То  же  значе¬
ние  имеет  и  обязательство  держать  под  великим  князем
княжение  его  честно  и  грозно.  Обязательство  это  встречает¬
ся  сравнительно  в  немногих  договорах  московских  великих
князей  с  удельными  и  возлагается  всегда  на  удельных,  а  не
обратно,  тогда  как  обязательства:  не  искать,  не  хотеть,  блю-
 1 	Рум.  собр.  I.  №№  27,  28,  76,  77,  88.  1362  —  1462.  Число  дошедших
до  нас  договоров  совершенно  случайное,  а  потому  мы  и  не  видим  надоб¬
ности  делать  ссылки  на  все  договоры,  которые  оправдывают  приводимое  в
тексте  положение.  Для  нашей  цели  достаточно  и  одного  примера.
 2 	Рум.  собр.  I.  №№  32,  36,  43,  44,  49,  52,  65,  90,  97,  115,  133,134,  160,
161.  1381—1531.
 148

сти  и  пр.  всегда  обоюдны1.  В  этом  надо  усматривать  признак
фактического  преобладания  московского  великого  князя  над
удельными.  По  существу  владения  удельного  князя  столь  же
неприкосновенны,  как  и  великого,  ибо  последний  обязыва¬
ется  не  вступаться  в  них,  блюсти  и  не  обидеть.  Но  удельный
обязывается  не  только  не  вступаться,  блюсти  и  не  обидеть,
но  делать  это  еще  „честно  и  грозно64.  Честность,  конечно,
подразумевается  и  в  великом  князе,  но  по  отношению  к
удельному  у  великого  князя  есть  сомнение,  а  потому  он  и
ставит  честность  как  особое  условие.  Под  „грозно66  надо  ра¬
зуметь  действительное  оказание  поддержки  великому  князю
в  случае  нападения  третьих  лиц  на  его  владения,  и  притом
такое,  которое  приводило  бы  их  в  страх  и  трепет.  Но  такая
действительная  поддержка  мыслится  и  в  обязательстве
„блюсти66,  обязательство  же  „держать  грозно66  есть  только
усиление,  как  и  обязательство  „держать  честно66.  Удельный
князь,  как  слабейший,  допускает  сомнение  в  своей  добросо¬
вестности  и  соглашается  на  это  формальное  усиление  своих
обязательств;  в  добросовестности  же  великого  князя  он  не
смеет  сомневаться,  а  потому  и  довольствуется  простым  его
обещанием  не  вступаться,  блюсти  и  не  обидеть.
 Невмешательство  одного  князя  в  дела  внутреннего  уп¬
равления  и  суда  другого  есть  необходимое  следствие  обо¬
юдного  признания  неприкосновенности  владений.  Это  само
собой  разумеется.  Московские  договоры  отправляются  от
предположения,  что  всякому  князю  в  пределах  его  владений
принадлежит  право  суда  и  управления.  В  договоре  Василия
Дмитриевича  с  Владимиром  Андреевичем  читаем:
 „А  хто  живеть  твоих  бояр,  —  говорит  великий  князь,  —
в  наших  уделах  и  в  отчине,  в  великом  княжении,  а  ты  ны
блюсти,  как  и  своих,  а  дань  взяти,  как  и  на  своих;  а  кто  жи¬
вет  наших  бояр  в  твоей  отчине  и  в  уделе,  а  тых  тебе  блюсти,
как  и  своих,  и  дань  взяти,  как  и  на  своих66  (Рум.  собр.  I.
№27,35).
 Право  каждого  князя  взимать  дань  с  населения  своей
отчины  предполагается;  вопрос  идет  только  о  том,  можно  ли
 1  Рум.  собр.  I.  Мо  27,  33,  45,  52,  54,  90—94,  133,  160.  1362—1531.
 149

облагать  данью  слуг  чужого  князя,  и  решается  утвердитель¬
но.
 Право  каждого  князя  производить  суд  также  предпола¬
гается  статьями  об  общем  суде,  который  составляется  из  су¬
дей  обеих  сторон1.  Но  в  некоторых  договорах  встречаем  и
прямые  постановления,  воспрещающие  договаривающимся
сторонам  всылать  даныциков  и  приставов  в  чужие  уделы,
раздавать  там  жалованные  грамоты  и  пр.  В  договоре  Дмит¬
рия  Ивановича  с  Владимиром  Андреевичем  читаем:
 „А  в  твой  ми  удел  данщиков  своих  и  приставов  не  всы-
лати;  тако  же  и  тобе  в  мой  удел  данщиков  своих  ни
приставов  не  всылати,  ни  во  все  мое  великое  княженье...  А  в
твой  ми  удел  грамот  жаловальных  не  давати;  такоже  и  тобе  в
мой  удел  и  во  все  мое  великое  княженье  не  давати  своих
грамот.  А  который  грамоты  буду  подавал,  а  те  мои  грамоты
отоимати;  а  тобе  такоже,  брату  моему  молодшему,  грамоты
отоимати,  кому  будешь  подавал  в  моем  княжении46  (Рум.
собр.  I.  №№  27,  35,  71).
 Из  последних  слов  видно,  что  начало  неприкосновенно¬
сти  чужих  владений  не  всегда  соблюдалось.  Это  и  делало
необходимым  особые  разъяснительные  постановления  в  до¬
говорах.
 Иван  Данилович  Калита  предоставил  Москву  с  уездом  в
общее  владение  своих  сыновей.  Распоряжение  это  имело  по¬
следствием  своим  то,  что  управление  и  суд  в  Москве  при¬
надлежали  всем  трем  сыновьям  Ивана,  а  после  их  смерти
права  их  перешли  под  наименованием  третей  к  их  наследни¬
кам.  Этим  правом  общего  суда  и  объясняются  такие  статьи  в
договорах  московских  князей,  как,  например,  следующая:
 „А  судов  ти  московских,  —  читаем  в  договоре  Дмитрия
Ивановича  с  двоюродным  братом,  Владимиром  Андрееви¬
чем,—  без  моих  наместников  не  судити,  а  яз  иму  мос-
ковьскыи  суды  судити,  тем  ми  ся  с  тобою  делити.  А  буду
опроче  Москвы,  а  ударит  ми  челом  москвитин  на  москвити-
на,  пристава  ми  дата,  а  послати  ми  к  своим  наместником,
ини  исправу  учинят,  а  твои  наместники  с  ними.  А  ударит  ми
 Рум.  собр.  I.  27,  54,  55,  64,  65,  69,  70,  76,  88.
 150

челом  хто  из  великого  княженья  на  москвитина,  на  твоего
боярина,  и  мне  пристава  послати  по  него,  а  тебе  послати  за
своим  своего  боярина66  (Рум.  собр.  I.  №  33).
 Эта  общность  суда  продолжается  до  тех  пор,  пока  все
трети  не  соединились  в  руках  Великого  князя  Московского.
 Можно  думать,  что  общее  управление  применялось  да¬
же  к  командованию  московскою  ратью,  и  она  выступала  в
поход  под  начальством  воевод,  назначаемых  всеми  третчи-
ками.
 В  договоре  Василия  Дмитриевича  с  дядею,  Владимиром
Андреевичем,  читаем:
 „А  московьская  рать  ходить  с  моимь  воеводою  (князя
великого,  как  было)  переже  сего66  (Рум.  собр.  I.  №  35).
 Если  это  надо  было  оговорить  в  договоре,  то,  думаем,
потому,  что  было  время,  когда  московская  рать  ходила  с
воеводами  всех  третчиков.  Подтверждение  этому  находим  в
договоре  Дмитрия  Ивановича  с  тем  же  Владимиром  Андрее¬
вичем,  в  котором  упоминается  не  один  воевода  московской
рати,  а  несколько:
 „А  московская  рать,  хто  ходил  с  воеводами,  те  и  ноне-
ча  с  воеводами,  а  нам  их  не  приимати66  (Рум.  собр.  I.  №  33).
 Случаи  сокняжения  нескольких  князей  в  одной  волости
встречаем  и  в  домосковское  время.  Сыновья  Мстислава  Вла¬
димировича,  сперва  Изяслав,  а  по  его  смерти  (f  1154)  и  Рос¬
тислав  (f  1167)  сидели  в  Киеве  вместе  с  дядею  своим  Вяче¬
славом  (|  1154).  И  в  этом  древнейшем  случае  двуцарствия
князья  управляли  совместно.  Это  само  собой  разумеется  и
может  быть  подтверждено  словами  Вячеслава,  обращенны¬
ми  им  к  племяннику,  Изяславу:
 „Сыну!  Бог  ти  помози,  оже  на  мене  еси  честь  возложил,
акы  на  своем  отци.  А  яз  пакы,  сыну,  тобе  молвлю:  яз  есмь
уже  стар,  а  всих  рядов  не  могу  уже  рядити,  но  будеве  обы
Киеве,  а  чи  нам  будет  который  ряд,  или  хрестьяных  или  по¬
ганых,  а  идеве  оба  по  месту;  а  дружина  моя  и  полк  мой,  а  то
буди  обою  нама,  ты  же  ряди,  а  чи  кде  нам  будет  мочно
обеими  ехати,  а  оба  едеве,  пакы  ли,  а  ты  езди  с  моим  полком
и  с  своим66  (Ипат.  1151).
 151

Определение  границ  владений  есть  необходимое  усло¬
вие  неприкосновенности  и  раздельности  их,  а  потому  и  от¬
носится  обыкновенно  к  содержанию  договоров.  Об  этом
следовало  бы  только  упомянуть.  Но  существует  мнение  о
том,  что  в  древности  (до  XIII  века)  вся  Русь  составляла  не¬
раздельную  собственность  княжеского  рода  Рюриковичей.
Это  мнение,  высказанное  человеком  много  и  с  великою
пользою  потрудившимся  для  русской  истории,  заставляет
нас  остановиться  на  этом  вопросе  долее,  чем  он  заслуживает
сам  по  себе.
 С  глубокой  древности  каждый  князь  владеет  лично  на
себя  и  стремится  расширить  свои  владения.  Обладание  во¬
лостями  составляет  главную  причину  княжеских  войн.  „Во¬
лости  ради44  убивает  Святополк  Бориса  и  Глеба.  „Желая
большей  власти46,  Святослав  Ярославич  Черниговский  под¬
говаривает  младшего  брата,  Всеволода,  отнять  Киевскую
волость  у  старшего,  Изяслава.  Очень  характерен  мотив,  ко¬
торым  удалось  Святославу  склонить  на  свою  сторону  Всево¬
лода:  „Изяслав  сносится  со  Всеславом,  замышляя  на  нас,  —
говорил  он  Всеволоду,  —  если  мы  его  не  прогоним,  он  нас
прогонит44  (Лавр.).  Двум  князьям  трудно  было  ужиться  ря¬
дом,  даже  если  это  были  родные  братья.  Из-за  обладания
волостями  возгорелась  в  1186  г.  война  в  Рязани  между  род¬
ными  братьями  Глебовичами.  Все  такие  столкновения,  если
оканчивались  миром,  должны  были  вести  к  определению
границ  владений.  Такие  определения  встречаем  мы  с  самых
древних  времен.
 Древнейшее  столкновение  князей,  родных  братьев,  от¬
носится  к  X  веку;  оно  произошло  между  Святославичами.
Первой  его  жертвой  был  древлянский  князь,  Олег;  победи¬
тель,  Ярополк,  завладел  волостью  убитого.
 Возгоревшая  затем  война  между  Владимиром  и  Яро-
полком  кончилась  в  пользу  Владимира.  Воевода  Ярополка,
Блуд,  дает  такой  совет  своему  князю,  осажденному  в  Родне:
 „Поиди  к  брату  своему  и  рьчи  ему:  что  ми  ни  вдаси,
то  яз  прииму.  Поиде  же  Ярополк  к  Володимеру...44  (Лавр.
980).
 Здесь  мы  имеем  древнейшее  указание  на  мирные  пред¬
 152

ложения,  которые  должен  был  сделать  побежденный  князь
победителю.  Он  вынужден  отказаться  от  всех  своих  владе¬
ний  и  сдаться  на  волю  победителя.  Если  бы  предложения
Ярополка  были  приняты  и  мир  был  заключен,  в  нем  было  бы
указано,  что  дает  Владимир  своему  старшему  брату.  Но  дело
до  мира  не  дошло,  Ярополк  был  изменнически  убит  при
входе  в  терем  Владимира.
 Итак,  еще  в  X  веке  между  сыновьями  Святослава  Иго¬
ревича  возник  вопрос  о  границах  владений;  но  так  как  Вла¬
димир  Святославич  не  хотел  никакого  раздела,  то  Ярополк  и
поплатился  жизнью  за  свое  желание  получить  часть  во  вла¬
дениях  отца  и  деда.  Нежелание  Владимира  делиться  с  бра¬
том  находит  себе  некоторое  объяснение  в  алчной  политике
Ярополка:  он  не  задумался  же  захватить  владения  Олега  и
Владимира.
 В  1024  г.  Мстислав,  брат  Ярослава  Мудрого,  оставил
Тмутаракань  и  отправился  на  север  искать  для  себя  новой
волости.  Киевляне  его  не  приняли;  ему  удалось,  однако,  ут¬
вердиться  в  Чернигове,  входившем  в  состав  владений  киев¬
ского  князя,  Ярослава.  Все  это  произошло  в  отсутствие  Яро¬
слава,  бывшего  в  Новгороде.  Киевский  князь  не  хотел  при¬
мириться  с  таким  умалением  своих  владений.  Подкрепив
силы  свои  новым  призванием  варягов,  он  выступил  против
Мстислава,  но  был  разбит  и  бежал  в  Новгород.
 „И  посла  Мьстислав  по  Ярославе,  глаголя:  сяди  в  своем
Кыеве,  ты  еси  старейший  брат,  а  мне  буди  си  сторона.  И  не
смеяше  Ярослав  ити  в  Кыев,  дондеже  смиристася“(  Лавр.).
 Мстислав  показал  умеренность,  какой  не  обладали  Свя¬
тославичи.  Он  не  захотел  преследовать  побежденного  Яро¬
слава,  а  сам  предложил  ему  мир  на  весьма  выгодных  для
старшего  брата  условиях:  Ярослав  удерживал  Киев,  а  Мсти¬
слав  приобретал  левый  берег  Днепра.  На  этих  условиях  столк¬
новение  и  было  покончено.
 В  этом  же  XI  веке  встречаемся  и  со  случаем  общего
распределения  владений  между  потомками  Ярослава.
 Вскоре  после  смерти  Всеволода  внуки  Ярослава  съеха¬
лись  на  съезде  в  Любече  (1097)  для  решения  жгучего  вопро¬
 153

са  о  том,  кому  чем  владеть.  Вот  краткое  известие  летописца
об  этом  съезде:
 „В  лето  6605  (1097)  придоша  Святополк  (сын  Изяслава),
Володимер  (сын  Всеволода),  Давыд  Игоревичь,  и  Василько
Ростиславичь,  и  Давыд  Святославичь,  и  брат  его,  Олег,  и
сняшася  Любечи  на  устроенье  мира.  И  глаголоша  к  себе,  ре¬
куще:  „почто  губим  Русьскую  землю,  сами  на  ся  котору  дею-
ще,  а  половци  землю  нашу  несут  розно  и  ради  суть,  оже  ме¬
жи  нами  рати.  Да  ноне,  отселе  имемся  в  едино  сердце  и  блю¬
дем  Рускые  земли,  кождо  до  держит  отчину  свою:  Святополк
Кыев  —  Изяславлю,  Володимер  —  Всеволожю,  Давыд  и
Олег  и  Ярослав  —  Святославлю;  а  им  же  роздаял  Всеволод
городы:  Давыду  —  Володимер,  Ростиславичема:  Перемышль
—  Володареви,  Теребовль  —  Василькови“.  И  на  том  цело-
ваша  крест,  да  аще  кто  отселе  на  кого  будет,  то  на  того  бу¬
дем  вси  и  крест  честной.  Рекоша  вси:  да  будет  на  нь  крест
честный  и  вся  земля  Русьская.  И  целовавшеся,  поидоша
всвояси“  (Лавр.).
 Пять  внуков  и  один  правнук  Ярослава,  съехавшиеся  в
Любече,  осуждают  хищническую  политику  своих  отцов,  в
которой  и  им  приходилось  принимать  немалое  участие,  и
заключают  между  собою  мирный  трактат,  в  котором  опреде¬
ляются  пределы  владений  каждого  из  участников.  Чрезвы¬
чайно  важно  начало,  положенное  в  основу  этого  распределе¬
ния.  Князья  принимают  начало  отчины:  внуки  Ярослава
должны  сидеть  на  столах,  которые  даны  были  дедом  их  от¬
цам.
 Принцип  раздельности  владений  не  есть,  таким  образом,
новость,  появившаяся  только  в  XIII  веке.  Это  исконное  яв¬
ление  нашей  истории;  начало  свое  оно  имеет  в  особности
первоначальных  волостей,  существовавших  еще  до  Рюрика.
Рюриковичи  этого  принципа  не  изменили.  Сыновья  Свято¬
слава  владеют  каждый  на  себя  и  воюют  между  собою  из-за
владений.  То  же  продолжается  и  во  все  последующее  время
до  объединения  Руси.
 Для  доказательства  пришлось  бы  приводить  все  старые
летописи  постранично.  Ограничимся  немногими  примерами
из  первой  половины  XII  века.
 154

„В  лето  6643  (1135)  Юрьи  (сын  Владимира  Мономаха,
суздальский  князь)  испроси  у  брата  своего,  Ярополка  (киев¬
ского  князя),  Переяславль  (отчина  Владимировичей),  а  Яро-
полку  дасть  Суздаль,  и  Ростов,  и  прочюю  волость  свою,  но
не  всю.  И  про  то  заратишася  Олговичи  (черниговские  кня¬
зья).  Иде  Ярополк  с  братьею  своею,  и  Юрьи  и  Андрей,  на
Всеволода  на  Олговича...  И  пакы  Олговичи  начаша  просити
у  Ярополка:  „что  ны  отец  держал  при  вашем  отци,  того  же  и
мы  хочем;  аже  не  вдасть,  то  не  жалуйте,  что  ся  удееть,  то  вы
виновата,  то  на  вас  буди  кровь“.  То  же  все  ся  створи,  оже
выгна  Гюрги  Всеволода  (сына  Мстислава,  старшего  брата
Ярополка)  из  Переяслава,  а  потом  Изяслава  (брата  Всеволо¬
да)  выгна  Вячьслав  (брат  Ярополка),  а  потом  Изяслава  же
выгна  тот  же  Вячьслав  из  Турова  (город  Вячеслава).  А  они
(Всеволод  и  Изяслав,  которым  покровительствовал  Ярополк,
но  которых  преследовали  младшие  дяди,  Юрий  и  Вячеслав,
из-за  обладания  Переяславом)  приступите  к  Олговичем,  и
бысть  в  том  межи  ими  пря,  велика  злоба.  Идяху  слово  рекуче
Олговичи:  „яко  вы  (Мономаховичи)  начали  есте  перво  нас
губити“  (Ипат.).
 В  чем  здесь  дело?  В  1133  г.  киевский  князь,  Мстислав
Владимирович,  чувствуя  приближение  смерти,  передал  Киев
брату  своему,  Ярополку.  За  эту  услугу  Ярополк  обязался
устроить  сыновей  Мстислава  и,  между  прочим,  дать  им  от¬
чину  Владимировичей,  Переяславль,  что  и  исполнил.  Это,
конечно,  не  могло  понравиться  младшим  сыновьям  Влади¬
мира  Мономаха,  которые  тоже  были  не  прочь  расширить
свои  владения  и,  конечно,  на  счет  племянников,  как  это  и
раньше  их  делали  Святослав,  Всеволод,  а  потом  и  Изяслав
Ярославичи.  Отсюда  и  возникла  коротко  указанная  летопис¬
цем  смена  князей  в  Переяславле.  Ярополк  продолжал  покро¬
вительствовать  племянникам,  несмотря  на  то,  что  встретил
противников  в  братьях.  Когда  Юрий  выгнал  Всеволода,
Ярополк  прогнал  Юрия  и  отдал  Переяславль  второму  сыну
Мстислава,  Изяславу.  Изяслава  прогнал  Вячеслав.  Ярополк
вошел  в  переговоры  с  Вячеславом  и,  с  его  согласия,  возна¬
градил  Изяслава  Туровом;  но  не  прошло  и  года  после  этого,
как  Вячеслав  возвратился  в  Туров  и  прогнал  племянника.
 155

Вот  после  этого-то,  надо  думать,  Ярополк  потерял  надежду
устроить  Мстиславичей  согласно  обещанию,  данному  их
отцу,  и  вступил  в  выгодное  для  себя  соглашение  с  Юрием,
который  уступил  ему  за  Переяславль  значительную  часть
своих  владений.  Мстиславичи,  предоставленные  сами  себе,
вступили  в  союз  с  Ольговичами  и  вместе  с  ними  начали  вой¬
ну  с  Владимировичами,  своими  ближайшими  родственника¬
ми.  У  Ольговичей  была  и  своя  причина  войны.  Владимиро¬
вичи  отняли  у  них  какие-то  владения,  принадлежавшие  им
при  Владимире  Мономахе.
 Приведем  и  еще  один  весьма  любопытный  пример,
близкий  по  времени.  В  1140  г.  Всеволод  Черниговский  занял
киевский  стол.  Чем  важнее  было  новое  приобретение  князя,
тем  большие  уступки  должен  был  он  делать  другим  князьям,
своим  союзникам,  а  иногда  и  врагам,  чтобы  примирить  их  со
своими  успехами.  Всеволод  много  раздал  и  друзьям,  и  не¬
давним  врагам,  но  все-таки  не  удовлетворил  всех  и  прежде
всего  не  удовлетворил  родных  братьев,  своих  верных  союз¬
ников,  которые  и  восстали  против  него  опять-таки  из-за  вла¬
дений.  Вот  рассказ  летописца:
 „В  се  же  лето  (1142)  посла  Всеволод  из  Киева  на  Вячьс-
лава  (Владимировича),  река:  „седеши  в  Киевской  волости,  а
мне  достоит;  а  ты  пойди  в  Переяславль,  отчину  свою“.  А  сы-
новцю  его  да,  Изяславу  (Мстиславичу),  —  Володимерь,  а
Святославу,  сынови  своему,  да  —  Туров.  И  бысть  братьи  его
тяжело  сердце,  Игореви  и  Святославу:  волости  бо  дасть  сы¬
нови,  а  братьи  не  надели  ничим  же.  И  позва  Всеволод  бра¬
тью  к  собе,  и  пришедше  сташа  в  Ольжичих:  Святослав,  Во-
лодимир,  Изяслав,  а  Игорь  стояша  у  Городьча.  И  еха  Свято¬
слав  к  Игореви  и  рече:  „что  ти  даеть  брат  старишей?“  И  рече
Игорь:  „даеть  ны  по  городу:  Берестий  и  Дорогычин,  Черто-
рыеск  и  Кльчьск,  а  отчине  своее  не  дасть,  Вятичь“.  И  челова
Святослав  крест  с  братом  своим,  Игорем;  а  наутрей  день  че-
ловаста  Володимер,  Изяслав  с  Игорем,  и  тако  яшася  вси,  ре¬
куще:  „кто  сступить  крестьецелованье,  да  сь  кресть  взомь-
стить“.  И  посла  их  Всеволод  звать  на  обед,  и  не  ехаша.  И
послашась  братья  к  Всеволоду,  рекуче:  „се  в  Киеве  седеши,  а
мы  просим  у  тебе  Черниговской  и  Новгороцкой  волости,  а
 156

Киевское  не  хочем“.  Он  же  Вятичь  не  сступяшеть,  но  дая-
шеть  им  четыре  городы,  яже  и  преди  нарекохом.  Они  же  ре-
ша:  „ты  нам  брат  стариший,  аже  ны  не  даси,  а  нам  самем  о
собе  поискати“  (Ипат.).
 Из  этого  места  следует:
 1) 	Всеволод,  заняв  киевский  стол,  не  бросил  свою  отчи¬
ну.  Он  уступил  только  часть  отчины,  со  стольным  городом
Черниговом,  одному  из  своих  союзников,  двоюродному  бра¬
ту,  Владимиру  Давыдовичу,  но  все  остальное  удержал  за  со¬
бой.  Переход  на  киевский  стол  не  есть  непременно  переход
из  волости  в  волость,  как  иногда  думают.  Весьма  нередко
это  есть  образование  нового  политического  тела,  в  новых
границах,  в  состав  которого  входят  и  значительные  части
прежних  владений.
 2) 	Соседнюю  волость,  Переяславльскую,  Всеволод  от¬
дает  своему  недавнему  врагу,  Вячеславу  и,  конечно,  не  в  том
намерении,  чтобы  Переяславль  послужил  ему  ступенью  для
вступления  на  киевский  стол,  как  смотрят  некоторые  ученые
на  занятие  переяславльского  стола.
 3) 	Братья  Всеволода  вовсе  не  желают  расширения  своих
владений  на  счет  соседней  Киевской  волости.  Они  просят
надела  из  отчины  своей,  Черниговской  и  Новгородской  во¬
лостей.  Это  опять  не  совсем  согласно  с  весьма  распростра¬
ненным  мнением  о  каком-то  кочевании  древних  князей.
Древние  князья  тоже  были  не  прочь  сидеть  на  своих  отчи¬
нах;  но  это  им  также  не  всегда  удавалось,  как  не  удалось  и
многим  князьям  московского  времени  сохранить  за  собой
свои  отчины.
 Итак,  распри  князей  и  в  XII  веке,  как  и  в  XI  и  X,  идут
из-за  владений;  мирные  трактаты,  которыми  они  оканчива¬
ются,  содержат  определения  о  границах  владений.  Такими
же  определениями  наполняются  и  договоры  московского
времени.  Этот  последний  факт  так  общеизвестен,  что  не
представляется  надобности  приводить  в  подтверждение  его
какие-либо  выписки.
 157

2. 	Наследственность  владений
 Наследственность  княжеских  владений  не  есть  исконное
начало  нашей  государственной  жизни.  При  существовании
веча  и  права  народа  призывать  князей  оно  могло  иметь  ме¬
сто  только  в  тех  случаях,  когда  народ  призывал  князя  с
детьми,  и  то  до  некоторой  только  степени  (см.  выше  с.76  и
след.).  В  тех  же  случаях,  когда  князь  призывался  лишь  до
своего  живота,  оно  отрицалось.  Несмотря  на  это,  начало  на¬
следственности  начинает  у  нас  применяться  с  очень  глубо¬
кой  древности.  Это  весьма  понятно.  Мы  уже  знаем,  что  каж¬
дый  князь  рассматривал  свои  владения  как  особые  и  забо¬
тился  о  неприкосновенности  их.  На  этой  почве  легко  могла
родиться  мысль  о  передаче  владений  детям.  Она,  действи¬
тельно,  и  родилась  очень  рано.  Первый  случай  применения
ее  относится  к  X  веку.  Но  начало  наследственности  должно
было  выдержать  долгую  борьбу.  Оно  враждебно  сталкива¬
лось,  во-первых,  с  правом  народа  выбирать  себе  князя  по
усмотрению,  во-вторых,  еще  более  упорного  врага  нашло
оно  в  самих  князьях,  которые  считали  себя  вправе  доиски¬
ваться  любого  стола,  невзирая  ни  на  какие  наследственные
притязания.
 Древнейший  случай  перехода  волости  по  началу  отчины
летопись  приписывает  распоряжению  Владимира  Святого.
Под  1128  г.  мы  находим  такое  объяснение  происхождения
особой  ветви  полоцких  князей.  Владимир,  по  рассказу  лето¬
писца,  созвал  бояр  своих  и  сообщил  им  о  покушении  на  его
жизнь,  совершенном  женою  его,  Рогнедою,  дочерью  полоц¬
кого  князя,  и  о  намерении  своем  казнить  ее  смертью.  Бояре
отвечали  ему:
 „Уже  не  убий  ея  детяти  деля  сего  (Изяслава,  сына  Вла¬
димира  от  Рогнеды);  но  вздвигни  отчину  ея  и  дай  ей  с  сы¬
ном  своим.  Володимир  же  устрой  город  и  да  има...“  (Лавр.).
 Таким  образом,  уже  боярам  Владимира  приписывается
мысль  об  отчине  как  основании  княжеского  преемства.  Вла¬
димир  следует  совету  бояр  и  образует  особую  линию  князей,
полоцких  вотчинников.
 158

Тот  же  летописец,  передавая  содержание  Ярославова  за¬
вещания,  в  заключение  говорит:
 „И  тако  раздели  им  грады,  заповедав  им  не  преступа-
ти  предела  братня,  ни  сгонити“  (1054).
 Ярослав,  бывший  не  раз  свидетелем  войны  родных
братьев  из-за  владений,  запрещает  сыновьям  своим  пересту¬
пать  предел  братнина  удела,  Мы  думаем,  что  в  этом  распо¬
ряжении  Ярослава  можно  видеть  вторую  попытку,  но  в  бо¬
лее  широких  размерах,  установить  наследование  по  отчине.
Переход  одного  из  сыновей  Ярослава  на  стол  другого  по  его
смерти,  но  при  наличности  детей  умершего  является  таким
же  нарушением  завещания,  как  и  захват  братнина  стола  при
его  жизни.  Сыновья  Ярослава  по  отношению  к  своим  детям
находились  совершенно  в  таком  же  положении,  в  каком  на¬
ходился  Ярослав  по  отношению  к  своим.  Он  раздал  им  свои
владения  с  совершенным  устранением  брата  своего,  Суди-
слава,  которого  держал  в  тюрьме.  Почему  сыновья  его  долж¬
ны  были  поступить  иначе  и  оставить  свои  владения  не  де¬
тям,  а  братьям?  Нет  ни  малейшего  основания  допустить  это.
Правда,  по  смерти  младшего  из  сыновей  Ярослава,  Вячесла¬
ва  (1057),  три  старших  брата  перевели  следующего  затем
Игоря  из  Владимира,  назначенного  ему  отцом,  на  стол
умершего,  несмотря  на  то,  что  после  Вячеслава  остался  сын,
Борис.  Это  перемещение  есть  самовольное  распоряжение
старших  братьев,  и  ничего  более.  Оно  также  нарушает  заве¬
щание  Ярослава,  как  и  случившееся  позднее  изгнание  Изя-
слава  из  Киева.  Так  смотрели  на  Ярославово  завещание  и
современники.  Начальный  летописец,  описав  изгнание  Изя-
слава  и  занятие  Киева  его  младшими  братьями,  говорит,  что
они  сделали  это,  „преступивше  заповедь  отню“  (1073).
 Что  Ярослав  имел  в  виду  установление  наследственного
преемства  в  нисходящей  линии  своих  сыновей,  это  подтвер¬
ждается  и  дошедшим  до  нас  толкованием  его  завещания
князьями  конца  XII  века.  Черниговские  Ольговичи  состояли
в  договоре  со  Всеволодом  Владимирским  и  Рюриком  Киев¬
ским,  по  которому  обязались  „блюсти  Киев  под  Всеволодом
и  сватом  его,  Рюриком*6.  В  1195  г.  Рюрик  вознамерился  из¬
менить  содержание  этого  договора  и  по  соглашению  со  Все¬
 159

володом  и  братом,  Давыдом,  послал  к  Ольговичам  новое
предложение,  в  котором  эти  три  князя  и  высказывают  свой
взгляд  на  суть  Ярославова  завещания.
 „Тое  же  осени  (1195),  —  говорит  летописец,  —  сослався
Рюрик  со  Всеволодом,  сватом  своим,  и  с  братом  своим,  Да¬
выдом,  послаша  мужи  своя  к  Ярославу  и  ко  всим  Олговичам,
рекше  ему:  „целуй  к  нам  крест  со  всею  своею  братьею,  како
вы  не  искати  отцины  нашея,  Кыева  и  Смоленьска,  под  нами,
и  под  нашими  детми,  и  под  всим  нашим  Володимерим  пле¬
менем,  како  нас  разделил  дед  наш,  Ярослав,  по
Днепр,  а  Кыев  вы  не  надобе“  (Ипат.  1146).
 Итак,  по  мнению  Владимировичей,  Ярослав  разделил  по
Днепр  не  сыновей  только  своих,  Святослава  и  Всеволода,  но
и  потомство  их.  Значит,  по  мысли  Ярослава,  дети,  а  не  бра¬
тья  должны  были  наследовать  его  сыновьям.
 Хотя  это  толкование  воли  Ярослава  и  невыгодно  Ольго¬
вичам,  они  не  отрицают  его  верности.  В  своем  ответе  они
вовсе  не  касаются  неудобного  для  них  Ярославова  завеща¬
ния,  а  указывают  на  ближайшую  причину  княжения  в  Киеве
и  говорят,  что  и  они  могут  занять  Киев  в  случае  соединения
в  их  пользу  тех  же  благоприятных  условий,  какие  доставили
этот  стол  их  противникам.
 „И  Олговичи  же,  —  продолжает  летописец,  —  сдумав-
ше  и  пожалиша  себе,  рекше  к  Всеволоду:  „ажь  ны  еси  вме¬
нил  Кыев  тоже  ны  его  блюсти  под  тобою  и  под  сватом  тво¬
им,  Рюриком,  то  в  том  стоим;  ажь  ны  лишитися  его  велишь
отинудь,  то  мы  есмы  не  угре,  ни  ляхове,  но  единого  деда  ес-
мы  внуци;  при  вашем  животе  не  ищем  его,  ажь  по  вас,  кому
Бог  дасть“.
 Ссылка  Владимировичей  на  Ярославово  завещание  вер¬
на  только  отчасти,  по  отношению  к  одной  Переяславльской
волости,  которую  Ярослав  назначил  прапрадеду  их,  Всево¬
лоду;  Киев  же  и  Смоленск  были  назначены  другим  наслед¬
никам  и  отчиной  Владимировичей  сделались  гораздо  позд¬
нее,  и  притом  Владимировичи  сидели  в  Киеве  не  без  согла¬
сия  на  то  черниговских  князей,  с  которыми  у  них  были  за¬
ключаемы  дружественные  союзы.  На  один  из  таких  союзных
договоров  и  указывают  Ольговичи  в  своем  ответе.  По  дого¬
 160

вору  этому  Ольговичи  отказались  от  Киева  в  пользу  Всево¬
лода  и  шурина  его  Рюрика,  и  только1.
 Признание  отчины  за  основание  преемства,  сказавшееся
впервые  в  княжеских  распоряжениях,  входит  и  в  содержание
договоров.  Древнейший  пример  представляет  мирный  трак¬
тат,  заключенный  между  внуками  и  правнуками  Ярослава  на
Любецком  съезде  (см.  выше,  с.  138).  Этим  договором  уста¬
новлено  общее  правило,  чтобы  дети  владели  столами  своих
отцов.  Признание  того  же  начала  встречается  и  в  договорах
XII  века.
 Приведем  несколько  примеров.
 Война  Изяслава  Киевского  с  Юрием  Ростовским  разде¬
лила  на  два  враждебных  лагеря  и  черниговских  князей:  Изя¬
слава  Давыдовича  и  Святослава  Ольговича.  Когда  война
окончилась,  Святослав  обратился  к  Изяславу  с  таким  пред¬
ложением:
 „Брате!  мир  стоит  до  рати,  а  рать  до  мира!  А  ныне,  бра¬
те,  братья  есмы  собе,  а  прими  нас  к  собе.  А  се  отцине  ме¬
жи  нами  две:  одина  моего  отца,  Олга,  а  другая  твоего  отца,
Давыда,  а  ты,  брате,  Давыдовичь,  а  яз  Олговичь.  Ты  же,  бра¬
те,  прими  отца  своего,  Давыдово;  а  што  Олгово,  а  то  нама
дай,  ать  ве  ся  тем  поделиве“.  Изяслав  же  крестьяньски  учи¬
ни,  прия  брата  своя  и  отцину  има  узвороти,  а  свою  к  собе
прия“  (Ипат.  1151).
 Святослав  хлопочет  не  о  себе  одном,  но  еще  и  о  другом
князе.  Этот  другой  князь  есть  сын  родного  брата  Святослава,
Святослав  Всеволодович,  состоявший  в  союзе  со  Святосла¬
вом  Ольговичем.  Дяди,  значит,  далеко  не  всегда  исключали
племянников  из  владения  отчинами.  Родовая  теория  говорит
 1  Приведенное  из  Ипат.  лет.  место  совершенно  иначе  передано  в  Ни¬
коновской.  Там  читаем:
 „Небуди  мне  отлучитися  великаго  стола  и  главы  и  славы  всеа  Русии,
Киева,  но  якоже  и  от  прадед  наших  лествицею  каждо  восхожаше  на  Вели¬
кое  княжение  Киевское,  аще  же  и  нам  и  вам,  возлюбленная  и  драгая  бра¬
тия,  лествичным  восхожением,  кому  аще  Господь  Бог  даст,  взыти  на  вели¬
кое  княжение  великого  Киева.  Сего,  братие,  не  разоряйте,  ни  приседайте,
да  не  Божий  гнев  на  себе  привлецете,  хотяще  едины  во  всей  Росии  господ-
ствовати.  Богубо  мститель  есть  неправду  творящим44  (1196).
 6—1728 	161

об  исключении,  в  период  от  Ярослава  Владимировича  до
смерти  Мстислава,  племянников  дядями  „из  общаго  родова-
го  владения44.  Владения  же  отчинами  она  совсем  не  замети¬
ла.
 Мы  уже  знаем,  что  сын  Мономаха,  Андрей,  княжил  во
Владимире.  Князь  этот  заключил  договор  с  братом,  Юрием,
по  которому  Юрий  обязался  „по  животе  его  волость  удержа-
ти  сынови  его44.  По  смерти  Андрея  Юрий  целовал  крест  это¬
му  сыну  Андрея,  „яко  искати  ему  Володимиря44  (Ипат.  1157).
 В  1170  г.  владимирский  князь,  Мстислав  Изяславович,
заключил  договор  с  братом  своим,  Ярославом,  „якоже  не
подозрети  волости  под  детми  его44  (Ипат.  1172).
 В  1195  г.  Владимировичи  предлагают  Ольговичам  цело¬
вать  крест  на  том,  что  они  не  будут  искать  Киева  и  Смолен¬
ска  под  ними,  под  их  детьми  и  под  всем  Владимировым
племенем.
 Когда  это  соглашение  не  удалось,  Всеволод  заключил  с
Ольговичами  мир.
 „И  умолви  с  ним  (Ярославом  Черниговским)  про  во¬
лость  свою  и  про  дети  своя,  а  Кыева  под  Рюриком  не  ис¬
кати,  а  под  Давыдом  Смоленска  не  искати,  и  води  Ярослава
ко  честному  кресту  и  всих  Олговичь44  (Ипат.).
 Итак,  Всеволод  отказался  от  новых  требований,  вну¬
шенных  Рюриком,  и  ограничился  прежними,  и  вместе  с  тем
договорился  о  детях  своих.  Летописец  не  приводит,  в  чем
состоял  этот  договор,  но  ввиду  многих  случаев  передачи  ро¬
дителями  детям  своих  владений  есть  полное  основание  ду¬
мать,  что  Ольговичи  обещали  „неподозрети44  Владимирской
волости  не  только  под  Всеволодом,  но  и  под  детьми  его.
Всеволоду  надо  было,  конечно,  достигнуть  этого  прежде
всего;  а  могли  быть  и  иные  пункты  соглашения,  о  которых
гадать  бесполезно.
 Насколько  начало  наследственности  пустило  глубокие
корни  в  XII  веке,  об  этом  свидетельствуют  следующие  фак¬
ты.
 В  1140  г.  Всеволод  Черниговский,  завладев  Киевом,  за¬
хотел  перевести  князя  Андрея  из  Переяславля  в  Курск.  Анд¬
рей  отвечал  ему:
 162

„Лепьши  ми  того  смерть  и  с  дружиною  на  своей  отчине
и  на  дедине  взяти,  нежели  Курьское  княженье.  Отец  мой  на
Курьске  не  седел,  но  в  Переяславли.  Хочю  на  своей  отчине
смерть  прияти“  (Ипат.  1140).
 Желание  Андрея  сбылось,  он  умер  в  Переяславле.  По
смерти  его  тот  же  Всеволод  предлагает  брату  Андрея,  Вяче¬
славу,  перейти  из  Турова  в  Переяславль  на  том  основании,
что  это  отчина  его  (Ипат.  1142).
 В  1146  г.  Изяслав  Мстиславич,  решив  начать  войну  с
Игорем  Ольговичем  из-за  обладания  Киевом,  собирает  вой¬
ско  и  говорит  ему  такую  речь:
 „Да  любо  си  голову  положю  перед  вами,  любо  си  налезу
стол  деда  своего  и  отца  своего46  (Ипат.).
 В  1155  г.  черниговскому  князю,  Изяславу  Давыдовичу,
удалось  занять  Киев.  Юрий  Владимирович,  начиная  с  ним
войну  из-за  Киева,  говорит  ему:  „Мне  отчина  Киев,  а  не
тобе66  (Ипат.).
 В  1159  г.  полоцкий  князь  Рогволод  отбирает  Изяславль
у  Всеволода  Глебовича  и  передает  его  Брячиславу  Давыдо¬
вичу  на  том  основании,  что  это  его  отчина  (Ипат.).
 На  том  же  основании  и  новгородцы  в  1200  г.  просят
Всеволода  Юрьевича  посадить  у  них  сына  своего.  Послы  их
говорят  князю:
 „Ты  господин  князь  великый,  Всеволод  Гюргевичь,  про¬
сим  у  тобе  сына  княжит  Новугороду,  зане  тобе  отчина  и
дедина  Новгород66  (Лавр.).
 Начало  наследования  в  нисходящей  линии  по  отчине,
возникшее  в  глубокой  древности1  и  признаваемое  не  только
князьями,  но  даже  и  вольнолюбивым  народом  Новгорода
Великого,  переходит,  как  готовое  уже,  в  московскую  эпоху.
В  договорах  московских  князей  постоянно  встречаемся  с
 1  Приведенные  места  источников,  свидетельствующие  о  древности
начала  наследования  от  отца  к  сыну,  нисколько  не  препятствуют  сторон¬
никам  родовой  теории  считать  этот  порядок  новым  московским  обы¬
чаем.  На  с.443  „Истории  отношений  между  русскими  князьями  Рюрикова
дома“  Соловьева  читаем:  „По  смерти  Юрия  престол  московский  занял
старший  сын  его,  Василий  Косой,  мимо  всех  родовых  прав,  по  новому
обычаю  престолонаследия  от  отца  к  сыну“.

условием  не  вступаться  во  владения  союзника  не  только  при
жизни  его,  но  и  по  смерти,  под  его  детьми.  Ограничимся
двумя  примерами,  древнейшим  и  самым  новым  из  дошед¬
ших  до  нас  договоров.  В  1341  г.  сыновья  Ивана  Даниловича
Калиты  сходятся  у  отня  гроба  и  заключают  между  собой  до¬
говор,  в  котором  обязываются  „не  обидеть  и  не  имати  ничего
(от  княгини  и)  от  детей,  чем  их  кого  благословил  отец  по
розделу“.  Подобное  же  обязательство  находим  и  в  договоре,
заключенном  сыновьями  Великого  князя  Ивана  Васильеви¬
ча,  при  жизни  отца  и  по  его  приказу,  в  1504  г.;  обязательство
это  было  повторено  и  по  смерти  отца  в  1531  г.  Князья  вза¬
имно  обязывались  блюсти,  не  обидеть  и  не  вступаться  друг
под  другом  и  под  детьми.  Знаменательно  то,  что  Иван  Ва¬
сильевич  не  указом  определяет  отношения  младшего  сына  к
старшему,  а  договором.  Мысль  о  том,  что  владетельные  кня¬
зья  подчиняются  только  такому  закону,  на  который  сами  со¬
изволили,  живет  и  действует  еще  и  при  Иване  Васильевиче.
Вот  почему  он  и  обратился  к  старому  средству  договора
(Рум.  собр.  I.  №№  23,  133,  134,  140,  161).  Таким  образом,
брат  Великого  князя  Московского  был  такой  же  наследст¬
венный  владетель  в  своем  уезде,  как  и  сам  великий  князь.  То
же  надо  сказать  и  о  всех  удельных  князьях  московского  вре¬
мени.
 3. 	Братство  князей
 Все  князья,  происходя  от  одного  общего  родоначальни¬
ка,  считают  себя  прирожденными  правителями.  Они  никогда
не  подданные  другого  князя,  они  равны  ему.  Они  все  одной
плоти  и  крови.  Это  бытовое  явление;  оно  есть  следствие  ро¬
ждения,  а  не  соглашения.  Но  это  начало  прирожденных  кня¬
жеских  прав  не  всегда  соблюдалось.  Сильные  князья  не
очень-то  уважали  княжеское  происхождение  слабых.  Если
они  находили  их  лишними,  они  не  затруднялись  устранять
их  со  своей  дороги.  Вот  это-то  обстоятельство  и  повело  к
тому,  что  в  княжеские  договоры  всегда  включается  статья  о
„братстве64  союзников.  Все  состоявшие  в  договоре  князья
 164

именуют  друг  друга  братьями  и  обязываются  относиться
друг  к  другу  соответственно  этому  началу  братства.
 Московские  великие  князья  постоянно  обязываются
держать  своих  союзников  „в  братстве,  во  чти,  без  обиды“.  К
тому  же  обязывались  и  князья  домосковского  времени.  Пре¬
восходный  комментарий  к  условию  о  братстве  князей  дают
переговоры,  происходившие  в  XII  веке  между  Андреем,  вла¬
димирским  князем,  и  Ростиславичами.  Князья  эти  состояли  в
союзе.  В  1154  г.  между  ними  возникло  разногласие;  Рости-
славичи  не  выдали  Андрею  Григорья  Хотовича,  которого  он
подозревал  в  убийстве  брата  своего  Глеба.
 „Андрей  же,  —  говорит  летописец,  —  исполнився  высо-
коумья,  разгордевся  велми,  надеяся  плотной  силе  и  множе-
стом  вой  огородився,  разжегся  гневом  и  посла  Михна,  мечь-
ника:  „едь  к  Ростиславичем,  рци  ти  им:  не  ходите  в  моей  во¬
ли!  ты  же,  Рюриче,  пойди  в  Смоленьск  к  брату,  во  свою  от-
цину;  а  Давыдови  рцы:  а  ты  пойди  в  Берлад,  а  в  Руськой
земли  не  велю  ти  быти;  а  Мьстиславу  молви:  в  тобе  стоит
все,  а  не  велю  ти  в  Руской  земле  быти“.
 Ростиславичи  оскорбились  высокомерием  тона  и  дали
такой  ответ:
 „Мы  тя  до  сих  мест  акы  отца  имели  по  любви,  аже  еси  с
сякыми  речьми  прислал,  не  акы  к  князю,  но  акы  к  подруч¬
нику  и  просту  человеку,  а  что  умыслил  еси,  а  тое  дей,  а
Бог  за  всем“  (Ипат.).
 Князь  не  простой  человек,  ему  нельзя  приказывать,  го¬
ворить  с  ним  надо  почтительно.  Это  и  значит  держать  „во
чти“.
 Принцип  братства  вносит  в  среду  князей  начало  равен¬
ства,  он  уравнивает  дядю  с  племянником,  названного  отца  с
сыном.  Андрей  не  брат  Ростиславичам,  а  дядя,  которого  Рос¬
тиславичи  чтили  как  отца.  Тем  не  менее,  как  только  Андрей
позволил  себе  обратиться  к  ним  с  нарушением  их  княжеско¬
го  достоинства,  они  разорвали  свой  союз  с  ним.
 В  1146  г.  киевский  князь,  Всеволод  Ольгович,  приказы¬
вает  спросить  у  своих  двоюродных  братьев,  Давыдовичей,  и
у  Изяслава  Мстиславича:
 165

„Стоите  ли  в  хрестном  целованьи  у  брата  своего,  у
Игоря44  (Ипат.).
 Изяслав  Мстиславич  приходится  Игорю  не  братом,  а
племянником.  Если  же  здесь  он  назван  братом,  то,  конечно,
потому,  что  в  договоре  установлено  начало  братства.
 В  том  же  году,  но  уже  по  смерти  Всеволода,  Изяслав
Мстиславич  обращается  к  своему  войску  с  такими  словами:
 „Братье!  Всеволода  есмь  имел  в  правду  брата  стари-
шаго44  (Ипат.)
 Но  Всеволод  не  брат,  а  дядя  Изяславу,  братом  же  стар¬
шим  он  имел  его  в  силу  договора.  Совершенно  такие  же  обя¬
зательства  найдем  и  в  московских  договорах.
 В  том  же  году  сын  Изяслава,  Мстислав,  обращается  к
союзникам  своего  отца,  Владимиру  и  Изяславу  Давыдови¬
чам,  с  такою  речью:
 „Брат  ваю,  а  мой  отец,  тако  рекл:  к  городу  же  не  при¬
ступайте,  доколе  же  приду  аз,  а  какоже  угадаем,  тако  ство¬
рим.  Она  же  рекоста  тако:  аже  тако  брат  велел,  а  тако  и  учи¬
ним44  (Ипат.).
 Это  опять  договорное  братство,  в  действительности  же
Изяслав  племянник  Давыдовичей.
 В  1150  г.  тот  же  Изяслав  посылает  посла  к  дядям  своим,
Вячеславу  и  Юрию,  и  приказывает  сказать  им:
 „Брата  еста  моя!  Хрест  еста  целовала  на  том,  ако  моего
что  есть,  то  исправити;  се  же,  брата,  первое  есми  слал  к  вам,
и  ныне,  любо  на  чем  хрест  еста  целовали,  то  управита;  не
хочета  ли  того  всего  исправити,  то  яз  в  обиде  не  могу  быти44
(Ипат.).
 Согласно  с  этим  дяди,  Вячеслав  и  Юрий,  обращаются  к
племяннику,  Изяславу,  называя  его  „брат  и  сын44  (Ипат.  1149
и  сл.).
 Если  в  предшествовавших  примерах  уравнивались  дяди
и  племянники  весьма  отдаленных  степеней,  то  здесь  мы
имеем  случай  уравнения  племянника  с  родными  дядями.
 Точно  также  и  в  московских  договорах  не  только  братья
договариваются  о  братстве,  но  и  племянники  с  дядями  и  де¬
ды  со  внуками.  Великий  князь  Московский,  Василий  Дмит¬
риевич,  в  договоре,  заключенном  с  двоюродным  дядею,
 166

Владимиром  Андреевичем,  обязывает  его  считать  себя  бра¬
том  старейшим  и  сам  обязывается  держать  его  в  братстве  и  в
чести  без  обиды.  Дмитрий  Иванович  заключил  договор  с
Олегом  Ивановичем  Рязанским,  который  приходится  ему
внуком;  но  в  договоре  обязывается  иметь  его  себе  братом
молодшим.
 Итак,  по  договорам  все  князья  признаются  братьями.  Но
братья  в  семье  неравны,  между  ними  есть  старшие  и  млад¬
шие.  Это  бытовое  явление  тоже  переходит  в  договоры  и
проявляется  двояко:  во-первых,  князья  называют  друг  дру¬
га  то  старшими,  то  младшими  братьями,  сообразуясь  с  дей¬
ствительным  старшинством,  и,  во-вторых,  они  обязывают¬
ся  признавать  кого-либо  старшим  братом  и,  в  свою  очередь,
обязывают  этого  старшего  считать  их  младшими  братьями.
 Остановимся  прежде  на  вопросе  о  том,  что  такое  в  семье
старший  брат,  имел  он  какие-либо  преимущества  перед
младшими  или  нет?  Есть  основание  думать,  что  в  княжеских
семьях  старшему  сыну  принадлежало  некоторое  преимуще¬
ство  в  наследовании  княжеских  владений.  Наследование  в
княжеских  владениях  отличалось  от  наследования  в  частной
собственности.  Собственность  делилась  на  равные  части,  а
при  дележе  владений  сообразовались  с  естественным  деле¬
нием  их  на  волости,  а  волостей  на  города  и  пригороды.  При
этом  доли  получались  неравные  и  неодинакового  достоинст¬
ва;  одни  волости  были  лучше,  другие  хуже;  города  же,  по
общему  правилу,  всегда  были  лучше  пригородов.  Таким  об¬
разом,  при  разделе  княжеских  отчин  всегда  возникал  вопрос,
кому  дать  лучшую  волость,  кому  следующую  за  ней  по  дос¬
тоинству  и  т.д.  Прй  этом  и  обнаруживалось  преимущество
старшинства  братьев.  Старший  брат,  при  всех  других  равных
условиях,  получал  от  отца  лучший  стол,  остальные  распре¬
делялись  между  младшими.  Такой  порядок  наблюдаем  с
древнейших  времен.  Святослав  передает  лучший  свой  стол,
киевский,  старшему  сыну,  Ярополку;  по  смерти  Владимира
этот  стол  занимает  старший  его  сын,  Святополк.  В  1031  г.
Мстислав  Владимирович,  одержав  победу  над  братом  Яро¬
славом,  уступает  ему  Киев  на  том  основании,  что  он  стар¬
ший  брат.  Ярослав,  в  свою  очередь,  назначает  Киев  старше¬
 167

му  сыну,  Изяславу.  Это  право  старшего  сына  на  лучший  или,
что  то  же,  старший  стол  хорошо  выражено  владимирским
князем,  Всеволодом  Юрьевичем.  Посадив  старшего  сына
своего  в  Новгороде,  он  так  объяснил  это  назначение:
 „Сыну  мой,  Костянтине,  на  тобе  Бог  положил  переже
старейшиньство  во  всей  братьи  твоей,  а  Новгород  Великий
старейшиньство  имать  княженью  во  всей  Руськой  земли,  по
имени  твоем  тако  и  хвала  твоя,  не  токмо  Бог  положил  пе¬
реже  старейшиньство  во  всей  братьи  твоей,  но  и  в  всей  Рус¬
ской  земли;  и  яз  ти  даю  старейшиньство.  Поеди  в  свой  го-
род“  (Лавр.  1206).
 Константин  —  старейшина  в  семье  Всеволода;  этому
положению  его  соответствует  и  назначение  его  в  старейший
город  Новгород,  такова  воля  Божия.  Чувствуя  приближение
смерти,  Всеволод  назначает  Константину  лучшую  свою  во¬
лость,  Владимир.  Только  после  того,  как  между  сыном  и  от¬
цом  обнаружилось  разногласие  по  вопросу  об  отношении
Ростова  к  Владимиру,  Всеволод  изменил  свое  первоначаль¬
ное  решение  и  назначил  Владимир  второму  сыну,  Юрию,  а
Константину  дал  Ростов.  Это  преимущество  старшего  сына
сознают  и  московские  князья.  Сознание  это  с  совершенной
ясностью  высказано  Великим  князем  Иваном  Васильевичем.
Назначая  своим  наследником  в  великом  княжении  по  смерти
старшего  сына,  Ивана,  внука  Димитрия,  великий  князь  ска¬
зал:
 „Отче  митрополить!  Божием  изволением  от  наших  пра¬
родитель,  великих  князей,  старина  наша  оттоле  и  до  сех
мест,  отци,  великие  князи,  сыновом  своим  прьвым  дивали
великое  княжение;  и  яз  был  своего  сына  перваго,  Ивана,  при
себе  благословил  великим  княжением../4  (Воскр.).
 Иван  Данилович  Калита  великое  княжение  никому  не
приказал;  в  своем  завещании  он  распоряжается  только  Мос¬
ковским  уделом.  Стремясь  к  равному  наделению  своих  на¬
следников,  лучший  свой  город,  Москву,  он  предоставил  в
общее  владение  всех  трех  сыновей;  в  отдельное  же  владение
он  предоставил  им  остальные  города  и  волости.  Не  зная  раз¬
меров  и  доходности  этих  участков,  мы  не  можем  сказать,
получил  что-нибудь  старший  сын  Ивана  на  старейшинство
 168

или  нет.  Если  удел  его  был  и  больше,  что  можно  допустить,
все-таки  младшие  братья  нашли  нужным  сделать  ему  при¬
бавку.  По  смерти  отца  они  заключили  с  ним  договор,  в  кото¬
ром  сделали  ему  уступки  „на  старейшинство46.  В  этом  дого¬
воре  читаем:
 „А  что  есмы  сступилися  тобе  на  старейшинство:  тобе
полтамги  (а  нам  двум  полтамги),  да  тобе  соколничий  путь,  и
кони  ставити...х,  и  ловчий  путь  тоже;  и  потом  на  старейший
путь,  кто  будеть  старейший,  тому  полтамги,  а  молодшим
двум  полтамги.  А  опрочь  того  все  на  трое44.
 Отец  все  разделил  на  три  части,  а  младшие  братья  усту¬
пают  старшему  некоторые  угодья  целиком  да  половину  та¬
моженных  доходов:  все  это  ему  на  старейшинство.  Эта  при¬
бавка  показывает,  что  право  первородства  пустило  довольно
глубокие  корни  в  общественном  сознании.
 Таковы  преимущества  старшего  брата,  старейшины,
преимущества  старейшинства  в  семье.
 Но  термин  „старейшинство44  употреблялся  и  в  других
смыслах.  Старейшиной  назывался  князь,  сидевший  в  луч¬
шем,  старейшем  городе.  Это  будет  старейшинство  по  горо¬
ду,  которого  может  домогаться  и  достигать  и  не  старший  по
рождению.  Эти  оба  старейшинства  совершенно  ясно  разли¬
чены  в  вышеприведенном  обращении  Великого  князя  Все¬
волода  к  старшему  своему  сыну  Константину.  Бог  положил
на  Константина  старейшинство  фактом  первородства,  отец
делает  его  старейшиной,  назначая  ему  старейший  стол  в
Новгороде.  С  таким  же  словоупотреблением  встречаемся  и  в
более  отдаленное  время.
 Младшие  сыновья  Ярослава,  Святослав  и  Всеволод,
прогнали  старшего  брата,  Изяслава,  из  Киева.  По  смерти
Святослава  Изяслав  возвратился  из  Польши  добывать  свою
отчину.  Всеволод  выступил  было  против  него,  но  до  войны
дело  не  дошло,  и  братья  заключили  между  собой  мир.  Текст
этого  мирного  договора  нам  неизвестен,  но  вот  что  говорит  о
его  содержании  Изяслав,  когда  Всеволод,  разбитый  полов¬
цами,  обратился  к  его  помощи:
 „Елма  же  ты,  брате  мой,  показа  ко  мне  любовь,  введя  мя
на  стол  мой  и  нарек  мя  старейшину  собе,  се  аз  не  по¬
 169

мяну  злобы  первыя,  ты  ми  еси  брат,  а  я  тобе,  и  положю
главу  свою  за  тя“  (Лавр.  1078).
 Употребленное  здесь  выражение  „нарек  мя  старейшину
собе“  легко  объясняется  из  сказанного.  Изяслав  —  старший
брат  и  согласно  этому  получил  от  отца  старший  стол.  Млад¬
шие  братья  нарушили  предоставленное  ему  право  и  прогна¬
ли  его  из  Киева.  По  смерти  Святослава,  всему  делу  заводчи¬
ка,  Всеволод  помирился  с  братом  и  уступил  ему  Киев,  —  это
и  значит  „нарек  его  старейшиной6*,  то  есть  по  договору  при¬
знал  за  ним  киевское  княжение  и  старшинство,  которое  пе¬
ред  тем  он  отнял  у  него  в  союзе  с  братом.  Старейшиной  по
рождению  Изяслав  оставался  и  в  изгнании,  а  потому  к  этому
прирожденному  ему  старейшинству  его  слова,  обращенные
к  брату,  и  не  могут  быть  отнесены.  Во  время  изгнания  Изя-
слава  старейшиной  по  Киеву  был  Святослав  в  силу  договора
со  Всеволодом,  который  также  получил  значительные  выго¬
ды  от  этого  соглашения.  Таким  старейшиной  в  случае  удачи
мог  по  договору  сделаться  любой  князь.
 В  1174  г.,  во  время  существования  большого  союза,  со¬
ставленного  против  киевских  и  смоленских  князей,  Ро-
стиславичей,  усилиями  Андрея  Юрьевича  Владимирского  и
черниговских  князей  к  последним  присоединился  двоюрод¬
ный  брат  Ростиславичей,  Ярослав  Изяславич  Луцкий,  „ища
собе  старейшинства  в  Олговичах,  —  как  говорит  летопи¬
сец,  —  и  не  ступишася  ему  Киева64  (Ипат.  1174).
 Какого  это  старейшинства  искал  Ярослав  Изяславич  пе¬
ред  Ольговичами  и  при  их  помощи?  Старейшинства  по  пер¬
вородству  он  не  мог  искать,  ибо  оно  дается  рождением,  а  он
происходил  от  третьего  сына  Ярослава,  Ольговичи  же  от
второго,  и  были  старше  его  на  целую  степень.  Ярослав  искал
старейшинства  по  Киеву,  т.е.  желал,  чтобы  черниговские
князья  предоставили  ему  обладание  Киевом,  который  счи¬
тался  старше  Чернигова.  Это  подтверждается  и  словами  тек¬
ста.  Отказ  Ольговичей  выражен  в  такой  форме:  „и  не  ступи¬
шася  ему  Киева66,  что  и  значит  —  не  дали  старейшинства.
Тогда  Ярослав  перешел  на  сторону  Ростиславичей  с  тем  же
требованием.
 170

„Ростиславичи  же,  —  продолжает  летописец,  —  поло-
жиша  на  Ярославе  старейшинство  и  даша  ему  Кыев66  (Ипат.
1174).
 Ярослав,  сын  Изяслава,  старшего  брата  Ростислава,  и,
следовательно,  старший  двоюродный  брат  Ростиславичей,
мог  иметь  перед  ними  старшинство  лет.  Что  же  значит,  что
они  „положили  на  него  старейшинство66?  Это  значит,  что  они
по  договору  обязались  считать  его  старейшиной  по  городу  и
доставить  ему  обладание  Киевом,  где  до  сего  времени  сидел
Роман  Ростиславич.
 Итак,  старейшинство  означает,  во-первых,  первородст¬
во,  с  которым  соединялись  некоторые  преимущества  в  об¬
ласти  наследственного  права;  во-вторых,  оно  означает  обла¬
дание  лучшим  столом,  который  мог  достаться  и  не  перво¬
родному;  в-третьих,  оно  бывает  договорное  с  предоставле¬
нием  некоторых  выгод  или  без  них.  В  последнем  случае  оно
может  означать  единственно  почет,  не  соединяемый  ни  с
преимуществами  в  праве,  по  общему  правилу  древности:
„старыя  чти,  яко  отца66.
 Это  особое  почтение  выражалось,  например,  в  том,  что
первое  слово  предоставлялось  старшему  и  пр.  Вот  в  какой
почтительной  форме  младший  брат,  Ростислав  Мстиславич,
отвечает  старшему,  Изяславу,  на  его  вопрос  о  том,  надо  ли
продолжать  войну  с  черниговскими  князьями  или  заключить
с  ними  мир.
 „Брате!  кланяютися,  ты  еси  меня  старей,  а  како  ты  уга¬
давши,  а  яз  в  том  готов  есмь!  Аже,  брате,  на  мне  честь  по-
кладывашь,  то  яз  бых,  брате,  тако  рекл:  рускых  деля  земль  и
хрестьян  деля,  то  яз  люблю,  брате,  мир  лепле“  (Ипат.  1148).
 Пример,  как  понимался  почет  договорных  старейшин,
дают  переговоры  Ростиславичей  со  Всеволодом  Юрьевичем.
По  договору  между  ними  Всеволод  был  наречен  Ростисла-
вичами  „старейшиной66,  без  предоставления  ему  каких-либо
определенных  прав,  а  потому  киевский  стол  по  смерти  Свя¬
тослава  Всеволодовича  (1194)  занял  не  Всеволод,  а  Рюрик
Ростиславич.
 Узнав  об  этом,  Всеволод  отправляет  к  Рюрику  и  брату
его,  Давыду,  такое  посольство:
 171

„Вы  есте,  —  приказывает  он  сказать  им,  —  нарекли  мя  в
своем  племени,  во  Володимере,  старейшаго;  а  ныне  сел  еси  в
Кыеве,  а  мне  еси  части  не  учинил  в  Руской  земле,  но  роздал
еси  инем  моложьшим,  брати  своей.  Да  же  мне  в  ней  части
нет,  да  то  ты,  а  то  Киев  и  Руская  область;  а  кому  еси  в  ней
часть  дал,  с  тем  ей  и  блюди  и  стрежи.  Да  как  ю  с  ним  удер¬
жишь,  а  то  узрю  же,  а  мне  не  надобе“  (Ипат.  1195).
 Отсюда  ясно,  что  хотя  Всеволод  и  признан  старейши¬
ной,  но  Ростиславичи  не  обязались  ни  к  каким  материаль¬
ным  уступкам  в  его  пользу  —  на  старейшинство;  они  не
обещали  ему  ни  Киева,  ни  какой-либо  части  в  Русской  земле.
Если  бы  такие  обещания  были  сделаны,  Всеволод  указал  бы
на  это  и  упрекнул  бы  в  несоблюдении  договора.  Но  он  этого
не  делает,  он  только  жалуется,  что  его  не  вспомнили  в  сча¬
стливую  минуту  и  не  дали  части,  тогда  как  все  другие  союз¬
ники  получили,  и  притом  младшие.  Младшие  наделены,  а
старейший  нет;  это  очевидное  неуважение  старейшинства.
Всеволод  не  хочет  этого  терпеть,  ибо  старейшинству  подо¬
бает  особый  почет,  а  ему  не  оказано  и  той  чести,  какая  сде¬
лана  младшим.  Он  выступает  из  союза.  В  этом  и  заключает¬
ся  его  месть  за  недостаток  почтения.  Ясно,  что  старейшинст¬
во  в  данном  случае  ничего  не  означало,  кроме  почетного  ти¬
тула,  которому  должно  было  соответствовать  особое  внима¬
ние  младших  по  отношению  к  старейшине.  О  том,  что  ста¬
рейшинство  означало  какие-либо  права  верховенства  стар¬
шего  князя  по  отношению  к  младшим,  здесь  и  речи  быть  не
может.  В  этом  смысле  —  особого  почета  —  выражение  „ста¬
рейший  брат“  употребляется  и  в  московских  договорах.
 Но  переход  от  состояния  мира  к  состоянию  войны  тако¬
го  сильного  князя,  как  Всеволод,  испугал  Ростиславичей,  и
они  решили  удовлетворить  его.  Оказалось,  что  Всеволод  же¬
лал  получить  именно  ту  волость,  которую  Рюрик  отдал  уже
зятю  своему,  Роману  Мстиславичу.  Как  ни  трудно  было
удовлетворить  Всеволода,  Рюрик  сделал-таки  ему  угодное;
но  он  восстановил  этим  против  себя  зятя.  Роман  Мстиславич
вышел  из  союза  с  Рюриком  и  вступил  в  крестное  целование  с
Ярославом  Всеволодовичем  Черниговским,
 172

„Поводя  и  на  Киев,  на  тестя  своего.  Се  же  слышав  Рю¬
рик,  ажь  Роман  отступился  ко  Ольговичем  и  поводит  Яро¬
слава  на  старейшинство,  и  поча  Рюрик  думати  с  братьею
своею  и  мужи  своими../4  (Ипат.  1195).
 Здесь  опять  слово  „старейшинство44  употреблено  в
смысле  старшего  стола,  в  данном  случае  Киева.
 В  1289  г.  племянник  владимирского  князя,  Мстислава
Даниловича,  и  сын  его  старшего  брата,  Юрий,  захватил  го¬
род  дяди,  Берестье,  и  вошел  в  соглашение  с  жителями.
Мстислав  не  хотел  отказаться  от  Берестья,  но  прежде  начала
войны  отправил  посольство  к  отцу  Юрия  и  своему  старшему
брату,  Льву,  с  таким  воинственным  по  существу  и  почти¬
тельным  по  форме  обращением:
 „Жалуюсь  Богу  и  тобе,  зане  ми  есь  по  Бозе  брат  ста¬
рейший!  Повежь  ми,  брате  мой,  право,  своею  ли  волею  сын
твой  сел  в  Берестьи,  ци  ли  твоим  повелением?  Оже  будет  тво¬
им  повелением  се  учинил,  се  же  ти  поведаю  брате  мой,  не  тая:
послал  есмь  возводить  татар,  а  сам  пристраиваюся,  а  како  мя
Бог  разсудить  с  вами!  А  не  на  мне  та  кровь  будет,  но  на  вино¬
ватом,  но  на  том,  кто  будет  криво  учинил44  (Ипат.).
 В  глазах  Мстислава  первое  место  после  Бога  принадле¬
жит  его  старшему  брату  Льву.  Но  в  этом  громком  признании
старейшинства  Льва  ничего  не  заключается,  кроме  одного
внешнего  выражения  почтения.  Младший  брат  начнет  не¬
медленно  войну  со  старшим,  если  только  это  он  распорядил¬
ся  о  захвате  его  земель.  Воля  старшего  брата  не  имеет  юри¬
дического  значения  для  младшего;  для  него  необязательно
подчиняться  старейшине.  Прирожденному  старейшине  не
принадлежат  никакие  права  господства  по  отношению  у
младшим  братьям.  Старшему  брату  в  семье  предоставляются
только  некоторые  преимущества  в  порядке  княжеского  на¬
следования.  Но  и  это  зависит  от  воли  отца;  он  может  распо¬
рядиться  и  иначе.  С  признанием  чьего-либо  старейшинства
по  договору  соединяются  весьма  разные  последствия.  Ино¬
гда  предоставляется  старший  стол,  иногда  один  почет.  Этот
порядок  вещей  переходит  и  в  московскую  практику.
 В  московских  договорах  встречаемся  с  тем  же  разделе¬
нием  князей-братьев  на  старших  и  младших.  Титул  старей¬
 173

шего  усвояется  всегда  старшему  брату  и  владельцу  старшего
на  северо-востоке  стола  владимирского  и  московского;  ря¬
занские  и  тверские  князья  тоже  старшие  по  отношению  к  их
младшим  братьям.  Имена  князей  и  столов  новые,  но  понятия
старые.  Старейшинство  старшего  брата  так  натурально,  что
в  договорах  сыновей  Ивана  Даниловича  Калиты  и  Дмитрия
Ивановича  Донского  оно  встречается  только  как  ходячее  об¬
ращение  младших  братьев  к  старшему,  а  не  в  смысле  особой
обязанности,  возлагаемой  на  младших,  —  считать  старшего
старшим.  Великий  князь,  Иван  Васильевич,  этим  уже  не  до¬
вольствуется,  он  возлагает  на  младших  своих  братьев  обя¬
занность  „иметь  его  братом  старейшим44  и  сам  по  отноше¬
нию  к  ним  обязывается  держать  их  „братьею  молодшею44.
Существо  дела  от  этого,  однако,  нисколько  не  меняется.  Он
только  прямо  высказал  в  договоре  то,  что  предполагалось  и
прежде.  Сыновья  Калиты  и  Дмитрия  Донского  не  обязыва¬
ются  иметь  старшего  брата  старшим,  но  так  его  называют,  а
следовательно,  и  имеют.  Иван  Васильевич  не  сделал  своих
братьев  подданными  великого  князя,  он  обязывается  дер¬
жать  их  в  братстве  и  „во  чти  без  обиды44;  он  только  сильнее
оттеняет  их  обязанность  почитать  его,  как  старейшего,  чем
это  делалось  при  его  деде.
 В  договорах  же  московских  князей  с  более  отдаленными
родственниками  уже  с  Дмитрия  Ивановича  встречаемся  с
определением  относительного  старшинства  князей  и  с  уста¬
новлением  обязанности  считать  того  или  другого  то  стар¬
шим,  то  младшим,  то  просто  братом.  В  договоре  Дмитрия
Ивановича  и  двоюродного  брата  его,  Владимира  Андрееви¬
ча,  с  тверским  князем,  Михаилом  Александровичем,  послед¬
ний  принимает  на  себя  обязательство  иметь  Дмитрия  Ивано¬
вича  себе  братом  старейшим,  а  князя  Владимира  —  братом.
Так  как  в  этом  же  договоре  есть  особые  статьи  о  неприкос¬
новенности  владений,  то  под  признанием  старейшинства
Великого  князя  Московского  надо  видеть  только  обязан¬
ность  к  особому  почтению,  подобающему  старшему.  Мы
думаем,  что  во  всех  договорах  московского  времени  обязан¬
ность  признавать  известного  князя  старейшиной  сводится  к
особому  почету  по  отношению  к  этому  князю,  и  только.  С
 174

точки  зрения  почета  можно  понять  и  встречающуюся  в  мос¬
ковских  договорах  градацию  старшинства.  Великий  князь
Московский,  Иван  Васильевич,  возлагает  на  рязанского  кня¬
зя  такое  обязательство:
 „Имети  ти  меня,  великаго  князя,  себе  братом  старейшим
и  моего  сына,  великаго  князя,  имети  ти  его  себе  братом  ста¬
рейшим;  а  брата  нашего  молодшего,  князя  Андрея,  имети  ти
его  собе  братом;  а  брата  нашего  молодшево,  князя  Бориса,  и
меншево  нашего  брата,  князя  Михаила,  и  сына  его,  князя
Василья,  имети  ти  себе  братьею  молодшею‘с1.
 Это  есть  градация  чести,  и  ничего  больше.  Видеть  здесь
какую-либо  форму  верховенства  Великого  князя  Московско¬
го  над  рязанским  не  представляется  возможности.  Рязанский
князь,  младший  по  отношению  к  Ивану  Васильевичу,  явля¬
ется  сам  старейшиной  брата  московского  Великого  князя,
Бориса,  дяди  его,  Михаила  Верейского,  и  племянника,  Васи¬
лия,  сына  верейского  князя.  Это,  конечно,  не  подчинение
братьев  московского  князя  рязанскому,  а  только  форма  по¬
чести,  ибо  в  противном  случае  пришлось  бы  допустить
двоякое  подчинение  трех  последних  князей  —  рязанскому
великому  князю  и  московскому,  по  отношению  к  которому
они  тоже  молодшие  братья.  Условие,  только  что  выписанное
из  договора  Ивана  Васильевича,  Великого  князя  Московско¬
го,  есть  буквальное  повторение  вышеприведенного  условия
из  договора  киевских  и  московских  Ростиславичей  со  Всево¬
лодом  Владимирским.  XV  век  повторяет  зады  XII.  Так  мед¬
ленно  шла  наша  история!
 Условие  об  особом  почете,  выражаемом  в  наречении  ко¬
го-либо  старейшиной,  включается  в  договор  в  том  только
случае,  когда  на  это  последовало  согласие  обязывающейся
стороны.  Такого  условия  нет  в  договоре  Василия  Васильеви¬
ча  с  Борисом  Александровичем  Тверским  и  даже  в  первом
договоре  Ивана  Васильевича  с  сыном  Бориса,  Михаилом
Тверским  (Рум.  собр.  I.  №№  76,  88).  А  между  тем  оно  было  в  11  Рум.  собр.  I.  №  115.  В  договоре  Василия  Васильевича  с  Дмитрием
Шемякой  встречаем  и  выражение  „старишыньство“  вместо  старейший
брат  (Там  же.  №  52).
 175

договоре  Дмитрия  Донского  с  Михаилом  Александровичем
Тверским.  За  время  Василия  Темного,  значит,  значение  ве¬
ликих  князей  московских  по  отношению  к  тверским  не¬
сколько  упало.  Московский  и  тверской  князья  в  указанных
договорах  одинаково  называются  братьями,  они,  значит,
стали  равны.
 Любопытную  особенность  представляют  те  московские
договоры,  в  которых  князья  обязываются  иметь  старейших
братьев  своих  „в  отца  место44.  Такое  обязательство  находим
в  договоре  Дмитрия  Ивановича  с  Владимиром  Андреевичем.
Но  в  дальнейшем  изложении  статей  договора  Дмитрий  Ива¬
нович  называет  Владимира  Андреевича  то  просто  „братом44,
то  „братом  и  сыном44  (Рум.  собр.  I.  №№  27,  29,  37).  Подобно
этому  Василий  Васильевич  обязывается  иметь  серпуховско¬
го  князя  своим  „братом  молодшим  и  сыном44.  Но  так  только
в  одном  договоре,  древнейшем;  во  всех  остальных  —  князья
состоят  только  в  братстве  (Там  же.  №№  45,  71,  78,  84).  Го¬
раздо  последовательнее  начало  это  проводится  в  договорах
соперника  Василия  Васильевича,  дяди  его,  Юрия  Дмитрие¬
вича,  и  племянника,  Дмитрия  Шемяки.  Условие  о  братстве
совершенно  заменено  в  них  условием  о  сыновстве.  Завладев
Москвой  и  великим  княжением,  Юрий  Дмитриевич  поспе¬
шил  укрепить  за  собой  новые  приобретения  союзными  дого¬
ворами.  В  дошедшем  до  нас  договоре  его  с  можайскими
князьями  эти  последние  обязываются  иметь  Юрия  себе  от¬
цом,  а  он  обязывается  держать  их  в  сыновстве  и  „во  чти  без
обиды44.  Примеру  отца  следует  и  сын,  Дмитрий  Шемяка.  До¬
говор  его  с  суздальскими  князьями  сохранился  только  в  том
экземпляре,  на  котором  целовал  крест  сам  Шемяка.  Суздаль¬
ские  князья,  Василий  и  Федор  Юрьевичи,  обязывают  его:
 „Держати  ти  нас  с  обе,  меня,  князя  Василья  Юриевича,
собе  сыном,  а  брата  моего  молодшаго,  князя  Федора
Юриевича,  держати  его  собе  братаничем;  а  сыну  ти,  гос¬
подине,  своему,  князю  Ивану  Дмитриевичу,  держати  меня,
князя  Василья  Юриевича,  братом  ровным,  а  меня  ти,  госпо¬
дине,  князя  Федора  Юриевича,  держати  сыну  своему,  князю
Ивану,  братом  молодшим.  А  нам  тебя,  своего  господина,
держати  мне,  князю  Василью  Юриевичу,  господином  и  от¬
 176

цом,  а  сына  твоего,  князя  Ивана  Дмитриевича,  держати  ми
его  собе  братом  равным;  а  мне,  князю  Федору  Юриевичу,
держати  ми  тебя  собе  господином  и  дядею,  а  сына  ми  твоего,
господине,  князя  Ивана  Дмитриевича,  держати  ми  его  собе
братом  старешим44  (Рум.  сбр.  I.  №  62).
 В  замене  братства  сыновством  надо  видеть  стремление
честолюбивых  галицких  князей  возвысить  свое  значение  пе¬
ред  союзниками.  Союзники  не  братья  им,  а  сыновья  или
племянники.  Только  сын  Шемяки,  Иван,  состоит  в  братстве  с
другими  князьями,  а  не  отец  его.  Но  это  условное  сыновство
не  означает  действительного  переноса  отеческих  прав  на  на¬
званного  отца,  так  как  за  сыном  признаются  все  права  владе¬
тельного  князя,  и  даже  в  праве  заключать  союзы  с  другими
князьями  он  уравнивается  с  названным  отцом.  Здесь  дело
только  в  почете,  но  в  высшей  его  степени.
 Замена  братства  сыновством  также  не  новость  москов¬
ского  времени.  Условия  подобного  рода  заключали  и  князья
XII  века.  В  1150  г.  Вячеслав  целовал  крест  с  племянником
Изяславом  на  том,  что  „Изяславу  иметь  отцом  Вячеслава,  а
Вячеславу  имети  сыном  Изяслава“.  Но  и  в  Киеве,  как  и  в
Москве,  эти  отцы  называются  и  старшими  братьями.  Вяче¬
слав  приводит  слова  Изяслава,  в  которых  тот  одинаково  на¬
зывает  его  отцом  и  братом  старейшим;  сам  Вячеслав,  обра¬
щаясь  к  Изяславу,  говорит:  „Ты  же  мой  сын,  ты  же  мой
брат“  (Ипат.  1150—1151).  Это  тоже  только  высшая  степень
почета  и  ничего  больше.  Что  признание  кого-либо  „в  отца
место“  и  в  домосковское  время  не  означало  признания  за
названным  отцом  высшей  власти,  это  хорошо  видно  из
столкновения  киевских  Ростиславичей  с  Андреем  Боголюб-
ским.  Андрей  говорит,  что  Ростиславичи  „нарекли  его  собе
отцом“,  т.е.  по  договору  обязались  иметь  его  „в  отца  место46.
Но  когда  Андрей  потребовал  у  них  выдачи  лиц,  подозревае¬
мых  им  в  убийстве  брата  его,  Ростиславичи  отказали  в  выда¬
че,  дальнейшие  же  его  требования  нашли  несогласными  с  их
княжеским  достоинством;  Андрей  не  хотел  уступить,  и  Рос¬
тиславичи  разорвали  заключенный  с  ним  союз  и  объявили
ему  войну.  Они  продолжают  рассматривать  себя  самостоя¬
 177

тельными  князьями,  а  не  подручниками  Андрея,  несмотря  на
то,  что  нарекли  его  отцом1.
 Таково  значение  старейшинства  в  договорном  праве
князей,  но,  как  мы  уже  заметили,  понятие  старейшинства  не
выдумано  князьями,  оно  есть  бытовое  явление.  Жизнь  по¬
стоянно  имеет  дело  со  старшими  и  младшими,  это  выраже¬
ния  ежедневной  разговорной  речи.  В  заключение  остано¬
вимся  на  этой  живой  речи  и  посмотрим,  какой  смысл  прида¬
ется  в  ней  слову  старейшина.  В  живой  речи  старейшина  оз¬
начает  старшего  летами.
 В  1151  г.  Вячеслав  Туровский  обращается  к  младшему
брату,  Юрию,  с  такими  словами:
 „Моложынему  ся  не  поклоню,  да  се  яз  тебе  старей
есмь  не  малом,  но  многом;  аз  уже  бородат,  а  ты  ся  еси  ро¬
дил!  Пакы  ли  хощеши  на  мое  старишиньство  поехати,  яко
то  еси  поехал,  да  Бог  за  всим!“  (Ипат.).
 Старейшинство,  на  которое  ссылается  Вячеслав,  есть
старшинство  лет.  Здесь  же  указаны  и  преимущества  его:
младший  обязан  почитать  старшего  и  выражать  ему  свое
почтение  —  первым  поклоном;  воевать  со  старшим  значит
нарушить  его  старейшинство.
 В  1195  г.  Рюрик  Ростиславич,  заняв  Киев,  пожелал  ус¬
ловиться  с  братом,  Давыдом,  о  Русской  земле.  Послы  его
держат  такую  речь  к  Давыду:
 „Брате!  се  осталися  старейши  всех  в  Руськой  земле,  а
поеди  ко  мне  Кыеву,  что  будет  о  Руской  земле  думы  и  о  бра¬
тьи  своей,  о  Володимере  племени,  и  то  все  укончаеве,  а  сами
ся  у  здоровьи  видеве“  (Ипат.).
 Старейшими  Рюрик  называет  себя  и  брата  своего,  Да¬
выда,  потому  что  в  это  время  они  были  старшие  летами  из
 1  Совершенно  иначе  объясняет  эти  термины  родовая  теория.  „Если
бы  рязанский  князь  назвался  сыном  московского,  —  читаем  у  Соловьева,
—  то  этим  самым,  по  новому  порядку  вещей,  поступил  бы  к  нему  в  под-
ручническое  отношение44  (История  отношений  между  русскими  князьями
Рюрикова  дома.  443).  Чтобы  составить  себе  правильное  понятие  об  отно¬
шениях  названного  отца  к  названному  сыну,  надо  прочитать  указанные
нами  выше  договоры.  Сын  вовсе  не  подчинен  отцу,  а  потому  не  может
быть  речи  о  подручнических  отношениях.
 178

приднепровских  князей  Владимирова  племени.  В  это  же  вре¬
мя  был  жив  дядя  их,  Всеволод  Юрьевич,  владимирский
князь;  он  был  их  старший  родственник,  может  быть,  даже  он
был  и  летами  их  старее,  но  это  нисколько  не  мешает  им  счи¬
тать  себя  старейшими,  так  как  в  Приднепровье  не  было  сре¬
ди  Владимировичей  князей  старее  их.  Это  относительное
старшинство.  В  одно  и  то  же  время  может  быть  много  стар¬
ших  летами,  много  старейшин.
 Под  1224  г.  находим  описание  совета  князей,  собрав¬
шихся  в  Киеве;  одних  князей  летописец  называет  старейши¬
нами  в  Русской  земле,  а  других  молодыми  князьями.  К  ста¬
рейшинам  он  относит  четырех:  Мстислава  Романовича  Ки¬
евского,  внука  Ростислава  Мстиславича,  Мстислава  Свято¬
славича  Черниговского,  внука  Всеволода  Ольговича,  Мсти¬
слава  Мстиславича  Галицкого,  другого  внука  Ростислава
Мстиславича,  и  Юрия  Всеволодовича  Суздальского;  млад¬
ших  он  не  перечисляет  всех,  по  множеству  их;  отметим  из  их
числа  Всеволода  Мстиславича,  сына  киевского  князя,  Мсти¬
слава  Романовича,  и  Михаила  Всеволодовича,  внука  Свято¬
слава  Ольговича,  черниговских  князей.
 В  каком  смысле  одни  старейшины,  другие  молодшие?
Достаточный  свет  на  этот  вопрос  бросает  помещение  в  спи¬
ске  молодших  сына  киевского  князя,  Всеволода.  Что  такое
этот  Всеволод?  Он  даже  не  владетельный  князь,  он  просто
молодой  человек.  Среди  же  старейших  мы  одинаково  встре¬
чаем  как  дядей,  так  и  племянников.  Старейшинами,  значит,
делает  их  не  степень  родства,  а  старшинство  лет.  Старшин¬
ство  же  лет  —  явление  относительное.
 Таких  старейшин  всегда  было  неопределенное  число.
 Право  старейшин  на  особый  почет  по  существу  своему
было  также  довольно  неопределенное.  Оно  было  ясно,  пока
дело  шло  о  таких  внешних  проявлениях  почета,  как  первый
поклон  младшего  старшему,  предоставление  первого  слова
старшему  и  подоб.  Но  весьма  натурально,  что  старшие  не
ограничивались  таким  внешним  выражением  почета  и  про¬
стирали  иногда  свои  требования  до  полной  уступчивости  их
воле  со  стороны  младших.  Здесь  и  открывалось  широкое  по¬
ле  для  всяческих  столкновений  младших  со  старшими.  Лю¬
 179

бопытный  пример  таких  столкновений  представляют  отно¬
шения  старого  Вячеслава  к  племяннику  своему  Изяславу.  Во
время  княжения  в  Киеве  черниговского  князя,  Всеволода
Ольговича,  Вячеслав  Туровский  должен  был  согласиться  на
значительное  умаление  своих  владений.  По  смерти  Всеволо¬
да  киевляне  призвали  к  себе  на  стол  Изяслава  Мстиславича.
Вячеслав  нашел  этот  момент  удобным  для  возвращения  сво¬
их  утраченных  городов  и  волостей.
 „Вячеслав  же,  —  говорит  летописец,  —  надеяся  на  ста-
ришьство  и  послушав  бояр  своих,  не  приложи  чести  ко
Изяславу,  отъя  городы  опять,  иже  бяшеть  от  него  Всеволод
отъял;  не  токмо  же  то,  но  и  Володимерь  зая  и  посади  в  нем
Андреевича*4  (Ипат.  1146).
 Таким  образом,  Вячеслав,  надеясь  на  свое  старшинство
перед  племянником,  начал  распоряжаться  в  его  владениях
как  в  своих  собственных.  Летописец  осуждает  такой  посту¬
пок;  он  говорит,  что  Вячеслав  не  оказал  должного  почтения
племяннику.  Вячеславу  для  возвращения  своих  владений
надо  было,  конечно,  войти  с  ним  в  соглашение,  а  не  распо¬
ряжаться  самому.  Изяслав  же  не  одобрил  действий  дяди.  Он
послал  против  него  своих  союзников  и  отнял  у  дяди  даже  его
город,  Туров.
 Но  на  какое  старшинство  надеялся  Вячеслав?  Здесь  бы¬
ло  не  одно  только  старшинство  лет,  но  и  старшинство  сте¬
пени;  Вячеслав  —  дядя  Изяславу.  Все  князья  —  родственни¬
ки,  а  потому  старшинство  лет  весьма  нередко  совпадает  со
старшинством  степени  родства,  что,  конечно,  должно  было
еще  усиливать  притязания  князей,  старших  родственников.
Нет,  однако,  основания  думать,  что  старшинство  степени
родства  само  по  себе,  вне  преимущества  лет,  было  основани¬
ем  старейшинства.  Князья  указывают  на  старшинство  лет
там,  где  могли  бы  сослаться  на  старшинство  степени.  Так,
Рюрик  Ростиславич  уступает  Киев  Святославу  Всеволодови¬
чу  потому,  что  Святослав  „старей  его  леты“.  Святослав  при¬
ходился  ему  еще  дядей,  но  это  преимущество  не  имело  ни¬
какого  влияния  на  решение  Рюрика;  о  нем  и  речи  не  было  в
думе  князя  с  его  мужами  (Ипат.  1180).
 180

Хотя  старшинство  степени  не  делает  молодого  человека
старейшиной,  но  весьма  понятно,  что  наша  древность  знала
и  особое  уважение,  подобающее  родственникам  старших
степеней.  В  1064  г.  Святослав  Ярославич  ополчился  на  пле¬
мянника  своего,  Ростислава  Владимировича,  утвердившего¬
ся  в  Тмутаракани.
 „Ростислав  же,  —  говорит  летописец,  —  отступи  кроме
из  града,  не  убоявся  его,  но  не  хотя  противу  стрыеви
своему  оружья  взяти“  (Лавр.).
 По  удалении  Святослава  на  север  Ростислав  снова  сел  в
Тмутаракани,  прогнав  оставленного  там  дядею  сына,  Глеба.
В  этом  столкновении  дяди  с  племянником  прекрасно  отрази¬
лись  две  характерные  черты  древности:  уважение  к  дяде  как
родственнику  и  полное  непризнание  его  воли  как  государя.
Все  князья  —  братья  и  никто  из  них  не  обязан  подчиняться
воле  другого,  кроме  того  случая,  когда  он  сам  согласился
подчиняться,  о  чем  речь  впереди.
 4. 	Условия  союза  единения
 Договоры  имеют  целью  установление  мира  между  уча¬
стниками.  Мир  этот  представляется  договаривающимся  сто¬
ронам  в  форме  полного  их  единения  по  всем  вопросам
внешней  политики.  Термины,  в  которых  выражается  это
единение,  совершенно  одинаковы  в  домосковское  и  в  мос¬
ковское  время.
 Древнейшее  свидетельство  летописи  о  мирном  союзе
князей  относится  к  началу  XI  века.  В  1021  г.  Брячислав  По¬
лоцкий  напал  на  Новгород,  бывший  под  властью  дяди  его,
Ярослава  Владимировича.  Последнему  удалось,  однако,  об¬
ратить  Брячислава  в  бегство  и  отбить  богатый  полон,  захва¬
ченный  им  в  Новгороде.  Несмотря  на  этот  успех,  Ярослав
нашел  нужным  сделать  племяннику  уступки  и  заключить  с
ним  союзный  договор.
 „И  оттоле  (из  Полоцка,  куда  бежал  разбитый  Брячи¬
слав),  —  говорит  летописец,  —  призва  (Ярослав)  к  себе  Бря¬
числава  и  дав  ему  два  города,  Восвячь  и  Видбеск,  и  рече
ему:  „буди  же  со  мною  за  один“  (Воскр.).
 181

На  Любецком  съезде  князья  приняли  такое  решение:
„Да  ноне  отселе  имемся  во  едино  сердце“.
 В  1148  г.  Изяслав  Мстиславич,  Владимир  и  Изяслав  Да¬
выдовичи,  Святослав  Ольгович  и  Святослав  Всеволодович
целуют  между  собою  крест  на  условии:  „быти  всем  за  один
брат“  (Ипат.).
 В  1153  г.  Святослав  Ольгович  целует  крест  с  Изяславом
Давыдовичем:  „якоже  за  один  муж  быти“  (Ипат.).
 Этим  терминам  XI  и  XII  веков  совершенно  соответст¬
вуют  выражения  московских  договоров  XIV  и  XV  веков.  В
договоре  сыновей  Калиты  читаем:  „Быти  ны  за  один  до  жи¬
вота”.  Такие  же  договоры  на  обоюдном  условии  „быти  за
один”  заключают  Дмитрий  Иванович,  Василий  Дмитриевич,
Василий  Васильевич  и  даже  Иван  Васильевич1.
 Такое  состояние  единения  представлялось  древним
князьям  состоянием  „любви”.  Ростислав  Мстиславич  и
Юрий  Всеволодович  в  1154  г.  целуют  между  собою  крест
„на  всей  любви”  (Ипат.).  Та  же  точка  зрения  и  у  князей  мос¬
ковского  времени.  В  договоре  Василия  Дмитриевича  с  ря¬
занским  князем  читаем:
 „А  со  князем  Семеном  с  Романовичем  с  Новосильским  и
с  Торускыми  князи  взята  та  (рязанскому  князю)  любовь  по
данным  грамотам”  (Рум.  собр.  I.  №  36).
 Как  в  Киеве,  так  и  в  Москве  договор  единения  называют
любовью.
 Естественным  последствием  единения  и  любви  является
условие  о  том,  что  союзники  должны  иметь  общих  врагов  и
друзей  и  делить  как  радости,  так  и  горе.
 В  1128  г.  Всеволод  Ольгович  напал  на  своего  дядю,
Ярослава,  и  прогнал  его  из  Чернигова.  Ярослав  был  в  дого¬
воре  единения  с  киевским  князем,  Мстиславом,  а  потому  и
обратился  к  нему  с  такой  просьбой:
 „Хрест  еси  целовал  ко  мне,  пойди  на  Всеволода”
(Ипат.).
 1  Рум.  собр.  I.  №№  23,  27,  33.  37,  43,  52,  56,  61,  65,  75,  90,  92,  95,  113,
115,  118.  1341—1483  и  договор,  заключенный  рязанскими  князьями  в
1496  г.  №  127.
 182

Крестное  целование,  значит,  возлагало  на  Мстислава
обязанность  помогать  Ярославу  против  его  врагов.  В  1148  г.
киевский  князь,  Изяслав  Мстиславич,  говорит  своим  союз¬
никам,  Владимиру  и  Изяславу  Давыдовичам:
 „Вы  есте  вси  хрест  целовали  на  том,  аже  кто  будет  мне
зол,  то  вам  на  того  быти  со  мною.  Се  же,  брата,  аз  с  вами
думаю,  се  стрый  мой  Гюргий  из  Ростова  обидит  мой  Новго¬
род,  и  дани  от  них  отоимал,  и  на  путех  им  пакости  деет,  а
хочю  пойти  на  нь  и  то  хочю  управить  любо  миром,  любо
ратью.  А  вы  есте  на  том  хрест  целовали,  аки  со  мною  быти“.
 Давыдовичи  на  это  отвечают:
 „А  мы  вси  хрест  целовали  на  том,  ако  где  твоя  обида
будет,  а  нам  быти  с  тобою“  (Ипат.).
 В  1150  г.  тот  же  Изяслав  целовал  крест  с  дядею,  Вяче¬
славом:
 5ГЯко  не  разлучитися  има  ни  в  добре,  ни  в  зле,  но  по  од¬
ному  месту  быти“  (Ипат.).
 По  настоянию  венгерского  короля  на  том  же  условии
целовал  Изяславу  Киевскому  крест  и  галицкий  князь,  Вла¬
димир:
 „Его  ся  не  отлучите  ни  в  добре,  ни  в  зле,  но  всегда  с  ним
быти“  (Ипат.  1152).
 А  вот  и  более  пространный  комментарий  к  этому  усло¬
вию  делить  радости  и  горе.  В  1174  г.  Ярослав  Луцкий  при
помощи  Ростиславичей  занял  киевский  стол.  Он  находился  в
союзе  и  со  Святославом  Всеволодовичем  Черниговским.  Хо¬
тя  этот  князь  и  не  желал  уступать  Ярославу  Киев,  но  как
скоро  Ярослав  сел  в  Киеве,  Святослав  нашел  своевременным
напомнить  ему  содержание  заключенного  с  ним  союза:
 „Святослав  же,  —  рассказывает  летописец,  —  поча  сла-
ти  к  Ярославу  с  жалобою,  река  ему:  на  чем  еси  целовал
крест?  А  помяни  первый  ряд!  Рекл  бо  еси:  оже  я  сяду  в  Кие¬
ве,  то  я  тебе  наделю,  пакы  ты  сядеши  в  Киеве,  то  ты  мене
надели44.  Ныне  же  ты  сел  еси,  право  ли,  криво  ли,  надели  же
мене44  (Ипат.).
 В  1174  г.  Андрей  Боголюбский  рассорился  с  Ростисла-
вичами.  Союзники  его,  черниговские  князья,  узнав  об  этом,
обрадовались  и  послали  сказать  ему:
 183

„Кто  тобе  ворог,  то  ти  и  нам,  а  се  мы  с  тобою  готови“
(Ипат.).
 В  известном  уже  нам  союзном  договоре  Всеволода
Юрьевича  с  Ростиславичами  также  было  условие:  „кто  мне
(Рюрику)  ворог,  то  и  тобе  (Всеволоду)  ворог44  (Ипат.  1195—
1196).
 Старина  эта  целиком  переходит  в  договоры  московского
времени.  В  договоре  сыновей  Калиты  читаем:
 „А  кто  будет  брату  нашему  старейшему  недруг,  то  и  нам
недруг;  а  кто  будет  брату  нашему  старейшему  друг,  то  и  нам
друг44.
 В  договоре  Василия  Васильевича  с  Дмитрием  Шемякою
это  условие  выражено  двусторонне:
 „А  кто  будет  вам  друг,  —  говорит  Великий  князь  Мос¬
ковский,  обращаясь  к  Дмитрию  Шемяке  и  брату  его,  Дмит¬
рию  Красному,—  то  и  мне  друг;  а  кто  будет  вам  недруг,  то  и
мне  недруг.  А  кто  будет  мне  друг,  то  и  вам  друг;  а  кто  будет
мне  недруг,  то  и  вам  недруг44  (Рум.  собр.  I.  №  60).
 Та  же  мысль  о  единстве  выражается  в  московских  дого¬
ворах  еще  в  обязательстве  хотеть  добра  и  сообщать  о  слухах,
как  полезных,  так  и  вредных.
 В  договорах  можайского  князя  с  Василием  Васильеви¬
чем  читаем:
 „А  хотети  ми,  господине,  тобе,  великому  князю,  добра
везде  и  во  всем  и  до  живота;  а  тобе,  господине,  великому
князю,  хотети  добра  мне,  своему  брату  молодшему,  везде  и
во  всем  и  до  живота44  (Рум.  собр.  I.  №  64).
 В  договоре  Дмитрия  Ивановича  с  Владимиром  Андрее¬
вичем:
 „А  что  ти  слышав  о  мне  от  крестьянина  ли,  от  поганина
ли  о  моем  добре  или  о  лихе  или  о  нашей  отчине  и  о  всех  кре-
стьянех,  то  ти  мне  поведати  в  правду,  без  примышления,  по
целованью;  а  мне  такоже  тобе  поведати44  (Рум.  собр.  I.  №  27).
 Установляемое  договорами  единение  приводит  к  вопро¬
су  о  том,  как  союзники  должны  были  относиться  к  третьим
князьям,  не  принадлежащим  к  союзу?  Если  союзники  нахо¬
дятся  в  единении,  то,  понятно,  они  не  могут  входить  в  пере¬
говоры  с  третьими  князьями  иначе,  как  по  обоюдному  согла¬
 184

сию.  В  договоры,  значит,  должно  было  включаться  условие,
обязывающее  стороны  не  вступать  ни  с  кем  в  новые  союзы
без  согласия  противной  стороны.  Есть  основание  думать,  что
такие  условия  включались  в  договоры  еще  в  домосковское
время.
 С  1177  г.  по  1194  г.  киевский  стол  занимал  чернигов¬
ский  князь  Святослав  Всеволодович.  Такому  продолжитель¬
ному  сиденью  в  Киеве  он  обязан  был  многим  союзам,  кото¬
рые  умел  заключить  с  князьями  черниговскими,  киевскими,
смоленскими  и  владимирским  князем,  Всеволодом.  Продол¬
жая  стремиться  к  упрочению  своей  власти,  он  вступил  в  пе¬
реговоры  с  венгерским  королем,  к  которому  и  отправил  с
этою  целью  в  1189  г.  сына  своего,  Глеба.  Союзник  Святосла¬
ва,  Рюрик  Ростиславич,  узнав  об  этом,  обратился  к  киевско¬
му  князю  с  таким  упреком:
 „Како  еси  послал  сына  своего  ко  королеви,  а  со  мною
не  спрашався,  соступился  еси  ряду“  (Ипат.).
 Ясно,  Святослав  обязался  ни  с  кем  не  вести  переговоров
без  согласия  Рюрика  и  нарушил  это  условие.
 Приведу  еще  одно  свидетельство.  Всеволод  Юрьевич,
воевавший  в  союзе  с  Рюриком  Киевским  против  чернигов¬
ских  князей,  задумал  заключить  с  ними  односторонний  мир.
Брат  Рюрика,  Давыд,  узнав  об  этом,  обратился  с  упреком  ко
Всеволоду:
 „Како  еси  был  умолвил  с  братом  своим,  Рюриком,  и  со
мною,  аже  совокупитися  у  Чернигова  всим,  да  любо  быхом
умирилися  вси,  на  всей  воли  своей.  Ты  же  ныне  ни  мужа
своего  еси  послал  к  брату  своему,  Рюрикови,  и  ни  своего
прихода  поведаеши  ему,  ни  моего...  А  ныне  без  его  думы
хочем  миритися!  А,  брате,  поведаю  ти,  сего  мира  зде  не
улюбит  брат  мой,  Рюрик“  (Ипат.  1196).
 Давыд  отправляется  от  той  же  точки  зрения:  союзники
не  могут  односторонне  вступать  в  мирные  переговоры  с
третьими  лицами.  Рюрик,  действительно,  не  улюбил  заклю¬
ченный  Всеволодом  мир,  он  усмотрел  в  нем  нарушение  при¬
нятых  им  на  себя  обязательств  и  наказал  дядю  и  брата  ста¬
рейшего  отнятием  данных  ему  перед  тем  волостей.
 185

В  договорах  московского  времени  постоянно  встреча¬
емся  с  условием  ни  с  кем  „не  канчивать“  одному  союзнику
без  согласия  другого.  В  трактате  сыновей  Калиты  читаем:
 „А  тобе,  господине  князь  великий,  без  нас  не  докан-
чивати  ни  с  ким;  а  братье  твоей  молодшей  без  тобе  не  до-
канчивати  ни  с  ким“.
 Обе  стороны  могут  входить  в  договоры  с  третьими  ли¬
цами,  но  не  иначе  как  по  обоюдному  соглашению.  Такие  же
взаимные  ограничения  права  междукняжеских  сношений
встречаются  в  договорах  Дмитрия  Ивановича,  Василия
Дмитриевича,  Василия  Васильевича  и  даже  Великого  князя
Ивана  Васильевича1.
 Мы  приводили  до  сих  пор  только  договоры,  в  которых
обязательства  сторон  определялись  совершенно  одинаково,
т.е.  к  чему  обязывалась  одна  сторона,  к  тому  же  обязывалась
и  другая.  Обе  стороны  на  основании  рассмотренных  догово¬
ров  пользуются  совершенно  одинакими  правами  и  несут  од¬
на  по  отношению  к  другой  одинакие  обязанности.  Но  это
полное  равенство  прав  и  обязанностей  не  ведет  за  собой  не¬
пременно  и  равенства  услуг,  оказываемых  одной  стороной  в
пользу  другой.  Мера  действительно  оказываемых  услуг  мог¬
ла  быть  очень  различна,  ибо  зависела  от  предприимчивости
участников  и  широты  их  политических  планов.  В  то  время
как  предприимчивый,  сильный  и  честолюбивый  князь  созда¬
ет  себе  массу  врагов  и  будет  иметь  много  случаев  требовать
помощи  от  своего  союзника,  —  этот  последний,  при  скром¬
ности  средств  и  требований,  может  ни  разу  не  иметь  случая
просить  о  помощи  и  содействии.  Это  разница  фактическая.
 Этой  фактической  разницей  надо,  кажется  нам,  объяс¬
нять  и  встречающуюся  в  некоторых  московских  договорах
разницу  формулировки  обоюдных  прав  и  обязанностей  сто¬
рон.  От  московского  времени  дошли  до  нас  договоры,  в  ко¬
торых  только  одна  сторона  принимает  на  себя  обязательство
быть  заодно  с  другой,  иметь  с  ней  общих  врагов,  сообщать  о
 1  Рум.  собр.  I.  Шо  23,  27,  33,  35,  37.  45,  52,  56,  61,  75,  84,  90,  92,  95,
97,  106,  113,  118,  125.  1341—1486.  То  же  и  в  договоре  рязанских  князей  от
1496  г.  №  127.
 186

слухах  и  пр.;  другая  же  взамен  того  обязывается  „блюсти
под  своим  союзником  его  владения  и  печаловаться  о  нем46.
Несмотря  на  разную  формулировку  обязательств,  суть  дела
та  же.  Сторона,  обязывающаяся  только  блюсти  владения
противной,  обязывается  этим  самым  к  единению  с  нею  про¬
тив  ее  врагов,  к  сообщению  вредных  слухов  и  пр.  Такие  од¬
носторонние  по  форме  договоры  заключены  были  Великим
князем  Московским,  Василием  Васильевичем,  с  Василием
Ярославичем  Серпуховским  и  Великим  князем,  Иваном  Ва¬
сильевичем,  с  родными  его  братьями.  В  этой  же  форме  на¬
писан  и  договор,  заключенный  по  воле  Ивана  Васильевича
между  его  сыновьями.  Для  образца  приведем  соответствую¬
щие  места  из  договора  Ивана  Васильевича  с  братом  Андреем
Можайским.  Великий  князь  обязывает  брата  целовать  крест
на  следующих  условиях:
 „А  хотети  ти  мне,  великому  князю,  и  моему  сыну,  вели¬
кому  князю,  добра  везде  и  во  всем  и  до  живота  и  быти  ти  со
мною,  с  великим  князем,  и  с  моим  сыном,  великим  князем,
везде  за  один  и  до  живота  на  всякого  нашего  недруга,  и  тво¬
им  детям  и  с  моими  детми.  А  кто  будет  мне,  великому  кня¬
зю,  и  моему  сыну  великому  князю  друг,  тот  и  тобе  друг;  а
кто  будет  нам,  великим  князем,  не  друг,  тот  и  тобе  не  друг...
А  что  ти  слышев  о  нашем  добре  или  о  лихе,  от  христианина,
или  от  иноверца,  а  то  ти  нам  поведати  в  правду  без  примыш¬
ления.  А  нам,  великим  князем,  тобя  жаловати  ...и  печалова-
тися  тобою  и  твоею  отчиною...  А  чем,  брате,  тебя  благосло¬
вил  отец  наш...  и  того  всего  мне,  великому  князю,  и  моему
сыну,  великому  князю,  под  тобою  и  под  твоими  детми  блю¬
сти  и  не  обидети,  ни  вступатися44.
 Подробное  определение  обязанностей  можайского  князя
свидетельствует  о  том,  что  инициатива  политики  находится
не  в  его  руках,  а  в  руках  его  брата.  Тем  не  менее  приведен¬
ные  статьи  не  заключают  в  себе  никакого  ограничения  прав
удельного  князя.  Он  помогает  великому  —  и  только.  Но  и
великий  не  только  обеспечил  удельному  неприкосновен¬
ность  его  владений,  но  еще  обещал  ему  печаловаться  о  нем  и
жаловать  его,  т.е.  приумножать  его  владения.  Это  обмен  ус¬
луг  двух  независимых  государей,  но  в  форме,  в  каждом  сло¬
 187

ве  которой  видно  могущество  одной  стороны  и  слабость
другой.
 Но  наша  древность  знает  и  случаи  установления  дого¬
ворами  некоторой  зависимости  одного  князя  от  другого.
 С  весьма  глубокой  древности  встречаемся  с  попытками
сильных  князей  ограничить  самостоятельность  слабых  и
подчинить  их  своей  воле.  Это  стремление  выражается  в
очень  разных  формах.  Слабые  князья  соглашаются  „ходить  в
воле“  князей  более  сильных,  быть  у  них  „в  послушании44  и
пр.
 Прежде  чем  устанавливать  смысл  этих  выражений,  при¬
ведем  места  источников.
 Древнейшее  известие  летописи,  сюда  относящееся,  вос¬
ходит  к  первой  четверти  XII  века.  В  1116  г.  полоцкий  князь,
Глеб  Всеславич,  напал  на  владения  дяди  своего,  Владимира
Мономаха.  Владимир  в  союзе  с  черниговскими  князьями
осадил  Глеба  в  Минске.
 „Володимер  же,  —  продолжает  летописец,  —  нача  ста¬
вите  истьбу  у  товара  своего,  противу  граду.  Глебови  же  уз-
рившю,  ужасеся  сердцем,  и  начася  молите  Глеб  Володимеру,
шля  от  себе  послы.  Володимер  же  сжалиси  тем,  оже  проли-
вашеться  кровь  в  дни  постныя  великого  поста,  и  вдасть  ему
мир.  Глеб  же,  вышед  из  города  с  детьми  и  с  дружиною  по-
клонися  Володимеру;  и  молвиша  речи  о  мире,  и  обещася
Глеб  по  всему  слушати  Володимера;  Володимер  же,  оми-
рив  Глеба  и  наказав  его  о  всем,  вдасть  ему  Менеск,  а  сам
возвратися  Киеву44  (Ипат.).
 В  следующем  году  Владимир  Мономах  в  союзе  с  Давы¬
дом  Ольговичем  и  Володарем  и  Васильком  Ростиславичами
предпринял  поход  на  племянника  своего,  Ярослава  Михай¬
ловича.  Ярослав  выдерживал  осаду  нападавших  в  течение
шестидесяти  дней,  но  под  конец  должен  был  принять  пред¬
ложенные  ему  условия.
 „И  сотвориша  (т.е.  Владимир  и  союзники)  мир  с  Яро¬
славом,  Ярославу,  покорившюся  и  вдаривю  челом  перед
стрым  своим  Володимером.  И  наказав  его  Володимер  о  всем,
веля  ему  к  себе  приходити,  „когда  тя  позову44,  и  тако  в
мире  разидошася  кождо  во  свояси44  (Ипат.).
 188

В  1160  г.  Святослав  Владимирович,  черниговский  князь,
целует  крест  к  дяде  своему,  Святославу  Ольговичу:
 „Яко  имети  ему  в  отца  место  и  во  всей  воли  его  ему  хо-
дити“  (Ипат.).
 О  самих  Ольговичах  летописец  под  1170  г.  говорит:
 „Бяху  бо  тогда  Ольговичи  в  Мстиславли  воли“  (Ипат.).
 Под  1174  г.  находим  известие,  что  киевские  Ростисла-
вичи  обязались  „ходить  в  воли66  Андрея  Юрьевича  влади¬
мирского  (Ипат.).
 Зять  Рюрика,  Роман,  целовал  крест  к  тестю:  „в  его  воли
быти  и  зрети  на  нь“  (Ипат.  1196).  В  1199  г.  тот  же  Роман  це¬
лует  крест  польскому  королю,  „яко  послушен  ему  быти“
(Густ.).
 Из  приведенных  мест  видно,  что  обязательства  быть  в
чьей-либо  воле  и  ходить  у  кого-либо  в  послушании  прини¬
мают  на  себя  владетельные  князья  на  основании  мирных  до¬
говоров.  Что  же  значат  эти  обязательства?  Превосходный
комментарий  приведенных  выражений  дает  сама  летопись
под  1140  г.  Летописец  рассказывает  о  возвращении  в  этом
году  из  Царьграда  двух  полоцких  князей,  находившихся  там
в  заточении  по  воле  киевского  князя,  Мстислава  Владимиро¬
вича.  По  этому  поводу  он  припоминает  причину  заточения
полоцких  князей,  совершившегося  десять  лет  тому  назад.
Вот  его  рассказ:
 „В  то  же  время  взидоста  княжича  два  из  Царя  города,
заточени  были  Мстиславом,  Великим  князем  Киевским,  зане
не  бяхуть  в  его  воли  и  не  слушахуть  его  коли  е  завяшеть
в  Русскую  землю  в  помощь;  но  паче  молвяху  Бонякови
шелудивому  во  здоровье,  и  про  се  ся  Мьстислав  разгнева-
ся  на  не../6  (Ипат.).
 Отсюда  следует,  что  быть  в  воле  и  послушании  значит
подчиняться  решению  своего  союзника  в  вопросах  мира  и
войны.  Полоцкие  князья  этого  не  делали,  они  не  шли  помо¬
гать  Великому  князю  Киевскому,  когда  он  того  требовал,  и
позволяли  себе  самостоятельные  суждения  о  половецком
хане,  несогласные  со  взглядами  Мстислава.  Этим  они  нару¬
шили  ранее  принятое  на  себя  обязательство  быть  в  воле  и
послушании  Мстислава  и  тем  навлекли  на  себя  его  гнев.
 189

Быть  в  воле  и  послушании,  значит,  относится  не  к  вопросам
внутреннего  управления,  а  к  междукняжеской  политике.  Со¬
храняя  все  права  владетельных  князей  в  пределах  террито¬
рии  своей  волости,  князья,  обязавшиеся  к  послушанию,  от¬
казываются  от  права  принимать  какое-либо  участие  в  вопро¬
сах  внешних  сношений  с  третьими  лицами  и  подчиняются  в
этом  отношении  воле  своего  союзника.  Они,  следовательно,
не  имеют  своих  друзей  и  врагов;  их  друзья  и  враги  —  суть
друзья  и  враги  их  союзника.
 Это  весьма  существенное  ограничение  князей,  состоя¬
щих  в  чужой  воле.  Они  не  могут  составить  союза  в  своих
целях;  они  всегда  исполнители  чужих  намерений.
 Самостоятельность  внутреннего  управления  таких  кня¬
зей  видна  из  приведенных  мест.  Летописец  говорит,  что  по¬
лоцкие  князья  не  ходили  в  Русскую  землю  на  помощь,  когда
их  звал  Мстислав.  Военное  управление,  значит,  оставалось  в
их  руках,  они  начальники  войск,  а  следовательно,  в  их  руках
финансы,  а  тем  более  суд.
 Очень  понятно,  что  ограничения  политической  само¬
стоятельности  князей  начались  в  области  внешней  политики.
Князья  действуют  всегда  в  союзе  с  другими:  в  этом  их  сила.
Очень  важно  было  иметь  союзников,  которые  обещали  бы
безусловную  помощь  и  отказывались  сами  судить  о  вопро¬
сах  войны  и  мира.  Найти  таких  союзников  было  возможно
на  условии  некоторых  материальных  в  их  пользу  уступок.
Ограничение  же  самостоятельности  в  делах  внутреннего
управления  —  дело  гораздо  более  трудное,  ибо  оно  невоз¬
можно  без  лишения  князя  его  владетельных  прав.  Этого
можно  было  достигнуть  только  низложением  владетельного
князя,  что,  конечно,  сопряжено  с  большими  затруднениями.
 От  целования  креста  на  условии  „быть  в  чьей-либо  во-
ле“  надо  различать  целование  креста  „на  всей  чужой  воле“.
Последнее  выражение  означает  только  принятие  тех  усло¬
вий,  которые  предложены  противной  стороной.  В  1190  г.
возник  спор  между  киевским  князем,  Святославом  Всеволо¬
довичем,  и  союзниками  его,  Рюриком  и  Давыдом  Ростисла-
вичами,  о  границах  владений.
 190

„Рюрик  же,  —  рассказывает  летописец,  —  сослався  со
Всеволодом,  сватом  своим,  и  с  Давыдом,  братом  своим,  по-
слаша  ко  Святославу  мужи  своя,  рекущи  ему:  „ты,  брате,  к
нам  крест  целовал  на  Романове  ряду,  тако  же  наш  брат
Роман  седел  в  Кыеве;  дажь  стоиши  в  том  ряду,  то  ты  нам
брат,  пакы  ли  поминаешь  давныя  тяжи,  который  быле  при
Ростиславе,  то  ступил  еси  ряду,  мы  ся  в  то  не  дамы.  А  се  ти
крестныя  грамоты.  Святослав  же  прием  грамоты,  не  хотев
креста  целовати.  И  много  превся  и  молвив  с  мужи,  и  отпус¬
тив  их,  и  опять  возворотив  их,  поцелова  к  ним  крест  на  всей
их  воле“  (Ипат.).
 Т.е.  Святослав  целовал  крест  на  прежних  условиях,
предложенных  Рюриком  и  его  союзниками.  А  они  требовали
только  восстановления  условий  „Романова  ряда“.  В  этом  и
заключалась  вся  их  воля.
 Договорное  подчинение  одних  князей  воле  других,  вы¬
работавшееся  у  нас  в  глубокой  древности,  переходит  и  в  мо¬
сковское  время,  но  облекается  в  иные  формы  и,  надо  при¬
знать,  более  точные.  Старый  термин  встречаем  в  одном
только  договоре  Василия  Ивановича  с  двоюродным  братом
его,  Владимиром  Андреевичем.  Перед  заключением  этого
договора  Владимир  Андреевич  разошелся  с  Великим  князем
Московским  и  отступил  от  него.  Но  он  скоро  раскаялся  в
своем  поступке  и  снова  просил  великого  князя  принять  его  к
себе  в  любовь.  Великий  князь  принял  его  в  любовь  и  сделал
прибавку  к  его  владениям.  Из-за  этой  прибавки,  конечно,  и
возник  разлад.  При  таких-то  условиях  и  был  заключен  новый
договор,  по  которому  серпуховский  князь  обязался  служить
брату  своему  „без  ослушанья“.  Это  нововведение.  В  предше¬
ствовавшем  договоре  он  обязывался  служить  ему  „без  ослу-
шанья  по  згадце“,  а  теперь  просто  „без  ослушанья“.  Два  рас¬
сматриваемых  договора  (Рум.  собр.  I.  №№  27  и  33)  свиде¬
тельствуют  о  крайней  нерешительности,  с  которою  Дмитрий
Иванович  проводит  хорошо  известное  древней  России  нача¬
ло  послушания.  О  послушании  говорит  уже  и  первый  дого¬
вор,  но  там  начало  послушания  парализовано  условием  „по
згадце“,  т.е.  по  имеющему  состояться  соглашению.  С  такой
службой  по  соглашению  гармонируют  и  другие  статьи  дого¬
 191

вора.  Мы  встречаем  в  нем  два  обоюдные  условия:  о  едине¬
нии  и  „не  канчивати“.  Если  Дмитрий  Иванович  находился  в
единении  с  братом  и  не  мог  без  него  заключать  договоров,
то,  конечно,  Владимир  Андреевич  служил  ему  только  в  тех
случаях,  когда  находил  это  нужным.  В  более  позднем  дого¬
воре  условия  „по  згадце“  нет,  но  повторены  обоюдные  усло¬
вия  единения  и  „не  канчивать“.  Таким  образом,  начало  без¬
условного  подчинения  и  здесь  парализовано.
 Надо  думать,  что  неудачная  редакция  договоров  Дмит¬
рия  Ивановича  с  Владимиром  Андреевичем  была  замечена
нашими  государственными  людьми  XIV  века.  Этим,  кажет¬
ся,  и  надо  объяснить  то  обстоятельство,  что  в  позднейших
договорах  выражение  „служить  без  ослушания46  не  употреб¬
ляется.  Для  ограничения  политической  самостоятельности
во  внешних  делах  московские  договоры  пользуются  услови¬
ем  о  вступлении  в  договоры  с  третьими  лицами  и  выражают
его  односторонне  в  пользу  господствующей  стороны.  Сила
такого  ограничения  очень  различна.  Рассмотрим  отдельные
случаи.
 В  договоре  Дмитрия  Ивановича  и  союзника  его,  Влади¬
мира  Андреевича,  с  рязанским  князем,  Олегом  Ивановичем,
читаем:
 „А  к  Литве  князю  великому,  Олгу,  целованье  сложити.
А  будет  князь  великий,  Дмитрий  Ивановичь,  и  брат,  князь
Володимер,  с  Литвою  в  любви,  ино  и  князь  великий  Олег  с
Литвою  в  любви;  а  будет  князь  великий  Дмитрий  и  князь
Володимер  с  Литвою  не  в  любви,  и  князю  великому  Олгу
быти  со  князем  великим  с  Дмитрием  и  со  князем  с  Володи-
мером  на  них  с  одиного“.  Далее  следует  такое  же  условие  о
татарах1.
 1  Рум.  собр.  I.  №  32.  Такие  же  условия  о  выступлении  из  сущест¬
вующих  уже  договоров  встречаем  и  в  XII  веке.  В  1151  г.  окончилась  война
киевских  князей,  Изяслава  и  дяди  его,  Вячеслава,  с  Юрием  Суздальским.
По  миру,  заключенному  в  этом  году,  Юрий  отказался  от  союза  со  Свято¬
славом  Ольговичем,  который  все  время  войны  был  на  его  стороне.  Это
условие  летопись  передает  в  такой  форме:  „Святослав  же  ти  Ольговичь  не
надоби“,  т.е.  ты  слагаешь  обязательства,  принятые  по  отношению  к  Свя¬
тославу  (Ипат.).
 192

Выраженные  в  этом  договоре  условия  не  общие,  а  спе¬
циальные:  они  касаются  только  Литвы  и  татар.  По  отноше¬
нию  к  ним  рязанский  князь  ставится  в  полную  зависимость
от  воли  своих  союзников.  Он  находится  с  Литвой  и  татарами
в  мире  или  войне,  смотря  по  тому,  чего  желают  они.  При  Ва¬
силии  Дмитриевиче  зависимость  Рязани  несколько  ослабля¬
ется;  Василий  Васильевич  возвращается  к  практике  деда,  а
сын  его  идет  еще  далее:  он  обязывает  Ивана  Васильевича
Рязанского  „не  канчивать“  с  Литвой,  с  детьми  князя  можай¬
ского  и  Шемяки  и  „ни  с  иным  ни  с  кем“.  (Рум.  собр.  I.
№№  36,  65,  115).  Таким  образом,  рязанский  князь  совершен¬
но  лишается  права  иностранных  сношений;  их  ведет  Вели¬
кий  князь  Московский,  который,  со  своей  стороны,  прини¬
мает  на  себя  обязательство  по  замирении  с  Великим  князем
Литовским  написать  в  докончании,  что  они  с  рязанским  кня¬
зем  один  человек.
 Несколько  медленнее  развиваются  ограничения  твер¬
ских  князей.  Дмитрий  Иванович  обязывает  Михаила  Твер¬
ского  сложить  целование  к  Литве,  но  будущую  международ¬
ную  деятельность  Твери  он  не  подчиняет  безусловно  своей
воле:  мир  и  война  с  татарами  происходят  по  взаимному  со¬
глашению  обоих  великих  князей.  То  же  начало  обоюдности
удерживается  и  в  договорах  его  сына  и  внука.  Шаг  вперед
делает  Иван  Васильевич:  он  обязывает  Михаила  Борисовича
не  заключать  союзов  с  Литвой  без  думы  с  собою,  но  себе
выговаривает  право  заключать  союзы  с  Литвой  односторон¬
не,  обязываясь  только  приобщать  тверского  князя  к  своим
докончаниям  (Рум.  собр.  I.  №№  28,  76,  88,  119;  АЭ.  I.
№№  14,  33).
 Из  приведенных  примеров  ясно,  что  московские  князья,
как  и  их  отдаленные  предки,  хорошо  понимали  важность
стеснения  свободы  своих  союзников  в  вопросах  междукня-
жеской  политики.  Но  любопытно  то,  что  они  проводят  эти
ограничения  прежде  всего  в  применении  к  князьям  рязан¬
ским,  суздальским,  тверским,  а  потом  уже  переходят  к  бли¬
жайшим  своим  родственникам,  удельным  князьям  москов¬
ским.  В  договорах  Дмитрия  Ивановича  с  серпуховским  кня¬
зем,  Владимиром  Андреевичем,  условие  „не  канчивати“  обо-
 7—1728
 193

юдное1;  так  же  точно  и  в  договоре  Василия  Дмитриевича  с
дядею,  Владимиром  Андреевичем,  и  братьями.  Даже  Васи¬
лий  Васильевич  продолжает  заключать  договоры  с  удель¬
ными  московскими  князьями  на  обоюдном  условии  „не  кан-
чивати“1  2.  Но  в  некоторых  его  договорах  есть  к  этому  усло¬
вию  прибавка.  В  договоре  с  дядею  Юрием  читаем:
 „А  не  канчивати  ти  (Юрию)  без  нас  ни  с  кем,  а  хотя
будет  с  кем  в  целовании  и  тобе  к  нему  целование
сложити;  а  нам  также  без  твоего  ведома  не  канчивати  ни  с
кем“  (Рум.  собр.  I.  №  43).
 В  договоре  с  можайским  князем,  Михаилом  Андрееви¬
чем,  прибавка  эта  изложена  полнее:
 „А  не  канчивати  ти,  господине  князь  велики,  ни  с  кем,
ни  ссылатися  без  моего  ведания;  а  мне  такжо  без  тобе,  без
великаго  князя,  не  канчивати,  ни  ссылатися  ни  с  кем.  А  с  кем
господине,  князь  великий,  будешь  в  доканчаньи,  и  тобе,  гос¬
подине,  и  мене  с  тем  учинити  в  докончаньи:  а  с  кем,  госпо¬
дине,  аз  буду  в  целованьи  и  мне  к  тому  целованье  сложити“3.
 Сопоставление  этих  двух  разнообразных  условий  надо,
кажется,  понимать  так.  На  будущее  время  стороны  обязыва¬
ются  не  вступать  в  договоры  иначе  как  по  обоюдному  согла¬
сию.  Но  они  могут  уже  находиться  с  кем-либо  в  союзе;  отно¬
сительно  этих  наличных  договоров  постановляются  разные
условия:  удельный  князь  обязан  сложить  с  себя  прежние  це¬
 1  Исключение  составляет  только  татарская  дань.  Она  вносится  в  Ор¬
ду  одним  великим  князем.  Серпуховский  князь  собирает  ее  в  своем  уделе
и  передает  великому,  а  тот  уже  сносится  по  этому  поводу  с  ханом  (Рум.
собр.  I.  №№  21,  33).  Так  же  и  в  Рязани,  Орду  ведает  великий  князь,  а  не
удельные  (Там  же.  №  127).  Любопытная  черта:  Дмитрий  Иванович,  объе¬
диняя  в  своих  руках  сношения  с  Ордой  в  Московских  уделах,  понимал
выгоду  разъединения  в  соседних  княжениях,  а  потому  и  обеспечил  ка¬
шинскому  князю,  Василию,  находившемуся  под  его  покровительством,
сношения  с  Ордой,  независимые  от  Твери  (Там  же.  №  28).  Насколько  кня¬
зья  дорожили  правом  иностранных  сношений  как  исконным  их  правом,
видно  из  того,  что  они  выговаривают  себе  это  право,  как  только  к  тому
представляется  возможность.  Суздальские  князья,  Василий  и  Федор  Юрь¬
евичи,  в  договоре  с  Дмитрием  Шемякой  выговорили  в  свою  пользу  право
непосредственного  сношения  с  Ордой  (Там  же.  №  62).
 1  Рум.  собр.  I.  №№  45,  60,  61,  69,  71,  73,  78,  84.
 3  Рум.  собр.  I.  №  64;  см.  еще  №№  52,  54,  56,  58,66,  70,75.
 194

лования;  наоборот,  великий  князь  остается  в  прежних  цело¬
ваниях,  но  с  обязательством  присоединить  к  ним  и  удельно¬
го.
 Хотя  на  стороне  великого  князя  оказывается  некоторое
преимущество,  но  рассматриваемая  прибавка  нисколько  не
меняет  отношения  сторон  в  будущем.  Они  вступают  в  новые
договоры  по  взаимному  согласию  и,  следовательно,  удержи¬
вают  свою  равноправность,  как  и  по  договорам  без  приве¬
денной  прибавки.
 На  этих  же  условиях  заключают  договоры  с  удельными
князьями  и  Иван  Васильевич,  и  его  соименник,  рязанский
великий  князь1.
 Очень  понятно,  почему  первые  ограничения  выпали  на
долю  великого  князя  рязанского,  а  не  московских  удельных.
Рязанский  князь  был  более  опасный  сосед,  чем  удельные
московские,  а  потому  об  ограничении  его  и  надо  было  ду¬
мать  прежде  всего.  Обезопасив  себя  при  помощи  братьев  со
стороны  Рязани  и  Твери,  Иван  Васильевич  начинает  подчи¬
нять  воле  своей  и  московских  удельных  князей.  В  договоре
его  с  братом,  Борисом  Васильевичем,  читаем:
 „А  не  канчивати  ти,  —  обязывает  великий  князь  брата,
—  ни  ссылатися  ни  с  кем  без  нашего  веданья.  А  с  кем  мы,
великие  князья,  будем  в  доканьчаньи,  и  нам  и  тебя  с  тем  учи-
нити  в  докончанье;  а  с  кем  будеш  ты  в  целованье,  и  тобе  то¬
му  целованье  сложити“  (Рум.  собр.  I.  №  123.1486).
 По  этому  условию  удельный  князь  слагает  с  себя  преж¬
ние  целования,  а  в  новые  вступает  только  с  согласия  велико¬
го  князя;  великий  же  князь  вступает  в  новые  договоры  без
ведома  удельного  и  только  обязывается  присоединять  его
имя  к  своим  докончаниям.  Менее  сговорчивым  оказался
другой  брат  великого  князя,  Андрей  Углицкий.  До  нас  до¬
шел  договор  его,  заключенный  с  великим  князем  в  том  же
году.  Условие  „не  канчивати“  здесь  обоюдное.  Несговорчи¬
вость  Андрея  и  была,  конечно,  причиной  заключения  его  в
тюрьму.
 1  Рум.  собр.  I.  №№  90,  95,97,106,113,125,127.
 195
 7*

Идеал  Ивана  Васильевича  шел,  однако,  далее.  Мы  узна¬
ем  его  из  договора,  заключенного  по  его  приказу  между  его
сыновьями,  Василием  и  Юрием.  По  интересующему  нас  во¬
просу  в  этом  договоре  находим  такую  статью:
 „А  с  кем  будет  ты  (Юрий)  в  целование,  а  тобе  тому  це¬
лование  сложите*6.
 И  только.  Условия  об  обоюдном  единении  тоже  нет;
только  Юрий  обязывается  быть  за  один  с  великим  князем  на
всех  его  недругов.  Итак,  междукняжеская  политика  вся  в
руках  великого  князя;  удельный  не  имеет  к  ней  никакого  от¬
ношения.  Он  состоит  в  крестном  целовании  только  с  вели¬
ким  и  более  ни  с  кем.
 Эта  мысль  еще  сильнее  выражена  в  договоре  тех  же
князей,  но  состоявшемся  в  1531  г.,  много  лет  спустя  по  смер¬
ти  отца.
 „А  с  кем  будешь  ты  (Юрий),  —  читаем  в  этом  договоре,
—  в  целованье,  и  тобе  тому  целованье  сложити.  А  и  впред
тобе,  опричь  меня,  великаго  князя,  и  моего  сына,  князя  Ива¬
на,  в  целованье  ни  с  кем  не  быти“.
 Московские  великие  князья  заменяют  старинную  и  не
вполне  ясную  формулу  „быти  в  воле  и  ходите  в  послу-
шании“  новой  и  гораздо  более  определенной:  „а  тебе  опричь
меня  ни  с  кем  в  целовании  не  быти“.  Существо  же  дела  оста¬
ется  то  же.  Как  полоцкие  князья  должны  были  выступать  на
войну  по  требованию  своего  союзника,  так  и  брат  Великого
князя  Московского,  Юрий,  ибо  и  полоцкие  князья,  и  Юрий
на  основании  договора  отказались  от  права  рассуждать  о
мире  и  войне.
 Последствием  союза  единения  является  военная  помощь
одного  союзника  другому.  Размер  помощи  не  определяется  в
договорах;  но  в  них  есть  статьи,  определяющие,  кто  должен
начальствовать  вспомогательным  войском,  сам  князь-союз¬
ник  или  его  воеводы.  Эти  статьи  имеют  в  том  отношении
значение,  что  до  некоторой  степени  предопределяют  и  са¬
мый  размер  помощи.  Если  князь-союзник  сам  должен  ко¬
мандовать,  то  понятно,  что  для  обеспечения  своей  безопас¬
ности  он  выступит  с  возможно  значительными  силами;  вое¬
воду  же  он  мог  бы  послать  и  с  незначительным  отрядом.
 196

В  московских  договорах  вопрос  о  командовании  реша¬
ется  весьма  различно.  В  некоторых  договорах  встречаем  со¬
вершенно  равное  распределение  личной  обязанности  коман¬
довать.  Так,  например,  тверской  князь,  Михаил  Александро¬
вич,  обязывается  „сесть  на  коня“,  если  на  войну  выступает
лично  Дмитрий  Иванович  или  его  союзник,  Владимир  Анд¬
реевич;  если  же  они  посылают  воевод,  то  и  тверской  князь
посылает  воевод.  В  договоре  с  тверским  князем,  Михаилом
Борисовичем,  Великий  князь  Московский,  Иван  Васильевич,
принимает  на  себя  обязанность  лично  выступить  против
Литвы,  если  она  нападет  на  Тверь;  если  же  нападут  татары,
то  послать  воевод.  К  тому  же  обязывается  и  тверской  князь.
Такое  же  равенство  обязательств  встречаем  и  в  договоре
Ивана  Васильевича  с  Рязанью1.
 Но  есть  договоры,  в  которых  Великие  князья  Москов¬
ские  принимали  на  себя  большие  обязательства,  чем  твер¬
ские.  Василий  Дмитриевич  по  договору  с  Михаилом  Алек¬
сандровичем  Тверским  обязывается  сам  предводительство¬
вать  вспомогательным  войском,  если  на  Тверь  нападут  тата¬
ры,  литва  или  немцы;  а  тверской  князь  высылает  на  помощь
московскому  только  детей  своих  и  племянников  (А  Э.  I.  №
14.  1398).
 В  договорах  с  удельными  князьями  Великие  князья  Мо¬
сковские,  обыкновенно,  выговаривают  себе  права  посылать
их  на  войну  и  в  тех  случаях,  когда  они  сами  лично  не  пред¬
водительствуют  войском.  Такая  формула  встречается  уже  в
древнейшем  договоре  сыновей  Калиты:
 „А  где  ми  будеть  всести  на  конь,  —  говорит  Великий
князь  Семен,  —  всести  вы  со  мною;  а  где  ми  будеть  самому
не  всести,  а  будеть  ми  вас  послати,  всести  вы  на  конь  без
ослушанья“.
 Но  иногда  московские  великие  князья  допускали  и  от¬
ступление  от  такого  порядка.  Юрий  Дмитриевич  в  договоре
с  племянником  своим,  Великим  князем  Василием  Василье¬
вичем,  вовсе  не  обязывается  садиться  на  коня,  когда  в  похо¬
дах  выступает  великий  князь;  он  обязывается  только  посы-
 Рум.  собр.  I.  №№  28,  88,  115.
 197
 1

лать  с  ним  своих  сыновей  с  боярами  и  слугами  (Рум.  собр.  I.
№  43).
 Условие  о  вступлении  в  поход  лично  по  требованию  ве¬
ликого  князя  московского  встречаем  как  в  договорах,  уста¬
навливающих  ограничение  одной  из  сторон  в  междукняже-
ских  сношениях,  так  и  в  таких,  в  которых  условие  „не  кан-
чивати“  и  условие  единения  взаимны1.  Из  соединения  обо¬
юдного  условия  о  единении  и  о  праве  союзов  с  правом  одной
стороны  требовать  от  другой,  чтобы  она  лично  шла  на  вой¬
ну,  следует,  что  это  требование  обусловливается  предвари¬
тельным  общим  решением  вопроса  о  войне.  Наоборот,  в  тех
случаях,  когда  вопросы  о  мире  и  войне  предоставлены  ус¬
мотрению  одной  стороны,  требование  о  личном  выступле¬
нии  в  поход  является  безусловным.  Решающее  значение  для
определения  взаимных  отношений  князей  имеет,  значит,  не
это  требование,  а  характер  условия  о  праве  войны  и  мира.
 Статьи  о  том,  кому  и  когда  садиться  на  коня  и  предво¬
дительствовать  войском,  не  новость  московского  времени,  а
составляют  также  нашу  старину.  В  домосковское  время  так¬
же  были  причины,  приводившие  к  требованию,  чтобы  кня¬
зья-союзники  сами  командовали  войском.  Наши  летописцы
замечают,  что  воины  бьются  дурно,  если  с  ними  нет  князя.
Таким  образом,  деятельная  военная  помощь  всегда  обуслов¬
ливалась  личным  присутствием  князя  в  войске.  Этого  и
должны  были  домогаться  союзники.  Для  обеспечения  обя¬
занности  самому  выступать  с  войском,  если  союзник  тоже
лично  выступал,  в  древности  было  употребительное  выра¬
жение  „подле  ездить“,  что  и  значит  быть  вместе  на  войне.
 В  1147  г.  Изяслав  Мстиславич  Киевский  в  союзе  с  чер¬
ниговскими  Давыдовичами  начал  войну  с  дядею,  Юрием,  и
его  союзником,  Святославом  Ольговичем,  тоже  линии  чер¬
ниговских  князей.  Во  время  похода  Изяслав  получил  извес¬
тие,  что  Давыдовичи  вошли  в  соглашение  с  противником
его,  Святославом,  и  послал  к  ним  с  вопросом,  стоят  ли  они  в
крестном  целовании?  Давыдовичи  отвечали:
 1  Таковы  договоры,  отпечатанные  в  т.1.  Рум.  собр.  за  №№  33,  37,  52,
56,  61,  75,  90,  92,  113,  118.  1398—1483.
 198

„Брате,  целовали  есме  крест  к  Святославу  Олговичю,
жаль  бо  ны  есть,  брата  нашего  держиши,  Игоря,  а  он  уже
чернец  и  схимник,  а  пусти  брата  нашего,  а  мы  подле  тебе
ездим66  (Ипат.).
 Давыдовичи  не  выступили  в  поход  с  Изяславом,  как
должны  были  по  договору;  они  поступили  так,  потому  что
хотели  добиться  освобождения  бывшего  киевского  князя,
Игоря.  Если  Игорь  будет  освобожден,  они  обещают  ездить
подле  Изяслава,  т.е.  находиться  вместе  с  ним  при  войске.
 В  летописях  встречаем  и  выражение  московских  дого¬
воров  „сесть  на  коня“.  В  1196  г.  Рюрик,  киевский  князь,  по¬
слал  к  союзнику  своему,  Всеволоду  Суздальскому,  такое  на¬
поминание:
 „Како  еси  был  умолвил  со  мною  и  с  братом  моим,  Да¬
выдом,  возсести  на  коне  с  Рожества  Христова  и  снятися
всем  в  Чернигове.  Аз  же  совокупився  с  братьею  своею,  и  с
дружиною  своею,  и  с  дикими  половци,  и  седел  есмь  дос¬
пев,  жда  от  тебе  вести;  ты  же  тое  зимы  не  всел,  има  им
(Ольговичам,  против  которых  и  был  задуман  этот  поход)
веры,  аже  им  стати  на  всей  воли  нашей.  Яз  же  то  слышав,
ажь  еси  не  всел  на  конь,  и  роспустил  есмь  братью  свою  и
дикии  половци66  (Ипат.).
 Из  этого  места  надо  заключить,  что  между  Рюриком  и
Всеволодом  было  особое  условие  —  „сесть  обоим  на  коня64  в
конце  декабря  и  двинуться  к  Чернигову,  т.е.  лично  предво¬
дительствовать  войском  в  этом  походе.
 Мирными  трактатами,  обыкновенно,  прекращается  вой¬
на,  а  потому  в  них  встречаемся  со  статьями,  определяющими
порядок  улажения  случившихся  во  время  войны  нарушений
частных  прав.  Статьи  этого  рода  встречаются  уже  в  догово¬
рах  XII  века.  Изяслав  в  1149  г.  целовал  крест  со  своими  дядь¬
ями,  Вячеславом  и  Юрием,  на  том,
 „...что  будет  пограблено,  или  стада,  или  челядь,  что  ли
кому  будет  свое  познавши,  поимати  же  по  лицю66  (Ипат.).
 Такое  возвращение  пограбленного  во  время  войны  де¬
лалось,  конечно,  по  суду.  Разобрать  судом  предъявленные
претензии  —  значило  учинить  „управу66,  или  просто  „упра-
 199

вити“.  Это  должны  были  сделать  князья  или  их  чиновники
по  месту  нахождения  пограбленного.
 Статьи  о  пограбленном,  о  нятцах  и  пр.  и  об  исправе  на¬
ходим  и  в  московских  договорах1.
 П.  Практическое  значение  договорного  права
 Договорное  право  закрепляет  существование  отдельных  и
независимых  друг  от  друга  государств;  оно  обеспечивает  на
вечные  времена  каждому  такому  государству  неприкосновен¬
ность  границ  и  наследственность  в  нисходящей  линии  царст¬
вующего  князя.  Лишь  в  некоторых  случаях  установляется  дого¬
вором  зависимость  одного  князя  от  другого,  но  и  то  только  в
междукняжеских  сношениях,  а  не  в  вопросах  внутреннего
управления.  За  этим  единственным  исключением  владетель¬
ные  князья,  до  XVI  века  включительно,  сохраняют  права  само¬
стоятельных  государей.  Договорное  право  представляет,  таким
образом,  величайшую  помеху  для  образования  единого  госу¬
дарства  с  единым  государем  во  главе.  Вся  наша  история  с
древнейших  времен  и  до  последних  удельных  князей,  сыно¬
вей  Ивана  Васильевича  и  родных  братьев  последнего  Великого
князя  Московского,  Василия  Ивановича,  представляется  бес¬
конечным  рядом  союзных  договоров  и  обусловленных  ими
союзных  действий  князей.  Чтобы  убедиться  в  этом,  надо  чи¬
тать  не  общие  курсы  нашей  истории,  в  которых  события
древней  жизни  приурочиваются  к  именам  более  крупных  кня¬
зей,  а  летописи,  которые  передают  эти  события  с  тем  харак¬
тером  союзного  единения  князей,  какой  они  действительно
имели.
 Время  от  1054  г.,  когда  умер  Ярослав  Владимирович,  и  по
1093  г.,  когда  умер  последний  его  сын,  Всеволод,  „История
государства  Российского**  разделяет  как  бы  на  два  царство¬
вания:  Изяслава  —  от  1054  г.  до  1077  г.  и  Всеволода  —  от
1078  г.  до  1093  г.  Соловьев  отрешается  от  изложения  собы¬
тий  по  отдельным  царствованиям  киевских  князей,  но  приуро¬
чивает  их  ко  времени  то  сыновей  Ярослава,  то  его  внуков  и
 1  Рум.  собр.  I.  №№  28,  44,  52,  66  и  др.
 200

правнуков,  как  будто  с  сыновьями  Ярослава  не  действовали
его  внуки,  а  с  внуками  правнуки.  Д.И.Иловайский  снова  воз¬
вращается  к  царствованиям  отдельных  киевских  князей;  мы
находим  у  него  Святополка  I  и  II,  Мстислава  I  и  II,  Всеволо¬
да  I  и  II,  Изяслава  I  и  II  и  т.д.,  и  это  не  в  истории  отдельных
княжений,  а  в  киевском  периоде  истории  России,  т.е.  эти
Святополки,  Мстиславы  и  пр.  —  суть  всероссийские  князья.
 В  действительности  же  каждый  отдельный  князь  управ¬
лял  только  в  своем  собственном  княжении,  общие  же  дей¬
ствия  совершались  союзами  князей.  Приведем  не¬
сколько  примеров.
 Лавр.  1059.  „Изяслав,  Святослав,  и  Всеволод  высадиша
стрыя  своего  из  поруба,  сиде  бо  лет  20  и  4,  заводивше  кре¬
сту,  и  бысть  чернцем“.
 1060.  „Изяслав,  и  Святослав,  и  Всеволод,  и  Всеслав,  со-
вокупивше  вой  безчислены,  поидоша  на  коних  и  в  лодьях,  без-
числено  множьство,  на  торкы“.
 1066.  „Заратися  Всеслав,  сын  Брячиславль,  Полочьске,  и
зая  Новгород;  Ярославичи  же  трие,  Изяслав,  Святослав,  Всево¬
лод,  совкупивше  вой,  идоша  на  Всеслава,  зиме  сущи  велице.
И  придоша  к  Меньску...  и  бысть  сеча  зла,  и  мнози  падоша,  и
одолеша  Изяслав,  Святослав,  Всеволод;  Вячеслав  же  бежа.
По  сем  же...  Изяслав,  Святослав  и  Всеволод  целоваше  крест
честный  к  Всеславу,  рекше  ему:  приди  к  нам,  яко  не  сотво¬
рим  ти  зла“.
 Это  действия  внешней  политики.  Но  единение  оказыва¬
лось  нужным  и  по  вопросам  внутреннего  управления,
по  вопросам  суда.  Владения  Ярославичей  не  только  со¬
прикасались,  но,  что  весьма  вероятно,  границы  одного  вла¬
дения  врезывались  в  пределы  другого.  При  таких  условиях
единство  суда  представлялось  действительной  потребностью
населения,  а  достигнуто  оно  могло  быть  только  путем  со¬
глашения.  Вот  почему  в  пространной  редакции  Русской
правды  читаем:
 „По  Ярославе  же  пакы  свкупившеся  сынове  его,  Изя¬
слав,  Святослав,  Всеволод,  и  моужи  их,  Кснячько,  Перенег,
Никифор,  и  отложиша  убиение  за  голову,  но  кунами  ся  вы-
 201

купати;  а  иное  все,  якоже  Ярослав  судил,  такоже  и  сынове
его  оуставиша44.
 По  принятому  способу  изложения  нашей  истории  с
1093  г.  по  1112  г.  в  России  княжит  Святополк-Михаил,  а  с
1112  г.  по  1125  г.  Владимир  Мономах.  В  летописях  же  рассказ
ведется  о  союзных  действиях  князей.  Вот  как  описывает  на¬
чальный  летописец  первую  войну  Святополка-Михаила  с  по¬
ловцами:
 „И  не  всхотеша  половци  мира,  и  вступиша  половци
воюючи.  Святополк  же  поча  сбирати  вое,  хотя  на  не.  И  реша
ему  мужи  смыслении:  „не  кушайся  противу  им,  яко  мало
имаши  вой“.  Он  же  рече:  „имею  отрок  своих  800,  иже  могут
противу  им  стати44.  Начаша  же  другии  несмыслении  глагола-
ти:  „поиде,  княже!“  Смыслении  же  глаголаху:  „аще  бы  при¬
строил  и  8  тысячь,  не  лихо  то  есть!  Наша  земля  оскудела
есть  от  рати  и  от  продажь;  но  послися  к  брату  своему,  Воло-
димеру,  дабы  ти  помогл44.  Святополк  же,  послушав  их,  посла
к  Володимеру,  дабы  помогл  ему.  Володимер  же  собра  вой
свои  и  посла  по  Ростислава,  брата  своего,  Переяславлю,  веля
ему  помогати  Святополку.  Володимеру  же  пришедшю  Кие¬
ву,  совокупистася  у  святаго  Михаила,  и  взяста  межи  собою
распря  и  которы.  И  уладившася  целоваста  крест  межи  со-
бою“  (1093).
 Святополк  должен  просить  Владимира  о  помощи.  Влади¬
мир  соглашается,  но  не  даром;  по  приезде  в  Киев  он  предъяв¬
ляет  какие-то  требования.  Возникает  спор,  который,  наконец,
оканчивается  мирным  договором,  и  тогда  только  князья  вы¬
ступают  против  половцев.
 После  этого  докончания  Святополка  и  Владимира  встре¬
чаем  ряд  их  совокупных  действий.
 Лавр.  1095.  „Святополк  же  и  Володимер  посласта  к  Ол-
гови,  веляста  ему  поити  на  половци  с  собою.  Олег  же  обе-
щався  с  нима,  и  пошед,  не  иде  с  нима  в  путь  един64.
 Хотя  Олег  и  выступил  в  поход  по  требованию  Святопол¬
ка  и  Владимира,  но  показал  мало  охоты  к  единению  с  ними.
Это  и  понятно.  Ему  только  что  удалось  (в  1094)  занять  отчину
свою,  Чернигов,  где  до  того  времени  сидел  Владимир,  и,  ко¬
нечно,  по  соглашению  со  Святополком.  Отношения  Олега  к
 202

Владимиру  и  Святополку  были  поэтому  весьма  натянуты.
Чтобы  перевести  их  „в  любовь",  Святополк  и  Владимир  ре¬
шили  устроить  съезд  с  Олегом  в  Киеве.
 1096.  „Святополк  и  Володимер  посласта  к  Олгови,  гля-
голюща  сице:  „поиде  Кыеву,  да  поряд  положим  о  Русьстей
земли  пред  епископы  и  пред  игумены,  и  пред  мужи  отець
наших,  и  пред  людьми  градьскими,  да  быхом  оборонили
Русьскую  землю  от  поганых".
 В  1097  г.  состоялся  съезд  внуков  и  правнуков  Ярослава,
на  котором  действительно  было  достигнуто  общее  их  согла¬
шение  по  важнейшему  вопросу  о  распределении  между  ни¬
ми  наследства  Ярослава.
 1101.  „Том  же  лете  совокупишася  вся  братья,  Свято¬
полк,  Володимер,  и  Давыд  и  Олег,  Ярослав,  брат  ею,  на  Зо-
лотьчи,  и  прислаша  половци  слы  от  всех  князий  ко'всей  бра¬
тьи,  просяще  мира.  И  реша  им  русскыи  князи:  „да  аще  хоще-
те  мира,  да  совокупимся  у  Сакова".
 1103. 	„Бог  вложи  в  сердце  князем  рускым  мысль  благу,
Святополку  и  Володимеру,  и  снястася  думати  на  Долобске".
 1104. 	„Сего  же  лета  исходяща,  посла  Святополк  Путяту
на  Менеск,  а  Володимер  сына  своего  Ярополка,  а  Олег  сам
иде  на  Глеба"  (минского  князя).
 Подобные  же  известия  можно  найти  в  Лаврентьевском
списке  летописи  под  1107,  1110,  1112  и  в  Ипатьевском  под
1115  и  1116  гг.  Приведем  лишь  одно  из  них.
 Ипат.  1115.  „Свкупишася  братья  русции  князи,  Володи¬
мер,  зовомый  Мономах,  сын  Всеволож,  и  Давыд  Святосла-
вичь,  и  Олег,  брат  его,  и  сдумаша  перенести  мощи  Бориса  и
Глеба:  бяху  бо  создали  церковь  има  камяну,  на  похвалу  и
честь  телесома  ею  и  на  положение...  Распри  же  бывши  (по
перенесении  мощей)  межи  Володимером,  и  Давыдом,  и  Ол-
гом.  Володимеру  бо  хотящу  я  (мощи)  поставити  среде  церк¬
ви  и  терем  серебрен  поставити  над  нима;  а  Давыд  и  Олег  по¬
ставити  я  в  комару,  „идеже  отец,  рече,  мой  назнаменовал,  на
правой  стороне,  идеже  бяста  устроене  комаре  има".  И  рече
митрополит  и  епископи:  „верзите  жребии,  да  кде  изволита
мученика,  ту  же  я  поставим.  И  вгодно  се  бысть".
 203

Всякий  раз,  как  согласие  князей  распадалось,  приходи¬
лось  обращаться  к  суду  Божию.  Это  потому,  что  все  князья
самодержавны  и  ни  один  из  них  не  мог  приказывать  друго¬
му.
 Желающий  следить  далее  за  проявлением  договорного
начала  в  XI  и  следующих  веках  нашей  истории  да  обратится
к  летописям.  Мы  же  в  напутствие  ему  сделаем  одно  разъяс¬
нение.  Летописцы,  передавая  обращение  одного  князя  к  дру¬
гому,  весьма  нередко  облекают  это  обращение  в  повели¬
тельную  форму.  Владимир,  например,  посылает  за  братом
Ростиставом,  веля  ему  помогати  Святополку,  и  пр.  Некото¬
рые  из  наших  исследователей  делают  отсюда  заключение  о
праве  по  началу  родового  старшинства  того  князя,  который
„велит“,  —  приказывать,  и  об  обязанности  того,  кому  прика¬
зывают,  —  подчиняться  приказу.  Это  большое  заблуждение.
Повелительная  форма  есть  только  способ  выражения,  свой¬
ственный  тому  времени,  и  ничего  более.  Из  нее  нельзя  де¬
лать  никаких  заключений  к  праву  повелевать.  Известно,  что
киевский  князь,  Изяслав  Мстиславич,  никогда  не  был  подчи¬
нен  черниговским  князьям,  Владимиру  и  Изяславу  Давыдо¬
вичам;  как  киевский  князь  он  был  даже  лучше  их,  а  между
тем  в  летописи  читаем:
 „И  сгадавше  князи  черниговьскии,  послаша  к  Изяславу,
веляче  ему  пойти  (на  Юрия  Владимирского  и  Святослава
Ольговича),  рекуче:  „земля  наша  погибает,  а  ты  не  хощеши
поити“  (Ипат.  1147).
 Изяслав  был  в  единении  с  черниговскими  Давыдовичами.
Земли  их  терпели  от  общего  врага,  и  вот  они  приглашают  сво¬
его  союзника  оказать  им  помощь.  Форма  приглашения,  на
наш  взгляд,  несколько  грубая,  но  она  в  духе  времени.  Так  все
тогда  говорили.  Особенно  любопытно  в  этом  отношении  ме¬
сто  Ипатьевского  списка  летописи  под  1159  г.  Изяслав  Давы¬
дович  посылает  к  двоюродному  брату  своему  и  союзнику,
Святославу  Ольговичу,  „веля  ему  поити  с  собою  на  Галич“.
Святослав  не  соглашается  воевать  Галич  и,  в  свою  очередь,
отправляет  посла  к  Изяславу,  который  держит  к  нему  такую
речь:  „не  велить  ти  брат  начинати  рати,  а  всяко  велить  ти  ся
 204

воротити“.  Таким  образом,  оба  князя  приказывают  друг  дру¬
гу!
 Семилетнее  княжение  Мстислава  в  Киеве  рассказано
нашими  летописцами  очень  коротко,  они  посвящают  ему  не
более  двух  страниц.  Мы,  конечно,  не  все  знаем  о  его  отно¬
шениях  к  современным  ему  князьям.  Рассказывая  о  походе
Мстислава  на  полоцких  князей,  летописец  коротко  выража¬
ется:  „посла  князь  Мстислав  братью  свою  на  кривиче“,  и  да¬
лее:  „а  Всеволоду  Олговичю  повеле  ити  с  своею  братьею  на
Стрежев  к  Борисову44  (Лавр.  1127).  Из  выражений  „посла44  и
„повеле44  решительно  ничего  нельзя  вывести  об  отношениях
Мстислава  ни  к  его  многочисленным  братьям,  ни  к  черни¬
говским  князьям.
 Повелительная  форма  соответствует  действительному
отношению  только  в  тех  случаях,  когда  один  из  союзников
обязался  быть  в  воле  другого,  как  полоцкие  князья,  напри¬
мер,  обязались  быть  в  воле  Мстислава.
 Та  же  практика  и  в  московское  время.
 Великий  князь  Дмитрий  Иванович,  состоя  в  союзе  с
двоюродным  братом  своим,  Владимиром  Андреевичем,  на
обоюдном  условии  „не  канчивати44,  договоры  с  Тверью,  Ря¬
занью  и  Литвой  заключает  не  от  одного  только  своего  име¬
ни,  но  и  от  имени  союзника  своего,  серпуховского  князя.  А
так  как  серпуховский  князь  имел  свою  долю  в  управлении
стольным  городом  Москвой,  то  и  меры  по  управлению  Мо¬
сквой  принимались  великим  князем  по  совещанию  с  ним.  В
Воскресенской  летописи  под  1367  г.  читаем:
 „Тое  же  зимы  князь  великий,  Дмитрий,  с  братом,  князем
Володимером  Андреевичем,  замыслиша  ставити  город  Мо¬
скву  камен,  и  еже  умыслиша,  то  и  створиша,  тое  бо  зимы  и
камень  повезоша  ко  граду44.
 Общие  военные  предприятия  и  при  Дмитрии  Ивановиче
являются  результатом  соглашения  князей  участников.  В  той
же  летописи  под  1377  г.:
 „Тое  же  зимы  посыла  князь  (суздальский)  Дмитрий  Ко-
стантинович  брата  своего,  князя  Бориса,  и  сына  своего  князя
Семена,  ратью,  воевати  поганую  мордву;  а  князь  великий
Дмитрей  Иванович  посла  же  свою  рать  с  ними44.
 205

А  вот  и  пример  в  обратном  смысле:
 „Великий  же  князь  Дмитрий  Ивановичу  слыша  таковую
весть,  оже  идет  на  него  сам  царь  (Тохтамыш)  в  множестве
силы  своея,  и  нача  свкупляти  свои  плцы  ратных,  и  выеха  из
города,  с  Москвы,  хотя  ити  противу  ратных.  И  начаша  думу
таковую  думати  Великий  князь  Дмитрей  Иванович  с  всеми
князи  рускими,  и  обретеся  разность  в  них,  не  хотяху  помога-
ти...  Бывшу  же  промежи  ими  неодиночеству  и  неимоверству,
и  то  познав  и  разумев,  Великий  князь  Дмитрей  Ивановичь
бысть  в  недоумении  и  размышлении,  не  хотя  стати  противу
самого  царя,  но  поеха  в  свой  град  Переаславль,  и  оттуду  ми¬
мо  Ростов,  и  пакы  реку  вборзе  и  на  Кострому46  (Воскр.  1382).
 Дмитрий  Иванович  решил  уже  идти  против  Тохта-
мыша,  но  когда  другие  князья  отказали  ему  в  своей  помощи,
он  должен  был  изменить  свое  решение  и  уйти  за  Волгу.
Нельзя  не  сблизить  положение  Великого  князя  Московского
в  конце  XIV  века  с  положением  Великого  князя  Киевского  в
конце  XI  (см.  выше,  с.  192).  Ни  тот,  ни  другой  не  могут  при¬
казывать  соседним  князьям,  а  должны  просить  их  о  помощи.
Киевский  князь  получает  помощь  черниговского  и  переяс¬
лавского,  но  потому,  что  делает  им  уступки;  московский  —
не  получает  и,  конечно,  потому,  что  не  удовлетворил  притя¬
заний  своих  союзников.  Факты  бесконечно  разнообразятся  в
частностях,  но  суть  явлений  та  же.
 Явления  того  же  рода  наблюдаем  не  только  при  Васи¬
лии  Дмитриевиче  и  Василии  Васильевиче,  но  и  при  Иване
Васильевиче.  Могущество  этого  князя  превосходит  все,  что
русские  люди  могли  себе  представить  по  образцам  прежнего
времени;  рядом  с  его  обширными  владениями  не  осталось  ни
одного  великого  княжения,  за  исключением  Литовского;
число  удельных  князей,  его  современников,  было  очень  не¬
велико;  и  тем  не  менее  этот  всесильный  государь  находился
в  таких  же  отношениях  к  небольшой  горсти  владетельных
князей,  его  братьев,  в  каких  находились  сравнительно  сла¬
бые  его  предшественники.  Как  и  они,  договоры  с  Тверью  и
Рязанью  он  пишет  не  от  своего  только  имени,  но  и  от  имени
своих  союзников,  которые  состоят  с  ним  в  единении  на  обо¬
юдном  условии  „не  канчивати44.  Он  совещается  с  ними  не
 206

только  по  вопросам  войны  и  мира,  но  и  по  церковным.  В
1464  г.  оставил  митрополию  митрополит  Феодосий;  вот  что
рассказывает  летописец  об  избрании  ему  преемника:
 „Князь  же  великий  посла  по  братию  свою  и  по  вся  епи¬
скопы  земли  своеа,  такожде  по  архимандриты  и  игумены  че-
стныа,  и  якоже  снидошася  князи,  братиа  великого  князя,  и  вси
епископы  земли  Рускыя  и  весь  Освященный  собор,  архиманд¬
риты  и  игумени  и  протопопы  и  прочия  священници,  изволе¬
нием  же  великаго  князя  и  его  братии  и  всех  епископ,
бывших  тогда  на  избрании  том,  и  всего  Освященнаго  сбора
избраша  епископа  Филипа  Суздальскаго  быти  митрополитом
всей  Русии“  (Воскр.).
 Братья  великого  князя  участвуют  в  избрании  митропо¬
лита  не  как  советники  его  и  члены  великокняжеской  думы,  а
как  самостоятельные  государи,  находящиеся  с  ним  в  едине¬
нии.
 Но  единение  это,  как  и  во  времена  древние,  длилось  до
тех  только  пор,  пока  князь  великий  удовлетворял  притязани¬
ям  своих  союзников,  в  противном  случае  они  обращали  свое
оружие  против  него.  В  1472  г.  великий  князь  присоединил  к
своим  владениям  удел  умершего  брата,  Юрия,  и  ничего  не
дал  из  него  другим  братьям.
 „Того  же  лета,  —  рассказывает  летописец,  —  разгне-
вахуся  братиа  на  великаго  князя,  что  им  не  дал  в  уделе  же-
ребиа,  в  братне,  во  князь  Юрьеве.  И  помири  мати  их.  Князь
же  великий  дал  князю  Борису  Вышегород,  а  князю  Андрею
Меншему  —  Тарусу,  а  Большему  князю  Андрею  мать  дала
Романов*4  (Воскр.).
 Гнев  братьев  надо  было  смягчать  уступками  земель.
 Сделанными  уступками  они  удовлетворились  и  заклю¬
чили  с  великим  князем  новый  мир  на  обоюдном  условии  „не
кончивати44  (Рум.  собр.  I.  №№  97,  99).  Силы  каждого  из
братьев  великого  князя  были  ничтожны  в  сравнении  с  его
силами,  но  это  не  мешает  им  возбуждать  „распри  и  которы44
из-за  владений;  то  же  делает  Владимир  Мономах  на  съезде
со  Святополком  Киевским.  Киевский  князь  сделал  уступки
своему  союзнику;  то  же  делает  и  московский.
 207

Заключенный  в  1473  г.  мир  продолжался  до  1480  г.,  а  в
этом  году,  рассказывает  летописец:
 „Отступили  братиа  от  великаго  князя,  князь  Андрей  да
князь  Борис.  В  то  же  время  прииде  весть  к  великому  князю  в
Новгород  от  сына  его,  что  братия  его  хотят  отступит.  Он  же
вборзе  еха  из  Новгорода  к  Москве  и  прииде  на  Москву  перед
великим  заговейном,  и  ради  быша  вси  людие,  быша  бо  в  стра-
се  велице  от  братьи  его.  Все  грады  быша  в  осадах  и  по  лесом
бегаючи  мнози  мерли  от  студени  без  великаго  князя64
(Воскр.).
 Это  новое  размирье  произошло  по  вине  самого  велико¬
го  князя.  Состоя  в  мирном  докончании  с  братом  Борисом,
он  захватил  его  села.  Андрей  соединился  с  Борисом  для
восстановления  его  нарушенных  прав.  Несмотря  на  дву¬
кратное  посольство  от  великого  князя  с  мирными  предло¬
жениями,  Андрей  и  Борис  удалились  к  литовскому  рубежу
и  отправили  послов  к  польскому  королю  с  просьбой  упра-
вить  их  в  их  обидах  с  киевским  князем  и  помогать  им.  Ве¬
ликий  князь  снарядил  к  ним  третье  посольство  с  такими
предложениями:
 „Пойдите  опять  на  свою  отчину,  а  яз  во  всем  хочу  вас
жаловати.  А  князю  Андрею  даю  к  его  отчине  и  к  материну
данию  Колугу  да  Олексин,  два  города  на  Оке66  (Воскр.).
 Недовольные  князья  не  приняли  и  этих  условий.  Между
тем  пришла  весть  о  движении  на  Москву  царя  Ахмата.  Анд¬
рей  и  Борис,  до  сих  пор  упорствовавшие  в  нежелании  ми¬
риться,  ввиду  общей  опасности  укротили  гнев  свой  и  посла¬
ли  к  брату  предложение  о  мире.  Посредничеству  Великой
княгини  Марфы,  митрополита  Геронтия,  архиепископа  Вас-
сиана  и  игумена  Паисия  удалось  на  этот  раз  свести  князей  в
любовь.  Иван  Васильевич  дал  князю  Андрею  Можайск  и  от¬
ступился  от  захваченных  сел  Бориса.  Князья-братья  заклю¬
чили  новый  мирный  договор  на  обоюдном  условии  „не  кан-
чивати66  (Рум.  собр.  I.  №№  106  и  110).
 У  Ивана  Васильевича  и  мысли  не  было  об  иных  отно¬
шениях  удельных  князей  к  великому,  помимо  договорных.
Поэтому-то  он  и  сыновей  своих  заставил  заключить  договор.
Все  князья  были  опутаны  сетью  договоров.  При  таких  усло¬
 208

виях  князю,  стремившемуся  к  единовластию,  ничего  не  ос¬
тавалось,  как  прибегать  к  насилию  и  нарушать  собственные
обязательства.  Так  и  поступил  Иван  Васильевич  со  своим  бра¬
том  Андреем,  заключив  его  в  тюрьму.  Это  тоже  не  новость.
Еще  в  начале  XI  века  Ярослав  Мудрый  посадил  в  тюрьму
брата  своего  Судислава.  Одни  и  те  же  причины  всегда  при¬
водят  и  к  одинаким  следствиям.
 Жизнь  полна  противоречий.  Немало  их  было  и  в  древ¬
ности.  Несмотря  на  нарушения  договорного  права,  громад¬
ное  его  практическое  значение  на  протяжении  всей  нашей
древней  истории  до  XVI  века  включительно  стоит  вне  всяко¬
го  сомнения.
 Но  твердость  договорного  права,  как  и  всякого  права,
обеспечивается  правом  иска  и  судом.  Было  ли  у  нас  такое
обеспечение?  Постоянного  суда  не  было,  как  его  нигде  нет  и
теперь  в  международных  отношениях,  к  которым  по  сущест¬
ву  и  относятся  наши  между  княжеские  отношения.
 За  отсутствием  постоянного  суда  предки  наши  прибега¬
ли  к  некоторым  другим  средствам  для  обеспечения  силы  до¬
говорного  права.
 Самым  обыкновенным  и  общераспространенным  сред¬
ством  обеспечения  служила  клятва.  Все  договоры  скрепля¬
лись  присягой.  Быть  в  договоре  значило  поэтому  быть  в  кре¬
стном  целовании.  Нарушение  договора  являлось,  таким  об¬
разом,  не  только  нарушением  принятых  на  себя  обязательств,
но  и  грехом.  Это  было  клятвопреступление.
 Но  тут  опять  мы  встречаемся  с  поразительным  противо¬
речием.  Духовенство  приводило  к  присяге  князей-союзни-
ков,  но  оно  же  и  снимало  с  них  клятву,  когда  находило  это
нужным.  Побуждения,  которыми  руководствовалось  при
этом  духовенство,  были  очень  различны.  Иногда  оно  осво¬
бождало  от  клятвы  в  интересах  мира.  Древнейший  такой
случай,  нам  известный,  относится  к  XI  веку.  В  1128  г.  пред¬
приимчивый  Всеволод  Ольгович  напал  на  дядю  своего,  чер¬
ниговского  князя  Ярослава  Святославича,  захватил  его  в
плен  и  овладел  его  княжением.  Ярослав  был  в  союзе  с  киев¬
ским  князем  Мстиславом,  к  которому  и  обратился  за  помо¬
щью.  Всеволод  же,  уступив  Ярославу  Муром,  со  своей  сто¬
 209

роны,  обратился  к  Мстиславу  с  предложениями  мира  и  стал
расточать  дары  его  боярам.  Мстислав  медлил.  Так  прошли
все  лето  и  осень.
 „Бяшет  бо  в  ты  дни,  —  рассказывает  далее  летописец,
—  игумен  святаго  Андрея,  Григорий,  любим  бо  бе  преже
Володимером,  чтен  же  ото  Мьстислава  и  ото  всех  людей.
Тот  бо  не  вдадяше  Мьстиславу  встати  ратью  по  Ярославе,
река:  „то  ти  менше  есть,  оже,  переступив  хрестьное  целова¬
ние,  на  рать  не  встанешь,  неже  кровь  пролити  хрестьян-
скую“.  И  свкупивше  сбор  иерейскый,  митрополита  же  в  то
время  не  бяше,  и  рекоша  Мьстиславу:  „на  ны  будет  тот  грех46
(Ипат.).
 Целый  собор  иереев  принимал  на  себя  грех  клятвопре¬
ступления.  Что  было  делать  князю?  В  вопросах  о  том,  где
грех  и  где  спасение,  суд,  конечно,  принадлежал  духовенству,
и  князь  подчинился  ему:
 „И  створи  волю  их,  —  говорит  летописец,  —  и  сступи
хреста  Мьстислав  к  Ярославу,  и  плакася  того  вся  дни
живота  своего44.
 Духовенство,  приняв  на  себя  грех  Мстислава,  не  могло,
однако,  освободить  его  от  чувства  раскаяния  по  случаю  неис¬
полненного  долга.
 В  1195  г.  по  таким  же  соображениям  киевский  митропо¬
лит,  Никифор,  снял  крестное  целование  с  князя  Рюрика  к
зятю  его,  Роману.  Всеволод  Юрьевич  Владимирский,  союз¬
ник  Рюрика,  потребовал  от  него  уступки  городов,  передан¬
ных  уже  по  крестному  целованию  Рюриком  Роману.  По  по¬
воду  этого  требования  между  союзниками  возник  разлад,  и
дело  было  близко  к  войне.  Рюрик  обратился  тогда  к  помощи
митрополита  и  получил  от  него  такой  совет:
 „Княже!  мы  есмы  приставлены  к  Руской  земле  от  Бога
востягивати  вас  от  кровопролития.  Ажь  ся  прольяти  крови
крестьянской  в  Руской  земле,  ажь  еси  дал  волость  моложь-
шему  в  облазне  пред  старейшим,  и  крест  еси  к  нему  целовал,
а  ныне  аз  снимаю  с  тебе  крестное  целование  и  взимаю  на  ся.
А  ты  послушай  мене,  возми  волость  у  зятя  у  своего,  дай  же
старейшому,  а  Романови  даси  иную  в  тое  место44  (Ипат.).
 210

И  в  том,  и  другом  случае  духовенство  руководилось  хо¬
рошими  побуждениями.  Но  разве  цель  оправдывает  средст¬
ва?  И  не  разрушают  ли  веру  в  крест  эти  разрешения  от  доб¬
ровольно  принятого  на  себя  креста?
 Разрешает  от  клятвы  и  московское  духовенство.  Оно
руководится  при  этом  желанием  угодить  сильнейшей  сторо¬
не,  обыкновенно  великим  князьям.  Мы  уже  знаем,  что  в  до¬
говоры  великих  князей  с  удельными  нередко  вносится  усло¬
вие,  в  силу  которого  удельные  обязываются  сложить  с  себя
все  прежние  целования.  На  такое  нарушение  всех  прежних
клятв  удельные  князья  вперед  получают  пастырское  благо¬
словение.  Первое  такое  благословение,  по  имеющимся  дан¬
ным,  дал  митрополит  Алексей.  Он  разрешил  Владимиру  Ан¬
дреевичу  Серпуховскому  сложить  целование  к  Ольгерду,  и
братьи  его,  и  к  детям,  и  братаничам.  Его  примеру  следуют
митрополиты:  Киприан,  Фотий,  Иона,  Феодосий,  Филипп,
Геронтий,  Симон  и  Даниил;  в  Рязани  такие  же  разрешения
дает  рязанский  и  муромский  владыка  Симеон1.
 Едва  вошли  в  практику  обязательства  о  сложении  цело¬
вания,  то,  понятно,  должны  были  появиться  и  противопо¬
ложные  им:  „сего  целования  не  сложить66,  или  „а  се  нам  до-
кончание  правити  и  до  живота662.  Эти  последние,  однако,  ни¬
чего  нового  к  существу  дела  не  прибавляют,  так  как  вер¬
ность  договору  разумеется  и  без  этой  прибавки.
 Если  само  духовенство  не  считало  клятву  безусловно
обязательной  и  различало  крестные  целования,  которые  надо
исполнять,  от  таких,  которые  должно  сложить,  то  тем  менее
можно  ожидать  от  сторон,  заинтересованных  в  деле,  что  они
всегда  будут  исполнять  принятые  на  себя  обязательства.
Князья  легко  снимали  с  себя  крест  и  без  разрешения  духо¬
венства.  Старая  практика  в  этом  отношении  была  весьма  пе¬
чальна.  История  наша  полна  примерами  неверности  слову  и
клятве.  Приведем  несколько  случаев.  1 21 	Рум.  собр.  I.  №№  28,  32,  43,  75,  90,  92,  99,  127,  133,  160;  ААЭ.  I.
№33;  С  1368  по  1531.
 2 	Рум.  собр.  I.  №№  28,  47,  52,  56.  В  №  123  вместо  „целования  не  сло-
жить“  употреблено  выражение:  „быти  не  отступну“.
 211

Черниговские  князья,  Владимир  и  Изяслав  Давыдовичи,
в  1146  г.  состояли  в  союзе  со  Святославом  Ольговичем  про¬
тив  Изяслава  Киевского;  в  том  же  году  они  изменили  Свято¬
славу  и  перешли  на  сторону  Изяслава.  В  1147  г.  они  измени¬
ли  Изяславу,  а  в  1148  г.  опять  вступили  в  целование  с  ним.  В
1149  г.  Давыдовичи  переходят  на  сторону  врага  Изяслава,
дяди  его,  Юрия;  в  1151  г.  снова  соединятся  с  Изяславом  про¬
тив  Юрия.
 Святослав  Ольгович,  двоюродный  брат  Давыдовичей,  в
1148  г.  был  в  союзе  с  Изяславом  Киевским;  в  1149  г.  он  пе¬
решел  на  сторону  Юрия,  врага  Изяслава;  в  1150  г.  снова  со¬
единился  с  Изяславом;  в  1152  г.  изменил  Изяславу  и  опять
заключил  союз  с  Юрием.
 И  это  еще  не  самые  мрачные  случаи.  Гораздо  хуже  те,
когда  князья  пользуются  крестным  целованием,  чтобы  „на
любви“  заманить  к  себе  союзника  и  изменнически  лишить
его  свободы  и  владений.  Так  Изяслав,  Святослав  и  Всеволод
Ярославичи  захватили  приехавшего  к  ним  Всеволода  По¬
лоцкого,  несмотря  на  то,  что  сами  пригласили  его  к  себе  и
целовали  к  нему  крест  „не  сотворить  ему  зла“;  так  же  обма¬
ном,  на  крестном  целовании,  Святополк  Киевский  и  Давыд,
владимирский  князь,  схватили  князя  Василька  и  ослепили
его;  на  крестном  же  целовании  овладел  полоцкими  князьями
и  Мстислав  Великий.
 Московское  время  в  этом  отношении  нисколько  не  луч¬
ше.
 Летописец  рассказывает,  что  Дмитрий  Иванович  при
содействии  митрополита  Алексея  зазвал  к  себе  „любовию“
тверского  князя  Михаила,  а  на  третий  день  лишил  его  свобо¬
ды  и  стал  судить  (Воскр.  1368).
 Великий  князь  Василий  Васильевич  был  схвачен  и  ос¬
леплен  на  крестном  целовании  союзниками  своими,  Дмит¬
рием  Шемякой  и  Иваном  Можайским,  и  сам,  в  свою  очередь,
на  крестном  же  целовании,  схватил  и  заключил  в  темницу
Василия  Ярославича  Серпуховского.  Так  же  поступал  со
своими  союзниками  и  Иван  Васильевич.
 Каждый  князь  является,  таким  образом,  собственным
судьею  в  вопросах  договорного  права.  Он  сам  решает,  вино¬
 212

ват  перед  ним  союзник  или  нет;  и  если  находит,  что  виноват,
то  выступает  из  крестного  к  нему  целования.
 В  1158  г.  Изяслав  Давыдович  замыслил  войну  против
киевского  князя  Юрия  и  начал  собирать  союзников.  Ему
удалось  склонить  на  свою  сторону  родного  племянника
Юрия,  Ростислава  Мстиславовича,  и  внука  его,  Мстислава
Изяславича.  Но  Святослав  Ольгович,  которого  он  также  хо¬
тел  подговорить  к  союзу  против  Юрия,  отвечал  так:
 „Хрест  есмь  целовал  к  нему,  а  не  могу  без  вины  на  нь
встати“  (Ипат.).
 Указать  союзнику  его  вину  и  тогда  уже  сложить  с  себя
крестное  к  нему  целование  на  языке  XII  века  значило  „опра¬
виться  в  хрестном  целовании44.  В  1151  г.  Изяслав  обратился  к
дядям,  Вячеславу  и  Юрию,  с  упреком  в  том,  что  они  не  ис¬
полняют  того,  к  чему  обязались  по  докончанию.  „Не  хочета
ли  того  всего  исправите,  —  говорит  он,  —  то  аз  в  обиде  не
могу  быта44.  И  далее:
 „Изяслав  же,  якоже  бяше  рекл  переже:  „в  обиде  не  могу
быта44,  и  тако  оправяся  в  хрестьном  целование...44
(Ипат.).
 Далее  следует  рассказ  о  войне  с  дядями.  Итак,  нужна
вина  союзника,  эта  вина  должна  быть  указана  ему.  Если  он
не  исправится,  можно  начать  с  ним  войну.  Но  виноват  ли
союзник  или  нет,  об  этом  каждый  судит  сам.  При  этом  усло¬
вии  выступление  из  крестного  целования  представляется
делом  весьма  нетрудным.
 Но  для  самого  выступления  существовало  одно  общее
правило,  несоблюдение  которого  почиталось  изменой.  Пра¬
вило  это  заключалось  в  заявлении  союзнику  о  сложении  кре¬
стного  целования.  После  такого  заявления  прежний  друг  во¬
лен  был  начать  войну,  и  это  не  считалось  изменой.  Нападе¬
ние  же,  сделанное  без  такого  заявления,  было  нападением  в
измену.
 „Он  же,  —  говорит  летописец  о  тверском  князе  Михаи¬
ле  Александровиче,  схваченном  на  крестном  целовании
Дмитрием  Ивановичем,  —  сжалися  о  том  велми  и  положи  в
измену,  и  имеаше  ненависть  к  Великому  князю  Дмитрию,
паче  же  и  на  митрополита  жаловашеся44  (Воскр.).
 213

Такое  заявление  делалось  обыкновенно  чрез  возвраще¬
ние  крестных  грамот.  С  этого  момента  и  начиналось  состоя¬
ние  размирья.  В  договоре  Василия  Ивановича  с  Дмитрием
Шемякой  читаем:
 „А  што,  брате,  еще  до  складные  грамоты  пойманы
мои  городы,  и  волости,  и  мои  села,  и  моее  матери  села,  вели¬
кие  княгини,  и  моих  бояр  села,  войною  и  грабежом,  а  на  то
ти  мне  дата  суд  и  исправу...  А  што,  брате,  в  наше  розмирье
в  наших  отчинах  войны  или  грабежы  чинилися,  а  тому  всему
дерть  по  се  наше  докончание  на  обе  стороны41  (Рум.  собр.  I.
№  52).
 Здесь  установлены  даже  разные  последствия  войны:  „в
розмирье“,  т.е.  правомерной,  и  войны  „до  складные  грамо-
ты“,  т.е.  в  измену.  Все  же,  что  приобретено  в  войне,  начатой
до  сложения  целованья,  подлежит  возвращению.
 Недостаточность  клятвы  и  самосуд  каждого  князя  в  во¬
просах  договорного  права  должны  были  побуждать  князей  к
изысканию  иных  средств  для  обеспечения  силы  договоров.  С
такими  попытками  мы  и  действительно  встречаемся.  Они
немногочисленны,  но  чрезвычайно  важны,  ибо  служат  до¬
полнением  и  подтверждением  всего  сказанного  о  княжеских
отношениях.  Попытки  эти  состоят  в  установлении  особого
суда,  который  и  должен  решать  все  пререкания  сторон,  воз¬
никающие  из  договора;  этому  же  суду  предоставляется  и
забота  об  исполнении  постановляемых  им  решений.
 Древнейшее  указание  на  учреждение  такого  суда  пред¬
ставляет  Любецкий  трактат.  Решив  крайне  запутавшийся
вопрос  о  Ярославовом  наследстве,  князья  определили:
 „Да  аще  кто  отселе  на  кого  будет,  то  на  того  будем  вси“
(Лавр.  1097).
 По  этому  определению  право  решать  пререкания  кня¬
зей,  участников  Любецкого  союза,  признано  за  самим  сою¬
зом.  Князья  —  участники  союза  —  и  составляют  верховный
княжеский  суд.
 Случай  с  Васильком  представляет  превосходный  ком¬
ментарий  к  этому  определению.  Едва  успели  князья-союзни-
ки  разъехаться  из  Любеча,  как  некоторые  мужи,  к  которым
„вниде  сотона  в  сердце44,  начали  говорить  Давыду  Игореви-
 214

чу,  что  Владимир  и  Василько  Ростиславичи  замышляют  на¬
пасть  на  него  и  Святополка  Киевского.  Давыд  поверил  им  и
убедил  Святополка  в  измене  Ростиславичей.  Последствием
этого  был  захват  Василька  „на  любви“  и  ослепление  его.  Ос¬
тальные  князья-союзники  нашли  эти  действия  Святополка  и
Давыда  неправильными,  потребовали  их  к  своему  суду  и
приговорили  к  лишению  данных  им  на  Любецком  съезде
волостей.  Вот  рассказ  летописца.
 „Володимер  же,  и  Давыд,  и  Олег  послаша  муже  свои,
глаголюще  к  Святополку:  „что  се  зло  створил  еси  в  Русьстей
земли,  ввергл  еси  ножь  в  ны?  чему  еси  слепил  брат  свой?
Аще  ти  бы  вина  кая  была  на  нь,  обличил  и  пред  нами  и
упрев  бы  и,  створил  ему.  А  ноне  яви  вину  его,  оже  ему
се  сотворил  еси“  (Лавр.  1097).
 Итак,  Великий  князь  Киевский  не  мог  судить  теребовль-
ского  князя.  Он  должен  был  явиться  обвинителем  его  перед
союзом  князей.  Так  как  он  этого  не  сделал,  он  сам  был  вы¬
зван  к  суду  князей  и  должен  был  отвечать  перед  ним.  Оп¬
равдание  его  было  признано  недостаточным,  и  союзники
решили  прогнать  Святополка  из  Киева1.  Только  благодаря
вмешательству  киевлян  (см.  с.5)  князья-союзники  перемени¬
ли  гнев  на  милость,  признали  единственным  виновником
измены  Давыда  и  поручили  Святополку  прогнать  его  из
Владимира.  Святополк  был  плохим  исполнителем  союзного
решения;  он  не  только  не  прогнал  Давыда,  но  напал  на  Во-
лодаря  и  Василька,  „надеяся  на  множьство  вой“.
 В  1100  г.  состоялся  новый  съезд  Святополка,  Владими¬
ра,  Давыда  и  Олега  Святославичей  в  Уветичах,  где  они  снова
пришли  к  единению,  но  на  каких  условиях,  летописец  не  го¬
ворит.  В  том  же  году  была  окончательно  решена  и  судьба
Давыда  Игоревича.  Летописец  дает  по  этому  поводу  доволь¬
но  подробную  картину  союзного  суда.
 „Того  же  месяца  (августа)  в  30,  том  же  месте  (в  Увети¬
чах)  братья  вся  сняшася:  Святополк,  Володимер,  Давыд  и
 Приведенное  свидетельство  летописи  нисколько  не  мешает  сто¬
ронникам  родовой  теории  утверждать,  что  старший  князь  имел  право  су¬
дить  младших.  См.  „Историю  России  с  древнейших  времен^.  Т.Н.  С.З.
 215

Олег  (Святославичи).  И  приде  к  ним  Игоревич  Давыд  и  рече
к  ним:  „на  что  мя  есте  привабили?  О  се  есмь.  Кому  до  меня
обида?“  И  отвеща  ему  Володимер:  „ты  еси  прислал  к  нам:
хочю,  братья,  прити  к  вам  и  пожаловатися  своея  обиды.  Да
се  еси  пришел  и  седишь  с  братьею  своею  на  едином  ковре,
то  чему  не  жалуешься,  до  кого  ти  нас  жалоба?“  И  не  отвеща
Давыд  ничтоже.  И  сташа  вся  братья  на  коних.  И  ста  Свято-
полк  с  своею  дружиною,  а  Давыд  и  Олег  с  своею,  разно,
кроме  собе,  но  особь  думаху  о  Давыде.  И  сдумавше  послаша
к  Давыду  мужи  свое:  Святополк  —  Путяту,  Володимер  —
Орогостя  и  Ратибора,  Давыд  и  Олег  —  Торчина.  Послании
же  придоша  к  Давыдови  и  рекоша  ему:  „се  то  молвять  бра¬
тья:  не  хочем  ти  дата  стола  володимерьскаго,  за  не  ввергл
еси  ножь  в  ны,  его  же  не  было  в  Русьскей  земли.  Да  се  мы
тебе  не  имем,  ни  иного  ти  зла  не  сотворим,  но  се  ти  даемь,
шед  сяди  в  Бужьскем,  в  Острозе;  а  Дубен  и  Черторыеск  то  ти
даеть  Святополк,  а  се  ти  даеть  Володимер  200  гривен,  а  Да¬
выд  и  Олег  200  гривен“.  И  тогда  послаша  слы  свои  к  Воло-
дареви  и  к  Василкови:  „поими  брата  своего  Василка  к  собе,  и
буди  ваю  едина  власть,  Перемышль;  да  еще  любо,  да  седита;
аще  же  ни,  да  пусти  Василка  семо,  да  его  кормим  зде“
(Лавр.).
 Описанный  здесь  союзный  суд  не  вполне  соответствует
соглашению,  состоявшемуся  в  Любече.  Ростиславичи  по
этому  соглашению  тоже  члены  суда,  а  их  здесь  не  было.  На¬
до  думать,  что  мир  в  Уветичах  изменил  Любецкое  соглаше¬
ние,  и  Ростиславичи  были  выключены.
 Другая  черта  союзного  суда  в  Уветичах,  обращающая  на
себя  внимание,  состоит  в  том,  что  потерпевший  Василько
лишен  волости  и  получил  только  право  на  кормление.  На
каком  же  это  основании?  В  рассматриваемое  время  князь
кормится  от  волости,  но  это  не  синекура.  Князь  —  лицо  дея¬
тельное,  он  сам  управляет,  судит  и  предводительствует  на
войне.  Слепой  Василько  не  может  управлять  лично,  ему  ну¬
жен  только  корм.  Эта  точка  зрения  на  князя  как  на  фактиче¬
ского  правителя  и  была,  может  быть,  причиной  указанного
решения.  Ослепление  князя  является,  таким  образом,  фак¬
том,  лишающим  его  владетельных  прав.  Предположение  это
 216

находит  себе  подтверждение  и  в  желании  владимирцев  ос¬
лепить  врагов  их,  рязанских  князей  (Лавр.  1177).  Великий
князь  Василий  Васильевич  не  только  был  пленен,  но  и  осле¬
плен.
 Других  случаев  союзного  суда  мы  не  заметили  в  древ¬
них  памятниках.  Но  есть  основание  думать,  что  постановле¬
ние  Любецкого  съезда  не  стоит  совершенно  одиноко.  В
1177  г.  русские  князья  потерпели  поражение  от  половцев  и,
между  прочим,  потому,  что  один  из  союзников,  Давыд  Рос-
тиславич,  не  пришел  к  ним  на  помощь.  Ввиду  этого  неис¬
полнения  условий  договора  Святослав  Всеволодович  Черни¬
говский  обратился  с  такими  словами  к  Роману  Киевскому,
брату  Давыда:
 „Брате!  я  не  ищу  под  тобою  ничего  же,  но  ряд  нашь  так
есть:  оже  ся  князь  извинить,  то  в  волость,  а  мужь  —  у
голову,  а  Давыд  виноват.  Он  же  того  не  створи44  (Ипат.).
 По  упоминаемому  здесь  договору  черниговских  князей
с  киевскими  и  смоленскими  князь,  виноватый  в  неисполне¬
нии  условий  мирного  соглашения,  подвергался  лишению
волости.  Отсюда  следует,  что  решение  союзного  суда  внуков
Ярослава  не  осталось  без  последствий,  а  вошло  в  княжескую
практику  и  стало  включаться  в  договоры.  Но  спрашивается,
кто  же  был  судьею  вины?  Надо  полагать,  что  вопрос  о  вине,
как  и  при  внуках  Ярослава,  решался  судом  союзников.  По-
тому-то  Святослав  и  обращается  к  Роману.  Роман  же  „того
не  створи44,  т.е.  не  внял  словам  Святослава  или,  что  то  же,
взял  под  свою  защиту  Давыда.  Тогда  Святослав  обратился  к
другим  союзникам  и  объявил  войну  самому  Роману.  Столк¬
новение  это  кончилось  уступкой  Киева  Святославу.
 Итак,  наши  князья  XI  и  XII  веков  додумались  уже  до
союзного  суда.  В  договоры  XII  века  вносились  даже  статьи,
в  которых  определялись  наказания  князьям,  не  исполнявшим
условий  мирных  союзов.
 Эта  старина  переходит  и  в  московское  время.  Но  в  пе¬
риод  развития  единодержавия  союзная  юрисдикция  не  могла
получить  большого  значения.  След  домосковской  старины
мы  находим  только  в  трех  договорах  Василия  Васильевича.
Иван  Можайский  был  очень  виноват  перед  Великим  князем
 217

Московским.  Он  напал  на  него  в  крестном  целовании,  взял  в
плен  и  отвез  в  Москву,  где  великого  князя  ослепили.  Это  не
помешало,  однако,  великому  князю  заключить  потом  с  Ива¬
ном  Можайским  мир,  по  которому  он  обязался  жить  с  ним
по  старым  грамотам,  а  того,  как  Михаил  поступил  с  ним
в  1446  г.,  не  помнить,  не  поминать,  не  мстить,  ни  на  сердце
не  держать.  В  старых  же  грамотах  Василий  Васильевич  обя¬
зывался  быть  с  можайским  князем  за  один,  держать  его  в
братстве,  в  любви  и  „во  чти  без  обиды44,  „не  канчивать“  ни  с
кем  без  его  веданья,  ни  ссылаться;  жаловать  его  и  печало-
ваться  его  отчиной,  блюсти  ее,  не  обидеть  и  не  вступаться
под  ним  и  детьми  его.  Иван  Можайский,  „на  любви44  напав¬
ший  на  московского  великого  князя,  имел  основание  сомне¬
ваться  в  искренности  обещаний  Василия  Васильевича,  а  по¬
тому  и  не  мог  ограничиться  обыкновенной  санкцией  догово¬
ров,  присягой.  Для  обеспечения  его  прав  нужен  был  незави¬
симый  от  великого  князя  суд.  Вот  почему  в  конце  договора
перечисляется  ряд  князей-посредников,  которым  предостав¬
ляется  право  решать  вопрос  о  том,  кто  нарушил  договор,  и
помогать  правому  на  виноватого:
 „А  к  тому  ввели  есмя  на  обе  стороны  брата  нашего,  Ве-
ликаго  князя  Бориса  Александровича  Тферского,  и  свою  се¬
стру,  а  его  Великую  княгиню,  Настасью,  и  свою  братью  мо-
лодшую,  князя  Михаила  Ондреевича  (Можайского)  и  князя
Василья  Ярославича  (Серпуховского).  А  кто  нас  нарушит  се
наше  докончанье,  и  сию  нашю  утверженную  грамоту,  и  кре¬
стное  целованье  по  докончалным  грамотам  и  по  сей  грамоте
не  исправит...,  а  брат  наш,  князь  велики  Борис  Александро¬
вич,  и  наша  братья  молодшая,  князь  Михайло  Андреевичь  и
князь  Василий  Ярославичь,  будут  с  правым  на  винова-
таго44  (Рум.  собр.  I.  №№  63,  68).
 Все  князья,  блюстители  точного  исполнения  договора,
были  вместе  с  тем  друзьями  и  союзниками  договариваю¬
щихся  сторон.  Это  тоже  суд  союзников,  но  по  отношению  к
одному  только  случаю,  а  не  вообще.
 Предосторожность,  принятая  можайским  князем,  не
спасла  его.  Несмотря  на  крестное  целование,  великий  князь
отобрал  у  него  его  отчину  без  всякого  суда  союзных  князей.
 218

А  одного  из  поручителей,  Василия  Ярославина,  он  даже  по¬
жаловал  частью  отнятых  у  Ивана  Можайского  владений.
 III.  Княжеские  съезды
 Из  предшествовавшего  изложения  следует,  что  древние
княжения  суть  суверенные  государства  и  что  ограничения  их
суверенных  прав  возникают  лишь  из  договоров.  Ограниче¬
ния  эти  касаются  только  права  междукняжеских  сношений  и
являются  в  двояком  виде.  Они  или  односторонние,  или  вза¬
имные.  В  первом  случае  получаются  зависимые  государства;
во  втором,  при  обоюдном  условии  „не  канчивати“,  зависи¬
мость  взаимная,  а  потому  здесь  и  не  может  быть  речи  о  ка¬
ком-либо  преимуществе  одного  князя  перед  другим;  с  точки
зрения  права  —  они  равны:  в  случае  заключения  союза  с
третьими  лицами  необходимо  совещание  прежних  союзни¬
ков  и  новое  их  по  этому  предмету  соглашение.  Совещания
союзников  вызывались  еще  и  всякого  рода  общими  пред¬
приятиями,  о  порядке  ведения  которых  надо  было  условить¬
ся.
 Эти  разнообразные  причины  и  вызвали  у  нас  к  жизни
княжеские  съезды,  или  снемы.  Организация  их  во  многих
чертах  напоминает  порядки  вечевых  собраний.
 И  съезды,  и  веча  одинаково  называются  Думой.  Но  су¬
щественная  разница  Княжеской  думы  от  народной  состоит  в
том,  что  Княжеская  дума  не  имеет  никакого  определенного
района  действия.  Вече  действует  в  пределах  своей  волости;
княжеские  же  съезды  не  привязаны  ни  к  какой  определенной
территории.
 Все  независимые  князья  могут  созывать  съезды  и  при¬
сутствовать  на  них,  но  никто  из  них  к  тому  не  обязан.  От
инициатора  съезда  зависит  решение  вопроса  о  том,  кого  по¬
звать.  Ротников  своих  инициатор,  конечно,  всегда  пригла¬
шал;  но  он  мог  пригласить  и  не  ротников  с  целью  присоеди¬
нить  их  к  имеющему  состояться  соглашению.  Ввиду  разроз¬
ненности  княжеских  интересов  мы  не  встречаемся  ни  с  од¬
ним  случаем  приглашения  на  съезд  всех  князей-
современников.  Но  и  приглашенные  не  были  обязаны  прие¬
 219

хать.  Они  приезжали,  если  хотели.  На  неприезд  приглашен¬
ных  надо  смотреть  как  на  нежелание  их  присоединиться  к
постановлениям  съезда,  которые  всегда  можно  было  до  не¬
которой  степени  предугадывать.
 Наши  источники  знают  только  частные  съезды  князей,  в
большинстве  случаев  съезды  князей-союзников.  Такие  съез¬
ды  происходили  очень  часто.  Родственные  отношения  не
играли  при  этом  никакой  решающей  роли.  Дальние  родст¬
венники  нисколько  не  затруднялись  съезжаться  для  уговоров
о  совокупном  действии  во  вред  ближайшим.  На  съезде
1146  г.  Давыдовичи  (линии  Святослава  Ярославича)  сошлись
с  Изяславом  Мстиславичем  (линии  Всеволода  Ярославича)  и
уговорились  действовать  против  двоюродного  брата  своего,
Святослава  Ольговича  (тоже  линии  Святослава);  а  в  сле¬
дующем  году  съехались  в  Москве  Юрий  со  Святославом
Ольговичем  (братья  в  6-й  степени)  и  условились  действовать
против  Изяслава  Мстиславовича,  родного  племянника
Юрия,  и  против  Давыдовичей,  двоюродных  братьев  Свято¬
слава.
 Порядки  совещаний  отличаются  тою  же  неоформленно¬
стью,  как  и  вечевые.  Председателя  не  избирали:  открывал
прения  тот  князь,  который  созвал  съезд.  Решения  не  голосо¬
вались,  и  съезд  ничего  не  мог  постановить  большинством
голосов.  Желающие  присоединялись  к  предложению  ини¬
циатора;  всякий  несогласный  сохранял  свободу  действия.  Да
иначе  и  не  могло  быть  в  собрании  независимых  государей.
 Принятые  на  съезде  решения  отличаются  такой  же  не¬
устойчивостью,  как  и  вечевые.  Князь,  присоединившийся  к
определению  съезда,  оставался  верен  ему,  пока  это  ему  нра¬
вилось,  в  противном  случае  он  выступал  из  соглашения.
 Приведем  несколько  свидетельств  источников.
 В  1169  г.,  по  смерти  Ростислава,  на  киевский  стол  всту¬
пил  племянник  его,  Мстислав  Изяславич,  находившийся  в
дружественном  союзе  почти  со  всеми  князьями  правого  и
левого  берега  Днепра.  В  следующем  году  он  задумал  поход
на  половцев;  так  как  он  желал  привлечь  к  участию  в  нем  и
своих  союзников,  то  потребовалось  совещание  с  ними.  Вот
 220

как  летописец  описывает  состоявшийся  по  этому  поводу
съезд  князей:
 „Вложи  Бог  в  сердце  Мьстиславу  Изяславичю  мысль
благу  о  Руской  земли,  занеже  ей  хотяше  добра  всим  сердцем.
И  сзва  братью1  свою  и  нача  думати  с  ними,  река  им  тако:
„братье!  пожальтеси  о  Руской  земли  и  о  своей  отцине  и  де¬
дине,  оже  несуть  хрестьяны  на  всяко  лето  у  вежи  свои,  а  с
нами  роту  взимаюче,  всегда  переступаюче.  А  уже  у  нас  и
греческий  путь  изотимають,  и  соляный,  и  залозный.  А  лепо
ны  было,  братье,  возряче  на  божию  помочь  и  на  молитву
святое  Богородици,  поискати  отець  своих  и  деть  своих  пути
и  своей  чести66.  И  угодна  бысть  речь  его  преже  Богу,  и  всее
братье,  и  мужем  их.  И  рекоша  ему  братья  вся:  „Бог  ти,  бра¬
те,  помози  в  том,  оже  ти  Бог  вложил  таку  мысль  в  сердце;  а
нам  дай  Бог  за  хрестьяны  и  за  Рускую  землю  головы  свое
сложити“  (Ипат.).
 Предложение  Мстислава  было  единодушно  принято
всеми  съехавшимися  в  Киеве  князьями;  союзники  дружно
напали  на  половцев  и  нанесли  им  чувствительный  урон.  С
этим  рассказом  летописца  любопытно  сравнить  вышеприве¬
денное  (с.206)  описание  съезда,  устроенного  Великим  кня¬
зем  Московским,  для  решения  вопроса  о  сопротивлении  на¬
шествию  Тохтамыша.  Среди  созванных  Дмитрием  Иванови¬
чем  князей  оказалась  „разность66.  Летописец  очень  краток  и
не  говорит,  почему  некоторые  князья  не  хотели  помогать;  он
не  говорит  и  о  том,  как  велико  было  число  противников  ве¬
ликого  князя.  Это,  впрочем,  довольно  безразлично.  Для
энергического  отпора  татарам  нужно  было  „одиначество66
князей;  едва  его  не  было,  Дмитрию  Ивановичу  ничего  не
оставалось,  как  отказаться  от  своего  решения  и  поспешить
укрыться  за  Волгой,  что  он  и  сделал.
 В  1183  г.
 „Князь  же  (киевский)  Святослав  Всеволодович,  сгадав
со  сватом  своим,  Рюриком,  поидоша  на  половце  и  сташа  у
Олжичь,  ожидающе  Ярослава  из  Чорнигова.  И  устрете  и
 1  В  других  подобных  случаях  летописец  говорит,  что  созывает  „ротников
своих“  (Ипат.  1147).
 221

Ярослав  и  рече  им:  „ныне,  братья,  не  ходите,  но  срекше  вре¬
мя,  оже  дасть  Бог,  на  лето  пойдем46.  Святослав  же  и  Рюрик,
послушавша  его,  возвратишася“  (Ипат.).
 Старший  брат  и  князь  киевский,  Святослав,  по  совеща¬
нии  со  своим  союзником  решается  предпринять  поход  на
половцев  и  действительно  выступает  против  них.  Оставалось
только  соединиться  с  младшим  братом,  Ярославом  Черни¬
говским,  чтобы  вступить  в  землю  Половецкую.  Но  едва  при¬
ехал  этот  младший  брат,  как  решенный  уже  вопрос  о  войне
подвергся  новому  обсуждению  и  разрешен  был  совершенно
в  противоположном  смысле.
 Не  менее  характерно  для  наших  древних  порядков  и  из¬
вестие  летописи  под  1187  г.,  в  котором  решающая  роль
опять  выпала  на  долю  того  же  младшего  брата  и  союзника
киевского  князя,  Ярослава.
 „Тое  же  зимы,  —  говорит  летописец,  —  Святослав  (ки¬
евский  князь)  сослався  с  Рюриком,  сватом  своим,  и  сдумаста
ити  на  половце.  Рюрик  же  улюби  Святославлю  речь,  и  рече
ему:  „ты,  брате,  еди  в  Чернигов,  совокупися  же  со  братьею
своею,  а  аз  сдесе  со  своею44.И  тако  совокупившеся  вси  князи
русские  поидоша  по  Днепру,  нелзе  бо  бяшеть  инде  ити,  бе  бо
снег  велик.  И  доидоша  до  Снепорода  и  ту  изимаша  сторожи
половецкые,  и  поведаша  вежи  и  стада  половецкая  у  Голубо¬
го  леса.  Ярославу  же  не  любо  бысть  далее  пойти,  и  поча
молвити  брату,  Святославу:  „не  могу  ити  дале  от  Днепра,
земля  моя  далече,  а  дружина  моя  изнемоглася“.  Рюрик  же
поча  слати  ко  Святославу,  понуживая  его,  река  ему:  „брате  и
свату!  нам  было  сего  у  Бога  просити,  а  весть  ны  есть,  а  по¬
ловцы  восе  лежать  за  полдне!...“  Святославу  же  любо  бысть,
и  рече  ему:  „аз  есмь,  брате,  готов  есмь  всегда  и  ныне;  но  по¬
ели  ко  брату,  Ярославу,  и  понуди  его,  а  быхом  поехали  вси44.
Рюрик  же  посла  ко  Ярославу,  и  рече  ему:  „брате!  тобе  было
не  лепо  измясти  нами!  А  весть  ны  правая  есть,  ажь  вежи  по-
ловецкия  восе  за  полдне,  а  великаго  езду  нетуть.  А,  брате,
кланяются,  ты  мене  деля  пойди  до  полуднья,  а  яз  тебе  деля
еду  10  днев“.  Ярослав  же,  не  хотя  ехати,  рече:  „не  могу  по-
ехати  один,  а  полк  мой  пешь.  Вы  бы  есте  мне  поведале  дома,
же  до  толе  ити44.  И  бысть  межи  ими  распря.  Рюрик  же  много
 222

понуживая  их  и  не  може  их  повести,  Святослав  же  хоте  ити  с
Рюриком,  но  не  оста  брата  Ярослава.  И  возвратишася  во
свояси“  (Ипат.).
 В  данном  случае  было  два  съезда  князей:  на  правом  бе¬
регу  Днепра  совещались  Ростиславичи,  на  левом  —  Ольго-
вичи.  Несмотря  на  то,  что  все  князья  сошлись  в  одну  думу,
каждый  из  них  сохранил  командование  своими  войсками  и
свободу  действия.  В  расстоянии  полудня  от  стоянки  полов¬
цев  Ярослав  не  захотел  идти  далее.  Возникло  новое  совеща¬
ние,  на  котором  выяснилось,  что  Святослав  не  желает  идти
без  брата.  И  на  этот  раз,  и  опять  благодаря  несговорчивости
младшего  князя,  Ярослава,  все  предприятие  рушилось.
 В  1189  г.  тот  же  самый  Святослав  в  союзе  с  Рюриком  и
другими  князьями  правого  и  левого  берега  Днепра  предпри¬
нял  поход  на  Галич.  Достигнув  Галича,  но  еще  не  начиная
военных  действий,  князья  стали  рядиться  „о  волость  Галиц-
кую“,  т.е.  совещаться  о  разделе  еще  не  приобретенной  добы¬
чи.  На  этом  совещании  соглашения  между  союзниками  не
состоялось,  и  они  возвратились,  ничего  не  достигнув.
 Эти  известия  существенно  пополняют  сказанное  выше  о
союзах  единения.  Всякое  новое  предприятие  вызывает  со¬
вещание  и  нуждается  в  новом  соглашении.  Если  к  соглаше¬
нию  не  приходят,  предприятие  рушится.
 Под  1301  г.  находим  известие  о  съезде  не  союзников,  а
врагов,  собравшихся  для  заключения  мира:
 „Того  же  лета  учиниша  снем  у  Дмитрова:  Андрей,  князь
великый,  Михайло,  князь  тферскый,  Данило,  князь  московь-
скый,  Иоанн  князь  Дмитриевичь  из  Переяславля  и  взяша  мир
межю  собою.  А  Михайло  с  Иваном  не  докончап  межи  со-
бою“  (Лавр.).
 Кто  хотел,  тот  помирился,  кто  не  хотел,  остался  в  преж¬
ней  розни.
 Но  князья  не  всегда  лично  являлись  на  съезды,  иногда
они  действовали  чрез  уполномоченных  послов.  В  1148  г.
 „Володимер  же  и  Изяслав  Давыдовича,  и  Святослав  Ол-
говичь,  и  Всеволод  Святославичь  послаша  послы  свои  к
Изыславу  Мьстиславичю,  ищуще  мира  и  тако  рекуще...“
(Ипат.).
 223

К  послам  прибегают  иногда  как  к  дополнению  съезда:
договорившиеся  о  чем-либо  на  съезде  приглашают  через  по¬
слов  присоединиться  к  их  решению*  таких  князей,  которые
на  съезде  не  были.  Эта  замена  князей  послами  ничего  не  из¬
меняла  в  существе  дела.
 В  1183  г.  Святослав  Всеволодович  и  Рюрик  Ростиславич
сговорились  идти  на  половцев  и  отправили  послов  к  своим
союзникам,  приглашая  их  участвовать  в  походе.  На  это  при¬
глашение  отозвались  согласием:  Мстислав  и  Глеб  Святосла¬
вичи,  Владимир,  переяславский  князь,  Всеволод  Луцкий  с
братом,  Мстиславом,  Мстислав  Романович,  Изяслав  Давы¬
дович,  Мстислав  Городенский,  Ярослав  Пинский  с  братом,
Глебом,  и  Ярослав  Галицкий.
 „А  своя  братия,  —  говорит  летописец,  —  не  идоша,  ре¬
куще:  „далече  ны  есть  ити  вниз  Днепра,  не  можем  своее  зем¬
ли  пусты  оставите;  но  же  пойдеши  на  Переяславль,  то  ску¬
пимся  с  тобою  на  Суле“  (Ипат.).
 IV. 	Конец  договорного  права
 Предмет  нашего  исследования  —  древности  русского
права.  Но  оно  не  будет  закончено,  если  мы  не  укажем,  когда
же  перестали  существовать  эти  древности.  Новый,  допетров¬
ский  порядок  вещей  сложился  в  Москве.  Но  Москва  долгое
время  жила  старыми  порядками.  Московские  князья  XV  века
также  были  опутаны  сетью  договоров,  как  и  их  отдаленные
предки  XII.  Даже  в  первой  половине  XVI  века  Великий
князь  Василий  Иванович  был  связан  договорными  отноше¬
ниями  к  своим  братьям.  Когда  же  и  как  кончились  договор¬
ные  отношения?
 В  духовной  грамоте  Великого  князя  Ивана  Васильевича
находим  такое  распоряжение:
 „А  приказываю  свою  душу  и  детей  своих  меньших,
Юрья,  Дмитреа,  Семена,  Андрея,  сыну  своему  Василью.  А
вы,  дети  мои  меньшие,  Юрий  с  братьею,  држыте  сына  моего
Василья,  а  своего  брата  старейшаго,  в  мое  место  своего
отца  и  слушайте  его  во  всем“.
 224

Нельзя  ли  в  этом  приказе  „иметь  старшаго  брата  в  отца
место“  видеть  попытку  перехода  от  договорных  отношений
к  отношениям  подданничества?  Это  возможно  было  бы  в
том  случае,  если  бы  Иван  Васильевич  действительно  перенес
на  своего  старшего  сына  все  те  права  по  отношению  к
младшим,  которые  принадлежали  ему  как  отцу.  Но  Иван  Ва¬
сильевич  этого  не  сделал.  При  его  жизни  сыновья  его  со¬
стояли  в  полной  его  власти  и  владетельными  князьями  не
были.  Он  мог  посылать  их  куда  хотел,  давать  такой  корм,
какой  желал,  и  отбирать  назад  то,  что  раз  было  дано.  Все  это
менялось  со  смертью  его.  Младшие  сыновья  делались  на¬
следственными  владетельными  князьями;  старший  брат
должен  был  держать  их,  по  словам  той  же  духовной  грамо¬
ты,  „в  братстве  и  во  чти  без  обиды66.  Права  судить  младших
братьев  и  наказывать  их  Василий  Иванович  не  получил.
Случай  ослушания  их  воле  старшего  брата  Великий  князь
Иван  предусматривает,  но  предает  его  суду  Божию,  а  не  суду
своего  наследника.  В  духовной  читаем:
 „А  которой  мой  сын  не  учнет  сына  моего  Василья  слу-
шати  во  всем  или  учнет  под  ним  подискивати  великих  кня¬
жеств,  или  под  его  детми,  или  учнет  от  него  отступати,  или
учнет  ссылатися  с  кем  ни  буди  тайно  или  явно  на  его  лихо,
или  учнет  кого  на  него  подимати,  или  с  кем  учнет  на  него
одиначитися,  —  ино  не  буди  на  нем  милости  Божия  и  Пре¬
чистые  Богоматери  и  святых  чудотворец  молитвы  и  роди¬
тель  наших  и  нашего  благословения  в  сий  век  и  в  будущий66.
 Итак,  младшие  братья  не  подданные  Василия  Иванови¬
ча,  а  такие  же  владетельные  князья,  как  и  он  сам.  Этот  вывод
вполне  подтверждается  и  тем  фактом,  что  за  год  с  неболь¬
шим  до  смерти  своей  Иван  Васильевич  приказал  Василию  и
Юрию  заключить  формальный  договор  с  обоюдным  крест¬
ным  целованием,  в  котором  и  были  определены  будущие
отношения  великого  князя  к  его  брату.  Что  эти  договорные
отношения  не  отменены  завещанием  (время  написания  кото¬
рого  не  обозначено),  видно  из  того,  что  Василий  и  Юрий
подтвердили  этот  договор  в  1531  г.
 До  нас  дошел  только  один  договор  будущего  Великого
князя  Василия  с  братом  его  Юрием.  Но  значит  ли  это,  что  с
 8  —  1728
 225

другими  братьями  договора  при  жизни  отца  не  было  заклю¬
чено?  Конечно,  нет.  Гораздо  более  есть  оснований  думать,
что  Иван  Васильевич  привел  в  крестное  целование  с  буду¬
щим  великим  князем  и  остальных  своих  сыновей.  Преду¬
сматривает  же  он  в  своем  завещании  случай  подыскивания
их  под  великое  княжение.
 Как  же  надо  понимать  это  распоряжение  —  иметь
„старшего  брата  в  отца  место?64
 Власть  отца  была  единственной  недоговорной  властью,
какую  только  знали  князья;  она  установлялась  не  в  силу  сво¬
бодной  воли  сторон  и  была  выше  человеческого  произвола.
Состояние  членов  семьи  под  властью  отца  представляется
замиренным,  в  семье  нет  войны.  Это  завидное  состояние  в
эпоху,  столь  богатую  войнами,  как  княжеская.  Отсюда  по¬
нятно,  что  князья  ничего  лучшего  не  могли  завещать  своим
детям,  будущим  владетельным  князьям,  как  продолжение
мирной  семейной  жизни  под  руководством  названного  отца.
А  так  как  названному  отцу  не  сообщалась  настоящая  отече¬
ская  власть,  то  завещательное  распоряжение  имело  значение
доброго  совета,  и  только.
 Стремление  сохранить  добрые  семейные  отношения
между  сыновьями  свойственно  и  другим  московским  князь¬
ям.  Василий  Васильевич  с  этою  целью  поручает  детей  кня¬
гине  своей  и  приказывает  им  „жить  за  один  и  во  всем  слу¬
шаться  матери  своей  в  свое  место  отца66.  Великий  князь
Дмитрий  Иванович  также  приказывает  своим  сыновьям
слушаться  во  всем  матери  и  из  воли  ее  не  выступать  ни  в
чем;  рядом  с  этим  он  приказывает  младшим  сыновьям  чтить
и  слушать  старшего  брата  „в  свое  место  отца66,  а  старшему
держать  младших  в  братстве  без  обиды.  Это  предписание
нисколько  не  мешало  сыновьям  Дмитрия  Ивановича  заклю¬
чать  между  собой  договоры  на  обоюдных  условиях  единения
и  „не  канчивати66.
 Указанные  попытки  поддержать  среди  детей  семейный
мир  также  не  составляют  нововведения  Москвы.  Это  опять
старина.  Древнейший  случай  восходит  к  XI  веку.  Ярослав
Мудрый  завещал  уже  младшим  сыновьям  „слушать  старша-
го  в  себе  место66.  Это  распоряжение  совершенно  совпадает  с
 226

распоряжением  московского  Великого  князя  Ивана  Василье¬
вича.  Приказывая  младшим  слушаться  старшего,  Ярослав
делит  между  ними  города  и  завещает  детям  „не  преступати
предела  братня,  ни  сгонити“.  По  смерти  его,  следовательно,
так  же  нарушалось  единство  власти,  как  и  по  смерти  Ивана
Васильевича,  и  Ярославичи  делались  владетельными  князь¬
ями,  как  и  дети  московского  князя.  Если  у  первого  брата
свой  особый  удел,  то,  понятно,  между  ними  возможны  враж¬
дебные  столкновения.  Ярослав,  не  раз  поднимавший  оружие
против  родных  братьев,  предвидел  это.  Но  и  он,  как  и  мос¬
ковский  великий  князь,  не  подчинил  младших  сыновей  суду
старшего,  а  установил  неприкосновенность  владений  всех
своих  сыновей.  Ни  один  из  них,  следовательно,  не  поддан¬
ный  другого.  Они  и  вели  себя  как  независимые  государи,  на
что  было  указано  выше.  В  начале  летописной  передачи  Яро¬
славова  завещания  находим  такой  совет  детям:  „Пребывайте
мирно,  послушающе  брат  брата46.  Если  бы  у  нас  не  было  под
руками  подлинных  завещаний  московских  князей,  мы  могли
бы  упрекнуть  летописца  в  неточной  передаче  воли  Ярослава,
который  приказывает  то  слушать  брату  брата,  то  всем  слу¬
шаться  старшего  „в  отца  место44.  Но  совершенно  такое  же
распоряжение  находим  и  в  завещании  Дмитрия  Ивановича,
который  приказывает  сыновьям  „жить  за  один44,  т.е.  слушать
друг  друга,  и  вместе  с  тем  слушать  старшего  „в  отца  место44.
Эти  кажущиеся  нам  противоречия  объясняются  тем,  что
древние  князья  имели  в  виду  установить  между  своими  сы¬
новьями  не  отношения  действительного  подчинения  млад¬
ших  старшему,  а  семейного  согласия  и  единения  между  ни¬
ми.  Это  та  же  цель,  для  достижения  которой  заключались  и
мирные  союзы,  в  которых  на  первом  месте  говорится  о  еди¬
нении.  Если  условие  иметь  кого-либо  „в  отца  место44  и  воз¬
лагало  на  названного  сына  нравственную  обязанность  быть  в
послушании  названного  отца,  то,  с  другой  стороны,  оно  воз¬
лагало  и  на  названного  отца  обязанность  любить  названного
сына,  заботиться  о  нем,  оказывать  ему  всякую  поддержку  и
даже  сложить  свою  голову  за  его  обиду.  Это  ясно  из  ниже
приводимых  слов  мазовецкого  князя  Конрада  Самовитовича
(с.228—229).  Это  семейно-нравственные  обязанности.  О
 8*
 227

подчинении  в  государственном  смысле  слова  здесь  и  речи
быть  не  может.
 Северо-восточные  княжения  получили  первое,  но  чисто
внешнее  объединение  в  1238  г.,  по  покорении  их  татарами.  С
этого  момента  возникло  общее  подчинение  их  ордынским
ханам.  В  лице  ханов  впервые  создалась  высшая  власть  над
всеми  князьями  Русской  земли.  Ханы  не  только  распределя¬
ли  столы  между  князьями  по  своему  усмотрению,  но  призы¬
вали  их  к  своему  суду  и  были  вольны  в  их  жизни  и  смерти.
 Но  здесь  мы  опять  встречаемся  с  поразительным  проти¬
воречием.  В  противность  собственным  своим  интересам  та¬
тары  явились  проводниками  начала  объединения  Русской
земли  под  главенством  Великого  князя  Владимирского.  Под
1341  г.  летописец  говорит,  что  по  смерти  Ивана  Даниловича
Калиты  „вси  князи  рустии“  поехали  в  Орду,  и  затем  продол¬
жает:
 „Тое  же  осени  выиде  из  Орды  на  великое  княжение
князь  Семен  Ивановичь,  а  с  ним  братиа  его,  Иоанн  и  Андрей,
и  вси  князи  рускии  под  руце  его  даны,  и  седе  на  столе  в
Володимери“  (Воскр.).
 Таким  образом,  в  1341  г.  татарский  хан  Узбек  отдал  под
руку  Великого  князя  Владимирского  всех  князей  русских.
Выражение  „быть  под  рукой“  употребляется  и  русскими
князьями,  но  в  их  устах  оно  имеет  совсем  не  тот  смысл,  ка¬
кой  должны  были  придавать  ему  татары.  В  1287  г.  мазовец-
кий  князь  Конрад  Самовитович  обратился  к  Владимиру  Га¬
лицкому  с  такими  речами:
 „Господине  брат  мой!  ты  же  ми  был  в  отца  место,  ка-
ко  мя  еси  держал  под  своею  рукою,  своею  милостью!
Тобою  есмь,  господине,  княжил  и  городы  свои  держал,  и
братьи  своей  отъялся  есмь,  и  грозен  был!  А  ныне,  господине,
слышал  есмь,  оже  еси  дал  землю  свою  всю  и  городы  брату
своему  Мьстиславу,  а  надеюся  на  Бог  и  на  тя,  абы  ты,  госпо¬
дин  мой,  послал  свой  посол  с  моим  послом  к  брату  своему
Мьстиславу,  абы  мя,  господине,  со  твоею  милостью  приял
брат  твой  под  свою  руку  и  стоял  бы  за  меня  в  мою
обиду,  како  ты,  господин  мой,  стоял  за  мною  во  мою  оби-
ду“.  Володимер  же  послал  брату  своему  Мьстиславу,  тако
 228

река:  „брат  мой,  сам  ведаеш,  како  есмь  имел  брата  своего
Кондрата,  и  честил  и  дарил,  а  в  обиду  его  стоял  есмь  за  ним,
како  и  за  собою.  Абы  ты  тако  же,  мене  деля,  приял  и  с
любовью  под  свою  руку  и  стоял  за  ним  в  его  зло“.
Мьстислав  же  обечася  Володимеру,  тако  река:  „брат  мой!
рад,  тебе  деля,  приимаю  с  любовью  под  свою  руку,  а
в  обиду  его  дай  Бог  голову  свою  сложити  за  нь“
(Ипат.).
 Иметь  под  рукою  —  это  то  же,  что  иметь  сыном  и  быть
„в  отца  место46,  т.е.  любить,  заботиться  и  даже  голову  свою
сложить  в  интересах  покровительствуемого.  Трудно  думать,
чтобы  татары  имели  в  виду  установить  такое  попечительное
и  любовное  покровительство  Великого  князя  Владимирского
над  остальными  северо-восточными  князьями.  Отдавая  рус¬
ских  князей  под  руку  Семена  Ивановича,  они,  надо  полагать,
имели  в  виду  нечто  иное.  Ханские  ярлыки,  в  которых,  веро¬
ятно,  были  определены  права  великих  князей  владимирских
и  обязанности  остальных,  до  нас  не  дошли.  За  отсутствием
этого  главного  источника  нам  остается  только  гадать  о
смысле  и  значении  татарской  отдачи  под  руку.  Татары  смот¬
рели  на  себя  как  на  верховных  владык  русского  народа.  Хотя
они  и  не  управляли  непосредственно  в  пределах  Русской
земли,  но  имели  здесь  свои  постоянные  интересы  и  нужда¬
лись  в  особом  органе  власти,  который  наблюдал  бы  за  ис¬
полнением  их  велений.  Таким  органом  они  и  назначили  Ве¬
ликого  князя  Владимирского.  Остальные  князья  были  отда¬
ны  под  его  руку,  но,  надо  думать,  не  в  старорусском  смысле
любви,  покровительства  и  заботы,  а  в  смысле  подчинения  по
всем  вопросам,  имевшим  отношение  к  татарским  интересам.
По  роду  дел  это  было  подчинение  специальное,  ограничи¬
вавшееся  сферою  татарской  политики;  по  характеру  —  без¬
условное;  в  случае  непослушания  русские  князья,  конечно,
подлежали  ответственности  перед  ордынским  царем.  Но  Ве¬
ликий  князь  Владимирский  приказывал  им  не  как  самостоя¬
тельный  государь,  а  как  посаженник  ханский  и  приказчик
Орды.  По  всей  вероятности,  Семен  Иванович  был  не  первым
таким  приказчиком.  Уже  отец  Семена,  Иван  Данилович  Ка¬
лита,  беспрекословно  исполнял  ханские  приказания  и  при¬
 229

соединял  свои  силы  к  татарским  полчищам  для  войны  про¬
тив  русских  городов.  Князья,  которые  ходили  с  ним  на
Тверь,  Псков,  Смоленск,  подчинялись  не  ему,  а  ордынскому
царю,  по  приказу  которого  действовал  и  сам  Калита.  Огра¬
ничимся  одним  примером:
 „А  Товлубий  (татарский  воевода,  посланный  царем  вое¬
вать  Смоленск),  —  говорит  летописец,  —  поиде  ратью  с  Пе¬
реяславля  к  Смоленьску;  с  ним  же  посла  рать  свою  и  князь
Иван  Великий  Данилович,  по  цареву  повелению,  князя
Константина  Васильевича  Суздальскаго,  князя  Константина
Борисовича  Ростовскаго,  князя  Иоанна  Ярославича  Юрьев-
скаго,  князя  Иоанна  Дрютскаго,  князя  Федора  Фоминьскаго,
а  с  ними  великаго  князя  воеводы,  Александр  Ивановичь  и
Федор  Акинфовичь,  и  стояше  у  города  немного  дний,  и  по-
идоша  прочь,  граду  не  успевшу  ничтоже“  (Воскр.  1340).
 Хотя  большого  усердия  в  исполнении  царева  повеления
в  данном  случае  и  не  видно,  но  едва  ли  можно  сомневаться  в
некотором  объединении  русских  княжений  под  властью  Ве¬
ликого  князя  Владимирского,  происшедшем  в  татарских  ин¬
тересах.
 Возникает  вопрос,  какие  последствия  имело  это  внеш¬
нее  объединение  на  отношения  князей  вне  действия  татар¬
ской  силы?  Этот  вопрос  может  и  должен  быть  поставлен,  так
как  русские  князья,  состоя  под  татарским  владычеством,  не
все  же  действовали  по  татарским  велениям.  Орда  была  дале¬
ко,  и  князья  продолжали  жить  своею  жизнью,  наследован¬
ною  от  предков.  Вот  на  эту-то  жизнь  какое  оказало  влияние
возникшее  по  инициативе  татар  начало  подчинения  всех
князей  Великому  князю  Владимирскому?  Ответ  на  этот  во¬
прос  надо  искать  в  известных  уже  нам  договорах  XIV  и
XV  веков.  В  них  нет  ни  малейшего  следа  внесенного  татара¬
ми  начала  подчинения.  Даже  Семен  Иванович,  которому
царь  Узбек  отдал  родных  его  братьев  под  руку,  заключил  с
ними  договор  на  обоюдном  условии  единения  и  „не  канчи-
вати“.  Насколько  русская  и  татарская  практика  были  различ¬
ны  и  непохожи  одна  на  другую,  показывает  следующий  слу¬
чай.  Перед  татарским  судом  происходила  тяжба  Великого
 230

князя  Василия  Васильевича  с  дядею  Юрием  из-за  обладания
Великим  княжением  Владимирским.
 „И  тогда,  —  рассказывает  летописец,  —  царь  дасть  ве¬
ликое  княжение  князю  Василию  Васильевичу,  и  повеле  кня¬
зю  Юрию  конь  повести  под  ним.  Князь  же  велики  не
всхоте  того  дяди  своего  безчестити“  (Воскр.  1432).
 По  татарским  понятиям  подчиненный  ведет  коня  своего
принципала,  и  в  этом  нет  бесчестья,  а  выражается  только
подчинение.  По  русским  понятиям  племяннику  заставить
своего  дядю  и  владетельного  князя  вести  под  собою  коня  —
значит  обесчестить  его.  Василий  Васильевич  отказался  от
такого  выражения  своего  верховенства.  В  княжеской  среде
такого  обычая  не  было.  Зависимые  князья  ездят  рядом  со
своим  старшим  братом,  но  не  водят  его  коня;  коня  водят
слуги.  Татарское  завоевание  оставило  глубокий  след  в  нашей
истории;  но  идея  подчинения  князей  власти  великого  князя,
проводимая  татарами  в  XIV  веке,  вовсе  не  привилась  в  на¬
шей  практике;  она  держалась  единственно  страхом  татарско¬
го  насилия  и  бесследно  исчезла  вместе  с  татарским  владыче¬
ством1.
 Ни  великие  князья  московские,  ни  татары  не  положили
конца  договорным  отношениям  и  не  низвели  владетельных
князей  до  положения  подданных  великого  князя.  Сделали
это  бояре  московские  в  малолетство  Ивана  Васильевича,
первого  русского  царя.
 В  самую  полночь  с  3-го  на  4  декабря  1534  г.  скончался
Великий  князь  Василий  Иванович.  Немедленно,  в  тот  самый
час,  как  он  умер,  бояре  его  целовали  между  собою  крест  на
 Иное  решение  поставленного  вопроса  дает  родовая  теория.  В  „Ис-
тории“  Соловьева  (III.  312)  читаем,  что  уже  при  Семене  Гордом  русские
князья  „перестали  быть  родичами  равноправными  и  стали  подручниками
великого  князя“;  а  доказательство  такое:  „вси  князи  русские  даны  были
под  руки  Симеона“,  говорят  летописи.  Но  ведь  летописи  говорят  эго  не  от
себя,  а  приводят  татарскую  меру,  и  надо  было  разобрать,  изменился  этим
татарским  распоряжением  русский  порядок  или  нет.  Что  князья  москов¬
ские  при  Семене  и  после  не  перестали  быть  родичами  равноправными  и
не  сделались  подручниками  великого,  это  доказывается  княжескими  дого¬
ворами  и  летописями.
 231

том,  что  им  великой  княгине  и  сыну  ее,  Великому  князю
Ивану,  прямо  служить  и  великого  княжения  под  ним  беречь
вправду,  без  хитрости,  за  один.  Тогда  же  бояре  привели  к
крестному  целованию  и  братьев  умершего  государя,  Юрия  и
Андрея,  на  том,  что  им  племяннику  своему  добра  хотеть  и
великого  княжения  под  ним  блюсти  и  стеречи  и  самим  не
хотеть.  Но  присяга  братьев  Василия  Ивановича  произошла
не  в  обычном  порядке.  Бояре,  требуя  от  них  клятвы  велико¬
му  князю,  сами  отказались  целовать  им  крест  именем  мало¬
летнего  государя.  Это  было  вопиющее  нарушение  освящен¬
ных  временем  порядков.  Покойный  князь  два  раза  целовал
крест  к  Юрию,  и  второй  раз  не  далее  как  за  три  года  до  своей
кончины,  а  бояре  его  не  хотят  ему  дать  „правды44  за  мало¬
летнего  племянника!  Юрий  не  желал,  да  и  не  должен  был
переносить  такое  поругание  своих  княжеских  прав.  Он  долго
противился  и  спорил.  Но  бояре  не  выпустили  его  с  государе¬
ва  двора  и  насильно  заставили  целовать  крест.  Юрий  не  счи¬
тал  себя  связанным  этим  „невольным  целованием44  и  на  дру¬
гой  же  день  стал  набирать  дружину,  перезывая  от  великого
князя  его  служилых  людей.  Действия  эти  не  укрылись  от
бояр,  они  усмотрели  в  них  нарушение  только  что  принесен¬
ной  присяги  и  заключили  Юрия  в  тюрьму.  Он  оставался  в
неволе  до  своей  смерти  (|1536).
 Поимание  Юрия  должно  было  до  крайности  обострить
отношения  к  другому  дяде  великого  князя,  Андрею.  Он  имел
основание  опасаться,  что  и  его  „поймают44,  и  потому  не  ехал
в  Москву,  куда  его  усиленно  приглашали;  а  в  Москве  боя¬
лись,  что  он  первый  начнет  действовать  против  великого
князя.  В  1537  г.  дело  дошло  до  враждебного  столкновения.
Но  Андрей  не  решился  вступить  в  бой  с  полками  великого
князя,  а  „учал  у  воеводы  великаго  князя  правды  просить,
что  его  великому  князю  не  поимати  и  опалы  на  него  великия
не  положити44.  Воевода  поручился  за  московское  правитель¬
ство,  и  тогда  дядя  великого  князя  поехал  в  Москву.  В  Моск¬
ве,  однако,  не  одобрили  уступчивости  воеводы;  князя  Анд¬
рея  „велели  поимати  и  в  полату  посадити,  и  тягость  на  него
положити44.  Вот  в  этом-то  тягостном  положении  бояре  взяли
с  него  запись,  в  которой  он  обязался  хотеть  великому  князю
 232

добра,  извещать  его  о  всякой  опасности,  не  подыскивать  под
ним  его  государств,  не  принимать  к  себе  его  служилых  лю¬
дей  и  ни  с  кем  на  него  не  ссылаться.  Эту  запись  князь  Анд¬
рей  должен  был  скрепить  крестным  целованием;  бояре  же
великого  князя  и  на  этот  раз  правды  ему  не  дали  и  никаких
прав  за  ним  не  признали.  Только  в  конце  записи  они  именем
великого  князя  написали:
 „А  мне,  Великому  князю  Ивану  Васильевичу  всеа  Ру¬
син,  и  моей  матери,  Великой  княгине  Елене,  жаловати  тебя  и
беречи  по  государя  своего  наказу,  Великаго  князя  Василия
Ивановича  всеа  Русии“  (Рум.  собр.  I.  №  103).
 Это  простое  обещание,  а  не  договорное  обязательство,
скрепленное  клятвой,  и  притом  обещание  очень  неопреде¬
ленное.  Великий  князь  обещает  жаловать  и  беречь  князя  Ан¬
дрея  лично,  но  о  владениях  его  и  владельческих  правах  не
говорит  ни  слова.
 Вот  это  и  есть  конец  договорных  отношений.  Два  по¬
следних  удельных  князя  решением  бояр  из  владетельных
государей  превращены  в  подданных  великого  князя.  Они
более  не  в  договоре  с  ним,  а  в  одностороннем  целовании,  как
и  служилые  люди.  Это  акт  низложения  владетельных  князей.
 Этой  переменой  своего  положения  князь  Андрей  так  же
не  удовлетворился,  как  и  брат  его.  Невольную  присягу  он  не
считал  обязательной,  а  потому,  улучив  время,  бежал  из  Мо¬
сквы  в  Новгород,  надеясь  найти  там  приверженцев.  Его  по¬
стигла  участь  брата:  он  был  пойман  и  заключен  в  тюрьму,
где  и  умер.  Ни  Юрий,  ни  Андрей  не  захотели  быть  поддан¬
ными;  они  сопротивлялись  до  конца  новым  порядкам,  в  ко¬
торых  не  могли  признать  „правды44.  Правдою  для  них  оста¬
вались  договорные  отношения  и  обязанность  великого  князя
держать  их  в  братстве  и  „во  чти  без  обиды44.  Последние  вла¬
детельные  князья  подданными  великого  князя  не  сделались,
их  пришлось  извести  измором  в  неволе  и  цепях.
 Низложенные  Юрий  и  Андрей  умерли,  но  не  могли  ли
народиться  новые  владетельные  князья?  Московские  бояре
указали  путь,  которым  можно  было  достигнуть  политиче¬
ского  объединения  России.  Путь  этот  —  низложение  удель¬
ных.  В  этом  великая  их  заслуга.  Но  мысль  о  политическом
 233

единстве  России  слышится  и  с  другой  стороны.  В  1498  г.
Великий  князь  Иван  Васильевич  положил  опалу  на  сына
своего  Василия  и  назначил  преемником  своим  внука  Дмит¬
рия.  Опала  эта,  однако,  длилась  недолго.  В  следующем  уже
году  Иван  Васильевич  возвратил  милость  сыну  и  назначил
его  великим  князем  Новгорода  и  Пскова.  Таким  образом,  в
1499  г.  имелось  налицо  как  бы  два  будущих  великих  князя:
один  владимирский  и  московский,  другой  новгородский  и
псковский.  Это  отделение  Пскова  от  Москвы  не  понравилось
псковичам,  они  усмотрели  в  нем  новую  попытку  раздробле¬
ния  Руси  и  отправили  к  великому  князю  торжественное  по¬
сольство,  составленное  из  посадников  и  бояр,  по  три  от  каж¬
дого  конца;  послы  эти  должны  были  просить  Ивана  Василь¬
евича  о  том,  чтобы  в  Пскове  и  Москве  был  один  государь.
Самовластие  московского  государя  было  в  это  время  уже  так
велико,  что  он  опалился  на  псковских  послов  за  это  патрио¬
тическое  челобитье,  а  одного  из  них  велел  посадить  в  тюрь¬
му,  хотя  и  ненадолго.
 Государственное  единство  России  сделало  уже  большие
успехи.  Оно  становилось  потребностью  народа.  Но  разве
московские  государи  не  вольны  были  создать  из  своих  сы¬
новей  новых  владетельных  князей?  Они  могли  это  сделать,  и
по  чувствам  родительской  любви  к  детям  они  недалеки  были
от  того,  чтобы  и  действительно  это  сделать.  Они  все  же  бо¬
лее  любили  сыновей  своих,  чем  государственное  единство
России.  Каждый  из  них  испытал  неудобства  многокняжия,
воевал  с  дядьями  и  братьями  и  на  крестном  целовании  захва¬
тывал  их  владения;  но  как  только  возникал  вопрос  о  наслед¬
нике  государства,  царствующий  государь  выделял  каждому
своему  сыну  особый  удел  и  оставлял  своему  преемнику  бре¬
мя  новых  владетельных  князей.  Так  поступил  и  Великий
князь  Иван  Васильевич,  так  много  сделавший  для  объедине¬
ния  Московского  государства.  Владетельные  князья,  кото¬
рых  пришлось  низлагать  боярам  его  сына,  получили  свою
власть  из  его  рук.  Василий  Иванович  также  оставил  особый
удел  своему  второму  сыну  Юрию.  То  же  сделал  и  Иван
Грозный.  Отказав  государство  свое  старшему  сыну  Ивану,
он  назначил  весьма  большой  удел  и  следующему,  Федору.
 234

Все  это  явления,  неблагоприятные  для  государственного
единства  России.  Можно  было  и  во  второй  половине
XVI  века  опасаться,  что  эти  назначения  поведут  к  образова¬
нию  новых  линий  владетельных  князей.  Но  и  здесь  на  по¬
мощь  Московскому  государству  пришел  счастливый  случай.
Юрий  Васильевич  умер,  не  оставив  потомства;  старший  сын
Грозного  умер  при  жизни  отца,  и  наследником  оказался  сле¬
дующий,  Федор,  в  царствование  которого  умер  малолетним
и  последний  сын  Ивана,  царевич  Димитрий.  Федор  же  Ива¬
нович  сыновей  вовсе  не  имел.  Таким  образом,  во  второй  по¬
ловине  XVI  века  не  оказалось  ни  одного  кандидата  во  владе¬
тельные  князья.  По  прекращении  же  линии  Даниловичей
сознание  о  государственном  единстве  русского  народа  ши¬
рокою  волной  прошло  по  Русской  земле  и  выразилось  в  из¬
брании  одного  государя  на  все  Московское  государство.

ГЛАВА  ВТОРАЯ
 Разделение  волостей  между  князьями
I.  Вообще
 Вопрос  о  распределении  или  преемстве  столов  возникает
для  каждой  волости  или  княжения  в  отдельности.  Каждая
волость,  представляя  особое  государство,  должна  была
иметь  или,  по  крайней  мере,  должна  была  стремиться  выра¬
ботать  для  себя  и  свой  порядок  преемства.
 Но  волости  не  вели  изолированной  жизни;  они  находи¬
лись  в  постоянных  столкновениях  между  собою,  результа¬
том  которых  было  то,  что  князья  нередко  занимали  волости
и  в  силу  военной  удачи.  Вследствие  этого  тот  порядок  пре¬
емства,  который  мог  бы  сложиться  в  известной  волости,  бла¬
годаря  влиянию  собственных  ее  потребностей  и  сил,  посто¬
янно  нарушался  и  путался  этими  вторжениями  извне.  Таким
образом,  условия  нашей  древней  жизни  очень  мало  благо¬
приятствовали  тому,  чтобы  возник  и  упрочился  один  опре¬
деленный  порядок  преемства.  И  действительно,  одного
сколько-нибудь  определенного  порядка  наша  древность  и  не
представляет.  Распределение  столов  происходило  под  влия¬
нием  весьма  разнообразных  начал  и  интересов,  из  которых
ни  один  не  пользовался  бесспорным  признанием,  и  относи¬
тельное  значение  и  историческая  важность  которых  были
очень  различны  и  весьма  непостоянны.
 На  распределение  столов  влияли  интересы  народа,  выра¬
жавшиеся  в  его  праве  избрания  князей;  начало  отчины,  инте¬
ресы  царствующего  князя  и  его  семьи,  проявлявшиеся  в  дого¬
ворах  и  завещаниях,  начало  семейного  старшинства  князей.
Но  ни  один  из  этих  интересов  не  имел  силы  сам  по  себе.  Вви¬
ду  преобладающего  значения  договорного  и  союзного  начала
в  нашей  истории  интересы  эти  получали  практическое  осуще¬
ствление  только  в  том  случае,  если  для  поддержки  их  удава¬
лось  составить  достаточно  внушительные  союзы  и  заключить
соответствующие  договоры.  А  так  как  для  организации  таких
союзов  нужно  было  умение,  настойчивость,  энергия,  а  при
всем  том  и  достаточный  запас  военных  сил,  то  личные  каче¬
 236

ства  князя  и  его  фактическое  положение  в  среде  других  кня¬
зей  являются  также  весьма  важными  условиями  в  решении
рассматриваемого  вопроса.  Очень  нередко  столы  переходили
тому,  кто  был  искуснее,  кто  умел  добывать  их  „своей  голо-
вой“,  как  выражается  князь  Изяслав  Мстиславич.
 II. 	Избрание  князей  народом
 Об  избрании  князей  народом  речь  была  выше.  Мы  виде¬
ли,  что  народ  осуществлял  свое  право,  несмотря  ни  на  какие
соглашения  князей  о  порядке  преемства.  По  смерти  Свято-
полка-Михаила  киевляне  призвали  к  себе  на  стол  Владимира
Мономаха,  хотя  по  Любецкому  трактату  он  клятвенно  обязал¬
ся  в  Киеве  не  сидеть.
 В  дополнение  к  сказанному  надо  указать  на  то,  что  и
народное  избрание  нуждалось  в  признании  или,  по  крайней
мере,  в  молчаливом  согласии  со  стороны  других  князей,  ина¬
че  они  начинали  войну  против  избранника  и  избравшей  его
волости.  В  1146  г.,  по  смерти  Всеволода  Черниговского,  ки¬
евляне  пригласили  к  себе  на  стол  владимирского  князя  Изя-
слава  Мстиславича.  До  этого  приглашения  он  был  в  союзе  с
черниговскими  Ольговичами  и  Давыдовичами.  Но  союз  этот
приглашением  Изяслава  в  Киев  нарушился,  ибо  одним  из
условий  его  было  вступление  на  киевский  стол  Игоря  Оль-
говича.  Изяслав,  заняв  Киев  под  Игорем,  вызвал  против  себя
войну  своих  прежних  союзников.  Святослав  Ольгович,  брат
обманутого  Игоря,  не  надеясь  собственными  силами  одолеть
Изяслава,  обратился  к  дяде  его,  Юрию,  и  предложил  ему
свою  помощь  для  овладения  Киевской  волостью.  В  1147  г.  к
Святославу  и  Юрию  присоединились  и  Давыдовичи.  Так  на¬
чалась  эта  достопамятная  борьба  Изяслава  с  Юрием,  в  которой
черниговские  князья  были  то  на  стороне  Изяслава,  то  на  сто¬
роне  Юрия.  В  первый  год  войны  Юрий  не  помог  своим  со¬
юзникам,  и  они  вынуждены  были  заключить  с  Изяславом
мир,  по  которому  признали  его  киевским  князем.  В  самый
год  этого  замирения  Изяславу  пришлось  просить  помощи
своих  новых  союзников  против  дяди  Юрия.  Возобновившая¬
ся  война  велась  с  переменными  союзниками  и  переменным
 237

счастьем,  и  Изяславу  приходилось  даже  отказываться  от
Киева  в  пользу  счастливого  соперника,  а  киевлянам  расста¬
ваться  с  излюбленным  Изяславом  и  принимать  в  свои  стены
неугодного  им  Юрия.
 Все  это  обыкновенные  последствия  непостоянства  во¬
енного  счастья.
 Практика  избрания  князей  народом  не  совершенно,  одна¬
ко,  исключала  начало  наследственности  или,  говоря  языком
того  времени,  начало  отчины.  Иногда  народ  избирал  князя  не
лично  только,  но  и  с  его  детьми.  В  этом  надо  видеть  не  отказ
на  будущее  время  от  права  избрания,  а  ограничение  этого
права  при  его  осуществлении  нисходящим  потомством  из¬
вестного  князя.
 Та  же  идея  наследственности,  несомненно,  слышится  и
в  отказах  населения  некоторых  волостей  биться  против  кня¬
зей  той  или  другой  линии.  Так,  киевляне  не  желают  поднимать
руки  на  князей  Владимирова  племени.  В  1149  г.,  узнав  о  по¬
ходе  Юрия  против  избранного  ими  Изяслава,  они  отказыва¬
ются  идти  против  Юрия  и  требуют  от  Изяслава,  чтобы  он
мирился  с  дядею.  Это  имеет  тот  смысл,  что  потомков  из¬
бранника  своего,  Владимира  Мономаха,  киевляне  считают
как  бы  прирожденными  киевскими  князьями.  Изяслав  им
нравился  более  Юрия,  а  потому  они  и  избрали  его;  но  при
столкновении  Юрия  с  Изяславом  они  предпочитают  обоюд¬
ные  уступки  и  примирение  этих  „своих  князей“,  а  потому  и
советуют  Изяславу  мир.  В  случае  крайности  они  готовы  даже
принять  Юрия,  хотя  и  знают,  что  не  уживутся  с  ним.
 В  этом  смысле  переяславцы  говорят  о  том  же  Юрии:
 „Гюрги  нам  князь  свой,  того  было  нам  искати  и  далече“
(Ипат.  1149).
 Переяславль  —  отчина  Владимира  Мономаха,  Юрий  —
сын  его,  вот  почему  переяславцы  и  говорят,  что  он  им  свой
князь,  и  становятся  на  его  сторону.  Владимирово  племя  бы¬
ло  любимо  не  в  одном  только  Киеве,  не  меньшею  привязан¬
ностью  пользовалось  оно  и  в  своей  первоначальной  отчине,
Переяславле.
 Отсюда  прямой  переход  к  началу  наследственности  в
распределении  волостей.
 238

III. 	Начало  отчины
 Мы  уже  знаем  (с.  158  и  след.),  что  начало  отчины  стало
применяться  к  распределению  столов  в  самой  глубокой
древности,  что  в  XII  веке  оно  получило  широкое  распро¬
странение  и  затем  перешло  в  Московскую  Русь.  Но  начало
это  ни  в  древности,  ни  в  московское  время  не  получило  точ¬
ного  определения  и  разработки  своих  частностей.  На  всем
пространстве  нашей  древней  истории  права  племянника  на
наследование  отчиной  сталкивались  с  такими  же  правами
дяди.  И  дядя,  и  племянник  могли  быть  одинаково  отчичами
известного  стола.  Отсюда  ведут  начало  нередкие  случаи
борьбы  из-за  владений  этих  близких  между  собой  родствен¬
ников.  Но  борьба  дядей  с  племянниками  из-за  отчин  не  от¬
рицает  отчинного  начала;  обе  стороны  признают  его,  но
только  разно  понимают:  дяди  думают,  что  они  должны  на¬
следовать  отчину  с  устранением  племянников  от  старшего
брата;  племянники,  наоборот,  думают,  что  они  должны  на¬
следовать  отцам  своим,  устраняя  их  младших  братьев,  а  сво¬
их  дядей.  Вот  поэтому-то  отчинное  начало  проводилось  в
нашей  истории  не  тихо  и  спокойно,  а  в  постоянной  борьбе.
Князья  с  оружием  в  руках  доискивались  своих  отчин  и  за¬
крепляли  их  за  собой  союзами  и  крестным  целованием.
 Несмотря  на  эту  неопределенность  порядка  наследова¬
ния  по  отчине  и  на  частые  нарушения  отчинного  начала  пу¬
тем  захвата  волостей  князьями  не  отчичами,  порядок  этот
является  в  нашей  истории  весьма  живучим  и  прочным.
Практическое  действие  его  проявляется  с  древнейших  вре¬
мен  в  обособлении  княжеских  линий,  приурочиваемых  к  из¬
вестным  местностям.  Мы  имеем  полоцких  князей,  чернигов¬
ских,  рязанских,  киевских,  смоленских  и  пр.  Эта  работа  обо¬
собления  продолжается  и  на  северо-востоке.  Нисходящие
Всеволода  Большое  Гнездо  выделяют  из  себя  князей  суз¬
дальских,  тверских,  нижегородских,  московских  и  проч.  Мо¬
сковская  линия,  в  свою  очередь,  выделяет  серпуховскую,
 239

можайскую  и  т.  д.  Все  это  князья-отчичи1.
 Приведем  самые  крупные  факты  из  истории  образова¬
ния  этих  наследственных  линий.
 Древнейшая  линия  князей-отчичей  получила  свое  нача¬
ло  при  Владимире  Святом,  который  назначил  сыну  своему
Изяславу  Полоцкое  княжение.  От  Изяслава  Владимировича
и  пошли  полоцкие  князья.  Но  сын  Изяслава,  Брячислав,  не
хотел  уже  довольствоваться  одной  отчиной  и  стал  стремить¬
ся  к  ее  расширению.  Он  напал  на  Новгород,  состоявший  под
властью  дяди  его  Ярослава.  Хотя  Ярослав  и  одержал  победу
над  племянником,  но  должен  был  увеличить  его  владения,
прибавив  к  ним  свои  два  города.  Единственный  сын  Брячи-
слава,  Всеслав,  наследовав  свою  отчину,  вначале  жил  в  мире
с  соседями,  сыновьями  Ярослава,  и  в  1060  г.  вместе  с  ними
участвовал  в  походе  на  торков.  Но  в  1064  г.  Всеслав  после¬
довал  примеру  отца  и  нападением  на  Новгород  открыл  вра¬
ждебные  действия  против  Ярославичей.  Ярославичи  разбили
его  и  принудили  к  миру.  Не  надеясь,  однако,  что  он  откажет¬
ся  от  враждебной  по  отношению  к  ним  политики,  они  реши¬
лись  навсегда  освободиться  от  беспокойного  соседа.  Под
предлогом  переговоров  Ярославичи  пригласили  к  себе  Все-
слава,  и  когда  он,  полагаясь  на  их  крестное  целование,  прие¬
хал,  схватили  его  и  заключили  в  погреб  вместе  с  двумя  сы-
 Мысль  о  преемстве  по  началу  отчины  и  с  самых  древних  времен
встречаем  у  Погодина  (Исследования.  IV.  368).  Но  эта  совершенно  верная
мысль  представлялась  ему  в  довольно  смутных  очертаниях.  „Древнее  наше
престолонаследие,  —  говорит  он,  —  основывалось  на  праве  старшинства,
ограниченного  правом  отчинным“  (С.  383).  Этого,  конечно,  нельзя  понять,
несмотря  на  многочисленные  выписки  из  летописей,  приводимые  на
12  предшествующих  страницах.  На  с.386  он  решительно  утверждает:
„Пять  сыновей  Ярослава  должны  были  наследовать  Киев  один  за  другим,
по  старшинству:  это  знаем  мы  положительной  Автор  только  не  знает,  кто
должен  был  наследовать  Киев  после  смерти  младшего  сына  Изяслава:  все
ли  по  очереди  сыновья  старшего,  затем  все  сыновья  второго  и  т.д.,  или
только  один  старший  из  всех,  а  потом  старший  сын  второго  сына  и  т.д.
Таким  вопросом  и  задаваться  бы  не  следовало,  ибо  на  него  не  ответил  бы
никто  и  из  современников  Ярослава.  Но  на  каком  основании  автор  утвер¬
ждает,  что  все  сыновья  Ярослава  наследуют  Киев  один  за  другим?  Отчин¬
ному  началу  одинаково  соответствует  как  наследование  брата  брату,  так  и
наследование  сына  отцу,  помимо  его  брата.
 240

новьями.  Последствием  этого  было  завладение  его  отчиной.
Но  Всеслав  недолго  оставался  в  заключении,  а  полоцкая  от¬
чина  без  отчича.  В  1067  г.  киевский  князь  Изяслав  и  переяс¬
лавский  Всеволод  прибежали  в  Киев,  разбитые  половцами,
которые  рассыпались  по  земле  и  начали  грабить.  Киевляне,
устроивши  вече  на  торговой  площади,  решили  потребовать
от  князя,  чтобы  он  дал  им  коней  и  оружие  и  снова  выступил
против  половцев.  Изяслав  не  согласился.  Тогда  возмутив¬
шийся  народ  бросился  к  порубу,  где  был  заключен  Всеслав,
освободил  его  и  провозгласил  своим  князем.  Изяслав  бежал
из  Киева.  Таким  образом,  полоцкий  отчич,  потерявший  свою
отчину,  сделался  князем  в  отчине  Ярославичей.  Он  прокня¬
жил  в  Киеве  7  месяцев  и  возвратился  в  Полоцк,  не  желая
воевать  с  Изяславом,  пришедшим  с  польскою  силою  оты¬
скивать  свои  владения.  После  Всеслава  осталось  семь  сыно¬
вей.  Надо  полагать,  что  им  тесно  было  в  отчине.  Один  из
Всеславичей,  Давыд,  принужден  был  даже  оставить  родину
и  искать  покровительства  у  внуков  Ярослава,  в  рядах  кото¬
рых  мы  и  встречаем  его  в  1103  г.  в  войне  против  половцев.
Под  1104  г.  летописец  рассказывает  о  походе  Святополка
Киевского,  Владимира  Мономаха  и  Олега  Черниговского  к
Минску  на  Глеба  Всеславича.  Судя  по  тому,  что  в  походе
участвовал  и  обделенный  братьями  Давыд,  можно  думать,
что  поход  был  предпринят  для  завоевания  ему  волости.  Кня¬
зья-союзники  не  имели  успеха  и  воротились  ни  с  чем.
 При  Мстиславе  Владимировиче  Киевском  из  семи  сы¬
новей  Всеслава  в  живых  оставалось  только  четверо;  все  они
были  в  союзе  с  ним.  Но  Мстислав  нашел,  что  они  не  испол¬
няют  принятых  на  себя  обязательств,  пригласил  их  к  себе,
лишил  свободы  и  сослал  в  заточение  в  Грецию;  Полоцкую
же  волость  он  присоединил  к  своим  владениям.  Судя  по  то¬
му,  что  в  числе  сосланных  был  и  Давыд,  надо  думать,  что
ему  удалось,  наконец,  получить  часть  в  своей  отчине.  С  три¬
дцатых  годов  мы  опять  встречаем  в  Полоцкой  волости  отчи-
чей,  внуков  Всеслава.
 Несмотря  на  то,  что  полоцкие  отчичи  не  все  получили
части  в  своей  отчине  и  что  соседние  князья  завладевали  по
временам  их  городами,  потомство  Изяслава  Владимировича
 241

продержалось  в  Полоцкой  волости  более  двухсот  лет,  с
1001  г.  вплоть  до  завоевания  Полоцкого  княжения  Литвой.
 Следующую  по  времени  возникновения  линию  отчичей
представляют  черниговские  князья.  Начало  этой  линии  по¬
ложил  Ярослав  Владимирович,  назначив  второму  своему
сыну  Святославу  черниговский  стол.  От  этого  Святослава  и
пошла  линия  черниговских  князей,  удержавшаяся  на  левом
берегу  Днепра  до  XIV  века.  Намерение  Ярослава  именно  и
заключалось  в  образовании  из  своих  приднепровских  владе¬
ний  пяти  наследственных  княжеств  по  числу  своих  сыновей
(см.  выше,  с.  160).  Но  намерению  этому  не  суждено  было
осуществиться  и,  между  прочим,  по  вине  черниговского  кня¬
зя  Святослава,  который  отнял  Киев  у  старшего  брата  Изя-
слава,  а  свой  стол  передал  сопернику  своему  Всеволоду.  Это
нарушение  воли  отца  повело  к  бесчисленным  столкновениям
сперва  родных  братьев,  а  потом  племянников  с  дядями,  по¬
следствия  которых  окончились  лишь  в  1097  г.  на  Любецком
съезде,  возвратившемся  к  началам  Ярославова  завещания,
вследствие  чего  потомство  Святослава  и  утвердилось  окон¬
чательно  в  Чернигове.  Этим  мы  не  хотим  сказать,  что  преем¬
ство  потомков  Святослава  в  Чернигове  никогда  не  прерыва¬
лось  вступлением  на  черниговский  стол  князей  других  ли¬
ний.  Такой  непрерывности  не  было  и  в  Чернигове,  как  не
было  и  в  Полоцке.  В  1210  г.  Святославичи  заключили  мир  с
киевскими  Ростиславичами  и  Всеволодом  Владимирским,  а
непосредственно  затем  летописи  сообщают  известие  о  пере¬
ходе  на  черниговский  стол  киевского  князя  Рюрика  Рости-
славича,  а  на  киевский  —  черниговского  Всеволода  Свято¬
славича.  Рюрик  умер  в  1215  г.,  „княжа  в  Чернигове6*.  Надо
думать,  что  эта  перемена  князей  состоялась  по  миру  1210  г.
Под  1218  г.  находим  известие,  что  в  Чернигове  умер  и  сын
Рюрика,  Ростислав.  Очень  может  быть,  что  он  княжил  там  по
смерти  отца.  Таким  образом,  и  в  Чернигове  сиживали  князья
других  линий,  но  это  не  мешало  образоваться  линии  черни¬
говских  отчичей,  ведущих  свое  начало  от  1054  г.
 От  черниговских  отчичей  отделилась  ветвь  рязанских
князей.  Отделение  это  совершилось  еще  при  сыновьях  Свя¬
тослава,  родоначальника  линии  черниговских  князей.  По
 242

смерти  Давыда  Святославича  Черниговского,  стол  этот  занял
брат  его  Ярослав.  Но  у  него  был  предприимчивый  племян¬
ник,  Всеволод  Ольгович;  он  не  желал  делать  уступок  дяде,
внезапно  напал  на  него  и  овладел  Черниговом.  Чтобы  успо¬
коить  дядю,  Всеволод  решил  дать  ему  Муром,  принадле¬
жавший  к  Черниговской  волости.  Это  случилось  в  1128  г.
Ярослав  Святославич,  принужденный  отказаться  от  Черни¬
гова,  сделался  родоначальником  линии  муромских,  впослед¬
ствии  рязанских  князей.
 Образованию  особой  линии  киевских  князей  пришлось
встретиться  с  гораздо  большими  препятствиями,  чем  те,  с
какими  имела  дело  линия  полоцких  князей.  Начало  ей  поло¬
жено  тоже  Ярославовым  завещанием,  по  которому  Киев  был
назначен  старшему  его  сыну  Изяславу.  Но  линии  Изяслава
не  удалось  утвердиться  в  Киеве.  По  смерти  старшего  его  сы¬
на  Святополка  киевляне  избрали  переяславского  князя  Вла¬
димира  Мономаха.  Это  избрание  навсегда  устранило  от  ки¬
евского  стола  прежних  отчичей,  Изяславичей,  и  положило
основание  новой  киевской  линии  —  Владимировичей.  Кня¬
зья  этой  линии  тоже  не  непрерывно  сидели  в  Киеве.  Мы  на¬
блюдали  перерывы  и  в  Полоцке,  и  в  Чернигове,  но  в  Киеве
они  были  и  чаще,  и  продолжительнее.  Объясняется  это  не
особым  значением  Киева,  на  который  наши  историки  смот¬
рят  как  на  столицу  государства  Российского,  с  обладанием
которой  связывалось  верховенство  над  всеми  князьями  и
городами,  а  тем  обстоятельством,  что  эта  старейшая  и  луч¬
шая  волость  избранием  Владимира  Мономаха  была  лишена
своих  отчичей,  а  потому  и  сделалась  предметом  искательст¬
ва  всех  предприимчивых  князей.  От  Ярославова  завещания
берут  начало  первые  линии  князей-отчичей;  Любецкий  до¬
говор  подтвердил  распоряжение  Ярослава  и  восстановил
сделанное  им  распределение  князей  по  волостям.  Эти  два
акта,  установившие  наследование  в  нисходящей  линии,  на¬
рушались;  тем  не  менее  они  все  же  должны  были  пользо¬
ваться  некоторым  авторитетом  в  глазах  князей,  потомков
Ярослава.  Киевляне,  избрав  Владимира  Мономаха,  наруши¬
ли  и  завещание  Ярослава,  и  постановление  Любецкого  съез¬
да;  но  могли  ли  они  этим  избранием  положить  начало  новой
 243

линии  отчичей?  Конечно,  могли.  Но  избрание  есть  результат
доверия  избирателей  к  избираемому,  а  доверие  может  при¬
обрести  и  не  Мономахович.  Вот  почему  Киев,  утративши
своих  первоначальных  отчичей,  и  сделался  в  гораздо  боль¬
шей  мере  предметом  искания  соседних  князей,  чем  волости,
в  которых  удержались  первые  отчичи,  имевшие  некоторую
окраску  законности  в  глазах  современников.  Несмотря  на
это,  и  в  Киеве  образовалась  своя  линия  отчичей.  Это  были
потомки  Владимира  Мономаха.  Им  удавалось  чаще  других
занимать  киевский  стол.  Укажем  на  главнейшие  перерывы  в
их  княжении  и  причины,  их  вызывавшие.  С  избранием  Вла¬
димира  Мономаха  в  1112  г.  и  по  год  смерти  второго  его  сына
Ярополка  (|1139)  в  Киеве  княжат  непрерывно,  в  течение
27  лет,  Владимировичи.  В  1140  г.  Ярополку  наследовал  тре¬
тий  сын  Мономаха,  Вячеслав,  но  должен  был  уступить
предприимчивому  черниговскому  князю  Всеволоду  Ольго-
вичу;  слабый  Вячеслав  передал  ему  Киев  без  боя.
 Среди  других  Владимировичей  Всеволод  встретил  было
сопротивление,  но  рядом  энергических  действий  сумел
склонить  их  к  миру,  по  которому  и  они  отказались  в  его
пользу  от  Киева.  Всеволод  не  только  удержался  в  Киеве  до
смерти  своей,  но  и  умел  получить  согласие  киевлян  на  пере¬
ход  Киевской  волости  к  брату  своему  Игорю.  На  этот  пере¬
ход  дали  согласие  и  некоторые  из  Владимировичей.  Таким
образом,  новой  линии  киевских  отчичей  угрожала  весьма
серьезная  опасность  совсем  потерять  Киев,  как  потеряли  его
Изяславичи.  На  помощь  им  снова  явилась  народная  любовь.
Киевляне  изменили  Игорю  и  призвали  внука  Владимира
Мономаха,  Изяслава  Мстиславича.  С  того  времени  (1146)
Киев  остался  за  Владимировичами  в  течение  31  года  лишь  с
небольшими  перерывами.  В  1154  г.  киевляне,  оставшись  без
князя,  призвали  Изяслава  Давыдовича  Черниговского;  но  он
должен  был  в  том  же  году  уступить  Киев  отчичу,  Юрию
Владимировичу.  По  смерти  Юрия  (t  1158)  киевляне  снова
призвали  Изяслава  Давыдовича,  который  на  этот  раз  про¬
держался  в  Киеве  около  двух  лет  и  должен  был  в  1160  г.  ус¬
тупить  его  опять  Владимировичу,  Ростиславу  Мстиславичу.
С  этого  года  в  течение  27  лет  на  киевском  престоле  опять
 244

сменяются  все  Мономаховичи.  В  1177  г.  в  Киеве  княжил  сын
Ростислава  Роман.  Этот  Роман  принужден  был  уступить  Ки¬
ев  не  Мономаховичу,  а  черниговскому  князю,  Святославу
Всеволодовичу.  Причина  этой  передачи  заключалась  не  в
том,  чтобы  Святослав  во  что  бы  то  ни  стало  добивался  Кие¬
ва.  Роман  находился  в  дружественных  союзах  не  только  с
Владимировичами,  но  и  с  черниговскими  князьями,  и  в  том
числе  и  с  этим  Святославом.  В  договор  с  черниговскими
князьями  было  внесено  условие,  по  которому  князья-
союзники  обязались  наказать  лишением  волости  того  из  сво¬
ей  среды,  кто  нарушит  условия  союзного  договора.  Нарушил
договор  брат  Романа,  Давыд,  не  выступивший  против  по¬
ловцев,  с  которыми  начали  войну  союзники.  Святослав  Чер¬
ниговский  потребовал  применения  к  нему  статьи  договора  о
лишении  волости.  Роман  не  обратил  на  это  требование  ника¬
кого  внимания.  Святослав  объявил  ему  войну,  которая  и
привела  его  в  Киев.  Война  эта  велась,  следовательно,  не  из-
за  Киева.
 По  смерти  Святослава  Киев  снова  перешел  к  Владими¬
ровичам  в  лице  брата  Романова,  Рюрика  Ростиславича.  Пе¬
реход  этот  совершился  совершенно  мирно.  Чувствуя  при¬
ближение  смерти,  Святослав  сам  послал  за  Рюриком  и  пере¬
дал  ему  свой  стол.  Эта  передача  была,  надо  полагать,  резуль¬
татом  предварительного  соглашения  Святослава  с  Рюриком.
 При  этом  Рюрике  встречаемся  с  чрезвычайно  любопыт¬
ной  попыткой  Владимировичей  оградить  Киевскую  волость
от  притязаний  черниговских  князей.  Рюрик,  как  и  предшест¬
венник  его,  находился  в  дружественных  договорах  с  суз¬
дальским  князем  и  с  князьями  правого  и  левого  берега
Днепра.  Черниговские  князья  целовали  крест  Рюрику  и  Все¬
володу  Юрьевичу,  между  прочим,  на  том,  что  они  отказы¬
ваются  от  Киева  в  пользу  Рюрика  и  Всеволода.  Весьма  веро¬
ятно,  что  такое  соглашение  состоялось  еще  при  жизни  Свя¬
тослава  Всеволодовича.  Заняв  в  1194  г.  киевский  стол,  Рю¬
рик  не  хотел  уже  довольствоваться  такою  статьею,  а,  сгово¬
рившись  со  Всеволодом,  предложил  черниговским  князьям
отказаться  от  Киева  и  Смоленска  в  пользу  Владимирова  пле¬
мени  навсегда,  никогда  и  ни  в  каком  случае  не  садиться  ни  в
 245

Киеве,  ни  в  Смоленске,  а  представить  эти  столы  князьям  ли¬
нии  Владимира  Мономаха,  т.е.  признать  эти  столы  их  отчи¬
ной.  Святославичи  отказались.1
 Остановимся  несколько  ближе  на  этом  требовании.
 В  желании  Владимировичей  удержать  исключительно  за
собой  волости  правого  берега  Днепра  выражается  сознание  о
принадлежности  им  наследственных  прав  на  эти  волости.  Но
почему  же  Святославичи  не  желают  признать  наследствен¬
ных  прав  Владимировичей?
 Святославичи  —  отчичи  в  Чернигове  и  по  Ярославову
завещанию,  и  по  решению  Любецкого  съезда.  Владимирови¬
чи  же  и  по  той,  и  по  другой  причине  не  отчичи  в  Киеве,  а
только  в  Переяславле.  Отчичами  в  Киеве  они  сделались  в
нарушение  Ярославова  завещания  и  постановления  князей  в
Любече.  Наследственные  права  их  на  Киев  не  лучше  прав
Святославичей,  а  хуже,  ибо  Святославичи  происходят  от
второго  сына  Ярослава,  а  Владимировичи  от  третьего.  Если
настоящие  киевские  отчичи,  потомки  Изяслава  Ярославича,
сошли  уже  с  политической  арены,  то  первые  наследственные
права  у  Святославичей,  а  не  у  Владимировичей.
 Владимировичи  сделались  киевскими  отчичами  по  на¬
родному  избранию.  Но  это  такое  основание,  которое  не  нын¬
че,  так  завтра  может  быть  и  на  стороне  Святославичей.  Со¬
гласились  же  киевляне  иметь  своим  князем  Игоря  Ольго-
вича,  а  его  двоюродного  брата  Изяслава  Давыдовича  они  два
раза  призывали  на  киевский  стол.  То  же  может  случиться  и  с
племянниками  этих  князей,  от  которых  Владимировичи  тре¬
буют,  чтобы  они  никогда  не  садились  в  Киеве.
 Ответ  Святославичей  вовсе  не  отрицает  отчинного  на¬
чала.  Они  не  хотят  только  признать  за  Владимировичами
лучших  отчинных  прав  на  Киев,  и  в  этом  они  совершенно
правы.  В  этом  смысле  они  и  говорят:  „Мы  не  угры  и  не  ляхи,
а  единаго  деда  внуки“.  В  выражении  „мы  не  угры  и  не  ляхи“
слышится  чувство  оскорбленного  достоинства  членов  стар¬
шей  линии.
 События  оправдали  осторожность  Святославичей.  Не
 Места  источников  приведены  выше,  с.  155—156.
 246

прошло  и  15  лет  со  времени  этих  переговоров,  в  течение  ко¬
торых  Киев  занимали  непрерывно  Владимировичи,  как  меж¬
ду  этими  Владимировичами,  во  главе  которых  продолжали
находиться  Рюрик  и  Всеволод,  и  черниговскими  князьями
произошло  соглашение,  в  силу  которого  киевский  стол  занял
черниговский  князь  Всеволод,  а  черниговский—  киевский
князь  Рюрик.
 После  Всеволода  Чермного  киевский  стол  снова  зани¬
мают  Владимировичи.  Сын  Романа  Ростиславича,  Мстислав,
сидел  в  Киеве  с  1212  по  1224  гг.  При  нем  происходил  „совет
всех  князей“,  на  котором  решено  было  встретить  татар  на
чужой  земле.  В  битве  на  Калке  Мстислав  Романович  был
убит.  После  его  смерти  Киев  достался  опять  Мономаховичу,
Владимиру  Рюриковичу.
 От  линии  киевских  князей  отделяется  линия  князей  Га¬
лицких,  смоленских,  владимирских  на  Клязьме,  которая,  в
свою  очередь,  распадается  на  линии  князей  суздальских,
тверских,  московских  и  пр.
 Итак,  важное  практическое  значение  отчинного  начала  с
древнейших  времен  нашей  истории  не  может  подлежать  ни
малейшему  сомнению.  Но  это  начало  само  по  себе  представ¬
ляет  лишь  голую  идею,  которая  служит  основанием  притя¬
заний  известного  князя  на  известный  стол,  и  только.  Чтобы
отчичу  утвердиться  на  отчине,  для  этого  нужно  было  согла¬
сие  народа  и  других  князей,  а  в  том  числе  приходилось
иметь  дело  и  с  отчичами-соперниками.  Личные  интересы
нередко  побивали  отчинные  притязания.  Для  их  защиты
нужна  была  внушительная  сила,  а  такую  силу  представляют
только  союзы  князей.  Ярослав  Святославич  Черниговский,
для  обеспечения  за  собой  своей  отчины,  был  в  договоре  с
Мстиславом  Киевским;  Мстислав  Киевский  —  с  Ярославом
Черниговским  и  родным  братом,  Ярополком;  Изяслав  Киев¬
ский—  с  черниговскими  князьями,  братом  Ростиславом  и
дядею  Вячеславом  и  т.д.  Во  всех  договорах  князей  москов¬
ского  времени  находим  статьи  об  утверждении  за  ними  их
отчинных  прав.
 Москва  не  представляет  в  этом  отношении  чего-либо
нового,  не  известного  древности.  В  Москве  продолжает  жить
 247

старина,  только  фактические  отношения  сложились  там
лучше,  чем  это  было  в  Киеве.  Потомство  основателя  москов¬
ской  линии,  князя  Даниила,  было  менее  плодовито,  чем  по¬
томство  Владимира  Мономаха.  Благодаря  этому  в  Москве  в
каждый  данный  момент  было  менее  претендентов-отчичей
на  московский  стол,  чем  в  Киеве  на  киевский.  С  1303  г.  и  по
1425  г.,  в  течение  целых  122  лет,  московская  отчина  спокой¬
но  переходила  к  сыновьям  московского  государя  и  только
тогда  к  братьям,  когда  сыновей  не  оставалось  по  смерти  от¬
ца:  122  года  подряд  бесспорного  преемства  по  отчине,  в  нис¬
ходящей  линии,  но  только  потому,  что  не  было  отчичей-
соперников.  В  1425  г.  появились  отчичи-соперники  и  начал¬
ся  спор.  Совсем  другое  явление  представляет  Киевская  Русь.
Благодаря  относительной  плодовитости  Мономаховичей  по¬
стоянно  имеется  налицо  несколько  претендентов-отчичей.
Они  спорят  из-за  Киева,  так  как  он  одинаково  отчина  им
всем.  Благодаря  этому  преемство  в  прямой  линии  постоянно
прерывается.  Но  оно  идет,  хотя  и  не  по  прямой  линии,  а  все
же  по  отчине.  И  в  Москве,  и  в  Киеве  —  идея  одна,  различие
же  в  ряде  благоприятных  в  пользу  Москвы  случайностей,
которые  дали  возможность  преемству  по  отчине  в  одной  ли¬
нии  проявиться  почти  без  осложнений1.
 1  Насколько  фактическое  положение  дела  в  Москве  было  просто  и
способствовало  упрочению  идеи  о  преемстве  московского  стола  в  одной
линии,  по  отчине,  настолько  в  Киевской  Руси  оно  было  запутано.  Возьмем
для  примера  год  смерти  киевского  князя  Мстислава  Изяславича  (t  1170)  и
посмотрим,  кто  в  это  время  был  отчичем  Киева  и  мог  притязать  на  занятие
киевского  стола.  Отчичами  Киева  были:  1)  сыновья  умершего  князя;
2)  сын  Мстислава  Владимировича,  Владимир;  3)  сыновья  Юрия  Владими¬
ровича;  4)  сыновья  Изяслава  Мстиславича;  5)  сыновья  Ростислава  Мсти-
славича,  и,  наконец  6)  даже  сыновья  Всеволода  Ольговича  Черниговского.
В  1173  г.  киевский  стол  удалось  занять  Глебу  Юрьевичу,  бывшему  в  сою¬
зе  с  Ростиславичами.  В  1173  г.,  по  смерти  Глеба,  Киев  занял  Владимир
Мстиславич,  в  том  же  году  умерший.  В  это  время  Ростиславичи  находи¬
лись  в  союзе  с  Андреем  Юрьевичем  Владимирским,  который  и  помог
старшему  из  них,  Роману,  занять  Киев  по  смерти  Владимира.  Но  союз  этот
рушился  в  том  же  году;  Андрей  соединился  с  черниговскими  князьями
против  Ростиславичей  и  начал  войну  против  них.  Этим  воспользовался
новый  претендент,  Ярослав  Изяславич,  и  предложил  свою  помощь  черни¬
говским  князьям,  но  с  тем,  чтобы  они  уступили  ему  Киев.  Святослав  Все-
 248

Наблюдаемое  в  нашей  истории  постоянное  образование
новых  местных  линий  князей  указывает  на  значительное  тя¬
готение  нашей  древности  к  отчинному  порядку,  за  который
высказываются  и  вечевые  собрания.  Даже  свободолюбивый
Новгород  Великий  признавал  своих  отчичей.
 володович  был  сам  отчич  Киеву,  а  потому  и  не  принял  услуг  Ярослава.
Тогда  Ярослав  перешел  на  сторону  Ростиславичей,  которые  согласились
помогать  ему  в  приобретении  Киева.  В  1174  г.  Ярославу  удалось  занять
Киев.  Но  уже  в  следующем  году  Ростиславичи  входят  в  новое  соглашение
с  Андреем  с  целью  прогнать  Ярослава  из  Киева  и  опять  посадить  там  Ро¬
мана.  Роман  действительно  занял  Киев  под  Ярославом  в  1175  г.,  но  проси¬
дел  там  недолго.  В  1177  г.  Киев  перешел  в  руки  нового  отчича,  Святослава
Всеволодовича  Черниговского,  который  при  помощи  хорошо  составлен¬
ных  союзов  с  князьями  черниговскими,  киевскими,  смоленскими  и  влади¬
мирскими  умел  удержаться  там  до  самой  своей  смерти  в  1194  г.  Умирая,
он  передал  киевский  стол  союзнику  своему,  Рюрику  Ростиславичу,  брату
уже  умершего  Романа.  Ввиду  таких  опытных  в  войне  и  мире  претендентов
на  киевский  стол  сыновья  Мстислава  Изяславича,  ближайшие  отчичи,  и  не
думали  предъявлять  своих  прав  на  Киев.  Все  помянутые  претенденты
были  отчичи  Киева  и  считали  себя  вправе  на  этом  основании  доискивать¬
ся  обладания  Киевом.
 Совсем  в  другом  положении  находилась  Москва.  После  смерти  ос¬
нователя  линии  московских  князей,  Даниила  Александровича,  Москву
наследует  без  всяких  споров  его  старший  сын  Юрий.  Юрий  детей  не  оста¬
вил;  из  братьев  же  его  пережил  только  один,  Иван,  который  и  является
бесспорным  преемником  его  прав  на  отчину.  За  Иваном,  пережившим
всех  своих  братьев,  без  всякого  спора  следует  его  старший  сын,  Семен.
Четверо  сыновей  Семена  умирают  ранее  отца,  двое  последних  и  младший
брат  Андрей  в  один  год  с  ним.  Единственным  отчичем  и  преемником  ос¬
тается  следующий  за  ним  брат,  Иван.  По  смерти  Ивана  Ивановича  были
налицо  два  его  сына  и  родной  племянник,  Владимир  Андреевич,  владев¬
ший  своей  особой  отчиной.  Ивану  Ивановичу  наследуют  поэтому  оба
сына,  из  которых  второй  вскоре  умирает,  и  Дмитрий  Иванович  является,
таким  образом,  единственным  отчичем  и  преемником  отца.  После  Дмит¬
рия  Ивановича  единственными  преемниками  опять  являются  только  его
сыновья.  В  1425  г.  умирает  Василий  Дмитриевич,  которого  переживают
четыре  брата  и  сын  Василий.  Здесь  мы  встречаемся  с  первым  случаем,
когда  по  смерти  князя  оказываются  налицо  два  отчича-соперника:  сын  и
брат  умершего  князя.  Что  они  делают?  Вступают  в  борьбу,  как  и  их  отда¬
ленные  предки,  киевские  князья.  Василий  Васильевич,  так  много  потер¬
певший  в  этом  споре  из-за  отчины,  скончался  при  самых  благоприятных
условиях:  он  пережил  всех  своих  родных  и  двоюродных  братьев,  сыновей
соперника  своего,  дяди  Юрия.  Отчина  его  опять  без  спора  перешла  к  его
сыновьям.
 249

Это  начало  отчины  проводилось  и  княжескими  распо¬
ряжениями  на  случай  смерти,  к  которым  теперь  и  перехо¬
дим.
 IV. 	Распоряжения  владетельных  князей
 Весьма  естественно,  что  владетельные  князья  не  были
равнодушны  к  тому,  кто  займет  их  стол  по  их  смерти.  Волю
свою  по  этому  предмету  они  выражали  в  завещаниях  и  дого¬
ворах.
 Одних  завещательных  распоряжений  было  недостаточ¬
но.  При  отсутствии  верховного  суда,  который  охранял  бы
силу  таких  распоряжений,  исполнение  их  зависело  от  доброй
воли  князей,  переживших  завещателя.  Мы  уже  знаем,  что  и
князья-сыновья,  в  пользу  которых  писались  завещания,  из¬
меняли  последнюю  волю  родителей  во  вред  своим  сонаслед¬
никам.  Так  поступили  три  старшие  Ярославича,  так  же  по¬
ступил  и  Великий  князь  Тверской,  Иван  Михайлович.  Отец
его,  чувствуя  приближение  смерти,  разделил  свою  отчину
между  сыновьями:  старшему  Ивану  дал  Тверь,  Зубцев,  Ра-
дилов  и  другие  города;  следующему  Василию  и  внуку  Ивану
Борисовичу  дал  части  в  Кашине;  последнему  сыну  Федору
городки  Микулины  с  волостями.  Восемь  лет  спустя  Великий
князь  Иван  нарушил  это  распоряжение,  изгнал  племянника
из  отказанной  ему  части  Кашина  и  присоединил  ее  к  своим
владениям.  Если  такие  близкие  завещателям  лица,  как  их
сыновья,  не  затруднялись  нарушать  последнюю  волю  своих
родителей,  то  родственники  более  отдаленных  степеней
стеснялись  еще  менее  духовными  завещаниями  умерших
князей.
 Такая  необеспеченность  последней  воли  от  нарушений
делала  необходимым  попытки  укрепить  ее  еще  при  жизни.
Средствами  такого  укрепления  являются  опять  договоры;  их
надо  было  заключать  не  только  с  другими  князьями,  но  и  с
народом.
 В  1141  г.  скончался  волынский  князь  Андрей  Владими¬
рович.  Желая  передать  свой  стол  сыну  Владимиру,  он  за¬
ключил  договор  с  братом  Юрием  об  ограждении  наследст¬
 250

венных  прав  своего  сына.  Вот  как  сам  Юрий  говорит  об  этом
договоре  Владимиру  Андреевичу:
 „Сыну!  яз  есмь  с  твоим  отцом,  а  с  своим  братом  Андре¬
ем,  хрест  целовал  на  том,  яко  кто  ся  наю  останет,  то  тый  бу-
деть  обоим  детемь  отець  и  волость  удержати.  А  по¬
том  к  тобе  хрест  целовал  есмь,  имети  тя  сыном  собе  и  Во-
лодимира  ти  искати.  Ныне  же,  сыну,  аче  ти  есмь  Воло-
димира  недобыл,  а  се  ти  волость64  —  и  дал  ему  Дорогобуж,  и
Пересопницю,  и  все  Погориньския  городы44  (Ипат.  1157).
 Это  своего  рода  взаимное  страхование  с  целью  обеспе¬
чения  участи  детей.
 Около  того  же  времени  киевский  князь  Всеволод  Оль-
гович  замыслил  передать  свой  киевский  стол  брату  Игорю.
Для  осуществления  этого  намерения  ему  надо  было  зару¬
читься  согласием  своих  ближайших  союзников.  С  этою  це¬
лью  он  приглашает  в  1145  г.  в  Киев  родного  своего  брата
Святослава,  двоюродного  —  Владимира  Давыдовича  и  князя
Владимировой  линии,  Изяслава  Мстиславича.  Когда  князья
собрались,  Всеволод  обратился  к  ним  с  речью,  из  которой,  к
сожалению,  уцелело  только  заключение:
 „...Володимир,  —  говорил  Всеволод,  —  посадил  Мьсти-
слава,  сына  своего,  по  собе  в  Киеве,  а  Мьстислав  Ярополка,
брата  своего;  а  се  я  молвлю:  „оже  мя  Бог  поиметь,  то  аз  по
собе  даю  брату  своему  Игореви  Киев44.  И  много  замышлявшу
Изяславу  Мьстиславичю,  нужа  бысть  целовати  хрест.  И
седшим  всей  братьи  у  Всеволода  на  сенех,  и  рече  им  Всево¬
лод:  „Игорю!  целуй  крест,  яко  имети  братью  в  любовь;  а  Во¬
лодимир,  и  Святослав,  и  Изяслав  целуйте  крест  ко  Игореви,
что  вы  начнеть  даяти,  но  по  воли,  а  не  по  нужи44.  И  целоваша
на  всей  любви  крест44  (Ипат.).
 Из  этого  уцелевшего  места  летописца  видно,  что  Всево¬
лод  оправдывает  волю  свою  ссылками  на  прецеденты.  Он
назначает  преемником  своим  брата,  потому  что  и  предше¬
ственники  его  тоже  назначали  себе  преемника,  кто  сына,
кто  брата.  Изяславу  Мстиславичу  это  не  понравилось,  он
много  спорил  и,  конечно,  потому,  что  был  отчичем  Киеву,  а
Ольговичи  этого  преимущества  на  своей  стороне  не  имели.
Несмотря,  однако,  на  свои  отчинные  притязания,  Изяславу
 251

пришлось  уступить  и  целовать  крест  Игорю  на  всей  любви,
т.е.  отказаться  в  его  пользу  от  Киева,  обещать  единство  про¬
тив  врагов  и  т.д.  Изяслав  не  выговорил  в  свою  пользу  даже
никаких  территориальных  уступок,  а  обещал  довольство¬
ваться  тем,  что  Игорь  даст  ему  добровольно.
 Соглашения  с  этими  тремя  князьями,  однако,  было  еще
недостаточно;  надо  было,  чтобы  и  народ  признал  Игоря  сво¬
им  князем.  С  этою  целью  Игорь  созвал  киевлян  на  вече  в
следующем  году  и  предложил  им  признать  брата  своего  кня¬
зем.  Они  согласились  и  целовали  крест  (выше,  с.  17).
 Подобно  этому  ростовский  князь  Юрий,  желая  передать
свою  волость  меньшим  сыновьям,  скрепляет  свою  волю
предварительным  соглашением  с  ростовцами,  суздальцами  и
владимирцами,  которые  целуют  ему  крест  „на  меньших  сы¬
новьях46.
 О  предсмертном  распоряжении  Мстислава  Изяславича
летопись  сохранила  такое  известие:
 „Того  же  лета  исходячи,  разболеся  князь  Мьстислав
Изяславич  в  Володимери,  бе  же  ему  болезнь  крепка.  И  нача-
ся  слати  к  брату,  Ярославу,  рядовы  деля  о  детех  своих.  Уря-
дився  добре  с  братом  и  крест  целовал,  яко  же  ему  не  подоз-
рети  волости  под  детми  его,  преставися  князь  Мьстистав  ме¬
сяца  августа  в  1944  (Ипат.).
 Ярослав  Галицкий,  назначив  свое  княжение  младшему
сыну  Владимиру,  скрепил  свое  распоряжение  „клятвами  му¬
жей  галицких44  и  старшего  сына  Олега,  которые  обещались
не  нарушать  его  воли  (Ипат.  1187).
 В  договорах  московского  времени  условия  о  переходе
владений  от  отца  к  детям  составляют  обыкновенное  явление.
 Теперь  посмотрим,  кому  же  князья  отказывали  свои  вла¬
дения.
 Родителей  и  детей  соединяют  самые  тесные  узы  любви;
поэтому  первая  забота  родителей  состоит  в  передаче  своих
владений  детям.  Отсюда  возникает  и  известное  уже  нам  на¬
чало  отчины.  Тем  не  менее  передача  владений  детям  есть
дело  любви,  а  не  право  детей.  Родители,  если  не  желали,
могли  и  не  назначать  сыновей  своими  наследниками.  Во¬
лость  могла  быть  назначена  боковому  родственнику  помимо
 252

сына.  Право  отца  назначить  себе  преемника  помимо  сына
ясно  выражено  галицким  князем,  Львом  Даниловичем.  В
1289  г.  сын  Льва  Юрий,  занял  Берестье,  город,  отказанный
волынским  князем  Владимиром  своему  двоюродному  брату
Мстиславу.  Когда  Мстислав,  не  желавший  потерять  Бере¬
стье,  стал  угрожать  Льву  войной  и  пригласил  уже  к  себе  та¬
тар  на  помощь,  последний  отправил  к  сыну  посла  с  такими
речами:
 „Поедь  вон  из  города,  не  погуби  земле:  брат  мой  послал
взводить  татар.  Не  поедешь  ли  вон,  яже  ти  буду  помочник
брату  своему  на  тя.  Аже  ми  будеть  смерть,  по  своем  животе
даю  землю  свою  всю  брату  своему  Мьстиславу,  а  тобе  не
дам,  аже  мене  не  слушаешь,  отца  своего66  (Ипат.).
 То  же  начало  проявилось  и  в  духовной  грамоте  Верей¬
ского  князь  Михаила  Андреевича,  отказавшего  свою  отчину
Великому  князю  Ивану  Васильевичу,  помимо  сына  Василия
(Рум.собр.  1.№№  118,  121).
 Если  с  точки  зрения  князей  сыновья  их  не  имели  права
на  участие  в  наследстве,  а  наследовали  по  их  доброй  воле,  то
понятно,  что  князья  наделяли  не  всех  сыновей  и  далеко  не
поровну.  Князь  Юрий  Владимирович  отказал  свою  Суздаль¬
скую  волость  меньшим  сыновьям,  а  старшего,  Андрея,  ис¬
ключил.  Сын  Юрия,  Всеволод  Большое  Гнездо,  наделил
только  четырех  старших  сыновей:  двум  младшим  удела  не
назначил,  а  поручил  их  попечению  второго  сына,  Юрия,  Ве¬
ликого  князя  Владимирского.  Уделы  старших  были  далеко
неравны,  особенно  мало  досталось  четвертому,  Владимиру,
(Сузд.  1213).
 Ввиду  приведенных  фактов  мнение  наших  историков  о
том,  что  каждый  Рюрикович  имел  право  на  участие  во  вла¬
дении  Русской  землей,  представляется  весьма  сомнитель¬
ным.  Можно  допустить  только  то,  что  каждый  Рюрикович  сам
считал  себя  призванным  владеть  Русской  землей,  но  чтобы
это  субъективное  сознание  о  своем  княжеском  призвании  бы¬
ло  общепризнанным  правом,  этого  никак  нельзя  утверждать.
Даже  отцы  не  признавали  за  своими  детьми  такого  права.
 Хотя  сыновья  и  не  имели  права  на  наследие  отцов,  тем
не  менее,  в  силу  родительской  любви,  они  обыкновенно  на¬
 253

значались  наследниками  во  всех  тех  случаях,  когда  могли
быть  устранены,  путем  договоров  или  иными  средствами,
все  другие  претенденты.  Ближайшими  конкурентами  их  яв¬
ляются,  в  силу  неопределенности  отчинного  преемства,  дя-
ди-отчичи.  Чем  более  таких  претендентов,  тем  труднее  пере¬
дать  отчину  сыну;  чем  их  менее,  тем  легче.  В  этом  вся  раз¬
ница  между  Киевской  и  Московской  Русью.  Назначение  на¬
следниками  сыновей  имеет  место  и  в  домосковской  Руси.
Так  поступает  Ярослав  Мудрый;  но  чтобы  обеспечить  на¬
следство  за  своими  детьми,  ему  пришлось  заключить  родно¬
го  своего  брата  в  тюрьму,  продержать  его  в  неволе  17  лет  и
закованного  в  цепи  передать  с  наследством  своим  сыновьям.
Сыновья  Ярослава  так  запутали  установленный  отцом  их
порядок,  что  о  спокойной  передаче  ими  владений  своим  де¬
тям  не  могло  быть  и  речи.  Но  внук  Ярослава,  Владимир  Мо¬
номах,  передает  киевское  княжение  своему  старшему  сыну
Мстиславу,  а  Переяславскую  отчину  —  второму,  Ярополку.
Младшие  сыновья  Владимира  Мономаха,  Андрей  и  Юрий,
заключают  между  собою  договор  об  обеспечении  их  владе¬
ний  за  их  детьми,  и  в  этом  смысле,  следовательно,  они  имели
намерение  сделать  распоряжение  на  случай  смерти  и,  по
всей  вероятности,  сделали.
 Хотя  у  Ярополка  сыновей  и  не  было,  тем  не  менее  в  мо¬
мент  его  смерти  число  киевских  отчичей,  а  следовательно,  и
конкурентов  на  киевский  стол,  было  так  велико,  интересы  их
так  мало  примиримы  между  собой,  что  киевское  княжение
во  все  продолжение  XII  и  в  XIII  веке  переходило  не  по  ду¬
ховным  завещаниям,  а  бралось  с  боя  счастливейшим  и  ис¬
куснейшим  из  соискателей.  В  гораздо  лучшем  положении
были  московские  отчичи,  на  что  было  уже  указано  (с.248).  В
течение  двух  столетий  (1303—1505)  Москва  переходит  от
отца  к  сыновьям  в  силу  завещательных  распоряжений  ее
князей.  В  сознании  народа  при  виде  этого  длинного  ряда
князей-отчичей,  последовательно  занимавших  московский
стол,  утверждается  мысль  о  наследственности  власти  москов¬
ских  государей.  Но  всякий  определенный  порядок  ограничи¬
вает  предержащую  власть;  московские  же  государи  никаких
ограничений  не  любили.  Поэтому-то  Великий  князь  Москов-
 254

ский  Иван  Васильевич  и  отвечал  псковичам  на  их  просьбу,
чтобы  в  Москве  и  Пскове  был  один  государь:  „Разве  я  не  во¬
лен  в  сыне  или  внуке?  Кому  хочу,  тому  и  даю  царство4'.
 Таким  образом,  и  в  сознании  московских  государей  XV
и  XVI  веков  не  выработалось  еще  идеи  наследственности
Московского  государства  в  строгом  смысле  этого  слова.  Они
наследуют  своим  отцам  в  силу  последней  их  воли,  а  не  зако¬
на;  воля  же  эта  никакому  порядку  не  подчинена,  она  руково¬
дствуется  усмотрением.  Она  может  призвать  второго  сына,
помимо  внука  от  первого,  а  может  призвать  и  этого  внука
помимо  сына.  Это,  как  и  в  старину,  дело  любви,  а  не  права.
А  если  ни  один  сын  любви  не  заслуживал?  В  Москве  такой
вопрос  не  был  поставлен;  но  его  поставил  Петр  и  ответил:
„Лучше  чужой  хороший,  чем  свой  непотребный44.  Это  тоже  в
духе  старины.
 Возникает  вопрос,  как  поступали  князья,  когда  у  них
было  по  несколько  сыновей  и  они  хотели  наделить  их  всех
или  некоторых  из  них?  Выше  (с.  167)  мы  указали  уже  на  то,
что  в  этих  случаях  старая  практика  состояла  в  том,  что  луч¬
ший  стол  назначался  старшему.  Это  преимущество  старей¬
шинства.  В  дополнение  скажем,  что  и  это  преимущество  не
выработалось  в  непререкаемый  обычай,  а  держалось  по  доб¬
рой  воле  князей  и  по  их  усмотрению  могло  быть  нарушено.
Галицкий  князь  Ярослав  имел  двух  сыновей:  старшего  и  за¬
конного  Владимира  и  младшего  незаконного  Олега.  Стар¬
ший  „не  ходил  в  его  воли44,  и  потому  он  не  дал  ему  Галича,  а
назначил  небольшой  удел  в  Перемышле;  Галич  же  отказал
Олегу  Настасьичу,  который  „был  ему  мил44.  С  этим  распоря¬
жением  согласились  и  „мужи  галицкие44  и  обещали  поддер¬
живать  его.  Подобно  этому  и  Всеволод  Юрьевич  свой  вла¬
димирский  стол  отказал  второму  сыну  Юрию,  а  не  старшему
Константину,  оказавшему  сопротивление  воле  отца.  Кон¬
стантин  увидал  в  этом  нарушение  своих  прав  старейшинства
и  начал  с  братом  войну.  Кто  же  был  прав:  отец,  не  признав¬
ший  за  непокорным  сыном  права  на  лучший  стол,  или  сын,
не  признавший  за  отцом  права  распорядиться  своими  владе¬
ниями?  Хотя  Константин  и  нашел  сторонников  среди  совре¬
менных  ему  князей,  но  мы  думаем,  что  прав  был  отец.  Право
 255

старейшинства  больших  сыновей  возникло  из  того,  что  отцы
давали  им  лучший  стол;  а  давали  они  лучший  стол  потому,
что  старшие  сыновья  были  им  особенно  милы,  а  не  в  силу  их
права.  Самое  право  отцов  —  оставить  уделы  сыновьям  —
обусловливалось  то  соглашением  с  народом,  то  соглашением
с  другими  князьями.  Сам  Всеволод  получил  Владимирское
княжение  в  силу  избрания.  Откуда  же  могло  возникнуть  без¬
условное  право  на  Владимир  у  старшего  его  сына?  Насколь¬
ко  наследственные  права  сыновей  зависели  от  доброй  воли
их  отцов,  показал  Великий  князь  Московский  Иван  Василье¬
вич.  В  1498  г.  он  положил  опалу  на  сына  своего  Василия,  а
внука  от  старшего  сына,  Ивана,  объявил  наследником  и  вен¬
чал  на  царство.  В  1502  г.,  наоборот,  сын  Василий  посажен
был  „на  Великое  княжение  Володимирское  и  всеа  Руси  са¬
модержцем44,  а  венчанный  на  царство  внук  заключен  в
тюрьму,  где  и  умер.
 Некоторые  из  старых  князей  еще  при  жизни  своей  и  за¬
долго  до  смерти  имели  обыкновение  назначать  своих  детей
правителями  отдельных  княжений,  состоявших  под  их  вла¬
стью.  Так  поступил  Святослав  Игоревич,  так  поступил  и  сын
его,  Владимир.  В  таких  назначениях  надо  видеть  распоряже¬
ние  на  случай  смерти.
 Оставляли  ли  домосковские  князья  свои  столы  в  общее
владение  сыновей,  как  это  сделал  Иван  Данилович  Калита  с
Москвой?  Наши  сведения  о  завещательных  распоряжениях
князей  киевского  времени  чрезвычайно  скудны,  и  мы  заме¬
тили  только  один  такой  случай.  Владимир  Мономах  отказал
Переяславль  двум  старшим  сыновьям,  Мстиславу  и  Яропол-
ку1.  Случаи  отдельного  наделения  сыновей  встречаются  ча¬
ще.  Святослав  Игоревич,  Владимир  Святославич,  Ярослав
 1  В  Ростове  по  смерти  Глеба  Васильковича  (f  1278)  сидят  два  князя,
Дмитрий  и  Константин  Борисовичи,  родные  племянники  умершего;  но  мы
не  знаем,  как  это  случилось,  по  завещанию  или  захватом.  Но  братья  не¬
долго  насидели  вместе.  В  1281  г.  они  поссорились,  и  Константин  уехал  к
Дмитрию  Александровичу  Владимирскому,  который  свел  их  опять  в  лю¬
бовь.  В  1286  г.,  по  увеличении  Ростовской  волости  присоединением  Угли¬
ча,  Борисовичи  садятся  в  разных  городах:  Константин  остается  в  Ростове,
а  Дмитрий  переходит  в  Углич.
 256

Владимирович  наделяют  своих  сыновей  каждого  особо.
Ярополк  Киевский  передал  свой  переяславский  стол  по  до¬
говору  с  братом  Мстиславом  старшему  его  сыну,  а  не  всем
пяти.  Юрий,  обязавшийся  блюсти  отчину  брата  Андрея  под
его  сыновьями,  по  смерти  Андрея  целовал  крест  о  доставле¬
нии  Владимирской  волости  опять  только  старшему  его  сыну,
а  не  обоим.  Можно  думать,  что  в  древности  преобладало  та¬
кое  начало:  единству  волости  соответствует  один  князь.
 Переходим  к  вопросу  о  том,  как  поступали  князья,  когда
у  них  сыновей  не  было?  В  этих  случаях  они  назначали  свои
владения  тому  из  родственников,  кто  был  ближе  к  ним  по
чувствам  любви,  вне  всякой  зависимости  от  степени  родства
и  старшинства;  дальнейший  родственник  мог  быть  назначен
помимо  ближайшего.  Если  можно  было  обходить  сыновей,
то  тем  более  братьев,  племянников  и  т.д.  Волынский  князь
Владимир  Васильевич  отказал  свою  волость  младшему  из
своих  двоюродных  братьев  Мстиславу,  помимо  старшего
Льва.  Лев,  конечно,  не  был  этим  доволен  и  подсылал  к  Вла¬
димиру  сына  своего  и  епископа,  чтобы  получить  хотя  один
город  из  богатого  наследства,  но  все  было  напрасно.  Перего¬
воры,  происходившие  по  этому  поводу,  так  живо  рисуют
эпоху,  что  я  приведу  их  целиком.  Переговоры  начал  сын
Льва,  Юрий.
 „Приела  Юрьй  Львовичь  посол  свой  ко  строеви  своему,
князю  Володимеру,  река  ему:  „господине,  строю  мой!  Бог
ведает  и  ты,  како  ти  еемь  служил  со  всею  правдою  своею,
имел  тя  еемь,  аки  отца  собе,  абы  тобе  сжалилося  моее  служ¬
бы.  А  ныне,  господине,  отець  мой  прислал  ко  мне,  отнимаеть
у  мене  городы,  что  ми  был  дал,  Белз,  и  Нервен,  и  Холм;  а
велит  ми  быти  в  Дорогычине  и  Мелнице.  А  бью  челом  Богу
и  тобе,  строеви  своему,  дай  ми,  господине,  Берестой,  то  бы
ми  сполу  было“.  Володимер  же  рече  послу:  „сыновче,  рци,
не  дам.  Ведаешь  сам,  оже  я  не  двоюречю,  ни  я  пак  ложь  был,
а  Бог  ведаеть  и  вся  поднебесная,  не  могу  порушити  ря¬
ду,  что  еемь  докончал  с  братом  своим  Мьстиславом:  дал
еемь  ему  землю  свою  всю  и  городы  и  грамоты  еемь  попи¬
сал64,  с  теми  словы  отряди  посла  сыновца  своего...  Приела  же
потом  к  Володимеру  Лев  епископа  своего  Перемышлескаго,
 С)  _  1728
 257

именем  Мемнона.  Слуги  же  его  поведаша  ему:  „владыка,
господине,  приехал46.  Он  же  рече:  „который  владыка?66  Они
же  поведоша:  „перемышлеский,  ездить  от  брата,  ото  Лва66.
Володимер  же,  бе  разумеа  древняя  и  задняя,  на  што  приехал,
посла  по  него.  Он  же  войде  к  нему  и  поклонився  ему  до  зем¬
ле,  река:  „брат  ти  ся  кланяеть66.  И  веле  ему  сести.  И  нача  по-
солство  правити.  „Брат  ти,  господине,  молвить:  „стрый  твой,
Данило  король,  а  мой  отец,  лежить  в  Холме,  у  святей  Бого-
родици,  и  сынове  его,  братьа  моа  и  твоя,  Роман  и  Шварно,  и
всих  кости  туго  лежать.  А  ныне,  брате,  слышим  твою  немочь
великую,  абы  ты,  брат  мой,  не  изгасил  свече  над  гробом
стрыя  своего  и  братьи  своей,  абы  дал  город  Берестий:  то  бы
твоя  свеща  была!66  Володимер  же  разумея  притче  и  темно
слово  и  повестив  со  епископом  много  от  книг,  зане  бысть
книжник  велик  и  филосф,  акого  же  не  бысть  во  всей  земли  и
по  нем  не  будеть,  и  рче  епископу:  „брате,  рцы,  Лве  княже!
ци  без  ума  мя  творишь,  оже  бых  не  разумел  сей  хитрости  ци
мала  ти,  рци,  своя  земля,  оже  Берестья  хочешь,  а  сам  держа
княжения  три;  Галичкое,  Перемышльское,  Бельзское,  да  нету
ти  сыти!  А  се  пак  мой,  рци,  отець,  а  твой  стрый  лежить  во
епископьи  у  святой  Богородици  в  Володимере,  а  много  ли
есь  над  ним  свечь  поставил?  Что  есь  дал,  который  город,  абы
то  свеча  была?  Оже,  рци,  просил  еси  живым,  а  аже  пак  мерт¬
вым  просиши!  Не  дам,  не  реку  города,  но  ни  села  не  возмешь
у  мене.  Разумею  я  твою  хытрость,  не  дам66.  Володимер  же,
одарив  владыку,  отпусти  и,  зане  бысть  не  бывал  у  него  ни
колиже66  (Ипат.  1288).
 По  смерти  Владимира  Юрий  занял  было  Берестье;  но
ввиду  решительного  намерения  Мстислава  отстаивать  не¬
прикосновенность  отказанной  ему  волости  вынужден  был
уступить  его  дяде.
 Подобно  Владимиру  и  переяславльский  князь  Иван
Дмитриевич  отказал  свою  волость  младшему  дяде,  Даниилу
Московскому,  помимо  старшего,  Андрея  Владимирского:
„того  бо  паче  всех  любляше66,  как  объясняет  летописец  это
предпочтение.  Очень  вероятно,  что  этот  отказ  был  также  ре¬
зультатом  предварительного  соглашения,  так  как  Даниил
Московский  и  Иван  Переяславльский  находились  в  союзе
 258

единения  и  в  войнах  помогали  друг  другу.  Андрей  не  менее
Льва  желал  увеличить  свои  владения  открывшимся  наслед¬
ством  и  поспешил  было  по  смерти  Ивана  занять  Переяславль
своими  наместниками;  но  они  „сбежали44  при  приближении
наместников  Даниила,  за  которым  и  остался  этот  город.
 Из  этих  случаев  следует,  что  завещательные  распоряже¬
ния  князей  не  ограничивались  правами  родственников  бли¬
жайших  степеней.
 V. 	Родовое  старшинство
 Выше  (С.  167  и  след.)  была  уже  речь  о  разных  видах
княжеского  старшинства.  Первоначальный  смысл  слова  ста¬
рейшина  сводится,  конечно,  к  старшинству  лет.  Старшинст¬
во  лет  без  всяких  других  признаков  —  делает  уже  старейши¬
ной.  Это  старейшинство  очень  относительное.  В  таком  же
весьма  относительном  значении  назывался  старейшиной  и
старший  брат  в  семье  по  отношению  к  младшим;  он  был  их
старше,  а  потому  он  и  старейшина.  Города  тоже  различались
по  старшинству,  и  древнейшие  тоже  именовались  старейши¬
нами.  Князь  Всеволод  говорит  о  Новгороде,  что  он  имеет
старейшинство  пред  всеми  другими  княжениями.  Это  ста¬
рейшинство  переносилось  и  на  князей,  сидевших  в  старших
городах.  По  древности  города  они  тоже  старейшины.  Так  как
старейшинству  подобает  особый  почет,  то  понятно,  почему
возник  еще  особый  вид  договорного  старейшинства:  князья
договариваются  о  том,  кому  быть  старейшим  братом,  кому
молодшим.  Такого  рода  старейшинство  встречается  уже  в
Древней  Руси,  но  особенно  развивается  в  Московской.
 Все  эти  виды  старейшинства  не  представляют  ничего
исключительного.  А  потому  в  одно  и  то  же  время  может
быть  много  старейшин  и  по  семейному  положению,  и  по  го¬
родам,  и  по  договорам,  и  по  одному  старшинству  лет.
 Преимущество  старейшинства  имеет,  однако,  и  свою
оборотную  сторону.  Оно  может  служить  побуждением  ко
всякого  рода  притязаниям  и  требованиям  не  одного  внешне¬
го  почтения,  но  и  всяких  уступок  со  стороны  молодших  в
пользу  старейшин.  С  такого  рода  требованиями  нередко  и
 9*
 259

встречаемся.  Последствия  их  бывают  очень  различны.  Мо-
лодшие  князья  то  делают  уступки  требованиям  старейшин,
то  отвергают  их.  Это  обусловливается  и  личным  характером
молодших,  и  степенью  уважения,  внушаемого  им  старейши¬
нами,  и  требованиями  политики.
 Таковы  многочисленные  виды  старейшинства,  о  кото¬
рых  идет  речь  в  наших  летописях.  Другие  виды  старейшин¬
ства  им  неизвестны.  В  них  не  встречается  указаний  на  ста¬
рейшинство  по  родословному  древу  всех  Рюриковичей  и  о
каких-либо  его  последствиях.  Это  и  неудивительно.  Призна¬
ние  братства  всех  князей,  лежащее  в  основе  их  политических
отношений  и  выраженное  во  всех  княжеских  договорах,  и
появление  договорного  старейшинства  —  стоят  в  прямом
противоречии  со  старейшинством  по  родословной  лествице.
По  родословной  лествице  —  нет  равенства  князей,  там  все
один  другого  меньше.  По  княжеской  же  практике  все  князья
—  братья,  т.е.  все  князья  равные  между  собой,  они  все  бра¬
тья  и  различаются  только,  как  старшие  и  младшие  братья;
среди  них  нет  ни  дядей,  ни  племянников,  ни  дедов,  ни  вну¬
ков.  Дяди  и  племянники,  деды  и  внуки  тоже  —  братья.  На¬
чалом  братства  князей  отрицается  их  старшинство  по  лест¬
вице.
 Тем  не  менее  в  нашей  литературе  идет  речь  о  старшин¬
стве  князей  по  месту,  занимаемому  ими  в  общем  родослов¬
ном  древе  Рюриковичей,  о  родовом  их  старшинстве,  стар¬
шинстве  по  лествице.
 Писатели  очень  различных  направлений  одинаково  при¬
знают,  что  преемство  столов  определялось  родовым  стар¬
шинством  претендентов.  Такое  мнение  встречаем  и  у  Нево¬
лина.  В  самом  лучшем  исследовании  по  занимающему  нас
вопросу,  принадлежащем  перу  названного  ученого,  читаем:
„До  последней  четверти  XII  столетия  родовое  старейшинст¬
во  принималось  главным  основанием  к  замещению  киевско¬
го  престола66  (ПСС.  VI).  О  преемстве  великокняжеского  ки¬
евского  престола  (617).  Но  Неволин  —  образец  строгого
ученого,  нелегко  поддающегося  увлечениям;  выводы  его
отличаются  чрезвычайной  осторожностью.  Родовое  старей¬
шинство  признает  он  главным,  но  не  единственным  основа¬
 260

нием,  и  то  только  до  последней  четверти  XII  века.  На  сле¬
дующей  странице  Неволин  подробнее  развивает  свою
мысль.  „Родовое  старейшинство,  —  говорит  он,  —  не  дейст¬
вовало  исключительно  и  безусловно.  Преемство  престола,
основанное  на  родовом  старейшинстве,  было  наследием  по
закону.  Но  этот  порядок  преемства  власти  нимало  не  исклю¬
чал  других  видов  преемства,  которые  основаны  были  на
иных  началах  и  в  те  времена  имели  преимущество  пред  за¬
конным  порядком  наследия44.
 Итак,  по  Неволину,  были  разные  виды  преемства,  а  сре¬
ди  них  „главным  основанием  к  замещению  киевского  пре¬
стола  принималось  родовое  старшинство44;  родовое  стар¬
шинство  приравнивает  он  далее  к  наследию  по  закону.  Для
разъяснения  этого  и  до  наших  дней  очень  спорного  вопроса
есть  только  одно  средство:  пересмотреть  все  случаи  перехо¬
да  киевского  стола  с  древнейших  времен  до  последней  чет¬
верти  XII  века,  когда,  по  мнению  Неволина,  прекращается
действие  родового  старшинства.
 Начнем  с  сыновей  Святослава  Игоревича;  он  отдал  свой
старший  стол  старшему  сыну  Ярополку;  следующего,  Олега,
посадил  в  Древлянской  земле;  а  младшего,  Владимира,  взяли
у  него  к  себе  новгородцы.  Но  Ярополк  не  ограничился  тем,
что  дал  ему  отец:  он  напал  на  владения  Олега  и  присоединил
их  к  своим.  Что  надо  было,  при  этих  обстоятельствах,  делать
Владимиру  Новгородскому?  Весьма  натурально,  что  он
усомнился  в  своей  безопасности  и  бежал  за  море.  Опасения
его  подтвердились,  так  как  Ярополк  воспользовался  его  от¬
сутствием  и  захватил  Новгород.  Вот  почему  Владимир,  воз¬
вратившись  из-за  моря  с  варягами,  объявил  войну  старшему
брату,  убил  его  и  сделался  князем  киевским  и  новгородским.
История  княжеских  отношений  начинается  борьбой  родных
братьев  и  победой  младшего.  Борьба  эта  вызвана  стремлени¬
ем  старшего  расширить  свои  владения  и  самообороной
младшего.  Ее  следствие  —  уничтожение  старшей  линии  и
выступление  на  первый  план  младшей.  Где  тут  черты  закон¬
ного  порядка  наследования?  Дело  начинается  распоряже¬
нием  отца  и  оканчивается  усмотрением  сыновей  и  удачей
младшего.
 261

В  1015  г.  скончался  Владимир,  родоначальник  младшей
линии  Святославичей.  Вот  что  рассказывает  летописец  о  за¬
мещении  киевского  стола  по  его  смерти:
 „Святополк  же  седе  Кыеве  по  отци  своем,  и  сзва  кыяны,
и  нача  даяти  им  именье.  Они  же  приимаху,  и  не  бе  сердце  их
с  ним,  яко  братья  их  беша  с  Борисом.  Борису  же  взвратив-
шюся  с  вой,  не  обретшю  печенег,  весть  приде  к  нему:  „отець
ти  умерл“.  И  плакася  по  отци  вел  ми,  любим  бо  бе  отцем  сво¬
им  паче  всех...  Реша  же  ему  дружина  отня:  „се  дружина  у
тобе  отня  и  вой;  поиди,  сяди  Кыеве  на  столе  отни“.  Он  же
рече:  „не  буди  мне  взняти  рукы  на  брата  старейшаго!  Аще  и
отець  ми  умре,  то  сей  ми  буди  в  отца  место46  (Лавр.).
 Итак,  по  смерти  Владимира  Киев  занимает  его  старший
сын,  но  своею  волею,  а  не  по  завещанию  отца,  который  не
оставил  никакого  на  этот  случай  распоряжения.  Владимир  не
любил  Святополка,  и  наши  историки  не  без  основания  ду¬
мают,  что  он  имел  намерение  отдать  Киев  младшему  сыну,
Борису,  а  не  старшему1.  Что  же  касается  дружины  Владими¬
ра,  то  она  прямо  высказалась  в  пользу  младшего  брата.  Ее
поддержали  и  те  из  киевлян,  которые  находились  в  войске,
высланном  против  печенегов.  Итак,  дружина  и  народ  ни  во
что  ставят  права  старшего  брата,  Святополка,  и  желают  воз¬
вести  на  киевский  стол  младшего.  Но  этот  младший  сам  не
желает  идти  против  старшего:  Борис  с  уважением  относится
к  старшему.  Святополк  спешит  привлечь  к  себе  расположе¬
ние  народа  подарками1  2.
 Борис  не  решился  поднять  руку  на  старшего  брата,  но
Святополк  не  затруднился  убить  Бориса  и  Глеба  для  увели-
 1 	Соловьев.  История  отношений  между  русскими  князьями  Рюрико¬
ва  дома.  С.58.
 2 	Так  же  смотрит  на  этот  случай  и  Неволин.  „Это  предложение  дру¬
жины,  —  говорит  он,  —  показывает,  что  одного  права  старейшинства
Святополку  было  недостаточно  для  того,  чтобы  он  мог  воссесть  и  утвер¬
диться  на  киевском  престоле.  То  же  показывают  и  другие  обстоятельства.
Лица,  окружавшие  Владимира  во  время  его  кончины,  считали  возможным
устранить  Святополка  от  киевского  престола,  утаивши  на  некоторое  время
смерть  великого  князя.  Занявши  престол,  для  утверждения  на  нем,  Свято¬
полк  почитал  необходимым  приобрести  расположение  киевлян  раздачею
сокровищ  и  даже  прибегнул  к  братоубийству"  (590).
 262

чения  своих  владений.  Последствия  были  те  же,  что  и  по
убийстве  Ярополком  Олега:  Ярослав  в  целях  самозащиты
начал  войну  со  старшим  братом,  убил  его  и  сделался  киев¬
ским  князем.  Опять  в  Киеве  утверждается  младшая  линия,  и
опять  по  вине  старшей.
 В  этом  занятии  киевского  стола  Ярославом  по  устране¬
нии  Святополка  наши  историки  видят  случай  преемства  по
порядку  родового  старшинства.  Так  —  даже  Неволин.  Но
Ярослав  занял  Киев  после  победы  над  Святополком  и  еще
при  его  жизни.  Это,  конечно,  не  есть  случай  законного  на¬
следования  по  порядку  старшинства,  это  отрицание  стар¬
шинства,  и  притом  отрицание  необходимое,  ибо  оно  вызвано
правом  самообороны.
 Ярослав,  с  которым  во  второй  раз  киевский  стол  пере¬
ходит  в  младшую  линию  Святославичей,  завещал  Киев
старшему  сыну,  Изяславу.  Это  случилось  в  1054  г.,  а  в
1067  г.  киевляне  изгоняют  Изяслава  и  сажают  на  его  место
полоцкого  князя  Всеслава.  Преемство  по  завещанию  народ
считает  для  себя  обязательным  только  до  тех  пор,  пока  на¬
значенный  князь  ему  нравится.  В  противном  случае  он  заме¬
няет  его  первым  попавшимся  под  руку.
 Ярослав  разделил  свои  владения  между  сыновьями.  Но
у  него  был  брат,  Судислав.  В  порядке  законного  наследова¬
ния  по  родовому  старшинству  он,  конечно,  должен  был  по¬
лучить  свою  часть.  Что  же  он  получил?  Ярослав  заключил
его  в  тюрьму,  где  он  оставался  долгое  время  и  после  его
смерти.  Ярослав  хорошо  знал  отношения  дяди,  Ярополка,  к
Олегу  и  брата,  Святополка,  к  Борису  и  Глебу,  а  потому  имел
основание  бояться  Судислава.  Он  устранил  его  для  своей
личной  безопасности  и  безопасности  своих  детей.  Таково
положение  членов  Рюрикова  рода.  Они  опасны,  их  надо  уст¬
ранять.  Кто  может,  тот  это  и  делает.  С  этого  началась  исто¬
рия  княжеских  отношений,  этим  она  и  кончилась.  Принад¬
лежность  к  дому  Рюрика,  конечно,  дает  право,  но  она  ведет
и  в  тюрьму,  и  убивает.
 Княжение  в  Киеве  младших  братьев  Изяслава,  сперва
Святослава,  а  потом  Всеволода,  Неволин  опять  приводит  как
случаи  наследования  по  старшинству  рождения  (618).
 263

Это,  конечно,  обмолвка,  так  как  Святослав  занял  Киев  еще
при  жизни  Изяслава  и  продержался  там  до  своей  смерти,  а
по  его  смерти  в  Киеве  сел  Всеволод,  опять  при  жизни  Изя¬
слава.  Это  все  случаи  отрицания  прав  старшего  брата,  вы¬
званные  опасением  за  неприкосновенность  собственных
владений;  но  на  этот  раз  опасение  было,  может  быть,  только
предлогом,  а  настоящая  причина  заключалась  в  стремлении
предприимчивого  Святослава  Черниговского  к  расширению
своих  владений  на  счет  соседей.  Святослав  действовал  уже  в
духе  Ярополка  Святославича.
 По  смерти  старшего  сына  Изяслава  Ярославича,  Свято-
полка,  княжившего  в  Киеве  с  1093  г.  по  1112,  киевляне,  нис¬
колько  не  стесняясь  ни  завещанием  Ярослава,  ни  родовым
старшинством  князей,  ни  постановлениями  княжеских  съез¬
дов,  избирают  себе  князем  Владимира  Мономаха,  предста¬
вителя  младшей  линии  Ярославичей.  По  смерти  своей  Вла¬
димир  Мономах  оставляет  Киев  сыну  своему,  Мстиславу,  а
не  старшим  в  роде  Ярослава,  которыми  были  сыновья  Свя-
тополка  Изяславича  и  сын  и  внуки  Святослава  Ярославича
Черниговского.
 Такие  же  столкновения  младших  братьев  со  старшими,
разрешаемые  судом  Божиим,  находим  и  в  истории  северо-
восточных  княжений.  Вскоре  после  смерти  Великого  князя
Владимирского  Ярослава  Всеволодовича  великим  княжени¬
ем  удалось  завладеть  не  старшему  его  сыну,  Александру,  а
младшему,  Андрею.  Только  четыре  года  спустя  старший  сын
добыл  себе  в  Орде  великое  княжение  под  младшим  братом  и
прогнал  его  при  помощи  татар.  Войны  родных  братьев  по¬
вторились  и  при  сыновьях  Александра  Ярославича.  В  1276  г.
владимирский  стол  занял  старший  сын  его  Димитрий.  Пять
лет  спустя  младший  брат  Димитрия,  Андрей,  отправился  в
Орду  добывать  Великое  княжение  Владимирское  под  стар¬
шим  братом.  Орда  удовлетворила  его  желание  и  так  же,  как
отцу  его,  дала  помощь  для  изгнания  старшего  брата.  Борьба
сыновей  Александра  Невского  возобновилась  в  1282  г.  и  с
перерывами  продолжалась  в  течение  целого  десятилетия.
 Князья  XIII  века  употребляют  новые  средства  для  дос¬
тижения  своих  эгоистических  целей,  в  их  руках  татарская
 264

сила,  но  суть  дела  та  же:  политика  князей,  стремящихся  к
расширению  своих  владений.  Первые  опыты  собирания  Руси
начались  еще  при  сыновьях  Святослава  Игоревича,  но  поли¬
тические  условия  были  тогда  неблагоприятны  для  успеха
этого  дела.  Московское  время  представляло  больше  удобств.
 Такого  же  рода  столкновения  встречаем  и  в  отношениях
племянников  к  дядьям.  Выше  было  указано  на  то,  что  дяди  и
племянники,  в  известных  случаях,  могут  считать  себя  одина¬
ково  призванными  занять  известный  стол  в  силу  начала  от¬
чины.  Эта  общая  дядьям  и  племянникам  отчина  и  есть  та
среда,  в  которой  права  дядей  и  племянников  сталкиваются.
Не  подлежит  сомнению,  что  начало  отчины  дает  право  и  дя¬
де,  и  племяннику  искать  обладания  отчиной.  Но  у  кого  боль¬
ше  прав?  Это  всегда  было  спорно  и  осталось  спорным  даже  в
пятнадцатом  веке.  Спорный  вопрос  этот  разрешался  в  каж¬
дом  отдельном  случае  либо  ратью,  либо  миром.  Такое  реше¬
ние  вопроса  открывало  широкое  поле  энергии  и  искусству
князей,  их  умению  пользоваться  обстоятельствами  и  привле¬
кать  на  свою  сторону  союзников  и  народ.  История  с  древ¬
нейших  времен  одинаково  представляет  примеры  как  торже¬
ства  дядей  над  племянниками,  так  и  обратно.  Счет  случаев,
когда  победили  дяди,  а  когда  племянники,  невозможен,  так
как  летописи  записали  очень  немногие  из  них,  и  преимуще¬
ственно  для  Киева;  но  если  бы  их  и  можно  было  сосчитать,
это  ни  к  чему  бы  не  повело,  потому  что  перевес  случаев  сви¬
детельствовал  бы  не  о  преимуществе  права  дядей  или  пле¬
мянников,  а  только  о  большей  силе  и  большем  искусстве  тех
или  других  в  борьбе  с  противниками.  О  лучших  правах  дядей
могли  бы  свидетельствовать  выражения,  подобные  тем,  какие
у  нас  сложились  в  древности  в  пользу  лучших  прав  старшего
брата  и  которые  я  привел  выше  (с.  167).  Но  в  пользу  лучших
прав  дядей  древность  не  выработала  никаких  ходячих  выра¬
жений:  ясный  знак,  что  эти  права  не  пользовались  даже  и  та¬
ким  признанием,  какое  выпадало  на  долю  прав  старшего  бра¬
та.
 Рассмотрим  древнейшие  случаи  столкновения  прав  дя¬
дей  и  племянников.
 Первый  такой  случай  относится  к  первому  появлению  в
 265

нашей  истории  дяди  и  племянника.  Ярослав  Владимирович
раздал  свои  владения  сыновьям  и  ничего  не  оставил  брату
Судиславу,  которого  задолго  еще  до  своей  смерти  лишил  сво¬
боды  и  заключил  в  тюрьму.  Через  5  лет  по  смерти  отца  сы¬
новья  Ярослава  освободили  дядю  из  заключения,  но  только
затем,  чтобы  он  переменил  тюрьму  на  монастырь.  Этот  древ¬
нейший  случай  встречи  дяди  с  племянниками  говорит  не  в
пользу  преемства  по  родовому  старшинству.  История  отно¬
шений  дядей  к  племянникам  начинается,  таким  образом,  тор¬
жеством  племянников.  Но  киевские  племянники  были  в  то  же
время  дядями,  у  них  тоже  был  племянник,  полоцкий  князь
Всеслав.  Этот  племянник  был  слишком  слаб  для  того,  чтобы
постричь  в  чернецы  своих  киевских  родственников  и  лишить
их  владетельных  прав;  но  напасть  на  далекий  от  Киева  Новго¬
род  он  считал  делом  хорошей  политики.  Что  делают  дяди?
Они  воюют  с  племянником,  заключают  с  ним  мир,  гаранти¬
руют  ему  неприкосновенность  его  владений  и  личную  безо¬
пасность,  а  потом  обманом  заманивают  к  себе,  хватают  и  са¬
жают  в  тюрьму,  владения  же  его  присоединяют  к  своим.  На
этот  раз  восторжествовали  дяди.  В  лице  киевских  князей  од¬
новременно  торжествуют  и  племянники,  и  дяди.  Но  все  это
дело  политики,  а  не  принципиальной  борьбы  в  области  ро¬
дового  старейшинства.
 Два  приведенные  случая  весьма  различны;  но  сопостав¬
ление  их  и  сравнение  считаю  возможным  и  полезным  для
разъяснения  вопроса  об  отношениях  князей-родственников
Рюрикова  дома.
 Судислав,  как  сын  Владимира,  имел,  конечно,  отчинное
право  на  часть  его  владений.  По  сказанию  некоторых  лето¬
писцев,  Владимир  еще  при  жизни  своей  дал  ему  Псков.  Он,
стало  быть,  такой  же  владетельный  князь,  как  и  старший
брат  его,  Ярослав;  владения  отца  для  него  такая  же  отчина,
как  и  для  Ярослава.  Если  Ярослав,  победив  Святополка,  за¬
владел  Киевом,  то  мог  то  же  сделать  и  Судислав  по  отноше¬
нию  к  Ярославу.  Отсюда  недоверие  Ярослава  к  Судиславу  и
поимка  его;  отсюда  же  и  желание  сыновей  Ярослава,  чтобы
Судислав  отказался  от  благ  мира  сего  и  постригся.  Это
столкновение  на  почве  отчинных  прав.
 266

Иначе  был  поставлен  вопрос  между  Ярославичами  и
полоцким  князем.  Полоцкий  князь  не  имел  отчинных  притя¬
заний  на  владения  Ярославичей,  а  Ярославичи  не  имели  от¬
чинных  притязаний  на  Полоцк.  Но  притязания  князей  не  оп¬
ределялись  одним  только  отчинным  началом.  В  видах  ок¬
ругления  и  безопасности  своих  владений  они  постоянно  вы¬
ступают  из  пределов  отчинных  прав.  В  этой  внеотчинной
среде  и  произошло  столкновение  Всеволода  с  Ярославичами.
 Почва,  на  которой  действуют  князья,  различная;  но  суть
столкновения  одна  и  та  же.  И  тут,  и  там  определяющий  мо¬
тив  деятельности  —  опасение  за  безопасность  своих  владе¬
ний;  последствия  тоже  совершенно  одинакие:  и  псковский,  и
полоцкий  князь  одинаково  попали  в  тюрьму.
 Чем  более  возрастало  число  владетельных  князей,  тем  бо¬
лее  возрастало  число  поводов  ко  взаимным  столкновениям.
Победителем  из  этих  столкновений  должен  был  выходить
тот,  кто  более  был  к  ним  подготовлен,  кто  был  лучше  воо¬
ружен.  При  всех  других  равных  весьма  натурально,  что  дя¬
ди,  как  старшие  возрастом,  могли  быть  лучше  приготовлены
к  борьбе,  чем  племянники,  сравнительно  младшие.  Старый
князь  (дядя)  мог  уже  пользоваться  доброй  славой  у  народа,
тогда  как  молодому  (племяннику)  надо  было  ее  еще  заслужи¬
вать;  старый  князь  мог  уже  стоять  в  центре  целой  сети  дого¬
воров  с  другими  князьями  и  направлять  силы  своих  союзников
согласно  со  своими  видами,  тогда  как  молодой  только  что
приступал  к  примирению  своих  личных  интересов,  вновь  вы¬
двигаемых  им  в  княжескую  среду,  с  интересами  других  кня¬
зей  и  к  приисканию  себе  союзников.  Этою  относительно
лучшею  подготовкою  старших  князей  к  борьбе  и  надо  объяс¬
нять  встречающиеся  в  летописях  случаи  занятия  столов  дя¬
дями  перед  племянниками,  а  не  голым  фактом  их  старшинст¬
ва,  которому  не  усвоялось  лучших  прав;  им  усвоялся  только
больший  почет.
 Наши  летописи  слишком  скупы  на  известия,  а  потому
мы  и  не  можем  в  каждом  отдельном  случае  перехода  стола
от  одного  князя  к  другому  объяснить  настоящую  причину
такого  перехода.  Многие  писатели  довольствуются  голым
фактом  перехода  стола  от  брата  к  брату,  чтобы  заключить  к
 267

преимущественному  праву  дяди  перед  племянником.  Так  по¬
ступает  даже  Неволин.  Выше  (с.  157  и  след.)  я  указал  несколько
случаев  перехода  столов  от  брата  к  брату,  в  которых  он  видит
торжество  начала  родового  старшинства,  тогда  как  в  действи¬
тельности  они  являются  его  отрицанием.  Трудность  вопроса  в
том  и  заключается,  что  не  всегда  видны  настоящие  причины
перехода.  Оставим  сторонникам  преемства  по  родовому  ста¬
рейшинству  те  факты,  о  причинах  которых  ничего  нельзя  ска¬
зать  положительного,  и  рассмотрим  те,  которые  допускают
объяснение.
 В  1076  г.  умер  киевский  князь  Святослав  Ярославич  и
стол  его  занял  следующий  за  ним  брат,  Всеволод,  а  не  сыно¬
вья  умершего.  Старшим  в  поколении  Ярослава  был  не  Все¬
волод,  а  брат  его  Изяслав,  находившийся  еще  в  живых.  Заня  -
тие  Всеволодом  Киева  есть  единовременное  отрицание  и
прав  старшего  брата,  и  прав  племянников,  сыновей  послед¬
него  киевского  князя.  По  какому  же  праву  занял  он  Киев?  Он
занял  его  не  по  праву,  а  с  нарушением  всяких  прав,  путем
захвата.  Киев  в  руках  Всеволода  является  счастливой  добычей,
и  только.  Очень  понятно,  что  мысль  о  захвате  Киева  осенила
голову  Всеволода.  Он  был  деятельным  соучастником  Свято¬
слава  в  изгнании  Изяслава  из  Киева.  Святослав  добыл  Киев
под  старшим  братом  и  оставался  спокойным  его  обладате¬
лем  до  самой  смерти  своей.  Почему  было  не  попытать  сча¬
стья  и  Всеволоду?  И  он  попытал.
 Но  Изяслав,  узнав  о  смерти  своего  главного  врага,  Свя¬
тослава,  решил  возвратиться  в  Русскую  землю  и  отыскивать
отцовское  наследие.  Всеволод  выступил  было  против  него  с
войском,  но  предпочел  мир  неверному  исходу  брани  и  усту¬
пил  Киев  старшему  брату.
 Мир  с  Изяславом  был  очень  выгоден  для  Всеволода.  Он
состоялся  на  условии  полного  единения  братьев:  они  поде¬
лили  между  собой  Русскую  землю  с  исключением  племян¬
ников.  Всеволоду  досталась  при  этом  Черниговская  волость.
На  каком  основании?  Это  опять  захват.  Но  сын  умершего
черниговского  князя,  Олег,  не  захотел  отказаться  от  отчины.
Он  соединился  с  другим  обделенным  племянником,  Борисом
Вячеславичем,  и  при  помощи  половцев  разбил  Всеволода.
 268

Потерпевший  поражение  черниговский  князь  бежал  в
Киев,  где  был  обласкан  Изяславом,  который  обратился  к  не¬
му  с  такими  словами  утешения:
 „Брате!  не  тужи...  Аще  будет  нама  причастье  в  Русскей
земли,  то  обема,  аще  лишена  будеве,  то  оба;  аз  сложю  главу
свою  за  тя“  (Лавр.  1078).
 Эти  слова  дают  превосходный  комментарий  условию
договоров  „быти  за  один64.
 Изяслав  как  сказал,  так  и  сделал:  он  немедленно  высту¬
пил  на  помощь  Всеволоду  и  был  убит  в  начале  сражения.
Битва  кончилась,  однако,  поражением  Олега,  который  бежал
в  Тмутаракань.  По  смерти  Изяслава  Всеволод  занял  Киев;
сыну  своему  Владимиру  он  дал  Чернигов,  а  племяннику,
Ярополку  Изяславичу  —  Владимир  и  Туров.  На  каком  осно¬
вании  произошло  такое  распределение  Русских  волостей?
Сторонники  закона  преемства  по  началу  родового  старей¬
шинства  видят  в  занятии  Всеволодом  Киева  осуществление
их  взглядов.  Это  мнение  можно  было  бы  принять,  если  бы
Всеволод,  во-первых,  не  соединился  в  1073  г.  со  Святопол-
ком  и  не  прогнал  старшего  брата  из  Киева;  во-вторых,  если
бы  он  по  смерти  Святополка  предложил  Киев  Изяславу,  а  не
занял  его  сам  и  не  уступил  старшему  брату  только  тогда,  ко¬
гда  тот  пришел  на  него  с  оружием  в  руках.  При  наличности
же  указанных  фактов  во  Всеволоде  очень  трудно  видеть
провозвестника  начал  преемства  по  родовому  старшинству.
Он  служит  не  родовым  началам,  а  своим  личным  интересам.  С
точки  зрения  этих  личных  интересов,  он  помогает  младшему
брату  против  старшего,  захватывает  Киев  по  смерти  Святосла¬
ва,  уступает  его  Изяславу,  когда  тот  приходит  на  него  с  вой¬
ском,  а  по  его  смерти  занимает  снова.  Это  опять  захват
сильного,  а  не  торжество  родового  порядка.  Так  смотрели  и
современники.  Летописец  говорит:
 „Всеволод  же  седе  Кыеве  на  столе  отца  своего  и  брата  сво¬
его,  переима  власть  Русьскую  всю66  (Лавр.  1078).
 Перенять  —  значит  перехватить  власть.  Этот  перехват
чужой  власти  не  мог  не  возбудить  неудовольствия  и  протес¬
та.  По  завещанию  Ярослава  Киев  должен  был  оставаться  в
потомстве  старшего  его  сына  Изяслава,  у  которого  были  сы¬
 269

новья.  Всеволод,  обобравший  всех  своих  племянников,  сде¬
лал  исключение  только  для  старшего  сына  своего  верного
союзника,  Изяслава,  которому  дал  Владимир  и  Туров.  Не¬
смотря  на  это  значительное  наделение,  Ярополк  Изяславич  в
1085  г.  задумал  поход  на  Всеволода.  Летописец,  по  обыкно¬
вению,  чрезвычайно  краток  и  не  объясняет  причин,  побу¬
дивших  владимирского  князя  восстать  на  сильного  дядю.  Он
говорит  только,  что  Ярополк  послушал  злых  советников.
Можно  думать,  что  злые  советники  объяснили  своему  кня¬
зю,  что  он  имеет  более  прав  на  Киев,  чем  его  дядя;  вот  поче¬
му  он  и  собрался  войной  на  него.
 Всеволод  до  смерти  своей  княжил  в  Киеве,  но  должен
был  сделать  некоторые  уступки  обобранным  им  племянни¬
кам  и  внукам.  Внукам  Ростиславичам  он  дал  Перемышль  и
Теребовль,  а  племяннику,  Давыду  Игоревичу,  по  смерти
Ярополка  —  Владимир;  Туров  дал  брату  Ярополка,  Свято-
полку.
 По  смерти  Всеволода  (“f  1093),  захватившего  в  свои  руки
к  отцовскому  наследию,  Переяславлю,  Киев,  Чернигов  и
Смоленск  и  лишившего  всякого  участия  в  отчине  сыновей
своего  прежнего  союзника  и  друга,  Святослава,  снова  возник
вопрос,  кому  сидеть  в  Киеве?  На  этот  раз  начальный  летопи¬
сец  позволил  себе  редкую  роскошь:  он  записал  раздумье
старшего  сына  Всеволода,  Владимира,  сидевшего  в  Черни¬
гове.
 „Володимер  же,  —  говорит  он,  —  нача  размышляти,  ре¬
ка:  „аще  сяду  на  столе  отца  своего,  то  имам  рать  с  Святопол-
ком  взяти,  яко  то  есть  стол  прежде  отца  его  был44.  И  размыс¬
лив  посла  по  Святополка  Турову,  а  сам  иде  Чернигову,  а  Рос¬
тислав  Переяславлю44  (1093).
 Чрезвычайно  характерное  рассуждение,  свидетельст¬
вующее  о  том,  до  какой  степени  хищническая  политика  сы¬
новей  Ярослава  спутала  всякие  понятия  о  каком-либо  опре¬
деленном  порядке  занятия  столов.  Владимир  оказался  в  по¬
ложении  сказочного  путника,  очутившегося  на  перекрестке
трех  дорог.  Можно  пойти  и  направо,  и  налево,  только  везде
будет  плохо.  Можно  занять  и  Киев,  занимали  же  этот  город
без  всякого  права  и  дядя  его,  и  отец.  Но  в  этом  случае  при¬
 270

дется  выдержать  войну  со  Святополком,  в  силу  начала  отчи¬
ны.  Владимир  не  хочет  этой  войны;  он  уступает  Киев  Свято-
полку,  а  сам  идет  в  Чернигов.  Но  разве  на  Чернигов  его  пра¬
ва  были  лучше?  Нисколько.  Чернигов  был  отказан  Святосла¬
ву,  и,  следовательно,  дети  Святослава  имели  более  прав  на
Чернигов,  чем  дети  Всеволода.  Заняв  Чернигов,  Владимир
продолжал  неправду  своего  отца.  Но  почему  же  он  не  усту¬
пил  Чернигов  сыновьям  Святослава,  как  уступил  Киев  сыну
Изяслава?  Разное  отношение  Владимира  к  Киеву  и  Черниго¬
ву  объясняется  различием  фактического  положения  дел.
Святополк  был  недалеко  от  Киева,  в  Турове,  и  до  Владимира
могли  дойти  слухи  о  его  желании  искать  своей  отчины;
Олег1  же  Святославич  был  далеко,  в  Тмутаракани,  и  Влади¬
мир  мог  быть  в  полной  неизвестности  относительно  его  на¬
мерений.  Он  захватил  Чернигов  в  надежде  на  безнаказан¬
ность.  Только  через  год  пришел  Олег  из  Тмутаракани  искать
своей  отчины  и  обложил  Чернигов  при  помощи  половцев.
Владимир,  признавший  уже  отчинные  права  Святополка,  не
мог  отказать  в  таком  же  признании  и  Олегу.  Он  уступил  ему
Чернигов,  а  сам  отправился  в  свою  отчину,  Переяславль.
 Таким  образом,  после  двадцатилетних  (1073—1094)
хищений  восстановлено  было  благодаря  уступчивости  Вла¬
димира  Мономаха  распределение  владений,  сделанное  в  за¬
вещании  Ярослава.  Князья-внуки,  наученные  тяжелым  опы¬
том,  хотели  увековечить  этот  порядок  и  с  этою  целью  съеха¬
лись  в  Любече  и  заключили  договор,  в  котором  за  основание
распределения  волостей  было  принято  начало  отчины.
 По  смерти  Святополка  последовало  новое  нарушение  и
Ярославова  завещания,  и  договора  в  Любече,  но  на  этот  раз
по  воле  киевлян.  Они  избрали  на  киевское  княжение  не  сына
Святополка,  как  бы  следовало  и  по  завещанию  Ярослава,  и
по  соглашению  князей  в  Любече,  а  Владимира  Мономаха.
По  смерти  Владимира  Мономаха  киевский  стол  занимает
старший  сын  его,  Мстислав,  который  далеко  не  был  старей¬
шиной  по  родословному  древу.  Старейшинами  были  сыно¬
 1  Где  находился  в  это  время  Давыд,  старший  сын  Святослава,  по  ле¬
тописям  не  видно.
 271

вья  Святополка  Изяславича,  Брячислав  и  Изяслав,  и  дядя  их,
сын  Святослава  Ярославича,  Ярослав  Черниговский.  Но
Мстислав  занял  Киев,  и  не  в  силу  торжества  своих  отчинных
прав;  еще  лучшие  отчинные  права  были  у  его  троюродных
братьев,  сыновей  Святополка,  и  у  двоюродного  дяди,  Яро¬
слава  Черниговского.  Он  занял  киевский  стол  потому,  что
отец  его  был  достаточно  силен,  чтобы  передать  ему  этот
стол,  да  и  сам  Мстислав  был  довольно  умудрен  опытом,
чтобы  удержать  за  собой  Киев;  в  год  смерти  отца  ему  было
49  лет.
 Но  Владимир  Мономах  не  только  передал  свой  стол  сы¬
ну,  он  позаботился  и  о  дальнейшей  участи  киевского  княже¬
ния,  и  об  участи  внуков  своих,  сыновей  старшего  сына
Мстислава.  Вот  относящееся  сюда  место  начальной  летопи¬
си.
 „Преставися  Мстислав,  сын  Володимер,  месяца  априля  в
14  день,  и  седе  по  нем  брат  его  Ярополк,  княжа  в  Киеве,  лю-
дье  бо,  кыяне,  послаша  по  нь.  В  тоже  лето  Ярополк  приведе
Всеволода  Мстиславича  из  Новагорода  и  да  ему  Переяс¬
лавль,  по  хрестьному  целованью,  якоже  ся  бяше  урядил  с
братом  своим  Мстиславом,  по  отню  повеленью,  ако
же  бяше  има  дал  Переяславль  с  Мстиславом44  (1132).
 Чрезвычайно  любопытное  место.  Оно  дорисовывает
портрет  Владимира  Мономаха.  Этот  князь  ничего  не  делает
с  плеча:  он  во  все  вдумывается  и  внимательно  взвешивает
все  обстоятельства  дела.  По  смерти  отца  он  „размышляет44  о
том,  где  ему  сесть,  в  Киеве  или  Чернигове.  После  утвержде¬
ния  в  Киеве  им  овладевает  новая  дума  о  том,  что  будет  после
него,  и  он  принимает  меры  к  упорядочению  отношений  ме¬
жду  сыновьями  своими  и  внуками.  Эта  озабоченность  буду¬
щим  весьма  понятна.  Все  смуты  печального  прошлого  про¬
исходили  на  его  глазах.  Мономаху  было  20  лет,  когда  дядя
его,  Святополк,  в  союзе  с  его  отцом  прогнал  старшего  брата
Изяслава  из  Киева  и  лишил  его  и  детей  его  отчины.  В  изгна¬
нии  Святославичей  из  Черниговской  волости  он  сам  был
деятелем,  так  как  с  1088  г.  по  1094  г.  сидел  в  черниговском
княжении.  У  Владимира  было  пять  взрослых  сыновей.  Опыт
прошлого  не  мог  не  пугать  его.  Сыновья  Святослава  и  Вла¬
 272

димира  Святого  убивали  друг  друга,  сыновья  деда  Ярослава
воевали  друг  с  другом  и  обирали  племянников.  Не  та  же  ли
участь  ожидает  и  его  потомство?  Но  его  потомство  было  еще
в  худшем  положении.  Ему  предстояло  иметь  дело  и  с  князь¬
ями  старших  линий,  Изяслава  и  Святослава.  Права  сыновей
Владимира  Мономаха  на  Киев  не  были  прочны.  У  потомков
Изяслава  права  были  лучше.  Мономах  занял  Киев  в  наруше¬
ние  этих  лучших  прав.  Не  заключалось  ли  в  этом  поощрения
для  властолюбия  потомков  Святослава  последовать  примеру
деда  и  занять  Киев  под  Мономаховичами?  Эти  соображения
должны  были  беспокоить  Владимира  Всеволодовича  и  вы¬
зывать  на  предохранительные  меры.  Что  же  он  сделал?
 О  мерах,  принятых  Мономахом  для  обеспечения  участи
своих  потомков,  летописец  рассказывает  под  1132  г.,  семь
лет  спустя  после  смерти  Мономаха;  а  сколько  лет  спустя  по¬
сле  принятия  этих  мер,  об  этом  мы  и  гадать  не  можем  с  ка¬
кою-либо  точностью.  Рассказ  этот  делается  по  поводу  смер¬
ти  сына  Владимира  Мономаха,  Мстислава,  и  последовавших
затем  событий.  Мы  не  имеем  никакого  права  думать,  что
летописец  передает  нам  все  распоряжение  Мономаха.  В  вы¬
сокой  степени  вероятно,  что  Владимир  Мономах  входил  или
пытался  войти  в  соглашение  по  этому  предмету  с  киевляна¬
ми  и  князьями,  Изяславичами  и  Святославичами;  а  своих
сыновей  он,  конечно,  должен  был  всех  привести  в  свою  во¬
лю,  а  не  двух  только  старших.  Летописец  ничего  об  этом  не
говорит.  Да  и  то,  что  он  говорит,  так  отрывочно  и  кратко,
что  далеко  не  передает  все,  что  было  в  действительности.
 Он  говорит,  что  киевляне  послали  за  Ярополком,  а  об
участии  Мстислава  и  Владимира  в  этом  событии  не  упоми¬
нает.  Но  действительно  ли  они  не  принимали  в  этом  никако¬
го  участия?  Это  чрезвычайно  сомнительно.  Молчание  на¬
чальной  летописи  исправляет  Ипатьевский  список,  который
говорит,  что  сам  Мстислав  оставил  княжение  свое  Ярополку,
„ему  же  и  дети  свои  с  Богом  на  руце  предаст^.  Тут  нет  про¬
тиворечия.  Воля  киевлян  и  воля  Мстислава  равно  участвова¬
ли  в  возведении  Ярополка  на  киевский  стол.  Но  об  участии  в
этом  деле  Владимира  Мономаха  ничего  не  говорит  и  Ипать¬
евский  список  летописи.  А  между  тем  передача  Киева  по
 273

смерти  Мстислава  Ярополку,  а  не  сыновьям  Мстислава  про¬
изошла  по  воле  Мономаха.  Это  следует  из  вышеприведенно¬
го  места  начальной  летописи.
 Еще  при  жизни  своей  Владимир  дал  Переяславль  двум
старшим  сыновьям,  Мстиславу  с  Ярополком.  На  случай
смерти  Мстислава  он  обязал  Ярополка  передать  Переяславль
сыновьям  Мстислава.  При  чем  оставался  Ярополк?  Он  полу¬
чал  Киев.  Итак,  переход  Киева  по  смерти  Мстислава  к  Яро¬
полку  есть  результат  согласной  воли  Владимира  Мономаха,
сыновей  его  и  киевлян.
 Сторонники  законного  преемства  в  порядке  родового
старшинства  видят  в  этом  переходе  торжество  своей  мысли.
Но  так  ли  это?  Нам  это  кажется  очень  сомнительным.  Во
Владимире  Мономахе  так  же  трудно,  как  и  в  отце  его,  видеть
провозвестника  родовых  начал.  На  Любецком  съезде  он  вы¬
сказался  за  отчинный  порядок;  в  1113  г.  он  последовал  при¬
зыву  киевлян  и  занял  Киев  с  нарушением  родового  старшин¬
ства;  преемником  своим  в  Киеве  он  назначил  сына  своего
также  с  нарушением  родового  старшинства.  По  смерти
Мстислава  Владимир  Мономах  предоставил  Киев  брату
умершего,  а  не  сыновьям  его;  зато  Переяславль  он  предоста¬
вил  сыновьям  Мстислава,  а  не  следующему  брату,  Вячесла¬
ву,  как  бы  следовало  по  закону  предполагаемого  родового
старшинства  и  по  лествичному  восхождению.  Владимир
Мономах  в  одно  и  то  же  время  высказывается  и  в  пользу  дя¬
ди  против  племянника,  и  в  пользу  племянника  против  дяди!
Какому  же  началу  он  служит?  Его  занимают  не  начала,  о  ко¬
торых  спорят  наши  ученые,  а  близкие  лица.  Он  хочет  обес¬
печить  сыновей  и  внуков  своих,  насколько  это  возможно  при
данных  обстоятельствах.  Он  следует  указаниям  современной
политики,  и  только.
 Оставить  Киев  сыновьям  Мстислава  было  неполитично,
потому  что  при  молодости  их  и  неопытности  им  трудно  бы¬
ло  удержать  этот  город  за  собой.  Киев  давно  уже  сделался
целью  княжеских  притязаний.  С  сыновей  Владимира  Свято¬
го  родные  братья  борются  уже  из-за  Киева.  Мстиславичи
могли  иметь  против  себя  не  только  родных  дядей,  но  и  Свя¬
тославичей  черниговских.  Вот  почему  Владимир  предназна¬
 274

чает  Киев  взрослому  и  опытному  Ярополку.  Но  он  желает
устроить  и  сыновей  Мстислава  и  назначает  им  Переяславль,
с  устранением  старейшины,  своего  третьего  сына  Вячеслава,
который  должен  был  оставаться  в  своем  Турове.  Никакого
передвижения  князей  к  Киеву  по  лествице  родового  старей¬
шинства  Владимир  Мономах,  значит,  не  знает1.
 Летопись  ничего  не  говорит  о  том,  были  ли  приведены
другие  сыновья  Владимира  к  соглашению,  состоявшемуся
между  двумя  старшими,  или  нет.  Мы  знаем  только,  что  чет¬
вертый  сын  Владимира,  Юрий,  восстал  против  передачи  Пе¬
реяславля  племяннику  и  выгнал  его  из  этого  города  в  самый
день  водворения  его  там.  Юрий  мог  это  сделать,  если  бы  да¬
же  и  был  приведен  волею  отца  к  соглашению  со  старшими
братьями;  прогнал  же  дед  его,  Всеволод,  Изяслава  из  Киева,
хотя  отец  и  связал  его  клятвой  не  переступать  предел  бра-
тень.
 Но  почему  Юрий  прогоняет  племянника?  Сторонники
преемства  по  родовому  старейшинству  опять  увидят  здесь
торжество  своей  мысли.  Если  бы  мы  и  уступили  им  этот  слу¬
чай,  выигрыш  их  был  бы  очень  невелик.  Владимир,  Мсти¬
слав  и  Ярополк  находят  возможным  дать  Переяславль  пле¬
мяннику  перед  дядей;  ясно,  кажется,  что  мысль  о  преимуще¬
стве  дяди  перед  племянником  не  пользуется  их  признанием.
Но  мы  не  можем  уступить  и  этого  случая.  В  силу  родового
старейшинства  притязания  на  Переяславль  мог  заявить  не
Юрий,  а  старший  его  брат,  Вячеслав.  Вячеслав  же  никаких
 1  Назначение  Переяславля  племяннику  помимо  дяди  не  укладывается
в  рамки  родовой  теории  лествичного  восхождения,  а  потому  Соловьев
старается  ослабить  значение  этого  факта  таким  рассуждением:
 „Мстислав  уговорился  с  братом  и  преемником  своим  Ярополком,
чтобы  тот,  перейдя  из  Переяславля  в  Киев,  отдал  прежний  стол  старшему
сыну  Мстислава,  Всеволоду,  тогда  князю  Новгородскому,  под  незаконным
предлогом,  что  Мономах  отдал  Переяславль  им  обоим  вместе,  Мстиславу
и  Ярополку“  (История  отношений  между  русскими  князьями  Рюрикова
дома.  140).
 К  счастью,  автор  в  сноске  приводит  текст  летописи,  напечатанный  у
нас  на  с.272,  из  которого  видно,  что  самая  передача  Переяславля  Всеволо¬
ду  совершилась  „по  отню  повелению44  и  что  ни  о  каком  незаконном  пред¬
логе  и  речи  быть  не  может.
 275

притязаний  не  заявляет.  Убедившись  в  невозможности  ис¬
полнить  волю  отца  и  старшего  брата,  Ярополк  сам  вступил  в
соглашение  с  младшими  братьями  и  передал  спорный  город
Вячеславу.  Но  Вячеслав  не  просидел  там  и  года  и  ушел  в
свой  Туров.  Тогда  Юрий,  прогнанный  Ярополком  из  Пере¬
яславля,  снова  заявил  притязания  на  этот  город,  но  на  этот
раз  мирно.  Он  предложил  Ярополку  за  Переяславль  значи¬
тельную  часть  своей  Ростовской  волости.  На  этот  обмен
Ярополк  согласился.
 Теперь  можно  ответить  на  вопрос,  почему  Юрий  про¬
гнал  племянника?  Юрий  был  предприимчивый  князь,  он  хо¬
тел  во  что  бы  то  ни  стало  завладеть  Переяславлем  и,  нако¬
нец,  получил  его  в  обмен  на  другие  свои  владения.  Здесь
опять  мы  имеем  дело  с  борьбою  личных  притязаний,  а  не
начал  родового  старшинства.
 Ярополк  княжил  в  Киеве  до  своей  смерти,  несмотря  на
то,  что  ему  пришлось  выдержать  упорную  борьбу  с  черни¬
говским  князем  Всеволодом,  на  сторону  которого  перешли  и
недовольные  дядею  Мстиславичи.  Опасения  Владимира  Мо-
номаха  оправдались:  среди  его  потомков  пошла  та  же  рознь,
которой  он  и  сам  был  постоянным  свидетелем  и  участником
в  лучшие  годы  своей  жизни.
 В  1139  г.  Ярополк  скончался,  не  оставив  детей.  Кому
быть  преемником?  Право  на  Киевскую  волость  по  началу
отчины  имели  сыновья  Владимира  Мономаха  и  сына  его,
Мстислава.  Киевский  стол  занял  на  этот  раз  дядя,  Вячеслав.
Но  он  недолго  нацарил  в  матери  городов  русских.  Не  про¬
шло  и  двух  недель  с  его  вокняжения,  как  к  Киеву  подступил
черниговский  князь,  Всеволод  Ольгович,  и  потребовал,  что¬
бы  Вячеслав  выходил  „добром66  из  города.
 „Он  же,  —  говорит  летописец  о  Вячеславе,  —  не  хотя
крови  пролита,  не  бися  с  ними,  и  смири  я  митрополит,  и  ут¬
верди  я  крестом  честным,  и  иде  опять  Турову,  а  Всеволод
вниде  в  Кыев66  (Лавр.).
 Всеволод  имел  так  же  мало  прав  на  Киев,  как  и  его  дед,
Святослав;  но  он  занял  его  благодаря  удаче.  Митрополит,
которому  было  все  равно,  кто  бы  ни  княжил  в  Киеве,  царст¬
вовал  бы  только  мир  на  земле,  принял  на  себя  посредничест¬
 276

во  между  соперниками,  убедил  Вячеслава  к  уступке  и  утвер¬
дил  честным  крестом  отказ  его  от  отчины.  В  том  же  году
Всеволод  успел  заключить  мир  и  с  другим  отчичем,  Изясла-
вом  Мстиславичем,  который  также  признал  его  киевским
князем.
 Потомки  Владимира  Мономаха  лишились  Киева.  Все¬
волод  Ольгович  благодаря  искусной  политике  и  многочис¬
ленным  договорам  умел  удержаться  в  нем  до  своей  смерти.
Он  сделал  даже  более:  он  сумел  устроить  на  случай  своей
смерти  переход  Киева  к  брату  своему  Игорю.  Ему  удалось
получить  согласие  на  такой  переход  и  народа,  и  князей,  сво¬
их  союзников.  В  числе  согласившихся  находился  и  киевский
отчич,  Изяслав  Мстиславич.  При  дальнейшей  удаче  Ольго-
вичи  могли  навсегда  вытеснить  Мономаховичей  из  Киева.
Но  воля  народная  снова  возвратила  Киев  младшей  линии
Ярославичей  в  лице  Изяслава  Мстиславича.
 Сделаем  небольшой  перерыв,  чтобы  взглянуть  на  поря¬
док  наследования  в  Черниговской  волости,  откуда  вышел
князь  Всеволод.  В  Чернигове  родовое  старшинство  пользу¬
ется  не  большим  вниманием,  чем  в  Киеве.  По  смерти  Всево¬
лода  Ярославича  приходит  оспаривать  черниговский  стол  у
Владимира  Мономаха  не  старший  сын  Святослава,  а  второй,
Олег,  который  благодаря  миролюбию  Владимира  Мономаха
и  утверждается  на  столе  отца  своего  в  1094  г.  Старший  брат
Олега,  Давыд,  выступает  на  первое  место  только  с  1097  г.,  но
на  чем  братья  сошлись  и  как  поделили  между  собой  Черни¬
говскую  волость  после  Любецкого  съезда,  этого  мы  не  зна¬
ем.  Очень,  однако,  вероятно,  что  Давыд  как  старший  сел  в
Чернигове.  Давыда  пережил  только  один  брат,  Ярослав,  ко¬
торый  в  силу  начала  отчины  и  занял  черниговский  стол  по¬
сле  смерти  старшего  брата  (|1123).  Но  Ярослав  просидел  в
Чернигове  всего  4  года.  В  1127  г.  на  него  напал  известный
уже  нам  племянник  его,  Всеволод  Ольгович,  и  прогнал  из
Чернигова.  По  какому  праву?  Это  чистейшее  насилие  и  ни¬
чего  больше.  Оно  у  него  наследственно  от  деда  и  отца,  кото¬
рый  занял  Чернигов  с  нарушением  прав  старшего  брата,  Да¬
выда.
 Как  же  отнеслись  Ярослав  и  его  союзники  к  этому  неза-
 277

конному  захвату?  Ярослав  не  думал  мириться  с  племянни¬
ком  и  обратился  к  союзнику  своему,  Мстиславу  Киевскому,
требуя  объявления  войны  Всеволоду.  Мстислав  готов  был
выступить  в  поход,  но  в  дело  вмешалось  духовенство  и  ос¬
вободило  Мстислава  от  связывавшей  его  клятвы.  Благодаря
этому  Всеволод  утвердился  в  Чернигове  в  прямое  наруше¬
ние  прав  дяди  и  старших  двоюродных  братьев.  Князь  этот
наследовал  предприимчивость  отца  и  деда  и  передал  ее  сыну
своему  Святославу,  которому  впоследствии  также  удалось
овладеть  Киевом.  Все  это  —  случаи  борьбы  не  родовых  на¬
чал,  а  политики  расширения  своих  владений.  Предприимчи¬
вые  князья  добывают  себе  все  то,  что  только  в  силах  добыть.
Предприимчивый  Всеволод  еще  при  жизни  Ярополка  хотел
добыть  себе  Киев  и  с  этою  целью  начал  было  с  ним  войну;
но  продолжению  ее  воспротивились  черниговцы,  и  Всеволод
принужден  был  заключить  мир  с  Ярополком.
 Возвратимся  к  киевским  событиям.  По  смерти  Всеволо¬
да  Изяслав  Мстиславич,  нарушив  крестное  целование  к  Иго¬
рю  и  вступив  с  ним  в  борьбу,  искал  Киева  не  себе,  а  дяде
своему,  Вячеславу:  они  оба  были  отчичи  Киеву,  и  Изяслав
сделал  в  этом  случае  уступку  своему  старейшине.  По  словам
Вячеслава:
 „Изяслав,  еда  биться  с  Игорем,  тако  молвить:  яз  Киева
не  собе  ищу,  но  он  отець  мой  Вячьслав,  брат  старей,  а  тому
его  шцу“  (Ипат.  1151).
 Но  киевляне  не  обратили  никакого  внимания  на  волю
Изяслава;  они  желали  иметь  своим  князем  его,  а  не  Вячесла¬
ва.  Изяслав  подчинился  народной  воле  и  занял  Киев.  Изя¬
слав  был  младшим  не  только  в  роде  Ярослава,  но  и  в  линии
Владимира  Мономаха.  Что  же  делают  родовые  старейшины
при  этом  нарушении  приписываемых  им  прав?
 Вячеслав  Владимирович,  узнав  об  утверждении  пле¬
мянника  в  Киеве,  поспешил  занять  те  города,  которые  отнял
у  него  Всеволод,  овладев  Киевской  волостью,  и  только.  Ле¬
тописец  говорит,  что  Вячеслав  сделал  это,  надеясь  „на  свое
старшинство66,  не  объясняя,  какое  это  старшинство.  Можно
сомневаться,  что  ему  известно  какое-либо  другое  старшин¬
ство,  кроме  старшинства  лет.  Итак,  „старшинство66  Вячесла¬
 278

ва  легко  удовлетворяется  захватом  нескольких  неважных
городков  и  не  думает  притязать  на  Киев.  Но  летописец  не
находит  возможным  одобрить  и  эти  скромные  притязания
старейшины.  Он  осуждает  старейшину  за  то,  что  тот  „не
приложил  чести44  к  племяннику  и  без  его  дозволения  занял
принадлежавшие  к  Киевской  волости  города.  Изяслав  на
этот  раз  тоже  не  желает  делать  уступок  дяде  и  отбирает  у
него  город  Туров.  Это  случилось  в  1145  г.,  а  в  1148  г.  Вяче¬
слав  оказывает  Изяславу  помощь  в  войне  с  черниговскими
князьями  (Ипат.).  Дядя,  следовательно,  остался  доволен
племянником  и  признал  все  приобретенные  им  права.
 Владимир  и  Изяслав  Давыдовичи,  старшие  в  роде  Свя¬
тослава  Ярославича,  еще  прежде  Вячеслава  примирились  с
новым  киевским  князем.  Они  признали  права  Изяслава  на
Киев,  а  в  вознаграждение  выговорили  себе  его  содействие
для  борьбы  с  двоюродным  братом,  Святославом  Ольгови-
чем.
 Только  этот  Святослав,  родной  брат  Игоря,  не  хотел  ми¬
риться  с  Изяславом,  нарушившим  крестное  целование  к
Ольговичам.  Не  находя  союзников  в  ближайших  родствен¬
никах,  Давыдовичах,  которые  составили  план  отобрать  у
Ольговичей  их  отчину,  Святослав  обратился  к  помощи  суз¬
дальского  князя,  Юрия  Владимировича,  вызывая  его  овла¬
деть  Киевом  и  обещая  свое  содействие.
 Кто  же  восстал  на  младшего  родича  Изяслава?  Не  стар¬
шие,  которые  вошли  с  ним  в  сделку  и  примирились,  а  млад¬
шие.  Ясно,  кажется,  что  борьба  идет  не  из-за  старшинства,  а
совершенно  по  иным  побуждениям.  Святослав,  инициатор
войны,  ведет  ее  за  брата  Игоря  и  за  свою  отчину,  отнятую  у
него  Изяславом  и  Давыдовичами.
 Я  не  буду  следить  за  ходом  этой  борьбы,  которая  велась
и  с  переменным  военным  счастьем,  и  с  переменными  союз¬
никами.  Я  остановлюсь  только  на  некоторых  явлениях,  ха¬
рактерных  для  княжеских  отношений.
 В  войну  Изяслава  со  Святославом  Ольговичем  был  во¬
влечен  и  ростовский  князь  Юрий.  Но  в  первые  два  года  вой¬
ны  он  не  выказал  большой  энергии.  Его  помощь  союзникам
была  так  слаба,  что  в  1148  г.  Изяславу  удалось  заключить
 279

союз  единения  не  только  с  Давыдовичами,  но  и  с  Ольгови-
чами.  Только  после  того,  как  Изяслав  поссорился  со  стар¬
шим  сыном  Юрия  и  лишил  его  данных  ему  в  Русской  земле
городов,  Юрий  начал  энергически  действовать  против  пле¬
мянника1.  Вступив  с  многочисленным  войском  в  Киевскую
волость,  Юрий  обратился  к  Изяславу  с  таким  предложением:
 „Се,  брате,  на  мя  еси  приходил  и  землю  повоевал  и  ста¬
рейшинство  еси  с  мене  снял!  Ныне  же,  брате  и  сыну,  Рускыя
деля  земля  и  хрестьян  деля,  не  пролейве  крови  хрестьянь-
скы,  но  дай  ми  Переяславль,  ать  посажю  сына  своего  у  Пе-
реяславли,  а  ты  седи  царствуя  в  Киеве!  Не  хощеши  того
створити,  а  за  всим  Бог“  (Ипат.).
 Чрезвычайно  знаменательные  слова.  Юрий  несомненно
старейшина  Изяславу,  это  признает  и  сам  Изяслав.  В  своем
обращении  к  сыну  Юрия,  Ростиславу,  он  говорит:  „Всех  нас
старей  отець  твой,  но  с  нами  не  умеет  жити“.  И  что  же,  этот
 1  Столкновение  Ростислава  с  отцом  и  киевским  князем  весьма  зна¬
менательно,  но  никак  не  с  точки  зрения  патриархальности  начал  нашей
древней  жизни.  Старший  сын  Юрия,  Ростислав,  поссорился  с  отцом  своим
тоже  из-за  владений  и  перешел  на  сторону  противника  своего  отца.  Вот
как  рассказывает  об  этом  летописец:
 „Пришел  бе  Гюргевичь  старейший,  Ростислав,  роскоторався  с  отцем
своим,  оже  ему  отець  волости  не  дал  в  Суздальской  земли,  и  приде  к  Изя¬
славу  Киеву,  поклонився  ему,  рече:  „отец  мя  переобидил  и  волости  ми  не
дал.  И  пришел  есмь,  нарек  Бога  и  тебе,  зане  ты  еси  старей  нас  в  Володи-
мирих  внуцех,  а  за  Русскую  землю  хочю  страдати  и  подле  тебе  ездити“.
 Изяслав  был  в  это  время  в  войне  с  Юрием  и  предложение  ему  услуг
сыном  Юрия  является  со  стороны  последнего  изменой  не  только  госуда¬
рю,  но  и  отцу.  Изяслав  ласково  встретил  Ростислава  и  дал  ему  несколько
городов  в  Русской  земле.  Но  впоследствии  Ростислав  навлек  на  себя  гнев
Изяслава,  который  и  отнял  у  него  эти  города.  Тогда  беглец  возвратился  к
отцу  и  стал  подбивать  его  к  войне  с  Изяславом,  говоря,  что  его  хочет  вся
Русская  земля.  Юрий  принял  сторону  сына  и  пошел  войной  на  племянни¬
ка.  „Тако  ли  мне  части  нету  в  Руськой  земле  и  моим  детем!“  —  говорит
он.  Чрезвычайно  своеобразная  семья.  Сын  переходит  на  сторону  врагов
отца,  потому  что  отец  плохо  наделил  его.  Отец  радуется  успеху  непокор¬
ного  сына,  которому  удается  получить  часть  в  Русской  земле,  и  принимает
к  сердцу  обиду  этого  сына,  когда  его  за  вину  лишают  этой  части.  В  этой
семье  все  держится  на  расчете  и  не  остается,  кажется,  ни  малейшего  места
самым  обыкновенным  родственным  чувствам;  в  ней  не  видно  ни  сына,  ни
отца,  видны  какие-то  бездушные,  жадные  добытчики  волостей,  для  кото¬
рых  чувства  семейной  любви  и  привязанности  не  имеют  никакого  смысла.
 280

несомненный  старейшина  и  не  думает  предъявлять  притяза¬
ний  на  Киев,  ни  для  себя,  ни  для  старшего  своего  брата,  Вя¬
чеслава.  Он  уступает  Киев  младшему,  а  себе  требует  второ¬
степенной  волости,  Переяславльской.  Но  это  не  значит,  что
он  отказывается  от  старейшинства.  Совершенно  наоборот.
Он  остается  в  сознании  своего  старейшинства  и  жалуется  на
то,  что  Изяслав  „снял  с  него  старейшинство66.  Что  же  означа¬
ет  это  нарушенное  старейшинство?  Старшинство  лет  и  род¬
ства,  которое  требует  к  себе  почтения  и  которое  Изяслав  на¬
рушил  тем,  что  повоевал  землю  дяди.
 Итак,  и  Юрий  начал  войну  не  за  обладание  Киевом,  а  за
свою  обиду.
 Но  Изяслав,  отуманенный  целым  рядом  удач,  не  хотел
сделать  ни  малейшей  уступки  дяде.  Юрию  пришлось  вое¬
вать.  Естественно,  у  него  возникает  вопрос,  кто  же  должен
занять  Киев  в  случае  поражения  Изяслава?  У  Юрия  был  жив
старший  брат  Вячеслав;  как  старший  брат,  он  имел  более
прав  на  Киев,  чем  Юрий.  Очень  понятно,  что  Юрий  предло¬
жил  теперь  Киев  Вячеславу  (Ипат.  1151).  Возбужденная
Изяславом  война  кончилась  не  в  его  пользу,  он  потерпел  по¬
ражение  и  принужден  был  в  1149  г.  заключить  мир,  по  кото¬
рому  отказался  от  Киева  в  пользу  Юрия,  а  Юрий  обязался
возвратить  ему  захваченные  им  новгородские  дани  и  испол¬
нить  другие  требования  Изяслава,  которых  летописец  точно
не  обозначает.
 Уладившись  с  племянником,  Юрий  приступил  к  переда¬
че  Киева  старшему  брату  Вячеславу  и  послал  к  нему  при¬
глашение  занять  киевский  стол  (Ипат.  1150).  Этот  поступок,
совершенно  согласный  с  существовавшими  прецедентами,
встретил  противодействие  среди  бояр  Юрия.  Они  говорили
своему  князю:
 „Брату  твоему  не  удержати  Киева;  да  не  будет  его  ни
тобе,  ни  оному66  (Ипат.  1150).
 И  в  глазах  бояр  политика  берет  перевес  над  старшинст¬
вом.  Что  же  делает  Юрий?  Он  следует  совету  бояр,  удержи¬
вает  за  собой  Киев,  а  у  миролюбивого  Вячеслава  отбирает
даже  Пересопницу  и  Дорогобуж,  оставляя  за  ним  один  Выш-
 281

город  (Ипат.  1151).  Так  поступает  счастливый  победитель  со
своим  несомненным  старейшиной.
 Война  Юрия  с  Изяславом  этим  не  кончилась.  Юрий  не
исполнил  принятых  им  на  себя  по  отношению  к  племяннику
обязательств  и  тем  вызвал  с  его  стороны  новые  враждебные
действия.  На  этот  раз  удача  была  на  стороне  Изяслава,  и
Юрий  вынужден  был  бежать  из  Киева.  Вячеслав,  узнав  об
этом,  поспешил  приехать  в  Киев  и  сесть  на  столе  Ярослава.
Он  мог  это  сделать  как  старший  сын  Владимира  Мономаха  и
как  князь,  которому  предлагали  Киев  и  племянник  Изяслав,
и  брат  Юрий.  Но  киевляне  по-прежнему  не  хотели  иметь  его
своим  князем  и  предпочли  ему  племянника;  они  говорили
Изяславу:
 „Гюрги  вышел  из  Киева,  а  Вячьслав  седить  ти  в  Киеве,  а
мы  его  не  хочем...  Ты  нашь  князь,  поеди  же  к  святой  Софьи,
седи  на  столе  отца  своего  и  деда  своего46  (Ипат.  1150).
 Возбуждение  киевлян  против  Вячеслава  было  очень
сильно,  некоторые  предлагали  даже  Изяславу  напасть  на  дя¬
дю,  перехватить  его  дружину,  а  самого  лишить  свободы.  Это
не  соответствовало  намерениям  Изяслава,  он  отвечал:
 „Не  дай  ми  того  Бог,  яз  не  убийца  есмь  братьи  своей;  а
се  ми  есть  яко  отець,  стрый  свой;  а  яз  сам  полезу  к  нему44
(Ипат.  1150).
 Умудренный  опытом,  Изяслав  не  питал  к  кроткому  дя¬
де,  который  не  раз  оказывал  ему  помощь,  ни  вражды,  ни  пре¬
небрежения.  Предвидя  продолжение  войны  с  Юрием,  он  хо¬
тел  и  на  будущее  время  пользоваться  его  содействием  и  с
этою  целью  был  не  прочь  заключить  с  ним  договор.  Но  на¬
стоящий  момент  народного  возбуждения  был  неудобным
для  докончания,  а  потому  Изяслав,  придя  к  дяде,  сказал  ему:
 „Отце!  кланяютися.  Нелзе  ми  ся  с  тобою  рядити.  Ви-
диши  ли  народа  силу,  людий  полк  стояща?  А  много  ти  лиха
замысливають.  А  поеди  же  в  свой  Вышегород,  оттоле  же  ся
хочю  с  тобою  рядити44  (Ипат.  1150).
 Старый  Вячеслав  обиделся  этим  вежливым  пригла¬
шением  уехать  из  Киева;  но  делать  было  нечего,  он  уступил
Киев  племяннику,  упрекнув  его,  однако,  тем,  что  он  сам  звал
его  в  Киев,  и  уехал  в  свой  Вышгород.
 282

В  том  же  году  Изяслав  поехал  к  дяде  в  Вышгород  и
вступил  с  ним  в  переговоры.  Изяслав  хорошо  понимал,  что
кроткий  и  уступчивый  Вячеслав  не  может  быть  ему  опасен,  а
пользу  принести  может,  предоставив  в  его  распоряжение
свою  дружину.  Он  сделал  поэтому  дяде  великодушное  пред¬
ложение  —  сесть  в  Киеве.  Все  хорошо  знали,  что  Вячеслав
не  может  держаться  в  Киеве,  и  потому  Изяслав,  приглашая
бездетного  дядю  в  Киев,  решительно  ничем  не  рисковал.  Вся
власть  по-прежнему  оставалась  в  его  руках,  дядя  получал
только  почет.  Предлагая  дяде  поехать  в  Киев,  где  никто  его
не  желал  видеть,  Изяслав  просил,  чтобы  Вячеслав  дал  ему
свой  полк  для  предстоящей  войны  с  Юрием.  Вячеслав  с  удо¬
вольствием  согласился  на  все  эти  предложения  и  вступил  в
дружественный  союз  с  племянником.
 „Что,  сыну,  —  говорил  он  племяннику,  —  у  мене  дру¬
жины  моея,  вси  с  тобою  пущаю46.  Изяслав  же,  —  продолжает
летописец,  —  приеха  в  Киев,  и  тако  ударя  у  трубы,  сзва  кыя-
ны,  и  пойде  из  Киева  полкы  своимы  противу  Владимиру,
тако  река:  се  ми  есть  ближе,  к  тому  пойду  переже66  (Ипат.
1150).
 Из  приведенного  места  видно,  что  в  Киеве  распоряжает¬
ся  не  Вячеслав,  а  Изяслав.  Так  установилось  двоецарствие  в
Киевской  волости,  о  котором  мы  имели  уже  случай  говорить
выше.  Действительная  власть  вся  осталась  в  руках  младшего
князя,  несмотря  на  то,  что  он  обязался  иметь  Вячеслава  от¬
цом  себе.  Установление  двоецарствия  в  такой  форме  свиде¬
тельствует,  конечно,  не  о  господстве  родовых  начал  в  нашей
древней  истории,  а  лишь  о  политической  изворотливости
князя  Изяслава.  Когда  он  находил  возможным  обходиться
без  помощи  дяди,  он  не  только  не  предлагал  ему  Киева,  но
даже  отбирал  города,  принадлежавшие  к  его  уделу.  С  пере¬
меной  обстоятельств  он  оказывает  ему  почет,  нисколько,
впрочем,  не  умаляющий  собственной  его  роли  и  значения.
 Новым  союзникам  пришлось  выдержать  весьма  упор¬
ную  борьбу  с  Юрием  Владимировичем.  В  1151  г.  им  уда¬
лось,  однако,  восторжествовать  над  ним  и  принудить  его  к
миру,  по  которому  Юрий  обязался  „Киева  под  Вячеславом  и
Изяславом  не  искати66  (Ипат.).  Таким  образом,  в  небольшой
 283

промежуток  двух  лет  одни  и  те  же  князья  заключили  два
мирных  договора  на  совершенно  противоположных  началах.
По  миру  1149  г.  Изяслав  отказывается  от  Киева  в  пользу
Юрия,  по  миру  1151г.,  наоборот,  Юрий  отказывается  от
Киева  в  пользу  Изяслава.  И  дядя,  и  племянник,  следователь¬
но,  одинаково  хорошо  могут  занимать  киевский  стол,  и  при
этом  дядя,  уступающий  Киев  племяннику,  продолжает  оста¬
ваться  старейшиной.  Борьба  велась  не  из-за  прав  родового
старейшинства,  а  из-за  материальных  выгод.  Юрий  двинулся
на  юг,  желая  приобрести  Переяславль;  цель  своей  борьбы  с
дядею  Изяслав  объясняет  сам  в  словах,  обращенных  к  вой¬
ску,  которое  жаловалось  на  затруднительность  своего  поло¬
жения:  с  тыла  угрожал  войску  Владимир  Галицкий,  а  с
фронта  —  Юрий.
 „Изяслав  же  рече  дружине  своей:  „вы  есте  по  мне  из
Рускые  земли  вышли  (войско  находилось  в  Волыни),  своих
сел  и  своих  жизний  лишився,  а  яз  вам  пакы  своея  дедины  и
отчины  не  могу  перезрети:  но  любо  голову  свою  сложю,  па¬
кы  ли  отчину  свою  налезу  и  вашю  всю  жизнь.  Да  же
мя  постигнет  Володимер  с  семи,  а  с  тем  суд  Божий  вижю,  а
како  Бог  разсудить  с  ним;  пакы  ли  мя  усрящет  Гюрги,  а  с  тем
суд  Божий  вижю,  како  мя  с  ним  Бог  разсудить46  (Ипат.  1150).
 Изяслав  доискивается  для  себя  своей  отчины,  а  для  пре¬
данных  ему  лиц  —  их  отчин  в  Киевской  волости.  Он  дости¬
гает  своей  цели  и  остается  киевским  князем  до  смерти  своей.
Приведенные  слова  сказаны  Изяславом  уже  после  того,  как
он  заключил  союз  с  Вячеславом  и  предоставил  ему  право
сесть  в  Киеве.  Текст  этого  союза  не  дошел  до  нас,  но  из  при¬
веденных  слов  видно,  что  Изяслав  не  отказался  от  своей  от¬
чины,  Киева  и  Переяславля;  он  не  уступил  своих  отчинных
прав  дяде,  а  продолжал  оставаться  киевским  князем  и  после
„ряда44  с  ним.  Что  Вячеслав  не  служил  прикрытием  для  Изя¬
слава  от  притязаний  Юрия,  это  видно  из  того,  что  война
Юрия  против  племянника  продолжалась  и  после  того,  как
Вячеслав  сделался  соправителем  Изяслава.
 Установленное  Изяславом  двоецарствие  продолжается  и
после  его  смерти.  В  1154  г.,  как  только  скончался  Изяслав,
сейчас  же  возник  вопрос  о  новом  князе  на  его  место,  так  как
 284

Вячеслав  сам  собою  не  мог  держаться  в  Киеве.  И  Вячеслав,  и
мужи  княжие,  и  кияне  все  единогласно  сошлись  на  Рости¬
славе  Мстиславиче  как  преемнике  Изяслава.
 „И  посадиша  в  Киеве  Ростислава  киане,  —  говорит  ле¬
тописец,  —  рекуче  ему:  „яко  же  брат  твой  Изяслав  честил
Вячеслава,  тако  же  и  ты  чести,  а  до  твоего  живота  Киев
твой“  (Ипат.  1154).
 Эти  слова  бросают  яркий  свет  и  на  положение  Изяслава
в  Киеве.  Как  теперь  киевским  князем  становится  Ростислав,
так  перед  тем  был  им  Изяслав.  Вячеслав  тоже  считался  киев¬
ским  князем,  но  для  него  это  было  только  почетное  звание,  а
не  действительное  княжение.  Надо  отдать  справедливость
племянникам  добродушного  старейшины,  Вячеслава,  они
так  были  к  нему  почтительны,  что  он  в  самом  деле  думал,
что  распоряжается  в  Киеве.  Вот  с  какой  речью  обратился  он
к  Ростиславу:
 „Сыну!  се  уже  в  старости  есмь,  а  рядов  всих  не  могу  ря-
дити.  А,  сыну,  даю  тебе,  якоже  брат  твой  держал  и  рядил,
тако  же  и  тобе  даю.  А  ты  мя  имей  отцем  и  честь  на  мне  дер¬
жи,  яко  же  и  брат  твой,  Изяслав,  честь  на  мне  держал  и  от¬
цем  имел.  А  се  полк  мой  и  дружина  моя,  а  ты  ряди“.
 На  это  Ростислав  почтительно  и  не  без  лести  отвечал:
 „Велми  рад,  господине  отце,  имею  тя  отцом  господи¬
ном,  яко  же  и  брат  мой  Изяслав  имел  тя  и  в  твоей  воли  был“
(Ипат.  1154).
 Итак,  по  смерти  Изяслава  киевским  князем  делается  по
воле  киевлян  и  второго  киевского  князя  младший  брат
умершего,  Ростислав.  Это  опять  преемство  не  по  родовому
старшинству.  Таким  старейшиной  в  это  время  был  чернигов¬
ский  князь,  Изяслав  Давыдович.  Получив  весть  о  смерти
Изяслава  Мстиславовича,  он  подъезжал  к  Киеву  под  предло¬
гом  „оплакать  гроб  умершаго“.  Но  этого  старейшину  не  пус¬
тили  в  Киев,  опасаясь,  что  он  сядет  на  столе.
 Старше  Ростислава  был  и  дядя  его  Юрий,  но  о  нем  не
вспомнили  ни  киевляне,  ни  родной  брат  его,  Вячеслав,  ни
вновь  избранный  на  киевский  стол  племянник,  Ростислав.
Вспомнили  о  нем  черниговские  князья,  Изяслав,  которого
только  что  не  пустили  в  Киев  поплакать  над  гробом  умерше¬
 285

го  родственника,  и  Святослав  Ольгович,  старинный  союзник
Юрия.  Они  послали  за  ним  в  Суздаль;  но  для  них  Юрий  был
не  старший,  а  младший.  Они  звали  его  как  союзника  для
борьбы  с  киевскими  князьями.  Сын  Юрия,  Глеб,  действи¬
тельно,  немедля  напал  на  Переяславль.  Как  и  при  Изяславе,
Вячеслав  оказывает  пользу  Ростиславу  не  старшинством
своим,  которое  нисколько  не  удерживает  Глеба  от  войны  с
киевскими  князьями,  а  дружиной.
 В  самом  начале  этой  войны  Вячеслав  умер,  а  Ростислав
был  разбит  соединенными  силами  Изяслава  Давыдовича  и
Глеба  Юрьевича  и  принужден  бежать  в  свой  Смоленск.  Ки¬
ев,  недавно  имевший  двух  князей,  оказался  вовсе  без  князя,  а
у  ворот  его  стояли  половцы,  приведенные  сыном  Юрия.
Медлить  было  некогда,  надо  было  спешить  приглашением
князя-защитника.  Изяслав  Давыдович  предложил  Киеву  свои
услуги.
 „Они  же,  —  рассказывает  о  киевлянах  летописец,  —
боячеся  половець,  зане  тогды  тяжко  бяше  кияном,  не  остал
бо  ся  бяше  у  них  ни  един  князь  у  Киеве,  и  послаша  кияне
епископа  Демьяна  Каневьского  (к  Изяславу),  рекуче:  „поеди
Киеву,  ать  не  возмуть  нас  половци,  ты  еси  наш  князь,  а  по-
еди“  (Ипат.  1154).
 Изяслав  не  заставил  себя  долго  ждать  и  занял  киевский
стол.  В  лице  его  сел,  наконец,  старейшина1,  но  не  в  силу  сво¬
его  старшинства,  а  благодаря  призванию  киевлянами.  Чтобы
утвердиться  в  Киеве,  Изяславу  надо  было  удовлетворить
Юрия.  Он  вспомнил  его  притязания  на  Переяславль  и  по¬
спешил  отдать  эту  волость  сыну  его,  Глебу.  Но  с  тех  пор,
когда  Юрий  впервые  заявил  притязания  на  Переяславль,
прошло  много  времени,  и  ему  удавалось  не  раз  садиться  в
самом  Киеве.  Обеспечив  себя  выгодными  союзами  со  Свято-
 1  Изяслав  был  старейшиной  среди  потомков  второго  и  третьего  сына
Ярослава,  которым  и  принадлежала  первая  роль  в  Приднепровье.  Но  ста¬
рее  его  был  правнук  старшего  сына  Ярослава,  Юрий  Ярославин.  Этот  дей¬
ствительный  старейшина  не  играл,  однако,  соответствующей  его  стар¬
шинству  роли.  Мы  даже  не  можем  сказать,  чем  он  в  это  время  владел.
Летопись  упоминает  о  нем  под  1149  г.  Он  находился  тогда  в  войске  Юрия
и  вместе  с  сыном  последнего,  Ростиславом,  противился  заключению  сою¬
за  с  Изяславом.
 286

славом  Ольговичем,  племянником  Ростиславом  и  Святосла¬
вом  Всеволодовичем,  Юрий  отправил  к  Изяславу  посольство
с  требованием  очистить  Киев.  „Мне  отчина  Киев,  а  не  тебе64,
—  приказал  он  сказать  Изяславу.
 „Изяслав  же,  —  продолжает  летописец,  —  приела  к
Гюргеви,  моляся  и  кланяяся,  река:  „ци  сам  еемь  ехал  Киеве?
Посадили  мя  кияне!  А  не  сотвори  ми  пакости!  А  се  твой  Ки¬
ев44  (Ипат.  1155).
 Эти  переговоры  очень  знаменательны;  они  показывают,
из-за  чего  у  князей  идет  борьба.  Сторонники  родовой  теории
говорят,  что  князья  воюют  из-за  родового  старшинства.  Изя¬
слав  Мстиславич  и  Юрий  доискиваются  не  старшинства,  а
отчины.  Ссылаясь  на  начало  отчины,  Юрий  отнял  Киев  у
старшего  по  лествице  князя  и  княжил  там  до  смерти  своей.
 Но  Изяслав  Черниговский  хотя  и  не  был  отчичем  Киеву,
тем  не  менее  не  хотел  мириться  с  утратой  этого  города.
Княжил  же  там  его  младший  двоюродный  брат,  Всеволод
Ольгович,  тоже  не  отчич.  Изяслав  стал  составлять  союзы
против  Юрия.  Ему  удалось  склонить  на  свою  сторону  Рости¬
слава  Мстиславича,  недавнего  киевского  князя,  и  Мстислава
Изяславича,  отчича  и  дедича  Киеву.  Новые  союзники  соби¬
рались  уже  выступить  к  Киеву,  как  получено  было  известие
о  смерти  Юрия  (f  1159).  Киевляне,  оставшись  без  князя,  сно¬
ва  пригласили  к  себе  на  стол  Изяслава  Давыдовича.  На  этот
раз  летописец  не  объясняет  мотивов,  какими  они  руково¬
дствовались,  но  мотивы  эти  ясны  и  без  объяснения:  Изяслав
был  уже  киевским  князем;  Киевское  княжение  очень  ему
понравилось,  и  хотя  он  вынужден  был  уступить  его  Юрию,
но  вскоре  затем  сумел  составить  союз  с  целью  добычи  Кие¬
ва;  наконец,  на  его  стороне  были  даже  и  киевские  отчичи  и
дедичи.  Начав  свое  княжение  в  Киеве  при  столь  благоприят¬
ных  условиях,  Изяслав  скоро  потерял  его,  и  по  своей  собст¬
венной  вине.  Он  вмешался  в  галицкие  дела  с  целью  доста¬
вить  стол  Галицкой  волости  покровительствуемому  им  Ива¬
ну  Берладнику.  Это  произвело  разделение  среди  его  союзни¬
ков.  Большинство  из  них  отказалось  поддерживать  его.  Он
потерпел  поражение  и  бежал  с  поля  битвы,  а  главный  его
противник,  галицкий  князь  Ярослав,  соединившись  с  преж¬
 287

ним  его  соперником  Мстиславом  Изяславичем,  дядею  его,
Владимиром  Мстиславичем,  вновь  доставил  Киевское  кня¬
жение  Ростиславу,  призванному  народом  в  Киев  еще  в
1154  г.  В  лице  Ростислава  Киев  снова  перешел  к  младшей
линии  Ярославичей  и  к  младшему  родственнику  в  этой  ли¬
нии.  Изгнанный  Изяслав  Давыдович  приходился  дядей  Рос¬
тиславу.
 По  смерти  Ростислава  на  Киев  в  силу  начала  отчины
могли  предъявить  притязания:  Святослав  Всеволодович,
Владимир  Мстиславич,  Глеб  Юрьевич  с  братьями  и  их  пле¬
мянники,  Изяславичи  и  Ростиславичи.  Киев  достался,  одна¬
ко,  не  старейшему  по  лествице,  не  дяде,  а  одному  из  пле¬
мянников,  Мстиславу  Изяславичу.  Это  случилось  по  жела¬
нию  киевлян  и  князей,  союзников  Мстислава  Изяславича,  к
которым,  между  прочим,  принадлежали  дяди  его,  Владимир
Мстиславич  и  Владимир  Андреевич,  родной  брат  Ярослав  и
двоюродные  братья  Ростиславичи.  Но  князья-родственники,
между  которыми  были  и  старейшины,  хотели  дорого  про¬
дать  новому  киевскому  князю  свое  содействие.  Летописец
говорит,  что  они  заключили  между  собой  особый  союз  с  це¬
лью  взять  у  Мстислава  волости  по  своей  воле.  Новое  указа¬
ние  на  то,  что  старейшины  во  Владимировом  племени  не
всегда  ищут  себе  Киева,  а  нередко  довольствуются  и  про¬
стым  придатком  к  своим  собственным  уделам.  Мстислав
принял  меры  предосторожности:  он  послал  к  другим  своим
„ротникам“,  к  Ярославу  Галицкому,  к  ляхам  и  к  Всеволодо¬
вичам  (сыновьям  Всеволода  Мстиславича),  извещая  их  об
измене  братьи  и  прося  помощи.  При  содействии  этих  союз¬
ников  Мстиславу  удалось  уладиться  с  остальными,  и  он  це¬
ловал  с  ними  крест  „о  волостях46.  В  чем  состояло  это  согла¬
шение,  мы  не  знаем;  но  можно  думать,  что  не  все  участники
были  удовлетворены.  Первый  стал  замышлять  против  Мсти¬
слава  дядя  его,  Владимир  Мстиславич.  Но  попытка  эта  не
удалась.  Он  не  нашел  сочувствия  ни  среди  князей,  ни  среди
бояр  своих,  которые  отказались  поддерживать  его  в  войне  со
Мстиславом.  Владимир  вынужден  был  искать  убежища  в
далекой  Рязани.  После  бегства  Владимира  Мстиславича  для
нового  киевского  князя  наступил  момент  спокойствия.  В  это
 288

время  „в  его  воли  были64  даже  черниговские  Ольговичи,
старшие  его  родственники  по  лествице,  среди  которых  со¬
стоял  и  киевский  отчич,  Святослав  Всеволодович.  Но  спо¬
койствие  это  было  непродолжительно.  Со  Мстиславом  разы¬
гралась  история,  весьма  напоминающая  ту,  которая  повела  к
изгнанию  из  Киева  его  прапрадеда,  Изяслава  Ярославича.
Как  тогда  Святослав  Черниговский  возбудил  Всеволода  Пе-
реяславльского  против  старшего  брата,  послав  сказать  ему,
что  Изяслав  „мыслит  на  наю66,  так  теперь  Давыд  Ростиславич
послал  сказать  брату  Рюрику:  „Мьстислав  хочеть  наю  яти66.
Мстислав,  ничего  не  замышлявший  против  братьи,  согла¬
сился  еще  раз  целовать  крест  в  доказательство  своей  невин¬
ности  и  просил  выдать  ему  людей,  которые  своими  изветами
вызвали  подозрение  Ростиславичей.  Давыд  отказал,  говоря:
„Если  я  этих  выдам,  кто  тогда  мне  что-нибудь  скажет?66  Не¬
смотря  на  новое  крестное  целование,  недоверие  к  Мстиславу
продолжало  смущать  Ростиславичей.  „Сердце  их  не  бе  право
с  ним66,  —  говорит  летописец.  У  других  соперников  Мсти¬
слава  были  свои  причины  неудовольствия.  Дядя  его,  Влади¬
мир  Андреевич,  стал  припрашивать  у  него  волости.  Мсти¬
слав  отказал,  ссылаясь  на  то,  что  недавно  еще  наделил  его.
Это  неудовольствие  ближайших  соседей  и  ротников  киев¬
ского  князя  выразилось,  наконец,  в  образовании  против  него
обширного  союза  южных  и  северных  князей.  В  этом  союзе
приняли  участие  все  Ростиславичи,  Роман,  Рюрик,  Давыд  и
Мстислав,  дядя  Мстислава,  Владимир  Андреевич,  Олег  и
Игорь  Черниговские  и  сыновья  Юрия,  Андрей,  Глеб  и  Все¬
волод.  Мстислав  не  мог  справиться  с  такой  коалицией  и
принужден  был  очистить  Киев,  где  союзники  посадили  Гле¬
ба  Юрьевича.  Этот  Глеб  был  отчичем  Киеву,  но  далеко  не
старшим.  Старше  его  был  родной  брат  его,  Андрей1;  старше
Андрея  —  Владимир  Мстиславич  и  Владимир  Андреевич;
старше  их  Олег  и  Игорь  Святославичи  Черниговские;  всех
 1  Годы  рождения  сыновей  Юрия  в  летописи  не  означены,  но  стар¬
шинство  Андрея  следует  из  того  порядка,  в  каком  они  перечислены  по
случаю  раздачи  им  городов  в  Приднепровье.  Они  перечислены  в  такой
последовательности:  Ростислав,  Андрей,  Борис,  Глеб,  Василько  (Ипат.
1149).
 10—1728
 289

же  старше  был  Святослав  Всеволодович  Черниговский,  не
принимавший  участия  в  коалиции.  За  исключением  Влади¬
мира  Андреевича  и  двух  Святославичей,  все  эти  старшие
князья  были  в  то  же  время  и  отчичами  Киеву.  Несмотря  на
то,  что  права  их  нисколько  не  хуже  прав  Глеба,  все  они  ус¬
тупили  Киев  младшему  отчичу.
 Мы  проследили  все  случаи  перехода  Киевской  волости
с  древнейших  времен  до  1171  г.  Это  и  есть  то  время,  когда,
по  мнению  Неволина,  лишь  до  этого  времени  (последней
четверти  XII  столетия)  „главным  основанием  к  замещению
киевского  престола  принималось  родовое  старшинство46.
Приведенные  факты  не  оправдывают  такого  заключения.
Мнение  Неволина  остается  недоказанным.  Но  оно  и  само  по
себе  неприемлемо.  Кто  утверждает,  что  столы  переходят  по
родовому  старшинству,  должен  указать  порядок  преемства
по  родовому  старшинству.  Он  этого  не  делает.  И  неудиви¬
тельно,  —  это  труд  безнадежный,  что,  конечно,  не  могло
скрыться  от  его  наблюдательности.  Этот  порядок  определил
другой  историк.  Я  разберу  его  теорию  в  последней  главе
этой  книги.
 VI. 	Заключение
 Нашей  древности  был  совершенно  неизвестен  какой-
либо  определенный  порядок  преемства  столов.  Столы  рас¬
пределялись  под  влиянием  весьма  разнообразных  начал:  на¬
родного  избрания,  распоряжения  царствующего  князя,  нача¬
ла  отчины,  договоров  и  даже  старшинства  лет,  но  ни  одно  из
этих  начал  не  было  настолько  сильно,  чтобы  могло  осущест¬
вляться  само  собой  и  наперекор  другим.  Для  проведения  од¬
ного  из  этих  начал  в  действие  необходимо  было,  чтобы  дру¬
гие  содействовали  ему  или,  по  крайней  мере,  не  мешали.  В
противном  случае  между  разнородными  началами  возникала
борьба  и  торжествующим  выходило  то,  представители  кото¬
рого  в  данном  случае  были  фактически  сильнее.
 Реальная  сила  этих  начал  была  далеко  неодинакова.  На¬
родное  избрание  и  распоряжение  царствующего  князя  всегда
имели  за  собой  некоторую  действительную  силу.  Но  и  они
 290

могли  встретиться  с  более  мощной  силою  и  быть  вынужден¬
ными  уступить  ей.  В  1146  г.  Изяслав  Мстиславич  занял  Киев
по  народному  избранию;  но  в  1149  г.,  когда  обстоятельства
изменились  и  Юрий  начал  одолевать  Изяслава,  те  же  киев¬
ляне  стали  просить  своего  избранника  уступить  Киев  Юрию.
Дед  этого  Изяслава,  Владимир  Мономах,  еще  при  жизни
своей  сделал  распоряжение  о  преемстве  своих  владений:
старшему  сыну  его,  Мстиславу,  в  Киеве  должен  был  насле¬
довать  второй  сын,  Ярополк;  а  сыновья  Мстислава  должны
были  получить  Переяславль.  Владимир  был  силен  и  мог
приказывать  своим  детям.  Но  исполнять  волю  его  пришлось
после  его  смерти.  Младший  его  сын  Юрий  не  подчинился
воле  умершего  отца  и  прогнал  племянников  из  Переяславля.
Ярополк  хотел  настоять  на  исполнении  воли  завещателя,  но
это  ему  тоже  не  удалось,  и  он  уступил  Переяславль  Юрию.
 Вследствие  этого  народу  и  царствующим  князьям  мало
было  выразить  свою  волю,  им  надо  было  скрепить  ее  пред¬
варительным  согласием  наивозможно  большего  числа  дру¬
гих  факторов  нашей  древней  политической  жизни.  Так,  Все¬
волод  Ольгович  Черниговский,  желая  по  смерти  своей  пере¬
дать  киевский  стол  брату  своему  Игорю,  заручается  предва¬
рительным  согласием  киевлян  и  князей,  в  числе  которых  на¬
ходились  лица,  притязания  которых  на  Киев  были  сильнее
притязаний  Игоря.
 Начало  отчины  и  старшинства  лет  имеет  за  собой  еще
менее  реальной  силы,  чем  воля  народа  и  воля  царствующего
князя.  Можно  представить  себе  отчича  в  пеленках.  Какие  же
у  него  шансы  осуществить  свои  отчинные  права?  Сами  по
себе  права  эти  не  действуют,  а  суда,  перед  которым  можно
было  бы  искать  признания  их,  не  было.  Положение  таких
князей-сирот  было  в  древности  так  мало  обеспечено,  что  их
приравнивали  к  изгоям.  У  старейшины  также  нельзя  предпо¬
лагать  непременно  наличность  необходимой  реальной  силы
для  осуществления  каких-либо  наследственных  притязаний.
У  Вячеслава  была  дружина,  но  совершенно  отсутствовала
энергия.  Это  все  знали,  и  когда  Юрию  пришла  в  голову
мысль  уступить  ему  Киев,  княжие  мужи  восстали,  указывая
на  то,  что  последствием  этого  будет  утрата  Киева,  и  ничего
 ю*
 291

больше.  Отчичи  и  старейшины  для  осуществления  своих
желаний  нуждались  еще  в  большей  мере,  чем  народ  и  царст¬
вующие  князья,  в  наличности  таких  благоприятных  условий,
каких  действительность  могла  и  не  представить.
 Таким  образом,  те  начала,  которые  влияли  на  распреде¬
ление  столов,  в  действительности  нередко  оказывались  со¬
вершенно  бессильными,  и  князья  занимали  столы  не  в  силу
этих  начал,  а  наперекор  им.  Так,  Святослав  Ярославич,  про¬
гнав  из  Киева  брата  Изяслава,  нарушил  этим  не  только  рас¬
поряжение  отца,  но  и  начало  старейшинства;  Владимир  Мо¬
номах,  заняв  Киев  по  народному  избранию,  нарушил  распо¬
ряжение  деда  и  постановление  Любецкого  съезда,  признав¬
шего  начало  отчины;  те  же  начала  нарушил  и  Всеволод  Оль-
гович,  изгнавший  из  Чернигова  дядю  Ярослава,  и  пр.  и  пр.  и
пр.
 Как  же  рассматривались  у  нас  в  древности  такие  слу¬
чаи?
 Случаи  эти  неодинаковы.  Лучшие  из  них  те,  когда
князь,  занимая  известный  стол,  имел  за  себя  хотя  бы  одно  из
начал,  определявших  распределение  столов;  худшие,  когда
он  ничего  не  мог  привести  в  свою  пользу,  кроме  насилия.
 Наша  древность  легко  примирялась  даже  с  худшими.
Вопиющий  пример  представляет  Всеволод  Ольгович,  из¬
гнавший  дядю,  Ярослава  Святославича,  из  Чернигова  в  Ря¬
зань.  Ярослав  был  отчичем  Чернигова  и  находился  в  спо¬
койном  обладании  этим  городом,  который  он  наследовал  по
смерти  старшего  брата  Давыда.  Всеволод,  с  точки  зрения
того  времени,  не  имел  никаких  обычных  притязаний  на  Чер¬
нигов,  которые  давали  бы  ему  право  искать  этот  город  под
дядею.  Тем  не  менее  он  был  всеми  признан  черниговским
князем.  Еще  менее  прав  имел  он  на  Киев,  но  также  был  все¬
ми  признан  киевским  князем,  княжил  там  до  смерти  и  полу¬
чил  согласие  даже  отчичей  Киева  на  передачу  этого  княже¬
ния  своему  брату  Игорю.  А  многим  ли  лучше  этого  Всево¬
лода  был  Святослав  Ярославич,  прогнавший  своего  старше¬
го  брата  из  Киева?  Если  ему  действительно  угрожала  опас¬
ность  со  стороны  Изяслава,  тогда  он  находился  в  состоянии
обороны  и,  конечно,  мог  сделать  то,  что  сделал.  Но  был  ли
 292

он  в  состоянии  обороны?  Это  ничем  не  доказано  и  представ¬
ляется  весьма  сомнительным.
 Наши  старые  летописцы,  хотя  очень  робко,  но  осужда¬
ют  такие  хищнические  захваты  волостей.  Осуждение  это
проявляется  в  том,  что  они  иначе  и  объяснить  их  не  могут,
как  дьявольским  внушением.  Описанию  распри  Ярославичей
начальный  летописец  предпосылает  такое  замечание:
„вздвиже  дьявол  котору  в  братьи  сей“.  Так  же  точно  и  опи¬
санную  выше  измену  союзников  Мстислава  Изяславича  ле¬
тописец  объясняет  тем,  что  „искони  вселукавый  дьявол,  не
хотяй  добра  всякому  христианину  и  любви  межи  братьею“  и
т.д.  Но  политика  того  времени  легко  мирилась  со  всеми  эти¬
ми  насилиями  и  хищениями.  Мирилось  с  ними  даже  и  духо¬
венство,  которое  брало  на  себя  грех  клятвопреступления.
Оно  руководствовалось  при  этом  самыми  лучшими  побуж¬
дениями,  но  не  могло  устранить  роковых  последствий  при¬
мирения  с  неправдой.  А  последствия  эти  состояли  в  том,  что
всякий  неправильный  захват  с  последовавшим  затем  прими¬
рением  с  заинтересованными  в  нем  лицами  обращался  в
правильно  приобретенное  владение;  возможность  же  такого
способа  расширения  своих  владений  разжигала  хищниче¬
ские  инстинкты  князей  и  подталкивала  их  к  насилиям.  Рас¬
пределение  князей  по  столам  переходило,  таким  образом,  в
борьбу  князей  из-за  волостей1.  Эту  борьбу  должны  были
вести  даже  и  те  князья,  которые  имели  на  своей  стороне  од¬
но  или  даже  несколько  из  указанных  выше  обычных  притя¬
заний  на  стол.  Изяслав  Мстиславич  был  отчичем  Киева  и
Переяславля  и  народным  избранником,  но  и  ему  пришлось
воевать  из-за  обладания  этими  городами  и  с  черниговскими
князьями,  и  с  Юрием  Владимировичем.  Изяслав  сам  пони¬
мал,  что  он  сделался  обладателем  этих  городов  не  столько  в
силу  права,  сколько  в  силу  уменья,  а  потому  он  и  говорит  о
 1  Автор  „Истории  отношений  между  русскими  князьями  Рюрикова
дома“  отлично  знал  летописи,  тем  не  менее  он  утверждает,  что  захват  во¬
лости,  благодаря  силе  и  удаче,  есть  новое  московское  явление.  Этому
трудно  поверить,  но  так  у  него  написано.  Рассуждая  на  с.439  о  захвате
сыновьями  Юрия  Москвы,  он  говорит:  „Их  право  не  было  старинное  пра¬
во  старшинства,  н  о  право  новое,  право  силы  и  удачи“.
 293

себе  „добыл  есмь  головою  своею  Киева  и  Переяславля46
(Ипат.  1149).  Но  добыть  Киев  можно  было  и  без  всяких  за¬
конных  оснований,  одним  уменьем.  Так  добыл  его  Всеволод
Ольгович  Черниговский.
 Эта  свободная  деятельность  „добывай  и  я44  столов  про¬
ходит  чрез  всю  нашу  историю  и  выражается  в  различных
терминах.  Кроме  слова  „добывать44  было  еще  в  употребле¬
нии  выражение  „искать44.  Всеволод  Ольгович  Черниговский,
овладев  Киевом,  должен  был  поделиться  со  своими  родными
братьями,  но  не  умел  прийти  с  ними  в  этом  отношении  к  со¬
глашению.  Они  хотели  получить  прирезку  к  своим  владени¬
ям  в  Черниговской  волости,  а  он  предлагал  им  киевские  го¬
рода.  Они  отвечали  ему  так:
 „Ты  нам  брат  стариший,  аже  ны  не  даси,  а  нам  самем  о
собе  поискати44  (Ипат.  1142;  см.  еще  1159).
 И  затем  между  братьями  началась  война,  этот  обыкно¬
венный  способ  искания  волостей.
 В  этом  же  смысле  употреблялось  и  слово  „налезать44.
Владимир  Мономах  с  такою  речью  обращается  к  Олегу  Свя¬
тославичу:
 „Аще  бы  тогда  свою  волю  створил  и  Муром  налезл,  а
Ростова  бы  не  заимал...44  (Лавр.  1096;  см.  еще  Ипат.  1213).
 И  вот  в  таком-то  хаотическом  состоянии  и  находился
вопрос  о  распределении  столов  между  князьями  во  все  до-
московское  время  и  перешел  в  московское.  Наше  древнее
право  в  Москве  переродилось,  но  рассматриваемый  вопрос
подвергся  в  ней  сравнительно  небольшим  изменениям.  Са¬
мое  крупное  из  них  состоит  в  том,  что  с  исчезновением  веча
избрание  народное  отпало.  Но  затем  московское  правитель¬
ство  не  регулировало  преемства  никаким  общим  законом  и
осталось  при  старых  средствах,  распоряжениях  на  отдель¬
ный  случай.  При  возросшей  власти  московских  государей
распоряжения  эти  имели,  конечно,  большую  силу,  чем  рас¬
поряжения  киевских  князей,  но  и  московские  государи  еще
при  жизни  своей  договаривались  с  соседями  о  будущем  сво¬
ем  преемнике.  Условие  такого  рода  находим  в  договоре
Дмитрия  Ивановича  с  серпуховским  князем  Владимиром
Андреевичем:
 294

„Тебе,  брату  моему  молодшему  и  моему  сыну,  князю
Володимиру  Андреевичу,  держати  ти  подо  мною  и  под  мо-
имь  сыном,  под  князем  под  Василием,  и  под  моими
детми  княжение  мое  великое  честно  и  грозно64  (Рум.  собр.  I.
№  33).
 Такое  договорное  признание  наследника  встречаем  даже
в  царствование  Великого  князя  Московского  Ивана  Василь¬
евича  в  самом  конце  XV  века.
 Благодаря  целому  ряду  счастливых  случайностей  (см.
выше,  с.248)  начало  отчины  в  прямой  нисходящей  линии
получает  в  Москве  почти  беспрепятственное  применение.
Но  причина  этого  заключалась  не  в  выработке  новых  начал
преемства,  неизвестных  домосковской  России,  а  единствен¬
но  в  отсутствии  конкурентов-отчичей.  Как  только  появились
такие  конкуренты,  московские  князья  оказались  совершенно
в  том  же  положении,  в  каком  нередко  бывали  и  их  .отдален¬
ные  предшественники,  князья  киевские.  Великого  князя  Мо¬
сковского  Василия  Дмитриевича  пережили  сын  и  родные
братья,  отчичи  великого  княжения.  По  примеру  предков
своих  он  хотел  оставить  свой  стол  сыну.  Но  как  обеспечить
за  ним  великое  княжение  от  притязаний  братьев?  В  его  ру¬
ках  были  только  те  же  средства,  какими  пользовались  князья
киевские.  Для  этого  надо  было  или  устранить  конкурентов,
или  войти  с  ними  в  соглашение.
 Василий  Дмитриевич  избрал  последний  путь,  но  не  мог
склонить  на  свою  сторону  всех  братьев.  С  ним  согласились
только  Андрей  и  Петр,  которые  и  заключили  договор  на  ус¬
ловии  не  искать  под  Василием  и  его  детьми  того,  чем  благо¬
словил  их  отец.  Юрий  и  Константин  не  присоединились  к
такому  соглашению.  В  первой  духовной  грамоте  Василия
Дмитриевича,  в  которой  он  передает  свою  отчину  сыну,  на¬
ходим  такое  место:
 „А  о  своем  сыне  и  о  своей  княгине  покладаю  на  Бозе  и
на  своем  дяде,  на  князи  на  Володимере  Ондреевиче,  и  на
своей  братьи,  на  князи  на  Ондрее  Дмитреевиче  и  на  князи  на
Петре  Дмитреевиче,  по  докончанью,  как  ся  имут  печалова-
тися“  (Рум.  собр.  I.  №  39).
 Как  Мстислав  Киевский  около  трехсот  лет  тому  назад
 295

передает  заботу  о  своих  детях  брату  Ярополку,  так  и  мос¬
ковский  князь  поручает  сына  печалованию  братьев  и  дяди.
Причина  та  же,  соглашение,  к  которому  присоединился  на
этот  раз  и  дядя  Владимир  Андреевич.  Во  втором  завещании,
написанном  после  смерти  старшего  сына  Ивана  в  пользу
следующего  за  ним  Василия,  печалование  возложено  и  на
младшего  брата,  Константина;  старшего  же  Юрия  и  здесь
нет.  Ясно,  он  продолжал  упорствовать,  не  желая  признать
прав  племянника  на  великое  княжение  и  считая  себя  отчи-
чем.  Он  занял  совершенно  то  же  положение,  как  и  отдален¬
ный  его  родич  и  соименник,  Юрий  Владимирович,  не  хо¬
тевший  признать  прав  сыновей  Мстислава  сперва  на  Переяс¬
лавль,  а  потом  и  на  Великое  княжение  Киевское.  После
смерти  Василия  Дмитриевича  Юрий  Дмитриевич  обнаружил
свои  замыслы,  начав  войну  с  племянником  из-за  обладания
Великим  княжением  Московским.  На  стороне  Василия  Ва¬
сильевича  стояли  союзники,  доставленные  ему  еще  покой¬
ным  отцом,  родные  дяди,  Андрей,  Петр  и  Константин,  и  дед
по  матери,  литовский  князь  Витовт.  Силы  Юрия  были  слабее
сил  его  противников;  в  1428  г.  он  был  вынужден  заключить  с
Василием  мир,  по  которому,  наконец,  обязался  не  искать  под
ним  наследия  его  отца.  Но  Юрий  недолго  оставался  верен
этому  вынужденному  соглашению.  В  конце  1430  г.  он  во¬
зобновил  спор  о  великом  княжении,  возвратил  Василию  кре¬
стную  грамоту  и  поехал  в  Орду,  думая  привлечь  на  свою
сторону  татар.
 Русский  летописец  называет  ордынского  хана  царем.
Русские  князья  из  рук  этого  царя  получали  свои  владения  и
били  ему  челом  обо  всяких  делах,  в  которых  сами  не  могли
управиться.  Так  поступил  теперь  и  князь  Юрий,  он  бил  че¬
лом  царю  о  великом  княжении.  Царь  нарядил  суд  из  своих
князей  и  повелел  им  судить  князей  русских.  Истец,  князь
Юрий,  и  ответчик,  Великий  князь  Василий,  находились  на¬
лицо  и  защищали  свои  интересы  пред  татарским  трибуна¬
лом.  „И  многа  пря  бысть  меж  ими“,  —  говорит  летописец.  К
сожалению,  он  передает  прения  сторон  в  слишком  кратком
изложении.
 „Князь  велики,  —  читаем  у  него,  —  по  отчеству  и
 296

дедству  искаше  стола  своего;  князь  же  Юрьи  летописци  и
старыми  списки  и  духовною  отца  своего,  Великаго  князя
Дмитрия44  (Воскр.  1432).
 Великий  князь  ссылается  в  свою  пользу  на  то  же  осно¬
вание,  на  какое  ссылались  и  князья  XII  века.  Юрий,  со  своей
стороны,  тоже  ничего  не  приводит  нового;  он  ссылается  на
старые  прецеденты,  записанные  в  „летописци44  и  старые  спи¬
ски.  Мы  уже  знаем,  что  там  были  записаны  и  случаи  перехо¬
да  отчин  от  брата  к  брату  с  устранением  племянников.  Эти
случаи,  конечно,  и  приводил  в  свою  пользу  Юрий.  Итак,  в
XV  веке  вопрос  о  наследовании  в  княжеских  отчинах  так  же
был  спорен,  как  и  в  XII,  и  разъяснялся  прецедентами  старого
времени.
 Кроме  ссылки  на  старину,  Юрий  приводит  в  свою  поль¬
зу  и  завещание  отца.  Распределив  владения  свои  между
детьми,  Дмитрий  Иванович  в  своей  духовной  грамоте  напи¬
сал:
 „А  по  грехом  отымет  Бог  сына  моего  князя  Василья,  а
хто  будет  под  тем  сын  мой,  ино  тому  сыну  моему  княж  Ва¬
сильев  удел,  а  того  уделом  (т.е.  уделом  второго  сына)  поде¬
лит  их  моя  княгиня44.
 Эта  статья,  действительно,  говорит  в  пользу  Юрия.  Ве¬
ликий  князь  Василий  Дмитриевич  умер,  за  ним  следовал
Юрий,  он  и  должен  получить  великое  княжение.  Так  напи¬
сано.
 Но  в  самом  ли  деле  Дмитрий  Иванович  хотел  так  напи¬
сать?  Это  очень  трудно  допустить,  ибо  результат  получается
совершенно  несогласный  с  обычаями  старины  и  сам  по  себе
нелепый.  Юрий  переходит  на  великое  княжение,  а  его  удел
делится  между  братьями,  —  что  же  получают  сыновья  Васи¬
лия?  Ровно  ничего,  точно  так  же,  как  и  сыновья  Юрия,  если
бы  и  он  умер  на  великом  княжении,  ибо  по  аналогии  сле¬
дующий  за  ним  брат  получил  бы  великое  княжение,  а  удел
этого  следующего  разделился  бы  между  другими  братьями  и
т.д.  В  конце  концов  великое  княжение  и  все  остальные  вла¬
дения  Дмитрия  Ивановича,  или  почти  все,  сосредоточились
бы  в  руках  того  из  младших  его  сыновей,  который  пережил
бы  своих  старших  братьев,  и  его  потомства,  с  полным  устра¬
 297

нением  потомства  старших  сыновей,  умерших  ранее  этого
младшего.  Такого  порядка  вещей  не  мог  желать  Дмитрий
Иванович.  Почему  его  внуки  от  старших  сыновей  должны
были  лишиться  всякого  участия  в  наследстве?  Очевидно,  в
завещании  описка.  Дмитрий  Иванович,  оставляя  после  себя
очень  еще  молодых  сыновей,  думал  о  бездетной  их  смерти.
Его  мысль  следовало  выразить  так:
 „А  по  грехом  отымет  Бог  сына  моего  Василья,  а  не  бу¬
дет  у  него  детей,  а  кто  будет  под  тем  сын  мой“  и  т.д.
 Надо  полагать,  однако,  что  аргумент  Юрия,  основанный
на  букве  завещания,  показался  советникам  Василия  весьма
опасным,  потому  что  они  переменили  тактику  и  от  преце¬
дентов  обратились  к  лести  ордынскому  царю.
 „И  тогда,  —  продолжает  летописец,  —  рече  боярин  вел.
князя  Василиа  Дмитреевича  царю  и  князем  его,  сице  глаго¬
ля:  „государь,  волный  царь,  освободи  молвити  слово  мне,
холопу  великого  князя!  Наш  государь,  Великий  князь  Васи¬
лий,  ищет  стола  своего  великого  княжения,  а  твоего  улусу,
по  твоему  цареву  жалованью  и  по  твоим  девтерем  и  арлы-
ком,  а  се  твое  жалованье  перед  тобою.  А  господин  наш,
князь  Юрий  Дмитреевичь,  хочет  взяти  великое  княжение  по
мертвой  грамоте  отца  своего,  а  не  по  твоему  жалованью
волного  царя.  А  ты  волен  в  своем  улусе,  кого  всхощеш  жа-
ловати  на  твоей  воли!  А  государь  наш,  князь  великий  Васи¬
лей  Дмитреевичь,  великое  княжение  дал  своему  сыну,  Вели¬
кому  князю  Василию,  по  твоему  жалованию  волнаго  царя,  а
уже,  господине,  которой  год  седит  на  столе  своем,  а  на  твоем
жаловании,  тебе,  своему  государю,  волному  царю,  правяся,  а
самому  тебе  ведомо“*(Воскр.).
 Василий  Дмитриевич  выиграл  дело  и  получил  великое
княжение;  но  какою  ценой?  Ценой  лести  и  отказа  от  всей
старины.
 В  только  что  приведенной  речи  боярин  его,  известный
И.Д.Всеволожский,  вовсе  не  настаивает  на  наследственных
правах  своего  государя  и  решение  спора  ставит  в  зависи¬
мость  исключительно  от  воли  царя;  даже  завещание  деда
своего  государя  называет  он  мертвой  грамотой!  Этого  не
следует,  конечно,  принимать  буквально.  Речь  боярина  есть
 298

образчик  судебного  красноречия  XV  века,  и  только.  При
спорности  вопроса  с  точки  зрения  прецедентов  и  буквы  за¬
вещания  обращение  к  безусловной  воле  царя,  который  как
бы  уже  одобрил  переход  великого  княжения  к  сыну  покой¬
ного  князя,  представлялось  весьма  ловким  ораторским
приемом.  В  данном  случае  победила  не  идея  наследственно¬
сти,  действительно  упрочившаяся  в  Москве,  а  признание  аб¬
солютной  власти  хана.
 Но  начало  отчины  в  прямой  линии  делает  успехи  не  в
одной  Москве,  а  также  и  в  уделах  московских,  и  в  других
великих  княжениях.  Оно  торжественно  гарантируется  сами¬
ми  великими  князьями  московскими  в  многочисленных  до¬
говорах,  заключенных  ими  с  соседними  великими  и  удель¬
ными  князьями.  Как  же  случилось,  что  эти  наследственные
владения  соединились  все  с  Москвой?  В  силу  древнего  на¬
чала  добывания,  для  которого  в  московское  время  возникает
новое  название  „примысла“.  Московские  государи  примыш¬
ляют  себе  и  московские  наследственные  уделы,  и  соседние
наследственные  великие  княжения.  Примышляли  и  киевские
князья,  но  их  примыслы  по  смерти  их  всегда  распадались  на
свои  составные  части.  Дмитрию  Ивановичу  Московскому
принадлежит  великая  заслуга,  он  вводит  начало  нераздель¬
ности  великого  княжения.  Этому  новому  началу  мы  и  обяза¬
ны  образованием  неделимого  государства.  Относящиеся  сю¬
да  статьи  княжеских  завещаний  приведены  и  разобраны  в  т.1
„Древностей  русского  права44  (с.  135  и  след.).

ГЛАВА  ТРЕТЬЯ
 Служебные  князья
 Не  все  князья  Рюриковичи  были  владетельными.  Мно¬
гие  из  них  поступали  к  владетельным  князьям  в  качестве  их
служилых  людей  и  составили  особый  класс  служилых,  или
служебных  князей.  О  таких  служилых  князьях  находим  из¬
вестия  с  половины  XIII  века.  Под  1258  г.  летопись  упомина¬
ет  „служилых  князей46  Даниила  Галицкого;  в  1281  г.  у  Во¬
лынского  князя  Владимира  находим  воеводу  князя  Восло-
нимского  (Слонимского)  (Ипат.).  В  московское  время  число
таких  служилых  князей  достигает  значительного  развития.
 Существование  особого  класса  служебных  князей  воз¬
буждает  массу  вопросов.  Первый  из  них  заключается  в  том,
как  случилось,  что  прирожденные  Рюриковичи  перестали
быть  братьями  владетельных  князей  и  стали  их  слугами.  За¬
тем  идут  вопросы  о  видах  служилых  князей  и  их  отношени¬
ях  к  владетельным.
 Известия  домосковского  времени  по  всем  этим  вопро¬
сам  чрезвычайно  скудны.  Лишь  московские  памятники  вто¬
рой  половины  XV  века  проливают  на  них  некоторый  свет.
 Среди  служилых  князей  необходимо  различать  два  ви¬
да:  князей,  ровно  ничего  не  имевших,  и  князей,  обладавших
наследственными  отчинами.
 Уже  с  глубокой  древности  мы  встречаем  князей  без  вла¬
дений.  Причины  такого  факта  очень  различны,  но  главным
образом  сводятся  к  политическому  соперничеству  владе¬
тельных  князей  и  стремлению  их  лишить  владений  своих
соседей.  Так,  Ярополк  Киевский  лишает  владений  брата  сво¬
его,  новгородского  князя  Владимира;  Ярослав  Мудрый  дела¬
ет  то  же  по  отношению  к  своему  брату,  псковскому  князю
Судиславу;  то  же  делают  и  сыновья  его,  Святослав  и  Всево¬
лод,  по  отношению  к  старшему  их  брату,  Изяславу,  князю
Киевскому,  и  т.д.  Примеры  бесчисленны.  Положение  таких
лишенных  своих  отчин  князей  чрезвычайно  различно.  Неко¬
торые  из  них  вместе  с  владениями  теряют  и  свободу;  так,
Ярослав  Мудрый  заключил  Судислава  в  тюрьму;  так  же  по¬
 300

ступил  со  своим  братом  Андреем  и  Великий  князь  Москов¬
ский  Иван  Васильевич.  Другие  спасают  свою  свободу  бегст¬
вом,  переживают  свое  безвременье,  скрываясь  у  родственни¬
ков  и  приятелей,  а  затем,  при  изменившихся  в  их  пользу  об¬
стоятельствах,  появляются  вновь  на  политической  сцене,
отыскивают  отчины  и  утверждаются  в  них.  Так,  Владимир
Святой  не  только  возвратил  себе  Новгород,  но  и  добыл  все
владения  старшего  брата  Ярополка.  От  московского  времени
имеем  любопытную  договорную  грамоту  двух  таких  лишен¬
ных  своих  отчин  князей,  Ивана  Андреевича  Можайского  и
сына  Василия  Ярославича  Серпуховского,  Ивана  Васильеви¬
ча.  Эти  князья  заключили  между  собой  договор  „доставати
своих  отчин  и  дедин“  (АЭ.  I.  №  70.  1461).  Наконец,  бывали  и
случаи  поступления  на  службу  таких  обделенных  отчичей  к
владетельным  князьям,  от  которых  они  ожидали  за  свою  ус¬
лугу  всяких  милостей,  а  прежде  всего,  конечно,  помощи  для
восстановления  их  нарушенных  прав.  Пример  этому  дает
Давыд  Всеславич,  линии  полоцких  князей.  По  смерти  Все-
слава  Полоцкого  (f  1101)  среди  сыновей  его  возникли  весьма
обыкновенные  споры  из-за  наследства.  Один  из  Всеслави-
чей,  Давыд,  был  обделен  и  поставлен  в  необходимость  ис¬
кать  покровительства  у  Ярославичей.  В  1103  г.  мы  встречаем
его  в  войске  внуков  Ярослава  во  время  похода  их  против  по¬
ловцев.  Это  была,  конечно,  служба  его  Ярославичам.  В  сле¬
дующем  году  Ярославичи  предприняли  поход  к  Минску,  где
сидел  брат  Давыда,  Глеб;  Давыд  принимал  участие  и  в  этом
походе  против  своего  родного  брата.  Это  общее  предприятие
Ярославичей  против  одного  из  полоцких  князей  можно  рас¬
сматривать  как  акт  их  содействия  Давыду  в  отыскании  отчи¬
ны.  При  дробности  владений  домосковских  князей  и  малом
развитии  их  поземельной  собственности  награда  за  службу
служилых  князей,  по  всей  вероятности,  обыкновенно  и  со¬
стояла  в  содействии  к  возвращению  утраченных  ими  владе¬
ний.  Но  уже  в  Киевской  Руси  встречаемся  со  случаем  награ¬
ждения  служилого  князя  городами.  Мы  имеем  в  виду  назна¬
чение  Изяславом  Киевским  племяннику  своему,  Ростиславу
Юрьевичу,  нескольких  городов  на  Волыни.  Летописец
(Ипат.  1148)  чрезвычайно  краток  и  не  сообщает  никаких
 301

подробностей  относительно  условий  этого  назначения.  Но
совокупность  всех  обстоятельств  дела  дает  повод  думать,
что  для  Ростислава  Юрьевича  не  удел  был  выделен  на  Во¬
лыни,  а  он  получил  там  города  в  кормление.  Ростислав,  оби¬
женный  отцом,  приехал  к  Изяславу  с  предложением  услуг:
потрудиться  на  пользу  Русской  земли  и  подле  него  ездить.
Ростислав  не  требует  себе  волости,  он  предлагает  только  ус¬
луги.  Изяслав  принимает  услуги  и  дает  Ростиславу  волость.
На  каком  условии?  Надо  полагать,  на  условии  верной  служ¬
бы.  Изяславу  не  было  никакой  надобности  давать  больше,
чем  у  него  просили;  наделять  Ростислава  уделом  и  вступать
с  ним  в  союз  единения,  как  самостоятельным  князем,  и  тем
связывать  свободу  своих  действий  не  было  причины.
 Московские  великие  князья  охотно  принимали  к  себе  на
службу  не  только  обделенных  Рюриковичей,  но  и  Гедимино-
вичей,  и  татарских  царей  и  царевичей.  Насколько  такие  вы¬
ходцы  были  им  приятны,  можно  судить  по  тем  богатым  по¬
жалованиям,  которыми  они  награждались.  Особенно  щедро
одарен  был  литовский  князь,  Свидригайло  Ольгердович.  Он
приехал  служить  Василию  Дмитриевичу  не  один,  его  сопро¬
вождали  брянский  владыка,  Исакий,  и  шестеро  князей:  Пат-
рикей  и  Александр  Звенигородские,  Федор  Путивльский,
Семен  Перемышльский,  Михаил  Хотетовский  и  Урустай
Менский.  С  этими  князьями  приехало  множество  бояр:  чер¬
ниговских,  брянских,  стародубских,  любутских  и  рославль-
ских.
 „Князь  же  великий,  —  говорит  летописец,  —  приат  его  с
честию  и  дасть  ему  град  Володимер  с  всеми  волостми  и  с
пошлинами,  и  с  селы,  и  с  хлебом,  также  и  Переславль  пото¬
му  же,  и  Юрьев-Польский,  и  Волок-Дамский,  и  Ржеву,  и  по¬
ловину  Коломны*4  (Воскр.  1408).
 Но  и  летописец  начала  XV  века  не  объясняет,  на  каких
правах  получил  Свидригайло  это  громадное  пожалование.
Надо  полагать,  что  в  то  время  это  было  всем  хорошо  извест¬
но,  а  потому  и  не  нуждалось  в  объяснении.  Карамзин  думает,
что  Свидригайло  получил  Владимир  и  другие  города  „в
удел44  (V.  109).  Это  очень  сомнительно.  Ближе,  кажется  нам,
к  истине  Соловьев,  который  видит  в  этом  пожаловании
 302

кормление  (IV.  40).  Можно,  однако,  думать,  что  здесь  боль¬
ше  чем  кормление.  Свидригайло  дана  не  только  доходная
должность,  но  и  села  с  хлебом,  т.е.  ему  пожалована  земля.  И
то  и  другое  дано,  конечно,  условно,  пока  Свидригайло  будет
служить  великому  князю.
 Можно  себе  представить,  какой  переполох  должно  было
произвести  в  среде  великокняжеских  служилых  людей  это
вторжение  литовских  пришлецов,  пожалованных  лучшими
городами  и  многочисленными  волостями  и  селами  в  ущерб
им,  старинным  слугам!
 Немало  получали  и  татарские  цари  и  царевичи.  Махмет
Аминь,  посаженный  Иваном  Васильевичем  на  Казанское
царство,  вынужден  был  в  1469  г.,  блюдяся  измены  от  своих
князей,  бежать  из  Казани.  Он  „выбежал44  к  покровителю  сво¬
ему,  московскому  государю,  и  получил  от  него  „Каширу,  да
Серпухов,  да  Хотун  с  всеми  пошлинами4*  (Воскр.  1496).  Это
известие  еще  короче  предшествующего.  Оно  говорит  только
о  назначении  Махмету  Аминю  городов,  конечно,  в  кормле¬
ние,  но  не  упоминает  о  пожаловании  ему  земель;  а  он  и  зем¬
ли  получил,  которыми  не  только  пользовался  на  себя,  но  и
дарил  другим.1
 Такие  крупные  пожалования  кормлениями  и  землями
объясняются  важностью  пожалованных  лиц.  Свидригайло  —
родной  брат  польского  короля,  Ягайлы,  и  соперник  Витовта,
Великого  князя  Литовского;  Махмет  Аминь  —  бывший  и
будущий  казанский  царь.  При  наделении  их,  конечно,  пре¬
дусматривалось,  что  это  щедрое  пожалование  дается  на  вре¬
мя,  а  не  навсегда.  Так  оно  и  было  в  действительности.
 Другой  литовский  выходец,  князь  Александр  Нелюб,
приехавший  в  1406  г.  со  множеством  литвы  и  ляхов  служить
Дмитрию  Ивановичу,  получил  от  него  Переяславль.  Князю
Федору  Ивановичу  Бельскому,  вынужденному  так  поспешно
оставить  Литву,  что  он  и  жены  своей  не  успел  захватить,
Иван  Васильевич  дал  город  Демон  „в  вотчину44  да  Мореву  со
многими  волостьми  (Воскр.  1406,  1482).
 1  Из  акта,  напечатанного  у  Федотова-Чеховского,  видно,  что  он  по¬
жаловал  Троицкому-на-Песках  монастырю  лес  с  правом  перезывать  кре¬
стьян  на  льготах.  №  57.
 303

Относительно  формальностей,  какими  сопровождалось
поступление  на  службу  таких  безудедьных  князей,  мы  не
встретили  в  источниках  никаких  указаний.  Можно  думать,
что  при  их  принятии  соблюдался  тот  же  порядок,  какой  имел
место  и  при  поступлении  на  службу  вольных  слуг  (о  чем  бы¬
ла  речь  в  т.1  „Древностей44,  с.414  и  след.),  т.е.  они  целовали
крест  на  верность  службы,  а  владетельный  князь  обещал  лю¬
бить  их  и  жаловать.  Нет  основания  думать,  чтобы  это  могло
быть  иначе.  Некоторое  подтверждение  этому  предположе¬
нию  о  единстве  условий  служебного  положения  вольных
слуг  и  безземельных  князей  можно  видеть  в  духовной  гра¬
моте  Василия  Васильевича,  в  которой  князья,  бояре  и  дети
боярские,  получившие  от  князя  села  в  жалованье,  ничем  не
различены  между  собой;  о  них  речь  идет  как  об  одном  и  том
же  разряде  слуг.
 Возникновение  служилых  князей-вотчинников,  надо
полагать,  относится  ко  времени  более  позднему,  чем  воз¬
никновение  разряда  безземельных  служилых  князей.  В  силу
начала  преемства  по  отчине  уже  в  глубокой  древности
должны  были  появиться  очень  мелкие  владетельные  князья-
отчинники.  При  господстве  хищнической  политики  в  меж-
дукняжеских  отношениях  Древней  Руси  положение  таких
мелких  отчинников  было  очень  трудное.  В  домосковское
время  не  было  столь  крупных  владений,  князья  которых
могли  бы  оказывать  мелким  владельцам  постоянное  покро¬
вительство  и  помощь,  а  потому  им  ничего  не  оставалось,  как
искусно  лавировать  среди  опасностей  и  поддерживать  не¬
прикосновенность  своих  владений  союзами  единения  с  сосе¬
дями.  С  возникновением  Литовского  государства  на  западе  и
Московского  на  северо-востоке  положение  дел  изменилось.
В  руках  Великих  князей,  Московского  и  Литовского,  соеди¬
нилась  уже  достаточная  сила  для  того,  чтобы  они  могли  ока¬
зывать  покровительство  и  защиту  мелким  князьям-отчинни-
кам.  Возможность  такого  покровительства  и  вызывала  по¬
ступление  их  на  службу  к  Великим  князьям  Московским  и
Литовским.  Положение  таких  служилых  князей-вотчинников
существенно  отличается  от  положения  безземельных  служи¬
лых  князей.  Они  поступают  на  службу  не  с  голыми  руками,
 304

не  лично  только,  но  и  со  своими  отчинами.  Отчины  их  при¬
соединяются  к  территории  владетельного  князя,  на  службу
которого  они  поступают,  но  владетельный  князь  оставляет  в
их  руках  суд  и  управление  в  этих  отчинах  и  гарантирует  им
наследственное  ими  владение.  Развитие  этого  института  в
Московском  государстве  шло  очень  медленно.  У  Дмитрия
Ивановича  есть  уже  служебные  князья,  ему  служит  воеводой
волынский  князь,  Дмитрий  Михайлович;  но  нет  указаний,
чтобы  эти  князья  имели  свои  отчины.  Из  этого  надо  заклю¬
чить,  что  князей-вотчинников  на  службе  Дмитрия  Иванови¬
ча  или  вовсе  не  было,  или  что  число  их  было  крайне  незна¬
чительно.  Первое  указание  на  служилых  князей  с  отчинами
относится  к  царствованию  Василия  Дмитриевича.  Они  упо¬
минаются  в  его  договоре  с  Тверью.  Мелкие  тарусские  и  но-
восильские  князья  были  в  его  время  еще  владетельными  и
состояли  с  великим  князем  в  договоре  единения  и  любви,
что,  впрочем,  нисколько  не  мешало  ему  думать  о  приобрете¬
нии  Тарусы  (Рум.  собр.  I.  №  36).
 В  договорах  Ивана  Васильевича  и  его  сына  встречаем
уже  постоянные  указания  на  служилых  князей  с  вотчинами.
 Летописные  известия  очень  отстают  от  договоров.  Их
первые  сведения  о  служилых  князьях  с  вотчинами  не  восхо¬
дят  далее  1490  г.  В  этом  году
 „Приеде  служите  к  Великому  князю  Ивану  Васильевичу
на  Москву  князь  Дмитрей  Федоровичь  Воротынский  и  с  сво¬
ею  отчиною  от  литовскаго  короля  Казимира.  Того  же  лета
приехаша  от  короля  Казимира  к  Великому  князю  Ивану  Ва¬
сильевичу  служите  князь  Иван  Михайлович  Пе-
ремышльской  и  с  своею  отчиною  и  князь  Иван  Бельской  с
своею  братьею  и  с  своими  отчинами44  (Воскр.).
 Поступление  на  службу  с  отчиной  есть  акт  доброволь¬
ный.  Князь-отчинник,  желающий  служить  владетельному
князю,  бьет  ему  челом  о  принятии  его  на  службу  вместе  с
отчиной.  Владетельный  князь  изъявляет  свое  согласие  и
„жалует44  челобитчика  его  же  отчиной.  Свободная  от  слу¬
жебных  обязательств  отчина  становится  с  этого  момента
владением  условным,  принадлежащим  прежнему  отчичу  до
 305

тех  только  пор,  пока  он  служит.  Отчина  служилого  князя
превращается,  таким  образом,  в  поместье.
 Необходимым  следствием  такого  превращения  вотчины
в  поместье  является  ограничение  права  распоряжения  таких
новых  вотчинников  своими  вотчинами  и  соответствующие
изменения  в  порядке  наследования  по  закону.  В  случае  без¬
детной  смерти  служилых  князей  вотчины  их  поступали  в
распоряжение  правительства;  они  не  могли  быть  отчуждае¬
мы  владельцем  посторонним  лицам.  Эта  мысль  высказана,
хотя  и  не  очень  точно  и  ясно,  послами  короля  Казимира
Ивану  Васильевичу:
 „Предком  нашим,  великим  князем,  тых  князей  (служи¬
лых  с  вотчинами)  предки  докончали  и  присягу  дали  служити
к  Великому  князству  Литовскому  и  с  своими  отчинами  не
отступно.  А  по  которым  делом  Божиим,  естли  бы  их  детей
не  было  отрода,  ино  их  отчинам  земли  не  отступите  от  Ве¬
ликого  князства  Литовскаго“  (Сб.  Имп.  Рус.  ист.  о-ва.
XXXV.  48).
 Подобного  рода  ограничения  встречаются  и  в  москов¬
ских  памятниках,  но  гораздо  более  точные  и  ясные.  Закон¬
ными  наследниками  княженецких  вотчин  признавались  в
Москве  только  сыновья  владельцев.  Если  сыновей  не  было,
вотчины  умерших  поступали  к  государю.  Жене  своей  умер¬
ший  мог  отказать  вотчину,  но  только  по  ее  „живот“;  в  пользу
дочерей  ничего  нельзя  было  завещать  из  вотчин;  в  пользу
боковых  родственников  —  только  с  соизволения  государя.
Хотя  о  приведенных  ограничениях  речь  идет  в  указах
XVI  века,  но  надо  думать,  что  они  возникли  гораздо  ранее,  и
если  не  единовременно  с  возникновением  самого  класса
служилых  людей  с  вотчинами,  то  никак  не  позднее  царство¬
вания  Великого  князя  Ивана  Васильевича.  Ограничения  эти
совершенно  совпадают  с  теми,  которые  были  установлены
этим  князем  для  наследования  в  нисходящей  линии  его
младших  сыновей  (Древности.  T.I.  С.  156),  а  потому  трудно
думать,  чтобы  он  не  принял  соответственных  мер  и  по  от¬
ношению  к  отчинам  служилых  князей,  если  только  при  пер¬
вом  их  возникновении  положение  их  не  было  определено  с
достаточной  подробностью  и  точностью.
 306

Первоначально  акт  поступления  на  службу  облекался  в
форму  договора  с  обоюдным  крестным  целованием.  Владе¬
тельный  князь  обязывался  блюсти  отчину  служилого  и  жа¬
ловать  его,  служилый  —  служить  ему  неотступно.
 Так  было  в  Литве.  В  1490  г.  в  Москву  прибыло  посоль¬
ство  от  короля  польского  и  Великого  князя  Литовского  Ка¬
зимира.  Послу,  между  прочим,  приказано  было  сказать  Ве¬
ликому  князю  Московскому  от  имени  короля:
 „Князь  Иван  Василевич  Белевски,  також  и  князь  Иван
Михайлович  Воротынский  нам  служили  и  с  своими  отчи¬
нами  и  докончание  и  присягу  нам  дали  служить  им  нам
к  нашому  панству,  к  Великому  князству  Литовскому  и  с
своими  отчинами  неотступно  по  тому,  как  их  отцы  с
нами  докончали  и  присягу  нам  дали,  и  держали  то,  аже  до
своей  смерти66  (Сб.  Имп.  Рус.  ист.  о-ва.  XXXV.  47).
 В  словах  королевского  посла  главное  внимание  обраще¬
но  на  обязанности  служилых  князей;  обязанности  короля
остаются  в  тени.  Из  дальнейших  слов  посла  видно,  что  кня¬
зья  литовские  награждали  таких  слуг  „из  ласки  в  службу66
городами  и  вотчинами.  Но  делали  ли  они  это  по  доброй  сво¬
ей  воле  или  потому,  что  обязывались  „жаловать66,  этого  не
видно.  Для  пополнения  картины  сделаем  выписку  из  грамо¬
ты  служилого  князя  Семена  Федоровича  Воротынского  к
Великому  князю  Литовскому  Александру,  в  котором  он  объ¬
ясняет  причины  своего  отъезда  в  Москву:
 „...служил  есми  отцу  твоему,  государю  своему  Велико¬
му  князю  Казимиру,  и  был  есми,  господине,  у  твоего  отца,
государя  моего,  у  крестном  целованьи,  а  отец  твой,  гос¬
подине,  был  у  мене  у  крестном  целованьи  на  том,
што  было  отцу  твоему,  осподарю  нашему,  за  отчину  за  нашу
стояти  и  боронити  от  всякаго.  Ино,  господине,  ведомо
тебе,  что  отцина  моя  отстала.  И  отец  твой,  господине,  госу¬
дарь  наш,  за  отчину  мою  не  стоял  и  не  боронил;  а  мне,  гос¬
подине,  против  моей  отчины  городов  и  волостей  мне  не  из¬
мыслил...  И  твоя  милость,  господине,  меня  не  жаловал,  го¬
рода  не  дал  и  в  доконченья  не  принял66  (Сб.  Имп.  Рус.  ист.
о-ва.  XXXV.  84).
 Итак,  обе  стороны  принимают  на  себя  обязательства  и
 307

скрепляют  их  присягой.  Служилые  князья,  недовольные  ли¬
товскими  государями,  отъезжают  в  Москву.  Надо  думать,
что  они  меняли  худшее  на  лучшее;  а  это  приводит  к  заклю¬
чению,  что  московские  великие  князья  также  принимали  на
себя  обязательства  блюсти  их  отчины  и  жаловать  и  целовали
к  ним  крест.  К  счастью,  до  нас  дошел  и  один  полный  дого¬
вор  служилого  князя  с  владетельным  от  половины  XV  века
(Рум.  собр.  I.  №  80).  Мы  разумеем  договор  суздальского  кня¬
зя  Ивана  Васильевича  с  Великим  князем  Московским.  Он
отличается  всеми  указанными  признаками  договоров  служи¬
лых  князей-отчинников  с  владетельными.
 Еще  в  1390  г.  Великий  князь  Московский,  Василий
Дмитриевич,  овладел  под  детьми  и  законными  наследниками
суздальского  князя  Дмитрия  Константиновича  всем  его  кня¬
жением  в  составе  городов:  Суздаля,  Нижнего-Городца,  Вят¬
ки.  Во  время  борьбы  Дмитрия  Шемяки  с  Василием  Василье¬
вичем  был  момент,  когда  Шемяка  признал  наследственные
права  на  Суздаль  за  правнуками  Дмитрия  Константиновича,
Василием  и  Федором  Юрьевичами  (Рум.  собр.  I.  №  62).  Но
это  признание  едва  ли  имело  какое  практическое  значение.
Сын  Василия  Юрьевича,  Иван,  отказался  от  наследственных
прав  на  Суздальское  княжение,  выдал  Великому  князю  Мос¬
ковскому  все  ханские  ярлыки  на  Суздаль,  Новгород  Нижний,
на  Городец  и  на  все  Нижегородское  княжение,  какие  только
у  него  были,  и  бил  челом  великому  князю  на  службу.  Вот
при  этих-то  обстоятельствах  и  был  заключен  договор,  о  ко¬
тором  мы  только  что  упомянули.  Договор  написан  в  форме
двух  грамот  и  скреплен  присягою  обеих  сторон.  Но  это  до¬
говор  слуги  и  господина,  а  не  равноправных  князей-братьев.
Условия  о  братстве  поэтому  нет;  суздальский  князь  не  назы¬
вает  даже  братом  Василия  Васильевича,  а  только  господа¬
рем,  как  и  в  вышеприведенной  грамоте  князь  Воротынский.
Он  отказывается  от  всяких  самостоятельных  сношений  с
другими  князьями  и  обязывается  служить  великому  князю
неотступно.  В  случае  нарушения  этого  условия  суздаль¬
ский  князь  вперед  отказывается  от  удела  и  вотчины,  чем  его
великий  князь  пожаловал,  в  пользу  великого  князя  и  его
детей.  За  такую  неотступную  службу  великий  князь  жалует
 308

его  частью  его  наследственной  отчины,  обещает  блюсти  эту
часть  под  ним  и  под  его  детьми  и  предоставляет  ему  право
суда  и  управления,  даже  военного,  в  пределах  этой  отчины.
 Лично  Иван  Васильевич  Суздальский  сохраняет  полную
свободу,  он  может  даже  отъехать  от  московского  князя.
Этим  он  нарушает  свою  клятву,  а  потому  будет  подлежать
ответственности  пред  духовною  властью,  которая  наложит
на  него  „тягость  церковную,  неблагословение“.  Но  перед
светским  судом  он  не  ответствен  лично,  а  только  имущест¬
венно:  он  теряет  свою  отчину.  Это  и  значит  „служите  с  от-
чиной“.  Вот  почему  в  договорах  владетельных  князей  мы
постоянно  встречаем  условие  о  неотъезде  служилых  князей  с
их  вотчинами:
 „А  князей  та  моих  служебных,  —  читаем  в  договоре  Ва¬
силия  Васильевича  с  дядей  Юрием,  —  с  вотчиною  собе  в
службу  не  примати;  а  который  имут  тобе  служите,  а  им  в
вотчину  в  свою  не  вступатисяи1.
 Это  условие  является,  таким  образом,  только  отголо¬
ском  особого  соглашения,  состоявшегося  между  владетель¬
ным  князем  и  служилым.
 Служебные  князья  с  вотчинами  поступали  на  службу,
кажется,  только  к  великим  князьям,  а  не  к  удельным.  На  та¬
кое  заключение  наводит  то  обстоятельство,  что  в  договорах
удельных  князей  с  великими  только  первые  берут  на  себя
обязательство  служилых  князей  князя  великого  с  вотчинами
не  принимать.  Если  бы  служебные  князья  с  вотчинами  были
и  у  удельных,  это  обязательство  должно  было  бы  быть  дву¬
стороннее,  что,  действительно,  и  имеет  место  в  договорах
великих  князей  московских  с  великими  князьями  тверски¬
ми1  2.  Указанная  особенность  легко  объяснима.  Так  как  слу¬
жилые  князья  отказываются  от  своей  независимости  из-за
покровительства  и  жалованья,  то  понятно,  что  им  следовало
поступать  на  службу  к  великим  князьям,  которые  могли  ока¬
зать  им  и  то,  и  другое,  а  не  к  удельным,  которые  сами  нуж¬
дались  и  в  покровительстве,  и  в  жалованье3.
 1 	Рум.  собр.  I.  №  43,  ср.  еще  №№  49,  52—53,  61,  64,  91,  133  и  др.
 2 	Рум.  собр.  I.  №№  43,  49,  52—53,  61,  64,  76,  91.
 3 	Мы  утверждаем  только,  что  служилые  князья  с  вотчинами  обыкно-
 309

Условие  о  неприеме  слуг  с  вотчинами  включалось  и  в
договоры  великих  князей  московских  с  литовскими1.  Но  оно,
как  и  многие  другие  условия  договоров,  плохо  соблюдалось,
особенно  в  тех  случаях,  когда  нарушение  его  требовалось  по
соображениям  политики.  Иван  Васильевич  охотно  принимал
к  себе  литовских  выходцев  с  вотчинами.  Он  считал  нужным
только  формально  заявлять  об  этом  Великому  князю  Литов¬
скому.  В  1493  г.  послы  его  заявили  о  переходе  в  Москву  ра¬
зом  пяти  князей  с  вотчинами:  Семена  Воротынского,  Андрея
и  Василия  Бельских,  Михаила  Мезецкого  и  Андрея  Вязем¬
ского.  Но  служилые  князья  литовские  отъезжали  в  Москву
не  только  со  своими  вотчинами,  но  и  с  жалованьем  литов¬
ских  князей,  которое  получили  от  них  „из  ласки  в  службу46.
Так  поступили  князья  Воротынские,  Можайский  и  Шемячич.
Безудельные  московские  князья,  Семен  Иванович,  сын  Ива¬
на  Можайского,  и  Василий  Иванович,  внук  Шемяки,  отъеха¬
ли  в  Литву  и  были  ласково  приняты  литовскими  князьями,
наделившими  их  городами  и  волостями.  В  1500  г.  оба  они
ударили  челом  Ивану  Васильевичу  в  службу  „с  вотчинами44,
как  называет  летописец  пожалованные  им  города  и  волости.
Челобитчики  были  недовольны  притеснениями  в  греческом
законе.  Несмотря  на  вопиющую  неправду  этого  челобитья2,
 венно  поступали  на  службу  великих  князей,  а  не  удельных;  а  не  то,  что
удельные  князья  права  не  имели  принимать  на  свою  службу  князей  с  вотчи¬
нами.  Этому  мнению  нашему  не  противоречит  договор  Василия  Дмитрие¬
вича  с  Михаилом  Тверским  (ААЭ.  I.  №  14).  По  этому  договору  тверской
князь  обязывается  не  принимать  служебных  князей  с  вотчинами  Великого
князя  Московского  и  его  братии.  Здесь  служилые  князья  предполагаются  и
у  удельных.  Случай,  конечно,  возможный,  но  насколько  такие  случаи  были
редки,  видно  из  того,  что  в  договоре  с  Тверью  преемника  Василия  Дмитрие¬
вича  о  служебных  князьях  с  вотчинами  у  князей  удельных  уже  не  упомина¬
ется  (Рум.  собр.  I.  №  76).  Иван  Васильевич  отказывает  едва  ли  не  всех  своих
служилых  князей  с  вотчинами  старшему  сыну,  Василию,  к  его  великому
княжению  (Рум.  собр.  I.  №  144).  На  с.393  ему  отказаны  служебные  князья  в
Московской  и  Тверской  земле,  на  с.390  —  князья  Новосильские,  Одоевские
и  Белевские  со  своими  детьми  и  вотчинами;  кроме  того,  ему  же  отказаны  —
арские  князья  в  Вятской  земле  и  мордовские  тоже  с  вотчинами.
 1 	Сб.  Имп.  Рус.  ист.  о-ва.  XXXV.  48.
 2 	Московские  беглецы  могли,  конечно,  отъехать,  но  не  имели  ника-
кого  права  бить  челом  московскому  государю  пожалованными  им  из  лас¬
ки  вотчинами.
 310

великий  князь  милостиво  принял  челобитчиков  с  вотчинами,
послал  разметную  грамоту  литовскому  князю  и  поспешил
захватить  Брянск  и  Путивль,  где,  вероятно,  находились  по¬
жалованные  им  города  и  волости  (Воскр.  239).
 Служилым  князьям,  по  всей  вероятности,  очень  хорошо
жилось  в  Московском  государстве.  Они  проводили  время  в
своих  вотчинах,  где  пользовались  обширными  правами  по
суду  и  управлению  и  даже  имели  в  своем  распоряжении  ме¬
стную  военную  силу.  Летописец,  описывая  под  1507  г.  напа¬
дение  татар  на  белевские  и  одоевские  места,  говорит,  что  их
отразили  воеводы  великого  князя,  и  прибавляет:
 „А  и  своих  отчин  служилые  князи,  князь  Василей
Одоевской  да  князь  Иван  Воротынской,  ходили  за  ними
да  их  побили../4
 Целая  картина  в  двух  словах!  Служилые  князья  живут  в
своих  наследственных  отчинах,  судят,  рядят,  имеют  своих
слуг  и  свое  войско,  и  сами  им  предводительствуют,  когда
оказывается  нужным  помогать  воеводам  великого  князя.
 Таково  первоначальное  положение  служилых  князей  с
вотчинами.  С  течением  времени  оно  подверглось  некоторым
изменениям.  Первое  изменение  произошло  в  порядке  посту¬
пления  их  на  службу.  Двусторонняя  клятва  заменилась  од¬
носторонней,  которую  приносил  служилый  князь.  Произош¬
ло  это,  можно  думать,  во  второй  половине  XV  века.  Из  при¬
веденной  выше  грамоты  князя  С.Ф.Воротынского  видно,  что
он  был  в  обоюдном  целовании  с  отцом  Великого  князя  Ли¬
товского  Александра;  но  сам  Александр  в  докончание  его  не
принял.  Здесь  мы  и  усматриваем  перелом  в  отношениях
служилых  князей  к  владетельным.  Великий  князь  Алек¬
сандр,  надо  думать,  отказался  целовать  крест  Воротынскому;
это  и  значит  „в  докончание  его  не  принял44.  Около  того  же
времени,  по  всей  вероятности,  произошла  такая  же  перемена
и  в  Московском  государстве.  Очень  трудно  допустить,  что¬
бы  Иван  Васильевич  сам  целовал  крест  к  служилым  князьям.
От  времени  же  царствования  сына  его  имеем  и  довольно  яс¬
ное  указание  на  то,  что  он  приказывал  приводить  к  прися¬
ге  служилых  князей,  а  не  вступал  с  ними  в  докончание.
 „Тое  же  зимы,  —  рассказывает  летописец  под  1508  г.,  —
 311

отъеха  от  короля,  от  Жидимонта,  князь  Михайло  Глинской  и
прислал  бита  челом  в  службу  Великому  князю  Василию
Ивановичю  всеа  Руси.  И  князь  велики  пожаловал  его,  при¬
нял  к  себе  с  вотчиною  и  послал  к  нему  диака  своего,
Губу  Моклокова,  и  к  целованию  его  привел  на  том,  что
ему  служити  и  добра  хотети  во  всем  государю,  Великому
князю  Василию  Ивановичу  всеа  Руси“  (Воскр.).
 Это,  конечно,  одностороннее  целование,  но  оно  не  ис¬
ключает  обещания  от  имени  великого  князя  блюсти  вотчину
нового  слуги  и  жаловать  его.  Перемена  произошла  больше  в
форме,  чем  в  существе  дела.  Нет  указаний,  чтобы  владетель¬
ные  князья  целовали  крест  к  своим  вольным  слугам,  но  они
обещали  же  любить  их  и  жаловать,  иначе  не  было  бы  и  по¬
вода  к  поступлению  на  службу.  Но  изменение  формы  долж¬
но  было  повлиять  и  на  самое  существо  дела,  что  и  случи¬
лось.
 В  царствование  Великого  князя  Ивана  Васильевича
можно  уже  наблюдать  некоторое  дальнейшее  изменение  ис¬
конных  прав  служилых  князей  с  вотчинами.  Ему,  по  всей
вероятности,  не  нравилась  наличность  значительного  коли¬
чества  слуг,  пустивших  глубокие  корни  в  почву  и  состояв¬
ших  в  старинной  и  тесной  связи  с  местным  населением.  В
его  духовной  можно  найти  указание  на  то,  что  он  переводил
таких  старинных  отчинников  на  новые  места.  У  князя  Ми¬
хаила  Мезецкого  он  выменял  Мещовск  на  Алексин.  Иван
Васильевич  чрезвычайно  последователен;  это  та  же  мера  вы¬
селения,  которая  с  таким  успехом  была  применена  к  новго¬
родцам.
 Из  той  же  духовной  видно,  что  он  ограничивал  и  юрис¬
дикцию  служилых  князей.  Князь  Мезецкий  получил  Алек¬
син  без  права  суда,  которое  было  предоставлено  сыну  и  на¬
следнику  Великого  князя  Василию  Ивановичу.
 Служебные  князья  обоих  рассмотренных  разрядов,  с
вотчинами  и  без  вотчин,  составили  новый  слой  служилых
людей  при  дворе  московских  государей.  Ранее  их  двор  этот
наполняли  уже  бояре  и  всякие  вольные  слуги.  Несмотря  на
сравнительно  позднее  появление  свое  в  рядах  служилых  чи¬
нов  московских  государей  князья  сразу  заняли  там  первое
 312

место.  Перечисляя  людей  разных  чинов,  которые  окружали
московских  великих  князей,  летописец  называет,  обыкно¬
венно,  князей  впереди  бояр1.  Положение  служилого  князя  в
XIV  и  в  начале  XV  века  гораздо  почетнее  положения  бояри¬
на.  Сочинитель  жития  Дмитрия  Донского  не  находит  лучшей
похвалы  боярам,  как  наименование  их  князьями.  По  его  сло¬
вам,  Дмитрий  Иванович,  воздавая  на  смертном  одре  хвалу
своим  боярам,  говорил  им:  „Вы  не  назывались  у  меня  бояра¬
ми,  а  князьями  земли  моей“.
 Особое  покровительство  московские  государи  оказыва¬
ли  литовским  выходцам,  даже  безземельным,  и  также  беззе¬
мельным  татарским  царевичам.  Назначая  их  ратными  воево¬
дами,  они  нередко  ставили  этих  пришлых  людей  во  главе
войска  и  впереди  других  князей  и  бояр,  среди  которых  были
и  более  старые  и  заслуженные  слуги1  2.  Новое  доказательство
 1 	В  Переяславле  Вел.  кн.  Василия  Васильевича  встретили  „мати  его
Вел.  кн.  Софья  и  его  Вел.  кн.  Мария,  и  сынове  его,  кн.  Иван  и  кн.  Юрий,  и
вси  князи,  и  бояре  его,  и  дети  боярския,  и  множество  двора  его  от  всех
градов44.  На  Димитрия  Шемяку  к  Галичу  он  отпускает  „князей  своих  и
воевод,  а  большой  бысть  воевода  кн.  Вас.  Ив.  Оболенский44.  На  Казань
Иван  Васильевич  посылает  „князя  Юрия,  князя  Андрея  Большого,  да  кня¬
зя  Василья  Михайловича  (Верейского),  да  с  ними  воевод  своих,  князя
Ивана  Юрьевича  и  всех  князей  служилых  и  двор  вел.  князя44.  В  1471  г.
вооружается  на  новгородцев:  „вел.  князь,  такоже  и  братия  его,  и  вси  кня¬
зи  его,  и  бояре,  и  воеводы,  и  вся  воя  его44.  В  1472  г.,  когда  миновала  опас¬
ность  татарского  нашествия,  вел.  князь  „распусти  братию  свою  по  своим
отчинам,  такоже  и  князи  своя  и  воеводы  и  вся  воя  своя44.  То  же  и  в  Твери.
В  1486  г.  во  время  осады  Твери  к  вел.  князю  приезжают  бить  челом  в
службу  „князи  и  боляре  тверские44  (ПСЛ.  VIII.  114,  122,  157,  161,  174,  216).
 2 	В  1447  г.  пришли  из  Черкасс  с  татарами  два  царевича,  Махметовы
дети,  Касим  да  Егуп,  послужить  Вел.  кн.  Василию  Васильевичу  „за  преж¬
нее  его  добро  и  хлеб;  много  добра  его  было  до  них44.  В  1451  г.  Ягуп-
царевич  с  малолетним  сыном  вел.  князя  поставлен  уже  во  главе  войска,
отправленного  против  Шемяки;  брат  его  Касим  в  1450  г.  послан  на  татар,  а
под  ним  воевода  К.А.Беззубцев;  в  1468  г.  он  же  послан  к  Казани  во  главе
войска,  а  под  ним  пошли  воеводами  князья  Рюриковичи.  Фед.Ив.Бель-
ский,  выбежавший  из  Литвы  в  1482  г.,  в  1499  г.  занимает  место  первого
воеводы  в  большом  полку  в  походе  на  Казань.  В  1492  г.  выехал  из  Литвы
кн.  Семен  Воротынский  с  вотчиной  и  в  том  же  году  послан  на  Литву  во
главе  войска.  В  1500  г.  выехали  из  Литвы  кн.  С.И.Можайский  да
В.И.Шемякин;  в  1502  г.  они  посланы  воевать  Литву,  а  под  ними  пошли  кн.
Ан.Вл.Ростовский,  боярин  С.И.Воронцов  и  др.  В  1508  г.  Василий  Ивано-
 313

тому,  что  служилые  чины  московских  государей  не  пред¬
ставляли  большой  замкнутости.  Они  постоянно  восполня¬
лись  новыми  элементами.  Если  возвышение  Рюриковичей  в
первые  ряды  служилых  людей  объясняется  памятью  о  брат¬
стве  их  с  великими  князьями,  то  предоставление  первых
мест  литовским  и  татарским  выходцам  надо  объяснять  поли¬
тикой.  Их  ласкают  для  поощрения  дальнейших  переходов  на
сторону  Москвы.  Это  делают  Василий  Васильевич,  его  сын  и
внук.  Таким  образом,  еще  задолго  до  Ивана  Грозного*  1  нача¬
лось  у  нас,  из  видов  объединительной  политики,  предпочте¬
ние  чужих  своим,  новых  слуг  старым.
 Возникновение  и  упрочение  лестницы  придворных  чи¬
нов  московских  государей  должно  было  вызвать  служилых
князей  из  их  отчин  в  Москву.  Чтобы  не  захудать  по  службе,
служилые  князья  должны  были  оставить  свои  деревни  для
двора  московских  государей  и  домогаться  там  назначения  в
стольники,  окольничие  и  бояре.  Князь-не  боярин,  князь,
служивший  с  городом,  а  не  по  разряду,  стоял  в  XVII  веке
неизмеримо  ниже  князя-боярина.
 вич  принял  к  себе  на  службу  Мих.  Глинского  с  отчиной,  а  в  1514  г.  послал
его  во  главе  войска  к  Смоленску  (ПСЛ.  VIII.  107,  .120,  123,  125,  152,  225,
237,  2391  240,  257;  Рус.  лет.  V.  218).
 1  Валуев  (Синб.  сб.  С.21),  утверждая,  что  Иван  Грозный  безземель¬
ных  азиатских  царей  и  царевичей  ставит  выше  всех  древних  родов,  гово¬
рит  совершенную  правду,  но  отодвигает  это  явление  к  слишком  позднему
времени.  То  же  делали  отец,  дед  и  прадед  Грозного.

ГЛАВА  ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ
 Княжеские  отношения  и  порядок  преемства  столов
с  точки  зрения  теории  родового  быта
 Историческая  наука  давно  уже  отметила  тот  факт,  что
все  культурные  народы  прошли  через  стадию  родового  или
патриархального  быта.  Не  может  подлежать  сомнению,  что
русские  славяне  не  представляют  в  этом  отношении  исклю¬
чения.  Но  вопрос  в  том,  как  долго  сохранился  у  них  этот
быт,  какие  черты  его  наблюдаются  в  историческое  время  и
какое  влияние  оказал  он  на  княжеские  отношения  X,  XI  и
XII  веков?  Некоторые  исследователи  нашей  старины  отводят
чрезвычайно  видное  место  влиянию  родового  быта  на  нашу
древнюю  историческую  жизнь.  Первое  место  среди  писате¬
лей  этого  направления,  бесспорно,  принадлежит  Соловьеву,
так  много  и  с  такою  пользою  потрудившемуся  в  области  ис¬
следования  исторических  судеб  нашего  Отечества.  Господ¬
ство  родового  быта  в  России  продолжается,  по  его  мнению,
до  XII  века;  только  со  второй  половины  XII  века  замечает  он
„начало  перемены64  в  этом  исконном  порядке  вещей  (Исто¬
рия.  T.I.  Предисловие).  Господство  родового  быта  не  огра¬
ничивается  частной,  семейной  сферой,  а  с  не  меньшей  силой
проявляется  и  в  государственном  устройстве  Русской  земли.
Вот  как  изображает  он  отражение  начал  родового  быта  в
княжеских  отношениях:  „Князья  не  теряют  понятия  о  един¬
стве,  нераздельности  своего  рода;  это  единство,  нераздель¬
ность  выражались  тем,  что  все  князья  имели  одного  старше¬
го  князя,  которым  был  всегда  старший  член  в  целом  роде,
следовательно,  каждый  член  рода,  в  свою  очередь,  мог  полу¬
чить  старшинство,  не  остававшееся  исключительно  ни  в  од¬
ной  линии.  Таким  образом,  род  князей  русских,  несмотря  на
свое  разветвление,  продолжал  представлять  одну  семью  —
отца  с  детьми,  внуками  и  т.д.  Теперь  из  слов  летописца,  из
слов  самих  князей,  как  они  у  него  записаны,  нельзя  ли  полу¬
чить  сведения  об  отношениях  князей  к  их  общему  старшему,
этому  названному  отцу?  Старший  князь,  как  отец,  имел  обя¬
занность  блюсти  выгоды  целого  рода,  думать  и  гадать  о  Рус¬
 315

ской  земле,  о  своей  чести  и  о  чести  всех  родичей,  имел  право
судить  и  наказывать  младших,  раздавал  волости,  выдавал
сирот,  дочерей  княжеских,  замуж.  Младшие  князья  обязаны
были  оказывать  глубокое  уважение  и  покорность,  иметь  его
себе  отцом  вправду  и  ходить  в  его  послушании,  являться  к
нему  по  первому  зову,  выступать  в  поход,  когда  велит“  (Ис¬
тория.  II.  3).
 Соловьев  —  большой  знаток  источников  нашей  истории
и  ничего  не  утверждал,  чего  нельзя  было  бы  подтвердить
ссылкой  на  подлинные  выражения  памятников.  Выписанное
мнение  он  также  подтверждает  ссылками  на  памятники,  но  в
данном  случае  пользование  памятниками  нельзя  назвать
правильным,  потому,  во-первых,  что  некоторые  выражения
источников  взяты  отрывочно,  вне  связи  с  другими  свиде¬
тельствами  тех  же  источников,  которыми  необходимо  было
воспользоваться  для  уяснения  их  действительного  смысла;
во-вторых,  частные  определения  отдельных  договоров  при¬
няты  автором  за  обычаи  родового  быта.
 Рассмотрим  каждое  из  приведенных  выше  положений  в
отдельности.
 „Старший  князь,  —  утверждает  приведенное  мнение,  —
имел  обязанность  думать  и  действовать  (блюсти,  думать  и
гадать)  за  младших  князей66.  Чтобы  существовала  обязан¬
ность  думать  и  действовать  за  кого-либо,  необходимо,  чтобы
известное  лицо  само  не  имело  права  думать  и  действовать  за
себя  и  чтобы  другому  была  предоставлена  власть  думать  и
действовать  за  него;  в  противном  случае  неизбежно  столк¬
новение  двух  дум  и  двух  действий.  Из  фактов,  приведенных
в  книге  VI  наших  „Древностей6*,  мы  знаем,  что  каждый  князь
думал  и  действовал  сам  за  себя,  кроме  того  случая,  когда  он
по  договору  обязывался  быть  в  чьей-либо  воле,  что,  впро¬
чем,  относилось  к  одной  только  внешней  политике.  Теория
родового  быта  разумеет  не  это  подчинение  одного  князя  во¬
ле  другого,  возникающее  из  договора,  а  подчинение  всех
князей  воле  одного,  старшего,  и  не  в  силу  договора,  а  в  силу
обычаев  родового  быта.  Чем  же  доказывается  существование
таких  обычаев?  В  подкрепление  высказанному  положению
автор  „Истории64  приводит  только  одно  место  источников.
 316

„Так  Ростиславичи,  —  сказано  в  примечании  к  разбираемо¬
му  месту,  —  в  1195  г.  говорили  Всеволоду  III:  „А  ты,  брате,
в  Володимери  племени  старее  еси  на£,  а  думай,  гадай  о  Рус¬
ской  земли  и  о  своей  чести,  и  о  нашей“.  Действительно,  Рю¬
рик  и  Давыд  Ростиславичи  обратились  с  приведенными  сло¬
вами  к  Всеволоду  Юрьевичу.  Но  чтобы  судить  об  их  отно¬
шениях  к  этому  князю  и  делать  заключение  о  характере
княжеских  отношений  вообще,  приведенного  места  мало.
Для  этого  надо  было  взять  и  другие  свидетельства,  характе¬
ризующие  взаимные  отношения  тех  же  Ростиславичей  к  то¬
му  же  Всеволоду,  если  таковые  есть.  По  счастью,  мы  имеем
два  таких  свидетельства;  они  не  оставляют  ни  малейшего
сомнения  относительно  действительного  смысла  приведен¬
ных  слов.  За  указанным  обращением  Ростиславичей  ко  Все¬
володу  последовала  война  этих  князей  с  черниговскими
Ольговичами.  В  1196  г.  Всеволод  вознамерился  заключить  с
ними  мир,  но  без  сношения  с  Рюриком  Ростиславичем.  По
мнению  Соловьева,  он  мог  это  сделать,  ибо  был  обязан  ду¬
мать  и  действовать  за  всех.  Но  мог  ли  в  действительности?
Давыд  Ростиславич,  действовавший  заодно  со  Всеволодом,
пытается  удержать  его  от  такого  одностороннего  действия,
напоминая  ему  ряд  его  с  Рюриком.  Слова  Давыда  заключа¬
ются  следующим  знаменательным  предостережением:  „А
ныне  без  его  думы  (т.е.  без  думы  Рюрика)  хочем  мириться!  а,
брате,  поведаю  ти,  сего  мира  не  улюбит  брат  мой  Рюрик“.
Рюрик,  действительно,  не  улюбил  этого  мира  и  в  наказание
отнял  у  Всеволода  те  города  в  Русской  земле,  которые  был
вынужден  дать  ему  в  1195  г.  Повторяем  наш  вопрос,  мог  ли
Всеволод  думать  и  действовать  за  Ростиславичей?  Конечно,
нет,  ибо  Ростиславичи  ясно  сознают  свое  право  —  думать  и
действовать  самим  за  себя;  Всеволода  же,  наоборот,  они
считают  обязанным  действовать  в  известных  случаях  не
иначе,  как  по  думе  и  по  соглашению  с  ними.  Итак,  примером
Всеволода  нельзя  доказать  того  положения,  что  старший
князь  был  обязан  думать  и  действовать  за  всех  остальных.
 Какой  же  действительный  смысл  того  места  летописи,
которое  дало  повод  к  этому  неправильному  заключению?  В
1195  г.  Рюрик  Ростиславич  только  что  занял  киевский  стол
 317

по  смерти  Святослава  Черниговского.  Опасаясь,  чтобы  брат
Святослава,  Ярослав,  не  стал  искать  под  ним  Киева,  Рюрик
заключил  оборонительный  союз  со  Всеволодом.  Вскоре  за¬
тем  зять  Рюрика,  Роман,  обиженный  тестем,  перешел  на  сто¬
рону  черниговских  князей  и  стал  звать  Ярослава  Всеволодо¬
вича  на  киевский  стол.  Таким  образом,  для  Рюрика  возник
повод  требовать  от  Всеволода  условленной  помощи.  Свое
требование  Рюрик  облекает  в  возможно  вежливую  форму,
как  и  подобает  между  добрыми  друзьями.  „Ты  старей  нас
всех  во  Владимирове  племени,  —  говорит  он  ему  (т.е.  старей
летами),  —  а  думай,  гадай  о  Русской  земле  и  о  своей  чести  и
о  нашей!64.  Итак,  это  не  что  иное,  как  вежливое  обращение  к
старшему  летами,  и  притом  к  человеку,  который  нужен  и
может  помочь  в  беде.
 О  том,  чтобы  Всеволод  был  старший  член  в  целом  роде
Рюриковичей  (собственно  Ярославичей),  здесь  нет  и  речи;
здесь  говорится  только  о  старшинстве  Всеволода  в  Володи-
мировом  племени.  Старший  же  в  целом  роде  был,  по  всей
вероятности,  Ярослав  Всеволодович  Черниговский,  правнук
Святослава,  второго  сына  Ярославова,  против  которого  и
был  направлен  союз  Владимировичей,  потомков  третьего
сына  Ярослава,  Всеволода,  или  Юрий  Ярославич  (если  толь¬
ко  он  был  жив  в  это  время),  старший  правнук  старшего  сына
Ярослава,  Изяслава,  почти  вовсе  лишенный  участия  во  вла¬
дении  Русской  землей  (Ипат.  1149  и  1155).
 Далее  разбираемый  автор  утверждает:  „Старший  князь
имел  право  судить  и  наказывать  младших66.  В  доказательство
того,  что  старшему  князю  принадлежало  право  суда  над
младшими,  он  приводит  только  одно  место  источников,  а
именно  —  слова,  сказанные  Ростиславом  Юрьевичем  Изя-
славу  Киевскому:  „Ты  меня  старей,  ты  меня  и  суди66.  Если  из
этого  места  можно  вывести  чье-либо  право  суда,  то  —  одно¬
го  только  Изяслава  над  Ростиславом,  а  никак  не  старшего  в
целом  роде  над  всеми  остальными.  Изяслав  Мстиславич,  к
которому  обращены  эти  слова,  не  только  не  был  старшим  в
целом  роде,  но  даже  и  не  считал  себя  за  такового:  „Всех  нас
старей,  —  говорит  он  Ростиславу  Юрьевичу,  —  отец  твой,  да
не  умеет  с  нами  жити66  (Ипат.  1148).  Итак,  из  указанного  ав-
 318

тором  места  ровно  ничего  нельзя  вывести  о  правах  старшего
в  целом  роде  Рюриковичей  князя.  „Старее“  сказано  здесь  в
самом  тесном  смысле;  Изяслав  был  только  старее  Ростисла¬
ва,  который  говорит  ему:  „Ты  меня  старей44.  Над  Изяславом
же  поднималась  еще  целая  лествица  старших  в  роде  Рюрика
князей,  из  которых  каждый  был  старее  его.  Старей  Изяслава
был  его  дядя  Юрий,  старее  Юрия  —  его  старший  брат  Вяче¬
слав.  Еще  старее  этих  князей,  правнуков  Ярослава  от  третье¬
го  сына  Всеволода,  были,  по  всей  вероятности,  его  правнуки
от  второго  сына,  Святослава,  Владимир  и  Изяслав  Давыдо¬
вичи  и  Святослав  Ольгович,  также  находившиеся  в  живых.
 Какой  же  смысл  приведенного  известия?  Ростислав  был
многим  обязан  Изяславу:  он  получил  от  него  волость,  а  во
время  войны  Изяслава  с  отцом  Ростислава,  Юрием,  был  ос¬
тавлен  им  на  юге  „стеречь  Русской  земли46.  По  возвращении
из  этого  похода  Изяслав  узнает,  что  в  его  отсутствие  Рости¬
слав  замышлял  на  него  и  хотел  овладеть  Киевом.  Пригласив
его  к  себе,  Изяслав  напомнил  Ростиславу  все  добро,  которое
ему  сделал,  и  затем  передал  взводимое  на  него  обвинение.
На  это  обвинение  Ростислав  отвечал:  „Брате  и  отче!  ни  в  уме
ни  в  сердце  моем  того  не  было!  но  если  кто  на  меня  нагова¬
ривает,  ты  меня  старей,  ты  меня  с  ним  и  суди44.  Все,  что
можно  вывести  из  этих  слов,  заключается  в  следующем:
Ростислав  признает  над  собой  в  данном  случае  суд  Изяслава,
и  только.  Основание  подсудности  в  этом  случае  заключается
в  личной  воле  Ростислава,  а  не  в  том,  что  Изяслав  его  старее;
иначе  пришлось  бы  допустить,  что  право  суда  принадлежало
каждому  князю  относительно  старшему  летами  над  все¬
ми  другими,  которые  его  моложе.
 Но  мы  имеем  и  положительное  доказательство  в  пользу
того,  что  даже  старшему  в  целом  роде  князю  не  принадле¬
жало  право  суда  над  всеми  остальными.  В  1097  г.  таким
старшим  был  —  Святополк-Михаил  Киевский.  Вместе  с  Да¬
выдом  Игоревичем  он  ослепил  Василька.  Узнав  об  этом,
младшие  князья  посылают  сказать  ему:  „Чему  еси  слепил
брат  свой?  аще  ти  бы  вина  кая  была  на  нь,  обличил  бы  и
пред  нами44.  Итак,  младшие  в  роде  не  сознают  за  старшим
права  суда,  а  говорят,  что  он  должен  был  явиться  в  качестве
 319

обвинителя  пред  их  судом.
 Что  касается  до  права  старшего  в  целом  роде  князя  на¬
казывать  остальных,  то,  поскольку  это  право  есть  необходи¬
мое  следствие  права  суда,  оно  также  не  принадлежало  стар¬
шему  князю,  как  и  это  последнее.  Но  так  как  в  случае  нару¬
шения  договоров  князь,  пострадавший  от  этого  нарушения,
подвергал  виновников  его  таким  неудобствам,  каким  только
мог,  то,  если  только  такие  случаи  можно  рассматривать  как
проявление  права  наказывать,  право  это  принадлежало  каж¬
дому  князю:  младшему  наравне  с  самым  старшим.  Мы  толь¬
ко  что  привели  случай  наказания  старшего  князя  младшим:
Рюрик  Ростиславич  отнял  у  Всеволода  Юрьевича  данную
ему  волость  за  неисполнение  договора.  Соловьев  в  подтвер¬
ждение  высказанного  положения  о  праве  старшего  в  целом
роде  князя  наказывать  остальных  приводит  два  места  источ¬
ников.  Одно  из  них  (о  Мстиславе  Владимировиче,  поточив¬
шем  полоцких  князей  в  греки)  относится  к  помянутым  слу¬
чаям  саморасправы  за  неисполнение  договора  и  совершенно
уравновешивается  указанным  нами  примером  такой  же  са¬
морасправы  младшего  князя  со  старшим.  Впрочем,  и  эта
ссылка  автора  выбрана  не  совсем  удачно.  В  данном  случае
наказывает  не  старший  в  целом  роде  князь.  Наказывает
Мстислав  Владимирович,  а  старее  его  были:  правнуки  Яро¬
слава  от  второго  сына,  Ольговичи  и  Давыдовичи;  еще  старее
тех  и  других  были  правнуки  старшего  брата  Ярослава,  Изя-
слава  Полоцкого,  Давыд,  Ростислав  и  Святослав  Всеславичи.
Именно  эти-то  Всеславичи,  самые  старшие  из  Рюриковичей,
и  потерпели  в  данном  случае  наказание  от  Мстислава.  Вто¬
рое  место,  приводимое  автором,  вовсе  не  относится  к  нака¬
занию  старших,  а  только  к  исполнению  приговора
младших  князей  (Лавр.  1097),  возложенного  ими  на  старше¬
го,  причем  старший  исполняет  волю  младших.
 Далее  Соловьев  утверждает,  что  старший  в  роде  князь
раздавал  волости.  В  подтверждение  этого  положения  автор
не  приводит  ни  одной  ссылки.  Так  как  старшим  был  всегда
один  в  целом  роде,  то  выписанное  положение  надо  пони¬
мать  так:  старший  в  целом  роде  князь  держал  в  своих  руках
все  русские  волости  и  по  своему  усмотрению  раздавал  их
 320

кому  хотел.  В  источниках,  действительно,  нет  ни  одного
места,  которое  оправдывало  бы  такой  взгляд.  Но  можно  ут¬
верждать,  что  князья  вообще,  как  старшие,  так  и  младшие,
по  требованию  обстоятельств  уступают  друг  другу  свои  во¬
лости.  Так,  например,  младший  князь,  Рюрик  Ростиславич,
уступил  в  1195  г.  старшему  князю,  Всеволоду  Юрьевичу,
волость  в  Русской  земле;  а  в  1196  г.  отнял  ее  у  него.
 За  перечислением  прав  старшего  в  целом  роде  князя  ав¬
тор  переходит  к  перечислению  соответствующих  им  обязан¬
ностей  младших  князей.  В  доказательство  обязанности  млад¬
ших  князей  —  являться  на  зов  старшего  —  делается  ссылка
на  требование  Владимира  Мономаха,  обращенное  к  Яросла¬
ву  Святополчичу  и  основанное  на  только  что  заключенном
этими  князьями  мирном  договоре;  таким  образом,  частному
случаю,  возникшему  из  договора  между  двумя  данными
князьями,  дается  значение  общего  обычая  родового  быта.  В
доказательство  обязанности  младших  ходить  в  послушании
старшего  приводится  желание  Ростислава,  чтобы  извест¬
ные  князья  ходили  в  его  послушании;  таким  образом,  то,
что  желательно  и  чего  еще  нет,  но  что  может  возникнуть  в
силу  соглашения  между  известными  князьями,  принимается
за  действующий  и  общий  обычай.  В  доказательство  обязан¬
ности  младших  князей  выступать  в  поход  по  приказу  стар¬
шего  приводится  следующее  место  летописи:  „Посла  Рости¬
слав  к  братьи  своей,  веля  им  совокупитися  у  себя  со  всеми
полками  своими*4.  Выше,  на  с.205,  мы  имели  уже  случай  ска¬
зать,  что  от  повелительной  формы  речи  нельзя  еще  заклю¬
чать  о  праве  повелевать.
 В  том  же  сочинении  и  на  той  же  странице  находим  еще
следующую  характеристику  прав,  приписанных  старшему  в
целом  роде  князю.  „Но  все  эти  определения  прав  и  обязан¬
ностей,  —  так  продолжает  автор  после  сделанной  выше  вы¬
писки,  —  точно  такого  же  рода,  как  и  те,  какие  мы  видели  в
завещании  Ярослава:  ...все  права  и  обязанности  условлива¬
лись  родственным  чувством,  родственною  любовью  с  обеих
сторон...“.  В  Ярославовом  завещании  не  говорится  ни  слова
о  правах  старшего  князя  над  младшими.  Там  нет  ни  ма¬
лейшего  намека  на  право  Изяслава  судить  своих  младших
 11  —  1728
 321

братьев,  наказывать  их,  распределять  между  ними
русские  волости  по  усмотрению,  приказывать  вы¬
ступать  в  поход  и  пр.;  а  потому  его  нельзя  приводить  в
пояснение  высказанного  автором  взгляда.  В  завещании  го¬
ворится,  правда,  о  послушании  младших  братьев  старшему,
но  там  же  говорится  и  о  послушании  их  друг  другу  и,  следо¬
вательно,  о  послушании  старшего  младшим.  На  второй  стра¬
нице  того  же  сочинения,  после  изложения  содержания  Яро¬
славова  завещания,  автор  сам  восклицает:  „Ни  слова  о  пра¬
вах  младших  братьев,  об  их  обязанностях,  как  подчиненных
владельцев,  относительно  старшего,  как  государя  всей  стра¬
ны../6.  Действительно,  ни  слова,  и  понятно  почему:  государя
всей  страны  еще  не  было.
 Неправильное  представление  о  старшем  князе  богато
последствиями:  оно  повело  к  неправильному  представлению
о  порядке  перехода  столов,  о  князьях-изгоях  и  проч.
 Так  как  старший  князь  является  главою  всего  рода  Рю¬
риковичей,  и  он  один  на  всю  Россию,  то,  понятно,  преемство
столов  есть  вопрос  не  отдельных  волостей,  а  целой  России,  а
потому  должен  существовать  один  общий  порядок,  благода¬
ря  которому  князья  достигали  старшинства.  Родовая  теория
думает,  что  она  открыла  этот  порядок.  Передадим,  в  чем  со¬
стоит  он,  собственными  словами  автора  „Истории  России  с
древнейших  времен66:  „...когда  семья  княжеская,  семья  Рю¬
риковичей,  стала  многочисленна,  то  между  членами  ее  на¬
чинают  господствовать  родовые  отношения,  тем  более,  что
род  Рюрика,  как  род  владетельный,  не  подчинялся  влиянию
никакого  другого  начала.  Князья  считают  всю  Русскую  зем¬
лю  в  общем,  нераздельном  владении  целого  рода  своего,
причем  старший  в  роде,  великий  князь,  сидит  на  старшем
столе;  другие  родичи,  смотря  по  степени  своего  старшинст¬
ва,  занимают  другие  столы,  другие  волости,  более  или  менее
значительные;  связь  между  старшими  и  младшими  членами
рода  чисто  родовая,  а  не  государственная:  единство  рода  со¬
храняется  тем,  что  когда  умрет  старший,  или  великий  князь,
то  достоинство  его  вместе  с  главным  столом  переходит  не  к
старшему  сыну  его,  но  к  старшему  в  целом  роде  княжеском;
этот  старший  перемещается  на  главный  стол,  причем  пере¬
 322

мещаются  и  остальные  родичи  на  те  столы,  которые  теперь
соответствуют  их  степени  старшинства.  Такие  отношения  в
роде  правителей,  такой  порядок  преемства,  такие  переходы
князей  могущественно  действуют  на  весь  общественный  быт
Древней  Руси,  на  определение  отношений  правительствен¬
ного  начала  к  дружине  и  к  остальному  народонаселению,
одним  словом,  находятся  на  первом  плане,  характеризуют
время“.  Эта  картина,  взятая  нами  из  предисловия  к  первому
тому  (c.VII),  пополняется  во  втором  томе  еще  следующими
штрихами:  „Но  мы  видим  иногда,  что  некоторые  князья  и
целые  племена  (линии)  княжеские  исключаются  из  родового
старшинства,  и  это  исключение  признается  правильным.  Ка¬
ким  же  образом  могло  произойти  подобное  явление?  Для
решения  этого  вопроса  должно  посмотреть,  каким  образом
князь  достигал  старшинства,  приближался  к  нему?  Первона¬
чально  род  состоял  из  отца,  сыновей,  внуков  и  т.д.;  когда
отец  умирал,  его  место  для  рода  заступал  старший  брат;  он
становился  отцом  для  младших  братьев,  следовательно,  его
собственные  сыновья  необходимо  становились  братьями
дядьям  своим,  переходили  во  второй,  высший  ряд,  из  внуков
в  сыновья,  потому  что  над  ними  не  было  более  деда,  стар¬
шина  рода  был  для  них  прямо  отец:  и  точно,  дядья  называют
их  братьями,  но  другие  их  двоюродные  братья  оставались
по-прежнему  внуками  малолетними,  потому  что  над  ними
по-прежнему  стояли  две  степени:  старший  дядя  считался
отцом  их  отцам,  следовательно,  для  них  самих  имел  значе¬
ние  деда;  умирал  этот  старший,  второй  брат  заступал  его  ме¬
сто,  становился  отцом  для  остальных  младших  братьев,  и  его
собственные  дети  переходили  из  внуков  в  сыновья,  из  мало¬
летних  в  совершеннолетние,  и  таким  образом,  мало-помалу,
все  молодые  князья,  чрез  старшинство  своих  отцов,  достига¬
ли  совершеннолетия  и  приближались  сами  к  старшинству.
Но  случись  при  этом,  что  князь  умирал,  не  будучи  старши¬
ною  рода,  отцом  для  своих  братьев,  то  дети  его  оставались
навсегда  на  степени  внуков,  несовершеннолетних:  для  них
прекращался  путь  к  дальнейшему  движению;  отсюда  теперь
понятно,  почему  сын  не  мог  достигнуть  старшинства,  если
отец  его  никогда  не  был  старшиной  рода:  так  понимали  кня¬
 11*
 323

зья  порядок  восхождения  своего  к  старшинству;  они  говори¬
ли:  „Как  прадеды  наши  лествицею  восходили  на  великое
княжение  киевское,  так  и  нам  должно  достигать  его  лест-
вичным  восхождением6*.  Но  когда  в  этой  лествице  вынима¬
лась  одна  ступень,  то  дальнейшее  восхождение  становилось
невозможным;  такие  исключенные  из  старшинства  князья
считались  в  числе  изгоев66  (6—7).
 Это  —  целая  теория  преемства  княжеских  столов,  чрез¬
вычайно  последовательно  проведенная.  Киев  —  единый
центр  Русской  земли.  Там  княжит  всегда  старший  в  роде.
Если  он  умирает,  место  его  занимает  следующий  за  ним
брат,  а  при  отсутствии  брата  —  старший  сын  умершего.  Пе¬
ред  тем  этот  второй  старший  в  роде  занимал  второй  по
старшинству  стол  в  Русской  земле.  С  переходом  его  на  пер¬
вый  —  на  второй  стол  перемещается  третий  по  старшинству
родственник,  уступая  свое  место  четвертому,  и  т.д.;  таким
образом,  все  князья  делают  шаг  вперед  по  направлению  к
старшинству.  Старший  сын,  занявший  место  отца,  становит¬
ся  отцом  для  младших  братьев  и  т.д.  Считать  кого-либо  себе
„в  отца  место66  —  это  не  почетное  только  наименование,  а
действительное  отношение,  имеющее  силу  переместить  род¬
ственников  одной  степени,  низшей,  на  высшую,  из  внуков,
например,  возвести  их  в  сыновья,  т.е.  из  третьей  во  вторую
степень.
 „Начало  перемены  в  означенном  порядке  вещей,  —  чи¬
таем  в  „Истории  России  с  древнейших  времен66,  —  мы  заме¬
чаем  во  второй  половине  XII  века,  когда  Северная  Русь  вы¬
ступает  на  сцену;  замечаем  здесь,  на  севере,  новые  начала,
новые  отношения,  имеющие  произвести  новый  порядок  ве¬
щей,  замечаем  перемену  в  отношениях  старшего  князя  к
младшим,  ослабление  родовой  связи  между  княжескими  ли¬
ниями,  из  которых  каждая  стремится  увеличить  свои  силы
на  счет  других  линий...66  (T.I.  Предисл.  С.VII).
 Итак,  ослабление  родовой  связи  замечается  только  со
второй  половины  XII  века;  с  этого  времени  начинают  прояв¬
ляться  эгоистические  стремления  князей  к  увеличению  сво¬
их  сил  (т.е.  владений)  на  счет  других  и,  следовательно,  воз¬
никает  пертурбация  в  порядке  преемства,  а  до  тех  пор  все
 324

идет  согласно  родовой  теории.
 Любопытно  взглянуть  на  факты;  укладываются  ли  они  в
рамки  этой  стройной  теории?  Если  только  с  половины
XII  века  начинается  ослабление  родового  быта,  то,  конечно,
чем  далее  в  глубь  веков  от  XII  века,  тем  беспрепятственнее
должен  был  проявляться  в  жизни  порядок  преемства  по  на¬
чалу  лествичного  восхождения  к  старшинству,  тем  большим
признанием  должен  был  он  пользоваться  как  со  стороны
старших,  так  и  со  стороны  младших  князей.  Так  ли  это  было
в  действительности?
 Начнем  нашу  проверку  с  самого  древнего  времени.
 По  смерти  Святослава  старший  его  сын  получает  Киев:
младшие  —  один  Древлянскую  волость,  другой  Новгород.
По  теории,  Ярополк  делается  отцом  своих  братьев,  —  млад¬
шие  его  братья,  Олег  и  Владимир,  —  его  сыновьями.  Но
действительные  отношения  этих  князей  совершенно  не  со¬
ответствуют  такому  предположению.  Ярополк  начинает
войну  с  Олегом  и  присоединяет  волость  брата  к  своим  вла¬
дениям.  За  этим  Владимир  начинает  войну  с  Ярополком,  из¬
меннически  приказывает  его  убить  при  входе  в  свой  дворец
и  завладевает  всеми  его  владениями.  Это  ли  господство  ро¬
дового  быта  в  среде  князей,  это  ли  общее,  нераздельное  вла¬
дение  Русской  землей  целым  родом  Рюриковичей?  По  смер¬
ти  Владимира  старший  его  сын,  Святополк,  делается  киев¬
ским  князем  и  также  вступает  в  братоубийственную  борьбу  с
братьями  из-за  владений.  Где  же  тут  отец  и  дети?  Победите¬
лем  выходит  Ярослав.  Он  переживает  всех  своих  братьев,  за
исключением  Судислава,  но  и  он  не  может  терпеть  подле
себя  брата,  а  по  родовой  теории  —  сына.  Он  заключает  его  в
тюрьму  и  раздает  все  свои  обширные  владения  сыновьям,
ничего  не  оставляя  брату,  тогда  как,  по  теории,  брату  следо¬
вало  дать  первое  место.  Отчего  же  устранен  Судислав  от
общего,  нераздельного  владения  Русской  землей?  Может
быть,  он  изгой  в  том  смысле,  как  понимает  это  слово  родо¬
вая  теория?  Нет,  его  отец  сидел  в  Киеве,  и,  с  точки  зрения
теории,  он  имел  несомненное  право  на  старейшинство  после
Ярослава.  Он  устранен  был  потому,  что  наши  древние  кня¬
 325

зья  и  не  подозревали  о  существовании  теории  родового  рас¬
пределения  столов.
 Свое  мнение  о  князьях-изгоях,  как  исключенных  из
старшинства,  потому  что  отцы  их  умерли,  не  будучи  стар¬
шиною  рода,  теория  подкрепляет  ссылкой  на  место  из  уста¬
ва,  приписываемого  новгородскому  князю  Всеволоду  (оно
приведено  и  разобрано  в  т.1  „Древностей64.  С.345)  и  толкует
совершенно  произвольно.  Устав  причисляет  к  изгоям  всех
князей-сирот,  и  очень  понятно  почему.  Князья-сироты  в  эпо¬
ху  господства  в  междукняжеских  отношениях  политики  эго¬
изма  находились  в  жалком  положении,  а  потому  и  могли
быть  приравнены  к  изгоям.  Родовая  же  теория  разумеет  под
князьями-изгоями  только  таких  князей,  отцы  которых  умер¬
ли,  не  княжив  в  Киеве.  К  такому  ограничительному  толкова¬
нию  нет  ни  малейшего  основания.  Из  неправильного  поло¬
жения  и  следствия  выводятся  неправильные:  „Отсюда  по¬
нятно,  говорит  теория,  почему  сын  не  мог  достигнуть  стар¬
шинства,  если  отец  его  никогда  не  был  старшиною  рода:  так
понимали  князья  порядок  восхождения  своего  к  старшинст¬
ву66.  Но  Всеволод  Ольгович  достиг  же  старшинства,  хотя
отец  его  и  никогда  не  сидел  в  Киеве?  С  согласия  князей  Вла¬
димировичей  Всеволод  княжил  в  Киеве  до  своей  смерти  и
даже  передал  свое  Киевское  княжение  брату  Игорю,  отец
которого  тоже  никогда  не  сидел  в  Киеве.  На  эту  передачу
согласились  и  князья,  и  граждане  Киева.  И  это  не  единст¬
венный  случай.  В  Киеве  сидел  и  Изяслав  Давыдович,  отец
которого  никогда  не  был  старейшиной  в  смысле  родовой
теории.  Права  его  были  признаны  не  только  черниговскими
князьями,  но  и  Мономаховичами,  киевскими  отчичами  и  де-
дичами.  Стало  быть,  и  этого  правила  родовой  теории  никто
не  знал  в  древности.
 Чем  же  доказывает  родовая  теория  лествичное  восхож¬
дение  к  старшинству?  Доказательства  ее  очень  немногочис¬
ленны  и  несильны.  Первое  доказательство  такое:  „Когда
умер  четвертый  сын  Ярослава,  Вячеслав,  княживший  в  Смо¬
ленске,  то  эта  волость  не  перешла  в  наследство  к  его  сы¬
новьям,  но  отдана  была  братьями  пятому  Ярославичу,  Иго¬
рю,  княжившему  прежде  на  Волыни:  ясный  знак  отсутствия
 326

наследственности  волостей  и  движения  князей  из  одной  во¬
лости  в  другую  по  старшинству,  лествичным  восхождением4*
(II.  7).  Факт  перевода  Игоря  из  Владимира  в  Смоленск  несо¬
мненен,  но  почему  это  сделали  старшие  братья,  летописец  не
объясняет.  Родовая  теория  пользуется  этим  фактом  в  свою
пользу.  Это  было  бы  еще  до  некоторой  степени  возможно  в
том  случае,  если  бы  мы  точно  знали,  кто  четвертый,  кто  пя¬
тый  сын  Ярослава,  а  мы  этого  не  знаем.  Начальная  летопись
записала  только  год  рождения  Вячеслава,  она  относит  его  к
1036  г.  Год  рождения  Игоря  сообщает  Татищев,  он  относит
его  к  1036  г.,  а  рождение  Вячеслава  к  1034  г.  Это  свидетель¬
ство  трудно  принять  за  несомненное,  так  как  оно  противоре¬
чит  начальной  летописи.  Другое  основание  для  определения
старшинства  двух  младших  Ярославичей,  это  порядок,  в  ка¬
ком  они  перечислены  в  завещании  Ярослава.  Но  в  большин¬
стве  списков  имя  Игоря  опущено;  только  в  Троицком  он
упомянут,  но  не  на  пятом  месте,  как  бы  нужно  было  для  ро¬
довой  теории,  а  на  четвертом;  по  этому  свидетельству  он
старше  Вячеслава.  Если  принять  свидетельство  Троицкой
летописи,  то  будет  доказано  совершенно  противное  тому,
чего  желает  родовая  теория:  старший  брат  окажется  переве¬
денным  на  место  младшего  и  получится  движение  не  к
старшинству,  а  в  обратную  сторону.  Можно  ли  что-нибудь
основывать  на  таких  шатких  данных?  Но  мы  поставим  такой
вопрос:  можно  ли  видеть  в  сыновьях  Ярослава  верных  про¬
водников  патриархальных  начал  и  всякое  действие  их  объ¬
яснять  стремлением  к  выполнению  правил  родовой  теории?
Это  очень  сомнительно.  Святослав  и  Всеволод  не  затрудни¬
лись  же  прогнать  из  Киева  своего  старшего  брата  и  овладеть
его  княжением.  А  этот  старший  брат  в  союзе  со  Всеволодом
не  затруднился  обобрать  своих  племянников,  сыновей  Свя¬
тослава  и  Вячеслава.  Ввиду  этих  хищнических  свойств  сы¬
новей  Ярослава  мы  склонны  думать,  что  они  перевели
младшего  брата  в  Смоленск  вовсе  не  для  того,  чтобы  от¬
крыть  ему  радужные  перспективы  Киевского  княжения,  а
чтобы  поделиться  его  волостью,  а  его  самого  удовлетворить
наследием  малолетнего  Бориса  Вячеславича,  который  явился
в  этом  случае  изгоем  в  настоящем  смысле  слова,  ибо  по  ма-
 327

лолетству  совершенно  был  обобран  своими  дядями.
 „Потом,  —  продолжает  теория  родового  быта  свои  до¬
казательства,  —  когда  Святослав  Ярославин,  по  изгнании
брата,  получил  старшинство  вместе  с  главным  столом  киев¬
ским,  то  следующий  по  нем  брат,  Всеволод,  княживший
прежде  в  Переяславле,  переходит  на  место  Святослава  в
Чернигов*4.  В  доказательство  господства  преемства  по  родо¬
вому  старшинству  берется  факт  вопиющего  нарушения  этого
старшинства.  Два  младших  брата  прогоняют  из  Киева  стар¬
шего,  т.е.  своего  отца,  и  производят  новое  между  собой  рас¬
пределение  и  добычи,  и  прежних  своих  владений,  и  это
хищничество  должно  служить  нам  примером  патриархаль¬
ных  порядков  родового  быта!
 Этим  ограничиваются  доказательства,  и  автор  перехо¬
дит  к  объяснению  условий,  при  которых  возникают  наслед¬
ственные  владения  в  княжеских  линиях.
 Самое  выражение  „лествичное  восхождение44  не  выду¬
мано  автором  теории  родового  быта,  оно  взято  им  из  Нико¬
новской  летописи  и  принадлежит  XVI  веку.  Неизвестный
нам  составитель  Никоновской  летописи  не  ограничивается
простой  передачей  того  летописного  материала,  который  он
нашел  в  старых  списках  летописей.  Он  заинтересован  смыс¬
лом  описываемых  событий  и  иногда  не  может  отказать  себе
в  попытке  объяснить  эти  события.  Но  он  делает  это  не  со
стороны,  не  от  своего  имени,  он  влагает  свои  объяснения  в
уста  действующих  лиц.  Вот  именно  в  таком-то  сочиненном
самим  составителем  месте  и  идет  речь  о  лествичном  восхо¬
ждении.  Составителя  Никоновской  летописи  заинтересовал
и  нас  занимающий  вопрос  о  том,  на  каком  основании  проис¬
ходило  в  древности  преемство  столов.  Он  начал  вдумывать¬
ся  в  него  и  решил,  что  они  достигают  Киева  лествичным
восхождением.  Но  он  не  написал  об  этом  особого  исследо¬
вания,  как  сделали  бы  люди  нашего  времени.  Он  воспользо¬
вался  приводимым  в  старой  летописи  спором  князей  из-за
обладания  Киевом  и  заставил  черниговского  князя  в  своем
ответе  киевскому  высказать  свою  собственную  мысль  о
древнем  порядке  преемства.  Составитель  летописи,  конечно,
был  совершенно  убежден  в  правдивости  своего  объяснения,
 328

а  потому  и  не  затруднился  заменить  старый  текст,  по  всей
вероятности,  мало  ему  понятный,  своим  сочинением.  Мы
привели  выше  оба  текста  (с.  160  и  161).  Если  Соловьев  отдает
в  этом  случае  предпочтение  тексту  Никоновского  списка
перед  списками  более  древними,  это  прискорбное  недоразу¬
мение  и  только.
 Корень  ошибочного  толкования  источников  родовой
теории  заключается  в  том,  что  она  отправлялась  от  предпо¬
ложения  наличности  строго  выработанного  порядка  преем¬
ства  для  такого  времени,  когда  люди  действовали  не  столько
по  правилам,  сколько  в  меру  своей  силы.  Родовая  теория  за¬
платила  этим  дань  своему  времени:  мы  понимаем  пользу
правового  порядка;  мы  говорим:  всякий  закон  лучше  произ¬
вола;  мы  думаем,  что  без  закона  жить  нельзя.  Родовая  теория
перенесла  эти  воззрения  в  отдаленную  древность.  Она  была
не  в  состоянии  представить  себе  жизни  без  точных  правил,  а
наша  древность  не  успела  еще  выработать  эти  правила.  На¬
ши  летописи  говорят  о  старейшинстве  князей,  но  предвзя¬
тость  теории  помешала  разглядеть,  какое  это  старшинство.
Это  —  старшинство  лет,  старшинство  по  городу,  по  догово¬
ру,  а  она  везде  видела  родовое  старшинство,  принадлежащее
единому  старейшине  во  всем  роде  Рюриковичей,  занимаю¬
щему  киевский  стол.  По  отношению  к  этому  старейшине  все
другие  князья  —  младшие  и  ему  подчинены.  На  такого  ста¬
рейшину  в  наших  источниках  нет  ни  малейшего  намека.

КНИГА  ПЯТАЯ
 СОВЕТНИКИ  КНЯЗЯ
 ГЛАВА  ПЕРВАЯ
 Княжеская  дума
 Существование  Княжеской  думы  с  древнейших  времен
нашей  истории  не  подлежит  ни  малейшему  сомнению.  Па¬
мятники  постоянно  говорят  о  думе  князей  с  мужами,  бояра¬
ми,  духовенством,  городскими  старцами  и  т.д.  Но  как  надо
понимать  эти  свидетельства  памятников?  Была  ли  Княже¬
ская  дума  постоянным  учреждением,  с  более  или  менее  оп¬
ределенным  составом  и  компетенцией,  или  это  только  акт
думания,  действие  советования  князя  с  людьми,  которым  он
доверяет?
 В  литературе  господствует  первое  мнение;  тем  не  менее
справедливо  только  второе.  Свидетельства  источников  до-
московского  времени  очень  немногочисленны,  кратки  и  от¬
рывочны.  Этим,  конечно,  объясняется  то,  что  они  были  по¬
няты  в  привычном  для  нас  смысле,  а  не  в  том  особенном,
который  составляет  характеристику  древнего  времени.  Мы
думаем,  что  цельное  и  последовательное  объяснение  всех
дошедших  до  нас  мест  источников,  относящихся  к  думе,
возможно  только  с  указанной  нами  второй  точки  зрения.
 В  наших  древних  памятниках  слово  „дума“  употребля¬
ется  в  значении  мысли,  намерения,  плана  действия.
 В  Ипатьевской  летописи  читаем:
 „Том  же  лете  переступи  крест  Володимир  Мьсти-
славич,:  начашася  слати  к  нему  Чагровичи,  Чекман  и  брат
его,  Тошмак,  и  Моначюк;  Володимир  же,  рад  быв  думе  их,  и
посла  к  Рагуйлови  Добрыничю  и  к  Михалеви,  и  к  Завидови,
являя  им  думу  свою64  (1169).
 В  пользу  нашего  понимания  говорит  и  малая  способ¬
ность  древнего  времени  к  созданию  такого  искусственного
учреждения  как  постоянный  совет.  Это  было  не  в  духе  и  не  в
 330

средствах  X,  XI,  XII,  XIII  веков.  Но  мы  идем  далее  и  полага¬
ем  возможным  доказать,  что  это  было  не  по  плечу  даже  мос¬
ковскому  времени.  Москва  все  старое  переделала  на  новое  и
положила  начало  единому  и  сильному  государству;  переде¬
лала  она  и  княжескую  думу,  совершенно  изменив  отношение
думцев  к  царю;  но  и  она  не  создала  учреждения  в  виде  по¬
стоянного  совета  государева  с  определенным  составом  и
компетенцией.  Скажем  более,  московские  государи  не  чув¬
ствовали  в  этом  ни  малейшей  потребности.  Они,  как  и  их
отдаленные  предки,  имели  советников,  а  не  совет.
 В  первые  века  нашей  истории  народ  призывал  князя,
ему  лично  вручал  он  власть  и  знал  только  его.  Князю,  ко¬
нечно,  были  нужны  помощники  и  советники  в  делах  управ¬
ления;  но  это  было  дело  его  личных  удобств.  Можно  ли  до¬
пустить,  что  при  той  неустойчивости  государственной  жиз¬
ни,  какую  наблюдаем  в  этой  отдаленной  древности,  при  час¬
той  смене  князей  и  постоянном  колебании  состава  окру¬
жающих  их  лиц  было  возможно  прийти  к  мысли  об  учреж¬
дении  постоянного  совета?  Полагаем,  что  это  было  и  невоз¬
можно,  а  для  князя  и  совершенно  не  нужно,  ибо  без  всякой
надобности  стесняло  бы  его  деятельность.  Крайне  неустой¬
чивая  почва  древней  государственной  жизни  была  лишена
необходимых  условий  для  возникновения  постоянного  кня¬
жеского  совета;  цели  же  несложного  управления  того  време¬
ни  хорошо  достигались  и  при  наличности  отдельных  совет¬
ников,  или  „думцев“,  недостатка  в  которых,  конечно,  не  бы¬
ло.
 Рассмотрим,  насколько  позволяют  источники,  деятель¬
ность  этих  древнейших  советников,  их  состав  и  отношение  к
князю.
 Первый  вопрос,  который  здесь  должен  быть  поставлен,
заключается  в  следующем:  был  ли  князь  обязан  иметь  совет¬
ников?  Конечно,  нет.  Князь  призывался  народом,  и  деятель¬
ность  его  определялась  „рядом“,  заключаемым  непосредст¬
венно  с  народом.  Мы  не  имеем  никаких  указаний  на  то,  что¬
бы  народ  имел  обыкновение  ставить  кого-либо  между  собою
и  князем  в  виде  обязательных  и  постоянных  его  советников;
наоборот,  встречаем  указания  на  то,  что  народ  требовал  лич¬
 331

ной  деятельности  князя,  например,  в  отправлении  правосу¬
дия  и  в  предводительствовании  войском.  Но  личных  сил
князя,  конечно,  было  недостаточно  не  только  для  управле¬
ния  вообще,  но  даже  и  для  дел  правосудия,  в  частности.  Вот
отсюда  и  вытекает  не  обязанность  князя  иметь  помощников,
а  фактическая  в  том  необходимость;  и  далее:  если  эти  по¬
мощники  были  вольные  люди,  а  не  рабы,  то  и  необходи¬
мость  совещаться  с  ними  по  всем  делам,  в  которых  они  при¬
зывались  оказать  князю  свое  содействие.
 Князь  не  был  обязан  с  кем-либо  советоваться,  он  сове¬
туется  во  всех  тех  случаях,  когда  находит  это  нужным  и  же¬
лательным,  во  всех  остальных  он  действует  один.  Согласно  с
этим  памятники  говорят  то  о  действиях  князя  с  совета  бояр,
митрополита  и  т.д.,  то  о  действиях  его  без  всякого  совета.
Иногда  в  такой  разнородной  обстановке  появляются  распо¬
ряжения  совершенно  однородные,  и  другой  причины  разли¬
чия,  кроме  усмотрения  князя,  и  указать  нельзя.
 В  Русской  правде  есть  свидетельства  на  законодатель¬
ную  деятельность  князей  без  содействия  какого-либо  совета:
так,  Ярослав  установил  размер  доходов  вирников  (Ак.  42)  и
смертную  казнь  раба  за  удар  свободному  мужу  (Ак.  16;  Тр.
58),  а  сыновья  его  заменили  смертную  казнь  более  легкими
наказаниями.  В  княжеские  договоры  XII  века  вносилась  ста¬
тья  о  смертной  казни  дружинников  за  измену  князю  (Ипат.
1177),  но  никто,  конечно,  не  будет  утверждать,  что  княже¬
ские  договоры  заключались  не  иначе,  как  с  формального  со¬
гласия  какого-либо  совета.  От  первой  половины  того  же  века
имеются  и  две  подлинных  жалованных  грамоты,  данных
разным  церковным  учреждениям  без  всякой  думы  с  мужами
или  боярами.  Мы  имеем  в  виду  грамоту  Мстислава  Влади¬
мировича  Юрьеву  монастырю,  в  которой  он  жалует  ему  село
Буйцы  с  данями,  вирами,  продажами  и  осенним  полюдьем
(АЭ.  I.  №  2),  и  грамоту  князя  Святослава  новгородскому
епископу,  в  которой  он  заменяет  десятину  от  вир  и  продаж
огульной  суммой  в  100  гривен  (Владимирский-Буданов.
Хрестоматия.  I.  219).
 Выдача  жалованных  грамот  без  думы  с  боярами  и  дру¬
гими  советниками,  несмотря  на  то,  что  ими  предоставлялись
 332

пожалованным  очень  важные  права,  была,  надо  полагать,
весьма  обыкновенным  явлением  в  нашей  древности.  Это  за¬
ключаем  мы  из  того,  что  и  Церковный  устав  Владимира  Свя¬
того  дан  этим  князем  только  по  совещании  с  женой  и  деть¬
ми,  а  не  с  мужами.  Оригинал  устава  до  нас  не  дошел;  мы
имеем  его  в  редакции,  принадлежащей  позднейшим  состави¬
телям.  Для  нас  чрезвычайно  важно,  что  эти  позднейшие  со¬
ставители  не  нашли  нужным  указать  в  своей  подделке  на
участие  думы.  Если  бы  это  участие  составляло  в  их  время
(древнейшие  рукописи  устава  находились  уже  в  обращении
в  конце  XIII  века,  а  составлены  были,  конечно,  ранее)  общее
правило,  они  не  упустили  бы  упомянуть  „о  думе“  с  боярами,
чтобы  придать  делу  рук  своих  признак  достоверности.  Если
они  этого  не  делают,  это  ясный  знак,  что  „дума  бояр64  не  со¬
ставляла  необходимости  даже  в  таких  важных  делах,  как  оп¬
ределение  прав  церкви.  Понятно  почему.  Князь  одаряет  цер¬
ковь  десятиной  из  своего  многоимения.  Это  его  добрая  воля.
Предоставляя  церкви  суд  в  известных  делах  и  ведомство  не¬
которых  лиц,  он  только  отказывается  от  своих  прав.  Это
опять  его  добрая  воля.  Он  может  все  это  сделать  сам,  ника¬
кие  помощники  ему  здесь  не  нужны.  Эти  пожалования  за¬
трагивают  лишь  интересы  его  семьи,  и  с  нею  он  совещается.
Таким  образом,  важнейшие  права  нашей  древней  церкви  по¬
лучили  свое  бытие  от  личного  усмотрения  князя,  без  участия
в  этом  деле  Боярской  думы.  То  же  надо  сказать  и  об  уставе
новгородской  церкви  Св.  Иоанна  на  Опоках,  данном  Всево¬
лодом.  Подлинность  дошедшей  до  нас  редакции  этой  грамо¬
ты  сомнительна,  однако  и  составители  этой  редакции  не  на¬
шли  нужным  упомянуть  о  Думе.
 Но  совершенно  в  таких  же  случаях  князья  нередко  об¬
ращаются  к  „думе44  со  своими  мужами.  Так,  та  же  Русская
правда  приводит  распоряжения  сыновей  Ярослава  о  размере
вир  и  порядке  суда,  принятые  ими  при  участии  мужей  (Заг.
2-й  ред.  Пр.;  3-я  ред.  Пр.  4);  точно  так  же  при  участии  „ду¬
мы44  состоялось  постановление  Владимира  Мономаха  о  про¬
центах  (Тр.48).  Жалованная  грамота  Ростислава  Мстислави-
ча  Смоленской  епископии  дана  была  по  думе  „с  людми
своими44  (Доп.  к  АИ.  I.  №  4.  1150).  Грамота  Всеволода  Нов¬
 333

городского  о  церковных  судах,  дошедшая  до  нас  не  в  перво¬
начальной  своей  редакции,  упоминает  о  думе  с  боярами,
сотскими  и  старостами.  Церковный  устав  Ярослава  говорит
о  думе  князя  с  митрополитом.
 Если  совершенно  однородные  акты  совершаются  то
князем  единолично,  то  по  думе  с  кем-либо,  —  это  значит,
что  „дума“  князя  есть  акт  его  доброй  воли,  а  не  обязанность.
 Так  как  дела,  подлежавшие  решению  князя,  обнимали
всю  область  управления  и  суда  и  по  свойствам  своим  были
очень  различны,  то  понятно,  что  и  советники,  к  которым
князю  приходилось  обращаться,  были  также  различны.  Он
совещается  то  со  всею  дружиной,  то  с  некоторыми  только  ее
членами,  то  с  духовными  лицами,  то  с  людьми  неслужилы¬
ми,  то,  наконец,  и  с  теми,  и  с  другими,  и  с  третьими  вместе.
Кроме  личного  усмотрения  князя,  выбор  советников  обу¬
словливался  всякий  раз  особенностями  случая.
 Если  дело  шло  о  войне,  князь  советовался  со  всею  дру¬
жиною.  Это  очень  понятно.  При  господстве  начала  свобод¬
ного  отъезда  дружине  нельзя  было  приказывать.  Если  князь
хотел,  чтобы  она  приняла  участие  в  предполагаемой  войне,
надо  было  заручиться  ее  согласием.  Достаточное  доказа¬
тельство  этого  положения  дает  совещание  со  своими  дружи¬
нами  князей  Владимира  Мономаха  и  Святополка-Михаила
по  поводу  войны  с  половцами.  Первоначально  обе  дружины
были  против  войны;  Владимиру  Мономаху  пришлось  убеж¬
дать  их  в  необходимости  начать  военные  действия  (место
приведено  в  т.1  „Древностей46.  С.410).
 В  делах  суда  князья  ограничивались  весьма  небольшим
числом  советников.  Надо  полагать,  что  они  приглашали  в
этих  случаях  только  главнейших  лиц,  имевших  дело  с  от¬
правлением  правосудия.  Так,  сыновья  Ярослава,  Изяслав,
Святослав  и  Всеволод,  в  одном  случае  призывают  пять  со¬
ветников,  в  другом  —  только  трех;  последнее  совещание
происходило  после  смерти  Ярослава,  когда  все  три  князя
были  уже  самостоятельными  правителями;  таким  образом,
на  каждого  князя  приходится  только  по  одному  советнику.
Владимир  Мономах  для  решения  вопроса  о  процентах  со¬
звал  шесть  советников.  В  этом  числе  было  трое  тысяцких:
 334

киевский,  белгородский  и  переяславский,  и  Иванка  Чудино-
вич,  муж  князя  Олега  Святославича.  Боярин  князя  Олега  и
двое  иногородних  тысяцких  никак  не  могли  принадлежать  к
составу  постоянной  Думы  Владимира  Мономаха,  ибо  не  на¬
ходились  при  нем.  Надо  думать,  что  они  были  призваны
специально  для  этого  совещания  (Рус.  пр.  Заг.  2-й  ред.;  III.
4).
 К  обсуждению  вопроса  о  вере  князь  Владимир  призыва¬
ет  не  только  бояр  своих,  но  и  „старцев  городских46,  т.е.  лю¬
дей  неслужилых;  вопрос  касался  всего  населения  и  без  его
содействия  не  мог  быть  проведен,  а  потому  и  были  призваны
лучшие  элементы  населения,  старцы  градские.  Но  „старцы64
приглашались  Владимиром  и  в  других  случаях.  Мы  встреча¬
ем  их  на  совещании,  в  котором  решено  было  возвратиться  к
старой  народной  системе  вир  и  продаж  (Лавр.  996).  Старцы
градские,  как  люди  неслужилые,  не  имели  непосредственно¬
го  отношения  к  отправлению  княжеского  суда,  а  потому
приглашение  их  в  данном  случае  объясняется  не  прямою  их
заинтересованностью  делом  правосудия,  а  добрым  располо¬
жением  князя  к  населению,  лучших  людей  которого  он  же¬
лал  привлечь  к  обсуждению  вопросов  законодательства.
 В  делах  церкви  главным  советником  князя  является  ду¬
ховенство.  Дошедшая  до  нас  редакция  Ярославова  церков¬
ного  устава  говорит,  что  князь  Ярослав  дал  этот  устав,  „сга-
дав66  с  митрополитом.
 Но  древнему  времени  не  было  свойственно  принципи¬
альное  обособление  разных  предметов  ведомства  и  лиц,  их
ведавших.  Одно  и  то  же  лицо,  пользуясь  доверием  князя,
могло  быть  его  советником  по  всем  вопросам  суда  и  управ¬
ления.  Вследствие  этого  духовные  лица  могли  привлекаться
к  решению  чисто  светских  вопросов,  а  светские  —  церков¬
ных.
 Летописец  под  997  г.  говорит,  что  Владимир  Мономах
любил  дружину  и  думал  с  нею  „о  строе  земленем,  и  о  ратех,
и  уставе  земленем66;  а  вслед  затем  рассказывает  о  совещании
того  же  князя  с  епископами,  на  основании  которого  он  от¬
верг  виры  и  стал  по  византийскому  примеру  казнить  смер¬
тью  разбойников.
 335

В  1128  г.  игумен  Андреевского  монастыря,  Григорий,
пользовавшийся  большим  уважением  современников,  дал
совет  князю  Мстиславу  не  исполнять  договора,  заключенно¬
го  с  князем  черниговским.  Совет  этот  был  принят,  хотя  князь
и  раскаивался  в  течение  всей  своей  жизни  в  нарушении
клятвенного  обещания.  В  1166  г.  вдова  черниговского  князя,
Святослава,  по  совету  епископа  и  лучших  бояр  мужа  своего
таит  его  смерть  в  течение  целых  трех  дней  до  приезда  сына
умершего  князя  (Ипат.).
 И  наоборот,  светские  люди  участвуют  в  решении  вопро¬
сов,  касающихся  дел  церкви.
 Вышеупомянутый  церковный  устав  новгородского  кня¬
зя  Всеволода  дан  был  по  думе  с  владыкою,  княгинею,  боя¬
рами  князя,  сотскими  и  старостами  новгородскими.  Устав
этот  есть  собственно  жалованная  грамота,  в  которой  князь
отказывается  в  пользу  церкви  от  принадлежащих  ему  прав.
Для  такого  отказа  не  нужна  была  ничья  воля,  кроме  воли
князя.  Если  он  привлекает  к  этому  делу  значительное  число
участников,  то,  конечно,  не  потому,  чтобы  их  согласие  было
необходимо,  а  для  придания  акту  большей  торжественности
и  гласности.
 Так  был  разнообразен  состав  советников,  которых  кня¬
зья  привлекали  в  свою  Думу.  Мы  имеем  перед  собой  не  уч¬
реждение,  не  думу,  а  думцев.
 Хотя  совещание  с  думцами  и  не  составляло  обязанности
князя,  но  ввиду  фактической  необходимости  в  содействии
князю  окружавших  его  лиц  оно  была  весьма  обыкновенным
явлением  нашей  древней  жизни.  Кто  же  были  эти  обыкно¬
венные  „думцы“  князя?  В  большинстве  случаев  летопись
называет  их  мужами  и  боярами;  последнее  выражение  мало-
помалу  вытесняет  первое.  Вот  несколько  характерных  мест
источников:
 „Гюрги  князь  поваби  Вячеслава  на  стол  Кыеву.  При-
шедшю  же  ему  Кыеву,  боляре  размолвиша  Гюргя  и  реша:
„брату  твоему  Кыева  не  удержати,  да  не  будет  его  тобе,  ни
тому“.  Гюргеви  же  послушавши)  боляр...“  (Лавр.  1150).
 „И  угодна  бысть  речь  его  (Мстислава  Изяславича,  воз¬
будившего  вопрос  о  войне  с  половцами)  преже  Богу,  и  всее
 336

братье,  и  мужем  их...“  (Ипат.  1170).
 „Прислаша  новгородци  мужи  свои  ко  Мьстиславу  Рос-
тиславичю,  зовуче  и  Новугороду  Великому.  Он  же  нехотяше
ити  из  Русской  земли...  прилежно  бо  тщашеться,  хотя  стра-
дати  от  всего  сердца  за  отцину  свою,  всегда  бо  на  великая
дела  тсняся,  размышливая  с  мужи  своими,  хотя  исполните
отечьствие  свое.  Си  размышливая  вся  во  сердци  своем,  не
хоте  ити,  но  понудиша  и  братья  своя  и  мужи  свои,  рекуче
ему:  „брате,  аже  зовут  тя  с  честью,  иди!  А  тамо  ци  не  наша
отчина?“  Он  же,  послушав  братьи  своей  и  мужей  своих,
пойде...“  (Ипат.  1178).
 „Рюрик  же  сдума  с  братьею  и  с  мужи  своими46  (1195).
 „Роман  же...  дума  с  мужи  своими44  (1  195).
 „И  реша  ему  (Даниилу  Галицкому)  бояре  его:  приими
Луческ,  зде  ими  князя  их.  Оному  же  отвещавшу:  яко  прихо-
дих  зде  молитву  створити  св.  Николе,  и  не  могу  того  створи¬
те44  (1227).
 То  же  и  позднее.  От  второй  половины  XIV  века  имеем
жалованную  грамоту  рязанского  князя  Олега;  она  дана  по
думе  с  владыкою  и  с  бояры.  Здесь  находим  и  любопытное
перечисление  бояр:
 „А  бояре  со  мною  были:  Софоний  Алтыкулачевичь,  Се¬
мен  Федоровичь,  Микита  Андреевичь,  Тимошь  Олександро-
вичь,  Манасея  дядько,  Юрьи  окольничий,  Юрьи  чашьник.
Семен  Микитьичь  с  братьею,  Павел  Соробичь44  (АИ.  I.  №  2).
 В  Рязани  в  XIV  веке  образовался  уже  значительный
штат  придворных  чинов:  в  состав  его  входили  дядьки,  околь¬
ничие,  чашники.  Они,  конечно,  назначались  из  „мужей44  или
„бояр44.  Поэтому-то  они  и  названы  общим  именем  „бояр44.
Слово  бояре  в  этом  широком  смысле  употребляется  и  в  мос¬
ковских  памятниках  даже  XVII  века  (Древности.  T.I.  С.405  и
след.).
 Княжие  мужи  и  бояре  составляют  высший  класс  служи¬
лых  людей,  переднюю  дружину  князя.  Эти  лучшие  служи¬
лые  люди  и  суть  обыкновенные  думцы  князя.  Понятно  по¬
чему.  Давать  советы  могут  только  опытные  в  делах  люди,  а
такими  и  были  „старшие44,  или  „передние  мужи44.  Согласно
этому  нормальному  порядку  вещей,  сложилось  и  общест¬
 337

венное  мнение  относительно  того,  кто  должен  быть  советни¬
ком  князя.  Это  должны  быть  пожилые,  опытные  люди,  ста¬
рые  и  верные  слуги  князя.
 Владимир  Мономах  учит  сыновей  своих  „чтить  старых44
и,  следовательно,  внимать  их  советам.  Такое  же  наставление
летописец  влагает  и  в  уста  Великому  князю  Константину
Всеволодовичу.  Отпуская  сыновей  своих  по  городам,  он  ска¬
зал  им,  между  прочим:  „Имейте  послушанье  к  старейшим
вас,  иже  вас  на  добро  учат44  (Лавр.  1218).  Добрые  советы  ис¬
ходят  от  старцев,  молодые  же  люди  легко  поддаются  увле¬
чениям,  часто  гибельным.  А  потому  тот  же  начальный  лето¬
писец,  описывая  братоубийственное  княжение  Святополка,
восклицает:  „Люте  бо  граду  тому,  в  нем  же  князь  ун,  любяй
вино  пити  с  гусльми  и  с  младыми  светники44  (1015).
 Эта  точка  зрения  удерживается  в  XIV  веке  и  переходит
в  XV  и  XVI.  Великий  князь  Семен  Иванович  советует  своим
братьям  лихих  людей  не  слушать,  а  слушать  „отца  нашего,
владыки  Алексея,  такоже  старых  бояр,  кто  хотел  отцу  наше¬
му  добра  и  нам44  (Рум.  собр.  I.  №  24,  1353).  Дмитрий  Ивано¬
вич  приказывает  детям  любить  бояр  и  без  воли  их  ничего  не
делать.  А  из  последующего  видно,  что  он  разумеет  старых
бояр,  на  глазах  которых  он  родился  и  вырос  и  при  ревност¬
ном  содействии  которых  царствовал  (Воскр.  1389).  Иосиф
Волоцкий  в  послании  к  дмитровскому  князю  Юрию  советует
ему  принять  меры  против  голода,  „обговорив  с  бояры,  якоже
подобаше44  (Доп.  к  АИ.  I.  №  216.  1512).  Это  „подобающее44
совещание  с  боярами  людям  XVI  века  представлялось  ста¬
рым  обычаем.  Берсень  в  беседе  с  Максимом  Греком  говорит:
„Однако  лутче  старых  обычаев  держатися,  и  людей  жалова-
ти,  и  старых  почитати44  (АЭ.  I.  №  172.  1525).  Берсень  нашел
нужным  указать  на  этот  старый  обычай  почтения  к  старым
слугам  и,  следовательно,  внимания  к  их  советам,  ввиду  того,
что  Великий  князь  Василий  Иванович,  по  его  мнению,  не
соблюдал  этого  обычая.
 Во  всех  приведенных  местах  речь  идет  о  лицах,  а  не  об
учреждении,  памятники  говорят  о  думе  с  боярами,  мужами,
старцами,  а  не  с  советом  в  более  или  менее  определенном  и
постоянном  составе.
 338

Но  „думцев44  избирает  сам  князь  и,  вследствие  этого,  со¬
став  их  определяется  его  пониманием  окружающего,  кото¬
рое,  в  свою  очередь,  определяется  вкусами  князя,  его  при¬
вычками,  способностями  и  т.  д.  Вследствие  этого  действи¬
тельный  состав  думцев  того  или  другого  князя  мог  очень
отступать  от  общепринятого.  Летопись  записала  несколько
таких  случаев.  О  последних  годах  княжения  Всеволода  Яро¬
славина  летописец  говорит:
 „И  нача  любити  смысл  уных,  свет  створя  с  ними.  Си
же  начата  заводити  и  негодовати  дружины  своея  первыя,  и
людем  не  доходити  княже  правды,  начата  тиуни  грабити,
людий  продавати,  сему  не  ведущю  в  болезнех  своих44  (Лавр.
1093).
 Черниговский  князь  Святослав  решил  воевать  со  Все¬
володом  Большое  Гнездо,  „сдумав  с  княгинею  своею  и  с
Кочкарем,  милостьником  своим,  и  не  поведе  сего  мужем
своим  лепшим  думы  своея44  (Ипат.  1180).
 А  были  в  древности  и  такие  князья,  которые  вообще  не
любили  никаких  совещаний.  О  галицком  князе  Владимире
летописец  говорит:  „Бе  бо  любезнив  питию  многому  и  думы
не  любяшеть  с  мужми  своими44  (Ипат.  1188).
 В  приведенных  примерах  наблюдаем  крайнее  сокраще¬
ние  числа  думцев;  а  встречаются  и  такие  случаи,  когда  князь
привлекал  на  свою  Думу  не  только  „мужей44,  но  дружину  в
широком  смысле,  а  иногда  и  весь  народ.  Изяслав  Мстисла-
вич,  задумав  войну  с  дядею  Юрием,  призывает  на  совещание
„бояры  своя  и  всю  дружину  свою,  кияне,  рече  им...44  (Ипат.
1147).  В  том  же  году  „Изяслав  и  Ростислав...  начаста  думати
с  мужи  своими,  и  с  дружиною,  и  с  черными  клобукы...44  В
первом  случае  целое  вече  превратилось  в  Княжую  думу.
 И  во  всех  этих  случаях  мы  имеем  дело  не  с  Думой,  а  с
думцами,  число  которых  колеблется  от  одного  до  несколь¬
ких  сотен,  смотря  по  обстоятельствам  дела  и  вкусам  князя.
 Переходим  к  вопросу  об  отношении  князя  к  его  думцам.
 Пока  служба  была  вольная  и  князь  не  мог  приказывать
своим  вольным  слугам,  думцы  князя  могли  в  значительной
степени  ограничивать  его  усмотрение.  Князю  надо  было
убеждать  думцев  в  целесообразности  своих  намерений.  Об¬
 339

щее  действие  было  возможно  только  тогда,  когда  думцы  со¬
глашались  с  князем.  В  противном  случае  князю  приходилось
отказываться  от  задуманного  им  действия.  Пример  этому
дает  вышеуказанное  (с.334)  совещание  Святополка-Михаила
и  Владимира  Мономаха  по  поводу  войны  с  половцами.
 Но  эта  зависимость  князя  от  думцев  была  не  безуслов¬
ная.  Князь  не  был  обязан  действовать  только  с  согласия
думцев.  Он  мог  действовать  и  без  всякой  Думы.  Если  думцы
не  соглашались  с  мнением  князя,  он  мог  действовать  и  без
них,  на  свой  собственный  страх,  если,  конечно,  у  него  было
достаточно  для  этого  сил.  Этим  и  объясняются  свидетельст¬
ва  летописи  о  совещаниях  то  с  одним  милостником  Кочка-
рем,  то  с  младшими  людьми  помимо  старейших  и  т.д.  Так
поступает  и  волынский  князь  Владимир  Мстиславич.  Он  за¬
думал  напасть  на  племянника  своего,  киевского  князя  Изя-
слава,  без  совещания  с  дружиной.  Когда  он,  наконец,  сооб¬
щил  боярам  своим  о  принятом  им  решении,  они  отказались
следовать  за  ним,  говоря:  „О  собе  еси,  княже,  замыслил;  а  не
едем  по  тобе,  мы  того  не  ведали“  (Ипат.  1169).  Несмотря  на
этот  отказ,  легкомысленный  князь  выступил  в  поход  и  по¬
терпел  жестокую  неудачу.
 Князь  мог  действовать  и  помимо  воли  своих  вольных
слуг,  но  такой  способ  действия  всегда  представлял  для  него
серьезные  опасности.  Служилые  люди,  мнением  которых
князь  не  дорожил,  оставляли  его  и  переходили  к  другому,  у
которого  надеялись  найти  большее  к  себе  внимание.  Необ¬
ходимым  следствием  такого  ухода  являлась  слабость  князя  и
упадок  его  власти.
 Итак,  хотя  зависимость  князя  от  вольных  слуг  и  небез¬
условна,  но  все  же  она  была  довольно  значительна,  особенно
в  делах  войны  и  мира.  Положение  князя  в  нашей  древней
истории  было  в  значительной  степени  боевое.  Военные  во¬
просы  стояли  на  первом  плане,  и  для  удачного  их  решения
весьма  было  полезно  усердное  содействие  вольных  слуг.  А
для  этого  необходимо  было  щадить  их  самолюбие,  а  потому
терпеливо  выслушивать  их  мнения  и  ничего  не  предприни¬
мать  без  их  согласия.  Эта  зависимость  князя  была  тем  силь¬
нее,  чем  большее  число  слуг  требовалось  привлечь  к  испол¬
 340

нению  княжеской  воли.  В  делах  внутреннего  управления  и
суда,  где  князья  могли  обходиться  при  помощи  очень  немно¬
гих  рук  и  имели  всю  свободу  выбора,  она  чувствовалась
весьма  слабо;  в  делах  войны,  всегда  требовавших  напряже¬
ния  значительных  сил,  —  очень  сильно.
 Вот  и  все,  что  источники  дозволяют  сказать  о  Думе  кня¬
зей  домосковского  времени.  Это  было  не  постоянное  учреж¬
дение,  а  собрание  доверенных  и  нужных  лиц,  с  которыми
князь  желал  обсудить  какое-либо  мероприятие.  Состав  этого
собрания  всегда  зависел  от  усмотрения  князя  и  состоял  то  из
небольшого  числа:  1,  2,  3  лиц,  то  включал  в  себе  всю  княже¬
скую  дружину,  то,  наконец,  расширялся  до  целого  веча.  Раз¬
личия  эти  зависели  от  особенностей  случая,  подлежавшего
обсуждению,  а  главным  образом  от  воли  князя.  Одни  и  те  же
вопросы  войны  обсуждаются  то  с  одним  милостником,  то  со
всеми  вольными  слугами  и  целым  вечем.
 Эта  Княжеская  дума  переходит  и  в  Московскую  Русь,
медленно  возникающую  на  развалинах  Древней  Руси.  Но
Москва  все  древнее  переделывает  на  новое,  переделала  она  и
Думу  княжескую.
 Первая  и  существенная  перемена  произошла  в  измене¬
нии  отношений  думцев  к  московскому  государю.  Москов¬
ские  государи  превратили  вольных  слуг  в  невольных  и  тем
коренным  образом  изменили  положение  своих  советников.  С
того  момента,  как  право  отъезда  утратило  свое  практическое
значение,  думцы  великих  князей  московских  из  вольных
слуг,  которые  могли  соглашаться  с  ними  и  не  соглашаться,
обратились  в  покорных  исполнителей  воли  своих  государей.
 Вот  первая  и  существенная  перемена  в  положении  госу¬
даревых  думцев  объединенного  Московского  государства.
Под  влиянием  этой  перемены  и  должна  была  происходить
дальнейшая  перестройка  Государевой  думы  в  московское
время.  Характер  ее  вполне  предопределяется  зависимым  по¬
ложением  служилых  людей,  которые  призывались  в  Думу.
На  этой  почве  не  могло  развиться  учреждение,  имевшее  хотя
бы  тень  самостоятельности  пред  лицом  государя.
 Источники  московского  времени  гораздо  обильнее  ис¬
точников  Древней  Руси.  Но  и  они  кратки  и  отрывочны.  Ука¬
 341

зов,  определяющих  состав,  компетенцию  и  порядок  деятель¬
ности  Думы,  не  было  издано.  Все  наши  знания  основывают¬
ся  на  трудноуловимой  практике.
 Начнем  с  названия  и  состава.  Но  при  этом  необходимо
сделать  оговорку.  Мы  будем  вести  речь  о  Думе  государевой,
т.е.  о  собрании  лиц,  думающих  с  государем  или  хотя  и  без
него,  но  по  его  особому  на  всякий  раз  приказу  и  для  него,
следовательно,  действующих  непременно  в  качестве  госуда¬
ревых  советников,  а  не  самостоятельно  и  отдельно  от  госу¬
даря.  Предмет  нашего  исследования  —  Государева  дума,  а
не  высшее  судебное  или  правительственное  учреждение,
действующее  без  государя  в  отведенной  для  него  и  более
или  менее  самостоятельной  сфере  деятельности.  Мы  увидим
далее,  что  в  Москве  возникло  и  такое  самостоятельное  уч¬
реждение,  и  будем  иметь  случай  коснуться  его  особенностей
и  указать  его  различие  от  Думы.  Мы  увидим  также,  что  Го¬
сударева  дума  и  это  новое  учреждение,  обыкновенно,  сме¬
шиваются,  и  свойства  второго  переносятся  на  первое,  благо¬
даря  чему  и  получается  возможность  говорить  о  Государе¬
вой  думе  как  о  постоянном  учреждении,  с  постоянным  со¬
ставом  и  компетенцией.
 Как  памятники  удельного  времени  говорят  о  Думе  князя
с  боярами,  мужами  и  проч.,  а  не  о  Думе  князя  в  смысле  по¬
стоянного  учреждения,  так  и  московские  памятники  не  зна¬
ют  Государевой  думы,  а  по-старому  продолжают  говорить  о
Думе  с  боярами.  Эта  терминология  очень  употребительна  и
встречается  в  разных  применениях:  то  „царь  сидит  с  бояры44,
то  он  выражает  желание  „поговорить  с  бояры44,  то  „царь  ука¬
зывает,  а  бояре  приговаривают44,  то  „царь  приговаривает  с
бояры44,  то  доклад  делается  „царю  и  боярам44  и  т.д.
 Кого  означает  во  всех  этих  случаях  слово  „бояре44?  Мо¬
сква  все  старое  переделывает  на  новое;  но  мы  уже  не  раз
видели,  что  она  делает  это  с  великою  осторожностью,  щадя
старое  и  исподволь  заменяя  его  новым;  московские  новше¬
ства  не  должны  были  резать  ничьего  слуха  и  глаза.  Вот  по¬
чему  термин  „бояре44  живет  и  в  XVII  веке;  но  значит  он  да¬
леко  не  то,  что  значил  прежде.  В  домосковское  время  под
боярами-думцами  князя  разумели  лучших,  старейших  бояр,
 342

которым  противополагались  люди  новые,  молодые.  В  мос¬
ковское  время  этим  старейшим  боярам  соответствуют,  до
некоторой  степени,  бояре  введенные,  составляющие  высший
класс  московского  боярства.  Они  ли  думцы  московских  го¬
сударей?
 Хотя  чин  введенного  боярина  жаловался  московскими
государями,  хотя  в  это  звание  они  могли  возводить  и  людей
новых,  но  по  общему  правилу  в  звание  введенного  боярина
возводились  преимущественно  члены  именитейших  фами¬
лий.  Если  бы  московские  государи  совещались  только  с  ни¬
ми,  это  значило  бы,  что  они  сами  себя  ограничили  в  выборе
своих  советников.  К  таким  самоограничениям  не  были
склонны  и  удельные  князья  домосковской  Руси;  тем  менее
могли  себя  ограничить  московские  государи.  Но  они  пошли
далее  своих  предшественников;  удельные  князья,  совещаясь
с  „молодшими“  людьми,  нарушали  этим  общеустановив-
шиеся  понятия  о  княжеских  думцах;  московские  государи
совещание  с  мелкими  людьми  возвели  в  правило.
 Московские  великие  князья  не  менее  своих  предшест¬
венников,  удельных  князей,  нуждались  в  совещаниях  с  дове¬
ренными  и  опытными  людьми.  Эти  совещания  они  регули¬
руют  созданием  целого  класса  „думных“  людей.  В  состав
этого  класса  прежде  всего  входят  бояре  введенные.  За  ними
идут  другие  крупные  придворные  чины:  окольничие,  дво¬
рецкие,  кравчие  и  пр.  Но  состав  государевых  думцев  не  ог¬
раничивается  этими  высшими  чинами,  в  их  число  вводятся  и
люди  очень  мелкие:  дворяне  и  дьяки.  Дворяне  и  дьяки,  на¬
значенные  в  число  государевых  думцев,  носят  наименование
думных  дворян  и  думных  дьяков.  Прилагательное  „думный“
не  присоединяется  к  названию  введенных  бояр  и  других
высших  чинов,  ибо  они,  как  близкие  и  доверенные  люди,
исстари  бывали  думцами.  Думное  же  свойство  мелких  лю¬
дей  есть  новость,  а  потому  к  имени  их  и  оказалось  нужным
прибавить  это  новое  их  качество.
 Первое  появление  дворян  в  числе  думных  людей  не  мо¬
жет  быть  указано  с  точностью.  Шереметевская  боярская
книга  впервые  упоминает  о  назначении  дворян  в  Думу  толь¬
ко  под  1572  г.  Но  мы  знаем,  что  она  очень  запаздывает.  Па¬
 343

мятники  первой  половины  XVI  века  говорят  уже  о  „детях
боярских,  которые  живут  в  Думе44.  Древнейшее  такое  извес¬
тие  относится  к  1517  г.1  Слово  „живут“  употребляется  в  этих
случаях  в  смысле„бывают“,  как  в  выражении  „на  свете  всяко
живет46.  Таким  образом,  уже  в  первой  четверти  XVI  века
мелкие  чины  входят  в  состав  государевых  думцев;  а  нача¬
лось  это,  конечно,  ранее  1517г.  Нововведение  это  можно
относить  к  царствованию  величайшего  реформатора  нашей
древней  жизни,  Великого  князя  Ивана  Васильевича  III.
 Еще  труднее  определить  первое  назначение  дьяков  в  со¬
став  государевых  думцев.  Шереметевский  сводный  список  в
первый  раз  упоминает  о  таком  назначении  только  под
1655  г.  Но  до  нас  дошли  указания  на  дьяков,  участников  Бо¬
ярской  думы,  от  конца  XVI  века1  2.  Далее  этого  свидетельства
памятников,  нам  известные,  не  восходят.  Но  есть  основание
думать,  что  и  думные  дьяки  могли  появиться  уже  в  царство¬
вание  Ивана  Васильевича  III.  Он  ограничил  единоличный
суд  бояр  введенных  и  приказал  им  судить  не  иначе,  как  вме¬
сте  с  дьяками.  Необходимым  следствием  этого  предписания
является  то,  что  в  половине  XVI  века  мы  встречаем  дьяка  в
качестве  постоянного  члена  существовавшей  уже  тогда  су¬
дебной  боярской  коллегии3.  Таким  образом,  с  Ивана  III  дья¬
ки  по  пятам  следуют  за  боярами;  где  боярин,  там  и  дьяк.
Можно  думать,  что  уже  при  Иване  III  дьяки  „жили44  в  Думе.
Прилагательное  „думный44  для  обозначения  дьяка-советника
могло  возникнуть  позднее,  но  самое  дело  —  приглашение
дьяков  в  Думу  —  совершенно  согласно  с  политикой  Ива¬
на  III.
 Дума  московских  государей,  по  общему  правилу,  не  со¬
стоит  из  лучших  только  людей  в  старом  смысле  этого  слова,
в  нее  вводятся  и  маленькие  люди,  дворяне  и  дьяки;  тем  не
менее  вся  совокупность  государевых  думцев  и  в  XVII  веке
продолжает  называться  „боярами44,  так  живуча  старина!  Но
иногда  смысл  этого  таинственного  слова  раскрывается,  и
памятники  говорят  о  сиденьи  царя  с  боярами,  окольничими,
 1 	Источники  приведены  в  т.1  „Древностей".  С.529  и  след.
 2 	Там  же.  С.591—592.
 3 	Там  же.  С.579.
 344

думными  дворянами,  думными  дьяками  и  ближними  людь¬
ми1.  Иногда  же  думными  людьми  называются  одни  думные
дворяне  и  дьяки.  В  дворцовых  разрядах  под  1626  г.,  при  опи¬
сании  приема  шведского  посла,  записано:
 „А  при  государе  были  в  палате:  бояре,  и  околничие,  и
думные  люди,  и  стольники,  и  стряпчие,  и  дворяне...  и  дьяки
в  золоте...44
 Под  думными  людьми  здесь  надо  разуметь  думных  дво¬
рян  и  дьяков,  но,  конечно,  не  потому,  чтобы  они  были  госу¬
даревыми  думцами  по  преимуществу.
 Такая  неопределенность  терминов,  в  силу  которой  часть
может  носить  имя  целого,  свидетельствует  не  об  одной  не¬
точности  языка  наших  древних  памятников,  она  говорит  и  о
недостаточной  выработанности  и  обособленности  тех  учре¬
ждений,  о  которых  в  них  идет  речь.  Это  сделается  ясным  из
следующего.
 Государевы  думцы  именуются  то  кратко  „боярами“,  то
пространно:  „боярами,  окольничими,  думными  дворянами  и
думными  дьяками44.  Но  эти  же  самые  термины  употребляют¬
ся  и  для  обозначения  учреждений,  весьма  различных  от  Ду¬
мы.
 Памятники  второй  половины  XVI  века  говорят  о  суде
боярской  коллегии1  2.  Мы  не  можем  с  точностью  утверждать,
была  ли  это  коллегия  постоянная  или  она  назначалась  для
каждого  дела  особо;  но  во  всяком  случае  такую  судную  бо¬
ярскую  коллегию  надо  отличать  от  Государевой  думы:  она
не  думает  с  государем,  а  сама  вершит  предоставленные  ее
ведению  дела.  Несмотря  на  это  существенное  различие,  кол¬
легия  эта,  как  и  Дума  государева,  называется  словом  „боя¬
ре44.  В  состав  ее,  как  и  в  состав  Думы,  входят  не  одни  бояре,
но  и  думные  дворяне  и  другие  думные  чины.
 В  памятниках  XVII  века  этот  боярский  суд  обозначается
подробным  перечислением  всех  входящих  в  его  состав  чле¬
нов.  В  Уложении  читаем:
 „А  боярам,  и  окольничим,  и  думным  людем  сидети  в
 1 	Дворц.  разр.  III  стол.  1095.
 2 	Древности.  T.I.  С.475—477  и  579.
 345

палате  и,  по  государеву  указу,  всякия  дела  делати  всем  вме¬
сте  (X.  2).
 Или  в  указе  1676  г.:
 „Великий  государь  указал  боярам,  и  окольничим,  и
думным  людем  съезжаться  в  верх  в  первом  часу  и  сидеть  за
делы“  (ПСЗ.  №  621).
 Бояре  и  другие  думные  люди,  обязанные  съезжаться  в
определенный  час  и  решать  текущие  дела  в  силу  предостав¬
ленной  им  власти,  представляют  в  этом  случае  не  Думу  го¬
судареву,  а  особое  административно-судебное  учреждение;
тем  не  менее  и  они,  как  и  Государева  дума,  обозначаются
перечислением  тех  же  думных  чинов,  это  тоже  бояре  или:
бояре,  окольничие  и  думные  чины.
 Но  тот  же  термин  „бояре46  усвояется  и  отдельным  при¬
казам;  хотя  в  состав  их  входят  и  не  одни  думные  чины,  тем
не  менее  приговорам  приказов  усвояется  наименование  „бо¬
ярского  приговора44,  как  и  приговорам  Царской  думы.
 В  1628  г.  приговор  Поместного  приказа  назван  „бояр¬
ским  приговором44.  В  1647  г.  последовало  по  одному  частно¬
му  делу  решение  в  судном  Владимирском  приказе,  состояв¬
шем  из  одного  боярина,  одного  окольничего  и  двух  дьяков.
Выигравшая  сторона  просит  дать  ей  правую  грамоту  „про¬
тив  суднаго  дела  и  боярскаго  приговора44.  В  1671  г.  архиман¬
дрит  Чудова  монастыря  просит  великого  государя  пожало¬
вать  монастырь,  приказать  его  спорное  дело  слушать  своим
государевым  боярам.  Государь  пожаловал,  приказал  взнести
это  дело  к  своим  „боярам,  которым  приказано  Москву  ве¬
дать44.  А  Москву  в  это  время  ведал  всего  один  боярин,  кн.
Григ.Сем.Куракин;  товарищами  же  его  были:  окольничий
кн.  Ив.Сем.Барятинский,  думный  дворянин  Ив.Афан.  Прон-
чищев,  да  двое  думных  дьяков:  разрядный,  Герас.  Дохтуров,
и  стрелецкий,  Лар.  Иванов.  Эти  бояре  приговорили  по
прежнему  „боярскому  приговору44;  а  этот  прежний  „бояр¬
ский  приговор44  состоялся  в  Поместном  приказе.  В  1676  г.
по  указу  великого  государя  „в  Ответной  палате  перед  бояры,
перед  князем  Мих.  Юр.  Долгоруково  с  товарищи,  чтены  гос¬
тям  договорныя  жалованныя  грамоты...44  А  князь  Мих.Юр.
Долгорукий  ведал  в  это  время  Приказ  Казанского  дворца,
 346

товарищами  же  его  были  не  бояре,  даже  не  окольничие  и  не
думные  дворяне,  а  три  дьяка1.
 Итак,  слова  „бояре“  и  „боярский  приговор46  имели  в  Мо¬
скве  очень  различное  значение.  Словом  „бояре64  обозначают¬
ся  государевы  думцы,  высший  суд  и  даже  отдельные  прика¬
зы,  состоявшие  из  одного  боярина  и  нескольких  дьяков,  да¬
же  недумных.  Словами  „боярский  приговор66  может  быть
назван  приговор  каждого  из  этих  учреждений.
 Но  как  бы  ни  была  велика  неопределенность  древней
терминологии  и  необособленность  учреждений,  все  же  мос¬
ковское  время  представляет  некоторый  шаг  вперед  в  области
организации  высших  установлений,  а  в  числе  их  и  Государе¬
вой  думы.  В  Москве  думные  чины  „сказываются66,  а  это  зна¬
чит,  что  звание  думного  человека  составляет  постоянный
признак  введенного  боярина,  окольничего,  думного  дворя¬
нина  и  думного  дьяка.  Думный  человек  приглашается  неслу¬
чайно  на  то  или  другое  заседание  Государевой  думы,  а  в  си¬
лу  того,  что  он  объявлен  думцем  царя.  Отсюда  легко  прийти
к  заключению,  что  в  Москве  мы  уже  имеем  дело  не  с  думца¬
ми  только,  а  с  постоянным  учреждением,  состоящим  из  оп¬
ределенного  числа  членов.  Так  и  думают  все  исследователи
Боярской  думы.  Профессор  Загоскин,  перу  которого  принад¬
лежит  лучшее  сочинение  о  Боярской  думе,  говорит  о  праве
думных  людей  присутствовать  в  Государевой  думе  в  силу
своего  положения1  2.  Хотя  этот  вывод  представляется  доволь¬
но  натуральным  следствием  наличности  думных  чинов,  тем
не  менее  есть  достаточное  основание  сомневаться,  чтобы
московские  думные  люди  имели  по  положению  своему  пра¬
во  принимать  участие  в  решении  государственных  вопро¬
сов,  занимавших  московских  государей.  Такое  право  думных
людей  предполагает  обязанность  московских  государей  со¬
вещаться  с  ними,  а  наличность  такой  обязанности  еще  никем
не  была  доказана.  Думный  чин  свидетельствует  не  о  праве
думных  людей  давать  советы  царю,  а  о  праве  царя  призвать
в  свою  Думу  не  только  бояр,  но  дворян  и  даже  дьяков.
 1 	А.  до  ю.б.  I.  №  72.  II;  Федотов-Чеховский.  №№  118  и  134.  Дворц.
разр.  III  стб.  1424;  ср.  1415;  Рум.  собр.  IV.  №  105.
 2 	Дума  боярская.  С.46.
 347

На  долю  московских  князей  выпала  великая  и  трудная
задача  —  создание  Московского  государства.  Для  этого  бы¬
ли  нужны  люди.  Надо  было  уметь  привлекать  их  к  себе.  И
московские  государи  умели  это  делать.  Они  щедро  раздава¬
ли  служилым  людям  земли  и  льготы  и  образовали  предан¬
ный  себе  класс  помещиков  и  вотчинников.  Но  не  все  можно
было  купить  одной  щедростью.  Приходилось  еще  иметь  де¬
ло  с  мнениями  и  привычками  служилого  класса.  Их  нельзя
было  игнорировать,  к  ним  надо  было  относиться  с  некоторой
долей  уважения.  Эти  обычные  мнения  требовали,  чтобы  кня¬
зья  совещались  со  „старейшими46.  Но  это  уже  опека,  а  опека
стесняет.  Надо  было  почтить  „старейших44  и  дать  дорогу
„молодшим44.  Учреждение  думных  чинов  счастливо  разре¬
шило  эту  трудную  задачу.  В  бояре  введенные  назначаются
члены  именитых  фамилий,  которые,  таким  образом,  состав¬
ляют  первые  ряды  государевых  советников.  Но  к  совету  до¬
пускаются  и  мелкие  люди.  Эти  мелкие  люди  остаются,  одна¬
ко,  в  мелких  чинах  дворян  и  дьяков,  а  потому  и  не  задевают
отеческой  чести  людей  родовитых.  Создание  думных  чи¬
нов  —  очень  тонкая  мера  московских  князей.  Она  дает  сво¬
боду  государям  советоваться  с  кем  им  угодно,  не  оскорбляя
родовой  чести  людей  именитых,  которые  пользуются  в  Го¬
сударевой  думе  первым  местом  и  почетнейшим  титулом  боя¬
рина.
 Мы  подходим  к  вопросу  о  действительной  роли  думных
людей  и  о  действительном  составе  Государевой  думы.
 Московские  князья  не  менее  удельных  могли  всякие  де¬
ла  делать  одни,  не  спрашивая  ничьего  совета.  Они  совеща¬
лись  с  думными  людьми  только  тогда,  когда  сами  этого  хо¬
тели.  В  этом  отношении  они  были  еще  свободнее  своих
предшественников.  Тем  нужно  было  согласие  вольных  слуг,
а  потому  им  приходилось  убеждать  их;  московские  государи
имеют  дело  с  обязанными  слугами,  они  приказывают  им.
Мы  имеем  массу  единоличных  актов  московских  государей
по  всем  вопросам  законодательства,  суда  и  управления,  в
которых  и  речи  нет  о  каком-либо  совете.
 Жалованные-льготные  грамоты  даются  московскими
князьями  единолично,  без  упоминания  о  каком-либо  бояр¬
 348

ском  приговоре;  жалованные-уставные  точно  так  же;  губные
грамоты,  таможенные,  наказы  воеводам  —  так  же.  А  в  этих
грамотах  все  наше  законодательство  с  первых  годов  возник¬
новения  Московского  государства.  Это,  конечно,  только  ста¬
рая  домосковская  практика.
 То  же  надо  сказать  и  о  суде  князя.  Во  всех  жалованных
грамотах,  установляющих  привилегированную  подсудность,
говорится:  „Сужу  аз,  князь  великий,  или  боярин  мой  введе-
ный“.  Князь  судит  один,  а  если  ему  нельзя,  вместо  него  су¬
дит  боярин  его  введенный,  тоже  один.
 Право  князя  все  делать  единолично  не  может  подлежать
ни  малейшему  сомнению  и  не  нуждается  ни  в  каких  даль¬
нейших  доказательствах.  Лишь  для  иллюстрации  в  лицах
старой  практики  мы  приведем,  в  порядке  времени,  несколько
свидетельств  источников.
 В  1558  г.  „боярин  Ив.  Анд.  Булгаков  приказал  дьякам,
Юрию  Баженину  да  Василию  Мелентьеву,  а  велел  записать  в
тетрадь,  памяти  ради,  что  царь  и  великий  князь  приказал  им,
боярам,  своим  словом.А  далее  следует  государев  указ  о
порядке  обысков.  В  том  же  году  последовал  „государев  при-
говор“  о  закладных  вотчинах.  В  следующем  году  состоялся
государев  приказ  казначеям  о  суде  по  кабалам.  15  октября
1560  г.  государь  слушал  доклад  о  взыскании  по  кабалам  и
приказал  казначеям  выдавать  несостоятельных  должников
головою  до  искупа,  а  продаваться  им  в  полные  холопы  не
дозволил1.
 В  1607  г.  последовал  указ  Василия  Ивановича  Шуйско¬
го  о  добровольных  холопах1  2.
 15  января  1628  г.  государю  и  Великому  князю,  Михаилу
Федоровичу,  и  отцу  его,  великому  государю,  Святейшему
Патриарху  Филарету  Никитичу,  докладывали  окольничий  и
два  дьяка  о  разных  вопросах  по  гражданскому  судопроиз¬
водству,  и  по  тому  докладу  государи  дали  свой  указ.  В  сле¬
дующем  году  последовал  новый  указ  государей  по  докладу
тех  же  лиц  и  по  тем  же  вопросам  и  еще  два  указа  одного
 1 	АИ.  I.  №  154.  IX,  X,  XII,  XVI.
 2 	АИ.  II.  №  85.1.
 349

Михаила  Федоровича:  первый  из  них  был  вызван  просьбой
людей  черных  сотен  об  облегчении  их  постойной  повинно¬
сти;  мотив  второго  не  виден,  им  предписывается  Земскому
приказу  выдать  извозчиков.  В  1631  г.,  по  докладу  двух  дья¬
ков  Разбойного  приказа,  последовал  царский  указ  о  лихо¬
ванных  обысках  и  пытках  и  т.д.1.
 То  же  продолжается  и  в  царствование  Алексея  Михай¬
ловича.  Вот  несколько  его  личных  распоряжений,  данных  в
1675  г.  В  апреле,  по  докладу  думного  дьяка,  государь  прика¬
зывает  „вершить46  стрелецкую  жену  за  то,  что  она  убила  сво¬
его  мужа.  В  мае  государь  указал  тому  же  думному  дьяку
произвести  следствие  в  его  государевом  великом  деле.  В
июне  государь  указал  боярину  Ар.Сер.Матвееву,  по  сыску  и
по  расспросным  речам,  сослать  в  ссылку  по  разным  городам
жену  стольника  Мусина-Пушкина  и  др.,  а  поместья  их  и
вотчины  отписать  на  себя,  великого  государя.  В  августе  го¬
сударь  пожаловал  князя  Великого-Гагина,  не  велел  думному
дьяку  разрядному  посылать  к  нему  межевщика  до  своего
указу1  2.
 Итак,  думные  люди  не  суть  необходимые  советники.
Московские  государи  издают  единолично  своею  властью
всякого  рода  указы:  законодательные,  судебные  и  прави¬
тельственные.  Они  совещаются  только  в  тех  случаях,  когда
находят  это  нужным;  но  совещаются  они  не  с  учреждением,
а  с  такими  думцами,  которых  пожелают  привлечь  в  свою
Думу.
 Любопытные  указания  на  думцев  Великого  князя  Васи¬
лия  Дмитриевича  находим  в  грамоте  Эдигея.  Ордынский
князь  упрекает  московского  государя  за  то,  что  он  перестал
слушать  „старцов  старых44,  что  единственный  его  совет¬
ник  Иван  Федорович  Кошка.  Этого  Ив.Фед.Кошку,  казначея,
Эдигей  называет  „любовником  князя  и  старейшиной44,  из
слов  которого  и  из  думы  великий  князь  не  выступает.  Эди¬
гей  очень  этим  недоволен,  он  советует  князю  „тако  не  де¬
лать,  молодых  не  слушать,  а  собрать  старейших  своих  бояр:
 1 	АИ.  III.  №  92.  XII,  XV,  XVI,  XXIII.  №  168.
 2 	Дворц.  разр.  III.  Стб.  1346,  1423,  1443,  1578.
 350

Илью  Ивановича,  Петра  Константиновича  и  Ивана  Микити-
ча  и  иных  многих  старцов  и  с  ними  думать  добрую  думу"1.
 Ни  в  порицаниях,  ни  в  советах  Эдигея  и  намека  нет  на
думу  в  смысле  учреждения.  Василий  Дмитриевич,  как  и  его
отдаленный  предок  Всеволод  Ярославич,  перестал  совето¬
ваться  со  старцами  и  начал  любить  смысл  юных  советников
и  главным  образом  Ив.Фед.Кошки,  по  думе  которого  и  стал
действовать.  Эдигей  советует  ему  совещаться  не  с  Думой,
которая  существует,  а  с  известными  старейшими  боярами,
имена  которых  и  перечисляет.  Речь  идет  о  лицах,  а  не  об  уч¬
реждении.
 В  летописи  под  1471  г.  сохранилось  описание  Думы  Ве¬
ликого  князя  Ивана  Васильевича  о  походе  на  Новгород.  Кня¬
зю  предстояло  великое  дело;  летописец  рассказывает,  что
мысль  о  войне  с  Новгородом  вызвала  слезы  на  глаза  князя.  С
кем  же  он  обдумывал  этот  важный  шаг?  Не  с  думой-
учреждением,  а  с  думцами,  созванными  на  этот  только  слу¬
чай.
 „И  много  мыслив  о  сем  (т.е.  об  измене  новгородцев),  и
тако  возвещает  о  сем  отцу  своему,  митрополиту  Филиппу,  и
матери  своей,  Великой  княгине  Марии,  сущим  у  него  боя-
ром  его,  что  поитти  на  Новгород  ратию;  они  же,  слышавше
си,  советуют  ему,  упование  положив  на  Бозе,  исплнити
мысль  свою  над  новгородцы  за  их  неисправление  и  отступ¬
ление"  (Воскр.).
 „Сущие  при  князе  бояре"  это,  конечно,  не  Дума,  а  бояре,
случайно  оставшиеся  при  князе  в  этот  момент  и  не  находив¬
шиеся  в  каких-либо  посылках;  к  ним  князь  присоединил  ми¬
трополита  и  мать  свою.  Но  это  совещание,  ввиду  важности
случая,  оказалось  недостаточным;  за  ним  последовало  дру¬
гое,  в  котором  приняли  участие  бояре,  князья,  все  епископы
и  лучшие  из  служилых  людей  вообще.  Оно  так  описано  в
летописи:
 „И...  князь  велики  розосла  по  всю  братию  свою,  и  по  все
епископы  земли  своея,  и  по  князи,  и  по  бояре  свои,  и  по  вое¬
воды,  и  по  вся  воа  своа;  и  якоже  вси  снидошася  к  нему,  тогда
 1  Рум.  собр.  IV.  №  15.  1409.
 351

всем  взвещает  мысль  свою,  что  итти  на  Новгород  ратию,  по¬
неже  бо  во  всем  измениша  и  никоея  же  правды  обретеся  в
них  нимала.  Но  поитти  ли  ныне  на  них  или  не  поити?  поне¬
же  летнее  уже  время,  а  земля  их  многи  воды  имать  около
себе,  и  езера  великие,  и  реки,  и  болота  многи  и  зело  непро¬
ходимы;  а  прежний  велиции  князи  о  то  время  на  них  не  ха¬
живали,  а  хто  ходил,  тот  мнози  люди  истерял.  И  мысливше  о
том  не  мало  ..."  (Воскр.).
 Первое  совещание  далеко  не  заключало  в  себе  всех
думцев,  второе  —  далеко  вышло  за  пределы  думных  людей.
Все  это  объясняется  особенностями  случая,  а  не  конституци¬
ей  Думы.  Князь  желает  совещаться,  и  на  первый  раз  сове¬
щается  с  теми  людьми,  которые  оказались  под  рукой.  Но  по¬
ход  по  времени  года  представлял  большие  трудности,  оказа¬
лось  нужным  посовещаться  со  всеми  людьми,  знакомыми  с
делом;  призвали  воевод  и  воинов.  Но  ни  первое,  ни  второе
собрание  не  есть  постоянная  Дума;  и  то  и  другое  собрано  на
случай.  В  постоянную  Думу  дело  вовсе  не  было  внесено  по
той  простой  причине,  что  такой  Думы  не  было.
 Василий  Дмитриевич  любил  совещаться  с  одним  совет¬
ником,  Ив.Фед.Кошкою;  число  обыкновенных  советников
его  правнука,  Великого  князя  Василия  Ивановича,  не  пре¬
вышает  двух.  Это  известно  из  тайной  беседы  Берсеня  Бекле¬
мишева  с  Максимом  Греком.  „А  ныне  деи,  —  говорил  Бер-
сень,  —  государь  наш  запершыся  сам  третей  у  постели  вся-
кия  дела  делает44.  Этот  все  решающий  совет  двух  лиц  у  по¬
стели  не  был,  конечно,  советом  Думы-учреждения,  а  был
советом  думцев,  который  мог  состоять  и  из  двух,  и  из  трех,  и
из  пяти  лиц,  смотря  по  желанию  князя.
 Образчик  такой  Думы  дают  последние  дни  жизни  Васи¬
лия  Ивановича.  Чувствуя  приближение  смерти,  великий
князь  стал  думать  о  том,  как  составить  духовное  завещание  и
кому  поручить  его  исполнение.
 Обсуждение  такого  чрезвычайного  вопроса,  конечно,  не
относится  к  текущим  делам,  разрешаемым  в  обыкновенном
порядке  управления.  Как  бы,  однако,  ни  был  этот  вопрос  ва¬
жен  и  необычен,  трудно  думать,  чтобы  великий  князь  отсту¬
пил  в  этом  случае  от  обыкновенного  порядка  своих  совеща¬
 352

ний.  Действительно,  дошедший  до  нас  довольно  подробный
рассказ  летописи  совершенно  подтверждает  и  свидетельство
Берсеня,  и  то,  что  мы  уже  знаем  о  совещаниях  московских
государей  со  своими  думцами.
 „Великий  князь  Василий  Иванович,  —  читаем  в  Царст¬
венной  книге,  —  пусти  в  думу  к  себе,  к  духовным  грамотам,
дворецкаго  своего  тверского,  Ивана  Юрьевича  Шигону,  и
дьяка  своего,  Меньшова  Путятина.  И  нача  мыслити  князь
великий,  кого  пустити  в  ту  думу  и  приказать  свой
государственный  приказ"1.
 Это  и  есть  совет  „у  постели  сам  третей".  На  нем  был  ес¬
ли  не  решен  окончательно,  то  намечен  важнейший  вопрос  о
том,  кого  призвать  к  составлению  духовной  грамоты  и  к  ее
исполнению,  т.е.  и  вопрос  о  правлении  в  малолетство  Ивана
Васильевича.  За  этим  первым  заседанием  „у  постели"  после¬
довало  второе  —  более  многочисленное.  Оно  состоялось  уже
по  возвращении  великого  князя  из  Волоколамска  в  Москву.
В  это  заседание,  кроме  двух  названных  уже  советников,  бы¬
ли  приглашены  бояре:  Вас.Вас.Шуйский,  Мих.Юр.Захарьин
и  Мих.Сем.Воронцов,  казначей  Пет.Ив.Головин  да  дьяк
Фед.Мишурин.  Это,  надо  полагать,  первоначальный  состав,
предрешенный  в  первом  заседании;  но  он  был  пополнен.  Ле¬
тописец  говорит:
 „Тогда  же  князь  вел.  прибави  к  себе  в  думу  к  духовной
грамоте  бояр  своих:  кн.  Ив.Вас.Шуйского,  да  Мих.Вас.  Туч¬
кова,  да  кн.  Мих.Львова  Глинскаго.  Князя  же.  М.Л.Глин-
скаго  прибавил  потому,  поговоря  с  бояры,  что  он  в  родстве
жене  его,  Вел.  кн.  Елене"1  2.
 Летописец  не  только  перечисляет  состав  Думы,  но  и
указывает,  о  чем  шла  речь  в  заседании,  хотя  и  довольно
кратко:
 „И  начат  князь  велики  говорити,  —  читаем  в  Софийской
летописи  (270),  —  о  своем  сыну,  о  князе  Иване,  и  о  своем
великом  княжении,  и  о  своей  духовной  грамоте,  понеже  бо
сын  его  бе  млад,  токмо  трех  лет  на  четвертой,  и  как  строится
 1 	Царст.  кн.  С.6;  С  нею  согласен  и  рассказ  Софийск.  лет.  (ПСРЛ.  VI.
С.268).
 2 	ПСРЛ.  VI.270.
 12—1728
 353

царству  после  его;  и  тогда  князь  велики  приказа  писати  ду¬
ховную  грамоту  дьякам  своим,  Меншому  Путятину  да  Фе¬
дору  Мишурину44.
 Мы  имеем  перед  собой  совещание  царя  с  думцами.  По¬
ложение  царства  было  очень  трудное,  так  как  наследнику
престола  было  всего  три  года.  Предстояло  устроить  прави¬
тельство;  это,  конечно,  и  разумел  летописец,  говоря:  „как
строитися  царству  после  его44.  По  обсуждении  всех  этих  во¬
просов  и  была  написана  духовная  грамота,  в  которую,  по
всей  вероятности,  было  внесено  и  постановление  о  прави¬
тельстве.  Члены  совещания,  надо  полагать,  подписались  в
качестве  свидетелей.  К  сожалению,  грамота  эта  до  нас  не
дошла.  Очень  можно  думать,  что  действительное  правитель¬
ство,  захватившее  власть  по  смерти  царя,  не  соответствовало
предположенному,  а  потому  и  был  повод  захватившим
власть  скрыть  и  уничтожить  ее.
 Думаю,  что  описанные  летописцем  два  совещания  не
представляют  ничего  чрезвычайного,  выходящего  из  ряда
ежедневных  явлений;  мы  имеем  здесь  картину  обыкновен¬
ных  совещаний  Василия  Ивановича  со  своими  думцами.  Он
начал,  как  всегда,  с  совещания  с  двумя  доверенными  лица¬
ми.  Но  так  как  вопрос  был  великой  важности,  то  великий
князь  нашел  нужным  расширить  свою  Думу.  Сперва  он  ре¬
шил  составить  ее  из  семи  лиц,  а  затем  прибавил  к  ним  еще
трех.  Таким  образом,  и  эта  Дума  была  составлена  на  случай,
как  и  обе  известные  нам  Думы  Ивана  Васильевича.  Число
всех  думных  людей  за  последний  год  царствования  Василия
Ивановича  нам  неизвестно.  Мы  знаем  только,  что  бояр  вве¬
денных  у  него  было  20  человек;  окольничих  от  царствования
Ивана  Васильевича  осталось  6;  сколько  было  думных  дворян
и  думных  дьяков,  не  знаем;  тоже  не  знаем,  сколько  было
думных  людей  других  придворных  чинов:  дворецких,  край-
чих  и  пр.  Но  мы  скорее  уменьшим,  чем  увеличим  действи¬
тельное  число  думцев,  если  положим  его  в  35  человек.  Из
этого-то  общего  числа  думцев  на  Думу  о  духовной  было
приглашено:  пять  бояр,  один  дворецкий,  один  казначей  и  два
дьяка,  итого  9  на  35.  Кроме  того,  в  Думу  приглашен  был  и
один  недумный  человек,  Мих.  Льв.  Глинский.  Приглашение
 354

его  было  обставлено  особой  оговоркой.  Великий  князь  на¬
шел  нужным  особенно  поговорить  о  нем  со  своими  думца¬
ми.  Он  мотивировал  свое  желание  иметь  Глинского  в  Думе
тем,  что  он  родственник  жене  его.  Это  чрезвычайно  любо¬
пытный  факт;  он  указывает  на  то,  во-первых,  что  в  Думу
приглашаются,  обыкновенно,  только  думные  чины;  и  во-
вторых,  что  в  данном  случае  мы  именно  имеем  дело  с  обык¬
новенным  заседанием  княжеского  совета,  как  он  понимался
в  древнее  время.  Небольшое  число  действительных  думцев
не  должно  нас  удивлять.  Князь  пригласил  всех,  кто  ему  был
нужен.  От  приглашенных  же  не  могла  изойти  инициатива  о
расширении  Думы.  Они,  конечно,  очень  были  довольны  сде¬
ланным  им  предпочтением,  и  не  в  их  интересах  было  хлопо¬
тать  о  распространении  этого  предпочтения  на  других.
 Этим  вторым  совещанием  и  закончилось  дело  о  состав¬
лении  духовной  и  о  устроении  царства1.  1 * 31  Софийская  летопись,  описывая  последние  минуты  жизни  князя,
упоминает  о  собрании  в  его  опочивальне  митрополита,  братьев  вел.  князя
и  всех  бояр,  которые,  услышав  о  болезни  государя,  съехались  из  своих
вотчин,  и  приводит  прощальную  речь,  сказанную  великим  князем  боярам,
детям  боярским  и  княжатам.  Есть  исследователи,  которые  и  в  этом  про¬
щальном  свидании  князя  со  своими  слугами  видят  „заседание  полной  ду-
мы“.  Это  едва  ли  верно.  Все  дело  об  устройстве  царства  покончено  напи¬
санием  завещания.  В  прощальном  свидании  царь  не  совещается,  а  просит
своих  слуг  сохранить  верность  сыну  и  не  обижать  М.Л.Глинского,  кото¬
рый  был  ему  „прямой  слуга44.  Дня  через  два  после  этого  прощания  вел.
князь  снова  призвал  к  себе  тех  десять  думцев,  с  которыми  писал  завеща¬
ние:  „И  быша  у  него  тогда  бояре,  —  говорит  летописец,  по  перечислении
имен  приглашенных,  —  от  третьяго  часа  до  седмаго,  и  приказав  им  о  сво¬
ем  сыну,  Вел.  князе  Иване  Васильевиче,  и  о  устроении  земском,  и  како
быти  и  правити  после  его  государство,  и  поидоша  от  него  бояре.  А  у  него
остася  Михайло  Юрьев,  да  кн.  Мих.  Глинский,  да  Шигона,  и  быша  у  него
до  самые  нощи,  и  приказав  о  своей  Вел.  кн.  Елене,  и  како  ей  без  него  быти
и  како  к  ней  боярам  ходити,  и  о  всем  им  приказа,  како  без  него  царству
строитися44  (Соф.  271).  Приведенный  „приказ44  государя  сперва  десяти,  а
 потом  трем  думцам  также  рассматривают  как  заседание  думы.  Это  едва
ли.  Летопись  говорит  не  о  думе,  а  о  приказе  вел.  князя  своим  думцам.  И
это  понятно.  Московские  государи  не  только  совещаются  со  своими  дум¬
цами,  но  и  приказывать  им  могут.  Дума  кончилась  составлением  завеща¬
ния.  Теперь,  в  последнюю  минуту  жизни  (описанное  происходило  в  среду,
 3  декабря  вечером,  а  в  полночь  с  3-го  на  4-е  царь  скончался)  едва  ли  было
время  для  совещания.  Князь,  надо  полагать,  выражал  свою  волю,  прика-
 355
 12*

Княжеская  дума,  возникнув  в  самой  глубокой  древно¬
сти,  доживает  без  существенных  перемен  до  конца  царство¬
вания  Великого  князя  Василия  Ивановича.  Существенную
перемену  в  ее  организации  и  отношениях  ее  членов  к  царю
замечаем  лишь  в  кратковременное  господство  при  москов¬
ском  дворе  Сильвестра  и  Адашева  и  их  друзей.  Перемена  эта
произведена  была,  однако,  не  волею  юного  царя,  а  волею  его
новых  любимцев,  которым  удалось  взять  в  свои  руки  дело
правления  государством.  Указания  на  эту  новую  практику
находим  в  совершенно  согласных  свидетельствах  царя  и
князя  Курбского.
 Описывая  полезную  деятельность  Сильвестра  и  Адаше¬
ва,  князь  Курбский  говорит:
 „Отгоняет  (Сильвестр)  от  него  (от  царя)  оных  предре¬
ченных  прелютейших  зверей,  сиречь  ласкателей  и  человеко-
угодников...  и  присовокупляет  к  себе  в  помощь  архиерея
(Макария)  онаго  великаго  города,  и  к  тому  всех  предобрых  и
преподобных  мужей,  презвитерством  почтенных...  И  к  тому
еще  и  сие  прилагают:  собирают  к  нему  советников,  мужей
разумных  и  свершенных,  во  старости  маститей  сущих,  бла¬
гочестием  и  страхом  Божиим  украшенных;  других  же  аще  и
в  среднем  веку,  також  предобрых  и  храбрых,  и  тех  и  оных  в
военных  и  земских  вещах  ко  всему  искусных.  И  сице  ему  их
в  приязнь  и  в  дружбу  усвояют,  яко  без  их  совету  ни¬
чего  же  устроити  или  мыслити.  И  нарицались  тогда
оные  советницы  у  него  избранная  рада.  Воистину  по  делом  и
наречение  имели,  понеже  все  избранное  и  нарочитое  советы
своими  производили,  сиречь:  суд  праведный,  нелицепри¬
ятен,  яко  богатому,  тако  и  убогому...  И  к  тому  воевод  искус¬
ных  и  храбрых  мужей  сопротив  врагов  избирают,  и  страти-
 зывал  в  последний  раз,  а  не  совещался.  Это  гораздо  более  вероятно.  (Клю¬
чевский.  Боярская  дума  Древней  Руси.  Изд.  1-е.  С.536  и  след.).
 Карамзин  (VIII.  Пр.2)  говорит:  „Напрасно  князь  Щербатов  угадывал,
кто  именно  заседал  в  Государственном  совете  при  Елене:  сан  боярина
означал  великокняжеского  советника44.  Полагаем,  что  князь  Щербатов
далеко  не  напрасно  старался  разгадать  состав  правления  в  малолетство
Ивана  IV.  Можно  думать,  что  десять  советников,  приглашенных  к  состав¬
лению  духовной  и  к  выслушанию  последних  приказаний  великого  князя,  и
предназначались  им  в  правители.
 356

латские  чины  устрояют,  яко  над  ездными  (конными),  так  и
над  пешими;  а  аше  кто  явится  мужественным  в  битвах  и  ок-
ровив  руку  в  крови  вражьей,  сего  дарованьми  почитано,  яко
движными  вещи,  так  и  недвижными.  Некоторые  же  из  них,
искуснейшие,  того  ради  и  на  вышния  степени  возводились44
(Сказания.  2-е  изд.  С.  10  и  след.).
 Итак,  у  царя  оказались  опекуны,  которые  удалили  от  не¬
го  людей  вредных  и  окружили  его  хорошими.  Эти  хорошие
люди  составили  „избранный  его  совет64,  без  которого  он  ни
делать,  ни  даже  мыслить  ничего  не  мог.
 Дума  царская  получает,  таким  образом,  совершенно  но¬
вый  облик  в  это  время.  Она  не  составляется  всякий  раз  вновь
из  советников  по  усмотрению  государя,  а  состоит  из  посто¬
янных  членов,  которые  не  только  дают  совет,  который  мож¬
но  принять  и  не  принять,  а  связывают  волю  государя.  Из¬
бранная  рада  имеет  свои  убеждения,  настаивает  на  них  и
проводит  их.
 Ограничение  своей  власти  новыми  любимцами  и  Из¬
бранной  радой,  состав  которой  ему  навязывали,  подтвержда¬
ет  и  царь.  В  его  ответе  на  первое  послание  Курбского  чита¬
ем:
 „И  того  в  своей  злобе  не  мог  еси  разсудити,  —  упрекает
он  Курбского,  —  нарицая  благочестие,  еже  под  властию
нарицаемаго  попа  и  вашего  злочестия  повеления  самодерж-
ству  быть!  А  се  по  твоему  разуму  нечестие,  еже  от  Бога  дан¬
ной  нам  власти  самим  владети  и  невосхотехом  под  властию
быти  попа  с  вашего  злодеяния44  (162).  „Или  мниши  сие  быти
светлость  благочестивая,  еже  обладатися  царству  от  попа
невежи,  от  злодейственных,  изменных  человек  и  царю  по-
велеваему  быти44?  (171).
 А  далее,  в  том  же  письме,  находим  место,  во  всех  част¬
ностях  подтверждающее  выше  сделанную  выписку  из  „Ска¬
заний44  Курбского:
 „Такоже  Селивестр  и  со  Алексеем  сдружился  и  начаша
советовати  отай  нас  (тайно),  мневше  нас  не  разсудных  суща.
И  тако,  вместо  духовных,  мирская  начаша  советовати,
и  тако  по  малу  всех  вас,  бояр,  начаша  в  самовольство
приводити,  нашу  же  власть  с  нас  снимающе  и  в  про-
 357

тивословие  вас  приводяще,  и  честию  мало  вас  не  с  нами
ровняюще...  И  тако  по  мало  сотвердися  сия  злоба.  И  вас  по¬
чал  причитати  к  вотчинам,  ко  градам  и  к  селам...  и  те  вотчи¬
ны  ветру  подобно  раздал  неподобно...  И  потом  единомыс-
ленника  своего  кн.  Дмитрия  Курлятева  к  нам  в  сигклитию
припустил.  Нас  же  предходя  лукавым  обычаем,  духовнаго
ради  совета,  будто  души  ради,  то  творит,  а  не  лукавством.  И
тако  с  тем  своим  единомысленником  начата  злый  свой  со¬
вет  утверждати,  ни  единыя  власти  не  оставиша,  идеже  своя
угодники  не  поставиша,  и  тако  во  всем  своя  хотение
улучиша.  По  сем  же  с  тем  своим  единомысленником  от
прародителей  наших  данную  нам  власть  от  нас  отъяша,
еже  вам,  боярам  нашим  по  нашему  жалованью,  честью  пред-
седания  почтенным  быти.  Сия  убо  вся  во  своей  власти  и
в  вашей  положиша,  якоже  вам  годе,  и  якоже  кто  како  вос-
хотет.  По  тому  же  утвердися  дружбами,  и  вся  властию  во
всей  своей  воле  имый,  ничтоже  от  нас  пытая,  аки  несть
нас,  вся  строения  и  утверждения  по  своей  воле  и  твоих
советников  хотению  творяше.  Нам  же,  что  аще  и  благо
советующе,  сия  вся  непотребно  им  учинихомся.  Они  же,  аще
что  и  строптиво  и  развращенно  советоваху,  но  сия  вся  благо
творяху!“  (188  и  след.).
 Итак,  организованный  Сильвестром  и  Адашевым  совет
похитил  царскую  власть,  царь  был  в  нем  только  председате¬
лем,  советники  решали  все  по  своему  усмотрению,  мнения
царя  оспаривались  и  отвергались;  должности,  чины  и  награ¬
ды  раздавались  советом.  Это  говорит  царь,  это  подтверждает
и  противник  его,  князь  Курбский.
 Но  Избранная  рада  не  ограничилась  одной  практикой,
ей  удалось  оформить  свои  притязания  и  провести  в  Судеб¬
ник  ограничения  царской  власти.  В  статье  98  царского  Су¬
дебника  было  постановлено:
 „А  которые  будут  дела  новые,  а  в  сем  судебнике  не  пи¬
саны,  и  как  те  дела,  с  государева  докладу  и  со  всех  бояр
приговору,  вершатца,  и  те  дела  в  сем  судебнике  приписы¬
вать  .
 Для  пополнения  Судебника  новыми  законодательными
определениями  требуется  приговор  „всех  бояр“.  Это  несо-
 358

мненное  ограничение  царской  власти  и  новость:  царь  только
председатель  боярской  коллегии  и  без  ее  согласия  не  может
издавать  новых  законов.  Жалобы  Грозного  были  совершенно
основательны.  Требование  Судебника  о  приговоре  „всех  бо-
яр“  относится  к  будущему  и,  конечно,  никогда  не  было  при¬
ведено  в  исполнение;  в  настоящее  же  время  царя  ограничи¬
вал  не  совет  всех  бояр,  а  только  некоторых.  В  составлении
Судебника  принимали  участие  не  все  бояре.  Во  вступлении  к
нему  сказано:  „И  Великий  князь  Иван  Васильевич  всея  Руси
и  с  своею  братьею  и  з  бояры  сей  судебник  уложил...“
 Из  кого  же  состоял  этот  совет,  продиктовавший  ограни¬
чение  царской  власти?  Судя  по  тому,  что  Курбский  называет
его  „избранной  радой44,  надо  думать,  что  в  состав  его  входи¬
ли  не  все  думные  люди,  а  только  некоторые  из  них,  избран¬
ные.  Во  главе  этого  совета  стояли  поп  Сильвестр  и  окольни¬
чий  Алексей  Адашев.  Кто  другие  члены  и  сколько  их  было,
этого  с  точностью  мы  не  можем  сказать.  Царь  называет  еще
только  трех:  князя  Андрея  Курбского,  боярина  с  1556  г.,  кня¬
зя  Дмитрия  Курлятева,  боярина  с  1549  г.,  и  князя  Ростовско¬
го  Семена,  о  котором  Шереметевская  боярская  книга  ничего
не  знает1.  Курбский,  кроме  митрополита  Макария  и  несколь¬
ких  пресвитеров,  упоминает  только  о  трех  Морозовых,  „поч¬
тенных  сиглитским  саном44:  Михаиле,  пожалованном  околь¬
ничеством  в  1548  и  боярством  в  1549  г.,  Владимире,  полу¬
чившем  звание  окольничего  в  1550,  и  Льве,  прозванием  Сал¬
тыков,—  оружничим  с  1550  и  окольничим  с  1553  г.1  2  Но  мы
 1 	В  том  же  письме  Грозного  читаем:  „Та  же  по  сем  собака  и  измен¬
ник  старый,  Ростовский  князь  Семен,  иже  по  нашей  милости,  а  не  по  сво¬
ему  досужеству,  сподобен  быти  от  нас  сигклитства“  (194).
 2 	Сказания.  111,  115  и  191.  Причисление  Владимира  Морозова  и
Льва  Салтыкова  к  чинам  Избранной  рады  возбуждает  некоторое  недоуме¬
ние.  Как  окольничие  с  пятидесятых  годов,  они,  конечно,  могли  быть  чле¬
нами  думы.  Но  звание  боярина  получили  они  гораздо  позднее:  Владимир  в
1562  г.,  а  Лев  в  1563.  В  это  время  прежние  любимцы  пали  и  начались  уже
казни  их  сторонников;  товарищ  Морозовых,  Дм.Курлятев,  был  казнен  в
1562  г.  Как  объяснить  одновременную  милость  к  Морозовым  и  гнев  к
Курлятеву,  которые  были  членами  одного  и  того  же  ненавистного  царю
Ивану  учреждения?  Может  быть,  поведение  в  Думе  Морозовых  не  похо¬
дило  на  поведение  Курлятева?  Когда  Курлятев  спорил  с  царем,  они,  может
быть,  с  ним  соглашались.  Это  возможно.  Недаром  же  царь  с  гневом  вспо-
 359

не  можем  утверждать,  что  этими  членами  и  ограничивался
состав  Избранной  рады;  есть  указания  и  на  других.
 Опеку  Думы  не  мог  терпеть  не  только  Иван  Грозный,  но
и  ни  один  из  его  предшественников,  которые  давно  уже  мог¬
ли  приказывать  своим  думцам.  Не  могли  терпеть  этой  опеки
и  служилые  люди  великого  князя,  не  попавшие  в  Избранную
раду.  При  дворе  началась  борьба  с  избранными,  хорошо
описанная  Курбским  и  кончившаяся  их  падением  и  казнями
князя  Курлятева,  Морозовых  и  др.  Освобождение  царя  от
опеки  не  им  Избранной  рады  относится,  надо  думать,  к  на¬
чалу  Ливонской  войны.  Члены  Рады  были  против  этой  вой¬
ны  и  сильно  спорили  с  царем.  „И  от  попа  Селивестра,  —  го¬
ворит  царь,  —  и  от  Алексея  и  от  вас  какова  отягчения  сло¬
весная  пострадах,  их  же  несть  подробну  глаголати!  Еже  ка¬
кова  скорбнаго  ни  сотворится  нам,  то  вся  сия  герман  ради
случися“  (200).  Тем  не  менее  война  состоялась.  Царь,  значит,
действовал  уже  по  своей  воле.
 В  чем  состояла  эта  воля  по  отношению  к  Думе,  это  ясно
из  той  же  переписки.  „А  российское  самодержавство,  —  го¬
ворит  Грозный,  —  изначала  сами  владеют,  а  не  бояре  и  не
вельможи“  (162).  И  далее:  „О  провинении  же  и  прогневании
подовластных  наших  перед  нами  доселе  русские  владетели
неистезуемы  были  ни  от  кого  же,  но  повольны  были  подвла¬
стных  своих  жаловати  и  казнити,  а  не  судилися  с  ними  ни
перед  кем“  (195).
 Этим  прямо  и  решительно  отрицается  всякое  право
думных  людей  на  участие  в  царском  совете.  Царь  совещает¬
ся,  если  желает  и  с  кем  желает.  Попытка  Сильвестра  и  Ада¬
шева  создать  из  княжеских  думцев  нечто  самостоятельное
была  омыта  потоками  крови,  но  не  исчезла  бесследно.  Про¬
должателей  их  дела  можно  видеть  в  боярах  Смутного  време¬
ни,  сочинивших  ограничительные  пункты  для  вновь  изби¬
раемых  государей.  Такие  пункты  были  сочинены  для  Васи¬
лия  Ивановича  Шуйского  и  им  приняты.  Возвещая  о  вступ¬
лении  своем  на  царство,  новоизбранный  государь  говорит,
 минает  о  Курлятеве,  как  члене  Думы,  и  ничего  не  говорит  о  Морозовых.
Впрочем,  Влад.  Морозов  недолго  пережил  Курлятева.  Он  был  казнен  в
1564  г.  или  около.
 360

что  он  целовал  крест  на  том,  что  ему,
 „великому  государю,  всякаго  человека,  не  осудя  истин¬
ным  судом  с  бояры  своими,  смерти  не  предати,  и  вотчин,
и  дворов,  и  животов  у  братьи  их,  и  у  жен,  и  у  детей  не  отъи-
мати,  будет  которые  с  ними  в  мысли  не  были...  Да  и  доносов
ложных  мне,  великому  государю,  не  слушати,  а  сыскивати
всякими  сыски  на  крепко  и  ставити  с  очей  на  очи,  чтоб  в  том
православное  христианство  безвинно  не  гибло...  На  том  на
всем,  что  в  сей  записи  писано,  аз,  царь  и  Великий  князь  Ва¬
силий  Иванович  всея  Русии,  целую  крест  всем  православ¬
ным  христианам,  что  мне,  их  жалуя,  судити  истинным,
праведным  судом,  и  без  вины  ни  на  кого  опалы  своей
не  класти  и  недругам  никому  никого  в  неправде  не  подава-
ти  и  ото  всякаго  насильства  оберегати44  (Рум.  собр.  II.
№  141).
 Ограничение  царя  высказано  здесь  в  чрезвычайно  неоп¬
ределенной  форме  и  по  содержанию  очень  уступает  тому,
которое  было  задумано  Сильвестром  и  Адашевым.  В  царст¬
вование  Грозного  дело  шло  об  ограничении  царя  во  всех  от¬
ношениях.  Он  не  мог  ни  управлять,  ни  судить,  ни  законода¬
тельствовать  без  своей  Думы.  При  избрании  Шуйского  име¬
лось  в  виду  оградить  подданных  только  от  произвольного
царского  суда,  примеры  которого  в  таком  обилии  представ¬
ляет  правление  Грозного.  Но  и  это  ограничение  выражено  в
чрезвычайно  неясной  форме.  Царь  продолжает  быть  судьей,
но  он  судит  не  один,  а  „с  бояры  своими44.  Что  же  такое  эти
бояры?  Люди  начала  XVII  века  не  пошли  в  этом  вопросе  да¬
лее  людей  половины  XVI.  Сильвестр  и  Адашев,  вводя  в  Су¬
дебник  ограничение  законодательной  царской  власти,  гово¬
рят  о  приговоре  „всех  бояр“.  Но  что  такое  „все  бояре“?  Это
думные  чины,  назначаемые  царем.  Какой  же  противовес
царской  власти  могут  они  составить?  Никакого.  Временщи¬
ки  первых  годов  царствования  Грозного  думали,  конечно,  об
Избранной  раде,  членов  которой  они  сами  навязывали  юно¬
му  царю;  их  —  „все  бояре“  были  Сильвестр  с  Адашевым  и
их  сторонники.  Не  определяют  состава  бояр  и  передовые
люди  начала  XVII  века.  Под  „боярами64  они,  конечно,  разу¬
меют  бояр,  способствовавших  возведению  Шуйского  на
 361

престол  и  вступивших  с  ним  в  сделку,  т.е.  опять  себя.  И  в
том,  и  в  другом  случае  дело  идет  не  об  организации  учреж¬
дения  с  определенным  и  постоянным  составом,  а  о  лицах,
случайно  стоявших  у  государственного  кормила.  Избранная
рада  половины  XVI  века  и  бояре,  доставившие  корону  Шуй¬
скому,  являются  предшественниками  верховников,  избрав¬
ших  на  российский  императорский  престол  Анну  Ивановну.
Верховники  также  устроили  ограничивающий  императрицу
совет  и  опять  из  собственных  своих  особ,  вовсе  не  помыш¬
ляя  о  будущем;  и  здесь  имелось  в  виду  не  учреждение,  а  ли¬
ца.  Государственным  людям  XVIII  века  также  трудно  было
перейти  от  лиц  к  учреждениям,  как  и  людям  XVII  и  XVI  ве¬
ков.
 Избиратели  Шуйского,  надо  полагать,  были  так  увере¬
ны,  что  царь  поделится  с  ними  данною  ему  властью,  что  не
считали  нужным  сколько-нибудь  точно  определить  выгово¬
ренное  ими  право  участия  в  царском  суде.  В  конце  грамоты
говорится  о  производстве  ссылки  и  суда  одним  царем,  а  бояр
как  будто  и  вовсе  не  существует.
 Гораздо  большие  ограничения  царской  власти  занесены
в  договор  об  избрании  на  московский  престол  польского  ко¬
ролевича  Владислава  (Рум.  собр.  II.  №  199),  но  и  в  этом  до¬
кументе  не  встречаем  никаких  определений  состава  Бояр¬
ской  думы.  Совещание  с  боярами  и  думными  людьми  требу¬
ется  в  очень  многих  случаях.  Оно  необходимо  для  раздачи
поместий  и  вотчин:  „и  як  государ,  его  милость,  прыговорыт
з  бояры,  по  тому  так  и  учынить,  яко  достоит44;  для  суда:  по
вине  казнить  надо,  „осудивши  наперед  з  бояры  и  з  думными
людми44;  распоряжения  об  имуществе  бездетно  умерших  го¬
сударь  делает  „с  прыговором  и  советом  бояр  и  всих  думных
людей,  а  без  Думы  и  прыговору  таких  дел  несовершати44;
новых  налогов  „зверх  прежних  обычаев,  не  поговора  з  боя¬
ры,  ни  в  чем  не  прибавливати44;  льготы  на  запустелые  отчи¬
ны  и  поместья  даются,  поговоря  с  бояры;  нужно  ли  держать
паромы  на  Волге,  на  Дону,  на  Яике  и  на  Тереке,  о  том  коро¬
левичу  говорить  с  бояры  и  с  думными  людьми.
 Этот  довольно  длинный  ряд  случаев,  в  которых  новый
царь  должен  совещаться  с  думцами,  свидетельствует  о  том,
 362

что  в  правительственных  сферах  созрела  уже  мысль  о  необ¬
ходимости  постоянной  Думы.  Но  создать  постоянное  учреж¬
дение  из  думцев  не  удалось  и  избирателям  Владислава.  Под
членами  Думы  и  они,  конечно,  разумеют  наличный  состав
думцев  и  только.  Права  этих  думцев  означены  очень  неопре¬
деленно  и  неясно:  некоторые  дела  царь  не  может  делать  без
приговора  бояр,  по  другим  он  должен  только  поговорить  с
ними.  Дума  то  ограничивает  царя,  то  нет.  Напрасно  будем
искать  разъяснения  предложенных  Владиславу  пунктов  в
польских  учреждениях.  Роль  Королевского  совета  в  Польше
играл  сенат,  но  он  не  ограничивал  королевской  власти,  а
служил  ей  только  для  совета1.  Королевская  власть  была  там
ограничена  сеймом,  в  состав  которого  входили  и  сенаторы.
Мысль  об  ограничении  могла  еще  прийти  из  Польши,  но  ни¬
как  не  ее  форма.  Предложенные  Владиславу  пункты  не  име¬
ли  практического  значения,  как  и  самое  его  избрание,  и  важ¬
ны  только  в  смысле  знамения  времени.  Самовластие  Грозно¬
го  и  диктаторская  власть  Бориса  в  царствование  Федора
Ивановича  снова  оживили  мысль  о  необходимости  поста¬
вить  в  рамки  царскую  власть.  Котошихин  дает  повод  думать,
что  и  Михаилу  Федоровичу  были  предложены  ограничи¬
тельные  пункты.
 „Как  прежние  цари,  —  пишет  он,  —  после  царя  Ивана
Васильевича,  обираны  на  царство,  и  на  них  были  иманы  пис-
ма,  что  им  быть  не  жестоким  и  не  пальчивым,  без  суда  и  без
вины  никого  не  казнить  ни  за  что  и  мыслити  о  всяких  делах
с  бояры  и  з  думными  людми  сопча,  а  без  ведомости  их  тайно
и  явно  никаких  дел  не  делати“.
 Из  этого  общего  правила  он  делает  исключение  только
для  одного  Алексея  Михайловича:
 „А  нынешняго  царя  обрали  на  царство,  а  писма  он  на
себя  не  дал  ни  какого,  что  прежние  цари  давывали,  и  не
спрашивали,  потому  что  разумели  его  гораздо  тихим.
(104).
 Пункты,  предложенные  Михаилу  Федоровичу,  до  нас  не
дошли,  и  о  самом  существовании  их  можем  заключить  толь-
 1  Нйрре.  Verfassung  der  Republik  Polen.  126  и  сл.
 363

ко  из  приведенных  слов  Котошихина.  Что  же  касается  со¬
держания  их,  то  можно  усомниться  в  точности  слов  москов¬
ского  подьячего.  Даже  пункты,  предложенные  Владиславу,
не  обязывали  его  „без  ведомости  бояр  никаких  дел  не  де-
лать“;  пункты  же,  принятые  Шуйским,  касались  единственно
суда.  В  какой  мере  был  ограничен  Михаил  Федорович  и  кем,
остается  совершенно  неизвестным.
 Но  возвратимся  на  прежнее.
 В  царствование  Федора  Ивановича  вопрос  о  Думе  оста¬
вался  в  том  же  положении,  в  каком  он  был  при  его  предше¬
ственниках.  Об  этом  с  совершенной  ясностью  и  точностью
свидетельствует  Флетчер.  Он  знает  о  существовании  думных
чинов  и  приводит  общую  их  цифру,  хотя  и  не  очень  точную.
Затем  он  говорит,  что  в  заседания  Думы  приглашаются  да¬
леко  не  все  думные  чины,  а  человек  пять  или  шесть,  которые
и  решают  все  дела  вместе  с  Борисом  Годуновым.  Иногда
призывают  и  большее  число1.  Это  вернейшая  картина  нашей
московской  Думы!  Но  где  же  царь?  Федор  Иванович  госу¬
дарственными  делами  не  занимался  и  был  царем  только  по
имени;  в  его  время  государством  управлял  Борис  Годунов.
Описанная  Флетчером  Дума  есть  Дума  по  подбору  Годуно¬
ва.  Можно  думать,  что  отношения  Годунова  к  государевым
думцам  не  были  так  свободны,  как  отношения  к  ним  самого
царя;  но,  действуя  именем  царя,  и  он  мог  довести  до  нуля
свою  зависимость  от  думцев  и  менять  их  по  произволу.
 О  Михаиле  Федоровиче  Котошихин  говорит:  „Хотя
самодержцем  писался,  однако  без  боярскаго  совету  не  мог
делать  ничего44  (104).  Это  сказано  слишком  сильно,  а  потому
и  не  совсем  точно.  Выше  (с.349)  мы  привели  несколько  сви¬
детельств  источников  о  том,  что  и  Михаил  Федорович,  как  и
все  его  предшественники,  давал  указы  своею  личною  вла¬
стью.  Пополним  их  еще  несколькими.
 „В  1616  г.  князь  Григорий  Тюфякин  бил  челом  госуда¬
рю,  а  говорил,  что  сказывал  посла  окольничей,  кн.  Григ.
Волконской,  а  ему  велено  посла  звать  к  столу,  и  ему  б  тем  от
князя  Гр.Волконского  безчестну  не  быть.  И  государь  прика-
 1  Fletcher.  Russia  at  the  close  of  the  XVI  century.  Chap.  XI.
 364

зал  посолскому  думному  дьяку  П.Третьякову  челобитье  его
записать  в  посолском  приказе,  что  столнику,  который  посла
зовет  к  столу,  до  околничаго,  который  посла  сказывает,  в
отечестве  дела  нет...“  (Дворц.  разр.  I.  221).
 Здесь  государь  единолично  высказывает  общее  правило,
долженствующее  и  впредь  регулировать  местнические  сче¬
ты.  7  февраля  1626  г.  Михаил  Федорович  с  отцом  своим,
патриархом,  дал  указ  о  порядке  продажи  порозжих  земель.
16  февраля  того  же  года  последовал  указ  царя  и  патриарха  о
предоставлении  порозжих  земель  покупщиками  в  вотчину.
Марта  10-го  того  же  года  Поместный  приказ  в  полном  своем
составе
 „докладывал  государя  царя  и  отца  его,  патриарха,  по
купчей  Лаврентья  Булатникова  на  продажныя  вотчинныя
земли,  так  ли  купчия  давать,  или  как  они,  государи,  укажут.
И  государь  царь  и  Великий  князь  Михаил  Феодорович,  и
отец  его  государев,  великий  государь  Святейший  Патриарх
Филарет  Никитич,  слушав  купчия,  указали:  делати  купчия
таковы  да  в  теж  купчия  указали  пополнить:  те  вотчины  кто
купит,  вольно  тому  и  в  приданое  ту  вотчину  дати“\
 Так  же  один  дает  указы  Михаил  Федорович  и  по  смерти
своего  отца.  6  февраля  1645  г.  три  дьяка  докладывали  госу¬
дарю  о  порядке  наследования  в  поместьях  по  челобитью
нисходящих.  Государь  указал,  согласно  челобитью,  разы¬
скивать  и  давать  передел1  2.
 Итак,  несмотря  на  свидетельство  Котошихина,  Михаил
Федорович  давал  указы  без  боярского  совета.  Но  и  в  словах
Котошихина  есть  своя  доля  правды.  Как  государь  избран¬
ный,  а  не  родившийся  на  царстве,  Михаил  Федорович  не  мог
управлять  так  же  самовластно,  как  это  делали  Иван  Василье¬
вич,  его  сын  и  внук.  Очень  можно  допустить,  что  Михаил
Федорович,  которому  были  предложены  ограничительные
пункты,  чаще  обращался  к  совету  бояр,  чем  это  делали  его
предшественники.  Но  изменил  ли  он  устройство  этого  сове¬
та,  дал  ли  он  ему  определенную  организацию  и  компетен¬
 1 	Владимирский-Буданов.  Хрестоматия.  III.  236.
 2 	Там  же.  258.
 365

цию?  Это  более  чем  сомнительно.  Если  бы  такая  перемена
совершилась,  Котошихин  не  мог  бы  ее  не  заметить  и  не  упо¬
мянуть  о  ней.  Скажем  более,  такая  реформа  совершенно  бы¬
ла  не  по  плечу  современникам  Михаила.  Она  не  приходила  в
голову  даже  самим  боярам.
 Никакой  перемены  в  организации  Думы  не  произошло
ни  в  Смутное  время,  ни  при  Михаиле  Федоровиче.  Всегда
были  лица,  готовые  посредством  влияния  на  царя  и  подбора
советников  захватить  власть  в  свои  руки,  но  мысль  о  посто¬
янном  учреждении  с  определенным  составом  и  компетенци¬
ей  совершенно  чужда  московскому  времени.
 Итак,  Михаил  Федорович  дает  указы  то  единолично,  то
по  совету  с  „бояры“;  но  в  последнем  случае  он  сам  решает,
надо  ли  советоваться,  и  всякий  раз  сам  подбирает  себе  со¬
ветников.  Совершенно  однородные  дела  царь  решает  то
один,  то  с  советом.  Отмена  местнических  споров  для  извест¬
ного  похода  делается  царем  то  единолично,  то  по  совеща¬
нию  с  Думой,  причем  в  Думу  приглашают  не  только  свет¬
ских  советников,  но  иногда  и  весь  Освященный  собор.
 „В  1618  г.  июля  в  27  день  государь  царь  и  Великий
князь  Михаил  Федорович  говорил  с  митрополитом...  и  со
всем  Освященным  собором,  и  с  бояры,  и  с  околничиими,  и  с
думными  людьми...:  и  ныне  б  бояром...  и  всяким  людем  в
воеводах  и  у  всяких  дел  быти,  по  нынешним  по  литовским
вестем,  быти  без  мест“  (Кн.  разряди.  559).
 А  в  1631  г.,  в  Смоленский  поход,  приказано  было  быть
без  мест  по  указу  одного  царя  и  отца  его  патриарха1.  Об
Алексее  Михайловиче  Котошихин  говорит:
 „А  нынешняго  царя  обрали  на  царство,  а  писма  он  на
себя  не  дал  никакого,  что  прежние  цари  давывали,  и  не
спрашивали,  потому  что  разумели  его  гораздо  тихим,  и  по¬
тому  наивышшее  пишетца  „самодержцем44  и  государство
свое  правит  по  своей  воли.  И  с  кем  похочет  учинити  войну  и
покой  и,  по  покою,  что  кому  по  дружбе  отдати,  или  какую
помочь  чинити,  или  и  иные  какие  великие  и  малые  своего
государства  дела  похочет  по  своей  мысли  учинити,  з  бояры  и
 1  Кн.  разряд.  Стб.  379.
 366

3 	думными  людми  спрашиваетца  о  том  мало,  в  его  воле  что
хочет,  то  учинити  может.  Однако,  кого  из  бояр  и  из  думных,
и  из  простых  людей  любит  и  жалует,  спрашивается  и  совету¬
ет  с  ними  о  всяких  делах44  (104).
 Вот  новая  картина  Думы,  совершенно  однородная  с  той,
которая  нарисована  Флетчером.  Царь  всем  управляет  сам,
советуется  с  кем  хочет  и  не  с  одними  думными  людьми,  а  и  с
простыми.  Верность  ее  оригиналу  вполне  подтверждается  и
официальными  памятниками.
 По  спискам  1675  г.  в  состав  думных  чинов  входили:
23  боярина,  13  окольничих,  22  думных  дворянина  и  8  дум¬
ных  дьяков,  всего  66  человек.  В  состав  же  государевых  дум¬
цев  входила  всегда  только  некоторая  часть  этого  числа.
18  ноября  1674  г.  у  государя  было  сиденье  с  бояры  о  всяких
делах.  В  этом  сиденьи  приняли  участие:  9  бояр,  1  окольни¬
чий  и  2  думных  дьяка,  всего  12  человек.  Кроме  того,  в  сиде¬
ньи  участвовал  дьяк  тайных  дел,  Данило  Полянский,  кото¬
рый  еще  не  был  думным.
 Через  четыре  дня  на  пятый  у  государя  было  новое  сиде¬
нье  „с  бояры,  с  окольничими,  и  с  думными  дворяны,  и  с
думными  дьяки,  которые  были  за  вел.  государем  в
походе44.  На  следующий  день,  в  праздник  ангела  государы¬
ни  царевны  и  Великой  княжны  Екатерины  Алексеевны,  всем
чинам,  бывшим  в  походе,  раздавали  пироги;  получили  пиро¬
ги  и  государевы  думцы.  Это  дало  повод  перечислить  их
имена  и  фамилии  и  сохранить  для  потомства  память  о  том,
кто  именно  был  в  Думе  государя  23  ноября.  В  Думе  государя
накануне  Екатеринина  дня  сидели:  8  бояр,  5  окольничих,
 4 	думных  дворянина  и  3  думных  дьяка,  всего  20  человек1.
Несмотря  на  близость  по  времени  этих  двух  сидений  и  на  то,
что  оба  сиденья  происходили  в  одном  и  том  же  месте,  в  селе
Преображенском,  состав  их  был  очень  различен.  Это  объяс¬
няется  тем,  что  на  второе  сиденье  царь  нашел  нужным  при¬
гласить  всех  думных  людей,  которые  были  с  ним  в  походе;
на  первое  же  —только  некоторых:  из  окольничих  только
одного,  из  думных  же  дворян  на  первое  сиденье  никто  не
 1  Дворц.  разр.  III.  Стб.  1109,  1111.
 367

был  приглашен.  Есть  разница  и  в  составе  бояр.  На  первом
сиденьи,  между  прочим,  были:  князь  Голицын  Ал.  Андр.,
князь  Долгорукий  Юр.  Ал.  и  князь  Репнин  Ив.Бор.;  пирогов
же  в  день  Екатерины  они  не  получили.  Можно  думать,  что
они  уехали  из  Преображенского  до  праздника.  Труднее  объ¬
яснить,  почему  князь  Пронский  Ив.  Пет.  и  князь  Кура¬
кин  Фед.  Фед.,  получившие  пироги  24  ноября,  не  были  в  за¬
седании  18-го  того  же  месяца:  они  могли  приехать  после
18-го,  а  может  быть,  они  были  налицо,  да  не  были  пригла¬
шены.  Думные  же  дворяне,  конечно,  были  в  походе  с  госу¬
дарем  и  18-го  числа,  но  их  в  Думу  не  позвали.
 Но  иногда  вид  Думы  совершенно  менялся.  Вместо  свет¬
ских  людей  и  воинов  она  сплошь  наполнялась  попами  и  мо¬
нахами,  —  и  это  по  светским  делам.
 „1675  г.  апреля  в  30  день  был  у  вел.  государя,  после  со¬
борной  обедни,  вел.  господин,  Святейший  Иоаким,  Патриарх
Московский  и  всеа  России,  со  властми  в  верху,  в  передней,  и
сидели  о  посольском  деле“  (Двор.  разр.  III.  Стб.  1365).
 Наоборот,  по  делам,  исключительно  касающимся  духо¬
венства,  в  Думу  допускались  светские  лица.  При  совещании
царя  с  патриархом  о  поведении  духовника  государева,  бла¬
говещенского  протопопа  Анд.  Саввиновича,  в  „комнату44,  где
происходило  совещание,  были  допущены  четверо  самых
ближних  к  государю  бояр:  князь  Долгорукий  Юр.  Ал.,  Хит¬
рово  Бог.  Мат.,  Нарышкин  Кир.  Пол.  и  Матвеев  Арт.  Сер.1.
 Итак,  Государева  дума  и  при  Алексее  Михайловиче  не
имела  определенного  состава,  она  составлялась  на  отдель¬
ный  случай  по  особому  усмотрению  государя.  Это  вековая  у
нас  практика.  Для  московских  государей,  которые  могли  еще
в  значительной  степени  управлять  своим  государством  лич¬
но,  такая  Дума  представляла  большие  удобства.  Они  всегда
имели  под  рукой  массу  советников,  но  совещались  только  с
теми  из  них,  с  кем  находили  нужным.
 Перейдем  теперь  к  рассмотрению  вопроса  о  том,  как
пользовались  московские  государи  советами  своих  думцев.
 Управление  и  суд  в  Московском  государстве,  как  и  в
 1  Дворц.  разр.  III.  Стб.  1155.
 368

удельное  время,  были  личным  делом  государя.  Он  сам  судил
и  управлял  непосредственно,  это  его  право.  Управление  и
суд  переходили  в  другие  руки  только  по  уполномочию  царя.
Государевы  думцы  при  отправлении  правительственных
действий  царем  лично  являются  только  его  помощниками,
действующими  по  его  приглашению.
 Деятельность  их  прежде  всего  проявляется  в  том,  что
они  присутствуют  при  исполнении  государем  его  обширных
полномочий  по  отправлению  суда  и  управления.  Государь  не
может  знать  всего.  Прежде  чем  высказаться  по  тому  или
другому  вопросу,  ему  надо  иметь  перед  собой  все  необходи¬
мые  справки.  Для  этого  около  него  должны  всегда  находить¬
ся  люди,  которые  могут  представить  нужные  сведения.  Этой
цели  до  некоторой  степени  удовлетворяют  уже  докладчики
дела;  и  мы  видели,  что  московские  государи  дают  свои  ука¬
зы  на  основании  доклада  нескольких  дьяков,  или  боярина  и
дьяка,  окольничего  и  дьяка  и  т.д.  Но  они  далеко  не  всегда
довольствуются  разъяснением  дела  докладчиками;  весьма
нередко  они  обращаются  к  думцам  и  совещаются  с  ними,
прежде  чем  решить  дело.  О  решениях  царя,  состоявшихся
после  такого  совещания,  памятники  говорят:  „царь  указал,
поговоря  с  бояры“.
 Приведем  несколько  указаний  на  такие  разговоры.
 21  мая  1609  г.  последовал  указ  царя  Вас.  Ив.  Шуйского
(единоличный)  о  кабальных  людях,  в  конце  которого  чита¬
ем:
 „Которые  холопи  живут  безкабально  лет  пять  или  шесть
или  десять  или  болши,  приказал  государь  их  отдавати  ста¬
рым  их  государем,  у  каго  они  живут,  до  своего  государе¬
ва  указа;  а  о  том  рекся  государь  говорить  с  бояры“
(АИ.  I.  №  85.  IV).
 Начало  указа,  нами  не  выписанное,  не  возбуждало  в  ца¬
ре  никаких  сомнений  и  потому  разрешено  им  без  всякого
разговора  с  боярами.  Последний  же  пункт  возбудил  некото¬
рое  сомнение,  а  потому  царь  разрешил  его  только  временно,
до  своего  царского  указа,  о  чем  обещал  поговорить  с  бояра¬
ми.  Сомнение,  о  котором  мы  упомянули  и  которое  навело
царя  на  мысль  о  необходимости  поговорить  с  боярами,  по
 369

всей  вероятности,  состояло  в  следующем.  О  добровольных
холопах  был  уже  указ,  состоявшийся  при  Федоре  Ивановиче.
По  этому  указу  на  добровольных  холопов  выдавали  служи¬
лые  кабалы  и  в  том  уже  случае,  если  они  служили  кому-
нибудь  только  полгода.  Царь  был  склонен  увеличить  этот
срок,  но  не  решился  принять  эту  меру,  затрагивавшую  инте¬
ресы  всего  состоятельного  класса,  не  поговорив  с  боярами.
 От  1  февраля  1634  г.  Михаил  Федорович  получил  дур¬
ные  вести  о  положении  нашего  войска  под  Смоленском.  На¬
до  было  принять  немедленно  меры.  В  книге  разрядной  по
этому  поводу  написано:
 „И  государь  царь  и  Великий  князь  Михаил  Федорович,
говоря  с  бояры,  указал  околничему  князю  Григорию  Кон¬
стантиновичу  ехати  в  Можаеск  к  боярам  и  воеводам...  и  с
ними  советовать,  как  бы...  ратным  людям  под  Смоленском
помочь  учинити  вскоре^  (627).
 От  царствования  Алексея  Михайловича  сохранилась  це¬
лая  записка  о  том,  о  каких  делах  царь  собирался  „говорить
боярам“.  В  этой  записке  читаем:
 „Поговорить  бояром  о  свейских  послех,  что  присылают
бита  челом  нам,  великому  государю,  чтобы  отпустить  чело¬
века  своего  в  Свею  для  добрава  дела,  а  сидеть  де  надокучи-
ло.
 А  от  себя  им  и  отпустить  велеть  не  будет  худа.
 А  будет  что  для  вестей  не  отпускать,  и  они  давно  все
ведают  и  кроме  сего  гонца“.
 Любопытная  заметка!  Царь,  готовясь  говорить  с  бояра¬
ми,  наперед  взвешивает,  что  можно  сказать  за  и  против  по¬
сылки  посла  в  Швецию.  И  далее:
 „Боярину  Вас.  Шереметеву  в  Борисове  зимовать  ли,  и
ратным  людем  кому  с  ним  зимовать,  или  с  иным  воеводою
зимовать  и  воеводе  кому  бытьи1.
 Эти  разговоры  царя  с  боярами  обыкновенно  происходят
во  время  доклада  царю  дел.  При  докладах,  хотя  и  не  всегда,
но  весьма  часто,  присутствуют  бояре.  Доклады  делаются
 1  Зап.  отд-ния  рус.  и  славян,  археологии  Ими.  Рус.  археол.  о-ва.  Т.П.
 слзз.
 370

царю,  как  это  видно  из  вступительных  к  ним  слов.  Они,
обыкновенно,  начинаются  так:  „Доложити  государя  царя  и
великаго  князя44,  а  далее,  по  изложении  обстоятельств  дела:
„Лета  1558  октября  в  1  день  царь  и  Великий  князь  Иван  Ва¬
сильевич  всея  Руси  сего  доклада  слушал44.  Если  на  докладе
присутствовали  бояре,  то  в  резолюции  говорится,  что  „царь
приговорил  с  бояры441.  Тот  же  порядок  и  в  XVII  веке.  В
дворцовых  разрядах  за  1675  г.  читаем:
 „А  велено  их  распрашивать  думному  дьяку  разрядному,
Герасиму  Дохтурову,  и  по  распросным  речам  указал  ему  вел.
государь  себя,  великаго  государя,  доложить  об  указе  при
боярех,  как  ему,  великому  государю,  с  бояры  сиденье  будет
и  изволит  дела  слушать44  (1401).
 Государь  сам  слушает  дела,  и  для  этого  у  него  бывает
сиденье  с  боярами.  Явление  старое,  но  слово  новое.  В  ле¬
тописных  известиях  XII  века  речь  идет  „о  думе44  с  боярами,  в
Москве  говорят  о  „сиденьи44  с  боярами.  Так  как  бояре  при¬
сутствуют  при  докладе,  то  государь  приказывает  иногда  до¬
ложить  ему  и  боярам;  в  тех  же  разрядах  читаем:
 „И  по  распросным  речам  ея,  Фенкиным,  доложить  ему,
боярину,  себя  великаго  государя  и  бояр,  как  великий  госу¬
дарь  изволит  сидеть  с  бояры  за  своими,  великого  государя,
делами44  (1429).
 Но  иногда  дело  оказывается  столь  сложным,  что  его
нельзя  бывает  по  первому  докладу  обсудить  и  решить.  В
этих  случаях,  выслушав  дело,  государь  приказывает  боярам
обсудить  это  дело  в  особом  заседании  и  потом  еще  раз  ему
доложить.  Любопытный  образчик  такого  двойного  доклада  и
слушания  записан  в  дворцовых  разрядах  под  1675  г.
 „Того  же  году  апреля  в  26  день,  указал  великий  государь
боярину  Ивану  Богдановичу  Милославскому  внесть  к  себе,
великому  государю,  дело  в  доклад  думнаго  дворянина
А.С.Хит-рово...  И  боярин,  Иван  Богданович,  по  указу  вели¬
кого  государя,  то  дело  взносил  к  нему,  великому  государю,  и
его,  великого  государя,  по  тому  делу  и  по  очной  ставке  док¬
ладывал.  И  великий  государь  того  ж  числа  того  дела  слушал
 1  Для  примера  см.:  Владимирский-Буданов.  Хрестоматия.  III.  25.
 371

с  бояры  и  указал  еще  бояром  слушать  и  доложить  се¬
бя,  великого  государя,  иным  временем,  как  у  него,  великого
государя,  будет  сиденье  с  бояры“  (1355).
 Из  приведенных  мест  видно,  что  сиденье  царя  с  боярами
даже  в  конце  XVII  века  имело  место  не  в  определенные  дни
и  часы,  а  по  мере  надобности.  Доклады  же  делались  царю
постоянно.  Многие  из  них  царю  приходилось  слушать  в  та¬
кие  моменты,  когда  при  нем  вовсе  не  было  бояр.  Можно  ду¬
мать,  что  дьяки  и  члены  приказов,  от  которых  шли  доклады,
любили  докладывать  именно  в  отсутствие  бояр.  Они  явля¬
лись  в  этих  случаях  единственными  советниками  своего  го¬
сударя.  Это  были  высочайшие  доклады  с  глазу  на  глаз.  Они  в
высокой  степени  возвышали  значение  докладчика.  Государи
давали  указы  и  по  таким  докладам,  но  не  всегда.  Иногда,  вы¬
слушав  дело,  они  приказывали  доложить  его  боярам  и  по¬
том,  с  боярским  приговором,  вновь  доложить  дело  себе.  Ка¬
кая  была  причина  такого  распоряжения?  На  это  можно  отве¬
чать  предположительно.  Докладываемое  дело  было,  конеч¬
но,  обставлено  всеми  нужными  справками,  иначе  докладчик
не  решился  бы  пойти  к  царю.  Но  это  справки  с  точки  зрения
докладчика.  Надо  думать,  московские  государи  не  хотели
действовать  под  влиянием  всегда  более  или  менее  односто¬
ронней  точки  зрения  докладчика,  а  потому  и  привлекали  к
обсуждению  доклада  лиц,  знакомых  с  правительственной
практикой,  но  в  данный  момент  непосредственно  незаинте¬
ресованных  отправлением  известного  рода  дел.  При  той  бес¬
контрольной  власти,  какою  пользуются  лица,  имеющие  пра¬
во  высочайших  докладов,  в  указанной  практике  московских
государей  можно  видеть  попытку  ограничить  произвол
высших  правительственных  органов.
 Вот  пример  такого  осторожного  отношения  московских
государей  к  лицам,  имевшим  право  высочайшего  доклада:
 „1636  года  декабря  в  15  день  государя  царя  Великаго
князя  Михаила  Федоровича  докладывал  думный  дьяк,  Ми-
хайло  Данилов,  о  поместных  и  вотчинных  статьях,  и  госу¬
дарь  царь  и  Великий  князь  Михаил  Федорович  указал:  тех
статей  слушать  бояром,  а  что  о  тех  статьях  бояре  пригово¬
 372

рят,  и  о  том  велел  государь  доложить  себя,  государя44  (Вла¬
димирский-Буданов.  Хрестоматия.  ТЛИ.  247).
 Таков  порядок  разъяснения  дела  и  подготовки  его  к  цар¬
скому  решению  при  участии  Государевой  думы.  Царь  поста¬
новляет  решение  и  дает  свой  государев  указ  или  единствен¬
но  на  основании  доклада  правительственных  лиц,  дьяков,
бояр  и  других  приказных  докладчиков,  или  выслушивает
предварительно  своих  думцев  „бояр44.  Этим  объясняется  и
разная  форма  указов:  в  одних  виден  след  соучастия  „бояр44,  в
других  нет.
 Если  доклад  происходит  без  бояр,  в  таком  случае  госу¬
дарь  по  выслушании  дела  приказывает  свой  указ  докладчи¬
ку  прямо  к  исполнению,  например:
 „Лета  7069  октября  в  15  день  царь  и  Великий  князь
Иван  Васильевичь  сего  докладу  слушал  и  приказал  казначе¬
ем...44  (АИ.  I.  №  154.  XVI.  1560).
 Если  на  докладе  присутствовали  бояре,  то  царь  давал
приказ  боярам,  на  основании  которого  они  составляли  при¬
говор,  например:
 „В  81  году  октября  в  9  день,  по  государеву  цареву  и  ве-
ликаго  князя  приказу,  преосвященный  Антоний  Митропо¬
лит,  архиепископы  и  епископы  и  весь  Освященный  собор,  и
бояре,  князь  Иван  Федорович  Милославский,  и  все  бояре,
приговорили...44  далее  излагается  указ  о  наследовании  в
вотчинах  княженецких  и  жалованных  (АИ.  I.  №  154.  XIX.
1573).
 Любопытен  состав  этой  Думы  Ивана  Васильевича.  Дело
шло  о  чисто  светском  вопросе  гражданского  права;  но  в  Ду¬
му  нашли  нужным  пригласить  весь  Освященный  собор.
 Та  же  форма  наблюдается  и  в  XVII  веке.  В  дворцовых
разрядах  под  1617  г.  читаем:
 „А  по  государеву  цареву  и  Великого  князя  Михаила  Фе¬
доровича  указу  бояре  приговорили:  объезжим  головам
всем  быть  без  мест44  (298).
 Или  в  книгах  разрядных  на  1628  г.:
 „И  указал  государь  бояром  сказати  воеводам,  чтоб
они  ныне  на  его  государеве  службе  были,  как  кому  сказано,  а
не  будут  они  по  государеву  указу  и  по  их  боярскому
 373

приговору,  и  учнут  они  впредь  о  том  государю  бить  челом,
и  им  от  государя  быти  в  великой  опале“  (12).
 Боярским  приговором  названо  здесь  исполнение  госуда¬
рева  указа.  Еще  пример.  В  окружной  грамоте  Алексея  Ми¬
хайловича  на  Верхуторье  читаем:
 „В  нынешнем  в  1646  г.  февраля  в  7  день  указали  мы  и
бояре  приговорили:  для  пополнения  нашея  казны,  слу¬
жилым  людям  на  жалованье41  и  т.д.  (Рум.  собр.  III.  №  124).
 Итак,  боярский  приговор  составляется  на  основании  го¬
сударева  указа.  Царь,  выслушав  доклад  и  все  необходимые
справки  для  разъяснения  дела,  высказывает  свою  волю,  как
делу  быть;  если  при  докладе  были  бояре,  они  формулируют
царскую  волю,  это  и  есть  боярский  приговор.  Это  и  значит
„царь  указал,  бояре  приговорили14.  Понять  эти  слова  в  смыс
ле  указания  на  коллегиальный  порядок  решения  дел  в  Думе,
причем  царю  принадлежит  лишь  роль  председателя,  не
представляется  ни  малейшей  возможности.  Такой  порядок
решения  дел  в  Думе  противоречил  бы  всем  условиям  быта
Московского  государства.  Бояре-думцы  —  слуги  московских
государей,  обязанные  им  своим  выдающимся  положением.
Государь  может  призвать  и  не  призвать  их  в  Думу,  поэтому
никак  нельзя  допустить,  что  они  имеют  решающий  голос
при  рассмотрении  государственных  вопросов1.  Об  отноше¬
ниях  Великого  князя  Ивана  Васильевича  к  своим  думцам  мы
имеем  характерное  свидетельство  Берсеня-Беклемишева:
„Князь  великий,  —  говорит  он,  —  против  себя  стречю  лю¬
бил  и  тех  жаловал,  которые  против  его  говаривали44.  „Стре-
чя“  или  „встреча44—  означает  возражение.  Итак,  Иван  Ва¬
сильевич  любил  выслушивать  возражения  и  даже  жаловал
тех,  кто  их  ему  делал!  Об  этом  не  пришлось  бы  говорить,
 Единственное  отступление  от  высказанного  в  тексте  положения
можно  наблюдать  только  в  кратковременный  период  господства  Избран¬
ной  рады  Сильвестра  и  Адашева.  Она  имела  целью  сделать  царя  только
председателем  своего  совета.  И  можно  допустить,  что  иногда  и  достигала
этого.  В  выражениях  указа  1556  г.  можно  видеть  пример  осуществления
желательного  для  Избранной  рады  порядка:  „Лета  7064  августа  21  приго¬
ворил  государь  царь  и  Великий  князь  Иван  Васильевич  со  всеми  бояры“.
Эта  форма  совершенно  соответствует  порядку,  установленному  98-й
статьей  царского  Судебника.
 374

если  бы  членам  Думы  принадлежал  решающий  голос.  В
этом  случае  у  них  было  бы  право  не  только  возражать,  но  и
решать  против  воли  царя.  Берсень  же,  сравнивая  Ивана  Ва¬
сильевича  с  его  сыном  и  преемником,  в  похвалу  первому
говорит  вышеприведенную  фразу.  По  московским  понятиям,
и  то  хорошо,  если  царю  можно  возразить.  Надо  думать,  что
Ивану  Васильевичу  редко  приходилось  выслушивать  возра¬
жения,  если  он  за  них  даже  жаловал.  Иначе  относился  к
думцам  Василий  Иванович.  Герберштейн  говорит  о  нем:
„Между  советниками  великого  князя  никто  не  пользуется
таким  значением,  чтобы  осмелиться  в  чем-нибудь  проти¬
воречить  ему  или  быть  другого  мнения46  (28).  С  этим  соглас¬
ны  и  отечественные  свидетельства.  Тот  же  Берсень  говорит:
„Государь  упрям  и  встречи  против  себя  не  любит;  кто  ему
встречу  говорит,  и  он  на  того  опаляется66.  Берсень  испытал
это  на  себе.  Когда  в  Думе  шла  речь  о  Смоленске,  он  возразил
государю,  „и  князь  великий,  —  рассказывал  он  по  этому  по¬
воду  Максиму  Греку,  —  того  не  полюбил  да  молвил:  пойди,
смерд,  прочь,  не  надобен  ми  еси661.
 Таковы  могли  быть  последствия  неосторожных  споров
думных  людей  с  московскими  государями.  Думные  люди  не
решали  государственных  дел,  а  только  отвечали  на  вопросы
государей  и  исполняли  их  указы.  Сильвестр  и  Адашев  сде¬
лали  попытку  превратить  государя  в  председателя  Думы.
Нововведение  это  было  кратковременно  и  кончилось  опалой
реформаторов.  Иван  Грозный  увидал  в  нем  нарушение  своих
существеннейших  прав.  Роль  Думы  в  XVII  веке  совершенно
верно  определена  современником.  Описав,  как  думные  люди
рассаживаются  в  Думе  по  отечеству,  Котошихин  говорит:
 „А  лучится  царю  мысль  свою  о  чем  объявити,  и  он  им,
объявя,  приказывает,  что  б  они,  бояре  и  думные  люди,  по-
мысля,  к  тому  делу  дали  способ...  и  они  мысль  свою  к  спо¬
собу  объявливают...66  (И.  5).
 Итак,  царь  высказывает  „мысль66,  т.е.  намерение  свое,
свою  волю,  а  боярам  приказывает  приискать  способ  осу¬
ществить  эту  мысль;  этим  исполнением  царской  мысли  и  11  ААЭ.  I.  №  172.
 375

исчерпывается  вся  деятельность  Государевой  думы,  засе¬
дающей  в  присутствии  царя.
 Но  государи  могли  дать  своим  думцам  и  большие  пол¬
номочия,  если  находили  это  нужным.  И  они  делали  это.  Они
уполномочивали,  например,  бояр  составить  приговор  по  из¬
вестному  делу  в  особом  заседании,  в  котором  сами  не  при¬
сутствовали.  Это  бывало  в  тех  случаях,  когда  дело  отлича¬
лось  большой  сложностью  и  не  могло  быть  разрешено  не¬
медленно.  Такие  приговоры,  составленные  одними  боярами,
государь  приказывал  потом  доложить  себе.
 Весной  1625  г.  Михаил  Федорович  делал  назначения
разных  лиц  к  городовому  делу.  Двое  из  назначенных  не  при¬
няли  назначения  и  били  челом  об  отечестве.  Местнические
счеты  представляли  нередко  большую  сложность  и  запутан¬
ность,  а  потому:
 „Государь  царь  и  Великий  князь  Михаил  Федорович,
слушав  челобитья  Даниила  Шенкурскаго  и  Ивана  Измайло¬
ва,  указал  о  том  сидети  бояром,  да  что  бояре  о  том  пригово¬
рят,  и  государь  указал  о  том  доложить  себя,  государя“  (Кн.
разряди.  Ст.  1155).
 В  1636  г.  15  декабря  думный  дьяк  Михайло  Данилов
докладывал  царю  о  поместных  и  вотчинных  делах.  Ввиду
сложности  вопроса  государь  приказал  слушать  „тех  статей64
боярам,  а  что  они  приговорят,  о  том  доложить  ему.
 „И  декабря  в  16  день  бояре  тех  статей  слушали,  а  что  о
которой  статье  бояре  приговорили,  и  о  тех  статьях  велели
докладывать  государя.  И  декабря  в  17  день  государь  царь  и
Великий  князь  Михаил  Федорович  слушал  поместных  и  вот¬
чинных  статей,  и  что  об  них  бояре  приговорили  указал  о  тех
статьях,  а  что  о  которой  статье  государев  указ  и  боярский
приговор,  и  то  писано  по  статьям...44  а  далее  следуют  четыр¬
надцать  статей,  занимающих  7  страниц  в  печатном  издании  в
8-ку  „Хрестоматии44  Влад.-Буд.  III.  247.
 То  же  делает  и  Алексей  Михайлович:
 „А  в  нынешнем  году  (1677),  по  указу  великаго  го¬
сударя,  бояре  для  спорнаго  челобитья  всяких  чинов  людей,
тех  статей  (поместных  и  вотчинных)  слушали  вновь,  и
которым  статьям,  по  боярскому  приговору,  быть  по  прежне¬
 376

му,  и  которыя  пополнены,  и  которыя  отставлены,  и  то  писа¬
но  под  статьями  порознь  ниже  сего...“  и  далее  следуют
41  обширная  статья  о  поместьях  и  16  статей  о  вотчинах,  за¬
нимающих  27  страниц  в  4-ку  (ПСЗ.  №  700).
 Два  приведенных  свидетельства  относятся  к  порядку
московского  законодательства.  В  первом  из  них  государь
приказал  „боярам“  рассмотреть  новые  статьи,  составленные
в  Поместном  приказе;  во  втором  —  дело  шло  об  изменении
действующих  уже  статей.  Всяких  чинов  люди  заявляли  свое
недовольство  существующими  нормами  поместного  и  вот¬
чинного  права.  Алексей  Михайлович  указал  боярам  принять
в  соображение  заявленные  неудовольствия  и  пересмотреть
„статьи64.  По  указу  государеву  бояре  были  уполномочены
пополнить  и  даже  отменить  старые  статьи.  Обширный  труд
их  или,  как  тогда  говорили,  боярский  приговор  представлен
был  на  утверждение  государя  и  по  его  указу  получил  силу
закона.
 Итак,  государевы  советники  или  присутствуют  на  док¬
ладах  приказных  правителей  царю  и,  по  его  запросу,  подают
мнения  о  предметах  докладов,  и  затем,  по  указу  царя,  со¬
ставляют  приговоры,  или,  тоже  по  указу  царя,  имеют  свои
особые  заседания  и  составляют  проекты  новых  законов,  ко¬
торые  приводятся  в  исполнение  опять-таки  по  указу  царя.
 Ввиду  такой  роли  Думы  не  представляется  ни  малейшей
надобности  останавливаться  на  вопросе  о  ее  компетенции,
хотя  вопрос  этот  и  сильно  занимает  наших  исследователей.
Дума  делает  все  то,  что  ей  будет  приказано  сделать  госуда¬
рем,  и  не  делает  ровно  ничего,  если  государю  не  будет  угод¬
но  приказать  ей  действовать.  А  это  значит,  что  Дума  не  име¬
ет  никакой  „своей66  компетенции.  Мы  только  что  привели
два  случая,  в  которых  „боярам66  указано  было  рассмотреть
поместные  и  вотчинные  статьи  и  составить  о  них  свой  при¬
говор.  Но  это  не  доказывает,  что  проекты  поместных  и  вот¬
чинных  статей  составляются  боярами.  Государь  может  и  без
Думы  указать,  как  действовать  в  делах  этого  рода.
 В  1643  г.  били  государю  челом  „безпоместные  и  мало¬
поместные  и  пустопоместные  дворяне  разных  городов66.  Че¬
лобитье  их  состояло  вот  в  чем.  По  смерти  служилых  людей
 377

поместья  их  давались  вдовам,  а  вдовы  сдавали  эти  поместья
в  свой  род  и  тем  выводили  их  из  рода  умерших  мужей.  Род¬
ственники  мужей  и  били  челом,  чтобы
 „...государь  их  пожаловал,  не  велел  бы  тех  их  родст¬
венных  поместей  сдавать  из  роду  вон,  чтобы  им  в  конец  не
погибнуть  и  от  службы  не  отбыть^.  Государь,  сей  челобит¬
ной  слушав,  указал:  поместей  вдовам  без  именнаго  указу
сдавать  ни  кому  не  велеть“  (Влад.-Буд.  Хрестом.  III  255).
 Почему  в  1636  г.  Михаил  Федорович  приказывает  поме¬
стные  и  вотчинные  статьи,  проект  которых  был  составлен  в
Поместном  приказе,  слушать  боярам,  а  в  1643  г.  тот  же  госу¬
дарь  дает  указ  прямо  от  себя  о  поместных  же  делах?  В
1643  г.  дело  шло  об  однородных  челобитных,  а  в  1636  г.  бы¬
ла  соединена  в  один  доклад  масса  разнородных,  для  удовле¬
творения  которых  потребовалось  составить  14  статей.  Док¬
лад  1636  г.  был  весьма  сложный,  и  царь  не  захотел  ограни¬
читься  мнением  членов  Поместного  приказа,  а  пожелал  вы¬
слушать  и  мнение  бояр;  доклад  1643  г.  —  сравнительно
прост,  и  царь  разрешил  его  сам,  не  обращаясь  к  боярам.  Но¬
вые  указы  по  одним  и  тем  же  делам  можно  давать  и  с  помо¬
щью  бояр,  и  без  их  помощи,  как  будет  угодно  государю.  В
последнем  случае  помощь  бояр  вполне  заменяется  помощью
одного  дьяка-докладчика.
 То  же  надо  сказать  и  о  судебной  деятельности  царя.  Мо¬
сковские  государи  продолжают  судить  лично  в  XVI  и
XVII  столетиях.  Но  и  в  судебной  своей  деятельности  они
нередко  обращаются  к  содействию  „бояр“.  Пример  такого
содействия  мы  привели  выше,  но  и  в  суде  такие  случаи  не¬
редки.  В  1623  г.  бил  челом  государю  и  отцу  его,  святейшему
патриарху,  стольник  князь  В.И.Туренин  на  князя
Б.Касаткина.  Государи  велели.
 „...сказать  про  то  бояром,  чтоб  бояре  о  том  поговорили,
а  что  поговорят,  и  о  том  велел  государь  и  отец  его  государев,
великий  государь  святейший  патриарх,  доложить  себя“  (Кн.
разр.  931).
 Боярский  приговор  был  доложен  государям  думным
дьяком  Томилою  Луговским.  На  основании  этого  приговора
государи  указали  челобитчику  „дать  суд“  и  назначили  судей.
 378

Но  суд  почему-то  не  состоялся.  Это  дало  повод  к  новой  че¬
лобитной  князя  Туренина.  Государи  указали  „говорить  боя-
ром“.  Бояре  рассмотрели  теперь  дело  по  существу  и  приго¬
ворили  выдать  князя  Б.Касаткина  князю  В.Туренину  голо¬
вою.  Думный  дьяк,  Федор  Лихачев,  доложил  приговор  этот
государям,  и  государи
 „...указали  князя  Богдана  Косаткина  за  кн.  Васильево
безчестье  Туренина  посадить  на  день  в  тюрьму.  И  князю  Бо¬
гдану  Касаткину  государев  указ  и  боярский  приговор  сказан
и  в  тюрьму  князь  Богдан  Касаткин  послан  с  подьячим  с  Ми-
киткою  Кузминым“  (Кн.  разр.  935).
 В  обоих  случаях  „бояре“  играют  роль  совета.  В  первом
случае  государи  хотели  узнать,  какое  дать  направление  че¬
лобитной  князя  Туренина.  По  существующим  порядкам  по¬
следствия  челобитной  в  делах  об  отечестве  могли  быть
очень  различны.  Челобитчику  в  случае  очевидной  нелепости
его  иска  могло  быть  прямо  отказано;  но  если  бы  при  предва¬
рительном  рассмотрении  челобитной  оказалось,  что  ему  „со¬
шлось”  с  ответчиком,  дело  его  могло  быть  разрешено  „сыс¬
ком”  или  „судом”.  Государи  хотели  знать,  какое  направле¬
ние  дать  делу,  и  потому  потребовали  мнения  бояр.  Бояре
приговорили  „дать  суд”,  и  государи  указали  дать  суд.  Во
втором  случае  боярам  указано  было  произвести  этот  суд.
Бояре  приговорили  к  выдаче  головою,  государи  на  докладе
изменили  боярский  приговор  и  указали  посадить  виновного
на  день  в  тюрьму.  В  обоих  случаях  боярский  приговор  есть
лишь  материал  для  государева  указа  и  только.  Хотя  государи
в  последнем  случае  изменили  боярский  приговор,  но  князю
Касаткину,  тем  не  менее,  объявлен  государев  указ  и  бояр¬
ский  приговор.  И  это  отчасти  верно,  ибо  и  бояре  признали
виновным  князя  Касаткина,  разница  только  в  мере  наказа¬
ния.
 В  1625  г.  бил  челом  государю  Д.Шенкурской  на  И.Из-
майлова.  Государь
 „...указал  о  том  сидеть  бояром,  да  что  бояре  о  том  при¬
говорят,  и  государь  указал  о  том  доложить  себя,  государя”
(Кн.  разр.  1155).
 379

Думный  дьяк,  Федор  Михалов,  доложил  государю  бояр¬
ский  приговор:
 „И  Государь  царь  и  Великий  князь  Михайло  Федорович
указал  Данилу  Шенкурскому  и  Ивану  Измайлову  боярский
приговор  сказати.  И  по  государеву  указу...  боярский  приго¬
вор  сказан44.
 Здесь  „бояре44  опять  выступают  в  качестве  судей  по  при¬
казу  царя,  но  с  тою  разницею,  что  государь  утвердил  их  при¬
говор  без  всяких  изменений.
 Случаи  такого  участия  бояр  в  судебной  деятельности
царя,  сколько  бы  их  ни  оказалось,  не  доказывают,  что  у  бояр
есть  право  участвовать  в  решении  отеческих  дел.  Эти  дела
решаются  государями  и  без  всякого  участия  бояр.  В  1618  г.
бил  челом  государю  стольник,  В.Третьяк,  на  князя  Юрия
Буйносова,  и  „государь  велел  ему  отказать44,  не  справляясь  с
мнением  бояр.  В  том  же  году  бил  челом  государю
Юр.Татищев  на  князя  Д.М.Пожарского;  государь  велел  ему
отказать  и  с  князем  Пожарским  быть.  Но  когда  Татищев  не
послушался  этого  указа,  государь  приказал  его  бить  кнутом
и  выдать  Пожарскому  головою  и  опять  без  всякого  совеща¬
ния  с  боярами  по  той  причине,  что  царю  дело  было  ясно.  Та¬
кие  же  примеры  единоличного  суда  царя  в  отеческих  делах
встречаем  в  1624,  1625  и  1627  гг.1  Любопытно,  что,  по
взгляду  тяжущихся,  бояре  в  делах  этого  рода  иногда  и  вовсе
не  могли  принимать  участия.  В  1614  г.  князья  С.  и  М.Прозо-
ровские  били  челом  о  суде  и  счете  на  князя  Ф.Куракина.  Го¬
сударь  велел  ,допросить44  их  боярам.  Прозоровские  этим
указом  остались  недовольны  и  вновь  били  челом  о  суде,  на¬
до  полагать,  перед  царем  лично,  потому  что  просьбу  свою
они  мотивировали  так:
 „Случаев  у  нас  много  (т.е.  случаев  назначения  на  служ¬
бу,  в  которых  они  были  поставлены  выше  Куракиных),  да
перед  бояры  положить  их  не  мочно,  потому  что  и  до  мно¬
гих  бояр  в  случаях  дойдет44  (Двор.  разр.  158).
 Московские  государи  не  только  одни  решают  местниче¬
 1  Кн.  разряди.  Стб.  555,  558;  см.  еще  1624  г.  Стб.  1042;  1625  г.
Стб.  1160;  1627  г.  Стб.  1377.
 380

ские  споры,  но  одни,  без  всякого  совещания  с  боярами,  уста-
новляют  и  общие  нормы  для  решения  таких  споров.  В
1616  г.  окольничий,  князь  Гр.  Волконский,  „сказывал^  (т.е.
представлял)  царю  английского  посла,  а  князь  Гр.  Тюфякин
этого  посла  звал  к  государеву  столу  и  ездил  его  потчевать.  И
вот  поэтому-то  у  него  и  явилось  опасение,  не  будет  ли  он
поставлен  в  случае  спора  ниже  кн.  Волконского.  Для  разъяс¬
нения  своего  сомнения  он  обратился  с  челобитьем  к  госуда¬
рю.
 „И  государь  приказал  посольскому  думному  дьяку,  Пет¬
ру  Третьякову,  челобитье  его  записать  в  Посольском  прика¬
зе,  что  стольнику,  который  посла  зовет  к  столу,  до  околнича-
го,  который  посла  сказывает,  в  отечестве  дела  нет;  а  околни-
чему  до  него  дела  нет,  и  прежде  того  не  бывало  же“  (Двор,
разр.  221).
 Московские  государи  давно  уже  стремятся  ограничить
случаи  местнических  споров,  а  потому  разрешение  челоби¬
тья  князя.  Тюфякина  не  представляло  никакого  сомнения,  и
оно  последовало  без  всякого  совещания  с  думными  людьми.
 Итак,  думцы  государевы,  не  имея  постоянного  состава,
не  имеют  и  определенной  компетенции,  а  делают  только  то,
что  царь  им  прикажет.
 Такой  вывод  может  не  только  изумить,  но  показаться
совершенно  невероятным  людям,  хорошо  знакомым  с  со¬
временной  литературой  о  так  называемой  Боярской  думе.  В
этой  литературе  можно  найти  не  только  старательно  состав¬
ленное  перечисление  предметов,  подлежащих  ведомству
Думы,  но  там  точно  означены  дни  и  часы,  когда  эта  Дума
собирается  и  заседает.  К  этой  собирающейся  в  определенные
дни  и  часы  Думе  мы  теперь  и  перейдем.
 В  Москве,  действительно,  возникло  учреждение,  члены
которого  заседали  в  определенные  дни  и  часы  и  имели  свою
более  или  менее  определенную  компетенцию;  но  учрежде¬
ние  это  существенно  отличается  от  Думы,  хотя  и  имеет  с
нею  некоторые  точки  соприкосновения.
 С  самых  древних  времен  князь  был  судьей  и  лично  от¬
правлял  дела  правосудия.  По  мере  объединения  России  под
властью  Москвы  отправление  суда  лично  государем  дела-
 381

лось  все  затруднительнее.  Но  и  московские  государи  про¬
должают  судить  сами  и  в  первой  инстанции  еще  в  XIV  и
XV  веках.  Не  имея,  однако,  возможности  разрешать  все  дела,
поступавшие  к  их  личному  суду,  великие  князья  учреждают
себе  в  помощь  бояр  введенных,  которым  дают  право  судить
свой  суд.  Таким  образом,  возникли  особые  лица,  которые
судили  „суд  великаго  князя46.  До  Ивана  III  они  судили  этот
суд  единолично;  с  Ивана  III  они  должны  были  судить  его
сам  друг  с  дьяком  (Древности.  T.I  С.474,  576).  Дальнейший
шаг  в  организации  этого  высшего  суда  состоял  в  учрежде¬
нии  боярской  судной  коллегии.  Когда  именно  была  она  уч¬
реждена  и  в  каком  виде,  —  это  неясно.  При  Иване  III  такой
коллегии,  стоявшей  выше  приказов,  кажется,  еще  не  было.
Первая  статья  его  Судебника  говорит:
 „Судити  суд  боярам  и  окольничим,  а  на  суде  быти  у  бо¬
яр  и  о  у  околничих  диаком66.
 Из  этой  статьи  следует,  что  есть  суд  бояр  и  окольничих,
на  котором  присутствуют  дьяки.  Но  какой  это  суд,  суд  при¬
казов,  где  сидит  боярин  или  окольничий  и  при  нем  дьяк,  или
высший  суд  над  приказами,  состоящий  из  бояр,  окольничих
и  дьяков?  Вторая  статья  того  же  Судебника  дает  право  ду¬
мать,  что  это  суд  приказов,  ибо  она  предписывает  „боярину66
жалобников  от  себя  не  отсылать,  а  давать  управу,  кому  при¬
гоже;  а  кому  не  пригоже,  о  том  сказать  великому  князю,  или
„к  тому  его  послати,  которому  которые  люди  приказано
ведати66.  Здесь,  очевидно,  дело  идет  не  о  высшем  суде,  а  о
приказном.  Надо  думать,  что  о  приказном  суде  говорит  и
ст.1,  стоящая  в  прямой  связи  со  ст.2.  Это  толкование  совер¬
шенно  подтверждается  и  царским  Судебником.  Ст.  7  этого
последнего  соответствует  ст.2  первого  Судебника  и  говорит
о  приказном  суде,  а  не  о  высшем  боярском;  других  же  ста¬
тей,  в  которых  можно  было  бы  видеть  указание  на  сущест¬
вование  высшего  боярского  суда,  нет,  а  потому  есть  доста¬
точное  основание  думать,  что  и  в  период  составления  второ¬
го  Судебника  такого  суда  еще  не  было1.
 1  Г-н  Лихачев  в  своем  сочинении  „Разрядные  дьяки  XVI  века“  при¬
водит  „боярский  приговор,  что  приговорили  о  покраденной  у  корельского
попа  ржии  от  1520  г.  В  постановлении  приговора  участвовали:  четыре
 382

Но  от  второй  половины  XVI  века  мы  уже  имеем  доку¬
ментальное  свидетельство  о  существовании  высшего  бояр¬
ского  суда.  Под  приговором  чинов  Собора  1566  г.  о  ливон¬
ских  делах  встречаем  такую  подпись:  „А  у  бояр  в  суде
яз,  Борис  Иванович  Сукин“.  Б.И.Сукин  был  дьяк,  из  подпи¬
си  же  его  следует,  что  он  состоял  членом  боярского  суда.
Это  не  суд  приказа,  ибо  приказов  было  много,  и  в  каждом
были  свои  дьяки;  и  не  суд  одного  боярина  введенного,  ибо
трудно  думать,  чтобы  единоличный  суд  боярина  введенного
назывался  „судом  бояр“.  Что  же  это  за  суд?
 Прежде  всего  надо  заметить,  что  у  нас  в  древности  суд
не  был  отделен  от  управления:  кто  управлял,  тот  и  судил,  и
наоборот,  кто  судил,  тот  мог  рассматривать  и  вопросы
управления.  Поэтому  выражение  „суд  бояр“  нельзя  пони¬
мать  в  тесном  смысле  высшей  боярской  исключительно  суд¬
ной  коллегии.  Это  была,  надо  думать,  не  судная  только,  а
„расправная“  коллегия,  ведавшая  и  суд,  и  управление.
 Такая  коллегия  возникла  у  нас  в  1564  г.  В  этом  году
царь  учредил  опричнину.
 „Государство  же  свое  Московское,  воинство,  и  суд,  и
управу,  и  всякие  дела  земские  приказал  ведать  и  делати
бояром  своим,  которым  велел  быть  в  земских:  князю  Ива¬
ну  Дмитриевичу  Бельскому,  князю  Ивану  Федоровичу  Мсти¬
славскому  и  всем  бояром.  А  конюшему,  и  дворецкому,  и  ка¬
значеем,  и  дьяком,  и  всем  приказным  людем  велел  быти  по
своим  приказом  и  управу  чинити  по  старине,  а  о  больших
делах  приходите  к  бояром.  А  ратные  каковы  будут  вести
или  земские  великие  дела,  и  бояром  о  тех  делах  приходите  к
государю“  (Александро-Невская  лет.;  у  Карамзина.  IX.
Пр.  137).
 Здесь  мы  имеем  дело  с  первым  учреждением  особой  бо¬
ярской  коллегии,  действующей  самостоятельно  в  пределах
 боярина,  четыре  окольничих,  печатник  и  3  думных  дьяка.  Из  напечатанно¬
го  документа  не  видно,  чтб  это  за  „бояре“,  —  думцы  это  государевы  или
специальная  судебная  коллегия.  Если  мы  и  допустим,  что  „бояре“  в  дан¬
ном  случае  действовали  не  в  качестве  думцев,  а  в  качестве  суда,  все  же  это
будет  суд  на  случай,  а  не  постоянная  судная  палата.  Специальные  же  суды
на  известный  случай  всегда,  конечно,  имели  место.
 383

предоставленной  ей  компетенции.  Эта  коллегия  имеет  свой
постоянный  состав,  определенный  указом  царя.  В  нее  назна¬
чены  бояре,  которым  велено  быть  „в  земских66.  Подлинный
указ  до  нас  не  дошел,  а  потому  мы  и  не  можем  сказать,  кто
именно  был  назначен  Грозным  в  состав  правительственной
боярской  коллегии.  Мы  знаем  только  двух  членов,  принад¬
лежавших  к  ее  первоначальному  составу,  это  были:  князья
И.Бельский  и  И.Мстиславский,  названные  в  приведенной
уже  выписке  из  Александро-Невской  летописи;  позднее  к
ним  был  присоединен  князь  Мих.Воротынский,  он  упомянут
в  документе  1570  г.,  о  котором  речь  будет  впереди.  Можно
думать,  что  и  дьяк,  Б.И.Сукин,  принадлежал  к  составу  этой
же  коллегии,  так  как  никакой  другой  в  это  время  не  было.
 Эта  коллегия  имела  свою  определенную  компетенцию.
Ей  предоставлено  было  ведать  все  внутреннее  управление,
военное  и  гражданское,  и  суд.  Приказы,  имевшие  по  Судеб¬
никам  доклад  у  государя  непосредственно  по  всем  делам,
которых  нельзя  было  решить  без  государева  ведома  (ст.  2
первого  и  ст.7  второго),  должны  были  теперь  по  всем
„большим  делам66  обращаться  с  докладами  к  „боярам66  зем¬
ской  коллегии.  Эти  бояре  получили  право  разрешать  своею
властью  все  дела,  за  исключением  „ратных  и  великих  зем¬
ских66;  по  этим  последним  они  сами  должны  были  делать
доклад  государю.
 Очень  может  быть,  что  в  подлинном  государевом  указе,
до  нас  не  дошедшем,  разграничение  власти  бояр  от  власти
государя  было  сделано  в  более  точных  выражениях;  но  во
всяком  случае  трудно  думать,  чтобы  земским  боярам  пре¬
доставлена  была  компетенция,  выходящая  за  пределы  пря¬
мого  применения  царских  указов.  Иван  Грозный  слишком
ревниво  относился  к  своей  власти,  чтобы  предоставить  зем¬
ским  боярам  сколько-нибудь  широкие  полномочия  по
управлению  государством.  От  времени,  непосредственно
последовавшего  за  учреждением  земской  боярской  колле¬
гии,  мы  имеем  несколько  жалованных  и  льготных  грамот,
одну  грамоту  о  порядке  платежа  таможенных  пошлин,  о  ме¬
рах  против  корчемства  и  игры  зернью  и  один  наказ  белозер-
ским  губным  старостам  и  целовальникам  о  порядке  пресле¬
 384

дования  лихих  людей1.  Все  эти  грамоты  даны  от  имени  са¬
мого  царя.  Высшее  управление,  как  и  следовало  ожидать,
осталось  в  его  руках.  К  боярам  перешло  только  исполнение
указов,  да  и  в  этой  области  трудно  думать,  чтобы  они  дейст¬
вовали  с  некоторою  самостоятельностью  в  сколько-нибудь
сомнительных  случаях.  Время  для  этого  было  очень  небла¬
гоприятно.  Отъезд  царя  в  Александровскую  слободу  сопро¬
вождался  выражением  недоверия  к  боярам;  в  письме  к  ми¬
трополиту  Иван  Грозный  перечисляет  боярские  измены  и
беззакония  и  этим  объясняет  свой  отъезд,  а  позднее  —  и  уч¬
реждение  опричнины.  При  таких  условиях  боярам  трудно
было  действовать  самостоятельно  даже  и  в  мелких  вопросах
текущего  суда  и  управления.  Можно  думать,  что  любимой
формой  их  деятельности  были  доклады  государю.
 Как  бы  ни  была  зависима  и  несамостоятельна  деятель¬
ность  коллегии  земских  бояр,  все  же  она  существенно  отли¬
чается  от  деятельности  Думы  государевой.  Государева  дума
только  подготовляет  дела  к  решению  государя;  она  делает
это  или  в  присутствии  царя,  или  в  особом  заседании  без  ца¬
ря,  но  всегда  по  его  особому  указу.  Она  сама  ничего  не  ре¬
шает.  Если  царь  приказывает  Думе  составить  приговор,  при¬
говор  этот  исполняется  не  сам  по  себе,  а  в  силу  государева
указа.  Учрежденная  Иваном  Грозным  коллегия  земских  бояр
имеет  свою  собственную  компетенцию  и  в  пределах  этой
компетенции  сама  решает  восходящие  на  ее  рассмотрение
вопросы.  Дела,  подлежащие  рассмотрению  земских  бояр,
восходят  к  ним  из  приказов  в  тех  случаях,  когда  приказы  не
находили  возможным  разрешать  их  сами,  по  их  важности
или  по  иным  причинам,  и  по  жалобе  частных  лиц  на  реше¬
ния  приказов.  Можно  допустить  и  третье  основание:  земские
бояре  могли  рассматривать  некоторые  дела  и  в  первой  ин¬
станции;  это  дела  о  всех  тех  людях,  которые  никому  не  были
приказаны.
 Коллегия  земских  бояр  представляет  совершенную  но¬
вость  в  нашей  истории;  до  1564  г.  ничего  подобного  у  нас  не
 1 	АЭ.  I.  №№  269,  276,  277,  279,  281.  1565—1571;  АИ.  I.  №№  188,  191,
193.  1573—1575.
 13—1728
 385

было.  Но  к  той  же  коллегии  царь  мог  обратиться  и  за  сове¬
том  и,  таким  образом,  временно  превратить  ее  в  свою  думу.
Такой  случай  известен  нашим  памятникам.  В  1570  г.  земские
бояре  получили  от  сибирского  царя  грамоту,  перевели  ее  с
татарского  языка  на  русский  и  препроводили  к  царю.  В  ответ
они  получили  такой  приказ:
 „И  вы  б  о  том  поговорили,  пригоже  ли  нам  с  сибир¬
ским  царем  о  том  ссылатися,  и  почему  в  Сибирь  татарин  к
царю  отпущен,  и  что  с  ним  писано,  и  в  котором  году  отпу¬
щен?  Да  что  ваша  будет  мысль,  и  вы  б  приговор  свой  к
нам  отписали...64  (ААЭ.  I.  №  179).
 Приказ  этот  послан  был  из  Александровской  слободы,
где,  конечно,  у  царя  не  было  недостатка  в  советниках;  но  он
нашел  нужным  посоветоваться  с  земскими  боярами,  а  не  с
опричными.  Это  соединение  двух  функций  в  одном  и  том  же
учреждении  ничего  не  меняет  в  существе  дела.  Советников
своих  и  по  учреждении  опричнины  царь  берет  где  желает.
Но  рядом  с  этим  старым  явлением  возникло  новое,  коллегия
земских  бояр,  поставленная  над  приказами;  это  не  дума,  а
Расправная  палата,  имеющая  власть  решать  текущие  дела
суда  и  управления.
 Мы  не  можем  с  точностью  сказать,  до  какого  года  суще¬
ствовала  учрежденная  Иваном  Грозным  земская  Расправная
палата.  Ясно  только,  что  она  существовала  недолго,  скорее
менее,  чем  более  десяти  лет.  В  1570  г.  она  еще  существует.
Только  что  приведенная  переписка  о  сибирских  делах  ведет¬
ся  от  имени  „Ивана  Бельскаго,  Ивана  Мстиславскаго,  Ми-
хальца  Воротынскаго  и  всех  бояр66.  Царь  в  своей  ответной
грамоте  называет  Бельского  и  его  товарищей  полными  име¬
нами  и  с  „вичем66.  Но  уменьшительная  форма  боярской  гра¬
моты  указывает,  что  земские  бояре  находились  в  довольно
приниженном  положении.  В  следующем  году  И.Ф.Мсти-
славский  был  заподозрен  в  измене.  В  данной  им  „прокля¬
той66  грамоте  он  признается,  что  „веры  своей  не  соблюл  и
государю  своему  изменил,  навел  с  своими  товарищами
безбожнаго  крымскаго  Девлет-Гирея  царя  на  святыя  право-
славныя  церкви.66  Только  благодаря  предстательству  митро¬
полита,  шести  епископов  и  14  архимандритов  и  игуменов  и
 386

поручительству  двух  бояр,  одного  окольничего  и  нескольких
сот  подпоручников  государь  простил  изменника  и  опалу  с
него  снял1.  Остался  ли  он  членом  земской  Расправы  и  после
своей  измены,  этого  мы  не  знаем;  но  два  ближайшие  к  нему
товарища  выбыли  из  нее.
 Первый  боярин  Расправы,  князь  Бельский,  был  убит  в
приход  Девлет-Гирея  к  Москве  в  1571  г.,  третий  член,  князь
М.И.Воротынский,  был  казнен  два  года  спустя  после  наше¬
ствия  Девлет-Гирея.  В  1574  г.  встречаемся  с  учреждением,
которое,  по  всей  вероятности,  упразднило  земскую  Распра¬
ву,  если  она  только  дожила  до  этого  года.  По  рассказу  руко¬
писного  временника:
 „Царь  Иван  Васильевич  произволил  в  этом  году  и  поса¬
дил  царем  в  Москве  Симеона  Бекбулатовича  (крещеного  та¬
тарина)  и  царским  венцом  его  венчал,  а  сам  назвался  Иваном
Московским,  и  вышел  из  города  на  Петровку.  Весь  свой  чин
царский  государь  отдал  Симеону,  и  сам  ездил  просто,  как
боярин,  и  как  приедет  к  царю  Симеону,  ссаживается  от  царе¬
ва  места  далеко,  вместе  с  боярами46  (Соловьев.  VI.  210).
 Подлинный  указ  о  возведении  царскою  волею  на  мос¬
ковский  престол  татарина  до  нас  не  дошел,  но  факт  этот  не
подлежит  ни  малейшему  сомнению.  Мы  имеем  несколько
грамот,  данных  „Великим  князем  Симеоном  Бекбулатовичем
 1 	Рум.  собр.  I.  №  196.  Издатель  к  „проклятой“  грамоте  князя  Мсти¬
славского  делает  такое  примечание:  „Судя  по  множеству  данных  о  нем
(Мстиславском)  записей  и  по  мере  государева  гнева,  должно  заключить,
что  преступление  его  было  довольно  важно“.  Мы  думаем,  что  должно
заключить  к  совершенно  обратному.  За  вину  Мстиславского  государь
возложил  на  него  свою  опалу.  Если  же  допустить,  что  Мстиславский  был
действительно  виновен  в  том,  в  чем  сознался,  и  был  наказан  за  свою  изме¬
ну  только  опалою  государевой,  то  является  совершенно  непонятным  хода¬
тайство  за  него  всего  духовенства  с  митрополитом  во  главе.  Вина  —  пер¬
вой  важности,  наказание  сравнительно  легкое,  о  чем  же  ходатайствовать
духовенству?  Русские  воеводы,  высланные  против  Гирея,  не  умели  поме¬
шать  ему  перейти  через  Оку  и  сжечь  Москву.  Первыми  воеводами  были  те
же  земские  бояре:  Бельский,  Мстиславский,  Воротынский.  Вот  в  чем  вина
Мстиславского.  Он  не  умел  отразить  Гирея.  Больной  царь  увидал  в  этом
измену.  Чтобы  ублажить  его,  Мстиславский  признался  в  измене.  Духовен¬
ство,  конечно,  хорошо  знало,  что  никакой  измены  не  было;  могла  быть
оплошность,  а  потому  и  явилось  ходатаем.

всея  Русии“.  Это  указывает,  что  произведенное  в  1564  г.  вы¬
деление  опричнины  и  учреждение  земской  Расправы  для
управления  Московским  государством  более  уже  не  удовле¬
творяло  царя.  Его  больное  воображение  перешло  от  бояр¬
ской  коллегии  к  иному  способу  управления  государством,  и
он  дал  Москве  царя,  а  сам  жил  как  частный  человек.  Полно¬
мочия  этой  царской  тени  были  гораздо  обширнее  полномо¬
чий  земских  бояр.  Симеон  давал  своею  властью  жалованные
и  льготные  грамоты  о  порядке  взимания  податей;  государе¬
вы  дворцовые  села  он  называл  „нашими4*1.  Этому  царю  Иван
Грозный  подавал  челобитные,  в  которых  просил  его  „пока¬
зать  ему  милость44  дозволить  устроить  себе  двор,  одних  лю¬
дей  принять,  других  отпустить  и  „о  людишках  своих  с  твои¬
ми,  государевыми,  приказными  людьми  памятями  ссылать¬
ся442.  Но  эта  игра  больного  монарха  в  цари  и  раболепные
подданные  продолжается  недолго.  По  прошествии  двух  лет
Иван  Васильевич  ссадил  татарина  с  Московского  царства  и
назначил  его  Великим  князем  Тверским.  В  этом  новом  дос¬
тоинстве  мы  встречаем  Симеона  Бекбулатовича  еще  в
1582  г.  Он  пожаловал  в  этом  году  Арсения,  игумена  Спас¬
ского  монастыря,  пустошами  в  Тверском  уезде1  2 3.  Заняв  по-
прежнему  престол  своих  предков,  Иван  Грозный  возвратил¬
ся  и  к  прежнему  порядку  управления  и  суда.  Это  заключаем
мы  из  того,  что  ни  в  последние  годы  его  царствования,  ни  в
царствование  сына  его,  Федора,  не  встречаем  никаких  указа¬
ний  на  существование  высшей  боярской  коллегии  как  учре¬
ждения  постоянного.  В  это  время  для  рассмотрения  дел,  не
подлежавших  ведомству  того  или  другого  приказа,  всякий
раз  назначался  царем  особый  суд  на  этот  случай.  Так  посту¬
пил  сам  Иван  Грозный  в  1579  г.  25  декабря  этого  года  велел
он  стоять  у  своего  государева  стола  в  товарищах  с  крайним,
Бор.Фед.Годуновым,  князю  И.В.Сицкому.  Сицкий  этого  на¬
значения  не  принял  и  бил  челом  об  отечестве,  о  счете.  Госу¬
дарь  велел  дело  это  судить  двум  боярам  да  одному  дьяку.
Так  поступал  и  сын  его,  Федор.  От  царствования  этого  госу¬
 1 	АИ.  I.  №  195;  АЭ.  I.  №№  290,  292.  1576.
 2 	Соловьев.  VI.  Прим.  94.
 3 	АЭ.  I.  №316.
 388

даря  мы  имеем  шесть  случаев  местнического  суда,  в  которых
всякий  раз  назначались  специальные  судьи  и  всякий  раз  из
двух  лиц,  из  боярина  и  дьяка.  Это  —  совершенное  возвра¬
щение  к  тому  порядку,  который  установился  еще  при  Иване
Васильевиче  III,  к  суду  одного  боярина  введенного  с  дья¬
ком1.
 Этот  порядок  вещей  продолжается  и  при  Михаиле  Фе¬
доровиче,  он  также  назначает  специальный  суд  из  одного
боярина  и  дьяка1  2.  Но  в  его  царствование  возникает  и  новый
порядок,  окончательно  закрепленный  Уложением.  Михаил
Федорович  начинает  приказывать  те  же  дела,  которые  до
него  и  при  нем  судил  боярин  с  дьяком,  „судить  бояром“,  и  не
только  суд  судить,  но  и  вершить  дело.  В  начале  XVII  века
это  делается  всякий  раз  по  особому  государеву  указу.  Чело¬
битье  подается  государю,  а  государь  приказывает  „сидеть  о
том  бояром44  или  „поговоря  о  том,  указ  учинити“.  На  основа¬
нии  такого  указа  бояре  „приговаривают46:  или  отказать  чело¬
битчику,  или  посадить  виновного  в  тюрьму  и  т.д3.  Здесь  мы
присутствуем  при  самом  зарождении  Расправной  палаты
XVII  века4.  Государь  уполномочивает  „бояр44  рассмотреть
челобитье  и  составить  приговор,  т.е.  решить  дело,  не  внося
на  его  утверждение.  В  этих  случаях  бояре  действуют  не  как
думцы  государя,  а  как  самостоятельный  суд,  облеченный
правом  решать.  Но  это  делается  всякий  раз  по  особому  пол¬
 1 	Симб.  сбор,  разряди,  кн.  С.67,  98,  99,  103,  105  и  106.
 2 	В  1623  г.  назначен  был  кн.  Д.Т.Трубецкой  и  дьяк  Мих.Данилов,  в
том  же  году  кн.  Ив.Ив.Шуйский  и  тот  же  дьяк;  в  1627  г.  велено  было  су¬
дить  боярину  Мих.Борис.Шеину  и  опять  тому  же  дьяку  (Кн.  разр.  933,  937
и  1371).
 3 	Кн.  разряди.  I.  551—554,  556,  673  и  др.
 4 	В  Уставной  книге  Разбойного  приказа  есть  несколько  „боярских
приговоров"  от  времени  Федора  Ивановича  и  Бориса  Годунова,  но  не  вид¬
но,  кого  надо  разуметь  здесь  под  боярами:  думцев  государевых  или  суд¬
ную  коллегию.  Царствование  Федора  Ивановича  представляет  анормаль¬
ное  явление:  государством  управлял  не  царь,  а  Борис  с  пятью-шестью
боярами  (см.  выше,  с.375).  В  данном  случае  Борис  играл  роль  царя,  пять-
шесть  бояр  —  были  его  думцы.  Они,  конечно,  составляли  всякие  пригово¬
ры,  и  эти  приговоры  и  занесены  в  уставную  Разбойную  книгу  под  назва¬
нием  „боярских".  При  царе  Борисе  могла  уже  назначаться  боярская  судная
коллегия.
 389

номочию.  Постоянного  учреждения  боярской  Расправы,
действующей  по  общему  правилу,  а  не  по  специальному
всякий  раз  указу,  нет  и  в  1626  г.  В  этом  году  Поместный
приказ  спрашивал  государей,  как  они  прикажут,  после  пожа¬
ру,  поместные  и  вотчинные  дела  делать?  Государи  приказа¬
ли:
 „И  которых  статей  в  Поместном  приказе  о  поместных  и
вотчинных  делех  без  государева  царева  и  Великого  князя
Михаила  Федоровича  и  отца  его,  государева,  великаго  госу¬
даря  Святейшаго  Патриарха  Филарета  Никитича,  имяннаго
приказу  делать  не  мочно,  те  статьи  они,  государи,  велели
написать  и  принесть  к  себе,  государям,  в  доклад64  (Влад.-Буд.
Хрестом.  III.  214).
 Мы  здесь  находимся  еще  на  точке  зрения  царского  Су¬
дебника,  который  предписывает:
 „А  которому  будет  жалобнику,  без  государева  ведома,
управы  учинити  немочно,  ино  челобитье  его  сказати  царю
государю66  (7).
 Как  в  1550  г.  не  было  никакой  посредствующей  инстан¬
ции  между  государем  и  приказами,  а  дела,  в  случае  недос¬
татка  указа,  шли  из  приказов  прямо  к  царю,  так  и  в  1626  г.
дела  из  приказов  (по  крайней  мере  из  Поместного)  непо¬
средственно  докладываются  государю.  Между  царем  и  при¬
казами  нет  еще  никакого  постоянного  учреждения.  Первое
указание  в  законодательстве  на  такое  посредствующее  уч¬
реждение  находим  лишь  в  Уложении  1649  г.,  и  то  довольно
нерешительное.  В  Уложении  читаем:
 „А  спорныя  дела,  которых  в  приказех  зачем  вершити
будет  немощно,  взносити  из  приказов  в  доклад  к  государю
царю  и  Великому  князю  Алексею  Михайловичу  и  к  его  го¬
сударевым  бояром  и  окольничим  и  думным  людем.  А  боя-
ром  и  окольничим  и  думным  людем  сидети  в  палате  и  по
государеву  указу  государевы  всякия  дела  делати  всем
вместе66  (X.  2).
 Редакция  статьи  показывает,  как  сильны  были  в  Москве
исторические  традиции  и  как  трудно  было  людям  XVII  века
перейти  от  старого  привычного  порядка  к  новому.  Из  конца
статьи  ясно,  что  бояре  имеют  свои  собственные  заседания
 390

без  царя,  на  которых  и  решают  всякие  дела,  поступающие  из
приказов.  Но  дела  из  приказов  поступают  на  основании  док¬
лада.  Кому  же  делается  доклад?  Если  бояре  уполномочены
решать  дела,  то  им  и  должен  делаться  доклад.  Статья  же  го¬
ворит  о  докладе  государю  и  его  государевым  боярам.  Что  же
это  значит?  Делать  доклад  царю  и  боярам  единовременно  в
данном  случае  нельзя,  ибо  бояре  сидят  в  палате  без  царя  и
без  царя  решают  дела;  делать  доклад  сперва  царю,  а  потом
боярам  нет  надобности,  ибо  государь  вперед  уполномочил
бояр  решать  эти  дела.  Это  недостаток  редакции,  в  котором
слышится  остаток  старины.  До  Уложения  доклад  делался
государю  лично  во  всех  тех  случаях,  когда  приказные  судьи
или  бояре  введенные  не  находили  возможным  сами  разре¬
шить  дело.
 Это  —  практика  веков,  она  и  проскользнула  в  Уложе¬
ние,  хотя  Уложение  и  установило  посредствующую  между
приказами  и  царем  инстанцию.  В  действительности,  конеч¬
но,  дела  из  приказов  поступали  к  боярам,  а  царю  докладыва¬
лись  только  те  из  них,  которые  и  бояре  не  находили  возмож¬
ным  разрешить.  Это  совершенно  ясно  из  последующих  ука¬
зов.  Например:
 „К  бояром,  в  Золотую  палату,  дела  взносить  к
слушанию  и  к  совершению  из  приказов:  в  понедельник
из  Разряда,  во  вторник  из  приказа  Большия  казны“  и  т.  д.
(1669.  ПСЗ.  №  460).
 Итак,  возникновение  высшего  учреждения  „бояр“  есть
весьма  позднее  явление  нашей  истории.  Окончательное  уч¬
реждение  его  относится  к  половине  XVII  века.  Попытка
Ивана  Грозного  создать  высший  боярский  суд  имела  очень
кратковременное  бытие.
 Переходим  к  составу,  ведомству  и  власти  этого  высшего
судебно-правительственного  учреждения.
 Уложение  предписывает  сидеть  в  палате...  „бояром  и
окольничим  и  думным  людем“  (X.  2).  То  же  говорят  и  позд¬
нейшие  указы1.  Но  значит  ли  это,  что  все  наличные  думные
чины,  без  особого  назначения,  состояли  членами  боярской
 1  ПСЗ.  №№  460,  838,  885.  1669—1680.
 391

палаты?  Это  очень  сомнительно.  Многие  из  них  имели  уже
назначения  и,  конечно,  не  могли  оставить  своих  мест  без
особого  указа.  Надо  думать,  что  члены  боярской  палаты  на¬
значались  царем  из  думных  чинов  особым  указом.  И  мы
действительно  имеем  указания  на  такие  назначения.  Первое
из  них  дошло  к  нам  от  1681  г.  В  этом  году,  в  мае  месяце,  на¬
значены  в  Расправную  палату  товарищами  к  князю  Ник.
Ив.Одоевскому:  трое  бояр,  трое  окольничих,  трое  думных
дворян  и  двенадцать  думных  дьяков.  С  этого  года  по  1689  г.
не  встречаем  ни  одного  нового  назначения  членов  Расправ-
ной  палаты,  а  в  1689  г.  было  два  таких  назначения.  Первый
раз,  12  сентября,  первоприсутствующим  указано  было  быть
Як.Ник.Одоевскому,  а  товарищами  к  нему  назначены:  трое
бояр,  четверо  окольничих,  двое  думных  дворян  и  двое  дум¬
ных  дьяков.  В  том  же  году,  14  октября,  состав  палаты  был
пополнен  еще  одним  окольничим.  В  1690  г.  встречаем  новое
назначение  третьего  думного  дьяка  и  т.д.1
 Назначенные  в  Расправную  палату  члены  оставались  в
этом  звании,  пока  нравилось  государю,  и  могли  быть  воз¬
вращены  даже  в  прежнее  состояние,  хотя  бы  и  низшее.  Так
случилось  с  думным  дьяком  П.Никифоровым.  В  1689  г.  он
был  назначен  в  Расправную  палату,  а  в  1691  г.  государь
„указал,  ему  в  Расправной  палате  не  быть,  а  быть  ему  в  поме¬
стном  приказе,  по-прежнему  “1  2.
 Расправная  палата  собиралась  в  определенные  дни  и  ча¬
сы.  В  древнейшем  указе  по  сему  предмету  (1669)  определя¬
ются  только  дни:  члены  палаты  должны  были  собираться
ежедневно,  кроме  субботы.  Потом  нашли  нужным  опреде¬
лить  и  час  приезда.  В  1674  г.  приказано  было  съезжаться  в
10-м  часу  дня,  а  с  1676  г.  —  в  1-м3.  Эта  неопределенность  и
неустойчивость  порядка  указывают  на  то,  что  мы  имеем  де¬
ло  с  возникающим  только  учреждением,  которому  прихо¬
дится  еще  отыскивать  себе  место  и  время  в  ряду  более  ста¬
рых.
 1 	Дворц.  разр.  IV.  Стб.  187,  483,  490,  523  и  пр.  Эта  отрывочность  из¬
вестий  объясняется  неполнотой  дошедших  до  нас  разрядных  книг.
 2 	Там  же.  Стб.  624.
 3 	ПСЗ.  №№  460,  582,  621.
 392

Расправная  палата  состояла  из  первоприсутствующего
члена  и  его  товарищей.  Первоприсутствующий  был  предсе¬
дателем.  В  указах,  определяющих  порядок  деятельности  па¬
латы,  он  назывался  иногда  по  имени,  об  остальных  же  чле¬
нах  говорилось  как  о  его  товарищах.  Так,  в  указе  1681  г.  де¬
лается  предписание  „бояром,  окольничим  и  думным  людям,
которые  сидят  в  Расправной  палате  с  боярином,  со  князем
Никитою  Ивановичем  Одоевским  в  товарищах../41  Перво¬
присутствующий  член  палаты  назначался  также  царем.  Нам
известны  имена  трех  первоприсутствующих:  первым  был
князь  Ник.Ив.Одоевский,  он  же  первоприсутствующий  член
Уложенной  комиссии;  за  ним  следовал  его  сын,
Як.Ник.Одоевский;  а  в  1691  г.  встречаем  в  этой  должности
князя  Мих.Як.  Черкасского2.
 Что  касается  ведомства  боярской  палаты,  то  нет  надоб¬
ности  определять  его  на  основании  практики,  оно  определе¬
но  в  указах.  По  Уложению  все  спорные  дела,  которых  поче¬
му-либо  нельзя  было  решить  в  приказах,  вносятся  к  боярам.
Таким  образом,  боярская  палата  есть  высшее  в  государстве
судебное  учреждение,  поставленное  над  приказами.  Уложе¬
ние  точно  не  определяет,  по  каким  причинам  дело  может
быть  не  решено  в  приказе.  Таких  причин  наша  старая  прак¬
тика  знала  три:  1)  отсутствие  указа,  разрешающего  дело,
2)  сомнение  в  понимании  существующего  указа  и  3)  разно¬
гласие  членов  приказа,  которые  должны  были  решать  все
дела  „вместе44,  т.е.  единогласно.  В  этих  случаях  дело  перехо¬
дило  в  палату.  Других  оснований  для  переноса  дела  в  пала¬
ту,  кроме  перечисленных,  Уложение  не  знает.  Но  они  скоро
явились.  Молчание  о  них  Уложения  опять  указывает  на  то,
что  мы  имеем  дело  с  вновь  возникающим  учреждением,
компетенция  которого  была  определена  не  сразу,  а  посте¬
пенно.  Уложение  предусматривает  случай  отказа  в  правосу¬
дии.  Кто-нибудь  бил  в  приказе  челом,  а  ему  суда  не  дали  и
указа  не  учинили;  что  ему  делать?  Так  как  то  же  Уложение
учредило  боярскую  палату,  то,  понятно,  такому  челобитчику
 1 	ПСЗ.  №  885.
 2 	Дворц.  разр.  IV.  Стб.  187,  483  и  623.
 393

следовало  бы  на  отказ  в  правосудии  жаловаться  палате.  Но
Уложение  предоставляет  ему  жаловаться  прямо  государю
(X.  20).  Это  вторая  непоследовательность,  опять  объясняе¬
мая  живучестью  старой  точки  зрения,  по  которой  государь
является  судьей  во  всех  делах.  Но  логика  сделала  свое  дело:
скоро  заметили,  что  и  в  этих  случаях  надо  обращаться  не  к
государю,  а  к  „боярам“,  а  потому  указ  1680  г.  говорит,  что
бояре  не  только  слушают  спорные  дела,  вносимые  из  прика¬
зов,  но  и  челобитные  принимают1.  Какие  это  челобитные,
это  нигде  не  определено,  но  объясняется  существом  дела.
Это,  конечно,  челобитные  как  на  отказ  в  правосудии,  так  и
на  неправильные  решения  приказов.  У  нас  никогда  не  было
воспрещено  жаловаться  на  неправильные  решения;  эти  жа¬
лобы  всегда  подавались  государям,  а  с  учреждения  боярской
палаты  они  должны  были  подаваться  ей.
 Судебные  дела  назывались  у  нас  еще  расправными  де¬
лами;  отсюда  возникло  официальное  наименование  вновь
учрежденной  палаты  Расправной  палатой1  2.
 Степень  власти  Расправной  палаты  также  определена
указами.  Уложение  говррит,  что  Расправная  палата  все  госу¬
даревы  дела  решает  по  государеву  указу  (X.  2).  Так  же  вы¬
ражаются  и  позднейшие  указы.  Приведенный  уже  указ  от
1680  г.  предписывает  палате  по  всем  в  нее  поступающим
делам  чинить  государев  указ  „по  его  великаго  государя  ука¬
зу  и  по  Уложению“.  Палата,  следовательно,  действует  по
существующим  указам.  Ей  принадлежит  та  же  степень  вла¬
сти,  что  прежде  (а  в  некоторых  случаях  и  теперь)  принадле¬
жала  приказам.  Отсюда  следует,  что  если  „бояре“  найдут
почему-либо  невозможным  решить  дело,  они  должны  доло¬
жить  о  нем  государю.  Именно  такое  распоряжение  находим
в  указе  от  1694  г.  Так  как  в  этом  указе  сведены  вместе  все
прежние  распоряжения  о  боярской  палате  и  он  как  бы  за¬
вершает  ее  организацию,  то  мы  и  приведем  из  него  главные
части.
 1 	ПСЗ.  №  838.
 2
 Дворц.  разр.  IV.  Стб.  523,  557,  623;  рядом  с  Расправной  палатой
употребительно  выражение  „у  расправных  дел“  (Там  же.  Стб.  187,  483  и
490).
 394

„Великие  государи  указали:  судных  и  всяких  розыскных
дел,  по  которым  в  приказах  судьям  указу  зачем  учинить  бу¬
дет  не  мочно,  или  которые  и  вершены,  а  на  вершенья  учнет
кто...  бить  челом  и  вершенья  чем  спорить,  также  и  о  иных  о
каких  делех  учнет  кто...  бить  челом,  и  тех  из  приказов  дел  и
челобитен  слушать...  бояром  и  думным  людям  всем  и  по  тем
делам  и  по  челобитным  свой  великих  государей  указ  чинить
по  своему  великих  государей  указу,  по  Уложению  и  по  но¬
воуказным  статьям...  А  которых  дел  им,  бояром  и  думным
людем,  зачем  без  их  великих  государей  именнаго  указа  вер¬
шить  будет  не  мочно,  и  по  тем  делам  докладывать  великих
государей...“  (ПСЗ.  №  1491).
 В  этом  указе  находим  и  некоторую  прибавку  к  тому,  что
прежде  говорилось  о  ведомстве  боярской  палаты:  она  ведает
не  одни  судные  и  розыскные  дела,  но  и  иные  дела,  о  кото¬
рых  кто-либо  учнет  челом  бить.  Под  этими  иными  делами,
противополагаемыми  судным,  надо  разуметь  все  дела,  воз¬
никающие  по  вопросам  управления.  Но  есть  ли  это  новость,
возникшая  только  в  1694  г.?  Это  очень  сомнительно.  Для
ответа  на  этот  вопрос  надо  припомнить,  как  развивалось  на¬
ше  законодательство  в  древности.  В  одном  из  наших  преж¬
них  трудов1  мы  имели  уже  случай  выяснить,  что  московское
законодательство  развивается  путем  практики.  Прежде  чем
какое-либо  правило  попадет  в  Судебник  или  Уложение,  оно
действует  на  практике  в  силу  частных  распоряжений.  Так
было,  конечно,  и  с  боярской  палатой.  Прежде  чем  появилось
Уложение  и  другие  указы,  определявшие  порядок  деятель¬
ности  боярской  палаты,  она  уже  призывалась  к  решению
разных  дел,  так  было  в  царствование  Алексея  Михайловича,
а  может  быть  и  ранее,  при  Михаиле  Федоровиче  и  даже  Бо¬
рисе.  И  здесь  практика  шла  впереди  закона.  Вторая  статья
главы  X  Уложения  поэтому  не  должна  быть  рассматриваема
как  чистая  новость;  она  только  формулирует  прежнюю  прак¬
тику,  дает  законное  основание  тому,  что  и  прежде  делалось.
А  многое  так  и  осталось  практикой  и  не  перешло  в  закон.
Например,  состав  палаты;  он  назначается  государем  из  дум-
 1  Опыт  исследования  обычного  права.  1882.
 395

ных  людей;  но  это  не  определено  ни  в  одном  указе.  Вот  по-
этому-то  мы  и  думаем,  что  прибавка  указа  1694  г.  едва  ли
составляет  новость  и  что  Расправная  палата,  по  всей  вероят¬
ности,  уже  с  Уложения  ведала  не  одни  судные  дела,  но  и
правительственные,  которых  почему-либо  нельзя  было  ре¬
шить  в  приказах.
 Степень  власти  палаты  определяется  совершенно  так
же,  как  определялась  степень  власти  приказов:  она  решает
на  основании  Уложения  и  государевых  указов  все  судные  и
правительственные  дела,  пока  не  окажется,  что  какого-либо
дела  „решите  будет  не  мощно46.  Нельзя  сказать,  чтобы  в  этом
определении  была  проведена  точная  граница  власти  палаты.
Что  можно  решить  на  основании  указов  и  чего  нельзя  —  это
дело  весьма  широкого  усмотрения.  На  основании  этого  пра¬
вила  могло  выработаться  и  очень  свободное  толкование  ука¬
зов,  при  котором  доклады  государю  могли  иметь  место
только  в  исключительных  случаях,  и  очень  ограниченное,
вызывавшее  постоянные  высочайшие  доклады.  Как  было  в
действительности,  это  трудно  сказать,  так  как  практика  па¬
латы  нам  малоизвестна,  а  то,  что  нам  известно,  мы  никак  не
можем  мерить  нашею  современною  мерою.  В  XVII  веке  в
компетенцию  Расправной  палаты,  обязанной  решать  судные
и  правительственные  дела  на  основании  государевых  указов,
входило  не  только  разрешение  отдельных  случаев,  но  и  ус¬
тановление  общих  правил  на  все  будущие  случаи,  конечно,
когда  палата  находила,  что  их  можно  сделать  без  доклада
государю.  Повод  так  думать  дают  некоторые  статьи,  нахо¬
дящиеся  в  уставной  книге  Разбойного  приказа.  Но  прежде
чем  привести  эти  статьи,  необходимо  сделать  оговорку.
 В  уставной  книге  Разбойного  приказа  встречаем  докла¬
ды  „боярам44  и  „боярские  приговоры44.  Но  книга  Разбойного
приказа  нигде  не  объясняет,  что  это  за  бояре,  которым  дела¬
ется  доклад:  думцы  ли  это  государевы,  или  судная  коллегия,
которая,  как  мы  видели,  начинает  уже  появляться  в  царство¬
вание  Михаила  Федоровича  и  которой  он  предоставлял  ре¬
шать  дела  без  доклада  себе.  В  книге  приводится  только  док¬
лад  и  приговор  бояр,  но  как  возник  доклад,  по  государеву  ли
специальному  указу  „говорить  с  боярами44  или  как  иначе,  об
 396

этом  ни  слова.  Эта  краткость  памятника  соответствует  его
характеру:  в  нем  изложены  не  подлинные  дела  во  всем  их
течении,  а  только  окончательные  приговоры,  которые  имеют
значение  в  смысле  руководства  Приказу  разбойных  дел  в  его
будущей  деятельности.  Вот  эта-то  неясность  и  допускает
лишь  с  большой  оговоркой  рассматривать  „приговоры  бояр“
как  приговоры  Расправной  палаты.  Приведем  два-три  при¬
мера  таких  приговоров  для  характеристики  нашей  древней
практики.
 В  главе  13  уставной  Разбойной  книги  было  написано,
что  убытки,  возникающие  из  преступлений,  совершенных
несвободными  людьми,  платят  их  господа.  Это  —  старое
правило,  известное  еще  Русской  правде.  В  XVII  веке  в  прак¬
тике  Разбойного  приказа,  когда  первоприсутствующим  чле¬
ном  его  был  князь  Дм.Мих.Пожарский,  возник  вопрос,  что
делать  в  тех  случаях,  когда  люди,  причинившие  своим  пре¬
ступлением  убытки,  умрут  до  вершения  их  дела?  Собствен¬
но,  тут  и  вопроса  никакого  нет.  Жив  или  умер  виновный,
убытки  должны  быть  уплачены  из  его  имущества;  а  так  как
речь  идет  о  несвободных,  то  убытки  должны  быть  уплачены
их  господами.  Но  в  1624  г.,  конечно,  по  частному  случаю
такой  вопрос  возник,  и  князь  Пожарский,  ссылаясь  на  то,  что
в  уставной  книге  об  этом  ничего  не  написано,  внес  его  на
решение  бояр.  Бояре  приговорили:  господа  должны  платить
убытки.
 В  1628  г.  возник  новый  вопрос.  Если  оговоренный  в
преступлении  человек  представит  за  себя  поручителя  в  том,
что  он  к  суду  явится,  а  потом  не  явился,  то  весь  ли  иск  взы¬
скать  с  поручителя?  Бояре  приговорили:  взыскивать  весь
иск,  да  кроме  того,  установили  еще  правила  о  дальнейшем
розыске  оговоренного.
 Если  мы  признаем,  что  эти  приговоры  сделаны  судной
боярской  коллегией,  то  должны  будем  признать,  что  Разбой¬
ный  приказ  в  20-х  годах  XVII  века  имел  уже  над  собой  выс¬
шее  учреждение,  к  которому  и  обращался  с  докладом,  тогда
как  Поместный  во  всех  сомнительных  случаях  должен  был
обращаться  прямо  к  государю  (выше,  с.404).  Это  разнообра¬
зие  практики  не  должно  нас  удивлять:  московское  законода¬
 397

тельство  шло  не  от  общих  начал,  а  от  случайных  требований
места  и  времени,  а  потому  и  представляется  весьма  разъеди¬
ненным.
 Описанную  нами  боярскую  палату  необходимо  отли¬
чать  от  Государевой  думы.  Это  два  совершенно  разных  уч¬
реждения.  Думцы  княжеские  так  же  древни,  как  и  сами  кня¬
зья;  палата  нового  происхождения,  первые  ее  зародыши  не
восходят  далее  половины  XVI  века.  Дума  не  имеет  постоян¬
ного  состава  и  компетенции,  она  действует  только  при  князе,
а  если  без  него,  то  по  особому  его  приказу;  палата  имеет  по¬
стоянный  состав  и  особого  председателя,  она  имеет  свою
определенную  компетенцию  и  действует  на  основании  Уло¬
жения  и  указов.  Дела  в  Думу  поступают  только  по  воле  го¬
сударя;  дела  в  палату  поступают  из  приказов  и  по  челобить-
ям  частных  лиц.  С  половины  XVII  века  деятельность  палаты
определяется  указами,  деятельность  думцев  никогда  не  была
определена  указами  и  очень  понятно  почему:  составляя  со¬
вет  государя,  они  постоянно  направляются  его  волею;  вся¬
кий  организационный  указ  только  стеснил  бы  эту  волю.
 Но  между  Думой  и  палатой  есть  и  точка  соприкоснове¬
ния.  И  та  и  другая  составляется  из  думных  чинов.  Члены  па¬
латы  могут  приглашаться  и  в  Думу  государеву  и,  по  всей
вероятности,  важнейшие  из  них,  обыкновенно,  и  приглаша¬
лись.  Это  нисколько  не  мешало,  однако,  полной  особности
этих  совершенно  различных  учреждений.  Один  и  тот  же  че¬
ловек  мог  сидеть  и  в  Думе  государевой,  и  в  Расправной  па¬
лате;  но  он  действовал  совершенно  иначе  в  Думе,  чем  в  па¬
лате:  в  Думе  он  исполнял  словесную  волю  государеву,  вы¬
сказывал  мнение,  если  его  спрашивали,  составлял  приговор,
если  приказывали,  и  т.д.;  в  палате  он  сам  решал  дела  на  ос¬
новании  Уложения  и  государевых  указов.
 Московские  государи  не  любили  себя  стеснять  никаки¬
ми  учреждениями.  Весь  суд  и  управление  принадлежат  им
лично;  это  точка  зрения  самой  глубокой  древности.  Если  они
„приказывали64  кому-нибудь  судить  и  управлять,  они  делали
это  в  личных  своих  удобствах,  а  не  потому,  чтобы  государ¬
ство  нуждалось  в  какой-либо  организации  суда  и  управле¬
ния.  Их  личную  расправу  и  народ,  и  они  сами  продолжали
 398

считать  наилучшей.  Приказы  и  Расправная  палата  учрежде¬
ны  были  только  по  той  причине,  что  нельзя  же  было  все  сде¬
лать  самому  царю.  А  потому,  как  только  царь  признавал  это
нужным,  все  учреждения  оказывались  как  бы  не  сущест¬
вующими,  и  царь  и  после  Уложения  или  судил  лично,  при¬
чем  „бояре“  играли  обычную  роль  думцев,  или  назначал
специальный  суд  доверенных  людей  на  отдельный  случай.
Приведем  несколько  примеров.
 „Бил  челом  государю  думной  дьяк,  Семен  Заборовский,
на  околничаго,  Осипа  Сукина,  о  счете...  И  государь  указал
против  челобитья  выписать  из  разряду  и  доложить  себя,  го¬
сударя,  думному  дьяку,  Алмазу  Иванову44  (Двор.  разр.  III.
Доп.  стб.  375).
 Этот  случай  личного  суда,  и  даже  без  содействия  Думы,
относится  к  1663  г.  А  из  одного  судного  дела  1671  г.  узнаем,
что  государь  пожаловал  Чудова  монастыря  архимандрита  и
келаря  с  братиею,  велел  дело  их  слушать  „боярам,  кому  Мо¬
сква  приказана44.  7  июля  того  же  года  приговор  этих  „бояр44
был  доложен  государю,  и  он,  выслушав  докладной  выписки,
указал:  „тою  спорною  землею,  о  которой  били  челом44  и  т.д.1
Можно  подумать,  что  в  Москве  второй  половины  XVII  века
не  было  никаких  постоянных  судов  и  все  делалось  по  имен¬
ному  высочайшему  повелению.
 В  дворцовых  разрядах  под  1674  г.  читаем:
 „А  боярам,  и  окольничим,  и  думным  дворянам,  и  дум¬
ным  дьякам  указал  великий  государь  ехать  всем  на  Земский
двор  в  5-м  часу  дня,  тотчас,  не  мешкав.  И  указано  (им)  их
воров  (Ивашку  Андреева  сына  Воробьева  с  товарищи)  рас-
прашивать  накрепко  и  пытать  всякими  жестокими  пытка¬
ми...  А  что  они  воры,  станут  в  распросе...  боярам  сказывать,
и  великий  государь  указал  о  том  прислать  со  всеми  распро-
сными  речами  к  себе  околничаго,  А.С.Матвеева.  А  им  ука¬
зал,  боярам,  ждать  своего  великаго  государя  указу,  покамест
будет  от  него  великаго  государя  с  указом  с  верху  окольни¬
чий,  А.С.Матвеев...  И  бояре  с  распросными  речами  послали
к  великому  государю  окольничаго  А.С.Матвеева,  а  сами  до¬
 1  Федотов-Чеховский.  №  134.
 399

жидались  великаго  государя  указу  на  Земском  дворе.  И  как
приехал  от  великаго  государя  с  указом  А.С.Матвеев,  и
бояре,  по  указу  великаго  государя,  велели  того  вора  вер¬
шить../6
 Здесь  мы  имеем  знакомые  уже  нам  „государев  указ  и
боярский  приговор66,  но  в  какой  необыкновенной  форме!  Все
думцы  государевы  отправлены  в  застенок,  где  производят
пытку  и  ждут  государева  указа,  чтобы  произнести  свой  при¬
говор.  В  этом  случае  с  особенною  ясностью  обрисовывается
отношение  боярского  приговора  к  государеву  указу.
 В  следующем  году,  мая  31-го  дня,  „указал  великий  го¬
сударь  взять  девку  Фенку  (ведомую  вориху,  слепую,  и  воро¬
жею)  у  боярина,  князя  Ф.Ф.Куракина,  со  двора  и  людей  его
лутчих,  и  указал  на  Москве  ее  пытать  жестокою  пыткою
боярам  комнатным  да  дьяку  тайных  дел,  Ивану  Полян¬
скому,  и  людей  тож  указал  пытать  накрепко...  И  по  распро-
сным  речам  ее,  Фенкиным,  и  людей  —  доложить...  себя,  ве¬
ликаго  государя,  и  бояр,  как  великий  государь  изволит  си¬
деть  с  бояры  за  своими,  великаго  государя,  делами66  (Там  же
1428).
 В  обоих  случаях  царь  с  Думой  судит  в  первой  инстан¬
ции,  но,  конечно,  не  потому,  что  не  было  судов,  которые
могли  бы  судить  и  вершить  дело  об  изменнике  Ивашке  Во¬
робьеве  или  дело  о  слепой  ворожее  Феньке,  а  потому,  что
царь  заинтересовался  этими  делами.  Этого  было  совершенно
достаточно,  чтобы  все  существующие  учреждения  момен¬
тально  упразднились,  и  московский  государь  стал  действо¬
вать  так,  как  действовали  удельные  князья  глубокой  древно¬
сти.  Московское  государство  конца  XVII  века  почти  ничего
не  имеет  общего  с  киевским  княжением  XII  века;  но  Алексей
Михайлович,  решающий  в  первой  инстанции  дело  о  слепой
ворожее  Феньке,  „когда  у  него  будет  сиденье  с  бояры66,
очень  напоминает  Владимира  Мономаха,  ежедневно  по  ут¬
рам  садившегося  с  мужами  „людей  оправливать66.
 Взгляд  на  царя,  как  на  личного  судью  и  правителя,  дол¬
жен  был  чрезвычайно  замедлять  развитие  наших  учрежде¬
ний.  В  маленьких  княжениях  удельного  времени  князь  дей¬
ствительно  мог  если  не  все,  то  очень  многое  делать  сам.  И
 400

хорошие  князья,  действительно,  многое  делали  сами.  Их  вы¬
сокое  положение  в  обществе  доставляло  им  возможность
быть  судьями  и  правителями  вне  партий  и  личных  пристра¬
стий.  С  образованием  Московского  государства,  границы
которого  обозначались  такими  отдаленными  один  от  другого
пунктами,  как  Смоленск,  Архангельск,  Тобольск,  Астрахань
и  Киев,  личный  суд  и  управление  стали  невозможностью:
надо  было  перейти  к  учреждениям.  И  вот,  по  крайней  мере  с
XV  века,  начинается  великая  работа  правительственной  ор¬
ганизации.  Первые  опыты  были  очень  слабы.  Они  вовсе  не
имели  в  виду  создать  что-либо  само  себе  довлеющее;  они
имели  целью,  в  видах  облегчения  сложной  и  трудной  дея¬
тельности  царя,  создать  ему  помощников.  Такими  помощни¬
ками  являются  бояре  введенные  и  приказы.  Они  делали  ца¬
рево  дело,  пока  „было  мощно“,  а  как  только  оказывалось,
что  „не  мощно“,  они  шли  к  царю,  докладывали  ему  и  проси¬
ли  об  указе.  Это  были  какие-то  ходячие  тени  царя.  При  та¬
ком  положении  вещей  не  могли  возникнуть  ни  самостоя¬
тельность  суда,  ни  подзаконность  управления,  ни  ответст¬
венность  правительственных  лиц.  Во  всех  сомнительных
случаях  „приказные  люди“  могли  сделать  государю  доклад,
испросить  высочайшее  повеление  и  тем  прикрыть  себя.
 XVIII 	и  XIX  века  весьма  подвинули  организационные  во¬
просы.  В  настоящее  время  суды  существуют  не  в  помощь
государю,  а  как  самостоятельные  учреждения;  царь  более  не
судит.  При  устройстве  судов  изыскиваются  наилучшие  спо¬
собы  их  организации.  В  Москве  такой  способ  действия  и  ре¬
зультаты,  к  которым  он  привел,  были  бы  совершенно  непо¬
нятны  и  невозможны:  ни  подданные  не  поняли  бы,  если  бы
им  сказали,  что  царь  не  может  рассматривать  их  челобит¬
ные;  ни  царь  не  был  бы  в  состоянии  стать  на  ту  точку  зре¬
ния,  что  он  не  может  решить  какое-либо  дело  в  первой  и  по¬
следней  инстанции.  Два  века  кое-что  сделали.  Но  мы  едва  ли
и  теперь  совершенно  освободились  от  московских  недугов:
недостатка  ответственности  органов  администрации  и  воз¬
можности  покрывать  высочайшими  повелениями  все  их  со¬
мнительные  распоряжения.  Московские  порядки  живут  и  в
 XIX 	веке.  Но  Москве  труднее  было  с  ними  бороться:  она
 401

стояла  слишком  еще  близко  к  тому  времени,  когда  личное
начало  в  суде  и  управлении  было  нормальным  явлением;
Западная  же  Европа  не  могла  дать  ей  никакого  поучения.
Мы  живем  в  более  счастливое  время:  и  наука,  и  практика
дают  массу  указаний  и  на  порядок  лучшей  организации  пра¬
вительственных  мест  и  лиц,  и  на  лучшие  способы  установ¬
ления  их  законной  ответственности.

ГЛАВА  ВТОРАЯ
 Литература  вопроса  о  старой  Думе
 В  предшествовавшей  главе  я  сказал  все,  что  можно  бы¬
ло  сказать  о  нашей  старой  Думе  на  основании  источников.
Но  в  сочинениях  о  Думе  говорится  еще  и  многое  другое.  Это
и  делает  необходимым  остановиться  на  литературе  предме¬
та,  ибо  простое  умолчание  о  том,  о  чем  говорят  другие,  мо¬
жет  возбудить  лишь  одно  недоумение.
 Вопроса  о  Думе  касаются  все  наши  историки  в  своих
трудах  по  общей  истории  России.  У  каждого  из  них  можно
найти  ценные  указания.  Но  внимание  их  более  привлекается
фактической  стороной  дела,  чем  юридической.  У  Соловьева,
например,  читатель  найдет  очень  интересные  указания  на
думцев,  пользовавшихся  особым  доверием  того  или  другого
князя;  но  вопросов  о  том,  что  такое  Дума,  каков  ее  состав,
деятельность  и  пр.,  автор  не  касается.  Но  и  эти  вопросы  не
остались  без  разработки.  В  последнее  время  они  вызвали
даже  два  специальных  сочинения.
 Первый  опыт  обработки  материалов  о  Думе  принадле¬
жит  Неволину.  В  своей  статье  „Образование  управления  в
России  от  Иоанна  III  до  Петра  Великого44  он  посвящает  ей
две  страницы.  Неволин  различает  Боярскую  и  Царскую  ду¬
му.  Боярская  дума,  действовавшая  с  чрезвычайною  властью,
учреждалась  во  времена  несовершеннолетия  государя  и  ме¬
ждуцарствия  ;  Царская  —  составляла  постоянный  совет
государя.  Устройство  ее  только  при  Иване  IV  получило  ту
определенность,  которою  она  потом  отличалась.  Она  со¬
ставлялась  из  чинов,  которые  назначались  государем:  бояр,
окольничих  и  с  1572  г.  думных  дворян.  В  ней  обсуждались:
1)  все  дела,  предлагаемые  на  ее  усмотрение  верховною  вла¬
стью,  и  2)  дела,  вносимые  из  приказов  и  по  жалобам  на  при¬
казы.  Некоторые  дела  она  решала  собственною  властью,  о
других  должна  была  докладывать  государю.  При  Думе  со¬
стояла,  в  виде  особого  ее  отделения  по  части  судной,  Рас-
правная  палата.  До  ее  учреждения,  которое  относится  к  цар¬
 403

ствованию  Федора  Алексеевича,  судные  дела  рассматрива¬
лись  всеми  вообще  членами  Думы.
 Таково  мнение  Неволина.  Оно  высказано  совершенно
догматически,  без  всяких  доказательств.  Верным  представ¬
ляется  в  нем  лишь  различение  Боярской  и  Царской  думы  и
наименование  Государева  совета  —  Царской  думой,  а  не  Бо¬
ярской.  Все  остальное  —  не  только  не  доказано,  но  и  не  мо¬
жет  быть  доказано.  Нельзя  доказать,  что  с  Ивана  IV  Дума
получила  ту  определенность,  которою  она  потом  отли¬
чалась;  нельзя  доказать,  что  в  ее  состав  входили  все  бояре,
окольничие  и  думные  дворяне,  а  думные  же  дьяки  не  входи¬
ли,  а  управляли  лишь  ее  письмоводством.  Наконец,  у  Нево¬
лина  встречаемся  и  со  смешением  Думы  с  Судной  палатой,
чем  и  объясняется  утверждение  автора,  что  в  Думу  входят
дела  не  только  по  царскому  указу,  но  и  из  приказов,  и  по  че-
лобитьям.  О  степени  власти  Думы  автор  не  нашел  возмож¬
ным  сказать  что-нибудь.
 Несмотря  на  беглость  высказанных  Неволиным  заме¬
чаний,  они  имели  значительное  влияние  на  позднейшую  ли¬
тературу.  Только  его  противоположение  Боярской  думы  —
Царской,  основанное  на  коренном  их  различии,  прошло  не¬
замеченным.  Новые  историки  свои  труды  о  Царской  думе
печатают  под  заглавием  „Боярская  дума66.
 Мы  имеем  два  специальных  исследования  о  Боярской
думе.  Первое  по  времени  появления  принадлежит  перу  ка¬
занского  профессора  Н.П.Загоскина.  Это  превосходная  рабо¬
та,  в  которой  собрано  более  данных,  чем  можно  найти  в  ка¬
ком-либо  другом  сочинении,  затрагивающем  этот  предмет,  и
оценка  их  по  многим  вопросам  совершенно  правильная.
 Профессор  Загоскин  различает  два  периода  в  истории
Думы:  период  вольной  службы  и  период  службы  обязатель¬
ной  (20  и  сл.).  Личный  состав  Думы  первого  периода  не
имел,  по  его  мнению,  твердо  определенного  характера  (12).
У  Думы  второго  периода  он  отрицает  всякое  самостоятель¬
ное  значение,  так  как  голос  царя  мог  всегда  „парализовать64
решение  думцев  (123).  Хотя  на  с.117  автор  и  говорит,  что
приговор  бояр  вполне  уравнивался  с  царским  указом,  но
объясняет  это  тем,  что  приговоры  Думы  составляются  по
 404

указу  государя  и,  следовательно,  под  его  авторитетом.
 Учреждение  думных  дворян  автор  объясняет  желанием
московских  государей  ограничить  влияние  аристократиче¬
ского  класса  (35).  Дьякам  он  дает  в  Думе  роль  членов  этого
учреждения,  а  не  секретарей  (45).  Особой  канцелярии  при
Думе  он  не  находит.
 Мы  вполне  присоединяемся  ко  всем  этим  положениям.
Но  наряду  с  этими  и  многими  другими  совершенно  верными
мыслями  профессор  Загоскин  все  же  видит  в  московской
Думе  учреждение  с  гораздо  более  определенным  характе¬
ром,  чем  мы  находим  возможным  это  допустить.
 Дума  первого  периода,  говорит  он,  „не  носила  твердо
определенного  характера,  с  каким  позже  встречаемся  мы  в
Боярской  думе  Москвы“  (12).  Так,  московская  Дума  имела
твердо  определенный  состав.  Состав  этот  определялся  чис¬
лом  думных  чинов,  которые  имели,  по  своему  положению,
право  присутствовать  в  Думе  (46).  Этим  автор  признает  за
всеми  введенными  боярами,  окольничими,  думными  дворя¬
нами  и  думными  дьяками  право  войти  в  комнату  государя  и
принять  участие  в  его  Думе,  не  будучи  специально  к  этому
приглашенными.  Здесь  мы  далеко  с  ним  расходимся.
 Почтенный  автор  хорошо  знает,  что  в  Думу  приглаша¬
лись  и  недумные  чины  и,  наоборот,  что  не  все  думные  при¬
глашались  в  Думу.  Он  сам  об  этом  говорит  на  с.74  и  75.  В
возможности  приглашения  в  Думу  недумных  чинов  он  видит
„случаи  расширения  нормального  состава  Думы“;  в  Думе,
состоящей  только  из  немногих  думных  чинов  и  называемой
им  Ближней,  или  Тайной,  он  видит  „возможность  сокраще¬
ния  нормального  состава  Думы“.  Все  это  очень  хорошо,
только  не  отрицается  ли  этим  нормальный  состав  Думы?  Го¬
сударь  может  совещаться  с  тремя,  пятью  и  т.д.  думными  чи¬
нами,  может  совещаться  со  всеми,  может  пригласить  и  не¬
думных  людей.  Все  эти  Думы  одинаково  хороши  и  правиль¬
ны.  Но  при  такой  организации  Думы  можно  ли  утверждать,
что  существовал  нормальный  состав  Думы?  Полагаем,  что
нет,  и  думаем,  что  одна  наличность  Ближней  думы  отрицает
самую  возможность  нормального  состава  Думы.  Нормаль¬
 405

ный  состав  Думы  у  автора  совершенно  тот  же,  что  и  у  Нево¬
лина:  все  думные  чины.
 Но  профессор  Загоскин  в  своих  представлениях  о  твер¬
до  определенном  характере  состава  Думы  идет  гораздо  далее
Неволина.  По  его  мнению,  существует  не  только  нормальная
Дума,  но  и  целый  ряд  думных  комиссий.  „Дума  выделяет  из
себя  часть  членов  своих  в  специальные  комиссии*4  (76),  —
утверждает  он.
 Хотя  автор  довольно  долго  останавливается  на  думных
комиссиях  (он  посвящает  им  целую  главу  II  отдела  второго)
и  подробно  перечисляет  самые  виды  этих  комиссий,  причем
он  различает:  комиссии,  ведавшие  Москву,  ответные,  кото¬
рые  вели  переговоры  с  иностранными  послами,  специальные
судные,  Расправную  палату  он  также  относит  к  думным  ко¬
миссиям,  —  тем  не  менее  все  это  представляется  нам  лишь
плодом  некоторого  недоразумения.
 Для  разъяснения  этого  недоразумения  мы  считаем  необ¬
ходимым  спросить,  что,  собственно,  надо  разуметь  под  дум¬
ными  комиссиями,  если  бы  таковые  действительно  сущест¬
вовали?  Полагаем,  что  под  ними  надо  разуметь  то  же  самое,
что  и  теперь  разумеют  в  городах  под  думскими  комиссиями,
в  университетах  —  советскими,  в  конституционных  государ¬
ствах  —  парламентскими  и  т.д.,  т.е.  комиссии,  назначаемые
подлежащими  учреждениями,  городскими  Думами,  универ¬
ситетами,  парламентами  и  т.д.,  из  своих  членов  для  предва¬
рительного  рассмотрения  каких-либо  отдельных  вопросов,
входящих  в  компетенцию  этих  учреждений.  Итак,  эти  ко¬
миссии  составляются  по  выбору  известной  коллегии  из  ее
членов  и  совершают  по  назначению  коллегии  некоторую
работу,  которая  потом  и  вносится  на  окончательное  ее  раз¬
решение.  Ничего  иного  нельзя  разуметь  под  комиссиями
коллегиальных  учреждений,  а  следовательно  и  думной,  если
бы  они  существовали.
 Посмотрим  теперь,  что  такое  представляют  из  себя
думные  комиссии  профессора  Загоскина.  На  с.76  у  него  ска¬
зано,  что  их  выделяет  из  себя  Дума;  это  как  будто  бы  под¬
ходит  под  наше  определение.  Но  в  следующей  строке  чита¬
ем:  „Члены  этих  специальных  комиссий  назначались  на
 406

каждый  отдельный  случай  государем“.  Что  же  верно,  Дума
выделяет  из  себя  комиссии  или  царь  их  назначает  ?  Верно
только  последнее.  Никогда  Государева  дума  не  производила
никаких  выборов  в  комиссии  и  никогда  никому  ничего  не
поручала  и  не  могла  даже  этого  сделать  по  той  причине,  что
не  существовала  в  виде  коллегии  с  определенным  составом
и  определенной  компетенцией.  Все  комиссии  назначались
царем  непосредственно,  как  им  же  назначался  и  состав  са¬
мой  думы;  царем  же  определялись  и  предметы  занятий  ко¬
миссий.  Дума  в  деле  комиссий  —  решительно  ни  при  чем.
Нельзя  даже  сказать,  что  комиссии  назначались  исключи¬
тельно  из  думных  чинов.  Думные  чины  составляли  высший
служилый  класс,  а  потому  назначались  во  всякие  должности:
они  и  войсками  предводительствовали,  и  на  воеводствах  си¬
дели,  и  в  приказах  были,  и  в  Думу  приглашались;  понятно,
что  их  же  и  в  комиссии  царь  назначал,  но  точно  также  не
исключительно,  не  их  одних,  а  с  примесью  и  недумных  чи¬
нов,  как  и  во  всех  других  случаях.  Это  хорошо  знает  и  поч¬
тенный  автор  рассматриваемого  нами  труда  и  сам  на  это
указывает,  например,  на  с.  83.  Вот  поэтому-то  мы  и  думаем,
что  вся  эта  глава  о  думных  комиссиях  лишняя,  к  делу  не  от¬
носится  и  представляет  вопрос  о  Думе  совершенно  в  ненад¬
лежащем  свете.  Думе  приписано  то,  чего  она  никогда  не  де¬
лала.
 Во  всей  второй  половине  разбираемой  книги,  со  с.89  и
до  конца,  мы  находим  массу  внимательно  собранного  и
чрезвычайно  интересного  материала  о  месте  и  времени  дум¬
ских  собраний,  о  делопроизводстве  Думы  и  самом  порядке
ее  заседаний  и,  наконец,  о  предметах  ведомства,  —  но  этою
частью  исследования  очень  трудно  пользоваться  потому,  что
автор  стоит  на  точке  зрения  Неволина  и  не  различает  Думы
государевой  от  боярского  суда,  или  Расправной  палаты.
 В  главе  о  месте  и  времени  думских  заседаний  автор
приводит,  между  прочим,  указы,  предписывающие  боярам
съезжаться  „в  верх“  то  в  10-м  часу  дня,  то  в  1-м.  Кто  же  это
съезжается?  Автор  утверждает  это  о  Боярской  думе,  причем
он  не  различает  никаких  видов  Думы,  у  него  одна  Дума,
председателем  которой  является  сам  царь  (120),  следова¬
 407

тельно,  в  определенный  час  съезжается  та  Дума,  в  которой
сидит  сам  государь  и  с  которой  он  думает,  т.е.  единственно
настоящая  Дума;  а  мы  хорошо  знаем,  что  эта  Дума  собира¬
лась  не  в  определенные  дни  и  часы,  а  когда  государю  „слу¬
чалось  сидеть  с  боярами46,  т.е.  по  особому  назначению;  со¬
гласно  с  этим  и  Котошихин  говорит:  „И  как  царю  лучится
сидети  с  теми  бояры  и  думными  людми  в  думе  о  инозем¬
ских  и  о  своих  государственных  делех...44  (И.  5).  В  опреде¬
ленные  же  дни  и  часы  собирается  Расправная  палата,  в  кото¬
рой  председательствует  не  царь,  а  первоприсутствующий
боярин,  и  которая  действует  не  как  совет  государя,  а  как  са¬
мостоятельное  учреждение.
 Еще  в  большей  степени  обладают  этим  свойством  —
дать  неправильное  представление  о  московских  порядках  —
те  главы,  в  которых  речь  идет  о  делопроизводстве  Думы  и  о
предметах  ее  ведомства.
 Автор  не  ограничивается  повторением  высказанного
уже  Неволиным  мнения,  что  дела  на  рассмотрение  Думы
поступали:  1)  по  приказу  государя,  2)  по  докладам  из  прика¬
зов  и  3)  по  челобитным,  но  подробно  развивает  его  и  дока¬
зывает.  Между  прочим  он  говорит:  „Существует  указание  на
известное  распределение  дней  между  приказами  для  внесе¬
ния  судьями  их  докладов  в  думу.  Указания  эти  относятся,
правда,  уже  ко  второй  половине  XVII  века,  но  не  может  быть
ничего  невероятного  в  предположении,  что  подобное  рас¬
пределение  дней  практиковалось  и  прежде44  (111—112).  Рас¬
пределение  дней  было  сделано  для  докладов  в  Расправную
палату,  автор  же  относит  это  распределение  к  совету  госуда¬
реву  и  заставляет  своего  читателя  думать,  что  совет  этот  со¬
бирался  в  известные  дни  для  выслушания  докладов  из  из¬
вестных  приказов,  чего  никогда  не  было.
 „В  виде  примеров  того,  как  возбуждали  приказные  док¬
лады  законодательную  деятельность  Думы  боярской,  —  го¬
ворит  далее  автор,  —  приведем,  в  общих  чертах,  из  ново¬
указных  статей,  сущность  нескольких  приказных  докладов,
поступавших  в  Думу  для  рассмотрения  их  в  законодатель¬
ном  порядке44  (138).  Итак,  доклады  из  приказов  возбуждают
законодательную  деятельность  Думы.  Это  положение,  из
 408

которого  следует,  что  доклад  приказа  сам  собою,  без  госуда¬
рева  указа,  возбуждает  законодательную  деятельность  Ду¬
мы,  нуждается  в  серьезном  рассмотрении  и  поверке.
 Мы  уже  знаем,  что  особого  законодательного  порядка  у
нас  не  было,  что  московские  государи  решали  в  одном  и  том
же  порядке  как  законодательные,  так  судные  и  правительст¬
венные  дела.  Точно  так  же  мы  знаем,  что  Расправная  палата,
хотя  и  должна  была  действовать  на  основании  указов,  но  не
ограничивалась  одним  их  применением,  а  установляла  и  об¬
щие  нормы  на  будущие  случаи,  когда  находила  возможным
делать  это  без  доклада  государю.  Итак,  законодательство  в
Москве  не  отличалось  по  форме  от  правительственных  рас¬
поряжений,  а  места,  облеченные  правом  суда  и  распоряже¬
ния,  решали  не  отдельные  только  случаи,  а  издавали  и  об¬
щие  нормы.
 Так  как  профессор  Загоскин  не  различает  Расправной
палаты  от  совета  государева,  то  то,  что  он  говорит  о  порядке
возбуждения  законодательной  деятельности  Думы,  относит¬
ся  у  него  к  Государеву  совету.  Значит,  по  его  мнению,  в  со¬
вете  государевом  доклады  из  приказов  непосредственно
возбуждают  законодательную  деятельность  бояр.  В  под¬
тверждение  своего  положения  автор  делает  несколько  ссы¬
лок  на  Полное  собрание  законов;  но  ни  одна  из  них  не  дока¬
зывает  его  мысли.  Автор  говорит:  „Дело  докладывается  боя¬
рам:  последние  новым  приговором  отменяют  силу  приговора
1650  г.  и  предписывают  на  будущее  время  руководствовать¬
ся  определением  Уложения66  (138).  Читатель  вправе  поду¬
мать,  что  в  действительности  все  делают  бояре,  как  сказано
у  автора.  Раскрываем  статьи  о  разделе  вотчин  между  вот¬
чинниками,  на  которые  в  данном  случае  он  ссылается,  и
приходим  к  совсем  другому  заключению.  Статьи  начинают¬
ся  так:  „Великий  государь  указал  и  бояре  приговорили64.  Ко¬
му  же  был  сделан  доклад?  Статьи  напечатаны  с  пропуском
первоначального  доклада,  который  возбудил  это  дело;  но  в
начале  статьи  1  сказано:  „Доложить  великаго  государя66.
Итак,  доклад  был  сделан  государю  при  боярах,  а  не  боярам.
А  затем  произошло,  что  обыкновенно  происходило  в  таких
случаях:  государь  или  сейчас  же  указал,  как  надо  боярам
 409

приговорить,  или  велел  им  предварительно  „сидеть44  и  гово¬
рить  о  деле,  а  потом  доложить  ему.  В  заключение  того  или
другого  порядка  рассмотрения  доклада  одинаково  получился
обычный  результат:  „государь  указал,  бояре  приговорили44.
Точно  так  же  и  все  другие  №№  Полного  собрания  законов,
на  которые  автор  здесь  ссылается,  неизменно  говорят  о  го¬
сударевом  указе  и  боярском  приговоре1.
 Переходя  затем,  в  частности,  к  рассмотрению  законода¬
тельной  деятельности  Боярской  думы,  автор  находит,  что
„помимо  создания  новых  законодательных  определений,  бо¬
ярскими  приговорами  или  подтверждается  сила  предшество¬
вавших  боярских  приговоров,  или  дополняются  прежние
законоположения,  или  отменяется  их  сила,  или,  наконец,
восстановляется  сила  закона,  перед  тем  отмененного44  (139).
Читатель  вправе  подумать,  что  боярам  принадлежит  чрезвы¬
чайно  широкая  законодательная  деятельность;  но  если  он
это  сделает,  то  опять  ошибется.  Из  цитат  автора  он  увидит,
что  все  эти  подтверждения,  дополнения,  отмены,  восстанов¬
ления  и  пр.  делаются  всякий  раз  в  силу  особого  государева
указа.  Права  законодательства  бояре  не  имели.  Почтенный
автор  хорошо  это  знает,  но  в  его  книге  есть  выражения,  ко¬
торые  могут  набросить  тень  сомнения  даже  и  на  этот  прин¬
цип.  Перечислив  разнообразные  проявления  законодатель¬
ной  функции  Боярской  думы,  автор  продолжает  так:  „Что
касается  обнародования  закона,  то  оно  не  входило  в  круг
обязанностей  Думы  боярской44  (141).  Это,  конечно,  может
навести  на  мысль,  что  дополнение  закона,  его  отмена  и  пр.,  о
чем  шла  речь  на  предшествующих  страницах,  входили  в
круг  обыкновенных  обязанностей  Думы;  тогда  как  мы  хо¬
рошо  знаем,  что  никакого  определенного  круга  обязанностей
у  Думы  не  было:  она  делала,  что  ей  приказывали,  и  только.
Законы  же  московские  государи  издавали,  пополняли  и  от¬
меняли  очень  нередко  и  без  участия  Думы.
 То  же  надо  сказать  и  о  других  предметах  ведомства,
приписываемых  автором  Думе.  В  начале  главы  о  судебной
деятельности  Думы  автор  весьма  решительно  говорит:  „В
 1 	Мы  разумеем  ссылки  автора  на  №№  749,  765,  634.
 410

первой  инстанции  ведала  Дума  боярская  суд  преступлений
политических,  преступлений  по  должности  и  дел  местниче-
ских“  (146).  Итак,  Дума  ведает  перечисленные  дела  в  каче¬
стве  первой  инстанции.  Ничего  нельзя  сказать  решительнее:
у  Думы  своя  определенная  компетенция.  Но  на  следующей
странице  считаем:  „Само  собой  разумеется,  что  суду  Бояр¬
ской  думы  предавались  государем  лишь  наиболее  зна¬
чительные  политические  преступления...64  Итак,  Дума  не
имеет  определенной  судебной  компетенции,  а  судит  всякий
раз  по  особому  государеву  приказу.  К  этому  мнению  мы  со¬
вершенно  присоединяемся  и  тем  оканчиваем  нашу  полемику
с  почтенным  автором:  нам  гораздо  приятнее  находить  у  на¬
ших  предшественников  мнения,  с  которыми  можно  согла¬
шаться,  чем  такие,  которые  следует  опровергать.
 Второй  специальный  труд  о  Думе  принадлежит  москов¬
скому  профессору  В.О.Ключевскому;  он  озаглавлен  „Бояр¬
ская  дума  Древней  Руси44  и  представляет  объемистый  том
более  500  с1.  Это  сочинение  многопредметное.  Мы  находим
в  нем  рассуждения  и  о  таких  вопросах,  которые  автор  хотя  и
приводит  в  связь  с  Думой,  но  которые  прямого  отношения  к
ней  не  имеют.  Таковы,  например:  очерк  истории  древнейших
волостных  городов  на  Руси;  происхождение  городских  стар¬
цев,  отношение  князя  к  землям  дворцовым,  черным  и  слу¬
жилым;  происхождение  удельного  порядка  княжеского  вла¬
дения  в  связи  с  русской  колонизацией  Верхнего  Поволжья;
влияние  колонизации  на  склад  общества  Верхневолжской
Руси;  связь  удельных  учреждений  с  тремя  разрядами  земель
в  уделе;  значение  дворцовых  путей;  наместники  и  волостели;
вотчинное  управление  и  его  значение  в  истории  централиза¬
ции  и  т.д.  Мы  привели  подлинные  слова  из  оглавления  пер¬
вых  пяти  глав  книги,  обнимающих  всего  каких-нибудь  128  с.
Каждый  из  затрагиваемых  здесь  вопросов  мог  бы  быть
предметом  самостоятельного  исследования,  при  разработке
которого  не  пришлось  бы  ни  словом  коснуться  старой  Думы.
 1  Первое  издание  1882  г.  с  приложениями  состоит  из  554  с.  Второе
издание  1883  г.  составляет  перепечатку  первого  с  очень  небольшими  из¬
менениями  на  с.42,  43,  266  и  284.  Мы  будем  приводить  страницы  1-го
издания.
 411

Наша  литература  очень  небогата,  и  мы,  конечно,  не  будем
жаловаться  на  то,  что  автор  дает  больше,  чем  обещает  загла¬
вие  его  книги.  Но  многопредметность  имеет  и  свои  неудоб¬
ства.  Позволим  себе  указать  лишь  на  одно  из  них,  не  самое
главное,  но  весьма  важное  для  читателя.  В  сочинениях  тако¬
го  рода  вопросы  по  главному  предмету  исследования,  обык¬
новенно,  разбросаны  и  затеряны  в  массе  вставок,  имеющих  к
ним  очень  отдаленное  отношение,  а  иногда  и  никакого,  и
выяснить  себе  настоящую  мысль  автора  нередко  представ¬
ляется  делом  очень  нелегким.
 История  Думы  разработана  автором  чрезвычайно  де¬
тально.  Он  различает  совет  киевского  князя  X  века,  прави¬
тельственный  совет  с  XI  века  по  конец  Киевской  Руси,  Бояр¬
скую  думу  при  удельных  князьях  Северо-Восточной  Руси  и,
наконец,  московскую  Думу,  которая  тоже  весьма  меняется  с
XV  по  XVII  век.  Установленные  автором  различия  касаются
состава  и  ведомства  Думы,  ее  значения  и  т.д.  Чем  подробнее
изучен  предмет,  тем,  конечно,  лучше.  Но  дело  в  том,  имеем
ли  мы  достаточно  данных,  чтобы  выяснить  все  эти  различия
и  твердо  обосновать  их?  В  этом  сомневается  и  сам  автор;  его
задача  показалась  ему  особенно  трудной,  когда  пришлось
повести  речь  о  Думе  северных  уделов.  „Предпринимаемая
попытка  изобразить  управление  удельного  княжества,  —
говорит  он,  —  наверное,  несвободна  ни  от  недомолвок,  ни
даже  от  значительных  обмолвок64  (106).  Такое  признание  де¬
лает  особенно  затруднительным  наше  положение.  Можно  ли
точно  передать  мысли  автора,  в  книге  которого,  по  его  соб¬
ственному  заявлению,  есть  недомолвки  и  даже  обмолвки?
Вот  почему  мы  просим  почтенного  профессора  быть  снис¬
ходительным  к  нашему  изложению  его  мнений.  Во  избежа¬
ние  недоразумений  я  везде  буду  приводить  его  мысли  его  же
собственными  словами.
 Автор  излагает  историю  Думы  не  по  отдельным  вопро¬
сам  состава,  ведомства  и  пр.,  а  берет  каждую  временную
разновидность  Думы  в  целом  ее  виде,  а  потому  о  каждом
отдельном  вопросе  говорится  у  него  по  многу  раз  и  в  разных
местах.  Это  тоже  значительно  затрудняет  выяснение  его
взглядов.
 412

Профессор  Ключевский  представляет  себе  нашу  старую
Думу,  во  все  времена  ее  существования,  постоянным  уч¬
реждением,  имеющим  свой  определенный  состав,  ведомство,
степень  власти  и  пр.  „Боярская  дума,  —  говорит  он  о  киев¬
ской  Думе  с  XI  по  XIII  век,  —  была  третьей  (правительст¬
венной)  формой,  отличавшейся  от  двух  других  (дружины  и
веча)  тем,  что  она  была  учреждением  постоянным,  дейст¬
вовавшим  ежедневно44  (73).  То  же  он  утверждает  и  о  москов¬
ской  Думе:  „В  составе  этих  четырех  чинов  (бояр,  окольни¬
чих  и  думных  дворян  и  дьяков)  число  постоянных  членов
думы  стало  в  XVI  веке  довольно  значительно44  (290).  Автор,
следовательно,  примыкает  к  традиционным  взглядам  на  ду¬
му,  а  потому  и  не  считает  нужным  останавливаться  на  во¬
просах  о  том,  постоянное  это  учреждение  или  нет.  Приве¬
денные  слова  сказаны  им  мимоходом;  но  так  как  они  отно¬
сятся  до  существа  дела,  то  мы  и  нашли  нужным  привести  их.
 Состав  этой  постоянной  Думы,  по  мнению  автора,  не¬
сколько  раз  в  течение  нашей  древней  истории  существенно
изменялся;  на  этих  изменениях  он  подробно  останавливает¬
ся.
 Изложим  мнения  автора  о  составе  Думы.
 „При  киевском  князе  в  конце  X  века  встречаем  прави¬
тельственный  класс  или  круг  людей,  которые  служат  бли¬
жайшими  правительственными  сотрудниками  князя.  Эти
люди  оказываются  то  боярами,  то  дружиной  князя  и  состав¬
ляют  его  обычный  совет  64.  Со  времени  принятия  христиан¬
ства  являются  новые  советники,  —  епископы;  третий  эле¬
мент  —  старцы  градские1.
 С  XI  века  городская  торговая  знать  перестает  давать
князю  советников  из  своей  среды  (городских  старцев).  Со¬
став  правительственной  Думы  поэтому  „существенно  изме¬
нился44.  Правительственный  совет  стал  „чисто  боярским,
служилым,  односословным442.
 При  северных  князьях  удельного  времени  новая  пере¬
мена.  „Боярская  дума  является  советом  главных  дворцовых  1 21 	Бояр,  дума  Древ.  Руси.  С.  14,  15.
 2 	Там  же.  С.  41,42,  49,  50.
 413

приказчиков46.  „Это  были  управители  отдельных  ведомств
дворцовой  администрации,  или  дворцового  хозяйства:  дво¬
рецкий,  казначей,  сокольничий,  стольник,  чашник  и  пр.441
 В  Москве  опять  иначе.  Это  постоянный  совет  „всех  на¬
личных  бояр44.  Но  и  в  Москве  с  течением  времени  он  меняет¬
ся.  Эти  изменения  условливаются  переменами,  происходив¬
шими  в  составе  высшего  служилого  класса.  „Когда  прави¬
тельственные  силы,  рассеянные  по  уделам,  собрались  в  Мо¬
скве  и  вошли  в  состав  здешнего  боярства,  в  нем  установился
распорядок  лиц  и  фамилий,  отличавшийся  аристократиче¬
ским  характером44.  „В  конце  XVI  века  в  московском  Госу¬
дарственном  совете  преобладали  старшие  по  происхожде¬
нию  боярские  фамилии44.  „То  все  старинные  привычные  вла¬
сти  Русской  земли,  какие  правили  землей  прежде  по  уделам,
только  прежде  они  правили  ею  по  частям  и  поодиночке,  а
теперь,  собравшись  в  Москве,  они  правят  всей  землей,  и  все
вместе,  в  известном  порядке  старшинства...442
 Иначе  в  XVII  веке:  „По  прекращении  старой  династии
московская  Боярская  дума  захудала,  стала  наполняться
„молодыми  людьми44,  дворянской  демократией443.
 Эти  перемены  в  составе  Думы  обусловливаются  соот¬
ветственными  изменениями  в  организации  общественного
строя  древней  России.  Вот  в  кратких  словах  суть  этих  изме¬
нений.
 Одну  из  существенных  особенностей  Думы  X  века,  от-
 1 	Бояр,  дума  Древ.  Руси.  С.  128,135.
 2 	Там  же.  С.173,  177,  238,  252,  265.
 3 	Там  же.  С.242.  Но  в  конце  книги  автор  высказывается  иначе  о  со¬
ставе  московской  Думы  XVII  века.  На  с.530  читаем:  „По  своему  социаль¬
ному  составу  это  было  аристократическое  учреждение.  Такой  его  характер
обнаруживался  в  том,  что  большинство  его  членов  почти  до  конца
XVII  века  выходило  из  известного  круга  знатных  фамилий  и  назначалось  в
Думу  государем  по  известной  очереди  местнического  старшинства44.  Это
место  нелегко  согласить  с  тем,  которое  приведено  у  нас,  в  тексте  со  с.242.
Может  быть,  к  концу  труда  автор  изменил  свои  взгляды?  Положение  кри¬
тика  очень  трудное,  и  это  не  единственный  случай,  когда  автор  высказы¬
вает  об  одном  и  том  же  предмете  совершенно  разные  мнения.  Полагаем,
что  автору  принадлежит  каждое  высказанное  им  мнение,  а  потому  и  будем
разбирать  то,  которое  высказано  на  с.242,  тем  более,  что  оно  повторяется
и  в  других  местах  книги.
 414

дичающих  ее  от  Думы  XI  и  следующих  веков,  составляет
присутствие  в  ней  градских  старцев.  Для  объяснения  того,
что  такое  старцы  градские,  автор  делает  экскурсию  в  область
истории  городов  и  приходит  к  такому  совершенно  ориги¬
нальному  заключению.  В  городах  до  князей  Рюриковичей
существовала  „военно-торговая  аристократия,  которая  взяла
в  свои  руки  управление  городом  и  его  областью.  Эту  торго¬
вую  аристократию  начальная  летопись  в  рассказе  о  временах
Владимира  и  называет  „нарочитыми  мужами“,  а  выходив¬
ших  из  нее  десятских,  сотских  и  других  городских  управите¬
лей  „старцами  градскими46  или  „старейшинами  по  всем  гра¬
дом...44  „В  X  веке  между  княжеской  дружиной  и  городской
торговой  аристократией  еще  не  было  значительного  рас¬
стояния  ни  экономического,  ни  политического...44  „Весь
X  век  они  действуют  дружно  и  остаются  очень  похожи  одна
на  другую,  вместе  воюют  и  торгуют  вместе,  обсуждают  в
Думе  князя  важнейшие  вопросы  законодательства...44  „Эти
две  силы,  столь  родственные,  с  половины  XI  века  расходятся
между  собой44.  Сотские  и  десятские  назначаются  теперь  кня¬
зем  из  его  дружины,  в  которую  поступают  и  люди  городской
знати.  „Но  аристократия  больших  городов  не  утратила  сво¬
его  местного  значения.  Отдалившись  от  княжой  дружины,
она  стала  ближе  к  городскому  простонародью,  руководила
вечем  и  была  посредницей  между  ним  и  князем441.
 Для  объяснения  нового  состава  думы  в  северных  удель¬
ных  княжениях  автор  дает  картину  всего  строя  этих  княже¬
ний.  Он  отправляется  от  давно  уже  высказанной  мысли  о
вотчинном  характере  княжеской  власти  на  севере  и  дает  ей
весьма  своеобразное  выражение.  „Центр  и  провинция  в
удельном  княжестве,  дворец  князя  и  уезд  наместника  с  во¬
лостелями,  —  говорит  он,  —  это  почти  то  же,  что  в  частной
вотчине  XV  века  боярская  запашка  и  земля,  отдаваемая  в
оброчное  пользование...  Наместники  и  волостели  с  своими
тиунами  и  доводчиками  были  правительственными  аренда¬
торами  у  князя  хозяина,  подобно  тому  как  перехожие  кре¬
стьяне  были  поземельными  арендаторами  у  вотчинника
 1  Бояр,  дума  Древ.  Руси.  32,  38,  43.
 415

XV  века"1.  Нельзя  не  удивиться  необычайной  смелости  этого
сравнения!  Отношение  публичного  права,  назначение  мест¬
ного  правителя-наместника  уравнивается  с  отношением  ча¬
стного  права  договором  найма  земли,  порядная  на  землю
ставится  рядом  с  послушной  и  уставной  грамотой,  в  которой
определяется  порядок  местного  управления.  В  нашей  исто¬
рической  литературе  можно  найти  немало  оригинальных  и
смелых  мыслей,  но,  если  память  нам  не  изменяет,  ничего
равного  по  смелости  с  мыслью  профессора  Ключевского  нам
не  приходилось  читать  до  появления  в  свет  его  книги.
 „Управление  в  княжестве  удельного  времени,  —  читаем
дальше,  —  складывалось  по  типу  частной  привилегирован¬
ной  вотчины  и  заимствовало  формы  из  круга  частных  юри¬
дических  отношений../4  „Впрочем,  утверждая,  что  удельный
князь  усвоил  себе  значение  и  владельческие  приемы  просто¬
го  вотчинника,  не  надобно  думать,  что  вследствие  этого  он
перестал  быть  политическою  властью.  Но  эта  правительст¬
венная  примесь  нисколько  не  мешала  князю  оставаться  про¬
стым  отчинником  или  очень  похожим  на  него  владельцем,
не  изменяя  значения  поземельного  собственника  удела,  ка¬
кое  он  себе  усвоил:  его  верховные  государственные  права
так  сливались  с  владельческими,  вытекавшими  из  поземель¬
ной  собственности,  что  и  сами  рассматривались,  как  статьи
простого  поземельного  хозяйства442.
 Вот  причины,  почему  Дума  северных  удельных  князей
сделалась  советом  „дворцовых  прикащиков44.  Термин  „при-
кащик44,  конечно,  не  принадлежит  языку  наших  памятников,
автор  взял  его  из  современного  хозяйственного  словаря,
чтобы  сильнее  оттенить  свою  мысль  о  частнохозяйственном
значении  этих  советников  князя.  В  этом  слове  —  целая  кар¬
тина,  и  опять  необыкновенно  смелая!
 Соединение  удельных  княжений  под  главенством  мос¬
ковских  государей  имело  следствием  поступление  на  их
службу  потомков  прежних  удельных  князей.  Это  отразилось  1 21 	Бояр,  дума  Древ.  Руси.  С.119.
 2 	Там  же.  С.  81,  151.
 416

и  на  составе  Думы:  из  „прикащичьей“  она  сделалась  аристо¬
кратической.  Такова  мысль  автора.
 Несмотря  на  то,  что  он  потратил  немало  труда  и  искус¬
ства  живописания,  его  выводы  представляются  нам  не  со¬
всем  ясными,  недостаточно  доказанными,  а  во  многих  слу¬
чаях  и  прямо  противоречащими  фактам.
 Дума  X  века  от  Думы  XI—XII  веков  отличается  тем,  что
в  ней  присутствуют  городские  старцы.  Не  будем  спорить  о
том,  что  такое  городские  старцы;  примем  мнение  автора,
пусть  это  будут  десятские  и  сотские,  выбираемые  из  город¬
ской  военно-торговой  аристократии.  Составляют  ли  они
особый  класс  от  другого  составного  элемента  Думы,  дру¬
жинников?  Сам  автор  говорит,  что  нет:  в  X  веке  между  ними
не  было  значительного  расстояния,  они  вместе  воюют,  тор¬
гуют  и  т.д.  „С  половины  XI  века  эти  две  силы,  —  продолжа¬
ет  автор,  —  расходятся  между  собой:  сотские  и  десятские
назначаются  только  из  членов  дружины,  а  не  из  старцев
градских“.  Но  старцы  градские,  добавлю  я,  и  в  XI  веке  могут
вступать  в  дружину,  этого  не  будет  отрицать  и  автор,  следо¬
вательно,  как  дружинники,  они  в  XI  и  в  следующем  веке  мо¬
гут  входить  в  состав  Думы.  Различие  Думы  X  века  от  после¬
дующей  представляется,  таким  образом,  несущественным.
Возражение  по  поводу  „старцев  градских“,  и  совершенно
основательное,  давно  уже  сделал  почтенному  автору  про¬
фессор  Владимирский-Буданов,  хотя  и  с  другой  точки  зре¬
ния,  чем  я.
 Но  пойдем1  далее.  С  половины  XI  века  десятских  и  сот¬
ских  назначает  князь  из  своих  дружинников.  Допустим  и
это.  Но  ведь  городовая  торгово-военная  аристократия  про¬
должает  существовать,  это  говорит  сам  автор;  почему  же  он
думает,  что  князья  XI—XII  веков  никогда  не  призывали  ее
членов  в  свой  совет?  Это  ничем  не  доказано,  да  и  доказать
этого  нельзя,  по  недостаточности  источников.
 Другое  различие  Думы  X  века  от  последующей  состоит
в  том,  что  в  первую  призывается  духовенство,  вторая  же
„чисто  боярская,  односословная“,  т.е.  в  нее  не  призывается
 1 	Сб.  гос.  зн.  VIII.  Отдел  критики.
 417

духовенство.  Этот  вывод  настолько  противоречит  фактам,
что  мы  позволяем  себе  видеть  „недомолвку  или  даже  об¬
молвку64  в  утверждении  автора  о  „чисто  боярском  и  односо¬
словном44  характере  Думы  XI—XII  веков.
 Итак,  различия  Думы  X  и  последующих  веков  сводятся
в  самом  лучшем  случае  к  различию  в  словах,  и  только.
 Дума  северных  удельных  князей,  по  мнению  автора,
еще  более  отличается  от  предшествующей,  чем  эта  послед¬
няя  от  Думы  X  века;  она  состоит  только  из  главных  дворцо¬
вых  приказчиков.  Чем  это  доказывается?  Во-первых,  это  яв¬
ляется  логическим  выводом  из  того  положения,  что  князь
северных  уделов  есть  хозяин-вотчинник.  Если  князь  есть
хозяин-вотчинник,  а  наместники  его  —  суть  его  арендаторы,
подобно  тому,  как  перехожие  крестьяне  были  арендаторами
у  вотчинников,  то  понятно,  что  советники  князя  должны  бы¬
ли  выбираться  из  его  приказчиков,  так  как  все  государство
имело  вид  частного  хозяйства,  и  других  элементов  общества,
кроме  арендаторов  и  приказчиков,  налицо  не  было.  Не  будем
спорить  и  против  этого,  а  спросим  только,  последователен
ли  наш  автор?  В  самом  ли  деле  он  ничего  не  видит  в  уделах
Северной  России,  кроме  частного  хозяйства?  Нет,  он  видит
гораздо  больше,  он  видит  там  и  государство,  своеобразное,
как  своеобразно  всякое  государство,  но  все-таки  государст¬
во.  Вот  доказательства.  На  с.81  читаем:  „С  обычными  пра¬
вами  собственника  князь  соединял  и  настоящие  госу¬
дарственные  права,  впоследствии  отделившиеся  и  во¬
шедшие  в  состав  верховной  власти,  право  суда,  налогов,
войны  и  пр.44  Итак,  князь  есть  государь  и  вместе  с  тем  собст¬
венник.  Это  совершенно  верно.  Непонятно  только,  куда  это
„впоследствии  государственные  права  отделились44  и  от  чего
они  отделились?  Но  оставим  это,  здесь  может  быть  какая-
нибудь  недомолвка.  На  с.118  читаем:  „В  обеих  половинах
своего  княжества,  в  дворцовой  и  недворцовой,  князь  одина¬
ково  был  верховным  правителем,  установителем  обществен¬
ного  порядка  и  блюстителем  своего  и  общего  блага44.  Итак,
не  все  дворец,  есть  и  недворцовые  части  удела,  и  князь  не
только  хозяин,  но  и  государь,  преследующий  цели  не  одного
только  скопидомства,  но  и  общего  блага,  и  даже  в  пределах
 418

дворцового  управления.  Прекрасно!  Но  отсюда  следует,  что
в  распоряжении  князя  состоят  не  одни  только  „прикащики“
и  арендаторы,  но  и  должностные  лица,  преследующие  инте¬
ресы  общественного  блага.  Наконец,  на  с.  151  читаем:  „Князь
удельного  времени  был  государем  с  правом  верховной  вла¬
сти,  и  собиравшийся  при  нем  совет  бояр  был  Государствен¬
ный  совет  в  тогдашнем  смысле  этих  слов44.  Согласимся  и  с
этим.  Но  что  же  получится  в  результате?  В  результате  полу¬
чится  то,  что  и  было  в  действительности,  т.е.  что  совет  се¬
верных  удельных  князей  состоял  не  из  одних  главных  двор¬
цовых  приказчиков,  управителей  дворцовой  администрации
или  дворцового  хозяйства:  дворецкого,  казначея,  сокольни¬
чего,  стольника,  чашника  и  пр.,  но  и  из  духовных  особ,  бояр-
судей,  бояр-воевод,  которые  к  дворцовому  хозяйству  не
стояли  ни  в  каком  отношении1.  Так  оно  и  было  на  самом  де¬
ле.  Это  не  мы  возражаем  автору,  а  он  сам  себе  возражает.  Но
эти  веские  возражения,  сделанные  автором  самому  себе,
нисколько  не  мешают  ему  на  с.287  снова  называть  думу  се¬
верных  удельных  князей  „чисто  дворцовым  советом44,  а  на
с.394  встречаем  еще  более  картинное  выражение  основной
мысли  автора:  „В  княжестве  удельного  времени  князь  пра¬
вил  с  советом  бояр,  которые  были  собственно  его  вольнона¬
емными  дворцовыми  приказчиками44.  Может  быть,  мы  тут
имеем  некоторый  ряд  „недомолвок  и  даже  обмолвок44.
 Но  у  почтенного  автора  есть  и  другое  доказательство
„прикащичьяго44  состава  думы.  На  138-й  и  следующей  стра¬
нице  у  него  приводятся  свидетельства  древних  актов  о  со¬
ставе  думы  северных  удельных  князей.  Так  как  эти  страницы
составляют  часть  главы,  в  названии  которой  читаем:  „Бояр¬
ская  дума  при  князе  удельного  времени  является  советом
главных  дворцовых  приказчиков44,  то  мы  и  полагаем,  что  ак¬
ты  эти  приведены  в  доказательство  выраженного  в  заглавии
положения.  В  действительности  же  эти  акты  или  ничего  не
доказывают,  или  доказывают  совсем  противоположное  тому,
что  следует  доказать.  Ничего  не  доказывают  все  те  акты,  ко-
 1 	На  с.  163  автор  сам  говорит:  „В  делах  важных  или  касавшихся  церкви
в  думу  призывали  церковных  иерархов44.
 419
 14*

торые  совершены  князем  в  присутствии  бояр,  должность
которых  не  обозначена,  и,  таким  образом,  осталось  неиз¬
вестным,  что  это  за  бояре,  вольнонаемные  они  приказчики
или  нет.  И  таких  актов  большинство.  Свойство  бояр  обозна¬
чено  только  в  двух  актах,  и  оба  они  свидетельствуют  против
автора.  Рязанский  князь  Олег  Иванович  продал  село  мона¬
стырю,  „поговоря44  с  зятем  своим,  рязанским  боярином  Ив.
Мирославичем,  и  „в  присутствии44  двух  бояр,  из  которых
один  был  стольник,  а  другой  чашник.  Акт  этот  не  издан,  и
мы  приводим  его  со  слов  автора.  Что  же  из  него  следует?
Кто  туг  советники?  Советник  тут  только  один,  боярин-зять,
ибо  князь  продал  село,  „поговоря44  с  ним.  Был  ли  он  дворцо¬
вым  приказчиком,  это  неизвестно.  Но  два  других  были  тем,
что  автор  называет  „дворцовыми  прикащиками44,  но  с  ними
князь  не  советовался,  они  только  присутствовали  при
сделке.  Второй  акт  есть  данная  того  же  князя  Ольгову  мона¬
стырю.  Князь  наделил  его  селом,  „сгадав44  с  епископом  Ря¬
занским  и  девятью  боярами,  в  числе  которых  трое  имеют
дворцовые  должности:  дядька,  окольничий  и  чашник.  Если
трое  обозначены  придворными  должностями,  то,  значит,  ос¬
тальные  шесть  не  были  придворными  приказчиками.  Здесь
князь  советуется  с  епископом,  боярами-неприказчиками  и
боярами-приказчиками.
 Итак,  от  существенного  различия  между  удельной  Ду¬
мой  северных  князей  и  Думой  их  предшественников  ровно
ничего  не  осталось1.  В  нее,  как  и  в  Думу  киевских  князей,
одинаково  входит  и  духовенство,  и  бояре  в  широком  смысле
этого  слова.  Автор  и  сам  не  может  этого  отрицать.  В  приме¬
чании  на  с.  174  он  говорит:  „Иногда  удельный  князь  совето¬
вался  не  только  с  своими  боярами,  но  и  со  всей  дружиной,
как  это  бывало  и  в  Киевской  Руси44.  К  этому  следовало  бы
прибавить:  иногда  киевский  князь  советовался  не  только  со
 1  Автор,  впрочем,  и  сам  не  очень  уверен,  что  указанные  им  особен¬
ности  Думы  северной  XIII—XIV  вв.  действительно  возникли  на  севере.  На
с.  128  он  говорит:  „К  сожалению,  трудно  решить,  насколько  эти  особенно¬
сти  новы,  т.е.  перешли  ли  они  в  северные  княжества  по  наследству  с  киев¬
ского  юго-запада,  или  впервые  возникли  при  княжеских  столах  на  северо-
востоке“.
 420

всей  дружиной,  но  и  с  одними  близкими  людьми,  как  это
бывало  и  в  Северной  Руси,  —  и  мы  получили  бы  простую  и
верную  картину  старой  Думы.
 Московская  дума  XVI  века  характеризуется  аристокра¬
тическим  составом,  Дума  XVII  века  —  демократическим
(см.  выше,  с.414).  Это  едва  ли  верно.  Почтенному  автору
очень  хорошо  известно,  что  в  Думе  XVI  века  сидят  дети  бо¬
ярские  и  дворяне.  Он  сам  говорит,  что  „первые  попавшие  в
думский  список  имена  думных  дворян  принадлежат  именно
к  упавшим  фамилиям461.  Но  и  среди  других  думных  чинов,
высших,  были  люди  неименитые.  Адашевы  взяты  царем  от
нищих  и  самых  мелких  людей  и  назначены  окольничими;  а  в
1553  г.  Федор  Адашев  возведен  и  в  сан  боярина.  Казначей
Федор  Сукин,  мелкого  дьяческого  рода,  в  1566  г.  возведен  в
бояре.  Василий  Траханиот  и  четверо  Годуновых  также  не
принадлежат  к  московской  аристократии,  а  это  нисколько  не
помешало  им  достигнуть  боярства,  а  Годуновым  занять  сре¬
ди  бояр  даже  первое  место.  Наконец,  в  XVI  веке  в  Княже¬
ской  думе  сидят  и  дьяки,  а  людей  более  темного  происхож¬
дения  и  не  было  в  Московской  Руси.  Их  родословная  в
большинстве  случаев  начинается  с  предка-раба.
 На  факт  демократизации  Княжеской  думы,  и  именно  в
XVI  веке,  наши  историки  давно  уже  обратили  внимание.  Об
этом  говорил  еще  Карамзин.  Учреждение  думных  дворян  он
приписывает  Ивану  Грозному  и  полагает,  что  это  было  сде¬
лано  „для  введения  в  думу  сановников  отличных  умом,  хотя
и  не  знатных  родом442.  Того  же  мнения  держится  и  Соловьев,
но  он  думает,  что  дети  боярские  введены  в  думу  прежде  са¬
мостоятельного  правления  Иоанна  IV.  Он  допускает  даже
мысль,  что  это  нововведение  могло  совершиться  даже  ранее
правления  Елены3.
 Итак,  едва  ли  может  быть  серьезная  речь  о  том,  что  в
XVI  веке  Русской  землей  „управляли  старинные  привычные
власти  в  порядке  старшинства44  и  что  только  в  XVII  веке  Бо¬
ярская  дума  стала  наполняться  „дворянской  демократией44.  С  1 2 31 	Бояр,  дума  Древ.  Руси.  С.251.
 2 	История.  IX.  263.
 3 	История.  VI.  32.
 421

установившимся  мнением  историков  совершенно  совпадают
и  свидетельства  современников.  Курбский  упрекал  Ивана
Грозного  в  том,  что  он  предпочитал  шляхетству  писарей,
которых  брал  из  простых  людей.  Ту  же  мысль  о  предпочте¬
нии  дьяков  аристократии  высказывает  и  Тетерин.  Но  оба
ошибаются,  приписывая  эту  перемену  Ивану  Грозному;  она
совершилась  еще  в  царствование  деда  его,  Ивана  Васильеви¬
ча1  .  В  составе  бояр  XVII  века  не  замечается  большого  разли¬
чия  от  состава  этого  класса  в  XVI  веке.  Мы  имеем  полные
списки  бояр  за  это  время,  знаем  их  всех  поименно  и  можем
определить  процентное  отношение  бояр  именитых  к  боярам
неименитым.  Для  отличия  тех  и  других  у  нас  есть  один
только  признак  —  княжеское  происхождение  первых;  этим
признаком  отличает  московскую  аристократию  от  дворян¬
ской  демократии  и  почтенный  автор  разбираемого  труда.  В
XVI  веке  боярское  звание  дано  было  40  лицам  княжеских
фамилий  и  26  некняжеских,  отношение  вторых  к  первым
составляет  65%1  2.  В  XVII  веке  по  1677  г.  звание  боярина  было
дано  32  лицам  княжеских  фамилий  и  23  —  некняжеских,  от¬
ношение  вторых  к  первым  определится  в  71,8%3.  Итак,  среди
 1 	Об  этом  подробнее  сказано  в  т.1  „Древностей**.  Кн.  2.  Гл.  IV.
 2 	Княжеские  фамилии:  Булгаковы,  Белевские,  Бельские,  Воротын¬
ские,  Глинские,  Голицыны,  Горбатые,  Горенские,  Кашины,  Кубенские,
Куракины,  Курлятевы,  Микулинские,  Мстиславские,  Ноготковы,  Ногтевы,
Оболенские,  Одоевские,  Палецкие,  Пеньковы,  Пронские,  Репнины,  Рос¬
товские,  Ряполовские,  Серебряные,  Симские,  Сицкие,  Татевы,  Телепневы,
Телятевские,  Троекуровы,  Трубецкие,  Ушатые,  Хворостинины,  Хилковы,
Холмские,  Черкасские,  Шестуновы,  Шуйские  и  Щенятевы.
 Некняжеские  фамилии:  Адашевы,  Басмановы,  Борисовы,  Бутурлины,
Волынские,  Воронцовы,  Годуновы,  Давыдовы,  Даниловы,  Заболоцкие,
Захарьевы-Романовы,  Колычевы,  Кутузовы,  Морозовы,  Плещеевы,  Сабу¬
ровы,  Салтыковы,  Собакины,  Сукины,  Траханиоты,  Тучковы,  Челяднины,
Шеины,  Шереметевы,  Яковлевы,  Федоровы.
 3 	Княжеские  фамилии:  Барятинские,  Бельские,  Волхонские,  Воро¬
тынские,  Голицыны,  Долгорукие,  Кашины,  Куракины,  Львовы,  Лыковы,
Мезецкие,  Мосальские,  Одоевские,  Пожарские,  Прозоровские,  Пронские,
Репнины,  Ромодановские,  Ростовские,  Сицкие,  Сулешовы,  Татевы,  Трое¬
куровы,  Трубецкие,  Туренины,  Урусовы,  Хворостинины,  Хилковы,  Хован¬
ские,  Черкасские,  Шаховские,  Шуйские.
 Некняжеские  фамилии:  Басмановы,  Бутурлины,  Годуновы,  Голови¬
ны,  Далматовы,  Захарьевы-Романовы,  Зюзины,  Колычевы,  Матвеевы,
 422

бояр  введенных  XVII  века  неименитых  людей  было  на  6,8%
более,  чем  среди  бояр  XVI  века.  Этд  не  такая  большая  раз¬
ница,  чтобы  историк  мог  сказать  то,  что  говорит  профессор
Ключевский.  Но  и  это  точное  сравнение  бояр  XVI  века  с
боярами  XVII  века  решительно  ничего  не  говорит  о  том,  кто
же  были  действительные  советники  московских  государей  за
это  время?  Это  остается  тайной.  Мы  лишь  в  очень  редких
случаях  знаем,  с  кем  именно  они  советовались.
 Полагаем,  что,  указывая  на  демократическую  примесь  к
думным  чинам  XVI  века,  мы  не  говорим  ничего  нового  и  что
приводимые  нами  факты  известны  каждому,  так  как  давно
напечатаны.  Отчего  же  почтенный  автор  приходит  к  совер¬
шенно  иному  заключению?  Это  объясняется  особенностями
его  методологических  приемов.  У  автора  преобладает  дедук¬
тивный  способ  исследования.  Он  берет  какое-либо  более  или
менее  признанное  положение  и  делает  из  него  логические
выводы,  не  проверяя  их  путем  исследования  фактической
стороны  дела.  В  данном  случае  общее  положение,  от  которого
отправляется  автор,  состоит  в  следующем:  объединение  Рос¬
сии  под  главенством  Москвы  сосредоточило  при  дворе  мос¬
ковских  государей  бывших  удельных  князей.  Это  положение,
конечно,  можно  принять.  Автор  так  и  поступает  и  затем  дела¬
ет  из  этого  положения  вывод:  князья  входят  в  состав  боярства,
дают  ему  аристократический  характер  и  т.д.  Здесь  и  начина¬
ется  ошибка.  Путем  такого  умозаключения  пришел  автор  и  к
выводу  о  „дворцовых  вольнонаемных  приказчиках“.  Дедук¬
тивной  методой  в  истории  можно  пользоваться,  но  это  надо
делать  с  большей  осмотрительностью,  проверяя  результаты
дедукции  свидетельствами  памятников*  1.
 Милославские,  Морозовы,  Нагово,  Нарышкины,  Нащокины,  Олшевские,
Плещеевы,  Пушкины,  Сабуровы,  Салтыковы,  Стрешневы,  Хитрово,  Шеины,
Шереметевы.
 1  На  с.253  автор  говорит  о  списках  членов  Боярской  думы  XVII  в.,  но
вот  в  каких  словах:  „Если  гордому  своим  происхождением  кн.
А.М.Курбскому  показать  список  членов  Боярской  думы  XVII  в.,  он,  на¬
верное,  покачал  бы  головой  и  сказал:  да,  правду  писал  мне  в  Литву  князь
Великий  Московский,  Иван  Васильевич,  по  своей  привычке  злоупотреб¬
ляя  словами  писания,  что  „может  Бог  и  из  камней  воздвигнуть  чад  Авраа-
му“.  Это  весьма  картинное  место;  но  нельзя  не  пожалеть,  что  автор  не
 423

Переходим  к  последнему  и  самому  важному  вопросу
состава  думы.  Автор  употребил  много  труда  и  времени  для
разъяснения  социального  состава  Думы.  Допустим,  что  он
прав  и  что  все  те  различия,  на  которые  он  так  старательно
указывает,  действительно  имели  место;  допустим,  что  в  со¬
став  думы  сперва  входили  бояре-дружинники,  градские
старцы  и  духовенство,  затем  она  сделалась  односословной  и
состояла  только  из  бояр;  бояр  сменили  вольнонаемные  при¬
казчики,  приказчиков  —  княжеская  аристократия,  а  сию  по¬
следнюю  —дворянская  демократия.  Но  как  все  эти  элементы
делались  членами  думы?  Князь  был  обязан  их  призывать,
или  он  был  свободен  призывать  их  и  не  призывать?  В  этом  и
заключается  существенный  вопрос  организации  Думы.  Ав¬
тор  не  отводит  ему  отдельного  места  в  своем  исследовании,
он  касается  его  лишь  мимоходом,  и  собрать  в  одно  целое  там
и  здесь  разбросанные  им  замечания  дело  нелегкое.  Это  не¬
обходимо,  однако,  сделать.  Если  автор  не  посвящает  этому
вопросу  особого  внимания,  то,  конечно,  потому,  что  ответ  на
него  не  считает  подлежащим  какому-либо  сомнению  и  спо¬
ру.  Все  исследование  его  исходит  из  того  предположения,
что  у  князя  есть  необходимые  советники.  Если  бы  старцы
градские,  вольнонаемные  приказчики,  аристократы  и  т.д.  не
были  необходимыми  советниками,  если  бы  князь  мог  призы¬
вать  их  в  Думу  и  не  призывать,  то,  понятно,  не  было  повода
писать  книгу  с  целью  доказать,  что  эти  лица  суть  составные
элементы  Думы.  Следуя  примеру  автора,  мы  пользуемся  в
настоящем  случае  дедуктивным  способом  доказательства.
Но  зная,  насколько  метода  сия  требует  осторожности  и  ос¬
мотрительности,  мы  немедленно  приступаем  к  индукции  и
собираем  по  этому  предмету  отдельные  его  заявления.  На
с.  148  читаем:  „Все  бояре,  занимавшие  должности  по  воен¬
ному,  дворцовому  и  областному  управлению,  считались
советниками  князя“.  На  с.  173:  „В  исключительных  случаях,
 приложил  того  списка,  которым  он  хотел  удивить  князя  Курбского.  Он
нам  гораздо  нужнее,  чем  Курбскому,  которого  едва  ли  бы  удалось  удивить
почтенному  профессору.  Курбский  и  в  XVI  веке  правительственный  класс
находил  очень  простонародным.  Иван  Грозный,  по  его  мнению,  управлял  с
детьми  попов  и  крестьян.  Чего  же  меньше?
 424

касавшихся  всех  одинаково,  в  вопросах,  стоявших  выше  ка¬
ждого  отдельного  ведомства,  князь  должен  был  призывать  к
себе  на  совет  всех  наличных  советников46.  На  с.  177:  „...в  Мо¬
скве  дума  превращалась  в  постоянный  совет  всех  налич¬
ных  бояр44...  Та  же  мысль  и  на  с.416:  „В  своей  ежедневной
практике  дума  была  постоянным  советом  наличных  дум¬
ных  людей,  находившихся  при  государе44.  Теперь  мысль
автора  совершенно  выяснена.  У  князя  есть  необходимые  со¬
ветники.  Он  не  может  назначить  приказчика  и  воеводы,  что¬
бы  они  вместе  с  тем  не  сделались  и  его  думцами;  в  москов¬
ское  же  время  все  думные  чины  суть  советники  князя,  если
только  они  находятся  в  резиденции  государя.  Итак,  в  этом
вопросе  профессор  Ключевский  стоит  на  точке  зрения  про¬
фессора  Загоскина  и  Неволина.
 Но  профессор  Ключевский  идет  гораздо  далее  своих
предшественников.  Он  хорошо  знает,  что  звание  думного
человека  не  было  наследственно,  что  в  думные  чины  жало¬
вали,  что  думу  „сказывали  по  указу  государя44.  Но  это  право
государя,  по  его  мнению,  было  до  такой  степени  ограничено,
что  московская  Дума  XVI  века  являлась,  тем  не  менее,  на¬
следственным  учреждением,  устранить  которое  князь  не  мог
и  с  которым  он  должен  был  разделять  свою  власть.  „По  ро¬
дословному  составу  Думы  XVI  века,  —  говорит  автор,  —
можно  видеть,  в  какой  степени  государево  назначение  согла¬
совалось  с  аристократическим  распорядком  лиц  и  фамилий,
установившимся  в  боярской  среде.  Члены  Думы,  особенно
двух  высших  чинов,  обыкновенно  выходили  из  известного
родовитого  круга,  который  в  лице  своих  очередных  пред¬
ставителей  Думу  ведал44.  Право  государя  назначать  дум¬
ных  чинов  сводится,  таким  образом,  к  призванию  их  по  родо¬
словной  очереди,  „Эти  родовые  столпы,  —  читаем  в  другом
месте,  —  наследственно  ведали  Думу44.  Если  у  нас  были  на¬
следственные  советники  князя,  то  очень  понятно,  они  не  мог¬
ли  быть  устранены  из  Думы.  Автор  последователен  и  прямо
высказывает  эту  мысль:  „Государь  не  может  устранить  от
власти  правительственного  класса441.
 1  Бояр,  дума  Древ.  Руси.  С.329,  265,  392,  364,  530.
 425

Эта  характерная  картина  наследственных  советников,
которые  ведали  Государеву  думу  в  порядке  родового  стар¬
шинства  и  которых  государь  не  мог  устранить  от  власти,  яв¬
ляется  логическим  выводом  признанного  автором,  но  не  оп¬
равдываемого  действительностью  аристократического  со¬
става  Думы  XVI  века.  Мы  остановимся  лишь  на  одном  но¬
вом  его  соображении,  которого  мы  не  имели  еще  случая  кос¬
нуться.
 В  цитате,  приведенной  нами  со  с.425,  речь  идет  об  „оче¬
редных  представителях  известного  родовитого  круга,  кото¬
рый  ведал  Думу“.  Автор,  конечно,  имеет  здесь  в  виду  мест¬
нические  обычаи.  Мы  должны  сказать,  что  понятия  почтен¬
ного  профессора  о  местничестве  чрезвычайно  своеобразны.
Так  как  „государь  не  мог  устранить  от  власти  правительст¬
венного  класса“,  то  для  него  было  обязательно  назначать  в
думные  чины  родовитых  людей  согласно  с  аристократиче¬
ским  распорядком,  установившимся  в  боярской  среде.  Ниче¬
го  подобного  в  действительности  не  было.  Государь  мог  и
действительно  назначал  в  думные  чины  кого  было  ему  угод¬
но.  Единственное  ограничение,  которое  налагали  на  него
местнические  обычаи,  состояло  в  том,  что  если  он  хотел  на¬
значить  в  думный  чин  человека  именитого,  то  это  делалось
согласно  с  отеческой  его  честью:  именитые  люди  назнача¬
лись  в  Думу  прямо  боярами,  минуя  чин  окольничего  и  дум¬
ного  дворянина;  в  противном  случае  они  могли  не  принять
думного  чина,  и  только.  Требовать  же  назначения  в  Думу
согласно  с  аристократическим  распорядком  никто  не  имел
права.  Поэтому-то  мы  и  встречаем  в  Думе  XVI  века  не  толь¬
ко  князей,  но  и  лиц  из  мелких  фамилий,  каковы  Адашевы,
Сукины,  Траханиоты,  Годуновы  и  пр.  Эта  неаристократиче¬
ская  примесь  к  составу  думных  чинов  в  одном  только  выс¬
шем  чине  боярина  составляла  —  65%;  в  чине  окольничего  ей
принадлежало  большинство:  на  18  некняжеских  фамилий
там  было  только  12  княжеских1;  в  чине  думных  дворян  —
 1  Список  окольничих  XVI  века  из  числа  фамилий,  члены  которых  в
чин  боярина  не  возводились:  Беззубцевы,  кн.  Великие,  Вельяминовы,  кн.
Вяземские,  кн.  Гагины,  Головины,  кн.  Долгорукие,  кн.  Елецкие,  Житовы,
Жулебины,  Зайцевы,  кн.  Засекины,  кн.  Звенигородские,  Ивановичи,  Кар-
 426

князей  вовсе  не  было.  Московские  государи  имели  полную
свободу  не  назначать  в  думные  чины  представителей  княже¬
ских  фамилий,  которые  лично  им  не  нравились,  или  пони¬
зить  их  достоинство,  назначая  не  прямо  в  чин  боярина,  а
проведя  чрез  окольничество.  Князья  Черкасские  в  XVI  веке
назначаются  прямо  боярами,  а  в  XVII  веке  они  служат  и  в
окольничих.  Еще  большее  понижение  потерпел  род  князей
Оболенских:  в  XVI  веке  они  пользуются  преимуществами
перворазрядных  фамилий  и  возводятся  прямо  в  бояре;  в
XVII  веке  —  они  не  идут  дальше  окольничих.  Отсюда  сле¬
дует,  что  честь  родовитых  фамилий  представляет  величину
не  постоянную,  а  меняющуюся,  в  зависимости  от  усмотре¬
ния  царей.  Этим,  между  прочим,  и  объясняется  процесс  за-
худания  некоторых  фамилий.  Ввиду  этих  фактов  какая  же
может  быть  речь  об  очередных  представителях  родовитого
круга,  ведавшего  Думу?  Когда  казначея  Ф.И.Сукина  назна¬
чили  в  думный  чин  боярина,  из  аристократических  фамилий
боярами  были:  князь  И.А.Куракин,  князь  И.Д.Бельский,
князь  Ф.М.Оболенский,  князь  Ц.И.Телятевский.  Кто  из  этих
Рюриковичей  и  Гедеминовичей  обиделся  назначением  в  их
среду  казначея  Сукина  и  протестовал  отказом  от  боярства?
Никто.  Нам  вообще  неизвестен  ни  один  случай  отказа  от  бо¬
ярства  по  причине  худородности  вновь  пожалованного.  Надо
полагать,  что  приближение  к  особе  царя  так  ценилось  мос¬
ковской  аристократией,  что  члены  ее  охотно  становились  у
подножия  трона  на  одну  доску  с  дьяками  и  поповичами.  С
точки  же  зрения  местнической  чести  нельзя  отрицать  воз¬
можности  отказа  от  боярства  в  случае  назначения  в  этот  чин
человека  худородного;  только  таких  отказов  не  бывало*  1.
 повы,  Квашнины,  Китаевы,  Клешнины,  Ляцкие,  Мамоновы,  Нагово,  кн.
Ноздреватые,  Петровы,  Сакмышевы,  кн.  Токмановы,  кн.  Тулуповы,  кн.
Туренины,  Чулковы,  кн.  Щербатые.
 1  Автор  говорит  об  „очередных  представителях  родовитого  круга,
ведавших  думу“.  Все  знают,  что  такое  очередь.  Наличность  очередного
порядка  в  применении  к  думным  чинам  предполагает  комплект  думных
чинов.  Если  бы  не  было  комплекта,  не  было  бы  и  очереди,  ибо  можно  бы¬
ло  бы  разом  призвать  в  состав  думных  чинов  всех  имеющих  на  то  право,  а
не  заставлять  их  ждать  своей  очереди.  Но  комплекта  не  было,  и  государи
могли  назначить  столько  думных  людей,  сколько  им  было  угодно.  Не
 427

Разбирая  „Думу  боярскую46  профессора  Загоскина,  мы
имели  случай  указать  на  то,  что  мнение  о  постоянном  соста¬
ве  Думы  и  о  праве  думных  людей  принимать  участие  в  Думе
государя  —  разбивается  наличностью  Ближней  думы,  суще¬
ствования  которой  нельзя  не  признать.  Признает  Ближнюю
думу  и  профессор  Ключевский.  Как  же  он  примиряет  ее  су¬
ществование  с  существованием  Боярской  думы?  Этому  во¬
просу  автор  посвящает  особую  главу,  XVI,  в  названии  кото¬
рой  спешит  высказать  свое  отношение  к  делу.  „Ближняя  или
комнатная  дума  государя,  —  говорит  он,  —  была  косвенным
признанием  с  его  стороны  политического  значения  Боярской
думы44.  Автор  идет  гораздо  дальше  своего  предшественника.
Ближняя  дума  не  только  не  подрывает  боярской,  а  служит
 могло  быть,  значит,  и  никакой  очереди.  А  между  тем  автор  так  ее  хорошо
знает,  что  решается  утверждать,  что  государево  назначение  согласовалось
с  аристократическим  распорядком  и  т.д.  Чрезвычайно  жаль,  что  почтен¬
ный  профессор  ограничивается  одним  лишь  намеком  на  свои  знания  мос¬
ковской  очереди  вступления  в  думные  чины.  Весьма  важно  было  бы  ука¬
зать  эту  очередь  и  выяснить  аристократический  распорядок  последова¬
тельности  думных  чинов,  в  силу  которого  в  Думе  XVI  века  среди  бояр
нашли  себе  место:  Адашевы,  Траханиоты,  Сукины  и  им  подобные,  а  для
князей  Вяземских,  Гагиных,  Засекиных,  Звенигородских,  Ноздреватых,
Токмаковых,  Тулуповых,  Турениных  и  Щербатых  —  места  среди  бояр  не
оказалось,  и  они  дальше  окольничего  подняться  не  могли.  Мы  очень  опа¬
саемся,  что  излишняя  краткость  автора  может  ввести  в  заблуждение  юных
любителей  отечественных  древностей.  В  главе  XX  автор  снова  возвраща¬
ется  к  вопросу  о  назначениях  в  думные  чины  сообразно  с  родословным
старшинством  и  на  с.399  приводит  пример  назначения  в  бояре  князя  Влад.
Тимоф.  Долгорукова.  Но  пример  этот  доказывает  совершенно  обратное.
Единовременно  с  Влад.  Тим.  Долгоруковым  существует  дед  его,  Иван
Михайлович.  По  родословцу  он  на  одну  степень  ближе  к  общему  родона¬
чальнику,  князю  Владимиру  Ивановичу  Долгорукому.  С  этим  счетом  ро¬
дового  старшинства  согласен  и  профессор  Ключевский.  Итак,  старший  из
этих  двух  Долгоруковых—  Иван  Михайлович,  а  не  Владимир  Тимофее¬
вич,  ему  и  следовало  быть  боярином,  если  прав  профессор  Ключевский.  В
действительности  же  боярином  был  младший,  а  старший  был  дворянином
московским  и  дальше  комнатного  стольника  не  пошел.  Нелегко  понять,
зачем  автор  привел  этот  неудобный  для  него  пример.  На  с.398  он  рассуж¬
дает  на  тему  о  том,  что  „неловко  было  назначить  в  окольничие  племянни¬
ка,  когда  родной  дядя  значился  в  списке  стольников41;  а  на  с.399  оказыва¬
ется,  что  внука  можно  было  назначить  боярином,  когда  дед,  стоявший
одною  степенью  выше  этого  внука,  значился  в  списке  даже  не  стольников,
а  просто  московских  дворян.
 428

доказательством  признания  ее  политического  значения.
Мысль  очень  смелая,  и  я  с  понятным  интересом  приступил  к
чтению  XVI  главы.  Ближней  думе  автор  дает  разные  наиме¬
нования,  он  называет  ее:  „особым  советом44,  „частным  сове¬
том44,  „кабинетом44  и,  наконец,  „тайным  советом44.  Отноше¬
ния  этого  тайного  совета  к  Боярской  думе  представляются
ему  в  таком  виде.  „Судя  по  изложенному  выше  рассказу,  —
говорит  он,  —  решения  по  делам  общегосударственного  ха¬
рактера,  принятые  в  Тайном  совете,  сообщались  Боярской
думе  по  крайней  мере  к  сведению,  если  не  для  вторичного
обсуждения44  (340).  Итак,  всякое  дело  общегосударственного
характера  могло  быть  решено  в  Ближней  думе  и  затем  сооб¬
щалось  Боярской  думе  лишь  к  сведению.  Это,  конечно,  не
есть  доказательство  политического  значения  Боярской  думы,
а  совершенно  обратного:  можно  было  все  делать  без  Бояр¬
ской  думы.  На  последней  странице  главы  XVI  автор  выска¬
зывается  о  том,  как  общая  Дума  решала  те  вопросы,  которые
государю  угодно  было  внести  в  нее  по  предварительном  уже
обсуждении  их  в  Ближней  думе.  „Легко  понять,  однако,  —
говорит  он,  —  что  ближний  совет,  оставаясь  частным  и
предварительным,  должен  был  иметь  большое  влияние  на
общую  думу:  когда  государь  приносил  в  последнюю  мнение,
внушенное  тайными  советниками  его,  политический  автори¬
тет  и  служилое  приличие,  обыкновенно,  заставляли  бояр  со¬
глашаться  с  ним44  (346).  И  мы  совершенно  соглашаемся  с
почтенным  автором,  только  где  же  политическое  значение
общей  Боярской  думы,  так  смело  возвещенное  в  заголовке?
О  нем  в  действительности  и  помину  нет.  Главу  XVI  следова¬
ло  бы  так  озаглавить:  „Ближняя,  или  комнатная,  дума  со¬
вершенно  лишала  всякого  политического  значения  Бояр¬
скую  думу44,  и  это  заглавие  совершенно  соответствовало  бы
содержанию  главы.  Но  автор  продолжает  думать  по-своему
и  на  той  же  последней  странице  главы  говорит:  „Но  если
чувствовали  потребность  иметь  такой  особый  совет  рядом  с
думой  всех  бояр,  то  за  последней,  очевидно,  признавали  не
то  значение,  не  те  задачи  и  свойства,  какие  имел  первый
(вполне  верное  умозаключение,  но  то,  что  идет  далее,  может
быть  заменено  совершенно  обратным,  без  малейшей  логиче¬
 429

ской  натяжки),  значит,  —  продолжает  автор,  —  признавали,
что  состав  ее  не  вполне  зависит  от  усмотрения  государя,  а
должен  согласоваться  с  боярской  иерархией,  что  эта  Дума
есть  постоянно  действующее  учреждение,  которое  направля¬
ет  текущие  дела,  что  и  дела  особо  важные  должны  прохо¬
дить  чрез  нее  же,  хотя  бы  они  уже  обсуждались  в  Ближней
думе,  словом,  признавали,  что  это  не  государев  только,  но  и
Государственный  совет  Ошибка  умозаключения  и  только.
Из  того,  что  признавали  необходимость  Ближней  думы  ря¬
дом  с  Боярской,  может  следовать  и  то,  что  „боярская"  при¬
знавалась  ни  на  что  не  нужной  и  совершенно  устранялась
„ближней“.  Мы  вовсе  не  отрицаем  и  возможность  существо¬
вания  двух  советов:  большого  и  малого.  Но  это  возможно
лишь  при  точном  определении  компетенции  каждого  из  них.
Такого  разграничения  двух  Дум  у  нас  не  было  и,  по  словам
самого  автора,  Боярская  дума  только  вторила  Ближней,  да  и
это  не  всегда  было  нужно,  так  как  дела,  решенные  в  Ближ¬
ней  думе,  могли  вноситься  в  Боярскую  лишь  для  сведения.
При  этом  условии  Ближняя  дума  служит  доказательством
того,  что  князь  мог  совещаться  с  кем  ему  угодно  и  вовсе  не
был  обязан  совещаться  с  представителями  аристократиче¬
ских  фамилий,  призываемых  по  порядку  старшинства.
 Переходим  к  вопросу  о  ведомстве  Думы.  Нелегко  выяс¬
нить  мнение  автора  по  этому  предмету.  Совершенно  ясно
только  то,  что  Дума  имеет  свою  компетенцию  и  что  компе¬
тенция  эта  чрезвычайно  обширна;  что  же  касается  частно¬
стей  дела,  здесь  все  сбивчиво  и  смутно.  Приведем  наиболее
характерные  заявления  автора.  Уже  на  первой  странице  он
нашел  нужным  определить  ведомство  Думы  за  все  время
своего  исследования.  „С  X  и  до  XVIII  века,  —  говорит  он,  —
Боярская  дума  стояла  во  главе  древнерусской  администра¬
ции,  была  маховым  колесом,  приводившим  в  движение  весь
правительственный  механизм;  она  же  большею  частию  и
создавала  этот  механизм,  законодательствовала,  регулирова¬
ла  все  отношения,  давала  ответы  на  вопросы,  обращенные  к
правительству'4.  „Маховое  колесо"  —  выражение  образное  и
красивое,  но  оно  ничего  не  объясняет;  в  том  же,  что  следует
за  маховым  колесом,  дело  не  обходится  без  некоторой  круп¬
 430

ной  неясности.  Дума  „регулировала  все  отношения",  но  пра¬
вительственный  механизм  она  создавала  только  „большею
частию".  Это,  конечно,  очень  много,  но  все  же  не  все;  „регу¬
лирование  всех  отношений"  включает  в  себе  и  регулирова¬
ние  всего  правительственного  механизма,  а  „не  большею
только  частию".  В  результате  получается:  Дума  делала  все  и
не  все.  Это,  конечно,  не  очень  ясно.
 Состав  Думы,  как  мы  уже  знаем,  по  мнению  автора,
весьма  меняется  с  течением  времени.  Он  полагает,  что  этим
переменам  в  составе  соответствуют  и  перемены  в  ведомстве.
На  с.  181  читаем:  „Дума  удельного  времени  (северных  кня¬
зей)  была  советом  управителей,  ведавших  текущие  дела
дворцового  хозяйства,  но  советом  по  вопросам  управле¬
ния,  выходившим  из  ряда  текущих.  Такие  вопросы,  впрочем,
были  более  или  менее  связаны  с  дворцовым  хозяйством
в  его  удельном  объеме".  Это  совершенно  последовательно  и
представляет  лишь  логический  вывод  из  того,  что  автор  го¬
ворит  о  составе  Думы  северных  князей.  О  чем  же,  в  самом
деле,  и  рассуждать  „вольнонаемным  приказчикам",  как  не  о
посевах,  сенокосе,  уборке  хлеба  и  других  вопросах  дворцо¬
вого  хозяйства.  Но,  несмотря  на  всю  последовательность  и
строгую  логичность  автора,  вывод  его  совершенно  невероя¬
тен.  Полагаем,  что  дела  дворцового  хозяйства  князь  вел  со¬
вершенно  так  же,  как  их  вели  и  все  другие  частные  собст¬
венники  и  как  они  ведут  их  и  в  наше  время,  т.е.  без  участия  в
них  „думы",  а  при  помощи  приказчиков.  Но  разве  других
забот  у  северных  князей  не  было?  Разве  они  не  вели  войн,  не
судили,  не  заботились  о  церкви  и  т.д.?  Разве  не  приходилось
им  „думать"  об  этих  вопросах  и  с  кем-нибудь  совещаться?
Конечно,  приходилось.
 Автор,  кажется  нам,  и  сам  не  совершенно  уверен  в  спра¬
ведливости  своего  слишком  ограничительного  понимания
ведомства  Думы  северных  князей.  На  с.  167  он  говорит  со¬
вершенно  другое:  „Она  (т.е.  Дума)  была  высшим  правитель¬
ственным  местом  по  делам  дворцового  хозяйства,  высшим
судебным  местом,  советом  князя  по  всем  делам,  которые  не
могли  быть  решены  низшими  учреждениями  и  восходили  к
князю".  Здесь  Дума  является  высшим  правительственным  и
 431

судебным  местом.  Во  всяком  случае  такая  Дума  более  похо¬
жа  на  дело,  чем  Дума  на  с.  181.  Но  она  не  законодательству¬
ет,  о  чем  так  решительно  было  заявлено  на  с.  1.  Что  это,  осо¬
бенность  Думы  северных  князей  или  недомолвка?  Не  знаем.
Этим  не  оканчиваются,  однако,  наши  недоумения.  Вслед  за
только  что  выписанным  местом  автор  говорит  нечто  такое,
что  совершенно  уничтожает  как  то,  что  сказано  им  на  с.  181,
так  и  то,  что  сказано  им  на  с.  167.  Вот  это  чрезвычайно  мно¬
гознаменательное  место:  „Но  по  сохранившимся  па¬
мятникам  трудно  разобрать,  насколько  точно  было  опреде¬
лено,  какие  дела  должны  восходить  к  князю,  какие  он  решал
один  и  какие  с  боярами.  Видно  только,  что  одни  дела  он
поручал  решать  своим  боярам,  одному  или  двоим,  дру¬
гие  решал  сам  в  присутствии  одного,  двух  или  более  бояр,  а
при  решении  третьих  вовсе  незаметно  присутствия
бояр“.  Из  приведенного  места  следует,  что  „по  сохранив¬
шимся  памятникам44  вовсе  нет  Думы  как  постоянного  учре¬
ждения  с  определенной  компетенцией;  это  совершенно  вер¬
но,  хотя  и  противоречит  тому,  что  сказано  на  с.  167  и  181.
Автор  большой  знаток  памятников,  он  знает  не  только  то,
что  напечатано,  но  и  то,  что  хранится  в  богатых  московских
архивах.  Ему  не  удается  только  правильная  конструкция  на¬
ходящихся  в  его  руках  богатств.  Нельзя,  однако,  не  при¬
знать,  что  при  всех  своих  колебаниях  он  ходит  довольно
близко  к  настоящему  делу,  совершенно  того  не  подозревая.
Но  будем  продолжать.
 В  Московском  княжестве,  до  исчезновения  немосков¬
ских  уделов,  автор  усматривает  признаки  значительных
дальнейших  успехов  в  устройстве  Думы  (169).  Но  в  чем  эти
успехи  в  области  компетенции,  ему,  к  сожалению,  не  удается
выяснить.  На  с.  177  он  говорит,  что  Дума  „ведала  все  новые
чрезвычайные  дела44.  Но  и  предшествовавшая,  как  было  ска¬
зано  на  с.  167,  ведала  все  дела,  которые  не  могли  быть  раз¬
решены  низшими  учреждениями;  сюда,  конечно,  входят  и
все  новые  и  все  чрезвычайные  дела.  Если  они  не  входили  в
Думу  северных  князей,  то  кто  же  их  решал,  не  низшие  же
учреждения?
 На  с.181  автор  пытается  дать  новую  отличительную  чер-
 432

ту  московской  Думы  первых  князей  от  домосковской:  „Она
становилась  советом  дворцовых  сановников  по  недворцовым
делам64.  Это,  действительно,  как  будто  успех.  Прежде  Дума
ведала  только  дворцовое  хозяйство,  а  теперь  и  недворцовые
дела,  т.е.  государственные.  Но  автор  забыл,  что  на  с.  167  и
домосковская  Дума  ведает  у  него  судебные  и  все  дела,  кото¬
рые  не  могли  быть  решены  низшими  учреждениями.  А  на
с.  168  он  сам  говорит,  что  в  делах  важных  или  касавшихся
церкви  в  Думу  призывали  церковных  иерархов,  хотя  и  не
всегда.  „Важные  и  церковные  дела44  это,  конечно,  не  дворцо¬
вые.  Различия  в  ведомстве  так  же  шатки,  как  и  различия  в
составе.
 С  объединением  Руси  под  главенством  Москвы  старая
Дума  превращается  в  Государственный  совет  при  государе
Московском  и  всея  Руси  (280),  и  автор  не  затрудняется  ут¬
верждать:  1)  что  эта  Дума  давала  властные  ответы  на  те¬
кущие  вопросы  законодательства  (307);  2)  что  государь  ру¬
ководил  государственным  управлением  чрез  посредство  Ду¬
мы  (333);  3)  что  дела  посольские,  разрядные  и  поместные
непосредственно  ведала  сама  Дума  (423).  Таков  пышный
расцвет  ведомства  Боярской  думы.  Она  законодательствует;
важнейшие  дела  управления,  к  которым  относятся  ино¬
странные  сношения  и  организация  службы,  Дума  ведает  не¬
посредственно1;  остальными  государь  управляет  чрез  ее  по¬
средство.  В  главе  XXIV  автор  еще  раз  останавливается  на
деятельности  Думы  и  приходит  к  несколько  иному  заключе¬
нию.  „Значит,  —  говорит  он,  —  Дума  законодательст¬
вовала,  а  не  судила  и  не  вела  дел  текущей  админист¬
рации;  точнее  говоря,  она  законодательствовала  и  тогда,  ко¬
гда  судила  и  решала  дела  текущей  администрации44.  И  не¬
сколько  строк  ниже:  „Итак,  Боярская  дума  была  собственно
и  даже  исключительно  законодательным  учрежде¬
нием44  (463).
 Чрезвычайно  важное  утверждение,  но  его  трудно  при¬
мирить  с  прежде  высказанными.  На  с.1  говорится  о  законо¬
 1  Полагать  надо,  что  по  этим  делам  доклады  делаются  не  государю,  а
прямо  Думе,  которая  и  постановляет  по  ним  свой  приговор;  это,  вероятно,
и  значит  непосредственно.
 433

дательстве  и  администрации  думской;  такие  же  заявления  о
правительственной,  а  не  законодательной  только  деятельно¬
сти  Думы  в  объединенной  Москве  можно  найти  и  в  других
местах  книги.  Так,  на  с.423  автор  утверждает,  что  Дума  не¬
посредственно  ведала  посольские  дела.  Посольские  дела  не
составляли  предмета  законодательства  московских  госуда¬
рей;  это  дела  правительственные  и,  ведая  их,  Дума  управля¬
ла,  а  не  законодательствовала.
 Непосредственно  за  выписанным  нами  местом  о  том,
что  Дума  была  исключительно  законодательным  учреж¬
дением,  автор  продолжает  так:  „Вот  почему  при  изучении
правительственной  деятельности  Думы  не  совсем  удобно
прилагать  к  ней  обычное  деление  на  функции  законодатель¬
ные,  судебные  и  административные46.  Можно  ли  было  ожи¬
дать  такого  вывода?  Автор  только  что  нашел  учреждение
„собственно  и  даже  исключительно  законодательное66  и  ви¬
дит  в  своем  открытии  повод  не  прилагать  к  этому  „исключи¬
тельно66  законодательному  учреждению  обычное  деление  на
функции  законодательные,  судебные  и  административные!
Это  может  удивить  даже  и  после  всего  того,  что  мы  уже  ви¬
дели  своеобразного  у  г-на  Ключевского.  Нельзя  было  бы
прилагать  обычного  деления,  если  бы  в  учреждениях  Моск¬
вы  не  оказалось  исключительно  законодательного
учреждения,  а  раз  оно  оказалось,  то  обязательно  прилагать
такое  деление.  Г-н  Ключевский  рассуждает  как  раз  наоборот.
Мы,  может  быть,  имеем  здесь  дело  с  некоторой  „недомолв¬
кой66  и  „обмолвкой66.
 Автору  никак  не  удается  правильная  конструкция  фак¬
тов,  и  в  этом  причина  постоянных  его  колебаний;  но  факты
он  превосходно  знает  и  со  следующей  уже  страницы  начина¬
ет  приводить  свидетельства  источников,  доказывающих,  что
Дума  не  только  законодательствовала,  но  управляла,  судила
и  даже  пытки  производила.  Мы  не  будем  повторять  этих
свидетельств,  желающие  найдут  их  выше;  они  приведены
где  следует.
 Для  нас  они  имеют  значение  только  с  той  точки  зрения,
что  доказывают  совершенно  противоположное  тому,  что  на¬
до  было  доказать.  Надо  было  доказать,  что  Дума  есть  „соб¬
 434

ственно  и  даже  исключительно  законодательное  учрежде¬
ние44,  а  факты  доказывают,  что  Дума  делает  все.  Но  надо  ли
было  это  последнее  положение  доказывать?  Конечно,  нет:
оно  давно  уже  доказано  профессором  Загоскиным.
 Перечисление  дел,  решавшихся  Думой,  еще  не  решает
вопроса  о  ее  компетенции;  для  этого  надо  выяснить,  как  по¬
ступали  дела  в  Думу  и  как  они  в  ней  решались?  Происходи¬
ло  ли  это  в  силу  особого  права,  раз  навсегда  предоставлен¬
ного  Думе,  —  ведать  и  решать  своею  властью  известные  де¬
ла;  или  Дума  рассматривала  и  решала  дела  всякий  раз  в  силу
особого  государева  указа?  В  первом  случае  Дума  будет
иметь  определенную  компетенцию  и  власть,  во  втором  у  нее
не  будет  ни  того,  ни  другого.
 Автор  останавливается  на  обоих  вопросах.  Что  касается
первого,  то  он  повторяет  сказанное  уже  Неволиным  и
Н.П.Загоскиным.  Он  различает  те  же  способы  возбуждения
дел  в  Думе:  приказ  государев,  доклад  из  приказов  и  челоби¬
тья  частных  лиц,  и  так  же  смешивает  Государеву  думу  с
Расправной  палатой,  как  это  делают  и  его  предшественники.
 Второй  вопрос  профессор  Ключевский  решает  совер¬
шенно  иначе,  чем  профессор  Загоскин.  Автор  самого  высо¬
кого  мнения  о  власти  Боярской  думы.  Он  не  находит  даже
возможным  провести  какую-либо  границу  между  властью
царя  и  властью  Думы.  Обе  власти  составляют  у  него  какое-
то  таинственное  целое.  Общая  тенденция  автора  совершенно
ясна;  но  что  касается  частностей,  они  и  в  этом  вопросе  пред¬
ставляются  чрезвычайно  смутными  и  сбивчивыми.  Мисти¬
ческое  целое  представляют  уже  князь  и  Боярская  дума
удельного  времени.  На  с.  147  читаем:  „Состояла  ли  Дума  из
двух  бояр,  или  из  десяти,  даже  с  представителем  местной
церковной  власти,  в  том  и  другом  случае  это  была  все  та  же
обыкновенная  Боярская  дума  под  председательством  князя,
и  ее  постановление  считалось  окончательным  пригово¬
ром  самого  князя44.  Это  понять  очень  трудно,  даже  едва  ли
возможно;  ясно  только  то,  что  здесь  утверждается  некоторое
единство  князя  и  Думы.  Князь  —  председатель  Думы;  реше¬
ние  постановляет  не  он,  а  Дума;  но  это  решение  считается
приговором  самого  князя.  В  этом  выражается  единство  князя
 435

и  Думы.  Как  же  это  возможно?  Очевидно,  автор  имеет  в  ви¬
ду  не  обыкновенный  порядок  решения,  наблюдаемый  в  кол¬
легиальных  учреждениях.  В  обыкновенном  коллегиальном
порядке  коллегия  решает  большинством  голосов,  причем
председателю  предоставляется  два  голоса  на  случай  равного
разделения  голосов.  Такое  решение  никогда  не  считается
решением  „самого  председателя64,  ибо  оно  может  состояться
даже  против  его  мнения.  То,  что  утверждает  автор,  возмож¬
но  только  в  следующих  двух  случаях:  или  князь  и  Дума  все¬
гда  одного  мнения,  или  Дума  всегда  соглашается  с  мнением
князя.  Но  в  первом  случае  мы  имели  бы  дело  с  чудом,  на  ко¬
торое  никак  нельзя  рассчитывать  в  обыкновенных  человече¬
ских  делах.  Во  втором  случае  нельзя  говорить  о  постановле¬
нии  Думы  как  о  чем-то  самостоятельном,  так  как  Дума  толь¬
ко  исполняет  волю  князя.  Сам  автор  не  берет  на  себя  труда
объяснить,  как  возникает  это  таинственное  единство  князя  и
Думы.  В  той  же  главе  на  с.  150,  где  речь  идет  „о  правительст¬
венном  значении  бояр-советников66,  автор  утверждает  нечто
совсем  иное.  „Значит,  —  читаем  здесь,  —  советники  князя
были  простыми  административными  его  орудиями,  а  не  по¬
литическими  голосами;  их  не  было  нужды  считать  при  ре¬
шении  дел  и  редко  приходилось  считаться  с  ними  в  полити¬
ческих  затруднениях66.  Это  утверждается  о  советниках  князя
до  отмены  вольной  службы,  а  потому  неверно;  но  нас  не  это
занимает,  а  невозможность  совместить  это  место  с  предше¬
ствующим,  взятым  нами  со  с.  147.  Там  утверждается,  что
Дума  делает  постановления,  которые  считаются  постановле¬
ниями  самого  князя;  здесь—  члены  Думы  являются  про¬
стыми  административными  орудиями  князя,  на  голоса  кото¬
рых  не  было  нужды  обращать  внимание.  Что-нибудь  невер¬
но,  и  автору  из  двух  высказанных  им  мнений  надо  выбрать
одно;  по  нашему  мнению,  и  то,  и  другое  неверно.
 За  московской  Думой  периода  объединения  автор  в  ре¬
шительных  и  ясных  словах  признает  политическое  значение.
„Она  дает  властные  ответы  по  текущим  вопросам  законода¬
тельства66  (307).  „И  правительственное  значение  ее  далеко  не
было  пассивным:  она  является  более  чем  совещательным
учреждением,  она  пользуется  известным  простором  в  своей
 436

деятельности66  (329).  Наконец,  „в  XVI  веке  было  формально
утверждено  политическое  значение  Думы:  боярский
приговор  был  признан  необходимым  моментом  зако¬
нодательства,  через  который  должен  был  проходить  каждый
новый  закон,  прибавлявшийся  к  Судебнику66  (330).
 Итак,  Дума  не  только  помогала  московским  государям
издавать  указы,  когда  они  находили  нужным  ее  помощь;  она
имела  формальное  право  участия  в  законодательстве.  Без
боярского  приговора  московские  государи  не  могли  издавать
дополнительного  указа  к  Судебнику.  Положение  чрезвычай¬
ной  важности.  Как  же,  спрашивается,  определялись  отноше¬
ния  царя  к  этой  властной  Думе?  Здесь  опять  встречаемся  с
таинственным  единством  царя  и  Думы.  Вот  каково  было,  по
мнению  автора,  положение  дела  в  Москве.  „Боярская  дума
Древней  Руси  была  учреждением,  привыкшим  действовать
только  при  государе  и  с  ним  вместе.  Действительно,  давний
обычай  неразрывно  связывал  обе  эти  политические
силы,  и  они  не  умели  действовать  друг  без  друга,  срос¬
лись  одна  с  другой,  как  части  одного  органическо¬
го  целого...  Древнерусское  общество  не  привыкло  отделять
эти  силы  одну  от  другой,  видело  в  них  нераздельные
элементы  единой  верховной  власти.  В  устройстве
высшего  московского  управления  всего  труднее  точно  обо¬
значить  пределы  власти  государя  и  его  боярского  совета.
Это  потому,  что  государь  и  его  совет  не  были  двумя  раз¬
ными  властями,  а  составляли  одно  властное,  верхов¬
ное  целое66  (78).
 Царь  и  Дума  составляют  одно  неразрывное  верховное
целое.  Это  то  же  мистическое  целое,  что  и  на  с.  147,  таинст¬
венное,  непостижимое.  Но  мы  нашли  в  разбираемой  книге
место,  где  это  неразрывное  целое  порвалось.  И  что  же  оказа¬
лось?  Оказалось,  что  все  делают  бояре;  царю  же  докладыва¬
ют  о  делах  только  в  том  случае,  когда  этого  сами  захотят.
 На  с.481  автор  спрашивает:  „Приговоры,  состоявшиеся
в  Думе  без  государя,  представлялись  ли  ему  на  утвержде¬
ние?66  и  на  с.483  отвечает:  „Доклад  (государю  боярских  при¬
говоров)  был  не  обязанностью  Думы,  а  ее  отказом  от  своего
права66.  Здесь  автор  не  говорит,  что  это  за  право,  от  которого
 437

бояре  отказывались;  но  на  страницах  481,  482  и  483  речь
идет  о  порядке  законодательства,  и,  следовательно,  под  пра¬
вом  бояр  надо  разуметь  их  право  законодательствовать.  Вот
в  каком  виде  представляется  автору  порядок  московского
законодательства:  „Вопросы  о  новых  законах  вносились  в
Думу  из  приказов  всегда  на  государево  имя  в  обычной  фор¬
муле:  и  о  том  великий  государь  что  укажет?  Это  и  есть  госу¬
дарев  доклад.  Вопрос  докладывался  на  государево  имя  и  по¬
том  разрешался  боярским  приговором.  Таковы  два  мо¬
мента  в  создании  нового  закона;  третьего  момента,  пред¬
ставления  приговора  всех  бояр  на  утверждение  государя,
Судебник  не  указывает.  Отдельные  законодательные  акты
подтверждают  такой  порядок  законодательства...  Дума  ино¬
гда  обращалась  с  докладом  к  не  присутствовавшему  в  засе¬
дании  государю,  но  не  для  того,  чтобы  представить  на  его
утверждение  свой  приговор  о  деле,  а  потому,  что  не  умела
или  не  хотела  сама  постановить  приговор  о  нем“  (482).
 Итак,  есть  только  два  момента  в  порядке  законодатель¬
ства:  новый  законодательный  вопрос  вносится  в  Думу  на
имя  государя,  что  есть  только  обычная  форма;  вопрос  докла¬
дывался  Думе  на  государево  имя,  если  бы  государя  в  Думе  и
не  было,  это  первый  момент;  второй  момент—  законода¬
тельный  вопрос  разрешается  боярским  приговором.  Третьего
момента,  доклада  государю,  нет.  Иногда  Дума  делает  докла¬
ды  государю,  но  это  в  тех  случаях,  когда  она  не  умела  или  не
хотела  сама  постановить  приговор.  Законодательные  вопро¬
сы,  следовательно,  восходили  к  государю  только  тогда,  ко¬
гда  этого  хотела  сама  Дума;  докладывать  же  о  них  государю
она  не  была  обязана1.  Чрезвычайно  любопытный  вывод,  хотя
 1  Из  предшествующего  мы  уже  знаем,  что  почти  на  каждое  утвержде¬
ние  автора  в  книге  его  можно  найти  и  утверждение  совершенно  противопо¬
ложное,  что  очень  затрудняет  выяснение  его  мнений.  Такая  двойственность
имеет  место  и  в  настоящем  случае.  В  той  же  главе,  на  с.518,  автор  передает
известный  местнический  случай  Ивана  Чихачева.  Обсуждая  этот  случай,  он
в  заключение  высказывает  такую  мысль:  „Ни  думному  дьяку,  ни  боярину  и  в
голову  не  пришло,  что  этим  собственноручным  уроком  они  нарушали  одно
из  верховных  прав  государя  —  пересматривать  приговоры  Думы  о  наказа¬
ниях  за  проступки  и  преступления  по  службе“.  Здесь  у  государя  признает¬
ся  право  пересматривать  судебные  приговоры  Думы,  на  с.  же  481—483  у
 438

и  несогласный  с  таинственным  единством  царя  и  Думы.  Ду¬
ма  законодательствует,  а  царь  сидит  сложа  руки,  и  что  осо¬
бенно  любопытно  и  важно,  так  это  то,  что  есть  памятники,
которые  как  будто  дают  основание  утверждать  нечто  подоб¬
ное.
 Итак,  таинственное  и  неразрывное  целое  порвалось.
Этого,  конечно,  следовало  ожидать.  Как-то  не  верится,  что¬
бы  в  Московском  государстве  все  делала  Дума,  а  не  царь.
Федора  Ивановича  еще  можно  уступить  почтенному  автору,
он  действительно  сам  не  управлял  и  не  законодательствовал;
а  Иван  Грозный,  его  отец,  Василий  Иванович,  и  дед,  Иван
Васильевич?  Они  тоже  сидели  сложа  руки  и  ждали,  не  отка¬
жется  ли  Дума  от  своего  права  законодательствовать  и  не
доложит  ли  им  дела?  Прежде  чем  разбирать  доказательства,
приводимые  автором  в  пользу  мнения  о  всемогуществе  Ду¬
мы,  остановимся  на  вопросе  о  том,  к  какому  времени  это
всемогущество  относится?  Здесь  опять  встретимся  с  боль¬
шими  неожиданностями.  Состав  московской  Думы  в  XVI  и
XVII  веках,  как  мы  знаем,  очень  различен:  в  XVI  в  ней  засе¬
дала  родовая  аристократия,  разделявшая  власть  царя,  в
XVII  веке  дворянская  демократия,  которая  не  могла  пользо¬
ваться  преимуществами  старой  аристократии.  Отсюда,  ко¬
нечно,  должно  следовать,  что  Дума  была  всевластна  в
XVI  веке.  Так  и  смотрит  на  это  дело  сам  автор.  На  с.391  чи¬
таем:  „Изложенными  опытами  политического  договора  (в
 него  не  оказывается  права  утверждать  законодательные  приговоры  Думы.
Но  там  же  говорится  и  вообще  о  приговорах  Думы,  следовательно,  и  о
судебных,  для  которых  исключения  не  сделано.  На  с.518  отрицается  то,
что  утверждалось  на  с.481—483,  это,  может  быть,  поправка  к  с.481—483?
Но  правильная  ли  эта  поправка.  Мы  ничего  не  знаем  о  праве  государя
пересматривать  все  приговоры  Думы  о  преступлениях  по  службе.  Мы
всегда  думали,  что  не  только  Расправная  палата,  но  и  приказы  могли
окончательно  решать  дела  о  преступлениях  по  службе,  поскольку  они
предусмотрены  Уложением  и  последующими  указами.  Встретив  противо¬
положное  мнение  профессора  Ключевского,  мы  просмотрели  его  цитаты  и
не  нашли  в  них  ни  малейшего  указания  на  верховное  право  царя  утвер¬
ждать  указанные  им  судебные  приговоры.  Поправка,  следовательно,  не¬
правильная:  Расправная  палата  могла  решить  всякое  дело,  предусмотрен¬
ное  Уложением  и  последующими  указами.  Остается,  значит,  одно  несо¬
гласие  с  самим  собой,  что  встречается  у  г-на  Ключевского  нередко.
 439

предшествовавшей  главе  речь  шла  о  договорах  бояр  с  Шуй¬
ским  и  Владиславом)  кончилась  политическая  история
Боярской  думы.  Далее  она  перестает  быть  участницей
верховной  власти,  становясь  только  ее  орудием,  остается
во  главе  управления,  как  его  привычный  рычаг,  но  из  поли¬
тической  силы  превращается  в  простое  правительственное
удобство.  В  XVII  веке  в  ней  происходят  некоторые  переме¬
ны;  но  они  не  изменяют  ее  политического  значения...  Сооб¬
разно  с  усложнившимися  задачами  правительства,  они  раз¬
вивают  ее  как  правительственное  орудие,  не  развивая  ее  по¬
литического  авторитета44.  Итак,  Дума  XVII  века  не  участни¬
ца  верховной  власти,  это  простое  орудие  управления,  дело
удобства  и  только.  К  ней,  значит,  не  относится  то,  что  гово¬
рилось  о  единстве  царя  и  Думы  и  о  праве  Думы  законода¬
тельствовать  без  царя.  Это  совершенно  последовательно.
Только  что  выписанной  нами  цитатой  начинается  глава  XIX;
глава  же  XXIV  озаглавлена  так:  „Правительственная  дея¬
тельность  Думы,  при  видимом  разнообразии  дел,  имела  соб¬
ственно  законодательный  характер44.  Это  довольно  большая
глава,  она  занимает  59  с.,  с  460  по  519;  в  ней  речь  идет  о
единстве  царя  и  Думы,  об  исключительно  законодательном
характере  Думы,  о  праве  Думы  законодательствовать  без
царя  и  т.д.  Сделанные  нами  выписки  по  этим  предметам  взя¬
ты  именно  из  этой  главы.  Она  живописует  полный  расцвет
политической  деятельности  Думы.  Это,  конечно,  не  беда,  так
как  автор  верит,  что  Дума  XVI  века  была  участницей  вер¬
ховной  власти.  Но  беда  в  том,  что  в  доказательство  своих
положений  автор  приводит  не  столько  свидетельства  памят¬
ников  XVI  века,  сколько  XVII,  и  даже  самого  его  конца,  и
последние  в  большем  количестве,  чем  первые.  Из  этого  надо
заключить,  что  и  Дума  XVII  века  была  участницей  верхов¬
ной  власти,  что  автор,  однако,  отрицает  на  с.391.  Несомнен¬
ная  неустойчивость  убеждений,  могущая  привести  любите¬
лей  отечественной  истории  в  немалое  затруднение.
 Мы  познакомили  уже  читателя  с  высказанным  автором
на  с.480  —  483  мнением  о  том,  что  приговоры  Думы  по  во¬
просам  законодательства  не  нуждались  в  утверждении  царя,
и  указали  на  чрезвычайную  важность  этого  мнения.  Автор
 440

основывает  его  на  обычном  порядке  делопроизводства  Ду¬
мы,  по  которому  ей  предоставлялось  самой  решать  восхо¬
дившие  в  нее  дела  из  приказов.  А  этот  порядок  делопроиз¬
водства  автор  находит  в  указе  1694  г.  Наличность  явления,
долженствовавшего  господствовать  в  XVI  веке,  доказывает¬
ся  ссылкой  на  указ  конца  XVII!  „Обычным,  —  говорит  он,
—  кажется  тот  порядок,  каким  по  указу  1694  г.  Дума  решала
без  государя  судные  дела,  восходившие  „в  верх44  по  чело¬
битным  или  по  докладам  из  приказов:  бояре  решали  их
окончательно,  докладывая  государям  лишь  о  том,  чего  им
„зачем  без  их,  великих  государей,  именнаго  указа  вершить
будет  немочно44,  значит,  доклад  был  не  обязанностью  Думы,
а  ее  отказом  от  своего  права64  (483).Этот  судный  порядок  ав¬
тор  применяет  и  к  вопросам  законодательства.
 Указ  1694  г.  действительно  предоставляет  решать  окон¬
чательно  судные  и  розыскные  дела,  но  Расправной  палате,  а
не  думе-совету,  и  притом  при  соблюдении  условия,  которое
ускользнуло  от  внимания  почтенного  автора.  Расправная
палата  должна  была  „свой,  великих  государей,  указ  чинить
по  своему,  великих  государей,  указу,  по  Уложению  и  по  но¬
воуказным  статьям44  (ПСЗ.  №  1491).  Это  один  из  многих  ука¬
зов,  определявших  деятельность  вновь  учрежденной  Рас¬
правной  палаты.  Права  ее,  как  мы  знаем,  были  очень  ограни¬
чены:  она  решала  расправные  дела  согласно  указам  и  только.
Если  указа  не  было,  она  не  могла  решить  дела  своею  вла¬
стью,  а  должна  была  доложить  государю.  Итак,  мнение  о
праве  Думы  законодательствовать  проистекло  из  смешения
Расправной  палаты  с  думой-советом  и  из  некоторого  невни¬
мания,  совершенно,  впрочем,  извинительного  у  неюриста,  к
подлинным  словам  указа  1694  г.1  —  Что  под  докладом  царю
в  Москве  разумели  действительно  доклад  царю,  а  не  „боярам
на  государево  только  имя44,  как  желает  понимать  профессор
 1  Насколько  неспециалистам  по  вопросам  истории  права  трудно  дается
понимание  юридических  памятников,  видно  из  предлагаемого  автором  тол¬
кования  термина  „боярский  суд“  „Кажется,  —  говорит  он,  —  точнее  будет
такое  определение  „боярскаго  суда“,  что  это  был  суд  по  боярским  делам“
(124).  Но  кто  же  решится  упрекать  почтенного  профессора  русской  истории
за  такое  точное  определение!
 441

Ключевский,  это,  мы  думаем,  достаточно  ясно  из  памятни¬
ков,  приведенных  нами  в  главе  1  настоящей  книги,  и  не  ну¬
ждается  в  дальнейших  разъяснениях.
 Политическое  значение  Думы,  полагает  автор,  фор¬
мально  утверждено  Судебником  XVI  века,  в  котором  бояр¬
ский  приговор  признан  необходимым  моментом  законода¬
тельства.  В  ст.98  Судебника  действительно  надо  видеть  по¬
пытку  ограничить  законодательную  власть  царя.  Но  эта  по¬
пытка,  как  мы  указали,  принадлежит  Избранной  раде  и  не
могла  ее  пережить.  Мы  не  знаем,  насколько  Грозный  соблю¬
дал  это  правило  до  отмены  рады,  но  знаем,  что  он  очень  тя¬
готился  им,  упрекал  членов  рады  в  том,  что  они  низвели  его
до  положения  председателя  совета;  после  низвержения
Сильвестра  и  Адашева  о  соблюдении  ст.98  Судебника,  ко¬
нечно,  не  могло  быть  и  речи.  В  главе  1  мы  указали,  что  и  по¬
следующее  государи  издавали  указы  без  всякого  совещания
с  боярами.  О  ст.98  Судебника  нельзя  говорить  как  о  дейст¬
вующем  нашем  праве  даже  при  Грозном,  а  тем  менее  при  его
преемниках.
 Новые  мысли  автора  об  отношениях  удельных  князей  и
московских  царей  к  Думе  едва  ли  можно  считать  оконча¬
тельно  доказанными.
 В  обширном  исследовании  профессора  Ключевского
встречаем  три  совершенно  оригинальные  и  исключительно
ему  принадлежащие  мысли,  —  они  касаются  состава  Думы  и
отношения  бояр  к  царю.  Старцы  градские  в  X  веке,  как  их
понимает  автор,  чисто  боярский  и  односословный  состав
Думы  у  князей  Киевской  Руси,  вольнонаемные  приказчики
северных  князей  и  т.д.,  таинственное  и  неразрывное  единст¬
во  царя  и  Думы  и,  наконец,  право  Думы  решать  законода¬
тельные  вопросы  без  доклада  царю,  —  все  это  мысли,  в  ко¬
торых  профессор  Ключевский  не  имеет  предшественников.
Это  самобытный  вклад  его  в  нашу  историческую  науку.  Мы
говорим  только  о  самых  крупных  его  положениях  и  отказы¬
ваемся  от  перечисления  более  мелких,  но  не  менее  смелых  и
оригинальных  мыслей  по  второстепенным  вопросам  иссле¬
дования;  их  слишком  много.  Другие  существенные  положе¬
ния  автора  составляют  лишь  повторение  сказанного  его
 442

предшественниками.  Такова  мысль  о  Думе  как  о  постоянном
учреждении,  о  праве  думных  чинов  входить  в  состав  Думы
и,  наконец,  мысль  о  праве  участия  Думы  в  московском  зако¬
нодательстве.  Эта  последняя  мысль  с  совершенной  ясностью
и  определенностью  впервые  была  высказана  профессором
Владимирским-Будановым  в  1871  г.1  Также  имеет  предшест¬
венника  и  мнение  профессора  Ключевского  о  думных  ко¬
миссиях.  Профессор  Загоскин,  впервые  высказавший  это
мнение,  заметил,  однако,  что  думные  комиссии  назначаются
не  Думой,  а  царем;  это  важное  обстоятельство,  кажется,  ус¬
кользнуло  от  внимания  его  последователя.  На  с.473  он  гово¬
рит:  „Дума  любила  поручать  второстепенные  дела  вре¬
менным  комиссиям,  составляя  их  из  своих  же  членов1  642  *.  К
этим  комиссиям,  „которым  Дума  любила  поручать  дела66,
почтенный  автор  относит  и  комиссию  для  составления  Уло¬
жения!
 Мы  не  считаем  бесполезным  для  дела  наш  несколько
длинный  обзор  существенных  положений  исследования  мо¬
сковского  профессора.  Мы  так  далеко  расходимся  во  взгля¬
дах  с  почтенным  автором,  что  оставить  наши  разногласия
без  объяснения  значило  бы  только  осложнить  вопрос.  Выяс¬
нение  взглядов  „Боярской  думы  Древней  Руси66  казалось  нам
тем  необходимее,  что  профессор  Ключевский  образовал  уже
школу.  Нам  случалось  видеть  книги,  в  которых  самые  рис¬
кованные  его  положения  выдаются  за  бесспорные  истины.
 Не  обходят  молчанием  „Боярской  думы66  и  общие  руко¬
водства  по  истории  русского  права.  Профессор  Владимир¬
ский-Буданов  в  своем  „Обзоре66  делает  очерк  Думы  домо-
сковской  и  московской.  Несмотря  на  небольшие  размеры,
которые  можно  уделить  в  общем  курсе  этим  очеркам,  поч¬
тенный  автор  дает  в  них  читателю  прекрасно  сделанный  им
 1 	Первое  издание  его  „Хрестоматии*4.  Вып.  II.  С.67.  Пр.  2;  С.  178.
Пр.  248;  Вып.  III.  С.  107.  Пр.  32.
 2 	Это,  конечно,  нисколько  не  мешает  почтенному  автору  на  следующей
 же  странице  признать,  что  в  состав  этих  комиссий  призывали  и  не  членов
 Думы.
 443

выбор  фактов1  с  целью  доказать  верность  одной  общей  идее,
последовательно  проводимой  им  с  начала  и  до  конца.  Автор
держится  мысли,  что  Дума  была  постоянным  учреждением,
что  был  известный  класс  лиц,  который  имел  право  прини¬
мать  участие  в  ее  заседаниях,  что  князь  был  обязан  сове¬
щаться  с  этими  лицами,  что  им  принадлежало  участие  даже
в  законодательной  его  деятельности.  Мы  уже  видели,  с  ка¬
кими  трудностями  приходится  бороться  такому  взгляду.  Нам
кажется,  что  и  профессору  Владимирскому-Буданову  не
удалось  победить  всех  затруднений.  Он  утверждает,  что
„число  имеющих  право  участвовать  в  Думе  равняется  числу
бояр  известной  земли64  (25);  а  на  с.  136  он  поясняет,  что  под
боярами  надо  разуметь  „свободных  землевладельцев44.  Да¬
лее,  на  той  же  с.25,  он  говорит,  что  „число  обыкновенного
состава  Думы  равняется  числу  бояр,  находящихся  в  месте
совещания  и  нарочно  вызванных  из  пригородов.  Число  это
вообще  не  может  быть  значительно44.  И  затем  приводит  при¬
меры  совещания  сыновей  Ярослава  с  пятью  советниками  и
Владимира  Мономаха  с  шестью.  Право  имеют  все  землевла¬
дельцы,  число  которых  должно  быть  весьма  значительно;  а
действительно  участвуют  очень  немногие.  Что  это  за  право,
которое  так  легко  было  обойти?  Русская  правда  говорит  о
двух  совещаниях  Ярославичей,  на  одном  участвовало  пять
мужей,  на  другом  —  три,  князей  же  и  в  том,  и  в  другом  слу¬
чае  было  трое  (Ак.  сп.  18;  Тр.  2).  На  каждого  князя  прихо¬
дится  в  первом  случае  12/з,  а  во  втором  по  одному  советнику.
Все  землевладельцы  в  трех  княжествах:  Киевском,  Черни¬
говском  и  Переяславском,  бывшие  налицо  и  нарочно  при¬
званные  из  пригородов,  представлены  тремя  мужами!  Пола¬
гаем,  что  никакого  права  у  землевладельцев  участвовать  в
 1  На  с.  26  автор  приводит  обращение  к  ростовскому  князю  Мстиславу
„ростовцев  и  бояр“,  которые  решительно  высказались  против  мира  с  влади¬
мирским  князем,  Всеволодом.  „Аще  и  ты  мир  даси  ему,  —  говорили  они,  —
а  мы  ему  не  дамы“.  Он  видит  здесь  случай  совещания  с  Боярской  думой.
Это  едва  ли.  „Ростовцы  и  бояре“  это  не  одна  Боярская  дума,  это  нечто
большее;  это  те  же  „ростовцы  и  бояре“,  которые  призвали  к  себе  князя
Мстислава.  Здесь  можно  видеть  целое  вече.  Оно  призвало  князя  Мстисла¬
ва,  оно  же  требует  и  войны  со  Всеволодом.  Поименно  названные,  Добрыня
Долгий  и  Матв.  Бутов,  были,  конечно,  заправилами  веча
 444

Княжеской  думе  не  было;  князья  пригласили  в  свою  Думу
кого  нашли  нужным,  и  только.
 Такие  же  безвыходные  трудности  представляет  и  мне¬
ние  автора  о  законодательной  деятельности  Думы.  „Нор¬
мальный  процесс  творчества  закона,  —  говорит  он,  —  ука¬
зан  в  Судебнике64.  Мы  уже  знаем  эту  статью.  Она  возникла
благодаря  попытке  Избранной  рады  ограничить  власть  царя
и  имела  очень  временное  значение.  Автор  считает  порядок
Судебника  постоянным.  В  чем  же  он  состоял?  На  с.  139  гово¬
рится  „о  нераздельной66  и  „совместной66  законодательной
деятельности  царя  и  Думы,  но  не  объясняется,  как  эта  нераз¬
дельность  и  совместность  достигалась  в  случае  разномыслия
царя  и  Думы.  Во  время  господства  Избранной  рады,  надо
думать,  были  случаи  подчинения  царя  мнению  большинства
Думы;  этим  и  объясняются  жалобы  Грозного  на  похищение
радой  его  власти.  А  как  это  было  потом?  Нельзя  придумать
никакой  формы  совместности,  при  которой  не  пришлось  бы,
в  случае  разногласия,  кому-нибудь  уступить.  На  следующей
странице  автор  дает  такое  объяснение  самостоятельной  за¬
конодательной  деятельности  бояр:  „Боярские  приговоры  без
царских  указов  объясняются  или  полномочием,  данным  на
этот  случай  боярам,  или  отсутствием  царя,  или  междуцарст¬
вием66.  Междуцарствие  к  делу  не  относится:  когда  нет  царя,
то  нет  и  его  Думы,  а  есть  что-нибудь  совершенно  другое.
Что  разумеет  автор  под  отсутствием  царя,  это  нам  не  совсем
понятно.  Уезжая  из  Москвы,  цари  брали  с  собой  и  думных
людей;  в  Москве,  в  случае  своего  отъезда,  они,  обыкновен¬
но,  оставляли  „бояр66,  но  эти  бояре  должны  были  с  ними  сно¬
ситься  по  всем  важным  делам,  а  право  законодательствовать
им,  сколько  я  знаю,  не  предоставлялось.  Остается  первый
случай:  бояре  дают  указы  по  особому  приказу  царя.  Это  со¬
вершенно  верно.  Но  это  свидетельствует  не  о  совместной,  а
о  раздельной  деятельности:  законодательная  деятельность
принадлежит  царю,  но  он  может  уполномочить  бояр  дать
приговор.  Если  Думу  нужно  уполномочить  давать  пригово¬
ры,  то,  конечно,  потому,  что  ей  такое  право  не  принадлежит.
Итак,  при  анализе  получится  не  нераздельная  и  совместная
законодательная  деятельность  царя  и  Думы,  а  законодатель¬
 445

ная  деятельность  царя  и,  по  указу  царя,  такая  же  деятель¬
ность  Думы.
 „Полнота  законодательной  Думы  во  время  междуцарст¬
вия,  —  говорит  автор,  —  всего  больше  указывает  на  Думу
как  на  нормальный  и  постоянный  элемент  законодательной
власти,  ибо  во  время  междуцарствия  Дума  не  получала  осо¬
бых  полномочий  регентства,  а  проявляла  лишь  в  отдельно¬
сти  и  полноте  те  права,  которые  принадлежали  ей  и  при  ца-
рях“  (140).  Едва  ли.  От  Боярской  думы  в  междуцарствие
нельзя  делать  никаких  заключений  к  Царской  думе.  Это  два
совершенно  разных  учреждения;  одно  —  совет  государя,
другое  —  „бояре64,  действующие  без  государя  и  потому  са¬
мостоятельно.  Бояре  междуцарствия  могли  находиться  в  не¬
которой  зависимости  только  от  Земского  собора.
 В  заключение  этой  главы  приведем  мнения  западных
ученых  о  соответствующих  нашей  Думе  учреждениях  запад¬
ноевропейских  государств.
 Цёпфль  в  своей  „Истории  немецкого  права44  говорит:
„Еще  при  Меровингах  состоял  при  королевском  дворе  Тай¬
ный  совет,  в  который  король  призывал  как  высших  придвор¬
ных  чинов  (domestici),  так  и  других  особ,  собственно  совет¬
ников  (consiliarii)  и  графов,  по  своему  усмотрению44
(424).
 У  Вайца,  в  его  обширной  истории  немецкого  государст¬
венного  устройства,  о  совете  Меровингов  читаем  следую¬
щее:  „Широкий  круг  выдающихся  людей  собирался  около
короля,  а  некоторые  из  них  и  жили  с  ним  во  дворце.  (Тут
были  придворные  чиновники  и  лица,  привлеченные  ко  двору
только  в  силу  их  личных  отношений  к  королю;  некоторые  из
них  занимали  государственные  должности,  другие  служили
церкви,  третьи  лично  государю.  Все  они  одинаково  называ¬
лись  сановниками  двора,  придворными  людьми  или  слугами
двора,  дружиной  короля).  Это  среда,  в  которой  король  живет
и  с  которой  он  ежедневно  сообщается.  С  ними  обсуждаются
государственные  дела,  с  их  помощью  и  чрез  их  посредство
объявляются  и  исполняются  королевские  решения  и  прика-
 446

зы.  Всех  их  в  совокупности  мы  могли  бы  назвать  советом
короля,  и  в  памятниках  встречается  иногда  выражение,  ко¬
торое,  по  примеру  римского  двора,  обозначает  замкнутую
коллегию  доверенных  советников  (consistorium  principis).  Но
в  Германии  отношения  были  более  свободны,  и  нельзя  не
усмотреть  в  этом  учреждении  особенностей  немецкого  ха¬
рактера.  Здесь  сидят  слуги  короля  и  его  дружина,  и  вследст¬
вие  этого  они  обнаруживают  свое  влияние  и  на  политику.
Некоторые  из  них,  действительно,  обозначаются  советника¬
ми  короля,  но  иногда  именно  такие,  которые  принадлежали
к  дружинникам  и  однокашникам  короля;  определенного  же
класса  людей,  из  которого  назначались  бы  советники,  вовсе
не  было44.
 „Но  уже  с  самого  начала  должна  была  обнаружиться  в
этом  своеобразном  придворном  мире  потребность  возвыше¬
ния  одного  лица,  которое  заправляло  бы  всеми  отношения¬
ми,  ближе  других  стояло  к  королю  и  было  его  главным  со¬
ветником.  Майордомы  не  сразу  достигли  преобладания.
Сначала  выдающаяся  роль  при  дворе  не  была  связана  ни  с
одною  из  должностей,  король  выбирал  из  окружающих  наи¬
более  подходящего  человека  и  предоставлял  ему  положение,
для  которого  первоначально  не  было  ни  определенного  на¬
звания,  ни  определенной  сферы  деятельности4*1.
 И  в  следующем  томе,  описав  состав  двора  Карла  Вели¬
кого  и  его  преемников,  Вайц  продолжает:  „По  крайней
мере  высшие  из  этих  придворных  чинов  были  призы¬
ваемы  к  совещаниям  о  важнейших  делах  империи.  Но  кро¬
ме  их  призывались  и  другие  выдающиеся  люди  государ¬
ства  и  церкви.  Но  если  раньше  короли  призывали  в  свой  со¬
вет  совершенно  свободно  и  без  всяких  постоянных  правил
таких  лиц,  которым  они  дарили  свое  особое  доверие,  то
позднее  по  крайней  мере  некоторые  из  советников  были  в
это  звание  особо  избираемы  и  назначаемы.  Кто  получил  та¬
кое  назначение,  назывался  „советником44  (consiliarius,  а  так¬
же  consul,  senator);  этот  титул  стали  присоединять  и  к  на-
 1  Waitz.  Deutsche  Verfassungsgeschichte.  2  отд.  II  т.  3-е  изд.  С.  130;  Ме¬
сто  в  скобках  принадлежит  1-му  изд.  II  т.  С.386
 447

именованию  других  должностей.  Одни  из  этих  советников
жили  при  дворе  и  назывались  придворными  советниками
(consiliarii  aulici),  другие  —  призывались  только  в  та¬
ких  случаях,  когда  подлежали  обсуждению  особенно  важ¬
ные  дела“.
 „Приписываемый  Карлу  указ  говорит,  что  совет,  данный
в  интересах  общего  блага,  должен  быть  выслушан  и  принят
во  внимание;  советники  же,  блюдущие  только  свои  интере¬
сы,  должны  быть  лишаемы  этого  звания.  В  звание  советни¬
ков,  —  говорит  Гинкмар,  —  избираются,  по  возможности,
такие  люди,  которые  прежде  всего  боятся  Бога  и,  кроме  того,
отличаются  такою  верностью,  что  после  вечной  жизни  ниче¬
го  не  знают  выше  короля  и  империии1.
 В  сочинении  Гомершама  Кокса  о  системе  английского
устройства  и  управления  находим  следующую  картину  анг¬
лийского  Государственного  совета.
 „При  норманнских  королях  различали:  consilium,  mag¬
num  consilium  и  commune  consilium.  Из  этих  собраний  пер¬
вое  составляло  обыкновенный  совет  короля,  который  он  сам
избирал  и  в  котором  присутствовали:  верховный  судья,
канцлер,  судьи  и  другие  чиновники.  Это  был  не  только  Го¬
сударственный  совет,  но  и  высший  суд  (curia  regis);  он  соби¬
рался  несколько  раз  ежегодно.  Magnun  consilium  был  более
полный  совет,  который  созывался  в  чрезвычайных  случаях;
он  состоял  из  выдающихся  по  положению  и  состоянию  лиц
королевства.  Commune  consilium  —  высшее  законодательное
учреждение...“  (198).
 „Устройство  и  деятельность  этих  советов  на  основании
древних  актов  трудно  распознать  с  совершенною  точно-
стью“  (199).
 „В  XIII  веке,  еще  до  образования  палаты  общин,  графы
и  бароны  во  многих  случаях  контролировали  деятельность
министров  и  советников  короны.  Так,  в  1223  г.,  в  царствова-  11  Waitz.  Deutsche  Verfassungsgeschichte.  2  отд.  ТЛИ.  2-е  изд.  С.530  и
 след.
 448

ние  Генриха  III,  они  отказались  явиться  в  парламент  и  угро¬
жали  избрать  другого  короля,  если  Генрих  III  не  переменит
своего  канцлера  и  других  членов  соэета.  Король  уступил
желанию  прелатов  и  баронов  и  уволил  своих  советников...  В
1258  г.  парламент,  заседавший  в  Оксфорде,  принял  по  отно¬
шению  к  Государственному  совету  такую  меру,  которая  ли¬
шала  короля  почти  всей  его  власти.  Король  и  бароны  изби¬
рали  комиссию  из  12  лиц,  на  которую  и  перенесено  было
право  назначать  членов  Государственного  совета.  Эта  ко¬
миссия  потом  постановила,  что  верховный  судья,  канцлер,
казначей  и  другие  чиновники  назначаются  из  среды  ее  чле-
нов“  (200).
 „В  XIV  веке  было  много  случаев  контроля  парламента
над  деятельностью  советников  короны.  Древнейший  случай
касается  Петра  Гавестона.  Эдуард  I,  по  желанию  парламента,
который  опасался  интимных  отношений  Гавестона  к  буду¬
щему  королю,  Эдуарду  II,  изгнал  этого  царедворца  из  преде¬
лов  королевства.  Эдуард  II,  по  вступлении  на  престол,  воз¬
вратил  его  обратно.  Но  в  5-м  году  царствования  этого  короля
особая  комиссия,  состоявшая  из  прелатов,  графов,  баронов,
рыцарей  и  других  почетных  особ,  произвела  следствие  о
деятельности  Петра  Гавестона  и  нашла,  что  он  давал  коро¬
лю  дурные  советы  и  оказался  виновен  в  других  проступках.
Гавестон  был  приговорен  к  пожизненному  изгнанию64  (201).
 „Существенное  изменение  в  составе  совета  произошло
при  Эдуарде  III.  С  этого  царствования  в  состав  совета  на¬
значались  только  светские  люди.  В  1371  г.  общины  в  пети¬
ции  королю  указывали  на  то,  что  еще  предшествовавший
парламент  обращал  внимание  государя  на  большой  вред,
проистекавший  из  того,  что  правительство  королевства  дол¬
гое  время  находилось  в  руках  духовенства;  общины  просили,
чтобы  в  должности  канцлера,  казначея  и  другие  назнача¬
лись  только  способные  светские  люди.  Король  отвечал:  „По
выслушании  заключения  своего  совета,  он  обсудит  это  де¬
ло66.  Вскоре  затем  король  назначил  на  должность  канцлера  и
казначея  светских  лиц66  (203).
 „С  половины  XV  века  прекращается  на  долгое  время
вмешательство  парламента  в  деятельность  королевского  со¬
 15—  1728 	449

вета.  В  течение  всего  времени  Тюдоров  не  встречаем  ника¬
ких  обвинений  советников  короля  со  стороны  общин;  это
действительнейшее  средство  для  удержания  министров  в
должных  границах  более  не  применяется,  совет  короля  в  си¬
лу  незаконных  притязаний  и  крайнего  расширения  ведомст¬
ва  Звездной  палаты  (комиссия  совета)  достиг  значительного
распространения  своей  судебной  и  законодательной  власти46
(209).
 „...По  смерти  Елизаветы,  ее  преемник,  Яков  I,  удержал
ее  важнейших  советников  в  их  должности,  и  в  первое  время
его  царствования  за  Государственным  советом  признавалась
его  важная  функция  —  давать  совет  короне  в  государствен¬
ных  делах.  Но  потом  обязанность  давать  короне  советы
сделалась  монополией  любимцев,  назначаемых  в  должности
министров;  остальные  члены  Государственного  совета  к
совету  не  приглашались.  Одним  из  оснований  к  обвине¬
нию  общинами  в  1626  г.  герцога  Букингемского  послужило
то,  что  он,  при  Якове  I  и  Карле  I,  соединял  в  своем  лице
множество  государственных  должностей.  Так  как  король
имеет  достаточно  мудрых  и  достойных  слуг,  то  общины  вы¬
разили  желание,  чтобы  он  с  ними  совещался,  а  не  давал  ру¬
ководить  собою  какому-нибудь  одному  юному  советнику66
(212).
 „Обвинение  герцога  Букингемского  замечательно  тем,
что  после  долгого  перерыва  оно  является  первым  случаем
нового  преследования  министра  за  данный  короне  совет66
(213).
 „Совет  кабинета,  т.е.  тесного  собрания  только  таких
членов  Государственного  совета,  которые  были  главными
советниками  короны,  впервые  упоминается  под  этим
именем  в  царствование  Карла  I,  хотя  несомненно,  что  во  все
время  существования  Государственного  совета  государи
всегда  избирали  его  отдельных  членов  в  свои  главные
советники.  Кларендой,  обсуждая  события  времени  процесса
против  графа  Страфорда  (1640—1641),  говорит,  что  тогда
было  в  обычае  назначать  в  Государственный  совет  много
лиц  невысоких  качеств  для  того  только,  чтобы  оказать  им
честь.  Вследствие  этого  число  советников  так  возросло,  что
 450

по  их  многочисленности  и  также  по  неспособности  многих
из  них  приходилось  составлять  особые  комиссии  из  спо¬
собных  людей  для  действительного  участия  в  разных  делах46
(214).
 „Во  всеподданнейшей  петиции  и  представлении  обеих
палат  парламента  с  девятнадцатью  предложениями,  подан¬
ными  Карлу  I  в  1642  г.,  первое  предложение  заключалось  в
том,  чтобы  лица,  неприятные  обеим  палатам,  не  назначались
в  Государственный  совет.  Во  втором  предложении  было  вы¬
ражено  желание,  чтобы  никакой  публичный  акт  по  делам
королевства,  относящимся  к  компетенции  Государственного
совета,  не  считался  обязательным  и  исходящим  от  короля,
если  он  не  был  постановлен  по  определению  большинства
членов  совета  и  если  это  не  засвидетельствовано  их  подпи¬
сью.  В  составе  Государственного  совета  должно  быть  не  ме¬
нее  15  членов  и  не  более  25.  На  эти  предложения  король  от¬
вечал:  он  не  находит  причины  увольнять  своих  советников
потому  только,  что  они  иначе  думают,  чем  члены  парламен¬
та;  второе  предложение  лишает  его  королевской  власти  и
переносит  ее  на  новых  членов  совета,  оставляя  за  ним  только
равное  с  ними  право  голоса.  —Нельзя  отрицать,  что,  если
бы  эти  предложения  были  приведены  в  исполнение,  основы
государственного  устройства  изменились  бы  и  исполнитель¬
ная  власть  перешла  бы  к  Законодательному  собранию44  (215).
 „...Вообще  принималось,  что  ни  один  член  Государст¬
венного  совета  не  участвовал  в  его  заседаниях,  если  он  к  то¬
му  не  был  приглашен44  (217).
 „Галлам  замечает:  в  правление  Вильгельма  различие
между  кабинетом  и  Государственным  советом  и  устранение
последнего  от  государственных  дел  сделало  дальнейшие  ус¬
пехи...  Это  имело  прискорбные  последствия  с  точки  зрения
ответственности  советников  короны.  В  то  самое  время,  когда
контролирующая  и  карающая  власть  парламента  была  при¬
знана  в  весьма  широких  размерах,  она  могла  быть  молчаливо
устраняема  таинственностью,  за  которой  скрывались  дейст¬
вия,  подлежавшие  контролю  парламента.  Так,  в  случае  за¬
ключения  международного  договора,  который  парламент
нашел  бы  гибельным  и  унизительным,  канцлер  подвергся  бы
 15*
 451

ответственности,  потому  что  он  должен  был  приложить  к
акту  большую  печать;  но  очень  сомнительна  возможность
подвергнуть  обвинению  с  некоторою  надеждою  на  успех
первого  лорда  казначейства  и  других  особ,  которые,  однако,
к  делам  иностранных  сношений  стояли  гораздо  ближе  канц-
лера“  (218).
 „При  Вильгельме  III  кабинет,  эта  ветвь  Государственно¬
го  совета,  был  так  же  организован,  как  и  при  ближайших  его
предшественниках,  т.е.  он  составлялся  из  членов  совета,  от
которых  вовсе  не  требовалось  единства  политических  убеж¬
дений66  (219).
 „Георг  III  совещался  с  любимцами,  которые  даже  не
были  его  министрами,  но  составляли  нечто  вроде  тайного
его  кабинета...  Перемена  министров  происходила  не  в  силу
неблагоприятного  для  них  голосования  в  парламенте,  а  в  си¬
лу  желания  короля  отделаться  от  неприятных  ему  людей.
Эта  система  при  Георге  IV  продолжалась  в  течение  целых
20  лет.  Первый  случай  перемены  министров  по  причине  не¬
благоприятного  для  них  парламентского  голосования  отно¬
сится  к  1782  г.  Этот  случай  представляет  перелом  в  истории
кабинета.  Со  времени  революции  это  первый  случай  полной
смены  министерства  благодаря  изменению,  происшедшему  в
положении  парламентских  партий661.
 Мнения  Кокса  не  представляют  ничего  исключительно¬
го;  та  же  точка  зрения  проводится  и  у  Глассона.
 О  времени,  непосредственно  последовавшем  за  нор¬
маннским  завоеванием,  он  говорит:  „Хроники  и  авторы  того
времени  сообщают  нам,  что  короли  созывали  на  совет  боль¬
ших  господ  и  епископов...  С  точки  зрения  законодательной
члены  этих  собраний  не  имели  никакой  власти  в  собствен¬
ном  смысле  слова:  они  давали  только  свое  мнение,  если  ко¬
роль  его  спрашивал,  и  ничто  не  обязывало  короля  следовать
этому  мнению662.
 1 	С.223.  Приведенные  места  взяты  со  страниц  немецкой  переделки
Кокса  —  Kiihne.  Die  Staatseinrichtunden  Englands.  1867.
 2 	Classon.  Historie  du  droit  et  des  institutions  politiques,  civiles  et  judiciai-
res  de  PAngleterre  compares  au  droit  et  aux  institutions  la  Franca  depuis  leur
originejusqu’a  nos  jours.  1882.  II.  157,  158.
 452

О  Государственном  совете  времени  слияния  саксов  с
норманнами  у  Глассона  читаем:  „Только  небольшое  число
господ  постоянно  и  периодически  заседало  в  большом  сове¬
те.  Но  иначе  и  не  могло  быть.  Никакой  закон  не  определял
состава  большого  совета,  следуя  же  началам  норманн¬
ского  права,  представлялось  совершенно  натуральным,  что
король  мог  призывать  на  совет  кого  хотел.  Государи  при¬
зывали  обыкновенно  особыми  повестками  (writs)  таких  лиц,
которые  представляли  им  наиболее  гарантии,  или  по  причи¬
не  обширности  своих  владений,  или  по  причине  своей  пре¬
данности,  или,  наконец,  по  причине  особых  талантов,  обна¬
руженных  в  делах  внутреннего  управления  и  на  поле  битвы64
(III.  94).
 В  томе  IV,  обнимающем  время  с  Эдуарда  III  до  Генри¬
ха  VIII,  Глассон  говорит:  „Для  решения  всяких  дел  король
имеет  при  себе  совет,  с  которым  он  может  всегда  совещать¬
ся,  не  будучи  никогда  связан  его  мнением...  Тайный  совет
есть  часть  большого  совета;  он  образовался,  главным  обра¬
зом,  в  малолетство  Ричарда  II;  это  был  более  интимный
совет,  который  рассуждал  о  государственных  делах44  (74).
 „Парламент  с  очень  уже  древнего  времени  стремится
оказывать  влияние  на  назначение  тайных  советников,  но  не
успевает  оспорить  абсолютное  право  короля  назначать  их.
Государи  заботились,  однако,  о  том,  чтобы  назначаемые  ими
советники  нравились  парламенту44  (75).
 „Тайный  совет  заседал  обыкновенно  в  присутствии  ко¬
роля.  Рассуждения  касались  дел  короля,  доменов,  суда.  Так
как  компетенция  Тайного  совета  никогда  не  была  точно  оп¬
ределена,  то  он  позволял  себе  действия,  которые  рассматри¬
вались  как  нарушение  власти  парламента.  Совет  обещал  не
нарушать  порядка  суда,  определенного  common  law,  но  не
исполнял  своих  обещаний.  При  отсутствии  точных  правил
совет  ведает  самые  разнообразные  дела,  уголовные  и  граж¬
данские,  большие  и  маленькие44.
 „После  революции  вся  власть  Тайного  совета  переходит
к  кабинету44  (V.  415).
 453

В  заключение  приведем  мнение  Шеффнера  о  совете
французских  королей1.  „Король,  —  говорит  он,  —  соединял
в  своей  особе  высшую  власть,  поэтому  состоявший  при  нем
совет  представлял  высшее  правительственное  учреждение.
По  примеру  всех  феодальных  господ  уже  первые  Капетинги
окружили  себя  советом.  С  целью  обсуждения  важнейших
государственных  дел  они  собирали  вокруг  себя  принцев
крови,  высших  сановников  церкви,  выдающихся  вассалов,
первых  придворных  чинов  и  других  лиц,  пользовавшихся  их
доверием  (consilium  regium).  Ведомство  этого  совета  вначале
было  всеобъемлющим;  те  же  лица,  которые  составляли  этот
Тайный  совет,  могли  при  случае  действовать  в  качестве
высшей  судебной  инстанции.  Только  с  течением  времени
обособились  отдельные  власти.  С  одной  стороны  образовал¬
ся  парламент,  как  высший  суд;  в  противоположность  к  нему,
с  начала  XIV  века,  Государственный  совет  специализовался
в  качестве  административного  учреждения.  Но  и  в  XVI  веке
это  деление  не  было  проведено  окончательно.  Каждое  учре¬
ждение  стремилось  к  преобладанию.  Совет  домогался  гос¬
подства  над  парламентом,  парламент  —  над  советом.  В  цар¬
ствование  великого  организатора,  Филиппа  IV,  появляется
ряд  указов,  которые  точнее  определяют  деятельность  совета.
Весьма  скоро  в  нем  начинает  преобладать  бюрократический
характер;  большие  господа  и  сановники  церкви  исчезают;  в
нем  остаются  почти  исключительно  сменяемые  советники:
высшие  чиновники,  ученые  юристы  и  администраторы.  Од¬
нако,  некоторое  время  господствовала  еще  такая  неопреде¬
ленность,  что  в  состав  совета  призывалась  не  только  зна¬
чительная  часть  членов  парламента,  но  и  целый  парламент  в
полном  своем  составе.  Ведая  дела  высшего  управления,  со¬
вет,  однако,  вмешивался  и  в  отправление  правосудия.  Недо¬
вольные  решением  своих  тяжб  в  парламенте  добивались  пе¬
ресмотра  их  в  совете;  эти  домогательства  весьма  облегча¬
лись  разрешительными  королевскими  письмами  (literae  ad
proponendum  errores)...  С  течением  времени  беспорядочность
 1  Schaeffner.  Geschichte  der  Rechtsverfassung  Frankreichs  von  Hugo
Capet  bis  auf  die  Revolution.  1859.  И.  C.  324  и  след.
 454

приняла  вопиющие  размеры.  Сословия  Тура  (1484)  горько
жаловались  на  то,  как  вовсе  непризванные  лица  проникали  в
заседания  совета,  чтобы  влиять  на  его  решения.  К  юрисдик¬
ции  совета  так  привыкли,  что  сословия  не  столько  были  не¬
довольны  этим  расширением  его  компетенции,  сколько  не¬
определенным  составом,  и  выражали  желание,  чтобы
судебная  функция  была  предоставлена  особой  секции  сове¬
та.  Это  и  было  сделано:  указы  Карла  VIII  и  Людовика  XII
организовали  так  называемый  Большой  совет,  который  дей¬
ствовал  в  качестве  верховного  суда.  Высшее  же  управление
государством  продолжало  сосредоточиваться  в  совете  коро¬
ля  или  Государственном  совете,  который  распался  на  не¬
сколько  отделений.  Во  второй  половине  XVI  века  Государ¬
ственный  совет  получил  такую  организацию,  которая  удер¬
жалась,  в  существенных  чертах,  до  революции.  Совет  состо¬
ял  из  пяти  отделений.  Одно  отделение  ведало  иностранные
дела  (conseil  des  affaires  etrangeres,  conseil  d’en  haut,  или  про¬
сто  conseil  d’etat).  Оно  состояло  из  небольшого  числа  чле¬
нов;  король  обыкновенно  руководил  прениями.  Для  внут¬
ренних  дел  существовал  conseil  des  depeches,  названный  так
по  форме  своих  распоряжений.  Здесь  также  король  лично
присутствовал.  Членами  были:  канцлер,  государственные
секретари  и  генерал-контролер  финансов.  Министры  имели
сюда  также  доступ,  а  также  и  те  советники  короля,  которых
он  особенно  сюда  назначал.  Для  финансов  существовал  con¬
seil  royal  des  finanses.  Членами  были  канцлер,  министры  и  те
из  государственных  советников,  которых  король  назначал  в
это  отделение44  и  т.д.
 Мы  познакомились  с  историческими  судьбами  Государ¬
ственного  совета  в  нашем  отечестве,  в  Германской  империи,
в  Англии  и  во  Франции.  Несмотря  на  все  различие  быта  этих
государств,  Государственный  совет  везде  имеет  те  же  харак¬
терные  черты.  Это  не  совет  сам  по  себе,  совет  господ  или
дума  бояр,  как  любят  у  нас  говорить,  а  совет  государя,  у  нас
—  князя,  на  западе  —  короля.  Он  составляется  по  воле  госу¬
даря.  Нигде  нет  разряда  лиц,  которые  имели  бы  право,  в  силу
 455

принадлежности  к  известному  классу,  сидеть  в  совете  госу¬
даря.  В  этом  совете  сидят  только  те  лица,  которых  государь
к  тому  призывает.  В  силу  этого  состав  совета  постоянно  ко¬
леблется.  Везде  различается  большой  совет  и  малый  (тай¬
ный,  близкий);  последний,  как  состоящий  из  интимных  лю¬
дей,  везде  вытесняет  первый.  Малый  совет  легко  переходит
в  совет  одного  только  любимца.  Вот  почему  и  о  королевских
советах  Западной  Европы  можно  сказать,  что  это  не  столько
советы  в  качестве  учреждений  с  постоянным  составом,
сколько  отдельные  советники.  Любимцы  советники  могут,
конечно,  оказывать  большое  влияние  на  дела,  но  это  не  в
силу  принадлежащего  им  права,  а  в  силу  нравственного
влияния  на  государя;  с  точки  же  зрения  права  они  только
советы  дают,  когда  их  о  том  спрашивают,  и  ни  малейшим
образом  не  связывают  государя  своими  мнениями.  Поэтому
не  может  быть  никакой  речи  о  их  самостоятельном  участии
не  только  в  законодательстве,  но  и  в  суде  и  управлении.  Ес¬
ли  они  судят,  управляют,  участвуют  в  законодательстве,  то
только  по  поручению  государя.
 Приведенные  нами  историки,  имея  дело  исключительно
с  обычаями  одной  какой-либо  страны,  думают,  что  изобра¬
женные  ими  явления  составляют  национальную  особенность
изучаемого  ими  народа.  Так  думает  Вайц  (468)  и  даже  Глас-
сон  (474).  Сделанное  нами  сравнение  показывает,  что  ука¬
занные  ими  черты  свойственны  не  только  германскому  или
норманнскому  праву,  а  и  русскому  в  силу  того  общего  зако¬
на,  по  которому  одни  и  те  же  причины  везде  приводят  к
одинаковым  последствиям.
 Чрезвычайно  любопытные  точки  соприкосновения  на¬
блюдаются  между  нашими  и  —  кто  бы  подумал?  —  англий¬
скими  порядками.  У  нас  было  много  лиц,  удостоенных  зва¬
ния  думного  чина,  но  не  все  они  были  советниками  своих
государей.  То  же  и  в  Англии.  Многие  из  этих  лиц  удостаива¬
лись  у  нас  высшего  звания  думного  человека  вовсе  не  по
достоинству  своему  и  не  за  заслуги,  а  единственно  для  поче¬
та.  То  же  и  в  Англии.  Карикатурное  описание  заседания  Го¬
сударевой  думы,  оставленное  нам  Котошихиным,  не  состав¬
ляет  нашей  национальной  особенности.  И  в  Англии  были
 456

такие  члены  королевского  совета,  которые,  говоря  словами
Котошихина,  брады  свои  устава,  ничего  не  могли  ответить
на  вопросы  короля,  потому  что  жаловались  в  это  звание  не
по  разуму  их,  а  по  великой  породе.  Для  глупости  человече¬
ской,  составляющей  такую  значительную  примесь  ко  всем
нашим  делам,  как  частным  так  и  общественным,  немало  бы¬
ло  места  и  на  Западе.
 В  Англии  права  парламента  были  уже  в  XIII  веке  при¬
знаны,  и  он  тогда  уже  вступил  в  борьбу  с  королевскою  вла¬
стью.  Желая  влиять  на  ход  управления,  парламент  зорко
следил  за  деятельностью  королевских  советников  и  в  случае
дурных  советов  или  нарушения  ими  законов  возбуждал  про¬
тив  них  обвинения.  В  половине  XVII  века  парламент  пред¬
ставил  Карлу  I  предложения  с  целью  низвести  его  в  положе¬
ние  председателя  своего  совета,  который  должен  был  решать
дела  по  большинству  голосов.  Права  наших  Земских  соборов
никогда  не  были  формально  признаны,  тем  не  менее  они
оказывали  постоянную  поддержку  московским  государям  и
ни  в  какую  борьбу  с  ними  не  вступали.  Но  и  у  нас  нашлись
элементы,  вступившие  в  борьбу  с  московскими  царями.  Это
были  ближайшие  их  советники,  Избранная  царская  рада.
Борцы  были  разные;  но  цель  борьбы  в  Англии  и  у  нас  одна  и
та  же  —  ограничение  произвола  государя;  средство  против
произвола  тоже  общее  нам  и  Англии:  подчинение  государя
большинству  своего  совета.  Но  в  Англии  последнее  слово
должно  было  принадлежать  парламенту,  у  нас  —  этому  са¬
мому  совету,  временно  захватившему  царя  в  свои  руки.  Иван
Грозный  и  Карл  I  совершенно  одинаково  поняли  начатую
против  них  борьбу  и  в  один  голос  ответили,  что  они  не  хотят
снизойти  до  роли  председателя  своего  совета  и  что  в  сделан¬
ных  им  предложениях  они  усматривают  попытку  лишить  их
прав  принадлежащей  им  царской  и  королевской  власти.

ГЛАВА  ТРЕТЬЯ
 Духовенство
 Русские  славяне  задолго  до  принятия  христианства  по¬
клонялись  Перуну,  Волосу,  Хорсу  и  другим  языческим  бо¬
гам.  Надо  думать,  что  были  и  служители  этих  богов;  но  на¬
ши  сведения  о  них  крайне  скудны,  и  мы  не  можем  составить
себе  никакого  определенного  понятия  об  отношениях  свет¬
ской  власти  к  представителям  веры  в  дохристианское  время.
Речь  может  идти  только  об  отношениях  светской  власти  к
представителям  православной  церкви.
 Наши  предки  приняли  христианскую  веру  от  греков.
Факт  происхождения  русской  церкви  от  греческой,  естест¬
венно,  установил  зависимость  первой  от  второй:  русская
церковь  состояла  под  властью  константинопольской  иерар¬
хии.  Греческое  духовенство  принесло  к  нам  готовые  уже
воззрения  на  отношения  церкви  к  государству.  Воззрения
эти  могли  видоизмениться  в  новой  среде,  но  знакомство  с
ними  во  всяком  случае  необходимо  для  понимания  того  по¬
рядка,  который  возник  у  нас.
 Христианство  при  своем  возникновении  создало  цер¬
ковь  независимую  от  государства.  В  первые  три  века  цер¬
ковь  эта  существовала  наперекор  воле  государства.  Она  не
только  не  была  признана  светской  властью,  она  была  гонима
ею,  и  тем  не  менее  христианское  учение  распространялось  и
побеждало  мир.
 С  принятием  христианства  Константином  Великим  хри¬
стианская  церковь  признается  в  Византийской  империи  го¬
сударственной  и  из  гонимой  становится  господствующей.
Константин  Великий  предписывает  устраивать  христианские
храмы  и  запрещает  приносить  жертвы  старым  богам.  Импе¬
ратор  Феодосий  Великий  издает  эдикт  о  равном  достоинстве
и  святом  триединстве  Отца  и  Сына  и  Святого  Духа  и  ряд  за¬
конов,  которыми  храмы  языческие  конфискуются,  изобра¬
жения  языческих  богов  расплавливаются,  а  принесение  им
жертв  воспрещается  под  страхом  наказания,  как  за  преступ¬
ление  величества.  Эту  политику  утверждения  христианской
 458

веры  путем  указов  продолжает  и  император  Юстиниан.  В
первый  год  царствования  он  издает  эдикт,  и  котором  осуж¬
дает  мнения  Нестория,  Евтихия  и  Аполлинария  и  предписы¬
вает  признавать  православное  учение  о  Св.  Троице.  Эдикт
оканчивается  угрозой  всем  иначе  думающим:  как  еретики
они  будут  подвергнуты  наказанию.  Позднее  император
предписывает  признавать  постановления  первых  четырех
Вселенских  соборов  и  догмат  о  двух  естествах  в  ИисусеХри-
сте.  Все  иначе  думающие  лишаются  права  занимать  общест¬
венные  должности,  получать  наследство  и  делать  завещания,
составлять  собрания  и  отправлять  богослужение;  имущество
их  конфискуется.  Юстиниан  признал  за  церковными  закона¬
ми  такую  же  силу,  какая  принадлежит  государственным  за¬
конам.  „Что  запрещается  священными  канонами,  то  запре¬
щается  и  нашими  законами44,  —  говорит  его  Конституция
530  г.
 Если  Византийское  государство  предписывает  призна¬
вать  догматы  православной  церкви  и  уравнивает  ее  каноны
со  своими  законами,  то  оно  составляет  с  церковью  как  бы
одно  целое.  Следствием  этого  единства  государства  и  церкви
является  то,  что  не  принадлежащие  к  православной  церкви,
хотя  бы  это  были  и  люди,  верующие  во  Христа,  не  могут
принадлежать  и  к  государственному  союзу,  они  лишаются
политических  и  гражданских  прав1.
 Что  это  за  форма  —  слитие  двух  организмов  в  одно  но¬
вое  целое?  В  этом  новом  целом  одинаково  ли  представлены
интересы  обоих  организмов  или  дано  предпочтение  одному
на  счет  другого?
 Государство  и  церковь  два  совершенно  разных  учреж¬
дения  по  задачам  и  образу  действия.  Церковь  имеет  дело  с
внутренним  человеком,  с  его  совестью,  по  отношению  к  ко¬
торой  акты  принуждения  не  могут  применяться.  Государство
имеет  дело  с  внешними  проявлениями  человеческой  воли  и
может  действовать  принудительно;  внутренний  мир  челове¬
 1  Gasguet.  De  l’autorite  impdriale  en  matiere  religieuse  a  Byzance  (1879.
C.132),  утверждает,  что  к  отлученным  от  церкви  применялась  aquae  et
ignis  interdictio,  столь  употребительная  и  понтификальном  праве  языче¬
ского  Рима.
 459

ка,  его  вера,  вопросы  о  том,  какие  догматы  он  признает,  ка¬
кие  отрицает,  —  не  входят  в  область  ведения  светской  вла¬
сти.  Подданными  одного  и  того  же  государства  одинаково
могут  быть  и  несториане,  и  монофизиты,  и  православные,
лишь  бы  они  подчинялись  существующему  государственно¬
му  порядку.  Разноверующие  не  могут  быть  членами  одного
и  того  же  церковного  общения,  у  них  не  может  быть  общего
епископа,  а  император  может  быть  общий.  Делая  известное
вероисповедание  условием  юридической  правоспособности,
император  становился  слугою  церкви  и  подчинял  ей  госу¬
дарство.  Путем  миропомазания  духовенство  приобщало  им¬
ператора  к  священству  и,  таким  образом,  вводило  его  в  свою
среду.  Император  рассматривался  как  Богом  поставленный
„внешний  епископ“.  В  религиозных  процессиях  он  имел  на
себе  облачение,  подобное  архиерейскому,  благословлял  на¬
род  и  принимал  даже  некоторое  активное  участие  в  бого¬
служении1.  За  императорами  признавалось  и  право  поучать
 1  Во  время  совершения  литургии  император  два  раза  принимал  уча¬
стие  в  священных  действиях.  При  малом  и  великом  входе  он  вступал  в  ал¬
тарь  чрез  царские  врата  вслед  за  патриархом,  прикладывался  к  покрову  Св.
престола,  кадя,  обходил  его  с  патриархом;  потом  со  свечой  в  руках  молился
пред  Св.  распятием,  прикладывался  к  нему,  брал  у  патриарха  кадило  и  кадил
Св.  распятию.  В  праздник  Крестовоздвижения  император  участвовал  в  об¬
ряде  поднятия  св.  креста,  входил  чрез  царские  врата  в  алтарь,  прикладывал¬
ся,  кадил  и  т.д.  В  Великую  субботу  участвовал  в  переодевании  Св.  престола.
Приобщался  Св.  тайн  император  не  как  миряне,  а  как  священники,  отдельно
тела  и  крови  Христовой  (Беляев  Д.Ф.  Ежегодные  приемы  византийских
царей  и  праздничные  выходы  их  в  храм  Св.  Софии  в  IX  и  X  вв.  1893  Гл.  V  и
VII;  Суворов  Н.С.  Курс  церковного  права.  1889.1.  63.  283).
 Несмотря  на  то,  что  императорам  не  принадлежали  все  права  священ¬
ства  и  они  не  могли  совершать  таинств,  тем  не  менее  и  они  сами,  и  духов¬
ные  сановники  считали  их  священниками.  Собор  448  г.  в  Константинополе
приветствовал  Феодосия  II  как  первосвященника  и  императора.  Папа  Лев
писал  тому  же  императору:  „Церковь  радуется,  видя  в  вас  соединение  цар¬
ства  и  священства44.  Он  же  императору  Льву:  „Твоя  душа  священника  и  апо¬
стола  должна  оскорбляться  бедствиями,  претерпеваемыми  константино¬
польскою  церковью44.  Император  Лев-иконоборец  писал  папе  Григорию:
„Разве  ты  не  знаешь,  что  я  священник  и  царь?44  На  это  папа  отвечал:  „Без
сомнения,  Константин,  Феодосий,  Валентиниан,  Юстиниан  —  были  царями
и  священниками.  Они  доказали  это  своими  деяниями...  Но  ты  с  момента
вступления  на  престол  постоянно  доказывал  незнание  канонов,  ты  опусто¬
шил  церкви...44  Итак,  и  папа  Григорий  не  отрицает  священства  императоров,
 460

народ  благочестию  и  истинам  веры1.
 Как  помазанники  Божии,  они  были  обязаны  покрови¬
тельствовать  церкви  и  блюсти  церковные  порядки.
 Но  как  подданные  почитались  принадлежащими  к  церк¬
ви  и  государству  лишь  до  тех  пор,  пока  они  верили  по-
православному,  так  и  императоры.  В  случае  уклонения  их  от
православия  духовенство  поучало  их  и  даже  предавало  ана¬
феме.
 Согласно  с  этим  византийское  духовенство  считает  себя
вправе  удостоверяться  в  православии  императора,  а  импера¬
торы  считают  себя  обязанными  доказывать  свое  правосла¬
вие.  В  491  г.,  по  смерти  императора  Зенона,  сенат  и  народ
провозгласили  императором  силенциария  Анастасия.  Патри¬
арх  Евфимий,  еще  при  жизни  покойного  императора  Зенона
подозревавший  Анастасия  в  том,  что  он  разделял  учение  Ев-
тихия,  воспротивился  вступлению  его  на  престол,  обозвал
новоизбранного  еретиком,  недостойным  управлять  христиа¬
нами,  и  отказался  венчать  его  на  царство.  Венчание  состоя¬
лось  только  после  того,  как  Анастасий  дал  патриарху  пись¬
менное  исповедание  веры  и  клятвенное  обещание  ничего  не
изменять  в  православной  церкви.  В  514  г.  римский  папа,  со
своей  стороны,  также  потребовал  от  Анастасия  исповедание
 он  не  может  только  признать  в  этом  звании  императора  Льва-иконоборца
(Суворов.  63;  Gasquet.  50).
 1  В  первый  понедельник  Великого  поста  император,  обыкновенно,  де¬
лал  наставление  сановникам  и  представителям  народа  о  том,  как  надо  прово¬
дить  св.  четыредесятницу,  и  поучал  их  проводить  ее  в  „чистоте  и  страхе
Божием44.  По  окончании  поучения  он  трижды  осенял  народ  крестным  зна¬
мением  (Беляев  Д.  Ф.  Там  же.  С.250  и  след.).  Никита  Хониат,  указав  на  то,
что  император  Мануил  Комнен  стремился  быть  непогрешимым  судией
Божеских  и  человеческих  дел,  продолжает:  „Он  не  только  писал  красноречи¬
вые  послания,  но  и  сочинял  огласительные  слова,  которые  назывались  се-
ленциями  (Рус.  пер.  I.  271  и  след.).  Ф.Курганов  на  с.83  своего  сочинения
„Отношения  между  церковью  и  гражданскою  властью  в  Византийской  им-
перии“  (1889)  приводит  по  этому  вопросу  следующие  мнения  византийских
ученых  и  канонистов.  „Вальсамон  говорит:  императоры  и  патриархи  облада¬
ют  званием  учителей  ради  силы  их  св.  помазания,  потому  что  отсюда  проис¬
ходит  власть  верующих  государей  учить  христианский  народ  и  воскурять
фимиам,  подобно  священникам.  Иоанн  Киннам  говорит,  что  исследовать
божественную  природу  есть  дело  никому  другому  несвойственное,  кроме  учи¬
телей  и  лучших  иереев  да  царей,  ради  их  достоинства44.
 461

веры.  Император  удовлетворил  и  папу,  отправив  к  нему  ис¬
поведание,  составленное  и  духе  православия.
 Императоры,  нетвердые  в  православии,  возбуждали
против  себя  не  только  духовенство,  но  и  народ,  принимав¬
ший  горячее  участие  в  догматических  спорах.  Император
Василиск,  разделявший  мнения  монофизитов,  издал  посла¬
ние,  в  котором  православные  усмотрели  отступление  от  по¬
становлений  Халкидонского  собора.  Все  население  Констан¬
тинополя  пришло  в  движение.  Патриарх  Акакий,  видя  враж¬
дебное  царю  возбуждение  народа  и  полагаясь  на  его  силу,
покрыл  трауром  алтарь  Св.  Софии,  сам  облекся  в  траур  и
торжественно  с  церковного  амвона  объявил  императора  ере¬
тиком.  Сторону  патриарха  принял  и  знаменитый  святостью
жизни  отшельник  Даниил.  Собрав  множество  единомыслен¬
ных  монахов,  он  отправился  и  лагерь  императора  и  там  пуб¬
лично  изобличил  его  неправославие.  Столкновение  это  кон¬
чилось  тем,  что  император  был  вынужден  написать  новое
послание,  и  котором  осудил  монофизитство  и  другие  несо¬
гласные  с  православием  учения  как  ереси.  Император  Ана¬
стасий,  несмотря  на  данное  патриарху  Евфимию  письменное
исповедание  веры,  в  действительности  разделял  мнения  мо¬
нофизитов  и  принимал  меры  к  ослаблению  постановлений
Халкидонского  собора.  Вследствие  этого  между  ним  и  пре¬
емником  Евфимия,  патриархом  Македонием,  возникло  раз¬
номыслие,  и  император  стал  порицать  патриарха.  Опасность,
угрожавшая  постановлениям  Халкидонского  собора,  вызвала
восстание  в  населении  Константинополя,  где  преобладали
православные.  Народ,  руководимый  монахами,  выступил  на
защиту  патриарха,  поносил  императора  именем  еретика  и
кричал,  что  он  недостоин  царствовать.  Устрашенный  импе¬
ратор  обратился  к  помощи  поруганного  им  патриарха,  кото¬
рый  остался,  однако,  при  своем  мнении  и  продолжал  обли¬
чать  императора  в  неправославии.  Анастасий  снова  уступил
и  снова  обещал  мыслить  по-православному.
 Не  всегда  оказывался  православным  и  император  Юс¬
тиниан,  так  много  сделавший  для  утверждения  православия.
Он  издал  „Исповедание  веры64,  направленное  против  „трех
глав66,  т.е.  мнений  трех  епископов,  заявивших  себя  на  треть¬
 462

ем  Вселенском  соборе  в  некоторой  степени  солидарными  с
мнениями  Нестория.  Восточные  епископы,  за  небольшими
исключениями,  приняли  эдикт  императора.  Иначе  отнеслись
к  нему  западные.  Они  усмотрели  в  нем  порицание  Халки-
донского  собора  и  отказались  последовать  за  императором.
Представитель  западного  духовенства,  папа  Вигилий,  не
знал,  на  что  решиться  и  был  то  против  императора,  то  при¬
соединялся  к  его  исповеданию.  В  этих  колебаниях  Вигилия
был  такой  момент,  когда  он  произнес  отлучение  от  апо¬
стольского  престола  всякому,  кто  признает  „Исповедание
веры“  императора,  а  следовательно,  и  самому  императору.
Эти  разногласия  решено  было,  по  соглашению  императора  с
Вигилием,  внести  на  разрешение  пятого  Вселенского  собора,
созванного  и  Константинополе.  Ввиду  незначительного  чис¬
ла  западных  епископов,  прибывших  в  Константинополь,  па¬
па,  несмотря  на  все  приглашения  императора,  отказался
прибыть  в  заседание  собора.  Пятый  Вселенский  собор  одоб¬
рил  произнесенное  императором  осуждение  „трех  глав“,  но
западные  епископы  не  присоединились  к  нему  и  после  собо¬
ра.  Они  стали  собирать  местные  соборы,  на  которых  выска¬
зывались  в  пользу  мнения  папы  Вигилия,  осуждавшего  „Ис-
поведание“  императора.  Мнение  это  было  написано  для  про¬
чтения  на  соборе,  но  отвергнуто  императором  и  на  соборе  не
читано.  В  год  своей  смерти  император  Юстиниан  заготовил
эдикт  о  нетленности  тела  Христова.  На  этот  раз  мнение  его
не  нашли  православным  и  восточные  епископы.  Константи¬
нопольский  патриарх  Евтихий,  которому  первому  император
предложил  свой  эдикт  к  подписанию,  нашел  мнение  импера¬
тора  еретическим,  отказался  подписать  эдикт  и  долго  обли¬
чал  автора  его  в  неправославии.  Особенно  энергического
противника  нашел  император  в  антиохийском  епископе  Ана¬
стасии,  мнением  которого  весьма  дорожило  восточное  духо¬
венство.  На  обращенные  к  нему  вопросы  он  всем  доказывал,
что  тело  Господа  подвержено  было  тлению,  что  именно  так
думали  божественные  апостолы  и  богоносные  отцы,  и  еже¬
дневно  стал  прочитывать  в  церкви  изречение  апостола:
„Аще  кто  вам  благовестит  паче,  еже  приясте,  анафема  да  бу-
 463

дет“,  хотя  бы  то  был  ангел  с  небеси.  Смерть  императора  пре¬
кратила  это  новое  разногласие1.
 С  согласия  императоров  церковь  подняла  руку  и  на  их
право  законодательствовать:  Халкидонский  собор  объявил
не  имеющими  силы  императорские  законы,  противоречащие
канонам.
 Императору,  как  покровителю  церкви  и  блюстителю  ее
интересов,  принадлежало  широкое  право  участия  в  управле¬
нии  церковными  делами.  Это  тоже  не  всегда  нравилось  ви¬
зантийскому  духовенству.  Император  Никифор  Фока  издал
указ,  по  которому  ни  одно  церковное  дело  не  должно  быть
решаемо  вопреки  воле  императора.  Патриарх  Полиевкт  по¬
требовал  от  преемника  Фоки  отмены  этого  указа  и  только
тогда  короновал  Иоанна  Цимисхия  на  царство,  когда  тот  со¬
гласился  на  его  требование1  2.
 Приведенные  нами  факты  свидетельствуют  о  существо¬
вании  в  Византии  элементов  чистейшей  теократии.  Новая
церковь  слилась  с  государством,  но  не  на  равных  правах:  она
подчинила  его  себе  и  явилась  господствующею  в  новом  хри¬
стианском  мире.  Иначе  и  быть  не  могло.  Новые  отношения
между  государством  и  церковью  слагались  в  такое  время,
когда  религиозный  интерес  охватывал  всего  человека.  Все
население  Византийской  империи,  в  Европе,  Азии  и  Африке,
со  страстным  увлечением  относилось  к  догматическим  во¬
просам  веры  и  принимало  горячее  участие  и  их  решении.
Императоры  не  могли  отрешиться  от  окружающей  их  среды
и  были  захвачены  потоком  религиозных  разномыслий,  за¬
щищаемых  с  фанатическим  ожесточением.  В  период  сложе¬
ния  кафолической  христианской  догмы  человеческая  мысль
была  отвлечена  от  временных  и  преходящих  вопросов  жизни
в  область  вечного  и  неизменного.  Этому  полету  мысли  в  об¬
ласть  неземного  должно  было  подчиниться  и  государство,
дав  первенство  вопросам  духовного  мира  над  своими  зем¬
ными  интересами.  Такое  состояние  человечеству  необходи¬
мо  было  пережить.  Из  немногих  приведенных  нами  приме-
 1 	Курганов.  616  и  след.,  710  и  след.
 2 	Суворов  Н.С.  Курс  церковного  права.  I.  283;  Сокольский.  О  харак¬
тере  и  значении  Эпанагоги  //  Визант.  времен.  1894.  С.37.
 464

ров  достаточно  видно,  насколько  подчинение  государства
церкви  унижало  светскую  власть  и  какими  бедствиями  уг¬
рожало  оно  народному  благу  и  общественному  спокойст¬
вию1.
 Но  приведенными  чертами  теократизма  не  исчерпыва¬
ется  практика  отношений  государства  к  церкви  в  Византии.
Византийские  императоры  были  преемниками  римских,  и  в
них  нередко  с  полною  силою  оживало  самовластие  их  царст¬
венных  предшественников.  Руководимые  требованиями  лич¬
ных  вкусов  и  подчиняясь  влиянию  окружающих  лиц,  они
деспотически  распоряжались  делами  церкви,  нисколько  не
стесняясь  признанными  ими  в  силе  законов  церковными  ка¬
нонами.  Они  замещали  по  своему  усмотрению  епископские
кафедры,  перемещали  епископов  из  одного  диэцеза  в  другой,
низводили  их  с  кафедры,  заключали  в  тюрьму  и  предавали
анафеме;  им  принадлежало  право  созывать  соборы,  но  они
произвольно  лишали  их  свободы  действия.
 Не  для  доказательства  этой  самовластной  практики,  а
лишь  для  ее  иллюстрации  приведем  несколько  фактов.  На
собор  449  г.,  созванный  в  Эфесе,  император  Феодосий  II  от¬
правил  для  наблюдения  за  порядком  двух  чиновников  и  вой¬
ско.  Чиновникам  предписано  было  брать  под  стражу  и  от¬
правлять  к  императору  каждого,  кого  они  заметят  в  действи¬
ях,  клонящихся  ко  вреду  святейшей  веры.  Благодаря  приня¬
тым  мерам  два  послания  папы  Льва  I,  написанные  в  право¬
славном  духе,  пройдены  были  на  соборе  полным  молчанием.
 1  Уже  древние  канонисты  усвоили  себе  точку  зрения  на  отношения
государства  к  церкви  и  Византии  как  на  единый  целостный  организм,  пре¬
следующий  одну  и  ту  же  цель:  приведение  человеческого  рода  к  блажен¬
ному  единению  с  Богом.  Так  думал  Вальсамон,  канонист  конца  XII  в.
(Курганов.  84).  Так  же  характеризует  существенные  черты  византизма  или
византийской  системы  отношений  между  государством  и  церковью  и
профессор  Суворов.  „Государство  и  церковь,  —  говорит  он,  —  составляют
(в  Византии)  один  организм  —  государство,  объединенное  одною  христи¬
анскою  религией44  (Курс.  I.  457).  Но  далее  находим  весьма  поучительное
разъяснение  этой  мысли.  Автор  признает,  что  это  единство  составляло
лишь  идеал  правительственной  политики  византийских  императоров  (488)
и  что  в  действительности  органическое  слияние  церкви  с  государством
было  мало  возможно  (493).
 465

Не  лучше  распорядился  и  император  Юстиниан  на  V  Все¬
ленском  соборе,  созванном  по  соглашению  с  папою  Витали¬
ем,  для  решения  спора  о  „трех  главах46.  Послание  папы  Ви¬
гилия  к  собору,  в  котором  осуждалось  императорское  „Ис¬
поведание  веры44,  Юстиниан  признал  неправославным  и  не
допустил  к  прочтению;  на  соборе  же  читались  старые  грамо¬
ты  Вигилия,  в  которых  он  присоединялся  к  мнению  импера¬
тора.  В  двух  приведенных  случаях  разница  только  в  направ¬
лении,  а  не  в  способе  действия.  Император  Феодосий  дейст¬
вовал  в  духе  монофизитов,  император  Юстиниан  —  в  духе,
одобренном  восточными  епископами  православной  церкви;
но  способ  действия  один  и  тот  же:  и  тут,  и  там  царит  само¬
властие  императора.
 Император  Василиск  издает  окружное  послание  против
Халкидонского  собора,  в  котором  повелевает  святейшим
епископам  предавать  анафеме  и  огню  все,  постановленное  в
Халкидоне.  Выше  мы  говорили  уже  о  столкновении  импера¬
тора  Анастасия  с  патриархом  Македонием.  Обращение  им¬
ператора  к  православию  не  было  искренним.  Он  продолжал
разделять  взгляды  монофизитов  и  потребовал  от  патриарха
выдачи  ему  актов  Халкидонского  собора  с  целью  предать  их
уничтожению.  Патриарх  отказал  и  был  тайно  арестован  в
своем  дворце  и  отправлен  в  ссылку  без  суда  и  следствия.
Уже  после  ссылки  патриарха  император  созвал  собор  для
суда  над  ним.  Собор  состоял  из  епископов,  противников
православия  и  придворных  льстецов,  которые  не  затрудни¬
лись  осудить  низвергнутого  сановника  церкви.  Но  и  право¬
славные  императоры  поступали  иногда  не  лучше  монофизи¬
тов  с  православными  патриархами.  Выше  мы  говорили  уже  о
том,  что  константинопольский  патриарх,  Евтихий,  отверг
эдикт  императора  Юстиниана  о  нетленности  тела  Христова;
последствием  этого  было  низложение  патриарха  по  воле  им¬
ператора.
 Такова  византийская  практика.  Император  и  патриарх
действуют  или  в  согласии  друг  с  другом,  или  враждуют  ме¬
жду  собой,  причем  патриарх  анафематствует  императора,  а
император  приказывает  анафематствовать  патриарха.
 Эпоха  вольного  и  невольного  единения  государства  и
 466

церкви  выработала  христианскую  догму,  которая  повела  к
образованию  многих  церковных  обществ,  различествующих
в  учении  веры,  но  на  вопросе  об  отношении  государства  к
церкви  не  останавливалась.  Этот  вопрос  был  делом  практи¬
ки,  которая  никак  не  могла  его  обойти  и  решала  различно  в
различных  случаях,  смотря  по  соотношению  сил  и  настрое¬
нию  действующих  лиц;  законодательного  же  определения  он
не  получил.
 В  предисловии  к  VI  новелле  Юстиниан  говорит  о  боже¬
ственном  происхождении  священства  и  царства:  „sacer-
dotium  и  imperium  суть  два  высших  дара  Божия,  составляю¬
щих  украшение  человеческой  жизни44.  Признавая  единый
источник  обеих  властей,  император  Юстиниан  как  бы  урав¬
нивает  их.  Далее  новелла  говорит  о  том,  что  „император
имеет  великое  попечение  о  догматах  Божиих  и  о  •достоинст¬
ве  священства44.  Эти  слова,  свидетельствуя  об  усердии  импе¬
ратора  к  церкви  и  о  желании  его  поддерживать  ее  достоин¬
ство,  не  дают,  однако,  возможности  сделать  какое-либо  точ¬
ное  заключение  об  отношениях  его  к  духовной  власти.  Более
по  этому  вопросу  можно  найти  в  Эпанагоге  императора  Ва¬
силия  и  сыновей  его,  Льва  и  Александра.  Значение  Эпанаго-
ги  спорно.  Одни  ученые  видят  и  ней  только  проект  закона,
который  никогда  не  был  обнародован;  другие  доказывают,
что  она  получила  в  свое  время  законодательную  санкцию  и
была  обнародована1.  Споря  о  законодательном  значении  па¬
мятника,  византинисты  согласны  в  том,  что  редакция  статей
Эпанагоги  о  патриаршей  власти,  по  всей  вероятности,  при¬
надлежит  патриарху  Фотию.  Таким  образом,  была  ли  обна¬
родована  Эпанагога  или  нет,  она  во  всяком  случае  содержит
в  себе  pia  desideria  одного  из  выдающихся  представителей
православной  церкви  по  занимающему  нас  вопросу,  а  пото¬
му  и  не  может  быть  обойдена  молчанием.
 Эпанагога  уподобляет  государственный  организм  чело¬
веческому.  Как  человек  состоит  из  души  и  тела,  так  для  го-
 1  Первое  мнение  высказал  Захария,  к  нему  присоединился  и  А.С.Павлов;
второе  доказывает  профессор  Сокольский  (Павлов.  Теория  восточного  па¬
пизма  //Правосл.  обозр.  1879.  №№  11  и  12;  Сокольский.  О  характере  и  зна¬
чении  Эпанагоги//В  изант.  времен.  1894).
 467

сударства  необходимы  две  власти:  духовная  и  светская,  пат¬
риарх  и  император.  Важнейшею  обязанностью  императора
признается  защита  правоверия  и  благочестия.  „После  своего
избрания  гражданскими  чинами  он  отправляется  в  храм  и,
являя  здесь  покорность  Богу,  обращается  к  нему,  как  к  нача¬
лу  всего,  испрашивает  даров  благодати,  как  Божий  раб,  и
молится  о  посвящении  своем  в  царя.  Затем,  приступая  к  са¬
мому  венчанию  на  царство  посредством  миропомазания,  со¬
вершаемого  патриархом,  он  предварительно  дает  пред  по¬
следним  обет  благоволительного  попечения  о  подвластных  в
правде  и  произносит  присягу  в  верном  соблюдении  и  ревно¬
стном  охранении  православной  веры  во  Св.  Троицу,  в  во¬
площение  Сына  Божия,  в  нераздельное,  неслиянное  и  неиз¬
менное  соединение  в  Нем  двух  естеств  при  единстве  ипоста¬
си  и  во  все  прочие  догматы,  определенные  и  утвержденные
на  Вселенских  соборах44.  При  издании  новых  законов  импе¬
ратор  не  должен  установлять  ничего  такого,  что  противоре¬
чило  бы  постановлениям  церкви.  Также  при  толковании  ста¬
рых  не  должен  он  вводить  ничего,  что  было  бы  несогласно  с
канонами.  На  патриарха  Эпанагога  смотрит  как  на  живой
образ  Христа,  делом  и  словом  выражающий  истину.  Он
управляет  церковью  на  основании  законов;  ему  же  принад¬
лежит  и  исключительное  право  их  толкования.  Патриарх
обязан  безбоязненно  свидетельствовать  пред  императором
об  истине.  Цель,  предстоящая  патриарху,  заключается  в  спа¬
сении  вверенных  ему  душ.  Он  обязан  приводить  к  единению
с  кафолической  церковью  всех  разномыслящих  и  еретиков,  а
неверующих  обращать  к  вере  Христовой.  Все  изложенное
относится  к  патриарху  нового  Рима,  которому  Эпанагога
дает  первенствующее  значение  среди  других  патриархов.  Он
вселенский,  все  другие  только  местные  иерархи.  „Отноше¬
ние  между  вселенским  патриархом  и  императором  должно
быть  такое  же,  какое  существует  между  телом  и  духом.  Как
жизнь  человеческая  идет  правильно  только  и  том  случае,
когда  душа  и  тело  находятся  в  гармонии  между  собой  и  тело
следует  разумным  велениям  души,  так  и  в  государственном
организме  благополучие  подданных  и  правильное  течение
 468

их  жизни  наступают  тогда  только,  когда  священство  и  импе¬
раторство  находятся  в  согласии1.
 Таковы  воззрения  Эпанагоги.  В  них  нетрудно  усмотреть
отражение  теократической  практики  предшествовавших  ве¬
ков,  довольно  сильно  видоизмененной,  однако,  в  пользу  вла¬
сти  патриарха.
 Эпанагога  ничего  не  говорит  о  священстве  императора.
У  него  только  светская  власть,  вся  духовная  —  у  патриарха.
О  праве  учительства  императора  также  нет  речи.  Учительст¬
во  немыслимо  без  толкования  догматов  и  канонов  церкви;  а
так  как  вселенскому  патриарху  принадлежит  право  толкова¬
ния  канонов,  а  тем  более  догматов,  то  за  императором,  надо
полагать,  не  признается  и  право  учительства1  2.
 Итак,  император  более  не  епископ,  и  в  церковных  делах
он  имеет  гораздо  менее  прав,  чем  патриарх.  Государство,
тем  не  менее,  отличается  вероисповедным  характером.  Им¬
ператор  дает  обещание  исповедовать  догматы  православия
и,  как  блюститель  истинной  веры,  должен  содействовать
патриарху  в  насаждении  в  сердцах  подданных  правоверия.
Прежде  императоры,  обладая  некоторыми  привилегиями
духовного  сана,  сами  определяли,  что  такое  истинная  вера,  и
издавали  указы  то  о  двух  естествах  Господа  нашего  Иисуса
Христа,  то  о  нетленности  Его  тела,  то  о  поклонении  иконам
и  т.д.  Теперь  все  это  определяет  патриарх,  так  как  ему  при¬
надлежит  право  толкования  как  законов,  так  и  догматов
церкви.  Император,  не  имея  ни  прав  священства,  ни  прав
учительства,  продолжает  быть  ограниченным  и  в  сфере  свет¬
ского  законодательства,  которое  не  должно  противоречить
церковным  постановлениям.  Но  так  как  толкователем  этих
 1 	Курганов.  65  и  след.;  Сокольский.  29  и  след.
 2 	В  предшествующей  византийской  истории  можно  найти  прецеден¬
ты  и  такого  взгляда  на  императорскую  власть.  Император  Лев  Исавр  пи¬
сал  папе  Григорию  II:  „Познай,  о  папа,  что  я  царь  и  священник  в  одном
лице“.  Иначе  взглянул  на  права  Льва-иконоборца  папа  Григорий.  В  письме
к  императору  он  говорит:  „Твой  грубый  ум  воина  вполне  достаточен  для
управления  государством,  но  он  недостаточен  для  дел  духовных.  Подобно
тому,  как  первосвященник  не  имеет  права  вмешиваться  в  дворцовые  дела,
и  ты  не  должен  вторгаться  в  область  церкви...  Каждый  из  нас  да  останется
при  том  призвании,  которое  определил  ему  Господь“  (Сокольский.  33).
 469

постановлений  является  один  патриарх,  то,  следовательно,
пределы  ограничения  законодательной  власти  императора
находятся  совершенно  в  руках  патриарха  и  исключительно
зависят  от  его  воли.  Эпанагога  не  ограничивается,  однако,
определением  прав  императорской  и  патриаршей  власти,
каждой  в  отдельности;  она  говорит  и  о  их  взаимодействии  и
требует,  на  этот  случай,  их  согласия.  Можно  подумать,  что  в
конце  концов  она  уравнивает  обе  власти.  Далеко  не  так  в
действительности.  Это  согласие,  о  котором  говорит  Эпана¬
гога,  объясняется  уподоблением  взаимных  отношений  импе¬
ратора  и  патриарха  отношениям  духа  и  тела  в  человеке.  Это
то  самое  согласие,  в  котором  находится  тело  с  духом,  когда
следует  разумным  велениям  души.  Душу  же  представляет  в
государстве  патриарх,  этот  живой  образ  Христа,  выражаю¬
щий  истину  словом  и  делом.
 Итак,  Эпанагога,  сохраняя  за  государством  строго  веро¬
исповедный  характер,  делает  попытку  отделить  священство
от  царства.  Император  более  не  епископ.  Все  духовные  во¬
просы  решает  вселенский  патриарх,  которому  принадлежит
право  разъяснять  истинный  смысл  канонов  и  догматов  церк¬
ви.  Император,  не  имеющий  права  постановлять  что-либо
несогласное  с  определениями  церкви,  нуждается  в  постоян¬
ных  советах  патриарха  и  должен  следовать  его  указаниям1.
 1  Иначе  понимает  правила  II  и  III  титула  Эпанагоги,  в  которых  опреде¬
ляются  права  императора  и  патриарха,  профессор  Сокольский.  „Глава  8  титу¬
ла  III,  —  говорит  он,  —  признает  патриарха  членом  церковно-государствен¬
ной  организации  равным  царю.  В  таком  же  направлении  определяется
значение  вселенского  патриарха  и  другими  главами  разбираемого  нами  титу¬
ла".  И  непосредственна  за  этим  общим  положением  продолжает  так:  „Патри¬
арх,  —  говорится  в  главе  1  этого  титула,  —  есть  живой  и  одушевленный  образ
Христа,  делами  и  словами  выражающий  истину“  и  т.д.  (31  с.).  Приведенная
цитата  едва  ли  доказывает  равенство  патриарха  царю,  как  не  доказывает  этого
и  с.29,  на  которую  ссылается  почтенный  автор.  Ведь  царь  не  признан  живым
образом  Христа.  Признание  же  патриарха  живым  образом  Христа,  выражаю¬
щим  истину  и  словом,  и  делом,  весьма  недалеко  от  догмата  патриаршей  непо¬
грешимости;  пожалуй,  даже  это  и  есть  выражение  непогрешимости,  выска¬
занное  еще  в  IX  веке.  При  вероисповедном  характере  государства,  каким  оно
является  в  Эпанагоге,  и  признании  патриарха  безусловным  глашатаем  христи¬
анской  истины,  не  может  быть  и  речи  о  равенстве  императора  патриарху.  Роль
императора  весьма  второстепенная  и  подчиненная  церковному  авторитету,
 470

Весьма  сомнительно,  чтобы  эти  притязания  патриарха
Фотия,  стремившегося  поднять  до  недосягаемой  высоты
значение  своей  кафедры,  получили  законодательное  утвер¬
ждение.  Но  взгляды  Фотия  не  были  единичными.  Задолго  до
него  у  представителей  духовной  иерархии  возник  уже  во¬
прос  не  только  об  отделении  духовной  власти  от  светской,
но  и  о  превосходстве  первой  перед  второй.  „В  этом  смысле
высказывались  Озия  Кордубский,  Григорий  Назианзин,  Ам¬
вросий,  Иоанн  Златоуст,  папы  Лев  Великий  и  Геласий,  срав¬
нившие  превосходство  священства  над  царством  с  превос¬
ходством  духа  над  материей,  небесного  над  земным,  и  выво¬
дившие  высший  авторитет  епископов  над  царями  из  того,
что  епископы  за  самих  царей  должны  давать  отчет  Богу  на
Его  суде“  (Суворов.  II.  462).
 Но  положение  вселенского  патриарха  далеко  не  было
таким  прочным  и  независимым,  каким  было  положение  рим¬
ского  папы.  Властолюбивые  притязания  восточного  духо¬
венства  не  удались.  Столкновение  духовной  власти  со  свет¬
ской  кончилось  здесь  торжеством  последней.  С  разделения
церквей  высшая  церковная  власть  на  Востоке  стала  сосредо¬
точиваться  и  руках  императора,  от  которого  исходили  зако¬
ны  и  распоряжения  по  делам  церковным  иногда  по  выслу-
шании  мнения  патриаршего  Синода,  а  иногда  и  без  его  пред¬
варительного  обсуждения1.  Таким  образом  сложился  тот  по¬
 который  уподобляется  духу,  император  же  только—телу.
 1 	Суворов.  Курс  церковного  права.  I.  119.  У  Никиты  Хониата  читаем:
„Императоры  считали  для  себя  крайнею  обидою,  если  их  не  признавали
мудрецами,  людьми,  подобными  богам  по  виду,  героями  по  силе,  бого¬
мудрыми,  подобно  Соломону,  богодухновенными  руководителями,  вер¬
нейшим  правилом  из  правил,  одним  словом,  непогрешимыми  судьями  дел
Божеских  и  человеческих.  Они  в  одно  и  то  же  время  являлись  провозвест¬
никами  догматов,  их  судьями,  установителями,  а  часто  и  карателями  тех,
кто  не  соглашается  с  ними“  (Рус.  пер.  271).  Согласно  с  таким  воззрением
императоров  на  свою  власть  Вальсамон,  канонист  XII  века,  находя,  что
императоры,  подобно  патриархам,  могут  учить  христианский  народ  и  вос¬
курять  фимиам,  подобно  священникам,  полагает,  что  значение  императо¬
ров  в  этом  отношении  даже  превосходит  значение  патриархов  и  вообще
духовенства.  „Власть  и  деятельность  императоров,  —  говорит  он,  —  про¬
стирается  на  тело  и  душу,  тогда  как  деятельность  патриархов  касается
одной  только  души“  (Курганов.  83).
 471

рядок  вещей,  который  дал  повод  католическому  историку
нарисовать  следующую  сравнительную  картину  римского  и
константинопольского  престолов:  „В  то  время,  как  римский
престол  возвысился  из  своего  унижения  прежде  всего  при
помощи  императоров  и  потом  подчинил  себе  самое  импера¬
торство  и  достиг  собственного  всемирного  владычества,  —
престол  константинопольский  мало-помалу  ниспускался  с
своего  прежнего  величия,  постепенно  поддавался  импера¬
торскому  влиянию  и,  наконец,  в  такой  мере  подчинялся  ему,
что  даже  потерял  всякое  сознание  о  прежней  своей  славе,  и
греческая  церковь,  в  вопиющем  противоречии  со  всею  своею
традицией,  объявила  это  состояние  подчиненности  и  рабства
как  состояние  нормальное  и  сообразное  с  законами4*1.
 Переходим  к  вопросу  об  отношениях  духовной  власти  к
светской  на  русской  почве.
 Владимир  Святой  не  только  сам  принял  христианство,
но  признал  христианскую  веру  государственной  и  крестил
своих  подданных.  Государство  Владимира  Святого  и  его
преемников  сделалось  вероисповедным,  а  вместе  с  тем  у  нас
повторилась  и  та  практика  отношений  государства  к  церкви,
которую  мы  наблюдали  в  Византии,  с  некоторыми  весьма
существенными,  однако,  модификациями.
 Владимир  Святой  принял  православную  веру  в  такой
момент,  когда  догматы  ее  были  окончательно  установлены.
Вследствие  этого  князьям  нашим  не  приходилось  принимать
мер  к  разъяснению  догматов,  как  то  делали  византийские
императоры.  Но  положение  их  по  отношению  к  духовной
власти  нисколько  от  этого  не  выиграло.  Сделавшись  покро¬
вителями  церкви  и  блюстителями  церковных  порядков,  они
стали  вместе  с  тем  учениками  пришлого  духовенства.  Над
представителями  светской  власти  возникло  нечто  высшее  в
лице  духовных  учителей,  руководителей  вечного  спасения.
Но  вечное  и  временное  на  земле  тесно  связаны:  чтобы  дос¬
тигнуть  вечного  блаженства,  надо  показать  себя  достойным
оного  в  условиях  этой  временной  жизни.  Отсюда,  учитель¬
 1  Пихлер  у  Курганова.  97.
 472

ская  деятельность  духовенства  может  и  должна  касаться  во¬
просов  чисто  светских.  Принятие  христианства  породило,
таким  образом,  условия,  при  которых  сделалось  возможным
вмешательство  духовной  власти  в  дела  светской.  Учители
веры  и  вечного  спасения,  чувствовавшие  потребность  вме¬
шательства  и  в  светские  дела,  стояли  по  отношению  к  нашим
князьям  в  положении  гораздо  более  свободном  и  независи¬
мом,  чем  они  находились  по  отношению  к  светской  власти  у
себя  на  родине.  В  Византии  императору  принадлежала  зна¬
чительная  доля  влияния  на  назначение  епископов,  митропо¬
литов  и  патриархов,  на  их  перемещение  и  т.д.  Русские  же
митрополиты  назначались  (по  правилу)  константинополь¬
ским  патриархом,  вне  зависимости  от  русских  князей,  а  на¬
оборот,  в  зависимости  от  чуждой  власти  византийского  им¬
ператора.  Этой  чуждой  власти  принадлежало  и  право  решать
вопрос  о  числе  митрополий  в  Русской  земле,  а  следователь¬
но,  и  о  их  границах.  Русские  митрополиты  ежегодно  посы¬
лали  в  Константинополь  денежную  дань  и  поминали  в  рус¬
ских  церквах  „божественное  имя“  византийского  императора
как  царя  всех  христиан.  Константинопольский  Патриарх  Ан¬
тоний,  исходя  из  той  мысли,  что  вселенская  церковь  объеди¬
няет  всех  верующих  в  одно  государство  и  имеет  одного  все¬
ленного  царя,  в  грамоте  к  Василию  Дмитриевичу  говорит:
„Невозможно  христианам  иметь  церковь,  но  не  иметь
царя,  ибо  царство  и  церковь  находятся  в  тесном  союзе  и  об¬
щении  между  собой,  и  невозможно  отделить  их  друг  от  дру¬
га.  Тех  только  царей  отвергают  христиане,  которые  были
еретиками,  неистовствовали  против  церкви  и  вводили  раз¬
вращенные  догматы,  чуждые  апостольскаго  и  отеческаго
учения.  А  высочайший  и  святой  мой  самодержец,  благода-
тию  божиею,  есть  государь  православнейший  и  вернейший,
поборник,  защитник  и  отмститель  церкви:  поэтому  невоз¬
можно  быть  архиереем  и  не  поминать  его  имени.  Послушай
верховнаго  апостола  Петра,  говорящаго  в  первом  соборном
послании:  „Бога  бойтесь,  царя  чтите“,  не  сказал  „царей46,
чтобы  кто  не  стал  подразумевать  именующихся  царями  у
разных  народов,  но  —  „царя44,  указывая  на  то,  что  один
только  царь  во  вселенной44  (Рус.  ист.  б-ка.  VI.  №  40.  1393).
 473

Итак,  по  мнению  Вселенского  Патриарха,  русские  люди
конца  XIV  века  и  думать  не  могли  о  своем  царе.  У  них  был
уже  царь  общий  с  патриархом,  византийский  император.  Это
мнение  свое  патриарх  подтверждает  даже  ссылкой  на  вер¬
ховного  апостола  Петра.
 Принятие  христианской  веры,  этот  величайший  акт  на¬
шей  начальной  истории,  богатый  плодотворнейшими  по¬
следствиями,  поставил  русскую  светскую  власть  в  весьма
сложное  и  трудное  положение.  Но  прежде  чем  говорить  о
практике  отношений  светской  и  церковной  власти,  необхо¬
димо  выяснить,  какие  идеи  принесло  духовенство  из  Визан¬
тии  и  распространяло  в  новом  обществе.  Мы  имеем  здесь  в
виду  не  апостольскую  деятельность  духовенства,  не  догма¬
тическое  и  нравственное  его  учение,  а  единственно  те  его
мысли,  которые  выражают  взгляды  на  светскую  власть  и  мо¬
гут  служить  к  разъяснению  его  к  ней  отношений.
 Мы  уже  знаем,  что  в  Византии  возникло  мнение  о  пре¬
восходстве  священства  над  царством.  Это  мнение  проникло
к  нам  и  нашло  сторонников  не  только  среди  духовенства,  но,
как  увидим  ниже,  и  между  представителями  светской  власти.
Русь  домосковская  представляла,  однако,  мало  поводов  к  его
выражению.  Положение  старых  удельных  князей  и  их  пре¬
емников  в  первое  столетие  татарского  порабощения  так  мало
походило  на  положение  византийского  императора,  что
мысль  о  превосходстве  священства  над  царством  в  Русской
земле  едва  ли  могла  останавливать  на  себе  внимание  наших
церковных  проповедников.  Впервые  она  была  высказана  со¬
временником  Ивана  Калиты,  митрополитом  Петром:
 „А  который  иерей  святую  литургию  священствовал,  —
поучает  он,  —  тогда  царя  честней:  никто  бы  не  усидел  про¬
тив  него;  аще  кто  усидит,  проклят  тот  человек  есть  от  небес¬
ных  сил“  (Пам.  стар.  рус.  лит.  Вып.  IV.  188).
 Ту  же  мысль  проводит  в  своих  грамотах  и  поучениях  и
митрополит  Фотий.  В  послании  во  Псков  он  противополага¬
ет  вечного  Царя  временному  и  говорит,  что  священники  со¬
стоят  не  при  временном  царе,  но  при  Царе  царствующих  и
Господе  господствующих,  и  далее:
 „И  тамо,  идеже  предстоите,  и  тамо  и  ангелом  предстоя-
 474

щим,  тех  одеяний  ваших  священных  касающеся.  И  на  сия
той  священнический  сан  устройся46.
 По  благословенной  грамоте  Фотия  иноку  Павлу  монахи
воспринимают  „великий  ангельский  образ44.  Наконец,  он  вы¬
сказывает  и  мысль  о  неизмеримом  превосходстве  священни¬
ческого  сана  над  всеми  мирскими.  Его  поучение  о  важности
сана  священнослужителей  и  о  их  обязанностях  начинается
так:
 „О  великом  Божьем  священстве,  еже  елико  есть  отсто-
яще  небо  от  земли,  толико  отстоит  христово  священно-
действуемое  таиньство  от  всякаго  превышьшаго  сана,  паче
мирскаго441.
 Митрополит  Даниил  у  постели  умирающего  Великого
князя  Василия  Ивановича  приравнивает  сан  инока  —  золоту,
сан  великого  князя  —  серебру  и  изрекает  неблагословение
князю  Андрею  Ивановичу,  препятствовавшему  постричь
умирающего.
 „Не  буди  на  тобе,  —  говорит  он,  —  наше  благословение
ни  в  си  век,  ни  в  будущи,  занеже  сосуд  сребрян  добро,  а  по¬
злащен  того  лутши44  (ПСЛ.  VI.  1534).
 Есть  основание  думать,  что  на  Соборе  1503  г.,  на  кото¬
ром,  между  прочим,  обсуждался  вопрос  о  монастырских
имуществах,  был  прочитан  документ,  известный  под  назва¬
нием  „Вено  Константиново44,  а  потом  документ  этот,  вместе
с  другими  актами  собора,  был  доложен  Великому  князю
Ивану  Васильевичу1  2.  В  этом  документе,  сослужившем  хо¬
рошую  службу  партии  стяжателей,  речь  идет  не  о  том  толь¬
ко,  что  Константин  Великий  установил  обладание  недвижи¬
мостями  в  пользу  монастырей,  но  этому  императору  припи¬
сывается  превознесение  папского  престола  над  царским,  мо¬
нашества  над  царским  саном,  и,  наконец,  утверждается,  что
Константин  Великий  принял  на  себя  звание  конюшего  по
отношению  к  преемнику  апостола  Петра,  водил  под  ним  ло¬
шадь  и  заповедал  делать  это  всем  будущим  императорам3.
 1 	Рус.  ист.  б-ка.  VI.  Ms  51,  57,  60.  1422—1431.
 2 	Терновский  Ф.А.  Изучение  византийской  истории.  Вып.  II.  133—
 145.
 3 	„Вено  Константиново44  напечатано  у  Терновского.  Вот  относящиеся
 475

Мысли  „Вена  Константинова44  так  понравились  митро¬
политу  Макарию,  что  он  целиком  повторил  их  в  письме  к
Ивану  Грозному*  1.  Всю  важность  этого  документа  оценил  и
патриарх  Никон,  приказав  напечатать  его  в  изданной  им  в
1653  г.  печатной  кормчей,  благодаря  чему  он  и  получил  все¬
общую  известность.
 В  „кратком  слове  противу  тех,  кто  вступается  в  церков-
ныя  движимости  и  недвижимости44,  написанном  в  самом  на¬
чале  XVI  века,  проводится  уже  и  мысль  о  двух  мечах.  Автор
этого  слова  неизвестен,  но  написано  оно  по  поручению  рус¬
ского  архиепископа.  Неотъемлемость  церковных  вещей  вы-
 к  рассматриваемому  вопросу  места:
 „Разсудихом,  —  говорит  Константин  Великий,  —  со  всеми  тысящ-
ники,  и  сотники,  и  синклитом,  и  вельможами,  и  со  всеми  римскаго  царства
величествы  подлежащему  людству,  понеже  блаженный  Петр,  яко  викарий
(сирень  наместник)  уставлен  на  земли  Сыну  Божию,  аще  и  нами  и  нашим
царством.  Место  преимущее  и  властелина  апостольскаго  приимут
данное  им  начальство,  власть  большая  и  превысочайшая,  паче,
еже  имать  наша  кротость  и  царство  на  земли,  всеми  видимо;
предразсудихом  бо  того  апостольскаго  властелина  и  того  по  нем  преемни¬
ков  ....  уставихом  чтити  со  благоговением,  и  священнейшим  его  седали¬
щем,  блаженнейшаго  апостола  Петра,  паче,  нежели  нашего  царст¬
ва,  наипаче  бо  земнаго  престола,  преславнее  превозносити
и  воздати  сему  власть  и  славы  достоинство,  скорость  же  и  господствова-
ние,  и  силу,  и  честь  царскую“  (139).  ...„Аще  кто  от  великих  наших  царских
вельмож  восхощет  к  благоговейным  клириком  причаститися,  никтоже  да
дерзнет  таковым  порицати  и  поносити  гордостиею  своею44.  (Это  место
свидетельствует,  что  во  время  сочинения  „вена44  поклонение  иноческому
чину  не  было  общим  явлением)...  „Чести  ради  блаженнаго  Петра,  коню¬
шего  сан  ему  себе  дахом.  Повелеваем  же  той  чин  и  обычай  всем,  иже
по  нем,  святителем  всегда  творити  в  прохождениях  своих,  по  подобию
нашему  царскому.  Тем  же  ради  сего  постриженнаго  знамения  верховнаго
святительския  главы,  да  не  мнит  кто  сие  пострижение  худо  быти  и  безче-
стно,  но  наипаче  земнаго  царства  саном,  и  славою,  и  честию,  и  силою
ему  украшатися  подобает44  (142).
 1  Дьяконов.  Власть  московских  государей.  128.  Пр.  I.
 О  предпочтении  иночества  царскому  венцу  императором  Констан¬
тином  речь  идет  еще  в  Ипатьевской  летописи  под  1168  г.  Описывая  бесе¬
ды  Великого  князя  Киевского,  Ростислава  Мстиславича,  с  игуменом  пе¬
черским  Поликарпом,  летописец  влагает  в  уста  князя  следующие  слова.
 „И  самого  правовернаго  царя  Константина  слышах  глаголавша:  аще
бых  ведал,  се  ль  честен  лик  чернецьский,  всходяща  с  ангелы  к  престолу
Господню  безпрестани,  снял  бых  венец  и  багряницю44  (95).
 476

водится  здесь  из  отношения  церковной  власти  к  светской.
Отношение  же  это  представляется  в  следующем  виде.  Обе
власти,  говорит  автор:
 „...изводятся  из  власти  божественныя,  и  еще  толико
мирская  власть  под  духовною  есть,  елико  от  Бога  ду¬
ховное  достоинство  предположено  есть66.
 В  случае  посягательства  мирской  власти  на  имущест¬
венные  права  церкви  власть  духовная  обязана  бороться  даже
до  пролития  крови:
 „Понеже,  по  апостольскому  учению,  паче  подобает  по-
виноватися  Богу,  нежели  человеком.  Мирстии  бо  власти  че-
ловеци  суть:  тело  отъяти  могут,  души  же  ни“.
 И  далее,  приведя  слова  евангелиста  Луки,  на  которых
строится  теория  двух  мечей,  автор  дает  им  такое  объяснение:
 „Зде  разумети  треба  есть,  яко  меч  есть  сугуб.  Един  меч
вещественный,  его  же  имеяше  Петр  апостол,  егда  отреза  ухо
Малху  в  вертограде;  той  меч  достоит  пастырем  церковным
имети  защищение  церкви  своея,  даже  и  до  своего  кровопро¬
лития,  аще  токмо  мечем  духовным  ничтоже  поспешествует.
Вторый  же  меч  есть  духовный,  его  же  Господь  даде  Петру  и
будущим  по  нем,  глаголя:  аще  ни  тако  послушает  тя,  да  бу¬
дет  ти,  яко  язычник  и  грешник,  ими  же  словесы,  со  властью
вязати  и  решите,  даде  Христос  учеником  своим  власть  отлу¬
чения  и  анафеме  предания.  И  сию  власть  наречем  —  мечем
духовным.  Сим  мечем  пастырю  церкви  достоит  защищатися
и  оборонятися  первее.  Аще  ли  по  третьем  наказании  непо-
слушни  не  сотворят  повеления  и  сопротивны  пребудут,  не-
хотяще  наказатися,  ни  вый  своих  гордых  пастырем  подкло-
нити  и  Христу  повинутися,  тогда  помощью  плечий  мирских
действовати  могут  мечем  вещественным,  на  отвращение  си¬
лы  сопротивных“  (У  Павлова.  Секуляризация.  I.  61).
 Если  русские  святители,  Петр,  Даниил,  Макарий,  были
убеждены  в  превосходстве  священства  над  царством,  то  едва
ли  и  говорить  нужно,  что  Максим  Грек  нисколько  в  этом  не
сомневался.  Указав  на  то,  что  „святительство  и  царя  мажет  и
венчает  и  утверждает,  а  не  царство  святителей*6,  он  говорит:
 „Убо  больши  есть  священство  царства  земскаго,  кроме
бо  всякаго  прекословия  менына  от  большаго  благославляет-
 477

ся,  глаголет  божественный  апостол“  (Соч.  III.  155).
 А  среди  русских  людей  немало  было  таких,  которые  с
удовольствием  слушали  Максима  Грека.
 Возвеличивая  священство  над  царством,  греческое  ду¬
ховенство  принесло  к  нам  и  идею  божественного  происхож¬
дения  светской  власти.  По  словам  начальной  летописи,  уже
первые  епископы  говорили  Владимиру  Святому:  „Ты  по¬
ставлен  еси  от  Бога“  (54).  Та  же  мысль  повторяется  в  поуче¬
ниях  митрополитов  Иллариона,  Никифора  и  др.  Но  это  бо¬
жественное  происхождение  княжеской  власти  не  уравнивало
ее  с  духовной.  За  русскими  князьями  не  признавались  ника¬
кие  преимущества  священства.  Как  варвары  и  новообращен¬
ные,  они  были  учениками  духовенства;  патриархи  и  митро¬
политы  требовали  от  них  безусловной  покорности  своим  по¬
учениям.  Во  второй  половине  XII  века  возникли  несогласия
между  Великим  князем  Владимирским,  Андреем  Боголюб-
ским,  и  местным  епископом,  Нестором.  Князь  прогнал  епи¬
скопа;  желая  заменить  его  более  угодным  ему  человеком  и
учредить  особую  митрополию  во  Владимире,  он  обратился  с
просьбой  об  этом  к  константинопольскому  патриарху,  Луке
Хрисовергу;  к  нему  же  обратился  с  жалобой  на  князя  и  из¬
гнанный  им  епископ.  Из  грамоты  патриарха  мы  узнаем,  что
столкновение  князя  с  епископом  было  уже  на  рассмотрении
местного  собора,  который  решил  дело  в  пользу  епископа.
Патриарх  пересмотрел  дело  и  решил  его  также  в  пользу  епи¬
скопа.  В  своей  грамоте  князю  он  пишет:
 „Надеемся,  яко  не  восхощеши  ся  противити  суду  всех
святитель  и  нашему  смирению...  Всяку...  жалобу...  на  бого-
любиваго  епископа  своего  сложи  с  сердца  своего,  с  радо-
стию  же  его  приими,  со  всякою  тихостью  и  любовью...  имей
его,  яко  святителя,  и  отца,  и  учителя,  и  пастыря...  А  не  бу¬
дешь  к  нему,  якоже  подобает,  ни  повинутися  начнеши
его  поучением  и  наказанием,  ...ведомо  ти  буди  ...  аще
всего  мира  исполниша  церкви  ...гониши  же  епископа,  главу
церковную  и  людскую,  —  то  не  церкви,  то  хлевы,  ни  единая
же  ти  будет  мзды  и  спасения...  Никто  же  бо  от  всех  человек:
ли  святитель,  ли  пресвитер,  или  мних,  или  аггел,  ниже  бо
аггел  с  небеси  имеет  такову  власть  вязати  и  решати,  разве
 478

един  боголюбивый  епископ  твой,  его  же  положил  Господь
Бог  главу  всей  земли  твоей  и  тебе441.
 Епископ  —  глава  всей  земли  и  князя,  и  князь  должен  его
слушаться,  иначе  нет  ему  спасения.
 От  патриарха  Филофея  имеем  несколько  грамот  к  рус¬
ским  князьям;  в  них  проводится  та  же  мысль  о  послушании
князя  епископу.  В  грамоте  к  Великому  князю  Дмитрию  Ива¬
новичу  обращает  на  себя  внимание  следующее  место:
 „По  долгу,  лежащему  на  мне,  как  общем  отце,  свыше  от
Бога  поставленном  для  всех  повсюду  находящихся  христиан,
я  всегда  пекусь,  подвизаюсь  и  молю  Бога  о  их  спасении...  Но
всего  более  люблю  твое  благородие  и  молюсь  о  тебе...  за
твою  любовь  и  дружбу  к  нашей  мерности...  за  благораспо¬
ложение  и  повиновение  к  преосвященному  митрополигу
киевскому  и  всея  Руси...  ибо  я  узнал,  что  ты  уважаешь  и  лю¬
бишь  его  и  оказываешь  ему  всякое  послушание  и
благопокорение,  как  он  сам  писал  ко  мне...  Митрополит,
мною  поставленный,  носит  на  себе  образ  Божий  и  находится
у  вас  вместо  меня,  так  что  всяк,  повинующийся  ему  и  же¬
лающий  оказывать  ему  любовь,  честь  и  послушание,  по¬
винуется  Богу  и  нашей  мерности,  и  честь,  ему  воздаваемая,
переходит  ко  мне,  а  чрез  меня  —  прямо  к  самому  Богу.  И
кого  митрополит  благословит  и  возлюбит  за  что  либо  хоро¬
шее,  —  за  благочестие  или  за  послушание,  —  того  и  я
имею  благословенным,  и  Бог  также;  напротив,  на  кого  он
прогневается  и  наложит  запрещение,  и  я  также....  Я  тебя  по¬
хвалил  и  показал  к  тебе  любовь  и  благорасположение;  на¬
против,  сильно  опечалился  и  разгневался  на  других  князей,
как  ты  узнаешь  из  моих  грамот44  (Рус.  ист.  б-ка.  VI.  Прил.
№  16.  1370).
 Не  будем  пока  касаться  гнева  патриарха  на  русских  кня-  11  Рус.  ист.  б-ка.  VI.  №  3.  1160.  „Грамота,  —  говорит  издатель,  —  со¬
хранилась  и  двух  редакциях:  краткой,  имеющей  все  признаки  подлинно¬
сти,  и  пространной  с  различными  добавками  в  содержании  и  подновле¬
ниями  в  языке“.  Последнее  выписанное  нами  предложение  находится
только  в  пространной  редакции.  Оно,  может  быть,  и  не  подлинное.  Но  для
нашей  цели  это  все  равно:  оно  во  всяком  случае  выражает  тенденцию
подновителя,  которым  могло  бьггь  только  духовное  лицо.  Пространная
редакция  принадлежит  Никоновской  летописи.
 479

зей.  Будем  говорить  о  его  к  ним  милостях  и  приведем  не¬
сколько  мест  из  грамоты  к  другим  князьям:
 „Благороднейшие  князья  всея  Руси,  во  святом  духе  воз¬
любленные  и  вожделенные  сыны  нашей  мерности!  Молим
Всевышняго  Бога  даровать  всем  вам  здравие  и  благораспо¬
ложение  душевное,  крепость  и  благосостояние  телесное,  ус¬
пех  во  всех  житейских  делах  и  благоденствие,  усиление  вла¬
сти,  умножение  чести  и  все,  что  благо  и  спасительно...  А  все
это  вы  будете  иметь,  если  станете  оказывать  подобающее
уважение,  почтение,  послушание  и  благопокорение
преосвященному  митрополиту  Киевскому  и  всея  Руси...  По¬
елику...  вы  имеете  вместо  меня  преосвященнаго  митрополи¬
та  Киевскаго  и  всея  Руси...  то  вы  обязаны  оказывать  ему
великую  честь  и  благопокорность,  каковую  должны  были
бы  воздавать  мне  самому,  если  бы  я  присутствовал  там...  Ес¬
ли  вы  будете  так  делать  и  иметь  такое  расположение  к  церк¬
ви  Божией  и  к  самому  преосвященному  митрополиту  сво¬
ему,  то  прежде  всего  получите  мзду  в  нынешнем  веке,  сни¬
скав  себе  содействие  и  помощь  во  всем,  в  чем  нуждаетесь,  от
самого  Бога,  Который  подаст  вам  усиление  власти,  долготу
жизни,  успех  в  делах,  благоденствие,  исполнение  всех  благ,
жизнь  безпечальную  и  безбедную,  и  здравие  телесное,  а  в
будущем  веке  —  царство  небесное,  наследие  вечных  благ  и
наслаждение46  (Рус.  ист.  б-ка.  VI.  №  18.  1370).
 Вот  каким  языком  говорили  Вселенские  Патриархи  с
великими  и  удельными  князьями  всея  Руси.  Возникает  во¬
прос,  какое  „послушание  и  благопокорение44  князей  митро¬
политу  и  епископам,  а  чрез  них  и  себе,  имели  они  в  виду?  В
соблюдении  ли  только  догматов  и  канонов  церкви  или  и  за
пределами  оных?  Приведенные  грамоты  говорят  „о  послу¬
шании  и  благопокорении44  вообще,  а  не  в  церковных  только
вещах.  Строго  отделить  церковные  дела  от  светских  и  в  на¬
ше  время  трудно,  тогда  же  это  было  совершенно  невозмож¬
но.  Духовенство  того  времени  даже  и  не  думало  о  таком  от¬
делении.  Патриарх  обещает  благословение  Дмитрию  Ивано¬
вичу,  если  митрополит  возлюбит  его  „за  что-либо  хорошее44,
и  далее  поясняет  „за  благочестие  или  за  послушание44.  Итак,
делами  благочестия,  которыми  можно  угодить  Богу,  не  ис¬
 480

черпывается  послушание  князя,  имеется  в  виду  еще  и  по¬
слушание,  т.е.  за  пределами  благочестия.  Что  обязанность
послушания  князей  духовенству  не  ограничивалась  вопро¬
сами  догматов  и  канонов,  это  видно  из  той  широкой  роли,
какую  играли  у  нас  в  древности  представители  церкви.  Ду¬
ховенство,  проникнутое  духом  христианства,  считало  себя
призванным  поучать  князей  миролюбию,  правосудию,  дава¬
ло  советы  кроткого  обращения  с  врагами  и  преступниками,
вмешивалось  даже  в  финансовую  их  политику,  если  находи¬
ло  в  ней  противоречие  учениям  церкви;  с  другой  стороны,
сами  князья  обращались  к  его  посредничеству  в  своих  меж¬
доусобиях,  к  его  советам  —  в  вопросах  законодательства  и
управления  и  т.д.  Положения  эти  не  требуют  доказательства,
лишь  для  ближайшей  характеристики  нашей  древности  при¬
ведем  места  источников.
 Начальный  летописец  рассказывает,  что  Владимир  Свя¬
той  совещался  с  епископами  о  мерах  противодействия  ум¬
ножившимся  разбоям  и  два  раза  принял  их  совет:  сперва  о
смертной  казни  разбойникам,  а  потом  о  замене  ее  вирами
(Лавр.  54).
 В  1097  г.  Владимир  Мономах  и  черниговские  князья,
Давыд  и  Олег,  решили  наказать  Святополка-Михаила  Киев¬
ского  за  участие  в  ослеплении  Василька  и  вознамерились
напасть  на  него  в  Киеве.  Киевлянам  это  очень  не  понрави¬
лось.  Они  послали  к  князьям-соперникам  митрополита  Ни¬
колу  с  увещанием  не  начинать  войны  и  не  губить  земли  Рус¬
ской.  Соперники  послушались  митрополита  (Лавр.  112).
 В  1149  г.,  во  время  войны  Юрия  с  киевским  князем  Изя-
славом,  переяславский  епископ  Евфимий  обратился  к  по¬
следнему  с  таким  увещанием:
 „Княже!  умирися  с  стрыем  своим,  много  спасения  при¬
мети  от  Бога  и  землю  свою  избавиши  от  великия  беды“
(Ипат.).
 В  1157  г.  Юрий  Долгорукий  хотел  выдать  Ивана  Бер-
ладника  врагу  его,  князю  Ярославу,  который  уже  и  прислал
за  ним  большую  дружину.  В  это  дело  вмешался  митрополит
Константин  и  все  игумены.
 „Грех  ти  есть,  —  укорял  митрополит  князя,  —  целовав¬
 16—1728
 481

ши  к  нему  крест,  держиши  в  толице  нужи,  а  еще  хощеши
выдати  на  убийство44  (Ипат.  81).
 Князь  послушал,  но  только  наполовину:  Ярославу  Бер-
ладника  не  выдал,  а  послал  его  скованного  в  Суздаль.
 Летописец,  повествуя  о  беседах  Великого  князя  Киев¬
ского,  Ростислава  Мстиславича,  с  печерским  игуменом  По¬
ликарпом,  говорит,  что  последний  поучал  его  так:
 „Вам  Бог  тако  велел  быти:  правду  деяти  на  сем  свете,  в
правду  суд  судити  и  в  крестном  целованьи  вы  стояти44  (Ипат.
1168).
 В  1189  г.  возникла  ссора  между  киевским  князем  Рюри¬
ком  и  Святославом  Черниговским  из-за  тайных  сношений
последнего  с  венгерским  королем.  Князей  помирил  митро¬
полит  Никифор,  посоветовав  им  пойти  войною  на  „инопле¬
менников44,  которые  завладели  волостями  Русской  земли
(Ипат.  138).
 В  1195  г.  владимирский  князь  Всеволод  обратился  к  ки¬
евскому  князю  Рюрику  с  просьбой  уступить  ему  города:
Треполь,  Богуславль,  Канев  и  др.  Города  эти  Рюрик  только
что  подарил  зятю  своему,  Роману,  и  скрепил  этот  дар  крест¬
ным  целованием.  Положение  Рюрика  было  очень  затрудни¬
тельно;  ему  предстояло  или  нарушить  договор  с  зятем,  или
отказом  в  уступке  вызвать  нападение  со  стороны  Всеволода.
Киевский  князь  обратился  к  совету  митрополита  Никифора  и
услыхал  от  него  следующую  речь:
 „Княже!  мы  есмы  приставлены  в  Русской  земле  востя-
гивати  вас  от  кровопролитья;  аж  ся  прольяти  крови  кресть¬
янской  в  Русской  земле,  ажь  еси  дал  волость  моложьшему,  в
облазне  пред  старейшим,  и  крест  еси  к  нему  целовал,  а  ныне
аз  снимаю  с  тебе  крестное  целование  и  взимаю  на  ся;  а  ты
послушай  мене,  возма  волость  у  зятя  у  своего,  дай  же  ста¬
рейшему,  а  Романови  даси  иную  в  тое  место44  (Ипат.  145).
 Рюрик  последовал  совету  митрополита.
 В  1311  г.  митрополит  Петр  отказался  благословить  вла¬
димирским  столом  тверского  князя  Дмитрия  Михайловича
(Рус.  лет.  III.  107).
 От  XIV  века  имеем  ряд  епископских  поучений  князьям
о  справедливом  отправлении  правосудия.  Митрополит  Алек-
 482

сей  наставляет  не  только  бояр  и  вельмож,  но  и  князей  судить
милостиво,  не  брать  мзды  и  не  смотреть  на  лица.  На  ту  же
тему  поучает  и  митрополит  Фотий1.
 От  самого  начала  XV  века  к  нам  дошло  чрезвычайно
любопытное  послание  Кирилла  Белозерского  к  можайскому
князю,  Андрею  Дмитриевичу.  Игумен  дает  советы  князю  по
самым  разнообразным  вопросам  суда  и  управления,  и  все  это
под  угрозой  ответственности  в  будущей  жизни.
 „И  ты,  господине,  —  пишет  Кирилл,  —  смотри  того,
властелин  еси  в  отчине,  от  Бога  поставлен  люди,  господине,
свои  уймати  от  лихаго  обычая.  Суд  бы,  господине,  судити
праведно,  как  пред  Богом,  право,  поклепов  бы,  господине,  не
было;  подметов  бы,  господине,  не  было;  судьи  бы,  господи¬
не,  посулов  не  имали,  довольны  бы  были  уроки  своими...  И
ты,  господине,  внимай  себе,  чтобы  корчмы  в  твоей  вотчине
не  было,  зане  же,  господине,  то  велика  пагуба  душам:  кре¬
стьяне  ся,  господине,  пропивают,  а  души  гибнут.  Также,
господине,  мытов  бы  у  тебя  не  было,  понеже,  господине,  ку¬
ны  неправедныя.  А  где,  господине,  перевоз,  туто,  господине,
пригоже  дата  труда  ради.  Такоже,  господине,  и  разбоя  бы  и
татбы  в  твоей  вотчине  не  было.  И  аще  не  уймутся  своего
злаго  дела,  и  ты  их  вели  наказывать  своим  наказанием,  чему
будут  достойны.  Такоже,  господине,  уймай  под  собою  люди
от  скверных  слов  и  от  лаяния,  понеже  то  все  прогневает  Бо¬
га.  И  аще,  господине,  не  подщишися  всего  того  управити,
все  то  на  тебе  взыщется,  понеже  властитель  еси  своим  лю-
дем  от  Бога  поставлен.  А  крестьяном,  господине,  не  ленись
управы  давати  сам:  то,  господине,  выше  тебе  от  Бога  вме¬
нится  и  молитвы  и  поста“  (АИ.  I.  №  16.  1408—1413).
 Это  целая  правительственная  программа,  предписывае¬
мая  в  видах  душевного  спасения  и  в  дополнение  к  молитве  и
посту.  Предписывая  князьям  порядок  управления,  духовен¬
ство  не  затруднялось  освобождать  подданных  от  повинове¬
ния  княжеским  уставам,  если  того  требовала  польза  народ¬
ная.  Пример  этому  дает  митрополит  Фотий,  благословивший
псковичей  отменить  грамоту  князя  Константина  Дмитриеви-
 1  Места  указаны  и  приведены  у  г-на  Дьяконова.  48.
 483
 16*

ча,  в  верном  соблюдении  которой  они  целовали  крест.
 „И  сказал  ми,  —  пишет  Фотий  псковичам,  —  сын  мой,
князь  Андрей  Александрович,  и  те  ваши  бояре,  посадник
Яким  и  Василий,  что  от  тое  грамоты  от  новые,  от  княже  от
Констянтиновы  Дмитриевича,  Христианом  ставится  пакост¬
но  и  душевредно  всей  вашей  державе,  а  хотите  держати
свою  старину...  А  нужно  будет  то  новое  целованье  христиан¬
ству,  и  не  к  ползе  душевной,  а  на  пагубу,  и  вы  бы  то  новое
целованье  сложили,  аще  в  нем  будет  нужа  христианом,  и
милостынею,  и  постом,  и  молитвою  помозите  себе  в  сем.  А
аз  вас,  своих  детей,  благословляю  нарушити  ту  новину,  нуж¬
ную  грамоту  христианом,  а  благословляю  вас  держати  вашу
старину"  (АИ.  I.  №  23.  1416).
 Митрополит  Иона,  во  время  нашествия  татар  на  Рус¬
скую  землю,  вместе  с  послами  великого  князя  посылает  и
своих  собственных  послов  к  можайскому  князю,  Ивану  Ан¬
дреевичу,  с  приглашением  выступить  против  царевой  рати.
В  1454  г.  он  приказывает  смоленскому  епископу,  Михаилу,
говорить  с  литовскими  властями  о  том,  чтобы  бежавший  в
Литву  можайский  князь  не  сделал  вреда  владениям  великого
князя  (АИ.  I.  №  56).
 В  конце  XV  века  возникла  в  Новгороде  ересь  жидовст-
вующих.  Вначале,  говорят,  она  имела  сторонников  при  дво¬
ре  великого  князя,  даже  в  семье  его,  и  сам  государь  не  ре¬
шался  принимать  против  еретиков  строгих  мер;  его  смущала
мысль,  нет  ли  греха  в  казни  еретиков.  Представители  гос¬
подствующей  церкви  не  оставили  князя  в  таком  колебании.
Убедить  его  в  необходимости  казней  взял  на  себя  Иосиф  Во¬
локоламский  и  стал  действовать  чрез  духовника  великого
князя.  В  письме  к  последнему  он  проводит  мысль  о  том,  что
государя  должно  склонить  к  казням  в  собственном  его  инте¬
ресе,  чтобы  на  него  Божий  гнев  не  пришел  за  послабление
еретикам,  да  и  на  всю  землю,  так  как  за  царское  согрешение
Бог  всю  землю  казнит1.  Эти  внушения  не  остались  без  жела¬
тельных  для  волоколамского  игумена  последствий.
 В  1480  г.  ордынский  царь  Ахмат  подступил  к  границам
 1  Место  из  письма  приведено  у  г-на  Дьяконова.  93.
 484

Московского  государства  сперва  со  стороны  Оки-реки,  а  по¬
том  Угры.  Нападение  это  не  имело  никаких  решительных
последствий:  татары  не  перешли  реки  Угры,  война  ограни¬
чилась  небольшими  стычками;  начатые  Иваном  Васильеви¬
чем  переговоры  о  мире  также  не  привели  ни  к  каким  резуль¬
татам.  Рассказывают,  что  нападающие  ждали  только  моро¬
зов,  чтобы  по  льду  переправиться  через  Угру  и  идти  к  Моск¬
ве.  Но  когда  наступили  морозы,  татары,  успевшие  к  тому
времени  обноситься,  ушли  восвояси.  Тем  не  менее  нашест¬
вие  это  произвело  большой  переполох  в  Москве.  Посады
около  города  были  сожжены;  казну  и  жену  свою  осторож¬
ный  царь  отправил  на  Белоозеро,  приказав  ей  удалиться  к
„окияну  морю“,  если  Ахмат  перейдет  „на  сю  страну  Оки  и
возьмет  Москву64.  О  царе  распространялись  в  народе  самые
невероятные  слухи,  говорили,  что  он  хочет  предать  христи¬
анство  бусурманам,  бросить  отечество  и  убежать  в  чужие
страны.  Толки  эти  нашли  доверчивых  людей  и  среди  духо¬
венства.  Вассиан,  архиепископ  Ростовский,  нашел  нужным
написать  великому  князю  обширное  послание,  в  котором
находим  такие  места:
 „Прииде  же  убо  в  слухи  наша,  яко  прежний  твои  раз-
вратници  не  престают,  шепчуще  в  ухо  твое  льстивая  словеса,
и  совещают  ти  не  противитися  супостатом,  но  отступити  и
предати  на  расхищение  волкам  словесное  стадо  христовых
овец!  Внимай  убо  себе  и  всему  стаду,  в  нем  же  тя  Дух  свя-
тый  постави,  о  боголюбивый  и  вседержавный  царю!..  И  что
убо  свещают  ти  лстивии  сии  и  лжеименитии,  мнящеся  быти
хрестьяне?  Токмо  еже  повергше  щиты  своя  и  не  мало  спро-
тивлешеся  окаянным  сим  сыроядцем,  предав  крестьянство,
свое  отечество,  яко  бегуном  скитатися  по  иным  странам!
Помысли  убо,  о  велемудрый  государю,  от  каковыя  славы  в
каково  безчестье  сводят  твое  величество!..  И  где  пакы  отхо-
диши,  пастырю  добрый,  кому  оставлявши  нас,  яко  овцы,  не¬
имущи  пастыря?..  Не  послушай  убо,  государю,  таковых,  хо¬
тящих  твою  честь  в  безчестие  и  твою  славу  в  безславие  пре-
ложити,  и  бегуну  явитися,  и  предателю  хрестьянскому  име-
новатися;  но  отложи  весь  страх  и  возмогай  о  Господе  в  дер-
 485

жаве  и  крепости:  един  бо  поженет  тысящу,  а  два  двигнета
тмы...“
 Но  этим  письменным  наставлением  по  части  военных
дел  архиепископ  не  успокоился.  Он  воспользовался  приез¬
дом  царя  в  Москву,  чтобы  сделать  ему  новое  публичное  по¬
учение:
 „Приеха  же  князь  великий  во  град  Москву  (с  берегов
Оки,  где  он  оставил  все  войско)  и  срете  его  митрополит,  а  с
ним  владыка  Васиан  Ростовский.  Нача  же  владыка  Васиан
зле  глаголати  князю  великому,  бегуном  его  называя,  сице
глаголаше:  „вся  кровь  на  тебе  падет  хрестьянская,  что  ты,
выдав  их,  бежишь  прочь,  а  бою  не  поставя  с  татары  и  не
бився  с  ними!  А  чему  боишися  смерти?  Не  безсмертен  еси
человек,  смертен!  А  без  року  смерти  нету  ни  человеку,  ни
птице,  ни  зверю!  А  дай  семо  вой  в  руку  мою,  коли  аз,  ста¬
рый,  утулю  лице  против  татар!“  И  много  еще  глаголаше  ему,
а  гражане  роптаху  на  великаго  князя“  (Софийск.  II.  1480).
 Возбуждение  народа  против  князя,  поддержанное  этим
вмешательством  духовенства  в  порядок  ведения  войны,  бы¬
ло  так  сильно,  что  великий  князь  не  решился  остановиться  в
Москве  в  своем  дворце,  а  выехал  жить  в  Красное  сельцо.
 Свое  послание  владыка  начинает  словами:  „Наше  убо,
государю  великий,  еже  воспоминати  вам,  ваше  же  —  еже
послушати“,  и  под  „послушати“,  конечно,  разумеет  не  вы¬
слушать  только,  а  подчиниться.
 Митрополит  Филипп  не  хотел  вступать  на  митрополи¬
чью  кафедру,  если  царь  не  уничтожит  опричнины;  еписко¬
пам  едва  удалось  уговорить  этого  строгого  подвижника  при¬
нять  кафедру  безусловно  и  дать  обещание  не  вступаться  в
опричнину  и  в  царский  домовый  обиход1.
 Этот  краткий  перечень  святительского  вмешательства  в
чисто  светские  дела  заключим  выпиской  из  разрядов  за
1619  г.:
 „И  великий  государь,  Святейший  Патриарх  Филарет
Никитич  Московский  и  всея  Русии,  с  митрополиты,  и  с  ар¬
хиепископы,  и  епископы,  и  со  всем  Освященным  собором
 1  Рум.  собр.  I.  №  193;  Макарий.  VI.  298.
 486

приходил  к  великому  государю  царю  и  Великому  князю
Михаилу  Федоровичу  вся  Руссии,  и  советовали  о  том:  что
судбами  Божьими,  а  за  грех  всего  православнаго  крестьянст¬
ва,  Московское  государство  от  полских  и  литовских  людей
разорилось  и  запустело,  а  подати  всякие  и  емским  охотни¬
ком  подмоги  емлют  с  иных  по  писцовым  книгам,  а  с  иных  по
дорожным  книгам,  и  иным  тяжело,  а  другим  легко;  а  дозор¬
щики,  после  московскаго  разоренья,  будучи  посыланы  по
городом,  дозирали  по  не  дружбе  тяжело  и  от  того  Москов¬
ского  государства  всяким  людям  скорбь  конечная66  и  т.д.
 Государь,  выслушав  эти  представления  духовенства  о
последствиях  московского  разорения,  решил  собрать  собор,
которому  и  предложил  вопрос  „Как  бы  то  исправить  и  земля
устроить?66  (Кн.  разряд.  I.  Стб.  612).
 Итак,  со  введения  христианства  и  по  XVII  век  включи¬
тельно  духовенство  принимает  весьма  деятельное  участие  в
делах  светского  управления.  Давая  князьям  советы,  оно  под¬
крепляет  их  всею  силою  своего  духовного  авторитета.  Под¬
чинение  епископским  советам  и  в  этих  случаях  светского
властительства  входит,  конечно,  в  сферу  того  послушания  и
той  благопокорности,  за  проявление  которых  вселенский
патриарх  так  хвалит  Великого  князя  Дмитрия  Ивановича.  В
Греции  хорошо  понимали  эту  руководящую  роль  епископов
в  делах  светской  политики,  а  потому  патриархи  требовали  от
русских  митрополитов,  чтобы  они  доносили  им  не  только  о
церковных  потребностях,  но  и  о  делах  государственных1.
Насколько  в  Константинополе  верно  оценивали  влияние  ми¬
трополитов  на  светские  дела,  видно  из  соборного  определе¬
ния,  присланного  патриархом  Нилом  митрополиту  Пимену.
После  смерти  митрополита  Феогноста  произошло  разделе¬
ние  митрополии:  вслед  за  избранием  Алексея,  кандидата
Москвы,  в  звание  митрополита  был  возведен  и  Роман,  кан¬
дидат  литовского  князя  Ольгерда.  Обсуждая  этот  факт,  гра¬
мота  говорит,  что  Ольгерд  добивался  посадить  на  митропо¬
личью  кафедру  дружественного  ему  Романа  „под  тем  пред-
 1  См.  гр.  патриарха  Филофея  к  митрополиту  Алексею  в  июне  1379  г.
(Рус.  ист.  б-ка.  VI.  Прил.  №  17).
 487

логом,  будто  народ  не  желает  иметь  митрополитом  кур
Алексея,  а  на  самом  деле  для  того,  чтобы,  при  его  помощи,
приобрести  власть  и  в  Великой  Руси“.  Совершенно  верная
точка  зрения:  дружественный  князю  митрополит  весьма  мог
способствовать  расширению  и  усилению  его  власти1.
 Переходим  к  вопросу  о  том,  какие  последствия  возника¬
ли  в  случае  неповиновения  князей  епископским  поучениям  и
наказаниям.  Святители  вооружаются  против  непокорных
всею  силою  духовной  власти:  они  говорят  им  об  утрате  веч¬
ного  спасения,  о  том,  что  своим  непослушанием  наведут  на
всю  землю  наказание  Божие,  отлучают  их  от  церкви  и  ли¬
шают  погребения.  Высшей  инстанцией  в  столкновениях  кня¬
зя  и  епископа  является  Вселенский  Патриарх,  суду  которого
одинаково  подлежали  как  духовенство,  так  и  князья  всея  Ру¬
си.  Приведем  несколько  примеров.
 В  1147  г.,  по  смерти  митрополита  Михаила,  Великий
князь  Киевский,  Изяслав  Мстиславич,  созвал  в  Киеве  собор
епископов  и  предложил  ему  избрать  и  поставить  митрополи¬
та  без  сношения  со  Вселенским  Патриархом.  Несмотря  на
возражения  некоторых  членов  собора  против  правильности
такого  избрания,  значительное  большинство  епископов  со¬
гласилось  с  предложением  князя,  избрало  и  поставило  ми¬
трополитом  его  кандидата,  Климента  Смолятича.  По  смерти
Изяслава  восстановился  старый  порядок  вещей.  Заклятый
враг  умершего  князя,  дядя  его  Юрий,  заняв  Киев,  изгнал
Климента  и  известил  патриарха  о  готовности  своей  принять
от  него  нового  митрополита.  Патриарх  поставил  митрополи¬
том  всея  Руси  грека  Константина,  первым  делом  которого,
по  приезде  в  Киев,  было  —  предать  проклятию  Великого
князя  Изяслава.
 В  1229  г.  патриарх  Герман  писал  киевскому  митрополи¬
ту  Кириллу:
 „Приказывает  же  смирение  наше  о  Дусе  святем,  с
неразрушимым  отлучением,  и  всем  благочестивым  кня¬
зем  и  прочим  старейшинствующим  тамо,  да  огребаются  от
 1  Рус.  ист.  б-ка.  VI.  №  30.  1380.
 488

монастырских  и  церковных  стязаний“  (Павлов.  Секуляриза¬
ция  церковных  земель.  I.  6).
 В  1280  г.  епископ  Ростовский  Игнатий  судил  умершего
уже  Великого  князя  Глеба  Васильковича,  нашел  его  недос¬
тойным  погребения  в  церкви,  приказал  выкопать  и  похоро¬
нить  вне  оной  (Воскр.).  Митрополит  Кирилл  не  одобрил  суд
епископа,  но  потому,  что  при  жизни  покойного  он  не  ис¬
правлял  его,  а  жил  с  ним  в  полном  согласии:  принимал  от
него  подарки,  пил  и  ел  вместе.  Итак,  епископ  обязан  был  ис¬
правлять  князя  при  жизни  и  тогда  судить  и  наказывать.  По¬
сле  же  смерти  судит  Бог,  а  не  епископ.
 В  1311  г.  князь  Дмитрий  Михайлович  Тверской  бил  че¬
лом  митрополиту  Петру  „да  его  разрешит4*1.  За  что  наложил
митрополит  запрещение  на  князя  и  какие  были  последствия
его  челобитья,  мы  не  знаем.  В  том  же  году  Дмитрий  Михай¬
лович  хотел  идти  войной  на  Нижний  Новгород  и  просил  ми¬
трополита  благословить  его  владимирским  столом,  но  полу¬
чил  отказ.  После  этого  отказа  и  приводится  известие  о  за¬
прещении.
 В  1370  г.  смоленский  князь  Святослав  и  многие  другие
русские  князья  состояли  в  договоре  с  московским  Великим
князем  Дмитрием  Ивановичем,  но  не  исполнили  своих  обя¬
зательств  и  на  войну  против  Ольгерда  Литовского  не  высту¬
пили.  Митрополит  Алексей  отлучил  их  за  это  от  церкви  и
довел  о  решении  своем  до  сведения  патриарха.  Патриарх
одобрил  решение  митрополита  и  написал  князьям,  что  и  он
 „...имеет  их  отлученными,  так  как  они  действовали
против  священнаго  христианскаго  общежития,  и  объяв¬
ляет,  что  они  тогда  только  получат  от  него  прощение,  ко¬
гда  исполнят  свои  обещания  и  клятвы,  ополчившись  вместе
с  вел.  князем  на  врагов  креста,  затем  придут  и  припадут  к
своему  митрополиту  и  упросят  его  писать  об  этом  к
его  мерности;  и  когда  митрополит  напишет,  что  они  обрати¬
лись  и  принесли  истинное  и  чистое  раскаяние,  тогда  они  бу¬
дут  прощены  и  его  мерностию“  (Рус.  ист.  б-ка.  VI.  Прил.
№20.  1370).
 1  Рус.  лет.  Ш.
 489

Князю  Святославу  патриарх  пишет,  что  он  должен  со
слезами  прибегнуть  к  своему  митрополиту,  прося  у  него
прощения  (Там  же.  №  21.  1370).
 В  1371  г.  Великий  князь  Тверской  Михаил  подал  патри¬
арху  Филофею  жалобу  на  митрополита  Алексея  и  просил  с
ним  суда.  Из  патриарших  грамот  не  видно,  в  чем  состояла
претензия  тверского  князя,  но  поводы  недовольства  митро¬
политом  у  него  действительно  были.  В  1368  г.  Великий
князь  Московский  Дмитрий  Иванович,  пользуясь  содействи¬
ем  митрополита  Алексея,  зазвал  к  себе  „любовью“  Великого
князя  Тверского,  а  на  третий  день  перехватал  его  бояр  и  за¬
ключил  их,  а  самого  князя  Михаила  потребовал  к  себе  на
суд.  Тверской  князь  усмотрел  в  этих  действиях  „измену  и
имеаше  ненависть  к  Великому  князю  Дмитрию,  паче  же  и  на
митрополита  жаловашеся“,  говорит  летописец  (Воскр.).
 Получив  жалобу,  патриарх  решил  дать  князю  суд  с  ми¬
трополитом  и  послал  к  истцу  и  ответчику  вызов  с  назначе¬
нием  срока  явки  к  суду.  Вскоре  затем,  однако,  патриарх  пе¬
редумал  и  решил  испытать  путь  примирения.  С  этой  целью
он  написал  митрополиту  и  князю  увещательные  грамоты.
Различия  в  их  содержании  чрезвычайно  характерны.  Патри¬
арх  находит  раздоры  митрополита  с  князем  „соблазнитель-
ными“,  тем  не  менее  он  считает  виноватым  только  князя.
Митрополиту  он  предлагает  „простить64  его;  князю  же  сове¬
тует  „исправиться,  принести  митрополиту  раскаяние  и  про¬
сить  у  него  прощения  и  благословения441.  Можно  подумать,
что  в  святительском  суде  существовала  презумпция  винов¬
ности  светских  людей  пред  духовными.  Как  это  ни  странно
на  наш  взгляд,  но  так  должно  было  быть  в  действительности,
ведь  на  епископа  смотрели  в  Константинополе  как  на  главу
князя  и  всей  земли.
 По  смерти  митрополита  Алексея  Дмитрий  Иванович  хо¬
тел  возвести  на  митрополичью  кафедру  любимца  своего,  по¬
па  Митяя,  а  потому  не  признал  киевского  митрополита,  Ки-
приана,  и  с  бесчестием  выгнал  его  из  Москвы.  Киприан  пре¬
дал  князя  проклятию  и  написал  преподобному  Сергию  Радо-
 1  Рус.  ист.  б-ка.  VI.  Прил.  26—29.  1371.
 490

нежскому  и  симоновскому  игумену,  Федору,  грамоту,  в  ко¬
торой  находим  следующее  характерное  место:
 „И  аще  миряне  блюдутся  князя,  за  неже  у  них  жены  и
дети,  стяжания  и  богатства,  и  того  не  хотят  погубити  (яко  и
сам  спас  глаголеть:  „удобь  есть  вельблуду  сквозе  иглинеи
уши  проити,  неже  богату  в  царство  небесное  внити“),  вы  же,
иже  мира  отреклися  есте  и  иже  в  мире  и  живете  единому  Бо¬
гу,  како,  толику  злобу  видив,  умолчали  есте?  Аще  хощете
добра  души  князя  великаго  и  всей  отчине  его,  почто  умолча¬
ли  есте?  Растерзали  бы  есте  одежды  своя,  глаголали  бы  есте
пред  цари  нестыдяся:  аще  быша  вас  послушали,  добро  бы;
аще  быша  вас  убили,  и  вы  святи!  Не  весте  ли,  яко  грех  люд-
ский  на  князя  и  княжьский  грех  на  люди  нападаеть?  Не  вести
ли  писание,  глаголюще,  яко  аще  плотьскых  родитель  клятва
на  чада  подаеть,  колми  паче  духовных  отец  клятва  и  та  сама
основания  подвижет  и  пагуби  предаеть?  Како  же  ли  молча¬
нием  преминуете,  видяще  место  святое  поругаемо,  по  писа¬
нию,  глаголющему:  мерзость  запустения  стояще  на  месте
святе?  “
 Затем  напоминает  правила  о  поставлении  епископов,
извержении  и  отлучении  неправильно  поставленных  и  их
пособников.
 Митрополит  крайне  удивлен,  как  это  преподобный  Сер¬
гий  и  игумен  Федор,  видя  беззаконие  князя,  молчали,  и  на¬
поминает  им  о  важности  священнической  клятвы  и  законно¬
сти  ее  в  данном  случае.  Он,  конечно,  имеет  в  виду  исправле¬
ние  князя,  а  потому  и  говорит,  что  преподобный  Сергий  и
игумен  Федор  не  должны  были  молчать,  если  бы  хотели  до¬
бра  душе  великого  князя  и  всей  отчине  его,  так  как  княже¬
ский  грех  переходит  на  людей,  а  людской  на  князя.  В  конце
грамоты  прописано  и  проклятие  в  следующей  форме,  но  без
наименования  князя:
 „То  Бог  ведает,  что  любил  есть  от  чистаго  сердца  князя
великаго  Дмитрия,  и  добра  ми  было  хотети  ему  и  до  своего
живота.  А  понеже  таковое  бещестие  возложили  на  мене  и  на
мое  святительство:  от  благодати  данныя  ми  от  пресвятыя  и
живононачальныя  Троица,  по  правилам  святых  отец  и  боже¬
ственных  апостол,  елици  причастии  суть  моему  иманию,  и
 491

запиранию,  и  бещестию,  и  хулению,  елицы  на  том  свет  све¬
шали,  да  будут  отлучени  и  не  благословении  от  мене  Ки-
приана,  митрополита  всея  Руси,  и  проклята  по  правилом
святых  отец,  и  кто  покусится  сию  грамоту  сжещи,  или  затаи-
ти,  и  тот  таков“  (Рус.  ист.  б-ка.  VI.  №  20.  1378).
 От  самого  начала  XV  века  имеем  два  поучения  митро¬
полита  Фотия  Великому  князю  Василию  Дмитриевичу.
Вступив  в  1410  г.  на  кафедру,  митрополит  нашел  дом  ми¬
трополичий  опустошенным,  владения  расхищенными  князь¬
ями  и  боярами;  некоторыми  доходами  митрополии  пользо¬
валась  даже  великокняжеская  казна1.  С  целью  возвращения
расхищенного  он  и  написал  два  послания  великому  князю.
Митрополит  обращает  внимание  князя  на  важность  священ¬
ства  в  Ветхом  и  Новом  Завете:  цари  побеждали  врагов  своих
не  силою  оружия,  а  молитвами  священников;  и  особенно
останавливается  на  распоряжениях  императора  Мануила
Комнина  о  неприкосновенности  церковных  имуществ.  Он
приписывает  ему  следующее  заклятие:
 „...Кто...  или  наместник,  или  судия,  или  вельможи  цар¬
ства  моего...  презрить  (мои  распоряжения)  или  изобидить,
или  посужати  начнет  (церковные  имущества),  первее  же  свя-
тыа  Троици  света  и  милости,  егда  предстанет  страшному
судищу,  да  не  узрит  и  да  отпадет  от  христианския  части,  яко
же  Иуда  от  дванадесятнаго  числа  апостольскаго;  к  сему  же  и
клятву  да  прииметь  иже  от  века  усопших  первородных  свя¬
тых  и  праведных  богоносных  отець“.
 И  затем  продолжает  от  себя,  обращаясь  к  князю:
 „Тем  же  устрашаюся  аз,  о  любезный  мой  сыну,  да  не  ус¬
лышим  гласа  онаго  и  ответа  глаголюща:  „яко  же  не  послу¬
шаете  гласа  Моего  и  заповеди  Моя  не  сохранисте,  но  дадо-
сте  выю  жестоку,  гордостну,  непокориву,  такоже  будеть,
егда  призовете  Мя,  Аз  же  не  призрю  на  молитву  вашу,  ниже
послушаю  вас46  (Рус.  ист.  б-ка.  VI.  №  35).
 Митрополит  не  проклинает  похитителей  церковного
имущества,  но  ясно  дает  понять  князю,  что  не  возвратившие
похищенного  не  унаследуют  жизни  вечной.
 1  Макарий.  История.  VI.  87.
 492

С  конца  XV  века  или  с  самого  начала  XVI  века  у  нас  на¬
чинают,  по  примеру  Новгородской  епархии,  включать  в  чин
православия,  или  синодик,  ежегодно  возглашаемый  на  пер¬
вой  неделе  Великого  поста,  следующее  общее  анафематст-
вование  всем  властям,  а  следовательно,  и  князьям:
 „Вси  начальствующия  и  обидящии  святыя  Божии  церк-
ве  и  монастыреве,  отнимающе  у  них  данныя  тем  села  и  ви¬
нограды,  аще  не  престанут  от  таковаго  начинания,  да  будут
проклятыи  (Павлов.  Секуляризация.  I.  51).
 В  1537  г.  митрополит  Даниил  отправил  архиепископа
Сарского,  Досифея,  и  архимандрита  Симонова  монастыря,
Филофея,  к  старицкому  князю  Андрею  Ивановичу  с  пригла¬
шением  приехать  в  Москву  для  оказания  покорности  вели¬
кому  князю.  Если  же  князь  Андрей  „не  послушает,  ехать  не
похочет,  а  станет  жестоко  отвечивати  которыя  речи“,  в  этом
случае  митрополит  приказал  архиепископу  предать  князя
проклятию  (Рум.  собр.  III.  №  32).
 Наконец,  в  XVII  веке  патриарх  Никон  угрожал  царю
Алексею  Михайловичу  отчитать  его  от  православия  перед
восточными  патриархами  на  том  основании,  что  он  находил
в  нем  „мало  христианства*4  (Макарий.  XII.  412,  717).
 Требуя  от  князей  подчинения  своим  наставлениям  и  на¬
казаниям,  духовенство  вместе  с  тем  поучало  народ  чтить
князей.  „Бога  бойтесь,  князя  чтите44,  —  постоянно  слышал  он
из  его  уст.  Лука  Жидята  в  поучении  к  народу  говорит:  „Бога
бойтесь,  князя  чтите;  мы  рабы  во  первых  Бога,  а  потом  госу¬
даря44.  Подробнее  развивает  ту  же  мысль  князь-инок,  Васси-
ан  Патрикеев.
 „Добра  своим  государям  во  всем  желайте,  —  говорит
он,  —  за  них  следует  и  умирать,  и  жизнь  свою  полагать,  как
за  православную  веру,  потому  что  Богом  все  предано  свыше
его  помазанику,  царю  и  великому  князю,  Богом  избранному,
которому  Бог  дает  власть  над  всеми  и  от  всего  мира44.
 Но,  согласно  установившемуся  в  Византии  взгляду,  по¬
читание  светской  власти  обусловливалось  ее  православием.
Князь  почитался  не  просто  как  представитель  верховной
власти,  а  как  слуга  Божий,  защитник  и  покровитель  право¬
славия.  Почитание  светской  власти  имело,  таким  образом,
 493

свой  предел.  Мысль  о  подчинении  только  православным  ца¬
рям  высказана  патриархом  Антонием  в  известном  уже  нам
послании  его  к  Великому  князю  Василию  Дмитриевичу.
Сказав  о  тесном  союзе  царства  и  церкви,  он  продолжает  так:
 „Тех  только  царей  отвергают  христиане,  которые  были
еретиками,  неистовствовали  против  церкви  и  вводили  раз¬
вращенные  догматы,  чуждые  апостольскаго  и  отеческаго
учения“.
 Митрополит  Киприан  в  приведенной  уже  нами  грамоте
преподобному  Сергию  и  игумену  Федору  высказывает
мысль,  что  если  миряне  не  выходят  из  повиновения  князю,
видя  его  беззаконные  действия,  и  молчат,  то  делают  они  это
из  страха,  не  желая  лишиться  жен  и  детей,  стяжаний  и  бо¬
гатств  своих;  зато,  прибавляет  митрополит,  „легче  верблюду
пройдти  чрез  ушко  иглы,  чем  богатому  войдти  в  царствие
Божие“.  Итак,  по  мнению  митрополита  Киприана,  повинове¬
ние  подданных  беззаконному  князю  лишает  их  Царства  Не¬
бесного.
 Митрополит  Даниил  проводит  мысль  о  неповиновении
нечестивым  царям  и  учит,  что  подобает  покоряться  властям,
лишь  „Божие  повеление  творящим46,  что  повиноваться  вла¬
стям,  как  Богу,  обязательно  для  людей  лишь  тогда,  „аще  по
закону  Божию  начальство  им  есть44;  если  же  власти  что-либо
„вне  воли  Господни  повелевают  нам,  да  не  послушаем  их441.
 Ту  же  мысль  о  повиновении  только  православному  ца¬
рю  надо  видеть  и  в  послании  митрополита  Макария  Ивану
Грозному  по  поводу  Казанского  похода:
 „Аще  царево  сердце  в  руце  Божии,  то  всем  подобает,  по
воле  Божии,  по  царскому  повелению  ходити  и  повиноватися
со  страхом  и  трепетом44  (АИ.  I.  №  160.  1552).
 С  особой  силой  высказывает  эту  мысль  ревностный  го¬
нитель  жидовствующих  и  горячий  защитник  права  монасты¬
рей  на  недвижимости  игумен  Волоколамский  Иосиф.
 Если  царь  над  собою  „имат  царствующи  скверныя  стра¬
сти  и  грехи,  сребролюбие  же  и  гнев,  лукавство  и  неправду,
гордость  и  ярость,  злейши  же  всех  —  неверие  и  хулу44  —  та-  11  У  г-на  Дьяконова.  128.
 494

кой  царь  „не  Божий  слуга,  но  диавол,  и  не  царь,  но  мучи-
тель“  (Дьяконов.  95).
 Мы  изобразили  взгляды  нашей  духовной  иерархии1  на
ее  отношения  к  светской  власти  и  должны  сказать,  что  по¬
ложение  княжеской  власти  по  отношению  к  духовной,  с  этой
точки  зрения,  было  весьма  беспомощное  и  очень  мало  похо¬
дило  на  положение  византийского  императора.  Византий¬
ский  император  приобщался  к  священству  и  признавался
„внешним  епископом44.  Он  издавал  указы,  в  которых  обязы¬
вал  исповедовать  христианские  догматы.  Он  низвергал  и
предавал  анафеме  патриархов.  Об  обязанности  подчинения
императора  „поучениям  и  наказаниям44  епископов  не  могло
быть  и  речи,  точно  так  же,  как  об  их  суде  над  ним.  Иначе  у
нас,  князья  —  ученики  духовенства  и  не  только  в  духовных
вещах,  но  и  во  многих  светских.  Учителей  своих  они  долж-  11  Во  II  главе  сочинения  г-на  Дьяконова  М.А.  „Власть  московских  го-
сударей“  один  отдел  озаглавлен:  „Учение  об  обоготворении  власти44  (41—
42).  В  доказательство  обоготворения  власти  князей  в  древности  автор
приводит  место  летописи  под  1175  г.  и  несколько  выражений  из  поучения
князьям  о  суде  неизвестного  автора.  Цели  г-на  Дьяконова  и  наши  очень
различны.  Он  имеет  в  виду  выяснить  в  своей  II  главе  политические  темы
древней  русской  письменности  вообще,  мы  же  —  лишь  взгляды  духовной
иерархии  на  ее  отношения  к  светской  власти,  поэтому  для  нас  не  имеют
значения  ни  слова  летописца  под  1175  г.,  ни  заимствованные  из  разных
мест  выражения  неизвестного  автора  поучения  о  суде.  Впрочем,  незави¬
симо  от  различия  наших  целей,  едва  ли  г-н  Дьяконов  достаточно  доказал
наличность  обозначенной  им  в  оглавлении  темы.  В  летописи  под  1175  г.  о
князе  говорится,  что  он,,  властью  сана  яко  Бог44,  а  в  следующей  строке  тот
же  князь  назван  „слугою  Божиим44.  Если  тут  и  есть  приравнение  князя
Богу  с  точки  зрения  доверенной  князю  власти,  то  все  же  он  остался  слугой
Божиим  и  не  сделался  Богом.  Еще  менее  удачен  выбор  мест  из  поучения
неизвестного  автора.  Этот  автор  обличает  общественные  язвы  и  упрекает
неизвестного  нам  князя  в  том,  что  он  не  наказывает  неправедных  судей,
„любя  беззаконныя  прибытки  и  тех  деля  напустив  злаго  судию  на  люди44.
Ввиду  такой  деятельности  князя  неизвестный  автор  говорит  словами  Еф¬
рема  Сирина:  „Бози  бывше,  измрете  яко  человецы,  и  во  пса  место  в  ад
сведени  будете44.  Мне  кажется,  что  поучение  такого  характера  весьма  пло¬
хая  пропаганда  обоготворения  предержащей  власти,  а  между  тем  г-н  Дья¬
конов  на  с.42  выписанные  нами  слова  Ефр.  Сирина,  между  прочим,  при¬
водит  в  доказательство  „продолжающейся  пропаганды  этого  учения44.
Надо  прибавить,  что  и  сам  г-н  Дьяконов  признает  „беспочвенность  этого
учения44.
 495

ны  слушать,  иначе  им  угрожает  кара  Божия.  В  случае  столк¬
новения  с  ними  они  подлежат  суду  патриарха,  как  высшей
инстанции.  Сколько-нибудь  точно  определить  дела,  в  кото¬
рых  духовенство  выступало  необходимым  советником  князя,
не  представляется  возможности,  точно  так  же,  как  невоз¬
можно  определить  и  юридическое  значение  его  советов.  Не
подлежит,  однако,  сомнению,  что  значение  этих  необходи¬
мых  и  самовольных  советников  было  очень  велико.  При¬
помним  наставления  духовенству  митрополита  Киприана;
духовенство  не  должно  молчать  пред  князем,  если  увидит
его  неправильно  действующим,  оно  должно  усовещевать  его
в  собственном  его  интересе  и  интересе  всей  земли,  ибо  грехи
князя  падают  на  весь  народ;  оно  не  должно  останавливаться
в  своих  советах  и  перед  страхом  смерти,  ибо  ничего  не  теря¬
ет,  а  только  выигрывает.  „Аще  быша  вас  убили,  и  вы  святы64,
—  поучает  митрополит.  Если  мы  примем  в  соображение  пре¬
обладающее  значение  религии  в  истории  того  времени,  зна¬
чение  этих  необходимых  и  самовольных  советников  пред¬
ставится  нам  во  всей  его  подавляющей  силе.  Каждый  свя¬
щенник  был  уже  советник.  Советники  эти  являлись  к  князю
то  поодиночке,  то  по  несколько  вместе,  то,  наконец,  в  виде
целого  Освященного  собора.
 Переходим  к  практике  отношений  представителей  свет¬
ской  власти  к  представителям  духовной.  Практика  эта  была
очень  разнообразна.  Не  будучи  определена  законом,  она  ус¬
ловливалась  различием  характеров  действующих  лиц  и  их
политических  убеждений.  Князья  и  епископы  не  всегда  были
в  отношениях  согласия,  любви  и  мира;  иногда  дело  доходи¬
ло  и  до  борьбы,  проявлявшейся  в  весьма  суровых  формах.
Тем  не  менее  внешнее  проявление  чувств  уважения  и  почте¬
ния  князей  к  духовным  сановникам  составляет  обычную  и
преобладающую  черту  нашей  древности.
 Высшему  представителю  церковной  власти,  обыкновен¬
но,  усвоялся  со  стороны  князей  почетнейший  титул  нашей
древности,  наименование  отца.  Договорные  грамоты  князей
обыкновенно  начинаются  так:  „По  благословению  отца  на-
 496

шего  (имя)  митрополита*41.  Митрополиты,  со  своей  стороны,
в  грамотах  своих  называют  князей  сыновьями.  Митрополит
Иона  в  послании  к  новгородскому  архиепископу,  Евфимию,
называет  Великого  князя,  Василия  Васильевича,  „сыном  на¬
шим44,  архиепископа  же  „братом  и  сыном44  (АИ.  I.  №  53.
1452).  Таким  образом,  по  понятиям  о  чести  XV  века,  вели¬
кий  князь  был  не  только  честью  ниже  митрополита,  но  и  ар¬
хиепископа  Новгородского,  по  крайней  мере,  так  с  точки
зрения  митрополита  Ионы.  Государь,  как  почтительный  сын,
служит  митрополиту  за  столом  в  те  дни,  когда  митрополит  у
него  обедает1  2.  Этот  порядок  вещей  переходит  и  в  XVII  век.
 1 	У  профессора  Иконникова  О.С.  в  „Опыте  исследования  о  культур¬
ном  значении  Византии  в  русской  истории"  (1869),  на  с.360  читаем:  „До
времен  Вел.  кн.  Василия  Дмитриевича  государственные  грамоты  обыкно¬
венно  подписывались:  „По  благословению  отца  нашего  митрополита";  но
Василий  Дмитриевич  впервые  употребил  форму:  „Божиею  милостью".
Постоянно  же  эта  форма  употребляется  со  времен  Василия  Темного".
Можно  подумать,  что  Василий  Дмитриевич  старую  формулу  заменил  но¬
вой,  которая  с  Василия  Темного  и  вошла  в  общее  употребление.  Ничего
такого  у  нас  не  произошло.  От  царствования  Василия  Васильевича,  дейст¬
вительно,  сохранилось  несколько  договорных  грамот,  которые  начинают¬
ся  словами:  „Божиею  милостью"  и  о  благословении  отца  митрополита  не
упоминают.  Но  это  объясняется  очень  просто.  Все  эти  грамоты  выпадают
на  время  с  1433  по  1448  гг.  В  1433  г.  митрополитом  был  поставлен  Иси¬
дор,  сторонник  Флорентийской  унии,  Василием  Васильевичем  не  при¬
знанный;  в  1441  г.  он  был  осужден  собором  русских  епископов,  а  вслед
затем,  до  поставления  в  митрополиты  рязанского  епископа  Ионы,  в
1448  г.,  митрополита  у  нас  вовсе  не  было.  Таким  образом,  в  промежуток
времени  с  1433  по  1448  гг.,  за  отсутствием  митрополита,  не  могло  быть  и
его  благословения  в  грамотах.  Но  первая  грамота,  дошедшая  от  Василия
Васильевича  и  написанная  при  митрополите  Фотии,  начинается  так:  „По
благословению  отца  нашего  Фотия,  митрополита  Киевскаго  и  всея  Руси".
И  все  грамоты  с  поставления  Ионы  пишутся  с  его  благословения  в  такой
форме:  „Божиею  милостью  и  пречистыя  его  Богоматери  и  по  благослове¬
нию  отца  нашего  Ионы,  митрополита  Киевскаго  и  всея  Руси".  В  такой  же
форме  пишутся  грамоты  и  во  все  царствование  Ивана  Васильевича,  и  так
же  написана  единственная  договорная  грамота  Василия  Ивановича  в
1531  г.  (Рум.  собр.  I).
 2 	„Лета  7067  апреля  в  25  день,  память  царя  и  великаго  князя  казначе¬
ем  Федору  Ивановичу  Сукину  да  хозяину  Юрьевичу  Тютину.  В  который
день  живет  панихида  большая,  митрополит  у  государя  за  столом,  а  госу¬
дарь  перед  ним  стоит,  и  в  той  день  смертною  и  торговою  казнию  вам
в  своем  приказе  казнити  не  велети  ни  кого"  (АИ.  I.  №  154).
 497

Московский  царь,  Алексей  Михайлович,  сам  подносил  пат¬
риарху  еству  и  кубок  на  панахидном  обеде  и  сам  водил  под
ним  осла  в  Вербную  субботу1.  Подложные  предписания  „ве¬
на  Константинова64  нашли  у  нас  восприимчивую  почву.
 В  силу  значительного  распространения  в  нашем  древ¬
нем  обществе  мысли  о  преимуществе  монашества  перед
мирскими  людьми  и  о  большей  доступности  вечного  спасе¬
ния  иноческому  чину  князья  оказывали  особое  уважение
всей  монашествующей  братии.  Есть  случаи  приобщения
князей  к  монашескому  чину  в  последние  минуты  жизни.  Ве¬
ликий  князь  Киевский,  Ростислав  Мстиславич,  объявляет
игумену  Поликарпу  о  своем  желании  принять  пострижение;
князь  Суздальский,  Константин  Васильевич,  умер  „во  ино-
цех  и  в  схиме44;  также  принял  схиму  перед  смертью  и  Вели¬
кий  князь  Московский,  Василий  Иванович.  Великий  князь
предчувствовал,  однако,  что  найдутся  противники  постри¬
жения,  а  потому  за  несколько  дней  до  смерти  сказал  митро¬
политу  Даниилу:  „Аще  ли  не  дадут  мене  постричи,  но  на
мертваго  мене  положите  платье  чернеческое;  бе  бо  издавна
желание  мое44.  Опасения  князя  не  были  напрасны.  Соверше¬
нию  обряда  воспротивились  старицкий  князь  Андрей  Ивано¬
вич,  брат  умирающего  государя,  и  боярин  Мих.  Сем.  Ворон¬
цов.  За  спором  едва  успели  совершить  пострижение,  мона¬
шескими  же  одеждами  пришлось  лишь  покрыть  тело  уми¬
рающего.
 Иван  Грозный  также  признавал  превосходство  иноков  и
жаждал  их  поучения;  в  послании  к  игумену  Кирилло-
Белозерского  монастыря  он  писал:
 „Аз  брат  ваш  не  достоин  есмь  нарещися,  но  по  еу  ангел-
скому  словеси  сотворите  мя,  яко  единаго  от  наемник  своих!
Тем  же  припадаю  честных  ног  ваших  стопам  и  мил  ся  дею.
Писано  бо  есть:  свет  инокам  —  ангели,  свет  же  миряном  —
иноки.  Ино  подобает  вам,  нашим  государем,  и  нас  за-
блуждьших  во  тьме  гордости  и  сени  смертной  прелести  тще¬
славия...  просвещати...44  (АИ.  I.  №  204).
 Перед  смертью  и  царь  Иван  нашел  необходимым  по-
 1  Дворц.  разр.  III.  7183.  Стб.  1304,  1345.
 498

стричься  в  монашество.  Он  был  погребен  под  именем  инока
Ионы  (Макарий.  VI.  314).
 Естественным  последствием  такого  отношения  князей  к
иноческому  чину  является  то,  что  князья  сами  просят  черне¬
цов  о  наставлениях  и  принимают  их  советы  даже  по  делам
чисто  светским,  по  вопросам  войны  и  мира.  От  конца
XIV  века  к  нам  дошло  послание  игумена  Белозерского  мона¬
стыря,  Кирилла,  к  Великому  князю  Василию  Дмитриевичу.
Из  этого  послания  узнаем,  что  князь  сам  обратился  к  игуме¬
ну  с  „молением44  о  наставлении.  Вот  как  говорит  об  этом
преподобный  Кирилл:
 „Ты,  господине,  князь  великий  всея  земля  Русския,  сми¬
рялся,  ко  мне  посылаешь  грешному  и  страстному  и  недос¬
тойному...  и  ты  от  толикия  славы  мира  сего  преклонися  сми¬
рением  к  нашей  нищете...  моление  посылавши  ко  мне,  не
могущему  и  о  своих  гресех  Бога  умолити44.
 Самое  моление  великого  князя  до  нас  не  дошло,  но  из
ответа  преподобного  Кирилла  узнаем,  что  оно  касалось  не
одних  только  грехов,  но  и  взаимных  княжеских  отношений,
потому,  может  быть,  что  в  этих  отношениях  было  тоже  не
без  греха.  Преподобный  Кирилл  находит  нужным  коснуться
этих  отношений  и  дать  великому  князю  следующее  настав¬
ление:
 „Да  слышел  есми,  господине  князь  великий,  —  говорит
он,  —  что  смущение  велико  между  тобою  и  сродники  твои¬
ми,  князми  суздальскими.  Ты,  господине,  свою  правду  ска¬
зываешь,  а  они  свою;  а  в  том,  господине,  межи  вас  крестья-
ном  кровопролитие  велико  чинится.  Ино,  господине,  по¬
смотри  того  истинно,  в  чем  будет  их  правда  пред  тобою;  и
ты,  господине,  своим  смирением  поступи  на  себе;  а  в  чем
будет  твоя  правда  пред  ними,  и  ты,  господине,  за  себе  стой
по  правде.  А  почнуть  ти,  господине,  бити  челом,  и  ты  бы,
господине,  Бога  ради,  пожаловал  их  по  их  мере;  занеже,  гос¬
подине,  тако  слышел  есмь,  что  доселе  были  у  тебе  в  нужи,  да
от  того  ся,  господине,  и  возбранили44  (АИ.  I.  №  12).
 В  последних  словах  можно  видеть  даже  некоторый  укор
политике  Василия  Дмитриевича.
 Митрополиты  делают  князьям  поучения  и  тогда,  когда
 499

их  о  том  никто  не  просит,  и  князья  покорно  принимают  эти
поучения  и  благодарят  за  них.  Пример  этому  дает  даже  царь
Иван  Васильевич.  Во  время  нахождения  его  в  Казанском  по¬
ходе  митрополит  Макарий  написал  ему  послание,  в  котором
не  только  молит  Господа  Бога  о  ниспослании  победы  и  одо¬
ления  на  врагов  имени  Христова,  но  и  говорит  царю,  что  ему
„подобает  добре,  и  храбрски,  и  мужески  подвизатися44  и  мо¬
лит  его  „самому  подвизатися44  и  пребыть  „в  чистоте,  и  в
смирении,  и  в  мудрости,  и  в  целомудрии,  и  покоянии,  и  в
прочих  добродетелех44.  „Мнози  бо  праведницы,  говорит  свя¬
титель,  и  сильнии,  и  храбрии,  и  святии  цари  от  гордости  и
пиянства  падоша44,  и  приводит  пример  праведных  Ноя  и  Ло¬
та,  как  они,  упившись,  пали,  и  другие  поучительные  приме¬
ры  из  Ветхого  и  Нового  Завета.  „Елико  велик  еси,  толико
смиряй  себе,  —  поучает  царя  митрополит,  —  поминай  рек-
шаго:  при  славе  буди  смирен,  при  печали  же  мудр,  но  и  паче
же  поминай,  царю,  Спасово  еуангельское  слово,  яко  всяк
возносяйся  смирится,  и  смиряйся  вознесется44.  Несмотря  на
все  эти  прозрачные  намеки  на  беспорядочную  жизнь  царя  во
время  похода,  Иван  Васильевич  благодарил  митрополита  за
его  „просвещенныя  словеса44  и  бил  челом  о  молитвах.
 Такое  высокое  положение  духовных  властей  давало  им
возможность  в  значительной  мере  влиять  на  общественные
дела  Древней  Руси,  и  они  действительно  влияли.  Мы  уже
знаем,  что  Владимир  Святой  призывал  епископов  на  совет
по  вопросам  общественного  благоустройства  и  следовал  их
указаниям.  Его  церковный  устав,  конечно,  написан  согласно
воле  и  указаниям  епископов;  так  возник  порядок  вещей,
имевший  силу  и  во  второй  половине  XVII  века.  Из  истории
княжеских  отношений  мы  знаем,  насколько  судьба  древних
княжений  была  неустойчива.  Князья  говорили:  „Мир  стоит
до  рати,  рать  до  мира;  уладимся  либо  миром,  либо  войной44  и
легко  переходили  от  состояния  мира  к  состоянию  войны.  В
этой  повседневной  борьбе  князей  духовные  власти  принима¬
ли  деятельное  участие  частью  по  просьбе  заинтересованных,
частью  по  собственной  инициативе.  Участие  это  проявля¬
лось  в  самых  разнообразных  видах.
 Епископы  привлекались,  обыкновенно,  князьями  к  со-
 500

действию  при  заключении  ими  мирных  договоров.  Содей¬
ствие  это  состояло  в  том,  что  они  благословляли  мир  и  при¬
водили  князей  к  присяге  в  верном  соблюдении  его  условий.
Епископы  становились,  таким  образом,  блюстителями  мира
в  Русской  земле.  Что  касается  содержания  мирных  догово¬
ров,  то  нет  основания  думать,  чтобы  они  вносили  в  договоры
какие-либо  свои  начала.  Клятвою  одинаково  скреплялись
всевозможные  договоры  и  между  всевозможными  лицами,  в
каких  бы  родственных  отношениях  они  ни  состояли.  Прися¬
гою  князей  и  своим  благословением  епископы  скрепляли
всякий  мир;  в  случае  его  нарушения  они  могли  налагать  от¬
лучение  на  клятвопреступника.  В  1146  г.  черниговские  кня¬
зья,  Давыдовичи,  целовали  крест  к  Ольговичам,  Игорю  и
Святославу.  Приводивший  их  ко  кресту  черниговский  епи¬
скоп,  Онуфрий,  обратился  к  своим  пресвитерам  со  следую¬
щим  предуведомлением:
 „Аще  кто  сего  крестнаго  целования  сступить,  да  про¬
клят  будет  Господьскима  12  праздникома“  (Ипат.).
 Епископы  становились,  таким  образом,  необходимыми
судьями  князей  в  верном  соблюдении  ими  договорных  обя¬
зательств.  Мы  уже  знаем,  что  нарушения  договоров  встреча¬
лись  часто.  Случаев  применения  духовной  кары  к  столкно¬
вениям,  возникавшим  из  княжеских  договоров,  было  поэто¬
му  немало.  Но  нередко  духовные  власти  проходили  их  со¬
вершенным  молчанием,  может  быть,  по  трудности  найти
виновного.  Бывали,  однако,  и  случаи,  в  которых  они  выска¬
зывались  о  последствиях  нарушения  клятвы.  При  этом  в
практике  духовных  властей  обнаружилось  два  направления.
Одни  думали,  что  крестное  целование  должно  быть  испол¬
нено  во  всяком  случае  и  что  нарушение  его  есть  отречение
от  Бога.
 „Лучше  тебе,  —  писал  Вселенский  Патриарх  Филофей  к
тверскому  князю  Михаилу,  —  не  преступив  крестнаго  цело¬
вания,  умереть  телесно,  нежели,  преступив  оное,  умереть
душевно  и  жить  телесно44  (Рус.  ист.  б-ка.  VI.  №  29.  1371).
 Того  же  мнения  держался  и  печерский  игумен  Поли¬
карп,  который  поучал  князя  Ростислава  „в  крестном  целова¬
нии  стояти44.  Встречаются  и  князья,  которые  на  соблазни¬
 501

тельные  предложения  выступить  из  крестного  целования
отвечали  отказом,  говоря  „душою  не  можем  играти“.  Необ¬
ходимым  следствием  такого  взгляда  является  отлучение  от
церкви  князей,  выступивших  из  крестного  целования,  при¬
меры  чего  встречаются  в  нашей  истории.  Митрополит  Алек¬
сей  изрек  отлучение  против  Великого  князя  Смоленского
Святослава  и  многих  других  русских  князей  за  неисполнение
договора  с  Дмитрием  Ивановичем,  по  которому  они  обеща¬
ли  помогать  ему  в  войне  против  литовского  князя  Ольгерда.
Это  отлучение  подтвердил  и  Вселенский  Патриарх  Филофей.
Митрополит  Иона  со  всем  Божиим  священством  отлучил
князя  Дмитрия  Юрьевича  за  нарушение  договора  к  Велико¬
му  князю  Василию  Васильевичу  (АЭ.  I.  №  372).
 Но  рядом  с  таким  взглядом  на  безусловную  неизмен¬
ность  крестного  целования  у  нас  проводился  и  другой.  Неко¬
торые  духовные  отцы  находили,  что  лучше  „преступить  кре¬
стное  целование,  нежели  кровь  пролить  христианскую**.  Так
думал  игумен  Св.  Андрея,  Григорий,  и  весь  собор  иереев,  со¬
званный  в  1128  г.;  так  думал  и  митрополит  Никифор.  Если  из
соблюдения  договора  могла  возникнуть  война,  духовенство,
усвоившее  последний  взгляд  на  клятву,  советовало  князю  не
начинать  войны,  и  для  упокоения  его  совести  принимало  на
себя  грех  клятвопреступления.  Цель  эта  не  всегда,  однако,
достигалась.  О  князе  Мстиславе,  нарушившем  свое  клятвен¬
ное  обещание  по  совету  собора  местных  иереев,  летописец
говорит,  что  он  „плакася  того  вся  дни  живота  своего**.  С
XIV  века,  в  интересах  усиливающейся  власти  московских  го¬
сударей,  это  освобождение  князей  от  принятых  ими  на  себя
клятвенных  обещаний  делается  явлением  весьма  обыкновен¬
ным.  Один  и  тот  же  епископ  благословляет  союз  удельного
князя  с  великим  князем  московским  и  освобождает  этого
удельного  от  всех  клятвенных  обязательств,  раньше  им  на
себя  принятых,  и  в  то  же  время  произносит  отлучение  против
князей,  не  исполнивших  своих  обязательств  по  отношению  к
вел.  князю  московскому.  В  этом  случае  русские  епископы
оказывают  весьма  существенную  поддержку  московским  го¬
сударям,  хотя  действуют  и  несогласно  с  правильным  взглядом
на  ненарушимость  клятвенного  обещания.
 502

Но  епископы  не  только  блюдут  о  сохранении  состояв¬
шегося  уже  мира,  они  принимают  деятельное  участие  в  са¬
мом  установлении  мира,  склоняя  к  нему  воюющие  стороны.
Приведем  несколько  примеров.
 В  1136  г.,  во  время  княжения  Ярополка  в  Киеве,  возго¬
релась  война  между  Владимировичами  и  черниговскими
князьями  Ольговичами,  которым  Ярополк  не  хотел  сделать
никакой  уступки.  Несмотря  на  то,  что  все  Владимировичи
действовали  „за  один46  и  Ярополку  помогали  Вячеслав,
Юрий  и  Андрей,  они  потерпели  поражение  и  принуждены
были  укрыться  в  своих  городах.  Начатые  переговоры  о  мире
не  удались.  Тогда  вступил  в  дело  митрополит  Михаил.  Он
„стал,  по  выражению  летописи,  ходить  с  крестом  между
противниками44  и  успел  склонить  Ярополка  к  уступкам.  Яро¬
полк  отдал  Ольговичам  все,  чего  они  хотели:
 „Убоявся  суда  Божия,  сотворися  мний  в  них,  хулу  и
укор  прия  на  ся  от  братье  своея  и  от  всих,  по  рекшему:  лю¬
бите  враги  ваши44  (Ипат.).
 Мир  заключен  против  совета  братьев  и  всех  светских
советников,  но  согласно  евангельской  заповеди:  любите  вра¬
гов  ваших.  Митрополит  ходил  со  крестом  не  напрасно:  это
его  мир.
 В  1138  г.,  по  смерти  Ярополка,  киевский  стол  занял  брат
его,  Вячеслав.  Митрополит  Михаил  встретил  князя  с  честью
и  посадил  на  столе  прадеда  его,  Ярослава.  Но  с  этим  не  хо¬
тел  примириться  недавний  противник  Ярополка,  Всеволод
Ольгович  Черниговский.  Митрополит  „смирил  их  и  утвер¬
дил  честным  крестом44,  говорит  летописец.  Это  замирение
враждующих  состояло  в  том,  что  митрополит  убедил  Вяче¬
слава  уступить  занятой  уже  им  Киев  предприимчивому  Все¬
володу.  Митрополит  сделал  это,  несмотря  на  то,  что  сам  не¬
сколько  дней  тому  назад  приветствовал  Всеволода  на  киев¬
ском  столе  (Лавр.).  Митрополит  хорошо  понимал,  что  Вяче¬
славу  не  одолеть  Всеволода,  а  потому  и  убедил  его  отказать¬
ся  от  занятого  уже  княжения.
 В  1226  г.  Юрий  Всеволодович  с  племянниками  своими
отправился  помогать  черниговскому  князю  Михаилу  Всево¬
лодовичу  в  войне  его  против  Олега,  князя  курского,  но  „по
 503

смотрению  Божию  приключися  ту  быти  митрополиту  Ки¬
риллу...  и  сотвори  мир...“  (Лавр.).
 Под  1296  г.  в  Троицкой  летописи  читаем:
 „Бысть  нелюбье  межи  князи:  Андреем,  Великим  князем,
Иваном  Переяславским,  Даниилом  Московским  и  Михаилом
Тверским,  и  сведе  их  в  любовь  владыка  Симон  и  вла¬
дыка  Измайлов
 Под  1301:
 „Заратися  Иван  князь  да  Константин,  смири  их  владыка
Симеон“.
 В  1329  г.  хан  Золотой  Орды  потребовал  от  Ивана  Дани¬
ловича  Калиты  выдачи  тверского  князя  Александра  Михай¬
ловича,  нашедшего  себе  приют  в  вольном  городе  Пскове.
Великий  князь  отправил  к  нему  послов  с  приглашением  пой¬
ти  в  Орду.  Но  псковичи  воспротивились  отъезду  князя,  они
говорили  ему:  „Не  ходи  в  Орду,  и  аще  что  будет  на  тебе,  то
изомрем  с  тобой  во  едином  месте44.  Великий  князь  решил
взять  силою  Александра  и  выступил  против  него  с  войском  и
союзниками.  Но  псковичи  „твердо  яшася  по  князи  Алексан¬
дре44.  Видя  это,  Иван  Данилович  переменил  политику  и  об¬
ратился  к  содействию  митрополита  Феогноста.  Митрополит
изрек  проклятие  на  князя  Александра  и  на  всех  псковичей.
Тогда  тверской  князь  уступил  и  уехал  в  Литву  (Воскр.).
 Такую  же  услугу  оказал  Великому  князю  Дмитрию
Ивановичу  митрополит  Алексей.  В  1364  г.  возникла  рознь
между  нижегородскими  князьями,  Дмитрием  и  Борисом
Константиновичами.  Великий  князь  Московский  принял
сторону  старшего,  Дмитрия,  и  звал  к  себе  в  Москву  Бориса  в
целях  соглашения.  Борис  не  послушал  призыва  и  не  поехал.
Тогда  на  помощь  московскому  великому  князю  выступил
митрополит  Алексей.  Он  послал  в  Нижний  преподобного
Сергия,  троицкого  игумена,  и  приказал  ему  все  церкви  за¬
творить  и  приостановить  общественное  богослужение.  Князь
Борис  покорился  перед  тяжестью  этой  духовной  кары,  по¬
стигшей  его  под  данных,  стал  просить  мира  у  брата  и  усту¬
пил  ему  Нижегородское  княжение.
 После  заключения  мира  между  Великим  князем  Васи¬
лием  Васильевичем  и  его  противником  Дмитрием  Шемякой,
 504

по  которому  последний  обязался  не  думать  на  великого  кня¬
зя  никакого  лиха  под  страхом  церковного  неблагословения,
митрополит  Иона  нашел  нужным  написать  послание  „благо¬
родным  и  благоверным  князем,  и  паном,  и  бояром,  и  намест¬
ником,  и  воеводом,  и  всему  купно  христоименитому  Гос¬
подню  людству“.  Под  страхом  церковного  неблагословения
он  приглашает  всех  к  верности  великому  князю.  Форма,  в
которой  выражено  это  приглашение,  чрезвычайно  характер¬
на  для  того  времени.  Митрополит  увещает  православных
христиан,  чтобы  они
 „...пощадели  себе,  не  токмо  телесне,  но  паче  душевне...
и  посылали  бы  есте  и  били  челом  своему  господарю,  вели¬
кому  князю,  о  жалованьи,  как  ему  Бог  положить  на  серд¬
це66  (АИ.  I.  №  43).
 Итак,  все  должны  просить  государя  о  жаловании  и  удо¬
вольствоваться  тем,  что  он  даст.  Это  во  избежание  крово¬
пролития:
 „А  не  имете  бити  челом  своему  господарю,  вел.  князю,  к
конечной  своей  погибели,  а  затем  кровь  христианская  проль¬
ется,  и  та  кровь  христианская  на  вас...66
 Что  же  это  за  челобитье  о  жаловании,  последствием  не-
принесения  которого  может  быть  пролитие  крови?  Митро¬
полит  разумеет  челобитье  князей,  бояр  и  т.д.  о  принятии  их
на  службу  великого  князя.  Если  все  поступят  на  службу  ве¬
ликого  князя,  у  Дмитрия  Шемяки  слуг  не  будет  и  воевать
ему  будет  нельзя,  а  следовательно,  не  будет  и  кровопроли¬
тия.  Поступающих  же  на  службу  князья  жалуют.  Челобитье
о  жаловании  —  метафора,  в  XV  веке  всем  хорошо  понятная.
Митрополит  Иона,  требуя  от  всех  поступления  на  службу
великого  князя  под  страхом  церковного  неблагословения,
оказывает  ему  могущественную  поддержку  в  возможной  и  в
будущем  борьбе  с  Шемякой.
 Наконец,  епископы  смягчают  жестокие  последствия
княжеских  междоусобий.  В  1101  г.  начал  войну  против  киев¬
ского  князя,  Святополка-Михаила,  племянник  его,  Ярослав
Ярополчич,  но  потерпел  неудачу,  был  взят  в  плен,  лишен
свободы  и  закован  в  железо.  Митрополит  Николай  принял  в
нем  участие  и  упросил  князя  возвратить  ему  не  только  сво¬
 505

боду,  но  и  часть  владений,  обязав  его  договором  (Лавр.).
 Ввиду  такого  влиятельного  положения  духовных  вла¬
стей  нисколько  неудивительно,  что  князья  повергают  на  их
решение  свои  споры.  В  1351  г.  возникло  недоразумение  ме¬
жду  тверским  Великим  князем  Василием  Михайловичем  и
племянником  его  Всеволодом  Александровичем,  князем
Холмским.  Летописец  говорит,  что  князь  Холмский  произ¬
вел  грабеж  во  владениях  своего  дяди,  и  начал  за  это  князь
великий  обижать  своего  племянника  „чрез  докончание,  и
бояр  его,  и  слуг  тягостию  данною  оскорблять,  и  бысть  межи
их  неимоверство  и  нелюбие,  по  бесовскому  злодейству64.  В
старину  такие  пререкания  между  князьями  тянулись  долго.
Только  в  1356  г.  обратился  холмский  князь  к  митрополиту  с
жалобой  на  нарушение  дядею  крестного  целования.  Митро¬
полит  Алексей  принял  дело  к  рассмотрению  и  вызвал  ответ¬
чика  в  Москву.  Тверской  великий  князь  принял  вызов  и
приехал  с  епископом  Тверским  Федором.  Подробности  су¬
договорения  нам  неизвестны.  Летописец  говорит  только,  что
„много  быша  межи  их  глаголания,  но  конечный  мир  и  лю¬
бовь  не  сотворися“  (Рус.  лет.).  По  запутанности  дела,  так  как
обе  стороны  были  виноваты,  епископ,  может  быть,  затруд¬
нился  произнести  решение.
 В  1365  г.  в  Тверском  княжении  был  новый  спор  у  Вели¬
кого  князя  Василия  Михайловича  с  племянником  Михаилом
Александровичем  из-за  удела  князя  Семена  Константинови¬
ча.  Кто  обратился  к  суду  митрополита,  летопись  не  говорит.
В  ней  записано  только  следующее:
 „По  митрополичью  благословению  и  повелению  судил
их  владыко  Василий  и  оправил  князя  Михаила  Александро¬
вича46  (Рус.  лет.).
 Противная  сторона  осталась  решением  владыки  недо¬
вольна  и  принесла  на  него  жалобу  митрополиту.  Дело  было
пересмотрено  в  Москве.
 В  1447  г.  происходил  суд  московского  Великого  князя,
Василия  Васильевича,  с  углицким  князем,  Дмитрием  Юрье¬
вичем  Шемякой,  перед  целым  собором  епископов,  архиман¬
дритов  и  игуменов.  Из  всего  делопроизводства  до  нас  дошло
только  окончательное  решение  собора,  изложенное  в  грамо¬
 506

те  на  имя  ответчика.  Из  этой  грамоты  узнаем,  что  дело  начал
Великий  князь  Московский:  он  представил  на  рассмотрение
собора  свои  договорные  грамоты  с  Шемякой  и  сделал  при
этом  устные  объяснения.  По  изложении  претензий  великого
князя  в  грамоте  читаем:
 „А  иных,  господине,  речей  брата  твоего  великаго  князя,
что  нам  сказывал,  да  и  грамотных  строк  еще  и  не  исписали
есмя,  что  ся  над  ним  от  тобе  делает  не  по  докончанью,  ни  по
крестному  целованыо“  (АИ.  I.  №  40.  1447  декабря  29).
 Был  ли  сделан  вызов  к  суду  ответчика,  из  грамоты  не
видно.  Но  так  как  неявка  к  суду  ему  в  вину  не  ставится,  то
можно  думать,  что  Дмитрия  Юрьевича  и  не  вызывали  к  от¬
вету.  Суд  ограничился  рассмотрением  обязательств  князя
Юрия,  как  они  были  формулированы  в  грамотах,  представ¬
ленных  великим  князем,  и  постановил  пригласить  его  к  ис¬
полнению  всех  этих  обязательств  под  страхом  церковного
небл  агосл  овения.
 Во  всех  этих  случаях  мы  имеем  дело  не  с  третейским
судом,  призываемым  к  действию  соглашением  сторон,  и  не  с
судом  в  обыкновенном  смысле  слова.  Этот  суд  не  имел  ни
определенного  состава,  ни  определенной  компетенции,  ни
органов,  которые  были  бы  обязаны  приводить  в  исполнение
его  определения.  Здесь  все  держится  на  авторитете  духовной
власти  и  на  праве  ее  вязать  и  разрешать  в  сей  жизни  и  буду¬
щей.  Никакой  ответчик  не  обязан  являться  к  этому  суду  и
подчиняться  его  определениям,  но  князья  являются  и  подчи¬
няются  из  опасения  церковного  небл  агосл  овения.
 В  своих  распрях  с  местными  епископами  князья  также
обращаются  к  суду  митрополита.  Чрезвычайно  характерен
по  обстановке  и  последствиям  суд  митрополита  Киприана
над  тверским  епископом,  Евфимием  Висленем.  Великий
князь  Тверской,  Михаил  Александрович,  пригласил  к  себе  в
Тверь,  летом  1390  г.  митрополита  Киприана.  За  30  верст  от
Твери  митрополита  встречал  внук  великого  князя  „с  бояры
со  многою  и  великою  честью44.  На  другой  день  за  20  верст
митрополита  встречал  сын  великого  князя  также  „с  бояры  и
со  многою  и  великою  честью44.  На  третий  день  вечером  ми¬
трополита  встретил  сам  великий  князь  за  пять  верст  от  Твери
 507

с  князьями  и  боярами  и  „со  многою  и  великою  честью“.  Ми¬
трополит  вышел  к  великому  князю  из  шатра  своего,  благо¬
словил  его,  целовал  любезно  и  долго  беседовал  о  пользе  ду¬
шевной.  Князь  вернулся  в  город,  а  на  следующий  день  утром
снова  выехал  встречать  митрополита  с  детьми  и  племянни¬
ками  и  проводил  его  до  церкви  Великого  Спаса,  где  митро¬
полит  отслужил  литургию.  Затем  устроен  был  митрополиту
и  сопровождавшим  его  лицам,  в  числе  которых  были  два
греческих  митрополита,  пир,  продолжавшийся  три  дня,  при¬
чем  митрополиту  были  поднесены  богатые  дары.  Только  на
четвертый  день  была  принесена  жалоба  митрополиту  на  вла¬
дыку  Висленя  „о  мятеже  и  раздоре  церковном44.  Все  были
недовольны  владыкой,  и  все  на  него  жаловались:  „архиман¬
дриты,  и  игумены,  и  священницы,  и  иноцы,  и  бояре,  и  вель¬
можи,  и  простии44.  Несмотря  на  это  общее  недовольство,  ми¬
трополит  Киприан  не  нашел  возможным  осудить  владыку.
Он  устранил  Евфимия  от  исполнения  им  епископских  обя¬
занностей  временно,  „дондеж,  еще  истязав,  размыслить44.
Великий  князь  остался  этим  решением  недоволен  и  стал  про¬
сить  Киприана  о  поставлении  иного  епископа.  Тогда  только
Киприан  со  всем  Освященным  собором  низложил  Евфимия
и  „даде  великому  князю  протодьякона  своего,  Арсения,  му¬
жа  дивна,  и  нарочита,  и  добродетельна  суща44.
 Но  дело  этим  не  кончилось.  Надо  полагать,  что  митро¬
полит  не  очень  был  убежден  в  виновности  Евфимия.  На  эту
мысль  наводит,  во-первых,  то,  что  митрополит,  по  низложе¬
нии  Евфимия,  много  старался  о  примирении  его  с  великим
князем,  но  напрасно:  „не  бысть  мира  и  любви,  но  наипаче
вражда  и  брань  велия  воздвизашеся44;  во-вторых,  то,  что,
уезжая  из  Твери,  митрополит  взял  с  собой  Евфимия  в  свой
московский  Чудов  монастырь.  К  сожалению,  мы  не  знаем,
чем  это  так  раздражил  против  себя  тверичей  владыка  Евфи-
мий,  не  заслужив,  однако,  неблаговоления  своего  начальст¬
ва.  Летопись  прибавляет  только,  что  и  протодьякон  Арсений
убоялся  принять  епископскую  кафедру  в  Твери,  „виде  бо  там
брань  и  вражду  многу,  и  смутися  и  ужасеся44  (Рус.  лет.).  Надо
полагать,  что  виноват  был  не  один  владыка.  Если  так  трудно
было  разрешить  дело  о  епископе,  стоявшем  под  началом  ми¬
 508

трополита,  то  можно  ли  удивляться,  что  митрополиты  не
всегда  разрешали  пререкания  князей.  В  старину  и  светские
суды  не  всегда  разрешали  дела,  представленные  их  ведению.
До  нас  дошло  несколько  судных  дел  по  местническим  спо¬
рам,  которые  так  и  остались  нерешенными.
 Насколько  авторитет  церковной  власти  был  велик  в  гла¬
зах  наших  предков,  и  русских  князей  в  особенности,  видно  и
из  того,  что  царь  Иван  Васильевич  не  ограничился  приняти¬
ем  царского  сана,  а  нашел  нужным  просить  о  подтверждении
этой  меры  Константинопольским  собором.  Вселенский  Пат¬
риарх,  Иоасаф,  греческие  митрополиты  и  епископы  обсуж¬
дали  права  нашего  государя  на  царский  титул,  нашли,  что  он
может  законно  и  благочестно  быть  и  зваться  царем,  благо¬
словили  его  на  царство  и,  согласно  его  желанию,  выдали  ему
благословенную  грамоту.  Между  правами  Ивана  Васильеви¬
ча  на  царский  титул  грамота  на  первом  месте  указывает  на
его  происхождение  от  греческой  царевны.
 „Смирение  наше,  —  говорит  патриарх  в  грамоте,  —
подробно  узнало  и  вполне  уверилось  не  только  из  преданий
многих,  заслуживающих  доверие  мужей,  но  даже  и  из  пись¬
менных  свидетельств  летописцев,  что  нынешний  царь  Мос¬
ковский,  Новгородский,  Астраханский,  Казанский  и  всея
Великия  России,  государь  Иоанн,  ведет  свое  происхождение
от  крови  истинно  царской,  т.е.  от  оной  славной  и  приснопа¬
мятной  царевны  Анны,  сестры  самодержца,  Василия  Багря¬
нородного...  “  (Соборн.  грамота,  утверждающая  сан  царя.
Изд.  кн.  Оболенского).
 Духовенству  принадлежало,  наконец,  важное  право  пе-
чалования,  которое  ждет  еще  своей  детальной  разработки,  и
широкое  участие  в  Земских  соборах,  в  состав  которых  цели¬
ком  входил  весь  собор  духовенства.
 Великому  авторитету  церковных  властей  соответство¬
вала  и  внешняя  их  обстановка.  Митрополиты  имели  целый
штат  вольных  слуг  и  бояр,  которые  составляли  особое  вой¬
ско,  выходившее  на  войну  под  начальством  своего  воеводы,
назначаемого  митрополитом.  Каждый  вольный  слуга  был
свободен  поступить  на  службу  князя  или  митрополита.
Вольные  слуги  митрополита  имели  даже  преимущество  пред
 509

вольными  слугами  князей.  Они  выступали  на  войну  только  в
том  случае,  если  сам  великий  князь  садился  на  коня.  Вели¬
кий  князь  Василий  Дмитриевич  первый  принимает  меру  к
ограничению  числа  воинов,  выходивших  на  войну  с  митро¬
поличьим  воеводой.  При  нем  с  митрополичьим  воеводой
идут  только  старые  слуги,  служившие  еще  митрополиту
Алексею;  поступившие  же  на  митрополичью  службу  после
митрополита  Алексея  входят  в  состав  войск,  предводитель¬
ствуемых  княжеским  воеводой  (АЭ.  I.  №  9).  Вот  как  описы¬
вает  Максим  Грек,  не  без  чувства  укора  впрочем,  выезд  из
дома  русского  святителя:
 „Ты  же...  во  градех  ездящи  на  конех  благородных  со
многими,  овем  убо  последующим,  овем  же  напред  воплем  и
бичию  разбивающим  сретающи  тя  народы66  (ЖмакинВ.И.
Митрополит  Даниил.  163).
 Мы  привели  свидетельства  наших  источников,  говоря¬
щие  в  пользу  почтительного,  покорного  и  даже  подчиненно¬
го  отношения  князей  к  представителям  духовной  власти.  Но
так  как  отношения  эти  условливались  силою  веры,  глубоким
почтением  к  ее  проповедникам  и  высокими  нравственными
качествами  деятелей,  то  понятно,  что  при  отсутствии  этих
условий  появлялись  и  отношения  совершенно  противопо¬
ложные,  отношения  враждебных  столкновений  и  борьбы.
 Уже  в  XI  веке  встречаем  князя,  который  ни  во  что  ста¬
вит  епископов  и  не  допускает  мысли  о  возможности  епи¬
скопского  суда  над  ним.  По  смерти  Ярослава  между  его  сы¬
новьями  возникли  несогласия,  совершенно  исказившие  ус¬
тановленный  им  порядок  княжеских  владений;  при  внуках
его  княжеская  рознь  еще  более  обострилась  и  никто  из  кня¬
зей  не  знал  порядком,  на  какие  владения  он  имеет  наследст¬
венное  право.  Святополку  Киевскому  и  Владимиру  Монома-
ху  пришла  счастливая  мысль  устроить  княжеский  съезд  и  в
присутствии  духовенства  и  почетнейших  светских  лиц  раз¬
решить  княжеские  недоразумения.  Приглашение  было  по¬
слано  и  к  Олегу  Святославичу  Черниговскому.
 „Олег  же,  —  говорит  летописец,  —  всприим  смысл  буй
и  словеса  величава,  рече  сице:  несть  мене  лепо  судити  епи¬
скопу,  ли  игуменом,  ли  смердом66  (Лавр.  1096).
 510

В  позднейшее  время,  как  увидим,  были  нередки  случаи
произвольного  низведения  князьями  духовных  властей  с
епископских  и  даже  митрополичьих  кафедр.
 Нашим  князьям  не  приходилось  решать,  по  примеру  ви¬
зантийских  императоров,  вопросов  о  догматах  веры.  Но  и  на
них,  как  блюстителях  православия,  отвечавших  не  только  за
свои  собственные  грехи,  но  и  за  грехи  подданных,  лежала
обязанность  охранять  чистоту  веры  и  правильность  обрядов.
На  этой  почве  могли  возникнуть  и  действительно  возникали
столкновения  между  княжеской  и  церковной  властью.
 Вместе  с  христианством  к  нам  пришло  из  Византии  не¬
мало  нерешенных  церковных  вопросов.  Одним  из  таких  был
вопрос  о  посте  в  среду  и  пятницу,  когда  на  эти  дни  прихо¬
дился  какой-либо  великий  праздник.  „По  древним  правилам
церкви,  —  говорит  преосвященный  Макарий  в  своей  „Исто¬
рии44,  —  пост  в  среду  и  пяток  соблюдался  в  продолжение
всего  года  и  разрешался  только  в  течение  семи  недель  пяти¬
десятницы,  т.е.  с  Пасхи  до  дня  Св.  Духа,  и  для  праздника
Рождества  Христова.  Позднейшие  монастырские  уставы
разрешали  пост  в  среду  и  пяток  не  только  для  Рождества
Христова,  но  и  для  других  великих  праздников  Господских,
Богородичных  и  некоторых  Святых,  и  притом  так,  что  в  оз¬
начении  самых  праздников  были  несогласны  между  собой.
Такое  разногласие  поздних  уставов  с  древними  правилами  и
между  собой  неизбежно  должно  было  произвести  разногла¬
сие  мнений  между  верующими  и  рано  или  поздно  возбудить
споры44  (И.  105).
 Возникли  споры  и  у  нас,  и  в  них  приняли  участие  не
только  духовенство,  но  и  князья  и  даже  народ,  совершенно
как  в  Византии.  Епископ  Ростовский  Нестор  не  разрешал
пост  в  среду  и  пятницу  даже  для  Господских  праздников,
кроме  двух:  Рождества  Христова  и  Богоявления.  Ростовцы
нашли  это  совершенно  неправильным  и  изгнали  своего  епи¬
скопа1.  Преемник  Нестора,  Леон,  был  еще  строже  своего
предшественника.  Он  не  разрешал  поста  в  среду  и  пятницу
даже  для  Рождества  Христова  и  Богоявления.  Это  распоря-
 Макарий.  III.  107.
 511

жение,  несогласное  и  с  древними  правилами  церкви,  восста¬
новило  против  Леона  князя  и  весь  народ.  Устроено  было
публичное  прение  „пред  благоверным  князем  Андреем  и
предо  всеми  людьми*4,  на  котором  присутствующие  призна¬
ли  победителем  противника  Леона,  владыку  Феодора.  Леон
был  изгнан.  Такие  же  столкновения  встречались  и  в  других
княжениях.  Черниговский  епископ  Антоний  воспрещал  есть
мясо  даже  в  Господские  праздники  и  за  это  также  был  из¬
гнан  князем  Святославом  в  1168  г.  (Лавр.).
 Под  1175  г.  летописец  рассказывает,  что  новые  ростов¬
ские  князья,  Ярополк  и  Мстислав  Ростиславичи,  так  неува¬
жительно  относились  к  правам  владимирской  соборной
церкви,  что  в  первый  день  своего  приезда  во  Владимир  по¬
требовали  предъявления  им  полатных  ключей,  а  затем  ото¬
брали  церковное  золото,  серебро,  деньги  и  недвижимости,
словом  все,  чем  одарил  владимирскую  церковь  Пресвятой
Богородицы  покойный  князь,  Андрей  Боголюбский  (Ипат.).
 В  1224  г.  смоленский  епископ  Лазарь  оставил  свою  ка¬
федру
 „...за  много  обидение  своих  церквей,  иже  обидят  волос¬
тели,  отнимающе  имение  и  злая  без  правды  творяще“  (Пав¬
лов.  Секуляризация  церковных  земель.  I.  6).
 Весьма  характерное  и  важное  по  своим  последствиям
столкновение  произошло  между  Великим  князем  Иваном
Васильевичем  и  митрополитом  Геронтием.  Освящая  церкви,
митрополит  Геронтий  ходил  против  солнца.  Князь  же  вели¬
кий  был  уверен,  что  надо  ходить  по  солнцу,  и,  опасаясь  гне¬
ва  Божия  за  такое  неправильное  действие  митрополита,  вы¬
разил  ему  свое  неудовольствие  и  возбудил  официальное  рас¬
следование  вопроса.  Несмотря  на  то,  что  огромное  большин¬
ство  лиц,  привлеченных  к  обсуждению  вопроса,  высказалось
в  пользу  митрополита,  князь  остался  при  своем  мнении  и
снова  дал  почувствовать  митрополиту  свое  неудовольствие,
когда  тот  и  при  освящении  Успенского  собора  ходил  не  по¬
солонь.  Тогда  митрополит  удалился  из  Москвы  в  Симонов
монастырь,  оставив  в  Успенском  соборе  свой  посох.  Таким
образом,  возник  полный  разрыв  между  светской  и  духовной
властью.  Москва  лишилась  митрополита.  Такое  положение
 512

вещей  не  могло  быть  терпимо.  Князь  решил  примириться  с
сановником  церкви  и  отправил  к  нему  сына  с  просьбой  воз¬
вратиться  на  свой  стол.  Митрополит  не  послушал  прошения
великого  князя  и  в  Москву  не  поехал.  Тогда  великий  князь
сам  отправился  к  митрополиту  и  бил  ему  челом,  прося  воз¬
вратиться  на  свою  кафедру:  царь  признавал  себя  во  всем  ви¬
новатым,  обещал  слушать  митрополита  и  предоставил  ему
совершать  крестные  ходы,  как  он  хочет1.  Только  после  этого
унижения  светской  власти  перед  духовной  митрополит  воз¬
вратился  в  Москву,  и  население  столицы  успокоилось.
 Мы  уже  знаем,  что  князья  XII  века  поднимали  руку  на
церковные  имущества  и  отбирали  их  в  свою  пользу.  При  по¬
земельном  устройстве  служилого  класса  в  Москве  и  москов¬
ские  государи  не  могли  не  заметить,  что  постоянно  возрас¬
тающие  поземельные  владения  церкви  идут  вразрез  с  инте¬
ресами  государственной  службы.  Великий  князь  Василий
Дмитриевич  после  смерти  митрополита  Киприана  присвоил
себе  значительную  часть  имений  митрополичьей  кафедры.
Но  в  законодательном  порядке  вопрос  этот  впервые  был
возбужден  только  Иваном  Васильевичем  III.  В  его  царство¬
вание  поместное  устройство  служилых  людей  становится
общим  правилом.  Государству  нужны  были  земли.  Покоре¬
ние  Новгорода  дало  повод  к  отобранию  значительного  коли¬
чества  земель  у  новгородского  владыки  и  монастырей.  Но
великий  князь  не  думал  этим  ограничиться.  Он  имел  в  виду
общую  для  всего  государства  меру.  Что  его  занимал  вопрос
о  секуляризации  церковных  имений,  это  видно  из  того,  что
он  приблизил  к  себе  двух  важнейших  представителей  партии
нестяжателей,  Паисия  Ярославова  и  Нила  Сорского.  Вели¬
кий  князь  хорошо  понимал  все  опасности  этого  дела,  а  по¬
тому  действовал  с  величайшей  осторожностью.  Он  не  ре¬
шился  сам  предложить  на  обсуждение  созванного  им  в
1503  г.  собора  вопрос  о  секуляризации  церковных  имуществ.
Это  сделал  близкий  к  нему  человек,  Нил  Сорский.  Когда  Со¬
бор  1503  г.  окончил  обсуждение  вопросов,  указанных  госу¬
дарем,  Нил  Сорский  обратился  к  Ивану  Васильевичу  с  моле-
 1  Макарий.  VI.  65  и  след.
 У217  —  1728
 513

нием,  чтобы  у  монастырей  сел  не  было,  а  жили  бы  чернецы
по  пустыням  и  кормились  своим  рукоделием.  Великий  князь,
услышав  это  моление,  поддержанное  и  другими  заволжски¬
ми  старцами,  повелел  собору  рассмотреть  поднятый  Нилом
Сорским  вопрос.  Несмотря  на  то,  что  великий  князь  не  вы¬
ступил  на  первый  план  и  скрылся  за  другими,  заинтересо¬
ванные  вопросом  люди  хорошо  знали,  кому  принадлежит
инициатива  дела.  Иосиф  Волоцкий,  принимавший  деятель¬
ное  участие  в  делах  собора,  так  говорил  о  мотивах  его  созва-
ния:
 „Великий  князь  созвал  в  Москву  духовный  собор  —
„попов  ради,  иже  держаху  наложницы,  паче  же  рещи,  восхо-
те  отнимати  села  у  святых  церквей  и  монастырей6*  (Павлов.
Секуляризация.  39).
 Итак,  члены  собора  хорошо  знали,  к  чему  склонялась
воля  государя;  но  они  не  сделали  ему  ни  малейшей  уступки.
Обсудив  вопрос  и  решив  его  в  отрицательном  смысле,  они
отправили  к  государю  митрополичьего  дьяка  Левашова  с
докладом  такого  содержания:
 „Отец  твой,  господине,  Симон  митрополит  всея  Русии,  и
архиепископы,  и  епископы,  и  весь  Освященный  собор  гово¬
рят,  что  от  перваго  благочестиваго  и  святаго  равноапостоль-
наго  Константина  царя,  да  и  по  нем  при  благочестивых  ца-
рех,  царствующих  в  Константине  граде,  святители  и  мона¬
стыри  грады,  и  власти,  и  села,  и  земли  держали;  и  на  всех
соборех  святых  отец  запрещено  святителем  и  монастырем
недвижимых  стяжаний  церковных  ни  продати,  ни  отдати,  и
великими  клятвами  о  том  утверждено66  (Там  же.  41).
 Несмотря  на  то,  что  вслед  за  этим  докладом  у  государя
был  сам  митрополит  Симон  со  всем  Освященным  собором  и
читал  ему  подробный  список  доказательств  неприкосновен¬
ности  имуществ  церкви,  есть  основание  думать1,  что  вели¬
кий  князь  все  еще  не  был  убежден  доводами  собора,  а  пото¬
му  потребовал  дополнительных  объяснений.  Собор  послал  к
нему  снова  дьяка  Левашова  с  дополнительными  объясне-
 1  Павлов.  Секуляризация.  I.  46.
 514

ниями.  После  этого  „троекратнаго  отказа  соборас<1  великий
князь  уступил,  наконец,  духовенству  и  отказался  от  своих
притязаний.  Надо  думать,  что  столкновение  с  митрополитом
Геронтием  было  еще  очень  свежо  в  памяти  государя.
 Не  удалась  и  Ивану  Грозному  попытка  секуляризации
церковных  имуществ.  Что  он  хотел  отобрания  некоторых,  по
крайней  мере,  церковных  имуществ,  это  видно  из  ответного
послания  к  нему  митрополита  Макария.  Вопрос  царя,  дав¬
ший  повод  к  этому  ответу,  до  нас  не  дошел.  Но  из  ответа  ми¬
трополита  ясно,  что  царь  спрашивал  его  мнения  о  секуляри¬
зации  некоторой  части  церковных  имуществ.  Митрополит  в
своем  ответе  повторяет  доводы  Собора  1503  г.  и  присоеди¬
няет  к  ним  собственные  свои  увещания.  Указав  на  пример
хана  Узбека,  подтвердившего  права  митрополита  Петра  на
церковные  недвижимости,  преосвященный  Макарий  про¬
должает  так:
 „Кольми  паче  тебе  подобает,  благочестивый  и  бого-
венчанный  царю,  свою  царскую  веру  к  Богу  показати  и  ве-
лие  тщание  ко  всем  божиим  церквам  и  монастырям,  —  не
токмо  недвижимыя  взимати,  но  и  самому  ти  подо¬
бает  давати.  Якож  и  вси  святии  царскые  твои  прародители
и  родители  подаваху  Богови  в  наследие  вечных  благ,  сице  и
тебе,  царю,  подобает  творити  царства  ради  небеснаго...  Гла¬
голю  ти,  благочестивый  царю,  и  молю  твое  царское  величе¬
ство,  останися,  государь,  и  не  сотвори  такова  начинания,  его
же  Бог  не  повелевает  вам,  православным  царем../4
 О  себе  митрополит  Макарий  в  том  же  послании  говорит:
 „Не  могу  таковая  страшная  дерзати  или  помыслити:  от
взложенных  Богови  и  Пречистой  Богородице  и  великим  чу¬
дотворцем  вданных  недвижимых  вещей  в  наследие  благ  веч¬
ных  из  дому  Пречистыя  Богородице  и  великих  чудотворцев
таковая  дати  или  продати.  Не  буди  того  и  до  последняго  на¬
шего  издыхания,  и  избави  всех  нас,  Всесильный  Боже,  и  со¬
храни  нас  от  таковаго  законопреступления,  и  не  попусти  то¬
му  быти  не  токмо  при  нас,  но  и  по  нас,  до  скончания  века...44
(Павлов.  109).
 1  Пользуемся  выражением  автора  „Секуляризации“  (I.  50).
 515
 Vi  17*

Ту  же  мысль  о  неотчуждаемости  церковных  имуществ
нашел  нужным  высказать  и  Стоглавый  собор,  на  котором
Макарий  был  председателем  (Гл.  75.  Лонд.  изд.).
 На  соборе  были  и  представители  партии  нестяжателей.
Историки  указывают  на  монаха  Корнилиева  монастыря,  Ар¬
темия.  Он  пользовался  особым  вниманием  государя  и  был
возведен  в  почетное  и  важное  звание  игумена  Сергиевой
лавры.  Знаменательна  осторожность,  с  какою  отнесся  этот
нестяжатель  к  вопросу  о  монастырских  имуществах.  В
письме  к  Грозному  он  говорит:
 „Обо  мне  разсказывают,  что  я  говорил  и  писал  тебе  о
необходимости  отнять  у  монастырей  села.  Действительно,  я
писал  тебе  на  соборе,  извещая  свой  разум,  а  не  говорил  им
(членам  собора)  об  этом  предмете,  и  тебе  не  советую  де¬
лать  что-либо  подобное  властию  или  принуждением46
(Там  же.  111).
 Итак,  несмотря  на  ясна  выраженную  волю  царя,  духо¬
венство  в  полном  своем  составе  еще  раз  высказалось  о  не¬
прикосновенности  церковных  имуществ:  государи  не  только
ничего  не  могут  брать  из  этих  имуществ  на  государственные
потребности,  но  должны  их  еще  приумножать.  Иван  Гроз¬
ный  подчинился  этому  решению  и  продолжал  оделять  своих
богомольцев  движимостями  и  недвижимостями.  Ему  уда¬
лось  только  запретить  архиереям  и  монастырям  новые  при¬
обретения  недвижимостей  покупкой,  дарением  и  закладом.
Но  эти  запрещения  постоянно  нарушались,  и  монастыри
продолжали  вновь  приобретать  недвижимости,  а  потому  в
договор  с  Владиславом  включено  такое  условие:
 „А  что  дано  церквам  Божиим  и  в  монастыри  вотчин  и
угодий...  и  того  данья  всех  прежних  государей  московских,  и
боярских,  и  всяких  людей  данья  у  церквей  Божиих  и  мона¬
стырей  не  отнимати...  и,  милости  ради  великаго  Бога,  к
церквам  и  монастырям  всякаго  наданья  прибавливати44.
 Самым  тяжелым  гнетом  должно  было  давить  княже¬
скую  власть  чувство  зависимости  от  иностранной  власти,  и
не  только  духовной,  но  и  светской.  Эта  зависимость  обнару¬
живалась  главным  образом  при  назначении  и  поставлении
 516

русских  митрополитов,  что  происходило  в  Константинополе,
и  при  несомненном  влиянии  византийских  императоров.  Та¬
кое  назначение  составляло  в  древности  общее  правило  и
обусловливалось  зависимостью  нашей  церкви  от  греческой:
русская  церковь  составляла  митрополию  константинополь¬
ского  патриарха.  Греки  весьма  дорожили  этим  своим  пра¬
вом.  С  их  точки  зрения,  русские  митрополиты  не  только
должны  были  поставляться  в  Константинополе,  но  они
должны  были  и  назначаться  из  греков,  а  не  из  русских.  По¬
следнее  могло  иметь  место  только  как  исключение,  причем
греки  находили  нужным  особенно  оговаривать  такое  исклю¬
чение.  В  настольной  грамоте  преосвященному  Алексию  на
митрополию  Киевскую  и  всея  Руси  патриарх  Филофей,  упо¬
мянув  о  прекрасной  рекомендации,  данной  вновь  назначен¬
ному  митрополиту  его  предшественником,  и  о  том,  что  и
благороднейший  Великий  князь  кир  Иоанн,  по  Господу  воз¬
любленный  и  нарочитый  сын  его  мерности,  писал  о  нем  к
высочайшему  и  святому  его  самодержцу  и  к  святой  великой
церкви  Божией,  продолжает  так:
 „То  мы,  хотя  это  совершенно  необычно  и  не  вполне
безопасно  для  церкви,  согласились  на  это  только  ради  столь
достоверных  похвальных  свидетельств  о  нем  и  по  уважению
к  его  добродетельной  и  богоугодной  жизни,  и  при  том  толь¬
ко  относительно  одного  кира  Алексия,  но  отнюдь  не  допус¬
каем  и  не  дозволяем  на  будущее  время  никому  другому  из
русских  уроженцев  сделаться  тамошним  архиереем:  это  пре¬
доставляется  кому-либо  из  клириков  сего  богопрославленна-
го,  Богом  возвеличеннаго  и  благоденствующаго  Константи¬
нополя,  отличному  по  добродетели  и  добрым  качествам,
наученному  и  утвержденному  в  силе  слова,  в  познании  и
применении  законов  церкви,  дабы  он  мог,  как  выше  сказано,
с  пользою  и  согласно  с  церковною  и  каноническою  практи¬
кой  разрешать  представляющиеся  канонические  вопросы  и
водить  тамошний  христоименитый  народ  на  спасительныя
пажити,  довольствуясь  сам  собою  и  не  нуждаясь  ни  в  чьей
посторонней  помощи.  Это  мы  предлагаем  исполнять  и  бу¬
дущим  после  нас  патриархам,  как  дело  прекрасное  и  весьма
 17—1728
 517

благоприятное  для  домостроительства  церкви  Божией46  (Рус.
ист.  б-ка.  VI.  Прил.  №  9.  1354).
 Назначение  русских  митрополитов  только  из  греческих
клириков  составляет,  конечно,  крайность  греческих  власто¬
любивых  притязаний,  но  к  благословению  русских  митропо¬
литов  Константинопольскими  Патриархами  сочувственно
относились  и  в  Русской  земле.  Митрополита  Климента,  воз¬
веденного  в  этот  сан  собором  русских  иерархов,  но  не  полу¬
чившего  патриаршего  благословения,  не  хотел  признать  нов¬
городский  епископ  Нифонт,  родом  русский.  Эта  оппозиция
самостоятельности  русской  церкви  нашла  себе  сочувствие  и
у  русского  летописца.  Вот  как  он  описывает  приведенный
случай:
 „Нифонт  епископ  бысть  поборник  всей  Русской  земли.
Бысть  бо  ревнив  по  божественем.  Его  же  Клим  понуживаше
служите  с  собою,  он  же  ему  тако  молвяшеть:  „неси  приял
благословения  от  святей  Софье,  и  от  святаго  великаго  сбора,
и  от  патриарха,  темже  не  могу  с  тобою  служите  ни  вспоми-
нати  тебе  в  святей  службе,  но  поминаю  патриарха44.  Оному
же  мучащюся  с  ним  и  научающю  нань  Изяслава  и  своя  по¬
борники,  не  може  ему  успети  ничтоже.  Патриарх  же  приела
к  нему  грамоты,  блажа  и  и  причитая  к  святым  его.  Он  же  бо¬
ле  крепляшется,  послушивая  грамот  патриаршь44  (Ипат.
1156).
 Так  же  смотрели  на  Климента  и  некоторые  князья.  Даже
родной  брат  Изяслава,  доставившего  митрополичью  кафедру
Клименту,  получив  в  1159  г.  приглашение  киевлян  занять
киевский  стол,  отвечал  им  так:
 „А  се  вы  являю:  не  хочю  Клима  у  митропольи  видите,
зане  не  взял  благословения  от  святыя  Софья  и  от  пат¬
риарха44  (Ипат.  1159).
 Не  принял  Климента  и  дядя  Изяслава,  Юрий  Долгору¬
кий,  признавший  в  1155  г.  митрополита  Константина,  назна¬
ченного  и  поставленного  в  Греции.
 Митрополит  поставлял  епископов  и  имел  большое
влияние  на  светские  дела,  а  потому  назначение  этого  высше¬
го  сановника  церкви  греками  не  могло  не  возбудить  чувства
неудовольствия  у  русских  князей,  проникнутых  духом  поли¬
 518

тической  самостоятельности,  и  не  вызывать  в  них  стремле¬
ния  к  эмансипации  от  греческой  зависимости.  Борьба  в  этом
направлении  началась  уже  при  втором  христианском  князе,
но  развитие  вопроса  в  русском  смысле  подвигалось  вперед
чрезвычайно  медленно.  Русской  государственной  власти  по¬
требовалось  более  четырех  веков  для  полного  освобождения
от  греческой  зависимости.  Проследить  шаг  за  шагом  процесс
этой  эмансипации  составляет  предмет  церковной  истории;
мы  ограничимся  указанием  только  главнейших  моментов.
Второй  христианский  князь,  Ярослав  Владимирович,  почув¬
ствовал  уже  потребность  назначить  митрополита  по  своему
избранию.  Он  назначил  на  эту  должность  хорошо  известного
ему  священника  села  Берестова,  Иллариона,  который  в
1051  г.  и  был  поставлен  собором  русских  епископов.  Вслед
затем  новый  митрополит  испросил  себе  и  благословение
патриарха.  Так  совершился  первый,  хотя  и  неполный  акт  са¬
модержавия  русской  государственной  власти  в  делах  церкви.
Великий  князь  Ярослав  Владимирович  действовал  в  этом
случае  не  под  влиянием  византийских  идей,  а  как  самостоя¬
тельный  государь,  хорошо  понимающий  задачи  внутреннего
управления.  Как  ученику  Византии,  ему  никак  не  следовало
бы  совершать  того,  что  он  совершил;  наоборот,  ему  надо
было  бы  обратиться  к  византийскому  императору  и  Вселен¬
скому  Патриарху  и  просить  их  о  назначении  митрополита  в
Русскую  землю.  Но  и  Ярослав  Мудрый  совершил  этот  шаг
не  сразу,  а  под  конец  своего  княжения,  всего  за  три  года  до
своей  смерти.  Илларион  был  вторым  поставленным  в  его
княжение  митрополитом;  первого  же,  Феопемпта,  он  полу¬
чил  из  Греции.  Этот  шаг  независимости  был  облегчен  тем,
что  греки  в  течение  целых  трех  лет  по  смерти  Феопемпта  не
назначали  в  Русь  митрополита.  Положение  преемников  Яро¬
слава  было  очень  неблагоприятно  для  того,  чтобы  среди  них
могла  возникнуть  и  осуществиться  мысль  о  самостоятельно¬
сти  в  церковных  делах.  Тем  не  менее  в  XII  веке  встречаем
новую  такую  же  попытку,  но  не  столь  удачную.  Митрополит
Климент,  назначенный  энергическим  Изяславом,  Великим
князем  Киевским,  и  по  его  воле  рукоположенный  собором
русских  иерархов,  не  получил  благословения  патриарха  и  не
 17*
 519

был  признан  преемниками  Изяслава,  Юрием  и  Ростиславом.
В  Константинополе  назначили  другого  митрополита,  Кон¬
стантина,  который  и  предал  проклятию  Изяслава.  Устранен¬
ный  Климент  нашел  себе,  однако,  сторонника  в  лице  Мсти¬
слава,  сына  Изяслава,  который  был  в  пользу  Климента,  и  по
смерти  Юрия  не  хотел  признать  Константина,  потому  что  он
клял  его  отца.  Но  с  ним  не  хотел  согласиться  Ростислав,  но¬
вый  киевский  князь.  Мстислав  и  Ростислав  много  спорили  и
долго  не  могли  уладиться;  наконец,  решили  на  том,  чтобы
устранить  и  Климента,  и  Константина  и  просить  о  присылке
нового  митрополита  из  Константинополя  (Ипат.  1159).  При¬
слан  был  митрополит  Феодор,  скончавшийся  в  1163  г.  По
его  смерти,  рассказывает  летописец,  Великий  князь  Рости¬
слав  хотел  восстановить  на  митрополичьем  престоле  низло¬
женного  Климента  и  послал  посла  „к  царю44  с  просьбой  о
благословении  его.  Но  греки  успели  тем  временем  поставить
нам  нового  митрополита,  Ивана,  который  и  был  принят  Рос¬
тиславом1.
 1 	Макарий  в  своей  „Истории  русской  церкви"  допускает,  что  вел.
князь  Ростислав  признал  Ивана  со  следующей  оговоркой:  „В  настоящий
раз,  —  говорил  будто  бы  он  послам  царя,  —  ради  чести  и  любви  царской,
приму;  но  если  вперед  без  нашего  ведома  и  соизволения  патриарх  поста¬
вит  на  Русь  митрополита,  то  не  только  не  примем  его,  а  поставим  за  неиз¬
менное  правило  избирать  и  ставить  митрополита  епископам  русским,  с
повеления  великаго  князя"  (III.  21).  Это  известие  очень  сомнительно,  во-
первых,  потому,  что  оно  несогласно  с  практикой  самого  Ростислава.  В
1159  г.  он  готов  был  принять  Константина,  присланного  из  Константино¬
поля;  когда  же  племянник  его,  Мстислав,  выставил  кандидатом  Климента,
он  согласился  принять,  кого  пришлют  из  Греции.  Во-вторых,  слова  эти
находятся  только  у  Татищева  и  отсутствуют  в  старых  летописях.  Татищев
же  в  известиях,  касающихся  отношений  светской  власти  к  духовенству,  не
очень  достоверен.  В  старых  же  летописях  рассказ  о  приеме  митрополита
Ивана  не  дописан  и  имеется  в  этом  месте  пропуск  (Ипат.  1163).  Митропо¬
лит  Макарий  полагает,  что  слова  Ростислава,  приводимые  Татищевым,  и
находились  в  этом  пропуске.  В  этом  тоже  можно  сомневаться.  В  пропуске
должны  были  находиться  не  только  слова  Ростислава,  но  еще  слова  цар¬
ских  послов  к  Ростиславу  и  начало  рассказа  о  столкновении  черниговских
князей,  Святослава  Всеволодовича  и  Олега  Святославича.  На  все  это  в
Ипат.  лет.  оставлен  пропуск  менее  трех  строк  (полагаем,  что  издатели
обозначили  пропуск  таким  количеством  строк,  а  не  иным,  не  случайно,  а
желая  указать  на  его  величину).  В  трех  же  строках  всего  пропущенного
 520

Третья  попытка  на  пути  эмансипации  княжеской  власти
от  греческой  зависимости  относится  к  тому  же  XII  веку  и
была  произведена  Андреем  Боголюбским.  Мы  уже  знаем,
что  он  разошелся  в  мнениях  со  своим  епископом,  Нестором,
и  прогнал  его.  Не  желая  подчиниться  киевскому  митрополи¬
ту  и  понимая  важность  учреждения  особой  митрополии  во
Владимире,  Андрей  Боголюбский  обратился  в  Грецию  с
просьбой  о  поставлении  во  Владимир  не  епископа,  а  митро¬
полита  и  предлагал  к  посвящению  в  это  звание  любимца
своего,  Федора.  И  в  том  и  другом  ему  было  отказано;  патри¬
арх  Лука  Хрисоверг  в  известной  уже  нам  грамоте  рекомен¬
довал  Великому  князю  Владимирскому  жить  в  послушании
изгнанного  им  епископа  Нестора.  Впрочем,  Андрей  Бого¬
любский  и  сам  не  отрицал  права  Вселенского  Патриарха  по¬
ставлять  митрополитов  в  Русскую  землю,  он  просил  только
об  утверждении  в  этом  звании  своего  кандидата.
 Татарское  завоевание  отодвинуло  на  задний  план  воз¬
никшее  было  стремление  к  церковной  самостоятельности.
Лишь  с  ослаблением  его  последствий  и  первыми  успехами
объединения  Руси  деятельность  московских  князей  стано¬
вится  в  этом  отношении  более  энергической.  Дмитрий  Дон¬
ской,  совершивший  первый  шаг  к  образованию  нераздельно¬
го  Московского  государства,  распоряжается  по  своему  ус¬
мотрению  поставляемыми  в  Константинополе  митрополита¬
ми,  то  прогоняет  их,  то  принимает.  В  момент  смерти  митро¬
полита  Алексия  Русская  земля  имела  уже  митрополита  в  ли¬
це  серба  Киприана,  назначенного  еще  при  жизни  Алексия,  с
условием  соединить  всю  Русь  под  своей  властью  по  его
смерти.  Несмотря  на  это,  Великий  князь  Дмитрий,  по  смерти
Алексия,  посылает  в  Грецию  своего  любимца  Митяя,  с
просьбой  поставить  его  в  митрополиты  и  с  бесчестием  про¬
гоняет  Киприана,  приехавшего  было  на  свою  митрополию.
 рассказать  нельзя.  Впрочем,  и  сам  автор  не  придает  значения  словам  Рос¬
тислава.  Он  тут  же  говорит:  „Право  поставлять  и  присылать  в  Россию
митрополитов  осталось  за  Констант.  Патриархом.  Русский  великий  князь
требовал,  чтобы,  по  крайней  мере,  избрание  митрополитов  делалось  не  без
его  ведома  и  согласия.  Не  видно  из  древних  летописей,  было  ли  испол¬
няемо  и  это  требование44.
 521

Митяй  дорогою  умер;  этим  воспользовался  архимандрит
Пимен,  принадлежавший  к  свите  Митяя,  и  выхлопотал  себе
в  Константинополе  поставление  в  митрополиты.  Новый  ми¬
трополит  не  понравился  великому  князю,  и  он  приказал  за¬
точить  его,  а  на  митрополию  призвал  только  что  прогнанно¬
го  им  Киприана.  Несколько  времени  спустя  он  заменяет  Ки-
приана  Пименом.  Но  и  Пимен  его  не  удовлетворил,  и  князь,
при  наличности  двух  митрополитов  в  Русской  земле  (Кипри-
ан  удалился  в  Киев),  послал  в  Грецию  суздальского  епископа
Дионисия  для  поставления  в  митрополиты,  что  греки  и  сде¬
лали.
 Флорентийская  уния  подорвала  у  нас  доверие  к  пра¬
вославию  греческой  церкви,  и  после  свержения  митрополита
Исидора,  сторонника  унии,  русские  митрополиты  не  посы¬
лаются  более  для  поставления  в  Грецию,  а  поставляются  на
месте  собором  русских  иерархов.  Первым  таким  ставленни¬
ком  в  XV  веке  был  митрополит  Иона.  В  своих  грамотах  па¬
стве  он  нашел  нужным  объяснить,  как  вступил  он  на  митро¬
полию.  Иона  признает  назначение  и  поставление  митропо¬
лита  в  Константинополе  как  общее  правило;  но  это  было
возможно,  пока  там  в  чистоте  держалось  православие;  те¬
перь  же,  после  многих  лет  вдовства  церкви,  без  большого
святителя,  без  митрополита,  от  чего  много  лиха  и  истомы
учинилось  христианству,  —  он  был  поставлен  Освященным
собором  владык,  архимандритов,  игуменов,  со  всем  великим
Божиим  священством  Русской  земли,  по  божественным  свя¬
щенным  правилам.  Но  митрополиту  этого  поставления  собо¬
ром  русских  иерархов  по  божественным  правилам  кажется
мало,  а  потому  он  обращает  внимание  своей  паствы  на  то,
что  его  поставили,  „поминая  прежнее  на  нас  повеление  свя-
таго  царя  и  благословение  святаго  вселенскаго  патриарха“.
И  здесь,  значит,  не  обошлось  без  ссылки  на  верховное  право
византийского  императора  и  Вселенского  Патриарха.  Дейст¬
вительно,  по  смерти  митрополита  Фотия,  Иона  был  послан  в
Царьград  для  поставления  в  митрополиты,  но  опоздал  своим
прибытием,  там  успели  уже  поставить  Исидора.  Ионе  выра¬
зили  сожаление  и  обещали  дать  митрополию  после  Исидора.
Это-то  обещание  Иона  и  разумеет  под  „прежним  повелением
 522

и  благословением4*1.  Несмотря  на  то,  что  митрополит  Иона
постарался  наилучшим  образом  обставить  свое  вступление
на  митрополичью  кафедру,  ему  все  же  не  удалось  убедить
всех  в  правильности  своего  поставления.  Пафнутий,  извест¬
ный  настоятель  Боровской  обители,  пользовавшийся  боль¬
шим  уважением  московских  князей,  не  признал  Иону  ми¬
трополитом  и  не  хотел  ему  подчиняться.  Лишь  удары  жез¬
лом  из  рук  новопоставленного  и  продолжительное  тюремное
заключение  привели  блаженного  Пафнутия  к  смирению,  по¬
каянию  и  покорению1  2.  Так  были  живучи  в  нашем  обществе
идеи  церковной  зависимости  от  Греции.  Самостоятельность
или  самодержавие  русских  князей  в  церковных  делах  не  есть
продукт  византийских  влияний,  это  плод  освобождения  от
этих  влияний.  Преемники  Ионы  избирались  и  поставлялись
на  митрополию  собором  русских  иерархов,  без  всякого  уча¬
стия  в  том  Греции3  4.  Так  были  поставлены  три  первых  ми¬
трополита  в  княжение  Ивана  Васильевича:  Феодосий,  Фи¬
липп  и  Геронтий.  При  избрании  двух  последних,  Зосимы  и
Симона,  хотя  также  принимали  участие  соборы  московских
иерархов,  но  они  действовали  уже  по  прямому  указанию
князя.  При  Василии  Ивановиче  митрополиты  исключительно
назначаются  волею  великого  князя,  без  всякого  участия  в
этом  Освященных  соборов4.  Этот  факт  имеет  для  нас  особое
значение  по  полной  его  гармонии  с  тем,  что  нам  уже  извест¬
но  об  этом  великом  князе.  Он  не  любил  многолюдных  сове¬
тов  и  решал  все  дела  „сам  третей  у  постели44.  Той  же  практи¬
 1 	АИ.  I.  №№  43  и  47.  1448  —  1449.
 2 	Макарий.  История  русской  церкви.  VI.  17.
 3 	Митрополит  Макарий  высказывает  мнение,  что  после  падения
Царьграда,  ввиду  трудности  сношений  русской  церкви  с  греческой,  вос¬
точные  патриархи  особою  грамотою  предоставили  русским  митрополитам
право  получать  рукоположение  от  собора  русских  иерархов.
О.  Николаевский  в  статье  „Об  учреждении  патриаршества  в  России44  при¬
ходит  к  мнению,  что  на  существование  такой  грамоты  нет  прямых  указа¬
ний.  Это  мнение  разделяет  и  профессор  Павлов  („Теория  восточного  па¬
пизма44).  Полагаем,  что  оно  имеет  за  себя  более  оснований,  чем  противо¬
положное,  и  что  Максим  Г  рек  был  прав,  заявив,  что  русские  митрополиты
стали  ставиться  в  Русской  земле  „самочинно44.
 4 	Там  же.  Гл.  II.
 523

ки  держался  он  и  при  решении  важнейшего  дела  церкви.  Со¬
боры  иерархов  не  созывались,  великий  князь  назначал  ми¬
трополита  сам,  поговорив  с  кем-либо  из  ближних  доверен¬
ных  людей.  При  царе  Иване  Васильевиче  памятники  снова
говорят  о  созвании  соборов  для  избрания  митрополитов,  но
это,  конечно,  была  только  форма;  соборы  избирали,  кого  же¬
лал  царь.
 Этой  перемене  в  порядке  назначения  епископов  прида¬
ют  иногда  гораздо  большее  значение,  чем  она  имела  в  дейст¬
вительности.  Полагают,  что  назначением  духовных  властей
великим  князем  было  достигнуто  полное  их  подчинение
светской  власти.  Если  государь  сам  может  назначать  санов¬
ников  церкви,  то,  конечно,  он  будет  избирать  в  это  звание
только  угодных  ему  людей,  на  повиновение  которых  имеет
основание  рассчитывать.  Это  неоспоримо.  Так  поступали
московские  государи.  Но  расчет  их  не  всегда  оправдывался.
Нельзя  же  было  вперед  предусмотреть  все  случаи,  могущие
возникнуть  на  практике,  и  вперед  точно  определить  возмож¬
ное  к  ним  отношение  новой  духовной  власти.  Но  какой  бы
прозорливостью  ни  отличались  московские  государи,  они
должны  были  знать,  что  лучшие  люди,  на  которых  и  должен
был  падать  их  выбор,  бывают  одарены  чувством  чести  и
долга,  которое  воздерживает  от  низкой  угодливости.  Вот
поэтому-то  установившееся  с  конца  XV  века  назначение  ми¬
трополитов  и  епископов  волею  государя  далеко  не  вполне
подчинило  их  светской  власти.  Мы  уже  знаем,  что  именно  в
это  время  духовный  Собор  1503  г.  оказал  энергическое  со¬
противление  желанию  великого  князя  наложить  руку  на  цер¬
ковные  имущества,  а  председателем  собора  был  митрополит
Симон,  поставленный  по  выбору  великого  князя.  В  это  же
время,  по  примеру  Новгородской  епархии,  вошло  в  повсеме¬
стный  обычай  ежегодное  анафематствование  всех  начальст¬
вующих,  „обидящих  святые  Божие  церкви  и  монастыри  и
отнимающих  данные  им  села  и  винограды44,  а  следовательно,
и  великих  князей,  если  они  не  престанут  от  такового  начи¬
нания.  Есть  повод  думать,  что  митрополит  Варлаам  не  под¬
чинялся  воле  Василия  Ивановича,  а  митрополит  Герман  воле
Ивана  Грозного.  Столкновения  Филиппа  Колычева  с  Иваном
 524

Грозным  хорошо  известны.  Митрополит  Макарий  и  Стогла¬
вый  собор  вовсе  не  находили  нужным  подчиниться  воле  это¬
го  государя  в  вопросе  о  церковных  недвижимостях.  Пассив¬
ное  противодействие  духовной  власти  светской  во  всех  тех
случаях,  когда  последняя  поступала  несогласно  с  божест¬
венными  правилами,  составляло  обязанность  епископов  и
митрополитов.  Божественными  же  правилами  на  языке  того
времени  называлось  очень  многое.  Даже  градские  законы
уподоблялись  „пророческим  и  апостольским  и  св.  отец  писа-
ниям“.  Эта  обязанность  вытекала  из  епископской  присяги.
Митрополит  Макарий  в  известном  уже  нам  ответном  письме
к  Грозному,  в  котором  он  так  решительно  восстает  против
желания  царя  увеличить  свою  казну  церковными  имущест-
вами,  говорит:
 „Егда  рукополагахся,  сиречь  поставляхся  в  святитель¬
ский  сан,  и  тогда  посреди  священнаго  собора,  в  святей,
сборней  и  апостолстей  церкви,  и  пред  Богом,  и  пред  всеми
небесными  силами,  и  пред  всеми  святыми,  и  пред  тобою
благочестивым  царем,  и  пред  всем  синклитом,  и  пред  всем
народом  кляхся:  судбы  и  законы  и  оправдание  наше  храни¬
те,  елика  наша  сила,  и  пред  царя  за  правду  не  стыдитесь;
аще  и  нужа  будет  ми  от  самаго  царя,  или  от  велмож  его,  что
повелят  ми  говорите  кроме  божественных  правил,  не  по-
слушати  ми  их;  но  аще  и  смертью  претят,  то  никакож  не  по-
слушати  их“  (Павлов.  Секуляризация.  I.  110).
 В  Москве,  как  и  в  Византии,  отношение  духовной  вла¬
сти  к  светской  не  было  определено  законом,  а  потому  и  у  нас
перевес  могла  брать  то  та,  то  другая  власть,  смотря  по  лич¬
ным  качествам  деятелей.  И  в  XVI  веке  духовная  власть  не
раз  брала  перевес  над  светской  и  на  долгое  время  определяла
направление  нашего  законодательства.
 Установившийся  в  Москве  к  XVI  веку  порядок  назначе¬
ния  на  епископские  кафедры  и  смещения  с  них  по  усмотре¬
нию  великих  князей  нисколько  не  говорит,  однако,  об  ос¬
лаблении  силы  религиозных  идей  в  правительственной  среде
того  времени.  Василий  Иванович  и  сын  его,  Иван  Грозный,
умерли  в  иноческом,  а  не  царском  чине.  Иван  Грозный,  уда¬
лившись  в  Александровскую  слободу,  устроил  там  для  себя
 525

и  опричников  некоторое  подобие  монастырской  жизни.  Три¬
ста  избранных  опричников  назывались  братиею,  царь  играл
роль  игумена.  Братия  носила  поверх  светского  платья  чер¬
ные  рясы.  Царь  сочинил  для  нее  монашеский  устав  и  пода¬
вал  пример  точного  его  исполнения.  В  четвертом  часу  утра
он  шел  на  колокольню  и  благовестил  к  заутрене;  во  время
службы  читал,  пел  и  молился  столь  ревностно,  что  на  лбу
его  оставались  знаки  от  земных  поклонов.  Заутреня  продол¬
жалась  до  6—7  часов.  В  8  часов  шли  снова  в  церковь,  к
обедне.  В  10  собирались  на  братскую  трапезу,  но  царь  не
садился,  а  стоя  читал  вслух  душеспасительные  наставления.
Пример  этот  произвел  глубокое  впечатление  на  слабую  ду¬
шу  преемника  Грозного,  царя  Федора  Ивановича.  Вот  как
современники  описывают  его  день.  Вставал  он  в  4  часа  утра
и  ждал  духовника  в  спальне,  заставленной  иконами,  и  днем  и
ночью  освещаемой  лампадами.  Духовник  каждое  утро  при¬
ходил  со  святою  водой,  крестом  и  иконой  угодника  Божия,
празднуемого  в  тот  день,  благословить  царя;  государь  кла¬
нялся  ему  до  земли,  молился  вслух  минут  десять  и  более,
затем  шел  к  царице  и  вместе  с  нею  к  заутрене.  В  9  часов  царь
снова  шел  в  церковь  к  обедне;  в  11  обедал,  после  обеда  спал
часа  3,  а  проснувшись,  опять  шел  в  церковь  —  к  вечерне.
Отходя  ко  сну,  государь  снова  принимал  духовника,  молился
с  ним  и  ложился  спать,  приняв  его  благословение  (Карамзин.
IX.  51;  X.  48).  Это  был  монах  на  престоле.  Можно  ли  после
этого  удивляться,  что  Никон,  еще  в  бытность  новгородским
митрополитом,  требовал  от  представителей  светской  власти
ежедневного  присутствия  на  всех  церковных  службах?
 На  царствование  Федора  Ивановича  выпадает  и  учреж¬
дение  в  Москве  высшего  церковного  сана,  „превысочайшаго
престола  патриаршескаго“,  как  выразился  он  сам  пред  Ду¬
мою  духовенства  и  бояр.  Учреждение  патриаршества  прида¬
ло  новую  силу  и  блеск  высшему  представителю  духовной
власти  и  создало  новые  опасности  для  власти  светской.  Уже
в  патриаршество  третьего  русского  патриарха  престол  Мос¬
ковского  государства  занимал  не  один  только  всенародно
избранный  государь,  царь  и  Великий  князь  Михаил  Федоро¬
вич,  но  и  отец  его,  великий  государь,  Святейший  Патриарх
 526

Филарет  Никитич.  Время  правления  Михаила  Федоровича  с
1619  г.  по  1634,  в  течение  целых  15  лет,  представляет  явле¬
ние  чистейшего  двоецарствия.  Патриарх  носит  титул  вели¬
кого  государя;  правительственные  дела  докладываются  и
решаются  не  одним  только  светским  государем,  но  и  духов¬
ным.  В  разрядной  книге  за  1623  г.  читаем:
 „И  государь  царь  и  Великий  князь  Михайло  Федорович
всея  Русии  и  отец  его,  государев,  великий  государь,  Святей¬
ший  Патриарх  Филарет  Никитич  Московский  и  всея  Русии,
выслушав  князь  Васильева  челобитья  Туренина,  приказа¬
ли  думному  дьяку,  Томилу  Луговскому,  сыскати  в  Розряде
челобитье  князя  Богдана  Касаткина-Ростовскаго,  как  он  бил
челом  на  князя  Василья  Туренина,  и  грамоту,  какова  к  нему,
ко  князю  Богдану,  послана,  что  ему  ко  князю  Василью  Туре-
нину  в  сход  идти  не  велено,  и  сказать  про  то  боярам,  чтоб
бояре  о  том  поговорили,  а  что  приговорят,  и  о  том  велел  го¬
сударь  и  отец  его,  государев,  великий  государь,  святейший
патриарх,  доложить  себя“.
 В  памяти  из  Челобитного  приказа  в  Земский,  от  3  фев¬
раля  1628  г.,  написано:
 „В  нынешнем  во  136  году,  генваря  в  31  день,  государя
царя  и  Великаго  князя  Михаила  Федоровича  вся  Русии  и  от¬
ца  его,  государева,  великаго  государя,  Святейшаго  Патриар¬
ха  Филарета  Никитича  Московскаго  и  всея  Русии,  окольни-
чей  князь  Григорий  Константинович  Волконский  да  дьяк,
Иван  Деднов,  да  Иван  Переносов,  по  статейному  списку
докладывали,  и  государь  царь  и  Великий  князь  Михайло
Федорович  всея  Русии  и  отец  его,  государев,  великий  госу¬
дарь,  Святейший  Патриарх  Филарет  Никитич  Московский  и
всея  Русии,  того  статейнаго  списка  слушали../4  (АИ.  III.  №
92.  XII).
 Государи  вместе  дела  слушают  и  вместе  приговаривают
и  дают  указы.
 В  книге  разрядной  за  1620  г.  читаем:
 „И  приговорил  государь  царь  и  Великий  князь  Михайло
Федорович  всея  Русии  и  отец  его,  государев,  великий  госу¬
дарь,  Святейший  Патриарх  Филарет  Никитич  Московский  и
всея  Русии,  с  бояры...“
 527

В  1623  г.  бояре,  выслушав  доклад  по  местническому
спору,
 „...велели  о  том  доложити  государя  и  отца  его,  госуда¬
рева,  великаго  государя,  Святейшаго  Патриарха  Филарета
Никитича  Московскаго  и  всея  Русии,  как  о  том  они,  госу¬
дари  укажут64  (Кн.  разряд.).
 Или  в  указе  о  поместьях  и  вотчинах  читаем:
 „Во  136  году,  декабря  в  3  день,  государь,  царь  и  Вели¬
кий  князь  Михаил  Федорович  всея  Русии  и  отец  его,  госуда¬
рев,  великий  государь,  Святейший  Патриарх  Филарет  Ники¬
тич  Московский  и  всея  Русии,  советовав  о  том  в  Крестовой
палате,  указали...  и  те  вотчины  указали  имати  на  себя,
государей,  в  поместные  земли,  и  указали  тот  свой,  госуда¬
рев,  указ  в  поместном  приказе  записати...“  (Владимирский-
Буданов.  Хрестоматия.  III.  С.226).
 Иностранных  послов  принимают  оба  государя  вместе.  В
дворцовых  разрядах  на  1621  г.  написано:
 „Того  же  месяца  сентября,  в  18-й  день,  государь  царь  и
Великий  князь  Михайло  Федорович  всея  Русии  и  великий
государь,  Святейший  Патриарх  Филарет  Никитич  Москов¬
ский  и  всея  Русии,  велели  послу  турскому  быть  у  себя66.
 Ввиду  такого  постоянно  обнаруживаемого  в  правитель¬
ственной  практике  двоевластия  и  подданные  свои  челобитья
подают  на  имя  не  светского  только  государя,  но  и  его  духов¬
ного  соправителя.  В  1622  г.  сотские  горных  сотен  подали
челобитную,  в  которой  написано:
 „Царю  государю  и  Великому  князю  Михаилу  Федоро¬
вичу  всея  Русии  и  великому  государю,  Святейшему  Патри¬
арху  Филарету  Никитичу  Московскому  и  всея  Русии,  бьют
челом  сироты  твои,  государевы...66  (АИ.  III.  №  92.  IV).
 Признанное  правительством  двоевластие,  как  явление
новое,  не  могло  не  вызывать  иногда  сомнений  и  колебаний
среди  подданных.  Некоторое  колебание  слышится  и  в  по¬
следнем  приведенном  челобитье.  Сотские  обращаются  к
обоим  государям,  но  называют  себя  сиротами  только  одного,
а  не  двух,  и,  конечно,  согласно  старине,  они  считают  себя
сиротами  светского  государя,  а  не  духовного.  Не  думал  о
полном  равенстве  духовного  государя  светскому  и  князь
 528

Юрий  Сицкий.  В  1621  г.  он  был  послан  государем  потчевать
турецкого  посла,  а  князь  Петр  Репнин  получил  такой  же
приказ  от  патриарха.  Князь  Сицкий  полагал,  что  царь  боль¬
ше  патриарха,  и  стал  похваляться  перед  Репниным,  утвер¬
ждая,  что  он  выше  его  честью,  так  как  получил  приказ  от
царя,  а  Репнин  —  от  патриарха.  Это  оскорбило  Репнина,  он
обратился  к  царю  с  челобитьем  на  Сицкого  и  получил  такой
ответ:
 „И  государь  велел  князь  Петру  сказать,  что  бьет  челом
он,  князь  Петр,  незнаючи,  и  в  место  то  он  ставит  не  делом,
что  каков  он,  государь,  таков  и  отец  его,  государев,  великий
государь  Святейший  Патриарх  Филарет  Никитич  Москов¬
ский  и  всея  Русии,  и  их  государское  величество  не
раздельно...“  (Дворц.  разр.).
 Итак,  по  указу  самого  царя  у  нас  в  начале  XVII  века  бы¬
ло  два  государя  и  их  власть  была  нераздельна.  Как  это  слу¬
чилось?  Какими  причинами  порождено  было  это  оригиналь¬
ное  явление?  Явление  это  многопричинное.  Ближайшая  при¬
чина  заключалась  в  том,  что  патриарх  был  отцом  государя.
Но  это  не  единственная  и  далеко  не  главная  причина.  Очень
сомнительно,  чтобы  Филарету  Никитичу  удалось  занять  ме¬
сто  на  престоле  рядом  со  своим  сыном,  если  бы  он  не  был
патриархом,  а  оставался  в  сане  боярина.  Всенародно  избран
был  государем  не  он,  а  его  сын,  и  возвышение  отца  могло
породить  смуты.  Он,  во  всяком  случае,  имел  бы  большое
влияние  на  дела,  но  обнаруживал  бы  его  келейно,  а  не  в  ка¬
честве  великого  государя.  Если  ж  он  воссел  на  царский  пре¬
стол  рядом  с  государем,  то,  конечно,  потому,  что  был  патри¬
архом.  Возвышение  же  патриарха  до  высоты  престола  было
подготовлено  всей  предшествующей  историей  духовенства  в
России.  Двоецарствие  начала  XVII  века  есть  только  даль¬
нейшее  следствие  того  положения,  какое  принадлежало  у
нас  духовенству  с  самого  момента  принятия  православной
веры.  А  с  другой  стороны,  это  двоецарствие,  продолжавшее¬
ся  целых  15  лет,  не  могло  пройти  бесследно  и  должно  было
сказаться  и  в  нашей  последующей  истории.  И  не  только  ска¬
заться,  но  могло  причинить  и  большие  затруднения  светской
власти.  Если  никаких  затруднений  не  возникло  из  двоевла¬
 529

стия  Михаила  и  Филарета,  —  это  объясняется  тем,  что  Ми¬
хаил  был  послушным  сыном  своего  отца,  и  никакие  при¬
дворные  интриги  не  могли  породить  между  ними  распри.
При  иных  обстоятельствах  дело  легко  могло  дойти  до  враж¬
дебных  столкновений  и  открытой  борьбы,  примеры  чего  да¬
ет  и  древняя  наша  история,  когда  представители  церкви  не
достигали  еще  той  высоты,  на  какой  очутился  третий  Патри¬
арх  Московский  и  всея  Русии.
 Следующий  за  Филаретом  патриарх,  блаженный  Иосаф,
отличался  смирением,  кротостью  и  благочестием;  в  дела  го¬
сударственные  не  вмешивался  и  титула  великого  государя  не
носил.  Его  преемник,  Иосиф,  даже  управление  церковными
делами  предоставил  патриаршим  дьякам  и  московским  про¬
топопам.
 Несмотря  на  крайнюю  правительственную  слабость  и
далеко  не  безупречную  жизнь  этого  патриарха,  он,  тем  не
менее,  производил  подавляющее  впечатление  на  благочести¬
вую  душу  царя.  Вот  в  каком  состоянии  находился  государь  в
момент  смерти  патриарха  Иосифа.  В  письме  к  Никону  он
говорит:
 „Да  буди  тебе,  великому  святителю,  ведомо,  за  грехи
всего  православнаго  христианства,  но  и  паче  за  мои  окаян¬
ные  грехи,  Содетель  и  Творец  и  Бог  наш  изволил  взять  от
здешняго  прелестнаго  и  лицемернаго  совета  отца  нашего  и
пастыря,  великаго  господина  кира  Иосифа,  Патриарха  Мос-
ковскаго  и  всея  Русии,  изволил  его  вселити  в  недра  Авраама
и  Исаака  и  Иакова,  и  тебе  б,  отцу  нашему,  было  ведомо.  А
мати  наша,  соборная  и  апостольская  церковь  вдовствует  зело
слезно  и  вельми  сетует  по  женихе  своем;  и  как  в  нее  войтить
и  посмотреть,  и  она,  мати  наша,  как  есть  пустынная  голуби¬
ца  пребывает,  не  имеющи  подружия:  так  же  и  она  не  имея
жениха  своего  печалует.  И  все  переменилось,  не  только  в
церквах,  но  и  во  всем  государстве.  Духовным  делам
зело  разсуждения  нет  и  худо  без  пастыря  детям  жить“.
 И  в  другом  месте:
 „Как  начали  у  меня  (в  великий  четверг)  вместо  херу¬
вимской  первый  стих  „Вечере  твоей  тайне“  петь...  и  пропе¬
ли  первый  стих,  и  прибежал  келарь  спасский  и  сказал  мне:
 530

„Патриарха  де  государя  не  стало!“  а  в  ту  пору  ударил  царь-
колокол  трикраты,  и  на  нас  такой  страх  и  ужас  нашел,  едва
петь  стали,  и  то  со  слезами  и  в  соборе  у  певчих  и  властей
всех  со  страха  и  ужаса  ноги  подломились,  потому  что,  кто
преставился?  Да  к  каким  дням  великим,  кого  мы,  грешные,
отбыли?  Яко  овцы  без  пастуха  не  ведают,  где  деться,  так  и
мы  ныне,  грешные,  не  ведаем,  где  главы  преклонить,  потому
что  прежняго  отца  и  пастыря  лишились,  а  новаго  мы  не  име¬
ем...  А  погребли  в  одиннадцатом  часу...  и  мы,  владыко  свя¬
той,  надселися  плачучи...“
 А  далее,  приведя  дошедший  до  него  слух  о  том,  что  по¬
койный  высказал  в  последнее  время  опасение,  как  бы  его  не
уволили  с  кафедры,  государь  продолжает:
 „А  у  меня  и  отца  моего  духовнаго,  Содетель  наш  Творец
видит,  ей,  ни  на  уме  того  не  было,  и  помыслить  страшно  на
такое  дело...“  (АЭ.  IV.  №  57).
 При  таком  настроении  государя  стоило  только  появить¬
ся  на  патриаршем  престоле  человеку  сильному,  властному  и
гордому,  и  положению  царя  Алексея  могла  угрожать  вели¬
чайшая  опасность.  Человек  этот  не  замедлил.
 Еще  в  1646  г.  царь  обратил  внимание  на  Никона,  тогда
игумена  Кожеезерской  обители,  назначил  его  архимандри¬
том  Новоспасского  монастыря  и  еженедельно  принимал  во
дворце  для  духовной  беседы.
 Чрез  два  года  Никон  был  возведен  в  сан  митрополита
Новгородского.  В  это  время  царь  был  совершенно  уже  поко¬
рен  строгою  и  подвижническою  жизнью  Никона.  Вот  как
начинает  он  одно  из  своих  к  нему  писем:
 „Избранному  и  крепкостоятельному  пастырю  и  настав¬
нику  душ  и  телес  наших,  милостивому,  кроткому,  благосер¬
дому,  беззлобивому,  наипаче  же  любовнику  и  наперснику
Христову  и  рачителю  словесных  овец.  О  крепкий  воин  и
страдалче  Царя  Небеснаго,  о  возлюбленный  мой  любимец  и
содружебник,  святый  владыко!  Моли  за  меня  грешнаго,  да
не  покроет  меня  глубина  грехов  моих,  твоих  ради  молитв
святых!  И  надеясь  на  твое  пренепорочное  и  беззлобивое  и
святое  житие,  пишу  сице  светло  сияющему  в  архиереях,  яко
солнцу  светящему  по  всей  вселенной,  тако  и  тебе  сияющу  по
 531

всему  нашему  государству  благими  нравы  и  делы  добрыми,
великому  господину  и  богомольцу  нашему,  преосвященному
и  пресветлому  митрополиту  Никону  Новогородскому  и  Ве-
ликолуцкому,  особенному  нашему  другу  душевному  и  те-
лесному“  (АЭ.  IV.  №  57).
 Такова  была  почва,  на  которой  возник  новый  случай
двоевластия.  Никон  был  проникнут  самыми  высокими  воз¬
зрениями  на  значение  духовной  власти  и  еще  до  вступления
своего  на  патриарший  престол  вознамерился  дать  урок  царю.
Известны  отношения  митрополита  Филиппа  к  Ивану  Гроз¬
ному.  Он  не  хотел  вступать  на  митрополичью  кафедру  при
существовании  опричнины.  Русские  иерархи,  надеясь  на
благотворное  влияние  Филиппа,  уговорили  его  принять  сан
безусловно.  Блаженный  Филипп  принял  и  до  конца  испол¬
нил  свой  долг,  осуждая  порядки  опричнины  и  поучая  царя  на
доброе.  Ивану  Грозному  не  нравилось  это  вмешательство
митрополита  в  дела  управления,  он  задумал  низложить  его  и
совершил  низложение  с  соблюдением  внешних  форм  право¬
судия.  Собраны  были  пункты  обвинения,  созван  собор  иере¬
ев,  суду  которых  и  предан  был  святитель,  обвинявшийся,
между  прочим,  и  в  волшебстве.  Собор  нашел  его  виновным
и  приговорил  к  низложению.  Митрополит  был  сослан  в  От-
рочь  монастырь,  где  его  задушил  любимец  царский,  Малюта
Скуратов,  присланный  царем  для  испрошения  ему  благосло¬
вения  на  путь.  Все  пружины  этого  вопиющего  дела  были  в
руках  царя,  но  действовал  не  он,  а  собор  и  Малюта  Скура¬
тов.  Малюта  мог  и  не  иметь  царского  повеления  задушить
святителя;  он  мог  сделать  это  из  угодливости.  Несмотря  на
деятельное  участие  духовного  собора  в  низложении  Филип¬
па,  Никон  считал  виноватым  в  этом  деле  одного  царя  и  убе¬
дил  Алексея  Михайловича  в  необходимости  принести  тор¬
жественное  покаяние  перед  покойным,  испросить  у  него
прощение  за  своего  предка  и  перенести  мощи  его  в  Москву.
С  этою  целью  было  написано  покаянное  послание  святителю
и  отправлено  торжественное  посольство  в  Соловки,  с  митро¬
политом  Никоном  и  боярином  князем  Хованским  во  главе,
для  перенесения  его  мощей  в  Москву.  В  послании,  содержа¬
щем  в  себе  покаяние  светской  власти  перед  духовной  и
 532

мольбу  ее  о  прощении,  читаем:
 „Молю  тя  и  приидти  тебе  желаю  семо,  еже  разрешити
согрешение  прадеда  нашего,  царя  и  Великаго  князя  Иоанна,
нанесенное  на  тя  нерассудно,  завистию  и  неудержанием  яро¬
сти,  и  еже  на  него  твое  негодование  аки  общники  и  нас  тво¬
рит  злобы  его...  Аще  и  неповинен  есмь  досаждения  твоего,
но  гроб  прадедний  присно  убеждает  мя  и  в  жалость  приво¬
дит...  яко  от  того  изгнания  и  до  днесь  лишаешися  твоея  свя-
тительския  паствы  царствующаго  града.  И  сего  ради  прекло¬
няю  сан  свой  царский  за  онаго,  иже  ви  тя  согрешившаго,
да  оставиши  ему  согрешение  его  своим  к  нам  пришествием,
да  подаси  тому  прощение,  да  от  сего  и  поношение  на  него  о
твоем  изгнании  упразднится...  Сего  ради  тя  молю  о  сем,  о
священная  главо  и  честь  моего  царства!  Твоим  преклоняю
честным  мощем  и  повинную  к  твоему  молению  всю
мою  власть,  да  пришед  простиши,  иже  тя  оскорби  по  на-
праснству;  раскаяся  бо  о  содеянном  и  он  тогда,  и  за  того  по¬
каяние  к  тебе  и  нашего  ради  прощения,  прииди  к  нам,  свя-
тый  владыко!  Исправи  бо  ся  тобою  и  евангельский  глагол,  за
него  же  ты  пострада,  за  еже  всяко  царство,  раздельшее-
ся  на  ся,  не  станет...  и  несть  уже  днесь  в  твоей  пастве  ни
котораго  разделения...  прииди  к  нам  с  миром...“  (Рум.  собр.
III.  №  147).
 Тут  все  есть,  что  нужно  было  будущему  патриарху:  пре¬
клонение  светской  власти  перед  духовной,  раскаяние  в  низ¬
ложении  духовного  сановника  и  восстановление  его  в  сане,
сознание  вреда,  проистекающего  от  разделения  царства,  и
указание  на  то,  что  теперь  царство  едино,  единство  же  цар¬
ства  выражается  в  общем  желании  подчиняться  воле  духов¬
ной  главы:  царь  преклоняет  пред  нею  всю  свою  власть,  и  в
пастве  святителя  нет  более  разделения.
 Свое  желание  господствовать  над  светскою  властью
Никон  заявил  с  совершенною  ясностью  и  в  момент  постав-
ления  своего  в  патриархи.  По  смерти  Иосифа  был  созван  со¬
бор  святителей  для  избрания  нового  патриарха.  Избран  был
любимец  царя,  новгородский  митрополит  Никон.  Согласно
составленному  на  этот  раз  чину  избрания  казанский  митро¬
полит  Корнилий  предложил  государю  идти  в  соборную  цер¬
 533

ковь  Пресвятой  Богородицы  и  св.  чудотворцев  московских
помолиться,  чтобы  Господь  Бог  „то  великое  дело  совершил44.
По  окончании  молебствия  царь,  посоветовавшись  со  всем
собором,  послал  по  новоизбранного  патриарха  митрополита
Сарского,  архиепископа  Рязанского  да  с  ними  боярина  Бу¬
турлина,  окольничего  князя  Ромодановского  и  думного  дья¬
ка  Волошенинова.  По  „чину44  предполагалось,  что  новоиз¬
бранный  придет,  скажет  государю  речь  и  примет  поздравле¬
ния.  На  деле  же  произошло  нечто  совершенно  неожиданное
и  чрезвычайное.  Никон  не  пришел.  Послали  во  второй,  в
третий  раз,  послали  и  еще  много  раз.  Никон  не  слушался
царского  и  соборного  веления  и  не  шел.  Царь,  наконец,  по¬
слал  архиереев  и  знатнейших  своих  бояр  с  приказанием
взять  Никона  и  привести  в  собор  против  его  воли.  Никона
привели.  И  начал  царь  со  всем  своим  синклитом,  духовенст¬
вом  и  народом  умолять  его  принять  избрание.  Никон  отка¬
зался,  называя  себя  смиренным,  неразумным  и  не  могущим
пасти  словесных  овец  стада  Христова.  Тогда  царь  и  за  ним
все  присутствовавшие  пали  на  колени  и  со  слезами  молили
Никона  принять  патриаршество.  Видя  царя,  весь  Освящен¬
ный  собор  и  народ  повергнутым  на  землю,  Никон  сказал:
 „Вы  знаете,  что  мы  от  начала  приняли  св.  Евангелие,
вещания  св.  апостолов,  правила  св.  отец  и  царские  законы  из
православной  Греции  и  потому  называемся  христианами,  но
на  деле  не  исполняем  ни  заповедей  евангельских,  ни  правил
св.  апостолов  и  св.  отцев,  ни  законов  благочестивых  царей
греческих.  Если  вам  угодно,  чтобы  я  был  у  вас  патриархом,
дайте  мне  слово  и  произнесите  обет  в  этой  соборной  церкви
пред  Господом  и  Спасителем  нашим  и  его  Пречистою  Мате¬
рью,  ангелами  и  всеми  святыми,  что  будете  содержать  еван¬
гельские  догматы  и  соблюдать  правила  св.  апостолов  и  св.
отцев  и  законы  благочестивых  царей.  Если  обещаетесь  слу¬
шаться  и  меня,  как  вашего  главнаго  архипастыря  и  отца,  во
всем,  что  буду  возвещать  вам  о  догматах  Божиих  и  о  прави¬
лах,  тогда  я,  по  вашему  желанию  и  прошению,  не  стану  бо¬
лее  отрекаться  от  великаго  архиерейства44  (Макарий.  Исто¬
рия.  XII.  6).
 Царь,  все  бояре  и  Освященный  собор  произнесли  обет
 534

исполнять  все,  что  требовал  Никон.  Вот  при  каких  условиях
вступил  новый  патриарх  на  патриаршество.  Что  же  про¬
изошло  22  июля  1652  г.  в  соборной  церкви  Успения  Пресвя¬
той  Богородицы,  при  поставлении  Никона  в  патриархи?
22  июля  1652  г.  произошло  ограничение  царской  власти.
Царь  всенародно  обещался  исполнять  не  только  догматы
церкви,  но  и  все  правила,  относящиеся  до  церкви,  хотя  бы
они  входили  в  состав  светского  законодательства  византий¬
ских  императоров.  Что  касается  толкования  этих  правил,
царь  дал  обещание  слушать,  что  возвестит  о  них  патриарх.
Это  обещание,  в  силу  которого  царь  обязывался  не  изменять
церковного  законодательства  византийских  императоров  и
подчиняться  тому  толкованию  церковных  правил,  какое  бу¬
дет  им  давать  патриарх,  было  скреплено  всенародной  его
клятвой.  Никон  хорошо  понимал,  чего  хотел,  и  высказал
свои  желания  всенародно  и  с  совершенной  ясностью.  Будучи
новгородским  митрополитом,  он  успел  уже  убедиться,  что
представители  светской  власти  не  очень-то  были  склонны
повиноваться  его  требованиям;  это  сопротивление  надо  бы¬
ло  сломить,  и  цель  эта  была  достигнута  публичным  подчи¬
нением  самого  царя  патриаршим  распоряжениям.  Цели  рус¬
ского  патриарха  Никона  весьма  совпадают  с  целями  вселен¬
ского  патриарха  Фотия,  предполагаемого  автора  известных
нам  статей  Эпанагоги  о  патриаршей  власти.  Несмотря  на
всю  разницу  времени  и  условий  быта,  высшие  представите¬
ли  церковной  власти  везде  преследуют  одни  и  те  же  цели.
Они  и  не  могут  не  преследовать  целей  господства,  если  цер¬
ковь  их  признана  господствующей  и  они  имеют  свободу
действия.
 В  первое  время  притязания  патриарха  не  встретили  ни¬
какой  оппозиции  в  светском  правительстве.  В  сцене,  разы¬
гранной  Никоном  при  поставлении,  царь  не  усмотрел  нару¬
шения  своих  прерогатив.  Совершенно  наоборот,  он  пошел
навстречу  желаниям  честолюбивого  иерарха:  Никон  стал
принимать  широкое  участие  в  делах  светского  управления  и,
по  примеру  патриарха  Филарета,  именоваться  великим  госу¬
дарем.  Сам  царь  назвал  его  так  23  октября  1653  г.,  всенарод¬
но,  в  Успенском  соборе,  объявляя  свой,  государев,  указ:
 535

„Мы,  великий  государь  царь  и  Великий  князь  Алексей
Михайлович  всея  Русии,  положа  упование  на  всемогущаго
Бога  и  на  Его  Матерь,  Пресвятую  Богородицу,  и  на  москов¬
ских  чудотворцев,  Петра,  Алексея,  Иону  и  Филиппа,  и  всех
святых,  и  советовав  со  отцем  своим  и  богомолцом,  великим
государем,  Святейшим  Никоном,  Патриархом  Московским
и  всея  Русии,  и  со  всем  Освященным  собором,  и  с  вами,  боя-
ры,  и  околничими,  и  думными  людми,  приговорить  изволи¬
ли  мы  итти  против  недруга  своего,  полскаго  и  литовскаго
короля44  (Дворц.  разр.).
 С  этого  времени  титул  этот  вошел  во  всеобщее  употреб¬
ление.  Так  называют  патриарха  владыки,  бояре  и  все  част¬
ные  люди,  так  называет  себя  он  сам,  с  этим  титулом  печата¬
ется  его  имя  и  в  церковных  книгах  (Макарий.  XII.  230).
 В  конце  мая  1654  г.  в  Москву  приехали  послы  из  Киева
ходатайствовать  об  утверждении  прежних  прав  этого  города
и  даровании  новых  льгот.  Бояре  рассматривали  их  просьбы  и
постановляли  по  ним  приговоры,  а  утверждал  их,  за  отсутст¬
вием  государя,  патриарх.  Под  некоторыми  из  статей  помече¬
но:  „Великий  государь,  святейший  патриарх,  указал  быть  по
боярскому  приговору44,  под  другими:  „Святейший  Патриарх
указал  и  бояре  приговорили  быть  по  королевскому  приви-
лею44;  под  третьими:  „Великий  государь,  Святейший  Патри¬
арх,  указал  о  лготе  на  10  лет44  и  пр.  (Макарий.  XII.  232).
 Патриарх  дает  воеводам  указы,  именуя  себя  великим  го¬
сударем.  Приведем  один  пример.
 „От  великаго  государя  Святейшаго  Никона,  Патри¬
арха  Московского  и  всея  Великия  и  Малыя  Русии,  на  Бело-
озеро,  воеводе  Василью  Офонасьевичу  Замыцкому.  Бил  нам
челом,  с  Белаозера,  Рождества  Пречистыя  Богородицы  Фе¬
рапонтова  монастыря  игумен  Афонасей...  а  в  челобитной  их
написано:  в  прошлом  де  во  162  году,  по  государеву  цареву...
и  по  нашему  указу...  был  у  них  и  т.д.  (изложение  чело¬
битной  о  поставке  запасов  хлебных  для  войска)...  И  нам  бы
их  пожаловать,  не  велеть  другой  половины  запасу  в  Смо¬
ленск  возить.  И  мы,  великий  государь  Святейший  Никон,
Патриарх  Московский  и  всея  Великия  и  Малыя  России,  слу¬
шав  сего  челобитья,  указали  ныне  им  по  зимнему  пути  поло-
 536

вину  хлеба  поставить66  и  т.д.  (1655.  Доп.  к  АИ.  IV.  №  1).
 Новый  соправитель  русского  царя  внимательно  изучал
памятники  византийского  законодательства  и  извлекал  из
них  все,  что  могло  служить  в  пользу  его  властолюбивых
притязаний.  Мы  уже  знаем,  что  в  новелле  VI  Юстиниана  го¬
ворится  о  священстве  и  царстве  как  о  двух  Божиих  дарах,
имеющих  общее  происхождение  свыше.  Никон  воспользо¬
вался  этой  мыслью  и  с  большой  смелостью  развил  ее  в  пре¬
дисловии  к  Служебнику,  изданному  с  его  благословения  в
августе  1655  г.  Там  говорится:
 „Бог  даровал  России  два  великие  дара,  благочестива-
го  и  христолюбиваго,  великаго  государя,  царя  Алексея  Ми¬
хайловича,  и  великаго  государя,  Святейшаго  Никона  Патри¬
арха;  оба  эти  великие  государи  предстательствоваста  на
московском  соборе  1654  года;  богоизбранная  сия  и  бо¬
гомудрая  двоица,  по  окончании  собора,  повелеша  со¬
брать  в  Москву  древния  св.  книги;  богоизбранная  сия
сугубица  послала  свои  грамоты  к  цареградскому  патриарху
Паисию;  по  получении  ответа  от  Паисия  благочестивая
сия  и  богомудрая  двоица  созвала  новый  собор  в
Москве66  и  т.д.
 В  заключении  читаем:
 „Должно  убо  всем,  повсюду  обитающим  православным
народом  восхвалити  же  и  прославите  Бога,  яко  избра  в  на¬
чальство  и  снабдение  людем  своим  сию  премудрую
двоицу,  великаго  государя,  царя  Алексея  Михайловича,  и
великаго  государя,  Святейшаго  Никона  Патриарха,  иже...
праведно  и  подобно  преданные  им  грады  украшают,  к  сим
суд  праведен...  храняще,  всем  всюду  сущим  под  ними  тоеже
творите  повелеша...  Тем  же  благословен  Бог,  в  Троице  свя¬
тей  славимый,  таковых  великих  государей  в  началь¬
ство  людей  своих  избравый!  Да  даст  же  им,  госуда¬
рем,  по  пророку,  желание  сердец  их...  яко  да  под  единем
их  государским  повелением  вси,  повсюду  православ-
нии  народи  живуще,  утешительными  песньми  славите  имут
воздвигшаго  их  истиннаго  Бога  нашего661.  11  У  Макария.  XII.  235.  Мысль  об  одинаково  божественном  происхо-
 18—  1728 	537

Это  торжественный  гимн  двоевластию,  сочиненный
представителем  церковной  иерархии,  одержавшим,  наконец,
решительную  победу  над  властью  светской.
 Посмотрим  теперь,  как  относился  ограниченный  в  своих
правах  царь  к  патриарху.  Любопытную  картину  этих  отно¬
шений  дает  архидиакон  Алеппский  Павел,  проживавший  в
Москве  с  начала  февраля  1655  г.  до  конца  мая  следующего
года.
 „Любовь  царя  и  царицы  к  Никону,  —  пишет  архиманд¬
рит,  —  превышает  всякое  описание.  При  личном  свидании  с
патриархом  царь  всегда  испрашивает  у  него  благословение  и
целует  у  него  руку,  а  Никон  в  то  же  время  целует  царя  в  го-
лову“.
 ждении  обеих  властей  есть  достояние  самой  глубокой  нашей  древности.
Эту  мысль  высказывают  и  князья.  Летописец  рассказывает,  что  по  постав-
лении  митрополита  Симона  и  по  окончании  божественной  службы  вели¬
кий  князь,  обращаясь  к  нему,  сказал:
 „Всемогущая  и  животворящая  Святая  Троица,  дарующая  нам  всея
Руси  государство,  подает  тебе  сей  святый  великий  престол  архиерейства,
митрополию  всея  Руси,  руковзложением  и  освящением  святых  отец  архи¬
епископов  и  епископов  Рускаго  царства.  И  жезл  пастырьства,  отче,
всприими,  и  на  седалище  старейшиньства  во  имя  Господа  Иисуса  Христа
и  пречистыя  Его  Матери  взыди,  и  моли  Бога  и  пречистую  Его  Матерь  о
нас  и  о  наших  детех  и  о  всем  православии,  и  подасть  ти  Господь  Бог  здра¬
вие  и  долголетство  в  век  века“  (Соф.  I  лет.  1496).
 Эта  приветственная  речь  царя  новопоставленному  митрополиту  вве¬
дена  и  в  составленный  при  Иване  Грозном  чин  поставления  митрополита
(АЭ.  I.  №  264.  1564).  В  чине  прибавлено:  „И  изговоря  реч,  даст  святителю
посох  в  десную  руку;  и  царевичи,  и  архиепископы,  и  епископы,  и  все  боя¬
ре  митрополиту  многолетствуют...44  Итак,  это  поздравление  царя  и  всех
присутствующих  новопоставленному  митрополиту.
 Совершенно  иначе  взглянул  на  этот  обряд  г-н  Дьяконов.  Он  полага¬
ет,  что  в  церемонии,  описанной  в  Софийской  летописи,  Иван  Васильевич
хотел  выразить  мысль,  „что  Св.  Троица  дарует  власть  представителю
церкви  чрез  посредство  власти  государственной44  (118).  Это  очень  сомни¬
тельно.  Царь  говорил  приветствие  уже  поставленному  митрополиту,  и
поставленному  „руковозложением  и  освящением  святых  отец  архиепи¬
скопов  и  епископов  Русскаго  царства44,  о  чем  он  сам  упоминает  в  своей
речи.  Но  эти  слова  г-н  Дьяконов,  к  сожалению,  выпустил  в  своей  выписке,
а  потому  и  смешал  поставление  с  поздравлением.  Что  с  конца  XV  века
великие  князья  назначают  митрополитов  по  своей  воле,  это  вне  всякого
сомнения;  но  чтобы  чрез  их  посредство  действовала  Св.  Троица,  этого,
полагаем,  они  никогда  не  думали.
 538

В  частности,  Павел  описывает  несколько  случаев,  в  ко¬
торых  выразилось  особое  благоволение  царя  к  патриарху.
Так:
 „В  1655  году...  Никон  праздновал  новоселье  в  своих  ве¬
ликолепных  палатах,  которыя  соорудил  сам.  Все  архиереи,
начиная  с  антиохийскаго  патриарха  Макария,  а  за  ними  на¬
стоятели  монастырей  приветствовали  Никона  и  подносили
подарки...  За  ними  белое  духовенство,  купечество,  государ¬
ственные  сановники  и  другие  лица.  Наконец,  явился  со  свои¬
ми  приветствиями  царь.  Сначала  он  поклонился  Никону  и
поднес  ему  от  себя  лично  три  хлеба  с  солью  и  три  сорока
дорогих  соболей,  потом  столько  же  хлебов  и  соболей  от  сво¬
его  сына  и  царицы,  столько  же  от  своих  сестер,  столько  же
от  дочерей,  всего  двенадцать  хлебов  с  солью  и  двенадцать
сороков  соболей.  И  все  эти  дары,  одни  за  другими,  царь  под¬
носил  сам  своими  руками.  Никон  стоял  в  переднем  углу  сво¬
ей  обширной  залы,  и  царь  спешно  ходил  чрез  всю  эту  залу  к
дверям  ея,  брал  там  по  частям  подарки,  которые  держали
стольники,  и  носил  пред  лицо  Никона,  а  стольникам  только
повторял,  чтобы  подавали  скорее.  Поднося  каждый  дар,  он
кланялся  патриарху  и  говорил:  „Сын  ваш,  Алексей,  кланяет¬
ся  вашему  святейшеству  и  подносит  вам...“  От  долгаго  хож¬
дения  взад  и  вперед  и  ношения  не  малых  тяжестей  царь
очень  устал.  Все  присутствовавшие,  особенно  пришельцы  из
Сирии,  были  поражены  таким  изумительным  смирением  и
услужливостью  царя  пред  патриархом...  Февраля  1-го  воз¬
вратился  в  Москву  из  Иверскаго  монастыря  патриарх  Никон.
Для  встречи  его  царь  выезжал  еще  накануне  вечером  за  два¬
дцать  верст  от  столицы'6  (У  Макария.  XII.  236).
 И  в  древности  епископы  были  отцами  князей,  учили  их
и  наказывали,  но  едва  ли  отношения  их  доходили  когда-либо
до  такого  порабощения  светской  власти  духовной,  как  при
царе  Алексее.
 Неудивительно,  что  Никон  нашел  себе  противников.
Этим  противникам  удалось,  наконец,  открыть  глаза  царю.  У
царя  возникло  охлаждение  к  патриарху,  которое  скоро  при¬
вело  к  открытой  розни  двух  властей.  Эта  рознь  имеет  для  нас
значение  в  том  отношении,  что  она  дала  повод  Патриарху
 18*
 539

всея  Руси  высказать  и  такие  свои  мысли,  обнаруживать  ко¬
торые  до  разрыва  с  царем  ему  не  было  надобности.  Эти
мысли  проливают  яркий  свет  на  занимающий  нас  вопрос  о
взаимных  отношениях  духовной  власти  к  светской.
 10  июля  1658  г.  Никон  оставил  патриарший  престол  и
удалился  в  Воскресенский  монастырь.  Надо  полагать,  что  он
ожидал  повторения  истории  Ивана  III  с  митрополитом  Ге-
ронтием.  Но  Алексей  Михайлович  в  Воскресенский  мона¬
стырь  не  поехал  и  у  патриарха  прощения  не  просил.  Наобо¬
рот,  по  истечении  года  и  7  месяцев  с  отъезда  Никона  в  Мо¬
скве  созван  был  Освященный  собор,  которому  царь  и  пред¬
ложил  на  решение  вопрос,  как  надо  поступить  ввиду  остав¬
ления  Никоном  патриаршего  престола?  Собор  отвечал,  что
по  церковным  правилам  в  данном  случае  надо  поставить  но¬
вого  патриарха.  Царь  это  постановление  собора  не  спешил,
однако,  приводить  в  исполнение.  Ко  времени,  последовав¬
шему  за  Собором  1660  г.,  и  относятся  заявления  Никона,  ко¬
торые  мы  имеем  в  виду  привести.
 Ближайший  повод  к  ним  был  дан  спорным  поземельным
делом  Воскресенского  монастыря  с  окольничим  Романом
Бабарыкиным  и  вопросами  боярина  Стрешнева  о  действиях
Никона,  на  которые  газским  митрополитом,  Паисием  Лига-
ридом,  были  составлены  ответы.  В  опровержение  этих  во¬
просов  и  ответов  Никон  написал  обширное  „Возражение^,  в
котором  и  изложил  свои  мысли.
 Никон  утверждает,  что  священство  гораздо  выше  царст¬
ва,  потому  что  от  священства  на  царство  помазуются,  а  не  от
царей  приемлется  начальство  священства.
 „Архиерейская  власть  —  духовная,  —  говорится  по  по¬
воду  24-го  вопроса,  —  а  власть  царя  —  мирская  и  ей  подле¬
жат  вещи  временныя.  Царь  обязан  произнесть  исповедание
веры  пред  архиереем,  а  последний,  выслушав  исповедание,
должен  разсудить,  право  ли  верует  царь  или  достоин  клят¬
вы...  Господь  Бог,  когда  сотворил  землю,  повелел  двум  све¬
тилам  светить  ей,  солнцу  и  месяцу,  и  чрез  них  показал  нам
власть  архиерейскую  и  царскую,  солнцем  —  власть  архие¬
рейскую,  месяцем  —  царскую.  Солнце  светит  днем,  как  ар¬
хиерей  —  душам.  А  меньшее  светило,  месяц,  заимствующий
 540

свет  от  солнца,  светит  ночью,  т.е.  для  тела:  так  и  царь  при¬
емлет  помазание  и  венчание  от  архиерея,  по  принятии  кото¬
рых  становится  уже  совершенным  светилом  и  имеет  святей¬
шую  силу  и  власть...  Царский  меч  должен  быть  готов  на  вра¬
гов  веры  православной,  когда  потребует  того  архиерейство  и
все  духовенство../41
 Отсюда,  царь  не  может  собирать  соборы  без  патриарха.
Собор  1660  г.  Никон  называет  „сонмищем  иудейским44  и  да¬
же  „бесовским44.
 Далее,  церковный  чин  не  подлежит  суду  царя  и  мирских
властей.  Составители  Уложения,  учредившие  Монастырский
приказ,  с  величайшим  ожесточением  порицаются  Никоном.
Они  „беззаконники,  враги  Божии  и  всякой  истины,  богобор¬
цы,  отступники  от  Христа44.  „Князь  Никита  Иванович  Одоев¬
ский  —  человек  прегордый,  страха  Божия  в  сердце  не  имеет,
правил  апостольских  и  отеческих  никогда  не  читает  и  не  ра¬
зумеет,  и  враг  всякой  истины;  а  товарищи  его  —  люди  про¬
стые,  божественнаго  писания  не  ведующие;  дьяки  же  —  это
заведомые  враги  Божие  и  дневные  разбойники44.  Церковные
люди  судятся  в  духовном  суде;  патриарха  же  не  могут  су¬
дить  даже  все  епископы.  „Человеку  можно  жить  без  руки,
без  ноги,  но  без  головы  не  возможно;  потому  не  могут  члены
тела  отсечь  свою  голову  и  остаться  живыми  и  действующи¬
ми44.  „Патриарха  судит  вся  вселенная44,  —  утверждал  Никон
позднее  на  суде.  Наконец,  церковное  имущество  должно  ос¬
таться  неприкосновенным.  „Патриарх  не  имеет  своих  вот¬
чин;  его  вотчины  и  крестьяне  —  Божие  наследие.  Цари,  кня¬
зья  и  другие  боголюбцы  жертвуют  свои  имения  Господу  Бо¬
гу  и  святым  Его  к  церквам  в  вечный  поминок,  а  не  патриар¬
ху,  не  владыкам,  не  монастырям44.
 Некоторые  из  этих  мыслей  с  особой  резкостью  выраже¬
ны  в  письме  к  царю  по  поводу  дела  Р.Бабарыкина.  Архиман¬
дрит  и  настоятель  Воскресенского  монастыря  били  челом
государю  о  сыске.  По  челобитью  их  на  место  были  присланы
сыщики.  Это  обстоятельство  и  дало  повод  Никону  написать
 Сведения  о  деле  Никона  берем  из  „Истории  русской  церкви44  Мака¬
рия.  Т.  XII.  С.360,  365,  371,  396,  399,  417,  418,  421,  425,  427,  429,  478,
705—709,  717,  724,  734,  745,  754—758.
 541

царю  письмо,  в  котором,  между  прочим,  он  говорит:
 „Откуда  ты  принял  такое  дерзновение,  сыскивать  о  нас
и  судить  нас?  Какие  тебе  законы  Божие  велят  обладать  нами,
рабами  Божиими?  Не  довольно  ли  тебе  судить  в  правду  лю¬
дей  царствия  мира  сего,  о  чем  ты  мало  заботишься?  В  наказе
написано  твое  повеление:  взять  крестьян  Воскресенскаго
монастыря.  По  каким  это  уставам?  Надеюсь,  если  и  по¬
ищешь,  то  не  найдешь  здесь  ничего,  кроме  беззакония  и  на¬
силия.  Послушай,  Господа  ради,  что  было  древле  за  такую
дерзость  над  Фараоном  в  Египте,  над  содомлянами,  над  ца¬
рями:  Ахавом,  Новуходоносором  и  другими?..  Не  довольно
ли  того,  что  я  бежал  и  оставил  все,  —  еще  ли  угодно  твоему
благородию,  чтобы  я  бежал,  отрясая  прах  ног  своих  ко  сви¬
детельству  в  день  судный?  Уже  не  зовусь  великим  госуда¬
рем,  и  какое  тебе  прекословие  творю?  Всем  архиерейским
обладает  рука  твоя,  судом  и  достоянием.  Страшно  молвить,
но  терпеть  невозможно:  мы  слышим,  что  по  твоему  указу  и
владык  посвящают,  и  архимандритов,  и  игуменов,  и  попов
поставляют,  и  в  ставленных  грамотах  пишут  тебя  равночест¬
ным  Св.  Духу  так:  „По  благодати  Св.  Духа  и  по  указу  вели-
каго  государя66.  Недостаточно  Св.  Духа,  чтобы  поставить  без
твоего  указа!  Но  кто  на  Духа  Св.  хулит,  не  получит  проще¬
ния  ни  в  сей  век,  ни  в  будущий...  К  тому  же,  повсюду,  по  св.
митрополиям,  и  епископиям,  и  монастырям,  без  всякаго  со¬
вета  и  благословения,  берешь  насилием  нещадно  вещи  дви¬
жимые  и  недвижимыя,  и  все  законы  св.  отцев  и  благочести¬
вых  царей  и  князей,  греческих  и  русских,  ты  обратил  в  ни-
что“...
 Патриарх  в  действиях  царя  видит  не  просто  неправиль¬
ность  или  превышение  власти,  но  хулу  на  Св.  Духа  и  готов
перейти  к  обвинению  в  ереси;  на  конце  языка  его  —  отлуче¬
ние  царя  от  церкви,  но  он  не  желает  произнести  его  сам,  а
уверен,  что  это  сделают  восточные  патриархи.  Та  же  мысль
слышится  и  в  „Возражениях64.  В  26-м,  указав  на  то,  что  царь
отбирает  церковные  имущества,  Никон  говорит:  „Царь  не¬
достоин  входить  и  в  церковь  и  должен  всю  жизнь  свою  ка¬
яться...“
 Язык  Никона  отличается  крайней  резкостью  и  необуз-
 542

данностью,  но  высказываемые  им  мысли  мы  давно  слышали.
О  преимуществах  священства  перед  царством  говорили  еще
митрополиты  Петр,  Фотий,  Даниил,  Макарий;  преимущества
же  иноческого  чина  перед  мирским  признавались  самими
великими  князьями  и  даже  царем  Иваном  Грозным.  Право
епископов  отлучать  князей  от  церкви  практиковалось  у  нас  с
XII  века.  Неприкосновенность  церковных  имуществ  подвер¬
глась  было  сомнению  в  начале  XVI  века,  но  она  нашла  себе
сильных  защитников  среди  церковных  иерархов,  которым  и
удалось  одержать  победу  над  своими  противниками.  Никон
не  есть  случайное  явление,  это  зрелый  плод  всей  нашей
древности.  Царствование  Федора  Ивановича,  этого  монаха
на  престоле,  составляет  последнюю  ступень  к  патриаршему
престолу  Никона.
 Как  же  разрешилось  столкновение  двух  великих  госуда¬
рей  всея  Руси,  этой  „богоизбранной  и  богомудрой  двоицы  и
сугубицы“?  Разрешение  столкновения  на  первый  взгляд  мо¬
жет  представляться  довольно  простым.  Никон  уехал  в  Вос¬
кресенский  монастырь,  оставив  патриаршество.  Если  патри¬
арх  действительно  отказался  от  патриаршества,  надо  поста¬
вить  нового.  В  этом  смысле  высказался  и  собор,  созванный
царем  в  1660  г.  Но  члены  собора  разошлись  по  вопросу  о
том,  что  же  делать  с  Никоном:  перестав  быть  патриархом,
остается  он  епископом  или  нет?  Некоторые  высказали  мне¬
ние,  что  остается;  другие  даже  утверждали,  что  отрекшийся
от  кафедры  может  быть  снова  на  нее  возведен,  если  окажет¬
ся  того  достойным.  Обсуждение  этого  вопроса  вызвало  заяв¬
ление  и  новых  мнений  по  первому,  т.е.  о  последствиях  отъ¬
езда  Никона  в  Воскресенский  монастырь.  Ученый  архиман¬
дрит  полоцкого  Богоявленского  монастыря  Игнатий  сказал:
 „Детям  отца  и  словесным  овцам  верховнаго  пастыря  су¬
дить  не  подобает,  и  собору  русскаго  духовенства  не  иначе
возможно  разсудить  и  разрешить  правильно  дело  своего
бывшаго  патриарха  Никона,  как  только  по  согласию  с  боль¬
шим  собором  великой  церкви  константинопольской  и  со
вселенским  патриархом44.
 Вопрос,  таким  образом,  осложнялся,  и  царь  не  решился
утвердить  состоявшееся  уже  определение  собора.  Грозная
 543

фигура  Никона  внушала  страх  и  по  отъезде  в  Воскресенский
монастырь:  боялись,  что  Никон  будет  патриаршествовать  и
по  поставлении  нового  патриарха  и  еще  более  смутит  цер¬
ковь.
 Как  же  покончить  с  Никоном  и  успокоить  церковь?
Царская  власть  не  нашла  другого  средства,  как  снова  обра¬
титься  к  суду  Греции,  с  которой  все  расчеты  давно  уже  были
покончены.  Этот  выход  из  затруднения  внушал  и  грек,  быв¬
ший  тогда  в  Москве,  газский  митрополит  Паисий  Лигарид,
успевший  приобрести  большое  доверие  царя  Алексея.  По  его
совету  царь  решил  собрать  собор  для  обсуждения  всяких
церковных  „вин66,  которые  учинились  на  Москве  при  бытии
патриарха  Никона  и  доныне  действуют,  и  пригласить  на  этот
собор  восточных  патриархов  и  всех  русских  архиереев.
 По  первому  приглашению  восточные  патриархи  не  на¬
шли  возможным  прибыть  в  Москву,  а  решили  отвечать  царю
письменно.  Но,  не  выслушав  Никона,  они  не  могли  произне¬
сти  никакого  мнения  по  его  делу,  а  потому  в  их  грамоте  речь
идет  не  о  Никоне,  а  вообще  об  отношениях  патриарха  к  ца¬
рю.  Мнение  восточных  патриархов  XVII  века  ничего  не  име¬
ет  общего  с  тем,  что  высказывали  по  этому  же  вопросу  их
предшественники  XV  века  и  более  отдаленной  древности.  О
послушании  русского  государя  патриарху  нет  больше  речи.
Совершенно  наоборот,  в  монархии  признается  одно  верхов¬
ное  лицо,  царь;  он  имеет  право  наказывать  всех  сопротив¬
ляющихся  ему  подданных,  хотя  бы  кто  из  них  занимал  и  са¬
мое  высшее  место  в  церкви.  „Если  патриарх  дерзнет  сопро¬
тивляться  царю  или  изменять  древние  уставы,  то  да  будет
лишен  своего  достоинства64.  Но  Нектарий  Иерусалимский,
подписавший  это  мнение  вместе  с  другими  митрополитами,
нашел  нужным  послать  царю  грамоту  от  себя  лично,  в  кото¬
рой  он  передает  содержание  коллективной  грамоты  и  исто¬
рию  ее  составления,  а  в  заключение  советует  царю  покон¬
чить  дело  мирным  путем  и  пригласить  Никона  возвратиться
на  патриарший  престол.
 „Помыслив  о  сем,  —  говорит  иерусалимский  патриарх,
—  миролюбивейший  государь,  последуй  кротости  Давида,
восприими  ревность  по  вере  православной  и  постарайся  со
 544

тщанием  вновь  возвести  законнаго  патриарха  вашего  на  пре¬
стол  его...  Если  Никон  говорит,  что  он  отрекался  не  от  пре¬
стола,  но  от  непокорных,  то,  очевидно,  он  обличает  непо¬
корность  народа:  покажите  же  к  нему  должное  повиновение,
как  к  строителю  благодати...  Он  не  подал  письменнаго  отре¬
чения  своему  собору,  и  ваше  величество,  ровно  как  и  весь
народ,  не  принимали  этого  отречения...“
 Таким  образом,  идея  повиновения  светской  власти  ду¬
ховной  продолжает  жить  среди  восточных  патриархов  и  под
игом  турецкого  рабства!
 Блаженный  Нектарий  считает  Никона  законным  патри¬
архом  и  допускает  мысль,  что  он  мог  отказаться  от  непокор¬
ных  сынов,  а  не  от  патриаршества.  Было  о  чем  задуматься  и
в  Москве.
 Положение  царя  Алексея  и  по  получении  свитка  четы¬
рех  греческих  патриархов  оставалось  затруднительным.  Пат¬
риархи  осуждают  не  Никона,  а  вообще  патриарха,  если  он
виновен.  Но  кто  же  будет  решать  вопрос  о  том,  виновен  Ни¬
кон  в  нарушении  древних  уставов  или  нет,  отрекся  он  от  пат¬
риаршества  или  нет?  Собор  русских  иерархов?  Но  собор
русских  иерархов,  созванный  Иваном  Грозным,  осудил  ми¬
трополита  Филиппа,  а  царю,  Алексею  Михайловичу,  при¬
шлось  же  принести  покаяние  и  просить  прощение  за  это
деяние  своего  предшественника.  Для  успокоения  возмущен¬
ной  совести  царя  нужно  было  решение  такого  суда,  члены
которого  не  были  бы  ему  подчинены,  а  этого  нельзя  было
сказать  о  русских  епископах.  Нужны  были  восточные  патри¬
архи.  К  ним  были  посланы  новые  призывные  грамоты,  и  на
этот  раз  патриарший  суд  состоялся.
 Этот  суд  был  последним,  но  вместе  с  тем  и  величайшим
актом  унижения  московской  светской  власти  перед  властью
духовной  —  своей  и  чужой.
 Кого  судил  московский  Собор  1667  г.?  Собор  судил  не
вину  только  Никона,  а  распрю  его  с  царем.  На  этом  суде  мо¬
сковский  государь  явился  стороной:  он  то  обвинял  Никона,
то  сам  оправдывался  от  его  обвинений.
 Царь  был  чрезвычайно  возбужден  во  время  суда.  Он
встал  со  своего  места,  как  только  явился  Никон,  и,  обливаясь
 545

слезами,  начал  обвинять  его  в  самовольном  оставлении  пре¬
стола.  Свое  обвинение  царь  заключил  просьбой,  обращенной
к  суду:  допросить  бывшего  патриарха,  для  чего  он  патриар¬
шеский  престол  оставил?  По  разрешении  некоторых  фор¬
мальных  вопросов  суд  исполнил  желание  обвинителя  и
спросил  Никона:  почему  он  оставил  соборную  церковь  и  па¬
ству  свою  и  отрекся  от  патриаршества?
 Никон  отвечал,  что  князь  Юрий  Ромодановский  прислал
ему  сказать,  что  государь  на  него  гневен  за  то,  что  он  пишет¬
ся  великим  государем,  и  запрещает  ему  впредь  так  писаться,
хотя  прежде  сам  велел  ему  это.  Слыша  на  себя  гнев  госуда¬
рев,  он  и  оставил  соборную  церковь,  сошел  с  престола  и  жил
три  дня  в  Воскресенском  подворье,  ожидая  к  себе  присылки
от  государя.  Но  государь  не  прислал  звать  его  на  патриарше¬
ство,  и  тогда  он  уехал  в  Воскресенский  монастырь.
 При  обсуждении  предварительных  вопросов  государь
хотя  и  сидел  на  особом  царском  месте,  но  вставал  с  него  и
лично  служил  суду.  Суду  потребовалось  сыскное  дело  про
дьякона  Феодосия,  и  государь  сам  поднес  это  дело  патриар¬
хам.  Выслушав  ответ  Никона,  государь  снова  сошел  со  сво¬
его  места  и  стал  посредине  перед  столом.  Увидав  это,  под¬
нялись  и  патриархи  со  своих  мест,  но  царь  им  сказал:
 „Мне  следует  теперь  стоять,  так  как  меня  обвиняет  отец
мой,  Никон.  А  вы  сидите,  как  судии  и  преемники  апостолов,
и  слушайте  обвинения  на  меня  и  мои  оправдания64.
 В  чем  же  царь  нашел  нужным  оправдываться  перед  ду¬
ховным  собором?  В  том,  что,  если  он  не  дал  немедленно,  по
письму  Никона,  обороны  на  окольничего,  Богдана  Матвее¬
вича  Хитрово,  прибившего  палкой  патриаршего  дворянина,
то  потому,  что  у  него  был  у  стола  грузинский  царь,  и  в  ту
пору  сыскивать  и  оборону  давать  было  некогда;  и  в  том,  что
напрасно  Никон  говорит  о  его  к  нему  гневе,  у  него  не  было
гнева  на  патриарха.
 Личными  объяснениями  царя  судьи,  однако,  не  удо¬
вольствовались,  они  нашли  нужным  произвести  по  этому
предмету  следствие  и  предложили  митрополитам,  архиепи¬
скопам  и  епископам  вопрос:  какие  были  обиды  Никону  пат¬
риарху  от  государя?
 546

Царь  был  так  возбужден,  что  не  был  в  состоянии  до¬
слушать,  когда  судьи  исчерпают  вопрос  по  первому  его  об¬
винению,  и  обратился  к  ним  со  вторым.  Когда  выяснилось,
что  царь  желает  передать  дело  Никона  на  суд  восточных
патриархов,  Никон  решил  предупредить  этот  суд  предвари¬
тельным  объяснением  патриархам  своего  дела.  С  этой  целью
он  написал  к  ним  грамоты,  которые  заключали  в  себе  многие
укоризны  против  царя  и  даже  обвинение  его  в  неправосла-
вии.  Хотя  эти  грамоты  до  патриархов  не  дошли,  а  были  пе¬
рехвачены  и  доставлены  в  Москву,  но  заключающиеся  в  них
укоризны  и  обвинения  произвели  на  царя  такое  подавляю¬
щее  впечатление,  что  он  не  мог  успокоиться  до  тех  пор,  пока
патриархи  не  убедятся,  что  укоризны  Никона  несправедли¬
вы.  Это  и  послужило  основанием  второго  обвинения—  в
клевете  в  письмах  к  патриархам.  Царь  предоставил,  однако,
Никону  exceptio  veritatis.  Обращаясь  к  патриархам,  он  гово¬
рил:
 „Бывший  патриарх  Никон  писал  к  вам,  патриархам,
многия  на  меня  безчестия  и  укоризны...  Допросите  его,  все
ли  он  истину,  без  всякаго  прилога,  в  грамотах  своих  писал...44
 И  в  другой  раз:
 „Никон  написал  такия  великия  укоризны  (о  неправосла-
вии  царя  и  наклонности  его  к  латинству)  ложно,  забыв  страх
Божий,  и  тем...  меня,  государя,  и  весь  Освященный  собор  и
всех  православных  христиан  русских  от  благочестивой  веры
и  от  благословения  восточных  патриархов  отрек  и  к  римско¬
му  костелу  и  вере  причол  и  назвал  всех  еретиками.  Если  бы
то  письмо  Никона  дошло  до  вселенских  патриархов,  быть  бы
всем  нам,  православным  христианам,  под  клятвою.  И  за  то
его  ложное  и  затейливое  письмо  надобно  всем  стоять  и  уми¬
рать  и  от  того  очиститься44.
 Это  новое  обвинение  дало  другое  направление  делу.
Стали  читать  грамоту  Никона  к  цареградскому  патриарху
Дионисию  и  допрашивать  Никона  по  пунктам,  на  каком  ос¬
новании  написал  он  то  или  другое;  царь  представлял  объяс¬
нения  по  каждому  пункту.  Например,  Никон  утверждал,  что
царь  прислал  судить  его,  патриарха,  газского  митрополита
Паисия  да  боярина,  князя  Н.И.Одоевского,  с  товарищами;
 547

царь  объяснил,  что  он  послал  их,  но  не  для  суда,  а  выговари¬
вать  Никону  его  неправды.  В  грамотах  Никон  утверждал,
что  в  церковные  степени  ставят  по  повелению  государя;
царь  отвечал,  что  на  священные  степени  ставят,  как  бывало
прежде,  собором,  а  не  по  его  указу.  Никон  обвинял  царя  в
том,  что  из  патриаршей  казны  он  берет  деньги  на  свои  про¬
торы,  а  из  архиерейских  и  монастырских  имений  берет  лю¬
дей  на  службу,  и  деньги,  и  хлеб  не  милостиво.  Государь  оп¬
равдывался  тем,  что  деньги  из  патриаршей  казны  были  взяты
взаймы,  а  не  даром,  и  многое  уже  заплачено,  а  остальное  бу¬
дет  заплачено;  а  со  властей  и  с  монастырей  брались  люди,  и
деньги,  и  хлеб,  как  брались  и  в  прежние  времена  для  госуда¬
ревой  службы,  и  т.д.
 В  шестом  заседании  суда  царь  говорил  патриархам:
 „Приношу  жалобу  вместе  с  митрополитами,  архиепи¬
скопами  и  епископами  и  всем  Освященным  собором,  с  боя¬
рами,  окольничими  и  со  всем  синклитом  на  Никона,  бывша-
го  патриарха,  что  он,  бранясь  с  митрополитом  газским,  в
письме  своем  к  цареградскому  патриарху  назвал  меня  и  весь
Освященный  собор  и  всего  моего  царства  людей  еретика¬
ми...  Разсудите  нашу  жалобу  и  очистите  меня  и  освященный
собор  и  всех  православных  христиан  нашего  царства  от  того
Никонова  названия44.
 „Окончив  речь,  государь  поклонился  патриархам,  а  за
ним  и  весь  собор  и  весь  синклит  поклонились  патриархам  до
земли44.
 Так  шел  этот  суд  царя  с  бывшим  патриархом,  дливший¬
ся  целых  восемь  дней.  Никон  был  обвинен  по  первому  пунк¬
ту,  т.е.  признан  сложившим  с  себя  звание  патриарха  без  вся¬
кого  понуждения,  а  увлекаясь  человеческою  страстию  и  чув¬
ством  мщения;  по  второму  обвинению  он  признан  виновным
в  том,  что  в  грамотах  своих  писал,  будто  христианнейший
самодержец  Алексей  Михайлович  есть  латиномудренник,
мучитель,  обидчик,  Иеровоам  и  Озия.  Кроме  того,  он  был
признан  виновным  еще  в  восьми  винах  и,  между  прочим,  в
том,  что  коварно  не  допускал  быть  на  патриаршей  кафедре
иному  патриарху,  и  государь,  архиереи  и  синклит,  понимая
это  лукавство,  не  осмеливались  возвести  на  московский  пре¬
 548

стол  иного  патриарха,  да  не  будет  разом  два  патриарха.  При¬
говором  собора  патриарх  Никон  был  низведен  в  звание  про¬
стого  монаха.
 Столкновение  царя  Алексея  с  патриархом  Никоном  кон¬
чилось,  но  был  ли  этим  разрешен  вопрос  об  отношении  свет¬
ской  власти  к  духовной  в  Московском  государстве?  Нис¬
колько.  И  после  Собора  1667  г.  дело  оставалось  в  том  же  не¬
определенном  и  опасном  для  светской  власти  положении,  в
каком  оно  было  с  момента  принятия  православия.  Новый
энергический  патриарх,  новый  монах  на  престоле  и  порабо¬
щение  светской  власти  духовною  могло  повториться  под
готовой  уже  формой  „богоизбранной  и  богомудрой  двоицы
и  сугубицы“.  Даже  между  судьями  Никона  нашлись  два  епи¬
скопа,  крутицкий  митрополит  Павел,  блюститель  патриар¬
шего  престола,  и  рязанский  митрополит  Илларион,  отказав¬
шиеся  подписать  окончательное  определение  суда  потому,
что  в  нем  помещено  было  выражение  из  известного  уже  нам
Свитка  четырех  восточных  патриархов  о  подчинении  патри¬
арха  царю.  Они  увидали  в  этом  унижение  духовной  власти
пред  светской.  Недовольные  формой  решения,  они  подали
записки,  в  которых  говорилось  не  только  о  превосходстве
патриаршей  власти  над  царской,  но  и  о  превосходстве  вооб¬
ще  епископской  власти  над  светской.  Главным  защитником
светской  власти  снова  выступил  грек,  Паисий  Лигарид.  Он
говорил  много  и  горячо  о  свойствах  царской  власти  и  дово¬
ды  свои  подкреплял  ссылками  не  только  на  христианских
писателей,  но  и  на  языческих.  Царь  был  огорчен  и  встрево¬
жен  этим  протестом  двух  митрополитов.  Чтобы  успокоить
его,  они  обратились  к  восточным  патриархам  с  просьбой  ис¬
ходатайствовать  им  у  государя  прощение  за  высказанную
смелость  и  противление.  В  своей  просьбе  они,  между  про¬
чим,  говорили  патриархам:
 „Вы  находитесь  под  властью  неверных  агарян  и  если
страдаете,  то  за  ваше  терпение  и  скорби  да  воздаст  вам  Гос¬
подь.  А  мы,  которых  вы  считаете  счастливыми,  как  живущих
в  православном  царстве,  мы  трикратно  злополучны;  мы  тер¬
пим  в  своих  епархиях  всякаго  рода  притеснения  и  неспра¬
ведливости  от  бояр,  и  хотя  большею  частию  стараемся
 549

скрывать  и  терпеливо  переносить  эти  неправды,  но  мы  ужа¬
саемся  при  мысли,  что  зло,  с  течением  времени,  может  уве¬
личиваться  и  возрастать,  а  особенно  если  будет  утверждено
за  постоянное  правило,  что  государство  выше  церкви.  Мы
вполне  доверяем  нашему  доброму  и  благочестивейшему  ца¬
рю,  Алексею  Михайловичу,  но  мы  опасаемся  за  будущее46.
 Паисий  Лигарид  снова  составил  длинное  и  красноречи¬
вое  возражение.  После  новых  и  продолжительных  прений
патриархи  предложили:
 „Пусть  будет  заключением  и  результатом  всего  нашего
спора  мысль,  что  царь  имеет  преимущество  в  политических
делах,  а  патриарх  —  в  церковных44.
 Эту  новую  формулу  Никоновской  двоицы  и  сугубицы
все  приняли  с  удовольствием,  рукоплескали  и  взывали:
„Многия  лета  нашему  победоносному  государю!  многия  ле¬
та  и  вам,  святейшие  патриархи!44  После  этого  митрополиты-
протестанты  подписали  акт  о  низложении  Никона,  но  не
безусловно,  а  с  оговоркой:  „На  извержение  Никона,  по  свя¬
щенным  правилам  содеявшееся,  подписал44  (имя).
 Никон  не  был  одинок.  Он  и  по  падении  имел  сторонни¬
ков  и  вызывал  чувства  восторга.  Преосвященный  Макарий
приводит  в  своей  „Истории44  мнение  о  суде  над  Никоном  од¬
ного  из  судей,  епископа  Черниговского,  Лазаря  Барановско¬
го.  Этот  свидетель  всего  события  изумляется  благодушию  и
кротости  царя,  осуждает  Никона  за  упорство,  говорит,  что
смирение  одержало  бы  верх,  и  заключает  так:
 „Зрелище  было  изумительное  для  глаз  и  ужасное  для
слуха.  Я  страдал  и  издыхал  от  ударов,  переносил  ужасы  и
упал  духом,  когда  погасло  великое  светило44.
 Вековой  спор  духовной  власти  со  светской  был  разре¬
шен  у  нас  только  Петром  Великим.

ГЛАВА  ПОСЛЕДНЯЯ
 Литература  вопроса  об  исторической  роли
духовенства
 Заслуги  русского  духовенства  чрезвычайно  велики.  Ис¬
торическая  наука  давно  обратила  на  них  внимание  и  оценила
их  по  достоинству.  Духовенство  является  первым  и  в  тече¬
ние  многих  веков  единственным  просветителем  русского
народа.  Духовные  писатели  положили  начало  русской  лите¬
ратуре.  Деятельность  духовенства  имела  не  одно  только
нравственное  и  просветительное  значение,  но  и  политиче¬
ское.  В  тяжелую  годину  княжеских  междоусобий,  напол¬
няющих  всю  нашу  древнюю  историю,  духовенство  вносит
начала  мира  и  любви  в  княжеские  отношения  и  умеряет  во¬
инственные  порывы;  в  период  татарского  ига  ему  не  раз  уда¬
ется  облегчать  положение  князей  и  утишать  народные  бед¬
ствия;  во  все  времена  оно  было  ходатаем  перед  лицом  свет¬
ской  власти  за  невинно  пострадавших.  При  отсутствии  пол¬
ноты  и  определенности  в  наших  древних  законах,  при  бес¬
полезной  жестокости  наказаний  это  право  печалования  явля¬
ется  могущественным  средством  смягчения  крайней  сурово¬
сти  и  неравномерности  нашей  древней  судебной  и  прави¬
тельственной  практики.  Наконец,  духовенство  изменяет  и
народные  взгляды  на  представителей  светской  власти.  В
языческое  время  княжеская  власть  рассматривалась  как  уч¬
реждение  человеческое;  с  принятием  христианства  она  ста¬
новится  божеским  установлением.  Эта  новая  точка  зрения
возносит  светскую  власть  на  небывалую  дотоле  высоту1.  Не¬
 1  Эти  заслуги  духовенства  признаны  как  в  общих  сочинениях  по  ис¬
тории  России  и  истории  церкви,  у  Соловьева,  Макария,  Знаменского  и
других,  так  и  в  специальных  трудах:  Неизвестный  автор.  Об  отношениях
духовенства  русского  к  князьям  с  XI  до  половины  XV  в.  //Прибавления  к
творениям  св.  отцов.  Т.  XVII.  1858;  Думитрашко  Н.  Духовенство  в  России
//Духов,  беседа.  1862.  №№  2—5;  Николаевский.  Русская  проповедь  в  XV  и
XVI  веках  //ЖМНП.  1868.  Т.138;  Иконников  В.С.  Опыт  исследования  о
культурном  значении  Византии  в  русской  истории.  1869;  Терновский  Ф.А.
Участие  древнерусских  архиереев  в  делах  общественных  //Тр.  Киев,  ду¬
хов.  академии.  T.I.  1870;  Лебедев  Н.И.  Макарий,  митрополит  Всероссий-
 551

которые  ученые  идут,  однако,  далее  и  приписывают  духо¬
венству  не  только  деятельное  участие  в  утверждении  едино¬
властия  и  самодержавия,  но  даже  инициативу  в  насаждении
у  нас  самой  идеи  самодержавия.
 История  должна  воздать  каждому  по  заслугам  его.  По¬
смотрим,  насколько  основательны  эти  последние  утвержде¬
ния.
 Мысль  о  деятельном  участии  духовенства  в  образова¬
нии  политического  единства  России  высказана  еще  Соловье¬
вым.  Почтенный  историк  находит,  что  в  период  господства
родовых  княжеских  отношений  деятельность  духовенства  по
части  объединения  России  была  незаметна.  Это  потому,  что
„духовенство  могло  противодействовать  усобицам,  утишать
их,  но  не  могло  действовать  открыто  и  с  успехом  против
причины  усобиц,  против  господствующего  обычая:  мы  ви¬
дим,  —  продолжает  он,  —  как  летописец,  лицо,  бесспорно,
духовное,  принимает  сторону  дядей  против  племянников;
таковы  были  господствующие  представления  о  праве  княже¬
ского  старшинства  в  целом  русском  народе,  в  целом  русском
духовенстве...  Другого  рода  явлениями  характеризуется  опи¬
сываемое  время  (с  XIII  века):  оно  характеризуется  борьбою
между  старым  и  новым  порядком  вещей,  борьбою,  которая
должна  была  окончиться  единовластием;  при  этой  борьбе
духовенство  не  могло  оставаться  равнодушным,  оно  должно
было  объявить  себя  в  пользу  того  или  другого  порядка  ве¬
щей...  Важность  событий  описываемого  времени...  должна
была  вызвать  духовенство  к  сильной  деятельности...  Самая
значительная  деятельность  в  описываемое  время  принадле¬
жит  трем  митрополитам  из  русских:  Петру,  Алексию,  Ионе...
Митрополиты  покидают  Киев  и  стремятся  на  север...  пересе¬
ляются  в  стольный  город  одного  из  сильных  князей  и  всеми
силами  стараются  помочь  этому  князю  одолеть  противни¬
ков,  утвердить  единовластие.  1ский  //Чтения  О-ва  любителей  духовного  просвещения.  1877.  Сент,  и  окт.;
Успенский  Ф.И.  Как  возник  и  развивался  в  России  Восточный  вопрос.
1887;  Жмакин  В.И.  Митрополит  Даниил.  1887;  Дьяконов  М.А.  Власть
московских  государей.  1889.
 1  История.  IV.  С.294,  325;  V.  С.80.
 552

За  знаменитым  историком  последовали  и  авторы  специ¬
альных  трудов,  придав  его  мысли  гораздо  большую  опреде¬
ленность  и  решительность.  У  неизвестного  автора  читаем:
митрополиты  Петр,  Феогност,  Алексий  с  другом  Сергием,
Фотий  и  Иона  утвердили  единодержавие  (403).  Протоиерей
Н.Думитрашко  говорит,  что  при  Василии  Дмитриевиче  ду¬
ховенство  поддерживает  целость  государства  (109).
 Митрополиты  Петр,  Алексий  и  Иона,  говорят  приведен¬
ные  нами  историки,  утверждают  у  нас  единодержавие.  Но
прежде  чем  приписывать  эту  заслугу  святителям,  высоко
чтимым  всем  русским  народом,  позволим  себе  спросить,  ко¬
гда  установилось  в  России  единодержавие?  С  Дмитрия  Ива¬
новича  и  до  Ивана  Васильевича  III  все  московские  великие
князья  борются  со  своими  соседями  и,  по  мере  возможности,
присоединяют  к  Москве  их  владения,  но  никто  из  них  не  ус¬
тановил  единодержавия1.  Не  установил  его  и  Иван  Грозный,
назначивший  в  своем  завещании  особые  уделы  младшим
сыновьям.  То  же  делали  и  все  его  предшественники:  если  у
них  было  несколько  сыновей,  они  каждому  оставляли  осо¬
бый  удел.  Таким  образом,  не  только  в  XIV  веке  у  нас  не  бы¬
ло  утверждено  единодержавие,  но  в  XV  и  даже  в  XVI  веках  у
московских  великих  князей  еще  не  было  и  мысли  о  нем.  Ус¬
тановление  единодержавия  есть  акт  народной  воли,  избрав¬
шей  для  всей  России  одного  государя  сперва  в  лице  Бориса,
потом  Василия  Шуйского  и  Владислава  и,  наконец,  в  лице
Михаила  Федоровича  Романова.
 Таким  образом,  митрополитам  Петру,  Алексию  и  Ионе
приписывается  участие  в  небывалом  факте,  которого  они  и
свидетелями-то  не  могли  быть.  Иван  Данилович  Калита  был
очень  близок  к  митрополиту  Петру  и,  конечно,  пользовался
его  советами;  но  мы  знаем,  что  именно  он  положил  начало
тому  дроблению  Московского  удела,  последние  следы  кото¬
рого  можно  наблюдать  еще  в  XVI  веке.  Преемник  Калиты,
Семен  Иванович,  чрезвычайно  уважавший  митрополита
Алексия  и  завещавший  братьям  своим  слушать  его,  был  так
же  далек  от  мысли  о  политическом  единстве  России,  как  и
 Подробнее  об  этом  в  т.1  „Древностей44.
 553

отец  его.  То  же  надо  сказать  и  о  его  брате.  Делит  свои  владе¬
ния  и  Дмитрий  Иванович,  хотя  профессор  Знаменский  и  ут¬
верждает,  что  митрополит  Алексий  и  был  настоящим  прави¬
телем  государства  в  его  время.
 Соловьев  полагает,  что  с  XIII  века  „духовенство  объя¬
вило  себя  в  пользу  того  строя  вещей,  который  обещал  земле
успокоение  от  усобиц,  установление  мира  и  порядка64  (IV.
295).  Почтенный  автор  имеет  здесь  в  виду  новый  порядок
перехода  столов  от  отца  к  сыну,  впервые  возникший,  по  его
мнению,  в  Москве.  Мы  очень  затрудняемся  приписать  духо¬
венству  деятельную  роль  в  выработке  какого-либо  опреде¬
ленного  порядка  преемства.  Мы  думаем,  что  духовенству
едва  ли  даже  было  возможно  принять  в  этом  деле  активное
участие.  Апостол  Павел  говорит:  „Нет  власти  аще  не  от  Бога,
сущия  же  власти  от  Бога  учинены  суть44.  Здесь  выражено
признание  всякой  существующей  власти.  На  каком  же  осно¬
вании  могло  бы  духовенство  поднять  руку  против  сущест¬
вующей  власти  в  пользу  приятного  ему  претендента,  не
пользующегося  властью?  Если  бы  преемство  столов  уже  в
московское  время  было  определено  законом,  тогда  было  бы
основание  не  признать  счастливого  обладателя  власти  ввиду
нарушения  им  существующего  законного  порядка,  освящен¬
ного  церковью;  но  никакого  законного  порядка  преемства
тогда  еще  не  было.  Все  основывалось  на  завещаниях,  скреп¬
ляемых  договорами,  и  на  ханских  ярлыках,  имевших  еще
большее  значение,  чем  княжеские  завещания  и  договоры.  По
смерти  великого  князя  все  претенденты  на  его  стол,  обыкно¬
венно,  спешили  в  Орду  и  там  получали  ярлык  на  великое
княжение.  На  каком  бы  основании  мог  митрополит  не  при¬
знать  князя,  удостоенного  в  Орде  великим  княжением?  Ведь
сами  князья  признавали  же  такой  порядок?  Так  же  точно  не
мог  он  не  признать  и  распределения  столов,  основанного  на
завещаниях  и  договорах.  И  действительно,  духовенство
скрепляет  своим  участием  всевозможные  завещания  и  дого¬
воры.  Оно  поддерживает  в  этих  случаях  предержащую
власть  и  только.  В  противность  мнению  Соловьева,  оно  в
XII  веке  нередко  отдает  предпочтение  племяннику  перед
дядей,  а  в  XIV  —  дяде  перед  племянником  по  той  простой
 554

причине,  что  в  первом  случае  предержащею  властью  являет¬
ся  племянник,  а  во  втором  —  дядя.  По  смерти  Ивана  Ивано¬
вича  великое  княжение  добывает  в  Орде  не  сын  его,  а  брат,
Дмитрий  Константинович  Суздальский.  Что  делает  митро¬
полит  Алексий?  Хотя  летописец  и  говорит,  что  новый  князь
сел  „не  по  отчине  и  не  по  дедине“,  но  митрополит  признает
его  и  благословляет  на  княжение1.  Таким  образом,  с  благо¬
словения  митрополита  на  великое  княжение  садится  не  сын
умершего  князя,  а  его  дядя,  как  в  древней  России,  и  великое
княжение  из  старшей  линии  переходит  в  младшую.  Как  воз¬
вратилось  великое  княжение  в  род  старшей  линии  Ярослава
Всеволодовича,  к  сыну  умершего  Ивана  Ивановича?  Про¬
фессор  Знаменский  говорит:  митрополит  Алексий  помог
Дмитрию  удержать  великокняжеское  достоинство,  несмотря
на  соперничество  его  старшего  родича,  Дмитрия  Суздаль¬
ского  (66).  Иначе  объясняет  это  Соловьев:  бояре  московские,
говорит  он,  купили  ему  ярлык  на  великое  княжение  (III.
336).  И  это  объяснение  надо  принять.  В  памятниках  нет  ука¬
заний  на  то,  чтобы  митрополит  Алексий  помогал  Дмитрию
Ивановичу  удержать  за  собой  великое  княжение,  да  и  вопрос
шел  не  об  удержании,  а  о  приобретении  вновь.  При  молча¬
нии  же  памятников  мы  не  имеем  ни  малейшего  права  навя¬
зывать  митрополиту  участие  в  доставлении  Дмитрию  Ива¬
новичу  великокняжеского  стола:  он  признал  Дмитрия  Кон¬
стантиновича  Суздальского  и,  конечно,  остался  ему  верен.  В
другом  положении  находились  московские  бояре,  они  поль¬
зовались  правом  вольной  службы,  и  им  не  было  ни  малей¬
шей  надобности  признавать  Дмитрия  Константиновича  ве¬
ликим  князем;  совершенно  наоборот:  вступление  его  на  ве¬
ликое  княжение  было  им  невыгодно.  У  Дмитрия  Константи¬
 1  Так  Карамзин.  IV.  181.  Это,  конечно,  его  вывод  из  летописных  рас¬
сказов  об  этом  событии,  и  совершенно  верный.  Летописи  говорят,  что
новый  великий  князь  въехал  „в  Володимер...  и  тогда  при  нем,  в  Володи-
мери,  преосвященный  Алексий  митрополит  постави  в  Новград  Алексея
архиепископом"  (Никон.).  Митрополит,  следовательно,  не  оказал  никако¬
го  противодействия  новому  великому  князю.  А  из  того,  что  он  исполняет
функции  своей  власти  в  присутствии  князя,  следует,  что  и  новый  князь
совершенно  доволен  митрополитом.  Значит,  митрополит  его  признал  и
благословил.
 555

новича  были  свои  бояре,  которым  он,  конечно,  и  раздал
кормления,  бывшие  до  того  времени  за  москвичами.  У  мос¬
ковских  бояр  были  сильные  побуждения  противодействовать
Дмитрию  Константиновичу,  у  митрополита  никаких.  Мос¬
ковские  бояре  и  доставили  Дмитрию  Ивановичу  великое
княжение.
 В  1446  г.  Великий  князь  Московский,  Василий  Василье¬
вич,  был  изменнически  схвачен  Дмитрием  Шемякой,  лишен
свободы  и  ослеплен.  За  небольшим  исключением,  все  слу¬
жилые  люди  Василия  Васильевича  перешли  на  сторону  Ше-
мяки  и  целовали  к  нему  крест.  Шемяка  сделался,  таким  об¬
разом,  предержащею  властью.  Но  у  него  были  некоторые
опасения  за  будущее:  сыновья  великого  князя,  Иван  и  Юрий,
находились  на  свободе.  Они  нашли  преданного  слугу  в  князе
Иване  Ряполовском  и  со  многими  людьми  затворились  в
Муроме.  Надо  было  примириться  с  ними  и  привлечь  к  себе
их  сторонников.  Митрополита  в  то  время  не  было.  В  1433  г.
Великий  князь  Василий  Васильевич  и  собор  епископов  из¬
брали  в  это  звание  рязанского  епископа  Иону,  но  он  не  по¬
лучил  посвящения  в  Константинополе  и  был  поставлен  в
митрополиты  собором  русских  епископов  только  в  1448  г.  К
посредничеству  этого-то  избранного  в  митрополиты  еписко¬
па  и  обратился  Дмитрий  Шемяка.  Новый  великий  князь  про¬
сил  епископа  поехать  в  Муром,  взять  детей  Василия  Василь¬
евича  „на  свой  патрахель“  и  привезти  к  нему.  За  эту  услугу
он  обещал  Ионе  митрополичью  кафедру,  а  бывшему  вели¬
кому  князю  свободу  и  вотчину  „доволну,  как  мощно  им  бы¬
та  со  всем“.  Епископ  Иона  на  эти  условия  согласился,  по¬
ехал  в  Муром  и  уговорил  князей  Ряполовских  примириться  с
Шемякою  и  отвезти  к  нему  детей  низложенного  великого
князя.  Таким  образом,  совершившийся  факт  был  признан
епископом,  и  при  его  содействии  последние  сторонники  Ва¬
силия  Васильевича  перешли  на  сторону  Дмитрия  Шемяки.
Московское  великое  княжение  снова  перешло  не  к  сыну,  а  в
линию  младшего  брата  великого  князя.
 Но  Дмитрий  обманул  и  епископа,  и  Ряполовских.  Детей
Василия  Темного  он  заключил  в  одну  тюрьму  с  отцом,  а  Ря¬
половских  хотя  почтил  обедом  и  одарил,  но  „мало“.
 556

Эта  вопиющая  измена  своему  слову,  невольным  участ¬
ником  которой  Шемяка  сделал  епископа,  известного  свято¬
стью  своей  жизни,  возбудила  против  нового  великого  князя
всеобщее  неудовольствие.  Ряполовские  стали  строить  планы
с  целью  освобождения  Великого  князя  Василия;  епископ
Иона  осыпал  Дмитрия  упреками.  „Неправду  еси  учинил,  —
говорил  он  ему,  —  а  меня  еси  ввел  в  сором  и  грех!  Князя  ти
было  великаго  выпустить,  а  ты  и  детей  его  с  ним  посадил:  а
мне  еси  дал  свое  правое  слово,  а  они  мене  послушали,  и
нынче  яз  во  всей  лжи!  Выпусти  его,  сведи  с  моея  души  и
своея!  А  что  может  он  учинити  без  века?  А  дети  его  малы.  А
еще  его  укрепи  крестом  честным  да  и  нашею
братьею  владыками44  (Воскр.).
 Великий  князь  Дмитрий  Шемяка  решил,  наконец,  по¬
следовать  совету  епископа  Ионы,  дать  свободу  Василию
Темному  и  наделить  его  особым  уделом.  Это  свое  жалование
Шемяка  облек  в  чрезвычайно  торжественную  форму.  В  со¬
провождении  всех  епископов,  и  честных  архимандритов,  и
игуменов  он  отправился  в  Углич,  где  бывший  великий  князь
находился  в  заключении.  Освобождение,  а  вместе  с  тем  и
низложение  великого  князя  в  удельные  сопровождалось
большим  пиром,  в  котором  приняли  участие  „все  епископы
земли  русские,  и  бояре  мнози,  и  дети  боярския44.
 При  такой  обстановке  исполнил  новый  великий  князь
совет  рязанского  епископа  укрепить  Василия  Васильевича
„крестом  честным  и  нашею  братьею,  владыками44.  Итак,  не
один  епископ  Иона  укрепил  своим  согласием  переход  вели¬
кого  княжения  от  старшей  линии  к  младшей,  но  и  все  епи¬
скопы  Русской  земли.  Что  они  делали?  Они,  по  слову  апо¬
стола,  подчинялись  предержащей  власти.
 В  том  же  году  (1446)  Василий  Темный  возвратил  себе
великое  княжение.  Ночью,  в  самый  день  Рождества  Христо¬
ва,  воины  его  внезапно  овладели  Москвой.  Наместник  Дмит¬
рия  Шемяки  едва  успел  убежать  из  церкви,  где  он  слушал
заутреню;  наместник  же  Ивана  Можайского  попал  в  плен.
Так  совершилось  восстановление  Василия  Темного  на  вели¬
ком  княжении.  Кто  это  сделал?  Профессор  Знаменский  гово¬
рит:  „Во  время  всей  этой  усобицы  духовенство  крепко  стоя¬
 557

ло  за  великого  князя,  всеми  силами  содействуя  победе  Мо¬
сквы.  Св.  Иона  неизменно  действовал  в  пользу  Василия,  не¬
смотря  на  то,  что  Шемяка  усердно  старался  привлечь  его  к
себе,  много  его  честил  и,  завладев  Москвой,  ввел  его  в  пол¬
ное  управление  делами  митрополии44  (73).  Источники  гово¬
рят  совершенно  другое.  Мы  видели  уже,  что  все  епископы
русские  признали  факт  низложения  Василия  Васильевича  и
перехода  великого  княжения  к  Дмитрию  Шемяке.  Не  могли
же  они  вслед  за  этим  признанием  начать  интриговать  против
нового  великого  князя  и  содействовать  Василию  Темному
овладеть  Москвой.  Василий  Темный  восстановил  свои  права
на  великое  княжение  не  при  помощи  духовенства,  а  при  со¬
действии  военной  силы,  русской  и  татарской.  Чрезвычайно
интересный  и  крайне  трогательный  рассказ  об  этом  можно
прочитать  в  Воскресенской  летописи.
 Но  как  только  Василий  Васильевич  снова  сделался  пре¬
держащею  властью,  все  духовенство  опять  стало  на  его  сто¬
роне.  Завладев  Москвой,  великий  князь  направил  свои  вой¬
ска  против  Дмитрия  Шемяки  и  принудил  его  к  миру,  по  ко¬
торому  Шемяка  отказался  от  великого  княжения  и  дал  на
себя  „проклятыя  грамоты44.  Несмотря  на  этот  мир,  Шемяка
не  думал  успокоиться,  он  не  исполнил  принятых  на  себя  до¬
говором  обязательств  и  начал  замышлять  новые  козни  про¬
тив  Василия  Васильевича.  В  этих  затруднительных  обстоя¬
тельствах  великий  князь  обратился  к  суду  духовенства,  ко¬
торое  и  оказало  ему  энергическую  поддержку.  Все  находив¬
шиеся  в  Москве  в  декабре  1447  г.  епископы,  архимандриты,
игумены,  священноиноки  и  священники  собрались  на  собор,
рассмотрели  жалобу  великого  князя  и  написали  Шемяке  по¬
слание,  в  котором  исчисляют  все  его  неправды,  убеждают
исправиться  и  угрожают  отлучением  от  церкви,  если  он  не
исполнит  принятых  на  себя  обязательств.  Так  как  Дмитрий
Юрьевич,  несмотря  на  увещания  духовенства,  не  исправился
согласно  крестному  целованию,  то  его  постигло  отлучение.
Кроме  соборного  послания,  мы  имеем  еще  несколько  посла¬
ний  митрополита  Ионы  по  тому  же  вопросу.  Шемяка  про¬
должал  замышлять  против  великого  князя  и  с  этою  целью
набирать  себе  сторонников;  митрополит  нашел  поэтому
 558

нужным  написать  послание  ко  всем  „князьям,  панам  и  боя¬
рам,  и  наместникам,  и  воеводам,  и  всему  купно  христоиме-
нитому  Господню  людству“.  Указывая  на  неисполнение
Шемякою  крестных  грамот,  он  убеждает  всех  и  каждого,  во
избежание  кровопролития,  поступать  на  службу  к  великому
князю,  а  не  к  Шемяке.  В  послании  к  новгородскому  еписко¬
пу  митрополит  доказывает,  что  отлученного  от  церкви  Ше-
мяку  епископ  не  может  называть  „сыном44  своим.  Оказывая
деятельную  поддержку  предержащей  власти,  митрополит  не
высказывает,  однако,  никаких  новых  взглядов  на  власть  ве¬
ликого  князя.  Отношения  великого  князя  к  удельным  оста¬
ются  по-прежнему  договорными,  и  „неисправление44  Шемя-
ки  заключается  в  том,  что  он  действует  несогласно  с  заклю¬
ченным  договором.  В  грамотах  собора  и  митрополита  нет  ни
малейшего  намека  на  единство  политической  власти,  на
единодержавие1.  Иначе  оценивает  содержание  соборного
послания  профессор  Иконников.  „В  первых  строках  посла¬
ния,  —  говорит  он,  —  духовенство  высказывает  ясно  свою
основную  мысль  о  царственном  единодержавии:  оно  сравни¬
вает  грех  отца  Шемяки  —  Юрия,  стремившегося  захватить
великокняжеский  престол,  с  грехом  праотца  Адама,  которо¬
му  сатана  вложил  в  сердце  желание  сравниться  с  божеством;
Шемяку  за  ослепление  великого  князя  сравнивает  с  брато¬
убийцами,  Каином  и  Святополком.  Точнее  взгляд  духовен¬
ства  определяется  словами:  „Кому  дано  что  от  Бога,  того  не
может  отнять  у  него  никто44  (326).  Где  же  тут  мысль  о  еди¬
нодержавии?  Полагаем,  она  совершенно  отсутствует.  А  там,
где  почтенный  автор  усматривает  наиболее  точное  ее  выра¬
жение,  содержится  признание  как  раз  обратного,  т.е.  много-
державия.  Как  великому  князю  Богом  дано  великое  княже¬
ние,  так  удельному  —  удельное.  То  и  другое,  следовательно,
навеки  неприкосновенно.  С  такими  взглядами  никогда  не
 1  АИ.  I.  №  40,  43,  53,  56;  АЭ.  I.  №  372.  В  послании  митрополита  к
псковичам  проводится  та  же  мысль  о  подчинении  князю  на  основании
договора.  „А  на  чем  есте,  сынове,  рекли  к  нашему  сыну,  а  к  своему
отчичу  и  дедичу,  к  великому  князю,  и  в  том  бы  есте  к  нему  о  всем  правили
и  стояли  в  том“  (АИ.  I.  №  61.  1458).
 559

пришли  бы  к  единодержавию.  Но  духовенство  иначе  и  смот¬
реть  не  могло.
 Мысль  о  том,  что  духовенство  способствовало  утвер¬
ждению  новых  воззрений  на  существо  княжеской  власти,
имеет  свой  зародыш  также  в  труде  Соловьева.  В  t.IV  его
„Истории64  читаем:  „Нам  не  нужно  повторять  здесь  сказан¬
ного  выше  о  могущественном  содействии  св.  Алексия  мос¬
ковским  князьям  в  утверждении  их  власти  над  другими
князьями64  (303).  Эта  мысль  получила  свое  дальнейшее  раз¬
витие  в  двух  трудах,  почти  единовременно  увидавших  свет:
в  сочинениях  профессора  Николаевского  и  профессора
Иконникова.  Профессор  Николаевский  проводит  мысль  о
том,  что  русское  духовенство  заботилось  об  утверждении
самодержавной  власти  в  Русской  земле  (93  и  след.).  Профес¬
сор  Иконников  указывает  на  источник  этих  новых  воззрений
на  власть.  По  его  мнению,  они  пришли  к  нам  из  Византии.
„В  Византии,  —  говорит  он,  —  вырабатывается  теория  гос-
подственного  значения  светской  власти  в  отношении  к  ду¬
ховной,  и  в  таком  виде  она  перешла  в  Россию66  (368).  „Тем
же  путем  распространились  в  России  и  новые  понятия  о  вер¬
ховной  власти:  их  вносит  в  русское  общество  византийское
духовенство,  у  которого  вполне  заимствует  русское66  (369).
„Полным  представителем  этой  системы  был  Иоанн  IV,  кото¬
рый  отчетливо  и  сознательно  формулирует  ее  в  своих  посла¬
ниях  к  Курбскому66  (370).  Еще  определеннее  и  решительнее
выражает  эту  мысль  профессор  Дьяконов.  В  предисловии  к
своему  исследованию  „Власть  московских  государей66  он
говорит:  „В  настоящее  время  не  может  подлежать  спору  то
положение,  что  самая  идея  самодержавной  власти  позаимст¬
вована  из  Византии66.  Оба  последних  автора  приписывают
духовенству  не  только  содействие  к  утверждению  в  России
самодержавной  власти,  о  чем  говорит  профессор  Николаев¬
ский,  но  инициативу  введения  ее,  оно  заносит  к  нам  самую
идею  самодержавия.  Но  между  ними  есть  и  разница.  Про¬
фессор  Иконников  не  называет  собственным  именем  те  но¬
вые  начала  власти,  которые  принесены  к  нам  из  Византии.
Он  знакомит  с  ними  своего  читателя  путем  намека:  это  то,  о
чем  говорит  Грозный  в  переписке  с  Курбским.  Профессор
 560

Дьяконов  выражается  прямо:  позаимствована  самая  идея  са¬
модержавия.  Есть  и  другое  различие.  У  профессора  Иконни¬
кова  духовенство  не  единственная  причина  изменений  ха¬
рактера  власти  московских  государей;  он  отдает  должное  и
татарам  и  находит  верным  замечание  Карамзина,  сказавше¬
го:  „Москва  обязана  своим  величием  ханам“  (318).  Эта  двой¬
ственность  в  той  форме,  в  какой  почтенный  автор  говорит  о
влиянии  Византии,  не  очень  последовательна,  но,  конечно,
ближе  к  истине.  Профессора  же  Дьяконов  в  московском  са¬
модержавии  видит  явление  однопричинное  и  ничего  не  знает
о  влиянии  ордынских  „царей“  на  власть  московских  госуда¬
рей.
 Вышеприведенное  замечание  Соловьева,  конечно,  дол¬
жно  быть  принято.  Духовенство,  выводя  светскую  власть  от
Бога,  несомненно,  усиливало  ее.  Митрополиты,  имея  общую
резиденцию  с  Великим  князем  Московским,  одним  этим
фактом  сожительства  возвышали  его  власть  над  властью
других  князей.  Эта  близость  к  московскому  князю,  нату¬
рально,  заставляла  их  поддерживать  его  в  борьбе  с  удельны¬
ми.  Они  благословляли  союзы  удельных  с  московскими  ве¬
ликими  князьями  и  при  этом  освобождали  их  от  крестных
целований  ко  всем  другим  князьям;  в  случае  же  нарушения
этих  союзов  они  предавали  их  анафеме.  Это  делал  и  митро¬
полит  Алексий,  что  и  имеет  в  виду  Соловьев  в  вышеприве¬
денном  месте.  Но  митрополит  Алексий  отправляется  от  до¬
говорных  начал  и  карает  отлучением  за  неисполнение  крест¬
ных  целований  и  никаких  новых  мыслей  об  отношениях
удельных  князей  к  великим  не  высказывает.  Эти  отношения
и  после  митрополита  Алексия  продолжают  оставаться  дого¬
ворными.
 Совсем  на  другую  почву  становится  протоиерей  Нико¬
лаевский,  приписывая  духовенству  утверждение  в  России
самодержавия.  От  духовного  писателя,  автора  прекрасного
очерка  русской  проповеди  в  XV  и  XVI  веках,  мы,  конечно,
не  можем  требовать,  чтобы,  говоря  о  влиянии  духовенства
на  развитие  самодержавия,  он  отправлялся  от  точных  поня¬
тий  о  самодержавии  и  был  знатоком  русской  политической
истории.  Автор,  действительно,  не  дает  определения  терми¬
 561

на  „самодержавие*4,  который  он  встречает  в  памятниках,  и  не
идет  в  глубь  расследования  фактов  светской  истории,  кото¬
рых  ему  приходится  касаться.  Вследствие  этого  весь  его  от¬
дел  о  влиянии  духовенства  на  власть  московских  государей
представляется  смутным  по  постановке  вопроса  и  малодока¬
зательным  по  существу.
 Сказав,  что  русское  духовенство  заботилось  об  утвер¬
ждении  самодержавной  власти  в  Русской  земле,  почтенный
автор  продолжает:  „О  митрополите  Ионе  читаем,  что  он  (с
архиепископом  новгородским)  тотчас  по  изгнании  хана  но¬
гайского,  „завещастася  испросити  у  Бога,  яко  отныне  ордын-
стии  царие  не  имут  одолети  рустей  державе,  и  велиции  князи
к  тому  не  имут  ходити  в  Орду  на  поклонение  к  царем,  но
самодержавно  да  царствуют  в  отечествии,  си  в  Русстей  зем¬
ле,  одолевая  противных,  и  сугубо  прорекоша  великой  Орде
разорение  и  русскому  царству  распространение44  (93).  Вот
место,  в  котором  употреблен  термин  „самодержавие44.  Но  в
каком  смысле:  в  смысле  абсолютной  власти  вообще  или  в
каком  другом?  Здесь  речь  идет  не  об  абсолютной  власти  во¬
обще,  а  о  национальной  и  независимой  от  Орды  и  только.
Если  под  самодержавием  автор  разумеет  национальную
власть,  он  доказал  свою  мысль;  если  абсолютную  —  он
ошибается.  Что  он,  собственно,  имеет  в  виду,  этого  он  не
высказывает,  но,  кажется,  абсолютную.
 Непосредственно  за  приведенной  цитатой  автор  про¬
должает:  „Предшественник  митрополита  Ионы,  Фотий,  вы¬
брал  князем  малолетняго  сына  Василиева,  стараясь  утвер¬
дить  власть  в  одном  доме;  он  больше  действовал  своими
личными  убеждениями  и  сам  ездил  в  Галич,  чтобы  прими¬
рить  удельных  князей  и  склонить  их  признать  власть  мос¬
ковская  государя44.
 Здесь  сохранение  великого  княжения  в  старшей  линии
Дмитрия  Донского  приводится  в  доказательство  содействия
духовенства  к  утверждению  самодержавия!  Но  допустим,
что  это  одно  и  то  же;  посмотрим  только,  правильно  ли  при¬
ведены  факты.
 Василий  Васильевич  не  был  выбран  Фотием  в  преемни¬
ки  своего  отца,  а  получил  великое  княжение  от  отца  по  со¬
 562

глашению  с  братьями.  Мы  имеем  три  духовных  завещания
Василия  Дмитриевича.  Первое  было  написано  еще  до  приез¬
да  грека  Фотия  из  Византии  в  Москву.  В  нем  великий  князь
говорит  о  своем  старшем  сыне,  Иване,  как  предполагаемом
наследнике  в  великом  княжении.  Следовательно,  мысль  о
переходе  великого  княжения  в  нисходящей  линии  старшего
сына  Дмитрия  Донского  была  присуща  Василию  Дмитрие¬
вичу  и  до  приезда  Фотия  в  Москву.  Но  предполагаемый  на¬
следник  умер  прежде  отца;  великий  князь  написал  новое  за¬
вещание,  в  котором  прямо  уже  отказывает  великое  княжение
сыну  Василию.  Сына  своего  Василия,  княгиню  и  остальных
детей  князь  поручает  заботам  Великого  князя  Витовта,  род¬
ных  своих  братьев:  Андрея,  Петра  и  Константина,  и  трою¬
родных:  Сергея  и  Ярослава  Владимировичей,  „по  их  докон-
чанью,  как  они  рекли“.  Что  это  такое?  Это  исстари  практи¬
ковавшийся  у  нас  порядок.  Князь  не  довольствуется  состав¬
лением  завещания  в  пользу  своих  сыновей,  но  укрепляет  его
договором  с  другими  князьями,  которые  обязываются  быть
исполнителями  воли  завещателя  и  охранителями  интересов
его  наследников.  Это  вековая  практика.  Фотий  тут  реши¬
тельно  ни  при  чем.  По  установившемуся  порядку  он  дает
свое  благословение  и  только.  Он  точно  так  же  дал  бы  свое
благословение,  если  бы  великий  князь  отказал  свое  княже¬
ние  не  сыну,  а  брату.
 Василию  Дмитриевичу  удалось  склонить  в  пользу  сво¬
его  завещания  трех  родных  братьев  и  двух  троюродных,  но
старший  его  брат,  Юрий,  в  этом  соглашении  участия  не  при¬
нял.  Это  значит,  что  он  оставил  за  собой  свободу  предъявить
права  на  великое  княжение  и  начать  с  племянником  войну.
По  смерти  Василия  Дмитриевича  новый  великий  князь  по
соглашению  с  митрополитом,  дядями,  дедом  Витовтом  и  со
всеми  князьями  и  боярами  земли  своей  решил  вступить  в
мирные  переговоры  с  дядею  Юрием.  Послом  к  нему  в  Галич
был  отправлен  митрополит  Фотий.  Несмотря  на  почетный
прием,  оказанный  Фотию,  ему  не  удалось  склонить  Юрия  к
отказу  от  своих  притязаний.  Юрий,  провожая  митрополита,
сказал  ему:  „Пошлю  о  миру  к  великому  князю  бояр  своих“.
Эти  послы  были  присланы  в  Москву  и  заключили  мир  на
 563

том,  что  Василий  Васильевич  и  Юрий  передадут  свой  спор
на  решение  „царя66,  т.е.  в  Орду.  В  Орде  же  дело  было  решено
в  пользу  Василия,  но  представителем  и  защитником  его  ин¬
тересов  был  не  Фотий,  а  бояре.  Роль  Фотия  во  всем  этом  де¬
ле  оказывается  чрезвычайно  скромной.  Он  не  только  не  вы¬
бирал  князя  на  московский  престол,  но  даже  не  мог  поме¬
шать  переносу  вопроса  о  наследстве  на  суд  ордынского  царя.
 Затем  автор  приводит  мысли,  выраженные  в  послании
старца  псковского  Елеазарова  монастыря  о  замене  павшего
Рима  и  Константинополя  Русским  царством  или  о  Москве,
как  Третьем  Риме.  С  этой  точки  зрения  русский  государь
представляется  браздодержателем  всех  престолов  и  во  всей
поднебесной  единственным  христианским  царем,  а  москов¬
ская  Успенская  церковь  —  „одна  во  всей  вселенной  светится
лучше  солнца  вместо  церквей  римской  и  константинополь¬
ской66  (95).  Распространение  таких  мыслей  должно  было  в
значительной  мере  способствовать  возвеличению  значения
Москвы  и  русской  царской  власти,  но  они  не  имеют  никако¬
го  отношения  к  установлению  и  утверждению  какой-либо
определенной  формы  правления.
 На  следующей,  96-й  странице,  читаем:  „Голос  русского
духовенства  в  пользу  самодержавия  царской  власти  разда¬
вался  с  большею  и  большею  силою  по  мере  того,  как  сама
царская  власть  приобретала  фактическое  значение  в  госу¬
дарстве.  Каждая  новая  победа...  давала  повод  говорить  о  ней
как  о  новом  доказательстве  милости  Божией  к  вел.  князю,
новом  свидетельстве  истинности  и  законности  его  помаза¬
ния  на  Русское  царство66.  И  затем  приводится  выдержка  из
письма  протоиерея  Сильвестра,  написанного  по  поводу  взя¬
тия  Казани.  „Ныне  царь  наш,  Иван  Васильевич,  —  говорит
Сильвестр,  —  уподобился  царю  Константину...  Казань  разо¬
ри...  христианство  насади...  и  аще  убо  Константина  вспомя-
нухом,  подобает  и  царя  Давида  на  среду  привести...  Сколько
подобно  ему  пострадал  от  врагов  царь  Иван,  но  и  он,  подоб¬
но  Давиду,  поступал  с  нами  кротко66  и  т.д.  Во  всем  письме  ни
слова  о  самодержавии.  Из  предшествующего  же  мы  знаем,
что  протоиерей  Сильвестр  даже  вовсе  не  был  сторонником
самодержавия  в  смысле  абсолютной  власти,  а  является  пер-
 564

вым  виновником  формального  ограничения  власти  царя.
 Ссылки  такого  рода  свидетельствуют  о  не  совсем  ясном
представлении  автора  о  существе  самодержавия  и  ровно  ни¬
чего  не  доказывают.
 Профессор  Иконников  берет  на  себя  задачу  указать  на
самую  причину  изменений  характера  власти  московских  го¬
сударей;  он  полагает,  что  „теория  светской  власти  утвержда¬
ется  у  нас  на  византийских  преданиях,  духовном  авторитете
и  источниках  византийской  письменности46  (370).  Нельзя
сказать,  чтобы  приведенное  положение  отличалось  большой
определенностью.  Следовало  бы  выяснить,  о  какой  это  тео¬
рии  светской  власти  говорит  почтенный  автор.  Полное  вы¬
ражение  этой  теории  он  находит  в  посланиях  Ивана  Грозно¬
го  к  Курбскому.  Необходимо  было  также  выяснить  и  теорию
Грозного;  автор  делает  выписки  из  его  посланий,  но  не  фор¬
мулирует  самой  теории.  Трудно  понять,  далее,  что  разумеет
автор,  говоря,  что  теория  Грозного  утверждается  на  духов¬
ном  авторитете.  Какой  это  духовный  авторитет?  Авторитет
духовных  властей?  Но  мы  знаем,  что  именно  Грозный  энер¬
гически  восставал  против  господства  попов  в  государстве.
 Если  бы  автор  говорил  о  какой-либо  определенной  тео¬
рии,  например,  о  теории  божественного  происхождения  вла¬
сти,  мы  бы  к  нему  совершенно  присоединились.  Но  он  не
берет  на  себя  задачи  выяснить  теорию  Грозного  в  том  виде,
как  она  высказана  им  в  переписке  с  князем  Андреем  Курб¬
ским,  и  приписывает  все,  что  царь  Иван  Васильевич  говорил
там  о  существе  своей  власти,  влиянию  византийских  преда¬
ний  и  памятников  византийской  письменности.  Вот  с  этим
никак  нельзя  согласиться.
 Иван  Грозный  говорит  не  о  божественном  только  про¬
исхождении  своей  власти;  он  говорит  еще  и  о  том,  что  он
должен  сам  управлять  своим  государством  и  не  давать  вла¬
ствовать  над  собой  своим  рабам.  К  кому  относится  это  вы¬
ражение?  Возражая  Курбскому,  царь  не  его  только  имел  в
виду,  а  всю  Избранную  раду,  которая  ограничивала  его
власть.  Курбский  в  письме  к  царю,  вызвавшем  его  ответное
послание,  противополагает  прежнее  его  правление—  пре-
светлое  —  нынешнему,  когда  царь  сделался  гонителем  своих
 565

верных  слуг.  Царь  понял,  что  Курбский  отдает  хвалу  време¬
ни,  когда  господствовала  рада,  а  потому  в  своем  ответе  мно¬
го  раз  обращается  с  порицанием  к  раде,  и  решительно  выска¬
зывает  мысль,  что  он  должен  сам  править  государством,  а  не
подчиняться  советникам.  Эту  теорию  почтенный  автор,  надо
полагать,  тоже  выводит  из  Византии,  так  как  ее  влиянию
приписывает  он  все  мысли,  формулированные  Грозным  в
посланиях  к  Курбскому.  А  это  нуждается  в  особом  доказа¬
тельстве,  так  как  есть  достаточное  основание  сомневаться  в
византийском  происхождении  идеи  личного  у  нас  управле¬
ния  князя.  Личное  управление  князя  есть  исконное  явление
нашей  истории:  князь  изначала  призывался  для  суда  и
управления  и,  обыкновенно,  судил  и  управлял  сам.  Не  лич¬
ное  управление,  на  стороне  которого  стоит  Грозный,  есть
новость,  а  управление,  ограниченное  советом  и  введенное  к
нам  Сильвестром  и  Адашевым,  есть  новость.  Откуда  взяли
идею  такого  управления  члены  Избранной  рады,  в  числе  ко¬
торых  были  и  многие  представители  духовенства,  этого  мы
не  знаем;  но  если  верить  Ивану  Грозному,  они  позаимство¬
вали  ее  из  Византии.  Вот  какую  выдержку  приводит  профес¬
сор  Иконников  из  письма  Грозного:  „Как  может  назваться
самодержцем  тот,  кто  не  сам  управляет  государством?  Пока
Римскою  империею  управлял  один  Август,  она  была  неру¬
шима,  но  как  только  после  Константина  Великого  наступает
разделение  власти,  Византия  распадается  и  слабеет.  Злые
советники  стараются  захватить  в  свои  руки  власть,  и  грече¬
ская  империя,  бравшая  дань  прежде  с  других  народов,  те¬
перь  сама  платит  ее.  Наступает  господство  латин,  а  потом
падение  империи.  Там  цари  были  послушны  советникам  и
привели  государство  к  погибели“  (361).  Дополним  эту  вы¬
держку  небольшой  выпиской  подлинных  слов  Грозного.
Указав  на  факты  постепенного  падения  Византии,  он  обра¬
щается  с  таким  воззванием  к  Курбскому:  „Смотри  же  убо  се
и  разумей,  каково  правление  составляется  в  разных  началах
и  властех,  и  понеже  убо  тамо  (в  Византии)  быша  царие  по¬
слушны  епархом  и  сигклитом,  и  в  какову  погибель  приидо-
ша!  Сие  ли  убо  нам  советуеши,  еже  к  такове  погибели  при-
ити?“  (153).
 566

Итак,  проводя  начало  личного  управления,  Грозный  во¬
все  не  думает,  что  он  переносит  к  нам  византийские  поряд¬
ки;  совершенно  наоборот,  в  попытке  Избранной  рады  огра¬
ничить  его  власть  он  видит  подражание  гибельным  приме¬
рам  Византии.  Далеко,  следовательно,  не  все  теории  Грозно¬
го  можно  выводить  „из  византийских  преданий  и  источни¬
ков  византийской  письменности46.  У  этого  государя  было
слишком  много  своеобразного,  чего  никак  нельзя  объяснить
простым  заимствованием.  Почтенный  историк  останавлива¬
ется  на  посланиях  Грозного  и  в  них  видит  воплощение  ви¬
зантийских  теорий;  но  вовсе  не  берет  в  соображение  прави¬
тельственной  практики  московского  государя,  а  в  данном
вопросе  это  имеет  большое  значение.  Какими  византийски¬
ми  преданиями  можно  объяснить,  например,  учреждение
опричнины  или  венчание  на  Московское  царство  Семена
Бекбулатовича  не  в  качестве  второго,  младшего  царя,  что
бывало  в  Византии,  а  единственного,  и  с  переходом  настоя¬
щего  царя  в  положение  подданного?
 На  точке  зрения  заимствования  стоит  и  профессор  Дья¬
конов  в  своем  сочинении  „Власть  московских  государей66,  но
в  отличие  от  своего  предшественника  он  ясно  и  определенно
называет  то,  что  мы  взяли  из  Византии.  „В  настоящее  время,
—  говорит  он,  —  не  может  подлежать  спору  то  положение,
что  самая  идея  самодержавной  власти  позаимствована  из
Византии66.  Почтенный  автор  не  доказывает  в  своем  иссле¬
довании  факта  позаимствования  и  не  объясняет,  что  разуме¬
ет  он  под  самодержавной  властью,  самая  идея  которой  была
позаимствована.  Нельзя  требовать,  чтобы  автор  доказывал
положения,  которые  он  считает  бесспорными;  но  можно  по¬
жалеть,  что  он  не  указал,  кто  довел  его  положение  до  со¬
стояния  бесспорности.  Мы,  по  крайней  мере,  не  нашли  в  ли¬
тературе,  предшествующей  появлению  в  свет  его  книги,  об¬
стоятельного  решения  этого  вопроса  в  нужном  для  автора
смысле.  Также  нельзя  не  пожалеть,  что  автор  не  объясняет,  в
каком  смысле  употребляет  он  слово  самодержавие.  Из  раз¬
ных  мест  его  книги  можно  вывести,  что  под  самодержавием
 567

он  разумеет  неограниченную,  абсолютную  власть.  Таким
образом,  власть  московских  государей  характеризуется  при¬
знаком  абсолютизма,  занесенного  из  Византии.  Так  ли  это?
Что  власть  московских  государей  идет,  постоянно  возрастая,
это  факт  общепризнанный  и  не  подлежащий  никакому  со¬
мнению;  но  что  она  может  быть  характеризована  определен¬
ным  признаком  абсолютизма,  это  положение  далеко  не  так
ясно  и  просто,  как  думает  почтенный  автор.  Затронутый  в
краткой  заметке  г-на  Дьяконова  вопрос  представляется  чрез¬
вычайно  сложным.
 Но  прежде  чем  разъяснить  нашу  мысль,  остановимся  на
одном  предварительном  вопросе.  Идея  московского  само¬
державия,  говорят  нам,  позаимствована  из  Византии.  А  что
было  в  Византии?
 Римские  императоры  языческой  эпохи  соединяли  в  сво¬
их  руках  абсолютную  власть.  По  lex  regia  все,  что  было
угодно  и  нравилось  императору,  имело  силу  закона:  Quid-
quid  principi  placuit,  legis  habet  vigorem.  Положение  это  не
было  отменено  и  в  христианскую  эпоху;  но  с  признанием
христианства  государственной  религией  оно  потерпело  на
практике  существенное  ограничение.  Приняв  христианство,
признав  его  догматы,  установленные  на  Вселенских  соборах,
сделавшись  защитниками  и  покровителями  православной
веры,  императоры  ограничили  собственную  свою  волю.  Они
не  могли  предписывать  свою  догму  вместо  догмы,  признан¬
ной  церковью;  они  не  могли  отменять  догматы,  признанные
Вселенскими  соборами  и  их  предшественниками.  Но  хри¬
стианство  дает  нам  не  одно  только  учение  веры,  оно  дает  и
учение  нравственности.  Византийские  императоры,  став  по¬
кровителями  истинной  веры,  сделались  в  то  же  время  и  обя¬
зательными  покровителями  христианской  нравственности.
Только  языческие  императоры  были  абсолютны  во  всех  де¬
лах  и  могли  установлять  даже  поклонение  таким  богам,  ка¬
кие  им  нравились;  с  принятием  христианства  языческий  аб¬
солютизм  светской  власти  сделался  невозможен  в  христиан¬
ском  государстве.
 Эти  понятия  об  ограниченной  светской  власти  греческое
духовенство  должно  было  принести  и  к  нам.  Признавая  одну
 568

церковь  и  одного  царя,  покровителя  церкви,  оно  должно  бы¬
ло  смотреть  на  русскую  светскую  власть  как  на  сугубо  огра¬
ниченную:  митрополита  Русской  земли  нельзя  было  ни  по¬
ставить,  ни  сменить  без  согласия  византийского  императора.
 Московские  государи  были  еще  менее  абсолютны,  чем
византийские  императоры.  Великий  князь  Иван  Васильевич
ездил  в  Симонов  монастырь  просить  прощения  у  митропо¬
лита  Геронтия  за  неправильный  спор  о  хождении  по  солнцу
во  время  освящения  Успенского  собора  и  не  был  в  состоя¬
нии  провести  желательную  ему  экспроприацию  части  цер¬
ковных  имуществ.  Царь  Иван  Грозный  приступил  к  исправ¬
лению  Судебника  деда  своего,  испросив  предварительно
благословение  духовного  собора,  и  также  не  был  в  состоя¬
нии  обратить  часть  церковных  имуществ  на  потребности
государства.  Алексей  Михайлович  в  своем  столкновении  с
Никоном  нашел  нужным  обратиться  к  суду  восточных  пат¬
риархов  и  оправдывался  перед  ними  в  обвинениях,  которые
выставил  против  него  Никон.
 Мы  далеки  от  мысли  отрицать  влияние  Византии  на
строй  государственной  жизни  древней  России.  Внося  к  нам
идею  божественного  происхождения  власти,  духовенство
много  способствовало  возвеличению  достоинства  светской
власти;  но  проводить  идею  языческого  абсолютизма  оно  не
могло  по  самому  свойству  своего  учения.
 Но  есть  и  другие  пункты,  с  точки  зрения  которых  тоже
оказывается  неприложимой  к  власти  московских  государей
идея  абсолютизма.  Московским  государям  была  чужда
мысль,  что  закон  есть  то,  что  им  нравится,  что  он  есть  дело
их  произвола.  Они  жили  в  веками  установленном  порядке  и
руководились  в  своих  правительственных  действиях  стари¬
ной,  освященной  временем,  давним  обычаем.  Великий  князь
Иван  Васильевич  назначает  своим  наследником  внука,  а  не
второго  сына  потому,  что  это  старина,  идущая  от  его  праро¬
дителей.  Сын  его,  Великий  князь  Василий,  делает  отказ  в
пользу  жены  своей,  „как  писалось  в  прежних  грамотах...  от¬
цов  наших  и  прародителей,  как  следует,  как  прежним  вели¬
ким  княгиням  шло“.  Следует  быть  тому,  что  было  прежде.
Так  же  рассуждает  и  Иван  Грозный.  Он  желает  исправить
 19—1728
 569

изданный  его  дедом  Судебник  и  просит  духовенство  благо¬
словить  его  на  исправление  Судебника  „по  старине64.  Свою
власть  в  том  виде,  как  он  проявлял  ее  после  низложения  Из¬
бранной  рады,  он  также  не  считает  новостью,  делом  своего
усмотрения:  это  власть,  унаследованная  от  предков,  это  та
самая  власть,  которая  принадлежала  Великому  князю  Вла¬
димиру  Святому,  просветившему  Русскую  землю  святым
Крещением,  Владимиру  Мономаху,  Александру  Невскому,
Дмитрию  Донскому  и,  наконец,  деду  и  отцу  великого  князя.
Московские  порядки  второй  половины  XVI  века  не  созданы
Грозным;  такова  его  точка  зрения.
 Веками  сложившиеся  порядки  московские  государи  не
находили  возможным  отменять  своею  волею,  хотя  бы  они
им  и  не  нравились.  Таковы,  например,  порядки  вольной
службы  и  местничества  служилых  людей.  Много  терпел  от
права  свободного  отъезда  Великий  князь  Василий  Темный;
не  нравилось  это  право  и  сыну  его,  Ивану  Васильевичу;  но
ни  тот,  ни  другой  князь  не  нашли  возможным  отменить  это
право  своим  указом.  Московские  государи  ведут  борьбу  с
отдельными  служилыми  людьми,  замышляющими  отъезд,
обвиняют  их  в  измене  и  сажают  в  тюрьму,  где  и  держат  до
тех  пор,  пока  они  не  добьют  челом  о  прощении,  но  права
отъезда  в  принципе  они  не  касаются  и  не  отменяют  его;  оно
вымирает,  не  будучи  отменено.  Право  местничества  несо¬
мненно  ограничивает  власть  московских  государей.  Москов¬
ские  служилые  люди  обязаны  служить,  но  их  нельзя  назна¬
чать  на  какое  царю  угодно  место.  Их  надо  или  назначать  со¬
гласно  их  отеческой  чести,  или  вовсе  не  назначать;  от  назна¬
чения,  несогласного  с  их  отеческой  честью,  они  имеют  право
отказаться.  И  вот  это  ограничение  царской  власти  существу¬
ет  в  XIV,  XV,  XVI  и  XVII  веках.  Отменяется  оно  только  в
1682  г.,  но  как?  Приговором  собора  духовенства  и  служилых
людей,  а  не  одним  царским  указом.
 Характеризовать  власть  московских  государей  постоян¬
ным  признаком  абсолютизма  на  всем  пространстве  многове¬
кового  существования  Московского  государства  едва  ли
можно.  Власть  московских  государей  находится  в  процессе
постоянного  возрастания.  С  каждым  царствованием  она  все
 570

более  и  более  высвобождается  из  тех  уз,  которые  опутывали
ее  в  древности.  Но  она  и  в  XVII  веке  не  доходит  до  сознания
своей  неограниченности  и  не  считает  нужным  сделать  какое-
либо  законодательное  определение  своих  полномочий.
Единственное  исключение  представляет  Иван  Грозный,  этот
душевнобольной  философ  на  престоле.  Но  и  он  не  дает  зако¬
нодательных  определений  власти  московских  государей,  а
рисует  лишь  свой  идеал  христианского  царя.  В  ответном  по¬
слании  к  Курбскому  он  излагает  свой  взгляд  на  происхожде¬
ние  и  существо  принадлежащей  ему  власти1.  Взгляд  этот
сложился  под  влиянием  двух  мотивов:  христианских  идей  и
отечественной  практики.  В  первую  половину  царствования
Грозного  Избранная  рада  ограничивала  его  власть.  Это  но¬
вовведение  удержалось  в  нашей  практике  недолго,  но  оста¬
вило  тяжелый  след  в  воспоминаниях  царя.  Отвечая  Курб¬
скому,  он  имеет  в  виду  не  его  только,  а  всю  раду  и  отзывает¬
ся  о  ней  с  крайним  озлоблением.  Он  честит  членов  ее  на¬
именованием  рабов  и  собак,  в  действиях  их  видит  измену:
они  хотели  подчинить  царя  своей  воле  и  погубить  его.  Эту
личную  точку  зрения  необходимо  иметь  в  виду  при  разъяс¬
нении  взглядов  Г  розного.
 Царь  исходит  из  той  христианской  мысли,  что  „земля
правится  Божиим  милосердием,  и  Пречистыя  Богородицы
милостью,  и  всех  святых  молитвами,  и  родителей  наших
благословением,  и  последи  нами,  государями  своими,  а  не
судьями  и  воеводами44  (156).  Из  этого  божественного  миро-
правления  возникает  для  христианского  государя  задача
привести  подданных  своих  к  познанию  истинного  Бога.
„Тщу  же  ся,  —  говорит  царь,  —  со  усердием  люди  на  истину
и  на  свет  наставити,  да  познают  единаго  истиннаго  Бога,  в
Троице  славимаго,  и  от  Бога  даннаго  им  государя;  а  от  меж¬
доусобных  браней  и  строптиваго  жития  да  престанут,  ими
же  царствия  растлеваются.  Се  ли  убо  горько  и  тьма,  яко  от
злых  престати  и  благая  творити?44  (169).
 Таков  христианский  идеал  царя,  по  взгляду  Ивана  Гроз¬
ного.  Этот  Богом  поставленный  царь,  имеющий  целью  дать
 Приводим  страницы  по  3-му  изданию.
 571
 19*

торжество  христианской  истине,  сам  управляет  своим  госу¬
дарством,  а  не  подчиняется  своим  советникам,  этим  собакам
и  изменникам,  которые  хотели  его  погубить.  Христианский
государь  свободен  жаловать  и  казнить  своих  подвластных,
не  спрашивая  мнения  своих  советников,  и  так  было  всегда  в
России  (170).  Но  эти  казни  и  милости  не  произвол.  Русские
государи  благим  воздают  благое,  а  злым  —  злое  (189).  Они
казнят  только  злодеев,  но  злодеев  нигде  не  любят  и  не  ми¬
луют.  Мук  же,  гонений  и  смертей  многообразных  ни  на  кого
не  умышляют  (157).
 Рисуя  идеал  христианского  царя,  Иван  Грозный  упот¬
ребляет  в  своем  послании  и  термин  „самодержавие44.  Конеч¬
но,  он  не  анализирует  понятия  самодержавия.  Но  можем  ли
мы  упрекнуть  его  за  это,  если  ученые  конца  XIX  века  не
считают  нужным  останавливаться  на  разъяснении  этого  по¬
нятия?  Несмотря  на  молчание  Грозного  о  понятии  самодер¬
жавия,  мы  все  же  можем  выяснить  себе  до  некоторой  степе¬
ни  его  взгляд.  Признавая,  что  земля  правится  Божиим  мило¬
сердием  и  что  государи  призваны  вести  народ  свой  к  позна¬
нию  христианской  истины,  он,  конечно,  не  может  понимать
под  самодержавием  абсолютную  власть.  Принадлежащая
ему  власть  имеет  уже  предустановленную  цель,  от  которой
он  отступить  не  может.  Быть  самодержавным  в  пределах
этой  цели,  по  Грозному,  значит  управлять  самому,  а  не  в  за¬
висимости  от  бояр  и  вельмож.  „Российское  самодержавство,
—  говорит  царь,  —  изначала  сами  владеют  всеми  царствы,  а
не  бояре  и  вельможи44  (141).  И  в  другом  месте:  „Или  убо  сие
светло,  попу  и  прегордым,  лукавым  рабом  владети,  царю  же
токмо  председанием  и  царствия  честью  почтенну  быти,  вла-
стию  же  ни  чем  же  лучше  быти  раба?  А  се  ли  тьма,  яко  царю
содержа™  повеленная?  Како  же  и  самодержец  наречется,
аще*  не  сам  строит?  Яко  же  рече  апостол  Павел,  к  галатам
пиша:  В  несколько  лет  наследник  есть  младенец,  ничим  же
есть  лучше  раба,  но  под  повелительми  и  приставники  есть,
до  нарока  отча.  Мы  же,  благодатию  Христовою,  дойдохом
лет  нарока  отча,  и  под  повелительми  и  приставники  быти
нам  не  пригоже44(149).  Самодержавие  Грозного,  приравнен¬
ное  к  совершеннолетию,  обозначает  самостоятельность  вла¬
 572

сти  по  отношению  к  советникам,  боярам  и  вельможам,  а  не
право  обращать  в  закон  всякое  свое  желание.
 В  том  же  смысле  самостоятельности,  но  по  отношению
к  чуждой  власти  ордынских  царей  слово  это  употреблено  и
составителями  Степенной  книги  в  приведенном  уже  выше
месте  (с.396).  В  этом  же  смысле  независимости  царской  вла¬
сти  от  иноземцев  употребляется  оно  и  в  актах  об  избрании
Василия  Шуйского  на  царский  престол.  В  записи,  разослан¬
ной  боярами  во  все  города  для  приведения  подданных  к  при¬
сяге  новому  царю,  он  называется  самодержцем;  а  между  тем
те  же  бояре  предложили  новоизбранному  царю  ограничи¬
тельные  условия,  которые  им  и  приняты.  Таким  образом,
самодержавие  и  ограничение  существуют  рядом1.  Самодер¬
жавие  в  данном  случае  может  означать  только  националь¬
ную  власть,  не  подчиняющуюся  никакому  иноземному  гос¬
подству.  Еще  большие  ограничения  царской  власти  предло¬
жены  были  королевичу  Владиславу  и  им  приняты,  а  между
тем  и  вновь  избранный  государь  называет  себя  самодержцем
и  избравшие  его  бояре  чествуют  его  тем  же  титулом1  2.  И
здесь,  надо  думать,  словом  самодержавие  хотят  указать  на
независимость  нового  государя  от  его  отца,  польского  коро¬
ля,  а  не  на  неограниченность  власти.  Таково  словоупотреб¬
ление  XVI  и  начала  XVII  века.  Понятием  самодержавия  обо¬
значается  национальная  русская  власть,  свободная  от  всяко¬
го  подчинения  иноземной  силе.
 Термин  самодержец,  конечно,  есть  перевод  с  греческого
—  ацтохратсор.  Русские  князья  познакомились  с  ним  в  ви¬
зантийских  памятниках,  в  патриарших  грамотах  например,  в
которых  он  применялся  к  византийским  императорам,  и  са¬
ми  первоначально  чествовали  этим  титулом  государей  Ви¬
зантии,  а  потом  уже  по  их  примеру  стали  применять  его  и  к
себе.  Но  при  этом  наши  предки,  конечно,  не  вдавались  ни  в
какой  анализ  того,  что,  собственно,  этот  титул  значит  и  со¬
единяются  ли  с  ним  какие  права  и  какие  именно.  Поэтому  и
 1 	На  это  было  уже  указано  проф.  Ключевским  в  его  „Боярской  думе“.
 2 	Рум.  собр.  II.  №№  141,  144,  254,  263,  272—274,  276,  277,  1606—

оказалось  возможным  соединять  с  титулом  самодержца  ог¬
раничения  царской  власти.  Московские  великие  князья  по¬
заимствовали  у  митрополитов  титул  великих  князей  „всея
Руси44,  не  сделавшись  всероссийскими  (см.  т.1  „Древностей44.
С.  178),  и  у  византийских  императоров  титул  самодержца,  не
сделавшись  абсолютными.
 Но  возвратимся  к  Ивану  Грозному.  По  низложении  Из¬
бранной  рады  была  учреждена  опричнина  и  началась  эпоха
жестоких  казней.  Но,  проливая  кровь  злодеев  и  изменников,
Иван  Грозный  осуществлял  не  свою  только  личную  волю,  он
заручился  согласием  народа.  Вот  как  это  было.
 Беспорядки  и  разорение,  причиненные  боярами  и  вель¬
можами,  советниками  царя,  были  так  велики,  что  государь
не  нашел  возможным  оставаться  долее  на  престоле.  „Бояре  и
все  приказные  люди,  —  так  начинает  он  исчисление  бояр¬
ских  измен,  —  его  государства  людем  многие  убытки  дела¬
ли,  и  казны  его  государския  тощили,  а  прибытков  его  казне
государьской  ни  которой  не  прибавливали.  Также  бояре  его
и  воеводы  земли  его  государьские  себе  розъимали  и  другом
своим  раздавали,  и  держали  за  собою  бояре  и  воеводы  поме¬
стья  и  вотчины  великия,  и  жалованья  государьския  кормле-
ныя  емлючи,  и  собрав  себе  великия  богатства,  и  о  государе  и
о  его  государстве  нехотя  радети,  и  от  недругов  его,  от  крым¬
ского  и  от  литовского,  и  от  немец  не  хотя  крестиянства  обо-
роняти,  наипаче  же  крестияном  насилие  чинити,  и  сами  от
службы  учали  удалятися...;  и  в  чем  он,  государь,  бояр  своих
и  всех  приказных  людей,  также  и  служилых  людей,  князей  и
детей  боярских  похочет  которых  в  их  винах  понаказати,  и
архиепископы,  и  епископы,  и  архимандриты,  и  игумены,
сложась  с  бояры,  и  с  дворяны,  и  с  дьяки,  и  со  всеми  приказ¬
ными  людьми,  почали  по  них  же  государю  царю  и  великому
князю  покрывати.  И  царь  и  государь  и  великий  князь,  от  ве¬
ликие  жалости  сердца,  не  хотя  их  многих  изменных  дел  тер-
пети,  оставил  свое  государьство  и  поехал  где  вселитися,
идеже  его,  государя,  Бог  наставит44.
 Итак,  измены  бояр,  их  хищения  и  насилия  и  невозмож¬
ность  прекратить  установившееся  таким  образом  беспоря¬
дочное  управление,  так  как  и  духовенство  соединилось  с  бо-
 574

ярством  и  не  давало  царю  казнить  виновных,  заставили  его
оставить  свое  государство  и  уехать  из  Москвы,  и  царь  уехал
со  всем  семейством  3  декабря  1564  г.
 Народ,  узнав  об  этом,  пришел  в  ужас  и  смятение  и  стал
просить  митрополита  „бить  челом  государю  и  царю  и  вели¬
кому  князю,  чтобы  над  ними  милость  показал,  государства
не  оставлял,  и  их  на  расхищение  волкам  не  давал,  наипаче
же  от  рук  сильных  избавлял.  А  кто  будет  государских  лихо¬
деев  изменников,  и  они  за  тех  не  стоят,  и  сами  тех  потреб-
ляют“.
 С  этим  народным  челобитьем  духовенство  поехало  в
Александровскую  слободу,  где  находился  царь.  „Челобитье
же  государь  царь  и  великий  князь  архиепископов  и  еписко¬
пов  принял  на  том,  что  ему  своих  изменников,  которые  из¬
мены  ему,  государю,  делали  и  в  чем  ему  государю  были  не
послушны,  на  тех  опала  своя  класти,  а  иных  казнити  и  живо¬
ты  их  и  статки  имати:  а  учинити  ему  на  своем  государстве
себе  опришнину...“  (Рус.  ист.  б-ка.  III.  248  и  след.).
 Это  договор  царя  с  народом,  а  не  акт  неограниченной
власти:  царь  соглашается  на  народное  челобитье,  он  остается
на  престоле  и  будет  выводить  измену;  народ,  со  своей  сто¬
роны,  не  будет  защищать  изменников;  духовенство  отказы¬
вается  от  своего  права  печалования.  После  такого  соглаше¬
ния  и  началась  эпоха  казней.
 Наконец,  укажем  и  на  то,  что  Ивану  Грозному  принад¬
лежит  первый  опыт  созвания  Земских  соборов,  хотя  и  в
очень  несовершенной  форме.  Сделанный  Грозным  опыт  вы¬
звал  подражание  у  государей  XVII  века.  К  соборам  обраща¬
лись  Михаил  Федорович,  Алексей  Михайлович  и  Федор
Алексеевич.  При  содействии  соборов  Московское  государ¬
ство  оправилось  от  тяжелых  последствий  Смутного  времени,
Алексей  Михайлович  издал  Уложение,  Федор  Алексеевич
отменил  местничество.  Эта  соборная  практика  прибавляет
новую  черту  к  понятию  самодержавия  московских  госуда¬
рей.  К  сожалению,  г-н  Дьяконов  не  доводит  своего  труда  до
конца.  В  сочинении,  посвященном  исследованию  вопроса  о
власти  московских  государей,  автор  не  нашел  нужным  гово¬
рить  о  власти  государей  XVII  века.  Таким  образом,  возник¬
 575

шие  в  начале  XVII  века  попытки  формальных  ограничений
этой  власти  остаются  вне  его  кругозора,  также  не  касается
он  самостоятельных  обращений  московских  государей  к  со¬
действию  Земских  соборов.  Остается,  таким  образом,  со¬
вершенно  не  разъясненным  вопрос  о  том,  в  каком  отноше¬
нии  находятся  эти  особенности  московского  самодержавия  к
идее  самодержавия,  заимствованной  из  Византии  и  также  не
разъясненной.
 Что  же  дает  нам  г-н  Дьяконов  в  своем  исследовании  о
власти  московских  государей?  Он  относится  к  своей  задаче  с
величайшей  скромностью.  „Детальное  выяснение  того  по¬
ложения,  что  идея  самодержавной  власти  заимствована  из
Византии,  еще  ждет  своего  исследователя46,  —  говорит  он.
Не  обладая  специальной  подготовкой  византиниста,  автор  не
берет  на  себя  такой  работы.  В  ожидании  „он  находит  не¬
лишним  дать  читателю  возможность  ориентироваться  в  во¬
просе  такой  существенной  важности44.  С  этой  целью  он  дает
свод  результатов,  добытых  уже  ученою  критикою.  То  новое,
что  „удалось  автору  прибавить  к  выводам  ученой  критики,
не  изменяет  их  существенного  содержания44.
 Действительно,  мы  находим  у  него  тщательное  изложе¬
ние  вопросов,  разработанных  предшествующей  литературой,
о  богоустановленности  власти,  о  должном  почитании  вла¬
стей,  об  ответственности  князей  и  царей,  об  обязанности  их
охранять  православие,  о  царском  титуле  и  царской  чести,  о
Москве,  как  Третьем  Риме,  о  первенстве  московских  госуда¬
рей  перед  государями  всего  мира  и  т.д.  Но  что  же  из  этого
свода  следует?  За  исключением  профессора  Иконникова,
никто  из  предшественников  нашего  автора  не  ставит  вопроса
о  происхождении  идеи  самодержавия,  а  потому,  сколько  бы
он  ни  слагал  вместе  выводы  их  ученой  критики,  никогда  не
получится  ответа  на  возбужденный  им  вопрос.
 Почтенный  автор  дает  прекрасный  свод  учений  о  бого¬
установленности  власти.  Но  разве  этим  доказывается  заим¬
ствование  идеи  самодержавия?  Конечно,  нет:  Богом  уста¬
новлена  всякая  власть,  а  не  самодержавная  только.
 Особое  внимание  посвящает  автор  проповеди  духовен¬
ства  о  подчинении  властям;  но  ведь  это  не  есть  проповедь
 576

абсолютизма:  духовенство  проповедует  необходимость  под¬
чинения  власти  православных  государей,  государей-
покровителей  церкви.  Проповедь  иосифлян  не  представляет
исключения.  Митрополит  Даниил,  типический  представи¬
тель  этого  направления,  делает  все  угодное  для  светской
власти,  но  с  тем,  чтобы  она  не  прикасалась  к  интересам
церкви,  не  поднимала  вопроса  о  ее  недвижимостях  и  т.д.  Это
—  разделение  власти  между  царем  и  духовенством,  а  не  про¬
поведь  безусловного  подчинения  светской  власти1.
 Фикция  о  Москве,  как  Третьем  Риме,  давно  известна
нашей  литературе  и  давно  получила  совершенно  правиль¬
ную  оценку.  Профессор  Успенский  в  мастерски  написанной
статье  о  том,  как  возник  и  развивался  в  России  восточный
вопрос,  говорит:  „Из  московской  теории  (о  Москве  —
Третьем  Риме)  сделано  было  остроумное  применение  к  воз¬
величению  царского  достоинства.  В  Степенной  книге  появ¬
ляется  родословие,  берущее  корни  от  Августа  и  доказываю¬
щее  родственные  связи  между  домом  Рюриковичей  и  домом
Юлиев.  Затем  стали  искать  и  нашли  другие  основания  сбли¬
зить  русскую  царскую  власть  с  императорскою46.  И  далее
автор  приводит  сказание  о  шапке  Мономаха  и  других  рега¬
лиях,  якобы  полученных  из  Греции.  Вот  и  все,  что  можно
сказать  о  значении  этой  фикции:  она  послужила  к  возвели¬
чению  власти  и  только.  Г-н  Дьяконов,  может  быть,  видит
именно  в  ней  средство  переноса  „идеи66?  Это  надо  было  бы
выяснить  и  доказать,  так  как  само  собой  это  не  разумеется.
Прекрасную  критику  этой  фикции  о  Москве,  как  Третьем
Риме,  находим  у  профессора  Жданова.  „Нарождалось  в  Мо¬
скве  что-то  новое  и  небывалое,  —  говорит  он  о  времени
Ивана  Васильевича  и  его  сына,  Василия.  —  Книжные  люди
позаботились  дать  этому  новому  и  небывалому  определен¬
ную  форму,  стиль  которой  отвечал  историческому  кругозору
и  литературному  вкусу  их  времени.  Придавать  этой  форме
самостоятельное  значение,  видеть  в  этих  сказаниях  о  Прусе
 1  В  исследовании  Жмакина  о  митрополите  Данииле  находим  такое
определение  основного  принципа  волоколамской  школы:  „Подчинение
церковной  власти  авторитету  власти  государственной  под  условием
сохранения  всех  существующих  прав  и  привилегий  церкви“  (130).
 577

и  Третьем  Риме  указание  на  византийское  начало,  вносив¬
шееся  в  русскую  государственную  жизнь,  утверждать,  что
московский  князь  действительно  преобразовывался  в  „кафо-
лическаго  царя66,  значило  бы  придавать  слишком  мало  цены
русским  историческим  преданиям  государственным  и  цер¬
ковным.  Можно  ли  думать,  что  среди  русских  людей  откро¬
ется  какое-то  особенное  увлечение  византийскими  идеалами,
как  раз  в  то  время,  когда  государственный  строй,  их  вопло¬
щавший,  терпел  крушение,  когда  византийскому  царству
пришлось  выслушать  суровый  исторический  приговор?462.
 Идет  речь  в  книге  г-на  Дьяконова  и  о  принятии  царского
титула  Иваном  Грозным.  Еще  за  12  лет  до  появления  его
книги  в  свет  по  поводу  принятия  царского  титула  высказался
г-н  Лебедев  в  своей  статье  о  Макарии,  митрополите  Всерос¬
сийском.  Он  полагает,  что  и  до  принятия  титула  власть  царя
была  уже  неограниченной,  и  говорит:  „Титул  царя  ничего  не
прибавил  к  неограниченной  его  власти66.  Это,  конечно,  со¬
вершенно  верно:  титул  не  мог  произвести  и  не  произвел  ни¬
какого  изменения  в  существе  власти.  Да  он  далеко  и  не  но¬
вый.
 Когда  же,  кем  и  как  заимствована  идея  самодержавия?
Не  решают  этого  вопроса  предшественники  г-на  Дьяконова,
не  решает  его  и  он.  К  тому,  что  было  нам  раньше  известно,
он  прибавил  только  свою  веру  в  позаимствование  идеи  из
Византии,  не  более.
 Мы  отрицаем  и  самый  вопрос.  Наша  история  ставит  не
этот,  а  совершенно  другой,  она  ставит  вопрос  о  причинах
постоянного  роста  и  усиления  у  нас  царской  власти.  На  этот
вопрос  давно  обратили  внимание  наши  историки  и,  кажется
нам,  правильно  на  него  ответили.  Это  явление  многопри¬
чинное.  Рост  царской  власти  обусловливается:  во-первых,
учением  духовенства  о  божественном  происхождении  вла¬
сти,  и,  во-вторых,  его  проповедью  о  повиновении  и  покоре¬
нии  властям.  Это  две  самых  древних  причины.  Действие  их
началось  с  принятия  христианства.  С  возникновения  Мос-
 2  Русский  былевой  эпос:  исследования  и  материалы  (1895.  114).
Здесь  же  и  любопытные  указания  на  происхождение  этой  фикции.
 578

ковского  удела  к  этим  причинам  присоединяется  третья,  пе¬
ренос  метрополии  в  Москву,  сделавший  этот  город  религи¬
озным  центром  России.  Пребывание*митрополита  в  Москве
выгодно  отличило  московского  князя  от  всех  других;  а  есте¬
ственная  с  этого  времени  близость  его  с  митрополитом  и
масса  общих  интересов  должны  были  способствовать  усиле¬
нию  его  власти.  В  своих  собственных  интересах  митрополит
должен  был  поддерживать  Великого  князя  Московского.
В-четвертых,  имеет  значение  и  причина,  отмеченная  Карам¬
зиным  в  известном  выражении:  Москва  обязана  своим  вели¬
чием  ханам.  В-пятых,  политика  таких  московских  государей,
как  Дмитрий  Донской,  Иван  Васильевич,  его  сын  и  внук.
Благодаря  их  гению  и  дальнозоркости  возникает  идея  неде¬
лимости  великого  княжения,  княжеская  казна  наполняется
деньгами,  границы  Московского  государства  расширяются,
получается  возможность  установить  обязательную  службу
помещиков  и  вотчинников.  В-шестых,  надо  признать  и
мысль  Соловьева:  для  возвышения  московских  князей  над
другими  „нужна  была  помощь  преданий  империи:  эти-то
предания  и  были  принесены  в  Москву  Софиею  Палеолог“.
Но  мысль  эта  мало  у  него  разработана  и,  может  быть,  не  со¬
вершенно  точно  выражена.  Иван  Васильевич  и  до  брака  на
греческой  царевне  пользовался  не  меньшею  властью,  чем
после  брака;  приезд  греческой  царевны  мог,  однако,  произ¬
вести  перемену  во  внешней  обстановке  жизни  московских
государей,  а  это  могло  способствовать  возвеличению  их  вла¬
сти  в  глазах  народа.  В-седьмых,  прекращение  династии  Рю¬
риковичей  и  всенародное  избрание  новой  положило  конец
уделам  и  навсегда  закрепило  мысль  о  едином  государстве  и
едином  царе.  Благодаря  этому  власть  царей  новой  династии
поднимается  на  высоту,  недостижимую  для  царей  династии
Рюриковичей.
 Власть  московских  государей  является  результатом  ве¬
ковой  работы  нашей  истории,  а  не  „позаимствованием“  чего-
то  из  Византии.
 В  неисчерпаемой  сокровищнице  29  томов  „Истории66
 579

Соловьева,  из  которой  долго  еще  будут  черпать  свои  знания
наши  историки,  находим  и  еще  одну  мысль,  которая  полю¬
билась  даже  писателям  славянофильского  направления.  Это
мысль  о  том,  что  у  нас,  в  отличие  от  Запада,  не  было  борьбы
между  государством  и  церковью.  В  t.IV  Соловьева  читаем:
„Митрополиты  русские  не  стараются  получить  самостоя¬
тельное,  независимое  от  светской  власти  существование.
Пребывание  в  Киеве,  среди  князей  слабых,  в  отдалении  от
сильнейших,  от  главных  сцен  политического  действия,  всего
лучше  могло  бы  дать  им  такое  существование;  но  Киев  не
становится  русским  Римом:  митрополиты  покидают  его  и
стремятся  на  север,  под  покров  могущества  гражданского...
Значением,  которое  получают  здесь  митрополиты,  значени¬
ем,  которое  придают  им  сами  князья,  митрополиты  вовсе  не
пользуются  для  утверждения  своего  влияния,  своего  господ¬
ства  над  князьями...  как  то  делывалось  на  Западе;  напротив,
стараются  как  можно  скорее  усилить  одного  князя  на  счет
всех  других../6  (325).
 Возникает  мнение  о  коренном  различии  в  отношениях
государства  и  церкви  у  нас  и  на  Западе.
 Киевские  митрополиты  действительно  переселяются  на
север  после  татарского  погрома;  но  вовсе  не  потому,  чтобы
находили  нужным  бежать  от  самостоятельности  и  власти,
какие  могли  бы  обрести,  оставаясь  в  Киеве.  Киев,  главный
город  небольшой  Киевской  волости,  разоренный  и  опусто¬
шенный  татарами,  не  имеет  ни  малейшей  аналогии  с  Римом,
центром  Древнего  мира,  вековому  господству  которого  при¬
выкли  подчиняться  народы  Европы,  Азии  и  Африки.  Митро¬
политы  перебрались  на  север  потому,  что  он  представлял
более  замиренное  место  жительства.  Они  искали  не  власти,
которой  можно  было  бы  подчиниться,  а  власти,  на  которую
можно  было  бы  опереться.  И  такой  властью  оказались  ханы
ордынские,  а  не  московские  князья,  как  полагает  Соловьев,
говоря  о  стремлении  митрополитов  на  север,  под  покров  мо¬
гущества  гражданского.  Этот  покров  русское  духовенство
нашло  у  иноплеменников  и  иноверцев.  Первый  русский  ми¬
трополит,  поставленный  после  разорения  Киева,  учреждает
православную  епископию  в  столице  ханов  и  получает  от
 580

Менгу  Темира  жалованную  грамоту,  ограждающую  права
духовенства  на  вечные  времена.  Черное  духовенство  и  бе¬
лое,  а  также  сыновья  и  братья  последнего  (живущие  в  одном
доме)  освобождаются  от  всяких  даней  и  повинностей  де¬
нежных  и  натуральных.  Церковные  земли  и  люди  объявля¬
ются  неприкосновенными.  На  церковных  людей,  к  которым
причислены  мастера  и  всякие  слуги  и  работники,  не  могут
быть  возложены  никакие  службы  и  работы  светскими  вла¬
стями.  Все  принадлежности  богослужения  объявлены  не¬
прикосновенными.  За  хулу  против  православной  веры  воз¬
вещена  смертная  казнь.  То  же  наказание  угрожает  и  за  вся¬
кое  нарушение  предоставленных  духовенству  привилегий
(Рум.  собр.  II.  №  2).  С  таким  ярлыком  в  руках  русское  духо¬
венство  не  только  было  независимо  от  местной  княжеской
власти,  но  даже  ограничивало  ее.  Не  только  татарские  баска¬
ки,  но  и  русские  князья  не  могли  облагать  духовенство  по¬
винностями,  не  могли  касаться  его  вод  и  земель,  не  могли
проявлять  свою  власть  над  его  слугами  и  работниками.  Пе¬
реселение  митрополитов  на  север  совпадает  с  моментом
формального  признания  полной  независимости  духовенства
от  русской  светской  власти.  Это  привилегированное  поло¬
жение  вспоминалось  нашему  духовенству  еще  в  XVI  веке.
Когда  при  Великом  князе  Иване  Васильевиче  был  возбужден
вопрос  о  секуляризации  церковных  имуществ,  духовный  со¬
бор,  обсуждавший  этот  вопрос,  в  своем  ответе  царю,  между
прочим,  говорит:  „Мнози  и  от  неверных  и  нечестивых  царей
в  своих  царствах  от  св.  церквей  и  от  свящ.  мест  ничто  же  не
имаху,  и  недвижимых  вещей  не  смели  двинута,  и  судити,
или  поколебати...  и  зело  по  св.  церквах  побораху,  не  токмо  в
своих  странах,  но  и  в  Руссийском  вашем  царствии,  и  ярлыки
давали46  (Карамзин.  VI.  Пр.  622).  Независимое  положение,
упроченное  за  духовенством  ханскими  ярлыками  XIII  века,
служит  ему  средством  в  борьбе  с  московскими  великими
князьями  даже  в  XVI  веке.  Может  показаться  странным  и
даже  маловероятным,  что  татары  способствовали  возвыше¬
нию  и  княжеской  власти  и  власти  духовенства.  А  между  тем
это  так  было.  Такими-то  извилистыми  путями  шла  наша  ис¬
тория.

СПИСОК  СОКРАЩЕНИЙ
 А.  до  ю.б.;  А.  до  юр.б.;  Акты,  до  юр.б.  относ.  —  Акты,  отно¬
сящиеся  до  юридического  быта  древней  России  /под  ред.
Н.В.Калачова.  Т.1—3.  СПб.,  1857—1864
 А.  Зап.  Рос.;  Акты  Запад.  Рос.  —  Акты,  относящиеся  к  исто¬
рии  Западной  России,  собранные  и  изданные  Археографической
комиссией.  Т.1—5.  СПб.,  1846—1853
 АИ  —  Акты  исторические,  собранные  и  изданные  Археогра¬
фической  комиссией.  Т.1—5.  СПб.,  1841—1842
 Ак.;  Ак.  сп.;  Акад.;  Акад.  сп.  —  Академический  список
Акт.  тяг.  (тягл.)  н.  (нас.);  „Акты  т.  н.  Дьяконова41;  „Акты  Дья-
конова“  —  Дьяконов  М.А.  Акты,  относящиеся  к  истории  тяглого
населения  в  Московском  государстве,  изд.  М.Дьяконовым.  Вып.
1—2.  Юрьев,  1895—1897
 Алф.  Ив.;  Алфавит  —  Алфавитный  указатель  фамилий  и  лиц,
упоминаемых  в  боярских  книгах,  составленный  директором  архива
Министерства  юстиции  Ивановым.  М.,  1853
 Арх.  ист.  и  практ.  св.  (свед.)  —  Архив  исторических  и  прак¬
тических  сведений,  относящихся  до  России,  изданный  Н.В.Калачо-
вым.  Кн.  1—6.  СПб.,  1858—1861
 Арх.  ист.-юрид.  св.  (свед.)  —  Архив  историко-юридических
сведений,  относящихся  до  России,  изданный  Н.В.Калачовым.
Кн.  1—3.  М.,  1850—1859
 Арх.  кн.;  Арх.  кн.  Баюшева  —  Архив  князя  Баюшева
Атемар.  дес.  —  Атемарская  десятня
 АЭ  (сокращ.  вариант  ААЭ)  —  Акты,  собранные  в  библиоте¬
ках  и  архивах  Российской  империи  Археографической  экспедици¬
ей  Императорской  Академии  наук.  Т.  1—4.  СПб.,  1836
 АЮ;  А.  юр.;  Ак.  юр.;  Акт.  юр.  —  Акты  юридические,  или
Собрание  форм  старинного  делопроизводства.  СПб.,  1838
 Беляев.  Лекции  —  Беляев  И.Д.  Лекции  по  истории  русского
законодательства.  М.,  1879
 Беляев.  Рассказы  —  Беляев  И.Д.  Рассказы  из  русской  исто¬
рии.  СПб.,  1860
 Бояр,  дума  Древ.  Руси  —  Ключевский  В.О.  Боярская  дума
Древней  Руси.  М.,  1881;  1893;  1902;  1909
Бояр.  кн.  —  Боярские  книги
 Буданов  —  Владимирский-Буданов  М.Ф.  Хрестоматия  по  ис¬
тории  русского  права.  Вып.  1—3.  Ярославль,  1872—1875  (6  изд.)
 582

Валуев.  Синб.  сб.  —  см.:  Синбирский  сборник  /изд.  А.Хомя¬
кова,  Д.Валуева,  Языковых.  Ист.  часть.  Т.1.  М.,  1845
 Вивл.  —  Древняя  российская  вивлиофика  или  Собрание  раз¬
ных  древних  сочинений...,  изд.  Н.Новиковым.  Т.  1—5.  М.,  1773—
1775;  2-е  изд.  4.1—20.  М,  1788—1790
 Визант.  времен.  —  Византийский  временник.  СПб.,  1894—
 1928
 Владимирский-Буданов.  Обзор  —  Владимирский-Буда¬
нов  М.Ф.  Обзор  истории  русского  права.  Киев,  1886.  (7  изд.)
 Вл.-Буд.;  Влад.-Будан.  Хрестоматия  —  Владимирский-Буда¬
нов  М.Ф.  Хрестоматия  по  истории  русского  права.  Вып.  1—3.
Ярославль,  1872—1875
 В.  лет.;  Воскр.  л.  (лет.)  —  Воскресенская  летопись
Вологод.  губ.  вед.  —  Вологодские  губернские  ведомости
Врем.;  Времен.;  Временник  —  „Временник“  Императорского
Московского  общества  истории  и  древностей  российских  при  Мо¬
сковском  университете.  Кн.  1—25.  М.,  1849—1857
 Втор.  —  Второзаконие  (Библия.  Книги  Ветхого  Завета.  Пяти¬
книжие  Моисея)
 Г.  гр.  и  дог.  —  Собрание  государственных  грамот  и  догово¬
ров,  хранящихся  в  Государственной  коллегии  иностранных  дел
(МИД)
 Гурлянд.  Ямская  гоньба  —  Гурлянд  И.Я.  Ямская  гоньба  в
Московском  государстве,  до  конца  XVII  века.  Ярославль,  1900
Густ.  —  Густынская  летопись
 Д.  к  АИ;  Доп.  к  АИ  —  Дополнения  к  Актам  историческим,
собранным  и  изданным  Археографической  комиссией.  Т.  1—12.
СПб.,  1846—1872
 Дв.  разр.;  Двор,  разр.;  Дворц.  разр.  —  Дворцовые  разряды,  по
высочайшему  повелению  изд.  II  отд-нием  Собственной  е.И.В.  кан¬
целярии.  Т.1.  СПб.,  1850;  Т.2.  1851;  Т.З.  1852;  Доп.  1854;  Доп.,
собр.  из  книг  и  столбцов  пребывших  приказов  арх.  Оружейной
палаты  И.Забелиным  //Чтения  в  О-ве  истории  и  древностей  рос¬
сийских.  Кн.1.  1882
 Двин.  грам.  —  Двинская  грамота
 Дмитриев.  История  судебных  инстанций  —  Дмитриев  Ф.М.
История  судебных  инстанций  и  гражданское  апелляционное  судо¬
производство  от  Судебника  до  Учреждения  о  губерниях.  М.,  1859
„Древ.66;  „Древности44  —  Сергеевич  В.И.  Древности  русского
права
 583

Древн.  разр.  кн.  —  Древнейшая  разрядная  книга  официаль¬
ной  редакции  (по  1565  г.)  /под.  ред.  и  с  предисл.  П.Н.Милюкова.
М,  1903
 Дьяконов.  Акт.  тягл.  нас.  —  Дьяконов  М.А.  Акты,  относя¬
щиеся  к  истории  тяглого  населения  в  Московском  государстве
/изд.  М.Дьяконовым.  Вып.  1—2.  Юрьев,  1895—1897
 Дьяконов.  Очерки  —  Дьяконов  М.А.  Очерки  из  истории
сельского  населения  в  Московском  государстве.  СПб.,  1898
 Ефименко.  Крестьянское  землевладение  —  Ефименко  А  .Я.
Крестьянское  землевладение  на  Крайнем  Севере  //Рус.  мысль.
1882.  №4
 ЖМНП;  Журн.  М-ва  нар.  пр.  (проев.)  —  Журнал  Министер¬
ства  народного  просвещения.  СПб.,  1834—1917
 Зап.  Имп.  Рус.  археол.  о-ва  —  Записки  Императорского  Рус¬
ского  археологического  общества
 Зубцов,  дес.  —  Зубцовская  десятня
 Иловайский.  История  —  Иловайский  Д.М.  История  России.
Т.1—5.  М.,  1876—1905
 Ипат.;  Ипат.  лет.  —  Ипатьевская  летопись
ИРИО  —  Императорское  Русское  историческое  общество
Ист.  вести.  —  „Исторический  вестник“.  СПб.,  1880—1917
Ист.  нс.  и  ст.  —  Победоносцев  К.П.  Исторические  исследо¬
вания  и  статьи.  СПб.,  1876
 История;  История  России  с  древнейших  времен  —  Соловь¬
ев  С.М.  История  России  с  древнейших  времен.  Т.1—29.  М.,  1851—
1879
 Исх.  —  Исход  (Библия.  Книги  Ветхого  Завета.  Пятикнижие
Моисея)
 Калайдович.  Пам.  рос.  сл.  XII  в.  —  Калайдович  К.Ф.  Памят¬
ники  российской  словесности  XII  в.  М.,  1821
 Калачов,  писц.  кн.  —  Писцовые  книги  Московского  государ¬
ства  /под  ред.  Н.В.Калачова.  4.1.  Отд.  1—2.  СПб.,  1872—1877
Кар.;  Карам.;  Карамз.  —  Карамзинский  список
Карамзин;  Карамзин.  История  —  Карамзин  Н.М.  История
государства  Российского
 Кашин,  дес.  —  Кашинская  десятня
 Кн.  раз.  (разр.)  —  Книги  разрядные,  по  офиц.  оным  спискам,
 584

изд.  с  высочайшего  соизволения  II  Отд-нием  Собственной  е.И.В.
канцелярии.  Т.1—2.  СПб.,  1853—1855
 Колом,  дес.  —  Коломенская  десятня
 Костомаров.  Рус.  история  —  Костомаров  Н.И.  Русская  исто¬
рия  в  жизнеописаниях  ее  главнейших  деятелей.  Отд.  1—2.  СПб.,
1873—1888
 Котош.;  Котоших.  —  Котошихин  Г.К.  О  России  в  царствова¬
ние  царя  Алексея  Михайловича.  СПб.,  1859  и  др.  изд.
 Курбский.  Сказания  —  Сказания  князя  Курбского  А.  4.1—2.
СПб.,  1833  /с  предисл.  Н.Устрялова;  2-е  изд.,  испр.  и  доп.  Н.Устря-
ловым.  1842;  3-е  изд.  1868
 Курганов  —  Курганов  Ф.  Отношения  между  церковью  и
гражданскою  властью  в  Византийской  империи
 Лавр.  —  Лаврентьевская  летопись
 Лаппо-Данилевский.  Критические  заметки  —  Лаппо-
Данилевский  А.С.  Критические  заметки  по  истории  народного  хо¬
зяйства  в  Великом  Новгороде  и  его  области  в  XI—XV  вв.  М.,  1893;
СПб.,  1895
 Лаппо-Данилевский.  Прям,  (прямое)  облож.  (обложение)  —
Лаппо-Данилевский  А.С.  Организация  прямого  обложения  в  Мос¬
ковском  государстве  со  времен  Смуты  до  эпохи  преобразований.
СПб.,  1890
 Лев.,  Левит  —  Библия  (Книги  Ветхого  Завета.  Пятикнижие
Моисея)
 Лекции  и  исслед.  —  Сергеевич  В.И.  Лекции  и  исследования
по  древней  истории  русского  права.  СПб.,  1898;  1903;  1910
 Лет.  —  Летопись
 Лет.  занят.  Арх.  ком.  —  Летопись  занятий  Археографической
комиссии.  Вып.  1—34.  СПб.;  Пг.;  Л.,  1861—1927
 Лет.  Пер.-Сузд.;  Лет.  Переясл.-Суздал.  —  Летопись  Переяс-
лавль-Суздальская
 Львов.  —  Львовская  летопись
 Макарий.  История  —  Макарий  (Булгаков)  Митрополит  Мос¬
ковский  и  Коломенский.  История  русской  церкви.  Т.  1—12.  СПб.,
1857—1883
 Мейер  Д.И.  О  праве  залога  —  Мейер  Д.И.  Древнее  русское
право  залога//Юрид.  сб.,  изд.  Д.Мейером.  Казань,  1855
 Милюков.  Гос.  хоз.  (хозяйство)  —  Милюков  П.Н.  Государст¬
венное  хозяйство  России  в  первой  четверти  XVIII  века  и  реформа
Петра  Великого.  СПб.,  1892;  1905
 585

Милюков.  Споры,  (спорные)  вопр.  (вопросы);  Вопросы  —
Милюков  П.Н.  Спорные  вопросы  финансовой  истории  Московско¬
го  государства.  СПб.,  1892
 Моек.  арх.  М.  (М-ва)  юст.  —  Описание  документов  и  бумаг,
хранящихся  в  Московском  архиве  Министерства  юстиции.  Кн.  1—
21.  СПб.,  1869—1916.
 Моек,  о-во  ист.  и  древн.  рос.  —  Московское  общество  исто¬
рии  и  древностей  российских  при  Московском  университете
Муром,  дес.  —  Муромская  десятня
Мус.-Пуш.;  Сп.Мус.-Пуш.  —  Мусина-Пушкина  список
 Неволин;  Неволин.  История  рос.  гражд.  зак.  —  Нево¬
лин  К.А.  История  российских  гражданских  законов.  Т.  1—3.  СПб.,
1851
 Неволин.  О  пятинах;  О  пятинах  и  погостах  —  Неволин  К.А.
О  пятинах  и  погостах  новгородских  в  XVI  веке.  СПб.,  1853
 Неволин.  Прил.  —  Неволин  К.А.  Приложение  к  исследова¬
нию  „О  пятинах  и  погостах  новгородских  в  XVI  веке“
 Неволин.  ПСС  —  Неволин  К.А.  Полное  собрание  сочинений.
Т.1—6.  СПб.,  1857—1859
 Ник.;  Никон,  летоп.;  Никонов,  лет.  —  Никоновская  летопись
Никитский.  Очерки  экон.  жизни  Новгорода  —  Никит¬
ский  А.И.  История  экономического  быта  Великого  Новгорода
Нов.;  Новиков  —  см.  Вивл.
 Нов.;  Новгрд.;  Новогр.;  Новогор.  —Новгородские  летописи
Новг.  (новгор.)  писц.  кн.  —  Новгородские  писцовые  книги
 Опис.  док.  (докум.)  и  бум.  (бумаг)  —  Описание  документов
и  бумаг,  хранящихся  в  Московском  архиве  Министерства  юсти¬
ции.  Кн.  1—21.  СПб.,  1869—1916
 Оч. 	(очерк)  ис.  (истории)  с.  (сел.,  сельск.)  об.  (общины)  —
Соколовский  П.А.  Очерк  истории  сельской  общины  на  севере  Рос¬
сии.  СПб.,  1877.
 Павлов.  Секуляризация  —  Павлов  А.С.  Исторический  очерк
секуляризации  церковных  земель  в  России.  Одесса,  1871
 Пам.  рос.  слов.  XII  в.  —  Калайдович  К.Ф.  Памятники  россий¬
ской  словесности  XII  в.  М.,  1821
 Пам.  стар.  рус.  лит.  —  Памятники  старинной  русской  литера¬
туры,  изд.  графом  Гр.  Кушелевым-Безбородко.  Вып.  1—4.  СПб.,
1860—1862
 Пер.  Суд.  —  Первый  Судебник,  Судебник  Великого  князя
 586

Иоанна  Васильевича  1497  г.
 Пер.-Сузд.;  Переясл.-Суздал.  —  Переяславль-Суздальская  ле¬
топись
 Переясл.  дес.  —  Переяславская  десятня
Писц.  (писцов.)  кн.;  Писц.  (писцов.)  кн.  XVI  в.;  Писц.  книги
Калач.  —  Писцовые  книги  Московского  государства  /под  ред.  Ка¬
лачова  Н.В.  Ч.  1.  Отд.  1—2.  СПб.,  1872—1877
 Писц.  кн.  Рязан.  края  —  Писцовые  книги  Рязанского  края
 XVI 	век  /под  ред.  В.Н.Сторожева
 Платонов.  Очерки  по  истории  Смуты  —  Платонов  С.Ф.
Очерки  по  истории  Смуты  в  Московском  государстве  XVI—
 XVII 	вв.:  (опыт  изучения  общественного  строя  и  сословных  отно¬
шений  в  Смутное  время).  СПб.,  1900
 Погодин.  Исследования  —  Погодин  М.П.  Исследования,  за¬
мечания  и  лекции  о  русской  истории
Правда  —  Русская  правда
 Прозоровский  —  Прозоровский  Д.И.  Монета  и  вес  в  России
до  конца  XV  столетия  //Зап.  Имп.  Археол.  о-ва.  Т.12.  Вып.2.  СПб.,
1865
 ПСЗ  —  Полное  собрание  законов  Российской  империи.  Собр.
1-е.  Т.  1—45.  СПб.,  1830
 Пск.;  Псков.  —  Псковская  летопись
ПСЛ  —  Полное  собрание  летописей
 ПСРЛ  —  Полное  собрание  русских  летописей,  изд.  Архео¬
графической  комиссией.  Т.  1—28.  СПб.;  Пг.;  М.,  1846—1963
 Разр.  кн.;  Разряд,  кн.  —  см.  Кн.  раз.  (разр.)
 РЛ;  Рус.  лет.  —  Русские  летописи
 PC;  Рум.  собр.  —  Описание  собрания  книг  русских  и  славян¬
ских  рукописей  Румянцевского  музеума,  сост.  А.Востоковым.
СПб,  1842
 Рус.  бес.  —  „Русская  беседа“.  М„  1854—1860
Рус.  вести.  —  „Русский  вестник“
 Рус.  ист.  б-ка  —  Русская  историческая  библиотека,  изд.  Ар¬
хеографической  комиссией.  Т.  1—39.  СПб.;  Пг.;  Л,  1872—1927
Рус.  ист.  сб.  —  Русский  исторический  сборник,  изд.  Общест¬
вом  истории  и  древностей  российских.  Т.  1—7.  М„  1837—1874
 Рус.-Лив.  а.  —Русско-Ливонские  акты,  изд.  Напьерским  К.Е.
СПб,  1863
 Рус.  мысль  —  „Русская  мысль“.  М„  1880—1918
Рус.  пр.;  Рус.  правда  —  Русская  правда
Ряж.  дес.  —  Ряжская  десятня
 587

Сб.  гос.  зн.  —  Сборник  государственных  знаний  /под.  ред.
В.П.Безбородко.  T.I—VIII.  СПб..  1874—1880
 Сб.  Имп.  Рус.  ист.  о-ва;  Сб.  ИРИО  —  Сборник  Императорско¬
го  Русского  исторического  общества.  Т.1—148.  СПб.,  1867—1916
Сб.  ист.  и  стат.  сведений  о  России  —  Сборник  исторических  и
статистических  сведений  о  России  и  народах  ей  единоверных  и
единоплеменных/изд.  Д.А.Валуева.  Т.  1.  М.,  1845
Сев.  вести.  —  „Северный  вестник“
 Симбир.  сбор,  разряди,  кн.  —  Симбирская  сборная  разрядная
книга
 Синб.  сб.  —  Синбирский  сборник  /изд.  Языковых.
А.Хомякова,  Д.Валуева.  Историческая  часть.  Т.1.  М.,  1845
 Сказания  —  Сказания  князя  Курбского  А.  /изд.  Н.Устрялова.
Ч.  1—2.  (3  изд.)
 Слов.  Акад.  —  Словарь  Академии  Российской.  В  6  т.  СПб.,
1789—1794
 Соколовский.  Экон.  быт  —  Соколовский  П.А.  Экономиче¬
ский  быт  земледельческого  населения  России  и  колонизация  юго-
восточных  степей  перед  крепостным  правом.  СПб.,  1878
Солов.  —  Соловецкая  летопись
 Соловьев;  Соловьев.  История  —  Соловьев  С.М.  История
России  с  древнейших  времен
 Соф.;  Софийск.  —  Софийская  летопись
Сторожев  —  Писцовые  книги  Рязанского  края.  XVI  век  /под
ред.  В.Н.Сторожева
 Суворов;  Суворов.  Курс  —  Суворов  Н.С.  Курс  церковного
права.  М.,  1909
 Суд.;  Судеб.  —  Судебник
 Суд.  Татищева  —  Судебник  царский  в  обработке  Татищева
(1-е  изд.  СПб.,  1768)
 Суд.  цар.  —  Судебник  царский  1550  г.
 Сузд.;  Сузд.  лет.  —  Суздальская  летопись
 Татищ.  сп.  —  Татищевский  список
Твер.  дес.  —  Тверская  десятая
Твер.  лет.  —  Тверская  летопись
Толст.  —  Толстовский  список
Тр.;  Тр.  сп.;  Троиц.;  Троицк.  —  Троицкий  список
У  к.  (указ.,  у  казн.)  кн.  Пом.  (Помести.)  пр.  (приказа).  —
Указная  книга  Поместного  приказа
 588

Улож.  —  Уложение  [1586  г.;  царя  Алексея  Михайловича.
1649  г.]
 Фед.-Чех.;  Фед-Чехов.;  Фед.-Чех-й;  Фед.-Чеховский;  Федот.-
Чехов.;  Федотов-Чехов.;  Федотов-Чеховский  —  Федотов-Чехов-
ский  А.А.  —  Акты,  относящиеся  до  гражданской  расправы  древ¬
ней  России  /собр.  и  изд.  А.Федотов-Чеховский.  Т.  1—2.  Киев,
1861—1863
 Хрестом.;  Хрестоматия;  Хрест.  Вл.-Буд.;  Хрест.  Влад.-Будан.
—  Владимирский-Буданов  М.Ф.  Хрестоматия  по  истории  русского
права.  Вып.  1—3.  Ярославль,  1872—1875  (6  изд.)
 Царст.  (в.)  кн.  —  Царственная  книга,  то  есть  летопись  царст¬
вования  царя  Иоанна  Васильевича
 Цар.  Суд.;  Царск.  —  Судебник  царский  1550  г.
 Чечулин.  Города  —  Чечулин  Н.Д.  Города  Московского  госу¬
дарства  в  XVI  веке.  СПб.,  1879
 Чичерин.  Опыты.  —  Чичерин  Б.Н.  Опыты  по  истории  рус¬
ского  права.  М.,  1858
 Чтения  —  Чтения  в  Московском  обществе  истории  и  древно¬
стей  российских  при  Московском  университете:  сборники.  М.,
1845—1848
 Шерем.  сп.  (кн.)  —  Сводный  список  „старинных  бояр  и  дво¬
рецких,  окольничьих  и  некоторых  других  придворных  чинов“,
принадлежавший  М.П.Шереметеву.  (Извлеч.  из  него  опубл.  Н.Но¬
виковым  в  „Древней  рос.  вивлиофике...“.  Ч.  20.  М.,  1790
 Энгельман.  Гражд.  законы  Псков,  судн.  грам.  —  Энгель-
манИ.Е.  Систематическое  толкование  гражданских  законов,  со¬
держащихся  в  Псковской  судной  грамоте.  СПб.,  1855
 Юрид.  вести.  —  „Юридический  вестник“

СОДЕРЖАНИЕ
 КНИГА  ТРЕТЬЯ
 Вече
 ГЛАВА  ПЕРВАЯ
 Где  и  когда  было  вече? 	4
 Общее  свидетельство  летописи
Свидетельства  летописи  о  вечевых  собраниях
во  Владимире-Волынском
в  Киеве
в  Полоцке
в  Чернигове
 в  городах  Киевской  волости
в  Курске
 в  городах  Ростовско-Суздальской  волости
в  Рязанской  волости
в  Смоленске
 Время  возникновения  вечевых  собраний
Время  их  прекращения
Вечевые  собрания  после  нашествия  татар
Борьба  Москвы  с  Новгородом
с  Вяткой
со  Псковом
ГЛАВА  ВТОРАЯ
Вечевое  устройство
 I. 	Вообще 	50
 II. 	Состав 	51
 III. 	Время  собраний  и  порядок  созыва 	53
 IV. 	Место  собраний 	56
 V. 	Порядок  совещаний 	57
 VI. 	Порядок  вечевых  решений 	60
 VII. 	Исполнение  вечевых  решений 	68
 VIII. 	Предметы  ведомства 	68
 1. 	Избрание  князя 	69
 2. 	Ряд  с  князем 	76
 3. 	Управление  и  суд 	86
 IX. 	Предварительные  народные  собрания 	90
 X. 	Иная  точка  зрения  на  вечевые  порядки  и  их 	92
 критика
 590

ГЛАВА  ТРЕТЬЯ 	97
 Вечевая  жизнь  пригородов
 Участие  пригорожан  в  вечевых  собраниях  главных
городов
 Вечевые  собрания  в  пригородах
 Отношение  пригородных  собраний  к  собраниям
 главных  городов
 ГЛАВА  ЧЕТВЕРТАЯ
 Вечевые  собрания  у  других  народов
 У  германцев
 по
 У  греков
 124
 У  римлян
 136
 КНИГА  ЧЕТВЕРТАЯ
Князь
 ГЛАВА  ПЕРВАЯ
 Владетельные  князья
 I.  Договорное  право 	137
 Время  возникновения  договорных  отношений
Внешняя  форма  договоров
Их  содержание
 1.  Неприкосновенность  владений 	147
 Термины
 Невмешательство  в  дела  внутреннего  управления  и
суда
 Определение  границ  владений
 2. 	Наследственность  владений 	158
 Древнейшие  случаи  признания  начала  отчины
Признание  этого  начала  в  договорах
 3. 	Братство  князей 	164
 Происхождение  и  значение  братства  князей
 Преимущества  старшего  брата
Старейшинство
Сыновство
Старшинство  лет
 4. 	Условия  союза  единения 	181
 „Быти  за  один“
 „Быти  в  воли“
 „Не  канчивати“
 Зависимость  одних  князей  от  других
„Всести  на  конь“
 591

200
 II. 	Практическое  значение  договорного  права
 Союзные  действия  князей
Скрепление  договоров  клятвой
Война  правомерная  и  война  в  измену
Случаи  установления  союзного  суда
 III.  Княжеские  съезды 	219
Их  состав  и  деятельность
 IV.  Конец  договорного  права 	224
 Названые  отцы
 Подчинение  удельных  князей  великому,  идущее  из  Орды
Низложение  удельных  князей
 ГЛАВА  ВТОРАЯ
 Разделение  волостей  между  князьями
 Образование  линии  полоцких  князей
Черниговских
Рязанских
Киевских
 Их  спор  с  черниговскими  князьями
Начало  отчины  в  Москве
 IV. 	Распоряжения  владетельных  князей 	250
 Их  сила
 Отказы  сыновьям
 Отказы  другим  родственникам
 V. 	Родовое  старшинство 	259
 Относительность  старшинства
Мнение  Неволина
 Практика  наследственных  прав  старшего  брата
Практика  наследственных  прав  дядей
 VI. 	Заключение 	290
 ГЛАВА  ТРЕТЬЯ
 Служебные  князья 	300
 Их  виды
 Князья,  не  имевшие  никаких  владений
Князья  с  отчинами
 ГЛАВА  ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ
 Княжеские  отношения  и  порядок  преемства  столов  с  315
точки  зрения  теории  родового  быта
 Подчинение  всех  князей  одному  старшему  в  роде
 I. 	Вообще
 II. 	Избрание  князей  народом
 III. 	Начало  отчины
 236
 237
239
 592

Лествичное  восхождение
 КНИГА  ПЯТАЯ
Советники  князя
ГЛАВА  ПЕРВАЯ
 Княжеская  дума 	330
 Состав  и  деятельность
Отношение  к  князю
Московская  дума
Состав
 Нововведения  Сильвестра  и  Адашева
Дума  при  Федоре  Ивановиче,  в  междуцарствие
и  в  XVII  веке
Деятельность  Думы
Судная  боярская  коллегия
Коллегия  земских  бояр
Расправная  палата
Состав  и  ведомство
ГЛАВА  ВТОРАЯ
 Литература  вопроса  о  старой  Думе 	403
 Мнение  Неволина
Боярская  дума  проф.  Загоскина
Состав
 Думные  комиссии
Делопроизводство  и  ведомство
Боярская  дума  проф.  Ключевского
Постоянное  учреждение
Состав
Ведомство
Степень  власти
 Мнение  проф.  Владимирского-Буданова
 Мнения  иностранных  ученых  о  соответствующих  нашей
 Думе  учреждениях  Запада
 Цёпфль  и  Вайц  о  совете  германских  королей
Гомершам  Кокс  об  английском  Государственном
совете
 Глассон  о  том  же
 Шеффнер  о  совете  французских  королей
Результаты  сравнения
 593

ГЛАВА  ТРЕТЬЯ
 Духовенство 	458
 Отношение  светской  власти  к  духовной  в  Византии
Отношение  светской  власти  к  духовной  на  Руси
Превосходство  священства  над  царством
Обязанность  светской  власти  повиноваться
духовной
 Последствия  неповиновения
 Высокое  положение  духовных  властей  и
 монашества
 Духовные  власти  блюдут  мир
 Князья  обращаются  к  суду  духовенства
 Случаи  столкновения  духовной  и  светской  власти
 до  XVII  века
 Изменения  в  порядке  назначения  митрополитов
 Учреждение  патриаршества
 Двоевластие
 Борьба  двух  властей  в  XVII  веке
 ГЛАВА  ПОСЛЕДНЯЯ
 Литература  вопроса  об  исторической  роли 	551
 духовенства
 Заслуги  духовенства
Его  роль  в  создании  единовластия
Мнение  Соловьева
Неизвестного  автора
Протоиерея  Думитрашко
Профессора  Знаменского
 В  создании  новых  взглядов  на  существо  княжеской
власти
 Мнение  Соловьева
Профессора  Николаевского
Заимствование  духовенством  византийских  идей
Мнение  профессора  Иконникова
Профессора  Дьяконова
 Мнение  об  отсутствии  в  нашей  истории  борьбы
духовной  власти  со  светской
 Список  сокращений 	582

Научное  издание
 В.И.Сергеевич
 ДРЕВНОСТИ
РУССКОГО  ПРАВА
 В  трех  томах
Том  2
 Вече  и  князь.
Советники  князя
 Подписано  в  печать  10.09.2007.  Формат  60  х  84/16.  Бумага  офсет¬
ная.  Ризограф.  Уч.-изд.  л.  30,45.  Тираж  1000  экз.  Заказ  №  1728
Цена  договорная
 Издательство:  Государственная  публичная  историческая
библиотека  России,  2007.
 ГСП  101990,  Москва,  Старосадский  пер.,  9,  стр.  1.
 Отпечатано  в  полном  соответствии
 с  качеством  предоставленного  оригинал-макета
 в  ППП  «Типография  «Наука»  121099,  Москва,  Шубинский  пер.,  6

КНИГИ  ИЗДАТЕЛЬСТВА
 „ГОСУДАРСТВЕННАЯ  ПУБЛИЧНАЯ  ИСТОРИЧЕСКАЯ
БИБЛИОТЕКА  РОССИИ"
 Вильгельм  II.  Мемуары.  События  и  люди.  1878—1918
/Вильгельм  И;  пер.  с  нем.  Д.В.Триуса;  предисл.
А.В.Луначарского.  Переписка  Вильгельма  II  с  Николаем  II.
1984—1914  гг.  /предисл.  М.Н.Покровского.  Вильгельм  И:
Воспоминания  и  мысли  /Отто  Бисмарк;  пер.  с  нем.
А.Н.Карасика;  предисл.  М.Павловича;  Гос.  публ.  ист.  б-ка
России.  —  М.,  2007.  —  640  с.,  пер.
 Книга  представляет  собой  сборник  из  трех  ранее  опублико¬
ванных  изданий.  Освещает  историю  Германии  и  русско-
германских  отношений  конца  XIX  —  первого  десятилетия  XX  вв.
Издание  снабжено  примечаниями  и  именными  указателями.
 Градовский  А.Д.  Трудные  годы.  (1876—1880):  Очерки  и
опыты  /  А.Д.Градовский;  вступ.  ст.  А.С.Сенина;  Гос.  публ.
ист.  б-ка  России.  —  М.,  2007.  —  440  с.,  пер.
 А.Д.Градовский  (1841—1889)  —  историк,  публицист,  один  из
идеологов  российского  либерализма.  Автор  трудов  по  истории
права  и  государственных  учреждений  России,  государственного
права  западноевропейских  стран.  Предлагаемый  вниманию  чита¬
телей  сборник  включает  публицистические  статьи,  опубликован¬
ные  в  журналах  „Вестник  Европы44,  „Русская  речь44,  „Сборник  го¬
сударственных  знаний44,  газете  „Голос44.  Автор  характеризует
„трудные  годы44  в  истории  России,  когда  разразился  глубокий  эко¬
номический  кризис  эпохи  Великих  реформ  Александра  II.
 Грулев  М.  В  штабах  и  на  полях  Дальнего  Востока:  вос¬
поминания  офицера  Ген.  штаба  и  команда  полка  о  Русско-
японской  войне  /  М.Грулев;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —
М.,  2007.  —  272  с.:  ил.;  обл.

Автор  книги  —  генерал-майор  Ген.  штаба,  активный  участник
Русско-японской  войны,  военный  востоковед,  путешественник,
публицист  и  переводчик.  Книга  написана  „по  горячим  следам“,
вскоре  после  окончания  военных  действий  русской  армии  в  Мань¬
чжурии.  В  своих  воспоминаниях  автор  рисует  беспристрастную
картину  одной  из  трагических  страниц  военной  истории  России.
 Фадеев  Р.А.  60  лет  Кавказской  войны;  Письма  с  Кавказа;
Записки  о  кавказских  делах  /  Р.А.Фадеев;  предисл.
В.А.Писаревой;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,  2006.—
686  с.,  пер.
 Р.А.Фадеев  (1824—1883)  —  военный  историк,  публицист,  ге¬
нерал-майор,  герой  Кавказской  войны.  Яркий  представитель  либе¬
ральной  и  консервативной  мысли.  В  настоящий  сборник  вошли
произведения,  которые  признаны  одними  из  лучших  исследований
восточной  политики  России.
 Шуазель-Гуфье  С.  Исторические  мемуары  об  императо¬
ре  Александре  и  его  дворе  /графини  Шуазель-Гуфье,  урожд.
графини  Фитценгауз,  бывшей  фрейлины  при  рос.  дворе;  пер.
Е.Мирович;  вступ.  ст.  А.А.Кизеветтера;  Гос.  публ.  ист.  б-ка
России.  —  М.,  2007.  —  233  с.,  обл.
 Автор  книги  воспоминаний  —  супруга  известного  француз¬
ского  дипломата,  фрейлина  при  российском  дворе,  София  Шуа¬
зель-Гуфье.  Она  может  быть  поставлена  в  ряд  наиболее  видных
апологетов  императора  Александра  I  из  среды  его  современников.
В  мемуарах  Александр  I  изображается  прежде  всего  как  герой
светского  общества,  неординарный  человек,  а  уже  потом  —  вла¬
ститель  судеб  страны.
 Военский  К.  Отечественная  война  в  русской  журнали¬
стике:  библиогр.  сб.  ст.,  относящихся  к  1812г./  К.Военский;
Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.  —  М.,  2007.  —  161  с.,  обл.
 В  помощь  изучающим  эпоху  Отечественной  войны  1812  г.
переиздается  настоящий  справочный  сборник.  В  нем  нашли  отра¬
жение  статьи,  относящиеся  к  1812  г.,  напечатанные  в  журналах
„Русская  старина14,  „Древняя  и  новая  Россия11,  „Исторический
вестник11.  Переизд.  книги  1906  г.

Дубровин  Н.  Отечественная  война  в  письмах  современ¬
ников  (1812—1815  гг.)  /Н.Дубровин;  Гос.  публ.  ист.  б-ка
России.  —  М.,  2006.  —  671  с.,  пер.
 Предлагаемый  сборник  —  одна  из  наиболее  значительных  ра¬
бот  Н.Дубровина,  включает  451  письмо.  Среди  авторов  и  адреса¬
тов  император  Александр  I,  П.И.Багратион,  М.Б.Барклай-де-Толли,
М.И.Кутузов  и  многие  другие.  Эта  книга,  дополненная  библиогра¬
фическим  указателем  книг  и  статей  и  алфавитным  указателем,  яв¬
ляется  ценным  источником  для  специалистов,  занимающихся  во¬
енной  историей,  представляет  интерес  для  всех  читателей,  интере¬
сующихся  историей  России.  Переизд.  книги  1882  г.
 Дубровин  Н.  Письма  главнейших  деятелей  в  цар¬
ствование  императора  Александра  I  (1807—1829  гг.)
/Н.Дубровин;  предисл.  Т.К.Мигценко;  Гос.  публ.  ист.  б-
ка  России.  —  М,  2006.  —  538  с.,  пер.
 Книга  известного  военного  историка  представляет  большой
интерес  для  всех  занимающихся  историей  России.  Среди  авторов  и
адресатов  писем  императоры  Александр  I  и  Николай  I,  А.А.Арак-
чеев,  П.И.Багратион,  А.Х.Бенкендорф,  герцог  Веллингтон,  А.Н.Го-
лицын,  Е.Ф.Канкрин,  П.А.Румянцев,  М.М.Сперанский  и  др.  В  из¬
дание  включено  468  писем,  являющихся  ценнейшими  источника¬
ми  по  истории  дореволюционной  России.  Переизд.  книги  1883  г.
 Мартьянов  ILK.  Умные  речи,  красные  слова  вели¬
ких  и  невеликих  людей:  в  2  ч.  /  собраны,  записаны  и
изданы  П.К.Мартьяновым;  Гос.  публ.  ист.  б-ка  России.—
М.,  2007.  —  532  с.,  пер.
 П.К.Мартьянов  (1827—1899)  —  поэт,  прозаик  и  публицист,
состоял  на  военной  службе.  Печатался  как  поэт-юморист,  очер¬
кист,  сочинитель  афоризмов  в  журналах  „Искра“,  „Нива“  и  др.
Предлагаемое  переиздание  включает  до  5000  оригинальных  и  мет¬
ких  изречений  различных  людей,  как  оставивших  свой  след  в  ис¬
тории,  так  и  совсем  неизвестных.  В  издании  полностью  сохранен
авторский  текст,  изменения  и  уточнения  и  внесены  лишь  в  „Указа¬
тель  авторов“.  Переиздание  книги  1890  г.
 Уточнить  цены  и  заказать  необходимые  книги  в  издательстве  можно  по
тел./факсу  (495)  628-43-32  или  по  электронной  почте  e-mail:  mrkt@shpl.ru
 Информация  об  изданиях  на  сайте  www.shpl.ru

ISBN  5-85209—193-6