I охами я
ГВ^1В4^Я
10F
Библиотека журнала ЦК ВЛКСМ
Александр БУШКОВ
Александр Александро-
вич БУШКОВ родился в
1956 году. Работал почта-
льоном, грузчиком, выезжал
в геофизические экспедиции
в настоящее время —
журналист, живет и работает
в Красноярске.
Рассказы и повести
опубликовал в журналах
«Литературная учеба», «Во-
круг света», «Уральский
следопыт», «Урал», альмана-
хе «Енисей», коллективных
сборниках.
Фантастика — несбывшиеся сны.
Есть в народе поверье: если при-
снится недобрый сон, надо утром
обязательно вспомнить его и рас-
сказать кому-нибудь, иначе —
сбудется. И пожалеешь потом:
знал ведь заранее, видел же во сне!..
На сегодняшний день фантастика в
значительной степени является —
или должна являться — предосте-
режением человечеству. Как зна-
менитый камень у трех дорог...
И главная задача фантастической
литературы сейчас — готовить
нравственный фундамент буду-
щего. Александр Бушков осознает
эту задачу.
Не стану пересказывать со-
держание сборника. Отмечу его
увлекательность. Бушков умело
держит читательское внимание,
сюжеты его произведений дина-
мичны, язык емок и образен.
Каждая книга — своего рода по-
пытка контакта, контакта автора,
выразившего свои мысли и чув-
ства, с читателем, принявшим или
не принявшим их. Книга Алек-
сандра Бушкова увидела свет.
Состоялся ли контакт? Об этом
скажут читатели.
Юрий МАКАРОВ

Александр
Бушков
Страна,
о которой
знали все
Фантастические рассказы
и повесть-памфлет
Москва
«Молодая гвардия»
1989
ББК 84Р7
Б 94
Художник Ирина АНДРЕЕВА
Бушков А. А.
Б 94 Страна, о которой знали все: Фантастические
рассказы и повесть-памфлет / Александр Бушков;
Худож. И. Андреева.— М.: Мол. гвардия, 1989.—
80 с.: ил.,— (Б-ка журн. ЦК ВЛКСМ «Молодая
гвардия»; № 41 (404)).
ISBN 5-235-01153-8
ISSN 0131—2251
Название книге дала повесть-памфлет о масштабной мисти-
фикации, организованной сотрудниками западной спецслужбы.
В чудовищную игру втягиваются иностранные разведки, фан-
тасмагория оборачивается вполне реальными покушениями и
убийствами... Острые нравственные проблемы поставлены и
в других произведениях, вошедших в сборник.
ББК 84Р7
© Издательско-полиграфическое объединение ЦК ВЛКСМ
«Молодая гвардия»
Библиотека журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1989 г.
41(404)
Выпуск произведений в «Библиотеке журнала ЦК ВЛКСМ
«Молодая гвардия» приравнивается к журнальной публикации.
ISBN 5-235-01153-8
ISSN 0131—2251
УМИРАЛ ДРАКОН
Гаранин вел машину с небрежной лихостью профессионала.
Он давно уже свернул с Крутоярского тракта и ехал по просе-
лочной дороге, испокон веков не мощенной. Да и впредь ей суж-
дено было оставаться такой же — она вела к маленькой, «непер-
спективной», деревне, которую, похоже, никакими усилиями уже
не возродить. Единственным достоинством дороги было то, что
она сокращала путь до Крутоярска на добрых семьдесят кило-
метров чуть ли не втрое. Гаранин узнал о ней года три назад
и поспешил освоить.
Справа покачивался перед лобовым стеклом черно-красный
рыцарь в доспехах — купленный в Бельгии амулет. К приборной
доске была прикреплена блестящая латунная пластинка с тща-
тельно и красиво выгравированными буквами: «Роланд». Так он
назвал по приобретении свои темно-синие «Жигули», «ноль седь-
мую», именуемую за рубежом «Самарой». Помнится, его не-
приятно покоробило, когда какой-то отечественный писатель окре-
3
стил эту модель «утконосом». По мнению Гаранина, ее стреми-
тельные очертания никак не вязались со столь обидной кличкой.
В ответ на удивленное хмыканье знакомых по поводу «Ро-
ланда» он вежливо и спокойно отвечал, что лично он, представь-
те, не видит в этом ничего удивительного или смешного. Дают
же имена яхтам? Сначала с ним пытались спорить, потом пере-
стали, знали, он делает только то, что считает нужным, не под-
дается чужим советам и эмоциям — своим эмоциям, впрочем,
тоже — и не меняет принятых однажды решений. С ним вообще
не любили спорить, и Гаранина это полностью устраивало — так
называемым своим парнем он и не собирался становиться. «Свой
парень» в его понятии означал имевшую что-то общее с меду-
зой или флюгером фигуру, ценимую в основном лишь за пол-
нейшую бесхребетность — умение быть для всех одинаково при-
ятным, никому не перечить, не иметь врагов, равным образом
и позиций, которые, безусловно, стоит защищать до конца, не-
смотря на любые жертвы...
Гаранин въехал в деревню. Три десятка домов двумя неров-
ными линиями окаймляли дорогу. Половина — нежилые. Смерка-
лось, горели редкие окна, слева промелькнула лежащая у забора
корова, справа — темный трактор, поставленный радиатором к во-
ротам: пришлось взять влево и притормозить, объезжая его. На
лавочке за трактором прижались друг к другу двое, белела де-
вичья кофточка, свет фар мимолетно полоснул их, и Гаранин по
многолетней привычке анализировать сразу вычислил парня —
наверняка после армии, вернулся, изволите ли видеть, к родным
пенатам, а здесь держат и белая кофточка, и, вероятнее всего,
плохо осознаваемая им самим боязнь попробовать свои силы
в широком и шумном внешнем мире. Так и жизнь пройдет — в
маленькой деревушке, стиснутой тайгой, на тощих полях. Конеч-
но, растить хлеб почетно, высока миссия хлебороба, и так далее,
и тому подобное — смотри прошлогоднюю передовицу,— но ведь
жить в такой деревеньке означает не более чем играть в тру-
дягу-земледельца, ибо какие здесь урожаи?
Шевельнулось что-то вроде тихого презрения — он не любил
людей из захолустья, считая их самоустранившимися от грохота
жизни и ее проблем. Он сам был родом из деревни, только боль-
4
шой — старинного села у Сибирского тракта (о тамошней грязю-
ке и колдобинах нелестно отозвался, проезжая на Сахалин, Че-
хов), но ничуть не стыдился этого, как иные,— наоборот. Не под-
черкивал всячески свое деревенское происхождение, не тыкал им
в глаза встречному-поперечному, но и никогда об этом не забывал.
Большая деревня, институт, стройка, другая, и в тридцать —
главный инженер строительства, широко известного от Балтики
до Амура. Продукцию будущего комбината ждали во многих
точках страны, о строительстве еженедельно поминала програм-
ма «Время», с ним прочно дружили центральные газеты, це го-
воря уж о местных. Главным инженером, он, правда, был пока
де-факто. Однако встреча, ради которой он ехал в Крутоярск,
расставляла все точки над «и» и в самом скором времени должна
была повлечь за собой соответствующий приказ по министерству.
Деревня кончилась. Гаранин прибавил скорость. Мысли упря-
мо возвращались к разговору с Бетой.
Вообще-то ее звали Ивета (пришло же в голову родителям,
томичам в десятом поколении,— французских романов начита-
лись, что ли). Но Ивой, как именовали девушку почти все зна-
комые, Гаранин ее никогда не называл. Ива для него непремен-
но ассоциировалась с прилагательным «плакучая», а Вета, не-
смотря на все присущие женщинам недостатки, проистекающие,
как считал Гаранин, из самой их женской природы, сентименталь-
но-слезливой не была. Не тот склад характера. Не мужской, разу-
меется, но и не «тургеневский» — современная молодая женщина,
и все тут.
— Я не хочу, чтобы ты туда ездил,— сказала Вета.
Гаранин был искренне удивлен. Так он и сказал.
— Будь на твоем месте кто-нибудь другой... Но ты же сама
инженер-строитель, должна понимать, что это для меня значит...
— Понимаю прекрасно,— сказала Вета.— Маршальский жезл.
— Вполне заслуженный, тебе не кажется?
— Никто не спорит, заслужил. Только вот жезл этот самый
обычно принимают, а не отнимают у прежнего хозяина...
— Ах, во-от ты о чем...— сказал Гаранин и подумал, что пло-
хо все же, когда твоя женщина работает на одном с тобой пред-
приятии.— Ну конечно, глупо было бы думать, что тебя минуют
5
эти шепотки по углам, болботанье это индюшачье. Выскочка су-
против метра, петушок на патриарха... Так?
— Ты же сам знаешь, что так говорят только дураки.
— Ну да, более умные и тонкие расцвечивают коллизию мо-
рально-этическими побрякушками, позаимствованными со стра-
ниц «Литературки». «Прав ли был прораб Н., пропив казенный
бульдозер?» Веточка,— Гаранин привычно обнял ее за плечи.—
Ну ты же у меня умница, ты же не будешь разыгрывать сцены
из очередного убогого «производственного» фильма? Это в «ящи-
ке» героя вечно не понимает любимая женщина: «Милый, прости,
не способна ощутить разницу между гайкой и болтом, и потому
покидаю тебя, ты же целуйся со своей плотиной...» Все ты по-
нимаешь, и меня понимаешь, так давай оставим штампы голу-
бому экрану, а? Для нас с тобой пусть существует только один
штамп — тот, что вскоре хлопнут в наши с тобой паспорта.
Это было что-то более весомое, нежели туманные намеки, ко-
торые он себе в последние полгода позволял,— самый настоящий
открытый текст. Он знал, что Вета будет только рада: женщины
всегда хотят замуж, а она к тому же мечтала выйти именно за
него. Но выражение ее лица он не расценил бы сейчас как ра-
достное. Воообще не знал, как расценить, и это было что-то но-
вое — Вета, считал он, давно была для него открытой книгой.
— Давай сначала все же закончим с твоим маршальским жез-
лом,— сказала Вета.— Согласись, ты его из рук выхватываешь.
— Выхватываю,— кивнул Гаранин.— Можно и так это на-
звать, если тебе угодно. Но это будут эмоции. А мы с тобой тех-
нари, и нам требуется в первую очередь рассудок. Славный наш
Ермоленко — в прошлом. Что бы ни висело у него на груди и
сколько бы ни осталось за плечами, он — в прошлом. Он из того
времени, когда не было ЭВМ и «ванкелей», синтетики и компози-
тов. Ему следует уступить дорогу людям нового времени, таким,
как я, и в данном случае — лично мне. Непосвященный дилетант
мог бы приписать мне завышенное самомнение и манию величия,
но мы с тобой люди одной специальности, и ты не станешь от-
рицать, что я всего лишь трезво оцениваю свои возможности.
Я — детище атомного века, меня учили работать именно с его
6
технологией. И научили хорошо. Я не лезу на Олимп, но эта
стройка должна быть моей стройкой. Не станешь отрицать?
— Не стану.
— Вот видишь,— сказал Гаранин.— Ермоленко до пенсии оста-
ется два года. И все, в том числе он сам, знают, что он не за-
держится ни. на один день долее, ибо выработал свой ресурс.
Правда, его могут послезавтра вежливо попросить уйти. В прием-
лемых выражениях.
— Это — если ты завтра встретишься в Крутоярске с мини-
стром. Будешь ему представлен, как говаривали в старину.
— Я ему обязательно буду представлен. Министр заинтересо-
вался моей скромной персоной. Прудников рассказывал ему обо
мне достаточно много и долго. Думаю, я больше нужен Прудни-
кову, чем он мне. Это как раз тот случай, когда ему крайне вы-
годно оказаться покровителем молодых и способных.
— А если ты не поедешь, все, что Прудников успел сказать,
так и останется словами.
— Ну да, министр в подобных случаях никого не утверждает
заочно... И мне придется ждать два года, чтобы законным поряд-
ком унаследовать трон. Два года, Веточка, семьсот тридцать дней.
Не каждый день к нам заглядывают министры.
— Ты ведь можешь и не ездить.
— Да что ты такое говоришь? Не могу я ждать два года, по-
тому что эти самые два года Ермоленко будет работать хорошо,
но в меру своих способностей и — по-старому. К чему это мне и
стройке, если я могу лучше? Заниматься филантропией, чтобы
патриарх получил возможность тихо-мирно допеть лебединую пес-
ню? Ничего в этой филантропии хорошего.
— И тебя не коробит, что твой благодетель Прудников сводит
таким образом старые счеты с Ермоленко?
— Ну и что? — спросил Гаранин.— Что он его, под расстрел
подводит? В тюрьму пытается засадить? Всего лишь маленько на-
гадит — заставит уйти на пенсию на два года раньше положен-
ного срока. Редкий случай, когда пакость бездарного админи-
стратора пойдет на пользу строительству. А если маленькая га-
дость по большому счету идет на пользу огромной стройке —
к чему чистоплотность? Мы же технари, Веточка. Пусть кое-кто
7
боится этого слова, мы же сами ни в коем случае не должны
считать его ругательным. Моральные коллизии — для драматур-
гов. Наша работа оценивается не по числу благородных поступ-
ков, не по степени накала высоких помыслов, а по количеству
произведенной продукции, по количеству новых значков на карте
и по тому, что за этими значками стоит. Правильно?
— Ты, как всегда, логичен,— кивнула Вета.— Но ведь мало
нарисовать картину с соблюдением всех канонов и пропорций.
Нужно еще и душу в нее вложить.
— Это я-то душу не вкладываю? На профана и обижаться бы
не следовало, но ты-то...
— А я временами боюсь того, что ты считаешь своей ду-
шой,— сказала Вета, и это прозвучало серьезно.— Из кирпичиков-
то ведь все складывается — и твоя философия локомотива, и то,
что с тобой не любят спорить, и «Роланд» твой. И даже то, что
ты не летишь самолетом, а собираешься героически преодолеть
эти триста километров на машине — ас-водитель из «Платы за
страх»... «Жигули-007». У Джеймса Бонда два нуля перед семер-
кой — агент с правом на убийство. У твоих «Жигулей» нолик,
правда, один...
— Очень мило,— Гаранин не был обижен или раздосадован,
скорее не на шутку удивлен.— Ты что, меня в Бонды записыва-
ешь? Перебор, Веточка,— двадцать два...
— Перебор, верно,— согласилась Вета.— Ты просто честный
супермен из киплинговских баллад — с поправкой на научно-
техническую революцию, время и страну. Все равно — и только
пыль-пыль-пыль от шагающих сапог... Если бы одна пыль... Судь-
бы под сапогами. Сегодня одна, а завтра?
Бывали у них и раньше пикировки слабого накала,— куда без
них денешься,— но это было не что иное, как словесное фехтова-
ние, где реплика не ранит, как не ранит спортивная рапира с ту-
пым наконечником. А вот сейчас все явственнее за словами ви-
делась тяжелая боевая шпага с трехгранным острием...
— Тебе не кажется, что это лишь эмоциональные перепевы
иных мягкотелых откровений? — спросил Гаранин.— Тысячу раз
мы это слышали: плохо быть хоть чуть-чуть похожим на локо-
мотив, плохо стремиться к достижению своей цели — не приведи
8
господь, обидишь кого-нибудь, кто не умеет бегать быстро и от-
того не может за тобой поспеть... Да какое Делу дело до обид
и утонченных колыханий души? Если уж взялся чему-то серьезно
служить, то, чувствуя свою слабость, не майся комплексами и не
криви обиженно губы, когда тебя обходят более сильные...
Вета ответила новыми колкостями. Он не остался в долгу. Ра-
зыгралась ссора, уже ничуть не похожая на спортивное фехтова-
ние. Остаться Гаранину не предложили, и он сел за руль, не
дожидаясь завтрашнего утра — благо портфель со всем необхо-
димым лежал в машине.
Дорога вилась размашистыми дугами, еловые лапы иногда сте-
гали по крыше при резком повороте. Гаранин думал. Он давно
остыл, он всегда остывал быстро. Все размышления над ссорой
сводились к гипотезе — не решила ли Вета с ним расстаться и не
подготавливала ли почву загодя? Иной подоплеки у ее рассужде-
ний быть не могло: то ли нашла другого, то ли просто собралась
порвать — неисповедимый выбрык женской души. Вот и стала го-
товить разрыв, выдвигая глупые претензии к его характеру.
Гаранина это ничуть не радовало — Вете он предназначал
в скором будущем стать его женой. Она — оптимальный вариант,
предстоит как-то исправлять положение, нужно приложить все
силы, чтобы по возвращении...
Мотор заглох ни с того ни с сего, как гаснет догоревшая
свеча. Гаранин нажал на тормоз и, чертыхаясь, полез наружу.
Последующие сорок минут могли довести и не столь выдер-
жанного человека до белого каления. Гаранин ничего не понимал.
Он знал двигатель, как свою электробритву, как содержимое кар-
манов, но понять ничего не мог. Все по отдельности было в по-
рядке, в полной исправности, но заводиться мотор категорически
отказывался. Как ты ни бейся. Есть искра, карбюратор исправен,
все остальное в порядке, но двигатель не заводится. Говорят, ле-
тающие тарелки испускают какие-то лучи, останавливающие мо-
торы машин и даже танков, но над тайгой НЛО не было и в
помине. Впрочем, ни во что такое Гаранин не верил. В нечистую
силу — тем более.
Он стоял, задумчиво насвистывая. Машину не материл — вся-
кое случается, нерационально и глупо тратить время на ругань.
2 А. Бушков
9
Темнело. Сосны по обе стороны дороги начинали уже сливаться
в сплошную темную стену. Гаранин быстро просчитал варианты —•
их имелось в наличии всего два. Двадцать километров назад, до
деревни,— придется искать среди ночи какого-нибудь механиза-
тора: то ли удастся, то ли нет, в любом случае он потеряет всю
ночь. Или — пешком отмахать километров девять в прежнем на-
правлении, до тракта. Он их одолеет часа за полтора. Движение
на тракте довольно оживленное, даже ночью, добраться до Кру-
тоярска на попутке не составит особого труда. А за машиной
можно съездить, закончив все дела. Никуда она отсюда не де-
нется — это не город, тут нет автомобильных воров и хулиган-
ствующих акселератов. Можно будет попросить Прудникова по-
слать сюда кого-нибудь завтра с утра. Решено.
Гаранин забрал «дипломат», запер машину и размашистым
шагом двинулся к тракту. Раздражение прошло, злость на вер-
ного «Роланда» улеглась — более того, было даже что-то пикант-
ное в том, что к решающей его судьбу встрече приходится доби-
раться вот так — пешком, на попутках. Присутствует элемент
трудностей и преодоления их. Будет что вспомнить.
Он шел, помахивая в такт шагам «дипломатом». В небе все
четче проступали крупные белые звезды, каких над большими
городами не увидишь. Было свежо и покойно: страха перед тем-
нотой Гаранин никогда не испытывал.
Поворот влево. Далеко просматривались дорога и фигура
впереди — человек шел в ту же сторону, только значительно мед-
леннее. «Куда это он? — с легким недоумением подумал Гара-
нин.— Корову пошел искать, что ли?»
Чтобы не испугать неожиданным появлением случайного по-
путчика — ночь все-таки, лесная дорога, неприятно тому будет
вздрогнуть от неожиданности,— Гаранин громко засвистел мело-
дию популярного шлягера про белую панаму, редкостного по
своему идиотизму даже среди песен-поденок. Прибавил шагу.
Человек впереди не обернулся. Гаранин засвистел громче — ни-
какого результата. Тогда он крикнул:
— Эй, земляк!
Тщедушная фигурка в чем-то мешковатом брела словно и не
слыша. Гаранин со спортивным азартом наддал, пристроился
10
к нежданному попутчику плечо в плечо, посмотрел на него сверху
вниз и спросил:
— Чего не отзываешься, дядя?
Маленький козлобородый мужичок в облезлом полушубке,
абсолютно излишнем в августовскую теплынь, посмотрел на него
снизу вверх, дернул растопыренной пятерней и без того кудлатые
волосы и лениво обронил:
— А зачем? Что я тебя, спиной не чую?
— Ну, мало ли...
— Мололи, мололи, да и смололи...— Водкой от него вроде бы
не пахло.
— Корову ищешь? — спросил Гаранин.
— Ну, коли ты себя коровой считаешь...
— Я-то при чем?
— А я? — сказал мужичок.— Ты ни при чем, а я вот при
нем, потому как должность такая.
— При ком?
— Да при нем, при ком же еще? — И мужичок раскатился
перхающим смешком.— Эть ты смотри, как занятно получается —
не похожа твоя вонючая самобежка на мужикову телегу, а один
ляд, от тех же слов прыть потеряла. Вот ты грамотный, читать
умеешь, объясни, почему так? Ведь все по старинке делал, как
при Ваньке Грозном, душегуб который был.
— Душегуб? — переспросил Гаранин.
— И-и, милый! — Мужичок зажмурился.— Как понаедут
с песьими головами при седлах — беги, куда ноги несут... Враз
деревня полыхнет. Ну, да я им тоже память по себе оставил:
как-то у цельной полусотни поморил коней. Я ведь, милый, сам-то
рассейский, а к вам в Сибирь при Бироне, Анькином полюбов-
нике, переселился...
«Послал бог попутчика»,— разочарованно подумал Гаранин.
Ему сразу стало скучно. Благоденствуют такие вот вдалеке от
психушек. Тихий, должно быть, потому и терпят. Вроде деда
Мухоморыча в родной деревне Гаранина — тот, шизанувшись на
старости лет, тоже лешим себя воображал, на тракторы порчу на-
пустить грозился... Да так и помер, ничем себя на колдовском
поприще не проявив.
2
11
— Из деревни, батя? — поинтересовался Гаранин, решив, что
перекинется парой слов и уйдет — не тащиться же с этим сдвину-
тым вороном здешних мест черепашьими темпами.— Закурим?
— Свой есть,— сказал мужичок.— От твоей заморской травы
и кошка не заперхает. Так объясни мне, пока до места идем,
почему и на твою ворчалку, и на телегу один наговор действует?
— Какой еще наговор? — равнодушно спросил Гаранин.
— Какой-какой... Верный, раз снял я тебя с колес. Это по-
чему же «Роланд» — своих святых не нашел, за море подался,
там святее?
Гаранин даже приостановился от изумления:
— Что? Да ты откуда знаешь, дед?
— Дело нехитрое, мне положено. Леший я,— скучным голо-
сом сказал мужичонка.— Слыхал, поди, про такую лесную разно-
видность биосферы?
Как всякий нормальный человек, Гаранин испытывал к су-
масшедшим легкий брезгливый страх. А дедка он вроде бы
вспомнил — кажется, тот работал сторожем на пятой площадке.
То-то он знает про «Роланда». Разыгрывает?
— А на стройке я у тебя сроду не работал,— сказал тот.
Гаранину стало не по себе.
— Ну ладно, батя, будь,— сказал он торопливей, чем следо-
вало. Шагнул прочь...
И остановился с маху.
Не было дороги, накатанной однопутной колеи с рубчиком не-
тронутой, поросшей травой земли посередине. Была глухая по-
ляна, со всех сторон замкнутая непролазной тайгой и залитая
серебряным лунным светом. Повсюду лежали четкие тени, и не-
понятно было, как Гаранин мог здесь оказаться.
Мужичок затрясся в хохоте:
— Ну ты скажи, до чего вы не меняетесь — по старинке я
тебя в чащобу и завел, все, как при прадедах...
Страх был липким, подминающим. Гаранин не сомневался
в своем рассудке и в том, что это происходит наяву, но дикая
иррациональность происходящего не укладывалась в сознании —
только что они шли по торной дороге, и вдруг пути не стало.
Мистика. Бред.
12
А старичок заходился хохотом в шаге от него, насквозь реаль-
ный, во плоти, пахнущий пыльной одеждой, махоркой и еще
чем-то непонятным. Он вдруг оборвал смех, как проглотил, про-
тянул короткую руку, сгреб Гаранина за полу куртки, и в бала-
гуристом тенорке угловато проступили властные нотки:
— Ну пошли, что ли? Заждались нас...
Гаранин тренированно захватил эту непрошеную руку, повел
на излом, еще секунда — и провел бы подсечку с болевым захва-
том, но земля под ногами словно превратилась в дым, дым
растаял, и Гаранин, нелепо взмахнув руками, провалился куда-то
вниз, упал на спину; всем телом, а больнее всего затылком, он
стукнулся обо что-то жесткое, твердое, реальность ослепительно
лопнула разрывом гранаты, темнота...
Зажмуренные глаза ощутили свет, тело — твердую гладкую
поверхность, ничем не напоминающую землю. Открывать глаза
Гаранин не спешил. Над ним переговаривались:
— Вы что, подстелить чего не могли? Ему вон памороки за-
било.
— Оклемается, чего там. А ты сам что, потише его не мог
взять?
— Куда там тише — прыткий, в личность мне чуть не влепил.
Вылитый сержант Пашка — помните, при Бирошке? Успел я, од-
нако, калитку растворить...
— Водой его, что ли? Или махры в нос насыпать?
— Не, ресницы вон елозят. Очухался, что ему? Здоровый бык.
— Гостенек! — позвали требовательно.— Мигайки-то раствори,
вставать пора!
Гаранин открыл глаза, уперся ладонями в жесткое и сел.
Против ожиданий голова почти не болела. Пещера — метров де-
сять высотой и столько же в ширину и длину, полированный пол
и нетронутый купол бугристого дикого камня, в два ряда бело-
серые мраморные колонны с волокнистым рисунком. И непонятно,
откуда сочится бледный свет. На скамье с затейливо гнутой спин-
кой сидел его попутчик в компании двух таких же, с клочкасты-
ми бороденками, в обтрепанных шубейках. Все трое курили
«козьи ножки» и с любопытством разглядывали Гаранина.
13
— Ожил, крестничек,— сказал «попутчик».— Сам виноват,
добром могли доставить. Да не снимся мы тебе, не снимся...
Спробовать хошь — согласно традиции?
Он выдернул из-за голенища (старинного какого-то фасона са-
поги) короткое шило с толстой деревянной ручкой и подал Гара-
нину. Гаранин отвел его руку — не понравилось тронутое крапин-
ками ржи железо — достал связку ключей и раскрыл крохотный
ножик-брелок. Мякоть большого пальца обожгла едкая боль, на-
бухла капля крови. Никакой это был не сон. Человек в загра-
ничных джинсах и модной куртке того же импортного происхож-
дения, с электронными часами на руке, снабженными микрокаль-
кулятором, сидел на каменном полу странной пещеры перед трои-
цей дымящих махоркой лешаков. Невозможность происходящего
занимала больше, чем страх. Рассказать Ветке, поклоннице «Ма-
стера» и «Альтиста»,— не поверит...
И тогда вернулся страх, охвативший все тело, до последней
клеточки. Он не знал, что ему делать с собой,— это был не его
мир. Его мир раскинул на километры заводские корпуса, кре-
кинг-колонны и бетонную чешую аэродромов, его мир состоял из
металла и пластмассы, нефти и атомной энергии, все в нем вер-
телось и крутилось, летало и плавало, перемещалось и появля-
лось перед глазами в строжайшем соответствии с четкими фи-
зическими, химическими и математическими законами. А перво-
зданная природа, считал Гаранин,— это то, что сохранилось от
прошлого, но вскорости будет преобразовано в рукотворные фраг-
менты искусственной среды обитания. Сказки — это то, во что
перестаешь верить еще в ранном детстве.
И вдруг — пещера... Всему этому не положено существовать,
а оно существует. Иной, хаотический, непредсказуемый, с неиз-
вестными законами мир ворвался в сознание, в саму явь. Эго
было неправильно. Это противоречило всем физическим, химиче-
ским и математическим законам... Они, эти не имели никакого
права вторгаться в его мир — рассчитанный и строгий как ме-
ханизм. Но они были. И, хоть молчали, не угрожали и не ска-
лили клыки, самим фактом своего бытия, соседства они превра-
щали жесткого рыцаря НТР в заполошно мечущееся существо,
состоящее из ужаса и обиды. Его ждала игра на чужом поле,
14
по неизвестным правилам, с непонятными ставками и призами.
Крыса в лабиринте. Загнанный зверь.
Гаранин дернулся, рванулся, метнулся неизвестно куда, шер-
шавые и колючие каменные стены царапали ладони, он скользил
вдоль стены, шаря по ней пальцами, как слепой, и никак не мог
найти выхода, потому что выхода не было. Не просто крыса. Сле-
пая крыса. Мысли прыгали беспорядочно, он был близок к исте-
рике, к униженным воплям, мольбам — это он-то! — балансиро-
вал на краю чего-то неизвестного и позорного, вот-вот мог со-
рваться.
Чуточку отрезвила боль в ладонях. И приглушенный хохоток
за спиной. Страх истаивал по капельке, его вытесняла обида на
всех и вся — на Ветку, прогнавшую его в ночь, на то, что это
приключилось именно с ним, на собственное бессилие. Но почему
бессилие?
Он медленно, очень медленно успокаивался, приходил в себя,
тяжело дышал, опустив исцарапанные руки, и взбудораженное
сознание шажок за шажком примирялось с неизбежностью, с тем,
что так все и есть, и никуда отсюда не деться. Сквозь горячечную
волну, сквозь жаркий вихрь в голове и теле понемногу проступа-
ли трезвые и спокойные мысли, как на опущенной в ванночку
с проявителем молочно-белой фотобумаге возникают и превра-
щаются в четкие контуры силуэты, лица и фигуры.
Это реальность, пусть и такая, которой не должно быть. Он
не сошел с ума. Он жив и мыслит. Значит — рано сдаваться,
нельзя сдаваться, он — ГАРАНИН. Да и в самом деле, в этом
«аду» нет ни жаровен, ни чертей. Одни патриархальные, кондо-
вые, сермяжные — и как там еще? — лешаки.
Он никогда не восторгался тем, что называл «сермяжностью»
и «кондовостью» — не в пример иным интеллигентам, которым он,
впрочем, не верил. Он не считал себя Иваном, не помнящим род-
ства, но и не собирался «распускать слюни» оттого, что на холме
«невыразимо» белеет какая-то церквушка — он сам строил храмы
новой эпохи, Барма-1989, Серафим Полубес с микрокалькулято-
ром в нагрудном кармане. При необходимости он ускоренно про-
кручивал в памяти необходимый минимум, экспресс-прописи
о «корнях и истоках», о «величии духа и значении памятников
15
старины», помнил о них легкой, второстепенной памятью, не
отвлекавшей от главных задач и жизненных целей. Этого было
достаточно.
И вот теперь Гаранина полонило прошлое его прадедов. Не-
сомненно, с какой стороны ни подходи, мир, в котором он очу-
тился, был реликтом, вымирающим на задворках стремительного
электронного века. Следовательно, как ни раскинь, эти трое пред-
ставляли заведомо проигравшую сторону... Нет, одернул он себя,
рано, выхода пока не просматривается, так что не следует про-
граммировать победу раньше времени. А вот на поединок на-
страиваться нужно.
Мысли текли уже насквозь деловые, и это радовало, Гаранин
понемногу овладевал собой. Отхлынула бросившаяся было в лицо
кровь, оставив все же некоторую слабость и, чего уж там, ро-
бость. Он поднял голову.
— Уставился...— хмыкнул тот, что сидел справа.— Ну выли-
тый бироновский Пашка, того и гляди волтузить сейчас начнет
от стены до стены.
— Следовало бы,— сказал Гаранин, решив перешибить их хо-
зяйскую уверенность ледяным спокойствием. Сел с ними рядом
на скамью и потянул из кармана сигареты.— Постучать бы вас
лбами друг о дружку...
— Оно нетрудно. А назад как выйдешь?
— Как-нибудь.
— Как-нибудь и кошка с забора не падает — всегда на лапы.
Прыткий...
— Ну вот что, мужики,— сказал Гаранин.— Давайте о деле.
Машину мне, как я понимаю, вы испортили?
— Выбирай словечки... Не испортили, а заговорили. Девку
портят...
— Так вот, насколько я знаю, людей вы не едите. Для чего-
то, однако, я вам понадобился.— Он говорил уверенно и четко,
но все же ощущал нездоровое возбуждение, почти истерическую
взвинченность.— Выкладывайте, что вам от меня нужно, и объяс-
ните, как мне с вами побыстрее распрощаться с наибольшей вы-
годой для обеих сторон. Итак?
Незаметно было, чтобы тирада сия произвела на них впечат-
16
ление и заставила признать его Высокой Договаривающейся Сто-
ронрй.
— Ишь, чешет, будто дьяк... Грамотей.
— Они там нынче все грамотные. Бабы тоже.
— Все Петькины реформы, видать, то-то борода брита...
— Доложить нешто?
— И то. Он так и велел, чтоб беспременно сразу же, как до-
ставим. Времечко-то его тает...
— Вот ты и иди.
Сидевший рядом с Гараниным проворно юркнул в высокую
черную двустворчатую дверь, покрытую квадратами полирован-
ного камня,— как плитка шоколада. Остальные присмирели и
даже погасили самокрутки о подошвы сапог. Стало немного
страшновато, но одновременно Гаранин почувствовал любопытст-
во и, как ни странно, самый настоящий азарт. Если разобраться,
ничего повергающего в растерянность или ужас пока не произошло.
Никто не собирается раздирать его в клочки и разметывать оные
по закоулочкам, пить кровь или пожирать. Всего-навсего другой
мир, и в нем тоже должны быть какие-то законы и установления.
Свои правила игры. И сильный, уверенный в себе человек, мо-
жет быть, сумеет включиться в эту игру на равных и, чем черт
не шутит, выиграть, добиться своего, не обидев и хозяев. Ведь
в сказках, как правило, гибнут слабые и малодушные, а этот мир
имеет, похоже, непосредственное отношение к сказке, хотя и на-
сквозь реален.
Из двери выскользнул леший, суетливо подскочил к Гаранину,
обежал его кругом, осмотрел, отряхнул куртку и толкнул в
спину:
— Звать изволят...
Дверь легко поддалась. Оказавшийся за ней зал подавлял.
Пещера-прихожая была по сравнению с ним одинокой коробкой
из-под обуви в пустом товарном вагоне. Необозримый мозаичный
пол, узорчатые красно-сине-черные стены, отшлифованные до
зеркальной гладкости и увешанные какими-то яркими предме-
тами, гигантские малахитовые вазы, деревья из золота с золо-
тыми монетами вместо листьев, древние статуи, груды золота и
самоцветов меж колоннами, в бесчисленных нишах — множество
17
драгоценной утвари. Зал был настолько велик, что сокровища
при всей их неисчислимости ничуть его не загромождали. Пещера
Али-Бабы...
Гаранин вертел головой, ошеломленный этим великолепием.
Мощный голос проревел:
— Подойди!
И он пошел в дальний конец зала, где спускались с потолка
складки огромного балдахина и на возвышении шевелилось что-то
громадное, темное, живое, похожее, как ни странно, на самолет —
а Гаранин-то ожидал увидеть какого-нибудь иссохшего старца,
Кащея Бессмертного, придурка из детских фильмов, которого не-
трудно обвести вокруг пальца. Ближе, еще ближе... Поднялись три
головы на толстых шеях, сверкнули, как дорожные знаки-ката-
фоты в лучах фар, желтые глаза. Гаранин едва подавил вскрик —
лешие, в общем-то, выглядели вполне буднично, но это... Но
ЭТОТ...
Это был самый настоящий Змей Горыныч, разбросавший по
полу зеленые кожистые крылья, шириной не уступающие крыльям
Ту-134. Мощные лапы с кривыми саблями когтей. Чешуйчатые
шеи. Головы длиною в сажень, увенчанные острозубыми золо-
тыми коронами. Из-под правого крыла выглядывал длинный
хвост, оканчивающийся чем-то вроде наконечника копья. Змей
поневоле внушал страх, но отнюдь не выглядел уродливой хи-
мерой, слепленной убогой фантазией из взятых наудачу, лишь бы
пострашнее, частей реально существующих животных — он был
гармоничен и даже красив основанной на неизвестных канонах
хищной красотой. И еще угадывалось, что он очень, очень стар —
говорили об этом излом шей, словно бы с трудом державших го-
ловы, россыпь чешуин, размером с блюдце каждая, вокруг воз-
вышения, провисшее крыло...
Вот это был настоящий ужас, не шедший ни в какое сравнение
с поляной или пещерой. Это был Страх, без дураков. Ворохнулось
даже в подавленном сознании — только бы уцелеть, только бы
ноги унести... Что там полагалось раньше в случаях благополуч-
ного избавления от напасти — пудовую свечу ставить? Неужели
когда-то с таким чудищем осмеливались схватываться богаты-
ри — и неужто кто-то побеждал? Слабо верится...
18
Проснулись, всплыли из подсознания какие-то невообразимо
древние страхи, память рода млекопитающих, которую бесполез-
но было и пытаться облечь в слова — картины, промелькнувшие
в мозгу слишком быстро, чтобы их осознать, не имеющие анало-
гий в современности, но пугающие, приводящие в животный ужас
запахи, образы, звуки... Гаранин остановился метрах в пятнадца-
ти от чудища. Три пары холодных желтых огней — рассеченные
по-кошачьи вертикальными темными полосками зрачков глаза —
поймали его фигуру в невидимые лучи прожекторов. Гаранин
ощутил себя крохой, мошкой, собрал в кулак волю, изо всех сил
старался остаться самим собой, прежним железным человеком,
рыцарем НТР. Инстинкт подсказывал, что только в этом шансы
на спасение — не дрогнуть, не уронить себя в этих глазах...
— Ближе подойди, не тронем,— сказала средняя голова, и
теперь это был уже не рев, голос звучал разве что самую чуточ-
ку громче, чем обычный человеческий. Головы были отлиты
как бы по одному слепку, но имели все же, если присмотреться,
свои отличия, какие есть и у человеческих лиц, и Гаранин на-
звал про себя заговорившую с ним среднюю голову Первым. Дру-
гие две словно бы дремали, прижмурив глаза.
Гаранин подошел ближе — так близко, что при желании мог
бы дотронуться до голов рукой. Правда, желания такого не воз-
никало — желтые клычищи не внушали доверия и симпатии.
— Вот так,— сказал Первый.— Представляться не стоит, на-
деюсь?
— Не стоит,— ответил Гаранин.
— Прекрасно. Но уточнить кое-что, думаю, надо. Итак, перед
тобой тот самый ужас высот, великий и страшный потомок дино-
завров, правнук расы былых властителей Земли. Ах, какие вре-
мена были, друг мой, какое кипение страстей, какое поэтическое
торжество дикой мощи... И кто бы мог подумать, что наберут
силу эти зверюшки из-под коряг, на которых и презрения-то не
тратили... Приятно чувствовать себя представителем победившей
ветви эволюции? Смелее, не съем.
— Я как-то не задумывался.
— Ну да, куда тебе, поденке. Ты и прошлого века не пом-
нишь, не говоря уж о минувшем тысячелетии,— мотыльковый
19
у вас срок жизни, победители, хоть это утешает... А впрочем,
времен нашего расцвета я тоже не помню,— признался Первый.—
Я ведь, можно сказать, молодое поколение.
— Сколько же вам? — вежливо полюбопытствовал Гаранин.
— Сейчас прикинем.— Глаза динозавра затянула розоватая
пленка, похожая на третье веко у дога; поднялась.— Тогда как
раз прирезали этого краснобая Гая Юлия, ну, того, что путался
с Клеопатрой. Слышал про такого?
— Слышал,— подтвердил Гаранин.
— Так вот, то ли за неделю до того, как я вылупился, то ли
через. Примерно так. Ухватываешь координаты?
- Да.
— Впечатляет?
— Признаться.
— То-то. Только, к сожалению, смертны и долгожители. А я
вообще последний — перебили, затравили, загнали на край зем-
ли — рыцари-витязи, барды-менестрели... Теперь вот умираю.
И скучно, ты знаешь, показалось умирать среди этого сиволапого
мужичья, лесных болванов, которые только и умеют заводить в
болото грибников. Решил потолковать с образованным человеком,
выслал их на дорогу, они тебя и приволокли. Отпущу, на кой ты
мне... Проникнись оказанной честью — не каждому выпадает
исповедовать последнего на планете дракона. Разумного драко-
на — я не говорю о тех безмозглых тварях из африканских и ама-
зонских болот, они у нас играли ту же роль, что у вас обезья-
ны... Пытаешься проникнуться?
— Пытаюсь,— сказал Гаранин.
— Эй, кубки нам!
Прошуршали осторожные шаги. Гаранина мягко тронули за
локоть, и он, не оборачиваясь, принял тяжелый золотой кубок,
усеянный яркими неограненными самоцветами. Змей ловко вы-
простал лапу из складок крыла и схватил такой же, но огром-
ный. Хлебнул, отставил:
— Больше нельзя. Старость. А эти вечные сотоварищи и по
глотку уже не могут. Как выражался какой-то восточный чело-
век — сам понимаешь, перевидал уйму разноплеменного народа,—
за ним пришла та, что приходит за всеми людьми. И пришла
20
ведь, стерва костлявая, холодок так и тянет... Как думаешь,
страшно мне?
— Думаю, да,— сказал Гаранин. Он полностью овладел собой.
— Правильно, страшно. Ведь когда-то...
Гаранина на несколько секунд обволокли и растворили в себе
чужие воспоминания — чутко колеблются налитые молодой силой
крылья, ловя восходящие потоки, приятно сознавать себя власте-
лином неба, ужасом высот, земля внизу буро-зеленая, кажется
гладкой до бархатистости, мощно бьют по воздуху крылья, раз-
брызгивая облака и радугу, глаза зорки, простор, могущество,
сила...
— Было,— сказал Первый.— Все было. И что самое смеш-
ное — послал мне черт в исповедники зодчего.
Гаранин внимательно слушал.
— Вот именно, смешно до колик,— вмешалась другая голо-
ва, которую Гаранин для удобства окрестил Вторым.— Ты же,
обормот, сроду ничего не строил, только и умел, что ломать.
— Прочухался,— сказал Первый с явным неудовольствием.—
Это, изволишь ли видеть, мой старинный неприятель — сколько
голов, столько и умов, а иные умы, случается, и набекрень по-
вернуты. Попил он моей кровушки — все наперекор.
— А я полагал...— удивился Гаранин.
— Впредь не полагай,— сказал Первый,— С нами всегда так
было — растем из одного тулова, а думаем разное, каждый —
личность. И никуда нам друг от друга не деться. Хорошо еще, что
главный — я. И власть над телом держу я. А он — лишь, когда
нечего делать и выпадает свободная минутка, усиленно пытается
выступать в роли моей совести. Воинствующая совесть попалась,
шумная, беспокойная. А смысл?
— Сам знаешь,— сказал Второй.— Прекрасно знаешь.
— Нет, какой смысл? — повернулся к нему Первый.— Ведь
пожили, отрицать не станешь? Пожили и нажили. Гаранин, вот
сюда смотри!
Гаранин посмотрел направо — стена была густо увешана ме-
чами, щитами разных очертаний, боевыми топорами и вилами,
копьями и шестоперами, панцирями и кольчугами — всевозмож-
ным оружием и доспехами. Попадались и пищали. Все — на-
21
чищенное, ухоженное, бережно охранявшееся от пыли и ржавчи-
ны. Оружия хватило бы на многочисленное войско.
— Это, так сказать, сувениры ратные,— осклабился Первый.—
От каждого битого нахала по сувенирчику. А здесь — памятки
побед более нежного свойства, то бишь любовные.
Гаранин посмотрел влево — ожерелья, перстни, серьги, под-
вески, браслеты, диадемы, разные шкатулочки, зеркальца и гре-
бешки.
— Предваряя возможные вопросы,— сказал Первый,— пояс-
ню, что слухи о моей способности оборачиваться человеком пол-
ностью соответствуют истине. Никакой мистики, обычная транс-
мутация. Попозже откроете. Итак, сувениры двух родов в неис-
числимом количестве. Ну и это, конечно,— он щелкнул хвостом
по груде золота, и монеты звонко разлетелись.— Все у нас было,
Гаранин — и бабы, каких тебе вовек не видеть, и сокровища, ка-
кие тебе и не снились, и ратные забавы, и почтительнейшее по-
клонение.
— Ну и что? — сказал Второй.— Ну а дальше-то?
— А зачем дальше? Коли пожили как следует? — спросил
Первый.— Кстати, с тем же успехом я могу спросить у тебя то же
самое — ну а дальше-то что? Ты мне всю нашу сознательную
жизнь зудел в уши, требовал праведности, благонравия, чисто-
ты помыслов и дел и прочего слюнтяйства. А я тебя никогда не
слушался. И в итоге мы оба подыхаем здесь — уходим туда, где
нет ничего и нас не будет, в абсолютную пустоту уходим. Но
мне-то есть что вспомнить, пожил и ни от чего не отрекаюсь,
а ты, моя потявкивающая совесть? Тебе и отрекаться-то не от
чего, твои абстрактные побрякушки вроде праведности и добро-
детели вообще не имеют облика, массы, веса, очертаний — так,
зыбкие словечки, позаимствованные у приматов, придуманные
слабыми для защиты от сильных и оправдания собственной сла-
бости... Ты помнишь, сколько лет мы прожили? И всегда эти
людишки грызли друг другу глотки ничуть не хуже, чем наши
предки. Погоди, они еще разнесут в клочья планету, жаль, мы
этого уже не увидим, не смогу над тобой посмеяться.
— Ну, насчет планеты вы...— заикнулся было Гаранин.
На него и внимания не обратили — головы жгли друг друга
22
желтыми глазами, клокочущее ворчание прорывалось из глоток.
Что-то не походило все это на тихую исповедь.
— А вы что же? — спросил тогда Гаранин у третьей головы,
заметив, что она спокойно лежит, помаргивая.
— Я? — Третий поднял брылья, и впечатление было такое,
будто он гнусненько ухмыльнулся.— А какой, собственно, смысл
в этих дискуссиях, если помирать пора? Старшенький у нас хо-
зяин, ему и решать, и коли уж ничего от меня не зависит, ни за
что я и не отвечаю. Принимаю жизнь, какова она есть,— не столь
уж черны ее теневые стороны.
Он замолчал и плотно укутал глаза розоватой пленкой.
— Ситуацию нужно рассматривать, начиная с незапамятных
времен,— сказал Гаранину Второй.— Потому что именно тогда
перед сознанием, которое ты видишь, встала дилемма: либо, от-
резая возможность возврата в прежнее состояние, стать челове-
ком, умным, талантливым, добрым и дерзкигл, способным многого
достичь и много сделать для людей... либо сделаться ужасом
высот. Как легко догадаться, выбрано было второе.
— И не жалею,— сказал Первый.— Ибо стать человеком озна-
чало бы влиться в стадо, пусть и выделяясь в нем талантом и та-
лантом, то бишь удачей. Стадо, которое все равно ничего вечного
не создаст, так что выбиваться в его вожди было бы чересчур
скучно. Предпочитаю небо — да, злое. Небеса всегда злы. А если
кому-то не нравится, пусть-ка попробует мне доказать.— И он
глянул на увешанную оружием стену.
— Лучше бы тебе туда не смотреть,— сказал Второй.— Пото-
му что это тебе напомнит, что мы не растворяемся в пустоте, но
остаемся жить в памяти. О них складывали былины и балла-
ды, а о тебе? Лучшего эпитета, чем «змеюка проклятая», не наш-
лось. Ты же им всегда завидовал сверху. Ты не ужас высот, а за-
висть высот. Ты и церковь на том озере развалил исключительно
потому, что тебе такой красоты никогда не построить. Вспомни,
как в облике ухаря-купца рассыпал золото перед той девчонкой
из Славска, а она тебя и видеть не хотела, своего из битвы жда-
ла. Конечно, умыкнуть ее, разметать посад — на это тебя хва-
тило... Ну а потом? Помнишь, как она тебя потом? Чуточку про-
махнулась... Шрам-то — вот он... И так было всегда — ты им
23
мстил за все, на что сам оказался не способен, импотент духа...
Значит, все ж волновало что-то?
О Гаранине они напрочь забыли — сыпались имена, ссылки
на события бог знает какой давности, Гаранин с трудом прово-
дил аналогии, а часто и понять не мог, о чем на сей раз идет
речь,— историю он знал постольку поскольку, да и далеко не
все в ней сохранилось... Ему пришло в голову: хотя на него не
обращают ровным счетом никакого внимания, о нем не забыли,
ждут от него либо опровержения, либо подтверждения тех или
иных выводов — глупо же думать, что им, двухтысячелетним, по-
надобился слушатель. Им — с их-то опытом... Приключение обо-
рачивалось новой стороной, неожиданной и непонятной.
И тут Гаранину подумалось, что происходящее касается и его.
Ведь это не кино, не сон, а реальное столкновение умов и про-
блем, в котором человек не может ограничиться ролью сторонне-
го наблюдателя. Человек не вправе уклоняться от серьезных во-
просов, даже если вопросами этими озабочены головы последнего
на планете дракона,— речь, похоже, идет о вечных вопросах, за-
ботящих не одних лишь змеев, да и не их в первую очередь. По
крайней мере следовало дать понять этой твари, что не ей судить
о делах и мыслях людей.
— Нетленные ценности, человечество добреет...— раскатился
жестяным хохотом Первый.— Добреет оно, как же! Решил я сде-
лать тебе приятное перед кончиной, велел приволочь коллек-
ционный экземпляр твоего «преодолевшего прошлые заблужде-
ния» примата. Он же сожрал, по сути, своего начальника, дабы
воссесть на его место — с самыми благими намерениями, как он
считает,— сожрал! — а корчит из себя святого подвижника. Они
же ничуть не изменились, балда! Они просто научились пользо-
ваться салфетками и вилками! Пойми ты это хоть теперь — они
так же щелкают клыками, и клыки в крови! Пойми ты это!
Смерть подступает, а ты дитятком глупым в лучший мир от-
ходишь!
— Вот уж сюда вы не суйтесь,— сказал Гаранин.— Вам этого
не понять.
— Ну-ну,— развернулся в его сторону Первый.— Излагай,
приматик, постараемся раскумекать.
24
— Не беритесь об этом судить,— заговорил Гаранин, тщатель-
но взвешивая слова — не из страха, из желания подобрать веские
аргументы.— Во-первых, вы всю жизнь разрушали. Я всю жизнь
строю. Во-вторых, вы, строго говоря, не принадлежите ни челове-
ческому роду, ни нашему времени. Так что все наши дела, а в
особенности их побудительные мотивы, вам абсолютно чужды и
непонятны.
— Мотивы, приматик, мне как раз и не чужды,— сказал Пер-
вый.— Очень мне знакомы, близки и дороги такие мотивы. От-
бросив словесные кружева, отвечай внятно и кратко: сожрал
шефа?
— Если рассматривать...
— Внятно и кратко, повторяю!
— Сожрал,— нехотя сказал Гаранин.— Можете и так это на-
зывать, коли охота. Жонглировать словами можно как угодно.
В действительности же,..
Он говорил и говорил, повторяя то, что думал сам, что пы-
тался втолковать Вете, старался разъяснить все сложности своей
работы, жизни своего времени. Он смотрел на Второго, ожидая
одобрения и поддержки (очень важно было получить его одобре-
ние и поддержку), но Второй отвернулся и смотрел в угол, и Га-
ранин стал путаться в словах, сбился с мысли, а там и вовсе за-
молчал...
— Люблю послушать умственного человечка,— сладко при-
щурился Первый.— От души благодарю, старина. Можешь взять
на дорогу золотишка... сколько подымешь! Или там чего для баб,
брошки-сережки... Благодарствую. Утвердил ты меня во мнении,
что з отличие от моих, откровенно говоря, примитивных предков
вы достигли неизмеримо больших успехов в искусстве элегантно
пожирать ближнего своего. Этак и помирать приятнее: пусть
я был ретроградом, но смена идет многообещающая.
— Зеркало,— бросил Второй, не поворачиваясь к ним.
— А что, и зеркало можно.— Первый неприкрыто торже-
ствовал и оттого был благодушен.— Эй, челядь, зеркало!
Шустро пробежавший леший дернул тяжелую портьеру, и от-
крылось огромное овальное зеркало, оплетенное массивной золо-
той рамой.
3 А. Бушков
25
Первый и Второй вперились в него, перебрасываясь короткими
репликами:
— Откуда пойдем?
— Давай скоком по узлам...
— Ага, в институте он... Локомотив локомотивом.
— Шире, шире. Глубже...
Гаранин смотрел туда же, но ничего не мог различить: в
зеркале проплывали какие-то смутные пятна, бесформенные спо-
лохи клубились и таяли, мелькали черновато-серые тени, и советы
Второго становились все реже и короче, а Первый то и дело тор-
жествующе похохатывал. Гаранин понимал, что в зеркале про-
плывает, невидимая ему, его прошлая жизнь, и дорого дал бы за
то, чтобы туманные очертания превратились и для него в ясные
образы — впервые ему захотелось прокрутить, как киноленту,
всю свою прежнюю жизнь и подумать над ней.
— Ну-ка, постой,— в голосе Второго послышалась надежда.
— Да несерьезно это.
— Все равно.
— Изволь, я играю честно.
— Ну, как?
— И только-то?
— А все же?
— Что — все же? Я тоже когда-то золото перед бабами рас-
сыпал.
— Краденое, между прочим, золото...
— Но ведь, кроме этого, ничего?
— А какие его годы? И что может стать первой каплей? Ты
тоже не сразу убрался за облака...
— Ты хватаешься за соломинку.
— Может быть.— Второй повернулся к Гаранину. Туман рас-
таял, зеркало стало прозрачно-мертвым.— Так что там у тебя
было с цветами?
Значит, и до этого докопались... Дело годичной давности.
Вета вспомнила как-то вслух знаменитую историю Пиросмани
и Маргариты, а потом еще раз повторила, и еще — короче, не-
двусмысленно намекала, что и ей однажды хотелось бы увидеть
из окна нечто подобное, пусть и не такого размаха, даже не-
26
смотря на вторичность — цветы никогда не бывают вторичны,
если их дарит любимый человек. Гаранин, пребывая в лирическом
(то есть благодушном) настроении, задумался: действительно, по-
чему бы и нет? Это был бы жест. И, несомненно, эффектный.
Но в последний момент он пошел на попятный, остановила боязнь
выставить себя на всеобщее посмешище — он считал, что вы-
ходки в стиле трубадуров безнадежно устарели применительно
к стройке века. Так он и объяснил Вете, упирая на рационализм
и логику. А тут еще и песенка эта подоспела, дешевый шляге-
рок... Вета и отступилась, о Пиросмани больше не вспоминала,
даже репродукцию убрала со стены, этих ярких неуклюжих че-
ловечков, нарисованных словно бы ребенком.
— Ну что цветы,— сказал Гаранин.— Человеку с моим поло-
жением раскладывать на рассвете цветы под окном... Мальчи-
шество, засмеяли бы.
— Да, конечно,— согласился Второй, но в его голосе Гара-
нину послышалось сожаление.
Серебряный удар гонга прошил застоявшийся воздух подзе-
мелья и рассыпался, затухая.
— Время лекарство пить,— сказал Первый.— Видел, Гаранин,
что делается? Бывший ужас высот сосет отвары по будильнику...
Волоките свое зелье.
Лешие принесли три чаши, курившие парком. Терпкий запах
трав защекотал ноздри. Гаранин отвернулся, поднял горсть монет
и стал разглядывать диковинные рисунки на них. За спиной шум-
но хлюпало и булькало.
Стреловидный наконечник хвоста несильно шлепнул его по
плечу.
— Полечились и будя,— сказал Первый.— Теперь и потолко-
вать можно. По душам. Без свидетелей.
Гаранин оглянулся — две другие головы мирно посапывали.
— Маленькие сюрпризы домашней медицины,— сказал Пер-
вый.— Пока проснутся, мы все и обмозгуем. Помоги старому
больному дракону, захотелось пожить еще, понимаешь ли.
— А я тут при чем? — искренне удивился Гаранин.
— Ты тут очень даже при чем. Лечат, видишь ли, не только
травами и ланцетами. Можно вылечиться, вдохнув частичку чу-
3
27
жой души. Как выражаются ваши фантасты — подпитка биопо-
лем. Ну да дело не в терминах, главное — донор ты идеальный...
Пособишь?
— Как это? — Гаранин невольно отступил на шаг.
— Не бойся, ничего страшного с тобой не случится. Даже не
почувствуешь... Иди туда.
Хвост, цепко обвив плечи, подтолкнул Гаранина к зеркалу.
В руке каким-то образом оказался длинный двузубец с золотыми
остриями и древком из черного металла, украшенным непонят-
ными знаками. А зеркало неожиданно осветилось, став словно бы
окном в солнечный день, и там — протяни руку и коснись — бы-
ла комната, и сидел за столом человек — Гаранин с трудом узнал
его: не хотелось о нем вспоминать.
— Технология простая,— вкрадчиво заговорил Первый.— Раз-
махнись и бей. Лучше, конечно, угодить сразу в сердце, но это
не столь важно — результат один. Тот, чье отражение видишь, не
подохнет, хотя всяческие передряги ему, не скрою, гарантирова-
ны. А лично ты ничего не почувствуешь, право слово, уж поверь.
И конечно, никакого физического ущерба. Уберешься отсюда це-
лым-невредимым — навстречу новому назначению.
— А ты, значит, вылечишься? — спросил Гаранин, впервые
за все время пребывания в подземелье перейдя на «ты».— Заполу-
чишь частицу моей души, став свидетелем моей подлости?
— Ага,— сказал Первый.— Я же не черт, души не скупаю,
в мешок их не запихиваю, и в ад твою душу после смерти не
уволоку, потому что нет ада... Захотелось мне пожить еще не-
много, посмотреть, до какого свинства вы в конце концов дока-
титесь в придачу к уже сделанному, а то и полетать над радиоак-
тивными пустынями... Вполне безобидное желание, не так ли?..
Бей! Неужто забыл, как этот старый подонок пакостил тебе в ин-
ституте? Ты же не слабачок, ты же свой парень, мы с тобой из
одной стаи, бей!
Гаранин стоял, опустив руку с двузубцем. Его ошеломило не
зеркало, заменявшее, оказывается, традиционные молодильные
яблоки, а та легкость, с которой дракон ставил знак равенства
между ним и собой,— так буднично, словно это само собой под-
разумевалось.
28
Доцент Молчанов исчез, появился Ермоленко.
— Ну что же ты? Не понадобится впрягаться в одни оглобли
с этой дешевкой Прудниковым, обойдемся и без министра. Твой
старикан всего-навсего занедужит и как миленький уберется по
состоянию здоровья. Чистенько и элегантно, и никто на свете,
даже твоя принципиальная синеглазка, не докопается до исти-
ны. Бей!
Гаранин медленно произнес:
— Но я — я-то всегда буду помнить это зеркало...
— А пребывание в Крутоярске тебе не пришлось бы вспоми-
нать?
— Это дела нашего мира.
— А я — на Марсе? Мы что, не на Земле сейчас? Разбил ты
стекло камнем или взглядом, значения не имеет — так и так не
склеить. Бей!
Гаранин стоял, опустив руки. В зеркале медленно, очень мед-
ленно — десять раз успеешь ударить — проплывали люди, и го-
лос Первого гремел:
— Что стоишь? Все забыл? Помнишь, как этот тебя оскорбил
принародно, а ты и ответить не мог? А из-за этого едва не сорва-
лась первая практика. А этот увел девушку. А этот? Этого пом-
нишь? У тебя, дурака, появилась уникальная возможность рас-
считаться за все сразу, и никто ничего не узнает, ни один чело-
век, ни один суд не осудит. Бей!
«Он поставил меня на одну доску с собой,— думал Гара-
нин.— Значит, было же в моих делах, словах, поступках, всей
жизни то, что дает ему право так рассуждать? Было? И есть?
И Вета права?! Права? Какая разница, чем разбить стекло, кам-
нем или заклинанием,— все равно не склеить... Но как же это?
Все было не для себя — для дела, для себя-то как раз ни времени,
ни сил подчас не оставалось. А если найдется другой, не столь
щепетильный? »
Гаранин размахнулся и что есть силы ударил в невидимое
стекло утолщавшимся к концу черенком трезубца. Светлый сол-
нечный день разлетелся вдребезги, рассыпался острыми полоса-
ми, из-под него проступил черный камень, осколки, печально зве-
ня, осыпались шелестящим ручейком и таяли, таяли на лету.
29
Осталась одна тяжелая рама, вычурная и нелепая на фоне ка-
менной стены. И нечеловеческий рев:
— Зеркальце мое!..
Гаранин не шевелился — то, что ему пришлось о себе узнать,
выглядело страшнее бесновавшегося за спиной чудовища. Безапел-
ляционный холодок жестких истин льдистой иголочкой занозил
сердце, и Гаранин, супермен, удачник, жесткий рыцарь НТР,
почувствовал, что сейчас заплачет — дорога вела в никуда, да
и была ли это его дорога? Он больше не был здесь, в подземелье,
ни слушателем, ни наблюдателем, он должен был стать участни-
ком не игры — схватки,— что бы ни ждало впереди.
Он обернулся, когда услышал хохот — смеялся Второй, взах-
леб, самозабвенно, скаля страшные клыки:
— Ну что, старшенький, слопал? Сколько веков тебе талдычу,
болвану, а ты уперся...
Третий смирно похрапывал.
— Почему не спишь? — взревел Первый.
— Бессонница,— издевательски хохотал Второй.— Голубчик,
неужели я тебя не успел изучить за время нашей славной жизни?
Микстурку твою, ты уж извини, я не глотал, в пасти подержал,
а там и выплюнул. Ну что, будем подводить итоги?
— Никаких итогов! Я вам покажу итоги! — орал Первый.—
Эй, шантрапа, сюда!
В зал табуном вбежали лешие и остановились в почтительном
отдалении.
— Убрать отсюда этого недоноска! — ревел Первый.— Немед-
ленно снять наговор с его тачки, сунуть за руль — и пусть катит
без передышки до своего Крутоярска!
— Не поеду,— отрезал Гаранин.
— Нет, вы посмотрите на этого наглого щенка: не унес еще
ноги, а смеет тявкать! Убирайся, пока цел, пока я не передумал,
вали в свой Крутоярск и живи по вашим законам, если уж не
подходят мои!
«Вот оно что,— подумал Гаранин.— Все-таки в Крутоярск.
Притворная ярость, хитрая ловушка... и кто знает, что еще у
него в запасе, кроме растаявшего чародейного зеркала, какие ин-
струменты припас для «донора»? Что еще приготовил, чтобы прав-
30
дами и неправдами урвать все же кусочек твоей души и еще
тысячу лет копить в смрадном подземелье злобу на человечество?
Не все ошибки поздно исправлять... Но главное даже не это:
может ведь найтись и другой, не столь щепетильный или попросту
трус... Вот главное: Змей не должен жить!»
— Едешь?
— Нет,— сказал Гаранин, и ему показалось, что в глазах
Второго мелькнуло одобрение.
— Вышвырнуть придурка!
Лешие без особого воодушевления тесной кучкой засеменили
к Гаранину. Видимо, здесь, в подземелье, их чары не действовали.
Что ж, хорошо — о современных разновидностях рукопашного боя
они и понятия не имеют. Р-раз — и один, раскорячившись, за-
скользил на спине по гладкому полу, вмазался в стену. Мелькнул
в воздухе допотопный кистень-гасило — Гаранин, приняв стойку
«дикая кошка», успел его отбить, дернул лешего за руку мимо
себя и ударил ребром ладони по затылку. Захват, коленом в ску-
лу — третий отлетел и шустро уполз за колонну. Змей исходил
криком, но лешачки не горели желанием продолжать схватку и с
места не сдвинулись.
Гаранин прыгнул к стене, рванул за рукоять длинный широ-
кий меч, показавшийся наиболее подходящим. Меч неожиданно
легко выскочил из державок, он был тяжелый и острый, даже
на вид. Гаранин взмахнул им, примеряясь, лезвие крест-накрест
рассекло спертый воздух подземелья. По углам похныкивали от
страха лешие.
— Ах, вот как? — разочарованно протянул Первый.— Ну, это
дело знакомое, чего уж там. Не понял своей выгоды, пропадай,
дурашка. Будут тебе цветочки не под окном, а на могилке...
Змей прянул со своего возвышения, расправил крылья, про-
чертив их концами борозды в грудах золота; горели холодным
светом глаза, скоргочущий вой несся под сводами подземелья.
Злой мощью тела управлял он один, Первый, другие головы не
имели уже своей воли, как, должно быть, всегда бывало в таких
случаях, и Гаранин видел, что, несмотря на старость, Змей
остается сильным и опасным противником. «Где же пламя?» —
31
подумал он с отстраненным любопытством и присмотрел на стене
длинное копье — чтобы кинуть издали, не подпустить близко.
Пламени, слава богу, не было, но в лицо ударила жаркая вол-
на раскаленного воздуха — как на аэродроме, когда рядом свистит
направленное в твою сторону сопло самолета.
Змей надвигался, щерились пасти, брякали когти по полу.
Гаранин ждал, стиснув червленую рукоять меча. Страха не было...
...Все, кто жил в квартирах, выходящих на восточную, рас-
светную, сторону, прилипли к окнам. Знакомый тусклый асфальт,
вечно припорошенный пылью... исчез! Вместо него лежал ковер
из цветов. Теплым оранжевым светом пламенели жарки, таеж-
ные тюльпаны, упруго мохнатились георгины, разноцветно под-
мигивали анютины глазки. Над улицей вставало розово-золотое
солнце, Вета смотрела с балкона и не верила: белые гладиолусы,
голубые колокольчики, пурпурные кисти кипрея, сирень, аль-
пийские маки и какие-то совсем диковинные заморские цветы...
Никто ничего не понимал, утро было ясное и чистое, а цветы,
нежные и гордые, полыхали небывалой радугой, и их не осмели-
вались тронуть, задеть. Даже лихие водители желтых «Магиру-
сов», не испытывавшие ровным счетом никакого почтения к ин-
спекторам ГАИ, тормозили и вспоминали ближайший объезд.
ПЛАНЕТА ПО ИМЕНИ АРТЕМОВ
С недавних пор в жизнь Митрошкина вошло нечто загадочное
и неприятное. Странности были связаны с дочерью Ленкой шести
лет от роду и неизвестно откуда взявшейся собакой.
О собаке Ленка мечтала давно и однажды заявила об этом
без обиняков, но ей было решительно отказано — собака не впи-
сывалась в интерьер. Паркет, ковры, лак, хрусталь, и на этом
фоне тварь с непредсказуемым поведением, способная исцара-
пать одно, изодрать другое и разбить третье — при такой мысли
Митрошкину становилось зябко. Да и вообще — масса лишних
хлопот.
Одним словом, собаку Ленка не получила. Несколько дней она
дулась, были даже слезы, потом как-то незаметно успокоилась
и повеселела. Митрошкин достал через нужных людей японскую
электронную шавку, которая и хвостом виляла, и лаяла, разве
что не гонялась за кошками. И продолжал трудиться на благо
свое и общества. Был он среднеответственным божком торговой
сети и умел жить — прихватывал регулярно, но понемногу, не за-
рывался и оттого выпадал пока из поля зрения зоркоглазых то-
варищей с красными книжечками.
Он не сразу заметил, что электронное чудо пылится в углу,
а заметив, собрался было прочитать Ленке лекцию о собственном
трудном детстве, но не успел, подступили странности.
Сначала о якобы купленном им дочери пуделе заговорила со-
седка. Митрошкин отделался неопределенными междометиями и
поскорее прошмыгнул в подъезд. Назавтра о пуделе заговорил
сосед. Потом еще один. И еще. Митрошкин кивал и поддакивал,
ничего ровным счетом не понимая.
На время, к вящей пользе для государства, были заброшены
33
пересортицы и усушки-утруски. Митрошкин раздумывал, сопостав-
лял и анализировал.
Постепенно выяснилось следующее. Два раза в день Ленка
подолгу гуляла в скверике с красивым черным пуделем, отзывав-
шимся на кличку Артемон. На расспросы отвечала, что собаку
купил папа. Соседи по площадке несколько раз видели, как
Ленка заводила пуделя в квартиру. Происходило это тогда, когда
ни Митрошкина, ни его жены дома не было.
Митрошкину казалось, что он спит и видит дурной сон, вот
только проснуться никак не удается. На окольные вопросы о пу-
деле Ленка недоумевающе распахивала глаза, а соседи продол-
жали выкладывать новые подробности собачьей жизни. Предпо-
ложить, что они чохом спятили, Митрошкин не решился. В своем
рассудке он тоже не сомневался. И тем не менее «купленная им»
собака существовала.
Доведенный до отчаяния этой фантасмагорией, Митрошкин
однажды нагрянул домой в неурочный час и прибыл как раз во-
время, чтобы увидеть Ленку, входившую с черным пуделем на
поводке в подъезд.
Загудел, поплыл вверх лифт, Митрошкин кинулся следом, от-
махал несколько пролетов и остановился так, чтобы его нельзя
было увидеть с площадки. Щелкнули, разошлись дверцы лифта,
собачьи когти процокали по бетону, и Ленка с пуделем скрылись
в квартире. Вскоре Ленка вышла одна и спустилась вниз.
Митрошкин отпер дверь. Кухня, комната, другая, третья. Он
заглянул в ванную, в туалет, вернулся в кухню, потянулся было
к дверце холодильника, но опомнился и выругал себя.
Он сам видел, как собака входила сюда! Но в квартире ее
не было. Факты исключали один другой, но ведь он сам видел,
видел! «Может, я уже того? — подумал он.— Тронулся? Вообще-то
к лучшему, на суде сыграет, если, не дай бог... Нет, но как же?»
Ничего не соображая, он зашел в Ленкину комнату. Оглядел-
ся. Выдвинул ящик стола.
Там лежали плетеный кожаный поводок и узкий изящный
ошейник.
— Ага! — Митрошкин выдвинул второй ящик. Отшатнулся.
Ящик был залит неизвестно откуда идущим светом, и в нем
34
кружился вокруг невидимой оси шарик с небольшой апельсин раз-
мером, цвета сочной молодой зелени. Митрошкин не решился до-
тронуться. Он застыл над ящиком, шарик кружился, и вдруг
черное пятнышко со спичку длиной показалось из-за края, пере-
секло шарик наискось и снова скрылось, но Митрошкин, напря-
гая глаза до рези, сумел его рассмотреть.
Собака. Пудель. Артемон.
— Па-аршивка...— сказал Митрошкин сквозь зубы.
О странности открывшегося ему зрелища он не думал. Он
смекнул, что в принципе такая собака его вполне устраивает: она
есть — и ее нет, и дочка довольна, и ничего в квартире не по-
порчено. Потом спохватился: не о том думает. Уж если Ленка
в таком возрасте научилась хитро обходить отцовские запреты,
то чего ждать потом? Поблажки тут недопустимы...
Он рывком выдернул ящик; держа его перед собой на вытяну-
тых руках, вынес на площадку. Крохотная планетка безмятежно
вращалась, песик, задрав голову, вглядывался в Митрошкина.
Клацнула, словно винтовочный затвор, дверца мусоропровода,
ящик, гремя, полетел вниз, там, внизу, что-то звонко лопнуло,
и пахнуло странным сухим жаром. Митрошкин опасливо при-
близил лицо — нет, ни дыма, ни запаха гари. Что ж, тем лучше...
Он обернулся. Сзади стояла Ленка, и глаза у нее были такие,
что Митрошкин на секунду пожалел о сделанном, но опомнился
и сурово начал:
— Ты что же это всякую дрянь...
Земля ушла у него из-под ног. Все поплыло.
...Свет лился непонятно откуда, он был везде. Митрошкин
стоял на жесткой поверхности цвета висевшего у него в гостиной
ковра. Шагах в двадцати поверхность покато обрывалась в нику-
да. И сзади, и справа, и слева — со всех сторон то же самое.
Словно он стоял на огромном шаре. Или на крохотной...
Митрошкин все понял и закричал — тонко, испуганно, жа-
лобно.
Крик заглох, словно его растворил и всосал неведомо откуда
идущий свет и эти видневшиеся вдали стены, в которых не сра-
зу угадывалась... внутренность ящика. Ящика стола.
Митрошкин отчаянно завопил...
35
ЛЮБИМЫЕ УЛИЦЫ, ЛЮБИМЫЕ ЛИЦА
Вперед, вперед — и стодвадцатитонное стальное чудовище про-
ламывается сквозь дом, будто пронизывает стог сена, выпол-
зает из рушащейся кучи кирпича, окутанное тяжелой пылью, гу-
сеницы мимоходом подминают хлипкий заборчик, и танк, едва не
зацепив стволом орудия окна миссис Паунди, ползет дальше, ос-
тавляя пожары и развалины, испуганно вопящих, мечущихся
людей. Сержант прикипел к рычагам. Дальше, дальше, вот он,
дом проклятого старикашки — все мальчишки его ненавидели,—
и орудие выплевывает лоскут огня, там, где был дом, вспухает
дымно-багровое облако, а танк несется дальше, прямо на белое
платье, на девушку, застывшую в ужасе.
— Кэти?!
Но рычаги вдруг перестают подчиняться рукам,’ и остановить
танк, заставить его свернуть — невозможно.
Вертолет скользит над дворами и крышами, свистят лопас-
ти, блещущие стрелки ракет срываются с направляющих, и там,
вн/хзу, сгустки желтого огня протягивают во все стороны чадные
щупальца, трещит пламя, косыми лентами плывет дым, рушатся
стены, взлетают снопы искр. Маленькие человечки бегут во все
стороны, но их останавливает с маху, валит, кувыркает, пригвож-
дает к земле захлебывающийся треск бортовых пулеметов. Мно-
го огня, много человечков, они уже все неподвижны. А вертолет
несется прямо на красно-белый домик в колониальном стиле, на
застывшую посреди лужайки женщину.
— Мама?!
Но рычаги не слушаются рук, и последняя гроздь ракет прев-
ращает в желтый клубящийся ад и домик, и лужайку.
36
Грохочет корабельная артиллерия, подпрыгивают посреди ули-
цы 105-миллиметровые гаубицы, захлебываются пулеметы, встают
багровые облака от разрывов объемных бомб, ракеты срываются
с пусковых установок, цепочки десантников в маскировочных
комбинезонах и утыканных ветками касках перебегают вдоль до-
мов своего родного городка и стреляют во все, что движется.
Кровь, грохот, кровь, очень много крови, и трупы родных, близ-
ких, любимых, убитых собственной рукой.
Вот только кровь эта льется лишь в сознании стреляющих.
Министр обороны восседал особняком в первом ряду. Комна-
та была уставлена легкими стульями из дюралевых трубок и
пластика. Визит, вследствие секретности оного, был абсолютно
неофициальным (его вроде бы и не было, и никого из присут-
ствующих здесь вроде бы не было: если верить пресс-центру ми-
нистерства, все они благополучно пребывали кто в столице, кто
на отдыхе), но субординация, понятно, действовала и сейчас. Так
что свита теснилась за спиной министра, поглядывая на его седой
киногеничный затылок. Затылок выражал крайнюю заинтересо-
ванность. Впрочем, все это действительно было дьявольски инте-
ресно, несмотря на обилие специальных терминов, без которых,
как видно, яйцеголовые органически не способны обходиться.
— Иллюзия присутствия, иллюзия реальности полная,— гово-
рил профессор с гордостью человека, знающего, что продает вы-
сококачественный товар.— Как могли в этом убедиться те из
присутствующих, кто пожелал. Причем, подчеркиваю, боевой
вылет, длящийся обычно два-три часа, и другие... акции с при-
менением оружия тренируемый переживает за пять-десять се-
кунд.
— А он не потребует потом оплатить ему два летных часа? —
спросил кто-то из генералов.
Все вежливо похихикали. Профессор развел руками и поиграл
мускулами лица в знак того, что оценил шутку:
— Господину министру решать.
Министр скорбно вздохнул с кокетливой удрученностью чело-
века, которому приходится решать все. Потом сказал:
87
— Я восхищен, но... Прошу понять меня правильно. Конечно,
ваш фантомотренажер прекрасное изобретение, но, как показывает
пример некоторых уголков земного шара... э-э, Азия, Карибский
бассейн — наши солдаты и без того оказывались на высоте. Су-
ществует ли надобность в дополнительном, э-э, допинге?
Сидевший сзади бригадный генерал непроизвольно засопел.
Со словом «допинг» у него были связаны стойкие нехорошие вос-
поминания. Когда там, в Азии, в джунглях, к югу от 14-й парал-
лели, доведенные до остервенелого отчаяния солдаты, случалось,
охлаждали пыл гнавшего их в атаку офицера брошенной в него
гранатой, на солдатском жаргоне это как раз и называлось «до-
пингом». Генерал был тогда майором, и от своей порциии «до-
пинга» его спасло лишь то, что накачавшийся наркотиков рядо-
вой потерял координацию движений, брошенная им граната упа-
ла ему под ноги и разорвала его самого...
— Я понимаю,— сказал профессор.— Но ведь речь идет все-
го лишь о дополнительной тренировке. Правда, принципиально но-
вого характера. До сих пор солдату внушали, что чем больше
врагов он убьет, тем скорее вернется домой. Этот метод не дает
должного эффекта, когда боевые действия, подобно азиатским,
чересчур затягиваются. Далее. Чтобы приучить солдата стойко
переносить лишения и не поддаваться чрезмерной жалости к про-
тивнику, его муштруют методами, которые кое-кому кажутся
чрезмерно жесткими, однако себя оправдывают. Не так ли, пол-
ковник? — повернулся он к коменданту островка.
— У нас в морской пехоте они дерьмо языком лижут,— ска-
зал полковник, собрав квадратную физиономию в упрямые склад-
ки, и несколько даже вызывающе повторил: — Дерьмо лижут!
Есть и другие методы. И ничего, из хлюпиков людей делаем.
Правда, господа, лишний метод не помешает, так что проф здо-
рово придумал — родную мамашу тесаком по брюху. Дрессирует,
знаете ли. Оченно.
Он читал на трех языках и не чужд был наукам, так что без
труда смог бы объясниться вполне интеллигентно, но с огромным
удовольствием играл роль меднолобого солдафона. Его раздражали
и министр (насквозь штатская личность, сроду не нюхавшая ар-
мейской ваксы), и двое с блокнотами (не удержался, приволок
38
журналистов, фанфарон, пусть и трижды проверенных), и штафир-
ка из разведки (только и умеют пырять отравленными иглами!},
и штафирка-яйцеголовый — психолог. Он и профессора-то нена-
видел за то, что без него не обойтись. Лет триста назад было
проще, подумал полковник: резались, как хотели, и никакой ци-
вильный не выдумывал тебе мечи, и никакой цивильный не си-
дел над тобой министром только потому, что он зять танковому
королю, сын стальному и бабушка черт-те которому. Наука отня-
ла у войны ее первозданное зверство как императив. И теперь
пытаются найти этому зверству пристойное обрамление, сволочи,
а зачем? Римляне завоевали полмира без всяких обрамлений.
— Полковник выразился несколько прямолинейно, но суть
им передана верно,— сказал профессор.— Это дрессирует, госпо-
да. Наши тренируемые десять, двадцать, тридцать раз «уничто-
жают» с помощью фантомотренажера своих матерей, отцов, лю-
бимых девушек и жен, детей, лучших друзей, милых родствен-
ников, закадычных однополчан. Нацистам такое и не снилось,
когда они дрессировали эсэсовцев — помните отдаваемых на вос-
питание щенков, которых потом нужно было зарезать? Трени-
ровка оказывает на психику солдата неоценимое, смею сказать,
воздействие, закрепляемое на уровне условных рефлексов. После
нескольких десятков мнимых «расправ» с родными и близкими
любой реальный противник, вставший на пути солдата, будет
уничтожен, как червяк. Мы получаем идеального солдата, гос-
пода. Солдата, боеготовность которого сегодняшними критериями
оценить невозможно. И нет никаких сомнений, что наш подопеч-
ный батальон, будучи заброшен, скажем, в Центральную Амери-
ку, вырежет всех, начиная с...
— Минутку,— вежливо, но твердо прервал представитель раз-
ведки.— Вряд ли имеет смысл указывать точные адреса. Акция
«Ник» — и точка. Вы хотите что-то добавить?
— Нет. Может быть, вопросы?
Тишина, только в небе зудел мотор — высоко над островком,
значившимся большей частью на секретных картах — так высоко,
что остров оттуда казался позеленевшей от времени монетой, воль-
готно кувыркался истребитель, на секунду он провалился ниже,
89
гул стал явственнее и вновь ушел ввысь. Покойно зеленели паль-
мы, сверкало море, прохаживались часовые.
— Рациональное зерно в этом есть,— сказал министр.— Когда-
то, в студенческие годы, мне пришлось отравить своего пса —
чтобы не мучился. У бедняги от старости отнялись лапы, он не
мог есть. Так вот, после этого я как-то спокойно переехал со-
баку, хотя месяцем ранее обязательно отвернул бы...
— Вот именно,— сказал полковник.— А тут — мамашу теса-
ком по пузу, и кишки наружу. Дрессирует!
Он в мыслях загоготал от удовольствия, видя, как министр
морщится.
— Тренировку прошел весь личный состав групп выброски? —
спросил кто-то, демонстрируя деловитость.
— Да. Десантники, артиллеристы, летчики.
— И тот пилот, что барражирует над нами? — спросил пси-
холог.
— Разумеется. Он вас интересует?
— Не более остальных. Скажите, профессор, а вам не прихо-
дило в голову, что еще эффективнее было бы заставить каждого
тренируемого убивать себя?
— Простите?
— Себя. На тренажере. Раз тридцать убивать самого себя.
После того, как человек столько раз выпустил кишки самому себе,
другие для него и подавно не более чем червяки.
Профессор мрачно воззрился на говорившего. Полковнику ста-
ло любопытно — психолог, как он знал, был специалист извест-
ный, давно и успешно паразитировал на армии. Интересно, шутит
он или нет? Вообще-то неплохая идея — резать самого себя,
заранее привыкая, что когда-нибудь станешь трупом тоже...
— Такие методы тренировок нами не планировались,— сухо
бросил профессор.— Вы считаете это нашим упущением?
— О, что вы, я не собираюсь вмешиваться в тренировочный
процесс. Я хотел бы всего лишь поделиться некоторыми сведения-
ми, любезно мне предоставленными,— он оглянулся на типа из
разведки.— И задать вопрос коменданту базы: полковник, где
сейчас находится командир будущей авиагруппы поддержки?
— В отпуске,— сказал полковник.— Все необходимые подпис-
40
ки с него взяты. Надеюсь, он не смылся в русское посольство?
Он «пошутил» так плоско, так подчеркнуто казарменно, пото-
му что на душе вдруг стало тревожно — что-то тут таилось, ка-
кой-то подвох, так они и приходят, неприятности, нежданно-не-
гаданно.
— Он в морге,— сказал психолог.— Изрешетил жену, потом
стрелял по прохожим, пока снайперы его не прикончили. Похоже,
он начал рановато, вам не кажется?
«Уда-ар,— подумал полковник.— Плюха. Ну-ка, как выкрутит-
ся наш Морфей? В конце концов я, как комендант, абсолютно ни
в чем не виновен...»
— Инцидент, безусловно, прискорбный,— траурно опустил гла-
за профессор.— Но в итоге он не выходит за рамки аналогичных
инцидентов с военнослужащими, э-э... обучавшимися традицион-
ными методами. Согласно теории вероятности такое всегда воз-
можно.
— Nec Hercules contra plures *,— забывшись, бухнул пол-
ковник. На него удивленно покосились, и он заторопился: —Это
по-испански: «И святой спотыкается». Я там служил.
— Я думаю, один досадный случай не может опорочить саму
идею,— сказал министр, и его свита согласно закивала.— Или
вы думаете иначе?
— О нет,— сказал психолог.— Просто страшно, откровенно
говоря. Когда я заявляю, что мне страшно, я не вкладываю в эти
слова отрицательного отношения к методам тренировок. Я всего
лишь пытаюсь — и довольно долго — определить виды, а также
предел, порог наших страхов перед военной техникой. Страх пе-
ред ядерным оружием давно притупился. Орбитальные лазеры
и геофизическое оружие ненадолго сыграли роль подброшенного
в огонь хвороста. Генная инженерия чересчур сложна для пони-
мания, чтобы ее бояться. Есть ли какой-то порог, за которым мы
утрачиваем всякий страх? И если да, то каковы последствия
этого?
«Вот так ты годами и тешишь свою страсть к схоластике —
за счет военного бюджета,— подумал полковник.— А идиоты вро-
* И Геркулес не всемогущ (лат.).
41
де нашего министра тебя слушают — коли уж завели при армии
психологов, бюрократическая машина до скончания века будет
отпускать на них субсидии. Я же чувствую свое моральное пре-
восходство — в отличие от психологов я добросовестно оправды-
ваю затраты на меня, квалифицированно выпуская кишки. О вы,
благословенные времена кондотьеров и отдаваемых на разграбле-
ние городов, и ни одного штатского болтуна рядом...»
Он хотел вступить в разговор, но услышал, что гул истре-
бителя крепнет, приближается. Машинально подумал, что там, на-
верху, в остроносом ревущем птеродактиле,— не менее тысячи
литров горючего, и все брюхо увешано ракетами, которых хватит,
чтобы оставить от штабных коттеджей воронку размером с фут-
больное поле.
Потом подумал то же самое с испугом — рев нарастал, стано-
вился невыносимым,— надрывный вой вошедшего в отвесное пике
изящного крылатого ящера, и уже не удалось бы расслышать
слов, заговори кто-нибудь, но все сидели с идиотским видом,
должно быть, не понимали, что это может вдруг случиться и с
ними, дурачье, а отчего же нет, если вы играете в эти игры, как
и я, все мы sine ira et studic* играем в войну, успел подумать
полковник, а может, он кричал это вслух, но никто все равно
ничего бы не расслышал, страшно-то как, господи, я жутко боюсь
смерти — как раз потому, что так хорошо умею убивать, рев па-
рализовал и давил, я же должен жить, чтобы убивать, проклятый
Морфей, останется ли что-нибудь от острова...
И был взрыв.
Прилежно и беспристрастно (лат.).
СТРАНА, О КОТОРОЙ ЗНАЛИ ВСЕ
...Я стою у окна, напряженно вслушиваюсь в каждый звук,
не отрываю глаз от зеленой стены леса. До него что-то около
двухсот метров, мой домик — обыкновенное загородное прибежи-
ще охотника — стоит на открытом месте, и только благодаря это-
му я еще жив. Но те, что за мной охотятся, бросятся в атаку
с наступлением темноты, я это знаю, знаю, что они не уйдут,
пока не разделаются со мной. Их человек шесть-семь, они воору-
жены автоматами, а я один, у меня есть пистолет и винчестер.
Этого, конечно, мало, но в темноте меня не спас бы и крупнока-
либерный пулемет. Так что мне остается надеяться только на эту
крашеную грымзу, секретаршу Тэда. Если она найдет его и пере-
даст то, что я просил передать. И если Тэд захочет меня спасать,
в чем я не уверен...
Мое имя — Патрик Грэм. Мне тридцать четыре года, я под-
полковник, но никогда не носил мундир, потому что работаю там,
где никто их не носит,— в разведывательном управлении. В на-
стоящее время — начальник особой группы, занимающейся афри-
канской республикой Гванеронией. Вы, разумеется, слышали
о ней, не могли не слышать — вот уже месяц почти все газеты
мира помещают материалы о развернувшихся там боевых дей-
ствиях: отряды полковника Мтанга Мукиели, сторонника идеалов
западного мира, теснят войска прокоммунистического премьера
Букиры, контролируют уже две трети страны и не сегодня завтра
овладеют столицей. Это знают многие, но никто не знает, что
только от меня зависит, возьмут ли отряды Мукиели столицу.
Только от меня, хотя от Африки я отделен океаном. Или от
меня уже ничего не зависит?
Дело осложняется тем, что ничего этого нет, ничего и ни-
кого. Нет Гванеронии, десяти миллионов ее населения, ее шахт
и нефтяных вышек, нет премьера Букиры, нет полковника Му-
киели и его военных формирований. Впрочем... Иногда я сам на-
чинаю сомневаться: может быть, существуют все же где-то за
океаном и Гванерония, и мятежники? Ведь полковнику Мукиели
нами переправлено оружия и военной техники на сорок миллио-
нов, из-за развернувшихся там событий здесь, в этом городе, по-
43
гибли несколько человек, и меня осаждают в моем собственном
охотничьем домике агенты дружественной нам разведки. Господи,
я не верю в тебя, но если ты существуешь, помоги, защити, за-
слони от выпущенного нами же джинна...
Полковник Мукиели родился
Этот день не был понедельником, а число не было тринадца-
тым. Была среда, двадцать пятое мая, прекрасное во всех отно-
шениях утро. С утра я принялся за сводку для своего непосред-
ственного начальника, к одиннадцати часам закончил и отпра-
вился к нему.
Генерал Эдвард Райли — личность незаурядная. Внешне он
типичный тупой солдафон, какими их малюют карикатуристы,—
нескладная фигура, грубое лицо, словно вырезанное из сырого
полена тупым секачом. Но это маска, под которой — умный, ин-
теллигентный, энергичный человек, знаток Киплинга и большая
умница.
Я вошел. Он пригласил меня сесть и несколько минут дочи-
тывал только что полученную сводку.
— Совсем неплохо, Патрик,— сказал он по прочтении.— Те
парни, в Квеши, доказали, что мы не зря тратили деньги на их
учебу. Полюбуйся — они подпалили-таки ту фабрику. По мнению
ребят из экономического отдела, это отбросит черненьких лет на
пять — средств для восстановления у них практически нет.
— Потери были?
— Трое. А у тебя что?
— Ничего выдающегося,— сказал я.— За истекшую неделю
в моем секторе произошло двенадцать вооруженных столкновений,
в ходе которых потери черненьких составили двести сорок семь
человек при материальном ущербе в семьсот тысяч четыреста
девяносто один доллар.
Затрещал телефон. Райли снял трубку, послушал и приказал:
— Тогда уберите его. Нет, лучше за городом. Патрик, а как
насчет потерь вторгавшихся групп?
— Девяносто шесть человек, восемь бронетранспортеров, три
орудия, три вертолета.
— Это плохо. Если вдуматься, сплошные убытки.
44
Ничего не поделаешь,— сказал я.— Боеспособность чер-
неньких повышается. Это неприятный процесс, но мы бессильны
его остановить.
— Плохо, плохо...— Он выбрался из-за стола и зашагал по
кабинету мягкой кошачьей походкой.— Патрик, наверху весьма
нами недовольны. На последнем совещании нашу деятельность
в глаза назвали игрой в солдатики. Все эти стычки местного зна-
чения, все эти лихие наскоки через границу... Ты знаешь, что мне
предложили передать Фришу спецприбавку к ассигнованиям?
— Черт знает что,— сказал я.— Это из-за того переворота?
— Вот именно.
— Но в конце концов этот островок меньше нашего штата...
— Но это страна, государство,— сказал Райли.— Полков-
ник Фриш провернул блестящую операцию, приведя к власти
абсолютно дружественное нам правительство. Что по сравнению
с этим наши сводки о спаленных фабриках и разгромленных
автоколоннах! Плевать, что это был островок. Фриш бегает име-
нинником, будто он сам штурмовал парламент, смотреть про-
тивно... И завидно,— признался он честно.
— Нас прижмут,— сказал я.
— Уже прижимают — лишили прибавки... Патрик, сейчас мо-
жет спасти только какое-нибудь громкое дело, неважно, что это
будет: война, восстание, переворот. Лишь бы это случилось в на-
шем секторе, лишь бы это получило резонанс, лишь бы мы
проявили оперативность. Пусть эту войну наши люди в конце
концов проиграют... хотя, конечно, лучше бы выиграть.
— Я готов рискнуть,— сказал я.— Намажусь ваксой, прилечу
в Луанду и среди бела дня обстреляю из базуки наше посольство.
Он не улыбнулся. Посмотрел мне в глаза и медленно сказал:
— Еще одна такая шутка, и я пошлю тебя претворять ее
в жизнь, честное слово, Патрик...
Я ушел от него в расстроенных чувствах, и, словно специаль-
но для того, чтобы испортить мне настроение еще больше, в ко-
ридоре попались навстречу двое парней из отдела Фриша. Эти по-
донки весело и во все горло обсуждали свои повышения и премии,
ржали и предложили мне перебираться к ним, пока есть свободное
место — младшего статистика, правда, но ты не ломайся, Патрик,
45
а то ведь могут за вас и взяться, понизят Тэда Райли, засунут
резидентом в одну из ваших неперспективных стран, и куда ты
тогда денешься, прощай твои мечты о подполковничьих погонах,
так что ступай к нам, пока не поздно, второй раз приглашать не
будем, и не надейся...
Я пожелал им дождаться демократического контрпереворота
и отправился к своим. Там я застал идиллическую картину: Мо-
ран увлеченно рассказывал Кастеру, как он вчера увел из незна-
комой компании шикарную девушку, ухитрившись не получить
по морде, перед Берренсом лежал буклет автомобильной выставки,
Крофт при помощи казенного оборудования трудолюбиво изго-
товлял фотомонтаж (голова Берренса и тело обнаженной девицы),
Паркер болтал по телефону, и ясно было, что с подружкой.
Я высказал этим мерзавцам все, что о них думаю, но мерзав-
цы нахально заявили, что они провернули все текущие дела, опри-
ходовали сбитые вертолеты, подорванные линии электропередачи
и сожженные мосты, а если случилось что-то грандиозное, то они
готовы сомкнутыми рядами ринуться в бой.
Мне пришлось заткнуться и убраться в свой кабинет. Тут поя-
вился Бейб, и мне, как всегда, захотелось очутиться на другом
конце света. Например, в Китае — Бейб не знает китайского и не
сможет расспрашивать обо мне аборигенов.
Это шестифутовое румяное чудовище — мой дальний родствен-
ник по тетушке Эмилии, и славится он двумя вещами — фено-
менальной невезучестью и полной неспособностью с таковой бо-
роться. Если когда-нибудь случится так, что с орбитальной стан-
ции на голову кому-нибудь свалится ведро с краской, то этим
человеком будет Бейб, и не спорьте. После того, как он последо-
вательно становился учителем, клерком, полицейским, секретарем
политического деятеля, журналистом, экскурсоводом и с пугаю-
щей регулярностью терял место максимум через неделю после
поступления на него, тетушка Эмилия вспомнила обо мне, а я
вспомнил, что по ее завещанию мне причитается двести тысяч,
но в случае моего отказа принять участие в судьбе Бейба деньги
могут достаться какому-нибудь санаторию для престарелых попу-
гаев. Тетушка Эмилия обожала попугаев даже больше, чем Бейба.
Я принял в Бейбе участие. К моему удивлению, он легко про-
46
шел все тесты и испытания и был признан годным для работы
в разведке. Я решил было, что полоса неудач кончилась, но после-
дующие события показали, что фортуна и Бейб несовместимы.
Райли определил его наблюдать за проживающими в нашем
городе африканцами, но на этом поприще Бейб ухитрился прозе-
вать за неделю три объекта наблюдения, раскрыться перед двумя
другими и угодить в полицию как подозрительная личность.
Когда он принял негра-швейцара из отеля «Холидей» за сотруд-
ника ангольской разведки и вызвал опергруппу (в результате
на полчаса застопорилось уличное движение и восемь пострадав-
ших содрали с нас сорок тысяч компенсации), Райли пообещал,
что вышвырнет его с треском, если в течение трех дней от него
не будет получена хотя бы строчка дельной информации...
— Ну? — спросил я, когда проклятый любимый родственничек
вошел в мой кабинет.— Если ты пришел пустой, я тебя повешу
на люстре.
— Вешай,— грустно разрешил Бейб.— Вешай, Пат, ничего у
меня нет...
— Слушай,— сказал я.— Мы подозреваем, что этот африканец
в свободное от чтения лекций время работает на свою разведку.
Ты неделю таскался за ним и ничего не принес. Ну хоть один
разговор, хотя бы одну фразу, которую при желании можно было
бы истолковать двояко... Хоть одну встречу, выглядевшую бы
подозрительно.
— Ничего нет. Встречается он в основном со своими сту-
дентами. А говорит, как правило, о химии. Сам скажи, можно ли
придать двойной смысл такому вот перлу.— Он заглянул в блок-
нот.— «Возможные пути построения сложных эфиров меняются
в зависимости от состава и строения кислоты и спирта». Учти, я
еще самое простенькое записал.
— Да...— сказал я с отвращением.— Наука, чтоб ей.
— Может, он яд делает? — с надеждой спросил Бейб.
— Ага, и хочет отравить президента. Иди-ка ты к сочините-
лям комиксов с такими идеями.
— Но вы же хотели отравить этого...
— Так то мы,— сказал я.— А то нас. Первое бывает гораздо
чаще. Нет, Райли тебя вышвырнет.
47
— А тетушка Эмилия перепишет завещание,— мстительно ска-
зал подонок.
Он сидел, грустно ссутулившись, а у меня блеснула великолеп-
ная мысль. Это выглядело авантюрой, но наше здание повидало
великое множество авантюр и похлестче.
— С кем сегодня встречался твой проф?
— С какой-то девицей,— сказал Бейб.— О химии говорили,
интервью она у него брала, похоже.
Я сунул в машинку бланк и напечатал: «Рапорт. Довожу до
вашего сведения, что объект — профессор Мтагари, находящийся
в нашей стране согласно программе научного обмена,— сегодня
при встрече с неустановленным лицом женского пола сообщил
данному лицу, что в республике Гванерония группа военных
выступила против прокоммунистического режима».
— Теперь подписывай и неси Райли.
— Это же где же такая Гванерония?
— Такой страны вовсе нет, дубина.
— С ума сошел?
— И не думал,— сказал я.— Какая тебе разница, есть Гва-
нерония или ее нет? Не ты о ней говорил, а твой проф. Райли
не станет копаться в справочниках, разыскивая твою Гванеронию,
и сообщение попадет к аналитикам. Пока выяснится, что про-
изошла накладка, много воды утечет, а там, глядишь, и потонет
все в бумагах, первый раз такое, что ли? Главное, что ты принес
немного информации, смекнул? Валяй.
Бейб подписал рапорт и унес его к Райли. Некоторое время
я наслаждался покоем и тишиной. Вдруг дверь с треском распах-
нулась, в кабинет ворвался Тэл Райли, выволок меня в коридор
и поволок куда-то со скоростью крылатой ракеты.
— Куда ты меня тащишь? — наконец опомнился я.
— К Шефу! — прокричал Райли, сияя. Встречные шарахались
от нас.— Патрик, дорогой, ты и не знаешь, наверное, что за ал-
маз блистающий откопал твой парень! Это же дождь благодатный
ео времена великой суши!
Папаша у него был методистским проповедником, иногда это
чувствуется.
— Что там за алмаз? — спросил я не без тревоги.
48
— Мятеж! — вопил Райли.— Понял, болван, понял, голубчик?
Мятеж в стране, где есть нефть, мятеж против прокоммунисти-
ческого режима! Да здравствует Гванерония! Мне приказано вер-
нуть всех из отпусков, и никаких денежек Фришу!
У меня похолодело в животе, но мы уже были перед дверью
Святилища, вломились туда без доклада, и ведьма-секретарша
лишь улыбнулась нам вслед.
Шеф сидел за столом — он всегда сидит за столом, никто
никогда не видел, чтобы он стоял или ходил по кабинету, и всег-
да на столе лежит голубая папка и золотая авторучка, и всегда
на Шефе один и тот же серый костюм с черным вязаным галсту-
ком. Злые языки твердят, что Шеф и спит ночами за столом
в той же позе, а кое-кто с оглядкой нашептывает, будто Шеф
и не человек вовсе, а робот, присланный к нам для испытаний,
и якобы какое-то заведение уже выпекает подобных роботов де-
сятками. Проверить это невозможно, не станешь же колоть Шефа
булавкой.
— Генерал Райли, майор Грэм,— сказал Шеф.— Прошу вни-
мания. Как стало известно, в Африке, в стране, располагающей
значительными нефтяными ресурсами, началось восстание против
прокоммунистического режима. Об этом доложено президенту,
и президент распорядился принять экстренные меры. Майор
Грэм, как сообщил мне лейтенант Корберс, вы — лучший специа-
лист по... э-э... Гванеронии и давно предсказывали мятеж. (Я об-
мер.) Вы назначаетесь начальником оперативного подразделения
«Гванерония — Дельта» с присвоением звания подполковника.
Ваша задача — немедленно представить всеобъемлющие данные
о политической обстановке, экономическом и военном потен-
циале, повстанцах, их руководстве, помощи режиму со стороны
коммунистов — я убежден, без них здесь не обошлось. Вы, гене-
рал, разработайте всевозможные варианты помощи повстанцам
и меры по обработке в нужном направлении общественного мне-
ния. Лейтенанта Корберса — резидентом в Гванеронию с присвое-
нием звания капитана. Все. Все свободны.
До двери я еще дошел, из кабинета — вышел, но не помню,
что было в коридоре. Очнулся я на диване в кабинете Райли, без
пиджака, с развязанным галстуком и мерзким вкусом какого-то
49
снадобья во рту. Вокруг столпились все мои подчиненные и из-
рядное количество посторонних.
— Очухался! — обрадовался Райли.— Вот что делает с чело-
веком радость — как только узнал, что ему дали подполковника,
так и шлепнулся.
— Господи, Тэд,— простонал я.— Ради бога, выгони их всех
и запри двери, я тебе такое скажу...
Через несколько секунд посторонние оказались в коридоре,
а дверь заперта — Райли умел понимать с полуслова и создавать
рабочую обстановку.
— Нужно срочно что-то делать,— сказал я.— Никакой Гване-
ронии нет.
— Ты что, нагрузился с утра?
— Да пойми ты! — взвыл я.— Этот проклятый рапорт при-
думал я сам, чтобы ты не уволил Бэйба, понимаешь? Чтобы была
хотя бы строчка дельной информации. Черт с ним, с новым
званием, лишь бы выпутаться...
— Вот теперь верю,— сказал Райли.— Ты бы и в шутку не
стал отказываться от подполковничьих погон. Ах ты гад, что же
это ты натворил? Дело уже под личным контролем президента.
— Выгони меня.
— И остаться одному расхлебывать твою кашу? Мне тоже
всыплют по первое число...— Он замолчал и уставился на стену.
Это длилось совсем недолго, и Райли обернулся ко мне с дерзкой,
веселой ухмылкой.— Вооружайся-ка и ты ложкой. Вот что —
сейчас ты запрешься у себя, отключишь телефон, отправишь по
домам своих ребят и в спокойной обстановке составишь доклад
для Шефа. Ты ведь у нас специалист по Гванеронии.
— Ты что, рехнулся?
— Ничуть, подполковник. Гванерония существует, как и та-
мошние мятежники. Из этого и будем исходить.
— Но как туда поедет Бэйб?
— Запихнем его на нашу загородную дачу, пусть строчит
донесения с линии фронта.
— Мы должны будем посылать туда оружие.
— Продадим какому-нибудь Парагваю. Там охотно возьмут.
— Туда устремятся репортеры.
50
— Мы поставим для них превосходный спектакль. Для этого
нам потребуется близкий к африканскому ландшафт и полсотни
негров с винтовками. Это нетрудно устроить.
— Хорошо,— сказал я.— Можно сочинять донесения, можно
устроить спектакль для репортеров, но существуют карты, спра-
вочники, энциклопедии...
— Ни обыватель, ни начальство не заглядывают в энциклопе-
дии,— сказал Райли.— Помнишь знаменитую реплику Черчилля?
«Жизнь прожил, и не знал, где эта самая Камбоджа». Чем круп-
нее начальство, тем хуже оно знает географию — для этого у него
есть специалисты, то есть мы. Впрочем, если Шефу или прези-
денту очень уж приспичит, они получат великолепную карту, на
которой Гванерония будет. Нужна также огласка — чем больше
будут орать о Гванеронии, тем реальнее она будет выглядеть.
Кричал же Форрестол о русских танках, пока они не примерещи-
лись ему на Бродвее. Верят же люди в летающие тарелки, неуже-
ли мы, с нашими возможностями, не заставим их поверить в Гва-
неронию? Прежде чем все выяснится — если только что-нибудь
всплывет,— в дураках окажется столько народу, что мы выйдем
сухими из воды.
— Безнадежная затея.
— Ну, не скажи. Дорогой Патрик, мы — пилоты стратегичес-
кого бомбардировщика, мы летим на страшной высоте и не видим
целей, которые накрываем. Ты сегодня докладывал мне об афри-
канских делах, но видел ли ты сам сожженную фабрику и сбитые
вертолеты? То-то. И еще один немаловажный аспект. Кто-то из
средневековых схоластов сказал: «Верю, потому что это нелепо».
Мы должны заставить людей думать: «Верю, потому что это обы-
денно». Во всей этой истории нет ничего из ряда вон выходящего:
в еще одной далекой стране началась еще одна гражданская вой-
на. Обыденность — наш козырь и решающий фактор. Христа
осмелились распять только потому, что он выглядел, как обык-
новенный назаретянин.
— Ты великий человек, Тэд,— сказал я.— В истории развед-
ки немало мистификаций, но выдумать целую страну...
— Выдумал-то ты,— ухмыльнулся он.— Я только развил и до-
полнил. Все равно отступать поздно. Шагом марш!
51
Я вернулся к себе, разогнал по домам своих ребят и сел пи-
сать отчет. В Гванеронии проживало десять миллионов человек.
Злясь на эту чертову страну, я сделал ее чрезвычайно бедной по-
лезными ископаемыми за исключением нефти, да и вообще это
была не та страна, куда охотно ездят туристы,— бедная, безле-
сая, с убогим, животным миром, терроризируемым мухой цеце,
с людоедами, сохранившимися в глухих уголках и недавно зажа-
рившими австралийскую этнографическую экспедицию.
Потом я принялся за премьера Букиру, который всецело на-
ходился под влиянием большой группы советников едва ли не
всех коммунистических стран. Советники эти, как я их описал,
могли бы заставить застонать от зависти опытного режиссера
фильмов ужасов — это была какая-то компания монстров, грызу-
щих по ночам человеческие кости, вооруженных бесшумными
пистолетами и подавляющими волю излучателями.
Теперь глава повстанцев — полковник Мтанга Мукиели. Чест-
ное слово, это был отличный парень! Сторонник частного пред-
принимательства и западной демократии, он собирался установить
дипломатические отношения с Чили, Израилем и ЮАР, он тер-
петь не мог аятоллу Хомейни, обоих Кастро и всех сандинистов.
Это был волевой и обаятельный мужчина, верный муж и любя-
щий отец, трибун, без труда привлекавший на свою сторону на-
родные массы. Оставалось только жалеть, что такого парня не
существует на самом деле,— он бы нам чертовски пригодился...
Пресс-конференция
Первые сообщения о гванеронских событиях появились уже
в вечернем выпуске теленовостей, но это было только начало.
Утром за мной примчался адъютант Райли, и мы отправились
прямиком в редакцию «Адвертайзер». Прибыв туда, я попал
в большой зал, битком набитый телекамерами, репортерами, со-
фитами и микрофонами, а посередине восседал Тэд Райли и бла-
гожелательно улыбался этому сброду. С ним за столом сидели
Дин Пирсон, Барневилл и еще парочка обозревателей с весом,
и я понял, что разворачиваются серьезные дела. Не успел я
усесться за табличкой «Подполковник Грэм», как кто-то выско-
чил вперед и заорал:
52
— Тэд, что вы думаете о перспективах повстанческого дви-
жения?
— Расчешут всех,— сказал Тэд. И началось...
Р. Б а к е р (Эй-еф-кей). Генерал, почему о Гванеронии мол-
чали до последнего времени?
Райли. Может быть, ее и не существует, а? (Дружный
смех в зале.) Ничего удивительного. Гванерония — новое назва-
ние страны, установленное прокоммунистическим режимом после
прихода к власти. Раньше страна называлась... э-э... совершен-
но иначе. Кроме того, Букира давно закрыл границы государства
для корреспондентов из стран свободного мира.
М. Уоларт («Сентрал кроникл»). Почему он это сделал?
Райли. По нашим данным, за эти годы режимом были
уничтожены тысячи людей, чья вина состояла только в привер-
женности к западной демократии, идеалам свободного мира.
Д. Грели (Эн-ай-эй). Каков размах движения?
Райли. Грандиозный.
М. Уоларт. Ваша оценка полковника Мукиели?
Райли. Я не знаком с ним лично, но могу заверить, что
это в высшей степени благородный человек, подлинный защитник
свободы и демократии.
Н. Льюк («Бест иллюстрейтед»). Есть ли там ваши люди?
Грэм. Да, мы имеем там своих людей. Это честные, добро-
совестные, опытные работники, мы на них полагаемся.
Н. Лентингтон («Ивнинг пост ревью»). Какие меры при-
нимаются для оказания помощи дружественному нам народному
движению?
Райли. В настоящее время вопрос изучается, но нет сомне-
ний, что помощь будет оказана своевременно и в должном раз-
мере.
Д. Гр ели. Какова помощь правящему режиму со стороны
коммунистов и красных правительств?
Райли. Помощь велика. Мы имеем такие сведения. Кроме
того, нам стало известно, что через свою военно-морскую базу
в гванеронском порту Махабату Советский Союз поставляет пра-
вительственным войскам танки, артиллерийские орудия и хими-
ческие боеприпасы. Могу вам продемонстрировать захваченные
53
повстанцами образцы. (Показывает их, не давая никому в руки.)
О. Чезмен («Сатурдей геральд»). Могут ли наши войска
высадиться в Гванеронии?
Райли. Если об этом попросит наш друг Мукиели.
О. Чезмен. А вы не боитесь, что им будет так же неуют-
но, как было в некоторых других местах?
Райли. Молодой человек, а вы, я вижу, не патриот. Еще
вопросы будут?
У. Т и л б е р (Ди-эйч-эр). Какова дальнейшая судьба нефтя-
ных месторождений Гванеронии?
Райли. Наш друг Мтанга Мукиели пригласил принять учас-
тие в их монопольной разработке компанию «Баксос ойл лими-
тед». Ведутся переговоры.
* * *
— Ну как? — не без самодовольства спросил меня Райли,
когда мы возвращались в управление.
— Великолепно,— сказал я.
— Обыденно,— поправил он.— Я не сказал ничего нового, все
это талдычили до меня применительно к другим странам и собы-
тиям.
— Но почему тебе пришло в голову припутать именно «Бак-
сос ойл»?
— Потому что именно ее ребятам первым пришло в голову
отозвать меня в уголок,— он протянул мне чек.— Твоя доля, без
обмана. Курочка начинает нестись, а? Следовало бы подбросить
немного и гванеронскому резиденту.
— Куда ты его засунул?
— Как и собирался, на нашу виллу в лесу «Альфа-3». Там
у него есть все необходимое для плодотворной работы на благо
нации — вдоволь виски, смазливая горничная и пара надежных
привратников. Что ты вздыхаешь?
— Я подумал, как обрадуется тетушка Эмилия, когда узнает,
что Бейб стал героем-резидентом.
— Я обязательно напишу ей теплое письмо,— заверил Рай-
ли.— Не будь ее наследства и ее Бэйба, мы с тобой продолжали бы
корпеть над скучными сводками. Да, кстати, собирайся. Завтра
54
ты повезешь в Гванеронию группу репортеров, там все уже подго-
товлено. Разве что слонов нет, но они, как известно из твоего
отчета, в Гванеронии не водятся.
Операция «Репортер»
Проведенная под моим личным руководством, она прошла без
всяких осложнений, оправдала все затраты и произвела наилуч-
шее впечатление. Двадцать пять репортеров и телеоператоров по-
грузили в военно-транспортный самолет без иллюминаторов.
Время, достаточное для перелета через океан, он провел, выпи-
сывая в воздухе гигантские восьмерки, потом приземлился, жур-
налистов сунули в грузовики и мили четыре везли по немоще-
ной ухабистой дороге, петлявшей среди унылых голых холмов,—
пейзаж вполне мог сойти за саванну. Время от времени побли-
зости взрывались «снаряды», а в одном месте взорам репортеров
предстала пылающая деревня, безжалостно уничтоженная, как
выяснилось, правительственными карателями за симпатии к Му-
киели.
Наконец грузовики остановились на вершине холма, и репор-
теры получили возможность любоваться захватывающим баталь-
ным зрелищем — внизу, в долине, рота повстанцев атаковала
форт, занятый правительственными солдатами. Шуму было мно-
го — строчили пулеметы, бухали автоматические пушки, возле
самого холма взорвались два заранее заложенных заряда, имити-
рующих шальные попадания. Лязгал гусеницами и палил по
наступающим правительственный танк.
Под занавес над полем боя появился вертолет фронта нацио-
нального спасения и сбросил напалмовые бомбы на форт (где
стояли дистанционно управляемые пулеметы и валялось несколь-
ко позаимствованных в морге безродных, а потому невостребован-
ных покойников, изображавших защитников прогнившего ре-
жима).
Репортеры были в восторге. После боя им была предоставлена
возможность побеседовать с представителями обеих враждующих
сторон (танк подожгли члены его же экипажа, после чего выско-
чили и «сдались в плен»). «Пленные» много и охотно рассказыва-
ли о тяготах своей службы, о палочной дисциплине, введенной ку-
65
бинскими и советскими инструкторами, о моральных терзаниях,
которые они, «пленные», испытывали, сражаясь против «повстан-
цев», а в заключение выразили пламенное желание вступить в
ряды бойцов фронта и сражаться до победы.
«Повстанцы» тоже не подкачали. Авторам либретто и текста
спектакля мы отвалили по десять тысяч, и эти деньги они, безус-
ловно, заслужили. Любо-дорого было слушать, как «повстанцы»
в беседах с журналистами демонстрировали боевой дух, нацио-
нальное самосознание, приверженность идеалам западного мира
и моральную стойкость.
Выжав из «аборигенов» все, что можно, и запасясь сувенирами
вроде гильз и пуговиц с мундиров, репортеры совсем обнаглели
и объявили, что хотят проехать по окрестностям, ко такой ва-
риант мы предусмотрели и отреагировали соответственно. Нажав
в кармане кнопку рации, я отдал приказ «правительственным
войскам» «контратаковать», вокруг холма стали рваться «сна-
ряды», у горизонта замельтешили «правительственные вертоле-
ты», повстанцы изготовились к обороне, и их командир, побла-
годарив репортеров за визит, предложил им покинуть зону бое-
вых действий. Что касается полковника Мукиели, с которым
рвались побеседовать репортеры, то мы еще позавчера объявили,
что полковник дал обет — до взятия им столицы не принимать
ни одного журналиста и не давать ни одного интервью...
История с географией
— Вот так оно и было,— закончил я рассказ.
— Молодец,— похвалил Райли.— Превосходно. Теперь имеют-
ся двадцать пять человек, которые плюнут в морду любому, кто
усомнится в реальности Гванеронии. Кстати, ей, вернее, Мукиели
выделено оружия на двадцать миллионов. Оно уже погружено на
корабль, идущий в Африку. Правда, не в Гванеронию, но наши
счета от этого не пострадают. Половина, разумеется, твоя. Здоро-
во, Патрик, верно? — и Райли довольно замурлыкал.
А секрет, что зарыт
У подножья пирамид,
Только в том и состоит,
Что подрядчик, хоть он
56
Уважал весьма закон,
Облегчил Хеопса на мильон.
В несколько дней стали миллионерами, палец о палец не ударив.
Нужно будет, Патрик, отправить Мукиели побольше вертолетов,
вертолеты стоят дорого...
Засвиристел селектор, и раздался голос дежурного:
— Господин генерал, к вам просится какой-то тип. Танцует
от нетерпения...
— Кто такой? — спросил я, так как стоял ближе к столу.
— Понятия не имею, господин подполковник. Сейчас... Ага,
географ на пенсии. Твердит, что пришел по срочному и важному
делу. Как поступить?
— Пропустить,— быстро подсказал Райли.
— Пропустить,— машинально повторил я и отошел от стола.—
Тэд, кто это?
— Понятия не имею.
— Самое время возиться с отставными географами...
— Точно,— сказал Райли.— Самое время.
Через минуту в кабинете появился незваный гость — благо-
образный седой старичок, благородный отец из мелодрамы.
— Прошу, прошу,— радушно приветствовал его Райли.— Са-
дитесь, возьмите сигару. Я — генерал Райли. Подполковник Грэм.
— Корбишли,— сказал старичок.— Учитель географии на пен-
сии, тридцать лет, знаете ли, отдал...
— Ну как же,— сказал Райли.— Благороднейшая задача —
приобщать юношество к познанию мира. Честное слово, я ведь
сам когда-то мечтал стать учителем, и непременно географии,
да-да. Не получилось, вот ведь что...
— Жаль, что не получилось. Иначе вы не сделали бы такой
ошибки и не попались на удочку тем, кто вас нагло дурачит.
— Что вы имеете в виду? — осведомился Райли бархатней-
шим голосом.
— Я имею в виду Гванеронию, генерал. Может быть, вам
трудно в это поверить, но такой страны нет.
— То есть как это нет? — раскрыл рот Райли с изумлением
средневекового фанатика, которому вдруг заявили, что Земля,
оказывается, шарообразная, а не плоская.
57
— Ее не существует,— сказал старичок.— Я не знаю, кто
все это затеял и как ему удалось обвести вокруг пальца прессу
и разведку, но печальный факт остается фактом. Никакой Гване-
ронии нет. Страны с такими очертаниями, как бы она ни назы-
валась, нет ни на одной карте Африки. Нет таких городов, та-
ких рек и озер. Нет и не было таких политических деятелей.
Нет порта Махабату. Это грандиозная мистификация, афера века,
и наш с вами гражданский долг — отыскать и разоблачить ее
инициаторов. Мы с вами...
— Одну минуту,— вежливо перебил его Райли.— Если позво-
лите, я приглашу к нам еще одного специалиста, чье присутствие,
безусловно, окажется нелишним.
Он быстро вышел.
— Приятный человек,— сказал мне старичок.— Как быстро
он оценил ситуацию.
— Да,— сказал я и подумал: «Кто просил тебя лезть к нам,
старый гном...»
Дверь распахнулась. Я примерно догадывался, что должно
было произойти, но не думал, что они приедут так быстро. Впол-
не возможно, что у Райли была с ними предварительная догово-
ренность.
Молниеносно, словно атакующие леопарды, двое верзил в бе-
лых халатах метнулись к мистеру Корбишли и выдернули его из
кресла, как пробку из бутылки. Когда его выносили из кабинета,
на его сморщенном личике гасла счастливая улыбка исполнив-
шего свой гражданский долг человека. Райли вернулся в сопро-
вождении молодого представительного врача.
— Буйный? — деловито осведомился врач.
— Кажется, нет,— сказал Райли.
— Что с ним?
— Маниакальный заскок или как там это называется на ва-
шей латыни. Учитель географии с тридцатилетним стажем. Вы
только себе представьте — вообразил, бедняга, что никакой Гва-
неронии и на свете-то нет.
— Ага! — Врач энергично кивнул и черкнул в блокноте.—
Гванерония... помню, это та страна, про которую сейчас столько
пишут, что-то там опять коммунисты гадят, происки Москвы.,.
68
Ну что ж, общая картина заболевания ясна. С отставными геогра-
фами преклонного возраста такое случается, знаете ли, иногда вы-
думывают несуществующие страны, иногда сомневаются в реаль-
ности существующих. Заурядный случай, классический синдром,—
он произнес несколько длинных латинских терминов.— Обычно
такие не буйствуют, мы поместим его в уютное тихое местечко,
и там ему будет хорошо.
Мы выпили по рюмочке, он рассказал нам несколько интерес-
ных случаев, которые произошли с начавшими чудить на ста-
рости лет учителями географии, мы рассказали свежие новости
из Гванеронии, и он уехал.
— Однако...— сказал я.
— Ничего страшного,— беззаботно отозвался Райли.— Сплош-
ная филантропия. Старому человеку обеспечили бесплатную ме-
дицинскую помощь и до конца дней освободили от забот о буду-
щем. Пенсия у него наверняка была грошовая... У нас есть более
важные заботы. Ты не читал завтрашних газет?
— Нет, разумеется.
— Могу рассказать, что произойдет завтра возле универмага
«Аякс». Агентами Букиры будет злодейски, среди бела дня, заст-
релен на улице известный африканский химик, профессор Мта-
гари. Помнишь? За ним одно время наблюдал Бэйб, пока мы не
открыли Гванеронию. Дело в том, что профессор передал нам лич-
ное послание полковника Мукиели, которому давно оказывал
услуги, и красные ему этого не простили. Мы скорбим об утрате.
— Зачем?
— Для вящей убедительности. Труп — очень серьезный довод.
— Ох, не нравится мне все это...
— С каких пор тебя заботит смерть африканца?
— Дело не в африканце,— пояснил я.— До сих пор это была
только игра, мираж, теперь — еще и кровь. Получается, будто
человека убивает фантом, как в том фильме, помнишь? Там
убийца стрелял с киноэкрана и уложил кого-то в зале. С таким
же успехом однажды и на нас могут начать охоту несуществую-
щие агенты, живущие по чьей-то прихоти.
— С нами такого никогда не случится.
— И все-таки мы выпускаем джинна из бутылки. Я не могу
59
внятно объяснить, чего боюсь, но что-то изменилось. От нас уже
ничего не зависит, мы не в состоянии управлять ситуацией.
— Здравствуйте! — сказал Райли.— А кто же еще управляет
ею? Всевозможные варианты будущих гванеронских событий мы
с тобой разработали. Кстати, что там новенького?
— Восставшие заняли какой-то город, важный в стратеги-
ческом отношении. Название уточню потом. Я тебя сегодня боль-
ше не нужен? Знаешь, я поеду к Джейн, устал что-то. В случае
чего там и ищи.
Джейн
Ключ от ее квартиры у меня был. Каюсь, два раза я пользо-
вался им, чтобы застать соперника — мнимого, как потом выяс-
нилось. Это было еще в те времена, когда я ревновал в класси-
ческом стиле пещерного человека. Не следут понимать это так,
что я рычал и скакал по заборам, размахивая бейсбольной битой,
или, загнав перепуганную Джейн на шкаф, стоял внизу, потрясая
стулом, и громогласно требовал назвать имя и адрес соперника.
Просто однажды я подумал, что глупо, пользуясь на рабочем
месте всеми мыслимыми достижениями науки и техники, не при-
менить их и в личной жизни.
На операцию я бросил тогда отборных специалистов, не ве-
давших, что творят. Операция под кодовым названием «Тадж-
Махал» (название выдумал плохо соображавший с похмелья Ка-
стер) длилась месяц и протекала в классическом стиле — ми-
ниатюрные магнитофоны повисали на телефонных проводах и
шторах, хитроумные телекамеры проникали сквозь задернутые
занавески, сменяющие друг друга субъекты без особых примет
неотступно следовали за мисс Джейн Митчел.
Не будем уточнять, в какую сумму это вылилось, не будем
рыдать над получившим небольшое кровопускание секретным
фондом — случалось, что в трубу вылетали и вдесятеро большие
суммы, не принеся никаких результатов. Главное — выяснилось,
что, кроме некоего Патрика Грэма, у вышеупомянутой Д. М. дру-
гих близких мужчин не имеется. По-моему, установление этой
истины оправдывало все затраты.
Осуществлявший общее руководство Моран без труда догадал-
60
ся вскоре, в чем дело, но, разумеется, держал язык за зубами —
не я первый использовал наши возможности в личных целях, мои
ребята тоже были не без греха...
Я плюхнулся на тахту и включил телевизор. Загрохотало, за-
гремело, на экране сквозь клубы дыма и пыли бежали, падали,
вставали и неслись дальше вооруженные люди, трещали пуле-
метные очереди, вздымались разрывы. Диктор молчал, но вся эта
суета показалась знакомой...
Камера надвигалась на горящий танк и, проступая сквозь ба-
тальную сцену, из глубины экрана на зрителя наплывала карта,
похожая очертаниями на жирного морского конька, и я чертых-
нулся, потому что неделей раньше сам кропотливо вычерчивал
эту карту. Это была Гванерония, страна, о которой знали все,
страна, где наши африканские друзья героически пытались оста-
новить коммунистическую экспансию, страна, где усердно и само-
отверженно трудился на благо свободы и демократии наш герои-
ческий Бэйб...
— К последним событиям в Гванеронии,— частил диктор.—
Недавно группа представителей крупнейших газет и телекомпа-
ний совершила поездку в район боевых действий. Судя по бесе-
дам с повстанцами и пленными правительственными солдатами,
боевой дух подразделений Мукиели, как никогда, высок. Они про-
двигаются вперед на всех направлениях, встречая поддержку на-
селения...
Насколько я понял, телевизионщиков не вполне удовлетвори-
ла заснятая ими сцена боя, и они дополнили репортаж ловко по-
добранными кусками на сходную тему, заснятыми в Африке, в
местах, реально существующих. Распознать подлог мог только
тот, кто «бывал» в Гванеронии.
— Ну конечно, опять валяется,— сказала Джейн.— Ты хоть
слышал, как я вошла?
— Нет,— сознался я.
— Господи, как ты далек от эталона,— вздохнула она, приса-
живаясь рядом.— Ты заставил меня начисто разлюбить шпион-
ские фильмы. Где же супермены?
— Там, где им и полагается быть,— ответил я,— в кино.
В жизни они частенько страдают насморком и не очень ловко де-
61
рутся. Но знаешь, может быть, потому, что мы — люди из толпы,
мы и страшнее экранных. Как говорит Райли, наша сила — в на-
шей обыденности.
— Бесподобно,— сказала Джейн,— поцелуют меня сегодня или
нет?
Я сидел рядом с ней, бессильно уронив руки, я не знал,
что мне делать с собой, не понимал, что предпринять. Иллюзорное
и реальное сплеталось в непонятный узел, я чувствовал себя по-
сетителем музея восковых фигур, уснувшего там в страшную
урочную ночь, когда манекены оживают и начинают разыгрывать
сцены из дневной человеческой жизни.
— Что с тобой? — спросила Джейн.— Снова твоя Гванеро-
ния?
Она знала все, я ей рассказал, уверенный, что она не про-
болтается.
— Мне страшно,— сказал я.
— Ты просто переутомился. Конечно, это несколько необыч-
ная ситуация, но в конце концов это же шутка, только разыгран-
ная для непривычно большого количества людей. Наш век —
сложное переплетение ирреального с реальным. Да и неизвестно,
где же тогда истинно белое и истинно черное, если налицо —
два взаимоисключающих суждения? Ты убежден, что Луна —
заурядное небесное тело, а индеец из амазонской сайвы свято ве-
рит, что Луна — жена их главного бога, и оба вы придерживае-
тесь своей версии, не желая принять точку зрения противника...
Я предоставил ей возможность говорить, пока не устанет.
Она не желала мне зла, пыталась успокоить, внушить, что все
происходящее — очередная невинная ложь, какими богат наш
век, настолько заполоненный фантомами, что невозможно опре-
делить, где правда, где ложь. Что я, собственно говоря, ни при
чем, виноваты другие, ухватившиеся за мой невинный розыгрыш.
Это была блестящая речь, но меня она не успокаивала. Я еще
мог согласиться, что виной всему злые люди, коварно умыкнув-
шие мою шутку и превратившие ее в кошмарный гротеск, но я
не мог поверить, что мы еще способны управлять своим творе-
нием. Это оно уже дергало нас за ниточки, все складывалось
так, что мы обязаны были плясать под дудку придуманного
62
нами призрака. Мы должны были посылать в Гванеронию
новые партии оружия, сочинять новые подробности боевой дея-
тельности полковника Мукиели. Мы уже не могли поступать
иначе. От бедняги Франкенштейна потребовалось одно — создать
подругу своему страшилищу. Нам же приходилось каждый день
кропотливо, ювелирно работать над своим чудовищем, придумы-
вать города, бои, людей, митинги...
Джейн хотела мне только добра, она умница, но все-таки
не знает, что «шутка» перешла в другое измерение, стала реаль-
ностью, которая убивает. О том, что завтра будет убит профес-
сор Мтагари, у которого она, кстати, недавно брала интервью для
своей газеты, я не мог ей сказать.
— Однажды я ехал в метро,— заговорил я.— Там на стене
был наклеен комикс, и два персонажа вели диалог: «Куда мы
мчимся?» — «В никуда».— «Так какого черта мы мчимся так
быстро?»
Комнату наполняло треньканье банджо, дисгармоничное и
неприятное, как наша жизнь; и те, кто завтра будет стрелять
в профессора, уже знали о своем задании; а хрипатый певец
орал с экрана в самое ухо:
Я трудиться не сумел,
Грабить не посмел.
Я всю жизнь свою с трибуны
Лгал доверчивые и юным,
Лгал — птенцам.
Встретив всех, кого убил,
Всех, кто мной обманут был,
Я спрошу у них, у мертвых,—
Бьют ли на том свете морду
Нам, лжецам?
Позже, лежа с ней рядом, я спросил:
— Как ты относишься к тому, что я работаю в разведке?
— Господи, ну как я должна относиться к этому? По-моему,
у нас с тобой нормальная жизнь нормальных людей.
«Увы,— подумал я,— нормальной наша жизнь была до того
времени, когда ко всем реальным мятежам не прибавился еще и
этот, разыгранный призраками. Или мы только полагаем, что она
была нормальной? Можем ли мы быть уверены в этом?»
— Нет, не то,— сказал я.— Меня интересует, не вызывает
63
ли у тебя моя работа неприятных ощущений? Считаешь ты меня
убийцей или нет?
— Патрик! — Она расхохоталась без малейшего притвор-
ства.— Когда и где ты кого-нибудь убивал? Ты же кабинетный
работник, сам говорил, что почти всегда ходишь без оружия.
— Но я подписываю документы — и где-то на другом конце
света отряд диверсантов переходит границу отнюдь не для сбора
гербария.
— Но ты же не диверсант и не тот псих, что забрался на
крышу небоскреба и стал палить в прохожих. И не лейтенант
Колли. Колли убивал, потому что ему этого хотелось, потому что
ему это нравилось, сам, из своей винтовки. Ты просто служащий,
ты подписываешь бумаги вовсе не из маниакального пристрастия
к убийствам — это твоя работа. Возможно, не самая лучшая на
свете, но разведка и войны существуют испокон веков, и лично
я смотрю на это философски. И потом, нельзя же подозревать
в садизме каждого рабочего оружейного завода.
— Ты уверена?
— Патрик, что с тобой? Я начинаю беспокоиться — как же
это тебя должно было допечь, чтобы ты стал так волноваться.
«Когда ждать развязки? — тем временем думал я.— Храни
нас, господи, от взрыва! Вот она, молитва нашего века. Молись
и помни, что взрыв всегда возможен — сегодня, завтра, после-
завтра. Может быть, взрыв произошел десять, двадцать лет
назад, но мы об этом не знаем, может быть, мы немного пере-
старались, сведя понятие взрыва, конца, хаоса к одному-един-
ственному образу — огненного гриба...»
— Совсем забыла,— сказала Джейн.— Если устроить тебе
сцену, это тебя отвлечет?
— Попробуй, а в чем дело?
— Снова печешься о моей нравственности? Третий день за
мной таскаются какие-то типы.
— Ничего подобного. Тебе просто показалось.
— Ничего не показалось. После твоих уроков могу с уверен-
ностью сказать, что мне это не нравится — самая настоящая
слежка. Ходят за мной как пришитые.
— Ладно,— сказал я, вылез из постели и взял телефон.—
64
Моран? Старина, у меня к тебе небольшое поручение. Помнишь
объект «Тадж-Махал»? Молодчина. Так вот, завтра с утра поручи
парбчке ребят, лучше всего Дику и Логану,— пусть походят за
этим объектом денек, посмотрят, есть за ним слежка или нет.
Потом объясню. Пока.
— Бесподобно...— сказала Джейн.
Агенты, агенты, агенты...
Утром, едва выйдя от Джейн, я позвонил Морану из бли-
жайшего автомата.
— Привет,— сказал он.— Приказания?
— Начинайте, сейчас она выйдет.
— Уже начали,— хихикнул Моран.— Ты, как я понимаю,
где-нибудь поблизости? Оглянись. Ничего?
— Ничего,— сказал я.— Нет, постой...— На стоянке при-
мостилась с краешку зеленая «вега», и за стеклом маячили две
физиономии в темных очках.— Теперь вижу. Только передай им,
чтобы сняли очки, мы не в Голливуде.
Я оглянулся — Джейн вышла из подъезда (по моему совету
она должна была сегодня добираться до редакции пешком), скры-
лась за углом. Хлопнула дверца «веги» — Логан двинулся сле-
дом. Дик запустил мотор и поехал себе не спеша. Это были хват-
кие, опытные ребята, и мне оставалось лишь ехать к «Аяксу».
...Я сидел за столиком уличного кафе напротив универмага
и перебирал утренние газеты. Полковник Мукиели оккупировал
первые полосы: здесь были фотографии его самого, мужествен-
ного красавца, фотографии его орлов, позировавших с винтов-
ками наперевес, карты Гванеронии с изображением освобожден-
ных районов, показания перебежчиков из правительственных
войск, а также высказывания некоторых влиятельных лиц. Влия-
тельные лица вели себя соответственно — сенатор Гольденвассер
назвал принятые меры полумерами и призвал направить в Гва-
неронию нашу морскую пехоту; сенатор Крейган рекомендовал
блокировать Кубу и припугнуть Ливию. Эксперты компании
«Баксос ойл лимитед» официально оценивали нефтяные место-
рождения Гванеронии как занимающие девятое место в мире.
Президент Мобуту выразил готовность послать в помощь пол-
65
ковнику Мукиели свои войска в любом количестве. Страны ОПЕК
заявили о своей поддержке правительства Букиры и пригрозили
повысить цены за баррель. Студенты провели у министерства обо-
роны демонстрацию, протестуя против нашего вмешательства в
гванеронские события, после чего были арестованы за нарушение
общественного порядка.
Я отложил газеты. Райли прав — все это выглядит крайне
обыденно. Сенаторы повторяли то, что они ранее говорили в сход-
ных ситуациях, газеты — то, что писали месяцем ранее на схо-
жие темы. Звучали те же обвинения, те же заверения, те же
угрозы в те же адреса.
Очередную партию оружия стоимостью в двадцать миллионов
мы с Райли сплавили на этот раз в Южную Америку. Контора
по вербовке наемников предоставила нам триста «диких гусей»,
но мы не оплошали и здесь — переправили это боевое воинство
на те острова, где ребята Фриша недавно организовали переворот,
чтобы там они помогали удерживать власть. Все газеты напере-
бой хвалили нашу с Райли оперативность, хватку и патриотизм...
Сюда я пришел, чтобы увидеть смерть профессора Мтагари.
Трудно сказать, почему я так поступил. Видимо, хотелось уви-
деть своими глазами, как выглядит то, что разрабатывается нами
в тишине кабинетов.
Я вспомнил о телефоне, прошел в кабину и вызвал Морана —
Джейн должна была уже дойти до редакции.
— Послушай, Патрик,— голос Морана звучал серьезно.— Твоя
девочка, что, замешана в какую-то историю?
— Что ты имеешь в виду?
~ За ней в самом деле следят.
— Кто?
— Логан уверяет, что за ней шли двое парней, но в то же
время еще какие-то типы следили и за ней, и за теми парнями.
Обе группы ведут себя весьма профессионально.
— Я тебе голову оторву, если разыгрываешь.
— Ничего подобного, подполковник. Приезжай в аппаратную
и поговори с Логаном, если не веришь. Установить, что это за
парни, пока не удалось. Порыться в картотеке?
— Обязательно,— сказал я.— Я скоро приеду и разберусь.
66
— Отзывать наших?
— Нет, подожди.
Я вернулся к столику и заказал еще бокал. Это уже что-то
новое, и это новое мне очень не нравится...
— Мистер Грэм,— раздался голос с акцентом выпускника
привилегированного колледжа,— разрешите присесть за ваш сто-
лик?
Я кивнул, и напротив меня уселся высокий человек средних
лет с аристократическим профилем.
— Мистер Грэм, разрешите представиться,-— сказал он.— Пол-
ковник Бленгенторн из разведки Вашего Европейского Союз-
ника. Я хотел бы побеседовать с вами о гванеронских событиях.
Вам, разумеется, известно, что Гванерония наш бывший протек-
торат, и, таким образом, мы имеем в этом регионе свои крупно-
масштабные интересы.
— При чем здесь я?
— Мы хотели бы принять участие в благородном деле помощи
полковнику Мукиели. Нами уже направлена в Гванеронию группа
сотрудников соответствующих служб, и я прибыл для координа-
ции действий. Кроме того, мы хотели бы принять участие в раз-
работке месторождений гванеронской нефти. В моем портфеле —
проект создания акционерной компании с участием вашей «Бак-
сос» и нашей «Перл».
— Обратитесь к генералу Райли.
— О, разумеется,— кивнул полковник Бленгенторн.— Но так
как руководите операциями непосредственно вы, нам хотелось бы
заручиться и вашей поддержкой. В связи с этим прошу принять
скромный знак внимания.
Он положил массивный золотой портсигар с выложенным
алмазами гербом Нашего Европейского Союзника и тактично от-
вернулся, пока я прятал его в карман.
— Кроме того,— продолжал полковник,— мы могли бы поде-
литься с вами несомненно ценной для вас информацией. Известно
вам, что так называемый профессор Мтагари — агент-двойник?
— Это что-то новое,— искренне сказал я.— Мы знаем, что
он работает на Мукиели...
— И на Букиру одновременно. Может быть, еще и на русских.
67
Наши люди установили, что профессор Мтагари в действитель-
ности — полковник Чегудума, известный также как Ниурума и
Шибобото, резидент гванеронской контрразведки в вашем городе.
Эти сведения передала нам политическая разведка Вашего Ближ-
невосточного Союзника. Вполне возможно, что эти же материалы
поступили одновременно и к вам, просто вы не успели с ними
ознакомиться.
— Откуда же известно, что Мтагари — двойник? — спросил я.
— Год назад некая Джейн Митчел, находясь в Ливане, по
всей вероятности, была завербована палестинцами. Так считала
контрразведка Вашего Ближневосточного Союзника, окончательно
это подтвердилось, когда Митчел встретилась здесь с так назы-
ваемым профессором Мтагари. Между прочим, эту встречу засек
ваш же сотрудник лейтенант Корберс.
— Что вы мелете? — спросил я.— Джейн Митчел...
— Ваша невеста. Не хочу вас огорчать, мистер Грэм, но, не-
сомненно, имела место тщательно разработанная операция, на-
правленная против вас. Вы опытный разведчик, прекрасно зна-
комы с прецедентами... Смотрите — Мтагари!
Из-за поворота показался бедняга профессор, он шел медлен-
но, листая на ходу какой-то журнал, и я знал, что сейчас прои-
зойдет — из-за угла вывернется черный лимузин, в котором, ве-
роятнее всего, будут сидеть Доран с Крэгом, едва слышно хлоп-
нет выстрел...
Из-за угла вывернулся черный лимузин, но вместо свистящего
хлопка бесшумного пистолета затрещала очередь — звонкая, оглу-
шительная, я увидел на тротуаре поодаль человека с прижатым
к животу коротким автоматом; черный лимузин вильнул, врезал-
ся в витрину универмага «Аякс», посыпались стекла, раздался
женский визг, а возле Мтагари резко затормозил голубой «кор-
вет». Двое дюжих молодчиков заломили профессору руки и швыр-
нули его в машину, туда же прыгнул тип с автоматом, и маши-
на унеслась.
— Чистая работа,— сказал полковник.— Резидент Гванеро-
нии в руках Вашего Ближневосточного Союзника. Насколько мне
известно, они намереваются предпринять то же самое в отноше-
нии Джейн Митчел... Мистер Грэм!
68
Я был уже за рулем. Визжали тормоза, на поворотах машину
заносило, сзади взвыла полицейская сирена, и в голове крутились
самые разные мысли — что Бэйб находится в нашем городе мень-
ше месяца, я избегал его общества и оттого они с Джейн не
знают друг друга в лицо; что Джейн действительно бывала в
Бейруте; что с профессором Мтагари, крупным химиком из Га-
бона, что-то там потрясное синтезировавшим, она несколько раз
встречалась и скорее всего как раз и была тем-«неустановленным
лицом женского пола» из рапорта Бэйба; что разведка Нашего
Ближневосточного Союзника не церемонится, когда речь идет обо
всем, связанном с палестинцами, и открывает стрельбу по малей-
шему подозрению — как это было в Стокгольме, в Париже...
Я достал пистолет из отделения для перчаток и сунул его в
карман пиджака.
На третий этаж взлетел мгновенно. Дверь квартиры Джейн
была распахнута настежь, пол устилали листы бумаги и разбро-
санные вещи — все перевернуто вверх дном. Я схватил телефон
и набрал номер.
— Слушаю,— сказал Моран.
— Эл, это Грэм! — крикнул я.— Немедленно передай Дику
и Логану — пусть поднимутся в здание и охраняют Джейн. Не-
медленно!
— Откуда ты знаешь? — закричал он.
— Что?
— Какой там, к черту, Логан! Их только что застрелили,
у «Глоб» полно полиции. Патрик, что происходит? Райли велел
тебе мчаться в управление, кто-то пристрелил Дорана с Крэгом
и перехватил у нас профессора!
— Немедленно пошли в «Глоб» людей! — рявкнул я.— Слы-
шишь! Пусть охраняют! Все!
Я ударил по рычажку и набрал другой номер.
— Джейн Митчел слушает.
— Где ты? — заорал я.
— Что за вопрос? У себя, разумеется.
— Кто у тебя там?
— Никого.
— Запрись на ключ! Никому не открывай, пока я не приеду.
69
— Патрик, ты в своем уме?
— Запри дверь! Где ты сейчас стоишь?
— У окна. Там на стоянке что-то случилось, полиция подняла
жуткий тарарам.
«Недостроенное здание какой-то конторы против редакции»,—
вспомнил я и заорал:
— Немедленно отойди от окна. Встань так, чтобы...
Я услышал звон разбитого стекла, короткий вскрик и стук
упавшей трубки, я кричал, никто мне не ответил, и я знал, что
никто не ответит — современные снайперские винтовки бьют
метко и надежно...
«Уберите его»,— равнодушно говорил Райли, а иногда я. Нам
отвечали: «Есть!»—и убирали. Причем исполнителю не было
нужды думать, обоснован приказ или нет, касается ли он настоя-
щего агента или речь идет о фатальной ошибке — думало всегда
начальство.
Мы сочинили Гванеронию настолько хорошо, что европейцы
поверили и бросились хлопотать о своей доле нефти, а там под-
ключился Наш Ближневосточный Союзник, выдумал гванеронско-
го резидента и палестинского агента. И опять-таки все, что только
что произошло, было донельзя обыденно — так они поступали
в Париже, в Осло и во многих других местах...
— Мистер Грэм, ваш поспешный отъезд...— раздался голос
с акцентом выпускника привилегированного колледжа.
Я выстрелил в него в упор. Переступил через него и вышел
из разгромленной квартиры. Время, когда мы были пилотами
бомбардировщиков, прошло. Может быть, и не было никогда та-
кого времени.
Двойник
— Все-таки ты зря пристрелил этого типа,— сказал Райли.—
Ну ничего, мы все это оформим надлежащим образом, он у нас
быстро станет очередной жертвой гванеронской разведки, све-
жеиспеченным павшим героем. Газетчики уж в квартире...
— Молчи, сволочь,— крикнул я, и он замолчал.— Господи,
Тэд, что же мы с тобой наделали? Нас затянуло в шестерни ма-
шины, которую мы сами изобрели, и перемелет в порошок!
70
— Я бы сказал, что ты чрезмерно драматизируешь ситуацию.
— Одного не пойму,— потерянно отозвался я.— Этот Блен
и как его там дальше говорил, что они послали в Гванеронию
свою группу, и оттуда идут сводки...
— Ты думаешь, только мы с тобой такие умные?.. Патрик,
у нас много работы. Президент постоянно требует информацию
из Гванеронии. Ты в состоянии?
— Не могу,— сказал я.— Ничего не могу... Ты связался с
разведкой Нашего Ближневосточного Союзника?
— Свяжусь в скором времени. Вот что, Патрик. Сегодня ты
свободен, езжай и напейся, твори, что душе угодно, все оплачу
и отовсюду вызволю, но завтра изволь быть свеженьким, как
юная кармелитка-послушница. Я все понимаю, но служба есть
служба... Работы у нас невпроворот, назревают решающие собы-
тия...— он мечтательно посмотрел в потолок и продекламировал:
Что за женщина жила,
Бог ее помилуй!
Не добра и не верна,
Но мужчин влекла она
С сатанинской силой.
Да, мужчин влекла она
Даже от Сент-Джаста.
Ибо Африкой была.
Нашей Африкой была,
Африкой — и баста!
Вот так, Патрик. Пусть в этот раз и на бумаге, но Африка —
наша...
До трех часов дня я пил у Джима и никак не мог надраться.
У Джима, как всегда, было людно и шумно, резво бегали офи-
циантки, обнажался под лихую музыку кордебалет, а я сидел,
тупо уставясь на пустую бутылку, и думал, что же мне делать.
В истории с Гванеронией нет ничего необычного — мы с Рай-
ли устали это повторять, подбадривая друг друга. С точки зре-
ния обывателя мир — всего лишь газетная полоса, и когда я
сижу над сводкой, то ничем не отличаюсь от какого-нибудь Джо-
на Смита, листающего воскресное приложение. Чтобы увидеть за
черными строчками усеянное трупами поле, нужно будить фан-
тазию, заставлять работать воображение, а зачем это мне, зачем
это Джону? Мы летим в бомбардировщике на страшной высоте,
71
мы не видим земли, я и Джон, но иногда сбивают и бомбарди-
ровщики, и пилотам, если они хотят спастись, приходится ползти
по грязному полю, дрожа за свою шкуру...
— Мистер Грэм? — спросил незнакомый голос.
— Да,— сказал я.— Какого черта?
— Майор Цвий Ехлуми, разведка Вашего Ближневосточного
Союзника. Я буду краток. Наши аналитики пришли к выводу,
что вы агент-двойник, работающий на разведку Букиры. Возмож-
но, что и на палестинцев тоже...
— Что с Мтагари? — спросил я.
— К сожалению, несмотря на все принятые меры, мы ничего
не добились. Мистер Грэм, если не хотите разделить его участь,
вы должны рассказать все о своих контактах с людьми Букиры
и Арафата, о деятельности гванеронской разведки в этой стране.
Как и когда были завербованы полковником Чегудумой или
Джейн Митчел, что успели передать.
— Пошел вон,— сказал я.
— Не глупите. Если будете запираться, уберем.
— Пошел вон!
Он отошел, растворился в толпе. Я расплатился и направил-
ся к выходу. Фантасмагория достигла апогея — мое творение го-
товилось убить меня. Лучше и не пытаться уехать на своей маши-
не — они великолепно умеют подкладывать бомбы, мы же их и
обучили...
Кое-чего я добился — смог угнать машину, сумел оторваться
от хвостов, но что дальше? Я бесцельно кружил по улицам, пока
не вспомнил про Саймона Марша, единственного близкого мне
человека, не связанного с нашими играми...
Саймон и другие
Он сидел передо мной, здоровенный, бородатый, невозмути-
мый, и его маленькая квартирка с африканскими масками на
стенах, с книгами и газетами, сваленными на столе и креслах,
квартирка, где в кажущемся хаосе был на самом деле свой,
известный одному лишь хозяину порядок, действовала на меня,
как кружка ключевой воды на умирающего от жажды. За по-
рогом осталась суматошная жизнь — с фантомами, которые су-
72
ществовали на самом деле, и призраками, которых создавали мы.
— Ну, садись,— сказал Саймон и налил мне виски.— Что
у тебя опять стряслось? Ты же, как правило, заявляешься в поис-
ках сухой жилетки...
— Плохо,— сказал я.— Саймон, старина, понимаешь...
Зазвонил телефон. Саймон сграбастал трубку здоровенной ла-
пищей, выслушал и взглянул на меня с жалостливой серьез-
ностью.
— Это из «Глоба»,— сказал он тихо.— Там...
— Не надо. Все я знаю...
— Ты из-за этого пришел?
— О Гванеронии слышал? — ответил я вопросом на вопрос.
— Разумеется. В общем-то банальная история — снова ради
нефти лезем в очередную авантюру.
Я рассказал ему все... Плевать было на секретность. Он слу-
шал, хмыкал, теребил бороду, изредка уточнял детали.
— Ты мне веришь? — закончив, спросил я.
— Верю,— сказал он.— Вообще-то, название меня удивило,
но я тут же решил, что страну переименовали, в Африке такое
случается — Заир, Бенин, Буркина Фасо, Котт д’Ивуар... Верю.
И прав твой Райли — ваша сила в обыденности. Пороха вы не
изобрели, изобрели велосипед, пусть и чудовищный.
— Это я и сам знаю.
— Но вот чего ты хочешь от меня?
— Господи, это же ясно. Ты известный журналист, сотрудник
газеты, настолько влиятельной, чтобы никого не бояться. Я тебе
дарю сенсацию века, Саймон!
— Послушай-ка,— перебил он.— Ответь честно — если бы не
погибла Джейн, если бы не стали охотиться за тобой, ты пришел
бы ко мне с таким предложением?
— Нет...
— То-то. Тебе ведь хочется отомстить, неважно кому и не-
известно как, лишь бы отомстить...
— Ты меня презираешь?
— Да вроде бы не за что, знаешь ли,— ответил он, поду-
мав.— Просто ты и тебе подобные представляете собой новый тип
людей, гомо информатикус, родившийся с развитием телевидения
73
и глобальной сети информации. Мир вы представляете себе по
сухим цифрам, сводкам и диаграммам, строительство нового онко-
логического центра и сожженная деревня для вас равнозначны —
всего лишь группа дырочек на перфоленте. И это позволяет вам
оставаться равнодушными к любому злу. К любому. Знаешь,
у меня был знакомый математик. Он заложил в компьютер со-
держимое десяти крупных газет за последний год и вывел кое-
какие алгоритмы. Он показывал мне смоделированные на основе
этих алгоритмов номера газет — Патрик, это было страшно...
Среднее арифметическое, полная безликость. Странам он дал
произвольные названия, вроде твоей Гванеронии, лидерам — вы-
мышленные имена, но, понимаешь ли, сто человек, которым он
показывал эти «газеты»,— сто! — ровным счетом ничего не за-
подозрили — газеты как газеты, те же сообщения о мятежах
и матчах, гонке вооружений и бегах, локальных войнах и кон-
курсах красоты...
— Та-ак,— протянул я.— Значит, я — гомо информатикус,
очень мило, буду знать. Ну а ты? Ты-то у нас кто, святой? Чер-
та с два, служишь тому же богу...
— Именно потому-то я и не собираюсь выступать в роли
судьи,— сказал Саймон.— Но между нами все же есть разница,
Патрик. Я был в тех местах, где резвились банды, которые посы-
лали такие, как ты. Видел, как горят деревни и умирают люди.
И пытался рассказать об этом правду как мог. С тобой все по-
другому. Чтобы такие, как ты, увидели за пачкой перфокарт или
магнитных дисков кровь и боль, требуется, как правило, чтобы
земля загорелась у вас под ногами. Чтобы убили твою девушку,
а за тобой гонялись с автоматами твои же союзники. Вот тогда
тебя проймет до костей, до печенок, и ты начнешь метаться —
не в поисках справедливости, сохрани господь,— всего лишь в
поисках способа отомстить. Я тебя поздравляю, Патрик, месть —
это уже человеческое чувство.
— Провались ты,— буркнул я.— Мне от тебя нужно одно.
Будешь ты писать об этом?
— Ни строчки.
— Прекрасно,— сказал я и встал.— Испугался? Есть кого...
— Сядь! — рявкнул он, и я сел.— Дурак... Меня не испуга-
74
ли в Африке ваши головорезы, чего ради я испугаюсь вас те-
перь. Тут другое. Скажи, пожалуйста, что произойдет, если я на-
печатаю статью?
— Меня выгонят.
— Тебя и твоего Райли. Или, вероятнее всего, не выгонят.
Ваши денежки у вас отобрать довольно трудно, под суд вас не
отдашь — умеючи, можно легко открутиться... Вы получите взбуч-
ку и будете по-прежнему корпеть над своими бумагами, раздувая
реальные мятежи. С неделю люди будут смеяться над плохо знаю-
щими географию сенаторами и генералами, потом все забудется.
Сенаторы будут по-прежнему угрожать реальным правительствам
и странам, генералы — предоставлять помощь реальным прото-
типам твоего Мукиели. И все, и только-то...
— Одним словом, ты меня оставляешь этим молодчикам?
— Сиди, я еще не кончил,— он подошел к телефону и снял
трубку.— Генри? Это Сай. Быстренько подбрось мне кого-нибудь
из твоих парней и оповести остальных. У меня здесь подполков-
ник Грэм, да, тот самый. Вот именно — ошеломляющие новости
из Гванеронии. Побыстрее.
— Что ты еще придумал? — простонал я.
— Я тебя спасаю. Вывожу из игры. Ты им скажешь, что
мятеж подавлен, что Мукиели убит, что-нибудь в этом роде, это
твой последний шанс выбраться из мясорубки...
Через десять минут квартира Саймона была битком набита
репортерами.
— Что там случилось, Патрик? — крикнул Вакер.— Что,
Мукиели взял столицу?
— Джентльмены! — сказал я.— Должен вас огорчить — части
Мукиели разбиты (кто-то удивленно свистнул). Да, джентльмены...
Произошла досадная случайность, от которой не гарантирован ни
один военачальник. Сегодня на рассвете подразделения Мукиели
завязали бои в предместьях столицы, но... Полковник Мтанга Му-
киели вместе со своим штабом погиб при налете истребителей на
передвижной командный пункт. Оставшись без командования,
повстанцы беспорядочно отступают под натиском превосходящих
сил. Это конец, никаких сомнений. Прошу прощения, я взволно-
ван, мне трудно говорить. Такая утрата. Подробности позже...
75
Давя друг друга, опрокидывая стулья, репортеры пронеслись
к выходу и загрохотали по лестнице. Я ушел следом за ними,
избегая встречаться взглядом с Саймоном. Я находился в каком-
то полусне, но это состояние мгновенно улетучилось, когда на
стоянку перед домом Саймона вылетел голубой «корвет» и про-
свистели пули.
Мне удалось оторваться от них и на этот раз — все-таки я ра-
ботал не в бакалейной лавочке...
Устав кружить по городу, я решил отсидеться в своем охот-
ничьем домике и помчался туда, предварительно позвонив Райли.
Его не оказалось на месте — только что вызвали к Шефу с до-
кладом о последних гванеронских событиях. Я сообщил его сек-
ретарше, что именно ей следует передать генералу — в том числе
и то, что теперь моя жизнь зависит только от него. Вечер и сле-
дующие сутки я просидел у окна, сжимая винчестер и чутко
прислушиваясь к малейшему шороху, измученный голодом и
жаждой, загнанный в угол. А утром на опушке появился голубой
автомобиль и еще один, серый...
Финита ля?..
Сейчас уже середина дня. Они пока не предпринимают попы-
ток атаковать — печальный пример того, которого я уложил на-
повал при первой попытке, их не особенно воодушевил. Они на-
чали было палить из автоматов, укрываясь за деревьями, но
очень быстро поняли, что это глупо, и перестали. И я, и они
сообразили, что их единственный шанс — темнота. В темноте мне
с ними не справиться, а Райли, кажется, ждать уже бесполезно,
скорее всего он решил превратить в очередную жертву гване-
ронской разведки и меня — что ж, великолепная кандидатура,
во всех отношениях...
Меж деревьями показался белый лоскут. Потом человек, ко-
торый размахивал им, вышел на открытое место и направился
к домику. Я прокрался к окну, выходившему на противополож-
ную сторону. Эти их штучки давно известны, в стычках с фи-
даинами они применяют именно такой способ: пока с одной сто-
роны, отвлекая внимание осажденных, звучит записанный на
пленку призыв сдаваться, с другой — подбирается пулеметчик...
76
Господи, да ведь это Райли с белым флагом! Я уронил вин-
честер, выбежал на крыльцо и рухнул на ступеньку, меня била
дрожь.
— Ну, вот он, блудный сын,— Райли отшвырнул платок, вы-
тащил из карманов газеты и плоскую фляжку.— Прошу...
Я высосал фляжку досуха, потом схватил газеты. На первых
полосках красовался портрет полковника Мукиели в траурной
рамке. О покойном было сказано много теплых слов, за ним при-
знавали крупные заслуги в деле борьбы с советским влиянием в
Африке. Посмертно он был награжден нашим военным орденом.
О смерти полковника и разгроме его отрядов было написано с та-
кими подробностями, которых не знал и я... Перебирая газеты,
я вдруг наткнулся на улыбающуюся физиономию Бэйба, тоже
обведенную черной каймой. Ниже печально сообщалось, что наш
резидент в Гванеронии капитан Корберс погиб вместе со штабом
Мукиели, и нация скорбит, посмертно наградив его военным
орденом и присвоив его имя строящемуся эсминцу.
— Увы, друг мой, увы,— сказал Райли в ответ на мой расте-
рянный взгляд.— Я был уверен в тебе, но не вполне — в нем.
Кстати, мы с тобой также награждены военными орденами и по-
вышены в должности. Кроме того, я получил вторую звезду,
ты — полковника.
— Значит, историю замяли?
— А иначе и быть не могло. Что же, Шеф отважился бы
признать, что свалял дурака, а президент и министерство оборо-
ны — что отпустили призраку оружия на сорок миллионов? А се-
наторы — что бухали в колокола, не заглянув предварительно
в учебник географии? Словом, наши миллионы остаются при нас,
потому что отнять их невозможно, не предавая дело гласности.
Правда, у руководства был большой соблазн сделать и нас с то-
бой жертвами гванеронской разведки, но я дал понять, что где-то
в частном баш э лежат все материалы об этой истории, которые
в случае нашей смерти будут переданы политическим противни-
кам президента и европейской прессе. Так что они решили оста-
вить нас в покое — в конце концов эти сорок миллионов упорхну-
ли не из их собственных карманов... Кстати, материалами в са-
мом деле нужно запастись — для страховки.
77
— Спасибо, Тэд,— сказал я.
— Глупости. Я не альтруист. Просто должен же я отблагода’
рить человека, который помог мне нажить двадцать миллионов
и нашел изящный выход из этой игры. Вот только бедняга Бэйб,
ну да что поделаешь... Тетушка Эмилия будет горевать?
— Естественно,— сказал я.— Но в конце концов Бэйб, пав-
ший национальным героем,— это то, на что она и рассчитывать
не могла.
— Ну вот, значит, все в порядке. Главное, запомни официаль-
ную версию, с которой ознакомлены руководство управления и
компетентные лица в правительстве. «Гванерония» была гран-
диозной операцией по дезинформации советской агентуры, в рам-
ках глобальной стратегии. Речь президента прочитаешь в ма-
шине.
— А президент, он знает?
— К чему отягощать его лишними заботами? — лучезарно
улыбнулся Райли.— Кстати, пикантная новость — в штат управ-
ления зачислен географ — видимо, на всякий случай...
В машине я прочитал речь президента. Она была эффектной
и запоминающейся, особенно концовка. «Что ж, наши друзья про-
играли,— сказал президент.— Случается и такое. Мы забудем
Гванеронию навсегда, словно ее и не было...»
Писали и о нас с Райли — все обозреватели единодушно схо-
дились на том, что лично нас ни в чем нельзя упрекнуть, мы сде-
лали все, что могли, а вот правительство и военные проморга-
ли,— если бы они отправили туда больше оружия или войска, кто
знает, как повернулось бы...
Что ж, подведем итоги, сказал я себе. Самое время это сде-
лать. На операции я приобрел двадцать миллионов, погоны пол-
ковника, повышение в должности и орден. А что потерял? Мож-
но ли назвать моей утратой только смерть Джейн?
В сумасшедший дом угодил старичок Корбишли. Уничтожили
принятых за палестинских агентов Дика и Логана. Застрелили
единственную женщину, которую я был в состоянии любить. Уби-
ли Дорана и Крэга, где-то за городом вытряхнули душу из про-
фессора Мтагари. Потом был полковник Бленгенторн, выпускник
привилегированного колледжа, затем — один из людей майора
78
Ехлуми. Наконец, Бэйб. Наверное, есть и другие... Что я приоб-
рел? Не знаю. Но знаю совершенно точно, что уверенность в себе
и нашем мире потерял. Понял, что и призраки способны убивать
не хуже, чем живые. Понял, какие же мы все сволочи. Так ка-
ков итог и в чем он заключается? Была ли наша деятельность
хоть краткий миг разумной, нужной и нормальной? Да или нет?
— Ну что ты набычился? — спросил Райли.— Брось, все обош-
лось, все довольны. А что до... Время лечит и не такие раны,
мой дорогой, особенно если пользуется микстурой из двадцати
миллионов.
— Слушай, Тэд,— сказал я.— Твой папаша был проповедни-
ком, ты должен хорошо знать Библию.
— Ну еще бы. Знаешь, как он меня, бывало, драл...
— Что там у Экклезиаста сказано про ветер?
— Э-э... Всему свое время и время всякой вещи... Нет, не
то. Ага! Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кру-
жится на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя.
— Вот именно, возвращается на круги своя,— сказал я.—
Теперь мы с тобой знаем, что такое возможно, теперь нам с то-
бой будет очень страшно, и этот страх засядет в нас до самой
смерти...
— Ерунда,— сказал он.
— Нет,— возразил я.— Вдруг сейчас зазвонит телефон и нам
сообщат, что, по данным разведки министерства обороны, некий
майор Мтабуне объединил разрозненные подразделения мятежни-
ков и начал наступление на столицу? В какую еще фантасмаго-
рию мы можем угодить? Ты сам сказал как-то, что не одни мы
такие умные...
И телефон действительно зазвонил. Скорее всего, даже навер-
няка, звонили по какому-нибудь пустячному поводу, и все же...
Райли протянул руку к трубке, но оглянулся на меня, что-то
мелькнуло на его лице, и я мог бы поклясться, что это страх,
если бы не знал, что он ничего не боится. Машина неслась по
городу, мелькали дома, прохожие, сверкали огни рекламы, мига-
ли светофоры, а мы сидели на широком мягком сиденье, и перед
нами на расстоянии вытянутой руки надрывался телефон, но ни
я, ни Райли не смели протянуть руку...
СОДЕРЖАНИЕ
Умирал дракон. Рассказ...................................3
Планета по имени Артемов. Рассказ ........ 33
Любимые улицы, любимые лица. Рассказ....................36
Страна, о которой знали все. Повесть-памфлет............43
Александр Александрович БУШКОВ
СТРАНА, О КОТОРОЙ ЗНАЛИ ВСЕ
Ответственный за выпуск И. Жеглов
Редактор А. Вершинский
Художественный редактор Г. Комаров
Технический редактор Н. Александрова
Корректоры И. Ларина, Е. Самолетова
Сдано в набор 18.05.89. Подписано в печать 27.09.89. А 00993. Формат
70X108 ‘/за. Бумага тип. № 2. Гарнитура «Школьная». Печать вы-
сокая. Условн. печ. л. 3,5. Усл. кр.-отт. 4,02. Учетно-изд. л. 4,2.
Тираж 75 000 экз. Изд. № 166. Заказ 9—270. Цена 25 коп.
Адрес редакции: 125015, Москва, А-15, Новодмитровская ул., д. 5а.
Ордена Трудового Красного Знамени издательско-полиграфическое
объединение ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес ИПО: 103030.
Москва, К-30, ГСП-4, Сущевская ул., 21.
Полиграфкомбинат ЦК ЛКСМ Украины «Молодь» ордена Трудового
Красного Знамени издательско-полиграфического объединения
ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес полиграфкомбината: 252119,
Киев-119, Пархоменко, 38—44.
ISBN 5-235-01153-8
ISSN 0131—2251
Сканирование - Беспалов, Николаева
DjVu-кодирование - Беспалов


25 коп.
I охами я
ГВ^1В4^Я
10F
Библиотека журнала ЦК ВЛКСМ
Александр БУШКОВ