Герцен и Тургенев. Литературно-эстетическая полемика - Радек Л.С.

Глава I. Идейно-художественные связи Герцена и Тургенева в 40-е гг.

Глава II. Творческие взаимоотношения Герцена и Тургенева в 50-е гг.

Глава III. Идейно-эстетическая полемика Герцена и Тургенева в 60-е гг.

Автор: Радек Л.С.

Теги: русская литература филология

Год: 1984

Похожие

Речник по български език

Речник на немски и български пословици

Системата на тракийския орфизъм (съкровището от Летница)

Нов руско-български речник

Текст

https://vk.com/kopilka_filfaka

МИНИСТЕРСТВО ВЫСШЕГО И СРЕДНЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО
ОБРАЗОВАНИЯ МОЛДАВСК
Кишиневский ордена Трудового
государственный университет им
Л. С. РАДЕК
литературно-эстетическая
полемика
Ответственный редактор
доктор филологических нау|4 /С Ф ПОПОВИЧ
Кишинев <Штиинца» 1984
https://vk.com/kopilka_filfaka
88.3Р1
Pl 5
Рецензировали и рекомендуют к изданию
кандидаты филологических наук Л. В. Банкалюк и М П. Цебоева
В работе дается анализ идейно-художественных связей и полемики вы-
дающихся представителей русской литературы — А. И. Герцена и
И. С. Тургенева — по вопросам исторического развития России и Евро-
пы, философских и эстетических концепций искусства. Тургеневская
трактовка лишних людей и нигилизма в романах и повестях оказала
влияние па Герцена как публициста и критика, рассматривавшего идей-
ную эволюцию писателя в неразрывной связи с особенностями поэтики
художника. Полемика о назначении литературы и искусства опреде-
лялась служением писателей революционной и общечеловеческой
правде. При всех расхождениях они внесли значительный вклад в раз-
витие отечественной культуры.
Монография рассчитана на филологов, преподавателей литературы,
аспирантов и студентов.
Л 4603000000—121
Р--------------169—84
М755(12)—84
(С) Издательство
«Штиинца»,
1984

ВВЕДЕНИЕ
Герцен и Тургенев — выдающиеся представители пере-
довой русской литературы, жизненные и творческие пути
которых пересекались на протяжении почти трех десяти-
летий. Постоянное общение писателей происходило на раз-
ных уровнях — личном, идеологическом, художественно-
этическом; диалектика этих отношений была сложной и
нелегкой, во многом отражая объективные противоречия
эпохи. Оба были причастны к важнейшим событиям века,
находились в центре жгучих проблем русской жизни, пря-
мо или косвенно откликаясь на них. Герцен и Тургенев
воплощали органическую связь передовой русской литера-
туры с революцией, способствуя своей творческой деятель-
ностью ее приближению.
Сопоставление взглядов и творчества великих писате-
лей-современников помогает живо ощутить, какой громад-
ный путь прошла в своем стремительном развитии идейно-
политическая и философско-эстетическая мысль России
середины прошлого столетия (40—60-е гг.). Их постоянный
идеологический спор-диалог проявлялся в художественном
творчестве, переписке, в обмене мнениями о сочинениях
друг друга, зафиксирован в воспоминаниях современников.
Научное изучение богатейшего наследия Герцена и Турге-
нева подтверждает исключительное разнообразие интерна-
циональных, политических, философских, духовных и куль-
турных связей передовой России с европейской наукой и
культурой.
Произведения Герцена на родине были под запретом
до начала XX в., но идеи его находили путь в Россию во-
преки всем заказам властей. Получив доступ лишь к части
наследства писателя — издателя «Колокола» и «Полярной
звезды»,— буржуазно-либеральные историки выхолащивали
3

революционное содержание деятельности философа и пуб-
лициста, создавали фальшивую легенду о его либерализме
и разочаровании в идеях социализма. Герцена противопо-
ставляли русской революционной демократии 60-х гг.,
упрощая и искажая сложный путь его идейно-творческого
развития.
Дореволюционный исследователь Андреевич (Е. А. Со-
ловьев) исходил из положения, что главная идея русской
литературы — освободительная: борьба за освобождение
личности. Однако он высказывал сожаление, что навязыва-
ние литературе «роли пропаганды» упразднило ее как ис-
кусство. Общность Тургенева с Герценом критик усмат-
ривал в том, что оба писателя склонялись к пессимизму,
неверию, отрицанию и мистике, «прятались в грезу» и
эстетическое созерцание от действительной жизни. О Тур-
геневе он писал, что это натура созерцательная; поэт, ху-
дожник, мечтатель, влюбленный в творчество, он не был
ни общественным, ни политическим деятелем и при своей
любви ко всему хорошему не верил в торжество добра,
так как история доказывала неосуществимость гуманных
идеалов. В подобных выражениях говорилось и о Герцене,
разочарование и одиночество которого давали повод кри-
тику сравнивать его с певцом отчаяния — Байроном: «Он
эстетик, художественная натура, никак не политик. По-
дойдя к жизни со своими непримиримыми требованиями,
он, в конце концов, отвернулся от нее, оставшись в своем
печальном одиночестве»1.
Однако автор романа «Кто виноват?» доказывает, что
Тургенев не только тонкий наблюдатель, артист, худож-
ник, занимающий независимое положение в литературе и
далекий от всяких партий. Чуждость романиста политиче-
ским группировкам Герцен понимал не в смысле ухода от
реальной действительности в мир фантастических вымыс-
лов, но он не мог открыто декларировать принадлежность
писателя к демократической России, чтобы не дать влас-
тям обвинительный материал против художника. Таким
образом, тенденциозность Тургенева определялась его ду-
ховным родством с Россией Герцена и Чернышевского.
Глубокий анализ недобросовестных приемов подтасовки
фактов буржуазными учеными, примером чего могут слу-
жить умозаключения Андреевича, дал В. И. Ленин в
статье «Памяти Герцена» (1912). Он осудил все домыслы
фальсификаторов наследия великого революционера, кос-
нувшись одновременно идейных расхождений Герцена и
Тургенева. Ленинская работа легла в основу подлинно
4

научной методологии советских историков философии и
литературы. Отвергая славословие и ложную патетику
. юбилейных речей в связи со 100-летием со дня рождения
Герцена, Ленин писал: «Чествует его вся либеральная
Россия, заботливо обходя серьезные вопросы социализма,
тщательно скрывая, чем отличался революционер Герцен
от либерала»2. Вождь революционного пролетариата ви-
дел историческое значение писателя в той огромной роли,
которую Герцен сыграл в подготовке революции в России.
В статье «Памяти Герцена» Ленин характеризует так-
же идейную позицию либерала Тургенева в 60-е гг. в свя-
зи с польским восстанием и высоко оценивает критику
Герценом «верноподданических чувств» писателя. Не упро-
щая взглядов Герцена и Тургенева, необходимо помнить,
что их ошибки и заблуждения были глубоко поучительны,
ибо выражали мучительные поиски истины передовой рус-
ской интеллигенцией. Ленинский отзыв о политических
воззрениях Тургенева не исключал признания им выдаю-
щейся роли художника-реалиста. Ленин подчеркивал, что
Тургенева «тянуло к умеренной монархической и дворян-
ской конституции», «ему претил мужицкий демократизм
Добролюбова и Чернышевского...»3, в то же время он ука-
зывал, что Тургенев — не чета типичным, ограниченным
либералам: «Мы лучше вас знаем, что язык Тургенева,
Толстого, Добролюбова, Чернышевского — велик и мо-
гуч»4.
Сомнения, заблуждения и колебания Герцена и Турге-
нева не должны заслонять главного — исторического зна-
чения гражданского и художественного подвига, который
они совершали на протяжении всей жизни во имя вели-
кого будущего своего народа. Их ошибки не умаляют зна-
чения того нового, что они внесли в литературу.
Критик-марксист Г. В. Плеханов в работах о Черны-
шевском и Герцене останавливался на некоторых важных
моментах, связанных с политическими разногласиями Гер-
цена и «Современника», и позицией, занятой Тургеневым.
Он касался вопроса о славянофильстве Герцена, отноше-
нии Тургенева к нигилистам и радикальному направлению
Добролюбова и Чернышевского, осмысления Тургеневым
заветов Белинского в период революционной ситуации в
России5, Уточняя понятие «отрицательного» направления в
эстетической критике идеологов «Современника», Плеха-
нов писал, что теория отрицания тогдашней действитель-
ности, не довольствуясь изображением того, что есть, ука-
зывала, что должно быть. Он отверг попытку известного
5
https://vk.com/kopilka_filfaka
литературоведа С. А. Венгерова противопоставить «безус-
ловно мирных писателей»6, в том числе Тургенева, «не со-
циалистам» Белинскому и Герцену. Расхождения во взгля-
дах были и внутри демократического движения, так как
в 60-е гг. Россия находилась на переломном этапе истории.
Не умаляя значения фактического материала, введен-
ного в научный оборот дореволюционными историками об-
щественной мысли, советские ученые на основе аналити-
ческого изучения мировоззрения и художественного метода
Герцена и Тургенева, их эстетических взглядов и биогра-
фических фактов пришли к обобщениям и выводам, кото-
рые позволяют определить как точки соприкосновения пи-
сателей, так и то, что их разделяло. Идейно-эстетические
принципы предшественников русской социал-демократии
остаются нашей теоретической опорой в борьбе против ве-
ховских и ревизионистских концепций буржуазных фальси-
фикаторов русской культуры. Для нас «творчество револю-
ционных демократов — живое наследие, неумирающая
традиция»7. При этом нет надобности сглаживать острые
или спорные моменты их эстетики, видеть в них лишь из-
рекателей безусловных и прописных истин. Не нуждается
в упрощении и канонизации философско-эстетическая сис-
тема Герцена, выстрадавшего свою революционную теорию
в процессе неустанных духовных исканий. Драматизм и
противоречивость его мысли также являются живым па-
мятником развития идей социализма в России.
При всех расхождениях с Герценом, в том числе во
взглядах на назначение искусства, Тургенев не был без-
различен к проблемам социально-идеологического харак-
тера, так как видел, что в буржуазном мире человек не-
свободен, и, подобно Герцену, верил, что общественный
прогресс является благом и для художника. Даже не со-
глашаясь с Герценом по ключевым проблемам русской
жизни, он не столько противостоял ему, сколько дополнял
его. Видный современный тургеневед Г. Курляндская рас-
сматривает соотношение идейно-художественной системы
писателя «в сложных отталкиваниях и притяжениях»8 с
творчеством писателей-классиков. Советское литературове-
дение исходит из положения, что тургеневская критика
слабых сторон учения Герцена и его соратника Огарева
велась с либеральных позиций: при всей убедительности
аргументов против утопической теории «русского социа-
лизма» скептическое отношение автора романа «Новь» в
70-е гг. к потенциальным революционным силам русского

крестьянства противостояло герценовской романтической
вере в революцию.
Советские исследователи отвергли домыслы об аполи-
тичности Тургенева: лучшие его произведения созданы в
годы близости с Белинским, Герценом, «Современником»,
тогда как отдаление от них усиливало настроение подав-
ленности и разочарования, способствовало углублению
идейного кризиса писателя. Поэтому его историко-эстети-
ческие взгляды не сводятся только к воздействию на него
книжных влияний или философии Шопенгауэра, спор о
котором отразился в переписке Тургенева с Герценом.
С. А. Рейсер высказал верное предположение, что со-
трудничество Тургенева в «Колоколе» не ограничивалось
ролью информатора: учитывая настроения в России во
время подготовки к отмене крепостного права, он стремил-
ся активно воздействовать на политическую направлен-
ность герценовского издания9. В период либеральных ко-
лебаний Герцена и всеобщего ожидания крестьянской ре-
формы Тургенев отвергал программу помещиков-крепост-
ников, не желая мешать начинаниям царя, и оказывал
давление на Герцена. И если Герцен менял свое отноше-
ние к «Современнику» в связи с оценкой лишних людей и
нигилизма, то Тургенев оставался при своем мнении, край-
не скептически высказываясь об обличительной литерату-
ре: «Надоели свистуны, критиканы, обличители, зубоска-
лы...»10.
Подлинно научное изучение связей Герцена и Тургене-
ва стало возможным только в 50-е гг. нашего столетия по
мере завершения издания академических собраний сочине-
ний и писем Герцена в 30-ти томах и Тургенева — в 28-ми.
Марксистско-ленинская методология исследования, тща-
тельно выверенные и прокомментированные тексты — все
это позволило поставить и решать проблемы на современ-
ном уровне с учетом своеобразия художественно-этических
концепций писателей. Привлечение новых фактов и выяс-
нение частных вопросов биографического характера по-
могли воссоздать общую картину творческих взаимоотно-
шений художников: «Великие художественные достижения
60-х годов были плодами не только труда и вдохновения
отдельных авторов, но и следствием исключительно интен-
сивного умственного, идейного и эстетического обмена»11.
В настоящее время ни одно солидное исследование о
Тургеневе (Г. А. Вялого, А. И. Батюто, Г. И. Винниковой,
И. Э. Винниковой, Г. Б. Курляндской, В. М. Марковича,
С. М. Петрова, П. Г. Пустовойта и др.) не обходится без
7

привлечения герценовских высказываний о романах и по-
вестях этого писателя. Правда, типологическое и системное
изучение творчества двух художников — Герцена и Тур-
генева —• в сопоставлении находится на начальной стадии.
Советские ученые обстоятельно осветили характер связей
Герцена с лагерем Чернышевского, руководствуясь выска-
зываниями Ленина об эволюции взглядов издателя «Ко-
локола». Уточнена позиция Герцена в борьбе против сто-
ронников искусства для искусства12. Выясняются частные
моменты взаимоотношений Герцена и Тургенева в связи с
прототипами романа «Дым»и различными точками зрения
на него13. Много примеров близких суждений Герцена и
Тургенева привел в своей монографии С. М. Петров: в
40—50-е гг. оба писателя не видели в народе революцион-
ных начал, что склоняло их к преувеличению роли дворян-
ской интеллигенции в идейной жизни России. Для изуче-
ния проблемы творческой взаимосвязи писателей особое
научное значение имеет библиографический труд «Летопись
жизни и творчества А. И. Герцена» (1812—1870), капи-
тальное исследование, включающее материалы о жизни и
деятельности великого русского писателя14.
Тема творческих связей и личных отношений Герцена и
Тургенева закономерна и давно привлекает внимание уче-
ных. Советская наука накопила ио этому вопросу обшир-
ный материал, нуждающийся в анализе, систематизации
и обобщении. Деятельность Тургенева и Герцена привле-
кает и зарубежных авторов: являясь убежденными пропа-
гандистами русской литературы, писатели были связую-
щим звеном в истории развития культурных связей Рос-
сии и Европы. Вместе с тем при всей основательности и
значимости отдельных публикаций в отечественном и за-
рубежном литературоведении до сих пор не создано иссле-
дования по такой сложной и важной проблематике, как
идейпо-художествепные контакты и литературно-эстетиче-
ская полемика Герцена и Тургенева.
Отношения этих писателей были продолжительными,
разносторонними и содержательными. Какими бы раз-
личными не оказывались их взгляды в каждой конкретной
исторической ситуации, многое их сближало. При оценке
позиций полемистов всегда может возникнуть соблазн
встать на сторону одного из них и осуждать другого:
один — революционер, другой — либерал, один верит в
революцию, другой сомневается в ней. Однако все на-
много сложнее. Герцен и Тургенев постоянно искали исти-
ну и не останавливались на достигнутом. В их художест-
8
https://vk.com/kopilka_filfaka
венных произведениях, публицистике и эпистолярном на-
следии нашла преломление проблема глобального значе-
ния: кто более прав в оценке перспектив развития России
и Европы. Поиск правильного выбора пути имел всемирно-
историческое значение. Тургенев увидел в пореформенной
России расслоение крестьянства, появление кулачества,
интуитивно чувствовал, что не крестьянству предстоит вы-
полнить роль революционного обновления жизни; Герцен
же верил в историческое предназначение своей родины и
народа, но в силу исторических условий не сумел сделать
должных выводов из теории Маркса применительно к Рос-
сии.
Литературно-идеологический диалог выдающихся со-
временников длился годами. Если кто-то и проигрывал в
непрекращающемся «диспуте», то выигрывала ищущая
мысль писателей. Спор был жизненно необходим для твор-
ческих исканий философа и романиста, опиравшихся на
прогрессивные силы в русском обществе и весь опыт пе-
редовой европейской мысли. Различие их позиций не сво-
дится к тому, что один был оптимист, а другой — песси-
мист. Даже в пору размолвок, отдаления и расхождения
по идейным причинам оба испытывали глубокую потреб-
ность друг в друге. Их мысли и настроения во многом
были созвучны, а когда не совпадали, то вынуждали изыс-
кивать все новые аргументы для доказательства правоты
и отстаивания важных художественно-этических принципов
и идеалов. Отношения Герцена и Тургенева не были от-
ношениями учителя — ученика, наставника — последова-
теля. Они нуждались друг в друге, их связь была необхо-
дима и плодотворна, и не будь подобных контактов, может
быть, их дарования нс раскрылись бы с таким блеском.
По-разному понимали Герцен и Тургенев пути истори-
ческого развития России и Европы. Расхождения между
ними были не только идеологическими и логико-теоретиче-
скими, но и психологическими, личными, продиктованными
свойствами характеров, пристрастий, вкусов. Духовная
драма Герцена состояла в том, что он уповал на социа-
лизм как утопист, не смог осознать историческую миссию
пролетариата. Трезвый, умудренный жизнью реалист Тур-
генев, крайне осторожный в окончательных выводах, не-
редко убедительно и обоснованно упрекал друга-противни-
ка в идеализме и романтизме. Утопизм герценовских пред-
ставлений о русской крестьянской общине ослаблял по-
зиции теоретика народничества. Иллюзорными были его
взгляды на возможные пути достижения социализма. Тур-
9
https://vk.com/kopilka_filfaka
генев понимал это и последовательно указывал на значе-
ние для России исторического опыта европейских народов,
художественные достижения и демократические права ко-
торых казались ему необходимым условием для достиже-
ния желанных свобод на родине.
Литературно-эстетическая полемика Герцена и Турге-
нева является частью общей темы взаимоотношений писа-
телей, которую невозможно охватить в одной работе. При
всей злободневности эта полемика не ограничивалась кон-
статацией преходящих факторов. Конкретно-историческое
содержание жизни своих современников русские классики
литературы сочетали с общечеловеческим, философским,
универсальным началом. Герцену и Тургеневу присуща
устремленность «к общечеловеческим, глобальным и даже
вселенским категориям», попытки «провидеть в быте бытие,
а в окружающих, вполне осязаемых фактах — отблески
высшей истины. Речь идет о попытках русских писателей
найти в бурно меняющемся мире непреходящие опорные
ценности»16.
Герцен был центральной фигурой общественно-литера-
турной и философской жизни России 40-х гг. XIX в., к не-
му сходились различные идейные течения тех лет. Для по-
нимания его мировоззрения важное значение, на наш
взгляд, имеет философско-сатирическая повесть «Доктор
Крупов». Герой-скептик, парадоксалист, осуждающий ало-
гизм мира, выражает взгляды писателя. Идейные мотивы
повести были созвучны и Тургеневу, критически изобра-
жавшему русских гегельянцев и их безмерные упования
на науку. Герцен с неизменным интересом относился к по-
становке Тургеневым социально-этических проблем. Ему
доверил он чтение не предназначенных для печати глубо-
ко личных глав из «Былого и дум». В свою очередь, Тур-
генев преклонялся перед умом Герцена — явлением фено-
менальным в истории русской философии, публицистики и
литературы.
Романы Тургенева неизменно оказывались в центре
внимания общественности, в идеологическом фокусе про-
тиворечивых тенденций времени, что определило повышен-
ный интерес Герцена к произведениям писателя. Блестя-
щая публицистика Герцена — первого историка револю-
ционного движения в России — дополняла тургеневское
изображение идейных исканий русской молодежи. Герце-
новское раскованное слово свободно звучало в условиях
организованной им Вольной русской печати. Он был от-
крыто тенденциозен, обличая царящее зло и политический
10
https://vk.com/kopilka_filfaka
гнет в России. Тургеневу же приходилось изыскивать та-
кие формы выражения гражданских идей, которые бы не
угрожали яреследованием властей и запретом публикаций.
Поэтому он настойчиво повторял, что он писатель, а не
политик. И все же нс было для него человека духовно бо-
лее близкого, чем Герцен, какими бы серьезными ни были
их разногласия. Идея-тенденция редко подается Тургене-
вым в обнаженно-публицистическом виде. Для романиста
художественность — «непременное условие выражения
глубины идеи как в литературе, так и в изобразительном
искусстве»’6. Идея всегда облекалась писателем в полно-
весную художественную форму. Но и герценовский интел-
лектуализм и рационализм не мешали проявлению свойств
чисто образного мышления, созданию высокоидейной худо-
жественной прозы, решавшей актуальные вопросы вре-
мени.
Герценовское осуждение консервативной гегелевской
философии явилось необходимым этапом в углублении
сознательно-гоголевского направления в критическом реа-
лизме. И если реализм Герцена носил преимущественно
философский характер, то реализм Тургенева утверждал
социально-психологический анализ в литературе. Герценов-
ский скептицизм перерастал в революционное отрицание
российской действительности и буржуазного правопорядка.
В лишних людях он также видел выражение протеста про-
тив деспотизма и угнетения николаевской поры.
Оценки Герценом тургеневских романов могут казать-
ся слишком категоричными, спорными, не учитывающими
специфику поэтики и образности писателя. Но их значение
в том, что в этих свидетельствах современника отразилась
первая читательская реакция; Герцен же руководствовал-
ся в суждениях не личными пристрастиями и вкусами, а за-
дачами служения революции. Идеологизация литературы
не означала умаления Герценом дарования великого ма-
стера слова. Такой подход оправдан особенностями вре-
мени и деятельностью Герцена как пропагандиста передо-
вой русской литературы за рубежом. Не соглашаясь с
тургеневской трактовкой разночинцев-нигилистов, критикуя
его за непоследовательность и ошибки, Герцен боролся за
писателя как своего идейного союзника в борьбе против
политической реакции. Эстеты же превозносили Тургенева
как певца любви и природы, оказывали на него давление,
стремясь склонить на сторону чистого искусства, «объек-
тивности» и односторонне интерпретируемых традиций
пушкинского и гоголевского направлений в литературе
11
https://vk.com/kopilka_filfaka
50-х гг. Как и русская революционно-демократическая
критика, Герцен ценил в романисте величайшего художни-
ка слова, честного человека и гражданина.
Различие взглядов и этико-эстетических концепций
проявилось также в толковании Герценом и Тургеневым
вечных образов литературы — Гамлета и Дои-Кихота —
применительно к социально-историческим условиям и ре-
шению проблемы положительного героя времени. Герцен
и Тургенев превосходно знали зарубежную литературу,
чего нельзя было сказать о тогдашнем европейском чита-
теле по отношению к русской литературе, которая разви-
валась в русле прогрессивных идей, избегнув националь-
ной изоляции и ограниченности. Она творчески осваивала
мотивы и традиции культур европейских народов на осно-
ве осмысления национального опыта и воспроизведения
существенных сторон русской действительности. И когда
Герцен, обращаясь к зарубежному читателю, писал о бай-
ронизме Пушкина, Лермонтова и Тургенева, то делалось
это отнюдь не с целью умаления самобытности и величия
русских писателей. Такое уподобление помогало сделать
неизвестное для европейского читателя явление более по-
нятным. Аналогии раскрывали сущность идейно-художест-
венных процессов в отечественной литературе.
Герцен и Тургенев в одинаковой мерс способствовали
росту авторитета русской литературы за рубежом, осозна-
нию Европой всемирно-исторической роли России. Обсуж-
дение ими насущных вопросов времени, идейные разногла-
сия и социально-эстетические концепции отражают пере-
довые стремления лучшей части общества и представляют
значительный вклад в национальную культуру.
Литературно-эстетическая полемика Герцена и Турге-
нева включала кардинальные проблемы эпохи. Изучение
ее помогает лучше представить закономерности развития
литературы в ее органической связи с освободительным
движением времени.

Г' л а в a I
ИДЕЙНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СВЯЗИ
ГЕРЦЕНА И ТУРГЕНЕВА В 40-е гг.
От романтизма к реализму
Эстетические взгляды Герцена и Тургенева.
Проблема лишнего человека.
«Гамлет Щигровского уезда»
и восприятие писателями личности Бакунина
Философско-эстетические и политические взгляды
Герцена сложились в 40-е гг., когда передовые круги рус-
ского общества развернули борьбу за отмену крепостного
права. Находясь в ссылке, он вплотную столкнулся с
реальной действительностью тех лет и еще более укрепил-
ся в своих революционных убеждениях. Как представи-
тель поколения дворянских революционеров «в крепостной
России 40-х годов XIX века он сумел подняться на такую
высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями
своего времени. Он усвоил диалектику Гегеля. Он понял,
что она представляет из себя «алгебру революции». Он
пошел дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейерба-
хом»’. Вместе с Белинским Герцен возглавил силы, высту-
павшие против реакции и самодержавия. Однако не сразу
была взята эта «высота».
На исходе 30-х гг. в период непродолжительного «при-
мирения» с действительностью, навеянного гегелевской фи-
лософией, Белинский исключал из эстетики момент отри-
цания всего неразумного. Он истолковывал действитель-
ность в общефилософском плане как проявление объектив-
ной закономерности, с которой должен смириться индивид
со своими субъективными желаниями. Все дурное объяв-
лялось ложным, призрачным миром. Осознав ошибоч-
ность подобной теории, Белинский встал па путь отрицания
господствующих порядков и с революционных позиций
потребовал полного пересмотра существующей политиче-
ской и государственной системы. «Примирение» было
ошибкой, оказавшейся исключительно плодотворной для
развития русской передовой мысли: преодоление Белин-
ским «примирения» — не только факт его личной биографии,
но и веха в развитии политического сознания общества,
13

литературы и эстетики. В итоге жизнь убеждала в пра-
вильности или ошибочности философских теорий, на кото-
рые ориентировалась русская демократия.
Духовная деятельность Герцена в период с 1839 по
1847 г. была во многом связана с Белинским, который сти-
мулировал его повышенный интерес к философии; затем, в
свою очередь, он помог литературному критику осознать
логику отвлеченной системы воззрений Гегеля. Постижение
закономерностей развития общества неминуемо вело к
пропаганде революционного отрицания порядков, препят-
ствующих свободному раскрытию личности. Полемика с
Белинским заставила Герцена заново обратиться к трудам
Гегеля и, сделав должные выводы, создать теорию, кото-
рая не только бы объясняла мир, но и указывала пути
преобразования существующей системы, основанной на
господстве меньшинства над большинством.
Внутренним полемизмом пронизаны размышления Гер-
цена, отразившиеся в письмах, дневниках, статьях 40-х гг.
Они насыщены ссылками на работы европейских истори-
ков, философов, писателей; среди них имена Гегеля, Канта,
Шиллера, Гердера, Лессинга, Руссо, Вольтера, Гизо, Фейер-
баха, Шлоссера и др. Писатель художественно обобщает
в образе героя-скептика — доктора Крупова — свои на-
блюдения и выводы, к которым он пришел, изучая раз-
личные концепции человеческой истории: сомнение во
всем и вся явилось непосредственной реакцией на пресло-
вутые теории оправдания исторической действительности
во имя высшей идеи разумной необходимости.
Знакомство Герцена и Тургенева состоялось в начале
40-х гг. — в период напряженных философских и лите-
ратурно-эстетических исканий писателей (1842). В фев-
рале 1843 г. П. В. Зиновьев, приятель Герцена по Нов-
городу, представил Тургенева Белинскому, личность ко-
торого сыграла исключительно важную роль в развитии
идейно-эстетических взглядов как Тургенева, так и Гер-
цена. На протяжении всей своей жизни оба писателя об-
ращались к его наследию, по-новому осмысляя заветы
критика в постоянно меняющемся мире; они считали
«Письмо» Белинского к Гоголю идейным завещанием и
исповедью непреклонного борца против насилия и кре-
постного права; преклонялись перед его нравственной
чистотой. Печатая в «Полярной звезде» переписку Белин-
ского с Гоголем, Герцен писал; «Белинский и Гоголь при-
надлежат русской истории; полемика между ними слиш-
ком важный документ, чтоб не обнародовать его из ма-
лодушной деликатности»2.
14
https://vk.com/kopilka_filfaka
В свою очередь Белинский рассматривал творчество
Тургенева и Герцена в русле развития идей отрицания
гоголевского направления и современной «натуральной
школы» в литературе. Подобно своим великим соратникам
Тургенев проявлял глубокий интерес к проблемам фило-
софско-этического характера, стремясь к разгадке сокро-
венных тайн человеческого существования и бытия. Он то-
же прошел через стадию увлечения идеализмом и роман-
тизмом и связывал с искусством представление о гармо-
нии, которой недоставало дисгармоничному миру. Но про-
является и различие устремлений и натур Герцена и Тур-
генева. Герцен — признанный мастер пропагандистского
письма-обращения: очерк, памфлет, дневник, исповедь, фи-
лософский этюд — все эти жанры у него отличались яр-
кой политической окраской, носили злободневный публи-
цистический характер.
В отличие от Герцена-философа, стремившегося пре-
творить в жизнь свои социалистические идеи, Тургенев
больше поэт, натура рефлектирующая, проявляющая себя
нс в теоретическом аспекте, а в сфере художественного
мышления. Поэтому его письма носят по преимуществу
глубоко личный, доверительный характер, это размышле-
ния про себя. Самоанализ и раздумья в них сочетаются с
признанием красоты природы и единства с ней человека.
Уже в начале 40-х гг. выразилась тяга романтически
настроенного писателя к извечной теме — природа и че-
ловек,— разрешаемой в морально-эстетическом плане; мо-
тивы прославления природы, красоты, чистой любви полу-
чают дальнейшее развитие в его повестях и романах. Это
не исключало интереса художника к социальным пробле-
мам. В жизни Тургенева был свой «шиллеровский период»,
подобный тому, через который прошли Герцен и Огарев.
Об увлеченности русского культурного дворянства Герма-
нией Шиллера и Гете писал еще автор «Евгения Онегина»,
изобразивший восторженного поклонника Канта — поэта
Ленского. Шиллеровский энтузиазм и вольнолюбие объеди-
няли членов кружка Н. Станкевича, о чем позже будет
писать Тургенев в «Рудине» (1856). Романтический этап
вольнолюбивых исканий и юношеских фантазий отразил
Герцен в автобиографической повести «Записки одного мо-
лодого человека» (1840—1841). Здесь объективный, эпиче-
ски бесстрастный и мощный Гете противопоставлен поэту
юности и сердца — Шиллеру: «Суха душа того человека,
который в юности не любил Шиллера, завяла у того, кто
любил, да перестал’» (I, с. 279). Ему обязан рассказчик
15

«симпатией к современности», святыми минутами юности,
благородными увлечениями и пламенной любовью к чело-
вечеству, благодаря которой жизнь представлялась «колос-
сальной идиллией». «Философские письма» немецкого поэ-
та вызывают у юных друзей учащенное биение сердца: со
слезами на глазах клянутся они пожертвовать жизнью на
благо всего человечества.
Такие же настроения пережил молодой Тургенев, ко-
торый подобно Герцену и Огареву дал анибаллову клятву
бороться с социальной несправедливостью. Он мечтает
посвятить себя целиком науке, сближается с другом Гер-
цена Бакуниным, (которому сообщает, что именно Стан-
кевичу обязан своим духовным возрождением: «Как я
жадно внимал ему, я, предназначенный быть последним
его товарищем, которого он посвящал в служение Истине
своим примером, Поэзией своей жизни, своих речей!..»
(Л, I, с. 194—195). Тургенев благословляет память Стан-
кевича, так как именно он указал ему высокую цель в
жизни.
С глубоким уважением отзывался Тургенев о герман-
ской поэзии и философском романтическом мире. Его ин-
терес к Шиллеру отразился в ряде художественных произ-
ведений. Так, в первой же повести «Хорь и Калиныч»
(1847), открывающей цикл рассказов «Записки охотника»,
проводится параллель между Хорем, рационалистом-прак-
тиком, и близким к природе Калинычем, принадлежащим
«к числу идеалистов, романтиков, людей восторженных и
мечтательных» (IV, с. 15). В первоначальном варианте
Тургенев сравнивал своих персонажей с Шиллером и Ге-
те. По этому поводу Герцен заметил, что сближение пред-
ставителей социальных низов с характером немецких поэ-
тов могло показаться шуткой: «Шутка постепенно исчезла,
и поэт нарисовал нам два различных, серьезных поэтиче-
ских типа русских крестьян» (ХШ, с. 177).
Увлечение Шиллером наиболее ярко выразилось в ро-
мане «Рудин», сопоставляемом с «Философскими пись-
мами» Шиллера3, которые вызывали глубокий интерес у
Герцена. Роману Тургенева свойственна грустно-ирониче-
ская интонация, так как он судит об исканиях молодости
в ретроспективном плане. Описание кружка Покорского
отразило двойственное отношение писателя как к тогдаш-
ним настроениям бунтарства, так и к немецкому поэту.
Увлечение немецкой философией было пройденным, хотя и
необходимым этапом в идейном возмужании Тургенева.
Восторженные и несбыточные романтические мечтания на-
16
https://vk.com/kopilka_filfaka
чала 40-х гг. уже воспринимались как «золотой век» на-
ивных и прекраснодушных упований, идущих вразрез с
суровой прозой жизни. Именно поэтому в «Рудине» высо-
кие идеалы молодости противопоставляются — как и во
второй, реалистической, части «Записок одного молодого
человека» Герцена — безрадостному настоящему, убиваю-
щему всякую мечту. Существующая действительность «от-
резвляет» возвышенного романтика, превращая его либо в
лишнего человека, либо в холодного скептика.
Характерно, что и Тургенева и Герцена увлекали не
шнллеровский патетический стиль, его склонность к теат-
ральной декламации и мелодраме, а воспевание высоких
гражданских чувств и демократических настроений. И если
шнллеровский пафос Герцена определялся вольнолюбивы-
ми мечтами наследника декабристских традиций — поэта-
декабриста Рылеева он называл восторженным мечтате-
лем, «Шиллером заговора» (XIII, с. 137),— то в «Руди-
не» черты «романтического идеализма» и «русского шилле-
рианства» «присутствуют... как характерный признак эпо-
хи, а не как выражение литературной позиции Тургене-
ва»4. Таким образом, тургеневский «Рудин» представлял
своеобразное лирическое прощание с иллюзиями молодости
и прошлым: писатель осудил собственное прекраснодуш-
ное увлечение гегельянцем Бакуниным, сменившееся разо-
чарованием и отчуждением, что вызвало продолжительный
и острый спор между Герцено^ и романистом.
Философско-эстетические воззрения Тургенева претер-
певают эволюцию по направлению к материализму. В
1847 г. он резко осудил в современной литературе «болтов-
ню эгоизма», тяготение к крикливым театральным эффек-
там и самодовольство. Он восхищался «отличным тру-
дом» — «Историей французской революции»,— с автором
которого, Ж. Мишле, был близок Герцен: «...тут человек из
народа обращается к народу» (77, I, с 445); Тургенева
приводит в восторг работа Л. Фейербаха «Философия и хри-
стианство»: «Среди всех, кто пописывает теперь в Герма-
нии, Фейербах — единственный человек, единственный ха-
рактер и единственный талант» (/7, I, с. 445). Несколько
ранее такое же увлечение испытал Герцен, писавший о пе-
ревороте, совершенном в нем философией немецкого мате-
риалиста.
Тургенев и Герцен часто ссылались на «Фауста» Гете,
цитируя стих, в котором говорилось, что человек лишен
свободы. Тургенев с горечью вопрошал: «А потом, кто ска-
зал, что человеку предназначено быть свободным? История
2 Радек Л. С.
17
https://vk.com/kopilka_filfaka
нам доказывает противное. Гете, конечно, не из желания
быть придворным льстецом написал свой знаменитый
стих: Der Mensch ist nicht geboren frei zu sein. Это просто-
напросто факт, истина, которую он высказал в качестве
тонкого наблюдателя природы, каким он был» (П, 1,
с. 480). Мысль эта была ключевой в социологии Герцена.
Он избрал тот же стих Гете эпиграфом к пятой главе кни-
ги очерков «С того берега» (1849), отразившей его духов-
ную драму после поражения революции 1848 г. во Фран-
ции.
В 40-е гг. Тургенев и Герцен в равной мере испыты-
вали повышенный интерес к решению многих этических
проблем, связанных с литературным материалом. Влия-
нием романтизма объясняется у них неприятие всех тем-
ных, случайных, отживших сторон современной жизни,
тех ее особенностей, которые философы-идеалисты оправ-
дывали ссылкой на тезис о разумности действительности.
И Герцен и Тургенев обращались к творчеству Гете, соот-
нося его с идейными исканиями родной литературы. Гер-
цен восхищался гением поэта, порицая его, однако, за
конформизм. В статье о трагедии «Фауст» (1845) Тургенев
писал, что появление «векового творения» на русском язы-
ке пробуждает размышление о своей литературе. Он сбли-
жал тип Фауста с Гамлетом, характеризуя героя как меч-
тательного эгоиста-теоретика, самолюбивого эпикурейца,
искателя наслаждений. В выражениях, близких герценов-
ской статье «Дилетанты-романтики» (1843), Тургенев пи-
сал об общественно-литературном движении Германии пе-
риода «бури и натиска», развитии философской мысли и
самонадеянной молодости с ее склонностью к самовозвели-
чению, мечтаниями о любви и одиночестве: «Он роман-
тик,— романтизм есть не что иное, как апофеоза личности»
(I, с. 220).
В духе оценок Герцена Тургенев отмечал удивительную
отрешенность немецких литературных романтиков от бур-
ных .событий времени: «Всякое примирение „Фауста“ вне
сферы человеческой деятельности — неестественно, а о
другом примирении мы пока можем только мечтать...» (I,
с. 238). Видя в Гете выразителя идей своего времени —
целого этапа общественно-исторического развития, — Тур-
генев также осуждал космополитичность германской нау-
ки и искусства, выражал уверенность, что эпоха выдвига-
ет новые задачи и «на развалинах систем и теорий остает-
ся одно неразрушимое, неистребимое: наше человеческое
Я...» (I, с. 238).
1$

Особенностью художественного мышления Герцена и
Тургенева было постоянное обращение к вечным образам-
символам мировой литературы, использование духовного
наследия классиков европейской культуры, обращение к
одним и тем же изречениям и цитатам. Оба они ссылались
на стихи Гете, в которых излагается мотив: красота потому
и прекрасна, что преходяща. В статье «Буддизм в науке»
(1843) Герцен критически истолковывал восточное понятие
призрачности всего земного: «Буддисты принимают сущест-
вование за истинное зло, ибо все существующее — при-
зрак. Верховное бытие для них — пустота бесконечного
пространства. Переходя из степени в степень, они дости-
гают высшего конечного блаженства несуществования, в
котором находят полную свободу» (III, с. 64—65). Разви-
вая принципы материалистической эстетики, Герцен отвер-
гал мрачно-аскетический взгляд на мир и славил единство
разума и плоти, «красоту временного бытия, без которого
нет животрепещущего, страстного, увлекательного деяния»
(III, с. 75—76).
Герцен и Тургенев понимали необходимость единения
мысли и воли в современном положительном деятеле-прак-
тике и потому нс во всем принимали тип лишних людей с
их комплексом идейно-психологических переживаний. Со-
бытия революции 1848 г. во Франции Тургенев воспринял,
в отличие от Герцена, не столь трагедийно остро, но они
оставили отпечаток в сознании писателя; его также пора-
жали неумолимые, жестокие законы природы и история
цивилизации, полная непоправимых ошибок и преступле-
ний. Герценовский скептицизм во взгляде па историю в
чем-то перекликался с тургеневским пониманием неблаго-
получия мира. Его несовершенство порождало отрицателей-
бунтарей. Превыше всего Тургенев ценил эстетическое
начало, но действительность в наиболее отталкивающих
проявлениях возмущала его эстетическое чувство. Надеж-
да на искусство и торжество красоты не обольщает; ис-
кусство также не вечно, время губительно сказывается и
па нем — памятники человеческого гения превращаются в
руины. Эстетизация действительности совмещается у ху-
дожника с обостренным ощущением мимолетности пре-
красного и быстротечности жизни. И все же он признает
справедливость герценовского принципа единства деяния
и бытия, так как индийский буддизм означает полное от-
странение от всякой деятельности: «Человек не может
примириться, пока все окружающее не приведено в согла-
сие с ним» (III, с. 77).
2* 19
https://vk.com/kopilka_filfaka
Всемирное призвание человека Герцен видел в том, что
он должен действовать в социально-историческом мире, в
полноценной человеческой жизни, а не в сфере абстракт-
ного духа. Он — представитель рода и эпохи — утверждает
себя как личность в деянии, в мире событий. Тургенев
разделял идеи передовых современников, осуждал бег-
ство в абстракции логизирования, понимал необходимость
слияния слова и дела, а видя разрыв теории с практикой,
убежденно заявлял, что слово есть тоже дело. Осознание
невозможности полного слияния мысли и дела наклады-
вало трагический отпечаток на героев тургеневских повес-
тей и романов — они оказывались в состоянии психологи-
ческой несовместимости с действительностью. Отсюда шли
истоки раздвоенности как персонажей, так и самого авто-
ра, который, стремясь к извечному, ощущал свою ограни-
ченность во времени и пространстве, невозможность выра-
зить и воплотить в реальности свои искания, «вся сущее
увековечить» (А. Блок).
Даже на склоне лет в письме к Л. Я. Стенькиной (13 ян-
варя 1879 г.), высказывая благодарность за посвящение
ему повести, Тургенев писал: «Если бы не существовало
герценовского романа — я бы назвал Ваше произведение
„Кто виноват?11 К нему еще лучше бы шло шекспировское
(в ,,Лире“): „Ни правых, ни виноватых"... Дядя-воспита-
тель виноват в том, что сталось из Вареньки; но в его
вине — кто виноват? Опять-таки стихия русской жизни»
(П, XII , кн. 2, с. 18). Надо полагать, что Тургеневу при-
шло на память не только название романа, но и эпиграф
к нему, в котором говорится о невозможности установить
конкретных виновников бед и зла: «А случай сей за неот-
крытием виновных предать воле божией, дело же, почислив
решенным, сдать в архив» (IV, с. 5). Мотив этот с ссыл-
кой на Шекспира: «нет виноватых» — «нет и правых» (IX,
с. 119) всплывает также в тургеневской повести «Доволь-
но», где говорится о безотрадном облике человеческой
истории на протяжении тысячелетий.
Пережив романтические настроения в ЗО-с гг., питаемые
идеализмом, оба писателя пришли к сознательно-критиче-
скому отношению к действительности. Автор «Былого и
дум» с тургеневским энтузиазмом описывал «вечных юно-
шей» с седыми волосами, рассуждавших об искусстве и о
прекрасном будущем человечества. Тургенев так же страст-
но увлекался идеями немецкой философии, искал в ней не
сферу чистого мышления, а ответ на потребности русской
20
https://vk.com/kopilka_filfaka
жизни. Он тоже прошел через искус немецкого идеализма
и романтизма.
В воспоминаниях о личности Белинского Тургенев отме-
тил склонность критика идеализировать людей и ошибаться
в силу предвзятого мнения. Таким же идеалистом, по преи-
муществу, назвал он и Герцена — человека исключительно
доверчивого, столь же даровитого, как Белинский, хотя сов-
сем непохожего на него (Л, XII, с. 90). Первоначальное
впечатление Герцена от встречи с Тургеневым было не-
сколько противоречивым. Так, в письме к Н. X. Кетчеру
(1 марта 1844 г.) он назвал автора поэмы «Параша»
Хлестаковым — «образованным и умным», с безгранич-
ным самомнением. Он счел тогда заблуждением отзыв
Белинского, увидевшего чуть ли не гения в молодом писа-
теле (XXII, с. 176). Однако позднее, в «Былом и думах»
Герцен называет Тургенева безусловно умным человеком
и в числе наиболее ярких статей Белинского упоминает и
статью о «Параше».
В письме к московским друзьям из Берлина (февраль
1847 г.) Герцен упоминает о Тургеневе, «который здесь
представляет какого-то грустью задавленного романтика»
(XXIII, с. 8), и о Полине Виардо, которая «удивительно
мила» в роли Розины в «Севильском цирюльнике». Сооб-
щая о пребывании писателя в Париже, Герцен отмечает
его дальнейший рост и успехи: «Нравственно он чрезвычай-
но развился, и я им доволен с своей стороны» (XXIII,
с. 82); тепло отзывается о комедии Тургенева «Где тонко,
там и рвется», назвав ее очень маленькой и милой пьеской.
Тургенев на квартире Герценов лечился от холеры, и жена
Герцена принимала в нем живое участие. Она сообщает
П. В. Анненкову (1848) из Парижа о ходе болезни и спра-
шивает о представлении в /Москве комедии «Нахлебник»,
которая ей очень нравится (XXIII, с. 120). (Пьеса была на-
писана для М. С. Щепкина. Этому выдающемуся русскому
актеру Герцен посвятил повесть «Сорока-воровка».) О «На-
хлебнике» писатель сказал, что он «просто объяденье».
Насколько дорожил Тургенев мнением Герцена о пьесе,
видно из его письма к Щепкину, которому он передает со-
веты приятеля относительно некоторых выражений и одеж-
ды Кузовкина в спектакле, замечая, что полностью согла-
сен с ним.
Намерение Тургенева ехать «в глубины северного абсо-
лютизма», в Россию, вслед за Полиной Виардо вызывает
у Герцена взрыв смешанных чувств и иронического вос-
хищения: «Ну не герой ли он, и не обязаны ли женщины
21

воздавать ему дань восхищения, преклонения, прославле-
ния...» (XXIII, с. 297). Поездка, однако, не состоялась,
была перенесена на май 1850 г. В другом письме Герцен
удивлялся: «Тургенев сошел с ума: ехать сейчас умирать
за Гарсиа в лапах Николая!» (XXIII, с. 326). Он опасался
возможных преследований, усилившихся в России после
революции 1848 г. во Франции, принимал отныне сердеч-
ное участие в творческих замыслах и личных делах Турге-
нева, ставшего близким человеком и другом семьи. Вместе
читают они «Одиссею» в переводе В. А. Жуковского, по-
ражаясь однообразию размера стиха, состоящего из бес-
численных дактилей. Н. А. Герцен посылает Г. Гервегу
сочинения Тургенева.
В письме к Белинскому (14 ноября 1847 г.) Тургенев
сообщает, с какой «волчьей жадностью» читает он на бе-
регах Сены «Современник», особо выделяя «восхититель-
ного» герценовского Крупова, стихотворение Некрасова
«Еду ли ночью по улице темной». 12 сентября 1848 г. Не-
красов пересылает Тургеневу па имя Герцена номера
«Современника», просит передать поклон и, расценивая
рассказы и пьесу «Где тонко, там и рвется» как высоко-
художественные, замечает, что с ним, как наиболее попу-
лярным писателем, могли бы «тягаться» лишь Герцен и
Гончаров. Поэт пишет Тургеневу о потрясающем впечат-
лении от главы «После грозы» из герценовской книги «С
того берега»: «...это чертовски хватает за душу»5. В ней
описывался по живым следам трагический исход револю-
ции 1848 г., в посвящении говорилось об исполнении певи-
цей Рашелью «Марсельезы». Среди слушателей находи-
лись Тургенев и Анненков. Герцен ежедневно встречался
с ними в Париже в июньские дни после торжества реак-
ции.
Остро переживал Тургенев слухи об угрозе ареста Гер-
цена за участие в демонстрации 13 июня 1849 г., что вы-
нудило его покинуть Париж и с чужим паспортом уехать
в Женеву. Зная о решении друга остаться в эмиграции,
Тургенев крайне озабочен перспективой собственного воз-
вращения в Россию и трудностью поддерживать переписку с
Герценом, письма которого доставляли ему большую ра-
дость.
Опасения писателя были обоснованы: за статью о Го-
голе по указанию царя Тургенева арестовали; были рас-
следованы обстоятельства ее публикации. Власти видели в
Тургеневе идейного соратника Герцена, так как он упомя-
нул его обличительные рассказы в историческом очерке
22

«О развитии революционных идей в России». Полина
Виардо рассказала в 1853 г. публицисту о тайном приезде
Тургенева в Москву из поместья в Спасском, где он на-
ходился под надзором полиции, и передала ему «Записки
охотника»; вместе с герценовскими рассказами они были
переведены и читались за рубежом.
В «Былом и думах» в числе тех воспитанников, кото-
рыми может гордиться Московский университет, Герцен,
наряду с именами Лермонтова и Белинского, называл
Тургенева (VIII, с. 123). Вспоминая период увлечения бу-
дущего писателя философскими науками в Берлине, где
он близко сошелся с Бакуниным (1840), Герцен с оттен-
ком иронии пишет, что они оба витали тогда в «эстетиче-
ском небе» и абстрактных категориях и склонны были, по
примеру московских ультрагегельянцев, возводить любое
живое дело до общефилософского значения (IX, с. 256).
Тургенев стремился быть с веком наравне и искал раз-
решения всех вопросов бытия в философии и эстетике.
Зслед за Гегелем последовало увлечение Фейербахом, а
общение с Белинским и Герценом помогло ему завершить
идеологическое образование и создать собственную концеп-
цию мира и человека. Герценовская критика отвлеченных
теорий немецких идеалистов и «наших умников», как он
иронически отзывался о молодых людях, бредивших фило-
софским жаргоном и идеями Гегеля, оказала бесспорное
воздействие на мировоззрение Тургенева. Возвышенный
гуманизм лежал в основе антикрепостнических представле-
ний Тургенева и его этики. С увлечением философией Ге-
геля он в художественной форме свел счеты в острополе-
мической повести «Гамлет Щигровского уезда» (1849),
явившейся значительной вехой в разработке темы русского
интеллигента-скитальца, лишнего человека.
Жанр письма-исповеди был типичен для умонастроений
дворянских интеллигентов 30—40-х гг. В характере рус-
ского Гамлета явно отображены черты Бакунина, который
из убежденного гегельянца превратился в ярого пропаган-
диста политической борьбы. Романтик-идеалист, Бакунин
был человеком начитанным, но при всей жажде знаний и
страсти к проповедничеству не обладал ни стойкостью
взглядов, ни прочностью знаний. Тоном непререкаемого
авторитета люби „л он рассуждать о спорных вопросах. Его
наиболее яркие мечтания о подвиге и славе должна была
удовлетворить наука. Он тщательно конспектировал «Эн-
циклопедию» и «Феноменологию духа» Гегеля, за многое
брался, но редко что доводил до конца. С 1837 по 1840 г.
23
https://vk.com/kopilka_filfaka
он, как последовательный гегельянец, руководствовался
тезисом «все действительное разумно» и видел в этом про-
явление высшей премудрости, которую человек должен
понять и полюбить. В «Предисловии к гимназическим ре-
чам Гегеля» (1838) он проповедовал примирение с русской
реальностью, осуждал всякие попытки восставать против
нее, полагая, что зло — в субъекте, который не в состоя-
нии понять своим ограниченным рассудком, что в жизни
все прекрасно. Попытки Герцена повлиять на миросозер-
цание Бакунина не давали ощутимых результатов.
Лишь после отъезда за границу в мае 1840 г. Бакунин
оставил философию и ринулся в политику, чтобы утолить
неуемную жажду деятельности.
За границей Бакунин вел довольно уединенную жизнь
деклассированного интеллигента без средств к существо-
ванию, страдал от одиночества и несбыточности фантасти-
ческих мечтаний, оценив их в дальнейшем как дон-кихот-
ское безумие. За участие в революционных восстаниях он
был выдан австро-венгерским правительством в руки цар-
ских властей. Во время пребывания в Алексеевском раве-
лине Петропавловской крепости узник пишет «Исповедь»
(1851), в которой отрекается от предыдущей деятельности,
демонстрируя раскаяние и самобичевание. Бакунин сооб-
щает, что в Берлинском университете смотрел на все по-
литические вопросы с высоты философских абстракций:
«Занимался же науками, особенно германскою метафизи-
кою, в которую был погружен исключительно, почти до
сумасшествия, и день, и ночь, ничего другого не видя кро-
ме категорий Гегеля»6. От гегелевской философии ждал
он «света и спасенья», впадая в экзальтацию. В покаянном
тоне говорит Бакунин: «Оторвавшись от родных и загра-
див себе легкомысленно всякий путь к возвращению, я не
умел'сделаться пи немцем, пи французом; напротив, чем
долее жил за границей, тем глубже чувствовал, что я рус-
ский и что никогда не перестану быть русским»7. Будущий
апостол разрушения и анархист осуждает свои увлечения,
сетуя, что философия не только не приближала его к пони-
манию жизни, а, напротив, отдаляла от нее: «Я знал Рос-
сию мало; восемь лет жил за границею, а когда жил в
России, был так исключительно занят немецкою филосо-
фиею, что ничего вокруг себя не видел...»8. Эти признания
много дают для понимания тургеневской темы лишнего
человека.
Художественный анализ психологии русских дворян,
везде осознающих себя ненужными, Тургенев дал в пове-
24

сти «Гамлет Щигровского уезда», которая создавалась в
мае—августе 1848 г. Революция 1848 г. во Франции по-
влияла на критическую трактовку гамлетизма, воплощен-
ную в отчаянной исповеди-саморазоблачении русского ге-
гельянца, бедного помещика, оторванного от родной почвы.
Знание философии Гегеля не только не примирило героя
с действительностью, но способствовало его окончательно-
му отчуждению и превращению в чудака. Жизнь его разы-
грывается по чужим нотам, так как нет характера, воли,
«оригинальности»; это и определяет печальный финал по-
вести. Сознание бесцельности и бесплодности своей жизни
приводит героя к отчаянию и беспредельному скептициз-
му. Романтическая идеализация уступила место иронии и
сарказму. Писатель реалистически объясняет причины этой
социальной болезни, понимая, что она не может быть
объяснена влиянием Гегеля, а имеет свои национальные
корни — он в самом себе осознавал и критиковал гамле-
товские настроения, завидуя людям, не знающим сомнений.
Уездных гамлетов, живущих по книжке, немало. И Гер-
цен, также переживший подобное состояние, признавал,
что женитьба помогла ему в молодости покончить с роман-
тизмом и глубже понять реальную жизнь.
Показывая несоответствие идеальных стремлений и жи-
тейской прозы, Тургенев глубоко раскрывает психоло-
гию лишнего человека: раздвоенность между высокой
духовной организацией и отсутствием воли к жизни, прак-
тической деятельности. В этом извечном разладе видит он
проявление общечеловеческого начала. Подобный тип дан
в образе Чулкатурина («Дневник лишнего человека»),
обращающегося к читателю с предсмертной исповедью,
чтобы найти утешение. В повести о Гамлете определились
ведущая тема и тип героя тургеневского романа, а также
излюбленный писателем прием самораскрытия психоидео-
логии рассказчика-персонажа.
Тургенев не был знаком с «Исповедью» Бакунина, но
хорошо запомнил пылкие речи отчаянного революционе-
ра, уловив в них немалую долю демагогии. Разочарование
в Бакунине, как и неприятие радикальных мер исправле-
ния действительности насильственным путем заставило его
в «Гамлете Щигровского уезда» дать крайне резкую оцен-
ку всей системе верований Бакунина и представителей
московских философских кружков 30—40-х гг. Герой по-
вести заявляет: «Посудите сами, какую, ну, какую, скажите
на милость, какую пользу мог я извлечь из энциклопедии
Гегеля? Что общего, скажите, между этой энциклопедией
25

и русской жизнью? И как прикажете применить ее к на-
шему быту, да нс ее одну» энциклопедию, а вообще немец-
кую философию... скажу более — науку?.. Так зачем же
ты таскался за границу? Зачем не сидел дома да не изу-
чал окружающей тебя жизни на месте? Ты бы и потреб-
ности ее узнал, и будущность, и насчет своего, так ска-
зать, призвания тоже в ясность бы пришел...» (IV, с. 281 —
282).
Надо полагать, что в речах тургеневского героя, как
и его сахмобичевании, слышится отзвук бакунинских ре-
чей: неудовлетворенность метафизикой, жалобы па незна-
ние русской жизни, мучительные сомнения. Бакунин уко-
рял себя, что составил фантастическое впечатление о
России, не понимал ее, хотел чего-то необыкновенного и,
будучи блудным сыном, обманывал себя и других. Осуж-
дение Тургеневым в «Рудине» космополитизма также сле-
дует воспринимать в контексте критики Бакунина и ему
подобных скитальцев, оторванных от родной почвы. Как
замечает В. Маркович, множество идей, мыслей, формул и
настроений, предвосхищающих тип будущего «истинного
отрицателя» Базарова, Тургенев заимствовал именно в
40-е гг. в процессе общения с Белинским, Герценом, Баку-
ниным. «Удивляться этим перекличкам и совпадениям нс
приходится: Тургенев был близок и с Белинским, и с Ба-
куниным, и с Герценом — с двумя последними, между
прочим, как раз в те годы, даже в те месяцы, когда они
переживали „базаровское" состояние духа»9.
В дальнейшем Герцену также пришлось пережить горь-
кую драму разочарования в Бакунине, которого он, в част-
ности, винил в несложившихся отношениях с К. Марксом.
Однако в 40-е гг. он видел в нем героя революции, уз-
ника Шлиссельбургской крепости. В очерке «Михаил Баку-
нин» (1851) Герцен сообщал факты его биографии и фи-
лософской эволюции, раскрывал политические взгляды
этой неуемной натуры. Характеристика Бакунина многим
напоминает портрет тургеневского Рудина. Герцен отмечал
его удивительную способность к восприятию и развитию
наиболее трудных и абстрактных идей и понятий Канта
и Гегеля, овладение диалектическим методом: «Бакунин
мог говорить целыми часами, спорить без устали с вече-
ра до утра, не теряя ни диалектической нити разговора,
ни страстной силы убеждения. И он всегда готов был
разъяснять, объяснять, повторять без малейшего догма-
тизма. Этот человек рожден был миссионером, пропаган-
дистом, священнослужителем» (VII, с. 353—354). Герцен
26
https://vk.com/kopilka_filfaka
пишет о его безденежье, равнодушии к материальным бла-
гам, преданности идеям социализма и интернационализма.
Только в борьбе видел он средство «разрешить антиномию
между мышлением и действительностью» (VII, с. 356).
Герцен называет Бакунина «революционным аскетом»:
«Это натура героическая, оставленная историей не у дел»
(XI, с. 359), вечный бродяга-студент.
Таким образом, отношение Герцена к Бакунину су-
щественно отличалось от тургеневского, которое он выра-
зил как писатель в упомянутой повести и романе «Рудин»,
вызвавшем полемические замечания автора «Былого и
дум». Отразив в Рудине психологическое и портретное
сходство с Бакуниным, красноречие Демосфена, Тургенев
иронически писал о привычке героя жить за чужой счет,
все объяснять, вникать в дела других. «Но другой, главной
правды, правды революционной, страстной, самоотвержен-
ной натуры Бакунина, Тургенев не увидел»10.
Тургенев не менял своего отношения к Бакунину, и
дружеское расположение к Герцену не влияло на критиче-
ское восприятие его личности, которое лишь усилилось с
годами. Но тургеневская оценка идеалистической герман-
ской философии и ее русских поклонников была идентич-
на герценовской; он также прошел путь от увлечения
идеализмом до разочарования в нем.
Историко-эстетическая концепция Герцена 40-х гг.
Критическое восприятие
теорий Гердера, Канта, Шиллера.
История как объект герценовской критики.
От «Записок одного молодого человека»
к философско-сатирической
повести «Доктор Крупов».
Тип героя-скептика и его своеобразие
Тема неразумности, алогизма мира была постоянно в
центре внимания писателей, философов, гуманистов эпохи
Просвещения. С позиций разума они подвергали уничто-
жающей критике мир нелепых предрассудков, мораль, ре-
лигию, устои феодализма. Просветители стремились, чтобы
разум был не только судьей устарелых понятий и норм
жизни, но и устроителем новых человеческих отношений на
основе принципов равенства и братства. Герцен следует за
ними в своем осуждении учений, несогласных с жизнью.
27
https://vk.com/kopilka_filfaka
Проблемы науки он соединяет со всеми социальными во-
просами и полагает, что трезвый взгляд на вещи, умение
видеть изнанку явлений дает людям гораздо больше, чем ви-
тание в голубых высях романтизма и создание воздушных
замков. Так, в романе «Кто виноват?» (1841 —1846) с харак-
терным для него сожалением автор говорит о воспитателе
Бельтова, женевце, считая его безумцем за чрезмерное
бескорыстие и непрактичность, преданность идеалам. При
всей своей бедности он остается неисправимым ребенком-
мечтателем, что передается впечатлительному ученику Во-
лоде. Герцен сравнивает юношу с героем романа немецко-
го писателя Якоба Вассермана, назвав Вольдемара нрав-
ственным Каспаром Гаузером, воспитанным на идеях
Руссо.
Герцена поражало, что даже такие смелые мыслители,
как Вольтер и Гегель, пугались крайних выводов из своей
философии. Он упрекает немецких теоретиков в логизи-
ровании, пренебрежении к сложности исторического про-
цесса, в «насильственном построении истории» (II, с. 127),
когда схема не считается с фактами, противоречащими ей.
Герцен иронизирует над приверженностью современных
зарубежных историков к мистической идее необходимости,
формальному пониманию ее как фатальной неизбежности
и объясняет это субъективизмом и волюнтаристским пони-
манием истории. Наука не должна разъединяться с жизнью,
полагает он, поэтому дух сомнения и скептицизма оказы-
вается более плодотворным в глазах социолога, отвер-
гающего существующий порядок.
Осуждение мира с чисто эстетических соображений
присуще идеализму; романтики исходили из мысли о не-
совместимости идеального и реального начал; вопрос же
заключался не только в неприятии и объяснении мира, но
и в возможности его переделки в результате сознатель-
ной деятельности людей. Герцен пе бесстрастно констати-
рует факт глобального распространения «глупости» —
явления, несовместимого с человеческим достоинством и
правами: он осуждает нелепые порядки как в большом,
так и в малом, негодует, пробуждает в читателе стрем-
ление протестовать и бороться против них. В ход идут
ирония, сарказм, аллегория, горькая шутка, прозрачные
намеки, ибо писатель с первых шагов творчества не мыс-
лил деятельности в отрыве от обшей «биографии челове-
чества». Он стремился, чтобы мысль помогла свергнуть
власть тупой и слепой силы деспотизма, понимая, что
чистым рассудком не выйти из логических кругов абстрак-
28
https://vk.com/kopilka_filfaka
ции — для утверждения общих принципов необходимо
деяние. Однако в крепостнической России 40-х гг. Герцен
лишен был возможности воплотить в жизнь революцион-
ные стремления, что определило болезненное ощущение
разрыва между словом и делом. Это присуще лучшим ге-
роям тургеневских романов и повестей о лишних людях,
как и всей русской литературе. Натура деятельная, Гер-
цен не довольствовался созерцательным восприятием ми-
ра, что также было свойственно мечтательным романти-
кам.
В противовес консервативным учениям Герцен объя-
вил войну неразумной действительности. Его революцион-
ные идеи легли в основу эстетики критического реализма
как художественной системы, в которой главное место
отводилось пафосу отрицания существующих норм и пред-
ставлений. Даже о Г. Н. Грановском Герцен заметил:
«занятие историей развило в нем какой-то скептицизм»
(XXII, с. 222). Философ полагал, что какие бы разумные
основания не подгонялись для объяснения хода человече-
ской истории, элемент случайности нельзя исключать из
ее развития: случайность тоже один из моментов дейст-
вительности. Герценовский скептицизм по отношению к
истории и современности был этапом в становлении рево-
люционного миросозерцания. Размышления над особен-
ностями исторического развития народов и государств
подчинены одной цели: знание прошлого помогает понять,
что «былое пророчествует»: «устремляя взгляд назад, мы,
как Янус, смотрим вперед» (II, с. ИЗ). Для него исто-
рическое прошлое — это страшный суд человечества,
чистилище; он повторяет пушкинскую идею, что история
принадлежит поэту: «Память человечества есть память
поэта и мыслителя, в которой прошедшее живет как ху-
дожественное произведение» (II, с. 113). Глазами поэта-
художника Герцен смотрит на прошлое европейских на-
родов, соотносит его с настоящим, пытаясь предугадать
будущее. Так философия истории органично соединяется с
эстетикой и творчеством. Герцен считал, что в системе
«искусство и действительность» история является опре-
деляющим моментом. Общественная идеология и психо-
логия находят прямое или опосредствованное преломле-
ние в литературе и искусстве, философии и эстетике. Эн-
циклопедизмом и синкретичностью отличалось творчество
Герцена, выдающегося философа, публициста, писателя,
литературного критика и историка русской передовой ли-
тературы и мысли.

В заметках о лекциях Грановского Герцен упрекнул
его в недооценке роли Канта в науке об истории и пре-
увеличении значения исторической концепции немецкого
просветителя Гердера, которого сам Герцен считал лич-
ностью симпатичной, но поверхностной: «Он мыслил фан-
тазией, он был поэт и дилетант в науке — и оттого не
был двигателем» (II, с. 114). Кант дал резкий толчок
развитию научной мысли, способствовал углубленному ин-
тересу к истории. Герцен отметил в плане противопостав-
ления работ Гердера новой исторической школе: «Шил-
лер пошел от кантианизма и развил его до своих „Пи-
сем об эстетическом воспитании человечества А эта
диссертация в письмах — колоссальный шаг в развитии
идеи историзма» (II, с. 114).
Герцен не довел до конца замысел «Писем об изучении
природы». В них нет глав, посвященных характеристике
классиков немецкой идеалистической философии, которая
так сильно занимала его воображение. Но независимо от
этого он дал свою оценку господствующих философских
систем: Герцен осуждал национально-романтическую тен-
денцию в Германии, сопоставляя данное идейное тече-
ние со славянофильством в России. В Гердере он ценил
гуманность, сочувствие прогрессу, но отмечал отсутствие
основательных знаний и представлений об истории, изла-
гаемой в художественном виде. Герцен находил слишком
идиллическими и наивными оптимистические рассуждения
о человеческом разуме, справедливости и гуманном духе
людей в книге. Гердера «Идеи к философии истории че-
ловечества» (1784—1791): «Все сомнения, все жалобы на
хаос, на почти незаметные успехи благого начала в чело-
веческой истории проистекают оттого, что странник,
погруженный в скорбь, наблюдает лишь очень короткий
отрезок пути. Если бы он более широко взглянул окрест
себя, если бы он беспристрастным взором сравнил хотя
бы более или менее известные по истории эпохи, а кроме
того, проник в естество человека и поразмыслил над тем,
что такое разум и истина, то он не стал бы сомневаться
в поступательном движении добра, как нс сомневается в
самой достоверной естественно-научной истине»11.
Гердер, убежденный в торжестве прогресса, пишет о
поступательном движении истории, благотворно влияю-
щем на образ мыслей людей, о том, что род человеческий
неуклонно плывет вперед. Ученый-поэт верит в оконча-
тельную победу добра и разума над злом и раздорами:
«И вот всемирная история, как то бывает в жизни от-
30
https://vk.com/kopilka_filfaka
дельных людей, безнадзорных и заброшенных, до дна ис-
черпает, наконец, и все глупости, и все пороки человече-
ского рода; нужда заставляет, и человек усваивает посте-
пенно принципы разума и справедливости»12. Взгляд ис-
торика на пути реализации идеи прогресса утопичен. Он
верит, что человеческий разум и мораль неуклонно дви-
жутся к гармонии. Оптимистическое воззрение на мир и ве-
ра в естественное развитие человечества заставляют Герде-
ра преувеличивать значение фактора культуры в деле
единения человеческих сообществ. Книга — своего рода
хрестоматия по истории, насаждающая иллюзорные пред-
ставления об эволюции и совершенствовании человече-
ства. Элегическую окраску приобретают сетования авто-
ра по поводу неверной судьбы народов и государств.
Совершенно иной характер имеет концепция истории
Герцена, как и скептика-отрицателя Крупова, заявляв-
шего, что об истории можно сказать все, кроме того, что
она разумна. Правда, критик не испытывает радости от
констатации этого непреложного факта. Он негодует,
скорбит, возмущается, ищет виновника, протестует про-
тив сложившегося порядка вещей в прошлом и настоящем.
Скептически воспринимая труд Гердера, Герцен отвергает
взгляд на историю как на неуклонное и плавное продвиже-
ние человечества к торжеству гуманности и добродетели
вопреки случающимся потерям. «Поэту и дилетанту» в
науке — Гердеру — он противопоставляет Канта, философ-
ские идеи которого, по его мнению, способствовали углуб-
лению методологии исследования и пониманию сущности
исторического процесса.
«Великим и пророческим творением», опередившим свое
время, назвал Герцен «Письма об эстетическом воспитании
человека» (1795) Ф. Шиллера. Он сравнил их с книгой
Г. Э. Лессинга «Воспитание рода человеческого» (1780):
«Шиллер пошел с точки зрения Канта, а какие сочные,
жизненно прекрасные плоды,— он далеко перешел взгляд
критической школы. Тут, как в некоторых страницах Гете,
первые аккорды, поэтические и звучные, новой пауки (Фих-
те он изучал, ссылается на него)» (II, с. 298).
Обычно в этой работе Шиллера видят апологию ис-
кусства как царства «игры и видимости», приобщение к
творчеству делает человека духовно свободным. Поэт ви-
дел в красоте и эстетической деятельности путь к восста-
новлению гармонии и целостности человека, резко отрица-
тельно оценивая дух торгашества, меркантилизма, утвер-
дившийся в современном обществе, и высказывал опреде-
31
https://vk.com/kopilka_filfaka
ленные политические идеи, заинтересовавшие Герцена в
первую очередь. Шнллеровский труд Герцен назвал «диссер-
тацией в письмах» (всего их 27), и из комментариев
писателя видно, какие именно письма привлекли его. В
самом начале Шиллер указывал, что опирается на прин-
ципы Канта, которые заключены в практической части его
системы. Они соответствуют требованиям здравого смысла
и нравственного инстинкта. Шиллер отмечал, что рассу-
дочный анализ непременно разрушает целостность восприя-
тия явления чувством. Анализ искусства оказывается труд-
ным, поскольку его очарование основано на тайне. Он
утверждал, что только в «царстве красоты» — сфере эсте-
тической деятельности —- человек обретает подлинную ду-
ховную свободу; это не мешает ему говорить и о важности
гражданских свобод вообще.
В четвертом письме-очерке Шиллера названа работа
Фихте «О назначении ученого». В контексте статей и за-
мечаний Герцена видно, что не эстетическая теория поэта
привлекла его. Шиллер судил о сувереннОхМ значении кра-
соты в мире с идеалистических позиций, он видел в ней
средство нравственного формирования человека в единстве
духа и разума. Герцен делает акцент на политических
теориях государства и личности, излагаемых автором в
свете событий Великой французской революции: «Государ-
ство,— писал немецкий поэт и эстетик,— должно уважать
в личности не только объективный и родовой, но и субъек-
тивный и специфический характер, и, распространяя не-
зримо господство нравственности, оно не должно опусто-
шать царство явлений»13. Несколько выше он говорил о
соотношении свободы и необходимости.
Предваряя тему искусства и его специфической роли в
обществе, Шиллер размышляет о противоречивом харак-
тере развития современного общества, в котором преоб-
ладают чисто материальные потребности над духовными
запросами, и что интерес к сфере прекрасного в свете этого
может показаться не слишком актуальным. Он признает,
что «построение истинной политической свободы» предпоч-
тительней для общества и времени, чем создание отвле-
ченной философии искусства. Наука расширяет свои пре-
делы, а границы искусства суживаются. Для большинства
решающими оказываются соображения пользы: «На этих
грубых весах духовные заслуги искусства не имеют веса,
и, лишенное поощрения, оно исчезает с шумного торжища
века»14.
32
https://vk.com/kopilka_filfaka
В завуалированной форме Шиллер намекал на Вели-
кую французскую революцию, говорил о политической
арене, на которой решается судьба человечества, великом
споре о правах гражданина, человека, предложенном «на
разрешение суда чистого разума». Он не отвергал необ-
ходимости политических преобразований, но заявлял:«Для
решения на опыте указанной политической проблемы нуж-
но пойти по пути эстетики, ибо путь к свободе ведет толь-
ко через красоту»15. Шиллер рассуждал об отношении
между государством, построенным на силе, и человеком,
подавляемым его мощью; в современных условиях оно ме-
шает ему проявлять свои идеальные возможности. Народ
должен быть «достойным и свободным променять государ-
ство нужды на государство свободы»16. Он критически ха-
рактеризовал дух времени, пренебрежение государства к
достоинству человека, разобщение людей, власти, партий.
Отдельная личность вынуждена жертвовать своей целост-
ностью во имя целей, навязанных ей извне. Шиллер в
восьмом письме слагает дифирамб гордому пытливому
человеческому разуму, который очистится от ложной со-
фистики.
В отличие от Тургенева и Достоевского не эстетическая
теория и прославление «чистой» красоты, которая должна
спасти человека в корыстном мире от пошлого мерканти-
лизма и низменных утилитарных потребностей, привлекла
Герцена в Шиллере. Его заинтересовала политическая
доктрина немецкого теоретика искусства, как и характер-
ное для эпохи Просвещения преклонение перед культом
разума. Герцен жил в крепостнической России, где и ду-
мать было нельзя об осуществлении политических прав
гражданина. Не исключено, что название герценовских
«Писем об изучении природы» навеяно письмами Шиллера.
Его привлекала и форма — сочетание жанра письма и
научной диссертации,— позволяющая свободно излагать
свои мысли.
Философско-эстетическая концепция Шиллера была
итогом его размышлений и вершиной художественной
мысли Германии конца XVIII — начала XIX в. Герцен с
интересом отметил ее прогрессивную политическую на-
правленность. В сравнении с этической надклассовой мо-
ралью Гердера это был значительный шаг вперед как
следствие осмысления опыта Великой французской рево-
люции. Его привлекла острая критика феодально-буржу-
азных порядков, превращающих человека в придаток к
бездушному государственному механизму. «Царство сво-
3 Радек Л. С.
https://vk.com/kopilka_filfaka
боды» оказывалось необходимой предпосылкой для тор-
жества искусства и красоты, хотя Шиллер отвергал на-
сильственные методы ломки прогнившего государства.
Положительная программа книги была утопичной, но дух
критицизма был созвучен русскому философу, не мыслив-
шему расцвета искусств вне осуществления гражданских и
политических свобод. Несбыточной и нереальной была
мечта поэта о возвращении к гармонии античного искус-
ства. Но не в этом был главный пафос книги в оценке
Герцена, который напряженно размышлял над историче-
ским опытом развития европейских народов и трудами вы-
дающихся людей и ученых. К слову сказать, Шиллер не
только следовал за Кантом, но и полемизировал с ним, на-
ходя учение о нравственном долге, подавлении чувствен-
ности, человеческих влечений и склонностей слишком
жестким17.
Страницы дневника Герцена (лето 1843 г.) представ-
ляют своеобразные диссертации-трактаты. Он перечиты-
вает труды по истории Франции, Англии, Германии, Евро-
пы, христианства; выписывает эпизоды и факты, поразив-
шие его воображение; комментирует их; осуждает цинизм
властей, которые видят назначение русского народа лишь
в поддержке самодержавия. Читая «Историю XVIII сто-
летия» Шлоссера, Герцен отмечает бесчеловечность само’
державия, которое обезумело, «пировало, плахой и цепями
останавливая голодный крик страждущей толпы» (II,
с. 298). Европа залита кровью, государства разорены; в
России Петр 1 кнутом и топором насаждает «гуманизм».
Невольно вспоминается горькое обобщение Крупова об
«автобиографии сумасшедшего».
Писатель взывал к разуму, чтобы вынести приговор ис-
тории. Он не отрицал наличие в ней прогресса, но видел,
что пути ее развития не совпадают с представлениями ра-
зума. Его скептицизм связан с диалектикой духовных ис-
каний, пониманием расхождения логики с фактическим
положением дел в мире. Гегель доказывал, что всемирно-
исторический процесс совершался разумно, по закону
необходимости — в мире царит разум. Герцен занял про-
тивоположную позицию: парадоксальные факты и ситуа-
ции, приводимые Круповым, являются контраргументами
по отношению к идеям философа и других историков —
приверженцев консервативных учений.
В «Письмах об изучении природы» Герцен не смог
дать анализ и оценку данных теорий. Отчасти эту задачу
он выполнил в социофилософском этюде — повести «Доктор
34
https://vk.com/kopilka_filfaka
Крупов», где в предельно краткой форме излагаются
взгляды на историю. Отталкиваясь от тезиса — гегелев-
ской системы,— Герцен выдвигает антитезис — теорию
Крупова, отрицающего посылку о правящей роли разума
в мире. Синтез двух противоположных начал, разрешение
противоречий мыслитель видел в социализме.
В публицистике и в очерках Герцен тяготел к диало-
гической форме изложения идей, драматизированным
трактатам. Он предпочитал излагать взгляды не в виде
монолога, а в форме живой полемики, спора с реальным,
подразумеваемым или воображаемым оппонентом. Диа-
логические сценки, главки, драматизированная форма
высказывания мнений естественна, так как он не предла-
гает безапелляционно готовых решений, но делится с
другими своими сомнениями, раздумьями; ему нужен со-
беседник, адресат, даже если речь идет о дневнике (обра-
щение к будущим поколениям, которым не понять всего,
что пришлось испытать его современникам). У Герцена
нет окончательного ответа, он весь в поисках истины, и
сам процесс обретения ее проходит перед нами: это мыс-
ли вслух, запечатленные на бумаге. Он спорит не только с
идейным противником, но и с самим собой, отвергая мне-
ния, которые еще недавно разделял. Ему так же, как
Белинскому, Достоевскому, нужен был спор, чтобы он
мог с полным блеском раскрыть свой талант полемиста.
Столкновение противоположных взглядов придавало край-
не драматический характер системе развертываемых идей,
а возможные возражения вдохновляют каждую из сторон
на поиски новых доказательств своей правоты. И Герцену
был нужен сильный оппонент, каким оказался Тургенев.
Идеи, волновавшие Герцена, теоретика и человека, во-
плотились в его художественном творчестве. В «Записках
одного молодого человека» (1840—1841) мы находим ряд
идей, мотивов и суждений, развиваемых позже в повести
о Крупове. Герой «Записок» воспитан на литературе, вну-
шившей прекрасные, но ошибочные представления о дейст-
вительности, от столкновения с которой они быстро раз-
веялись. Не прошла бесследно для рассказчика отрица-
тельная манера преподавания литературы Пациферским.
В юности он воспринимал историю с романтически-теат-
ральной стороны, видел в ней эстетическую школу нрав-
ственности. Но юность с ее восторгами миновала, начались
вынужденные странствия в «худший город в мире» — Ма-
линов; завиральные идеи облетели, юноша стал «просто
человек» (не примите, что пошел в лакеи, иронизирует Гер-
з* 35
https://vk.com/kopilka_filfaka
цен в связи с этим понятием: таким было обращение по-
мещиков к слугам).
Романтически настроенный герой болезненно пережива-
ет противоречие между мечтой и действительностью, идеа-
лом и прозой, поэзией и жизнью18. В противоположность
ему доктор Крупов — немолодой, умудренный жизнью чело-
век — пессимист: его скептицизм определяется обстоятель-
ствами. Быт жителей Малинова описан в гротескно-сати-
рических чертах. Именно здесь в результате изучения нра-
вов людей сложилась мрачная философия Крупова. Герце-
новский герой с разочарованием и скепсисом воспринимает
как общее, так и частное. Захолустный Малинов — город
призраков, грубых животных желаний: «Больные в доме
умалишенных меньше бессмысленны» (I, с. 293). Тут же
следует замечание, что природа «безжалостно развивает
нелепости чрезвычайно последовательно», и в ней, как в
шекспировских драмах, тесно спаян «глубоко трагический
элемент с уморительно смешным» (1, с. 294). Мир нелепо-
стей, как фатум, с детства довлеет над людьми, впиты-
вающими нечеловеческие понятия: желания малиновцев
определяются конформизмом и жаждой денег; мимо их
сознания прошли походы Наполеона, землетрясение в Лис-
сабоне.
Повесть Герцена о молодом человеке с характерным
жанровым обозначением «записки» предваряет элементы
структуры и композиции, «наукообразного» стиля и пафоса
«Доктора Крупова» — полуфилософского, полубеллетри-
стического произведения; лирическое начало в нем подчи-
нено общему идейному замыслу. Писатель использует
прием введения в сочинение «любопытных» отрывков из
журнала, записей из дневника, ссылок на найденную тет-
радь, что определяет незаконченность, фрагментарность и
недосказанность повествования. Вставленные в сюжет эпи-
зоды носят название «Патриархальные нравы города Ма-
линова». Крупова в «Записках» предвосхищает фигура
Вольтерьянствующего доктора, давно забывшего медицину
и шокирующего уездных обывателей своими остротами и
материализмом. Рассказчик приводит многочисленные при-
меры психопатологии людей. В них отразились наблюде-
ния самого писателя, его неприятие мира бездуховности,
филистерства, косной среды, раз и навсегда заведенного
ритуала, определяющего бездумный образ жизни чиновни-
ков и всех малиновцев. Стиль писателя характеризует
множество наукообразных сносок, литературных, иноязыч-
ных, латинских цитат и примечаний — своеобразная де-
36
https://vk.com/kopilka_filfaka
монстрация учености автора. Его
сплав шутки, иронии, сарказма, н
для Герцена — средство духовного
ства от власти предрассудков, рел
тов.
Живая индивидуальность берется как точка отсчета в
системе координат необъятного мира житейских противоре-
чий: учесть их не может никакая теория. Жизнь толпы
определяется внешним стечением обстоятельств. Им проти-
востоит Трензинский, которого роднит с Круповым скеп-
тицизм неудачника. Человек практический, он не приемлет
равнодушия Гете к политике и безличного духа гегелев-
ской философии, отрицает ограниченное филистерство.
Действительность корректирует теорию: человек или при-
миряется с жизнью, или отвергает всякое примирение с
ней. Трензинский видит в истории проявление закона ми-
ровой логики и безумия: развитая личность с се созна-
нием вступает в конфликт с филистерской толпой и пош-
лой средой. Быт малиновцев нелеп, но они не задумыва-
ются над этим. Один Трензинский выделяется из среды,
где все определяет власть обычая и рутины. Шутовство,
сарказм героя — это маска, прием заострения и одновре-
менно протест против неразумия мира обывателей. Таким
способом стремится он повлиять на тех, кто смирился с
пошлостью, безысходностью и бесперспективностью своего
существования.
Бесцветность, монотонность и духовная скудость жизни ‘
малиновцев вызывает у автора саркастическое замечание,
что во всем этом городе было лишь три выразительных
глаза: один у болонки и два у барышни. «Зоологическому»
миру провинциального высшего общества противопоставлен
едва ли нс единственный «луч света» в лице отклоняюще-
гося от рутины Трензинского. Многое, однако, не договари-
вается, характер его не объяснен, героя сопровождает ат-
мосфера неясности и тайны. С идеализацией подобного
положительного типа встречаемся мы и в произведениях
Тургенева.
В «Записках одного молодого человека» проблема ан-
тиномии ума и безрассудства решается с позиций роман-
тика-идеалиста, пережившего утрату юношеских иллюзий.
В «Докторе Крупове» иное: мир оценивается с позиций
трезвого реализма и материализма. Своим критицизмом
автор будит мысль и зовет па борьбу против косной дейст-
вительности. Одинокий скептик Крупов — это состарив-
шийся Чацкий: по законам науки и медицины ставит он
37
https://vk.com/kopilka_filfaka
диагноз больному обществу. Герою-аналитику все важно:
и частные случаи, и общая статистика отклонений от по-
нятий здравого смысла: «И кто-нибудь скажет, что это нс
поврежденные!» (IV, с. 261).
Герцен — наследник обличительной традиции европей-
ской и русской сатирической литературы. Его язвительная
ирония вызывала у Грановского ассоциацию с Вольтером,
который так же острил в свое время19. В «Кандиде» обы-
грывалось положение — все к лучшему в этом лучшем из
лучших подлунных миров — и доводилось до абсурда, так
как логика развития событий доказывала обратное. Гер-
цен упоминает имя просветителя Вольтера. Художествен-
ный сюжет не исключает пространных историко-философ-
ских рассуждений. Они-то и являются главным идейным
центром, ядром, вокруг которого концентрируются осталь-
ные сцены, явления и факты.
В повести «Доктор Крупов» нет гротескного сатириче-
ски заостренного преувеличения, открытого шаржа: герою
незачем выворачивать наизнанку привычные отношения
людей. Достаточно посмотреть на них под определенным
углом, чтобы обнажилась их очевидная нелепость. Герой
объявлен поврежденным, но по существу все обстоит на-
оборот. Поврежден не ум человека, а социальный меха-
низм, по которому развиваются события в мире. Парадок-
сальность ситуации в том, что врач-аналитик, которого обы-
ватели считают помешанным, в действительности является
самым здравомыслящим из всех, объявляя ревизию безум-
ному миру. Больны мир, общество, строй, вся система по-
литических учреждений. Считаясь с цензурой, Герцен при-
бегал к аллегориям, представлял героя как чудака, хотя
суждения последнего — это большей частью мысли само-
го автора. «Теория» доктора представляется как факт пси-
хического расстройства, но Герцен помнит, как Чаадаев,
указавший в «Философическом письме» на ненормальность
существующих отношений, по высочайшему повелению был
объявлен сумасшедшим, так как осмелился вынести свой
приговор тогдашней России. Безумцем объявило фамусов-
ское общество Чацкого. С точки зрения власти только че-
ловек не в своем уме мог заявить, что все действитель-
ное— неразумно, а все неразумное — недействительно, не
имеет права на существование и неизбежно должно по-
гибнуть.
Богатый жизненный опыт, наблюдательность и склон-
ность к обобщениям делают Крупова исключением из пра-
вил, возвышают над средой. Он подверг критическому ос-
38

мыслению все, что являлось для большинства непререкае-
мым авторитетом и догмой. Его сарказм и скептицизм
были формой революционного отрицания существующих
порядков. Но это и ирония писателя в собственный адрес,
вытекающая из сознания бессилия изменить что-либо в
мире: одних апелляций к совести и разуму мало, чтобы пе-
реубедить людей, заставить их критически посмотреть на
себя и отказаться от соучастия в творимом зле. Если ми-
ром правит мнение и человек — мера всего, почему же
все обстоит так скверно?
К аномалиям социального устройства относятся скопи-
домство, чинопочитание. Где-то на одной параллели ока-
зываются такие заведения, как дом для умалишенных и кан-
целярия врачебной управы. Спиртные напитки «помогают»
излечиться от умственных способностей, искусственное со-
стояние безумия становится естественным. Чтение истори-
ческих трудов, газет, отчетов о путешествиях убеждают ста-
рого скептика в справедливости безотрадных выводов о
неразумности мира. История —это «всемирное хрониче-
ское сумасшествие», «хроническое безумие», а рассказ о
ней — бюллетень сумасшедших домов, автобиография су-
масшедшего.
Есть определенное различие между утвердившейся в
просветительской литературе XVIII в. фигурой наивного
и простодушного простака или умного шута — носите-
лей здравого смысла — и персонажем Герцена. Излюблен-
ным героем романтиков также нередко было естественное
дитя природы. Левка — такой же вариант простодушного,
своего рода иллюстрация к теории врача, который с точ-
ностью медицинского диагноза определяет, в чем заклю-
чается болезнь мира. Левка не столько дурак, сколько
личность, инстинктивно сопротивляющаяся давлению из-
вне, бездушному механизму общества в лице отца, желаю-
щего, чтобы он был таким, как все. И если его предоста-
вить самому себе, быть может, он окажется разумней тех,
кто считает его глупым, но давно лишился собственного
лица, являясь беспрекословным исполнителем чужой воли
и нелепого порядка. Беднякам дано право работать на
других и оставлять себе ровно столько, чтобы не умереть
с голоду. Жизнь их лишена всякой радости и разумного
смысла. Вся система направлена на сведение бесконеч-
ного количества индивидуальных ,,воль“, хотений и харак-
теров к общему знаменателю, стандарту, отчуждению. Дес-
потизм немногих предполагает слепое повиновение боль-
шинства. В этом видит Герцен причины царящего зла.
39

Соотношение историко-философских, публицистических
разделов и размышлений с чисто художественной канвой
(сельские картины) в какой-то степени предваряет осо-
бенности жанра русского философского романа и повести.
Темы ума и безумия, мудрого безумства имеют глубокую
традицию в народной культуре. Комедия с сатиром выво-
рачивала наизнанку общепринятые представления, глуми-
лась над ритуалом, освященным веками и властью. Проб-
лема абсурдности бытия и человека, Я и не-Я, разрабаты-
валась философами. Однако различными были побудитель-
ные мотивы критики и отрицания существующего зла у
Герцена и пессимистов, исходивших из представления о
неискоренимости порока и невозможности изменения при-
роды человека. Отвергая философию пессимизма, Герцен
считал, что его скорее следует упрекать в чрезмерном
оптимизме.
По замечанию исследователя А. Морозова, сатириче-
ский аспект в литературе определяет условность изобра-
жения героя, воспринимающего мир навыворот: «Средством
сатиры, оружием ,,разумного дурака14 становится „наив-
ность44... Привычное демонстрируется как нелепое и бес-
смысленное»20. Правда, в концепции «поврежденного» гер-
цеиовского доктора фигура наивного дурака Левки не
играет особой роли. Он по-своему разумен: сопротивляясь
давлению извне, Левка воплощает мысль писателя, что
отклонение от нормы помогает понять нелепость самой
«нормы». Его поведение никому не помеха. Ирония писате-
ля граничит с «черным юмором»: от такого смеха не смеш-
но. Жизнь трагична. Приводимые анекдотические случаи
из быта заурядных обывателей должны укрепить в мысли,
что подобного могло бы и не быть, если руководствовать-
ся здравым смыслом. Конфликты частные, личные, семей-
но-бытовые соотносятся с конфликтами всеобщими, исто-
рическими, глобальными (семейные неурядицы и Бородин-
ская битва). Чертой этико-эстетической концепции Герце-
на является стремление в себе видеть других, а в других
узнавать себя.
Реализм Герцена рассматривают как форму перехода
от психологического течения к социологическому21. Эту
тенденцию связывают главным образом со стремлением
автора «Былого и дум» к «отражению истории в челове-
ке». Однако тема «личность и история» была для Герцена
изначальной. Уже в романтических опытах начинающего
писателя выкристаллизовывалась одна из основных идей
его мировосприятия, что история — это роман, в котором
40

можно найти «то эстетическую школу нравственности, то
элементы безумия»22.
Герценовская система взглядов на историю в главных
чертах сложилась в 40-е гг. Тема борьбы двух миров —
реакции и прогресса — осталась определяющей для Гер-
цена — писателя и революционера. С ней связана пробле-
ма формирования личности и ее способности дать активный
отпор косной среде. Поэтому его привлекала психология
гордого, разочарованного индивида лермонтовско-байронов-
ского склада, и характер героя он объяснял не врожден-
ными качествами, а социально-историческими причинами.
Герцен видел в человеке преломление противоречивых
общественных отношений времени, полагая, что чинопо-
читание, раболепие перед власть имущими — все это
спутники несовершенного социального устройства и мыс-
лящим людям необходимо в срочном порядке изыскать
средства для его преобразования.
Писатель осознавал трагический разрыв между про-
светительскими идеалами и реальной действительностью и
настойчиво искал возможности политическим путем воз-
действовать на господствующую систему во имя народ-
ного блага. Социологизм и психологизм у него не проти-
востоят друг другу, а идут рядом, переплетаясь. Вместе с
тем упор на первое у Герцена выражен более открыто,
чем у Тургенева. Этим и объясняется его постоянная тяга
к написанию биографий (своей и друзей), к жанрам
дневника, письма-исповеди, мемуарам. От романтического
неприятия среды до осознания в теории, а затем и на
практике необходимости кардинального изменения дейст-
вительности — такой путь прошел Герцен, утопический
социалист.
Он согласен с Круповым, разделяет его идеи, хотя
внешне как будто открещивается от них. Писатель про-
водит незримую грань между собой и рассказчиком. Он
критикует религию как проявление человеческого без-
умия, симптомы которого проявлялись как в античности,
в средние века, так и в современном мире, и осуждает ее
за освящение насилия, эксплуатации и несправедливости.
«Эпидемической дури» подвержены целые сословия: «Про-
поведовали любовь — и жили в ненависти, проповедовали
мир — и лили реками кровь» (IV, с. 264). Герцен высмеи-
вает предвзятый субъективизм во взгляде на историче-
ский процесс тех благонамеренных историков, которые
«стремятся везде выставить после придуманную разум-
ность и необходимость всех народов и событий; совсем на-
41

против, надобно на историю взглянуть с точки зрения па-
тологии, надобно взглянуть на исторические лица с точки
зрения безумия, на события — с точки зрения нелепости
и ненужности» (IV, с 264).
Столь же невеселую картину рисует воображение
Тургенева, когда он размышляет о ходе истории. С герце-
новской язвительностью и горечью излагает он в повести
«Довольно» свой взгляд на пеструю и несложную картину
однообразного человеческого быта, не меняющегося, по
существу, на протяжении веков: «То же легковерие и та же
жестокость, та же потребность крови, золота, грязи, те же
пошлые удовольствия, те же бессмысленные страданья во
имя... ну хоть во имя того же вздора, две тысячи лет тому
назад осмеянного Аристофаном... те же ухватки власти, те
же привычки рабства...» (IX, с. 118—119). Мрачным, тра-
гическим тиранам прошлого вроде шекспировского Ричарда
писатель противопоставляет современный тип тирана; его
отличие в том, что он не знает угрызении совести и спо-
койно почивает ио ночам... В истории Тургенев не видит
ничего утешительного, как бы солидаризируясь с Крупо-
вым, заключавшим в виде парадокса: «Через тысячу лет
двумя-тремя безумиями будет меньше» (IV, с. 263).
Повесть «Доктор Крупов» — явление художественной ли-
тературы, поэтому было бы односторонним актом извле-
кать из нее лишь философемы и тезисы в ущерб структуре
текста. Дело не сводится к выяснению историко-литератур-
ных реалий, ибо для писателя важен взгляд в целом, ут-
верждение своей концепции. В повести выявились харак-
терные особенности индивидуальности, мысли, стиля писа-
теля-публициста, его творческий облик. В ней наблюда-
ются элементы устойчивой структуры художествен но-пуб-
лицистического мышления Герцена, опровергающего реак-
ционные догмы в истолковании исторической действитель-
ности. Не случайно ключевые мотивы повести, как и ее
герой, оказались сквозными для писателя, всплывая дол-
гие годы спустя в его художественных произведениях и
публицистике. Даже возможность открытого выражения
своих взглядов в эмиграции не привела Герцена к отказу
от найденных приемов, образности, стилистики. Поэтому
нельзя ограничиваться лишь подысканием социолого-идео-
логического эквивалента содержанию, минуя специфику
художественной формы. В очерках «С того берега» док-
тор-скептик отвергает чрезмерно оптимистические упова-
ния и приписывание человечеству мнимых добродетелей и
доблести. Человеческая драма разрешится социальным
42

братством, и вера в будущее человечества выше веры в
царство небесное.
Яркие зарисовки идейных исканий русской интеллиген-
ции 40-х гг. (четвертая часть «Былого и дум») помогают
зримо представить ту мрачную атмосферу, в которой созда-
вал Герцен свои произведения. Не устами вымышленного
героя, а от своего лица повествует он о трагической уча-
сти Чаадаева, сказавшего, «что прошедшее России пусто,
настоящее невыносимо, а будущего для нее вовсе нет...»
(IX, с. 140). Николай I объявил дерзкого вольнодумца су-
масшедшим и запретил ему писать; доктор выдавал сви-
дительства о болезни, а он с презрением «смотрел на эти
шалости в самом деле поврежденного своеволья власти»
(IX, с. 141). Чаадаев представлял собой живой и грустный
упрек России, не пощадившей смельчака. Высочайшее пове-
ление не только не уронило его авторитет, но еще более воз-
высило в глазах общества. Мысль оказалась сильнее гру-
бой власти: «Насколько власть „безумного" ротмистра
Чаадаева была признана, настолько „безумная" власть Ни-
колая Павловича была уменьшена» (IX, с. 143). Данные
исторические реалии вполне вписываются в гнетущую кар-
тину, рисуемую воображением Крупова, когда он касался
устройства жизни как в прошлом, так и в настоящем. Но
если о безобразиях крепостного права герой мог сказать
лишь мимоходом, намеком, то Герцену-эмигранту незачем
было прятать правду. Новгородская служба-ссылка давала
богатый материал мемуаристу. В «Былом и думах», в пуб-
лицистике он показывал ту изнанку жизни крепостного
крестьянства, о которой не мог писать автор «Записок
охотника» (неосуществленный замысел рассказа «Земле-
ед»). Он не смягчал социальный антагонизм, приводя фак-
ты пыток, избиений помещиками крепостных, доводимых
до отчаяния; правда, случалось и наоборот, что крепостные
секли своих господ. Писатель хочет поведать миру о «мар-
тирологах страшных злодейств» (IX, с. 86). Мы не должны
забывать, что Тургенев был одним из внимательных чита-
телей и ценителей герненовских мемуаров и находил в них
много поучительного.
Немало печальных страниц мемуаров и статей посвятил
Герцен людям своего круга, жертвам безвременья. Он по-
стоянно делал выпады против «поклонников целесообраз-
ности, милых фаталистов рационализма» (X, с. 316), за-
крывающих глаза на положение в стране. И если русская
литература создавала чисто художественные типы, то Гер-
цен дал документально точные зарисовки с натуры «рус-
43
https://vk.com/kopilka_filfaka
ских Гамлетов», чулкатуриных, не уступающих по силе
образам Тургенева, Достоевского, Гончарова. На примере
четы Энгельсонов — неуравновешенной, нервной, совер-
шенно неприспособленной к суровым требованиям жиз-
ни — он демонстрировал «всю сложную, болезненную сло-
манность людей последнего николаевского поколения» (X,
с. 334). Неприкаянные и потерянные, из породы сложно-
патологических субъектов при всем их уме и образован-
ности, они были «нервные, болезненные и поломанные» (X,
с. 343); что-то в них было «испорчено, повреждено».
Здоровая натура писателя противилась подобным пато-
логическим явлениям, хотя как художник-аналитик он нс
мог пройти мимо них, тем более, что эти люди были близ-
ки Герцену и оказались в роли несостоявшихся революцио-
неров. Жизнь Энгельсонов оборвалась нелепо и бесплодно,
так как они не смогли организовать себя и подчинить все
главной цели — борьбе против самодержавия. Кроме этого,
причиной их гибели Герцен считал удушливую, порабощаю-
щую атмосферу николаевского царствования, нравственно
убивающую наиболее одаренных индивидуумов. «Что не
погибло, вышло больное, сумасшедшее» (X, с. 345). Бо-
лезненная страсть к самоанализу, «психическому самоби-
чеванию» была постоянным спутником лишних людей.
Описывая подобные явления, Герцен руководствовался
мыслью о несовместимости самодержавных порядков с
устремлениями благородных и честных умов — слабые по-
гибают.
К теме «Доктора Крупова» Герцен снова возвратился в
1868 г., сочинив «Анти-Крупова», развивающего и оспа-
ривающего философские тезисы своего «литературного от-
ца». В письме Тургеневу (20 декабря 1867 г.) из Милана
он сообщал о фуроре, который произвел «Крупов» (во
французском переводе) в литературно-ученых кругах Фран-
ции. Герцен не разделяет мнения писателя, преклоняюще-
гося перед искусством, которое поможет преодолеть кри-
зис в обществе. Он пишет о ненормальности людей, соз-
дающих грандиозные каменные глупости — соборы для
славы божьей,— в то время как они не могут устроить соб-
ственные дела: «Да и вряд в художестве ли выражается
теперь человечество — я смотрю на эту мраморную бело-
вежскую чащу здешнего собора. Такого великого, изящного
вздору — больше не построят люди» (XXIX, с. 242). Гер-
цен говорит Тургеневу, что прав был старик Крупов, рас-
суждавший еще 20 лет назад, что история — хроника че-
ловеческого безумия.
44

Герой-парадоксал ист
в художественной системе Герцена
Критика алогизма мира.
Особенности изображения времени
и поэтики реализма Герцена и Тургенева
Тема скептика, обличителя абсурдности современной
действительности, является ведущей в художественном
творчестве критического реалиста Герцена, будучи связан-
ной с вопросами революционного преобразования общества.
Мир плохо поддавался лечению смехом. Понадобился не
шут с озорными насмешками и проделками, а человек вы-
сокого ума, гамлетовского склада и мысли, способный из
наблюдений над частными явлениями сделать обобщающий
вывод, каким бы безотрадным он ни был. Образ доктора,
помышляющего об излечении мира, снова и снова появля-
ется перед читателем. В повести «Поврежденный» (1851) —
знакомая ситуация «доктор и больной». Но здесь врач во-
площает принцип несокрушимого здоровья, оптимизма, без-
заботности, у него «славное пищеварение и не излишне
развитые нервы» (VII, с. 366). Его антипод — пациент
Евгений Николаевич с болезненными лицом и душой.
Рассказчик встречается со своими соотечественниками на
юге Италии, но природа не радует больного. Лекарь, здо-
ровяк-оптимист, никогда не ломал головы над неразрешен-
ными вопросами, отлично зная все решенные. Но «повреж-
денность» героя-пациента не заключает признаков душев-
ной болезни. Он прсдобрейший и преумнейший человек,
если бы не «сошел с ума». Сестра не желает его приезда
в имение, чтобы он не стал проповедовать мужикам ком-
мунизм. Рассказчик аттестует Евгения Николаевича как
помещика-коммуниста. Таким образом, отвлеченное осуж-
дение всего с позиций абстрактного разума приобретает в
повести неожиданный политический оттенок. Из сюжета
вытекает, что одной из причин надломленности и болезни
героя была неудачная любовь к горничной Ульяне, напо-
минающей тургеневских героинь из «Записок охотника»:
простая девушка любит барина, но сомневается в его
любви, не считает себя ровней и расстается с ним («Петр
Петрович Каратаев»).
Больной намеренно дразнит самодовольного лекаря
рассуждениями о земном шаре как неудавшейся или боль-
ной планете: «Я того и смотрю, что земной шар или лоп-
нет или сорвется с орбиты и полетит» (VII, с. 370). Раз-
45

вязный болтливый лекарь только бесит больного своим
мнимым превосходством и бестактностью. Говоря об эво-
люции планеты, Евгений Николаевич приходит к мрачному
выводу: «История сгубит человека, вы что хотите гово-
рите, а увидите — сгубит» (VII, с. 371). «Поврежденный»
привлекает рассказчика независимой отвагой ума, протес-
том против безразличия и сытости, тогда как лекарь при-
бегает к глупым предосторожностям, опасаясь за его жизнь.
Больной не верит ни в какие авторитеты, и парадоксы его
по-своему последовательны. Самоуверенность доктора вы-
зывает больше сомнений, чем рассуждения больного. По-
скольку это заболевание особого свойства, практический,
«подкожный» ум лекаря мог лишь усилить болезнь духа
пациента, а не излечить. Больной полагает, что интеллект
бессилен и потому все идет не так. Он завершает свою
исповедь монологом о разобщенности голодных народных
масс и пресыщенной богатством элиты, избалованных де-
тей цивилизации. Выход — в возвращении к природе, хотя
Герцен не в этом видел решение социальной проблемы.
Таким же неудачником, «умной ненужностью» является
герой незаконченной герценовской повести «Долг прежде
всего» (1851). Анатолю Столыгину присущи скептицизм,
неумение найти ясную цель и дело, выйти из состояния
«хаотического брожения»: «У Анатоля были прекрасные
симпатии, но не было ни направления, ни цели; его стрем-
ления больше определялись отрицательно, он лучше знал,
к чему он чувствовал отвращение, нежели к чему влекло
его сердце» (VI, с. 426). Воспитывался он в доме старого
отца-вольтерианца. Будучи невольным участником подав-
ления восстания в Польше, Анатоль отверг «ужасы и без-
умие победившего самовластия» (VI, с. 427). Борьба веры
с сомнением в душе русского дворянина завершается по-
бедой мистицизма, и он переходит в католическую веру.
Но ему так и не удается подавить скептицизм и голос
трезвого рассудка. Изнемогая от бремени мучительных
сомнений, Столыгин отправляется выполнять свой долг?
«проповедовать религию, в которую он не верил» (VI,
с. 431). Герой — вариант лишнего человека — везде ока-
зывается чужим.
С «поврежденным» и его неразлучным спутником —•
доктором — мы вновь встречаемся в цикле Герцена «Кон-
цы и начала» (1862—1863), где автор ведет полемику с
Тургеневым по кардинальным вопросам времени. «Письмо
седьмое» представляет «старых знакомцев» — лекаря и
чудака-философа, с точки зрения «поврежденного» смело
46
https://vk.com/kopilka_filfaka
решающего трудные проблемы (XVI, с. 186). Прием само-
цитирования часто встречается у Герцена, помогая образно
проиллюстрировать несогласие с тургеневской идеализа-
цией буржуазной Европы. Фигура врача, сквозная в твор-
честве публициста, приобретает значение символа, ком-
плекса определенных идей, взглядов, настроений. Персонаж
наделяется мыслями автора; в рассуждениях «поврежден-
ного» ощущается герценовская интонация, но, завершив
произведение, автор продолжает жить, развиваться, менять
свои взгляды, т. е. находится в постоянном процессе роста
и изменения в отличие от статичного героя. К тому же тип
приобретает функцию указателя определенных авторских
идей, их обобщения в образной форме. Писателю нет не-
обходимости каждый раз начинать заново: художественный
образ уже заключает в себе тот минимум необходимого ло-
гико-смыслового содержания, отталкиваясь от которого
Герцен развивает свою мысль. Этим объясняется прием
автоцитирования образов.
Но между литературой и действительностью нет абсо-
лютного тождества. Даже предельно воплощаясь в герое,
передавая ему часть своих настроений, повествователь не
может выразить себя в нем полностью; в любом случае
соблазн их отождествления грозит риском неожиданных и
произвольных выводов. Приписывание художнику мнений
персонажа может быть и верным и ошибочным, и надо
учитывать общую концепцию писателя, чтобы на основе
произвольно подобранных цитат не сделать поспешных
выводов. Для Герцена неприемлемы обе крайности; сытый,
бездумный, ограниченный оптимизм лекаря и болезненный,
пессимистический, ущербный взгляд «поврежденного». По-
следний ему ближе, поскольку критическая направленность
мысли героя заставляет думать, негодовать, оспаривать его
утверждения или соглашаться с ними. Писатель не разде-
лял выводов автора «Философических писем» Чаадаева.
Однако «безумец» был на голову выше своих судей и об-
винителей, симпатии общественности были на его стороне.
Борьба Герцена против теорий разумности мира определя-
лась не тем, что сатирик шел от «вольтеровской школы», а
его восприятием гегелевской философии, «так гордо и сво-
бодно плывшей по морю логики...» (VI, с. 112).
Бодряк-лекарь со своим скорбным спутником собира-
ется теперь в Америку, так как Европе не удается выле-
читься от болезни; процесс идет слишком медленно. Ин-
тересна косвенная аналогия, с одной стороны, между боль-
ным персонажем и Европой, и с другой — здоровяком-док-
47

тором и Америкой. Герой повести «Поврежденный» Евге-
ний Николаевич постарел, глаза стали еще более грустны-
ми. Все тот же лекарь-ортодокс саркастически называет
его Гамлетом, гробокопателем. Этот взгляд созвучен с
тургеневской трактовкой темы русских гамлетов с их не-
решительностью, мнительностью, раздвоенностью, разры-
вом между словом и делом. Персонажи повести волей ав-
тора включаются в современный поток времени, вступают
в диалог с писателем, размышляют об отношениях между
странами, об Европе, в которой мечты о всеобщем благе
уступили место желанию пожить в свое удовольствие. Гер-
цен делает выпад в адрес русских славянофилов, патрио-
тов, «отыскивающих с IV7 столетия свое отечество и свою
самобытность» (XVI, с. 190).
Писатель ставит диагноз современному человеку, испы-
тывая его на прочность:- поддается ли он нивелирующему
влиянию буржуазии или найдется в нем сила для измене-
ния собственной природы и обновления мира? Пойдет ли
Россия мещанской полосой или минует этот путь развития?
Оппонент упрекает его в том, что он сделал себе из скеп-
тицизма должность и занятие. Евгений Николаевич счи-
тает все усилия людей бесплодными, так как им не дано
увидеть плодов своей деятельности.
Герцен же развивает новую героическую тему дон-ки-
хотов революции, социалистов, поэтов, которые призывают
массы на борьбу (XVI, с. 180). Упоминание в письмах-
очерках шекспировских персонажей непосредственно вос-
ходит к положениям тургеневской статьи «Гамлет и Дон-
Кихот» (1860). Полемика ведется здесь на уровне обра-
зов-знаков, приобретающих особый смысл идеологических
категорий для участников диалога. Тургенев дает этико-
художественную концепцию двух типов — скептика и эн-
тузиаста; Герцена же привлекает не столько психологиче-
ский, сколько социально-философский анализ указанных
персонажей применительно к потребностям человечества.
Осмысление этих типов Тургеневым и Герценом, по суще-
ству, было начато в 40-е гг. Вопрос заключался в том,
какой психологический тип человека больше в духе вре-
мени: мнительный герой-теоретик гамлетовского склада
либо целеустремленный деятель-энтузиаст дон-кихотского
плана. Первый ассоциировался с типом лишнего человека
(русские скитальцы), второй — с образом нового челове-
ка, борца, революционера. Таким путем русская литера-
тура овладевала искусством пропагандировать прогрессив-
ные идеи, обходя препоны и рогатки цензуры: где нельзя
48

было говорить прямо, писатели прибегали к аллегориям,
символам, художественным образам и картинам, образам-
понятиям, наполненным большим социальным звучанием.
Противопоставление гамлетовского типа дон-кихотскому
условно и схематично, поэтому Тургенев и Герцен допус-
кали возможность слияния таких разнородных качеств в
одном лице: Тургеневу было созвучнее гамлетовское нача-
ло — сомнения и раздумья; в Герцене соединились теоре-
тик-мыслитель и революционер с врожденной потребностью
дела. Натура исключительно одаренная, он изведал и муки
отчаяния, наблюдая весь ход современной истории. Веря
в будущее, Герцен сомневался в скором осуществлении
идеалов социализма, что приводило его к раздвоенности,
не имеющей ничего общего с либеральными колебаниями.
Понимая сложность человеческой натуры, он искал выход
в активной деятельности и оправдывал тех, кто нс мог
проявить себя из-за враждебных обстоятельств.
Говоря о воздействии Достоевского на мировую литера-
туру XX века, современный исследователь Д. В. Затон-
ский заметил, что именно от него в творчестве Ф. Кафки и
Г. Бёлля идет изображение капиталистического мира, взя-
того как «отклонение», «как неправильность», как «бо-
лезнь», и человека, понятого как «непрямая функция об-
стоятельств...»23. Не умаляя значения традиций великого
реалиста, следует сказать, что все эти особенности нашли
яркое воплощение в художественной прозе Герцена 40-х гг.,
решительно осудившего историю как отклонение от нормы,
предлагаемой разумом. Будущее народов он связывал с
торжеством социалистических идей. В этом принципиаль-
ное отличие Герцена от деятелей эпохи Просвещения, на
идеях которых он был воспитан.
В очерках «Скуки ради» (1868) также фигурирует об-
раз доктора — чудака, скептика, любителя резких пара-
доксов, шокирующего обывателей своим юмором. Песси-
мистическая философия определяет своеобразие его иро-
нии и отрицания. Нередко сам Герцен-публицист выступает
в роли судьи, берущего и на себя вину за скверное состоя-
ние современного мирового порядка. Он укоряет нереши-
тельных и непоследовательных буржуазных либералов,
устранившихся от участия в революционной борьбе. Со-
циальные конфликты современности мыслитель соотносит
с темой столкновения классического и варварского миров,
завершившегося гибелью первого, несмотря на утончен-
ность античной культуры и цивилизации. Подобная анало-
гия укрепляла веру Герцена в победу новых начал жизни
4 Радек Л. С.
49
https://vk.com/kopilka_filfaka
над старой Европой: Россия — страна непочатых возмож-
ностей — может сыграть в истории ту же роль, что север-
ные народы по отношению к античной эпохе.
Герцен считал, что неразвитость ума и психология
людей повинны в сложившихся отношениях, понимая, что
события в мире зависят от более существенных факторов,
чем добрая или злая воля отдельных людей. Трагический
исход восстания декабристов па Сенатской площади, как
и поражение европейских революций он объяснил отсут-
ствием поддержки народных масс. Двояко трактовал пи-
сатель понятие «поврежденный ум». Во-первых, это трез-
вый, логичный, ясный взгляд нормального человека на
враждебные обстоятельства жизни, которые воспринимают-
ся всеми по привычке как нормальные, когда их следует
понимать наборот. Достаточно прямого взгляда на дейст-
вительность, чтобы обнаружилась ее абсурдность. Критика
неразумности социальных отношений приобретала острый
политический смысл в период николаевской реакции в
стране, когда Бенкендорф торжественно утверждал, что
прошлое России удивительно, настоящее великолепно, а
будущее невозможно даже вообразить.
Во-вторых, термин «поврежденные» Герцен относит к
представителям мира насилия: эксплуататорам, власть
имущим, реакционерам, не желающим понять, что ход ис-
тории против них, что их время истекает, как бы они ни
противились этому. В «Письмах к старому товарищу»
(1869) публицист размышляет о соотношении революции с
эволюцией, осуждает анархизм Бакунина, провозглашав-
шего грубую силу разрушения ради достижения поставлен-
ной цели. В данном случае Герцен употребляет понятие
«больной», «поврежденный» по отношению к врагам, не
желающим понять ожидающего их исторического возмез-
дия: «Проповедь к врагу — великое дело любви. Они (вра-
ги.— Л. Р.) не виноваты, что живут вне современного по-
тока, какими-то просроченными векселями прежней нрав-
ственности. Я их жалею, как больных, как поврежденных,
стоящих на краю пропасти с грузом богатств, который их
стянет в нее, — им надобно раскрыть глаза, а не вырвать
их — чтоб и они спаслись, если хотят» (XX, кн. 2, с. 593).
Так проявлялось у Герцена единство политической и
художественной мысли. Ключевое для его социально-эсте-
тической системы понятие «поврежденный» отличается
диалектической гибкостью и богатством смысловых оттен-
ков, заключает в себе гамму разнообразных чувств автора
в зависимости от реального контекста. Горькие парадоксы
50
Герцена навеяны разочарованием в развитии событий в
Европе и России. Трагедийной была сама действительность,
подсказывавшая писателям мрачные сюжеты. До отъезда
за границу Герцен еще возлагал надежды на демократию
Европы, но в огне нарастающих классовых битв домарксов
утопический социализм терял наивные мечтания кабинет-
ных теоретиков о бескровном воплощении в жизнь обще-
человеческих идеалов. Герцен знал отчаяние и трагедию
разочарования в общем и частном после событий 1848 г.
Но были у него, как и у Тургенева, высокие гуманистиче-
ские принципы и духовные ценности, в которые он не терял
веры, иначе бы он не смог ни жить, ни творить. Писатель
не стыдился в себе дон-кихотского начала и осуждал бес-
просветный пессимизм, отнимающий волю к жизни. Он
гордо нес до конца знамя революции и свободы.
«Давление времени» ощущали многие современники
Герцена, мировосприятие которых в силу исторических ус-
ловий было по неизбежности трагично. Это присуще пред--
ставителям потерянного поколения в романах и повестях
Тургенева; в мемуарах Герцена дается обширная галерея
литературных портретов ищущей русской интеллигенции,
обреченной на бездействие. Оба писателя вносили в лите-
ратуру высокое интеллектуальное начало, обогащали проб-
лематику критического реализма, показывая всю сложность
и противоречивость жизни той поры. Большие художники
умели мужественно смотреть правде в глаза. А склон-
ность к хорошим надуманным концовкам, оптимистическим
финалам была присуща литературе невысокого пошиба,
авторам, которые принимали мир таким, каким он был. К
тому же нет необходимости смешивать категории эстетиче-
ские с самой жизнью, поскольку отношение неравенства,
нетождествениости и здесь остается в силе. Вера, истори-
чески оправданная, поднимает писателя в глазах потом-
ков, тогда как иллюзии, вынашиваемые вопреки очевидной
реальности, остаются свидетельством его слабости.
Герцен говорил о несовместимости ума и безрассудства,
идей энциклопедистов и суеверной невежественной толпы,
противопоставляя ум грубому безумию силы. В «Былом и
думах» он писал об английском утопическом социалисте
Р. Оуэне, скончавшемся в 1858 г. Герцен придавал боль-
шое значение очерку об Оуэне, советуя сыну серьезно изу-
чить эту статью. Тургеневу он сообщает о печатании
«Полярной звезды» и намерении прислать ему «Оуэна» в
листах (XXVII, с. 136). Тургенев благодарит за альманах,
называет «прелестными» отрывки из мемуаров, добавляя:
4* 51
https://vk.com/kopilka_filfaka
«об Оуэне я еще не успел прочесть» (/7, IV, с. 212). Опи-
сывая кроткого наивного чудака, мечтающего о переделке
мира на разумных началах, Герцен находит его планы
фантастическими: Англия не внимала призывам «безум-
ного старика», человеколюбца к согласию и любви соот-
ветственно человеческой природе. Оп хотел добрым словом
убеждения спасти современный мир, утверждая, что обще-
ственный быт построен на ложных основаниях. Великий
святой «в уголовном процессе человечества» (XI, с. 211)
напоминает старого Крупова, тщетно взывавшего из люб-
ви к людям к их благоразумию. Герцен с грустью заме-
чает: «В мире ничего нет великого, поэтического, что бы
могло выдержать не глупый, да и не умный взгляд, —
взгляд обыденной, жизненной мудрости (XI, с. 213).
Буржуазную Англию Герцен назвал «классической стра-
ной сумасшествия», расценившей проповедь Оуэном эко-
номического переворота как «безумие», высшим актом ко-
торого явилось отрицание религии. Этого ему не могли
простить и сочли «апостола честности» безумным, тогда как
он жил в безумном мире и все же считал свет умным. В
духе рассуждений скептика-парадоксалиста Крупова Гер-
цен язвительно иронизирует, что государства не то что
сошли с ума, а еще не взошли в него. И виной этому —
хроническое «недоумие» людей. Виноваты во всем не лич-
ности, а общественное устройство. Мечтатель-утопист на-
ивно верил, что проповедью и упреками можно нравствен-
но изменить людей и содействовать таким образом изме-
нению мира. Но в основе государств лежала система
насилия и подавления личности и свободы: «декорации и
формы меняются, но начала те же» (XI, с. 223). Герцен
делает вывод, что Оуэн со своей проповедью был прав
перед разумом, но людям мало указать на ошибку.
Недостаток разума (логоса) привел к тому, что «исто-
рия развивалась нелепостями» (XI, с. 231). Писатель вы-
сказывает сомнение в близкой победе здравого смысла над
предрассудками веков. Протест горстки образованных лю-
дей во имя разума бессилен, человеческий муравейник
живет своими заботами. Примеров противоречий Герцен
находит достаточно и в истории нового времени. Характе-
ризуя захватнические войны Наполеона, писатель ирони-
зирует: «Он додразнил другие народы до дикого отпора, и
они стали отчаянно драться за свои рабства и за своих
господ» (XI, с. 244). В чем же смысл и польза всего про-
исходящего? Воображение мыслителя рисует безотрадные
картины. Но в истории бездна возможностей, замечает он,
52
https://vk.com/kopilka_filfaka
ее «растрепанная импровизация» может осуществляться в
любом направлении без программы и заданной темы; в
отличие от законов природы в ней все зависит от самих
людей.
Таким образом, из сопоставления рассуждений Герцена
с умозаключениями его персонажей можно видеть, что в
них много созвучного, порой идентичного. И все же в проти-
вовес распространенному представлению — образ шире
идеи — у Герцена мысль всегда впереди. Он знает больше
своего героя, видит дальше, понимает все глубже. Герцен-
мемуарист высказывает зрелое понимание той истины, что
отнюдь не мнение правит миром. Необходимы другие сред-
ства воздействия на него: объединение в политические
группы, революционная борьба. Герои-скептики в основном
отрицают мир призрачной, неразумной действительности;
их создатель идет дальше. Кроме отрицания ему необхо-
димо дело, и он его находит.
Автор «Былого и дум» оказал заметное воздействие па
русскую автобиографическую литературу, запечатлевшую
характеры участников освободительного движения в стра-
не. Тургенева привлекало идейное содержание и жизне-
утверждающий пафос герцсновских мемуаров, искренность
и правдивость обличителя старого мира. Находил отклик
у романиста и философский скептицизм Крупова, распро-
страняемый на все сферы жизнеустройства и миропорядка.
Сомнения Тургенева также связаны с неприятием темных
сторон жизни и поисками настоящих героев, людей дела.
Рефлектирующий дуализм, в свою очередь, не чужд был
Герцену, являясь частью его жизнепонимания, что сбли-
жало дворянского революционера с романистом, создате-
лем галереи лишних людей.
Тургенев и Герцен оставили превосходные литературные
портреты романтически настроенных сверстников из дво-
рянской интеллигенции. В романе «Кто виноват?» в обра-
зе Круциферского при всей его мнительности и социальной
ущербности нашел свое воплощение тип разночинца. Но на
примере другого героя романа — разночинца-врача Кру-
пова — намечались потенциальные возможности дальней-
шего углубления художественного образа. Как заметил
Г. Гай, «доморощенный скептик, медик-практик с его гру-
боватым материализмом, Крупов романа „Кто вдноват?и
вырастает в памфлете в социолога и мыслителя, воору-
женного передовыми философско-политическими воззре-
ниями своего времени — таков смысл эволюции разно-
чинца по Герцену...»24.
53
https://vk.com/kopilka_filfaka
Вслед за Герценом Тургенев проявил глубокий интерес
к анализу характера и психики разночинца-труженика, со-
циальная роль которого в жизни возрастала, в то время
как нравственный престиж аристократии падал. Герой тур-
геневской пьесы «Месяц в деревне» (1850) некоторыми
чертами и принципами предвосхищал будущего Базарова.
Созвучны были Тургеневу герценовские размышления над
смыслом истории. Отзвук круповских суждений звучит в
речах Базарова:
«— В теперешнее время полезнее всего отрицание —
мы отрицаем.
— Все?
— Все.
— Как? не только искусство, поэзию... но и... страшно
вымолвить... .
— Все,— с невыразимым спокойствием повторил База-
ров» (VIII, с. 243).
Мыслитель-теоретик Крупов, как и тип лишнего чело-
века, являлся двойником писателя и воплощал дух фило-
софского сомнения во всем и вся. Типологически Крупов
близок нигилисту Базарову; его последовательный скеп-
тицизм распространялся на все сферы человеческих отно-
шений и господствующей системы. В холодных, внешне
бесстрастных речах тургеневского героя содержится вос-
принятый от Герцена заряд политической ненависти ко
всякой риторике, позерству, предрассудкам, нравственной
беспринципности. По герценовским следам шли писатели
демократического лагеря — Помяловский, Слепцов — в
раскрытии идейного облика разночинца.
Герцен и Тургенев в равной мере понимали значение'
критического реализма Гоголя как эпохи в истории рус-
ской литературы и своим творчеством способствовали даль-
нейшему развитию его метода. Автор «Кто виноват?» де-
монстративно противопоставлял жанру традиционного ро-
мана о любви эстетический принцип социального анализа
противоречий современной жизни: «Я никак не намерен
рассказывать вам слово в слово повесть любви моего
героя: мне музы отказали в способности описывать любовь:
О ненависть, тебя пою!» (IV, с. 51). И все же о любви
он говорит, показывая важность идейных убеждений в
отношениях мужчины и женщины. Да и Тургеневу про-
славление возвышенной идеальной любви не мешало вы-
сказывать решительное неприятие всей системы крепостни-
чества. Как Любонька вела дневник в доме Негрова, так
и Елена Стахова делится с читателем своими раздумьями,
54
https://vk.com/kopilka_filfaka
что позволяет ощутить всю глубину нравственных пережи-
ваний и красоту помыслов героини. Роднила писателей
общность представлений об актуальных задачах современ-
ной русской литературы, выполнявшей роль «учебника
жизни».
Многое и отличало двух мастеров слова: Тургенев —
более традиционен; Герцен бросает смелый вызов норма-
тивным поэтикам, в том числе гегелевской эстетике, исхо-
дившей из принципа четкого разграничения литературных
родов и жанров и противопоставлявшей искусству теорети-
ческое мышление как высшую стадию развития духа. Но
уже Белинский считал, что публицистичность и интеллек-
туализм не являются помехой непосредственному творче-
ству, созданию художественных образов и картин. Гегель
же полагал, что искусство — низшая стадия в сравнении
с наукой и философией и для него губительна отвлеченная
мысль. История литературы и искусства опровергла один
из постулатов идеалистической эстетики: прогресс наук не
только не умалил значение художественного творчества,
но сделал его достоянием миллионов.
В творчестве Герцена наблюдается неповторимый сплав
литературы, публицистики и философии. Его мемуары —
это и художественная летопись эпохи, и исповедь, и доку-
ментально точная зарисовка, и очерк, и письмо; они же за-
ключают в себе особенности романного мышления; это
проникновенный лирический рассказ «о времени и о себе».
. Герцен доказал относительность и подвижность границ
между историко-философским этюдом, социологическим ис-
следованием, публицистическим трактатом, критическим
эссе и собственно художественным творчеством. Он не
считался с требованием чистоты литературных жанров.
Острота и динамичность мысли, тонкая наблюдательность,
богатство воображения и отзывчивость репортера-журна-
листа на события в мире определили особое место Герцена
в литературе. Он оказал огромное влияние на таких клас-
сиков русского романа, как Чернышевский, Тургенев, Тол-
стой.
https://vk.com/kopilka_filfaka
Глава II
ТВОРЧЕСКИЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ
ГЕРЦЕНА И ТУРГЕНЕВА В 50-е гг.
Творчество Тургенева в оценке Герцена
Герцен о значении «Записок охотника».
Тургенев о герценовских мемуарах.
Восприятие Герценом
тургеневских повестей о любви
В историко-литературном очерке «О развитии револю-
ционных идей в России» (1850—1851) Герцен писал о со-
временной литературе и ее высокой гражданской роли:
«Великий обвинительный акт, составляемый русской лите-
ратурой против русской жизни, это полное и пылкое отре-
чение от наших ошибок, эта исповедь, полная ужаса перед
нашим прошлым, эта горькая ирония, заставляющая крас-
неть за настоящее, и есть наша надежда, наше спасение,
прогрессивный элемент русской натуры» (VII, с. 247).
Данная характеристика антикрепостнического содержания
русской реалистической литературы в значительной мере
относится и к Тургеневу. В статье «О романе из народной
жизни в России» (1857) Герцен говорит об авторе «Запи-
сок охотника», что, не сгущая красок и избегая слишком
громких слов и патетики, он настолько реалистично изобра-
жает жизнь помещичьего дома, что «необычайно усили-
вает впечатление от этого поэтически написанного обви-
нительного акта против крепостничества» (XIII, с. 177).
Издатель «Колокола» полагал, что Россия никогда не за-
будет гражданского подвига писателя, который выступал
против крепостного права еще «при страшном господстве
Николая».
«Пульс живого сердца», по свидетельству Герцена, до
1848 г. в России бился только в литературной борьбе. Пе-
редовая литература бичевала всеми возможными сред-
ствами дворянско-помещичью Русь; ей довелось «взять
охотничье ружье и бить по земле и на лету дичь крепост-
ного права» (XVII, с. 102). П. В. Анненков в своих воспо-
минаниях подтверждал, что Белинский к концу жизни воз-
лагал большие надежды именно на беллетристику, и хотя
вопрос об отмене крепостного права был изъят из литера-
56
https://vk.com/kopilka_filfaka
туры, к нему нашли «потаенную дверь» такие произведе-
ния, как «Записки охотника» Тургенева, «Записки доктора
Крупова» Герцена, «Бедные люди» Достоевского, «Антон
Горемыка» и «Деревня» Григоровича. Под беллетристикой
критик подразумевал литературный жанр, который бы
разъяснял все социальные вопросы жизни. В оценке сочи-
нений Герцена для него важнее формы были идеи. Он не
придавал особого значения его чисто художническим тво-
рениям, признавая способность писателя к «богатырским
литературным упражнениям». По свидетельству Анненкова,
Герцен не без иронии рассказывал, что критик «гораздо
более любит наши сказочки, чем наши трактаты, да он и
прав». «Записки доктора Крупова» оправдали надежды на
«лучезарный ум» автора: «Это была тоже сказка, сказка,
захватывавшая глубокие психологические и социальные во-
просы»1
Герцен видел в сатире могучее средство разрушения
всего отжившего и считал, что передовая русская литера-
тура николаевского времени была оппозиционной по отно-
шению к властям и господствующему строю, неустанно
протестовала против насилия и подавления человеческих
прав. Он называл «Записки охотника» неувядающим ше-
девром, дополняющим обличительные произведения Гоголя
и вызывающим стыд и возмущение: «У нас народные сце-
пы сразу приобретают мрачный и трагический характер,
угнетающий читателя; я говорю „трагический14 только в
смысле Лаокосша, Это трагическое судьбы, которой человек
уступает без сопротивления. Скорбь превращается здесь в
ярость и отчаяние, смех — в горькую и полную ненависти
иронию» (VII, с. 228).
Впоследствии, вспоминая о встречах с Белинским, Тур-
генев заметил, что их беседы носили преимущественно фи-
лософский, социальный и литературно-эстетический харак-
тер. Обмен мнениями касался вопросов политического ус-
тройства России, а повышенный интерес к философии и
искусству был связан со стремлением найти ответ на тре-
бования текущей жизни, решать проблемы национального
характера. Актуальное значение сохраняла традиция Бе-
линского: от эстетического разбора художественного тек-
ста — к анализу социальных явлений; в этом случае кри-
тическая статья приобретала значение революционной
пропаганды. Классические образы мировой литературы —
Гамлет, Фауст, Дон-Кихот — в сочинениях, статьях, пись-
мах Герцена и Тургенева играли роль условных знаков-
символов. Они передавали сложнейшие социокультурные
57
https://vk.com/kopilka_filfaka
явления и выражали громадное идейно-эстетическое и фи-
лософское содержание, для уяснения которого потребова-
лись бы теоретические трактаты. В критике создавался
своеобразный идейно-художественный код: посвященные в
него понимали друг друга с полуслова. Смелый критицизм
писателей в изображении современной России сочетался с
романтическим упованием на великое будущее своего на-
рода, угнетаемого салтычихами.
Тематически перекликается с антикрепостническими
произведениями автора «Записок охотника» повесть Гер-
цена «Сорока-воровка» (1848), посвященная судьбе пора-
бощенной актрисы. Композиция сочинения, в которой идей-
ный спор славянофила и западника предваряет рассказ о
горькой судьбе несчастной женщины, во многом напоми-
нает структуру тургеневских повестей и романов, где
острый диалог и полемика противников определяют само
развитие действия и характер конфликтов. Герцен как пи-
сатель более публицистичен; сознательная мысль, тенден-
ция предшествуют эпическому изложению событий. Турге-
нев же, как подметил Анненков, «овладевал вполне свои-
ми темами и становился убедительным только тогда, когда
разъяснял предметы и самого себя на арене художественно-
го творчества»2. Своеобразие его творческой манеры со-
стояло в том, что это была «деятельная художническая
пропаганда по важнейшему политическому вопросу того
времени»3. По существу, гражданские и эстетические сим-
патии Герцена и Тургенева к народу совпадали, но даже в
условиях бесцензурной печати публицист вынужден был
смягчать идеологический акцент, чтобы не дать лишний
повод властям обвинить романиста в сотрудничестве с рус-
ской революционной эмиграцией.
Герцен подчеркивал, что Тургеневу лучше всего уда-
ются картины жизни, когда его талант раскрывается сво-
бодно и он следует идее, пережитой лично. Поражаясь
художественной силе изображения трагедии немого Гера-
сима в повести «Муму», критик сопоставляет это произве-
дение с романом американской писательницы Бичер-Стоу
«Хижина дяди Тома»: их сближает могучий антирабовла-
дельческий пафос. В творчестве Тургенева он усматривал
соединение двух начал: поэтического — в изображении
судеб русского крепостного народа — и критического —
по отношению к господствующему классу.
Особенность романтического реализма Тургенева за-
ключалась в слиянии традиций пушкинского и гоголевско-
го направлений русской демократической литературы. На-
58

зывая себя последователем Гоголя, он стремился к утверж-
дению в искусстве слова поэтического, пушкинского эле-
мента, так как, дополняя друг друга, они помогают все-
стороннему постижению истины. Тургенев разделял анти-
славянофильские убеждения Герцена, направленные про-
тив идеализации реакционными историками допетровской
эпохи. Оба писателя отвергали обвинения своих политиче-
ских противников в слепом преклонении перед Западом:
реакционной «славяномании» Герцен противопоставлял на-
стоящую любовь к России тех, кто на основе идей утопиче-
ского социализма стремился к разрешению актуальных
вопросов современности. Герценовское описание идейных и
литературных увлечений друзей молодости, данное в «За-
писках одного молодого человека», а затем продолженное
и углубленное в «Былом и думах» — панораме жизни дво-
рянской интеллигенции 40-х гг. — оказало бесспорное влия-
ние на тургеневские картины философско-эстетических ис-
каний участников кружка Станкевича.
В глазах читателей Тургенев был прежде всего певец
идеальной, чистой, зачастую трагически безответной люб-
би. Подобные мотивы звучали в «Евгении Онегине», «Ге-
рое нашего времени», в творчестве Герцена: нет счастли-
вых в любовном треугольнике — Любонька, Владимир
Бельтов, Круциферский, как и в безысходной драме герои-
ни повести «Сорока-воровка». Не только Татьяна Ларина
оказалась перед трудным нравственным выбором между
чувством и долгом. «Кружением сердца» назвал Герцен
свой рассказ о семейной драме, завершившейся трагичес-
ким исходом — смертью жены. В духе высокой романти-
ческой традиции воссоздал он образ «молодой девушки со
всей поэзией любящей женщины» (VIII, с. 378), жены,
матери. Шиллеровски возвышенные представления о лю-
дях и жизни сыграли свою роковую роль. Герцену дове-
лось выдержать фатальный поединок с немецким поэтом
Георгом Гервегом, обманувшим доверие гостеприимного
хозяина и разрушившим мирный семейный очаг. О мучи-
тельных переживаниях жены Герцена Натальи Алексан-
дровны свидетельствуют ее письма (документы человече-
ской боли) к Гервегу: «Георг! Я доказала тебе свою лю-
бовь, разбив жизнь Александра, я доказала ему мое чув-
ство, оторвавшись живой от тебя... Это было сделано без
участия моей воли — она истощилась в борьбе...
Что будет со мною — не знаю.
Я останусь с детьми до самой смерти...
Я хочу жить, чтобы спасти Александра.
59

Я хочу жить, чтобы с тобой когда-нибудь встретиться...
Жди меня»4.
В романе «Кто виноват?» увидел писатель грустное
«пророчество» своей судьбы, не найдя, однако, в сопер-
нике никакого сходства с Бельтовым: «Я был еще больше
уверен, что мы померимся с ним, что он меня не вытеснит
из ее сердца» (X, с. 259).
Тургенев был посвящен во все семейные дела Герцена,
не был безучастен к духовной и личной драме, разыграв-
шейся в доме его друга, когда все, общее и личное, рух-
нуло внезапно в его жизни и осталась лишь вера в самого
себя и нескольких друзей... Именно эти обстоятельства по-
служили толчком к написанию «Былого и дум»: от мыслей
о лично пережитом Герцен пришел к выводу, что писать
нужно о положении русского революционера-эмигранта в
Европе. Из уст самого Герцена узнал Тургенев об этой ис-
тории задолго до того, как был доверительно познакомлен
е главами художественной летописи о «личном деле». По-
дробно рассказывал ему Герцен и о драме дочери Таты,
доведенной до тяжелого заболевания преследованиями
назойливого итальянца, который стоил «десятерых» Троп-
манов.
И все же Герцен оспаривал мнение идеалистов-роман-
тиков о том, что любовь занимает в жизни царственное
место и задает ей основной тон. Любовь, не связанную с
миром общих интересов, он сравнивал со зданием, построен-
ным на зыбком песке. Раскрывая эту же тему («Накану-
не»), Тургенев по существу идет герценовским путе^м, по-
казывая, что чувство любви героев органически подчинено
сознанию высокого гражданского долга по отношению к
миру и людям. В интимных повестях 50-х гг. Тургенев
также изображал противоречивость чувств персонажей:
любовь особенно горька потому, что герой убеждается —
счастье было именно тогда, когда он чувствовал себя не-
счастным («Ася», 1858). Но высшей поэтизации красоты
любви Тургенев достигает, сопоставляя ее с революцией
(«Вешние воды», 1872): «Первая любовь — та же револю-
ция: однообразно-правильный строй сложившейся жизни
разбит и разрушен в одно мгновенье, молодость стоит на
баррикаде, высоко вьется ее яркое знамя, и что бы там
впереди ее пи ждало — смерть или новая жизнь, — всему
она шлет свой восторженный привет» (XI, с. 87).
В работе П. Тиргена (ФРГ) о романе «Рудин» выска-
зывается убедительное предположение, что история Руди-
на и Ласунской аналогична истории любви Герцена к
60
https://vk.com/kopilka_filfaka
своей будущей жене (глава «Наташа Ласунская и На-
талья Герцен»), хотя, выявляя конкретные прототипы
лиц, исследователь считает, что Рудин ближе к Бакунину*.
Герцен чрезвычайно дорожил мнением Тургенева о
своих мемуарах, спрашивал, удался ли ему труд: «Тут
субъективный или лирический элемент играет большую
роль» (XXVI, с. 60); он беспокоился о том, достаточно ли
правдиво воссоздан реальный и литературный портрет
жены, целиком полагаясь на отзыв Тургенева как челове-
ка и художника: «...мое восстановление верно и только
отпало то, что должно отпасть, — случайное, ненужное, не-
существенное. — Суди и о этой части — не боясь оцара-
пать меня» (XXVI, с. 60). Герцену было крайне важно по-
лучить честное и беспристрастное суждение Тургенева об
одной из глав «Былого и дум», где смело и вызывающе
были поставлены в один ряд женщина, публичная девка и
Мадонна; ему же излагает он содержание глав «Наши» и
«Не наши» (они печатались в «Полярной звезде»), в кото-
рой описывается московская жизнь с 1843 по 1847 г.
Тургенев находил, что в гсрценовских записках «чрез-
вычайно много поэзии и юности», они замечательны, про-
изводят «сильнейшее впечатление», изображение жены
удачное и живое; но он отметил злоупотребление автора
галлицизмами и небрежности в языке, в целом легком и
имеющем «свою физиономию» (/7, III, с. 77—78). Похвалы
друга настолько воодушевили Герцена, что он подшучи-
вал — уж не жил ли он только для того, чтобы писать
такие хроники. Впрочем, пожелание «стереть» маленькие
пятна в языке мемуарист оставил без внимания; его го-
раздо больше интересовало восприятие той части мемуа-
ров, которая смело вводит за «кулисы революционных дви-
жений» (XXVI, с. 275). Герцен писал Тургеневу, что в кни-
ге «при ненависти к деспотизму — сквозь каждую строку
видна любовь к народу» (XXVI, с. 71). Он обращался к
романисту за советом, насколько безопасно писать о тех,
кто в. России, с учетом возможных преследований и по-
следствий. Анненков выразил убеждение, что герценовская
брошюра «О развитии революционных идей в России»
могла сказаться на судьбе его друзей. Шеф жандармов
Орлов в ответ на замечание, что в книге говорится о мерт-
вых, сказал со злорадством: «Если бы мы захотели, то
именно по мертвым-то до живых и добрались»6.
Н. А. Мельгунов советовал Герцену прежде чем печа-
тать главу о Грановском, Хомякове, Киреевском, подверг-
нуть ее предварительной цензуре Тургенева или Огарева:
61

«Ведь в этой главе речь идет о живых или о недавних по-
койниках»7. Он опасался, как бы неосторожное слово не
повредило в России близким людям. Герцен целиком по-
лагался на авторитет и мнение Тургенева о том, что пе-
чатать или изменить. Он согласился с замечанием о рис-
кованности описывать тоску Кетчера по революции (П,
III, с. 77), поблагодарил за «строжайший выговор» (XXVI,
с. 70), что поважнее всех галлицизмов. И все же Тургенев
был крайне польщен, что и его имя запечатлено на стра-
ницах мемуаров, и выразил свои чувства в письме Герцену:
«Упоминовение тобою моего имени в обществе Белинского
и др. я принял вроде Анны е короной на шею — и чувст-
вовал на душе играние тщеславия» (77, IV, с. 195).
В герценовских воспоминаниях Тургенев по достоинству
оценил «мужественную и безыскусственную правду», све-
жесть и веселость в соединении с печальными звуками, не
преминув как тонкий стилист отметить «неверности в язы-
ке». Он сопоставил их с семейной хроникой Аксакова, на-
ходя, что это — «правдивая картина русской жизни, толь-
ко на двух ее концах и с двух разных точек зрения», «два-
электрических полюса одной и той же жизни» (77, III,
с. 10—11, 50). Тургенев полагал, что мемуарный жанр по-
вествования вполне в духе дарования Герцена, но сам
автор «Былого и дум» придерживался иного мнения, так
как воспроизведение прошлого для него не было само-
целью: он хотел следовать жизненному материалу без
всяких ограничений жанровой формы: «тут и факты, и
слезы, и хохот, и теория» (XXVI, с. 60). Стремясь понять
смысл истории, Герцен был весь в помыслах о настоящем
и будущем русского народа.
Зная о нерасположении Герцена к Некрасову, Тургенев
желал смягчить друга и сообщил ему, что поэт в .восхище-
нии от отрывка из «Былого и дум»: «Хотя Некрасов тебе
вовсе не свой —но все-таки согласись, что это значило бы:
„бить по своим“» (77, III, с. 132).
Художественный дар Герцена и Тургенева был равно-
значен, но проявлялся по-разному: сказывалась разница
устремлений, темпераментов и положения. Если Герцен,
свободный от оков цензуры, в «Былом и думах» обнажал
трагические коллизии жизни как человек, находившийся в
непримиримом конфликте со старым миром и представляв-
ший революционные силы «юной» России, то Тургенев так-
же отражал идейные и социальные конфликты с позиций
высокого историзма, но в романах переносил их большей
частью в сферу личных отношений персонажей. И если
62

справедливо сближение писателем «Семейной .хроники»
Аксакова с мемуарами Герцена, то сопоставление с ними
романов Тургенева еще более закономерно.
Отношения Герцена и Тургенева далеко не всегда бы-
ли идиллическими, безоблачно ясными. Они ценили само-
бытность личности, идейные убеждения и дарование друг
друга, однако упорно отстаивали как свои философско-эс-
тетические и политические позиции, так и право на соб-
ственную творческую манеру и стиль. У Тургенева уваже-
ние к Герцену и его мнению было сильней разногласий с
ним, как бы ни расходились они в своих взглядах. При
всей глубине идейных расхождений, определившихся со
всей силой в 60-е гг., их размолвки были преходящи; они
понимали, что в глазах прогрессивной общественности
представляли демократическую русскую культуру. Петра-
шевцы увлекались произведениями талантливых писателей
и разделяли их образ мыслей. Так, Герцен опубликовал в
«Полярной звезде» письмо А. Плещеева (1849), подтверж-
дающее факт влияния передовой литературы на обществен-
ное сознание: «Рукописная литература в Москве в большом
ходу. Теперь все восхищаются письмом Белинского к Го-
голю, пиэской Искандера „Перед грозой1* и комедию Тур-
генева ;,Нахлебник**»8.
Переписка Тургенева с Герценом после смерти Нико-
лая I (1855) пронизана ожиданием радостных перемен в
России. Романист негласно сотрудничает в «Колоколе»,
поставляет ценную информацию, в частности, о подготовке
к отмене крепостного права. Он убеждает Герцена избе-
гать слишком резких выражений и критики в адрес Алек-
сандра II и «ненужной игривости» тона, когда в России
происходят такие серьезные дела, а «реаки» его тоже бра-
нят. Имя Искандера часто упоминается в письмах Турге-
нева к друзьям в связи с намерением Е. Я. Колбасина на-
печатать его сочинения в России, хотя издание так и не
состоялось. Романист сообщает, что «Колокол» достиг
«высочайших регионов»; уговаривает переиздать первые
части «Полярной звезды» и упрекает Герцена в неприем-
лемом тоне высказываний о Некрасове в связи с денежным
вопросом (деньги Огарева были растрачены А. Я. Панае-
вой, Герцен же считал виновным поэта). В статье о
М. Щепкине Герцен, со слов Тургенева («из очень пря-
мого источника»), привел рассказ, как артистам отказали
в выдаче денег и только угроза директору Гедеонову по-
жаловаться на него в «Колокол» возымела должное дейст-
вие. Тургенев проявляет живейший интерес к публикациям
63
https://vk.com/kopilka_filfaka
в «Колоколе» и «Полярной звезде», а Герцен сообщает
ему, что в России все закипает и оттуда приходят необык-
новенные письма (январь 1861 г.). Он гордится тем, что
Тургенев, его ближайший друг, имеет такое огромное влия-
ние в России и сообщает ему достоверные сведения по
вопросу освобождения крестьян. В это время деятельность
Герцена — издателя и публициста — достигла апогея. Со-
бытия на родине представлялись ему в обнадеживающем
свете, признаки перемен возрождали надежду на скорое
возвращение домой, отношения с либеральной русской ин-
теллигенцией были вполне благодушными и внушали иллю-
зию, что все может завершиться как нельзя лучше, воз-
можно общее единение дворянства под эгидой царя-рефор-
матора, который в новых исторических условиях продол-
жит дело Петра I.
Различия во взглядах и мнениях Герцена с Тургене-
вым еще не проявлялись в столь бескомпромиссной форме,
как в 60-е гг. Проживая в мае 1858 г. в Лондоне, Турге-
нев часто видится со «старым приятелем». Он информи-
рует его о перестановках в России, усилении реакционных
элементов в окружении царя. Тогда же у Тургенева был
готов план статьи «Гамлет и Дон-Кихот». В декабре 1857 г.
он с удовлетворением отмечает действенность герценов-
ской пропаганды: «ты и твои издания — составляют эпоху
в жизни России» (/7, III, с. 181).
По разным каналам осуществлялось воздействие рево-
люционера-публициста на общественную мысль и литера-
туру в России. Русские путешественники самых различных
взглядов, писатели, даже не разделявшие его политических
взглядов, стремились установить личные контакты с Гер-
ценом, популярность которого необычайно возросла в пе-
риод всеобщих надежд на ожидаемые перемены. Знамена-
тельным явлением времени и общественно-литературной
жизни счел Герцен публикацию «Очерков гоголевского пе-
риода русской литературы» (1856) Чернышевского и его
рецензии на «Стихотворения» Огарева. Своей радостью в
связи с названными статьями он делится в письме к
М. Рейхель: «Новости из России и не такие узнаете — да,
двигается вперед. В „Современнике" говорят обо мне и о
Белинском — называют меня: автор „Кто виноват?". Еще
запоем мы с вами „Вниз по матушке, по Москве-реке“»
(XXVI, с. 50).
Н. Мельгунов увидел в «Очерках» Чернышевского свое-
образный комментарий к тем главам «Былого и дум», где
излагалась история идейной борьбы 30—40-х гг. Несколь-
64

ко позже (1859) в письме Тургенев запрашивает Герцена
о Чернышевском, интересуясь, какова цель его посещения
и понравился ли Герцену гость из России (П, III, с. 340).
Поездка была вызвана, в частности, герценовской статьей
о лишних людях, в которой он высказал несогласие с
оценкой этого типа «Современником», а также намерением
определить линию журналов и революционных групп в ус-
ловиях нарастания революционной ситуации в стране.
Взаимопонимание не было достигнуто, хотя Герцен изъя-
вил готовность издавать «Современник» за рубежом, если
он будет закрыт.
Писатели активно обмениваются мнениями о новостях
литературно-критической жизни в России. Тургенев сооб-
щает о необыкновенном успехе сборника стихотворений
Некрасова, чего не было со времен Пушкина, говорит о
том, что поэт плохо себя чувствует вдали от родины (в
Риме) и досадует о невозвратно потерянном времени; он
подчеркивает свои дружеские чувства к Огареву, расска-
зывает Герцену о болезни «латиномании» — своем увле-
чении римскими писателями, получает от него совет, что
прочесть. Издателя «Колокола» особенно интересует оцен-
ка писателем очерка об Оуэне, которому он придавал
большое значение. Ему же он пишет о впечатлении от
книги Анненкова «О Станкевиче»: «Так и пахнет чистым,
родным воздухом — от этой кучки людей благородных,
идеалистов. Ну где же в Европе (кроме Италии) вы встре-
тите что-нибудь подобное?» (XXVII, с. 138).
В письме к М. Мейзенбуг (1856) Герцен информирует
о чествовании в Петербурге Тургенева и с удовлетворе-
нием отмечает повышенный интерес петербургской моло-
дежи к зарубежным вольным изданиям. Многого оп ожи-
дает от задуманного писателем романа «Два поколения»;
повесть «Муму» называет чудом, ставя ее рядом с «колос-
сальным произведением» — «Шинелью» Гоголя (XXVI,
с. 78). В письме, написанном совместно с Огаревым (1856),
дается анализ тургеневской повести «Фауст», критически
оценивается се мистический колорит. Герцен благодарит
писателя за похвальный отзыв о первой части мемуаров
и сообщает о более интимной главе записок, подготовлен-
ной для печати. Тут же он просит «безгневно» прочесть
замечания Огарева, добавляя, что во многом разделяет его
мнение относительно ухода художника в «романтическое
Замоскворечье». Начало повести в реалистическом духе
они восприняли благожелательно, но Огарев резко нега-
тивно оценил рассказанное происшествие как придуман-
5 Радек Л. С. 65
https://vk.com/kopilka_filfaka
ное и «неясные мнения о таинственном мире» (XXVI, с. 31).
Он замечает, что в повести нет психического развития стра-
сти, «фантастическую сторону» считает прилепленной ис-
кусственно, даже изображение любви представляется ему
неубедительным и натянутым. Завязка напомнила Огареву
неестественный и избитый анекдот, в который никто не ве-
рит. Тучкова-Огарева в своих воспоминаниях также под-
тверждает: «Ни Огареву, ни Герцену „Фауст14 не понра-
вился, с той только разницей, что последний делал свои
замечания очень сдержанно, тогда как первый критиковал
,,Фауста“ очень резко; с этих пор Иван Сергеевич оконча-
тельно потерял всякое расположение к Огареву»9.
Видимо, Тургенев не ожидал столь решительной кри-
тики, обиделся на Огарева и охладел к нему, хотя внутрен-
не не мог не почувствовать правоты суждений друзей. В
письме к М. Н. Лонгинову он признавал: «Хотя большин-
ство моих приятелей хвалит мою последнюю повесть, од-
нако ты не один ее порицаешь — Александр Иванович и
Огарев разделяют твое мнение. Поразмыслив хорошенько
дело, я согласен с тобою — не потому, что я всегда охотнее
соглашаюсь с теми, кто меня порицает — а потому, что
я чувствую справедливость слов твоих. И ,,Фауст“ неудач-
но выбран — и напрасно хватил я фантастического эле-
мента. Видно, мне было написано на роду заплатить ему
дань» (77, III, с. 36). Тем не менее Тургенев был сердечно
рад встрече в Лондоне со старыми друзьями, которые здо-
ровы и веселы. Герцен делится с ним (1857), что восхищен
«Детством» Л. Н. Толстого и стал искренним почитателем
его таланта (XXVI, с. 77). Позже он описывал свои встречи
с Толстым, «простодушным и хорошим человеком», кото-
рый берет, как под Севастополем, «храбростью, натиском»,
«сильно завирается»; с мнением автора «Севастопольских
рассказов» он решительно не согласен.
Герцен назвал превосходной вещью тургеневскую
«Поездку в Полесье» (1857), не преминув упрекнуть друга,
что он чересчур «налиризничал» (XXVI, с. 149). Он посо-
ветовал !Л. Мейзенбуг, писавшей статьи по русской лите-
ратуре для зарубежного читателя, процитировать отрывки
из «Записок охотника», которые он сопоставил с граждан-
ской лирикой Некрасова, поэта весьма примечательного
«своей демократической и социалистической ненавистью»
(XXVI, с. 98). Тургеневскую повесть «Первая любовь» Гер-
цен ценил выше романа «Накануне», отдавая должное ее
замечательным художественным достоинствам. По просьбе
автора они с Огаревым ищут номер журнала с «Асей», но
66

она «сбежала» и найти ее невозможно. Герцен порицает/
однако, писателя, что «Первая любовь» напечатана в «Биб-
лиотеке для чтения», программа которой была для него
неприемлема10.
Тургенев был польщен положительной оценкой Герцена
«Поездки в Полесье», зная, что тот сдержанно относился
к интимным произведениям «его высокоохотничества», так
как видел в нем прежде всего автора антикрепостнических
рассказов. В. Боткин, напротив, советовал Тургеневу идти
по линии «поэзии чувств», лиризма, созерцания, объявлял
«Записки охотника» пройденным этапом. Герцен вел реши-
тельную борьбу с эстетической критикой сторонников ис-
кусства для искусства и помогал Тургеневу определиться
в сложной идейной борьбе партий и группировок. Дружба
с Герценом помогла ему выстоять против посягательств
эстетов. Дружинин упрекал революционно-демократическую
критику в приверженности к «дидактической» теории ис-
кусства: по его утверждению, она порывала с настоящим
«олимпийским» искусством, призванным служить чистой
красоте. Он обвинял сторонников отрицательного начала в
литературе в «исключительной нетерпимости».
Эстетическая полемика Герцена и Тургенева
о пушкинском и гоголевском направлениях
в современной литературе
Литературно-критическая борьба и оценка
эстетической теории «чистого искусства».
Спор о путях исторического развития
России и Европы
В России в условиях подготовки к отмене крепостного
права особое значение приобретала оценка эстетического
наследия Белинского, авторитетом которого освящались
взаимоисключающие идейно-эстетические концепции о ро-
ли и назначении искусства в современной жизни. В вер-
ности заветам критика похвалялись люди и далекие от
него. Как и Герцен, Тургенев «пришел в умиление» от ше-
стой статьи из «Очерков гоголевского периода русской ли-
тературы» Чернышевского, где он был назван среди
последователей Белинского. До разрыва с «Современни-
ком» писатель находил критическую деятельность Чер-
нышевского «при сухости и черством вкусе» в статьях
полезной, называл его лучшим критиком, понимающим, что
нужно современной России.
5* 67
https://vk.com/kopilka_filfaka
Очерки Чернышевского нравились Тургеневу своей
идейной направленностью, так как они дополняли герце-
новские воспоминания о людях «замечательного десятиле-
тия». В Чернышевском он оценил «живую струю», понима-
ние «потребностей действительной современной жизни —
и в нем это не есть проявление расстройства печени, как
говорил некогда милейший Григорович — а самый корень
всего его существования» (Л, III, с. 29). В споре револю-
ционных демократов и эстетов о соотношении пушкинского
и гоголевского направлений романист утверждал, что оба
закономерны и необходимы; и если Дружинин считал об-
личительное направление заблуждением, то Тургенев по-
лагал, что оно выиграет от возвращения «пушкинского
элемента».
В письме к Дружинину он не скрывал, что его статья
о Белинском «мало понравилась» — она умна, но беспри-
страстна и несправедлива (77, III, с. 84). Он пишет Гер-
цену о выступлении Дружинина против Чернышевского,
что вызвало немедленный отклик публициста, который
обратился к Тургеневу с просьбой выслать требуемый но-
мер журнала: «...дай мне его затерзать, уязвить за Белин-
ского — если рука подойдет» (XXVI, с. 68—69). В письме
к издателю «Колокола» романист выражал крайнее недо-
вольство «консервативно-английским характером» «Биб-
лиотеки для чтения» и «тупой» статьей Дружинина о
Белинском {П, III, с. 69—70). Таким образом, Тургенев
и Герцен оказались сопричастными к острой идеологиче-
ской полемике тех лет о назначении искусства, выступив
на стороне «Современника».
Полностью соглашаясь с Белинским и Чернышевским,
Герцен писал, что Гоголь привил свое направление и даже
манеру целому поколению. Его суждения о сознательно-
гоголевском направлении бесспорно перекликаются со
взглядами Чернышевского. Критик утверждал, что в со-
временных условиях художнику недостаточно выражать
стихийный протест и эмоциональное негодование против
неустройства жизни; ему необходимо ясно представлять
себе, что порождает недостатки, царящие в обществе.
В их отрицании Герцен видел революционное начало,
свойство человеческой прогрессивной мысли, готов был
написать «историю смеха», сопутствующего освобождению
человечества от гнета предрассудков и невежества. Славя-
нофил Ю. Ф. Самарин, напротив, уже в 40-е гг., оспаривая
программу «Современника», демонстративно заявлял, что
гоголевская школа представляет «беспрестанную клевету»
68
https://vk.com/kopilka_filfaka
на действительность, «ложное направление»: «...вообще
ирония и насмешка заключают в себе мало побуждений к
улучшениям»11.
Борьба двух диаметрально противоположных концепций
даже десятилетия спустя не потеряла своей актуальности.
Так, К. Д. Кавелин в статье «Белинский и последующее
движение нашей критики» (1875) отвергал мысль о связи
передовой русской литературы с идейным наследием
40-х гг.: «...про Белинского никак нельзя сказать, чтоб он
был представителем отрицательного направления»12. Он
писал, что новое движение в литературной критике про-
должало его односторонне; Белинский увлекался возвышен-
ными благородными идеалами, тогда как шестидесятники
.перешли к идеалам социальным: «Но их идеалы не были
продолжением и развитием идеалов Белинского». Искажая
картину идейного развития революционно-демократической
мысли и эстетики, Кавелин, вопреки очевидным фактам,
насаждал представление, что принципы Добролюбова и
Чернышевского не имеют ничего общего с традициями Бе-
линского, так как разночинцы занимаются «голым отрица-
нием». В унисон с ним А. Краевский, статья которого о
Белинском (1869) вызвала негодование Герцена, обвинял
«петербургских друзей» критика, что они сманили его в
«Современник» из «Отечественных записок»; он отрицал
мнение, что именно Белинскому эти журналы были обя-
заны успехом у читателей.
Из этого видно, что выступление А. В. Дружинина не
было исключением. В полемической статье «Критика гого-
левского периода русской литературы и наши к ней отно-
шения» (1856) он дал генеральный бой историко-литера-
турной концепции Чернышевского, а косвенно, и Герцена,
развивающих эстетические принципы и теоретические по-
ложения Белинского 40-х гг. Автор очерка «О развитии
революционных идей в России» разделял пафос Чернышев-
ского и отверг притязания Дружинина на пересмотр кар-
динальных положений идей русской демократии. Эстет-
ствующий критик писал о несостоятельности взглядов Бе-
линского на задачи литературы, отстаивая правомерность
теории искусства для искусства. Он доказывал, что статьи
критика устарели, имя скоро будет забыто, как забудут и
тех, кто повторяет его выводы во имя «литературного фе-
тишизма». Демократическая критика, по мнению Дружи-
нина, была слишком злободневна, пренебрежительно отно-
силась к вечному искусству. В статьях Чернышевского
идеалист-эстет видел лишь «бледные, сухие бездарные
69

копии старого оригинала», с пылом осуждал «отчаянных
поклонников старой критики», призывал отречься от ес
идей и предаться «бескорыстному служению искусству
чистому». Сожалея, что поэзию превратили в служитель-
ницу «непоэтических целей», Дружинин подводит все тео-
рии искусства под две «вечно одна другой противодейст-
вующие теории, из которых одну мы назовем артистиче-
скою, то есть имеющую лозунгом чистое искусство для
искусства, и дидактическую, то есть стремящуюся действо-
вать на нравы, быт и понятия человека через прямое его
поучение»13. Герцен решительно осудил «легкий эстетиче-
ский эпикуризм» (XIV, с. 268) Дружинина с его безразли-
чием к человеческим страданиям. Он отстаивал реалисти-
ческое искусство, идею служения художника современно-
сти и народу.
В литературно-критическом этюде «О романе из народ-
ной жизни в России» (письмо к переводчице романа Гри-
горовича «Рыбаки», 1857) Герцен уделил значительное
место творчеству Тургенева, желая вдохновить автора «За-
писок охотника» на новые рассказы о народе. Писателя
смутили похвалы: «Мне было совестно — и не мог я этому
поверить — но мне было приятно» {II, IV, с. 73). Герцен
был доволен статьей и тем, что написал ее в «примиритель-
ном» тоне. Как обычно, он мысленно совершал экскурс в
предысторию новейшей литературы, полагая, что реалисти-
ческий роман в духе патриархальности и симпатии к кре-
стьянству следует «за романом иронии, отрицания, про-
теста, а быть может, и ненависти» (XIII, с. 170). Дух
осуждения казенной бюрократии и царского режима проя-
вился, по убеждению критика, в творчестве Пушкина, Лер-
монтова, Гоголя, в ранних романах Тургенева. Они создали
тип молодого человека, полного благородных стремлений,
но надломленного, бесполезного существа, осознавшего не-
совместимость своих идеалов с реакционной действитель-
ностью и искавшего страну обетованную в революционной
Европе. Назвав великой поэму в прозе «Мертвые души»,
критик-публицист видел символическую роль «Записок
охотника» в том, что они означали поворот литературы к
забитой России крестьян-бедняков: «Золушка вошла в
бальный зал» (XIII, с. 176).
В поэзии раннего Тургенева Герцен выделил .особен-
ности, позволяющие назвать автора одним из «корифеев
байроновского направления». Новая же тенденция в ро-
мане Григоровича, по его мнению, состоит в том, что на
смену изображения конфликтов между помещичьим сосло-
70

вием и его слугами, с одной стороны, и крестьянством — с
другой, выявляется иное начало — борьба крестьянина-
хлебопашца с городским элементом, фабричным рабочим.
Герцен исходит из положения, что Россия — страна зем-
ледельческая, и проводит аналогию между Западной Евро-
пой, где развитие социальной идеи подвело народы к мо-
гиле, и Россией с ее аграрным и «инстинктивным комму-
низмом» (XIII, с. 179). Он убежден, что роль бесполезной
личности, на какую были обречены лишние люди, завер-
шена. Необходимо, опираясь на передовые идеи европей-
ских мыслителей, развивать собственные начала, чтобы
избегнуть ошибок исторического развития народов Запада.
Находясь в плену иллюзии о возможности всенациональ-
ного единения, Герцен выражает утопическое пожелание
объединить усилия поэта-мечтателя Владимира Ленского
с практическим философом-крестьянином из романа Григо-
ровича.
В рассуждениях Герцена сказались либеральные за-
блуждения. Он полагал, что все слои русского общества
должны объединиться для осуществления необходимых по-
литических преобразований в стране и избегнуть тех зол,
которые оказались результатом капиталистического раз-
вития европейских народов. Значение романа «Рыбаки»
было Герценом непомерно преувеличено, хотя обращение к
нему явилось поводом для изложения теории русской на-
циональной самобытности и особого характера крестьян-
ского мира с его предрасположенностью к социализму.
Реалист Тургенев имел основание считать подобные идеи
романтическими и несбыточными, так как не видел ника-
кой особой наклонности русского мужика к идеям, так
страстно проповедуемым мыслителем. В них он увидел
отражение славянофильской фальши.
Идейные разногласия между Герценом и Тургеневым
проявлялись все сильнее. Об этом свидетельствует обшир-
ная статья-послание Тургеневу «Еще вариация на старую
тему», написанная, как полагают, еще в ноябре 1856 г. и
опубликованная в «Полярной звезде» за 1857 г. В ней за-
печатлены тс споры и разногласия, которые определились
во время их лондонских встреч. Герцен намеревался обо-
значить послание инициалами И. С., а Тургенев согласил-
ся с этим и заметил, что их можно расшифровывать как
угодно. Но затем он усомнился в необходимости назван-
ных инициалов и стал просить, чтобы в письме не были
упомянуты подробности их встреч во избежание преследо-
вания властями. Боязнь скомпрометировать писателя вы-
71

нудила Герцена отказаться от прямого упоминания его
имени, что вызвало в их переписке обмен шутливыми за-
мечаниями.
В «Вариациях» мыслитель излагал народническую тео-
рию русской сельской общины как панацеи от бед бур-
жуазной Европы и свой взгляд на особый путь развития
России. Он дает смягченную оценку славянофилам, наме-
реваясь поддерживать с лучшими из них дружеские отно-
шения, поскольку они находятся в оппозиции казенно-бю-
рократическому аппарату России. Герцен признает спра-
ведливыми некоторые их мысли, полагая, что в современ-
ных условиях полемика славянофилов и западников утра-
тила свое значение. Однако всемирно-историческое назна-
чение России он видел в социализме, полагая, что Амери-
ка и Европа разлагаются изнутри и нежизнеспособны в
исторической перспективе.
Тургенев не согласился с этими умозаключениями, об-
винив своего друга в переходе на сторону славянофиль-
ства; уладить разногласия не удалось. Герцен усомнился
в возможности изложить достаточно системно свои прин-
ципы, так как не убедил противника-друга при встречах.
Но он засвидетельствовал глубокое уважение к оппоненту,
упрекавшему его в слишком личном и субъективном ха-
рактере воззрений по двум главным пунктам: «...мое воз-
зрение на Запад потрясает верования, необходимые еще у
нас; во-вторых, что мое воззрение на Россию сближает
меня с славянофилами» (XII, с. 423). Герцен думал, что
после смерти Николая I перед Россией открылись такие
возможности социально-политических преобразований, ка-
ких не было в прошлом. Его заблуждение сказалось и на
политической линии «Колокола».
В отличие от Герцена Чернышевский, как демократ,
был гораздо последовательнее, понимая классовый харак-
тер ожидаемых реформ. Спор Тургенева с Герценом, затя-
нувшийся на долгие годы, касался также оценки значения
европейского культурного наследия, идей европейской ци-
вилизации. Философ видел в них завещание, итог, памят-
ник, без которого немыслимо развитие России. Но высокие
помыслы остались без практического применения. Он про-
водит аналогии между историческим развитием государст-
венных форм и вымершими ископаемыми организмами,
оказавшимися непригодными на путях эволюции и естест-
венного отбора. Методом проб и ошибок природа изыски-
вала наиболее подходящие варианты. То же Герцен отно-
сит к творческим способностям народов Европы, истратив-
72
https://vk.com/kopilka_filfaka
ших силу на пути к осуществлению общечеловеческого
идеала. Благоговея перед прогрессивной европейской нау-
кой, принципами, сложившимися на путях Реформации и
Революции, героическими сказаниями тех времен, он за-
ключал: «...я отворачиваюсь от современной Европы и
мало имею общего с жалкими наследниками сильных от-
цов» (XII, с. 436). В его представлении Европа — это
прошлое народов, Россия — будущее; для Тургенева же
Европа — живой, развивающийся организм, опыт которой
необходимо освоить России.
В русском народе Герцен видел неосознанную тягу к
социалистическому идеалу и решительно протестовал про-
тив сближения его позиций с реакционными воззрениями
«московских литературных старообрядцев». Противоречие
заключалось в том, что правильный вывод делался мысли-
телем из ошибочных логических посылок: из-за идеализа-
ции особого мира России, ее естественного быта, «физиоло-
гического» славянского характера, противостоящего бур-
жуазной деловитости и колониальной деятельности совре-
менной Америки, Герцен полагал, что ей удастся избегнуть
капиталистического пути развития. Больной Запад публи-
цист уподоблял павшему бойцу, которому уже нельзя по-
мочь. В его глазах молодость России была залогом ве-
ликой будущности народа: «...история толкается именно в
наши ворота» (XII, с. 433). Остановка перед историческим
материализмом помешала ему найти научное объяснение
закономерностям общественного развития. Он заявлял, что
не верит в фатальное предопределение свыше судеб наро-
дов. Но аргументы Герцена в защиту социализма нс убеж-
дали Тургенева. Тщетными оказались либерально-наивные
упования Герцена на доброго царя, не спешившего с про-
ведением обещанных реформ.
Во вступлении к «Литературным и житейским воспо-
минаниям» (1868) Тургенев разъясняет свои взгляды на
европейскую культуру и отношение к ней России, считая,
что «Записки охотника» с их антикрепостническим пафо-
сом лучше всего подтверждают характер его патриотиче-
ских чувств и «русского духа». Он вкратце излагает те
доводы, которые приводил в полемике с Герценом об от-
сутствии неприступной черты между Россией и Западной
Европой, «с которою порода, язык, вера так тесно ее свя-
зывают... Неужели же мы так мало самобытны, так слабы,
что должны бояться всякого постороннего влияния и с дет-
ским ужасом отмахиваться от него, как бы он нас не
73
https://vk.com/kopilka_filfaka
испортил?» (XIV, с. 10). Тургенев считает, что в смысле
языка, культуры, этнографии русский народ является
частью общеевропейской цивилизации, германо-романского
мира. Признание этого факта, по его убеждению, не яв-
ляется оскорбительным для национального достоинства и
не умаляет чувства патриотизма, вопреки утверждениям
славянофилов.
1856-1861 гг.— время наибольшей идейной близости
Тургенева и Герцена, что, однако, не исключало различия
во взглядах по основным вопросам историко-философского
характера, понимания движущих сил революции и значе-
ния крестьянской общины в развитии социализма в Рос-
сии. И все же дискуссия была плодотворной для обеих
сторон, несогласие вынуждало искать истину, доказывать
свою правоту, изыскивать все новые аргументы. Вне по-
стоянной полемики и творческого взаимодействия, диалога
двух выдающихся мыслителей трудно объяснить и понять
содержание их художественных сочинений, публицистики,
воспоминаний. Это ценнейшие материалы к истории рус-
ской культуры и освободительного движения. В 60-е годы
определялся новый этап революционного самосознания и
решался практически вопрос, каким путем должна пойти
Россия в пореформенный период. Тургенев считал себя по-
следователем идей Белинского, но ориентировался не на
революционера-демократа, стремившегося к ликвидации
угнетения и несправедливости насильственным путем. В
своем воображении он создал идеализированный образ
гуманиста-демократа, возвышенного благородного челове-
ка, русского Дон-Кихота, с чем не был согласен Герцен.
Добролюбовская статья о романе «Накануне» (I860) по-
ложила конец сотрудничеству писателя с «Современни-
ком», способствуя идейно-политическому размежеванию в
России либералов и демократов. Непоследовательность
Тургенева проявилась в том, что перейдя от изображения
нерешительных «русских гамлетов» — Рудина и Лаврец-
кого — к художественному воплощению «активно-героиче-
ских натур» — Инсарова и Базарова — он пошел на раз-
рыв с «Современником», которому был многим обязан, и
сближение с консервативным журналом Каткова.
Это наложило драматический отпечаток па дальнейшие
творческие и личные связи писателя с Герценом, с русской
революционно-демократической интеллигенцией. На исходе
1861 г. он сообщает ему, что порывает с Некрасовым и
«Современником». Герцен был возмущен сближением ро-
маниста с Катковым; Тургенев признавал, что ему в Кат-
74
https://vk.com/kopilka_filfaka
кове многое противно «до тошноты». Не видя иного выхо-
да, он пытался оправдаться нежеланием иметь дело с
Некрасовым и обидой на «Современник», который зачис-
лил его в «отсталые». Герцен отверг эти аргументы. Хотя
в отзывах Герцена и Некрасова друг о друге сыграли роль
глубоко личные мотивы, чувства обиды и недоверия, он не
переносил личное отношение к поэту на все направление
деятельности революционных демократов. Расхождения име-
ли частный характер, главное заключалось в обшей борьбе
против самодержавия и крепостничества. В. И. Ленин счи-
тал, что новое поколение революционеров-разночинцев бы-
ло правым, упрекая Герцена за отступления от демокра-
тизма к либерализму. «Однако справедливость требует
сказать, что, при всех колебаниях Герцена между демокра-
тизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем
верх»14.
Проблема лишних людей
и преемственности поколений
Позиция Герцена и Тургенева
в споре с «Современником».
Герцен о тенденциозности Тургенева-романиста
Переломный период в общественно-литературном дви-
жении 60-х гг., вытеснение дворян разночинцами на новом
этапе освободительного движения с неизбежностью опре-
делили историческую переоценку утвердившихся ценно-
стей, понятий о характере героя и идейно-культурном на-
следии 40-х гг. Разночинцы были ближе к народу, более
трезво смотрели на мир. Передовая критика того времени
противопоставила типу романтического, мечтательного ге-
роя —• идеалиста из дворянской среды, сложившегося в
благоприятных условиях привилегированного сословия —
свой идеал человека труда, разночинца, демократа-мате-
риалиста, отвергающего нормы и принципы, эстетические
вкусы, которыми руководствовались представители образо-
ванного дворянства 30—40-х гг. Литература и критика
явились плацдармом, где развернулись ожесточенные идео-
логические битвы; значение их выходило далеко за преде-
лы литературы. Речь шла о гораздо большем, чем реше-
ние вопроса, сохраняет ли положительное значение в но-
вых социально-исторических условиях тип, подобный Оне-
гину, Печорину, Бельтову, Рудину, или же их время ми-
новало и следовать за ними — значит идти не вперед, а
75
https://vk.com/kopilka_filfaka
назад. Формировался новый герой в жизни; слово у него
не расходилось с делом, и он смог подчинить свою жизнь
высоким убеждениям. Конфликт поколений и полемика о
лишних людях в русской критике 50—60-х гг. XIX в. на-
шли широкое отражение в научной литературе. В дорево-
люционном литературоведении и исторических трудах
утвердилась тенденция рассматривать сомнения и колеба-
ния Герцена как доказательство его разочарования в ре-
волюции и уступку либерализму. Герцена противопостав-
ляли как представителя культуры дворянского этапа рус-
ской революционной демократии 60-х гг.
В. Батуринский преувеличивал степень расхождений
Герцена с революционерами-разночинцами, объясняя
идейные расхождения с «Современником» в споре о лиш-
них людях и обличительном направлении потерей связи с
передовой литературой: «Несомненно, что Герцен просмот-
рел факт появления в литературе ,,разночинца14, запросы
и требования которого, если не отличались глубиной и ши-
ротой ,,гегельянского“ течения 40-х годов, зато отличались
большой прямолинейностью и демократичностью»15. Раз-
ногласия между Герценом и Тургеневым истолковывались
как конфликт ошибающегося славянофила и передового
западника; герценовские нападки на «Свисток» называ-
лись неуместными, академичными и несправедливыми. Ба-
туринский считает во всем правым Тургенева. Известный
литературовед Д. Н. Овсянико-Куликовский писал о Гер-
цене: «Он не понял и не оценил того великого движения
русской общественной мысли, которое начиналось в конце
50-х годов... и было связано с великими именами Черны-
шевского и Добролюбова»16. Следуя традиции, В. Я. Бо-
гучарский подчеркивал духовное одиночество Герцена,
его чуждость идейно-политическим течениям русской об-
щественной жизни середины века: «,,Отцы“ от него отшат-
нулись, „дети“ — тоже. Он, кедр ливанский среди тех и
других, остался совершенно одинок»17. В прошлом бур-
жуазные историки категорически утверждали, что Герцен
не признал в нигилизме нового этапа развития русской
общественной мысли и культуры, ссылаясь на позицию
мыслителя и публициста в вопросе о лишних людях; та-
ким образом искажался подлинный смысл идейно-фило-
софской эволюции революционера. Односторонне тракто-
вались отношения Тургенева с революционными демокра-
тами: историки видели в нем типичного либерала, дале-
кого от революционных кругов.
76
https://vk.com/kopilka_filfaka
Критик-марксист Г. В. Плеханов также уделил внима-
ние этому вопросу, отметив, что Тургенев, один из друзей
Белинского, до поры до времени мог сотрудничать с ор-
ганом «нигилистов» — «Современником», — но затем от-
шатнулся от него, заявляя, что Белинский «никогда не
одобрил бы принятого им направления»’8. Нападки «ради-
кального» Герцена на «Современник» Плеханов объяснял
тем, что он был введен в заблуждение относительно Чер-
нышевского либеральными друзьями вроде Кавелина, а в
отрицании «желчевиков» был заодно с Тургеневым. Созда-
вая концепцию философской и литературно-общественной
мысли в России, Плеханов зачастую опирался на мате-
риалы буржуазных историков и литературоведов, что
иногда проявлялось в характере его суждений о Тургеневе
и Герцене. Сложность идейной позиции Тургенева заклю-
чалась в том, что он увидел в разночинце-нигилисте «вест-
ника новой России», объявившего войну старому порядку,
но был недоволен революционной программой герценов-
ского «Колокола», отрицавшего дворянские привилегии.
Некоторые советские исследователи объясняли позицию
Герцена его оторванностью от России, видели в нем лиш-
него человека. Но утверждению 1О. Стеклова, он — ари-
стократ, просвещенный представитель либерализма — ор-
ганически не мог понять нового поколения: «Конфликт
между Герценом и Чернышевским был выражением борь-
бы между умеренно-либеральным движением и револю-
ционною разночинною демократией), выступившею в за-
щиту интересов трудящихся масс»19. Борьба идейных тече-
ний рассматривалась вне литературно-критической поле-
мики. Позиция Герцена длительное время трактовалась в
свете борьбы дворянской литературы с революционно-де-
мократической, а интерес к полемике с разночинцами и
представителями молодой эмиграции надолго заслонил от
исследователей другие важные аспекты литературно-эсте-
тических взглядов издателя «Колокола». Его сближали с
Кавелиным и даже Катковым в нападках на Чернышев-
ского, говорили о психологической несовместимости с де-
мократической молодежью; реализм автора «Кто вино-
ват?» называли пессимистическим, упрекали в склонности
к идеалистическому принципу бескорыстного эстетического
наслаждения в искусстве, к «чистому суждению вкуса», в
том, что «барский аристократизм» помешал Герцену найти
общий язык с лагерем Чернышевского20. А. М. Гаркави
считает, что Некрасов в стихотворении «Ты как поденщик
выходил» (1861) упрекал Герцена в отступничестве в свя-
77

зи с «рядом либерально-примиренческих статей» в «Коло-
коле» (1857—1861), в частности, о лишних людях: «...Гер-
цен резко обрушился на идущих до конца — на Черны-
шевского, Добролюбова, Некрасова, на все передовое на-
правление «Современника». Вопрос об отповеди Герцену
стоял на повестке дня»21.
Принцип научного историзма обязывает ученых избе-
гать субъективизма и, разъясняя позиции и мотивы суж-
дений полемистов, применять точные критерии в оценке
явлений художественной литературы и идейно-эстетиче-
ских положений критики прошлого. Высокая историческая
оценка В. И. Лениным значения трех поколений револю-
ционеров в русском освободительном движении и преем-
ственности их дела и идей исключает нигилистический под-
ход к решению кардинальной темы русской литературы:
соотношения лишних и новых людей — реалистов, ниги-
листов, разночинцев — как идейных выразителей различ-
ных этапов самосознания передового общества. В ярких
художественных образах писатели отобразили трагическую
коллизию лучшей части дворянской мыслящей интеллиген-
ции, разобщенной с народом и тщетно искавшей путей
соединения с ним. Время для диалога и контакта близи-
лось, но еще не наступило.
Естественно, что наши представления могут не совпа-
дать с мнениями современников, высказывания которых
нередко были диаметрально противоположными, но сохра-
няют значение ценного социально-психологического доку-
мента эпохи; их свидетельства позволяют судить о нрав-
ственном и духовном облике, запросах и требованиях тех
поколений, их идеалах и положительных героях. Историки
литературы нередко автоматически переносили ленинскую
формулу о «либеральных колебаниях» Герцена в связи с
позицией в вопросе о проведении крестьянской реформы па
его эстетические взгляды, что далеко не одно и то же.
Мало констатировать противоречия, их нужно объяснять.
Позиция издателя «Колокола» в споре о лишних людях с
«Современником» безоговорочно объявлялась плодом ли-
берализма, реформистских иллюзий, «либерального тума-
на», проявлением либеральных колебаний22. При этом
смешивались чисто идеологические категории с художест-
венными.
В лишних людях Герцен видел не только художествен-
ное отражение духовной и социальной драмы лучших дво-
рян в николаевскую эпоху, но и воплощение собственных
исканий и судьбы идейно близких ему людей. Дело не
78
https://vk.com/kopilka_filfaka
сводится к усилению реформистских иллюзий во взгля-
дах дворянского революционера и непониманию им поли-
тической позиции «Современника», обрушившегося на ли-
берализм, хотя сюда примешалось немало личных чувств
и настроений. О характере героя, представителя потерян-
ного поколения, В. Щербина писал: «К 50-м годам уже
явственно обнаруживается процесс вырождения „лишнего
человека", ранее воплощавшего в себе прогрессивное, про-
тестующее начало»23.
С историко-литературной точки зрения неправомерно
отождествлять лишних людей с либералами или обломов-
цами, что делалось в полемическом азарте, когда аллего-
рии и метафоры употреблялись из-за невозможности более
точно называть вещи своими именами. Страстная защита
критиком лишних людей от сурового суда шестидесятни-
ков — Добролюбова, Чернышевского, Писарева — опре-
делялась скорее особенностями мировоззрения представи-
теля этапа дворянской революционности и его глубоким
убеждением в исключительной эстетической значимости и
человечности этих героев. Понимая специфику литературы
как искусства слова, Герцен был против буквального отож-
дествления ее произведений и персонажей с действитель-
ностью. Сближение Онегиных и печориных с ограниченны-
ми либералами периода нарастания революционной си-
туации в стране могло только льстить самолюбию послед-
них. Думается, что если представители дворянского поко-
ления раньше воплощали в себе протестующее начало, то
эта истина остается объективной и позже. С. М. Петров
также отметил ошибочность существующего представления,
что идеалисты 30—40-х гг. были положительными, а затем
стали отрицательными. Он говорит, что недопустимы «од-
носторонняя, не историческая трактовка» либерального те-
чения 40-х гг. и отождествление его с либерализмом
60-х гг; это влечет «преимущественно отрицательную ха-
рактеристику „лишних людей" — идеалистов 30—40-х го-
дов»24. Реалистические художественные образы не сводят-
ся к схеме или иллюстрации отвлеченного тезиса. В них
воплощаются живые, неповторимые черты индивидуаль-
ной личности с характерными особенностями социального
типа, представляющего различные грани психологической
жизни эпохи.
Неправомерно отождествлять русское дворянство как
класс с типом лишних людей и сводить образ лишнего че-
ловека к дворянской сущности: он глубже и шире, за-
ключает в себе национальные и общечеловеческие каче-

ства. Герцен напоминал не только о том, что разъединяло,
но и о том, что объединяло различные поколения в по-
исках идеалов и отрицании существующих порядков. Но
в силу исторических условий России тех лет, определив-
ших особую роль художественной литературы и критики, в
полемике о лишних людях идеологические соображения
порой сводили на нет вопросы специфики искусства: «Так
спор по поводу литературных произведении и образов по-
лучил важнейший политический смысл и значение, явился
одним из фактов борьбы между демократами и либера-
лами»25.
Полемика оставила неизгладимый след в истории рус-
ской литературы и сознании ее участников, косвенно спо-
собствовав реализации тургеневского замысла воплотить
новый тип деятельного героя-борца. Она отразилась в гер-
ценовских статьях, мемуарах, письмах. И Герцен и Тур-
генев с недоверием воспринимали чрезмерную прямоли-
нейность, «простоту материализма», антиэстстизм и ути-
литаризм шестидесятников. Но писатели высоко ценили
самоотверженные поиски истины, духовное беспокойство и
протест русской молодежи, в которой Герцен увидел в ко-
нечном счете «молодых штурманов будущей бури». К ним
и были обращены творческие помыслы Тургенева.
Таким образом, проблемы чисто эстетические приобре-
ли актуальное политическое значение, острый идеологиче-
ский характер; как бы извлеченные из текста и времени
литературные персонажи стали играть роль политических
категорий, которыми пользовались оппоненты, не имея воз-
можности называть вещи своими именами. Вопрос шел о
смене поколений, ломке традиций; поэтому страсти нака-
лялись, преувеличения и крайности характеризовали по-
зиции участников полемики. В результате выявилось, что
взгляды, с одной стороны, Герцена, Тургенева, с другой —
«Современника» на тип лишнего человека оказались на-
столько различными, что привели к столкновению, когда
противники, не желая этого, едва не оказались по разные
стороны баррикад.
Герцен был глубоко уязвлен категорическим осужде-
нием национального типа лишнего человека, полагая не
без оснований, что Добролюбов, Чернышевский метили и
в него, проводившего установку на сплочение всех оппози-
ционных элементов ради общего дела. Между тем револю-
ционные демократы исходили из необходимости разъеди-
нения со всеми колеблющимися, мнительными, нереши-
тельными либералами-краснобаями, прикрывающими звон-
80

кои фразой отсутствие реального дела. Как представитель
идей дворянских революционеров Герцен не сразу понял
значение политической установки и принципы «реальной
критики» 60-х гг.
Конфликтная ситуация поколений и столкновение раз-
личных идейно-эстетических взглядов нашли удачное во-
площение в названии романа «Отцы и дети». Вольно или
невольно, но на какой-то момент Герцен оказался в лагере
«отцов» и потому со всей энергией бросился отстаивать
«потерянное поколение» николаевского времени от осуж-
дения бескомпромиссной разночинной демократии. В
«Письмах к будущему другу» (1864—1866), размышляя о
связи поколений, о том, что лишние люди вовсе не были
лишними, а сыграли положительную роль в жизни и ли-
тературе, он восклицал: «Зачем у меня нет такого талан-
та, как у И. Тургенева, — какую бы я составил группу
праздных и затерянных людей для того, чтоб помирить
детей с отцами» (XVIII, с. 91—92). Создатель Бельтова
не ограничился риторическими восклицаниями и статьями.
В «Былом и думах» он писал о лишних людях, дополняя
Тургенева-романиста многочисленными зарисовками с на-
туры незаурядных личностей России тех лет. И дело не в
либеральных колебаниях: необходимо считаться с особен-
ностями эстетических воззрений, литературным вкусом,
характером воспитания и культуры, жизненным опытом и
тем, что на многое Герцен смотрел глазами дворянского
революционера. Он не мог оставаться равнодушным в
споре, в котором было задето слишком много: жизнь
друзей, представителей юной России, противостоящих ни-
колаевской действительности своим благородством, чисто-
той исканий и неприятием мира лжи и насилия. Повество-
вание об эксцентричном Кетчере и его взбалмошной спут-
нице писатель завершил характерным обобщением: «А
сколько я их нагляделся —этих оригинальных фигур „во
всех родах различных", начиная с моего отца и оканчи-
вая „детьми" Тургенева» (IX, с. 254).
Тургеневский роман о нигилисте Базарове создавался
в атмосфере накаленной идеологической борьбы и не удов-
летворял Герцена расстановкой акцентов: он полагал, что
взяв Белинского в качестве прототипа «отцов», писатель
мог бы помирить молодое поколение с людьми 40-х гг.
Тургеневская повесть «Дневник лишнего человека» утвер-
дила в обиходе критиков термин «лишние люди», кото-
рый вынесен и в название герценовской статьи «Лишние
люди и желчевики» (1860).
6 Радек Л. С.
81

В существовании русских гамлетов Тургенев, подобно
Герцену, усматривал трагические нюансы, обличая внут-
реннюю слабость и безволие героев. Раскрытие индивиду-
альных характеров и психологии дворянских интеллиген-
тов он связывал с идеей социального детерминизма, но
Герцен делал это более последовательно, видя в человеке
отражение истории и эпохи. Тургенев признавал положи-
тельное значение духа отрицания, анализа и скептицизма
для утверждения самоценной личности, если только это
не вело к гипертрофированному представлению индивида
о самом себе. Герцен с иронией рассказывал о «москов-
ских умниках», которые под воздействием философских
теорий разучились говорить просто о простых вещах.
Идейные поиски образованного дворянского меньшинства
Тургенев рассматривал как явление положительное и
склонялся к герценовской точке зрения, что в неспособ-
ности лучших людей из дворян приложить свои силы и
талант в большей мере была виновата внешняя среда, чем
они сами. Тургенев проявил живейший интерес к поле-
мике о лишних людях, поскольку она имела прямое отно-
шение к оценке его художественной деятельности.
Статьей «Very dangerous!!!» («Очень опасно!!!») Гер-
цен в 1859 г. бросил вызов идеям, отстаиваемым критикой
«Современника». При этом он высказался в поддержку
обличительного сатирического направления и осудил «чис-
тых литераторов» типа Дружинина, отвергающих принцип
гражданского служения литературе. Так, в народных рас-
сказах украинской писательницы Марко Вовчок
(М. Л. Маркович) из жизни предреформенной деревни,
переведенных на русский язык автором «Записок охотни-
ка», Дружинин увидел лишь собрание неправдоподобных
анекдотов.
Не скрывая своего неприятия романа Гончарова «Об-
ломов», в котором Добролюбов увидел логическое и ху-
дожественное завершение типа лишнего человека, низве-
денного с высокого пьедестала на мягкий диван, Герцен
счел необоснованными попытки сближения и отождеств-
ления онегинско-печоринского типа с Обломовым. Такое
сопоставление он расценивал как глубоко оскорбительное
и не желал видеть типологического родства сподвижников
Чацкого и Бельтова с персонажем Гончарова — этой «ле-
дящсйся натурой» (XIV, с. 118). В них он видел выраже-
ние «героического периода», духа сопротивления казар-
менно-бюрократической эпохе Николая I. Недоверие к
Гончарову было вызвано также тем, что Терпен видел в
82
https://vk.com/kopilka_filfaka
нем не только романиста, но и цензора (фельетон «Не-
обыкновенная история о цензоре Гон-ча-ро из Ши-пан-ху»).
Резко отзывался Герцен о «Современнике» с его «на-
правительным и назидательным ценсурным триумвира-
том» (XIV, с. 116), недооценив значение политического
фактора в осуждении половинчатости и непоследовательно-
сти либералов в отношении к ожидаемым реформам. Он
отвергал недооценку лишних людей, склонность иронизи-
ровать „над этими слабыми мечтателями, сломавшимися
без боя“ (XIV, с. 118), но не вставшими на путь конфор-
мизма и прагматизма. Однако если они не изменят своей
жизненной линии сегодня, то окажутся на пути к обло-
мовым. Герцен не признает никакого духовного родства
между потерянным поколением 40-х гг. и Обломовым. Не
согласен он был и с отношением «Современника» к исто-
рической роли дворянской интеллигенции. Полемика
осложнялась трудностью выработки новой политической
линии в условиях нарастания революционной ситуации в
России.
Лишних людей критиковали и представители идеали-
стической эстетики (С. С. Дудышкин), но за то, что они
«не гармонировали» со средой. Герцен же оправдывал их
неспособность к выражению активного политического про-
теста дисгармоничными условиями николаевского време-
ни, когда жестоко подавлялась всякая оппозиция. Вместе
с тем На новом этапе русская литература не могла до-
вольствоваться достигнутым, продолжать художественную
разработку социально определившегося типа героя с
«психологической возней» в разнообразных модификациях,
вариациях и нюансах. Создатель образа Бельтова писал
о широкой распространенности в литературе николаевской
поры героя с гамлетовским и байроническим складом ду-
ши и в своей интерпретации потерянного поколения был
целиком согласен с тургеневской разработкой темы «ум-
ных ненужностей», «русских скитальцев». «Современник»
придерживался другой линии и выразил крайнее недоволь-
ство тем, что Герцен сблизил его позицию в отношении к
либеральному обличительству и реформизму с программой
реакционной «Библиотеки для чтения»; впоследствии Гер-
цен признал свою ошибку в этом вопросе.
Живейший интерес к полемике Герцена о лишних
людях проявлял Тургенев, который спрашивал, состоялась
ли в Лондоне его встреча с Чернышевским и достигли ли
собеседники взаимопонимания. Тургенев просил Герцена
хотя бы иносказательно сообщить о результатах встречи
G*
83
https://vk.com/kopilka_filfaka
и писал о знакомстве с декабристом Волконским, который
любит и ценит Герцена (/7, III, с. 340). Представляя Гер-
цена писательнице Марко Вовчок (М. А. Маркович), ро-
манист с удовлетворением отмечает, что его друг бодр,
крепок и жизнедеятелен: «Натура могучая, шу,мная — и
славная» (П, III, с. 308). С нетерпением ждет Тургенев
номер «Колокола» с «высеченным Краевским» (П, 111,
с. 84).
Статье «Лишние люди и желчевики» Герцен пред-
посылает эпиграф из статьи «Очень опасно!!!» с оценкой
Онегина и Печорина как истинных выразителей настрое-
ний своего времени. Но час их прошел, размежевал их
«обломовский хребет». Тургенев благодарил автора «Жел-
чевиков» и соглашался с резкими строками о Некрасове,
присвоившем якобы деньги друзей. «Анонимный» портрет
поэта-демократа выходил за рамки литературной благо-
пристойности, и Герцен дал волю своему раздражению.
Антинскрасовскими высказываниями насыщены многие
письма Герцена к Тургеневу, которого он часто упрекал в
снисходительном отношении к слабостям поэта и даже не
пожелал встретиться с ним в Лондоне, как ни уговаривал
его романист. Прежде Тургенев со всей мягкостью и де-
ликатностью пытался изменить личное нерасположение
издателя «Колокола» к поэту, убедить его в неправоте.
После разрыва с «Современником» отношение Тургенева
стало меняться, и, явно желая угодить Герцену, он пишет
о своем удовлетворении статьей о лишних людях и выпаде
против издателя «Современника»: «Я понял конец ,,Жел-
чевиков" — и сугубо тебе благодарен. Пора этого бес-
стыдного мазурика — на лобное место. И за нас, лишних,
заступился. Спасибо» (П, IV, с. 143).
Герцен отвечает Тургеневу, что был рад услужить ему
«лишними людьми», смягчив обиду, нанесенную «Совре-
менником». Тогда же Тургенев пишет, что начал работу
над «Отцами и детьми», которая идет туго. Сближение
Тургенева с «Русским вестником» драматизировало отно-
шения с Герценом.
В период написания Герценом статьи о лишних людях
Тургенев находился в Лондоне и общался с критиком,
поэтому споры о соотношении лишнего человека с образом
нового деятеля-борца непосредственно преломлялись в его
творчестве. Речь шла о столкновении двух поколений в
освободительном движении, вызове, брошенном разночин-
цами дворянской культуре и этике. Парадокс заключался
в том, что, соглашаясь с герценовской защитой лишних
84

людей от нападок «желчевиков», Тургенев в «Отцах и де-
тях» крупным планом воспроизводит именно отрицателя-
желчевика, отвергающего поэзию, красоту, платоническую
любовь и вставшего на путь решительной деэстетизации
природы, романтических идеалов. Это привело Герцена в
немалое смущение. Сам Тургенев разъяснял, что вся его
повесть направлена против дворянства как класса; есте-
ственно, что нигилист затмил всех остальных персонажей.
Революционно-демократическая критика считала лиш-
них людей инфантильными и слабыми потому, что они
были избалованы роскошью; Герцен же напоминанием о
декабристах подчеркивал, что материальное благополучие
не привело их к отказу даже ценой своей собственной
жизни от борьбы против политического гнета. Но и герце-
новское представление о «желчных людях» не соответство-
вало духовному облику идеологов-разночинцев — людей
большой культуры и высоких этических принципов. Тур-
генев также находил проявления антиэстетизма и нигилиз-
ма у молодежи и даже в собственной дочери, которую в
письме к Е. Е. «Ламберт сравнивал с Инсаровым. Полушу-
тя, полувсерьез он писал: «Я хочу пояснить Вам, почему
именно между моей дочерью и мною мало общего: она
не любит ни музыки, ни поэзии, ни природы — ни собак —
а я только это и люблю» (77, IV, с. 134).
Позже в литературных воспоминаниях писатель повто-
рил герценовские выпады против «свистунов», противопо-
ставив их традиции эстетической критике Белинского. Од-
новременно мысль Герцена о том, что лишние люди могут
стать нужными России, быть способными на героический
подвиг, художественно воплощена Тургеневым в эпилоге
«Рудина», где показана смерть бездомного скитальца на
парижской баррикаде. Таким был ответ писателя на спо-
ры о возможности слияния слова и дела: русский человек
выходил на путь служения революции, руководствуясь чув-
ством интернационального долга. В этом, бесспорно, ска-
залось влияние автора «Былого и дум».
В Рудине современники угадывали черты Бакунина.
Тургеневу, наверняка, был известен герценовский очерк о
нем, в котором тот отмечал двойственность его героиче-
ской натуры, жаждущей революционного дела, но тратив-
шей силы на пустяки: в нем соединились одновременно
качества агитатора и демагога. Герцен был несогласен с
мнением, будто в Рудине Тургенев хотел нарисовать Ба-
кунина; он считал, что в герое воспроизведены лишь не-
которые черты прототипа: «Тургенев, увлекаясь библей-
85
https://vk.com/kopilka_filfaka
ской привычкой бога, создал Рудина по своему образу и
подобию: Рудин — Тургенев 2-й, наслушавшийся философ-
ского жаргона молодого Бакунина» (XI, с. 359). Правда,
этому противоречит признание романиста, говорившего,
что он представил довольно верный портрет: «выдохшийся
агитатор» напоминал ему Рудина, не убитого на барри-
каде. Возможно также, что напечатанный герценовский
отзыв о романе вызван беспокойством о нежелательных
для Тургенева последствиях, если будет во всеуслышание
подтверждена его близость к Бакунину. Герцен в ту пору
идеализировал Бакунина и болезненно воспринимал на-
падки на него. Пародийное изображение Бакунина публи-
цист считал несовместимым с обликом самоотверженного
революционера. Он находил, что философствующий герой
больше похож на самого автора, чем на указываемый
прототип.
Разумеется, образ Рудина собирательный. Это худо-
жественный тип и лицо историческое, поскольку в нем
отражены черты прогрессивной русской интеллигенции, в
том числе и Грановского, перед которым благоговел Тур-
генев. Тема воплощения в литературе образа революцио-
нера — положительного героя времени — была одинако-
во актуальной как для обоих писателей, так и для пере-
довой русской литературы в целом. Герцену важно было
показать Европе, что демократическая, мыслящая Россия
не была сломлена николаевским режимом, жила, боролась
всеми доступными ей средствами, продолжая и храня
традиции Радищева и декабристов. Но в понимании Тур-
генева судьба революционера оказывалась неизбежно тра-
гичной и, в известной мере, он был прав. Осознавая все
трудности жизненного пути революционера-борца, демо-
кратическая критика верила в конечное торжество дела
справедливости и осуждала фатализм и пораженческие
настроения. Поэтому Герцен неизменно осуждал трагиче-
ские концовки тургеневских романов, внушавшие сомнение
в возможности осуществления революционных идеалов.
Он писал, что Базаров мог бы, подобно Рудину, найти
дело на берегах Темзы вместо того, чтобы умереть по воле
автора от пустяшного пореза, не выявив свой творческий
и жизненный потенциал. В статье «Новая фаза в русской
литературе» Герцен крайне саркастически оценивал кон-
цовки романов «Накануне» и «Отцы и дети», герои кото-
рых наделены всевозможными недостатками и промельк-
нули, не успев оправдаться: «Судьба неправдоподобного
„нигилиста” столь же несчастна, как и судьба невозмож-
86
https://vk.com/kopilka_filfaka
ного болгарина: автор отделывается от него на манер
Брута — убивает его тифом» (XVIII, с. 218).
/Чнение Герцена разделял Плеханов, писавший, что
Тургенев, подобно Ибсену, опускавшему занавес после
просветления героев или губившему их от горного обвала,
«уморил Базарова и Инсарова, не зная, что именно можно
было предпринять с ними. Но у Тургенева это сживание
со света своих героев вызывалось незнанием того, как дей-
ствовали русские нигилисты и болгарские революционе-
ры»26. И все же, невзирая на критику, Тургенев остался
верен себе даже в последнем романе «Новь». В этом тоже
была своя правда. Герцен не соглашался с тургеневским
скептицизмом и непоследовательностью в решении проб-
лемы «сознательно-героической» личности. В письме Ан-
ненкову (1860) он иронизирует над повестью «Накануне»,
назвав ее «Послезавтра», и пародийно перефразирует
название статьи «Гамлет и Дон-Кихот» в «Отелло и гене-
рал Кабрера» (XXVII, с. 48). Он замечает, что на прак-
тике Тургенев «не такой психолог, как „накануне"»
(XXVII, с. 108). Герцен был явно не удовлетворен печаль-
ными концовками тургеневских романов, что определило
довольно сдержанную оценку этих произведений.
Герцен соглашался с тургеневской трактовкой Гамлета,
видя в нем общечеловеческий характер, типичный для
эпохи сомнений и раздумий. Он часто использовал шек-
спировский образ в своих произведениях и статьях, при-
давая ему, как и Тургенев, черты национальной психоло-
гии русского человека. Романтически настроенные идеа-
листы понимали необходимость борьбы со злом, но у них
не хватало силы и воли. Тургенев считал лишних людей
русскими гамлетами. В России с 30-х гг. Гамлет воспри-
нимался в философских представлениях Гегеля «об отпа-
дении» личности от действительности. Белинский видел в
нем утверждение дисгармонии духа и мира, идеала и дей-
ствительности, трагическую коллизию личности, которая
заключается в сознании долга и бессилии героя вступить
в борьбу с преступлением. Герцен еще в «Капризах и раз-
думье» писал, что характер Гамлета проявляется в беско-
нечной рефлексии и сомнениях поколения. По замечанию
современного исследователя, участникам романтических
кружков, ощущавшим свою чуждость реальной действи-
тельности, «образ Гамлета помогает... осмыслить трагизм
собственного положения»27. Имя героя стало нарицатель-
ным. Оно приобрело символическое значение образа, за-
ключающего в себе комплекс сложных и противоречивых
87

чувств драматического характера, которые доводят их
носителей до отчаяния. Интерес писателей к этой теме
связан с утверждением реалистического психологизма.
Оторванное от шекспировского первоисточника понятие
применялось для «обозначения некоего социально-психо-
логического комплекса, который и был русским гамлетиз-
мом и ожидал своего художественного воплощения в об-
разе нового Гамлета»28. Такая же болезненная рефлексия
и самоказнь присущи двойнику и «подпольному» человеку
Достоевского.
Герцен в раскрытии темы лишних людей предстает ско-
рее как социолог-политик, Тургенев же — как психолог и
философ. Но в объяснении исторических причин их появ-
ления Герцен учитывал значение чисто индивидуальных
качеств, когда писал о решении «баловней судьбы» — де-
кабристов — бросить вызов абсолютизму: они восстали
против среды, руководствуясь высокими целями. Правда,
Белинский объяснял характер лишних людей не только
отрицательным воздействием внешней среды: причину без-
деятельности и пассивности Бельтова демократ-разночинец
увидел и в свойствах натуры, и в барском воспитании.
Герцен не мог согласиться с подобным толкованием, оправ-
дывая разлад героя с действительностью и печальную
участь лишних людей воздействием социальной среды,
хотя и не снимал вопроса о значении личной ответствен-
ности человека за свою жизнь и поступки. Демократиче-
ская критика 60-х гг. следовала за Белинским, считавшим
праздность «героев безвременья» прямым результатом при-
надлежности к помещичьему классу.
Герцена-писателя привлекали сложные натуры совре-
менников, так как он находил в них своеобразное выра-
жение противоречий эпохи. В лишних людях он видел
немой укор существующему режиму, вызов, несогласие с
ним, выражение оппозиции, что делало их способными в
изменившихся условиях стать активными борцами. Тур-
генев при всей поэтизации лишнего человека осуждал из-
лишнее самолюбие героев, подобных Чулкатурину, которо-
му мешает болезненное сознание собственной личности.
Писатель полагал, что кропотливая возня с самим собой
лишает человека естественных радостей жизни.
Герцен подчеркивал противоречивость стремлений и
чувства долга, неприятие героями современной действи-
тельности, их бессилие изменить ее. Такого понимания во
многом придерживался и Тургенев, давший психологиче-
ский анализ болезни индивидуализма и эгоистичности
88

лишних людей. Признавая влияние внешних обстоятельств
на судьбы людей, он многое объясняет свойствами лич-
ности, излишним самоунижением, отсутствием твердой
жизненной и нравственной позиции. Но предельная добро-
совестность и искренность героев, рассматривающих свою
жизнь как ошибку, располагает в их пользу. Отношение
писателя к гамлетам-одиночкам было двойственным: поэ-
тизируя их, он высказывал пессимистические настроения
при мысли о скоротечности жизни. Его, как и Герцена,
тяготит разрыв между словом и делом, он стремится к
их слиянию на этической основе. По мнению Г. Курлянд-
ской, писатель проявлял свою «национальную» озабочен-
ность, когда, подобно передовым современникам, решал
проблему «соотнесения теории и практики, созерцания и
действия»29. Эта проблема была в равной мере актуальна
и для него и для Герцена. Она решалась, по существу, и
в ходе полемики о лишних людях и тех, кто шел им на
смену,— в жизни и в литературе.
В статье «Гамлет и Дон-Кихот» (1860) Тургенев опре-
делял два основных типа людей: в противоположность не-
решительному Гамлету он видел в Дон-Кихоте энтузиаста,
идущего вперед ради достижения цели без страха и сом-
ненья. Таким был народолюбец Белинский, отличавшийся
нравственной чистотой, верой в истину, отсутствием
эгоизма — образец «сознательно-героических натур» (Я,
Ш, с. 368). С образом непреклонного Дон-Кихота Турге-
нев сближал и прямолинейных шестидесятников-разночин-
цев, а Герцен впервые сравнил с ним деятелей революции
1848 г. во Франции, которые при рыцарской чистоте по-
мыслов глубоко заблуждались в своей вере в несбыточ-
ность идеалов. Автор «С того берега» с болью и сочув-
ствием писал о благородных «Дон-Кихотах революции»,
практически смешных, переживших свое время и обречен-
ных на трагическое одиночество среди современников. Га-
рибальди и Маццини — деятелей национально-освободи-
тельного движения Италии — Герцен сравнивал с «бедным
королем Лиром», называл их «двумя последними поэтиче-
скими образами», «величавыми тенями высшей вершины
революционного хребта», двумя «последними Дон-Кихота-
ми революции»: «Прощайте, великие безумцы; прощайте,
святые Дон-Кихоты!..» (XVI, с. 166). Он считал, что без
них жизнь станет беднее, и писал об этом в адресованных
Тургеневу «Концах и началах» (1862).
Тургенев также называл Дон-Кихота совершенным
безумцем, подчеркивая наряду с этим чистоту его стремле-
89
https://vk.com/kopilka_filfaka
ний»: «И когда переведутся такие люди, пускай закроется
навсегда книга истории! в ней нечего будет читать» (VIII,
с. 181). Не проводя прямых параллелей между фантазе-
ром из Ламанчи и революционерами, писатель окружал
этот персонаж таким ореолом, что невольно возникала
ассоциация с ними, жертвующими всем для торжества
принципа социальной справедливости. Подобные качества
усматривал он в Инсарове, Базарове, Добролюбове, Чер-
нышевском и их последователях из среды молодого поко-
ления героев-разночинцев.
Герцен видел в герое Сервантеса эталон и критерий
достоинств и слабостей современных общественных дея-
телей; Тургенев же при всем осовременивании литератур-
ных типов воспринимает их философски, в общечеловече-
ском плане, как бы над историей. Два извечных типа —
деятеля и скептика — варьируясь и модифицируясь, пов-
торяются в смене поколений. И если Тургенев судит как
психолог-эстетик, видит в них воплощение двух исконных
противоположностей человеческой природы в отвлечении
от социально-классовой сущности, ратуя за соединение
мысли Гамлета и воли Дон-Кихота, то Герцен оперирует
преимущественно социально-политическими категориями,
осмысляет данные типы в соотношении с гражданскими
начинаниями людей и современной историей. И все же в
тургеневской статье отразились практика русской жизни и
опыт литературы, дан анализ болезни «русского гамле-
тизма», тогда как устремленный к добру идеалист Дон-
Кихот ассоциировался с характером русского революцио-
нера, а затем и деятелей революции вообще, независимо
от национальности: при всей преданности искусству свои
симпатии как гражданин отдавал он людям дела, борцам,
ибо добрые дела сильней красоты (VIII, с. 191).
Насущной и неразрешимой этической проблемой эпохи
Тургенев считал сочетание мысли и духа отрицания ко-
леблющегося героя со страстным служением принципам
добра и справедливости. Он ставил вопрос о необходимо-
сти соединения аналитического начала с беспредельной
преданностью человечеству и готовностью ради него на
подвиг. В отличие от мнительного скептика и эгоцентриста
Гамлета Дон-Кихот — энтузиаст и святой безумец — жи-
вет для других. И только непонимание реальной обстанов-
ки делает его смешным и ставит в унизительное положение
рыцаря-романтика: «Но в отрицании, как в огне, есть ис-
требляющая сила — и как удержать эту силу в границах,
как указать ей, где ей именно остановиться, когда то, что
90
https://vk.com/kopilka_filfaka
она должна истребить, и то, что ей следует пощадить,
часто слито и связано неразрывно? Вот где является нам
столь часто замеченная трагическая сторона человеческой
жизни: для дела нужна воля, для дела нужна мысль; но
мысль и воля разъединились и с каждым днем разъеди-
няются более...» (VIII, с. 183). Так мыслящие гамлеты
обречены на неподвижность, а полубезумные дон-кихоты
устремлены в точку, которой даже нет в воображаемом
ими образе. И завершал писатель речь апелляцией к веч-
ности, перед которой все тлен и суета. Подобные настрое-
ния постоянно осуждал Герцен: концовка романа «Отцы
и дети», описывающая кладбище, где покоится Базаров,
заставила его упрекнуть писателя в романтическом идеа-
лизме: «Requiem на конце — с дальним апрошем к бес-
смертию души — хорош, но опасен, ты эдак не дай стреч-
ка в мистицизм» (XXVII, с. 217).
Писарев в статье «Базаров», словно отвечая Тургеневу,
писал, что именно новым людям, реалистам, удалось то,
что не смогли осуществить лишние люди, которым не хва-
тало уверенности в себе, умения соединить мир мысли с
миром жизни: «Словом, у Печориных есть воля без зна-
ния, у Рудиных — знание без воли; у Базаровых есть
знание и воля, мысль и дело сливаются в одно твердое
целое»30.
Герцен решительно возражал против иисаревского
обобщения и классификации, повторяя свои прежние ар-
гументы в статье «Еще раз Базаров» (1868). Говоря о
значении Вольной русской типографии (1856) как исто-
рическом факте, он подчеркивал, что у современников
рудиных и бельтовых была и воля, и сила в преодолении
внешних препятствий. Герцен убежден, что их борьба
против всего, что тормозит движение прогресса, дает право
рассчитывать на взаимопонимание и благодарность тех,
кто считает себя представителями поколения Базарова.
Писатель делает вывод, что новых начал и принципов ни-
гилизм не внес, он продолжает давно сложившуюся в Рос-
сии традицию отрицания лжеавторитетов, насилия над
человеком и правопорядка. Протест его поколения выра-
жался иначе, чем у современных юношей, которым надо
вместе продолжать борьбу.
Герцен был не согласен с мнением Писарева о социаль-
но-идеологической несовместимости поколений, заявляя,
что в конечном счете не Онегин, а декабристы воплощали
лучшие качества героев 20-х гг. В литературе их выразите-
лем был Чацкий: «Декабристы — наши великие отцы, Ба-
91
https://vk.com/kopilka_filfaka
заровы — наши блудные дети» (XX, с. 346). От декабрис-
тов ведет Герцен нить идейной преемственности к петра-
шевцам, Белинскому, Бакунину, полемически утверждая,
что все они были нигилистами, если иметь в виду «тот
склад мыслей, тот прием мышления, который назвали ни-
гилизм» (XX, с. 349). В противоположность шестидесятни-
кам, отождествляющим лишних людей с либералами и
Обломовым, Герцен сближает их с декабристами — исто-
рическими деятелями, заслуживающими всякого уваже-
ния. Как продолжатель их дела он считает, что его поко-
ление завещало новому нигилизм как революционную тео-
рию отрицания самодержавия и крепостничества. Герцен
находит ошибочным прямолинейное писаревское сопостав-
ление поколений: в жизни все обстоит намного сложнее.
Соратник и единомышленник Герцена Н. Сазонов,
эмигрировавший во Францию, опубликовал весной 1860 г.
во французской газете «La Gassette du Nord» статьи о
Герцене и Тургеневе из цикла «Литература и писатели в
России». Личность Герцена, по мнению критика, явилась
выразителем «существенного перелома» в истории «умст-
венного развития России»31. В Тургеневе Сазонов вслед за
Герценом отмечает способность гармонически соединять
мысли и образы, художественную наблюдательность, глу-
бокий философский ум, психологический анализ русского
народного характера: «Все должно было приноситься в
жертву объективности; автор никогда не должен был про-
глядывать в своих произведениях»32.
Преувеличивая воздействие на писателя идеалистиче-
ской немецкой эстетики, критик верно определил многие
характерные свойства дарования Тургенева: высшим за-
коном творчества для него было воспроизведение объек-
тивной правды и следование принципам критического реа-
лизма в противовес подчеркнутому субъективизму роман-
тиков, которые мир идеальный ставили выше реального.
Говоря о том, что любовь романиста к родине чуждается
громких фраз и ложной патетики, Сазонов противопоста-
вил его показному патриотизму благонамеренных патрио-
тов. Достоинство автора «Записок охотника» заключалось
в том, что он не проповедовал никаких социальных или
экономических теорий, поэтому «он не стал писать тен-
денциозных романов; вдохновение его рисует жизнь такой,
как она есть, и в его романах появляются живые люди,
отражающие страсти и интересы той среды, в которой они
живут...»33. Подчеркивание Герценом и Сазоновым эпиче-
ской бесстрастности Тургенева-романиста определялось
92
https://vk.com/kopilka_filfaka
специфическими условиями их деятельности: они обраща-
лись к зарубежному читателю и старались не навлечь на
писателя репрессий русского правительства, избегая лю-
бых намеков на близость с ним. Впоследствии романист
использовал критические замечания «Колокола» для само-
оправдания и доказательства того, что он не имел ничего
общего с идеями Герцена. Это была тактическая уловка.
Особо выделил Сазонов работу Тургенева «Гамлет и
Дон-Кихот», отметив ее философский характер и увязывая
воедино психологическое содержание этюда о двух глав-
ных типах человеческой природы и современного человека
с проблематикой романа «Накануне». В сопоставлении
характеров человека веры и сомнения, энтузиаста и скеп-
тика критик увидел очень глубокое обобщение. Тургенев
с одинаковым уважением относился и к тем и к другим,
завидуя людям, у которых он находил качества революци-
онных деятелей. Сазонов полагает, что тургеневская Еле-
на Стахова превосходит женские типы Пушкина, Лермон-
това, Гоголя.
Таким образом, Сазонов и Герцен отнюдь не были
склонны игнорировать специфику художественного твор-
чества писателя, особенности его поэтики, формы и стиля
и отрывать их от идейного содержания. Герцена крайне
беспокоили вопросы тенденциозности романиста, хотя он
и говорил, что не считает Тургенева «политическим чело-
веком». Однако увлечение романиста идеями, чуждыми
представлениям Герцена, тотчас вынуждали последнего
давать ему решительный отпор, как это было в 60-е гг.
Сам Тургенев нередко высказывался в том смысле, что
политическая тенденциозность (публицистика) не дело ху-
дожника: он должен творить образы и картины, а не рас-
суждать об идеях, которые не разделяет. Но еще Белин-
ский в статьях о Гоголе писал, что ложная, ошибочная
идея вредит таланту, отрицательно сказывается на гении
творца, так как идет вразрез с положительными тенден-
циями жизни. Идея должна быть не отвлеченным посту-
латом, а вдохновляющей страстью поэта, убежденного в
своей правоте. И если политическая ограниченность авто-
ра негативно влияет на его творчество, то это не значит,
что прогрессивная тенденция и идея несовместимы с под-
линно художественными достижениями. Герцен выражал
крайнее недовольство идейной и моральной неразборчи-
востью Тургенева, когда тот стал посылать свои произве-
дения для публикации в «шпионском рассаднике Катько-
ва» (XXVII, с. 293), так как он был убежден, что в силу
93

ограниченности взглядов замечательное дарование писа-
теля не раскрылось полностью в романах «Накануне» и
«Отцы и дети». Великолепные качества художника и объек-
тивного наблюдателя пострадали из-за проявления в них
субъективной тенденциозности. Но революционный пафос
персонажей не стал его собственным переживанием, нрав-
ственный облик и дух героев-революционеров были ему
чужды; они оказались рупором идей времени, носителями
мысли, не прочувствованной и не выстраданной романи-
стом. Так, мечтатель и агитатор Инсаров не знает, что
делать, и «отправляется умирать на берега Адриатики»
(XVIII, с. 218).
В статье «Новая фаза в русской литературе» (1864)
Герцен называет вышеупомянутые романы неудачными и
считает повинной в этом неопределенность идейной пози-
ции Тургенева. Если в «Накануне» он был увлечен «пото-
ком прогрессивных идей», то в «Отцах и детях» усомнил-
ся в них и оказался подхваченным «противоположным те-
чением» (XVIII, с. 216). Намерение задать «головомойку»
молодому поколению не получило убедительного художест-
венного воплощения. Писатель становится человеком по-
литики, причем дурной, что не преминуло негативно ска-
заться на идейном содержании его романов. Со своей
стороны подлинный источник вдохновения издатель «Ко-
локола» видел в идеях социализма и высказывал их в
откровенно публицистической форме со всем блеском
дарования. И в Тургеневе он желал видеть союзника по
борьбе. Герцен полагал , что предельная объективность
романиста как живописца позволила бы ему достичь
большего на путях художественного воспроизведения про-
грессивных тенденций жизни. Удивительная артистичность
и наблюдательность Тургенева в «Записках охотника»
приводила читателя к осуждению крепостничества, хотя
рассказчик и не прибегал к прямому порицанию угнетате-
лей народа. Общий гуманный тон убеждал в несовмести-
мости насилия с человеческим достоинством бесправных
людей. В романах же, по мнению критика, писатель слов-
но забывал о своеобразии своего «шекспировского» даро-
вания, когда тенденция сама по себе вытекает из эпиче-
ского повествования.
Однако Тургенев великолепно осознавал, чего от него
хотят, и шел собственным путем, не соглашаясь с предла-
гаемой программой. Вопрос требовал принципиального
решения; писатель не видел в русском народе готовности к
социалистическим преобразованиям. В письме к В. Ф. Лу-
94
https://vk.com/kopilka_filfaka
гинину (1862) Тургенев четко определял главное несогла-
сие с Огаревым, Герценом и Бакуниным: «Они, презирая
и чуть не топча в грязь образованный класс в России,
предполагают революционные или реформаторские начала
в народе; на деле же это — совсем наоборот. Революция
в истинном и живом значении этого слова...— существует
только в меньшинстве образованного класса — и этого до-
статочно для ее торжества, если мы только самих себя
истреблять не будем» (/7, V, с. 49).
Эти же идеи он излагал в письме к Герцену 26 сентяб-
ря 1862 г. (Баден-Баден), будучи убежденным, что в Рос-
сии лишь образованный класс (начиная с Петра I и Ло-
моносова) может осуществить роль посредника между
цивилизацией и народом: «Эх, старый друг, поверь: един-
ственная точка опоры для живой, революционной пропа-
ганды — то меньшинство образованного класса в России,
которое Бакунин называет и гнилыми, и оторванными от
почвы, и изменниками. Во всяком случае, у тебя другой
публики пет» (П, V, с. 53). Тургенев решительно осуждал
Бакунина, который, отвергая методы мирной пропаганды,,
все свои надежды возлагал на крестьянский топор, бунт,
а не на убеждения. Бакунин угрожал правящим классам
призраком крестьянской революции, клеймил презрением
«дряблые души» николаевского времени без страсти и
мысли, прикрывающие великолепной фразой свою нереши-
тельность и непоследовательность, обвинял Тургенева в
пустословии. Герцен, стремившийся к реабилитации лиш-
них людей в глазах молодого поколения, отвергал экстре-
мизм Бакунина. Тургенев, знавший об их идейно-полити-
ческих разногласиях, уговаривал Герцена ориентироваться
на лучшую часть культурного дворянства. Анархист Ба-
кунин обоих винил в либерализме и в том, что великодуш-
ной фразой о необходимости для народа просвещения
они встали на путь предательства его интересов.
Сомнение и скептицизм Тургенева распространялись и
на правительство, и на способность либералов или револю-
ционеров сделать что-нибудь полезное для России. Но
преклонение перед теми, кто шел на подвиг, было созвуч-
но настроениям передового русского общества. Уже после
смерти писателя П. Ф. Якубович от лица русских револю-
ционеров сказал, что заслуга Тургенева перед русской ли-
тературой не в том, что он был прекрасный художник, про-
пагандист отвлеченной от жизни красоты и правды, а в
том, что он выразитель идеалов молодежи, героизма и
чисто русского идеализма целого ряда молодых поколе-.
95
https://vk.com/kopilka_filfaka
ний: «Поэтому мы можем громко сказать, кто был Турге-
нев для нас и для нашего дела. Барин по рождению, ари-
стократ по воспитанию и характеру, „постепеновец44 по
убеждениям, Тургенев, быть может, бессознательно для
себя, своим чутким и любящим сердцем сочувствовал и
даже служил русской революции»34.
Таким образом, устами передовой России было сказа-
но, что заслуга писателя отнюдь нс сводится к красотам
слога и живым картинам природы; она — в создании ро-
манистом целой когорты героев исторического значения.
Пусть он сомневался в близости и возможности револю-
ции, но симпатии его были на стороне героической моло-
дежи. Дух. русских инсаровых и благородных тургенев-
ских дон-кихотов продолжал жить в героях «Народной
воли» — беззаветных энтузиастах революции, изображен-
ных в романс «Новь».
https://vk.com/kopilka_filfaka
Глава III
ИДЕЙНО-ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ПОЛЕМИКА
ГЕРЦЕНА И ТУРГЕНЕВА В 60-е гг.
«Отцы и дети» в оценке Герцена
Отклик писателей на крестьянскую реформу 1861 г.
Дискуссия о романе в литературоведении.
Герцен о тургеневской трактовке
Базарова и нигилизма.
Полемика Герцена с Антоновичем и Писаревым
В начале 60-х гг. Тургенев продолжает активно сотруд-
ничать с Герценом, сообщает ему сведения о готовящейся
реформе, скором выходе указа об эмансипации (подписан
19 февраля 1861 г.) и о «совершенной тишине, с которой
принят манифест во всей России. Что-то будет дальше?»
(/7, IV, с. 211). В этом письме он крайне саркастически
характеризует стиль документа, переведенного с француз-
ского «на неуклюжий русский язык каким-нибудь немцем»
(П, IV, с. 211). Тургенев упоминает о торжественном мо-
лебне в присутствии декабриста Волконского, благодарит
за присылку «Полярной звезды» с материалами о героях
1825 г., просит поместить в «Колоколе» некролог памяти
Т. Шевченко. Герцен в свою очередь поспешил изложить
писателю программу задуманного праздника «освобожде-
ния крестьян», который так и не состоялся. Он держал его
в курсе замыслов разоблачения реакционных деятелей
России, обскурантов, противившихся реформам, совето-
вался с ним о публикации обличительных материалов и
сетовал, когда тот с Огаревым отговорили его от печата-
ния сатирической статьи-фельетона из цикла «Августей-
шие путешественники» о великом князе Константине Ни-
колаевиче. Тургеневу он также пишет о намерении помес-
тить анонимно в «Полярной звезде» «Судебные сцены»
И. С. Аксакова. Тогда же впервые был поднят вопрос о
возможности возвращения семейства Герценов в Россию.
В связи с тургеневскими переводами рассказов Марко
Вовчок (с украинского языка) Герцен представляет пере-
водчика как величайшего современного русского художни-
ка (XIV, с. 270), а своему другу Гарибальди рекомендует
его (19 апреля 1861 г.) как одного из самых славных и
знаменитых писателей России. С удовлетворением вос-
7 Радек Л. С.
97
https://vk.com/kopilka_filfaka
принял Тургенев герценовский некролог, в котором писа-
лось о безграничной любви К. И. Аксакова к угнетенному
народу и России, «загнанной крестьянке-матери». Эти
проникновенные строки включены в текст «Былого и дум»:
«Да, мы были противниками, но очень странными. У нас
была одна любовь, но не одинакая... И мы, как Янус или
двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время
как сердце билось одно» (XV, с. 9—10). Некролог дал
Тургеневу повод упрекать Герцена в славянофильских на-
строениях.
Праздник освобождения крестьян был убит «варшав-
ской кровью» — сообщением о расправах над польскими
повстанцами (апрель 1861 г.). Герцен писал: «На душе
вместо света темь, — лишь только хотели мы расправить
крылья — а тут варшавская бойня» (XXVII, с. 146). Тучи
сгущаются, радостные ожидания великих перемен сме-
няются печальной констатацией неисполненных надежд и
ожиданий демократических преобразований в России. Гер-
цен начинает получать анонимные предостережения о гро-
зящей ему расправе, замысле III отделения жандармерии
уничтожить его физически. Тургенев подтверждает угрозу
покушения «полицейских Брутов и Кассиев», как выразил-
ся Герцен: сообщение пришло от лица, в «высоком нрав-
ственном достоинстве которого» никто не может сомне-
ваться (XVI, с. 126). Из посольства поступило известие о
лишении Огарева дворянства. Герцен пишет Тургеневу о
студенческих волнениях в России после введения новых
правил, запрещающих учащейся молодежи любое выраже-
ние своего недовольства. При таком повороте событий
Александр II «полетит к черту». Возмущаясь предатель-
ством бывших московских друзей, вставших на путь кон-
серватизма, Герцен в начале 1862 г. просит Тургенева
навести справки о возможности возвращения на родину,
так как он ожидает там вспышку бунта. Герцен порывает
с Чичериным, Коршем, Кетчером, упрекает Тургенева в
разладе отношений с Огаревым; меняется тон их писем.
Интересуясь, знаком ли романист с клеветнической бро-
шюрой Шсдо-Ферроти, направленной против основателя
Вольной печати, Герцен выражает недовольство, что Тур-
генев обвиняет его в славянофильских настроениях: «Вот
ты меня и славянофилом матюгнул — а сам каких Хорей
и Калинычей вывел» (XXVII, с. 213).
Центральное место в переписке и публицистике Герце-
на этих лет занимает полемика с писателем о романе
«Отцы и дети». Тургенев не внял совету Герцена опуб-
98
https://vk.com/kopilka_filfaka
ликовать его в «Отечественных записках» или «Русском
слове» и предпочел журнал Каткова «Русский вестник»
(1862). Это сказалось на герценовской отрицательной
оценке романа и изменении взаимоотношений старых дру-
зей. По признанию Герцена, в продолжительной размолв-
ке «долей виновен неудачный роман» (XXVII, с. 454), о
чем он извещал Тургенева 10 марта 1864 г. в знак возоб-
новления прежних связей. Высказывалось мнение, что
роман сыграл «существенную роль в окончательном поли-
тическом и личном расхождении писателей»1.
Однако дело не только в романе «Отцы и дети», но и
в обстоятельствах, сопутствующих его созданию. Причины
охлаждения двух писателей более сложны и неоднознач-
ны. Герцен судил о романе с позиций своей историко-ли-
тературной концепции и в контексте борьбы современных
идейно-политических течений и группировок. Нежелание
оправдать такой неприемлемый для Герцена шаг, как
сближение Тургенева с ненавистным реакционером Катко-
вым, определило первую, непосредственную, читательскую
реакцию публициста. По прочтении романа он пишет ав-
тору письмо-рецензию, в котором дает волю своим чув-
ствам и раздражению.- Герцен упрекает романиста в оши-
бочной тенденциозности, неуважении к материализму и
недоверии к реалистическим воззрениям, попутно каса-
ется вопроса о журналистике в России и упоминает о
своей статье против Каткова, «семинарской дерзости
свистунов» и барстве «школяров» (XXVII, с. 218). Герцен
убежден, что в выборе журнала для публикации романа
сказалась обида Тургенева на «Современник» и желание
как бы сквитаться с его вдохновителем и идеологом Чер-
нышевским. И проблему преемственности поколений он
представлял иначе, желая их единения, а не противобор-
ства. Отношение Тургенева к Базарову кажется ему пред-
взятым и сердитым: писатель заставлял своего героя го-
ворить нелепости, хотел покончить с ним «свинцом» — по-
кончил «тифусом». Несмотря на это Базаров все же ока-
зался выше Кирсановых — отцов и детей. Правдивыми и
живыми Герцен считает портреты родителей Евгения, ко-
торые живут «не для того, чтоб поддерживать твою (Тур-
генева.— Л. Р.) полемику» (XXVII, с. 217); он недоволен,
что герой наделен «дерзкой, сломанной, желчевой наруж-
ностью — на плебейско-мещанском обороте». Существен-
ный недостаток романа, по мнению публициста, заключа-
ется в отсутствии психологизма, раскрытия характера Ба-
зарова изнутри: «Но где же объяснение, каким образом
7* 99

сделалась его молодая душа — черствой снаружи, углова-
той, раздражительной... Что воротило в пем назад все
нежное, экспансивное?.. Не книга же Бюхнера?» (XXVII,
с. 217).
Надо сказать, что суждения Герцена слишком катего-
ричны и не совсем оправданы. Упоминание о «желчевой
наружности» следует учитывать в контексте полемики с
желчевиками (Чернышевским), как и другие эпитеты, ко-
торыми он наделял разночинцев при характеристике их
идейного и нравственного облика. Осуждает Герцен вуль-
гарное понимание материализма, поставив под сомнение
честность и объективность Тургенева, что вызвало край-
нее раздражение романиста и вынудило его в письме к
Случевскому, а два дня спустя — Герцену (16 апреля
1862 г.), в более сжатой форме дать объяснение замыслу
и идейной направленности романа. Писателя смутила
резкость обвинений как слева, так и справа, беспокоила
необходимость оправдываться и в будущем в предвиде-
нии, что бранить будут и впредь: критику романа «Нака-
нуне» он сравнивал с чем-то «в роде эпидемии» (/7, IV,
с. 82); полемика же вокруг «Отцов и детей» затянулась на
долгие годы, не утихая до сих пор.
В советском литературоведении бурную дискуссию и
решительные возражения вызвали попытки В. А. Архипова
ревизовать общепринятые взгляды на роман2. Критик
сближал либеральную позицию Тургенева в литературно-
общественной борьбе 60-х гг. с политическими воззрениями
Каткова и Юркевича и рассматривал роман как произве-
дение антинигилистическое, как попытку дискредитации
материализма Чернышевского и чуть ли не карикатуру на
разночинца-шестидесятника. Говоря, что роман Тургене-
ва — политический, а его творческая история — также
история политическая, Архипов пренебрегал спецификой
художественного творчества, утверждая, что писатель-ли-
берал «выковал оружие» для борьбы веховцев с револю-
цией. Поэтому если читатель и полюбил героя, то не для
того, чтобы идти за ним.
Расхождения Тургенева с революционной демократией
в 60-е гг. бесспорны, пет необходимости замалчивать и
сглаживать их, но правы те, кто осудил стремление ви-
деть в романе едва ли не выполнение социального заказа
реакционной России3. В творчестве писателя победа реа-
лизма над политическими предрассудками нс достигалась
автоматически, в каждом конкретном случае она опреде-
лялась особыми, личными причинами, характером дарова-
100

ния и условиями времени. В ходе вышеупомянутой дискус-
сии обсуждался вопрос о соотношении категорий народ-
ности и классовости литературы: они взаимно обусловле-
ны, дополняют и обогащают друг друга. В мировоззрении
писателя были противоречия логико-теоретического харак-
тера, с одной стороны, и непосредственной симпатии к
персонажу как носителю чуждой автору истины — с дру-
гой; борьба противоположных тенденций сказалась на
трактовке героя: сочувствие к Базарову не исключало
расхождений с определенными аспектами его воззрений.
Все это отразилось на концепции и художественной струк-
туре романа, его жанре, композиции и сюжете.
Советское литературоведение отвергло вульгарно-со-
циологическое противопоставление творческого метода ми-
ровоззрению писателя. Некоторые критики рассуждали:
то, что не дано постичь творцу теоретически, концептуаль-
но, компенсируется даром интуитивного прозрения исти-
ны «вопреки» консервативному мировоззрению. Тургенев —
не только выдающийся мастер слова, но и глубокий мыс-
литель, поэтому принцип историзма обязывает исследова-
телей объяснять противоречия романиста, а не упрекать в
них. Так как поэтическое творчество связано с идеологиче-
скими позициями автора, то наличие в произведениях про-
тиворечий может отражать сложность изображаемого яв-
ления, не поддающегося однозначному толкованию. Имен-
но поэтому роман «Отцы и дети» остается одним «из наи-
более спорных в истории русской литературы XIX в.»4
Архипов необоснованно упрекал оппонентов в забвении
классовой точки зрения при анализе литературных произ--
ведений, говоря, что ссылки на специфику искусства при-
водят к воскрешению теории «единого потока», игнорирую-
щей классовое содержание культуры. Выступление Архи-
пова было квалифицировано как погоня за сенсацией: он
обвинялся в прямолинейном воспроизведении «ошибочной»
статьи М. А. Антоновича «Асмодей нашего времени» о
романе Тургенева. Преобладает точка зрения, что Антоно-
вич руководствовался неверными эстетическими принципа-
ми, идущими вразрез с идейной линией Чернышевского,
оказался нс на высоте и т. д. В споре Писарева с Анто-
новичем историки литературы с некоторыми оговорками
единодушно принимают точку зрения первого и отказы-
вают в таланте, понимании и справедливости доводов вто-
рому. П. Г. Пустовойт подчеркивал, что Базаров «не иллю-
страция к определенному политическому тезису, а в выс-
шей степени полнокровный художественный образ»5.
101

«Л. Плоткин писал о безусловной правоте Писарева в
споре с Антоновичем, считавшим роман пасквилем, кари-
катурой из разряда реакционно-охранительных сочинений
заурядных беллетристов Лскоченского и Клюшникова.
Признавая некоторые основания для выводов Антоновича
в условиях наступления реакции и травли революционной
молодежи, исследователь находит позицию Писарева бо-
лее дальновидной и справедливой. И если статья Антоно-
вича представляет лишь историко-литературный интерес,
то писаревский анализ «Отцов и детей» сохраняет значе-
ние и актуальность и для нашего времени. Такую же точ-
ку зрения высказывает С. С. Конкин, подчеркивая, что
Писареву «удалось ближе всех подойти к постижению
идейно-художественного содержания „Отцов и детей“. Од-
но несомненно: статьи Писарева об „Отцах и детях“ —
лучшее из того, что было написано в 1860-х гг. о знаме-
нитом тургеневском романе»6. Что касается статьи Анто-
новича, то автор находит ее концепцию бесплодной и не-
приемлемой, оценки примитивными; порочны также любые
«попытки, направленные к ее возрождению, подновлению
или оправданию»7. Он считает, что нельзя признавать
одновременно выдающимся художественным творением
роман Тургенева и оправдывать статью, начисто его пе-
речеркнувшую. Литературоведу представляются странны-
ми попытки «прикрыть» Антоновича авторитетом Черны-
шевского и Добролюбова, так как незадачливый критик
«Современника» огрублял, искажал текст, идеи и образы
произведения.
Столь разительные парадоксы в оценке «Отцов и де-
тей» даже спустя столетие объясняются также тем обстоя-
тельством, что в литературе 60-х гг. именно от тургенев-
ского произведения вел свою родословную как демократи-
ческий, «нигилистический» роман («Что делать?» Чер-
нышевского, «Трудное время» Слепцова, «Знамения вре-
мени» Мордовцев а, «Николай Негорсв, или Благополуч-
ный россиянин» Кущевского и др.), так и откровенно
антинигилистический («Обрыв» Гончарова, «Бесы» Досто-
евского, «Некуда» и «На ножах» Лескова, «Взбаламучен-
ное море» Писемского, «Кровавый пуф» Крестовского,
«Марево» Клюшникова и т. д.). Поэтому характер герце-
новских суждений об «Отцах и детях» следует восприни-
мать в контексте сложной идеологической борьбы эпохи.
К тому же его спор с Писаревым о Базарове определялся
стремлением к примирению поколений8.
102

С. Д. Лищинер верно указала, что взгляды Герцена на
роман специально не изучались и в упомянутых спорах
почти не привлекались, либо приводились в отрыве от
логики развития герценовской мысли и концепции, «под-
верстываясь» к одной из полярных точек зрения —
Антоновича или Писарева9. Выяснение отношения Герце-
на к данной проблеме поможет выявить различие идейно-
философских систем и мотивов участников полемики в
осмыслении того явления русской жизни, которое получило
название «нигилизм»10. Отмечая факт широкого толкова-
ния данного термина в литературоведении, А. И. Батюто
характеризует генезис антинигилистического романа, связи
которого с творчеством Тургенева «трактовались в тече-
ние полувека по принципу убывающей прогрессии»11. От-
каз от вульгарно-социологической методологии привел к
другой крайности — выпрямлению идеологии и творчества
писателя и обособлению его от антинигилистического ро-
мана, хотя наличие такой связи сам он не отрицал.
В более тонкой, смягченной форме в пользу «истреби-
тельной» (Тургенев) статьи высказался В. А. Мысляков,
предположив скрытые мотивы, которыми руководствовался
Антонович. Исследователь оправдывает его позицию «ре-
дакционно-партийной» заданностью лагеря «Современни-
ка» и считает, что нельзя рассматривать полемическую
статью лишь как личный промах не очень талантливого
критика12. Это был вынужденный ответ на выпады Турге-
нева против Добролюбова, и подобная статья не появи-
лась бы без санкции и указания Чернышевского, лишен-
ного возможности открыто выступить против своего идей-
ного противника. С другой стороны, автор «Что делать?»
как романист был многим обязан Тургеневу-писателю,
творчески осмыслял его художественный опыт и не со
всеми положениями Писарева высказывал согласие. Мыс-
ляков завершает статью выводом: «Напрасно Писарев пы-
тался объявить „Что делать?" лучшим опровержением
„Асмодея“... В споре критиков... Чернышевский закономер-
но взял сторону Антоновича — своего „хорошего помощ-
ника"»13.
Замечания Герцена об «Отцах и детях» вполне созвуч-
ны с критикой «Современника». Он не оспаривал художе-
ственных достоинств сочинения, ио считал его публикацию
несвоевременной ввиду наступления в России реакции,
волны террора, арестов, ссылок и расправы над револю-
ционерами. Понятием «нигилизм» Тургенев оказал пло-
хую услугу обществу, а роман невольно оказался как бы
ЮЗ
https://vk.com/kopilka_filfaka
индикатором усилившихся гонений на передовую моло-
дежь. Впоследствии автор согласился, что как гражданин
не должен был давать прозвище (кличку) в руки «реак-
ционной сволочи нашей» (П, XI, с. 191). Герцен осудил
желание писателя «устроить головомойку молодому поко-
лению» (XVIII, с. 216), а в термине «нигилист» увидел
стремление унизить материализм.
Анализ суждений Герцена сразу же после выхода ро-
мана показывает, что во многих отношениях он был ближе
к точке зрения Антоновича, но без его преувеличений и
крайностей. В письме к Тургеневу (10 апреля 1864 г.) Гер-
цен говорит о желании из «пиетета» к прошлому восста-
новить дружбу и замечает, что личное объяснение может
устранить возникшие недоразумения. Отсутствием взаимо-
понимания объяснял он факт разрыва приятельских свя-
зей: «...я отнес это долею к раздражению, имевшему ис-
точником неудачный роман, и остался в прежних отноше-
ниях. Ты прекратил переписку — чтоб это было из патрио-
тизма, я не верю, потому что у тебя никогда не было
неистовых политических страстей» (XXVII, с. 454).
В письме Герцен перечисляет оплошности, допущен-
ные Тургеневым после вызова в Россию для дачи показа-
ний о характере связей между Герценом и Бакуниным
(дело «О лицах, обвиняемых в сношениях с лондонскими
пропагандистами» в начале 1863 г.), отречении от преж-
них друзей в период разгула реакции Каткова и Мура-
вьева. Издатель «Колокола» гордится, что представлял
тогда демократическую Россию и тем самым спас честь
имени русского, надеясь, что если не «отцы», так «дети»
оценят этот протест против «рабского большинства». Пись-
мо завершалось пожеланием Тургеневу остаться независи-
мым и нетенденциозным писателем, избегать воздействия
реакционных политиков.
Герцен сожалел, что поздно познакомился со статьями
Писарева о романе «Отцы и дети», находил его взгляд до-
статочно обоснованным и убедительным и признал, что
критик — человек умный — заставил его иначе взглянуть
па Базарова и нигилизм. Но Герцена поразило крайне от-
рицательное отношение Писарева к предшественникам:
«Безграничная ненависть к Пушкину, снисходительное
снисхождение к Белинскому — и к нам-то отношение как
к выжившим из ума беспокойным старичкам» (XXIX,
с. 256). Так определил он позицию Писарева в письме
Огареву 8—9 января 1868 г. В свою очередь, Тургенев ин-
тересовался «Реалистами» Писарева, который за него
104

«сражается» с «Современником» против Антоновича, и
даже просил Анненкова подписаться на журнал.
С 1863 г. в жизни Тургенева наступила полоса отчуж-
дения с Герценом и передовой русской критикой. Рома-
ниста удручали вынужденные заявления о несогласии с
«лондонскими эмигрантами» в идейных взглядах и поли-
тической программе, сотрудничество с бичуемым Герце-
ном «Русским вестником», различие позиций в польском
вопросе. Развеялись иллюзии писателя о новой эре в раз-
витии России, мучили и собственные недомогания. Он
прекратил переписку с Герценом: «Наши мнения слишком
расходятся — к чему бесплодно дразнить друг друга?»
(Я, V, с. 146).
Писаревская концепция нигилизма и апологетическое
отношение к Базарову заставили Герцена взглянуть на
роман под другим углом и лучше уяснить многое из того,
что он осудил в процессе непосредственной читательской
реакции и восприятия произведения. Тургенев отрицал на-
мерение свести счеты с «Современником» и разъяснил
Герцену, что Катков, напротив, нашел в романе дифи-
рамб «Современнику». Писатель утверждал, что Базарову
не до нежностей, ибо он — лицо трагическое: честен, прав-
див, демократ, это нигилист-революционер. Смерть База-
рова автор считал геройской, а не случайной, утверждая,
что и не помышлял о реабилитации отцов, так как произ-
ведение целиком направлено против дворянства как клас-
са. В письме к Случевскому — и эту мысль часто повто-
рял Герцен — Тургенев называл истинными отрицателями
Белинского, Герцена, Добролюбова, Бакунина. Писатель
также отверг герценовское замечание о склонности к ми-
стицизму, говоря, что и не собирался придавать ненужной
сладости герою, который по замыслу должен был превзой-
ти аристократов: «Если его не полюбят, как он есть со всем
его безобразием — значит я виноват и не сумел сладить с
избранным мною типом» (/7, IV, с. 383). Тургенев был
не согласен с мнением критиков, будто в выборе и трак-
товке Базарова руководствовался заданной идеей и наме-
рением осудить героя-нигилиста. Он радовался, что часть
молодежи отнеслась к роману с пониманием и доброжела-
тельностью.
Базаров как представитель нового поколения разно-
чинной интеллигенции не отвечал идеалу Герцена и его
понятию о том, каким должен быть деятель повой форма-
ции — наследник и продолжатель заветов и нравственных
принципов дворянских революционеров. Он настойчиво
105

предлагал Тургеневу взять Белинского за образец для
художественной модели героя-шестидесятника, так как в
нем видел тип настоящего революционера: авторитет кри-
тика должен был примирить разноречивые идейно-полити-
ческие устремления русского общества. Не Тургенев при-
думал нигилизм, но роман «Отцы и дети» объективно спо-
собствовал распространению идей, носивших псевдоре-
волюционный характер и проявлявшихся в чисто бытовом
плане. Герцен утверждал, что художественно-психологи-
ческий анализ становления нового типа разночинца в
преемственной связи с предшественниками, также отрицав-
шими господствующий строй, помог бы новому поколению
лучше осознать немеркнущее значение революционной
традиции. Белинский — живой тому пример: разночинец-
труженик становится властителем дум нескольких поко-
лений, и нет более высокой задачи для романиста, чем
показать, как социалистические мечтания из книжной уто-
пии превращаются в жгучую потребность воплощения их
в жизнь ценой собственной жизни во имя торжества спра-
ведливости и народного блага. И подобный герой, по
убеждению Герцена, не будет индивидуалистом-одиночкой;
он — типичный представитель новой формации борцов за
социализм.
Герцен верит, что, несмотря на различие их мировоз-
зренческих установок, подобная задача была под силу
Тургеневу, признает глубину и проницательность сужде-
ний романиста при всей противоречивости и двойствен-
ности героя. Писатель-реалист оказался необычайно чут-
ким к тому, что только нарождалось в жизни и чему его
гений дал крылатое имя нигилизма. Признавая типичность
Базарова и базаровщины как знамения времени, Герцен
определяет свое отношение к двум противоположным точ-
кам зрения противников — Антоновича и Писарева. Не
находит он ничего общего между тургеневским героем и
«взбаламученными уродцами» Писемского, который преж-
де ездил в Лондон для встречи с издателем «Колокола», а
теперь в «плюгавом» романе «Взбаламученное море» в ис-
каженном свете представил отношения русских разночин-
цев с зарубежной эмиграцией. Этот недостойный пасквиль
не шел ни в какое сравнение с романом Тургенева, про-
изведением большого художника, сами споры вокруг ко-
торого являются признанием глубины и актуальности по-
ставленных в нем проблем.
Герцен не согласен с /1нтоновичем, что Базаров лишь
шарж, карикатура, и противопоставляет ему Писарева,
106
https://vk.com/kopilka_filfaka
увидевшего в нем свой идеал и собственного «преображен-
ного двойника». С ним Герцен полемизирует в статье
«Еще раз Базаров» (XX, кн. I, с. 336), выясняя в твор-
ческом диалоге-споре с критиком собственное отношение к
роману и его место в историко-литературном процессе. Из-
лагая ход рассуждений Писарева, он признает их боль-
шей частью справедливыми. Но волей воображения мыс-
литель постоянно соотносит литературного героя с теми
реальными «базароидами» из «молодой эмиграции», кото-
рые доставляли издателю «Колокола» немало хлопот и
огорчений безудержным отрицанием авторитетов и заслуг
старшего поколения.
Все это придавало герценовской статье острый публи-
цистический накал, выводило ее за рамки чисто литера-
турных проблем. Огарев советовал лучше не касаться
этого больного вопроса. Возмущенный черной неблаго-
дарностью нового поколения к предшественникам и к се-
бе, всю вторую часть статьи Герцен посвящает изложению
концепции преемственности поколений и развития русско-
го общественного движения от декабризма к нигилизму.
Он находит ошибочным толкование Базарова Антоновичем,
который его «затушевал», что же касается Писарева, то
«его-то тип Базарова и есть настоящий... Да, это идеал
всей ракальи нигилизма» (XXIX, с. 352). Герцен разгра-
ничивает базаровщину и нигилизм, относя к нему отчасти
Михайлова, Добролюбова, Чернышевского. Прежде ему
казалось, что Базаров изображен недостаточно объектив-
но, теперь же герой представляется недосягаемой верши-
ной в сравнении с недостойными последователями. Раз-
мышляя над писаревской трактовкой нигилиста, Герцен
видит разницу между его интерпретацией и объективным
смыслом романа. По-прежнему он сравнивает отношение
писателя к Базарову с чувством разгневанного родителя к
упрямому сыну, не желающему повиноваться воле отца:
герой совершает поступки независимо от воли автора и
вопреки его намерениям.
В трактовке романа «Отцы и дети» Писарев следовал
принципу реальной критики, делая упор на том, что ска-
залось в произведении помимо намерении писателя. Он
подчеркнул, что для Тургенева нигилист чужой, и поэтому
не считался с теми деталями и штрихами в тексте, кото-
рые казались ему несущественными, предлагая субъек-
тивную трактовку героя. Критик утверждал, что идеи и
стремления молодого поколения отразились в романе, хотя
107

и нс так, как оно их понимает: «...к этим идеям и стрем-
лениям Тургенев относится с своей личной точки зрения, а
старик и юноша почти никогда не сходятся между собою
в убеждениях и симпатиях»14. При всех погрешностях зер-
кала, полагает он, можно, однако, узнать в нем свое лицо.
И для Писарева и для Герцена роман являлся, по преи-
муществу, лишь отправной точкой для изложения соб-
ственной концепции портрета молодого поколения. Писа-
рев стремился увидеть в тексте «то, что просвечивает, а
не то, что автор хочет показать или доказать». Конечный
вывод критика сходен с герценовским: писатель хотел раз-
бить Базарова в прах, но отдал ему «полную дань спра-
ведливого уважения»15. Честность художника привела его
в итоге к оправданию молодого поколения, так как он
возлагал на него свои надежды, даже если оно и встало
на ложный путь,
г
Смерть Базарова Писарев находил героичной, так как,
по его мнению, лучше нс жить, чем жить недостойно. Бес-
пощадный отрицатель на деле оказался глубоко порядоч-
ным, чувствующим человеком, «которому негде повер-
нуться, нечем дышать, некуда девать исполинской силы,
некого полюбить крепкою любовью»16. Герцен же находил
концовку романа неоправданной: писатель просто не знал,
как поступить с Базаровым.
Тема тургеневского романа оказалась предельно со-
звучной умонастроениям Герцена 60-х гг., болезненно вос-
принимающего процесс вытеснения в освободительном
движении передовых дворян поколением разночинцев-де-
мократов. Он не желал признать себя вчерашним днем:
апогей деятельности и популярности «Колокола» оказы-
вался в прошлом. Соглашаясь с выводами Писарева о
судьбах двух поколений, Герцен заключал: «Что Тургенев
вывел Базарова не для того, чтобы погладить по голов-
ке,— это ясно; что он хотел что-то сделать в пользу от-
цов,— и это ясно. Но в соприкосновении с такими жалкими
и ничтожными отцами, как Кирсановы, крутой Базаров
увлек Тургенева, и вместо того, чтоб посечь сына, он вы-
порол отцов» (XX, с. 339). Подобная непоследователь-
ность способствовала признанию молодым поколением Ба-
зарова. В то же время Герцен гневно протестовал против
отождествления его идейных соратников с поколением
Кирсановых и маннловых, которые не перевелись в поре-
форменной России.
108
https://vk.com/kopilka_filfaka
Продолжатель дела Радищева и декабристов — своих
духовных отцов — Герцен активно искал формы сближе-
ния с новыми политическими группировками и указывал
на немеркнущее значение революционных традиций для рус-
ской литературы. Наиболее радикально настроенные умы
и горячие головы склонны были без обиняков и его отно-
сить к «отцам», «реакам», время которых истекло. Герцен
же не хотел иметь ничего общего с недостойными пред-
ставителями своего класса, отказываясь от сходства с ни-
ми лишь по праву рождения. Роман «Отцы и дети» заде-
вал болевую точку в Герцене, будоражил, заставлял ду-
мать, спорить, вызывал противоречивые чувства. Порицая
Тургенева за нападки на Огарева, Герцен выговаривал:
«Ты имеешь зуб на молодое поколение и грызешь им ста-
рое — благо оно ближе» (XXVII, с. 265).
На герценовское восприятие тургеневского романа
влиял факт отчуждения молодого поколения, расходивше-
гося с ним в понимании путей дальнейшего развития со-
бытий. Считая болезнь базаровщины исторически прехо-
дящей — показателем роста русской молодежи, — он ве-
рил, что молодое поколение сумеет преодолеть накипь
левизны, анархизма и позерства, осознает свою историче-
скую миссию и, в итоге, продолжит героические заветы
великих отцов. В отклике на расправу над Чернышевским
(1864), узником «нашей святой обители, нашей печальной
Петропавловской Лавры на Неве» (XVIII, с. 244), выстав-
ленным на позор, Герцен вспоминал недостойных отцов,
плясавших на коронации Николая, тогда как их великих
сыновей в кандалах отправляли в Сибирь на каторжную
работу. В новой России петрашевцев, разночинцев видел
он достойных «приемышей» — продолжателей дела 14 де-
кабря, стремясь прибавить свое слово к пропаганде Черны-
шевского, чтобы вместе работать «над отысканием путей
русского развития» (XVIII, с. 244).
Герцен продолжал традицию революционно-демократи-
ческой критики, не замыкавшейся в рамки чисто эстетиче-
ского анализа. Она судила о достоинствах произведения не
только по степени художественного совершенства, но и
глубине поставленных вопросов и верности отражения су-
щественных сторон жизни. Литература соотносилась с за-
просами действительности, художественные типы — с ре-
альными людьми; прошлое привлекалось для разгадки
настоящего и определения контуров будущего в нарож-
дающемся явлении.
109
https://vk.com/kopilka_filfaka
Герцен о преемственности поколений
Оценка Герценом тургеневского героя-нигилиста.
Трагическое как эстетическая категория
в трактовке Герцена
Герцен воспринимал роман «Отцы и дети», считаясь с
дарованием Тургенева, миропонимание которого отлича-
лось от взглядов революционной демократии. Продолжа-
тели Базарова больше ориентировались на новых людей
Чернышевского, что отметил Герцен, ссылаясь на знако-
мых русских молодых людей, приезжавших за границу
после 1862 г.: «почти все были из „Что делать?“ с прибав-
лением нескольких базаровских черт» (XX, с. 337). Вспом-
нив замечание Писарева о бесцельной резкости и неоправ-
данном цинизме Базарова, взгляде на других сверху вниз,
Герцен с сожалением замечает: именно эта внешняя сто-
рона героя и стала предметом подражания многих.
Сдержанно отнесясь к писательскому дару Чернышев-
ского и находя его новых людей однолинейными и схема-
тичными, Герцен тем не менее высоко ценил их стремле-
ние воплотить в жизнь передовые идеалы. Роман «Что
делать?» указывал пути приближения социалистического
будущего и этим оказал громадное воздействие па формиро-
вание самосознания молодого поколения разночинцев. Гер-
цен меняет первоначальное мнение о романе Тургенева,
полагая, что нельзя все свести к раздражению против
круга Чернышевского: верх взял художник. Но он убеж-
ден, что было бы вернее направить Базарова к революцио-
нерам в Лондон. По мнению Герцена, беспристрастие,
художественная наблюдательность и стремление объек-
тивно осмыслить нигилизм помогли романисту создать
такую значимую и рельефную фигуру, как Базаров, кото-
рый своей масштабностью и актуальностью отодвинул на
второй план столь популярную в литературе тему лишних
людей.
Герцену был чужд антиэстетизм Базарова, демонстра-
тивно защищавшего утилитарный взгляд на естественные
науки. Не удовлетворяла его концовка романа Тургенева,
повествовавшего о несбывшихся возможностях и мечта-
ниях. Потому так резко и внезапно обрывалась сюжетная
линия «Отцов и детей». Обреченность сближала Базарова
с трагическим рыцарем Печального образа, который так-
же ничего не мог свершить из задуманного. Герцеп был
не совсем прав, утверждая, что в тургеневском романе
НО

отсутствует психологический анализ причин, сделавших
героя озлобленным волком. Незадолго до кончины База-
ров раскрывается изнутри в исповеди перед Одинцовой,
заговорив языком романтика, поэта, идеалиста, лишнего
человека. Его замкнутость и угрюмость тоже мотивиро-
ваны психологически — он находится среди чужих. Есть
в нем черты романтической исключительности, неясности
и тайны, которые делают героя интересней в глазах окру-
жающих.
В условиях бесцензурной печати Герцен мог высказы-
ваться открыто о политической значимости данного типа.
Тургенев же в силу обстоятельств был намного осторож-
ней, осмотрительней, что не избавляло его как от упреков
Каткова в заигрывании перед демократией, так и Герце-
на — перед Катковым. Вопросы художественный и полити-
ческий оказались неразрывно связанными. Элемент недо-
сказанности, недоговоренности вытекал из особенностей
художественного метода и поэтики Тургенева. Нарочитое
огрубление и демонстративный антиэстетизм Базарова шо-
кировал благонамеренную часть общества, но пришелся по
душе разночинцам, уверенным в своей правоте и резко
противопоставившим себя культурным слоям дворянства,
час которого, по их мнению, пробил.
Психологически с лишними людьми героя роднило со-
знание одиночества, неприкаянности; он везде нс ко двору.
Неожиданная смерть не позволила ему проявить себя
иначе чем на медицинском поприще, да и то с печальным
исходом. Смерть позволила развязать все узлы сюжета,
сочетая возвеличивание нигилиста с одновременным раз-
венчанием его идей, эфемерность которых обнажается пе-
ред лицом вечной природы, бесстрастно взирающей на
суетливых детей своих. Но и отцам тоже невесело, так как
после вторжения дерзкого нигилиста даже такие непрехо-
дящие ценности, как музыка Бетховена, живопись Рафаэ-
ля, драматургия Шекспира или поэзия Пушкина уже не
могут утешать их как прежде. Крайности нигилизма ко-
робили как Герцена, так и эстетически впечатлительную
душу Тургенева, жаждущую во всем гармонии и красоты.
По свидетельству Н. Тучковой-Огаревой, писателя удив-
ляло, что публика отшатнулась от него «за изящную фо-
тографию нигилизма в России»17.
В нигилизме и скептицизме Базарова просвечивают
черты естественно-материалистических воззрений, восходя-
щих к доктору Крупову: у обоих од па и та же медицин-
ская профессия. Крупов ссылается на труды по психоло-
111

гии для доказательства своей теории, Базаров — на кни-
гу К. Бюхнера; в герценовской повести косвенно осуж-
дается романтико-идеалистические воззрения на исто-
рию — Крупов определял романтизм как «духовную золо-
туху» (IV, с. 267); Базаров грубо называет романтизм бе-
либердой, отрицая идеальную любовь в платоническом по-
нимании. Как и Крупов, он не имеет положительной про-
граммы; он разрушает, отрицает общепринятые порядки,
постулаты, догмы, существующий строй, религию и нигде
нс высказывает свои идеалы в прямой форме. Оба героя
критически относятся к правящим кругам, чиновничеству,
дворянству, аристократии, предрассудкам, этическим нор-
мам, царящим в обществе. Не смог найти себя Базаров ни
в личной жизни, ни в общем деле, оставшись романтиче-
ским героем-одиночкой, несмотря на свою приверженность
материализму и естественным наукам. Он по-своему ощу-
щает драму жизни революционера, настоящего патриота,
тоскующего, «вследствие отсутствия революционности в
массах»18, как заметил В. И. Ленин о Чернышевском. Эти
чувства испытывал сам Герцен, полемизировавший с Тур-
геневым о потенциальном революционном протесте, живу-
щем в душе русского крестьянина. Герцена привлекают,
однако, больше социофилософские теории, тогда как писа-
теля волновали эстетические проблемы, искусство с его
стремлением к воплощению прекрасного, без чего жизнь
обречена на прозябание и духовную нищету.
Молодой врач-естествоиспытатель Базаров — своего
рода духовный сын старого врача-материалиста доктора
Крупова с безнадежно грустным взглядом на жизнь. Но
живут они в разное время, различен их жизненный опыт.
И если скептицизм герценовского героя носит всеобщий,
универсальный характер, то тургеневский нигилист — че-
ловек 60-х гг. и его критицизм имеет совершенно опреде-
ленную направленность. Герцен советовал романисту
учесть значение великих отрицателей прошлого и называл
Белинского в качестве возможного прототипа Базарова.
Автор «Былого и дум» мог бы историю тургеневского раз-
ночинца-демократа дополнить своей тюрьмой и ссылкой,
закрепившей опального вольнодумца в революционных
убеждениях. Эстетическое приукрашивание действительно-
сти, романтизация жизни шла у Тургенева не только от
Пушкина или идеалистической философии, но и от эпохи
40-х гг. Сам конфликт Базарова с хозяевами дворянской
усадьбы также носит романтический характер. Его исклю-
112
https://vk.com/kopilka_filfaka
чительность, чуждость окружающим людям аналогичны
положению Бельтова и Крупова.
Тургеневский герой предстает как ученый-эксперимен-
татор, химик, врач, бесстрастно осуществляющий холод-
ный анализ, идет ли речь о явлениях природы или болезни
социального организма. Если Крупов представляет чита-
телю свои конечные выводы, то герой романа дан рельеф-
ней, масштабней, во взаимоотношениях и полемике с дру-
гими. Теория герценовского скептика представлена, по
сути, как монолог. Крупов стал для писателя знаком, эта-
лоном определенных философских воззрений. Холодное
бесстрастие Крупова кажущееся; внутренне он по-лермон-
товски кипит от негодования, перечисляя образцы челове-
ческой глупости в устройстве общества. Такое же внутрен-
нее негодование испытывает Базаров, рассуждая об от-
сталости сознания и неразвитости мужика, бесперспектив-
ности попыток изменить что-либо в ближайшее время. Он
осуждает болтовню и доктринерство умников и «передовых
людей»: «Мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то
искусстве, бессознательном творчестве, о парламентариз-
ме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о
насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит...
когда самая свобода, о которой хлопочет правительство,
едва ли пойдет нам впрок...» (VIII, с. 245).
Включение в структуру тургеневских романов идейно-
публицистических компонентов идет от художественного
опыта Герцена; переписка с ним Тургенева представляет,
по существу, непрерывный драматический диалог-поеди-
нок по важнейшим вопросам общественного развития, фи-
лософии, искусства, назначения человека. Как и Герцен,
писатель охотно изображал судьбы поколений, их столкно-
вения и взаимоотношения, знакомил с предысториями ге-
роев. В базаровском отрицании идеалистических теорий
искусства отразились взгляды революционных демократов.
(К подобному осуждению искусства господствующих клас-
сов пришел в дальнейшем и Л. Толстой, стремившийся к
воплощению принципа народности в литературе.) Романы
Тургенева оказывались столь же злободневными, как и
публицистика Герцена, последовательно включавшего в
свои статьи мотивы, образы, цитаты из тургеневских про-
изведений.
Д. Писарев в своей статье заметил, что перед смертью
Базаров становится человеком вместо того, чтобы быть
воплощением теории реализма; автор хотел принизить его,
а достиг обратного. По свидетельству Тучковой-Огаревой,
8 Радек Л. С.
113
https://vk.com/kopilka_filfaka
Герцен испытывал недоумение в связи с враждебной реак-
цией молодежи на роман «Отцы и дети»: «Герцен не лю-
бил антиэстетического проявления нигилизма в России и
удивлялся негодованию русской молодежи на Тургенева.
Он говаривал иногда соотечественникам: ,,Помилуйте, Ба-
заров — апофеоз нигилизма, нигилисты никогда до него
не дойдут. В Базарове есть много человеческого. Чего же
им оскорбляться?1'»19 Герцен находил, что в своем нигилиз-
ме молодые люди пошли дальше Базарова: тот, отрицая
любовь, любит, на словах осуждая романтизм, в душе ро-
мантик, пренебрегая родителями, сознает свой долг ио
отношению к ним. Нападки па искусство ведутся с пози-
ций человека, понимающего ценность искусства, но выше
ставящего науку, которая гораздо больше может дать об-
ществу. В письме Писареву, который считал логически
неоправданной смерть Базарова, Тургенев языком аллего-
рий разъяснял, что герой скончался лишь в литературном
произведении, он жив, но говорить о нем было бы несвое-
временно.
Смерть Базарова вызывает у тургеневедов различные
объяснения ее художественной мотивировки. Трагическая
обреченность героя заключалась в том, что свои потенци-
альные возможности он мог проявить лишь в борьбе, в
революционной деятельности, а не на поприще медицины.
В. А. Мысляков обстоятельно доказывает, что конец База-
рова «непосредственно связывается с любовным круше-
нием героя»20. Развитие сюжета в романе определяется
тургеневской концепцией скоротечности и непрочности че-
ловеческой жизни. Однако в отношениях Базарова и Один-
цовой не было «поединка рокового», неистовых страстей,
как и любовной трагедии в обычном смысле. Мысляков
придерживается традиционного мнения о проверке турге-
невского героя любовью; этого испытания он чаще всего
не выдерживает ввиду слабости натуры. Но автор «Что
делать?» не считал извечной дилемму любви и долга: но-
вые люди нс знают разлада между личным чувством в слу-
жением высоким принципам, и песостоявшаяся любовь не
убивает у них воли к жизни.
Герцен же находил недостатком «Накануне» (где Ин-
саров счастлив в любви) и «Отцов и детей» то, что оба
героя завершают жизненный путь, едва начав его и ни-
чего не успев сделать на общественном поприще: их мож-
но рассматривать лишь как образец «хрупкости человече-
ского тела». Такое завершение сюжета он объяснял фило-
софской концепцией жизни писателя, а не его взглядами
https://vk.com/kopilka_filfaka
на любовь. В многочисленных высказываниях критика о
тургеневских произведениях не сказано ни слова о любов-
ной проблематике, очевидно, представлявшейся ему явле-
нием второстепенным и не заслуживающим внимания.
Сам факт умолчания достаточно красноречив. Герцен ви-
дел в «Отцах и детях» социально-политический роман, в
котором любовная линия если и была представлена, то
скорее как дань традиции. Любовь занимает огромное
место в этико-художественной концепции писателя; он не
согласен с теми, кто отвергал ее великую роль в жизни, и
«наказал» отрицателя «безответной» любовью. Но в дан-
ном случае Тургенев руководствовался другими мотивами.
Несостоявшаяся любовь должна была сделать сурового
аскета человечней, понятней читателю, вызвать сочувствие
к нему. Трагический финал был также неизбежен, как
и в «Накануне», и, стало быть, здесь дело не в любви.
Тургенев показал исторический сдвиг в сознании людей
того времени. Герцен еще в 40-е гг., полемизируя с фило-
софией любви Фейербаха, доказывал, что назначение че-
ловека отнюдь не заключается только в том, чтобы «лю-
биться» (II, с. 67): как гражданин, он должен быть участ-
ником общечеловеческих интересов. Тургенев-художник
разделял эти взгляды.
Логически убедительным может показаться рассужде-
ние, что, обжегшись в любви, Базаров проникается равно-
душием и безразличием ко всему, допускает непроститель-
ную для медика оплошность, явившуюся причиной его
смерти. И все же это не так. Тургенев разделял мнение
тех, кто считал, что в любом случае герой обречен. Он
иронически отзывался о барыне-эпикурейке Одинцовой,
которая превыше всего ставит свой покой; она не проме-
няет его на неопределенное будущее со столь беспокой-
ным человеком. Здесь речь скорее должна идти о нелепой
власти случая, а не трагедийном исходе личного конфликта,
поскольку между героями нет взаимопонимания. С точки
зрения романиста смерть Базарова необходима, но не от
любви. Нигилист по-своему повторяет судьбу Рудина, Ин-
сарова. Это и вызвало скептическую реакцию у Герцена.
К тому же счастливые концовки в банальном понимании
не соответствуют духу русской классической литературы.
И мы не должны подходить к герою с обычной меркой,
являющейся оправданной применительно к жанру любов-
ного романа, но не здесь. Можно оспаривать концовку
«Отцов и детей», представить возможным другой вариант,
но такова была воля художника, и необходимо считаться
https://vk.com/kopilka_filfaka
с ней. Видеть причину смерти Базарова в неразделенной
любви значит принижать социальное значение этого под-
линно нового типа в литературе.
Логика поступков и высказываний Базарова такова,
что его невозможно представить счастливым семьянином,
живущим и умирающим естественной смертью; в таком
случае он перестал бы быть тем, кем является в романе.
Неудача в любви, разумеется, усиливает его плохое на-
строение, а предсмертная исповедь выражает любимую
тургеневскую идею — перед смертью все равны, и неза-
чем притворяться и лгать. Надуманно также сближение
финала романа с выводами статьи Чернышевского об
«Асе» (1858). Трагизм образа нигилиста определяется не
любовным эпизодом (история с Фенечкой при этом забы-
вается), а мыслью о нелепости преждевременной смерти,
которая с безразличием подстерегает свои жертвы.
Решение вопроса о мотивировке преждевременной
смерти Базарова может быть различным, но смерть героя
в расцвете сил и дарования, нс успевшего состариться и
опошлиться, поражает читательское воображение. Жизнь
завязала столь сложные узлы, что развязать их могла
только смерть. И отнюдь не безнадежная любовь опреде-
ляет финал романа — это противоречит логике и этиче-
ским представлениям шестидесятников. Да и Базаров в
предсмертной исповеди говорит о другом: «И ведь тоже
думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть,
ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта — как бы
умереть прилично,, хотя никому до этого дела пет... Все
равно: вилять хвостом не стану» (VIII, с. 396).
Подобно Герцену, Тургенев считал, что людей объеди-
няют искусство, наука, высокая цель и деятельность на
благо ближних. Несостоявшаяся любовь героев означает,
что им мало личного счастья, оно неотрывно от выполне-
ния гражданского долга. Концепцию личности у Тургене-
ва, решение проблемы любви, жизни и смерти Герцен
рассматривал под углом философских воззрений писате-
ля, склоняющегося к пессимизму. Тургенев с грустью раз-
мышлял над трагизмом человеческой судьбы; вопрос о
жизни и смерти осмыслял с метафизических позиций, по-
скольку природа отмерила человеку — существу одного
дня — так много, а дала так мало. Герцен же не столь-
ко думал о скоротечности бытия, о «жизни мышьей бе-
готне», сколько о том, что призрак желанной революции
отодвигался все далее и вряд ли удастся дождаться ее
116
https://vk.com/kopilka_filfaka
торжества. Это обстоятельство было определяющим в ду-
ховной драме мыслителя.
Автор мемуаров «Былое и думы», рассматривая нрав-
ственную проблематику романов Тургенева, называл не-
мецкого философа Шопенгауэра источником пессимизма
художника. Он упрекал Тургенева в недоверии к материа-
лизму, протестуя против использования термина «ниги-
лизм» в пренебрежительном смысле в адрес молодых лю-
дей, искренне преданных науке. Имя Шопенгауэра часто
всплывает в переписке писателей. Тургенев советует Гер-
цену читать его прилежнее в связи с последним письмом
из «Концов и начал»; Герцен же игнорирует насмешли-
вую рекомендацию, утверждая, что писатель со своим Шо-
пенгауэром сам становится нигилистом (ноябрь 1862 г.).
В «Концах и началах» Герцен говорит о Шопенгауэре
как знамении времени, показателе измельчания и обмеща-
нивания современной Европы, сопоставляет его с Сенекой.
Сознание безвыходности заставило философа констатиро-
вать «прогресс смерти» и приветствовать ее как избави-
тельницу. Статья Герцена «Новая фаза в русской литера-
туре» (1864) осуждала «трагический нигилизм» немец-
кого философа и говорила о недопустимости сближе-
ния «эпикурейского нигилизма» с нигилизмом русских
молодых людей, только прикидывающихся «отчаявшимися
скептиками» (XVIII, с. 216). Публицист считает, что рав-
нодушное созерцание человеческих страданий несовмести-
мо с заветами и нравственным обликом такого низверга-
теля авторитетов, как Белинский.
Излагая предысторию нигилизма в России, Герцен
противопоставляет революционному отрицанию Белинско-
го, петрашевцев, Бакунина «бесплодный скептицизм» от-
чаяния и бездействия, свойственный «любимому филосо-
фу» Тургенева Шопенгауэру. Романист назван здесь од-
ним из «величайших нигилистов» за то, что бросил камень
в настоящих нигилистов-революционеров (XX, с. 349).
Герцен образно говорил, что камень, брошенный романис-
том, падает на его же голову. Но Тургенев был не согласен
с этим обвинением, считая в связи со спором о соотноше-
нии России и Западной Европы, что он не хуже своего
оппонента видит трагическую сторону в судьбах европей-
ских и русского народов. Принимая во внимание контекст
и своеобразную форму выражения герценовской иронии,
надо полагать, что осуждение им тургеневских настрое-
ний пессимизма и подавленности не означает, будто ис-
https://vk.com/kopilka_filfaka
точником их является немецкий проповедник отчаяния и
смерти.
Упреки Герцена в недоверии к материализму справед-
ливы в том плане, что Тургенев скептически относился к
любой политической и философской системе, не исключая
Шопенгауэра, и даже находил у него идеи, созвучные
своим настроениям. Имя Шопенгауэра является у Герцена
индикатором настроений безверия и крайнего разочарова-
ния. Он хочет отвратить Тургенева от бесплодных сетова-
ний, утвердить веру в высокие гуманистические идеалы.
Так, нигилизму «задора и раздражительности» Чернышев-
ского и Добролюбова в письме к писателю он противопо-
ставлял Шопенгауэра как крайний пункт, предел этики
«полнейшего нигилизма устали, отчаяния» (XXVII, с. 266).
Сам Герцен никогда нс поддавался личным настроени-
ям настолько, чтобы отказываться от жизни и борьбы. По-
этому он называл Шопенгауэра «идеальным нигилистом,
буддистом и мертвистом» (XXVII, с. 266), порицая рома-
ниста за то, что тот «выехал на авторитете» философа-пес-
симиста. Герцен разъясняет, что в своей издательской
деятельности он чуждается всякого тщеславия и, по су-
ществу, призывает Тургенева более оптимистически отно-
ситься к жизни, не поддаваться настроениям разочарования
и усталости, внушает уверенность в победе добра и спра-
ведливости.
Отмечая частичные совпадения Тургенева с Шопенгауэ-
ром в связи с тургеневским «Фаустом» и этическими прин-
ципами в «Дворянском гнезде», Г. Курляндская подчерки-
вает, что понимание писателем нравственного долга и
обязательства «не имеет ничего общего с философией Шо-
пенгауэра»21. Главное различие состоит в том, что Турге-
нев — диалектик, а немецкий философ — метафизик,
противник Гегеля, сторонник аскетизма и нирваны. Писа-
тель не вел читателя ни к фатализму, ни к пассивному
страданию, считая человека морально ответственным за
состояние мира и свою роль в нем. Его герои — предста-
вители своего времени и класса, даже если в понимании
автора их характер как психофизиологическая данность
унаследован от природы и остается постоянным.
Таким образом, роман Тургенева «Отцы и дети» сыграл
исключительную роль в формировании герценовской кон-
цепции общественно-литературного движения 60-х гг. Ни
одно другое произведение не привлекало Герцена в такой
мере, как названный роман. Он помог публицисту и ис-
торику освободительного движения в России лучше осоз-
118

нать всю сложность и противоречивость ломки представ-
лений прогрессивного дворянства и создания новой систе-
мы идеологических и нравственно-эстетических ценностей,
становления революционера нового типа. Герцен отверг
тургеневскую трактовку нигилизма как чего-то трагически
обреченного, увидев в шестидесятниках достойных пред-
ставителей «партии действия». Он обратил внимание на
философскую направленность романа в свете этической
теории художника, который, откликнувшись на «злобу
дня», поднялся до постановки общечеловеческих проблем,
что и определило значение произведения, выходящего да-
леко за пределы отраженной эпохи. Тургенев ставил обще-
человеческую правду выше политической деятельности лю-
дей, Герцен же видел в революционной истине неотъемле-
мую составную часть правды общечеловеческой.
Оценка Герценом романа и его восприятие образа Ба-
зарова осложнялись трудными отношениями с представи-
телями русской зарубежной эмиграции 60-х гг. Он сопо-
ставлял их мысленно с тургеневским героем и все больше
склонялся в пользу признания его высоких моральных ка-
честв и благородства. Речь шла о тех последователях, ко-
торых Герцен называл «базароидами», лишенными глу-
бины духа литературного прототипа. Они только следова-
ли моде, подражали внешним чертам трагического ниги-
листа, жаждущего дела. Сравнивая Базарова с его после-
дователями, Герцен глубже уяснял внутреннее богатство
тургеневского героя. Задумав написать ответ на статью
Писарева, Герцен сообщал Огареву о намерении избегать
ненужной шероховатости, хотя ему хотелось бы разделать-
ся с теми, кто рядится под Базарова: он «слаб, поверхно-
стен, дурно задуман — но он бог перед этими свиньями»
(XXIX, с. 330). В другом письме, возмущенный равноду-
шием молодого поколения к предшественникам, он заме-
чает: «Базаров нравственно — выше последующих база-
роидов. Он у Тургенева — храбр, умен, не вор, не донос-
чик, нс вонючий клоп» (XXIX, с. 332). Письма Герцена
последних лет испещрены упоминаниями о тургеневском
персонаже, нравственные достоинства которого постоянно
растут в его глазах.
Сложность позиции Герцена заключалась и в том, что
ему приходилось, с одной стороны, защищать молодое по-
коление от реакционых нападок справа, а с другой — са-
мому искать общий язык с молодежью, протестовать про-
тив экстремистских наклонностей и перегибов анархиче-
ского толка. Герцену и Тургеневу довелось познать ра-
119
https://vk.com/kopilka_filfaka
дость успеха и признания, как и горечь отчуждения,
охлаждения интереса читателей и равнодушие «детей». Те-
ма взаимоотношения поколений не теряла таким образом
актуальности даже годы спустя после написания романа.
Герцен сожалел, что .молодое поколение незнакомо со
своими предшественниками или же воспринимает только
внешнюю сторону — резкость, непримиримость тона, от-
сутствие такта: «История нигилиста им была неизвестна»
(XVIII, с. 218). Как историк и публицист он считал своим
долгом восполнить этот пробел. Оценивая брошюру Ога-
рева «В память людям 14 декабря 1825» (1869), Герцен,
продолжатель их дела, находит, что она недостаточно по-
казывает значение всего заговора и подвига дедов, о ко-
тором следует больше знать молодому поколению. В
письме упоминается статья о Базарове: «Эту бы сторону
надобно еще вываять» (XXX, с. 196). Там же он отмеча-
ет, что «Голос» допустил резкий выпад против Тургенева,
обвинив его в «кокетничании» с нигилистами и отступниче-
стве от России. В письме к А. П. Философовой (август
1874 г.) по поводу ее дневника, искреннего и правдивого,
Тургенев в чисто герценовском смысле наставлял, что
«самоуверенность, преувеличение, известного рода фраза и
поза, даже некоторый цинизм составляют неизбежную
принадлежность молодости» (//, X, с. 281). Но главную
беду в молодых людях писатель видел не в этом, «а в
скудости мысли, в отсутствии познаний», в бедности даро-
ваний. Он, старик, шапку снимал и перед более резкими и
угловатыми молодыми людьми, если чувствовал в них си-
лу и талант. Тургенев находил бессмысленным упрек в
карикатурности Базарова, его любимого детища, из-за ко-
торого он рассорился с Катковым. Писатель готов усту-
пить свое место в литературе новым людям при условии,
что они будут в состоянии решить задачи времени. Он со-
жалеет, что мода в критике на политику привела к тому,
что литературные достоинства произведений не принима-
ются во внимание. Обвинения в неуважении к нигилизму
автор «Отцов и детей» опровергал ссылками на Каткова,
увидевшего в романе «апофеозу» «Современнику», «ради-
кализму», украшенному цветами творчества22. Художник
и политик оказались неразрывно связанными, какие бы
эстетические декларации пи провозглашал Тургенев.
В «Письмах к будущему другу», характеризуя развитие
литературы в России 60-х гг., Герцен говорит о полном
разрыве с прежними либеральными друзьями. Новых еди-
номышленников он ищет в разночинной интеллигенции.
120

Поэтизация лишних людей потеряла прежнюю актуаль-
ность. Ему представляется, что дело старцев-декабристов
продолжат их внуки. В первом из писем Герцен приводит
фрагмент из журнальной статьи «Отечественных записок»
(1863, № 11—12), автор которой в качестве примера урод-
ливости эмансипации называет «безобразную» Кукшину,
занимающуюся эмбриологией. Но этим не удалось отвра-
тить женщин от неподобающих занятий, ложь . осталась
жить в обществе.
В ответ на критику идеи женского равноправия Герцен
заявляет, что в комедиях Островского женщины не имеют
ни малейшего представления об эмбриологии, но смешнее
и противнее ученых дам. Он также находит Кукшину в
романе «Отцы и дети» неудачной и пошлой, но не думает,
что такой умный и образованный человек, как Тургенев,
видит в физиологии занятие, не свойственное женщинам:
«Тургенев слаб и даже плох там, где он, насилуя свой
талант, пишет на заданную политическую и полемическую
тему; он впадает в шаржу, и Кукшина также не тип, а
карикатура...» (XVIII, с. 73—74). Отказывая этому паро-
дийно-памфлетному персонажу в серьезном значении, Гер-
цен доказывает, что прекрасно все, что естественно, а
двухтысячелетняя христианская цивилизация вопреки кри-
тику «Отечественных записок» исказила нормальные пред-
ставления людей о прекрасном, красоте человеческого те-
ла, «чистой наготе» природы. Именно ложная цивилиза-
ция испортила здоровое чувство и воображение людей. В
свою очередь в «Былом и думах» Герцен писал о ложно
понятом русскими «Травиатами» принципе эмансипации,
саркастически заметив, что бабушки и матушки преслову-
тых светских львиц довольствовались «тихо и скромно
тургеневским нахлебником» (XI, с. 463). В главе «Рус-
ские нравы. Махровые цветы и цветы Минервы» он рас-
сказывал о появлении «наших цветов Минервы» —- моло-
дых девушек, изучавших в анатомических залах тайны
природы во имя провозглашения своих прав. «Отцов»
крайне напугало, что любовь нигилистки отодвигали на
последний план. Однако гонения ревнителей морали на
стриженые волосы только придали смелым женщинам
ореол мученичества в глазах общества. Достоверность гер-
ценовских наблюдений, как и факт прямого воздействия
тургеневского романа на возникновение драматических
ситуаций между родителями и строптивыми детьми, пу-
гающими их нигилизмом, подтверждают «Воспоминания»
А. Я. Панаевой23.
121
https://vk.com/kopilka_filfaka
Характеризуя «молодую эмиграцию», писатель разъяс-
нял причины заносчивости и бесцеремонности «ультра» из
среды нового поколения, называемых им зло «Собакеви-
чами и Ноздревыми нигилизма» (XI, с. 350). Герцен осуж-
дает «базаровскую беспардонную вольницу» невоспитан-
ных юношей, которые с презрением и свысока говорят о
Шекспире и Пушкине. Он считает, что подобная бравада
делается назло, в пику господствующим классам и обще-
принятым понятиЯхМ о правилах хорошего тона. ЛГолодость
отважно высказывает свои идеи и «несколько изысканное,
пренебрежение ко всем умственным роскошам, в числе
которых ставились на первом плане искусства... Какая тут
музыка, какая поэзия!» (XI, с. 341).
Очевидно, что с легкой руки Тургенева в публицистику,
письма, мемуары Герцена прочно и органично вошли по-
нятия «два поколения», «отцы и дети», «лишние люди»,
термины «нигилист», «нигилизм». Соответственно постав-
ленной задаче он привносил в них свое толкование, неред-
ко далекое от первоначального смысла, по вполне в духе
боевого публициста и политика. Герцен как бы подсказы-
вает писателю сюжет воображаемого романа о нравствен-
ном развитии юноши: герой становится на путь протеста
против враждебных обстоятельств, и неприятие мира и
скептицизм в итоге приводят его к «социалистическим
мечтам» (XVIII, с. 218).
Усиление реакционных преследований в России в на-
чале 60-х гг. не могло нс сказаться на характере взаимо-
отношений писателей. Так, в заметке «Не верим!» (1863)
по поводу драматических событий в Польше Герцен опро-
верг слух, что «даровитый» автор «Отцов и детей» позво-
лил себе недостойные выпады против поляков: «Тургенев
вовсе не политический человек, это он доказал так же
блестяще, как всё’ что он доказывал» (XVII, с. 214). Пуб-
лицист высказал решительное сомнение, что в трагедии
народа писатель мог стать на сторону палачей Муравьева.
Тургенев был рад, что «Колокол» отверг эти домыслы как
чистую выдумку. Позже Герцен публично упрекнул его,
противника крепостничества, в изменении идейных пози-
ций. Упомянув «скотный двор диких помещиков» Фонви-
зина и «кладбище „Мертвых душ“», оп вспоминает автора
«Записок охотника, который, «не переходя в отцы, расска-
зал, как он еще сыном хаживал па охоту и каких IЮноч-
киных с К0 он подстреливал, в то время как дупели и бе-
касы спокойно порхали с ветки на ветку» (XVIII, с. 471).
Чтение Тургеневым отрывков из «Дыма» явилось для Гер-
https://vk.com/kopilka_filfaka
цена поводом поздравить знаменитого «охотника» с на-
чалом политической деятельности (XIX, с. 242). Он вы-
смеивал болтовню Потугина, сливающего вместе с авто-
ром «продымленную воду» в передник Каткову.
Столь резкая критика Герцена в адрес автора «Отцов
и детей» была вызвана тем, что в показаниях о связях с
лондонскими изгнанниками романист заявлял, что доста-
точно далеко разошелся с их образом мыслей, да и руга-
тельные статьи молодого поколения должны свидетельст-
вовать в его пользу. Герцен сомневался, что писатель дол-
жен ехать в Россию, хотя его преследование нанесло бы
страшный удар самому правительству. Он находил оскор-
бительными вынужденные признания романиста о непо-
нимании Герценом действительных потребностей России,
утрате таланта, упреки в дружбе с Огаревым. Однако
критические замечания трезвого реалиста оказали неко-
торое воздействие на издателя «Колокола», который выска-
зал в письме к Бакунину (1 сентября 1863 г.) горький
упрек, что он так и остался вечным студентом, живущим
до пятидесяти лет в мире призраков, теоретиком и болту-
ном, берущим интуицией и напором. Все поведение писа-
теля Герцен объяснял испугом после вызова в Россию в
период реакции и засилья Каткова и Муравьева.
Тургенев откровенно говорил о несогласии с социаль-
ными теориями Огарева и Бакунина, объясняя негатив-
ным влиянием поэта на Герцена упадок интереса публики
к «Колоколу» и полагая, что политическая агитация про-
тив злоупотреблений в России важней социалистических
статей Огарева и Бакунина, написанных к тому же темно
и сбивчиво. С долей укоризны писал он Герцену: «...меня,
твоего антагониста, Третье отделение требует в Россию, с
обычной угрозой конфискации и т. д. в случае неповино-
вения» (/7, V, с. 95).
Коренные расхождения писателей определились еще в
мае 1862 г. в вопросе о современной жизни в России и се
будущем. В ответах на вопросы Следственной комиссии (в
марте 1863 г.), как и позже, когда он был вызван в Петер-
бург (январь 1864 г.), Тургенев заявлял, что полностью
прекратил сношения с Герценом. Свое негодование тот из-
лил в статье «Сплетни, копоть, нагар и пр.». Окончатель-
ный разрыв наступил в январе 1864 г. после публикации
в «Колоколе» статьи, в которой Тургенев был уподоблен
«седовласой Магдалине» в связи с обращением его к Алек-
сандру II. В подтверждение своих политических расхожде-
ний с Герценом, Огаревым, Бакуниным Тургенев привлек
123

выдержки из их писем. Говоря о моде на раскаяния в пе-
риод террора, публицист уничтожающе отозвался о некой
«седовласой Магдалине», раскаяние которой состоит в том,
что «она прервала все связи с друзьями юности» (XVIII,
с. 35). Тургенев был крайне огорчен этой заметкой, хотя
добрые чувства к публицисту еще сохранились. Так рва-
лись дружеские узы прошлых лет.
Полемика Герцена с Тургеневым
в «Концах и началах» и отклик на нее
в повестях «Призраки» и «Довольно»
Историко-эстетическая концепция
Герцена и Тургенева.
Критика Герценом культурнической программы
Тургенева.
Т ургеневское неприятие «общинного социализма».
Различие во взглядах
на соотношение искусства и революции.
Спор о философии Шопенгауэра
Острые разногласия Тургенева и Герцена по вопросам
путей дальнейшего развития России и Европы, характера
связей восточной и западной культур, искусства и идеоло-
гии, роли личности в истории, соотношения свободы и не-
обходимости выявились в полной мере во время встречи,
состоявшейся в мае 1862 г. в Лондоне. Принципиальные
расхождения во взглядах наложили драматический отпе-
чаток на дальнейшие взаимоотношения писателей. Ни одип
из них не хотел поступиться своим мнением и признать
правоту другого. Дискуссия между ними продолжалась в
письмах, статьях, художественных произведениях.
В цикле статей «Концы и начала», опубликованных в
«Колоколе» (1862—1863), Герцен вступил в прямую поле-
мику с Тургеневым, задумавшим в 1862 г. роман «Дым»,
в котором он высказал свое отношение к герценовской
концепции. Позиции полемистов оказались здесь на виду,
так как участники диспута сами открыто и пространно
комментировали суждения противной стороны. Однако в
контексте указанного спора из поля зрения литературове-
дов выпали лирико-философские этюды Тургенева — по-
весть-фаптазия «Призраки» (1863—1864) и «Довольно»
(Отрывок из записок умершего художника) (1863—1864).
Как свидетельствуют даты, эти сочинения написаны в тот
124

же период, что и полемические герценовские письма-
статьи, в процессе обдумывания и работы Тургенева над
романом «Дым». Именно в нем дан его ответ на историко-
эстетическую концепцию Герцена в виде эпического по-
вествования. Названные выше произведения написаны по
горячим следам дискуссии и, бесспорно, представляют
слегка завуалированный отклик как на социально-фило-
софские воззрения Герцена, так и на взгляды его спод-
вижников — Огарева и Бакунина. Анализ сочинений убе-
дительно показывает, что в них нашли преломление идей-
ные и эстетические расхождения Тургенева с издателем
«Колокола».
Над романом «Дым» Тургенев интенсивно работал с
ноября 1865 г. до января 1867 г. с девятимесячным пере-
рывом в 1866 г. Повести же создавались в промежутке
между романами «Отцы и дети» и «Дым», в них варьиро-
вались сходные мотивы. В этих произведениях вырази-
лось настроение разочарования, скепсиса, идейного кри-
зиса; они предельно субъективны, исповедальны, автобио-
графичны; их содержание — трагическая философия
тщетности стремлений смертного человека. Герцен же
стремился утвердить и обосновать положительные «на-
чала» теории русского социализма. Его исторический опти-
мизм определялся верой в предстоящее революционное
обновление родины, в бурю, многообещающие радуги,
всходы (XVI, с. 194). Он считал, что в отличие от Запад-
ной Европы, предавшей великие идеалы, Россия пойдет
иным путем, так как она — страна земледельческая, и че-
ловек будущего в ней — мужик, коллективист по натуре и
психологии. Тургенев же, как либерал-постепеновец и
убежденный западник, придерживался иных мнений. Те-
перь он упрекает Герцена в мистическом, романтическом
преклонении перед тулупом русского мужика, идеализи-
руемого издали: «Ты с необыкновенной топкостью и чут-
костью произносишь диагнозу современного человечества —
но почему же это непременно западное человечество — а
не bipedes вообще? Ты точно медик, который, разобрав все
признаки хронической болезни, объявляет, что вся беда
происходит оттого, что пациент — француз» (Я, К с. 67).
Тургенев категорически отказывается видеть в мужике
«оригинальность будущих общественных форм».
Понятие «концы» и «начала» заключает в себе симво-
лическое значение: буржуазной Европе, поправшей прин-
ципы Великой французской революции и освятившей част-
ную собственность, противопоставлена Россия народная;
125

именно ей, по мнению полемиста, предстоит сказать новое
слово человечеству, внести в жизнь иные начала на основе
общинного владения землей. Собственно, позитивной раз-
работки программы у Герцена в данной работе нет. Он
говорит языком метафор и аллегорий как теоретик «рус-
ского социализма» и «народничества», грешивший, по
определению Ленина, «прекраснодушной фразой»24. И воз-
ражения реалиста Тургенева но поводу характера русско-
го крестьянина, не помышлявшего в ту пору о социаль-
ной революции, были достаточно вескими, чтобы просто
отмахнуться от них. В развернутой форме свой взгляд он
изложит в романе «Новь» (1877), посвященном хождению
революционеров-интеллигентов в народ, которое закончи-
лось трагически.
В письмах к Герцену Тургенев демонстративно выра-
жал свое «презрительное» неверие в будущность, сочув-
ствие пессимистическим парадоксам Шопенгауэра, он не
чурался и «мизантропических выходок». Трагические со-
бытия настоящего и прошлого подкрепляли скептическое
мировосприятие и мрачное настроение писателя. Герцен
же, по словам Ленина, напоминал о «великом звании ре-
волюционера»: «У Герцена скептицизм был формой пере-
хода от иллюзий „надклассового14 буржуазного демокра-
тизма к суровой, непреклонной, непобедимой классовой
борьбе пролетариата»25.
Бывает скептицизм разочарования, неверия и скепти-
цизм поиска, когда, пережив крушение иллюзий, человек
мучительно ищет разгадку истины. Тургенев, в свою оче-
редь, упрекал Герцена в затянувшемся гегельянстве, не
соглашался с негативными оценками Европы и убеждал
своего оппонента отказаться от антитезы Запада Востоку,
находя надуманным такое противопоставление. В письме
он иронически заметил, что место подобной теории вместе
с философией Гегеля, Шеллинга, родовым бытом славян и
статьями «социалиста» Огарева — в могиле: Россия неиз-
бежно пойдет путем своих старших сестер — стран Евро-
пы. Либералу Тургеневу претил «мужицкий демократизм»^
и он саркастически воспринимал герценовское предсказа-
ние неминуемых «благодатных бурь» на родине, видя в
нападках на европейскую цивилизацию воздействие на
мыслителя «не перебродившей социально-славянофильской
браги» (77, V, с. 68). Тургенев находил очерки Герцена за-
мечательными, доводы умными и тонкими, «по без вывода
и применения» (77. V, с. 64). Он призывал либо служить
европейским идеалам и цивилизации, либо признать свою
126
https://vk.com/kopilka_filfaka
ошибку во имя истины, какой бы она ни была горькой.
Крайне скептически относился Тургенев к герценовскому
общинному социализму, высказывая сомнение в том, что
его оппонент сам верит в «новодолженствующего прийти
росссйского мессию» (П, V, с. 68). Отвергает романист
обвинение в нигилизме и пессимизме, навеянных Шопен-
гауэром, хотя его болезненно задело, что в «Концах и на-
чалах» Герцен назвал своего несговорчивого противника
эпикурейцем, отсталым и отжившим человеком. В свою
очередь, в письме Александру II Тургенев отозвался о
нем как о скептике и законченном фанатике, переставшем
понимать действительные потребности и нужды России.
Спор-диалог двух выдающихся деятелей русской куль-
туры шел о главных, магистральных проблемах развития
русской и европейской жизни, о соотношении революцион-
ного пути с эволюционным, должна ли Россия с фаталь-
ной неизбежностью повторить все отрицательное, что при-
нес с собой буржуазный уклад, либо, минуя язвы капита-
лизма, она пойдет своим особым путем. В период работы
над письмами-трактатами к Тургеневу о судьбах евро-
пейского искусства и его будущем философ-публицист в
письме к В. В. Стасову повторяет мысль о том, что бытовые
условия западной жизни не допустят развиться искусству:
«В этом-то вся антиномия, вся скорбь современная». Свой
вывод он излагает в следующих словах: «...великие про-
изведения искусства совпадают с великими общественны-
ми движениями, с великой верой в религию или верой в
скептицизм (Гомер, Дант, Шекспир) — нынче нет ни ве-
ликой веры, ни великого отрицания» (XXVII, с. 253).
В мае 1862 г. вместе с убедительной просьбой к писа-
телю прислать, «как пластырь на раны», «Записки из
Мертвого дома» Достоевского Герцен сообщает, что соби-
рается писать ему «авангардное письмо — о нашем спо-
ре» (XXVII с. 222), имея в виду цикл писем «Концы и
начала». В июне он пишет, что первое письмо копчено,
начато второе, а в августе осведомляется, читал ли Турге-
нев послания, «доволен ли ими, али прогневался» (XXVII,
с. 252). Не имея возможности дать ответ в герценовском
журнале, писатель комментирует очерки так: «Я их толь-
ко теперь прочел [...] и нашел в них всего тебя, с твоим
поэтическим умом, особенным уменьем глядеть и быстро
и глубоко, затаенной усталостью благородной души и
т. д., — но это еще нс значит, что я с тобой вполне согла-
сен... Ты, Mire кажется, вопрос не так поставил» (Д, V,
с. 39—40).
127
Тургенев продолжает полемику, которая была начата
статьей «Еще вариация на старую тему»; она также вы-
разилась в форме письма-обращения и отвергала обвине-
ние в славянофильских воззрениях Герцена на самобыт-
ность России и в чрезмерном критицизме по отношению к
Западной Европе. Герцен проводил отчетливо грань меж-
ду чувством революционного патриотизма и патриархаль-
ной славянофильской идеализацией косности и отсталости
народного сознания. Он полагал, что общее у России с
Европой в их неминуемом движении к социализму, с чем
не был согласен Тургенев. Однако неприятие Тургеневым
теории общинного социализма Герцена до поры до време-
ни не мешало их товарищеским отношениям и сотрудни-
честву.
По мере углубления расхождений Тургенев также не
считал больше необходимым соблюдать деликатный тон. В
письме от 23 октября 1862 г. он дал волю раздражению,
крайне отрицательно высказавшись о любимой герценов-
ской антитезе Запад—Восток. Тургенев иронически обы-.
грывает герценовское определение из пятого письма «Кон-
цов и начал» «нравственного самума», веющего на образо-
ванный мир. «Самум» дует и у нас, только понять это ме-
шает мыслителю длительное пребывание за пределами
России: «Россия — не Венера Милосская в черном теле и
в узах; это — такая же девица, как и старшие ее сест-
ры...» (/7, V, с. 65).
Признавая справедливость анализа современного поло-
жения в Европе, писатель высказывает мнимое удивление,
почему «враг мистицизма и абсолютизма» сам мистически
преклоняется перед неповторимой особенностью русских
форм общественного развития. Тургенев делает вывод,
что нужно либо честно служить революции и европейским
идеалам, либо отказаться от них, признать свою ошибку и
не делать исключений в пользу новоявленного российского
мессии, в которого вряд ли верит его оппонент. Пусть это
отрицательно скажется на популярности, но трезвая исти-
на важней. Контрдоводы были слишком весомы и убеди-
тельны, чтобы просто отмахнуться от них; Герцену стано-
вится тяжело вести эту «бранную переписку», хотя он не
хочет, чтоб адресат решил, что «зашиб» его до безмолвия.
Он обещает дать более подробный ответ в январском «Ко-
локоле», называя будущую статью «веселенькой — истори-
ческой — плясовой» (XXVII, с. 270).
С язвительной иронией отзывается писатель о герценов-
ских вычурных и мудреных сопоставлениях в шестом
128
https://vk.com/kopilka_filfaka
письме «Концов и начал», где говорится о «допунических
добродетелях» в античном обществе периода распада и со-
стоянии современного общества. Для него неприемлемо
стремление воздвигать идолы новому богу взамен разби-
тых. Тургенев указывает Герцену на раздраженный тон
письма, отмечает, что он огорчен отрицательной реакцией
полемиста на развиваемые идеи русской общины. В
письме от 22 июля 1863 г. он сообщает о прекращении пе-
реписки, так как их спор зашел в тупик, поскольку в
дискуссии каждая из сторон осталась при своих взглядах:
«Наши мнения слишком расходятся — к чему бесплодно
дразнить друг друга?» (77, V, с. 146). Все это сказалось
на настроениях писателя. Он продолжает твердить, что
народ — консерватор, чужд социалистическим идеям; про-
грессивное начало имеется лишь в образованном меньшин-
стве, и поскольку крестьянская реформа решила главный
вопрос, все остальное будет постепенно улажено: «Роль
образованного класса в России — быть лередавателем ци-
вилизации народу, с тем, чтобы он сам уже решал, что
ему отвергать или принимать...» (77, V, с. 51). Подобное
отрицание потенциальной революционности широких на-
родных масс и ставка на прогрессивную дворянскую ин-
теллигенцию вступала в противоречие с реальным разви-
тием событий. Герцен же увидел в разночинцах новую со-
циальную силу; ей дано совершить то, что было не по
силам предшественникам. Но он ошибочно уповал па рус-
скую сельскую общину, которая должна была помочь
стране избежать «мещанской полосы». В ожидании «до-
просных пунктов» Тургенев отрекся от Герцена. В письме
к 15. М. Маркевичу он находит чудовищным обвинение в
заговоре с издателем «Колокола»; нападки на роман
«красных» доказывают, что их убеждения никогда не схо-
дились (77, V, с. 418).
Жанр «Концов и начал» — открытое публицистиче-
ское письмо. Но начала с концами не сошлись: Герцен го-
ворил, что господство буржуа-мешанина убивает душу
современного искусства. Тургенев убежден, что нет ни-
чего выше европейского искусства и быть не может. С бур-
жуазией связано представление Герцена об аморализме и
антиэстетизме. Но он преувеличивает власть мещанства и
тягу к нему низов; Тургенев же подчеркивает, что мужик
тянется к личной собственности, а не к социализму, он
консерватор, потому Россия не может стать альтернативой
Западной Европе. Крах революции 1848 г. во Франции
обусловил пессимистический характер взглядов Герцена
9 Радек Л. С. 129

на историю, подорвал его уверенность в осуществимости
социалистических идеалов в ближайшем будущем. Турге-
нев же при всей наблюдательности и трезвости судил о на-
стоящем вне исторической перспективы, хотя в романе
«Новь» отразил появление народного революционера из
рабочей среды.
При всем утопизме теории и представлений о законо-
мерностях общественного развития интуиция Герцена нс
обманывала. Исторический оптимизм укреплял его в убеж-
дении, что Россия, этот молодой и здоровый славянский
мир, не может остаться вне магистрального направления
современной истории, ее главных тенденций. Параллели
между императорским Римом и варварскими народами,
обмещанившейся Европой и славянским Востоком доказы-
вают, что центр мирового развития смещается, и новое
слово скажут представители молодой, развивающейся ци-
вилизации, полной неистраченных сил и нравственного
здоровья. Герцен неоднократно повторял, что передовая
мысль европейской науки и искусства станет исходным
базисом для объединения народов на новой социально-
экономической основе. Без «западной мысли» невозможно
создание новых устоев жизни трудового человечества. Тур-
генев же делает упор не на идеологический фактор, а на
культуру. В дилемме искусство или политика он как худо-
жественная натура на стороне красоты, хотя и осознает
справедливость доводов о связи художественного творче-
ства с политическими взглядами общества. Он соглашался
с меткими зарисовками и картинами обличительного ха-
рактера, в которых Герцен воспроизвел облик буржуазного
Парижа, но представление о России отверг как оторванное
от действительности.
В повестях «Призраки» и «Довольно» Тургенев продол-
жает спор-диалог с Герценом, излагая свое идейно-эстети-
ческое кредо в форме, вызвавшей бурные отклики русской
лисательской общественности. Идеи «Довольно» пародийно
обыграл Достоевский в романе «Бесы», изобразив чтение
русским писателем рассказа «Merci». Повесть привлекла
внимание Л. Н. Толстого, который после смерти Тургене-
ва в письме к А. Н. Пыпину дал великолепную характе-
ристику этико-эстетическим принципам автора. Высоко
оценивая писателя как человека предельно правдивого,
оказавшего плодотворное влияние на русскую литературу,
он подчеркивал крайне противоречивое сочетание в творче-
стве художника высоких идеалов и сомнения в них: «По-
моему, в его жизни и произведениях есть три фазиса:
130
https://vk.com/kopilka_filfaka
1) вера в красоту (женскую любовь — искусство). Это
выражено во многих и многих его вещах; 2) сомнение в
этом и сомнение во всем. И это выражено и трогательно и
прелестно в „Довольно"...»26. Положительное выражение
стремления к добру и самопожертвованию он видел в
статье «Гамлет и Дон-Кихот».
В очерке «Выпрямила» (1885) Г. Успенский касается
одного из наиболее демонстративно заявленных тезисов в
«Довольно». Он описывает реакцию сельского учителя
Тяпушкипа в Лувре на статую Венеры Милосской, поле-
мически воспроизводя слова тургеневской повести: «Вене-
ра Милосская несомненнее принципов восемьдесят девято-
го года»27. Цитата неточна, как видно, дается по памяти.
У Тургенева сказано: «Венера Милосская, пожалуй, несом-
неннее римского права или принципов 89 года» (IX,
с. 119). В этом контексте дело существенно меняется, те-
зис сопровождается характерной для Тургенева оговор-
кой — «пожалуй», что придает ему характер не безогово-
рочной аксиомы, бесспорного утверждения, но раздумья,
сомнения. И относится утверждение не только к искусству:
принципы братства, равенства, свободы, провозглашенные
«Декларацией прав человека и гражданина» в Нацио-
нальном собрании Франции, оказались весьма далекими
от идеала и реализации гражданских прав на практике.
Тургеневский афоризм не претендует на значение всеоб-
щей истины. Художник скептически полагает, что красота
все же долговечней политических и гражданских принци-
пов, она достигла большего, чем смогли людям дать по-
литики; их самые высокие обещания остались на бумаге
в качестве прекрасных пожеланий и только.
За прошедшие века мир изменился до неузнаваемости,
а вот красота, созданная и завещанная древними, оста-
лась и сохранила значение недосягаемого образца пре-
красного, как, например, воплощенное в мраморе чудо.
Это, собственно, те «концы» европейской цивилизации, они
же и «начала», о которых благоговейно отзывался Турге-
нев в споре с Герценом. Критики словно не замечали
тургеневской оговорки, превращая художника в чистого
эстета. Между тем, сомнение писателя относится и к пер-
вой части (искусство) и ко второй (политика, законы,
идеологическая деятельность людей). Это подтверждает
рассуждение художника о том, что перед вечностью и
красота бессильна, рушатся храмы, памятники, погибает
искусство. В плену настроений мировой скорби разочаро-
131

ванный художник судит о бренности всего, будь это «пра-
во», «свобода», «человечество», «искусство».
Современное литературоведение пересмотрело односто-
роннее представление о писателе как певце любви и при-
роды, далеком от политики. Признания Тургенева, что он
далек от политической борьбы, справедливы, когда речь
идет о деятелях типа Герцена и Чернышевского; рядом с
ними он осознавал себя художником, а не публицистом.
Но романиста постоянно волновали гражданские пробле-
мы, он не отказывался от прямого выражения взглядов и
в чисто художественных произведениях, выступая как са-
тирик, публицист, памфлетист.
А. Батюто убедительно опровергает как несостоятель-
ное истолкование эволюции писателя от Гегеля к Шопен-
гауэру, подтверждаемое апелляцией к повести «Доволь-
но». При этом сомнения художника отождествляют с край-
ним пессимизмом, разочарованием и отчаянием. Исследо-
ватель справедливо говорит об отсутствии у Тургенева ка-
тегоричности утверждения философско-эстетических прин-
ципов, хотя видит в повестях «манифесты пессимизма»,
единственное исключение в своем роде, содержащее боль-
ше сомнений, чем безоговорочных утверждений28. Право-
мерно отвергая отождествление воззрений романиста с
системой взглядов Шопенгауэра, он приводит примеры из
«Ветхого завета» (размышления Экклезиаста о суетности
всех человеческих дел), из книжных источников (разду-
мия Марка Аврелия), желая убедить читателя, что Турге-
нев мог испытывать и другие влияния. Но сходство выска-
зываний мыслителей разных времен о так называемых
вечных проблемах жизни и смерти наблюдается и тогда,
когда писатели и не предполагают существования друг
друга. Совпадения в выводах чаще всего находятся вне
прямого заимствования и воздействия, носят характер ти-
пологического сходства и объясняются общностью темы.
Не случайно имя немецкого философа-мизантропа Турге-
нев и Герцен использовали для взаимных упреков и обви-
нений. Ссылки на Шопенгауэра мало что дают для пони-
мания пессимистических настроений романиста, которые
остались бы такими, даже если бы он и не был
знаком с трудами философа. Метод привлечения литера-
турных параллелей по сходству или контрасту для под-
тверждения той или иной идеи оправдан, но в определен-
ных пределах: сопоставление философских умозаключений
вне конкретного анализа художественно-этической концеп-
ции может свестись к отвлеченному логизированию.
132

Общеизвестна широта культурных интересов Тургенева
и глубокое уважение к достижениям европейской циви-
лизации. Следует считаться с особенностями художествен-
ного мышления писателя, благородного просветителя-гу-
маниста, воспитанного в духе европейской эстетической
традиции. Он искренне осуждал всеобщее отрицание ни-
гилизма, посягавшего на святая святых его веры в пре-
красное. Идеи, запавшие в душу художника, не были уче-
ническим раболепным воспроизведением чужих суждений:
избирательная реакция сочеталась у него с критическим
осмыслением любой информации и теории. Он творчески
осваивал все то, что соответствовало характеру его даро-
вания и умонастроению, иначе он был бы рядовым компи-
лятором-эклектиком. Естественно, что аналогичное явле-
ние и одинаковый повод ведут к сходным выводам. Таки-
ми являются в литературе извечные мотивы: размышле-
ния о жизни, любви и смерти, притягательности искусства
и неистребимости глупости во всех ее проявлениях, как бы
ни стремились к уничтожению зла прогрессивные деятели
и благородные умы.
Преувеличение воздействия на Тургенева книжных
влияний умаляет оригинальность и самобытность худож-
ника и мыслителя. Литературные аналогии не раскрывают
логику тургеневских рассуждений в контексте обществен-
но-литературного движения времени. Человек философ-
ского склада ума, диалектически гибкой мысли, писатель,
бесспорно, обладал громадной эрудицией в области куль-
турного наследия европейских народов.
Живой, страстный, непосредственный диалог, спор, об-
мен мнениями по кардинальным проблемам жизни с та-
кими выдающимися современниками, как Белинский, Гер-
цен, Добролюбов, Чернышевский, Некрасов, Бакунин, Ан-
ненков, Огарев и другими представителями разнообразных
социально-политических и эстетических концепций в Рос-
сии и Европе помогали художнику уяснить как историче-
ский опыт народов, так и русское общественно-литератур-
ное движение. Об этом свидетельствует также богатейшее
эпистолярное наследие писателей — живой памятник эпо-
хи, во многом дополняющий гсрценовские мемуары. Тур-
генев извлекал разумные идеи из противоречивых фило-
софских доктрин, творчески переплавляя духовное насле-
дие веков’и внося личное начало в трактовку того, что яв-
ляется общим достоянием человеческой культуры.
И. Винникова также правомерно отвергает традицию
сводить содержание повестей «Призраки» и «Довольно» к
133
https://vk.com/kopilka_filfaka
иллюстрированию философских тезисов Шопенгауэра. Она
отмечает интерес Тургенева к указанному авторитету, от-
разившийся в письмах и произведениях 60-х гг., но под-
черкивает, что «для выводов о влиянии Шопенгауэра на
Тургенева нет достаточных оснований»29. Сходство и пере-
кличка здесь чисто внешние. Взаимные обвинения писате-
лей относительно чтения и пропагандирования философии
страдания и пессимизма носят в письмах характер шут-
ливого поддразнивания, обмена ироническими комплимен-
тами и насмешливыми любезностями. Они слишком цени-
ли самобытность и ум друг друга, чтобы всерьез предпо-
лагать механическое повторение идей модного тогда фило-
софа. Отрицая мысль о непосредственном воздействии
Шопенгауэра на Тургенева, Винникова вместе с тем много
страниц отводит выяснению их сходства. Она верно поста-
вила вопрос о зависимости тургеневских повестей от поле-
мики с Герценом в 1862—1863 гг., что, на наш взгляд,
является главным, и сопоставила критическое отношение
обоих писателей к буржуазной цивилизации и государству
на примере Франции30. Важно, однако, нс совпадение в
частных деталях или суждениях, а различие идейно-побу-
дительных мотивов и выводов, которые делались из кри-
тики.
Есть существенная разница между философской и ху-
дожественной системами. Образное мышление вызывает
более широкие и свободные ассоциации в отличие от одно-
значных логических постулатов ученого. Утверждение о
превосходстве вечной красоты Венеры Милосской над по-
литическими учреждениями и юридическими нормами нс
означает признания их второстепенности и безразличия к
ним. Свидетельством тому является все творчество Тур-
генева, служившего идеям прогресса и свободы, каким бы
парадоксальным ни казалось его декларативное заявле-
ние. При всей преданности бессмертному искусству он счи-
тал, что добрые дела важней и долговечней красоты. И
если ему было чуждо пассивно-подражательное воспроиз-
ведение идей различных философских систем, — Гегеля
или Фейербаха, — то обращение к вечным темам искус-
ства могло приводить к одинаковым решениям независимо
от сознательного намерения автора. Он стремился видеть
и белое и черное, не ограничивался приверженностью к
одному цвету и избегал дурной тенденциозности, стремясь
к объективному изображению истины независимо от лич-
ной симпатии.
134
https://vk.com/kopilka_filfaka
Читателям и критикам сразу бросилась в глаза мрач-
ная картина исторической и современной жизни общества
в «Призраках», как и трагическая концепция личности в
«Довольно». В этом проявился кризис рационализма как
системы, утверждающей, что разум правит миром. Но вы-
воды художника не менее безотрадны, чем рассуждения
об истории герценовского доктора Крупова. Пафос неприя-
тия героем исторической действительности, как противо-
речащей естественным устремлениям людей и представле-
ниям об идеальном общественном устройстве, связан с
последствиями идейной борьбы 40-х гг., антигегелевскими
настроениями. Споры о разумной действительности и не-
лепом оправдании всего сущего не утратили своей акту-
альности. Тургенева угнетало сознание скоротечности жиз-
ни. Герцен тоже не был глух к таким настроениям, что
не помешало ему принести все силы и талант на алтарь
свободы, следовать до конца юношеской клятве на Во-
робьевых горах.
Лирико-философские повести «Призраки» и «Довольно»
сближает общность мотивов и этико-эстетической концеп-
ции Тургенева, который тяжело переживал свою жизнь на
краю «чужого гнезда», был болен, и ему порой казалось,
что конец его близок. Тема смерти не была для него лишь
предметом отвлеченного теоретизирования. Все это прида-
ло особую экспрессивную окрашенность переживаниям
героев повестей. Но если пессимистическая философия глу-
боко лирических, интимных произведений писателя, близ-
ких к «стихотворениям в прозе», «не закрывала путей к
волнениям и тревогам частной жизни, то тем менее закры-
вала она пути для социально-политических интересов и
стремлений»31.
Тургенев слагает гимн красоте, любви, природе, изла-
гая свое жизненное и художественное кредо. Он провоз-
глашает суверенное право личности на мир интимных пере-
живаний, право хоть в этом быть свободным от общества
и истории. Но взгляд в прошлое и папорама жизни людей
в настоящем убеждают его в невозможности жизни вне
времени. Повести — это элегия на мотив изречения Гете,
которое часто повторяли и Тургенев и Герцен: человек не
рожден быть свободным. Подобно Герцену, но на другом
материале, писатель утверждал принцип единства микро-
мира человека с макромиром, личного с неустроенностью
общественных систем в целом. Герцен в «Былом и думах»
рассказ о своей семейной драме включил в поток истори-
ческого времени. Он увидел в этой коллизии противопо-
135
https://vk.com/kopilka_filfaka
ложность двух миров — Востока и Запада, доверчиво-
сти и эгоизма, присущего человеку из буржуазного окру-
жения. У него рушилось все — и личное и общее.
Тургенев как будто мыслит по-другому, но неустроен-
ность личной жизни героя, его болезнь тоже связаны с
общей болезнью мира. Сознавая непреложность законов
природы и эфемерность всех человеческих учреждений и
деяний, он славит человека, хрупкий сосуд, потому что в
нем искра божественного огня — сознание. Писатель на-
деляет героя «Призраков» необыкновенной способностью
при помощи таинственного фантастического духа — жен-
щины Эллис — осуществлять полеты во времени и про-
странстве, преодолевая закон природы и необратимости
времени. Но поражают бедность результатов вообр-ажаемых
путешествий в прошлое, однообразие выводов. Ярким гер-
ценовским предвещаниям весенних гроз, радуг, бурь, зар-
ниц в повести Тургенева противостоят такие поэтические
символы, как мрак, полумрак, мгла, дым, пар, зарево по-
жара, бледная ночь, призраки; картины даются расплыв-
чатыми в зыбком колеблющемся мареве. Обозрение лика
земли с высоты птичьего полета приводит наблюдателя
к самым безотрадным обобщениям. Он нервически слаб,
одинок, болезнен; это неврастеник, который находится на
грани жизни и сновидения, рациональности и мистики. И
где бы он ни был, у него ностальгия, одно желание — по-
скорее вернуться домой в родную усадьбу, к знакомому
старому дубу.
Наделенная чудодейственной способностью и могуще-
ством Эллис тоже фатально обречена, испытывает чувство
непонятного ужаса; в ней есть что-то болезненное и хруп-
кое; с ней ассоциируется ощущение приближения необ-
ратимой громады — Смерти, беспощадно все. убивающей.
Прошлое воспринимается в свете элегических причитаний
Экклезиаста о суетности и тщетности всего и вся в жизни
рода человеческого. Где бы ни оказывался герой, все в нем
вызывает ощущение ужаса. Экскурс в прошлое делает и
Чернышевский в романе «Что делать?», но насколько от-
личен фон социальной утопии, изображенной в снах Веры
Павловны! Тургеневского героя страшит видение древнего
Рима с железными легионами императора Цезаря: «...я
не хочу, я не могу, не надо мне Рима, грубого, грозного
Рима... Прочь, прочь отсюда!» (IX, с. 92).
Героя увлекает пение молодой женщины, что вызывает
злобу Эллис. Не менее римских призраков пугают его
могучая удаль сподвижников Стеньки Разина на просто-
136
https://vk.com/kopilka_filfaka
pax Волги, русский бунт — кровавый и беспощадный.
Пламя пожаров, призыв к расправе над белоручками, ди-
кий хохот разгулявшейся вольницы лишает героя чувств.
Малодушный, он реагирует на народное восстание как
дворянин и землевладелец. Современный Париж с суе-
той человеческого муравейника и жалом гадины также
вызывает у тургеневского персонажа отчаяние, ужас, рас-
терянность, чувство детской беспомощности. Прекрасная
природа Германии сулит покой и возвышенную грусть, но
Эллис почему-то противится воздействию этой красоты.
Страшит рассказчика облик Северной Пальмиры над Не-
вой: «И не потому стало мне грустно и скучно, что проле-
тал я именно над Россией. Нет! Сама земля, эта плоская
поверхность, которая расстилалась подо мною; весь зем-
ной шар с его населением, мгновенным, немощным, подав-
ленным нуждою, горем, болезнями...» (IX, с. 105—106).
Тоску и отвращение вызывают у героя люди с их мелкой,
однообразной возней и борьбой с «неизменяемым и не-
избежным». Он стремится от всего бежать к себе и в
себя. Бесследно исчезает, умерев, Эллис; сам рассказчик
с расстроенным здоровьем ожидает неотвратимого конца.
В повести много личного, субъективного, что вызывало
неприятие подобной философии у такой деятельной нату-
ры, как Герцен.
Различие исходных социально-политических и философ-
ских взглядов писателей проявилось во взгляде на исто-
рию и роль личности в ней. «Меж ними все влекло раздо-
ры» (Пушкин). Герценовский герой тоже скептически оце-
нивал прошлое, но обличение неразумности человеческих
отношений и политических режимов связано у него с борь-
бой против зла во имя счастья людей. Его пессимизм, иро-
ния, отчаяние и парадоксы подчинены стремлению пробу-
дить у народных масс дух протеста и сопротивления про-
тив несправедливости. При всем критицизме Герцен извлек
рациональное зерно из гегелевской философии истории. Че-
ловеческий разум был для него той суверенной силой, ко-
торая помогала освобождаться от мистики, ложных фанта-
стических представлений. С позиций конечного торжества
разума Герцен отрицал реакционные порядки, враждеб-
ные человеку обстоятельства и считал возможным гармо-
нию личного и общего на основе равенства и удовлетворе-
ния естественных интересов. Жизнь для философа —всег-
да движение вперед, тогда как равновесие покоя тождест-
венно смерти.
137
https://vk.com/kopilka_filfaka
В размышлениях тургеневского героя «Призраков»
реет видение смерти, которая обесценивает смысл челове-
ческой деятельности и саму жизнь. Это вызвало возраже-
ние Герцена, упрекавшего своего друга в приверженности
к мрачной философии Шопенгауэра. Смерть естественная
неизбежна и необходима как проявление диалектики жиз-
ни; смерть преждевременная в борьбе за правое дело или
волей случая оскорбительна для человеческого сознания
и трагична. Память о героях делает их бессмертными, Тур-
генев крайне пессимистически оценивал прошлое, скепти-
чески относился к упованиям на будущее, судьбе социаль-
ных идей. Рассказчику кажется призрачным, преходящим
любое устройство общества, правопорядок, социальный
статут. Его манят возможностью «забыться и заснуть»
лишь прекрасные картины природы и чудо искусства, в
остальном — все тлен и суета. В «Записках умершего ху-
дожника» развиваются те же идеи и настроения, но в еще
более заостренной форме; публицистически остро и тен-
денциозно говорится о соотношении искусства с политиче-
ской деятельностью людей. Завершаются раздумья худож-
ника о тщетности стремлений и дел ссылкой на Гамлета;
грустным символическим обобщением звучит заключитель-
ная фраза: «А дальше — тишина» (IX, с. 122).
Тургенев был неправ, обвиняя Герцена в неуважении к
западной цивилизации, так как тот осуждал культуру бур-
жуазную, которая перестала быть знаменем прогресса.
Герцен отдавал себе отчет, что без соединения передовой
европейской науки с русским народным бытом невозможно
социалистическое будущее России. Разочарование в исто-
рической действительности не означало, что он считал не-
возможным дальнейшее ее развитие согласно разуму, пе-
редовой науке. Герцен верил, что люди могут достичь гар-
монии, справедливости и добра. У Тургенева же критерием
человеческих поступков является вечная природа, способ-
ность к эстетическому восприятию ее, любовь и дар к твор-
честву. Все это окрашено напоминанием о смерти как не-
избежном финале любых стремлений. И она настигает
тургеневских героев, даже если наше сознание сопротив-
ляется этому, так как в пределах сюжета того или иного
произведения она необязательна. Но герои умирают, под-
чиняясь воле художника.
Тургенев оспаривает тезис Чернышевского о приоритете
прекрасного в природе над созданием человеческой фан-
тазии и рук. Он считает это кощунством и готов оправдать
историю с позиций эстетизма; лучшим памятником для
138

нее является культура. Художник полагает, что стремление
к красоте возвеличивает человеческий дух; идеал прекрас-
ного выше утилитарной и политической деятельности. Бу-
дучи реалистом, он обращается к фантастическому, услов-
ности, символике, элементам иррационального и мистики,
так как таинственность больше привлекает людей, возвы-
шает над пошлой прозой быта и скучной повседневностью.
Недосказанность, незавершенность становится компонентом
поэтики тургеневской повести.
Двойственность мировосприятия писателя следует рас-
сматривать с учетом того непреложного факта, что траге-
дийной была история старого порядка, как и попытки луч-
ших умов и народных масс изменить его. Борьба с ним
чаще всего заканчивалась поражением. Антиэстетична и,
следовательно, антигуманна сама действительность. По-
добные настроения разделял и Герцен, бессильно наблю-
давший в 1848 г. торжествующую европейскую реакцию.
Тургеневский скептицизм сродни невеселым парадоксам
доктора Крупова, видевшего в истории все признаки хро-
нического, родового помешательства. Тургенев скорбит,
что зло в мире неизменно, меняются лишь его внешние
формы — в современном мире власть и рабство те же. Тон
раздумий автора повести глубоко субъективен и лиричен,
тогда как Крупов склонен к трагическим парадоксам фи-
лософского характера.
Еще большим субъективизмом тона отличается повесть
«Довольно» — философский этюд в мрачном байроновском
духе, пронизанный чувством боли при мысли о тленности
всего, и особенно красоты искусства.
При всей автобиографичности эта повесть представля-
ет художественное обобщение, и писатель вправе возра-
жать против отождествления своего Я с личностью рас-
сказчика, как и попытки свести высказываемые взгляды
к книжным источникам. Есть разница между прямым об-
ращением Герцена в письмах к товарищу и художествен-
ным ответом Тургенева, для которого документальная
точность и четкость формулировок необязательны. Детали
можно отнести на счет художественного вымысла. Если
герой повести с горечью рассуждал о бессмысленности
всех стремлений, то писатель трудился не покладая рук,
опровергая собственным примером и жизнью подобные
пессимистические умозаключения.
Переживания Тургенева аналогичны духовной драме
Герцена после событий 1848 г., когда в состоянии смяте-
139

ния, отчаяния он проклинал современного человека и го-
тов был бежать за океан в поисках другой жизни, Турге-
нев видит в истории проявление человеческих заблужде-
ний, преступлений, деспотизма. Человек — мыслящая
тростинка, беспомощная перед неотвратимостью того, что
предначертано свыше законом судьбы и природы. Его
окружают «мрак, и смерть, и пустота» (IX, с. 115), со-
провождают слепые очи Хаоса. Одно ему предоставлено:
«достоинство сознания собственного ничтожества» (IX,
с. 117). Жизнь нс имеет смысла, потому что человек не в
состоянии противостоять фатальной неизбежности траги-
ческого конца. Невозможны счастье, любовь, красота;
они столь эфемерны, непрочны, что обладание ими еще
мучительнее для человека, обреченного добывать хлеб на-
сущный и осознающего, что они лишь миг в бесцветной
полосе дней. Сознание малости и краткости мгновений вес
обесценивает, а мечты о вечном блаженстве подобны дет-
скому лепету: «Увы! не привидения, не фантастическое,
подземные силы страшны; не страшна гофманщина, иод
каким бы видом она ни являлась... Страшно то, что нет
ничего страшного, что самая суть жизни мелко-неинтерес-
на и нищенски плоска» (IX, с. 118).
А. Чехов повторит эту мысль, говоря, что трагедия про-
зы жизни страшней романтических домыслов. Исповедь
тургеневского художника перекликается с диалогом ге-
роев романа «Накануне». Шубин твердит о тщетности вы-
соких стремлений, и потому нечего важничать царю при-
роды. Берсенев же рассуждение о любви и красоте завер-
шает утверждением, что счастье — понятие эгоистическое,
разъединяющее. Слова, соединяющие людей, — это искус-
ство, «родина, наука, свобода, справедливость» (VIII,
с. 14). Шубин относится к выводу несколько иронично, но
автор согласен с Берсеневым. В повести же «Довольно»
преобладает скептическая интонация, ставятся под сомне-
ние великие и бесспорные истины: «Но разве нет великих
представлений, великих утешительных слов: „Народность,
право, свобода, человечество, искусство?** Да; эти слова
существуют, и много людей живет ими и для них» (IX,
с. 118).
Скепсис оправдывается ссылкой на историю. Автор
«Гамлета» и сегодня бы увидел и нарисовал ту же удру-
чающую картину однообразной и тревожной человеческой
жизни, этих мошек, где нет ни правых, ни виноватых. Тут
же следует известное положение о Венере Милосской,
быть может, искупляющей собой все пороки человеческого
140

существования. По поводу этого тезиса Плеханов заметил,
что Тургенев сильно недолюбливал проповедников «утили-
тарного» взгляда на искусство, но несомненность Венеры
становилась более убедительной в глазах народов Европы
именно благодаря претворению в жизнь исторических
принципов 1789 г. Тургенев, «подобно всем идеалистам,
ошибочно смотрел на действительный ход эстетического
развития человечества»32.
В ответ на указанное рассуждение о красоте Герцен
саркастически вопрошал собеседника в «Концах и нача-
лах»: «Итак, отдав Диане Эфесской что Диане принадле-
жит, я тебя спрошу, о чем ты, собственно, говоришь — о
настоящем или прошедшем?» (XVI, с. 135). В уста старого
республиканца-якобинца, «бедного короля Лира в демо-
кратии», 80-лстнего «святого Дон-Кихота» он вкладывал
горькие слова осуждения современного буржуазного пра-
вопорядка и уверенность в конечной победе великих и
священных принципов республики: «Разум и справедли-
вость восторжествуют, разумеется сперва во Франции, по-
том во всем роде человеческом; и ,,vive la republique, une
ct indivisible!0» (XVI, c. 152).
Герцен нс приемлет идеализации отвлеченной красоты
и принципа автономии искусства от идеологической и
гражданской деятельности людей. Прославляя «пионеров
революции», великих деятелей истории и «горные верши-
ны» человечества, он высказывал убеждение в осуществи-
мости гармонического порядка и истины и полагал, что
буржуазная Европа исчерпала свои революционные воз-
можности и что только социализм явится новой фазой раз-
вития народов. Он предчувствовал, что распространение
революционных социалистических идей пойдет из России.
Официозное предостережение заставило Тургенева отка-
заться от публичного выражения своих мнений и возраже-
ний. В завуалированной форме он излагал их в художест-
венных произведениях.
Тургеневский скептицизм достигает в повести «Доволь-
но» предельного выражения. Сомнение, доведенное после-
довательно до логического конца, приходит к самоотрица-
нию. Введя в возвышенный храм искусство, любовь, при-
роду, прекрасное, художник понимает их эфемерность,
зыбкость, хрупкость. Герцен готов отчасти согласиться со
своим оппонентом об относительной автономности искус-
ства как творчества по законам красоты. Он говорит об
его особой гедонистической роли в жизни: «Искусство —
e’est autant de pris; оно, вместе с зарницами личного
141
https://vk.com/kopilka_filfaka
счастья, — единственное, несомненное благо наше; во всем
остальном мы работаем или толчем воду для человечества,
для родины, для известности, для детей, для денег, и
притом разрешаем бесконечную задачу, — в искусстве мы
наслаждаемся, в нем цель достигнута, это тоже концы»
(XVI, с. 135).
В свое время некоторые исследователи готовы были
интерпретировать данное высказывание как доказатель-
ство симпатии мыслителя к искусству для искусства. Для
этого нет никаких оснований. Суждение приобретает осо-
бый смысл в контексте спора-диалога Герцена с Турге-
невым. Идя на некоторую уступку писателю, публицист
тут же переходит к возражениям. Для Герцена эпоха рас-
цвета искусств в Европе — позади. Слова об относитель-
ной самоценности искусства представляют как бы изложе-
ние эстетического кредо романиста. Публицист на много-
численных примерах доказывает враждебность буржуаз-
ной действительности подлинному искусству: пошлая при-
рода буржуа ставит камень преткновения на пути творца
и бесперспективное преклонение перед прошлым ведет к
его идеализации. Герцен произносит широко известные
слова, которые сочувственно приводили Г. Плеханов и
М. Горький, что искусство вянет, «как зеленый лист в хло-
ре» (XVI, с. 136), в буржуазно-мещанской среде с ее пош-
лым утилитаризмом и вульгарностью. С точки зрения Гер-
цена прогресс в искусстве возможен лишь на пути объе-
динения с великими идеями века, отрицания мира частно-
собственнических отношений, явившегося пределом в раз-
витии европейской цивилизации.
Таким образом, глубоко лирическая повесть Тургенева
не лишена политического элемента, заключая в себе опре-
деленный момент полемики с историко-философской кон-
цепцией Герцена, с горечью отмечавшего измельчание обе-
тованной страны мечтаний его молодости. Это было боль-
ше, чем личное разочарование — крах целой системы
верований и надежд. Но и декларации писателя в пользу
вечного искусства заключают в себе внутреннее противо-
речие помимо элемента трагизма: Тургенев-художник не
ограничивался чисто эстетическими целями служения кра-
соте, недоверчиво относился к элитарным теориям искус-
ства для искусства, игнорирующим такие категории, как
гражданственность и народность.
В сатирических чертах рисует Герцен облик сытого
буржуа, о комфорт и житейские удобства которого «спотк-
нулось» современное искусство. Настоящему творчеству
142

нужны высокие гражданские идеи; проза утвердившегося
буржуазного бытия претит ему. Голому утилитаризму, кон-
формизму Герцен противопоставляет эстетическую дея-
тельность как воплощение высоких духовных запросов и
целей века. Он говорит, что творчество, красота, талант
«это исключение, роскошь природы, высший предел или
результат больших усилий целых поколений» (XVI, с. 138).
Этот штрих эстетической теории Герцена существен, он
свидетельствует о направленности против элитарной кон-
цепции искусства как красоты для немногих. Философ ви-
дел в появлении таланта, гения результат исторического
развития, труда поколений, углубляя и расширяя мысль
Тургенева.
Апелляция к святому безумцу Дон-Кихоту, который ни
при каких обстоятельствах не расстанется со своими идеа-
лами, является указанием на пример, достойный подра-
жания. Герцен возражает тем, кто усомнился в высоком
назначении человека и скептически оценивал результаты
освободительной борьбы за свои исконные права. Ему
было ясно, что выше — искусство или революция, красота
или свобода, любовь индивидуальная или к общему благу,
вечная природа или смертный человек. Не уподобляясь
мрачным иконоборцам, какими представляли революцио-
неров казенные писаки, он соглашался с высокой оценкой
искусства и цивилизации. Но принцип последовательной
борьбы за осуществление гражданских прав народов для
Герцена безусловно выше Венеры Милосской. Он славил
мужество тех, кто боролся против насилия, «жандармского
авангарда цивилизации» (XVI, с. 133), даже если борьба
была далека от победы.
Будучи натурой оптимистической, Герцен не приемлет
проповеди тщетности усилий и стремления человека к луч-
шему ввиду неизбежности смерти. В обращении к Турге-
неву он замечает, что подобная философия приводит к
«неприятному заключению, что, валяйся себе па перине
или беспокойся в беличьем колесе, полезный результат
этого будет один и тот же, чисто агрономический. Всякая
жизнь, как поет студентская песня, начинается с „Juvenes
dum sumus“ и оканчивается „Nos habebit humus!“ Оста-
навливаться на этих печальных приведениях всего на све-
те к нулю не следует — ты же назовешь эдак нигилистом,
а нынче это крепкое слово, заменившее гегелистов, байро-
нистов и пр.» (XVI, с. 134).
Герценовские сравнения в свою очередь навеяны ро-
маном «Отцы и дети», где Кирсановы выясняют значение
143

термина нигилист, который происходит от латинского
слова nihil, означающего ничего, или отрицание всяких
авторитетов и принципов. «Нигилисты, — отчетливо про-
говорил Аркадий. — Да. Прежде были гегслисты, а теперь
нигилисты» (VIII, с. 216). Герцен уподобил позицию пи-
сателя размышлениям Базарова, отрицавшего все вплоть
до искусства и любви. Живой думает о живом, а не о
смерти, заметил он. Для героя повести «Довольно» лишь
расцвет искусств делает Европу объектом поклонения. Но
Герцену мало видеть в ней только музей реликвий, славы
прошлого. Он подчеркивал, что революция 1848 г. во Фран-
ции всех выбила из колеи: и тех художников, которые ра-
ботали для денег, и тех, кто преклонялся перед чистым
искусством. Всем приходится определить свою позицию в
этом бурном потоке жизни. Идет столкновение двух миров,
народы дерутся, но люди не умнеют: «События несутся
быстро, а мозг вырабатывается медленно» (XVI, с. 131).
Философ думает, что героический период европейской ис-
тории, «симфония эроика» — позади, нс нам переменить
ход се. Обращаясь к другу, он укоряет его: «Тоскуй сколь-
ко хочешь, делу не поможешь» (XVI, с. 182). Герцен
любил широкие сопоставления эпох — античного мира и
христианства. Но независимо от субъективных воззрений
автора в антитезе Востока Западу нашел выражение тот
несомненный факт, что именно в Россию смещался центр
освободительного движения и ей была предназначена роль
авангарда революции.
Альтернативу старому миру Герцен видел в социализ-
ме. Брожение, хаос, кризис буржуазной культуры он рас-
ценивал как симптомы болезни, предвещающей неизбеж-
ность социальной революции. Тургенев же отвергал край-
ние выводы его диалектической мысли, бесстрашно вскры-
вающей истину, как бы ни была она горька. Расхождение
с Терпеном по важнейшим вопросам времени, вынужден-
ная размолвка тяготили писателя, способствуя усилению
депрессии. Настроение резко менялось, когда тягостный
для обеих сторон разрыв был предан забвению и друже-
ские отношения восстановлены. Упоминание в повести о
пугачевщине в духе разинской вольницы многим обязано
также публицистике издателя «Колокола», угрожавшего
дворянам-помещикам призраком кровавого народного вос-
стания в случае чрезмерной затяжки с проведением ре-
форм. Пессимизм Тургенева был навеян и неоправдавши-
мися ожиданиями всеобщего благополучия, которое долж-
но было наступить после отмены крепостного права.
144
https://vk.com/kopilka_filfaka
В «Записках охотника» человек находился в гармонии
с природой, что определяло светлое, оптимистическое звуча-
ние рассказов, так высоко ценимых Герценом. В дальней-
шем мысль об извечности природы и скоротечности чело-
веческой жизни приводила героя повестей Тургенева к
восприятию природы как некой безличной стихийной силы,
вызывающей скорбь о человеке, существе одного дня. Нае-
дине со всесильной природой и ее извечными законами он
остается беспомощным, так как его царствование слишком
непродолжительно.
Отмечая совпадение некоторых представлений Тургене-
ва и Шопенгауэра, И. Винникова усматривает и скрытую
полемику с его взглядами: смерть для Тургенева — траге-
дия, для Шопенгауэра — избавление от страданий и ску-
ки33. Характер настроений писателя зависел, как отмеча-
лось, отнюдь не от книжных источников, а от обстоя-
тельств жизни и особенностей натуры, стремления к ре-
шению извечных проблем этики, жизни и смерти, сказав-
шегося на художественной концепции романиста. Но и у
автора «Былого и дум» можно отыскать немало трагиче-
ских рассуждений об ограниченности человеческих воз-
можностей, нелепости смерти, которая обрывает жизнь
человека в расцвете сил и таланта.
Представление Тургенева о неизменности и циклично-
сти, круговороте истории, в которой извечно проявляются
злое начало, социальная дисгармония и несправедливость,
в чем-то перекликается как с «Доктором Круповым», так
и другими повестями Герцена, повторяющими мысль, что
за сотни лет развития человечества одной-двумя глупостя-
ми становится меньше. Пусть в «Довольно» и не чувству-
ется непосредственного влияния мрачных парадоксов фи-
лософа, стремившегося делать политические выводы из
безотрадных фактов прошлого и настоящего в общем и
личном, но определенная созвучность и параллели налицо.
Общение-спор двух писателей был одинаково плодотвор-
ным для обоих. И реалистичность мышления Тургенева
приводила его к большему скептицизму, чем романтиче-
ская вера Герцена, который, по мнению писателя, не счи-
тался с положением дел в России тех лет, обосновывая
теорию общинного социализма. Но, ошибаясь в частностях,
Герцен был прав; его вера двигала горами, порождала
примеры революционного героизма, заставляя даже таких
людей, как Достоевский, размышлять: а что если он прав,
и наука действительно даст России то, что не могла сде-
ю Радек Л. С.
145

лать религия за многовековую историю своего существо-
вания.
1862—1865 гг. — трудный период в идейно-художест-
венном развитии Тургенева. Усиление реакции в России
после всплеска революционной волны приводило к мысли
о бесперспективности развития, тупиках истории. Герцен
же был убежден в необходимости и возможности иного
существования. Ему был чужд тургеневский фатализм
понимания истории как извечного повторения пройденного
и неизбежности зла. Пессимизм повестей «Призраки» и
«Довольно» не в последнюю очередь зависел и от наблю-
дений писателя над мрачными картинами жизни бывших
крепостных крестьян в пореформенное время, когда де-
ревня задыхалась от разрухи, бедности и голода. Невесе-
лые настроения вызывала эпоха долгожданных перемен в
деревне, описанной Некрасовым. Железная поступь само-
державия, показное великолепие северной Пальмиры
уживалось с безысходной нищетой крестьянских масс.
Разочарование Тургенева распространялось и на полити-
ков всех группировок и партий, словопрения которых нс
оказывали никакого воздействия на реальный ход исто-
рических событий. Этот скептицизм определил содержание
и тональность романа «Дым», в котором отразилась и бы-
ла продолжена полемика с герценовскими теориями.
Роман «Дым>> в восприятии Герцена
Идейная концепция романа в оценке Герцена.
Тургеневская критика
утопического социализма Герцена.
Продолжение полемики о культуре России и Европы.
Оценка идейно-эстетического наследия Белинского
Тургеневский «Дым» вызвал особенно резкую критику
Герцена в связи с политической эволюцией писателя впра-
во; здесь выразилось крайне скептическое отношение ро-
маниста к славянофильским, официальным теориям, дея-
тельности различных фракций и группировок, которые
представлялись ему, человеку искусства, в равной мере
сомнительными и бесперспективными. Автор иронически
показывал кастовую замкнутость и кружковую ограничен-
ность русских эмигрантов в Баден-Бадене. Современная
критика осудила и романиста, как скептика, и его героев,
плывущих без руля и без ветрил. Открытая политическая
146

тенденциозность Тургенева вступала в противоречие с де-
кларациями о необходимости быть художественно ней-
тральным, «неполитиком». Памфлетное изображение в
гейдельбергских арабесках представителей революцион-
ных группировок во многом напоминает герценовское кри-
тическое и недоверчивое отношение к русской молодой
эмиграции. Однако Тургенев был беспощаден в осужде-
нии генералитета, сановников высшего света и придворных
аристократов.
В тургеневедении утвердилось мнение, что «Дым» —
самое антигерценовское произведение. Так как открытая
полемика с Герценом оказалась невозможной, Тургенев
изложил свои взгляды в художественной форме; острая
полемичность и публицистичность отличают данное сочи-
нение от предыдущих даже с точки зрения поэтики. Роман
односторонне рассматривался исследователями исключи-
тельно в плане пародии и карикатуры на Герцена, Ога-
рева и их друзей34. Литературоведы не без основания
акцентировали внимание на резкости полемики, неприми-
римости тона: Тургенев открыто выражал несогласие с
Герценом по основным вопросам, шаржировал его идеи,
сатирически рисовал портреты единомышленников.
В последнее время наметилась тенденция смягчить тол-
кование антигерценовского элемента в «Дыме», хотя в
речах и рассуждениях Потугина тургеневеды видят кон-
центрацию сути возражений писателя издателю «Коло-
кола». Показательно, что, невзирая на последовательную
критику утопических воззрений Герцена, Тургенев хотел
восстановить прежние дружеские отношения. Предвидя,
что тому не понравятся гейдельбергские арабески и слов-
но желая расположить его в свою пользу, романист жа-
луется, что против него восстали люди различных поли-
тических направлений. Посылая Герцену свой роман,
Тургенев в письме от 5 мая 1867 г. отвел недовольное за-
мечание адресата, что и в прошлом у них не было осо-
бой близости друг к другу. Писатель парирует замечание
соображением, что и особенного отчуждения не было, а
причиной охлаждения явились мелкие факты. Попытку
примирения объясняют тем, что Тургенев еще не знал
резких отзывов Герцена о романе «Дым». Но и узнав о
них, Тургенев не оставлял намерений восстановить доб-
рые личные отношения и говорил Герцену, что молодое
поколение одинаково не жалует их. Отвечая публицисту
на резкую оценку «Дыма» и желая расположить его в
свою пользу, Тургенев писал ему, что в России роман
10* 147
https://vk.com/kopilka_filfaka
всех настроил против него, а если Герцен тоже прогне-
вается, так потому, что он «славянофил и патриот». Дис-
танция сократилась, так как молодая эмиграция пожало-
вала их «в отсталые и в реаки», а стало быть, он вправе
рассчитывать на снисхождение: «расстояние между нами
и поуменьшилось» (Л, VI, с. 247).
Герцен, готовый идти на уступки, также хотел вос-
становить старые дружеские отношения с Тургеневым и
пошел на примирение, считая, что незачем ворошить
прошлое. Он находил, что тургеневское послание напи-
сано с нежностью и добродушием, невзирая на злой от-
зыв о «Дыме», и в письме к Бакунину сетовал на неподо-
бающее поведение молодежи, чему все они сами способ-
ствовали, отделяя пену от нигилизма «как явления вели-
кого в русском развитии» (XXIX, с. НО). Бакунин же
полагал, что Тургенев решил сыграть на раздорах Гер-
цена с молодым поколением: одиночество и старость
каждого делали свое.
Возобновляя переписку, Герцен сообщает адресату,
что в статье «Отцы сделались дедами» (1867) немного
«ужалил» его за «Дым», так как писатель продолжал со-
трудничать в органе «гнусного доносчика» Каткова —
воплощении всего реакционного и отрицательного в Рос-
сии 60-х гг. Герцен интересуется, читал ли Тургенев в
«Голосе» отзыв о своей книге, спрашивает мнение о своих
очерках и с радостью принимает примирительные по тону
письма старого друга, несмотря на отрицательную оцен-
ку «Дыма».
Попытки критиков отождествлять Герцена и Огарева
с тургеневскими персонажами в качестве прототипов не-
убедительны, так как о буквальном сходстве здесь не
может быть и речи. Огарев в язвительной эпиграмме на-
шел «Дым» вялым и скучным. Мнение его разделял и
Герцен, которого больше взволновала и привела в него-
дование идеологическая направленность произведения,
т. е. политическая линия писателя. В смысле доводов
издатель «Колокола» не нашел ничего нового в романс:
основные идеи в открытой и несмягченной форме были
высказаны в письмах и беседах во время встреч задолго
до его написания. Аргументы в речах Потугина Герцен
находил еще более неубедительными, чем высказывания
самого писателя. Что касается художественных досто-
инств данного творения, то он был о них весьма невысо-
кого мнения, признавая, что это шаг назад в сравнении
с «Отцами и детьми». Не принял он всерьез и тургенев-
148

ское сопоставление себя со славянофилами и доморощен-
ными патриотами, находя его необоснованным и не нуж-
дающимся в опровержении. Он просил считать заметку о
«Дыме» шуткой и был доволен, что тот отнесся спокойно
к публикации крайне негативной по содержанию статьи:
«О... при приближении смерти старые размолвки исче-
зают — и становишься тихим как океан» (XXIX, с. 107).
Возможно, что реакция Тургенева была вызвана рез-
кой критикой общественности, расценившей новый роман
как движение вспять. Писателя интересовало мнение о
«Дыме» Писарева, талант и характер которого он высоко
ценил. Тот ответил, что высказаться свободно ему ме-
шает цензура, но главный удар в романе «падает напра-
во». Позиция автора не удовлетворяла Писарева, заме-
тившего о «Дыме»: «Он представляется мне странным и
зловещим комментарием к „Отцам и детям“»35. Критик
сожалел, что у Базарова не нашлось продолжателя, и
упрекал автора, что тот стал на «низкую муравьиную
кочку», имея в лице Базарова «настоящую каланчу».
Тургенев возражал в ответном письме, что «каланча»
здесь не годится: «...ну, а кочку я выбрал — по-моему —
не такую низкую, как Вы полагаете. С высоты европей-
ской цивилизации можно еще обозревать всю Россию»
(77, VI, с. 261). Одновременно он сообщает Герцену на
запрос о «Голосе»: «Знаю, что меня ругают все — и крас-
ные, и белые, и сверху, и снизу — и сбоку — особенно
сбоку. Даже негодующие стихи появились» (77, VI,
с. 260).
В романе «Дым» представлена традиционная любов-
ная сюжетная линия как обязательный элемент структу-
ры жанра, развивается тургеневская тема недолговеч-
ности и непрочности всех связей и стремлений в жизни.
Лирический элемент сочетается здесь с приемами откры-
той сатиры, памфлета, беспощадного политического гро-
теска. В общих чертах это в духе не только тургеневской
романной поэтики, но и традиции автора «Былого и дум»,
где личное начало является подчиненным по отношению
к общественно-идеологическому, а писатель открыто вме-
шивается в описываемые события. Герцен находил, что
не только политическая часть, но и любовная канва не
удовлетворяет читателя и не идет в сравнение с произве-
дениями Тургенева прошлых лет. Иронически обыгрывая
название «Дым», публицист говорит о «продымленной
воде» разглагольствований Потугина: «И нужно ему
эдакие дымы кольцами пускать!» (XIX, с. 261). Персо-
149
https://vk.com/kopilka_filfaka
наж-резонер саркастически назван куклой, а Литвинов —
неудачник в любви — «поврежденным малым»: «Пред-
ставьте себе эту куклу, постоянно говорящую не о том,
о чем с ней говорят; возле поврежденный малый, без
живота от любви, беспрестанно мечется в траву, а кукла
его донимает следующими сентенциями, напоминающими
Сковороду, да и то не ту, на которой варят блины, а
малороссийского филосопа» (XIX, с. 261). В качестве
примера, достойного пародии, Герцен приводит одну из
речей героя, обращенную к Литвинову. Назвав Потугина
Натугиным, он сравнивает его с каучуковой грушей, ви-
дит в нем неудачную схему, а не живой образ и искренне
сожалеет, что талантливый автор «Дворянского гнезда»
и «Затишья» не пишет больше об охоте и, «добрейшая
душа», переключился на поле публицистики. «Дурная»
тенденциозность, по мысли критика, не отвечает особен-
ностям таланта художника.
Опубликовав заметку «Все пошло дымом» (1867) о
чтении автором в Москве отрывка из романа, Герцен
иронизирует, что тургеневская агитация в пользу галиц-
кого восстания будет успешней болгарской: «и от души
желаем, чтоб, несмотря на отрывки „Дыма“, она не кон-
чилась, как болгар и Травиата, кашлем, а здоровой
грудью дошла бы вперед» (XIX, с. 242). В отклике на
публикацию романа в «Русском вестнике», откуда идет
«чад террора и доносительства» (XIX, с. 258), Герцен
пишет о «награде» Тургеневу за «Дым», выраженной не
только в денежном отношении, но и в клеветнических
рассуждениях Каткова о нигилизме, «учениях коммуниз-
ма», лжеучениях, губивших молодежь, о том, что свя-
щенный принцип собственности лежит в основе граждан-
ского общества и всей цивилизации. Особенно сильные
возражения вызвал у Герцена Потугин, в котором он
увидел прямого выразителя идей романиста; Тургенев же,
как бы на него ни накидывались несогласные с ним, был
горд, что слово «европейская цивилизация» начертано на
его знамени.
По замыслу писателя, сторонник западной цивилиза-
ции Потугин отвергает славянские и либеральные теории
самобытности России. (Их разделяли К- Кавелин и Б. Чи-
черин, осуждавшие революционные традиции Европы как
чуждые русскому духу.) Возражая Герцену, «непоследо-
вательному славянофилу» (/7, VII, с. 14), Тургенев заяв-
лял, что речи Потугина следует не сокращать, а расши-
рять, если учесть вызываемую ими ярость во время «все-
150
https://vk.com/kopilka_filfaka
славянской пляски с присядкой» (77, VI, с. 260). Он ви-
дит в Потугине «ограниченного западника» и, упрекая
Герцена в излишнем расшаркивании перед славянофила-
ми, предсказывает, что тот умрет последним славянофи-
лом. Падение нравов автор «Дыма» связывал не столько
с воздействием Запада, сколько с особенностями челове-
ческой природы. Он отвергал неоночвеннические идеи
чистоты и «неиспорченности» здоровой славянской расы
в противовес отжившей свое западной цивилизации.
В речах Потугипа звучали хорошо известные Герцену
мотивы противопоставления России Европе, которые де-
батировались писателями в переписке, «Концах и нача-
лах» и других произведениях. Он афишировал свою пре-
данность Европе: «Я удивляюсь ей и предан ее началам
до чрезвычайности и нисколько не считаю нужным это
скрывать» (IX, с. 173). Лексикон тургеневского резонера
включает вариации идей и понятий русской политической
жизни тех лет: западники и славянофилы, Гегель и ге-
гельянство, преданность образованности и цивилизации,
больные народы и крепкие натуры. Рассуждения о рус-
ском мужике и армяке напоминают тургеневские упреки
Герцену в преклонении перед «русским тулупом»: «Ви-
дите этот армяк? Вот откуда все пойдет. Все другие
идолы разрушены; будемте же верить в армяк» (VIII,
с. 170). Подвергая осмеянию славянофильскую теорию
самобытности и народности, Потугин впадает в крайность,
полемически утверждает, что Русь ничего не выработала
ни в науке, пи в искусстве и пет нужды твердить о ве-
ликом народе и в то же время осуждать образованных
людей. Он резко осуждает повсеместное увлечение есте-
ственными пауками и толки «об отрицании как об отли-
чительном нашем свойстве» (VIII, с. 168--169). Это яв-
ный выпад против герценовской теории отрицания гос-
подствующего уклада жизни. Тургеневский персонаж
важно рассуждает о склонности русских людей гадать о
будущности России, порицает нападки «на гнилой за-
пад», мнением которого дорожат, иронизирует над отече-
ственными «самородками».
Герцен сопоставил Потугина с Козьмой Прутковым:
расценивая его как явную неудачу писателя, он отказы-
вал герою в художественности и типичности. Справедли-
вы предположения, что Тургенев намеревался первона-
чально дать шаржированное изложение взглядов Герце-
на и Огарева, но затем отказался от замысла, избрав
объектом критики их незадачливых последователей не из
151
https://vk.com/kopilka_filfaka
лондонской, а гейдельбергской эмиграции. Но это не
снимает вопрос полемической, антигерценовской задан-
ности романа, варьирующего, как говорилось выше, основ-
ные мотивы переписки двух писателей. Герцену рассужде-
ния Потугина представлялись общим избитым местом, с
чем Тургенев не соглашался.
В уста чрезмерно многословного героя Тургенев вкла-
дывал изречения о том, что знание, искусство, право, как
и чувство красоты и поэзии, целиком обязаны цивилиза-
ции. Мнимо глубокомысленные потуги доморощенного фи-
лософа, «гулящего человека» напомнили Герцену язви-
тельную пародию Козьмы Пруткова: «Увидишь фонтан —
заткни фонтан, дай отдохнуть и воде... особенно продым-
ленной» (XIX, с. 261).
В этом же ряду воспринимались высказывания Губа-
рева о будущности России и необходимости слияния ин-
теллигенции с народом; в идее «швейных машин» Сухан-
чиковой, приобретение которых послужит средством эман-
сипации женщин, очевиден отзвук в пародийном изложе-
нии программных призывов Герцена, Чернышевского,
«Современника» и «молодой эмиграции». В эпилоге Губа-
рев призывает бить по мордам «мужичье поганое», что
иллюстрирует тезис Тургенева о бесплодности всех теорий
и идей перед практикой: жизнь идет своим чередом, и са-
мые лучшие упования и надежды неизбежно терпят крах. В
возражениях Герцену он последовательно проводил мысль,
что Россия уже вступила на путь капиталистического раз-
вития и для нее неизбежны исторические стадии и этапы,
по которым шла Европа. Тургенев отвергал мистическую
веру в фантастическое будущее России, навязывание фи-
лософами чуждых народу идей вроде общины и артели.
Он полагал, что предоставленный самому себе народ не-
минуемо придет к религии. В обращении к Герцену он пи-
сал, что наука должна противостоять всяким догматам и
непроверенным утверждениям: «И выходит, что мы оба
удивляемся — каждый про себя — как это другой не
видит того, что кажется так ясно!» (/7, VII, с. 14).
Расхождение во взглядах не мешало Тургеневу выра-
жать свое искреннее расположение к Герцену, восхищать-
ся научными успехами его сына, работа которого пред-
ставлялась ему решительным опровержением герценовской
теории и романтической веры в народ — особую славян-
скую расу с мнимой тенденцией к «общине» и «артели».
Сын Герцена, человек практический, верил лишь в науку,
тогда как отец, по убеждению Тургенева, остался «худож-
152
https://vk.com/kopilka_filfaka
ником», романтиком, фантазером. В брошюре младшего
Герцена писатель вычитал «опровержение» утопических
представлений о России и мужике.
Проблемы судеб народных и России были доминирую-
щими во всех размышлениях Тургенева, воззрения кото-
рого на будущее носили пессимистический колорит. «Шу-
мим, братец, шумим», — такими словами мог бы он оха-
рактеризовать смысл деятельности мнимых друзей народа.
Романист был одинаково равнодушен к политическим тол-
кам и болтовне как левых, так и правых схоластов, счи-
тая их в равной мере оторванными от потребностей вре-
мени. Они живут своими иллюзорными интересами, и на-
роду нет до них дела. Но упование на успехи мирного
эволюционного прогресса благодаря пропаганде просвети-
тельства свидетельствует об ограниченности положитель-
ной программы и двойственности мировоззрения писателя,
неспособности решительно и безоговорочно стать на сторо-
ну революционной партии действия.
Тургенев в письмах Герцену не пренебрегал случаем
упрекнуть его в непоследовательности, в расшаркиваниях
перед славянофилами. Он отвергал любые разговоры, от-
куда бы они не исходили, о первостепенном значении имен-
но крестьянской общины для будущего России. Из выска-
зываний Герцена о «Дыме» вытекает, что им руководило
не чувство личной обиды или раздражения, но забота о
принципиальности позиции и чести художника-реалиста, его
служении демократическим идеям. Уважая Тургенева и
его образ мыслей, он мог спорить с ним, но не с бесплот-
ным, надуманным и схематичным персонажем в образе
Потугина, который, претендуя на глубокомыслие, скользил
по поверхности явлений. И когда Герцен узнал, что Тур-
генев перестал печататься на «съезжей» Каткова, он по-
здравил писателя в письме от 5 марта 1869 г.
При всех противоречиях роман «Дым» — любопытный
. и ценный художественный документ эпохи, помогающий
воочию представить общественно-историческую обстановку
и накал идейно-эстетических споров различных политиче-
ских группировок. Полемика о романе выявила расхожде-
ния революционера Герцена и просветителя-либерала
Тургенева, видевшего в постепенном шествии прогресса и
распространении образования залог будущего народного
блага. Он стоял за внедрение в русскую жизнь идеалов и
принципов демократии, но мирным путем, и ради дружбы
с Герценом готов был поступиться многим, только не
убеждениями; критически оценивая беспочвенную пропа-
153
https://vk.com/kopilka_filfaka
ганду Бакунина на старый романтический лад, его «новое
слово», Тургенев превыше всего ставил личную свободу:
«Я останусь индивидуалистом до конца...» (77, VII, с. 334).
Пытаясь воздействовать на Герцена, писатель осуждает
Бакунина и отмечает в нем непрочность убеждений, роман-
тическую экзальтацию, неискренность по отношению к Гер-
цену; порицает за посягательство на личную свободу. От-
части соглашаясь с критическими замечаниями, в ответном
письме Герцен разъясняет Тургеневу, что он ошибается
«насчет богословия» Бакунина, который никогда не был
деистом: «Я с его деятельностью не совсем согласен — но
все ж он замечательная сила. И я думаю, что вопрос об
индивидуальности и коммунальности — нс так ставится,
как ты до него коснулся» (XXX, с. 66).
В другом письме Тургеневу, сообщая о болезни доче-
ри, к которой тот испытывал живой интерес, Герцен мелан-
холически заметил: «Ну, брат, жизнь-то посложнее и по-
мрачнее тебя творит свои повести» (XXX, с. 273).
В декабре 1867 г. Тургенев подтверждает, что получил
первый номер «Колокола» на французском языке. Герцен
по-прежнему считал своей прямой обязанностью знакомить
демократическую Европу с революционной Россией. Тур-
генев же полагал, что все попытки продолжить издатель-
скую деятельность обречены, она стала достоянием истории.
Отчасти он склонен был винить в этом друга Герцена Ога-
рева, заявляя, что невысоко ценит литературное дарование
последнего. Герцен в статье «Prolegomena» (1868) снова
повторял многие положения и излагал утопическую теорию
русского «крестьянского» социализма, ошибочно заключая,
что после реформы 1861 г. русская деревня шагнула да-
леко вперед. Тургенев не согласен с герценовским проти-
вопоставлением состояния дел в России и Европе: отвер-
гая пафос статьи, он скептически заявляет, что человек
везде несвободен, и в артели царит тот же закон эксплуа-
тации, что и вне ее. Писатель говорит о влиянии на кре-
стьянство религии, своей преданности науке и цивилиза-
ции, вне которых «глушь», и темь, и тирания» (77, VII,
с. 14). Герцен не преминул подчеркнуть в ответе, в чем
видит «новое слово» России, связывая ее особый путь
исторического развития с отсутствием пролетариата. По-
путно, метя в Тургенева, Герцен делает выпад против
эстетических аргументов романистов. Он полагает: совре-
менное человечество не выражается больше в искусстве.
Мир спасет только воплощение науки в практику — со-
циализм.
154

Тургенев утверждает, что хорошая картина великого
художника — лучше любой пропаганды и статей (30 нояб-
ря 1867 г.), и что он подобно Герцену не настроен про-
должать «старый спор»; и благодушно заключает, что
расхождение во мнениях не должно сказываться на ха-
рактере отношений между близкими приятелями и давать
повод для злобы. Полемика с Герценом накладывала от-
печаток даже на выбор Тургеневым тем, конфликтов. Так,
роман «Новь» был написан уже после смерти Герцена, но
и в нем изложена та же концепция русского мужика, ко-
торый консервативен и отвергает интеллигентов, идущих
к нему с проповедью идей социализма.
В 1869 г. распространились слухи о мнимом покаянии
Герцена и готовности вернуться в Россию с намерением
написать историю революции и преподнести ее царю. Тур-
генев и Марко Вовчок обратились с запросом к Герцену,
с негодованием отвергшему пошлые интриги. Писателю,
спрашивавшему, действительно ли он намерен просить о
помиловании, Герцен отвечал с достоинством подлинного
революционера-патриота: «Нет, Иван Сергеевич, не блуд-
ными детьми России, не поседевшими Магдалинами с по-
нурой головой воротимся мы, если воротимся, а свобод-
ными людьми, требующими не оправданья, не прощенья,
а признанья дела всей их жизни» (XIX, с. 254). Издатель
«Колокола» просил романиста защитить его доброе имя
своим авторитетом и тепло благодарил за участие в опро-
вержении гнусной клеветы.
В одном из последних писем (март 1869 г.) Герцен
предлагает Тургеневу оставить «все полемики» и убеди-
тельно просит «оборонить» его — «языком, пером, негодо-
ванием, авторитетом» (XXX, с. 58), Герцен не допускал и
мысли о возвращении в Россию на любых унизительных
условиях. Тургенев же был убежден, что даже в случае
явки с повинной на милость властей Герцен не должен
рассчитывать ни на снисхождение, ни на помилование: ему
нс простят его революционной деятельности.
Вспомнил Герцен об авторе «Записок охотника» после
неудачной попытки покушения на Александра II и много-
численных поздравительных телеграмм царю в связи с
благополучным исходом: будущему историку придется
просить у Тургенева права назвать описание этих событий
«Рассказами о дурных охотниках» (XIX, с. 280). В письме
к нему Герцен подшучивает: «В государя столько стре-
ляют, что история его царствования может быть напеча-
тана как Записки дурных охотников хорошим» (XXIX,
155

с. 118). Герцен полагал, что артистический талант писа-
теля выручал его даже в тех случаях, когда он следовал
ложной идее.
«Соловьиной песней и благоуханием роз» назвал Гер-
цен письмо Тургенева от 23 мая 1867 г. из Баден-Бадена,
в котором автор «Дыма» благодарил за отрывок «С того
света», в лирически-печальном тоне описывавшем «умолк-
ших теноров» прошлого — людей 30—40-х гг.: «я узнал
особую, тебе свойственную манеру — и хотя я сам при-
надлежу к охрипшим тенорам — однако перечел все с ис-
тинным удовольствием. Сам — „обломок корабля41, как
говорит Эдип,— а ничего, сочувствую, когда возводят мою
дряхлую древесину в „перл создания44» (П, VI, с. 259).
С 13 декабря 1867 г. по 18 февраля 1869 г. адресаты
не обменялись ни единым словом. И только после прочте-
ния «Полярной звезды» (1869) Тургенев решил осведо-
миться о здоровье и семейных делах Герцена, вспоминая
прошлое, товарищей. Он писал о болезнях, приближении
смерти, «Воспоминаниях о Белинском» (1869) в надежде,
что они заинтересуют Герцена. Тогда же Тургенев сооб-
щил Фету о болезни Герцена, который «больше всех ис-
калечен жизнью» (77, VII, с. 313). Обрадовавшись возоб-
новлению старой дружбы, Герцен в ответе упоминает, что
Ламартин посвятил романисту хвалебную статью; его
огорчает, что полемика и «контроверзы» (XXX, с. 53) до-
водят даже близких когда-то людей до того, что они в
горе и беде остаются совершенно безучастными друг к
другу. Обрадовало Герцена «премилое» письмо Тургенева
с фотографией: «совсем седой, но ничего, черты благород-
ные» (XXX, с. 54). Он пишет Огареву о совете писателя
прекратить французское издание «Колокола» и что Тур-
генев первым «подал руку примирения».
Рассказ Тургенева «Странная история» (1870) А. Б. Му-
ратов рассматривает в аспекте полемики писателя с Гер-
ценом об особой предрасположенности русского человека
к вере и старообрядчеству. Поставленный в нем вопрос о
«вожде», «наставнике», которого ищет Софи, «прямо свя-
зан с этим давним спором»36. Исследователь считает, что,
критикуя уязвимые места герценовской теории, Тургенев
«невольно оказывается в плену идей социального дарви-
низма»37.
Сходство чисто внешнее; вывод представляется слиш-
ком категоричным и неубедительным, претендуя на обобще-
ние, которого в рассказе нет. В нем приводится курьез-
ная история Софи и «блаженного Васи»: красивая девуш-
156
https://vk.com/kopilka_filfaka
ка-дворянка бросает родной дом, семью, удобства жизни
и идет «прислужницей» за юродивым, бродягой, видя в нем
наставника. Тургеневу кажется, что русская натура жаж-
дет чистого деяния, а наивные и простосердечные люди
легко попадают под власть обмана или ложных идей. Те-
ма рассказа может быть лишь косвенно поставлена в связь
с полемикой. Задолго до этого экзальтированная и рели-
гиозная героиня «Дворянского гнезда» Лиза Калитина
предпочла уход в монастырь любимому человеку, посколь-
ку их связь была бы греховной и незаконной как в гла-
зах других, так и в ее собственном представлении. Отводя
упрек в склонности изображать теневые стороны русской
жизни, Тургенев в оправдание рассказа приводил факт,
что подобная необычная история имела место, у героини
есть прототип, а если такие люди были — они имеют
право на воспроизведение искусством. Писатель отвергал
стремление критиков в каждом характере видеть что-то
вроде прописи или иллюстрации к тезису. Он считал, что
одержимость высокой целью оправдывает и тех, кто шел
в народ, в революцию, будучи потребностью сильных ха-
рактеров в подвиге: «Я не понимал поступка Софи; но я
не осуждал ее, как не осуждал впоследствии других де-
вушек, так же пожертвовавших всем тому, что они счи-
тали правдой, в чем они видели свое призвание. Я не мог
не сожалеть, что Софи пошла именно этим путем, но от-
казать ей в удивлении, скажу более, в уважении, я также
не мог» (X, с. 185).
Тургенев описал частный случай, имеющий отдаленное
отношение к историко-философской и этической концепции
Герцена. Безусловно восхищение писателя тягой русского
человека к героическому подвигу во имя высокой идеи и
правды. Возвышен был романтический порыв Елены Ста-
ховой в романе «Накануне». Размеренной, обеспеченной
жизни она предпочла уход на трудный подвиг с болгари-
ном, предчувствуя неизбежность трагического финала.
Верность революционному долгу прославлял художник в
поэтическом этюде «Порог».
Памятуя о принципиальной позиции Герцена-револю-
ционера, Тургенев пишет о намерении выслать ему по-
весть «Несчастная». Он разъясняет с некоторым смуще-
нием, что опубликовал ее в «Русском вестнике», так как
там хорошо платят. С большим интересом следил Герцен
за сообщениями прессы о писателе. Посылая Огареву
первую часть полемической статьи о Базарове, Герцен про-
157

сит друга прочесть ее хладнокровно и дать согласие на пе-
чатание.
Устав от работы и невозможности заниматься наукой,
публицист выражает некоторое чувство зависти к эпику-
рейцу Тургеневу, проявляя живой интерес к творческим
исканиям романиста.
Есть что-то знаменательное в том, что на исходе жизни
Герцена со всей остротой встала проблема оценки идейно-
эстетического наследия предшественника революционной
демократии. Поводом к полемике явились тургеневские
воспоминания о критике. В ответ на просьбу Огарева на-
писать статью и дать оценку «Воспоминаниям о Белин-
ском», опубликованным в «Вестнике Европы» (1869), Гер-
цен заявлял: «буду только в том случае писать, если из
рук вон гадко» (XXX, с. 98). В письме к дочери статью
Тургенева он прямо назвал «дрянью». Спустя некоторое
время Герцен высказывал возмущение Огареву, что «зна-
менитый русский Мюссе», как пишут во французских жур-
налах о Тургеневе, в Веймаре ставит на сцепе оперу, ему
заказывают либретто, его сопровождает триумф и успех:
«Как же тут хорошо писать о Белинском? О Белинском,
может, я и напишу, но где и как...» (XXX, с. 104).
Советуя дочери прочесть тургеневские воспоминания,
Герцен замечает, что статья «из рук вон слаба, дряблость
его так и выразилась, когда он взялся описывать сильную
и энергическую натуру» (XXX, с. 120). Хорошо зная гер-
ценовскую трактовку роли Белинского в истории русской
общественной мысли и литературы, Тургенев дал свою, от-
личную от герценовской, интерпретацию личности крити-
ка. Очерк о Белинском вошел в тургеневский цикл «Ли-
тературных воспоминаний» (1869). Имя критика, как по-
лагает комментатор воспоминаний, «должно было помочь
Тургеневу отстоять изложенную им в только что вышед-
шем романе „Дым“ точку зрения на историческую про-
грессивность усвоения Россией достижений европейской
„цивилизации"» (XIV, с. 435). В письмах Герцен крайне
отрицательно отзывался об очерке Тургенева, так и не
успев публично выступить с его осуждением. В послании
к сыну он развивал мысли о задачах воспитания в новое
время, когда принципы частной собственности пошатну-
лись: главной ценностью становится труд и талант — так
жили «наши Белинские, Грановские».
Для Тургенева «Воспоминания о Белинском» также
значили гораздо больше, чем дань уважения к нему: «тут
для меня вопрос более важный, чем литературный успех»
158

(П, VII, с. 322). Эстетическую натуру критика он противо-
поставлял революционной демократии 60-х гг., отрицате-
лям, «детям», желая напомнить о заслугах предшествен-
ников, людей 40-х гг. Тургенев рассчитывал, что статья
о Белинском «может возбудить, вместе с воспоминаниями
о нем, несколько полезных размышлений — особенно в
молодом поколении» (П, VIII, с. 10). Писатель радовался,
когда с имени Белинского был снят запрет, оценил по до-
стоинству уважительное отношение Чернышевского к идей-
ному наследию выдающегося деятеля русской литературы
40-хХ гг.
Тургенев писал о философских интересах «русского
Лессинга», центральной натуры своего времени. В близких
к герценовским выражениях характеризовал он остроум-
ного и блестящего, но лишенного серьезных идейных убеж-
дений и принципов Сснковского; порицал Писарева за
бесцеремонные нападки на Пушкина, говоря, что Белин-
ский никогда не позволил бы себе такого. Герцен опреде-
ленно воспринял как выпады в свой адрес утверждения
Тургенева, что Белинский был убежденным сторонником
реформ в духе Петра I, насильственно приобщавшего Рос-
сию к Европе. Напротив, Герцен писал о нем как самом
революционном деятеле николаевского времени; обстоя-
тельства вынудили его заниматься философией и эстети-
кой, поскольку не было возможности для политической
деятельности. Он подчеркивал волевые качества бесстраш-
ного гладиатора, сторонника социализма. Даже Кавелин
признавал, что с Герценом «Белинский имел более всего
родства по натуре»38. Тургенев же смягчал портрет пыл-
кого энтузиаста, по-детски увлекавшегося идеалиста-пат-
риота и отрицателя, превыше всего ценя в нем безошибоч-
ное эстетическое чувство. П. Вяземский в известной эпи-
грамме назвал Белинского «Искандером литературным»,
а Герцена — «политическим Белинским».
Умолчание о характере отношений между ними созда-
вало одностороннее представление о великом критике и
его эволюции. Продолжая затянувшийся спор с создате-
лем теории русского общинного социализма, Тургенев кос-
венно доказывал, что Белинский не стал бы па сторону
Герцена, ибо как решительный западник признавал пре-
восходство западной науки, искусства, общественного
строя, «был глубоко убежден в необходимости восприятия
Россией всего выработанного Западом — для развития
собственных ее сил, собственного ее значения» (XIV, с. 42).
Подобные идеи развивал в прошлом и Герцен, вкладывая
159

в них другое содержание. Тургенев убежден, что Россия
лишь тогда достигнет подлинной самобытности, когда при-
мет результаты западной жизни. Эстетическая концепция
писателя, таким образом, приобретала черты культурниче-
ства. Герцен считал недопустимым замалчивать револю-
ционный темперамент критика, видя в этом искажение
исторической правды. Он полагал, что отрицание всех
авторитетов — национальная черта русского характера.
Тургенев признавал роль Белинского как ниспровергателя
лжеавторитетов, но сводил все к глубине эстетических суж-
дений и повышенного восприятия им «гармонии и красоты
нашего языка, поэтического эпитета, изящного оборота
речи» (XIV, с. 44). Так Белинский-эстет противопоставлял-
ся утилитаризму и антиэстетизму в тургеневском восприя-
тии шестидесятников, материалистические воззрения кото-
рых на искусство художник принимал далеко не во всем.
Герцен ревниво относился ко всяким публикациям о
Белинском, считая своим долгом отстаивать историческую
правду. Как в прошлом он обрушился на Дружинина за
одностороннее истолкование идейного наследия Белин-
ского, так и теперь с крайним негодованием воспринял
попытки Краевского обелить себя как издателя «Отече-
ственных записок» и унизить Белинского как идейного
вдохновителя журнала. В июле 1869 г. в «Голосе» появи-
лась анонимная статья, адресованная «петербургским не-
другам» Белинского. Герцен безошибочно распознал ее
авторство, сообщая Огареву: «В „Голосе4' бесконечно
дрянная статья, должно быть, самого Краевского — оправ-
дательная для него и обвинительная Белинскому и его
друзьям — если ты не читал, я пришлю» (XXX, с. 167).
Краевский был крайне раздосадован публикацией пись-
ма Белинского, жаловавшегося на издателя, беспощадно
эксплуатировавшего его талант. Он писал о чрезвычай-
ном самолюбии и раздражительности критика, на чем
играли его друзья. Несколько позже Краевский снова воз-
вратился к этой теме: «Несмотря на глубокое уважение к
памяти Белинского и даже во имя этого уважения, мы
никогда не сочтем себя вправе приписывать успех „Оте-
чественных записок44 не только прямо и исключительно, но
даже и почти исключительно Белинскому...»39 Так сталки-
вались диаметрально противоположные взгляды на дея-
тельность выдающегося революционера-демократа, борь-
ба вокруг идейно-эстетического наследия которого не те-
ряла актуальности десятилетия спустя после его кончины.
160

Тургенева постоянно мучила совесть, что в свое время
он не смог проститься с умиравшим Белинским, своим
вдохновителем и наставником. Та же история повторилась
и по отношению к Герцену. За несколько дней до смерти
тяжело больного друга, не дождавшись перемены в бо-
лезни, он выехал из Парижа, оставив записку, что срочно
должен уехать по телеграмме. Тучкова-Огарева, с го-
речью вспоминая об этом эпизоде, приводит такой диалог:
«Знаю, Иван Сергеевич, вас отозвала Виардо, не сделай-
те того же и нынче. Вы любите Герцена, а пожалуй, и с
ним не проститесь, — сказала я.
— Нет, нет, как можно,— возразил он горячо»40.
Но по роковому стечению обстоятельств все произошло
именно так. Со слезами воспринял он весть о кончине
старого друга, а в письме к Анненкову писал, что несмотря
на все размолвки и расхождения питал к нему добрые
чувства: «Какие бы ни были разноречия в наших мнениях,
какие бы ни происходили между нами столкновения, все-
таки старый товарищ, старый друг исчез: редеют, редеют
наши ряды!» (/7, VIII, с. 168). Тургенев отвергает воз-
можные толки в России, что Герцен как деятель давно
пережил себя, и высказывает ту же любимую мысль о
вечном равнодушии природы: «что значит так называемая
наша деятельность перед этою немою пропастью, которая
нас поглощает?» (П, VIII, с. 168).
Тургенев выразил готовность собрать для хранения все
письма Герцена и написать очерк о нем; принял живое
участие в судьбе его детей, переписывался с сыном Гер-
цена, чтобы не терять связи с близкими ему некогда людь-
ми. Тургенев интересовался, не будут ли чинить препят-
ствия, если семейство Герценов пожелает вернуться на
родину. Охотно предоставил он в распоряжение литера-
туроведа А. Н. Пыпина герцеповские и некрасовские пись-
ма. И после смерти Герцена продолжал он высоко ценить
талант и искусство замечательного мемуариста. Память о
великом друге, как и его образ, сопровождали писателя
до конца жизни. В связи с появившимся неудачным пере-
водом на французский язык «Евгения Онегина» Тургенев
в письме к Анненкову (1882) с благодарностью вспомнил
о Герцене, который, молча выслушав одну из его поэм,
взял рукопись и бросил в огонь.
Читая посмертный сборник произведений Герцена
(1870), куда вошли фрагменты из мемуаров, повесть «Док-
тор, умирающий и мертвые», «Письма к старому товари-
щу», Тургенев дает восторженную оценку самобытного да-
11 Радек Л. С. 161
https://vk.com/kopilka_filfaka
рования писателя. Он восхищается глубиной герценовского
понимания людей, оригинальностью языка, чуждого грам-
матического пуризма: «Попадаются истинные перлы. Что
за умница был этот человек и как он глубоко проникал в
суть нашей дребедени!.. В характеристике людей, с кото-
рыми он сталкивался, у него нет соперников. Когда он
чисто „сочиняет", чувствуется при всем блеске формы по-
стоянная напряженность» (П, VIII, с. 299).
Тургенев сожалел, что такой громадный художествен-
ный талант был принесен на алтарь политической борьбы,
воспрепятствовавшей более полному раскрытию артисти-
ческого дарования. Романисту казалось, что практическая
деятельность вторична по сравнению с эстетической, од-
нако он великолепно сознавал, что Герцен — это полити-
ческий трибун, рожденный для борьбы и в борьбе нахо-
дивший поэзию. В глазах Тургенева, тонкого художника,
со временем даже недостатки герценовского стиля при-
обрели значение непреходящих достоинств, не говоря уже
о гражданской направленности творчества писателя-пуб-
лициста: «Остроумнее — и умнее (две вещи разные, не
всегда совместимые) — у пас писателя не было. И сколь-
ко искренности и теплоты при всем фейерверочном блеске!
Никто у нас его не заменил — да мы и не идем по той
дороге» (77, XII, кн. 2, с. 117). В отличие от эпического
бесстрастия других романистов, предпочитающих метод
объективного повествования, свои симпатии и антипатии
Герцен выражал по-шиллеровски открыто.
Пять лет спустя после кончины Герцена Тургенев об-
стоятельно информирует Анненкова о семействе Герценов,
самоубийстве дочери Лизы, похороненной в Ницце рядом
с отцом. Романист выражает недоумение: «Удивительное
дело, как наша молодежь легко расстается с жизнью... Ка-
кая, однако, трагическая судьба всего этого семейства!»
(77, XI, с. 177, 178). Перечитывая главы мемуаров, опи-
сывающие семейную драму Герцена, Тургенев запраши-
вает Анненкова о целесообразности их публикации. Он
предвидит грязные наветы приятелей Гервега, так как
письма Натальи были в руках родственников этого «под-
лого» Ромео. Тургенев признает, что трагедия обманутого
доверия и любви изображена в мемуарах с большой худо-
жественной силой, и сожалеет, что рукопись все еще нель-
зя обнародовать (впервые эти главы были опубликованы
издателем сочинений Герцена Г. Лемке). Писатель так
оценивает герценовскую рукопись: «Все это написано ог-
нем, слезами и кровью — и я до сих пор нахожусь в со-
162
https://vk.com/kopilka_filfaka
стоянье того особенного нервного трепетания, которое
всегда возбуждают во мне герценовские исповеди» (П, XI,
с. 203).
Такими же чувствами делится Тургенев с Салтыковым-
Щедриным. Описание драматических событий — истории
жены Герцена и ее смерти — «это горит и жжет. Жаль,
что напечатать это невозможно. Так писать умел он один
из русских» (/7, XI, с. 205). Романист имел все основания
считать, что для оправдания своего мужа госпожа Гервег
забросала бы всех грязью, и публикация этой части ме-
муаров вызвала бы скандал. Тургенев предполагал, что
«эта чудесная вещь» будет издана лет через пятьдесят, а
сейчас время еще не наступило (77, XI, с. 207).
В 1892 г. в Женеве вышли письма Тургенева к Герце-
ну. Их имена уже принадлежали истории.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Характеризуя связь эстетики, искусства и политики,
Герцен поэтически ярко и точно назвал литературу «един-
ственной трибуной» народа, «лишенного общественной сво-
боды» (VII, с. 198); он писал о литературной «пропаган-
де» эпохи Пушкина и декабристов, передав боевую эста-
фету революционерам 60-х гг.
Тургенев был постоянно в фокусе интересов Герцена,
видевшего в нем центральную фигуру литературы своего
времени. Различными были характеры Герцена, прирож-
денного трибуна и политика, и Тургенева — художника с
необычайно развитым чувством изящного и прекрасного.
Даже расходясь с Герцепоги по ряду вопросов, Тургенев
признавал его правоту, когда заходил вопрос о связи ху-
дожника с современностью. Верность заветам Белинского
обязывала их обоих служить прогрессу и народу.
Уже дореволюционные историки литературы, говоря о
«смелом скептицизме» Герцена1, отметили положительное
влияние автора «Сороки-воровки» на антикрепостнический
пафос «Записок охотника»; они писали, что аналитическое
изображение жизни в сочинениях Герцена созвучно твор-
ческой манере Л. Н. Толстого2. Герцен продолжил тради-
цию Белинского в жанре историко-литературного обзора,
предваряющего характеристику современной литературы в
связи с актуальными задачами дня. Традиция эта живет и
в советской литературной критике.
Значение Герцена-писателя нередко ограничивали
40-ми гг. Но и в эмиграции не прерывалась его идейная
и духовная связь с Россией; нс был он забыт и как лите-
ратор. Либеральный деятель профессор Л. В. Никитенко в
1861 г. свидетельствовал, что «настоящее молодое поколе-
ние большей частью воспитывается на идеях „Колокола",
164
https://vk.com/kopilka_filfaka
„Современника14 и довершает свое воспитание на идеях
„Русского слова"»3. Скептицизм Герцена играл револю-
ционную роль, осуществляя поэтическое правосудие над
всем отживающим, обреченным историей. Стремление ав-
тора мемуаров «Былое и думы» художественно воплотить
тип русского революционера не прошло мимо вниматель-
ного и чуткого художника Тургенева, воспевшего чистоту
нравственных качеств и высокие убеждения передовой
русской молодежи. Герценовские поиски ответа на вопрос
кто виноват? и стремление изменить соцальное устройство
в соответствии с естественными стремлениями людей к
справедливости и счастью были созвучны всей русской
литературе.
Так, Салтыков-Щедрин продолжал герценовскую кри-
тику общественных порядков и ложных философских тео-
рий, оправдывавших во имя высшей гармонии нелепость
жизни и психологию рабской покорности. Он осуждал
«официальное здравомыслие», противопоставляя ему «опас-
ных мечтателей».
Как и Крупов, парадоксалист «Записок из подполья»
(1864) Достоевского снимал «крыши с домов», обличал
абсурдность социальных отношений, иронизируя над «до-
водами чистого разума»4, оказавшегося несостоятельным
перед действительностью. Со всей страстью развивал До-
стоевский в романах идею неприятия «мира сего». Его
«антигерой» гневно судит о болезни и безумии мира, осоз-
навая собственное бессилие и ущербность. Осмысление
абсурдности мирового порядка приводит героя Достоев-
ского к беспредельному скептицизму в отличие от созда-
теля Крупова, не мыслившего личность вне связи с об-
щими интересами людей.
Афоризмы и парадоксы обличителя-скептика Крупова
высоко ценил Л. Н. Толстой, взгляды которого на историю
следует соотнести с герценовской историко-философской
концепцией. Разделяя просветительскую веру в высокие
идеалы, торжество разума и науки, русская литература
высказывала, однако, и сомнение в осуществимости со-
циалистических утопий. Недоверие к науке, разуму, зна-
нию высказывали Достоевский, Толстой в противополож-
ность Герцену и Чернышевскому. Но писатели-гуманисты
решительно отвергали прагматическую буржуазную мо-
раль конформизма, довольства малым, искали пути к до-
стижению всеобщей гармонии.
Взаимоотношения и творческие связи Герцена и Тур-
генева — одна из ярких и драматических страниц истории
165

русской литературы и философско-эстетической мысли.
Благодаря Тургеневу влияние Герцена на современную
литературу было гораздо шире, чем это представляется,
если учесть, что запрет на публикацию герценовских про-
изведений в России существовал до начала XX в. Через
Тургенева и его друзей идеи Герцена становились извест-
ными русской общественности, преломлялись в литературе.
Тургенев восхищался разносторонностью герценовского
дарования; выдающийся талант публициста, глубокий и
яркий интеллект оказал на него неизгладимое и благо-
творное воздействие. Но и творчество Тургенева — идеи,
романы, письма — питали мысль Герцена, теоретика и
публициста, способствовали уяснению характера социаль-
но-исторических процессов в России на переломном этапе
развития. В общении с Тургеневым окончательно выкри-
сталлизовались герценовские взгляды на лишних людей —
русских гамлетов, концепция разночинцев-нигилистов. Его
суждения стали составной частью советской науки о лите-
ратуре.
В романах и письмах Тургенева непосредственно отра-
жались беседы-споры с Герценом, приводились цитаты в
слегка измененной форме; в свою очередь, тургеневские
мотивы, понятия, образы, афоризмы органично входили в
публицистику и эпистолярное наследие Герцена. И если в
сопоставительной характеристике творческой манеры двух
писателей отталкиваться от известного изречения «стиль —
это человек», то и здесь ощутимо различие великих ма-
стеров слова.
Язык Герцена — эквивалент баррочному стилю. Он
поражает необычностью эпитетов, сравнений, яркой ме-
тафоричностью, символикой, гротеском, причудливостью и
неожиданностью сопоставлений и контрастов. Тургенев
писал Герцену: «вообще язык твой легок, быстр, светел и
имеет свою физиономию» (П, III, с. 78). Перечитывая
сборник посмертных произведений Герцена, Тургенев не-
изменно восхищался его искусством характеристики лю-
дей: «Язык его, до безумия неправильный, приводит меня
в восторг: живое тело» (Л, VIII, с. 299).
Проза Тургенева, напротив, воплощает принцип клас-
сической ясности, стройности, плавности переходов и со-
размерности частей. Он и в языке находит ту гармонию,
к которой постоянно стремилась эстетическая натура писа-
теля. Язык Тургенева тяготел к закругленности, музыкаль-
ной ритмичности фраз, к гармоничности стиля в отличие
от резких, страстных риторических фигур и патетики пуб-
166
https://vk.com/kopilka_filfaka
лициста: Герцен писал броско, резко, угловатым, колючим
языком; у Тургенева самые разнообразные чувства от
простых до высоких всегда обретали «музыкальную яс-
ность»5. Великолепно владея сокровищницей родного язы-
ка, писатель высоко ценил литературную речь Герцена
при всей ее «неправильности», кажущейся небрежности
слога, галлицизмах и отклонении от академических норм.
Стиль писем Герцена и Тургенева заслуживает особого
изучения как неповторимый документ эпохи и часть исто-
рии литературного языка. В манере письма, слога, выска-
зываниях проявлялась общность и различие художника и
публициста, охотно прибегавших к иронии, шутке, убий-
ственному сарказму. Они называют вещи своими именами,
не гнушаясь грубым простонародным словом. Эго был
диалог равных талантов, умов, мыслителей, не уступавших
друг другу ни в глубине философских познаний, ни в ма-
стерстве владения родным языком. Герцен считал эписто-
лярную форму наиболее отвечающей складу его дарова-
ния. Характерные герценовские обороты и суждения так-
же встречаются в письмах Тургенева. В них в непринуж-
денной форме отражен живой обмен мнениями двух вы-
дающихся современников, потребность высказаться. Это
были те друзья-враги, которые постоянно дополняли друг
друга, обогащали, стимулировали творческую мысль.
И Герцен и Тургенев по-своему запечатлели особен-
ности развития освободительного движения в стране, за-
вещав русской литературе традиции высокоидейного ис-
кусства, достойного великого народа. Их литературно-эс-
тетическая полемика отразила переломный этап в разви-
тии русской демократической культуры и поиск передовой
теории, которая могла бы оказать воздействие на судьбы
людей. Творчество писателей, их неустанное стремление к
истине доказывают, что есть одна правда — правда рево-
люции, которой по-разному служили они на протяжении
всей своей жизни.
https://vk.com/kopilka_filfaka
ПРИМЕЧАНИЯ
ВВЕДЕНИЕ
1 Андреевич. Опыт философии русской литературы. Спб., 1905, с. 196.
2 Ленин В. И. Памяти Герцена.— Поли. собр. соч., т. 21, с. 255. •
3 Ленин В. И. Очередные задачи Советской власти. — Поли. собр.
соч., т. 36, с. 206.
4 Ленин В. И. Нужен ли обязательный государственный язык. — Поля,
собр. соч., т. 24, с. 294.
5 См. об этом: Плеханов Г. В. Н. Г. Чернышевский (1890 г.). — Избр.
философские произведения. В 5-ти т. М., 1958, т. IV, с. 142; Он же.
Н. Г. Чернышевский. Введение (1909 г.). Указ, соч., с. 212—213;
Он же. Н. Г. Чернышевский (Дополнения для немецкого издания
книги. 1894 г.). Указ, соч., с. 169; Он же. А. И. Герцен и крепост-
ное право (1911 г.) Указ, соч., с. 660.
6 Плеханов Г. В. В. Г. Белинский (речь) (1898 г.). — Избр. философ-
ские произведения, т. IV, с. 474.
7 Обсуждение проблемы наследия революционных демократов и со-
временность. — Вопросы литературы, 1977, № 4, с. 72.
8 Курляндская Г. Б. И. С. Тургенев и русская литература. М., 1980,
с. 3.
9 Рейсер С. А. Тургенев — сотрудник «Колокола». — В кн.: И. С. Тур-
генев. Материалы и исследования. Орел, 1940, с. 140.
ю Тургенев И. С. Ноли. собр. соч. н писем. В 28-ми т. М. — Л., 1960—
1968. Письма, т. IV, с. 271. (В дальнейшем цитаты в тексте с ука-
занием тома и страницы, перед томами писем — 77.)
11 Лотман Л. Т. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века.
Л., 1974, с. 4.
12 См. об этом: Козьмин Б. П. К вопросу о борьбе Герцена и Огаре-
ва против сторонников «чистого» искусства.— В кн.: Литература и
история. М., 1982, с. 28—37.
13 См. Муратов А. О «гейдельбергских арабесках» в «Дыме» И. С. Тур-
генева. — Русская литература, 1959, № 4, с. 200.
14 Летопись жизни и творчества А. И. Герцена (1812—1870). М., т. 1,
1974; т. 2, 1976; т. 3, 1983.
15 Маркович В. М. И. С. Тургенев и русский реалистический роман
XIX века. Л., 1982, с. 5.
16 Кузьмина Л. И. И. С. Тургенев и В. В. Стасов. — В кн.: И. С. Тур-
генев. Вопросы биографии и творчества. Л., 1982, с 63.
168
https://vk.com/kopilka_filfaka
Глава I
1 Ленин В. И. Памяти Герцена.— Поли. собр. соч., т. 21, с. 256.
2 Герцен А. И. Поли. собр. соч. В 30-ти т. М., 1954—1966, т. XII,
с. 271. (В дальнейшем сноски в тексте с указанием тома и стра-
ницы.)
3 См. об этом подробнее: Данилевский Р. Ю. Шиллеровский элемент
в романс «Рудин» (По поводу исследования П. Тиргена).— В кн.:
И. С. Тургенев. Вопросы биографии и творчества. Л., 1982, с. 218.
4 Данилевский Р. Ю. Указ, соч., с. 222. Справедливо замечание авто-
ра, что не следует слишком прямолинейно соотносить героев рома-
на с идеями Шиллера.
5 Некрасов Н. А. И. С. Тургеневу, 18 сентября 1848 г. — Собр. соч.
В 4-х т. М., 1979, т. IV, с. 277.
6 Бакунин М. А. Исповедь. ГИЗ, 192!, с. 49—50.
7 Бакунин М. А. Там же, с. 60.
8 Бакунин М. А. Там же, с. 84.
9 Маркович В. М. И. С. Тургенев и русский реалистический роман
XIX века. Л., 1982, с. 201.
10 Пирумова И. Бакунин. М., 1970, с. 45.
11 Гердер И. Г, Идеи к философии истории человечества. М., 1977,
с. 445.
12 Там же, с. 454.
13 Шиллер Ф. Письма об эстетическом воспитании человека.— Собр.
соч. В 7-ми т. М., 1957, т. VI, с. 259.
14 Там же, с. 253.
15 Там же, с. 254.
16 Там же, с. 261.
17 См.: Асмус В. Ф. Немецкая эстетика XVIII века. М., 1963, с. 289—
291.
18 См.: Нович И. Молодой Герцен. М., 1980, с. 270, 272.
19 Грановский Т. Н. Из письма к Герцену, Москва, 1847 г.— В кн.:
А. И. Герцен в русской критике. М., 1953, с. 295—296.
20 Морозов А. Гриммельсгаузеп и его роман «Снмплициссимус». —
В кн.: Г. Я. К. Гриммельсгаузен. Снмплициссимус. Л., 1967, с. 587.
21 Матюшенко Л. От психологического течения критического реализма
к социологическому (А. И. Герцен).— В кн.: Развитие реализма в
русской литературе. М., 1973, т. 2, кн. 1, с. 149—150.
22 Нович И. Указ, соч., с. 392.
23 Ф. М. Достоевский и мировая литература. (Беседа в редакции.) —
Иностранная литература, 1981, № 1, с. 189.
24 Г ай Г. II. Социально-политическая «тайнопись» сатиры А. И. Гер-
цена «Доктор Крупов».— Научн. зап. Днепроп. университета, 1957,
т. LVII, вып, 10, с. 59.
Глава П
1 Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960, с. 280.
2 Там же, с. 341.
3 Там же, с. 343.
4 Письма И. А. Герцен к Гервегам.— В кн.: Герцен в заграничных
коллекциях. Литературное наследство. М., 1958, т. 64, с. 312.
5 См. об этом: Тиме Г. А. И. С. Тургенев в литературоведении ГДР и
ФРГ последних лет.—Русская литература, 1981, № 3, с. 189.
6 Анненков П. В. Указ, соч., с. 540.
7 Письма Н. А. Мельгунова.— В кн.: Герцен и Огарев. Литературное
наследство. М., 1955, т. 2, с. 338.
8 Плещеев А. Дурову, 26 марта 1849.— Полярная звезда на 1862,
кн. VII, вып. 1, с. 71.
169

9 Тучкова-Огарева Н. А. Воспоминания. М., 1959, с. 288.
10 Высоко ценил лиризм повестей Тургенева Некрасов, считавший, что
после Пушкина только автор «Аси» умеет «брать поэзию» и с не-
обыкновенною грустью описывать любовь, неопределенные и прек-
расные порывы юности, идеальные стремления. В письме к нему он
выделил «Фауста», «Три встречи», убеждая в необходимости дейст-
венно поддерживать гоголевское направление протеста и обличения
в литературе, так как создано оно не Белинским, а самой средой,
и группе Дружинина нечего противопоставлять этому честному и
живому направлению. (Некрасов Н. А. И. С. Тургеневу, 17 апреля
1857 г. — Собр. соч., т. IV, с. 330.)
11 Самарин Ю. О мнениях «Современника», исторических
и литературных. — Москвитянин, 1847, ч. II, с. 218.
12 Кавелин. К. Д. Белинский и последующее движение пашей крити-
ки.— Собр. соч. В 4-х т. Спб., 1904, т. 3, ст. 1107.
13 Дружинин А. В. Критика гоголевского периода русской литературы
и наши к ней отношения. — Библиотека для чтения. 1856, т. 12,
с. 5, 62, 31.
14 Ленин В. И. Памяти Герцена. — Поли. собр. соч., т. 21, с. 259.
15 Батуринский В. А. И. Герцен, его друзья и знакомые. Спб., 1904,
т. I, с. ЮЗ.
16 Овсянико-Куликовский Д. Н. А. И. Герцен. Спб., 1908, с. 9.
17 Богучарский В. Я. А. И. Герцен. Спб., 1912, с. 168.
18 Плеханов Г. В. Н. Г. Чернышевский (1890 г.). — Избр. философские
произведения. В 5-ти т. М., 1958, т. IV, с. 142.
’9 Стеклов Ю. А. И. Герцен. 1812—1870. Л., 1930, с. 120—121.
20 Нович И. Духовная драма Герцена. М., 1937, с. 337.
21 Гаркави А. М. Тургеневу или Герцену. — В кн.: О Некрасове.
Статьи и материалы. Ярославль, 1975, вып. IV, с. 139.
22 См. об этом: Путинцев В. А. Герцен писатель. М., 1952, с. 132;
Птушкина И. Г., Путинцев В. А. Герцен и Огарев — критики.—
В кн.: История русской критики. В 2-х т. М.—Л., 1958, т. I, с. 567;
Манн Ю. В. Лишний человек.— Краткая литературная энциклопедия,
1967, т. IV, с. 401; Радек Л. С. Позиция Герцена в полемике о лиш-
нем человеке.— В кн.: По страницам русской классики. Кишинев,
1974, с. 55—78.
23 Щербина В. Р. Ленин и вопросы литературы. М., 1967, с. 340.
24 Петров С. М. И. С. Тургенев. Творческий путь. М., 1979, с. 286.
25 Там же, с. 338.
23 Плеханов Г. В. Генрик Ибсен. — Избр. философские произведения. В
5-ти т., т. V, с. 493.
27 Левин Ю. Д. Русский гамлетизм.— В кн.: От романтизма к реализ-
му. Л., 1978, с. 213.
28 Там же, с. 214.
29 Курляндская Г. Структура повести и романа И. С. Тургенева
1850-х годов. Тула, 1977, с. 11.
30 Писарев Д. И. Базаров.— Соч. В 4-х т. М., 1955, т. 2, с. 21.
31 Сазонов Н. И. Литература и писатели в России. Александр Гер-
цен.— В кн.: А. И. Герцен в русской критике. М., 1953, с. 157.
32 Сазонов И. И. Литература и писатели в России. Иван Тургенев.—
В кн.: Тургенев в русской критике. М., 1953, с. 218.
33 Там же, с. 220.
34 Якубович П. Ф. И. С. Тургенев.— В кн.: Тургенев в русской крити-
ке, с. 401.
https://vk.com/kopilka_filfaka
Глава III
1 Лищинер С. Герцен и Тургенев. Тема преемственности передовых
поколений. — Русская литература, 1970, № 2, с. 36.
2 См. об этом подробнее: Архипов В. А. К. творческой истории рома-
на И. С. Тургенева «Отцы и дети». — Русская литература,. 1958,
№ 1, с. 32—62; Он же. Против теории «единого потока». — Русская
литература, 1959, № 2, с. 95—130.
3 См. об этом список литературы в кн.: Лустовойт Л. Г. Роман
И. С. Тургенева «Отцы и дети». Литературный комментарий. М.,
1964, с. 195.
4 Кийко Е. И. К истории восприятия «Отцов и детей» (По неиздан-
ным письмам современников.)—В кн.: И. С. Тургенев. 1818—1883—
1958. Статьи и материалы. Орел, 1960, с. 253.
5 Лустовойт П. Г. Указ, соч., с. 4.
6 Конкин С. С. Тургенев и Писарев.— В кн.: Из история русской и
зарубежной литературы. Саранск, 1976, с. 71.
7 Там же, с. 68—69.
8 Пехтелев И. Литературные взгляды Герцена. — Литературная уче-
ба, 1940, № 3, с. 39—62.
9 См. об этом: Лищинер С. Д. Указ, соч., с. 35.
19 См.: Новиков А. И. Нигилизм и нигилисты. Опыт критической ха-
рактеристики. Л., 1972, с. 63—69.
11 Батюто А. И. Тургенев и некоторые писатели антинигилистического
направления.— В кн.: Тургенев и его современники. Л., 1977, с. 51.
12 См.: Мысляков В. .4. «Отцы и дети» в восприятии Чернышевского.—
Русская литература, 1978, № 2, с. 37—38.
13 Там же, с. 53.
14 Писарев Д. И. Базаров.— Соч. В 4-х т. М., 1955, т. 2, с. 7.
15 Там же, с. 8, 48.
16 Там же, с. 49.
17 Тучкова-Огарева Н. 4. Воспоминания. М., 1959, с. 289.
18 Ленин В. И. О национальной гордости великороссов.— Поли. собр.
соч., т. 26, с. 107.
19 Тучкова-Огарева Н. А. Указ, соч., с. 290.
20 Мысляков В. 4. Базаров на «rendez-vous».— Русская литература,
1975, № 1, с. 87.
21 Курляндская Г. Структура повести и романа И. С. Тургенева 1850-х
годов. Тула, 1977, с. 165.
22 См. об этом: Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960,
с. 477—478.
23 Панаева А. Я Воспоминания. М., 1956, с. 306—307.
24 Ленин В. И. Памяти Герцена.— Поли. собр. соч., т. 21, с. 257, 258.
25 Там же, с. 257.
26 Толстой Л. В. А. Н. Пыпину. 1884 г. января 10.— В кн.: Переписка
с русскими писателями. М., 1978, т. 2, с. 179.
27 Успенский Г. И. Выпрямила.— Собр. соч. В 9-ти т. М., 1957, т. 7,
с. 232.
23 Батюто А. Тургенев-романист. Л., 1972, с. 162.
29 Винникова И. И. С. Тургенев в шестидесятые годы. Саратов, 1965,
с. 73.
30 Там же, с. 55—58.
31 Бялый Г. 4. Тургенев и русский реализм. Л1.—Л„ 1962, с. 174.
32 Плеханов Г. В. Искусство и общественная жизнь.— Избр. философ-
ские произведения. В 5-ти т. М., 1958, т. V, с. 708.
33 См. об этом: Винникова И. Указ, соч., с. 67.
https://vk.com/kopilka_filfaka
34
35
36
37
38
39
40
1
2
3
4
Б
См. об этом: Ефимова Е. Л4. И. С. Тургенев. Семинарий. Л., 1958,
с. 75—76.
Писарев Д. И. Письмо И. С. Тургеневу 18/30 мая 1867.— Соч., 1956,
т. 4, с. 424.
Муратов А. Б. Повести и рассказы И. С. Тургенева. 1867—1871. Л.,
1980, с. 21.
Там же, с. 23.
Кавелин К. Д. Белинский и последующее движение нашей критики.—
Собр. соч. В 4-х г. Спб., 1904, т. 3, ст. 1090.
Краевский А. А. Последнее слово по поводу «Письма Белинского
его московским друзьям*.— Голос, 2(14 сентября) 1869, № 242.
Тучкова-Огарева Н. А. Указ, соч., с. 291.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Ветринский Ч. (Чеишхин В. Е.) Герцен. Спб., 1908, с. 120, 140—142.
См. об этом подробнее: Розанова С. Толстой и Герцен. М., 1972.
Никитенко .4. В. Дневник. Л., 1955, т. 2, с. 602.
Достоевский Ф, М. Записки из подполья. — Поли. собр. соч. В
30-тн т. Л., 1973, т. 5, с. 78.
Чичерин А. Очерки по истории русского литературного стиля. М.,
1977, с. 215.

SUMMARY
Based on the Leninist methodology this book presents a systematic
and consistent study of the ideological and art controversy between the
eminent representatives of the advanced Russian literature — A. Hertzen
and 1. Turgenev. The peculiarities of the method and style inherent to
their works, the shift from romanticism to realism essential to their
progress are discussed against the broad historical and literary back-
ground of the 40—60-s of the 19th century. The author dwells upon a
number of important problems: philosophic and aesthetic views of the
successor of Decembrists ideological principles (Hertzen) and the thin-
king of the liberal humanist (Turgenev). Their attitude toward the
literary traditions of Pushkin and Gogol, their treatment of nihilism in
Russian literature are given.
Hertzen criticized the novels by Turgenev taking into account the
ideas of liberation reflected in them as well as his world outlook. Their
argument about the purpose of art is indispensable to the problem of
correlation between the revolutionary values and those general of man-
kind.
Though there were essential discrepancies between their views on
the destiny of the Russian people and culture and those of Europe both
writers served the cause of revolution and contributed considerably to
the development of national culture and international links between
progressive literatures. Their debate was fruitful being connected with
the perseverent search of truth and it enriched both the writings of
Turgenev and the works by Hertzen.

RESUME
Dans le present ouvrage I'aute'iT, se basant sur la methodologie
leniniste fait 1’analyse des contacts et de la polemique des deux emi-
nenls representants de la litterature progressiste russe — Herzen et
Tourgueniev. L’oeuvre des classiques est envisagee, compte tenu de la
specifique de la methode et du style, dans 1’evolution du romantisme
vers le realisme sur un large fond litteraire-historique des annees 40—
60 du XIXе siecle. Dans le livre sont abordes les points de vue esihe-
tico-philosophiques du continuateur des idees des decembristes et de
1’humaniste liberal, son attitude envers les traditions de Pouchkine et
de Gogol, envers les inutiles et le nihilisme dans la litterature russe.
Herzen envisageait les romans de Tourgueniev du point de vue de la
reflection des idees de liberation et des particularites de son conception
du monde. La polemique de Herzen et Tourgueniev sur la destination
de Part est indissolublement liee au probleme du rapport entre la verite
revolutionnaire et cello humaine en general. Malgre les divergences dans
les questions des sorts historiques des peuples et des cultures de la
Russie et de 1’Europe, chacun des ecrivains a servi l’oeuvre de la revo-
lution russe et a contribue considerablement au developpement de la
culture nationale et des liens internationaux des litteratures progressis-
tes. Leur polemique fructueuse, etant liee a la recherche obstinee de la
verite, a enrichi le genie du publiciste et de I’artiste.
https://vk.com/kopilka_filfaka
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение .................................................... 3
Глава /.ИДЕЙНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СВЯЗИ ГЕРЦЕНА И
ТУРГЕНЕВА В 40-е гг....................................13
От романтизма к реализму.......................13
Историко-эстетическая концепция Герцена 40-х гг. . 27
Герой-парадоксалист в художественной системе Герцена 45
Глава //.ТВОРЧЕСКИЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ГЕРЦЕНА И
ТУРГЕНЕВА В 50-е гг. ,.................................56
Творчество Тургенева в оценке Герцена .... 56
Эстетическая полемика Герцена и Тургенева о пуш-
кинском и гоголевском направлениях в современной
литературе...........................................67
Проблема лишних люден и преемственности поколений
Глава Ill. ИДЕЙНО-ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ПОЛЕМИКА ГЕРЦЕНА
И ТУРГЕНЕВА В 60-е гг.............................97
«Отцы и дети» в оценке Герцена.......................97
Герцен о преемственности поколений . .... ПО
Полемика Герцена с Тургеневым в «Концах и началах»
и отклик на нее в повестях «Призраки» и «Довольно» 124
Роман «Дым» в восприятии Герцена....................146
Заключение........................................164
Примечания ............... 168
Summary . 173
Resume............................................174

ЛЕОНИД СЕРГЕЕВИЧ РАДЕК
ГЕРЦЕН И ТУРГЕНЕВ
ЛИТЕРАТУРНО-ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ПОЛЕМИКА
Утверждено к изданию Ученым советом
Кишиневского ордена Трудового Красного Знамени
государственного университета имени В. И. Ленина
Редактор Е. И. Владимирова
Художник В. В. Заикин
Художественный редактор И. А Абрамов
Технический редактор В. К. Папук
Корректоры Л. С. Стецкая, И. И. Корчимарь
ИБ 2495
Сдано в набор 10.05.84. Подписано к печати 21.06.84. АБ03410. Фор-
мат 84ХЮ81/з2- Бумага типографская № 1. Литературная гарнитура.
Печать высокая. Усл. печ, л. 9,24. Усл. кр. отт. 9,6. Уч.-изд. л. 10,0.
Тираж 1550. Заказ 430. Цена 1 р. 60 к.
Издательство «Штиинца». 277028, Кишинев, ул. Академика Я. С. Гро-
сула, 3.
Типография издательства «Штиннца». 277004, Кишинев, ул. Берзари-
на, 8.
https://vk.com/kopilka_filfaka