Портреты историков. Время и судьбы. Том 1. Отечественная история. - Севостьянов Г.Н., Мильская Л.Т.

Сергей Михайлович Соловьев. А.Н. Цамутали

Николай Иванович Костомаров. Б.Г. Литвак

Василий Осипович Ключевский. В.А. Александров

Николай Павлович Павлов-Сильванский. СВ. Чирков

Александр Евгеньевич Пресняков. СВ. Чирков

Александр Александрович Кизеветтер. М.Г Вандалковская

Павел Николаевич Милюков. М.Г. Вандалковская

Сергей Владимирович Бахрушин. А.М.Дубровский

Приложение. М.Н. Тихомиров о Б.Д. Грекове

Борис Александрович Романов. В.М. Панеях

М.Н. Тихомиров и изучение всемирной истории. Е.В. Чистякова

Сигизмунд Натанович Валк. В.Г. Чернуха, Р.Ш. Ганелин

Артемий Владимирович Арциховский. ДА. Авдусин

Георгий Владимирович Вернадский. В.И.Дуровцев, Н.Е. Соничева

Петр Андреевич Зайончковский. Л.Г. Захарова

Александр Александрович Зимин. СМ. Каштанов

Владимир Терентьевич Пашуто. А.П. Новосельцев

Приложение. В.М. Борисов. Из воспоминаний о ВТ. Пашуто

Константин Николаевич Тарновский. В.А. Емец

Указатель имен. Составитель Е.Н. Балашова

Автор: Севостьянов Г.Н. Мильская Л.Т.

Теги: историческая наука историография история биографии история россии

ISBN: 5-7914-0034-9

Год: 2000

Похожие

Портреты историков. Время и судьбы. Том 2. Всеобщая история.

Энциклопедия для детей. Том 5. История России и её ближайших соседей. Часть 1

Портреты историков Т.3. Древний мир и средние века

Русские живописцы.

Текст

umma culturologi
Портреты
историков
Время и судьбы
Отечественная
история
V
№

Серия основана в 1999 г.
В подготовке серии принимали участие ведущие специалисты
Центра гуманитарных научно-информационных исследований
Института научной информации по общественным наукам,
Института всеобщей истории,
Института мировой литературы им. М.Горького,
Института философии
Российской академии наук,
МГУ им. М.В. Ломоносова

Лкллошя na.kUoi;annu шыуры
Портреты
историков
Время и судьбы
Том 1
Отечественная история
ОI вен-1 венные редакторы
Г.Н. СевоиьянивиЛ.Т. Мильекая
Москва - Иерусалим
Университетская книга
Cesharim
2000

ББК 63.3
УДК 930
ббяззгс1. м
ЭКЗ JiWi/lhjJ
Редакционный совет серии:
Л.В. Скворцов, С.С. Аверинцев, В.В. Бычков,
А.Я. Гуревич, В.Д. Дажина, О.Ф. Кудрявцев,
Л.Т. Мильская, П.В. Соснов, А.Л. Ястребицкая
Главный редактор и автор проекта «Summa culturologiae»
С.Я.Левит
Соиздатель
М.Л. Гринберг
Художник: П.П.Ефремов
Портреты историков: Время и судьбы. В 2 т. Том 1. Отечественная история.
Москва — Иерусалим: Университетская книга, Gesharim, 2000. 432 с. — (Summa
culturologiae)
ISBN 5-7914-0034-9 (Summa culturologiae)
ISBN 5-93273-017-X
ISBN 5-323-00007-4
Том первый посвящен жизненному пути и трудам историков, специальностью которых стала оте-
чественная история. В том включены 26 очерков об ученых, построивших грандиозное здание исто-
рии России и народов, входящих в ее состав, — от В.Н. Татищева (1686-1750) до К.Н. Тарновского
(1921-1987).
Такое издание предпринимается у нас впервые. Книги о судьбах исторической науки в России в
лице лучших ее представителей интересны всем, кому дороги знания о путях и перепутьях отече-
ственной культуры, деятели которой, несмотря на все трудности, неблагоприятную, а порой и тра-
гическую ситуацию, смогли сберечь ее высокий уровень и достоинство.
Издание снабжено портретами историков, библиографией их основных трудов и работ, им по-
священных, а также указателем имен.
ББК 63.3
УДК 930
ISBN 5-323-00007-4
> С.Я. Левит, составление серии, 2000
) Г.Н. Севостьянов, Л.Т Мильская,
составление тома, 2000
> Коллектив авторов, 2000
> Университетская книга, 2000

Предисловие
Вниманию читателей предлагается книга,
рассказывающая о выдающихся отече-
ственных ученых, которые внесли боль-
шой вклад в развитие исторической науки,
образования и культуры.
Общеизвестно, что историю творят
люди, а пишут ее историки. Неукротимая
любознательность и желание познать
правду побуждают их вести археологичес-
кие раскопки, пристально изучать доку-
менты и архивные материалы, воспомина-
ния, памятники культуры. Они стремятся
установить, что истинно, а что ложно, рас-
сказать как о замечательных, так и подчас
трагических страницах человеческой исто-
рии, се поучительных уроках. В поисках
истины историки нередко спорят между
собой, и это способствует установлению
достоверности фактов.
К сожалению, мы все еще мало знаем о
жизни и творчестве многих наших извест-
ных ученых-историков, обогативших на-
уку оригинальными исследованиями. В
них они изложили свои взгляды и концеп-
ции по кардинальным проблемам истории.
Значителен их вклад в формирование на-
шего исторического сознания, культуры
народа. Велики заслуги наших выдающих-
ся историков и на ниве просвещения. Без
их неоценимого научного, эпистолярного
и литературного наследства невозможно
представить себе и в полной мере осознать
развитие национального самосознания и
образования.
В условиях обновления исторической
науки и происходящих в ней глубоких и
крутых перемен, знание жизни и творчес-
кого пути наших крупных историков при-
обретает первостепенное значение. Без по-
знания и осмысления прошлого невоз-
можно продвижение вперед. Важно поэто-
му овладеть их духовным богатством в ус-
ловиях научного плюрализма мнений, воз-
росших потребностей улучшения и совер-
шенствования системы образования в
средней и высшей школе.
Это обусловлено еще и тем, что дол-
гие годы в стране отдавалось предпочте-
ние изучению политической истории и
неоправданно мало освещалась духовная
жизнь общества, история культуры и ци-
вилизаций. В наши дни эти негативные
явления отчетливо обнажились. И впол-
не оправданно стали с тревогой говорить
о дефиците культуры и образованности,
падении нравственности, разрушении
вековых традиций и общепринятых норм
человеческого общения. Поэтому в печа-
ти справедливо все громче звучат призы-
вы о необходимости защиты и сохране-
ния культуры, ее поддержке, равно и на-
уки. Много пишут об общечеловеческих
ценностях, выражают обоснованное бес-
покойство о разрыве связи времен и пре-
емственности поколений, недопустимом
нигилизме к прошлому. Отсюда исклю-
чительную значимость приобретают про-
блемы воспитания нашей молодежи, по-
вышения их интереса к прошлому наше-
го Отечества, к истории вообще. И это
понятно, так как исторический опыт бес-
ценен, он постоянно напоминает о высо-
ком предназначении человека как твор-
ца истории.
Человек как личность и его место в об-
ществе находятся ныне в центре внима-
ния. В этой связи возрастает ответствен-
ность историков, призванных своими ис-
следованиями воссоздать правду о про-
шлом, содействовать формированию и
5

Предисловие
поднятию общественного сознания и
культуры.
Очерки о жизненном и творческом
пути ученых показывают, каким трудным
путем шло развитие нашей исторической
науки. Границы наших познаний посте-
пенно продвигались в глубь веков. Расши-
рялись вместе с тем и ее географические
интересы. Наряду с углублением изучения
экономической, социальной и культурной
жизни народов России со временем воз-
никла необходимость и потребность иссле-
дования прошлого народов других стран.
Плеяда ученых обратилась к изучению ан-
тичности, медиевистики, истории Нового
времени. Это позволило выявить и пока-
зать взаимосвязь разных народов, стран,
регионов и континентов, роль и место Рос-
сии во всемирно-историческом процессе.
Велика в этом была заслуга наших ученых-
историков, представленных в книге.
Результатом расширившегося изуче-
ния отечественной и всеобщей истории
стало издание крупных фундаментальных
индивидуальных и обобщающих исследо-
ваний по кардинальным проблемам исто-
рии человеческого общества. Именно они
обогатили наше познание истории, про-
двигая вперед исследовательскую мысль,
которая развивалась сложно, противоре-
чиво, в постоянной борьбе мнений и
взглядов ученых. Без этого невозможно
успешное развитие науки. Признание на-
личия разных мнений, точек зрения и
взглядов, сопоставление и сравнение их,
равно как и конструктивный научный ди-
алог на форумах ученых, во время дискус-
сий и обсуждений являются непременной
и характерной чертой развития науки.
Поистине вся ее история — противобор-
ство школ, направлений и течений, созда-
вавшихся и сменявшихся по мере накоп-
ления обширного, ранее неизвестного до-
кументального материала и усовершен-
ствование методов теоретического и науч-
ного познания. Новые школы и направле-
ния возглавлялись одаренными личностя-
ми, творчески мыслящими учеными, ко-
торые являлись генераторами оригиналь-
ных идей. Они объединяли вокруг себя
единомышленников и последователей.
Талантливая личность притягательна.
Разрабатывая концептуальные положе-
ния, ученые хорошо понимали и высоко
ценили значение преемственности и тра-
диций в науке. У них в то же время было
развито чувство нового, понимание и ви-
дение перспектив развития отдельных на-
правлений и в целом науки. Творчество для
них означало освобождение от старого и
утверждение нового в результате накопле-
ния огромного документального материа-
ла, освоение новых пластов исторических
источников, позволявших по-иному вос-
принимать и трактовать общественные яв-
ления, пересматривать устоявшиеся мне-
ния и взгляды.
Развитие исследовательской мысли не-
умолимо. Этот процесс имеет свои законо-
мерности и у него может быть ускорение и
замедление.
Содержание всей книги свидетельству-
ет о важности внимательного изучения
трудов ученых. Самым значительным в
жизни у каждого из них являлись их про-
изведения и без них нет истории науки.
Это непременное условие не всегда соблю-
дается и ему уделяется недостаточно вни-
мания при конкретном рассмотрении, ана-
лизе и определении места и роли ученого,
причин смены школ и направлений. Сле-
дует учитывать, что исследования раскры-
вают индивидуальную одаренность автора,
его мышление, применяемые им методы
познания, отношение к историческим ис-
точникам. Мы узнаем сокровенные думы и
чувства автора, его видение мира, откры-
ваем часто неожиданные страницы его
творчества и жизни.
Научные биографии ученых и их иссле-
дования постоянно напоминают нам одну
непреложную истину, что историк обязан
быть предельно объективен в изучении ис-
торических явлений и событий, точен в из-
6

Предисловие
ложении фактов, беспристрастен в анали-
зе и оценке документов, достигая при этом
высокого профессионализма и увлекатель-
ности изложения при освещении прошло-
го, памятуя, что писать историю означает
служить алтарю истины. Таков лейтмотив
всей книги.
Примечательно, что все крупные уче-
ные любили работать в архивах, выяв-
лять новые документы, скрупулезно изу-
чать, осмысливать и вводить их в науч-
ный оборот. Без преувеличения можно
сказать, что это — непременное условие
для успешного развития исторической
науки. Работа в архивах способствовала
рождению новых идей, концепций, трак-
товок и оценок общественных явлений и
событий, придавала их исследованиям
больше правдивости и достоверности.
Они стремились к освоению обширных
пластов источников, учитывая при этом,
что документы составляют люди, кото-
рые руководствуются определенными
мотивами. Поэтому ими много сделано в
разработке методов исторической крити-
ки документов, приемов анализа текстов
и установлению их подлинности.
Большое значение они всегда придава-
ли усовершенствованию архивного дела,
публикации документов. Крупнейшие
ученые нередко возглавляли архивные
службы. К сожалению, в течение длитель-
ного времени эти традиции были в значи-
тельной мере преданы забвению, что
крайне отрицательно сказалось на разви-
тии исторической науки. И только за пос-
ледние годы наблюдается отрадное явле-
ние — исследователи получили доступ ко
многим ранее недоступным документам и
возможность их публикации. Новые архи-
вные материалы ученые все более широ-
ко используют в своих монографиях и на-
учных статьях.
Из биографий ученых видно, что все
они обычно занимались просветительской
деятельностью, преподавали в университе-
тах и средних школах. Являясь блестящи-
ми лекторами, они несли знания молоде-
жи, воспитывали у нее на примерах исто-
рии любовь к своей Отчизне. Вся их жизнь
служила примером того, что историк дол-
жен быть высокообразованным человеком,
обладающим большой культурой.
Только обладая огромными познани-
ями, можно пробуждать у молодежи
стремление к высшим общечеловечеким
ценностями и идеалам. Именно в служе-
нии народу они видели свое благородное
призвание.
По-разному складывались их судьбы,
различны были и их дарования, склон-
ности и характеры. В очерках представ-
лена галерея видных российских ученых
по отечественной и всемирной истории.
Впечатляюще описаны выпавшие на их
долю великие испытания, подчас пол-
ные драматизма. В 30-х годах многие
были репрессированы и погибли в зас-
тенках. Некоторые из них оказались на
чужбине. Одни незаслуженно были за-
быты, а другие преднамеренно долгие
годы замалчивались. Это не могло не от-
разиться отрицательно на развитии ис-
торической науки.
Авторы рассказали о творческих поис-
ках ученых, мучительных исканиях, от-
крытиях, успехах и неудачах, несвершив-
шихся научных замыслах. Не все их сужде-
ния выдержали испытание временем. От-
мечено, что вошло в золотой фонд науки,
а что было порождено в определенной сте-
пени эпохой, обстановкой, конъюнктурой,
уступкой и слабостью.
При подготовке очерков авторы строго
придерживались историзма и оценивали
исследования и концепции ученых в кон-
тексте развития в целом науки, принимая
во внимание время, в которое жили и тво-
рили ученые, в каких условиях происходи-
ло формирование каждого из них, в какой
интеллектуальной среде они создавали
свои работы, разрабатывали концепции,
каково было их окружение, кто были их
друзья и оппоненты.
7

Предисловие
Разумеется, кроме тех ученых, которые
представлены в книге, было много других
замечательных историков, заслуживающих
того, чтобы и о них сказать доброе слово.
Но, к сожалению, объем публикуемых
очерков не позволил этого сделать. Следует
при этом принять во внимание тот факт,
что прежде это направление в нашей исто-
риографии недостаточно разрабатывалось.
Авторский коллектив намерен, если обсто-
ятельства позволят, продолжить изыска-
ния, касающиеся жизни и творчества вид-
ных историков.
Вполне понятно, что каждый автор видит
по-своему облик ученого, о котором пишет,
и обращает внимание на те стороны и фак-
ты жизни и творчества, которые, по его мне-
нию, наиболее интересны и значительны.
В написании очерков приняли участие
известные историографы: сотрудники ин-
ститутов РАН, преподаватели университетов
и педагогических институтов. Большинство
из них лично хорошо знали ученых, о кото-
рых они писали. Некоторые были их учени-
ками. Очерки написаны на основе тщатель-
ного изучения научного и литературного на-
следия, писем и архивных материалов. Авто-
ры опирались, понятно, и на изданные мо-
нографии и статьи. Отрадно, что в последнее
время содержательные и интересные эссе об
отдельных ученых опубликованы в академи-
ческих журналах. Это облегчило создание
ярких образов и портретных характеристик
историков и показ каждого из них как чело-
века, ученого и гражданина.
Очерки состоят из двух книг: первая по-
священа историкам России, а вторая — ис-
следователям всеобщей истории (охватывает
античность, медиевистику и Новое время).
Цель книги — содействовать расшире-
нию и углублению наших представлений о
тернистом пути исследовательской мысли
и исторической науки, ее корифеях, посвя-
тивших свою жизнь благородному и почет-
ному служению науке. Книга предназначе-
на для широкой общественности — науч-
ных работников, преподавателей вузов,
учителей истории, аспирантов, студентов и
всех, кто интересуется историей.
Выражаем благодарность кандидату ис-
торических наук Н.А. Розанцевой и науч-
ному сотруднику ИРИ Е.Н. Балашовой за
помощь в подготовке рукописи к печати, а
также О.А. Пруцковой за дополнение и
проверку библиографии.
Мы признательны кафедре истории
средних веков исторического факультета
МГУ и ее заведующему, профессору СП.
Карпову, за рецензирование рукописи и
высказанные замечания.
* * *
Предлагаемые на суд читателей тома, разу-
меется, не исчерпывают весь круг ученых,
создававших здание отечественной исто-
рической науки. Работа продолжается.
Редакция будет благодарна за все заме-
чания и предложения.
Академик Г.Н. Севастьянов
8

Отечественная история
Василий Никитич Татищев
Николай Михайлович Карамзин
Сергей Михайлович Соловьев
Николай Иванович Костомаров
Иван Егорович Забелин
Василий Осипович Ключевский
Николай Павлович Павлов-Сильванский
Сергей Федорович Платонов
Александр Евгеньевич Пресняков
Александр Александрович Кизевепер
Павел Николаевич Милюков
Владимир Иванович Пичета
Сергей Владимирович Бахрушин
Борис Дмитриевич Греков
Борис Александрович Романов
Михаил Николаевич Тихомиров
Сигизмунд Натанович Валк
Лев Владимирович Черепнин
Артемий Владимирович Арциховский
Георгий Владимирович Вернадский
Петр Андреевич Зайончковский
Николай Михайлович Дружинин
Александр Александрович Зимин
Владимир Терентьевич Пашуто
Константин Николаевич Тарновский

Василий Никитич Татищев
(1686-1750)
Эпоха крутых переломов в жизни государства
почти всегда выдвигает на общественную
арену крупные личности. Россия в этом
смысле не представляла исключения. В кон-
це XVII — первой четверти XVIII в., в пери-
од преобразовании Петра I, выросла целая
плеяда замечательных деятелей — «птенцов
гнезда Петрова», — действовавших на разных
поприщах. И, пожалуй, наиболее выдаю-
щимся из них был Василий Никитич Тати-
щев. Несмотря на то что его заслуги в эконо-
мическом и духовном развитии России при-
знавали все, отношение современников и по-
томков к его имени было неоднозначно. Спо-
ры вокруг научного наследия и социально-
политических воззрений Татищева, возник-
шие в научных кругах еще во второй полови-
не XVIII в., продолжаются по сие время.
Почему личность Татищева привлекает
такое внимание? Чем объяснить, что на про-
тяжении более двух столетий столь постоя-
нен интерес (и не только у нас в стране, но и
за рубежом; книги о нем опубликованы в Гер-
мании, Франции и США1) к его разносторон-
ней деятельности? Думается, прежде всего
потому, что Татищев — основоположник на-
учного изучения отечественной истории, ав-
тор многотомной «Истории Российской».
Изучение государственной деятельности
Татищева, его социально-экономических и по-
литических взглядов позволяет лучше понять
историю России, борьбу сторонников и про-
тивников дела преобразования страны, начато-
го Петром I. Татищев много размышлял над
вопросами экономического, политического и
культурного развития страны, и прежде всего
над главным из них — как преодолеть отстава-
ние России от передовых европейских госу-
дарств. И с этой точки зрения обращение к его
личности тоже представляет интерес для совре-
менного читателя.
***
В ноябре 1741 г. в результате дворцового пере-
ворота к власти пришла дочь Петра I Елизаве-
та. Татищев надеялся, что новая императрица,
учитывая его большой административный
опыт, обширные познания, наконец, верную
службу и близость к Петру, вызовет его в сто-
лицу, где он займет достойное место в ряду лю-
дей, которым Елизавета Петровна доверила уп-
равление государством.
Василий Никитич обратился к своему дав-
нему другу — еще с петровских времен — И.А.
Черкасову, назначенному секретарем Кабине-
та (личной канцелярии императрицы). «Поне-
же я, — писал он, — как вам чаю уже не безиз-
вестыо, за мои верные к государем и государ-
ству услуги от злодеев государственных так го-
ним и разоряем был, что уже не рад был живо-
ту (жизни), и хотя многократно об отставке
просил, токмо и того к большему мне огорче-
нию не улучил, ея же императорское величе-
ство о том неизвестна. И опасаясь, чтоб мои
злодеи не нашли способа меня оскорблять,
принужден вам, как моему другу, обстоятельно
11

В.Н. Татищев
донести»2. И далее следовал рассказ о всех
сложных перипетиях татищевской судьбы.
Письмо было обращено, разумеется, не
только к Черкасову, но и к императрице. На-
дежды автора письма не оправдались. Елизаве-
та Петровна и ее окружение относились к Та-
тищеву холодно и настороженно. Его обще-
ственные взгляды, независимый характер, сво-
бода суждений вообще, и в церкрвных вопро-
сах в особенности, пришлись не по нраву мно-
гим представителям правящей и церковной
верхушки. Новая царица не могла к тому же
простить ему участия в возведении на престол
в 1730 г. Анны Иоанновны.
Жизненный путь Василия Никитича был
трудным, изобиловал крутыми поворотами,
ставившими его иногда на край гибели. Он на-
ходился и в милости, и в опале у власть предер-
жащих, в опале чаще, чем в милости.
Татищев более известен как ученый. Но на-
ука не была его профессиональным делом, ско-
рее — увлечением, страстью, без занятий ею он
не мыслил своей жизни. Главной сферой дея-
тельности Татищева была военно-администра-
тивная3. Она продолжалась более 40 лет, из них
16 приходится на службу в армии в суровые
годы Северной войны (1700-1721). В 1720 г. он
действовал на административном поприще. Он
участвовал во взятии Нарвы, в Полтавской
битве, Прутском походе. В конце 1712 г. Тати-
щев был послан за границу для изучения инже-
нерного дела, артиллерии и математики, где
пробыл с перерывами 2,5 года и вернулся в
Россию в марте 1716 г. В 1716 г. был переведен
в артиллерийский парк в чине поручика, где
выполнял различные поручения начальника
артиллерии русской армии Я.В. Брюса.
В 1720-1722 гг. и 1734-1737 гг. ведал метал-
лургической промышленностью на востоке
страны, полтора года (декабрь 1724— апрель
1726 г.) находился в Швеции, где изучал эконо-
мику и финансы этой страны. В 1727-1733 гг.
был членом, а затем главой Монетной конто-
ры; в 1737-1739 гг. — начальником Оренбургс-
кой, а в 1741 г. — Калмыцкой комиссии; в 1741-
1745 гг. — астраханским губернатором.
Начав военную службу рядовым драгуном,
он достиг на статской службе высокого чина
тайного советника, но карьера его закончилась
печально. В 1745 г. Татищев был отстранен от
должности астраханского губернатора и сослан
в свое имение — сельцо Болдино Дмитровско-
го уезда (ныне Солнечногорский район Мос-
ковской области), где находился под домашним
арестом до самой смерти. Семейное предание
(скорее всего, сочиненное его потомками в
XIX в.) о том, что за день до смерти он получил
именной указ императрицы о прощении и по-
жаловании орденом св. Александра Невского, —
чистейший вымысел и не находит подтвержде-
ния в документах. Болдинский период жизни
Василия Никитича — самый плодотворный в
научном отношении. Впервые он получил воз-
можность полностью посвятить себя науке, ко-
торой ранее занимался урывками, в часы отды-
ха от государственных дел. Здесь ему удалось в
значительной степени завершить свой основной
труд — «Историю Российскую».
Татищев проявил себя как талантливый и
инициативный администратор, мысливший
неординарно, а главное, масштабно. Прису-
щий ему широкий государственный кругозор
сказывался во всем, независимо оттого, какой
пост он занимал и какие вопросы решал.
Главная заслуга Татищева как государствен-
ного деятеля состоит в разработке программы
экономического развития России и практичес-
кой деятельности по ее реализации. Эта про-
грамма предусматривала приоритетное развитие
промышленности и ремесла, внутренней и
внешней торговли. Считая их основой богат-
ства, экономического и военного могущества
государства, Татищев рассматривал развитие
этих отраслей хозяйства не изолированно, а в
комплексе с другими. Он придавал большое
значение сельскому хозяйству, росту народона-
селения, хозяйственному освоению и заселению
окраин, исследованию природных богатств,
строительству дорог, развитию водных путей со-
общения, организации почтовой связи, подго-
товке отечественных кадров специалистов.
Татищев был сторонником и активным про-
водником петровской политики преобразова-
ния России. Это не исключало его критическо-
го отношения к некоторым ее сторонам. Он был
убежден, что нельзя ограничиваться идеями и
планами Петра, а надо развивать их, идти даль-
ше, учитывая те сдвиги, которые произошли в
экономике и социальном строе страны. Суть
корректив, которые он предлагал внести в эко-
номическую политику Петра I, сводилась к со-
зданию более благоприятных условий для тор-
гово-промышленной деятельности купечества,
ремесленников и крестьян путем ликвидации
всякого рода ограничений и стеснений (отмена
монополий, откупов, подрядов, запрета на вы-
12

В.Н. Татищев
воз за рубеж некоторых товаров), организации
государственного кредита и учреждения банков,
улучшения вексельного дела, открытия новых
ярмарок и тому подобного. Короче говоря, он
сторонник свободного развития промышленно-
сти и торговли, но под контролем государства,
и создания необходимых правовых гарантий для
деятельности промышленников и купечества.
Ученый считал, что экономические успехи Рос-
сии возможны лишь при условии широкого
привлечения купеческого капитала в промыш-
ленное строительство, и выступал за предостав-
ление государством различной помощи и льгот
предпринимателям.
В феврале 1724 г. он представил Петру I про-
ект создания частной компании по эксплуатации
двух крупных медных рудников на Урале. Осенью
того же года он предложил передать в частные
руки все казенные металлургические заводы, за
исключением крупнейших (екатеринбургских и
олонецких), «которых величества ради и других
причин в компании отдать неудобно»4. В 30-е
годы Татищев занял в этом вопросе еще более ра-
дикальную позицию и сделал крупный шаг впе-
ред по пути приватизации промышленных пред-
приятий. Полагая, что казенные заводы выпол-
нили свою функцию рассадников металлургичес-
кой промышленности, он выступил за передачу
уже всех без исключения заводов на Урале про-
мышленникам, объединенным в компании.
Причем характерно, что, по его мнению, в ком-
панию могли вступить все — «и высшие и низ-
шие чины», купцы и мастеровые люди, русские
и иноземцы. Заводское правление должно сле-
дить за тем, чтобы «интересенты (компанейщи-
ки) без всякой суеты и затруднения свою при-
быль получать могли, и государство бы прибыль
имело»5. Татищев считал, что казна может пойти
в этом случае на некоторые материальные жерт-
вы, поскольку с течением времени они будут сто-
рицей возмещены промышленным развитием
страны, ростом могущества и богатства не толь-
ко государства, но и народа.
Большое значение придавал он экономи-
ческой политике правительства, справедливо
полагая, что от того, насколько она соответ-
ствует требованиям жизни и времени, во мно-
гом зависят успехи хозяйственного развития.
Характеризуя основы экономического пре-
успевания государства, Татищев писал: «1) Вся-
кого государства сила, честь и слава рождается
от богатства и умножения людей; 2) богатство
единственно происходит от рукоделей и торгов
порядочных; 3) торг и рукоделие умножаются
от благорассудной в том свободы и вольности,
помошию и содержанием в добром порядке от
высочайшей власти. И сии три правила подоб-
но цепи связаны так, что одна без другой ни-
как совершенна быть не может»6.
Татищев не только наметил программу ус-
коренного развития промышленности и тор-
говли, но и много сделал для ее реализации.
С именами Татищева и крупного инжене-
ра-металлурга В.И. Геннина связан новый
этап в развитии горнозаводской промышлен-
ности на востоке страны, превращение Урала
в крупнейший центр металлургии в России,
основание Екатеринбурга и Ягошихинского
завода, положившего начало г. Перми. По
инициативе Татищева в 1723 г. был построен
Екатеринбургский завод (точнее целый ком-
бинат), который стал крупнейшим предприя-
тием того времени; здесь производили разных
сортов железо, сталь, медь, жесть, проволоку
и др. В 1735 г. — во время второго пребывания
на Урале — Татищев начал строительство семи
новых железоделательных и медеплавильных
заводов, которое было завершено в 1739 г.
После их постройки производство железа на
Урале резко возросло и достигло в середине
40-х годов около 300 тыс. пудов в год, т.е. уве-
личилось за 10 лет на одну треть.
Придавая исключительно большое значение
эксплуатации природных богатств Урала и Сиби-
ри, он подчеркивал, что развитие производитель-
ных сил этого обширного края будет способство-
вать экономическому подъему всей страны в це-
лом, принесет России «великое богатство».
В экономике России Татищев наряду с
промышленностью большую роль отводил
торговле, особенно внешней. Как начальнику
Оренбургской комиссии, а затем астраханско-
му губернатору ему приходилось решать мно-
гие вопросы, связанные с русско-восточной
торговлей. Торговле с Востоком придавали
особое значение в России и по экономичес-
ким, и по политическим соображениям.
Что предпринял Татищев для развития рус-
ско-восточной торговли? Его усилия были на-
правлены на рост товарооборота и увеличения
сбора пошлин, на установление более благо-
приятного для России торгового баланса, по-
вышение в русском экспорте доли отечествен-
ных товаров и роли российских подданных в
восточной торговле, выработку нового тамо-
женного тарифа для Астраханского порта, рас-
13

В.Н. Татищев
ширение торговых связей с Казахстаном и
Средней Азией.
Русское правительство, исходя из военно-по-
литических соображений, запрещало в XVIII в.
вывоз в восточные страны железа, стали, цветных
металлов (не в деле), оружия, пороха, серы, се-
литры, военного снаряжения и материалов, не-
обходимых для строительства и оснащения фло-
та. Татищев считал такую политику недальновид-
ной, не оправдывающей себя, наносящей ущерб
торговле, купечеству, казне, государству в целом
и создающей преимущества для купцов других
стран. В доказательство он приводит многие ар-
гументы, почерпнутые из недавнего прошлого и
современного ему опыта международной торгов-
ли. В частности, ничем не обоснован, по его мне-
нию, запрет на экспорт железа, стали и оружия.
«Сие запрещено мню для удержания от войны,
дабы им оружия недоставало. Токмо сие мнение,
чаю, не весьма право, если рассудить, что не же-
лезо, ниже самое оружие, но люди воюют и по-
беждают», — резонно пишет он7. Кроме того, же-
лезо и оружие восточным странам продают и бу-
дут продавать европейские купцы и получают
прибыль, которую могло бы извлекать от этой
торговли российское купечество, тем более что в
восточные страны железо можно сбывать доро-
же, чем в Англию (Великобритания была основ-
ным покупателем русского железа на европейс-
ком рынке).
Развитие торговли, как и всей экономики в
целом, по мнению Татищева, во многом зависе-
ло от стабильного состояния денежного обраще-
ния в государстве. Денежным хозяйством страны
Татищев занимался в 1727-1733 гг. Как член, а за-
тем глава Монетной конторы, ведавшей непос-
редственно вопросами денежного обращения, и
монетным делом в стране, он руководил москов-
скими монетными дворами, чеканкой золотых,
серебряных и медных денег (бумажные деньги —
ассигнации в России появились в 1769 г.).
К началу 30-х годов XVIII в. в денежном об-
ращении России обнаружились кризисные яв-
ления. Они были вызваны усиленной чеканкой
неполноценной медной монеты, главным об-
разом пятикопеечников, по 40 рублей из пуда
меди при рыночной цене 8-10 рублей за пуд,
что привело к появлению большого количества
фальшивых, «воровских» денег (изготовляв-
шихся внутри страны и тайно привозившихся
из-за границы), низкой пробой серебряной
монеты, наличием в обращении серебряных
монет одинакового достоинства, но разной
пробы, неправильным, не соответствовавшим
мировым стандартам соотношением цен меж-
ду золотом и серебром и т.д. Все это привело к
девальвации денег, росту цен на отечественные
и импортные товары, ухудшению положения
народа, отрицательно сказывалось на экономи-
ке страны, уменьшало доходы казны.
В своих представлениях, записках, проектах
и других документах Татищев раскрыл причи-
ны расстройства денежного обращения России
и наметил пути его стабилизации. Основная
его мысль сводилась к тому, что казна должна
добиваться увеличения доходов путем развития
промышленности, внешней торговли, роста
экспорта, а не чрезмерной эксплуатацией мо-
нетной регалии. Учитывая создавшееся поло-
жение, правительство решило организовать
Комиссию о монетном деле, которая должна
была наметить практические меры по улучше-
нию денежного обращения в стране. Инициа-
тива создания комиссии принадлежала Тати-
щеву, который в памятной записке от июня
1730 г. («на память о чем нужно рассуждать ко
исправлению принадлежащего денег») опреде-
лил планы ее работы, состав (представители от
центральных учреждений, дворянства и купе-
чества) и принял участие в ее работе8.
Выступая в комиссии, Татищев отмечал,
что в первые десятилетия XVIII в. произошла
порча монеты. Но Россия в этом отношении не
составляла исключения. Во время войн многие
государства, нуждаясь в средствах, чеканили
монеты низкого качества. Однако после войн
в ряде европейских государств правительства,
«невзирая на великий труд и настоящий убы-
ток», изъяли из обращения «худую монету» и
перешли к чеканке полноценных денег. Россия
должна последовать этому примеру. Ссылаясь
на опыт европейских стран, Татищев высказы-
вался за то, чтобы государство взяло на себя
часть расходов, связанных с ликвидацией рас-
стройства денежного обращения, а не перекла-
дывало все тяготы на народ.
Предложения комиссии легли в основу ме-
роприятий правительства в вопросах дежного
обращения, проводившихся на протяжении
более двух десятилетий. Выполнение этих ре-
комендаций, в выработке которых Татищеву
принадлежала ведущая роль, позволило стаби-
лизировать денежное обращение в стране. В
лице Татищева Россия имела одного из лучших
знатоков не только металлургии, но и монетно-
го дела, практика и теоретика денежного обра-
14

В.Н. Татищев
шения, стоявшего на уровне европейских зна-
ний о законах его развития.
Подготовка кадров специально для про-
мышленности всегда находилась в центре вни-
мания Татищева. Отдавая должное ученичеству,
которое было основным способом овладения
профессиями, посылке русских людей для уче-
бы за границу, приглашению иностранных спе-
циалистов, он вместе с тем считал, что карди-
нально решить вопрос о подготовке кадров
можно только путем создания в России профес-
сиональных училищ и школ. Школы разных ти-
пов, открытые Татищевым на Урале в 20-30-х
годах XVI11 в., сыграли большую роль в обеспе-
чении уральской горнозаводской промышлен-
ности квалифицированными специалистами и
административно-управленческим аппаратом.
В 1730-х годах Татищев выступил с проектом
создания в стране широкой сети учебных заведе-
ний. Что характерно для этого проекта? Органи-
зация трехступенчатой системы образования, все
звенья которой были связаны между собой: се-
минарии, гимназии и университеты; значитель-
ное расширение контингента учащихся, создание
учебных заведений во многих городах, т.е. рас-
пространение просвещения на всей территории
России. В частности, в двух университетах дол-
жно было обучаться 2 тыс. студентов. Предпола-
галось учреждение особой академии для «исправ-
ления» русского языка, подготовки переводов и
переводчиков. Предусматривалась также органи-
зация двух «академий» ремесел для подготовки
специалистов, необходимых промышленности
страны. Этот проект, поражающий своей масш-
табностью, предвосхитивший на несколько деся-
тилетий многие идеи в области образования, не
получил поддержки в правительстве.
В это же время, ясно сознавая потребность
России в Академии художеств и ремесел, Тати-
щев вновь выступил с инициативой создания
такой академии.
Планы ученого отчасти были осуществлены
лишь во второй половине XVIII в. В 1755 г.
были открыты Московский университет, в
1757 г. — «Академия трех знатнейших худо-
жеств», реорганизованная через семь лет в Рос-
сийскую академию художеств, в 1783 г. — Рос-
сийская академия для изучения русского язы-
ка и литературы, наконец, в начале 80-х годов
правительство Екатерины II приступило к со-
зданию общеобразовательных бессословных
школ с бесплатным обучением.
Обширные планы Татищева ставили своей
задачей подтянуть экономику России до уров-
ня Англии и Голландии, добившихся значитель-
ных успехов в развитии промышленности и тор-
говли. Для решения этой задачи требовались
коренные перемены в общественном строе Рос-
сии. Но в то время никто не помышлял о лик-
видации господствующей крепостнической си-
стемы. Прошли десятилетия, прежде чем вопрос
об уничтожении крепостного права и всех его
порождений выдвинулся на первое место в об-
щественной мысли России. В эпоху же Татище-
ва феодальная система еще не исчерпала себя
полностью. Благодаря этому объективно и ста-
ли возможны определенные успехи в торгово-
промышленном развитии страны.
Говоря о заслугах Татищева в хозяйственном
развитии России, надо иметь также в виду, что его
проекты и записки оказали влияние на законо-
дательство и экономическую политику прави-
тельства во второй четверти XVIII в. Особенно
велика его роль в разработке горного законода-
тельства. Можно сказать, что в известной мере
Татищев наметил направление экономической
политики, которая стала осуществляться с нача-
ла 60-х годов XVIII в. Не случайно Екатерина II
высоко ценила Татищева как государственного
деятеля. А уж в людях она разбиралась отменно.
В этом надо отдать ей должное. Впрочем, столь
же лестно она отзывалась и об «Истории Россий-
ской», с текстом которой была хорошо знакома.
Именно по ее заказу для Эрмитажной библиоте-
ки была снята копия с труда Татищева.
***
До М.В. Ломоносова в России трудно назвать
другого человека, которого можно было бы
сравнить с Татищевым по энциклопедизму,
широкому диапазону творческих интересов и
занятий. Помимо первого фундаментального
труда по истории России, ему принадлежит за-
мечательное произведение русской обществен-
но-политической и философской мысли
XVIII в. — «Разговор двух приятелей о пользе
наук и училищах». С его именем связан новый
этап в изучении географии и картографии. Он
составил первый энциклопедический сло-
варь— «Российский исторический, географи-
ческий и политический лексикон». Татищев
много сделал для развития экономической и
философской мысли, права, ряда вспомога-
тельных исторических дисциплин (хроноло-
гии, генеалогии, геральдики и др.), а также не-
15

В.Н. Татищев
которых естественных наук. Отводя большую
роль науке в развитии общества и государства,
Татищев особо подчеркивал значение истори-
ческих и географических знаний.
Татищев открыл для науки такие памятни-
ки, как «Русская Правда», «Судебник Ивана
Грозного», «Книга Большого чертежа». Он со-
брал богатейшие летописные материалы.
Ученый впервые высказал мысль, которая
остается и поныне справедливой: Успешное ис-
следование истории России невозможно без
широко организованного и продуманного изда-
ния источников, в том числе и произведений
иностранных авторов, содержащих сведения об
отечественной истории. Он разработал проект
публикации источников и подготовил некото-
рые из них к печати, сопроводив их примечани-
ями. Так, в 1740 г. он предложил в «Собрании
русских древностей» напечатать отдельными
выпусками: 1) «древние законы»; 2) духовные
грамоты великих князей; 3) «некоторые старин-
ные грамоты»; 4) материалы о соборах Руси9.
Над подготовкой к печати «Собрания зако-
нов» — свода древних законодательных памят-
ников, в который вошли «Русская Правда», Су-
дебник 1550 г. и последовавшие за ним указы, —
ученый работал много лет10. Известны четыре
редакции этого «Собрания законов» — середи-
ны 1730-х годов, 1740 г., начала и первой поло-
вины 1750 г., причем каждая последующая ре-
дакция была результатом большой дополнитель-
ной работы". Татищев подготовил к печати и
другие источники, в частности «Книгу Большо-
го чертежа», «яко весьма к географии русской
потребную, но мало кому сведомую», сопрово-
див ее примечаниями и «росписью алфабети-
ческой», летопись «История Иосифа о разоре-
нии русском», которую он высоко ценил и хра-
нил, «яко сокровище», и другие материалы12.
Опасаясь, чтобы после его смерти «не раз-
пропали» собранные им с таким трудом «пись-
менные книги (а их было, по его словам, более
50. — А.Ю.) разных времен и обстоятельств»,
Татищев считал полезным все эти книги, «ка-
ковы есть, с изъяснениями и алфабетическими
реестры одну подругой печатать»13.
Предложение Татищева не было принято.
Его опасения, к сожалению, оправдались, в ре-
зультате чего некоторые из имевшихся у него
уникальных источников оказались, по всей ве-
роятности, навсегда утраченными для науки.
Не была напечатана при его жизни и ни одна
из подготовленных им публикаций. Большин-
ство источников, намеченных ученым к публи-
кации в проекте 1740 г., были изданы Академи-
ей наук в «Продолжении древней российской
вивлиофики» (СПб., 1786-1801). Основные
принципы, которыми руководствовался Тати-
щев при подготовке законодательных памятни-
ков, заложили основу русской археографии.
Важной задачей ученый считал перевод и из-
дание сочинений иностранных авторов, содержа-
щих сведения по истории России. При этом он
неизменно подчеркивал, что к сочинениям ино-
странцев о России необходимо подходить крити-
чески, поскольку они написаны тенденциозно,
содержат грубые ошибки и оскорбительные вы-
пады против Русского государства. Добиваясь от
президента Академии наук поддержки своих на-
чинаний и подчеркивая важность изучения оте-
чественной истории, Татищев писал в сентябре
1746 г.: «У нас сие историческое искусство и труд
презирают, не токмо сами трудиться не хотят, но
другим от незнания или злости препятствуют,
итак Россия от чужестранных принуждена тер-
петь клеветы и поношения»14.
Наиболее действенным средством борьбы с
извращениями прошлого России в сочинениях
иностранцев ученый считал публикацию источ-
ников и создание оригинальных трудов по ис-
тории и географии России. Для решения этой
задачи он сам сделал больше, чем кто бы то ни
было из его современников. В Академии наук
вплоть до конца 40-х годов XVIII в., т.е. до М.В.
Ломоносова и Г.Ф. Миллера, мало кто занимал-
ся отечественной историей. Татищев в течение
30 лет работал над своим обобщающим трудом
по русской истории — «Историей Российс-
кой», — который стал делом всей его жизни.
Общие взгляды ученого на задачи и харак-
тер своего труда в процессе его создания не один
раз менялись. В итоге имеются две различные
редакции «Истории Российской». Вначале Тати-
щев хотел написать свой труд на современном
ему литературном языке. Изложение в нем дол-
жно было вестись не по годам (как в летописях),
«а в порядке событий», т.е. так, как в работах со-
временных ему западных историков. Именно с
таким намерением Татищев и приступил к ра-
боте над второй частью своей «Истории». Сле-
ды этой работы не сохранились.
Однако вскоре он отказался от первона-
чального плана. Татищев опасался, что если он
будет придерживаться принятого им порядка
изложения событий, то фактический материал
его «Истории» трудно будет проверить по лсто-
16

В.Н. Татищев
писям, тем более что они не сосредоточены в
государственных хранилищах и библиотеках, а
имеются у многих частных лиц. Отсутствие же
возможности проверки его труда может вооб-
ще подорвать к нему доверие. Поэтому ученый
решил писать свою «Историю» «тем порядком
и наречием, каковы в древних находятся» (т.е.
дать погодное изложение событий на древнем
языке, как в летописях).
Первый вариант своего труда Татищев
представил в Академию наук в 1739 г., вскоре
после приезда в Петербург. В столице он «мно-
гим оную (рукопись. — А.Ю.) показывал, тре-
буя к тому помосчи и разсуждения, дабы мог
что пополнить, а невнятное изъяснить». От-
клики на «Историю Российскую» были различ-
ными. Одни упрекали автора в отсутствии эру-
диции («предвергали недостаток во мне наук»).
Вероятнее всего, это были иностранные уче-
ные — члены Академии наук. Другие — за
сложный и трудный язык, третьи — за подрыв
устоев православной религии. «Явились неко-
торые с тяжким порицанием, якобы я в оной
православную веру и закон (как те безумцы
произнесли) опровергал», — вспоминал по-
зднее Татищев в предисловии к своему труду15.
Последнее обвинение встревожило учено-
го, который слыл «афеистом». Он отвез руко-
пись для просмотра новгородскому архиепис-
копу Амвросию и просил его сделать замеча-
ния и внести поправки. Все они были учтены
Татищевым, что, однако, не избавило его от
упреков со стороны консервативных кругов
высшего духовенства. «Однако ж тем злостные
не удержали язык их от порицания»16.
В течение нескольких лет ученый продолжал
напряженно работать над первой редакцией вто-
рой части «Истории» и завершил эту работу в
1746 г. Но рукопись в настоящем виде его уже не
удовлетворяла. Он считал, что она теперь пригод-
на только для хранения в архиве или академичес-
кой библиотеке. В том же году Татищев послал
рукопись в Академию наук (ныне она хранится
в ОР БАН под шифром 17.17.11). Историки дли-
тельное время не знали о ее существовании. Она
не вошла в первое издание «Истории Российс-
кой» и опубликована лишь в новом академичес-
ком издании труда Татищева (т. 4. М.;Л., 1964).
Что же побудило ученого переработать свой
труд и написать его на современном ему лите-
ратурном языке («в настоящее наречие перело-
жить»), т.е. составить новую редакцию? Тати-
щев решил сделать «Историю Российскую» до-
ступной для читателя, так как древний язык
«не всякому может быть вразумителен»17. Во
второй редакции ученый по-прежнему сохра-
нил погодное изложение событий, но перела-
гая на современный ему язык текст, подверг его
значительной переделке. Чтобы сделать рас-
сказ более выразительным и ярким, усилить
его эмоциональное воздействие на читателя,
Татищев, кроме летописей, привлек дополни-
тельные источники: Степенную книгу, хроног-
рафы, различные сказания и повести, докумен-
тальный архивный материал.
Принимая решение о составлении новой
редакции своего труда, автор исходил также из
патриотических соображений. В частности, он
полагал, что «История Российская» нужна не
только русскому читателю, «но и всему учено-
му миру», что в результате ее издания «непри-
ятелей наших... басни и сущие лжи, к поноше-
нию наших предков вымышленные, обличат-
ся и опровергнутся». Но чтобы «Историю Рос-
сийскую» сделать доступной «ученому миру»,
ее надо перевести на один из европейских язы-
ков. Лишь в этом случае, считал Татищев, она
может оказать воздействие на европейскую ис-
ториографию и общественную мысль. А это,
разумеется, легче и удобнее сделать, когда она
будет написана на современном литературном
языке, а не на древнем наречии18.
Татищеву не удалось полностью осуществить
свой замысел. Он успел переработать (т.е. соста-
вить вторую редакцию) только вторую часть сво-
его труда, охватывающую период с вокняжения
Рюрика до монгольского нашествия (860-1238 ).
Третья (1238-1462) и четвертая (от начала кня-
жения Ивана III до 1577 г.) части не были завер-
шены им и написаны на языке летописей. Что
касается первой части, посвященной древней-
шему, долетописному, периоду истории Руси
(которая содержит введение и историю скифов,
сарматов и славян до 860 г.) и основанной глав-
ным образом на иностранных источниках и ли-
тературе, то она была, естественно, написана на
литературном языке XVIII в.
В «Истории Российской» в хронологической
последовательности излагались политические
события Руси. Труд Татищева лишь по форме на-
поминает летописи (в нем события излагаются
тоже по годам). В действительности же, он во
многом отличался от них и разных сочинений по
истории, появившихся вXVIII в. Автор поставил
перед собой две задачи. Во-первых, выявить, со-
брать и систематизировать материал и изложить

В.Н. Татищев
его в соответствии с источником. Во-вторых,
объяснить его, установить причинную связь со-
бытий, сопоставить русскую историю с западной,
византийской и восточной, дать оценку фактам,
иначе говоря, дать объяснение историческому
процессу, подвергнув критике использованные
источники. Вторую задачу— исследовательс-
кую — ученый мог выполнить в примечаниях к
тексту, составляющих, например, во второй час-
ти около одной пятой объема.
Принципиальное значение имеет «Предъиз-
вещение» к труду, в котором Татищев изложил
свои теоретические воззрения на историческую
науку, свое понимание русской и всемирной ис-
тории и методы критического изучения источни-
ка. Это было новым, тоже отличавшим «Исто-
рию Российскую» от предшествовавших истори-
ческих сочинений. Он обосновывает значение
истории, которая обобщает жизненный опыт лю-
дей и важна для практической деятельности во
многих областях (государственной, дипломати-
ческой, судебной, военной). Без знания истории
ни один человек «мудр и полезен быть не мо-
жет»19. В «Предъизвещении» ставится вопрос о
взаимосвязи отечественной истории с всеобщей.
В первую очередь необходимо знание истории
своего народа, своей страны, «однако же долж-
но и то за верное почитать, что без знания инос-
транных своя не будет ясна и достаточна»20.
В основе концепции русской истории Тати-
щева лежит история русского самодержавия.
Общие взгляды на развитие государства и фор-
мы правления в России и других странах были
разработаны им в записке «Произвольное и со-
гласное рассуждение и мнение собравшегося
шляхетства русского о правлении государ-
ственном», философском трактате «Разговор
двух приятелей о пользе наук и училищах» и
45-й главе «Истории Российской». Татищев
принимал деятельное участие в политической
борьбе 1730 г., когда Верховный тайный совет
предпринял попытку ограничить власть Анны
Иоанновны при вступлении ее на престол.
В записке, составленной спустя несколько
лет после событий 1730 г., он развивает мысль о
том, что форма государственного строя зависит
от географических условий, размеров террито-
рии и уровня просвещения народа. В небольших
государствах, где можно быстро собрать все
взрослое население, полезнее быть демократии;
в странах, безопасных от нападения внешних
врагов, расположенных на островах, или защи-
щенных горами (подобно Англии и Швеции),
вполне возможна аристократическая форма
правления. Наконец, для обширных государств,
которым грозит внешняя опасность, необходи-
ма самодержавная власть. Свои рассуждения
Татищев подкрепляет примерами из прошлого.
Периоды экономического процветания и могу-
щества России, утверждает он, всегда совпада-
ли с «единовластительством». Переход власти к
аристократии, феодальные усобицы в удельный
период привели к подчинению Руси монголами,
а ограничение царской власти в начале
XVII в. — к крайнему разорению государства и
отторжению от России шведами и поляками
значительных территорий21.
Подобные же взгляды ученый развивал и в
«Истории Российской». Основной вывод его
таков: «...всяк может видеть, сколько монархи-
ческое правление государству нашему протчих
полезнее, чрез которое богатство, сила и слава
государства умножается, а чрез протчее умаля-
ется и гинет»22.
Татищев был хорошо знаком с трудами круп-
нейших представителей рационалистической
философии. Книги «преславных философов»
Вольфа, Пуфендорфа, Бейля и других имелись в
его библиотеке. В духе рационалистической фи-
лософии, господствовавшей в Европе, Татищев в
основу концепции всемирной истории положил
идею «умопросвясчения», т.е. идейное развитие
общества. Именно оно является важнейшим
критерием для периодизации истории. Он указы-
вает на три величайших способа умопросвеще-
ния: изобретение письменности, распростране-
ние христианства («Христа Спасителя на землю
пришествие») и открытие книгопечатания.
Ученый придавал огромное значение воз-
никновению письменности. Во-первых, она
была основой для достоверности историческо-
го повествования, во-вторых, она сделала воз-
можным появление книг, в которых истори-
ческое прошлое «или учения к нашей пользе
представлялись». Наконец, вместе с началом
письменности возникает законодательство.
Подобно многим политическим деятелям и
мыслителям того времени, Татищев считал, что
законы являются главным орудием государства
в деле воздействия и изменения общественно-
го строя и нравов людей.
Нарисованная Татищевым идиллическая
картина новой ступени в развитии средневеко-
вого общества, нравственного очищения людей
(искоренение «прежних злонравий и злочес-
тий») в результате распространения христиан-
18

В.Н. Татищев
ства находилась в противоречии с реальными
фактами, приводимыми самим же историком.
Эта точка зрения означала не что иное, как
«компромисс с официально-церковной верси-
ей»23. Ученый подверг резкой критике католи-
ческую церковь, которая преследовала, подвер-
гала проклятию и казни людей «высокого ума
и науки», сжигала «многие древние и полез-
ные» книги. Все это препятствовало развитию
наук, вело к их упадку. Еще более резко Тати-
щев ополчался против политического власто-
любия церкви, ее стремления доказать верхо-
венство духовной власти над государственной.
Монархическая схема развития русского ис-
торического процесса была получена Татище-
вым в наследство от прежней науки, новым в
ней было только естественно-правовое обосно-
вание. Что же касается концепции развития все-
мирного исторического процесса как процесса
прогрессирующего «всемирного умопросвясче-
ния», то она была новым словом и достижени-
ем русской исторической мысли. Важно отме-
тить, что ученый «пытался связать и события
русской истории с этим процессом». Так, пер-
вая глава «Истории Российской» называется «О
древности письма славянов», а в последующих
двух главах рассматривается вопрос о значении
распространения христианства для Руси24. Кни-
гопечатание в России появилось при Иване
Грозном, и в этом отношении «мы не вельми
пред протчими укоснели», — подчеркивал Тати-
щев. Новые идеи, развиваемые историком, яв-
лялись отражением умственного переворота, а
также политических перемен, происшедших в
результате петровских преобразований.
Ученый придавал первостепенное значение
вопросу об источниках по истории России. На
протяжении многих лет своей жизни он соби-
рал источники и литературу по истории и гео-
графии. На родине и за рубежом — в Польше
и Германии, Швеции и Дании — везде, где
только представлялась возможность, он приоб-
ретал книги и рукописи, снимал с последних
копии, делал выписки или в крайнем случае
стремился «хотя бы их прочесть». Страсть Та-
тищева к собиранию «манускриптов» запечат-
лена в «Истории Российской» и его письмах, в
них он живо рассказал о своих наиболее заме-
чательных находках.
Понимая огромное значение рукописных
материалов для воссоздания прошлого России,
ученый рассматривал собирание, описание и
публикацию источников как важнейшую госу-
дарственную задачу. Надо иметь в виду, что ука-
зы Петра I 1720 и 1722 гг. о сборе в епархиях,
монастырях и соборах памятников древнерус-
ской письменности были реализованы лишь
отчасти. Объяснялось это нежеланием церков-
ников не только передать в распоряжение пра-
вительства рукописи и старопечатные книги,
но даже послать летописи и хронографы в Мос-
кву, где в Синоде должны были сделать копии
для библиотеки. Татищев знал об этом и в ка-
честве паллиатива предложил потребовать от
Синода, чтобы он дал указание монастырям
обстоятельно описать находящиеся у них «вся-
кие древние письменные книги, тетради, гра-
моты и пр.» Эти описания нужно напечатать
«под именем русской библиотеки», и тогда же-
лающие изучать гражданскую и церковную ис-
торию будут знать, «где что сыскать могут»25.
Он предлагал Академии наук не откладывая
приступить к собиранию рукописных источ-
ников, ибо «чем ранее оное начнется, тем бо-
лее собрать можно», поскольку «за продолже-
нием времени много нечаянно гниет, которо-
го после сыскать не можно»26. В качестве од-
ной из неотложных мер ученый рекомендовал
сделать копии рукописных книг по русской
истории, имевшихся в частных собраниях27.
В «Предъизвещеыии» Татищев рассмотрел
вопросы отбора и критики источников, оцен-
ки их полноты и достоверности. Историку, от-
мечал он, следует отдать предпочтение показа-
ниям участников или современников событий
перед записками иностранцев, которые не все-
гда знали русский язык. Но и к русским источ-
никам надо подходить критически, потому что
их авторы могли быть одержимы «страстию са-
молюбия или самохвальства»28.
Автор «Истории Российской» перечислил
источники, которые были им использованы
при подготовке своего фундаментального тру-
да. Он называет летописи, в том числе и обла-
стные (Московскую, Новгородскую, Псковс-
кую, Нижегородскую, Муромскую, Сибирс-
кую, Астраханскую), «Книгу Степенную царс-
кого родословия», «Синопсис», «Хронограф»,
различные сказания и повести, «Четьи-Ми-
неи», Прологи, «Печерский Патерик». Он ссы-
лается на документы, выписки из которых
были им сделаны в архивах Казани, Сибири,
Астрахани и некоторых других городов. Тати-
щев называет труды Аврамия Палицына, сочи-
нения Андрея Курбского, монаха Серапиона об
осаде Пскова польским королем Стефаном Ба-
19

орием, записки Сильвестра Медведева и Ан-
рея Матвеева о стрелецком восстании 1682 г.
[ др. Как видим, круг источников, привлечен-
[ых ученым, очень широк, но в действительно-
ти он был более обширен.
Автор не только перечислил источники, но
одверг критике некоторые из них. «Хроног-
аф» «в летах... не исправен (т.е. приводит не-
равильиые даты), а о русских делах говорит
ратко». «Степенная книга» содержит биогра-
)ии царей «токмо в ней многие государи и их
натные дела пропусчены». В «Синопсис» вклю-
ены разные басни, а «многое нужное пропуще-
о». В то же время надо отметить, что Татищев
опустил ряд ошибок, вошедших впоследствии
историческую литературу. Так, он отнес со-
тавление «Степенной книги» ко времени мит-
ополита Киприана, приписал историю о взя-
ии Казани попу Иоанну Глазатому, Игнатию —
ассказ о путешествии митрополита Пимена в
[арьград, а митрополиту Макарию — описание
:изни Ивана Грозного в «Степенной книге».
«Историю Российскую» Татищев довел до
577 г. Но сохранились подготовленные им ма-
ериалы к этому труду, посвященные главным
бразом XVII в., в том числе правлениям Ми-
аила Романова (1613-1645) и Федора Алексе-
вича (1676-1681).
Труд Татищева представляет собой первый
пыт научного освещения отечественной исто-
пи с позиций рационалистической филосо-
>ии. Выдающееся значение этого труда, как
ового этапа в развитии русской исторической
ауки, было признано не сразу и далеко не все-
[и. Отношение к «Истории Российской» и ее
втору длительное время не было однознач-
ым. Часть историков с недоверием отнеслась
сочинению Татищева. Особенно резкой кри-
ике «Историю Российскую» подверг Н.М. Ка-
амзин. Он обвинял ее автора во многих грс-
ах, главный из которых состоял в том, что этот
сторик выдумывал многие события, ссылаясь
ри этом на якобы вымышленные летописные
сточники. Предшественниками Карамзина
ыли А.Л. Шлецер и М.М. Щербатов. Сужде-
ия Карамзина длительное время пользовались
лиянием среди ученых.
На защиту Татищева еще в конце XVIII в. вы-
тупил И.Н. Болтин. В следующем столетии —
рупный знаток русского летописания К.Н. Бе-
гужев-Рюмин, известный историк СМ. Соло-
ьев и др. Первый, подчеркивая стремления Та-
ищева к историческим обобщениям, писал: «Но
не это одно дает право Татищеву на вечную бла-
годарную память: он поставил науку русской ис-
тории на правильную дорогу собирания фактов;
он обозрел, насколько мог, сокровища летопис-
ные и указал дорогу к другим источникам; он тес-
но связал историю с другими сродными ей зна-
ниями». Вообще Бестужев-Рюмин очень высоко
оценивал вклад Татищева в подъем науки и куль-
туры России, считал его одним из «замечатель-
нейших русских людей XVIII в.» «Уступая Ломо-
носову силой творческого гения, он тем не ме-
нее должен занять равное с ним место в истории
русского развития»30.
Еще более емкую и развернутую оценку
трудов Татищева находим у Соловьева: «Заслуга
Татищева состоит в том, что он первый начал
дело так, как следовало начать: собрал матери-
алы, подверг их критике, свел летописные из-
вестия, снабдил их примечаниями географи-
ческими, этнографическими и хронологичес-
кими, указал на многие важные вопросы, по-
служившие темами для позднейших исследова-
ний, собрал известия древних и новых писате-
лей о древнейшем состоянии страны, получив-
шей после название России, одним словом,
указал путь и дал средства своим соотечествен-
никам заниматься русской историей»31.
Хотя сочинения Татищева не были опубли-
кованы при его жизни, они получили распрос-
транение в списках, сделались известны и ока-
зали влияние на формирование исторических
представлений в России. Их воздействие, осо-
бенно «Истории Российской», значительно воз-
росло после того, как они стали выходить в свет.
Впервые труд Татищева был опубликован в
60-80-х годах XVIII в. Новое академическое из-
дание «Истории Российской» вышло в свет
спустя почти 200 лет, в 1960-х годах под редак-
цией А.И. Андреева, С.Н. Валка и М.Н. Тихо-
мирова32. Оно отличается от первого высоким
научным уровнем и обстоятельным справоч-
ным аппаратом. При подготовке его были ис-
пользованы все известные рукописи татищев-
ского труда33. В состав семитомного издания
вошли первая и вторая редакции, другие тру-
ды Татищева по истории России XVI-XVII вв.,
а также подготовленный им к печати свод за-
конодательных памятников, включающий
«Русскую Правду», «Судебник» 1550 г. и допол-
нительные указы к нему со вступительной ста-
тьей и обширными комментариями автора. Та-
ким образом, в новое издание вошли все изве-
стные работы ученого по истории России.
20

В.Н. Татищев
Татищева занимали не только прошлое Рос-
сии, но и современная ему эпоха. Особенно его
интересовали события петровского времени,
переломные в истории страныY свидетелем и ак-
тивным участником которых он был. После
смерти Петра I ученый, видимо, не раз задумы-
вался над тем, чтобы написать книгу о его прав-
лении. Он много размышлял о деятельности и
личности царя, его преобразованиях, сравнивал
и сопоставлял их с политикой его преемников,
по-видимому, собирал даже материалы по исто-
рии петровской эпохи. Эти раздумья и отчасти
воспоминания не только собственные, но и не-
которых современников отражены в трудах уче-
ного, его записках и письмах.
Татищев имел возможность в разные годы
лично общаться с царем, особенно часто в
1724 г., когда до отъезда в Швецию (где он на-
ходился почти полтора года и по поручению
Петра изучал экономику и финансы, должен
был пригласить в Россию на службу шведских
специалистов и организовать обучение горноза-
водскому делу русских учеников) находился при
дворе и нередко сопровождал Петра в его поез-
дках. Впоследствии в письме М.И. Воронцову от
12 мая 1748 г. он с гордостью вспоминал, что
благодаря совместной работе с Петром, его на-
ставлениям и собственному опыту многолетней
административной деятельности он постиг спо-
собы «к знанию економии государственной»34.
Глубокие впечатления от личности Петра и
бесед с ним на разные темы Татищев сохранил на
всю жизнь. Он считал, что всем обязан «велико-
му монарху». «Все, что имею — чины, честь, име-
ние и, главное над всем, разум, — единственно
все по милости его величества имею, ибо если бы
он меня в чужии край не посылал, к делам знат-
ным не употреблял, а милостию не ободрял, то
бы я не мог ничего того получить»35. Надобно
иметь в виду, что эти слова написаны тогда, ког-
да Татищев находился в ссылке, и он как бы про-
тивопоставлял отношение к нему Петра и его до-
чери Елизаветы, в правление которой он подвер-
гся гонениям и преследованиям.
Реформы Петра I, его политика, наконец,
сама личность преобразователя были предметом
ожесточенных споров и борьбы между передо-
выми и консервативными кругами общества.
Защита петровских реформ В.Н. Татищевым,
А.Д. Кантемиром, Ф. Прокоповичем и другими
имела политическое значение. Она означала от-
стаивание пути преобразований, на который
вступила Россия в первой четверти XVIII в., и
стремление воздействовать на политику прави-
тельства в послепетровское время. К оценке ре-
форм Петра I Татищев подходил не столько как
историк, сколько как государственный деятель,
стремившийся извлечь практические уроки из
недавнего прошлого. Надо иметь в виду и пуб-
лицистичность, полемическую заостренность
высказываний ученого36.
Для Татищева, как и многих других спод-
вижников и современников Петра, характерно
преклонение перед личностью царя-реформа-
тора. Петр у него — «отец отечества», «премуд-
рый в свете государь», «бессмертной славы и
пользы российской умножитель», монарх, до-
стойный «вечного от России благодарения» и
т.д. Впрочем, как уже было сказано, это не ис-
ключало критического отношения Татищева к
некоторым сторонам экономической и соци-
альной политики Петра.
Однако, когда императрица Анна Иоаннов-
иа в начале 30-х годов предложила ученому
взяться за подготовку сочинения о Петре Ве-
ликом, он отказался под тем предлогом, что
многие участники событий первой четверти
XVIII в. еще живы и могут обидеться, если он
напишет правду. В этом утверждении был ре-
зон, но все же это скорее отговорка. Основная
же причина крылась в том, что в обстановке за-
силия при дворе императрицы немцев Татищев
понимал, что ему не разрешат написать исто-
рию правления царя так, как он хочет, а писать
по-другому — значило грешить против памяти
Петра и своей совести, чего делать он отнюдь
не был намерен. С воцарением Елизаветы Пет-
ровны, как казалось сначала Татищеву, возник-
ла более благоприятная обстановка. Осенью
1744 г. он обратился к императрице и выразил
свою готовность приступить к созданию труда
о Петре. Желая польстить Елизавете, ученый
писал, что подготовкой «таковой гистории» она
не только укрепит на все времена «вечную па-
мять и славу родителю своему», но и прославит
себя более, чем правители Египта и Рима со-
оружением пирамид и мавзолеев37: Однако это
предложение не нашло отклика.
Спустя несколько лет, в 1747 г., Татищев
предложил Академии наук подготовить и из-
дать все заслуживающие памяти потомков из-
речения Петра I. Он рекомендовал начать эту
работу не откладывая, пока еще живы люди,
которые часто общались с царем и помнят
многие беседы с ним. В памяти ученого тоже
запечатлелись наиболее яркие рассказы о бесе-
21

В.Н. Татищев
дах Петра 1, и некоторые из них он привел в
«Истории Российской» и письмах38. Примеры
эти стали хрестоматийными и, как правило,
приводятся почти во всех работах о Петре. И на
сей раз ответа не последовало.
Вопросы экономического, социального и
политического развития России рассматрива-
лись Татищевым и в его записках и представ-
лениях правительству и письмах. В числе про-
блем, поставленных им, отметим: возникнове-
ние самодержавия и его роль в судьбах России,
происхождение крепостного права39, значение
преобразований Петра I, экономическая поли-
тика его преемников.
Татищева с полным основанием можно
считать основоположником не только истори-
ческой, но и географической науки в России.
Работа ученого в этой области развивалась в
нескольких направлениях. В 30-х — первой по-
ловине 40-х годов в его ведении находились
геодезисты, которые вели работы по государ-
ственным съемкам, картографированию, со-
ставлению генеральной карты всей России и
ландкарт по отдельным губерниям и провин-
циям. Другим направлением была подготовка
ученым анкет с вопросами и рассылка их на
места с целью получению нужных материалов
для составления описания России, в частности
Сибири. В 1734 г. он разработал анкету с 80
вопросами, ответы на которые должны были
дать сведения по географии, истории, этногра-
фии и статистике40. Спустя два года он подго-
товил новую, более обширную анкету, вклю-
чавшую 198 вопросов. Этим вопросам Татищев
предпослал краткое введение и, назвав текст
«Предложение о сочинении истории и геогра-
фии российской», направил его в Сенат и Ака-
демию наук, предложив его напечатать41.
Ученый создал несколько трудов по геогра-
фии Сибири и России. Все они опубликованы в
«Избранных трудах по географии России». В
1736 г. он начал работу над «Общим географичес-
ким описанием всея Сибири». Из-за отсутствия
необходимых материалов он не сумел закончить
его и написал только 13 глав и план работы. Ряд
крупных трудов по географии был подготовлен
Татищевым в40-хгодах. Это — «Руссия или, как
ныне зовут Россиа», «Введение к гисторическо-
му и географическому описанию Великороссий-
ской империи», «О географии вообще и о рус-
ской» и др. Вопросам географии уделено боль-
шое внимание и в «Лексиконе» Татищева.
В трудах ученого четко сформулирован
взгляд на предметы географии как науки во-
обще, русской в частности, определены ее за-
дачи, подчеркнута неразрывная связь между
географическим описанием и картами, меж-
ду географией и историей. Татищев заложил
фундамент исторической географии, наметил
ее периодизацию. Большой интерес ученый
проявлял не только к политико-экономичес-
кой и исторической географии, но и к физи-
ческой, отмечая, что без выяснения физико-
географических особенностей невозможно
научное географическое описание страны. В
целом можно сказать, что Татищев сделал
шаг вперед от описательной географии к син-
тетической. Впервые в науке Татищев дал ес-
тествениоисторическое обоснование границе
между Азией и Европой, проходящей по
Уральскому хребту.
Много сведений о научных интересах и за-
нятиях Татищева содержит его переписка с
Академией наук, которую он регулярно вел бо-
лее 20 лет (1730-1750). Выявлено около 200 пи-
сем и официальных обращений Татищева в
Академию наук, а также к различным ученым,
в том числе П.И. Рычкову и В.К. Тредиаковс-
кому. Эта переписка полностью опубликова-
на42. В ней он сообщал о ходе работы над тру-
дами по истории (главным образом над «Исто-
рией Российской»), географии, делился свои-
ми научными планами, рассказывал о новых
находках летописей, законодательных памят-
ников и других источников, древних монет и
разных редкостных вещей, высказывал сообра-
жения о деятельности Академии, отзывался о
ее печатных трудах. Важное место в ней зани-
мают вопросы развития науки, просвещения и
издания литературы в России.
Татищев, подчеркивая большую роль науки
в борьбе с невежеством и суеверием, выступал
за укрепление связей науки с практикой, за ак-
тивное участие Академии наук в решении задач
экономического и культурного развития Рос-
сии43. Эти идеи получили дальнейшую разра-
ботку и практическую реализацию в деятельно-
сти М.В.Ломоносова.
Исследования Татищева по истории и гео-
графии встречали в Академии наук одобрение и
поддержку. При всякого рода административ-
ных перемещениях Татищева ему не перестава-
ли напоминать, чтобы он не прерывал «коррес-
понденцию с Академией, содействующую раз-
витию паук и усовершенствованию русской ис-
тории и географии». И.Д. Шумахер, игравший
22

В.Н. Татищев
большую роль в управлении делами Академии
наук в 30-40-х годахXVIII в., писал Татищеву 26
ноября 1737 г.: «Благородные усилия вашего
превосходительства, направленные на преуспе-
вание наук, так велики, что Академия была бы
весьма неблагодарна, если бы не восхваляла их
по всяческим поводам перед ученым миром»44.
Руководство Академии наук не переставало
обнадеживать его, что «История Российская» и
другие труды будут напечатаны после их завер-
шения. Однако дальше обещаний дело не шло.
Объяснялось это, очевидно, тем, что академи-
ческое начальство боялось опубликовать «Ис-
торию Российскую» и другие труды опального
ученого, находившегося в ссылке.
Историю русской науки и Академии наук в
XVIИ в. нельзя представить себе без учета тру-
дов Татищева. Научная деятельность его —
пример бескорыстного служения науке и про-
свещению. В своих научных занятиях он не ис-
кал ни собственной пользы, ни личной славы,
а рассматривал их как выполнение долга перед
Отечеством, интересы, честь и слава которого
были для него превыше всего.
Примечания
1 Grau С. Der Wirtschaftsorganisator, Staatsmann und
Wissenschaftler Vasiliy N.Tatiscev (1686-1750). Berlin,
1963; Blanc S. Un disciple de Pierre le Grand de la
RussicduXVIlI-esiecle V.N.Tatiscev (1686-1750). Lille,
1972; Daniels R. V.N.Tatiscev: guardian of the Petrinc
revolution. Filadelfia, 1973.
2 Письма В.Н. Татищева 1742-1745 гг.// ИЗ, 1979.
Т.104. С.286.
3 Подробно об административной деятельности см.:
Юхт А. И. Государственная деятельность В.Н.Тати-
щева в 20-х — начале 30-х годов XVIII в. М., 1985; Он
же. Татищев и экономическое развитие России//
ИСССР. 1986. №3. С.81-98.
4 Татищев В.Н. Записки. Письма, 1717-1750 гг. (На-
учное наследство. Т.Н.) М., 1990. Док. № 25а, 26, 27.
5 Там же. Док. N 136.
6 Там же. С.365.
7 Там же. С.294.
8 Записка опубликована автором // См.: Памятники
русского денежного обращения XVI1I-XX вв. М.,
1990. С.147-151.
4 Татищев В.Н. Записки. Письма. С.276.
10 Об истории создания Татищевым «Собрания зако-
нов» см.: Андреев А.И. Примечания В.Н. Татищева к
«Древним русским законам» // ИЗ, 1951. Т.36. С.252-
262; Валк С.Н. О составе рукописей седьмого тома
«Истории Российской» В.Н.Татищева// Татищев
В.Н. История Российская. М., 1968. Т.7. С.38-45.
11 Эти редакции опубликованы в «Истории Россий-
ской» (Т.7. С.203-294).
12 Об этой летописи см.: Корейский В.И. «История
Иосифа о разорении русском» — летописный
источник В.Н.Татищева// ВИД. Л., 1973. Т.5.
С.251-285.
13 Татищев В.Н. Записки. Письма. С.344. Об этих
«письменных книгах» можно судить по опубликован-
ному каталогу библиотеки Татищева {Пекарский П.П.
Новые известия о Татищеве. СПб., 1864. С.56-60).
14 Татищев В.Н. Записки. Письма. С.322-323.
15 Татищев В.Н. История Российская. М.; Л., 1962.
Т1.С.85-86.
16 Там же. С.85.
|7Тамже. С.91.
18 Там же. С.81. Юхт А.И. Об изданиях «Истории
Российской» В.Н.Татищева//АЕ за 1977 г. М., 1978.
С.202.
19 Татищев В.Н. История Российская. Т.1. С.80.
20 Там же. С.81.
21 Татищев В.Н. Избранные произведения. Л., 1979.
С.147-149.
22 Татищев В.Н. История Российская. Т. 1. С.367.
23 Шанский Д.Н. Историческая мысль// Очерки рус-
ской культуры XVIII в. М., 1988. Ч.З. С.135.
24 Там же.
25 Татищев В.Н. История Российская. T.I. C.119.
26 Татищев В.Н. Записки. Письма. С.338.
27 Там же. С.334.
2К Татищев В.Н. История Российская. Т. 1. С.83.
29 Там же. С.84-85.
30 Бестужев-Рюмин К.Н. Биографии и характеристи-
ки. СПб., 1882. С.175.
31 Соловьев СМ. Писатели русской истории XVIII
века//Собр. соч. СМ. Соловьева. СПб. б/г. С. 1346-
1347.
32 Татищев В.Н. История Российская. М.; Л., 1962-
1968. Т.1-7.
33 Юхт А.И. Об изданиях «Истории Российской»
В.Н.Татищева//АЕ за 1977 г. М., 1978. С.201-213.
34 Татищев В.Н. Записки. Письма. С.339.
35 Татищев В.Н. История Российская. Т.1. С.87.
36 Юхт А.И. В.Н.Татищев о реформах Петра I // Об-
щество и государство феодальной России. М., 1975.
С.209-218.
37 Письма В.Н.Татищева, 1742-1745 гг.// ИЗ. М.,
1979. Т.104. С.300.
38 См., например: Татищев В.Н. История Российская.
Т.1. С.87-88; Он же. Записки. Письма. С.327; Он же.
Избранные произведения. С. 105.
39 Взгляды Татищева на процесс закрепощения кре-
стьян в России см.: В.И. Корецкий. Формирование
крепостного права и первая крестьянская война в
России. М., 1975.
40 Эти вопросы опубликованы А.Б. Каменским (Сов.
арх. 1985. №5).
41 Татищев В.Н. Избранные труды по географии Рос-
сии. М., 1950. С.77-97.
23

В.Н. Татищев
42 Татищев В.Н. Записки. Письма.
43 Юхт А.И. Связи В.Н.Татищева с Академией паук//
Проблемы истории общественной мысли и историог-
рафии. М., 1976. С.354-367; Он же. В.Н.Татищев и Ака-
демия наук// ВИ. 1986. № И.С.39-51.
44 Татищев В.Н. Записки. Письма. С.27.
Основные труды В.Н. Татищева
Собр. соч.: В 8 т. М., 1994-1996. Т. 1-6. Репринт с изд.
1962 г.; М., 1996. Т. 7-8. Репринт с изд. 1968 г. и
1979 г.
История Российская... М.; СПб., 1768-1848. Кн. 1-
5.-Тоже: В 7 т. М.;Л., 1962-1968. Т. 1-7.
Избранные произведения. Л., 1979.
Избранные труды по географии России. М., 1950.
Записки. Письма, 1717-1750. М., 1990. (Научное на-
следство; Т. 14).
Неопубликованная рукопись В.Н. Татищева по рус-
ской истории / Под гот., в вед. Добру шкин Е.М. // Сов.
арх. 1971. №5.
Письма В.Н. Татищева, 1742-1745 гг.//ИЗ. 1979. Т. 104.
* * *
Куник А.А. Об издании сочинений В.Н. Татищева и
материалы для его биографии. СПб., 1863.
ЖелоховцеваА.М. Библиографическая справка о В.Н.
Татищеве// ИМ. 1940. № 6.
Астраханский B.C. Указатель трудов и писем В.Н. Та-
тищева, опубликованных в 1725-1978 гг. на русском
и иностранных языках // Татищев В.Н. Избр. произ-
ведения. Л., 1979.
Он же. «История Российская» В.Н. Татищева в ма-
териалах исследователей и публицистов (1755-
1992 гг.): Библиогр. указ. // Астраханский B.C. «Ис-
тория Российская» В.Н. Татищева: Опыт тскстол.,
историогр. и библиогр. изысканий. М., 1993.
Архивно-информационный бюллетень. Сер. 111: Спра-
вочно-библиогр. материалы. 1995. № 8: Библиография
произведений В.Н. Татищева и литературы о нем.
Литература о В.Н. Татищеве
Попов Н.А. В.Н. Татищев и его время. М., 1861.
Пекарский П. Новые известия о В.Н. Татищеве.
СПб.. 1864.
Попов Н.А. Ученые и литературные труды В.Н. Тати-
щева (1686-1750). СПб., 1886.
Корсаков ДА. В.Н. Татищев, 1686-1750// PC. 1887. № 6.
Соловьев СМ. Собр. соч. СПб., б.г. [1901J. Писатели
русской истории XVIII века. Татищев.
Шахматов А.А. К вопросу о критическом издании
«Истории Российской» В.Н. Татищева//Дела и дни.
Пг., 1920. Кн. I.
Андреев А.И. Труды В.Н. Татищева по истории Рос-
сии // Татищев В.Н. История Российская. М.; Л.,
1962. Т. I.
Дейч Г.М. В.Н. Татищев: Историк и гос. деятель.
Свердловск, 1962.
Колосов Е.Е. Новые биографические материалы
о В.Н. Татищеве//АЕ за 1963 г. М., 1964.
Материалы к биографии В.Н. Татищева. Свердловск,
1964.
Вал к С.Н. «История Российская» В.Н. Татищева в
советской историографии // Татищев В.Н. История
Российская. М.; Л., 1968. Т. VII.
Добрушкин Е.М. Изучение «Истории Российс-
кой» В.Н. Татищева и «Сокращение истории рус-
ской»// Историографический сборник. Саратов,
1974. Вып. 2(5).
Он же. К вопросу о происхождении сообщений
«Истории Российской» В.Н.Татищева // ИЗ 1976.
Т. 97.
Юхт А.И. Из истории изучения научного насле-
дия В.Н. Татищева: (С.Н. Вал к о трудах Татищева) //
Там же. 1977. Т. 99.
Он же. Об изданиях «Истории Российской» В.Н. Та-
тищева// АЕ за 1977 г. М., 1978.
Клосс Б.М., Корейский В.И. В.Н. Татищев и начало
изучения русских летописей //Летописи и хроники,
1980. М., 1981.
Кузьмин А.Г. Татищев. М., 1981. (Жизнь замечат. лю-
дей. Серия биогр.). - То же. 2-е изд., доп. М., 1987.
КотляровА.Н. История русского дворянства в изоб-
ражении В.Н. Татищева//ИЗ. 1984. Т. ПО.
Юхт А.И. Государственная деятельность В.Н. Тати-
щева в 20-х - начале 30-х годов XVIII в. М., 1985.
Он же. Татищев и экономическое развитие России в
первой половине XVIII века// И СССР. 1986. № 3.
Пронштейн А.П. В.Н. Татищев и начало научного
источниковедения в России // Там же.
Шакинко И.М. В.Н. Татищев. М., 1987.
Астраханский B.C. «История Российская» В.Н. Тати-
щева: Опыт тскстол., историогр. и библиогр. изыс-
каний. М., 1993.
Юхт А.И. Поборник новой России: Василий Ники-
тич Татищев// Историки России, XVIII — начало
XX века. М., 1996.
Мамаева Ю.А. Деятельность В.Н. Татищева в облас-
ти просвещения // Дискуссионные проблемы рос-
сийской истории. Арзамас, 1998.
Коваленко В.И. Василий Никитич Татищев// Вестн.
МГУ. Сер. 12, Полит, науки. 1998. № 3.
* * *
Судебник государя царя и великого князя Иоанна
Васильевича, и некоторые сего государя и ближних
его преемников указы, собранные и примечаниями
изъясненные... В.Н. Татищевым. М., 1768. - То же.
2-е изд. М., 1786.
Хитрово Н.П. Законодательные памятники XVI и
XVII ст., собр. В.Н. Татищевым и изд. академи-
ком Г.Ф. Миллером в 1768 г. ... М., 1905.

Николай Михайлович Карамзин
(1766-1826)
Первые восемь томов «Истории государства
Российского» Карамзина пришли,к читателям
все сразу в 1818 г. Начальная глава первого тома
о народах, «издревле обитавших в России»,
восьмой том — о первой половине «государ-
ствования» Ивана Грозного. Издание, по сло-
вам Пушкина, «произвело сильное впечатле-
ние», книги «разошлись в один месяц» — «при-
мер единственный в нашей земле. Все, даже
светские женщины, бросились читать историю
своего отечества, доселе им неизвестную. Она
была для них новым открытием. Древняя Русь,
казалось, найдена Карамзиным, как Амери-
ка — Коломбом».
И действительно, ни в истории отечествен-
ной науки, ни в истории российской словесно-
сти ни одно масштабного объема сочинение не
оказывало столь сильного воздействия на обще-
ственное сознание. Буквальная точность слов
Пушкина: «Несколько времени ни о чем ином
не говорили» —подтверждается многими совре-
менными свидетельствами и мемуаристами. То
же, и, пожалуй, еще в большей мере, повтори-
лось, когда вышел в 1821 г. том IX «Истории» —
событиях 1560-1584 гг. Декабристом Лорером
сохранен анекдот того года: «В Петербурге от-
того такая пустота на улицах, что все углубились
в царствование Иоанна Грозного». Через три
года были изданы тома X и XI о времени рубе-
жа XVI и XVII столетий, вдохновившие Пушки-
на на создание «Бориса Годунова». Не случай-
но Лев Толстой, обдумывая план романа о де-
кабристах, выделял как тему разговоров, волно-
вавших общество весной 1824 г., выход в свет
этих двух новых книг. Скончался Карамзин 22
мая 1826 г. (по старому стилю), жестоко простыв
на улице в день восстания 14 декабря 1825 г. XII
том «Истории» остался незавершенным. После-
дние слова, написанные его рукой о событиях
1611 г.: «Орешек не сдавался...».
Такое восприятие томов «Истории государ-
ства Российского» первыми читателями объяс-
нялось и обстоятельствами времени. Недавно
победоносно завершилась война с Наполео-
ном, и победители возвратились на Родину,
преисполненные сознанием всемирно-истори-
ческой роли России. Потому-то такой успех i
обществе имело передаваемое из уст в устг
сравнение Карамзина с Кутузовым — П.А. Вя-
земский писал: «Карамзин — это Кутузов две-
надцатого года: он спас Россию от нашествие
забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, чтс
у нас отечество есть, как многие узнали о то\
в двенадцатом году».
А ведь совсем незадолго до выхода книг Ка-
рамзина первый российский министр народно-
го просвещения (П.В. Завадовский) уверял, чтс
«современному писателю довольно было бь
одной страницы, чтобы все наши материалы дс
Петра Первого вместить в оную». Карамзин ж<
сумел воссоздать яркие «действия и характеры*
Российской истории допетровского времени i
убедительно доказал своими обильными при
мечаниями, что для подобного изображение
имеется достаточно первоисточников.
Пушкин, как всегда, нашел самое точно*
25

Н.М. Карамзин
определение, сравнив историографа с Колум-
бом — Карамзин не зачинатель исследования
российской истории, а достигший наивысших
по тому времени результатов в этом и сумев-
ший эти достижения сделать достоянием обще-
ственности. Возможность создания Карамзи-
ным такого монументального труда была во
многом предопределена уже деятельностью его
предшественников: многотомными сочинени-
ями о российской истории, — тож^е доведенны-
ми до первых лет XVII в., Василия Никитича
Татищева, «птенца Петрова», зодчего многих
наук в России, а в конце века князя Михаила
Михайловича Щербатова; архивными изыска-
ниями Г.Ф. Миллера и Н.Н. Бантыш-Каменс-
кого; публикациями исторических источни-
ков — летописей, актов, памятников законода-
тельства, особенно в «Древней Российской
вивлиофике», издававшейся Н.И. Новиковым;
исследованиями древней летописи Шлецером;
первыми трудами историков-краеведов; сочи-
нениями французских историков о России и их
критиков (И.Н. Болтин и др.). Осознавалось
уже всемирно-историческое значение явлений
Отечественной истории. Ломоносов во вступ-
лении к книге «Древняя Российская история»
утверждал: «Всяк, кто увидит в Российских
преданиях равные дела и Героев, Греческим и
Римским подобных, унижать нас пред оными
причины иметь не будет, но только вину пола-
гать должен на бывший наш недостаток в ис-
кусстве, каковым Греческие и Латинские писа-
тели своих Героев в полной славе предали веч-
ности». С последней четверти XVIII столетия
тематика российской истории все большее от-
ражение находит и в художественной литерату-
ре, и в изобразительном искусстве. Публика
была уже подготовлена к восприятию обобща-
ющего и насыщенного подробностями труда по
отечественной истории допетровской Руси,
ожидая такое сочинение именно от Карамзи-
на, к тому времени признанного первым писа-
телем России. И оказалось, что Карамзин су-
мел сотворить себя историком.
Карамзин родился в имении потомственно-
го дворянина, помещика средней руки под
Симбирском 1 декабря (12 декабря по новому
стилю) 1766 г. На формирование мироощуще-
ния Карамзина оказали огромное влияние рус-
ское слово, русская природа, традиционный
бытовой уклад, религиозно-патриархальный в
своей основе, но уже с явными элементами за-
падноевропейской образованности. В тринад-
цать лет мальчика отвезли в пансион профес-
сора Московского университета Шадена, где
он серьезно овладел иностранными языками,
посещал занятия и в самом университете.
С детства записанный в гвардейский Пре-
ображенский полк, Карамзин с 1782 г. вынуж-
ден был находиться в полку, в Петербурге. Там
произошло его сближение со своим родствен-
ником И.И. Дмитриевым — поэтом (а затем и
видным сановником) — и там печатают (с
1783 г.) его перевод стихотворной идиллии не-
мецкого поэта Геснера. В 1784 г. Карамзин ухо-
дит в отставку и уезжает в Симбирск, где име-
ет немалый успех в светском обществе. Не сле-
дует думать, что провинциальное дворянство
тех лет сплошь походило на Скотининых и
Простаковых из фонвизинского «Недоросля».
В его среде были и действительно культурные
люди, тесно связанные с обеими столицами:
среда эта породила многих будущих декабрис-
тов. Даровитого молодого человека уговарива-
ют переехать в Москву — более других дирек-
тор Московского университета литератор и ма-
сон И.П. Тургенев (отец известных в истории
нашей общественной жизни и культуры брать-
ев, рано умершего Андрея, историка и литера-
тора Александра и декабриста Николая).
В Москве Карамзин сближается с кружком
Новикова. Молодые члены «Дружеского учено-
го общества» живут вместе у Чистых Прудов.
Среди них и A.M. Кутузов — друг и «сочувствен-
ник» Радищева, посвятившего ему «Путеше-
ствие из Петербурга в Москву». Карамзин ста-
новится вместе с безвременно умершим другом
А.А. Петровым редактором первого в России
журнала для детей «Детское чтение для сердца
и разума», основательно знакомится с философ-
ской и педагогической литературой, много пе-
реводит (первым перевел на русский язык са-
мую тираноборческую трагедию Шекспира
«Юлий Цезарь»), пишет оригинальные стихот-
ворения. В этом кругу большое значение при-
дают выработке словаря и стилистики русского
литературного языка. Таким образом, «универ-
ситеты» Карамзина продолжались. Уроком жиз-
ни стал и пример деятельности Новикова, пока-
зывающий, что высокое место в обществе и вли-
яние на умы могут определяться не только вы-
соким должностным положением.
В мае 1789 — июле 1790 г. Карамзин совер-
шает 13-месячное заграничное путешествие.
Он объехал Германию, Швейцарию, Францию,
Англию, задерживаясь преимущественно в
26

Н.М. Карамзин
больших городах. Наблюдает общественную
жизнь, посещает достопримечательные места,
общественные собрания, научные заседания,
музеи, театры, знакомится с местными издани-
ями, встречается с известными людьми — фи-
лософами, учеными, литераторами (первым
посетил в Кенигсберге великого философа
Канта), находившимися за рубежом соотече-
ственниками. И уже тогда привлекает всех
своей незаурядностью, образованностью, про-
стотой в обращении.
Карамзин размышляет о самостоятельном
литературно-художественном поприще и, ве-
роятно, еще за границей принимает решение
издавать журнал. Он привез оттуда множество
изданий и сделанных им переводов. Заручив-
шись согласием Державина, /Хераскова и дру-
гих известных тогда поэтов на участие в его
начинании, в ноябре 1790 г. помещает в газе-
те объявление об издании ежемесячного
«Московского журнала» и намерении печатать
«русские сочинения в стихах и прозе» и пере-
воды. Это был первый русский литературный
журнал, рассчитанный на сравнительно широ-
кий круг читателей и — чего не знала прежде
русская словесность — читательниц.
Там напечатаны прозаические произведения
Карамзина, стихотворения, рецензии, занима-
тельные информационные материалы. Четко
проявилась просветительская направленность и
независимость его суждений и поведения: ког-
да арестовали Новикова, в ожидании суда над
ним Карамзин осмелился напечатать свою оду
«К Милости», упрекая Екатерину 11 в попрании
ею же провозглашенных принципов просве-
щенного правления.
Необычайную популярность обрела трога-
тельная повесть «Бедная Лиза» о трагической
любви и верности. Впечатление, ею произведен-
ное на русских читателей, сопоставимо с тем,
которое было в Германии 1770-х годов от появ-
ления «Страданий молодого Вертера» Гёте. По-
весть признается одним из вершинных сочине-
ний порожденного идеями «века Просвещения»
литературного направления «сентиментализма».
Карамзин и чувствительно отражал настроения
своей эпохи, и рано стал влиять на формирова-
ние литературно-художественного вкуса и эсте-
тической образности и этой, и более поздней
эпохи. С «Бедной Лизы» ведут начало линии
развития русской художественной литературы,
нашедшие свое продолжение и в повестях Пуш-
кина, и у Достоевского. Влияние этого и других
произведений Карамзина усматривается и в
изобразительном искусстве — в жанровой и
портретной живописи, в украшениях русского
фарфора (с характерной манерностью в изобра-
жении крестьянок).
Поражает разнообразие жанров, в которых
пробует в те годы свои силы, ищет себя Карам-
зин-прозаик, — повесть из великосветской
жизни («Юлия»), романтическая повесть («Ос-
тров Борнгольм»), историческая повесть («На-
талья, боярская дочь»). В этом произведении
автор, хотя и напоминает о допетровской Руси
историческими деталями, но воссоздает иде-
альные человеческие характеры и отношения
(герои и по поведению, и по речам своим — со-
временники). Героиня повести начинает ряд
героинь русской классической литературы —
девушек, не только благородного происхожде-
ния, но и необычайно привлекательного бла-
городного характера. Эта черты явственно об-
наружатся в Татьяне Лариной и в Вере из «Об-
рыва» (Гончаров проникновенно вспоминал о
«нравственном, гуманном» воздействии на об-
щество сочинений Карамзина), в тургеневских
девушках, в Наташе Ростовой.
Карамзин — создатель новых форм поэзии
и прозы в русской литературе и родоначальник
того литературного языка, близкого к разго-
ворному, к которому восходит язык русской
классической литературы. Некоторые поэти-
ческие строки Карамзина стали крылатыми
словами, так как «умный стих врезывается в
память» (тоже выражение Карамзина): «Друж-
ба — дар бесценный», «Слава — звук пустой»,
«Беспечной юности утеха», «Ничто не ново под
луной», «Смеяться, право, не грешно// Над
всем, что кажется смешно», а однострочную
эпитафию «Покойся, милый прах, до радост-
ного утра», можно встретить на могильных
плитах многих кладбищ.
Карамзин большое значение придавал сло-
вотворчеству. Он — изобретатель слов, обще-
принятых в нашем разговоре: общественность,
развитие, образ, человеческий, общеполезный,
промышленность, усовершенствовать, трога-
тельный и др., и обогатил наш язык ставшими
привычными словами иностранного проис-
хождения. Если ранее в русской прозе разго-
ворный язык был преимущественно в драмах
(самый выдающийся пример — комедия Фон-
визина «Недоросль»), воспринимаемых чаще
всего в исполнении актеров, «на публике», то
с Карамзиным так написанные сочинения
27

Н.М. Карамзин
пришли к тем, кто читает наедине с самим со-
бой, склонен к интимным переживаниям и
размышлениям. Это не могло не отразиться и
на эпистолярной практике, особенно женщин
(именно в то время начало входить в обычай
писать длинные письма с рассуждениями и из-
ложением переживаемого), позднее — в днев-
никовых записях.
В 1791-1792 гг. в «Московском журнале» из
номера в номер печатались «Письма русского
путешественника». Это — отнюдь не первичные
дорожные записи об увиденном и услышанном,
в них опыт достаточно длительных размышле-
ний и результат изучения различных материалов
и проверки (по существу историко-источнико-
ведческой) их точности. При новых изданиях
текст подвергся авторской переработке, отра-
жавшей развитие представлений Карамзина о
событиях французской революции — и тех, сви-
детелем которых он был (а Карамзин слушал
Мирабо, был знаком с Робеспьером, посещал
Национальную ассамблею и революционные
клубы), и последующих. «Французская револю-
ция, — писал позднее Карамзин, — относится к
таким явлениям, которые определяют судьбы
человечества на долгий ряд веков. Начинается
новая эпоха...». Приветствуя начавшееся было в
1789 г. осуществление предначертаний мыслите-
лей «века Просвещения», Карамзин после на-
родных восстаний, якобинского террора и осо-
бенно казни короля, приходит к выводу о
«страшных следствиях» их, гибельности «на-
сильственных потрясений» и выступает убеж-
денным противником самовластия народа.
Письма — лирико-публицистическое сочи-
нение философской направленности, в кото-
ром Россия рассматривается как европейская
страна, а концепция соотношения России и
Запада имеет опорой убеждение в единстве ис-
торического пути и развития культуры всех на-
родов. «Письма» должны были показать и
представления россиянина о Западе, и то, ка-
ким он кажется западноевропейцу. Адресатом
«Писем» мыслился сравнительно широкий
круг читателей, знакомый и с привычным для
древнерусской литературы жанром путеше-
ствий паломников по святым местам, и с рас-
пространенным в европейской литературе вто-
рой половины XVIII в. жанром путевых раз-
мышлений (напомним о «Сентиментальном
путешествии» англичанина Стерна, навеянном
поездкой по Франции, и о «Путешествии из
Петербурга в Москву» Радищева), и с зарубеж-
ными философскими сочинениями, особенно
эссеистского жанра. Читатель получал необы-
чайно богатую информацию о европейской
жизни (прежде всего о культуре и деятелях
культуры), о поведении русских за рубежом.
«Письма», закрепившие за автором в лите-
ратурных кругах прозвище «путешественник»,
стали очень значительным явлением в разви-
тии русского общественного сознания и отече-
ственной литературы. Отзвуки влияния «Пи-
сем» заметны во многих произведениях рус-
ской литературы последующего времени, и не
только близкой тематики или там, где возни-
кает проблема «мы» и «они», но и в самой ма-
нере включать в ткань последовательного сю-
жета разнообразного содержания «философс-
кие» (или, говоря современным языком, соци-
ологические, культурологические, политологи-
ческие) отступления (близкие по времени при-
меры — монологи Чацкого в «Горе от ума»,
«Евгений Онегин», «Мертвые души»).
В «Письмах» ясно прослеживается особый
интерес автора к истории: обнаруживается не-
сомненное знакомство его как с фактами исто-
рии, так и с трудами историков. Значительная
роль в историческом процессе отводится тра-
дициям государственной жизни и обществен-
ного сознания, личности выдающегося госуда-
ря (в России прежде всего — Петра I), а «пал-
ладиумом благоденствия» признается «просве-
щение народа». «Предсказание будущего» Ка-
рамзин ищет «в свитке истории».
«Путешественник», от имени которого
выступает Карамзин, рассуждает о том, что
настоящей «хорошей Российской истории,
т.е. писанной с философским умом, с крити-
кою, с благородным красноречием», еще не
создано, и автором ее может быть только рус-
ский «по чувствам». И объясняет, каким дол-
жно быть — на его взгляд — сочинение о про-
шлом России, интересное и соотечественни-
кам, и «за рубежом», и труды каких знамени-
тых историков следует взять за «образцы». Это
особенно популярные тогда сочинения римля-
нина Тацита и многотомные труды английских
авторов XVIII в. — Юма, выдающегося фило-
софа, написавшего труд по истории Англии
от вторжения Юлия Цезаря до конца XVII в.,
Робертсона, который во введении к сочине-
нию «о государствовании» императора Кар-
ла V сформулировал концепцию истории
средневековья, и Гиббона, «История упадка и
разрушения Римской империи» которого и
28

Н.М. Карамзин
поныне вызывает большой интерес. Харак-
терно, что выделены труды обобщающего ха-
рактера, опирающиеся на многообразную ис-
точниковую базу.
Карамзин восклицал: «Говорят, наша исто-
рия сама по себе менее других занимательна: не
думаю, нужен только ум, вкус, талант... Все
черты, которые означают свойство народа Рус-
ского, характер древних наших Героев, отмен-
ных людей, происшествия, действительно лю-
бопытный, списать живо, разительно». И назы-
вает имена властителей, время правления ко-
торых «составляет важнейшие эпохи в нашей
Истории, и даже Истории человечества». Не
сформулированы ли уже в начале 1790-х годов
историографические замыслы Карамзина? И
его представления о российской истории как
важной сфере Всемирной истории? (Позднее в
своей «Истории» Карамзин не раз станет сопо-
ставлять события и деятелей российской исто-
рии — Владимира 1, Афанасия Никитина, Ива-
на III, Ивана IV— и всемирной, отмечать ана-
логии и различия.) А в последнем номере
«Московского журнала» за 1792 г. сообщается о
намерении его редактора «заняться древними
архивами». Карамзин уже тогда начал «тво-
рить» в себе историка.
В цитированном «письме» путешественни-
ка Карамзин упоминает зарубежных историков
XVIII в., с которыми связываем утверждение
так называемой «философской истории». В
философии Карамзина более всего привлека-
ет нравственная философия (понимание Доб-
ра и Зла) и то, что ныне означаем словом «по-
литология». Карамзин уже ясно сознавал, что
в обобщающего типа сочинении по отечествен-
ной истории должны естественно совмещать-
ся философский подход к явлениям прошлого,
научно-исследовательская методика («крити-
ка») и литературно-художественные достоин-
ства изложения. Таким образом, Карамзин
рано начинает участвовать в общеевропейс-
кой борьбе мыслителей Франции, Англии,
Германии за новую философию и историю.
Сам он себя назовет (в сочинении 1802 г.)
«философом-историком», и положениям фи-
лософской истории «века Просвещения» бу-
дет следовать, готовя к печати все 12 томов
своей «Истории».
К Карамзину приходит слава лучшего бел-
летриста России. Публика, воспитанная на
иностранной литературе, впервые читает с та-
ким живым интересом и сочувствием русского
автора. Тяга к сочинениям Карамзина возрас-
тает и в кругу провинциальных дворян, в купе-
чески-мещанской среде. Однако императрица
Екатерина II, обычно отмечающая события
отечественной литературы, хранила угрожаю-
щее молчание по поводу набирающего попу-
лярность журнала. И Карамзин отказывается
от продолжения издания «Московского журна-
ла». В последние годы царствования Екатери-
ны 11, а затем вступившего на престол Павла I
писатель по его словам, «ходил под черными
облаками».
Карамзин в таких условиях пишет сравни-
тельно мало. Готовит к печати сборники своих
прежних сочинений, издает первый в нашей ли-
тературе альманах стихотворений русских по-
этов «Аониды» (в древнеримской поэзии так на-
зывали муз), хрестоматийного типа сборник
«Пантеон иностранной словесности», ведет от-
дел «Смесь» в газете «Московские ведомости»;
среди ее материалов значительное место зани-
мают заметки по истории и философии — «цве-
ты разума и чувства». Карамзин всегда почитал
своим долгом издательско-просветительскую
деятельность. Для авторитетности написанного
и сказанного писателем, по убеждению Карам-
зина (отраженному в статье «Что нужно авто-
ру?»), существенное значение имеет его нрав-
ственная позиция, ибо «творец всегда изобража-
ется в творении, и часто против своей воли», и
«дурной человек не может быть хорошим писа-
телем». (И действительно, молва не сохранила
ничего грязного, что могло бы потревожить тень
Карамзина.) Рассуждая «о нравственном мире»,
Карамзин «ловит в истории все благородные
черты души человеческой».
В эти годы Карамзин «умножает» свою биб-
лиотеку «философскими и историческими кни-
гами», размышляет о законах истории. Показа-
тель раздумий тех лет стихотворение «Тацит»:
«Тацит велик, но Рим, описанный Тацитом,
Достоин ли пера его ?
В сем Риме, некогда геройством знаменитом,
Кроме убийц и жертв не вижу ничего.
Жалеть об нем не должно:
Он стоил лютых бед насчастья своего,
Терпя, чего терпеть без подлости не можно!»
Карамзин не только внимательно знако-
мится с трудами своих предшественников —
русских историков и с основным массивом
классических произведений мировой истори-
29

Н.М. Карамзин
ческой мысли от античности до его времени —
и особо с многотомными сочинениями евро-
пейских историков XVIII в., посвященными
истории одной страны, но и осваивает основ-
ной комплекс собственно источниковедчес-
ких знаний и приемов: овладевает приемами
установления достоверности тех или иных ис-
торических сведений. Он внимательно изуча-
ет рукописи частных собраний — и первым, за
три года до издания «Слова о полку Игореве»,
определяет в печати великое значение этого
памятника мировой литературы и его свиде-
тельства о существовании не дошедшей до нас
литературы (упоминание поэта Бояна). В
1800 г. он пишет И.И. Дмитриеву: «Я по уши
влез в русскую историю, сплю и вижу летопи-
си». К тому времени план «Российской исто-
рии», видимо, уже достаточно детально выри-
совывался в его сознании: он готовил себя к
этому подвижническому труду.
Когда с восшествием на престол Александ-
ра I Карамзин возвратился к активной публич-
ной литературной деятельности, тема россий-
ской истории занимает значительное место в
его публицистике и художественных произве-
дениях на страницах основанного им в 1802 г.
«Вестника Европы» — родоначальника литера-
турно-художественных журналов в России. Ка-
рамзин пропагандирует общесоциологические
представления, характерные для тех европейс-
ких мыслителей, которые придерживались
идеи исторического прогресса. Инструмент
прогресса, по их мнению, «просвещение» —
«просвещение» и носителей верховной власти,
и господствующего класса, и простолюдинов.
Отсюда и утопическая вера в возможности пре-
образовательной деятельности «просвещенно-
го» правителя.
Карамзин в период «дней Александровых
прекрасного начала» (определение Пушкина)
становится властителем дум. Но тянет его к за-
нятиям историей. Готовит он себя к этому и
психологически, утверждая (в 1803 г.), что «ис-
тория в некоторых летах занимает нас гораздо
более романов; для зрелого ума истина имеет
особую прелесть, которой нет в вымыслах».
Наконец в 1803 г. по ходатайству близкого к го-
сударю вельможи литератора М.Н. Муравьева
(отца декабристов) Карамзин обретает звание
историографа, предоставляющее ему право по-
лучать материалы для написания «Российской
истории» из всех хранилищ и обеспечивающее
определенным жалованьем.
Карамзин удаляется в Остафьево — под-
московное имение князей Вяземских (из рода
которых была его жена Екатерина Андреевна),
как тогда выражались, — «постригается в исто-
риографы». Пушкин потом напишет, что Ка-
рамзин уединился «в ученый кабинет во время
самых лестных успехов» и посвятил двенадцать
лет жизни «безмолвным и неутомимым тру-
дам». Не следует удивляться такому «превраще-
нию». Тогда в общественных представлениях
историческое повествование не казалось отъе-
диненным от литературы — в XVIII в. истори-
ческие труды писали самые прославленные
писатели: в России — Ломоносов — первый
поэт своей эпохи, во Франции — Вольтер, в
Германии — Шиллер. И казалось естествен-
ным, что первый литератор России становит-
ся и ее первым историком.
Сохранилось описание рабочей комнаты
Карамзина в Остафьево, на втором этаже. Го-
лые оштукатуренные стены, выкрашенные бе-
лой краской, широкий сосновый стол под ок-
нами, простой деревянный стул, козлы с дос-
ками, на которых лежали книги и рукописи.
Ни шкафов, ни диванов, ни кресел, ни ковров,
только несколько стульев у стен. При этом ис-
ториограф не всегда оставался наедине с музой
истории Клио. В комнате часто находилась
жена, играли дети. Это не мешало работе, ко-
торой всегда предшествовала часовая прогулка
пешком или верхом.
В годы работы над историей древней Рос-
сии Карамзин дал и образец краткой полито-
логической направленности «истории» России
преимущественно XVIII и начала XIX вв., со-
ставив в 1810-1811 гг. трактат-записку «О древ-
ней и новой России в ее политическом и граж-
данском отношении» специально для импера-
тора Александра I, где осмелился откровенно
отметить дурное и неприемлемое для него в
политике не только бабки и отца государя, т.е.
Екатерины И и Павла I, но и самого импера-
тора, и едва ли не первым указал на опасность
роста бюрократии для будущего России.
Прервала работу лишь Отечественная вой-
на 1812 г., вынудившая семью Карамзиных
уехать из Москвы (увезя с собой рукопись «Ис-
тории»). Сам историограф покинул город вме-
сте с уходящей армией, накануне пожара,
уничтожившего и его библиотеку, и собрание
рукописей. С началом печатания первых вось-
ми томов «Истории государства Российского»,
в 1816 г., Карамзины перебрались в Санкт-Пе-
30

Н.М. Карамзин
тербург, летом жили в Царском Селе. С ними
сблизились Александр I (сам ставший цензо-
ром его «Истории») и обе императрицы — мать
его и супруга. Для вдовствующей императрицы
Марии Федоровны он написал записку о «Мос-
ковских достопамятностях». Но поведение Ис-
ториографа отличало высокое достоинство, са-
моуважение, особо отмеченные современни-
ками. Такой образ запечатлелся в памяти и
поколения, следующего за пушкинским. Го-
голь писал в 1845 г.: «Карамзин представляет
точно явление необыкновенное... Карамзин
первым показал, что писатель может быть у
нас независим и почтен всеми равно, как
именитейший гражданин в государстве...
Никто, кроме Карамзина, не говорил так
смело и благородно, не скрывая никаких сво-
их мнений и мыслей, хотя они и не соответ-
ствовали во всем тогдашнему правительству,
и слышишь невольно, что он один имел на то
право. Какой урок нашему брату писателю!»
Карамзин стал центром средоточия литера-
турной и общественной жизни Петербурга.
Еще при жизни историографа возник знамени-
тый салон Карамзиных, в котором позднее у
его вдовы и дочерей постоянно видят Пушки-
на, Лермонтова и людей их окружения. Карам-
зин тесно общается с государственным деяте-
лем и меценатом графом Н.П. Румянцевым,
собравшим уникальную коллекцию памятни-
ков истории и культуры (ставшую основой Ру-
мянцевского музея, а следовательно, и Россий-
ской государственной библиотеки). Литератур-
ные суждения Карамзина стали знаменем
кружка «Арзамас» (1815-1818), участниками
которого были и виднейшие литераторы (юмо-
ристические протоколы его вел Жуковский,
младшим по возрасту был Пушкин), и будущие
министры (Блудов, Дашков, Уваров), и буду-
щие декабристы. От Карамзина и его окруже-
ния идет традиция литературных чтений и бе-
сед за полночь.
Приступая к осуществлению задуманного
им многотомного труда, Карамзин ставил пе-
ред собой задачи не только ученого, но и фи-
лософа-моралиста, и художника слова, и ре-
форматора русского языка. Причем с более уг-
лубленным ознакомлением с историческими
источниками менялись первоначальные пред-
ставления об объеме его и конечной хроноло-
гической дате.
«История» была замыслена как монумен-
тальный труд образцовой строгой формы, с
ясно ощутимыми элементами построения и
«совокупления» «деяний для удобнейшего впе-
чатления в памяти». Основной текст сочинял-
ся по законам художественного жанра, с сю-
жетной линией, завязкой, кульминацией, вы-
разительными поступками и речами действую-
щих «исторических» лиц.
Особое значение придавалось «нравствен-
ным апофегмам» — назидательным афористи-
ческой формы суждениям, так восхищавшим
Пушкина. Для большинства из них характерен
государственно-политический аспект: «Вели-
кодушие действует только на великодушных»;
«Злодеи не знают благодарности»; «Где нет за-
щиты от правительства, там нет и повинове-
ния»; «Самодержец с высоты престола видит
лица и вещи в обманчивом свете отдаления»;
«Народ в кипении страстей может быть скорее
палачом, нежели судиею»; «Главная цель обще-
жития есть личная безопасность и неотъемле-
мость собственности» и т.д. и т.п. Пушкин по-
лагал, что именно «нравственные размышле-
ния» Карамзина «своей иноческою простотою
дают его повествованиям неизъяснимую пре-
лесть древней летописи» (потому-то, видимо,
он и называл его «последним летописцем»).
Пожалуй, в апофегмах «Истории» и следу-
ет искать разгадку «парадокса» Карамзина:
убежденный сторонник самодержавного прав-
ления в России, он любил повторять, что в
душе республиканец. Для Карамзина закон
нравственный был выше политического. Со-
блюдая независимость в личных отношениях с
царствующей фамилией и сохраняя право мыс-
лителя на идеал, он видел его в образе мыслей
и поведении Томаса Мора — великого гумани-
ста эпохи Возрождения, канцлера английско-
го короля, автора «Утопии» и «Истории коро-
ля Ричарда 111» (содержание которой воплотил
в драме Шекспир). И, вероятно, все это и имел
в виду Пушкин, повторяя, что «История госу-
дарства Российского» «есть не только создание
великого писателя, но и подвиг честного чело-
века».
Карамзин полагал необходимым следовать
правилам «государственной нравственности,
которая ставит уважение к предкам в достоин-
ство гражданину образованному». Он глубоко
верил в силу воспитания историей, в то, что
«должно приучать россиян к уважению соб-
ственного». И в этом плане был примером для
Пушкина, когда уже тот в последние годы
жизни «творил» в себе историка.
31

Н.М. Карамзин
Карамзин впитал в себя существеннейшие
элементы отечественных традиционных пред-
ставлений, восходящих еще к исконным про-
стонародным основам и к нравственно-религи-
озным, унаследованным из творений мыслите-
лей древности, святоотеческой литературы,
Четий-Миней, и характерное для обществен-
ного и научного сознания Европы «века Про-
свещения». Образованнейший А.И. Тургенев,
человек близкий и Карамзину и Пушкину, вер-
но характеризовал историографа как «полного
представителя не нашего, но европейского
просвещения в России, соединенного в нем с
познанием всего отечественного, познанием,
коему можно уподобить только любовь его к
отечеству», и потому он казался интересен и
тем, кто был воспитан на чтении зарубежных
авторов, и одновременно был доступен и детям
и простонародью.
Карамзин писал свою «Историю» отнюдь
не для одних лишь «правителей и законодате-
лей». Он предназначал свое творение не толь-
ко «хорошему обществу» (т.е. дворянам обеих
столиц, крупным помещикам, видным чинов-
никам) и ученым знатокам, но более широко-
му кругу читателей и слушателей (в прошлом
веке был обычай домашнего чтения вслух).
Просветитель Карамзин желал «приучить, при-
охотить русскую публику к чтению». В первой
же фразе «Предисловия» к «Истории государ-
ства Российского» Карамзин утверждает, что
«история ... священная книга народов, глав-
ная, необходимая» всем.
Пушкин утверждал (причем в конце жиз-
ни), что «наша словесность с гордостию может
выставить перед Европою Историю Карамзи-
на». Сочинение это сразу же воспринималось
и как научный труд, и как художественное про-
изведение. (Литературоведы относят «Историю
государства Российского» к литературе эпичес-
кого склада, обнаруживая глубокие связи с ней
«Войны и мира».) Возможно, это объяснялось
и тем, то Карамзину было даровано редкое
свойство: подобно Гёте, он обладал способно-
стью и к рациональному, и к образному мыш-
лению (мышлению-вщению). Не тут ли секрет
не только особого воздействия Карамзина на
читателя, но и удивительной исторической ин-
туиции Карамзина-ученого, которому худож-
ник-писатель помогал, опираясь лишь на не-
многие — и подчас разрозненные — данные,
понять то, что позднее подтверждалось с выяв-
лением новых исторических источников?
Как отмстил Белинский, Карамзин, «воз-
двигая здание своей Истории, был не только
зодчим, но и каменщиком». Он ввел в научный
обиход огромнейший исторический материал,
и прежде всего архивный. В выявлении такого
материала ему помогали архивисты, собирате-
ли и любители древностей. Но как знаток вку-
са читателей, он умело поместил важные пре-
имущественно для ученых сведения не в основ-
ном тексте, а в многочисленных примечаниях
(их 6548!) и в некоторых приложениях — пуб-
ликации текстов. И примечания находятся не
под строкой, как у предшественников, что от-
пугивало так называемого широкого читателя,
а компактно — в конце каждого то via, и напе-
чатаны они более мелким шрифтом. Получи-
лось двенадцать книг беллетристики для всех,
и двенадцать книг ученых примечаний (рас-
суждения на частные темы исторического ха-
рактера и источниковедческие наблюдения,
цитаты из исторических источников, ссылки
на архивные документы и литературу). Это —
не только высокое достижение историографии,
но и уникальное явление книжной культуры.
Примечания Карамзина — колыбель разви-
тия специальных исторических и филологичес-
ких наук в России, энциклопедия знаний в
этих областях науки на многие годы. Знамени-
тый филолог прошлого века академик И.И.
Срезневский в 1870-е годы сравнивал Карам-
зина-историка с Петром Первым, утверждая,
что «Карамзин-историк, это — значит Карам-
зин-палеограф, нумизмат, хронолог, генеалог и
т.д., во всем исследователь, во всем критик, во
всем требовательный. Забывать эту сторону в
Карамзине— значит не понимать Карамзина».
И Н.Г. Чернышевский, которому чужда основ-
ная историко-государственная концепция ис-
ториографа (и он не раз писал об этом), отме-
чает, что Карамзин «сообщил своему труду, с
одной стороны, высокое литературное досто-
инство, с другой стороны, не заменимое ничем
достоинство архива».
Карамзин понимал, что «Российская исто-
рия»— это история многих народов, лишь по-
степенно объединенных под властью одного
государя. Это предопределило наименование
труда— «История государства Российского».
Но история эта не сведена лишь к государ-
ственно-политической и к «деяниям» госуда-
рей. Это и история народа и героев, вышедших
из народной среды (недаром главу о присоеди-
нении Сибири он охарактеризовал сам как «по-
32

Н.М. Карамзин
эму о Ермаке»). И «народ» в его «Истории» не
всегда «безмолвствует» (Пушкин взял это вы-
ражение у Карамзина).
Для Карамзина важно изучение «состояния
жителей», т.е. их быта и внешнего облика, ре-
месел и торговли, материальной и духовной
культуры. И этому уделено сравнительно мень-
ше места по сравнению с государственно-по-
литической историей лишь потому, что Карам-
зин-историограф не считал возможным что-
либо домысливать, «не дозволял себе никако-
го изобретения». А тогда еще совершенно не
исследованными оставались и социально-эко-
номическая история допетровской Руси, и ис-
тория культуры того времени: археология, эт-
нография, фольклористика, история искусств
как научные знания находились в начальной
стадии формирования. И скорее следует удив-
ляться тому, как много сумел Карамзин первым
извлечь сведений о быте и даже физическом
облике людей, как опередил современников во
взгляде на источниковую базу исторической
науки. В «Предисловии» к «Истории» он харак-
теризует не только рукописи и печатные кни-
ги, но «древние монеты, медали, надписи,
сказки, песни, пословицы». Ему «малейшая
черта древности дает повод к соображению»,
помогая в осуществлении желания «преданное
нам веками соединить в систему, ясную строй-
ным сближением частей» (опять цитата из
«Предисловия»).
Рассматривая историю российской государ-
ственности на протяжении более 700 лет— с
середины IX в., Карамзин старался убедить в
особой пользе единовластия. Самодержавие в
его концепции — мы бы сказали — надклассо-
вая, общесословная сила, обеспечивающая
нормальную деятельность государственного
организма. Самодержавие призвано обеспе-
чить внешнюю безопасность народа и обере-
гать общество и от насилия и злоупотреблений
власть имущих, и от опасности и жестокости
народного бунта. Оно определяет постепенное
прогрессивное развитие общества по правилам
просвещения. Причем задача просвещения —
не только распространение знаний, образован-
ности, но обязательно — и воспитание нрав-
ственности.
Формулируя мысль, что самодержавие —
палладиум России, Карамзин противопостав-
ляет «мудрое», «истинное самодержавие» «са-
мовластию» — и отдельных правителей, и оли-
гархии, и народа. Образец самовластия, тягос-
тного и для самого властителя, и для его наро-
да, — вторая половина «государствования»
Ивана Грозного. В IX томе, заканчивающемся
словами: «История злопамятнее народа!», пре-
достерегающий вывод: «Жизнь тирана есть
бедствие для человечества, но его история все-
гда полезна для государей и народов: вселять
омерзение ко злу есть вселять любовь к добро-
детели. И слава времени, когда вооруженный
истиной дееписатель может в правлении само-
державном выставить на позор такого власти-
теля. Да не будет уже впредь подобных! Моги-
лы бесчувственны, живые страшатся вечного
проклятия в Истории, которая, не исправляя
злодеев, предупреждает иногда злодейства, все-
гда возможные, ибо страсти дикие свирепству-
ют и в веки гражданского образования, веля уму
безмолвствовать или рабским гласом оправды-
вать свои исступления». Декабрист Штейнгель
вспоминал потом: «Явился феномен, небыва-
лый в России, девятый том «Истории государ-
ства Российского», смелыми резкими чертами
изобразивший все ужасы неограниченного са-
мовластия и одного из великих царей открыто
именовавший тираном, какому подобных мало
представляет история».
Эти и подобные же высказывания декабри-
стов — и современные (Рылеева, Одоевского),
и в мемуарах (Бестужева, Лорера), —резко от-
личающиеся от нарочито часто цитируемых
ранних записей для себя декабриста Никиты
Муравьева с негативными замечаниями о по-
литических взглядах историографа, убеждают в
том, что постоянно повторяемая эпиграмма:
«В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута»,
приписываемая юному 19-летнему Пушкину,
не отражает ни отношения декабристов к «Ис-
тории государства Российского», ни подавно
уж самого Пушкина, ибо сохранилось много
безусловно пушкинских суждений — и в худо-
жественных произведениях и публицистике, и
в письмах друзьям, и в деловой документа-
ции — об историографе и его сочинении, не-
сомненно свидетельствующих о высоком ува-
жении Пушкина к Карамзину и его «Истории»
(«высокий пример Карамзина», «человек высо-
кий», «чистая, высокая слава Карамзина при-
надлежит России»). Напомним и о посвяще-
2-1758
33

Н.М. Карамзин
нии «Бориса Годунова» 1826 г.: «Драгоценной
для россиян памяти Николая Михайловича
Карамзина сей труд, гением его вдохновенный,
с благоговением и благодарностию посвящает
Александр Пушкин». Эпиграмма — «озорство
гения» в угоду молодым друзьям — «якобин-
цам». И написать такое можно было лишь до
прочтения IX тома «Истории», когда читатели
не усвоили еще принципиально важной для ис-
ториографа разницы между «самодержавием»
(которое, по его мнению, должно быть и един-
ственным, и просвещенным) и «ужасами само-
властья».
Между тем несколько поколений советских
людей, не знакомых уже с «Историей» Карам-
зина (после 1917 г. впервые издающейся лишь с
1980-х годов), только на основании эпиграммы
оценивали «Историю государства Российского»
как апологию самодержавия, а общественно-
политические взгляды историографа характери-
зовали как реакционные. Обращение к эпиг-
рамме искажало и представление о взаимоотно-
шениях Пушкина и Карамзина, а сама эпиграм-
ма стала как бы клеймом для великого нашего
соотечественника! Тем более что Карамзина по-
старались в николаевской России объявить
официальным историком, и критика его поло-
жений «слева» использовалась для разоблачения
современного абсолютизма: подчеркивалось,
что Карамзин — поборник самодержавия, и
опускалось важнейшее для него — противобор-
ство с «самовластием» (и одного и многих).
Пушкиным и его современниками «Исто-
рия государства Российского» воспринималась
как школа мудрой государственно-политичес-
кой мысли. Этими заветами руководствовался
и поэт Жуковский, когда его сделали наставни-
ком наследника престола — будущего Алексан-
дра И. А Белинский, приветствуя в 1840-е годы
новое полное переиздание «Истории государ-
ства Российского», восклицал, что «всякий
лишний экземпляр такого творения, продан-
ный в публику, есть успех в народном воспита-
нии». «История государства Российского», как
выразился Герцен, «весьма содействовала об-
ращению умов к изучению отечества» и уж бе-
зусловно она открывала российскую историю
для русской культуры.
«История» Карамзина была и учеными зна-
токами, и наиболее образованными лицами в
правящей элите оценена как сочинение, могу-
щее соперничать с лучшими историческими
трудами западноевропейских авторов. Это сра-
зу приметил, в частности, человек очень осве-
домленный в зарубежной научной литерату-
ре — М.М. Сперанский. Он писал: «Я ничего
не знаю ни на английском, ни на французском
языке превосходнее или вообще прекрасней»—
и поставил историографа «в ряду первейших
писателей Европы». Тома «Истории государ-
ства Российского» были еще при жизни авто-
ра переведены на французский, немецкий, ан-
глийский, итальянский, польский языки (по-
зднее и на другие), частично и на китайский.
Из перевода этого сочинения немецкий исто-
рик Шлоссер в середине XIX в. черпал сведе-
ния о России для своей «Всемирной истории»,
на основании чтения которой Маркс позднее
составлял «Хронологические выписки».
«История» Карамзина побудила многих к
занятиям местной историей — краеведением, к
изучению быта (особенно она повлияла на ста-
новление интересов крупнейшего историка
быта И.Е.Забелина). Карамзин закрепил обы-
чай публичного чтения историками ими напи-
санного. Издание его «Истории» сыграло ис-
ключительную роль в развитии интересов
«журнальной литературы» к истории и вообще
к научным спорам, познакомило всех со значе-
нием того, что называем теперь научным аппа-
ратом в наших изданиях. Так состоялась встре-
ча науки и широкой публики.
Выход томов «Истории государства Россий-
ского» сразу же вызвал полемику, вовлекшую и
историков, и публицистов. И очень скоро ис-
торическая концепция Карамзина показалась
не соответствующей времени, особенно когда
стали господствовать новые социологические
схемы исторического процесса. Младший со-
временник историографа Н.А. Полевой считал,
что Карамзин — «историк не нашего времени»,
и пытался даже противопоставить ему свою
многотомную «Историю русского народа», но
характерно, что источниковой базой этого по-
лемического сочинения оставалась «История»
Карамзина. И уже Белинский мог написать в
1840-е годы, что «как всякий важный подвиг
ума и деятельности, исторический труд Карам-
зина приобрел в себе и безусловных востор-
женных хвалителей, и безусловных порицате-
лей». Неоднозначность оценок «Истории госу-
дарства Российского» характерна и по сей день.
Но не было другого исторического труда, кото-
рый бы, утеряв прежнее значение в глазах уче-
ных, оставался бы столь долго в обиходе куль-
туры так называемой широкой публики. Не
34

Н.М. Карамзин
знаем мы в России и другое историческое со-
чинение, которое бы в течение почти столетия
оказывало такое влияние с юных лет на души
и умы.
С именем Карамзина, с его «Историей», хотя
бы с отрывками ее, знакомились учащиеся всех
учебных заведений. Фрагменты «Истории»
включались в самые распространенные хресто-
матии (Ушинского, Галахова, Поливанова). О
восприятии «Истории» в детские годы вспоми-
нали получившие домашнее воспитание Герцен
в Москве, Лев Толстой— в имении Тульской гу-
бернии, знаменитый географ Семенов-Тян-
Шанский— в имении Рязанской губернии, ис-
торик Бестужев-Рюмин— в имении Нижегород-
ской губернии, обучавшиеся в пансионах в
Москве — хирург Пирогов и в Симбирске — пи-
сатель Гончаров, попович историк Соловьев и
учившиеся в семинариях Добролюбов, Страхов
и многие другие. Это было любимое семейное
чтение. «Я возрос на Карамзине», — вспоминал
Достоевский. Даже родившийся в 1864 г. вели-
кий филолог Шахматов в официальной автоби-
ографии для словаря членов Российской акаде-
мии наук 1917 г. написал, что именно чтение
«Истории» Карамзина побудило у него интерес
к занятиям историей языка.
В том, что имя Карамзина-историографа
было общеизвестно во второй половине XIX в.,
убеждает и «История одного города» Салтыко-
ва-Щедрина, пародийно написанная как бы в
подражание «Истории государства Российско-
го», со многими перефразированными цитата-
ми из нее, а градоначальник города Глупова
Грустилов, ушедший из жизни в том же 1825 г.,
что и Александр I, охарактеризован как «Друг
Карамзина». Великий сатирик исходил из того,
что читатели его хорошо знакомы и с содержа-
нием «Истории государства Российского», и с
формой ее построения и стилистикой, и даже
с биографией ее автора.
К «Истории» Карамзина возвращались, ко-
нечно, и во взрослом возрасте. Для Достоевс-
кого последние четыре тома оставались люби-
мым и постоянным чтением до конца жизни.
Лев Толстой в дневнике 1853 г., перечитывая
«Историю», писал, что в «Предисловии» про-
пасть хороших мыслей». (Впрочем, к старости
он, видимо, изменил отношение к «Истории»
Карамзина, говорил, что не любит ее за «при-
дворный тон». Вероятно, он спорил с истори-
ографом и прежде, в «Войне и мире», рассуж-
дая о «прежних историках», для которых «дея-
тельность единичных людей, правящих наро-
дом», выражала «деятельность всего народа».)
Зависимость от «Истории государства
Российского» обнаруживается во многих
произведениях художественной литературы и
искусств, более всего, конечно, в тех, которые
посвящены событиям российской истории.
Это не только Пушкин, начиная с «Песни о
вещем Олеге», но и исторические «думы» Ры-
леева, и стихотворения и драмы других де-
кабристов — Одоевского и Кюхельбекера,
драмы поэта-славянофила Хомякова, стихот-
ворения Лермонтова, Майкова, драмы Мея
(послужившие основой либретто опер Рим-
ского-Корсакова «Царская невеста» и
«Псковитянка»), драмы Островского, осо-
бенно, конечно, сочинения Алексея Кон-
стантиновича Толстого — и проза, и стихот-
ворения, и драмы. «История» оставалась ре-
зервуаром исторических знаний и для мас-
совой культуры, даже, так сказать, псевдо-
культуры, — всевозможных сочинений ре-
месленников от литературы — что тоже от-
мечали в XIX в. Известны суждения об «Ис-
тории» живописцев Брюллова и Александра
Иванова (полагавшего, кстати, что примеча-
ния «лучше самой книги»). Несомненно воз-
действие «Истории» на авторов картин и
скульптур на исторические сюжеты Шварца,
Репина, Антокольского, братьев Васнецо-
вых, С.Иванова. В объявлении о постанов-
ке оперы Мусоргского «Борис Годунов» на-
писано, что «сюжет заимствован из Пушки-
на и Карамзина». Засвидетельствовано, что
на рубеже веков Карамзина перечитывали и
Шаляпин, и режиссер и актеры Московско-
го художественного театра. Долголетие «Ис-
тории государства Российского» и созданных
Карамзиным образов и исторических ситуа-
ций не имеет аналогий.
Знаменитый наш историк Ключевский на-
шел, думается, правильное объяснение этому,
отметив, что «взгляд Карамзина на историю...
строился на нравственно-психологической эс-
тетике». Восприятие образное предшествует
логическому, и первые образы дольше удержи-
ваются в сознании, чем логические построе-
ния, вытесняемые позднее более основатель-
ными концепциями.
В первое десятилетие советской власти к
«Истории» Карамзина в официальных кругах
подходили с сугубо политико-идеологической
точки зрения. М.Н. Покровский, сознательно
35

Н.М. Карамзин
заостряя негативные оценки научного новатор-
ства Карамзина, сформулированные еще в
1890-е годы. П.Н. Милюковым, изображал Ка-
рамзина не только реакционером и царедвор-
цем, выполнявшим заказ властей, но и отказы-
вался признать исследовательское значение его
фундаментального труда, относя это сочинение
к донаучному периоду развития исторической
мысли. Такому закрепленному в печати взгля-
ду пытался противостоять С.Ф. Платонов. Но
текст его доклада 1926 г., к 100-летию со дня
кончины Карамзина, остался ненапечатанным.
Не только широкий читатель, но и студенты-
историки по существу были отлучены от «Ис-
тории государства Российского» хотя некото-
рые положения и даже цитаты из нее воспри-
нимались как обязательные, поскольку отра-
жены были в хронологических выписках Мар-
кса, относящихся к российской истории. (При
этом ссылки на первоисточник высказываний
Маркса, относящихся к российской истории до
XVIII в., приводить было не принято.) Положе-
ние не изменилось и после разгрома «школы
Покровского» в середине 1930-х годов, так как
откровенная направленность «Истории» Ка-
рамзина против самовластья не могла быть
угодной Сталину, склонному к апологетике де-
ятельности Ивана Грозного в годы опричнины.
Изучали творчество Карамзина как реформато-
ра русского литературного языка, мастера ху-
дожественной литературы, но не как историка.
Лишь с 1980-х годов наблюдается все более
возрастающий интерес к «Истории» Карамзи-
на, выходящей и массовыми тиражами без
примечаний, и в начавшемся полном академи-
ческом издании, и в сокращении — в однотом-
никах. В 1991 г. было отпраздновано 225-летие
со дня рождения Карамзина (и одновременно
200-летие со времени издания «Писем русско-
го путешественника» и 175-летие со времени
окончания первых восьми томов его «Исто-
рии»), хотя юбилей 200-летия остался почти
незамеченным. Вряд ли возвращение истори-
ка Карамзина можно объяснить только вели-
ким даром художника слова.
Объяснение — в общественных настроени-
ях наших лет, в стремлении приобщиться к ис-
конному в российской культуре, в иных, чем
прежде, требованиях к истории и к историкам,
в постепенном освобождении от навязчивой
тенденции ставить развитие государственнос-
ти в прямую зависимость от экономики и в
осознании того, что роль институтов власти
иногда бывает определяющей в ходе истори-
ческого развития. Политизированные револю-
ционно-идеологизированные подходы сменя-
ются приоритетом общечеловеческого. Нрав-
ственность вторглась наконец в политику. И
воспитание историей начинают рассматривать
прежде всего как нравственное воспитание. А
Карамзин обращается к нашему сердцу, взыс-
ку ет совести.
В «Истории государства Российского» при-
влекает откровенная нерасторжимость объек-
тивности и субъективизма, уважительное отно-
шение к историческому факту и к истине в ис-
тории. Научная объективность историографа в
том, что он неизменно опирается на то, что
можно извлечь из исторических источников, и
в примечаниях объясняет даже, как это делае-
т. В то же время во всех построениях его, даже
в отборе и систематизации исторических фак-
тов, в суждениях, в самом стиле изложения
ощущается личность автора. Он «ликует и
скорбит» вместе с читателем и сам чувствует
взаимосвязь прошлого с настоящим. Обраща-
ясь к общечеловеческому, «к душе, уму и серд-
цу», Карамзин оказывается необходимым и на-
шим современникам. И тем самым убеждаем-
ся, говоря его же словами, в том, что Карамзин
«платя дань веку, творил и для вечности».
«История государства Российского» — ред-
чайший для Нового времени пример в истории
мировой культуры, когда многотомное сочине-
ние воспринималось бы одновременно и как
вершинное произведение художественной ли-
тературы, и как выдающийся памятник исто-
рической мысли. И это особенно существенно
для понимания феномена Карамзина.
Основные труды Н.М. Карамзина
Соч. М., 1803-1804. Т. 1-8. - То же. 2-е изд., испр. и
доп. М., 1814. Т. 1-9.-Тоже. 3-е изд. М., 1820. Т. 1-9.
Соч. СПб.: А. Смирдин, 1834-1835. (Поли. собр. соч.
рус. авт.). Т. 1-9.-Тоже. СПб: А. Смирдин. 1848. Т. 1.
Соч. Пг, 1917. Т. 1; Поли. собр. соч.: В 18т. М., 1998-
1999. Т. 1-5.
История государства Российского. СПб., 1816-1829. Т. I-
XII. - То же. 2-е изд., испр. СПб., 1818. Т. I-VIII. - То
же. 3-е изд. СПб., 1830. Т. 1-12. - То же. 4-е изд. СПб.,
1833-1835.Т. 1-12. -Тоже. 5-е изд. СПб., 1842-1844. Кн.
1-3.-Тоже. 6-е изд. СПб., 1851-1852.Т. 1-12.
История государства Российского: Репринт, с изд.
пятого, пыпущ. в 3 кн. с прил. «Ключа» П.М. Стро-
ева. М., 1988-1989. Кн. 1-4.-Тоже: В 12т. М., 1989-
1993. Т. I-V. - То же: [В 4 кн.|. Ростов н/Д., 1995. Кн.
1-4. - То же. Ростов н/Д., 1997. Кн. 1-4.
36

Н.М, Карамзин
Записка о древней и новой России. СПб., 1914. - То
же. М., 1991.
Записки старого московского жителя: Избранная
проза. М., 1986.
Предания веков. М., 1987. - То же. М., 1988. - То
же. М., 1989.
Н.М. Карамзин об истории государства Российско-
го. М., 1990.
Записка о московских достопамятностях: Письмо в
1817 г. для некоторой особы, ехавшей в Москву/
Публ., вступ. ст. В.Ю. Афиани // Наше наследие.
1991. № 6. - То же // Уголь. 1995. № 2.
* * *
Письма Карамзина к А.Ф. Малиновскому, 1813-1826, и
письма Грибоедова к С.Н. Бегичеву, 1816-1826. М., 1860.
Неизданные сочинения и переписка Н.М. Карамзи-
на. СПб., 1862.
Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб.,
1866.
Письма Н.М. Карамзина к кн. П.А. Вяземскому,
1810-1826: Из Остафьевского архива. СПб., 1897.
Письма Н.М. Карамзина, 1806-1825 гг. / Публ. А.К.
Афанасьева и О.В. Эдельман // Российский Архив:
История Отечества в свидетельствах и документах,
XVIII-ХХвв. М., 1999. [Т.]9.
* * *
Лонгинов М. Материалы для полного собрания сочине-
ний и переводов Карамзина// Рус. Арх. 1864. № 7-8.
Пономарев СИ. Материалы для библиографии лите-
ратуры о Н.М. Карамзине: К столетию его лит. дея-
тельности (1783-1883). СПб., 1883.
Литература о Н.М. Карамзине
Документы о подготовке издания сочинений Н.М.
Карамзина Академией наук (1914-1917 гг.)/ Под-
гот. В.Ю. Афиани И АЕ за 1991 г. М., 1994.
* * *
Погодин М.П. Н. М. Карамзин по его сочинениям,
письмам и отзывам современников: Материалы для
биографии. М., 1866. Ч. 1-2.
Сербинович К.С Н.М. Карамзин: Воспоминания
[1802-1825]/ Сообш. Н.К. Сербинович// PC. 1874.
№9-10.
Соловьев СМ. Н.М. Карамзин: Его жизнь и научная
деятельность: Биогр. очерк. СПб, 1894.
Шереметев П.С Карамзин в Остафьеве, 1811-1911.
М., 1911.
Иконников B.C. Карамзин-историк: Речь... СПб.,
1912.
Платонов С.Ф. Слово о Н.М. Карамзине (1911)//
Соч. 2-е изд. СПб., 1912. Т. 1.
Шляпкин И.А. Первый русский историк Н.М. Карам-
зин. Пг. , 1916.
Готье Ю.В. Памяти Карамзина как историка// Ист.
изв. 1917. № 1.
Кизеветтер А.А. Н. М. Карамзин// Рус. ист. журн.
1917. № 1-2.
Муравьев Н.М. Записка Никиты Муравьева. «Мыс-
ли об Истории государства Российского Н.М. Ка-
рамзина». / Публ., вступ. ст. и ком мент. И.Н. Медве-
девой II Лит. наследство. М., 1954. Т. 59.
Киняпина Л.Г. Формирование общественно-политичес-
ких взглядов Н.М. Карамзина (1785-1803 гг.). М., 1976.
Эидельман Н.Я. Последний летописец. М., 1983.
Гомаюнов СА. Почему не была написана биография
Н.М. Карамзина// ВИ. 1987. № 8.
Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987.
Козлов В.П. «История государства Российского»
Н.М. Карамзина в оценках современников. М., 1989.
Ключевский В.О. Н.М. Карамзин // Соч.: В 9 т. М.,
1989. Т. VII.
Сахаров А. Н. Уроки «бессмертного историографа» //
Карамзин Н.М. История государства Российского: В
12т. М., 1989. Т. 1.
Шмидт СО. «История государства Российского»
Н.М. Карамзина в контексте истории мировой куль-
туры// Всемирная история и Восток. М., 1989.
Венок Карамзину. М., 1992 (1993). Из содерж: Н.М.
Карамзин - историк / Шмидт СО.\ Архивные мате-
риалы С.Д. Шереметьева об открытии памятника
Н.М. Карамзину... // Шохин Л.И. Николай Михайло-
вич Карамзин, 1766-1826. 225 лет со дня рождения.
200 лет «Писем русского путешественника». 175 лет
«Истории государства Российского».М., 1992.
Неизданная статья С.Ф. Платонова |«Карамзин—
историк»]/ Публ. подгот. А.И. Артизов, Б.В. Лев-
шин И Отеч. арх. 1993. № 2.
Козлов В.П. Подвиг честного человека, или возвраще-
ние Н.М. Карамзина//Тверская старина. 1995. № 2.
Трофимов Ж. Карамзину, историку Государства Рос-
сийского: |К истории сооружения памятника в Сим-
бирске]// Памятники Отечества. 1995. № 34.
Сахаров А.И. Бессмертный историограф: Николай
Михайлович Карамзин // Историки России, XVIII—
начало XX века. М., 1996.
Лотман Ю.М. Карамзин; Сотворение Карамзина.
Статьи и исследования, 1957-1990. Заметки и рецен-
зии. СПб., 1997.
Карамзин А. Поколение седьмое. Николай Михайло-
вич: |Из рукописи «Карамзины. Фамильная хрони-
ка»! / Публ. Т. Жилкиной II Моск. журн. 1996. № 6-8.
Ермашов Д.В., Ширинянц А.А. У истоков российско-
го консерватизма: Н.М. Карамзин. М., 1999.
37

Сергей Михайлович Соловьев
(1820-1879)
Сергей Михайлович Соловьев родился 5 мая
1820 г. в Москве в семье широко образованно-
го священника Михаила Васильевича Соловь-
ева, многие годы преподававшего Закон Божий
в Московском коммерческом училище. Свя-
щенником был и дед С.М.Соловьева. Поэтому
в силу семейной традиции Сергея Соловьева
записали в Московское духовное училище. Од-
нако в 1842 г. его выписали из духовного зва-
ния. Этому очень способствовала его мать Еле-
на Ивановна, урожденная Шатрова, стремив-
шаяся дать сыну светское образование. Да и
сам Сергей Соловьев, несмотря на свою рели-
гиозность, которую он сохранил до конца дней,
не хотел становиться священником. В 1833 г.
Сергей Соловьев поступил в третий класс 1-й
Московской гимназии. К этому времени он
уже имел неплохую подготовку, очень много
читал. Хорошо занимался по истории и геогра-
фии. Сложнее было с математикой. Сначала
она с трудом давалась Сергею, но затем благо-
даря настойчивости и трудолюбию он преуспел
и в занятиях математикой. В четвертом классе
Сергей Соловьев стал заниматься лучше всех и
сохранил почетное место первого ученика до
окончания гимназии.
Весной 1838 г. С.М.Соловьев успешно окон-
чил гимназию и поступил на историко-филоло-
гическое отделение философского факультета
Московского университета. Здесь он слушал лек-
ции М.Т.Каченовского, Д.Л.Крюкова, СП. Ше-
вырева, Т.Н.Грановского. Под влиянием
Крюкова и Грановского Соловьев увлекся было
всеобщей историей. Привлекали его и фило-
софские идеи Гегеля, поклонником которого
были и Грановский, и Крюков. Вместе с тем Со-
ловьева привлекали и славянофильские настро-
ения. Вспоминая, как много противоречивых
влияний он испытал в молодости, Соловьев
впоследствии писал: «Религиозное чувство ко-
ренилось в моей душе, и вот во мне явилась
мысль — заниматься философией, чтобы ее
средствами воспользоваться для утверждения
религии, христианства, но отвлеченность была
не по мне; я родился историком»,— и добавлял:
«В изучении историческом я бросался в разные
стороны, читал Гиббона, Вико, Сисмонди»1. Ан-
тиклерикальная направленность трудов англий-
ского историка Эдуарда Гиббона, проникнутые
мыслью об объективном характере историчес-
кого процесса идеи итальянского философа
Джованни (Джамбатиста) Вико, особенно егс
теория исторического круговорота, сочинения
последователя «экономического романтизма»
швейцарского экономиста Жана Сисмонди.
философия Гегеля, вновь привлекшая его вни-
мание, способствовали тому, что Соловьев ста-
рался не только собирать и описывать истори-
ческие факты, но и осмысливать прошлое, ис-
кать общие исторические закономерности.
Соловьев еще в детстве с увлечением чита/
«Историю государства Российского» Н.М.Ка-
рамзина. В молодости он вновь обращался ь
этому труду, который теперь воспринимал каь
грандиозное и яркое историческое полотно. Оь
жадно собирал факты из истории России, чи-
38

СМ. Соловьев
ал все, что мог из исторических сочинений,
собенно внимательно те книги, в которых ви-
ел попытки обобщить и осмыслить истори-
еские факты. Среди других прочел он и труд
ерптского профессора Иоганна Эверса. Впе-
атление от книги было очень большим. Соло-
ьев вспоминал в своих «Записках»: «Не по-
[ню, когда именно попалось мне в руки Эвер-
ово «Древнейшее право Руссов», эта книга со-
тавляет эпоху в моей собственной жизни, ибо
Карамзина я набирал только факты, Карам-
ин ударял на мои чувства, Эверс ударил на
1ысль; он заставил меня думать над русскою
[сториею»2. Будучи уже знаком с трудами и
[деями Эверса, Соловьев на четвертом курсе
тал слушать лекции М.П. Погодина, в то вре-
1я занимавшего кафедру русской истории. В
Записках» Соловьев подчеркивал свое крити-
еское отношение к лекциям Погодина: «С
юльшим запасом знаний от Карамзина и с
юем мыслей в голове, возбужденных Гегелем,
*ико, Эверсом, я вступил на четвертый курс и
тал слушать Погодина. Понятно, что его лек-
ции не могли меня удовлетворить, ибо они не
довлетворяли и товарищей моих, хуже меня
юдготовленных»3. Возможно, что Соловьев
ействительно критически смотрел на многое
1 лекциях Погодина. Однако в студенческие
оды его отношения с Погодиным были гораз-
о более доброжелательными и тесными, чем
)ни представлены в написанных уже на скло-
ie лет «Записках». Под влиянием Погодина
Соловьев занялся русской историем. Под его
>уководством вел он свои изыскания на стар-
иих курсах. Погодин, считая Соловьева неза-
рядным по способностям студентом, предос-
авил ему возможность пользоваться своим бо-
атейшим собранием древних рукописей. Кста-
и, Соловьев вскоре обнаружил в нем неизве-
пгную ранее пятую часть «Истории России»
*.Н. Татищева. По совету Погодина Соловьев
шимательно изучал начавшие выходить с
838 г. издания Археографической комиссии,
юдержавшие тексты летописей, актов и других
1сторических памятников. Еще не полностью
1збавившийся от увлечения славянофильством
Соловьев кое в чем был близок к Погодину, от-
шчавшемуся «русофильством».
В 1842 г. Соловьев окончил универси-
-ет. Тогда же он получил лестное для него пред-
южение от попечителя Московского учебного
жруга графа С. Г. Строганова. Тот искал до-
машнего учителя для детей своего брата графа
А.Г. Строганова, известного деятеля «алексан-
дровского» царствования, в прошлом входив-
шего в число «молодых друзей» Александра I,
одно время занимавшего пост министра внут-
ренних дел. А.Г. Строганов с семьей постоян-
но жил за границей, благодаря чему Соловьев
фактически получил возможность поехать в
заграничную командировку. 1842-1844 гг. Со-
ловьев с семьей Строганова провел за грани-
цей. Он побывал в Австрии, Германии, Фран-
ции, Бельгии. Ему удалось слушать лекции
лучших профессоров в университетах Берлина,
Гейдельберга и Парижа. В их числе были не-
мецкие ученые: философ Фридрих Шеллинг,
историки Леопольд Ранке и Фридрих Шлоссер,
географ Карл Риттер. Познакомился Соловьев
и с французскими историками Франсуа Гизо,
Адольфом Тьером, Франсуа Минье и Жюлем
Мишле. Попав в Чехию, входившую в то вре-
мя в состав Австрии, Соловьев познакомился
с Ганкой, Шафариком и Палацким. Загранич-
ные впечатления не прошли для Соловьева
бесследно. Он, как и прежде, оставался монар-
хистом, но появившиеся у него симпатии к
конституционно-монархическому устройству
Франции еще более усилили неприязнь к край-
ностям военно-полицейского режима, уста-
новленного в России Николаем I.
Сознавая, что положение домашнего учите-
ля является для него временным, Соловьев ду-
мал о возвращении в Россию. Он решил сдать
магистерские экзамены при Московском уни-
верситете. Возвращение Соловьева в Москву
совпало с уходом Погодина из университета. В
это время наступило и охлаждение в отноше-
ниях между Соловьевым и Погодиным. Вопре-
ки ожиданиям впечатление экзаменаторов
(Грановского — по всеобщей истории, Погоди-
на — по русской истории, А.И. Чивилева — по
политической экономии) было не очень благо-
приятным для Соловьева. На помощь ему при-
шел С. Г. Строганов. Он поставил возможность
поступления Соловьева на службу в Московс-
кий университет в зависимость от качества его
магистерской диссертации.
Задумав в качестве магистерской диссертации
исследование об Иване III, Соловьев в результа-
те написал труд об отношениях Новгорода к ве-
ликим князьям. В этом смысле он шел вслед за
Эверсом, который подчеркивал особое место
Новгорода в истории России. Эверс расценивал
грамоту, данную Новгороду великим князем
Ярославом, как первый на Руси законодательный
39

СМ. Соловьев
памятник. Соловьев же в своей книге «Об отно-
шениях Новгорода к великим князьям», издан-
ной в Москве в 1845 г., тщательно проанализиро-
вал взаимоотношения между Новгородом и ве-
ликими князьями с древнейших времен, от так
называемого начала русской истории до присое-
динения Новгорода к Москве при Иване III.
Выдвинутая Соловьевым теория взаимоотноше-
ния между Новгородом и князьями связывала
единой нитью значительный отрезок русской ис-
тории, который в представлении Погодина был
разорван на два обособленных друг от друга пе-
риода: «варяжский» и «монгольский». Погодин
воспринял книгу Соловьева как вызов и сказал:
«Диссертация Ваша как магистерская диссерта-
ция очень хороша, но как профессорская впол-
не неудовлетворительна». После такого разгово-
ра с Погодиным Соловьев отвез свою диссерта-
цию И.И. Давыдову, тот передал ее Т.Н. Гранов-
скому, который, «не считая себя судьей в деле»,
показал диссертацию К.Д. Кавелину. Кавелин в
это время только что начал читать курс истории
русского законодательства на юридическом фа-
культете. Прочитав диссертацию Соловьева, Ка-
велин «восплясал от радости, найдя в ней совер-
шенно противное славянофильскому образу
мыслей»4. В октябре 1845 г. Соловьев, тогда же
начавший читать лекции, защитил магистерскую
диссертацию. Против него выступил Погодин.
Решительно поддержал Соловьева Кавелин.
Вскоре в «Отечественных записках» Кавелин на-
печатал рецензию, в которой писал, что труд Со-
ловьева представляет собой «первую серьезную
попытку понять и объяснить постепенное разви-
тие древней русской жизни», важнейшее собы-
тие после «Истории Карамзина» и «сам по себе
составляет эпоху в области исследований о рус-
ских древностях и подает радостные надежды в
будущем»5. Среди критических замечаний Каве-
лина было пожелание более отчетливо подчерк-
нуть значение родового начала в развитии рус-
ской истории. Как бы ответом на это замечание
Кавелина стала статья Соловьева «О родовых от-
ношениях между князьями Древней Руси»6. Изу-
чая взаимоотношения удельных князей, Соловь-
ев пришел к заключению, что они строились на
начале родства, в той мере, в какой родство мо-
жет служить установлению отношений до того,
как возникло их юридическое обоснование. Он
показал, что сначала старшим признавался тот,
кто превосходил всех по возрасту, вследствие чего
сначала признавалось старшинство дядей над
племянниками, а затем в Северо-Восточной Руси
появилось и утвердилось первенство старшего
племянника. Кавелин отметил, что Соловьев ста-
вит в связь с родовым началом не только част-
ные, но и семейные отношения.
Вскоре Соловьев написал и докторскую
диссертацию «История отношений между кня-
зьями Рюрикова дома». Отдельной книгой она
была издана в 1847 г. Здесь Соловьев на первый
план выдвинул проблему государства. По сло-
вам Кавелина, продолжавшего внимательно
следить за трудами Соловьева, тот не только
«открыл и показал как основной движущий
принцип нашей древней истории родовое па-
чало»7, но и «проследил борьбу государствен-
ных отношений с родовыми и окончательную
победу первых»8. Тем самым Кавелин, во-пер-
вых, решительно поддержал предложенную
Соловьевым теорию о смене родовых отноше-
ний государственными, во-вторых, поддержал
Соловьева в его намерении первостепенное
внимание уделять истории Русского государ-
ства и его политических институтов.
Соловьев защитил докторскую диссертацию
в 1847 г., когда ему было всего 27 лет. Один из
самых молодых профессоров Московского уни-
верситета стал читать курс русской истории.
Соловьев очень основательно готовился к лек-
циям и читал их с увлечением. Его лекционные
курсы были насыщены фактическими сведени-
ями. Вместе с тем он уделял большое внимание
осмыслению событий, изложению своих теоре-
тических построений. В.О. Ключевский, будучи
еще только первокурсником, в 1861/62 уч. г. хо-
дил слушать лекции Соловьева для студентов
третьего и четвертого курсов. Своими впечатле-
ниями о прослушанных лекциях Соловьева он
делился в письме, адресованном его семинарс-
кому товарищу П.П. Гвоздеву: «Слушал его и
заслушался. Он читает чрезвычайно медленно,
что можно записывать до слова. Лекция его как-
то особенно выработана, хотя он и читает экс-
промтом. За живое задевает его здоровая крити-
ческая мысль научная, не чуждая самой трезвой
поэзии»9. Ключевский был учеником, последо-
вателем Соловьева, он старался подчеркнуть
наиболее привлекательные для него черты Со-
ловьева — университетского профессора. Мно-
го лет спустя он вновь вспомнит о присущей
Соловьеву манере читать лекции и напишет, что
«с кафедры слышался не профессор, читающий
аудитории, а ученый, размышляющий вслух в
своем кабинете»10. Признавал лекторский та-
лант Соловьева, но не во всем принимал его
40

СМ. Соловьев
суждения, слушавший его лекции будущий уча-
стник каракозовского кружка И.А. Худяков. По
его мнению, «Соловьев читал с заметным талан-
том, но излагал предмет с чиновничье-центра-
лизаторской точки зрения»11. Так или иначе, но
и поклонники, и критики признавали незауряд-
ность лекций Соловьева. Он сам вскоре после
начала своей профессорской деятельности заду-
мался о необходимости издать печатный курс
своих лекций. При этом он считал, что такой
курс должен будет заменить «Историю Государ-
ства Российского» Н.М. Карамзина, оставшую-
ся основным пособием для широкого круга лю-
дей, интересовавшихся историей России. Затем
Соловьеву пришла в голову мысль написать и
издать не курс лекций, а именно «Историю», ос-
вещающую и объясняющую историческое раз-
витие России. В своих «Записках» Соловьев
впоследствии писал: «Давно, еще до получения
кафедры, у меня возникла мысль написать ис-
торию России; после получения кафедры дело
представлялось возможным и необходимым.
Пособий не было; Карамзин устарел в глазах
всех; надобно было, для составления хорошего
курса, заниматься по источникам; но почему же
этот самый курс, обработанный по источникам,
не может быть передан публике, жаждущей
иметь русскую историю полную и написанную,
как писались истории государств в Западной Ев-
ропе? Сначала мне казалось, что история Рос-
сии будет обработанный университетский курс;
но когда я приступил к делу, то нашел, что хо-
роший курс может быть только следствием под-
робной обработки, которой надобно посвятить
всю жизнь. Я решился на такой труд и начал с
начала, ибо, как уже сказано, предшествовав-
шие труды не удовлетворяли»12.
Подготовку к написанию задуманной им ис-
тории России Соловьев начал еще тогда, когда он
приступил к чтению лекций в Московском уни-
верситете. Среди лекций, которые он начал чи-
тать, было несколько специальных курсов, пред-
назначавшихся для студентов философского фа-
культета. Первый такой специальный курс, про-
читанный в 1845/46 уч. г., был посвящен «исто-
рии междуцарствия», т.е. истории так называемо-
го Смутного времени в начале XVII в.,— на этом
работу Н.М. Карамзина над последним томом
«Истории Государства Российского» прервала
смерть. В следующем учебном году темой спец-
курса Соловьев избрал историю царствования
первых трех Романовых: Михаила Федоровича,
Алексея Михайловича, Федора Алексеевича. Еще
через год был прочитан спецкурс о времени им-
ператора Петра Великого. Прежде всего он стре-
мился показать историю России как единый
процесс, развивавшийся в соответствии с опре-
деленными закономерностями. В предисловии
к тому I предпринятой им «Истории России с
древнейших времен» Соловьев писал: «Не де-
лить, не дробить русскую историю на отдельные
части, периоды, не соединять их, следить пре-
имущественно за связью явлений, за непосред-
ственным преемством форм, не разделять начал,
но рассматривать их во взаимодействии, старать-
ся объяснить каждое явление из внутренних при-
чин, прежде чем выделить его из общей связи со-
бытий и подчинить внешнему влиянию — вот
обязанность историка в настоящее время, как
понимает ее автор предлагаемого труда»13.
Развивая идеи, высказанные еще в ранних
работах, в «Истории России с древнейших вре-
мен» С.М.Соловьев рассматривает, как один из
основополагающих моментов русской истории
«переход родовых княжеских отношений в госу-
дарственные»14. Это позволило ему связать вое-
дино события русской истории, представить их
как закономерный процесс. При этом Соловь-
ев отказался от бытовавшей в русской истори-
ческой науке периодизации, согласно которой
история России делилась на «норманнский» и
«татарский» периоды. Соловьев не отрицал того,
что норманны (варяги) и татаро-монголы ока-
зали воздействие на особенности развития рус-
ской истории, но степень их влияния для него
была не столь значительна на фоне внутренних
процессов развития, игравших, в его представ-
лении, главенствующую роль.
В свете такого подхода история России ока-
зывалась в представлении Соловьева разделен-
ной на следующие, связанные между собой
этапы: 1) с IX до второй половины XII в., ког-
да господствовали родовые междукняжеские
отношения; 2) со второй половины XII в. до
конца XVI в., время перехода родовых отноше-
ний между князьями в государственные (пери-
од завершается с пресечением династии Рюри-
ковичей в связи со смертью Федора Иванови-
ча); 3) начало XVII в. — «Смута», грозившая
«юному государству разрушением»; 4) XVII в. (с
1613г., когда был положен конец «Смуте») до
середины XVIII в. — время, когда государ-
ственная жизнь России стала развиваться^
среде европейских держав; 5) вторая половина
XVIU в. — первая половина Х\Х в., время ког-
да заимствование «плодов европейской циви-
41

димым не только для
:остояния», но и для
цения»15.
1ятая Соловьевым схе-
место в историческом
:новению, а вдальней-
шеских и юридических
)здающих государство,
ie только Соловьевым,
и, составившими госу-
[ко-юридическую шко-
лы стояли Соловьев и
Савелии. Но Соловьев
-ори и России» показал,
амках государственной
ым фактором, влияю-
'1ческого процесса, яв-
Он придает большое
юдных условий на раз-
щества вообще, на ис-
* частности. В историю
в России Соловьев во-
витель географическо-
•етно на судьбу народов
1И Соловьева, оказали
-юсти страны: в значи-
<рытая лесами Восточ-
ia, степи Азии, обшир-
пьшая плотность насе-
:ды обитания оказыва-
ние, влияющие на все
сы, как борьба между
лавян и кочевниками,
выливающееся в коло-
колонизационных по-
янии географической
гь Соловьеву привести
ке сложившейся в рус-
>рии, согласно которой
ства постепенно пере-
-запада, где сложилась
о-восток, где со време-
ia Владимиро-Суздаль-
эсковское государство.
>афической среды ока-
ие центры, сменявшие
щимир, Москва. Отве-
рафическому фактору,
е одну важную пробле-
мной, производитель-
ятельности. Эта сторо-
ie не стала для Соловь-
ева фактором первост
сам факт обращения к
собствовал развитию и
думывался Соловьев
показать развитие духе
России. Здесь в его пр<
первостепенную роль <
России государство. ]
благодаря восприятию
благодаря европеизацк
для того, чтобы народ F
чение, почувствовал
пути прогресса к «нарс
Первый том «Истор
чинал с описания прир
ской равнины, на кото
ло Русское государств
внимание на влияние,
на характер, на особенн
стороны, Юго-Западн
Киевское государство, с
Северо-Восточной, к>
русских земель, где ело:
жество, ставшее ядром
зывает Соловьев и о нар
выми обитателями зем(
ствии возникла Рос^
понтийских греках и д]
лил он славянским пле
обычаям, взаимоотноц
ми: финнами, гуннами
няя история племен, н
лед ствии освоенные сш
истории восточных ела
ложены Соловьевым в
лее подробно, чем это б
ственпиками В.Н. Тати
вым, Н.М. Карамзиныi
С призвания варяп
ки государственности i
лось уже выше, не пре;
существу, Соловьева не
блема происхождения
и самого Рюрика. Для
дить влияние родовы;
славян на судьбу княже
получает дальнейшее р
в котором изложение
распаде Киевского ki
Ярослава Мудрого (К
судьба его сыновей и в
делены Владимир Моы
вы Юрий Долгорукий
42

СМ. Соловьев
Княжение Андрея Боголюбского занимало осо-
бое место в изложении Соловьева. Во Владими-
ре, вдали от Киева, Андрей Боголюбский, под-
держанный «новыми» городами, основанными
самими князьями, утверждал новые начала об-
щественных отношений. Власть теперь перехо-
дила не от брата к брату, а от отца к сыну. Но-
вый принцип власти — единовластие, являя со-
бой исходную форму «государственных отноше-
ний», не только возникал, но и выступал силой,
начавшей борьбу со старыми, «родовыми отно-
шениями». Единовластие приходит на смену ро-
довым отношениям, как полагал Соловьев, в
Северо-Восточной Руси, где немногочисленное
население разбросано на широких простран-
ствах, нет ни больших городов, ни разделения
труда, ни «создания общих интересов». В роли
силы, способной собрать воедино как бы раз-
дробленную на части, находившуюся под влас-
тью разных владетелей Русь, выступила, считал
Соловьев, «правительственная централизация».
«Централизация восполняет недостаток внут-
ренней связи, условливается этим недостатком,
и, разумеется, благодетельна и необходима, ибо
без нее все бы распалось и разбрелось: это хи-
рургическая повязка на больном теле, страдаю-
щем потерею внутренней связи, внутренней
сплоченности»16. Мы видим, что в один из са-
мых ответственных моментов — укрепления
единовластия во имя торжества государствен-
ных отношений над родовыми — Соловьев ука-
зывает на централизацию, силу, не связанную с
внутренним органическим развитием обще-
ственных структур, но призванную сыграть ре-
шающую роль в создании Русского государства.
Попутно Соловьев рассматривает вопрос о
возможном влиянии на особенности историчес-
кого развития России, оказанном татаро-мон-
гольским игом. Ему он не придает большого
значения, поскольку, в его представлении, тата-
ры после опустошительного нашествия «оста-
лись жить вдалеке, заботились только о сборе
дани, нисколько не вмешивались во внутренние
отношения, оставляя все как было, следователь-
но, оставляя на полной свободе действовать те
новые отношения, какие начались на севере
прежде их». Что же касается участия татар в
междоусобной борьбе князей, то для Соловьева
они были только «орудиями» в ней. Тем самым
он отвергал мнение историков, считавших, что
татарское иго как внешний фактор сыграло ре-
шающую роль в объединении русских земель
вокруг Москвы. Напомним слова Карамзина:
«Москва обязана своим величием ханам». Во
многом карамзинскую точку зрения разделял и
М.П. Погодин. Признавали значение татарско-
го ига для процесса объединения русских кня-
жеств вокруг Москвы современник Соловьева
Б.Н. Чичерин и ученик Соловьева В.О. Ключев-
ский. В какой-то мере Соловьев, наверное, не-
дооценивал воздействие ордынского ига на
сплочение русских княжеств вокруг Москвы.
Но настойчивое стремление подчеркнуть значе-
ние внутреннего, к тому же материального ис-
торического фактора следует рассматривать в
целом как несомненную историографическую
заслугу Соловьева.
Тома III и IV «Истории России» содержали
очень много сведений о разных сторонах жиз-
ни населения русских княжеств. Междукняжес-
кие отношения, будучи главной связующей те-
мой, не заслоняли в труде Соловьева других
проблем, среди которых были и городской, и
сельский быт, и деятельность духовенства, и та-
кие явления духовной жизни, как литературные
и летописные памятники. Что же касается фак-
тических данных о взаимоотношениях между
княжествами, областями, землями, внутриполи-
тических и внешнеполитических коллизий, то
на долгие годы «История России» Соловьева
была наиболее полной сводкой фактических
данных из разнообразных источников. В какой-
то мере фигуры князей отходили на второй
план. Это не значит, что Соловьев не придавал
их личности никакого значения. Он давал и
свою оценку, которая часто не была традицион-
ной. Так, в V томе Соловьев уделил равное вни-
мание и Василию III, которому он отвел первую
половину тома, и Ивану III, которому была по-
священа вторая половина тома. Это было нео-
бычно. До этого историки, особенно ярко это
было видно в «Истории государства Российско-
го» Н.М. Карамзина, подчеркивали роль Ивана
III, оставляя в тени Василия III.
Шестой том и начало седьмого тома были по-
священы России в царствование Ивана IV Сточ-
ки зрения концепции, принятой Соловьевым,
это царствование имело очень важное значение:
при Иване IV окончательно восторжествовали и
утвердились государственные отношения. Пред-
ложил Соловьев и ряд новых оценок. В отличие
от многих предшественников, среди которых
были Карамзин и Погодин, он считал, что вве-
дение опричнины было не результатом больной
психики Ивана IV, а завершением борьбы за тор?-
жество государственного начала. Вслед за К.Д.
43

Соловьев усматривал историческую
эсть в разгроме боярства, противо-
•кончательному утверждению госу-
э начала. Его труд отличало то, что
фался представить именно историю
[ признавал большое значение и са-
и Ивана IV.
1В первую главу седьмого тома
лу состоянию» русского общества
V, Соловьев во второй главе пере-
гпюванию Федора Ивановича. При
:ал: «Иоанн Грозный, собственно
последний московский государь из
)й династии». Федор Иванович в
злении «был младенец по способ-
гому же он не оставил кровных на-
В силу этого «борьба бояр за реген-
царствование получает уже новое
хесь должны были выставиться не
янейшие только роды боярские, но
-тстии: две из них погибли в борь-
;мутного времени, третья утверди-
:толе Рюриковичей»17,
часть седьмого и том VIII «Исто-
» Соловьева были посвящены так
у Смутному времени. Восьмой том
избранием на царство Михаила Фе-
манова. Н.М. Карамзин успел дове-
1сторию государства Российского»
путы. Таким образом, Соловьев ни-
же о том периоде истории России,
которого лишь взялся Карамзин. К
ювьев впервые в русской историго-
:тавил историю Смутного времени
л изложении. Драматические внут-
ские и внешнеполитические колли-
>изисногодля России периода, пав-
euXVI — начало XVII в., были под-
мены Соловьевым. Читатель могте-
о Борисе Годунове, Лжедмитрии I и
л II, о Василии Шуйском, о ыарод-
жях и народных восстаниях. Нельзя
ггоящей статьи привести все ориги-
сдения Соловьева о Смутном време-
имся лишь на тех, которые позволя-
ть себе Соловьева как вниматель-
на, и тех, которые показывают, что
;ские взгляды Соловьева влияли и
1еские убеждения. Обратившись к
ориса Годунова на царство, пытаясь
юность Лжедмитрия I, стараясь ра-
деле патриарха Никона, Соловьев
i различные версии, выбирал из них
те, которые казались ему наиболее убедитель-
ными и подтверждавшимися достоверными
фактами. Размышляя над одним из самых труд-
ных и запутанных вопросов, кем же был по про-
исхождению Лжедмитрии I, Соловьев замечал,
что он, как историк, «не имеет права, подобно
романисту, создать небывалое лицо с небывалы-
ми отношениями и приключениями»18.
Излагая события конца XVI в., предшество-
вавшие Смуте, Соловьев отмечал как одно из
важных событий в истории России, законода-
тельное оформление крепостного права. Счи-
тая, что крестьяне были прикреплены к земле
специальным указом, принятым правитель-
ством Федора Ивановича, он расценивал его
как вынужденную меру, необходимую в усло-
виях обширной и малонаселенной территории
России, недостатка рабочих рук в хозяйствах
помещиков, на которых были возложены обя-
занности по обороне страны: выполнению их
часто препятствовало отсутствие или малочис-
ленность у них крестьян. В такой трактовке
сглаживались социально-экономические по-
следствия укрепления крепостного права,
окончательно расколовшего общество на клас-
сы эксплуататоров и эксплуатируемых и обо-
стривших противоречия между ними. Такой
подход вел к тому, что Соловьев недооценивал
борьбу между антагонистическими классами
как фактор, способствовавший возникновению
и углублению кризисных явлений, выливших-
ся в Смуту. Причины Смуты Соловьев искал в
другом. Одной из них он считал «дурное состо-
яние нравственности», которое среди прочего
было связано с нежеланием служить обществу
и подчинить «частные стремления и выгоды —
общественным». Другим источником Смуты
Соловьев считал казачество, которое он назы-
вал «противообщественным» элементом. Для
Соловьева было характерно стремление зату-
шевать участие крестьян в народных восстани-
ях и движениях. В его глазах крестьяне, бежав-
шие в ряды казаков, переставали быть кресть-
янами, так же как и казаки, превращались в
«противообщественный элемент», занимав-
шийся грабежом и разбоем, а не борьбой «в за-
щиту своих сословных прав». В этом свете
представало у Соловьева и восстание под руко-
водством И.И. Болотникова. Он видел в нем
проявление «противуобщественного начала», а
отряды восставших называл «шайками».
Конец Смутному времени положили, как
считал Соловьев, прежде всего «земские люди»,
44

СМ. Соловьев
сторонники порядка, которые сумели «восстано-
вить народ, нарушенный стремлениями мень-
шинства». В его глазах заслуживали всяческого
одобрения действия первых Романовых Михаи-
ла Федоровича и Алексея Михайловича, споспе-
шествовавших, по его мнению, воссозданию и
укреплению государственного начала, вопло-
щенного в монархии XVII в. К народным восста-
ниям XVII в. он относился так же, как к другим
движениям и выступлениям народных масс. По-
священные этому периоду тома IX-X1V «Истории
России» с точки зрения их значения имели осо-
бое значение для науки XIX в. благодаря обилию
фактического материала, освещавшего разные
стороны жизни народов России. Что же касает-
ся изложенной в них концепции, то помимо вы-
шесказанных суждений о наступлении мира пос-
ле Смуты, она содержала и такой важный для ис-
ториофафии тезис, как утверждение о том, что
в XVII в. в России (после завершения Смуты)
шел процесс, направленный на сближение с За-
падной Европой, на подготовку реформ, осуще-
ствление которых пришлось уже на следующий
период — первую четверть XVIII в. — на царство-
вание Петра I.
Соловьев показал закономерность реформ
первой четверти XVIII в. Он отмечал взаимосвя-
занность и последовательность реформ. Первой
среди них была военная реформа, осуществлен-
ная под впечатлением Северной войны, в ходе
которой стала очевидна необходимость для Рос-
сии иметь регулярную армию. Затем, после
Полтавской победы, была проведена реформа
государственных учреждений, были образованы
Сенат, Синод, коллегии. Соловьев выделил лич-
ность Петра I, который для него «не был царем
в смысле своих предков, это был герой-преоб-
разователь или, лучше сказать, основатель ново-
го царства, новой империи, и чем более вдавал-
ся в свою преобразовательную деятельность, тем
более терял возможность быть похожим на сво-
их предков»19. В глазах Соловьева петровские
реформы представляли собой «крутой поворот»
в сторону Западной Европы. Без реформ, счи-
тал Соловьев, невозможно было преодолеть от-
сталость России, «банкротство экономическое и
нравственное»20. На первом месте стояла, каза-
лось бы, тенденция к усвоению русскими людь-
ми достижений западноевропейской цивилиза-
ции. Но Соловьев не ограничивал этим значе-
ние реформ. Для него Петр I был революционе-
ром на троне, который осуществил в России на-
стоящую революцию, значение которой равня-
лось Великой французской революции. Но при
этом он указывал на наличие, как ему казалось,
принципиального отличия, выразившееся в
том, что в России «направление революцион-
ного движения» определил один человек —
Петр I, являвшийся «прирожденным главою го-
сударства» и «одаренный небывалою силою».
Петр 1 представлялся Соловьеву «вождем в деле,
а не создателем дела, которое поэтому есть на-
родное, а не личное, принадлежащее одному
Петру»21. Реформы, подчеркивал Соловьев, не
были произволом со стороны реформатора. Они
были закономерны, подготовлены предшеству-
ющим развитием и отвечали интересам народа.
«Экономическая и нравственная несостоятель-
ность общества были осознаны; народ живой,
крепкий рвался из пеленок», — писал Соловьев
и добавлял, что «вопрос о необходимости пово-
рота на новый путь был решен»21. Увлеченный
личностью Петра 1, фандиозностыо предприня-
тых им реформ Соловьев не обращал внимания
на то, что тяготы реформ пали на плечи наро-
да, что прогресс в военном деле, торговле, про-
мышленности достигался в условиях не только
сохранившегося, но ставшего более тяжелым
крепостного гнета. На это обстоятельство, о чем
будет сказано ниже, обращали внимание еще и
современники Соловьева.
Тома, посвященные Петру I, его царствова-
нию, реформам первой четверти XVIII в. были,
пожалуй, той частью «Истории России», кото-
рая была написана с удивительной увлеченно-
стью и подъемом. Именно в этих томах своей
«Истории» Соловьев сумел добиться наиболь-
шей стройности изложения и логической за-
конченности. Он сумел скомпоновать огром-
ный, до него неизвестный историкам факти-
ческий материал, извлеченный им из архивных
и других источников. С особой отчетливостью
была проведена Соловьевым и идея о законо-
мерности исторического развития, и об обус-
ловленности и необходимости реформ, о со-
вершенствовании государственных форм, в ко-
тором виделась историку основа, на которой
зижделись все стороны жизни и быта народов
России. На примере Петра I наглядно демон-
стрировал Соловьев и свои взгляды на роль
личности в истории. Он считал, что личность
способна сыграть большую роль, если сумеет
понять особенности исторического развития
страны и согласовать с ними свои действия. В
оценке личности Петра 1, изложенной в «Ис-
тории России», сказалась и политическая по-
45

ия Соловьева, чьи либеральные воззрения
словили, с одной стороны, неприятие край-
тей николаевского режима, а с другой —
>рмировали в его представлении идеал по-
ического деятеля, который твердой рукой
ьмется за проведение реформ, благодаря
орым будут не только совершены коренные
образования, но и предотвращена угроза
олюции.
Насколько, в глазах Соловьева, Петр I со-
гтствовал его идеалу государя, проводника
юрм, настолько его преемники оказались
пособными достойным образом продол-
ъ начатое им дело.
Соловьев в томах Х1Х-ХХ «Истории Рос-
» дал систематическое описание событий,
исходивших в царствование Екатерины 1,
ра II, Анны Иоанновны. Сопоставляя дел-
ьность Петра I и его преемников, он старал-
троследить и судьбу петровских реформ. В
й связи он усматривал уже в царствование
1терины 1 «отступление» от «программы
образователя». Среди этих «отступлений»
называл и засилье иностранцев, особенно
явившееся, как он считал, при Анне Иоан-
не. Зато с одобрением отзывался Соловьев
еревороте 1741 г., совершенном в пользу
[заветы Петровны, в которой Соловьев ви-
продолжательницу дела Петра I. Одной из
1аслуг Соловьев считал избавление России
ига Запада», в его представлении, более тя-
юго, «чем прежнее иго с Востока, иго татар-
е», благодаря чему «Россия пришла в себя».
)ствованию Елизаветы Петровны были но-
шены тома XXI-XX1V «Истории России»,
аробно описывая политические события,
ювьев вместе с тем не склонен был в исто-
i России второй четверти XVIII в. видеть
и лишь «интриги, дворцовые перевороты,
подство иноземцев», не рассматривал эти
ы, подобно многим историкам, как время
ошного упадка. Он не усматривал разрыва
<ду царствованиями Петра I и Екатерины II.
Внешнюю политику Петра III Соловьев
тал антинациональной. Во внутренней по-
ике выделял манифест о вольности дворян-
а. Рассказывая о дворцовом перевороте
2 г., писал о «насильственной смерти» Пет-
III. При этом все симпатии Соловьева были
стороне Екатерины II. России в царствова-
; Екатерины II были посвящены тома XXV-
IX «Истории России». Соловьев довел изло-
ме до крестьянской войны под предводи-
тельством Пугачева. История России в XVIII в.
в его многотомном труде не была закончена.
Тем не менее последние тома «Истории Рос-
сии» имели для специалистов и широких кру-
гов читателей большой интерес. Впрочем, вся
двадцатидевятитомная «История России» СМ.
Соловьева была событием огромного значения
в истории русской исторической науки. О
большом внимании к этому изданию свиде-
тельствуют многочисленные рецензии и откли-
ки, неизменно появлявшиеся после выхода в
свет очередных томов.
Выход тома I вызвал многочисленные от-
клики. Оказалось, что у Соловьева много недо-
брожелателей. Одним из них был М.П. Пого-
дин. Не решаясь открыто выступить против сво-
его недавнего ученика, он поручил историку
И.Д. Беляеву написать для погодинского «Мос-
квитянина» разгромную рецензию. На напеча-
танную без подписи автора рецензию Беляева
Соловьев написал ответ, который был напечатан
в «Московских ведомостях». Началась полеми-
ка, в которую оказался втянутым и Погодин,
резко отрицательно отозвавшийся о первом
томе «Истории» Соловьева. Появилось и много
других рецензий в «Северной пчеле», «Библио-
теке для чтения» и других журналах и газетах,
содержавших нападки на Соловьева. «Действи-
тельно, я пережил тяжелое время зимою 1851-
1852 г.»,— вспоминал впоследствии Соловьев.
Ему нелегко было вести полемику. Но начатое
дело он не бросил. «Как видно, я защищался
удачно не полемическими статьями, но именно
томами истории, постоянно ежегодно выходив-
шими; 3-й и 4-й томы не опоздали, книга
шла...»23 — писал Соловьев. Надо сказать, что
Соловьев имел и сторонников. Его поддержал
К.Д. Кавелин, который в своей рецензии, давая
общую оценку тома I, писал: «История России
есть зрелый исторический труд, а не шаткий
опыт». Он одобрял один из основных принци-
пов, положенных в основу изложения и близкий
его собственным идеям: «Все исторические яв-
ления рассматриваются здесь с их внутренней
стороны во взаимной связи и раскрываются
последовательно, по их внутренней преемствен-
ности: бытовая сторона обращает на себя, как и
следует, гораздо больше внимания автора, чем
внешние события. Наконец, взгляд гораздо се-
рьезнее, приемы строже»24.
Соловьев, как уже говорилось выше, сумел
на протяжении 29 лет систематически выпус-
кать тома «Истории России». Ежегодно выхо-
46

СМ. Соловьев
дило по одному тому. Погодин и его сторонни-
ки вскоре перестали выступать со своими на-
падками на «Историю России».
Своеобразной была реакция со стороны
славянофилов. Выход тома 1 послужил К.С.
Аксакову толчком к тому, чтобы еше раз заду-
маться над собственной концепцией истории
России. Он написал статью, оставшуюся в чер-
новике и озаглавленную «Несколько слов о
русской истории, возбужденных Историею г.
Соловьева». Заметив, что «история г. Соловье-
ва — не история»25, К.С. Аксаков предлагал
свою периодизацию истории России, теорию
взаимоотношений Земли и Государства, под-
черкивал свою приверженность славянофиль-
ской идее об искусственности реформ Петра I,
которые он характеризовал, как исключитель-
ное поклонение Западу, как исключительное
отрицание всего русского, как «резкое насиль-
ственное, поспешное и подражательное преоб-
разование»26. Критические замечания, касав-
шиеся, главным образом выдвинутой Соловь-
евым теории родового быта, содержались в ста-
тье К.С. Аксакова «О древнем быте у славян
вообще и у русских в особенности» (по поводу
мнений о родовом быте»)»27. Полемику с Соло-
вьевым и изложение собственных взглядов со-
держали статьи, посвященные критическому
разбору томов VI, VII и VIII «Истории России».
Полемизируя с Соловьевым, К.С. Аксаков из-
лагал в них и свое понимание царствования
Ивана IV и событий Смутного времени. В них
К.С. Аксаков, расходясь по ряду вопросов с
Соловьевым, вместе с тем сходился с ним в
признании самодержавия, как силы, спасшей
Россию после Смутного времени и являющей-
ся основой для благополучного существования
русского народа и Русского государства.
С большим вниманием встретили и ранние
труды Соловьева, и в особенности его «Историю
России» в демократическом лагере. Полемика,
которую вели СМ. Соловьев и К.Д. Кавелин с
Погодиным и славянофилами, встречала сочув-
ственное отношение у Н.Г. Чернышевского, ко-
торый в 1855 г. писал, что с середины 1840-х го-
дов в работах Соловьева и Кавелина встречает-
ся «строго ученый взгляд новой исторической
школы... в первый раз... объясняется смысл со-
бытий и развитие нашей государственной жиз-
ни»28. У Н.А. Добролюбова вызывало одобрение
то, что «школа г. Погодина давно уже заслоне-
на у нас школой г. Соловьева»29. В дальнейшем
со стороны демократических кругов высказыва-
лось все больше критических замечаний. В це-
лом положительно оценивая том IV «Истории
России», Чернышевский критиковал теорию
колонизации, считая, что Соловьев недостаточ-
но глубоко раскрывает общие закономерности
исторического развития России30. С серьезной
критикой VII и VIII томов «Истории России»
выступил на страницах «Современника» (1860.
№11) Г.З. Елисеев. Он считал, что Соловьев не
сумел написать полноценную историю России,
так как его внимание «занимало в истории го-
сударство и территория его, а не народ»31. С кри-
тикой взглядов Соловьева выступали Н.В. Шел-
гунов, И.А. Худяков, И.Г. Прыжов32. Смысл
наиболее серьезных замечаний со стороны де-
мократически и революционно настроенных
кругов сводился к тому, что Соловьев не пока-
зывает тяжелого положения народа, замалчива-
ет или искажает историю народных движений и
восстаний.
В рецензиях на выходившие в свет тома «Ис-
тории России» Соловьева перемежались положи-
тельные и отрицательные отзывы. Продолжались
грубые нападка на Соловьева в консервативной
«Северной пчеле». «История России» — не исто-
рия», — писал в ней СД. Яхонтов33. Под псевдо-
нимом «Ярополк» напечатал статью «Два слова о
не исторической школе г-на Соловьева» СП.
Шевырев34. С неодобрением писал о томах I и II
И.Е. Забелин35.
Особое место занимали рецензии одного из
учеников Соловьева К.Н. Бестужева-Рюмина.
В написанном им критическом обзоре, озаг-
лавленном «Современное состояние русской
истории как науки. История России с древней-
ших времен. Сочинение Сергея Соловьева. Т.1-
8»36 , он выражал настроение той части исто-
риков, которые отдавали должное Соловьеву за
его усилия, направленные на изучение истории
государства, но упрекали за то, что он уделяет
недостаточное внимание истории народа.
Выше уже не раз говорилось о такого рода уп-
реках. Они содержались в отзывах историков
демократического направления, и у К.С. Акса-
кова, и у близкого к славянофилам критика и
поэта А.А. Григорьева, тоже написавшего ре-
цензию на один из томов «Истории России»37.
Очередные тома «Истории России» для
многих историков были удобным поводом,
чтобы изложить собственные теории. Мы уже
упоминали выше К.С Аксакова. Томам XIII,
XIV и XV посвятил свою рецензию, выходив-
шую за рамки критического отзыва и являвшу-
47

СМ. Соловьев
юся скорее самостоятельной и, как теперь бы
сказали, проблемной статьей, К.Д- Кавелин.
Статья называлась «Мысли и заметки о русской
истории»33. В этой статье, уделив главное вни-
мание реформам Петра 1, Кавелин развивал и
свой общий взгляд на историю России, обо-
сновывал необходимость проведения реформ
при сохранении самодержавия. Развернутая
рецензия Кавелина означала одновременно и
поддержку Соловьева, позиции которого в ис-
торической науке стали уже достаточно проч-
ными.
Тома истории России, посвященные XVIII в.,
встречались с большим интересом уже только
потому, что они впервые представляли читателю
цельную картину важнейшего периода русской
истории, раскрытого с такой полнотой, какой
еще не было в русской исторической науке.
Последние ХХ-ХХ1Х тома «Истории Рос-
сии» почти не встречали теперь резких крити-
ческих выпадов. Соловьев уже был общеприз-
нанным авторитетом. Появлялись в спокойном
тоне выдержанные рецензии, написанные К.Н.
Бестужевым-Рюминым, который в 1850-1860-е
годы был одним из самых запальчивых крити-
ков Соловьева. Например, в рецензии, посвя-
щенной тому XXV, Бестужев-Рюмин писал, что
«с какой бы стороны мы ни посмотрели на
«Историю России», мы должны будем при-
знать ее явлением важным, знаменующим на-
ступление новой эпохи в русской историогра-
фии»39. Высоко оценивал он и том XXIV. Жур-
нал «Древняя и новая Россия» напечатал отчет
о чествовании Соловьева в связи с 25-летием
его работы над «Историей России». Этот отчет
уже носил чисто юбилейный характер и был
одним из проявлений всеобщего признания
«Истории России с древнейших времен» Соло-
вьева, как выдающегося события в русской ис-
торической науке40.
Двадцать девять томов «Истории России»,
вышедшие в свет в 1851-1879 гг., и сами по себе
составили этап в русской историографии, и
могли служить памятником ее автору. Однако
научное наследие Соловьева этим не ограничи-
валось. Он написал несколько монографий и
ряд статей. Некоторые из них дополняли, уточ-
няли, в иных случаях содержали новые оцен-
ки того, что писал Соловьев в «Истории Рос-
сии с древнейших времен».
В 1872 г. во время празднования 200-летия со
дня рождения Петра I Соловьев прочел в Мос-
кве 12 лекций, тогда же изданных под названи-
ем «Публичные чтения о Петре Великом». Как
и прежде, характеризуя деятельность Петра I как
реформатора, Соловьев отмечал важную роль
государства во всех его начинаниях. Вместе с
тем он в большей мере, чем в «Истории Рос-
сии», обращал внимание на значение экономи-
ческого фактора. Соловьев теперь писал, что
дело реформ «должно было начаться с преобра-
зования экономического»41. Подчеркивал Соло-
вьев и подготовленность реформ: «Необходи-
мость движения на новый лад была создана;
обязанности при этом распределились: народ
собрался и поднялся в дорогу; но кого-то жда-
ли; ждали вождя; вождь явился»42. В роли вож-
дя и выступил Петр I, «царь-работник», «царь с
мозолистыми руками»43, который, по мнению
Соловьева, «был сам истый русский человек,
сохранивший крепкую связь с своим народом»44.
В отличие от «Истории России» в «Чтениях»
Соловьев не сравнивал петровские реформы с
революцией. Это уточнение в исторической
концепции одновременно было и свидетель-
ством умеренности либеральных настроений
Соловьева. Подчеркивая эволюционный харак-
тер реформ начала XVIII в., он и на реформы
1860-х годов возлагал надежды как на средство,
которое позволит избежать революции.
В 1863 г. Соловьев издал книгу «История па-
дения Польши». Выход книги совпал с восста-
нием в Польше. Интерес к книге усиливался из-
за ее насыщенности ранее неизвестными, осо-
бенно дипломатическими, документами, а так-
же фактами, извлеченными из мемуаров рус-
ских, польских, французских дипломатов, госу-
дарственных и военных деятелей, из изданных
в Западной Европе книг. Таким образом, Соло-
вьев написал первую в России монографию о
трех разделах Польши. В своих оценках он не
избежал тенденциозности: доказывал «истори-
ческую неизбежность» «падения» Польши, всю
вину за ее разделы возлагал на Австрию и Прус-
сию, участие же в них России представлял чуть
ли не как вынужденное.
Другая книга Соловьева «Император Алек-
сандр I. Политика. Дипломатия» (М., 1877),
состоявшая из двух частей — «Эпоха коалиций»
и «Эпоха конгрессов», впервые в русской исто-
риографии на большом фактическом материа-
ле представляла историю дипломатичеких кол-
лизий, в которые была вовлечена Россия в пер-
вой четверти XIX в. Концепционно книга была
построена на противопоставлении двух край-
них политических сил в Европе: революции и
48

СМ. Соловьев
реакции, и двух императоров: Александра I и
Наполеона I. Александр I был представлен как
воплощение либеральной политики, прими-
рявшей силы и революции, и реакции, как фи-
гура, противостоявшая Наполеону I.
Среди многочисленных статей Соловьева
выделялись статьи по историографии «Писате-
ли русской истории XVIII века», «Карамзин и
его литературная деятельность: История госу-
дарства Российского», «Шлецер и антиистори-
ческое направление»45. Последняя из назван-
ных статей, а также статья «Исторические
письма»46 содержали критику славянофильских
взглядов.
Особое место в литературном наследии Со-
ловьева заняли «Мои записки для детей моих,
а если можно, и для других»47. Начерно напи-
санные в разное время «Записки» содержат
ценнейшие сведения о личности и семье Соло-
вьева, о его научной деятельности и политичес-
ких симпатиях; в них были критические заме-
чания о Николае I и Александре II. Соловьев
писал: «Крайности — дело легкое; легко было
завинчивать при Николае, легко было взять
противоположное направление и поспешно-
судорожно развинчивать при Александре II...
Преобразования проводятся успешно Петрами
Великими, но беда, если за них принимаются
Людовики XVI-e и Александры 11-е»48.
Соловьева отличала редкая трудоспособ-
ность. Помимо чтения лекций в университете
он много сил и времени отдавал администра-
тивной работе. С 1864 по 1870 г. Соловьев был
деканом историко-филологического факульте-
та, в 1871-1877 гг. — ректором Московского
университета. С 1870 г. он исполнял еще и обя-
занности директора Оружейной палаты в
Кремле. В историю Московского университе-
та Соловьев вошел как добросовестный и бла-
гожелательный администратор. Подавая всем
пример своей собственной дисциплинирован-
ностью и преданностью науке, Соловьев посто-
янно стремился к тому, чтобы и на факультете,
когда он был деканом, и в университете, когда
он был ректором, поддерживался образцовый
порядок. Он заботился о нуждах студентов.
Требовательность к профессорам и преподава-
телям была направлена прежде всего на повы-
шение научного уровня лекций и занятий.
Пост ректора Соловьев покинул в 1877 г. Он
сделал это в знак протеста в связи с подготов-
кой нового реакционного устава, нарушавше-
го университетскую автономию. Отставке Со-
ловьева предшествовала публикация в «Мос-
ковских ведомостях» М.Н. Каткова статьи про-
фессора Н.А. Любимова, содержавшей напад-
ки на либеральную профессуру и порядки, су-
ществовавшие в Московском университете.
Соловьев также не раз имел возможность по-
чувствовать недоброжелательное к себе отно-
шение со стороны министра народного просве-
щения Д.А. Толстого. Комментируя отставку
Соловьева, Б.Н. Чичерин писал: «Катков и
Толстой с их клевретами выжили наконец из
университета и этого достойного, всеми уважа-
емого и крайне умеренного человека. Чест-
ность и наука были опасным знаменем, от ко-
торого надобно было отделаться всеми сила-
ми»49. С уходом с должности ректора и орди-
нарного профессора не прервалась связь Соло-
вьева с Московским университетом. В качестве
«стороннего преподавателя» он продолжал чи-
тать там лекции. По-прежнему был высок ав-
торитет Соловьева среди научной обществен-
ности. В последние годы жизни он председа-
тельствовал в Московском обществе истории и
древностей российских.
Столь напряженную жизнь Соловьев мог ве-
сти лишь благодаря удивительной собранности.
Все было подчинено его научной и преподава-
тельской деятельности. Один из профессоров
Московского университета П.В. Безобразов
вспоминал: «Соловьев известен был как самый
аккуратный профессор в университете. Он не
только не позволял себе пропускать лекций
даже при легком нездоровье или в дни каких-
либо семейных праздников, но и никогда не
опаздывал на лекции, всегда входил в аудито-
рию в четверть назначенного часа минута в ми-
нуту, так что студенты проверяли часы по нача-
лу соловьевских лекций... Он вставал в шесть
часов и, выпив полбутылки сельтерской воды,
принимался за работу; ровно в девять часов он
пил утренний чай, в 10 часов выходил из дому
и возвращался в половине четвертого; в это вре-
мя он или читал лекции, или работал в архиве,
или исправлял другие служебные обязанности.
В четыре часа Соловьев обедал и после обеда
опять работал до вечернего чая, т.е. до 9 часов.
После обеда он позволял себе отдыхать; отдых
заключался в том, что он занимался легким чте-
нием, но романов не читал, а любил географи-
ческие сочинения, преимущественно путеше-
ствия. В 11 часов он неизменно ложился спать
и спал всего 7 часов в сутки»50. Соловьев редко
отправлялся к кому-либо в гости и столь же ред-
49

СМ. Соловьев
ко гости посещали его дом. Для встреч с друзь-
ями Соловьев обычно отправлялся в субботу в
Английский клуб. По вечерам в субботу или в
воскресенье любил бывать в Итальянской опе-
ре. Менее напряженным был распорядок дня у
Соловьева летом, когда он с семьей жил на даче.
В это время года, будучи свободен от чтения
лекций, он позволял себе довольно длительные
прогулки. Но и в летние месяцы Соловьев про-
должал работать. Именно на даче он приводил
в порядок ранее подготовленный текст очеред-
ных томов «Истории России».
Научный авторитет Соловьева с годами ста-
новился все более прочным. Одним из прояв-
лений признания его заслуг было избрание в
Российскую академию наук в 1872 г. Неожи-
данно в 1877 г. Соловьев заболел. В последние
годы он работал, преодолевая недуг. 4 октября
1879 г. Сергея Михайловича Соловьева не ста-
ло. Под впечатлением известия о смерти Соло-
вьева Б.Н. Чичерин писал, что Соловьев «со-
вершил то, к чему был призван, извлек из себя
на пользу России все, что мог ей дать»51. Доб-
рые слова произнес и его ученик В.О. Ключев-
ский, вскоре занявший кафедру русской исто-
рии в Московском университете и продолжив-
ший дело своего учителя.
После смерти Соловьева прошло более 100
лет. Но не только имя и заслуги его не забыты.
Продолжают жизнь его труды. В 1959-1966 гг.
была переиздана его «История России с древней-
ших времен». В 1988 г. начато издание его «Со-
чинений» в 18 книгах. Переизданы и другие тру-
ды Соловьева. Сергею Михайловичу Соловьеву
посвящены многочисленные труды историков52.
Примечания
1 Соловьев СМ. Избранные труды. Записки. М., 1983.
С.268-269.
2 Там же. С.269.
3 Там же.
4 Там же. С.291.
5 Кавелин К.Д. Собр.соч. СПб., 1897. T.I. Стб.262, 265.
6 Московский литературный и ученый сборник за
1846 год.
7 Кавелин К.Д. Собр.соч. Т. I. Стб. 294.
8 Там же. Стб. 284-285.
9 Ключевский В.О. Письма. Дневники. Афоризмы и
мысли об истории. М., 1966. С.55.
10 Ключевский В.О. С.М.Соловьев как преподава-
тель//Соч.: В 9 т. М., 1989.Т.7. С.323.
1' Худяков И.А. Записки каракозовца. М.;Л., 1930.
С.36.
12 Соловьев СМ. Избранные труды. Записки. С.326.
"Соловьев СМ. Соч.: В 18 кн. М., 1988. Кн.1. С.51.
14 Там же. С.53.
|5Тамже. С.51-55.
16 Соловьев СМ. История России с древнейших вре-
мен. М., 1962. Кн.7. С.27.
17 Соловьев СМ. Соч. Кн. 4. М., 1989. С.183. Две бу-
дущие династии, погибшие в Смугиое время, — Го-
дуновы и Шуйский. Третья, утвердившаяся на пре-
столе, — Романовы (А.Ц.).
18 Соловьев СМ. История России с древнейших вре-
мен. М., 1960. Кн.4. С.410.
19 Соловьев СМ. История России с древнейших вре-
мен. М., 1961. Кн. 8. С.68.
20 Там же. Кн. 5. М., 1961. С. 179.
21 Там же.
22 Там же. Кн. 7. М., 1962. С. 135.
23 Соловьев СМ. Избранные труды. Записки. М., 1983.
С.331-332.
24 Кавелин К.Д. Собр.соч. Т.1. Стб.419.
25 Аксаков К.С. Полн.собр.соч. Т. 1. М., 1861.
26 Там же. С.43.
27 Там же. С.59-124.
28 Чернышевский Н.Г. Полн.собр.соч. ТЗ. М., 1947.
С.181.
^Добролюбов И.А. Полн.собр.соч. Т. 1. М., 1930.
С.412.
30 Чернышевский И.Г. Полн.собр.соч. Т.2. М., 1949.
С.399-405.
31 Современник. 1860. N 11.С.71.
32 См.: Иллерицкий В.Е. Революционная историчес-
кая мысль в России. М., 1974; Цамутали А.И. Очер-
ки демократического направления в русской истори-
ографии 60-70-х годов XIX в. Л., 1971.
33 Северная пчела. 1857. 13 декабря. № 274.
34 Молва. 1857. 11 мая. N5.
35 Забелин И.Е. Опыты изучения русских древностей
и истории. 4.1. М., 1872. С.561.
36 Московское обозрение. 1859. Кн.1. С. 1-132.
37 Григорьев А.А. Взгляд на Историю России, соч. С.Со-
ловьева. Русское слово. 1859. № 1. Отд.2. С. 1-48.
зх Кавелин К.Д. Собр. соч.Т.1. СПб., 1897. Стб.583-
676.
39 Русская старина. 1876. № 3. С.686.
40 Древняя и новая Россия. 1877. № I. С113-115.
41 Соловьев СМ. Публичные чтения о Петре Великом.
М., 1984. С.30.
42Тамже. С.38.
43 Там же. С.52.
44 Там же. С.51.
45 См. указ. статьи: Соловьев СМ. Собр. соч. СПб.,
1901. Стб.1317-1616.
46 Соловьев СМ. Избранные труды. Записки. М., 1983.
С.180-228.
47 Там же. С.229-350.
48 Там же. С.345-346.
49 Чичерин Б.Н. Воспоминания. Московский универ-
ситет. М., 1929. С.249.
50 Безобразов П.В. С.М.Соловьев. СПб., 1894. С.77.
50

51 Чичерин Б.Н. Воспоминания. Москва сороковых
годов. М., 1929. С.99.
"См.: С.М.Соловьев. Персональный указатель лите-
ратуры (1838-1981). М., 1984.
Основные труды СМ. Соловьева
Соч.: В 18 кн. М., 1988-1995. Кн. 1-18.
Соч.: В 18 кн. М., 1993-1995. Кн. 1-10.
Собр. соч. СПб., Б.г |1901].
Соч. СПб., 1882.
Избранные труды. Записки. М., 1981
Первые научные труды. Письма. М., 1996.
Об отношениях Новгорода к великим князьям. М.,
1845.-Тоже. М., 1846.
История отношений между русскими князьями Рю-
риковадома. М., 1847.
История России с древнейших времен. М., 1851.-1879.
Т. 1-29.-Тоже: В 15 кн. М., 1959-1966. Кн. 1-15.
История падения Польши. М., 1863.
Публичные чтения о Петре Великом. М., 1872. - То
же. СПб., 1903. - То же. М., 1995. (Памятники ист.
мысли).
Император Александр I: Политика. Дипломатия.
СПб., 1877.-То же. М., 1995.
Чтения и рассказы по истории России. М., 1989. —
Тоже. М., 1990.
Об истории Древней России. М., 1992. — То же. 2-е
изд. М., 1993.
* * *
Учебная книга русской истории. М., 1859. Вып. I-II.
-Тоже. 3-е изд. М„ 1860.-Тоже. М., 1996.
Лекции по русской истории. [М., 1868.] Изд. литогр.
Курс новой истории. М., 1869-1873. Ч. 1-2.
Общедоступные чтения о русской истории. М., 1874.
- То же. 5-е изд. М., 1908. - То же. М., 1992.
* * *
Переписка СМ. Соловьева с К.С. Аксаковым (1847-
1857). / Публ. Шаханова А.Н. // ЗОР ГБЛ. М., 1987.
Вып. 46.
* * *
Замысловский Е. Памяти СМ. Соловьева: [Со спис-
ком тр.]//ЖМН П. 1879. № 11, отд. 4.
Список сочинений СМ. Соловьева (1842-1879 гг.)/
Сост. Н.А. Попов И Соловьев СМ. Соч. СПб., 1882.
Первоначально: Речь и отчет, чит. в торжеств, собр.
имп. Моск. ун-та. 12 янв. 1880 г. М., 1880.
Желоховцева A.M. Библиографическая справка о
СМ. Соловьеве/ИМ. 1940. № 3.
СМ. Соловьев: Персон, указ. лит. (1838-1981). М.,
1984.
Литература о СМ. Соловьеве
Бестужев-Рюмин К.Н. СМ. Соловьев. СПб., 1880.
Герье В.И. СМ. Соловьев. СПб., 1880.
Милюков П.Н. Юридическая школа в русской исто-
риографии (Соловьев, Кавелин, Чичерин, Сергее-
вич)//РМ. 1886. Кн. 6.
Безобразов П.В. СМ. Соловьев: Его жизнь и науч.-
лит. деятельность: Биогр. очерк. СПб., 1894.
Любавский М.К. СМ. Соловьев и В.О. Ключевский.
М., 1913.
Шмурло Е.Ф. СМ. Соловьев// Зап. Рус. науч. ин-т
в Белграде. 1930. Вып. 1. Перепсч.: ВИ. 1993. № 9.
Рубинштейн Н. СМ. Соловьев// ИМ. 1940. № 3.
Черепнин Л.В. СМ. Соловьев как историк// Соло-
вьев СМ. История России с древнейших времен. М.,
1959. Кн. 1. Перепеч.: Черепнин Л.В. Отечественные
историки, XVI1II- XX вв. М., 1984.
Пресняков А.Е. С. М. Соловьев в его влиянии на раз-
витие русской историографии // Вопросы истори-
ографии и источниковедения истории СССР. М.; Л.,
1963.
Ефимов А.В. СМ. Соловьев как историк междуна-
родных отношений// ИиИ: Историография всеоб-
щей истории. М., 1966.
Сахаров A.M. История России в трудах СМ. Соловь-
ева// Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, история. 1971. № 3.
ЦамуталиА.Н. Первый том «История России с древ-
нейших времен» СМ. Соловьева в оценке современ-
ников//ИиИ, 1971. М., 1973.
Иллерицкий В.Е. Сергей Михайлович Соловьев. М.
1980.
Соловьева М.А. СМ. Соловьев как историк историчес-
кой науки XVIII в.// Генезис капитализма в России i
отечественной историографии. Ярославль, 1981.
Щетинина Г.И. СМ. Соловьев: Факты биографии //
И и И, 1979. М., 1982.
Шаханов А.Н. Архив СМ. Соловьева //ЗОР ГБЛ. М.
1986. Вып. 45.
Дмитриев С.С, Ковальченко И.Д. Историк Сергее
Михайлович Соловьев: Его жизнь, труды, науч. на-
следие// Соловьев С.М. Соч.: В 18 кн. М., 1988. Кн. 1.
Ключевский В.О. Сергей Михайлович Соловьев; СМ
Соловьев как преподаватель; Памяти СМ. Соловь-
ева// Соч.: В 9 т. М., 1989. Т. VII.
Цимбаев Н. [И.] Сергей Соловьев. М., 1990. (Жизш
замечат. людей. Сер. биогр.; Вып. 709).
Волкова И.В. Сергей Михайлович Соловьев: Очерк
жизни и творчества. // Соловьев СМ. Общедоступ-
ные чтения о русской истории. М., 1992.
Чернобаев А.А. Сергей Михайлович Соловьев// Ис-
торики России XVIII- XX веков. [М., 1995]. Вып. 1
(Арх.-инф. бюллетень; № 9). Прил. к журн. «Ист. -
арх.».
Цамутали А.Н. Я родился историком: Сергей Ми-
хайлович Соловьев// Историки России, XVII - на-
чало XX века. М., 1996.
ШахановА.Н. Становление ученого // Соловьев СМ
Первые научные труды. Письма. М., 1996.
Он же. Архивный труженик СМ. Соловьев // АЕ з*
1995 г. М., 1997.
Он же. СМ. Соловьев и В.О. Ключевский // ВИ
2000. № 3.
51

Николай Иванович Костомаров
(1817-1885)
Костомаров стремительно вошел в круг чтения
сегодняшнего «любителя истории».*Не случай-
но это «второе пришествие» историка: дело не
только втом, что массовое сознание в дни рез-
ких перемен и потрясений обращается к исто-
рическому прошлому в поисках ответа на вол-
нующие его вопросы, но главным образом в
том, что это историческое прошлое в изобра-
жении и интерпретации Костомарова предста-
ет «грубо и зримо», внешне не отягощенное ав-
торской концепцией, не схематизированное
под эту концепцию.
Кажется, что самой судьбой было предназ-
начено Николаю Ивановичу стать историком
России и Украины. Родился он 16 мая 1817 г.
в слободе Юрасовка па земле бывшего Остро-
гожского полка Слободской Украины. В мо-
мент его рождения это селение уже входило в
Острогожский уезд Воронежской губернии,
но мальчик с детских лет знал, что его дале-
кий предок — сын боярский Самсон Марты-
нович Костомаров служил в опричном войс-
ке Ивана Грозного, но бежал в Литву; внук оп-
ричника Петр в XVII в. пристал к Богдану
Хмельницкому; после неудачного для Хмель-
ницкого Берестецкого (лето 1651 г.) сражения
власти Речи Посполитой конфисковали его
имение, а самого изгнали из страны. Вместе
с другими изгнанниками, приверженцами
Хмельницкого (а их собралось около 1000 се-
мей), он нашел убежище в Московском госу-
дарстве. Здесь у реки Тихая Сосна был пост-
роен казачий городок Острогожск, с 1652 г.
ставший центром одного из полков тогдаш-
ней Слободской Украины — Острогожского.
Впоследствии казаки этого полка участвовали
в Азовских походах и Северной войне. Край
был плодородный и потомки Петра Костома-
рова здесь укрепились. Отец Николая Ивано-
вича родился здесь же в 1769 г., с молодых лет
служил в армии, брал Измаил в составе войск
Суворова и в 1790 г. вышел в отставку. Отец
историка не получил систематического обра-
зования, самоучкой овладел французским
языком и, пользуясь «лексиконом» (слова-
рем), читал французские книги. Увлекся тво-
рениями французских энциклопедистов, бла-
гоговел перед Вольтером, тем более что сама
матушка-царица состояла с ним в переписке.
«Вольтерианца» Ивана Петровича постоянно
тянуло на философские беседы то со случай-
ным встречным, то со своими постоянными
собеседниками — крепостными украинцами.
Последние туго поддавались проповедям ба-
рина, но успешно пользовались этой его сла-
бостью.
Проповедник равенства людей, но вспыль-
чивый и скорый на расправу барин, не сдер-
жавшись, отвешивал затрещину своему рабу;
отойдя, просил прощения у обиженного и ча-
сто одаривал его. Крепостные иногда провоци-
ровали барина, чтобы, потерпев, затем полу-
чить награду. Эти игры и причуды, однако,
кончились трагически для барина: он был в
1828 г. убит и ограблен своими дворовыми.
Вольтерианство Ивана Петровича сказалось и
52

II.И. Костомаров
в том немаловажном факте, что он в сравни-
тельно зрелом возрасте, задумав жениться, из-
брал в невесты крестьянскую девушку, которую
послал в Москву учиться прежде, чем стать его
женой. Это случилось в 1812 г. и, конечно, уче-
ние не состоялось в связи с началом Отече-
ственной войны и оккупацией Москвы. Но
Иван Петрович свое слово сдержал и Татьяна
Петровна стала его женой. Ей и суждено было
стать матерью будущего историка.
Такова была среда, в которой провел свои
детские годы Николай Иванович Костома-
ров. Он жил в окружении украинских ребят-
крепостных, но украинским языком он овла-
дел лишь в студенческие годы. С 1833 г. он
учился в Харьковском университете на исто-
рико-филологическом факультете, в 1844 г.
получил звание магистра. Еще во время сво-
ей учебы и даже до нее начиная с 1839 г. он
под псевдонимом Иеремия Галка издает два
сборника украинских песен «Украинские
баллады» и «Вгтка». Так началось его станов-
ление как литератора и этнографа, велико-
лепного знатока украинской поэзии. Корот-
кое время он учительствует в ровенской, а за-
тем в киевской Первой гимназии, а в августе
1846 г. его избирают адъюнктом русской ис-
тории Киевского университета им. Святого
Владимира. Это было начало его научной де-
ятельности на поприще истории России и
Украины. Но он вовсе не стремился стать ка-
бинетным ученым, своего рода Пименом,
равнодушным к «добру и злу», он, наоборот,
«внимал» зову реалий современной ему жиз-
ни и вскоре оказался одним из организаторов
Кирилло-Мефодиевского общества, раскры-
того III отделением в марте 1847 г. Издано
трехтомное собрание документов, отражаю-
щих историю этой организации1 и дающих
возможность изучить это историческое явле-
ние и роль Костомарова в нем. Среди так на-
зываемых вещественных доказательств в
«Деле Костомарова» находим его рукопись на
украинском языке под симптоматичным на-
званием «Книга бытия украинского народа»,
где в форме библейского (или евангелическо-
го) сказания формулируются важнейшие ми-
ровоззренческие позиции автора. Живописуя
евангельские времена и учение Христа, автор
констатирует, что цари и паны, приняв его
учение, извратили его («попереверчувалы»)
(стих 49)2. Это деяние Костомаров конкрети-
зирует примером истории Руси, показывая,
как свободно жили русичи без царя, а когда
он воцарился, «кланяясь татарам и ноги це-
ловал хану татарскому-басурману, чтоб помо-
гал ему держать в неключимой неволе хрис-
тианский народ великороссийский» (стих
72). А когда «царь Иван в Новгороде душил
и топил по десятку тысяч в день народу, то
летописцы, рассказывая об этом, называли
его христолюбивым» (стих 73). Украина же
«не любила ни царя, ни пана, а составила у
себя казацтво, т.е. братство, куда каждый
вступая был братом других — был ли он
прежде господином или баром, лишь бы он
был христианин; и были казаки между собою
все равны, а старшины выбирались на собра-
нии и должны были служить всем по слову
Христову, ибо принимали должности по при-
нуждению, как повинность, и не было ника-
кого господского великолепия и титула меж-
ду казаками» (стихи 75-76). Украина попала
в польскую неволю — утверждается дальше в
этой идейной программе общества и только
восстание народа освободило се от польско-
го ярма, и Украина «пристала к Московии»
как к единоверной славянской стране. «Но
скоро увидела Украина, что она попалась в
неволю, ибо она по своей простоте не узна-
ла, что такое значит царь московский, а царь
московский значил то же, что идол и мучи-
тель» (стихи 82-89).
Выход из этого трагического положения ав-
тор видит в создании славянской федерации, в
которую войдут все славянские страны как рес-
публики, «и не останется ни царя, ни цареви-
ча, ни князя, ни графа, ни герцога, ни сиятель-
ства, ни превосходительства, ни пана, пи боя-
рина, ни крестьянина, ни холопа ни в Великой
России, ни в Польше, ни в Украине, ни в Че-
хии, ни у хорутан (т.е. словенцев. — Б.Л.), ни у
сербов, ни у болгар» (стих 108)3. Автор мыслил
себе достижение этой идиллии при ведущей
роли России, так как он в стихотворении на ук-
раинском языке писал: «... Любггися, дни сда-
ви, любов нас спасаэ! Слава — честь To6i
вов1ки, орле наш двоглавий, бо ти шпонами
сво1ми вирвеш 13 невол1, i3 поруги давнш на
евгг слов'янськую долю!»4.
Мы так настойчиво цитировали этот цент-
ральный документ, отражающий идеологию
Кирилло-Мефодиевского общества не только
для того, чтобы представить национально-де-
мократические взгляды 30-летнего Костомаро-
ва, а главным образом чтобы читатель мог про-
53

Н.И. Костомаров
следить истоки костомаровской концепции ис-
тории Украины, России и даже Польши, о ко-
торой речь впереди.
Итак, благополучно начавшаяся профес-
сорская карьера Костомарова была прервана
арестом. Естественно, что в серии допросов
Костомаров отрицал наличие общества и
свою принадлежность к нему, объяснял, что
золотое кольцо с надписями «Кирие элей-
сон» («Господи помилуй». — Б.Л.') и «Св.Ки-
рилл и Мефодий» вовсе не знак принадлеж-
ности к обществу, а обычное кольцо, которое
носят на пальце христиане в память о святых,
ссылаясь при этом на широко распростра-
ненное кольцо с надписью в память св. Вар-
вары, но все эти объяснения не были приня-
ты карателями, и как видно из определения
III отделения от 30-31 мая 1847 г., утвержден-
ного царем, он был признан виновным тем
более, «что он был старее всех по летам, а по
званию профессора обязан был отвращать
молодых людей от дурного направления» и
был приговорен к заключению «в Алексеев-
ский равелин на один год» с последующей
отправкой «на службу в Вятку, но никак не по
ученой части, с учреждением за ним стро-
жайшего надзора; изданные же им под псев-
донимом Иеремия Галки сочинения «Укра-
инские баллады» и «Ветка» воспретить и
изъять из продажи»5. Николай I разрешил
свидания Костомарова с матерью только в
присутствии коменданта крепости, а когда
мать начала буквально бомбардировать III
отделение прошениями о досрочном осво-
бождении сына в связи с его болезнью и от-
правке его в Крым на лечение, ни одно про-
шение не было удовлетворено, на них всегда
появлялась краткая, как выстрел, резолюция
«нет», начертанная рукой генерал-лейтенанта
Л.В. Дубельта. Когда же Костомаров отсидел
год в крепости, то и тогда он вместо испра-
шиваемой матерью замены ссылки в г. Вятку
ссылкой в г.Симферополь был по распоряже-
нию Николая I отправлен в г.Саратов с выда-
чей ему 300 руб.сер. единовременного посо-
бия. Правда, вовсе не из чувства сострадания,
а только потому, что надломленный Костома-
ров «поставил себе первым долгом письмен-
но изъявить нижайшую верноподданическую
признательность вашему императорскому ве-
личеству — как докладывал всесильный руко-
водитель III отделения генерал-адъютант Ор-
лов — за то, что ваше величество вместо стро-
гого наказания, по чувствам благости своей,
даровали ему еще возможность загладить
усердною службою прежнее его заблужде-
ние»6. Эта отправка в Саратов не означала
еще полного освобождения, так как Костома-
рова сопровождал жандарм-поручик Альцен,
который должен был следить за тем, чтобы
он не входил «с посторонними лицами в из-
лишние разговоры», поручик же, так сказать,
«сдал» Костомарова саратовскому гражданс-
кому губернатору М.Л.Кожевникову. Прав-
да, Орлов приписал на официальном отно-
шении своем Кожевникову: «Прошу быть к
нему милостиву, человек с достоинствами,
но заблуждался и искренне раскаивается»7,
что, впрочем, не помешало ему обратиться
к министру внутренних дел Л.А.Петровско-
му об установлении над Костомаровым
«строжайшего надзора»8. Аналогичное рас-
поряжение он отправил начальнику 7-го ок-
руга корпуса жандармов Н.А.Ахвердову, что-
бы он установил в подведомственном ему
Саратове секретное наблюдение за Костома-
ровым и докладывал через каждые полгода о
его поведении9.
Саратовская ссылка — важный этап в идей-
ном развитии Костомарова. Здесь он сблизил-
ся с Н.Г. Чернышевским и историком Д.Л.
Мордовцевым, только начавшим в эти годы
разрабатывать историю народных движений и
самозванчества. Работая в губернском правле-
нии, Костомаров имел возможность ознако-
миться с секретными делами, среди которых
имелись и дела по истории раскола. В Сарато-
ве он написал ряд трудов, которые при их пуб-
ликации уже после ссылки и в условиях обще-
ственного подъема 50-60-х годов XIX в. стали
широко известны и вывели их автора в первый
ряд среди тогдашних историков. Особое место
в этих исследованиях занимает тематика укра-
инской истории.
Но прежде чем достичь общероссийской
известности, Костомарову пришлось еще до-
биваться, говоря современным языком, реа-
билитации. 31 мая 1855 г. он обращается к не-
давно воцарившемуся Александру II с проше-
нием, в котором, сообщая о своих злоключе-
ниях с 1847 г., пишет: «... надзор полиции, со-
единенный с необходимостью находиться ис-
ключительно в одном месте, стесняет меня в
моей служебной и домашней жизни и лишает
меня средств к поправлению болезни зрения,
которою я страдаю уже несколько лет. Госу-
54

Н.И. Костомаров
дарь-отец! Удостойте оком сострадания одно-
го из заблуждавшихся, но истинно раскаяв-
шихся детей великого вашего семейства рус-
ского, соизвольте предоставить мне право слу-
жить вам, государь, и жительствовать невозб-
ранно во всех местах Российской империи ва-
шего императорского величества»10. На этом
документе Александр II карандашом наложил
резолюцию «согласен»11. Но это сравнительно
быстрое удовлетворение просьбы Костомаро-
ва все же еще не означало полной свободы де-
ятельности, так как А.Ф. Орлов, сообщая ми-
нистру внутренних дел Д.Г. Бибикову о реше-
нии царя, предупредил, что Костомарову не
разрешается служить «по ученой части». Итак,
освобожденный от надзора Костомаров в де-
кабре 1855 г. выезжает в Петербург. В это же
время он предложил редактору «Отечествен-
ных записок» свою работу «Век царя Алексея
Михайловича», но цензор журнала потребо-
вал справку о снятии запрещений на сочине-
ния Костомарова, наложенных еще в 1847 г.
Костомаров в январе 1856 г. обращается с
просьбой о разрешении публикации этой
статьи в III отделение и Л.В. Дубельт разре-
шает публикацию с характерной резолюцией:
«Только строго цензировать»12. Так Костома-
ров прорвал блокаду его произведений и на-
чал печататься.
Из крупных работ Костомаров публикует в
1856 г. в «Отечественных записках» свою рабо-
ту «Борьба украинских казаков с Польшею в
первой половине XVII века до Богдана Хмель-
ницкого», а в 1857 г. — «Богдан Хмельницкий
и возвращение Южной Руси к России». Эти ра-
боты ознакомили широкий круг русской чита-
ющей публики с яркими страницами истории
братского народа, утверждали неразрывность
исторических судеб двух славянских народов и
стали также крупной заявкой на дальнейшее
развитие украинской историографии.
В области русской истории Костомаров
привнес новую тематику. В 1857-1858 гг. «Со-
временник» печатает его исследование «Очерк
торговли Московского государства XVI и XVII
столетиях», а в 1858 г. появляется на страницах
«Отечественных записок» его знаменитое
«Бунт Стеньки Разина» — произведение акту-
альное в условиях назревавшей первой револю-
ционной ситуации в России.
Эту книгу не обошел вниманием
К.Маркс, живо интересовавшийся социаль-
но-политической жизнью России и изучав-
ший русский язык, чтобы иметь возможность
работать с источниками по русской истории
и экономики. Сохранился и опубликован
конспект Маркса этой книги («Молодая
гвардия», 1926, N 1).
Но оставалась еще одна преграда для его
научно-педагогической деятельности. 27 сен-
тября 1857 г. Костомаров пишет новому на-
чальнику IIJ отделения В.А. Долгорукову: «Не
сознавая в себе ни охоты, ни способности к
гражданской службе и притом занимаясь с
давнего времени отечественной историею и
древностями, я желал бы вступить снова в уче-
ную службу по ведомству Министерства на-
родного просвещения... Если милость госуда-
ря императора, освободившая меня от надзо-
ра, не отменяет прежнего высочайшего пове-
ления в позе почившего государя императора
о недопущении меня к ученой службе, благо-
волите, ваше сиятельство, повергнуть к сто-
пам всемилостивейшего государя императора
мою всеподданническую просьбу о даровании
мне права вступить в ученую службу по ведом-
ству Министерства народного просвеще-
ния»13. Князь Василий Андреевич 8 октября
распорядился переговорить по этому поводу с
министром народного просвещения, после-
дний же счел «неудобным допущение Косто-
марова служить по ученой части, разве толь-
ко библиотекарем»14.
Между тем Совет Казанского университета
в 1858 г. избирает Костомарова профессором;
как следовало ожидать, Министерство народ-
ного просвещения не утверждает это избрание.
Однако в 1859 г. попечитель Петербургского
учебного округа ходатайствует о назначении
Костомарова исправляющим должность орди-
нарного профессора российской истории Пе-
тербургского университета, о чем свидетель-
ствует отношение товарища министра народ-
ного просвещения В.А. Долгорукову. После-
дний сообщил, что для этого требуется высо-
чайшее разрешение, которое, очевидно, было
получено, так как в справке 111 отделения от 24
ноября 1859 г. читаем: «Костомаров известен
своею ученостью по части истории, и первая
лекция, прочитанная им на днях в здешнем
университете, заслужила общее одобрение слу-
шателей, в числе которых было много посто-
ронних лиц»15.
Итак, попытка Совета Петербургского
университета избрать Костомарова экстраор-
динарным профессором по кафедре русской
55

стории увенчалась успехом. Костомаров «за-
оевывает» столицу благодаря нашумевшей
искуссии с М.П. Погодиным о крепостниче-
тве в России, а годом позже — в связи с его
ыступлением против так называемой нор-
[аннской теории происхождения Руси, разде-
яемой Погодиным.
В конце 50-х годов приобрел особое звуча-
[ие вопрос о происхождении крепостного
рава, так как готовилась его отмена. Автори-
етный тогда историк М.П. Погодин, придер-
сивавшийся взгляда «безуказного закрепоще-
[ия», т.е. концепции естественного, природ-
юго характера постепенной эволюции сво-
бодного крестьянства в зависимое положение
а это было историческим аргументом для
[ротивников реформы, утверждавших, что го-
ударство не должно законодательно лишать
юмещиков этого права), в 1858 г. в «Русской
еседе» (кн. IV) опубликовал статью «Должно
и считать Бориса Годунова основателем кре-
юстного права?», в которой, как писал Н.И.
Костомаров в ответной статье под тем же заг-
авием, пытается доказать, что «личное кре-
юстное право не возникло юридически, а об-
азовалось само собою, вытекая из обстоя-
ельств народной жизни... Метода исследова-
еля состоит в том, что автор собирает все из-
естные акты, на которые обыкновенно опи-
аются, когда доказывают прикрепление кре-
тьян при Борисе, подлинность одних подвер-
ают сомнению, в других видит не тот смысл,
акой видели прежние исследователи»16. Ко-
томаров последовательно проводит источни-
оведческий анализ не только указов Бориса
одунова, но и указа от 21 ноября 1597 г. (как
[ известие о недошедшем указе 1592 г.), и
[риходит к выводу, что «мысль о том, будто
юрис не прекращал юрьевского перехода (т.е.
[рава перехода от одного помещика к друго-
iy за неделю до Юрьева дня и неделю после
[его. — Б.Л.), и что это право существовало
осле него и в XVII веке не принимает харак-
ера исторической истины после доказа-
ельств г.Погодина...»17. Отметим при этом,
то современная литература признает, что
казы 1601-1602 гг. Бориса Годунова частич-
о разрешали крестьянские выходы, но уста-
овлено по крайней мере три указа о запре-
хении выхода (1581 г., 1592/93 г., 1603/
604 г.), причем о первом и последнем из них
знаем из вновь обнаруженной летописи18,
оторая не была известна Костомарову. Од-
нако его принципиальная позиция отрица-
ния «безуказного закрепощения» выдержала
проверку временем.
Для характеристики степени обществен-
ной активности и душевного состояния Кос-
томарова с момента, когда он был освобожден
от надзора и ссылки и до утверждения его
профессором Петербургского университета,
отметим, что он успел в 1857 г. в течение вось-
ми месяцев посетить Швецию, Германию,
Францию, Италию и Австрию, попутно рабо-
тая в архивах и библиотеках, а по возвраще-
нии в 1858 г. непосредственно включился в ра-
боту по подготовке крестьянской реформы,
став делопроизводителем Саратовского губер-
нского комитета по улучшению быта помещи-
чьих крестьян. В 1859 г., когда губернские ко-
митеты фактически прекратили свою деятель-
ность, он и переехал в Петербург, заменив на
должности профессора ушедшего в отставку
Н.Г. Устрялова. Лекции Костомарова пользо-
вались огромным успехом не только благода-
ря их литературной отточенности и образно-
сти, но и в неменьшей мере из-за новизны и
нетривиальности его оценок и истолкования
исторического прошлого страны. Когда в
1860 г. Костомаров опубликовал в «Современ-
нике» (N 1) статью «Начало Руси», ее концеп-
ция, направленная против норманнской тео-
рии происхождения русского государства и
выдвигавшая сомнительную версию о литов-
ско-жмудском происхождении, вызвала бур-
ную реакцию Погодина, который срочно при-
ехал из Москвы в Петербург и предложил Ко-
стомарову публичный диспут по этому впоро-
су. 43-летний Костомаров сгоряча поднял пер-
чатку, брошенную ему 60-летним ветераном
исторической науки. Публичный диспут был
назначен на 19 марта, а выручка от продажи
билетов должна была пойти в фонд помощи
бедным студентам. Как вспоминал впослед-
ствии Костомаров, он пожалел о том, что дал
согласие на диспут, но поскольку доход от
продажи билетов шел на помощь студентам,
ему отказаться от диспута было неудобно.
Сразу скажем, что версия Костомарова о
«жмудском» происхождении Руси, которую он
противопоставлял норманнской теории, под-
держиваемой Погодиным, не выдержала ис-
пытания временем и осталась не более чем ис-
ториографическим курьезом, но обществен-
ный резонанс диспута явился яркой страни-
цей в истории страны тех лет.
56

Н.И. Костомаров
Итак, к началу 60-х годов Костомаров
прочно утвердился как один из популярных
историков и превосходный лектор. Он публи-
кует в «Современнике» в 1860 г. «Очерк до-
машней жизни и нравов великорусского наро-
да в XVI и XVII столетиях», а в «Русском сло-
ве» работу: «Русские инородцы. Литовское
племя и отношения его к русской истории», и
наконец в 1863 г. выходит отдельной книгой
одно из фундаментальных исследований Ко-
стомарова «Севернорусское народоправство
во времена удельно-вечевого уклада Новго-
род-Псков-Вятка».
Если судить по наиболее полной библио-
графии работ Костомарова, составленной
Ф.Николайчиком и опубликованной в журна-
ле «Киевская старина» (1885, май, т.ХП), его
перу принадлежит 158 оригинальных (впервые
опубликованных) произведений, тематика ко-
торых посвящена истории России, Украины,
Польши, не считая его серии «Русская история
в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», в
шести выпусках которой помещено 31 «жизне-
описание» исторических деятелей нашей стра-
ны за X-XVI вв. и 19 деятелей за XVII-XVIII вв.;
большинство очерков написано специально
для этого издания. Это только на русском язы-
ке. Его перу принадлежат и до десятка художе-
ственных произведений на русском языке и бо-
лее десятка — на украинском. Таким образом,
ежегодно Костомаров публиковал, начиная с
1858 г., в среднем по десять работ, не считая до-
кументальных публикаций. Это настоящий
трудовой подвиг ученого.
Вполне естественно, что в рамках данного
очерка я вынужден обращать внимание чита-
теля только на некоторые работы, которые с
моей точки зрения определяют творческое
лицо Костомарова, хотя можно сказать, что все
его творчество посвящено одной идее и теме —
народной жизни «во всех ее частных видах»19.
Затрудняюсь утверждать, что на этой позиции
Костомарова сказалось влияние Огюстена
Тьерри, который в своих «Письмах об истории
Франции» еше в 1820 г. писал: «История Фран-
ции, как ее до сих пор излагали, не является ни
подлинной историей страны, ни националь-
ной, ни народной историей... нам еще не хва-
тает истории граждан, истории подданных, ис-
тории народа. Историческую авансцену зани-
мает только кучка привилегированных лиц,
только о них нам рассказывают; а между тем
прогресс народных масс в сторону свободы и
благосостояния кажется нам гораздо более
важным, чем действия завоевателей, и их не-
счастья, куда более трогательные, чем бедствия
королей, лишившихся своей короны...»20.
Костомаров мог бы подписаться под этими
словами. Эта позиция Костомарова и ставила
его в прямую конфронтацию с охранительно-
официозным направлением в русской истори-
ографии (Н.Г. Устрялов, М.П. Погодин) и рез-
ко контрастировала с позицией набиравшей
силу государственной школы (Б.Н. Чичерин,
СМ. Соловьев). Не история государства Рос-
сийского только, не история государства-
субъекта, демиурга, в котором народ лишь
объект или средство созидания государствен-
ности, а история народа — субъекта историчес-
кого творчества — в этом его коренная, прин-
ципиальная методологическая установка.
Внимание Костомарова к народной исто-
рии — антитеза этатизму как дворянской ис-
ториографии, так и государственной школы.
Конкретным выражением этой основной
идеи Костомарова являются работы «Мысли
о федеративном начале Древней Руси» (1861)
и «Две русские народности» (1861), в которых
он утверждает, что естественное историчес-
кое развитие Древней Руси вело к федерации
русских земель, так как русский народ был
носителем общинного начала, свободного
объединения людей. В этих произведениях
отчетливо проявился этнографизм Костома-
рова, его подчеркнутое внимание к этничес-
ким чертам и особенностям быта, влияющим
на историческое бытие и северорусских, и
южнорусских народностей (русских и укра-
инцев). В определении их различий и сказы-
вался этнографизм Костомарова, для которо-
го великорусский народ предстает как носи-
тель чувства дисциплины, организованности
и государственности, а украинский — чувства
личной свободы, начал демократизма. Но в
этом противопоставлении Костомаров не
последователен. Если названные качества ве-
ликорусского народа действительно влияли
на его историческое развитие, то, очевидно,
падение альтернативы федерализма под на-
пором «единодержавия» должно бы быть ес-
тественным процессом... Но Костомаров ут-
верждает, что «единодержавие» было реакци-
ей на монгольское иго и только им и было
провоцировано. Далее Костомаров видит в
казачестве рудимент федеративного начала в
эпоху становления единодержавия и в более
57

Н.И. Костомаров
позднее время с уже установившейся монар-
хией. Следовательно, те черты, которыми
Костомаров характеризовал украинскую на-
родность, вовсе не были чужды великорус-
скому. И, наоборот, в Киевской Руси — пра-
родине двух русских народностей — тоже за-
мечались элементы начал единодержавных
(статья «Начало единодержавия в Древней
Руси» - 1870).
Таким образом, можно утверждать, что эт-
нографизм Костомарова был скорее побочным
продуктом его генеральной методологической
идеи о народе как субъекте истории и преуве-
личивать его значение в творчестве Костомаро-
ва нет нужды. Такие крупные работы, как
«Смутное время Московского государства в на-
чале XVII в.» (1866) или даже менее удачные,
но новаторски-смелые, как «Бунт Стеньки Ра-
зина», свидетельствуют, что автора привлекает
в первую очередь тот исторический материал,
где действия народных масс проявлялись с осо-
бенной силой и определенностью. Заметим,
кстати, что даже историко-этнографическая
работа «Очерк домашней жизни и нравов вели-
корусского народа в XVI и XVII столетиях»
(1860) писалась Костомаровым как полемичес-
кий ответ на книгу И.Е. Забелина «Домашний
быт русских царей в XVI и XVII столетиях.»
(«Вы — о царях, я — о народе», — как бы утвер-
ждал Костомаров, хотя и отрицал, что его кни-
га была задумана под влиянием журнальной
публикации Забелина).
С этой твердой позиции приоритетной
роли народа в исторической жизни страны
написана и работа «Северорусские народо-
правства: история Новгорода, Пскова и Вят-
ки» (1863), в которой он рисует в несколько
идеализированной интерпретации вечевой
строй как воплощение исконного народного
демократизма. Однако было бы неверно
умолчать, что Костомаров не видел отрица-
тельных черт вечевого строя, его «безладицу
и непрочность». Он не придерживался взгля-
да, что «народ всегда прав». Его исследова-
тельская интуиция позволила ему видеть как
анархические начала в историческом поведе-
нии народа, так и начала государственности.
Это особо четко проявилось в его исследова-
нии о Смутном времени. Костомаров был,
безусловно, прав (и это подтверждается реа-
лиями всех крестьянских войн в России),
когда писал, что в случае победы народных
восстаний «из народной громады поднялись
бы новые бояре, воеводы, дьяки и подъячие
с верховным самодержавным главою»21. Но
это верное наблюдение вскрывает внутрен-
нюю противоречивость его «народной идеи».
Самый очевидный дуализм понимания на-
рода как субъекта истории проявился в том, что
Костомаров-популяризатор (и в силу этого
компилятор) создал целую галерею портре-
тов — «жизнеописаний» все тех же великих
князей, царей, царевен, митрополитов, архи-
епископов, которые с его легкой руки и были
отобраны как «главнейшие деятели русской
истории», а деятелей из народа представлено
не так уж много: Ермак Тимофеевич, Козьма
Минин, Стенька Разин, «сибирские землеис-
катели XVII в.». Это на фоне 46 очерков о лю-
дях «знатных». Построение Костомарова раз-
бивалось о безмолвие источников — «народ
безмолвствовал», а исторические деятели выхо-
дили не из простого народа. Дело в том, что ко-
стомаровское построение верно только, если
его уточнить: народ в конечном счете субъект
истории.
Отметим еще один характерный штрих
Костомарова как историка России: он ярос-
тно, но не всегда удачно, а порой и совсем
неудачно боролся с мифологизацией истори-
ческих лиц и событий. Он оспаривал взгля-
ды тех историков, которые, как метко опре-
делил прекрасный русский историк Георгий
Петрович Федотов (1886-1951), «строили тен-
денциозную схему русской истории, смягчав-
шую все темные стороны исторической госу-
дарственности»22. Такие статьи Костомарова,
как «Иван Сусанин» (1862), «Личность царя
Ивана Васильевича Грозного» (1871), «Лич-
ности смутного времени» (1872), вызывали
шквал возражений и контрдоводов против
попыток Костомарова снять ряд утвердив-
шихся в сознании народа героев с историчес-
ких котурн, а основной оппонент Костомаро-
ва М.П. Погодин даже издал собрание своих
антикостомаровских статей под характерным
названием «Борьба не на живот, а на смерть
с новыми историческими ересями» (1874).
Хотя такие пассажи Костомарова, как наме-
ки на трусость Дмитрия Донского (статья
«Куликовская битва», 1864), не выдержали и
не выдерживают критики, вся серия назван-
ных статей заставляла противников Костома-
рова искать новые источники, глубже интер-
претировать известные, что послужило на
пользу исторической науке.
58

Н.И. Костомаров
Хронологический диапазон исследований
Костомарова, охватывающий важнейшие со-
бытия истории России с древнейших времен до
XVIII в. включительно, показывает широту его
исследовательских интересов, хотя это порой
приводит к потере глубины исследования, к
увлечению внешней повествовательностью. Но
даже в этих случаях Костомаров оставался вер-
ным своему принципу выбора «неудобных» для
официальной историографии тем и личностей,
судьбу которых он изучал. Об этом свидетель-
ствует последняя работа историка, написанная
перед смертью (умер Костомаров 7 (19) апреля
1885г.). Речь идет о его исследовании «Фельд-
маршал Миних и его значение в русской исто-
рии» (1884). За 10 лет до этого под впечатлени-
ем картины Н.Н. Ге «Петр I допрашивает царе-
вича Алексея» Костомаров пишет свой очерк
«Царевич Алексей Петрович», в котором ост-
ро ставит вопрос о соотношении власти и нрав-
ственности, что вряд ли соответствовало юби-
лейным торжествам по поводу 200-летия Пет-
ра Великого. Костомаров дал свою оригиналь-
ную трактовку противостояния Алексея Петру.
По мысли Костомарова, царевич возненавидел
«иноземщину», так как Петр люто обидел его
мать ради иноземки; мальчик невольно тянул-
ся к церкви и ее обрядности, находившейся в
пренебрежении у Петра, и мало-помалу стано-
вился святошей. Поскольку Петр увлекался ар-
мией и флотом, сын инстинктивно всего этого
не только чурался, но даже возненавидел,
предпочитая мир и покой. Так определил Кос-
томаров психологический ключ для понимания
противостояния отца и сына. В конце концов
Алексей бежит в Австрию. Петр принимает все
мыслимые и немыслимые шаги, чтобы вернуть
сына в Россию.
31 января 1718 г. Алексея привезли в Мос-
кву, где уже был Петр. 3 февраля состоялась их
встреча в присутствии специально приглашен-
ных духовных и светских сановников. Алексей
упал к ногам отца и просил прощения. «Я по-
кажу тебе милость, — сказал царь, — но толь-
ко ты должен отречься от наследства и указать
тех, которые присоветовали тебе бежать за
границу к цезарю»23. Затем отец и сын удали-
лись в другую комнату и беседа их была с гла-
зу на глаз. В тот же день в Успенском соборе
Алексей пред Евангелием подписал отречение
в пользу своего брата Петра Петровича. Тогда
же был опубликован заранее заготовленный
манифест, в котором всенародно объявлялось,
что Алексей с неохотой относился к граждан-
ским и воинским делам в государстве, при
живой жене обзавелся сожительницею —
«бездельной и работной девкою», излагалась
история его бегства. Но «соболезнуя», царь
освобождает его от всякого наказания, одна-
ко лишает его наследства, а тех, кто будет
Алексея признавать наследником, объявляет
изменниками. Таковы были, так сказать, глас-
ные, принародные действия.
Но Петр обещал Алексею прошение, если
он сообщит о тех, кто ему посоветовал бежать
к цезарю, и после описанной открытой акции
начался тайный розыск: Петр хотел одним уда-
ром покончить с оппозицией. Алексею вручи-
ли вопросные пункты, текст которых завер-
шался такой зловещей клаузулой: «Ежели что
укроешь, а потом явно будет, то на меня не пе-
няй, понеже вчерась пред всем народом объяв-
лено, что за сие пардон не в пардон»24. Алек-
сей оговорил многих, трусливо спасая свою
шкуру Все они после зверских пыток в Преоб-
раженском приказе приняли мученическую
смерть на колесе, на колу и т.д. В эту мясоруб-
ку, запущенную Петром, попадали люди, ника-
кого отношения к бегству Алексея не имевшие,
но заподозренные в использовании имени
Алексея как символа борьбы против Петра.
Алексей же не был достоин этих людей: после
того как его мать была опозорена и получила
более суровое наказание, чем прежнее пребы-
вание в монастыре, Алексей 12 апреля в пас-
хальный день явился с поздравлениями к Ека-
терине, его мачехе, и униженно умолял ее хо-
датайствовать перед Петром о дозволении же-
ниться на Евфросинье.
Мы вкратце изложили содержание очерка
Костомарова до того места, где он обращает-
ся непосредственно к картине Н.Н. Ге. «Вот к
этому-то моменту описываемой нами траге-
дии, — сообщает Костомаров, — относится
картина г-на Ге, по поводу которой мы реши-
лись припомнить нашим читателям, с нашим
собственным взглядом (заметим эту важную
оговорку. — Б.Л.), события более или менее
всем известные. Царь Петр допрашивает ца-
ревича. Перед ним бумаги — это роковое по-
казание Евфросиньи, которого никак не ожи-
дал царевич.
Художник изобразил безукоризненно мас-
терски царевича. Тупоумие, мелкая трусость,
умственная и телесная лень, грубая животность
видны в его чертах, пораженных горем и тос-
59

Н.И. Костомаров
кою: его горе не таково, чтобы возбудить к себе
то сострадание, которое неразлучно бывает с
уважением»25. Мы можем восхищаться умени-
ем Костомарова войти в глубину художествен-
ного отображения исторической правды, кото-
рую он всегда искал и бесстрашно вскрывал,
исследуя наше прошлое.
Костомаров ярко изображает следствие,
вынесение и утверждение смертного пригово-
ра. Отвергая сочувственную характеристику
Алексея М.П. Погодиным («читая статью о
суде над царевичем, пожалеешь, отчего такой
прекрасный человек не царствовал у нас вме-
сто самого Петра!» — иронически пишет Ко-
стомаров), Николай Иванович вместе с тем
приходит к выводу: «Если на поступок Петра
смотреть с той нравственной точки, которая
не может измениться ни при каких условиях
времени, то этот поступок не имеет оправда-
ния. Верность данному слову считалась всегда
первою общественною добродетелью»26. Под-
черкнем, что Костомаров отнюдь не склонен
к апологии Петра. Утверждая, что его первое
преступное действие — пострижение Евдо-
кии — вызвало цепь других, Костомаров зак-
лючает статью, злободневно звучащую в наши
дни, когда человечество старается сократить
пропасть между политикой и нравственнос-
тью, осуждением безнравственности в поли-
тике: «Вся история государств от начала мира
преисполнена неправдами: одна другую по-
рождала; одною хотели исправить другую и
через то, невольно спасая самих себя, совер-
шали третью, четвертую и т.д., а совершая их,
были уверены в том, что они необходимы, и
старались уверить других, что так следует по
законам правосудия. Так делалось издавна,
всегда, повсюду»27.
Как естественно и ненавязчиво историк
внушает читателю мысль о необходимости ра-
зорвать этот безнравственный круговорот ис-
тории.
Мы так обстоятельно изложили очерк Ко-
стомарова не только из-за его провидческого
заключения: нам представляется, что эта ста-
тья — существенная веха в историческом твор-
честве Костомарова: он вплотную заинтересо-
вался петровским временем, и тот постоянный
интерес его к жизни и деятельности украинс-
ких гетманов, подводивший его хронологичес-
ки ко времени Ивана Мазепы, наталкивался на
огромную тему — петровское время — и есте-
ственно сливался с ней.
Цикл работ Костомарова по истории Укра-
ины в общей сложности составляет добрую
половину творческого наследия историка. Это
дает право назвать Костомарова первым исто-
риком Украины, основоположником украин-
ской историографии. До сих пор эта заслуга
Костомарова трактуется превратно. В трога-
тельном единении историографы украинской
националистической школы и марксистско-
ленинской историографии «числят» Костома-
рова как основоположника украинской наци-
оналистической историографии28. Между тем
ни одно из крупных исторических произведе-
ний Костомарова не содержит ни грана идеи
превосходства украинцев перед другими наци-
ями, ни одной характеристики исключитель-
ности этого этноса, ни русофобства, ни поло-
нофобства, ни антисемитизма. Эта легенда об
украинском национализме Костомарова —
дальний отзвук реакции дворянской русской
и польской историографии, а также публици-
стики на борьбу Костомарова за право укра-
инцев иметь свою историю, развивать свою
культуру, сохранять и развивать свои нацио-
нальные традиции.
Костомаров в своем подходе к украинской
национальной идее оставался верным идеоло-
гии Кирилло-Мефодиевского общества. В.О.
Ключевский так оценивал работы Костомаро-
ва по истории Украины: «Все, что было драма-
тично в нашей истории, особенно в истории
нашей юго-западной окраины, все это расска-
зано Костомаровым, и рассказано с непосред-
ственным мастерством рассказчика, испытыва-
ющего глубокое удовольствие от своего соб-
ственного рассказа»29.
Костомаров выбирал эти драматические
моменты в истории Украины и, привлекая ог-
ромное количество источников не только на
русском и украинском, но и на польском,
французском, шведском и других языках, глу-
боко их исследовал. Его монография «Богдан
Хмельницкий», которую он писал почти всю
жизнь, доказывает историческую заслугу
Хмельницкого, осуществившего вековечные
чаяния украинского народа об освобождении
от национально-религиозного и социального
гнета магнатов Речи Посполитой и воссоеди-
нении с единоверной Россией. Вместе с тем
он показывает неуклюжие действия самодер-
жавия, которое грубо «прибирало к рукам» на-
род, связывавший идею своего освобождения
с союзом с Россией. Приведем общий вывод
60

Н.И. Костомаров
Костомарова о деятельности Хмельницкого в
работе «Малороссийский гетман Зиновий-
Богдан Хмельницкий», являющейся кратким
изложением названной выше монографии и
помещенной в пятом выпуске серии «Русская
история в жизнеописаниях ее главнейших де-
ятелей»: «Несмотря на важные промахи и
ошибки, Хмельницкий принадлежит к самым
крупным двигателям русской истории... его
старанием Западная и Южная Русь были уже
фактически под единою властью с Восточною
Русью. Не его вина, что близорукая, невеже-
ственная политика боярская не поняла его...
испортила плоды его десятилетней деятельно-
сти и на многие поколения отсрочила дело,
которое совершилось бы с несравненно мень-
шими усилиями, если бы в Москве понимали
смысл стремлений Хмельницкого и слушали
его совета»30.
Совершенно иную оценку дает Костомаров
другому гетману Ивану Степановичу Мазепе.
Большая монография Костомарова «Мазепа»
остается глубоким исследованием двадцатилет-
него гетманства Мазепы. Не станем излагать со-
держание книги, скажем только, что есть все ос-
нования утверждать, что работа над «Мазе-
пой» — подвиг Костомарова. 60-летний больной
человек, перенесший два инсульта, страдавший
серьезной болезнью глаз, начиная с ранней вес-
ны 1877 г. напряженно работает в московских
архивах, собирая документы о Мазепе. Ежед-
невно, не менее семи часов в день, он разбирал
рукописи, копировал и выписывал отдельные
тексты, приводил в порядок и расшифровывал
свои многочисленные выписки из архивных ис-
точников, выявленных им во время пребывания
в Польше и Швеции, переводил ряд текстов из
опубликованных польских, шведских и фран-
цузских мемуарных работ и исследований по
истории Северной войны и особенно эпизодов,
отражающих позицию и действия Мазепы. Па-
раллельно он набрасывал отдельные части сво-
ей будущей монографии. И так в течение четы-
рех лет. Летом 1881 г. жена Костомарова сооб-
щила Мордовцеву, что она обычно с 12 до 4 ча-
сов дня пишет под диктовку мужа текст «Мазе-
пы», а уже к концу 1882 г. эта работа начала пе-
чататься в журнале «Русская беседа».
Каким предстоет нам Мазепа в изображе-
нии Костомарова, который в самые тяжелые
для украинской культуры, для украинского
народа дни выступал в защиту самобытности
этого народа, его своеобразной культуры,
дивной поэзии и музыки, выступал против
всяческих русификаторских затей царских
чиновников, за что был награжден кличкой
«украинофила», «сепаратиста» и т.п.? Косто-
маров, оставаясь честным и серьезным уче-
ным, рисует совсем иной, чем это представ-
ляется националистически настроенным со-
временным журналистам, образ Мазепы. Для
Костомарова Мазепа — авантюрист, чуждый
всякой национальной идее, готовый служить
тем, кто обеспечивает его алчное стремление
к богатству и власти, и до тех пор, пока это
ему, Мазепе, лично выгодно. Он никогда не
был представителем народных интересов.
Скинув своего благодетеля — гетмана Самой-
ловича, сев на его место не без помощи могу-
щественного временщика, фаворита царевны
Софьи В. В. Голицына, он в благодарность за
оказанное покровительство преподнес князю
10000 руб. золотом, взятых из конфискован-
ной сокровищницы Самойловича. Пользуясь
покровительством князя, Мазепа расправил-
ся со всеми, кто был близок к Самойловичу
и заодно с теми, кто, по его мнению, мог бы
сыграть с ним такую же шутку, как он с Са-
мойловичем. Когда Софья оказалась в опале,
а с нею и Голицын, Мазепа сумел очень быс-
тро войти в доверие к молодому царю Петру
I. И это доверие было настолько прочным,
что Петр полностью игнорировал поток до-
носов на Мазепу, хотя многие из них содер-
жали честное изложение фактов о действиях
Мазепы, граничащих с изменой. Мазепа был
изобретателен в своей жестокости, коварен
по отношению к своим ближайшим сотруд-
никам. Награждая их явно, он тайно порочил
их в своих донесениях царю, который, как
правило, принимал решения, желательные
Мазепе. Так разыгралась трагедия Кочубея.
Мазепа был тонким политиком, но его поли-
тика не имела ничего общего с защитой ин-
тересов украинского народа, она вся была на-
правлена на укрепление собственных пози-
ций гетмана, на всемерное обогащение, на
ограбление и закрепощение украинских кре-
стьян. Он был беспощаден при подавлении
народных восстаний, защищал интересы ук-
раинских феодалов. К моменту своей откры-
той измены Петру он был самым богатым
магнатом на Украине, ничуть не уступавшим
по своим земельным владениям и количеству
крепостных польским магнатам или круп-
нейшим русским феодалам начала XVIII в. И
61

Н.И. Костомаров
сама измена Петру вовсе не была актом по-
каяния, действием одумавшегося националь-
ного героя, а явной аферой азартного игро-
ка, рассчитывавшего погреть руки на пока-
завшейся ему реальной победе Карла XII
над Петром. Если бы эта победа не оберну-,
лась сокрушительным поражением, то и тог-
да переход Мазепы на сторону Карла XII и
Польши сулил Украине не государственную
самостоятельность, а возвращение под иго
польской шляхты.
Мазепа не доверял украинскому народу,
недаром его особу охраняли русские ратные
люди полковника Анненкова, и свой переход
к Карлу XII он также держал в секрете от на-
рода, который, как показывает Костомаров,
осудил черное предательство Мазепы. Такова
правда, которая показана Костомаровым в его
труде «Мазепа». Новейшие разыскания совет-
ских историков документально подтверждают
характеристику Мазепы, данную Костомаро-
вым. Так, М.Ф. Котляр обнаружил в рукопис-
ном отделе Ленинградского отделения Инсти-
тута истории АН СССР* среди бумаг А.Д.
Меншикова письмо к нему Мазепы, в кото-
ром он настоятельно советует уничтожить За-
порожскую Сечь, но сделать это руками рус-
ских солдат, так как ему неудобно уничтожить
украинское казачество, а царским войскам это
можно делать под предлогом безопасности
южных границ и обеспечения нерушимости
мирных договоров с Турцией и крымским ха-
ном31. Это письмо не имело последствий, то
ли потому, что всесильный Меншиков не
очень доверял Мазепе (единственный, кстати,
в окружении Петра), то ли по другой причи-
не, но осталось свидетельством коварства Ма-
зепы. Этого документа, очевидно, Костомаров
не знал, хотя и писал о ненависти Мазепы к
«гультяям» Запорожской сечи.
***
Огромное творческое наследие Н.И. Костома-
рова далеко не равноценно, как неоднозначны
и его взгляды. Поэтому современный чита-
тель, «открывающий» для себя Костомарова,
должен быть ориентирован во всех сложнос-
тях мировоззрения этой незаурядной личнос-
ти. Чем же нам близок Костомаров? Прежде
* Ныне Санкт-Петербургский филиал Института
российской истории РАН.
всего и главным образом тем, что все его тру-
ды пронизывает идея о народе как субъекте
истории и главном объекте интереса истори-
ческой науки. В самом начале своего творчес-
кого пути Костомаров убедился в том, что в
исторической литературе «бедный мужик,
земледелец-труженик, как будто не существу-
ет для истории»32 и поставил себе задачу воз-
вратить «мужику» принадлежащее ему место в
историческом бытии отечества.
Костомаров увидел в естественном исто-
рическом развитии Руси формирование строя
«народоправства», которое было насиль-
ственно прервано внешней силой — татаро-
монгольским нашествием и игом, что и при-
вело к «единодержавию». Конечно, то феде-
ративное начало в Древней Руси и тот строй
«народоправства», которые идеализировал
Костомаров, выглядят в современной исто-
риографии не столь идеальными, но то об-
стоятельство, что Костомаров показал аль-
тернативность двух форм развития государ-
ственного устройства Руси, было и остается
крупной его заслугой.
Слабость этой концепционной схемы со-
стояла в том, что Костомаров, во-первых, из
внутренних причин, благодаря которым утвер-
дилось самодержавие на Руси, выдвигал толь-
ко фактор особенностей характера русских и
украинцев. Вообще этнографизм Костомарова,
как отражение его принципиальной идеи «на-
родной истории», всегда подводил его, когда
историк пытался объяснять те или иные круп-
ные исторические события чисто этнографи-
ческими причинами.
Костомаров был родоначальником научной
историографии Украины. В собрание своих ра-
бот «Исторические монографии и исследова-
ния» он включил 11 монографий по истории
Украины, в том числе и монографию «Богдан
Хмельницкий», которая составляет три тома
этого собрания. В этих сочинениях исследова-
на драматическая история Украины с древней-
ших времен и до XVIII в. Костомаров ввел в на-
учный оборот огромное количество новых ис-
точников по истории украинских земель и ук-
раинского народа, он был одним из первых ис-
точниковедов и археографов богатейшего кор-
пуса памятников, начиная от летописей и де-
лопроизводственной документации, кончая на-
родными «думами».
Творческое наследие Костомарова-исто-
рика распадается на три группы работ: пер-
62

Н.И. Костомаров
вая — чисто исследовательские монографии;
вторая — научно-популярные книги, вошед-
шие в серию «Русская история в жизнеопи-
саниях ее главнейших деятелей»; третья —
историческая публицистика. Если первая
группа работ представляет собой важный
вклад в русскую историографию, то вторая
выделяется прежде всего повествовательным
мастерством их автора, его редким умением
сочетать элементы исследования с опреде-
ленной компилятивностью.
Восхищаясь повествовательным мастер-
ством Костомарова, читателю не следует забы-
вать о необходимости критического отноше-
ния к его наследию, как, впрочем, и к насле-
дию других классиков исторической науки.
Примечания
1 Кирило-Мсфодпвське товариство у трьох томах.
Кшв, 1990.
2Тамже.Т. 1.С.160.
3 Там же. С. 165-169.
4 Там же. С.271.
5 Там же. С.308.
6 Там же. С.325.
7 Там же. С.326.
8 Там же. С.327.
9 Там же. С.328.
,0Тамжс.Док. №466. С.350.
"Там же. Док. №472. С.353.
•Нам же. Док. № 475. С.355.
14 Там же. Док. №476. С.356.
15 Там же. Док. №480. С.358.
16 Костомаров Н.И. Собрание сочинений. Истори-
ческие монографии и исследования. СПб., 1903.
КнЛ.С.217.
17 Там же. С.235.
18 Корецкий В. И. Формирование крепостного права и
первая крестьянская война в России. М., 1975. С.81.
19 Костомаров Н.И. Исторические произведения. Ав-
тобиография. Киев, 1989. С.527.
20 Цит.по: Далин В.М. Историки Франции XIX-XX
веков. М., 1981. С.10.
21 Костомаров Н. Исторические монографии и иссле-
дования. СПб., 1872. Т.ХП. С.147.
22 Федотов Г. Судьба империй // Знамя. 1992. №
3-4. С.197.
23 Костомаров Н. Исторические монографии и иссле-
дования. В 2-х кн. М., 1989. Кн. 1. С.156.
24 Там же. С. 157.
25 Там же. С. 159-160.
26 Там же. С. 165. Костомаров имеет в виду статью
М.П. Погодина «Суд над царевичем» (Русская бесе-
да. 1860. № 12).
27 Там же. С. 166.
28 См., например: Poparian D. Nicolas Ivanovich
Kostomarov: Russian historian, Ukrainian nationalist,
Slavic federalist. Michigan, 1967; Очерки истории ис-
торической науки. М., 1960. Т.2. С. 146.
29 Ключевский В.О. Неопубликованные произведения.
М., 1983. С.178.
30 Костомаров Н.И. Исторические произведения. Ав-
тобиография. С.403.
31 См.: Укражський кторичний журнал. 1988. N 8.
С.137.
32 Костомаров Н.Н. Исторические произведения. Ав-
тобиография. С.446.
Основные труды Н.И. Костомарова
Собр. соч.: Ист. монографии и исследования. СПб.,
1903-1906. Кн. 1-8, т. 1-21.
Исторические монографии и исследования. СПб.,
1863-1882. Т. 1-15. - То же. 2-3-е изд. СПб., 1872-
1889. Т. 1-20. - То же: В 2 кн. М., 1989. Кн. 1-2.
Русская история в жизнеописаниях ее главнейших
деятелей. СПб., 1873-1883. Вып. 1-7.-Тоже. 7-е изд.
Пг, 1915. Т. 1-3.-Тоже: Репринт с изд. 1873-1878 гг.
М., 1990-1992. Кн. 1-3. - То же. М., 1991. [В одном
томе]. - То же. М., 1993. - То же. М., 1995. Кн. 1-2,
вып. 1-7. - То же. Калуга, 1995. Т. 1-3. - То же. Рос-
тов н/Д, 1995. Т. 1-3. -Тоже. М., 1998. Т. 1-4.
Твори. Кшв, 1967. Т. 1-2.
Науково-публщиспчш и пoлeмiчнi писания. Харь-
ков, 1928.
Литературное наследие. СПб., 1890.
Автобиография. М., 1922.
Исторические произведения. Автобиография. Киев,
1989. (Памятники ист. мысли Украины). - То же. 2-
еизд. Киев, 1990.
Автобиография. Бунт Стеньки Разина. Киев, 1992.
Мазепа. М., 1992.
Очерк домашней жизни и нравов великорусского
народа в XVI и XVII столетиях. М., 1992.
Господство дома св. Владимира. М., 1993.
Домашняя жизнь и нравы великорусского народа.
М., 1993.
Богдан Хмельницкий. М., 1994.
Бунт Стеньки Разина. М., 1994.
Раскол. М., 1994.
Русская республика: Северорус. народоправства во
времена удельно-векового уклада. М.; Смоленск,
1994.
Смутное время Московского государства в начале
XVII столетия, 1604-1613. М., 1994.
Старый спор: Последние годы Речи Посполитой. М.;
Смоленск, 1994.
Руина; Мазепа; Мазепинцы. М., 1995.
Русские нравы: Домашняя жизнь и нравы велико-
русского народа. М., 1995.
Славянская мифология. М., 1995.
Государи и бунтари: Господство дома Романовых до
вступления на престол Екатерины II. М., 1996.
Окно в Европу: Господство дома Романовых до
вступления на престол Екатерины II. М., 1996.
63

Н.И. Костомаров
Русские инородцы. М., 1996.
Русь крещеная: Господство дома св. Владимира. М.;
Смоленск, 1996.
* * *
Лекции по русской истории. СПб., 1861-1862. Ч. 1.
Ред.: Акты, относящиеся к истории Южной и Запад-
ной России... СПб., 1863-1878. Т. 1-9.; СПб., 1879. Т. И.
(Совм. с Карповым Г.Ф.); СПб, 1884. Т. 13.
Письмо Н.И. Костомарова графине А.Д. Блудовой
[1863 г.| / Подгот. к печати и предисл. В.Г. Бухерта //
Отеч.арх. 1997. №4.
* * *
Ииколайчик Ф.Д. Библиографический указатель сочи-
нений Н.И. Костомарова// Киев, старина. 1885. № 5.
Пыпин А. И. Н.И. Костомаров: |Со списком трудов,
опубл. в «Вести. Европы") // BE. 1885. № 5.
Языков Д.Д. Учено-литературная деятельность Н.И.
Костомарова: (Библиогр. обзор)// Ист. вести. 1885.
№6.
Библиографический указатель сочинений Н.И. Ко-
стомарова// Костомаров Н.И. Литературное насле-
дие. СПб., 1890.
Литература о Н.И. Костомарове
Об уничтожении магистерской диссертации Н.И.
Костомарова// Киев, старина. 1903. № 7-8, отд. 2.
Предписание м-ра нар. пр. Уварова попечителю
Харьк. учебн. округа.
Юдин П.Л. К биографии Н.И. Костомарова: (Пись-
мо гр. Орлова М.Л. Кожевникову)// Ист. вестн.
1903. № 11. Письмо шефа жандармов саратовскому
губернатору об отправке Н.И. Костомарова в Сара-
тов в связи с делом «Кирилло-мефодиевского брат-
ства» (1848г.).
Признания Н.И. Костомарова в III Отделении: По
неизд. данным // Былое. 1907. № 8.
* * *
Сухомлинов М.И. Уничтожение диссертации Н.И.
Костомарова в 1842 г. //Древ, и новая Россия. 1877.
Т. 1,№ 1-4.
Мордовцев Д.Л. Н.И. Костомаров в последние десять
лет его жизни, 1875-1885//PC. 1885. № 12; 1886. №2.
Белозерская И.А. Н.И. Костомаров в 1857-1875 гг.:
Воспоминания // Там же. 1886. № 3,5,6.
Мордовцев Д.Л. Н.И. Костомаров поличным моим
воспоминаниям // Новь. 1888. № 15-17.
Семевский В.И. Н.И. Костомаров// PC. 1886. № 1.
Костомарова А.Л. Последние дни жизни Н.И. Кос-
томарова // Киев, старина. 1895. № 4.
Юдин Л.Л. Н.И. Костомаров в ссылке // Ист. вестн.
1905. №4.
Корсаков Д.А. Из воспоминаний о Н.И. Костомаро-
ве и СМ. Соловьеве// BE. 1906. № 9.
Данилов В. Материалы для биографии Н.И. Костома-
рова. Киев, 1907.
Грушевский А.С. Из харьковских лет Н.И. Костома-
рова (1833-1844 г). СПб., 1908.
Житецкий И. Профессорская деятельность Н.И. Ко-
стомарова// ГМ. 1917. № 5-6.
Рубинштейн Я.Л. Н.И. Костомаров// ИЖ. 1940. № 10.
Хлебников Л.М. Сожженная диссертация// ВИ. 1965.
№9.
Пинчук Ю.А. Исторические взгляды Н.И. Костома-
рова. Киев, 1984.
Замлинский В.А. Жизнь и творчество Н.И. Костома-
рова//ВИ. 1991. № 1.
Толочко П. П. Н.И. Костомаров - историк Киевской
Руси // Николай Иванович Костомаров и его твор-
ческое наследие: Науч.-практ. конф., посвящ. 175-
летию со дня рождения Н.И. Костомарова, 14-22 мая
1992 г.; Тез. докл. и сообщ. Воронеж, 1992.
Дьяков В.А. Славянский вопрос и славяноведение в
творческом наследии Н. Костомарова//Там же.
Н.И. Костомаров. Страницы жизни и творчества
(V-e Костомаровские чтения). Воронеж, 1994. Из
содерж.: Слово о Костомарове/ Пинчук Ю.А.', В
поисках родословной историка/ Аббасов А.М.\
Философско-исторические взгляды в мировоз-
зрении Н.Костомарова/ Остапенко B.C.; Фольк-
лорно-этнографическая деятельность историка/
Васильев В. И.
Чесноков И.В. Университеты в жизни Н.И. Костома-
рова // Российские университеты в XIX — начале XX
века. Воронеж, 1996. Вып. 2.

Иван Егорович Забелин
(1820-1908)
Как часто мы пытались порой уложить взгля-
ды обществоведов прошлого в прокрустово
ложе схем, сколько для этого было придума-
но дефиниций, какой грандиозный понятий-
ный аппарат был создан, с какой виртуознос-
тью мы оперировали многочисленными цита-
тами классиков марксизма, которые писали,
как известно, не цитатами, а создавали цель-
ные законченные политические, идеологичес-
кие, экономические произведения, определя-
емые конкретной исторической обстановкой,
конкретным историческим материалом. И.С.
Тургенев же сказал об Иване Егоровиче Забе-
лине очень просто: «Светлый русский ум и
живая ясность взгляда». В этих непритязатель-
ных словах, на мой взгляд, содержится самая
верная оценка личности и творчества замеча-
тельного русского историка второй половины
XIX в. В них разгадка его потрясающего чита-
тельского успеха, его влияния на русскую
культуру. Да и все его взгляды, теоретические
размышления, отдельные замечания мы пой-
мем правильно, если будем помнить эту тур-
геневскую характеристику. Наверное, идеа-
лист, наверное, позитивист, наверное, радикал
в молодости и консерватор на склоне лет, но
это в том случае, если непременно стремить-
ся дать ученому определение в нашем старом
добром идеологическом духе, если с усмешкой
и недоумением воспринимать личностные,
чисто человеческие характеристики. Тургене-
ву это было не нужно. Я убежден, что это не
нужно сегодня и нам. А ведь на этом основа-
нии имя Забелина-историка, Забелина-мыс-
лителя десятилетиями прочно вытравлялось
из сознания народа.
Это вовсе не значит, что Забелин не зани-
мал какого-то определенного места в обще-
ственном и культурном движении своего вре-
мени, но место это, по-видимому, определя-
лось не только тем или иным его высказыва-
нием в то или иное время, а всей его жизнен-
ной позицией, всей совокупностью его взгля-
дов, его реакцией на окружающий мир. И все
это намного сложнее, глубже, богаче, индиви-
дуальнеи, нежели сухое социологическое от-
несение его к тому или иному общественно-
му лагерю.
Иван Егорович Забелин родился в 1820 г. в Тве-
ри в семье бедного чиновника— коллежского
регистратора Георгия Степановича Забелина.
Жалкая квартирка на окраине города, постоян-
ная нужда, нехватки— с этого началась его
жизнь. А в семь лет он потерял отца и жить ста-
ло еще труднее. Мать с двумя детьми переби-
рается в Москву, устраивается экономкой с
проживанием в чужой дом, но условием этой
работы было оставление детей за его предела-
ми. Будущего историка отдали на проживание
отдельно. По существу с тех пор он стал жить
сам по себе, скитался по московским углам,
подвалам, бродил по городу, прислуживал в
приходских церквах1.
65
3-1758

И.Е. Забелин
В 1832 г., 12 лет, он оказался в Преобра-
женском сиротском училище, или, как тогда
говорили, в богадельном доме. После пяти-
летнего пребывания в училище Забелина оп-
ределили на работу в Оружейную палату Мос-
ковского Кремля в качестве служащего второ-
го разряда. Так началась для Ивана Егорови-
ча новая жизнь.
Уже в эти первые детские и юношеские
годы ряд обстоятельств не могли не повлиять
на формирование его личности. Бедно жили
многие, но не многие обладали таким любоз-
нательным умом, такой впечатлительной, по-
этической натурой, как Забелин. В своих за-
писках он вспоминал позднее, что писал в от-
роческие годы стихи; в сиротском училище
увлекался прекрасным и грозным миром про-
шлого, с упоением читал Плутарха, Карамзина,
Вальтера Скотта, русские исторические романы
Вельтмаыа, Лажечникова, Загоскина, приоб-
щался к высотам тогдашней русской литера-
туры— к Пушкину, Баратынскому, Ф.Глинке,
Ершову, Языкову. А вокруг свирепствовали
дикие нравы, постоянное насилие над лично-
стью, избиение старшими младших, гру-
бость... Мир прошлого, прекрасный мир ли-
тературы вступали в его душе в противоречие
с ужасами жизни и не могли не потрясти его.
И еще. В шестилетнем возрасте, в то время
когда семья была вместе, Иван Егорович с ма-
терью уехал в имение князей Вадбольских в
с.Ботия близ Алексина. Там мать служила эко-
номкой, а сын жил при ней. Прекрасная при-
рода средней Руси, прекрасное имение, кра-
сивая утонченная жизнь местной аристокра-
тии и униженное положение матери, соб-
ственное пребывание там на задворках— и это
при незаурядном уме и впечатлительной нату-
ре. Какие чувства могла зародить в душе маль-
чика такая жизнь— озлобление, зависть, при-
ниженность, бунтарство, обидчивость— да
любое из них, но во всех случаях здесь, в пер-
вые его детские годы с их неустройствами,
бедностью и унижениями со стороны большо-
го и богатого мира следует искать объяснение
многих последующих настроений, привязан-
ностей и антипатий И.Е.Забелина, в том чис-
ле интерес к быту размеренному, ухоженному,
надежному— будь то давняя жизнь предков
или своя собственная жизнь.
Во всяком случае с юных лет он оставался
быстро и глубоко ранимым человеком, воспи-
тал в себе чувство прочного и глубокого недо-
брожелательства и недоверия к сильным мира
сего. И еще он понял, что в его положении
надо терпеть, чтобы чего-то в жизни добиться
и вырваться из круга нищеты и унижений.
Но были и светлые, радостные пережива-
ния. Трудная борьба за жизнь не подорвала
возникшую еще в училище и крепнущую с
каждым днем страсть к истории, не загасила
все усиливавшуюся любовь к Москве, которую
уже тогда в юности он увидел не только во всей
красе ее храмов и дворцов, но и в непригляд-
ной трогательности неустроенного быта, в не-
повторимой заброшенности и убогости мос-
ковской бедноты. Все это— и звучащая в его
душе история, и полифоничная московская
действительность входили в его плоть и кровь,
чтобы с годами выплеснуться наружу в самопо-
жертвенной преданности московской старине,
в независимости и демократизме суждений, в
упрямой неприязни к власти как таковой, к
силе, насилию, откуда бы они ни исходили,
когда бы ни существовали.
Направление на службу в Оружейную пала-
ту оказалось не случайностью, а, пожалуй, един-
ственным и неповторимым шансом, который
он, безродный и бездомный юнец, обеспечил
себе сам, добился своим глубоким интересом к
истории, своей эрудицией, уже накопленными
в училище знаниями. Его попечитель Д.М.
Львов уловил в молодом Забелине эту разгорев-
шуюся искру знания и творчества и помог оп-
ределиться в Кремль. Это было чудо. И сведе-
ние об это чуде стало первой в жизни дневни-
ковой записью И.Е.Забелина. В то время ему
было семнадцать лет.
С тех пор его прочно, на всю жизнь окру-
жил мир московской старины. Оружейная па-
лата была уже в то время не только музеем,
первой сокровищницей России, но и велико-
лепным архивохранилищем, где содержались
документы о жизни царского двора минувших
столетий, его приказов— Большой Казны, Ка-
менного и др. Сотни и тысячи их лежали с дав-
них времен никем не учтенные и никем не об-
работанные. Покинутая с начала XVIII в. вла-
стями старая столица как бы застыла в этих до-
кументах в своей московской первозданной
старине, рубежом которой стал XVIII век, со-
крыла для посторонних глаз свое великое про-
шлое; ветер века с тех пор шумел совсем с дру-
гой стороны, а Кремль, царский дворец ветша-
ли, приходили в запустение. Правда, И.Е. За-
белин пришел в Оружейную палату в те годы,
66

И.Е. Забелин
когда Москва, казалось, всколыхнулась после
1812 г., пробудила к себе всеобщий интерес. И
этот общественный подъем старой столицы не
мог не пройти мимо пытливого ума начинаю-
щего ученого.
Три года провел Забелин на новой службе,
а в 1840 г. он написал первую научную статью
о выездах царской семьи на богомолье в Трои-
це-Сергиев монастырь. Тема ее была узка и
конкретна, но выбор ее был неожидан и ори-
гинален. Уже этот первый опыт, получивший
выход на страницы печати («Московские гу-
бернские ведомости») в 1842 г., показал на-
правленность интересов молодого ученого:
опора на архив, на точный исторический факт,
образность мышления, стремление увидеть в
отдельном, пусть небольшом и ординарном со-
бытии большой исторический подтекст.
Затем последовали новые публикации по
истории Московской Руси XVI-XVII в., кото-
рые сделали его имя заметным в научном
мире. Кажется, жизнь налаживалась: Забелин
получил казенную квартиру, взял к себе мать,
женился. И все же бедняцкое прошлое тяж-
ким грузом придавливало его едва определив-
шееся будущее. Он никак не мог выбиться из
круга мелких забот и мелких людей. Радостью
становились ничтожные случайные приработ-
ки, радостью стал тот факт, что он наконец
расплатился за казенную одежду с сиротским
училищем. Его жена М.П. Андронова была та-
кой же беднячкой, как и сам Иван
Егорович. Начинающему ученому не хватало
систематического образования, широты кру-
гозора. В своем дневнике он записал в те годы:
«Хотелось знания, хотелось учиться». За его
плечами были лишь пять лет учебы в Бога-
дельном доме. Официальная наука, хотя и
благосклонно, но весьма настороженно отно-
силась к талантливому самоучке. Профессура
Московского университета так и не признала
его, по существу дискриминировала всю его
творческую жизнь за исключением последних
лет жизни, когда имя Забелина затмило науч-
ное реноме многих из них.
В этих штрихах его жизни мы находим от-
веты на многое из того, что определяло его
взгляды и настроения, его демократизм и гума-
низм, неприятие официальной науки с ее кос-
ностью и тщеславием, отрицательное отноше-
ние к «сильным мира сего».
Но жизнь шла. И.Е. Забелин продолжал
вгрызаться в архивы; теперь почти ежегодно вы-
ходили его новые статьи, публикации редких
архивных документов; старомосковский быт все
шире развертывался перед изумленными взора-
ми читателей. Уже в 40-е годы Забелин начал
работу над своим фундаментальным трудом
«Домашний быт русского народа в XVI и XVII
столетиях»; постепенно определяется еще одна
главная тема его научного творчества— история
Москвы, проявляется интерес к археологичес-
ким древностям. В молодом тогда человеке,— а
первая публикация Забелина вышла в свет, ког-
да ему было лишь 22 года,— удивляет широта
научных замыслов, масштабы задуманного,
стремление к мобилизации такого количества
архивных материалов, которые сегодня под силу
лишь солидным научным коллективам.
Эта масштабность работы, смелость в по-
становке глобальных конкретно-исторических
и теоретических тем стали уже давно своеоб-
разным знаком качества больших русских уче-
ных-историков. Поражает грандиозность за-
мысла и яркость, виртуозность исследователь-
ского исполнения Н.М. Карамзиным, «Исто-
рии государства Российского». Затем эстафе-
ту принимает почти сверстник Забелина—
СМ. Соловьев, замысливший создание своей
монументальной «Истории России». И в эти
же годы свой замысел— написать историю
русского народного быта— вынашивает Иван
Егорович Забелин. Все трое не сумели закон-
чить задуманного: груз замыслов оказался не-
посильным для этих талантливых одиночек,
но каждый из них привнес в их исполнение и
самопожертвование, и научную страсть, и
свой талант до последней капли, оказав неиз-
гладимое влияние на интеллектуальную жизнь
России.
К концу 40-х годов в возрасте 30 лет И.Е.
Забелин имел уже около 40 опубликованных
работ. Его научное слово звучало все уверен-
ней, теперь с ним считались все, кто занимал-
ся средневековой Русью. В 1842 г. это призна-
ние было оформлено избранием его членом-
соревнователем Общества истории и древнос-
тей российских. Молодого ученого поддержи-
вал глава этого общества, попечитель Москов-
ского учебного округа С. Г. Строганов. В «Чте-
ниях» общества Забелин продолжил публика-
цию архивных документов по истории Москвы
и Подмосковья XVI-XVII вв.
В 1848 г. он был назначен помощником ар-
хивариуса Московской дворцовой конторы, а в
1855 г. стал кремлевским архивариусом. Кэто-
з*
67

И.Е. Забелин
му времени у И.Е. Забелина появилось больше
времени для научной работы, меньше стало
мелких обременительных чиновничьих забот. -
Вокруг него группируется кружок любителей
русской старины. Именно к 40-50-м годам от-
носятся «походы» Забелина по территории
Кремля, тщательные осмотры кремлевских со-
боров, церквей, монастырей, подворий, под-
московных боярских дворцов. Известны пешие
походы Забелина с друзьями в Троице-Серги-
еву лавру, Новый Иерусалим, Ростов Великий,
а по пути— бесконечные заходы в окрестные
села, старинные монастыри, осмотр древних
построек, курганов, городищ. Не теоретически,
не умозрительно, а, что называется, собствен-
ными ногами и руками изучал И.Е. Забелин
русские древности.
В 50-е годы он продолжает активную науч-
ную работу, количество его печатных трудов
увеличивается с каждым месяцем. Он много
сотрудничает в погодинском «Москвитянине»,
публикует там заготовки к своему основному
труду «Домашний быт русского народа», в ча-
стности статью «Дворец московских царей до
Петра Великого». Диапазон его научных инте-
ресов постоянно расширяется. Создается впе-
чатление, что, окунувшись в архивные богат-
ства, молодой ученый самозабвенно выпуска-
ет в свет все, что ни попадается ему под руку,
и печатается везде, где придется. Он выпуска-
ет статьи о металлическом производстве в Рос-
сии и о финифтяном деле и получает за них
премии Археологического общества, затем
публикует материал об установлении неизвес-
тных захоронений в кремлевском Архангельс-
ком соборе; в «Журнале садоводства» выходит
его эссе о московских садах XVII-XVIII вв.; в
«Журнале охоты»— заметки об охотничьем
дневнике царя Алексея Михайловича. В эти же
годы он принимается за разработку проблемы
о положении женщины в русском средневеко-
вье. Однако все эти материалы концентриру-
ются вокруг главных его тем— русского быта и
истории Москвы, и любая, даже самая незна-
чительная, на первый взгляд, публикация по-
могает своими уникальными деталями разра-
ботке этих основных исследовательских тем
И.Е. Забелина.
С 1851 г. в «Отечественных записках» в те-
чение ряда лет И.Е. Забелин начинает публи-
кацию первой книги «Домашнего быта русско-
го народа». Она вызвала восторг интеллигент-
ных современников. Книгой зачитываются
Грановский и Тургенев, Щепкин и Чернышев-
ский, Чичерин и Кавелин. Кажется, ее не обо-
шли своим вниманием представители всех тог-
дашних общественных лагерей— революцио-
неры и консерваторы, западники и славянофи-
лы, официальные высшие круги России и уни-
верситетские преподаватели, студенты. И.С.
Тургенев начинает хлопоты об издании «До-
машнего быта» отдельной книгой.
Но эти успехи одновременно лишь подчер-
кивают неравноправное положение И.Е.Забе-
лина и как ученого, и как человека. Его бед-
няцкое происхождение, отсутствие высоких
связей, материальные недостатки, отсутствие
систематического образования тяготеют над
ним. В это же время многие его сверстники
идут совсем другим путем— гимназия, уни-
верситет, магистерские и докторские диссер-
тации, обучение за границей— в Париже, Бер-
лине, Гейдельберге, получение высоких про-
фессорских званий и кафедр в Московском,
Петербургском, Киевском университетах.
Именно такой путь проделал СМ. Соловьев,
что не могло не вызвать у И.Е.Забелина чув-
ства глубокого разочарования— нет, не по по-
воду продвижения таких ученых, как Соловь-
ев, а по поводу своей дискриминации и уни-
женного положения.
Попытки продолжить образование конча-
ются ничем: для этого нет ни средств, ни вре-
мени; лишь мечтой остается поступление в
Московский университет. И.Е.Забелин так и
остался уникальным человеком: стал извест-
ным ученым, имея за плечами лишь пять клас-
сов сиротского училища. Особенно задевало
ученого полное небрежение по отношению к
нему профессуры Московского университета:
став со временем одним из ведущих знатоков
Московской Руси, он так и не удосужился при-
глашения преподавать в университете. Правда,
ему предложили прочитать курс лекций по ме-
жевому делу в России в Константиновском ме-
жевом институте и это лишь подчеркнуло нео-
боснованный снобизм университетских специ-
алистов. В дальнейшем он стал доктором наук:
это звание присвоил ему Киевский универси-
тет без защиты диссертации по совокупности
опубликованных работ, но Московский уни-
верситет молчал.
Со временем появилась и протекция, но
временная, нестабильная. Кавелин организо-
вал встречу Забелина с известной меценат-
кой, вдовой брата царя, великой княгиней
68

И.Е. Забелин
Еленой Павловной; дважды Забелин встре-
чался с высокой особой, но заметных следов
в его научной карьере эти встречи не остави-
ли. Более того, через несколько лет Забели-
ну отказали в должности помощника дирек-
тора Оружейной палаты и не нашлось сил от-
стоять его кандидатуру перед лицом москов-
ских чиновников. Вместе с этой дискримина-
цией в душе ученого все более росло ощуще-
ние своей исследовательской и*обществен-
ной значимости, самоуважения, основанно-
го на колоссальном и кропотливом труде, ре-
зультаты которого с огромным интересом
встречала вся читающая Россия. И не случай-
но в 35 лет И.Е.Забелин делает первые на-
броски к своей автобиографии. Для него уже
тогда был поразителен взлет от полубеспри-
зорного московского мальчишки к высотам
русской исторической науки и ему, видимо,
хотелось осмыслить этот необычный путь,
понять его истоки, сформулировать для себя
свои собственные достоинства, позволившие
ему круто изменить, казалось, уготованную
ему незавидную судьбу.
В эти же годы И.Е.Забелин сближается с
кружком Т.Н. Грановского и с самим Т.Н. Гра-
новским. В дом лидера тогдашних русских за-
падников, видного демократа Забелина привел
весь опыт его предшествовавшей жизни. Со
времени своего появления в Оружейной пала-
те он общался с демократической молодежью,
увлекался статьями В.Г. Белинского. Его зна-
комство с Грановским поэтому было логичным
и естественным. У Грановского на дому он про-
слушал курс его лекций и это было его един-
ственным в жизни систематическим после Бо-
гадельного дома обучением.
Позднее, уже после смерти Т.Н. Грановс-
кого, И.Е. Забелин сблизился с кружком А.В.
Станкевича; в его доме встречался с видными
московскими правовиками К.Д. Кавелиным и
Б.Н. Чичериным, основоположниками теории
государственно-юридической школы, с СМ.
Соловьевым, применившим их теорию в
практике изучения России, с врачом СП.
Боткиным. Это были недостающие ему «уни-
верситеты».
Московские либералы активно выступали
против реакционных теорий Каткова, следили
за передовыми идеями Запада. Имена Фейер-
баха, Прудона, Маркса были им не чужды, как
не чужды они были И.Е.Забелину, жадно впи-
тывавшему все новое, мыслящее, передовое.
В преддверии реформ и в период самих ре-
форм всех годов он вопреки ретроградам при-
ветствует их проведение. О манифесте 19 фев-
раля 1861 г. он записал в своем дневнике: «От
души порадовался и умилился было до слез»2.
Он с сочувствием следил за студенческими
волнениями, осудил подавление восстания
крестьян в с. Бездна. Именно в то время он пи-
сал в своем дневнике: «Крутая, тупая, бессмыс-
ленная власть всегда воспитывает элемент про-
тестации, который в том или ином виде явит-
ся мстителем ей. Иван Грозный и братия вос-
питали Смутное время, самозванщину, Нико-
лай— нигилизм и нигилистов всех сортов»3.
В 1859 г. И.Е. Забелин стал членом Архео-
логической комиссии. Закончилась его служба
в Оружейной палате, которая принесла ему не
только радостные, волнующие часы, дни, ме-
сяцы приобщения к первоклассному источни-
ковому материалу, способствовала становле-
нию его как ученого, но и разочарования, свя-
занные с тяжкой борьбой за жизнь против чи-
новной рутины, которая стремилась приоста-
новить его научный рост, поставить его талант
на службу своим утилитарным интересам.
Теперь начался новый этап его научной де-
ятельности, связанный с обращением к глубо-
кой древности, к праславянским временам. Он
предпринял ряд археологических экспедиций
на юг России, провел интенсивные раскопки
скифских курганов в Поднепровье, работал на
Таманском полуострове. Несколько сезонов
проработал И.Е. Забелин в экспедициях, мно-
гого добился. Именно он возглавил экспеди-
цию, раскопавшую знаменитый Чертомлыц-
кий курган, полный скифскими и греческими
древностями; исследовал он археологически и
территорию греческой Ольвии, вел раскопки
боспорских древностей.
В ходе этих экспедиций И.Е. Забелин со-
брал огромный материал для новых книг и
статей; самым ценным для него, судя по его
археологическим наблюдениям, была возмож-
ность, опираясь на материальные свидетель-
ства жизни древних народов на территории
России, исследовать генезис славянства, вос-
создать историю русского народа в целом от
доисторических глубин до современного ему
периода. Он стремился реализовать свой за-
мысел в таких фундаментальных работах, как
«Древности Геродотовой Скифии» (1872),
«История русской жизни» в 2-х частях (1876,
1879), в статье «В чем заключаются основные
69

И.Е. Забелин
задачи археологии как науки» (1878), в серии
докладов о действиях Археологической ко-
миссии в том или ином году, в материалах к
«Археологическому словарю» и др.
Археологические работы укрепили извест-
ность И.Е. Забелина, принесли ему лавры ар-
хеолога, продвинули по служебной лестнице в
табели о рангах от IX до VI чина, увеличили его
материальный достаток. И все же полного
удовлетворения эта работа ему немала. Возвра-
щаясь домой, он вновь обращался к тем колос-
сальным источниковым пластам, которыми су-
мел овладеть за годы работы в Оружейной па-
лате, продолжал настойчивое исследование
России XVI-XVII в.
В 1876 г. он ушел в отставку в чине действи-
тельного статского советника. В ту пору И.Е.
Забелину был 56 лет.
Его первой и всепоглощающей научной
любовью оставалась Москва, Подмосковье,
Великороссия. Как раз в годы особенно ин-
тенсивных археологических исследований с
конца 50-х до середины 70-х годов в свет
вышли практически все основные исследова-
ния И.Е. Забелина: программные теоретичес-
кие статьи «Размышления о современных за-
дачах русской истории и древностей» (1860),
«Русская личность и русское общество нака-
нуне петровской реформы» (1863), «Совре-
менные взгляды и направления в русской ис-
тории» ( 1863), «Черты самобытности в древ-
нерусском зодчестве» (1878), монографии
«Домашний быт русского народа в XVI и XVII
столетии»: Т. 1. Домашний быт русских царей
в XVI и XVII столетии» (1862), Т.2 «Домаш-
ний быт русских цариц в XVI и XVII столе-
тии» (1872); в журнальном варианте он опуб-
ликовал монографии «Большой боярин в
своем вотчинном хозяйстве (XVII в.)» (1871),
«Минин и Пожарский: Прямые и кривые в
Смутное время» (1872), работа вышла пер-
вым отдельным изданием в 1883 г.; другие
многочисленные труды. В 1872-1873 г. в ти-
пографии В.Грачева и К0 был опубликован
двухтомник его трудов, куда вошли принци-
пиальные теоретические статьи историка,
другие исследования малых форм. Этот двух-
томник И.Е. Забелин назвал «Опыт изучения
русских древностей и истории». А это значит,
что все время, свободное от полевых раско-
пок, в осенние, зимние и весенние месяцы
он проводил за письменным столом, погру-
жаясь в основном в мир России XVI-XV1I вв.,
завершая уже начатые исследования, вына-
шивая новые замыслы, готовя свои работы к
печати.
На покой И.Е. Забелин удалился с пенсио-
ном в 1200 р. в год, в звании доктора наук, ко-
торое в 1871 г. ему присвоил Киевский универ-
ситет, в ореоле всероссийской научной славы.
Впереди еще были долгие годы жизни, новые
научные труды, новая большая организацион-
ная работа. Уход на пенсию стал для него сво-
еобразной передышкой перед новым научным
взлетом.
С 1872 г. он возглавил Общество истории и
древностей российских вместо умершего СМ.
Соловьева. С 1873 г. И.Е. Забелин вошел в со-
став действительных членов Исторического
музея, открытого в 1872 г. В обществе он про-
работал до 1888 г., а затем сосредоточился на
работе в музее.
С 1885 г. он был назначен товарищем пред-
седателя музея, т.е. стал его фактическим ди-
ректором. Он переехал в здание музея, где и
оставался жить вплоть до своей кончины.
Это было счастливое время. Материально
независимый, получивший широкую извест-
ность как историк и археолог, И.Е. Забелин с
головой ушел в новую для него работу. Он зна-
чительно увеличивает коллекции Историчес-
кого музея, активно привлекает к его деятель-
ности известных меценатов, обладателей боль-
ших исторических ценностей, к нему за сове-
том обращаются Суриков, А. Васнецов, Л. Тол-
стой, Рерих, другие деятели литературы и ис-
кусства. В 80-е годы наконец-то приходит при-
знание официальной науки— И.Е. Забелина
избирают почетным доктором Московского и
Петербургского университетов, членом-кор-
респондентом Академии наук.
С конца 70-х— начала 80-х годов в жизни
И.Е. Забелина происходит еще один поворот:
он становится официальным историографом
Москвы, соглашается, по предложению Мос-
ковской городской Думы, возглавить комис-
сию по созданию истории Москвы.
Думается, что городская Дума прекрасно
понимала, в чьи руки она доверяет историю го-
рода— к этому времени Забелин был наиболее
авторитетным знатоком московских древнос-
тей. Но отцы города не учли максималистской
научной натуры Ивана Егоровича. Его про-
грамма создания истории города, русской сто-
лицы до сих пор удивляет всех, кто знакомит-
ся с ней. Охват этот поистине невероятен. Он
70

И.Е. Забелин
удивляет не столько хронологически— от архе-
ологических глубин до XIX в., сколько темати-
чески— едва ли существовала какая-либо об-
ласть общественной жизни Москвы, которую
бы не намеревался изучить и представить чи-
тателю И.Е. Забелин.
С самого начала проект был обречен на не-
удачу: одним живущим поколением небольшой
группы ученых, как бы усердны и талантливы
они ни были, не суждено было поднять этот
научный груз. Но работа энтузиастов началась;
в ее водоворот были втянуты колоссальные ар-
хивные фонды. Начали выходить первые тома
материалов, подо самой истории города, о ко-
торой мечтали думские деятели, было далеко.
И тем не менее в 1884 г. вышла первая часть
«Материалов для истории, археологии и стати-
стики города Москвы», которая была посвяще-
на истории археологии и статистики московс-
ких церквей; в 1891 г. вышла вторая часть этих
материалов, а подготовительной работе не
было видно конца.
В это время Ивану Егоровичу шел уже 71-й
год. Он продолжал активную научную деятель-
ность. Ежегодно выходили его новые статьи,
заметки, рецензии, он переиздавал свои пре-
жние работы, и в первую очередь «Домашний
быт русского народа», «Минин и Пожарский».
Новых идей было уже немного— по существу
его концепционный теоретический корпус
сформировался в 60— 70-е годы и теперь в от-
дельных работах, предисловиях к своим старым
трудам он лишь оттачивал свои взгляды, свя-
зывал их в единую прочную цепь, обнимая ими
всю русскую историю.
В последний раз он обратился к своей кон-
цепции понимания исторического процесса в
созданной наконец «Истории города Моск-
вы». Первая ее часть вышла в 1902 г., потом
она была переиздана в 1905 г.; вторая же часть
труда в виде рукописи была И.Е. Забелиным
подготовлена к печати, но так и не увидела
свет: у престарелого автора уже не было сил
закончить начатое.
***
Все ортодоксальные критики Забелина
послереволюционной поры с негодованием
писали или подразумевали, что все свое твор-
чество он посвятил в той или иной мере обра-
зу жизни царского двора XVI-XVII вв. А раз
так, значит Забелин— монархист, консерва-
тор, шовинист и т.д. И никто из писавших и
молчавших не обратил внимания на другое:
ведь его основной труд называется «Домаш-
ний быт русского народа». Народа! И лишь
сквозь призму этого понимания она посвяще-
на государеву двору. Вот в этой прямой связи,
в этом сопоставлении жизни народа и жизни
царского двора и заключается смысл и этой и
других работ И.Е. Забелина.
Более того, народ, а не царь, не образ жиз-
ни царя и царской семьи неизменно оказыва-
ется у И.Е. Забелина в центре внимания всех
его сочинений— монографий, статей, рецен-
зий, заметок. По моему убеждению, ни один из
русских историков не уделял проблеме истории
народа столько внимания, сколько И.Е. Забе-
лин. Он был воистину народным историком не
только по своему происхождению, образу жиз-
ни, но и по своим убеждениям, историческим
взглядам.
И это было не случайно как для Забелина,
так и для ряда других историков того периода.
Крупные общественные перемены второй по-
ловины XIX в. сами выносили народ на аванс-
цену русской жизни, вызывая в памяти живые
образы прошлой истории. Эпоха 60-70-х годов,
когда Забелин создавал свои основные научные
труды, была тем временем, когда русская либе-
ральная и демократическая научная мысль все
чаще и чаще обращается к образу народа, в его
толще, в его истории ищет объяснение пре-
вратностям истории России. Эти черты эпохи
позднее очень тонко подметил П.Н. Милюков:
«На народе и народности сходятся в 60-х годах
самые разнообразные направления, начиная от
эпигонов славянофильства, вроде Беляева, и
кончая таким либералом чистой воды, как Гра-
довский. В поклонении «народности» сходят-
ся Костомаров и Буслаев, Щапов и Бестужев-
Рюмин, Забелин, Афанасьев. Каждый по-сво-
ему, но все толкутся в эту дверь, и на один мо-
мент (1861-62) сближаются в общем настрое-
нии. Это — то настроение, в котором Писарев
находит одобрительные слова для Киреевско-
го, Чернышевский подает руку Юрию Самари-
ну. Бросить мертвый механизм бездушных
юридических форм, обратиться к живому ма-
териалу, наполняющему формы,— таков об-
щий лозунг в эти годы»4. Этот историографи-
ческий феномен, думается, нам еще предстоит
исследовать.
Взгляд на народ, его историю, его образ
жизни у И.Е. Забелина был более реален, жиз-
71

И.Ё. Забелин
нен, правдив, нежели наше недавнее понима-
ние истории трудящихся классов, за которым
терялся обычный живой человек, единичный
человек, индивидуальность, которая стояла в
центре внимания исторических воззрений И.Е.
Забелина.
В предисловии к первой части «Домашне-
го быта русского народа» он писал: «Домашний
быт человека есть среда, в которой лежат заро-
дыши и зачатки всех так называемых великих
событий»5.
Не царя, не царицу, не царевичей, а чело-
века, русского человека, он стремился понять,
постичь «внутреннее народное развитие», а это
возможно, по мнению историка, лишь в том
случае, если мы сможем понять «частные
типы» народной жизни6.
Еще в 1880 г. в одной из первых своих тео-
ретических статей И.Е. Забелин на первый
план в истории выдвинул народ, который он
рассматривал как своеобразный обществен-
ный организм. «Идея организма есть идея са-
мой жизни»,— писал он,— и идея народности
как идея органическая «становится действую-
щим началом исторической жизни»7. Исто-
рик, замечает он далее, не берет эту идею у ес-
тествознания, «а находит ее сам в себе, пото-
му что история— такая же естественная наука,
как другие... Ее предмет— живой организм че-
ловеческий»8.
«Жизнь общества заключается в организа-
ции идей и дел, совершаемых человеком...
Жизнь в человеческом смысле есть именно ду-
ховная деятельность человека»9. Вот эта-то де-
ятельность, под которой Забелин понимает все
то, что создано разумом человека, и составля-
ет предмет истории. «Как личность отдельно-
го человека есть духовное целое, духовный
организм, живущий и развивающийся, так и
народ— высшая личность— есть такой же ду-
ховный организм, по тем же законам живущий
и развивающийся»10. И против этого здравого
подхода к предмету возразить, конечно, так же
трудно, особенно если учесть известное и уже
цитированное суждение Забелина о том, что
духовная жизнь людей, общества, его идеи оп-
ределяются бытом, т.е. условиями материаль-
ной жизни.
Далее автор дает свое понимание обще-
ства как такового: «Гражданское общество,
народ, есть живая совокупность умственных
и нравственных сил, которые, как органичес-
кие силы природы, находятся в постоянном
неуловимом движении, как все органическое
в природе».
И.Е. Забелин выступил против того, чтобы
превращать историю в сводку «громких» и «ка-
зистых» дел, распределяемых по видам: дела
военные, гражданские, церковные и т.п. В та-
ком подходе, утверждал историк, утрачивается
«личность» народа; нужно выявлять живую ис-
торическую действительность, а не заниматься
«разного рода раскраскою истории».
Воссоздавая путь народа— писал он— необ-
ходим «микроскоп исторический», а не только
изучение «громадных, но жалких дел» Чингис-
ханов и Тамерланов.
У нас же, с иронией отмечает Забелин, не
история, а «сборная биография неугомонных
лиц»11. Без личностей, конечно, нет истории,
продолжает он, без них нет общей жизни, но
нельзя подменять их историей жизнь и исто-
рию народа12.
Что же имеет в виду И.Е. Забелин под на-
родной жизнью, «лицом народа»? Здесь все
просится на страницы истории, говорит он,—
«народная песня, поверья и предания, обряд и
обычай, домашняя обстановка со всеми мело-
чами была и система понятий и убеждений
эпохи»13, необходимо изучать и законы, по ко-
торым живет сложный народный организм.
Это требует сосредоточения внимания иссле-
дователей на целом комплексе материалов, ко-
торые дают наиболее «типические черты» «на-
родной личности», и среди них не только лето-
писи, но и иные пласты источников— юриди-
ческие акты, челобитные, сыскные дела, рас-
сказывающие о повседневной жизни народа,
внимательное и всестороннее изучение быто-
вых вещей.
В 1863 г. в трех февральских номерах газе-
ты «Санкт-Петербургские ведомости» И.Е. За-
белин опубликовал статью «Современные
взгляды и направления в русской истории». В
этой статье свое понимание роли народа в ис-
тории он попытался приложить к современной
ему жизни, оценить тогдашний исторический
этап в истории России. Только что была про-
ведена реформа, отменившая крепостное со-
стояние крестьян, разрабатывались и проводи-
лись в жизнь другие реформы в различных об-
ластях общественной жизни. Старинная дре-
мотная русская рутина была буквально взорва-
на властным вторжением новых буржуазных
отношений. Старый мир рушился, новый об-
рисовывался еще невнятно. Именно в это вре-
72

И.Е. Забелин
мя разгорелись жаркие споры о настоящих и
будущих судьбах России между западниками и
славянофилами, вернее их уже пореформенны-
ми преемниками. В споре активно участвова-
ло консервативное крыло, либералы, мощно
звучал голос радикального направления, вос-
питанного на идеях Чернышевского, Добролю-
бова, Герцена, Бакунина, оформлялось буду-
щее народничество. И каждая из обществен-
ных групп в своей аргументации апеллировала
к истории. Вот эту-то особенность обществен-
ной борьбы того времени и отмечает И.Е. За-
белин. Вслушиваясь и вдумываясь в смысл гре-
мящей вокруг него полемики, он приходит к
грустному убеждению, что «наука история в
большинстве случаев служит для современно-
сти как средство для всевозможных доказа-
тельств, оправданий и порицаний»14. А потому
говорить сегодня об истории— значит говорить
о современных направлениях и стремлениях в
общественной борьбе15.
Это сказано более 120 лет назад, но звучит
свежо и в нынешние времена. Более того, За-
белин стремится вообще вскрыть смысл исто-
рического мироощущения, характер обще-
ственного мышления в переломные истори-
ческие эпохи, какой являлась эпоха 60-х годов
XIX в. Его рассуждения могут и сегодня, в пе-
риод наших реформ, произвести ошеломляю-
щее впечатление. Забелин полагает, что мыш-
ление личности, сформированное в условиях
«застойного периода» истории, входит в рез-
кое противоречие с начавшейся «перестрой-
кой» народной жизни. Результаты этого про-
тиворечия бывают весьма драматичными. «Ус-
воивши по началам собственного развития из-
вестный взгляд на вещи, более или менее оп-
ределенный и построенный довольно логич-
но, установивши точку воззрения твердо и са-
мостоятельно, единичный ум очень часто так
и умирает в ясном и спокойном созерцании
своей силы и правды. Это всегда случается в
эпохи стоячей жизни, когда в житейском море
в силу каких-либо обстоятельств настает
штиль, тишь и гладь. Но в эпохи поворотные,
когда все теряет свои прежние места, труд-
ненько сохранить это спокойствие, убеждение
в собственной единичной правде. Такие эпо-
хи тем особенно и отличаются, что прежняя
иная правда вдруг оказывается ложью. Долгая
и морозная зима вдруг оказывается весною и
возбуждает совсем иные представления о Бо-
жьем мире»16. Вот это и неспособен понять
«единичный ум», «крепко и плотно завернув-
шийся в тот или другой кокончик понимания
правды». Для такого ума, такого человека эпо-
ха переворота предстанет исключительно в
виде наступающего хаоса, анархии; возника-
ют мысли о всеобщей погибели, распаде об-
щества. Но «весь этот мутный водоворот,—
продолжает И.Е. Забелин,— представляет
только живое воплощение руководящей идеи
века» и задача истории— выявить «ход рас-
крытия этой идеи в жизни»17. Эту идею и ее
реализацию люди понимают «в соответствии
со своими нравами и умами». В действитель-
ности же кажущийся хаос— лишь проявление
закономерностей эпохи, которые по-разному
понимаются различными направлениями об-
щественной мысли. «Застарелые фрунтовики
мысли гневаются, когда настает подобный
хаос и даже ругаются, почитая себя все-таки
умнее общего жизненного движения и вовсе
не замечая, что в этом движении обнаружива-
ется очень здоровая сторона общества, кото-
рая в это время, несмотря на неизбежные заб-
луждения, шире и многообразнее, чем преж-
де, раскрывает свои сознательные силы»18. В
это время «жизнь общества раскрывает себя
без всякой застенчивости, раскрывает всю
подноготную»19. Все, что тлело, скрывалось
под спудом «ветхой личины», «изношенного
символа», неумолимо пробивает себе дорогу.
Общественные деятели в такие эпохи должны
четко отвечать на вопрос: «Кто ты и что ты?»—
без «виляния, двуличности и двусмысленнос-
ти». Эти-то вопросы, размышляет Забелин, «и
смущают людей, которые вовсе не готовились,
вовсе не желали бы отвечать на них», скрывая
свои истинные намерения и убеждения20.
Эти свои рассуждения историк применя-
ет при анализе таких поворотных эпох, как
60-е годы XIX в. и петровские реформы, дает
оценку той отчаянной общественной борь-
бе, которая разворачивалась вокруг судеб
России в XVIII в., но особенно во второй по-
ловине XIX в. И снова, как и в XVIII в., схле-
стнулись две основные полемические ли-
нии— «русофильство» и «западничество».
«Светоч русофильства», отмечает Забелин,
неизменно возгорался сильнее, «как скоро
жизнь делала поворот к собственному об-
новлению». Так было в петровские времена,
в период реформ Екатерины, а позднее
Александра I. И всякий раз «русофилы»
стремились равняться на русские «корни»,
73

И.Е. Забелин
где, по мысли Забелина, господствовали
лишь отсталость и косность. «Русофилы» и
прежде и теперь смотрят, по мнению Забе-
лина, «в день вчерашний», стремясь найти
там себе исторические образцы; «западни-
ки» же вглядываются лишь «в даль будуще-
го», отрываясь от реальной русской действи-
тельности, «они мало дорожат прошлым». И
те и другие как раз и демонстрируют две сто-
роны понимания действительности, прояв-
ляя недовольство существующим положени-
ем вещей, и стремятся использовать исто-
рию «как самое эластичное вещество»21.
Эти прозорливые и горькие размышления
И.Е. Забелина, казалось, не были замечены со-
временниками, скрестившими мечи в ярост-
ной полемике. Одиночка, стоящий над враж-
дующими группами, над запальчивыми спора-
ми, полными односторонней аргументацией,
был никому не нужен. Оба лагеря как бы на
деле продемонстрировали по отношению к За-
белину действие принципа «кто не с нами, тот
против нас». В те дни Забелин оказался объек-
тивным и вдумчивым историком, во многом
верно оценивавшим психологию людей пере-
ломной поры.
Во второй половине XIX в. Забелин спокой-
но и деловито писал: «Наши поступки есть
стиль XVI-XVII веков, народ в своей громаде и
доселе во многом живет еще идеями и идеала-
ми XVII столетия»22.
Занимаясь почти всю жизнь историей Рос-
сии XVI-XVII столетий, создавая впечатляю-
щую картину быта той поры, Забелин тем не
менее весьма скептически относится к русской
средневековой действительности. Можно с
полным основанием утверждать, что он, буду-
чи влюблен в быт, в предмет своего исследова-
ния, вовсе не был влюблен в Россию той поры.
Ведь это ему принадлежат слова: «Жизнь до-
петровского общества не представляет собой
ничего такого, что могло пленить наше вооб-
ражение. На тощей почве родовых и семейных
отношений напрасно станем искать тех сочных
плодов общественности, которыми так богата
жизнь других народов»23. Уклад народной жиз-
ни менялся медленно, тяжелые природные ус-
ловия, лютые морозы, краткое, небогатое лето
не давали возможности народу к быстрому все-
стороннему развитию заложенных в нем осо-
бенностей. Запад же развивался в условиях бла-
годатной природы и стал заметно обгонять
Россию во всех отношениях.
Забелин никак не мог согласиться с призы-
вами славянофилов возродить незамутненный
петровскими реформами образ России; уж он-
то очень хорошо понимал, что представляла
Русь того времени. «Тоска о предании— пус-
тошь,— писал он в своих дневниках,— впере-
ди, а не позади наше спасение». «Петр тем ве-
лик, что он разорвал предание, осмеял его, ос-
вободил мысль, чувства... Славянофилы и Ко-
стомаров стоят за предание, ищут в старом хла-
ме начало жизни»24.
Особое место в системе воззрений И.Е. За-
белина занимает соотношение народа и госу-
дарства, народа и самодержавия, народа и царя.
Собственно на понимании этого соотношения
построена и вся концепция труда «Домашний
быт русского народа», в частях, касающихся
быта царского двора.
Будучи сторонником теории К.Д. Кавели-
на о примате родовых патриархальных отноше-
ний в Древней Руси и их постепенном вытес-
нении началами государственными, Забелин
основной акцент в противовес «государствен-
никам» делает не на роли государства в созда-
нии общества, а на роли народа, его патриар-
хального быта в создании государства. Государ-
ство у Забелина является вторичным от наро-
да, от народного, однотипным с ним, глубоко
родственным.
«Людское общежитие,— пишет он во вто-
рой части первого тома «Домашнего быта рус-
ского народа»,— устраивается всегда по гос-
подствующему началу народной жизни, всегда
носит в себе те же элементы, которыми управ-
ляется народная мысль, определяется сфера
насущной действительности», а уж государство
«вызывает к жизни общество... Там, где нет по-
нятия о государственности, не существует по-
нятий и об общественности»25. До Петра на
Руси доминировали, считает Забелин, родовые
начала— родовое старшинство в семье, знание
людей по отечеству, по родству, люди в первую
очередь гордились отчиною и дединою, родо-
вым, отчинным старшинством. Отсюда во
всем, повсюду господствовало патриархальное
родительское начало, начало рутины, Домо-
строя; семейно-родовой быт с двором в каче-
стве основной ячейки и хозяином, господином,
господарем был основным фундаментом всего
общественного бытия. На этом общественном
фундаменте и взрастает государство как «ре-
зультат, произведение народного сознания»,
«внешний механизм народной жизни». Оно
74

И.Е. Забелин
вырастает из «дома», «в строе дома»; здесь кро-
ются семена и политического строя. По этому
же принципу патриархальности, семейного
замкнутого уклада строится государство, стро-
ится общество26. Государь становится владыкой
в родовом, семейном понимании, таким же
владыкой становятся и города, скажем, Новго-
род27, «государь из единичного типа с органи-
ческой постепенностью переходит в тип поли-
тический». Вот откуда проистекает его выделе-
ние в качестве одного из основных типов ис-
тории русского народа в тип «господаря», «го-
сударя», вот почему систему домашнего быта
народа Забелин начинает с обрисовки царско-
го двора и посвящает этому первый том «До-
машнего быта русского народа». А далее мне
хочется привести положения И.Е. Забелина,
ставшие для него как бы программными: «Не
должно забывать, что никакой другой оболоч-
ки не может создать себе народный дух, как
именно такую, какая у него существует и какая,
следовательно, отвечает требованиям его при-
роды и свойству его сил»28. «Каково государ-
ство, таков и народ, и каков народ, таково и го-
сударство»29.
В своем дневнике он записывал: «Самодер-
жавие потому, что в народе лежали такие эле-
менты. Следовательно, народ в том виноват, а
не кто другой, ни черт, ни дьявол»30.
И.Е. Забелин писал историю народа, одно-
временно он писал историю личностей; через
личности он показывал народ, а характеризуя
народ, шел к обрисовке характера личности.
«Без лиц нет истории,— писал Забелин,— без
единичной жизни нет общей жизни. Но не
ставьте же эти лица, эту единичную жизнь на
то же место, которое по праву принадлежит
лицу народа»31. Личность и народ, по мысли
историка, находятся в удивительной гармо-
нии. Всякая личность есть создание известной
умственной и нравственной среды, известной
эпохи или известного времени32. У каждого
народного типа, считал Забелин, свой герой,
как и у каждого времени. Личность является
выразителем потребностей времени. Но это
случается не часто, а когда происходит, то ста-
новится праздником в исторической жизни
народа. Как правило, такая гармония наблю-
дается в поворотные эпохи. В «будни» же—
«широкое поле личности по преимуществу
эгоистической... господству случайных, мел-
ких людей, созданных мелким эгоизмом». На
самом повороте от будней к общественным
потрясениям может возникнуть вакуум, обще-
ство в решающий момент останется без вож-
дя, выразителя истинных народных интере-
сов, и тогда «первый наглец приобретает ус-
пех»33. Эгоистическая личность, прикрываясь
народной тогой, вступает в реальное противо-
речие с обществом, и задача историка заклю-
чается в том, чтобы строго разобрать «пошлый
хлам истории и напасть на эти потаенные пути
народной жизни».
Так, задолго до русских марксистов, в пер-
вую очередь Г.В. Плеханова, И.Е. Забелин выс-
казал весьма глубокие, здравые мысли о соот-
ношении народа и личности, а его психологи-
чески точные замечания, думаю, вполне могут
и сегодня быть использованы нашими обще-
ствоведами.
Народная борьба с насилием власть иму-
щих, осуждение этих насилий по отношению
к простым людям, глубокое сочувствие на-
родным тяготам и бедам проходят красной
нитью через все сочинения Забелина. Он не-
навидел боярство, он ненавидел дворянство
и чиновничество, он ненавидел крепостни-
ческие порядки старой Руси и не мог не от-
разить этого в своих трудах. Он писал о про-
изволе и пытках в России XVI-XVII вв., гово-
рил о старой Москве как о «столице крепос-
тников, где обитали праздность и роскошь»34.
Он первым в историографии показал бед-
ственное положение крестьянства в крупной
вотчине XVII в. в работе «Большой боярин в
своем вотчинном хозяйстве». «Кормилец-зе-
мец должен был оплачивать каждое свое дви-
жение; иной раз крестьянская почва не вы-
держивала этой тяжести, этих «опустошений»
и «колебала даже самое государство»35. В сво-
их трудах он не только утверждал ценность
народа, ценность простого человека— крес-
тьянина, ремесленника, мелкого торговца, но
и мощь народных движений, их впечатляю-
щее влияние в истории. Поразительно следу-
ющее его дневниковое наблюдение: «Кулико-
во поле— движение народное. Смутное вре-
мя— народное движение. Отсюда ряд собы-
тий, бунтов до Пугачева и 14 декабря. Все на-
род»36. Здесь нельзя не отдать должное удиви-
тельной исторической интуиции ученого, су-
мевшего прочувствовать родственность, каза-
лось бы, столь разных общественных явле-
ний, как общенародная борьба с врагом, так
и народная ярость, крестьянская война и са-
моотверженность революционного дворян-
75

И.Е. Забелин
ства, выявить их общую народную основу—
интересы народа.
От конца XIX в. до нас дошел портрет Ива-
на Егоровича Забелина работы В.И. Сурико-
ва. От этого лица невозможно отвести взгляд.
Таким можно представить себе Нестора: седая
грива прекрасных волос, окладистая совер-
шенно белая борода, суровый чисто летопис-
ный излом бровей, в котором, казалось, отра-
зились все страсти, муки, победы, радости,
трагедии народа. И взгляд, исполненный ума,
сострадания и величия. Суриков, казалось,
уловил то главное, что составляло суть нату-
ры Забелина: он пропустил через свой ум, че-
рез свое сердце историю народа и эта история
оставила в его душе неизгладимый след, этот
след она оставляет в душе каждого, кто при-
касается к творчеству замечательного русско-
го историка.
Примечания
1 О жизни и творчестве И.Е. Забелина написано до
обидного мало. Историография 40-60-х годов пред-
ставляется во многом устарелой, не отвечающей на-
учным требованиям нынешнего времени. Да и на бо-
лее поздних работах лежит ешс печать идеологичес-
ких подходов к творчеству ученого. Но именно в
этих работах сделаны пусть и ограниченные идеоло-
гическими стереотипами первые успешные попыт-
ки воссоздать как жизненный путь И.Е. Забелина,
так и оценить отдельные стороны его творчества.
См.: Звягинцев Е. Историограф великого города—
И.Е. Забелин// ИЖ. 1943. Кн.3-4. С.61-67; Арцихов-
ский А.В. Забелин— археолог// Историко-архсоло-
гический сборник. М., 1948. С.5-11; Рубинштейн
Н.Л. Иван Егорович Забелин: Исторические воззре-
ния и научная деятельность (1820-1908)// И СССР.
1965. № 1. С.51-74; Формозов А.А. Историк Москвы
И.Е.Забелин. М., 1984.
2 Формозов А.А. Указ.соч. С. 119-121.
3 Там же. С. 122.
4 Милюков П.Н В.О. Ключевский //В.О. Ключевский.
Характеристики и воспоминания. М., 1912. С. 198.
5Забелин И.Е. Домашний быт русского народа в XVI
и XVII столетии. Т. 1. 4.1. Домашний быт русских ца-
рей в XVI и XVII столетии. М., 1918. C.IX
6Тамже. C.XIII.
7 Забелин И.Е. Размышления о современных задачах
русской истории и древностей // Опыты изучения рус-
ских древностей и истории. 4.2. М., 1873. С.1, 3.
8 Там же. С.З.
9 Там же. С.4.
10 Там же. С.5.
11 Там же. С. 17.
12 См. там же. С. 18.
,3Тамже. СЮ, 12, 16.
^Забелин И.Е. Современные взгляды и направления
в русской истории // Опыты изучения русских древ-
ностей истории. 4.1. М., 1872. С.301.
|5Тамже. С.302.
16 Там же. С304.
|7Там же. с.305.
18 Там же. с.306.
19 Там же. с.307.
20Там же.
21 Там же. С.339, 340, 346, 349.
22 Цит. по: Формозов А.А. Указ.соч. С.64, 230.
23 Там же. С.54.
^Рубинштейн Н.Л. Иван Егорович Забелин. С.62.
25 Забелин И.Е. Домашний быт русского народа в XVI
и XVII столетии. Т.1. 4.2. Домашний быт русских ца-
рей в XVI и XVII столетии. М., 1872. С.344, 349.
26 Забелин И.Е. Размышления... С.41.
27 Там же. С.43.
2КТамже. С.46.
29 Там же. С.47.
30 Цит. по: Формозов А.А. Указ.соч., С.68.
31 Забелин И.Е. Размышления... С. 18.
32 Там же. С.1.
33 Цит. по: Рубинштейн Н.Л. С.64.
34 Цит. по: Формозов А.А. Указ соч. С. 19.
35 Забелин И.Е. Большой боярин в своем вотчинном
хозяйстве (XVII в.)// BE. 1871. № 1, С. 12, 28.
36 Цит. по: Рубинштейн Н.Л. Указ. соч. С.61.
Основные труды И.Е. Забелина
Российский царственный дом Романовых. СПб.,
1852-1860. Збтетр.
Историческое обозрение финифтяного и ценинно-
годела в России. СПб., 1853.
О металлическом производстве в России до конца
XVII столетия. СПб., 1853.
Домашний быт русского народа в XVI и XVII сто-
летии: В 2 т. М., 1862-1869. Т. 1: Домашний быт рус-
ских царей в XVI и XVII столетии; Т. 2: Домашний
быт русских цариц в XVI и XVII столетии. — То же.
2-е изд., доп. М., 1872. Т. 1, ч. 1; Т. 2. - То же. 3-е
изд., доп. М., 1895-1901. Т.1. ч. 1; Т. 2. - То же. 4-е
изд., доп. М., 1918. Т. 1.ч. 1.
Тоже. М., 1915. Т. 1,ч.2;Т. 2.
Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетии: В
3 кн. М., 1991. Кн. 1: Государев двор или дворец.
Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетии.
Новосибирск, 1992.
Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве (XVII
век) //BE. 1871. Т. 1-2.
Опыты изучения русских древностей и истории: В 2
ч. М., 1872-1873. 4. 1-2.
История русской жизни с древнейших времен: В 2
ч. М., 1876-1879. 4. 1-2. - То же. 2-е изд., испр. и
доп. М., 1908-1912.4. 1-2.
Минин и Пожарский: Прямые и кривые в Смутное
время. М., 1883. — 3-е изд., доп. М., 1896. — 4-е изд.,
доп. М., 1901.-М., 1999.
76

И.Е. Забелин
Москва и московская промышленная область. М.,
1898. (Живописная Россия: В 12 т.; Т. 6, ч. 1).
Русское искусство: Черты самобытности вдрсвнсрус.
зодчестве. М., 1900.
История города Москвы. М., 1902. Ч. 1. - То же. 2-е
изд., испр. и доп. М., 1905. Т. 1. ч.1. -Тоже. М., 1990.
Репринт с изд. 1905. — То же. М., 1995. - То же. М.,
1996.
* * *
Современные взгляды и направления в русской ис-
тории: |1862 г.]//ИиИ. М., 1995.
Записка И.Е. Забелина о комплектовании фондов
Исторического музея / Подгот. В.Б. Шарков// АЕ за
1995 г. М., 1997.
* * *
Первое водворение в Москве греколатинской и об-
шей европейской науки: Речь... в память 200-лстнсй
годовщины рождения первого рус.историка В.Н. Та-
тищева//ЧОИ ДР. 1866. Кн. 4.
Воспоминания о Д.А. Ровинском. СПб., 1896.
(Письма И.Е. Забелина]// М.М. Стасюлсвич и его
современники в их переписке. СПб., 1912. Т. 2.
Записные книжки И.Е. Забелина, 50-е годы XIX
века/ Публ. Н.А. Каргополовой / / Российский Архив:
История Отечества в свидетельствах и документах,
XVNI-ХХвв. М., 1994. [Т.]5.
* * *
Материалы для истории, археологии и статистики
города Москвы... собранные и изданные руковод-
ством и трудами И.Забелина: В 2 ч. М., 1884-1891.
Ч. 1: Материалы для истории, археологии и статис-
тики московских церквей...; Ч. 2.
* * *
Языков Д.Д. И.Е.Забелин: (Ко дню полувекового слу-
жения его русской пауке): Библиогр. очерк. М., 1892.
Кузьминский К.С. И.Е. Забелин и его печатные тру-
ды. М., 1912.
Иван Егорович Забелин: Библиогр. указ. / Сост. О.Ф.
Войкова', Науч. консультант и авт. вступ. ст. А.А. Фор-
мозов. М., 1988.
Литература об И.Е. Забелине
Трубачев С.С. 50-летие ученой деятельности И.Е. За-
белина // Ист. вестн. 1892. № 6.
Якушкин В.Е. И.Е. Забелин: (Биогр. очерк). М., 1892.
АнучинД.Н. И.Е. Забелин как археолог в первую по-
ловину его научной деятельности (1842-1876). М.,
1909. -То же: (С сокр.)//Д.Н. Анучин о людях рус-
ской науки и культуры. М., 1950.
Ардашев //.//. И.Е. Забелин кактеоретик археологии:
(От археологии до историософии). М., 1909.
Кизеветтер А.А. Памяти И.Е. Забелина// РМ. 1909.
Кн. 1, отд. 2.
Лаппо-Данилевский А.С. И.Е. Забелин// Изв.Акад.
Наук. 1909. Сер. VI №2.
Сахновский Вас. И.Е. Забелин: Опыт характеристики
его исторических трудов// РМ, 1912. № 5, отд. 2.
Звягинцев Е. Историограф великого города — И.Е.
Забелин (1820-1908) // Ист. жури. 1943. № 3-4.
Арциховский А.В. Забелин — археолог// Историко-
археологический сборник. М., 1948.
Порох И.В. Из дневниковых записей И.Е. Забели-
на// Н.Г. Чернышевский: Статьи, исследования и
материалы. Саратов, 1962. Т. 3.
Рубинштейн Н.Л. Иван Егорович Забелин: Ист. воз-
зрения и научн. деятельность (1820-1908)// И СССР.
1965. № 1.
Филимонов СБ. Воспоминания М.Н. Сперанского о
И.Е. Забелине//АЕ за 1976 г. М., 1977.
Тузов А.Л. Архивные материалы о И.Е. Забелине//АЕ
за 1982 г. М., 1983.
Литовченко Л.А. К вопросу о мировоззрении И.Е.
Забелина// Историографические и источниковед-
ческие проблемы отечественной истории: Историог-
рафия освобод. движения и обществ, мысли России
и Украины. Днепропетровск, 1984.
Формозов А.А. Историк Москвы И.Е. Забелин. М.,
1984.
Он же. Воспоминания И.Е. Забелина о Грановс-
ком//АЕ за 1983 г. М., 1985.
Ключевский В.О. И.Е. Забелин; Д. И. Иловайский и
И.Е. Забелин //Соч.: В 9 т., М., 1989. Т. VII.
Сахаров А.И. И.Е. Забелин: Новая оценка творче-
ства//ВИ. 1990. №7.
Он же. Народ — разгадка всего: Иван Егорович Забе-
лин// Историки России, XVIII - начало XX века. М.,
1996.
Юбилейное заседание памяти СМ. Соловьева и И.Е.
Забелина // АЕ за 1995 г. М., 1997. Из содерж.: Хро-
ника заседания / Лохина Т.В.; Вступительное слово /
Шмидт С.О.; Историки петербургской школы о И.Е.
Забелине / Чирков СВ.
Точеный И.П. Иван Егорович Забелин: К 175-летию
со дня рождения // Специалист. 1995. № 9.

Василий Осипович Ключевский
(1841-1911)
Память, обращенная к личности любого
крупного деятеля культуры и науки, содер-
жит в себе не только чувство благодарности
за все им содеянное, но и чувство почтитель-
ности к оставленному наследию, оказавше-
муся необходимым для последующих поколе-
ний, уважающих свое прошлое и умеющих
замечать в нем назидательные уроки и про-
зорливые наставления. При всей давности
расцвета творческой мысли В.О.Ключевско-
го остается вовсе не праздным вопрос, как бы
он ни был сложен, о ценности опыта его
мысли в современной научной и преподава-
тельской жизни и для общественного созна-
ния ныне здравствующих поколений. Ни
один отечественный историк не пользовался
в России такой известностью, как В.О.Клю-
чевский. Его сочинения никогда не имели
тот оттенок «популярности», которая бы при-
влекала внимание широкой аудитории чита-
телей. И тем не менее при жизни В.О.Клю-
чевского, после его кончины и вплоть до на-
стоящего времени даже изданные миллион-
ным тиражом, они пользуются неизменным
спросом. Этот неувядаемый интерес в слит-
ности преподавательского мастерства, де-
монстрировавшегося перед слушателями и
талантливо воспроизводимого в сочинениях,
и опыта создания оригинальной концепции
исторического пути России, провозглашен-
ной научной общественностью начала XX в.
истинной научной школой. Таким образом,
слава лектора и ученого, очевидная для со-
временников В.О.Ключевского, последую-
щими поколениями воспринималась во вза-
имосвязи блестящего стилистического воп-
лощения идей с оригинальной концепцией.
Сама фигура В.О. Ключевского для его
современников, казалось, не была особо при-
мечательной. Для того времени она была
даже ординарна, а в его биографии не было
ошеломляющих или интригующих эпизодов.
Весь его жизненный путь в напряженной по-
вседневной работе не выходил за грани про-
фессорской карьеры, начало которой нельзя
не признать удачливым. Выходец из семьи
бедного сельского священника, очень талан-
тливый, трудоспособный и целеустремлен-
ный молодой человек начал свой путь в на-
уке в 1860-х годах, в 70-х годах достиг опре-
деленного положения, а в 90-х — всероссий-
ской известности.
В.О. Ключевский родился в Пензе 16 ян-
варя 1841 г., его детство до 10 лет прошло в
селе Можаровке, где отец — бедный священ-
ник — имел приход, и мало чем отличалось от
жизни крестьянских детей. В 185.0 г. в резуль-
тате несчастного случая погиб его отец. Се-
мья, оказавшаяся в нищете, переселилась в
Пензу, где мальчик провел один учебный год
в приходском духовном училище, затем четы-
ре года в уездном духовном училище, а с сен-
тября 1856 г. и до конца 1860 г. — в духовной
семинарии. Обучение в духовных учебных за-
ведениях было бесплатным. При бедственном
положении семьи это был единственный путь
78

В.О. Ключевский
к образованию. По окончании уездного учи-
лища и в семинарии он резко выделялся сво-
ими успехами среди сверстников и уже со вто-
рого года семинарского обучения сам стал да-
вать уроки. Неприязнь к богословской схола-
стике и непременное желание поступить в
университет привели к тому, что, несмотря на
противодействие духовного начальства и от-
сутствие средств, в марте 1861 г. В.О. Ключев-
ский, не закончив курса, получил увольни-
тельное свидетельство и в июле приехал в
Москву. Перед отъездом из Пензы он получил
от дяди-священника крупную денежную ас-
сигнацию, которая помогла ему устроиться на
первых порах пребывания в Москве. С тех пор
и до конца жизни В.О. Ключевский стал мос-
квичем, редко уезжал из города, а отпуск
обычно проводил в Подмосковье. В августе
1861 г. В.О. Ключевский благополучно сдал
шестнадцать вступительных экзаменов и был
зачислен на историко-филологический фа-
культет Московского университета.
«Кандидатское сочинение» (как бы сейчас
сказали —дипломное), завершавшее курс обу-
чения в университете, было к концу 1864/
65 гг. представлено В.О. Ключевским на тему
«Сказания иностранцев о Московском госу-
дарстве». После очень высокой его оценки и
рекомендации опубликования в «Известиях
Московского университета» В.О. Ключевский
был оставлен при кафедре российской исто-
рии на два года в качестве стипендиата для
подготовки к профессорскому званию (т.е. в
положении, сходном с современной аспиран-
турой). Ему надлежало сдать магистерские эк-
замены (по русской истории, всеобщей исто-
рии, политической экономии) и написать ма-
гистерскую диссертацию. С блеском завер-
шенная кандидатская работа показала силу
источниковедческого анализа В.О. Ключевс-
кого и новая тема — «Древнерусские жития
святых как исторический источник» — отвеча-
ла его возможностям, а тяготение к «быту» —
интересам диссертанта.
Работа над диссертацией «Жития святых»
затянулась у В.О. Ключевского на шесть лет,
поэтому после истечения формального сро-
ка двухгодичного пребывания в «аспиранту-
ре» СМ. Соловьеву, который заведовал ка-
федрой, было затруднительно просить мини-
стра просвещения о его продлении. По реко-
мендации СМ. Соловьева В.О. Ключевский
получил место репетитора в московском
Александровском военном училище. В то
время при подготовке и осуществлении воен-
ной реформы создавались новые военно-
учебные заведения с широкой программой
образования. В учрежденном Александровс-
ком училище вводился курс всеобщей исто-
рии, читать который был приглашен в 1865 г.
сам СМ. Соловьев. В училище В.О. Ключев-
ский проработал с 1867 г. 16 лет, заменив с
1871 г. в чтении курса новой всеобщей исто-
рии СМ. Соловьева. Своеобразие этого кур-
са заключалось в том, что он начинался с Ве-
ликой французской революции и завершал-
ся серединой XIX в., т.е. современностью. Ра-
бота над этим курсом ставила перед В.О.
Ключевским вопрос о взаимосвязи истории
России и Западной Европы, что в дальней-
шем конкретно отразилось в его интересе к
сюжетам, связанным с историей культуры
России XVIII — начала XIX в., а в целом — на
его внимании к всемирно-историческому
процессу.
В этот же период у В.О. Ключевского по-
явилась возможность занять вакантную кафед-
ру русской гражданской истории на церковно-
историческом отделении Московской духов-
ной академии, размешавшейся в Сергиевом
Посаде. Семинаристское «происхождение» и
работа над житиями святых, по-видимому, в
свою очередь сыграли положительную роль и с
июня 1871 г. избранный советом академии при-
ват-доцентом В.О. Ключевский начал там свою
службу, не прерывавшуюся до конца 1906 г. т.е.
36 лет, долее чем он затем прослужил в универ-
ситете (1879-1911). Летом 1872 г. В.О. Ключев-
ский по просьбе своего друга В.И. Герье, руко-
водившего Московскими Высшими женскими
курсами, взял на себя чтение там лекций. Эта
работа продолжалась более 15 лет.
Таким образом, в 70-х годах В.О. Ключевс-
кий получил широкую преподавательскую
практику и его имя как блестящего лектора
стало приобретать известность.
В 1870 г. он наконец завершил свою магис-
терскую диссертацию «Древнерусские жития
святых, как исторический источник» и осенью
1871 г. известным книгоиздателем К.Т. Солда-
тенковым она была выпущена в свет отдель-
ным изданием. В самом начале 1872 г. истори-
ко-филологический факультет Московского
университета заслушал отзыв СМ. Соловьева
о книге и 26 января состоялась магистерская
защита В.О. Ключевского.
79

В.О. Ключевский
В 1870-х годах В.О. Ключевский начал ра-
боту над второй — докторской диссертацией —
«Боярская Дума Древней Руси». Это исследо-
вание заняло у В.О. Ключевского десять лет. В
1880-1881 гг. он опубликовал значительную его
часть в журнале «Русская мысль», а в 1882 г. в
переработанном виде издал отдельной книгой.
Завершение исследования совпадало с тяжелой
болезнью СМ. Соловьева. Он не смог уже на-
чинать осенью 1879 г. курс лекций, и по пред-
ставлению декана факультета Н.А. Попова в
университет был приглашен В.О. Ключевский;
22 сентября Совет университета почти едино-
гласно тайным голосованием (при одном воз-
державшемся) избрал В.О. Ключевского на
должность доцента, а 4 октября скончался СМ.
Соловьев.
22 ноября 1879 г. В.О. Ключевский прочи-
тал вводную лекцию, посвященную СМ. Со-
ловьеву, а 5 декабря — первую лекцию курса
русской истории и начал свою почти 32-лет-
нюю деятельность в университете. 29 сентября
1882 г. в актовом зале университета в присут-
ствии чиновного начальства Москвы В.О.
Ключевский с блеском защитил докторскую
диссертацию «Боярская дума Древней Руси». С
ноября 1882 г. он стал профессором Московс-
кой духовной академии и университета, где к
нему после смерти СМ. Соловьева перешло
заведование кафедрой.
Лекционная деятельность, захватившая -
В.О. Ключевского с начала его самостоятель-
ной жизни, никогда им не оставлялась. В
1867-1883 гг. он преподавал в Александровс-
ком военном училище, в 1871-1906 гг. — в
Московской духовной академии, в 1872-
1888 гг. — на Высших женских курсах, в 1879-
1911 гг. — в Московском университете, к тому
же эпизодически читал курсы публичных лек-
ций в Политехническом музее, в Училище жи-
вописи, ваяния и зодчества, а также постоян-
но выступал с докладами и речами. Слава лек-
тора пришла к нему уже в 70-х годах и студен-
ческая молва разнесла ее за стены учебных за-
ведений задолго до получения им профессор-
ского звания. Его ученик П.Н. Милюков, сви-
детель начала лекторской карьеры В.О. Клю-
чевского в университете, писал, что в тот мо-
мент студенты третьего курса, слушавшие до
того быстро старевшего СМ. Соловьева, счи-
тали невозможным заинтересоваться русской
историей. «И вдруг это новое явление — лек-
ции Ключевского, объявленные к концу семе-
стра. Мы, впрочем, заранее знали, что будем
иметь дело не с новичком. Лекциям Ключев-
ского предшествовала громкая слава. И об-
ширная аудитория, собравшаяся слушать но-
вого профессора, была заранее настроена в его
пользу. То, что мы услышали, превзошло все
ожидания...», — писал он1. Другой его ученик,
Ю.В. Готье (в дальнейшем известный историк)
вспоминал, что студенты не только жадно слу-
шали его общий курс, но даже увлекались
весьма специализированными лекциями по
источниковедению2.
В.О. Ключевский несколько лет был дека-
ном историко-филологического факультета
(1887-1889) и проректором Московского уни-
верситета. Эти обязанности тяготили его и он
постарался избавиться от них, но всегда живо
откликался на возникавшие вопросы студен-
ческой жизни. Под его наблюдением шесть
учеников издали свои монографии и защити-
ли магистерские диссертации (П.Н. Милю-
ков, Н.А. Рожков, М.М. Богословский, А.А.
Кизеветтер, Ю.В. Готье; М.К. Любавский за-
щитил и магистерскую, и докторскую диссер-
тации). Он участвовал в общественной жиз-
ни — выступал на столетнем юбилее А.С.
Пушкина; отстаивал вместе с другими про-
фессорами университета права студентов,
движение которых особенно обострилось с
весны 1899 г.
В 1900 г. Академия наук избрала В.О. Клю-
чевского своим действительным членом, но
«сверх штата», последнее объяснялось тем, что
академикам полагалось проживать в Петер-
бурге, а Ключевский не собирался покидать
Москву. Позже, в 1908 г., он был избран по-
четным членом Академии по разряду изящной
словесности.
В 1901 г. по правилам того времени В.О.
Ключевский, отметивший 30-летие своей пре-
подавательской деятельности, должен был по-
дать в отставку. Кафедра была передана его уче-
нику М.К. Любавскому. Но положение В.О.
Ключевского мало в чем изменилось. За ним
было оставлено право преподавания и в уни-
верситете, и в духовной академии. В 1905 г. он
был привлечен к работе комиссии по пере-
смотру законов в печати и в совещаниях по
проекту учреждения Государственной думы и
ее полномочий. На этих заседаниях В.О. Клю-
чевский выступал за свободу слова и печати, в
частности и от духовной цензуры, настаивал на
законодательном статусе Думы и бессословном
80

В.О. Ключевский
порядке выборов в нее. Занятая им либераль-
ная позиция усложнила его положение в духов-
ной академии. С конца 1905 г. начались его от-
крытые столкновения с ее руководством и ре-
акционной профессурой. В сентябре 1906 г. -
В.О. Ключевский подал в отставку и был уво-
лен, несмотря на многолюдные сходки студен-
тов, требовавших продолжения его преподава-
ния; для соблюдения приличий указом Сино-
да В.О. Ключевский был утвержден в звании
почетного члена академии (февраль 1907 г.).
Во времена В.О. Ключевского в России
златоустов хватало, но его лекционное мастер-
ство было особым. Оно было не только даром
от Бога, а вырабатывалось им самим целеуст-
ремленно и последовательно. Развитый талант
тем более поразителен потому, что В.О. Клю-
чевский никогда не был оратором в общепри-
нятом понимании этого слова. Сохранивший-
ся с детства физический недостаток — заика-
ние он преодолевал манерой выступления: го-
ворил негромко, очень отчетливо и неспеша;
богатство интонаций создавало ту музыку
речи, которая завораживала аудиторию, а ар-
тистическое воплощение в ту или иную эпоху
и чеканность фразировки при удивительном
использовании всего богатства русского язы-
ка держало слушателей в ожидании какой-
либо изысканной образности или ядовитой
шутки. В постоянной работе над текстом В.О.
Ключевский заменял отдельные слова и выра-
жения ради достижения краткости и четкости
изложения, сменял дешевые эффекты более
яркими афоризмами и экспромтами, «неожи-
данно» выпускаемыми в свет, а в действи-
тельности заранее заготовленными. Он был
великим мастером таких «заготовок» и для
лекционных выступлений, и для повседнев-
ного общения с окружающими его людьми;
сохранилось их великое множество и в тек-
стах его сочинений, и в заносимых про запас
в специальную тетрадь и в записную книжку.
Сам В.О. Ключевский емко свидетельствовал
об этом виде работы в широко известном
афоризме: «Легкое дело — тяжело писать и
говорить, но легко писать и говорить — тяже-
лое дело»3. Сам для себя он однажды сформу-
лировал в Записной книжке 90-х годов свой
же опыт «подчинения» аудитории: «Развивая
мысль в речи, надо сперва схему ее вложить
в ум слушателя, потом в наглядном сравнении
предъявить ее воображению и, наконец, на
мягкой лирической подкладке осторожно по-
ложить ее на слушающее сердце, и тогда слу-
шатель — Ваш военнопленный и сам не убе-
жит от Вас, даже когда Вы отпустите его на
волю, останется вечно послушным Вашим
клиентом»4.
Популярность имени В.О. Ключевского
зависела отнюдь не только от лекторского ма-
стерства, на чем обычно фиксировали свое
внимание мемуаристы. Помимо чисто внеш-
него умения завораживать любую аудиторию,
было более глубокое по своему существу об-
стоятельство. В.О. Ключевский как никто
иной в своей преподавательской практике и
своими произведениями вносил воспитатель-
ное, назидательное, но не навязчивое, ярко и
четко сформулированное и научно доказуемое
начало. Его целью было воспитание самосоз-
нания, и его слушатели и читатели редко ког-
да не получали четко нацеленных этических
«зарядов», примеров чему было великое мно-
жество. Для каждой эпохи, любого эпизода
или действовавшего лица В.О. Ключевский
умел находить соответствующий, словесно бе-
зупречно выраженный образ или понятие, так
или иначе обращенные к национальному и
общественному самосознанию. Уже во второй
лекции своего знаменитого «Курса русской
истории» он, заключая ее, апеллировал к ес-
тественному побуждению человека, которое
может быть воспитано пониманием своего ис-
торического прошлого: «Определяя задачи и
направление своей деятельности, каждый из
нас должен быть хоть немного историком,
чтобы стать сознательно и добросовестно дей-
ствующим гражданином»5. При этом в заклю-
чении к этой же лекции звучало явное предо-
стережение, обращенное автором к своим со-
временникам: «История народа, научно вос-
произведенная, становится приходно-расход-
ной его книгой, по которой подсчитываются
недочеты и передержки его прошлого»6, а
вырабатывающееся из знания прошлого «ис-
торическое сознание дает обществу, им обла-
дающему, тот глазомер положения, то чутье
минуты, которые предохраняют его как от
косности, так и от торопливости»7. В.О. Клю-
чевский, разумеется, не ограничивался подоб-
ными «напутствиями», сплошь и рядом отсы-
лая слушателей и читателей к конкретным
примерам истории. Примером такой научной
прозорливости может служить в обзоре отече-
ственной историографии второй половины
XIX в. суровый упрек мышлению обществен-
81

В.О. Ключевский
ности, которая после реформ 1860-х годов на
новом этапе истории проявила «равнодушие к
отечественному прошлому». «Исторический
закон, — писал В.О. Ключевский, — строгий
дядька незрелых народов и бывает даже их па-
лачом, когда их глупая детская строптивость
переходит в безумную готовность к истори-
ческому самозабвению»8. Это грозное предуп-
реждение, сделанное в начале XX в., как изве-
стно, позднее воплотилось в трагическую ре-
альность. В своей речи «Значение преподоб-
ного Сергия для русского народа и государ-
ства», обращаясь к страшной эпохе монголь-
ского ига и результатам Куликовской битвы,
В.О. Ключевский видел в людях, за пять сто-
летий приходивших к могиле Сергия, чувство
вневременной памяти, превратившееся в на-
родную нравственную идею и свидетельству-
ющее, что «одним из отличительнымх призна-
ков великого народа служит его способность
подниматься на ноги после падения»9. Не ме-
нее воспитательно направленно он строил
свою речь «Добрые люди Древней Руси», про-
читанную на публичном собрании в пользу
пострадавших от неурожая в Поволжье в на-
чале 90-х годов. Эту речь он начинал словами:
«Благотворительность — вот слово с очень
спорным значением и с очень простым смыс-
лом»10, а далее развивал мысль о ней как усло-
вии нравственного здоровья, исторически бы-
товавшего среди народа11.
Назидательные уроки из прошлого наро-
да он постоянно распространял и на истори-
ческие типы людей, волею судьбы и случая
оказывавшихся во главе его. Противник са-
модержавия, он долго приходил к итоговой
оценке деятельности Петра 1, пока не нашел
необходимую суровую формулировку, дале-
кую от панегирика и достойную, с его точки
зрения, великого императора, вся деятель-
ность которого по созиданию силой произво-
ла правового государства представляла собой
моральный и юридический нонсенс. «Само-
властие само по себе противно как полити-
ческий принцип. Его никогда не признает
гражданская совесть. Но можно мириться с
лицом, в котором эта противоестественная
сила соединяется с самопожертвованием»12;
тут В.О. Ключевский единственный раз по-
зволил себе извинить человека, обладавшего
самодержавной властью.
Можно определенно считать, что воспита-
тельная функция истории, особенно подчерки-
ваемая В.О. Ключевским при соотношении
роли человеческой личности в жизни с обще-
ством, обостряла популярность его лекций и
произведений.
Образность речи В.О. Ключевского была
органично связана с изобразительностью, от-
чего его лекции в Училище живописи имели
своеобразный отклик. Эти лекции слуша-
ли В.А. Серов, A.M. Васнецов и другие ху-
дожники, в творчестве которых видное мес-
то занимала историческая тематика. Суще-
ствовало мнение, что В.А. Серов свой извес-
тный эскиз «Петр I» создал под впечатлени-
ем лекций В.О. Ключевского. В этой же свя-
зи следует вспомнить и общение В.О. Клю-
чевского с Ф.И. Шаляпиным, который в сво-
их автобиографических записках писал о нем
как о великолепном учителе.
Вникая в научную «лабораторию» ученого,
можно увидеть, как в отдельных монографиях
складывалась его оригинальная концепция ис-
торического процесса и отражались поиски
концепционных положений. Внимательно
присматриваясь к опыту своих университетс-
ких учителей, В.О. Ключевский резко порвал с
упрочившейся традицией (поныне сохраняю-
щей свои позиции) систематически последова-
тельного изложения исторических событий и
сосредоточивал свое внимание на теоретичес-
ких обобщениях. В результате его «Курс рус-
ской истории», ставший по существу научным
завещанием, явился первой попыткой про-
блемного подхода к изложению всей русской
истории.
Основной объект исследования — на-
род — оставался неизменно в центре его вни-
мания. Эта особенность творческого интере-
са проявлялась в первых же больших иссле-
дованиях В.О. Ключевского — «Сказания
иностранцев о Московском государстве»
(1866) и при работе над, казалось бы, отвле-
ченной по своему названию от народа кни-
гой — «Древнерусские жития святых как ис-
торический источник». Оба сочинения пока-
зательны вовлечением в исследовательский
оборот источников, мало привлекавшихся
ранее к анализу.
В предисловии к «Сказаниям» В.О. Клю-
чевский так определял и цель своего исследо-
вания, и специфические возможности источ-
ников, положенных в его основу: «Иностран-
ные известия могут быть очень важным мате-
риалом изучения прошедшей жизни народа.
82

В.О. Ключевский
Будничная обстановка жизни, повседневные
явления, мимо которых без внимания проходи-
ли современники, привыкшие к ним, прежде
всего останавливали на себе внимание чужого
наблюдателя»13. При этом В.О. Ключевский
вовсе не следовал за наблюдениями иностран-
цев, считая, что в большей части случаев запад-
ноевропейский путешественник XVI-XVII вв.
не мог даже верно оценить виденное и отмечал
отрывочные явления. Автор самостоятельно
стремился эти явления анализировать «со сто-
роны тех исторических условий, под влиянием
которых слагался этот быт и характер»14. Сле-
дуя этому принципу, В.О. Ключевский полови-
ну своего сочинения посвятил описанию наро-
донаселения и его хозяйства, географическому
обзору страны, городам и торговле, а другую
половину — царскому двору, дипломатическо-
му этикету в приеме иноземных послов, орга-
низации войска, порядку управления, судопро-
изводству и доходам казны. А.Ф. Кони в своих
воспоминаниях подчеркивал строгую разбор-
чивость В.О. Ключевского в материале, чем его
сочинение выгодно отличалось от незадолго до
того вышедшего труда Н.И. Костомарова
«Очерк домашней жизни и нравов великорус-
ского народа в XVI и XVII столетиях»15. Тема-
тическая направленность «Сказаний» была
вовсе не случайна для В.О. Ключевского. Через
год, в 1867 г., он участвовал в издании перево-
да популярной книги П.Кирхмана, вышедшей
под названием «История общественного и ча-
стного быта». В эту книгу В.О. Ключевский
органично включил разделы чисто этнографи-
ческого характера с описанием посуды, обра-
ботки овечьей шерсти, льна и конопли, строи-
тельного дела у русских.
При работе над следующим исследованием
«Древнерусские жития святых как историчес-
кий источник» В.О. Ключевский вышел за гра-
ницы источниковедческой направленности
темы. В процессе работы он задался мыслью
исследовать процесс хозяйственного освоения
Северо-Восточной Руси и сделал первый шаг к
созданию своего концепционного взгляда на
основу исторического процесса в России. Клю-
чевский просмотрел громадное количество ру-
кописей, проанализировал до пяти тысяч спис-
ков «житий» и пришел к заключениям, реши-
тельно расходившимся с официальной агиог-
рафией, которая придавала «житиям» важней-
шую роль в религиозной пропаганде. Он при-
шел к довольно пессимистическому выводу о
бедности содержания «житий»; его критичес-
кая оценка достоверности их сведений была су-
щественным моментом в развитии антиклери-
кальных тенденций в русской исторической
науке. Ученый отлично понимал особенности
источника и в частном разговоре много позже
на им самим же поставленный вопрос: «Какая
разница между «житием святого» и «биографи-
ей», — дал ядовитый ответ, — такая же, «кото-
рая существует между иконой и портретом».
Одновременно с работой над «Житиями» Клю-
чевский опубликовал исследование «Хозяй-
ственная деятельность Соловецкого монасты-
ря в Беломорском крае» (1866-1867), в котором
вопреки канонизированной традиции доказал,
что осваивали край местные крестьяне, а мона-
стырь лишь продолжал начатое ими промысло-
вое дело.
Интерес к хозяйственной деятельности на-
рода неизбежно приводил В.О. Ключевского к
социальным и экономическим проблемам.
Они с особой четкостью отразились в его
творчестве, прежде всего при работе над «Бо-
ярской думой древней Руси». Обращаясь к
роли социальных и экономических факторов
в историческом процессе, Ключевский пола-
гал, что каждый из них в силу привходящих
обстоятельств в тот или иной период истории
мог иметь ведущее значение. Социальная ис-
тория в это время становилась исследователь-
ской необходимостью и он придал своей док-
торской диссертации именно такую направ-
ленность. Об этом свидетельствовало заглавие
введения к первому опыту исследования: «В
предлагаемом опыте Боярская дума рассмат-
ривается в связи с классами и интересами,
господствовавшими в древнерусском обще-
стве»16. В диссертации ставилась проблема
изучения классов и концепционно Боярская
дума рассматривалась как законодательное
конституционное учреждение с обширным
политическим влиянием. Исследование отра-
жало историю господствующего класса — бо-
ярства и дворянства, проблему, к которой ав-
тор в дальнейшем неоднократно обращался,
характеризуя с явно антидворянских позиций
более поздний этап истории России — XVIII-
начало XIX в.; причем когда речь заходила о
роли дворянства в русской культуре, автор
подчеркивал его никчемность, доходя вплоть
до неоправданного гротеска. Принятый ас-
пект исследования в условиях пореформенной
России сообщал ему политическое, конститу-
83

В.О. Ключевский
ционное звучание. После публикаций в жур-
нале «Русская мысль» отдельных глав диссер-
тации при подготовке ее к отдельному изда-
нию В.О. Ключевский в условиях политичес-
кой реакции, начавшейся после убийства на-
родниками Александра II, провел большую
редакционную работу и завуалировал свои
антисамодержавные и антиаристократичес-
кие взгляды, но суть — проблема обществен-
ных классов и их экономических интере-
сов — осталась.
Проблемы социальной истории исследова-
лись В.О. Ключевским особенно в 80-х годах в
читавшемся им курсе «История сословий в
России», в сочинениях, посвященных истории
закрепощения крестьян, истории земских со-
боров и др.
В цельном, систематизированном виде
складывавшаяся десятилетиями концепция ис-
торического прошлого России была В.О. Клю-
чевским отражена в «Курсе русской истории»17.
В советской исторической науке вплоть до от-
носительно недавнего времени В.О. Ключевс-
кий щедро и неукоснительно укорялся (прав-
да, в разной тональности) в порочности мето-
дологии, ограниченности классового анализа,
неспособности преодолеть «неверные» пред-
ставления буржуазно-либеральной идеологии,
даже в конституционном монархизме и т.п.
При таком классовом подходе к оценкам науч-
ного поиска ученых прошлого столетия, тем
более с уверенностью в собственной непогре-
шимости в истине и превосходстве над челове-
ком другой эпохи безнадежно усмотреть ре-
зультативность творческой исследовательской
мысли в ее цельности.
В различных учебных заведениях В.О.
Ключевский читал курсы не только по исто-
рии России, но и всеобщей истории, и тем
более не мог не задуматься о месте России в
общеисторическом процессе. Следует под-
черкнуть, что вопреки установившейся тогда
в русской исторической науке традиции рас-
сматривать историю России как явление ис-
ключительно самобытное, В.О. Ключевский
рассматривал ее в общем русле истории все-
общей. Такой подход определялся его обще-
теоретическим взглядом на путь познания
истории человечества, четко сформулирован-
ным при подготовке «Курса» к изданию. По
его мнению, только изучая историю отдель-
ных народов, можно будет сформулировать
общесоциологические положения. Поэто-
му В.О. Ключевский лишь ставил перед со-
бой общий социологический вопрос о про-
блеме истории человечества и закономерно-
сти ее развития и концентрировал внимание
на «местной истории» (по его терминологии),
исследование которой позволило бы уловить
общие закономерности исторического про-
цесса.
Развивая свою концепцию, В.О. Ключевс-
кий проявлял безусловную научную скром-
ность. В поисках «тайны» исторического про-
цесса он возлагал надежду на познание соче-
таний разных условий развития той или иной
страны, что позволило бы в дальнейшем со-
здать науку «Об общих законах строения чело-
веческих обществ, приложимых независимо
от преходящих местных условий»18. Чуждый
какого-либо шовинизма, Ключевский рас-
сматривал ее только как вариант истории все-
общей со своими «местными» особенностями.
Эта концепция содержала опыт осмысления
исследователем истории при мотивации ее
процессов суммой разных по своему существу,
но определенных «исторических сил». До сих
пор такой подход представляется историогра-
фам эклектикой, хотя далеко не всегда толь-
ко социально-экономическая доминанта мо-
жет проявляться как руководящая во всех
конкретных исторических ситуациях, тем бо-
лее при учете особенностей «местной исто-
рии». Именно эта принципиальная особен-
ность концепционного подхода Ключевского
должна привлекать особое внимание. Он стре-
мился найти наиболее существенное и харак-
терное в истории народа путем выявления ос-
новных (с его точки зрения) обстоятельств,
определявших его жизнь на том или ином эта-
пе истории. Обращаясь к «местной» истории
России, Ключевский первостепенную особен-
ность истории русского народа не без основа-
ния видел в природном факторе, порождав-
шем наряду с политическими обстоятельства-
ми беспрерывные миграции населения. Тем
самым он решительно порывал с теоретичеки-
ми установками господствовавшей тогда «го-
сударственной школы», представители кото-
рой утверждали руководящую роль государ-
ства в организации народной жизни. Ключев-
ский приходил к иному, обратному понима-
нию соотношения роли народа и государства.
Именно колонизационные движения, по его
мнению, определяли политический порядок,
в частности в процессе самого создания Рус-
84

В.О. Ключевский
ского государства. «Эта колонизация (с юго-
запада, из Киевской Руси, на северо-восток. —
В.А.) создавала мир русских поселков, послу-
живших готовой почвой для удельного кня-
жеского владения»19, — утверждал В.О. Клю-
чевский, а далее рассматривал колонизацию
Заволжья, как продолжение процесса заселе-
ния центрального междуречья. Создание госу-
дарства он видел «делом народности», создав-
шей свой «народный лагерь» с Мхэсквой, как
стратегически наиболее удобном центре в
борьбе с врагами на три фронта — восточном,
южном и западном. Это государство «роди-
лось на Куликовом поле, а не в скопидомном
сундуке Ивана Калиты»20— не удержался от
очередного афоризма Ключевский. При под-
готовке первого тома «Курса русской истории»
к печати ученый теоретически емко, афорис-
тически сформулировал свое понимание зна-
чимости народных миграций: «История Рос-
сии есть история страны, которая колонизи-
руется. Область колонизации в ней расширя-
лась вместе с государственной ее территори-
ей. То падая, то поднимаясь, это вековое дви-
жение продолжается до наших дней»21. Более
того, исходя из современной ему ситуации, он
делал далеко идущее и оправдавшееся предпо-
ложение — это движение со временем «неми-
нуемо отзовется на общем положении дел не-
маловажными последствиями»22.
Итак, народу как понятию этническому и
этическому в концепции В.О. Ключевского от-
водилась главная роль в истории образования
и развития государства. До настоящего време-
ни этой мысли в этническом аспекте в истори-
ографии уделялось мало внимания и проблема
так и осталась не исчерпанной. Значимость
миграционных движений проявлялась в нема-
ловажных для государства последствиях соци-
ального, экономического, политического и де-
мографического характера, не говоря уже о
культурно - исторической роли в обшецивили-
зационном процессе. Вполне очевидна прямая
связь между миграционными движениями рус-
ского населения и упрочением в составе мно-
гонационального государства вновь вошедших
в его состав народов, социальными протеста-
ми, распространением сельскохозяйственной
практики и многом ином.
Значимость народных миграций, как осо-
бенность «местной» истории России В.О.
Ключевский органично связывал с теми «ис-
торическими силами», которые, по его мне-
нию, в своей совокупности определяли исто-
рический процесс и представляли стержень
его концепции.
В курсе «Методология», читавшемся в 80-х
годах, В.О. Ключевский выдвигал четыре «ис-
торические силы», созидающие и направляю-
щие общежитие: 1)природа страны2) физи-
ческая природа человека; 3) личность и 4) об-
щество23. Таким образом основу своего кон-
цепционного поиска он видел в индивидуаль-
ной человеческой личности и человеческом
обществе во всем их историческом многооб-
разии, живущих в определенных природных
условиях. Этот подход был окончательно
сформулирован в первой лекции «Курса рус-
ской истории» как результат всех его предше-
ствующих исследований. «Итак, человеческая
личность, людское общество и природа стра-
ны — вот те три основные исторические силы,
которые строят людское общежитие»24 — оп-
ределял в 1904 г. свои позиции В.О. Ключевс-
кий. В этой «триаде» он, обращаясь к лично-
сти, прежде всего пытался подойти к характе-
ристике народа в исторической перспективе,
с его духовностью и этикой, с психологичес-
кой точки зрения, что в настоящее время
представляется проблемой забытой и не зас-
луживающей внимания. Особенно яркие стра-
ницы посвятил Ключевский великороссу в его
отношениях с природой. Сосредоточивая вни-
мание на его борьбе с трудными природными
условиями, историк по существу ставил про-
блему, только сейчас понятую, непреходящую,
о взаимоотношении человека с природой. В
лекционном курсе он раскрывал психологи-
ческий склад великоросса, создававшегося
«могущественным действием» природы, кото-
рая направляла его хозяйственную жизнь; ак-
центировал его изворотливость, непритяза-
тельность, осмотрительность, удивительную
наблюдательность и работоспособность, без
которой невозможен успех земледельческого
труда в короткое лето. «Ни один народ в Ев-
ропе не способен к такому напряженному тру-
ду на короткое время, какое может развить ве-
ликоросс; но и нигде в Европе, кажется, не
найдем такой непривычки к ровному, умерен-
ному и размеренному постоянному труду, как
в той же Великороссии»,25 — писал Ключевс-
кий. При подготовке «Курса русской истории»
к печати он нашел удивительно меткое, худо-
жественно выразительное заключение к лек-
ции, посвященной великороссу: «Природа и
85

В.О. Ключевский
судьба вели великоросса так, что приучили его
выходить на прямую дорогу окольными путя-
ми. Великоросс мыслит и действует, как хо-
дит. Кажется, что можно придумать кривее и
извилистее великорусского проселка? Точно
змея проползла. А попробуйте пройти прямее:
только проплутаете и выйдете на ту же изви-
листую тропу»26.
Обращаясь к человеческой личности, В.О.
Ключевский вовсе не видел в ней самодовле-
ющую силу. Индивидуальность ума и таланта
он относил к области исторического изуче-
ния, коль скоро они подготовлены совокуп-
ной работой среды и общества, а потому и
«усиливают связь между людьми, составляю-
щими известный союз, и в жизни союза не
может быть вполне одиночной деятельнос-
ти»27, причем, по его мысли, существует и об-
ратная связь: «...личность, имевшая несчастие
стать вне союза, теряется для истории. Далее,
этот факт есть для каждого вступающего в
жизнь лица необходимость: личность не мо-
жет жить вне союза; эта настоятельная необ-
ходимость превращается в дальнейшем своем
развитии в потребность: лицо не только не
может, но и не хочет обходиться без общения
с другими»28. Итак, для В.О. Ключевского
личность исторична и представляет первосте-
пенную силу в «людском общежитии»; она не
только хозяйственно воспитанный природой
и средой субъект, но она социальна, носитель-
ница нравственности и культуры. Именно с
этой точки зрения историк создавал целую га-
лерею морально-этических образов, принад-
лежавших к разным социальным слоям обще-
ства. Он доказывал значение воспитания для
целых чередующихся поколений, в результа-
те чего создавалось историческое преемство
материального и духовного достояния29. Поня-
тие «историческое воспитание» народа рас-
крывалось через галерею «исторических ти-
пов», а в них самих главным для него была
роль в жизни общества — прежде всего поли-
тическая и культурная30.
При всей разноликости и неравнозначности
деятели культуры и науки для него — предмет
национальной гордости и «русский народный
отзвук общечеловеческой работы». Портреты,
понимаемые В.О. Ключевским в исторической
обусловленности их появления, это образцы
творческого опыта раскрытия личности в исто-
рии, без которых невозможно познание куль-
турной и общественной жизни предшествую-
щих поколений с их ошибками, достижениями
и взлетами мысли.
Проблема «общества» занимала в триаде -
В.О. Ключевского особое положение. В курсе
«Методология» он говорил: «На вопрос, что
составляет предмет исторического изучения,
мы должны дать такой простой ответ: этим
предметом служат происхождение, развитие и
свойства людских союзов»31. Сейчас было бы
странно критиковать В.О. Ключевского с по-
зиций марксистского подхода к формацион-
ному социально-экономическому пониманию
исторического процесса, которого он не при-
держивался. Он шел своим путем и речь мо-
жет идти только о другом — о ценности ком-
плексного подхода к истории сословий, пони-
мании их положения на разных этапах исто-
рии страны и взаимоотношении с государ-
ством. В этой же связи он ставил непреходя-
щий вопрос — «Что личность дает обществу и
насколько последнее гнетет первую?»32 Так, в
частности, может показаться непоследова-
тельным, что В.О. Ключевский, начиная свой
«Курс», прежде всего обращался к истории на-
рода, а, приближаясь к его завершению, пер-
востепенное внимание концентрировал на ис-
тории дворянского государства. Эта особен-
ность «Курса» давно была замечена исследо-
вателями; объяснялась она по-разному: влия-
нием «государственной школы», изменением
идейных позиций автора, склонявшимся пос-
ле поражения революции 1905-1907 гг. к реак-
ционно-идеалистическим позициям и т.п. Ис-
следования творчества В.О. Ключевского,
осуществлявшиеся за последние годы, позво-
ляют иначе понять замысел историка.
Так, в части III «Курса», посвященной
XVII в., В.О. Ключевский на передний план
выдвинул тяжелые внешнеполитические за-
дачи государства, разрешение которых при-
вело к перенапряжению народных сил и рас-
ширению государственной власти за счет
«стеснения частного интереса» и «обществен-
ной свободы».
В целом же он создавал у читателя четкое
впечатление: как в условиях самодержавного
правления и дворянского господства государ-
ство задавило народ, его труд и жизнь. Гово-
ря о результатах экономических реформ Пет-
ра I, В.О. Ключевский приходил к выводу о
том, что выиграло государство, которое ста-
ло зд^есколько раз богаче, но не народ. Вся
пр^Вразовательная деятельность Петра I,
86

В.О. Ключевский
писал он, «направлялась мыслью о необходи-
мости и всемогуществе властного принужде-
ния: он надеялся только силой навязать на-
роду недостающие ему блага и, следователь-
но, верил в возможность своротить народ-
ную жизнь с ее исторического русла и вогнать
в новые берега»33.
В целом же В.О. Ключевский приходил к
верному выводу о бюрократическом характере
центрального управления при Петре I, все тя-
готы которого возлагались на народ. Следстви-
ем этой бюрократической системы он не без
основания считал массовое казнокрадство и
иные должностные преступления.
«Совместное действие деспотизма и свобо-
ды, просвещения и рабства — это политичес-
кая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся
у нас со времени Петра два века и доселе не-
разрешенная»34,— с полным основанием зак-
лючал ученый и к тому же объяснял, что «аб-
солютная власть без оправдывающих ее личных
качеств носителя обыкновенно становится слу-
гой или своего окружения или общественного
класса, которого она боится и в котором ищет
себе опоры»35.
В.О. Ключевский завершал «Курс» словами:
«Поколение, которому принадлежит и говоря-
щий, доселе плохо разрешало свои задачи, и
надо думать, что оно сойдет с поприща не раз-
решивши их, но оно сойдет с уверенностью,
что вы и те, которых вы будете воспитывать,
разрешите их за нас».36 Это напутствие отно-
сится и к ныне живущим поколениям. Воспи-
тательно нацеленные произведения крупней-
шего ученого сохраняют свое непреходящее
значение в российской культуре, а его имя не
случайно представлялось символом достиже-
ний отечественной исторической мысли. В.О.
Ключевский считал необходимым подчерки-
вать историческое значение России для судьбы
Западной Европы и ее культуры времен Древ-
ней Руси. Имея в виду образование Русского
государства, он писал: «...Европа чувствовала,
что сзади, со стороны урало-алтайского восто-
ка, ей ничто не угрожает, и плохо замечала,
что... в XVI в. образовался центр государства,
которое наконец перешло от обороны в на-
ступление на азиатские гнезда, спасая европей-
скую культуру от татарских ударов. Так мы очу-
тились в арьергарде Европы, оберегали тыл ев-
ропейской цивилизации. Но сторожевая служ-
ба везде неблагодарна и скоро забывается, ког-
да она исправна: чем бдительнее охрана, тем
спокойнее спится охраняемым и тем менее
расположены они ценить жертвы своего по-
коя».37 Этим общеевропейским экскурсом ис-
торик как бы оттенял особенность трудного, а
порой трагического пути русского народа в его
«местной истории».
На современном уровне знаний настоятель-
но вновь возникает вопрос о значимости теоре-
тического наследия В.О. Ключевского и причи-
нах неувядаемого интереса к его творчеству. Ина-
че говоря, речь должна идти о том, рассматривать
ли это наследие лишь выдающимся памятником
исторической мысли столетней давности или ви-
деть в нем и источник непреходящих идей, по-
ныне значимых для общественного сознания в
его поисках общественных идеалов.
Итак, суть концептуального опыта В.О.
Ключевского заключалась в попытке показать
значение различных факторов в общем исто-
рическом процессе и отдельных периодах рус-
ской истории. В.О. Ключевский стремился от-
тенить прежде всего географические условия,
в которых жила основная масса населения.
Далее следовали критерий политического
свойства и, наконец, критерий хозяйственно-
экономический. Во взаимосвязи с природны-
ми условиями в каждом периоде им рассмат-
ривались особенности человеческой личнос-
ти — исторические типы и общество с его «со-
юзами», отражавшими основное в его струк-
туре — социальность с ее интересами и требо-
ваниями. Иначе говоря, концепция подчиня-
лась истории народа при взаимосвязи основ-
ных проблем — природно-территориальной,
государственности, социальности общества и
его хозяйства. Теоретически и познавательно
творческий поиск не совместим с кризисом
науки, к которому так щедро относили В.О.
Ключевского. Поиск общих закономерностей
и комплексный подход к определению веду-
щих проблем в историческом процессе, соот-
ношение их значимости, первостепенное вни-
мание к духовности личности и общества, раз-
носторонность источниковедческого и исто-
риографического анализа — лишь основные
черты научного метода ученого.
Огромный успех «Курса русской истории»
при жизни автора и сохраняющаяся его попу-
лярность до настоящего времени объясняются
рядом причин методического и методологичес-
кого характера. Прежде всего «Курс» был пер-
вой и, к сожалению, как указывалось, един-
ственной попыткой проблемного подхода к из-
87 М

В.О. Ключевский
ложен и ю русской истории. Все лекции, а при
издании курса — главы, он подчинял доказа-
тельству своих теоретических взглядов, привле-
кая строго проверенный, но относительно не-
многочисленный фактический материал лишь в
виде иллюстрации к своим положениям. Поэто-
му в его лекциях слушатели и читатели находи-
ли не систематическое изложение исторических
событий, а раскрытие основных, с точки зрения
автора, конечно, теоретических обобщений, ха-
рактеризующих исторический процесс. Такой
методический прием несравненно активнее бу-
дил мысль слушателей и читателей, тем более
побуждая их к самостоятельному мышлению.
Примечания
1 Милюков П.И. В.О. Ключевский//В.О. Ключевс-
кий. Характеристики и воспоминания. М., 1912.
С.185-186.
2 Готье Ю.В. В.О. Ключевский как руководитель на-
чинающих ученых//Там же. С. 177.
3 Ключевский В.О. Исторические портреты. Деятели
исторической мысли. М., 1990. С.517.
4 Ключевский В.О. Письма. Дневники... Афоризмы и
мысли об истории. М., 1968. С.356.
5 Киочевский В.О. Соч.: В 9 т. Т.1. М., 1986. С.62, 66.
6 Там же. С.66.
7Там же. С.62.
8 Ключевский В.О. Исторические портреты... С.554.
9 Там же. С.65.
10 Там же. С.77.
11 Там же. С.78.
12 Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. М., 1989. T.1V. С.203-
204.
11 Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Москов-
ском государстве. Пг., 1918. С.8.
14 Там же. С.9.
15 КониЛ.Ф. Воспоминания о В.О. Ключевском // В.О.
Ключевский. Характеристики и воспоминания.
С.149.
16 Ключевский В.О. Боярская дума Древней Руси.
Опыт истории правительственного учреждения в
связи с историей общества// РМ. М., 1880. Кн.1.
С.40.
17 История создания «Курса русской истории» и ос-
новные его положения подробно рассмотрены в об-
щем предисловии к изданию: Ключевский В.О. Соч.:
В 9 т. М., 1987-1990 и в комментариях к отдельным
томам.
ls Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. Т. 1. С.38-39.
19 Ктчевский В.О. Боярская дума Древней Руси. Пг,
1919. С.81.
2,,Там же. С.521 (см. также с. 531-533).
21 Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. T.l. C.50.
22 Там же.
г'Тамжс.Т.У1.М., 1989. С.23.
24 Там же. Т1.С.39-40.
25Тамже.Т1.С315.
26Там же. С.317.
27Тамжс.Т.У1.М., 1989. СЮ.
"Там же. С.22.
29 Там же. Т. 1. С.41 и след.
30 Киочевский В.О. Исторические портреты...
31 Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. Т.VI. С.9.
32 Там же. С.25.
"Тамже.Т.^. С.43-44.
34 Там же. С.203.
35 Там же. С.307.
36 Там же. TV. М., 1989. С.281.
37 Там же. Т.П. М., 1988. С.373.
Основные труды В.О. Ключевского
Соч.: В 9 т. М., 1987-1990. Т. 1-9.
Соч.: В 8 т. М., 1956-1959. Т. 1-8.
Боярская Дума Древней Руси. 4-е изд. М., 1909.
Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории.
М., 1968.
Записки по всеобщей истории / Подгот. А.А. Зимин,
Р.А. Киреева И НиНИ. 1969. № 5-6.
Неопубликованные произведения. М., 1983.
Древнерусские жития святых как исторический ис-
точник. М., 1988.
Исторические портреты. Деятели исторической
мысли. М., 1990. -Тоже. М., 1991.
Литературные портреты. М., 1991.
Сказания иностранцев о Московском государстве.
М., 1991. (Иностранцы о России).
Афоризмы и мысли об истории. Пенза, 1992.
Русская история: Учеб. пособие. М., 1992. Печ. по
изд.: М., 1900.
Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Днев-
ники. М., 1993.
О русской истории: Сб. М., 1993. Переизд.: М., 1904.
Боярская Дума Древней Руси; Добрые люди Древней
Руси. М., 1994.
История русского быта. М., 1995.
Русская история: Полн. курс лекций: В 3 кн. М.,
1993. Кн. 1-3. - То же. М., 1995. Кн. 1-3. - То же.
М., 1997. Кн. 1-3.
О нравственности и русской культуре. М., 1998.
* * *
«Дела свалились с плеч, и я опять стал самим со-
бой»: Письма В.О. Ключевского М.А. Хрущевой,
1885-1907 гг. / Публ. подгот. В.Г. Бухерт // Ист. арх.
1998. № 3.
* * *
Барское Я. Список трудов В.О. Ключевского //
Сборник статей, посвященных В.О. Ключевскому
его учениками, друзьями и почитателями к дню его
профессорской деятельности в Московском универ-
ситете. М., 1909.
88

В.О. Ключевский
Список трудов В.О. Ключевского/ Сост. С. Белоку-
ров II Богосл. вестн. 1911. № 5.
Список печатных работ В.О. Ключевского/ Собрал
С.А. Белокуров // В.О. Ключевский: Биогр. очерк,
речи, произнесенные в торжеств, заседании 12 нояб-
ря 1911 г. и материалы для его биографии. М., 1914.
Литература о В.О. Ключевском (1981-1994 гг.)// Клю-
чевский: Сб. материалов. Пенза, 1995. Вып. 1.|
Список литературы «В.О. Ключевский в пензенской
печати (1901-1994 гг.) 1//Там же.
Литература о В.О. Ключевском
Богословский М. Памяти В.О. Ключевского. М., 1912.
В.О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. М,
1912. Из содерж.: В.О. Ключевский /Любавский М.К\ -
В.О. Ключевский как ученый/ Богословский М.М.\ Со-
ловьев и Ключевский /Любавский М.К.\ Памяти Клю-
чевского/ Платонов С.Ф.\ Исторические взгляды В.О.
Ключевского/ Латю-Датыевский А.С.\ Воспоминания
о В.О. Ключевском/ Кони А.Ф.\ В.О. Ключевский как
преподаватель/ Кизеветтер А.А.; В.Ключевский как ру-
ководитель начинающих ученых: (Из личных воспоми-
наний) / Готье Ю.В.\ В.О. Ключевский / Милюков П.Н.
В.О. Ключевский: Биогр. очерк, речи, произнесен-
ные в торжеств, заседании 12 нояб. 1911 г. и матери-
алы для его биографии. М., 1914.
Пресняков А.Е. В.О. Ключевский // Рус. ист. журн.
1922. Кн. 8.
Зимин А.А. Архив В.О. Ключевского// ЗОР ГБЛ.
1951. Вып. 12.
Он же. Формирование исторических взглядов В.О.
Ключевского в 60-е годы XIX в. // ИЗ. 1961. Т. 69.
Чумаченко Э.Г. В.О. Ключевский - источниковед.
М., 1970.
Нечкина М.В. В.О. Ключевский: История жизни и
творчества. М., 1974.
Карагодин А.И. «Философия истории» В.О. Ключев-
ского. Саратов, 1976.
Краснобаев Б.И. В.О. Ключевский о русской культу-
ре XVII-XIX веков // И СССР. 1981. № 5.
Неопубликованный доклад Л.В. Чсрепнина «В.О.
Ключевский как источниковед» 125 мая 1946 г. на за-
седании Учен, совета МГИАИ|/ Подгот. Л.И. Шо-
хин// АЕ за 1980 г. М., 1981.
Черепнин Л.В. В.О. Ключевский // Черепнин Л.В.
Отечественные историки XVII1-XX вв. М., 1984.
Новикова Л.И. Идея цивилизации в «Методологии
истории» Ключевского// Цивилизация: прошлое,
настоящее и будущее человека. М., 1988.
Элтоне Т. Ключевский и его ученики // ВИ. 1990. № 10.
Александров В.А. Василий Осипович Ключевский
(1841-1911)// И СССР. 1991. № 5.
Федотов Г.П. Россия Ключевского// Наше насле-
дие. 1991. № 3. Первоначально: Современные запис-
ки. Париж, 1932. №50.
В.О. Ключевский и современность: Тез. докл. на Все-
союз. науч. чтениях, посвящ. 150-летию со дня рож-
дения выдающегося историка. Пенза, 1991.
Чирков СВ. Ключевский и отечественная археогра-
фия //АЕ за 1990 г. М., 1992.
Киреева Р.А. Несколько слов о курсе В.О. Ключевс-
кого «Терминология русской истории»: [С публ.
фрагмента курса| // Рус. словесность. 1993. № 1.
Демидова Н.Ф. В.О. Ключевский как председатель
«Общества истории и древностей российских» (1893-
1905)//АЕ за 1991г. М., 1994.
Ключевский: Сб. материалов. Пенза, 1995. Вып. 1.
Киреева Р.А. За художником скрывается мыслитель:
Василий Осипович Ключевский// Историки Рос-
сии, XVIII — начало XX века. М., 1996.
Щербань П.В. В.О. Ключевский о смуте // ОИ. 1997.
№ 3-4.
Киреева Р.А. Лучший образец русской исторической
литературы // Ключевский В.О. О нравственности и
русской культуре. М., 1998.
Щербань И.В. Невостребованные традиции: В.О.
Ключевский — педагог// ОИ. 1998. № 6.
Трибунский П.А. Труды В.О. Ключевского по рус-
ской истории в оценке П.Н. Милюкова // Отече-
ственная история: Люди. События. Мысль. Ря-
зань, 1998.
Шаханов А.П. СМ. Соловьев и В.О. Ключевский //
ВИ. 2000. № 3.
89

Николай Павлович Павлов-Сильванский
(1869-1908)
Одним из самых крупных русских историков в
конце XIX— начале XX в. был Н.П. Павлов-
Сильванский. Его творчество развивалось в пе-
риод империализма, достигло своей вершины в
годы первой революции. В это время обостри-
лись классовые противоречия, произошла диф-
ференциация политических направлений, иде-
ологическая борьба приобрела чрезвычайно
резкие формы. Ушел в прошлое тип историка-
летописца, бестрепетно вершившего моральный
суд над историей. Время сталкивало историка с
жизнью, требовало от исторической теории от-
ветов на жгучие и неотложные вопросы совре-
менности. В этих условиях Павлов-Сильванс-
кий оказался одним из немногих историков сво-
его общественного слоя, кто честно попытался
дать ответ на возникшие вопросы, осознать пути
развития России на великом революционном
переломе. Такая попытка неизбежно вела к пе-
ресмотру устаревших историографических пред-
ставлений, к новой теории исторического про-
цесса. Павлов-Сильванский создал новую кон-
цепцию исторического развития России, одну
из последних в русской буржуазной историогра-
фии, во многом отвергавшую старые, изжитые
схемы. Обоснованная им теория русского фео-
дализма не только ставила на научную почву
изучение средневековой Руси, но и вела к суще-
ственным политическим выводам, утверждая
общность исторического процесса в России и в
Западной Европе. Не менее политически акту-
альными были и другие направления работы ис-
торика — изучение истории петровских преоб-
разований и революционного движения в Рос-
сии. Труды Павлова-Сильванского представля-
ют крупное явление отечественной историогра-
фии, а его научное имя стало одним из популяр-
нейших имен в нашей науке.
Н.П. Павлов-Сильванский происходил из
среды интеллигенции. Дед и прадед его были
священниками в селах Харьковской губернии,
причем дед, Николай Гаврилович (1806-1879),
был в свое время широко известен литературной
и просветительской деятельностью. Обществен-
ное движение второй половины XIX в. косну-
лось его семьи. Сам Николай Гаврилович попал
под суд за открытие женской народной школы.
Дети его оторвались от «духовного» поприща:
старший, Павел Николаевич (1833-1897), отец
историка, поступил на медицинский факультет
Харьковского университета, другой, Николай
Николаевич, окончил юридический факультет и
стал впоследствии известен как «мятежный про-
курор»: в 1875 г. был уволен с должности проку-
рора Оренбургской судебной палаты, так как
подозревали, что он состоит в «тайном обще-
стве», принимал участие в революционных
кружках и сотрудничал в либеральной прессе, а
в 1879 г. был арестован1. Сделавшись доктором
медицины, Павел Николаевич практиковал в
разных городах, а затем перешел на службу по
Министерству финансов, жил в Сибири, потом
в Петербурге и под старость дослужился до чина
действительного статского советника2.
Родился Николай Павлович Павлов-Силь-
ванский 1 февраля 1869 г. в Кронштадте, где
90

Н.П. Павлов-Сильванский
отец в то время был врачом 2-го флотского
экипажа. Лишь самые ранние годы детства он
провел в Кронштадте, затем семья переехала в
Красноводск. Некоторое время мальчик жил у
деда на Украине, в селе Сватове Харьковской
губернии. Затем он возвратился к родителям,
которые к тому времени жили в Омске. Уже в
гимназические годы обозначилось «раннее не-
детское развитие» Павлова-Сильванского: био-
графы отмечают самостоятельность его чтения,
любовь к художественному слову, к поэзии.
Когда весной 1884 г. семья переехала в Петер-
бург, Павлов-Сильванский поступил в шестой
класс гимназии при Историко-филологичес-
ком институте. После временных затруднений,
вызванных различием в уровне подготовки в
провинциальной и столичной гимназиях, он
стал одним из первых учеников и закончил
курс с медалью. С наибольшим интересом он
изучал русскую литературу и историю. Препо-
даватели знали о его любви к этим наукам и
поощряли к дополнительным занятиям сверх
гимназического курса. Эта склонность была
отмечена и в аттестате зрелости: «Любознатель-
ность — весьма значительная, особенно по от-
ношению к русской словесности и истории»3.
Сложившиеся в гимназические годы симпа-
тии определили и выбор факультета: без коле-
баний летом 1888 г. Павлов-Сильванский подал
прошение в Петербургский университет о за-
числении на историко-филологический факуль-
тет. Университетская наука сразу захватила его
настолько, что первые студенческие годы он вел
замкнутый образ жизни. Но затем он сошелся с
участниками кружка, группировавшимися вок-
руг профессора-скандинависта Г.В. Форстена, в
частности с С.А. Адриановым и А.Е. Пресняко-
вым. Кружок «форстенят» известен своим «ака-
демическим», умеренно-либеральным направ-
лением4. В русле этого направления оставались
в университетские годы и политические взгля-
ды Павлова-Сильванского. На кафедре русской
истории Павлов-Сильванский застал К.Н. Бес-
тужева-Рюмина, через лекции которого, по
мнению А.Н. Цамутали, воспринял глубокий
историзм СМ. Соловьева5. Кроме того, он стал
близким учеником сменившего Бестужева-Рю-
мина С.Ф. Платонова, находившегося тогда под
влиянием идей В.О. Ключевского. С другой сто-
роны, он слушал лекции столпа «юридической
школы» В.И. Сергеевича, от которого, по сло-
вам Н.Л. Рубинштейна, взял прежде всего ме-
тод юридического исследования, представляв-
ший наиболее сильную часть работы Сергееви-
ча6. Осенью 1889 г. Павлов-Сильванский посту-
пил в археологический институт, некоторое вре-
мя аккуратно посещал лекции, затем к институ-
ту совершенно охладел. Однако более основа-
тельное изучение вспомогательных историчес-
ких дисциплин, чем давал университетский курс
(они читались на первом курсе института), ска-
залось на дальнейшей работе историка. Особен-
но важное влияние на формирование истори-
ческих взглядов Павлова-Сильванского оказало
его увлечение социологией и позитивистской
философией. По свидетельству его товарищей,
Бокль, Опост Конт, Спенсер одно время были
для него чуть ли не божествами. Позднее он пе-
рерос это увлечение и отверг харакретное для
позитивизма подчинение общественного разви-
тия внешнему фактору физических условий. Но
в трудах классиков позитивной философии его
увлекала прежде всего обшая идея исторической
закономерности. Рано определился социологи-
ческий подход Павлова-Сильванского к русской
истории. По мнению А.Е. Преснякова, «весь
склад его ума, устремленного к полноте обобще-
ния, обусловил невозможность удовлетворить-
ся изучением конкретных явлений в их индиви-
дуальной самобытности. К историческим изуче-
ниям он готовился в социологической школе»7.
В 1890 г. для «практических упражнений» у
С.Ф. Платонова им был написан реферат «Ка-
бальное холопство и его происхождение». Как
считает С.Н. Вал к, именно в это время у Павло-
ва-Сильванского зародился интерес к проблемам
истории феодализма8. Намечались и другие на-
правления будущих исследований, так, первой
опубликованной работой молодого историка ста-
ло студенческое сочинение «Пропозиции Федо-
ра Салтыкова», посвященное эпохе Петра 19.
После окончания университета в 1892 г. Пав-
лов-Сильванский был оставлен при нем «для
приготовления к профессорскому званию по
кафедре русской истории». Чтобы добыть сред-
ства к жизни, ему пришлось поступить на служ-
бу в Министерство иностранных дел (по депар-
таменту внутренних сношений). Одновременно
он усиленно готовился к магистерскому экзаме-
ну. По русской истории С.Ф. Платонов предло-
жил ему следующие темы: «Политическое уст-
ройство Руси в киевский и удельный периоды»,
«Бояре и служилые люди», «Крестьяне и холо-
пы», «Большая уложенная комиссия 1767-
1768 гг.». Часть их затем получила развитие в
творчестве историка. В годы подготовки к маги-
91

Н.П. Павлов-Сильванский
стерским экзаменам Павлов-Сильванский не
прерывал и философских занятий. Именно к
этому времени относятся документы, свидетель-
ствующие о его интересе к марксистской тео-
рии. К ноябрю 1894 г. у него сложился замысел
работы «Идеи исторического материализма у
русских историков». В это же время впервые в
его черновиках появляется тема «Феодализм в
России». В начале 1895 г. Павлов-Сильванский
набросал план своей будущей магистерской
диссертации под названием «Частная зависи-
мость на Руси», из которого следует, что данную
тему он намеревался исследовать «с точки зре-
ния права и экономических отношений»10.
Защита магистерской диссертации, затем
преподавание в университете — обычный путь
ученых той поры. Однако этим планам не суж-
дено было осуществиться. В апреле 1895 г. Пав-
лова-Сильванского постигла неудача на первом
же магистерском экзамене. Из сохранившихся
документов факультета явствует только то, что
ответ Павлова-Сильванского не был признан
удовлетворительным. Известно, что экзамено-
вался он по всеобщей истории, а экзаменатором
был Н.И. Кареев. П.Е. Щеголев написал, что
Павлов-Сильванский «провалился» на экзамене
«как раз по вопросу о феодализме»". Эта версия
утвердилась в литературе. Между тем М.В. Клоч-
ков, со слов самого Павлова-Сильванского, не-
сколько уточняет обстоятельства злополучного
экзамена. Павлов-Сильванский «прочел всю ли-
тературу, которая ему была указана, составил для
нее конспекты и приступил к сдаче экзамена...»
Чтобы не было очень страшно, он предполагал
начать экзамены не с предмета своей специаль-
ности — русской истории, а с истории всеобщей,
в которой он чувствовал себя уверенней. За не-
сколько дней до экзамена он зашел к профессо-
ру-экзаменатору побеседовать. В разговоре Ни-
колай Павлович сказал, что вот недавно вышла
новая книга по тому вопросу, который он взял
для экзамена. Это была книга М. Ковалевского
«Происхождение современной демократии»,
т. 1 — «Вы ее читали? — спросил профессор. —
Да, читал», — отвечал Николай Павлович, хотя,
добавлял он при рассказе об этой истории, в том
списке, который ему был дан раньше для изуче-
ния, этой книги не было, но он по своему почи-
ну прочел и эту книгу. На этом разговор и кон-
чился. Когда настал экзамен, то первый вопрос
был из книги Ковалевского. Н.П. отвечал, по его
мнению, удовлетворительно. Но экзаменатора,
видимо, общий ответ не удовлетворил, и он стал
спрашивать по главам: о чем говорится во второй
главе, в третьей и т.д. Николай Павлович отвечал,
но не детально. Весь экзамен вертелся в преде-
лах одной этой книги, и только. По выходе из
зала заседания Николай Павлович, по его сло-
вам, был спокоен, думая, что экзамен выдержал.
Но вот заседание оканчивается, и ему сообщают,
что его ответы признаны неудовлетворительны-
ми, и ему экзаменатор предложил просмотреть
книгу Ковалевского вновь и прийти для экзаме-
на на следующее факультетское заседание.
Это событие произвело на Николая Павло-
вича удручающее впечатление... Он говорил,
что с ним поступлено несправедливо. С тече-
нием времени обида прошла, и он стал думать,
что здесь произошло очевидное недоразуме-
ние. Мне лично Николай Павлович объяснил
дело так: экзаменатору из беседы перед экзаме-
ном могло показаться, что он хорошо пригото-
вил только книгу Ковалевского и хотел бы,
чтобы из нее его и спросили, а когда на экза-
мене ответы Николая Павловича не были де-
тальны, тот хотел повторным экзаменом заста-
вить его хоть одну книгу приготовить в совер-
шенстве. Но, по уверению Николая Павлови-
ча, с его стороны никакой подобной политики
в действительности не было: к экзамену он
проштудировал все указанные ему книги12.
Как бы то ни было, Павлов-Сильванский не
решился вновь предстать перед факультетом в
роли испытуемого, и дорога к магистерской сте-
пени, а вместе с тем к университетской кафед-
ре была для него закрыта. На долгие годы его
жизнь оказалась связанной со службой по ве-
домству Министерства иностранных дел и отча-
сти подчинилась запросам этого ведомства. По-
ступив на службу делопроизводителем VIII
класса, в 1899 г. он перешел в Государственный
архив, где, будучи делопроизводителем VI клас-
са, фактически замещал директора архива.
Внешне его карьера складывалась вполне бла-
гополучно. По делам министерства он несколь-
ко раз ездил за границу, посетил Рим, Вену, Па-
риж, Лондон, не был обойден чинами и награ-
дами. Однако «чиновная» карьера не привлека-
ла историка, он стремился к любой научной ра-
боте. Так, в 1898 г. Павлов-Сильванский опуб-
ликовал составленный им по официальному по-
ручению Министерства внутренних дел труд
«Государевы служилые люди: Происхождение
русского дворянства». Книга вышла без автор-
ского предисловия и не в том виде, как была за-
думана автором, ему не удалось и коснуться фе-
92

Н.П. Павлов-Сильванский
одального периода русской истории и при-
шлость излагать привычную для государствен-
ного направления теорию закрепощения сосло-
вий государством в Московской Руси13. В пер-
вые годы нового века Павлов-Сильванский был
занят изданием юбилейного «Очерка истории
Министерства иностранных дел» (СПб., 1902).
Помимо исполнения обязанностей главного ре-
дактора он написал часть текста книги. Перво-
начально историк дал широкий обзбр междуна-
родных отношений и внешней политики России
в годы управления министерством К.В. Нес-
сельроде, затем, однако, по условиям официаль-
ного издания текст этот был урезан, а первый
вариант затерялся. С работой в Государственном
архиве были связаны и темы других исследова-
ний Павлова-Сильванского — о петровских ре-
формах и движении декабристов. Однако, по
словам А.Е. Преснякова, «как ни горячи и ис-
кренни были иные интересы Николая Павлови-
ча, главное дело его жизни было не в них, а в ра-
ботах над социальным строем удельной Руси,
над историей «русского феодализма»14.
Как уже говорилось, мысль о тождестве
принципов исторического процесса в России и
Западной Европе в средние века появилась у ис-
торика уже в студенческие годы. А.Е. Пресняков
склонен был объяснять возникновение у Павло-
ва-Сильванского интереса к «феодальной» тема-
тике рано начатыми «размышлениями над тру-
дами Бокля, особенно Огюста Конта и Спенсе-
ра», которые «составили, быть может, самую ха-
рактерную сторону в теоретической подготовке
Николая Павловича, ставшего историком-соци-
ологом»15. Н.Л. Рубинштейн считал, что наиболь-
шее влияние на Павлова-Сильванского оказал
СМ. Соловьев с его, хотя и неясной, идеей един-
ства закономерности исторического развития
России и Запада, что через Соловьева Павлов-
Сильванский связан и с «исторической школой»
европейской науки, в частности с Ф. Гизо, в по-
нимании феодализма16. Как выяснил С.Н. Валк,
уже в начале 1890-х годов Павлов-Сильванский
подвергся «некоторым воздействиям марксиз-
ма»17. К марксизму влекла историка неудовлетво-
ренность господствующими в буржуазной науке
теориями, явно неспособными объяснить бур-
ные события современности, увидеть закономер-
ность приведших к ним процессов. Не случайно
интерес Павлова-Сильванского к марксизму
обострился в ходе событий первой русской рево-
люции. В лекциях, прочитанных историком в
Высшей вольной школе Лесгафта в 1905 г., содер-
жались интересные высказывания по поводу ис-
торической концепции К. Маркса. Приведя
вслед за характеристикой взглядов П.Н. Милю-
кова известное положение Маркса (в собствен-
ном переводе): «Способ производства материаль-
ной жизни обусловливает все социальные, поли-
тические и духовные процессы», Павлов-Силь-
ванский замечает: «В этом законе совсем иная и
правильная постановка вопроса. Тут не предус-
матривается всеобщая социологическая тенден-
ция, не зависящая от хозяйственных отношений
и среды. Всеобщность тут также имеется в виду,
но не как отвлеченный закон, а как следствие
одинаковых условий материальной жизни, оди-
наковых отношений производства. Развитие раз-
ных народов идет одинаково, поскольку одина-
ковы их хозяйственные отношения, зависящие
от условий места». Далее историк утверждает, что
ошибочное воззрение о принципиальном разли-
чии исторического процесса в России и на Запа-
де «сильнее всего поколеблено было в последние
три года, когда действительность, история, ис-
правляя ошибки историографии, сама дала нам
практические уроки, поставив нас лицом к лицу
с грандиозными историческими событиями»18.
Конечно, было бы неправильно считать Пав-
лова-Сильванского последовательным марксис-
том. Им был усвоен «легальный марксизм» в до-
статочно объективистской форме. С.Н. Валк по-
казал, что для историка были характерны недо-
молвки, колебания и противоречия в вопросах
истории социальной борьбы, в трактовке классо-
вых противоречий современного ему общества.
Склонный ограничивать значение марксизма
рамками политической экономии, он считал, что
влияние этого учения идет на убыль и уступает
место влиянию других наук — государственного
права и истории19. Постоянный интерес Павло-
ва-Сильванского к вопросам государственного
строя и конституционности, отличающий его ис-
торические воззрения, несомненно, связан с его
политическими взглядами, с его принадлежнос-
тью к конституционно-демократической партии.
Тем не менее учитывать влияние идей марксиз-
ма в появлении и развитии у историка теории
тождества социальных порядков в России и на
Западе необходимо, чтобы понять генезис кон-
цепции Павлова-Сильванского.
В XVIII — начале XIX в. мысль о феодализме
в России была весьма распространенной в исто-
риографии20. С середины XIX в. поначалу стара-
ниями историков охранительного направления
крепло воззрение о самобытном историческом
93

Н.П. Павлов-Сильванский
пути России. Как заметил Г.В. Плеханов, мнение
о противоположности развития России и Запада
и об отсутствии в России феодализма стали обо-
сновывать не только славянофилы, но и западни-
ки, хотя и делали из такого противопоставления
другие, революционные выводы21. К концу XIX в.
отрицание феодализма в России сделалось в ис-
ториографии общепринятым, никем не оспари-
ваемым положением. По словам либерального
историка Б.И. Сыромятникова, со времени ут-
верждения в науке «исторической школы» (сере-
дина XIX в.) «отрицание феодализма... для рус-
ской истории становится аксиомой. Говорить о
русском феодализме в академических кругах до
последнего времени считалось признаком «дур-
ного тона»22. Н.И. Кареев также отмечал, что в те
времена, когда Павлов-Сильванский приступал
к своим исследованиям, говорить о феодализме
в России в кругу университетских историков
«сделалось своего рода признаком дурного вкуса
в исторической науке, а пожалуй... признаком
исторической невоспитанности»23. Господствова-
ло же введенное В.О. Ключевским представление
о противоположности путей исторического раз-
вития России и Запада.
Таким образом, в своих исследованиях Пав-
лов-Сильванский сразу пошел «против течения»
тогдашней академической науки, что чрезвы-
чайно осложняло его работу в психологическом
плане. По словам самого историка, на первых
порах его никто не поддерживал, он пережил
период полного неверия в свои силы. Тем не ме-
нее он вел исследования, положив в их основу
сравнительно-исторический метод. «Довольно
сравнивали дикарей, — писал он в ноябре
1901 г., — надо сравнивать учреждения культур-
ной эпохи. Социология станет на твердые ноги
только тогда, когда от матриархата и прочего и
от споров о методе перейдет к изучению таких
обших культурных учреждений, как феодаль-
ные»24. В 1897-1902 гг. одна задругой выходили
статьи Павлова-Сильванского, в которых он до-
казывал тождественность многих общественных
институтов средневековой Западной Европы и
удельной Руси. Он доказывал, что закладниче-
ство — переход крестьян и посадских людей под
покровительство бояр и духовных владык — то
же, что патронат на Западе, что боярский само-
суд на Руси представляет несомненный имму-
нитет, а боярская служба — это вассалитет, что
вотчина во всем тождественна феоду, а жалова-
нье-поместье — бенефицию. «Возводя фунда-
мент изучения отдельных институтов», историк
последовательно сопоставлял все основные яв-
ления экономической и социальной жизни Рос-
сии и Запада и двигался к построению цельной
системы «русского феодализма».
Идеи Павлова-Сильванского вызвали ожив-
ленный отклик в науке того времени. Старые
ученые «юридической школы» — В.И. Сергее-
вич, М.Ф. Владимирский-Буданов отнеслись к
ним отрицательно. Ряд историков, в их числе
Н.И. Кареев, признавая правомерность социоло-
гических сопоставлений, не считали теорию Пав-
лова-Сильванского достаточно обоснованной.В
то же время в поддержку этой теории выступил
ряд молодых ученых. Принял «тождества» Пав-
лова-Сильванского как «систему плодотворную,
нужную» и обязался печатно доказать ее цен-
ность для общего курса русской истории А.Е.
Пресняков. Московский архивист и археограф
С.А. Шумаков в 1901 г. сочувственно отозвался в
печати о статье об иммунитете в Древней Руси.
О своем согласии с теорией закладничества, выд-
винутой Павловым-Сильванским, писал ему
Н.А. Рожков. О своей поддержке сообщали ис-
торики права Ф.В. Тарановский, И.Н. Бороздин.
Павлов-Сильванский с большим основанием мог
заявить в письме к Тарановскому в марте 1902 г.:
«Молодое... поколение (историков), как я убе-
дился из отзывов очень многих, относится весь-
ма сочувственно к идее сходства русских поряд-
ков с феодальными... Сочувствие молодежи меня
поддержало... Не знаю, кто победит, отцы или
дети. Но нелепое табу, лежавшее на нашей идее,
во всяком случае, снято»25.
Под влиянием событий первой российской
революции происходил переход Павлова-
Сильванского к демократическим убеждени-
ям26. Еще в декабре 1904 г., накануне револю-
ционных событий, историк писал о необходи-
мости реформ, связывая их осуществление с
«державной волей государя императора»27. Рез-
кий перелом в политическом сознании Павло-
ва-Сильванского произошел после 9 января
1905 г. П.Е. Щеголев вспоминал о том, как пе-
режил Павлов-Сильванский события этого
дня: «В этот день он вместе с пишущим эти
строки бродил по улицам Петербурга, видел и
кавалерийские атаки, и стрельбу залпами. Спа-
саясь от плотного строя кавалергардов, очи-
щавших Б.Морскую, начиная от арки, мы
скрылись в подъезде одного дома, выходящего
на Мойку. Собираясь выйти на Мойку, мы уви-
дели, как рота пехоты, взбежав на Полицейс-
кий мост, осыпала залпом перспективу Не-
94

Н.П. Павлов-Сильванский
вского и Мойку, вправо и влево. Спешно вбе-
жали мы в дом и увидели, как потянулись ок-
ровавленные люди, лошади, извозчик с про-
стрелянными пальцами; старуха, ползущая по
тротуару... Николай Павлович был разбит, по-
трясен. Он плакал навзрыд, не мог долго прий-
ти в себя. Он буквально бился головой о стену
и сквозь слезы все повторял: «Что они делают,
что они делают?» Слезы сменил припадок
крайнего негодования»28.
С присущим ему жаром Павлов-Сильванс-
кий отдался политической деятельности. Уже
вскоре он начал сотрудничать в газете «Наша
жизнь» — органе левых кадетов. В опубликован-
ных здесь политических статьях и памфлетах «За
кулисами внешней политики», «Оскорбленный
патриотизм», «Классовые противоречия», «Спе-
ранский и Лорис-Меликов» историк, отказав-
шись от прежней наивной веры в царизм, разви-
вал мысли о закономерности русской револю-
ции, о сходстве ее с Великой французской рево-
люцией29. В 1905 г. Павлов-Сильванский участво-
вал в земском съезде в Москве, в избирательной
кампании во время выборов в Государственную
думу, заседал в кадетском комитете Александро-
Невского района Петербурга30. Еще более дея-
тельное участие он принял во второй избиратель-
ной кампании: «Он организовывал митинги и
выступал на них; в предвыборные дни его квар-
тира была штабом, в котором писались бюллете-
ни, раздавались агитационные листки, толпились
люди всевозможных профессий»31. Однако Пав-
лов-Сильванский был «кадетом несколько осо-
бым»12. Он горячо защищал партию народной
свободы на первых порах, но со временем его ох-
ватили сомнения в верности ее пути. В 1906 г. в
лекции «История и современность» он порицал
умеренность, «академичность» кадетов, сравни-
вал их с жирондистами, и с большой симпатией
отзывался о левом крыле политических сил во
французской и русской революциях33.
Образование в результате революции 1905 г.
«вольных» высших учебных заведений открыло
перед Павловым-Сильванским дорогу к препо-
давательской деятельности. Начиная с февраля
1906 г. он читает русскую историю в Высшей
вольной школе П.Ф. Лесгафта, специальный
курс о русском феодализме для учителей средних
учебных заведений, возвращавшихся с нелегаль-
ного профессионального съезда в Финляндии,
курс русской истории для слушателей Петербур-
гских высших коммерческих курсов, историю
русского права на Высших женских (Бестужевс-
ких) курсах34. По отзыву М.В. Клочкова, препо-
давательская работа Павлова-Сильванского
«вначале пошла не совсем гладко. Будучи чело-
веком очень самолюбивым, он хотел, чтобы его
лекции были с первых же шагов преподавания
превосходными. Но когда он замечал, что, бла-
годаря отсутствию опыта его лекции мало захва-
тывают слушателей, то он нервничал, терялся,
иногда прямо бросал свою аудиторию или пере-
давал ее другому. Идя на лекцию, он иногда выг-
лядел просто мучеником. Но потом Николай
Павлович понемногу освоился с аудиторией, на-
ходил нужные струны у слушателей и вызывал в
них большой интерес к своему предмету... Зная
его живой ум, умение ясно и точно формулиро-
вать свои мысли и быстро, с темпераментом пе-
редавать их, можно было бы наперед сказать, что
из него при наличности опыта вышел бы пре-
красный профессор. Эти страдания по поводу
лекций красноречиво говорят о том, что он не
был бы ординарным, скучным лектором, равно-
душно излагающим свою науку»35.
Преподавание имело большое значение для
научной работы Павлова-Сильванского. По-
добно многим своим коллегам, он искал в жи-
вом общении с аудиторией возможности ис-
пробовать и проверить истинность своих пост-
роений. Необычайно быстро подготовленные
им лекционные курсы стали удобной формой
уяснить не только слушателям, но и самому
себе то, о чем он размышлял 36. Сформулиро-
ванные в лекциях обобщения подтолкнули ис-
торика к созданию обобщающей книги о фео-
дализме в древней Руси.
К этому времени работа Павлова-Сильван-
ского над «феодальной» тематикой оживилась.
В 1904-1905 гг. вышла статья «Символизм в
древнем русском праве», где историк подходил
к правовым нормам как к источнику социаль-
ной истории, была завершена работа «Погреш-
ности Актов Археографической экспедиции», в
которой выдвинут проект широкой археогра-
фической разработки источников социально-
экономических отношений средневековой
Руси. В октябре 1906 г. Павлов-Сильванский
сделал в историческом обществе доклад «Кре-
стьяне в России и на Западе в средние века»,
знаменовавший новый поворот в изучении
темы: в нем намечены пути исследования древ-
нейших форм землевладения и социальной
организации русской общины. Именно на этом
пути решил историк искать закономерности
развития феодальных отношений в России.
95

Н.П. Павлов-Сильванский
Замысел большой книги о феодализме по-
явился у Павлова-Сильванского рано, еще в
последние годы XIX в. Но написание ее затяги-
валось, и историк решил прежде опубликовать
теоретическую часть исследования в виде кни-
ги, как мы сейчас сказали бы, научно-популяр-
ной, без громоздкого аппарата, цитат, ссылок,
полемики с оппонентами по частным вопро-
сам — всего того, что считается атрибутом уче-
ного труда и обеспечивает проверяемость его
результатов. Сам Павлов-Сильванский рассмат-
ривал книгу «Феодализм в Древней Руси» как
разросшееся введение к своей магистерской
диссертации (о чем писал Н.И. Карееву, кото-
рый стал издателем книги37). По-видимому,
книга писалась быстро, на одном дыхании. Зак-
лючительная ее глава, содержащая изложение
общей схемы русской истории, была написана
в последний момент. С присущей ему страстно-
стью Павлов-Сильванский отразил в научной
книге все возраставшее осознание политическо-
го значения своей теории, подрывавшей после-
дний оплот всех защитников самобытного раз-
вития России и в силу этого — неприкосновен-
ности ее государственного строя. Показательна
сохранившаяся в бумагах историка мемуарная
запись, связанная с выходом книги: «Книга эта
выходит во время Русской Великой Револю-
ции... И революция именно заставила меня уси-
ленно заняться этой книгой и закончить ее. Об-
щественная деятельность часто отвлекала меня
от работы. Мне было тяжело работать. Я должен
был закрывать глаза и уши. Меня мучила со-
весть. Время ли заниматься наукой?»38
Основной пафос всей книги — в утвержде-
нии существования на Руси не просто феодаль-
ных отношений, но феодализма как целого ис-
торического периода. Павлов-Сильванский
проводит последовательное сравнение правовых
институтов удельной Руси и феодального Запа-
да, сопоставляет боярскую службу и вассалитет,
княжую защиту и мундебурд, бенефиций и жа-
лованье, боярщину и иммунитет и др. В истории
феодализма он выделяет прежде всего правовую
сторону, феодальные институты, юридические
нормы, а их сумма дает основания говорить о
тождестве системы правовых отношений. Само
определение феодализма давалось Павловым-
Сильванским в духе концепции историко-госу-
дарственной теории как соединение землевла-
дения с политическим господством, с создаю-
щейся на этой основе иерархией власти. Одна-
ко Н.Л. Рубинштейн выявил существенное рас-
хождение концепции Павлова-Сильванского с
юридическим направлением уже в самом пони-
мании исторического значения юридической
нормы. «Для юридической школы прежде все-
го в законе, в правовом институте заключается
все содержание исторического процесса, норма
сама творит историю, создавая и организуя об-
щественные отношения. Для Павлова-Сильван-
ского юридическая норма — лишь проявление
общественных отношений, их последующее
закрепление. Поэтому юридическая норма —
такой же источник для изучения общественных
отношений, как понятие в языке, как памятни-
ки быта или фольклора»39. Поэтому, на его
взгляд, не законы создают общественные отно-
шения, а общественные отношения создают оп-
ределяющие их нормы, обычай складывается
раньше закона, общество стоит впереди госу-
дарства. Пытаясь раскрыть существо обще-
ственных отношений Древней Руси, Павлов-
Сильванский пришел к изучению борьбы бояр-
щины с общиной. Община в его понимании —
основа первоначального, дофеодального строя.
По словам Н.Л. Рубинштейна, «община в пони-
мании Павлова-Сильванского выступает как
определенная стадия общественного развития и
ставится в ряд с другими такими же явлениями:
у западных славян — полицкая вервь, у древних
германцев — марка»40. Основой и содержанием
феодального строя является боярщина-сеньо-
рия, отличительная черта которой— соедине-
ние крупного землевладения с властью и с мел-
ким хозяйством. Решающий процесс становле-
ния феодализма — «в насильственном захвате
земли военно-служилой боярской верхушкой, в
насильственном отчуждении общинных, воло-
стных земель и закабалении сидящих на них
свободных членов общины». Поэтому для Пав-
лова-Сильванского феодализм — не привнесен-
ное извне явление, а результат длительного про-
цесса внутренней борьбы боярщины с общи-
ной41. Социальный антагонизм выступает дви-
жущей силой истории.
В последней главе книги Павлов-Сильван-
ский изложил в форме периодизации русской
истории основные положения своей концеп-
ции истории России. Первый период с древно-
сти до 1169 г. характеризуется господством об-
щины, или мирского строя, второй — с XIII в.
до 1565 г. — переход от мира к боярщине, хотя
мирское самоуправление сохраняется в ослаб-
ленном виде, третий — до 1861 г. — период со-
словного государства. Последний период за-
96

Н.П. Павлов-Сильванский
вершается переходной эпохой разрушения со-
словного строя и образования свободного
гражданского порядка. Таким образом, три пе-
риода истории России определяются последо-
вательной сменой трех учреждений — мира,
боярщины, государства. В своей книге Павлов-
Сильванский впервые научно обосновал суще-
ствование в России феодализма как особого
исторического периода, утвердил представле-
ние о единстве исторического пути России и
Западной Европы. Объективно его теория вела
к революционным политическим выводам, не
случайно поэтому книга вызвала всеобщий ин-
терес и бурную литературную полемику. Всего
через три года после ее выхода Н.И. Кареев по-
святил обзору этой полемики целую книжку42.
Почти без перерыва Павлов-Сильванский
принялся за подготовку большого исследования
о феодализме на Руси. Эту книгу историк писал
до последних дней жизни и не успел закончить.
Доработана и издана она была А.Е. Пресняко-
вым под названием «Феодализм в удельной
Руси» (СПб., 1910). Здесь был подведен итог ис-
следованиям Павлова-Сильванского о феода-
лизме. Его историческая концепция, лишь в об-
щих чертах намеченная в первой книге, обрела
здесь исследовательское воплощение.
От любимой научной работы Павлова-
Сильванского сильно отвлекали служебные
обязанности в Государственном архиве. В то же
время эта служба открывала перед историком
новые возможности для научных исследова-
ний: предпринятая им и под его руководством
разборка документов XVIII-XIX вв. привела к
обнаружению ценных исторических источни-
ков, в частности, по истории петровских пре-
образований. Получил Павлов-Сильванский
доступ и к секретным материалам по истории
освободительного движения в России, а ослаб-
ление цензуры с началом первой русской рево-
люции позволило ввести их в научный оборот.
Особое направление исследований Павло-
ва-Сильванского составил цикл трудов по ис-
тории петровских реформ. Продолжая начатое
еще в студенческие годы, он собрал и опубли-
ковал снабженные исследовательским очерком
«Проекты реформ в записках современников
Петра Великого» (1897 ). Обнаруженные в Го-
сударственном архиве и в Московском архиве
Министерства иностранных дел документы
И.Т. Посошкова, П.А. Толстого, царевича
Алексея и др. были рассмотрены в отдельных
этюдах. В изучении эпохи Петра Великого
Павлов-Сильванский выдвинул свою концеп-
цию, отвергая то полное развенчание значения
Петра и его реформ, какое было характерно для
П.Н. Милюкова. Павлов-Сильванский пола-
гал, что нельзя отрицать «громадное значение
личности Петра в процессе реформы». Говоря
о существе реформы, он считал, что после пет-
ровских преобразований возникла абсолютная
монархия, однако основы социально-полити-
ческого строя — сословное государство, крепо-
стное право — остались прежними.
С работой в архиве непосредственно связа-
но и начало изучения Павловым-Сильванским
истории русского общественного движения
XVIII-XIX вв. Одним из первых историков он
обратился к изучению биографии А.Н. Ради-
щева, подготовив к печати обнаруженное в ар-
хиве «Путешествие из Петербурга в Москву».
Движение декабристов привлекло к себе вни-
мание историка, когда он в 1900-1903 гг. разби-
рал фонд следственной комиссии и верховно-
го уголовного суда по их делу. В 1901 г. он на-
писал для «Русского биографического словаря»
первую в исторической литературе научную
биографию П.И. Пестеля. В статье были поме-
щены извлечения из знаменитой «Русской
правды», которая оставалась недоступной для
исследователей вплоть до 1906 г. В дальнейшем
Павлов-Сильванский напечатал два варианта
большой работы «Пестель перед верховным
уголовным судом», опубликовал обобщающую
работу «Материалисты двадцатых годов», на-
писал обстоятельную «Историю Южного об-
щества» (впоследствии утерянную), готовил
издание «Алфавита членам бывших злоумыш-
ленных тайных обществ». Характерно, что вни-
мание историка привлекало наиболее револю-
ционное крыло декабристского движения.
По мнению ГА. Невелева, предложенная Пав-
ловым-Сильванским концепция истории движе-
ния декабристов была для своего времени важным
шагом вперед. Наблюдения историка вели к мыс-
ли о том, что корни декабризма следует искать в
условиях русской действительности43.
История освободительной борьбы в Рос-
сии рассматривалась Павловым-Сильванским
как закономерный процесс, с которым он свя-
зывал современные ему события первой рос-
сийской революции. Во вступительной лек-
ции, прочитанной 21 февраля 1906 г. в Выс-
шей вольной школе П.Ф. Лесгафта, Павлов-
Сильванский говорил: «Радищев, декабристы,
шестидесятые годы, народовольцы, марксис-
4-1758
97

Н.П. Павлов-Сильванский
ты и социал-демократы, народники с их пре-
емниками социалистами-революционерами —
таковы главные этапы нашего великого осво-
бодительного движения, беспримерного в ис-
тории по числу жертв, по силе героического
самопожертвования». Корни освободительно-
го движения Павлов-Сильванский видел в ис-
торическом прошлом русского народа. Он
резко высказывался против представлений о
«патриархальности» древней русской истории.
Опровергая эту «официальную ложь», он ут-
верждал, что «наша борьба с государственной
властью ведет свое начало из древности... Вся
наша древность залита кровью мятежных на-
родных движений»44. Представление об исто-
рической значительности антифеодальной
борьбы крестьянства входило составной час-
тью в общую концепцию Павлова-Сильванс-
кого. Изучение этой борьбы он успел только
начать. Одна из его статей посвящена истории
крестьянского движения при Павле I.
Однако вся широко и плодотворно развер-
нувшаяся научно-исследовательская и препода-
вательская работа историка неожиданно и тра-
гически оборвалась. 17 сентября 1908 г. Н.П. Пав-
лов-Сильванский скоропостижно умер от холеры.
20 сентября он был похоронен на Преображенс-
ком кладбище под Петербургом. Смерть эта по-
разила знавших его, ощущалась как невоспол-
нимая потеря всеми, кто задумывался, подобно
ему, об исторической судьбе России, о воздей-
ствии ее прошлого на настоящее и будущее45. Со
временем основной тезис Павлова-Сильванско-
го о существовании феодализма в России полу-
чил общее признание в науке, крупнейшие ис-
торики русского средневековья считали себя (об
этом есть документальные свидетельства) пос-
ледователями Павлова-Сильванского. Его рабо-
ты легли в основу типологических сопоставле-
ний при изучении феодального строя у разных
народов и до сих пор дают методологические
инструменты для изучения истории и современ-
ного общества многих стран мира46. Историк
незаурядного дарования, человек пылкого об-
щественного темперамента, Павлов-Сильванс-
кий вписал яркую страницу в историю отече-
ственной исторической науки.
Примечания
1 Шилов А.А., Карнаухова М.Г. Деятели революцион-
ного движения в России. М., 1931. Т.2. Ч.З. Стб. 1129.
2 Энциклопедический словарь/ Брокгауз и Ефрон.
1897. Т.ХХИа.
3 Клочков М.В. Николай Павлович Павлов-Сильван-
ский. Некролог// Ист. вестн. 1908. №11. С.633-637.
4 Кан А.С. Историк Г.В. Форстен и наука его време-
ни. М., 1979. С.81-89.
s Цамутали А.Н. Борьба направлений в русской ис-
ториографии в период империализма. М., 1986.
С.210-211.
6 Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941.
С.526.
7 Пресняков А.Е. Н.П. Павлов-Сильванский (Некро-
лог)// ЖМНП. 1908. № 11.С.12.
к Валк СИ. Историческая наука в Ленинградском
университете за 125 лет// Труды юбилейной сессии
ЛГУ. Секция исторических наук. Л., 1948. С.55.
9ЖМНП. 1892. N3.
10 Валк СП. Историческая наука... С.55.
11 Щеголев П.Е. Памяти Н.П. Павлова-Сильванско-
го// Минувшие годы. 1908. N 10. С.313.
12 Клочков М.В. Указ.соч. С.638.
13 Пичета В.И. Павлов-Сильванский Николай Пав-
лович // Энциклопедический словарь / Гранат. Т.31.
Стб. 14.
14 Пресняков А.Е. Н.П. Павлов-Сильванский: Биогр.
сведения// Павлов-Сильванский Н.П. Соч. СПб.,
1910.Т.З. С.ХШ.
15 Там же. С.ХИ.
16 Рубинштейн Н.Л. Русская историография. С.526.
17 Валк СИ. Историческая наука... С.55.
18 Цит. по: Шмидт СО. О предмете и содержании
университетского курса историографии истории
СССР//ВИ. 1963, №8. С.62.
19 Цамутали А.И. Борьба направлений... С.215.
20 Муравьев В.А. Когда был поставлен вопрос о «рус-
ском феодализме»?// Проблемы истории русского
общественного движения и исторической науки. М.,
1981.
21 Плеханов Г.В. История русской общественной мыс-
ли. СПб., 1914.Т.1.С.7-8.
22 Сыромятников Б.И. Значение трудов Н.П. Павло-
ва-Сильванского по феодализму в Древней Руси //
Отчет учебного отдела Общества распространения
технических знаний. М., 1910. С.52.
23 Кареев Н.И. В каком смысле можно говорить о су-
ществовании феодализма в России. СПб., 1910. С.4.
24Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. М.,
1988. С.557.
25 Отдел рукописей Института русской литературы
РАН. P.HI.On.2. N 1115.
26 Муравьев В.А. Две лекции Н.П. Павлова-Сильван-
ского//ИиИ: Историогр. ежегодник, 1972. М., 1973.
С.337.
27 Валк СИ. Вступительная лекция Н.П. Павлова-
Сильванского// Тр. ЛОИИ АН СССР. М; Л., 1963.
Вып.5. С.619.
28 Щеголев П.Е. Указ.соч. С.311.
29 Муравьев В.А. Материалы Н.П. Павлова-Сильван-
ского в ленинградских архивах// Тр. МГИАИ. М.,
1965. Т.22. С.290.
98

Н.П. Павлов-Сильванский
10 Клочков М.В. Указ.соч. С.641.
11 Щеголев П.Е. Указ.соч. С.312.
32 Валк СН. Вступительная лекция... С.625.
33 ИиИ, 1972. С.343.
34 Муравьев В.А. Лекционные курсы Н.П. Павлова-
Сильванского в высших вольных учебных заведени-
ях Петербурга//АЕ за 1969 год. М., 1971. С.248.
35 Клочков М.В. Указ.соч. С.642.
36Шмидт СО. Сочинения Н.П. Павлова-Сильванс-
кого как памятник истории и культуры // Павлов-
Сильванский Н.П. Феодализм в России. М., 1988.
С.592.
37 Письмо от 23 августа 1907 г. в Отделе рукописей
Института русской литературы РАН. Р.Ш. Он.2, №
1105.
38 Муравьев В.А. Лекционные курсы... С.250.
39 Рубинштейн И.Л. Русская историография. С.528.
40 Там же.
41 Там же. С.529.
42 Кареев Н.И. Указ.соч.
43 Невелев Г.А. Н.П. Павлов-Сильванский — историк
декабристов // Освободительное движение в России.
Саратов, 1971. Вып.1.
44 Павлов-Сильванский Н.П. История и современ-
ность// ИиИ, 1972. С.343-344.
45 Список некрологов см.: Цамутали А.Н. Борьба на-
правлений... С.205-248.
46 АлаевЛ.Б. Н.П. Павлов-Сильванский и феодализм
на Востоке// Народы Азии и Африки. 1989. N 4.
С.188-194.
Основные труды Н.П. Павлова-Сильванского
Соч. СПб., 1909-1910. Т. 1: Государевы служилые
люди. 2-е изд.; Люди кабальные и докладные; Т. 2:
Статьи по русской истории XVII1-XIX в.; Т. 3: Фео-
дализм в удельной Руси. 1: Община и боярщина; 2:
Феодальные учреждения.
Проект реформ в записках современников Петра
Великого: Опыт изучения рус. проектов и неиздан-
ные их тексты. СПб., 1897.
Павел Иванович Пестель. СПб., 1901. - То же. Пг,
1919.
Феодальные отношения в удельной Руси. СПб.,
1901.
Декабрист Пестель перед Верховным уголовным су-
дом. Ростов н/Д., Б.г.
Феодализм в древней Руси. СПб., 1907. (История Ев-
ропы по эпохам и странам в средние века и новое вре-
мя).-Тоже. 2-е изд. М.; Пг., 1923.-Тоже. Пг., 1924.
Акты о посадских людях-закладчиках. СПб., 1909.
Феодализм в России. М., 1988. (Памятники ист. мысли).
* * *
Две лекции Н.П. Павлова-Сильванского: («История и
современность»; «Революция и русская историогра-
фия»/Публ., введ. В.А. Муравьева 11 ИиИ, 1972. М.,
1973.
Переписка Н.П. Павлова-Сильванского с А.Е. Пре-
сняковым// Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в
России. М., 1988.
Переписка Н.П. Павлова-Сильванского с Г.В. Чиче-
риным //Там же.
* * *
Клочков М.В. Николай Павлович Павлов-Сильванский:
Некролог: [Со списком тр.] // Ист. вестн. 1908. №11.
Дьяконов М.А. Н.П. Павлов-Сильванский: (Биб-
лиогр. заметки). СПб., 1909.
Литература о Н.П. Павлове-Сильванском
Некрологи: ЖМНП. НС. 1908. № 11, отд. 4. (Пресня-
ков А. Е.)\ Ист. вестн. 1908. № 11. (Клочков М.В.)\ Со-
временный мир. 1908. № 10, отд. 2. (Бороздин #.);
Юрид. библиография. 1908. №2. (Тарановский Ф.)
Кареев Н.И. В каком смысле можно говорить о су-
ществовании феодализма в России?: По поводу тео-
рии Павлова-Сильванского. СПб., 1910.
Отчет о заседании Учебного отдела, посвященном па-
мяти Н.П. Павлова-Сильванского //Отчет о деятельно-
сти Учебного отдела Общества распространения техни-
ческих знаний за 1908 и 1909 г. М., 1910. Содерж.: Авт.:
Мельгугов СП., Пресняков А. Е., Сыромятников Б.И.,
Сторожев В.Н., Богословский М.М., Кизеветтер А.А.
Рубинштейн Н.Л. Русская историография. |М.), 1941.
Гл. 30. Павлов-Сильванский.
Шапиро А.Л. Русская историография в период импе-
риализма. Л., 1962. Лекция шестая. Общинный, фе-
одальный и государственный периоды в схеме Н.П.
Павлова-Сильванского.
Валк СН. Вступительная лекция Н.П. Павлова-
Сильванского// Вопросы историографии и источ-
никоведения истории СССР. М.,; Л., 1963. (Тр.
ЛОИИ АН СССР; Вып. 5).
Муравьев В.А. Материалы Н.П. Павлова-Сильванского
в ленинградских архивах //Тр. МГИАИ. М., 1965. Т. 22.
Он же. Лекционные курсы Н.П. Павлова-Сильван-
ского в высших вольных учебных заведениях Петер-
бурга//АЕ за 1969 г. М., 1971.
Невелев Г.А. Н.П. Павлов-Сильванский — историк
декабристов // Освободительное движение в России.
Саратов, 1971. Вып. 1.
Цамутали А.Н. Борьба направлений в русской исто-
риографии в период империализма. Л., 1986. Н.П.
Павлов-Сильванский.
Ольминский М.С Из общественной жизни: (По пово-
ду смерти Н.П. Павлова-Сильванского)// Н.П. Пав-
лов-Сильванский. Феодализм в России. М., 1988.
Греков Б.Д. Н.П. Павлов-Сильванский о феодализ-
ме в России // Там же.
Шмидт СО. Сочинения Н.П. Павлова-Сильванско-
го как памятник истории и культуры // Там же.
Чирков СВ. Н.П. Павлов-Сильванский и его книги
о феодализме // Там же.
Он же. Историк русского феодализма: Николай Пав-
лович Павлов-Сильванский// Историки России,
XVIII-начало XX века. М., 1996.
4*
99

Сергей Федорович Платонов
(1860-1933)
После кончины знаменитого Ключевского в
1911 г. Платонов напечатал в* память его
журнальную статью, где так определял мес-
то покойного историка в обществе и в науке:
«В.О. Ключевский — историк, стяжавший
своими трудами необычайную популярность
и стоявший во главе историографии после-
дних десятилетий»1. Тогда термином «исто-
риография» обозначали еще не совокуп-
ность работ по какой-либо исторической
теме и не отрасль науки, изучающую ее ис-
торию, а, как и во времена Карамзина, само
описание истории. С уходом из жизни Клю-
чевского в представлении и широкой обще-
ственности, и многих ученых «главой рус-
ской историографии» становился Плато-
нов — выдающийся исследователь и знаток
прошлого нашего отечества (особенно XVI-
XVII столетий); первоклассный лектор и на-
ставник в семинарских занятиях — создатель
научной школы (среди старших его учени-
ков Н.П. Павлов-Сильваиский, к тому вре-
мени уже скончавшийся, и А.Е. Пресняков),
организатор системы образования и учитель
гимназических преподавателей.
В том же 1911 г. в Санкт-Петербурге изда-
ли книгу' к 25-летию ученой деятельности ис-
торика. Расширенное второе издание «Статей
по русской истории» вышло в 1912 г. как пер-
вый том «Сочинений» Платонова. Еще более
заметным стало место Платонова в мире науки
в послереволюционные годы2. Однако в обоб-
щающего типа советских трудах по отечествен-
ной историографии не отведено особой главы
Платонову, а сочинения его, написанные пос-
ле 1917г., фактически вовсе выключались из
истории исторической мысли. Объясняется это
трагическим завершением биографии истори-
ка — осужденный по фальсифицированному
«академическому делу» 1929-1931 гг., Платонов
вскоре скончался.
И хотя уже в 1937 г. напечатали (в четвер-
тый раз!) классическое исследование Плато-
нова «Очерки по истории Смуты в Московс-
ком государстве XVI-XVII вв.», еще и в 60 —
70-е годы ученого продолжали характеризо-
вать как наиболее яркого выразителя идеоло-
гии реакционного дворянства «в дореволю-
ционный период»3 и выступавшего с «пози-
ций апологета самодержавия» в советские
годы4. Осужденные по делу «О контрреволю-
ционном заговоре в Академии наук» были
полностью реабилитированы лишь в 1967 г.,
когда Платонова посмертно восстановили и
в звании академика. Но понадобилось еще
более 20 лет, чтобы могли появиться первые
журнальные статьи не только о последних го-
дах жизни ученого5, по и обо всем его жиз-
ненном пути6. Публикацией в 1993 г. «Дела
по обвинению академика С.Ф. Платонова»
начали многотомное издание следственных
материалов «Академического дела 1929-
1931 гг.». В 1994 г. издан первый выпуск Ка-
талога архива академика С.Ф. Платонова
(хранящегося в Российской национальной
библиотеке).
100

С.Ф. Платонов
В приложении к Делу Платонова впервые
на русском языке напечатана Автобиографи-
ческая записка7 (далее: Автобиография), напи-
санная ученым для немецкого издания «Совре-
менная наука в изображении самих ее предста-
вителей» во второй половине 20-х годов. Наме-
рение подготовить такую книгу не было осуще-
ствлено, и биографию Платонова опубликова-
ли в Германии лишь после его кончины (что
вызвало отклик и русской зарубежной прес-
сы)8. В Автобиографии сконцентрированы све-
дения лишь о том, что определяло формирова-
ние историка, и об особо заметных явлениях
его творческой биографии. Тем самым это и
свидетельство представлений ученого о сфере
менталитета историка (если употреблять тер-
минологию уже наших дней), и о иерархии ее
составных элементов. А одновременно и пока-
затель того, что академик Платонов полагал
нужным особо отметить, напомнив об этом
(зарубежному читателю, а значит, и российской
эмиграции) тогда, когда его воззрениям откры-
то противостояли в исторической науке совет-
ской России взгляды всемогущего в ту пору
М.Н. Покровского.
Платонов родился 16 июня (старого стиля)
1860 г. в украинском Чернигове в семье корен-
ных москвичей, предками которых были крес-
тьяне из-под Калуги. Хотя отца его, заведовав-
шего губернской типографией, вскоре переве-
ли в Петербург, где Платонов учился в 1870-
1878 гг. в гимназии, мальчик в детские годы не
раз бывал в Москве. Там сосредоточена была и
вся его родня, и именно там он «чувствовал
себя как бы на родине». «Не только происхож-
дение, но и сознательная преданность Москве
с ее святынями, историей и бытом делала моих
родителей, а за ними и меня именно велико-
русскими патриотами», — отмечал он в «Авто-
биографии». Мысль его воспитывалась под
впечатлением рассказов любимого и глубоко
почитаемого им отца о студенческих кружках
Москвы середины XIX в. и прочитанных еще
мальчиком сочинений Карамзина и Пушки-
на— это были его «первые сведения по исто-
рии и литературе»9.
Существенным было и то, что в гимназии
на него оказал большое воздействие препода-
ватель русской словесности В.Ф. Кеневич —
исследователь и публикатор сочинений И.А.
Крылова. Кеневич, — вспоминает Платонов, —
«был умный, образованный и добрый человек,
умевший близко подойти к ученикам и устано-
вить с ними интимную связь»10. В этих проду-
манно отобранных определениях как бы скон-
центрированы оценочные понятия Платонова
о главных достоинствах преподавателя (причем
и средней и высшей школы!), проверенные и
его личным многолетним опытом. Кеневич в
долгих беседах знакомил не только с предсто-
ящими занятиями в Петербургском универси-
тете, но «и с тем кругом ученых», центром ко-
торого был Я.К. Грот — академик-филолог, раз-
рабатывавший орфографические нормы рус-
ского языка и неутомимо изучавший и издавав-
ший сочинения русских писателей XVIII — на-
чала XIX в. Так, еще юношей Платонов узнавал
об исследованиях в сфере историко-филологи-
ческих наук (возможно, даже об основах архе-
ографии и текстологии), понял творческую ув-
лекательность таких занятий и ощутил, как ве-
лико значение учителя в формировании твор-
ческой личности ученика. А в Москве в знако-
мой интеллигентной семье он в летнее время
заслушивался рассказами о преподавании ис-
тории в Московском университете. «Путевод-
ным маяком» теперь для него стал университет,
представлявшийся «сокровищницей гумани-
тарных знаний, образующих характер и осмыс-
ляющих жизнь»11.
В 1878 г. Платонов поступает на истори-
ко-филологический факультет Петербургско-
го университета и именно впечатления сту-
денческих лет по существу предопределили
его жизненный путь. Уже тогда Платонов
уяснил себе линии своего поведения и в сфе-
ре науки и культуры, и в общественно-поли-
тической жизни. И остался верен представле-
ниям юности, обогащая их опытом дальней-
ших жизненных наблюдений. Это впослед-
ствии придавало особую цельность натуре
Платонова, привлекательную в глазах одних
и казавшуюся небезопасной другим. Студен-
та увлекли как личными талантами, так и
предметом своих чтений профессора-истори-
ки и юристы. Из них «наибольшее влияние»
оказал профессор русской истории К.Н. Бе-
стужев-Рюмин. «С великим увлечением слу-
шал» студент и лекции юристов А.Д. Градов-
ского и В.И. Сергеевича. Этим-то профессо-
рам Платонов по его словам «обязан тем, что
сделался историком». На третьем курсе, ког-
да была уже избрана специальность, Плато-
нов познакомился с лекциями и семинарами
по истории зарубежного средневековья (осо-
бенно Византии) ВТ. Васильевского. В его
101

С.Ф. Платонов
семинаре Платоновым была сделана первая
научная работа на предложенную руководи-
телем тему о местожительстве готов-тетрак-
ситов (которых начинающий ученый — в от-
личие от мнения Васильевского — поселил
«прямо на Таманском полуострове») — пер-
вое знакомство послужило началом долгих и
близких отношений.
Студенческие годы для Платонова — не
только школа формирования навыков само-
стоятельной научной работы, но и представ-
лений о том, каким должен быть профессор.
Это отражено в его воспоминаниях: и в памят-
ных словах под впечатлением недавней кон-
чины профессоров (в 1897 г. о Бестужеве-Рю-
мине, в 1899 г. — о Васильевском, в 1911 г. —
о Ключевском), и в мемуарных сочинениях
уже советской эпохи, а мемуары — итог дол-
гих размышлений и о путях развития науки и
высшего образования и о своей жизни иссле-
дователя и преподавателя высшей школы,
тем более что в творческой биографии Пла-
тонова эти сферы деятельности неотделимы
одна от другой.
Платонов следовал «обычному приему»
Бестужева-Рюмина «определять ученых тем, у
кого они учились»12. И потому в своей анали-
тической автобиографии 20-х годов (и еще
прежде в статьях-воспоминаниях) такое боль-
шое внимание уделяет характеру воздействия
на него университетских учителей. При этом
для Платонова на всю жизнь главным в оцен-
ке ученого, особенно профессора, оставалось
совмещение неизменных ценностей нрав-
ственного порядка и воспитывающих элемен-
тов в сфере научно-культурологической, к ко-
торой можно отнести научную новизну лек-
ций, методику передачи знаний — чтения лек-
ций и ведения семинаров — и восприятия ее
учащимися, представления о взаимоотноше-
ниях и уровне взаимопонимания учащего и
учащихся. Так, читавший русскую словесность
профессор О.Ф. Миллер, любимый и почита-
емый за гуманную заботу о студентах, имев-
ший «высокий нравственный кредит», как
«высокая моральная личность», вызвал «ост-
рое разочарование» тем, что он отставал от
новейшей науки, и «являлось сознание, что у
Миллера мало чему можно учиться, что за ним
легче следовать в жизни, чем в науке»13. По-
казателен заключительный абзац статьи 1902 г.
памяти академика Шахматова, отличавшего-
ся, по словам Платонова, «в жизни моральной
строгостью»: «А.А. Шахматов с теми же высо-
кими нравственными свойствами трудился и
на ученом поприще — и здесь не только уча,
но и воспитывая»14. Для Платонова-профессо-
ра обучение было неотделимо от воспита-
ния — воспитания и мысли, и нравственнос-
ти. И сам он обладал не только выдающими-
ся способностями учительства, но и редким
даром ученичества. И благодарной памятью к
учителям своим!
Платонов особенно выделил то, что в пре-
подавании Бестужева-Рюмина и Градовского
«был силен элемент моральный». Бестужев-
Рюмин, «свободно вращавшийся во всех сфе-
рах гуманитарного знания, великолепно знав-
ший свою науку», «легко поднимал слушателей
на высоты отвлеченного умозрения и вводил в
тонкости специальных контроверз... Работа на
ученом поприще родной истории являлась пе-
ред нами в ореоле духовного подвижничества
и обещала высшее духовное удовлетворение.
Какою-то поэзиею ученого труда обвевала
нас... речь Бестужева. Весь курс был построен
так, что не столько излагал историческое фак-
ты, сколько объяснял историю их научной об-
работки, успехи и приобретения ученого труда
и остроумия».
Под впечатлением подкупавших «свобо-
дой и независимостью от тогдашней строгой
цензуры» лекций Градовского «впервые сло-
жились» представления Платонова о государ-
стве и обществе, об отношении государства к
личности, о «благе личной свободы и незави-
симости». Платонов подчеркнул, что Градов-
скому он «обязан ... упорством», с каким
«всю жизнь противостоял всякой партийно-
сти и кружковщине, ревниво охраняя право
всякой личности на пользование своими си-
лами в том направлении, куда их влечет внут-
реннее побуждение». Иной характер имели
лекции Сергеевича. «Они были верхом изя-
щества» по форме. «У Сергеевича хотелось
учиться быть лектором», но в нем «не было
ничего воспитывающего и нравственно руко-
водящего — одно совершенство техники,
красота метода и стиля», Платонову уже тог-
да стало очевидно, как велико значение лич-
ности лектора, умения его почувствовать вза-
имосвязь с душой студента.
Еще более он ощутил это, общаясь с Васи-
льевским, «обаяние личности» которого быст-
ро сказывалось «над всеми сколько-нибудь
чуткими людьми». Характерны наблюдения-
102

С.Ф. Платонов
воспоминания уже многоопытного профессо-
ра о «конструкции» лекций: «Они ярко обри-
совывали эпоху, давали отличные характерис-
тики лиц, хорошо вводили в историографию,
знакомя с борьбой ученых мнений и с успеха-
ми научного знания». Особенно «любовались»
Васильевским на сравнительно немноголюд-
ных семинариях, где «вступали в самый про-
цесс ученого исследования и творчества и на-
чинали понимать завлекательную прелесть ус-
пешного научного труда». Очаровывали и «са-
мое благожелательное отношение к окружав-
шей молодежи, и чрезвычайная простота в об-
ращении» без всякого «искания популярнос-
ти», и при серьезнейших требованиях подго-
товки к экзаменам15.
Учителями своими Платонов считал и тех,
с кем не имел еще возможности непосред-
ственного общения — «приобретением ума»
(выражение Платонова в письме Ключевско-
му 1891 г.16) становились их труды (а также,
видимо, и впечатления рассказывавших о
знакомстве с этими учеными). В воспомина-
ниях 1921 г. Платонов отмечает, что в после-
дний год его студенчества «было положено
начало многому такому, с чем мне пришлось
прожить всю последующую жизнь... В эту
именно зиму петербургские студенты узнали
литографированные курсы Ключевского и
его «Боярскую думу»... Влияние на меня со-
чинений Ключевского было сильно и глубо-
ко. Я не бросился в подражание ему и ниче-
го не желал копировать, как некоторые мои
сверстники и младшие товарищи. Но я читал
и перечитывал Ключевского... В зиму 1881-
1882 г. я почувствовал начало нового на меня
научного влияния, под которым складыва-
лись главным образом курсы моих чтений,
какие вскоре затем пришлось мне вести в пе-
дагогических классах, а с 1883 г. и на высших
курсах». «Прельщали» как объясняет сам ме-
муарист — не столько наклонность «москов-
ского историка к «экономической точке зре-
ния» в объяснении исторических явлений,
сколько «разносторонность и широта их по-
нимания», не говоря «уже об остроумии и
красоте речи». И еще — и это очень суще-
ственно для исторических воззрений Плато-
нова уже тогда — привлекало то, «что на каж-
дой странице у Ключевского можно было за-
метить глубокое знакомство с великорусским
бытом, живую стихию народности в художе-
ственном воспроизведении»17.
«Вторым событием» жизни «в последний
год университета» Платонов признает в воспо-
минаниях «знакомство с тем кружком, в обще-
нии с которым шли научные работы всех моих
дальнейших лет». В ту пору это были студенты-
историки и филологи с «устойчивым научным
настроением», «с тонким чутьем русского про-
шлого, с любовью к этому прошлому», «к рус-
ской старине и исторической книге». Особен-
но близкими Платонову стали В. Г. Дружинин и
И.А. Шляпкин (впоследствии видные археог-
рафы и источниковеды, члены-корреспонден-
ты РАН) и К.А. Иванов — известный затем вы-
дающийся педагог-методист, автор школьных
учебников всеобщей истории. Помимо интим-
ных встреч в домашней обстановке с «беседа-
ми, спорами, шутками» были и фиксирован-
ные «дни» слушания и обсуждения научных ре-
фератов. Из этих «дней» вырос уже «кружок
русских историков» более широкого состава,
собиравшийся несколько лет подряд с начала
1884 г. В заседаниях его участвовали (помимо
названных лиц) М.А. Дьяконов, А.С. Лаппо-
Данилевский, СМ. Середонин, Н.Д. Чечулин,
Е.Ф. Шмурло и другие молодые тогда ученые,
обретшие достаточно широкую известность в
два ближайших десятилетия — в этих «ученых
диспутах» формировались основы историчес-
кой науки рубежа XIX и XX столетий.
В воспоминаниях Платонов делится впе-
чатлениями о более широком спектре вос-
принятого в студенческие годы и оказавше-
го влияние на его дальнейшую деятельность
и — главное — на представления о том, какой
должна и быть и казаться эта деятельность.
Это — и наблюдения о манере преподнесе-
ния лектором материалов его сферы науки,
причем и «для широкой аудитории младших
курсов» и для специализирующихся уже стар-
шекурсников (не все те, кого Платонов оце-
нивал как «первоклассные ученые величи-
ны», обладали преподавательским умением);
иногда крупные ученые, читавшие «живо и
красиво», которых «любили слушать», не от-
носились серьезно к «делу» преподавания, и
студенты это чутко улавливали. «Трудно было
быть более приятным для окружающих и бо-
лее бесполезным для дела человеком», как
характеризовал мемуарист выдающегося ис-
торика русской литературы и науки XVIII в.
академика М.И. Сухомлинова. Не каждый
умел обаяние лекционного курса передать в
напечатанном затем тексте той же тематики:
103

С.Ф. Платонов
в лекционном курсе по русской историогра-
фии Бестужева-Рюмина было «много житей-
ских подробностей, бытовых черт, личных
воспоминаний, даже анекдотов. Деятели на-
шей исторической науки в изображении Бе-
стужева являлись живыми лицами. Некото-
рые из них прямо вдохновляли лектора», а
«конспективный и сухой тон печатных статей
не может дать понятия об устной беседе Бе-
стужева».
Характерно для студента Платонова было и
то, что он вдумчиво воспринимал методику не
только тех, кто преподавал отечественную ис-
торию, и творчески переносил усвоенное в
сферу преподавания уже этого «своего» пред-
мета занятий — так, латинист, переводчик и
комментатор, И.В. Помяловский первым пока-
зал ему «возможность восстановления в конк-
ретных и понятных формах античного быта и
культуры».
Конечно, на формирование образа мысли и
поведения будущего историка оказывали воз-
действие впечатления и от новейшей художе-
ственной и публицистической литературы, от
увиденного в театрах (он «любил оперу и дра-
му одинаково»), и безусловно воспринимаемое
в современной общественной жизни универси-
тета и страны в целом — Платонова избрали
членом совета студенческой читальни, которая,
как и ближайшая к ней шинельная, «были ме-
стом университетской конспирации», где зна-
комились с прокламациями, выпускаемыми
тайной типографией. Платонов скоро опреде-
лил свое отрицательное отношение к сходкам,
особенно к публичным выступлениям демаго-
гической направленности, и в то же время ему
казалась привлекательной агитация «в неболь-
ших кружках, в длительной и спокойной бесе-
де»18. Однако в период студенческих волнений
Платонов не был связан с революционно на-
строенными студентами. И дело не только в
том, что, оценив рано проявившийся исследо-
вательский дар Платонова, товарищи и не втя-
гивали его в антиправительственную деятель-
ность (также вели себя и ишутинцы в 1860-е
годы в Московском университете по отноше-
нию к своему земляку из Пензы В.О. Ключев-
скому), и даже не в болезни отца, привязывав-
шей его к дому, а в самом характере Платоно-
ва, более всего дорожившего «личной самоде-
ятельностью».
Утверждаясь в этой мысли, Платонов за-
тем не раз будет подчеркивать «индивидуа-
лизм» как самую типическую черту своего ха-
рактера. И уточнит свое понимание этого,
оценивая как бы со стороны знаменитого
А.Ф. Кони в статье, помещенной в сборнике
его памяти. У Кони был, по словам Платоно-
ва, «законченный культурный характер... он
был тем, что называлось индивидуалистом, и
не годился ни для какого-нибудь кружково-
го катехизиса, ни для стадных выступлений в
составе увлеченной в движение толпы»14. В
Воспоминаниях Платонов замечает: «Я не
был способен на подчинение партии или
кружку, не был склонен даже на простую кол-
лективную работу», — и далее выделяет глав-
ное для него: «Самостоятельная работа без-
мерно меня увлекала и утешала в тяжелых ус-
ловиях тогдашней моей семейной обстанов-
ки»20. Платонов убежденно и целенаправлен-
но сосредоточился на научных занятиях.
Подробности о времени студенческой жиз-
ни находим в Воспоминаниях. В более краткой
Автобиографии выделено лишь то главнейшее,
что, по мнению самого историка, определило
его жизненный путь. В заключительной части
раздела о годах студенчества Платонов проду-
манно выделил важнейшие, на его взгляд, эле-
менты освоенного (или отторгнутого) им в
процессе университетского обучения: «К кон-
цу университетского курса я одинаково отошел
как от ИДЕОЛОГИИ Бестужева, так и от СХЕМ
Сергеевича. В отношении МЕТОДА и ТЕХНИ-
КИ я целиком следовал Васильевскому; в по-
нимании же СМЫСЛА и СОДЕРЖАНИЯрусско-
го исторического процесса я испытывал на
себе влияние лекций и монографий В.О. Клю-
чевского»21.
Потому, отмечая характерные (и подчас
демонстративно подчеркиваемые) различия
московской и петербургских школ истори-
ков, вряд ли корректно именно Платонова
изображать типичным представителем петер-
бургской школы, хотя он окончил Петербур-
гский университет, а затем и стал определять
стиль преподавания там отечественной исто-
рии. Вкус к источниковедению, археографии,
текстологии, основательность источниковед-
ческой оснащенности его трудов, обязатель-
ное обращение к архивным материалам, не-
изменно уместное употребление историчес-
кой терминологии (с учетом времени ее по-
явления, особенностей бытования, степени
допустимости распространения на похожие
явления) — все это результат освоения опы-
104

С.Ф. Платонов
та учителей по Петербургскому университе-
ту и отличает стиль работы Платонова от сти-
ля работы Ключевского (допускавшего при-
ближение к публицистике и небрежность в
терминологии, особенно в «Боярской думе»).
Но широта охвата явлений прошлого и под-
ход к ним, ощущение нерасторжимости со-
циально-экономической и государственно-
политической истории сближают еще моло-
дого Платонова с Ключевским и его ученика-
ми. В творчестве Платонова удачно и есте-
ственно синтезировались характерные эле-
менты обеих школ22. Быть может, это обусло-
вило и то, что к Платонову — и как к учено-
му и как к человеку — с особой благосклон-
ностью относилась московская профессура
1910-1920-х годов. А ведь это все люди круга
Ключевского! С Ключевским Платонова
сближал в 1920-е гг. и отступник из этого
круга М.Н. Покровский. А сам Платонов —
уже в ореоле признания — приедет на похо-
роны Ключевского; и на фотографии поздра-
вительной открытки 1916 г. — он изображен
в своем кабинете у книжной полки, рядом с
которой на стене портрет Ключевского23.
Петербургские профессора быстро оценили
масштабность дарования начинающего ученого,
не навязывая ему своих взглядов, тем более те-
матику своих исследований. Платонов по суще-
ству самостоятельно выбирал свою линию пути
в науке. И избрал ту, которая была ближе к ра-
ботам Ключевского. Даже письмо Платонова
своему учителю Бестужеву-Рюмину было, как
заметил не без обиды адресат, «все полно его
(Ключевского. — С.Ш.) восхвалений»24. Влия-
ние направленности и стиля исторической мыс-
ли Ключевского проявилось и в чуткости к оп-
ределению проблемы прошлого, ощутимо по-
могающей современникам в выявлении взаимо-
связи времен. Платонов остановился на теме
«Московские земские соборы XV1-XVII вв.».
Проблематика эта в начале 1880-х годов каза-
лась особенно близкой к вопросам обществен-
ной жизни, волнующим и политических деяте-
лей, и публицистов25. Сочинение его, по словам
самого Платонова, было «совершенно чуждо»
взглядам Бестужева-Рюмина и «не отразило на
себе его ученого влияния». Тем не менее про-
фессор предложил своему одаренному ученику
оставаться в университете «для приготовления к
профессуре»26.
Причисление в 1882 г. к университету не
обеспечивало, однако, заработок, необходи-
мый не только для себя, но после кончины
отца и для содержания семьи. И Платонов
стал преподавать в средней школе русский
язык и историю (1882-1889). Когда заболел
Бестужев-Рюмин, ему поручили читать часть
курса русской истории — XVII в. на Высших
женских курсах — 3 октября 1883 г. он прочел
первую лекцию, а затем стал вести и семи-
нарские занятия. С 1886 г., имея уже «репу-
тацию способного лектора», Платонов был
приглашен читать курс новой русской исто-
рии в Александровский лицей (бывший
Царскосельский). Напряженная работа, от-
влекавшая от ученых занятий, позволила
сдать устный магистерский экзамен только в
1885 г., а приступить к печатанию магистер-
ской диссертации в 1887 г.
Первой печатной работой Платонова стало
извлечение из сочинения о земских соборах,
опубликованное в 1883 г. в «Журнале Мини-
стерства народного просвещения» и отдельной
брошюрой и сразу же вызвавшее отклик в га-
зетах. «Новостью в изучении предмета», — пи-
сал сам историк уже в 1920-е годы, — были на-
блюдения об организации земского представи-
тельства в 1612-1613 гг. и о роли «средних клас-
сов» в событиях тех лет. Уже тогда ученый от-
метил чрезвычайную важность этого «истори-
ческого момента», отделявшего в его представ-
лении «древнюю Москву» (патримониальную)
от нового государства, «возникшего из Сму-
ты...». Начавшие утверждаться в его сознании
исторические положения овладеют вниманием
исследователя на долгие годы и предопределят
проблематику обеих диссертаций — магистер-
ской и докторской.
Именно в методике работы Платонова в
этом направлении явственнее всего обнару-
живается плодотворное восприятие им источ-
никоведческих навыков собственно петербур-
гской школы — когда путь исследования про-
блемы начинается с определения источнико-
вой базы ее, монографического (самоценнос-
тного в своей основе, а не только вспомога-
тельного в плане исследования главного воп-
роса) изучения исторических источников.
Платонов первоначально хотел «углубить изу-
чение» переходной эпохи (Смутного време-
ни). Но первые же опыты изучения постав-
ленных им «историко-социальных вопро-
сов», «объясняющих основной ход московс-
кой истории XVII в., приведший государство
к реформе Петра Великого», вызвали разоча-
105

С.Ф. Платонов
рование. Источниковая база для такого изу-
чения была тогда еще не подготовлена. Мо-
лодой исследователь быстро уразумел, что
необходимо «искать новый исторический
материал для данной темы в архивах», еще
не приведенных в порядок, и «произвести
критическую работу над известным истори-
ко-литературным материалом», которым
прежде «пользовались без должной осмотри-
тельности».
Поняв это, Платонов решил сосредото-
читься на изучении «историко-литературных
произведений той эпохи» (и того непосред-
ственно времени и об этом времени, но напи-
санных позднее). Ученый выработал такой по-
рядок работы: выявление всех подлежащих
исследованию сочинений, как изданных, так
и находящихся в рукописях; выделение затем
самостоятельных произведений «из массы
компиляций и подражаний»; изучение таких
самостоятельных произведений в хронологи-
ческом порядке их написания, а потом и за-
висимых от них компиляций и подражаний26.
При изучении каждого памятника Платонов
старался определить время его составления и
указать личность составителя; выяснить цели,
которыми руководился составитель, и обсто-
ятельства, при которых он писал; найти ис-
точники его сведений и, наконец, характери-
зовать приблизительно степень их общей до-
стоверности или правдоподобности его рас-
сказа27. Собрав сведения о неизданных тек-
стах, Платонов ездил для ознакомления с
ними в Москву и в некоторые монастыри. Ус-
пешно завершить труд помогли ему в Археог-
рафической комиссии, обеспечив возмож-
ность получения рукописей из провинции —
так, например, ученый смог, не прерывая за-
нятий в университете, изучить и ввести в на-
учный обиход знаменитый нынче «Временник
дьяка Ивана Тимофеева». Работа велась, та-
ким образом, сразу и в собственно историчес-
ком (а также и литературоведческом), и в ис-
точниковедчески-археографическом планах,
что предопределило дальнейший путь иссле-
дователя, развивая вкус к описанию и публи-
кации рукописных текстов и навыки в этих
сферах деятельности.
Это отличало Платонова от Ключевского,
после магистерской диссертации о житиях
святых чуждавшегося подобной работы и
мало обращавшегося к архивным докумен-
там. Не потому ли Ключевский (благоволив-
ший к Платонову более, чем к другим сто-
личным историкам) написал сдержанный от-
зыв о монографии, в котором подчеркивал,
что изученные сочинения важны прежде все-
го тем, что знаменуют переворот в развитии
исторической мысли. (Соображения такого
рода обосновываются и самим Платоновым.)
При этом знаменитый историк не мог не от-
метить характерную для труда молодого кол-
леги «тщательную разработку» критико-биб-
лиографических подробностей и не написать
о том, что внимание читателя «невольно ос-
танавливается на умении автора мозаически
подбирать мелкие данные, рассеянные по
разным источникам, и складывать их в цель-
ный очерк, а его привычка точно обозначать
источники, из которых он черпает свои све-
дения, облегчая проверку его выводов, вме-
сте с тем дает возможность видеть, чего сто-
ила ему каждая такая страница: он подобрал
в приказных книгах и обозначил в примеча-
ниях до 60 мет, где упоминается имя князя
И.М. Катырева-Ростовского, чтобы на осно-
вании этих упоминаний написать в тексте ис-
следования пять строк о жизни князя Каты-
рева в 1626-1629 гг.2\
Литературоведы признали за монографией
Платонова большое значение и для изучения
истории древнерусской литературы. До того
времени первая половина XVII в. «в отноше-
нии литературного творчества представлялась
бесплодным промежутком». Исследование ис-
торика показало литературоведам, «куда имен-
но направлялось это творчество». Оказалось,
что «описание и объяснение только что пере-
житой Смуты стало на время главным предме-
том внимания для московских писателей». И
во всех позднейших обзорах древнерусской ли-
тературы появился раздел, посвященный этим
памятникам как одному из важнейших литера-
турных явлений XVII в.
Ценность собранных и «обследованных»
Платоновым произведений побудила Археог-
рафическую комиссию к мысли подготовить
научное издание их, поручив работу, естествен-
но, Платонову. И уже в 1891 г. эти тексты по-
явились как XIII том издаваемой комиссией
«Русской исторической библиотеки» под загла-
вием «Памятники древней русской письменно-
сти, относящиеся к Смутному времени». В те-
чение нескольких лет Платонов возглавлял,
привлекая своих учеников, работу по подготов-
ке издания в томах «Полного собрания русских
106

С.Ф. Платонов
летописей» обширного московского официаль-
ного летописного свода XVI в.
В 1888 г. молодой магистр стал приват-до-
центом Петербургского университета. А, ког-
да в конце 1889 г. безнадежно заболел Е.Е. За-
мысловский, сменивший еще в 1883 г. на ка-
федре отказавшегося по болезни от препода-
вания Бестужева-Рюмина, на освобождающу-
юся кафедру пригласили Платоновр. Сначала
временно, так как он не имел еще докторской
степени, но в 1890 г. министерство по ходатай-
ству факультета назначило его исполняющим
обязанности профессора. Более всего Плато-
нов был обязан в этом академику В.Г. Василь-
евскому, который тогда сделал его своим по-
мощником в редактируемом им ЖМНП и чле-
ном редакции его. Описывая эти события,
Платонов в Автобиографии формулировал:
«Житейская обстановка моя изменилась со-
вершенно: я попал в условия, благоприятные
для ученой работы».
Платонов с увлечением отдается универси-
тетскому преподаванию — он читал и общий
курс русской истории, и по отдельным эпохам
и вопросам, и вел семинарии, обязательные
для всех студентов исторического отделения
историко-филологического факультета. Читая
лекции в разных высших учебных заведениях,
молодой профессор совершенствовал свой
лекционный курс отечественной истории. От-
мечая самое важное для себя в Автобиогра-
фии, Платонов заметил, что среди его студен-
тов было «достаточно талантливых», из семи-
наров 1890-х годов вышли «товарищи и дру-
зья по науке», и некоторые семинарские заня-
тия «отличались большим оживлением; их
участники вкладывали в свои рефераты мно-
го молодой энергии и иногда обращали их в
самостоятельные исследования»29. Об углуб-
ленном изучении работ студентов и уважи-
тельном к ним отношении свидетельствуют
сохранившиеся в архиве академика Платоно-
ва собственноручные отзывы на них: напри-
мер, на несколько сочинений о Царственной
книге (последнем томе Лицевого летописно-
го свода) в 1893 г.
Человек очень жизнедеятельный и быстрой
мысли, остроумный собеседник и рассказчик,
любивший дружеские беседы и вечеринки,
Платонов, однако, смолоду уклонялся от обще-
ственно-политической активности. Его не
привлекали не только революционно настро-
енные студенческие кружки, но и молодые ли-
бералы (из среды которых выделились затем
ученые профессора, ставшие в начале XX в.
столпами российского общественного движе-
ния кадетского толка). Платонова-разночинца
и по происхождению, и по жизненным навы-
кам, настораживали эти аристократы по воспи-
танию: и их привычка к разговору на иностран-
ных языках, и склонность к философской и по-
литизированной тематике и фразеологии, и
догматическая нетерпимость к инакомыслию,
и, можно полагать, также и трудность выде-
литься в среде столь блистательных интеллек-
туалов. И они, отдавая дань незаурядным та-
лантам Платонова-ученого, педагога, органи-
затора, также не склонны были принимать его
в свой круг.
В 1890-е годы преуспевающий молодой
профессор, возле которого еще и прежде
группировались специализировавшиеся на
изучении истории России и ее памятников
культуры молодые люди, оставленные в уни-
верситете «для подготовки к профессорскому
званию» (по нынешней терминологии — аспи-
ранты), сближается с кружком специалиста
по истории Прибалтики XIV-XV1II вв. Г.В.
Форстена. «Форстенята» — молодые препо-
даватели, студенты и курсистки собирались
на «форстеновские субботы», где обсуждали
проблемы литературы и искусства, слушали
музыку, критиковали реакционную политику
правительства в области просвещения, но чу-
рались публичной оппозиционности. «Фор-
стенята» обычно подрабатывали преподава-
нием в средних учебных заведениях; отдава-
ли немало сил культурно-благотворительной
работе. Это было типично для времени «ма-
лых дел» — чеховского времени30. И не слу-
чайно младший современник Платонова П.Б.
Струве — человек и мыслитель большой по-
литической активности, воспринимал его в
одном ряду с А.П. Чеховым. И напомнил —
уже в 1930-е годы, что родившееся в 1860 г.
«поколение дало России Чехова и Платоно-
ва — людей духовной свободы и душевной
несвязанности, свободных от всякого рода
предвзятостей идейных и политических»31.
Чехова сближало с Платоновым и убеждение
в том, что «прошлое связано с настоящим не-
прерывною цепью событий, вытекающих
одно из другого, и иногда удается видеть оба
конца этой цепи». (Рассуждение из особо вы-
соко ценимого и самим Чеховым рассказа
1894 г. «Студент»32.)
107

С.Ф. Платонов
В Автобиографии Платонов, возвращаясь
мыслью к этим годам, заметил: «Не скрою, что
моя преподавательская деятельность в универ-
ситете развивалась в ущерб собственно иссле-
довательской», так как для писания докторской
диссертации времени «не доставало». Это вы-
зывало «некоторую внутреннюю неудовлетво-
ренность»; и только освободившись от работы
в ЖМНП, ученый в начале 1896 г. написал пер-
вые строки новой книги.
Думается, что задержка в написании дис-
сертации происходила не только из-за занято-
сти. Творческие способности, трудолюбие,
организованность в работе позволили бы ему и
в этих условиях подготовить монографию,
удовлетворяющую требованиям ученых сове-
тов. Платонов готовил себя к исследованию
неординарному и по тематике, и по методике
исполнения. Он отнюдь не отказался от дерз-
ких намерений юности объяснить изменения в
основном ходе московской истории в начале
XVII в. Но теперь он действовал, имея опыт
глубокого исследования первоисточников это-
го периода истории (признанный уже мастером
археографии) и серьезного осмысления всей
предшествующей историографии отечествен-
ной истории и проверки всего этого при чте-
нии общего курса русской истории. «Работы
над построением общего курса русской исто-
рии в университете, — подчеркивал ученый в
Автобиографии, — ставили меня лицом к лицу
с необходимостью освещать Смутное время в
его происхождении, ходе и следствиях. В лек-
циях я твердо стоял на мысли, что эта эпоха не
была случайностью, что она явилась после-
дним фазисом глубокого социального кризиса
XVI в. и что в ее результате сложился новый по-
рядок, обусловивший собою весь ход дальней-
шей жизни государства и направление самого
Петра с его реформою».
Это напоминает о пути Ключевского к
докторской диссертации: в связи с подготов-
кой общего лекционного курса русской исто-
рии и для утверждения важнейших моментов
концепции этого курса. Платонов и защищал
докторскую диссертацию в том же примерно
возрасте, как и Ключевский, — не торопясь,
накопив опыт и научного мышления, и лите-
ратурного труда. Можно полагать, что Плато-
нов в какой-то мере руководствовался и этим
примером.
С.Ф. Платонов чутко уловил, что к концу
XIX столетия историки допетровской Руси (и
собственно историки, и историки права)
«сверх» юридических «процессов» (на изуче-
нии которых сосредоточивали внимание ос-
новоположники «школы родового быта»
СМ. Соловьев и К.Д. Кавелин) «искали в
древней русской жизни движение и борьбу
идей, искали конкретных отношений обще-
ственного верха и низа, господ и управляе-
мой массы, капитала и труда». Опровергнуты
были и «умозрительные утверждения «запад-
ников» и «славянофилов», что Петр Великий
начал собою новую эру в русской жизни —
благую, по взгляду первых, и вредную, по
взгляду вторых». При таком подходе обретал
общественную актуальность поиск ответа на
вопрос: «Если современный строй русского
государства и общества не создан реформами
Петра, то когда он получил начало и как он
возник?» Все данные указывали на то, — по-
лагал Платонов, — что «началом новой Рос-
сии надлежит считать Смутное время с его
политическими катастрофами и социальны-
ми потрясениями»; но «предстояла задача...
на фактах показать, как погибал в Смуте ста-
рый порядок и в каких формах возникал но-
вый — тот новый порядок, в условиях кото-
рого создалось наше современное государ-
ство»33. В самой формулировке задачи иссле-
дования ощущалось, что Платонов, прошед-
ший школу обучения и у историков, и у юри-
стов, мыслил категориями и исторической, и
юридической наук.
Исключительное внимание Платонова на
протяжении всей его творческой жизни исто-
рика к Смутному времени объясняется воз-
действием не только новейшей историогра-
фии (причем трудов и историков, и юристов,
и филологов) и пониманием научной перс-
пективности исследования столь важной и в
то же время еще малоизученной проблемати-
ки, но и событиями общественно-политичес-
кой жизни последнего столетия. Стали оче-
видными устарелость унаследованных от
XVIII в. представлений, сводивших истори-
ческий процесс преимущественно к явлениям
государственно-политической жизни и к дея-
тельности особо заметных «исторических»
личностей, и в то же время определяющее
значение в истории «социальных потрясе-
ний», теснейшая взаимосвязь с ними «поли-
тических катастроф».
В истории России второй половины XIX в.
давно уже выделены периоды особого обще-
108

С.Ф. Платонов
ственного возбуждения — рубеж 1850-х и
1860-х годов и рубеж 1870-х и 1880-х годов, их
часто определяли как периоды «революцион-
ных ситуаций». И, если для первой революци-
онной ситуации особенно характерен интерес
ученых и публицистов к истории крестьянства
(особенно — к крестьянской общине, к взаи-
моотношениям крестьян и помещиков), то
для второй революционной ситуации — инте-
рес к проблеме «государство и народ», взаимо-
отношений государственной власти и обще-
ства. В русле этого широкого общественного
интереса и тема первого самостоятельного ис-
следования начинающего историка — земские
соборы. Причем в столетнем периоде их дея-
тельности выделена эпоха Смутного времени
и последующие годы. Не отражало ли это и
предчувствие грядущих изменений в судьбе
России? И обнадеживающую веру в то, что у
России и в будущем найдутся силы преодоле-
ния их последствий?
В масштабном исследовании подобной
проблематики проявились, конечно, не только
историографическая эрудиция и степень овла-
дения техникой источниковедческого мастер-
ства, но и более широкого плана научно-мето-
дические и общественно-политические пред-
ставления автора, его нравственные понятия.
Платонов был убежден и во все возрастающем
значении научного знания в развитии обще-
ства, и в неизменной воспитательной роли ис-
торических знаний, помогающих понять связь
времен и место и своей эпохи, и свое в изме-
няющемся мире.
Платонов не раз отмечал (даже в докумен-
тации, предназначенной для следственных
органов), что миросозерцание его, «сложив-
шееся к исходу XIX в.»34, имело базой хрис-
тианскую мораль, философские воззрения
позитивистов и эволюционную теорию раз-
вития природы и общества (т.е. то же, что
предопределяло и взгляды Ключевского). И
действительно, углубленного внимания к со-
чинениям новейших философов и социоло-
гов и попыток использовать их выводы и на-
блюдения в своем творчестве у Платонова —
в отличие от А.С. Лаппо-Данилевского или
«легальных марксистов» — не заметно. Одна-
ко, если в начальные годы второй половины
XIX в. научная молодежь наивно пыталась
распространить понятия о закономерностях
развития природы и на общественную жизнь,
используя при этом и соответствующую тер-
минологию, то к концу этого века пришло
убеждение в том, что в исторической науке,
так же как и в естестенных науках (где обще-
принят прием проверочного эксперимента),
первенствующее значение имеет основатель-
ность документации и системы аргументиро-
вания (что и предопределило самостоятель-
ное развитие источниковедения, в частности
таких областей его, как дипломатика и лето-
писеведение).
К концу XIX в. утвердилось понимание вза-
имосвязи природных условий и особенностей
общественного развития. Все в большей мере
убеждались и в обусловленности многих собы-
тий государственно-политической истории и
судеб государственных деятелей и идеологи-
ческих программ явлениями социально-эконо-
мического порядка. Ощущалось уже важное
значение для познания собственно истории
наблюдений, ныне относимых к сфере наук эт-
нологии и социальной психологии. Творчески
освоил Платонов и результаты работы в сфере
статистики (под которой тогда подразумевали
науку, занимающуюся изучением приемов си-
стематического наблюдения над массовыми
явлениями, составления численных их описа-
ний и научной обработки таких описаний)35,
тем более что его неизменно интересовали сю-
жеты краеведения, местной истории — предмет
специальных занятий губернских статистичес-
ких комитетов, а затем и губернских ученых
архивных комиссий.
Платонов был воспитан в понятиях о
значении семейного начала и корневых
нравственно-культурных устоев в воспита-
нии человека и до конца жизни остался ве-
рен таким представлениям. А становление
его образа мысли и стиля поведения с осо-
бой интенсивностью происходило на рубеже
второго и третьего десятилетия его жизни.
Сознавая это, Платонов потому и уделял
столь много внимания, характеризуя свой
жизненный путь ученого, этим годам своей
биографии. Подобно близкому ему по духу
Карамзину, Платонов принадлежал к таким
натурам, о которых точно написал Н.Г. Чер-
нышевский: «Человек с самостоятельным
умом, достигнув умственной зрелости и вы-
работав известные основные убеждения,
обыкновенно остается навсегда проникнут
их содержанием, и эта основа всех мнений
остается у него навсегда одинаковою, как бы
ни менялись окружающие его факты... Он
109

С.Ф. Платонов
может сделаться человеком отсталым, не пе-
реставая быть верен себе»36.
В общественной жизни Платонов более
всего ценил устойчивый государственный по-
рядок и видел его в соблюдении общеприня-
тых норм законности. И потому — не только
по традиции воспитания, но затем уже опира-
ясь на опыт истории (прежде всего отече-
ственной), — оставался монархистом. Однако
монархистом либерального (так* сказать, ка-
рамзинского) толка — противником самовла-
стья монарха (так же как и лиц, пользовав-
шихся его именем) и злоупотреблений прави-
тельственных чиновников, склонным к пре-
образованиям, но постепенным, идущим
сверху и с должной подготовкой. Революции
и в прошлом и в современную ему эпоху были
чужды его мировосприятию (хотя и притяги-
вали внимание ученого-историка). Безуслов-
но опасными для общества ему представля-
лись люмпены, и особенно популистские по-
пытки вовлечения их в политическую и тем
более в идеологическую борьбу. Неприемле-
мой Платонову казалась и политическая стра-
стность, а письменные источники, ее отра-
жавшие, вызывали настороженную недовер-
чивость. Он избегал участия в политической
борьбе и в сочинениях своих стремился дер-
жаться спокойного тона и сохранять позу
объективности и зависимости лишь от степе-
ни полноты и достоверности доступных ему
источников изучения отображаемых явлений.
Платонову присуща была и просветительс-
кая убежденность российской интеллиген-
ции — вера в то, что распространение просве-
щения является важнейшим условием развития
общественного сознания и закрепления в об-
ществе нравственных начал. Просветительская
деятельность воспринималась как обществен-
ное служение, это предопределяло требова-
тельно серьезное отношение Платонова и к
выбору тематики работы историка, и к при-
емам передачи другим своих знаний и обусло-
вило стремление к подлинной научности, ибо
«только научный труд может быть полезен об-
щественному самосознанию»37.
При подготовке диссертации учитывался,
конечно, и накопленный опыт знакомства с
диссертациями других ученых-гуманитариев,
даже с формулировками их заглавий. И не
случайно и в этом — внешнем — плане выяв-
ляется сближение с Ключевским (отмеченное
уже в историографии). Название магистерс-
кой диссертации «Древнерусские сказания и
повести о Смутном времени XVII века как ис-
торический источник» прямо копирует назва-
ние магистерской диссертации Ключевского
1871 г. — «Древнерусские жития святых как
исторический источник», а в докторской дис-
сертации «Очерки по истории Смуты в Мос-
ковском государстве XVI-XVII вв.» подзаголо-
вок «Опыт изучения общественного строя и
сословных отношений в Смутное время» на-
поминает уже о подзаголовке докторской дис-
сертации Ключевского «Боярская дума. Опыт
истории правительственного учреждения в
связи с историей общества». В то же время
Платонов не мог не обратить внимание на то,
что в докторской диссертации Ключевского (в
отличие от его же магистерской) отсутствует
характеристика привлеченных для изучения
темы источников. М.В. Нечкина, пытавшая-
ся восстановить корпус их по сноскам в кни-
ге Ключевского «Боярская дума», предполага-
ет: «Возможно, он не желал, чтобы этот воп-
рос обсуждался во время защиты»38. Плато-
нов — серьезный знаток новейшей отече-
ственной историографии (в личном архиве его
немало отзывов 1880-х — 1890-х годов на но-
вые издания, конспектов таких трудов, выпи-
сок из них)39, осведомлен был, конечно, что в
литературе «этот вопрос» все-таки «обсуждал-
ся» и Ключевского упрекали в малом знаком-
стве с архивными источниками о повседнев-
ной деятельности Боярской думы. Знамени-
тый историк-архивист академик Н.В. Калачов
избрал даже для речи на торжественном со-
брании Академии наук в 1883 г. тему «О Бояр-
ской думе Московского государства и ее до
нас дошедших докладах» и старался показать,
что некоторые положения книги Ключевско-
го не подтверждаются архивной документаци-
ей40. Существенно и то, что Платонов мог те-
перь опереться уже и на методику и выводы
трудов своих сверстников, изучавших по пер-
воисточникам отдельные стороны социальной
истории России XVI — начала XVIII в. —Д. И.
Багалея, М.А. Дьяконова, А.С. Лаппо-Дани-
левского, П.Н. Милюкова, СВ. Рождествен-
ского, Н.А. Рожкова, С.Н. Середонина, Г.В.
Форстена, Н.П. Чечулина и других; они опуб-
ликованы были в виде монографий и статей (в
основе которых диссертации).
Для Платонова — воспитанника петербур-
гской школы историков едва ли не равно суще-
ственным казались и логика построения самой
ПО

С.Ф. Платонов
исторической конструкции (т.е. концепции,
объясняющей историческое явление и особен-
ности именно такого его развития), и степень
документальной основательности ее во всех де-
талях. В отличие от Ключевского, Платонов
сдержаннее в своих общесоциологических или
политологических (употребляя современную
терминологию) суждениях обобщающего ха-
рактера, но учитывает локальные и временные
(не только разных десятилетий, но* даже разных
лет) признаки изучаемых явлений. Указывает и
документальные подтверждения конкретных
реалий, о которых повествует.
В аспекте источниковедения, точнее ска-
зать, понимания соотношения источникового
базиса и исторического построения, особенно
заметна разница творческих методов Ключев-
ского и Платонова. Для Ключевского при всей
изощренности его источниковедческого мас-
терства и оригинальности приемов наблюде-
ния над прошлым в основе схема (сконструи-
рованная им самим или унаследованная от
предшественников и им лишь усовершенство-
ванная, украшенная). Под этим углом зрения
(и иногда — невольно, быть может, в угоду та-
кой схеме) рассматриваются и подбираются за-
печатленные в источниках факты или реконст-
руируются отсутствующие там. Изображая ту
или иную систему исторических явлений, он
не полагал нужным объяснять степень допус-
тимости привлечения для этого данных, даже
на первый взгляд нелегко сопоставимых, —
разных эпох (скажем, XVI и XVII столетий) или
разных территорий обширного государства, от-
личавшегося неодинаковостью социально-эко-
номического (а иногда даже и государственно-
политического) уровня развития своих частей.
Главное для Ключевского не в отличительных
особенностях и своеобразии комбинации эле-
ментов общественной жизни, а в степени чет-
кости проявления усмотренной им определяю-
щей линии развития.
И «Боярская дума», и «Курс русской исто-
рии» Ключевского на стыке с социологией,
исторической психологией и в то же время с
художественной публицистикой. Платонов
при всем своем уме и литературном даровании
уступал масштабности политологического
мышления и тем более литературно-художе-
ственного таланта Ключевского. Но в фунда-
менте всех построений Платонова — и част-
ных, и даже общей схемы в целом — всегда
собственно источниковедческие наблюдения.
Он побуждал себя к проверке по первоисточ-
никам и осевших уже в сознании историков
положений, сформулированных предшествен-
никами. И потому его конкретные выводы
нельзя было исключить из научной и учебной
литературы даже в период ожесточенной
борьбы с «платоновщиной» Покровского и его
школы. На труды Платонова во многом опи-
рается и обогащенная новыми фактологичес-
кими знаниями и более совершенной методи-
кой исследовательской работы современная
наука (и после издания монографий П.Г. Лю-
бомирова, И.И. Смирнова, В.И. Корецкого,
Р.Г. Скрынникова и др., множества исследова-
тельских статей). Блистательно же написанная
«Боярская дума» Ключевского, ставшая вехой
в развитии нашей исторической мысли, собы-
тием в общественной и литературной жизни
начала 1880-х годов, нечасто цитируется в на-
учной литературе.
Докторская диссертация Платонова и по
сей день остается первоосновой знаний о Рос-
сии второй половины XVI — начала XVII в.
Для характеристики этого труда допустимо ис-
пользовать слова самого Платонова об «Исто-
риях» Карамзина и Соловьева и их значении
в отечественной историографии: «Истории»
Карамзина и Соловьева явились с цельными
воззрениями на русскую историческую жизнь,
воззрениями, которые для своего времени
представляли новизну, давали толчок науке» и
в то же время «внесли в науку так много ма-
териала, что стали на долгое время в ряд «ис-
точников» для истории»41. Это — слова рецен-
зии 1891 г. на третий том «Истории России»
Д.И. Иловайского. Можно думать, что уже
тогда Платонов сформулировал идеал истори-
ческого исследования, к осуществлению кото-
рого стремился при выборе темы своей второй
диссертации и в период ее подготовки. Пожа-
луй, именно с этой книги Платонова так яв-
ственно прослеживается та особенно плодо-
носная линия развития нашей науки (и, в ча-
стности, практики подготовки диссертаций),
когда исследование собственно историческое
совмещается с собственно источниковедчес-
ким (а то и археографическим) — в области
филологических наук это связано с творче-
ством великого современника Платонова ака-
демика Шахматова.
В Автобиографии академик Платонов
счел необходимЫхМ особенно подробно оста-
новиться на истории написания докторской
111

С.Ф. Платонов
диссертации и обосновании се главных выво-
дов, полагая, что именно эта монография
«была высшим научным достижением всей»
его жизни и определила его место «в кругу
деятелей русской историографии»42. Плато-
нов решил сосредоточить внимание на внут-
ренней жизни России, на «изображении де-
ятельности руководивших общественной
жизнью кругов и на характеристике массовых
движений». В пояснение авторских намере-
ний он и дал своему труду второе, поясни-
тельное заглавие, чтобы всем ходом изложе-
ния подвести читателя к основному выводу —
о перемене господствовавшего класса в госу-
дарстве и о влиянии этой перемены на общий
правопорядок XVII в. А для того чтобы удос-
товерить в том, что «Смута была органичес-
ким явлением в жизни Москвы» и России в
целом, а не результатом внешних влияний
польских интриг и политики папской курии
(такое распространенное мнение о «случай-
ности» Смуты обосновывалось, в частности,
в очень популярных в ту пору сочинениях
Н.И. Костомарова), обстоятельно исследовал
социальную историю Московского государ-
ства перед Смутою.
Во вводной части диссертации, посвящен-
ной предпосылкам Смуты в XVI столетии,
Платонов первоначально предполагал лишь
«воедино свести результаты трудов» предше-
ственников, однако по мере углубления ис-
следования оно разрослось в имеющий и
большое самостоятельное значение «сложный
трактат по внутренней истории Московского
государства XVI в.».
Впервые было дано общее описание всех
регионов государства, в которых характеризо-
вались местные отличия. Это были цельные ха-
рактеристики природных особенностей, соци-
ального и хозяйственного строя, степени насе-
ленности, политического настроения, т.е. с до-
статочной степенью конкретности показана
«реальная обстановка, в которой развивалось
то или иное действие Смуты». Эта глава стала
школой для многих, занимавшихся затем и ис-
торией допетровской Руси, и исторической гео-
графией, и краеведением. Во второй главе ис-
следовался кризис, охвативший во второй по-
ловине XVI в. центральные и южные области
государства. Политическая сторона кризиса
давно уже привлекала внимание и ярко изоб-
ражена была Ключевским (борьба царя с кня-
жеской знатью, состав и землевладение знати,
идеология противников, отраженная в публи-
цистике, и пр.). Но, проверяя выводы Ключев-
ского, Платонов «неожиданно для самого себя
встретился с целым рядом мелочных и разроз-
ненных данных, которые при их надлежащей
комбинации дали возможность осветить новым
светом значение давно известной и все-таки
загадочной «опричнины» Ивана Грозного». Эти
формулировки Платонова показательны для
понимания и им самим методики своей рабо-
ты и различия ее и исследовательских приемов
Ключевского.
Платонов установил, что в распоряжение
нового «опричного» двора попало около поло-
вины государства, и это были «наиболее до-
ходные торговые пункты» и родовые земли
знати. Путем раздробления крупных вотчин,
пользовавшихся правами льготного землевла-
дения, уничтожался материальный базис ро-
довой знати, а казни и ссылки удаляли ее от
дворца и высших учреждений — и тем самым
опричнина определялась как «обдуманная си-
стема мероприятий», направленных против
«политически и социально влиятельной» ари-
стократии. Это привело к возвышению полу-
чивших и ее земли, и казенные земли незнат-
ных дворян, вполне зависимых от верховной
самодержавной власти. Такова, по Платонову,
«политическая сторона» кризиса в государстве
в последнюю треть XVI в.
«Социальную сторону» его историк видел в
условиях, вызывавших перемещение крестьян-
ской трудовой массы из центра государства на
окраины, так как «рост мелкого землевладения
тогда связан был органически с ростом крепо-
стного права на крестьян». Трудовая масса ос-
тавалась в покое лишь в Северном Поморье,
где не было помещиков и крепостного права.
Явным становилось общественное брожение —
недовольство и верхов общества (страдавших
от террора и потери земель), и среднего класса
«помещиков» (терпевших от ухода рабочей
силы), и низов общества, недовольных и пра-
вительством, и землевладельческими классами.
Особенно много недовольных концентрирова-
лось близ границ государства, в «диком поле»,
где селились бродячие «казаки». Первая часть
«Очерков» «Московское государство перед
Смутой» давала читателю, по словам самого ав-
тора, «понятие о реальной общественной об-
становке, в какой возникла и развилась Сму-
та». Выводы эти оказали несомненное влияние
на историографию и публицистику последую-
112

С.Ф. Платонов
щего времени, даже на труды старших совре-
менников историка.
Во второй части книги изображается «по-
степенное, по трем периодам развитие Смуты».
В первый период происходила борьба претен-
дентов за московский престол, закончившаяся
воцарением В.И. Шуйского — «период борьбы
династической». Второй период — «период
борьбы социальной». Это — время «движения
низших слоев населения против высших, не-
имущих и обездоленных против богатых и
знатных». Верхи не предвидели, что «народная
масса, неосторожно поднятая на защиту тех
или иных династических интересов, может
подняться и по собственному побуждению для
своих классовых достижений». Платонов де-
тально изображает и «стихийное движение
масс», и деятельность самозванцев, и вмеша-
тельство соседних государств, приведите к
разделению власти в стране между нескольки-
ми правительствами, когда «политическая са-
мостоятельность Московского государства
была утрачена, внутри господствовал анархия
и разбой».
Третий период Смуты — «период борьбы за
национальное освобождение». До Платонова
только Соловьев сумел с определенной после-
довательностью изобразить события тех лет (в
многотомных «Историях» Татищева, Щербато-
ва и Карамзина изложение из-за кончины ав-
торов прерывалось как раз на этих событиях).
Платонов показал, что «общенациональный
порыв» борьбы с интервентами «на мотивах
национально-религиозных» «не погасил клас-
совой вражды». Охарактеризовал он и насилия
пришельцев-иноземцев и «грабежи казачества»
и объяснил, почему лозунгом нового Нижего-
родского ополчения «кроме национального ос-
вобождения стала борьба с казачеством за об-
щественный порядок». Это объединило «под
одними знаменами поместное дворянство, го-
рожан и свободных крестьян северных облас-
тей, то есть средние классы, представителей
мелкого служилого землевладения, торгового
капитала и мелкой промышленности». «Смена
правящего класса в стране, старой знати —
средними классами» — «главное последствие
Смуты». Низам общества не удалось «достиг-
нуть своей цели — упразднения старого крепо-
стного общественного строя», средние же клас-
сы, поддерживавшие правительство первых
Романовых, закрепили свое командное поло-
жение в стране Соборным уложением 1649 г.
Платонов имел право писать не без гордо-
сти в Автобиографии: «успех моих «Очерков»
был несомненен. Критика признала за ними
не только ценность исторических наблюде-
ний и выводов, но и литературное достоин-
ство и даже художественность изложения». И
приводит цитату из отклика А.Е. Пресняко-
ва на третье издание «Очерков» в немецком
издании 1911 г.: «В «Очерках» ясно проявля-
ется личность Платонова как ученого. Вни-
мательный и чуткий исследователь стремит-
ся здесь получить конкретное и детальное
представление об интересующих его событи-
ях. Из мозаики мелких, почерпнутых из раз-
личных источников фактов он создает — все-
гда на строго документальной основе — свою
характеристику и описание событий с такою
точностью обобщения, что сообщенное им в
изобразительном и повествовательном отно-
шениях выглядит как художественное произ-
ведение. Эта научно-историческая нагляд-
ность свойственна характерной для Платоно-
ва чрезвычайно далеко идущей дедукции; его
труды, между прочим, представляют чрезвы-
чайный интерес и в качестве материала для
изучения психологии и методологии форми-
рования исторических понятий»43.
В то же время и сами «очерки по истории
Смуты» (так же как и достаточно подробное
изложение их содержания и выводов в «Лек-
циях по русской истории» Платонова) оказы-
вали значительное влияние на «формирова-
ние» и представлений о России XVI — XVII
веков и «исторических понятий». Это явствен-
но прослеживается в статьях о земских собо-
рах, появившихся в широкой прессе в связи с
обсуждением вопроса о созыве и работе Госу-
дарственной думы, в частности, в статье «Зем-
ский собор и наша политика» в большевистс-
кой газете «Вперед» (в марте 1905 г.), которую
тщательно редактировал В.И. Ленин44. Дума-
ется, что можно усмотреть знакомство с рас-
суждениями Платонова и в ленинском обо-
сновании понятия «революционная ситуация»
и ее характерных черт: общенациональный
кризис, затрагивающий интересы всех обще-
ственных классов, и взаимосвязанные три ус-
ловия — кризис верхов, обострение бедствий
угнетенных классов, повышение активности
народных масс. (Интерес четы Ульяновых к
книгам Платонова несомненен: в их библио-
теке в Кремле три книги историка, изданные,
правда, уже в 1923 г., — и среди них научно-
113

С.Ф. Платонов
популярный очерк «Смутное время» и сбор-
ник 1922 г. в честь Платонова45). И уж безус-
ловно это заметно в написанных сразу после
гражданской войны мемуарах генерала А.И.
Деникина об этих годах, даже нарочито под-
черкнуто в названии «Очерки русской смуты».
И вообще едва ли не популярностью сочине-
ний и взглядов Платонова объясняется столь
широкое распространение понятий «Смутное
время», «Смута» для обозначения событий
первой четверти XX в.; а когда Платонова на-
зывали «историком» Смутного времени»
(именно под таким заголовком напечатана46
написанная в зарубежье вскоре после кончи-
ны историка статья его ученицы A.M. Петрун-
кевич), то подразумевали, возможно, не толь-
ко далекую эпоху, ставшую предметом его ис-
следования, но и современную ученому, обус-
ловившую и тематику его творчества, и его
жизненный путь.
В Автобиографии Платонов отмечает, что
после защиты второй диссертации и переизда-
ния монографии через два года (в 1901 г.) его
«ученое имя было установлено твердо». И «со-
действовал» этому «еще и тот факт, что начи-
ная с 1899 г.» стали выходить печатные издания
его «Лекций по русской истории». В 1903 г.
Платонов выпустил отдельной книгой «Статьи
по русской истории (1883-1902)» — в сборник,
по его словам, включено «все написанное ав-
тором по русской истории», кроме диссерта-
ций, предисловий к изданным текстам истори-
ческих памятников и некоторых рецензий».
Воистину рубеж столетий оказался звездным
временем Платонова! «Начался новый период»
жизни историка, который завершился в канун
революционного 1917 г.
Это были годы преимущественного сосре-
доточения ученого на учебно-просветитель-
ской работе. Но для Платонова она была не-
отторжима от исследовательской. Хотя в пер-
вые два десятилетия XX в. Платонов не вы-
пускал новых монографий, даже написанных
в научно-популярной форме, постоянно вы-
ходили из печати статьи и рецензии, доку-
ментальные публикации. И, как выяснилось
позднее, статьи тех лет стали основой книг
1920-х годов.
Некоторые исследовательского характера
статьи были написаны «по связи» с большой
книгой «Очерков» о Смутном времени. Сам
автор выделяет среди них две крупные по
объему работы 1905-1906 гг. В одной Плато-
нов вернулся «к старейшей своей теме — к
«Земским соборам» и дал их общую историю
в свете новых исторических данных», особен-
но о соборах середины XVII в. Опираясь на
«архивные находки», он старался «упразд-
нить» господствовавшее в историографии
мнение, «что земские соборы естественно заг-
лохли вследствие внутреннего ничтожества»,
и полагал, что «настоящей причиною прекра-
щения соборов был страх перед ними прави-
тельства и его стремление к бюрократизации
управления»47. Тематика статьи и именно та-
кая постановка вопроса казались особенно
актуальными (если пользоваться привычной
ныне лексикой) в 1905 г., когда в обществе и
в печати много говорили о земских соборах48.
Сам Платонов полагал, что статья сослужит
весьма полезную службу в деле выработки
правильных взглядов на историю, а через это
и на современность49.
«Актуальной» становилась и статья «Мос-
ковское правительство при первых Романо-
вых», обосновывавшая и развивавшая мысли,
«сжато» высказанные в заключение «очерков».
Основной задачей было установление состава
правительственной среды в царствование Ми-
хаила Федоровича. Историк решительно опро-
вергал мнение о том, что царь Михаил был
формально ограничен боярами, и тем самым,
устранил возможность опоры на исторический
прецедент законодательного ограничения са-
модержавной власти Романовых уже в началь-
ный момент правления династии. Но в самом
«смысле поставленной темы» можно было ус-
мотреть и намек на современных правителей:
Платонов объяснял, что деятельность подобно-
го царя — «фигуры крайне бледной», «можно
осветить, ...только установив, кто и как влиял
на него самого и на ход дел», и показывал, что
«новая придворная и чиновная знать» Михаи-
ла — это «в значительном проценте лица,
пользовавшиеся... сомнительной репутацией»,
и их влияние на общий характер правитель-
ственной деятельности того времени было бе-
зусловно вредно и подготовило революцион-
ные вспышки середины XVII в. Такие сообра-
жения тоже влекли к определенным ассоциа-
циям с современностью.
Конечно, Платонов, хорошо знакомый с
русской литературой и в юные годы имевший
даже намерение стать писателем, понимал зна-
чение «эзопова языка» публицистики и худо-
жественной литературы в развитии обществен-
114

С.Ф. Платонов
ного сознания в России XIX в. и не мог не
предвидеть попыток под таким углом зрения
читать и его ученые труды. Но, думается, что
главным для него было стремление предста-
вить серьезно значимый исторический матери-
ал о тех явлениях прошлого, которые волнуют
общественность. И при этом не только удов-
летворить любознательность интересующихся
историей (или сравнительным рассмотрением
настоящего и прошлого), но и помазать пример
источниковедческого подхода к таким вопро-
сам и уже тем самым противопоставить осно-
вательные выводы исследователя скороспелым
суждениям о «модной» сравнительно-истори-
ческой тематике, которыми торопятся делить-
ся в прессе и в лекциях.
Это побуждало Платонова публично выс-
казываться и в дни «исторических юбилеев»,
когда обычно появляется немало и научных
и публицистических работ — статьи «К 200-
летию Петербурга» 1903 г. «К истории Пол-
тавской битвы» 1909 г., (тогда же и статья
«Личность Петра Великого» в «Полтавском
сборнике»), «Боярская дума — предшествен-
ница Сената» в юбилейной «Истории Пра-
вительствующего Сената за двести лет» в
1911 г., «Священной памяти двенадцатый год»
в 1912 г., «Вопрос об избрании М.Ф. Романо-
ва в русской исторической литературе» в
1913 г. То же относится и к историографичес-
кой проблематике и современным историчес-
ким исследованиям: ученый откликнулся ре-
цензиями на самые значительные книги тех
лет, продолжая линию, характерную для его
творчества уже в предыдущее десятилетие. В
1890-х годах он опубликовал рецензии на кни-
ги Н.Д. Чечулина о городах XVI в. и внешней
политике времени Екатерины II, СМ. Сере-
донина о сочинении Флетчера, на отдельные
книги многотомника Н.П. Барсукова «Жизнь
и труды М.П. Погодина», III том «Истории
России» Д.И. Иловайского и др.; в архиве ис-
торика немало неизданных рецензий тех лет.-
В первые десятилетия XX в. напечатаны ре-
цензии на книги А.Е. Преснякова о княжом
праве Древней Руси (1909), М.М. Богословс-
кого о земском самоуправлении на русском
Севере в XVII в. (1914), М.В. Клочкова — о
правительственной деятельности времен Пав-
ла 1 (1917) и др. Выступил историк (в 1911) и
со статьями о своих знаменитых предшествен-
никах Карамзине и только что скончавшемся
Ключевском.
Продолжается публикация и малых форм
исследований (основанных обычно на архи-
вных материалах) о России XV1-XVII вв. и об
источниках ее изучения (и актовых, и нарра-
тивных) — и особенно о выдающихся деятелях
той поры. Новизна подхода обнаруживается и
в «юбилейных» выступлениях — так, в статье о
Полтавской битве ученый «вопреки всем рус-
ским военным историкам» решился утверж-
дать, что в кампании 1708-1709 гг. боевая ини-
циатива принадлежала Карлу XII, и тем еще в
большей мере выявлялась «мастерская страте-
гия Петра»50.
А в «Слове» в Остафьево в день открытия
памятника Карамзину выступил против тех,
кто, подобно П.Н. Милюкову, стремился
«развенчать» великого Историографа, и
опять-таки вопреки мнению многих ученых
и публицистов рубежа XIX и XX в., обосно-
вывал мысль, что деятельность Карамзина
проникнута «целостным единством умонаст-
роения» и «самая суть мировоззрения» Исто-
риографа «в гармоническом соединении «ев-
ропеизма» и «патриотизма», что и дало «та-
кой успех произведениям Карамзина среди
современного ему общества», «в произведе-
ниях своих Карамзин вовсе упразднил веко-
вое противоположение Руси и Европы»51. В
письме того же времени, рассказывая о под-
готовке «Слова», Платонов отметил: «Сам я
только тогда ясно стал представлять себе Ка-
рамзина, когда додумался до изложенных в
речи мыслей». Юбилейные выступления для
Платонова не были обязательными дежурны-
ми и по существу пустыми выступлениями
именитого эрудита и оратора, это — всегда
акт нового творчества! Платонову дорога
была не только его ученая репутация «князя
науки» (выражение гр. С.Д. Шереметева)52,
но и самоуважение, и выступления станови-
лись важными и для самого себя проверками
творческого потенциала.
Следует иметь в виду, что эти публичные
выступления — печатные и лекции на опреде-
ленную тему — имели место тогда, когда из
года в год возрастала известность Платонова.
Перерабатывался и заново издавался его курс
лекций в высших учебных заведениях, а затем
и учебник для средней школы. Творчество
Платонова неотрывно связано с преподавани-
ем — преподавательская деятельность нередко
побуждала его к исследовательским изыскани-
ям, а новое истолкование исторических явле-
115

С.Ф. Платонов
ний исследователь проверял восприятием сту-
денческой аудитории.
Начал преподавать Платонов почти одно-
временно — в 1882 — 1883 гг. — и в средних, и
в высших учебных заведениях. И это обстоя-
тельство не могло не оказать существенного
влияния на формирование его методических
приемов — он получил сразу же возможность
ощутить степень допустимости вузовских при-
емов преподавания в школьной программе,
взаимосвязь преподавания на разных ступенях
восприятия учащимися.
Широкая историческая и филологическая
подготовка, дарование и оратора, и методи-
ста способствовали тому, что он стал одним
из самых почитаемых преподавателей част-
ных гимназий, Александровского (бывшего
Царскосельского) лицея, влиятельным чле-
ном Ученого комитета Министерства народ-
ного просвещения, в компетенцию которого
входила оценка учебной литературы. Плато-
нова пригласили преподавать историю вели-
ким князьям (детям Александра III Михаилу
и Ольге и племянникам его Дмитрию Павло-
вичу и Андрею Владимировичу). Часто он чи-
тал лекции и в провинции, иногда даже не-
большие лекционные курсы. Маршал Б.М.
Шапошников, вспоминая лекции его 1907-
1908 гг. в Академии Генерального штаба, пи-
сал: «Русскую историю до времен Александ-
ра III читал профессор истории Платонов.
Нужно ли говорить об этом эрудированном
историке? Его лекции были в высшей степе-
ни содержательны, умны и до мелочей под-
готовлены»53.
Платонов проявил и недюжинный талант
организатора: он заведовал кафедрой и был (в
1900-1905 гг.) деканом Историко-филологи-
ческого факультета Санкт-Петербургского
университета. В 1903 г. стал директором сфор-
мированного тогда под покровительством ве-
ликого князя Константина Константинови-
ча — К. Р. — Женского педагогического инсти-
тута. На его долю выпали обязанности не
только обоснования учебных программ и под-
бора преподавателей, но и обеспечение воз-
можности строительства институтского зда-
ния и оснащения его оборудованием, учебны-
ми пособиями. И через несколько лет счита-
ли, что институт превзошел по уровню препо-
давания Бестужевские женские курсы. Ему
предлагали пост Министра народного просве-
щения (об этом писали газеты).
Платонов, как ученый-просветитель, про-
пагандист исторических знаний, всегда осоз-
навал, что история, войдя в обиход культуры
как «художественно-прагматический рассказ
о достопамятных событиях и лицах»54, и во
все последующие времена сохраняла такое же
назначение в представлении широкой публи-
ки. Однако с развитием собственно науки ис-
тории, с совершенствованием се методики
даже в сочинениях и лекциях, рассчитанных
на восприятие тех, кто не имел специальной
научной подготовки, обнаруживается все в
большей мере интерес к ознакомлению с са-
мой системой изучения прошлого — и с пер-
воисточниками знания и приемами их обра-
ботки (это — сфера науки, ныне называемой
источниковедением), и с опытом размышле-
ний о том же предшественников (это уже
сфера науки об истории исторических зна-
ний, исторической мысли — именно приме-
нительно к которой теперь употребляют наи-
менование «историография»). Введение к
«Лекциям» (с авторской самооценкой в скоб-
ках: «Изложение конспективное») включает
два раздела — «Обзор русской историогра-
фии» и «Обзор источников русской истории».
Этому же (особенно историографии) уделя-
ется особое внимание и во многих лекциях —
в указателе имен находим фамилии даже мо-
лодых тогда еще историков.
Платонов задачу свою видел в том, чтобы
дать и «научно точную», и «художественную
картину». В Предисловии к последнему — де-
сятому («пересмотренному и исправленно-
му») — прижизненному изданию своих «Лек-
ций» на родине (датировано 5 августа 1917 г.)
Платонов отмечал, что «в «Лекциях» можно
видеть только тот фактический материал, на
котором обычно строятся курсы автора», ибо
«живое преподавание и научная работа оказы-
вают непрерывное влияние на лектора, изме-
няя не только частности, но иногда и самый
тип его изложения»55, тем более, что Платонов
говорил без записок. Но речь его, вспомина-
ет ученица историка A.M. Петрункевич, «ли-
лась плавно «как по писанному», и не читае-
мые, а говоримые цитаты органически спле-
тались со всем остальным, незаметно создавая
атмосферу эпохи. Получалось своеобразное
художественное впечатление особой «стиль-
ности»56. В Платонове органически совмеща-
лись исследователь, педагог-методист, зани-
мательный рассказчик. И для аудитории раз-
116

С.Ф. Платонов
ного уровня подготовленности притягатель-
ными оказывались для одних фабула сюжета,
для других — образная речь с пленительными
архаизмами-цитатами, для третьих — новизна
вводимого в обиход материала источников
или ученой конструкции, наконец, красота
самой логической системы обоснования сво-
ей мысли.
У Платонова были устойчиво сложившие-
ся представления о задачах занятий российс-
кой историей и о результативных формах пе-
редачи этих исторических знаний. Наиболее
сжато сформулированы такие его представле-
ния во введении к «Лекциям по русской исто-
рии». Платонов четко различает задачи исто-
рии и социологии. Социология призвана рас-
крывать «общие законы развития обществен-
ной жизни вне приложения их к известному
месту, времени и народу». История же, по его
убеждению, «есть наука, изучающая конкрет-
ные факты в условиях именно времени и ме-
ста, и главной целью се признается система-
тическое изображение развития и изменений
жизни отдельных исторических обществ и
всего человечества».
Чтобы успешно осуществить такие намере-
ния и «дать научно-точную и художественно-
цельную картину какой-либо эпохи народной
жизни или полной истории народа, необходи-
мо: 1) собрать исторические материалы; 2) ис-
следовать их достоверность; 3) восстановить
точно отдельные исторические факты; 4) ука-
зать между ними прагматическую связь и 5)
свести их в общий научный обзор или в худо-
жественную картину... Те способы, которыми
историки достигают указанных частных целей,
называются научными критическими приема-
ми», и они «совершенствуются с развитием ис-
торической науки». Однако историки «не со-
брали и не изучили еще всего материала», под-
лежащего их ведению, «и потому история не
достигла еще результатов, каких достигли дру-
гие более точные науки», но история — «наука
с широким будущим».
«Конечной целью русской историографии»
для Платонова «всегда остается построение си-
стемы местного исторического процесса», «за
простым анализом явлений, имевшим целью
указать их причинную последовательность»,
открывается «широкое поле — исторический
синтез».
Построением системы исторического про-
цесса собственно русской историографии раз-
решается, по его мнению, «и другая более
практическая задача, лежащая на русском ис-
торике». Согласно «старинному убеждению»,
«национальная история есть путь к националь-
ному самосознанию», ибо знание прошлого
помогает понять настоящее и объясняет зада-
чи будущего». «При этом, — подчеркивает
Платонов, — нет нужды вносить в историогра-
фию какие бы то ни было предвзятые точки
зрения; субъективная идея не есть идея науч-
ная», исследователь обязан оставаться «в сфе-
ре строго научной»57.
Такая по существу самохарактеристика ис-
торика вполне соответствует тому, что написал
о Платонове А.Е. Пресняков в так понравив-
шейся ему статье для немецкого издания:
«Платонов всегда считал, что главная задача
историка — определить общие руководящие
линии исторического процесса, которыми
наша нация дошла до своего нынешнего со-
стояния... Уяснение этого процесса Платонов
считает обязанностью национальной истори-
ографии, от каковой общество вправе ждать
ТАКОГО ПОЗНАНИЯ СВОЕГО ПРОШЛОГО,
которое помогло бы ему (обществу) понять
современность и задачи будущего... Сергей
Федорович считал, что задача историка не в
том, чтобы ИСТОРИЧЕСКИ ОБОСНОВАТЬ
свои политические или социальные взгляды,
а в том, чтобы изобразить главные моменты
исторической жизни общества, дать ему то ра-
зумное знание о себе самом, применение ко-
торого к текущей жизни будет уже делом са-
мого этого общества»58.
К тому времени, когда Платонов занялся
изучением школьных учебников истории и
тем более когда сам приступил к созданию та-
ких учебников, имелся уже серьезный опыт
составления учебников для средних учебных
заведений крупнейшими учеными — специа-
листами по всеобщей истории (П.Г. Виногра-
довым, Р.Ю. Виппером, Н.И. Кареевым и др.).
Платонов как будто первым из выдающихся
исследователей — профессоров русской исто-
рии предпринял попытку создать школьный
учебник, опираясь прежде всего на материал
вузовского лекционного курса, т.е. на подлин-
ыонаучиой основе. Он избегал и легенд, и
анекдотов, и «рептильно-патриотической ли-
рики»59, и сокрытия фактов (характерных для
других учебников, особенно при отборе мате-
риала о новейшем времени), и тенденциозно-
го субъективизма. Учебники его благодаря
117

С.Ф. Платонов
продуманной и доходчивой системе построе-
ния стали по существу одновременно и посо-
биями по формированию логики научного
мышления.
Методисты и педагоги-практики признали
учебник «самым подходящим для школы» (что
отражено и в рецензиях 1909-1910 гг.)60. Анке-
тирование среди педагогов в 1912 г. свидетель-
ствовало, что учебник Платонова стал попу-
лярнейшим пособием по русской истории61.
П.Н. Милюков в статье-некрологе 1933 г. так
оценивал «Лекции по русской истории» и
«Учебник русской истории для средней шко-
лы»: «Обе книги сделались классическими;
этим они обязаны ясности стиля, сдержанно-
сти суждений и соответствием с общеприняты-
ми в то время требованиями от русского ис-
торического учебника. Автор старается со-
хранить полную объективность»62. Именно
по этим книгам обучали россиян зарубеж-
ных, в послереволюционной эмиграции. В
последние годы учебники стали переизда-
ваться и в нашей стране, и они по-прежнему
признаются недосягаемыми пока образцами
методического совершенства.
И пригласили Платонова преподавать ве-
ликим князьям не потому, что именно его об-
щественно-политические взгляды казались
особенно близкими воззрениям императорс-
кой фамилии, а как наиболее видного знато-
ка отечественной истории и непревзойденно-
го методиста ее преподавания. Платоновский
же Учебник для средних школ вызвал небла-
гоприятные отзывы в высших сферах. Исто-
рик в Автобиографии приводит обнаружен-
ную архивистами в бумагах Николая II его за-
писку о профессорах русской истории, где чи-
таем: «Вполне приличен также и профессор
Платонов, обладающий огромной эрудицией;
но он сух и уж несомненно весьма мало сочув-
ствует культу русских героев; конечно, изуче-
ние его произведений не может вызвать ни
чувства любви к отечеству, ни народной гор-
дости». И вслед за тем добавляет, резюмируя:
«По счастью, мне чаще приходилось о себе
слышать иное мнение»63.
Можно полагать, что Платонов отдавал
столько сил не только преподавательской, но
и организационно-педагогической работе и
потому, что был отодвинут от Академии наук.
В Москве, оставшейся после перевода столи-
цы на берега Невы «порфироносной вдовой»,
средоточием научной жизни был Московс-
кий университет, затем и другие высшие
учебные заведения, в Петербурге же в обла-
сти гуманитарных знаний — Академия наук.
В Петербурге в дореволюционные годы было
два лидера: в «академической среде» акаде-
мик А.С. Лаппо-Данилевский, в «профессор-
ской» и для более широкой общественнос-
ти — Платонов. И между Платоновым и Лап-
по-Данилевским и его окружением (к кото-
рому принадлежали академики-гуманитарии
С.Ф. Ольденбург — непременный секретарь
Академии наук, А.А. Шахматов, М.А. Дьяко-
нов, из негуманитариев такой знаменитый,
как В.И. Вернадский) сложились непростые
отношения. Это было настолько общеизвес-
тно, что А.Е. Пресняков (пожалуй, един-
ственный из крупных ученых, который, буду-
чи учеником Платонова по университету, а
затем сотрудником его по публикаторской
работе, оказался близок и с Лаппо-Данилев-
ским) в вышедшей в 1922 г. книжке о Лаппо-
Данилевском писал о «личном отчуждении»
того от «дружеской среды, в которой цент-
ральным лицом был и оставался С.Ф. Плато-
нов», и что Лаппо-Данилевскому было «тяго-
стно чрезмерное слияние и сплетение личной
близости с деловым научным общением»64.
Даже в заключении — уже в январе 1930 г. —
в собственноручных показаниях Платонов не
удержался от выражения своего отношения к
некоторым академикам и к системе их избра-
ния в Академию наук: «Нужно сказать, что
условия и система выборов академиков в до-
революционном прошлом давали широкую
возможность посторонним и персональным
влияниям. Благодаря таким влияниям про-
шли в академики такие научные работники,
которые в нормальных условиях, конечно, не
должны были бы быть выбраны»65. И дей-
ствительно, Платонова избрали членом-кор-
респондентом Академии наук лишь в 1909 г.
В упомянутом сборнике 1911 г. в честь Пла-
тонова нет среди авторов академиков тех лет,
хотя открывают книгу сочинения президен-
та Академии наук великого князя Константи-
на Константиновича Романова: историк был
частым гостем в его доме, ездил вместе с ним
в Суздальский край в 1908 г. Имело значение
и то, что общественно-политические пози-
ции «государственника» Платонова казались
более консервативными сравнительно со
взглядами академиков, которые поддержива-
ли кадетов. (Это отражено и в дневниковых
118

С.Ф. Платонов
записях К.К. Романова времени революции
1905-1907 гг.)66.
Когда Платонова 12 января 1930 г. арес-
товали, на вопрос о «партийности» он отве-
тил: «Никогда ни в каких партиях не состо-
ял», а на вопрос «политические убежде-
ния» — «аполитичен»67. И это характерно и
для жизненного пути, и для творчества уче-
ного, вернее сказать, для понимания этого
самим Платоновым. Это соответствует и
тому впечатлению, которое осталось у млад-
шего его современника П.Б. Струве. Одна-
ко вряд ли случайно и то, что в мнении ши-
рокой общественности Платонов слыл мо-
нархистом, даже «махровым монархистом».
Он был убежденным сторонником строгой
законности на основе государственных по-
становлений и противником неподготовлен-
ных реформ. И не скрывал своих опасений
относительно будущего России, чувствуя, как
ослабевают дорогие ему привычные устои об-
щественно-политической жизни и утрачива-
ется уважение к ним. И тот же П.Б. Струве
вспоминал: «Меня поразил, — пишет он, —
глубокий фаталистический пессимизм в
оценке того чисто «психологического» кри-
зиса, который переживала Россия и который
к тому времени как бы воплотился в бес-
смысленно-роковую и фатально-бессмыс-
ленную фигуру Распутина. Я знал, что Пла-
тонов был всегда «правым», что оппозиция
императорскому правительству и даже фрон-
дерство против него были Сергею Федорови-
чу совершенно чужды. Но именно потому
меня поразил его глубокий, прямо безотрад-
ный пессимизм в оценке того, куда идет Рос-
сия. Платонову чуялся — таков был смысл
его резко откровенных рассуждений и харак-
теристик, — кровавый дворцовый переворот
в стиле XVIII, но в атмосфере XX века, с уже
разбуженными, но отнюдь еше не дисципли-
нированными массами, с государственным
отщепенством интеллигенции, не видевшей
той пучины, к которой она неслась с каким-
то страстным упоением отчаяния. Не я начал
разговор. Его навел сам Платонов, точно у
него, как у историка, была потребность выс-
казаться передо мной как недавним редакто-
ром «Освобождения» и еще более недавним
участником сборника «Вехи». Он говорил от-
рывисто, неровно, ничуть, однако, не стесня-
ясь обстановки трамвая, в котором кроме
нас, было много пассажиров»68.
В апреле 1930 г. в собственноручных показа-
ниях Платонов отмечает: «По своему воспита-
нию, и в кругу моих исторических занятий, я, ес-
тественно, жил монархическими взглядами. Но
1905 год и безобразия последующих лет (Гермо-
ген, Распутин и пр.) уничтожили во мне всякое
уважение к династии»69. Вероятно, он тоже со-
знавал подобно прозорливому Ключевскому, что
«нужда реформ назревает раньше, чем народ со-
зревает для реформ» (дневниковая запись 20 ян-
варя 1911 г.70), и очень опасался последствий это-
го.
Вероятно, эти-то ощущения укрепили Пла-
тонова в решении уйти в отставку. Письма ис-
торика к графу С.Д. Шереметеву свидетель-
ствуют о том, что уставший от административ-
ной службы Платонов еще в 1909 г. мечтал «о
перемене деятельности, о смене ... боевого и
хлопотливого директорства на что-либо более
спокойное. И, когда Шереметев написал ему о
возможности стать директором Императорской
публичной библиотеки, считал это «пределом
мечтаний». (Вакансия тогда не открылась.) В
сентябре 1912 г. Платонов писал: «Начинаем
зиму в предчувствии университетских ослож-
нений. Науку у нас куют три молота: кадетские
профессора, одичалая молодежь и министр
Кассо. И все трое дробят стекло, но не куют
железа. Это одна из наибольших тем нашей со-
временности, она поддерживает во мне реши-
мость при первой же возможности уйти в «чи-
стую»71. Имело, конечно, значение и то, что в
июне 1915 г. скончался покровительствующий
его институту великий князь Константин Кон-
стантинович.
Уходя в отставку тайным советником, Пла-
тонов мудро предусмотрительно отказался от
принятого в таких обстоятельствах, согласно
обычаям императорских властей, очень высо-
кого должностного вознаграждения. A.M. Пет-
рункевич пишет: «Вознаградить его хотели
привычным почетным отличием: сенатор-
ством, опекунством или креслом в Государ-
ственном совете. Опрошенный по этому пово-
ду, он ответил: «Я ничего не хочу. Я хочу остать-
ся просто Русским Историком Платоновым»72.
В Автобиографии Платонов пишет: «В 1916
году исполнились все сроки, дававшие мне
право на получение пенсии; кроме того, я имел
определенный литературный доход. Я решил-
ся поэтому выйти в отставку, стать приватным
человеком и отдать остаток жизни науке и пу-
тешествиям, которые очень любил. До той
119

С.Ф. Платонов
поры я видел, пользуясь летними каникулами
для поездок, западноевропейские страны, Кон-
стантинополь и Грецию; много ездил по Рос-
сии — от Соловецких островов и Архангельска
до Батума и Южного Урала. Теперь мне хоте-
лось посетить Сибирь и, в первую очередь, Ал-
тай, о красотах которого я много слышал. С
июня 1916 г. я освободился от службы, и за
мною осталось только небольшое число лекций
в университете и в институте. С большим удо-
вольствием провел я зиму 1916-1917 гг. в поло-
жении свободного человека; но это удоволь-
ствие было недолговечно: переворот 1917 года
поставил меня снова в ряды повседневных ра-
ботников»71.
Платонов сменил казенную квартиру на
просторную собственную на Каменноостровс-
ком, куда он и переехал со своим большим се-
мейством. По-видимому, именно к предрево-
люционной зиме относится описание журфик-
сов в квартире у Платонова (в среде профессо-
ров в обычае были до революции собрания в
фиксированный день недели). У Платоновых
собирались по средам раз или два раза в месяц
коллеги-историки, прежде всего его ученики и
получившие степень магистра (некоторые име-
ли уже заметное имя в науке) А.Е. Пресняков,
СВ. Рождественский, М.А. Полиевктов,
П.Т. Васенко и те, кто составлял «кружок мо-
лодых» — А. И. Андреев, С.Н. Вал к, А. А. Вве-
денский, А.И. Заозерский, П.Г. Любомиров,
Б.А. Романов. По воспоминаниям одного из
таких «молодых» Г.В. Вернадского — сына ве-
ликого ученого (написавшего под руковод-
ством Платонова диссертацию о масонах в
годы правления Екатерины II, защищенную за
несколько дней до Октябрьской революции, а
позднее профессора Йельского университета,
создателя знаменитой зарубежной школы спе-
циалистов по истории России), гости сначала
находились в гостиной, а затем с приходом зав-
сегдатаев переходили в общую столовую, где
был накрыт стол с бутербродами и печеньями
и за самоваром сидели супруга и дочь Плато-
нова, тоже историки. Беседовали и на научные,
и на житейские темы. Когда беседой овладевал
хозяин дома, разговор становился общим. Под
конец вечера обычно просили Платонова по-
делиться воспоминаниями — «довольно часто
он рассказывал о своих поездках по старым го-
родам и монастырям в поисках древних руко-
писей. Рассказывал он необыкновенно ярко и
увлекательно»74.
Пока трудно утверждать что-либо о том,
чем намерен был, «уйдя в отставку», Платонов
заняться, в плане дальнейшей исследовательс-
кой работы. Однако очевидно то, что начало
новой эпохи в жизни России стало началом и
нового периода творческой биографии Плато-
нова. Необходимость постоянного литератур-
ного и лекторского заработка и впервые от-
крывшиеся научно-организационные перспек-
тивы, особенно в связи с избранием его в
1920 г. действительным членом Академии наук,
думается, в какой-то мере помогли Платонову
столь интенсивно и заметно проявить себя и в
«пенсионном» возрасте.
Понятно, что Платонов — даже при неко-
тором изменении общественно-политических
взглядов и разочаровании в возможностях ди-
настии Романовых управлять Россией — не мог
принять провозглашенную Октябрьской рево-
люцией программу преобразований обще-
ственной жизни. К тому же ни он, ни лица его
окружения не ожидали, что победят именно
большевики и с такой быстротой. «О больше-
визме, признаться, совсем не думалось, и вне-
запное торжество его озадачивало», — писал
Платонов и в собственноручных показаниях
апреля 1930 г.75.
Однако Платонов не стал участвовать в
политической деятельности противостоя-
щих большевикам партий и группировок, не
перешел в стан эмиграции, тем более что
«ломка старого строя, как писал он в Авто-
биографии, пощадила» его и его семью, и
«среди общих лишений, испытанных рус-
ским обществом в период блокады и голо-
да», он «не потерял своей библиотеки и при-
вычной оседлости».
Психологически его работа с советской
властью была облегчена тем, что сразу же, де-
легированный университетом в комиссию по
охране и устройству архивов упраздненных уч-
реждений, он нашел общий язык с ее пред-
седателем Д.Б. Рязановым — «образованным,
благородным и симпатичным человеком» и
был избран его заместителем. (В собственно-
ручных показаниях апреля 1930 г. Платонов
писал: «Следователю я говорил, что с апреля-
мая 1918г. благодаря сближению с Д.Б. Ряза-
новым я вошел в разумение совершившегося,
признал власть и стал работать в Главархи-
ве»)76. После перевода правительственных уч-
реждений в Москву, Платонов стал главой уп-
равления архивами Петрограда, а также про-
120

С.Ф. Платонов
фессором Архивных курсов, директором Архе-
ологического института (до 1923 г.), 31 декаб-
ря 1918 г. избран был председателем Археогра-
фической комиссии (перешедшей затем в ве-
дение Академии наук).
Платонов, еше до революции проявивший
разносторонние дарования администратора в
системе высшего образования, занял теперь
высокое положение руководителя и в Акаде-
мии наук. И он сразу же обрел первенствую-
щее положение в элите академической гума-
нитарной науки Петрограда. Соответственно
изменились и в общественном мнении, и у
него самого представления и о его обязанно-
стях и его возможностях в осуществлении
«долга национальной историографии» — «по-
казать обществу его прошлое в истинном све-
те»77. Это нашло ощутимое выражение в мно-
гообразной — и научно-организаторской, и
научно-просветительской — деятельности —
академика С.Ф. Платонова, но только теперь
начинает становиться предметом специально-
го исследования.
Для того чтобы разобраться в этом, следует
иметь в виду и общественно-политическую по-
зицию историка, и его отношение к научному
наследию, и вообще к культурному наследию и
к тем современникам, которые в его глазах
олицетворяют связь культуры прошлого и на-
стоящего, т.е. к российской интеллигенции, и
представление академика о своем месте в этой
среде и обязанностях, налагаемых на него до-
стигнутым положением, и его понятия о пра-
вах личности и критериях самоуважения — и
ученого, и гражданина.
В 1918-1920 гг., когда, по определению дру-
гого профессора Петроградского университета
философа и историка Л.П. Карсавина, была
предпринята «попытка превратить Россию в
опытное поле для коммунизма»78, Платонов,
убеждаясь в том, что большевики все крепче
утверждают свою власть, видел долг свой в том,
чтобы сберечь наше культурное наследие и
приобщать к нему народ, дабы не прервались
основы связи времен в народной жизни.
Такого рода воззрения были характерны
для немалого числа образованных интелли-
гентов первых послереволюционных лет — и
в обеих столицах, и в провинции. Они пита-
ли, в частности,энтузиазм в работе по охране
памятников истории и культуры и в области
краеведения, развернувшейся в невиданных
прежде масштабах, — тогда было образовано
множество новых музеев, архивов, библиотек,
высших учебных заведений, просветительско-
экскурсионных станций, общественных объе-
динений79.
При этом Платонов не склонен был посту-
питься сложившимися прежде понятиями о
ценностях духовных и даже общественно-по-
литических. Сфера российской культуры — а
значит, и творческой деятельности российс-
кой интеллигенции — оставалась для него
прежней. В те годы она включала и эмигран-
тскую среду (к которой принадлежала к тому
же семья одной из его дочерей — по мужу
Краевич). Следовательно, и его читательским
кругом оставались все причастные к русско-
язычной литературе — и в стране советов, и за
рубежом, более того, все интересующиеся
российской историей, — российские эмигран-
ты справедливо полагали (и писали о том), что
историк рассчитывал и на их восприятие но-
вых его трудов.
Как глава петроградских архивистов, Пла-
тонов и его сотрудники первоначально при са-
мой действенной поддержке Рязанова особен-
но много усилий прилагали для сохранения
архивов дореволюционных учреждений и лич-
ных фондов и коллекций. И сумели спасти от
уничтожения ценнейшие исторические мате-
риалы — учреждения архивного ведомства и
Пушкинский дом приняли на хранение мно-
жество документальных памятников, к пер-
вичной обработке и описанию которых широ-
ко привлекали петроградских интеллигентов.
Для многих будущих видных историков (С.Н.
Валка, Б.А. Романова и др.) и литературоведов
это явилось школой научного творчества. К
руководству отделениями архивов привлекали
и знаменитых уже ученых А.Е. Преснякова,
Е.В. Тарле и др. Петроградские архивисты
приняли действенное участие в подготовке
декретов об архивах 1918-1919 гг., в выработ-
ке правил описания79 и публикации памятни-
ков письменности (и периода средневеко-
вья — актов, летописей и других, и Нового и
новейшего времени — особенно по революци-
онной тематике). Их труды, основанные на
вводимых впервые в научных обиход первоис-
точниках, или даже публикации таких источ-
ников с комментариями становятся обяза-
тельными в периодических изданиях и тема-
тических сборниках — не только в Летописях
занятий Археографической комиссии (ЛЗАК),
но и в других, к возникновению и редактиро-
121

С.Ф. Платонов
ванию которых был в той или иной мере при-
частен Платонов («Русский исторический
журнал», «Дела и дни», «Анналы», «Архив ис-
тории труда в России», «Века» и др.).
В Москве у официальных руководителей и
идеологов архивного дела вызывало насторо-
женность стремление привлеченных к архи-
вной работе лиц сосредоточиться на подготов-
ке документальных публикаций традиционных
видов исторических источников,и исследова-
тельского типа описаний архивных материа-
лов. Вероятно, следует учитывать и то, что По-
кровский ревниво и недоброжелательно отно-
сился к многообразной плодотворной и высо-
ко ценимой за рубежом деятельности Рязано-
ва (к тому времени ставшего во главе основан-
ного им Института Маркса и Энгельса), к его
умению вовлечь в нее людей, далеких от пла-
нов социальных преобразований; и уже по
тому одному «спецы», приближенные Рязано-
вым тогда, когда он руководил архивным де-
лом, казались более других подозрительными.
При прямом вмешательстве помощников
Покровского из Москвы проводилась «чистка»
аппарата Петроградского отделения Центрар-
хива, научных сотрудников вывели из штата,
поскольку «такой институт не предусмотрен
положением Центрархива». Платонов вынуж-
ден был (как и Пресняков) отказаться от служ-
бы в архиве80. А с середины 20-х годов начался
и оказавшийся крайне опасным по своим по-
следствиям конфликт между Центрархивом и
возглавляемыми Платоновым академическими
учреждениями, хранившими документальные
материалы по отечественной истории новей-
шего времени и истории культуры.
Платонов был экспертом в комиссии, за-
нимавшейся в 1921 г. вопросом о передаче
польской стороне документов, оказавшихся в
Петербурге после разделов Польши в конце
XVIII в., и сумел отстоять интересы Петрог-
радской публичной библиотеки. А позднее,
летом 1926 г., способствовал передаче в Пуш-
кинский дом уникальной коллекции матери-
алов Пушкина и о Пушкине, собранной в Па-
риже А.Ф. Онегиным-Отто.
В середине 20-х годов именно у Платонова
сосредоточилось руководство и такими значи-
тельными академическими учреждениями, как
Пушкинский дом (стал директором в августе
1925 г.), Библиотека Академии наук (директор
тоже с 1925 г.)81. Почти сразу после вступления
и эту должность состоялось 9 сентября — в рам-
ках празднования 200-летнего юбилея Акаде-
мии наук — торжественное открытие нового
здания Библиотеки. Платонов стал и председа-
телем академической Постоянной библиотеч-
ной комиссии, руководил составлением Про-
екта основных положений об организации биб-
лиотечного дела в Академии наук. В отчетно-
официальном издании, посвященном деятель-
ности Академии наук в первое десятилетие со-
ветской власти, академик Платонов — автор
статей «История» и «Библиотечное дело». В
первой статье особое внимание уделено рабо-
те Археографической комиссии (собиранию,
описанию, изданию рукописей, подготовке
словарей терминов — исторических, юриди-
ческих, географических — данных по истори-
ческой демографии) и Постоянной историчес-
кой комиссии (долгое время руководимой
скончавшимся в 1919 г. Лаппо-Данилевским),
главой которой в 1920 г. стал тоже Платонов. В
1926 г. обе комиссии слились в Постоянную
историко-археографическую комиссию под
председательством Платонова". И после кон-
чины академика В.А. Стеклова (1926) Платоно-
ва называли как одного из наиболее вероятных
кандидатов в вице-президенты, и многолетний
руководитель работы аппарата служащих Ака-
демии наук академик С.Ф. Ольденбург говорил
супруге: «Если выберут в вице-президенты
Платонова, то он 24 часов не останется непре-
менным секретарем»83.
Платонов отдавал много сил этой работе и
ощущал ее общественную значимость. Харак-
терны фразы в письмах писателю и художнику
М.А. Волошину в Крым, не рассчитанные на
публикацию. 19 апреля 1925 г. он пишет: «Хотя
я дожил уже до старости маститой, но дела и
отношения еще держат меня крепко на извес-
тной почве и в известной среде. Время занято
срочными делами, а ум и сердце связаны ни-
тями, и притом тонкими и цепкими, родствен-
ных и общественных отношений. Не вырвать-
ся никак!..» А в 1926 г.: «...жизнь устроилась
так, что теперь еще меньше досуга и свободы,
чем было в молодости, когда приходилось бе-
гать по урокам. Одно утешение — что стоишь
удела, которому суждено многолетие, т.е. у на-
уки, не эфемерной и не подчиненной минут-
ной моде»84.
Платонов, еще до 1917 г. имевший много
контактов с губернскими учеными архивными
комиссиями и не раз выступавший с лекциями
в провинциальных городах, включается и в
122

С.Ф. Платонов
краеведческую деятельность — в самом Пет-
рограде и его окрестностях, в Пушкинских ме-
стах Псковского края и в более отдаленных от
жительства районах.
Очень заметна роль Платонова в обще-
ственной жизни Петрограда и как лектора — в
Доме ученых, в Доме литераторов и др.: в ар-
хиве ученого сохранились конспекты и тезисы
некоторых лекций (в Петрограде и других го-
родах), извещения о них, афиши (на одной
даже изображение Ивана Грозного). В лекци-
ях он останавливается и на историографичес-
кой традиции, и на современном истолковании
явлений прошлого. И всегда на источниковед-
ческих возможностях исследователя этих явле-
ний, знакомит с новыми результатами архи-
вных изысканий.
То же подчеркивается и в небольших кни-
гах тех лет, рассчитанных на широкую интел-
лигентскую публику. Не имея возможности
переиздать в Советской России (и перераба-
тывать) свой ставший уже знаменитым лекци-
онный курс, ученый издает сравнительно не-
большие книжки, опирающиеся на текст этих
лекций, а также и «Очерков по истории Сму-
ты». Это, как писал он сам в юбилейном из-
дании 1927 г., те части «университетского кур-
са русской истории, которые были результа-
том... самостоятельных изысканий»85. Каждая
из этих книжек, замечает С.Н. Вал к, «давала
нечто новое и свежее»86. В то же время это
было воплощением демократической тради-
ции российской профессуры — знакомить с
достижениями исследовательской мысли и в
научно-популярной форме. Книги эти сразу
же находят отклик в печати — и советской, и
зарубежной. Чуткость к современным обще-
ственным веяниям и способность быстро рас-
познавать исторические сочинения, более
других воздействующие на общественное со-
знание, характерны для Платонова по-пре-
жнему. В заявлении Платонова в Коллегию
ОГПУ, написанном в тюрьме, отмечается: «Я
выбирал для своих публикаций темы такого
рода, чтобы они соответствовали характеру и
потребностям переживаемого момента»87.
В Автобиографии 1928 г. историк счел необ-
ходимым охарактеризовать эти издания88. Осо-
бо он выделил монографию о Борисе Годуно-
ве: «Эта книга доставила мне большое удовлет-
ворение». Мысль посвятить Борису Годунову
специальное серьезное исследование сформи-
ровалась у Платонова еще в конце 1880-х годов,
когда он, не без влияния Бестужева-Рюмина,
думал, что именно это станет темой его доктор-
ской диссертации. Ученый, признавший Бори-
са Годунова не только «талантливым правите-
лем, но и гуманным и просвещенным челове-
ком», в книге, изданной в 1921 г., ставил перед
собой одной из задач показать «шаткость и не-
достоверность обвинений» в убийстве цареви-
ча Дмитрия. Книга, написанная в доступном и
читателю-неспециалисту жанре, на самом
деле — первое обобщающего характера иссле-
дование о Борисе Годунове в контексте основ-
ных исторических явлений его эпохи. И в пос-
ледующее время, если споры о степени прича-
стности Годунова к гибели царевича еще име-
ли место, то представление о нем как о «талан-
тливейшем политике и администраторе», ут-
вердилось прочно.
Отмечая издание (1923) в серии «Образы
человечности», книги, характеризующей
правление Ивана Грозного, Платонов полага-
ет, что эту характеристику «надлежит сопос-
тавить» с очерком Р.Ю. Виппера того же на-
звания «Иван Грозный», вышедшем в свет го-
дом ранее. Там дана оценка деятельности
Ивана IV «в связи с общим ходом мировой
истории в момент напряженнейшей борьбы
христианской Европы с мусульманским Во-
стоком» и высоко оценена роль «Москвы во-
обще и Грозного в частности в этой борьбе.
Книга Р.Ю. Виппера есть не только апология,
но как бы апофеоз Грозного. Я же беру Гроз-
ного в его местном, национальном значении
и стремлюсь восстановить реальные досто-
верные черты его личности и деятельности,
насколько их обнаруживает совокупность до-
стоверных источников».
В том же 1923 г. вышла книга «Сокращен-
ное изложение «Очерков по истории Смуты»
под более общим названием «Смутное время».
Думается, что ученый хотел не только напом-
нить о своем самом значительном исследова-
нии 25-летней давности, но и показать, что
основные положения его труда не устарели, и
современному читателю, воспитываемому в
советской России на новых социологических
концепциях, к этому тоже полезно приоб-
щиться — особенно в период снова наступив-
шего «смутного времени». В популярной кни-
ге Платонов, конечно, намеренно предложил
и подзаголовок: «Очерк истории внутреннего
кризиса и общественной борьбы в Московс-
ком государстве XVI и XVII вв.» и сосредото-
123

С.Ф. Платонов
чил внимание на этой проблематике, сравни-
тельно мало останавливаясь на сюжетах, свя-
занных с внешнеполитическим аспектом.
Платонов был явно заинтересован в том, что-
бы обеспечить возможность знакомства и с
первоисточниками по истории тех лет в учеб-
ных и научных целях — он издает сборник до-
кументов опять-таки с характерным названи-
ем «Социальный кризис Смутного времени»
(1924) и готовит третье издание сказаний и
повестей — «Памятники древней русской
письменности, относящиеся к Смутному вре-
мени» (1925).
Книга 1923 г. «Прошлое русского Севера.
Очерки по истории колонизации Поморья», —
по определению автора, «собрание статей, на-
писанных в последние годы (после 1917)». Ра-
боты эти оформились в связи с участием уче-
ного в деятельности «Колонизационных экспе-
диций Севера» — Платонов был там ученым
экспертом, побывал в Мурманске в 1920 г.,
«тотчас по эвакуации» отрядов Антанты, полу-
чив новые (после поездок прежде на Белое
море, Соловки и Кемь) «незабываемые впечат-
ления от природы и отчасти быта русского по-
лярного края». В наиболее высоко ценимой им
самим статье «Строгановы, Ермак и Мангазея»
ученый попытался «указать исторический фон»
«эпического подвига Ермака», т.е. «завоевания
Сибири».
В 1924 г. Платонов написал напечатанную
в 1925 г. книгу «Москва и Запад в XVI-
XVII вв.» — опять-таки «желая дать общедо-
ступный очерк сложного и не во всем объе-
ме исследованного вопроса европеизации
Московской Руси». По определению самого
автора, это «заново обработанная часть» его
лекционного курса русской истории, «пост-
роенная на той мысли, что связь Московско-
го государства с европейским Западом завя-
зывалась ранее и была крепче, чем обычно
принято думать». Проблематика эта четко
выявляетя в предложенных им темах докла-
дов университетского семинара (листки-ав-
тографы с наименованием тем и указанием
основной литературы сохранились в архиве
Платонова). Готовя к изданию книгу, Плато-
нов, можно думать, учитывал и настроения
зарубежных «евразийцев», взгляды которых
ему не были близки, и неославянофильские
тенденции тех своих сограждан в советском
государстве, кто полагал, что Петр I силой
изменил ход истории и это-то и привело к
трагическим последствиям. А.А. Кизеветтер
(тогда уже профессор в Праге) сразу же от-
кликнулся рецензией, где отмечал, что «евра-
зийцы настойчиво выдвигают «старые погуд-
ки на новый лад» о том, что только по вине
самовластия Петра Великого Россия насиль-
ственно, вопреки естественному ходу вещей
была загнана на путь европеизации». «В виду
этого, — отмечает рецензент, — надлежит
признать весьма своевременным появление
новой работы академика С.Ф. Платонова, ко-
торый поставил себе задачей в сжатой и по-
пулярной форме изложить накопившийся к
нашему времени материал по истории посте-
пенного проникновения в Московскую Русь
западноевропейской цивилизации.., безоста-
новочного притока в Московскую Русь за-
падноевропейских иноземцев разных стран и
разного общественного состояния»89.
В книге о Петре Великом (1925) «сведены»
«результаты занятий» этой проблематикой и
приведен «твердый материал для изображения
Петра как одного из величайших деятелей рус-
ской истории, совместившего в себе самые раз-
нородные способности стратега, администра-
тора, политика, техника».
После такой самооценки своих печатных
трудов прошедшего десятилетия Платонов за-
мечает: «Для общей характеристики моей на-
учно-литературной деятельности в последние
годы я должен пояснить, что житейская обста-
новка в эти годы не допускала глубоких архи-
вных и библиотечных изысканий, требующих
досуга в дневные и «служебные» часы и пребы-
вания в книгохранилищах и архивах»90. Одна-
ко летом 1927 г. историк для «ученых работ над
эпохой Петра Великого... долго пробыл в Мос-
кве, работал в Древлехранилище на Девичьем
поле»91. Остановился он, можно полагать, у
академика М.М. Богословского, жившего не-
подалеку оттуда, в Денежном переулке. Види-
мо, о работах такой тематики, близкой обоим
академикам, Платонов и писал в статье «Исто-
рия» книги об Академии наук: «М.М. Бого-
словский и С.Ф. Платонов были заняты иссле-
дованиями главным образом в области куль-
турной реформы XVII-XVIII в.»92. При этом
Платонов отнюдь не утратил присущей ему об-
разности языка, четкости характеристик, мас-
терства в подборе запоминающихся цитат из
источников. Пример тому — одна из последних
его публикаций — об издании Жития Авваку-
ма. Небольшая статья «Яркий самоцвет рус-
124

С.Ф. Платонов
ской литературы», написанная для научно-по-
пулярного журнала «Вестник знания» (N 1 за
1929 год). В этом журнале, печатающем статьи
и по естественным, и по гуманитарным наукам,
он был тогда руководителем президиума ред-
коллегии.
Оригинальна и микромонография крае-
ведного уклона «Далекое прошлое Пушкин-
ского уголка. Исторический очерк», издан-
ная в 1927 г. В ней прослежена история рай-
она реки Сороти, с давних времен обитавших
там дворянских фамилий, монастырей; объе-
динены данные социально-экономической и
политической истории, исторической геогра-
фии, генеалогии, истории литературы и куль-
туры. Это — высокий образец подлинно на-
учной краеведной литературы и одновремен-
но комментария к сочинениям Пушкина, с
характеристикой общественного сознания
эпохи «в истории крепостного права, когда
проснувшаяся совесть прежнего «барства ди-
кого» еще не развилась в освободительную
деятельность гуманных потомков этого бар-
ства». Платонов выступает и с докладом
«Пушкин и Крым»93. Можно полагать, что
директор Пушкинского дома, уже по самой
должности своей обязанный возглавить рабо-
ту по изданию и изучению наследия Пушки-
на, тем самым все более углублялся и в пуш-
кинскую проблематику, всегда сопутствую-
щую творческим размышлениям российской
интеллигенции. (Тем более, что к этому под-
водил его и возврат к теме «Карамзин»).
Самонаблюдение ученого в Автобиогра-
фии: «Характеристики исторических лиц во-
обще составляли мою слабость», — относит-
ся, думается, не только к государствен но-по-
литическим деятелям (особенно XVI-
XVII вв.), но и к деятелям гуманитарных
наук. Платонов продолжает работу и в сфере
историографической мемуаристики. Харак-
теризуя научное творчество и личность уче-
ных, Платонов пытается прежде всего опре-
делить, в чем выразилось их воздействие на
него самого. Платонов готовил себя к состав-
лению мемуаров. Причем таких, где основное
внимание намерен был уделить не внешним
обстоятельствам, а путям формирования «мо-
рального элемента» личности и развития
творчества историка — исследователя и педа-
гога, т.е. в какой-то мере в традициях «Было-
го и дум» А.И. Герцена. В таком духе и лите-
ратурном стиле (а это не менее существенно
для Платонова, всегда думающего и о мастер-
стве художественного изображения!) написа-
ны воспоминания об университетских про-
фессорах, особенно о тех, слова и мысли ко-
торых «проникали в сердце и совесть, буди-
ли душу, заставляли искать идеала и мораль-
ных устоев»94. Не удерживался он, однако, и
от образных и ядовитых характеристик и ме-
нее симпатичных ему людей науки95, от вос-
произведения общественных настроений
знакомых ему микрогрупп и характерных для
эпохи в целом. Возможно, что очаровывав-
шие слушателей устные рассказы-воспоми-
нания в дни домашних «сред» были также
проверкой на аудитории складывающегося
образа будущей книги96. Но каждодневная
«служебная» занятость и — главное — заинте-
ресованная увлеченность организационно-
административной деятельностью (да и серь-
езная болезнь жены) не оставляли времени
на такое писание, требующее к тому же оп-
ределенного умонастроения и в некотором
роде ностальгической атмосферы: Платонов
же, напротив, жил в ту пору настоящим — и
даже будущим! — более, чем прошлым, обрел
как бы новое дыхание.
Продолжает Платонов и преподавание, де-
монстративно придерживаясь при этом мето-
дики, выверенной практикой его самого и его
предшественников — профессоров дореволю-
ционных лет. Выразительный образ Платоно-
ва-профессора воссоздает его ученик по Пет-
роградскому университету начала 20-х годов
историк и писатель Н.И. Ульянов, оказавший-
ся в годы войны за границей. Ульянов вспоми-
нает и первую встречу с профессором в неотап-
ливаемой аудитории, где все сидели в верхней
одежде и курс его лекций и семинар. Пишет о
лекторской манере историка: «Простая разго-
ворно-повествовательная речь, но необычайно
плавная, покорявшая своим изяществом».
«Всякий момент актерства исключен был со-
вершенно» (а этим отличались лекции Ключев-
ского), но «доминировал артистизм». Цитат не-
много, однако «подобранные с таким вкусом и
поднесенные так, что врезывались в память на
всю жизнь». Ничего «вещающего», «вдалблива-
ющего», «поучающего в тоне его лекций не
было». Но материал укладывался в стройную
картину и «каждая лекция была художествен-
ным произведением».
«Столь же исключительным предстал»
Платонов в роли руководителя семинара.
125

С.Ф. Платонов
Особенно тогда, когда начали насаждать в
высшей школе «школярство», искажая саму
систему научения самостоятельности. Плато-
новский семинар «был своего рода оазисом,
где студенты посвящались в тайны научного
исследования». Представлялся список тем
докладов в пределах общей темы семинара,
каждый выбирал, что ему нравилось, и дол-
жен был «справляться с докладом своими си-
лами. Кто не умел ни литературы, ни источ-
ников подобрать по своей теме, ни обдумать
концепцию своего реферата, рассматривался
как недостойный внимания. Из такого все
равно ничего не выйдет». (Полагаю, что здесь
имеет место некоторая аберрация памяти ме-
муариста — в личном фонде Платонова со-
хранились материалы как раз подобных се-
минаров — листки по каждой теме с указани-
ем основных источников и литературы, но
лишь основных, из литературы — только
книг, в том числе М.Н. Покровского, а не
статей.)97 Доклады на заседании семинара
подвергались «тщательному разбору». Тут и
была истинная «школа»; заключалась она,
конечно, не в выискивании промахов и недо-
статков. Следил Платонов за степенью «вчув-
ствования» в избранную тему, за степенью
мобилизации материала, за тонкостью аргу-
ментации, за композиционным построени-
ем». «Это был его метод обнаружения талан-
тов». «Эрудиция — дело наживное», — часто
слышали мы от нашего руководителя, и по-
нимали, что творчество историка не в ее на-
коплении, а в чем-то высшем. Так воспита-
ны были все его знаменитые ученики»98.
К 40-летию окончания Платоновым уни-
верситета «ученики, друзья и почитатели» под-
готовили сборник работ по русской истории.
Напечатанная на бумаге неважного качества,
тиражом всего в одну тысячу экземпляров кни-
га источниковедчески-исторических исследо-
ваний публично демонстрировала верность
особенно дорогим и Платонову, и участникам
издания традициям отечественной науки, что и
сформулировано в последней фразе краткого
посвящения: «Если, перелистывая страницы
настоящего сборника, Вы живо почувствуете,
что работа на всем хронологическом простран-
стве русской истории не замерла в среде пере-
живших вместе с Вами последние годы поко-
лений, то это и будет та радость, которую хо-
тели доставить Вам участники сборника»99.
(Нельзя не отметить, что многие участники из-
дания позднее — в Ленинграде и Москве — по-
страдали по «академическому делу».)
Тогда же преподнесли или прислали юби-
ляру адреса научные общества, архивы, музеи.
И содержание, и оформление юбилейных ад-
ресов свидетельствуют о том, что Платонов
воплощал продолжение «творческой научной
деятельности» и в глазах краеведов. В адресе
Тверского музея и Тверской ученой архивной
комиссии, составленном нарочито с соблюде-
нием старой орфографии, отмечается, что они
«развивались и крепли при постоянной тес-
ной связи «с Платоновым и его «руководи-
тельстве» и что «в тяжелое для России и рус-
ской науки время» Платонов оказывал «твер-
ским деятелям» «все зависящее» от него «со-
действие», побуждая «к культурному труду»,
помогая в организации летом 1921 г. губернс-
кого съезда по делам музеев и охране памят-
ников старины, искусства, народного быта и
природы»100.
В первой половине 20-х годов Платонов
воспринимался не только как виднейший
ученый и преподаватель высшей школы. По-
казательны «личные впечатления» А.В. Луна-
чарского, которые он формулирует «в ответ
на секретное отношение Управления делами
Совнаркома» от председателя Совнаркома -
В.И. Ленина «дать характеристики» некото-
рым известным деятелям культуры: «Акаде-
мик Платонов — ума палата. Сейчас, кажет-
ся, избран в президенты Академии, замеча-
тельный историк правых убеждений. Несмот-
ря на это, сразу стал работать с нами, снача-
ла управлял архивом Наркомпроса, потом
привлечен Рязановым в качестве своего по-
мощника по управлению архивом в Петрог-
раде, а сейчас управляет ими более или ме-
нее единолично под общим контролем М.Н.
Покровского. Держится в высшей степени
лояльно и корректно...»101. Документ датиро-
ван 9 мая 1921 г. И несоответствовавшие дей-
ствительности слухи об избрании Платонова
президентом Академии — показатель того
положения, которое приписывало ему тогда
общественное мнение.
Эти слова наркома просвещения из «сек-
ретного» документа стали известны читателю
через пятьдесят лет, а для широкого ознаком-
ления была опубликована той же весной 1921 г.
(в кн. 2 журнала «Печать и революция») рецен-
зия заместителя наркома Покровского на кни-
гу Платонова «Борис Годунов». О том же, ка-
126

С.Ф. Платонов
кое значение придается мнению Покровского,
можно было узнать незадолго до того из газе-
ты «Правда», напечатавшей 9 февраля 1921 г.
статью Ленина «О работе Нарком проса», где
сказано было о Покровском, что он осуществ-
ляет руководство наркоматом не только как
«заместитель наркома», но и «как обязатель-
ный советник (и руководитель) по вопросам
научным, по вопросам марксизма вообще»102.
Рецензия обвиняла Платонова в тенденци-
озном изложении материала, игнорировании
им же самим опубликованных источников из-
за «классобоязни», в нежелании видеть опреде-
ляющую роль классовой борьбы в истории.
Покровский по существу отлучает Платонова
от советской науки, завершая фразой: «Буржу-
азия умеет издавать своих»103. Тональность ре-
цензии воинствующего идеолога новых исто-
рических представлений, возможно, объясня-
ется и тем, что он в книге Платонова тоже уви-
дел то, о чем писал в рецензии пражского жур-
нала «Русская мысль» (апрель 1922 г.) акаде-
мик-эмигрант П.Б. Струве: «Роковая мораль-
ная аналогия мерзостей смутного времени с
мерзостями «великой революции» неотразимо
встает перед умом читателя замечательной
книги С.Ф. Платонова, и мы не можем отде-
латься от мысли, что эта аналогия присутство-
вала и в его уме»104.
Для современников в 20-е годы именно
Платонов и Покровский были самыми за-
метными фигурами среди историков. Они
олицетворяли разные направления развития
науки отечественной истории, разные пред-
ставления о том, что и как надо изучать, ка-
ким способом излагать. В партийной печа-
ти славословили Покровского — в статье
1924 г. «М.Н. Покровский — историк Рос-
сии» Н.Л. Рубинштейн (одноименец и одно-
фамилец знаменитого позднее историографа
и историка России XVII-XVIII вв.) провозг-
лашал: «Теперь мало кто заглядывает в рабо-
ты Ключевского, забыт Платонов, зато се-
годняшний студент-рабфаковец хорошо зна-
ком» с сочинениями Покровского105. А сам
Покровский утверждал (в 1928 г.), что скоро
«немыслима будет никакая история, кроме
марксистской»106.
Самолюбивому, знавшему себе цену Плато-
нову это было, видимо, небезразлично — сви-
детельство тому сохранившаяся запись его ру-
кою на отдельном листе бумаги сообщения ар-
хеолога А.А. Спицына в июне 1925 г. о беседе
трех подростков, проходивших мимо: «Плато-
нов великий ученый, а Покровский — что? На-
писал книгу и только»107. Платонов сообщал
для годовых отчетов Академии наук несомнен-
но радующие его сведения о переводе его кур-
сов русской истории на иностранные языки:
английский (1925), немецкий (1927), француз-
ский (1929), ожидал (в 1928 ) появления в пе-
реводе на немецкий язык его книг «Борис Го-
дунов» и «Иван Грозный» (на русском языке их
уже издали за рубежом). Накануне «Недели»
советской исторической науки в Германии в
1928 г. немецкая сторона заставила Покровско-
го, официально возглавлявшего делегацию,
включить в ее состав Платонова. Его выступ-
ление было там отмечено особо, и немецкие
коллеги только в его честь устроили прием.
Высшим авторитетом он оставался и для рос-
сийской эмиграции108.
Еще в мае 1923 г. Покровский прочитал
курс лекций по истории русской историчес-
кой науки с демонстративно подчеркивае-
мым названием «Борьба классов и русская
историческая литература», тотчас же напеча-
танный. Это — лекция в Петроградском ком-
мунистическом университете им. Зиновьева,
сходном по программе и направленности об-
разования с Коммунистическим университе-
том им. Свердлова в Москве, где Покровский
выступал не раз и ему приходилось слушате-
лей, зачастую не имевших даже школьного
образования, «наспех накачивать марксиз-
мом». В начальной лекции он сообщил, что
должно изменить преподавание и на «старых
факультетах общественных наук» (в универ-
ситетах) «понемногу коммунизируя, и я бы
сказал, свердловизируя и зиновьевизируя их
снизу». И для этого Покровский прежде все-
го старался опровергнуть «ошибку многих
очень авторитетных товарищей» (имеются в
виду Луначарский, Рязанов и другие более
объективно мыслящие ученые-коммунисты),
рассуждающих так: «Это установлено в науке,
это — факты», — и ссылающихся при этом на
труды дореволюционных историков. Между
тем, по мнению Покровского, это «вовсе не
факты», а «отражение фактов» в зеркале с
чрезвычайно неправильной поверхностью., в
умах людей сквозь призму их интересов,
главным образом классовых». Ряд имен таких
упоминаемых дореволюционных историков
открывает имя Карамзина, а замыкает имя
Платонова109.
127

С.Ф. Платонов
Покровский — воинствующий лидер исто-
риков-марксистов противопоставил себя и
своих последователей историкам «старой
щколы» и все более вытеснял с «историческо-
го фронта» и с «фронта просвещения» так на-
зываемых буржуазных специалистов — слово
«фронт», подразумевающее и линию разделе-
ния одних и других, и тенденцию к наступле-
нию, тогда было особенно в ходу в партийно-
государственных постановлениях и в публи-
цистике, внедрялось в язык науки. Хотя с пер-
вых лет советской власти провозглашались
лозунги привлечения к советскому строитель-
ству «спецов» из среды господствовавших
прежде классов и обнаруживалось стремление
нейтрализовать их в политической сфере,
Покровский и лица его окружения относились
к этой тенденции с большой подозрительно-
стью. Естественно, что Платонов был против-
ником характерного для Покровского смеше-
ния истории и социологии. Настораживала
его и тенденция обращения к истории «с це-
лью подтвердить историческими данными
свои отвлеченные построения»110. Раздражало
и то, что такой подход приводил к схематиз-
му, препятствуя образному изображению ис-
торического процесса во всей его конкретно-
сти. А для Платонова — особенно Платонова-
педагога — очень важна была нерасторжи-
мость научной точности и художественной об-
разности. Платонов придавал существенное
значение «гармонии национальных и общече-
ловеческих элементов». И умонастроение По-
кровского-историка и политика казалось Пла-
тонову чуждым, если даже не глубоко враж-
дебным: ведь Покровский противопоставлял
национальному интернациональное, объявляя
носителей национального начала в культуре
шовинистами111, а понятия об общечеловечес-
ком подменял сугубо классовым, ориентиру-
ясь сам (и безапелляционно направляя к тому
других) не на критерии общепризнанных тра-
диционных моральных ценностей, а на требо-
вания политической конъюнктуры. Для Пла-
тонова нормальное и желанное состояние об-
щества — мир, общественная гармония (или
хотя бы видимость ее), установление и сохра-
нение этого прежде всего путем соответству-
ющего законодательства, поддерживающего
личную свободу и независимость граждан и их
права. Для Покровского же и в прошлом (т.е.
в истории), и в настоящем самое существен-
ное — классовая борьба.
Свои общественные позиции 20-х годов
ученый откровенно охарактеризовал в заявле-
нии, направленном в коллегию ОГПУ из тюрь-
мы в октябре 1930 г. Он отметил, что «действи-
тельно работал «за совесть», поскольку убедил-
ся, что новый порядок есть действительно «по-
рядок» и «общий ход жизни поддерживает та-
кое «примиренчество», «являлась надежда, что
страна постепенно изживет переходный пери-
од смуты» (характерно применение именно
Платоновым этого термина для обозначения
явлений послереволюционных лет!). Ему хоте-
лось «ускорить... процесс оздоровления жизни»
и своей работой историка и организатора на-
уки. При этом он «считал возможным и дозво-
лительным открыто заявлять свои точки зре-
ния немарксистские. Такую свободу мнения и
слова... считал допустимым». Но «наряду с впе-
чатлениями оптимистического характера к се-
редине 20 -х годов стали нарастать и иные», так
как «нажим марксизма в Центрархиве, в РА-
НИОНе, в университетах не уменьшался, а
креп и, так сказать, портил свободное развитие
научной работы, погашая надежды на лучшее»
будущее и лишая «упований на постепенную
эволюцию» диктатуры пролетариата в «более
приемлемый демократический строй». Это по-
буждало к «противодействию воинствующему
коммунизму»112.
Примеры публичного противостояния
Платонова Покровскому в середине 20-х го-
дов его «Речь» о Карамзине 1926 г. (к 100-ле-
тию со дня кончины историографа) и книга о
Петре I. Допустимо полагать, что Платонов
был осведомлен и о суждениях видных прави-
тельственных деятелей, имевших иную на-
правленность (прежде всего Рязанова). Более
того, проживая вдали от московских коридо-
ров власти, возможно, рассчитывал на то, что
подобное разумное мнение (или хотя бы дол-
жностное положение лиц, его высказывав-
ших) имеет более серьезный вес, и ленинский
призыв освоить культурное наследство отно-
сят не только к техническим наукам и есте-
ствознанию. Во всяком случае именно такую
мысль настойчиво проводил Луначарский в
докладе 1925 г., посвященном годовщине со
дня смерти Ленина: «Если мы в дальнейшем
будем строить марксизм только на базе иссле-
дований, которые произвели ученые-маркси-
сты, если бы мы сказали, что сейчас мы
склонны отказаться от всяких социологичес-
ких работ, статистических, этнографических,
128

С.Ф. Платонов
экономических, географических, историчес-
ких и т.д., которые могла дать буржуазная на-
ука вне России и в России, мы, конечно, ли-
шили бы себя необходимейших элементов на-
шего культурного строительства»113.
Готовясь выступать на юбилейном заседа-
нии к 100-летию со дня кончины Карамзина,
Платонов демонстративно избрал путь повто-
рения во многом своей прежней речи 1911 г.
при открытии памятника историографу в име-
нии графов Шереметевых Остафьево, показы-
вая, что он останется верен прежним своим
взглядам. А в книге о Петре 1 Платонов не слу-
чайно напомнил о непреходящем значении
суждений Карамзина о том, что «изменять на-
родные нравы можно лишь постепенно»114.
Платонов написал «Речь» не столько о Ка-
рамзине-историке, сколько о том, «как честно
следует работать историку», подчеркивая осо-
бо непреходящее значение «нравственного
критерия», которым руководствовался истори-
ограф, и то, «что всегда во всех поколениях и
странах писатели и ученые получают свою
оценку в соответствии с моральной их физио-
номией, независимо оттого, открыта она или
нет». Эти положения намеренно выделены в
заключительной части «Речи»115.
«Речь» о Карамзине есть основание рас-
сматривать во взаимосвязи с изданной в том
же 1926 г. книгой Платонова «Петр Великий.
Личность и деятельность». Обнаруживается
сходство и поводов к написанию (юбилейная
дата), и основной тенденции — противостоять
новой точке зрения (неосновательной, по
мнению автора, но все шире распространяю-
щейся) и в то же время закрепить в сознании
читателей уважение к достигнутым уже преж-
де выводам науки.
Характерны уже начальные фразы: «Для
того, чтобы писать эту книжку, я беру перо в
те самые дни, когда исполняется двести лет
с момента последней болезни и смерти Пет-
ра Великого. За это долгое время в различных
поколениях русских людей не один раз меня-
лось представление о личности Петра и сла-
гались весьма разнообразные оценки его де-
ятельности. Удивительно, однако, что в наши
годы, когда историческая наука достигла уже
некоторых точных и бесспорных выводов в
изучении так называемых петровских преоб-
разований, в русской беллетристике с пол-
ною свободой от науки прежний образ «вели-
кого преобразователя» обратился в грубо пас-
квильную карикатуру, и таким образом дли-
тельная добросовестная работа многих уче-
ных исследователей оказалась оставленной в
полном пренебрежении». Примеры — не-
большие сочинения А.Н. Толстого и Б.А.
Пильняка, «последние достижения нашего
беллетристического творчества». Но знако-
мый с новейшей советской исторической ли-
тературой читатель сразу мог понять, что от-
вергаемые Платоновым представления вос-
приняты из трудов Покровского, тем более
что Платонов прямо пишет о «плачевном
упадке» науки российской истории за про-
шедшее десятилетие116. Не случайно Покров-
ский старался, нажимая на органы цензуры,
воспрепятствовать изданию этой книги, и
академик Платонов вынужден был апеллиро-
вать к Президиуму Академии наук и просить
защиты у Рязанова. И после выхода книги в
газетной рецензии отмечалось, что позиция
автора может вызвать «солидные подозре-
ния» и ставился вопрос: «Интересен ли нам
Петр Великий, да и велик ли этот Петр?»117 В
печатных трудах Покровского, не говоря уже
о его устных выступлениях, имя Платонова в
ту пору упоминается не раз. Платонов же
воздерживался публично называть имя По-
кровского, хотя в квартире Платоновых, по
свидетельству СВ. Бахрушина (запечатлен-
ному в мемуарах Н.П. Анциферова), «выска-
зывались критические замечания касательно
политики партии и правительства, особенно
доставалось проф. Покровскому, которого
очень не любили и называли «гнусом»118. О
сложных коллизиях взаимоотношений «ста-
рой профессуры» с Покровским узнаем и из
доверительной переписки Платонова и ака-
демика М.М. Богословского, в московской
квартире которого обычно он останавливал-
ся, приезжая в столицу, и где встречался с
московскими учеными. Поводом нередко
становилось и то, что от Покровского во
многом зависела аттестация научных работ-
ников, судьба которых заботила обоих акаде-
миков.
Платонова по существу вынуждают рас-
статься с университетом по достижении «пре-
дельного возраста» (в 1926 г.). Правда, он пос-
ле избрания академиком отошел от активного
участия в университетской жизни, отмечая и в
автобиографии, и в переписке, что «преобразо-
ванный в последние годы Университет не есть
тот университет, которому принадлежала вся
5-1758
129

С.Ф. Платонов
моя учебно-преподавательская деятельность: в
нем, по известной пословице, «новые птицы —
новые песни...»119
Противостояние Платонову и его «школе»
со стороны Покровского и тех, кто солидари-
зировался с его взглядами (или старался ка-
заться таким), вызывали не только независи-
мость суждений о прошлом России от навязы-
ваемых марксистскими идеологами, но и на-
меренно профессиональная направленность
действий Платонова как организатора науки
при подборе кадров и определении тематики
научной работы (он придерживался рамок
прежней традиции, тогда как, по мнению По-
кровского и икапистов, нужно «не кончать
крестьянской реформой, а начинать с кресть-
янской реформы»)120.
По-прежнему уязвляли Покровского и
всемирное признание научных заслуг Плато-
нова и то, что и у нас в стране Платонов при-
знавался одним из самых знаменитых деяте-
лей науки: автобиография его была помеше-
на в популярнейшем журнале «Огонек» в № 35
за 1927 г. под рубрикой «Страна должна знать
своих ученых».
В 1927 г. Покровский написал не подлежав-
шую тогда оглашению Записку, обосновываю-
щую необходимость реорганизовать систему
руководства Академии наук, лишив ее автоно-
мии. Один из конечных выводов Записки ка-
тегоричен: «Нужно или радикально реоргани-
зовать, и в смысле личного состава и в отноше-
нии программы занятий, гуманитарное отделе-
ние Академии, или вовсе его прикрыть». Там и
личные выпады против Платонова: отмечается,
что руководимые им ПИАК и Пушкинский
дом «дезорганизуют работу» других родствен-
ных им по задачам учреждений, способствуют
«бесцеремонному распылению» архивных фон-
дов, а «такая просветительская деятельность»,
как устройство юбилея Карамзина, вредна и
резко подчеркивается, что в деятельности АН,
«помимо просто обветшавшего, есть злостно
обветшавшее»121.
В докладе на I Всесоюзной конференции
историков-марксистов на рубеже 1928 и 1929 гг.
Покровский обосновывает чрезвычайное по-
ложение на «историческом фронте». Он утвер-
ждал: «Мы — историки-марксисты, как мы
называем себя в СССР, мы являемся одним из
отрядов Ленинской армии и положением
фронта в целом объясняются и наши задачи.
У нас на этом фронте есть свое определенное
место, свои определенные противники, свои
определенные позиции, которые мы защища-
ем, и определенные позиции, которые мы
штурмуем»122.
В статье в журнале «Историк-марксист» об
итогах этой конференции Покровский писал о
«научном кладбище» «бывших ординарных»,
экстраординарных, «заслуженных профессо-
ров», о «запахе тлена, идущем от остатков»
школы Ключевского. (Покровский не раз и до
того отмечал принадлежность Платонова по
существу к «школе Ключевского»). Покровс-
кий ставит вопрос о необходимости создания
«марксистского научно-исследовательского
института истории» силами сотрудников преж-
де всего коммунистической академии, обвиняя
при этом Рязанова в том, что тот полагает воз-
можным создание такого института на базе су-
ществующих уже учреждений Академии наук.
Теперь можно не сомневаться в том, что По-
кровскому было известно о намерении Плато-
нова, поддержанном именно Рязановым, изме-
нить и расширить в таком плане деятельность
возглавляемых им учреждений — об этом Пла-
тонов писал в январе 1928 г. в письме в Отде-
ление гуманитарных наук.
Думается, что нельзя согласиться с мнени-
ем, будто тогда «годы брали свое» и Платонов
«постепенно сокращает объем администра-
тивной деятельности», отказавшись в сентяб-
ре 1926 г. от поста директора Библиотеки Ака-
демии наук, а затем в марте 1929 г. и директо-
ра Пушкинского домаш. Напротив, Платонов
согласился на избрание академиком-секрета-
рем Отделения гуманитарных наук и членом
Президиума Академии и склонен был, види-
мо, сосредоточиться только на этом и на ру-
ководстве организуемого им исторического
научно-исследовательского Института Акаде-
мии наук, призванного противостоять тенден-
циям, насаждаемым Покровским. В марте
1929 г. Платонов писал, что в такой «научно-
исследовательский институт... всем ходом
жизни постепенно превращается» Археогра-
фическая комиссия124.
Намерения Платонова способствовали ак-
тивизации противодействия Покровского и за-
интересовали директивные органы. Вопрос о
направлении и организации работ Академии
наук в апреле 1929 г. трижды рассматривался на
заседаниях Политбюро, принявшего решение
«не развертывать на данной стадии организа-
ции гуманитарных институтов»125. В борьбе с
130

С.Ф. Платонов
«сидевшими в ... цитадели старой историогра-
фии»126 Покровский и рассчитывал выслужить-
ся перед Сталиным, относившимся к нему по-
дозрительно-недоброжелательно126, и опирался
на директивного характера суждения генераль-
ного секретаря ЦК коммунистической партии,
объяснявшего трудности жизни обострением
классовой борьбы в нашей стране, усилившим-
ся сопротивлением врагов социализма, особо
выделяя среди враждебных сил старого мира
«верхушку буржуазной интеллигенции».
Для того чтобы лишить Платонова и близких
к немулиц влияния и добиться единоначалия на
«фронте» исторической науки (а, следовательно,
и официального утверждения единомыслия),
решили прибегнуть к еще более сокрушитель-
ным приемам — к организации политических
обвинений в антигосударственной деятельнос-
ти. Разработан был сценарий: «чистка» лично-
го состава Академии наук, и прежде всего в ака-
демических учреждениях, возглавляемых Пла-
тоновым; обвинения в сокрытии архивных ма-
териалов первостепенного государственно-по-
литического значения, в антисоветской пропа-
ганде и агитации и, наконец, в заговоре, целью
которого изображалась реставрация монархии и
руководителям которого (а главным представи-
ли Платонова!) приписывали связь с соучастни-
ками и в Москве, и в провинции (активисты ме-
стных отделений Центрального бюро краеведе-
ния), и с заграницей (у Платонова прежде все-
го с Германией), откуда могли они ожидать под-
держки интервенцией.
Ничего об этом, естественно, не подозре-
вавший Платонов еще в начале осени 1929 г. в
первый период «чистки» Академии наук цели-
ком был занят делами Академии, как один из
ее руководителей. 7 сентября он писал (в
Крым, М.А. Волошину): «...теперь почти бес-
сменно сижу в Академии. Мой тезка (С.Ф.
Ольденбург — непременный секретарь. —
С.Ш.) собирается в отставку. Все сложное де-
лоуправление и представительство эти дни на
двух секретарях отделений, из них же первый
есмь аз»128. ...Но 9 ноября 1929 г. Платонова вы-
нудили подать в отставку со всех администра-
тивных должностей.
Отодвинутый от административных дел,
Платонов занялся подготовкой статьи по исто-
рии России, заказанной ему для энциклопеди-
ческого словаря Гранат. Накануне ареста он
описывал борьбу правящих группировок за
власть в начале XVI в. И сейчас особый смысл
обретает последняя незавершенная фраза очер-
ка. Ученый писал об аресте братьев великого
князя по доносу, о кончине их в заключении,
казни их сообщников, — «...изо всего княжес-
кого рода остались в живых только...»129.
Арестовали Платонова 12 января 1930 г.
Развернулось публичное «разоблачение» Пла-
тонова и его школы — и в печати, и на собра-
ниях ученых: Платонова изображали «вождем
коалиции всех течений буржуазной историог-
рафии»130. С привлечением к «делу» Централь-
ного бюро краеведения и его отделений на ме-
стах (причем не только в больших — в бывших
губернских, но и в малых городах) оно обрело
всесоюзный размах.
Платонов, даже вынужденный признать
деятельность некоего якобы организованно-
го им и покойным уже тогда М.М. Богослов-
ским контрреволюционного «Союза», не от-
ступил от сложившихся у него убеждений и
представлений о путях развития историчес-
кой науки и в тюрьме. Теперь это становится
очевидным при знакомстве с изданными ма-
териалами его следственного дела. Публич-
ный процесс организовать не удалось. Плато-
нов и другие арестованные академики-ле-
нинградцы — Н.П. Лихачев, Е.В. Тарле и
москвич М.К. Любавский — были лишены
звания академика и осуждены в 1931 г. к вы-
сылке. Платонов оказался в Самаре, где бед-
ствовал и скончался от сердечной недоста-
точности 10 января 1933 г.
В «Деле» Платонова не раз встречаемся со
сведениями о взаимоотношениях его и По-
кровского, с оценками ветеранов исторической
науки, ее современного состояния и возмож-
ных перспективах ее развития. 12 апреля 1930 г.
арестованный академик составил записку, в ко-
торой счел возможным предупредить и о вред-
ных для науки последствиях курса, проводимо-
го Покровским: «Я не был «марксистом» в те-
ории, не мог усвоить разницы между «диалек-
тическим методом» и простой «эволюцией» и
не мог поверить в исключительную возмож-
ность изучать исторический процесс только по
способу М.Н. Покровского. Напротив, будучи
не только историком-исследователем, но и ис-
ториком-техником (издателем текстов и архе-
ографом), я находил и нахожу исключитель-
ность Покровского и его школы вредной для
роста у нас исторической науки и желал бы,
чтобы подготовка молодых археографов была
свободна от этой исключительности»131. Поеди-
5*
131

С.Ф. Платонов
fiok продолжался даже в этих явно неравных
условиях.
Данные о деятельности С.Ф. Платонова в
годы советской власти и о ее восприятии суще-
ственны не только для изучения прошлого оте-
чественной науки, но и в плане слабоизучен-
ной еще истории сопротивления российской
интеллигенции навязываемой ей официальной
идеологии и системе поведения, защиты ею
достоинства науки и интеллигента112.
Напечатанные в послереволюционные годы
труды Платонова всегхде отвечали современным
историографическим запросам и — главное —
обретали в 1920-е годы знаменательное обще-
ственное звучание. Они, продолжая традици-
онную для дореволюционной исторической
науки линию развития, противостояли торже-
ству вульгарной социологии, насаждаемой По-
кровским и его школой. Еще в большей мере
такое противостояние и забота о будущем на-
шей исторической науки, о судьбе нашего
культурного наследия заметны в научно-орга-
низационной деятельности академика Плато-
нова послереволюционных лет.
К настоящему времени все более утвержда-
ется представление о выдающемся значении
творчества Сергея Федоровича Платонова в
развитии науки (особенно методики истори-
ческого исследования) и образования. Переиз-
даются отдельные его труды, начали печатать и
неопубликованную часть его наследия, гото-
вится многотомное академическое собрание
сочинений. Платонов прочно вошел в плеяду
классиков науки отечественной истории —
вслед за В.Н. Татищевым, Н.М. Карамзиным,
СМ. Соловьевым, И.Е. Забелиным, В.О. Клю-
чевским.
Примечания
1 Платонов С.Ф. Статьи по русской истории. СПб.,
1912.Т.1.С.495.
2 Списки трудов С.Ф. Платонова см. с. 135 наст. изд.
Основная литература о научных трудах Платоно-
ва в дореволюционный период указана в кн. А.Н.
Цамутали. Борьба направлений в русской историог-
рафии в период империализма. Л., 1986. С. 66-133.
Последняя по времени характеристика трудов Пла-
тонова до 1917 г. в издании обобщающею типа — в
учебном пособии А.Л. Шапиро «Русская историог-
рафия с древнейших времен до 1917 года». М., 1993.
С.589-594.
3 Историография истории СССР с древнейших вре-
мен до Великой Октябрьской социалистической ре-
волюции. М., 1961. С.438. То же во «втором, исправ-
ленном и дополненном» издании этой книги, реко-
мендованной уже в качестве учебника (М., 1971.
С.408).
4 Очерки истории исторический науки в СССР. М.,
1966. Т.IV. С.305.
5 Брачев B.C. «Дело» академика С.Ф. Платонова//
ВИ. 1989. № 5. С. 117-129; Колобков В.А. Сергей Пла-
тонов: год накануне ареста// Источниковедческое
изучение памятников письменной культуры в собра-
ниях и архивах ГПБ: История России XIX-XX веков:
Сб.науч.тр. Л., 1991. С.155-174; Шмидт СО. Доклад
С.Ф. Платонова о Н.М. Карамзине 1926 г. и проти-
воборство историков//АЕ за 1992 г. М., 1994. С.39-
76. (Далее: Шмидт. Доклад С.Ф. Платонова.)
ь Колобков В.А. Академик С.Ф. Платонов и его учеб-
ник русской истории // Платонов С.Ф. Учебник рус-
ской истории для средней школы: Курс системати-
ческий. М., 1992. С.5-15; Брачев B.C. Сергей Федо-
рович Платонов// Отечественная история. 1993. №
1. С. 111-128; Фукс А.Н. Сергей Федорович Платонов:
Краткий историко-биографический очерк// Плато-
нов С.Ф. Лекции по русской истории. М., 1993; ста-
тьи В.И. Старцева и B.C. Брачева в кн.: Платонов
С.Ф. Сочинения в двух томах. Т. 1. СПб., 1993.
7 Академическое дело 1929-1931 гг. Вып. I: Дело по
обвинению академика С.Ф. Платонова. СПб., 1993.
(Далее - «Дело»). С.256-288.
8 Zcitschrifl fur osteuropaische Geschichle. Bd. VII.
Heft 4. Konigsbcrg; Berlin, 1933; Jahrbucher fi'ir
Geschichte Osteuropa. Breslau. 1934. № 1.
9 «Дело». С.255-256.
10 Платонов С.Ф. Несколько воспоминаний о студен-
ческих годах// Дела и дни. Кн. 2. Пг, 1921. С.105.
(Далее: Платонов С.Ф. Воспоминания).
11 «Дело». С.256; Платонов С.Ф. Воспоминания.
C.I04-105.
12 «Дело». С.262.
13 Платонов С.Ф. Воспоминания. С. 109-111.
14 Платонов С.Ф. А.А. Шахматов как историк// Изв.
Отделения рус.яз. и лит. РАН. T.XXV. Пг, 1920. С. 140.
15 «Дело». С.257-261.
|ь Айвазян М.А. Письмо С.Ф. Платонова В.О. Клю-
чевскому 1891 г. // Ключевский: Материалы и иссле-
дования. Вып. 1. Пенза, 1995.
17 Платонов С.Ф. Воспоминания. С. 130; «Дело».
С.262.
IS Платонов С.Ф. Воспоминания. С. 108-132.
14 Платонов С.Ф. Личность Кони// Памяти Анато-
лия Федоровича Кони. Л.;М., 1929. С.13.
20 Платонов С.Ф. Воспоминания. С. 117-119, 127.
21 «Дело». С.262.
22 Шмидт СО. Жизнь и творчество историка С.Ф.
Платонова в контексте проблемы «Петербург—Мос-
ква»// Россия в X-XVH1 вв. Проблемы истории и
источниковедения: Тезисы докладов и сообщений
Вторых чтений памяти А.А. Зимина. М., 1995. С.673-
677.
23 Госархив Тверской области. Коллекция В.И. Суда-
132

С.Ф. Платонов
кова. [Поздравление тверскому краеведу И.А. Виног-
радову) Именно эта фотография воспроизводится в
настоящей книге.
2АКиреева Р. А. К.Н. Бестужев-Рюмин и историческая
наука второй половины XIX в. М., 1990. С.207.
25 Шмидт СО. Становление российского самодер-
жавства. М., 1973. С121-125.
26 «Дело». С.262-267.
21 Платонов С.Ф. Древнерусские сказания и повести
о Смутном времени XVII в. как исторический источ-
ник. СПб., 1888. C.V.
28Ключевский В.О. Соч. в восьми томах. Т. VII. М.,
1959. С.446.
29«Дело».С.263-270.
10 Кан А.С Историк Г.В. Форстен и наука его време-
ни. М., 1979. С.81-87.
11 Цит. по: Улмнов Н. С.Ф. Платонов// Новый жур-
нал. № 126. Нью-Йорк, 1977. С. 191.
12 Чехов А.П. Полн.собр.соч. в 30 тт. Т.8. М., 1977.
С.309.
•"«Дело». С.270-271.
34 Там же. С. 197.
"Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.
Т.62. СПб., 1891. С.476. (Статья «Статистика»).
36 Чернышевский И.Г. Полн.собр.соч. Т.З. М., 1946.
С.41.
37 Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М.,
1993. С.41. (Далее: Платонов С.Ф. Лекции).
38 Иечкина М.В. Василий Осипович Ключевский: Ис-
тория жизни и деятельности. М., 1974. С. 184.
^Андреев //. Пражские годы (Воспоминания) // Но-
вый мир. 1994. № 11.С.141.
411 См. об этом: Шмидт СО. Российское государство
п середине XVI столетия. М., 1984. С.90-92, 113-121.
41 Платонов С.Ф. Соч. Т. 1: Статьи по русской исто-
рии. С.124-125.
42 «Дело». С.60.
43 «Дело». С.273-279.
44Шмидт СО. В.И. Ленин о государственном строе
России XVI-XVIII вв.: (О методике изучения матери-
алов по теме)// В.И. Ленин и историческая наука.
М., 1968. С.340-346.
45 Библиотека В.И. Ленина в Кремле: Каталог. М.,
1961. № 1928, 1929, 1939, 1947.
46 Петрункевич A.M. С.Ф. Платонов — историк
«Смутного времени»// Возрождение. 1967. № 189.
С.72-94.
47 «Дело». С.279, 283.
48 Авалиани С.А. Земские соборы. Литературная ис-
тория земских соборов. 2-е изд. Одесса, 1916. С.З;
Шмидт СО. Становление российского самодержав-
ства. С. 123-124.
44 РНБ ОР Ф.585 (Платонова). N 4787 Л. 1.
50 «Дело». С.280-284.
51 Платонов С.Ф. Соч. T.l. C.504-512.
52Шохин Л.И. Архивные материалы С.Д. Шеремете-
ва об открытии памятника Н.М. Карамзину в Оста-
фьевов 1911 г.//Венок Карамзину. М., 1992. С.111.
53 Шапошников Б.М. Воспоминания. Военно-науч-
ные труды. М., 1974. С. 134. См. также: Воспомина-
ния о Б.В. Асафьеве. Л., 1974. С.415-416. Воспоми-
нания Б.В. Асафьева о семинарах и лекциях С.Ф.
Платонова.
54 Платонов С.Ф. Лекции. С.38.
55 Там же. С.36.
56 Петрункевич A.M. Указ.соч. С.91.
57 Платонов СФ. Лекции. С.39-41.
58 Цит.по: Петрункевич A.M. Указ. соч. С.84.
59 «Дело». С.281.
60 Колобков В.А. Академик С.Ф. Платонов и его учеб-
ник русской истории. С. 13-14.
61 Фукс А. Н. Сергей Федорович Платонов. С. 12-13.
62 Милюков П.Н. Два русских историка: (С.Ф. Плато-
нов и А.А. Кизеветтер)// Современные записки.
Париж, 1933. Т. 52. С.322.
63 «Дело». С.281.
64 Пресняков А.Е. Александр Сергеевич Лаппо-Данилев-
ский. Пг, 1922. С.26; См. также: Кан А.С Историк Г.В.
Форстен и наука его времени. С.82-83.
"5 «Дело». С.25-26.
ы' Из дневника Константина Романова// Красный
архив. ТТ.43, 44.
67 «Дело». С.20.
68 Цит. по: Ульянов Н. Указ. соч. С. 196.
69 «Дело». С.59.
70 Ключевский В.О. Соч. в девяти томах. Т.9. М., 1990.
С.361.
71 «В Вашу любовь к России я твердо верю»: Письма
С.Ф. Платонова С.Д. Шереметеву, 1898-1918 г./
Вступ. ст. и публ. В.Г. Бухерт // Ист. архив. 1999. №
4. С. 173-204.
72 Петрункевич A.M. Указ.соч. С.95.
73 «Дело». С.280-281.
71 Вернадский Г. Из воспоминаний. Годы учения. С.Ф.
Платонов// Новый журнал. 1970. № 100. С.215.
75 «Дело». С.60.
76 Там же. С.284. Об отношениях С.Ф. Платонова к
Д.Б. Рязанову см. также «Дело». С.60, 61, 199; Улья-
нов И. Указ.соч.
17 Платонов СФ. Лекции. С.40.
78 Карсавин Л.П. Соч. М., 1993. С.456. (статья «Без
догмата», 1927 г.).
79 См. об этом: Шмидт СО. «Золотое десятилетие»
советского краеведения // Отечество: Краеведческий
альманах. Вып. 1. М., 1990. С.16-17; Он же. Краеве-
дение и документальные памятники. Тверь, 1992.
С.27-29.
8(1 Корнеев В.Е., Копылова О.Н. Архивист в тоталитар-
ном обществе: Борьба за «чистоту» архивных кадров
(1920-1930-е годы)//Отечественныеархивы. 1993. N
5. С.30-31; Хорхордина Т. И. История Отечества и ар-
хивы: 1917-1980 гг. М., 1994.
81 Подробнее см.: Брачев B.C. Сергей Федорович
Платонов. С. 119-120; Сергей Федорович Платонов.
Биографический очерк// «Дело», C.LXIII-LXXV
82 См.: Иванова Л.В. Археографическая комиссия
133

С.Ф. Платонов
1917-1931 гг.// Проблемы истории общественного
движения и историографии. М., 1971. С.401-418.
83 Каганович Б.С. Начало трагедии: (Академия наук в
1920-е годы по материалам архива Е.Г. Ольден-
бург)//Звезда. 1994. № 12. С. 129.
84 Волошин М.А. Письма С.Ф. Платонову/ Публ. В.А.
Колобкова// De Visu. 1993. № 5 (6). С.57-58, 60.
85 Академия наук СССР за десять лет, 1917-1927. Л.,
1927. С.85. (Далее: Академия наук).
86 Валк СИ. Историческая наука в Ленинградском
университете за 125 лет// Тр. юбилейной научной
сессии. ЛГУ, секция истор.наук. Л., 1948. С.64.
87«Дсло».С200.
88 Там же. С.285-287.
89 Современные записки. Т.27. Париж. 1926. С.581.
90 «Дело». С.281, 287.
91 Там же. С.201.
92 Академия наук. С.85.
93 Платонов С.Ф. Пушкин и Крым (памяти Б.Л. Мод-
зал е веко го)// Известия Таврического общества ис-
тории, археологии и этнографии. Т.П (59), Симфе-
рополь. 1928. С. 1-6.
94 «Дело». С.259. См. также: Платонов С.Ф. Личность
Кони. С.9-22.
95 Платонов С.Ф. Из воспоминаний // Известия Тав-
рического общества истории, археологии и этногра-
фии. T.I (58). Симферополь. 1927. С.132-137.
96 «Дело». С.211.
97 РНБ. Ф.585 (С.Ф. Платонова). Оп. 1. Ед.хр. 210 (№
438 по изд.: Архив академика С.Ф. Платонова...: Ка-
талог. СПб., 1994. Вып. 1. С. 125).
98Ульянов И. Указ.соч. С. 188-190.
99 Сборник статей по русской истории, посвященных
С.Ф. Платонову. Пг., 1922. C.III.
100 РНБ. OR Ф. 585. On. 1. Ед.хр. 1064. (Каталог... №
1017).
101 Литературное наследство. М., 1971. Т.80: В.И. Ле-
нин и А.В. Луначарский. С.258.
102 Ленин В.И. Полн.собр.соч. Т.42. С.324.
103 Покровский М.Н. Историческая наука и борьба
классов (Историографические очерки, критические
статьи и заметки). М.-Л., 1933. Вып.2. С.87-93.
104 Цит. по кн.: Зайдель Г., Цвибак М. Классовый враг
на историческом фронте: Тарле и Платонов. М.; Л.,
1931. С.83.
105 Цит. по кн.: Соколов О.Д. М.Н. Покровский и со-
ветская историческая наука. М., 1970. СЮ.
100 Покровский М.Н. Историческая наука и борьба
классов. М.;Л., 1933. Вып.1. С.8.
107 РНБ. ОР. Ф.585. Оп.1. Ед.хр. 1171 (По изд. «Ката-
лог архива» N 1092).
108Петрункевич A.M. Указ.соч. С.75.
109 Покровский М.Н. Борьба классов и русская исто-
рическая литература. Пг., 1923. С.5, 8.
1,0 Платонов С.Ф. Лекции. С.38.
111 Кривошеее Ю.В., Дворниченко А.Ю. Изгнание на-
уки: Российская историография в 20-х — начале 30-
х годов// ОИ. 1994. № 3. С.143-158.
112 «Дело». С.200-201.
113 Луначарский А.В. Ленин и народное образование.
М., 1960. С.76-77; Шмидт СО. О методике выявле-
ния и изучения материалов по истории советской
исторической науки//Тр. МГИАИ. Т.22. М., 1965.
С.14.
114 Платонов С.Ф. Петр Великий: Личность и деятель-
ность. Л., 1926. С.17-18.
115 Неизданная статья С.Ф. Платонова. Публ. подг.
А.Н. Артизов и Б.В. Левшин // Отеч. арх. 1993. №
2. С.54.
1,6 Платонов С.Ф. Петр Великий... С.3-18.
117 Брачев B.C. Сергей Федорович Платонов. С.121;
Шмидт СО. Доклад С.Ф. Платонова. С.59, 75.
118 Анциферов И.П. Из дум о былом. Воспоминания.
М., 1992. С.368.
119 «Дело». С.284.
120 Вестник Коммунистической академии. 1932. N 4-
5. С.51. (Выступление Н.М.Лукина на заседании па-
мяти Покровского).
121 Покровский М.Н. К отчету о деятельности Акаде-
мии наук за 1926 г. / Публ. М. Юрьевой и Д.Рейзли-
на// Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М.;
СПб., 1992. С.586, 588-589, 592.
122 Труды Первой Всесоюзной конференции истори-
ков-марксистов. М., 1930. Т. 1. С.4.
123 Брачев B.C. Сергей Федорович Платонов. С. 12.
124 СПб. ф. Архива РАН. Ф.133 (Археографическая ко-
миссия). Вход. № 134. Д.5. № 29; Иванова Л.В. Археог-
рафическая комиссия 1917-1931 гг. С. 416-417.
125 Шмидт СО. Доклад Платонова. С.67-71.
126 Покровский М.Н. Историческая наука и борьба
классов. Вып. 2. С.389, 391.
127 Сталин И.В. Соч. Т.7. С.43; Т.9. С.176-178.
128 De Visu. 1993. N5(6). С.61.
129 Колобков В.А. Сергей Платонов: год накануне аре-
ста. С. 173.
130 Зайдель Г., Цвибак М. Указ.соч. С. 110.
131 «Дело». С.60-61.
132 См. об этом: Лихачев Д.С Русская интеллигенция
в русской действительности // Первое сентября.
1993. 12 янв.; Он же. О русской интеллигенции//
Новый мир. 1993. №2. С.3-9.
Основные труды С.Ф. Платонова
Собрание сочинений по русской истории: В 2
т. СПб., 1993-1994. Т.1: Лекции по русской истории.
Учебник русской истории; Т. 2: Биографические про-
изведения. Исторические очерки.
Сочинения. СПб., 1912-1913. Т. 1: Стпгьи по русской
истории (1883-1912). 2-е изд. [1-е изд.: СПб., 1903];
Т.2: Древнерусские сказания и повести о Смутном
времени XVII в. как исторический источник. 2-е изд.
[1-е изд.: СПб., 18881.
Очерки по истории Смуты в Московском государ-
стве XVI-XVII вв. СПб., 1899. -Тоже. 2-е изд. СПб.,
1901.-То же. 3-е изд. СПб., 1910.-Тоже. М., 1937.
-Тоже. 5-е изд. М., 1995. (ПИМ).
134

С.Ф. Платонов
Иван Грозный (1530-1584). М., [1991]. Первоначаль-
но: Пг, 1923.
Москва и Запад. Борис Годунов. М., 1999. (Памят-
ники рус. ист. мысли).
* * *
Лекции по русской истории. СПб., 1899. Вып. I-III.
- То же. 10-с изд. Пг. , 1917. - То же. М., 1993. - То
же: В 2 ч. М., 1994. Ч. 1-2. - То же. СПб., 1997.
Учебник русской истории для средней школы: Курс
системат. СПб., 1909-1910. Ч. 1-2. - То. же. 9-е изд.,
доп. Пг., 1917.-Тоже. 110-е изд.] Прага, 1924-1925.
Ч. 1-2. - То же. СПб., 1992. - То же. СПб., 1993. -
То же. СПб., 1994. - То же. М, 1994.
Материалы из учебника по русской истории проф.
С.Ф. Платонова для классных занятий в Высшей
школе пропагандистов им Я.М. Свердлова при ЦК
ВКП(б). М., 1937. Ч. 1-2.
Русская история. М., 1995. (Иллюстрированная ис-
тория России).
Полный курс лекций по русской истории. СПб., 1999.
* * *
Публ.: Памятники древнерусской письменности, от-
носящиеся к Смутному времени// РИБ. 1891.
Т. XIII. - То же. 2-е изд., доп. СПб., 1909.
Публ.: Полное собрание русских летописей. СПб.,
1887. Т. XI; СПб., 1901. Т. XII; СПб., 1904. Т. XIII, 1-
я половина; СПб., 1906. Т. XIII, 2-я половина; СПб.,
1910. Т. XIV, 1-я половина.
* * *
Несколько воспоминаний о студенческих годах//
Дела и дни. 1921. Кн. 2.
Автобиография... // Огонек. 1927. 28 авг. (№ 35).
Из воспоминаний // Изв. Таврич. о-ва истории, архео-
логии и этнографии. Симферополь, 1927. Т. 1/58.
Исповедь узника ОГПУ: (Неизв. рукопись С.Ф. Пла-
тонова) / Вступ. ст. и публ. B.C. Брачева // Вестн.
Рос. АН. 1992. №9.
Автобиографическая записка // Академическое дело
1929-1931 гг. СПб., 1993. Вып. 1.
Неизданная статья С.Ф. Платонова [о Н.М. Карам-
зине!/ Публ. подгот. А.Н. Лртизов, Б.В. Левшин //
Отеч.арх. 1993. № 2.
Покаяние академика Платонова/ Публ. и пре-
дисл. B.C. Брачева и СВ. Чернобаева // Санкт-Петер-
бургская панорама. 1993. № 5.
* * *
Письма С.Ф. Платонова С.Д. Шереметеву о Смут-
ном времени / Публ. Демидовой М.А. // Архив рус-
ской истории. М., 1993. Вып. 3.
Письма С.Ф. Платонова А.Ф. Кони / Подгот. В.Г.
Бухерт // АЕ за 1995 г. М., 1997.
«В Вашу любовь к России я твердо верю»: Письма
С.Ф. Платонова С.Д. Шереметеву, 1898-1918 гг. /
Вступ. ст., публ. Бухерт В.Г. //Ист. арх. 1999. № 4.
«О Нижнем храню самые теплые воспоминания»:
Письма акад. С.Ф. Платонова В.Т. Илларионову,
1923-1929 гг. / Публ. подгот. А.А. Кулаков // Ист. арх.
1999. №6.
* * *
К портрету С.Ф. Платонова: |Со списком тр.] // PC.
1911. №8 (Подпись: ЛЪ].
Список трудов С.Ф. Платонова / Сост. Романов Б. //
С.Ф. Платонову ученики, друзья и почитатели.
СПб., 1911. - То же, с доп. // Сб. ст. по русской ис-
тории, посвяшенный С.Ф. Платонову. СПб., 1922.
Список печатных трудов академика С.Ф. Платонова (с
1923 г.) / Подгот. В.А. Колобков//АЕ за 1993 г. М., 1995.
Литература о С.Ф. Платонове
Академическое дело 1929-1931 гг.: Документы и ма-
териалы следственного дела, сфабрикованного
ОГПУ. СПб., 1993 — . Вып. 1: Дело по обвинению
академика С.Ф. Платонова: 1993—
Архив академика С.Ф. Платонова в отделе рукопи-
сей Российской национальной библиотеки: Каталог.
СПб., 1994-. Вып. 1. 1994.
* * *
Трефильев Е.П. 30-летие научно-педагогической де-
ятельности проф. С.Ф. Платонова. Одесса, 1913.
Милюков П.Н. Два русских историка: С.Ф. Платонов
и А.А. Кизеветтер// Современные зап. 1933. № 51.
Иванов Ю.А. О формировании взглядов С.Ф. Плато-
нова (80-е гг. XIX века) // Вестн. Л ГУ. 1983. История.
Язык. Литература. № 20. Вып. 4.
Цамутали А.Н. Борьба направлений в русской ис-
ториографии в период империализма. Л., 1986. Гла-
ва вторая: С.Ф. Платонов.
Брачев B.C. «Дело» академика С.Ф. Платонова // ВИ.
1989. №5.
Колобков В.А. Сергей Платонов: Год накануне арес-
та// Источниковедческое изучение памятников
письменной культуры в собраниях и архивах ГПБ:
История России XIX-XX веков. Л., 1991.
Брачев B.C. Сергей Федорович Платонов// ОИ.
1993. № 1.
Рахматуллин М.А. Дело по обвинению академика
С.Ф. Платонова // Там же. 1994. № 6.
Шмидт СО. Доклад С.Ф. Платонова о Н.М. Карам-
зине 1926 г. и противоборство историков// АЕ за
1992 г. М., 1994.
Брачев B.C. Русский историк Сергей Федорович Пла-
тонов. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1997.
Чистякова Е.В. С.Ф. Платонов и его труд «Очерки
по истории Смуты...» // Платонов С.Ф. Очерки по
истории Смуты в Московском государстве XVI-
XVII вв. М., 1995.
Цамутали А.Н. Глава петербургской исторической
школы: Сергей Федорович Платонов // Историки
России, XVIII- начала XX века. М., 1996.
Бухерт В.Г. «Вполне преданный революционной
пропаганде»: (С.Ф. Платонов под «негласным на-
блюдением» полиции)// АЕ за 1995 г. М., 1997.
135

Александр Евгеньевич Пресняков
(1870-1929)
Жизненный и творческий путь А.Е. Пресняко-
ва тесно связан с историей отечественной ис-
торической науки, с ее судьбами на великом
революционном переломе начала XX в. Сфор-
мировавшийся как ученый и уже составивший
себе имя в науке в дореволюционные годы,
Пресняков после революции пошел на сотруд-
ничество с новой властью, продолжая служить
России на избранном им научно-педагогичес-
ком поприще, но внеся также вклад в архивнос
строительство первых лет советской власти, в
дело организации новых исследовательских уч-
реждений и подготовки новых научных кадров,
которым вскоре суждено было вытеснить из
академий и университетов большинство старой
интеллигенции. При огромной широте темати-
ки своих исследований — «от доистории до Ле-
нина» — Пресняков проявил в них редкостную
научную самостоятельность, неизменно под-
вергая критике господствовавшие в историог-
рафии схемы. В результате ему удалось создать
одну из последних оригинальных концепций
истории Древней Руси. Сложная и непрестан-
ная эволюция мировоззрения Преснякова, по-
стоянная его внутренняя работа по глубокому
теоретическому осмыслению нового материа-
ла, фактов и исторического прошлого и живой
современности сделали его выдающимся исто-
риком-мыслителем, труды которого более чем
через полвека после смерти по-прежнему «на
слуху» — они переиздаются, без ссылок на них
не обходятся серьезные монографические ис-
следования проблем, изучавшихся Пресняко-
вым. Своеобразным явлением культуры была
вся жизнь ученого, достаточно типичная для
своего времени, с «идеальными» устремления-
ми, жаждой общественной активности, безза-
ветной преданностью делу просвещения наро-
да и надеждой на победу «правды-истины, доб-
ра и справедливости». Изучение биографии и
научного творчества Преснякова существенно
не только для русской историографии; оно мо-
жет дать и некоторые штрихи для социально-
психологического портрета русского интелли-
гента рубежа прошлого и нынешнего веков.
Александр Евгеньевич Пресняков родился
в 1870 г. в семье инженера-путейца, отец его,
Евгений Львович, долгие годы проработавший
в правлениях разных железных дорог — автор
нескольких статей по экономике путей сооб-
щения. Среда либеральной интеллигенции с
присущим ей «идеализмом 60-х годов», сохра-
нившимся и в эпоху реакции, надолго опреде-
лила жизненный путь и мировоззрение Пре-
снякова. Рано проявились серьезная настроен-
ность его умственных интересов и склонность
к систематическим занятиям. Сохранившиеся
записные книжки гимназической поры содер-
жат большое число выписок из литературы по
философии, истории, искусствознанию. Одна
из книжек, датированная 1885/86 уч. г., содер-
жит записи по «философии с общих понятий
до Гераклита и Анаксагора» и имеет помету:
«Переработка писанного в 1883/84 г.»1. Рано
определился и интерес к истории — в одной из
книжек, помимо заметок и выписок о древних
136

А.Е. Пресняков
славянах находим план «Очерка истории циви-
лизации России», доведенный до главы 7 —
«Собирание Руси».
Окончив в 1889 г. гимназию в Тифлисе,
Пресняков поступил в Петербургский универ-
ситет, сначала на юридический факультет. С
юридическим образованием связывались тогда
возможности наиболее полезного обществен-
ного служения. Но вскоре, видимо, наступило
разочарование постановкой этого образования
в столичном университете. Со второго семест-
ра Пресняков переходит на историко-филоло-
гический факультет, где слушает лекции В.Г.
Васильевского, П.Г. Виноградова, И.М. Гревса,
Н.И. Кареева, Г.В. Форстена, А.С. Лаппо-Да-
нилевского, С.Ф. Платонова и др. Среди сво-
их учителей он выделял впоследствии В.Г. Ва-
сильевского, С.Ф. Платонова и философа А.И.
Введенского. В семинаре молодого тогда про-
фессора Платонова он получил первые темы
для самостоятельных исследований по русской
истории, а вскоре вошел в «кружок русских ис-
ториков», собиравшийся у Платонова. Позднее
Пресняков сблизился и с сыгравшим видную
роль в воспитании молодых историков Петер-
бургского университета кружком профессора-
скандинависта Г. В. Форстена2. Кружки эти по
общественной ориентации были достаточно
правыми; во все время своего студенчества
Пресняков не выходил из среды студентов-
»академистов», ограничивавшихся профессио-
нальными интересами и боязливо относивших-
ся к «политике».
В 1893 г. Пресняков окончил университет,
написав на предложенную Платоновым тему
дипломную работу о Царственной книге. Так
называлась большая иллюстрированная руко-
пись, повествовавшая о событиях царствова-
ния Ивана Грозного. Знатоки уверенно дати-
ровали ее второй половиной XVII в. Счита-
лось, что рукопись была составлена для обу-
чения истории царей Петра и Ивана Алексее-
вичей. Однако внимательное ознакомление с
рукописью и попытки анализа, который по-
зднее получил название текстологического,
заставили Преснякова отвергнуть общеприня-
тое мнение. В крайне осторожной форме (в
факультетском отзыве Платонов похвалил эту
«ученую осторожность») молодой исследова-
тель подверг сомнению традиционную дати-
ровку Царственной книги. Рассмотрение со-
става ее текста и сопоставление его с другими
летописными памятниками вели Преснякова
к мысли, что перед ним — памятник эпохи
Ивана Грозного. Его этюд стал одним из пер-
вых исследований позднего московского лето-
писания, надолго сохранившим научное зна-
чение. Работа была отмечена золотой медалью
и опубликована в ученых записках универси-
тета, а Пресняков оставлен при кафедре рус-
ской истории для подготовки к профессорско-
му званию.
Так как материального обеспечения тог-
дашняя аспирантура не давала, Пресняков
предпринял попытку поступить на службу, че-
тыре месяца числился в департаменте оклад-
ных сборов Министерства финансов, однако
затем предпочел преподавательскую работу в
частных гимназиях Таганцевой и Стоюниной,
в Екатерининском сиротском институте, на
Педагогических курсах при петербургских
женских гимназиях. Круг преподаваемых им
предметов был весьма обширен, что требовало
напряженного труда по разработке лекцион-
ных курсов. В частности, пришлось читать курс
русской истории с древности до конца XIX в.,
что, конечно, поставило молодого историка
перед необходимостью составить себе общую
историческую концепцию, заставило задумать-
ся и над теоретичекими основами историчес-
кого познания. Уже в феврале 1893 г. Пресня-
ков сетовал, что «если заниматься историей как
наукой, то надо еще понять, что это за птица,
а не только теории такой науки нет, но нет...
даже определния ее»3. Попытки разобраться в
вопросах теории исторической науки пронизы-
вают всю умственную работу Преснякова пос-
ле окончания университета. В сохранившихся
конспектах находим следы обращения к самой
разнообразной философской литературе, в том
числе и марксистской. В ходе магистрантской
подготовки Пресняков штудировал логику, те-
орию познания, в связи с задачами методоло-
гии истории читал даже литературу по языкоз-
нанию и высшей математике. Он — слушатель
«первого опыта» лекционного курса А.С. Лап-
по-Данилевского по методологии истории в
1894-1895 гг., в те же годы — участник кружка,
занимавшегося на дому у Лаппо-Данилевско-
го, где обсуждались «основные принципы об-
ществоведения»4. В разнородных интеллекту-
альных веяниях формировались отличавшая
Преснякова в зрелые годы ученая самостоя-
тельность, умение уловить новую и свежую
мысль еще в стадии становления, усвоить и
творчески развивать.
137

А.Е. Пресняков
Некоторые итоги осуществления своей
«выработанной и продуманной программы»
овладения научными основами истории Пре-
сняков подвел в прочитанном 22 ноября
1894 г. в Историческом обществе при универ-
ситете реферате книги П. Лакомба «Социо-
логические основы истории»5. Пафос рефе-
рата — в утверждении объективного суще-
ствования исторической закономерности.
Опровергая иллюзию, будто можно восстано-
вить прошлое, «как оно было», без вскрытия
в нем социологических закономерностей,
Пресняков утверждает, что «всякая попытка
восстановить картину целой эпохи или обо-
зреть события какого-либо исторического
периода есть не что иное, как попытка если
не изучить и формулировать, то хотя бы по-
чувствовать законы, управляющие связью яв-
лений». Он критически относится и к стрем-
лению эмпириков отгородиться от поисков
такой закономерности, и к отрицанию нео-
кантианцами возможности установить зако-
номерность «неповторяющихся» явлений ис-
тории. Однако закономерность историческо-
го процесса Пресняков вслед за Лакомбом
склонен искать вне истории, в психологии.
По его мнению, «для научной теории истори-
ческих явлений основой должна служить
критическая теория психических явлений».
Таким образом, Пресняков выступает здесь
как приверженец «второго позитивизма»,
психологического его направления. Но, не
склонный рассматривать человеческую при-
роду как нечто неизменное, он делает суще-
ственную оговорку, показывающую, что тео-
рия психологического позитивизма не удов-
летворяла его полностью. Он считает, что
критическая теория психических явлений в
настоящее время «едва ли возможна», что со-
здание ее «потребует еще многих и сложных
работ в области философии и психологии». А
только эта будущая теория даст возможность
установить, «что есть неизменного и необхо-
димого в игре психических состояний, слу-
жащих мотивами внешних проявлений жиз-
ни», т.е. позволит установить, чем детерми-
нирована человеческая психика. Очевидно,
Преснякову осталось чуждым объяснение
развития психики изменениями производи-
тельных сил общества, предложенное исто-
рическим материализмом (об этом писал Г.В.
Плеханов, разбирая ту же книгу П. Лаком-
ба6). Подобно большинству ученых своего
круга, Пресняков был знаком с марксизмом
поверхностно и считал «узкой» его филосо-
фию истории.
Это не мешало политическим симпатиям
молодого историка. В середине 90-х годов он
сблизился с «легальными» марксистами, в
1897 г. сотрудничал в перешедшем к ним от
народников журнале «Новое слово», в состав
редакции которого входили П.Б. Струве,
М.И. Туган-Барановский, A.M. Калмыкова,
В.А. Поссе. Когда в декабря 1897 г. журнал
был закрыт «за вредную деятельность», то
предполагалось возродить его под редакцией
Преснякова, но этот проект не был осуществ-
лен. Нельзя сказать, чтобы работа и обще-
ственные дела поглощали Преснякова цели-
ком. Молодость брала свое. Через год после
окончания университета он женился на
Юлии Петровне Кимонт, происходившей из
литовских дворян. В имении ее родителей
под Пренами (близ Ковно) семья проводила
каждое лето до самого 1917 г. В начале супру-
жества Юлия Петровна обучалась в Петер-
бурге живописи; через нее и через своего ку-
зена, в будущем известного скульптора Кон-
стантина Крахта, Пресняков вошел в петер-
бургский художественный мир. Дружба с сы-
ном знаменитого поэта Я.П. Полонского
Александром ввела его и в писательскую сре-
ду. Зинаида Гиппиус вспоминала, как она, по-
сещая дом старика Полонского, завидовала
шумевшей за стенами кабинета молодежи —
его сыновьям и их друзьям. С миром искус-
ства Преснякова связывали и другие дру-
зья — философ Иван Лапшин, страстный по-
клонник таланта Римского-Корсакова, по-
святивший книгу изучению его музыки, ли-
тературовед Сергей Адрианов. На рубеже ве-
ков Пресняков вел полнокровную, кипучую
жизнь, вращаясь в кружках научной и худо-
жественной интеллигенции столицы и от-
нюдь не замыкаясь в профессиональных ин-
тересах.
Его научная работа двигалась весьма ус-
пешно. После некоторых колебаний Пресня-
ков выбрал для магистерской диссертации ис-
следование московских летописных сводов
XVI в. Такое начало научной деятельности
было традиционным для историков петербур-
гской школы, первыми работами которых
чаще всего были источниковедческие шту-
дии7. Материал, изучавшийся Пресняко-
вым, — памятники позднего московского ле-
138

А.Е. Пресняков
тописания — оставался в то время малоизве-
стным и в главной части неизданным; в ста-
рых изданиях имелись крупные ошибки. Не-
сколько лет исследований в архивах и библио-
теках Петербурга и Москвы, привлечение ру-
кописей частных коллекций дали Пресняко-
ву ряд этюдов о составе и взаимных отноше-
ниях таких памятников, как Лицевой летопис-
ный свод, Воскресенская, Новгородская Чет-
вертая, Иоасафовская, Симеоновская летопи-
си, Типографский, Архивский летописцы и
др. Часть этих этюдов он опубликовал. Уда-
лось составить научное представление о Мос-
ковской исторической энциклопедии XVI в. —
огромном по объему Лицевом (иллюстриро-
ванном) летописном своде, одним из томов
которого оказалась Царственная книга*. Пе-
ред ученым вставала задача воссоздать исто-
рию московского летописания в связном виде.
В качестве введения к диссертации Пресняков
написал обширный очерк историографии рус-
ского летописания, рассмотрев в нем основ-
ные труды ученых, изучавших русские летопи-
си, с начала XVIII в. Неопубликованная рабо-
та по историографии летописания осталась
единственным столь обстоятельным исследо-
ванием на эту тему9. Однако перед Пресняко-
вым возникла неожиданная трудность: за ис-
следования позднего летописания взялся
крупнейший знаток древнерусской литерату-
ры, разработавший современные методы изу-
чения истории летописания, академик А.А.
Шахматов. Для Преснякова, выступавшего в
исследовании летописей в качестве последо-
вателя Шахматова, видимо, было неудобно
продолжать работу по той же теме. Он отка-
зался от замысла магистерской диссертации о
московских летописных сводах, но продолжал
в стенах Археографической комиссии (как ее
сотрудник с 1900 г., а затем и член) трудиться
над изданием московских летописей. Им была
издана Симеоновская летопись, открытая и
описанная первоначально Шахматовым10;
вместе с Шахматовым он редактировал Типог-
рафскую летопись11.
На изменении научных интересов Пресня-
кова отразились и быстро развивавшиеся по-
литические события кануна и начала первой
русской революции. Эти события заставили
историка обратиться к изучению обществен-
ного движения в России XIX столетия. В пер-
вом же номере журнала «Полярная звезда»,
редактировавшегося П.Б. Струве (вышел 15
декабря 1905 г.), появилась статья Пресняко-
ва «Декабристы», позже вышли его работы о
Герцене и народниках. Пресняков был одним
из первых историков, обратившихся к этой те-
матике. В своих статьях он проводил такую
привычную нам теперь мысль о преемствен-
ности революционного движения в России,
но считал, что общественное движение интел-
лигенции в своих «поисках народности» стре-
милось положить конец «дуализму правитель-
ства и народа». Возможность решить эту зада-
чу Пресняков усматривал в победе либераль-
но-конституционного строя, к которой, по его
мнению, вела русская революция: на ее ход и
события он смотрел глазами историка. Для ха-
рактеристики политических взглядов Пресня-
кова в это время показательна его статья
«Между молотом и наковальней», опублико-
ванная в газете «Страна», органе партии де-
мократических свобод (редактировалась М.М.
Ковалевским). В ней Пресняков писал об
очень тяжелом положении Государственной
думы между двумя политическими крайностя-
ми. С одной стороны, «истинные слуги старо-
го режима», которые «цепляются за старые
формы, пустые и бездушные, корчась от стра-
ха перед новизной, перед движением, потому
что оно требует недоступной им широты по-
нимания и смелости почина». С другой сторо-
ны, каждый шаг Думы «с нервничающей по-
дозрительностью» осуждают революционные
группы, воспитанные «боевой атмосферой
конспиративной кружковщины, полной нена-
висти к обману и насилию, опасения измены
и готовности бить врага его же оружием».
Свойственная им «утопическая жажда вопло-
тить в жизнь целиком и сразу, без долгой и
упорной работы, весь идеальный образ буду-
щего — не убита нисколько «научностью» со-
временного социализма». Только между эти-
ми крайностями видел Пресняков путь, кото-
рый должен «довести освободительное движе-
ние до конца, до прочного создания консти-
туционно-демократического государственно-
го строя»12.
Поражение первой русской революции
оттолкнуло Преснякова от участия в полити-
ческой жизни. Он углубился в изучение ис-
тории Киевской Руси, древнерусского права,
с 1907 г. начал читать курс русской истории в
Петербургском университете в качестве при-
ват-доцента, историю русского права на Выс-
ших женских курсах, не оставляя работы в
139

А.Е. Пресняков
Женском педагогическом институте (в орга-
низацию этого учебного заведения Пресняков
вместе с другими петербургскими преподава-
телями вложил много сил) и частных гимна-
зиях. Рукописи и печатные труды Пресняко-
ва свидетельствуют, что он упорно продолжал
совершенствовать свою «внутреннюю истори-
ческую постройку», не ослабляя внимания к
вопросам исторической методологии. Так, в
написанном около 1904 г. реферате по теории
исторической науки Г. Риккерта Пресняков
принимает характерную для неокантианства
интуитивистскую точку зрения на возмож-
ность теоретического обоснования историчес-
кого знания: «Было бы ошибкой думать, что
можно теоретически выучиться научной обра-
ботке исторических материалов и описать эту
работу в параграфах методики. Главное —
внутреннее понимание материала, постанов-
ка исторических задач, открытие путей к их
разрешению — вся творческая сторона так же
не может быть «показана», как открытие но-
вой философской идеи, нового закона приро-
ды, нового художественного произведения».
Не в этом и задача теории науки, она отвеча-
ет «иной потребности: сознательный ответ на
вопрос о сущности и специальных свойствах
исторического мышления, о месте, которое
оно занимает в работе человеческого созна-
ния, важен не для историка как ученого в оп-
ределенной области научной работы, а для
мыслителя, чающего необходимость возмож-
но ясного и содержательно-полного мировоз-
зрения, в котором отношение между любимой
научной работой и всеми другими элемента-
ми личной сознательной жизни было бы до-
ведено до логически и психологически цель-
ной системы идей»13.
Таким образом, Пресняков пришел к отде-
лению единой теории познания, какую он в
данном случае искал в риккертианской теории
ценности, от исследовательской практики, ко-
торая оставалась в основном на прежних рель-
сах «второго» позитивизма. Подобное пере-
плетение не было чем-то исключительным:
выступая против механистически-детермини-
стского истолкования социальных процессов
классическим позитивизмом, неокантианские
теоретики (в их числе и Л.И. Петражицкий, на
которого ссылается Пресняков) создали «раз-
вернутый концепт понятий, явно переплета-
ющихся с психологическими представления-
ми» неопозитивизма14. В собственно исследо-
вательской области внимание Преснякова
привлекал сравнительный метод. В оценке
этого метода как плодотворного он соглашал-
ся со своим другом и однокашником Н.П.
Павловым-Сильванским, с которым вел дол-
голетнюю переписку о проблемах русской ис-
тории15. Пресняков считал, что «ясность исто-
рической перспективы» достигается «только
всесторонним знанием, постоянным сравне-
нием разных исторических процессов, своего
с чужим»16.
Университетское преподавание стало для
Преснякова не просто продолжением его пе-
дагогической деятельности, но и одной из
областей его научного творчества. Разрабаты-
вая в своих лекционных курсах историю Ки-
евской Руси, Северо-Восточной и Юго-За-
падной Руси, Литовско-Русского государства,
Московского царства, Пресняков стремился
создать новую концепцию отечественной ис-
тории, свободную от схематизма традицион-
ных, господствовавших в науке воззрений.
Позже историк признавался, что его моно-
графические труды сложились в ходе чтения
университетских курсов, «в аудитории, в жи-
вом общении с младшим поколением исто-
риков петербургской школы». В теоретичес-
ком подходе к историческому процессу Пре-
сняков в целом оставался на позициях пси-
хологического позитивизма и пытался при-
менять для истолкования явлений русской
истории сравнительный метод.
В соответствии с критической направлен-
ностью выдвинутого им принципа «научного
реализма» Пресняков строил почти каждую
тему курса в плане критики господствовавших
в литературе теорий. Важнейшим вопросом
древней истории Руси для него была не про-
блема социальных взаимоотношений или эко-
номического строя, а проблема национально-
го самоопределения русского народа. Он под-
верг критике господствовавшие в тогдашней
историографии националистические концеп-
ции. Сторонники одной из них (Ключевский,
Милюков) полагали, что русское население
Киевской Руси под ударами степных кочевни-
ков в XIII в. перешло на северо-восток и об-
разовало Великороссию. Украинский историк
Грушевский доказывал, что Киевская Русь пе-
реросла в Галицко-Волынскую, а в дальней-
шем через Литовское великое княжество — в
Украину17. Пресняков отвергает эти воззрения
как с теоретических, так и с «научно-практи-
140

А.Е. Пресняков
ческих» позиций. Он резко выступает против
представления о «чистоте расы» как основе
определения народности. По его словам, «об-
руселые в ряде поколений немцы, евреи, по-
ляки, конечно, действительно принадлежат
русской, а не какой-либо иной народности.
Основные антропологические признаки... так
перемешаны в среде любого из современных
европейских пародов, что установить общий,
хотя бы в самых общих чертах, антропологи-
ческий тип для каждого из них совсем невоз-
можно». Смешение антропологических черт
было характерно уже и для «доисторических»
времен славянства. Не может служить призна-
ком народности и язык, так как языковые раз-
личия в пределах данной народности иногда
превосходят такие же различия у разных наро-
дов. Признаки выделения народности Пре-
сняков видит в «психических навыках», при-
виваемых человеку с детства влиянием той на-
циональной среды, в которой он вырастает, а
также в общности территории и государствен-
ной организации. Рассматривая современ-
ность как часть исторического процесса, он
заключает, что теоретическое решение спор-
ного вопроса о единстве русского парода и
русской истории «из прошлого переносится
скорее в настоящее и будущее». В историчес-
кой действительности «прошлое до XI-XII вв.
включительно и позднейшее время — XVII-
XIX вв. — так тесно принадлежат одинаково
к истории обеих ветвей русского народа или
обеих народностей русских— великорусской
и украинской, что без ущерба для полноты и
правильности научного изучения, без измены
исторической правде разрывать изучение их
судеб нельзя». Даже в XIV-XVI вв., когда «обе
половины русского славянства резко разош-
лись в своих политических и культурно-исто-
рических судьбах», сознание национальной
общности поддерживалось оживленными сно-
шениями между ними18.
Как отмечал А.Л. Шапиро, «не будучи за-
ражен шовинистическими настроениями»,
Пресняков «сумел близко подойти к правиль-
ному пониманию места Киевской Руси в ис-
тории русского и украинского народов»19. Во
второй редакции курса, читавшегося на про-
тяжении десятилетия, Пресняков более опре-
деленно, чем в первой, формулирует свою
мысль: «В общем ходе русской истории Киев-
ская Русь имеет огромное значение как пери-
од выработки всех основ позднейшей нацио-
нальной жизни, как бы далеко ни разнилось
позднее дальнейшее развитие этих основ по
разделении населения Киевской Руси на но-
вые культурно-исторические типы: малорос-
сов, белорусов и великороссов». Можно счи-
тать, что ученый приблизился к представле-
нию, напоминающему позднейшее понятие
«древнерусской народности», подчеркивая от-
личия этой общности от развившихся в по-
зднейшее время. «Киевская Русь впервые вы-
работала из этнографического материала во-
сточнославянских племен историческую на-
родность»20.
Важнейшим вопросом древней истории во-
сточных славян была проблема характера их
общественного строя до образования государ-
ства. Разбирая эту проблему в своем курсе,
Пресняков подверг критике теорию родового
быта, сформулированную СМ. Соловьевым.
Рассматривая общественную организацию во-
сточных славян после их расселения в При-
днепровье, историк исходит из обусловленно-
сти ее природными факторами и потребностя-
ми производства. «Первобытные приемы экс-
плуатации природных богатств» требовали,
чтобы переселенческие группы славян занима-
ли округа, «весьма широкие сравнительно со
своим личным составом». В то же время «труд-
ная задача подъема новин в лесных местах, та-
кие промыслы, как охота на пушного зверя и
рыболовство», не допускали бытования малы-
ми семьями. Известия византийских авторов и
данные сравнения с бытом западного и южно-
го славянства ведут Преснякова к признанию
основной ячейкой общества в «доисторичес-
кое» время «семейной общины», или (услов-
ный научный термин для всего славянства) —
задруги. Наряду с нею Пресняков признает ос-
новной ячейкой древнерусского племенного
быта общину территориальную, вервь Русской
Правды. Таким образом, «семейная община-
дворище и соседская община-вервь рисуются
двумя древнейшими, какие можем себе пред-
ставить с некоторым основанием, ячейками
восточнославянского племенного быта»21.
Группа больших семей, живших на определен-
ной территории, объединялась в вервь. По
мнению А.Л. Шапиро, «эта точка зрения гораз-
до ближе к нашим современным взглядам, чем
точки зрения других буржуазных историков
периода империализма, а в некотором отноше-
нии она ближе нам, чем взгляды на древнесла-
вянскую общину М.Н. Покровского»22.
141

А.Е. Пресняков
Основным элементом русской государ-
ственности Пресняков считал городовую во-
лость. Это представление получило развитие в
современной науке23. Однако говоря о перехо-
де от древнейшего племенного быта к «исто-
рическому (зафиксированному русскими пись-
менными источниками) строю городовых зе-
мель-областей», историк возражал против гос-
подствовавшего мнения о том, что князья-ва-
ряги застали везде готовый государственный
строй. Отвергая это мнение Ключевского, Пре-
сняков сближает «появление варяжских конун-
гов и дружин с началом городской жизни и
формированием городских волостей-кня-
жеств». Справедливо критикуя теорию торго-
вого происхождения городовых волостей, по-
строенную Ключевским, Пресняков заменяет
ее другим искусственным построением: «торго-
вое движение» на Руси он рассматривает как
«мотив энергичного стремления варягов... к
поволжским, прикаспийским и черноморским
рынкам». Эта мысль вновь приводит историка
к признанию решающего значения «сканди-
навского элемента» в образовании государства
у восточных славян.
Возводя происхождение норманнской те-
ории к деятельности составителя «Повести
временных лет», опиравшегося на славянс-
кую либо почерпнутую из византийского ис-
точника традицию, Пресняков признает эту
традицию «по существу правильной»: для ис-
тории скандинавов в IX в. характерна усилен-
ная деятельность в чужих странах, и нет ос-
нований исключать из сферы этой деятельно-
сти Восточную Европу. Поэтому события, от-
носящиеся к происхождению русского госу-
дарства — «только одна из страниц, хотя и
важнейшая, истории деятельности варягов в
Восточной Европе». Считая, что «главным
мотивом утверждения варяжских князей на
Руси было стремление к югу ради торговли и
добычи», Пресняков рисует их «организаци-
онную работу» в двух направлениях: обеспе-
чение себе «опорных пунктов для южных от-
ношений» и приобретение «источников об-
новления боевой силы для господства над
славянами и для военных предприятий в на-
правлении южном, византийском». В связи с
этими целями строилось княжеское властво-
вание на Руси, причем лишь «весьма посте-
пенно» вырабатывался и строй русских го-
родских общин, сильных и организованных,
господствующих над городскими волостями.
Однако Пресняков вынужден признать, что
уже в X в. происходит процесс поглощения
варягов-находников славянской средой, по-
этому уже во времена Святослава над «созда-
нием новых условий для концентрации вос-
точного славянства как основы новой исто-
рической народности» работали другие исто-
рические силы. В частности, внешнее давле-
ние, созданное печенегами, «принудило раз-
бросанные племенные силы сжаться в опре-
деленной территории». И при Владимире на-
растает «давление внешней опасности — мо-
гучий фактор, кующий национальное и госу-
дарственное объединение». Таким образом,
Пресняков склонен искать причины образо-
вания государства у восточных славян не во
внутренних причинах, а во влиянии внешних
сил. В этом важнейшем вопросе он оставал-
ся в дореволюционные годы на позициях го-
сударственного направления.
Внимательное изучение конкретных дан-
ных источников заставило Преснякова весьма
критически отнестись к достоверности преда-
ния о призвании варяжских князей славянс-
кими племенами. Разделяя убеждение Павло-
ва-Сильваиского, что «община старше госу-
дарства, законодательная власть не создает ее,
а находит», он показал, как княжеская власть
столкнулась на Руси с обычным правом на-
родных общин и лишь постепенно стала пре-
одолевать замкнутость самоуправляющихся
общинных миров уже в удельный период.
Свое господство над славянскими племенами
князья первоначально утверждали «примучи-
ванием» их, обложением данью, что привело
к упорной борьбе со славянами, которые
«снова и снова восставали» против варяжско-
го ига. Таким образом, Пресняков последова-
тельно сближает процессы возникновения го-
сударства на Руси и в Западной Европе, как
последний из этих процессов понимался тог-
дашней историографией. Следом за Павло-
вым-Сильванским Пресняков разрушает миф
о полной самобытности русского историчес-
кого процесса.
Подверг Пресняков сомнению и упрошен-
ные трактовки Киевской Руси как развитого
единого государства, считая их результатом
применения к явлениям древней политической
жизни неадекватных им современных понятий
государственного права. На деле, по мнению
историка, для Древней Руси был характерен
«примитивный» уровень государственности: до
142

А.Е. Пресняков
настоящего государственного властвования
княжеская власть не доросла, лишь внешним
образом наложившись на территориальные со-
юзы, которые образованы рядом соседских об-
щин. В итоге изучения конкретных особенно-
стей княжеского владения в XI-XII вв. Пресня-
ков заключает, что «Киевщина оказалась не в
состоянии создать единого государства и пре-
одолеть внутреннюю разрозненность отдель-
ных земель-волостей, спаяв их в*одно нацио-
нально-государственное целое». В этих услови-
ях стремительно нарастали центробежные тен-
денции, приведшие к раздробленности в удель-
ном периоде.
Обоснованное Пресняковым представле-
ние о том, что «князья Рюриковичи владели
волостями», а не верховной властью и не тер-
риторией Киевской Руси, сочеталось у него с
критикой господствовавших в историографии
мнений о порядках княжеского владения.
Пресняков не согласился ни с теорией «родо-
вого владения» Соловьева, ни с теорией «ле-
ствичного восхождения» князей Ключевского,
ни с теорией договорного начала Чичерина-
Сергеевича. По его мнению, в Х-ХП вв. гос-
подствовали отношения семейного владения.
Право на княжение в волости приобреталось
наследованием по отцу. Как формулирует
Пресняков в своей магистерской диссертации,
«князь-отец наделяет сыновей волостями,
дает им города — при жизни ли своей или в
предсмертном ряде. Это — семейный раздел,
такой же, как раздел дома по отцовскому ряду,
согласно Русской Правде»24. Однако «интере-
сы политического или семейно-династическо-
го характера» не давали до поры торжество-
вать принципу вотчинного распада. Князь,
завладевший Киевом, стремился сохранить
«единство распоряжения силами всей страны,
а также судьбой ее частей». В X и первой по-
ловине XI в. это противоречие разрешалось
кровавой борьбой, устранением сильнейшим
князем братьев-соперников. Затем стало пре-
обладать «искание компромисса между отчин-
ным разделом и сохранением единства отчи-
ны как территориально-политического цело-
го». Компромисс этот приводит к признанию
сильнейшего из князей старейшим в их сре-
де — «в отца место». Традиция объединения
боролась с распадом комплекса земель-воло-
стей на отдельные княжения-уделы, добива-
ясь успеха «в те именно моменты, когда она
совпадала с интересами личными или семей-
ными той или иной энергичной личности или
союза двух-трех князей, державших в руках
Киев, его силу и влияние»25. Разрешился этот
непрочный компромисс в удельном строе,
подчинившем политическое преемство вот-
чинному наследованию.
Критика Пресняковым традиционных кон-
цепций политического строя Киевской Руси
имела большое значение для развития науки.
Доказав, что взгляды наиболее авторитетных
ученых расходятся с данными источников, он
нанес удар по господствовавшим теориям рус-
ского исторического процесса, расчищая путь
для пересмотра этих теорий. Как заметил А.Л.
Шапиро, после работ Преснякова «стало труд-
но говорить о родовом владении князей Русью
в Х-ХП вв. Стало также трудно сравнивать
межкняжеские отношения этого времени с по-
зднейшими международными договорными
отношениями»26.
Важным вкладом в историографию была и
разработка в лекционном курсе, а затем в ма-
гистерской диссертации Преснякова истории
«княжого права». По его мнению, одно из
важнейших направлений деятельности древ-
нерусских князей — создание рядом с обыч-
но-правовыми союзами членов племени осо-
бого «союза княжой защиты», в который вхо-
дит и княжеская дружина, и население кня-
жеских сел. Часть, состоящая «в особом от
обычного владении и под особой новой фор-
мой эксплуатации», выделялась и из общей
массы земель волости. Этот процесс начина-
ется уже в IX-X вв. Важно подчеркнуть, что
«княжую защиту» и создаваемые ею порядки
Пресняков рассматривает как «общеистори-
ческое явление у всех европейских народов».
Нетрудно заметить аналогию этого установле-
ния с таким западноевропейским правовым
институтом, как мундебурд*. По словам Пре-
снякова, в XI-XI1 вв. наряду с княжеским ста-
новится заметным явлением землевладение
церкви и бояр. И эти владения изымались из
обычного права народных общин «в особый
организм, стоящий вые народной обычно-
правовой старины, как и общество княжое».
Когда начался процесс «внутренней колони-
зации» — усиленной разработки земельных
угодий, хозяйственные потребности этих осо-
* Институт покровительства у древних германцев,
ставший позднее основой патроната, распространен-
ного в раинесредневековой Европе.
143

А.Е. Пресняков
бых хозяйств привели к вовлечению в эконо-
мическую зависимость части свободных об-
щинников и к возникновению разряда полу-
свободных зависимых людей. Князь, церковь
и боярство выступили как «новые социальные
силы, связанные тесно друг с другом, род-
ственные по типу и социально-политическо-
му значению, это явления, пророчащие гибель
старому складу жизни волости-государства...
Их опора — в крупном хозяйстве, его осно-
ва — все разраставшийся элемент полусвобод-
ного населения, стоявшего вне обычно-пра-
вовых отношений народных общин»27.
Приведенная характеристика обществен-
ных отношений Киевской Руси не может не
напомнить того представления о феодализме,
какое было разработано Н.П. Павловым-
Сильванским применительно к удельному пе-
риоду. Еще до начала чтения лекций в универ-
ситете Пресняков, как явствует из его пере-
писки, воспринял идеи Павлова-Сильванско-
го о тождестве исторических процессов в Рос-
сии и Западной Европе и о господстве в удель-
ной Руси феодальных отношений. В 1901 г. он
писал Павлову-Сильванскому: «С твоими то-
жествами я помирился, усвоил их и жду выхо-
да книги, чтобы вводить их в обшее построе-
ние»28. Книга Павлова-Сильванского «Феода-
лизм в Древней Руси» вышла в 1907 г., а спус-
тя три года Пресняков подготовил к печати и
даже снабдил заголовком другую книгу умер-
шего друга — «Феодализм в удельной Руси».
По мнению Ю.В. Готье, в первом томе своих
лекций Пресняков «рисует феодальные отно-
шения, не употребляя этого термина, ибо
«княжое право» и лежащий за ним порядок
есть не что иное, как феодальный строй с не-
которыми особенностями местного характе-
ра...»29. Н.Л. Рубинштейн считает, что в своем
историко-юридическом исследовании о «кня-
жом праве» Пресняков «фактически ищет ре-
альное социальное содержание правовых
норм, сквозь призму юридичеких отношений
изучает действительные общественные отно-
шения. Именно поэтому он изучает не отдель-
ные правовые институты, а систему правовых
институтов в их внутренней связи, в единстве
их исторического содержания». Рубинштейн
заключает, что от этого исследования Пресня-
кову оставалось сделать еще один шаг, чтобы
прийти к вопросу о возникновении феодализ-
ма в России3". Однако этот шаг историк сде-
лал уже после революции.
Второй том лекционного курса Пресняко-
ва явился крупным новшеством в построении
университетского курса отечественной исто-
рии, так как историк ввел в него на равно-
правных основаниях рассмотрение прошлых
судеб украинского и белорусского народов,
трактуя историю русских земель, вошедших в
Литовское великое княжество, как составную
часть общерусской истории. По его мнению,
для развития этих земель свойственны те же
самые «общеисторические явления», что и для
русского северо-востока. Тем самым Пресня-
ков отверг традиционную схему, построенную
на различении периодов киевского, владими-
ро-суздальского, московского и петербургско-
го. Исходя из убеждения, что «единство рус-
ского народа, единство русской культуры сто-
ят перед нами не только как теоретический
вопрос, но и как историческая задача», уче-
ный считал необходимым изучать все государ-
ственные образования, в которые вошли вос-
точные славяне, — только такое изучение дает
возможность выяснить национальное един-
ство и самобытность России как «продукт ве-
ковой исторической работы». Поэтому Пре-
сняков подробно исследует в своем курсе по-
литическую историю Галицко-Волынского и
западнорусских княжеств в X1I-XIV вв., обра-
зование и развитие великого княжества Ли-
товского до второй половины XVI в.
Ценной оказалась данная Пресняковым ха-
рактеристика великого княжества Литовского
как «Литовско-Русского государства». По сло-
вам В.И. Пичеты, справедливость такой харак-
теристики обусловлена тем, что русская фео-
дальная культура (в том числе и навыки госу-
дарственности) имела громадное значение для
разрешения политических задач, стоявших пе-
ред литовским государством31. «Начала органи-
зации военного дела, культуры, нужные для
разрешения политических задач, были унасле-
дованы строителями литовской государствен-
ности у русской народности, точнее, не унас-
ледованы, а восприняты вместе с вовлечением
русских сил, признававших литовскую власть,
в общую творческую деятельность»32.
Одна из важнейших тем курса Пресняко-
ва — история русских земель в составе Литов-
ско-Русского государства. Выделение вопроса
об этих землях Н.Л. Рубинштейн считал особой
заслугой историка. Пресняков различает исто-
рические судьбы русских земель, «приросших»
к центральной области великого княжества
144

А.Е. Пресняков
Литовского. «Литовская Русь», Подляшье и
Полесье всего теснее связаны с великим кня-
жением. Вовлеченные в связь с Литвой уже в
XIИ в., они затем инкорпорированы великим
княжеством и «тянут в его составе по управле-
нию и повинностям прямо к Вильне и Трокам».
В них исчезает устойчивость древнерусских
территориально-политических форм, они лег-
ко дробятся и вступают своими частями в но-
вые соединения, в верхний слой .их населения
без труда проникают литовские боярские эле-
менты, «устанавливая наряду с политико-адми-
нистративной своего рода общественную связь
их с великим княжеством». Другая группа рус-
ских земель сохранила навыки самостоятель-
ного политического быта. В составе Литовско-
го государства они остались территориально-
политическими единицами «со своим укладом
внутренних отношений, лишь медленно и по-
степенно подвергавшимся переработке под
влиянием общей с Литвой исторической жиз-
ни». Для разных земель результат этого процес-
са переработки оказался различным: одни, как
Полоцкая и Витебская земли, «вошли в более
органическую связь с великим княжеством»,
другие— Киевская, Волынская, Смоленская,
Чернигово-Северская земли, став «аннексами»
Литвы и под ее властью, «жили более своей
жизнью и в дальнейшем ходе исторической
жизни рано или поздно были от нее оторваны».
Обособленность отдельных земель и определя-
ла отсутствие государственно-правового един-
ства Лито веко-Русского государства. Для объе-
динения «не было не только прочной внутрен-
ней основы (в единстве национальном, соци-
альном, культурном, бытовом), но и достаточ-
но крепких и устойчивых внешних политичес-
ких условий».
Внимательно исследует Пресняков обще-
ственные отношения русских земель-«аннек-
сов» в составе Литовского государства. Гово-
ря по этому поводу о сущности «удельного
порядка», он уже прямо ссылается на «широ-
кое и глубоко ценное воззрение, установлен-
ное Н.П. Павловым-Сильванским на удель-
ный строй», которое выясняет «основное и
существенное тождество социального разви-
тия в период нашего, русского и западноев-
ропейского средневековья». Пресняков заяв-
ляет, что весь склад отношений «русского фе-
одализма» вырос на почве древнерусской ис-
торической жизни, и потому «это общеисто-
рическое явление должно быть общерусским
и не менее свойственным Руси юго-запад-
ной, чем северо-восточной». Как феодализм
он вслед за Павловым-Сильванским тракту-
ет «новый уклад быта», при котором «управ-
ление мелких княжеств все больше теряло
свой публично-правовой характер, обраща-
ясь в управление вотчиной князя-землевла-
дельца и его военных слуг — землевладель-
цев-бояр»33. К числу достоинств второго тома
лекций Преснякова следует отнести также
тщательное изучение в нем внешнеполити-
ческой истории Литовско-Русского государ-
ства. Можно сказать, что вся история этого
государственного образования рассмотрена
ученым в аспекте сложного переплетения
международных отношений. В частности,
рассмотрена роль Немецкого ордена, стре-
мившегося приостановить укрепление Ли-
товского государства. Подробно проанализи-
рована в лекциях юридическая основа уний
Литвы и Польши, затронуты многие аспекты
политической жизни Речи Посполитой.
Третий том лекционного курса Пресняко-
ва (оставшийся неизданным)3^ посвящен ис-
тории Северо-Восточной Руси и Московско-
го государства и хронологически охватывает
XIII-XVI вв. В нем историк дал развернутую
характеристику экономического и социально-
го быта великорусских областей. В особой
лекции «Боярское землевладение» Пресняков
рассматривает организацию и социальное зна-
чение этого землевладения, исходя из введен-
ного Павловым-Сильванским понятия о «бо-
ярщине» как одном из основных учреждений
средневекового права. Существенно, что Пре-
сняков говорит о позднем появлении жало-
ванных грамот сравнительно с реальным воз-
никновением иммунитета боярского земле-
владения. Поэтому боярщина выглядит не как
новообразование, созданное будто бы княжес-
кой политикой пожалований (точка зрения
Чичерина, Сергеевича и др.), а как явление
бытовой и обычно-правовой старины, восхо-
дящее ко времени становления боярского зем-
левладения вообще. Изложение в лекциях
хода борьбы боярщины с общиной и указание
места, занятого в этой борьбе великокняжес-
кой властью, свидетельствуют о том, что Пре-
сняков напряженно пытался осмыслить такую
важнейшую проблему, как вопрос о сущности
государства при феодализме.
По словам Преснякова, великорусским
великим князьям, в отличие от литовских,
145

А.Е. Пресняков
удалось при помощи иммунитетной полити-
ки поставить власть вотчинников в подчи-
ненную зависимость от себя. Развитие круп-
ного боярского землевладения стало одним
из средств умножения сил государя, расши-
рения территориальной и социальной базы
политического объединения. Попытка соот-
нести государство с интересами социальных
групп, с социальными отношениями означа-
ла шаг вперед по сравнению с»концепцией
Павлова-Сильванского, считавшего государ-
ство этапом, следующим исторически за бо-
ярщиной.
Третий том курса Преснякова также отли-
чается критическим подходом к традиционной
схеме русской истории. Ученый показывает не-
состоятельность резкой антитезы историческо-
го развития Киевской и Северо-Восточной
Руси, представления о северо-восточных кня-
зьях как создателях своего княжества «на сы-
ром корню» колонизуемой земли, развитого
Соловьевым и Ключевским. Критикуется Пре-
сняковым трактовка удельных порядков как
последствия колонизации «пустынного» севе-
ро-востока, теория господства в удельном пе-
риоде принципа частного права и вотчинных
интересов князей и смены их в XV в. публич-
ным правом и государственными интересами.
В связи с этим критике подвергается представ-
ление о частноправовом характере «купель»
московских князей. Убедительно показывает
Пресняков несоответствие данным источников
теорий «собирания земли» как основы государ-
ственной централизации и «возвышения Мос-
квы» как главного явления в истории образо-
вания единого государства.
Достоинством курса является изучение в
нем процесса образования Великорусского го-
сударства в непосредственной связи с между-
народной обстановкой, в которой он проте-
кал. Опирающееся на детальное изучение ма-
териала изложение внешних отношений севе-
ро-восточных княжеств и установление зави-
симости от них отношений внутренних —
крупная заслуга Преснякова. Рассмотрение
междукняжеских отношений русского северо-
востока на основе тщательного исследования
и сопоставления данных летописей (с учетом
происхождения их известий, вскрытого в ана-
лизе типов и редакций летописных сводов) и
актов (с установлением связи их формул с со-
здавшими их фактическими отношениями) —
другое существенное достоинство лекций.
Считая развитие великокняжеской власти
«более непрерывным и органическим» про-
цессом, чем изображено в предшествующей
историографии, Пресняков рассмотрел в лек-
циях, как ломала эта власть старые семейно-
вотчинные традиции в пользу вотчинного вла-
дения великого князя — нарождавшегося аб-
солютизма. Однако развиваемая в заключи-
тельных лекциях курса концепция вотчинно-
го самодержавия, закрепостившего все клас-
сы общества в интересах «государева дела»,
демонстрирует сохранявшуюся еще значи-
тельную зависимость взглядов Преснякова от
постулатов государственного направления в
историографии.
Систематическая и неотразимая критика
Пресняковым взглядов наиболее влиятельно-
го в начале XX в. историографического направ-
ления, возглавляемого Ключевским, сделала
его вождем той научной молодежи, которая вы-
ступила (главным образом в стенах Петербур-
гского университета) с более «западнических»
позиций, чем их московские коллеги35. Прово-
дя идею сходства исторического пути России и
Запада, Пресняков стремился обогатить ее по-
зитивными достижениями юридической шко-
лы, утверждая положение о сравнительно боль-
шей роли государства в истории России. Мно-
гие положения, высказанные уже в дореволю-
ционных книгах и статьях, снискали Пресня-
кову славу талантливого, но парадоксального
исследователя.
В те же годы, когда шло чтение лекций в
университете и разрабатывалась общая кон-
цепция истории средневековой Руси, Пресня-
ков взялся за большую «заказную» работу по
истории Нового времени: для юбилейного из-
дания «История Правительствующего сената»
он написал большую монографию «Правитель-
ствующий сенат в царствование Елисаветы
Петровны» (СПб., 1911). Работа потребовала
капитальных разысканий в совершенно новых
для науки сенатских архивных фондах и при-
вела опять-таки к парадоксальным выводам.
Пресняков пришел к заключению, что время
Елизаветы имело более значительное «истори-
ческое содержание» сравнительно с «веком
Екатерины», завершившим восходящее разви-
тие дворянской России. Именно в царствова-
ние Елизаветы была осознана необходимость и
заложены основы преобразования всего госу-
дарственного управления, осуществленного
позднее. Значителен был и вывод о том, что к
146

А.Е. Пресняков
концу царствования «Сенат становится про-
водником сословного самосознания дворян-
ства. Интересы этого класса руководят им в ме-
роприятиях, касающихся вопросов землевладе-
ния и владения крепостными, развития про-
мышленности, улучшения личного состава
гражданских учреждений, назначения на дол-
жности и движения по службе». Отношения
государства и «господствующего сословия» по-
ворачивались входе конкретного изучения но-
выми гранями, необычными для академичес-
кой науки начала XX в.
Пристальное внимание к истории Россий-
ского государства проявилось и в статьях, на-
писанных Пресняковым для других многочис-
ленных в те годы юбилейных изданий. Предме-
тами его популяризаторских по типу работ ста-
новятся Иван III и Михаил Федорович, Алек-
сей Михайлович и Николай I. Широта интере-
сов историка находит себе выход в редактиро-
вании отдела русской истории печатавшейся с
1911 г. «Русской энциклопедии», для которой
Пресняков написал множество статей по раз-
ным темам, а также в составлении учебника
«Русская история (Курс младших классов)»
(М.; Пг., 1915). Продолжалось его сотрудниче-
ство в кадетских газетах «Слово», «Русская
молва», но место политических статей заняли
театральные рецензии. Театральные интересы
даже потеснили другие художественные привя-
занности Преснякова: он внимательно следит
за гастролями польских театров, рецензируя в
газетах чуть ли не каждый спектакль; привле-
кают его и постановки Московского Художе-
ственного театра, один из столпов которого,
В.В. Лужский, приходился ему дальним род-
ственником, а с К.С. Станиславским он пере-
писывался.
Накануне революции Пресняков попытал-
ся сформулировать основные принципы сво-
ей «практической философии», характеризу-
емой им как «критический идеализм» и вос-
ходящей к идеям неокантианства и неофихте-
анства. В неопубликованной статье «О воспи-
тательном значении гуманитарных наук», от-
носящейся к 1916 г.3\ задавшись целью выяс-
нить «педагогические ценности историзма»,
он строит свое кредо, исходя из имеющего аб-
солютную ценность идеала, представляющего
единство «свободы от логических противоре-
чий (идеал мысли), свободы от психологичес-
ких противоречий (идеал воли) и свободы от
общественных противоречий (идеал чувства)».
На практике идеал недостижим, он играет
роль компаса, содержание его реально осуще-
ствляется в вечном искании его сознанием и
вечном воплощении волей. Поэтому ближай-
шие, конкретные цели деятельности — толь-
ко минутные этапы на пути к идеалу. Стоит
остановиться на законченной и догматически
завершенной системе понятий — и обратишь-
ся в «консерватора отвлеченного хлама». Зна-
чит, любые принципы и убеждения плодо-
творны лишь поскольку живы, находятся в не-
прерывной переработке и усложнении. Надо
не только иметь принципы и убеждения, но и
владеть ими, «уметь не рабски держаться фор-
мулы, а понимать суть». Отсюда выясняется
значение исторической точки зрения в гума-
нитарных науках: она «разлагает всякий дог-
матизм, устанавливая временное, относитель-
ное и культурно-исторически обусловленное
значение всяких идеологических формул».
Это дает возможность «для каждого признан-
ного идеальным принципа — политического,
юридического, социального и т.д. — указать
социальный строй, для которого он является
желательной нормой отношений и который
породил впечатления, ставшие элементами
идеала».
«Критический идеализм» служит теорети-
ческому обоснованию критического отноше-
ния Преснякова к господствовавшей буржуаз-
ной идеологии и социологии. Понимание им
социальной обусловленности идеологических
учений и научного творчества приводило исто-
рика к постижению основ нового мировоззре-
ния. Пересмотр им своих теоретических пози-
ций, активно происходивший в революцион-
ные годы, был подготовлен всей предшеству-
ющей эволюцией «ученой мозговой гармонии»
Преснякова.
Выросшая из лекционного курса моногра-
фия «Образование Великорусского государ-
ства» стала докторской диссертацией Пресня-
кова, защищенной в 1918 г. Тема ее по обсто-
ятельствам времени оказалась весьма актуаль-
ной: крушение вековой российской государ-
ственности пробудило общественный интерес
к истории становления так быстро рухнувше-
го колосса. Однако эта работа выполнена еще
на старых, в основе позитивистских, основа-
ниях. В центре ее — эволюция юридического
«конструктивного принципа» — великокня-
жеской власти. Пересмотр «внешней истории»
образования единого государства на русском
147

А.Е. Пресняков
северо-востоке Пресняков считает «необходи-
мой предпосылкой для углубленного изучения
творивших его социальных и культурных сил».
Но «научный реализм», критический подход к
господствовавшей схеме Соловьева — Клю-
чевского вели Преснякова к задаче «восстано-
вить права источника и факта» в изучении
процесса образования Великорусского госу-
дарства, исследовать исторические данные
«вне подчинения их подбора, анализа и пост-
роения какой-либо готовой идеологической
схеме». Пресняков признает, что материал,
изучаемый историком, дает ответы только на
те вопросы, какие ему историком поставле-
ны. Но принцип научного реализма требует,
«чтобы вопросы ставились в зависимости от
свойств изученного материала, а не навязыва-
ли ему того, что он... дать не может по основ-
ному своему характеру»37. Такой подход по-
зволил Преснякову выяснить массу конкрет-
ных фактов, сформулировать ряд частных за-
кономерностей, относящихся к судьбам севе-
ро-восточных княжеств и «княжого владения»
в X1II-XV вв. Однако перейти от «внешней ис-
тории» к объяснению внутренних закономер-
ностей изученного исторического процесса не
удалось — это было сделано Пресняковым уже
после революции, с новых методологических
позиций.
Настоящий переворот в воззрениях и ис-
следовательской методологии Преснякова
произошел после 1917 г. Это отчетливо созна-
валось самим историком, который писал в по-
явившейся в 1920 г. статье «Обзоры пережито-
го»: «Эпохи глубоких политических и соци-
альных переворотов — опытные лаборатории
исторического сознания. Отчетливо и выпук-
ло выступает в бурном брожении обществен-
ных сил внутренняя структура общественных
отношений, обнажаются основные факторы
исторического процесса»38. Уже в 1918 г. по
важнейшему вопросу о закономерности рево-
люции в России Пресняков занял позицию,
«отличавшую его от буржуазного лагеря»39. Он
даже более решительно, чем в предыдущие
годы, отвергает теории о противоположности
путей развития России и Европы, не соглаша-
ется признать и концепцию исторической от-
сталости России, якобы с запозданием прохо-
дящей «фазы эволюции, какую в прошлом
проделала Европа». Пресняков утверждает,
что «Россия переживала на всем протяжении
своей истории соответствующие «срезы» раз-
вития почти одновременно с Западной Евро-
пой, но переживала их иначе, в иных услови-
ях и главное, с иной степенью полноты и ин-
тенсивности». Киевская Русь (IX-X1I вв.)—
«ценный материал для изучения типа варвар-
ских государств раннего средневековья», Ве-
ликороссия и Литовская Русь (XIV-XVbb.) —
«для процессов феодализации и перехода (в
XVI-XVII вв.) к типу так называемых сослов-
ных монархий. Московское царство XVII в.
дает сравнительному изучению вариант теок-
ратически обоснованного абсолютизма, и так
далее вплоть до полицейского государства
«просвещенного» абсолютизма XVIII в.4,) Так
применение сравнительного метода в новых
условиях «изменения исторической перспек-
тивы» вело историка к пересмотру всей исто-
рической концепции.
Критическое отношение Преснякова к гос-
подствовавшей в академической науке буржу-
азной социологии обострилось, когда он убе-
дился, что представители этой социологии ока-
зались не в состоянии дать объяснения круп-
нейшего исторического движения своего вре-
мени — русской революции. Закономерным
было поэтому, что в послереволюционные годы
Пресняков активно пересматривает всю систе-
му своих историко-философских воззрений.
Направлением этого пересмотра стало усвое-
ние марксистской социологии и попытки при-
ложить марксистские идеи к изучению русско-
го прошлого. Опубликованы записи Пресняко-
ва, свидетельствующие о внимательном изуче-
нии им работ Маркса, Энгельса, Ленина41. Он
обстоятельно штудировал распространенные в
20-х годах пособия по марксистской филосо-
фии, труды признанного главы русских исто-
риков-марксистов М.Н. Покровского. По мне-
нию И.И. Смирнова, критицизм Преснякова
представлял собой «осознание невозможности
оставаться на старых позициях и вместе с тем
являлся предпосылкой разрыва со старой нау-
кой и перехода на иные, марксистские пози-
ции»42. М.Н. Покровский уже в 20-:Х годах счи-
тал, что марксистская наука может числить
Преснякова «на своем балансе»43. Однако А.Л.
Шапиро справедливо отметил, что путь Пре-
снякова к марксизму был долгим и сложным,
что в таких основополагающих вопросах, как
роль государства и личности в истории, он ос-
тался весьма далек от исторического материа-
лизма44. Записи историка показывают, что он
подходил к постулатам марксизма с присущим
148

А.Е. Пресняков
ему критицизмом. Особенное неприятие и
даже негодование вызывали у него вульгариза-
торские «формулы Покровского». В то же вре-
мя нельзя отрицать, что новая для ученого со-
циология марксизма стала для эволюции его
«внутренней исторической постройки» плодо-
творным этапом.
Свержение самодержавия вызвало у Пре-
снякова новый прилив общественной активно-
сти. Он участвовал в организации и был пред-
седателем недолго существовавшего «Общества
изучения революции 1917 года», подготовил
второе (дополненное) издание брошюры кадет-
ского публициста В. Шершеневича «Народные
представители» (Пг., 1917). Послеоктябрьской
революции ученый оказался в стороне от поли-
тической деятельности, но активно включился
в архивное строительство первых лет советской
власти, участвовал в выработке декретов об ар-
хивном деле, в конкретной работе по спасению
архивных документов (в качестве главного ин-
спектора Главархива), в создании правил изда-
ния исторических источников. Существенный
вклад внес Пресняков в теоретическое осмыс-
ление архивной реформы и вдело становления
архивного образования43. На новый уровень
поднялась в советские годы педагогическая де-
ятельность Преснякова. С 1918 г. он стал про-
фессором Петроградского университета, дека-
ном археографического факультета Петроград-
ского археологического института, позднее
преподавал в Педагогическом институте им.
А.И. Герцена, в Институте красной профессу-
ры. В 1920 г. ученый был избран членом-кор-
респондентом Российской академии наук. С
этого времени он несет нелегкую ношу органи-
затора науки, вначале в качестве директора Ис-
торического исследовательского института при
Петроградском университете, затем — дирек-
тора Института истории Российской ассоциа-
ции научно-исследовательских институтов об-
щественных наук. Преподавательские интере-
сы Преснякова в эти годы существенно расши-
рились: помимо лекций по русской истории он
читал курсы историографии, истории археогра-
фии, истории государственных учреждений
императорской России. В 1928 г. в связи с выд-
вижением кандидатуры Преснякова в действи-
тельные члены Академии наук газета «Извес-
тия» писала: «Большие научные данные, соеди-
ненные с исключительной преданностью делу
преподавания, делают А.Е. Преснякова в гла-
зах самой широкой советской общественности
одним из наиболее крупных ученых нашего
времени»46.
Принято считать, что научные интересы
Преснякова после революции переместились в
область изучения новой истории России. Это
неточно: ученый деятельно и неустанно пере-
сматривал свои воззрения на историю средне-
вековой Руси. Более того, он обратился к про-
блемам восточнославянского этногенеза, на
основе этнолингвистической теории Н.Я. Мар-
ра и археологических трудов М.И. Ростовцева
и Ю.В. Готье сформулировал новый метод ком-
плексного историко-археолого-лингвистичес-
кого подхода к проблеме. Его работы проник-
нуты стремлением слить «исторический» и «до-
исторический» периоды в жизни Восточной
Европы, представить ее историю в виде едино-
го целостного процесса и обнаружить истоки
прогрессивного развития культуры ее древних
обитателей47.
Одним из первых в послереволюционные
годы обратился Пресняков к разработке теоре-
тических вопросов феодализма в России. В
неопубликованной статье первой половины 20-
х годов, а затем в документальном сборнике
«Боярский феодализм» (1923) он заговорил о
«процессе феодализации в киевском периоде»,
о том, что «ранний период феодализации об-
щественных отношений, сущность которого в
переходе отношений дружинных в феодаль-
ные, выступает на русской почве даже отчетли-
вее, чем на Западе», о Великороссии XIV-
XV вв. как о «типичном феодальном государ-
стве»48. Богаты новыми подходами его работы
о крепостничестве и о судьбах крестьянства в
России49. Здесь проявлялось общее для новой
историографии пристальное внимание к соци-
ально-экономической истории. С новых пози-
ций трактовал Пресняков закономерности го-
сударственного объединения Руси. В опубли-
кованной посмертно статье «Московское госу-
дарство XVI-XVII вв.»50 он видит социологичес-
кую основу объединения «в перерождении, под
влиянием новых явлений в народнохозяй-
ственном быту, землевладельческих отношений
и в такой перестройке всей классовой структу-
ры русской общественности, которая обусло-
вила коренное изменение всей политической
организации страны». Великокняжеская власть
строила свое единодержавие на землевладель-
ческой основе, находя опору в общественных
слоях «детей боярских и дворян» и торгового
класса, интересы верхов которого связаны с
149

апросами казенного хозяйства и государева
орга. «Общей же экономической и социаль-
юй базой, несшей на себе всю тяжесть грузно-
0 здания Московского государства, служила
гасса сельского населения — крестьянство...
1а его труде строилась вся землевладельческая
снова московской государственности, вся си-
тема вотчинного и поместного служилого зем-
евладения. Его колонизационной работой и
асселением создавалась... и сама территория
траны в ее постепенном и почти непрерывном
осте в южном и восточном направлениях».
1одобные представления о движущих силах
[ентрализации достаточно далеко стояли от
[режних теорий Преснякова, навеянных юри-
ическим направлением.
Значительное число работ в 20-х годах
1ресняков посвятил изучению истории рос-
ийского самодержавия в XIX в. Это — моно-
рафии об Александре I и Николае I51, статьи
самодержавии Александра II и Александра
II, содержательные рецензии на публикации
1 литературу о царствовании Николая II. При-
тальный интерес ученого к политической ис-
ории и проблематике роли личности в соци-
льных процессах привел к созданию ярких
иографических очерков, совсем не похожих
[а те официозно-апологетические биографии
1мператоров, какие имели хождение в дорево-
юционной науке. В этих работах Пресняков
юльзуется такими понятиями, как «обще-
твенные отношения», «материальные инте-
ресы», «классовое господство», пытается свя-
ать историю самодержавия с социально-эко-
юмическим развитием страны: «Тесная связь
амодержавной монархии с крепостническим
троем общественных отношений заставляла
[ его сторонников, и его противников ожи-
ать, что перестройка социального фундамен-
а — отмена крепостного права — поведет за
обой коренную и всестороннюю перестрой-
у всего государственного здания до его
увенчания» организацией верховной власти
ia новых «конституционных началах»52. Свя-
ано с этими работами и другое направление
[сследований Преснякова — изучение исто-
ки международных отношений России в
CVII1-X1X вв. Для этих исследований также
арактерно представление об объективной
обусловленности внешней политики «сово-
:упностыо интересов, определяющих весь ход
осударственной жизни в данных междуна-
юдных условиях» и о «подчиненном техни-
ческом значении правительственной дипло-
матии, в изучение которой слишком часто вы-
рождается история внешней политики госу-
дарств». По мнению Преснякова, «весь внут-
ренний экономический уклад и социальный
строй определял направление государственной
политики в строении имперской территории и
в установлении международных отношений
для достижения возможно выгодных условий
внутреннего развития страны, как их понима-
ли господствовавшие общественные силы,
отождествляя их со своими классовыми инте-
ресами»53. В таком ключе «научного реализма»
рассматривал ученый и идеологию «Священ-
ного союза», и соотношение экономики и по-
литики в «польском вопросе» начала XIX в.
С новых методологических позиций про-
должал Пресняков изучать движение декабри-
стов. В 20-х годах он разрабатывал такие новые
проблемы декабристоведения, как социально-
экономические основы движения декабристов,
ход событий декабрьского восстания, «кризис
верхов» накануне его. На основе собранной в
Центрархиве коллекции подлинных докумен-
тов Пресняков написал монографию «14 декаб-
ря 1825 г.» (М., 1926), являвшуюся до 50-х го-
дов наиболее обстоятельным исследованием
этой темы.
Весьма характерным для идейной эволю-
ции Преснякова можно считать его обраще-
ние к темам новейшей истории, события ко-
торой протекали на его глазах. В юбилейной
статье о первой русской революции он оцени-
вает революцию как буржуазно-демократи-
ческую, проходившую под руководством про-
летариата54. Значительное число рецензий на
литературу и документальные издания о граж-
данской войне опубликовал Пресняков в жур-
налах «Красная летопись», «Каторга и ссыл-
ка», «Красный архив».
Особенностью последнего периода научной
деятельности Преснякова стал обостренный
интерес к проблемам истории исторической
науки. Помимо ряда ценных историографичес-
ких обзоров (в том числе и для зарубежных из-
даний) он написал несколько глубоких по со-
держанию «историографических портретов»
русских ученых. Персонажи этих очерков —
классики науки СМ. Соловьев и В.О. Ключев-
ский, а также учителя и современники Пресня-
кова — К.Н. Бестужев-Рюмин, П.Г. Виногра-
дов, М.А. Дьяконов, А.С. Лаппо-Данилевский,
Н.Д. Чечулин, А.А. Шахматов.
150

А.Е. Пресняков
Последние годы жизни Преснякова были
омрачены мучительной болезнью (рак горла),
лишившей его возможности продолжать пре-
подавание. Он мечтал еще «до окончательной
своей забастовки» разработать тему «Русско-
польские отношения при Петре Великом», но
этому не суждено было сбыться. В сентябре
1929 г. Пресняков умер, окруженный почетом
и признанием. Через несколько дней после
торжественных похорон разразилось печально
знаменитое «академическое дело», окончатель-
но похоронившее надежды на мирное сосуще-
ствование старой интеллигенции с советской
властью. Поэтому историографическая судьба
Преснякова сложилась трудно. Многие его
произведения остались неопубликованными.
До сих пор не осуществлено обстоятельное
изучение биографии и творчества А.Е. Пресня-
кова, несомненно, выдающегося явления в ис-
тории русской исторической науки.
Примечания
1 Архивный фонд А.Е. Преснякова хранится в Архи-
ве С.-Петербургского филиала Института российс-
кой истории Российской Академии наук (далее —
Архив СПфИРИ). Ф.193. См.опЛ.Д.111. Библиогра-
фический список трудов Преснякова см.: АЕ за
1970 г. М., 1971.
2 См.: Кан А.С Историк Г.В. Форстен и наука его вре-
мени. М., 1979. С. 81-89.
I Архив СПфИРИ. Ф.193. Оп.2. Д.1, письмо от 28
февраля 1893 г.
4 Пресняков А.Е. Александр Сергеевич Лаппо-Дани-
левский. Пг, 1922. С.30.
5 Опубликовано: ЖМНП. 1895. № 8.
6 Плеханов Г. В. Нечто об истории // Избранные фи-
лософские произведения. М., 1956. Т.2. С.225-235.
7 См.: Валк СИ. Историческая наука в Ленинградс-
ком университете за 125 лет// Труды юбилейной
сессии ЛГУ. Секция исторических наук. Л., 1948.
С.51-54.
s Пресняков А.Е. Московская историческая энцикло-
педия XVI в. // Известия отделения русского языка
и словесности АН. СПб., 1900. Т.5, кн.З.
9 См.: Неопубликованная работа А.Е. Преснякова об
изучении русских летописей //АЕ за 1968 г. М., 1970.
10 Полное собрание русских летописей. СПб., 1913.
Т.18.
II См.: Чирков СВ. Летописная археография в трудах
А.Е. Преснякова //АЕ за 1974 г. М., 1975.
12 Страна. № 732, 14 мая 1906 г.
13 Архив СПфИРИ. Ф.193. Оп.1.Д.42.
14 Шкуринов П.С. Позитивизм в России XIX в. М.,
1980. С.307.
15 См.: Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в Рос-
сии. М., 1988. С.544-563.
16 Пресняков А.Е. Сергей Михайлович Соловьев//
Вестн. и б-ка самообразования. 1904. № 21. Стб.
1516.
17 См.: Шапиро АЛ. Русская историография в пери-
од империализма. Л., 1962. С.90-91.
IN Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. М.,
1938. Т. 1. Киевская Русь. С.1-11.
14 Шапиро А.Л. Указ.соч. С.91.
20 Пресняков А.Е. Лекции. Т. 1. С. 12.
21 Там же. С.29-35.
22 Шапиро А.Л. Указ.соч. С.89.
23 См.: Фроянов И.Я., Дворниченко А. 10. Города-госу-
дарства Древней Руси. Л., 1988. С. 12.
24 Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси.
СПб., 1909. С.154.
25 Пресняков А.Е. Лекции...
26 Шапиро А.Л. Указ.соч. С.94.
27 Пресняков А.Е. Лекции...
28 Павлов-Сильванский Н.П. Указ.соч. С.533.
29 ИМ. 1938. №4. С.147.
30 Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941.
С.506.
31 ИМ. 1940. №3. С.140.
32 Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. М.,
1939. Т.2. Западная Русь и Литовско-Русское государ-
ство. С.53, 62.
33 Там же. С. 13-15.
34 Текст лекций сохранился в Архиве СПфИРИ.
Ф.193. Оп.1. Д.6,7,10,11. Сохранилась и корректура
подготовленного к изданию в 1941 г. тома.
35 Ср.: Федотов Г.П. Россия Ключевского// Наше
наследие. 1991. N 3. С. 102 (впервые опубл в Париже
в 1932 г.).
36 Архив СПфИРИ. Ф. 193. Оп. 1. Д.38.
37 Пресняков А.Е. Речь перед зашитой диссертации
под заглавием «Образование Великорусского госу-
дарства»//Л ЗА К. Пг., 1920. Т.ЗО.
38 Дела и дни. Пг, 1920. Ки.1.С346.
39 Городецкий ЕЛ. Советская историография Велико-
го Октября, 1917 — середина 30-х гг. М., 1981. С.162.
40 Пресняков А.Е. Россия и Европа: (Заметки истори-
ка)// Вестн. культуры и политики. 1918. N 4. Стб.
13-19.
41 См.: Алексеева Г.Д. Октябрьская революция и ис-
торическая наука в России (1917-1923). М., 1968.
С.276-278.
42 Смирнов И.И. Заметки о феодальной Руси XIV-
XV вв. // И СССР. 1962. N 2. С. 145.
43 Покровский М.И. Историческая наука и борьба
классов. М.; Л., 1933. Вып. 3. С.308.
44 См.: Шапиро А.Л. Указ.соч. С.87, 97.
45 См.: Шмидт СО. Привлечение интеллигенции к
советскому архивному строительству // Интеллиген-
ция и революция: XX век. М., 1985. С. 163-170.
4ft Известия. 14 октября 1928 г.
47 Советская историография Киевской Руси. Л., 1978.
С.14.
48 Архив СПфИРИ. Ф.193. Оп.1. Д.28.
151

А.Е. Пресняков
49 Пресняков Л. Е. Судьбы крестьянства в русской ис-
ториографии и задачи их изучении //Архив истории
труда в России. Пг., 1921. Т. 1; Крепостничество. Кре-
стьяне// Малая энциклопедия профессионального
движения и труда. М.; Л., 1925.
50 Книга для чтения по истории народов СССР. Харь-
ков, 1930.
51 См. переиздание: Пресняков А.Е. Российские само-
держцы. М., 1990.
52 Пресняков А.Е. Самодержавие Александра II // Рус-
ское прошлое. 1923. N 4. С.З.
53 Пресняков А.Е. Международные отношения России
в XVIII в. // Книга для чтения по истории народов
СССР. Харьков, 1930. T.l. C.251, 253.
54 Пресняков А.Е. 1905 год// Былое. 1925. N 4.
Основные труды А.Е. Преснякова
Царственная книга, ее состав и происхождение.
СПб., 1893.
Княжое право в древней Руси. СПб., 1909.
Московское царство. Пг., 1918.
Образование Великорусского государства: Очерки по
истории XIII-XV столетий. М., 1918. То же. М., 1998
(Памятники рус. ист. мысли).
Александр Первый. Пб., 1924.
Апогей самодержавия. Николай 1.Л., 1925.
1905 год//Былое. 1925. №4(32).
14 декабря 1825 . М., 1926.
Лекции по русской истории. М., 1938-1939. Т. I-II.
Российские самодержцы. М., 1990.
Княжое право в Древней Руси: Очерки по истории
Х-ХП столетий; Лекции по русской истории. Киев-
ская Русь. М., 1993.
* * *
Переписка Н.П. Павлова-Сильванского и А.Е. Пре-
снякова о проблемах феодализма в России/ Под-
гот. Чирков СВ. // АЕ за 1972 г. М., 1974. Перепеч.:
Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. М.,
1988.
СМ. Соловьев// Всстн. и б-ка самообразования.
1904. №41.
В.Н. Татищев//Там же. 1905. № 37.
Н.П. Павлов-Сильванский//ЖМНП. 1908. № П.
отд. 4.
Памяти Ивана Егоровича Забелина// BE. 1909. № 2.
А.А. Шахматов//Дела и дни. 1920. Кн. I.
Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский. Пг, 1922.
К.Н. Бестужев-Рюмин//Дела и дни. 1922. Кн. III.
В.О. Ключевский (1911-1921)//Рус. ист. журн. 1922.
№8.
А.А. Шахматов в изучении русских летописей//
Изв. Отделения рус. языка и словесности РАН. 1922.
Т. 25.
СМ. Соловьев в его влиянии на развитие русской
историографии // Вопросы историографии и источ-
никоведения истории СССР. Л., 1963.
* * *
Политические настроения русского общества в XVIII
столетии// Книга для чтения по истории нового
времени. М., 1911. Т. II.
Русская история. (Курс младших классов). М.; Пг.,
1915.
Чл. авт. кол.: Книга для чтения по истории народов
СССР. Харьков, 1930. Т. I.
Ред.: Там же. (Совм. с Викторовым В.).
* * *
Список трудов А.Е. Преснякова / Сост. СВ. Чирков//
АЕза 1970г. М., 1971.
Литература об А.Е. Преснякове.
Записка об ученых трудах проф. А.Е. Преснякова //
ИРАН. 1920. Сер. 6. Т. 14. № 1-18.
Пархоменко В. Древняя история России в освещении
Ключевского и Преснякова// ВДИ. 1938. № 3.
Черепнин Л.В. Об исторических взглядах А.Е. Пре-
снякова//ИЗ. 1950. Т. 33.
Гальперин Г.Б. К вопросу о философской основе ис-
торической концепции А.Е. Преснякова//Фило-
софские проблемы государства и права. Л., 1970.
Чирков СВ. Обзор архивного фонда А.Е. Пресняко-
ва//АЕ за 1970. М., 1971.
Он же. А.А. Шахматов и А.Е. Пресняков: (По мате-
риалам архива А.Е. Преснякова)//ИЗ. 1971. Т. 88.
Он же. Историография русского летописания в тру-
дах А.Е. Преснякова// Вопросы историографии в
высшей школе. Смоленск, 1975.
Он же. Археография русского летописания в трудах
А.Е. Преснякова//АЕза 1975 г. М., 1976.
Ракитин С.А. Оценка А.Е. Пресняковым политичес-
ких программ декабристов // Из истории обществен-
но-политической мысли России XIX в. М., 1985.
Свердлов М.Б. А.Е. Пресняков (1870-1929): Жизнь и
творчество// Пресняков А.Е. Княжое право в Древ-
ней Руси; Лекции по русской истории. Киевская
Русь. М., 1993.
Он же. Проблемы изучения Древней Руси в творче-
стве А.Е. Преснякова // Там же.
Артизов А.Н. Болезнь и кончина А.Е. Преснякова//
ВИ. 1996. №5-6.
Чирков СВ. Проникновенный источниковед: Алек-
сандр Евгеньевич Пресняков// Историки России,
XVIII - начало XX века. М., 1996.
Он же. А.Е. Пресняков — археограф и архивист: (К
125-летию со дня рождения)//АЕ за 1995. М., 1997.
152

Александр Александрович Кизеветгер
(1866-1933)
Принадлежность к научной школе многое оп-
ределяет в жизни ученого. Для современников
и учеников В.О. Ключевского естественным
было усвоение не только достигнутого и при-
умноженного им уровня научных знаний, оп-
ределенных навыков в подходе к историческо-
му материалу, но и манеры исторического
письма и лекторского искусства. Разумеется,
все эти стороны научного арсенала ученого
воспринимались учениками по-разному, пере-
плавляясь через их индивидуальность. А.А. Ки-
зеветгер, по свидетельству современников, в
большей мере, чем кто-либо другой, усвоил за-
веты своего учителя. Это проявлялось и в вер-
ности научным традициям, и в ораторском ма-
стерстве. Вместе с тем, будучи самым последо-
вательным преемником Ключевского, Кизе-
ветгер обладал своим, особым, свойственным
ему талантом исследователя-историка и препо-
давателя.
Имя Кизеветтера было забыто или почти
забыто в нашей науке. О нем лишь иногда
вспоминали в трудах по истории исторической
науки и в специальных исследованиях, посвя-
щенных русской истории XVIII столетия.
Александр Александрович Кизеветтер
родился 10 мая 1866 г. в Петербурге. Пред-
ки Кизеветтера происходили из Тюрингии,
его прадед со стороны отца был кузнецом в
Зондергаузене, дед — музыкантом, пересе-
лился в Россию и жил в Санкт-Петербурге
уроками музыки. Отец Кизеветтера, «уже со-
вершенно обрусевший немец», окончил юри-
дический факультет Санкт-Петербургского
университета, был инспектором Коммерчес-
кого училища в Петербурге, и в 1866 г. рабо-
тал в Архиве Главного штаба. Мать Кизевет-
тера окончила Смольный институт, ее дед
был протоиереем и известным церковным
композитором, а отец — воспитанником Ду-
ховной академии, преподавателем истории и
автором книги о церковных соборах в Рос-
сии. От деда по матери А.А. Кизеветтер
унаследовал свои литературные и ораторс-
кие способности.
В середине 60-х годов семья переехала в
Оренбург, где отец служил в военном ведомстве
в Совете при оренбургском генерал-губернато-
ре. В Оренбурге семья прожила до 1884 г., т.е.
до поступления Кизеветтера в Московский
университет.
По воспоминаниям Кизеветтера, понятия
чести, достоинства, патриотизма, справедливо-
сти и нравственности, присущие отцу, так же
как и религиозность матери, носившая поэти-
ческую окраску, создавали в семье атмосферу
раскованности, доброты и интеллигентности. В
гимназические годы Кизеветтер пристрастил-
ся к чтению, ощутил интерес к истории и сде-
лал свой жизненный выбор. Его настольной
книгой стала «Боярская дума» Ключевского.
В 1884 г. Кизеветтер поступил на истори-
ко-филологический факультет Московского
университета. В первый же год пребывания в
университете он слушал лекции Ключевско-
го. «Этот курс, — вспоминал Кизеветтер, —
153

А.А. Кизеветтср
пленял необыкновенным сочетанием силы
научной мысли с художественной изобрази-
тельностью изложения, с артистическим ис-
полнением произведения. Те, кто слушал
этот курс из уст самого Ключевского, хоро-
шо знают, каким существенным дополнени-
ем к его словам служили виртуозные интона-
ции его голоса»1.
Историю Англии, США, Франции читал
блестящий знаток политической истории С.Ф.
Фортунатов; историю русской литературы —
Н.С. Тихоиравов, применявший сравнительно-
исторический метод в изучении русской лите-
ратуры; историю всеобщей литературы — Н.И.
Стороженко и А.Н. Веселовский. Философию
преподавали С.Н. Трубецкой и Н.Я. Грот. Боль-
шое впечатление на студентов производили
лекции по истории античного искусства И.В.
Цветаева, отца Марины Цветаевой.
Настоящей школой научного исследования
были лекции и семинары П.Г. Виноградова. Он
читал курсы по истории средних веков и По ис-
тории Греции. «...Виноградову был присущ дар
группировать около себя преданных учеников,
формировать школу, сплоченную одними науч-
ными интересами. Гостеприимная квартира
П.Г. Виноградова в небольшом домике священ-
ника Славцова в Мертвом переулке была тог-
да центром оживленного общения московских
историков. На этих собраниях мы слышали
доклады Милюкова, Фортунатова, Виппера, А.
Гучкова, Корелина, Иванова, Шамонина, Бе-
ляева, Кудрявцева, Петрушевского, Гусакова,
Бруне, Мануйлова и многих других... Здесь мы
видели Ключевского в непринужденной при-
ятельской обстановке и наслаждались блеском
его юмора, здесь Милюков, с головой ушедший
тогда в архивы, излагал свои открытия по ис-
тории петровских реформ».
Кизеветтер был учеником и П.Н. Милюко-
ва. Милюков читал специальные курсы по ис-
ториографии и истории колонизации; он вво-
дил студентов в свою творческую лабораторию,
а «кипучесть» его исследовательской работы
«заражала и одушевляла внимательных слуша-
телей».
После окончания Московского университе-
та Кизеветтер был оставлен в нем для подго-
товки к магистерскому званию на кафедре рус-
ской истории, которую возглавлял Ключевс-
кий. Вскоре Кизеветтер начал читать специаль-
ные курсы по истории крестьянской реформы
1861 г., внутренней политике России XIX в.,
русской историографии. В 1898 г. он стал уже
приват-доцентом Московского университета.
В эти же годы Кизеветтер начал занимать-
ся общественно-просветительской деятельно-
стью в Московском комитете и в Комиссии
грамотности, созданной при учебном отделе
Общества по распространению технических
знаний. Комиссия в составе В.И. Вернадско-
го, В.О. Ключевского, В.А. Гольцева, П.И.
Новгородцева, Н.И. Стороженко, А.И. Чупро-
ва и других ученых работала под руководством
П.Г. Виноградова. От лекционного бюро ко-
миссии Кизеветтер читал лекции по истории
России в Нижнем Новгороде, Твери и других
городах России.
Чтение лекций и специальных курсов, об-
щественно-просветительская деятельность
шли параллельно с его научно-исследователь-
ской работой. Она началась уже с третьего
курса университета; Кизеветтер с «головой по-
грузился» в памятники исторической стари-
ны, изучая историю служилого землевладения
в России в XVI1-XVIII вв. под руководством
Ключевского. Именно он предсказывал Кизе-
веттеру профессорскую и научную карьеру. С
помощью Ключевского была выбрана тема
магистерской диссертации «Посадская общи-
на в России XVIII столетия», оформленная в
книгу под тем же названием. «Семь лет почти
ежедневно, — писал в своих воспоминаниях
Кизеветтер, — сидел я в архиве от 9 часов утра
до 3 часов дня... и затем обрабатывал этот ма-
териал 2 года». Работа над диссертацией дли-
лась с 1895 по 1903 г. «Часы архивных заня-
тий, — писал Кизеветтер, — всегда вспомина-
ются мне как отраднейшие часы моей жизни».
Лишь в архиве он испытывал источник душев-
ного удовольствия, погружаясь мыслью в
смысл старинных текстов, стараясь не пропу-
стить в них ни малейшего намека, ни малей-
шей черточки, которые могли бы бросить ка-
кой-либо блик света на занимавшие его исто-
рические вопросы.
Архивные материалы Главного и городских
магистратов, Камер-коллегии, Сената, Ко-
миссии о коммерции определили замысел ис-
следования — воссоздать подлинную картину
жизни городской общины. С этой целью Ки-
зеветтер изучил социальный состав посадской
общины русского города, ее службу, тягловые
обязательства и самоуправление. Определение
правового и законодательного статуса город-
ских жителей он связывал с их социальным
154

А.А. Кизеветтер
положением, характер и уровень самоуправле-
ния с их реальным функционированием в ре-
альных конкретно-исторических условиях.
Основанный на документальных материалах
вывод, касающийся самоуправления города,
свидетельствовал о низком уровне правосоз-
нания, подавлении начал представительства
самодержавной властью; заключение о поло-
жении различных категорий посадского насе-
ления, связанном с размером тягла и служеб-
ными повинностями, раскрывал новый под-
ход к анализу исторического материала. Изу-
чение правового состояния городского насе-
ления исследователь рассматривал в обуслов-
ленной зависимости от его социального и эко-
номического положения.
В своих воспоминаниях Кизеветтер пи-
сал, что выбор темы магистерской диссерта-
ции диктовался как научно-политическим,
так и общественно-политическим интересом.
П.Н. Милюков в статье, написанной после
смерти Кизеветтера, утверждал, что надежды
Кизеветтера при выборе темы его магистер-
ской диссертации не оправдали в полной
мере его «политический расчет», так как он
не смог найти истинных представительных
начал в муниципальном самоуправлении
России. Вместе с тем Милюков подчеркивал,
что этот «отрицательный вывод», не лишил
исследование Кизеветтера «огромного поло-
жительного значения»: он отметил зародыши
стремления городского населения к истин-
ной автономии и опроверг мнение о пассив-
ности городского населения с точки зрения
его самосознания. Однако при сочетании в
подходе к научному исследованию двух пла-
нов — научного и мировоззренчески-полити-
ческого у Кизеветтера преобладало научное
начало. Милюков вспоминал, что, когда Ки-
зеветтер приступал к научной работе, он
«сразу становился аскетом, отказываясь от
описания и составления «отвлеченных фор-
мул». Он... только прислушивался к голосу
источников, стараясь подслушать в них бие-
ние жизни»2.
Защита магистерской диссертации прошла
успешно. На диспуте выступали Ключевский и
Любавский. Для Кизеветтера, по его словам,
«лучшей наградой» со стороны Ключевского яв-
лялся «его тон без язвительности». Признанием
научных заслуг Кизеветтера было присуждение
Обществом истории и древностей российских в
составе Д.И. Иловайского, С.А. Белокурова, В.О.
Ключевского, М.К. Любавского его книге «По-
садская община в России XVIII столетия» премии
имени Г.Ф. Карпова.
Научная работа в эти годы занимала суще-
ственное место в жизни Кизеветтера. Его статьи
в журналах «Русская мысль», «Русское богат-
ство», «Образование», «Журнал для всех» и др.
о «Домострое», «Иване Грозном и его оппонен-
тах», реформах Петра I, городских наказах Ека-
терининской комиссии 1767 г. и др. свидетель-
ствовали о глубоко научном подходе к освеще-
нию избранных тем.
В 1903 г. Кизеветтер по приглашению В.А.
Гольцева вошел в состав редакции «Русской
мысли», где делил редакторские обязанности с
П.Б. Струве. Работа в редакции сблизила Ки-
зеветтера со многими общественными и поли-
тическими деятелями и писателями. Так, в
1904 г. он ездил в Крым к Чехову, заведовавше-
му в то время беллетристическим отделом
«Русской мысли». «Эта простая и непринуж-
денная беседа, — вспоминал он, — оставила во
мне сильное впечатление и мне показалось,
что, наблюдая в тот вечер за всей повадкой Че-
хова, я схватил ключ к основному мотиву твор-
чества этого изящного певца русских «суме-
рек». Чехов тосковал по изящной жизни, осно-
ванной «на сродстве человеческих душ, на тон-
ком понимании людьми интимных душевных
движений другого человека» и жалел людей.
Кизеветтер проницательно уловил глубинный
смысл чеховского творчества.
Кизеветтер посещал знаменитые Телешев-
ские среды, встречался с Л. Андреевым, И. Бу-
ниным, Б. Зайцевым, Ф. Шаляпиным. (Связь
с литературной средой он сохранил и в эмиг-
рации, став членом Союза писателей и журна-
листов Чехословакии).
Возникшая со студенческих лет склон-
ность к искусству, особенно к Малому театру,
сблизила Кизевеггера с широким кругом теат-
ральных деятелей. Он был знаком с М.Н. Ер-
моловой, Г.Н. Федотовой, А.П. Ленским,
А.И. Южиным-Сумбатовым. Они часто встре-
чались в доме Н.В. Давыдова, одного из дру-
зей Л.Н. Толстого, которому Давыдов давал в
свое время темы для пьес «Власть тьмы» и
«Живой труп». Давыдов был председателем
Московского окружного суда, затем ректо-
ром университета Шанявского (где с ним со-
трудничал Кизеветтер), председателем лите-
ратурно-театрального комитета Малого теат-
ра, актером. Историк признавал в Давыдове
155

А.А. Кизеветтер
особый талант — талант объединять людей. У
Давыдова в Левшинском переулке, вспоми-
нал Кизеветтер, «по пятницам в продолгова-
той столовой... усаживался в тесноте, да не в
обиде цвет науки, литературы и искусства...
На одном краю стола садились всегда рядом
Ключевский и актер Ленский. Далее впере-
межку следовали философ Лопатин, актриса
Федотова, актеры Южин, Фохт, Садовская,
Яблочкина, профессор Мануйдов...»3. Кизе-
веттер дал портретные характеристики Федо-
товой, Ленского, Южина-Сумбатова. В его
архиве хранятся их фотографии с дарствен-
ными надписями.
1905-1907 гг. — годы активной политической
деятельности Кизевсттера. Он принимал участие
в журнале «Освобождение», занимал по про-
граммным вопросам позицию, близкую к пози-
ции Струве. Журнал призывал к борьбе с бюрок-
ратией, к необходимости проведения политичес-
ких реформ, признания руководящей роли зем-
ства в выработке программы русского либерализ-
ма, отражавшего общенациональные интересы,
к созданию широких политических форм, объе-
динению всех усилий оппозиционных самодер-
жавию сил для мирного эволюционного пути
развития.
Ученый пристально следил за ходом рево-
люционных событий, земским движением, за
реакцией правительства на требования обще-
ства ограничить самодержавную власть, за со-
стоянием России во время русско-японской
войны. В октябре 1905 г. он вступил в партию
кадетов, программу которой всецело разделял
(создание конституционной формы правления,
установление демократических свобод, реше-
ние аграрного вопроса с выкупом крестьянами
земли «но справедливой оценке» и частичным
отчуждением помещичьей и др.). Совместно с
П.Д. Долгоруковым, В.А. Маклаковым и Ф.Ф.
Кокошкиным Кизеветтер руководил Москов-
ским губернским комитетом, являлся членом
городского комитета кадетской партии. В ян-
варе 1906 г. на II съезде партии кадетов Кизе-
веттер был избран членом ее Центрального ко-
митета. Он постоянно выступал на митингах и
собраниях с пропагандой кадетских взглядов.
Дневниковые записи жены Кизеветтсра сохра-
нили впечатление об этих выступлениях. Так,
27 января 1906 г. в зале Политехнического му-
зея Кизеветтер выступал с критикой програм-
мы Торгово-промышленной партии и Союза 17
октября. 2 февраля того же года на публичном
диспуте в Хамовнической земледельческой
школе он сделал доклад с обзором программ
правых и левых партий и их отношении к про-
грамме кадетов. Н.А. Рожков, коллега по науч-
ным архивным разысканиям и в то же время
политический противник Кизеветтера, социал-
демократ, оспаривал истинность кадетской
свободы, говорил, что аграрная программа ка-
детов выгодна землевладельцам и партия эво-
люционирует вправо. Кизеветтер отвечал ему,
что он приветствует появление в России всяких
политических партий как признак оживления
политической жизни, что он не берется судить,
чего больше в программе социал-демократов —
критики или пророчества, что диктатура в пе-
реводе с латинского означает «чрезвычайную
охрану» и поэтому не может быть совместимой
со свободой и т.д.4
Кизеветтер был выбран депутатом от Мос-
квы во II Думу. В своих воспоминаниях он под-
робно описал сложные перипетии политичес-
ких разноречий в Думе, ход ее деятельности,
лозунги, столкновения с царской властью.
Несмотря на большую занятость в роли од-
ного из лидеров кадетской партии, политичес-
кая деятельность целиком никогда не поглоща-
ла Кизеветтера: «Я по природе вовсе не поли-
тик. Я ученый и писатель». Он, по собствен-
ным словам, не испытывал к политической де-
ятельности «внутреннего вкуса» и «непосред-
ственного влечения», он считал долгом в труд-
ные периоды истории участвовать в обще-
ственной жизни5.
Работу над темой о законодательстве Ека-
терины II Кизеветтер начал еще в 1904 г., но,
занявшись политической деятельностью,
лишь в 1908 г. смог «погрузиться» в любимое
дело. В 1909 г. книга «Городовое положение
Екатерины II. Исторический комментарий»
была готова. Ее он защищал в качестве док-
торской диссертации.
Новая книга Кизеветтера явилась продол-
жением исследования о посадской общине.
Автор поставил перед собой задачу определить
источник «Городового положения». Он устано-
вил, что ими являлись «Жалованная грамота
дворянству», иностранные (остзейские, шведс-
кие, немецкие и др.) законодательства и проек-
ты, делопроизводство частных компаний из Уло-
женной комиссии 1767 г. Кизеветтер определил,
что давал для «Городового положения» каждый
из названных источников, каковы были наме-
рения Екатерины II при их использовании и
156

А.А. Кизеветтер
как на практике осуществлялся этот законода-
тельный акт. Изучение фактического материа-
ла убедило автора в продворянской политике
Екатерины II и тенденциозном, в интересах
правящих кругов, толковании иностранных ис-
точников при составлении «Городового поло-
жения». Ученый доказал, что провозглашенная
законодательством всесословной, Общая го-
родская дума на деле оказалась купеческо-ре-
месленным учреждением, ее деятельность, так
же как и шести гласной Думы, находилась в
полной зависимости от губернского правления
и коронной администрации.
Ю.В. Готье, выступая оппонентом на защи-
те, отмечал, что Кизеветтеру принадлежит нео-
споримая заслуга в том, что «научно-объектив-
ный метод разработки архивного материала»
«почти впервые» был применен им к явлени-
ям недалекой от современности истории, а
главное — широко понята задача критическо-
го исследования. Именно всесторонний источ-
никоведческий анализ способствовал решению
конкретно-исторических вопросов: как думала
Екатерина, под влиянием какой культурной и
правовой рецепции сложилось «Городовое по-
ложение» и как общество осуществляло на
практике мысль закона6.
Ученик Кизеветтера, историк и публицист
А. Изюмов вспоминал о докторской защите
Кизеветтера: «...официальные оппоненты М.К.
Любавский и Ю.В. Готье, оба не обладали ора-
торскими дарованиями. Александр Александ-
рович отвечал метко, с достоинством и явным
превосходством перед своими оппонентами в
умении говорить с кафедры»7.
Последующие труды Кизеветтера свиде-
тельствовали о стабильности его научного ин-
тереса к истории XVIII в., эпохе Екатерины, ее
законодательной и социальной политике, дали
новую оценку деятельности Екатерины II. Ки-
зеветтер выступил против общепринятой схе-
мы, подкрепляемой трудами В.А. Бильбасова,
А. Брикнера и отчасти П.Н. Милюкова, что
Екатерина II, охваченная идеями Просвеще-
ния, цель своей политической программы ви-
дела в уравнении сословий, уничтожении дес-
потизма и крепостного права и лишь во второй
период своей деятельности стала истинно «дво-
рянской царицей».
Опираясь на изучение законодательных мер
и социальной политики Екатерины, Кизевет-
тер утверждал, что Екатерина с самого начала
своего правления защищала интересы дворян-
ства и никогда не помышляла об отмене кре-
постного права; восприятие идеологии просве-
щенного абсолютизма не противоречило само-
державно-дворянской направленности ее по-
литики. Историка интересовала социально-
психологическая проблема: в чем источник по-
бедоносной деятельности Екатерины II. Он по-
лагал, что страстность натуры и расчетливое са-
мообладание при выборе средств для достиже-
ния целей, а также реклама, рассчитанная не
на тонких наблюдателей, а на рядовую массу,
служили основой успехов императрицы. Екате-
рине II чужды были сомнения и разочарова-
ния — свойство творческих натур, «промахов и
неудач не полагалось в формуляре ее деяний»,
а ее способность к публицистическим и дра-
матическим опусам находилась на уровне ди-
летантизма. «Все это хорошо ровно настоль-
но, — писал он, — чтобы не опуститься ниже
общепризнанных литературных потребностей
своего времени»8.
Значительным было внимание Кизеветте-
ра к вопросам общественного сознания. Оно
проявлялось и в изучении общественной ини-
циативы русского общества в период законо-
дательной деятельности Екатерины, и в инте-
ресе к историко-культурным процессам и яв-
лениям эпохи. Выступая против априорного
вывода об «убожестве» политической подго-
товки русского общества и основывая свои со-
ображения на почве документального анали-
за источников, ученый доказывал, что прин-
цип всесословности вступал в противоречие с
реальной действительностью, т.е. каждая
группа населения составляла свои требования
особо, а не выражала их совместно. Торже-
ственно провозглашенное Екатериной объе-
динение всего города в одно всесословное об-
щество, — писал он, — оказывалось «сшитым
белыми нитками»9.
Наблюдения Кизеветтера о культуре и иде-
ологии эпохи ярко выразились в созданном им
олицетворяющем время портрете Ф.В. Ростоп-
чина. Ему, по мнению ученого, были свой-
ственны идеалы независимого гражданина и
идеи политического рабства, убежденность в
том, что благо общества достигается бесправи-
ем. Корни подобных суждений Кизеветтер ви-
дел в защите незыблемости дворянских приви-
легий и крепостной зависимости крестьян. Со-
циальный фактор, таким образом, ставился ис-
ториком в основу понимания общественных
явлений.
157

АЛ. Кизеветтср
Особый интерес Кизеветтер проявлял и к
истории народных движений. Он опубликовал
ряд статей, посвященных восстанию Пугачева,
рассматривая его как соединение двух пото-
ков — казацкого и крестьянского. Последний
он называл русской Жакерией, поражение ее
связывал с отсутствием подготовки, плана, не-
умелым руководством Пугачева, которого счи-
тал дюжинным человеком, неспособным воз-
главить большое движение. Причины же ка-
зацких и крестьянских выступлений он видел
в социальной обстановке, порожденной всем
укладом тогдашней России10.
Кизеветтер продолжал читать лекции в
Московском университете по истории России
XVIII и XIX вв. Особенностью его лекций
было то, что при популярной и выразительной
форме они отражали достижения современ-
ной науки. В традициях своих предшествен-
ников (СМ. Соловьев, В.О. Ключевский) он
признавал общие закономерности историчес-
кого развития как органического, объектив-
ного процесса и в то же время подчеркивал его
своеобразие, определяемое конкретно-исто-
рическими условиями (территория, населе-
ние, географическое положение, колонизаци-
онные процессы и т.д.). Большое значение
Кизеветтер придавал роли личности в исто-
рии, предостерегал от ее преувеличения и не-
дооценки. Он призывал будущих историков
следовать научному подходу в осмыслении ис-
торического материала: тщательно изучать до-
кументы эпохи, не избегать историко-фило-
софских обобщений, использовать сравни-
тельно-исторический и другие(исторической
типологии, научной гипотезы) методы иссле-
дования. Истинно научное и полное знание
относительно, по мысли Кизеветтера, оно
должно быть основано на изучении не только
источников, но и различных точек зрения по
тому или иному вопросу. Развитие научной
мысли невозможно без проникновения в ис-
торию науки, без дискуссий. «Споры, — писал
он, — выражают внутреннее содержание дви-
жения науки», их прекращение он считал
«смертью научного прогресса»11.
Взгляды сторонников исключительного
своеобразия русской истории, так же как и ее
полного тождества с историей западноевропей-
ских стран, представлялись ученому «противо-
положными крайностями», противоречащими
научному миросозерцанию. В истории России
он признавал те же процессы, которые были
характерны для западноевропейских стран. Од-
нако полагал, что эти процессы в силу конкрет-
но-исторических особенностей протекали бо-
лее медленными темпами и принимали более
тусклые очертания.
Этапы российской истории представлялись
Кизеветтеру в следующем виде. VIH-IXbb. он
связывал со значительными колонизационны-
ми процессами, в древнеславянских поселени-
ях усматривал зародыши государственных
форм, отрицал мнение о звероподобном обра-
зе жизни славян, признавал факт призвания,
по не завоевания варягов. Киевская Русь пред-
ставляла для него чисто археологический инте-
рес; древнерусскую государственность он вел
от Северо-Восточной Руси. Установление еди-
нодержавия в борьбе с удельным периодом Ки-
зеветтер относил к XVI в.; эпоху Петра I и Ека-
терины II рассматривал как неограниченную
монархию, опирающуюся на закрепощение
всех сословий. Следуя традиции своих предше-
ственников, Кизеветтер был сторонником зак-
репощения и раскрепощения сословий в Рос-
сии: ко второй половине XVIII в. он относил
раскрепощение общества как дворянства, так и
крестьянства; к середине XIX в. — отмену кре-
постного права и первые «усеченные элемен-
ты правового строя в России». Дальнейшее раз-
витие капитализма и правового строя связывал
с установлением в России конституционной
монархии.
Огромное мастерство Кизеветтера-истори-
ка и лектора проявилось в созданных им пор-
третах государственных деятелей: Ивана Гроз-
ного, Петра I, Екатерины II, Александра I,
Сперанского, Аракчеева, Александра II, дея-
телей реформ 60-х годов и общественного
движения XX в.
Не случайно Ключевский, отходя по болез-
ни от дел кафедры русской истории, называл
своим преемником Кизеветтера, характеризуя
его «прекрасным, образованным, опытным и
талантливым преподавателем», автором двух
«капитальных исследований»12. Министерство
народного просвещения не утвердило, однако,
Кизеветтера в должности руководителя кафед-
ры. Университетские события 1910-1911 гг. —
фактическое уничтожение университетской ав-
тономии, вмешательство полиции в жизнь уни-
верситета, митинги протеста, накал революци-
онных настроений студенчества — нарушили
нормальный ход учебного процесса. Когда же
ректор университета А.А. Мануйлов и два его
158

А.А. Кизеветтер
помощника профессора М.А. Мензбир и П.А.
Минаков подали в отставку и министерство
Кассо уволило их, избранных на эти должнос-
ти Советом университета, большая группа про-
фессоров в знак протеста покинула универси-
тет. В их числе были Кизеветтер, К.А. Тимиря-
зев, Н.А. Умов, Н.Д. Зелинский, В.И. Вернад-
ский, В.К. Цераский, П.Н. Лебедев, В.П. Сер-
бский, Д.М. Петрушевский и многие другие.
Чувство достоинства и протест<против давле-
ния сверху ярко проявились в этом факте. Пос-
ледующая преподавательская деятельность Ки-
зеветтера сосредоточилась в университете Ша-
нявского и в Коммерческом институте.
Университет Шанявского был создан им
при помощи А.И. Чупрова и М.М. Ковалевс-
кого в 1905 г. и просуществовал более 10 лет. -
Кизеветтер называл этот «вольный», народ-
ный университет «удивительным явлением в
истории русской культуры», соединявшим за-
дачи науки и просветительства. Университет
состоял из научно-популярного (как средняя
школа) и академического отделений. Акаде-
мическое отделение, являясь «высшей уни-
верситетской школой», делилось на естествен-
ную и общественно-философскую группы.
Кроме этого, существовали еще специальные
циклы: библиотековедения, по истории коо-
перации, местному самоуправлению и т.д. «Я
читал свои курсы, — вспоминал Кизеветтер, —
в главной большой аудитории... Какая пестрая
картина, какое смешение возрастов, костю-
мов, типов! Я видел сидящими рядом офице-
ра Генерального штаба и вагоновожатого го-
родского трамвая, университетского приват-
доцента и приказчика от Мюра и Мерилиза,
барыню с пушистым боа на шее и монаха в
затрапезной рясе».
В эти годы были изданы два сборника ста-
тей Кизеветтера «Исторические очерки» (1912)
и «Исторические отклики» (1915), составлен-
ные из ранее опубликованных статей по рус-
ской истории XVI11 и XIX вв. В 1915г. вышла из
печати книга «Гильдия московского купече-
ства», которую Кизеветтер написал по просьбе
Московского купеческого общества. Автор на
основе архивных данных доказывал зависи-
мость городских учреждений от экономически
значимого первостатейного купечества.
Февральскую революцию Кизеветтер при-
нял с большим воодушевлением. Факт отрече-
ния Николая II от престола он оценивал как
«величайшую дату» в истории России. В ста-
тьях этого времени, которые печатались в
«Русских ведомостях», ученый много писал о
необходимости установления парламентской
республики и демократических свобод, прове-
дения реформ, осуждал большевизм, обвиняя
его в стремлении к диктатуре меньшинства, и
т.д. Как член ЦК кадетской партии он актив-
но пропагандировал идеи своей партии. От
лица своих единомышленников Кизеветтер
требовал установления контроля за внешней
политикой, лозунг продолжения войны обо-
сновывал необходимостью заботиться лишь о
России, не принимая во внимание интересов
германского пролетариата, который сам дол-
жен свергнуть тиранию Вильгельма. Кизевет-
тер опасался, что в случае победы Германии в
мировой войне Россия может превратиться в
страну наподобие Московского государства
XVI в., без морей и промышленности.
Октябрьскую революцию Кизеветтер, ес-
тественно, не принял и считал ее величайшим
национальным бедствием. Если Февральскую
революцию он рассматривал как событие,
способствующее общенациональному объеди-
нению, то Октябрьскую — как заговор мень-
шинства. Являясь сторонником антитезы
Февраля Октябрю, Кизеветтер вместе с тем
предостерегал и от излишней идеализации
Февральской революции, которая «не охваты-
вала весь народ», что облегчило «сдачу пози-
ций Октябрю»4.
До эмиграции (1922) Кизеветтер продолжал
преподавать в Московском университете, куда
он вернулся в марте 1917 г., читал лекции по рус-
ской истории на Драматических курсах при Ма-
лом театре. Однако в 1920 г. Кизеветтеру, Р.Ю.
Випперу и М.М. Богословскому как проводни-
кам старой культуры было запрещено чтение
лекций в высших учебных заведениях; их дея-
тельность была ограничена работой с начинаю-
щими учеными.
Материальные трудности заставляли Кизе-
веттера работать одно время чиновником Ар-
хива Министерства иностранных дел, ездить
читать лекции по провинциальным городам
России — Ярославль, Тверь, Тула — перед не-
большими аудиториями.
В эти годы он сотрудничал в кооператив-
ном издательстве «Задруга». Ввиду финансовых
затруднений издательство открыло книжную
лавку. Здесь продавались журналы со списка-
ми рекомендательной литературы для самооб-
разования, программы «начальных курсов» по
159

А.А. Кизеветтер
истории и литературе, проводились квалифи-
цированные консультации. За прилавками
этой лавки в качестве продавцов и консультан-
тов стояли В.А. Мякотин, СП. Мельгунов,
Б.К. Млодзееё вский и Кизеветтер.
Сложная обстановка первых лет Советс-
кой власти, неоднозначное отношение к ста-
рой дореволюционной интеллигенции тяже-
ло отразились и на судьбе Кизеветтера. Как
бывший член ЦК кадетской ггартии он при-
влекал пристальное внимание ВЧК. За пери-
од с 1918 по 1921 г. его трижды арестовыва-
ли. Во время одного из пребываний в Бутыр-
ской тюрьме в течение трех с половиной ме-
сяцев он перевел на русский язык книгу
Шарля Ру (Charles Roux. Napoleon III, Ale-
xandre 11 ct Gortchakoff; книга была принята
к печати издательством Сабашникова, но ос-
талась неизданной). Когда Кизеветтера аре-
стовали во второй раз, его жена, по свиде-
тельству А. Флоровского, близкого к Кизе-
веттеру в эмигрантские годы, обратилась за
помощью к М.Н. Покровскому. Покровский
же, хорошо знавший Кизеветтера, советовал
ей «успокоиться на мысли, что все хлопоты
напрасны и что Кизеветтера не выпустят»15.
Но Кизеветтер был освобожден, ему помог-
ли хлопоты Д.Б. Рязанова и слушателей и
служителей университета Шанявского, хоро-
шо знавших известного профессора, привле-
кавшего их своим демократизмом. В третий
раз ученый был арестован в Иваново-Возне-
сенске во время чтения лекции. Он был пре-
провожден в Москву и около месяца нахо-
дился в заключении. Впоследствии в газете
«Сегодня» (Рига) он описал подробности
своих арестов.
В августе 1922 г. в квартире Кизеветтера был
произведен очередной обыск, а сам он был ос-
тавлен под домашним арестом.
Осенью 1922 г. из России готовилась депор-
тация большой группы старой интеллигенции.
В дневнике хорошо знавшего Кизеветтера ис-
торика литературы Н.М. Мендельсона содер-
жатся записи от 27 августа и 3 сентября 1922 г.:
«Из Москвы высылают около 60 человек. На-
верное высылаются Бердяев, Кизеветтер,
Стротонов, Розеиберг, Айхенвальд, Ясинский...
Из Петербурга Лосского, Селиванова... Моти-
вы: за пять лет существования Советской вла-
сти ничем активно не проявили своего сочув-
ственного к ней отношения». И далее: «Гово-
рят... что Кизеветтер прошен и не высылается.
А он все распродал, квартиру передал, и сейчас
не знает, как быть»17. Последнее сохранившее-
ся свидетельство о жизни Кизеветтера в России
принадлежит тому же Мендельсону: «Видел А.
Кизеветтера. Простился с ним. По застенчиво-
сти не сказал всего, что хотелось сказать этому
милому человеку»18.
Кизеветтер в составе московской группы
профессуры был отправлен в Петроград, а от-
туда на немецком пароходе «Обербургомистр
Хакен» отплыл в Германию, в Штеттин. 15 ок-
тября 1922 г. в письме к Н.И. Астрову он пи-
сал: «Вся Москва была для меня ничем иным,
как тюрьмой, только с несколько более сво-
бодным режимом, нежели Бутырки... Уезжал
из Москвы с ясным сознанием того, что по-
кидаю ее на весьма продолжительное время»19.
Из Штеттина все были отправлены в Берлин
и затем разъехались по разным странам. Бер-
линский и Лейпцигский университеты пред-
лагали Кизеветтеру читать лекции по русской
истории, но он отказался ввиду трудности чи-
тать их на немецком языке. Он с нетерпени-
ем ждал ответа из Праги, где надеялся «найти
применение своих способностей перед рус-
ской аудиторией»20.
1 января 1923 г. Кизеветтер приехал в Пра-
гу. «Вот уже неделю как мы живем в чехосло-
вацкой столице... писал он В.А. Розенбергу. —
Въехали прямо в квартиру Вернадского и си-
дим в ней... Впечатление от населения очень
приятное, но как сложится жизнь в смысле
внешней обстановки, еще не знаем, а ведь это
немаловажно для утомленных тел и душ»21. В
Праге Кизеветтер прожил оставшиеся 10 лет
своей жизни.
В Чехословакии благодаря покровитель-
ственной политике президента Т. Масарика су-
ществовала большая русская колония. Начало
«русской акции» было положено в 1921 г. орга-
низацией Комитета помощи русским студентам
и Автономной учебной комиссией, задача кото-
рой состояла в том, чтобы обеспечить профес-
сиональной работой русскую профессуру и уче-
ных. В Праге были созданы профессиональные
корпорации: Союз русских академических орга-
низаций за границей, Педагогическое бюро по
делам средней и высшей школы, Объединение
русских учительских и студенческих организа-
ций и др.
Кизеветтер был поглощен этой деятельно-
стью. Он вошел в состав Академической груп-
пы, Педагогического бюро, стал председате-
160

А.А. Кизеветтер
лем историко-филологического отделения
Учебной комиссии, членом Русского институ-
та в Праге, профессором русской истории в
Русском юридическом институте, возглавляе-
мом П.И. Новгородпевым, в Русском педаго-
гическом институте. Вместе с П.И. Новгород-
цевым он принимал участие в создании и де-
ятельности Русского народного университета
в Праге; читал курс истории на философском
факультете Карлова университета/Кизеветтер
много ездил по Чехословакии, где были рус-
ские или русско-чешские объединения, читал
лекции по русской истории и культуре. Ему
приходилось выступать и перед местным на-
селением, на курсах преподавателей в городах
Подкарпатской Руси, Прибалтики. Он читал
лекции по истории России и в Берлине, и в
Белграде, и в Софии. Лекции Кизеветтера и в
эмиграции пользовались огромным успехом и
собирали многочисленные аудитории учащих-
ся, учителей, любителей истории, поклонни-
ков его ораторского искусства. Современники
считали Кизеветтера самым популярным ора-
тором и лектором Праги из всей русской
эмиграции.
Без участия Кизеветтера в эмиграции не
проходило в эти годы ни одно сколько-нибудь
значительное культурное предприятие. В сен-
тябре 1928 г. он был участником съезда ученых
и съезда писателей, проходивших в Белграде. В
числе 12 членов съезда ученых Кизеветтеру
была вручена звезда Св. Саввы, одна из самых
высоких наград Югославии. В 1930 г. он был
выбран председателем V съезда русских ученых
за границей, на котором присутствовали И.
Куприн, Е.Ф. Шмурло, П.Б. Струве, СВ. За-
вадский. Значение этих съездов для русских
эмигрантов было огромным: пропаганда рус-
ской культуры, встречи, воспоминания. Почти
ежегодно Кизеветтер выступал на так называ-
емых Днях русской культуры, проводившихся
по инициативе специально созданного эмиг-
рантского комитета. На этих собраниях, кото-
рые проходили в середине 20-х годов в 13 стра-
нах, отмечались памятные даты, посвященные
Пушкину, Толстому; здесь Шаляпин пел «Бо-
риса Годунова», Бунин рассказывал о русской
литературе.
Кизеветтер приехал в Прагу, когда ему было
57 лет. Первые годы жизни в Праге были со-
пряжены с материальными трудностями. В
Прагу, кроме жены, с Кизеветтером приехала
дочь Екатерина и больная падчерица Наталья.
Вскоре он похоронил жену (1924), которая тя-
жело болела; в 1931 г. скончалась падчерица,
которую Кизеветтер воспитывал с детства. Он
горько оплакивал свои потери.
Трудности и лишения не уничтожили у Ки-
зеветтера огромной трудоспособности и актив-
ного начала. Он много сил отдавал работе Рус-
ского заграничного исторического архива в
Праге, в котором собирались материалы по
русской истории, возглавлял Совет архива и
его учено-административную комиссию. Науч-
но-патриотический смысл имела его деятель-
ность в русском историческом обществе, орга-
низованном в 1925 г. в Праге. Кизеветтер был
одним из учредителей этого общества, товари-
щем председателя, а после ухода Е.Ф. Шмурло
с этого поста стал его председателем. Русское
историческое общество в Праге заботилось о
консолидации историков, их связях, сохране-
нии «русской исторической школы» в эмигра-
ции, научных традиций и передаче их молодо-
му поколению.
В эмиграции Кизеветтер много писал. Он
постоянно печатал свои статьи и рецензии в
эмигрантских изданиях: в сборнике «Крестьян-
ская Россия», в журналах «На чужой стороне»,
«Воля России», «Slavia», в газетах «Руль», «Се-
годня» и др. С 1922 г. он стал постоянным со-
трудником «Современных записок», самого
крупного эмигрантского журнала. Здесь он
публиковал статьи на историко-политические
темы, выступал постоянным рецензентом жур-
нала. Редактор «Современных записок» М.В.
Вишняк помнил о неизменно доброжелатель-
ной и иронично-суровой критике Кизеветтера,
его меткие и проницательные оценки. «Он пи-
сал просто и ярко, может быть, иногда не-
сколько старомодно»22. Вишняк очень ценил
сотрудничество в журнале Кизеветтера.
В Праге Кизеветтер опубликовал второе из-
дание книги о Щепкине, брошюру о Москов-
ском университете, участвовал в создании ис-
тории Московского университета; на чешском
языке вышла его книга о выдающихся русских
артистах. Он принял участие в написании кур-
са истории России для французского читателя
под редакцией П.Н. Милюкова, Ш. Сеньобо-
са и Л. Эйзенманна23. В 1931 г. из ранее опуб-
ликованных в России статей Кизеветтер выпу-
стил сборник «Исторические силуэты. Люди и
события». Большим событием и для самого
Кизеветтера, и для всех, читающих его и в
эмиграции, и в России, был выход его высоко-
6- 1758
161

АЛ. Кизеветтер
художественных «Воспоминаний». Эта книга
была последней значительной работой Кизе-
веттера, итогом пройденного пути, книгой раз-
мышлений о прошлом.
Заполненная преподавательско-просвети-
тельской и научной работой жизнь Кизеветте-
ра не могла заглушить его тоски по России.
Поездка в 1927 г. в Ригу вызвала у него ассоци-
ации с Россией. «Хожу по улицам, — писал
он, — и наслаждаюсь, все в снегу, солнце сия-
ет и мороз 10-15. Россия!» В письме к дочери
из Юрьева в 1929 г. он писал: «Проснулся ут-
ром, испытал удивительное чувство: точно я
волшебством перенесся в Россию. В коридоре
слышались русские голоса, а с улицы доносил-
ся звон колоколов православной церкви»24.
Однако в Россию ученый так и не возвратил-
ся. В последние годы жизни он чувствовал себя
одиноким, болел диабетом. «Вы спрашиваете, —
писал он 2 ноября 1932 г. М.В. Вишняку, — как
я живу. Все прыскаю два раза в день инсулином,
и, Бог весть, когда это кончится. Из-за этого не
могу ездить на публичные лекции и отказыва-
юсь от разных приглашений, то есть лишаюсь
заработка»25.
Кизеветтер скоропостижно скончался в
Праге в своей квартире 9 января 1933 г. Смерть
его была большой потерей для всей русской
эмиграции. Жизнь историка в Праге глубоки-
ми нитями была связана с русской землей. «Он
привез ее с собой в Прагу Россию, Москву, —
вспоминала жившая в Праге О.А. Васнецова,
родственница художников Васнецовых, — и те-
перь без него особенно чувствуется, что мы в
чужой стране. Бывало сидишь у Вас за столом,
слушаешь его и забудешь, что находишься в
Чехии, кажется, что выйдешь на улицу и услы-
шишь русскую речь, увидишь Кремль и пой-
дешь к себе на квартиру в Замоскворечье»26.
Кизеветтера похоронили на Ольшанском
кладбище в Праге 11 января 1933 г. На его мо-
гиле стоит памятник, воздвигнутый на средства
русских эмигрантов, собранные Русским исто-
рическим обществом.
Примечания
1 Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий: Воспо-
минания. Прага, 1929. С.50-51.
2 Милюков П.Н. Два русских историка: (С.Ф. Плато-
нов и А.А. Кизеветтер)// Современные записки.
1933. LI.C.325.
3 Кизеветтер А.А. На московском журфиксе // Руль.
1930. 7 сентября.
4ОР РГБ. Ф. 566. К.19. Д.1. Л. 20-21.
5 Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий... С.466.
6 Готье Ю.В. [Рсц.| Кизеветтер А.А. Городовое по-
ложение Екатерины II// ЖМНП. 1909, сентябрь.
С.206-219.
7 Изюмов А. Страничка воспоминаний// Записки
Русского исторического общества в Праге. Прага;
Нарва, 1937. Кн. 3. С.210.
8 Кизеветтер А.А. Екатерина II // Исторические си-
луэты. Люди и события. Берлин, 1931. С.24, 27.
9 Кизеветтер А.А. Происхождение городских депу-
татских наказов в Екатерининскую комиссию
1767//Исторические очерки. М. 1912. С.231.
10 Кизеветтер А.А. Россия// Энциклопедический
словарь. Брокгауз и Ефрон. Т.55. Кн. XXVII. Спб.,
1899; Он же. Крестьянство в истории России // Кре-
стьянская Россия: Сб. статей по вопросам обще-
ственно-политическим и экономическим. Прага,
1923. Т.З; Он же. Пугачевщина// Исторические си-
луэты. Люди и события и др.
"ОРРГБ. Ф.261.К.16.Д.7.Л.З.
12 Ключевский В.О. Письма. Дневники. Афоризмы и
мысли об истории. М., 1968. С.457-458.
13 Кизеветтер А.А. Университет имени Шанявско-
го// На чужой стороне. Берлин; Прага, 1923. Кн.З.
С.175-176.
14 Кизеветтер А. Февраль и Октябрь в ходе русской
революции. О новой книге М.В. Вишняка. Два
пути // Сегодня. 1931. 6 мая.
15 Флоровский А. Александр Александрович Кизевет-
тер// Записки Русского исторического общества в
Праге. Прага; Нарва, 1937. Кн.З. С. 191.
16 ОР РГБ. Ф.165. K.I. Д.1. Л.2; Кизеветтер А. Мой
первый арест при большевиках// Сегодня. 1932. 1
января; Он же. Первый день в Чека // Там же. 17 ян-
варя; Он же. Из Чеки в Бутырскую тюрьму // Там же.
18 февраля.
17 ОР РГБ. Ф.165. К.1. Д.1. Л.4, 8, 10.
18 Там же. Л. 10.
19 Раев М. Письма А.А. Кизеветтера Н.И. Астро-
ву, В.И. Вернадскому, М.В. Вишняку// Новый жур-
нал. 1988. №71/73. С.464.
20 Изюмов А. Страничка воспоминаний... С.212-213.
21 ГАРФ. Ф.5978. Оп. 1. Д.256. Л .77.
22 Вишняк М.В. Современные записки. Воспомина-
ние редактора. 1958. Индиана. С. 172, 174, 176.
21 Кизеветтер А.А. М.С. Щепкин. Эпизод из истории
русского сценического искусства. Прага. 1925; Он
же. Московский университет и его традиции. Пра-
га, 1927; Он же. Московский университет. Истори-
ческий очерк// Московский университет. 1755-1930.
Париж, 1930; Histoire de Russie. Red. de Ch. Seignobos
ct L.Eisenmann. P. 1932.
24 OP РГБ. Ф.566. K.28. Д.54. Л.6, 26.
25 Раев М. Письма А.А. Кизеветтера Н.И. Астро-
ву, В.И. Вернадскому, М.В. Вишняку... С.523.
26 ОР РГБ. Ф. 566. К. 27. Д. 17. Л. 4.
162

А.А. Кизеветтер
Основные труды А.А. Кизеветтера
Иван Грозный и его оппоненты // РМ. 1895. Кн. X.
Реформа Петра Великого в сознании русского обще-
ства// Рус. богатство. 1896. № 10.
Посадская община в России XVJII столетия. М.,
1903.
Городовос положение Екатерины II 1785 г.: Опыт ис-
т. комментария. М., 1909.
История России XIX века.: Курс, чит. в Моск. ун-те
в 1908/09 акад. г. М., 1909. Ч. 1.
Исторические очерки. М., 1912.
Гильдия московского купечества: Ист. очерк. М., 1915.
Исторические отклики. М., 1915.
Крестьянство в истории России // Крестьянская
Россия: Сб. ст. по вопросам общественно-полити-
ческим и экономическим. Прага, 1923. [Кн.] 111.
Крестьянство в русской научно-исторической лите-
ратуре//Там же. Прага, 1923. [Кн.] V-V1.
Евразийство и современная русская литература //
Руль. 1926. 13фсвр.
Московский университет и его традиции. Прага,
1927.
Евразийская наука//Slavia. 1928/1929. Т. VII, вып. 2.
Евразийская самооборона // Россия и славянство.
1930, 15авг.
Из размышлений о революции// Современные за-
писки. Париж, 1930. XLII.
Московский университет: Ист. очерк// Московский
университет, 1755-1935. Париж, 1930.
Исторические силуэты: Люди и события. Берлин,
1931. - То же. Ростов н/Д, 1997
К истории крестьянских движений в России / Всту-
пит, ст. М.Г. Вандалковской // ВИ. 1994. № 1. Перво-
начально: Крестьянская Россия. Прага. 1924. [Кн.]
V1II-IX.
Евразийство; Русская история по-евразийски // Ван-
далковская М.Г. Историческая наука российской
эмиграции: «Евразийский соблазн». М., 1997.
* * *
Первый общедоступный театр в России. М., 1901.
Театральные заметки. Анатема - Цезарь и Клеопат-
ра.//РМ. 1909. № 11.
Театральные заметки. Московская драматическая
сцена //Там же. 1911. №5, 12; 1912. № 2,5.
Театр в России в эпоху Отечественной войны // Там
же. 1912. № II.
М.С. Щепкин: Эпизод из истории рус. сценическо-
го искусства. М., 1916. - То же. 2-е изд. Прага, 1925.
Театр: Очерки, размышления, заметки. М., 1922.
* * *
Памяти Грановского// Полярная звезда. 1906. № 6. -
То же: С изм. // Кизеветтер А. Исторические отклики.
М., 1915.
А.Л. Шанявский и университет его имени// РМ.
1915. № 12.
Н.М. Карамзин//Рус. ист. журн. 1917. № 1-2.
П.Н. Милюков. М., 1917.-Тоже. Пг., 1918.
В.И. Семсвский в его ученых трудах// ГМ, 1917. № 1.
Университет им. Шанявского// На чужой стороне.
1923. III.
Н.И. Кареев// Рус. школа за рубежом. Прага, 1924.
№ 5-6.
На рубеже двух столетий: Воспоминания, 1881-
1914 гг. Прага, 1929. - То же / Вступ. ст. и ком-
мент. М.Г. Вандалковской. М., Б.г. (1997).
На московском журфиксе // Руль. 1930. 7 сент.
Мой первый арест при большевиках// Сегодня.
1932. 1 янв.
Первый день в Чека // Там же. 17 янв.
Из Чеки в Бутырскую тюрьму// Там же. 18 февр.
Раев М. Письма А.А. Кизеветтера Н.И. Астрову, В.И.
Вернадскому, М.В. Вишняку// Новый журнал. 1988.
№71-73.
* * *
Кизеветтер А.А.: [С публ. списка трудов] // Словарь
Общества любителей российской словесности. М.,
1911.
Литература об А.А. Кизеветтере
Диспут А.А. Кизеветтера // Ист. вестн. 1904. № 2.
Бакунина Т.А. (Подпись: Г. Алексеева). Четыре года
в Московском университете// Последние новости.
1927. 11 февр.
Она же. Памяти А.А. Кизеветтера//Там же. 1933. 17
янв.
Виппер P.IO. Кизеветтер как историк// Сегодня.
Рига, 1933. № 11.
Милюков П.Н. Два русских историка: ( С.Ф. Плато-
нов и А.А. Кизеветтер)// Современные записки.
1933. L1.
Он же. А.А. Кизеветтер// Последние новости. 1933.
11 янв.
ИзюмовА. Страничка воспоминаний // Зап. Рус ист. о-
ва в Праге. Прага; Чешска; Нарва, 1937. Кн. 3.
Милюков П.Н. Три поколения // Там же.
Фроловский А.В. Александр Александрович Кизевет-
тер // Там же.
Вандалковская М.Г А.А. Кизеветтер: История и по-
литика в его жизни // ИиИ. М., 1990.
Она же. П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер: История и
политика. М., 1992.
Бакунина Т.А. Воспоминания об А.А. Кизеветтере: (К
60-летию со дня его кончины)/ Предисл. А.И. Сер-
кова//АЕза 1993 г. М., 1995.
Вандалковская М.Г. Вечный россиянин: Александр
Александрович Кизеветтер// Историки России,
XVIII - начало XX века. М., 1996.
6*
163

Павел
Современники П.Н. Милюкова много спори-
ли о том, что преобладало в этой яркой лич-
ности — политик или историк? Утверждение
самого Милюкова: «Моя жизнь слишком тес-
но переплелась с моей политической дея-
тельностью»1, — разумеется, не отрицалось
никем. Соратники Милюкова по политичес-
кой борьбе отдавали дань его таланту поли-
тика, гибкости тактической линии, способ-
ности к компромиссу. Однако профессио-
нальные историки главным в деятельности
Милюкова считали его исторические труды,
вклад в разработку исторической концепции
России и многих конкретных проблем рус-
ской истории.
Эти односторонние точки зрения оказыва-
лись вполне примиримыми. Политик и исто-
рик сосуществовали в Милюкове органично.
Историческое образование и занятия истори-
ей помогали ему в политической деятельности:
учили сдержанности, философскому подходу к
действительности, предостерегали от излиш-
них эмоции. Политическая деятельность спо-
собствовала глубине проникновения в истори-
ческое прошлое, умению ассоциативно мыс-
лить и избегать крайних решений.
П.Н. Милюков как политический деятель,
основатель и бессменный лидер партии каде-
тов, известный историк, автор фундаменталь-
ных исследований объективно и всесторонне
не изучался в нашей науке. Естественно, что в
трудах, посвященных российским революци-
ям, Милюкову уделялось значительное место.
Однако его политическая программа рассмат-
ривалась с позиций той политической борьбы,
которую вели с кадетской партией большеви-
ки. Милюкова постоянно обвиняли в непосле-
довательности, в отсутствии собственной поли-
тической программы, в страхе перед реальны-
ми событиями и т.д. Научное же творчество
Милюкова во многом перекрывалось полити-
ческими характеристиками, недооценивался
его вклад в изучение русской истории. Насту-
пило время для беспристрастной оценки этого
талантливого ученого и политика.
Николаевич Милюков
(1859-1943)
• П.Н. Милюков родился 15 января 1859 г. в
Москве. Его отец служил городским архитек-
тором, инспектором художественных училищ,
преподавал в Московской школе зодчества и
ваяния; в конце жизни работал оценщиком в
одном из московских банков. Мать Милюкова
происходила из рода Султановых, владела име-
нием в Ярославской губернии, отличалась вла-
стностью и непримиримым нравом.
Детство Милюкова и его брата Алексея,
ставшего впоследствии известным архитекто-
ром, было «забронировано» от родительского
внимания. Однако устойчивый интерес к архи-
тектуре, музыке и поэзии был унаследован от
отца. Любовь к музыке Милюков пронес через
всю жизнь: с детства он учился игре на скрип-
ке, принимал участие в организованных им
квартетах, состав которых в продолжении всей
жизни постоянно менялся. Милюков в этих
Цвартетах исполнял партию скрипки или аль-
та, его жена — партию фортепиано.
164

П.Н. Милюков
I Гимназические годы Милюкова были за-
полнены учебой, чтением классической лите-
М ратуры, пробуждением интереса к обществен-
ной жизни. В 1878 г. от имени гимназического
кружка Милюков написал письмо Ф.М. Досто-
евскому с просьбой изложить взгляды писате-
ля о взаимоотношениях народа и интеллиген-
ции. Достоевский отвечал, развивая мысли,
высказанные в первой главе декабрьского вы-
пуска «Дневника писателя» за 1876 г. о разры-
ве интеллигенции и народа, о ее незнании на-
родных нужд. Спасение России он видел не в
обращении к европейскому опыту, а к русско-
му народу, его смирению и «бессознательному
православию». «С такой антитезой, — вспоми-
нал Милюков, — мы, конечно согласиться не
смели. Но не решались и протестовать». У Ми-
люкова еще не была готова ответная формули-
ровка: «Россия есть тоже Европа, но все мыс-
ли шли в этом направлении»2.
/ Стесненные материальные обстоятельства,
расстроившиеся дела отца, а затем и его смерть
1 /заставили Милюкова заниматься репетитор-
/ ством для поддержания жизни и продолжения
| учебы брата.
f В 1877 г. Милюков поступил на историко-
в/филологический факультет Московского
^университета. Его учителями были Ф.Ф.
Фортунатов (сравнительное языкознание),-
В.Ф. Миллер (санскрит), М.М. Троицкий
(история греческой философии), историки -
В.И. Герье, П.Г. Виноградов и В.О. Ключев-
ский. Ключевский, вспоминал впоследствии
Милюков, учил «мыслить над русской исто-
рией», именно «через Ключевского» это по-
коление историков «впервые поняло русскую
историю»1. Для Милюкова, как и для совре-
менников, общение с Ключевским определи-
ло не только интерес к России и ее истории,
но и подход к ее изучению как к «внутренней
эволюции человеческого общежития»4, свя-
занной с общими закономерностями истори-
ческого процесса. Значительным на молодых
ученых этого времени было и воздействие
П.Г. Виноградова. «Только у Виноградова, —
признавал Милюков, — мы поняли, что зна-
чит настоящая научная работа, и до некото-
рой степени ей научились»5.
/ Милюков принимал участие в студенчес-
ком движении, защищая начала конституцион-
ности и университетской автономии. После
одной из студенческих сходок он был аресто-
ван и исключен из университета с правом во-
зобновления учебы на следующий год. Пере-|
рыв в учебе был использован им для поездки в|
Италию (знакомый брата предоставил Милю-
кову кредит с обязательством постепенной
выплаты долга), где он изучал искусство Воз-
рождения.
После окончания университета Милюков
был оставлен на кафедре Ключевского для
подготовки к профессорскому званию. Он
готовился к магистерским экзаменам, читал
спецкурсы по историографии, исторической
географии и истории колонизации в России.
Курс по историографии впоследствии был
оформлен в книгу «Главные течения русской
исторической мысли» (1896). Продолжалось
и преподавание истории в Четвертой женс-
кой гимназии, начатое еще в студенческие
годы; для улучшения своего материального
положения он начал занятия по истории и i
истории русской литературы в Земледельчес- '
ком училище.
Вскоре Милюков женился на А.С. Смирно-
вой, дочери ректора Троице-Сергиевой акаде-
мии С.К. Смирнова. С ней Милюков познако-
мился в доме Ключевского, который был ее на-
ставником. Анна Сергеевна обладала реши-
тельным характером, ушла из семьи, жила на
собственные средства, давая уроки музыки;
Милюков признавал ее «несомненный музы-
кальный талант».
Положение приват-доцента Московского
университета изменило социальное положение
Милюкова и круг его знакомств. Он стал чле-
ном многих московских обществ: Общества
истории и древностей российских, Московско-
го археологического общества, Общества есте-
ствознания, географии и археологии. Новый
круг общения был связан с именами И.И. Ян-
жула, А.И. Чупрова, И.И. Иванюкова, В.А.
Гольцева, Е.Ф. Шмурло, В.А. Мякотина, С.Ф.
Платонова, Н.П. Павлова-Сильванского и др.
Эти знакомства давали много для профессио-
нальной работы.
17 мая 1892 г. Милюков защищал магистер-
скую диссертацию по вышедшей в этом же году
книге «Государственное хозяйство России в
первой четверти XVI11 столетия и реформа
Петра Великого». Она была основана на огром-
ном документальном материале из архивов Се-
ната, Кабинета Петра I, Ближней канцелярии,
Разрядного приказа и т.д. Он изучил многочис-
ленные проекты реформ, записки русских и
иностранных авторов, образцы реформаторс-
165

П.Н. Милюков
кой деятельности других государств. Новым
явился и замысел исследования: раскрыть
связь реформ Петра I в области государствен-
ного устройства с государственным хозяйством
страны (податная и финансовая система, дея-
тельность административных органов— при-
казных, губернских и коллежских). Реоргани-
зация государственного строя России рассмат-
ривалась Милюковым в соответствии с подго-
товленностью и своевременностью реформ. С
точки зрения внутренней подготовленности
реформы признавались несвоевременными, с
точки зрения военных потребностей — жиз-
ненно необходимыми. Однако деятельность
самого реформатора казалась автору лишенной
целесообразности и сознательности; действия
Петра I представлялись ему противоречивыми
и непродуманными.
Выступая против крайних оценок Петра I,
существующих в историографии, с одной сто-
роны, отождествляющей реформу и реформа-
тора, и, с другой — видевшей в реформе лишь
логику органического развития, Милюков по
существу не сумел дать объективное и аргумен-
тированное мнение о Петре I, низведя его роль
к роли лишь регистратора событий.
Оппоненты диссертации (В.О. Ключевский
и В.Е. Якушкин) отмечали новизну темы, об-
ширность источниковой базы исследования,
наличие «крупных и ценных» выводов в изуче-
нии государственного бюджета, финансового
управления, хода административной реформы
и т.д. Главное возражение Ключевского своди-
лось к тому, что автору не удалось дать «прямо-
го и отчетливого ответа» на вопрос о связи хода
реформ с историей государственного хозяй-
ства. Якушкин упрекал Милюкова в недооцен-
ке административной реформы Петра I и его
личности6.
На Ученом совете П.Г. Виноградов предло-
жил присудить Милюкову сразу докторскую
степень, минуя магистерскую; многие члены
Совета присоединились к этому предложе-
нию. «...Запротестовал... Ключевский! Его
пробовали уговаривать. Он остался непрекло-
нен. Когда ему говорили, — вспоминал Ми-
люков, — что книга выдающаяся, он отвечал:
«Пусть напишет другую, наука от этого толь-
ко выиграет»7. Книга Милюкова была высоко
оценена научной общественностью: за нее он
получил премию им. СМ. Соловьева. Однако
современники не смирились со столь низкой
оценкой Милюковым роли Петра I. Так, М.М.
Богословский, сам будучи автором книги «Об-
ластная реформа Петра Великого» (1902), хотя
и признавал книгу Милюкова «замечатель-
ной» по насыщенности новым архивным ма-
териалом, но упрекал его в принижении роли
личности реформатора. Сравнивая труд Ми-
люкова с исследованием Павлова-Сильванс-
кого «Проект реформ в записках современни-
ков Петра Великого» (1897), Богословский от-
давал предпочтение последнему. «После изыс-
каний Павлова-Сильванского, — утверждал
Богословский, — Петр опять занял место на
пьедестале смелого и оригинального преобра-
зователя, с которого пытался столкнуть его
Милюков»8.
С оценкой Богословского солидаризиро-
вался С.Ф. Платонов, отмечая во взглядах Ми-
люкова на роль Петра I очевидную «край-
ность»9. Критика современников, собственные
раздумья, приобретенный опыт, время, всегда
размывающее прежние суждения, корректиро-
вали представления Милюкова. В эмигрантс-
кий период он значительно смягчил характери-
стику личности Петра 1, освобождая ее от ка-
тегоричности и остро критической направлен-
ности.
/ К середине 90-х годов Милюков активно
включился в общественно-просветительскую
деятельность: в Московском комитете грамот-
ности, в Комиссии по самообразованию. С це-
лью познакомиться с постановкой образования
и использовать этот опыт в России он специ-
ально ездил в Кембридж.
От лекционного бюро Комиссии по само-
образованию Милюков читал лекции во мно-
гих городах России. За «намеки на общие чая-
йия свободы и осуждение самодержавия», со-
держащиеся в лекции, прочитанной в Нижнем
Новгороде, Милюков был взят на заметку, а по
(приезде в Москву исключен из Московского
^университета. Обращаясь к студентам, он гово-
рил: «Мне нечего было учить Вас любить Рос-
сию, но я хотел помочь Вам узнать ее и приго-
товиться к деятельности на ее пользу»10.
1 Вскоре он был сослан в Рязань. Проводы на
рокзале были шумными, студенческая моло-
дежь заполнила весь перрон, Милюкова забра-
сывали цветами. Началась трехгодичная рязан-
ская ссылка. Здесь, в Рязани, Милюков уча-
ствовал в археологических раскопках, работая
над «Очерками по истории русской культуры».
В часы отдыха он играл в оркестре из расквар-
тированных там военных. Этот оркестр уча-
166

П.Н. Милюков
ствовал во многих концертах, устраиваемых и
за пределами Рязанской губернии, на что для
Милюкова испрашивалось особое разрешение.
I В Рязани Милюков получил приглашение
ют Софийского Высшего училища в Болгарии
возглавить после смерти М.П. Драгоманова ка-
федру всеобщей истории. Милюкову была раз-
решена эта поездка и он пробыл в Болгарии два
/года.
| В Софийском Высшем училище он читал
| курсы по всеобщей истории и археологии, изу-
| чал болгарский и турецкий языки. Способ-
ность к усвоению иностранных языков у Ми-
люкова была незаурядной. Он знал 18 иност-
ранных языков, свободно писал по-французс-
ки и по-английски.
Контакты Милюкова с прогрессивными
болгарскими деятелями, игнорирование при-
ема у болгарского посла в день рождения Ни-
колая II привели к его отставке.
/ По возвращении в Петербург за участие в
/собрании, посвященном памяти П. Лаврова,
(Милюков вновь был арестован. Полугодовое
пребывание в тюрьме было использовано для
продолжения работы над «Очерками по исто-
рии русской культуры».
После освобождения Милюкову до испол-
нения приговора запрещено было жить в Пе-
тербурге и он поселился в Удельной. Во время
частых поездок в Петербург в Литературном
фонде Милюков познакомился с ректором Чи-
кагского университета Харпером и миллионе-
ром Ч. Крейном. Они пригласили Милюкова
читать лекции по истории России в Чикагском
университете, где была создана кафедра сла-
вян. Первым ее лектором был Т. Масарик, вто-
рым стал Милюков.
/' Летом 1903 г. Милюков читал лекции в Чи-
каго, Бостоне, Гарварде. Он знакомил амери-
/ канцев с историей России, рассказывая им, что
I есть две России — казенная и народная, что
рост народного недовольства формирует де-
мократическое сознание, и Россия и европей-
ская демократия должны почувствовать свою
общность. «Я ... не отказывался ни от одного
приглашения, — вспоминал Милюков, — не
только ради распространения верных сведений
о России, но и для того, чтобы самому научить-
ся говорить экспромтом и усвоить себе особен-
ности американского произношения моих со-
беседников»11.
В это время (1903) был опубликован после-
дний выпуск «Очерков по истории русской
i
культуры». («Очерки» вышли в 3-х выпусках и
4-х книгах). Итак, основной труд Милюкове
был завершен. В России до 1917 г. вышло сем|>
изданий «Очерков». В 1930-1937 гг. в Париже
Милюков выпустил новое, юбилейное издание
«Очерков» (к 40-летию выхода первого изда-|
ния). '
«Очерки по истории русской культуры»...,
ее первая часть (1896) отделена хронологи-
чески от «Государственного хозяйства...» че-
тырьмя годами. И, однако, эту работу отли-
чает иной подход к изложению материала;
она имеет обобщающий, синтетический ха-
рактер. В 1897 г. Милюкову было 37 лет и к
этому времени в сущности были оформлены
его теоретические и методологические пози-
ции, созданы обобщения, связанные с ходом
исторического процесса в целом, и в России
в частности.
В области гуманитарных знаний достиже-
ние творческой зрелости к этому возрасту яв-
ление чрезвычайно редкое. Этому способство-
вали прежде всего уникальные способности
Милюкова к анализу и синтезу, исключитель-
ная эрудиция, огромная трудоспособность.
Широта охвата разнообразных сторон обще-
ственной жизни России на огромном хроноло-
гическом этапе от древнейших времен до XX в.,
изучение материальной основы русской куль-
туры (демографические, географические осо-
бенности, экономический, государственный и
социальный строй) в сочетании с культурой в
узком смысле понятия (религия, литература,
искусство, школа) и с рассмотрением роста об-
щественного самосознания делали труд Милю-
кова уникальным и не имеющим аналога в оте-
чественной науке.
«Очерки...» были созданы под воздействи-
ем знаний, унаследованных от учителей Ми-
люкова В.О. Ключевского и П.Г Виноградова,
русских историков Запада Д.М. Петрушевско-
го и Н.И. Кареева, теоретиков государствен-
ной школы, славянофильского и западничес-
кого учений, позитивистской методологии,
знакомства с трудами ученых западноевропей-
ской науки. Милюков как бы аккумулировал
в своем труде завоевания предшественников:
внимание к географическому фактору и де-
мографическим и колонизационным процес-
сам (СМ. Соловьев), особый интерес к эко-
номической и социальной истории (В.О.
Ключевский), к роли государства (К.Д. Каве-
лин, Б.Н. Чичерин), к позитивистскому фак-

П.Н. Милюков
торному подходу, к созданию обобщающих
трудов типа культурно-исторического синте-
за, включающего одновременное рассмотре-
ние экономической,социальной, политичес-
кой и культурной истории. Именно в этом
ключе были построены и «Очерки по истории
русской культуры».
Историю России Милюков рассматривал
в сочетании разных сторон исторического
процесса, на фоне и в сравнительном сопос-
тавлении с западноевропейским развитием.
По его представлениям, Россия развивалась
в русле западноевропейских закономернос-
тей и имела с западными странами черты
сходства и различия. Едиными были общие
этапы развития (за исключением феодализ-
ма, наличие которого в Северо-Восточной
Руси Милюков отрицал). В развитии обще-
ственных форм, обязательных для всех циви-
лизованных стран — племенной быт, фео-
дальный строй и национально-военное госу-
дарство (из которых в странах Запада разви-
лось современное конституционное государ-
ство), — Россия имела свои особенности:
развитие несло на себе печать государствен-
ного «сверху», а не органического происхож-
дения. Внешние факторы по теории Милю-
кова, служили не только основанием, но и
ускорителем государственной организации в
России в отличие от западных государств.
Историческое развитие России было значи-
тельно замедлено: в России, по мнению Ми-
люкова, не было развитой экономики, сосло-
вий, культуры. Стимулятором их развития
являлось государство: оно способствовало
росту экономики, образованию собственно-
сти, сословий, закрепощало и раскрепощало
их, определяло эволюцию духовной культуры
(церкви, школы, идеологии, самосознания).
В итоге роль государства в российской исто-
рии оказывалась гипертрофированной в
ущерб процессам органического происхожде-
ния, хотя сам по себе факт внимания к роли
государства в России имел важное значение.
Позднее, в юбилейном издании «Очер-
ков...», Милюков признавал, что в дорево-
люционных изданиях этого труда он подчер-
кивал черты своеобразия России «несколько
более резко, нежели черты сходства»12 с за-
падноевропейским развитием. Его «теория
контраста» (Россия развивается «сверху»
«вниз», а западноевропейские страны «сни-
зу» «вверх») имела, таким образом, тенден-
цию к сглаживанию. Общие представления
об истории России в контексте европейской
истории дополнялись в «Очерках...» и в ряде
других исследований разработкой многих
конкретных проблем, этапов развития рос-
сийской истории. Милюков касался вопросов
истории древнерусского государства, факти-
чески отрицая его существование до XV в.,
спорил с Павловым-Сильванским по вопро-
су о феодализме, считая, что его не было в
Северо-Восточной Руси, писал о Екатерине
II, ее продворянской политике, о декабрис-
тах, усматривая в их деятельности защиту за-
кона и правовых начал и т.д.
Современники живо откликнулись на ми-
люковские «Очерки...». О них писали П.Б.
Струве, Н.И. Кареев, Л.Э. Шишко, А.А. Кизе-
веттер и др. Труд Милюкова называли «ценным
приобретением русской историографии», ис-
полненным эрудиции, таланта, профессиона-
лизма. Одновременно Милюкова упрекали в
недооценке субъективного фактора в объясне-
нии исторического процесса, в резком проти-
вопоставлении российской и западной исто-
рии, в недооценке экономического развития
Древней Руси, в нигилистическом отношении
к российской культуре, ее исторической само-
бытности и т.д. Полемика, противостояние на-
учным позициям Милюкова раскрывали зна-
чимость его труда и профессиональный уро-
вень науки.
Таким образом, к началу революции 1905-
1907 гг., когда Милюков уже активно включил-
ся в общественно-политическую деятельность,
/он был уже сложившимся и признанным уче-
i ным. В канун революции Милюков снова чи-
' тал лекции по истории славянства в Америке.
Одновременно он готовил к публикации кни-
гу «Россия и ее кризис» (обобщение прочитан-
ных лекций), которую называл «своим полити-
ческим путеводителем по возрождающейся но-
вой России».
23 (10) января 1905 г. в чикагских газетах
Милюков прочел «оглушительное известие» о
«Красном воскресении» в Петербурге. Для него
было очевидно, что предсказанная им револю-
ция «действительно начинается».
| В апреле 1905 г. Милюков был уже в Рос-
сии. Темой его «мощной политической пропа-
ганды», того, что он называл «своей миссией»,
;была «мощная парламентская работа»13. Обо-
сновавшись в Москве, он вошел в кружок
крупных русских законоведов, политических и
168

П.Н. Милюков
общественных деятелей, занимающихся выра-
боткой текста программы для будущей партии.
Среди них находились авторитетные ученые
М.М. Ковалевский, С.А. Муромцев, Ф.Ф. Ко-
кошкин, П.И. Новгородцев; они обсуждали
вопросы преимуществ однопалатной и двухпа-
латной системы представительного правления,
избирательного права, аграрные и нацио-
нальные проблемы.
Установление конституционного строя и
создание для этой цели политической партии
«становилось все более» «личной задачей» Ми-
люкова. В октябре 1905 г. в России была созда-
I на конституционно-демократическая партия,
[лидером которой стал Милюков. Основные
(программные положения партии сводились к
(установлению в России конституционного
строя, необходимости увеличения земельной
площади крестьян с частичным отчуждением
частновладельческой земли и с «вознагражде-
I нием» по справедливой оценке, к отмене всех
\ сословных привилегий, к требованию равен-
ства всех перед законом, установлению свобо-
ды личности, слова, собраний и других демок-
ратических свобод. Национальная программа
включала право на свободное культурное само-
определение; за Царством Польским признава-
лось введение автономного устройства с сей-
мом, за Финляндией — восстановление пре-
жней конституции.
В политической борьбе тех лет, в условиях
роста революционного движения (декабрьс-
кое вооруженное восстание) и попыток пра-
вительства привлечь на свою сторону либера-
лов обещанием конституции и создания пред-
ставительных учреждений (Манифест 17 ок-
тября 1905 г.) Милюков все свои усилия на-
правлял на строительство партии «третьей
возможности». Деятельность этой партии дол-
жна была бы направить революционное дви-
жение в русло парламентской борьбы, спасти
революцию от нее самой и реально ограни-
чить власть самодержавия. В этой связи, пи-
сал Милюков, — «на очереди стояла задача,
которая для парламентской политической
Партии была центральной: выборы в орган на-
родного представительства»14, т.е. в Думу.
Деятельность Милюкова в Государственных
думах России составила эпоху и в жизни Ми-
люкова, и в жизни России. Умный и тонкий
политик, способный широко и объемно мыс-
лить, мастер политического компромисса, ре-
алист и прагматик Милюков умело руководил
кадетской фракцией во всех четырех думах,
хотя и не являлся членом первых двух Дум.
Особая роль Милюкова определялась и его
ролью лидера партии, и незаурядностью его
личности, и удачным совпадением его личных
особенностей с сущностью той политической
платформы, которую он защищал. Сложные
политические комбинации, постоянный учет
соотношения правых и левых сил, тактические
расчеты, «шаги вправо и влево», предпринятые
Милюковым, диктовались стремлением сохра-
нить Думу, ростки парламентаризма в России.
В достижении этой стратегической цели Ми-
люков как лидер кадетской фракции проявлял
удивительную последовательность и стойкость.
Разумеется, это не означало отказа от критики
и конфронтации правительству, от неприятия
революционной борьбы как средства преобра-
зования России, так же как и от сближения с
правительством и от использования революци-
онной борьбы для достижения поставленной
цели. Так обеспечивалась жизнеспособность
средней политической линии в общественной
борьбе.
На этом пути предстояли сложные полити-
ческие комбинации, отступления, демагогия,
что часто сопровождает политическую деятель-
ность. Милюкова обвиняли и правые, и левые.
И те и другие отрицали возможность лавиро-
вания, маневра, компромисса, тем более ког-
да речь шла о создании парламентского строя
в России, чуждого и тем и другим.
На думских заседаниях Милюкову устра-
ивались обструкции, произносились оскор-
бительные обвинения, Пуришкевич бросал в
него стаканы с водой, на Милюкова соверша-
лись покушения, но он всегда сохранял хлад-
нокровие. Однажды, например, когда на Ми-|
люкова во время чтения лекций в Риге (1927)
было совершено покушение, он после не-
большого замешательства поблагодарил за
сочувствие своих слушателей и произнес:
«Злоба и грубое насилие никого не могут пе-
реубедить. Безответственное оскорбление
ложится не на оскорбляемого, а лишь на
лицо, которое прибегло к такому позорному
способу действия»15, а затем продолжил чте-
ние лекции. От преследования своего про-
тивника он отказался.
Современники свидетельствовали, что
главным в жизни этого человека были его
убеждения, а не личные отношения. Он без
злобы относился к врагам, без сожаления рас-
169

одился с людьми, когда того требовали поли-
ические соображения и цели борьбы.
Кризис власти предреволюционных лет,
олная неспособность правительства управ-
ять государством, попытки задушить само-
тоятельность думской деятельности, разру-
а, связанная с Первой мировой войной, —
се это диктовало Милюкову необходимость
анять резко оппозиционное положение по
тношению к правительству. Г1ри этом он не
тнимал у правительства возможности осоз-
ать необходимость преобразований в кон-
титуционном духе.
Речь Милюкова в Государственной думе 1
оября 1916 г. с осуждением правительства,
Итюрмера, императорского двора, сопровож-
аемая постоянным рефреном: «Что это глу-
ость или измена?» — стала знаменитой. Про-
ив него было возбуждено дело за клевету на
равительство.
В условиях «развала» и «распада» власти,
едоверия к ней происходил и спад активно-
ти кадетов. Парламентская борьба, как при-
навал Милюков, «использовала все свои
озможности»16. В эти трудные предреволю-
ионные годы, когда политическая борьба,
абота в редакции «Речь» буквально погло-
хали Милюкова, он все же находил время и
ля житейских дел.
В Финляндии, к природе которой он испы-
ывал особую привязанность, он приобрел уча-
ток земли для постройки дома. Правда, стро-
тельством руководила жена Милюкова, но он
частвовал в планировке дома, занимался об-
еднением всей территории, сам разобрал ста-
ую печь и заменил ее печкой балканского и
ешского образца, оборудовал огромный каби-
[ет, куда перевез часть своей библиотеки.
Во время мировой войны Милюков пере-
сил тяжелое горе —- на войне погиб его млад-
шй сын Сергей. Вопреки протестам отца он
аписался на войну добровольцем и советовал-
я с отцом, куда ему отправиться воевать: на
Ожный фронт или на Дальний Восток. Милю-
:ов ответил сыну, что настоящая война идет на
эге. «Никогда я не мог простить себе, — вспо-
жнал Милюков, — что не посоветовал ему от-
равиться на Дальний Восток». Незадолго до
того умер брат Милюкова Алексей: их связы-
вала большая дружба и взаимопонимание.
Февральскую революцию Милюков пред-
1идел. Ее неизбежность он объяснял рядом ус-
ювий: потребностью массы в политической и
социальной реформе, протестом власти против
ее проведения или неспособностью обеспечить
реформы, а также презрительным и безбояз-
ненным отношением со стороны общества и
народа к этой власти. По словам М. Алданова,
Милюков испытывал «чувства, далекие от ра-
дости», когда 27 февраля, «разбуженный шу-
мом на улице», вышел на балкон дома, где он
жил в это время, и «прямо перед собой увидел
первое событие революции: выход из казарм
восставшего Волынского полка. Для него нача-
лась «фантастическая жизнь». Он пять дней не
выходил из Государственной думы17, обсуждая
со своими единомышленниками дальнейший
план действий.
I Он вошел во Временный комитет членов
/Государственной думы, созданный для вос-
I становления порядка в стране, и затем 2 мар-
та 1917 г. в качестве министра иностранных
\дел — в состав Временного правительства во
\главе с кн. Г.Е. Львовым. Милюков был од-
ним из самых влиятельных членов прави-
тельства. В. Шульгин вспоминал, что Милю-
ков «был единственным из министров, кото-
рый одинаково был любезен и двору (как
сторонник конституционной монархии —
М.В.) и «общественности». Он был умен, ло-
вок, очень тактичен, по убеждениям консер-
ватор, но понимал мудрость латинской пого-
ворки: bis dat qui cito dat (кто дает быстро —
дает вдвойне)18.
/ Провозглашенный Милюковым внешнепо-
литический курс оставался прежним: война до
победного конца в единении с союзниками.
(После опубликования ноты Милюкова о дове-
дении мировой войны до решительной победы
Начались демонстрации в Петрограде с требо-
ванием демократического мира и с лозунгом
*<Долой Милюкова!»; в ответ явились демонст-
рации с плакатами «Доверие Милюкову!», «Да
здравствует Временное правительство!». 21 ап-
реля демонстрации против Временного прави-
тельства и его политики продолжались с еще
/большей силой. Рабочие, солдаты и матросы
'шли с лозунгами «Вся власть Советам!», «До-
1лой войну!», «Опубликовать тайные догово-
ры!». В этих условиях Милюков вынужден был
уйти в отставку. Ему предлагали сменить пор-
тфель и стать министром народного просвеще-
ния в новом коалиционном правительстве, но
он отказался.
Февральскую революцию и свою роль в ней
Милюков описал в книге под названием «Ис-
170

П.Н. Милюков
[тория второй русской революции» (1918). Свою
политическую деятельность Милюков продол-
'жал в качестве председателя ЦК кадетской
'партии, участвовал в совещании «пяти круп-
нейших партий» (кадетов, радикально-демок-
ратической, трудовиков, социал-демократов и
/эсеров). Став членом Временного комитета Го-
сударственной думы и исполкомов Совета ра-
бочих и солдатских и Совета крестьянских де-
путатов, он заявил, что «Советы должны сой-
ти с политической арены, если они не могут
творить государственное дело»19. Он участвовал
1) предпарламенте, объединяющем кадетско-
э'серовский фронт борьбы с большевиками.
/ Октябрьскую социалистическую револю-
цию Милюков, естественно, воспринял враж-
дебно. Находясь в эти дни в Петербурге, он
«.наскоро собрался» и вечерним поездом с се-
мьей отправился в Москву. Действия Милюко-
ва были направлены на создание единого
фронта в борьбе с Советской Россией. Он был
активным участником всех крупных форумов
сосредоточения антибольшевистских сил: со-
здания Добровольческой армии, заговора Кор-
нилова, похода Колчака и т.д. Милюков стре-
мился создать и международную коалицию по
борьбе с большевизмом: делал ставку на Герма-
нию с целью реставрации монархии в России,
мобилизовывал силы интервенции для борьбы
с советской властью.
Антибольшевистское движение потерпело
(неудачу. Многие его организаторы стали эмиг-
)рш4таш^-Милюков оказался в Англии. В Лон-
1доне~(январь 1919) при материальной поддер-
жке Колчака был создан Комитет освобожде-
ния России, целью которого являлось распро-
странение информации о событиях в России.
Комитет выпускал бюллетени, брошюры, еже-
недельный журнал «The New Russia» на анг-
лийском языке. Милюков стал членом комите-
та и редактором этого журнала, писал в нем об-
зоры о русской революции, о белом движении,
р неудаче опыта Врангеля и др.
В 1921 г. Милюков переехал в Париж. Его
главным делом в 20-е годы стала разработка
«новой тактики» борьбы с большевистской
Россией. В русской эмиграции не было един-
ства по вопросу о том, как и в какой форме
продолжать борьбу с Советской Россией. Ос-
новная часть политической эмиграции высту-
пала сторонницей вооруженной, опирающей-
ся на внешние и внутренние силы реставрации
монархии. Милюков стал выразителем иной
точки зрения, объединяя «левый» сектор эмиг-
рации. «Новая тактика» строилась на новой
позитивной программе кадетов, которая зак-
репляла решение партии кадетов о признании
республики, а не монархии как формы правле-
ния, признавала федерацию как форму соотно-
шения отдельных частей государства, status quo
на «крестьянские захваты», установление мес-
тного самоуправления. Как одно из основопо-
лагающих положений «новая тактика» включа-
ла необходимость изучения самой Советской
России, учета эволюции власти и изменения
условий ее существования. Эта тактика созда-
вала, как полагал Милюков, «мост» для сбли-
жения с левыми партиями, которые рассматри-
вались как союзники в общей борьбе с Совет-
ской Россией. Парижская группа кадетов во
главе с Милюковым создавала республиканс-
ко-демократические объединения в Париже и
в других центрах эмиграции для проведения
своей политической платформы, стремилась
консолидировать силы эмиграции.
1 марта 1921 г. Милюков начал издавать га-
зету «Последние новости», в которой много
внимания уделялось разъяснению новой тактик
ки. Он постоянно выступал во Франции, в Че-
хословакии, в Германии и других странах, про-
пагандируя свои идеи. Д.И. Мейснер, эмиг-
рант, автор известных воспоминаний «Миражи
и действительность», рассказывал о первом вы-
ступлении Милюкова в Праге в начале 20-х го-
дов. «Тысячи полторы человек напряженно,
многие с явным недоброжелательством, всмат-
риваются в стоящего на трибуне спокойного
седого румяного старика с быстрым и острым
взглядом умных и немного насмешливых голу-
бых глаз, с любезной и вместе скептической,
как бы дипломатической улыбкой на губах, с
уверенной, нарочито холодной речью и молни-
еносными репликами»20.
«Новая тактика» встречала активное сопро-
тивление в эмигрантских кругах, особенно в их
монархической части. С Милюковым спорили,
против него протестовали, на него совершали
покушения. Далеко не все, даже бывшие еди-
номышленники Милюкова, понимали необхо-
димость объединяться с эсерами, бывшими
политическими противниками, учитывать из-
менения в самой России, не все в состоянии
были отказаться от идеи иностранной интер-
венции. Милюкова обвиняли в измене интере-
сам кадетов, в отказе от «революционного» от-
ношения к Советской России.
171

П.Н. Милюков
На одном из бурных собраний в дни рас-
кола кадетской партии Ф.И. Родичев, не до-
пускавший сотрудничества с социалистами
(«мыло у Вас хорошее, Павел Николаевич, но
негра Вы им не отмоете!») шумно ушел21. Вме-
сте с ним из личной жизни Милюкова ушла
целая эпоха: Гессен, Новгородцев, Карташев,
кн. Долгорукие, Юренев и др. Эту потерю
личных друзей-единомышленников Милюков
воспринимал тяжело, но предпочитал полити-
ческим заблуждениям раскол партии. Несмот-
ря на внешнюю отчужденность и политичес-
кую враждебность к прежним единомышлен-
никам, он анонимно помогал многим из них.
Так, он постоянно пересылал деньги Родиче-
ву, доживающему свою жизнь в Швейцарии в
тяжелой нужде.
В Париже Милюков стал учредителем и
/председателем Общества русских писателей
«и журналистов, Клуба русских писателей и
ученых, Комитета помощи голодающим в
России (1921), одним из организаторов Рус-
ского народного университета. Он постоян-
но выступал с докладами и лекциями. Темы
его выступлений: «Славянство и демокра-
тия», «Русские сегодня и завтра», «Франция
и Россия», «Россия и демократия», «Твор-
ческий гений России» (о Пушкине), «Пути
международной политики» и др. Милюков
читал лекции в Сорбонне, в Коллеже соци-
альных наук, во Франко-Русском институте.
Русская колония во главе с Милюковым от-
мечала 100-летие восстания декабристов,
200-летие со дня рождения Петра I, юбилей
Московского университета. Празднование
Татьянииа дня, Дня русской культуры со-
провождалось лекциями о Пушкине, Досто-
евском, Толстом. «День культуры, — говорил
Милюков 8 июня 1926 г., — день сгущенных
воспоминаний о прошлом, день обострен-
ных национальных переживаний, день под-
ведения инвентария нашим национальным
богатствам»22.
Милюков вернулся к своей научной рабо-
те. Он готовил к публикации новое издание
«Очерков по истории русской культуры», вы-
шедшее уже в 1930-1937 гг. В 1927 г. он издал
двухтомную книгу «Россия на переломе», в ос-
нове которой лежали его лекции, прочитанные
в Бостоне в 1921 г. Книга вышла в немецком,
американском и русском изданиях. Эта книга
содержала итоги и раздумья лидера русского
конституционализма о «белом» и «красном»
движениях, раскрывала его представления о
русской революции, причинах се свершения.
Одновременно с этим Милюков писал много-
численные статьи для «Последних новостей»,
для Британской энциклопедии, «Звена», «Ил-
люстрированной России» и других изданий.
В Париже он жил вначале в старом «забро-
шенном доме, где почти все его комнаты были
сплошь заставлены полками с книгами», со-
ставляющими огромную библиотеку, превыша-
ющую десять тысяч томов, не считая многочис-
ленных комплектов газет на разных языках. Он
горько оплакивал смерть своей жены Анны
Сергеевны (1935). Она была единомышленни-
цей и помощницей Милюкова, состояла чле-
ном кадетской партии, в эмиграции возглавля-
ла Международную федерацию женщин, мно-
го сил отдала Комитету помощи голодающим
России. Вскоре, однако, он женился на Н.В.
Лавровой, талантливой музыкантше, с которой
был знаком давно. Он никого не допускал до
обсуждения своей личной жизни. Сдержаи-
. ность и достоинство всегда в нем преобладали.
Милюков, постоянно следил за русской
I жизнью. Газета «Последние новости» содержа-
' ла огромный материал о жизни советской Рос-
сии. Он остро критиковал советскую действи-
тельность, но признавал и экономическое
улучшение жизни русского крестьянства, изве-
стную демократизацию, отмечал сложности
внутрипартийной жизни, возникновение оп-
позиции и т.д. Он всегда посещал гастроли рус-
ских театров. Знаменитая Алиса Коонен в сво-
их воспоминаниях рассказывала, что Камер-
ный театр А. Таирова был тепло встречен в Па-
риже русскими эмигрантами во главе с Милю-
ковым. Приглашение на вечер в честь театра
было подписано Милюковым, он же председа-
тельствовал на нем. Милюков, писала она,
«выразил восхищение нашим мужеством —
тем, что мы отважились привезти в Париж
«Федру» и «Адриенну Лекуврер». Свое выступ-
ление он закончил словами: «Русские всегда
отличались неустрашимостью и отвагой»23.
В часы досуга он совершал прогулки по на-
(бережной Сены, искал у букинистов интерес-
|ные книги, устраивал в доме музыкальные ве-
чера, иногда его видели за шахматной доской.
Сохранилась фотография: Милюков играет в
'шахматы со Струве, а рядом стоит арбитр —
шахматный король А.А. Алехин.
4 марта 1929 г. русская эмиграция и миро-
вая общественность широко и торжественно
172

-отмечали 70-летие Милюкова, крупного поли-
тического деятеля, парламентария, публицис-
та и ученого. Юбилей Милюкова отмечали в
Париже, где присутствовал сам юбиляр, в Пра-
ге, Берлине, Софии, Варшаве специально со-
зданные там комитеты. На парижское чество-
вание, которое происходило в большом амфи-
театре Океанографического института, съеха-
лись русские эмигранты, послы многих стран.
Поздравительные телеграммы были получены
от английского, французского и болгарского
парламентов, от Колумбийского, Гарвардского,
Стенфордского и Калифорнийского универси-
тетов, из Кембриджа, от А. Куприна, И. Буни-
на и др.
' Свой 80-летний юбилей Милюков не отме-
чал публично: запретили врачи. Милюкова по-
сетили друзья и единомышленники, они пода-
рили ему бронзовую медаль с его изображени-
ем по рисунку Дейша. В газете «Последние но-
вости» были помещены многочисленные ста-
тьи, в которых авторы делились своими воспо-
минаниями и чувствами, связанными с этой
яркой личностью. Среди писавших оказались и
Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус, полити-
ческая позиция которых резко расходилась со
взглядами Милюкова, не принимавшего их ре-
лигиозности.
В «Последних новостях» было напечатано
их послание:
Жизнь долгая — всегда благословенье,
И в этот юбилейный час,
Среди других, примите поздравленье,
Привет сердечный и от нас —
От тех, кто Вам, быть может, и немилы,
(но сами ценят Бас давно),
От тех, кто любит стройность Вашей силы,
И все, что Вам судьбой дано,
От Гиппиус, поэта кой-какого,
И Мережковского...
Он все ж служитель слова24.
В ответ на эти строки Милюков написал:
«Служитель слова», «кой-какой поэт»
Прозаика почтили поздравленьем.
Прозаик тронут их благословеньем,
И слугам «духа» шлет «души» привет!25
В этом стихотворном диалоге проявились
не только поэтический дар, остроумие, такт и
достоинство, но и культура человеческих отно-
П.Н. Милюков
шеыий, допускающих отдавать дань признания
своему противнику.
Предвоенные годы были тяжелым перио-
дом в жизни Милюкова. Наступила старость и
болезни. Но он продолжал напряженно рабо-
тать, писал свои «Воспоминания». И днем, и
ночью он сидел за письменным столом. Жене,
обеспокоенной его здоровьем, он полушутли-
во объяснял: «Днем я собираю мысли, а во сне
связываю их...» Он не курил, не пил вина и не
имел никакого уважения к еде; ел он, кажется,
вообще раз в день. На вечерних беседах, у себя
ли дома или у друзей, выпивал стакан жидкого
чая или белого кофе с сухарем, и вот так — уже
под 80 — просиживал до рассвета на традици-
онной встрече русского Нового года Союзом
писателей и журналистов... — Когда же Вы от-
дыхаете, Павел Николаевич? — говорили за-
ботливо старику, — Вы должны беречь себя! —
Ну, я отдыхаю достаточно, — говорил он спо-
койно и менял разговор.
Вернувшись под утро домой, он шел не в
постель, а к письменному столу. Сознавая
близкий конец и относясь к этому так же спо-
койно, как ко всему, он торопился сделать то,
что наметил»26.
Милюков глубоко переживал обострение
международной обстановки, развязывание
Второй мировой войны, усиление фашистской/
Германии, Мюнхенское соглашение. Гибель
Чехословакии потрясла его. Он с большим по-1
клонением относился к памяти Масарика, с|
которым его связывали личные отношения, к
чешской демократии, в которой видел осуще-
ствление и своей собственной мечть*
Войну он считал неизбежной и непредотв-
ратимой, предсказывал нападение Германии на
Россию. В это время он часто выступал со ста-
тьями, в разных аудиториях, говоря о том, что,
в случае войны эмиграция должна безогово-
рочно стать на сторону своей Родины.
Когда началась война и немцы приближа-
лись к Парижу, Милюков поселился на даче
под Фонтенбло, где не было газа, электриче-
ства, продуктов питания: глухой участок леса /
вдали от дороги. Вскоре друзья по «Последним
новостям» перевезли его в Виши, где условия
жизни были более легкими; затем в августе
1940 г. он переехал в Моипелье, с мая 1941 г.
жил в Экс-ле-Бен.
Средством общения с друзьями была пере-
писка; сохранились письма, адресованные Я.Б.
Полонскому, сотруднику «Последних ново-
73

П.Н. Милюков
стей», и Осоргину. С последним Милюкова
сблизила общая судьба во время войны: оба по-
кинули Париж, оба подверглись обыскам нем-
цев, оба одинаково ненавидели фашизм, скор-
бели за судьбу Франции, страдали за Россию.
Осоргин жил в Шабри, «в тихом местечке
Франции» (так Осоргин назвал свою книгу об
этом периоде жизни), и посылал Милюкову
письма и продуктовые посылки.
Тяжелые чувства были связаны у Милюко-
; ва с отступлением Советской Армии. Размыш-
ляя о судьбе России в войне, он писал в но-
ябре 1941 г. Полонскому: «Моя последняя
формула: победить можно, завоевать нельзя».
\Но это не самый худой конец. Пока еще и
«победы» нет. «Живые силы» не уничтожены.
Задержка во времени — уже совершившийся
факт. А вместе с ним рост затруднений, с од-
ной стороны, перспективы растущей поддер-
жки — с другой, ясны. В общем итоге унывать
не приходится»27.
Милюков с большим вниманием следил за
ходом военных действий и желал разгрома Гер-
мании. «Это неверно, — писал он Осоргину, —
что история не делится на картины. Сейчас
одна такая картина перед нами: Сталинград.
Вот и размышляйте, что будет в случае того или
другого исхода. Во всяком случае тут поворот,
и картина будет другая»28.
Самой надежной связью с внешним ми-
ром было старое радио, перевезенное с кни-
гами из Монпелье в Экс-ле-Бен, по которо-
му он каждый вечер ловил передачу из Лон-
дона. «Потрясенный совершившимся «свиде-
тель истории», — вспоминал очевидец, — пе-
реживал мучительные дни, стараясь вгля-
деться в будущее — из глухого одиночества в
савойских горах... Так же, как и прежде, он
садился с утра за работу, торопился окончить
то, что наметил, невзирая на стужу, голод,
болезнь. Самыми важными часами дня были
те, когда он, прильнув ухом к настольному
радио, ловил шопот швейцарских и лондон-
ских передач. Душевный мир был нарушен,
но воля оставалась прежней. Высадка союз-
ников в Африке, отступление немцев с Вол-
ги были, вероятно, его последней радостью.
Вера давала силы»29.
ft Милюков умер в гостинице Экс-ле-Бен 31
| марта 1943 г. в возрасте 84 лет.
Каждая эпоха оставляет в наследство то
бесспорное, что обогащает будущее развитие.
Для нашего времени, освобождающегося от
политизированной предвзятости и догматизма,
в научном и политическом творчестве Милю-
кова ценным является его преданность делу и
высочайшая профессиональная культура.
Примечания
1 Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917). М., 1955.
Т.1.С.263.
2 Там же. С.88-89.
3 Милюков П.Н. В.О. Ключевский//В.О. Ключевс-
кий. Характеристики и воспоминания. М., 1912.
С.186-187.
4 Там же. С. 189.
5 Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917). С. 114.
6 Историческое обозрение. 1892. Т.5. С.208, 215.
7 Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917). Т.1.
С. 160.
8 Богословский М.М. Памяти Н.П. Павлова-Сильван-
ского// М. Богословский. Историография, мемуари-
стика, эпистолярия. М., 1987. С.95-96.
9 Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. Пп,
1917. С.448.
10 Центральный Государственный архив. Ф.579. Оп.1.
Д.3402. Л.1-2.
11 Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917). Т.1.
С.224.
12 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культу-
ры. Париж, 1937. Т.1.С.29.
13 Милюков П.Н. Роковые годы// Русские записки.
1938,август1.С.П2.
14 Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917). Т.1.
С.350.
15 Иллюстрированная Россия. 1927. 21 мая. № 21(106).
16 Милюков П.Н. История второй русской револю-
ции. София, 1921-1923. Вып.1. С.30.
17 М. Алданов. Третье марта// П.Н. Милюков: Сбор-
ник материалов по чествованию его семидесятиле-
тия. 1859-1929. Париж. 1929. С.23.
IS Шульгин В. Дни. Л., 1925. С.90.
19 Русские ведомости. 1917. 23 июля; Речь. 1919. 23
июля.
20 Мейснер Д.И. Миражи и действительность. М.,
1966. С.138.
21 Вакар И. П.Н. Милюков в изгнании // Новый жур-
нал. 1943. V1.C.370.
22 Милюков П.Н. День русской культуры // Последние
новости. 1926. 8 июня.
23 Коонен Алиса. Страницы жизни. М., 1985. С.281-
282.
24 Последние новости. 1939. 2 апреля.
25 Вакар Н. П.Н. Милюков в изгнании // Новый жур-
нал. 1943. VI.C.370-371.
26 Там же. С.371.
27 Глазами Милюкова: Оккупация и Восточный
фронт. Письма Милюкова Я.Б. Полонскому (1940-
1942) // Время и мы. Нью-Йорк; Тель-Авив; Париж.
1980. №51. С.191, 201-202.
174

П.Н. Милюков
2SОсоргина-Бакунина Т.А. Письма П.Н. Милюкова
М.А. Осоргину. 1940-1942 гг. // Новый журнал. 1988.
№172/173. С.548.
29 Вакар Н. П.Н. Милюков в изгнании // Новый жур-
нал. 1943. VI,C378.
Основные труды П.Н. Милюкова
Спорные вопросы финансовой истории Московско-
го государства. СПб., 1892.
Государственное хозяйство России и первой четвер-
ти XVII столетия и реформа Петра Великого. СПб.,
1892. - То же. 2-е изд. СПб., 1905.
Разложение славянофильства. М., 1983.
Очерки по истории русской культуры. СПб., 1896-
1903. Ч. 1-3. - То же. 6-с изд., испр. и доп. СПб.,
1909. Ч. I.-То же. 7-е изд. М., 1918. Ч. 1.
То же: Юбилейное, |перераб.] изд. Париж, 1930-
1937. Т. 1-3.; Гаага, 1964. Т. 1,ч. 2.-Тоже: В 3 т. М.,
1993-1995. Т. 1-3.
Главные течения русской исторической мысли. М.,
1897. Т. 1. - То же. М„ 1898. - То же. 3-е изд. СПб.,
1913.
Из истории русской интеллигенции: Сб. ст. и этю-
дов. СПб., 1902. - То же. 2-е изд. СПб., 1903.
Год борьбы: Публицист, хроника, 1905-1906. СПб.,
1907.
Балканский кризис и политика А.П. Извольского.
СПб., 1910.
История второй русской революции. Киев, 1919. Т. 1,
вып. 1. -Тоже. София, 1921. Т. 1, вып. 1-3.
Три попытки: К истории рус. лжеконституционализ-
ма. Париж, 1921.
Национальный вопрос: (Происхождение националь-
ности и нац. вопрос в России). Б.м., 1925. - То же.
Прага, 1925.
Эмиграция на перепутье. Париж, 1926.
Россия на переломе. Париж, 1927. Т. 1-2.
При свете двух революций // Ист. арх. 1993. № 2.
Евразианизм и европеизм в русской истории: Пер. с
англ. / Публ., вступ. ст. В. Хачатурян // Европейский
альманах: История. Традиции. Культура, 1994. М.,
1994.
«Третий максимализм»; Русский «расизм» // Вандал-
ковская М.Г. Историческая наука российской эмиг-
рации: "Евразийский соблазн". М., 1997.
* * *
Введение в курс русской истории: Лекции, чит. ... на
Моск. пед. курсах 1892-93 г. (М., 1893|. Изд. стек-
логр.
Введение в курс русской истории: Лекции, чит.. на
Моск. пед. курсах 1894-1895 г. [М., 1894-1895].
Введение в курс русской истории: Лекции, чит. на
ист.-филол. фак-те Моск. ун-та в 1894-95 акад. г. М.,
1895. Вып. 1-3.
Русская история. Б.м. Б.г. Ч. 1-3.
* * *
Публ.\ Древнейшая разрядная книга официальной
редакции. М., 1901.
Публ.: Тетрадь дворовая// Зап. Рус.Археол. Об-во.
СПб., 1901. Вып. 1-2.
* * *
Мои университетские годы // Московский универ-
ситет, 1755-1930: Ист. очерк. Париж, 1930.
Два русских историка: (С.Ф. Платонов и А.А. Кизе-
веттер)//Современные записки. Париж, 1933. LI.
М.М. Винавер как политик// М.М. Винавер и рус-
ская общественность начала XX в. Париж, 1937.
Роковые годы: (Из воспоминаний) // Русские запис-
ки. 1938. Июль; Авг.-сент.
Воспоминания, 1859-1917. Нью-Йорк, 1955. Т. 1-Й.
- То же. М., 1990. Т. 1-2. - То же. М., 1991. [В од-
ном томе].
Дневник П.Н. Милюкова: (Милюков и Белая Ар-
мия) // Новый журнал. 1961. Т. 66; 1962. Т. 67.
Глазами Милюкова: Оккупация и восточный фронт:
Письма П.Н. Милюкова Я.Б. Полонскому (1940-
1942) // Время и мы. Нью-Йорк; Тель-Авив; Париж,
1980. №51-52.
Осоргина-Бакунина Т.А. Письма П.Н. Милюкова
М.А. Осоргину, 1940-1942 гг. // Новый журнал. 1988.
№ 172/173.
Величие и падение Покровского: (Эпизод из исто-
рии науки в СССР) /Публ., введ. и примеч. М.Г. Ван-
далковской // ВИ. 1993. № 4. Первоначально: Совре-
менные записки. Париж, 1937. Т. 65.
«Большевики есть несчастье, но несчастье заслужен-
ное»: Переписка В.А. Маклакова и А.А. Кизеветте-
ра 11923-1933]/ Публ. подгот. Будницкий О., Эм-
монс Т. // Источник. 1996. № 2(21).
* * *
Евреинов Б.А. Библиография печатных трудов JJaB-
ла Николаевича Милюкова (1886-1930) // П.Н. Ми-
люков: Сб. материалов по чествованию его семиде-
сятилетия, 1859-1929. Париж, 1929.
Литература о П.Н. Милюкове
Вернадский Г.В. Павел Николаевич Милюков. Пг.,
1917.
Кизеветтер А.А. Павел Николаевич Милюков. М.,
1917.-Тоже. Пг., 1918.
Мельгунов СП. П.Н. Милюков о гражданской войне
и эмиграции // Голос минувшего на чужой сторо-
не. 1926. №4.
Он же. Гражданская война в освещении Милюкова:
( По поводу «Россия на переломе». Париж, 1929.
П.Н. Милюков: Сб. материалов по чествованию его
семидесятилетия, 1859-1929. Париж, 1929. Из со-
держ.: Милюков как историк/ Мякотин В.\ Милю-
ков как политик/ Оболенский В.; П.Н. Милюков —
публицист/ Розенберг В.; П.Н. Милюков как учи-
175

П.Н. Милюков
тель / Демидов //.; Русский европеец/ Вишняк М.\
Философия русской истории в трудах П.Н. Милю-
кова / Бицилли П.; О П.Н. Милюкове - историке/
Кизеветтер. А.\ Отрывки из воспоминаний / Макла-
ков В.
Сборник статей, посвященных Павлу Николаевичу
Милюкову, 1859-1929. Прага, 1929.
Кувшинов В.А. Историко-мемуарная литература П.Н.
Милюкова // Большевики в борьбе с непролетарски-
ми партиями, группами и течениями. М., 1983.
Гутнов Д.А. Опыт применения комтент-анализа в
историографическом исследовании: / На примере
кн. П.Н. Милюкова «Очерки по истории русской
культуры»)// Математические методы и ЭВМ в ис-
торико-типологических исследованиях. М., 1989.
Алексеева В.И. К истории одной поездки: По мате-
риалам пеопубл. дневника П.Н. Милюкова [авг.-сен-
т. 1916 г. \11 Вспомогат. истор. дисциплины. Л., 1990.
XXI.
Думова Н.Г. Павел Николаевич Милюков// Россия
на рубеже веков: Ист. портреты. М., 1991.
Медушевскии А.Н. П.Н. Милюков: ученый и поли-
тик. //И СССР. 1991. №4.
Нильсен Е.П. П. Милюков и И. Сталин: О полит, эво-
люции Милюкова в эмиграции (1918-1943)// НиНИ.
1991. №2.
Бирман М.А. Звездный час П.Н. Милюкова — балка-
ниста//Балканские исследования. М., 1992. Вып. 15.
Вандалковская М.Г. П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер:
История и политика. М., 1992.
Брейар С. Портрет Милюкова// Отеч. ист. 1993. № 3.
Думова Н.Г. Либерал в России: Трагедия несовмес-
тимости: Ист. портрет П.Н. Милюкова. М., 1993.
14. 1: 1859-1904].
Крикун В.Г. Политическая инновация в историчес-
кой концепции П.Н. Милюкова// XX век: история
и политика. Воронеж, 1993. Вып. III.
Шкундин-Николаев Г.Д. Болгарское фиаско П.Н.
Милюкова в 1917 г.//НиНИ. 1993. №5.
Вандалковская М.Г. «Очерки по истории русской
культуры» П.Н. Милюкова и современники // ИиИ.
М., 1995.
Вандалковская М.Г. Павел Николаевич Милюков//
Историки России XVIII-XX веков. М., 1995. Вып. 2.
Александров С.А. Лидер российских кадетов П.Н.
Милюков в эмиграции. М., 1996.
Вандалковская М.Г. Он никогда не отделял науку от
жизни: Павел Николаевич Милюков// Историки
России, XVIII - начало XX века. М., 1996.
Яковлева Г.А. Пути возрождения: Идеи и судьбы
эмигрантской печати П.Б. Струве, П.Н. Милюкова
и А.Ф. Керенского. Иркутск, 1996.
Бирман М.А. К истории изучения жизненного и
творческого пути П.Н. Милюкова//ОИ. 1997. № 1.
Трибунский П.А. Рязанская ссылка П.Н. Милюкова
(1895-1897)//ОИ. 1997. № 3.
Жуков А.Ф., Жукова Л.Н. П.Н. Милюков как препода-
ватель высшей школы// История и историки высшей
школы России: уроки, проблемы, идеи. СПб., 1998.
* * *
Piotrow Г.J. Paul Miliukov and the Constitutional-
Democratic Party. Oxford, 1962.
Schwartz/nan J. The Philosophy and Politics of Paul N.
Miliukov (1859-1943): (to the end of 1905 Revolution).
N.Y., 1970.
Steward P.E. P.N. Miliukov, rcprescntant de la tradition
liberale russe. Paris, 1969.
Riha T. A Russian European: Paul Miliukov in Russian
politics. Notre Dame; L, 1969.
Liszkowski U. Zwischen Liberalismus und Imperialisms.
Die zaristische Aussenpolitik im Urtcil Miliukovs und der
Kadettenpartei, 1905-1914. Stuttgart, 1974.
176

Владимир Иванович Пичета
(1878-1947)
Талантливый польский историк, доктор наук,
профессор Ц.С. Бобиньская вспоминала о сво-
ем учителе В.И. Пичете: «Владимир Иванович
остался в моей памяти идущим в кокетливо,
немножко со лба и набекрень надетой шляпе,
лихо размахивающим тросточкой, с лукавой
улыбкой, излучающей доброжелательство.
Даже внешне он был в прекрасном стиле рус-
ского прогрессивного либерального профессо-
ра начала XX в., принадлежал... к поколению
лучшей, передовой части русской дореволюци-
онной интеллигенции, к тем блестящим моло-
дым ученым, которые пошли с революцией и
долгие годы были украшением советских уни-
верситетов»1.
Великий славянин Пичета... В своих трудах
он объял многовековой путь почти всех сла-
вянских народов во взаимосвязи с их соседями.
Перу Владимира Ивановича принадлежит 516
работ по истории России, Украины, Беларуси,
Польши, Чехии, Сербии, Болгарии, не говоря
уже об исследованиях по истории Литвы, Узбе-
кистана, Франции и других стран. Сейчас бы
мы назвали Пичету одним из архитекторов об-
щеевропейского дома.
Владимир Иванович Пичета родился 9
(21) октября 1878 г. в Полтаве. Отец его, Иван
Хрпстофорович, серб по национальности,
получил духовное образование и посвятил
себя преподавательской деятельности. Он
был ректором сначала Витебской, а затем
Полтавской духовной семинарии. Всесторон-
не образованный человек, автор многих ли-
тературных трудов И.Х. Пичета поддерживал
связи с выдающимися деятелями своего вре-
мени: сербским революционным демократом
С. Марковичем, известным русским писате-
лем В.Г. Короленко. Мать ученого, Мария
Григорьевна Григоренко, украинка по проис-
хождению, была дочерью киевского чинов-
ника Казенной палаты.
В 1897 г. Пичета окончил Полтавскую
классическую гимназию и поступил на исто-
рико-филологический факультет Московско-
го университета. Он слушал лекции М.М. Бо-
гословского, П.Г. Виноградова, В.И. Ге-
рье, В.О. Ключевского, М.С. Корелина, Н.А.
Рожкова. Наиболее сильное влияние на сту-
дента Пичету оказал В.О. Ключевский — на-
учный руководитель его дипломной (тогда
называвшейся кандидатской) работы «Юрий
Крижанич о Московском государстве», полу-
чившей высокую оценку. В июне 1901 г. Пи-
чета окончил Московский университет с
дипломом первой степени.
С 1901 по апрель 1902 г. Пичета преподавал
в средних учебных заведениях Москвы. С ап-
реля 1902 г. по сентябрь 1903 г. он работал пре-
подавателем русского языка и грамматики, а
также методики первоначального преподава-
ния в Коростышевской учительской семина-
рии Киевской губернии, а с сентября 1903 по
сентябрь 1905 г. — преподавателем русского
языка и литературы в коммерческом училище,
мужской классической гимназии, торговой
школе, женской гимназии в г. Екатеринославе.
177

В.И. Пичета
Пичета пользовался большим уважением и по-
пулярностью среди учащейся молодежи.
Молодой преподаватель сотрудничает в ме-
стной ученой архивной комиссии. Изучая ека-
теринославские архивные материалы, он про-
должает свое исследование о жизни и деятель-
ности Ю. Крижанича. В 1903 г. вышла в свет
первая печатная работа Пичеты «Юрий Кри-
жанич — первый провозвестник идей пансла-
визма»2.
В сентябре 1905 г. Пичета переехал в Мос-
кву, где преподавал сначала в средних учебных
заведениях, а с 1906 г. — в высших, выступал
с лекциями перед московскими рабочими.
Позднее Владимир Иванович вспоминал, что
лекции, организованные для рабочих типогра-
фии И.Д. Сытина, явились для него первым
опытом лекторской деятельности в рабочей
аудитории3.
В 1909 г. Пичета сдал магистерский экза-
мен, а 5 мая 1910 г. по прочтении двух проб-
ных лекций в присутствии комиссии факуль-
тета был утвержден в звании приват-доцента
Московского университета. Однако его пре-
подавательская деятельность в университете
продолжалась недолго. С назначением на
пост министра народного просвещения реак-
ционера Л.А. Кассо из Московского универ-
ситета в знак протеста в феврале 1911 г. ушла
группа передовых профессоров и приват-до-
центов. В их числе был и Пичета. Позднее он
писал в автобиографии: «Я не принимал ак-
тивного участия в революционных организа-
циях эпохи до Октябрьской революции, но я
принадлежал к разряду левой профессуры,
которая вела упорную борьбу со всякого рода
реакционными настроениями в жизни выс-
шей школы в Москве...».
Октябрьская революция застала Владими-
ра Ивановича преподавателем Высших женс-
ких курсов и Практической академии коммер-
ческих наук. В конце 1917 г. Пичета стал пре-
подавателем Московского университета, а пос-
ле слияния в июне 1918 г. Высших женских
курсов, где он читал лекции, с университе-
том — профессором МГУ4. *
В феврале 1918 г. Владимир Иванович за-
щитил диссертацию на степень магистра рус-
ской истории по первому тому монографии
«Аграрная реформа Сигизмунда-Августа в Ли-
товско-Русском государстве». В марте того же
года ему была присвоена степень доктора рус-
ской истории за второй том этой монографии.
С именем Пичеты связано создание Бело-
русского государственного университета. 25
февраля 1919 г. ЦИК БССР постановил орга-
низовать в г. Минске государственный универ-
ситет и на первоначальные его нужды выделить
из средств республики 1 млн. руб5. 11 июля
1920 г. Минск был освобожден Красной Арми-
ей. Через 15 дней минская и московская ко-
миссии по организации университета возобно-
вили свою работу. По предложению правитель-
ства БССР с октября 1920 г. московскую ко-
миссию возглавил Пичета. 27 декабря он при-
был в Минск, где вместе с членами минской
комиссии приступил к работе по созданию
БГУ. 8 июля 1921 г. Народный комиссариат
просвещения БССР назначил В.И. Пичету рек-
тором БГУ6.
Одной из важнейших заслуг Владимира
Ивановича на посту ректора было создание
кадров высококвалифицированных препода-
вателей. В качестве профессоров, доцентов и
преподавателей БГУ были приглашены круп-
нейшие ученые страны, видные партийные,
государственные и военные деятели. По
представлению Пичеты первыми профессо-
рами БГУ Народный комиссариат просвеще-
ния утвердил Д.П. Кончаловского, Н.М. Ни-
кольского, Д.А. Жаринова, Ф.Ф. Турука (ис-
тория), В.Н. Ивановского, С.Я. Вольфсона,
И.М. Соловьева (философия и педагогика),-
В.Н. Дьякова (история культуры), Н.А. Ян-
чука (этнография), Н.Н. Андреева (физика),
A.M. Беркенгейма (химия), М.Б. Кроля (ме-
дицина), А.В. Федюшина (зоология) и др.
30 октября 1921 г. состоялось открытие Бе-
лорусского государственного университета. В
его аудитории пришли 1390 студентов. На трех
факультетах тогда работали 14 профессоров, 49
преподавателей, 10 ассистентов и 5 заведующих
кабинетами7.
Правительство БССР высоко оценило на-
учную, педагогическую и общественную дея-
тельность Пичеты. 30 октября 1926 г. в связи с
25-летием научной и педагогической деятель-
ности ему было присвоено почетное звание
заслуженного профессора Белорусской Совет-
ской Социалистической Республики.
В.Д. Королюк, вышедший из научной шко-
лы Пичеты, вспоминал: «Я прекрасно помню,
с каким волнением и подъемом рассказывал
Владимир Иванович о минском периоде своей
жизни. Чувствовалось, что для него эти годы
были действительно героическими, полными
178

В.И. Пичета
напряженного труда. Именно в Белоруссии
Владимир Иванович сложился как один из
крупнейших организаторов советской истори-
ческой науки»8.
В конце 20-х годов на жизненном небоск-
лоне Пичеты появились черные тучи. В 1928-
1930 гг. в его адрес поднялась волна острой
критики. Тон замечаний становился все более
резким, а оценки из сферы научных споров пе-
реходили в сферу политических обвинений.
...В один из осенних вечеров 1929 г. в при-
емную ОГПУ Белорусской ССР вошел посе-
титель. На вид ему было лет пятьдесят, в ру-
ках тросточка, на глазах пенсне. Человек был
одет в хорошо сшитый костюм. Обращал на
себя внимание модный галстук. «Ректор Бело-
русского университета профессор Пичета, —
отрекомендовался он дежурному. — Мне хоте-
лось бы видеть председателя ОГПУ...» «Его
сейчас нет, — ответил дежурный. — А по како-
му вы делу?» Пичета сказал: «Дело в том, что
в университете в последние дни арестовали
нескольких преподавателей, а теперь срыва-
ются занятия. Я не знаю, что делать». В ответ
дежурный сообщил: «Я попробую позвонить
заместителю председателя. Возможно, он вас
примет».
Об этом случае автору этих строк рассказал
академик АН БССР Виталий Андреевич Сер-
бента, который работал в то время директором
Института истории партии при ЦК КП(б)Б. В
конце нашей беседы он добавил: «Многие тог-
да считали Пичету наивным человеком». Мы
можем сказать: наивным, потому что Владимир
Иванович верил в существование законности и
справедливости.
Чем же закончился визит ректора в ОГПУ?
Заместитель председателя ОГПУ разговаривал
с ним грубо: «Вы что надумали? Пришли защи-
щать врагов народа, контрреволюционеров,
националистов? Вам что, делать нечего? Орга-
ны знают, что к чему. И запомните: это только
начало, а не конец».
Спустя некоторое время Пичета был осво-
божден от должности ректора Б ГУ, которую он
занимал с 1921 г.
В начале 1930 г. профессор БГУ Пичета по-
лучил командировку для научной работы в ар-
хивах Москвы и Ленинграда. В Москве он
встретился с академиком М.К. Любавским. Уз-
нав, что Владимир Иванович собирается ехать
в Ленинград, Любавский попросил его пере-
дать письмо академику С.Ф. Платонову.
Пичета выполнил эту просьбу, ничего не
зная о содержании письма. Он не знал, что за
Платоновым давно следят работники ОГПУ. 12
января 1930 г. в Ленинграде по подозрению «в
активной антисоветской деятельности и учас-
тии в контрреволюционной организации» был
арестован С.Ф. Платонов. После его ареста,
скорее всего во время обыска его квартиры,
письмо-записка Любавского Платонову было
найдено, и работникам ОГПУ удалось узнать,
что передал его Владимир Иванович Пичета. С
того времени за ним также начали следить ра-
ботники ОГПУ.
В августе-сентябре 1930 г. в Москве были
арестованы профессора Московского универ-
ситета М.К. Любавский, Ю.В. Готье, Д.Н. Его-
ров, А.И. Яковлев.
13 сентября (по другим данным, 14 сентяб-
ря. — Э.И.) в Минске был арестован Пичета.
Как вспоминает дочь ученого Ксения Влади-
мировна Пичета, как раз в тот день она приеха-
ла в гости к отцу из Москвы. Квартира была
уже опломбирована, и К.В. Пичете пришлось
идти в ОГПУ, чтобы ей разрешили пожить в
квартире отца две недели.
Всего по «делу» Платонова-Богословского
(академик М.М. Богословский умер в апреле
1929 г., но в свое время он был близок к Пла-
тонову, что давало возможность органам ОГПУ
связать историков Москвы и Ленинграда в
рамках одной организации. — Э.И.) проходило
115 человек, в том числе академик Е.В. Тарле,
академик Н.П. Лихачев, член-корреспондент
АН СССР ВТ. Дружинин.
Как отмечает B.C. Брачев, всем им.были
предъявлены стандартные для того времени
обвинения в связях с представителями бе-
лой эмиграции, с иностранными обществен-
ными и государственными деятелями с це-
лью склонения с их помощью правительств
этих государств к скорейшему осуществле-
нию планов интервенции против СССР.
«Используя служебное положение, — гласи-
ло обвинение, — они собирали и передава-
ли сведения о политическом, экономичес-
ком, военном и хозяйственном положении
СССР представителям иностранных госу-
дарственных и белоэмигрантских организа-
ций. Занимая ответственные посты в науч-
ных и учебных учреждениях, обвиняемые
противодействовали осуществлению мероп-
риятий Советского правительства по реорга-
низации и перестройке деятельности этих
179

В.И. Пичета
учреждений на социалистических началах, в
частности, скрывали в течении ряда лет до-
кументы и фонды актуального политическо-
го и общественного значения»9.
Что касается Пичеты, то кроме этого, его
обвинили еще в великодержавном шовинизме,
белорусском буржуазном национализме и про-
западной ориентации.
Более года продолжалось следствие. О его
первых результатах было объявлено только 2
февраля 1931 г., когда за участие в «контррево-
люционном заговоре» были исключены из чис-
ла действительных членов АН СССР Платонов,
Тарле, Лихачев и Любавский.
Совсем недавно, в 1993 г., в семейном архи-
ве дочери Пичеты — Ксении Владимировны
автору этих строк удалось обнаружить книгу
Леонида Гроссмана «Записки Д'Аршиака (Пе-
тербургская хроника 1836 года)», которая выш-
ла в издательстве «Пролетарий» в 1930 г. По
мнению К.В. Пичеты, эту книгу читал отец,
находясь под следствием в Доме предваритель-
ного заключения в Ленинграде. В тот злопо-
лучный день, 2 февраля 1931 г., когда были
объявлены первые результаты следствия, Вла-
димир Иванович Пичета выразил свои чувства
на первой странице книги Л. Гроссмана таки-
ми словами: «Я раньше надеялся, а теперь нет
надежды. Впрочем, все равно. Я примирился и
исстрадался. Измучились мои Ася (вторая жена
Пичеты — Александра Петровна. — Э.И.) и
дети. Пусть будет решение против меня, хотя
это было бы преступлением, я спокойно при-
му эту весть со скорбью в душе и скорбным
сердцем кончу свое трагическое существова-
ние. Разве... (несколько слов неразборчиво —
Э.И.) не трагизм быть всю жизнь борцом про-
тив монархии... (дальше неразборчиво) и чес-
тно отдать всю свою жизнь Советской власти?!
Буду мучиться вместе с такими махровыми...
(слово неразборчиво) как Любавский и Плато-
нов. Это линия против судьбы.
Болезнь моя прогрессирует, и в раке...
(дальше неразборчиво). Желудок перестал дей-
ствовать. Врач мало мной интересуется... (не-
разборчиво) и работой. Если вышлют меня, то
тогда, когда я буду уже не в силах переносить
свои страдания и сумею окончить свое суще-
ствование».
Мы видим, что многомесячное пребывание
в Доме предварительного заключения в Ленин-
граде в 1930-1931 гг. серьезно подорвали физи-
ческое и нравственное здоровье Пичеты. Бес-
конечные и мучительные допросы способство-
вали формированию пессимизма и скептициз-
ма Владимира Ивановича. Чувствуя свою пол-
ную невиновность, ученый тем не менее был
готов к самому суровому приговору.
Вначале намечалось устроить в Ленингра-
де шумный процесс ученых. Но что-то засто-
порилось, и дело не дошло до публичного
процесса с освещением его в печати. В кон-
це концов вопрос был решен постановлени-
ем Коллегии ОГПУ во внесудебном порядке.
Учитывая тяжелые обвинения, выдвинутые
против арестованных ученых, их родственни-
ки ожидали сурового наказания. Вопреки
ожиданиям многих большинство обвиняемых
получили пять лет ссылки. Руководитель «за-
говора» Платонов был выслан в Самару, Лю-
бавский — в Уфу, Тарле — в Алма-Ату. В ав-
густе 1931 г. Пичета был выслан в Вятку, где
работал нормировщиком и табельщиком в
кооперативе общественного питания. Неиз-
вестно, сколько бы он находился в ссылке,
если бы не события, о которых в 1970 г. рас-
сказала автору этих строк жена ученого —
Александра Петровна Пичета: «Было начало
июня 1934 г. В Москву приехал министр ино-
странных дел Чехословакии Эдуард Бенеш.
Во время советско-чехословацких перегово-
ров Чехословакия признала СССР и 9 июня
1934 г. был подписан документ об установле-
нии с Советским Союзом дипломатических
отношений. После этого Эдуард Бенеш был
принят Сталиным. Во время беседы Сталин
спросил Бенеша: «Что вы хотели бы посмот-
реть в нашей стране, с кем бы хотели встре-
титься?» И тогда Бенеш неожиданно сказал:
«Я хотел бы встретиться с известным уче-
ным-славистом, профессором Пичетой, а то
у нас в Чехословакии ходят слухи, что он аре-
стован и его даже нет в живых». И тогда Ста-
лин сказал: «Хорошо, мы постараемся устро-
ить вам такую встречу».
Дальнейшие события происходят стреми-
тельно. Сталин требует, чтобы профессора Пи-
чету немедленно привезли на встречу с Бене-
шем. Помощник Сталина И.П. Товстуха звонит
в Минск и ему сообщают, что профессор Пи-
чета арестован еще в 1930 г. и теперь неизвест-
но, где он находится. Товстуха сообщает об
этом Сталину. Тогда Сталин звонит председа-
телю ОГПУ ГГ. Ягоде и приказывает: «Немед-
ленно найти профессора Пичету». Одновре-
менно Бенешу сообщают: «Член-корреспон-
180

В.И. Пичета
лент Академии наук СССР Пичета находится в
длительной научной командировке. Ему посла-
ли телеграмму и через два дня он будет в Мос-
кве». В Вятку срочно были посланы два работ-
ника ОГПУ с заданием привезти профессора
Пи чету.
В Москве Владимиру Ивановичу вручили
фальшивое удостоверение члена-корреспон-
дента АН СССР, которое не соответствовало
действительности (на самом деле он был из-
бран членом-корреспондентом Академии наук
СССР в 1939 г. — Э.И.) и сказали: «Если вас
спросят, где вы находились, то ответите: дале-
ко от Москвы, в длительной научной команди-
ровке».
Пичета выглядел изможденным, был одет в
рабочую одежду. Его немного подкормили,
одели в приличный костюм, и через два дня со-
стоялась его встреча с министром иностранных
дел Чехословакии. На один из вопросов Бене-
ша об оценке его исследований Владимир Ива-
нович сказал, что его недавно избрали членом-
корреспондентом АН СССР.
После возвращения в Прагу Бенеш устро-
ил пресс-конференцию для чехословацких и
иностранных журналистов. На вопрос о своих
встречах в Советском Союзе он сказал, что
встречался с известным советским ученым-
славистом, профессором Пичетой. «Слухи о
его аресте и гибели, к счастью, не подтверди-
лись», — заявил Бенеш.
Что же произошло с Владимиром Иванови-
чем после встречи с Беиешем? В сентябре
1934 г. его переводят в Воронеж, где он работа-
ет профессором Воронежского педагогическо-
го института, читает курс истории СССР. О
дальнейшем периоде своей жизни сам Пичета
пишет: «Вследствие того что мое дело было пе-
ресмотрено, я был освобожден досрочно 26 ап-
реля 1935 г. и, получив паспорт, переехал в
Москву».
В 1935-1936 гг. Пичета возобновляет науч-
но-педагогическую деятельность в качестве
преподавателя истории и в Институте хлебопе-
карной промышленности. С 1937 г. он работа-
ет старшим научным сотрудником Института
истории АН СССР, с 1938 г. — профессором
Московского педагогического института им. -
В.И. Ленина и Московского университета.
В 1939 г. по инициативе Владимира Ивано-
вича был создан сектор славяноведения Ин-
ститута истории АН СССР и кафедра истории
южных и западных славян МГУ. Сектор и ка-
федру возглавил Пичета, который в том же году
был избран членом-корреспондентом АН
СССР. В 1940 г. Пичета постановлением Со-
внаркома БССР был восстановлен в звании
академика АН БССР, которого его лишили в
декабре 1930 г.
В 1941 г. Владимир Иванович вместе с Ин-
ститутом истории эвакуируется в Таш-
кент. Эвакуация значительно затруднила, но
не прервала научную работу сектора славяно-
ведения. Из-под пера ученого выходят пла-
менные патриотические статьи «Пусть каж-
дый клочок славянской земли станет могилой
врагу» (1941), «Гитлеру не покорить свободо-
любивые славянские народы» (1941), «Борьба
украинского и белорусского народов за свою
свободу (XIII в.)» (1943), брошюра «Александр
Невский» (1942) и др.
В 1943 г. Владимир Иванович возвращается
в Москву, где снова возглавляет работу секто-
ра славяноведения Института истории АН
СССР и кафедры южных и западных славян
Московского университета.
Пичета был одним из создателей школы со-
ветского славяноведения, характерными черта-
ми которого являлись широта проблематики
исследований, поворот к изучению новой и но-
вейшей истории зарубежных славянских наро-
дов. Среди учеников Владимира Ивановича
были многие талантливые исследователи исто-
рии Польши, Чехии, Сербии, России, Белару-
си, Украины, Литвы и других стран10.
Совместно с академиком Б.Д. Грековым
Пичета стал инициатором создания института
славяноведения АН СССР. Директором этого
института, созданного в 1946 г. на базе сектора
славяноведения Института истории АН СССР,
был назначен Б.Д. Греков, его заместителя-
ми — В.И. Пичета и СП. Обнорский. Следует
отметить, что основную работу по руководству
Институтом славяноведения фактически вы-
полнял Пичета.
Советское правительство высоко оценило
научную и общественно-политическую дея-
тельность ученого. Владимир Иванович был
награжден орденом Трудового Красного Зна-
мени, медалью «За доблестный труд в годы
Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.».
Пичета был удостоен звания заслуженного де-
ятеля науки Узбекской ССР, а также награж-
ден Грамотой Центрального союза деятелей
высшей школы, Грамотой Союза деятелей
высшей школы Узбекской ССР, Почетной гра-
181

В.И. Пичета
мотой Военного совета Среднеазиатского во-
енного округа.
Сердце выдающегося ученого Пичеты оста-
новилось 23 июня 1947 г. Владимиру Иванови-
чу шел тогда 69-й год. Похоронен он в Москве
на Новодевичьем кладбище.
СВ. Бахрушин, близко знавший Пичету,
писал, что прежде всего он всегда был и счи-
тал себя историком своей Родины, историком
СССР. «В Институте истории АН СССР, стоя
во главе сектора славяноведения, он оставался
членом сектора истории СССР до XIX в. и нео-
днократно в разговорах со мной любил подчер-
кнуть это обстоятельство»11.
Свою исследовательскую работу по истории
России Владимир Иванович начал задолго до
победы Октября. Еще в 1904 г. в Екатериносла-
ве вышел его печатный труд «Падение крепос-
тного права в России», а через два года в Мос-
кве, в издательстве «Польза» — книга «Очерки
русской истории» (совместно с Е.И. Вишняко-
вым). Молодого ученого все больше привлека-
ет история создания и укрепления Российско-
го централизованного государства. Не остались
незамеченными статьи Пичеты «Внешняя по-
литика и рост территории Московского госу-
дарства в XVI веке»12 и «Образование террито-
рии Московского государства»13. Вскоре Вла-
димир Иванович становится одним из самых
плодовитых и известных историков России
эпохи феодализма и капитализма.
Пичета много работал по изучению наиме-
нее исследованных вопросов экономической
истории России. В качестве редактора и авто-
ра он принял участие в подготовке и издании
таких фундаментальных трудов, как «Москва
в ее прошлом и настоящем» (1909), «Русская
история в очерках и статьях» (М., 1910), «Ве-
ликая реформа. Русское общество и крестьян-
ский вопрос в прошлом и настоящем» (М.,
1911), «Отечественная война и русское обще-
ство 1812-1912» (М. Изд. Сытина, 1911), «Три
века. Россия от Смуты до нашего времени»
(М., 1913).
Важной вехой в научной деятельности Пи-
четы стала книга «Смутное время в Московс-
ком государстве. Причины, ход и следствие
Смуты», в которой он рассмотрел социально-
экономическое положение различных соци-
альных групп населения: служилых людей и
вотчинников, духовенства, посадских людей,
разных категорий крестьянства, казачества.
Анализируя поместное землевладение, ученый
пришел к выводу, что еще с 1556 г. исчезает су-
щественное различие между вотчиной и поме-
стьем и «собственники вотчин отныне при-
креплялись к государевой службе»14. Пичета
исследует расстановку классовых сил при Бо-
рисе Годунове, Лжедмитрии, Василии Шуй-
ском, раскрывает роль и значение ополчений
в борьбе со шведско-польскими интервентами
в начале XVII в.
Этот важный период российской истории
интересовал Владимира Ивановича и в после-
дующие годы15. Он выступил против попытки
М.Н. Покровского пересмотреть оценку Бори-
са Годунова как дворянского царя. На основе
изучения широкой источниковой базы Пиче-
та пришел к заключению, что, ведя борьбу с
остатками старой феодальной аристократии,
Годунов принимал меры к укреплению дворян-
ского государства. Поэтому, считал Владимир
Иванович, «политику Годунова иначе, как дво-
рянской, назвать нельзя»16.
Ученого привлекала история отмены кре-
постного права в России. До настоящего вре-
мени не утратила своего научного значения
статья Пичеты «Противники крепостного пра-
ва в начале XIX в.»17. Одним из первых в рус-
ской историографии он попытался системати-
зировать экономические и общественно-по-
литические взгляды представителей передо-
вой общественно-политической мысли Рос-
сии по крестьянскому вопросу. Несмотря на
небольшой объем статьи, Пичете удалось по-
казать позицию ведущих периодических изда-
ний России того времени по крестьянскому
вопросу. Речь идет о таких изданиях, как «Се-
верный вестник», «Дух журналов», «Вестник
Европы», «Труды Вольного экономического
общества».
Одной из первых в советской историогра-
фии попыток осветить крестьянское движе-
ние в России на основе марксистской мето-
дологии стала книга Пичеты «История крес-
тьянских волнений в России», изданная в
Минске в 1922 г.
С именем Пичеты связано становление бе-
лорусской советской исторической науки. Ис-
тория Беларуси занимала одно из централь-
ных мест в его исследованиях. Проблема эт-
ногенеза белорусского народа и истории госу-
дарства и права, история белорусских городов,
историография и архивоведение Беларуси, ар-
хеология и краеведение, история белорусско-
го языка и литературы, рабочее и крестьянс-
182

В.И. Пичета
кое движение в Беларуси, история белорус-
ского книгопечатания и высшей школы — все
это было темой исследований академика Пи-
четы. Из 516 работ ученого более 150 посвя-
щены истории Беларуси.
По мнению современных советских исто-
риков, занимающихся историографией Бела-
руси, работы Пичеты по истории аграрных от-
ношений в Беларуси оставили целый этап в
развитии белорусской советской историогра-
фии. Ученый раскрыл социально-экономичес-
кий смысл аграрного законодательства середи-
ны XVI в. в Великом княжестве Литовском, по-
казал процесс закрепощения крестьянства18.
Оценивая творческое наследие ученого по
истории Беларуси, большинство исследовате-
лей отмечают, что ученый изучил положение
крестьян Беларуси в эпоху феодализма. Более
точной будет мысль, что Пичета весьма обсто-
ятельно исследовал положение государствен-
ных крестьян в Великом княжестве Литовском
и Речи Посполитой в XV— первой половине
XVII в. Но это отнюдь не означает, что свое
объяснение исторических судеб крестьянства
Беларуси он ограничил только этой категори-
ей крестьян. Одна из фундаментальных работ
Пичеты «Юридическое положение сельского
населения на частновладельческих землях ко
времени издания Литовского Статута 1529 г.»
убедительно показывает, как широко с точки
зрения объекта исследования решал он эту
проблему.
Плодотворной выступает здесь и методоло-
гическая постановка вопроса. Она далеко выш-
ла за рамки юридических констатации, предус-
мотренных самим заглавием труда. Последние
рассматриваются не как самостоятельные явле-
ния, а отношение интересов «политики, — как
пишет Пичета, — класса землевладельцев»19.
Изменения в юридическом положении кресть-
янства он также рассматривает как следствие
определенной политики господствующего
класса, направленной на усиление эксплуата-
ции крестьянских масс.
Понимание этой принципиальной линии
развития феодального общества позволило
Пичете уже в 1928 г. подняться над уровнем
всей прошлой историографии и сформулиро-
вать глубоко верный вывод о том, что в усло-
виях феодального общества даже лично сво-
бодный крестьянин оказывался феодально за-
висимым. Именно такой смысл содержит его
наблюдение: «Солидарная классовая политика
всего землевладельческого класса ставила сво-
бодных людей в очень тяжелые условия, выхо-
да из которых для них уже не было... свобод-
ные люди должны были селиться на землях ча-
стных землевладельцев и соглашаться на пред-
ложенные ими условия»20. А эти последние оп-
ределялись стремлением «землевладельческого
класса... рассматривать свободных людей, как
тяглых...». В таком же широком социально-
экономическом плане рассмотрел Пичета и
другие группы крестьянства. С прошлой исто-
риографией его связывает известная привер-
женность к юридическим экскурсам, поиску
юридических дефиниций при характеристике
каждой рассматриваемой им категории кресть-
ян. Но вместе с тем Пичета дает убедительную
социальную и экономическую характеристику
каждой группе, объясняет обусловленность той
или иной группы крестьянства Беларуси не уз-
коюридическими, а социально-экономически-
ми обстоятельствами, типичными для крепос-
тной системы хозяйства.
Примером преодоления формально-юри-
дического подхода является его характеристи-
ка социального и экономического облика госу-
дарственных крестьян. Владимир Иванович
считал, что в Великом княжестве Литовском до
половины XVI в. эта категория крестьян была
всегда только держателями государственной
земли, а отнюдь не собственниками, и никако-
го сокращения их прав на землю не происхо-
дило во второй четверти XVI в.21.
Весь анализ истории крестьянства Белару-
си в работах Пичеты отличается широтой по-
становки и решения исследовательских задач.
Работы Пичеты внесли немалый вклад в
историографию Литвы. Ученый исследовал
вопросы экономики, социально-политичес-
ких отношений Литвы в период от господства
первобытно-общинного строя по XX в. вклю-
чительно. Труды Пичеты посвящены таким
проблемам, как возникновение и развитие
Литовского феодального государства, генезис
и развитие крепостничества, положение кре-
стьянства, развитие городов. Владимир Ива-
нович изучал юридическое положение кресть-
ян и холопов в Литве, положение этого кня-
жества в составе Речи Посполитой после Люб-
линской унии, Литовские Статуты и другие
вопросы, связанные с историей Литвы фео-
дального периода.
Перу Пичеты принадлежали все основные
разделы по истории Литвы в учебниках для
183

В.И. Пичета
высших учебных заведений, в подготовленной
Академией наук СССР многотомной истории
СССР. В 1944-1945 гг. им была написана и
обобщающая «История Литвы с древнейших
времен до наших дней», к сожалению, остав-
шаяся неопубликованной.
Труды Пи четы содержат первую в советской
исторической науке попытку исследования ха-
рактерных черт социально-экономического
положения Литвы в эпоху феодализма. Он су-
щественно уточнил представление о структуре
сельского населения. Одним из первых истори-
ков, изучавших Великое княжество Литовское,
Пичета поставил в центре внимания процесс
закрепощения как кардинальную линию всего
исторического развития крестьянства в эпоху
раннего феодализма.
Исследования ученого по истории Литвы
получили высокую оценку научной обществен-
ности страны. В 1947 г. Бюро отделения отме-
чало, что в области истории Литвы и Беларуси
Пичета является высшим авторитетом в совет-
ской науке22.
Пичету также по праву можно назвать ис-
ториком Украины. Как справедливо замечал
историк Н.М. Ткаченко, начиная с первых сво-
их работ Пичета обращался к изучению отдель-
ных вопросов истории украинского народа. Он
изучал новые архивные материалы, источники
по истории Украины, вопросы историографии.
Пичета занимался исследованием освободи-
тельной войны украинского народа 1648-
1654 гг. Его интересовало историческое про-
шлое Западной Украины и положение трудя-
щихся этой части Украины под гнетом панской
Польши в 1919-1939 гг. Пичета занимался воп-
росами периодизации истории Украины.
В последние годы своей жизни ученый ис-
следовал проблемы этногенеза украинского
народа и возрождения Украины в XVI — нача-
ле XVII в. По мнению Пичеты, к начале XVI в.
окончательно сложились три великие братс-
кие народности: русская, украинская и бело-
русская.
Анализируя внутреннюю политику вели-
кого князя Литовского в 80-х годах XV в., Пи-
чета считает, что наступление на православие
было одновременно наступлением на оба
братских народа — белорусов и украинцев. Он
приходит к следующему выводу: «Несомнен-
но, что во всех этих действиях можно видеть
только одно: стремление положить известную
грань между соседним русским народом, с од-
ной стороны, белорусским и украинским на-
родами — с другой, поставить белорусский и
украинский народы в такие условия, чтобы
они, оторванные от русского народа и Русско-
го государства, связанные исключительно с
Литвой и Польшей, поскорее оказались бы в
орбите польско-католического влияния, что-
бы они в процессе постепенного сближения
лишились своего национального лица, пере-
стали быть белорусским и украинским наро-
дами русского племени»23.
Тем, кто сегодня отрицает этническую об-
щность русского, украинского и белорусского
народов и пытается разъединить эти народы,
хочется напомнить мысль Пичеты, что в XVI в.
культура этих трех народов как-то скрещивает-
ся, встречается, и каждый из этих народов ока-
зывает друг на друга несомненное влияние.
Не потеряло своей актуальности заключе-
ние, которое сделал полвека тому назад Влади-
мир Иванович: «Русский народ являлся той эт-
нической опорой, которую использовали укра-
инские и белорусские просветители в борьбе
против польско-католической агрессии. Со-
знание, что они — русские, что они связаны с
русским народом, было той великой идеей, ко-
торая, несомненно, поддерживала просветите-
лей XVI и начала XVII в. в их борьбе за сохра-
нение своего языка, своей культуры, своей на-
циональности»24.
Таким образом, Пичета изучал разные пе-
риоды истории Украины — начиная IX и кон-
чая XX в.
Конечно, ряд работ ученого по украинской
истории устарел и во многом утратил свою на-
учную ценность. В то же время значительная
часть исследований Пичеты по различным
проблемам истории Украины не потеряла сво-
ей значимости и продолжает волновать и ин-
тересовать как ученых, так и широкие круги
общественности25.
Немало работ Владимира Ивановича посвя-
щены историографии и источниковедению ис-
тории Украины. Нам уже известно около 70 ис-
следований Пичеты по украинской истории. К
сожалению, до сих пор многие из них извест-
ны только узкому кругу специалистов и не ис-
пользуются молодыми историками.
Москва, ноябрь 1946 г. Первые послевоен-
ные выборы новых академиков. Среди неболь-
шого числа советских ученых, удостоенных
этого самого высокого и самого почетного зва-
ния, был и В.И. Пичета. В первом номере жур-
184

В.И. Пичета
нала «Вестник Академии наук СССР» за 1947 г.
есть такая запись: «В.И. Пичета — крупнейший
в СССР специалист по истории славянских на-
родов... Более 50 научных трудов В.И. Пичета
посвятил истории южных и западных славян...»
Следует подчеркнуть, что Владимир Иванович
был первым советским славистом, избранным
действительным членом АН СССР.
В отчете о своей научной работе Пичета
писал: «С 1939 г. я сосредоточил свое исследо-
вательское внимание на истории Польши. В
течение 1939-1945 гг. мной подготовлены к пе-
чати исследования: «Образование Польского
государства», «История Польши», т. 1-2 до
1863 г., «Польская историография XVIII-
XIX вв., «Польский вопрос в международных
отношениях», «Пруссия и ее отношение к
польскому восстанию 1839 г.»26.
В работе «К истории восстания Костюшко
1794 г.»27 Пичета предпринял важную для со-
ветской историографии попытку дать характе-
ристику классовой сущности польского осво-
бодительного движения конца XVIII в. Он
стремится показать роль крестьян в восстании.
Владимир Иванович выдвинул задачу со-
здания истории Польши, Чехии и других сла-
вянских стран и в этом направлении ориенти-
ровал коллектив историков Института славя-
новедения.
Практическим воплощением в жизнь за-
мыслов ученого явилась работа над истори-
ей Чехии. Научное руководство и часть ав-
торской работы по созданию коллективной
монографии В.И. Пичета взял на себя. В
1947 г. «История Чехии» под редакцией Вла-
димира Ивановича вышла в свет. Это была
первая научно-популярная, обобщающая ра-
бота по истории отдельной славянской стра-
ны. Положительно оценивая книгу, рецен-
зенты отмечали, что «создан первоначальный
эскиз марксистской истории Чехии», что «со-
ветское славяноведение сделало первую по-
пытку создания общего очерка истории от-
дельной славянской страны»28.
Начиная с 1910-х годов целый ряд интерес-
ных работ Пичеты посвящен истории южно-
славянских народов, особенно Сербии и Хор-
ватии29.
Как показывает изучение работ Пичеты по
истории Сербии, он был талантливым исследо-
вателем, который умело сочетал задачи обоб-
щения, синтеза, охватывающего многовековые
эпохи существования славянских народов, и
конкретного четкого анализа, основанного на
тщательном изучении тех материалов, которые
сохранились и от средневековой Сербии, и от
времен возрождения Сербского государства в
XIX в.30.
До настоящего времени не утратили своей
актуальности и определенной ценности мысли,
высказанные Владимиром Ивановичем в ис-
следованиях по истории Болгарии11.
Определенный вклад в науку вносят рабо-
ты Пичеты по новой и новейшей истории. Он
был автором, рецензентом и редактором 21
работы по данной тематике. Владимир Ивано-
вич был одним из редакторов и авторов пяти
томов «Книги для чтения по истории Нового
времени»12.
В предисловии к первому тому, написан-
ному редакцией этого издания, говорилось,
что любой автор имеет полную свободу «уста-
навливать руководящую идею порученной ему
статьи». Вместе с тем в этом предисловии под-
черкивалось: «Разумеется, основная концеп-
ция комитета (имеется в виду редакционный
комитет. — Э.И.) никому из сотрудников не
навязывалась. Выдвигая ее, члены комитета
исходили исключительно из научных сообра-
жений...»
Следует отметить, что членами редакцион-
ного комитета кроме В.И. Пичеты были такие
в будущем известные ученые-историки, как
Н.М. Никольский, В.Н. Перцев, Д.П. Конча-
ловский, СП. Мельгунов. По инициативе ре-
дакторов, в том числе и Владимира Иванови-
ча, к написанию статей в «Книге для чтения по
истории Нового времени» были привлечены
такие талантливые исследователи, как Е.В.
Тарле, В.К. Пискорский, И.В. Лучицкий, И.М.
Кулишер, В.П. Потемкин и др.
Как вспоминали родные и соратники Пи-
четы, начиная с начала XX в. он очень увле-
кался чтением разнообразной литературы по
истории Англии, Франции, Австрии, Прус-
сии и других стран Западной Европы. Об
этом глубоком интересе Владимира Ивано-
вича свидетельствует даже название одной из
его статей в «Книге для чтения по истории
Нового времени» (Т.З. М., 1912) — «Фритре-
деры и протекционисты в первой четверти
XIX в.», где речь идет о таможенной полити-
ке России. Анализируя эту политику, ученый
отмечает: «Указом 20 марта 1807 г. запрещал-
ся провоз английских мануфактурных това-
ров... Какое значение для внешней торговли
185

В.И. Пичета
имело применение континентальной систе-
мы — могут служить примером следующие
данные. Так, в 1803 г. прибыло из Англии с
грузом 319 судов, а без груза 993; отошло с
грузом 1277, а без груза только 17. Другие го-
сударства, с которыми Россия вела торговлю,
занимали второстепенное и третьестепенное
место...»33
В 1912 г. вышел в свет седьмой том юби-
лейного издания «Отечественная война и рус-
ское общество. 1812-1912», одним из редакто-
ров которого был Пичета. В этом издании
была также помещена его большая статья
«Александр I и Европа». Даже и сегодня, спу-
стя более 80 лет, это исследование поражает
нас глубиной мысли и логикой анализа меж-
дународных событий первой половины XIX в.
Оценивая деятельность Александра, европей-
ская либеральная мысль вынесла суровый
приговор его антинациональной и реакцион-
ной политике34.
Среди научных интересов Пичеты была и
проблема отношений России к папскому пре-
столу. Когда в 1912 г. в Санкт-Петербурге выш-
ла книга П. Пирлинга «Исторические статьи и
заметки», Владимир Иванович не мог не от-
кликнуться на нее рецензией. Отмечая, что
Пирлинг опубликовал множество новых дан-
ных по русской истории, извлеченных им из
Ватиканского архива, Пичета подчеркивает,
что симпатии автора на стороне католицизма и
папства, в особенности когда Пирлингу прихо-
дится касаться деятельности лиц, стремивших-
ся осуществить унию Восточной церкви с За-
падной35. В то же время, по мнению рецензен-
та, автор «Исторических статей и заметок»
очень объективен в своих построениях и ни-
когда не прибегает к произвольным выводам и
обещаниям.
В 20-е годы, несмотря на огромную заня-
тость на посту ректора и профессора Бело-
русского университета, Пичета находил вре-
мя и для написания статей по истории Но-
вого времени. Среди этих работ надо выде-
лить статью ученого «Французские диплома-
ты о торговле России с Францией в первые
годы царствования Екатерины II»36. Сразу
хочется отметить, что содержание статьи
Пичеты значительно шире ее названия. В
первом разделе ученый рассматривает фран-
ко-русские отношения в 1757-1762 гг., т.е. в
годы, предшествующие царствованию Ека-
терины П.
В этом разделе Пичета анализирует присо-
единение России к австро-французскому со-
глашению 1756 г. Согласно подписанному со-
глашению, считает он, между Россией, с одной
стороны, и Францией — с другой, заключался
оборонительный союз, в условия которого
были внесены некоторые и притом весьма су-
щественные ограничения. По мнению Пичеты,
традиционная поддержка Порты Францией на-
шла отражение в статье, освобождавшей Фран-
цию от помощи России в ее борьбе с Турцией.
С другой стороны, и Россия имела право не
оказывать помощи Франции против Англии37.
На основе анализа источников Пичета при-
шел к выводу, что версальское правительство
стремилось использовать франко-русский союз
1757 г. в своих односторонних целях. Участие
России в возникшей войне определялось до-
вольно узко. Русская армия рассматривалась
Францией как армия, помогающая австрийс-
кой, но не имеющая права предпринимать ка-
кие бы то ни было самостоятельные действия38.
Изучая королевские и министерские инст-
рукции дипломатических представителей
Франции в России, Пичета отмечает, что для
Людовика XV Россия — орудие в руках союз-
ников, действующее по их указаниям и ради
их собственных целей, так как собственными
средствами они осуществить их не могут.
Франции был необходим разгром Англии в
целях возвращения отнятых ею колоний. Для
Австрии — разгром Пруссии и расширение
своих владений были одной из задач ее внеш-
ней политики. Ученый акцентирует внимание
на том, что осуществление того и другого
было возможно с помощью России, при усло-
вии, что она не потребует за это для себя ни-
какой компенсации. С помощью России пред-
полагалось ослабить английскую торговлю и,
если удастся, вытеснить Англию с российско-
го рынка. Экономическое ослабление Англии
повлечет за собой и ее политическое падение.
Французские дипломаты, пишет Пичета, со-
вершенно отчетливо представляли себе эту
связь между расцветом английской торговли и
политическим значением Англии. По мнению
ученого, так Россия становилась в центре
борьбы Англии и Франции, борьбы, чреватой
последствиями и в которой обе стороны не
желали считаться с интересами и выгодами
самой России39.
Оценивая вступление на престол Петра III
как разрушение политической мечты француз-
186

В.И. Пичета
ского правительства, Пичета говорит о мире с
Пруссией, который заключил он. Ученый счи-
тает, что французская своекорыстная полити-
ка потерпела полное крушение.
На основе изучения дипломатических доку-
ментов, в том числе королевских инструкций
французским дипломатам, Пичета пришел к
выводу, что с вступлением на престол Екатери-
ны II принципы французской политики по от-
ношению к России остались безисякого изме-
нения. Увлечение сложной дипломатической
игрой отвлекло французских дипломатов в сто-
рону от реальной политики. Они сообщали
своему правительству о предполагаемом торго-
вом договоре России с Англией, не отдавая
себе отчета о значении такого договора для
Франции и не стремясь поставить отношения
России и Франции на более деловые и прочные
основания, на почву развития франко-русских
торговых отношений40.
В заключение статьи ученый отмечает, что
новые секретные инструкции весны 1765 г. от-
водят больше внимания по сравнению с преды-
дущими тайными инструкциями вопросу о
франко-русской торговле. Людовик XV должен
был подчеркнуть необходимость взаимной тор-
говли, а также заинтересованность в последней
обоих государств.
Статья Пичеты «Французские дипломаты о
торговле России с Францией в первые годы
царствования Екатерины II» — оригинальное
научное исследование о франко-русских отно-
шениях 50-60-х годов XVIII в. Вместе с тем ра-
бота значительно бы выиграла, если бы ее ис-
точниковая база была шире41. К сожалению,
Пичета не использовал документы французс-
ких архивов, литературу по этой теме, издан-
ную во Франции.
В 1941 г. вышел первый том учебника для
неисторических факультетов «История СССР»
под редакцией В.И. Пичеты, М.Н. Тихомиро-
ва и А.В. Шестакова. Владимир Иванович был
также автором многих глав этого учебника. В
главе XXIII «Буржуазная французская рево-
люция и царизм в конце XVIII в.»42 ученый от-
мечает, что французская буржуазная револю-
ция XVIII в. произвела потрясающее впечат-
ление на правителей самодержавных госу-
дарств Европы и на Екатерину II в частности.
Падение тысячелетнего феодального строя во
Франции поставило под угрозу существование
этого строя во всей континентальной Европе.
Пичета акцентирует внимание на том, что,
принимая меры к организации коалиции про-
тив Франции, Екатерина II стремилась объяс-
нить участие России в интервенции во Фран-
ции заботой об интересах соседних с Франци-
ей держав.
Характеризуя внешнюю политику России
при Павле I, ученый замечает, что Павел I
так же страстно ненавидел французскую
буржуазную революцию, как и его мать. Он
неоднократно заявлял о необходимости пре-
кратить вооруженным вмешательством сти-
хийное развитие революции, но временно
отказывался от выступления в роли жандар-
ма-усмирителя французской буржуазной ре-
волюции.
Заслуживает внимания логика размышле-
ния В.И. Пичеты о причинах разрыва России
с Австрией и Англией в самом конце XVIII в.
По его мнению, Наполеон стремился скло-
нить Павла к союзу с Францией, так как, толь-
ко лишив Англию помощи России и русского
рынка, Франция могла нанести ее торговле и
промышленности удар. Русская дипломатия
надеялась при содействии Наполеона произ-
вести раздел Турции и создать греческое госу-
дарство под протекторатом России, а также
утвердиться на Балканском полуострове. На
основе анализа широкой источниковой базы
Пичета пришел к выводу, что Павел I пошел
на сближение с первым консулом Наполео-
ном, убедившись в том, что буржуазная рево-
люция будет им раздавлена43.
Рядом интересных наблюдений и выводов
характеризуются работы В.И. Пичеты «Единый
фронт народов против фашистской Герма-
нии»44, «Единый фронт славянских народов»45,
«Политические планы Наполеона относитель-
но России: краткое изложение доклада»46, «На-
ступление Австрии и Пруссии на славянские
!народывХУ1,ХУШвв.»47
В 1943 г. в Нью-Йорке вышла в свет книга
М. Геймана «Костюшко в американской рево-
люции», а в 1946 г. журнал «Вопросы истории»
опубликовал рецензию В.И. Пичеты на это из-
дание48. Содержание рецензии свидетельству-
ет, что Владимир Иванович отлично знает ис-
ториографию проблемы. Положительно оце-
нивая научные биографии Т. Костюшко, со-
зданные Т. Корзоном, Ф. Конечным, В. Коз-
ловским, М. Гарднер, Пичета соглашается с
мнением М. Геймана, что в них очень мало и
крайне недостаточно раскрыт американский
период жизни и деятельности Т. Костюшко, так
187

В.И. Пичета
как в руках исследователей не было американ-
ских документов.
По мнению Владимира Ивановича, по ко-
личеству собранного в монографии Геймана
материала его труд следует считать едва ли не
исчерпывающим. Эта книга, считал он, займет
почетное место в историографии о Тадеуше
Костюшко. Нельзя не согласиться с мыслью
Пичеты, что период участия Костюшко в аме-
риканской революции в известней степени ха-
рактеризует политические настроения будуще-
го «вождя» восстания 1794 г., что без участия в
американской революции, прославившей имя
Костюшко, последний не стал бы «начальни-
ком» восстания 1794 г.49
Ряд исследований Пичеты по истории Но-
вого времени вышел после смерти ученого.
Речь идет, прежде всего, о первом томе «Дип-
ломатического словаря», который вышел в
свет в 1948 г. В этом издании опубликованы
две статьи Владимира Ивановича — «Варшав-
ский договор 1768 г.» и «Журавнеиский мир-
ный договор» 1676 г. Ученым известно, как
трудно писать для таких изданий — минимум
строк должен раскрыть как можно больше со-
держание темы. В этом отношении показа-
тельна вторая статья Пичеты, посвященная
Журавиенскому мирному договору 1676 г. От-
мечая, что этот договор приостановит воен-
ные действия между Турцией и Польшей, на-
чавшиеся в 1672 г., ученый после констатации
условий Жураиненского договора подчеркива-
ет резкую оппозицию политика Яна Собеско-
го, в результате чего договор не был утверж-
ден сеймом. Пичета акцентирует внимание на
том, что это привело к перемене внешнеполи-
тической ориентации Польши. Последняя
сблизилась с Австрией, заключила с ней союз
против Турции и в 1683 г. возобновила войну,
закончившуюся в 1699 г. подписанием Карло-
вицкого мирного договора50.
Одним из последних больших научных на-
чинаний Пичеты была монография «Польский
вопрос в международных отношениях в 1795-
1848 гг.», которая так и осталась в рукописи. На
той стадии исследования, которую отражает
сохранившаяся рукопись, внимание ученого
было сосредоточено на разработке гигантско-
го, по сути дела неизученного комплекса архи-
вных материалов. Значительная часть рукопи-
си, а именно главы о польско-французских от-
ношениях 1795-1812 гг., о польском вопросе на
Венском конгрессе 1814-1815 гг., уже устарела
в отношении рассматриваемого в ней архивно-
го материала. В целом этот труд, оставшийся
группой фрагментарных набросков, представ-
ляет скорее интерес как факт научной биогра-
фии Пичеты.
Приступая к изданию рукописного наслед-
ства ученого, было естественно начать с публи-
кации тех его работ, которые были завершены
и частично или полностью подготовлены им к
печати. К числу таких работ относится и иссле-
дование Пичеты «Россия и Пруссия в эпоху
польского восстания 1830-1831 гг.»51 В своем
настоящем виде оно было закончено автором
в конце 30-х годов. Впоследствии Владимир
Иванович предполагал включить его в виде
особой главы в состав своего большого, к со-
жалению, не законченного труда «Польский
вопрос в международных отношениях в 1795-
1848 гг.», над которым он работал в последние
годы своей жизни. В конце 1946 г. Пичета
вновь вернулся к исследованию «Россия и
Пруссия в период польского восстания 1830-
1831 гг.», приступив к подготовке его в печать
отдельной статьей для первого тома «Ученых
записок» Института славяноведения АН СССР.
Статья Пичеты посвящена одному, сравни-
тельно узкому вопросу из истории польского
восстания 1830-1831 гг. Судя по содержанию
исследования, главной целью автора было
лишь возможно более полное, с привлечением
нового фактического материала, освещение
вопроса о русско-прусских отношениях в свя-
зи с восстанием 1830-1831 гг. Нельзя не согла-
ситься с В.Д. Королюком, что само восстание
и международные отношения того времени за-
нимают Пичету постольку, поскольку он счи-
тает освещение их необходимым для выясне-
ния линии поведения русского и прусского
правительства в польском вопросе.
Ценность работы Пичеты «Россия и Прус-
сия в период польского восстания 1830-1831 гг.»
определяется большим и тщательно собранным
архивным материалом, использованным при
написании этой статьи. В первую очередь, это
фонды Канцелярии Министерства иностранных
дел Архива внешней политики. До этого ни в
русской, ни в польской литературе никогда еще
не появлялось столь подробного и всесторонне-
го исследования отношений между русским и
прусским правительствами по польскому вопро-
су в 1830-1831 гг.
Основная масса написанного Владимиром
Ивановичем в 1930-1946 гг. осталась в рукопи-
188

В. И. Пичета
си, не была завершена, а тем более подготов-
лена к печати. Уже после смерти ученого было
опубликовано около 20 его работ.
Пичета честно и с достоинством прошел
свой нелегкий жизненный путь — путь выда-
ющегося ученого и гражданина. Он был че-
ловеком большого личного обаяния. Хорошо
сказал о Пичете его ученик В.Д. Королюк:
«Его трудами прежде всего будет руковод-
ствоваться в своей работе и его будущий био-
граф. Но было во Владимире Ивановиче и
нечто другое, важное, чего порою не вычита-
ешь из его книг. Было у него огромное лич-
ное обаяние, научная толерантность, врож-
денный педагогический такт и чувство това-
рищества...»52
Таким он и останется в нашей памяти —
выдающийся ученый — историк, умелый орга-
низатор науки, видный общественный деятель,
блестящий лектор, талантливый педагог, чело-
век большого личного обаяния Владимир Ива-
нович Пичета.
Примечания
1 Бобиньская Ц. Воспоминания об учителе// Славя-
не в эпоху феодализма. К столетию академика В.И.
Пичеты. М., 1978. С.97.
2 Пичета В.И. Юрий Крижанич — первый провозве-
стник идей панславизма// Вестник Екатеринослав-
ского земства. 1903. N 5. С. 16-17.
1 Пичета В.И. Энтузиасты// В кн.: Пречистенские
рабочие курсы. М., 1948. С. 145.
4 Белорусский государственный архив. Ф.205. Оп.З.
Д.6335.Л.10.
5 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и
Крестьянского правительства. 1919. № 2. С.21; Из-
вестия ЦИК Советов рабочих, крестьянских, крас-
ноармейских депутатов Белоруссии. 1919. 6 марта.
6 Белорусский государственный архив. Ф.205. Оп.1.
Д.1.Л.72.
7Советская Белоруссия. 1971. 2 ноября.
* Королюк В. Д. Владимир Иванович Пичета// ВИ.
1970. № 8. С.76.
9 Брачев B.C. «Дело академика СВ. Платонова» //
ВИ. 1989. №5. С.126.
1,1 В первую очередь следует назвать оригинальных и
высококвалифицированных исследователей истории
Польши — В.Д. Королюка, И.М. Тышкевич-Беляв-
скую, И.Б. Грекова, И.А. Воронкова, Ц. Бобиньс-
кую, Ж. Корманову, Л.В. Разумовскую (Арасимо-
вич), истории Чехии — Г.Э. Санчука, истории Бела-
руси — К.И. Керножицкого, Д.А. Дудкова, Ф.И. За-
белло, А.В. Бурдзейко, Н.Н. Улашика, талантливых
славистов — И.С. Миллера, М.А. Бирман, И.И.
Удальиова, В.Г. Карасева, Н.Д. Ратнер, Т.Р. Свисту-
нову и др.
11 Бахрушин СВ. В.И. Пичета как историк СССР. //
Уч.зап. Ин-та славяноведения. Т. 1. 1949. С.7.
12 Москва в ее прошлом и настоящем. М., 1909. 4.1.
Вып.2. С.5-21.
13 Русская история в очерках и статьях. М., 1910. Т.2.
С.81-117.
14 Пичета В. И. Смутное время в Московском госу-
дарстве. М., 1913. С.35.
15 Пичета В.И. История крестьянских волнений.
Минск, 1922; Он же. Крестьянская война и борьба
с иностранной интервенцией в начале XVII в.//
Против антимарксистской концепции М.Н. Покров-
ского. М.;Л., 1940. 4.2. С.91-139.
16 Против антимарксистской концепции М.Н. По-
кровского. 4.2. С.105-107.
17 Великая реформа. Русское общество и крестьянс-
кий вопрос в прошлом и настоящем. М., 1911. Т.2.
С.107-123.
18 См.: Навука БССР за 50 год. Мшск, 1968. С.56.
19 Пичета В.И. Белоруссия и Литва XV-XVI вв. М.,
1961. С.326.
20Тамже.С327.
21 Пичета В.И. Аграрная реформа..., С. 167.
22 Известия АН СССР. Серия истории и философии.
1947. N4. С.37.
23 Пичета В.И. Возрождение Украины-Руси и Белой
Руси в XV] — начале XVII в. // Пичета В. И. Белорус-
сия и Литва XV-XVI вв. М., 1961.С.716.
24 Там же. С.730.
25 В первую очередь хочется назвать такие работы -
В.И. Пичеты: Борьба украинского и белорусского
народов за свою свободу (XIII в.)// Вестник АН
СССР. 1943. № 9-10. С.34-49; Богдан Хмельниц-
кий — дипломат и стратег. // Известия АН СССР.
Серия ист. и филос. 1944. N 2.С.49-59; Основные мо-
менты в исторических судьбах народов Западной Ук-
раины и Западной Белоруссии.// ИМ. 1939. Кн.5-6.
С.67-98; Исторический путь народов Западной Ук-
раины и Западной Белоруссии.// Октябрь. 1939.
Кн.10-11.С.3-11.
2(1 См.: Славянская историография. Изд. Моск. ун-та.
1966. С.12.
27 Уч.зап. Института славяноведения АН СССР. 1953.
Т.7. С. 179-209.
28 Никитин С.А., Миллер И.С. История 4ехии//ВИ.
1948. № 6. СП 1.
29 Пичета В.И. Исторические судьбы Сербии // Эк-
скурсионный вестник. 1915. Кн.4. С.3-33; Он же.
Экономическая история Сербии (статья написана
для 38-го тома Энц.словаря бр.Гранат 7-го изд.
\9\7 г.)\ Он же. Сербия. Пг.; М., 1917 и др.
м Наумов Е.П. История Сербии в работах В.И. Пи-
четы // Славяне в эпоху феодализма. С.96.
31 Драма болгарского народа: «Борьба за националь-
ное объединение Болгарии. М., Общее дело (1915);
рец. на кн.: Державин И.С. История Болгарии. Т. 1.
М.;Л., 1945//Сов.книга. 1946. № 1. С.81-86; Т.2. М.;
Л., 1946//Сов.книга. № 10-11. С.70-75.
189

В.И. Пичета
32 Книга для чтения по истории нового времени. Т.1.
М., 1910; Т.2. М., 1911; Т.З. М., 1912; Т.4, 4.1 (Исто-
рия Западной Европы. М., 1913); Т.4, 4.2. Славян-
ство в начале XIX в. и Россия в царствование Нико-
лая I. M., 1914.
33 Книга для чтения по истории нового времени. Т.З.
М, 1912. С.627.
34 Отечественная война и русское общество. С.87.
35 Голос минувшего. 1913. № 11. С.260.
36 Працы Бел .дзярж.ун-ту. Фак-т права i гаспадаркь
1928. №20. С.172-197.
"Там же. С. 172.
38 Там же. С. 173.
39 Там же. С. 174.
40 Там же. С. 180.
41 Ученый использовал опубликованные исследова-
ния П.В. Безобразова «О сношениях России с Фран-
цией» (М., 1892), Н.Н. Фирсова «Правительство и
общество в их отношениях к внешней торговле в
царствование Екатерины II (П., 1902), тома 140, 141
«Сборника Исторического Общества».
42 История СССР. Т.1. М., 1941. С.289.
43 Там же.
44 Под знаменем марксизма. 1941. № 8. С. 11-20.
45 Октябрь. 1941. Кн.9-10. С.164-173.
4,1 ИМ. 1942. № 10. С.139.
47 Вековая борьба западных и южных славян против
германской агрессии. М., 1944. С.80-94.
4S Пичета В.И. Рец. на кн.: Haimian M. Kosctuszko in
the American revolution. New York, Polnish institute of
arts and sciences in America. 1943 // ВИ. 1946. № 5-6.
С134-136.
49 Там же. С. 135-136.
50 Дипломатический словарь. Т. 1. М., 1948. С.648.
51 Ученые записки Института славяноведения АН
СССР. Т.З. М., 1951.С.137-175.
52 Королюк В.Д. Владимир Иванович Пичета// Сла-
вяне в эпоху феодализма. С.25.
Основные труды В.И. Пичеты
Падение крепостного права в России. Екатеринос-
лав, 1904.
Очерки русской истории. М., [1906|. (Совм. с Виш-
няковым Е.И.). - То же. М., 1908.
Образование территории Московского государ-
ства// Русская история в очерках и статьях. М.,
[19101. Т. 2.
Александр I и Европа // Отечественная война и рус-
ское общество, 1812-1912: Юбил. изд. М., 1912. Т. 7.
Смутное время в Московском государстве: Причи-
на, ход и следствие смуты. М., 1913.
Исторический очерк славянства. М., 1914.
Исторические судьбы Сербии // Экскурсионный
вестн. 1915. Кн. 4.
Аграрная реформа Сигизмунда-Августа в Литовс-
ко-Русском государстве. М., 1917. Ч. 1-2. - То же.
М., 1958.
Введение в русскую историю: (Источники и истори-
ография). М., 1922.-Тоже. М., 1923.
История народного хозяйства в России Х1Х-ХХвв.:
Начало индустриализации и разложение крепости,
хоз-ва. М., 1922. - 2-е изд. М., 1923.
История крестьянских волнений в России. Минск,
1922. -Тоже. Минск, 1923.
Белорусский язык как фактор национальной куль-
туры. Минск, 1924. — То же. Минск, 1991.
Псторыя Беларуси М.; Л., 1924. Ч. 1.
Французские дипломаты о торговле России с Фран-
цией в первые годы царствования Екатерины И//
Працы/ Белорус, дзярж. ун-т. 1.: Фак-т права i
гаспадаркк 1928. № 20.
Основные моменты исторического развития Запад-
ной Украины и Западной Белоруссии. М., 1940.
Юрий Крижанич и его отношение к Русскому госу-
дарству (1618-1683 гг.)// Славянский сборник. М.,
1947.
Россия и Пруссия в период польского восстания
1830-1831 гг.//УЗИС. 1951. Т.З.
К истории восстания Костюшко 1794 г. // Там же.
1953. Т. 7.
Белоруссия и Литва XV-XVI вв. М., 1961.
Австрия и польское восстание 1830-1831 гг.// Сла-
вяне в эпоху феодализма. М., 1978.
* * *
Энтузиасты// Пречистенские рабочие курсы. Пер-
вый рабочий университет в Москве. М., 1948.
Воспоминания о Московском университете (1897-
1901 гг.) // Славяне в эпоху феодализма. М., 1978.
* * *
Чл. авт. и ред. кол.: Книга для чтения по истории но-
вого времени. М., 1910-1914. Т. 1-4.
История России XVIII века: Конспект лекций, чит-
. на Высш. жен. курсах В.А. Полторацкой в акад.
1914/1915 г. М., 1915. Изд. литогр.
История Московского государства: Курс лекций,
чит. на Высш. жен. курсах В.А. Полторацкой в 1916-
1917 акад. г. М., 1917. На правах рукописи.
История белорусского народа // Курс белорусоведс-
ния: Лекции, чит. в Белорус, народ, ун-те в Москве
летом 1918 г. М., 1918-1920. Загл. по оглавл. В тек-
сте ошибочное загл., относящееся к началу ст.: Ран-
няя история Белорусского племени.
' Чл. авт. кол.: История СССР. М., 1939. Т. 1. - То же.
2-е изд. М., 1947.
Чл. авт. кол.: История СССР. М., 1940. Т. 2.
Чл. авт. кол.: История СССР. Учебник для неист. -
фак-тов. М., 1941. Т. 1.: Ред.: Там же. (Совм. с Тихо-
мировым М.Н. и Шестаковым А.В.).
Чл. авт. кол.: Новая история. М., 1951. Т. 1 — То же.
М., 1953. Т. 1.-Тоже. 3-е изд. М., 1964. Т. 1.
190

В.И. Пичета
* * *
Юрий Крижанич - первый провозвестник идей панс-
лавянизма// Вестн. Екатериносл. земства. 1903. № 5.
Памяти Сергея Михайловича Соловьева// Там же.
1904. №44.
Исторические взгляды и методологические при-
емы В.О. Ключевского// Изв. О-ва слав, культуры.
1912. Т. 1.кн. 1.
Юрий Крижанич// Юрий Крижанич. Экономичес-
кие и политические его взгляды. СПб., 1914.
Василий Иванович Семевский: (Некролог)// Ист. -
изв. 1916. №2.
Богдан Хмельницкий - дипломат и стратег// ИАН
СССР. Сер. ист. и философии. 1944. № 2.
Академик Юрий Владимирович Готье // Вестн. АН
СССР. 1944. №3.
Академик Юрий Владимирович Готье/ (Некро-
лог)//ИЗ. 1945. Т. 15.
Академик Станислав Кутшеба // Там же . 1946. Т. 19.
Н.П. Грацианский и его труды по истории славянс-
ких народов // ВИ. 1946. № 7.
* * *
Владимир Иванович Пичета: Биобиблиогр. указ.
Минск, 1978.
Библиография трудов В.И. Пичеты / Сост. Н.М. Аса-
фоваиА.П. Пичета//У31ЛС. М.; Л., 1949. Т. 1.
Научные труды академика В.И. Пичеты // УЗ МГПИ.
1949. Т. LX, вып. 2.
Литература о В.И. Пичете
НайдичД.В. Памяти академика В.И. Пичеты: [К годов-
щине со дня смерти) // Сов. этнография. 1948. № 3.
Памяти академика В.И. Пичета: [Статьи]// УЗИС.
1949. Т. 1. Из содерж.: В.И. Пичета как историк
СССР/ Бахрушин С.В.\ Работы академика В.И. Пи-
чета по истории Украины / Ткаченко Н.М.\ Деятель-
ность В.И. Пичета в области славяноведения / Ники-
тин С.А.\ Рукописное наследие академика В.И. Пи-
четы / Королюк В.Д.
СавичА.А. Владимир Иванович Пичета, его жизнь и на-
учная деятельность// УЗ МГПИ. 1949. Т. LX, вып. 2.
Каменский Н.И., Шорохов Е.Ф. В.И. Пичета и архи-
вное дело в Белоруссии // Сов. арх. 1968. № 2.
Королюк В.Д. Владимир Иванович Пичета: [Опыт
творч. портрета] // ВИ. 1970. № 8.
Юхо И.А. Владимир Иванович Пичета - первый рек-
тор Белорусского государственного университета//
BecniK Беларус. ун-та. Серыя 3. История, фиюсоф1я,
экономика, право. 1971. № 3.
Карасев В.Г., Королюк В.Д., Санчук Г.Э. Академик -
В.И. Пичета (1878-1947)// Сов. славяноведение.
1978. №5.
Славяне в эпоху феодализма: К столетию акад. В.И.
Пичеты. М., 1978. Из содерж.: Владимир Иванович
Пичета/ Королюк ВД.\ Труд В.И. Пичеты «Австрия
и польское восстание 1830-1831 гг.»/ Миллер И.С.\ -
В.И. Пичета в первые годы существования Белорус-
ского государственного университета /Улащик Н.Н.\-
В.И. Пичета как историк социально-экономическо-
го развития Белоруссии в эпоху феодализма (XV -
первая половина XVII в)// Иоффе Э.Г.\ В.И. Пичета
и изучение истории Чехословакии/Санчук Г.Э.\ Ис-
тория Сербии в работах В.И. Пичеты / Наумов Е.П.;
Воспоминания об учителе/Бобиннекая Ц.; Минуло 30
с лишним лет: (Воспоминания о проф. В.И. Пичете) /
Корманова Ж.\ Владимир Иванович Пичета: (Из вос-
поминаний дочери) / Пичета КВ.; Учитель и учени-
ки: Из архива И.М. Белявской) / Белявский М.Т.
Академик В.И. Пичета: Страницы жизни. Минск, 1981.
Абросимова СВ. Вопросы освободительной борьбы
украинского и белорусского народов в трудах В.И.
Пичеты // Историографические и источниковедчес-
кие проблемы отечественной истории: История ос-
вобод. движения и обществ, мысли России и Укра-
ины. Днепропетровск, 1984.
Руколь Б.М. Переписка М.Н. Тихомирова с В.И. Пи-
четой (1941-1943 гг.). // АЕ за 1982 г. М., 1983.
Улащик Н.Н. «История белорусского народа» В.И. Пи-
четы и ее роль в изучении истории Белоруссии //
ИиИ, 1980. М., 1984.'
Иоффе Э.Г. Академик В.И. Пичета (1878-1947)//
НиНИ. 1996. №5.
Ершова Э.Б. Академик Владимир Иванович Пичета:
Возвращение имени // История вузов России. СПб.,
1997.
Досталь М.Ю. Владимир Иванович Пичета// Истори-
ки России XVHI-XX веков. М., 1999. Вып. 6 (Арх.-ин-
форм. бюллетень; № 2(22). Прил. к журн. «Ист. арх.».
191

Сергей Владимирович Бахрушин
(1882-1950)
Передо мной лежит старая фотография. На
ней — крупный седовласый человек склонил-
ся над столом и что-то пишет. На голове у него
тюбетейка, а на руки от запястья до локтя на-
тянуты так назывваемые нарукавники, кото-
рые, как я помню, еще в 50-х годах надевали
школьники, чтобы не запачкаться чернилами.
Пишет он, обмакивая в чернильницу-непро-
ливашку скорее всего ручку-вставочку с пером
№ 11, широко принятым в советской после-
военной школе. «Вставочка», «непроливашка»
сегодня — мертвые слова. Этой фотографии
лет пятьдесят. И снят на ней Сергей Владими-
рович Бахрушин, который в 30 — 40-х годах
был виднейшим исследователем средневеко-
вой России. Смотришь на снимок, вглядыва-
ешься в детали... И можно представить себе
размеренную, спокойную кабинетную жизнь
ученого, далекого от будничной суеты и жи-
тейских волнений. Представить и ошибиться.
В биографии этого историка были не только
драмы идей, но и драмы людей, трагические
повороты судьбы и яркие взлеты. Рассказать
о них нужно, начиная с истоков, с истории се-
мьи московских купцов Бахрушиных, очень
известных в свое время.
Своими корнями история этого рода тя-
нется из рязанского края, где близ города За-
райска жили торговые крестьяне Бахрушины
в XVII в. Торговля скотом и кожами вела их
в столицу, куда они стали постепенно пере-
селяться в XVIII в. В 1830 г. прадед историка
Алексей Федорович построил кожевенную
фабрику, положив основание богатству одной
из линий широко размножившегося рода.
Славу Бахрушиным в Москве создавала их
большая благотворительная деятельность. На
деньги этой семьи строились церкви, больни-
цы, училища, приюты... Вместе с накоплени-
ем богатств происходил еще один процесс,
важный для уяснения биографии будущего
историка. От поколения к поколению подни-
мался образовательный уровень этих купцов,
рождалась тяга к культуре. В их среде появ-
лялись коллекционеры и меценаты. Род-
ственники Сергея Владимировича увлека-
лись разнообразными занятиями. Кто соби-
рал книги, кто — произведения искусства.
Например, его дядя Алексей Александрович
был основателем театрального музея в Мос-
кве, который сложился на основе его знаме-
нитой коллекции. Неудивительно, что в та-
кой атмосфере высокой духовности, глубоких
умственных потребностей и богатых возмож-
ностей мог сформироваться столь разнооб-
разно и ярко одаренный человек, как Сергей
Владимирович Бахрушин.
Он писал стихи, рисовал. Его рисунки и на-
броски, которые сохранились до сих пор, по-
ражают высоким мастерством. Рассказывают,
что художник В.Н. Мешков, у которого учил-
ся Бахрушин, уговаривал его бросить занятия
историей и стать живописцем. Бахрушин увле-
кался театром и в молодые годы играл в домаш-
192

СВ. Бахрушин
них спектаклях. А позднее мог поразить иного
слушателя тем искусством, с которым изобра-
жал то кого-нибудь из общих знакомых, то ис-
торический персонаж. Проза его научных про-
изведений оставляла впечатление художествен-
ной. Ну, и самое главное, он был историком,
исследователем, способным вживаться в отда-
ленную от него жизнь, глубоко ее понимать и
благодаря колоссальной работоспособности
добывать огромное количество новых сведений
о прошлом.
Специальность историка Бахрушин полу-
чил, окончив Московский университет. С дет-
ства ом увлекался античной историей и лите-
ратурой. Поэтому первоначально полагал, что
именно эти области науки станут его специаль-
ностью. Но судьба будущего ученого сложилась
совершенно иначе.
Осенью 1901 г. многолюдная аудитория
студентов второго курса — и среди них Сергей
Бахрушин — ожидала лекций по отечествен-
ной истории. Их читал знаменитый на всю
Россию Василий Осипович Ключевский. Как
ученый и как лектор он находился в зените
славы. Ключевскому отводилась самая боль-
шая, так называемая Богословская аудитория,
куда устремлялись не только те, кто должен
был слушать его лекции в соответствии с рас-
писанием, но и те студенты, которые учились
на других курсах и других факультетах. «Орди-
нарный профессор» (так в ту пору называлась
его должность) предстал перед своими слуша-
телями скромным и мало представительным с
виду. Он напоминал не то древнего летопис-
ца, не то дьяка из системы приказов допетров-
ской России. Лекции он читал слабым и запи-
нающимся голосом. Но вместе с тем студен-
ты слушали Ключевского, замирая от востор-
га. Ему были известны все закоулки древне-
русской жизни. Чувствовались и его любовь к
русской старине, и понимание ее. Лектор бли-
стал глубиной мысли, остроумием, художе-
ственной образностью...
Как-то он рассказывал Ф.И. Шаляпину о
времени Бориса Годунова. «Никогда не забуду
я эту сказочную прогулку, — вспоминал Федор
Иванович. — Идет рядом со мною старичок,
подстриженный в кружало, в очках, за которы-
ми блестят узенькие мудрые глазки, с малень-
кой седой бородкой, идет и, останавливаясь
каждые пять-десять шагов, вкрадчивым голо-
сом, с тонкой усмешкой на лице, передает мне,
точно очевидец событий, диалоги между Шуй-
ским и Годуновым, рассказывает о приставах,
как будто был лично знаком с ними, о Варлаа-
ме, Мисаиле и обаянии Самозванца. Говорил
он много и так удивительно ярко, что я видел
людей, изображаемых им»1.
Лекции Ключевского завершались апло-
дисментами аудитории. Профессор отмахивал-
ся и уходил, как бы стесняясь того эффекта,
который сам и произвел.
В интересах Бахрушина произошел полный
переворот. Он увлекся русской историей.
Правда, его научным руководителем стал не
Ключевский, который сильно сократил свою
преподавательскую работу и сосредоточился на
подготовке к печати «Курса русской истории».
А взял под опеку юного историка ученик
Ключевского профессор Матвей Кузмич Лю-
бавский. В 1904 г. по его рекомендации Бахру-
шин, как тогда говорили, был «оставлен» при
университете для подготовки к профессорско-
му званию.
В это время шла русско-японская война.
Как в середине XIX в. поражение в Крымской
войне стало стимулом для общественно-по-
литической деятельности целого поколения,
так и для поколения Бахрушина «сознатель-
ная жизнь... началась со времен японской
войны»2.
В 1905 г. поражение в войне выступило со
всей определенностью. Развеялись иллюзии о
мощи державы, исчезало всякое доверие к пра-
вящей бюрократии. Зимой 1905г. в Москве ца-
рило необычайное оживление в либеральный
кругах интеллигенции и предпринимателей.
Редкий вечер не было где-либо заседания или
собрания, складывались общества и объедине-
ния. Все ринулись в политику. Каждое событие
подогревало настроения. Развитие революции
пришло ко всеобщей стачке и наконец к вос-
станию в Москве.
Уже после горячих боевых событий, надежд
и разочарований, «падения всяких правовых
понятий», как говорил Бахрушин, имея в виду,
вероятно, бесцеремонное поведение царского
правительства по отношению к российскому
парламенту — Думе, в 1908 г., как только позво-
лил достигнутый возраст, он выдвинул свою
кандидатуру на выборах в Московскую город-
скую думу и был избран. Успех обеспечила из-
вестная в городе фамилия.
Преподаватель, профессор не был редкой
фигурой в Московской городской думе. Была
пора, когда ее возглавлял один из крупнейших
7- I75S
193

СВ. Бахрушин
ученых своего времени — Борис Николаевич
Чичерин. В одной неопубликованной работе
Бахрушин писал: «Есть два типа ученых. Одни
с аскетической самоотверженностью отказыва-
ются от всякого соприкосновения с жизнью
ради высшего знания, которому они служат, и,
запершись в кабинете среди груды книг и ру-
кописей, погружаются всецело в научную рабо-
ту... Но есть другого склада ученые, которые,
находя в науке удовлетворение, своих высших
умственных запросов, не ограничиваются тем
не менее одной кабинетной работой, стремясь
приложить к жизни методы мышления и тру-
довые навыки, выработавшиеся в результате
научных занятий...»3.
Так и Бахрушин, ставший в 1909 г. приват-
доцентом, сочетал научные занятия с обще-
ственной деятельностью. Должность приват-
доцента позволяла преподавать в университе-
те, находясь вне его штата, на почасовой ос-
нове и оставляла значительное время для дру-
гих дел. Пожалуй даже, увлечение Бахрушина
политической и общественной работой сопер-
ничало с интересом к науке. Быть может, в
наиболее далеких своих мечтах он видел себя
городским головой. Десять лет— с 1908 по
1918 г. — до упразднения городской думы Бах-
рушин состоял, неоднократно избираясь, ее
гласным членом. Продолжая семейную тради-
цию, в думе он занимался школьным образо-
ванием, содержанием и обучением сирот в
Москве. Его всегда тянуло к детям. Он мог ча-
сами сидеть с каким-нибудь ребенком, о чем-
то рассказывать ему, тут же рисуя то, о чем
шел рассказ. Бывая заграницей, Бахрушин
внимательно изучал, как организовано при-
зрение сирот и школьное образование в дру-
гих странах. Как историк он интересовался
тем, что делалось в этом направлении в Рос-
сии чуть ли не с XVII в. Ученый вносил в об-
щественное дело исследовательский подход,
стремился во всех деталях изучить его и поста-
вить на высокий уровень.
Те, кто видел Бахрушина в его молодые
годы, вспоминали полноватого, очень сосредо-
точенного человека, деловито проходившего
через большой дом Бахрушиных мимо играв-
ших в комнатах друзей его младшего брата и
сестер. Они и, вероятно, старшие члены семьи
называли Сергея Владимировича шутливым
прозвищем «профессор». Может быть, ему
было и несколько неловко, и приятно это про-
звище. Когда же он стал профессором в дей-
ствительности и приобрел некоторую извест-
ность в научных кругах, то его знали прежде
всего как исследователя истории Сибири в
XVI-XVII вв. Что же привело Бахрушина к этой
теме? Как именно это случилось?
Настоящая и наиболее плодотворная рабо-
та историка начинается с хранилища источни-
ков исторического знания — с архивов. В кон-
це 1909 г. или начале 1910 г. Бахрушин впервые
пришел в архив. Посещавших это учреждение
в те времена было немного. Все друг друга
знали по крайней мере в лицо. Каждый был на
виду. Молодого историка заметил знаток ар-
хивных фондов Степан Борисович Веселовс-
кий, юрист по образованию и историк по на-
правлению основных научных интересов. В ту
пору он все больше приобретал известность
как ученый. Естественно, что к нему тянулась
за советом молодежь. Обладатель огромной
библиотеки, а также большой коллекции ко-
пий с архивных источников, он охотно делил-
ся своими научными богатствами, помогал
начинающим исследователям делать первые
шаги. Как-то Веселовский указал Бахрушину
на любопытное с его точки зрения судебное
дело в несколько тысяч листов. В нем содер-
жались интереснейшие и колоритные сведе-
ния о событиях в далеком сибирском городке
Мангазее в 1630-1631 гг.
В этот отдаленный от центра Московско-
го государства город-крепость правительство
назначало двоих воевод, а не одного, как
обычно было принято. Один воевода контро-
лировал другого, удерживая его от взяток и
злоупотреблений. В 1629 г. в Мангазею были
посланы на воеводство Григорий Кокорев и
Андрей Палицын, между которыми были дав-
ние недобрые семейные счеты. Приехав в го-
род, они поселились отдельно: Кокорев в цен-
тре, в крепости, Палицыну же выстроили осо-
бый двор на посаде, среди домов местных жи-
телей и приезжих торговцев. Вскоре воеводы
начали писать друг на друга доносы, а затем
между ними «учинилась брань и великая
вражда». Город разделился надвое. Между
людьми Кокорева и Палицыиа произошла во-
оруженная стычка, и началась настоящая оса-
да городского центра жителями посада. Шла
«неумолчная пальба». Когда кончился порох,
Палицын отступил. Он собрал с коренного
сибирского населения ясак — налог мехами —
и отправился в Москву для дальнейшего унич-
тожения врага. Вскоре и Кокорев был вызван
194

СВ. Бахрушин
в столицу. Горячие события в Мангазее на
этом завершились. В бумагах же, которые по-
лучило центральное правительство, запечатле-
лись слова и поступки действующих лиц ман-
газейской истории. Особенно яркими были
послания-доносы Палицыиа. Он сочно живо-
писал своих врагов и собственные пережива-
ния. Жестокий, жадный и грубый Кокорев в
изображении своего врага Палицына наводил
страх на посадских жителей: «Что ни сведает
какого товарца доброго или соболи, то все
грабит». Он любил роскошь и подражал цере-
мониалу царского двора. При выходах в цер-
ковь перед ним несли меч, и шли его люди с
ружьями-пишалями и саблями. Торжественны
были его выходы в баню, во время которых он
принимал «всяких чинов людей», приходив-
ших к мыльне к нему челом ударить и «здоро-
вать». Во многих событиях мангазейской
«смуты» активно участвовала жена Кокорева
Марья Семеновна. О ней ходили слухи как о
колдунье, и некий Ивашко даже нес к ней,
«отсекши ногу утоншего татарина», «а ей де из
той ноги надобеть был мозг».
Вот с этого яркого дела и началось увлече-
ние Бахрушина историей Сибири, его исследо-
вательские занятия. Архивный фонд Сибирс-
кого приказа, управлявшего зауральским кра-
ем, был почти нетронут, и перед молодым ис-
ториком открывалось широчайшее поле дея-
тельности, можно сказать, целина. Ей он по-
святил долгие годы жизни.
Бахрушин работал в архивах, преподавал в
университете, ходил на заседания в думу... Ког-
да в 1914 г. началась мировая война, он стал ак-
тивным деятелем Союза городов, созданного
для помоши раненым и беженцам. Союз соби-
рал средства для помощи пострадавшим от
войны, устраивал госпитали, организовывал
размещение людей, уходивших в глубь страны
подальше от линии фронта. Между тем при-
ближался поворотный в судьбе Бахрушина, как
и в судьбах многих и многих людей, 1917 год.
Два с половиной года шла война, исто-
щавшая силы страны. Положение ухудша-
лось на глазах. В правительстве творилось
что-то непонятное для стороннего наблюда-
теля. Зимой 1917 г. в Москве многие говори-
ли о дворцовом заговоре. Мало верили в его
реальность, но, видимо, хотели верить в ка-
кие-то перемены, во что-то лучшее. В один
из зимних дней у городского головы собра-
лось несколько членов думы. Их было 10-12
человек, в том числе и Бахрушин. Видный
земский деятель князь Г.Е. Львов дал обзор
положения в Петербурге и на фронте. «Ник-
то не знал, что надо делать», — так передавал
состояние участников совещания присут-
ствоваший на нем П.А. Бурышкин4.
Бахрушин возвращался домой очень подав-
ленным. Положение казалось ему безнадеж-
ным и безысходным. Если произойдут крупные
революционные волнения, то они непременно
вызовут военную катастрофу, в результате ко-
торой немцы дойдут до Москвы. Россия неми-
нуемо потерпит поражение в войне. Какова бу-
дет ее дальнейшая судьба? А до революции ос-
тавалось буквально несколько дней.
Вопреки ожиданиям Бахрушина Февральс-
кая революция произошла в Москве без драма-
тических событий. Старый режим пал как бы
сам собою, без борьбы. Однако в кадетской
среде, к которой относился историк, были раз-
личные настроения. У одних — ликование и
ощущение победы, у других — чувство тревоги.
Не исключено, что Бахрушин относился ко
вторым.
Как раз накануне Февраля он опублико-
вал статью «Московский мятеж 1648 г.», в ко-
торой размышлял о закономерностях рево-
люционного движения в России (события се-
редины XVII в., прокатившиеся по всей стра-
не, представлялись Бахрушину революцией).
Выходом из кризисной ситуации, как подска-
зывали историку события московского вос-
стания, было сплочение наиболее дальновид-
ных государственно мыслящих людей. Эта
идея сквозит в статье. Но в 1917 г. — почти
два с половиной века после московского вос-
стания — желанного единства, компромисса
не получалось. Бахрушин с тревогой следил
за событиями, подыскивая им исторические
параллели из античной истории — сокровищ-
ницы политического опыта. В газетной ста-
тье «Разочарование» он вспоминал Афины в
конце V в., которые представлялись ему госу-
дарством с демократией, доведенной до аб-
сурда. Чем не Россия 1917 года? Население
было разочаровано в народовластии. Идеа-
лом политического мыслителя Бахрушин
считал Аристотеля, который «не был скло-
нен... к фантастическим утопиям» (намек на
программные требования революционных
партий). Аристотель был приверженцем де-
мократии, но демократии, основанной на
уважении к закону и руководимой не случай-
195

СВ. Бахрушин
ными демагогами, а выдающимися граждана-
ми, способными исполнять те должности,
которые на них возлагаются5.
После октябрьских дней, после боев в Мос-
кве, когда пули долетали до его дома, Бахру-
шин продолжал выступать с публицистически-
ми статьями. В последней из них он проводил
параллели между деятельностью большевиков
и Степана Разина. И крестьянско-казацкий
предводитель, и вожди пролетариата представ-
лялись ему опасными утопистами, терзающи-
ми страну. «Все, что пережила Астрахань в 1670
и 1671 гг., этот оплот разинской реолюции, на
котором он проделывал свои социалистичес-
кие опыты, все это нас теперь не удивит», —
писал Бахрушин. Статья заканчивалась такими
строками:
Но свершить не успел он того, что хотел,
И не то ему пало на долю,
И расправой крутой да кровавой рекой
Не помог он народному горю6.
Бахрушин не скрывал своей оппозицион-
ности новой власти. По крайней мере два
раза он был арестован — в 1918 и в 1919 гг.
Думал о выезде за границу. И все-таки остал-
ся в России. В результате Бахрушин потерял
значительные доходы. Его дом в Денежном
переулке пережил уплотнение. Вместе с чле-
нами семьи историк поместился в двух ком-
натах. Его кабинет находился под самой кры-
шей. Здесь стоял стол, на полу штабелями
были сложены книги. Бытовые условия, в ко-
торых приходилось жить, были почти нищен-
ские. И это после роскошных особняков с
прислугой, со своим «выездом». Впрочем,
Бахрушин хорошо приспособился к сурово-
му образу жизни. Зимой ходил в неизменной
черной крылатке, чем-то среднем между
пальто и плащом-накидкой — без рукавов.
Как рассказывал мне историк К.В. Мала-
ховский (дело было в 30-х годах), однажды в
одном из уголков Подмосковья он вместе с
отцом встретил человека, странно одетого в
холодное зимнее время. На нем были пару-
синовые туфли и довольно легкая накидка.
Быстрым шагом незнакомец прошел мимо
них.
— Знаешь, кто это? — спросил отец.
— Кто?
— Бывший миллионер Сергей Владимиро-
вич Бахрушин.
Спартанское отношение к себе, к своей
одежде и бытовым условиях Бахрушин сохра-
нил на всю жизнь.
В голодные и нишие 20-е годы русскому
интеллигенту приходилось искать всеовозмож-
ных заработков. Зарплата профессора была ма-
ленькой. Приходилось совмещать различные
должности. Университет, Румянцевская биб-
лиотека, школа, архивные куррсы... Везде при-
ходилось успевать, вести занятия, составлять
новые курсы лекций. Жизнь была тяжела не
только в материальном, но и в духовном отно-
шении. Профессора считались «буржуями». В
1922 г. большая группа ученых из разных горо-
дов России была выслана за пределы Родины.
Потом начались репрессии среди студенчества.
Куда-то исчезали знакомые и друзья... В пер-
вой половине 20-х годов историки «старой
школы» почти не имели возможности печатать
свои работы. Многие писали «для архива», как
они называли это занятие. Были такие труды и
у Бахрушина.
В 1921 г. в стране была введена новая эко-
номическая политика. Ее принципы были
созвучны надеждам Бахрушина на «возрож-
дение экономической жизни России», хотя
признаки этого возрождения долго не появ-
лялись. Позиции большевиков оказались бо-
лее реалистичными, чем казалось раньше.
Гражданская война закончилась. Победила
новая власть. С этим обстоятельством нельзя
было не считаться.
Бахрушин с интересом относился к работе
Наркомпроса по воспитанию бездомных детей
и даже как знаток этого дела (пригодился опыт
думской работы!) был привлечен к разработке
проекта закона о беспризорных. Он активно
участвовал в краеведческом движении и был
одним из его руководителей. Изучая современ-
ное состояние народов Сибири, он не мог не
признать национального подъема, переживае-
мого ими.
Судя по высказываниям Бахрушина в его
работах, по его нараставшей творческой актив-
ности в Институте истории при МГУ, в воспри-
ятии жизни историком происходила эволюция
в сторону примирения с властью, признания
ряда ее достижений. Бахрушин, как он и сам
признавался, вообще был склонен к компро-
миссу. Кроме того, как считали близкие к нему
люди, да и он сам, Бахрушин был фаталистом,
т.е. принимал как неизбежное все, что проис-
ходило в его судьбе; бороться против свершив-
196

СВ. Бахрушин
шсгося он считал бесполезным. Много позже,
в 1935 г., он писал в своем стихотворении:
Я воспитался не для бури...
Зачем же треплет .жизнь меня,
Как лодку слабую, в лазури
Внезапно вставшая волна.
Свое для всех! Камней громады,
В ущелье темном клект орлов
И грохот бурный водопаду
Меня страшат... Я не таков.
Иным, иным пускай победы
Сулит кровавая луна...
Мне любы мирные беседы
За чашей мудрого вина.
Во второй половине 20-х годов условия на-
учной деятельности стали меняться к лучшему.
Наукой все-таки можно было заниматься. А в
этом для Бахрушина заключалось главное. Все
свои духовные силы он направил на исследо-
вательскую работу.
20-е годы были временем, когда творче-
ство историка вступило в пору зрелости. На
первом плане в его работе была история Си-
бири в XVI-XVII вв., точнее освоение рус-
ским населением бескрайних зауральских
просторов. Уже в 1919 г. издательство Сабаш-
никовых заключило с Бахрушиным устное
соглашение о подготовке к печати «Очерков
по истории завоевания и заселения Сибири
в XV и XVI вв.» Обратим внимание на хроно-
логические рамки исследования. Видимо,
рассказ автора должен был начаться с воен-
ных походов московских войск в приобские
земли при Иване III и завершиться эпопеей
Ермака. Дальнейшие архивные находки уточ-
няли первоначальный замысел, обогащали
его. В 1922 г. Бахрушин сдал в это издатель-
ство рукопись книги «Очерки по истории ко-
лонизации Сибири в XVI и XVII вв.» Доволь-
но долго она лежала без движения. У автора
не было денег на ее опубликование. Наконец
в 1928 г. она вышла в свет.
В ней было три очерка. Первый был посвя-
щен истории изучения вопроса о присоедине-
нии Сибири. Древними историческими труда-
ми были летописи. В них-то и нужно было ра-
зобраться историку. До исследователей, рабо-
тавших в XX в., дошли три летописи, создан-
ные в сибирском крае в первой половине
XVII в. и рассказывавшие о проникновении
русского населения в Сибирь. Это Синодик —
список погибших казаков Ермака с описанием
их похода; Есиповская летопись; Строгановс-
кая летопись. В этих произведениях уже давно
были замечены сходные части текстов. Возник-
ла задача определить, кто у кого из авторов за-
имствовал сведения, т.е. какой источник древ-
нее, ближе по времени возникновения к опи-
сываемым событиям, достовернее — Строга-
новская летопись или Есиповская. В конце
XIX в. С.А. Адрианов выстроил эти источники
по времени происхождения в следующую цепь:
Синодик; Есиповская летопись,написанная
подъячим Саввой Есиповым; Строгановская
летопись, составленная человеком, близким к
организаторам знаменитого похода купцам
Строгановым. До появления книги Бахрушина
эта точка зрения считалась наиболее автори-
тетной.
Бахрушин внимательно изучил все сохра-
нившиеся тексты и обстановку, в которой они
были составлены. У него сложилась следую-
щая картина. В 1621 г. была основана Сибир-
ская архиепископия. В сан первого архиепис-
копа был возведен архимандрит одного из
новгородских монастырей Киприан, человек
самонадеянный и высокомерный. Попав в
Сибирь, он захотел придать своему правлению
соответствующий блеск. Он основал собор в
Тобольске, со временем у храма образовались
огромные земельные владения. Для новой ка-
федры нужны были свои святыни. Поэтому
Киприан «воспомянул» атамана Ермака с дру-
жиною. К нему привели глубоких стариков —
участников похода, которые и принесли ему
«написание» об экспедиции Ермака. На осно-
вании этого «написания» Киприан повелел
занести имена убитых в соборный синодик и
приказал «кликати» им «с прочими пострадав-
шими за православие вечную память». Автор
Синодика свободно воспользовался «написа-
нием»: сократил и видоизменил некоторые
части текста, по литературным сообрражени-
ям перераспределил отдельные фразы. Так ро-
дились два источника, описывавшие поход
Ермака в Сибирь. Один из них (Синодик) со-
хранился, а второй («написание») был утрачен
и только благодаря внимательному текстоло-
гическому анализу, проведенному Бахруши-
ным, как бы вновь обретен.
Авторы Синодика, Строгановской и Еси-
повской летописей независимо друг от друга
пользовались этим источником. В конце
197

СВ. Бахрушин
XVII в. Есиповская летопись послужила ос-
новой для нового исторического труда — ил-
люстрированной летописи под названием
«История Сибирская», составленная Семе-
ном Ремезовым (Ремезовская летопись). Ре-
конструированная Бахрушиным картина вза-
имосвязей между древнейшими сибирскими
летописями выглядела так:
Синодик
«Написание»
казаков
Есиповская
летопись
Ремезовская
летопись
Строгановская
летопись
Эта схема развития летописания в Сибири
и в настоящее время пользуется авторитетом
среди исследователей.
Второй очерк Бахрушин посвятил тем пу-
тям, которыми русское население шло из Руси
на Восток. По архивным источникам он вос-
становил систему путей в Сибирь и по Сиби-
ри — три с половиной десятка речных, морских
и сухопутных дорог. В его книге упомянуто
около 600 географических названий. Причем
он рассказывал не только о путях, но и о сред-
ствах передвижения по ним, об опасностях,
грозивших путникам, о деятельности централь-
ного правительства и местных властей, о пере-
селенцах, оседавших на жительство вдоль до-
рог... Урал или Камень, как его называли в XVI-
XVII вв., представлялся русскому человеку
грандиозной горной цепью, вершины которой
«в облаках не видети». Он пугал своей дикос-
тью как «место пустое», «а жилецких людей на
Камени нет». Через него приходилось идти му-
жественным путешественникам. Очень опас-
ным был «морской ход». Бахрушин описал
ужас положения людей, которых в пути «голод
изнял» так, что они «неволею души свои сквер-
нили, собаки ели».
В третьем очерке автор представил читате-
лям свое понимание процесса освоения Сиби-
ри. Он показал причины продвижения русско-
го населения за Урал: «В середине XVI в. про-
изошли... в экономической жизни страны та-
кие перемены, которые неизбежно должны
были вызвать сильное повышение спроса на
меха и, как результат, более энергичное на-
ступление на восток. Я имею в виду развитие
торговых сношений как с Западной Европой,
так и с Востоком. Открывшийся спрос на
пушнину со стороны заграничных рынков
всколыхнул русских промышленников (охот-
ников-промысловиков. — А.Д.) и предприни-
мателей, толкнув их на открытие и захват но-
вых «соболиных мест». Начинается энергич-
ное «проведывание» путей за Урал7. Бахрушин
несколько преувеличил роль иностранной
торговли на территории России. В действи-
тельности дело было не только в ней. Опреде-
ленное значение имели разные обстоятель-
ства, которые толкали на поиск лучшей доли:
налоговый, крепостнический гнет, преследо-
вание старообрядцев и т.п.
Бахрушин показал, что в первую очередь в
Сибирь проникали охотники-промысловики в
поисках соболиных мест. Именно эти люди об-
следовали и освоили значительную часть тер-
ритории Западной Сибири уже в древности. На
этом этапе и произошла знаменитая экспеди-
ция Ермака. В дело вмешалось государство. Те-
перь вслед за промысловиком и по его следам
в сибирские края посылались служилые люди.
На месте охотничьих зимовок возникали го-
родки-крепости. Многие из них выросли в
большие города. Позже в Сибири появилось и
крестьянское население. Так шла колонизация
края в XVI-XVII вв.
Книга, опиравшаяся на громадный, не ис-
следованный дотоле архивный материал, со-
здала Бахрушину прочный научный автори-
тет. Она и до сих пор остается настольной кни-
гой для специалистов по истории Сибири. Бах-
рушин получил за нее премию ЦЕКУБУ (Цен-
тральной комиссии по улучшению быта уче-
ных). В печати появились лестные рецензии.
Благодаря этому труду Бахрушин выдвинулся в
число известных ученых.
Между тем условия для развития истори-
ческой науки в СССР становились трудными,
особенно для тех, кто сложился как исследова-
тель еще до революции, кого называли «стары-
ми спецами». А Бахрушин как раз относился к
их числу.
Во главе советской исторической науки в
20-е годы стоял Михаил Николаевич Покров-
ский, один из немногих большевиков, кто по-
лучил высшее образование до революции и еще
до Октября был известен в научных кругах. Че-
ловек не без таланта, хороший популяризатор,
владевший живым, образным языком, работос-
пособный историк. Организатор в науке. И
198

СВ. Бахрушин
вместе с тем завистливый к чужой славе, кате-
горичный, непримиримый, желчный. Как го-
ворили в 20-е годы, отрицательный отзыв По-
кровского о научной работе был равносилен
выговору по службе.
До революции Покровский долгое время
находился в политической эмиграции. По-
нятно, что за рубежом ни о какой архивной
работе для него не было и речи. Покровский
не видел в ней надобности. Он создавал
обобщающие труды, которые всем своим со-
держанием противостояли прежней истори-
ческой науке, в частности последнему ее сло-
ву — «Курсу русской истории» Ключевского.
В своих трудах Покровский чрезмерно упро-
щал исторический процесс, подчеркивал
роль экономики в нем. Разоблачая княжес-
кую и царскую политику, он перечеркивал в
ней всякое патриотическое содержание. На
страницах его «Русской истории в самом сжа-
том очерке» не нашла отражения всенарод-
ная антитатарская борьба. Война 1812 г. по-
теряла название Отечественной. Совершенно
была упущена история русской культуры.
Под влиянием Покровского история как
учебный предмет теряла содержание, забывая
о личностях и событиях, и все больше и боль-
ше превращалась в науку о самых общих за-
конах развития общества. Именно такая мар-
ксистская наука, как считал Покровский, и
должна была в конечном счете вытеснить
старую буржуазную науку, которая еще кое-
где гнездилась в СССР. Весной 1929 г. По-
кровский, выступая перед учеными-маркси-
стами, заявил, что «необходимо положить
конец существующему еще в некоторых на-
учных областях мирному сотрудничеству
марксистов с учеными, далекими от марксиз-
ма или даже враждебными марксизму, и что
необходимо начать решительное наступление
на всех фронтах научной работы, создавая
свою собственную марксистскую науку»8.
Глава советских историков решил, что на-
ступило время, когда уже можно заменить
«старых спецов» новыми кадрами. Действия
Покровского вписывались в ту политическую
линию, которая стала жестко проявляться в
конце 20-х годов. В это время все активнее
формировалась тоталитарная модель обще-
ственного устройства. Она предполагала не
самостоятлеьно мыслящих интеллектуалов, а
чиновников, подчиняющихся указаниям свер-
ху, «установкам», как было принято говорить.
С 1928 г. волной пошло наступление на «ста-
рую» интеллигенцию: 1928 г.— Шахтинское
дело (судебный процесс инженеров, которых
обвиняли во вредительстве на угольных шах-
тах Донбасса); 1930 г. — процесс Промпартии,
т. е. специалистов, работавших в хозяйствен-
ных ведомствах. Тогда же без открытого про-
цесса были осуждены крупные специалисты в
области сельского хозяйства, обвиненные в
принадлежности к никогда не существовав-
шей «Трудовой крестьянской партии». В
1930 г. было создано так называемое «акаде-
мическое дело», или «дело академика Плато-
нова», по которому были арестованы ленинг-
радские и московские историки, большое чис-
ло краеведов в столице и провинции. В числе
арестованных был и Бахрушин.
Следователи, которые допрашивали его,
разрабатывали легенду о рассекреченной мо-
нархической контрреволюционной организа-
ции, действовавшей в пользу восстановления
Романовых на всерроссийском престоле. В но-
вом царском правительстве Бахрушину якобы
предназначался портфель министра просвеще-
ния (вспомнилась его деятельность в московс-
кой думе!).
Сидя в доме предварительного заключения,
в Ленинграде, Бахрушин был в мрачном на-
строении. По словам его сокамерника истори-
ка Н.П. Анциферова, он «считал, что старая
интеллигенция обанкротилась»9. Быть может,
Бахрушин теперь осуждал политические выс-
тупления интеллигенции в дореволюционную
пору. В результате «словесной войны», как он
писал в одной неопубликованной работе, «рас-
шатывались вековые устои самодержавного
строя и расчищался путь более радикальному,
чисто революционному движению»10. Войну
эту вела интеллигенция, не предполагавшая
всех последствий своей деятельности. Теперь
же, как вероятно думал Бахрушин, ей прихо-
дится расплачиваться за содеянное. Оставалось
покориться неизбежному.
Время от времени Бахрушин вспоминал
драму Ап. Майкова «Три смерти». Приговорен-
ный к казни один из героев этой драмы фило-
соф Сенека говорил:
Наш век прошел. Пора нам, братья!
Иные люди в мир пришли,
Иные чувства и понятья
Они с собою принесли...
Быть может, веруя упорно
199

СВ. Бахрушин
В преданья юности своей,
Мы леденим, как вихрь тлетворный,
Жизнь обновленную людей.
Быть может... истина не с нами!
Наш ум ее уэк-е неймет,
И ослабевшими очами
Глядит назад, а не вперед...
Материал античной истории вновь как буд-
то помогал осмыслить происходившее на Роди-
не и в собственной жизни. Смену поколений
как непреложный закон истории, драму уходя-
щих, особенно трагичную, когда один из этих
уходящих ты, — все это строки Майкова помо-
гали воспринять как неизбежность, как судьбу.
Наконец, говоря словами Анциферова,
закончилась «жуть прриближающегося бес-
пощадного приговора». Бахрушин получил
пять лет ссылки. Немного, учитывая тяжкое
обвинение в подготовке государственного
переворота. А с другой стороны, за что? Вла-
сти прекрасно понимали, что никакого пере-
ворота никто не готовил. Спустя много лет, в
1967 г., все обвиненные по «академическому
делу» были реабилитированы «за отсутстви-
ем события». Не состава преступления в их
деяниях (деяний-то не было), а именно со-
бытия! Итак, никакого заговора, но зато
вполне реально были арест, ленинградский
ДПЗ, дорога в Северный Казахстан, Семипа-
латинск, тоска ссыльного, отрыв отдела — от
науки. В ссылке Бахрушин встретил свое пя-
тидесятилетие. А ведь это пора расцвета для
историка. Сколько загубленных планов, не-
написанных работ! Он и не знал, придется ли
ему снова заниматься научной деятельнос-
тью. В тетради, над которой он склонялся ве-
черами в своей комнатке, он подводил итоги
своей работы, итоги жизни.
А в это время высшая власть меняла курс в
идеологии, и в частности, в исторической на-
уке. Происходил поворот от ожидания миро-
вой революции, от интернационализма к вели-
кодержавию, патриотизму, национал-больше-
визму, созданию могучей государственной ма-
шины, на вершине которой находился Сталин
со своим ближайшим окружением. Новый
курс, по мнению партийно-государственного
руководства, лучше соответствовал внутренне-
му и внешнему положению страны.
В исторической науке этот курс должны
были проводить новые люди. В 1933 г. Бахру-
шин, как и другие, был досрочно возвращен
из ссылки. Перевернулась и закрылась траги-
ческая страница в жизни ученого. Забылась
ли она? Нет. Это можно сказать твердо.
Слишком многое в жизни историка не дава-
ло возможности забыть ее: судьба родной се-
стры, прожившей долгие годы в ссылке,
письма от тех, с кем судьба столкнула в Се-
мипалатинске, кто продолжал влачить суще-
ствование в отрыве от родных и близких, от
любимого дела, наконец, новые аресты уче-
ных — тех, кто некогда, борясь с немарксис-
тской наукой, критиковал Бахрушина. В
ссылке скончались арестованные по «акаде-
мическому делу» академики С.Ф. Платонов и
М.К. Любавский. Репрессии не считались ни
с какими научными авторитетами. Никто не
мог гарантировать полной безопасности в бу-
дущем. Уже после войны, когда известность
Бахрушина вышла за пределы круга профес-
сиональных историков, Сталин с сомнением
отзывался о нем: «Не знаю, не знаю, что в
этой седой голове». Полного доверия со сто-
роны власти все-таки не было. По «академи-
ческому делу» в ту пору никто не был реаби-
литирован. Бахрушин осознавал все эти об-
стоятельства. Они рождали чрезвычайную
осторожность в его поведении и творчестве.
Мысль утрачивала свободу. Исчезала раско-
ванность большого таланта, столь характерная
для работ Бахрушина, написанных в 20-х го-
дах. «Академическое дело» наложило свою
пожизненную печать на историка, что и нуж-
но было высшей власти.
Эта власть дождалась смерти Покровского
(1932), проповедника примитивного классово-
го подхода, разоблачителя и ниспровергателя в
науке, очернителя российского прошлого. Не
стало человека— не стало и проблемы, кото-
рую он мог бы породить, сопротивляясь перс-
менам, задуманным вождем. Власть вернула
напуганных и послушных будущих исполните-
лей ее предначертаний. И, наконец, она в лице
ЦК ВКП(б) и Совета Народных комиссаров в
1934 г. вынесла постановление «О преподава-
нии гражданской истории в школе», которым
и был официально провозглашен поворот в от-
ношении к истории, к исторической науке. Те-
перь понадобились и исторические факульте-
ты в университетах, и научно-исследовательс-
кие учреждения и кадры профессиональных
историков.
Подспудный смысл происходившего ие
был ясен миллионам современников. Но по-
200

СВ. Бахрушин
нятно было одно: историческая наука возрож-
дается. Бахрушин мог встретить это событие
только с одним чувством — чувством искрен-
него воодушевления. Он вернулся к препода-
ванию в Московском университете, начал ра-
ботать в Институте истории Академии наук.
Используя высокую подготовку ученого, его
нагружали ответственнейшими в ту пору ра-
ботами. Он стал автором новых учебников для
школы и для вузов, принял участие в создании
таких коллективных трудов, как «История
дипломатии», «История Москвы», «Очерки
истории СССР. Период феодализма» и других
сочинений.
День Бахрушина складыввался из непре-
рывных трудов. Утром и днем — лекции или за-
седания в Институте истории, затем вечерами
и ночами работа дома, даже по праздникам.
«Тремя новогодними днями (по 1-е) я восполь-
зовался, чтоб в основном закончить учебник.
Теперь — доделки и редактирование», — писал
Бахрушин в Ленинград старому товарищу, ис-
торику А. И. Андрееву1'.
«Я... сидел ежедневно часов до 4-х», «сидел
по ночам до 4-х и 5 часов утра» — такие фразы
нередко попадаются в письмах Бахрушина. За-
дания, которые ему поручались, были обычно
срочными. Нужно было быстро сосредоточи-
ваться и отдавать делу все силы. Кроме того,
эти работы имели еще и политическое значе-
ние. В учебниках не только концентрировались
подлинно научные знания, но и реализовыва-
лись определенные «установки» политическо-
го характера. Недаром же их тексты специаль-
но рассматривались членами Политбюро ЦК
партии.
Вместе с этими трудами Бахрушин зани-
мался и научными исследованиями. На первый
план в его работе вышло изучение истории ко-
ренного населения Сибири. В 1935 г. он опуб-
ликовал книжку «Остяцкие и вогульские кня-
жества в XVI-XV1I вв.» — первое зрелое произ-
ведение историка о жизни сибирских народов
в эпоху средневековья.
Бассейн реки Обь, где жили остяки и во-
гулы (ханты и манси), представлял собой ог-
ромную котловину, покрытую по возвышен-
ностям хвойным лесом. Весной над этой мес-
тностью шел перелет птиц. Начинался сезон
охоты, во время которого охотник добывал по
нескольку сот уток. Следующая обильная до-
быча приходилась на осенний перелет. Кроме
того, во время разлива Оби в нее входили ло-
сосевые рыбы. Река возвращалась в свое рус-
ло, а рыба оставалась в образовавшихся водо-
емах. Это создавало огромные рыбные богат-
ства. Сезон ловли начинался с лета и продол-
жался чуть ли не до середины зимы. Хозяй-
ство местного населения в этих благоприят-
ных условиях было рыболовно-охотничьим.
Другими словами, это было присваивающее
хозяйство, и тем не менее на этой примитив-
ной основе происходило разложение перво-
бытно-общинного строя.
Бахрушин показал состояние обществен-
ных отношений в микроскопическом княже-
стве Кода, которое располагалось на берегах
Оби. Верхушка княжества собирала дань—
ясак— с соседних покоренных волостей. Ее
опорой были «служилые остяки». В 1631 г. их
было только 134 человека. Ясак же князья по-
лучали с 96 человек. Обедневшие остяки рабо-
тали на княза — ловили рыбу, секли дрова, ко-
сили сено. Были еще и рабы (80 человек). Ис-
торик открыл довольно глубокое расслоение в
Кодеком княжестве и в других, еще меньших
по размерам. Бахрушин полагал, что у местных
народов в рамках крошечных княжеств начи-
нает складываться феодализм.
В другой работе — статье «Сибирские
служилые татары в XVI1 в.» Бахрушин рас-
сказывал о населении, жившем южнее, чем
ханты и манси, — по берегам Иртыша, при-
тока Оби. Население этого края было коче-
вым, скотоводческим. В некоторых районах
у татар большую роль играли охота и рыбная
ловля. Бахрушин показал значительное рас-
слоение местного общества и то, как рос-
сийское правительство закрепляло за татар-
ской знатью ее привилегии и привлекало ее
к несению государственной службы. Так
верхушка татар втягивалась в структуру рос-
сийского общества.
Более примитивным был общественный
строй у енисейских киргизов, о чем писал
Бахрушин в стратье «Енисейские киргизы в
XVII в.» Зато другую, более яркую картину
разложения родоплеменных порядков давал
материал по истории якутов — жителей Вос-
точной Сибири. Здесь открытые Бахруши-
ным факты резких различий между бедными
и богатыми, зависимости бедняков от зажи-
точных родственников, возникновения част-
ных владений землей и скотом убедительно
говорили о более сложных общественных от-
ношениях.
201

СВ. Бахрушин
Труды Бахрушина по истории коренного
населения Сибири объединяла одна идея: у на-
родов Северной Азии шло разложение перво-
бытных отношений и кое-где этот процесс пе-
рерастал в зарождение феодальных порядков.
Дальнейшее развитие науки показало, что Бах-
рушин недооценил длительность переходного
состояния от первобытности к более сложно-
му, классовому устройству общества. Но все же
он собрал большой материал об этих народах,
осмыслил его, сложил из осколков информа-
ции картину жизни в разных уголках Сибири.
Учтем, что местное население не знало пись-
менности. До Бахрушина можно было бы со-
мневаться, способна ли наука что-то узнать о
внутренних порядках сибирского населения в
средние века. Ученый доказал, что по русским
источникам, по челобитьям, которые сибирс-
кие жители направляли властям, и другим до-
кументам, можно добыть важные исторические
сведения. Это была крупная заслуга историка.
Благодаря ему коренные народы Сибири как
бы обретали свою историю.
Многочисленные работы, которые издал
Бахрушин в 30-х годах, были высоко оценены.
Он получил звание доктора наук (без защиты
диссертации!), стал лауреатом Сталинской пре-
мии. Все это упрочивало положение человека
из «бывших». «Вы понимаете, какое значение
это обстоятельство представляет в моей жизни.
Я ходил несколько дней как в тумане», — пи-
сал Бахрушин своей приятельнице Е.Н. Кон-
шиной12.
В 1936 г. один из корреспондентов Бахру-
шина писал ему из Томска (не из ссылки ли?):
«Я очень рад, что Ваша научно-преподаватель-
ская деятельность не только наладилась, но что
в этом отношении Вы чувствуете себя даже бо-
лее удовлетворенным, чем прежде. Как хоро-
шо, что после всего пережитого Вы смогли
найти и надлежащую оценку Вашей деятельно-
сти и надлежащие условия для работы»13. В
строчках этого письма отразились слова из по-
слания, отправленного автору самим Бахруши-
ным. Да, он был удовлетворен.
Последовавшие годы Великой Отечествен-
ной войны, которые Бахрушин провел в основ-
ном в эвакуации, в Ташкенте, были временем
его укрепления на позициях марксизма и со-
трудничества с Советской властью. Огромное
воздействие оказала на него победа в войне.
Очень интересен в этом отношении эпизод из
биографии Бахрушина, о котором рассказал
автору этих строк А.А. Формозов в 1992 г. В те-
чение ряда лет Бахрушин был знаком с Викто-
ром Никитичем Лазаревым и очень высоко его
ценил как специалиста по истории культуры.
Отношения между ними были вполне довери-
тельными. Как-то в 40-х годах Лазарев и Бах-
рушин заговорили о Сталине. Виктор Никитич
отстаивал мысль о том, что Сталин — восточ-
ный деспот. Бахрушин же считал Сталина ти-
пичным деятелем русской истории, подобным
Ивану Грозному и Петру, необходимым для
России. Решающим аргументом для Бахруши-
на (или одним из важнейших аргументов) был
факт выросшего после мировой войны автори-
тета России, ее новой международной роли.
Спор дошел чуть ли не до ссоры, что было нео-
бычно для Бахрушина, вообще говоря, доволь-
но терпимого к чужим воззрениям, во всяком
случае проявляющего выдержку в научных дис-
куссиях. Но спор с Лазаревым не был чисто на-
учным. Он задевал слишком важные убежде-
ния Бахрушина. Победа в войне, достигнутое
Родиной величие было для историка главным
и покрывало в его глазах все издержки как в
судьбе страны за годы Советской власти, так и
в его собственной жизни. Поэтому он совер-
шенно искренне сотрудничал с властью, созда-
вая учебники и другие труды, заказанные
«сверху» («История дипломатии», «История
Москвы»).
В последнее десятилетие своей жизни Бах-
рушин работал над пересекавшимися тема-
ми — историей Москвы главным образом в
XVI в. и экономической историей России в
этом же столетии. Важнейшие его достижения
в изучении обеих тем были воплощены в мо-
нографии «Русский рынок в XVI в.». После
кончины историка она была опубликована в
первом томе собрания его сочинений под на-
званием «Очерки истории ремесла, торговли и
городов Русского централизованного госдуар-
ства в XVI — начале XVII в.».
Из монастырских приходно-расходных
книг Бахрушин собирал сведения о том, что и
где покупали монастыри для своего хозяйства.
Постоянные места покупок сигнализировали о
том, что в данном центре действует соответ-
ствующее производство, которое и дает на ры-
нок те или иные товары. Так удалось нащупать
различные районы, специализировавшиеся на
производстве разных предметов. Например, из
Устюжны Железопольской, вокруг которой на-
ходились болота с железной рудой, выгози-
202

СВ. Бахрушин
ли металлические изделия или просто железо
для дальнейшей обработки. Железо и уклад
(низкосортная сталь) распространялись из дру-
гого района — тульско-серпуховского. Бахру-
шин указал пункты продажи серпуховского же-
леза, перечислил серпуховских и тульских ре-
месленников — кузнецов, гвоздарей, сковород-
ников, ножевников — поставщиков на рынок
разнообразных изделий из местного сырья.
Другие — новгородско-псковские места давали
на рынок коноплю, а Псков еще и глину, про-
дукцию гончарного производства... Так под пе-
ром историка складывалась картина специали-
зации населения в разных районах России на
добыче и обработке разных материалов, карти-
на территориального разделения труда в XVI в.,
еще неведомая науке.
Развитие рынка немыслимо без городов —
узлов рыночных связей. Бахрушин показал, что
города в XVI в. возникали, как правило, из ряд-
ков — небольших поселений, в прошлом не-
редко земледельческих, население которых по-
степенно все больше переходило к ремеслен-
но-торговым занятиям. По переписям населе-
ния Бахрушин обнаруживал деревни, в кото-
рых, например, из 20 дворов 19 принадлежали
мастеровым людям — плотникам, токарям, ру-
кавичнику, сапожнику и т.д. Пашни при быв-
шей деревне уже не было. Благодаря таким
рядкам, стоявшим вдоль оживленных дорог, —
торговых'путей, — развивался рынок.
Автор монографии как бы вел читателя
своей книги от одного русского города к дру-
гому, показывая ему ремесленное население
этих центров и городской рынок. Особо вы-
делялась Москва. Сюда правительство специ-
ально стягивало искусных ремесленников и
крупных купцов на постоянное жительство.
Некоторые из ремесел считались как бы спе-
циальностью Москвы. К их числу принадле-
жало оружейное дело. Ценились нарядные
седла, «пансыри». При дворце существовала
Серебряная палата. Произведения ее ремес-
ленников — серебряные бочки, множество
огромных серебряных тазов и ковшей рус-
ской работы выставлялись в царских палатах
во время пиршеств. Очень видное место в ре-
месленной промышленности Москвы зани-
мало «хамовное дело», т.е. производство по-
лотен и холстов. Многочисленные факты, со-
бранные Бахрушиным о развитии ремесла и
торговли в столице Российского государства,
привели его к выводу, что уже в XVI в. Мос-
ква играла ведущую роль в экономике стра-
ны. Она была крупным производящим и по-
требляющим центром. «Важнейший распре-
делительный центр», она снабжала страну не
только произведениями отечественных ре-
месленников, но и иностранных. Все эти чер-
ты в экономической жизни столицы подго-
тавливали почву для возникновения всерос-
сийского рынка, естественным центром ко-
торого становилась Москва.
Книга Бахрушина была первым крупным
исследованием по истории ремесла и торговли
в России в XVI в. До сих пор, хотя прошло уже
не одно десятилетие после ее опубликования,
она является ценным пособием для специали-
стов по отечественной истории.
Какое бы более или менее значительное
научное произведение Бахрушина мы ни взя-
ли, каждое из них представляло собой важный
вклад в изучение истории, каждое укрепляло
научный авторитет этого выдающегося исто-
рика своего времени. Вместе с тем вольно или
невольно, не осознавая всех последствий со-
вершаемого, Бахрушин выполнял «соци-
альный заказ» сталинского окружения. Это
происходило и тогда, когда при активном со-
действии Бахрушина составлялись новые
школьные и вузовские учебники по исто-
рии — средства образования и воспитания
граждан, живших в условиях тоталитарной
идеологической и политической системы. И
тогда, когда в коллективе других ученых Бах-
рушин принимал участие в написании «Исто-
рии дипломатии», «Истории Москвы», рас-
считанных на широкие круги читателей, на то,
чтобы в их сознание внедрить такие представ-
ления и понятия, которые бы формировали
понимание окружавшей действительности как
вершины истории, как этапа воплощения са-
мых гуманных идеалов, выработанных челове-
чеством. Это происходило и тогда, когда Бах-
рушин в своих работах обращался к истори-
ческим темам, приобретавшим политическую
остроту в условиях 30— 40-х годов.
Как уже говорилось, в 30-х годах Сталина
сильно занимала великодержавная идея могу-
чего централизованного государства. Она была
темой разговоров в кругу близких ему людей.
Как-то в 1937 г. на обеде у К.Е. Ворошилова
Сталин говорил о том, что «русские цари сде-
лали много плохого. Они грабили и порабоща-
ли народ. Они вели войны и захватывали тер-
ритории в интересах помещиков. Но они дела-
203

СВ. Бахрушин
ли одно хорошее дело — сплотили огромное
государство до Камчатки. Мы получили в на-
следство это государство. И впервые мы, боль-
шевики, сплотили и укрепили это государство
как единое неделимое государство не в интере-
сах помещиков и капиталистов, а в пользу тру-
дящихся, всех народов, составляющих это го-
сударство»14.
На XVIII съезде ВКП(б) в своем докладе он
специально развил мысль о таком сильном го-
сударстве в условиях СССР. Оно было необхо-
димо и для подавления внутренних врагов —
«врагов народа», «вредителей», «агентов импе-
риализма», — и для отпора внешнему врагу.
Цель социалистического строительства, по ло-
гике Сталина, заключалась в создании мощно-
го, независимого в экономическом и военном
отношении государства. Понятно, что с таки-
ми идеями сочетались внедрявшиеся в советс-
кую науку высокие оценки и Ивана Грозного,
который начал широкое завоевательное движе-
ние на восток, и Петра — творца Российской
империи, армии и флота.
До 30-х годов Бахрушин в своих опублико-
ванных научных произведениях никак не от-
зывался об Иване IV. Судя по его рисункам
дореволюционной поры, Грозный представ-
лялся ему фигурой мрачной, даже отталкива-
ющей: то он настороженно косится на окру-
жающих его бояр, то поддерживаемый под
руки этими боярами, выходит из палат, обе-
зображенный старостью, уродливо истощен-
ный. В своем дневнике Бахрушин писал о
грозном царе: «Он представляется мне психи-
чески больным, патологическим субъектом,
что не мешает ему быть очень умным, острым
и тонким. Я считаю Ивана при всем его уме
(хотя и болезненном) отнюдь не сильным ха-
рактером. Он всю жизнь был игрушкой в ру-
ках тех, кто умел к нему подойти и найти нуж-
ные слова в нужную минуту»15.
Что же, мнение определенное. Но вот в 30-х
годах это мнение стало меняться, а точнее
иными стали высказывания Бахрушина в пе-
чати. От работы к работе, в которых более или
менее подробно приходилось говорить о Гроз-
ном, Бахрушин все больше признавал Ивана
создателем сильного государства. Историк
уточнял представление о московском само-
держце, все более детально прорисовывая его
черты, а по сути дела затушевывая одно и под-
черкивая другое в историческом портрете
Ивана. Особенно это заметно в работе «Иван
Грозный», которую Бахрушин написал в годы
Великой Отечественной войны и несколько
раз издавал. Военная обстановка способство-
вала усилению патриотической струи в исто-
рических произведениях, художественных и
научных. Писатели, историки, художники,
киносценаристы и режиссеры вспомнили всех
царей и князей, кто когда-либо боролся про-
тив немцев. А ведь Иван Грозный был в их
числе. Это обстоятельство способствовало ге-
роизации облика самодержца. В работах Бах-
рушина он получал такие характеристики, как
«талантливый полководец», «крупный госу-
дарственный деятель и талантливый человек».
Его политика отвечала интересам народа, а
проявленная жестокость (опричнина) была
«сознательно применяемым методом полити-
ческой борьбы, неизбежным в данных истори-
ческих условиях»16. Цель— создание сильно-
го государства, подъем величия России — оп-
равдывала все средства.
«Улучшение» образа Грозного в работах
Бахрушина сопровождалось умолчанием об ис-
ходе Ливонской войны, которую царь проиг-
рал. Ни слова не говорилось и о том, что в ре-
зультате опричной политики страна была разо-
рена, ввергнута в кризис. Население бежало из
центра на окраины, избавляясь от уплаты на-
логов, а государство лишалось доходов, нища-
ло вместе с дворянством, которое оказывалось
без крестьянских рабочих рук. Отсюда-то и
возникло закрепощение податного населения
России. К слову сказать, горожане тоже были
закрепощены, так как бежали из своих посадов
не меньше крестьян. Закрепощение же напра-
вило страну на замедленный, консервативный
путь развития, при котором были страшно зат-
руднены возможности зарождения ран небур-
жуазных явлений. Вот каковы были послед-
ствия политики Ивана IV, если оценивать их
объективно.
Но если бы в работах Бахрушина содержа-
лось только это вольное или невольное искаже-
ние исторической правды, наверное, не стоило
бы сегодня вспоминать этого историка. А меж-
ду тем наряду с этими оценками Ивана Грозно-
го, угодными Сталину, с этой конъюнктурщи-
ной в трудах Бахрушина были заключены и
большие открытия, настоящие достижения ис-
торической науки.
Величие и драма историка были нераздели-
мы. Без компромисса с властью талант учено-
го скорее всего погиб бы. Бахрушин никогда
204

СВ. Бахрушин
бы не создал многих своих трудов (его просто
не допустили бы к работе в архивах), не смог
бы их опубликовать. А компромисс требовал
службы этой власти. Такова была судьба поко-
ления Е.В. Тарлс, Б.Д. Грекова, СБ. Веселовс-
кого и многих других российских интеллиген-
тов, а жизненный путь Бахрушина — один из
вариантов этой судьбы.
Примечания
1 Цит. по: Нечкина М.В. Василий Осипович Ключев-
ский: История жизни и творчества. М., 1974. С. 313.
2 Архив РАН. Ф. 624. Оп. IV. Д. 316. Л. 1-1 об.
I Там же. Оп. 1.Д. 555. Л. I.
ц Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991. С. 293.
5 Бахрушин СВ. Призраки минувшего. 11: Разочаро-
вание// Русские ведомости. 14 (27) октября 1917.
0 Бахрушин СВ. Призраки минувшего. IV: Идеалы
Стеньки Разина // Свобода России. 9 июня (27 мая)
1918.
7 Бахрушин СВ. Научные труды. Т. III. Ч. I. M., 1955.
С. 140, 141.
* Торбек Г. Деятельность Коммунистической акаде-
мии. Работа Пленума, президиума, секции и инсти-
тутов// Вестник Коммунистической академии. 1929.
№ 33 (3). С. 270.
9 Анциферов Н.П. Из воспоминаний// Звезда. 1989.
№4. С. 142.
10 ЦГИА г. Москвы. Ф. 2263. Оп. 1. Д. 4. Л. 2.
II Архив РАН (СПб. отд.). Ф. 934. Оп. 5. Д. 66. Л. 18.,
30 об., 51.
12ОРРГБ. Ф. 619. К. 19. Д. 6. Л. II об.
13 Архив РАН. Ф. 624. Оп. IV. Д.304. Л. 1.
14 Артизов АЛ. В угоду взглядам вождя// Кентавр.
1991. Октябрь-декабрь. С. 134.
15 Архив РАН. Ф. 624. Оп. II. Д. 79. Л. 113.
16 Бахрушин СВ. Научные труды. Т.П. М., 1954. С.
318.
Основные труды СВ. Бахрушина
Научные труды. М., 1952-1959. Т. I-IV.
Труды по источниковедению, историографии и ис-
тории России эпохи феодализма: (Науч. наследие).
М., 1987.
Княжеское хозяйство XV-XVI вв. // Сборник статей
в честь В.О. Ключевского. М., 1909.
Малолетние нищие и бродяги в Москве. М., 1913.
Москва в 1812 году. М., 1913.
Московский мятеж 1648 г. // Сборник статей в честь
проф. М. Любавского. Пп, 1917.
Иван Грозный. М., 1942. -Тоже.М., 1945.
Старая Москва. М., 1945.
Политические толки в царствование Михаила Федо-
ровича// Религия, умонастроения, идеология в ис-
тории. Брянск, 1996.
* * *
«Мне очень досадно и жаль, что я сейчас не в Мос-
кве»: Письма СВ. Бахрушина М.В. Сабашникову,
1931-1933 гг. / Публ. подгот. Л.В. Волков// Ист. арх.
1998. №3.
* * *
Чл. авт. кол.: История СССР. М., 1939. — То же. 2-е
изд. М., 1947.
Чл. авт. кол: История дипломатии. М., 1941. Т. 1. -
То же. 2-е изд., персраб. и доп. М., 1959. Т. 1.
Чл. авт. кол.: История Москвы: В 6 т. М., 1952-1954.
Т. 1-3.
Ред.: Там же. Т. 1-2.
Чл. авт. кол.: Очерки истории СССР. Период фео-
дализма. М.
IX-XIII вв.: В 2 ч. 1953. Ч. 1.
Конец XV в. - начало XVII в. 1955.
Россия во второй половине XVIII в. 1956.
Россия во второй четверти XVIII в. 1957.
* * *
Д.М. Пструшевский и русские историки // СВ. 1946.
Вып. 2.
Из воспоминаний/ Публ., предпел. и примеч. А. М.
Дубровского I'/ Проблемы социальной истории Евро-
пы: от античности до нового времени. Брянск, 1995.
* * *
Исторические работы СВ. Бахрушина: книги, ста-
тьи из журналов и сборников, редакция публикаций
и книг, рецензии // ВИ. 1950. № 6.
Список научных трудов СВ. Бахрушина// Бахру-
шин СВ. Научные труды. М., 1952. Т. 1.
Список научных работ СВ. Бахрушина по истории
Сибири//Там же. М., 1955. Т. III, ч. 2.
Библиография трудов СВ. Бахрушина, не вошедших
в более ранние списки // Бахрушин СВ. Труды по
источниковедению, историографии и истории Рос-
сии эпохи феодализма. М., 1987.
Дубровский A.M. Из рода Бахрушиных. Сергей Вла-
димирович Бахрушин, 1882-195():|С публ. списка ра-
бот по истории Москвы| // Краеведы Москвы: (Ис-
торики и знатоки Москвы). М., 1995. [Кн. 2J.
Список работ о СВ. Бахрушине/ Сост. Башарина
И. Г. и Дубровский A.M. I/ Проблемы социально-эко-
номической истории феодальной России. М., 1984.
Литература о СВ. Бахрушине
Кафенгауз Б.Б. СВ. Бахрушин// УЗ МГУ. М., 1952.
Вып. 156.
Шуи ков В. И. Сергей Владимирович Бахрушин//
Бахрушин СВ. Научные труды. М., 1952. Т. 1.
Он же. Сергей Владимирович Бахрушин и его тру-
ды по исторической географии (1882-1950)//Отсче-
205

СВ. Бахрушин
ственные экономико-географы XVIII-XX вв. М.,
1957.
Зимин А.А. Творческий путь Сергея Владимировича
Бахрушина// Науч. докл. высш. шк. Ист. науки.
1961. №2.
Окладников А.П., Копылов А.Н. СВ. Бахрушин как
историк Сибири // Бахрушинские чтения, 1966. Но-
восибирск, 1968. Вып. 1.
Шсйнфельд М.Б. Методология работ СВ. Бахруши-
на по истории Сибири // Вопросы историографии и
социально-политическое развитие Сибири XIX-
XX вв. [Красноярск], 1976. Вып. 1.
Дубровский A.M. Формирование историографических
воззрений СВ. Бахрушина// Историография и ис-
точниковедение. М., 1978.
Он же. Анализ зарубежной историографии истории
СССР в трудах СВ. Бахрушина // Там же. М., 1979.
[Вып. 5].
Он же. Неопубликованные историографические ра-
боты СВ. Бахрушина в Архиве АН СССР// АЕ за
1978 г. М., 1979.
Шейнфельд М.Б. СВ. Бахрушин и историография
Сибири советского периода. [Красноярск], 1980.
Дубровский A.M. История Москвы в творчестве СВ.
Бахрушина // Русский город: Исследования и мате-
риалы. М., 1982. Вып. 5.
Каштанов СМ. Творческое наследие СВ. Бахрушина
и его значение для советской исторической науки: (К
100-летию со дня рождения)// И СССР. 1982. № 6.
Филимонов СБ. СВ. Бахрушин - член Общества
изучения Московской губернии (области)//АЕ за
1982 г. М., 1983.
Проблемы социально-экономической истории фео-
дальной России: К 100-летию со дня рождения чл.-
кор. СВ. Бахрушина. М., 1984. Из содерж.: Освеще-
ние социально-экономической истории феодальной
России в трудах СВ. Бахрушина / Дубровский A.M.;
История Сибири в трудах СВ. Бахрушина/ Ники-
тин Н.И.\ СВ. Бахрушин в годы Великой Отече-
ственной войны/ Михайлова Е.П; С.В Бахрушин и
М.Н. Тихомиров: (По арх. материалам)/ Шмидт
CO.; СВ. Бахрушин как учитель: (К 65-лстию со дня
рождения) / Черепнин Л.В.; СВ. Бахрушин /Дружи-
нин Н. М.\ СВ. Бахрушин — педагог и ученый / Рын-
дзюнекий П.Г.\ СВ. Бахрушин — лектор Московско-
го государственного университета/ Лаверычев В.Я.\
СВ. Бахрушин глазами школьника и первокурсни-
ка / Кобрин В. Б.
Черепнин Л.В. К 10-летию со дня смерти СВ. Бах-
рушина и К.В. Базиленича, 1960 г.// Черепнин Л.В.
Отечественные историки XVIII-ХХв. М., 1984.
Демкин А.В. Проблема торгового капитализма в Рос-
сии XVII в. в трудах СВ. Бахрушина//ИЗ. 1984. 1T.J
111.
Дубровский A.M. СВ. Бахрушин и его время. М.,
1992.
Преображенский А.А. Сергей Владимирович Бахру-
шин // Историки России XVI1I-XX веков. [М., 1996].
Вып. 3. (Арх.-инф. бюллетень; № 14). Прил. к журн.
«Ист. арх.».

Борис Дмитриевич Греков
(1882-1953)
Оглядывая сложный и трагический путь, прой-
денный отечественной исторической наукой в
советское время, можно с некоторым, хотя и
горьким, удовлетворением отметить, что отече-
ственной и зарубежной медиевистике (как и
изучению раннего Нового времени) относитель-
но повезло. Именно в этой области отечествен-
ной историографии в послереволюционное вре-
мя и вплоть до 50-60-х годов нашего столетия
трудилась плеяда уцелевших от уничтожения
серьезных исследователей, научные интересы,
основы мировоззрения и основные творческие
установки которых сформировались еще в пер-
вое десятилетие XX в. (академики Б.Д. Греков,
Е.А. Косминский, В.И. Пичета, Е.В. Тарле,
М.Н. Тихомиров, член-корреспондент АН СВ.
Бахрушин, д.и.н. В.К. Яцунский и некоторые
другие). Этим ученым, успевшим научно сло-
житься в рамках выдающихся российских исто-
риографических школ, удалось лучшие их дос-
тижения, в свою очередь, привнести в научные
школы, созданные ими самими, удалось создать
эти научные школы вопреки тем жесточайшим
временам, в которые им пришлось жить и рабо-
тать. Жизнь, дела этих ученых, их душевные
муки и искания, неизбежные крушения иллю-
зий и умение противостоять прозе жизни, в сво-
ем стремлении служить ее познанию, заслужи-
вают внимания потомков уже за одно то, что
они сослужили неоценимую услугу науке, обес-
печив преемственность в ее развитии, без чего
наука попросту не существует1.
Среди историков русского средневековья
особое внимание привлекает личность академи-
ка Бориса Дмитриевича Грекова. Сформировав-
шись как ученый еще до трагического перело-
ма в судьбах родины (Борис Дмитриевич родил-
ся в 1882 г. и 1917 г. встретил зрелым 35-летним
человеком, приват-доцентом С.-Петербургско-
го университета), он сумел на протяжении всей
первой половины XX столетия (скончался в
1953 г.), вместившей в себя по крайней мере две
кардинально противоположные эпохи, сохра-
нить внушающий удивление и уважение своей
цельностью облик ученого-энтузиаста.
О нем и его творчестве считали своим дол-
гом и честью писать такие выдающиеся уче-
ные, как В.И. Пичета, М.Н. Тихомиров, В.И.
Шунков, И.И. Смирнов, С.Н. Валк, В.Т Пашу-
то и многие другие2. Теплые воспоминания о
нем оставили Н.М. Дружинин, А.И. Клибанов
и десятки других его коллег и учеников. Ака-
демик Д.С. Лихачев писал о нем в 1982 г.: «Для
меня Греков был подлинным главой советской
исторической науки, и не только потому, что он
занимал в ней высшие административные по-
сты... но и потому, что, благодаря своим науч-
ным и моральным качествам он был в истори-
ческой науке самым крупным авторитетом»3.
О творчестве Б.Д. Грекова написано столь
много и в такой тональности отнюдь не толь-
ко в силу реально творимого им в 30-х годах
дела — восстановления в нашей стране истори-
ческой науки, не только в силу того исключи-
тельного значения, которое имели научные
изыскания и научно-организационная деятель-
207

Б.Д. Греков
ность ученого для развития отечественной ис-
ториографии вообше и феодализма в частно-
сти, и не только в силу до наших дней продол-
жающегося влияния его изысканий на после-
дующее развитие этой отрасли исторической
науки. Дело, прежде всего, в масштабе лично-
сти, в притягательности для всех, кто с ним об-
щался, тех душевных качеств и той трезвости
ума, которыми он обладал и которые позволя-
ли ему творить самому и помогать достойно де-
лать дело другим в сложнейших условиях про-
тивостояния историка и эпохи.
В среде историков до сих пор, спустя 40 лет
после его кончины, с благодарностью вспоми-
нают о том, как Б.Д. Греков выступал в защиту
своих коллег, подвергавшихся гонениям и реп-
рессиям4 (например, В.Н. Кашина, К.Н. Сер-
биной, которую удалось вернуть из ссылки
после ходатайства у всесильного А.Я. Вышин-
ского), привлекал к работе в руководимых им
научных учреждениях ученых, ранее прошед-
ших тюрьму и ссылку.
Заслуживает внимания представление о лич-
ности Б.Д. Грекова, которым делился с читате-
1ями академик Н.М. Дружинин: «Мягкий и
добрый по натуре, Борис Дмитриевич по своим
дарованиям и наклонностям был создан для
:покойного и сосредоточенного труда ученого.
Правдивое и глубокое воссоздание прошлого
5ыло его жизненным призванием; ему были
1ужды мания честолюбия и тем более служеб-
-1ЫЙ карьеризм. Он любил жизнь и людей, до-
южил связями с близкими друзьями и знако-
выми и, что особенно проявлялось в его выска-
зываниях и действиях, искренно и горячо любил
:вою родину и ее народ. Не формально, а по
внутреннему влечению он интересовался жиз-
1ью трудящихся масс и их историческими дос-
тижениями, высоко ценил русскую культуру и
тремился сберечь и использовать духовные за-
юевания предшествующих поколений. Он ясно
:ознавал, что живет в эпоху великого перелома,
:оторая требует от каждого активных действий
i возлагает на ученых определенные, иногда
>чень трудные обязанности. Воспитанный в
[увстве морального долга, Греков стремился от-
етить на эти требования и выполнить возлага-
мые на него обязанности, как гражданин, как
•бщественный деятель, иногда жертвуя своими
ручными планами, порой сложившимися при-
ычками и даже взглядами»5.
А вот впечатление другого высочайшего ав-
оритета в отечественной науке. Вспоминая о
Грекове ленинградской поры, Д.С. Лихачев пи-
шет: «Греков производил на меня тогда очень
сильное впечатление своей манерой держаться,
своим неизменным спокойствием, ровным от-
ношением ко всем. Он никогда ни о ком не от-
зывался плохо. Об ошибках в работах других
ученых он говорил с искренним огорчением.
Мне кажется, что эта «социальность» личности
Грекова сыграла немалую роль в том, что он
смог стать во главе нашей исторической науки»0.
К этим глубоким наблюдениям позволю
себе добавить, что общение с Борисом Дмит-
риевичем убеждало в том, что в основе цельно-
сти натуры и образа ученого — в высшей сте-
пени уважительное отношение к делу, которым
он занимался всю жизнь, лишенное даже в ме-
лочах какой-либо тени пренебрежения, науч-
но выработанное убеждение в огромном значе-
нии истории как науки. Отношение, которое
оказывало колоссальное воспитательное воз-
действие па всех, с кем он общался. Это явле-
ние можно назвать магией профессионализма.
Для исторической науки, просто для судеб
многих людей, в ней работающих, было вели-
чайшим благом, что именно такой человек ока-
зался на ключевых постах в тяжелейшее время
с середины 30-х до начала 50-х годов. Пример
Б.Д. Грекова показывает объективное значение
человеческих ценностей в жизни общества. Те
достоинства, которые Д.С. Лихачев определил
как «социальность» личности Грекова, вкупе с
высочайшим профессионализмом, достоинства,
не поддающиеся девальвации, и обусловили его
внешне блестящую карьеру не только ученого,
но и организатора науки, в последнем качестве
начавшуюся для него всерьез после 1934 г., ког-
да Борис Дмитриевич был избран членом-кор-
респондентом АН СССР (а в 1935 г. — уже и
действительным членом)7. Избран научным со-
обществом в тот тяжелейший для науки момент,
когда в результате разгрома 1929-1930 гг., учи-
ненного по отношению к академической науке
вообше и изучению истории в частности неве-
жественными властями («академическое дело»,
или «дело» академика С.Ф. Платонова), уцеле-
ли единицы из старой профессуры.
Еще более 20 лет назад, в 1972 г., когда на-
учная общественность отмечала 90-летие со дня
рождения Грекова, прозвучала мысль о необхо-
димости создать о нем книгу*. Когда такая кни-
га будет написана, в ней, по-видимому, будет
сказано и о месте Грекова в развитии историчес-
кой науки, и о Грекове как историке крестьян-
208

Б.Д. Греков
ства, историке Древней Руси, славянства вооб-
ще, Грекове — археографе, историографе, попу-
ляризаторе наконец. Организатор науки и госу-
дарственный и общественный деятель начиная
по крайней мере с 1925 г. и до конца дней9 (упот-
ребляю эту надоевшую фразеологию сознатель-
но — Греков верил в пользу того, что он делает,
как верят, надо надеяться, в положительный за-
ряд того, что они вершат, лучшие из обществен-
ных деятелей — наших современников) — все
эти стороны его многообразных трудов заслу-
живают особого описания.
Однако, прежде всего, всегда привлекатель-
на загадка формирования личности ученого.
Каковы те условия и закономерности, которые
способствуют складыванию ее «священной сущ-
ности»? Что сопутствовало ее становлению, как
оно происходило? Каков заряд и багаж тех мо-
ральных, нравственных, культурных человечес-
ких качеств (все то, что в наше время пытаются
объять понятием «ментальность»), та шкала
ценностей, которая была вынесена ученым из
предшествующей эпохи, сохранена и положена
им в основу своей собственной научной школы?
Не сомневаюсь, что внимательный исследо-
ватель жизни и творчества Б.Д. Грекова найдет
поводы, чтобы предъявить ему, как и любому
ученому и человеку, счет за какие-то поступки
или, скорее, за несовершение оных, счет за нео-
правданные с сегодняшней точки зрения ком-
промиссы или, наоборот, за неумение найти
оные: «Мы жили, и все человеческое было при
нас», справедливо отметил недавно 10. Наги-
бин, говоря о хорошей литературе 30-х годов10.
Но поскольку наша причудливая и жесткая ис-
тория оставляет нам не так уж много фигур, на
общие оценки которых не в силах повлиять
даже неблагодарная память потомков, особен-
но ценно попытаться представить себе, что же
питает истоки таких судеб. В данном случае у
нас есть возможность для такой попытки".
Родился Борис Дмитриевич 21 апреля 1882 г.
в г. Миргороде12, в семье мелкого чиновника,
служившего по почтовому ведомству — началь-
ником телеграфа (позже он был переведен сна-
чала в г. Холм, а потом в г. Грубешов Люблинс-
кой губ.). Борис был первым ребенком и един-
ственным сыном у родителей, вслед за ним по-
явились три дочери (Александра, Елена и Поли-
на). Мать, работавшая в библиотеке, умерла в
1894 г., когда будущему историку было около 12
лет. Она осталась в его памяти вечной тружени-
цей, перегруженной обязательствами по отно-
шению к семье и требовательному мужу, что
рано подкосило ее силы13. Сначала мальчика от-
дали учиться в прогимназию г. Холма, потом —
г. Грубешова. Юному Грекову рано пришлось
начать подрабатывать уроками, но в памяти, как
водится, ярче запечатлелось приятное — азарт-
ная рыбная ловля в р. Гучве, костры, которые
они с товарищами жгли там по вечерам, состя-
зания по ловле раков, большим специалистом в
которой Борис Дмитриевич себя продолжал
считать всю жизнь. Он очень хорошо разбирал-
ся в породах рыб, к рыбной ловле его тянуло
всегда, это превратилось как бы в форму ухода
в прошлое, в котором «светская жизнь» на бе-
регу реки всегда оставалась символом счастли-
вых воспоминаний детства14.
Мы почти ничего не знаем о преподавате-
лях гимназии, в которой учился юный Греков,
но об умонастроениях и стремлениях окружав-
шей его молодежи, старших его товарищей, с
которыми он тесно общался, живя в гимнази-
ческих общежитиях-интернатах г. Холма и г.
Грубешова, свидетельствуют документы.
Благодаря усилиям московской охранки ле-
том 1900 г. в Департамент полиции в Петербург
поступили известия о переписке окончившего
курс холмской гимназии студента-медика Мос-
ковского университета Игоря Александровича
Будиловича с учившимся в то время в г. Грубе-
шове гимназистом Б.Д. Грековым. Письма И.А.
Будиловича были перлюстрированы и содер-
жание их дошло до нас15.
Какие же вопросы обсуждали между собой
в письмах принимавший активное участие в де-
ятельности московской студенческой организа-
ции И.А. Будилович (в донесении из Департа-
мента полиции к начальнику московской охран-
ки СВ. Зубатову названный членом Исполни-
тельного комитета Московской объединенной
студенческой организации — объединенных
землячеств) и восемнадцатилетний Греков?
Судя по письмам Будиловича, главный вопрос:
«Как жить, как устроиться личностью в обще-
стве?», «Как жить, чтобы совершить благо?», а
ответ на него: «Нельзя, мне кажется, найти бо-
лее благодарной жизненной задачи, как глаго-
лом жечь сердца людей в том смысле, что поды-
мать силу «высоких чувств, укреплять ум, в по-
знаниях твердый», и объединять такую вообще
«приподнятую» жизнь в единстве, сосредото-
ченности и напряженности деятельности», «бо-
роться с дебрями мракобесия», дорожить «бла-
гом народа». Автор писем намечал для себя ши-
209

Б.Д. Греков
рокую программу самоусовершенствования
(окончить филологический и медицинский фа-
культеты, выучить четыре иностранных языка),
с тем чтобы с пользой для дела принять участие
в социально-демократическом движении16.
Из депеши Департамента полиции Петер-
бурга начальнику Люблинского губернского
жандармского управления следует, что «прожи-
вающий в г. Грубешове Борис Дмитриевич Гре-
ков, по-видимому, воспитанник местной про-
гимназии, предполагает организовать, а может
быть и успел уже организовать, среди своих то-
варищей тайный кружок с библиотекой неле-
гальных книг, периодическими взносами учас-
тников кружка на приобретение таковых и из-
данием гектографированного журнала, про-
грамму коего после перехода в Холм предпола-
гается расширить при большем количестве со-
трудников. В настоящее время Греков намере-
вается возбудить ходатайство о назначении его
дежурным по ученической квартире, дабы та-
ким образом накопить побольше денег на при-
обретение запрещенных и тенденциозных изда-
ний». Их он предполагает выписывать при по-
средстве Игоря Будиловича, «по-видимому,
пользующегося влиянием на Грекова»17. Сведе-
ния о намерениях Грекова почерпнуты, очевид-
но, из его писем Будиловичу. Никаких данных
о их реализации у нас нет. Соответственно реко-
мендации из Петербурга на «деятельность» Гре-
кова было «Обращено внимание»: он должен
был покинуть г. Грубешов, когда до получения
аттестата зрелости оставался всего год. Терять
годы учения больше было нельзя. Греков едет
в г. Радом и, твердо решив идти по пути полу-
чения полноценного образования, подает заяв-
ление о приеме в последний класс местной гим-
назии. Директор гимназии в Радоме встретил
его холодно, настороженно, заявив, что может
принять его только при наличии свидетельства
об отличной успеваемости. Момент, как вспо-
минал потом историк, был решающий — под уг-
розой оказывалась сама возможность получить
аттестат зрелости. Но поскольку именно такое
свидетельство с пятерками он положил на стол
перед директором, тот оказался пленником сво-
их слов и вынужден был его принять|к. Испыты-
вая, по-видимому, неудобство за свой нелюбез-
ный прием, оказанный не угодившему властям
юноше, директор впоследствии счел нужным
специально подойти в церкви к ученику после-
днего класса Грекову и похвалить за выполнен-
ное им отличное литературное сочинение19.
Для выпускника радомской гимназии,
имевшего уже печальные контакты с властями,
логично было отправиться для продолжения
образования не в столичные, а в Варшавский
университет20, что Борис Дмитриевич и осуще-
ствил в 1901 г.
Пребывание Грекова в Варшавском универ-
ситете (1901 -1905) совпало со временем препо-
давания там выдающегося исследователя и пе-
дагога, историка-медиевиста Дмитрия Моисе-
евича Петрушевского (1863-1942), окончивше-
го Киевский университет в 1886 г. Ученик И.В.
Лучицкого по Киевскому университету и П.Г.
Виноградова по Московскому (в семинаре ко-
торого в 1881/82 уч.г. он занимался вместе с
П.Н. Милюковым21) в начале столетия, когда
судьба свела Бориса Дмитриевича с этим чело-
веком, он был уже маститым профессором и
любимым учениками наставником студенче-
ства. Непререкаемым авторитетом, человеком,
чья профессиональная и дружеская поддержка,
оптимизм и душевная стойкость вдохновляли
и служили примером, Д.М. Петрушевский ос-
тался для Грекова на всю жизнь.
В 1906 г. Петрушевский переехал в Москву,
где стал профессором кафедры всеобщей исто-
рии Московского университета. Будучи до рево-
люции человеком очень левым по своим убеж-
дениям и принципиальным в своих поступках,
Д.М. Петрушевский в 1911г. в связи с извест-
ным скандалом оказался в числе профессоров,
покинувших университет в знак протеста про-
тив реакционной политики министра просве-
щения Л.А. Кассо. После 1917 г. он вернулся в
университет. В 20-е годы был директором РА-
НИОН, в 1929 г. избран в академики. В конце
20-х годов Петрушевский отказался преподавать
в Институте красной профессуры (ИКП), ска-
зав, что до революции не работал в привилеги-
рованных учреждениях и теперь не будет22.
Благодаря Петрушевскому и по его реко-
мендации Греков ознакомился в студенческие
годы с трудами Карла Маркса. В доме Дмитрия
Моисеевича, который по профессорской тра-
диции был открыт для близких учеников, он
познакомился и подружился с еще одним та-
лантливым учеником Петрушевского — буду-
щим историком и академиком Е.А. Косминс-
ким. Складыванию дружеских отношений не
помешала разница в возрасте: Косминский,
сын директора гимназии в Варшаве, был моло-
же на четыре года. В студенческие годы они
много времени проводили вместе. Теплые от-
210

Б.Д. Греков
ношения с Е.А. Косминским (ум. в 1959 г.) Б.Д.
Греков пронес через всю жизнь. Сохранилась
фотография студенческих времен, на которой
запечатлены они оба на пикнике в небольшом
местечке под Варшавой с шутливой надписью:
«Кто бы нам поднес, а мы бы выпили». Одна-
ко на молодые забавы времени оставалось не
так уж много — Грекову приходилось система-
тически давать частные уроки. В русле научных
интересов своего руководителя Ъ.Д. Греков за-
нимался во время учебы в университете восста-
нием Уота Тайлера и «Салической правдой».
О том, какое значение имело для формиро-
вания ученого и человека общение с таким
учителем, как Д.М. Петрушевский, свидетель-
ствуют сохранившиеся в архиве Петрушевско-
го письма Б.Д. Грекова к нему. Всего более 48
писем, приходящиеся на 1905-1940 гг.23. Хроно-
логия этих писем такова: 1905 г. — 1; 1909 — 1;
1910-2; 1912- 1; 1914- 3; 1915- 1; 1916-
5; 1917—2; 1925— 1, 1926- 1, все остальные
были написаны в 1933-1940 гг. Судя по харак-
теру переписки, она, по-видимому, была более
интенсивной как в начале ее, так и в 30-х го-
дах, а на промежутки между письмами прихо-
дится максимально доступное, более или менее
систематическое личное общение. Не исклю-
чено, что адресат сохранил далеко не все пись-
ма Грекова, впрочем, остается быть ему благо-
дарными за то, что в тех условиях он счел воз-
можным сохранить хоть эти. Для темы настоя-
щей статьи наибольший интерес представляют
письма 1905-1925 гг. Именно они носят наибо-
лее личный характер и позволяют заглянуть в
суть отношений учителя и ученика. Чтобы мак-
симально объективно оценить степень откро-
венности этих писем, следует отметить, что,
хотя для Б.Д. Грекова до конца его дней остал-
ся тайной тот факт, что его переписка с И.А.
Будиловичем в 1900 г. была властями перлюс-
трирована24, однако никаких иллюзий насчет
обычности и заурядности такой практики в
царской России, у русской интеллигенции не
было (не говоря уже о последующей эпохе).
Этим, по-видимому, и объясняется в значи-
тельной степени сдержанность высказываний
в письмах на политические темы, однако тем
ценнее сами эти умолчания и отдельные про-
рывавшиеся на страницы писем замечания,
свидетельствующие об умонастроениях автора.
Начало переписки относится к осени бурно-
го 1905 г. Борис Дмитриевич, после четырех лет
учебы в Варшавском университете, с рекомен-
дациями Дмитрия Моисеевича Петрушевского
приехал в Московский университет к профессо-
ру Матвею Кузьмичу Любавскому25 для дальней-
шей учебы и подготовки к магистерскому экза-
мену. По-видимому, Любавский перепоручил
Грекова заботам другого ученика В.О. Ключев-
ского, в то время приват-доцента Московского
университета (с 1903 г.) — Александра Алексан-
дровича Кизеветтера. В те годы сорокалетний
А.А. Кизеветтер вел активную политическую
жизнь: в 1904 г. он вступил в «Союз освобожде-
ния» и в 1905 г. был избран членом ЦК консти-
туционно-демократической партии (кадетов),
сотрудничал в кадетских изданиях: газете «Рус-
ские ведомости» и журнале «Русская мысль»26.
В первом своем письме к учителю, датиро-
ванном 6 октября 1905 г., Греков сообщает: «Не
писал Вам до тех пор, пока не удалось побывать
у Кизеветтера. Позавчера я у него был27, узнал
все, что касается меня и моих намерений... для
меня тут все ново». Борис Дмитриевич был при-
нят очень радушно. «Александр Александрович
Кизеветтер произвел на меня очень хорошее
впечатление, обещал составить мне программу
для занятий по русской истории, обещал свое
содействие, внушил к себе полное доверие, ува-
жение и любовь. Спрашивал он про Вас, про
Варшаву — я давал возможно точные ответы»28.
Из этой юношески непосредственной характе-
ристики состоявшегося разговора видно, какое
большое значение придавал Греков стилю и ма-
нере общения, насколько чутко реагировал на
тон и заинтересованность собеседника. Эта
мысль развита в письме и по отношению ко всей
московской профессуре: «Отношение к студен-
там профессоров (я имел случай заметить) на-
поминает Ваше отношение к нам — та же про-
стота, серьезность и участие». Вопросы А.А. Ки-
зеветтера о Варшаве касались, по-видимому, об-
щеполитических, а не научных сюжетов, так как
непосредственно далее Греков пишет: «Вижу,
что попал в совершенно новую для меня обста-
новку: студенты, их интересы — все сильно раз-
нится от общей массы варшавского студенче-
ства». «Рад искренно, что оказался в сердце Рос-
сии и что могу чувствовать биение этого серд-
ца. Бьется оно что-то неровно... да и ожидать
другого было бы трудно, раз весь организм не-
здоров. Сегодня объявление от Центрального
Комитета студентов висит о забастовке впредь
до освобождения арестованных во время похо-
рон С.Н. Трубецкого»29. Интересы самого Гре-
кова в этой тревожной обстановке оказывают-
211

Б.Д. Греков
ся направленными на учебу. «Во всяком слу-
чае, — пишет он далее, — если даже закроют
университет, буду заниматься в Румянцевской
библиотеке и время использую: в Варшаве о та-
ких удобствах и говорить нечего. Сочинение
свое по Lex Salica я уже переписал, осталось
только внизу под страницами дописать тексты
латинские. Но если не допишу Lex Salica, то
пришлю работу без дописки, так как большин-
ство текстов все-таки у меня есть»30. Мнение
Д.М. Петрушевского о его самых первых учени-
ческих научных работах и трудах зрелого иссле-
дователя всегда оставалось для Бориса Дмитри-
евича главным мерилом успеха. 18 декабря
1914 г., после защиты Грековым магистерской
диссертации (зашита состоялась? декабря в Пе-
тербургском университете), в ответ на поздрави-
тельное письмо, присланное ему учителем (Д.М.
Пструшевский присутствовал на диспуте, но
сразу же уехал в Москву), Борис Дмитриевич
пишет: «Хотел под впечатлением этого письма
увидеть Вас, сказать Вам, что если есть в моем
труде признаки школы, то этим я обязан исклю-
чительно Вам, никому другому. Хотелось побыть
с Вами еще несколько часов именно тогда, ког-
да я еще не успел привыкнуть к своему новому
званию и когда я еще весь проникнут торже-
ственной обстановкой диспута... Пишу Вам, так
как думаю сейчас о Вас, вспоминаю первые
встречи, первые работы и пр. и пр.
Один из моих товарищей по гимназии, сту-
дент Варшавского университета Тарас Гофман,
был в числе других студентов вместе с Вами в
экскурсии в Вильяновке. Я не ездил тогда с
Вами. Он потом мне передавал, что Вы хоро-
шо отозвались о моем первом реферате, и я
тогда же ободренный, решил работать во что
бы то ни стало с некоторой верой в возмож-
ность успеха». Борис Дмитриевич десятилети-
ями, всю жизнь хранил в памяти проявления
доброго отношения учителя, он вспоминает в
том же письме: «Потом Москва, напутствие
меня к^Любавскому и крах моих надежд...31.
Помню, как тяжело мне было возвращаться к
Вам с разбитыми мечтами, и опять Ваше бод-
рое слово, поддерживавшее во мне падающий
дух. И самый процесс работы, и настойчивость,
с которой шел я к осуществлению своих науч-
ных задач, так или иначе были связаны с Вами.
Ваша внимательность ко мне не только ободря-
ла, но и обязывала и обязывает: отзыв о бобы-
лях, переданный Вами Косминскому32, письмо,
написанное после диспута — это живые доку-
менты, этапы моей научной жизни. Я не гово-
рю сейчас о том согревающем чувстве, которое
я видел у Вас по отношению к себе так часто»33.
В процессе подготовки магистерской диссерта-
ции, темой которой явился Новгородский дом
св. Софии34, в 1912 г. Борис Дмитриевич писал:
«Жду с нетерпением момента, когда я смогу
принести свой труд Вам, и боюсь, как бы он не
был ниже моего звания Вашего ученика»33.
Борис Дмитиревич делился с Д.М. Петру-
шевским не только исследовательскими плана-
ми (особенно много места в их переписке за-
нимал именно Новгородский дом св. Софии),
но и экзаменационными. Осенью и зимой
1909/10 уч. г. молодой ученый готовился сда-
вать магистерский экзамен по средневековой
истории на историко-филологическом факуль-
тете Петербургского университета профессору
Ивану Михайловичу Гревсу3(\ В письме от 3 ок-
тября 1909 г. Греков сообщает о благополучной
сдаче второго экзамена и о договоренности с
И.М. Гревсом о третьем. К процессу приобре-
тения знаний во время подготовки к экзаменам
и Д.М. Петрушевский, и Б.Д. Греков относи-
лись очень серьезно. «Мои вопросы, — пишет
Борис Дмитриевич, — след.: I) Lex Salica (об-
щественный и социально-экономический
строй франков); 2) разложение Зап.Римской
империи; 3) средневековое поместье (матери-
ковое). Пособия он (И.М. Гревс. — Н.Г.) позво-
лил мне подобрать самому. Центр тяжести бу-
дет лежать в первом вопросе. Придется и исто-
рию самого текста рассмотреть. Вот таковы мои
дела, вернее дело, так как все мое существова-
ние вертится около этого центра: хочется дос-
тигнуть в научном смысле чего-нибудь — ина-
че и жить не стоит», —и добавляет: «В Вашей
аудитории нашел я и идеал теперешний свой,
к которому стремлюсь, и средства к его дости-
жению. Преданный Вам всей душой Б. Гре-
ков»37. Через четыре месяца в письме от 26 ян-
варя 1910 г. Греков сообщает Петрушевскому
уже о результатах своих трудов по подготовке
к сдаче этого экзамена: «А сейчас у меня... ка-
мень на сердце — предстоит «суд», И.М. Гревс
будет допрашивать меня по средней истории.
Страшно! Много материала, много висящих
(дял меня) в воздухе положений, которые без
знания документов нельзя разрешить. Боюсь,
как бы ни наговорить глупостей». Знакомство
с новой для него литературой (попутно Греков
благодарит Петрушевского за заботливое ука-
зание литературы по средним векам) разруши-
212

Б.Д. Греков
ло некоторые привычные взгляды молодого
ученого, а недостаток времени «для своей ра-
боты» и физическая усталость из-за перегру-
женности заставляют его беспокоиться за ис-
ход экзамена. Уповая на то, что в следующем
году удастся выкроить больше времени для
личных научных занятий, Греков пишет: «На
этот счет у меня есть некоторые виды, о кото-
рых я распространяться пока нерешаюсь: мно-
го было у меня в жизни неожиданностей, и я
научился теперь с большим недоверием и ос-
торожностью смотреть вперед»™.
Основное время было занято преподава-
тельской работой. Приват-доцент Петербургс-
кого университета преподавал в это время ис-
торию в старших классах петербургского Ком-
мерческого училища. Позже он рассматривал
это преподавание как начало своей служебной
карьеры. Тут между прочим произошла его
встреча с М.Н. Тихомировым, впоследствии
также известным историком и академиком, со-
хранившим на всю жизнь чувства уважения,
любви и признательности к своему учителю.
«Из всех моих учителей самым дорогим для
меня был Борис Дмитриевич Греков. Он заме-
тил мой интерес к истории и однажды даже при-
гласил меня к себе домой. Я запомнил это его
посещение навсегда», — писал впоследствии
М.Н. Тихомиров в своих воспоминаниях. Это
приглашение, в котором Греков следовал тради-
циям своего учителя Петрушевского (кстати,
состоялось оно как раз в период сдачи Грековым
описанных выше магистерских экзаменов, ко-
торые он завершил в 1910 г. и о которых и рас-
сказывал Тихомирову), справедливо оценено
биографом М.Н. Тихомирова— Е.В. Чистяко-
вой, которая прокомментировала его так: «В
этом факте проявились не только душевность
учителя, понявшего одиночество мальчика
(М.Н. Тихомиров был в этом учебном заведении
пансионером, семья его оставалась в Москве. —
Я./1.), но и его демократизм, а также внимание
к любознательному и способному ученику»39.
Собственное отношение Бориса Дмитрие-
вича к преподавательской деятельности обна-
руживается в письме Петрушевскому от 3 ок-
тября 1909 г. «Кроме экзамена, который у меня
прошел благополучно, — пишет Греков, — я
еще имею другую радость, которой не поде-
литься с Вами первым просто не могу. Вчера
узнал от своих знакомых, а сегодня от самого
И.М. Гревса, что С.Ф. Платонов в факультете
ист.-фил. Высших женских курсов предложил
меня в качестве руководителя практических за-
нятий по русской истории. Известие это тем
более меня поразило, что я не только никого об
этом не просил, но и мечтал только про себя,
да и то как о будущей (в след. году) перспек-
тиве.
Гревс спрашивал, не имею ли я чего-нибудь
в принципе против. Вопрос, конечно, лишний,
так как я считаю такую работу для себя не толь-
ко полезной и интересной, но и большой чес-
тью»4". В письме от 26 января 1910 г. Греков
спешит сообщить учителю: «Все ждал я начала
своих занятий на В[ысших| ж[енских] курсах,
чтобы поделитья с Вами своими впечатления-
ми. Министр долго (баллотировку на факуль-
тете Греков прошел еще в октябре 1909 г. —
И.Г.) не утверждал (только в декабре утвердил),
потом праздники начались, только 23.1. пер-
вый раз я беседовал со «своими» курсистками.
Сегодня уже (2-ой раз) разбирали они темы, а
мне пришлось давать соответствующие объяс-
нения и указывать литератуту. Остановились на
двух крупных вопросах (две группы у меня
вследствие этого оказались — всего около 50
человек наберется, пожалуй) — Русская прав-
да и областная реформа Петра Великого (соб-
ственно— процесс реформы). Эти два вопро-
са разбиты на 18-20 мелких тем, из которых к
каждой готовиться будет по 2, по 3 курсистки.
Лично мне больше нравится Русская Прав-
да, в чем я, кажется, успел найти сочувствие
курсисток (большинство, по-видимому, на Р.П.
замкнутся).
Цель этого семинара (у меня оказался не
просеминарий, а настоящий семинар) — изуче-
ние памятника и умение извлечь из него то, что
требуется для каждой темы. Только! Я предуп-
редил слушательниц, чтобы они не гнались за
полнотой воспроизведения институтов и явле-
ний эпохи Русской Правды, но чтобы они пол-
ностью представили все то, что заключает в
себе только данный памятник.
Большое искушение у меня предпринять
когда-нибудь работу, параллельную по Lex Salica
и Русской Правде. Получилось бы много инте-
ресного... Только боюсь, что во-первых, мне не
доверят такую ответственную работу, во-вторых,
мало найдется желающих среди курсисток.
Если выяснится, что мои опасения неосно-
вательны, поработаю летом над этим материа-
лом и со следующего года приступлю к делу»41.
Это письмо обнаруживает не только, сколь вы-
соко ценил Борис Дмитриевич педагогическую
213

Б.Д. Греков
деятельность, возможность общения со студен-
чеством, но и сколь профессионально строги-
ми и выверенными были те начатки навыков
работы с источниками, которые получали его
слушательницы, а также насколько неразрыв-
ны были собственные научные интересы Гре-
кова и его преподавательская практика. Имен-
но такой подход и сулит в будущем создание
научной школы.
Однако педагогическая работа (в том чис-
ле и частные уроки), зарабатывание денег ос-
тавляли совсем мало времени для занятий на-
укой. В письме от 20 мая 1910 г. Греков обраща-
ется к учителю за советом «в тяжелую минуту
жизни, став на перепутье». Подводя итог сде-
ланному, он пишет: «За этот год я успел собрать
жатву посевов предыдущих годов, т.е. закончил
экзамены, прочел вступительную (кажется,
пробную) лекцию и получил право называться
приват-доцентом СПб-ого университета, всту-
пил in respublica liiterarum (по Вашему выраже-
нию), остается писать диссертацию на тему
«Дом св.Софии» (по истории русского церков-
ного землевладения). Узнал, что хотят меня на
след. год пригласить в Педагог, академию вес-
ти практ. занятия по русской истории, м.б. че-
рез год и в самом университете буду вести за-
нятия (это только мое предположение). Кажет-
ся все хорошо. Но... Чтобы справиться со всей
работой, мне необходимо для зарабатывания
150 руб. в месяц (100 уже мало, так как нужно
помогать безнадежно хворающей сестре: она
живет в Ялте42), нужно 4 дня в неделю бегать по
урокам и только два оставлять для диссерта-
ции». В этих условиях появляется искушение —
получить от Министерства стипендию в 1500
руб. в год, оставить все уроки, кроме Высших
женских курсов и 5 дней в неделю посвящать
диссертации. Все это дается ценой оставления
в 1911/12 году Петербурга и прикомандирова-
ния в Варшаву, где придется жить шесть меся-
цев в году. Ехать в Варшавский университет,
попадать в знакомую уже среду Борису Дмит-
риевичу не хочется: «Правда, могу приезжать
всегда сюда, но все уже будет не то...». При
этом «политические соображения отпадают, —
пишет Греков, — остаются клуьтурные: до боли
жаль оставлять Петербург». Говорил с Лаппо-
Данилевским и с Платоновым, которые сове-
товали воспользоваться стипендией, но с ого-
ворками, «а сам я положительно запутался.
Хочу работать, хочу заняться делом своим, чув-
ствую, как иногда (и часто даже) не хватает
моих физических сил, но хочу сохранить и
нравственные привязанности, верность соблю-
сти Петербургу, курсам»43.
1912 и 1913 гг. прошли целиком под знаком
работы над диссертацией. «Работаю я много и
для тела и для души: последняя живет Софийс-
ким Новгородским Домом, предполагаемой
диссертацией, — пишет Борис Дмитриевич 2
ноября 1912 г. — Надеюсь к весне придать ей бо-
лее менее законченный вид и, если только не
помешают, летом начинать печатать. Материа-
лов собрал много — хватило бы меня только
справиться с ними: обидно будет не за себя, а за
самый «Дом», который стоит того, чтобы при-
дать ему стройный и строгий вид. Соблазни-
тельная тема! Размеры землевладения, карта,
поместная система, администрация и процесс
втягивания в свое владение соседей — обеднев-
ших монастырей — у меня уже готовы. Самый
важный и ответственный отдел — собственное
хозяйство Софийского Дома — предстоит разра-
ботать в течение этой зимы... Хотелось бы вы-
полнить свою задачу добросовестно»44.
После того, как книга «Новгородский Дом
святой Софии» (ч.1) была опубликована в
1914 г. и защищена как магистерская диссерта-
ция, Борис Дмитриевич сразу же переключает-
ся на другую работу — осмотр архива Тихвин-
ского монастыря. Праздничное настроение
быстро уступает место рабочему. В письме Пет-
рушевскому от 28 декабря Греков тепло вспо-
минает о друзьях, отметивших вместе с ним его
успешную защиту: «Потом был у меня ужин,
один и другой (Русская история была у меня в
гостях и товарищи по Коммерческому учили-
щу, так трогательно отметившие свое участие в
моей радости). Сейчас уже суета прошла. Зав-
тра ехать в Тихвинский монастырь. Хочу пора-
ботать над Тихвинским посадом... Пробуду в
Тихвине до 10-го января».
Из этого же письма узнаем, что будущее
ученого все еще неопределенно. Постоянного
места работы на университетской кафедре пока
нет. Намечается как будто выезд в Казань. «В
Казани дело двигается, — пишет Греков, —
С.Ф. Платонов от декана Казанского универ-
ситета получил официальный запрос о канди-
дате. Я тоже отвечаю сегодня согласием. На
днях отправлю свои печатные работы»45.
Летом 1915 г. 33-х летний Греков, по-види-
мому, впервые, смог разрешить себе летний от-
дых в Крыму. (Письмо Петрушевскому в Мос-
кву от 11 июня имеет обратный адрес: Алушта.
214

Б.Д. Греков
Профессорский уголок. Дача Магденко46). «Я
греюсь сейчас на солнце, купаюсь в море, но
чувствую, что юг не совсем создан для меня:
два раза были приливы крови к голове от не-
умелого пользования солнцем. Нельзя здесь
жить так же беззаботно, как где-нибудь под
Москвой, а я сначала этого не знал». На отды-
хе Греков продолжает работать— пишет «Ма-
ленькое исследование» по источникам, выве-
зенным из Тихвинского монастыря «Посад
Тихвинского Большого монастыря в XVI-
XVII вв.». Сам автор считает его поверхност-
ным (писал без пособий и возможности сделать
справки), Но считает, что для журнала Новго-
родского церковного археологического обще-
ства оно годится, «хотя это и не оправдание для
автора»47. Планы написать еще что-либо для
«Русской мысли» автор откладывает: «Нужно
пожить растительной жизнью, чтобы зимой не
было никаких поводов отлынивать от задач и
программ, уже намеченных. Я ведь самым ре-
шительным образом расчищаю себе несколько
дней в неделю, чтобы иметь возможность про-
должить свой Софийский дом. Хочется закон-
чить его и не затягивать надолго»48. Однако
жизнь распорядилась иначе. Грянувшие бур-
ные события отодвинули осуществление иссле-
довательских планов ученого на 20-е годы. Ра-
бота затянулась на десятилетие и была завер-
шена и увидела свет только в 1926-1927 гг.49
Б.Д. Греков делится с Петрушевским свои-
ми впечатлениями от научных диспутов. Так,
описывая состоявшуюся в 1915 г. магистерскую
защиту О.А. Добиаш-Рождественской (первой
в России женщины-магистра, медиевиста и па-
леографа)50, Греков выделяет как «знаменатель-
ную» фразу И.М. Гревса, с которой он начал
свою речь на диспуте: «Ваша работа честная»,
желая этим сказать, что бывают работы, «не со-
всем удовлетворяющие этому требованию»51. В
письме от 29 марта 1916 г. упомянут диспут, в
котором столкнулись подходы к научному ме-
тоду И.М. Гревса и его ученика Л.П. Карсави-
на5. При этом Греков неизменно оказывается
сторонником строго научного подхода к источ-
никам: «Есть о чем поговорить с Вами после
«диспута», — пишет Греков, — он был очень
интересен. Общий итог— победа (победа по-
тому], что И.М. Гревс не обладает в достаточ-
ной мере теми качествами, которыми избыто-
чествует Карсавин) новых форм научного твор-
чества над старой традицией. Уходя с диспута,
неопытный человек мог бы действительно вы-
нести впечатление, что изучение фактов уже
больше не нужно, «накалывание их на булав-
ки» достойно осмеяния, «нажим» на факты не-
обходим и пр. и пр.
Иван Михайлович (Гревс. — Н.Г.) был
слишком мягок. Выступление Ольги Антонов-
ны (Добиаш-Рождественской. — Н.Г.) на за-
щиту научного метода казалось особенно необ-
ходимым и удачным»53.
Письма 1915 и 1916 гг. написаны в разгар
Первой мировой войны, однако на их страницах
сохранились лишь глухие ее отголоски. Так, в
письме из Крыма Греков спрашивает: «Как Вам
живется? Очень холодно везде — такие сведения
приходится читать в письмах, присылаемых из
разных полос нашего отечества»54. В марте 1916 г.
Греков пишет о затеянном им 30 марта благотво-
рительном концерте на Бестужевских курсах55.
Примерно в этом время (с 1916 г.) Борису Дмит-
риевичу пришлось принять на себя и админист-
ративные функции на факультете, которые с са-
мого начала очень тяготили его (в дальнейшем он
будет выражать свою нелюбовь к административ-
ной работе неоднократно). «Инспекторство тер-
зает меня», — пишет он в марте 1916 г., а 7 мая се-
тует, что из-за нерешенных служебных дел не по-
падает к живущему в это время в Лесном под
Петроградом Петрушевскому: «Хочется повидать
Вас и рассказать многое, что происходило за пос-
леднее время у меня. Хочется продезинфициро-
вать свою душу, что бывает со мною всегда, ког-
да я побываю у Вас: уезжаю из Лесного всегда с
запасом новых сил, с верой в свою работу и по-
том долго вспоминаю Вас, когда приходится мне
бывать среди людей, с которыми приходится
сталкиваться»56.
Осень 1916 г. внесла коренную перемену в
судьбу Бориса Дмитриевича. В Перми открыл-
ся филиал Петроградского университета, на
историко-филологический факультет которого
он был откомандирован. Из письма от 19 ок-
тября 1916 г. узнаем, что спустя почти месяц
после приезда туда у Грекова нет квартиры и
«трудно пристроиться, чтобы сесть и напи-
сать... Скоро, впрочем, конец моим мытар-
ствам, и у меня будет и свой стол и свой стул.
Я смогу заниматься». Требования к быту мини-
мальны, плохо другое: «Университет открыли.
Только действует он вяло. Книг нет. Помеще-
ние плохо приспособлено. Если бы книги —
было бы очень хорошо... война причина, все
объясняющая», — сокрушается далее Борис
Дмитриевич. «Работаю научно очень мало».
215

Б.Д. Греков
Собственные книги, высланные из Петрогра-
да 18 сентября, еще не получены, «готовлюсь
к лекциям по своим собственным запискам.
Просеминарскую работу еще не начинаю.
Свою собственную работу тоже». Все это дей-
ствует угнетающе, утешает, как это часто быва-
ло, музыка: «Играю немножко. Тут оказалось
несколько музыкантов тоже, и мы уже один ве-
чер проиграли трио. Это самолучшее в Пер-
ми». Далее следует описание города: «Улицы
пермские очень похожи на улицы Лесного, на
которые я показывал Вам во время гуляния.
Мощенные улицы не все. Мощенные очень
грязны, только мороз и снег уничтожают эту
грязь. Что тут действительно хорошо — это еда.
Недорого и много (т.е. сравнительно недорого:
за 1 р. 20 к. обед из 4-х блюд, зато фунт мяса 2
рубля, четверть молока 1 р. 50 к.)»57. После
Петрограда, оскудевшего продуктами к осени
1916г., это сулило большие облегчения. Одна-
ко основной вопрос им еще не решен: «Мучи-
тельно встает вопрос о дальнейшей жизни: ос-
таваться ли здесь или возвращаться в Петрог-
рад: там, правда, очень тяжело, но зато рабо-
тать можно удобно. Здесь библиотека образу-
ется по кр[айней] мере лет через 8-10. Есть еще
соображения, о которых лучше лично».
До перелома в судьбе страны оставалось че-
тыре месяца, однако все помыслы и планы уче-
ного направлены в профессиональное русло:
«Стал я заниматься здесь шведским языком:
беру уроки у своего товарища. Шведский язык
мне очень полезен для Новгорода. В Стокголь-
ме в фондах, наверное, я найду то, что русские
историки до сих пор не знали еще58. Занятия эти
дают мне моральное утешение в безкнижье. Му-
зыка и шведский язык— единственное утеше-
ние»59. В начале ноября в Пермь пришли книги
Грекова и «попали в мою собственную комнату,
приобретенную мною накануне только. До это-
го времени я скитался». Комната эта снималась
им в доме купца А.А. Смирнова (моего «хозяи-
на и товарища», — как пишет о нем Греков)60.
В круг коллег, с которыми поддерживает
переписку и общение оказавшийся в Перми
Греков, в это время входят С.Ф. Платонов (его
в феврале 1917 г. Борис Дмитриевич ждет в
Перми, «он скорее что-либо внесет своим све-
том»61), академик М.А. Дьяконов (1855-1919)",
редактор «русской мысли» П.Б. Струве (1870-
1944). Последние двое заботливо снабжают
Грекова книгами. Очень радовался Борис
Дмитриевич приезду в Пермь в ноябре 1916 г.
сына М.А. Дьяконова Дмитрия Михайловича,
с которым можно было говорить о Петрушев-
ском: «Он (Д.М. Дьяконов. — И.Г.) стал бывать
у нас, т.е. у меня и Смирнова, и, кроме того,
каждую пятницу у нас трио. Так уж завелось.
Иногда принимаю участие и я, но больше иг-
рают с Д.М. настоящие музыканты, к каким я
причисляю, конечно, и его самого». Кстати,
свои собственные исполнительские возможно-
сти Греков оценивал очень скромно. «Д.М. сра-
зу мне стал близким, — пишет Борис Дмитри-
евич, — потому что я ассоциирую его с Вами,
и Вашим отношением к Мих.Ал. (Дьяконову. —
И.Г.) (сейчас я молчу о своих собственных к
нему чувствах) и когда мы с ним встречаемся,
Ваш дух с нами всегда, по крайней мере я его
чувствую очень определенно»63.
Получив комнату и книги, Борис Дмитри-
евич сразу принимается за работу: пишет отчет
о посещении Соловецкого монастыря64, гото-
вит рецензию на книги СБ. Веселовского для
«Русской мысли». Однако удовлетворения от
этой работы не получает: «Не могу назвать ра-
ботой то, что пишу я сейчас «Обществ, и поли-
тич. строй Новгородского государства» (попу-
лярная книжка для публики) или то, что при-
дется помещать в «Русской мысли», — пишет
он в письме от 23 февраля 1917 г. (первый день
Февральской революции, о которой в Перми
еще не ведают!). «Скверность у меня в сердце
или в мозгу. Не знаю, где она, но только ощу-
щаю ее присутствие», — исповедуется Борис
Дмитриевич учителю. «Скверность от созна-
ния, что жизнь уходит, что я остаюсь позади.
Если эту метафизическую хандру перевести на
реальный язык, то это будет значить что я не
доволен собой и от этого страдаю прежде все-
го по той причине, что не работаю так, как ра-
ботал раньше. Источник бодрости и радости
моей был, несомненно, в том, что я всегда ощу-
щал в себе простор для полной мысли, всегда
был запас очередных задач, семена, попавшие
в голову, росли беспрерывно, беспрерывно шло
и новое обсеменение и т.д. и т.д. А сейчас я
словно покинутая пашня, на которой давно
никто ничего не сеял». Уже не утешают и му-
зыкальные занятия: «На игру свою на виолон-
чели смотрю как на незаконное занятие и иг-
раю в день час, полтора с сознанием этой не-
законности. Шведским языком тоже занима-
юсь мало». Часто приходится писать протоко-
лы заседаний, доклады ректору (в качестве сек-
ретаря факультета), ходить в гости (хотя Греков
216

Б.Д. Греков
был сторонником «насильственного» уничто-
жения всех журфиксов, которыми обзавелись,
по его словам, «все наши профессора»). «Накал
жизни, — заключает Греков, — меня совсем не
удовлетворяет, расстраивает, и поэтому с тяже-
стью в душе не расстаюсь я совсем. Будущее
мало утешает». Переезд в Петроград, инспек-
торство, от которого его, по-видимому, не ос-
вободят, «да и нельзя от него освободиться без
значительного облегчения кошелька своего (по
нынешним временам). Здесь оставаться — книг
нет, архивов нет»65.
«Скверность» в сердце или в мозгу, на ко-
торую жаловался Греков, была и отражением
общей обстановки в стране. Настроение это не
миновало и Петрушевского: Греков огорчается,
что в своем письме к нему всегда бодрый и
жизнерадостный Дмитрий Моисеевич загово-
рил о своей старости. Греков же жалуется учи-
телю на часто пухнувшие пальцы на руках: «Те-
перь, когда мои пальцы доставляют столько ра-
дости (виолончель), начинаю задумываться над
их судьбой...» — и пытается отвлечься от мрач-
ных мыслей, любуясь природой. «У нас тут на-
чинается настоящая весна. Красиво! Много
солнца. Луна по ночам просто подсмеивается
над солнцем: нарочно светит не хуже, чем сол-
нце. Такой луны я даже в Крыму не помню»66.
Из письма от 23 февраля узнаем, что на Пас-
ху в 1917 г. Греков надеется попасть в Москву.
Ему «необходимо просто» повидать учителя «пе-
ред тем, как решать свою судьбу»67. Однако за
неделю, отделившую это письмо от следующе-
го, решалась судьба страны. Письмо от 4 марта
1917 г. содержит горячую и непосредственную
реакцию на события Февральской революции,
на свержение самодержавия. Приведем его пол-
ностью: «Дорогой Дмитрий Моисеевич! Чувство
большой тревоги за тех, кто взял на себя боль-
шое и ответственное дело, постепенно сменяет-
ся уверенностью в благополучном исходе борь-
бы, восхищением перед мужеством и умением
ориентироваться в сложной обстановке, радос-
тью, большой невыразимой радостью за успех и
гордость за русского члеовека. Слава Богу! До-
рогой Дмитрий Моисеевич! Мне больше всего
хочется сказать Вам, не кому-либо иному, об
этом чувстве, поднимающем меня над всем и
малым и большим, чем пришлось жить в после-
днее время. Думаю больше всего именно о Вас,
п[отому] что в Вас я читал последнее время бе-
зумную скорбь и не мог равнодушно к ней от-
носиться п[отому], что Вы мой самый близкий
и любимый человек. Я уже вижу, как Вы сейчас
со своими близкими другими глазами смотрите
в будущее и мне радостно сознавать, что Вы ско-
ро вернетесь туда, где Ваше место, где Вас ждут,
где Вы будете и для других тем, чем были для
меня, когда я был студентом и слушал Вас в
аудитории. Не могу скрыть этой своей радости
и удовлетворения за происходящее восстановле-
ние грубо попранной правды. Пишу Вам пото-
му], что не писать не могу. Мне хотелось бы
быть с Вами в этот момент, обнять Вас крепко
и поцеловать... вместо этого в моем распоряже-
нии только перо и бумага. Шлю Вам несколько
строк, написанных горячим к Вам чувством.
Ваш всегда Борис Греков»6*.
Приведенное письмо является одним из не-
многих сохранившихся эпистолярных памят-
ников, вышедших из-под пера историка и от-
разивших непосредственную реакцию на фев-
ральские события. Большинство из них смете-
но временем и страхом. Борис Дмитриевич
Греков, без сомнения, был в числе тех, у кого
Февральская революция, несмотря па угнетен-
ность духа и тела предыдущими событиями,
породила массу иллюзий и надежд. Его реак-
ция — естественная реакция мыслящего чело-
века, представителя русской профессуры, сто-
ящего на либеральных позициях, но политикой
не занимавшегося. Впрочем, таким же был и
его учитель Дмитрий Моисеевич Петрушевс-
кий. В этом отношении интересно свидетель-
ство Юрия Владимировича Готье69, сохранив-
шееся в его дневнике, опубликованном недав-
но впервые на русском языке журналом «Воп-
росы истории». 25 августа (7 сентября) 1919 г.
он описывает засаду, организованную ЧК за
неделю до этой даты в квартире Петрушевско-
го, в результате которой там были арестованы
хозяева и гости (А.А. Кизеветтер с женой, СБ.
Веселовский, чета Богословских). М.М. Бого-
словский и Д.М. Петрушевский, «которые не
принимали участия в политике», будут, как
считает Готьс, на днях выпущены. «Но лицам
более крупным, особенно кадетам, будет выб-
раться гораздо труднее»70. Кстати, здесь же 45-
летний Готье пишет о своем «всегдашнем от-
чуждении от политики», аргументируя эту
свою позицию очень резко и определенно:
«Что бы далее ни случилось, я более, чем ког-
да-либо, понимаю и убеждаюсь, как глубоко я
был прав, сторонясь от русской политической
жизни, где, кроме интриг и кружковщины, ни-
чего не было и — увы! — не будет. Все партии —
217

Б.Д. Греков
только вывески для честолюбцев и капканы
для дураков; а партия господствующая еще
вдобавок орудие для мерзавцев»71. Прав исто-
риограф высшей школы России А.Е. Иванов,
пришедший к выводу, что в академической сре-
де отечества было немало тех, кто держался ли-
беральных умонастроений, не разделяя про-
граммных установок ни одной из буржуазно-
либеральных партий72.
Такая же отстраненность профессионала по
отношению к партийной деятельности прогля-
дывает и в письмах Грекова. В письме от 19 ок-
тября 1916 г. он пишет: «Выбрали меня здесь
секретарем факультета не без некоторых муче-
ний, о которых лучше при свидании расскажу.
Во всяком случае я не домогался этого звания.
Как и всегда и везде — и тут партии, и одна
из партий выставила меня своим кандидатом.
Секретарствую». Месяц спустя, 23 ноября, ми-
моходом сообщает: «Было тут у нас некоторое
обострение на факультете, теперь прошло —
тишь да гладь»73.
Ликуя в эйфории по поводу успеха февраль-
ских событий, Греков, в первую очередь, раду-
ется грядущим переменам в судьбе учителя, его
возвращению в Московский университет, вос-
становлению справедливости. По-видимому,
жизненного опыта 35-летнего Грекова еще не
хватало для более широкой и проницательной
оценки происходящего, а может быть, не дове-
рил ее письмам?
Этим письмом дореволюционная перепис-
ка с Д.М. Петрушевским прерывается. Даль-
ше — другая жизнь и другой опыт. Но изло-
женное выше, как нам представляется, позво-
ляет в какой-то степени понять, с каким ба-
гажом Борис Дмитриевич оказался перед этим
рубежом. Сам он очень ярко сформулировал
значение всего, что ему удалось вынести из
периода ученичества, в более позднем письме
к Д.М. Петрушевскому, написанном из Пет-
рограда в Москву, в связи с состоявшимся 20
декабря 1925 г. чествованием учителя в Мос-
ковском университете. Поздно предупрежден-
ный и не успевший приехать на юбилей74 Гре-
ков пишет: «Всем своим существом я присут-
ствовал в этот вечер там, около Вас, разделял
вместе с собравшимися общее чувство любви
к Вам, благодарности за Ваше всегдашнее и
неизменное отношение ко мне и глубочайше-
го уважения к Вашей работе и жизни. Первая,
безусловно, громадная по тому своему научно-
му влиянию, которое она имела не на одно по-
коление молодежи, стремившейся к знанию,
вторая, безусловно, чиста, как алмаз, и эту
последнюю черту Вашего Я научаешься це-
нить и понимать, когда сам, можно сказать,
прошел уже положенный путь, и сознаешь
вполне, что прошел далеко не так, как велит
долг, как проходили его и проходите Вы. Если
бы я мог в воскресение 20 декабря 1925 г. ви-
деть Вас непосредственно и имел бы возмож-
ность сказать Вам несколько слов, я едва ли
бы не прежде всего отметил, как я объясняю
себе факт той обшей любви к Вам учеников
Ваших, которая связывает нас всех в одно
крепкое целое, несмотря на то, что мы, учени-
ки, часто друг друга никогда и не видели. Зна-
комые и незнакомые, ближние и далекие, ос-
тавшиеся по сюжетам своих исторических ра-
бот с Вами в непосредственной связи и укло-
нившиеся в другую сторону в своих исследо-
вательских вкусах — все мы одна ученая семья
и от Вас ведем свое родословие», испытывая
радость и гордость «в сознании принадлежно-
сти к школе, Вами созданной»75.
Письма Б.Д. Грекова свидетельствуют, что
роль учителя в судьбе ученого, влияние его на
формирование грековских жизненных пози-
ций и установок, в науке и в жизни вообще,
сложно переоценить. В процессе становления
личности Борису Дмитриевичу посчастливи-
лось получить трудную эстафету российской
интеллигентности, первой заповедью которой
всегда было честное служение Делу и людям.
Примечания
1 Отметим, в частности, что немалое значение име-
ло то обстоятельство, что большинству из них при-
велось серьезно познакомиться с трудами К. Марк-
са и Ф. Энгельса именно в первые десятилетия века.
То, что впоследствии стало называться «марксиз-
мом» и превратилось в официальную, абсолютизи-
рованную и упрошенную идеологическую схему,
воспринималось тогда как естественный этап и один
из путей развития философии вообще, философии
истории и социалистической мысли в частности. Та-
кой подход позволял исследователям (особенно тем
из них, кто занимался изучением социально-эконо-
мической проблематики) с пользой для себя исполь-
зовать для формирования собственных творческих
установок и этого этапа в научном познании исто-
рии общества.
2 Пичета В.И. Краткая характеристика научно-ис-
следовательской и педагогической деятельности Б.Д.
Грекова// Борис Дмитриевич Греков: (Материалы к
биобиблиографии ученых СССР. Сер. истории;
218

Б.Д. Греков
Вып.2). М.; Л., 1947. С.5-10; Шуиков В.И. Борис
Дмитриевич Греков: (Творческий путь)//Академи-
ку Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесяти-
летия: Сб. статей. М., 1952. С.5-19; Он же. Борис
Дмитриевич Греков (1882-1953)// Греков Б.Д. Из-
бранные труды. М., 1957. Т. 1. С.3-16; От редакции.
С. 17-30; см. также: Там же. М., 1959. Т.2. От редак-
ции. С.3-10; Там же. М., 1969, т.4, С.3-4; Борис
Дмитриевич Греков// Краткие сообщения Институ-
та славяноведения. 1954. № 12. С.81-85; Смирнов
И.И. Б.Д. Греков как историк русского крестьянства:
Предисловие к кн.: Греков Б.Д. Краткий очерк исто-
рии русского крестьянства. М., 1958. С.3-23; Валк
СИ. Б.Д. Греков как деятель археографии // АЕ за
1958 год. М., 1960. С.223-232; Тихомиров М.Н. К пя-
тилетию со дня смерти академика Бориса Дмитрие-
вича Грекова// И СССР. 1958. № 5. С.51-58; Мавро-
дин В.В. Борис Дмитриевич Греков (1882-1953)//
Выдающиеся ученые Ленинградского университета.
Л., 1968. С.3-23; Горская Н.А. Памяти академика Б.Д.
Грекова// ВИ. 1982. № 4. С109-116; Исследования
по истории и историографии феодализма. К 100-ле-
тию со дня рождения академика Б.Д. Грекова: Сб.
статей, воспоминаний и документов. М., 1982.
3 Лихачев Д.С. Подлинный глава советской истори-
ческой науки // Исследования по истории и истори-
ографии феодализма. С. 98.
4 Сам Б.Д. Греков также подвергся аресту в 1930 г.,
как считается, в связи с так называемым «академи-
ческим делом» 1929-1930 гг. За него тогда заступил-
ся С.Г. Томсинский, директор Исторпко-археогра-
фического института (Ленинград), в котором в те
годы работал Б.Д. Греков. Борис Дмитриевич провел
в заключении один месяц и три дня (с 8 сентября по
11 октября). В семье предполагают, что хотя в целом
факт ареста ученого и стоит в одном общем ряду го-
нений на представителей академической науки, не-
посредственным поводом послужили ложные обви-
нения в том, что он, находясь в Крыму в 1918-
1920 гг., служил в армии Врангеля. С.Г. Томсинско-
му удалось выручить Грекова именно в силу полной
абсурдности этого обвинения — Борис Дмитриевич
никогда в армии не служил (сначала — как един-
ственный сын в семье), ас 1918 г. почти до конца
гражданской войны все время преподавал в Таври-
ческом университете в Симферополе, чему была
масса свидетелей среди московской и петербургской
профессуры. В армии Врангеля Греков не служил, но
был среди профессуры Таврического университета,
приветствующей Врангеля после его вступления в
Крым. Это обстоятельство — дамоклов меч над судь-
бой историка, — отмерившее ему свою долю страха
на всю жизнь. После освобождения из тюрьмы Гре-
ков смог вернуться к работе ученого секретаря в Ар-
хеографической комиссии АН. (См.: Брачев B.C.
«Дело» академика С.Ф. Платонова // ВИ. 1989. № 5.
С. 129; Он же. Сергей Федорович Платонов// ОИ.
1993. № 1.С.128.) В 1930 г. такое еще бывало.
5 Дружинин Н.М. Б.Д. Греков как человек// Иссле-
дования по истории и историографии феодализма...
С.91.
0 Лихачев Д.С. Указ.соч. С.98.
7 В первой половине 30-х годов — ученый секретарь
Исторпко-археографического Института АН СССР
в Ленинграде; с марта 1936 г. возглавлял Ленинград-
ское отделение Института истории АН СССР; с 1937
по 1953 г. — директор Института истории Академии
наук СССР; с 1944 по 1946 гг. — директор Институ-
та истории материальной культуры; с 1946 по
1951 г. — директор созданного по его инициативе
Института славяноведения, с 1946 по 1953 гг. — ака-
демик-секретарь Отделения истории и философии
АН СССР. Следует отметить, что новое наступление
на творческую мысль, на науку, предпринятое влас-
тями в конце 40-х — начале 50-х годов, не минуло и
Грекова. В последние месяцы жизни он был тихо ли-
шен поста директора Института истории — институт
возглавил его заместитель А.Л. Сидоров. Архивы со-
хранили документы, свидетельствующие, с каким
усердием ближайшее окружение Грекова приписыва-
ло ему кадровую политику, противоречащую якобы
интересам советского государства, что и послужило
формальным поводом отстранения ученого от дел.
(Центр хранения современной документации. Ф.5.
Оп.17. Д.425. Ролик 5703. № кадра 522).
s Б.Д. Греков и историческая наука// Вестник Ака-
демии наук СССР. 1972. № 8.
4 В 1925 г. — член Василеостровского райсовета Ле-
нинграда, с 1926 г. — член Ленинградского городско-
го совета, после переезда в Москву — член Москов-
ского городского совета, с 1947 г. — депутат Верховного
Совета РСФСР 2-го созыва, с 1950 г. — депутат Вер-
ховного Совета СССР 3-го созыва (председатель его
комиссии по иностранным делам), заместитель
председателя Славянского комитета защиты мира,
председатель оргкомитета I Всесоюзной конферен-
ции сторонников мира и т.д.
10 Нагибин Ю. Рассказы 30-х годов // Книжное обо-
зрение. 1992. 14 авг. № 33. С. 9.
11 Кроме используемых далее документов в нашем
распоряжении имеются также семейные воспомина-
ния, за предоставление которых автор глубоко при-
знателен сыну Бориса Дмитриевича Игорю Борисо-
вичу Грекову, ныне покойному.
12 17 апреля 1982 г., в дни, когда научная обществен-
ность отмечала 100-летие со дня рождения Грекова,
в городском парке г. Миргорода состоялось откры-
тие памятника историку. Поскольку для установки
памятника в начале 80-х годов требовалось специ-
альное правительственное решение, а такого, есте-
ственно, не было, памятник ставился на страх и риск
высоко чтивших земляка местных властей и руко-
водства Академии наук СССР, а официально скром-
но именовался «памятным знаком». Тогда же была
установлена и мемориальная доска на маленьком бе-
леном домике г. Миргорода, перестроенном из того,
219

Б.Д. Греков
в котором родился историк, и стоящем на улице, по-
лучившей его имя.
13 Могила матери ученого Олимпиады Грековой со-
хранилась на кладбище г. Грубешова.
14 В 20-х к 50-х годах иногда удавалось ловить рыбу
в Сиверской под Ленинградом на р. Оредсшь, где
Борис Дмитриевич пытался передать своему сыну-
подростку Игорю опыт ловли раков на костер.
15 Соответствующее дело было обнаружено в ЦГАОР
СССР (ныне — ГАРФ) усилиями К.Ф. Шацилло. См.
его статью и публикацию: Шацилло*К.Ф. Начало об-
щественно-политической жизни Б.Д. Грекова // Ис-
следования по истории и историографии феодализ-
ма. С. 12-15. Можно предположить, что И.А. Буди-
лопич был родственником профессора Московско-
го университета А.С. Будиловича, в 1905 г. стоявше-
го на позициях правой профессуры и отрицавшего
совместимость автономии с университетом как го-
сударственным институтом (см.: Иванов А.Е. Универ-
ситеты России в 1905г.//ИЗ.Т88. М., 1971. С.137).
16 См.: Шацилло К.Ф. Там же. С. 13. Можно предпо-
ложить, что старший товарищ, готовившийся стать
врачом, пытался взбодрить юного Грекова своим
примером, поставить перед ним мобилизующие за-
дачи, поскольку, по-видимому, непосредственно это-
му предшествовал тяжелый период в жизни молодо-
го человека: было подозрение, что Борис Дмитрие-
вич заболел туберкулезом. Это ввергло юношу в уг-
нетенное состояние, заставившее его буквально про-
лежать на кровати целый учебный год. Туберкулеза,
на счастье, не оказалось.
17 См.: Шацилло К.Ф. Там же. С. 14.
|К Там же. С. 14-15. И.А. Будилович в августе 1900 г.
был посажен в тюрьму. Борис Дмитриевич всегда
вспоминал о Будиловичс как о человеке очень талан-
тливом. Впоследствии он стал врачом и жил в
Польше.
19 Сохранилась традиционная коллективная фото-
графия гимназистов г. Радома, окончивших 8-й
класс в 1901 г. Из перечисленных там пофамильно
юношей бурная эпоха позволила впоследствии Бо-
рису Дмитриевичу встречаться только с двумя: один
из них навестил Грекова уже после войны, приехав
из Польши, другой жил в Звенигороде, с ним встре-
чались чаще.
20 Следует заметить, что в те годы у собственно
польской молодежи Варшавский университет осо-
бой популярностью не пользовался — она ехала
учиться в основном в Дсрптский, Киевский или Пе-
тербургский.
21 Предмет занятий — Фюстель дс Куланж, история
общественного строя древней Франции.
22 Такая позиция стоила ему проработки со стороны
М.Н. Покровского.
21 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54.
24 Архивная находка К.Ф. Шацилло в фондах Депар-
тамента полиции случилась четверть века спустя
после кончины Грекова.
25 М.К. Любавский (1860-1936), с 1901 г. профессор,
ас 1911 — ректор МГУ, специалист по истории Ли-
товского государства, ученик В.О. Ключевского.
26 А.А. Кизеиеттер выслан из СССР в 1922 г. Умер в
Праге в 1933 г., будучи профессором русской исто-
рии Пражского университета (см.: СИЭ. Т.7. М.,
1965. С.234).
27 Встреча эта происходила 4 октября в важный для
члена UK партии кадетов момент: приближалась
кульминация участия кадетов в революционных со-
бытиях — 14 октября 1905 г. учредительный съезд
Конституционно-демократической партии заявил о
своей поддержке всеобщей мирной забастовки (Там
же. Т.П. М., 1968. С. 968).
28 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л. 1.
24 Похороны философа, профессора, первого выбор-
ного ректора Московского университета князя СМ.
Трубецкого состоялись 3 октября и сопровождались
массовой политической манифестацией представи-
телей разных слоев общества (за гробом шло около
50 тыс. человек).
3,1 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л. 1-2.
31 Планы Б.Д. Грекова, связанные с дальнейшим об-
разованием в Москве осуществились частично: в
Москве он получил в 1907 г. университетский дип-
лом, но для подготовки к магистерскому званию пе-
реориентировался на Петербургский университет.
32 Речь идет, по-видимому, об отзыве на статью Б.Д.
Грекова «Новгородские бобыли в XVI и XVII вв.»,
опубликованную в 1912 г. (ЖМНП. 1912. Июль.
С.43-79).
33 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л. 19-20.
34 Новгородский дом св. Софии (Опыт изучения
организации и внутренних отношений церковной
вотчины). 4.1. СПб., 1914 (Записки историко-фило-
логического факультета. СПб. ун-та. 4.120).
35 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.12.
30 И.М. Гревс( 1860—1941). Продолжал преподавать в
Ленинградском университете и в послереволюцион-
ное время. В 1892-1918 гг. был профессором и на
Высших женских Бестужевских курсах. Проявлял
значительный интерес к социально-экономической
проблематике. Близкий друг В.И. Вернадского. При
кураторстве И.М. Грсвса и С.Ф. Платонова (1860-
1933) Б.Д. Греков проходил подготовку к получению
звания магистра.
37 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.3-4.
зхТам же. Л.7.
39 См.: Чистякова Е.В. Материалы Б.Д. Грекова в ру-
кописном наследии М.Н. Тихомирова// Исследова-
ния по истории и историографии феодализма...
С.55-57.
40 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.З.
41 Там же. Л.6.
42 Речь идет о сестре Александре, которая оставалась
в Ялте до 1927 г., потом переехала в Миргород.
43 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.9-10. В лич-
ной жизни годы пребывания в Петербурге были для
220

Б.Д. Греков
Б.Д. Грекова сложными: неудачно женившись пер-
вый раз, Борис Дмитриевич быстро развелся (в 1907-
1910 гг.) и получил церковный запрет на вторичный
брак в течение 7 лет. «Образец мужской красоты», по
характеристике М.Н. Тихомирова (см.: Чистякова
Е.В. Указ.соч. С.55), Б.Д. Греков в молодости, по-ви-
димому, не только привлекал женские сердца, но и
сам был человеком увлекающимся, что принесло в
его жизнь много боли, неудач и трагедий. «В личной
моей жизни много тяжелого, но есть и утешение», —
пишет он Д.М. Пструшевскому в ноябре 1912 г. (там
же.Л.13).
44 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.12-13.
45 Там же. Л. 19-20. Назначение в Казань впослед-
ствии так и не состоялось.
•""Там же. Л.22. Между прочим, письмо, отправлен-
ное из Алушты, 12 июня, попадало в Москву 14
июня и это несмотря на военное время.
47 Там же. Требовательность автора к себе, по-види-
мому, так и не позволила ему опубликовать эту ра-
боту. В списке трудов Б.Д. Грекова она не фигуриру-
ет.
48 Там же.
4У Очерки по истории хозяйства Новгородского Со-
фийского дома XVI-XVII вв. 1: Софийский двор в го-
роде Новгороде// Летопись занятий Археографи-
ческой комиссии за 1923-1925 гг. Вып. 33. Л., 1926;
Очерки по истории хозяйства Новгородского Со-
фийского дома XV1-XVII вв. 2: Собственное сельское
хозяйство //Там же. Летопись... за 1926 г. Вып. I (34).
Л., 1927.
50 О.А. Добиаш-Рождественская (1874-1939). Впос-
ледствии — профессор Ленинградского университе-
та, знаток латинских рукописей, член-корреспон-
дент АН СССР с 1929 г.
51 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.23.
?2Л.П. Карсавин (1888-1952), историк и философ,
автор работ по истории религии и культуры в сред-
ние века. Вынужденный в 1922 г. покинуть Россию,
возглавлял кафедру истории в университете г.Ковно
(см.:СИЭ.Т7. М., 1965. С.73).
53 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.27.
54 Там же. Л.23.
55 Борис Дмитриевич очень любил музицировать, хо-
рошо играл на виолончели.
56 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.30.
57 Там же. Л.33.
58 Увы, русским историкам в лице академика Л.В. Че-
репнина, удалось познакомиться с этими материала-
ми (ф. Новгородской приказной избы) в архивах
Стокгольма лишь спустя 40 лет, в конце 50-х годов.
59 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.34.
60 В этом доме весной 1918 г. Борису Дмитриевичу
довелось встретить сосланного в Пермь великого
князя Михаила Романова и присутствовать при его
беседе с А.А. Смирновым.
61 С С.Ф. Платоновым Бориса Дмитриевича в те-
чение многих лет связывали очень хорошие отно-
шения. Дом Платонова в Петербурге стал для него
дружеским и гостеприимным, он даже собирался
просить руки одной из двух дочерей С.Ф. Плато-
нова и, по-видимому, Сергей Федорович желал
этого родства. Судьба распорядилась иначе: в
1921 г. Борис Дмитриевич вернулся в Петроград
уже женатым и был также радушно принят С.Ф.
Платоновым.
02 В письме от 19 декабря 1916 г. Греков просит Д.М.
Пструшевского поздравить М.А. Дьяконова с выбо-
рами его в Государственный совет.
63 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.36, 39.
64 Посещение Грековым Соловецкого монастыря
с целью описи и вывоза его архива состоялось ле-
том 1916 г. Эта работа была связана с его много-
летним сотрудничеством с графом Сергеем Дмит-
риевичем Шереметевым (1844-1918), председате-
лем Археографической комиссии. Еще в 1907-
1910 гг. во время летних каникул Б.Д. Греков об-
рабатывал его библиотеку, хранившуюся тогда в
имении Михайловское (70 км по Симферопольс-
кому шоссе). Теперь эта библиотека — в ИНИОН
РАН.
65 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.39-40. Впро-
чем, тут же Греков делился своими планами озна-
комления со Строгановским архивом в окрестностях
Перми и в Соликамской при помощи хорошего зна-
комого М.А. Дьяконова.
""Там же. Л.37, 40.
67 Там же. Л.40. По-видимому, для поездки в Петер-
бург и Москву Греков покупает хлеб белый и чер-
ный, полоть поросят, птицу, пиво, чай, сахар, мед.
«Слава Богу, — восклицает Борис Дмитриевич, — с
этой стороны хорошо совсем по сравнению с Пет-
роградом».
6КТамжс. J1.42, 43. 4.Ш.1917. Пермь. Красноуфимс-
кая, 35. Письмо отправлено по адресу: Петроград,
Лесной, Старо-Парголовский пр., 39. Пансион Л.Л.
Ниппа. В Петроград это письмо пришло 14.марта
1917г.
м Ю.В. Готье (1873-1943), русский историк и архео-
лог, профессор Московского университета, директор
библиотеки Румянцевского музея, член-корр. с 1922
и академик с 1939 г. Ученик В.И. Гсрье и П.Г. Виног-
радова.
70 ВИ. 1992. №4-5. С.114.
71 Там же.
72 Иванов А.Е. Высшая школа России в конце XIX —
начале XX века. М., 1991. С.248.
73 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.33, 36. Меж-
ду прочим, «доброжелатели» Бориса Дмитриевича в
30-х годах усиленно распускали слухи о «кадетском»
прошлом Грекова, кивая на круг его общения, одна-
ко никаких свидетельств его членства в кадетской
партии пока не обнаружено.
74 Чествование не было приурочено к круглой дате в
жизни Д.М. Петрушсвского.
75 Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.46-47.
221

Б.Д. Греков
Приложение
М.Н. Тихомиров
о Б.Д. Цюкове
Борис Дмитриевич Греков (1882-1953) начал
свою научную деятельность в первое десяти-
летие нашего века, и уже первые печатные
труды покойного ученого показали его осо-
бый и незаурядный интерес к истории кресть-
янства. Такова была одна из его ранних ста-
тей — статья о новгородских бобылях в XVI и
XVII вв., подкрепленная изданием новгород-
ских бобыльских порядных1. Тема о бобылях
может показаться несколько узкой и специ-
альной, но нельзя забывать того, что вопрос о
бобылях был тесно связан с пониманием са-
мой сущности бобыльства как особой катего-
рии непашенных крестьян, связанных с ре-
меслом и торговлей. Следовательно, вопрос о
бобылях неминуемо приводил к необходимо-
сти изучить перемены, происходившие в кре-
стьянской среде в связи с выделением ремес-
ла. Молодому ученому пришлось выступать по
вопросу, которым в это время занимались та-
кие видные представители науки, как акад.
М.А. Дьяконов и др. Б.Д. Греков с честью вы-
держал полемику с учеными более старшего
поколения. Тогда, в сущности, уже вполне вы-
явился особый интерес Бориса Дмитриевича
к истории крестьян, которой он потом зани-
мался всю жизнь.
Вопрос о новгородских бобылях был толь-
ко частью обширного труда, который в это вре-
мя подготавливал к печати Греков. Его глубо-
ко интересовала история Великого Новгорода.
Великий Новгород пленил воображение моло-
дого ученого, и Борис Дмитриевич не только
писал о его истории, но и впоследствии с ве-
ликой любовью охранял его седую старину.
Обширная двухтомная монография Б.Д.
Грекова была посвящена Новгородскому Дому
св. Софии2. Необычно прежде всего даже на-
звание этой книги. В нем выразилось яркое
представление о новгородском архиепископе
как о крулнейшем феодале русского средневе-
ковья. Само слово «дом», как известно, анало-
гично такому же западноевропейскому терми-
ну для обозначения средневекового кафедраль-
ного собора не как архитектурного сооруже-
ния, но как церковно-феодального комплекса,
с ризницей и библиотекой, со штатом церков-
ных служителей, зависимых слуг и холопов.
В своей монографии Борис Дмитриевич
изучает феодальное хозяйство XVI-XVII вв. и
различные категории феодально зависимых
людей, подчиненных Дому св. Софии. Моно-
графия Грекова представляла и тот несомнен-
ный интерес, что она была основана на громад-
ном архивном материале.
Перед нами рисуется яркая картина Софий-
ского дома с его палатами и мастерскими. Вла-
дыке, как почтительно величают своего еписко-
па новгородцы, служат различные придворные
чины. Тут и дворецкий, и казначей, и ключни-
ки, и тиуны, и различные «старцы», заведовав-
шие житницей, конюшней и т.д., даже особый
ясельничий, «всегда светское лицо», подчинен-
ный конюшему старцу. Особую главу Греков по-
свящает служилым людям Софийского дома,
этим знаменитым «софиянам» новгородских ле-
тописей, низший разряд которых назывался
«владычными» молодцами, — специфический
термин, хорошо известный в торговой практи-
ке даже в начале нашего века, когда молодцами
называли младших приказчиков. В предисловии
к своей монографии Борис Дмитриевич писал,
что выбранная им тема имела для него индиви-
дуальный интерес: «Сам Великий Новгород,
окутанный легендарным туманом, манил меня
своей неизвестностью... Хотелось ближе подой-
ти к св. Софии, сумевшей взять в свои руки
судьбу всего государства». И с некоторым разо-
чарованием он писал, что «последнее желание
оказалось неосуществимым». Но это разочаро-
вание было, в сущности, продиктовано только
глубокой требовательностью ученого. На самом
же деле монография Грекова воссоздала исклю-
чительную по живости картину русского фео-
дального хозяйства. По полноте и выразитель-
ности изображения хозяйства феодалов она не
имеет себе равных в русской историографии.
Уже в «Новгородском Доме св. Софии» с осо-
бой силой проявился тот большой интерес, ко-
торый Борис Дмитриевич Греков всегда имел к
истории крестьян. Свои взгляды на историю кре-
стьян он суммировал в большой и хорошо изве-
стной монографии «Крестьяне на Руси с древ-
нейших времен до середины XVII в.» Книга Гре-
кова проникнута глубоким уважением к трудово-
му подвигу русского крестьянства, подвигу неза-
метному, совершенному в борьбе с природой и с
постоянным врагом крестьян — феодалами, ис-
пользовавшими труд их для обогащения.
222

Б.Д. Греков
«Эта история многостороння и содержатель-
на, — пишет Б.Д. Греков во введении к своей
книге. — Русский крестьянин со своим топором
и сохой привел в культурное состояние необоз-
римые пространства Восточно-Европейской рав-
нины и сумел перенести свои трудовые навыки
на Урал, в далекую Азию. Крестьянин с оружи-
ем в руках оборонял свою родную землю в борь-
бе с многочисленными врагами и заслужил сла-
ву непобедимого. Крестьянин, несмотря на очень
неблагоприятные условия, в которых он веками
жил, дал своей стране сотни великих людей в об-
ласти науки, искусства и литературы»3.
«Крестьяне на Руси» Бориса Дмитриевича —
это образец глубокого монографического изуче-
ния одной из важнейших проблем мировой ис-
тории, при этом не только истории русских кре-
стьян. Это монография и по истории украинс-
ких, белорусских и польских крестьян, истории,
столь сходной для всего многострадального кре-
стьянства, жившего от Угорских гор до «дышу-
чего» Белого моря. Перед глазами читателя про-
ходит история крестьян на протяжении ряда ве-
ков, с IX в. до Соборного уложения 1649 г.,
оформившего крестьянскую крепость. Одна эта
монография дала бы право Борису Дмитриеви-
чу на почетное место среди русских историков.
Ведь, если не считать устаревшей книги Беляе-
ва, без этой книги мы не имели бы ни одной мо-
нографии, посвященной истории крестьянства
в целом до середины XVII в.
Читатель, желающий ознакомиться с об-
ширной монографией Б.Д. Грекова, найдет в
ней не только историю крестьянства, но и
крайне поучительную картину того, как крес-
тьянский вопрос волновал и беспокоил русское
общество начиная с XI в.
Экскурсы Грекова в область публицистики,
помещенные в этой книге, представляют гро-
мадный интерес для истории русской обще-
ственной мысли. Такова, например, глава
«Крестьянский вопрос в публицистике XVI в.»
Свои наблюдения над русской публицистикой
этого времени Б.Д. Греков обобщает в замеча-
тельных словах: «Размышления по крестьянс-
кому вопросу построены на точных наблюде-
ниях над фактами. Это последнее обстоятель-
ство особенно ценно, так как дает нам возмож-
ность глубже понять имеющийся в нашем рас-
поряжении многочисленный актовый матери-
ал и лаконический язык писцовых книг»4.
Так глубокий исследователь истории крес-
тьян показывает и те пути, по которым долж-
но идти изучение положения крестьян, давая
пример блестящей комплексной обработки ак-
тового и повествовательного материала.
Мы видели уже, как новаторски подходил
Греков к разработке актуальных тем русской ис-
тории, таких монографических тем, которые не-
разрывно связаны со всей историей России, Ук-
раины и Беларуси на протяжении многих сто-
летий. Ведь история крестьян неотделима от ис-
тории трех братских народов, поскольку кресть-
яне составляли абсолютное большинство насе-
ления. Этот дух новаторства с еще большей си-
лой сказался в разработке другой темы, всегда
актуальной для историков нашей необъятной
Родины. Я имею в виду работы Грекова о воз-
никновении феодализма и государства на Руси.
Начальная история Руси всегда была предме-
том изысканий историков. Уже великий Ломоно-
сов вынужден был выступить против Миллера и
Байера, впервые выдвинувших норманнскую те-
орию образования первого государства на Руси.
Это было время господства в русской историчес-
кой науке приезжих ученых. Контраст между
уровнем просвещения в России и Западной Ев-
ропе был тогда слишком заметен. Сама Академия
наук посылала обучаться своих учеников в Гер-
манию; среди них был и Ломоносов. Приезжие
академики неплохо устроились в России XVII в.
и готовы были приписать себе руководящее зна-
чение в разработке русской исторической науки.
Не забудем, что в правление Анны Ивановны и
ее фаворита Бирона все русское вызывало подо-
зрение, даже если речь шла о переименовании
немецких терминов в горной промышленности
на русский лад. В этой обстановке и развернулась
деятельность Байера и родилась норманнская те-
ория, доказывавшая, что до прихода норманнов
славяне были сущими дикарями. Как известно,
норманнская теория происхождения государства
на Руси была особенно поддержана зарубежны-
ми учеными, нашла она и ярых защитников в
России, подобных М.П. Погодину.
Основной особенностью построений рус-
ских историков, писавших о возникновении
государства на Руси в дореволюционное время,
как дворянских, так и буржуазных, было пол-
ное разграничение вопроса о создании государ-
ства от вопроса о том, какой строй существо-
вал у восточных славян ко времени образова-
ния у них государства.
Все дело сводилось в конечном итоге к тол-
кованию летописного сказания о приходе ва-
рягов, и перед авторитетом историка XI-
223

Б.Д. Греков
XII вв., передавшего легенду о призвании кня-
зей в 862 г., почтительно склонялись маститые
ученые царского времени.
Заслугой Грекова явилось то, что он впервые
переместил центр тяжести с политической исто-
рии на историю социально-экономическую, впер-
вые поставил вопрос о том, к какой общественной
формации принадлежала Киевская Русь, и дока-
зал, что это была феодальная формация.
Существование феодализма на Руси отрица-
лось многими крупными русскими историками,
и в этом отношении такие историки оставались
непоколебимыми даже после работ Павлова-
Сильванского. Сам уровень жизни восточных
славян во время образования у них государства
рисовался весьма неопределенно. Крупнейший
русский историк конца XIX — начала XX в. В.О.
Ключевский, например, отрицал земледельчес-
кий характер Киевской Руси, построив на этом
основании свою красочную антитезу чернозем-
ного Юга, где главными занятиями были охота
и рыболовство, и неплодородного Северо-Вос-
тока, где земледелие сделалось преобладающим
занятием жителей.
Греков высказал мысль, что именно земле-
делие лежало в основе хозяйства Киевской Руси
уже в IX-X столетиях, и блестяще это доказал.
Редкой исторической теории удавалось так
быстро приобрести общее признание, как тео-
рии Б.Д. Грекова о возникновении феодализ-
ма на Руси. Если 20 лет тому назад, когда выш-
ла книга покойного академика о феодальных
отношениях на Руси, в нашей науке держалось
представление о Киевской Руси как о стране
охотников и рыболовов, то в настоящее время
ни один серьезный ученый уже не сомневает-
ся в земледельческом хозяйстве Древней Руси.
Археологические данные успешно подкрепили
построения Грекова. И это было не только тор-
жеством догадки ученого, но и торжеством но-
вых методологических приемов. Борис Дмит-
риевич решительно отказался от попыток до-
казать тезис о земледельческом хозяйстве Ки-
евской Руси на основе только старых источни-
ков — летописей и сказаний. Он смело пере-
шел к свидетельствам других видов источни-
ков, таких, как археология и лингвистика.
Археология блестяще подтвердила предло-
жения ученого. Почва городищ Украины, Бе-
ларуси, России оказалась переполненной зем-
ледельческими орудиями: плугами, серпами,
сохами, лопатами и пр. Можно было спорить
о том, к какому веку надо отнести летописное
известие о нивах у древлян, но археологичес-
кие находки говорили сами за себя и свиде-
тельствовали о всеобщем развитии земледелия.
А теоретические построения Грекова, в свою
очередь, явились мощным толчком для русской
археологии, изучавшей IX-XIII вв. и получив-
шей такое блестящее развитие в наше время.
Блестящим был и лингвистический анализ,
проведенный Борисом Дмитриевичем. Впер-
вые в нашу историческую науку вошло множе-
ство новых фактов. Летописи и сказания вдруг
заговорили другим языком, стали понятными
их случайные намеки и высказывания. Стало
ясным также и то, что историческая наука —
это наука комплексная, основанная на всех до-
стижениях истории, археографии, археологии,
лингвистики, этнографии, и только очень не-
далекие люди могут думать о приоритете ка-
кой-либо из этих исторических дисциплин.
Стало ясным, что, только следуя по пути, про-
ложенному Грековым, можно дать полноцен-
ное исследование древнерусской жизни.
Книга Грекова о феодальных отношениях в
Древней Руси выдержала несколько изданий,
постепенно вырастая в объеме, так как автор ее
вводил в свое исследование все новые и новые
темы. Но дело вовсе не в том, что в последнем
издании книга уже почти в четыре раза стала
обширнее первоначального своего варианта,
дело в том, что этот объем соответствовал рос-
ту и углублению самой проблемы. Если в пер-
вом издании своей книги5 Борису Дмитриеви-
чу приходилось впервые ставить и защищать
свои тезисы о возникновении феодальных от-
ношений в Древней Руси, то в последних ее из-
даниях эти положения могли считаться уже до-
казанными6. Редкий случай в исторической на-
уке, когда еще при жизни исследователя его
предположения признаются большинством
ученых бесспорной истиной.
Разрешение вопроса о хозяйственном и об-
щественном строе Киевской Руси позволило
Грекову заново представить начало первого го-
сударства на Руси. Его небольшая книжечка
«Борьба Руси за создание своего государства»,
вышедшая в 1942 г., явилась результатом той
громадной работы, которую Борис Дмитриевич
провел над изучением возникновения феода-
лизма на Руси. Начало государственности на
Руси он возводит к VI-VIII вв. и видит ее в тех
славянских племенных объединениях, которые
возникали в это время как у западных и юж-
ных, так и восточных славян.
224

Б.Д. Греков
Выше уже говорилось о замечательной осо-
бенности исторических трудов Грекова, о том
широком охвате источников и исторической
литературы, который характеризует его работы.
И «Крестьяне на Руси», и «Киевская Русь» ос-
новываются на изучении обширного круга ис-
точников, не только собственно русских, укра-
инских и белорусских, но славянских в широ-
ком смысле этого слова.
Интерес Грекова к истории ^славянских
стран был постоянным и вполне закономер-
ным. Ведь историк Древней Руси сталкивается
с рядом фактов, объяснение или по крайней
мере аналогию которым он находит в славянс-
ком мире. Таков, например, вопрос о характе-
ре древнерусской «верви», общины, по-разно-
му решавшийся в литературе. Сама «Русская
Правда», изучением которой так долго и пло-
дотворно занимался Борис Дмитриевич, стано-
вится особо понятной в свете древних славян-
ских памятников права. Вот почему такие за-
мечательные источники по истории славянско-
го права, как, например, Вислицкий статут,
привлекали внимание ученого; им он отводит
немало места в своих монографиях.
Но Греков этим не ограничился и выпустил
два специальных исследования об общественном
строе Винодола и Полицы. Обе книги посвяще-
ны двум славянским областям на побережье Ад-
риатического моря с их замечательными статута-
ми, сохранившими черты древнего славянского
права. «Вместо предисловия» Борис Дмитриевич
набрасывает целую программу изучения древних
славянских памятников: «Настоящее исследова-
ние предпринято мною с целью преодолеть изо-
лированность усилий отдельных историков и ис-
ториков права в разрешении неясных для каждо-
го из них вопросов старой славянской жизни.
Ученый-хорват, углубившийся в изучение По-
лицкого статута, рассматривающий этот замеча-
тельный памятник изолированно от других ана-
логичных памятников славянской старины, так-
же ограничивает свои возможности, как и рус-
ский исследователь «Русской Правды», не при-
влекающий данных других славянских Правд, и
не только одних славянских»7.
Эти слова, я бы сказал, являются своего
рода предостережением для историков, кото-
рые захотели бы, как это иногда бывает, свес-
ти свои монографические изыскания только к
изучению одного памятника вне его связи с
другими. Греков зовет к широким обобщениям,
основанным на тщательном изучении разнооб-
разных источников. И результатом таких обоб-
щений явился труд Грекова о «Русской Прав-
де» и ее славянском окружении.
Крупнейшие наши историки всегда были
не только авторами монографий, но и истори-
ографами, источниковедами. Историографи-
ческие темы занимают в трудах Грекова боль-
шое и почетное место. Пристальное внимание
Бориса Дмитриевича к историографии ранней
истории Руси и Северного Причерноморья по-
казывают его статьи, посвященные трудам В.Г
Васильевского и С.А. Жебелева. Замечательны
и плодотворны были его выводы и о трудах
М.В. Ломоносова*.
Мы остановились главным образом на круп-
нейших монографиях Грекова, так как понадоби-
лось бы очень много места, чтобы перечислить
все научные труды ученого. Достаточно сказать,
что одна библиография трудов Грекова занимает
17 печатных страниц большого формата.
Интересы Бориса Дмитриевича были разно-
образны. Он не замыкался в круг двух-трех про-
блем. Его пристальное внимание привлекали и
история камских болгар, и Золотой Орды9, и ис-
тория России XVIII в. И едва ли не одной из луч-
ших работ по истории хозяйства в России XVIII в.
является большое исследование Грекова, обсле-
дующее хозяйственные анкеты XVIII в.10
Перу Грекова принадлежат работа о хозяй-
стве декабриста М.С. Лунина" и ряд других
публикаций, посвященных декабристам. Что
касается других многочисленных статей Греко-
ва, то на них всех лежит отпечаток незаурядно-
го таланта и глубокой эрудиции. Многие из
них— это как бы этюды, подготовляемые ху-
дожником для большого полотна. Таковы ста-
тьи о помещичьем хозяйстве в XVI-XVII вв. в
Новгородской области, «Рабство и феодализм
в Древней Руси» и т.д.
Особо следует отметить громадную и неуто-
мимую деятельность Бориса Дмитриевича по
публикации новых исторических источников.
Крупнейшим трудом Бориса Дмитриевича в
этой области было издание двух томов, посвя-
щенных «Русской Правде». Из них особенно
важное значение имеет первый том, где поме-
щены тексты «Русской Правды» с вариантами
из всех тогда известных списков. Библиогра-
фическая справка, перечисляющая лиц, подго-
товлявших Правду, и называющая Б.Д. Греко-
ва редактором, мало соответствует действи-
тельности, потому что Борис Дмитриевич был
не просто редактором издания, а организато-
S- 1758

Б.Д. Греков
ром и руководителем, сумевшим воодушевить
всех участников этого предприятия12.
Но Борис Дмитриевич не ограничился из-
данием только наиболее любимого им памят-
ника. Советская наука обязана ему изданием
ряда источников. Уже в начале своей научной
деятельности он опубликовал опись Торговой
стороны Великого Новгорода в XVI в. Позже
под редакцией и непосредственным наблюде-
нием Грекова выходит целый ряд ценнейших
источников (судебники, материалы крепост-
ных мануфактур и пр.). Особо следует отметить
интерес покойного ученого к источникам зару-
бежного происхождения. Так, «Хроника Ливо-
нии» и другие подобные сочинения вышли в
свет только при содействии Грекова.
Было бы очень трудно перечислить и назвать
все издания в той или иной мере связанные с
именем Грекова, его многочисленные статьи,
популярные книги, труды, вышедшие под его
редакцией, но нельзя не отметить одной заме-
чательной особенности в направлении работы
академика — его особенного интереса к истории
русской культуры, как раз к той стороне русской
жизни, которая так часто остается в забвении в
наших исторических работах. Под общей редак-
цией Бориса Дмитриевича вышел двухтомный
труд «История культуры Древней Руси (Домон-
гольский период)». Его перу принадлежит кни-
га по истории культуры Киевской Руси, переве-
денная на французский и другие языки, и т.д.
Б.Д. Греков был не только ученым, но и педа-
гогом. Этой стороне своей деятельности он при-
давал большое значение, умея привлечь и заинте-
ресовать своих учеников. И ученики платили ему
привязанностью, называя его не иначе как просто
«Борис Дмитриевич»; в этом простом обращении
звучали любовь и уважение. Его преподавание
было безыскусным, но некоторые слова Бориса
Дмитриевича оставались в памяти на всю жизнь.
И я сам помню, какое впечатление на меня, тог-
да семнадцатилетнего юношу, произвели его сло-
ва о древнерусской письменности. Он показал
мне, и с какой любовью, альбом древнерусской
скорописи, зародив во мне навсегда интерес к рус-
ской письменности. В это время Борис Дмитрие-
вич готовился к магистерским экзаменам и с боль-
шим воодушевлением говорил о Реформации в
Германии. Счастливы те люди, которые могут выз-
вать в молодых душах интерес к науке, к знанию.
Таким был Борис Дмитриевич.
Ленинградский и Московский университе-
ты были теми учебными заведениями, в кото-
рых широко развернулась деятельность Грекова.
Он принял участие в написании первого совет-
ского учебника по истории СССР для высшей
школы как соавтор и соредактор, он был также
автором ряда учебных пособий и никогда не за-
бывал о нуждах высшей и средней школы.
Примечания
Приложение публикуется по изд.: М. И. Тихомиров. К
пятилетию со дня смерти академика Бориса Дмит-
риевича Грекова // И СССР. 1958. № 5 (с некоторы-
ми сокращениями).
1 Греков Б.Д. Новгородские бобыльские порядные //
Чтения ОИДР. 1912. Кн.2. С.1-35; Он же. Новгород-
ские бобыли в XVI и XVII вв.//ЖМНП. 1912. № 7.
С. 43-79.
2 Греков Б.Д. Новгородский дом св. Софии. СПб.,
1914. 4.1; [См.также: Он же. Очерки по истории хо-
зяйства Новгородского Софийского дома XVI-
XVII вв. Вып.1,2.//ЛЗАК.Л., 1926. Вып. 33; Л., 1927.
Вып.1 (34)].
3 Греков Б.Д. Крестьяне на Руси с древнейших вре-
мен до XVII в. 2-е изд. М., 1952. Кн. I. C.3.
4 Там же. М., 1954. Кн. II. С.229.
5 Греков Б.Д. Феодальные отношения в Киевском го-
сударстве. М.;Л., 1935.
6 Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1949.
7 Греков БД. Полица: Опыт изучения общественных
отношений в ПoлицeXV-XVII вв. М., 1951. С.З.
8 Греков Б.Д. История древних славян и Руси в рабо-
тах академика В.Г. Васильевского// ВДИ. 1939. № 1.
С.338-351; Он же. Значение работы С.А. Жебелева
«Последний Перисад и скифское восстание на Бое-
поре» для истории нашей страны // Там же. 1940. №
1. С.173-175; Он же. Ломоносов— историк// ИМ.
1949. Кн.П.С.18-34.
9 Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее па-
дение. М.; Л., 1950.
10 Греков Б.Д. Опыт обследования хозяйственных ан-
кет XVIII века//ЛЗАК. Л., 1929. Вып.35. С.39-104.
11 Греков Б.Д. Тамбовское имение М.С. Лунина в пер-
вой четверти XIX в.: (Материалы к вопросу о разло-
жении крепостной системы хозяйства). 4.1,2// Изв.
Академии наук СССР. Отд-ние обществ, наук. 1932.
№ 6. С.481-520; № 7. С.623-648.
12 Правда Русская. М.; Л., 1940. T.I / Тексты подгото-
вили к печати В.И. Любимов, Н.Ф. Лавров, М.Н. Ти-
хомиров, ГЛ. Гейерманс и Г.Е. Кочин; Под ред. Б.Д.
Грекова.
Основные труды Б.Д. Грекова
Избранные труды: В 5 т. М., 1957-1960. Т. 1-4.
Очерки по истории феодализма в России. Система
господства и подчинения в феодальной деревне //
ИГАИМК. 1934. Вып. 72.
Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII
226

Б.Д. Греков
ке. 2-е изд., доп. и испр. М.,
; своего государства. М.; Л.,
I. М.;Л., 1944.
Совм. с А.Ю. Якубовским),
ние. М.; Л., 1950. (Совм. с
еизд. М., 1998 (Памятники
юстная мануфактура в Рос-
4.
[ство крупного феодала-кре-
3. Ч. 1; М.;Л., 1936. 4.2.
ории волнений на крепост-
II веке. М.; Л., 1937.
:и. М.;Л., 1941. Вып. 1.
Л., 1940-1947. Т. 1-2.-Общ.
3.
но-экономической истории
конца XIV - начала XVI в.
еб. пособие. М.; Л., 1941.
:CCR M., 1939. Т. 1. - Ред. :
1евым В.И. и Бахрушиным
[., 1947.
Д. Шереметеву/ Вступ. ст.,
it. Бухерта В. Г. // Отеч. арх.
:ов/ Сост. В.А. Петров. М.;
биобиблиографии ученых
академика Б.Д. Грекова//
"риевичу Грекову ко дню се-
>
академика Б.Д. Грекова //
шоведения. 1954. 12.
i о Б.Д. Грекове
эактеристика научно-иссле-
1 ческой деятельности // Бо-
М.;Л., 1947.
гриевич Греков: (Творческий
icy Дмитриевичу Грекову ко
1., 1952.
14 Греков (1882-1953) //Гре-
хи. М., 1957. Т. 1.
;ков как историк русского
э.Д. Краткий очерк истории
И., 1958.
Тихомиров М.Н. К пятилетию со дня смерти академи-
ка Бориса Дмитриевича Грекова// И СССР. 1958. № 5.
Валк С.Н. Б.Д. Греков как деятель археографии//
АЕза 1958 г. М., 1960.
Устюгов Н.В. Деятельность академика Б.Д. Грекова
в области публикации исторических источников//
АЕза 1959г. М., 1960.
Мавродин В.В. Борис Дмитриевич Греков (1882-1953).
Л., 1968. (Выдающиеся ученые Ленингр. ун-та).
Дружинин Н.М. К 90-летию со дня рождения акаде-
мика БД. Грекова// И СССР. 1972. № 5.
Королюк В.Д. Академик Б.Д. Греков и советские ис-
торико-славистические исследования // Сов. славя-
новедение. 1972. № 5.
Шацилло К.Ф. Начало общественно-политической дея-
тельности академика БД. Грекова// ИиИ, 1974. М, 1976.
Филимонов СБ. Б.Д. Греков - заведующий Крымским
центральным архивом // Сов. арх. 1978. № 3.
Бромлеи Ю.В., Наумов Е.П. Академик Б.Д. Греков и
развитие советской исторической науки: К 100-ле-
тию со дня рождения // НиНИ. 1982. № 2.
Горская Н.А. Памяти академика Б.Д. Грекова// ВИ.
1982. №4.
Она же. Столетие со дня рождения академика Б.Д.
Грекова // Там же. №11.
Пашуто В.Т. Б.Д. Греков как ученый и общественно-
политический деятель: К 100-летию со дня рожде-
ния//И СССР. 1982. № 1.
Исследования по истории и историографии феодализ-
ма: К 100-летию со дня рождения акад. Б.Д. Грекова.
М., 1982. Из содерж.: БД. Греков - историк земледе-
лия/ Индова Е.И.; Материалы Б.Д. Грекова в рукопис-
ном наследии М.Н. Тихомирова/ Чистякова Е.В.\
Творческое содружество ученых / Руколь Б.М.; Первые
шаги в школе Грекова / Бромлеи Ю.В.\ Каким помнит-
ся учитель/ Горская Н.А.; Б.Д. Греков как человек/
Дружинин Н.М.\ Высокие уроки / КлибановА.И.; Свет-
лый образ учителя / Костюшко И.И.; Подлинный гла-
ва советской исторической науки /Лихачев Д.С\ Встре-
чи с Б.Д. Грековым / Лихтенштейн Е.С.\ Встреча в Тал-
лине/ Маамяги В.\ Дружеские связи / Минц И.И.\ О
Б.Д. Грекове/ Нерсесова Э.А\ Учитель многих/ Рыба-
ков Б.А.; Ученый и человек/ Сербина К.Н.
Зайцев А.Д. Материалы академика БД. Грекова в
ЦГАЛИ СССР//АЕза 1982 г. М., 1983.
Носов Н.Е. Академик Борис Дмитриевич Греков -
исследователь-источниковед// ВИД. Л., 1983. XV.
Черепнин Л.В. К 90-летию со дня рождения БД. Гре-
кова, 1972 г. // Черепнин Л.В. Отечественные исто-
рики, XVIII-XX вв. М., 1984.
Бухерт В.Г. БД. Греков в архиве Успенского Тих-
винского монастыря: [С публ. писем СД. Шереме-
теву, 1914 г.]//АЕза 1994. М., 1996.
Пушкарев Л.Н. Три года работы с Б.Д. Грековым//
ОИ. 1996. №6.
Горская Н.А. Борис Дмитриевич Греков// Истори-
ческая наука в России в XX веке. М., 1997.
Она же. Борис Дмитриевич Греков. М., 1999.
227

Борис Александрович Романов
(1889-1957)
После кончины Бориса Александровича Романо-
ва издано два сборника статей его памяти1. Кро-
ме того, его научное творчество получило отра-
жение в ряде статей2. Наконец, памяти Романо-
ва посвятили свои книги несколько коллег-исто-
риков. Почему же ученый, не отмеченный высо-
кими академическими регалиями, один из сотен
профессоров, докторов исторических наук, удо-
стоился столь редкого для нашей научной обще-
ственности проявления внимания?
Думаю, что одна причина лежит на повер-
хности: Б.А. Романов был выдающимся иссле-
дователем, хотя и не обрел при жизни, как это
у нас часто бывает, причитающихся ему славы
и общественного признания. Но этого, конеч-
но, недостаточно. Мало ли в то же самое вре-
мя работало в стране крупных ученых? Другая
причина: он не был похож ни на кого из своих
коллег — ни по особенностям своей професси-
ональной техники исследования, ни по изящ-
ному, образному литературному стилю, позво-
лявшему воссоздавать зримые черты прошло-
го, ни по парадоксальности, оригинальности
мышления, ни по новаторской сущности все-
го творчества. Этим Романов притягивал к себе
научную и студенческую молодежь, которую
любил и которой был любим, и отталкивал от
себя рутинеров, консерваторов, конформистов
и просто бесталанных, заурядных людей.
Но и этого недостаточно для объяснения
феномена Романова. Уверен, дело в том, что
Романов-ученый просто опережал то время, в
котором ему приходилось творить и жить —
20 — 50-е годы, — время идеологического гне-
та в СССР, время усредненности, принудитель-
ного единомыслия, проработок и репрессий.
Романов — блестящий ученый, замечательный
педагог при жизни был вечным аутсайдером,
изгоем, человеком гонимым и затравленным.
Жизненный и творческий путь Романова во
многих отношениях типичен для историков его
поколения и той социальной среды, в которой
он формировался как человек и ученый, но и
уникален, ибо неповторим каждый человек,
тем более крупный ученый.
Конечно, ни отец Б.А. Романова, Алек-
сандр Дементьевич, профессор института ин-
женеров путей сообщения, ни его мать, Мария
Васильевна, школьный врач, не могли предпо-
ложить, что им и их детям придется пережить
три революции, последняя из которых круто
изменит все общественные отношения в стра-
не и казавшийся устойчивым жизненный ук-
лад, а их младший сын Борис подвергнется
репрессиям и гонениям, проведет несколько
лет в следственной тюрьме и концентрацион-
ном лагере, будет безработным, а закончит
свой жизненный путь известным ученым, док-
тором наук, профессором.
Среднее образование Борис Романов полу-
чил в Петербургской гимназии «Человеколю-
бивого общества». Уже здесь у него зарожда-
ется тот подход, который, впоследствии раз-
вившись, становится одним из принципов его
профессиональной работы. «Еще учась по
учебнику Виппера в школе, — вспоминал Ро-
228

Б.А. Романов
манов, — я приучал себя, что-нибудь изучая,
оглядывать пошире весь горизонт в поисках
откликов, сопоставлений и перекликаний»3.
Здесь же впервые проявилась и его обще-
ственная активность. Бурные события 1905 —
1906 гг. коснулись и средних учебных заведе-
ний Петербурга. В гимназии «Человеколюби-
вого общества», как и в других школах, обра-
зовался совет старост для руководства учени-
ческим общественным движением, в который
вошел и ученик выпускного класса Борис Ро-
манов. Совет старост руководил забастовкой
гимназистов, приветствовал введение педаго-
гическим советом автономии («с глубоким
приветствием товарищам педагогам за их сме-
лое и решительное вступление в борьбу с от-
живающим режимом») и осудил его вскоре за
отмену этой автономии («враждебное отноше-
ние» к этим же педагогам)4.
Закончив в 1906 г. гимназию, Романов по-
ступил на историческое отделение историко-
филологического факультета Петербургского
университета. Тогда, по его словам, и наступи-
ла «настоящая жизнь». Теплое, благодарное
чувство к своей alma mater сохранилось у Ро-
манова на все последующие годы. Петербург-
ский университет оказал большое, если не ре-
шающее, влияние на его формирование как
историка.
Новая общественная атмосфера, порож-
денная революционной бурей 1905 — 1906 гг.,
сделала время пребывания Романова и его
сверстников в университете «самым блестя-
щим периодом во всей почти вековой его до-
революционной истории»5. Летом 1906 г.
была восстановлена автономия Петербургс-
кого университета, включая избрание ректо-
ра и проректора Советом университета, а де-
канов — факультетами. Одновременно изме-
нялась и система прохождения университет-
ского образования. Если до того существова-
ла так называемая курсовая система, возрож-
денная в послеоктябрьский период и господ-
ствующая поныне, то теперь взамен ее была
введена предметная система. Факультет уста-
навливал лишь обязательный перечень дис-
циплин, которые необходимо было сдать в
любой срок и в любой последовательности.
Кроме того, студент должен был сдать заче-
ты по просеминарию и трем, по выбору, се-
минариям. Срок пребывания в университете
не устанавливался, необязательным было и
посещение лекций. По выполнении всех этих
требований студент получал выпускное свиде-
тельство, — Романов его получил в 1911 га-
дающее право сдавать государственные экза-
мены через любое число лет. Романов их сдал
через год — в 1912 г.
Романов, по его словам, получил возмож-
ность «творить свою жизнь, утверждать свое
существование в мельчайших его подробнос-
тях». Немудрено, что в этих условиях его «жиз-
ненная мускулатура» развивалась «свободно и
здорово»6.
Конечно же, одна только система прохож-
дения университетского курса, сколь впечатля-
ющей она ни была, оказалась бы бесплодной,
если бы на историко-филологическом факуль-
тете к этому времени не сложился уникальный
коллектив преподавателей. Романов всегда вы-
делял тех из них, у которых он непосредствен-
но учился: специалисты по истории средневе-
ковой Руси А.Е. Пресняков— его он считал
своим учителем и впоследствии они настолько
сблизились, что между ними установились дру-
жеские, очень теплые личные отношения, —
С.Ф. Платонов и А.С. Лаппо-Данилевский, а
также профессора по средневековой истории
Западной Европы И.М. Гревс и по античной
истории Э.Д. Гримм.
Все они принадлежали к петербургской
школе историков, формировавшейся на про-
тяжении второй половины XIX в. и получив-
шей наиболее полное воплощение в коллекти-
ве Петербургского университета, сложившем-
ся после революции 1905 г. как раз в то время,
когда Романов проходил там курс наук7. По
определению А.Е. Преснякова, характерной
чертой этой школы являлся «научный реа-
лизм, сказывавшийся прежде всего в конкрет-
ном, непосредственном отношении к источ-
нику и факту вне зависимости от историогра-
фической традиции», в восстановлении прав
источника и факта, получающих более полное
и существенное значение вне подчинения их
подбора, анализа и построения какой-либо
заранее установленной схеме, вне социологи-
ческого догматизма, вредящего критическому
отношению к источникам8. Петербургская
школа противопоставлялась Пресняковым
московской, по природе своей идеологичес-
кой, схематизирующей, у которой «материал,
почерпываемый из первоисточников, не играл
подобающей ему существенной роли»9. Дело
также заключалось в различном, как справед-
ливо было недавно отмечено, «отношении ис-
229

Б.А. Романов
ториков к письменному памятнику и источ-
нику и тех корнях исследовательской методи-
ки, которую можно обозначить как культуру
исследования». При этом тщательно доку-
ментированное изложение трудов петербур-
жцев, «где слово «не от источника» расцени-
валось как слово от лукавого», противостоя-
ло намеренному затушевыванию москвича-
ми-историками, особенно В.О. Ключевским,
«огромной предварительной работы над ис-
точником». Художественно-исторический
синтез москвичей противопоставлялся ре-
зультатам скрупулезного документального
анализа петербуржцев10.
Но и внутри петербургской школы суще-
ствовало два направления, наиболее яркими
их представителями были Платонов и Лаппо-
Данилевский. Если для Платонова и его уче-
ников характерен более синтетический, «ху-
дожественный» подход к задачам и методам
исторического познания, то Лаппо-Данилев-
ский и его ученики стремились выработать
строгий научный метод исторического иссле-
дования".
Романов высоко ценил оба эти направле-
ния петербургской школы историков и старал-
ся, проходя курс университетских наук, вос-
принять их лучшие черты. Поэтому он считал
для себя необходимым посещать семинарии и
Платонова, и Лаппо-Данилевского, не говоря
уже о семинарии Преснякова.
По личным склонностям, врожденной ин-
туитивности натуры, образному мышлению
Романов, безусловно, примыкал к направле-
нию, возглавлявшемуся Платоновым. Личная
близость с ним ценилась ими обоими вплоть до
взаимного охлаждения в начале 20-х годов. И
все же не Платонова, а его ученика Пресняко-
ва Романов избрал своим непосредственным
научным руководителем. Здесь сыграло роль не
только обаяние личности Преснякова, но и со-
впадение их мировоззренческих установок, но-
ваторство молодого приват-доцента Петербур-
гского университета, всегда импонировавшее
Романову, наконец, строгость, но не формаль-
ность, как у Лаппо-Данилевского, источнико-
ведческой методики.
Из семинария Преснякова вышла первая
научная работа Романова — «Смердий конь и
смерд: в летописи и Русской Правде», опубли-
кованная в академическом издании, руководи-
мом академиком А.А. Шахматовым12. Быстро-
та, с которой статья была напечатана — доклад
на эту тему прочитан в семинарии в год ее
опубликования, — свидетельствует о том, сколь
высокую оценку она получила у взыскательно-
го и маститого редактора.
Уже в первом научном труде студента Ро-
манова проглядывают некоторые принципы,
ставшие впоследствии элементами его науч-
ного кредо: стремление к новаторству, интуи-
ция, за которой следует строгая источниковед-
ческая проверка, стройная логика аргументов,
фантазия, позволявшая сопрягать и сопостав-
лять отдаленные на первый взгляд источники,
факты и явления, осторожность в выводах, со-
четающаяся со смелостью гипотез и предпо-
ложений, психологический подход при харак-
теристике людских побуждений, художествен-
ная образность.
Первая научная работа Романова, сыграв
большую роль в жизни автора, не распахнула
перед ним двери в науку. Ученик Преснякова,
а не возглавлявшего кафедру Платонова, Рома-
нов, хотя и был оставлен при университете для
подготовки к профессорскому званию, что по-
добно нынешней аспирантуре, но без стипен-
дии. Между тем обстоятельства вынуждали на-
чать трудовую жизнь в качестве учителя женс-
ких гимназий. Сдача магистерских экзаменов
и защита диссертации так и не состоялись.
Романов в это время усиленно писал статьи
для «Нового энциклопедического словаря»
Брокгауза и Ефрона и «Русской энциклопе-
дии». Одна из таких статей, «Иоанн IV Гроз-
ный», вызвала некоторый резонанс. И все же
это была не сама наука, а около нее.
Октябрьский переворот 1917 г. резко изме-
нил не только жизненный уклад Романова, но
и служебную карьеру, а вместе с тем и направ-
ление его научного творчества.
Новые власти стремились поставить науку
на службу пропаганде, направленной против
царизма. Средством такой политики стало от-
крытие архивов государственных учреждений
России XIX — начала XX в., прежде закрытых
для исследователей. Привлечение для работы в
этих архивах историков, получивших солидную
источниковедческую подготовку в дореволю-
ционных университетах, даже тех из них, кто,
возможно, относился враждебно к большеви-
кам, тоже служило этой прагматической цели.
Ибо объективное исследование внутренней и
внешней политики последних российских ца-
рей неизбежно приводило к выводу о непрео-
долимом кризисе самодержавия.
230

Б.А. Романов
Романов оказался среди тех молодых ис-
ториков, которые с энтузиазмом пошли рабо-
тать в архивное ведомство, привлеченные
туда их университетскими учителями, в час-
тности Платоновым, руководившим одним
из петроградских архивных учреждений, и
Пресняковым, получившим пост главного
инспектора. Так Романов в середине 1918 г.
начал работать в Главархиве, в том его отде-
лении, где были сосредоточены архивы ми-
нистерств финансов, промышленности и
торговли. Романов, как он писал Платонову,
пришел в архив, охваченный «блестящей
мыслью о постановке архивного дела на на-
учную и деловую почву». Он и его универси-
тетские друзья были воодушевлены научной
задачей «архивного возрождения», особенно
тем, что «собственными руками и по своему
плану из пустого места» «через хаос» будет
создан «космос от А до Ижицы». Кроме того,
они ощущали, и это усиливало их энтузиазм,
что пьют гнездо «для себя и собственной на-
учной работы»13.
Итак, проясняются две цели, поставленные
Романовым при поступлении на службу в ар-
хив: участие в построении нового архивного
дела и возвращение к научной работе, прерван-
ной преподаванием в гимназиях, которое, по
его словам, оказалось для него противопока-
занным.
Одновременно с работой в архиве Романов
в 20-х годах преподавал в Петроградском
(впоследствии — Ленинградском) университе-
те, а также сотрудничал в ряде научных учреж-
дений города.
На протяжении более десяти лет Романов
как архивист занимался спасением архивного
банковского материала, лежавшего в колос-
сальных количествах в подвалах учреждений.
По свидетельству пришедшего вместе с Рома-
новым на эту службу С.Н. Валка, основной ха-
рактер работы был далек от научных интересов
Романова. Все силы первоначально уходили на
самое элементарное упорядочение свозимых со
всех концов города в опустевшее здание Сена-
та сотен тысяч дел, для чего порой приходилось
перетаскивать их на себе14. Кроме того, Рома-
нов много занимался описанием принимаемых
документов, комплектованием архива, спасе-
нием пострадавших от наводнения 1924 г. доку-
ментов и вел другую рутинную работу, неиз-
менно руководствуясь строго научным подхо-
дом. В архиве Романов проработал вплоть до
ноября 1929 г., руководя его различными отде-
лами и секциями15.
Как Романов и предполагал, служба в ар-
хиве действительно открывала для него воз-
можность возобновить исследовательскую де-
ятельность. Но это означало и резкую смену
научной специализации: вместо истории
Древней Руси — история дореволюционной
России конца XIX — начала XX в., т.е. того пе-
риода, который обеспечивался документаль-
ными источниками, главным образом извле-
каемыми из этого же архива.
Уже в самом начале 20-х годов Романов на-
шел тему, оставшуюся для него одной из маги-
стральных до конца жизни. Она родилась из
сопоставления только что вышедшего трехтом-
ника мемуаров графа СЮ. Витте, министра
финансов при царях Александре III и Николае
II, а затем председателя Совета министров Рос-
сийской империи, и оказавшегося в распоря-
жении Романова архивного материала — по
преимуществу фонда Канцелярии министра
финансов. Мемуары Витте были написаны
главным образом в оправдание его политики,
приведшей к русско-японской войне 1904 —
1905 гг. и Портсмутскому миру 1905 г., поэтому
основной сферой научных интересов Романо-
ва надолго становится внешняя, в частности
дальневосточная, политика России конца
XIX - начала XX в.
Первоначальным результатом такого иссле-
довательского направления была серия статей,
объединенных общим замыслом — дать доку-
ментальный комментарий к «Воспоминаниям»
Витте16. Статьи содержали общую критическую
оценку мемуаров, отличавшихся крайней тен-
денциозностью.
Романов осознавал, что «Воспоминания»
Витте стали «в центре внимания в качестве
наиболее трудного критически одолимого в
глазах широкой публики источника»17 и пото-
му заслуживали продолжения кропотливой ра-
боты по их источниковедческой критике.
Правда, одно время казалось, что ему это не
удастся из-за того, что отпала возможность из-
дания задуманной книги. Романов сосредото-
чил внимание на публикациях источников, ре-
цензировании выходящих из печати книг, жур-
налов, изданий документального и мемуарно-
го характера. Но неожиданно помог случай:
Ленинградский восточный институт в 1927 г.
предложил ему выпустить сборник ранее уже
опубликованных статей.
231

Б.А. Романов
Согласившись, Романов вскоре убедился,
что вновь накопленный материал не позволя-
ет осуществить переиздание. В течение года
ночами, поскольку он ежедневно был занят
на службе в архиве, и по выходным дням он
написал монографию «Россия в Маньчжу-
рии»18. Она уже не носила характер исключи-
тельно источниковедческого исследования,
хотя этот аспект занимал в ней значительное
место, а представляла собой последователь-
ное изложение империалистической полити-
ки царизма на Дальнем Востоке, которая не-
избежно вела страну к войне с Японией.
Дипломатическая история захватнической
внешней политики рассматривалась в нераз-
рывной связи с экономической ролью банков
и их капиталов в продвижении России на
Дальний Восток.
Новаторство Романова состояло, таким об-
разом, не только в том, что эта проблематика
впервые стала объектом углубленного моногра-
фического исследования, но и в том, что была
проанализирована и показана неразрывная ди-
алектическая связь между политикой и эконо-
микой. Экономическая история впервые стала
объектом исследования в отечественной исто-
риографии и задолго до того, как это получи-
ло признание и распространение.
Открытием принципиального значения
стало и выявление Романовым движущей силы
внешней политики России, в частности даль-
невосточной: ею было министерство финан-
сов, которое возглавлял в то время Витте. Оно,
как было показано, стало основным инстру-
ментом государственного вмешательства в эко-
номику и вело дело к политическому проник-
новению на Дальний Восток, опережавшему
экономическое и призванному расчистить путь
для него.
Вместе с тем книга давала более глубокую
критику мемуаров Витте главным образом в
интерпретации им причин и движущих сил
русско-японской войны. Романов на докумен-
тальном материале, впервые им привлеченном,
критически проанализировал версию Витте,
будто бы он боролся против внешнеполитичес-
кого курса на столкновение с Японией, прово-
димого при поддержке царя статс-секретарем
Безобразовым, великим князем Александром
Михайловичем, министром внутренних дел
Плеве. Витте пытался внушить читателю, что
он не причастен к захватнической политике
Николая II. Исследователь опровергал это, с
фактами в руках показав, что деятельность
Витте провоцировала дальневосточный конф-
ликт и отличалась от политики безобразовской
клики лишь малозначительными тактическими
деталями.
Сложность положения Романова состояла
в том, что глава официальной советской мар-
ксистской исторической науки М.Н. Покров-
ский в своих работах опирался на версию о
двух различающихся между собой политичес-
ких линиях на Дальнем Востоке: Николая II и
Витте. Согласно Покровскому, политика Вит-
те олицетворяла «нормальный капиталисти-
ческий империализм», а политика Николая
II — империализм «первобытно-торгашеский»
и «феодальный»19. Этот признаваемый в каче-
стве марксистско-ленинского постулат ста-
вился под сомнение внешне отнюдь не пре-
тендующими на теоретические обобщения ис-
следованиями Романова, что имело для исто-
рика далеко идущие последствия. Его работы
стали замалчиваться либо подвергаться крити-
ке без анализа содержавшейся в них аргумен-
тации. И хотя в научном отношении книга
«Россия в Маньчжурии» означала крах версии
Витте-Покровского о происхождении русско-
японской войны, а следовательно, и теории
«двух империализмов», точка зрения Покров-
ского многократно воссоздавалась, и получив-
шее и ныне широкое распространение пред-
ставление о «военно-феодальном» империа-
лизме как сочетании «военно-феодального» и
«капиталистического» империализма восхо-
дит к данной теории»20.
Книга «Россия в Маньчжурии» была не
понята и не принята марксистскими истори-
ками не только потому, что входила в проти-
воречие с Покровским, но и из-за тех мето-
дических приемов, которыми пользовался
Романов. Вместо подбора цитат из Маркса,
Энгельса, Ленина, Троцкого или других тео-
ретиков социалистической идеологии, чьи
высказывания затем интерпретировались и
подкреплялись как бы соответствующими им
фактами, Романов в основу своего исследо-
вания поставил источники. А они потребова-
ли от историка привлечения опыта, приобре-
тенного им на материалах Древней Руси —
«микроскопического текстуального изуче-
ния — не хуже, а то и почище древних лето-
писных сводов». «Острота и изощренность
документального зрения и изучения, в кото-
рых школили» его университетские учителя,
232

Б.А. Романов
очень помогли при решении новой задачи.
Этот новаторский прием для исследования
новейшей истории впоследствии был усовер-
шенствован Романовым и доведен до вирту-
озности. Тем самым., следуя за своим учите-
лем Пресняковым, он получил возможность
заняться «упорным и упрямым, неуклонным
и мелочным восстановлением прав источни-
ка и факта», а затем, как это считал необхо-
димым сам Романов, решать следующую за-
дачу — «возведения непроницаемой плотины
из фактов»21, непроницаемой, надо думать,
для проникновения в ткань исследования
предвзятых идеологических стереотипов, на
которые опирались антиподы Романова из
школы Покровского.
Источниковедческий подход к проблемам
истории новейшего периода, исследование Ро-
мановым русско-китайских, русско-японских,
русско-германских отношений, обилие мате-
риалов, несравнимое с источниковедческой ба-
зой работ по дальневосточной политике Рос-
сии, выходивших до этого, — все это сделало
книгу событием не только отечественной, но и
мировой историографии. Об этом свидетель-
ствуют переводы на японский (сразу два изда-
ния в разных переводах в 1934 г.), на китайский
(1937) и на английский языки (в Маньчжурии
в 1952 г.)22.
Однако эту книгу не признали не только
представители школы Покровского, но и ряд
историков той же выучки, что и Романов.
Часть его университетских учителеТГотнеслась
к труду прохладно, а порой даже отрицатель-
но. Для них, по свидетельству Романова, «это
была «современность», «политика», все, что
угодно, но только не история»23. Так, академик
С.А. Жебелев говорил ему: «Паровозы, ваго-
ны — это не история»24. А «один из видных
представителей старой школы» (как рассказы-
вал Романов, это был Платонов), начав читать
книгу, сказал, что «заскучал и бросил чтение»,
когда «дошел до всяких банков и займов». За-
тем он же задал Романову вопрос: «Так вы оп-
равдываете здесь Николая?» — и, сделав ко-
роткую паузу, добавил: «А ведь это был мелоч-
но-злой и неумный человек, и у него были зе-
леноватые злые глаза»25.
Предположение о попытке оправдать Ни-
колая II объясняется, по-видимому, тем, что
исследователь, как уже было отмечено, возла-
гал вину за развязывание русско-японской
войны не только на царя, но и на Витте и тем
самым будто бы снимал часть вины с последне-
го российского монарха.
С этого момента в отношениях между Ро-
мановым и Платоновым, до того близких, про-
изошло охлаждение. А очень скоро, но при
других обстоятельствах, Романов вспомнил
этот странный и неоправданный вопрос Пла-
тонова.
Правда, Пресняков, первоначально заняв-
ший «позицию настороженного и опасливого
нейтралитета», обнаружив строго источнико-
ведческий подход своего любимого ученика к
исследуемой проблеме, «поотступился от сво-
ей позиции». Да и Е.В. Тарле с самого начала
«решительно высказался за законность темы в
академическом плане», но из круга ученых,
чьим мнением Романов дорожил, он был един-
ственным, кто сразу занял такую благожела-
тельную позицию26.
Итак, Романов, став исследователем исто-
рии России конца XIX — начала XX в., попал в
аутсайдерское, как он считал, положение и был
подвергнут критике с обеих сторон. Доминиру-
ющая официальная наука во главе с Покровс-
ким считала историю российского империа-
лизма своей заповедной территорией и не мог-
ла признать соответствующим марксистской
методологии ни метод, использованный Рома-
новым, ни основные его выводы. Для школы
Покровского не существовало ни Романова, ни
его работ. Но и для большинства представите-
лей старой университетской и академической
науки его труды оказались как бы отходом от
тех заветов и принципов, которыми руковод-
ствовалась эта школа.
Это неприятие усугублялось, пожалуй, еще
и тем, что Романов в 20-е годы так и не вер-
нулся к ученым занятиям историей Древней
Руси. Помимо исследования дальневосточной
политики царизма конца XIX — начала XX в.
он интенсивно включился в современную по-
литическую проблематику. В 1920 г. он опуб-
ликовал аналитическую рецензию на сборник
документов о советско-германских мирных
переговорах 1918 г. в Брест-Литовске, издал
документы по истории революционного дви-
жения в России и внутренней политике ца-
ризма в первые два десятилетия XX столетия,
составил два больших документальных сбор-
ника27. К 20-м годам относятся первые опыты
по созданию социально-психологических
портретов крупных политических деятелей
новейшего периода на основе их мемуаров.
233

Б.А. Романов
Особенно ему удались портреты лидера право-
го крыла российского либерализма Д.Н. Ши-
лова28 и СЮ. Витте29 в рецензиях на их мему-
ары. Романов исходил из принципиальной
позиции: необходимо осваивать новую для
профессионалов-историков проблематику,
которая до того не была «никогда предметом
систематического изучения и, главное, сво-
бодного преподавания», не имела «кафедры»
и не образовывала «школы»30. Все это свиде-
тельствовало о новаторском взгляде ученого
на задачи исторической науки и преодолении
им предубеждений, свойственных академи-
ческим и университетским кругам31.
Трудно представить, как в дальнейшем раз-
вивалось бы научное творчество Романова,
сколь долго он мог бы пребывать в положении
аутсайдера, одинокого исследователя, кустаря-
одиночки. Но оно было насильственно прерва-
но—в один день и надолго.
13 января 1930 г. Романов в числе многих
коллег (по некоторых оценкам — более 150),
вначале ленинградских, а затем и московс-
ких, в том числе четырех академиков-исто-
риков — С.Ф. Платонова, Е.В. Тарле, Н.П.
Лихачева, М.К. Любавского, — был аресто-
ван по «Делу Академии наук», известному
также как «Дело четырех академиков», или
«Дело историков»32. Две трети арестованных
были историками, музееведами, архивиста-
ми, краеведами, этнографами. «Дело Акаде-
мии наук» — заключительный этап наступ-
ления советской власти на центр свободной
научной мысли, способ «большевизации»
Академии наук. Применительно к истори-
ческой науке эта акция означала физическое
устранение из нее самых крупных ученых
как старшего, так и среднего поколений, по-
лучивших профессиональное образование
до октябрьского переворота, ликвидацию
тем самым так называемой «буржуазной» и
создание новой «социалистической» истори-
ческой науки.
Следствие, которое велось Секретно-опера-
тивным управлением ОГПУ Ленинградского
военного округа, сочинило «сценарий», соглас-
но которому Платонов обвинялся в создании
разветвленного «Всенародного союза борьбы за
возрождение свободной России». Романову же
было вначале предъявлено обвинение, что он
получил от Платонова деньги для написания
книги «Россия в Маньчжурии» с целью возве-
личивания и реабилитации бывшего царя. Тог-
да-то он и вспомнил о вопросе Платонова по
прочтении им этой книги. Поскольку вопрос
был задан при посторонних лицах, возможно,
кто-то из них донес, и столь фантастическая
версия всплыла на следствии. Впрочем, она
сразу же и отпала, поскольку следователь сам
сообщил Романову, что после его ареста книга
получила премию (250 руб.) комиссии по при-
суждению премий Центральной комиссии по
улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ). Тогда воз-
никло новое обвинение, согласно которому
Романов составлял «вражеские» сводки о поло-
жении русской деревни для того же Платоно-
ва. Но, как оказалось, с 1917 по 1930 г. Рома-
нов ни разу не выезжал в деревню.
Около 13 страшных месяцев провел уче-
ный в ленинградском доме предварительного
заключения (ДПЗ) ОГПУ на Шпалерной ули-
це. Он сам в 1956 г. в заявлении на имя Гене-
рального прокурора Союза ССР с прошением
о реабилитации рассказал о том, как было со-
ставлено окончательное обвинительное зак-
лючение: «Перед ясной угрозой меня искале-
чить и... при виде того, что мне было показа-
но в ДПЗ... мне не оставалось ничего, как под-
писать с отвращением все, что заблагорассу-
дилось мне предложить в написанном им са-
мим (следователем. — В.П.) виде или понадо-
билось продиктовать мне в условиях заведомо
глубокого потрясения. Что я и делал в полном
сознании безысходности моего положения и
беззащитности».
Следователь в конечном счете решил об-
винить Романова в том, что он участвовал в
платоновской контрреволюционной органи-
зации, поставившей себе целью свержение со-
ветской власти. 19 февраля 1931 г. Романову
было сообщено, что тройкой полномочного
представителя ОГПУ ЛВО он приговорен по
ст. 58" Уголовного кодекса РСФСР к пяти го-
дам заключения в концлагере. Их он отбывал
на строительстве Беломорско-Балтийского
канала. Так Романов снова стал аутсайдером,
теперь в прямом, физическом смысле слова;
он был просто удален из нормальной жизни,
не говоря уже о науке.
В августе 1933 г. ученый был освобожден до
истечения срока «по зачету рабочих дней» в со-
стоянии, как он сам констатировал в автобиог-
рафии, «совершенно расстроенного здоровья и
упадка сил», к тому же он не имел права про-
живать в Ленинграде вместе с семьей. Началась
изнуряющая борьба за прописку, за жизнь хотя
234

Б.А. Романов
бы по трехмесячным, двухмесячным, одноме-
сячным пропискам. А во время советско-фин-
ляндской войны последовала высылка на 101
км в Окуловку. И вновь каждодневное ощуще-
ние грозившего опуститься дамоклова меча в
ожидании нового ареста. Кроме того, восемь
лет отсутствия постоянной работы и лихора-
дочные поиски заработков. Именно в это вре-
мя Романов писал П.Г. Любомирову, своему
близкому еще со студенческих лет другу: «Мой
удел — смерть на помойке»33.
И все же он, несмотря на психическую
травму — последствие перенесенных испыта-
ний, не опустил руки, а начал борьбу за выжи-
вание, за возвращение в науку. В конечном
итоге он выиграл ее, хотя и с большими поте-
рями. Романов брался за любую временную,
техническую, договорную работу. Крупный,
получивший признание, но опальный ученый
не гнушался никакого труда. Поразительно,
сколь много он сумел сделать за восемь лет в
условиях постоянной нужды, преследований и
ожидания стука в дверь непрошеных ночных
«гостей». Он составлял библиографические
указатели к чужим трудам, писал карточки для
древнерусского словаря. Интенсивная дея-
тельность сменялась упадком сил, нервными
срывами, отчаяньем, а затем снова — работа,
работа, работа.
Первоначально это была случайная «науч-
ная поденщина». Романов составил хрестома-
тию «Революция 1905 г. и западноевропейская
пресса» (около 1 тыс. машинописных стра-
ниц), написал к ней вступительный очерк
(около 150 машинописных страниц), подгото-
вил для энциклопедии статью «Врастание ца-
ризма в империализм» (11 страниц), писал
большие внутренние рецензии, предназначен-
ные по соглашению впоследствии для печати,
но так и не изданные при жизни автора, о ра-
боте СВ. Юшкова «Очерки по истории воз-
никновения и развития феодализма на Руси
IX — XIII вв.» (37 страниц), о сборнике «Древ-
няя Русь» (96 страниц), о работах Н.Н. Воро-
нина и СБ. Веселовского. Отзывы об этих мо-
нографиях составили целую книгу и были из-
даны только посмертно34.
Затем последовали крупные договорные
работы: подготовка учебного пособия по «Рус-
ской Правде», где подавляющая часть ком-
ментариев написана Романовым35, изданные
лишь после окончания Великой Отечествен-
ной войны комментарии к большому акаде-
мическому изданию «Русской Правды», моно-
графия «Очерки дипломатической истории
русско-японской войны», книга «Люди и нра-
вы Древней Руси», последнюю Романов писал
в основном в поселке Окуловка Ленинградс-
кой области (ныне город Новгородской обла-
сти). Кроме того, была кропотливая работа по
подготовке к изданию и редактированию трех-
томного курса лекций Преснякова, чьи черно-
вые записные книжки, часто исписанные ка-
рандашом, легли в основу публикации36, став-
шей данью памяти учителя.
А издать за все это время удалось крайне
мало: кроме двух из трех томов лекций Пресня-
кова и учебного пособия по «Русской Правде»,
всего только одну рецензию и три статьи.
Романов вернулся к тому, с чего начинал
свой путь в науке — к памятникам Древней
Руси. Тому были две причины. Во-первых, он
вынужден был браться за любое дело, которое
давало ему хоть какие-либо средства к жизни.
Во-вторых, в середине 30-х годов Б.Д. Греко-
вым было задумано фундаментальное издание
«Русской Правды». Первый его том, содержа-
щий тексты этого кодекса права, вышел в свет
незадолго до Великой Отечественной войны37.
А для подготовки второго тома, который дол-
жен был состоять из подробнейших историог-
рафических комментариев, и был в числе дру-
гих приглашен Романов. Работа над вторым то-
мом была в основном завершена к 1941 г., а
учебное пособие по этому памятнику, упоми-
навшееся выше, стало важным этапом на пути
к его выпуску в свет.
Греков пригласил Романова написать главу
для задуманного тогда же труда по истории
культуры Древней Руси. Посвященная быту
русского общества Киевского периода, она в
процессе работы переросла допустимый для
этого издания размер и превратилась в само-
стоятельную книгу — историко-бытовые очер-
ки о людях и нравах домонгольской Руси, из-
данную значительно позднее.
Первая половина 1941 г. ознаменовалась от-
радными переменами в жизни Романова. В
феврале он защитил в Институте истории АН
СССР докторскую диссертацию по рукописи
уже написанной книги о дипломатической ис-
тории русско-японской войны. После утверж-
дения в ученой степени доктора наук (21 июня
1941 г.) Институт истории материальной куль-
туры АН СССР (ИИМК) в июле 1941 г. принял
Романова в свой штат. Это была первая после
235

Б.А. Романов
1929 г. регулярно оплачиваемая постоянная ра-
бота ученого, соответствующая его квалифика-
ции, хотя и не по научной специальности. Ведь
И ИМ К — учреждение сугубо археологическо-
го профиля.
Зачисление Романова в штат постоянных
сотрудников Академии наук, вероятно, спас-
ло ему жизнь. В блокированном Ленинграде
ученый оказался без семьи, так как его суп-
руга Елена Павловна, врач по профессии,
была в рядах Красной Армии. Начавшийся в
блокированном городе голод быстро отразил-
ся на Романове, он стал слабеть и опухать.
Кроме того, он перенес полуторамесячное
нервно-психическое заболевание и две неде-
ли лечился в клинике. Но в это время нача-
лась акция по спасению «золотого фонда» —
докторов наук, и 6 ноября 1941 г. Романов,
заболевший вновь, теперь гриппом, был пе-
реброшен через блокадное кольцо на самоле-
те. Дальше начался мучительный, более чем
двухмесячный путь в Ташкент, где находи-
лись гуманитарные институты Академии
наук. Почти без денег, одетый не по погоде,
Романов едва не умер в дороге. Сохранилась
его открытка Н.Л. Рубинштейну в Саратов из
Кирова, где он надолго застрял, полная тра-
гизма и благодарности коллеге за доброе от-
ношение. Фактически это было прощальное
в ожидании близкой смерти письмо: «Вмес-
то спасения «золотого фонда» — болезнь и
нищенство; я еле двигаюсь и жду краха...
Пишу эту открытку на прощанье, чтобы по-
благодарить Вас за все хорошее, что видел от
Вас, и чтобы Вы знали, при каких обстоя-
тельствах я погибаю. Силы тают день ото дня,
едва хожу... Прощайте, дорогой мой»38.
И все же к середине января 1942 г. Романов
чудом добирается до Ташкента. Но здесь уже
через полгода ученый попал в крепкие «объя-
тия» местных органов НКВД — был вызван
туда, а затем получил повестку о высылке на
101 км. Это означало для пожилого одинокого
ученого, ослабленного голодом, болезнями и
длительной дорогой, без поддержки академи-
ческих структур в условиях среднеазиатского
климата верную гибель. Б.Д. Грекову Романов
обязан тем, что предписание о высылке было
отменено. Но, как историк сообщал в письме
А.И. Андрееву, «сидение на эшафоте» длилось
целых 40 дней.
И без того жить ему было тоскливо и тя-
жело. Его жена находилась на фронте, снача-
ла Ленинградском, затем Волховском, а сест-
ра и брат погибли в Ленинграде уже в первую
блокадную зиму. Сказывались и положение
«полного одиночки» в чуждой Романову архе-
ологической среде, и состояние, как он с горь-
кой иронией говорил, «до крайности облег-
ченного погорельца среди кулаков разных сте-
пеней» из-за отсутствия оставленных в Ле-
нинграде рукописей, к тому же разбросанных
по разных учреждениям, и вечный страх «за
физическую сохранность» этих рукописей, и
невозможность полноценной работы из-за
бедности местных библиотек, и неприятие
академического снобизма, вненаучной, бю-
рократической по своей природе субордина-
ции и неравенства, особенно чувствительных
в условиях нужды, скученности и дефицита
жилья, и, наконец, вновь обострившиеся бо-
лезни нервной системы и сосудов головного
мозга, поразившие, в частности, глазной нерв,
что вело к периодическим потерям зрения,
погружению в полную темноту. «Наши рабо-
ты — наши дети, — писал Романов А.И. Анд-
рееву, — и есть между нами и ими неистреби-
мая, физиологическая связь, разрыв которой
сопровождается настоящей болью и трудноиз-
лечим». В это тяжелое время Романов особен-
но обостренно ощущал свою принадлежность
к петербургской школе историков. Он писал
одному из своих коллег: «Если до свидания —
так до свидания. А не то, так прощайте и дер-
жите выше знамя ленинградской школы»39.
Положение его несколько изменилось в
1944 г., когда выяснилось, что оставленные в
Ленинграде рукописи целы, а сам он был пе-
реведен из ИИМКа в Институт истории АН
СССР и попал в соответствующую научную и
интеллектуальную среду. В августе 1944 г. он
возвратился в Ленинград, получил работу в Ле-
нинградском отделении Института истории АН
СССР и стал профессором на историческом
факультете университета.
И хотя болезни продолжали мучить Рома-
нова, ученый взвалил на себя, казалось бы, не-
посильный груз ответственных работ и с тру-
дом, с огромным перенапряжением сил дово-
дил их до завершения. Творческая работа за
письменным столом и в университетской ауди-
тории, по которой Романов так истосковался,
стали моральной опорой убывающих сил и здо-
ровья: «Если бы не книга, не вылезти бы мне
было из моих болезней, ее власть надо мной
оказалась сильнее тяги книзу. Ту же роль сыг-
236

Б.А. Романов
рала, думаю, и работа с моей молодежью: они
тоже тащили меня кверху и к жизни»40.
В практическом плане первоочередной за-
дачей стала подготовка в печати трех написан-
ных еще до войны работ: комментариев к «Рус-
ской Правде» и «Дипломатических очерков»
для издательства Академии наук, а книги
«Люди и нравы Древней Руси» — для универ-
ситетского издательства, которое по рекомен-
дации ректора А.А. Вознесенского согласилось
ее печатать. Осложнялось дело тем, что все три
работы выходили в свет одновременно — в
1947 г.
Комментарии к «Русской Правде», как они
были задуманы Грековым, имели несколько
специфический характер. Необходимо было
собрать и расположить в хронологическом по-
рядке мнение исследователей о каждой статье
этого древнейшего русского памятника права.
Работа требовала не только досконального зна-
ния исторической и историко-правовой лите-
ратуры, но и тончайшего понимания самого
кодекса, его внутренней структуры, соци-
альных, политических и бытовых реалий, отра-
жаемых в нем, знания письменной среды его
бытования. Этим критериям Романов отвечал
в полной мере. Но его творческая натура не
могла смириться с редакционными ограниче-
ниями на выражение собственного мнения,
поэтому по настоянию Романова комментато-
рам в исключительных случаях разрешено
было делать это, имея в виду не попавшие еще
в печать работы.
Романов сполна воспользовался предста-
вившейся возможностью и включил в истори-
ографические комментарии свои собственные
толкования, изложенные им ранее как в учеб-
ном пособии по «Русской Правде», так и в под-
готовленных, но еще не изданных историко-
бытовых очерках «Люди и нравы древней
Руси». В результате он сумел создать ряд цель-
ных критико-историографических очерков о
различных статьях краткой и пространной ре-
дакций «Русской Правды» и их комплексах.
При этом ученый выбрал для себя не только
наибольшее по сравнению с другими участни-
ками издания число статей для комментирова-
ния, но и наиболее важные статьи, составляю-
щие циклы и отражающие характер обще-
ственных отношений.
Когда же после возвращения в Ленинград
возникла задача доработки того, что было сде-
лано комментаторами до войны, согласования
текстов и их окончательного редактирования,
а затем и чтения корректур, то решить ее было
поручено Романову. Предстояло быстро прове-
сти столь нужную работу, и он справился с ней
блестяще41. Романов так определил степень
своего участия в этом научном издании: «Если
есть в этом «издании» чья-нибудь кровь и чей-
нибудь пот (и нервы), то это мои кровь и пот и
мои нервы, хоть тому и нет внешнего следа в
книге»42.
К комментариям к «Русской Правде»
вплотную примыкает и по времени написа-
ния, и по времени выхода в свет, и, отчасти,
по проблематике книга «Люди и нравы древ-
ней Руси»41. Она занимает особое место в
творческом наследии ученого прежде всего
потому, что писалась как научно-популярная
книга, а не «специальное исследование», как
рассказ «о тех «злобах дня», какими заполня-
лись будни и думы русских людей, не испы-
тавших еще кошмаров монгольского ига».
Научное построение, сложившееся в резуль-
тате частных исследований автора, облекает-
ся им в такую форму, чтобы читатель мог «по-
чувствовать и понять далекую, хоть и родную
ему эпоху через знакомство с ее людьми»44.
Эта двоякая задача — воздействовать и на
чувства читателей, и на сферу их рациональ-
ного восприятия — новая для Романова и но-
ваторская в отечественной историографии.
Человека Древней Руси Романов задумал по-
казать не только в его бытовых, интимных,
но и общественных связях и в постоянной
динамике. Как автор написал, его задача со-
стояла в том, чтобы «собрать и расположить
в одной раме разбросанные в древнерусских
письменных памятниках (хотя бы и мельчай-
шие) следы бытовых черт, житейских поло-
жений и эпизодов из жизни русских людей
XI — XIII вв., с тем чтобы дать живое и кон-
кретное представление о процессе классооб-
разования в древнерусском феодальном об-
ществе, сделав предметом наблюдения отра-
жение этого процесса в будничной жизни
людей». Иными словами: «Как люди жили на
Руси в это время (и чем кто дышал, сообраз-
но своей социальной принадлежности и тому
капризу своей судьбы, какой удастся подме-
тить в памятнике, если пристально в него
всмотреться)»45. Этот смелый, необычный
для того времени эксперимент сегодня спра-
ведливо охарактеризован как «пионерское
исследование», «первый опыт полидисцип-
237

Б.А. Романов
линарного исследования и одновременно
первая попытка историко-культурного син-
теза в смысле тотальной истории»46.
Романова всегда интересовал человек как
субъект истории и объект изучения. Этим
объясняется его стремление давать социально-
психологические портреты исторических пер-
сонажей, выяснять движущие силы их поступ-
ков и побуждений.
Книга «Люди и нравы древней Руси» в наи-
более полном виде проявила эту тенденцию в
творчестве Романова, позволила показать
объективный процесс поступательного движе-
ния общества через индивидуальные судьбы
людей, воссозданные в результате анализа ис-
точников и силой художественного воображе-
ния и исторического чутья. Академик Д.С. Ли-
хачев в этой связи отметил особенность твор-
ческого лица Романова — сочетание в нем уче-
ного с художником, научного анализа с худо-
жественным воображением, но не с фантази-
ей исторического беллетриста47. Может быть,
именно потому, что этот труд в наиболее кон-
центрированном виде отражал своеобразие
творчества и личности самого Романова, их не-
разрывность, он любил его больше других сво-
их работ.
Книга «Люди и нравы древней Руси» выхо-
дит за рамки изображения людей и быта. Ре-
конструкция образа человека раннего средне-
вековья служит и средством уяснения механиз-
ма социально-экономических процессов. Дает-
ся характеристика совокупности общественных
отношений киевского периода истории Руси в
оригинальной и отличной от принятой до того
интерпретации, основных сословий, полити-
ческого устройства государства. Не отвергая
феодальную природу общественного строя Ки-
евской Руси, Романов вместе с тем показал су-
щественную роль в социальной структуре об-
щества и в процессе складывания феодализма
холопства-рабства, выявив в то же время бли-
зость в положении феодально-зависимых лю-
дей и рабов, детально исследовал проблему пе-
рехода от свободного к несвободному состоя-
нию в ходе нарастающего процесса классооб-
разования, по-новому определил социальный
статус смердов как «свободных» людей, связан-
ных определенными отношениями с государ-
ством в лице князя. Таким образом, по сравне-
нию с господствовавшими в конце 30-х и в 40-
х годах воззрениями, сложившимися главным
образом под влиянием работ Грекова, древне-
русское общество в «Людях и нравах Древней
Руси» предстает как более архаическое, нахо-
дящееся на начальном этапе вызревания фео-
дальных отношений и складывания классов,
характерных для феодальной формации4*.
Именно эти особенности концепции Ро-
манова вызвали отрицательную реакцию Гре-
кова, который, как стало известно, попытал-
ся помешать изданию книги. Первоначально
же вокруг нее, как писал автор в одном из пи-
сем, был организован длительный «заговор
молчания».
Вышедшие в свет «Очерки дипломатичес-
кой истории русско-японской войны»49, напро-
тив, сразу были прекрасно встречены и полу-
чили очень хорошие отзывы. Казалось бы, этот
труд, посвященный той же проблематике, что
и «Россия в Маньчжурии», —дальневосточной
политике царизма, должен был стать как бы
повторением пройденного. Но в действитель-
ности дело обстояло по-иному.
Постановка проблемы как «дипломатичес-
кой истории» была новаторской. Сам термин
этот означал для исследователя нечто большее,
чем просто историю дипломатии, т.е. отноше-
ний между государствами. Посредством дипло-
матии, по Романову, осуществлялась политика,
которая в свою очередь базировалась на эконо-
мике. При таком понимании проблемы центр
событий переместился с театра военных дей-
ствий в тыл, в «кулисы и мастерские» диплома-
тии, где она, собственно, и создавалась, чтобы
затем выйти на сцену и проявиться в своих вне-
шних формах. Поэтому магистральная тема
книги — история борьбы великих держав за
раздел Китая, завершившаяся русско-японс-
кой войной, — рассмотрена в неразрывной
связи с жизнью России и Японии, внутренней
политикой российского правительства, ростом
в России революционного движения, эконо-
мическим и финансовым положением идущих
к войне государств.
Новым в «Очерках...» по сравнению с «Рос-
сией в Маньчжурии» стали дополнительные
материалы, подвергнутые научному анализу
многотомные издания дипломатических доку-
ментов Англии, Германии, Франции, США,
стран, прямо или косвенно причастных к раз-
вязыванию дальневосточного конфликта и
стремившихся оправдать свою политику, пред-
шествующую Первой мировой войне. Отсюда
возникла и новая проблема — исследование
сложной, перекрещивавшейся работы дипло-
238

Б.А. Романов
матических служб всех держав и места каждой
из них в империалистическом соперничестве в
Китае. Наконец, Романов охарактеризовал зах-
ватническую программу японского империа-
лизма на Дальнем Востоке и тем самым развил
новую по сравнению с «Россией в Маньчжу-
рии» тему, важную для понимания характера
русско-японской войны.
Романов досконально исследовал пробле-
му развязывания войны на Дальнем Востоке,
начиная с нападения Японии на Китай в
1894 г., обострившего русско-японские отно-
шения. Важной вехой на пути к войне стало и
строительство Россией Сибирской железнодо-
рожной магистрали. Романов показал, что це-
лью этого грандиозного проекта было не толь-
ко укрепление обороны русского Дальнего
Востока, но и увеличение рынка сбыта для
российской промышленности, получавшей
тем самым преимущества перед другими госу-
дарствами Европы в торговле с Китаем, и со-
здание условий для аннексий на Дальнем Во-
стоке. Впервые в исторической литературе
подробно исследовался период с окончания
японо-китайской войны до начала русско-
японской войны. В главах, посвященных де-
сятилетию 1894 — 1904 гг., подробнейшим об-
разом анализируются все этапы наступатель-
ной политики царизма: его первые успехи,
захват сферы влияния в Китае, в частности,
борьба России за приобретение незамерзаю-
щего порта, занятие Россией Порт-Артура,
англо-русское соглашение 1899 г., временная
оккупация Маньчжурии и первая попытка се-
паратного соглашения о Маньчжурии, вывоз
русского капитала на Дальний Восток. Рав-
ным образом в монографии исследуется и
длительная, на протяжении 1895 — 1901 гг.,
подготовка Японии к войне с Россией.
Наконец, ученый высветил прямую и кос-
венную роль великих держав в борьбе за раздел
Китая и пришел к выводу, что Германия под-
талкивала царизм к войне, а Англия поощряла
Японию к агрессии; каждая из этих стран име-
ла далеко идущие планы привлечения России
на свою сторону в назревавшем противостоя-
нии между ними. Завершалась книга анализом
непосредственного дипломатического развязы-
вания войны в июле 1903 — феврале 1904 г. Как
и в других своих работах, Романов и здесь дает
емкие по содержанию, психологически точные
и литературно изысканные портреты основных
персонажей российской политической сцены,
связанных с дальневосточным конфликтом, —
Витте, Ламздорфа, Безобразова.
Сразу же после выхода этой книги состоя-
лись ее обсуждения в Москве и Ленинграде,
прошедшие в благоприятном для автора тоне.
Вместе с тем было отмечено, что в работе от-
сутствовало исследование мирных переговоров
после поражения России в русско-японской
войне и Портсмутского договора. Автору было
рекомендовано восполнить пробел и подгото-
вить второе, дополненное издание книги. Это
отвечало научным интересам Романова, и он с
энтузиазмом принялся за дело, поставив усло-
вием допуск к документам Архива внешней по-
литики России. Ученого убедили, что трудно-
стей с этим не будет.
Одновременно историку было поручено на-
учное комментирование Судебника 1550 г. в
готовящемся академическом издании Судеб-
ников XV— XVI вв. (Судебник 1497 г. — ком-
ментарий Л.В. Черепнина; Судебник 1589 г. —
комментарий А.И. Копанева). Это издание
было задумано как продолжение издания зако-
нодательных памятников феодальной России,
начатое публикацией текстов «Русской Прав-
ды» и комментариев к ним.
Романов начал параллельную работу над
этими двумя исследованиями. Но она была
существенно осложнена внешними обстоя-
тельствами, впрямую коснувшимися и его.
Опять «обострилась классовая борьба», нача-
лись «охота на ведьм», идеологические погро-
мы, борьба с «буржуазным» объективизмом,
«антипатриотизмом», «космополитизмом».
Уже в конце 1947 г. Романов почувствовал
надвигавшуюся опасность: «Я более полугода
уже живу под потенциальными ударами моло-
та (судьба-индейка)»50. В сентябре 1948 г. он
отметил симптомы ее приближения: «В уни-
верситете начались заседания с откликами
биологической дискуссии — во всеуниверси-
тетском масштабе. В связи с рецензиями на
В.М. Штейна и О.Л. Вайнштейна некоторая
настороженность»51. Наконец в ноябре 1948 г.
Романов узнал о решительно отрицательном
отношении в ЦК партии к «Людям и нравам
Древней Руси»52.
Вслед за этим заговор молчания вокруг
этой книги был нарушен: она стала одним из
основных объектов разнузданной кампании
травли. На ее обсуждении в Ленинградском
отделении Института истории АН СССР ос-
новной докладчик, профессор И.И. Смирнов,
239

Б.А. Романов
работавший вместе с Романовым в институте
и университете, вел критику с позиций, за-
фиксированных в «Замечаниях по поводу кон-
спекта учебника по истории СССР» И.В. Ста-
лина, А.А. Жданова и СМ. Кирова. Касаясь
вопроса о закрепощении смердов, Смирнов
справедливо отметил, что схема процесса
классообразования Романова «в корне меня-
ет наше представление о путях и методах раз-
вития крепостнической зависимости кресть-
янства, о природе законодательства Киевской
Руси, о политике государственной власти и о
роли церкви киевской эпохи».
Казалось бы, новаторская концепция ав-
тора должна была, если не приветствоваться,
то, во всяком случае, стать объектом квали-
фицированного разбора и профессиональной
полемики, как это принято в науке. Однако
отход от официально освященной концеп-
ции, разработанной Грековым и признанной
марксистской, стал причиной резких выпа-
дов против книги и ее автора. В докладе
Смирнова содержались обвинения в «мизан-
тропическом», мрачном характере книги, в
чрезмерном внимании к.сексуальным, ин-
тимным моментам, в том, что «картина, ко-
торую рисует Б.А. Романов, никак не отража-
ет... высокого уровня культуры Киевской
Руси и не показывает прогрессивного харак-
тера исторических деятелей эпохи Киевско-
го государства», последнее рисуется Романо-
вым «такими чертами и красками, которые
никак не способствуют утверждению значе-
ния Киевской Руси как важнейшей эпохи в
истории нашей Родины, а скорее могут выз-
вать обратный эффект». Отсюда Смирнов де-
лал вывод, что Романов «объективно оказал-
ся на ложных позициях», стоящих «в прямом
противоречии» с задачей воспитывать «чув-
ство национальной гордости нашей великой
Родиной, чувство советского патриотизма».
Поэтому, заключал свой доклад Смирнов,
«книга Б.А. Романова является книгой, не
могущей нас удовлетворить ни в какой
мере»53. Как видим, труд Романова получил
резко отрицательную оценку, опиравшуюся
не на научные, а на сугубо идеологические
критерии.
Извращенное представление о природе пат-
риотизма и его связи с наукой о прошлом при-
вело к тому, что и в университете Романов был
обвинен в «национальном нигилизме, извра-
щающем подлинную историю Древней Руси»54.
Наконец, Л.В. Черепнин выдвинул против уче-
ного обвинения методологического характера:
«Б.А. Романов... возвращается к методам пси-
хологической и типизирующей интерпретации
источников», развитым «буржуазным истори-
ком и источниковедом» А.С. Лаппо-Данилев-
ским, и этой интерпретацией «подменяется»
классовый анализ источника»55.
В условиях такого идеологического давле-
ния, переходящего в политическую истерию,
стал неизбежным пересмотр оценки «Дипло-
матической истории...» В этой книге были об-
наружены «объективистские ошибки»5''. Они в
глазах ревнителей национал-патриотической
идеологии состояли в том, что Романов не де-
лал различий между империалистической по-
литикой России и Японии, считая их обеих ви-
новницами русско-японской войны.
Ситуация вокруг Романова обострилась
также в результате его чествования на юбилей-
ном заседании, посвященном 60-летию Бори-
са Александровича. Оно состоялось в Ленинг-
радском университете 26 февраля 1949 г. и вы-
лилось в триумф ученого. Подъем, господство-
вавший в аудитории, отражал восторженное
отношение к нему студенческой молодежи.
Историк, по его словам, только здесь понял,
«как глубоко «отравлен» страстью к нашей мо-
лодежи»57. Ответная блестящая по форме и
эмоциональная речь Романова была чрезвы-
чайно по тем временам рискованной. Ученый
рассказал о своей жизни, тяжелой судьбе, по-
нимании того, как развивалась и развивается
историческая наука после революции. И хотя
выступление изобиловало иносказаниями, его
смысл был хорошо понят.
Последствия не замедлили сказаться. Парт-
бюро исторического факультета ЛГУ на экст-
ренном заседании решило обратиться в Коми-
тет по сталинским премиям с просьбой отме-
нить рекомендацию экспертной комиссии о
присуждении Сталинской премии за книгу
«Очерки дипломатической истории русско-
японской войны», и она была отменена58. В ок-
тябре 1950 г. Романова увольняют из универси-
тета «как совместителя». Примерно в это же
время выяснилось, что он не получит обещан-
ного допуска к материалам Архива внешней
политики России.
Все это свидетельствовало о том, что поло-
жение ученого вновь стало неустойчивым. Ро-
манов осознавал грозившую ему опасность и
оценивал ее как продолжение тех репрессий и
240

Б.А. Романов
гонений, которым он подвергался в 30-х годах.
В личных письмах он многократно возвращал-
ся к тому, что чувствовал и чего в любую ми-
нуту ждал: он работал «из-под палки, под угро-
зой увольнения и высылки»; «очень бы хоте-
лось избавиться от ужасного гнета, висящего
надо мной скоро, как четверть века, и состав-
ляющего нервный ствол твоей второй жизни.
Если бы только могли себе представить, какой
это ужас»; «что до меня, то вся моя жизнь про-
шла под знаком того, что ты работаешь и пи-
шешь, а напечатают ли тебя когда-нибудь, не
знаешь, и не знаешь, когда же уволят тебя на
улицу. А было время, когда не знал, будешь ли
ты жить»; «улица» висела надо мной всю мою
жизнь... сейчас она повисла заново, в освежен-
ном, теоретически и практически проветрен-
ном виде, в виде «обоснованном» с точки зре-
ния «общественного» блага под титулом «соба-
ке собачья смерть»59.
И все же, несмотря на травлю и преследо-
вания, он продолжал работать с полным напря-
жением сил. Комментарий к Судебнику Ива-
на Грозного был задуман, в отличие от истори-
ографического комментария к «Русской Прав-
де», как сугубо исследовательский, и это в наи-
большей степени отвечало творческому почер-
ку Романова.
Историографическая ситуация сложилась
таким образом, что ученому в процессе подго-
товки труда и в самой работе приходилось вес-
ти полемику с И.И. Смирновым, который не-
задолго до того опубликовал большую статью,
посвященную Судебнику 1550 г.60 Расхождения
касались главным образом социальной направ-
ленности реформ 50-х годов XVI в. и Судебни-
ка в частности. Смирнов пришел к выводу, что
Судебник был отражением антибоярской по-
литики Ивана Грозного, опиравшегося на дво-
рянство и посад.
Романов же считал, что в социальной сфе-
ре «внутриклассовые интересы» еще не были
«разрешены», почему и тексты статей Судебни-
ка «носят следы этой неразрешимости и заку-
лисной борьбы»61. Не отрицая «расхождения
интересов крупных вотчинников и мелких по-
мещиков в данный момент», Романов конста-
тировал в то же время, что невозможно «отри-
цать в составе правительства царя Ивана в
1550 г.... представительства интересов «дворян-
помещиков»62. По его мнению, социальные
статьи Судебника носят компромиссный ха-
рактер, что накладывает отпечаток на весь ко-
декс. Смирнов же несколько упреждает ход со-
бытий и видит уже в Судебнике следы микро-
опричнины. Общая точка зрения Романова на
Судебник 1550 г. примыкает в некоторой мере
к оценке СВ. Бахрушиным политики Избран-
ной рады, хотя последний высказал свою идею
в общей форме, недостаточно ее аргументиро-
вав, а Романов обосновал ее на материалах Су-
дебника и последующего законодательства 50-
х годов подробно и последовательно61.
Фундаментальное издание судебников
вышло в свет в 1952 г.64 Работа над Судебником
1550 г. очень увлекла Романова и даже подтол-
кнула к размышлениям о воплощении давней
мечты — написании труда о времени Ивана
Грозного, может быть, в форме книги о людях
и нравах XVI в., наподобие «Людей и нравов
Древней Руси», которой так и не суждено было
осуществиться.
Однако работу над вторым изданием «Очер-
ков дипломатической истории русско-японской
войны» ученому завершить удалось, несмотря
на необходимость преодоления многих искусст-
венных препятствий, прежде всего дискримина-
ционного недопущения во внешнеполитичес-
кий архив.
«Опыт с дальневосточной эпопеей», — пи-
сал Романов в Москву Е.Н. Кушевой, работав-
шей в Институте истории АН СССР, — пока-
зал, что «можно чуть не всю жизнь заниматься
большой темой и вновь и вновь находить но-
вые факты и новые аспекты»65. Это была прин-
ципиальная установка ученого, которая блестя-
ще подтвердилась во втором издании «Очер-
ков». Оно настолько отличалось от первого, что
фактически стало новым трудом.
Если в первом издании в основном рас-
сматривалась проблема от предистории до дип-
ломатического развязывания войны, то во вто-
ром исследовалась также дипломатия военно-
го времени, дипломатическая ликвидация со-
стояния войны в форме мирных перегово-
ров, подписание Портсмутского мира и его по-
литические последствия. Но и в первой час-
ти — «На путях к войне», — повторяющей из-
дание 1947 г., были сделаны существенные до-
полнения о политике США на Дальнем Восто-
ке. Две другие части — «Война 1904 — 1905 гг.»
и «Политические итоги войны» — писались
специально для нового издания.
Анализируя дипломатию времен русско-
японской войны, Романов глубоко исследует
цели, мотивы и механизм внешнеполитичес-
241

Б.А. Романов
кой активности не только непосредственных
участников войны, но и государств, заинтере-
сованных в ней — Германии, Англии, США,
Франции, которые вели сложную игру на меж-
дународной арене. Смысл этой активности, как
показано в книге, состоял в том, чтобы выну-
дить Россию встать на одну из сторон в вызре-
вавшем англо-германском конфликте, для чего
необходимо было ценой военного ослабления
не дать царизму в случае мировой войны сохра-
нить за собой роль стороннего зрителя и «тре-
тьего радующегося». Подталкивание Германи-
ей России к войне с Японией и поощрение Ан-
глией и Соединенными Штатами Японии к аг-
рессии — важные вехи политики великих дер-
жав до и во время русско-японской войны. По-
ражение царизма на театре военных действий
и неудержимо нараставший натиск революции
положили конец этой политике, поскольку все
страны испытывали страх перед возможной
победой революции в России. Следствием это-
го стали всесторонне изученные историком по-
пытки мирного посредничества и Портсмутс-
кая мирная конференция. Детальный обзор
всех 12 заседаний конференции дал ясное
представление о ее ходе, позиции держав, в ней
участвовавших, закулисной стороне диплома-
тической борьбы и посреднической роли Со-
единенных Штатов Америки в лице президен-
та Т. Рузвельта.
В результате Романов исчерпывающе отве-
тил на поставленный им вопрос, почему царс-
кая Россия и Япония пришли к войне именно
в тот момент, который выбрала Япония, и как
и почему царское правительство было вынуж-
дено прекратить войну в то время, когда это
явилось необходимым для истощившей свои
силы Японии.
Важным аспектом книги, значительно рас-
ширившим ее международно-политический
горизонт, стало исследование марокканского
кризиса, возникшего одновременно с развити-
ем военных действий на Дальнем Востоке и с
дипломатической подготовкой окончания рус-
ско-японской войны. Романов показал, что
Германия вмешалась в дела Марокко с целью
разрыва англо-французской Антанты в момент,
когда Франция была лишена возможности по-
лучать помощь от России, воевавшей с Япони-
ей. Прекращение же войны возвращало Рос-
сию в Европу и усиливало позиции Франции в
марокканском кризисе. Рузвельт также был за-
интересован в мирном разрешении кризиса, в
частности потому, что война в Европе помеша-
ла бы сохранению серьезных противоречий
между Россией и Японией после мирного до-
говора между ними. У Америки могли быть
развязаны руки на Дальнем Востоке только в
условиях сохранения здесь напряженности.
Заключительные разделы монографии по-
священы политическим итогам русско-японс-
кой войны. Они были рассмотрены Романо-
вым максимально расширительно — от Порт-
смута к двум Антантам: в Европе и на Дальнем
Востоке, т.е. в тесной связи с генеральной ли-
нией развития международных отношений,
определявшихся вызреванием англо-германс-
кого империалистического конфликта. В рабо-
те показано, что русско-японская война и Пор-
тсмутский мир были важными шагами на пути
к образованию четвертой Антанты — англо-
франко-русско-японской.
Так книга, посвященная, казалось бы, уз-
кой проблеме, фактически превратилась в дип-
ломатическую историю международных отно-
шений конца XIX — первого десятилетия XX в.
Во втором издании Романов продолжил со-
здание ярко написанных портретов политичес-
ких деятелей — Николая И, Т. Рузвельта и дру-
гих, тонко прослеживая мельчайшие психоло-
гические побудительные причины их поступ-
ков. Наконец, Романов развил и углубил тот
аспект своих исследований дипломатической
истории, который касается взаимозависимос-
ти внешней и внутренней политики как в Рос-
сии, так и в Японии, в частности, сопоставил
календарь дипломатических фактов с календа-
рем событий русской революции и показал в
результате такого сопоставления, что царизм
ради подавления революции был готов прине-
сти в жертву интересы империи — лишь бы от-
срочить свою конечную гибель.
Расширение горизонта дипломатической
истории России стало следствием привлечения
изданных в зарубежных странах документаль-
ных сборников и исследований, т.е. материала,
потребовавшего «такого построения, которое
обеспечивало бы ему органическое единство и
бесперебойное кровообращение всей венозной
дипломатической системы на протяжении 12
лет с охватом обоих полушарий»66. Книга ока-
залась первым опытом такого рода.
Романов работал над монографией с боль-
шим трудом, с перерывами, связанными с
обострением болезней, но и с колоссальным
увлечением. Он писал В.Н. Куну: «В этой ра-
242

Б.А. Романов
боте (поистине каторжной, как вспоминаю, и
для мозговых сосудов, и для глаз) меня увле-
кало то, что я называю сцепкой фактов, рас-
сыпанных по всему земному шару и сплетав-
шихся во взаимозависимости. Такова, напри-
мер, перекличка шести империалистических
столиц во время Портсмутской конферен-
ции... Или сцепка революционных событий с
дипломатическими сцепками и актами — в ка-
лендарной ясности. Когда подобные сцепки
удавались, я радовался, как дитя»67. А в пись-
ме к Кушевой Романов развивал эту тему: «Са-
мое для меня интересное было следование по
пятам за жизнью, выслеживание в ней реаль-
ных невидимых связей в пространстве и во
времени — и создание «занимательного изло-
жения» в «хронологической последовательно-
сти» (и реальной связанности). Это возможно
было только на рассмотрении «бесконечно
малых». Словом, как и прежде, у меня это был
эксперимент «приема» работы»68. Впрочем,
для него «пристальное рассмотрение мело-
чей... мелких конкретностей с одновремен-
ным охватом широкого фона» необходимы
были для того, чтобы «разглядеть как раз то,
что скрывается за фоном, а вовсе не то, во что
всматриваешься».
Недопущение Романова к российским ар-
хивным материалам было не единственным
препятствием на пути книги к читателю. Ког-
да она была уже написана, неожиданно воз-
никла угроза ее существенного сокращения.
Романов резко и горько реагировал на суще-
ствовавшие порядки: «В Президиуме (АН
СССР. — В.П.) высказываются против пухлых
книг... Это итог длительных моих работ и, ве-
роятно, последнее, что я мог бы довести до
конца. Для меня перспектива сокращения —
тягчайший удар... Я своей книги сокращать не
могу... и речь идет не о мешке с лапшой, ко-
торую можно отсыпать механически до потре-
бованного внезапно и произвольно веса. Речь
могла бы идти, после убийства одной книги,
о создании нового текста новой книги, кото-
рый надо заново писать... Но это не отнимает
у меня права протестовать против произволь-
ного обращения с трудом автора, который все-
таки человек и претендует на человеческое об-
ращение и не утратил понимания, что такое
голый произвол и пренебрежение к труду че-
ловека, проработавшего всю жизнь и воспи-
танного в уважении к труду»69. «Я не питаю
никаких иллюзий, пока творческие работни-
ки моего типа находятся целиком и полнос-
тью во власти аппаратчиков»70, «проклятие
этого рабства я несу на себе всю сознательную
жизнь»71.
Впрочем, атаку на книгу, хотя и с трудом, но
удалось отбить. Но когда «Очерки» были уже
набраны и подписаны к печати, издательство
направило корректуру на контрольную рецен-
зию. Об этом Романов писал: «Издательство
(Академии наук СССР. — В.П.) передало мне
контрольную рецензию генерала Сорокина,
разнесшего меня в пух за отсутствие патрио-
тизма, недружелюбие ко всему русскому, за
пристрастие к «болтовне» дипломатов и за
краткость в отношении всего военного (хочет
батальной патриотической книги с разносом
Стесселя и Куропаткина). Приходится отписы-
ваться в дирекцию Института. Тратить уйму
сил»72, «с отвращением прочел это фельдфе-
бельское, озлобленное и непристойно-груби-
янское произведение человека, забывшего свое
звание и делающего выговоры даже Бобрико-
ву (финляндскому генерал-губернатору Н.И.
Бобрикову. —В.П.) за «мягкотелость» его в
Финляндии в 1900-х гг.»73.
И все же труд вышел в свет на рубеже 1955
и 1956 гг.74, за полтора года до кончины учено-
го, и стал его лебединой песней.
Романов обдумывал перспективы своей
дальнейшей работы, имея в виду, в частности,
комментированное издание мемуаров СЮ.
Витте, начал даже подготовку вместе с одним
из своих учеников — Б.В. Ананьичем сборни-
ка документов «Внешние займы России 1891 —
1914». Но и этот последний труд ему завершить
не удалось. Работа над документальным сбор-
ником была закончена уже без него. Впрочем,
этот сборник не издан, к сожалению, до сих
пор.
Не затрагивая здесь подробно педагогичес-
кую деятельность Романова в качестве профес-
сора исторического факультета Ленинградско-
го университета, приведу только авторитетное
свидетельство его коллеги, академика Д.С. Ли-
хачева, в то время профессора той же кафедры:
«Короткая, но блестящая преподавательская
работа Б.А. Романова в Ленинградском госу-
дарственном университете... заслуженно при-
несла ему славу одного из лучших преподава-
телей исторического факультета и позволила
ему воспитать целый ряд талантливых исследо-
вателей как древней, так и новейшей русской
истории»75.
243

Б.А. Романов
Романов опережал свое время не только как
профессионал-историк, но и как мыслитель,
гражданин, личность. Он не страдал синдро-
мом национальной озабоченности, не искал
рецепта спасения России в религии и в про-
шлом, не идеализировал прошлое, не замыкал-
ся, по его словам, в рамках национального по-
шехонья. Ему был свойственен объективизм
как средство противостояния вульгаризирован-
ной марксистско-ленинско-сталинской докт-
рине. Он протестовал против власти аппарат-
чиков в науке, против их произвола, презирал
академический снобизм, боролся против геге-
монизма научных школ, монополизма в пауке.
Оценивая все, что сделал Романов, понима-
ешь, сколь много он внес в российскую исто-
риографию. И в то же время, насколько боль-
ше он мог принести пользы и славы нашей на-
уке, если бы не те нечеловеческие условия, в
которых ему приходилось работать и жить, в
которых выдающийся ученый обречен был ос-
таваться изгоем, аутсайдером.
Примечания
1 Исследования по социально-политической исто-
рии России: Сборник памяти Бориса Александрови-
ча Романова. Л., 1971; Проблемы социально-эконо-
мической истории России: К столетию со дня рож-
дения Бориса Александровича Романова. СПб., 1991.
2 Валк С.Н. Борис Александрович Романов// ИЗ.
Т. 62, 1958; Он же. Борис Александрович Романов//
Исследования по социально-политической истории
России; Лихачев Д. С. Борис Александрович Романов
и его книга «Люди и нравы древней Руси» // Труды
отдела древнерусской литературы. Т. XV. М.-Л., 1958;
Он же. Б.А. Романов и его «гид» Даниил Заточник//
Исследования по социально-политической истории
России; Никифоров В.И. Борис Александрович Рома-
нов: (К восьмидесятилетию со дня рождения) // На-
роды Азии и Африки. 1969. № 3; Панеях В.М. Про-
блемы истории России эпохи феодализма в научном
наследии Б.А. Романова// И СССР. 1989. № 1; Он
же. Б.А. Романов об издании «Духовных и договор-
ных грамот...» и задачах археографии // Реализм ис-
торического мышления. Проблемы отечественной
истории периода феодализма: Чтения, посвященные
памяти А.Л. Станиславского: Тезисы докладов и со-
общений. М., 1991; Он же. Б.А. Романов об издании
Судебников XV— XVI вв.// Проблемы социально-
экономической истории России; Фурсенко А.А. О
жизненном пути Б.А. Романова// ВИ. 1989. № 11;
Он же. Борис Александрович Романов// Проблемы
социально-экономической истории России; Анань-
ин Б. В. Мемуары Витте в творческой судьбе Б.А. Ро-
манова // Там же\ Беляев СТ. Б.А. Романов — архи-
вист// Там же; Ганелин Р.Ш. Б.А. Романов— исто-
рик революционного движения в России // Там же\
Сербина К.Н. Из воспоминаний о Б.А. Романове//
Там лее.
у Письмо Б.А. Романова Е.Н. Кушевой 16 октября
1954 г. - Архив СПбФИРИ РАН (бывший Архив
ЛОИИ АН СССР). Ф. 298. Оп. 1.Д. 173.
4 Валк С.Н. Борис Александрович Романов // Иссле-
дования по социально-политической истории Рос-
сии. С. 8.
5 Там же.
6 Романов Б.А. А.С. Лаппо-Данилевский в универси-
тете (две речи)// Русский исторический журнал.
1920. Кн. 6. С. 182.
7 Валк С.Н. Историческая наука в Ленинградском
университете за 125 лет//Труды юбилейной научно!'!
сессии Ленинградского государственного универси-
тета: Секция исторических наук. Л., 1948. С. 3 — 79.
fi Пресняков А. Е. Речь перед зашитой диссертации под
заглавием «Образование Великорусского государ-
ства». Пг., 1920. С. 6; Он Dice. Образование Велико-
русского государства XIII — XV столетий. Пг., 1918.
С. 25 - 26.
9 Пресняков А.Е. Речь перед защитой... С. 6.
10 Чирков СВ. Археография и школы в русской ис-
торической науке конца XIX — начала XX в. // АЕ за
1989 г. М., 1990.
11 Валк С.Н. Выступление на объединенном заседа-
нии Института истории и Общества историков-мар-
ксистов в феврале 1931 г.// Проблемы марксизма.
1931.№3.С. 115.
12 Романов Б.А. Смердий конь и смерд: в летописи и
Русской Правде// Известия Отделения русского
языка и словесности. Т. XIII. Кн. 3. СПб., 1908.
13 Валк С.Н. Борис Александрович Романов // Иссле-
дования... С. 17.
14 Он же. Творческий путь Б.А. Романова// ИЗ. 1958.
Т. 62. С. 272.
15 Беляев СТ. Указ. соч.
16 Романов Б.А. Витте и концессия на р. Ялу: Доку-
ментальный комментарий к «Воспоминаниям» гр.
СЮ. Витте // Сб. статей по русской истории, посвя-
щенных С.Ф. Платонову. Пг., 1922; Он же. Концес-
сия на Ялу. К характеристике личной политики Ни-
колая II// Русское прошлое. Т. 1. Пг.; М., 1923; Он
же. Витте накануне русско-японской войны: Доку-
ментальный комментарий к воспоминаниям СЮ.
Витте// Россия и Запад. Т. 1. Пг, 1923; Он же. Ли-
хунчангский фонд: Из истории русской империали-
стической политики на Дальнем Востоке// Борьба
классов. 1924. № 1—2.
17 Романов Б.А. Речь на защите докторской диссер-
тации «Очерки дипломатической истории Русско-
японской войны», 1941 г. // СПбФИРИ. Ф. 298. Оп.
I. Д. 75. Л. 4.
18 Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892 — 1906):
Очерки по истории внешней политики самодержа-
вия в эпоху империализма. Л., 1928.
244

Б.А. Романов
14 Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом
очерке. Т. III. Вып. 1. М., 1923. С. 82.
20 Подробно о критике Романовым мемуаров Витте
см.:Ананьич Б. В. Указ. соч.
21 Романов Б.А. Речь на защите... Л. 4—6.
22 Никифоров В.Н. Указ. соч. С. 209-210.
23 Романов Б.А. Речь на защите... Л. 8.
24 Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 41.
25 Романов Б.А. Речь на защите... Л. 8.
2(,Тамже.Л. 2.
27 Рабочий вопрос в комиссии В.Й. Коковцова в
1905 г. Сб. документов со вступительной статьей: Ко-
миссия Коковцова и крупная буржуазия в 1905 г. М.,
1926; Русские финансы и европейская биржа в
1904 - 1906 гг.: Сб. документов. М.; Л., 1926.
28 На книгу Д.Н. Шилова «Воспоминания и думы о
пережитом» (М., 1918) рецензия была опубликова-
на: Дела и дни. 1922. Кн. 3.
29 На первый и второй тома «Воспоминаний» (М.;
Пг., 1923) Витте рецензия была опубликована: Кни-
га и революция. 1923. № 2(26); на третий том (Л.,
1924): Борьба классов. 1924. № 1-2.
30 На книгу А.А. Шилова «Что читать по истории рус-
ского революционного движения? Указатель важ-
нейших книг, брошюр и журнальных статей» (Пг.,
1922) рецензия опубликована в: Былое. 1922. № 20.
С. 295.
31 Подробно об этом см.: Ганелин Р.Ш. Указ. соч.
32 Подробнее об этом см.: Перченок Ф.Ф. «Дело Ака-
демии наук»// Природа. 1991. № 4; Он же. Акаде-
мия наук на «великом переломе» // Звенья, истори-
ческий альманах. Вып. 1. М., 1991.
33 Письмо Б.А. Романова П.Г. Любомирову 12 нояб-
ря 1935 г.// Государственный исторический музей.
Отдел письменных источников. Ф. 470. Оп. 1. Д. 234.
Л. 38об.
34 Романов Б.А. Изыскания о русском сельском по-
селении эпохи феодализма// Вопросы экономики и
классовых отношений в Русском государстве XII —
XVII вв. М.;Л., 1960.
35 Правда Русская. Уч. пособие. М.; Л., 1940.
36 Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. Т. I—
II. М., 1938 — 1939. К сожалению, третий том так и
не был выпущен в свет, хотя сохранилась его коррек-
тура. Во всех трех томах Романов провел подготов-
ку текста, снабдил их примечаниями и указателями,
написал предисловия.
37 Правда Русская. Тексты. Т. 1. М.; Л., 1940.
38 Письмо Б.А. Романова Н.Л. Рубинштейну 25 но-
ября 1941 г. // Архив РАН (СПб. отд.). Ф. 521. Кар-
тон 26. Д. 39. Л. 23.
39 Письма Б.А. Романова А.И. Андрееву 1942 г. // Ар-
хив РАН СПб. ФИРИ. Ф. 934. Оп. 5. Д. 296. Л. 8-20.
40 Письмо Б.А. Романова Г.В. Сидоровой 13 февраля
1955 г.//Архив СПбФИРИ.Ф. 298. Оп. 1.Д. 193.
41 Правда Русская. Комментарии. Т. 2. (Составители:
Б.В. Александров, ВТ. Гейман, Г.Е. Кочин, Н.Ф.Лав-
ров и Б.А. Романов). М.; Л., 1947.
42 Письмо Б.А. Романова Н.Л. Рубинштейну 23 нояб-
ря 1947 г. // ОР РГБ. Ф. 521. Картон 26. Д. 39. Л. 29.
43 Романов Б.А. Люди и нравы древней Руси (истори-
ко-бытовые очерки XI — XIII вв.). Л., 1947 (2-е изд.
М.;Л., 1966).
44 Там же. С. 14.
45 Там же. С. 15.
46 Ястребицкая A.M. Повседневность и материальная
культура средневековья в отечественной медиевис-
тике// Одиссей: Человек в истории, 1991. М., 1991.
С. 94.
47 Лихачев Д.С. Борис Александрович Романов и его
книга... С. 489.
48 Подробно о концепции Б.А. Романова, посвящен-
ной социально-экономическому строя Киевской
Руси см.: Панеях В.М. Проблемы истории России...
49 Романов Б.А. Очерки дипломатической истории
русско-японской войны, 1895— 1907. М.; Л., 1947.
50 Письмо Б.А. Романова А.И. Андрееву 19 мая
1948 г. // Архив РАН (Спб. отд.). Ф. 934. Оп. 5. Д.
296.
51 Письмо Б.А. Романова Н.Л. Рубинштейну 27 сен-
тября 1948 г.//ОР РГБ. Ф. 521. Картон 26. Д. 39. Л.
30.
52 Письмо Б.А. Романова Е.Н. Кушевой 17 ноября
1948 г.//Архив СПбФИРИ. Ф. 298. Оп. 1.Д. 173.
53 Архив СПбФИРИ.Ф. 298. Оп. 1.Д. 284.
54 Личное дело Б.А. Романова//Архив Санкт-Петер-
бургского университета. Ф. 1. Оп. 46. Связка 17.
55 Черепнин Л.В. А.С. Лаппо-Данилевский — буржу-
азный историк и источниковед// ВИ. 1949. № 8. С.
51.
56 Личное дело Б.А. Романова //Архив Санкт-Петер-
бургского университета. Ф. 1. Оп. 46. Связка 17.
57 Письмо Б.А. Романова Е.Н. Кушевой 28 февраля
1949 г.//Архив СПбФИРИ.Ф. 298. Оп. 1.Д. 173.
58 Фурсенко А.А. Указ. соч. С. 13.
59 Письма Б.А. Романова Е.Н. Кушевой, Г.В. Сидо-
ровой, И.У. Будовницу//Архив СПбФИРИ! Ф. 298.
Оп. 1.Д. 152; Д. 173; Д. 193.
60 Смирнов И.И. Судебник 1550 г. // ИЗ. Т. 24, 1947.
61 Романов Б.А. Судебник Ивана Грозного (по пово-
ду исследования И.И. Смирнова)// ИЗ. Т. 29, 1949.
С. 235.
62 Романов Б.А. К вопросу о земельной политике Из-
бранной рады (ст. 85 Судебника 1550 г.) // ИЗ. Т. 38,
1951. С. 269.
03 Подробно о комментировании Б.А. Романовым
Судебника 1550 г. см.: Панеях В.М. Б.А. Романов об
издании Судебников XV — XVI вв.
64 Судебники XV— XVI вв. (подготовка текстов: Р.Б
Мюллер и Л.В. Черепнин; комментарии: А.И. Копа-
нев, Б.А. Романов и Л.В. Черепнин; под общей ред
академика Б.Д. Грекова). М.; Л., 1952 (комментарии
Б.А. Романова на с. 181 — 340).
65 Письмо Б.А. Романова Е.Н. Кушевой 10 aпpeл^
1957 г.//Архив СПбФИРИ. Ф. 298. Оп. 1.Д. 173.
245

Б.А. Романов
66 Письмо Б.А. Романова Н.М. Дружинину 1955 г. //
Там же. Д. 159.
67 Письмо Б.А. Романова В.Н. Куну 20 мая 1953 г. //
Там же. Д. 172.
68 Письмо Б.А. Романова Е.Н. Кушевой 19 ноября
1951 г.//Там же. Д. 173.
69 Письмо Б.А. Романова Н.М. Дружинину//Там же.
Д.159.
70 Письмо Б.А. Романова Н.Л. Рубинштейну 19 ян-
варя 1955 г.//Там же. Д. 191.
71 Письмо Б.А. Романова И.У. Будовницу 10 ноября
1955 г.//Там же. Д. 152.
72 Письмо Б.А. Романова Н.Л. Рубинштейну 31 авгу-
ста 1955 г.//Там же. Д. 191.
73 Письмо Б.А. Романова А.Л. Сидорову 24 августа
1955 г.//Там же. Д. 193.
74 Романов Б.А. Очерки дипломатической истории
русско-японской войны, 1895 — 1907. 2-е изд., испр.
и доп. М.;Л., 1955.
75 Лихачев Д.С. Борис Александрович Романов и его
книга... С. 495.
Основные труды Б.А. Романова
Смердий конь и смерд: (В летописи и Русской Прав-
де) // Изв. ОРЯС. СПб., 1908. Т. XII, кн. 3.
Россия и Манчжурия (1892-1906): Очерки по исто-
рии внеш. политики самодержавия в эпоху импери-
ализма. Л., 1928.
Люди и нравы древней Руси: Ист.-бытовые очерки
XI-XIII вв. Л., 1947. - То же. 2-е изд. М.; Л., 1966. -
То же// От Корсуня до Калки. М., 1990. (История
Отечества в романах, повестях, документах; Век X-
XIII).
Очерки дипломатической истории русско-японской
войны, 1895-1907. М.; Л., 1947. - То же. 2-е изд.,
испр. и доп. М.; Л., 1955.
Изыскания о русском сельском поселении эпохи
феодализма// Вопросы экономики и классовых от-
ношений в Русском государстве XII -XVII вв. М.; Л.,
1960. (Труды ЛОИИ АН СССР; Вып. 2).
* * *
Правда Русская: Учеб. пособие. М.; Л., 1940.
Правда Русская. М.; Л., 1947. Т. 2. Комментарии.
Повесть временных лет. М.;Л., 1950. 4.1.
Судебники XV-XVI веков. М.; Л., 1952. |Коммент. к
Судебнику 1550 г.|.
* * *
Список трудов Б.А Романова/ Сост. В.М. Панеях,
Р.Ш. Ганелин // ИЗ. 1958. Т. 62.
Список трудов Б.А. Романова/ Сост. Р.Ш. Ганелин
и В.М. Панеях// Исследования по социально-поли-
тической истории России. Л., 1971.
Литература о Б.А. Романове
Валк СИ. Творческий путь Б.А. Романова// ИЗ.
1958. Т. 62.
Ананьич Б.В., Панеях В.М. Заседание, посвященное
памяти Б.А. Романова // Там же.
Лихачев Д.С. Борис Александрович Романов и его
книга «Люди и нравы древней Руси» // Тр. отдела
древнерус. лит-ры. М.; Л., 1958. Т. XV. Перепеч.: Ли-
хачев Д.С. Прошлое - будущему. Л., 1985.
Никифоров В.Н. Борис Александрович Романов: (К
восьмидесятилетию со дня рождения) // Народы
Азии и Африки. 1969. № 3.
Исследования по социально-политической истории
России: Сб. ст. памяти Б.А. Романова. Л., 1971. Из со-
держ.: Борис Александрович Романов/ifa/мс С. Я.; Б.А.
Романов и его «гид» Даниил Заточник /Лихачев Д.С.
Панеях В.М. Проблемы истории России эпохи фео-
дализма в научном наследии Б.А. Романова// И
СССР. 1989. № 1.
Фурсенко А.А. О жизненном пути Б.А. Романова //
ВИ. 1989. № 11.
Панеях В.М. Б.А. Романов об издании «Духовных и
договорных грамот...» и задачах археографии // Реа-
лизм исторического мышления. Проблемы отече-
ственной истории периода феодализма: Чтения, по-
свящ. памяти А.Л. Станиславского: Тез. докл. и со-
общ. М., 1991.
Проблемы социально-экономической истории России:
К 100-летию со дня рождения Б.А. Романова. СПб.,
1991. Из содерж.: Борис Александрович Романов / Фур-
сенко А.А.; Б.А. Романов об издании Судебников XV-
XVII вв. / Панеях В.М.; Мемуары СЮ. Витте в творчес-
кой судьбе Б.А. Романова / Ананьич Б.В.; Б.А. Романов
- историк революционного движения в России / Р.Ш.
Ганелин; Из воспоминаний о Б.А. Романове/ Сербина
К.Н.; Б.А. Романов - архивист / Беляев С.Г
Панеях В.М. Борис Александрович Романов (1889-
1957): Трудная судьба ученого// НиНИ. 1993. № 1.
Он же. Борис Александрович Романов: Письма дру-
зьям и коллегам // ОИ. 1993. № 3.
Он же. Борис Александрович Романов // Историки
России XVIII-XX веков. М., 1996. Вып. 3. (Арх.-инф.
бюллетень; № 14). Прил. к журн. «Ист. арх.»
Он же. Борис Александрович Романов // Историчес-
кая наука России в XX веке. М., 1997.
Он же. Творчество и судьба историка: Борис Алек-
сандрович Романов. СПб., 2000.
246

Михаил Николаевич Тихомиров
(1893-1965)
Михаил Николаевич Тихомиррв — крупней-
ший русский историк середины нашего столе-
тия — заявил о себе в науке сразу книгой
«Псковский мятеж XVII века», написанной в
1917 г. и изданной в 1919 г. Главный герой ее —
народ. Книга, основанная преимущественно на
архивных материалах, стала первым моногра-
фическим исследованием темы. Так началась
творческая биография ученого.
Число печатных трудов М.Н. Тихомирова
очень велико — около 20 одних только книг,
среди них более 10 монографических исследо-
ваний, множество документальных публика-
ций. М.Н. Тихомиров — исследователь необы-
чайно широкого диапазона — географическо-
го, хронологического, тематического. В сферу
его научных интересов входили отечественная
история с X по XIX в., история славянских на-
родов и Византии. Предметами исследования
стали социально-экономическая и государ-
ственно-политическая история, история куль-
туры, специальные исторические дисципли-
ны — источниковедение (наука об историчес-
ких источниках, приемах их выявления, изуче-
ния и использования в работе историка), архе-
ография (наука о собирании, описании и изда-
нии письменных источников), палеография
(наука о внешних признаках и искусстве чте-
ния древних памятников письменности), исто-
рическая география, историография (отрасль
исторической науки, изучающая ее историю) и
др. М.Н. Тихомиров — замечательный знаток,
первооткрыватель и публикатор памятников
истории и культуры, а в конце жизни и соби-
ратель их, убежденный и неутомимый пропа-
гандист исторических знаний, ученый-просве-
титель.
Выдающиеся заслуги исследователя и пре-
подавателя высших учебных заведений — со-
здателя научной школы — получили признание
еще при жизни: к 70-летию академика М.Н.
Тихомирова издали четыре сборника трудов в
его честь (случай — единственный в истории
отечественной исторической науки!), а в 1967 г.
в память ученого вышел сборник трудов тех,
кого называли «тихомировской школой», «Ти-
хомировыми»: «Новое о прошлом нашей стра-
ны. Учителю — ученики». Публиковались и
списки печатных трудов историка в 1963 г., и
отдельное издание «Михаил Николаевич Тихо-
миров» в академической серии «Материалов к
биобиблиографии ученых СССР». После кон-
чины М.Н. Тихомирова напечатаны дополнения
к этой библиографии, много статей о его жиз-
ни и творчестве в основанном М.Н. Тихомиро-
вым еще в 1957 г. «Археографическом ежегодни-
ке» и в других изданиях1. В 1987 г. в академичес-
кой серии «Научные биографии» издали книгу
«Михаил Николаевич Тихомиров» его любимой
ученицы профессора Е.В. Чистяковой. Пожа-
луй, ни об одном советском историке не напи-
сано так много. И совершенное им восприни-
малось всегда положительно: конечно, не от-
дельные научные выводы и наблюдения, вызы-
вающие — как это естественно бывает в на-
уке — споры и разногласия, но направления и
247

М.Н. Тихомиров
основные результаты творческой деятельности
в целом.
Исключение представляет только его тезка
Михаил Николаевич Покровский, тоже закон-
чивший жизнь (в 1932 г.) академиком. О нем
писали очень много и при жизни, и вскоре пос-
ле смерти. Но писали в разное время по-разно-
му. Покровский занимал в послереволюцион-
ные годы все возможные высокие посты на
«историческом фронте» (тогда в ходу было сло-
во «фронт», подразумевавшее и разделение на
противостоящие лагеря, и готовность к наступ-
лению) и в системе просвещения (был замес-
тителем наркома и фактически политическим
идеологом Наркомпроса РСФСР), признавал-
ся единственным и непререкаемым главой «ис-
ториков-марксистов». А уже в середине 30-х
годов — примерно через два года после его
кончины (когда имя его успели присвоить и
Московскому университету, и Историко-архи-
вному институту, и Педагогическому институ-
ту в Ленинграде) — Покровский обвинялся в
отступлении от марксизма-ленинизма, а затем
и в противостоянии ему (один из сборников
статей озаглавили «Против антимарксистской
концепции М.Н. Покровского») и учеников
его стали называть даже не «школой», а
«школкой Покровского». И на протяжении
более двадцати лет имя Покровского упоми-
нали лишь в одном — негативно-разоблачи-
тельном контексте: «ошибки Покровского». В
ином стиле заговорили о Покровском только
после XX съезда КПСС, а труды его начали го-
товить к изданию лишь с середины 60-х годов.
И одним из трех редакторов избранных сочи-
нений М.Н. Покровского в четырех томах стал
академик М.Н. Тихомиров. И отнюдь не пото-
му, что ему были особенно близки взгляды по-
койного историка. А прежде всего оттого, что
он едва ли не единственный из наиболее вид-
ных ученых своего поколения не замарал себя
публично демонстративным выступлением в
печати против кумира 20-х годов, хотя По-
кровский никогда не был и не мог быть его
кумиром — слишком разнились их представ-
ления о целях исторической науки, задачах и
долге историка.
Напоминание о Михаиле Николаевиче-
старшем в статье о Михаиле Николаевиче-
младшем (между ними разница в 25 лет) — не
игра созвучием имен: тенденции, насаждаемые
Покровским, многое определяли на первом
этапе научной биографии Тихомирова, а дея-
тельность Тихомирова с середины 30-х годов
направлена была на возрождение и развитие
того, что было разрушено Покровским. И сей-
час, на рубеже тысячелетий, нетрудно убедить-
ся, кто из них оказался носителем истины в ис-
тории. Покровский ли — блистательно язви-
тельный публицист, темпераментно формули-
рующий новые концепционные построения и
энергичный организатор разрушения Дома той
науки отечественной истории, фундамент ко-
торой был заложен «Историей государства Рос-
сийского» Н.М. Карамзина (или даже еще ра-
нее — «Историей Российской» В.Н. Татищева),
или Тихомиров — упорно трудолюбивый стро-
итель, хранитель этих вековых основ, скром-
ный в ораторских возможностях, не вступав-
ший в драку, но неутомимо удерживавший зда-
ние от падения, а затем уверенно способство-
вавший реставрации уцелевших ценностей и
обогащению Дома исторической науки новы-
ми дарами знаний.
М.Н. Тихомиров родился в Москве 29 мая
(по старому стилю) 1893 г. и почти всю свою
жизнь провел в родном городе. В семье контор-
ского служащего уклад жизни был мещанский,
но отец любил читать и привил детям любовь
к истории, литературе, родной природе. И из
оставшихся в живых пяти сыновей двое стали
историками, а один — географом. Впослед-
ствии М.Н. Тихомиров посвятит одну из своих
книг памяти отца — «первого учителя в зна-
комстве с историческими памятниками», кому
обязан «любовью к русской истории». Но М.Н.
Тихомиров мальчиком оказался надолго ото-
рванным от семьи и Москвы: в 1902 — 1911 гг.,
получив стипендию директора Морозовской
фирмы, он стал учиться в закрытом коммер-
ческом училище в Петербурге, которое закон-
чил с золотой медалью. Там, вспоминал уче-
ный, «проиграв в знании древних языков, я по-
лучил некий возмещающий эквивалент в виде
законоведения, политической экономии и
прочих предметов, которые не изучались в гим-
назиях и реальных училищах». Однако особен-
но важным оказалось то, что в старших клас-
сах училища преподавал историю молодой
приват-доцент Петербургского университета
Борис Дмитриевич Греков — будущий знаме-
нитый историк, академик. Заметив у юноши
непреходящий интерес к истории, Греков при-
глашал его к себе домой, знакомил с альбома-
ми образцов древнерусских рукописей, пода-
рил фотографию «на добрую память». И мы,
248

М.Н. Тихомиров
ученики Михаила Николаевича, видели ее за-
тем на стенах холостяцких комнат в Москве —
и в маленькой, длинной на втором этаже дере-
вянного флигеля на Никитской улице, и тогда,
когда, став в 1946 г. членом-корреспондентом
Академии наук СССР, Тихомиров занимал две
комнаты в коммунальной квартире двухэтаж-
ного, уже каменного дома на углу Беговой ули-
цы и Хорошевского шоссе, и в последней, от-
дельной, просторной квартире., полученной
им — академиком и членом Президиума Ака-
демии наук СССР — в высотном доме на Ко-
тельнической набережной (на стене которого
затем открыли мраморную доску в память уче-
ного). Впоследствии академик Б.Д. Греков при-
гласит М.Н. Тихомирова — уже во второй по-
ловине 30-х годов — участвовать в работе по
подготовке к печати текстов «Русской Правды» и
выступит официальным оппонентом его доктор-
ской диссертации в 1939 г.2
«Кандидат коммерции» твердо решил за-
няться русской историей. Однако помехой к по-
ступлению в университет были не только обя-
зательство «отработать» бесплатное обучение и
материальные трудности в семье, но и необхо-
димость сдавать экзамены по древним языкам.
В течение года молодой служащий конторы в
Китай-городе сумел подготовиться к этим экза-
менам и позднее не раз обращался к историчес-
ким источникам на древних языках. Став сту-
дентом Московского университета, Тихомиров
много и упорно занимался под руководством
лучших профессоров, проходил школу изучения
источников и по отечественной, и по всеобщей
истории. И это помогло ему впоследствии под-
ходить к явлениям истории нашей страны в па-
нораме всемирной истории и пользоваться срав-
нительно-историческим методом в анализе сви-
детельств о прошлом.
«Определяющим учителем» для Тихомиро-
ва стал Сергей Владимирович Бахрушин —да-
ровитый и высокообразованный историк ши-
рокого кругозора, происходивший из семьи бо-
гатейших московских купцов, известных бла-
готворительностью и страстью к собиранию
книг и других памятников культуры (один из
его дядей — создатель знаменитого Театрально-
го музея). К его большой статье «Московский
мятеж 1648 года» близка тематика (и даже тер-
минология) дипломного сочинения Тихомиро-
ва. Это отражало характерный в канун событий
1917 г. интерес к народным движениям XVII
«бунташного» столетия3.
В то же время юноша со вниманием знако-
мится с прошлым Москвы. Среди немногих
сохранившихся (или сохраненных им в своем
архиве) рукописей тех лет — конспекты трудов
по истории Москвы, особенно церковного зод-
чества, выписки из материалов описаний под-
московных селений и церквей,зарисовки-чер-
тежи. История Москвы и ее культура были,
можно полагать, предметом взаимных интере-
сов учителя и ученика.
Такая подготовка (или самоподготовка)
оказалась настолько основательной и выверен-
ной на практике, что это сразу по окончании
университета выявилось в необычайной по
творческой интенсивности работе краеведчес-
кого характера в Подмосковье — городе Дмит-
рове и его уезде. Начал он работу в местном со-
юзе кооператоров практикантом по внешколь-
ному образованию, затем инструктором по
краеведению. И ему поручили организовать
музей истории родного края. Тогда только оп-
ределялся тип уездного краеведческого музея с
тремя главными разделами: современной про-
мышленности и промыслов, природы и исто-
рико-культурным. Первоначально всю работу
по собиранию материала и его первичной сис-
тематизации вел сам Тихомиров, объезжавший
селения края и пополнявший сразу все разде-
лы музея. Задачей его было и сохранить памят-
ники истории и культуры, оставшиеся в поки-
нутых прежними хозяевами усадьбах (веще-
ственные памятники, книги, семейные архивы,
предметы искусства). По его указанию сфотог-
рафировали и «виды города» — сейчас это уни-
кальный источник познания внешнего вида
небольшого старинного среднерусского города
в первый год революции. М.Н. Тихомиров был и
первым экскурсоводом музея. Среди осмотрев-
ших экспозицию — П.А. Кропоткин — знамени-
тый ученый-географ, революционер и мысли-
тель, а сотрудниками молодого директора по
организации музея стали дочери другого быв-
шего князя, Д.И. Шаховского — видного каде-
та, автора научных трудов о П.Я. Чаадаеве, де-
кабристах, близкого друга академика В.И. Вер-
надского. Тогда же Тихомиров начал сверять
информацию географических карт с данными
визуальных наблюдений, топонимики и совре-
менной лексики, письменных источников, бы-
тующих в среде населения устных преданий.
Этот прием, который в наши дни относят к
сфере комплексного источниковедения, Тихо-
миров затем будет плодотворно использовать в
249

М.Н. Тихомиров
своих книгах о древних городах и по истори-
ческой географии.
Вынужденный семейными обстоятельствами
переехать к старшему брату под Егорьевск, М.Н.
Тихомиров служил там в библиотеке, начал об-
рабатывать материалы по истории Дмитровско-
го края, вдумчиво наблюдал образ жизни окру-
жающих. Характерно его признание в «Воспоми-
наниях» уже 60-х годов: «Вспоминая об этих
временах, я часто думаю, чтадля меня боль-
шим счастьем было знакомство с провинцией,
хотя бы и близкой к Москве, потому что толь-
ко провинция может дать представление о на-
стоящей жизни...».
Зимой 1919 г., в трудное и голодное время
для Москвы и Подмосковья, Тихомиров полу-
чил приглашение от своих знакомых — методи-
ста преподавания русского языка A.M. Земско-
го и его жены Надежды Афанасьевны — сестры
писателя М.А. Булгакова— приехать для биб-
лиотечной работы в Самару. Там вскоре в связи
с наступлением белых Тихомиров оказался на
полтора месяца новобранцем Чапаевской диви-
зии. Когда миновала непосредственная опас-
ность Самаре, освобожденный по близорукос-
ти (Михаил Николаевич с детства носил очки)
от военной службы, он стал работать в библио-
теке, музее, архиве, преподавать в открытом там
университете, деятельно участвовал в работе ме-
стного научного общества краеведческого типа.
В годы Первой мировой и гражданской войн
крупные провинциальные города оказались сре-
доточием высококвалифицированных профес-
соров из университетских центров. М.Н. Тихо-
миров сближается с преподававшими тогда в
Самаре киевскими учеными — крупным исто-
риком древнерусской литературы академико-
м В.Н. Перетцем и его женой (позднее Варвара
Павловна Андрианова-Перетц стала членом-
корреспондентом Академии наук и возглавляла
Отдел древнерусской литературы Пушкинского
дома). Преподавая, Тихомиров и сам обучался у
них палеографии и текстологии. Особо проявил
он себя в сфере полевой археографии: он спас,
в буквальном смысле жертвуя собой и серьезно
заболев, рукописи старообрядческих Иргизских
монастырей, и бумаги и вещи Аксаковых, остав-
шиеся в их родовом имении. Тогда же, еще об-
рабатывая материалы по истории Дмитровско-
го края, он готовит к печати и статьи по исто-
рии Самарского края — эта способность сразу
же включаться в исследование истории нового
места своего жительства, причем выявляя для
этого и архивные материалы, — особое свой-
ство дарования Тихомирова. И позднее, ока-
завшись в военные годы в эвакуации в Ашха-
баде, он — тогда уже общепризнанный вид-
ный специалист по истории Древней Руси —
будет собирать материалы о вхождении этих
земель в состав Российской империи в XIX в.,
а, став академиком, вернется к этой теме и из-
даст в 1960 г. книгу «Присоединение Мерва к
России».
В 1923 г., после закрытия Самарского уни-
верситета, М.Н. Тихомиров возвращается в
Москву, где работает в средних учебных заве-
дениях преподавателем географии и общество-
ведения. Он интенсивно включается в краевед-
ческую работу и начинает последовательно
изучать и описывать рукописи, прежде всего
летописи в Историческом музее. Прирожден-
ный педагог, одаренный, трудолюбивый, тяну-
щийся к общественной деятельности ученый
не мог в ту пору найти применение своим спо-
собностям в высшей школе, где все в большей
мере начинала господствовать насаждаемая
М.Н. Покровским схема вульгаризации исто-
рического процесса. Его сводили преимуще-
ственно к борьбе классов, идеология и дей-
ствия которых якобы непосредственно и син-
хронно отражали изменения, происходившие в
экономике. Конкретные исторические факты
использовались лишь как иллюстрация к зара-
нее известным социологическим схемам. М.Н.
Тихомирову, обладавшему даром представлять
прошлое во всей его конкретности и образно-
сти и умением обнаруживать видимые следы
этого прошлого в разнообразных источниках,
был чужд такой подход к историческим явле-
ниям. И он старался способствовать сохране-
нию интереса и к далекому прошлому русско-
го народа, и корневых традиций отечественной
гуманитарной культуры, уверенный в вековеч-
ной ценности и памятников истории и культу-
ры, и подлинно научных приемов их выявле-
ния и исследования.
М.Н. Тихомиров неутомимо знакомится с
рукописными богатствами хранилищ Москвы,
открывает много ранее неизвестных или мало-
известных памятников, описывает их, готовит
к печати (изредка удается и что-то издавать),
начинает составлять свод данных о летописных
произведениях. В предисловии к книге 1962 г.
«Краткие заметки о летописных произведени-
ях в рукописных собраниях Москвы» академик
М.Н. Тихомиров напишет, что задача книги —
250

М.Н. Тихомиров
«помочь другим исследователям ориентиро-
ваться в слабо изученной области различных
летописных памятников» и «предлагаемая
книга это только путеводная нить для других
исследователей, хотя эта нить и вырабатыва-
лась почти в течение 40 лет. Кто работал над
летописями, тот знает, какая это трудоемкая
работа».
Такая научная работа продолжалась без оп-
латы несколько лет. Но, как вспоминал позднее
ученый, «дни, проведенные мною в Истори-
ческом музее над рукописями, были, может
быть, одними из самых лучших в моей жизни».
Талант и преданность делу археографии были
замечены крупнейшими знатоками памятни-
ков древнерусской письменности академиками
А.И. Соболевским и М.Н. Сперанским, и М.Н.
Тихомиров вошел в сонм этих знатоков. А за-
тем его пригласили уже на штатную должность;
несколько лет он и заведовал Отделом рукопи-
сей Исторического музея. Там М.Н. Тихомиров
существенно обогащает знания и о первопечат-
ной книге, и затем на протяжении десятилетий
будет публиковать исследования о начале рус-
ского книгопечатания и об Иване Федорове-
первопечатнике. Там М.Н. Тихомиров еще в
20-е годы углубляется в проблемы описатель-
ной (камеральной) археографии, развитие ко-
торой возглавит в нашей стране через 30 лет. В
Отделе рукописей вырабатывалась и методика
овладения специальным историко-филологи-
ческими дисциплинами, прежде всего палео-
графией, которая затем найдет воплощение в
педагогической практике М.Н. Тихомирова и в
его учебных пособиях.
М.Н. Тихомиров переключается и на про-
блематику географии: готовит (совместно с дру-
гими) учебные пособия по экономической и
физической географии, страноведению — пос-
леднее, третье издание учебника для педагоги-
ческих училищ «Физическая география» (на-
писанного совместно с географом П.Н. Счас-
тневым) выйдет в 1939 г., т.е. тогда, когда М.Н.
Тихомиров уже полностью будет занят работой
в области отечественной истории. Для М.Н.
Тихомирова — согласно традиции нашей науки
еще середины XVIII в., традиции В.Н. Татище-
ва и М.В. Ломоносова, история неотделима от
географии. Полученные в 20-е годы специаль-
ные знания по географии позволят затем с осо-
бой основательностью рассматривать геогра-
фический фактор в его монографиях о городах,
в обобщающих трудах о России XIV — XVII вв.,
создать монументальное именно историко-гео-
графическое исследование о малоизученной в
этом плане России XVI в. В средние века, ког-
да техническая цивилизация не достигла еще
такого уровня, природные особенности играли
очень значительную роль в развитии социаль-
но-хозяйственной жизни и культуры, и даже в
государственно-политических отношениях.
М.Н. Тихомиров уделял в своих трудах большое
внимание тому, что ныне входит в круг эколо-
гической проблематики.
Все это сделало естественным продолже-
ние — уже на более высоком уровне — краевед-
ческой работы. Тогда краеведение было сферой
развития приемов «ремесла» историка, способ-
ствовало сохранению вкуса к конкретным ис-
следованиям, совершенствованию приемов
специальных исторических дисциплин, и
прежде всего источниковедения. Недаром в эту
работу были вовлечены крупнейшие ученые-
историки, а вслед за руководителем Централь-
ного бюро краеведения академиком С.Ф. Оль-
денбургом и немало академиков. М.Н. Тихоми-
ров продолжает занятия историей Дмитрова и
его уезда, пишет статьи, изучает визуально ис-
торические места (привлекая данные топони-
мики, местного фольклора, исторической гео-
графии и сопоставляя их с письменными ис-
точниками) и по существу вырабатывает мето-
дику проверки исторических сведений летопи-
сей и актов сохраняющимися другими данны-
ми об этой же местности. Он создает неболь-
шую книгу «Город Дмитров. От основания го-
рода до половины XIX века», вышедшую в
1925 г., как выпуск «Трудов» ранее им же осно-
ванного Музея Дмитровского края. Музей этот
в то время стал одним из центров творческой
музееведческой мысли России, а сама книга
была первой по времени в ряду изданий, по-
священных прошлому отдельных городов. И
потому была высоко оценена (и виднейшим
тогда знатоком «городоведения» ленинградс-
ким профессором-медиевистом И.М. Гревсом,
и организатором научно-экскурсионного дела
в Москве Н.А. Гейнике, отметившим в рецен-
зии, что книга «для школьного работника яв-
ляется превосходным пособием»).
М.Н. Тихомиров уделяет в своих краевед-
ческих трудах значительное внимание и па-
мятникам истории и культуры, и вопросам
экономики (как правило, умело сопоставляя с
современным положением). Творчеству уче-
ного было присуще стремление к синтезу про-
251

М.Н. Тихомиров
шлого и настоящего, к выяснению в настоя-
щем следов прошлого, а в прошлом — корней
современности. М.Н. Тихомиров— деятель-
ный участник начинаний краеведческого об-
щества «Старая Москва», где не раз выступа-
ет с докладами и при обсуждении других док-
ладов, руководит работой культур но-истори-
ческой секции, подготовкой историко-геогра-
фического словаря и работой по составлению
«Атласа и рабочей тетради по Московской гу-
бернии» — школьно-краеведческого пособия
по географии и обществоведению. Уже тогда
сказалась склонность его к коллективным тру-
дам, желание и умение привлечь к совместной
деятельности специалистов и в центре, и на
местах. Планируется на основании богатого
архива Иосифо-Волоколамского монастыря и
совместное изучение несколькими учеными
его прошлого в плане преимущественно аг-
рарной истории4. Однако осуществлению всех
этих намерений помешало преследование кра-
еведческих организаций на рубеже 20—30-х го-
дов, когда краеведению (особенно историчес-
кому) и делу воспитания местных жителей, и
прежде всего молодежи, на местных традици-
ях был нанесен большой и едва ли не невос-
полнимый ущерб5.
Просветительско-учебную работу, рассчи-
танную на восприятие и учащимися средней
школы, М.Н. Тихомиров, однако, продолжает
и много сил отдает учебному кино (по истории
и географии), печатает методические инструк-
ции, выступает перед киносеансами, консуль-
тирует серию фильмов «Московский край».
Учебно-методические задачи поставит перед
собой М.Н. Тихомиров и тогда, когда будет в
дальнейшем выступать со статьями для учите-
лей по истории Москвы, брошюрами о жизни
и подвигах великих русских полководцев, гото-
вить хрестоматию по истории нашей страны.
20 — начало 30-х годов — время становле-
ния М.Н. Тихомирова как исследователя ши-
рокого профиля и педагога. И когда были в
1934 г. восстановлены первые исторические
факультеты и преобразованный Институт ис-
тории Академии наук стал заниматься граж-
данской историей во всем ее многообразии,
М.Н. Тихомиров оказался среди тех немногих
ученых, с именами которых связаны вершин-
ные достижения и науки, и преподавания в
высшей школе. Сразу же стало ощутимо, что
предшествовавшие годы были для М.Н. Тихо-
мирова школой серьезнейшей самоподготов-
ки исследователя к дальнейшей плодотворной
деятельности, временем создания задела для
многих оригинальных трудов, периодом овла-
дения знаниями об основном массиве источ-
ников науки о средневековой России и самы-
ми изощренными приемами их изучения, ма-
стерством палеографа, текстолога, археогра-
фа, кодиколога.
С 1934 г. М.Н. Тихомиров преподает на ис-
торическом факультете Московского универ-
ситета (где был в 1946 — 1948 гг. деканом, а в
1953 г. основал кафедру источниковедения);
преподает он и в других московских вузах. С
1935 г. он — сотрудник Академии наук СССР.
В 1946 г. его избирают членом-корреспонден-
том, в 1953 г. — академиком (действительным
членом). В 1953— 1957 гг. М.Н. Тихомиров
был и академиком-секретарем Отделения ис-
торических наук, и членом Президиума Ака-
демии наук СССР.
Для М.Н. Тихомирова история прошлого —
не столько концепция исторического процес-
са, сколько конкретная событийность и каж-
додневность, а также методика исторического
исследования. М.Н. Тихомиров уклонялся от
теоретических дискуссий, особенно по поводу
толкования того или иного слова в сочинени-
ях классиков марксизма-ленинизма, не только
потому, что первоначально для него это могло
быть и небезопасным (любимый младший брат
его Борис — тоже талантливый историк — по-
гиб в годы сталинского террора)6, но прежде
всего оттого, что не имел вкуса к такого рода
размышлениям. М.Н. Тихомиров не был исто-
риком-эмпириком, но мыслил — и в трудах
широкомасштабных, обобщающего типа, и в
близких к краеведческой тематике — всегда
конкретно, учитывая воздействие не только
определяющего фактора развития, но и сочета-
ние частных обстоятельств, характерных имен-
но для данного времени и места, данного ис-
торического деятеля. И выявление подобных
обстоятельств, требовавшее большого исследо-
вательского опыта и особого чутья историка,
доставляло ученому наибольшую радость. И
это свое мастерство, так же как и умение быс-
тро датировать рукопись по палеографическим
признакам, определять по немногим деталям
стиль архитектуры здания, имитировать язык
приказного документа, не говоря уже о тонких
текстологических приемах вычленения руко-
писей памятников разных редакций, он сам
особенно ценил.
252

М.Н. Тихомиров
Такое отношение как бы отражало пред-
ставление А.П. Чехова о том, что профессио-
нализм — главное качество интеллигентного
человека. Этот высокий профессионализм про-
являлся даже в излюбленной им манере состав-
ления пародийных стихов и грамот в стиле до-
кументов XVII столетия7. Академик Б.А. Рыба-
ков образно говорил на заседании памяти М.Н.
Тихомирова в январе 1966 г. о его «шутливых
челобитных» и о переписке во время заседа-
ний, когда он слогом древнерусского дьяка из-
лагал недавние события, давал остроумные ха-
рактеристики современников8. Некоторые та-
кие сочинения уцелели до наших дней, сохра-
ненные самим автором или его адресатами.
С середины 30-х годов ученый старается
обобщить и продолжить научные изыскания
предшествовавших десятилетий. Причем не
только в монографического типа статьях (о
Новгородском восстании 1650 г., о монасты-
ре-вотчиннике XVI в.) и документальных
публикациях, но и в книге: студенческая ра-
бота стала основой первой из больших моно-
графий М.Н. Тихомирова «Псковское восста-
ние 1650 года. Из истории классовой борьбы
в русском городе XVII века» (1935), когда уче-
ный, уже на иной ступени знания и литера-
турного опыта, вернулся, поставив перед со-
бой более масштабные задачи, к теме, увле-
кавшей его с юности.
При накопленном опыте археографичес-
кой работы (по описанию и сличению руко-
писей, сопоставлению их текстов, выявлению
разных редакций) необычайно результатив-
ным оказывается возвращение даже к темати-
ке студенческих семинаров. М.Н. Тихомиро-
ва привлекают к подготовке сводного издания
всех списков и редакций «Русской Правды» —
важнейшего и необычайно богатого разнооб-
разной информацией законодательного па-
мятника Древней Руси. И он не только подго-
товил к печати почти половину сохранивших-
ся списков памятника, но и статьи о «Русской
Правде», и исследование о происхождении
текстов «Русской Правды», ставшее основой
защищенной в 1939 г. докторской диссерта-
ции. Составил М.Н. Тихомиров и учебное по-
собие, в котором опирался на опыт коммен-
тирования статей «Русской Правды» во время
семинарских занятий со студентами первого
курса Московского института философии, ли-
тературы и истории (МИФЛИ). Схожего типа
занятия вел он и на историческом факультете
Московского университета, и для моих свер-
стников, испытавших радость и ответствен-
ность первого приобщения к «большой науке»
уже в первые месяцы вузовского обучения
(это было в 1939/40 уч. г.), работа под руковод-
ством М.Н. Тихомирова стала первой школой
научного мышления.
А в Московском Государственном истори-
ко-архивном институте М.Н. Тихомиров начал
читать курс источниковедения отечественной
истории до XIX в., на основании которого был
издан в 1940 г. первый учебник такой пробле-
матики. Тогда он казался и первым сводом све-
дений обо всех разновидностях письменных
источников по истории народов нашей страны,
насыщенным к тому же запоминающимися
цитатами, дающими живое представление и об
образном языке памятника.
М.Н. Тихомиров продемонстрировал свои
уникальные способности одновременно рабо-
тать над сочинениями и разной тематики, и
разного типа: исследованиями источниковед-
ческого характера и научно-популярными тру-
дами (тогда появились в печати его статьи по
истории Москвы, о борьбе русского народа с
иноземными захватчиками, об исторических
связях южных и восточных славян и в то же
время первая после долгого молчания об этом
статья о зачинателе нашей исторической науки
в XVIII в. - В.Н. Татищеве).
Накануне войны, увлеченно изучая исто-
рию древнерусских городов и особенно Моск-
вы, М.Н. Тихомиров воспринимал прошлое не
умозрительно, отнюдь не только по книгам и
архивным документам. Он ощущал внутрен-
нюю потребность видеть то, о чем пишет, осо-
бенно «историческую» местность. Историчес-
кие явления существовали для него всегда в оп-
ределенной естественногеографической среде
и бытовом окружении. Он объездил или исхо-
дил пешком многие места нашей страны, ста-
рался проверить визуально данные литературы
и устных преданий, выявить границы и отли-
чительные черты давних поселении, охаракте-
ризованных в его трудах. И заносил эти наблю-
дения и зарисовки в путевые записи, которые
делал ежедневно, пока свежи впечатления. Ему
не нравились скорые «туристические» наскоки.
Он предпочитал раздумчиво и внимательно оз-
накомиться с местностью, с памятниками ста-
рины, приглядеться к новым для него людям, к
их обычаям; в краеведческом музее начинал
знакомство с отдела природы, выясняя для себя
253

М.Н. Тихомиров
влияние ее на местный уклад жизни (мне дове-
лось наблюдать все это во время совместной по-
ездки в Великий Устюг и Сольвычегодск по-
зднее, уже летом 1951 г.).
Подготовительные материалы по истории
городов ученый берет в эвакуацию (М.Н. Ти-
хомиров, не мысливший себя оторванным от
учеников, предпочел поехать в эвакуацию с
университетом в Ашхабад, а не в Ташкент, где
сосредоточились учреждения Академии наук
гуманитарного профиля. А затем с университе-
том же переехал в Свердловск). К тому време-
ни у него оформилось уже социологическое
представление о типологии средневекового го-
рода, о «городском строе» Древней Руси, имев-
шим, как он полагал, много общего с подобны-
ми же явлениями в других европейских стра-
нах, о месте средневекового города в социо-
культурной среде. Подготовка монографий о
древнерусских городах и о древней Москве ве-
лась, по существу, одновременно, что обогаща-
ло осмысление обоих комплексов проблем:
развития городской жизни в XI — первой по-
ловине XIII в., т.е. до нашествия кочевников
(на примере многих городов и разных регионов
Восточной Европы) и во второй половине
XIII — XV в. (на примере уже одного, но круп-
нейшего города). Для обоих трудов характерно
всестороннее исследование средневекового го-
рода с акцентом на социоэкономические и
культурные аспекты. Государственно-полити-
ческая история освещена М.Н. Тихомировым в
цикле статей 40—50-х годов. И книги, вышед-
шие в издательстве Московского университе-
та одна за другой («Древнерусские города» в
1946 г., «Древняя Москва» в 1947 г.), восприни-
мались как некое единство. В 50-е годы они
стали основой более расширенных книг той же
тематики.
Тогда же, в 1955 г. издана и обобщающая
книга «Крестьянские и городские восстания на
Руси XI — XIII веков». Ученый первым обобщил
данные и по истории городов, и по истории
классовой борьбы в Древней Руси. Но и свое
глубокое исследование со многими специаль-
ными и источниковедческими отступлениями
(показывающими и его лабораторию) М.Н. Ти-
хомиров старался сделать доступным и читате-
лям-неспециалистам. Во введении к книге
1955 г. он писал: «Эта работа основана на дли-
тельном и внимательном изучении источников.
Но автор ставил перед собой не только исследо-
вательские, но и популяризаторские задачи...».
Даже самые сложные по тематике работы,
самые изощренные текстологические штудии
М.Н. Тихомиров старался писать доступным
языком и избегал при этом цветистой красиво-
сти или надуманной высокопарности, прибли-
жаясь к разговорной речи. Задача ученого, утвер-
ждал он, «заключается в популяризации науки, а
вовсе не в том, чтобы эту науку сделать достоя-
нием лишь немногих». «Историк не просто ис-
следователь, выпускающий из лаборатории нуж-
ный продукт. Историк— это и писатель. Иначе
ему нечего браться за такой труд», — писал он
в одной из последних своих статей в газете «Из-
вестия» в 1962 г. И не только широта и много-
образие интересов, но и подход к форме изло-
жения исторического материала сближает
М.Н. Тихомирова с великими демократически-
ми традициями отечественной исторической
науки, восходящими еще к Н.М. Карамзину и
продолженными другими крупными историка-
ми XIX — начала XX в.
В 1962 г. выходит фундаментальный труд
«Россия в XVI столетии» — историко-геогра-
фическое исследование, в основе которого —
спецкурс, прочитанный в университете. Эта
книга дает представление и об особенностях
социально-экономического и государствен-
но-политического развития каждого региона
огромной страны, территория которой суще-
ственно выросла в XVI в., и о возможной ис-
точниковой базе исследований по проблеме
исторической географии русского средневе-
ковья.
Спецкурс, прочитанный в Париже в 1957 г.,
в основе последней книги, подготовленной к
печати самим автором — вышедшей в научно-
популярной серии Академии наук работы
«Средневековая Россия на международных пу-
тях (XIV— XV вв.)» уже в 1966 г. В книге оха-
рактеризованы важнейшие явления истории
России тех столетий и рассматриваются они на
широком фоне международных взаимоотноше-
ний, и в сравнении с историей европейских
стран. И по этой тематике ученый, как обыч-
но, выступил новатором. Со спецкурса в уни-
верситете началась и подготовка труда о при-
казном делопроизводстве XVI — XVII вв., ос-
тавшегося незавершенным. (Текст лекций из-
дали посмертно.) В последние годы жизни уче-
ный много сил отдавал и работе обобщающего
типа о начале летописания. Здесь суммирова-
лись многолетние размышления о летописях —
от самых древних (X — XI вв.) до позднейших
254

М.Н. Тихомиров
(XVI1 в.) — и о культуре Древней Руси и опыт
ознакомления с историографическим наследи-
ем (прежде всего с трудами академика А.А.
Шахматова).
Одновременно с этими большими трудами
М.Н. Тихомиров готовил к печати статьи раз-
нообразной тематики, преимущественно о вы-
дающихся явлениях отечественной культуры и
месте их в развитии мировой культуры. Причем
по-прежнему стремился приобщить к этому
знанию широкие круги читателей. Так, статья
о библиотеке московских государей XVI в., вер-
нувшая науке эту тему, опубликована была в
журнале «Новый мир». Прославленный акаде-
мик печатает и статьи в «Детской энциклопе-
дии для старшего и среднего возраста»: в томе
7 издания «Из истории человеческого обще-
ства» (там в 1961 г. опубликованы его статьи «О
чем рассказывает «Русская Правда», «Господин
Великий Новгород», «Первопечатник Иван
Федоров»), постоянно выступает в газетах и
еженедельниках.
М.Н. Тихомиров был убежден в том, что его
долг — внедрять в сознание «уважение к пред-
кам» (употребляя слова Пушкина), защищать
памятники прошлого от невежественных и
равнодушных ревнителей указаний лишь се-
годняшнего дня. И умел добиваться своего.
Выдающийся наш археолог и историк культу-
ры Н.Н. Воронин выразительно сказал об этом
у гроба М.Н. Тихомирова: «Этот, кажется, фи-
зически непрочный и болезненный человек
обладал поистине кремневым характером и
умел побеждать. Побеждать не чинами и зва-
ниями, а непреклонной волей ученого, верой
в свою правоту, высшим сознанием того, что
Русь стала не вчера; что наше сегодня стоит на
фундаменте веков, что изучение многовеково-
го прошлого русского народа не прихоть книж-
ного червя, а патриотический долг русского
ученого-гражданина. Изучение истории Древ-
ней Руси и ее культуры вовсе не «уход в про-
шлое», а воскрешение этого прошлого, его воз-
врат к сегодняшнему дню...» Упал щит, надеж-
но прикрывавший от натиска недомыслия, а то
и просто вельможного невежества наш участок
науки». Н.Н. Воронин отметил, что М.Н. Ти-
хомиров «неустанно трудился как чернорабо-
чий и зодчий науки»9. Академиком М.Н. Тихо-
мировым сделано многое и для организации
научной работы Архива РАН, и строительства
здания для него. Последние годы жизни он был
председателем Научного совета архива. И это
законно напоминает нам слова Белинского о
Карамзине как историографе, о том, что Ка-
рамзин был не только зодчим исторической на-
уки, но и ее каменщиком.
М.Н. Тихомиров много сил отдавал редак-
торской и научно-организационной деятельно-
сти. Он — ответственный редактор и один из
авторов первого тома «Истории Московского
университета». Он — ответственный редактор
сочинений классиков российской историчес-
кой науки В.Н. Татищева и В.О. Ключевско-
го и автор статей об этих историках, ответ-
ственный редактор и один из авторов перво-
го тома «Очерков истории исторической науки
в СССР». М.Н. Тихомиров руководил подго-
товкой к печати научных публикаций истори-
ческих источников — законодательных памят-
ников и летописей, он — инициатор переизда-
ния репринтным способом первых томов Пол-
ного собрания русских летописей и — что осо-
бенно существенно — возобновления начатого
еще в 1841 г. и прекращенного в начале 30-х го-
дов знаменитого многотомного издания Пол-
ного собрания русских летописей. И возобно-
вилось издание публикацией рукописи, обна-
руженной еще до войны самим М.Н. Тихоми-
ровым.
Достигнутое им положение в науке и на
общественной лестнице М.Н. Тихомиров ис-
пользовал прежде всего для организации ра-
боты по выявлению, сохранению и изучению
памятников истории и культуры. Он писал об
этом в широкой прессе и в специальных изда-
ниях. По его почину возобновились археогра-
фические экспедиции. Он был убежден в том,
что переселенцы-старообрядцы берут с собой
прежде всего самое дорогое — старые рукопи-
си и книги, иконы. Поэтому уверенно предоп-
ределил как территорию археографического
поиска Сибирь.
И произошло то, что приобрело название
«археографического открытия Сибири». М.Н.
Тихомиров ставит вопрос об охране мест побе-
доносных сражений (и сам участвует в экспе-
диции по установлению места Ледового побо-
ища), о подготовке книг «Исторический некро-
поль», о помощи музеям, становится научным
руководителем работы по вскрытию гробниц
московских государей в Кремле.
А денежные средства в последние десятиле-
тия своей жизни одинокий ученый, получав-
ший по тем временам немалую зарплату и го-
норары за печатные труды, гостеприимный (у
255

М.Н. Тихомиров
него вечерами почти всегда бывали гости, чаще
всего ученики), но скромный в своих бытовых
потребностях, отдает преимущественно приоб-
ретению старинных рукописей и старопечат-
ных книг, икон. (Он покупал обычно коллек-
ции уже известных собирателей.) М.Н. Тихо-
миров, с помощью своего ученика Н.Н. По-
кровского (ныне Николай Николаевич — дей-
ствительный член Российской академии наук,
глава сибирских археографов и«историков Си-
бири периода феодализма)10, начинает описа-
ние своего собрания. (Книга «Описание Тихо-
мировского собрания рукописей» вышла по-
смертно в 1968 г.) Эта ценнейшая коллекция
была еще при жизни академика передана им в
дар Сибирскому отделению Академии наук в
Новосибирск. М.Н. Тихомиров решил передать
коллекцию именно в Новосибирск, где он по-
бывал (как и во Владивостоке) незадолго до
того, организуя работу гуманитарных учрежде-
ний Академии наук, и читал лекции.
Возросший интерес к Сибири и Дальнему
Востоку характерен для последних 5—10 лет
жизни ученого. Зародился он, видимо, ранее,
так как М.Н. Тихомиров полагал, что главными
сдерживающими силами нашей истории были
крепостничество и бесконтрольная власть само-
державия, и издавна выявлял и изучал все фак-
ты проявления вольнолюбия народа, присталь-
но интересуясь народными восстаниями и на-
родной колонизацией. Смелые землепроходцы
были близки ему по духу. Особое внимание его
привлекали пласты народной культуры, не обе-
зображенные крепостничеством, — в Поморье и
в Зауралье. И он желал, чтобы в Сибири была
прочная материальная — рукописная и книж-
ная — база для серьезных занятий гуманитарны-
ми науками. Поэтому он и библиотеку свою за-
вещал университету во Владивостоке.
И действительно, Тихомировское собрание
стало базой для развертывания многоплановой
работы по изучению духовной жизни сибирс-
кого крестьянства, для организации в Сибири
археографических экспедиций, для развития
археографии, палеографии, текстологии, коди-
кологии (изучающей состав, историю создания
и судьбу рукописной книги) и других истори-
ко-филологических дисциплин, а также книго-
ведения. Так было положено начало и возоб-
новлению доброй российской традиции — без-
возмездной передачи для сохранения в виде
особой «именной» коллекции собранного кол-
лекционером в государственные хранилища.
М.Н. Тихомиров основал в 1956 г. Археогра-
фическую комиссию Академии наук СССР и ее
печатный орган «Археографический ежегод-
ник». Восстановив наименование учреждения,
возглавлявшего многие десятилетия (1834 —
1929) работу по собиранию и публикации ис-
торических документов, ученый придал ей уже
иной характер, сосредоточивая внимание на
описании рукописей (по его инициативе и под
его руководством начата продолжающаяся ра-
бота по составлению «Сводного каталога сла-
вяно-русских рукописных книг», охватываю-
щего рукописные книги и их фрагменты XI —
XVI вв. во всех хранилищах страны), разработ-
ке приемов описания документальных памят-
ников, организации археографических экспе-
диций, источниковедческом изучении памят-
ников письменности (а также на подготовке
публикации уникальных памятников). Ныне
Археографическая комиссия — и научный со-
вет, координирующий всю археографическую
работу в стране. Ученый старался привлечь
именно к этой работе своих учеников.
Источниковедческое исследование и соб-
ственно историческая работа были в его созна-
нии неотделимы одно от другого. Поэтому его
труды так способствовали повышению научно-
го профессионального уровня исторических
исследований. И эти требования он предъяв-
лял прежде всего к работе своих учеников. А
научная школа М.Н. Тихомирова насчитывает
немало имен ученых и педагогов, разрабатыва-
ющих очень широкий спектр проблем. Основ-
ные труды его учеников, так же как и библио-
графические указатели их, указаны в статье
Е.В. Чистяковой «Школа академика М.Н. Ти-
хомирова»11.
Опытный и очень внимательный к учени-
кам педагог М.Н. Тихомиров не раз выступал
в широкой печати со статьями о системе пре-
подавания в высшей школе, особенно о путях
подготовки аспирантов к самостоятельной на-
учной деятельности, заботился о повышении
уровня учебных пособий и сам был автором и
редактором таких пособий (по отечественной
истории, источниковедению, палеографии) на
протяжении нескольких десятилетий.
М.Н. Тихомиров обладал великим даром
трудолюбия, умел работать при всех обстоя-
тельствах, никогда не жаловался на то, что
приходится много трудиться. Он радовался
творческой работе как птица полету, считал
это естественной формой своего существова-
256

М.Н. Тихомиров
ния. Писал он быстро, четким почерком,
обычно без помарок, в последние десятилетия
печатал на машинке. Имел, как правило, яс-
ное представление об объеме готовившейся к
печати рукописи и умел укладываться в наме-
ченный объем. М.Н. Тихомиров гордился ма-
стерским владением «ремеслом» историка и
умело делал всю так называемую черновую
работу, относился к ней с уважением и сер-
дился на учеников (а человек он был не лег-
кого характера и склонный к обидчивости) за
небрежность в научном аппарате, ошибки, от-
сутствие унификации в оформлении статей и
документальных публикаций. И школа Тихо-
мирова была для учеников его не только шко-
лой мысли, но и «цехового мастерства» исто-
рика и главное — преданной любви к труду
историка.
Для М.Н. Тихомирова наука была неотде-
лима от самой его жизни и от служения Роди-
не. Служение Родине и служение науке каза-
лись ему не долгом, а естественным состояни-
ем. Это было внутренней потребностью: чем
больше он знал, тем больше отдавал, чем боль-
ше у него появлялось возможностей, тем боль-
шей ему представлялась ответственность перед
людьми и перед самим собой.
М.Н. Тихомиров скончался в Москве 2 сен-
тября 1965 г. Похоронен он на Новодевичьем
кладбище, на площади, где происходят траур-
ные церемонии. Именем его названа улица в
Москве, в районе новостроек, в Медведково
(ученый был противником изменений старых
и привычных названий улиц), аудитория в зда-
нии исторического факультета Московского
университета (там установлена и мемориальная
доска). Доска установлена и на здании, где он
жил с 1954 г. и где находилось «Тихомировское
собрание» памятников культуры. На титульном
листе «Археографического ежегодника», начи-
ная с выпуска 1968 г., значится: «Основан в
1957 году академиком М.Н. Тихомировым». С
1968 г. ежегодно проводятся «Тихомировские
чтения» — конференции или пленарные засе-
дания Археографической комиссии, посвя-
щенные жизни и деятельности ее основателя,
актуальным проблемам археографии и близких
с ней наук, изучающих документальные памят-
ники.
В 1974 г. издана богатая информацией кни-
га «Рукописное собрание академика М.Н. Тихо-
мирова в Архиве Академии наук СССР: Научное
описание» (составленное И.П. Староверовой).
В 1968—1979 гг. издательством «Наука» из-
дано посмертно шесть книг избранных трудов
М.Н. Тихомирова, преимущественно статей (в
том числе неопубликованных при его жизни),
подобранных по тематическому признаку:
«Русская культура X— XVIII веков» (1968),
«Исторические связи России со славянскими
странами и Византией» (1969), «Классовая
борьба в России XVII века» (1969), «Российс-
кое государство XV— XVII веков» (1973),
«Древняя Русь» (1975), «Русское летописание»
(1979). Издательством «Московский рабочий»
переизданы в 1991 г. работы ученого в книге
«М.Н. Тихомиров. Древняя Москва. XII — XV
века. Средневековая Россия на международных
путях. XIV— XV века». Отдельные работы
(прежде всего, тексты докладов) напечатаны в
«Археографических ежегодниках».
Фигура М.Н. Тихомирова предстает ныне
все более величественной вершиной нашей ис-
торической науки. При простоте стиля напи-
санных им трудов и публичных выступлений,
скромности, даже заурядности его внешнего
облика такое сравнение может показаться на
первый взгляд неуместным. Но приходится
учитывать, что М.Н. Тихомиров, его деятель-
ность, его имя — это уже история.
Уменьшается число тех, кто лично был зна-
ком с ним и тем более был одарен его внима-
нием и расположением. В истории науки оста-
ется прежде всего ученый, с именем которого
связаны высокие достижения ее в середине на-
шего столетия. М.Н. Тихомиров — слава отече-
ственной культуры. Наиболее выдающиеся на-
учные труды давно уже принято называть клас-
сическими. Михаил Николаевич Тихомиров
еще при жизни стал классиком отечественной
исторической науки.
Примечания
1 Литература указана в статье: Шмидт СО. О насле-
дии академика М.Н. Тихомирова// ВИ. 1983. № 12.
С. 115 — 128; О// же. К столетию со дня рождения
М.Н. Тихомирова // Отеч. арх. 1993. № 3. С. 35 - 47;
Тамм И.Е. Литература 1963—1983 гг. о жизни и дея-
тельности М.Н. Тихомирова// Археографический
ежегодник за 1983 год. М., 1984. С. 250 - 255 (Ири-
ной Евгеньевной Тамм подготовлена к печати и кни-
га биобиблиографических материалов о М.Н. Тихо-
мирове); Шохин Л.И. Литература 1984 — 1990 гг. о
жизни и деятельности М.Н. Тихомирова// Археог-
рафический ежегодник за 1990 г.
2 Тихомиров М.Н. К пятилетию со дня смерти акаде-
мика Б.Д. Грекова// История СССР. 1958. № 5. С.
l>- 175S

М.Н. Тихомиров
51—58; Чистякова Е.В. Материалы Б.Д. Грекова в
рукописном наследии М.Н. Тихомирова // Исследо-
вания по истории и историографии феодализма. (К
100-летию со дня рождения Б.Д. Грекова). М., 1982.
С. 53-66.
3 Шмидт СО. СВ. Бахрушин и М.Н. Тихомиров (По
архивным материалам) // Проблемы социально-эко-
номической истории феодальной России / К 100-ле-
тию со дня рождения СВ. Бахрушина. М., 1984. С.
62-74.
4 Подробнее см.: Шмидт СО. И краавед, и академик.
Михаил Николаевич Тихомиров. 1893 — 1965 // Кра-
еведы Москвы. Вып. 1. М., 1991. С 216—236.
5 См.: Шмидт СО. «Золотое десятилетие» советско-
го краеведения // Отечество. Краеведческий альма-
нах. Вып. 1. М., 1990. С 11—27; Он же. Краеведение
и документальные памятники. Тверь. 1992. С 27—70.
6 См.: Артизов Л.Н. Борис Николаевич Тихомиров
(1898—1939). Материалы о жизни и деятельности //
Археографический ежегодник за 1989 год. М., 1990.
С. 110-123.
7 Шмидт СО. К изучению литературно-художествен-
ного наследия М.Н. Тихомирова// Археографичес-
кий ежегодник за 1990 год. М., 1992. С. 210—214.
8 Рыбаков М.Н. Михаил Николаевич Тихомиров//
Археографический ежегодник за 1965 год. М., 1966.
С.З.
9 Воронин Н.Н. Слово в память Михаила Николаеви-
ча Тихомирова// Археографический ежегодник за
1988 год. М., 1989. С. 318.
10 См.: Шмидт СО. К предыстории издания после-
дних книг академика М.Н. Тихомирова// Обще-
ственное сознание, книжность, литература периода
феодализма (Сб. к 60-летию Н.Н. Покровского). Но-
восибирск, 1990. С. 368 - 376.
11 В книге: Общественное сознание, книжность, ли-
тература периода феодализма. Новосибирск, 1990. С.
352 - 367.
М.Н. Тихомиров
и изучение всемирной истории
Специализацией академика Михаила Никола-
евича Тихомирова считалась история Древней
Руси эпохи феодализма. Но сейчас открывают-
ся новые стороны творчества в его научном на-
следии.
Мы знали и помним Михаила Николаеви-
ча Тихомирова в жизни со всеми присущими
ему индивидуальными чертами. Но материалы
его фонда № 693 в Архиве РАН подтверждают,
что он был универсальным исследователем в
различных разделах исторической науки.
Поколению ученых, к которому принадле-
жал Михаил Николаевич, пришлось пережить
четыре войны, три революции, а также суще-
ственный перелом, в результате которого мар-
ксистская научная парадигма заняла господ-
ствующее положение.
И хотя внешне судьба ученого как будто
складывалась благоприятно, условия жизни и
работы были трудными, а порой и тяжелыми.
Он родился в Москве в 1893 г. и был четвер-
тым сыном в многодетной семье конторского
служащего1. Ему было девять лет, когда его ро-
дителям представилась возможность послать на
казенную стипендию одного из пятерых сыно-
вей в Демидовское коммерческое училище. Вы-
бор пал на Михаила. Так мальчик оказался вда-
ли от родных в Санкт-Петербурге. В старших
классах училища историю преподавал Борис
Дмитриевич Греков, оказавший большое влия-
ние на подростка.
Вернувшийся в Москву в 1911 г. 18-летний
юноша предпочел, заручившись согласием ро-
дителей, гарантированной работе в конторе
Рябушинских дальнейшее обучение в Москов-
ском университете с 1912 по 1917 г. В двухтом-
ных «Воспоминаниях», до сих пор неизданных,
частично записанных на пленку, Михаил Ни-
колаевич со свойственным ему юмором расска-
зывал сначала о жизни на казенном коште в
училище, а затем о предреволюционном уни-
верситете, где его «определяющим учителем»
стал Сергей Владимирович Бахрушин.
Пока выпускник Московского университе-
та пытался найти свое место в жизни: трудил-
ся то в Самаре под руководством проф. В.Н.
Перетца и его жены В.П. Андриановой-Пе-
ретц, то неподалеку от Москвы в г. Дмитрове,
кто-то издал его дипломное сочинение2.
Настоящей практической школой явилась
для Тихомирова систематическая работа над
документами в Отделе рукописей Государ-
ственного исторического музея (ГИМ). В 20-е
годы здесь трудились такие ученые, как В.Ф.
Ржига, А.И. Соболевский, М.Н. Сперанский,
М.В. Щепкина. Михаил Николаевич писал в
«Воспоминаниях»: «Моя научная работа про-
должалась по-прежнему много лет без всякой
оплаты, но дни, проведенные мною в Истори-
ческом музее над рукописями, были, может
быть, одними из самых лучших в моей жизни»3.
258

М.Н. Тихомиров
В конце 20 — начале 30-х годов прошел ряд
бурных дискуссий, в частности по проблемам
феодализма. Результатом размышлений на эту
тему явилась его брошюра «Феодальный поря-
док на Руси», в которой автор обратился к ха-
рактеристике социально-экономического
строя Киевской Руси4. В 1930 г. в связи со спро-
воцированным «платоновским делом» ряд ис-
ториков старой школы был арестован и выс-
лан: С.Ф. Платонов, Е.В. Тарлв, СВ. Бахру-
шин, Ю.В. Готье, В.И. Пичета, тогда еще аспи-
рант Л.В. Черепнин. Попал на Лубянку и Ти-
хомиров, он запомнил эти дни на всю жизнь.
Позже младший брат Тихомирова, Борис Ни-
колаевич — историк и публицист, стал жертвой
репрессий конца 30-х годов5.
Еще в 20-е годы Михаил Николаевич на-
чал вести педагогическую работу в Самарс-
ком университете — палеографию; в школе и
техникуме — географию, по этому предмету
он даже выпустил ряд учебников. В 30-е годы
он перешел в высшую школу: в Историко-ар-
хивном институте и Московском институте
философии, литературы, искусства (МИФ-
ЛИ) преподавал палеографию, источникове-
дение, а с 1934 г. почти до конца жизни был
связан с историческим факультетом Москов-
ского государственного университета (МГУ).
Он вел здесь дипломников, аспирантов, заня-
тия по истории России, был деканом истфа-
ка в 1946 — 1948 гг., в 1952 г. создал и возгла-
вил кафедру источниковедения. Любил чи-
тать спецкурсы.
Основой преподавания Михаил Николае-
вич считал благожелательное отношение к лю-
дям, внимание к нуждам учеников, своевре-
менную поддержку их научных начинаний6.
При этом он был строгим и взыскательным
учителем, не терпел небрежения, верхогляд-
ства и неряшливости. Большое внимание уде-
лял «выразительности исторических сочине-
ний»; их форме, стилистике7. Но, конечно, во
главу угла он ставил тщательное и всесторон-
нее изучение источников8.
Занятия педагогической деятельностью ни
на один день не прерывали его научной рабо-
ты. С 1934 г. он стал сотрудником Института
истории АН СССР. После выпуска нового до-
полненного издания книги о псковском вос-
стании 1650 г. ему в 1935 г. была присуждена
ученая степень кандидата исторических наук.
В 1939 г. Тихомиров защитил докторскую
диссертацию по материалам подготовленного
им издания всех списков «Русской Правды» на
тему: «Исследование о Русской Правде. Проис-
хождение текстов», которая была опубликова-
на в предвоенной Москве9.
Во время Великой Отечественной войны
Михаил Николаевич издал ряд брошюр о
борьбе Руси с иноземными захватчиками в
XII — XV вв.10 Будучи в эвакуации вместе с
МГУ в Ашхабаде, в местном архиве он собрал
материал о присоединении Туркмении к Рос-
сии. В 40-е годы Михаил Николаевич принял
участие в издании учебника по истории СССР
в соавторстве с С.С. Дмитриевым", четыреж-
ды вышла «Хрестоматия по истории СССР».
Еще в 1940 г. он опубликовал курс по источ-
никоведению. В нем впервые не только стави-
лись теоретические вопросы предмета, но
главным образом систематизировались пись-
менные источники до конца XVIII в. как рус-
ского, так и среднеазиатского и закавказско-
го происхождения. Послевоенное время было
наиболее плодотворным для ученого и запол-
нено интенсивной научной и научно-органи-
зационной работой. Он выпустил новые и пе-
рерабатывал заново свои основные моногра-
фии о Москве, древнерусских городах, учеб-
ники по источниковедению, выступил с рядом
инициатив. В 1946 г. его избрали членом-кор-
респондентом АН, а в 1953 г. действительным
членом. В 1954 — 1957 гг. он был академиком-
секретарем Отделения истории.
Это дало возможность Тихомирову воссоз-
дать Археографическую комиссию, летопис-
ную группу, собрать большой авторский кол-
лектив для подготовки многотомных «Очерков
истории исторической науки в СССР», в кото-
ром участвовало 38 авторов из 17 институтов
различных республик12. В первом томе, кото-
рый он сам редактировал и был автором ряда
разделов, освещалась не только отечественная
историография России, но и всеобщей исто-
рии, славяноведения, востоковедения, специ-
альных исторических дисциплин.
В 60-е годы Тихомиров завершил и опубли-
ковал монументальный труд «Россия в XVI сто-
летии»13. В нем по определенному плану, по
территориям, постепенно входившим в состав
страны, охарактеризованы их географическое
положение, состав и занятия населения, рас-
смотрены положение и жизнь городов (ремес-
ла, промыслы, торги), культура.
И до этой книги было известно, что Древняя
Русь складывалась как многонациональное го-

М.Н. Тихомиров
сударство, но никто до него так рельефно не от-
разил состояние окраин, этнический и соци-
альный состав их жителей. Он осветил положе-
ние Перми, Поволжья и Закамья, связи с наро-
дами Северного Кавказа и Закавказья. В моно-
графии впечатляюще показан постепенный и
сложный процесс формирования России, от-
дельные районы которой во многом отличались
друг от друга: по социально-экономическим, эт-
ногеографическим, культурно-конфессиональ-
ным признакам.
Одной из последних работ Тихомирова
была статья «Начало русского книгопечата-
ния», написанная в связи с 400-летием издания
Иваном Федоровым первой датированной
1564 г. книги. В этой работе показано значение
этого факта для европейской культуры14.
Жизненный путь Тихомирова, его вклад в
изучение отечественной истории и специаль-
ных исторических дисциплин отражен доволь-
но полно в работах его учеников, коллег и пос-
ледователей. В настоящем очерке мы остано-
вимся на значении трудов ученого, его деятель-
ности в области западноевропейской истории
в качестве организатора научных исследований
по славяноведению, византологии и истории
народов Востока. Этими направлениями исто-
рической науки Тихомиров занимался в связи
с историей России, которая все же оставалась
основным объектом его внимания.
Тихомиров не мыслил истории средневеко-
вой России вне европейской и восточной ци-
вилизаций. К какой бы теме он ни обращался,
каждый раз стремился аргументировать этот
тезис: будь это пути развития феодализма, це-
ховый строй в древнерусских городах, приня-
тие христианства и начало письменности, кни-
гопечатание, история Земских соборов, лето-
писание и историография, не говоря уже о ли-
тературе, зодчестве и искусстве.
Без использования трудов Тихомирова ис-
тория средневековой Европы, равно как и
стран Востока, будет обедненной и неполной.
И это отлично понимали зарубежные совре-
менники. Работы академика Тихомирова пе-
реводились и публиковались не только в Ар-
мении и на Украине, но и в Румынии, Венг-
рии, Югославии, а также в Англии, Франции,
Швеции.
Будучи в составе советской делегации на XI
Международном конгрессе исторических наук
в 1960 г. в Стокгольме, он выступил с докладом
«Возникновение русской историографии»15.
Он побывал в Болгарии, Польше, Венгрии,
Греции, общался там с коллегами, выступал с
докладами, участвовал в совместных конфе-
ренциях. После его месячного пребывания в
Париже, с 22 марта по 19 апреля 1957 г., дирек-
тор школы высших исследований К. Эллер го-
ворил, что выступления Тихомирова в Сорбон-
не проходили с большим успехом и как адми-
нистрация школы, так и слушатели очень до-
вольны стилем работы и содержанием его лек-
ций и семинаров.
Об этом же писал и видный французский
ученый Ф. Бродель: «Лекции Тихомирова,
которые были прочитаны на исключительно
высоком научном уровне, как и многие кон-
сультации, которые он лично любезно прово-
дил, бесспорно, способствовали поднятию
уровня изучения истории России во Фран-
ции и дали направленность молодым фран-
цузским ученым16.
На следующий год в мае 1958 г. Тихомиров
принимал Ф. Броделя с супругой в Москве.
Мы были свидетелями общения Михаила
Николаевича с крупным английским ученым
из Оксфорда, издателем русских источников,
книговедом и библиофилом Доном Симмон-
сом. Они долго состояли в переписке, а встре-
тились лишь в конце 50-х годов в квартире ака-
демика в высотном доме на Котельнической
набережной. Неутомимая и плодотворная де-
ятельность Симмонса, безусловно, содейство-
вала упрочению англо-русских связей в раз-
личных областях литературы, истории и книго-
ведения17.
В 1959 г. Тихомиров был избран действи-
тельным членом Польской академии наук, а в
1963 г. стал почетным членом Американской
ассоциации историков.
Ярким примером разработки ученым запад-
ноевропейской тематики стала его монография
«Средневековая Россия на международных пу-
тях (XIV— XV)». Книга была подготовлена
Михаилом Николаевичем на основе прочитан-
ного лекционного курса в Сорбонне18 и вышла
в научно-популярной серии уже после кончи-
ны ученого19.
В этой книге он обратился к сравнительно-
историческому методу исследования, что
было вызвано своеобразием геополитическо-
го положения России в XIV — XV вв. на пере-
путье «между странами Запада и странами Во-
стока», что отводило ей особое место в евроа-
зиатском мире20.
260

М.Н. Тихомиров
Автор сопоставлял условия, в которых про-
ходило формирование русской народности и
становление государственных структур и ее со-
седей на Западе Европы, географические, эко-
номические и культурно-исторические. «По
своему географическому положению, — писал
он, — Россия находилась в более неблагопри-
ятных условиях, чем другие страны тогдашней
Европы, за исключением северных областей
Скандинавского полуострова». Э.то не помеша-
ло ей стать великой страной «с замечательной
культурой, с энергичным и смелым населени-
ем, гордым за свою Родину»21.
Ученый наблюдал проникновение в рус-
ский язык эпохи средневековья немецких,
скандинавских, итальянских, греческих кор-
ней слов и терминов как в книжной, так и в
разговорной практике22. Он обратил внимание
на схожесть технических навыков русских
умельцев с опытными западноевропейскими
мастерами23.
Связи России с Западной Европой и страна-
ми Востока изучались Михаилом Николаевичем
через призму торговых отношений. Он наметил
три направления: средиземноморское (на Кон-
стантинополь — по Дону), западноевропейское
(в основном через Великий Новгород, Псков и
Смоленск) и восточное (по Волге)24. Естествен-
но, что особое место принадлежало Москве, ко-
торая вела торговлю по всем этим направлени-
ям, а также Твери, Нижнему Новгороду и дру-
гим крупным русским городам. Называя пред-
меты ввоза и вывоза, автор прослеживал их про-
хождение не только в Орду, но «и в Царьград, и
в немцы, и в Литву, и в другие города страны, и
к дальним народам»25. Сюда относились, по его
мнению: торговые пункты Прибалтики, ганзей-
ские и скандинавские города, а также итальян-
ские колонии в Крыму, такие как Кафа-Феодо-
сия, Сурож-Судак, Азов. Ведущая роль в кон-
тактах с европейскими рынками, по мнению
ученого, принадлежала Великому Новгороду.
«Западная торговля Новгорода, — отмечал он, —
изученная значительно лучше, чем торговля
Москвы со Средиземноморьем и Востоком, об-
наруживает громадную связь России XIV —
XV вв. с Западной Европой»26. Вслед за Новго-
родом шли приграничный Псков, стоявший на
пути из Риги и Ливонии, и Смоленск, который
был «промежуточным пунктом между Вильной
и Москвой»27.
Таким образом, в конкретном исследова-
нии Тихомиров ставил проблему экономико-
географической связи средневековой Руси с
европейскими и восточноазиатскими народа-
ми и странами. Конечно, эти отношения не
всегда были безоблачными, имели место спо-
ры и войны, особенно с Великим княжеством
Литовским, Ливонией, но в данном контексте
для автора важнее было другое. Он стремился
показать, что «Россия того времени не пред-
ставляла собой какую-то пустыню, населен-
ную дикими медведями и звероловами», хотел
раскрыть зарубежной аудитории «громадную
культурную работу русского народа, освоив-
шего пустынные места, вековые леса, непро-
ходимые топи в условиях суровой зимы и жар-
кого, порой знойного лета»28. С этих, по-на-
стоящему патриотических позиций и была со-
здана монография.
Еще в середине 20-х годов, во время рабо-
ты в Отделе рукописей ГИМ, Тихомиров напи-
сал статью «К вопросу о выписи о втором бра-
ке царя Василия III». О династических связях
московского великокняжеского дома с сербс-
ким родом Якшичей шла речь в статье «Иван
Грозный и Сербия» (1945)29. С тех пор, около 40
лет, с разной степенью интенсивности он зани-
мался проблемами балканистики, а если гово-
рить более конкретно, систематическими и
многосторонними контактами Руси с южными
и западными славянами.
Михаил Николаевич не только разрабаты-
вал этот комплекс тем, но и был одним из орга-
низаторов славистических исследований в на-
шей стране. В 1939 г. в Институте истории АН
был создан сектор славяноведения, а на исто-
рическом факультете МГУ открылась первая в
СССР кафедра истории южных и западных
славян. На базе сектора в 1946 г. организовали
Институт славяноведения. Михаил Николае-
вич активизировал свои изыскания в этой об-
ласти накануне и во время войны, о чем сви-
детельствует его переписка с В.И. Пичетой30. В
1943 г. он некоторое время замещал отсутство-
вавшего тогда в Москве заведующего кафедрой
проф. З.Р. Неедлы.
Когда в 1957 г. Михаил Николаевич оставил
пост академика-секретаря Отделения истории
АН, то был зачислен научным сотрудником
Института славяноведения, а также стал чле-
ном редколлегии журнала «Советское славяно-
ведение»31.
Вклад Тихомирова в проблемы славянове-
дения надо начать с длительной работы по опи-
санию рукописей и старопечатных книг в
261

М.Н. Тихомиров
ГИМ. В течение всей жизни он сам выявлял,
собирал и описывал будущее Тихомировское
собрание, а затем безвозмездно передал его в
Сибирское отделение АН в Новосибирске32. Из
650 рукописей и старопечатных книг свыше 30
содержат материалы по истории Белоруссии,
Литвы, Польши, Чехии, Сербии и других за-
падных земель. В них заключаются фрагменты
источников чешского, польского, сербского,
черногорского, болгарского, белорусского, ук-
раинского происхождения. В опубликованном
посмертно «Описании Тихомирове кого собра-
ния» имеются лаконичные данные о каждой
рукописи, указаны размер и шрифт или по-
черк, орнамент, переплет, дата, состав сложных
сборников, владельческие надписи33.
Несколько ранее составлены «Южно-сла-
вянские и молдаво-валашские записи на руко-
писях Государственного исторического музея
(Хлудовское и Уваровское собрания) и «Опи-
сание первопечатных славянских кирилловс-
ких изданий»34.
Это последнее описание уже иного типа —
оно состоит как бы из небольших эссе-мини-
атюр о каждом издании. Например, о часослов-
це, напечатанном зачинателем славянского
книгопечатания Швайпольтом (Святославом)
Фиолем в 1491 г. в Кракове, сказано, каковы
его внешние данные и состояние экземпляра.
Часто приведены сравнения с рукописным тек-
стом, выдержки из трудов исследователей, от-
мечены особенности, даны филологические и
этнографические сведения и т.д. Ученый обра-
щал внимание на предисловия и послесловия
к книгам, на технику исполнения украшений.
Тихомиров был инициатором и участником
публикации источников в серии «Памятники
средневековой истории Центральной и Восточ-
ной Европы», которая содержала уникальные
материалы по истории славян35. Михаил Нико-
лаевич совместно с Л.В. Миловым издал такие
документы славянского права, как «Мерило
праведное» и «Закон судный людем», снабдив
их подробными статьями и комментариями36,
отмечавшими проникновение славянских за-
конодательных норм в русскую юридическую
практику в условиях иноземного нашествия.
Источники такого рода позволяли вести срав-
нительно-исторический анализ, а также изу-
чать стадиальное развитие славянских народов.
Вот почему В.Д. Королюк и А.И. Рогов счита-
ли, что этими изданиями Тихомиров «обес-
смертил себя».
В связи с появлением монографии акаде-
мика Б.Д. Грекова о строе «Винодола» и «По-
лицы»37 Тихомиров отмечал при выдвижении
этих книг на академическую премию, что Б.Д.
Грекову особенно удалось сопоставление «пра-
вовых норм Полицы с правовыми нормами
других славянских стран, в особенности с «Рус-
ской Правдой». В этом отношении изучение
Полицкого статута дает немало аналогий к
древнерусскому праву»38.
Сложным делом была подготовка под руко-
водством Тихомирова к новому изданию книг
славянского публициста Юрия Крижанича
«Политика» и «Беседы о правлении». Эти ра-
боты оказались полиязычными: так, в «Поли-
тике», по подсчетам ученых, содержалось 59%
слов, общих у всех славянских языков, из них:
10% русских и церковнославянских, столько же
сербских и хорватских, 25% польских, кроме
того, немецких, венгерских. Тихомиров писал
о Крижаниче как о поборнике славянского
единства, подчеркивал широту его взглядов,
веротерпимость, обращал внимание на его пуб-
лицистический дар. Он высоко оценил сведе-
ния Крижанича о России и Сибири третьей
четверти XVII в.39
Особое внимание Тихомиров уделил 300-
летию воссоединения Украины с Россией. На
эту тему он выступил с докладом в Киеве,
опубликовал рецензии на вышедшие сборники
документов, на книгу Б.Д. Грекова «Киевская
Русь», на «Историю Украинской ССР». Состав-
ленная им «Хрестоматия по истории СССР»
была переведена на украинский язык. Во всех
этих материалах он проводил мысль о едином
корне происхождения и судеб восточнославян-
ских народов, об их совместной борьбе с чуже-
земными завоевателями40.
Не меньшее значение, чем публикации,
имели славистические исследования Тихоми-
рова, которые главным образом велись по двум
направлениям: начало славянской письменно-
сти и первопечатных изданий и развитие раз-
нообразных связей Руси с южными и западны-
ми славянами. Во многом также ученый спо-
собствовал установлению личных контактов с
коллегами из Польши, Болгарии, а также Вен-
грии, рецензировал выходившие там книги.
Началу славянской письменности Михаил
Николаевич посвятил несколько работ в кон-
це 50-х годов. В статье «Историческое значение
кирилловского алфавита» он осветил вопрос об
истоках славянской письменности и возникно-
262

М.Н. Тихомиров
вения азбуки, с которой и начинается письмен-
ная традиция — летописи, жития, хождения,
исторические повести. Он считал, что кирил-
лица, названная в честь одного из «солунских
братьев», проникла на Русь из Болгарии: «Об-
щность алфавитов и письменной традиции и в
дальнейшем способствовала связям России и
Украины с Болгарией и Сербией». Кроме того,
«славянский кирилловский алфавит оказал ве-
ликую помощь славянским народам в их борь-
бе за национальную независимость»41.
Тихомиров откликнулся на эпиграфичес-
кие открытия В. Ивановой (Болгария) — над-
пись X в. на могиле Мостича в Преславе — и
Д.П. Богдана (Румыния) — слепок с надписи
в селе Мирчеводе в Добрудже — статьей «На-
чало славянской письменности в свете новей-
ших открытий», в которой предложил создать
корпус памятников славянской эпиграфики с
учетом материалов, полученных в нашей стра-
не в результате раскопок в Крыму (Херсонес)
и на Северном Кавказе42.
В 1963 г. на совместном заседании Отделе-
ния истории и Отделения литературы и языка
АН Тихомиров в докладе «Начало славянской
письменности и Древняя Русь» предложил счи-
тать 863 г. условной датой начала этого процес-
са. Он назвал Кирилла «наставником для сло-
венского народа». Ныне славянским просвети-
телям Кириллу и Мефодию поставлен памят-
ник в Москве на одной из площадей, назван-
ной Славянской, и ежегодно в конце мая в
России проводится праздник письма.
Михаилу Николаевичу принадлежит цикл
работ о книгопечатании, его истоках, о судьбе
Ивана Федорова за рубежом. Эта страница твор-
чества ученого важна не только для истории
Руси, но и для ее связей с Литвой, Польшей и
Украиной43.
Другой проблемой, которой Тихомиров за-
нимался с середины 20-х годов, и особенно ин-
тенсивно в 40-е годы, явились политические и
культурные связи Руси с зарубежными славя-
нами. Статьи на эти темы появились в октябрь-
ском и декабрьском номерах «Исторического
журнала» в 1941 г. Трудно себе представить, как
мог ученый работать военной осенью, когда в
Москве была слышла артиллерийская канона-
да, велись непрерывные налеты вражеской
авиации, а немецкие танки прорвались к Хим-
кам. Судя по переписке Михаила Николаеви-
ча с Владимиром Ивановичем Пичетой, он
предполагал издать эту работу отдельной кни-
гой. В середине октября 1941 г. рукопись была
сдана в Институт истории44. После возвраще-
ния из эвакуации в 1944 г. Тихомиров прочитал
доклад на эту тему на конференции в МГУ.
Основываясь на фрагменте из «Руварчевс-
кого родословца» о роде Якшича, Михаил Ни-
колаевич через сложные генеалогические ра-
зыскания установил прямую родственную
связь по женской линии Ивана Грозного через
его мать Елену Васильевну Глинскую с прави-
телями Сербии, изгнанными из своей страны
в начале XV в. султаном Мурадом.
На заседании Отделения истории и фило-
софии АН в 1946 г. Тихомиров сделал доклад
«Россия и южнославянские царства XIII —
XIV вв.» А в следующем 1947 г. была напечата-
на в «Славянском сборнике» его основная ста-
тья по этой теме: «Исторические связи русско-
го народа с южными славянами с древнейших
времен до половины XVII в.»45 В то время ра-
бота в данной области только начиналась, и
Тихомиров дал ей четкое направление. Он воз-
ражал против стереотипного утверждения об
одностороннем влиянии южнославянской
культуры на Русь и выдвигал тезис об их взаи-
модействии. Два фактора, по его мнению, вли-
яли на этот процесс: сначала татаро-монголь-
ское нашествие на Русь, а затем турецкие заво-
евания на Балканах — средоточие международ-
ных интересов (России, Венгрии, Болгарии,
Византии, румынских княжеств, Османской
империи и др.). Вначале «феодально-раздроб-
ленная и разоренная татарами Русь... нашла
поддержку в южнославянских землях и сама
влияла на южнославянскую культуру»ч Позже,
достигнув могущества и славы, Россия сдела-
лась «естественным покровителем порабощен-
ных южнославянских народов»46. Такая взаи-
мосвязь ощущалась не только в сфере культу-
ры, но и в сфере политических интересов.
Завершая исследование по проблеме, Тихо-
миров писал: «После татарских погромов обни-
щавшая и разоренная Русская земля нашла
опору в славянских странах так же, как с XV в.
южные славяне находят помощь в мощном
Русском государстве»47. В статье подчеркива-
лась мысль о том, что «давние связи основаны
на кровной близости языка, культуры и обыча-
ев южных славян и русских».
Тема, поднятая Тихомировым, нашла реа-
лизацию в дальнейших трудах таких ученых,
как С.А. Никитин, И.С. Достян, Б.Н. Флоря,
А.И. Рогов, И.Б. Греков и др.
263

М.Н. Тихомиров
Заметное место в творческом наследии
Тихомирова занимала византинистика, кото-
рой он занимался также в связи с историей
Древней Руси. Еще в юности ученый само-
стоятельно изучил греческий язык, всегда
восхищался античными памятниками. По его
предложению была начала работа по состав-
лению каталога греческих рукописей, он сти-
мулировал занятия греческой палеографией,
учет эллинистических памятников на терри-
тории страны. На склоне лет ему удалось по-
бывать в Греции.
Работы Михаила Николаевича в этой обла-
сти исторической науки шла по различным на-
правлениям: он создал крупное исследование и
даже планировал развернуть его со временем в
специальную монографию, писал статьи, выс-
тупал с докладами как в нашей стране, так и на
международных форумах, давал отзывы и ре-
цензии на работы византинистов, добился вос-
создания «Византийского временника», редак-
тором которого был, и получения им в 1956 г.
статуса периодического издания. Словом, это
была кипучая деятельность, как и все, чем за-
нимался Михаил Николаевич, особенно в 40 —
50-е годы48. Источником для изысканий слу-
жили Тихомирову летописи, житийная литера-
тура, хождения русских паломников, широко
использовались данные археологии, лингвис-
тики, ономастики, топонимики. Ему очень по-
могла его давняя специализация по географии.
Заслугой Тихомирова в разработке проблемы
«Древняя Русь и Византия» является то, что он
проследил развитие связей между двумя госу-
дарствами на протяжении длительного време-
ни с X по XV в. и стремился вписать их в сис-
тему международных отношений соответству-
ющей эпохи.
В созданном еще в 40-е годы научно-попу-
лярном очерке «Ольга» Тихомиров сумел через
судьбу знаменитой русской княгини рассмот-
реть вопросы крещения Руси, возникновения
разнообразных русско-византийских связей
уже в середине X в.: торговых, дипломатичес-
ких, религиозных. Он отметил понятое Ольгой
«намерение византийских политиков исполь-
зовать церковное подчинение Руси для своих
целей» и ее стремление предотвратить это пу-
тем изменения в европейской ориентации
страны49.
Отношениям России и Византии в XIV —
XV столетиях посвящено несколько работ Ти-
хомирова50. В них рассматриваются пути, веду-
щие из Руси в Византию, а точнее из Москвы
в Константинополь, который являлся «глав-
ным посредником в торговле средиземномор-
ских стран с Восточной Европой. Он все еще
был крупнейшим международным рынком, на
котором появлялись товары Европы и Азии»51.
В нескольких работах Тихомиров проследил
географию дорог русских купцов и путников,
следовавших из центра Руси до Константино-
поля, пересекавших громадные сухопутные и
морские пространства52. Автор отмечал, что на
побережье Черного моря уже в глубокой древ-
ности «создавалось сложное переплетение по-
литических и торговых интересов Византийс-
кой империи, итальянских причерноморских
городов, Золотой Орды и России»53. Основыва-
ясь на хождениях и житиях, Тихомиров утвер-
ждал, что в Константинополе существовала це-
лая колония — «тамо живующая Русь», в кото-
рую входили и духовные лица, и паломники, и
торговцы54. Приток в Москву итальянцев через
Крым и греческих купцов, духовенства и мас-
теров ученый датирует первой половиной
XIV в.55, тогда как до него многие связывали
это лишь с женитьбой Ивана III на Софье Па-
леолог (1472).
«Из России, — писал ученый, — поступа-
ли в Европу и в Орду такие товары, как пуш-
нина, моржовые клыки, ловчие птицы, ору-
жие, воск, мед, а также рыба и другие продук-
ты»56. И далее: «Россия и Византия XIV —
XV вв. были связаны торговыми путями,
имевшими важное международное значение.
Эти пути сохранили свое значение и в более
позднее время, в период турецкого господства
в Причерноморье»57. Русские князья оказыва-
ли материальную помощь и бедневшим визан-
тийским императорам, и одинокой среди му-
сульманского мира православной патриархии.
Чудом уцелела на Халкидонском полуострове
группа Афонских православных монастырей с
огромными книжными богатствами. Они слу-
жили базой для паломников, направлявших-
ся на Ближний Восток. На Афоне могли об-
щаться представители балканских народов,
попавших под турецкое завоевание, с едино-
верными восточными славянами. Постоянные
и оживленные связи с Афоном и Византией в
целом поддерживала не только Москва, но и
Серпухов, через Афанасия Высоцкого, Новго-
род, Псков, Тверь, Нижний Новгород. «Сно-
шения с Афоном имели не только церковное,
но культурное и политическое значение для
264

М.Н. Тихомиров
России, связывая ее с Болгарией и Серби-
ей»58, — писал Михаил Николаевич.
И все-таки, несмотря на бедственное по-
ложение Византии, раздоры в феодально-
раздробленном христианском мире, набирав-
шие силу «благороднейшие великие князья
всея Руси» стремились породниться с визан-
тийскими императорами. Тихомиров отме-
чал: «Можно только пожалеть, что полити-
ческие связи русских земель с Византией до
сих пор не получили еще должного объясне-
ния»59. Лишь десятью годами позже появи-
лась книга М.В. Левченко «Очерки по исто-
рии русско-византийских отношений», на
которую Михаил Николаевич дал отзыв60.
Тему об отношения московской церкви с ви-
зантийской патриархией в XV в. он рассмот-
рел в специальном очерке «Греки из Морей в
средневековой России»61. Тихомиров подроб-
но охарактеризовал взаимозависимость рус-
ской митрополии от византийской патриар-
хии в течение XIV и XV вв. Автор показал, что
Византия систематически пользовалась мате-
риальной поддержкой из России, особенно в
преддверии турецкого нашествия. Русские
купцы, духовные лица знали греческий язык,
заказывали в греческих землях переводы
книг, привозили греческую церковную лите-
ратуру. Михаил Николаевич писал: «Нельзя
забывать об обильном притоке разного рода
мастеров и художников, приезжавших в Рос-
сию из Константинополя». И далее: «Связи с
далеким Константинополем помогали рус-
ской культуре окрепнуть в тяжелые годы та-
тарщины, создать свое высокое мастерство»62.
Он считал, что греческая культурная тради-
ция нерасторжимо связана и с южнославян-
скими центрами. При всем том Тихомиров не
склонен был преувеличивать византийское
влияние на Русь. Он всегда подчеркивал са-
мостоятельный характер русской культуры и
искусства. Труды Тихомирова свидетельству-
ют о необходимости использования русских
источников для истории Византии63.
Академик Тихомиров и Восток — это осо-
бая тема, которая, как и предыдущие, должна
разрабатываться монографически. В данном
случае термин «Восток» мы применяем к наро-
дам Поволжья, Закавказья и Средней Азии.
Востоковедение не считалось специальностью
ученого даже по сравнению со славистикой,
тем важнее отметить, что и в это направление
исторической науки он внес свой вклад, что
нашло отражение и в общих, и в специальных
труда, и в подготовке специалистов.
В октябре 1953 г. Тихомиров был утвержден
академиком-секретарем, а уже 16 января 1954 г.
он поддержал перед президентом АН академи-
ком А.Н. Несмеяновым ходатайство Институ-
та востоковедения об учреждении журнала
«Вопросы востоковедения»64.
В июне 1956 г. он выступал по плану на-
учно-исследовательских работ Института во-
стоковедения (№ 862), в 1958 г. по его отчету
(№ 895) и т.д. Он заботился о развитии Даль-
невосточного филиала АН, отправке археоло-
гических экспедиций (1951 — 1959) совместно
с Бурятией (№ 885), организовывал и прово-
дил в 1956 г. сессии во Владивостоке по ос-
новным вопросам истории Дальнего Востока
(№ 868, 869, 872). Одновременно читал там
лекции студентам, а позже подарил и отпра-
вил свою библиотеку в Дальневосточный го-
сударственный университет. Тихомиров был
делегатом XXV Международного конгресса
востоковедов, состоявшегося в 1960 г., полу-
чил приглашение на следующий XXVI Меж-
дународный конгресс ориенталистов в Дели
в 1963 г. (№ 1072).
Востоковедческая направленность в иссле-
дованиях Михаила Николаевича проявилась
еще в 40-е годы. В 1948 г. он сделал сообще-
ние на заседании Отделения истории и фило-
софии на тему: «Русские географические по-
знания о восточных странах XIII — XV вв.»65
Затем эта тема нашла воплощение в его тру-
дах о Москве. Он считал столицу «городом
международным, связующим центром для За-
падной Европы и Азии», где были колонии та-
тар, армян и др.66
Несколько разделов Тихомиров посвятил
восточной тематике в последней монографии
«Средневековая Россия на международных пу-
тях (XIV — XV вв.)»: «Восточное направление»,
«Торговля с Персией, Средней Азией и Инди-
ей», а также с Золотой Ордой и Казанью. Он
рассматривал ассортимент экспортных и им-
портных товаров. Но не ограничивался этими
сюжетами: «Значительно более тесными были
культурные связи с Востоком»67. Их проявле-
ние ученый видел в прикладном искусстве,
лингвистике, литературных памятниках. Темой
кандидатской диссертации и одноименной мо-
нографии его ученицы М.В. Фехнер, научного
сотрудника Исторического музея, стала «Торгов-
ля Русского государства со странами Востока в
265

М.Н. Тихомиров
XVI в.» Ею был опубликован на эту тему и ряд
других работ.
Восточным районам складывающегося го-
сударства, Поволжью и Закамью Тихомиров от-
вел последний раздел своей крупной моногра-
фии «Россия в XVI столетии»68. Здесь он рас-
смотрел демографию, социальную структуру,
формы землевладения, градостроительство,
культуру осваиваемых земель. ,
Башкирией, Чувашией и Татарстаном он
занимался и специально: в плане этногенеза
(№ 35), отношениями с Русью (№ 30, 172), об-
стоятельствами присоединения к ней (№ 62,
63, 173). Особое внимание ученый уделял раз-
работке проблем историографии, источникове-
дения среднеазиатских республик (№ 111, 112),
вопросам археологии и этнографии нацио-
нальных районов (№ 841), археографии (№
996, 1156). Несмотря на то что в то время ал-
фавиты ряда республик были переведены на
кириллицу, он считал, что без знания арабско-
го языка невозможно «знакомство с древними
памятниками по истории Востока»69. Уже тог-
да он ставил вопрос о чтении специального
курса по истории Татарии70. Много внимания
Тихомиров уделял координации работы инсти-
тутов союзных республик. Специально ездил в
Ташкент (№ 845, 846), Самарканд (№ 1156),
выступал по отчетам институтов (№ 850, 851).
Особого внимания заслуживают довери-
тельные дружеские взаимоотношения Тихоми-
рова с учеными Закавказья. Переписка с быв-
шим директором Матенадарана Л.С. Хачикя-
ном освещена мною в ряде статей71.
Большое место в его наследии занял вопрос
о присоединении Туркмении к России. Первые
наброски по истории Туркмении относятся ко
времени пребывания Тихомирова в Ашхабаде в
1942 г. и его занятий в Государственном архиве
Туркмении (№ 72, 73). В течение почти двух
десятков лет шла его работа над рукописью
«Присоединение Мерва к России». Подбирал-
ся картографический материал, обновлялись
архивные выписки. И в 1960 г. вышла его мо-
нография под одноименным названием72. По
словам академика Б.Г. Гафурова, труд Тихоми-
рова был тогда первым исследованием «недо-
статочно освещенного процесса вхождения на-
родов Средней Азии в состав Российского го-
сударства»73.
Автор начал свое повествование с 1836 г.,
когда отдельные племена туркмен и казахов
обратились к России с просьбой о подданстве.
Затем рассматривал драматический и тяжелый,
растянувшийся на полстолетия процесс присо-
единения Туркмении к России. Монография
основана на изучении архивных материалов,
часть их позже погибла во время сокрушитель-
ного землетрясения в Ашхабаде 6 октября
1948 г.74 Использовались и опубликованные до-
кументы: акты, военные донесения, мемуары,
записки путешественников, архив генерал-
майора Н.И. Гродекова, хранящийся в ГИМе,
а также литература на русском и английском
языках.
В монографии проводится мысль о том,
что, хотя в основе своей «население Туркмении
предпочитало идти под опеку царизма», а не
соседних отсталых стран, оно, равно как и рус-
ский народ, оказалось фактически оттеснен-
ным от управления. Автор не замалчивает кро-
вавых расправ царских войск с населением не-
покорных кишлаков, как, например, Геок-
Тепе. Рассматривая действия правительства
после присоединения Туркмении, Тихомиров
считал их стремлением «остановить время и
попытаться оставить талантливый туркменс-
кий народ на колониальном положении»75.
В 1965 г. под грифом ЮНЕСКО в Париже
вышла небольшая книжка «Славяне и Восток».
Ее ответственными редакторами были Тихоми-
ров и Гафуров. В книге кратко были поставле-
ны различные проблемы: от «Древних славян»
до «Культурных связей сегодня»76.
Особо надо сказать о том, как много усилий
затратил Михаил Николаевич на подготовку
специалистов-историков. Только в МГУ, по не-
полным данным, под его руководством защи-
тили диссертации около 30 человек77. Полови-
на из них стала впоследствии докторами наук.
Их работы различались как по тематике (от
Древней Руси до послереволюционного пери-
ода), так и по использованным источникам и
манере изложения. И это свидетельствовало о
широте интересов самого руководителя, его
умении учесть возможности ученика.
Большинство бывших аспирантов Тихоми-
рова продолжало научно-исследовательскую
работу, хотя и с разной степенью интенсивно-
сти, но они публиковали свои труды. Впослед-
ствии были избраны членами-корреспондента-
ми: Ф.П. Шевченко на Украине, Ш.А. Месхиа
в Грузии, Л.В. Милов — членом-корреспонден-
том РАН. В последнее время избраны: акаде-
миком РАН Н.Н. Покровский и СО. Шмидт —
академиком Академии образования.
266

М.Н. Тихомиров
Тихомиров консультировал диссертантов и
давал отзывы на работы ученых из нацио-
нальных республик: А. Каррыева, Л.А. Курба-
нова, Р.Н. Набиева, И.Т. Арутюняна, Х.Г. Гима-
ди, Н.А. Халфина, Г. Непесова. Его аспирантом
по линии АН был Ш.Ф. Мухамедьяров. Все
они стали научными сотрудниками в области
истории.
Ученики и впоследствии не порывали свя-
зи с Михаилом Николаевичем, об этом свиде-
тельствует обширная переписка, сохранивша-
яся в его архивном фонде. Думаю, что интуи-
тивно он осознавал, какое значительное место
занимал в нашей жизни. В неизданных «Вос-
поминаниях», хранящихся в его архивном фон-
де, он писал: «Не все знают, что такое воспи-
тывать студенческие и вообще научные кадры.
Большинству кажется это явление довольно
простым и легким. На самом деле для этого
надо обладать и своего рода способностями и
в первую очередь определенной сердечностью
к людям для того, чтобы видеть ростки их но-
вых знаний, вовремя помочь. Ведь без помощи
очень трудно бывает для всякого начинающе-
го ученого. Тут и вопросы чисто бытового по-
рядка, и вопросы о том, где поместить ту или
иную статью, к кому обратиться за помощью,
и т.д., и т.д.»78 И это убеждение он воплощал на
практике всю жизнь.
В сентябре 1939 г. мы, 17-летние, пришли
на исторический факультет МГУ. В аудиторию
со сдвоенной семинарской группой вошел че-
ловек небольшого роста, в очках и в течение
двух месяцев, неделя за неделей, обрушивал на
нас тонкости текстуального разбора «Русской
Правды», по которой он весной того же года
защитил докторскую диссертацию. А мы даже
не начинали изучать древнерусский язык: раз-
рыв в понимании источника был, конечно,
очевиден. Но постепенно своим тонким анали-
зом источника он завораживал нас и втягивал
в восприятие реальной жизни населения Киев-
ской Руси: горожан, князей, смердов и закупов.
Тем временем подоспели наши доклады: я вы-
ступила одной из первых по теме «Юрьев день
и заповедные годы», и, хотя мое сообщение
особой дискуссии не вызвало, педагог вопреки
обыкновению не ворчал и как будто остался
доволен.
Для холостого бездетного Михаила Нико-
лаевича ученики были в какой-то мере его се-
мьей. В письме В.И. Пичете, отправленном в
Ташкент 15 мая 1942 г., он писал: «Вам было бы
гораздо легче, если бы рядом с Вами были мо-
лодежь, студенты. Когда я приехал в Ашхабад,
я нашел здесь моих учеников. Меня устроили
с квартирой, нашли мне вещи, нужные для
жизни, и т.д. Одним словом, я почувствовал
себя человеком»79.
Но Тихомиров не был прекраснодушным
учителем. Он был взыскателен и строг. Не
только давал темы и направление в науке, сле-
дил за ростом, но и формировал личность, не
прощал промахов и ошибок и порой расставал-
ся навсегда с некоторыми людьми, проявивши-
ми бестактность или аморальность. Из друго-
го письма к Пичете: «Сейчас, во время войны,
я стал как-то особенно ненавидеть бездельни-
ков от науки. Никто еще не задался целью под-
считать, сколько ущерба приносят стране
люди-паразиты, не желающие и не умеющие
работать»80.
С годами он становился обидчивым и по-
рой проявлял нетерпимость: отсылал «зазнав-
шемуся» автору присланную ему в подарок
книгу с принесшим ее почтальоном, не допус-
кал к себе в палату пришедшего в больницу на-
вестить его посетителя, кипятился из-за того,
что набрали петитом его статью в основанном
им самим журнале. Но все это были мелочи.
Главное, что он был всегда открыт для обще-
ния, совета, сочувствия, моральной, а порой и
материальной поддержки. И молодежь тяну-
лась к нему. На огонек в квартиру на Котель-
нической набережной приходили не только
близкие ученики, но и истфаковцы, прошед-
шие его школу в университетских аудиториях81.
Умер он в кунцевской больнице 2 сентября
1965 г. — отказало сердце.
Похороны Михаила Николаевича состоя-
лись 6 сентября на Новодевичьем кладбище.
На траурной церемонии прозвучало много
проникновенных выступлений. Но особенно
запомнилось «Слово в память усопшего»,
произнесенное талантливым археологом, ре-
ставратором, ученым, неординарным челове-
ком, членом-корреспондентом АН Николаем
Николаевичем Ворониным (1904— 1976).
Сначала он обрисовал общее положение исто-
рической науки в нашей стране: «Но вспом-
ним все же, сколько лет наш раздел науки
живет в условиях как бы непрерывного зем-
летрясения, сколько лет хлещет мутный
вал ложно понятой «актуальности», сотряса-
ющий почву под нашими ногами, сколько лет
нас били заморозки холодного презрения за
267

М.Н. Тихомиров
«любование прошлым», за «уход в прошлое».
И сейчас своевременно звучат мысли учено-
го: «Сколько сил требовало сохранение в этих
планах самих основ науки — исследования
самих фактов, самих источников истории,
сколько нервов трепали нам растленные ком-
мерческим духом издательства, превращав-
шие научные работы и по названию, и по
кричащему оформлению глянцевых супероб-
ложек в нечто вроде «завлекательных» ко-
миксов, лишь бы поскорее сбыть их с рук,
обернуть затраченный капитал»82.
Памятник на могиле ученого был поставлен
по инициативе Сибирского отделения АН (Но-
восибирск). На сером гранитном камне обо-
значены контуры средневекового города.
Сердечный, притягательный, но строгий,
порой прямолинейный, вспыльчивый чело-
век — таким запечатлелся Михаил Николаевич
в памяти тех, кто его знал. Имя Михаила Ни-
колаевича Тихомирова не предано забвению:
исторические журналы печатали о нем некро-
логи, были изданы сборники, посвященные его
памяти. В основанном им «Археографическом
ежегоднике» существует раздел «Тихомирове-
кие чтения», в котором публикуются статьи о
его наследии. Накоплен большой материал о
его деятельности в разных отделах историчес-
кой науки.
Академик М.Н. Тихомиров— это целый
мир, в котором люди, общавшиеся с ним, по-
лучали знания, постигали методику работы,
учились быть патриотами нашей великой Ро-
дины, которую он беззаветно любил.
Примечания
1 Подробнее о семье см.: Чистякова Е.В. Михаил
Николаевич Тихомиров (1893- 1965). М., 1987. С.
7-9.
2 Тихомиров М.Н. Псковский мятеж XVII века. Из ис-
тории борьбы общественных классов в России. М.,
1919.
3 Архив РАН. Ф. 693. Д. 40. Ч. I. Л. 303.
4 Тихомиров М.Н. Феодальный порядок на Руси. М.;
Л., 1930.
5 См.: Артизов А.Н. Борис Николаевич Тихомиров
(1899 — 1939): Материалы о жизни и деятельности //
АЕ за 1989 г. М., 1992. С. 110 - 122. Подробнее о
«платоновском деле» см.: Академическое дело.
1929— 1931 гг. Документы и материалы следствен-
ного дела, сфабрикованного ОГПУ. Вып. 1. СПб,
1993. См. Предисловие. С. V— LXI1.
6 Архив РАН. Ф. 693. Оп. 2. Д. 40. Л. 281.
7 Тихомиров М.Н. Летопись нашей эпохи// Новое о
прошлом нашей страны. М., 1967. С. 16.
s Подробнее о педагогической работе М.Н. Тихоми-
рова см.: Александров В.А. Принципы научно-педаго-
гической деятельности М.Н. Тихомирова// АЕ за
1968 г. М., 1970; Чистякова Е.В. Школа академика
М.Н. Тихомирова // Общественное сознание, книж-
ность, литература периода феодализма. Новоси-
бирск, 1990. С. 352-368.
9 Тихомиров М.Н. Исследование о Русской Правде:
Происхождение текстов. М.; Л., 1941. На обложке
ошибочно указаны инициалы Н.Н.
10 Тихомиров М.Н. Борьба русского народа с немец-
кими интервентами в XII — XV вв. М., 1941.
11 История СССР: Учебник для неисторических фа-
культетов. Т. 1. М., 1941 (коллектив авторов); 2-е изд.,
М., 1948 (в соавторстве с С.С. Дмитриевым).
12 Очерки истории исторической науки в СССР. Т. I.
М., 1955; Т. II. М., 1960.
13 Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М., 1962.
14 Тихомиров М.Н. Начало русского книгопечата-
ния//ВИ. 1964. №5. С. 28-34.
15 См.: Труды академика М.Н. Тихомирова// Про-
блемы общественно-политической истории России
и славянских стран: Сб. статей к 70-летию академи-
ка М.Н. Тихомирова. М., 1963. С. 28.
16 См.: Шмидт СО. Послесловие// Тихомиров М.Н.
Древняя Москва XIV— XV вв. Средневековая Рос-
сия на международных путях, XIV — XV вв. |2-е изд.,
испр. идоп.|. М., 1992. С. 305.
17 Летрицкий В. Наш испытанный друг// Книжное
обозрение. 1990. № 33.
18 Текст этого курса объемом в 300 машинописных
страниц сохранился в Архиве РАН в фонде М.Н. Ти-
хомирова//Архив РАН. Ф. 693. Оп. 1.Д. 130. Л. 1-
317. См.: Рукописное наследие академика М.Н. Ти-
хомирова в Архиве Академии наук СССР: Научное
описание. М., 1974. С. 23.
19 Тихомиров М.Н. Средневековая Россия на междуна-
родных путях (XIV— XV). М., 1966; Он же. Древняя
Москва XII — XV вв. Средневековая Россия на меж-
дународных путях. XIV— XV вв., 2-е изд. М., 1992.
20 Тихомиров М.Н. Средневековая Россия на между-
народных путях. С. 18.
21 Там же. С. 10.
22 Там же. С. 17.
23 Там же. С. 73.
24 Там же. С. 81.
25 Там же. С. 90.
26 Там же. С. 99.
27 Там же. С. 41.
28 Там же. С. 10.
29 Второе изд. статей см. в кн.: Тихомиров М.Н. Ис-
торические связи России со славянскими странами
и Византией. М., 1969. С. 78 - 82; 86.
30 Руколь Б.М. Переписка М.Н. Тихомирова с В.И.
Пичетой(1941 - 1943 гг.)//АЕ за 1982. М., 1983. С.
224-232.
268

М.Н. Тихомиров
31 Подробнее см.: Королюк В.Д. Академик М.Н. Ти-
хомиров как историк-славист// Из истории межсла-
вянских культурных связей: К 70-летию академика
Михаила Николаевича Тихомирова. М., 1963; Коро-
люк В.Д., Рогов А.И. Михаил Николаевич Тихомиров:
(Некролог) // Советское славяноведение. 1965. № 6;
Они же. Михаил Николаевич Тихомиров — историк
славянских народов и славяно-германских отноше-
ний // Международные отношения в Центральной и
Восточной Европе и их историография. М., 1966;
Рогов А.И. Труды М.Н. Тихомирова по славяноведе-
нию// Советское славяноведение, 1969. № 2.
32 Рогов А.И., Покровский Н.Н. Собрание рукописей
академика М.Н. Тихомирова, переданное Сибирско-
му отделению АН СССР (г. Новосибирск)// АЕ за
1965 г. М., 1966.
33 Тихомиров М.Н. Описание Тихо миро веко го собра-
ния. М., 1968.
34 Тихомиров М.Н. Южнославянские и молдаво-ва-
лашские записи на рукописях ГИМа: (Хлудовское и
уваровское собрания) // Он же. Исторические свя-
зи России со славянскими странами и Византией.
М., 1969; Он же. Описание первопечатных славянс-
ких кирилловских изданий // Там же. С. 285 — 353.
35 В серии «Памятники средневековой истории на-
родов Центральной и Восточной Европы» опублико-
ваны: Симокатта Феофилакт. История. М., 1957;
Две византийские хроники Хв.: Камениата Иоанн.
Взятие Фессалоники. Псамафийская хроника. М.,
1959; Иордан. О происхождении и деяниях готов. М.,
1960, и др.
36 Тихомиров М.Н. Закон Судный людем краткой ре-
дакции в русских рукописях // Закон Судный людем
краткой редакции. М., 1961.
37 Греков Б.Д. В и подольский статут об общественном
и политическом строе Винодола. М.; Л., 1948; Он же.
Полица: Опыт изучения общественных отношений
вПолииеХУ-ХУПвв. М., 1951.
38 Тихомиров М.Н. Исторические связи России со
славянскими странами и Византией. М., 1969. С. 170.
39 См.: Пушкарев Л.Н. Юрий Крижанич: Очерк жиз-
ни и творчества. М., 1984; Александров В.А. Юрий
Крижанич в Сибири// Радова. Т. II. Загреб, 1986; Он
же. Юрий Крижанич о Сибири: (Проблема источни-
ков)// Источники по истории Сибири досоветско-
го периода. Новосибирск, 1988.
40 Подробнее см.: Чистякова Е.В. Публикации акад.
М.Н. Тихомирова по проблемам славяноведения//
Историографический сборник. Вып. 13: Некоторые
вопросы истории исторической науки. Саратов,
1987. С. 17-29.
41 Цит. по кн.: Тихомиров М.Н. Исторические связи
России со славянскими странами и Византией. С.
182.
42 Там же. С. 178-179.
43 Чистякова Е.В. Труды акад. М.Н. Тихомирова по
истории русского книгопечатания // Историография
истории СССР: Проблемы преподавания и изуче-
ния. Калинин, 1985. С. 107 — 116; Она же. Разработ-
ка М.Н. Тихомировым проблем истории книгопеча-
тания в России// Чистякова Е.В. Михаил Николае-
вич Тихомиров (1893 - 1965). М., 1987.
44 Чистякова Е.В. Связи Руси с зарубежными славя-
нами в работах академика М.Н. Тихомирова // 50 лет
исторической славистики в Московском государ-
ственном университете. М., 1989. С. 128 — 129.
45 Тихомиров М.Н. Исторические связи... С. 94— 166.
46 Там же. С. 153.
47 Там же. С. 166.
48 Рукописное наследие академика М.Н. Тихомиро-
ва в Архиве Академии наук СССР. Научное описа-
ние. М., 1974. №' 32, 33, 353, 374, 865, 1005, 1059 и
др. Далее в тексте в скобках указаны номера дел по
этому описанию.
49 Рукописное наследие... С. 159— 161.
50 Тихомиров М.Н. Византия и Московская Русь// Ти-
хомиров М.Н. Исторические связи России со славян-
скими странами и Византией; Он же. Россия и Визан-
тия в XIV — XV столетиях // Там же; Он же. Пути из
России в Византию в XIV — XV вв. // Там же.
51 Тихомиров М.Н. Исторические связи России со
славянскими странами и Византией. С. 16.
52 Там же. С. 27.
53 Там же. С. 28.
54 Там же. С. 31.
55 Там же. С. 32.
56 Там же. С. 33.
57 Там же. С. 77.
58 Там же. С. 76.
59 Там же. С. 35.
60 Рукописное наследие... С. 40.
61 СВ. Вып. 25. М., 1964.
62 Тихомиров М.Н. Исторические связи России со
славянскими странами и Византией. С. 46.
63 Рукописное наследие. С. 42 — 43.
64 Там же. С. 79.
65 Архив РАН. Оп. 1.Д. 20. Л. 1 -4.
66 Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV —
XV вв. М., 1957. С. 122, 133, 205, 216.
67 Тихомиров М.Н. Средневековая Россия на между-
народных путях. С. 151 — 152.
68 Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии.
69 Рукописное наследие... С. 157.
70 Там же. С. 158.
71 Чистякова Е.В. Памятники письменности Арме-
нии в научном творчестве акад. М.Н. Тихомирова//
Сов. арх., 1983. № 6. С. 25 — 27; Она же. Академик
М.Н. Тихомиров и Армения// Вестник обществен-
ных наук АН Армянской ССР, 1983. № 10; Она же.
М.Н. Тихомиров и Армения: (По материалам пере-
писки с Л.С. Хачикяном)// АЕ за 1983 г. М., 1985.
С. 212-213.
72 Тихомиров М.Н. Присоединение Мерва к России.
М., 1960.
73 Гафуров Б.Г. Предисловие// Тихомиров М.Н. При-
соединение Мерва к России. С. 3 — 4.
269

М.Н. Тихомиров
74 Тихомиров М.Н. Присоединение Мерва к России.
С. 7-8.
75 Там же. С. 199.
76 Славяне и Восток. Париж, 1965.
77 Чистякова Е.В. Школа академика М.Н. Тихомиро-
ва.
78 Архив РАН. Ф. 693. Оп. 2. Д. 40. Т. 1. Л. 259.
79 Архив РАН. Ф. 1548. Оп. 3. Д. 217. Л. 16 об.
80 Там же. Л. 6.
81 Поляков Ю.Л. Вечера у академика Тихомирова. //
Новый мир. 1983. № 5.
82 Воронин Н.Н. Слово в память Михаила Николае-
вича Тихомирова//АЕ за 1988 г. М., 1989. С. 317.
Основные труды М.Н. Тихомирова
Псковское восстание 1650 года. М.; Л., 1935.
Исследования о «Русской Правде»: Происхождение
текстов. М.; Л., 1941.
Древнерусские города. М., 1946. (УЗ МГУ; Вып. 99).
- То же. 2-е изд., доп. и перераб. М., 1956.
Древняя Москва (XII-XV вв.). М., 1947.-То же//Ти-
хомиров М.Н. Древняя МоскваXII-XV вв.; Средневе-
ковая Россия на международных путях, XIV-XV вв.
[2-е изд., испр. и доп.|. М., 1992. — То же. М., 1999.
Крестьянские и городские восстания на Руси XI-
ХШ вв. М., 1955.
Средневековая Москва в XIV-XV веках. М., 1957.
Присоединение Мерва к России. М., 1960.
Россия в XVI столетии. М., 1962.
Средневековая Россия на международных путях,
XIV-XVbb. M., 1966. - То же// Тихомиров М.Н.
Древняя Москва XI1-XV вв.; Средневековая Россия
на международных путях, XIV-XVbb. [2-е изд. испр.
и доп.]. М., 1992.
Русская культура X-XVIII вв. М., 1968.
Исторические связи России со славянскими страна-
ми и Византией. М., 1969.
Классовая борьба в России XVII в. М., 1969.
Российское государство XV-XVII вв. М., 1973.
Древняя Русь. М., 1975.
Русское летописание. М., 1979.
* * *
Автобиография М.Н. Тихомирова: ( В Науч. арх. Ин-
та истории СССР АН СССР) / Подгот. И.Е. Тамм //
АЕза 1986 г. М., 1987.
Самара в моей жизни (1919-1923 гг.). Самара, 1994.
* * *
Чл. авт. кол: История Москвы: В 6 т. М., 1952. Т. I.
Чл. авт. кол., гл. ред.: Очерки истории исторической
науки в СССР. М., 1955. Т. 1.
Чл. авт. кол: Очерки истории СССР. Период феода-
лизма, XVII в. М., 1955.
Чл. авт. кол.: Всемирная история: В 10 т. М., 1958. Т. 5.
Чл. авт. кол.: История СССР: В 12 т. Первая серия,
т. I-VI. М„ 1966. Т. 2.
* * *
Хрестоматия по истории СССР: Пособие для учите-
лей средн. шк. М., 1937. Т. 1. (Совм. с Лебедевым В.И.
и Сыроечковским В.Е.) — То же. 2-е изд., испр. и доп.
М., 1939. - То же. 3-е изд., испр. и доп. М., 1949. -
4-е изд., испр. и доп. М., 1951.
Источниковедение истории СССР с древнейших
времен до конца XVIII в: Курс источниковедения
истории СССР. М., 1940. Т.1.
Чл. авт. кол.: История СССР: Учебник для неист. -
фак-тов. М., 1941. Т. 1. (Совм. с Пичета В.И., Шес-
таковым А.В.). — Ред.: Там же.
Книга для чтения по истории СССР (материалы и до-
кументы) с древнейших времен до конца XV века: Для
старших классов средн. шк. М., 1941. Ч. 1.
Подгот. к печати, коммент.: Русская Правда. М., 1941.
Великие русские полководцы: Кн. для внекл. чтения
учащихся неполн. средн. шк. М., 1943. (Совм. с Ле-
бедевым В.И. и Никольским В.К.).
История СССР. М., 1948. Т. 1. (Совм. с Дмитрие-
вым С. С.)
Наши великие предки: Кн. для внекл. чтения уча-
щихся неполн. средн. шк. М., 1948. (Совм. с Лебе-
девым В.И. и Никольским В.К.).
Пособие для изучения «Русской Правды». [М.].,
1953.
Сост.: Хрестоматия по истории СССР: С древнейших
времен до конца XV века. М., 1960. (Совм. с Мило-
вымЛ.В. и Роговым А.И.). — Ред.: Там же.
Источниковедение истории СССР: Учеб.пособие.
М., 1962. Вып. 1.
Соборное Уложение 1649 года.: Учебн. пособие для
высш. шк. М., 1961. (Совм. с Епифановым П.П.).
Русская палеография. М., 1966. (Совм. с Муравьевым
А.В.). -Тоже. 2-е изд., доп. М., 1982.
* * *
Чл. кол. по подгот. к печати: Правда Русская. М.;Л.,
1940. Т. 1: Тексты.
Подгот. к печати, ред.: Поли. собр. рус. летописей.
М.;Л., 1949. Т. XXV.
Чл. кол. по подгот. к печати: То же. М.; Л., 1959.
Т. XXVI. — Предисл., ред.: Там же.
Подгот. к печати: Закон Судный людсм краткой ре-
дакции. М., 1961. (Совм. с Миловым Л.В.). — Ред.:
Там же.
Подгот. к печати: Закон Судный людем пространной
и сводной редакции. М., 1961. (Совм. с Миловым
Л.В.). — Ред.: Там же.
Предисл., ред.: Мерило праведное по рукописи XIV
века. М., 1961.
Подгот. к печати под наблюдением: ПСРЛ. М., 1962.
Т. 1;Т 2.
Отв. ред.: То же. М.; Л., 1963. Т. XXVIII.
Подгот. к печати под наблюдением: То же. М., 1965.
Т. 9-10.
Подгот. к печати: То же. М.; Л., 1965. Т. XXX. (Совм.
с Муравьевой Л.Л., ИвинойЛ.И.). — Отв. ред.: Там же.
270

М.Н. Тихомиров
* * *
Михаил Николаевич Тихомиров (1893-1965): Био-
библиогр. указ. М., 1996.
Михаил Николаевич Тихомиров/ Сост. Р.И. Горяче-
ва. М., 1963. (Материалы к биобиблиографии ученых
СССР. Сер. ист.; Вып. 6).
Труды академика М.Н. Тихомирова/ Сост. Р.И. Го-
рячева при участии A.M. Рогова // Проблемы обще-
ственно-политической истории России и славянских
стран. М., 1963.
Труды академика М.Н. Тихомирова// И СССР. 1965.
№5.
Жизнь и деятельность М.Н. Тихомирова: Библиогра-
фия/ Сост. Б.Н. Флоря 11 Новое о прошлом нашей
страны. М., 1967.
Литература 1963-1983 гг. о жизни и деятельности
М.Н. Тихомирова/ Сост. И.Е. Гамм /1 AE за 1983 г.
М., 1985.
Литература 1984-1990 гг. о жизни и деятельности
М.Н. Тихомирова / Сост. Л.И. Шохин // АЕ за 1990 г.
М., 1992.
Перечень работ М.Н. Тихомирова по истории Мос-
квы // Тихомиров М.Н. Древняя Москва XII-XV вв.;
Средневековая Россия на международных путях,
XIV-XV вв. [2-е изд., испр. и доп.1. М., 1992.
Сочинения М.Н. Тихомирова и литература о его
жизни и деятельности (1990-1994) / Сост. ГА. Елисе-
ев// АЕ за 1993 г. М., 1995.
Литература о М.Н. Тихомирове
Шунков В.И. Академик М.Н. Тихомиров// Пробле-
мы общественно-политической истории России и
славянских стран: Сб. ст. к 70-летию акад. М.Н. Ти-
хомирова. М., 1963.
Буганов В.И. Источниковедение в трудах М.Н. Тихо-
мирова// Проблемы источниковедения. М., 1963.
Вып. XI.
Валк С.Н. Археографическая деятельность академи-
ка М.Н. Тихомирова//АЕ за 1962 г. М., 1963.
Зимин А.А. Древняя Русь в трудах академика М.Н.
Тихомирова// Из истории межславянских культур-
ных связей. М., 1963. (УЗИС; XXVI).
Буганов В.И. Михаил Николаевич Тихомиров// ИЗ.
1964. Т. 76.
АЕ за 1965 г.: Посвящается памяти акад. М.Н. Тихо-
мирова. М., 1966. Из содерж.: Михаил Николаевич
Тихомиров/Рыбаков Б.А\ Памяти учителя: (Матери-
алы к науч. биографии М.Н. Тихомирова)/ Шмидт
СО/, Собрание рукописей академика М.Н. Тихоми-
рова, переданное Сибирскому отделению АН СССР
(г. Новосибирск) / Рогов А.И., Покровский Н.Н..
Королюк В.Д., Рогов А.И. Михаил Николаевич Тихо-
миров - историк славянских народов и славяно-гер-
манских отношений // Международные отношения
в Центральной и Восточной Европе и их историог-
рафия. М., 1966.
Александров В.А. Принципы научно-педагогической
деятельности М.Н. Тихомирова// АЕ за 1968 г. М.,
1970.
Павлов-Сильванский В.Б. М.Н. Тихомиров — органи-
затор археографических экспедиций // АЕ за 1970 г.
М., 1971.
Рукописное наследие академика М.Н. Тихомирова в
Архиве Академии наук СССР: Науч. описание / Со-
ст. И.П. Староверова', Под ред. Б.В. Левшина, СО.
Шмидта. М., 1974. (Тр./Арх. АН; Вып. 25).
Буганов В.И., Глушакова Ю.П. Михаил Николаевич
Тихомиров в Институте истории АН СССР// ИЗ.
1984. Т. 112.
Ковальченко И.Д., Муравьев А.В. М.Н. Тихомиров и
Московский университет//АЕ за 1983 г. М., 1985.
Удальцова З.В. М.Н. Тихомиров — друг византинис-
тов // Там же.
Чистякова Е.В. Труды академика М.Н. Тихомирова
по истории русского книгопечатания // Историогра-
фия истории СССР: Проблемы преподавания и изу-
чения. Калинин, 1985.
Она же. Михаил Николаевич Тихомиров (1893-1965).
М., 1987.
Покровский Н.Н., Шмидт СО. Неутомимый труже-
ник науки // Вестн. Рос. АН. 1993. № 8.
Чистякова Е.В. М.Н. Тихомиров как историк древ-
нерусской культуры // ВИ. 1993. № 11-12.
Она же. М.Н. Тихомиров (1893-1965) и изучение все-
мирной истории // НиНИ. 1994. № 2.
К 100-летию со дня рождения М.Н. Тихомирова: Ти-
хомировские чтения 1993 г. // АЕ за 1993 г. М., 1995.
Из содерж.: М.Н. Тихомиров в Самаре в 1919-
1923 гг.: (По материалам Гос. арх. Самар. обл.)/
Храмкова Е.Л.; Академик М.Н. Тихомиров в своих
воспоминаниях: (По документам АРАН) / Левшин
Б.В.; Памятные встречи / Преображенский А.А.; М.Н.
Тихомиров в «Академическом деле», 1930 г./ Панея-
х В.М.; В гостях у археологов: (Из лит. творчества
М.Н. Тихомирова)/Янин В.Л.
Буганов В.И. Михаил Николаевич Тихомиров // Ис-
торическая наука России в XX веке. М., 1997.
Поляков Ю.А. Корифеи Отечественной исторической
науки: Воспоминания. М., 1997. [Гл.]: Вечера у ака-
демика Тихомирова. Впервые: Новый мир. 1983. № 5.
Рогов А.И. Михаил Николаевич Тихомиров— исто-
рик и православный человек// Москва: События.
Люди. Проблемы. М., 1997.
271

Сигизмунд Натанович Вам
(1887-1975)
Студенты исторического факультета Ленин град-
ского университета в первые послевоенные
годы еще застали там большую группу предста-
вителей старой академической науки, имена ко-
торых ныне вошли во все учебники истории.
Время от времени читал короткие курсы по
внешнеполитической истории Евгений Викто-
рович Тарле, тогда уже перебравшийся в Моск-
ву. Его лекции посещались, как то было и в до-
революционное время, широкой городской ин-
теллигентной публикой. Николай Павлович
Полетика, человек блестящей эрудиции, но во
многих вопросах оппонент Тарле, постоянно ра-
ботал на истфаке, читая курс международных
отношений и ведя семинарские занятия. Исто-
рию Древнего Востока, курс обязательный для
всех истфаковцев, вел академик Василий Васи-
льевич Струве. А на кафедре истории СССР —
так называлась тогда нынешняя кафедра отече-
ственной истории — еще появлялась неизмен-
но обращавшая на себя внимание необычайная
фигура старца-аристократа (хотя он был вовсе
не так стар, но о нем непременно хотелось ска-
зать — старец) Бориса Александровича Романо-
ва, даже и одевавшегося как-то «вызывающе» —
в пальто-доху и шапку-боярку, что было совер-
шенно не принято. Он вел семинары по древ-
ней истории России. Рядом с ним, но занима-
ясь преимущественно XIX в. отечественной ис-
тории, работал и его университетский това-
рищ — Сигизмунд Натанович Валк, поразитель-
но внешне на Бориса Александровича не похо-
жий, но несший на себе печать того же серебря-
ного века российской культуры и науки. Невы-
сокого роста, одетый всегда в темный костюм и
мальчиковые башмаки, с потрепанным школь-
ным портфелем, вечно забываемым в аудитори-
ях, почти никогда не снимаемым пенсне (след-
ствие близорукости), кроме как при чтении ру-
кописей, — он как бы был выходцем из другого
мира, гораздо менее шумного и безалаберного.
Обычной была картина: шумная ватага студен-
тов валом валит в узкие двери здания, где поме-
щался истфак и еще несколько факультетов, не
обращая внимания на стоящую сдержанно в
стороне фигурку, ожидающую, когда можно бу-
дет войти, не толкаясь. Он был необычайно уч-
тив и застенчив. Может быть, это и заставляло
его ходить по длинным университетским кори-
дорам по стеночке, чтобы не помешать другим.
Причем, оказывается, это была давняя его ма-
нера. Б.А. Романов оставил — в связи с одним
из юбилеев — очень живописное описание вне-
шности и походки С.Н. Валка-студента, пере-
двигающегося по знаменитому университетско-
му коридору: «Слегка, как бы укоризненно по-
качивая головкой с непослушным еще тогда хо-
холком, медленно, задержанно-медленно дви-
жется... фигурка».
Сигизмунд Натанович в послевоенные де-
сятилетия неизменно привлекал к себе внима-
ние всюду— в университете, архиве, библио-
теке, филармонии, завсегдатаем которой он
был и по истории которой (концертной дея-
тельности) мог бы по памяти написать сочине-
ние, и даже в трамвае. В транспорте публика,
272

С.Н. Валк
посмотрев на него, обычно пыталась уступить
ему место из чувства уважения, хотя он никог-
да, до последних дней своей долгой жизни (он
умер в 86 лет) не выглядел немощным и дрях-
лым. Но, будучи человеком крайне стеснитель-
ным и деликатным, в ответ на предложение
присесть он тут же устремлялся в другой конец
вагона, где снова кто-нибудь из «петербурж-
цев» пытался устроить его поудобнее. С трудом
удавалось его удержать, чтобы он не выпрыг-
нул из трамвая. В транспорте он не сидел ни-
когда, считая, что все другие имеют на то боль-
ше прав. Сигизмунд Натанович никогда не по-
минал ни о каких своих правах, впрочем, как
и об обязанностях, которых у него было мно-
жество, он только их исправно выполнял.
Среди университетской профессуры было
немало людей представительных, неторопли-
вых, вальяжных, держащихся значительно. Си-
гизмунд Натанович был этому прямой противо-
положностью. А между тем под поразительной
скромной и подчеркнуто непритязательной вне-
шностью скрывалась личность необыкновен-
ная: энциклопедически образованный ученый,
знаток искусства и коллекционер, меломан,
превосходный Учитель и поразительно благо-
родный человек, человек естественного, повсед-
невного и какого-то обыденного благородства.
Некоторым окружающим он даже казался
биологическим чудом. У него была феноменаль-
ная память, а с нею вместе и академический
кругозор. Когда ему было уже за 80, он, чтобы
понять статью, предназначенную для сборника,
где он был ответственным редактором, начал
постигать математические методы в историчес-
ком исследовании. Будучи погружен ежедневно
в сюжеты прошлых (а он занимался с одинако-
вым успехом и XI, и XX вв.) лет, Валк был самым
любознательным и погруженным в день сегод-
няшний современником. Невероятно сказать,
но он ежедневно ездил — в последние годы из
своего далека — в центр, к гостинице «Европей-
ская», где находился газетный киоск с макси-
мально полным набором, как он считал, зару-
бежной периодики и покупал полтора десятка
изданий: на английском, немецком, французс-
ком, итальянском, польском и некоторые юго-
славские газеты (а потом пересказывал еще и
содержание статей). Лучше любого политичес-
кого обозревателя он знал положение в мире и
в стране, ибо читал в этой периодике статьи о
России, дававшие нередко более полные сведе-
ния об СССР, чем советские. И все это при мно-
жестве газет и журналов, которые приходили по
обычной подписке.
Сигизмунд Натанович получил блестящее
образование. А между тем ни его детство, ни
его юность этого вовсе не предрекали. Поисти-
не это был человек, который, что называется,
«сам себя сделал».
Родился он в декабре 1887 г. в Вильно, гу-
бернском городе, входившем тогда в группу так
называемых «северо-западных» губерний. Отец
его был фармацевтом. Семья Валков была до-
вольно большая, в ней было четверо детей, но
он был единственный мальчик в семье и пото-
му по традиции должен был унаследовать от-
цовское «дело». Вскоре после его рождения се-
мья переехала в Лодзь, небольшой промыш-
ленный город Петроковской губ., бывшее Цар-
ство Польское (российская часть расчлененной
Польши), а в 80-е годы, при осуществлении
идей ассимиляции окраин, ставшее Привис-
лянскими губерниями. В Лодзи у родителей
Сигизмунда Натановича была аптека, где он
подростком помогал отцу. Конец XIX — нача-
ло XX в. — время для жителей окраинных об-
ластей, а тем более выходцев из еврейских се-
мей было крайне неблагоприятным. Остатки
автономии окраин ликвидировались, разор-
ванная было черта оседлости и процентная
норма образования восстановлены. Одиннад-
цатилетним, в 1898 г., Валк поступил в местную
казенную мужскую гимназию, где успешно
проучился до революции 1905 — 1906 гг.
Взрыв недовольства российского общества
политикой самодержавия, принявший с начала
1905 г. размах событий революционных, подтол-
кнул национальное и оппозиционное движение
на национальных окраинах, всегда тлевшее.
Польша, с первых дней присоединения к России
начавшая борьбу за независимое государство, в
это время шла в числе первых по накалу движе-
ния за свободы. В революции принимали учас-
тие и старшие гимназисты, среди которых был и
Сигизмунд Натанович. Он оказался в числе мо-
лодых людей, «сочувствующих деятельности
Польской социалистической партии», как гово-
рилось в политическом досье Сигизмунда Ната-
новича, составленном в Петроковском губернс-
ком жандармском управлении; накануне выпус-
ка Сигизмунд Натанович был из гимназии ис-
ключен. Чтобы завершить среднее образование,
ему пришлось отыскивать частную гимназию,
уравненную в правах с казенной, т.е. дающую
равноценный аттестат об окончании. Такой гим-
273

С.Н. Валк
назией для него оказалась гимназия Шеймина в
гор. Новая Александрия Люблинской губ. Отъезд
в 1906 г. в эту гимназию оказался для него и
отъездом (навсегда!) из родного дома.
Упорное стремление к завершению средне-
го образования и непременному получению ат-
тестата означало, что Валк намерен учиться
дальше. Гимназию он окончил с серебряной
медалью, что стимулировало дальнейшую уче-
бу и сразу после выпуска из гимназии отпра-
вился в Петербург. Он колебался в выборе спе-
циальности: отцовское дело, некоторое зна-
комство с фармакопеей тянуло его к занятию
химическими науками, интерес к прошлому —
к профессиональным занятиям историей. В
итоге он выбрал историко-филологический
(тогда эти две отрасли науки были объединены)
факультет Петербургского университета, куда
он успешно поступил в 1907 г.
Валк считал время своего обучения в универ-
ситете счастливым временем для университетс-
кой науки, ибо революционное насилие (увы,
только оно!) вырвало у самодержавия множество
уступок, в том числе и в сфере университетского
образования. Университеты получили многие
права автономии; немедленно состав универси-
тетских преподавателей пополнился талантливы-
ми молодыми учеными. Счастливым оказалось
это время и для Сигизмунда Натановича. Не ча-
сто встречается человек, который бы с таким ува-
жением и любовью относился к «альма матер»,
ко всему, что с ней связано: к учителям, товари-
щам, заветам товарищества и заветам научным.
Много одаренных людей учило и воспитывало
тогдашних петербургских студентов-историков,
но когда нужно было назвать учителей, Валк на-
зывал четыре имени: А.С. Лаппо-Данилевский,
А.Е. Пресняков, И.М. Гревс и В.И. Семевский.
Лаппо-Данилевский был для него не просто пре-
подавателем, но Учителем, ставшим и научным
и нравственным эталоном. Правда, обрел он это-
го своего Учителя не сразу, а накануне своего
полного разочарования в родном факультете, ко-
торому потом служил всю жизнь, и в историчес-
кой науке. Занятия (лекции и просеминары), ко-
торые он посещал на первом и втором курсах,
показались ему очень далекими от имевшихся у
него, провинциального гимназиста, представле-
ний о сложности, строгости, возвышенности на-
учного процесса. Он даже хотел оставить исто-
рию. И вдруг он попадает на занятия Лаппо-Да-
нилевского, который вел семинары по российс-
кому средневековью, и в частности по такой вет-
ви источниковедения, как дипломатика, сейчас
выделившаяся в особую «вспомогательную исто-
рическую дисциплину», занимающуюся изуче-
нием только одного вида документа — древнего
акта: его структурой, изменением частей, под-
линностью, типом и т.п. И здесь, на семинарии
Лаппо-Данилевского, для Сигизмунда Натано-
вича происходит чудо: полное совмещение его
представлений (и мечтаний!) о научном процес-
се и реальной практике. И он сразу и навсегда
сделал выбор. Объяснить этот выбор и легко, и
трудно. В поистине блистательном профессорс-
ком корпусе (а в Петербургском университете
тогда читали и крупнейший египтолог, основа-
тель русской египтологии Б.А. Тураев, и эконо-
мист М.И. Туган-Барановский, лекции которо-
го собирали полный актовый зал, и красноречи-
вый знаток европейской истории Е.В. Тарле и
др.) Лаппо-Данилевский отнюдь не проигрывал.
Выпускник того же Петербургского универ-
ситета, человек, прошедший знаменитое сту-
денческое Научно-литературное общество
1880-х годов, откуда вышли все основатели ка-
детской партии, крупные ученые, он занимал-
ся преимущественно российским средневеко-
вьем, но занимался очень широко и разносто-
ронне и в хронологическом и в проблемном
смысле. Он одним из первых занялся экономи-
ческой историей этого времени, отойдя от тра-
диционного правоведческого направления.
Однако в этом состояла только часть его науч-
ных интересов. А.С. Лаппо-Данилевский счи-
тал, что научным построениям должно пред-
шествовать тщательнейшее исследование ис-
точников (в значительной мере это была тра-
диция именно петербургской школы), чему
может и должна способствовать их научная
публикация и источниковедческий анализ.
Иначе говоря, его привлекали вопросы мето-
дики, а вслед за методикой и методология.
Кстати, методология тогда входила в универси-
тетский курс в качестве обязательной дисцип-
лины. А научной публикации источника пред-
шествовало его полное изучение в просемина-
рах. Сочетание преподавательской и исследо-
вательской работы Лаппо-Данилевский считал
обязательным. Работал он не только на высо-
чайшем отечественном уровне, но поистине на
гребне мировой исторической науки, во мно-
гом опережая свое время. И это хорошо пони-
мали его коллеги, когда избрали его, по нашим
представлениям человека начинающего, в 36
лет действительным членом Императорской
274

С.Н. Валк
академии наук. Все эти обстоятельства как бы
объясняют легкость выбора. Однако были и та-
кие моменты, которые выбор Лаппо-Данилев-
ского в качестве научного руководителя силь-
но затрудняли, и Сигизмунду Натановичу нуж-
но было сквозь некую преграду суметь их рас-
смотреть. Во-первых, и это существенно, Лап-
по-Данилевский был человеком довольно
сдержанным и сухим, закрытым, так что пер-
вые шаги навстречу были этой сухостью зат-
руднены. Во-вторых, и это может быть глав-
ное, — он никогда не спускался с высоты соб-
ственных знаний на студенческий уровень, об-
легчая начинающим, делающим первые шаги
задачу. Он всегда преподавал (читал, спраши-
вал, объяснял, строил семинарий) на уровне
своих знаний. Для того чтобы понимать его
лекции, не сидеть, а участвовать в работе семи-
нария, нужно было большое напряжение, по-
стоянная подготовка, и многих эта «непонят-
ность», разумеется, оттолкнула. Но зато остав-
шиеся в его семинарии оказывались как бы
прошедшими особый научный тест, подбира-
лись по каким-то общим качествам. Валк, зас-
тенчивый и одинокий в чужом для него снача-
ла Петербурге, как бы попал к «своим». «Сча-
стливое сознание удачной семьи царило в не-
большом семинарском кружке», — писал затем
Валк о семинарии А.С. Лаппо-Данилевского.
Он же отметил, что это ощущение «семьи», об-
щности дела постепенно переросло в отчетли-
вое понимание существа этого единства. Было
произнесено слово — «школа». Это была науч-
ная школа в классическом ее понимании.
Добавим, что в те времена было принято (и
профессора имели такую возможность!) непре-
менно устраивать «журфиксы», определенные
дни, когда профессорская квартира была открыта
для студентов. И такое — гораздо более свобод-
ное, непринужденное общение было еще одной
формой воспитания ученых в этот поистине се-
ребряный век российской культуры и науки.
Лаппо-Данилевский стал для Валка образ-
цом, в котором он до последних дней своих не
усомнился. Заметим еще, что Лаппо-Данилев-
ский был человеком сугубо ученым, не склон-
ным вмешиваться в политическую деятель-
ность, но был еще и гражданином, что не по-
зволило ему уклониться от участия в работе Го-
сударственного совета, ставшего верхней пала-
той российского парламента, когда он был из-
бран туда от Академии наук. В семинарии Лап-
по-Данилевского Сигизмунд Натанович стал
специализироваться в российском средневеко-
вье как основном направлении научных инте-
ресов. В семинарии Лаппо-Данилевского Валк
занимался не только все оставшиеся годы пре-
бывания в университете, но и после выпуска не
оторвался от этих занятий, продолжая участво-
вать в осуществлении замыслов, когда-то
сформировавшихся в процессе занятий дипло-
матикой частного акта. Можно сказать, что и
всю свою долгую жизнь он помнил о заветах и
замыслах Учителя и товарищей по семинару и
пытался их реализовать.
Меньшим, разумеется, было влияние других
его университетских и неуниверситетских пре-
подавателей, курсы которых (специальные!) он
прослушал. Это были и знаток российского
средневековья А.Е. Пресняков, и исследователь
европейского средневековья И.М. Гревс.
Иван Михайлович Гревс (1860—1940) был со-
здателем петербургской школы историков сред-
них веков, хотя главное его исследование посвя-
щено землевладению в Древнем Риме. Это был
человек очень широких не только научных, но и
общественных интересов. В университетском об-
разовании он был одним из пионеров семинарс-
ких занятий, которые Валк, ценивший их более
всего, довел до большого совершенства, положив
в их основу работу самих студентов над истори-
ческими источниками. Затем И.М. Гревс широ-
ко применял для преподавания и просветитель-
ских целей экскурсии, став после революции од-
ним из теоретиков краеведения.
Еще в J 880-х годах вместе с молодыми уни-
версантами братьями С.Ф. и Ф.Ф. Ольденбур-
гами, В.И. Вернадским, Д.И. Шаховским Гревс
вошел в кружок чисто гуманистического харак-
тера, члены которого ставили своей целью со-
вместные поиски научного и общественного
идеала. Научные интересы, просветительские
планы и предприятия характеризовали это, по
словам Гревса, «дружеское братство», основан-
ное на либеральной «идее мирной борьбы за
реформы». Оно получило название «приютин-
ского», т.к. члены его мечтали о том, чтобы
иметь общий «приют».
Если влияние на С.Н. Валка, оказанное Грев-
сом, можно считать в большей мере общенрав-
ственным, чем специально научным, то относи-
тельно А. Е. Преснякова дело обстояло, вероятно,
иначе. Но и А.Е. Пресняков (1870—1929) был не
только учителем Сигизмунда Натановича, но и
оказал на него влияние всем характером своего
творчества. Сначала это был выраженный интерес
275

С.Н. Валк
к общим вопросам истории и к социологии, ко-
торый А.Е. Пресняков разделял со своим сверст-
ником Н.П. Павловым-Сильванским, а затем,
после революции, — переход к изучению русской
истории Нового времени, нелегкий в моральном
и профессиональном отношении для исследова-
телей старой школы, редко выходивших за преде-
лы истории феодального периода. Его книги об
Александре I, Николае I и 14 декабря 1825 г. были
важными событиями в историографии 20-х годов.
А.Е. Пресняков, много сделавший для изуче-
ния истории летописания (главная заслуга в этом
принадлежала А.А. Шахматову), был автором
лекционного курса русской истории и моногра-
фий «Княжое право в Древней Руси» и «Образо-
вание Великорусского государства». Он причис-
лял себя к петербургской исторической школе
В.Г. Васильевского и связанной с ней школе С.Ф.
Платонова. К особенностям их исследовательс-
кого метода он относил «научный реализм», видя
его, прежде всего, «в конкретном, непосред-
ственном отношении к источнику и факту вне
зависимости от исторической традиции». При
всей условности закрепления этих свойств за пе-
тербургской исторической школой А.Е. Пресня-
ков считал возможным противопоставлять ее
московской школе СМ. Соловьева — В.О. Клю-
чевского, которой был, по его мнению, присущ
«теоретический подход».
Как бы то ни было, и у Валка критическое
изучение источника стало основой его творчес-
кого метода, делом всей жизни. Среди тех, кто
разрабатывал исследовательский инструмента-
рий для историков России и других входивших
в СССР республик, он стоял в первом ряду.
Большое влияние на формирование Валка
как ученого и человека оказал и Василий Ивано-
вич Семевский (1848 — 1916), хотя и не был его
университетским учителем. Это был человек за-
мечательный. В отличие от своего старшего бра-
та Михаила, крупного петербургского чиновни-
ка, знакомого со всей петербургской бюрократи-
ческой верхушкой и вхожего в самые известные
дворцы, издателя самого читаемого популярно-
го исторического журнала «Русская старина», -
В.И. Семевский не сделал никакой казенной ка-
рьеры, но зато был известнейшей личностью в
общественных и ученых кругах. «Это был чело-
век, которого нельзя было не уважать за стой-
кость убеждений и за нравственный ригоризм его
общественного поведения», — отзывался о нем
его коллега Н.И. Кареев. Выпускник историко-
филологического факультета, который он окон-
чил в 1872 г., он впитал демократические народ-
нические идеи, но не радикальные, которые мог-
ли толкнуть на пугь террористических действий,
а общедемократические, и в частности идею дол-
га интеллигенции перед народом, идею просве-
щения общества. Народническое влияние не-
сомненно сказалось и на выборе им проблемати-
ки его научных исследований. Одним из первых
он поставил задачу изучения истории народа, его
трудящихся сословий, и тут же начал осуществ-
лять эту задачу. Ему принадлежат исследования
по истории крестьянства и рабочих. Этой про-
блематикой он усиленно занимался до револю-
ции 1905 г., создавшей новые возможности для
исследователей. Официальная наука позволила
ему заниматься педагогической работой только
на первых порах: в 1882 — 1886 гг. он преподавал
в Петербургском университете (кстати, не при-
нявшем к защите его магистерскую диссертацию
о крестьянах) и Александровском лицее, после
чего был уволен по распоряжению Министерства
народного просвещения, в царствование Алек-
сандра III особенно усиленно изгонявшего из
университетов и из образования вообще дух не-
зависимости. С тех пор Семевский занимался
только исследовательской работой, став центром
внеуниверситетского кружка историков и зани-
маясь со студентами на дому. Революционные
события 1905— 1907 гг. обеспечили российско-
му обществу некий минимум гражданских сво-
бод, и в частности дали историкам возможность
заниматься историей освободительного движе-
ния. С этого времени В.И. Семевский принялся
за исследование движения декабристов, петра-
шевцев. В 1913 г. он основал (вместе с СП. Мель-
гуновым) исторический журнал «Голос минувше-
го». Одним из первых занялся он изучением
взглядов и проектов М.М. Сперанского и выдви-
гал неосуществленный по тем бурным временам
проект издания его бумаг. Кроме того, он всегда
был в среде участников самых благородных об-
щественных начинаний, это был для него граж-
данский долг. Поэтому он оказался в числе той
депутации российской интеллигенции, которая
отправилась к СЮ. Витте накануне 9 января с
целью отвести возможность кровопролития.
Валк, который много занимался индивиду-
ально, несомненно, был знаком с работами Се-
мевского. Личное же знакомство, очевидно, со-
стоялось в январе 1912 г., когда А.С Лаппо-Да-
нилевский обратился к Семевскому с рекомен-
дательной запиской, прося дать работу (Валк
был еще студентом) и характеризуя его как сту-
276

С.Н. Валк
дента, «уже три года серьезно занимающегося»
в его семинарии. Одной из своих общественных
обязанностей Семевский считал помощь сту-
денчеству, а особенно тем, кто был наказан за
участие в студенческих волнениях (Валк был их
участником и на год отчислялся из университе-
та), и потому он предложила С.Н. Валку работу
в энциклопедических словарях Брокгауза-Еф-
рона и братьев Гранат. В первом Валк помещал
статьи по средневековой истории России, а во
втором, кроме авторства, работал еще и заведу-
ющим отделом российской истории. Посколь-
ку Семевский вел занятия со студентами на
дому, возможно, что Валк и посещал их.
Когда же начал выходить журнал «Голос
минувшего», Валк получил возможность печа-
таться на его страницах. Первые его научные
публикации появились именно на страницах
этого журнала.
Трудно проследить нравственное влияние
Семевского на Валка, но довольно легко про-
следить влияние научное. В послевоенные
годы, будучи профессором Ленинградского
университета, Валк вел свой собственный се-
минар по проблематике В.И. Семевского — это
было «крестьянское и рабочее движение». Ко-
нечно, вообще проблематика работ, исполня-
емых его студентами и аспирантами, была не-
сравненно шире, но официальная тема его се-
минара была именно такова, так же как и его
собственные публикации по истории крестьян-
ской реформы и крестьянского движения. И
кроме того, как эстафетную палочку принял он
из рук Семевского работу по изданию бумаг
Сперанского. Как только представилась воз-
можность, он организовал работу по научной
публикации, комментированию и изучению
проектов М.М. Сперанского, сам выступив не
однажды с археографическими статьями.
Пользуясь существовавшим тогда правом сво-
бодного посещения лекций, Сигизмунд Натано-
вич много занимался в библиотеках, в том числе
и университетской, об обычаях работы которой
потом рассказывал: в библиотеке тебя (студента)
встречал служитель, который пускал в хранилище,
где студент у полок смотрел и отбирал книги, ко-
торые потом, без всякой записи, пачкой уносил
для занятий дома. «И ничего не пропадало», — с
гордостью и удивлением рассказывал он, улыба-
ясь, и как бы видя далекие (и любимые!) студен-
ческие годы сквозь прожитые десятилетия.
Как уже говорилось, он начал профессиональ-
ную работу еще в студенческие годы с помощью
учителя и В.И. Семевского, и потому довольно
органично перешел от университетских занятий к
уже настоящей службе. Работа в энциклопедичес-
ких словарях, служба в редакции словаря Гранат,
помещение коротких рецензий в «Голосе минув-
шего» были как бы продолжением его научной
подготовки, когда он пробовал себя в разных жан-
рах. А в 1914 г. наметилось для него иное, и самое
желанное, очевидно, поприще. Обнаружилась
возможность академического издания грамот
Коллегии экономии, и А.С. Лаппо-Данилевский,
руководитель издания, именно Валка приглаша-
ет туда в качестве составителя. Он даже уволился
из словаря Гранат и должен был сосредоточиться
на этой именно строгой научной «академической»
работе, не оставляя, разумеется, всякого рода по-
бочных занятий в виде статей справочного харак-
тера, рецензий и т.п., оттачивающих перо начина-
ющего историка. (Справедливости ради скажем,
что у Валка как автора как-то не было ученичес-
кого периода. Уже первые его статьи отмечены
широтой взглядов, основательностью знаний и
хорошим ироничным словом, научной бескомп-
ромиссностью.)
Однакб спокойное течение жизни было
прервано мировой войной. Какое-то время ра-
бота еще продолжалась: российское самодер-
жавие сильно не любило интеллигенцию и рас-
сматривало ее как своего идейного противни-
ка, однако понимало ее ценность.и потому не
сразу призвало ее в армейские ряды. Только в
1915 г. Валк был призван в армию, попал в один
из действующих полков, но заболел, и был пе-
реведен в относительно спокойное место, в
один и этапных батальонов. Валк был порази-
тельно штатским человеком, с неважным здо-
ровьем, и пребывание в армии было для него
мучительным. Освободила его от солдатской
службы... Октябрьская революция, и освободи-
ла не стихийно, как многих дезертировавших,
а именно как интеллигента, человека, имею-
щего «учительское звание». Новая власть нача-
ла с защиты школы. Со справкой о демобили-
зации Валк и появился в начале 1918 г. в Петер-
бурге, и перед ним в это голодное и опасное
время встала проблема службы.
Как уже было сказано, в первые послерево-
люционные годы переход историков к тематике
недавно минувших времен был связан с необхо-
димостью преодоления рода устойчивых пред-
ставлений и обычаев в профессиональной среде.
Так, «профессорская» историография, относив-
шаяся по преимуществу к древним историческим
277

С.Н. Валк
периодам, и авторы, писавшие о временах более
поздних, жившие «на вольных хлебах» и группи-
ровавшиеся вокруг историко-публицистических
журналов — В.Я. Богучарский, М.К. Лемке, П.Е.
Щеголев и др. — и раньше существовали как бы
порознь. Теперь интимные для свергнутого ре-
жима темы казались многим универсантам осо-
бенно неприкосновенными по соображениям
политическим: их постановка и исследование
представлялись не только отвечающими интере-
сам советской власти, примирение с которой не-
легко давалось по нравственным соображениям,
но и вероломством по отношению к старому ре-
жиму, и без того превращенному тогдашней про-
пагандой в уродливого монстра.
Среди этих новых тем на первом месте сто-
яла тема историко-революционная. Она вызы-
вала интерес у советской читательской публи-
ки и пользовалась вниманием идеологическо-
го руководства. Именно это вызывало особен-
но настороженное к ней отношение со сторо-
ны историков академической школы. Однако
группа молодых историков старого професси-
онального закала так не считала. Они увидели
в этой теме предмет для серьезных исследова-
тельских занятий и оказали своими работами
серьезное влияние на освещение истории рево-
люционного движения первым поколением
историков большевистской партии и освободи-
тельного движения, а также публицистами.
В научном наследии этой группы, к которой
относились А.А. Шилов, С.Н. Чернов в Петрог-
раде1, Б.П. Козьмин в Москве, работы Валка
оказались одним из самых заметных явлений.
Едва ли не главную роль в переходе молодых ис-
ториков-профессионалов «от антика к модерну»
(выражение Б.А. Романова) сыграло открытие
архивов царского времени. С.Н. Валк оказался
в составе сотрудников созданного в середине
1918 г. Петроградского историко-революцион-
ного архива вместе с уже упоминавшимся А.А.
Шиловым, видными впоследствии историками
Ш.М. Левиным, Н.Л. Сергиевским и др. Здесь
же работал известный еще в дореволюционное
время уже нами упоминавшийся П.Е. Щеголев,
развивший теперь большую активность не толь-
ко литературно-публицистического, но и изда-
тельско-предпринимательского характера. В
воспоминаниях Б.А. Романова находим рассказ
о том духовном раскрепощении, которое озна-
чали для Валка перемены в жизни страны и в
его собственной деятельности. «1918-й год. Ме-
сто действия — Главархив. Еще точнее — 2-й
этаж левого крыла б. Сената. Узкая комната в
одно окно лицом на Красную улицу. Это Исто-
рико-революционный архив с богатейшим фон-
дом Департамента полиции, а комната эта — ре-
зиденция нашего Сигизмунда Натановича», —
вспоминал Б.А. Романов в шестидесятилетие
С.Н. Валка: «Он поистине неузнаваем. Свобод-
ная поза, раскованная жестикуляция, легкая
подвижность всей фигуры, благостная привет-
ливость и никакой складки на лице. Раз как-то
я пришел к нему, смотрю — папироса в руках
(держит неумело). Вы курите? — А вот и курю
(с задором). А какой разговорчивый, даже сло-
воохотливый, почти совсем, как сейчас. Я бы
сказал — полное преображение. Это сделала с
ним революция. Никакая фортуна, кроме самой
фортуны, не могла бы придумать ничего лучше
на том этапе для Сигизмунда Натановича, как
посадить его в Историко-революционный архив
с его богатейшим материалом и с интересней-
шим людским окружением. Несомннно, это
был давний предмет его интересов. Но это об-
стоятельство дало Сигизмунду Натановичу ши-
рокую возможность применения навыков сво-
ей источниковедческой школы к совершенно
неожиданным для этой школы материалам, зав-
лекательные перспективы творческого развития
своей осторожной методичности в рамках совет-
ской исторической науки. И здесь Сигизмунд
Натанович поистине оказался в своем реперту-
аре — сам себе школой».
В структуру Историко-революционного ар-
хива вошли составившие его ядро фонды 111
отделения собственной его императорского ве-
личества канцелярии (до 1881 г.) и Департамен-
та полиции (1881—1917).
Наряду с материалами делопроизводства в
архиве оказались тысячи нелегальных изданий,
вышедших в свет как за границей, так и в Рос-
сии. Валк принял участие в создании принци-
пов научного описания как тех, так и других.
Для того чтобы выработать приемы описа-
ния архивных фондов, надо было установить
особенности полицейского делопроизводства и
освоить хотя бы в основных чертах содержание
документации. (Валк рассказывал, что нашел
документы о слежке за ним самим во время уче-
бы в Вильне, в них он числился участником тех
кружков учащейся молодежи, к которым не
имел никакого отношения, но ни один посе-
щавшийся им кружок не был «за ним записан».)
Уже в 1920 г. Валк выступает на первой кон-
ференции архивных деятелей в Петрограде с
278

С.Н. Валк
докладом об архивных обзорах, в котором были
подведены итоги работы по составлению ин-
струкций по описанию архивных фондов и до-
кументов.
Одновременно Валк разрабатывает методи-
ку научно-библиографического описания неле-
гальных изданий (прокламаций, брошюр и це-
лых книг, газет и журналов). Это было дело осо-
бенно новое и сложное. Во-первых, описания
эти предназначались к опубликованию и в сущ-
ности представляли собой не только первый, но
весьма важный шаг в изучении этого широкого
круга значительнейших по содержанию источ-
ников по новой истории России. Во-вторых, во
всех без исключения случаях авторство, место и
время опубликования подлежали установлению
либо проверке. В некоторых из этих изданий, на-
пример в прокламациях, эти сведения отсутство-
вали по особенностям жанра, в других, осуще-
ствленных в подполье или за границей, могли
быть непреднамеренно или, наоборот, умыш-
ленно искажены. Сначала под редакцией С.Н.
Валка и А.А. Шилова появилось в 1924 г. биб-
лиографическое описание первомайских про-
кламаций, а в 1935 г. под редакцией С.Н. Валка
и Б.П. Козьмина вышел в свет первый выпуск
библиографического указателя русской под-
польной и зарубежной печати, охватывавший
народовольческий период 1831 — 1879 гг.
Вслед за изданием библиографических опи-
саний и установлением общих принципов обра-
ботки архивного материала, которые строились
на основе строго научного подхода к источни-
кам, вставал вопрос об их публикации и тех ос-
нованиях, нч которых она должна производить-
ся. В 1925 г. Валк выступает в журнале «Архи-
вное дело» со статьей «О приемах издания ис-
торико-революционных документов». В ней,
как и в нескольких других работах, Валк, при-
менив к новому для академической науки мате-
риалу ее традиции в археографической подго-
товке и издании источников, сформулировал те
основы, которые послужили не только руковод-
ством для публикации источников, но и откры-
вали пути их исследовательского изучения. Не
случайно статье «О приемах издания историко-
революционных документов» предшествовала
рецензия на «Правила издания Сборника гра-
мот Коллегии экономии», обобщавшая археог-
рафический опыт А.С. Лаппо-Данилевского.
Сам Валк приступил к детальному исследо-
ванию истории революционного движения. То
было время расцвета этой отрасли исторических
знаний. Сразу несколько различных организа-
ций общесоюзного характера приступили к ак-
тивному изучению истории революционных
партий и массового движения. В качестве уч-
реждений внутрипартийного типа действовали
истпарты, которые, как и общество старых боль-
шевиков, уделяли преимущественное внимание
истории ВКП(б). Однако общество политкатор-
жан и ссыльно-поселенцев имело сферой сво-
их интересов историко-революционную темати-
ку в целом, в течение 20-х годов оно добилось
значительных успехов в издании воспоминаний
народников и других материалов народническо-
го движения. Здесь значительная роль принад-
лежала ветеранам-народникам В.Н. Фигнер,
Н.А. Морозову, Л.Г. Дейчу и др., а также изда-
вавшемуся обществом журналу «Каторга и
ссылка». Довольно скоро образовалась система
сосредоточения или даже монополизации изу-
чения истории ВКП(б) в истпартах. Партийные
исторические журналы «Пролетарская револю-
ция», «Проблемы марксизма», «Историк-марк-
сист» тем не менее печатали иногда материалы,
выходившие за строгие рамки истории больше-
визма. Издававшаяся в Ленинграде «Красная
летопись», возглавлявшаяся старой большевич-
кой, учительницей рабочих воскресных школ
1890-х годов П.Ф. Куделли, практиковала это
чаще других. Большой Широтой отличалась и
тематика «Красного архива». Во всех этих жур-
налах, а также в «Архивном деле» на всем про-
тяжении 20-х и 30-х годов появлялись докумен-
тальные публикации, статьи и сообщения Вал-
ка, которые способствовали созданию истории
«Народной воли», рабочего движения на раз-
личных этапах, правительственной политики и
полицейской провокации. Совершенно исклю-
чительное значение имел сборник документов
«Архив "Земли и воли" и "Народной воли"»,
вышедший в 1932 г. под его редакцией и с его
предисловием.
Материал, опубликованный Валком по ис-
тории «Народной воли», вместе с другими ис-
точниками лег в основу очерка о ней, задуман-
ного в 1927 г. в качестве одного из разделов
коллективного труда по истории революцион-
ного движения, в котором должны были уча-
ствовать также Ш.М. Левин, Н.Л. Сергиевс-
кий, А.А. Шилов и др. Но замысел такого тру-
да остался неосуществленным, как не состоя-
лось и отдельное издание очерка С.Н. Валка,
хотя он был завершен и о предстоявшем выхо-
де его было объявлено.
279

С.Н. Валк
Дело было в «антинародническом» настро-
ении правящих «верхов», которое нашло свое
яркое отражение в дискуссиях 1929 — 1931 гг. о
«Народной воле» в связи с ее 50-летием. А из-
вестное письмо Сталина в редакцию журнала
«Пролетарская революция» в 1931 г. привело к
строгостям в ведении не только этого журнала,
но и всех прочих. Было ясно дано знать, что
любой шаг историка в сколько-нибудь важном
методологически направлении может быть сде-
лан лишь по директивному указанию. Моно-
графическое исследование глобальных про-
блем истории революционного движения с
объективных, строго научных позиций стано-
вилось невозможным. А Валк в сущности при-
ступил было к этому. Помимо обобщающей ра-
боты о «Народной воле» он написал простран-
ный очерк о революционном движении в Пе-
тербурге в 1860-х годах до начала Первой ми-
ровой войны, включенный в путеводитель по
Ленинграду. В отличие от монографии о'«На-
родной воле» путеводитель в 1934 г. вышел в
свет, но был сейчас же изъят, попал в спецхран,
и Валк избегал даже упоминать об этом очер-
ке в списке своих работ2.
Между тем оказавшийся забытым очерк до
сих пор не потерял своей полезности как при-
надлежащий автору, который ввел в оборот зна-
чительную часть всего известного тогда истори-
ко-революционного материала и едва ли не луч-
ше всех владел этим материалом в целом. Валк
не только использовал здесь свои конкретно-
исторические работы и документальные публи-
кации, но и замечательно тонко детализировал
и иллюстрировал изложение яркими фактами,
фрагментами документов и образными выраже-
ниями. С неизменно присущей ему научной и
этической скрупулезностью, постоянным вни-
манием к результатам исследований коллег С.Н.
Валк дал в своей работе синтетическое изложе-
ние истории революционного движения не
только в Петербурге, но и во всей стране.
Важные историко-революционные сюжеты
были представлены в работе Валка во всей их
сложности. Так, применительно к истории
«Народной воли» он видел в терроре этап в раз-
витии народничества, причем развитии в сто-
рону большей зрелости, переход к непосред-
ственной политической борьбе с правитель-
ством. Такая оценка, притом что она не проти-
воречила осуждению террора с позиций нрав-
ственных, была обречена: после убийства СМ.
Кирова Сталин осудил народовольческий тер-
рор как бы по соображениям безопасности.
«Если мы на народовольцах будем воспитывать
наших людей, то воспитаем террористов», —
заявил он. Лишь в 60-х годах в советской ли-
тературе снова прозвучала мысль о том, что пе-
реход народовольцев к политической борьбе
был шагом вперед.
С большой яркостью описал С.Н. Валк тео-
ретические истоки экономизма, он сделал это с
помощью анализа содержания изданий эконо-
мистов— «Рабочей мысли» и «Рабочего знаме-
ни». В таком сложном явлении истории больше-
визма, как ликвидаторство, он видел возрожде-
ние после первой российской революции экоио-
мистского credo. Многое в этой старой его рабо-
те заслуживает внимания именно теперь, когда
надо устранять извращенные трактовки последу-
ющих лет. Позже Валк использовал в какой-то
мере эту свою работу в написанных им разделах
об освободительном движении в Петербурге с 80-
хдо начала 900-х годов в тт. II и III «Очерков ис-
тории Ленинграда», вышедших в 1956 — 1957 гг.
Нов 1934 г. ее судьба была для историка ста-
рой школы сигналом того, что надо возвращать-
ся к исследованиям источниковедческого или,
во всяком случае, конкретно-исторического
плана. Поздним подтверждением этого оказа-
лась более благоприятная, но тоже не до конца
счастливая участь другой обобщающей работы
С.Н. Валка о внутренней политике царизма в
1880-х — начале 1890-х годов. Она вошла в со-
став подготовленного к началу 1950-х годов
т. VIII «Истории СССР», который остался на
стадии макета, хотя и изданного в 1951 г. типог-
рафским способом. Перу Валка принадлежал
раздел об этом периоде в двух изданиях универ-
ситетского учебника по истории СССР. Однако
все это было несколько позже. А в середине 30-
х годов появились трудности и для исследова-
ний и публикаций документов на историко-ре-
волюционную тему. Закрылись общества полит-
каторжан и старых большевиков, становились
все более стандартными и казенными журналы.
А затем, когда в 1938 г. вышел в свет «Крат-
кий курс истории ВКП(б)» под редакцией И.В.
Сталина, появилась тщательно, строго и уме-
ло сконструированная концепция российской
истории Нового времени, за пределы которой
нельзя было выходить. Для укоренения посту-
лата об исключительной роли большевистской
партии осуществлялась разносторонняя поли-
тика выведения из политической истории стра-
ны всех общественных движений. Исключение
280

С.Н. Валк
составляли лишь декабристы. Понятно, что
если бывшие члены партии эсеров были сосла-
ны и заключены в тюрьмы, история партий на-
родовольческого крыла стала не только ненуж-
ной для власти, но и опасной для людей, ею за-
нимавшихся. Для Валка такой поворот в офи-
циальной политике в области исторической
науки оказался связан с возвращением к про-
блематике дней его молодости. Этому способ-
ствовал и его переход на иную работу. В 1932 г.
он был принят в Институт книги, документа и
письма. Назначением этого академического
института стали источниковедческие исследо-
вания. Институт не раз менял свое название,
но в итоге стал Ленинградским отделением
Института истории СССР АН СССР. Продол-
жается и работа Валка в университете. В 1936 г.
по ходатайству Государственной академии ис-
тории материальной культуры (ГАИМК) Вал-
ку была присвоена докторская степень без за-
щиты диссертации.
Но список его работ никогда не был так
скуден по годам, как в 1935 — 1954. Однако на-
учная репутация Валка была устойчивой даже
в те годы, когда профессиональный авторитет,
казалось, мало что значил. Тонкий историко-
психологический анализ мемуарной литерату-
ры, содержавшийся в статьях и рецензиях Вал-
ка, привлекал внимание не только историков,
но и самих мемуаристов из числа деятелей ре-
волюционного движения, хотя в разговорах с
учениками и коллегами С.Н. Валк для харак-
теристики того или иного мемуариста охотно
употреблял такой бытовой, казалось бы, тер-
мин, как «чистосердечность». Авторитет иссле-
дователя оказался так высок, что служил шко-
лой мемуариста, как это видно из переписки
Валка с В.Н. Фигнер, опубликованной В.Н. Ги-
невым. Действительно, небольшие по объему
рецензии на отдельные издания мемуаров, ре-
гулярные обзоры документальных публикаций,
как и статьи об источниковедении и архивном
деле за рубежом, были так значительны в свя-
зи друг с другом, что пользовались в среде спе-
циалистов признанием как способствовавшие
поддержанию высокого профессионализма в
различных областях исторических исследова-
ний. Поэтому когда возникла надобность в вы-
работке правил издания трудов В.И. Ленина,
составление проекта этих правил было поруче-
но С.Н. Валку. Его проект, увидевший свет еще
в 1926 г., имел выдающуюся научную ценность.
Он оказал на публикаторскую и источниковед-
ческую деятельность историков большое вли-
яние. Что же касается издателей сочинений
Ленина, действовавших под постоянным дав-
лением политических обстоятельств, то они
вынуждены были отступать от научных прин-
ципов передачи текста, а иногда идти на заве-
домое его искажение.
В 1933 г. Валк издал сборник декретов Со-
ветского правительства от Октябрьского пере-
ворота до роспуска Учредительного собрания.
С тех пор до конца жизни он был активным и
руководящим участником издания собрания
декретов советской власти, которое до сих пор
служит важнейшим источником по истории ее
деятельности в ранние годы существования.
В 1934 г. Валк возобновляет печатание ра-
бот по древней истории России. Он даже выс-
тупил на пленуме ГАИМК, посвященном ос-
новным проблемам генезиса и развития фео-
дального общества, показав значение для ре-
шения этих проблем изучения древних актов.
Его выступление было в числе прочих опубли-
ковано. Однако теоретические дискуссии в ГА-
ИМК, притом что они относились к древним
историческим периодам, были настолько по-
литизированы и сопряжены с почти обязатель-
ными обвинениями оппонентов в идеологи-
ческих грехах и идейной враждебности, что
Валк, позже описавший царившую там атмос-
феру, опираясь на воспоминания В.В. Мавро-
дина, в статье, посвященной И.И. Смирнову,
участия в этих дискуссиях избегал.
Его занятия феодальным периодом сосре-
доточились на источниковедении древнерус-
ских актов и истории изучения «Русской Прав-
ды». Валк не арестовывался подобно многим
его коллегам, ленинградцам и москвичам,
ставшим жертвами так называемого академи-
ческого дела и прочих таких же расправ над
учеными. Однако цепь этих событий, как и
драматические жизненные ситуации, в кото-
рые попадали он и другие остававшиеся на
воле, оказали неизгладимое влияние на его
жизнь, характер занятий. Источниковедческая
и археографическая работа в области как древ-
ней, так и новой истории России, казалось, да-
вала убежище от политических бурь, неизбеж-
но отражавшихся на формировании общей
концепции отечественной истории. Внешние
жизненные обстоятельства усугубили его ха-
рактерологическое пристрастие к аналитичес-
кой исследовательской работе, которую он
противопоставлял синтетической.
281

С.Н. Валк
Сложность, неустойчивость положения
российской науки в XX в. в полной мере отра-
зилась и на исторической ее отрасли, которую
постоянно «трясло». В Институте истории, где
работал Валк, только начал складываться силь-
ный коллектив исследователей-источникове-
дов, задумавших предпринять фундаменталь-
ное издание «Русской Правды» и других акто-
вых документов Киевской и Московской Руси,
складываться нелегко, как разразилась война.
Ленинград вскоре попал в кольцо блокады, и
из него начали вывозить предприятия, учреж-
дения, население. Было эвакуировано и Ле-
нинградское отделение Института истории.
Валк вместе с институтом на три года оказался
отторгнутым от города, ставшего для него род-
ным, от рабочего кабинета с книгами, которые
он собирал десятилетия. И так продолжалось
до осени 1944 г., когда было разрешено возвра-
щение в Ленинград, и он возвратился одним из
первых. Немедленно возродились занятия на
историческом факультете университета, и Си-
гизмунд Натанович взял чтение курса источни-
коведения, ведение семинаров по древнерус-
скому источниковедению и так называемого
спецсеминара по истории рабочего и крестьян-
ского движений XIX в. Одновременно возобно-
вилась и исследовательская работа над пробле-
мами русского феодализма.
Жизнь, казалось, начала налаживаться. В
1948 г. он опубликовал две обратившие на себя
внимание (тогда редко выходили исторические
сочинения) работы: книга «Советская археог-
рафия» — по истории издательской деятельно-
сти, принципов и характеристики основных
корпусов изданий по истории, и любовно, бе-
режно, с пиететом написанная большая статья
«Историческая наука в Ленинградском универ-
ситете за 125 лет», подготовленная к отмечав-
шемуся тогда юбилею университета. И как раз
в это время, для того, чтобы вновь «навести по-
рядок», власти начали очередную кампанию
«борьбы против» или «борьбы с...». На этот раз
с космополитизмом. И С.Н. Валк оказался той
фигурой, которая уж никак не могла избегнуть
критики и поучений, хотя и не в самой страш-
ной форме — без «оргвыводов». Он продолжал
работу с нараставшей интенсивностью.
Значительное число важнейших источников
по истории России XIX — XX вв. было издано
при его руководящем участии. Научное издание
«Истории Российской» В.Н. Татищева и его из-
бранных произведений было осуществлено на
основе произведенного Валком исследования
татищевских рукописей.
До конца своей жизни наряду с прочими ра-
ботами он продолжал заниматься двумя темами,
«заявленными» в 1948 г. Книгу по археографии
он дополнил в последующие годы теоретически-
ми статьями, некоторые из них вошли в издан-
ный недавно сборник его избранных трудов по
археографии. Его археографические принципы
получают воплощение в разработанных при его
участии и под его редакцией правилах издания
исторических источников. Вторая, историогра-
фическая тема помимо упомянутых работ, свя-
занных с В.Н. Татищевым, была дополнена сери-
ей ярких статей о современниках и коллегах Вал-
ка по исследовательской деятельности. Каждая
из этих статей была посвящена памяти ушедше-
го, но представляла собой не некролог, а очерк
творческого пути одного из многолетних товари-
щей Сигизмунда Натановича. Использованный
при их написании широкий круг источников до-
полнялся его воспоминаниями. В 50—60-х годах
появился блестящий цикл его работ об изучении
«Русской Правды» на протяжении XVIII — XX вв.
В работах этого цикла, как и в статьях С.Н.
Валка о коллегах, отражены тонкие наблюде-
ния над общим процессом развития русской
исторической науки, сделанные за долгие годы
ее выдающимся представителем. Свое влияние
на развитие науки С.Н. Валк оказал не только
собственной исследовательской работой. В те-
чение многих десятилетий наряду с основной
своей работой в Ленинградском отделении Ин-
ститута истории он, как уже было сказано, пре-
подавал на историческом факультете Ленинг-
радского университета. Сотни выпускников
ЛГУ прошли через его курсы и семинары, мно-
гие десятки — стали его прямыми учениками.
Он никогда не читал общего курса русской ис-
тории или отдельных его частей. Это делали,
сменяя один другого, младшие коллеги Валка,
такие мастера чтения общего курса, как В. В.
Мавродин, СБ. Окунь, Н.Г. Сладкевич. Сигиз-
мунд Натанович читал небольшие курсы ис-
точниковедения и архивного дела. Лекции его
носили скорее характер бесед, лишенных ка-
кой бы то ни было назидательности, но глубо-
ко поучительных. В них всегда были представ-
лены самые глубокие и важные в теоретичес-
ком и практическом отношении сведения об
историческом источнике и работе с ним.
Наибольшей известностью пользовались
его семинарские занятия. Как и другие профес-
282

С.Н. Валк
сора и преподаватели, он вел просеминар на
первом курсе и специальный семинар, в кото-
ром участвовали не только студенты разных
курсов, но и окончившие университет, аспи-
ранты и даже «остепенившиеся» его ученики.
Объединяемые темой общего звучания, они
составляли ученое собрание, рассматривавшее
широкий круг вопросов по преимуществу от-
носившихся ко второй половине XIX в. Валк
руководил им умело и незаметно, избегая ме-
тодических указаний и тем более поучений.
Однажды в стенгазете истфака появился дру-
жеский шарж на Валка, под которым стояли
приписанные ему слова: «Как писать, Вы знать
хотите? Хмм! Садитесь и пишите!» Но замеча-
ния Сигизмунда Натановича по тексту, сделан-
ные вслед за поставленными в нем едва замет-
ными точкам, были так глубоки и точны, что
оказывали помощь самому неискушенному ав-
тору. А с искушенными авторами бывали такие
случаи, когда они коренным образом переде-
лывали свою работу по замечаниям Валка, за-
быв на это сослаться. Впрочем, это уже выхо-
дило за рамки семинарских занятий...
Более всего он ценил просеминар на пер-
вом курсе. Только что пришедшие из средней
школы студенты под его руководством изуча-
ли «Русскую Правду». Они самостоятельно раз-
бирали предложенный первый в их жизни важ-
нейший исторический источник, поставлен-
ные руководителем как бы в равное положение
с известными исследователями этого памятни-
ка. Мнение восемнадцатилетней «Марии Ива-
новны» (Валк, никогда не ошибаясь, всех сту-
дентов называл по имени и отчеству, никогда
не входил первым ни в одну дверь и требовал
даже от незнакомых мужчин снимать шапку в
университете) рассматривалось наравне с теми
точками зрения, которые были представлены и
обсуждались в литературе. Это не было органи-
зованной Сигизмундом Натановичем учебной
игрой. Он неоднократно подчеркивал важность
и ценность непредубежденного девственно
свежего взгляда на источник, видя в неосве-
домленности носителя такого взгляда не толь-
ко беду, но и неожиданно возможное преиму-
щество.
Во многом само пребывание Валка в ЛОИИ
и на историческом факультете ЛГУ было зало-
гом сохранения хотя бы элементов професси-
онально-исследовательского подхода к изуче-
нию истории в самые тяжелые для этого вре-
мена при всех тех отступлениях перед идеоло-
гическим натиском, на которые приходилось
ему идти. По отношению к тексту своих работ
он говорил, что готов к редакторским или цен-
зорским изъятиям из него, но решительно воз-
ражает против вписывания чужих мыслей и со-
ображений, кем бы они ни диктовались. Но
если бы только в этом было дело...
Разумеется, Валку, несмотря на все пре-
пятствия, удалось, как немногим из числа его
коллег, послужить исторической науке и ее
людям. В условиях творческой свободы и об-
щественного признания его работа была бы
иной и могла бы приносить ему большее удов-
летворение.
Примечания
1 Вместе с Романовым и Черновым Валк входил в
дружеский кружок, собиравшийся еженедельно у
кого-либо из его членов. К нему примыкал и Г.В.
Вернадский, ставший позже одним из основателей
школы историков-исследователей российской исто-
рии в США.
2 В отличие от С.Н. Валка Ш.М. Левин включал на-
писанный им совместно с участником Петербургс-
кого союза борьбы за освобождение рабочего клас-
са М.А. Сильвиным раздел справочника в список
своих трудов, однако в хранившемся у него экземп-
ляре книги были вырезаны некоторые иллюстрации.
Основные труды С.Н. Валка
Избранные труды по археографии: Науч. наследие.
СПб., 1991.
Июльские волнения 1914 г. в Петербурге: [Сообще-
ние] // Пролет, революция. 1924. № 7 (30); № 8-9
(31-32).
Петербургская группа «Рабочего знамени»: [Сообще-
ние] // Ист. рев. сб. 1924. Т. 1.
Исторический источник в русской историографии
XVI11 в.// Проблемы истории докапитал. обществ.
1934. №7-8.
Молодая партия Народной воли (80-е годы) // Про-
блемы марксизма. 1930. № 1 (3).
Начальная история древнерусского частного акта//
ВИД. М.;Л. 1937.
О публикациях материалов по феодально-крепос-
тническому периоду истории СССР// ИМ. 1937.
№ 4 (62).
Историческая наука в Ленинградском университете
за 125 лет. //Труды юбилейной научной сессии /Ле-
нинград, гос. ун-т. Секция ист. наук. Л., 1948.
Советская археография. М.;Л., 1948.
Русская Правда в изданиях и изучениях XVIII - на-
чала XIX века//АЕ за 1958. М., 1960.
Русская Правда в изданиях и изучениях 20-х - 40-х
годов XIX века//АЕ за 1959 г. М., 1960.
«История Российская» В.Н. Татищева в советской
283

С.Н. Валк
историографии // Татищев В.Н. История Российс-
кая. Л., 1968. Т. VII.
* * *
Чл. авт. кол.: История СССР. М., 1940. Т. 2. - То же.
2-е изд. М., 1949. - То же. 3-е изд. М., 1954.
Чл. авт. кол.: История СССР. Россия в период побе-
ды и утверждения капитализма (1856-1894). М., 1951.
Ч. 1.
Чл. авт. кол.: Правила издания исторических доку-
ментов. М., 1955.
Чл. авт. кол.: Очерки истории Ленинграда. М.; Л.,
1956. Т. 3.;М.,Л., 1957. Т. 2.
Чл. авт. кол.: История СССР. М., 1959. Т. 2. - То же.
2-е изд. М., 1965.
Чл. авт. кол.: История СССР с древнейших времен
до наших дней: В 12 т. Первая серия. М., 1968. TV.
Программа лекций С.Н. Валка по источниковеде-
нию отечественной истории XVHI-XIXbb. (1923)./
Подгот. СО. Шмидт // АЕ за 1993 г. М., 1995.
* * *
Воспоминания ученика: [Об А.С. Лаппо-Данилсвс-
ком] // Рус. ист. журн. 1920. Кн. 6.
Инна Ивановна Любименко// Вопросы экономики
и классовых отношений в русском государстве XII-
XVII веков. Л., I960.
Вступительная лекция Н.П. Павлова-Сильванско-
го// Вопр. историографии и источниковедения
СССР. М.; Л., 1963 (Труды ЛОИИ АН ССР; Вып. 5).
Иван Иванович Смирнов// Крестьянство и классо-
вая борьба в феодальной России: Сб. памяти И.И.
Смирнова. Л., 1967.
Борис Александрович Романов // Исследования по
социально-политической истории России: Сб. памя-
ти Б.А. Романова. Л., 1971.
Е.В. Тарле и литература советского архивоведения //
Проблемы истории международных отношений: Сб.
памяти Е.В. Тарле. Л., 1972.
* * *
Список печатных трудов С.Н. Валка/Сост. ИЛ. Бак-
ланова // АЕ за 1957 г. М., 1958.
Список научных трудов С.Н. Валка / Сост. И.А. Бак-
ланова II Исследования по отечественному источни-
коведению: Сб. ст., посвящ. 75-летию проф. С.Н.
Валка. М.;Л., 1964.
Список научных трудов С.Н. Валка за 1963-1972 гг. /
Сост. ИЛ. Бакланова // АЕ за 1972 г. М., 1974.
Перечень печатных работ, посвященных жизни и
научной деятельности С.Н. Валка// Валк С.Н. Из-
бранные труды по археографии: Науч. наследие.
СПб., 1991.
Литература о С.Н. Валке
Семенова Л.Н., Соболев Г.Л., Цамутали А.И. Сигиз-
мунд Натанович Валк// ИЗ. 1965. Т. 76.
Лурье Я.С Сигизмунд Натанович Валк, 1887-1975//
Историческое повествование Древней Руси. Л., 1976.
Иванова В.И. Фонд С.Н. Валка в Архиве ЛОИИ
СССР АН СССР //ВИД. Л., 1976. VIII.
Совместное заседание Археографической комиссии
АН СССР и Центрального партийного архива Ин-
ститута марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, по-
священное памяти С.Н. Валка: [Материалы! //АЕ за
1976 г. М., 1977. Из содерж.: Хроника заседания /Ра-
стопчина Л.Н.; Выступления Шмидта СО., Ахапки-
на Ю.А., Буганова В.И., Черспнина Л.В., Чиркова
СВ. Выступление Л.В. Черепнина перепеч.: Череп-
нин Л.В. Отечественные историки XVIIl-ХХвв. М.,
1984.
Копанев А.И. Археографическая деятельность А.С.
Лаппо-Данилевского в освещении С.Н. Валка//
ВИД. Л., 1978. IX.
Панеях В.М. Проблемы дипломатики частного акта
в трудах С.Н. Валка//Там же. Л., 1978. X.
Юхт А.И. Из истории изучения научного насле-
дия В.Н. Татищева: (С.Н. Валк о трудах Татищева) //
ИЗ. 1977. Т. 99.
Пугачев В.В. Сигизмунд Натанович Валк: (К 90-ле-
тию со дня рождения). // Историография и источни-
коведение. М., 1979. [Вып. 5].
Гинее В.Н. С.Н. Валк и народовольцы // Историогр.
сб. Саратов, 1980. Вып. 8.
Чернуха В.Г. Жизненный путь С.Н. Валка (13 дек.
1887 г.-5 февр. 1975 г.)//ИиИ, 1978. М., 1981.
Ирошников М.П. Выдающийся источниковед, архе-
ограф, архивист// Сов. арх. 1988. № 3.
Чернуха В.Г. С.Н. Валк — ученый и человек// ВИ.
1988. № 12.
Кушева Е.Н. Воспоминания о Сигизмунде Натанови-
че Валке//АЕ за 1988 г. М., 1989.
Чирков СВ. Некоторые проблемы теории археогра-
фии в трудах С.Н. Валка // Там же.
Добрушкин Е.М. Научное наследие С.Н. Валка в пре-
подавании археографии//АЕ за 1989 г. М., 1990.
Романов Б.А. Сигизмунд Натанович Валк: [Речь на
60-лстнем юбилее С.Н. Валка] // Валк С.Н. Избран-
ные труды по археографии. СПб., 1991.
Шмидт СО. С.Н. Валк и развитие археографической
культуры // Там же.
Пугачев В.В., Динес В.А. Историки, избравшие путь
Галилея. |Саратов], 1995. [Очерк): Сигизмунд Ната-
нович Валк.
Чернуха В.Г. Сигизмунд Натанович Валк (1887-
1975)// Историки России XVIII-XX веков. [М.,
1996]. Вып. 3. (Арх.-инф. бюллетень. № 14). Прил.
к журн. «Ист. арх.».
Она же. Сигизмунд Натанович Валк // Историческая
наука России в XX веке. М., 1997.
Приймак Н.И. А.С Лаппо-Данилевский и С.Н. Валк.
(Учитель и ученик) // Вестн. Санкт-Петербург, ун-та.
Сер. 2. История, языкознание, литературоведение.
1998. Вып. 1.
284

Лев Владимирович Черепнин
(1905-1977)
Минуло более двадцати лет, как нет среди нас
Льва Владимировича Черепнина. Срок доста-
точный, чтобы отодвинуть, забыть сиюми-
нутности тогдашних коллизий и спокойно и
беспристрастно вглядеться в то, что он оста-
вил после себя в нашей жизни. Трудно ска-
зать, насколько эта мысль вообще справедли-
ва. В данном же случае она явно неуместна.
Суждения ученика об Учителе, человеке,
кому ты обязан профессиональным, а в чем-
то и личностным становлением (уверен, что
это могут подтвердить многие десятки тех,
кто так или иначе прошел школу Л.В. Череп-
нина), не могут не быть пристрастными. Тем
более в сегодняшние воспаленные времена,
когда кипение политической борьбы уже
подтолкнуло многих к удивительному фено-
мену амнезии памяти. Вторично, всего за
одно столетие, целиком отринуть, забыть
свое вчерашнее прошлое.
Наверное, необходимо сказать читателю
еше несколько предуведомительных слов. В
намерения автора никак не входит давать
глобальную оценку советской исторической
науке и в том числе решать, а верна ли вооб-
ще ее классификация по этому разряду. Быть
может, она и не наука вовсе, а прикладная
пропагандистская отрасль от идеологических
клише при тоталитарном строе? В публици-
стике последних лет подобная критика не
единожды раздавалась. Иногда признают не-
кое качество исследовательской новизны за
советской историографией 20—70-х годов
XX в. (конечно, с дифференциацией по ее
сферам и по временным периодам). Обычно
в таких случаях предполагается, что эта «уче-
ная часть» открыто, а чаще скрыто противо-
стояла официальной теоретической доктри-
не, а именно марксизму. За последним прак-
тически в любой форме его выражения науч-
ных исследовательских качеств не признает-
ся вообще или же они фиксируются в весьма
умеренных дозах. Существуют, правда, дру-
гие подходы, различающие, в частности, мар-
ксизм как обычную научную школу в облас-
ти дисциплин об обществе от идеологических
обеспечений множества (не только в истории
нашей страны) социально-политических
«практик», пытавшихся воплотить в жизнь
некоторые базовые установки марксистской
теории, отличающих к тому же теоретичес-
кую школу (содержательно) от условий ее
функционирования.
Как бы то ни было, эта тема не предмет
для данного текста. И не только потому, что
автор трезво осознает всю ограниченность
своих возможностей и собственной эрудиции.
Но главным образом потому, что здесь важна
единственно позиция героя очерка. У всех,
кто хотя бы недолгое время общался с Л.В.
Черепниным (в учебной ли аудитории или во
время научных заседаний), сохранились в па-
мяти стойкие и во многом схожие впечатле-
ния. Мощный, очень четкий интеллект (в гла-
за сразу бросался его необъятный, «сократов-
ский» лоб), широчайшая эрудиция, огромный
285

Л.В. Черепнин
жизненный опыт (трудно забыть его умудрен-
ный и зачастую печальный взгляд). И еще —
достоверность, цельность натуры. Здесь в вос-
приятии окружающих сошлось многое. Дан-
ное ему от природы умение расположить свое
грузное тело так, чтобы у собеседников почти
рефлекторно рождалось ощущение надежной
устойчивости, прочности «с запасом». Прису-
щая Льву Владимировичу манера общения:
открытые, прямо глядящие на собеседника
глаза, подчеркнуто спокойная, но всегда с
точно расставленными эмоциональными ак-
центами речь, ясные (по мотивам, по сути) и
логичные формулировки. Его мозг был зап-
рограммирован на неустанный исследова-
тельский поиск, он рано определил свое при-
звание — приращение знаний о прошлом. И
он мог посвятить себя этим занятиям только
пока сам и для самого себя признавал их под-
лежащими сфере хотя бы относительно сво-
бодной научной мысли. При всех объектив-
ных внешних ограничениях, при неизбежной
в ряде случаев самоцензуре, при том, что
правящий режим тяжелым катком прошелся
едва ли не по всей его судьбе. Вот почему
дальнейший рассказ — это личная и научная
биография Л.В. Черепнина в контексте ста-
новления и развития школы советской исто-
рической науки (конечно, в скромную меру
сил и знаний автора).
Лев Владимирович появился на свет 12 ап-
реля (30 марта по старому стилю) 1905 г. в Ря-
зани. Фортуна не была к нему благосклонна с
самого начала. При родах умерла его мать, отец
был потрясен этим и одно время был недалек
оттого, чтобы свести счеты с жизнью. Малыш
рос первые месяцы в доме деда (в нем он и ро-
дился). Но в октябре того же года скоропос-
тижно умирает Алексей Иванович Черепнин,
глава и опора фамильного клана. Затем ряд лет,
вплоть до вторичной женитьбы Владимира
Алексеевича, маленький Лев живет то у близ-
ких матери (она происходила из семьи священ-
ника), то у родных отца.
Прервемся и сделаем небольшое отступле-
ние. Выбор Л.В. Черепниным профессии ис-
торика можно хотя бы отчасти объяснить се-
мейными причинами. Историко-филологи-
ческий факультет Московского университета
окончил в 1903 г. Владимир Алексеевич, по-
полнивший позднее свое образование еще
двумя полными курсами — в петербургском
Археологическом институте и на юридичес-
ком факультете Петербургского же универси-
тета. В круг его друзей и знакомых входили
Ю.В. Готье, А.И. Яковлев, С.К. Шамбинаго —
в недалеком будущем ведущие исследователи,
историки и лингвисты. Но и В.А. Черепнин не
был первым историком в семье — пальма пер-
венства принадлежит Алексею Ивановичу.
Повороты его судьбы, многие черты характе-
ра, манера поведения (как это рисуется по
текстам нескольких некрологов — автором од-
ного из них был П.Н. Милюков — и по семей-
ным преданиям) живо напоминают жизнен-
ные коллизии Льва Владимировича. Генети-
ческая наследственность проявилась вполне
отчетливо, а потому есть смысл обратиться к
этим истокам.
Семья Черепниных перебралась из Пско-
ва в Рязань в 1847 г., на седьмом году жизни
Алексея Ивановича (примерно в том же воз-
расте его внук обретает заново семью своего
отца после его вторичной женитьбы). Нор-
мальным порядком гимназию не окончил, по-
скольку был изгнан за сочинение «возмути-
тельных стихов». Сдав экзамены экстерном,
поступил на механико-математический фа-
культет Московского университета, но вскоре
за участие в студенческих волнениях был ис-
ключен из него и выслан на родину (в Рязань)
с запретом въезда в столицы на три года. По-
зднее все-таки начал и завершил курс Петров-
ско-Разумовской сельскохозяйственной ака-
демии, где, по некоторым позднейшим при-
поминаниям, был связан с кружком Нечаева.
От новых столкновений с властями А.И. Че-
репнин уберегся и начал службу наемным уп-
равляющим имений в Тульской губернии. За-
вершалось первое пореформенное десятиле-
тие, предстояла огромная работа в аграрном
секторе российской жизни — заманчивое поле
приложения сил для деятельной натуры Алек-
сея Ивановича. И тут вскоре новый карди-
нальный поворот в его судьбе, продиктован-
ный не государством, но «обществом». И при-
том специфическим, дворянским: при же-
нитьбе на девице из рода Сабуровых (фамилия
принадлежала к самым верхам рязанского об-
щества) ее родители потребовали от него пре-
кратить занятия наемным трудом. Условие
было принято и Алексею Ивановичу вновь
надо было обретать сферу жизненных интере-
сов и занятий.
Они нашлись вскоре. Рязанская губернская
ученая архивная комиссия была одной из по-
286

Л.В. Черепнин
чтеннейших и старейших организаций такого
рода в России. С ней и связал свои труды и за-
боты Алексей Иванович. В итоге, не имея спе-
циального образования, он превратился в ис-
торика-профессионала, археолога и нумизма-
та. Его работы регулярно публикуются в «Тру-
дах» Рязанской архивной комиссии, в анало-
гичных изданиях других губерний, в «Трудах»
Московского нумизматического общества. Со-
временные археологи отмечают высркое каче-
ство его раскопок, аккуратность и крайний пе-
дантизм, широту аналогий. Специально под-
черкиваются попытки А.И. Черепнина разра-
ботать и осуществить подробный план археоло-
гического обследования Рязанского края. Его
статьи по проблемам нумизматики были заме-
чены всеми виднейшими специалистами и не
потеряли кое в чем научной актуальности до
сих пор. В последние три года жизни Алексей
Иванович возглавлял всю деятельность комис-
сии и именно тогда в ее «Трудах» стали печа-
таться объемные исторические источники.
Но это лишь одна сторона его занятий.
Вторая — культурно-просветительская дея-
тельность. Он стал организатором, а затем и
директором археологического и этнографи-
ческого музея. Практически все выходные и
праздничные дни он проводил в нем, считая
своим долгом водить экскурсии, пояснять эк-
спонаты одному-двум-трем лицам, нередко
совершенно не подготовленным и заглянув-
шим в музей из любопытства или же случай-
но. Читал он и публичные лекции, благотво-
рительные, а также платные (средства от них
поступали в фонд постройки особого здания
для музея), устраивал осмотры мест раскопок.
Все это он полагал непременным нравствен-
ным долгом обеспеченной и образованной ча-
сти русского общества перед трудовым —
сельским и городским людом.
Таким было наследие деда. Некоторые его
черты, моральные установки проявились у
Льва Владимировича еще в годы юности и воз-
мужания. Большие сложности возникли с по-
лучением образования. Начав в Рязани, он за-
вершал его в Ялте. В Крыму семья очутилась
из-за необходимости санаторного лечения вто-
рой жены Владимира Алексеевича и застряла
там до окончания гражданской войны. Первый
выбор был сделан и вместо лагеря в Галлиполи
Черепнины оказались в голодноватой, полуза-
мерзшей, но все же привычной Рязани. Здесь
был один вуз (тогда он назывался Институтом
народного образования), в нем и начал учить-
ся на социально-историческом факультете Лев
Владимирович в ноябре 1921 г. Помимо замер-
зших аудиторий (дрова студенты должны были
добывать сами, а получалось это не всегда) и
чувства постоянного недоедания запомнились
ему лекции и беседы с Н.Г. Бережковым, не-
давним выпускником МГУ, уже тогда блестя-
щим знатоком литовских документов и фондов
в московских архивах. С трудами СМ. Соловь-
ева, В.О. Ключевского Л.В. Черепнин был зна-
ком, здесь же прозвучали новые для него име-
на и работы: текстологические изыскания А.А.
Шахматова о начальном летописании, иссле-
дования российских феодальных отношений
Н.П. Павловым-Сильванским путем сравни-
тельно-исторического анализа, изучение обра-
зования Великорусского государства А.Е. Пре-
сняковым. Эти имена и эти исследования с тех
пор прочно войдут в ученую жизнь Черепнина
на всем ее протяжении. Узнал он тогда и имя
известнейшего специалиста-медиевиста Д.М.
Петрушевского (П.А. Осипов, его ученик, вел
занятия в рязанском вузе).
Трудно сказать, завершил ли полностью
первый курс в Рязани Лев Владимирович: се-
мья перебралась в Москву летом следующего
года. Владимир Алексеевич нашел (хотя и не
сразу) место библиографа в одном из цент-
ральных ведомств, Мария Иосифовна получи-
ла работу в Боткинской больнице. Устраивал-
ся быт, восстанавливались знакомства и свя-
зи, заново возник вопрос о том, где учиться.
Отец настоятельно советовал продолжить об-
разование в каком-либо техническом вузе или
на естественном факультете. Он исходил из
практических соображений жизненного уст-
ройства и некоторых облегчениях при поступ-
лении. Доступ на факультет общественных
наук МГУ для Льва Владимировича из-за его
происхождения был закрыт (в его жилах тек-
ла кровь Сабуровых, старомосковского бояр-
ского рода, дважды породнившихся с предста-
вителями московской династии Рюрикови-
чей, и сородич которых — Борис Годунов —
стал первым выборным русским царем). Но
победил внутренний голос призвания. Так на
ФОНе появился вольнослушатель, усердие и
трудолюбие которого заметно превосходили
старания обычных студентов.
Впрочем, студенческие и первые аспиран-
тские годы — по припоминаниям Льва Вла-
димировича — были заполнены не только
287

Л.В. Черепнин
усиленной учебой. Вместе с двоюродным
братом Вадимом Рындиным (будущим глав-
ным художником Большого театра; его мать
была родной сестрой отца Льва Владимиро-
вича) он обегал художественные выставки,
бывал на театральных премьерах, посещал
вечера поэтов. Страсть к театру и регулярно-
му чтению художественной литературы оста-
лась у него на всю жизнь. Пришла и первая
любовь. Финал был драматическим. Семья
возлюбленной отправилась во Францию (то
были последние отъезды с обязательным сво-
еобразным «выкупом» родственниками, уже
ставшими эмигрантами), а через тридцать с
лишним лет, когда Лев Владимирович читал
курс лекций в Сорбонне, состоялась их слу-
чайная встреча. Судьба продолжала испыты-
вать его на прочность.
На успехи Льва Владимировича довольно
рано обратили внимание видные преподавате-
ли. Назовем Д.М. Петрушевского, в семинарах
которого («Аграрный строй раннего средневе-
ковья» и «Город») Л.В. Черепнин проработал
шесть лет. Один из результатов этой работы —
блестящая источниковедческая статья, в кото-
рой к средневековому документальному памят-
нику приложены методы текстологии, разрабо-
танные А.А. Шахматовым на материале рус-
ских летописей (попутно заметим, что такое
расширение эвристического потенциала иссле-
довательских методов станет типичной мане-
рой Льва Владимировича). Еще важнее, пожа-
луй, другое: с этого времени в его научную при-
вычку вошло сверять полученные на русском
материале наблюдения с выводами коллег по
аналогичным западноевропейским темам.
Прямые сравнения в его работах нечасты, но
параллели и сопоставления всегда присутству-
ют в контексте авторских оценок, в логике по-
становки проблем.
Более существенным, однако, было воздей-
ствие СВ. Бахрушина и А.И. Яковлева, став-
ших и формально, и реально учителями Льва
Владимировича. Он работал в студенческие и
аспирантские годы в трех семинарах у Бахру-
шина и в двух у Яковлева. История древнего
южнорусского летописания, источники, тек-
стология и эволюция знаменитого памятника
XVII в. — Нового летописца, наконец, соци-
ально-экономические отношения на Руси в
XIV— XVI вв. — таковы темы в семинарии у
Бахрушина. И любая начатая тогда работа име-
ет у Льва Владимировича закономерный финал
в виде научной публикации. Не имеет значе-
ния, что многие из них пробились на страни-
цы журналов и изданий много позднее — на то
были свои причины.
Из яковлевских семинаров вышли исследо-
вания о Псковской судной грамоте (позднее
вышла в свет их совместная публикация памят-
ника) и о социальных движениях конца XVII в.
Первая часть этой работы, касающаяся глав-
ным образом причин и предпосылок классовых
выступлений в южном пограничье России,
была представлена (и высоко оценена) в каче-
стве реферата при поступлении в аспирантуру
Института истории РАНИОН. Осенью 1925 г.
Лев Владимирович успешно сдал экстерном
экзамены за университетский курс на прием-
ных испытаниях, так что январь 1926 г. начина-
ет отсчет его аспирантским годам. Внешне то
был вполне благополучный период его твор-
ческого становления.
Сам Институт истории был тогда весьма
своеобразным научным заведением. По со-
ставу штатных сотрудников это было едва ли
не самое мощное объединение историков-
профессионалов. С точки зрения теоретичес-
ких установок институт являл собой контак-
тную зону очень разных школ. Относительно
малочисленная, но политически влиятельная
группа историков-марксистов, ориентирую-
щихся в разделах отечественной истории на
концепцию М.Н. Покровского (его и следу-
ет считать автором первой достаточно под-
робной разработанной схемы исторического
процесса в России на базовых основаниях
марксистской теории). Более многочислен-
ные «старорежимные кадры» (профессорско-
преподавательский состав из университета и
т.п.) с молодыми учениками являли куда бо-
лее пеструю картину доктринальных постро-
ений: «новый идеализм» Р.Ю. Виппера (по
собственной квалификации), допшианские
реминисценции у Д.М. Петрушевского, эво-
люция СВ. Бахрушина в сторону марксист-
ских воззрений (но лишь частью совпадавшая
со взглядами М.Н. Покровского), теорети-
ческий нигилизм в сочетании с политичес-
ким абсентеизмом у ряда исследователей, по-
святивших себя вполне конкретным изыска-
ниям, — такова далеко не полная гамма цве-
тов в этой картине. Что вряд ли удивительно.
Европа переживала еще больший идейный
разброд, а за спиной у мыслящих интелли-
гентов из России была не только потрясшая
288

Л.В. Черепнин
основы цивилизации Первая мировая война,
но и кровавый опыт революции, гражданской
войны, покончившей с этой цивилизацией на
одной шестой суши мира (кто тогда мог
знать, сколь длительным окажется этот экс-
перимент). Предполагалось, что в такой наи-
менее болезненной форме удастся осуще-
ствить постепенный переход старой профес-
суры на рельсы победившей идеологии.
И кое-что действительно удалось. Смени-
лась во многом тематика занятий: главный
упор был сделан на экономическую историю,
историю форм труда и эксплуатации, отноше-
ний собственности. Кроме новых интересных
исследований, отнюдь не вмещавшихся в тор-
говый капитализм Покровского, этому были
посвящены многочисленные публикации. Уда-
лось сохранить в немалой мере атмосферу ака-
демических заседаний и действительно науч-
ных дискуссий. И что особенно важно для
очерка: удалось оставить в целом на прежнем
уровне требования к профессиональным каче-
ствам молодых поколений. Теперь аспиранты
должны были слушать лекции, работать в се-
минарах, писать рефераты и сдавать экзамены
по методологии и теории исторической науки,
прежде всего марксистской (эти курсы и заня-
тия вели М.Н. Покровский, В.И. Невский,-
В.П. Волгин). Но были сохранены многочис-
ленные и многотрудные экзамены по конкрет-
ным проблемам отечественной и всеобщей ис-
тории (те же самые знаменитые магистерские
экзамены до революции), к тому же добавля-
лось написание диссертационной работы и
притом в сжатые сроки. К обычному набору за-
нятий и дисциплин у учеников Бахрушина
присоединялся неформальный семинар, про-
ходивший обычно в его домашнем кабинете.
Как вскоре окажется, он сыграл зловещую роль
в судьбах его участников.
Срок аспирантуры истек у Льва Владимиро-
вича к лету 1929 г. Положенный план он вы-
полнил полностью, даже с перевыполнением.
Два лета вместе с СБ. Веселовским провел мо-
лодой ученый в хранилищах Троице-Сергиева
монастыря, копируя акты и документы XV —
XVII вв. из его владельческого архива (в 1928 г.
было опубликовано Центрархивом это пре-
красное издание, в котором приняли участие
СБ. Веселовский, А.И. Яковлев, Л.В. Череп-
нин). Еще на четвертом курсе университета от-
крыл он впервые дверь архива на Пироговской
и стал в годы аспирантуры его завсегдатаем,
выявляя и готовя к печати материалы из фон-
да Разрядного приказа и ряда других для мно-
готомного (фактически неосуществившегося)
издания по истории крестьян и холопов в
XVII в. Под руководством Яковлева подготовил
он также учебное издание «Русской Правды»
по трем спискам. И в те же годы напечатал две
исследовательские статьи, выросшие из семи-
нарских занятий.
Редко происходит так, что первая же науч-
ная публикация бесспорно удостоверяет рож-
дение профессионала, мастера. У аспиранта
Черепнина был именно такой случай. В поле
его внимания очутились своеобразные матери-
алы — свозные книги Троице-Сергиева мона-
стыря (в них фиксировались факты возвраще-
ния или невозвращения беглых крестьян оби-
тели после Смуты сообразно с полученной от
правительства привилегией). Вот схема иссле-
дования: источники и особенности составле-
ния свозных книг; факторы и интенсивность
крестьянских побегов в динамике; маршруты и
направления бегства, районы и сословный об-
лик новых владельцев беглых крестьян; побе-
ги в контексте социальных выступлений двор-
цового и черносошного крестьянства; связи
побегов со сменой собственника и хозяйствен-
ными переменами в имениях, откуда происхо-
дили беглые, со становлением крепостничес-
кого режима. Если добавить, что по ряду про-
блем тексты давали лишь сопутствующую ин-
формацию, если учесть, что объем статьи не-
многим превышает один печатный лист, если
вспомнить его усиленную работу в архиве Лав-
ры, то дебют нельзя не признать в высшей сте-
пени удачным.
Более того, в тексте отчетливо зримы —
пусть пока в микромасштабе — определяющие
исследовательский облик молодого ученого
свойства. Это прежде всего системность в фор-
мулировании цели исследования, его методов,
строгая логичность в изложении хода мысли и
результатов анализа, соразмерность разных
разделов работы.
Итак, за спиной годы долгого учениче-
ства, подающий надежды исследователь уже
включен в научный процесс, у него два фор-
мально утвержденных руководителя (СВ.
Бахрушин, А.И. Яковлев) и по крайней мере
еще двое учителей (СБ. Веселовский и Д.М.
Петрушевский), он успешно сдал все экзаме-
ны (в том числе по проблемам методологии,
по истории Французской революции, по ис-
10- I7.-SS

Л.В. Черепнин
тории Прохоровской мануфактуры, по этно-
логии и, конечно, по русской истории XIV —
XVIII вв.), стал автором замечательных и по-
ложительно оцененных публикаций. Впере-
ди интересная работа в отделе рукописей Го-
сударственной библиотеки им. В.И. Ленина
(он был принят на должность помощника за-
ведующего отделом в августе 1929 г.), завер-
шение кандидатской диссертации. Оно, каза-
лось, было не за горами. В январе 1930 г. Че-
репнин прочел доклад о митрополичьей вот-
чине в XV — XVI вв. на заседании культурно-
исторической секции общества изучения
Московской области. Основные выводы (фе-
одальный характер этого феномена, договор-
ный характер отношений внутри митрополи-
чьих владений и в сфере отношений со свет-
ской властью) были одобрены участниками
дискуссии. Иными словами, Лев Владимиро-
вич к январю 1930 г. уже сформулировал
главные выводы исследования, определил
источники (ими стали главным образом ко-
пийные книги из митрополичьего архива),
уяснил место и значение параллелей с запад-
ноевропейскими материалами. В историогра-
фической перспективе то был следующий
шаг за новаторскими сочинениями Павлова-
Сильванского, что было подчеркнуто при об-
суждении. Все, казалось, шло неплохо, даже
если не забывать сердечной драмы Льва Вла-
димировича и усложнявшегося быта.
Доклад состоялся 16 января, а днями ранее,
в ночь на 13 января, был арестован с семьей в
Петербурге (тогда Ленинграде) академик С.Ф.
Платонов, признанный глава исследователей
по отечественной истории до XIX в., занимав-
ший к тому же множество ответственных по-
стов в Академии наук. Впрочем, это событие (о
нем в Москве узнали буквально на следующий
день) не было полной неожиданностью. Арес-
ты пошли уже с осени 1929 г., а в среде краеве-
дов еще раньше. Режим закончил внутрипар-
тийную борьбу, принципиально менялся поли-
тический и экономический курс, пришло вре-
мя резкого ужесточения идеологической ат-
мосферы в обществе. На фронте исторической
науки (так тогда говорили) это проявилось
рано и вполне отчетливо.
Дело в том, что М.Н. Покровский, фор-
мальный и реальный глава историков-маркси-
стов, к осени 1928 г. решил, что пришло вре-
мя наступательных действий против буржуаз-
ного академизма и разного рода попутчиков.
Эволюционное внедрение в их сознание мар-
ксизма (в его концепционной оболочке) не
казалось более Покровскому необходимым
или даже полезным. В рамках Коммунисти-
ческой академии вокруг него выросла много-
численная школа. Задачи момента (еще одно
ключевое выражение, равно как и фронт, от-
разившее не просто лексику, но умонастрое-
ния времен гражданской войны) сводились к
решительной замене ими старых спецов и по-
павшей под их влияние научной молодежи.
Итоги некоторых дискуссий лишь укрепляли
его в правильности предлагавшегося им реше-
ния. Он никак не мог считать себя победите-
лем в дискуссии о формациях (даже среди об-
ществоведов-марксистов, в рамках собствен-
но марксистских посылок), вряд ли он был
полностью удовлетворен характером дискус-
сии по поводу новой книги Д.М. Петрушевс-
кого. В январе 1929 г. на выборах в Академии
не прошли трое кандидатов от комфракции
(A.M. Деборин, Н.М. Лукин, В.М. Фриче —
все по отделению общественных наук), слож-
ным было избрание самого М.Н. Покровско-
го. И хотя неблагоприятные результаты были
устранены на повторных выборах в феврале
того же года (все трое неудачников были из-
браны, правда, с нарушением процедурных
правил), грозовые тучи сгущались. Летом на-
чала работу комиссия по чистке Академии, а
осенью «обнаружили уголовно-политический
криминал»: хранение документов ЦК партии
кадетов и часть переписки Николая II не в
Центроархиве (его также возглавлял Покров-
ский), но в академических институтах, биб-
лиотеках, комиссиях. Так начало раскручи-
ваться «дело историков» («дело академиков
Платонова, Тарле и других о контрреволюци-
онном заговоре» и т.п.).
Через несколько месяцев аресты распрост-
ранились на московских историков. Вскоре
пришел черед и Льва Владимировича: в нояб-
ре 1930 г. за ним захлопнулись двери Бутырско-
го изолятора. Еще ранее были арестованы СВ.
Бахрушин, Ю.В. Готье, А.И. Яковлев, В.И. Пи-
чета и многие другие. Сценарий следствия уже
становился шаблонным: контрреволюционный
и к тому же монархический заговор требовал
связей с иностранными государствами, их раз-
ведками и боевого ядра в среде заговорщиков.
Шахтинское дело и дело Промпартии свиде-
тельствуют об этом. Военную организацию в
деле историков слепить было нелегко. Усилия,
290

Л.В. Черепнин
впрочем, оправдались: в Москве на роль такой
организации был подобран домашний семинар
СВ. Бахрушина, одно происхождение которо-
го (из очень состоятельного купеческого кла-
на) и некоторые факты биографии (до 1918 г.
он был гласным Московской городской думы)
непреложно подтверждали его изначальную,
неистребимую «контрреволюционность», тем
более, что он был постоянно окружен молоды-
ми людьми.
Сначала замышлялся открытый, показа-
тельный судебный процесс. Позднее от этой
мысли отказались: кроме «признаний» у след-
ствия не было никаких документальных и иных
доказательств вины подследственных. Приго-
воры выносились во внесудебном порядке и
для большинства в августе 1931 г. Те, кто был
постарше и поавторитетнее, получали обычно
пять лет административной ссылки в далекие
города. Так, СВ. Бахрушин оказался в Семи-
палатинске, А.И Яковлев — в Минусинске,
Е.В. Тарле — в Алма-Ате, сам СФ. Платонов —
в Самаре. Молодые же обычно «вознагражда-
лись» тремя годами, но в лагерях. Черепнин
был направлен на двинские камнеразработки в
Северный край. Так завершилась юность и на-
чалась зрелость.
Лев Владимирович был скуп на воспомина-
ния об этих годах (что-то, видимо, есть в ме-
муарах, хранящихся в его фонде в Архиве АН).
Но кое-что ему врезалось в память. Сам состав
заключенных — полностью преобладали раску-
лаченные крестьяне, чистых уголовников было
немного. Но именно они с попустительства
или под контролем лагерного начальства наво-
дили порядок среди зеков. Временами было
очень голодно. Спасали посылки из семьи — с
едой, теплыми вещами. Дважды он стоял на
пороге смерти. Однажды в эпидемию, от кото-
рой погибла большая часть лагеря. Второй раз
по неопытности. Попытка подкормиться лес-
ными ягодами окончилась плачевно: заклю-
ченный Черепнин вышел на работу в мокрых
от росы обмотках, что вместе с негашеной из-
вестью создало смертельную смесь. Кожа ног
оказалась сильно обожженной даже выше ко-
лен. Молодой организм преодолел недуг, но
следы остались навсегда.
Если бы только телесные. Жизнь выстави-
ла ему обширный счет. Возвращение из лагеря
осенью 1933 г. зафиксировало его статус изгоя.
Судимость по 58-й статье закрывала возмож-
ность легального пребывания в столице, а без
прописки не могло быть и речи о постоянной
работе. К тому же до смены ориентиров в ис-
торической науке оставались еще несколько
лет. Позднее, заполняя анкеты, Лев Владими-
рович будет указывать на эти годы как время
работы по договору. Сначала в ряде изда-
тельств, причем предельно скромный зарабо-
ток не мог обеспечить средств к существова-
нию. Попытки дополнительного приработка
зачастую не давали результата. Вот характер-
ный пример. В архивном фонде Черепнина на-
ходится неопубликованное сочинение по исто-
рии Рязанского края, из разряда научно-попу-
лярных. Заказ на его написание он получил от
издательства социально-экономической лите-
ратуры. Когда же Лев Владимирович в догово-
ренный срок принес рукопись, он не увидел в
привычной комнате ни одного знакомого лица.
Сотрудники были арестованы, а часть предпоч-
ла переменить место работы. Бывали и иные
схожие случаи. Как сумел он сохранить вер-
ность призванию в таких условиях, причем на
протяжении почти десяти лет, известно было
только ему самому.
В эти же годы он вступил в гражданский
брак с будущей верной спутницей жизни Е.В.
Гальпериной. Позднее они вспоминали, что в
самые тяжелые годы (начиная с 1936 г.) они не
рисковали проводить на одном месте, даже в ее
комнате, более двух-трех ночей, скитаясь по
знакомым и родственникам. Задержание Льва
Владимировича почти автоматически могло
привести не просто к выселению по месту про-
писки (это была, конечно, Рязань), но к ново-
му аресту и отправке в лагерь.
С 1934 г. в исторической науке начались
отрадные перемены. Отечественная история
была признана одним из обязательных пред-
метов в средней школе. Это означало многое:
написание учебников и учебных пособий, со-
здание обобщающих трудов и т.п. В том же
году возвратилось большинство из привле-
ченных по «делу историков» (за исключени-
ем скончавшихся в ссылке). Им возвращают-
ся ученые звания и степени, прописка, рабо-
та. В следующем году в рамках Академии
наук образуется Институт истории, куда по-
ступают многие из вернувшихся. Берут и
Льва Владимировича, но только на условиях
временного договора. Так продолжалось
вплоть до начала войны, когда паспортный
режим еще более ужесточается. Лев Влади-
мирович поступает на работу в среднюю
ю*
291

Л.В. Черспнин
школу Каширского района. Его попытка
уйти на фронт добровольцем через Каширс-
кий райвоенкомат была безрезультатной.
Его личная судьба резко меняется зимой
1942 г. По представлению заведующего кафед-
рой вспомогательных исторических дисциплин
Историко-архивного института А.Н. Сперанс-
кого в феврале 1942 г. Л.В. Черепнин зачисля-
ется в штат кафедры: сначала заведующим ка-
бинетом, а немного позднее — преподавателем.
Институт находился тогда в системе НКВД,
кадровые вопросы (по представлению дирек-
ции) решались на уровне заместителей народ-
ного комиссара, так что прием на работу озна-
чал автоматическую прописку в Москве и даже
выделение жилплощади (Лев Владимирович
получил маленькую комнату в коммунальной
квартире в районе Садово-Кудринской). С это-
го времени (за исключением нескольких случа-
ев) жизнь его входит в обычный ритм трудов и
занятий: кафедра учебной аудитории — ар-
хив — библиотека — научное заседание —
письменный стол в кабинете (впрочем, своего
кабинета у него не было вплоть до конца 50-х
годов, когда он, будучи уже ученым с мировым
именем, купил квартиру в одном из первых ко-
оперативов Академии наук).
Летом 1942 г. он защищает кандидатскую
диссертацию и тут же поступает в докторан-
туру Института истории. На ближайшие годы
его научные интересы этим и определились:
обязанностями по кафедре, целями докторс-
кой работы. Напомним, в кандидатской дис-
сертации речь шла о характере владельческих
отношений в рамках вотчины митрополичь-
ей кафедры и основывалась она на богатом
собрании грамот в копийных сборниках ар-
хива митрополитов. Теперь же в поле зрения
ученого весь комплекс документации XIV —
начала XVI в., прежде всего корпус договоров
и завещаний великих и удельных князей Се-
веро-Восточной, а также Северо-Западной
Руси (Новгородская феодальная республика).
В соответствии же с учебными планами и за-
мыслами нового заведующего кафедрой А.И.
Андреева Черепнину была вменена в обязан-
ность подготовка ряда учебных пособий. Два
из них (по хронологии и метрологии) вышли
в свет в 1944 г. (то былиТтервые, еще неболь-
шие по объему монографии), а учебник по
палеографии (созданный в соавторстве с Н.С.
Чаевым) — двумя годами позднее. Парал-
лельно публиковались статьи, подготовлен-
ные на основании прежних занятий в семи-
нарах у СВ. Бахрушина и А.И. Яковлева, а в
1946 г. — две части докторской диссертации.
Она была защищена в июне 1947 г. Вот как
резюмировал в дневнике академик Н.М. Дру-
жинин свои впечатления (защита состоялась
на заседании Ученого совета Института исто-
рии, оппонентами были СВ. Бахрушин, А.И.
Андреев, М.Н. Тихомиров): «И выступления
диссертанта, и отзывы оппонентов показыва-
ли, что мы имеем крупного исследователя,
давшего выдающуюся работу. Единогласный
вотум был встречен горячими и шумными
аплодисментами...» Защищался текст «Очер-
ки по истории русских феодальных отноше-
ний XIV— XV вв.» Заметно дополненная и
под другим названием работа была опублико-
вана двумя частями («Русские феодальные
архивы XIV-XV веков» М.;Л., 1948. Ч. 1; М.
1951. Ч. 2) общим объемом около 85 печат-
ных листов.
Оба названия — диссертации и моногра-
фии — не случайны, они вписываются в поня-
тийный контекст советской науки тех лет и
так или иначе соответствуют новизне содер-
жания. Действительно, термин «Очерки» был
крайне популярен в историографии 40— 50-х
годов, причем мода на это слово дожила до 60-
70-х годов нашего столетия. Самый вырази-
тельный пример — многотомные фундамен-
тальные «Очерки истории СССР. Период фе-
одализма», изданные в 50-е годы, но готовив-
шиеся еще с конца 30-х годов (хронологичес-
кие рамки вышедших частей — с IX по донца
XVIII в.). Привычный сейчас смысл термина
«Очерки» плохо различим в приложении к
этой серии. Ее «очерковость» обнаруживает-
ся разве что в каких-то несовпадениях автор-
ских оценок внутри томов и особенно между
ними (творческие коллективы каждого тома
были большими и отличия в позициях были
неизбежны), да в несхожей детальности изло-
жения разных разделов (мера изученности
различных тем варьировала очень сильно).
«Очерковость» текста диссертации Льва Вла-
димировича также находит оправдание, пожа-
луй, только в неодинаковой проработанности
ряда проблем, в несоразмерности отдельных
ее разделов. По логике господствующих тогда
взглядов (коль скоро речь шла о феодальных
отношениях за два столетия) следовало начать
и основное внимание уделить экономическим
проблемам, отношениям собственности и эк-
292

Л.В. Черепнин
сплуатации, классовым выступлениям народ-
ных масс. Но в работе логика иная: она про-
диктована составом, историей, сохранностью
государственных и частных архивов (в том
числе церковно-корпоративных), жанровым
разнообразием всего корпуса документальных
источников. Названные выше проблемы при-
сутствуют в работе, но главным образом через
призму их отражения в анализируемых актах.
Преобладала политическая и социальная про-
блематика, причем на первый план выдвига-
лись задачи внешней и внутренней критики
каждого документа по отдельности и в контек-
сте всего архивного комплекса (как он суще-
ствовал в изучаемый период).
Вот почему название книги все же точнее
передает содержание и принципиальную но-
визну исследования. Если попытаться сумми-
ровать одной фразой оригинальность замысла
и полученного результата, то, наверное, она
прозвучит так: системное описание русского
феодального общества и государства XIV —
XV вв. в их динамике посредством скрупулез-
ного анализа документальных источников в их
единичности и одновременно в контексте ес-
тественно сложившихся архивных собраний.
Такой подход помимо прочего выявил множе-
ство разнородных фактов, ранее иными спосо-
бами не улавливавшихся, что заметно обогати-
ло научные представления о политических,
юридических и государственных реалиях Руси
той эпохи.
Быть может, важнее то, как получил Л.В.
Черепнин эти выводы, его источниковедчес-
кое мастерство, присущее ему разнообразие
и комплексность методик анализа. Как пра-
вило, к каждому виду документальных источ-
ников он применяет не один, а несколько
способов анализа, специфически свойствен-
ных разным вспомогательным дисциплинам.
«Поведение» аналитических методик в ис-
полнении Льва Владимировича необычно. В
его руках они непоседливы, охотно расширя-
ют сферы своей деятельности, как бы агрес-
сивны. Так, к примеру приемы летописной
текстологии (с необходимыми модификаци-
ями) использованы в изучении копийных
сборников ряда церковных корпораций, пра-
вовых кодексов. Методы формулярного ана-
лиза не ограничиваются в книге лишь текста-
ми официальных и частных актов и т.п. И
еще один выразительный штрих: многое из
того, что стало в монографии результатом
специальных исследований в сфере вспомо-
гательных дисциплин, вплетено в ткань об-
щеисторических выводов. Сейчас это стало
общим правилом, по крайней мере для мно-
гих. Тогда подобная манера, если и не была
в диковинку, то встречалась в мире историков
нечасто.
Тома изданы в 1948 и 1951 гг. Этот период
вместил многие тяжелые явления в судьбах
отечественной исторической науки. Не мино-
вали они и Льва Владимировича. Начнем не-
много ранее. И военные, и первые послевоен-
ные годы поражают интенсивностью и разно-
образием его трудов. Каждый год он регуляр-
но публикует до десятка (и более) научных тек-
стов — книг, статей, рецензий. Его преподава-
тельская деятельность не ограничивается уже
аудиториями Историко-архивного института: в
1944 г. он приглашен на Исторический факуль-
тет МГУ, в 1946 г. начинает читать курс истории
СССР в Институте международных отноше-
ний. По завершении докторантуры становится
старшим научным сотрудником сектора исто-
рии СССР периода феодализма Института ис-
тории АН (заведовал им тогда СВ. Бахрушин).
Понятно, что при неизбежных отличиях, раз-
ных акцентах характер и содержание занятий
оставались привычными для него. Подготовка
и прочтение общих и специальных курсов,
подготовка к семинарам и просеминарам, чте-
ние студенческих работ, рефератов, дипломных
работ, написание и издание учебников, учеб-
ных пособий. Таков каждодневный круг забот
и трудов Черепнина в вузах. В Историко-архи-
вном институте он читал и вел занятия по ис-
точниковедению XIX — начала XX в. (студенты
называли курс «брызгами шампанского»), а в
университете и Институте международных от-
ношений речь шла об общем (базовом) курсе
истории СССР эпохи феодализма и отдельных
спецкурсах.
Нельзя сказать, что его исследовательские
интересы замыкались тогда степами и плано-
выми объектами Института истории. Статьи
тех лет он почти в равной пропорции публи-
кует и в «Исторических записках», и в «Тру-
дах» кафедры вспомогательных дисциплин
МГИАИ. На итоговом заседании кафедры за
1947 г. ее заведующий (А.И. Андреев) отнес
недавно защищенную диссертацию Л.В. Че-
репнина (равно как и А.А. Новосельского) к
самым заметным успехам коллектива. И это
понятно — Историко-архивный институт был
293

Л.В. Черепнин
главным для Черепнина, хотя бы уже потому,
что стал первым штатным местом работы для
бывшего заключенного. И именно его поки-
дает Лев Владимирович летом 1949 г. «по соб-
ственному желанию», а вернее в силу сложив-
шихся обстоятельств.
Ухудшение атмосферы в обществе, зажим
в общественных науках был начат знаменитой
серией постановлений ЦК от августа — нача-
ла сентября 1946 г. Впрочем, средневековой
истории России и Историко-архивного инсти-
тута это коснулось далеко не сразу. К тому же
многое зависело от меры рвения собственно
институтских инстанций — дирекции, парт-
бюро, от активности отдельных лиц. Болевой
точкой стало отношение к наследию дорево-
люционной отечественной историографии и
современных западных историков. Многое
сфокусировалось вокруг личности и работ
А.С. Лаппо-Данилевского. Еще в военные
годы пуристски настроенные ревнители пос-
ледовательно классовых оценок весьма крити-
чески оценивали в этом плане деятельность
А.И. Андреева и кафедры в целом. Весной
1944 г. ими было настоятельно предложено
Л.В. Черепнину выступить с критическим
докладом и в адрес Лаппо-Данилевского, и по
поводу А.И. Андреева. Лев Владимирович от-
казался. Ситуация резко ухудшилась летом
1947 г., когда после доноса одной из сотрудниц
кафедры в дело вмешался райком партии, при-
знавший немарксистской программу курса А.И.
Андреева по источниковедению. Весной 1948 г.
появились разгромные рецензии на сборник
«Петр Великий», ответственным редактором
которого был Андреев, а несколько ранее пос-
ле грубой критики в адрес этого же издания он
покидает Институт истории. Впрочем, в Исто-
рико-архивном институте основные события
развернулись осенью. На трехдневном закры-
том партийном собрании, а затем на расши-
ренном заседании Ученого совета (все в ок-
тябре 1948 г.) деятельность кафедры и ее заве-
дующего подверглась суду неправому и жесто-
кому. Если ранее студентам не рекомендова-
ли предлагать в президиум общеинститутско-
го собрания молодого профессора Черепнина,
то теперь он стал объектом^ номером два в
критических упражнениях выступавших. Его
учебник по палеографии (в соавторстве с уже
скончавшимся Н.С. Чаевым), курс лекций,
предисловие к книге СБ. Веселовского были
объявлены безыдейными, научно-бесплодны-
ми и отдающими предпочтение формальным
моментам взамен диалектической логики.
Гроза собиралась тем опаснее, что доклад был
сделан директором МГИАИ. Проработка была
многолюдной и многочасовой, речи же крити-
куемых были признаны несоответствующими
(особенно А.И. Андреева), даже несмотря на
обещание Л.В. Черепнина подготовить статью
с критическим разбором теоретических осно-
ваний концепции Лаппо-Данилевского.
Память о недалеком прошлом была еще
слишком свежа, что вполне и объясняет это
решение. В последние годы жизни он не раз
сожалел и о тональности этой статьи, и о фак-
те ее написания вообще (хотя и не отказывал-
ся полностью от ее содержания), равно как о
разборе взглядов А.Е. Преснякова, опублико-
ванном в 1950 г. в «Исторических записках».
Этого оказалось недостаточно. В конце апре-
ля 1949 г. Черепнин читает на заседании Уче-
ного совета текст тогда еще не появившейся
статьи о Лаппо-Данилевском, а днем спустя
он — «главный герой» собрания всех сотруд-
ников МГИАИ, посвященного обсуждению
вопроса о космополитизме и борьбе с ним.
Это и переполнило чашу терпения. В начале
июля 1949 г. Черепнин уже вторично подает
заявление об уходе из Историко-архивного
института. Формально — по собственному же-
ланию, из-за невозможности совмещения ра-
боты в Институте истории и Историко-архи-
вном. Изменить обстановку было явно не в
силах Черепнина, он предпочел сохранить
хотя бы небольшую свободную зону для науч-
ных занятий.
Как и в чем приходилось идти на компро-
миссы? Это демонстрирует второй том «Рус-
ских феодальных архивов XIV — XV вв.». В
первой части, подписанной к печати в октяб-
ре 1948 г. (т.е. уже во время начавшегося зажи-
ма историографии), обнаруживается весьма
умеренное количество цитат из классиков
марксизма-ленинизма. К тому же удивитель-
но неравномерно расположенных: почти всех
они — в заключении книги, что, конечно, сви-
детельствует о хотя бы частичном хирургичес-
ком вторжении в текст уже в моменты верст-
ки. И тем не менее большинство из них было
вполне уместно. Другое дело — второй том.
Количество цитат возросло многократно, они
проникли во все разделы книги, нередко по-
вторяясь и вряд ли добавляя что-то принци-
пиально новое в то, как освоены автором кни-
294

Л.В. Черепнин
ги те или другие положения классиков. Оче-
виден инструментальный по преимуществу
смысл обильного цитирования: оно суть сви-
детельство (порой избыточное) марксистско-
го «правоверия».
Если читатель сделает отсюда вывод о
внешнем, механическом усвоении Л.В. Че-
репниным марксистской теории историчес-
кого процесса, причем не вообще, а в конк-
ретном приложении к отечественной исто-
рии эпохи феодализма, то он будет неправ.
Как это ни покажется парадоксальным,
именно эти последние годы второго периода
в его творческой биографии (до середины 50-
х годов) стали временем внутреннего, орга-
нического усвоения этой позиции. Более
того, в рамках реально творческого отноше-
ния к ней (как он тогда мыслил). Это отра-
зилось в ряде статей, опубликованных в по-
рядке шедших в те годы дискуссий о перио-
дизации отечественной истории и об основ-
ных этапах развития феодальной собственно-
сти. Вышли в свет также первые работы Че-
репнина, в которых была сделана заявка на
его собственный оригинальный подход к
трактовке эволюции категорий крестьян в
XIV — XV вв. (в отличие от господствовавшей
тогда концепции Б.Д. Грекова). В чем, соб-
ственно, новизна и оригинальность? Конеч-
но же, не в понимании исходных пунктов
марксизма, но в том, как они приложимы к
материалу отечественной истории средневе-
ковой поры. Именно тогда Черепнин впер-
вые формулирует тезис (пока еще в самом об-
щем виде) о наличии и важной роли государ-
ственной феодальной собственности в России.
То был отход от привычных марксистских по-
ложений, связывавших отношения собствен-
ности в эпоху феодализма со становлением и
развитием крупной (сеньориальной) феодаль-
ной собственности. Это положение потенци-
ально оказалось весьма многообещающим. Во-
вторых, метод анализа категорий крестьянства
позволил исследователю отойти от прямоли-
нейной, не учитывающей ряда противоречивых
сложностей трактовки крепостнической зави-
симости. Наконец, в-третьих, несмотря на то
что последние аккорды борьбы с космополи-
тизмом еще не отзвучали, Лев Владимирович
занял твердую позицию последовательных
историко-сравнительных параллелей с други-
ми европейскими странами, особенно при
решении проблем периодизации.
Творчеству Черепнина на любом его отрез-
ке присуща удивительная гармоничность в со-
единении большинства сфер научного поиска.
В каждом данном периоде мы обнаруживаем
источниковедческие исследования, труды ме-
тодологического или теоретико-постановочно-
го свойства, работы по конкретным темам и,
наконец, публикации. Речь может только идти
об акцентах и масштабах. Вот и сейчас, на ис-
ходе второго этапа творческой биографии, Лев
Владимирович издает на протяжении всего
трех лет три фундаментальные публикации ис-
точников. Скоро исполнится полвека, как они
находятся в постоянном и весьма активном на-
учном обороте. Это корпус духовных и дого-
ворных грамот русских князей XIV — XVI вв.
(1950), первая часть владельческого архива
митрополичьей кафедры (1951), наконец, текст
Судебника 1497 г. (1952 г.; в коллективном томе
судебников XV — XVI вв.) и корпус актов Тро-
ице-Сергиева монастыря до начала XVI в. (Че-
репнин — в коллективе составителей, допол-
нивших и проверивших тексты, подготовлен-
ные СБ. Веселовским). То были классические
публикации, заложившие уже не основания, но
качественные требования отечественной доку-
ментальной археографии. Эта отрасль истори-
ческой науки вне зависимости от остроты кон-
цепционных споров получила бесспорное ми-
ровое признание. По ряду ее стандартов мож-
но было замерять уровень мировой историчес-
кой науки.
Подходило к концу самое тяжелое время
сверхжестокого идеологического контроля в
советском обществе. Не забудем, правда, что
жизнь всегда больше, всегда шире любой реп-
рессивно-контролирующей системы: островки
автономной научной мысли сохранялись даже
тогда. Середина 50-х годов — та грань, которая
и в личной судьбе Л.В. Черепнина разделила
два этапа. Захлопнувшиеся осенью 1930 г. воро-
та Бутырки открыли второй период в его жиз-
ни; реабилитация 1956 г. завершила его. Что
осталось позади? Чувство недоуменной горечи
от ареста и следствия, чувство беспомощной,
попранной справедливости неправедным вне-
судебным приговором. Годы лагеря и полуски-
тальческое десятилетие с полной неопределен-
ностью в профессиональном и жизненном ус-
тройстве даже в близкой перспективе. Нако-
нец, годы, когда идеологические обвинения
вполне зримо грозили обернуться новым ла-
герным сроком и теперь уже окончательным
295

Л.В. Черепнин
отлучением от науки. Тогда во имя сохранения
возможности трудиться, реализовать себя как
личность Лев Владимирович был вынужден
поступиться какой-то важной частью своих
принципов.
Окончателен ли такой баланс? Если бы ав-
тор поставил здесь точку, то это было бы
необъективно. Есть и другая графа, не потерь,
но того, чего добился ученый. Вспомним, к
1930 г. Черепнин состоялся как.историк-про-
фессионал, как человек, точно и твердо опре-
деливший свое призвание. Каковы же итоги к
1956 г.? Если одним словом, то они очень вну-
шительны. За 25 лет, более половины из ко-
торых можно смело откинуть, около 120 науч-
ных работ, в том числе двухтомная моногра-
фия, более десятка фундаментальных публи-
каций, главным образом документальных ис-
точников (впрочем, под редакцией Черепни-
на было заново издано знаменитое сочинение
Авраамия Палицына), несколько томов кол-
лективных обобщающих трудов, где ему при-
надлежат объемные разделы и решающее уча-
стие в редакционном совете, пять учебников
и изданий хрестоматийного типа, наконец, ве-
ликое множество статей, докладов, рецензий.
Не забудем труды уже ушедших его коллег (он
был одним из инициаторов многотомного со-
брания сочинений своего учителя, СВ. Бахру-
шина) и учеников, первые монографии кото-
рых начали тогда появляться. Добавим к ска-
занному педагогическую деятельность Череп-
нина, его общие и специальные курсы, семи-
нары и руководство аспирантами (в МГИАИ,
МГУ, МГИМО, а также в Академии обще-
ственных наук при ЦК КПСС). Припомним
быстро растущие научно-организационные
обязанности Черепнина. Помимо заведования
сектором истории СССР периода феодализма
в Институте истории АН (этот пост он занял
в 1951 г. после своего учителя СВ. Бахруши-
на и чрезвычайно ценил его, много выше лю-
бых иных возможных назначений) он еше со-
стоял в те годы примерно в десяти ученых со-
ветах, редколлегиях и т.п.
Все только что перечисленное не более
чем количественные показатели. Но, кстати,
и не менее. О качестве исследований и пре-
подавания сказано выше. Должно удивлять-
ся необычайной интенсивности и огромной
мере вложенного труда. Иг вызывает сомне-
ния, что одним из главных жизненных импе-
ративов Льва Владимировича стало начиная
с 1942 г. успеть реализовать себя как истори-
ка и мыслителя, успеть воплотить в тексты
исследований, в тома публикаций свои за-
мыслы. Он очень торопился и постоянно
опасался того, что внешние обстоятельства
воспрепятствуют ему в выполнении постав-
ленных целей. Теперь, к середине 50-х годов,
Л.В. Черепнин — не молодой, состоявшийся
исследователь образца 1930 г., но один из ве-
дущих медиевистов в области отечественной
истории, крупный организатор науки, люби-
мый студентами лектор, глава формирую-
щейся научной школы, ученый с признан-
ным в стране и в мире именем.
Последние двадцать с небольшим лет жиз-
ни Черепнина небогаты видимыми событиями.
Они устойчивы, по внешности однообразны —
типичный способ существования классическо-
го кабинетного ученого. Он действительно ста-
новится «кабинетным» исследователем — на
исходе 50-х годов у него впервые в жизни по-
является свой кабинет в квартире на после-
днем, восьмом этаже дома № 4 по улице Дм.
Ульянова, в кооперативе Академии наук. Ему
повезло (что случалось в его жизни редко) —
неожиданно при жеребьевке освободилась не-
большая трехкомнатная квартира с проходны-
ми комнатами, крошечной передней, малень-
кой кухней, за которую нужно было срочно
внести полный пай. Что он и сделал, не веря в
удачу, но в этот раз она не обманула. Многим,
знавшим расположение квартиры, памятно ос-
вещенное допоздна изо дня в день окно его ка-
бинета.
Еще два обстоятельства, близких по време-
ни к этому счастливому для Льва Владимиро-
вича событию, заметно повлияли на привыч-
ный для него ритм жизни. В 1960 г. было зап-
рещено (кроме особых случаев) совместитель-
ство сотрудников Академии наук в вузах: «слу-
чай Черепнина» на истфаке не был сочтен ис-
ключением. Так завершилась почти двадцати-
летняя преподавательская деятельность (он до-
вел только до завершения учебы своих после-
дних дипломников, а еще позднее бесплатно
руководил несколькими аспирантами на исто-
рическом факультете). Примерно в то же вре-
мя Институт истории переехал в здание на той
же улице Дм. Ульянова. С тех пор расписание
Льва Владимировича включало в себя заседа-
ния в институте (обычно вторник и четверг),
заседания в советах и редколлегиях (число пос-
ледних росло просто обвальными темпами),
296

Л.В. Черепнин
работу в архивах и библиотеках (этому посвя-
щалось не менее двух дней, включая выходные)
и написание текстов (все оставшееся время, по
крайней мере большая часть вечеров). Очеред-
ной отпуск вносил «большое разнообразие» в
заведенный порядок: исключался институт, ис-
ключались (за единственными случаями) все
другие заседания по его многочисленным обя-
занностям, зато удельный вес бибдиотек и ар-
хивов резко возрастал — им он посвящал почти
все дни, включая те же выходные. Это «твор-
ческое отношение» к положенному отдыху
иногда смягчалось: какую-то часть отпускных
вечеров он мог проводить в интенсивных по-
сещениях театров (предпочитал драматические
и Большой театр, причем одно время возобно-
вил прежнюю дружбу с В. Рындиным), в быс-
тром чтении художественной литературы (его,
кстати, очень занимало то, как в сочинениях,
обращенных к современности, трактуются об-
разы историков). В самые последние годы жиз-
ни он (всегда вместе с женой) отправлялся на
две недели, а порой и на целый месяц в под-
московные санатории (чаще всего в академи-
ческий санаторий «Узкое»). Отпуск он брал
обычно в зимние месяцы. Ничего нового в та-
кой ритм не внесло его избрание в действи-
тельные члены Академии наук в 1972 г. Исклю-
чая одно обстоятельство: теперь он пользовал-
ся служебной машиной для поездок в институт,
библиотеки, архивы, на заседания. Это было,
кстати, очень вовремя: еще в конце 60-х годов
обнаружилось поражение сосудов ног, так что
порой ноги его подводили.
Была еще одна сфера, где занятость Льва
Владимировича резко увеличилась с конца 50-х
годов. Это область международного научного
сотрудничества. Впрочем в те годы предпочи-
тали говорить не столько о сотрудничестве,
сколько о борьбе с буржуазной исторической
наукой. Но в исполнении Черепнина эта борь-
ба чаще всего выглядела как вполне традици-
онная, острая дискуссия, аргументами в кото-
рой были факты и источники, но не цитаты.
Быстро и рано он завоевал международный ав-
торитет, приглашался порой для чтения лекций
(например, в Сорбонне и в Турском универси-
тете). Он был долгое время вице-президентом
международной комиссии по истории предста-
вительных и парламентских учреждений, ак-
тивно участвовал во многих двусторонних ко-
миссиях историков — советско-английской,
советско-итальянской, советск»^-французской,
советско-румынской и т.п. Несколько раз вхо-
дил он в состав больших делегаций советских
историков на международных конгрессах исто-
рических наук.
Особое дело — вступление Л.В. Черепнина
в ряды КПСС в 1957 г. Конечно же, оно пре-
следовало определенные прагматические цели,
но было бы неверным только ими объяснять
этот факт. Положение Льва Владимировича
было вполне прочным, конечные цели КПСС
он искренне разделял, членский же билет за-
метно облегчал решение ряда проблем.
Бесспорно, безмятежное течение жизни
было таковым только внешне. За этим скры-
валось огромное напряжение сил, продикто-
ванное все тем же неимоверным темпом жиз-
ни. За этим стояли многие коллизии, начиная
с вопроса кадрового пополнения феодально-
го сектора и кончая издательским лимитом на
работы членов сектора. По сравнению с дру-
гими секторами запросы, заявки и планы сек-
тора феодализма удовлетворялись в после-
днюю очередь и обычно в сокращенном виде.
Вообще, покушения на занятия феодальной
эпохой были обычными в 60-е и эта практика
сохранялась, хотя бы отчасти, и в 70-е годы.
Порой противостояние ей требовало немало-
го личного мужества. Памятно всесоюзное со-
вещание историков в декабре 1962 г. Оно про-
ходило под лозунгами приоритета коллектив-
ных работ над индивидуальными монографи-
ями, актуализации тематики исследований и
ухода от мелкотемья. Это составляло основ-
ные идеи заглавного доклада, такие высказы-
вания, в огрубленном или смягченном виде,
безраздельно господствовали в прениях. В по-
добной атмосфере выступление Черепнина
было бесспорным актом гражданского и про-
фессионального мужества. Коротко, чрезвы-
чайно логично, корректно и предельно ясно
он изложил совсем иное понимание актуаль-
ных задач науки. Не забвение, но, наоборот,
развитие индивидуальных монографий, ибо
лишь на этой основе реально мыслимо прира-
щение знаний о прошлом. Отказ от коллек-
тивных работ прежнего типа, объединявших
исследователей разных школ и направлений с
громоздкой двухэтажной редколлегией. Под-
держка (а не отказ) специальных и источни-
коведческих изысканий. Подготовка через ас-
пирантуру АН исследователей по эпохе фео-
дализма. Таковы вкратце главные тезисы его
выступления, после которого атмосфера сове-
297

Л.В. Черепнин
щания заметно изменилась. Черепнина же
оно лишило нескольких голосов на ближай-
ших академических выборах.
Другой случай — участие Льва Владимиро-
вича в обсуждении рукописи книги А.А. Зи-
мина о «Слове о полку Игореве». Он, как
ныне широко известно, доказывал позднее
происхождение памятника, в конце XVIII в.,
Черепнин не разделял его взглядов, но вопре-
ки мнению большинства участников совеща-
ния (а оно было созвано по инициативе офи-
циальных академических инстанций) полагал
необходимым публикацию работы, исходя из
принципа свободы научной дискуссии, пред-
полагающей научную критику построений
А.А. Зимина. Черепнин мыслил спорящие
стороны только как равные, в том числе и по
отношению к факту публикации. Увы, реше-
ние йопоося ^яимгепо vie. от vierr», ^e.anv>uo we
оно было принято бюрократами от науки еще
до открытия совещания.
Случались и другие примеры, когда от Льва
Владимировича требовалось определить свою
позицию в острой и к тому же неопределенной
ситуации. Он не любил попадать в такие поло-
жения и по возможности пытался их избегать
(темпераментом общественного борца он не
обладал). Но если развитие событий не остав-
ляло такой надежды, то он в эти годы прини-
мал решение, не оглядываясь на политические
или карьерные соображения. Он никогда не за-
бывал уроков конца 40-х годов и свой, еще бо-
лее ранний печальный опыт.
На заключительном этапе жизни продук-
тивность его усилий увеличилась по сравнению
с предшествующим периодом. Список его ра-
бот за эти двадцать лет приближается к трем
сотням, но самое удивительное — этот список
продолжал расти в течение десятка лет после
его кончины. В этом перечне шесть индивиду-
альных и три коллективных монографии, мно-
жество публикаций, ставшие классическими
университетские учебники и сотни статей, док-
ладов, рецензий, выступлений. Впечатление
таково, что это плод работы не одного иссле-
дователя, а какого-то научного центра с чрез-
вычайно широким по тематике и хронологии
кругом интересов. Как и ранее, гармонично
сочетание специальных изысканий, докумен-
тальных публикаций и работ концептуального
свойства. Он чаще и охотнее, чем ранее, уча-
ствует в дискуссиях: по вопросу типологичес-
ких особенностей российского абсолютизма,
по спорным проблемам истории крестьянских
войн в России. Заметно его желание вернуть-
ся к уже однажды высказанным идеям с учетом
находившихся мнений и яснее определить
свою позицию. Выразительны здесь, пожалуй,
два примера.
В одном случае в статье, опубликованной в
сборнике «Средние века» (вып. 32, 1969), он
возвращался к проблеме сравнительно-истори-
ческого метода в изысканиях по отечественно-
му и западноевропейскому феодализму. Под-
черкнув плодотворность методики Н.П. Павло-
ва-Сильванского, он обрисовывает историог-
рафические судьбы его мыслей, а главное —
развивает в рамках марксистской теории (так
действительно полагал Черепнин) возможнос-
ти этого подхода. Основной вывод, принципи-
ально важный, который он затем так или ина-
че ре.ашлч\/е.т та ря.д,е v.ouvjpeTVUAY. рз&от (,uo wz-
тории земских соборов, по проблеме абсолю-
тизма и т.д.) — типология отечественного фе-
одализма (при всем его своеобразии, своеобыч-
ности) лежит в границах европейского набора
моделей феодальных обществ.
Второй случай связан с именем А.А. Шах-
матова. Ранняя статья Черепнина, посвящен-
ная редакциям «Повести временных лет» и ее
источникам, была опубликована в «Истори-
ческих записках» в 1948 г. Двадцать пять лет
спустя он возвращается к теме и в дискуссии,
вызванной появлением работ А.Г. Кузьмина,
занимает ясную позицию: действительное
движение исследовательской мысли в этой
области он видит в развитии методики, пред-
ложенной Шахматовым, а не в ее отрицании
(«История СССР», 1972, № 4). Последнее он
полагал возвратом к произвольным, объектив-
но не доказуемым манипуляциям с летопис-
ными текстами. Удивительная верность раз
избранным темам, методам, именам, вер-
ность, соединенная с не менее удивляющей
способностью к переменам и самообновле-
нию как ученого.
Конечно, отнюдь не все работы Черепнина
этого периода следует однозначно относить к
его бесспорным достижениям. Так, книга об
исторических взглядах классиков русской ли-
тературы (М., 1968) вызвала немало критичес-
ких отзывов. И, вероятно, многое в них спра-
ведливо. Но оппоненты не обратили почему-то
внимания на своеобразный методический при-
ем, использованный Л.В. Черепниным. Он по-
тому и ограничил объект анализа внелитера-
298

Л.В. Черепнин
турными текстами классиков (это, конечно же,
в принципе искажает картину), что они могут
быть наиболее адекватно интерпретированы и
сопоставлены с данными историографии на
двух уровнях: синхронном тому или иному пи-
сателю и современном. Иными словами, ком-
плекс идей того или другого писателя соотно-
сился с ученой средой времени и оценивался,
исходя из современного знания о том или ином
историческом сюжете. Получалась (другое
дело, всегда ли получалась) многомерная кар-
тина бытования исторических воззрений в той
среде, которая своими произведениями во
многом формулировала у читающей публики
тот или иной комплекс взглядов на прошлое
России. И оценка этой картины, исходя издан-
ных современной науки.
Очень интересна книга о берестяных грамо-
тах (1969). Ее значение прежде всего в том, что
блестящее знание актовых источников на бу-
маге XIV — XV вв. позволяло Черепнину в од-
них случаях убедительно реконструировать со-
держание ряда фрагментарно сохранившихся
грамот на бересте, а в других — дать новую и
более убедительную интерпретацию их текстов.
Плодотворна предлагаемая им жанровая типо-
логия берестяных грамот. Но одна из главных
посылок работы (исследователь имеет дело со
своеобразными архивными комплексами) нео-
сновательна. Представление о комплексности
«берестяных архивов» — внешнее, обманчивое,
перед нами случайные остатки (потерянные,
выброшенные) повседневного информацион-
ного общения. Они вообще (по крайней мере
в своем большинстве) вряд ли предназначались
для сколько-нибудь длительного хранения. Со-
ответственно сомнительны и выводы, которые
вытекают из отмеченной выше посылки. По-
вторимся однако: благодаря этой книге взгляд
на многие десятки грамот на бересте стал
иным, более глубоким.
В своеобразных условиях писался Череп-
ниным учебник по палеографии (1956). Он
вышел в свет под грифом Историко-архивно-
го института, а соответственно должен был
получить в нем апробацию. Предшествующий
ему учебник 1946 г. (в соавторстве с Н.С. Чае-
вым) получил осенью 1949 г., уже после ухода
Черепнина из института, «справедливую
оценку» на кафедре вспомогательных дисцип-
лин. Авторов обвинили в «недостаточной мар-
ксистско-ленинской подготовке», «в элемен-
тах буржуазного объективизма, низкопоклон-
ства и восхваления авторитетов», в увлечении
иностранными терминами и прочих грехах.
Новый вариант обсуждался уже в более спо-
койные времена, но вектор критики не мог
быть сразу и целиком отвергнут. Поэтому в
тексте 1956 г. есть страницы, где Черепнин,
сохраняя главное содержание того или иного
раздела, косметическими приемами старался
придать вид учета критических замечаний.
Более существенна его попытка вписать эво-
люцию письма, его орудий и материалов в об-
щекультурное развитие древнерусского обще-
ства. Вряд ли эти части относятся к числу луч-
ших в книге. Однако этот импульс был вызван
не только критикой «идеологических отступ-
лений», но соответствовал в принципе, в иде-
але внутренним интересам Черепнина (он
всегда предпочитал логически ясную, но мно-
гоуровневую и многофакторную концепцию)
и лежал в русле новых поисков западных па-
леографов в области кодикологии. Иными
словами, перед нами в основном неудавшая-
ся попытка (по мысли рецензентов) реализа-
ции нетрадиционного подхода, содержащего в
принципе новые эвристические возможности.
Именно эти обстоятельства подчеркнул Че-
репнин в одной из своих поздних статей на эту
тему (в сб. «Проблемы палеографии и кодико-
логии в СССР», 1974).
Завершим на этом примеры, показавшие
все сложности в движении мысли исследовате-
ля о далеком прошлом России. Как ни инте-
ресны названные работы, не они являются ста-
новой осью всего наследия Черепнина. Когда
через четыре года после его кончины ему была
присуждена Государственная премия СССР, то
формулировка звучала так: «Образование и
развитие Русского централизованного государ-
ства» (цикл работ, опубликованных в 1948 —
1978 гг.). И самый факт премирования, и то, за
что была присуждена премия, абсолютно точ-
но отражают главное составляющее в творче-
стве Льва Владимировича.
О книге, открывшей цикл, написано
выше; обратимся теперь к двум другим моно-
графиям. Они суть: «Образование Русского
централизованного государства в XIV— XV
веках: Очерки социально-экономической и
политической истории Руси» (1960) и «Земс-
кие соборы Русского государства в XVI —
XVII вв.» (1978); эта книга была сдана в изда-
тельство Черепниным незадолго до его болез-
ни и вышла в свет после его кончины. Здесь
299

Л.В. Черепнин
важно выделить новаторские элементы в по-
строениях Черепнина и подчеркнуть наиболее
актуальные ныне проблемы.
В чем заключалось традиционное маркси-
стское понимание процесса объединения госу-
дарства? В росте городов, внутренней торгов-
ли, усилении экономической помощи власти
суверенов. Все эти явления присутствуют в
книге Черепнина 1960 г., причем на системати-
чески проанализированном под этим углом
зрения материале. Здесь заслуга исследователя
в полноте привлеченного материала, в разно-
сторонности его анализа. Принципиальная но-
визна его концепции в другом: он ищет и на-
ходит экономические и социальные основания
процесса централизации в аграрной сфере. Го-
воря коротко, цепочка причин и следствий
здесь такова: общий подъем сельского произ-
водства в результате значительной внутренней
колонизации — изменение, уплотнение сети
расселения и типов поселений в сельской ме-
стности — эволюция отношений собственнос-
ти в светском и церковном секторах — укреп-
ление на этой основе социальной базы поли-
тического объединения. То, что было лишь на-
мечено в статьях начала 50-х годов, здесь полу-
чило максимальную проработку. По сравнению
с Б.Д. Грековым Черепнин принципиально
иначе подходит к интерпретации совокупнос-
ти терминов: они фиксируют, по его мнению,
не столько обособленные категории (группы)
крестьян, сколько разные стороны их эконо-
мического положения и правового статуса. Со-
ответственно и картина изменений в среде кре-
стьянства получилась у него более динамич-
ной. Вторая проблема — вопрос о государ-
ственной собственности. Он вызвал бурные
дискуссии, продолжающиеся отчасти до насто-
ящего времени. В книге Л.В. Черепнин под-
робно разработал это понятие применительно
к черносошным крестьянам XIV — XV вв. По-
зднее, в полемике с И.И. Смирновым он раз-
двинет хронологические границы своей кон-
цепции (от эпохи начала «окняжения» земель
общинников в X — XI вв., с одной стороны, и
до XVIII в. — с другой), уточнит ее содержа-
тельное наполнение, а в последних работах
сделает важный шаг в принципиальном расши-
рении своих взглядов. В контексте современ-
ных событий эта проблема представляется осо-
бенно актуальной.
Конечно, сказанным не исчерпывается но-
визна этой книги Л.В. Черепнина. До сих пор
она содержит самое полное изложение поли-
тической истории XIV — XV столетий в целом,
вполне современны его характеристики ряда
московских великих князей (Василия Темно-
го, к примеру). Выразительна многомерность
книги: в ней сформулирована принципиально
новая концепция социально-экономических
оснований объединения Руси, детально обри-
сованы политическая борьба, внутренняя и
внешняя политика, социальные движения (с
учетом их региональных особенностей), но
кроме того, проанализирован основной кор-
пус нарративных источников, на основании
которых показана эволюция общественно-по-
литической мысли. Конечно, ряд аттрибуций
и датировок Черепнина устарел, другие вызы-
вают споры. Важно все же подчеркнуть осо-
бенности творческой манеры Льва Владими-
ровича — его ясно выраженное стремление к
систематизирующим построениям включало в
себя все стороны, все составляющие истори-
ческого процесса.
Так было и тогда, когда объектом его изыс-
каний становилась не какая-либо эпоха в це-
лом, но история одного феномена российско-
го прошлого. Такова его монография о земских
соборах. Ее генетическое сродство с «Русски-
ми феодальными архивами» и книгой о станов-
лении централизованного государства очевид-
но. Оно не только в несомненной хронологи-
ческой связи: анализ общегосударственного
института сословного представительства (а в
нем так или иначе преломились все особенно-
сти сословной структуры и государственного
строя России XVI — XVII вв.) завершает трип-
тих Черепнина об исторических судьбах Рос-
сийского централизованного государства в до-
петровскую эпоху. Это средство гораздо глуб-
же и многообразнее, оно начинается с харак-
терных примет творческой манеры. В книге о
соборах соединились лучшие приемы предше-
ствующих монографий. От первой — анализ
исторического явления через выявление и ре-
конструкцию тех документальных собраний,
которые отложились в результате деятельнос-
ти этого института. В нашем случае — земских
соборов. Ибо состав и сохранность документов
многое проясняют в истории самого учрежде-
ния. От первой же монографии скрупулезность
терминологического анализа, точнее говоря
определенной совокупности понятий, которы-
ми современники определяли и сами соборы,
и составляющие его курии (или чины), и фор-
300

Л.В. Черепнин
мы их деятельности. От монографии о центра-
лизованном государстве — полнота и взаимо-
увязанность всех сфер, всех сторон деятельно-
сти земских соборов, их вписанность в соци-
альный и политический контекст. Наконец, их
сопоставление с аналогичными институтами
иных европейских стран. Правда, этот раздел
выполнен в книге тезисно, Л.В. Черепнин
предполагал посвятить теме особую и притом
объемную работу.
Добавим к сказанному, что в последней
книге Черепнина введены в оборот новые ис-
точники, дана наиболее полная сводка по ис-
тории земских соборов или близких к ним
представительных собраний, выявлен пласт
представлений современников об этих уч-
реждениях. Завидная полнота постановки и
решения проблемы, и действительно органи-
ческое продолжение монографии 1948 —
1951 и 1960 гг.
Отметим уважительное, внимательное от-
ношение Льва Владимировича к своим пред-
шественникам, современникам, ученикам. По-
смертно изданный том «Отечественные исто-
рики XVIII — XX вв.» вобрал лучшие (но дале-
ко не все) статьи, доклады, воспоминания Л.В.
Черепнина на эту тему, включая не публико-
вавшиеся ранее. Если речь идет о современни-
ках, то всегда сквозит его желание приблизить
к читателю неповторимые черты исследовате-
ля, выявить единство натуры, характера и твор-
ческого облика. Недаром в ближайших планах
Черепнина стояла монография о школе В.О.
Ключевского, а в более отдаленных — книга о
современниках и учениках (Льву Владимиро-
вичу виделось важным выявить в себе ответное
воздействие учеников).
И здесь нельзя не помянуть характерных
черт Черепнина — профессора, руководителя
дипломников и аспирантов. Если выделить са-
мое главное, самое характерное для него в дан-
ной сфере, то это диалектичность, открытость
к со-творчеству. Его лекции (в особенности
спецкурсы) были выстроены как производи-
мый на глазах аудитории и выполняемый вме-
сте со слушателями поиск научной истины. С
момента постановки проблемы, ее историогра-
фического и логического обоснования, с выяв-
ления базы источников и методов их анализа
до получения наиболее вероятностного резуль-
тата. Конечно, нельзя было излагать в такой
манере каждую лекцию, конечно, общие кур-
сы все же больше походили на изложение уже
обдуманных концепций. Все так. Но ощущение
возможной сопричастности, соучастия в обре-
тении искомого результата, чувство того, что
тебя деликатно приглашают к трудной, но так
притягивающей работе мысли, знакомо мно-
гим слушателям лекций Черепнина, участни-
кам его семинаров. И второе — максимальное
доверие Льва Владимировича к творческим
возможностям, самостоятельности всех учени-
ков. После формулировки темы и первых кон-
сультаций поле деятельности принадлежало
целиком ученику. По его просьбе он получал
все необходимые консультации, но план рабо-
ты, особенности методики анализа должны
были органично родиться в процессе освоения
источников, а не быть навязанными извне.
Именно поэтому столь непохожи представите-
ли школы Льва Владимировича, хотя их проис-
хождение из одного корня ясно обнаруживает-
ся при более внимательном взгляде.
Столь же открыт был Лев Владимирович к
диалогу, дискуссии. Трудно забыть заседания
сектора феодализма под его председательством.
Кто бы ни делал доклад (маститый исследова-
тель или начинающий историк), заключитель-
ное слово Л.В. Черепнина, как правило, при-
давало обсуждаемой теме неожиданный пово-
рот, новую глубину в возможных путях анали-
за, не предполагавшиеся ранее связи и парал-
лели. Нередко то была программа нового ис-
следования. Эта щедрость мыслительной реак-
ции Черепнина в ответ на импульс от доклада
была едва ли не лучшей наградой докладчику.
Лев Владимирович скончался от повторно-
го инсульта 12 июня 1977 г. в больнице Акаде-
мии наук. Конец предшествующего года вы-
дался у него особенно тяжелым: он завершил
книгу о земских соборах, сдал рукопись в из-
дательство, заканчивал ряд статей. Особенно
болезненно воспринял он весть о безвремен-
ной смерти А.З. Манфреда. Они были близки
еще со времен РАН ИОН, их судьбы то пере-
плетались, то расходились при неизменном
интересе и огромном взаимном уважении. Лев
Владимирович чувствовал особенную нелов-
кость после академических выборов 1972 г.: он
прошел в действительные члены АН, Манфред
же по совершенно нелепому стечению обстоя-
тельств не прошел. Были и другие сложности.
Все вместе привело к первому, мощному ин-
сульту, который его организм выдержал. Болел
он долго и тяжело. Особенно мучительным
было для него ощущение внутреннего разлада
301

Л.В. Черепнин
из-за резкого ослабления интеллектуальных
потенций.
Он отказывался воспринимать себя вне
привычного течения умственной работы. Он
выработал несколько приемов (как ему каза-
лось, скрытых от окружающих), с помощью ко-
торых он контролировал успехи в восстановле-
нии словарного запаса, логики мысли, в при-
поминании собственных знаний. Дело пошло
на лад весной 1977 г. Он начал уже читать на-
учную литературу, готовился к восстановитель-
ному курсу в «Узком». Там его и настиг повтор-
ный удар. Последними его словами, вырвав-
шимися из подсознания, на грани угасания его
могучего разума, были: «За что? Я ни в чем не
виноват». Так реагировал он на форму милици-
онера, которого призвали для помощи в пере-
носе носилок со Львом Владимировичем. Зано-
за, засевшая в 1930 г., выскочила, но ушла и
жизнь.
Что осталось? Остались многочисленные
труды, которым суждены теперь свои судьбы и
не будем их предугадывать. Хотя автор убеж-
ден, что немалому числу работ Льва Владими-
ровича сужден долгий срок жизни. Осталась
школа, которая, хотелось бы надеяться, про-
длится в учениках учеников. Осталась память
о добром и деликатном человеке (как бывала
обманчива его внешняя суровость), очень не-
притязательном и ответственном (по правилу
Булгакова он никогда ничего не просил у вла-
стей для себя, правда, в отличие от Маргари-
ты, ему немногое от них и досталось). Челове-
ке, сумевшем преодолеть, перетерпеть тяжкие
преграды на пути реализации своего жизнен-
ного предназначения. Неутомимого тружени-
ка, склонного ценить саму предоставленную
обществом возможность интеллектуальной ра-
боты. И ставившего порой выше себя людей
производительного физического труда. Ис-
кренне и долго радовавшегося, что единствен-
ный полученный им орден был орденом Тру-
дового Красного знамени. Человека несуетных
жизненных целей и неустанного служения ис-
тине. Ученого могучего ума успевшего, вопре-
ки давлению эпохи, свершить многое из заду-
манного.
Коллеги и ученики Льва Владимировича
хранят чувства искреннего уважения и боль-
шой благодарности к его личности, к его ог-
ромному вкладу в отечественную историогра-
фию. Свидетельство тому — регулярные Чте-
ния памяти Л.В. Черепнина, собирающие ис-
следователей со всех концов страны. После-
дние, пятые Чтения, состоявшиеся летом
1994 г., стали уже крупной международной кон-
ференцией. Опубликованы материалы этих
конференций, издан том памяти Льва Влади-
мировича. Надо надеяться, не в последний раз.
Основные труды Черепнина Л.В.
Русские феодальные архивы XIV-XV веков. М.; Л.,
1948-1951. Ч. 1-2.
Основные этапы развития феодализма в России. М.,
1955. Докл. сов. делегации на X Междунар. конгр.
историков в Риме.
Исторические условия формирования русской на-
родности до конца XV в.// Вопросы формирования
русской народности и нации. М.; Л., 1958.
Образование Русского централизованного государ-
ства в XIV-XV веках. М., 1960.
Древнерусское государство и его международное
значение. М., 1965. (Совм. с Новосельцевым Л.П.,
Пашу то В. Т., Щаповым Я. Н.)
Исторические взгляды классиков русской литерату-
ры. М., 1968.
Новгородские берестяные грамоты как историчес-
кий источник. М., 1969.
Пути развития феодализма: (Закавказье, Средняя
Азия, Русь, Прибалтика). М., 1972. (Совм. с Ново-
сельцевым Л. П., Пашу то В. Т.).
Земские соборы Русского государства в XVI-XVII вв.
М., 1978.
Вопросы методологии исторического исследования:
Теорет. проблемы истории феодализма: Сб. ст. М.,
1981.
Отечественные историки XVIII-XX вв.: Сб. ст., выс-
туплений, воспоминаний. М., 1984.
Чл. авт. кол.: Очерки истории СССР. Период феода-
лизма. М.
IX-XVbb. 1953. Ч. 1-2. - Ред.: Там же.(Совм. с
Грековым Б.Д. и Пашу то В.Т.).
Конец XV - начало XVII в. 1955. - Ред.: Там же.
(Совм. с Насоновым Л.Н. и Зиминым Л.А.).
XVII в. 1955.
Чл. авт. кол.: Всемирная история: В 10 т. М., 1957.
Т.З.
Чл. авт. кол.: Очерки истории исторической науки в
СССР. М., 1960-1966. Т. 2-4. - Чл. ред. кол.: Там же.
Т. 4.
Чл. авт. кол.: История СССР с древнейших времен
до наших дней: В 2 сер. В 12 Т. М., 1966. Перв. сер.
Т.2.
Чл. авт. кол.: История СССР. М., 1940. Т.2. - То же.
2-е изд., испр. и доп. М., 1949. - То же. 3-е изд.,
испр. и доп. М., 1954.
302

Л.В. Черепнин
веская метрология. М., 1944.
'усекая хронология. М., 1944.
*усская палеография. М., 1946. (Совм. с Чаевым
i.C).
1л. авт. кол., ред.: История СССР. М., 1956. Т.1. — То
<е. 2-е изд., испр. и доп. М., 1964. Т.1.
>усская палеография. М., 1956.
веская историография до XIX века. М., 1957.
* * *
1ев Владимирович Черепнин (1905-1977)/ Сост. -
1.Г. Бебих, Р. И. Горячева; Вступ. ст. В.Д. Назарова.
Л., 1983. (Материалы к биобиблиографии ученых
ХСР. Сер. истории; Вып. 14).
"писок научных трудов Л .В. Черепнина / Сост. Н.Я.
Крайнева и П.В. Пронина // Феодальная Россия во
немирно-историческом процессе. М., 1972.
Список научных трудов академика Л.В. Черепнина
[ литература о его жизни и трудах / Сост. П.В. Про-
ина II Общество и государство феодальной России.
Л., 1975.
"писок научных работ Л.В. Черепнина и литерату-
ры о нем за 1982-1986 гг. / Сост. П. В. Пронина // Фе-
•дализм в России. М., 1987.
* * *
1одгот. к печ.: Духовные и договорные грамоты ве-
иких и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1950.
1одгот. к печ.: Акты феодального землевладения и
озяйства X1V-XVI веков. М., 1951. Ч. 1. - Ред.: Там
се. - Отв. ред.: Там же. М., 1958. Ч. 2. - Сост.: Там
се. М., 1961. Ч.З.
1л. кол. по подгот. к печ.: Акты социально-эконом и -
[еской истории Северо-Восточной Руси конца
CIV- начала XVI в. М., 1952-1958. Т. 1-2. - Отв.
»ед.: Там же. М., 1958-1964. Т. 2-3.
$вед., подгот. текста, коммент.: Судебник 1497
ода // Судебники XV-XVI веков. М., Л., .1952.
Литература о Л.В. Черепнине
Захаров А. Л.В. Черепнин - лауреат Ломоносовской
[ремии. // Вестн. МГУ. Ист.-филол. сер. 1958. № 3.
^ындзюнекий П.Г Л.В. Черепнин // ВИ. 1965. № 6.
Дружинин Н.М., Пашу то В.Г. К семидесятилетию
кадемика Л.В. Черепнина// И СССР. 1975. № 2.
Базаров В.Д., Янин B.JI. К семидесятилетию академи-
:а Л.В. Черепнина // ВИ. 1975. № 5.
^росул Я.С, Moxoe H.A. Роль Л.В. Черепнина в ста-
ювлении исторической науки в советской Молда-
(ии // Общество и государство феодальной России:
Сб. ст., посвящ. 70-летию акад. Л.В. Черепнина. М.,
1975.
Горский А.Д. Источниковедение и вспомогательные
исторические дисциплины в творчестве Л.В. Череп-
нина: (К 70-летию со дня рождения) // АЕ за 1975 г.
М., 1976.
Каштанов СМ. Лев Владимирович Черепнин (1905-
1977)//АЕ за 1977 г. М., 1978.
Пашуто В. Г., Назаров В.Д. Памяти старшего друга: О
Л.В. Черепнине // И СССР. 1978. № 1.
Русское централизованное государство. Образование и
эволюция, XV-XVIII вв.: Чтения, посвящ. памяти акад.
Л.В. Черепнина: Тез. докл. и сообщ., Москва, 26-28
нояб. 1980 г. М., 1980. Из содерж.: Проблемы образо-
вания и развития Русского централизованного государ-
ства в трудах Л.В. Черепнина/ Горский А.Д.; Пробле-
матика Русского централизованного государства в лич-
ном архиве Л.В. Черепнина/ Назарова Е.Л., Назаро-
в В.Д.\ Поборник научного историзма/ Пашуто В. Т.;
Проблемы классовой борьбы XVI1-XVIII вв. и абсолю-
тизма в трудах Л .В. Черепнина / Преображенский А.А.
Горский А.Д. Памяти академика Л.В. Черепнина//
ВИ. 1984. №5.
Назаров В.Д., Советов П.В. Проблемы государствен-
ной феодальной собственности в России и Молда-
вии в советской послевоенной историографии и тру-
ды академика Л.В. Черепнина// Феодализм в Рос-
сии: Юбил. чтения, посвящ. 80-летию со дня рож-
дения акад. Л.В. Черепнина: Тез. докл. и сообщ.,
Москва, 30 окт. - 1 нояб. 1985. М., 1985.
Феодализм в России: Сб. ст. и воспоминаний, посвящ.
памяти акад. Л.В. Черепнина, М., 1987. Из содерж.:
Л.В. Черепнин как человек/ Дружинина Е.И.\ Л.В.
Черепнин в Историко-архивном институте / Камен-
ева Е.И.; Л.В. Черепнин - профессор Московско-
го университета / Горский А.Д.\ Мой учитель / Леви-
на С.А.; Полвека работы в архиве / Автократова
М.И., Сметанина СМ.; О выступлении Л.В. Череп-
нина на заседании памяти П.М. Строева (1946 г.) /
Шмидт СО.\ Л.В. Черепнин и становление науки об
источниках/ Медушевская О.М.\ Л.В. Черепнин -
человек и ученый / Пушкарев Л.Н.\ Четверть века во
главе сектора / Курманева М.Д.; Мои воспоминания
о Л.В. Черепнине/ Дудзинская Е.А.; С Л.В. Череп-
нин ы м в И тал и и / Рутенбург В. И.
Румянцева B.C. Лев Владимирович Черепнин // Ис-
торическая наука России в XX веке. М., 1997.
Поляков Ю.А. Историческая наука: люди и пробле-
мы. М., 1999. [4.J IV: О корифеях нашей науки.
Стокгольм, 1960: (О Л.В. Черпнине) (Впервые: Фе-
одализм в России. М., 1987).
303

Артемий Владимирович Арциховский
(1902-1978)
В длинном списке научных работ Артемия
Владимировича Арциховского немало посвя-
щенных исследованию письменных источни-
ков, но был он в первую очередь археологом,
т.е. представителем той обособившейся вет-
ви исторической науки, которая избрала
объектом исследования все, что сделано ру-
ками человека в древности — так называемые
артефакты. Цели археологических исследова-
ний широким массам малопонятны и пред-
ставления о них часто колеблются между по-
исками сокровищ и отысканием костей иско-
паемых животных.
Что касается сокровищ, находимых иног-
да археологами, то, как это ни парадоксаль-
но, ученые чаще всего не замечают того дра-
гоценного материала, из которого эти вещи
сделаны. Даже художественное значение та-
ких находок не главное. Главное даже в таких
находках — крупицы новых знаний, сообща-
емых нам этими артефактами. При этом не
следует лицемерить и представлять дело так,
будто, найдя вещь из драгоценного металла,
археолог, осмотрев ее, бросает находку в ло-
ток с черепками или еще какими-нибудь ма-
лоценными вещами. Нет, конечно. Найти
выдающееся изделие мастеров древности,
особенно из золота, археологу очень прият-
но. Но бывают находки деревянные, глиня-
ные и т.п., которые для науки значат много
больше, чем иные украшения из массивного
золота. В жизни А.В. Арциховскрго наиболее
значительными находками были вещи не из
золота и серебра, а всего-навсего из березо-
вой коры-берёсты.
«Племя» археологов малочисленно. Их тем
меньше, чем ниже культура народа и чем он
беднее. И в нашей стране их мало — всего не-
сколько сот. Во всяком случае, разрешение на
археологические раскопки в Российской Феде-
рации в 1991 г. выдано только немногим уче-
ным. В сравнении с огромной площадью стра-
ны, с ее многочисленными древностями очень
мало. Иногда думают, что археологические рас-
копки — дело очень дорогое, но это не так.
Суммарно на раскопки ассигнуется меньше,
чем оценивается брак какого-нибудь металло-
обрабатывающего предприятия за два-три дня.
А, может быть, и за один.
Что же касается успехов археологов и оцен-
ки их научной деятельности, то о них можно
судить по высокому проценту археологов-ака-
демиков и членов-корреспондентов Отделения
истории Академии наук России.
Однако биографии этих ученых известны
мало из-за господствующего у нас невнимания
к личностям. В тоталитарное время случайные
появившиеся в печати биографические сведе-
ния об ученых, особенно при их жизни, напо-
минали анкетные данные: перечень дат и дол-
жностей. Даже некрологи в журналах были
формальными. Существовал официальный
запрет на публикацию фотографии покойного.
В БСЭ существовал перечень званий, которые
должен был иметь человек, чей портрет может
быть опубликован при биографической статье.
304

А.В. Арциховский
На портрет имел право академик, а член-кор-
респондент не имел. Но статья об А.В. Арци-
ховском все же сопровождается его портретом:
слишком большие заслуги имел он перед нау-
кой и народом.
Во второй половине 20-х годов в науку вош-
ла большая группа молодых ученых, которых
ныне называют первым поколением советских
археологов. Вместе со старшим из них, А.Я.
Брюсовым, и одним из самых молодых, Б.А.
Рыбаковым, работали А.П. Смирнов, СВ. Ки-
селев и А.В. Арциховский. Это поколение со-
здало советскую археологию и немалая роль в
этом принадлежит А.В. Арциховскому.
Артемий Владимирович Арциховский ро-
дился 13 (26) декабря 1902 г. в Петербурге.
Детство он провел в Новочеркасске. Его отец
был крупным ботаником (позднее — профес-
сор Московского университета), мать — вра-
чом. После окончания гимназии в 1920 г. А.В.
Арциховский поступил на горный факультет
Донского политехнического института, где
проучился два года. Но его еще с детства
влекла история, прежде всего история Древ-
него Рима. Однако древнюю историю в те
годы почти негде было изучать, и Артемий
Владимирович перевелся в Московскую гор-
ную академию, а оттуда, тоже в 1922 г., — на
факультет общественных наук Московского
университета. «Об археологии я тогда не ду-
мал, — говорил он. — Я изучил программу
восьми отделений этого факультета. Историю
изучали на общественно-педагогическом и
археологическом отделениях. Меня больше
устраивал учебный план археологического
отделения, на которое я и поступил. Потом,
следующим летом, увлекся курганными рас-
копками под Москвой. Вот, собственно, как
я стал археологом».
Так Артемий Владимирович вместо
Принципата Августа стал изучать археоло-
гию, особенно славяно-русскую. Этим, ве-
роятно, он обязан главным образом препо-
дававшему на археологическом отделении
Ю.В. Готье, научные интересы которого фо-
кусировались на изучении русского средне-
вековья. Немалую роль в формировании Ар-
циховского-археолога сыграл В.А. Городцов,
однако их личные отношения сложились не
так благоприятно, как с Готье. Большое вли-
яние на Артемия Владимировича оказал
Н.И. Новосадский, благодаря которому его
ученик приобрел неуемный интерес к над-
писям на надгробиях, посвятительным тек-
стам, к легендам на монетах.
Первая статья А.В. Арциховского «Сердо-
ликовые бипирамидальные бусы» знаменовала
появление нового одаренного источниковеда.
В те годы стать источниковедом и остаться им
было нелегко. Археологическое источникове-
дение противопоставлялось социологии и пре-
зрительно называлось «вещеведением». Спус-
тя много лет А.В. Арциховский говорил, что в
археологии он считает себя прежде всего «ве-
щеведом» и при всей значимости сооружений
и слоев они его интересуют меньше, чем вещи.
Исследование вещей, найденных при раскоп-
ках или находящихся в музейных собраниях, на
наш взгляд, главная сторона деятельности А.В.
Арциховского как археолога. Тому способство-
вала его многолетняя (с 1925 г.) работа в Госу-
дарственном Историческом музее, археологи-
ческие фонды которого прошли через его руки.
Он посетил также многие музеи у нас в стране
и за рубежом, изучал их экспозиции, фонды.
Его фотографическая память раз и навсегда за-
печатлевала облик вещей и позволяла немед-
ленно подобрать к ним аналогии, без чего изу-
чение вещей практически невозможно. По-
зднее он во многих случаях не смотрел в аль-
бомы иллюстраций не только к студенческим
работам, но и к диссертациям: он и без этого
хорошо помнил вещи.
В археологии главным приемом изучения
вещей, несмотря на появление и значительное
распространение статистических методов, все
еще остается предложенный в начале века О.
Монтелиусом формально-типологический ме-
тод, открывший большие возможности дати-
ровки и установления связей по внешнему
сходству предметов. Пропаганде этого метода
посвятил специальную брошюру В.А. Город-
цов. Естественно, студент Арциховский вос-
принял систему Монтелиуса, что сказалось
уже в его первой статье. Долгое время статья
Арциховского о бусах, его главный вывод, что
такие бусы «являются надежным.признаком
русских славян времени сооружения курга-
нов», оказывали сильнейшее влияние на ис-
следователей. Возражения появились лишь
спустя 33 года.
Главной работой А.В. Арциховского, в ко-
торой он воздал должное методу Монтелиуса-
Городцова, явились «Курганы вятичей». Она
открывается типологической классификацией
пяти вещевых категорий: браслетов, бус, ви-
305

А.В. Арциховский
сочных колец, гривен и перстней. (Артемий
Владимирович любил систему: порядок кате-
горий алфавитный.) Молодой исследователь
построил корреляционные таблицы, просле-
дил направления эволюции, использовал при-
емы статистики. В результате были получены
основания для того, чтобы очертить ареал вя-
тических древностей и для установления дат.-
Работа А.В. Арциховского стала этапным тру-
дом в отечественной археологии. После древ-
ностей вятичей этим же методом были иссле-
дованы древности некоторых других племен.
И до настоящего времени эта книга во многом
сохраняет свою свежесть и значение, хотя по-
явилась серия работ, ее критикующих или ис-
правляющих. В них имеется некоторое уточ-
нение датировок, с которыми можно согла-
ситься, но вряд ли закономерны построения,
растворяющие вятические древности в массе
других вещей. Важным дополнением являет-
ся исследование вятического погребального
обряда. Книга Арциховского до сих пор слу-
жит примером источниковедческого исследо-
вания. Сейчас, пожалуй, трудно указать дру-
гую археологическую работу 30-х годов, кото-
рая сохраняла бы свое значение в той же мере,
что и «Курганы вятичей».
Используя исследовательские приемы, вы-
работанные его предшественниками, Артемий
Владимирович искал и новые методы исследо-
вания. Он был поборником нового, проклады-
вая ему дорогу и всячески поощряя новаторов
в археологии. В «Курганах вятичей» Арцихов-
ский не просто применил метод Монтелиуса,
но и учел его развитие в работах П.П. Ефимен-
ко. Еще до выхода первой книги А.В. Арцихов-
ского ее автор стал известен предложенным им
математическим методом исследования вещей.
Он изучал эволюцию кривизны лезвий серпов,
сравнивая ее с отрезками парабол, гипербол,
эллипсов и вычисляя для нее математические
формулы. Оказалось, что, хотя каждое уравне-
ние соответствует определенному серпу, они,
уравнения, имеют для отдельных регионов
весьма близкие коэффициенты. В результаты
исследуемые серпы А.В. Арциховскому удалось
разбить на семь типов, из которых шесть — тер-
риториальные (седьмой — современный — был
взят для сравнения).
Эта работа А.В. Арциховского обогнала
свое время. Статистико-комбинаторные мето-
ды тогда не вошли в арсенал даже технических
специальностей. Археология же располагала
сравнительно небольшими объемами вещей,
обработка которых типологическим методом
была менее трудоемкой. Теперь же эта статья
Арциховского наряду с его «Курганами вяти-
чей» и с работами П.П. Ефименко, П.Н. Тре-
тьякова и некоторыми другими всегда упоми-
нается как предтеча современных статистико-
комбинаторных методов в археологии.
Огромный интерес к вещам как к истори-
ческим источникам обусловил одну из важ-
нейших тем в исследованиях А.В. Арциховс-
кого — это история вещей: им посвящены ис-
следовательские статьи в научных журналах,
краткие резюме и справки в энциклопедиях.
Историю некоторых вещей он исследовал
особо любовно и тщательно. Такова, напри-
мер, статья в БСЭ «Циркуль», которую он
просил ни в коем случае не сокращать. Ста-
тья строго научна, нова и информативна.
Много внимания уделено им исследованию
истории лыж, о которых он писал всегда с
охотой и увлечением.
В 1937 г. исполнявший обязанности дека-
на восстановленного исторического факуль-
тета МГУ А.Д. Удальцов пригласил Артемия
Владимировича профессором для чтения
лекций по археологии. До закрытия истори-
ческих факультетов в 1931 г. А.В. Арциховс-
кий уже преподавал на археологическом от-
делении МГУ, сначала ассистентом, а с 1929 г.
доцентом. Преподавание для него всегда ос-
новывалось на научной работе. Лекции он
читал увлеченно. Студенты слушали его вни-
мательно и жадно. (Многое он читал дослов-
но из года в год: виновата уникальная память,
ему казалось, что лучше не скажешь.) Образ-
цом руководителя семинара для него был
Ю.В. Готье.
С этих пор и навсегда жизнь и деятельность
А.В. Арциховского была связана с Московским
университетом, хотя некоторое время он рабо-
тал по совместительству в Институте археоло-
гии Академии наук (несколько раз менявшем
свое название), где он, главным образом, был
председателем Отдела полевых исследований.
Но как только встал вопрос о прекращении со-
вместительств, Артемий Владимирович, не ко-
леблясь, выбрал постоянной работой истори-
ческий факультет. Многие обязанности он вы-
полнял на общественных началах: редактиро-
вание журналов, членство в Научно-методи-
ческом совете по охране памятников культуры
при Президиуме Академии наук и многие дру-
306

А.В. Арциховский
гие. Но по привязанностям, по приложению
своих знаний и многим тому подобным весь-
ма существенным причинам он был универси-
тетским человеком и гордился своей принад-
лежностью к МГУ.
Огромный диапазон своих знаний он стре-
мился отразить в книгах того периода. Они на-
зывались учебниками или учебными пособия-
ми, но были скорее энциклопедиями поданно-
му направлению, не приспособленными для
отражения значительной части того, что сделал
А.В. Арциховский. Они расширяли кругозор
студентов, толкали их на изучение новых и но-
вых работ, были источниками необходимых
справок. Эти учебные пособия не затискивали
студентов в оковы марксистской философии,
хотя, конечно, в те времена они не могли отой-
ти от нее. На одном из «проработочных» засе-
даний крупный антрополог сказал с трибуны,
что учебники Арциховского могли быть изда-
ны при любом правительстве. Артемий Влади-
мирович надулся, но публично не ответил. Ве-
роятно, он воспринял это не как упрек, а как
похвалу объективности.
Как итог уже первого года преподавания
Артемий Владимирович издает стеклографи-
рованный курс «Лекции по археологии». В
этом новом курсе были соединены краткие
сведения по первобытной, античной и сред-
невековой археологии. На археологических
материалах было показано развитие истории
человечества от его возникновения до по-
зднего средневековья, чего раньше не дела-
ли ни в советских, ни в зарубежных вузах. На
основе этих лекций была написана книга
«Введение в археологию», выдержавшая три
издания. В ней все было оригинально, начи-
ная с ее плана, порядка изложения и кончая
скупым лаконичным стилем. Если Ю.В. Го-
тье впервые построил историю Восточной
Европы на археологических материалах, то
его ученик сделал это в рамках отечественной
территории, Западной Европы и Ближнего
Востока.
Несомненно, что читавшийся Артемием
Владимировичем лекционный курс и вырос-
шая из него книга имели источниковедческий
характер. Основное внимание в них уделено
вещам и их анализу в той мере, в которой по-
зволял объем того и другого. Читатель знако-
мился с огромным разнообразием археологи-
ческих источников, с, казалось бы, само собой
разумеющимися наблюдениями и выводами,
но они оказывались под пером Арциховского
принципиально важными. Таков, например,
вывод Арциховского о значении гончарного
круга как индикатора возникающего обособле-
ния ремесла и классовых отношений. Позднее
этот вывод пытались оспорить и даже осмеять,
говоря, что он заставляет предполагать возник-
новение классового общества чересчур рано,
но некоторое время спустя увидели, что Арци-
ховский прав, что процесс классообразования
в некоторых областях и странах начался дей-
ствительно очень рано.
Хорошо зная всемирную археологию, А.В.
Арциховский делал обобщения, относящиеся
не только к территории нашей страны. Это
особенно касалось истории вещей.
Были, конечно, и заблуждения, и длинно-
ты. Так, распространение плоскодонных со-
судов зависело вовсе не от появления стола:
горшки с плоским дном были и у кочевых на-
родов, стола не имевших. Связь же была с по-
явлением плоского пода, т.е. с переходом от
открытых очагов к печам. А восемь гипотез о
назначении сфероконусов хотя и служат яр-
ким примером дискуссии о назначении вещи,
но больше свидетельствуют о любви Артемия
Владимировича к вещеведческому анализу,
чем о значении этих предметов. Впослед-
ствии спор о сфероконусах был исключен из
книги.
Не было в книге и рисунков, что автор
объяснял ее внутриуниверситетским значени-
ем. Объемистые альбомы иллюстраций име-
лись на кафедре археологии МГУ в единствен-
ном экземпляре. Когда Арциховский перерабо-
тал «Введение» в учебник «Основы археоло-
гии», там появились рисунки отдельных выда-
ющихся вещей. Автор был против публикации
комплексов предметов, во-первых, потому, что
никогда не употреблял термин «археологичес-
кая культура», считая его бессодержательным и
противоречивым, а во-вторых, потому, что счи-
тал, по-видимому, неэстетичным публикацию
на одном рисунке произведения искусства и
бытовой утвари.
Создание «Введения в археологию» не ис-
черпало источниковедческих интересов А.В.
Арциховского. В послевоенные годы и до са-
мой своей кончины он вел на кафедре архе-
ологии МГУ источниковедческий семинар,
посвященный истории археологических кате-
горий. Он учил студентов анализировать
вещи и на основании этого анализа делать
307

А.В. Арциховский
исторические выводы. Часто хронологичес-
кие рамки студенческих докладов охватыва-
ли ту же территорию, что и его учебники.
Становилось обязательным привлечение
иностранной литературы, расширялся науч-
ный кругозор студентов, преодолевалас-ь
узость специализации.
Источниковедческие интересы привели
А.В. Арциховского к использованию и внедре-
нию новых методов по исследованию археоло-
гической технологии. Он привлек Н.И. Фаль-
ковского к изучению рабочих качеств древних
московских топоров.
Б.А. Рыбаков считает Арциховского своим
учителем. Исследование курганов вятичей,
несомненно, послужило поводом для избра-
ния темой кандидатской диссертации Рыбако-
ва «Радимичи». В выборе научной темы док-
торского сочинения сыграли роль и советы
А.В. Арциховского заняться изучением ремес-
ла Древней Руси. Б.А. Рыбаков не раз говорил,
что своим учителем он считает А.В. Арцихов-
ского. Позднее Артемий Владимирович с ог-
ромным интересом отнесся к работе Б.А. Кол-
чина по применению металлографических ме-
тодов в археологии и исследованию различ-
ных вещевых категорий. Он справедливо счи-
тал этот метод соответствующим духу нашего
времени и предсказывал ему большое буду-
щее, а поэтому организовал на историческом
факультете МГУ первые в нашей стране лабо-
ратории структурного и спектрального анали-
за, сотрудниками которых впоследствии были
проведены оригинальные и интересные ис-
следования.
Артемия Владимировича нельзя назвать ни
нумизматом, ни эпиграфистом, но и этим от-
раслям археологического источниковедения он
уделил внимание, написав статьи об изображе-
нии на новгородских монетах, о московских
надгробиях. Есть у него статья и о древнерус-
ских областных гербах, ставшая классической,
о и печати Александра Невского. «Изучение
древних вещей не является самоцелью, — пи-
сал он. — Вещи эти имеют научную ценность
только в качестве материала для исторических
исследований. Тем не менее некоторые архео-
логи ограничивают свою работу формальным
описанием добываемых вещей, установлением
их возраста, бытового назначения, техники из-
готовления, принадлежности тому или иному
племени и т.д. Это необходимая стадия иссле-
дования».
Больше всего А.В. Арциховский любил
именно эту стадию исследования, но часто он
переходил ее границы. Выше уже назывались
некоторые из его исторических исследований,
в первую очередь — «Курганы вятичей». Изуче-
ние русского домонгольского оружия привело
к появлению статьи «Русская дружина по архе-
ологическим данным», подавшая сигнал к на-
ступлению против засилья норманнской тео-
рии. В источниковедческом отношении эта ра-
бота дала толчок скрупулезному и аналитичес-
кому изучению оружия русской дружины. Ар-
циховскому принадлежит идея, что, например,
мечи, находимые в погребениях X в., распрос-
транены по всей Европе и не могут быть назва-
ны скандинавскими, что большинство предме-
тов вооружения, находимых в этих комплексах,
не имеет норманнского облика, а, напротив,
специфичны для Руси. Таковы шлемы, кольчу-
ги, ромбовидные стрелы. Известный оружие-
вед А.Н. Кирпичников, исследующий клейма
на клинках мечей, нашел клеймо на мече из-
под Полтавы, которое читается «Людоша ко-
валь», т.е. кузнец Людоша, чем доказал произ-
водство мечей на Руси, ранее считавшихся
скандинавскими. Правда, обнаруженную есте-
ственную примесь никеля к железу из одного
известного памятника, Арциховский вслед
Колчину, посчитал доказательством местного
происхождения вещей, найденных там, что
оказалось преждевременным. И вообще, аргу-
ментация антинорманнистов, главой которых,
несомненно, был Арциховский, за последнее
время претерпела изменения вследствие весь-
ма значительного расширения источниковед-
ческой базы и введения в научный оборот но-
вых фактов.
Для А.В. Арциховского любимой темой ис-
следования и первым после Москвы городом
был Новгород, раскопки которого он начал в
1932 г. Участие в них приняли сотни студентов
исторического факультета МГУ, а также других
вузов. Новгородская экспедиция превратилась
в высшую археологическую школу, где сфор-
мировалось несколько поколений отечествен-
ных археологов. За исключением самых после-
дних лет своей жизни Артемий Владимирович
ежегодно бывал в Новгороде. Он досконально
знал исторические источники по Новгороду,
любил его замечательные церкви с непревзой-
денной росписью.
Он вспоминал: «Новгородом я всегда инте-
ресовался с гимназических лет, и в 1929 г. орга-
308

А.В. Арциховский
низовал впервые туда экспедицию. Первый раз
я приехал в Новгород, будучи совсем молодым
преподавателем университета; со мной был
студент Борис Александрович Рыбаков. По-
мню огромное впечатление, которое произвел
Новгород, и детинец, и Волхов. Но раскопки
тогда были совсем маленькие, и не в Новгоро-
де, а на Городище под Новгородом. Совсем это
не были раскопки Новгорода».
В 1932 г. раскопки были уже в самом горо-
де. Ныне о них знают все археологи мира. Они
не были бы возможны, если бы Арциховский
не создал и не сплотил научный коллектив
Новгородской экспедиции. Но доля Арцихов-
ского в успехах экспедиции огромна, несмот-
ря на то что, например, дендрохронология и
стратиграфия Неревских раскопов разработа-
ны Б.А. Колчиным, что история городских уса-
деб разрабатывалась П.И. Засурцевым, а зате-
м В.Л. Яниным. Но успехи экспедиции в целом
обусловлены умением А.В. Арциховского смот-
реть вперед, по заслугам оценивать новое, со-
действовать его внедрению.
Этот краткий очерк не может охватить все
стороны научной деятельности Арциховского.
Упомянем еще лишь одну. В своих исследова-
ниях Артемий Владимирович поднял малоис-
следованную тему: изучение летописных ми-
ниатюр, которые он назвал «окнами в исчез-
нувший мир». В их сюжетах Артемия Владими-
ровича интересовала прежде всего археологи-
ческая тематика: хозяйство, быт, утварь, ору-
жие, стяги, упряжь, посуда, постройки и пр. Он
проверял соответствие рисунков подлинным
вещам того времени, устанавливал вид исчез-
нувших зданий, исследовал феодальную сим-
волику. Ученый доказал древность оригиналов
летописных миниатюр, ввел их в научный обо-
рот в качестве источника истории мировой
культуры.
Особая тема — редактирование Арциховс-
ким журналов «Советская археология» и «Вес-
тник Московского университета (история)».
В Большой советской энциклопедии он
был членом редакционного совета и куриро-
вал отдел археологии во втором и третьем из-
дании, а также в Советской исторической эн-
циклопедии.
Четыре года Артемий Владимирович был
деканом исторического факультета Московс-
кого университета.
Из учеников Артемия Владимировича в
первую очередь нужно назвать В.Л. Янина,
ныне академика, сменившего А.В. Арциховс-
кого на посту начальника Новгородской архе-
ологической экспедиции. Далее — в алфавит-
ном порядке, который так любил А.В. Арци-
ховский: Д.А. Авдусин, ГА. Авдусина, Н.С.
Владимирская, Н.П. Журжалина, П.И. Засур-
цев, Б.А. Колчин, А.Ф. Медведев, А.Л. Мон-
гайт, М.Д. Полубояринова, М.Г. Рабино-
вич, В.В. Седов и многие другие, среди кото-
рых павшие в годы Великой Отечественной
войны Георгий Эммануилович Бауер и Иван
Захарович Птицын.
При всех огромных заслугах этого челове-
ка перед наукой, главное в нем была Лич-
ность— его характер, поведение, взаимоотно-
шения с близкими и далекими людьми, и все
это — в сочетании с огромной образованнос-
тью, широтой взглядов.
Чем он известен в науке? Более всего — ми-
ровыми археологическими открытиями в Нов-
городе, в числе которых то, о чем он мечтал
тридцать лет, — берестяные грамоты. Он про-
славил Новгород на весь научный мир.
Тысячи студентов сдали ему экзамен по ар-
хеологии, но далеко не все из них знают, что
этот курс, создание которого требовало колос-
сальных знаний, постоянных дополнений и
корректив, — творение их экзаменатора, при-
чем впервые в истории университетского обра-
зования и, конечно, в Московском универси-
тете. Но эти студенты до сих пор горды, что
сдавали экзамен самому]
Сотни тысяч читателей узнают, как что-то
обычное, из газет и журналов, о тех или иных
археологических открытиях в древнерусских
городах, и даже не задаются вопросом, кто на-
чал в них широкие систематические раскопки.
А начал он!
Археология и металлографический анализ,
археология и спектрография — понятия, ка-
жется, трудносовместимые. Но он сразу понял
связь, открыл широкую дорогу этим направле-
ниям, и впервые в университете, конечно Мос-
ковском, были созданы соответствующие лабо-
ратории.
Немногие археологи за строительство мет-
ро были удостоены Почетного знака Моссове-
та, но он, кроме того, в день семидесятилетия,
получил и Знак Почетного метростроевца.
Он любил Родину и не задумался ни мину-
ты, подавая заявление в Народное ополчение
в 1941. И не его вина, что профессорам не раз-
решили участвовать в боевых действиях.
309

А.В. Арциховский
Но я не собираюсь писать его биографию.
Итак, Личность.
Артемия Владимировича Арциховского я
увидел профессором, читавшим нам, перво-
курсникам, введение в археологию. Грузной
походкой и вместе с тем по-своему изящно он
взошел на сцену Коммунистической аудито-
рии в «Новом» здании на Моховой. Он опер-
ся спиной о рояль и сказал свою знаменитую
фразу, что произносит вместо «г» — «д», а вме-
сто «к» — «т», выговаривая все звуки совер-
шенно четко и правильно. Впоследствии он
признавался, что «г» и «к» для него трудны
только в определенных сочетаниях, особенно
концевые. Если же он следил за собой, то
иногда произносил их и в трудных случаях, но
обычно же не следил. Один мой сокурсник,
пропустивший по болезни две или три первые
лекции, когда услышал Арциховского, был
поражен, насколько продвинулись его товари-
щи в изучении латыни: они-де слушают и за-
писывают латинскую речь лектора. Ходили
анекдоты о произношении Арциховским от-
дельных слов и выражений: «курьи рода» (ту-
рьи рога), «товарные женщины» (коварные
женщины). Однако к его косноязычию мы
быстро привыкли.
Но речь Арциховского была замечательна
не неправильностью произношения, а лако-
низмом. Почти каждая мысль, каждая фраза
были продуманы, отточены. Лишних слов не
было, каждое слово занимало свое место. Для
студентов такая речь лектора — большое дос-
тоинство, так как легко было конспектировать
лекции, а гектографированный курс был из-
дан ограниченным тиражом. Но, когда вышел
в свет учебник, оказалось, что Артемий Вла-
димирович повторяет его слово в слово с не-
большими дополнениями: его память, о кото-
рой речь ниже, была огромной. А сам он го-
ворил: «Я думал над каждой фразой, и мне ка-
жется, что лучше не скажешь». И тем не ме-
нее студенты, хотя уже лекций не писали, слу-
шали их с глубочайшим вниманием. И с ко-
лоссальным наслаждением, хотя Арциховский
был чужд артистическим и ораторским при-
емам. Но он знал свой предмет до дна, он был
им увлечен.
У лектора была значительная внешность.
Спустя несколько лет я увидел Артемия Вла-
димировича с густой черной бородой и по-
нял, что подсознательно всегда его сравнивал
с героем романа Конан Дойля «Затерянный
мир» профессором Челленджером. Позволю
себе процитировать этого автора, который
устами репортера Меллоуна так описывает
Челленджера: «У меня перехватило дыхание
при виде этого человека. Я готов был встре-
тить не совсем обычную личность, но такое
мне даже не мерещилось. Больше всего пора-
жали его размеры. Размеры и величественная
осанка. Такой огромной головы мне в жизни
не приходилось видеть. Если бы я осмелился
примерить его цилиндр, то, наверно, ушел бы
в него по самые плечи. Лицо и борода про-
фессора невольно вызывали в уме представ-
ление об ассирийских быках. Длинная прядь,
словно приклеенная, лежала на его крутом,
высоком лбу. У него были ясные серо-голу-
бые глаза под мохнатыми черными бровями,
и он взглянул на меня критически и весьма
властно».
Не буду утверждать, что в этом описании
абсолютно все совпадает с внешностью Ар-
циховского. Так, бороду он отпускал не-
сколько раз, а носил постоянно только с на-
чала 60-х годов, а большую часть жизни но-
сил только усы, которые оставил случайно,
когда в 19 лет, боясь опоздать на поезд, не
добрился у вокзального парикмахера. Но его
первая густая и черная борода была абсолют-
но челленджеровская. Глаза его не были
серо-голубыми, но над ними нависали густые
черные брови. Роста он был для своего вре-
мени почти высокого — 178 см, а Челленджер
у Конан Дойля коротышка. И нрав имел со-
всем не бешеный, а спокойный.
Впервые мы его увидели, когда он начал
читать нам курс археологии, и у нас действи-
тельно перехватило дыхание. Его жесты и ма-
нера держаться были неповторимо неуклюжи,
и вместе с тем исполнены своеобразного изя-
щества. Мы за всю жизнь не встретили нико-
го, хоть как-то похожего на Артемия Владими-
ровича. «Величественная осанка» Челлендже-
ра вполне соответствовала осанке Арциховско-
го. Первый же брошенный на него взгляд от-
мечал его значительность. Она обращала на
себя внимание всех, где бы он ни находился:
читая лекцию на кафедре, в коридоре факуль-
тета, в вагоне метро, в театре — везде чувство-
валась его выдающаяся натура, его необыкно-
венность. Каждый смотрел ему вслед и думал:
«Вот крупный ученый!» Я уж не говорю о про-
водниках вагонов и официантах — у них опыт
наблюдений и профессиональное чутье — они
310

А.В. Арциховский
сразу обращались к нему — «профессор». А
ведь тогда, когда мы были первокурсниками,
ему было только 35 лет.
Потрясающее впечатление производила
его голова, такая же огромная, как у Челлен-
джера: Артемий Владимирович заказывал
шляпы 64-го размера. Сам он мог назвать
только одного человека с таким же размером
головного убора, а о большем ни, он, ни мы
никогда и не слыхали, потому что это на це-
лых шесть номеров превышает средний муж-
ской размер. Действительно, обладатель го-
ловного убора среднего размера, примерив
шляпу Артемия Владимировича, «ушел бы в
нее по самые плечи». Ремесленники Бухары,
получив заказ на тюбетейку, залились долгим
смехом, произнося одно слово: «Тазик». Но
изготовленный «тазик» Артемию Владимиро-
вичу оказался мал.
На высоком и крутом лбу Арциховского ча-
сто лежала прядь волос, правда, не длинная,
как у Челленджера. Волосы у него были тоже
черные, но негустые, хотя на лысину намека не
было. Он позволял им падать вперед: он рас-
чески не носил и я никогда не видел, чтобы он
причесывался. Впрочем, в той же Бухаре, вдо-
воль насмотревшись на процесс изготовления
деревянных гребней, он купил несколько, в
том числе для бороды, которой тогда у него не
было. Лишь много лет спустя ему пришлось де-
монстрировать этот гребень.
Прядь волос на лбу у него не могла быть
длинной: стригся он всегда коротко, под полу-
бокс. И стоило кому-нибудь из его учеников не
постричься месяц, что в условиях экспедиции
обычно, как он говорил: «Длинные волосы вам
не идут, советую постричься». Вообще в своих
идеалах он часто исходил из своей внешности,
что свойственно большинству людей, притом
далеких от фатовства. Например, худощавость
он считал недостатком у мужчин и особенно у
женщин: «Каждая тощая кошка считает себя
красавицей». Но похудеть стремился. Похудел
он немного под конец жизни, когда стал очень
строгим контроль над его питанием со сторо-
ны добрейшей и внимательнейшей старушки
Марии Сидоровны, его экономки.
У брюнетов серо-голубые челленджеровс-
кие глаза — оригинальная редкость. Но, хотя у
Артемия Владимировича глаза были не цвета
перванш, а карие, они не были ординарными.
Его «критический и весьма властный взгляд»
эти глаза превращали в прожигающий луч. Под
его взглядом путались мысли и заплетался
язык. Видимо, зная это, Артемий Владимиро-
вич редко смотрел в упор, лишь иногда он бро-
сал на собеседника короткие взгляды. Впро-
чем, тому причиной могла быть и присущая
ему застенчивость, о которой мало кто знал.
Вероятно, она как-то была связана с сознани-
ем своей неуклюжести. Этим качеством он рез-
ко отличался от конан-дойлевского героя. За-
стегнуть пуговицу на рукаве для Артемия Вла-
димировича было непростым делом, о запон-
ках не могло быть и речи, галстуки покупал
только с фабричным узлом, не умел самостоя-
тельно бриться, на лестнице без перил с трудом
преодолевал крутые ступени спуска. Душа за-
мирала, когда он по хлипкой дощатой лестни-
це спускался в раскоп, или когда с отчаянной
смелостью, забравшись под самый купол Спа-
са на Ильине, чтобы лучше рассмотреть фрес-
ки, совершал обратный путь, основательно ко-
лебля всю систему мостков. Высоты он не бо-
ялся, и когда в Бухаре он шел по узкому пере-
ходу от минарета Калян до стен ограды мече-
ти, мне вспоминался не Челленджер, а лорд
Рокстон из того же романа, шествующий во
весь рост над пропастью по дереву, поваленно-
му с утеса на плато.
Видимо, хорошо зная свои недостатки и
желая их преодолеть, он пытался заниматься
спортом. Артемий Владимирович рассказывал,
что в юности ходил на лыжах по Москве-реке
от Крымского моста до Киевского вокзала:
река тогда еще замерзала. Говорил, что зани-
мался французской борьбой, но долго ли — не-
известно. Был хорошим ходоком и ходил вок-
руг Москвы в ее границах 20-х годов. Спорту
он придавал большое значение и уважал спорт-
сменов. Неоднократно от него слышали рас-
сказы об академике Николае Павловиче Лиха-
чеве — знаменитом нумизмате и сфрагисте, ко-
торый был чемпионом России по борьбе и
даже имел из-за этого служебные неприятнос-
ти. Арциховский прочитал много книг по ис-
тории спорта и был сторонником мнения од-
ного из английских исследователей, что в
Древней Греции спортивные достижения были
выше современных, конечно, в сравнимых ви-
дах спорта. Но его интерес к спорту носил в об-
щем историко-теоретический характер. Он не
был даже болельщиком, на спортивные сорев-
нования не ходил, на футбольном матче был
только однажды, хотя потом и говорил, что
зрелище ему понравилось.
311

А.В. Арциховский
Радиоприемника, а впоследствии и теле-
визора он никогда не имел, так что не исполь-
зовал и эту возможность следить за спортив-
ными состязаниями. Об этих аппаратах он го-
ворил, что они создают впечатление присут-
ствия в доме назойливого постороннего чело-
века. И все же Артемий Владимирович был
рад, если его ученики хоть в какой-то мере
бывали причастны к спорту, убеждал их но-
сить спортивные награды. Он любил сильных
и мужественных людей. Из учеников он к та-
ким причислял, например, Ивана Птицына,
погибшего на войне.
В молодости он играл в шахматы и даже
изучал партии, потом от них отошел: требуют
много времени. Спортом же шахматы не счи-
тал никогда. Недавно один из наших ведущих
шахматистов сказал то же самое, добавив, что
шахматы — это искусство.
Артемий Владимирович рассказывал, что
он собирался стать историком, а совсем не
археологом, и что в археологию он пришел
случайно, выбирая программу такого отделе-
ния факультета общественных наук МГУ, где
было бы поменьше педагогики и побольше
истории. Таким отделением оказалось архео-
логическое, в программе которого место пе-
дагогики занимала археология. Летом он уча-
ствовал в раскопках, увлекся археологией и
перестал считать ее «наименьшим злом». Та-
кой путь в эту науку довольно типичен: ро-
мантика поиска на раскопках выступает чет-
ко, она менее всего прикрыта, и лежит она не
в дальних странах, а тут же рядом, иногда —
в соседнем лесу, поле, а то и в огороде. Мно-
гие археологи выбрали себе профессию вов-
се не в детстве, не в школьные годы, когда
часто самый предмет этой науки туманен и
искажен, а после первых раскопок. И напро-
тив, часто студенты, пришедшие на истори-
ческий факультет изучать археологию, стол-
кнувшись с ней на раскопках, понимают, что
тяжелая работа, неустроенный быт, жара и
холод романтичны в книгах и что жизнь ар-
хеолога — не для них. Хорошо, если это по-
нимают быстро, гораздо хуже, если заблужде-
ние выявляется на старших курсах: археоло-
гия не любит равнодушных.
Артемий Владимирович прошел через эк-
спедиционные испытания, изведав все тяго-
ты трудовой бродячей жизни. Он рассказы-
вал, как студентом работал на курганах лопа-
той, хоть это и трудно представить при его
неуклюжести, как, выполняя задание руково-
дителя раскопок, участвовал в археологичес-
ких разведках — искал распаханные курганы.
Он не видел трагедии в вымокшей под холод-
ным дождем одежде, в несостоявшемся обе-
де; как полагается археологу, мог пройти
пешком длинный маршрут, имел лет до пяти-
десяти хорошее здоровье, и не был подвер-
жен ангинам и бронхитам. Главной его при-
чудой, неудобной в полевой жизни, было
убеждение, что ему противен лук во всех ви-
дах. Но и мы, и, как теперь выяснилось, его
домашние кормили его такими блюдами, где
лук можно было скрыть. Но, не дай бог, если
это скрывали недостаточно тщательно: он те-
рял доверие к обманщикам и шел обедать в
ресторан, где питался яичницей или оладья-
ми: там-то уж лук не скроешь!
Мне не пришлось видеть Артемия Влади-
мировича с лопатой или другим археологичес-
ким инструментом на раскопках. Тогда он уже
непосредственного участия в процессе работ не
принимал. Находки в его руки старались класть
так, будто он ими собирался кормить лошадь:
на прямую ладонь, не без основания опасаясь,
как бы он их не сломал.
При нас, с рубежа 30-х и 40-х годов, Арте-
мий Владимирович выступал только в роли
организатора и руководителя экспедиций. К
сожалению, я пропустил возможность участво-
вать в последних довоенных раскопках в Нов-
городе: как всем новичкам мне хотелось по-
ехать подальше. Первой экспедицией под ру-
ководством А.В. Арциховского, в которой мне
довелось участвовать, была Звенигородская
1940 г. Раскопки происходили под Звенигоро-
дом на территории биостанции МГУ, где име-
лась небольшая база, в помещении которой нас
и разместили. К тому времени вокруг Артемия
Владимировича образовалось прочное ядро
студентов-энтузиастов: Г.Э. Бауэр, Н.Н. Ов-
чинников, Б.А. Колчин и другие. Им-то и по-
ручил Артемий Владимирович организацию
экспедиции. Археологическая практика тогда
еще не входила в учебный план исторического
факультета и участие в раскопках было делом
добровольным. На организационное собрание,
происходившее в кабинете археологии, кото-
рый размещался в двух маленьких комнатках в
углу верхнего этажа здания на Герцена 5, при-
шли все участники предстоящих раскопок. Это
были главным образом студенты первого кур-
са. Из старшекурсников присутствовали и не-
312

А.6. Арциховский
археологи, например, студент кафедры новой
истории Э.А. Гинзбург, через год павший в боях
Великой Отечественной.
На этом собрании все было решено до ме-
лочей. Почему-то запомнился вопрос о белье-
вой корзине с мелким инструментом. Она была
громоздкая, неудобная и возиться с ней нико-
му не хотелось. Но уладили и этот вопрос. В
Звенигород приехали поездом, сложили вещи
в кучу и пошли на биостанцию пешком.
Артемий Владимирович разместился в от-
дельной комнате домика, ставшего для нас,
при всей любви к ее обитателю, чем-то вроде
пещеры Минотавра. Внешность Артемия Вла-
димировича, его черные волосы и непривыч-
ные тогда усы, почти черные глаза, пронзи-
тельный взгляд, необычные жесты в сочета-
нии с колоссальными знаниями, безгранич-
ной памятью, интересом к человеческим био-
графиям и, наконец, огромное обаяние его
личности — все это приводило к преклонению
перед ним, которое распространялось не толь-
ко на девушек, но и на мужчин. В наших гла-
зах он был равен героям античных мифов.
При этом Артемий Владимирович никогда не
был женат, имел стойкую репутацию женоне-
навистника. От старшекурсников мы узнали
одно из его изречений: «Мужчины выходят на
работу к восьми утра, остальные — когда со-
изволят». Ни мужчины, ни «остальные» под
его окнами не шумели, не пели, а внутрь, как
мне кажется, никто кроме хозяина и четырех
старшекурсников не заходил. Только утром
кто-нибудь подходил к окну и кричал, что
пора вставать. Вставал Артемий Владимиро-
вич легко. Иногда отдыхал после обеда, кото-
рый бывал уже после работы. Ложился спать
рано — часов в десять.
Весь день Артемий Владимирович проводил
на раскопках, которые были поставлены пос-
ледовательно на двух курганных группах и ве-
лись бригадами, возглавлявшимися старшекур-
сниками. Он наблюдал за ходом раскопок, не
вмешиваясь в деятельность бригадира. Ника-
ких указаний по методике он не давал, и в поле
зримо для нас ее не контролировал. Бригади-
рами ставил людей, имевших полевой опыт, и
так, чтобы старшие учили младших. Кто учил
старших — нам было неизвестно. В Звенигоро-
де записи и чертежи вел по всем бригадам Юра
Бауэр — студент-отличник, именной стипен-
диат, которому Артемий Владимирович обещал
право издания полученных материалов по кур-
ганной группе «Биостанция». У этого студента
было чему поучиться. Группу «Волково» Арте-
мий Владимирович отдал Н.Н. Овчинникову.
Но Бауэр погиб в войну, а Коля Овчинников
после окончания истфака был направлен на
работу вовсе не археологическую.
От базы до курганов — минут 30 — Артемий
Владимирович ходил с удовольствием. По пути
обычно шла беседа с обступившими его сту-
дентами.
По ходу раскопок все открываемые ими
подробности Артемий Владимирович сразу
улавливал и немедленно комментировал: ведь
он много лет работал над изучением курганов
вятичей и написал свою известную книгу, одно
из немногих сочинений 30-х годов, которые
еще сохранили свое значение. А звенигородс-
кие курганы были насыпаны как раз вятичами.
Любимый ученик Артемия Владимировича
Иван Захарович Птицын в звенигородских рас-
копках по каким-то причинам не участвовал.
Видимо, он работал в какой-то другой экспе-
диции. Не было на биостанции и А.Л. Монгай-
та — будущего крупного археолога. И вот од-
нажды они приехали посмотреть на Артемии
Владимировича и на раскопки. Артемий Вла-
димирович с наслаждением провел их по кур-
ганам, рассказывая о новых типах вещей и по-
гребений и в упор разглядывая каждого из го-
стей, как кто выглядит.
Свободное время и в экспедиции Артемий
Владимирович отдавал чтению. Не знаю, что
он читал в то лето. Думаю, что то была художе-
ственная литература. Часто проводил время в
беседах со студентами. Иногда участвовал в иг-
рах типа «слова», но никогда — в картежной
игре, пусть даже самой «интеллигентной». Во-
обще, в экспедициях время дорого и любой вид
карточной игры не принят. Не любил ее и Ар-
темий Владимирович, хотя и говорил, будто
понимает присущий ей азарт — сильные ощу-
щения, и этим оправдывал некоторых писате-
лей, повинных в этом грехе. Но на практике
Артемий Владимирович с неудовольствием и
порицанием относился к группе студентов, ко-
торые все свободное время отдавали преферан-
су. И много позже он о них говорил с раздра-
жением, а тогда, кажется, еще немного, и он
всех бы их выгнал из экспедиции.
Артемий Владимирович не допускал в
экспедиции и злоупотребления алкоголем.
Сам он никогда интереса к вину не прояв-
лял. В зрелом возрасте, если пил, то сухие
313

А.В. Арциховский
вина, водку не пил вообще, а о крепленых
винах говорил с отвращением. Если студент,
по его мнению, злоупотреблял алкоголем,
он его пугал судьбой известного крупного
археолога, утопившего свой талант в водке.
Удивлялся, как в водке можно находить что-
то хорошее и вообще какой-то вкус. Но и су-
хие вина он пил редко, хотя мог выпить
много, не пьянея. Закономерно, что и сре-
ди его учеников не оказалось ноклонников
Бахуса. И при этом никаких традиционных
«методов воспитания» он не применял. Мах-
нет, бывало, в конце разговора ладонью, и
студенту как-то сразу становится стыдно. Но
иногда все же применял и крутые меры —
выгонял из экспедиции. Было так однажды
и на биостанции.
Обед нам готовили поварихи биостанции.
Удивительно, но Артемий Владимирович с его
отвращением к луку обедал вместе с нами. Не
помню, может быть он не ел суп? А на второе
неизменно была перловая каша — время было
трудное А подливку с луком в кашу можно и не
класть.
Однажды «отцы-командиры» подговорили
Артемия Владимировича сходить в деревню на
той стороне Москвы-реки отведать огурцов с
медом: Артемий Владимирович любил тради-
ционные русские блюда. Дорога была длинная,
лесистым берегом, потом — через мост и полем
и, как всегда, с длинной интересной беседой.
Эти беседы были, как мне кажется, главным
методом нашего воспитания. Они расширяли
наш кругозор, формировали наши художе-
ственные вкусы, направляли нас в науке, они
определили и направление наших научных ин-
тересов. Эти беседы бывали и на факультете, и
на квартире Артемия Владимировича. Каждый
из нас «нахватался» у него очень многого, чего
мы не смогли получить в детстве и юности. Он
был властителем наших дум, и не только на-
ших. К нему «прилипали» не только студенты-
археологи, не только студенты, и не только ар-
хеологи. Воздействие его духовного мира на
окружающих было совсем не навязчивым, но
огромным.
Тогда поели мы огурцов с грядки, макая их
в свежий мед. В общем-то блюдо не слишком
замечательное, но Артемий Владимирович
был доволен. Обратный путь мы решили со-
кратить, переплыв Москву-руку, держа одеж-
ду в руке. Артемий Владимирович принял этот
план с восторгом: купанье перед сном, это так
приятно! На лесистом берегу выяснилось, что
у Артемия Владимировича нет носков, а вода
была почему-то весьма прохладная, хотя лето
было погожее, с грозами и обильными ягода-
ми и грибами. Свежая вода оказалась весомее
приятности нового вечернего купания. «Черт
с ними, пойду на босу ногу», — сказал Арци-
ховский.
Работа спорилась, и было ясно, что на зап-
ланированный месяц раскопок курганов не
хватит. Собирались копать еще соседнее горо-
дище дьякова типа, чего Артемию Владимиро-
вичу не хотелось. Однажды, решив спрямить
дорогу с курганов на базу, я после работы ре-
шил проверить один путь, который привел
меня на полянку, густо усеянную черникой. Я
увлекся ягодами настолько, что, когда поднял
голову, не смог сообразить, с какой стороны
пришел. Избранное направление привело меня
на другую поляну, где были курганы. «Назад
пришел», — подумал я. Но нет: не было видно
курганов раскопанных.
Довольно быстро вернувшись на базу, я за-
стал Артемия Владимировича в нашей столо-
вой, размещавшейся под навесом. Он очень
обрадовался открытию новой группы и отпра-
вил Юру Бауэра проверить и уточнить мои на-
блюдения. Тот легко нашел дорогу по моему
описанию и подтвердил, что курганов там 10 —
12. Открытие этой курганной группы обеспе-
чивало нас работой до конца срока экспедиции
и позволяло не переходить на другую тему, не
копать городища. Это очень устраивало Арте-
мия Владимировича. Группу назвали «Копки».
Здесь мы впервые узнали, что такое археологи-
ческая удача и неудача: бригада Коли Овчин-
никова раскопала в этой группе все трупополо-
жения без вещей, а у другой группы все костя-
ки были с вещами. Сохранилась фотография,
где Артемий Владимирович снялся с «счастли-
вой» бригадой.
Когда, отдохнув после раскопок, мы осенью
вернулись в Москву, однажды на последней
полосе «Известий» нашли подвал, озаглавлен-
ный «Пятьдесят курганов». Это была разверну-
тая информация о наших раскопках. А научная
публикация всех трех курганных групп была
осуществлена только в 1962 г. в сборнике, по-
священном шестидесятилетию Артемия Влади-
мировича.
Перерыв в раскопках в Новгороде по ряду
причин А.В. Арциховский решил распростра-
нить и на сезон 1941 г. Он замыслил экспеди-
314

А.В. Арциховский
цию во Псков. Записалось огромное число сту-
дентов, всех взять было невозможно. Как раз в
том учебном году были введены новые прави-
ла получения стипендий: ее имел только тот,
кто за экзаменационную сессию получил не
менее двух третей отличных оценок и ни одной
тройки. Набрать такой процент было трудно:
на четырех и даже пяти экзаменах можно было
потерять только один балл. Это положение Ар-
темий Владимирович сделал критерием учас-
тия в псковских раскопках. При этом он вовсе
не считал его справедливым. «Не отказывать
же всем брюнетам или всем блондинам», — го-
ворил он.
Выезд во Псков был назначен на конец
июня. Что ему помешало — известно всем.
«Какое счастье, что мы не успели выехать, —
говорил Артемий Владимирович. — Если бы
уехали, погибла бы вся экспедиция». Впослед-
ствии он никогда не возвращался к вопросу о
своих раскопках в Пскове, хотя любил этот го-
род, его историю, его архитектуру и был в
Пскове дважды.
Во время войны сколько-нибудь крупных
раскопок, естественно, не было. Но Артемий
Владимирович дважды сумел организовать ар-
хеологическую практику студентов кафедры.
Первый раз это было в 1942 г., когда около аула
Багир под Ашхабадом, т.е. у древней парфянс-
кой столицы Нисы, были раскопаны два кур-
гана. Рассказывают, что этот выезд состоялся в
тот день, когда была отмечена наиболее высо-
кая температура в то лето — 48°.
Второй раз Артемий Владимирович ценой
больших хлопот организовал практику летом
1944 г. Раскапывались курганы в Царицынском
парке под Москвой. Для этой практики студен-
тов (тогда это были главным образом студент-
ки) освободили на какой-то небольшой срок от
трудового фронта. Практикой руководили по
очереди профессора кафедры: сам Артемий
Владимирович, Б.Н. Граков, СВ. Киселев, В.Д.
Блаватский. Ездить приходилось на электрич-
ке, проходя всю сложную процедуру проверки
документов. Ни о каком дополнительном про-
довольственном пайке не могло быть и речи.
Участник этой практики, демобилизован-
ный по ранению Е.М. Линде, рассказывает, что
однажды, приехав в Царицыно, он оказался
перед Артемием Владимировичем в единствен-
ном числе. «Как странно, — сказал Артемий
Владимирович, — все заболели одновременно».
Делать было нечего, вернулись в Москву. У Ар-
темия Владимировича были дела в Историчес-
ком музее, где он застал всех «заболевших», ко-
торые изучали материалы, необходимые им для
курсовых работ. — «М-м-м, паразиты!» — ска-
зал Артемий Владимирович.
Пожалуй, кроме этого я не знаю случая,
чтобы Артемий Владимирович обидно обругал
студента. Но тогда обстоятельства были чрез-
вычайные, слово подействовало, прогулов
больше не было. Раскопки дали хорошие мате-
риалы и были впоследствии опубликованы Ар-
циховским.
Летом 1945 г. еще продолжались работы
на трудовом фронте и еще было трудно осво-
бодить студентов для практики и получить
деньги для нее. Но Артемий Владимирович
вновь преодолел трудности и организовал
уже настоящую экспедицию в подмосковное
село Беседы. Об организации экспедиции в
то лето я знаю мало. Копались там вятичес-
кие курганы. Из участников вспоминаются
лишь А.Ф. Медведев и Н.Г. Варшамова. Экс-
педицию посетил М.Н. Тихомиров, оставив-
ший шуточную поэму, начинающуюся стиха-
ми: «Деревня, где копал Артемий, была чу-
десный уголок».
Раскопки в Беседах продолжались и в
1946 г. Перед их началом Артемий Владимиро-
вич пригласил к себе Б.А. Колчина, А.Ф. Мед-
ведева, Н.Я. Мерперта и меня. Решались орга-
низационные вопросы: кому договариваться о
жилье, кому получить с базы «академический
паек» (теперь уже экспедиции обеспечивались
каким-то продовольствием помимо карточек),
утрясался личный состав экспедиции, был по-
ставлен вопрос о рабочих. Наконец, решали,
кому руководить раскопками Большого курга-
на, который стоял на окраине довольно обшир-
ной Беседской группы, чуть в стороне от обыч-
ных вятических курганов, от которых отличал-
ся и своей высотой — 4 м. Решили, во-первых,
бросить жребий, кому руководить его раскоп-
ками. Он выпал мне. Во-вторых, справедливо
полагая, что рабочих будет мало, тех, кто при-
дет, использовать на Большом кургане, копая
остальные своими силами. Так Артемий Влади-
мирович решил организационные вопросы эк-
спедиции.
Беседы расположены на берегу Москвы-
реки, на расстоянии примерно часа ходьбы от
станции Царицыно, а сейчас — у самой МКАД.
Экспедиция разместилась в доме, где до вой-
ны были колхозные ясли. Но в 1945 еще ска-
315

А.В. Арциховский
зывалась война и ясли пустовали. Пишу нам
готовила кухарка, жившая в полуподвале того
же дома. Конечно, с луком! Его связывали пуч-
ком и вынимали перед подачей на стол. Од-
нажды принесенный котел спешно унесли на-
зад — забыли вытащить лук, и удивленному
Артемию Владимировичу сказали, что не поло-
жили в суп консервы. Тайну лукового питания
хранили по последний день жизни Артемия
Владимировича. Правда, спустя много лет пос-
ле раскопок в Беседах, один из их участников
рассказал все Артемию Владимировичу, но ос-
тальные понимали, чем это может кончиться,
и дружно восстали против правдолюбца, напи-
рая на то, что он известен своими розыгрыша-
ми и фантастическими рассказами. Инцидент
еле уладили. А болтуну досталось на орехи.
Спали мы на спартанских железных крова-
тях с двумя досками, сверх которых был поло-
жен тюфяк с сеном. У Артемия Владимирови-
ча тюфяк был, но доска — только одна. Вторую
доску мы компенсировали всем экспедицион-
ным запасом оберточной бумаги. Сначала это
получилось лучше, чем у нас, но чем ближе к
концу раскопок, тем тоньше становился слой
бумаги, которую по листику вытаскивали для
упаковки находок.
В полуподвале яслей обитал благообраз-
ный седой священник с попадьей: рядом на-
ходилась действующая церковь — архитектур-
ный памятник XVI в. Некоторые участники
экспедиции иногда вечером подсаживались на
лавочку к попу и вели с ним беседы преиму-
щественно на историко-архитектурные темы.
Артемий Владимирович никогда этого не де-
лал. Он не питал неприязни к попику, но был
наследственным атеистом и однажды сказал,
что ему было бы оскорбительно, если бы его
поступками и судьбой распоряжался кто-то
посторонний, под которым он подразумевал
бога. Церкви для него были только памятни-
ками искусства или ничем. Он знал и любил
древнюю архитектуру, фресковую живопись и
иконопись, говорил, что ненавидит (одно из
его любимых слов) Лютера: «Он запретил жи-
вопись». Артемий Владимирович не призна-
вал почти никаких обрядов, ни церковных, ни
гражданских, разве что похоронный: «Ведь
нельзя же человека просто бросить в яму и за-
копать». Поэтому он просил закапывать и те
выкопанные человеческие костяки, которые
мы не брали для антропологов: «Все-таки
люди были».
Праздники не могли нарушить течение его
жизни: если он над чем-то работал, то празд-
ников не замечал вообще, кроме семейных.
Посетителей он принимал вечером, когда кон-
чал работать. Попасть к нему днем было зна-
чительно труднее. Прийти «на огонек» — выз-
вать неудовольствие. Да и о вечернем визите
приходилось договариваться по телефону, в ча-
стности потому, что гостей он любил прини-
мать по одному. И сам любил бывать в гостях в
одиночестве.
В Беседах многие из нас впервые столкну-
лись с пристрастием Артемия Владимировича
к осмотру архитектуры, к экскурсиям. Запом-
нилась прогулка в с. Остров, где находится
знаменитая церковь XVI в., ради осмотра ко-
торой мы туда и ходили. Экскурсия была под-
готовлена: Артемий Владимирович заранее уз-
нал, можно ли будет подняться на верх церк-
ви по внутренней белокаменной лестнице.
Тогда мы впервые услышали его рассказ из
удивительной серии рассказов об архитектуре,
теснейшим образом связанный с историей
края, постройки здания, историческими лич-
ностями.
В рабочий день на раскопках Артемий Вла-
димирович просыпался раньше всех и будил
нас троекратным: «Шесть часов! Шесть часов!
Шесть часов!» К восьми мы были на работе, и
он вместе с нами. Как и в Звенигороде, он со-
вершал обходы раскапываемых курганов,
иногда задерживаясь где-нибудь, в зависимо-
сти от того, что там появлялось в процессе
раскопок. Предложенную мною методику рас-
копок Большого кургана он утвердил лично,
ничего не добавив. Этот курган его заинтере-
совал, пожалуй, больше других, но и о малых
он не забывал.
Однажды он пришел на Большой курган,
взобрался на его вершину, посидел со мной с
четверть часа. Затем настала минута, которой я
не без оснований опасался: надо было спус-
каться, а курган был крутой. К тому же утром
прошел дождь, кажется последний в том без-
мерно засушливом году. Неуклюжесть Артемия
Владимировича привела к падению на глини-
стую пашню, окружавшую курган. Я до сих пор
упрекаю себя в недостаточной настойчивости,
с которой я пытался его подстраховать. Но Ар-
циховский тогда был молод — ему шел 44-й год
и все сошло благополучно, без травм.
Ни на Большом, ни на малых курганах в
ведение дневников он не вмешивался. Толь-
316

А.В. Арциховский
ко после экспедиции он обрабатывал их для
отчета и тогда делал некоторые замечания.
Возможно, что это было связано с его исклю-
чительной памятью, в том числе зрительной:
он хорошо помнил каждый раскопанный
объект и легко мог восстановить истину, если
бы это потребовалось. Каждый участник эк-
спедиции имел достаточный опыт раскопок
курганов и это было главным для Арциховс-
кого. Меня такая нейтральность»не удивляла:
в моей первой экспедиции, когда у меня во-
обще никакого опыта не было, мною не ру-
ководили. Приходилось либо самому дохо-
дить до нужных истин, либо спрашивать, что
было страшнее.
Самым близким другом Артемия Владими-
ровича был, как мне кажется, Алексей Петро-
вич Смирнов, человек очень живой, остроум-
ный, общительный, в какой-то мере противо-
стоящий по характеру Арциховскому и вместе
с тем дополнявший его. Артемий Владимиро-
вич любил холериков.
И как друг Алексея Петровича, и как пред-
седатель полевого комитета Артемий Влади-
мирович хорошо знал А. П. Смирнова и счи-
тал его одним из лучших методистов. Об этом
он сказал нам, ожидая Алексея Петровича в
гости в Беседы, намекая тем самым, что мы
как бы держим экзамен по специальной дис-
циплине перед гостем. Алексей Петрович дей-
ствительно приехал к нам после окончания
собственных раскопок. «А я еще копаю», —
говорил Артемий Владимирович. — Никогда я
еще не бывал так долго в экспедиции». Я ду-
маю, это не было сожаление по поводу затя-
нувшихся раскопок, а выражение того, что
ему было в том году так же хорошо, как нам.
Всего же раскопки в Беседах продолжались 45
дней. Настанет время, и Артемий Владимиро-
вич будет проводить на раскопках от двух до
трех месяцев.
Нашими раскопками гость остался доволен.
Бывали в Беседах и другие посетители.
Приезжал известный антрополог Г.Ф. Дебец.
После окончания раскопок в Чернигове зае-
хал студент Р.Л. Розенфельдт. И я думаю, что
они приезжали не столько для того, чтобы
посмотреть на раскопки (вятические курганы
видели и копали почти все), сколько для
того, чтобы поговорить с самим Артемием
Владимировичем, послушать его, сообщить
ему свои новости.
В итоговых статьях об экспедициях Арте-
мий Владимирович обычно перечислял участ-
ников раскопок. «Это все — ведущие археоло-
ги второй половины XX века», — говорил он.
Для многих это предсказание сбылось. Лишь в
конце жизни он почему-то перестал перечис-
лять научный состав экспедиции в публикаци-
ях. Наверное, потому, что этот состав стал
слишком многочислен.
Книг в Беседах практически не было. Лишь
одно историческое сочинение о Древней Руси
переходило из рук в руки. Артемий Владими-
рович комментировал, что, с одной стороны,
мало историков, которые так часто обращают-
ся к археологическим материалам, как этот ав-
тор, а с другой — мало историков, которые так
дилетантски подходят к трактовке этих фактов.
Н.Я. Мерперт шутя выступал на защиту этого
историка и даже сочинил шутливую защити-
тельную песню. Этот подход к археологичес-
ким аргументам оказался для автора той кни-
ги устойчивым и удержался даже в поздних его
трудах.
Раскопки в Беседах нашли отражение в трех
статьях Арциховского.
Еще не кончилась Великая Отечественная
война, когда А.В. Арциховский и другие архе-
ологи, выполняя поручение Государственной
комиссии по определению ущерба, нанесен-
ного немецко-фашистскими захватчиками,
побывали в Смоленске и в Гнездове. Война
нанесла Гнездову огромные повреждения. К
Гнездову Артемий Владимирович с аспирант-
ских лет питал большой интерес. Одним из
первых он использовал материалы Гнездова
для исследования генезиса русского феода-
лизма. Они же послужили основанием для ра-
бот о русской дружине и варяжском вопросе.
Поэтому его попытка организовать раскопки
в Гнездове не была неожиданной. Тому спо-
собствовало еще одно обстоятельство: А.В.
Арциховский тяжело переживал разрушение
Новгорода, его выдающихся архитектурных
памятников с всемирно известными фреска-
ми, и боялся, что у него не хватит.сил не толь-
ко вернуться к раскопкам в этом городе, но
даже приехать в него вновь. Однако копать в
Гнездове по ряду причин Артемию Владими-
ровичу не пришлось.
Вскоре были ассигнованы большие суммы
на раскопки в Новгороде, и Артемий Влади-
мирович, поколебавшись, вернулся в люби-
мый им город и не расставался с ним до сво-
ей кончины.
317

А.В. Арциховский
Главную организационную работу по эк-
спедиции 1947 г. Артемий Владимирович по-
ручил Б.А. Колчину. Выбор был обусловлен,
может быть, тем, что Колчин имел не только
историческое, но и техническое образование,
а технику Артемий Владимирович почитал,
вероятно, отчасти потому, что мало понимал
в машинах, хотя некоторое время учился в
Горной академии. Когда, много лет спустя,
он приобрел автомобиль, он периодически
спрашивал шофера, куда наливается вода, а
куда — бензин. Говоря о транспортере, рабо-
тавшем в 1947 г. и последующие годы на рас-
копках, он неизменно, как что-то сверхпере-
довое, подчеркивал: «С электрическим мото-
ром!» Но вряд ли он знал, что иных транс-
портеров не делают.
Б.А. Колчин оказался достойным замести-
телем начальника экспедиции. Этот самый
«транспортер с электрическим мотором» был
использован для выброса просмотренного, пе-
ретертого руками культурного слоя впервые в
Новгороде, а затем совершил триумфальное
шествие по многим экспедициям. Впервые в
СССР археологи стали измерять глубины ни-
велиром, без которого теперь немыслима мало-
мальски оснащенная экспедиция. Тогда же в
Новгородской экспедиции появилась каме-
ральная лаборатория, занимавшаяся главным
образом реставрацией и консервацией находок.
Выходя из хронологических рамок, скажу, что
Б.А. Колчин подробно разработал идею А.В.
Арциховского о стратиграфических ярусах, ко-
торая внесла столь много нового в археологию
древнерусских городов. Он же применил к нов-
городским материалам метод дендрохроноло-
гии, теперь широко известный в СССР. Благо-
даря Б.А. Колчину— неизменному сотрудни-
ку Новгородской экспедиции ее деятельность
стала чем-то похожа на работу промышленных
предприятий.
А.В. Арциховский через Б.А. Колчина
обеспечил идеальную подготовку экспеди-
ции, как научную, так и бытовую. Остро сто-
ял вопрос о жилье — ведь Новгород был раз-
рушен. Предусматривалась возможность раз-
мещения личного состава экспедиции в па-
латках, но они не потребовались. Удалось ус-
троить студентов на третьем этаже (а высота
этажей более пяти метров) Златоустовской
башни Новгородского кремля, куда вела ле-
стница без перил. Артемий Владимирович и
Колчин жили сначала в Лихудах — палатах
XVII в. В той же комнате жил известный ис-
кусствовед Н.П. Сычев.
Был получен достаточно хороший акаде-
мический паек. Кроме того, покупали на рын-
ке овощи, когда они там появились. Готовила
нам местная кухарка, а помогали ей по очере-
ди наши женщины. Питание было хорошее и
мы немного отъелись после тяжелой зимы
1946- 1947 гг.
Между прочим в академический паек вхо-
дили мясные консервы, которые оказались
бразильского производства. Мы попросили
Артемия Владимировича перевести надписи
на банках. — «Ну, конечно, это — обезьянье
мясо. Что еще может быть в Бразилии?» — по-
шутил он.
В конце концов был решен вопрос и о ра-
бочей силе, а его решить было нелегко.
Во всех этих делах немалую помощь экспе-
диции по просьбе Артемия Владимировича
оказали А.Ф. Медведев, Н.Я. Мерперт, ГА. Ав-
дусина. Сыграли свою роль и организуемые
Б.А. Колчиным каждый вечер «субботнички»,
на которых работали многие студенты, в том
числе В.Д. Берестов — ныне известный поэт,
и В.Л. Янин — ныне академик РАН, начальник
Новгородской экспедиции.
Тогда же были сложены многие, ныне изве-
стные каждому студенту-историку новгородс-
кие песни, юмористически отображавшие быт
экспедиции. Артемию Владимировичу эти пес-
ни очень нравились, хотя о музыке он говорил,
что она для него, как для слепого живопись.
Для него были важны слова песен. Ну, а ком-
позиторов в экспедиции не было, и музыка
была заимствована из других песен.
Путь в Новгород Артемий Владимирович
проделал в кузове грузовой машины, на меш-
ках с мукой. Наши хлопчатобумажные брюки
мука не слишком пачкала, а хоть и старенький,
но сделанный из хорошей шерсти костюм Ар-
темия Владимировича — весьма, и он стеснял-
ся своего неряшливого вида. В Новгород Арте-
мий Владимирович отправился с выбритой до
блеска головой. Через двадцать лет он признал-
ся, что, побрив голову, он надеялся скрыть
обильно появлявшуюся седину. — «С каким же
нетерпением я ждал, когда отрастут волосы!»
На магистрали Москва-Ленинград в «Домах
колхозника» получить ночлег было трудно, тем
более такой многочисленной компании. Ноче-
вали на опушке леса, постелив брезент на всех,
и накрывшись другим брезентом.
318

Начинался третий этап работ Новгородс-
ки экспедиции. В 1929 г. были поставлены
>аскопки курганов в Хрелле, на следующий
од — разведочные работы на одном из горо-
,ищ. С 1932 г. проходил первый этап — рас-
;опки на Славне. Второй этап составили рас-
:опки на окраинах Ярославова Дворища в
938—1939 гг. Артемий Владимирович стре-
шлся найти и раскопать вечевую площадь
-1овгорода, которую он локализовывал на
[ворище. Он искал древнейшие слои Новго-
юда, но не находил их; не найдены они и до
их пор. Основную территорию Дворища до
ойны занимал небольшой заводик, а поэто-
iy раскопки там не были возможны, почему
[ приходилось работать на окраинах этого
рочища. В войну заводик был полностью раз-
•ушен, даже рельсы узкоколейки оказались
[од его развалинами — своеобразным куль-
урным слоем. Теперь можно было исследо-
ать значительную часть территории Двори-
иа. Такая задача была поставлена А.В. Арци-
овским и осуществлена на третьем этапе рас-
:опок в Новгороде, т.е. в 1947 — 1948 гг.
Этот этап в истории новгородских раскопок
амечателен еще и тем, что именно тогда нача-
ось формирование постоянного научного кол-
ектива Новгородской экспедиции. Здесь ска-
алось замечательное качество Артемия Влади-
1ировича — прозорливо видеть в начинающем
[аучном работнике его возможности и далекие
[ерспективы. Сотрудники экспедиции после-
оенных сезонов составили ее костяк и много
ет работали в ней. Этим научным коллекти-
ом и определился успех экспедиции. При
том ее коллектив не был застывшим, он раз-
евался и видоизменялся. Но именно 1947 г.
>ыл началом расцвета экспедиции.
Этого успеха могло и не быть, если бы
;адры, подобранные А.В. Арциховским, не
[мели бы, во-первых, опыта полевой работы,
о-вторых, опыта организационной работы,
i-третьих, не имели бы способностей и уме-
[ия передавать свои знания, учить младших.
>удучи председателем полевого комитета
института археологии АН СССР, А.В. Арци-
овский считал делом чести обеспечить вы-
окий методический уровень раскопок. В
том также часть фундамента успехов новго-
юдских раскопок.
Вспоминается, что еще тогда Артемий Вла-
имирович несколько раз заводил разговор о
ибирских грамотах, написанных на бересте
чернилами. Но надежды, что чернила сохра-
нятся в новгородской влажной почве, было
мало. Это оказалось справедливым: впослед-
ствии найдены лишь две чернильные грамоты
на бересте. Но успех лежал не в этом направ-
лении. До научной сенсации оставалось еще
четыре года. Однако и в 1947 г., и много рань-
ше Артемий Владимирович надеялся на откры-
тие берестяных грамот, ждал их. Он был под-
готовлен к их появлению. А случай помогает
подготовленному уму.
Вообще же находок стало много, очень
много. Была и носовая часть лодки, и сани, и
серия бытовых вещей и оружия, и вещи с над-
писями. Находки радовали Артемия Владими-
ровича. Он не стыдился называть себя веще-
ведом — словом, которое в те времена еще
имело бранный оттенок. От археолога требо-
вались выводы и обобщения, обобщения и
выводы. Источниковедческая работа — осно-
ва исследования — почетом не пользовалась.
Она-то и называлась презрительным сло-
вом — вещеведение. А Арциховский любил
именно эту важнейшую часть археологическо-
го исследования.
Однажды он рассказывал, что, когда на
Ярославском Дворище нашли стилет, он
вспомнил обычай целования оружия, но по-
целовать кинжал не решился: «Мало ли в чем
этот кинжал лежал веками». Я четко помню
этот момент: Артемий Владимирович то под-
носил стилет к лицу, то отстранял его. И так —
несколько раз. Любовь к оружию была побеж-
дена отвращением к среде, в которой оно ле-
жало. И не без оснований: это был навоз..
В тот год кроме Дворища раскопки произ-
водились на Чудинцевой улице, а А.Л. Монгайт
вел свои раскопки на валу Окольного города.
Работала на Дворище и экспедиция Новгород-
ского музея во главе с Б.К. Мантейфелем.
Большую часть времени Артемий Владимиро-
вич проводил на Дворище, но ежедневно бы-
вал и на остальных, своих и чужих, объектах.
Он должен был все видеть и все знать. И лишь
иногда он вмешивался в ход раскопок. Так, он
требовал, чтобы начальник раскопа, а тем бо-
лее — участка, всегда был в раскопе, а не у
«брюхомялки», как позднее в шутку назвали
перекладину низкого ограждения, шедшего по
верху раскопа: технику безопасности Артемий
Владимирович также чтил, как и методику рас-
копок. Однажды, чтобы избежать возможного
несчастного случая, он приказал прекратить
319

А.В. Арциховский
раскопки погреба на Чудинцевой улице: там
был возможен обвал.
По сравнению с теми полевыми приемами,
которые используют в Новгороде ныне, тог-
дашняя методика кажется архаичной. Но но-
вые приемы возможны не везде, стратиграфи-
ческие ярусы можно построить не на любом
памятнике, и послойно-квадратный метод гос-
подствует на большинстве исследуемых объек-
тов, как это было в Новгороде в 1947 г.
Уклад жизни Артемия Владимировича в
Новгороде был в общем тот же, что в Звениго-
роде и в Беседах: подъем со всеми, завтрак,
обед, ужин — со всеми, постоянное присут-
ствие на раскопках в течение рабочего дня.
Опять возникал неоднократно пресловутый
«луковый» вопрос: иногда Артемию Владими-
ровичу наливали из общего котла, он срывал-
ся с места и бежал в ресторан. Его ловили и
обещали, что это не повторится.
Лето 1947 г. было погожее, и мы купались с
плотов у Кремля. Ходил с нами купаться и Ар-
темий Владимирович. Он любил лежать на воде
и тогда его усатая голова напоминала голову
моржа. Бывали и происшествия: Артемий Вла-
димирович по неуклюжести наступал на затоп-
лявшиеся бревна плотов, после чего говорил:
«Я уже искупался». И шел переодеваться.
Как и он, в кузове грузовика приехал в Нов-
город и дорогой гость— Михаил Николаевич
Тихомиров — тогдашний декан исторического
факультета. Он шутливо брюзжал, что его по-
садили на ящики — вам, мол, там удобнее бу-
дет, а новгородский боярский дворник Фоми-
чев ехал на мягких мешках с мукой. Испачкан-
ный костюм Тихомирова не беспокоил.
Артемий Владимирович был обрадован
приездом Михаила Николаевича, с громадным
интересом отнесся к привезенной им только
что вышедшей в свет книге «Древняя Москва».
Много дней они вместе ходили по Новгороду,
осматривая его архитектурные и исторические
памятники.
8 сентября 1947 г. страна отмечала 800-ле-
тие первого упоминания Москвы в летописи.
Праздновала юбилей и экспедиция. У Аркаж-
ского монастыря — тогда там было зелено и
тихо — был устроен пикник, и каждому был
выдан вкусный пирожок — большое лакомство
при карточной системе. Аркаж — один из лю-
бимых Артемием Владимировичем памятников
архитектуры Новгорода, к тому же сохранив-
ший свои фрески, правда, сильно поврежден-
ные «Голубой дивизией», оставившей на них
надписи — свидетельство своего варварства.
Артемий Владимирович с энтузиазмом показы-
вал нам живопись Аркажа, водил по Юрьеву
монастырю, по Перыни и по городу от памят-
ника к памятнику, сопровождая показ увлека-
тельным историческим комментарием, масте-
ром которого он был.
Результаты раскопок 1947 г. были выдаю-
щимися и о них был поставлен доклад Артемия
Владимировича на Президиуме Академии наук.
К докладу была подготовлена выставка, кото-
рую осмотрели многие ученые, среди них—
президент Сергей Иванович Вавилов, академи-
ки Б.Д. Греков, И.И. Мещанинов и другие. На
обсуждении доклада выступило несколько че-
ловек, в том числе Б.Д. Греков, высоко оценив-
ший результаты раскопок. Успех был триум-
фальный.
В последующие годы я видел Артемия Вла-
димировича в Новгороде лишь эпизодически
или не видел вовсе. Почти до последнего года
жизни, уже будучи не в состоянии пробыть на
раскопках весь сезон, Артемий Владимирович
все же приезжал в свой Новгород хотя бы на
полмесяца, хотя бы на неделю. Ездил он туда
на своей машине, по-прежнему не зная, куда
наливают бензин, а куда — воду.
До конца своих дней он работал над мате-
риалами новгородских раскопок, главным об-
разом над берестяными грамотами. Пусть он
был способен сидеть за столом все меньше и
меньше, но вокруг него образовалась школа
учеников, школа исследователей. Этим может
похвастаться не всякий ученый. Часто говорят,
что главный след в науке — это даже не науч-
ные труды, значение которых, конечно, бес-
спорно, а ученики. Школа.
В ней бессмертие ученого.
Основные труды А.В. Арциховского
Курганы Вятичей. М., 1930.
Археологические данные о возникновении феода-
лизма в Суздальской и Смоленской землях// Про-
блемы истории докапиталистических обществ. 1934.
№ 11-12.
Новгородские ремесла// Новгород, ист. сб. Новго-
род, 1939. Вып. 6.
Древнерусские миниатюры как исторический источ-
ник. М., 1944.
Городские концы в Древней Руси // ИЗ. 1945. Т. 16.
Древнерусские областные гербы// УЗ/МГУ. Исто-
рия. 1946. Вып. 93, кн. 1.
Основные вопросы археологии Москвы// Матери-
320

А.В. Арциховский
алы и исследования по археологии Москвы. М.; Л.,
1947. Т. 1. (Материалы и исследования по археоло-
гии СССР; № 7).
Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок
1951 г.). М., 1953. (Совм. с Тихомировым М.Н.).
Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок
1952 г.). М., 1954.
Новые открытия в Новгороде. М., 1955. Докл. сов.
делегации на X Междунар. конгр. историков в Риме.
Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок
1953-1954 гг.). М., 1958. (Совм. с Борковским В.И.).
Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок
1955 г.). М., 1958. (Совм с Борковским В.И.).
О новгородской хронологии // Сов. археология.
1959. №4.
Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок 1956-
1957 гг.). М., 1963. (Совместно с Борковским Б.И.).
Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок
1962-1976 гг.) М., 1978. (Совм. с Яниным В.Л.).
* * *
Чл. авт. кол.: История культуры Древней Руси. М.;
Л., 1948. Т. 1.
Чл. авт. кол.: История Москвы: В 6 т. М., 1952. Т. 1.
Чл. авт. кол.: Очерки истории исторической науки в
СССР. М., 1960-1963. Т. 2-3.
Чл. авт. кол.: Очерки русской культуры XIU-XV веков.
М., 1969. Ч. 1. - Ред.: Там же. М., 1969-1970. Ч. 1-2.
* * *
Лекции по археологии. М., 1938. Ч. 1-2. Стеклогр. изд.
Введение в археологию. М., 1940. - То же. 2-е изд.
М., 1941. — То же. 3-е изд., перераб. и доп. М., 1947.
Основы археологии. М., 1954. -Тоже. 2-е изд. М., 1955.
* * *
Выдающийся историк: (Академик М.Н. Тихоми-
ров]//Моск. ун-т. 1944. 1/V, № 17-18.
Ю.В. Готье как археолог//Докл. и сообщ. ист. фак.
МГУ. 1945. Вып. 1.
Забелин - археолог// Ист.— археол. сб./ |НИИ кра-
евед, и музейн. раб.]. М., 1948.
Памяти А.В. Орсшникова // Нумизмат, сб. М., 1955.
Ч. 1.(Тр. ГИМ; Вып. 25).
Поздравляют историки: ]70летсодня рождения И.Г.
Петровского] // Моск. ун-т. 1971. 18/1. № 4.
* * *
Артемий Владимирович Арциховский/ Сост. А.Л.
Епифанова: Вступ. ст. В.Л. Янина. М., 1973. (Матери-
алы к биобиблиографии ученых СССР. Сер. исто-
рии; Вып. 12).
Список печатных работ А.В. Арциховского// Ист.-
архсол. сб. М., 1962.
Литература об А.В. Арциховском
Рыбаков Б.А. «Окна в исчезнувший мир»: По поводу
ки. А.В. Арциховского «Древнерусские миниатюры
как исторический источник». М.: МГУ, 1944. 214
с.//Докл. и сообщ. ист. фак. МГУ. 1946. Вып. 4. С.
36-51.
Он же. Что нового вносит в науку статья А.В. Арци-
ховского «О новгородской хронологии»? // Сов. ар-
хеология. 1961. № 1. С. 141-163.
К 60-летию А.В. Арциховского// Ист. —археол. сб.
М., 1962.
Монгаиш АЛ. К 60-летию А.В. Арциховского//ВИ.
1963. № 1.
Янин В.Л. 60-лстие Артемия Владимировича Арци-
ховского// Вестн. МГУ. Сер. 9, история. 1963. № 2.
Прил.: А.В. Арциховский: (Биогр. справка).
Авдусин Д.А. Ссмядесятилетие А.В. Арциховского//
ВИ. 1972. № 12.
Янин В.Л. Очерк научной деятельности Артемия Вла-
димировича Арциховского// Новое в археологии:
Сб. ст., посвящ. 70-летию А.В. Арциховского. М.,
1972.
Монгайт А.Л. К 70-лстию А.В. Арциховского//
И СССР. 1973. № 1.
Горский А.Д. А.В. Арциховский как источниковед: (К
70-летию со дня рождения)//АЕ за 1972 г. М., 1974.
Авдусин Д.А. А.В. Арциховский как археолог//
Вестн. МГУ. Сер. история. 1978. № 6.
К 65-летию А.В. Арциховского: [Отзыв акад. М.Н.
Тихомирова о науч. творчестве А.В. Арциховского| //
АЕза 1967 г. М., 1969.
Пушкина Т.А. Конференция на кафедре археологии:
| На ист. фак-те МГУ, посвящ. 80-летию со дня рож-
дения А.В. Арциховского и 50-лстию основанной им
Новгород, археол. экспедиции] // Вестн. МГУ. Сер.
8, история. 1983. №5.
Авдусин ДА. А.В. Арциховский как руководитель се-
минара // Вестн. МГУ. Сер. 8, история. 1989. № 2.
Новгородские археологические чтения: Материалы
науч. конф., посвящ. 60-летию археол. изучения
Новгорода и 90-летию со дня рождения основате-
ля Новгород, археол. экспедиции А.В. Арциховско-
го, Новгород, 28 сент. - 2 окт. 1992 г. Новгород,
1994. Из содерж.: Артемий Владимирович Арцихов-
ский и Новгород I Авдусин Д.А.\ 1932 год - начало
планомерного археологического изучения Новгоро-
да / Гайдуков П. Г.
321

Георгий Владимирович Вернадский
(1887-1973)
О «русской литературе в изгнании» совре-
менный читатель знает уже не понаслышке.
Куда меньше известно о судьбах и творчестве
деятелей исторической науки, оказавшихся
вскоре после октябрьских событий за рубе-
жом1. О тех, кто «на чужой стороне» — так
назывался один из русских альманахов, спо-
собствовавший сохранению и приумноже-
нию «русского богатства», помогая русским
оставаться русскими не по крови — по исто-
рии. В то время как в Советской России пе-
реписывалась тысячелетняя история великой
страны, «другая Россия» пыталась разобрать-
ся в исторических причинах национальной
катастрофы. Спору нет, русские историки не
могли, подобно пушкинскому Пимену, рав-
нодушно внимать добру и злу. Они не избе-
жали ни политических страстей, ни мирских
интересов. Но в их искренности и честности
усомниться невозможно.
Историки в изгнании в полной мере осоз-
нали трагическую ошибку России и русско-
го народа в выборе пути. Современники и
участники величайшей драмы в мировой ис-
тории, они начали «работу над ошибками».
Это означало осмысление и переосмысление
исторического опыта страны, написание мо-
нографических исследований национальной
истории, учебников, занятия исторической
публицистикой. Их видение русского про-
шлого заложило основы научной русистики и
советологии.
Одним из таких историков был Георгий
Владимирович Вернадский, сын гениального
русского ученого В.И. Вернадского. «Патриар-
хом русской историографии в США» назвал его
один из учеников А. Фергюсон.
История рода Вернадских известна благо-
даря вниманию к ней биографов Владимира
Ивановича2. Во время войны Богдана Хмель-
ницкого с Польшей литовский шляхтич по
фамилии Верна перешел на сторону казаков.
Потомки этого Верны жили в Запорожье,
служили в казачестве. Когда Запорожская
Сечь по указу Екатерины II была распущена,
один из предков Вернадского, Иван Никифо-
рович Вернацкий, обосновался в Чернигов-
ской губернии. Прослужив несколько лет
священником, Вернацкий, ссылаясь на сви-
детелей из двенадцати дворян, подал проше-
ние о внесении его с детьми в списки дворян.
Основанием для прошения явилось то, что
дед и отец были свободными казаками и за-
нимали посты войсковых товарищей. В про-
шении ему было отказано.
Дворянство выслужил в 1821 г. его сын Ва-
силий Иванович Вернацкий (прадед Георгия
Владимировича). Он был штаб-лекарем в пол-
ках Суворова, участвовал в знаменитом пере-
ходе через Альпы. Получив потомственное дво-
рянство, Вернацкий стал писаться Вернадским.
Сын Василия Ивановича, Иван Василье-
вич Вернадский, отказавшись от карьеры во-
енного, окончил Киевский университет и за-
щитил магистерскую и докторскую диссерта-
ции по политической экономии. Он был в
322

Г.В. Вернадский
числе либеральных профессоров, выступав-
ших за экономические и политические свобо-
ды и безусловную отмену крепостного права.
От второго брака у него родился сын Влади-
мир, ставший одним из крупнейших деятелей
естествознания XX в.
Еще до окончания естественного отделения
Петербургского университета В.И. Вернадский
вошел в один из народнических кружков. Там
он познакомился с Натальей Егоровной Ста-
рицкой, ставшей в 1886 г. его женой.
Будущий знаменитый русско-американс-
кий историк родился 20 августа (1 сентября) в
Санкт-Петербурге. Вскоре семья переехала в
Москву. Множество московских интеллиген-
тов, общественных деятелей перебывало в го-
степриимном доме Вернадских. Среди них А.А.
Бакунин, И.И. Петрункевич, ГА. Джаншиев,
А.А. Кизеветтер. Общение с ними оставило за-
метный след в формирующемся мировоззре-
нии Георгия Вернадского.
Окончив с золотой медалью 5-ю москов-
скую гимназию, Георгий Вернадский посту-
пил на историко-филологический факультет
Московского университета. Имеются свиде-
тельства, что, нередко выезжая в Германию
во Фрейбургский университет для научных
занятий и для слушания лекций, он увлекся
идеями Генриха Риккерта. Там же оконча-
тельно оформилось желание молодого Вер-
надского посвятить себя науке. «С нетерпе-
нием жду начала университетских заня-
тий, — писал он матери. — Ужасно рад воз-
можности заниматься и чувствую в себе до-
статочно твердости для научной работы»3.
Укреплению этого желания способствовала
и либеральная академическая среда, окру-
жавшая Георгия Вернадского в Московском
университете, прежде всего блестящие учи-
теля: В.О. Ключевский, Р.Ю. Виппер, Ю.В.
Готье, М.М. Богословский, А.А. Кизеветтер,
М.К. Любавский.
Летом 1907 г. после возвращения из Гер-
мании Георгий отдыхал у родственников в
Полтаве. Он начал серьезно ухаживать за Ни-
ной Ильинской и тяжело переживал неодоб-
рение матери. «Мне ужасно тяжело твое от-
ношение, — писал он ей из Полтавы, — но
раз оно есть, мне облегчение, что ты его выс-
казываешь откровенно. Пока что я не жалею,
что захвачен исключительным чувством, по-
тому что оно придает мне силу и бодрость
жизни»4.
В ноябре 1908 г., получив разрешение от
канцелярии Московского университета5, Геор-
гий Вернадский женился на Нине Ильинской,
которая заканчивала Высшие женские курсы и
собиралась преподавать русский язык и лите-
ратуру в гимназии.
Весной 1910 г. молодой ученый выдержал
экзамены испытательной комиссии историко-
филологического факультета. За кандидатское
сочинение «Общественная программа дворян-
ских наказов в Екатерининскую комиссию
1767 г.», подготовленное под руководством
М.М. Богословского, он получил диплом пер-
вой степени6.
Чувствуя в себе силы и желание для даль-
нейшей научной работы, Вернадский посыла-
ет документы на историко-филологический
факультет Санкт-Петербургского университе-
та для участия в магистерских испытаниях7.
Незадолго до этого он вновь отправился загра-
ницу для занятий средневековой историей. В
Мюнхене произошла встреча с историком М.
Карповичем, с которым у него установились
впоследствии теплые творческие и дружеские
отношения.
По окончании магистерских испытаний
Вернадский планировал отправиться в экспе-
дицию на Север для «непосредственного зна-
комства с первобытными племенами»8. «Без
этого, — отмечал он в письме родителям, — не
могу считать законченным свое историческое
образование. Я хочу помимо занятий истори-
ей, и отчасти для них, получить еще ряд но-
вых впечатлений»9. В планы молодого учено-
го входили, кроме того, занятия геологией и
картографией. Однако поездку пришлось от-
ложить: жена перенесла тяжелую хирургичес-
кую операцию.
Оставшись в Москве, Вернадский посту-
пил на службу в редакцию «Русских ведомос-
тей», где на материалах периферийных газет
(«Сибирь», «Кавказ», «Польша») писал статьи
по внутренней жизни страны. Тогда же появи-
лись первые приглашения к сотрудничеству от
журналов. В письме к родителям Вернадский
писал: «Получил от «Русской мысли» предло-
жение дать отзыв о курсе Корнилова. Я отве-
тил, конечно, согласием, и теперь перечиты-
ваю курс. Не знаю, кто подал Струве мысль
обо мне»10.
В ноябре 1912 г. историк выступал с пуб-
личными лекциями в Москве, Голутвине и Во-
ронеже на тему: «Русско-турецкие отношения
и*

Г. В. Вернадский
и балканский вопрос». Делясь с родителями
впечатлениями от первого публичного выступ-
ления, Вернадский писал: «От лекции у меня
в общем хорошее впечатление. Я не растерял-
ся перед большой аудиторией (человек 500) и
справился с внешними трудностями, которых
больше всего боялся. По существу, конечно, в
лекции было много недостатков, главное от
моей неопытности: у меня было гораздо боль-
ше материала, чем на 2 часа, и вторую часть
пришлось скомкать»11.
Успешно выдержав магистерские испыта-
ния, Вернадский в 1913 г. был принят в число
приват-доцентов Санкт-Петербургского уни-
верситета. Он читал лекции, вел просемина-
рий. К этому времени относится пробуждение
интереса к проблемам этнического распрост-
ранения русских по евразийскому материку. В
1912 г. на материалах Московского архива Ми-
нистерства юстиции (МАМЮ) он начал изу-
чение истории Якутского края, которое, дол-
жно было по первоначальному замыслу соста-
вить основу магистерской диссертации. Была
намечена и структура работы: «1. Открытие
реки Лены и ее притоков и первые шаги рус-
ских на Лене до основания Якутского уезда. 2.
Хозяйственная жизнь Якутского края прибли-
зительно] 1640— 1650 гг. 3. Административ-
ная и всякая другая жизнь русских в Якутском
крае за те же годы»12.
Запланированное исследование в полном
объеме не было подготовлено. Но его первая
часть легла в основу работ, посвященных «дви-
жению русского племени на Восток»13.
Прослеживая историю расселения славян
по европейской территории, Вернадский свя-
зал его с «окраинным восточным положением
русских поселений на их первоначальной тер-
ритории». Был сделан вывод, что «направление
на восток является одним из основных направ-
лений русской колонизации»14.
Важной особенностью России Вернадский
считал тот факт, что колонизация новых земель
проходила на том же континенте в отличие от
других стран Запада, создававших колонии за
океаном. «Сибирь — колония особого рода, не
отделенная океаном от метрополии, вполне до-
ступная стихийному движению русской народ-
ности — представляет прямое продолжение
русской жизни по ту сторону Камня»15. Воз-
можность освоения колоссального жизненно-
го пространства Сибири давала весьма долго-
временную перспективу для экстенсивного
развития народного хозяйства России и сохра-
нения устойчивости сложившихся к тому вре-
мени экономических, политических и соци-
альных институтов.
Кроме того, своеобразие географического
распространения русских натолкнуло Вернад-
ского на исследование синхронического и ди-
ахронического аспектов этого процесса. Этапы
освоения русскими Евразийского материка он
сравнивал с кругами на воде, расходящимися
отброшенного камня. «То, что в центре России
происходило несколько веков назад, сейчас
можно наблюдать за Уралом и в более чистом
виде, без наслоений и примесей»16.
Результаты сравнительно-исторического
анализа европейской России и Сибири по-
зволили Вернадскому прийти к заключению
о наличии своеобразного закона соотноше-
ния исторического времени и пространства:
«Социальное явление для данной местности
изменяется во времени. Для данного момен-
та времени социальное явление различно при
перемене пространства... Удаляясь в про-
странство, мы можем догнать эти убегающие
круги... 1000 верст на север или восток от со-
циального центра могут иметь для исследова-
теля такое же значение, как 100 лет в глубь
времен».
Впрочем, историк не придавал открытому
им закону статуса всеобщего, наоборот, указы-
вал на ограниченность его применения. Тем не
менее он увидел в его действии одну из важ-
нейших причин своеобразия истории России.
«Действие этого закона соотношения времени
и пространства можно наблюдать только при
больших размерах пространства. Русская исто-
рия есть история общества, занявшего огром-
ное пространство. Философия значения этого
пространства в историческом процессе есть
философия всей русской истории»17.
Особое место в системе исторических
представлений «раннего» Вернадского заня-
ла тема монголо-татарского нашествия и его
последствий. Она осваивалась при непос-
редственном учете пограничного простран-
ственно-географического положения стра-
ны. «Нужно представить себе тогдашнюю
Русь не как восточную окраину Европы, а
как западную окраину Азии... Тогдашняя
Россия принадлежала к Европе по своим
культурно-расовым отношениям. Но по сво-
им отношениям политическим Русь была
связана с Азией»18. Отсюда историк выделил
324

Г.В. Вернадский
два основных позитивных результата мон-
гольской экспансии: расширение географи-
ческих представлений русских о юго-восто-
ке и усиление с ним «личных» связей; созда-
ние крепкой государственной организации,
способной воспользоваться новыми услови-
ями. Эта государственная организация и
подняла оброненную Киевской Русью идею
планомерной колонизации степи. Торже-
ством этой идеи стало завоевание Казанско-
го и Астраханского ханств, утвердившее рус-
ское господство на Волге и Каме. Образова-
ние и усиление Московского государства
положило начало дальнейшему продвиже-
нию русских по Евразийскому материку. За-
метим, что позднее, оценивая значение ко-
лонизации русскими значительного про-
странства Сибири и Дальнего Востока, Вер-
надский пришел к выводу, что русский на-
род занял свое место в истории благодаря
тому, что оказывавшееся им давление содей-
ствовало освоению этого места, указал на
глубокую основу побуждений, вызвавших
непрерывное движение русского племени на
восток.
Колонизация русскими пространств Си-
бири не составляла единственную тему науч-
ных исследований молодого историка. В
«Русской мысли», «Голосе минувшего», «Ис-
торическом обозрении» время от времени
появлялись его статьи по русской и европей-
ской истории |1\
Менее насыщенной была общественная де-
ятельность молодого ученого. Примкнув к кон-
ституционно-демократической партии в сту-
денческие годы, Вернадский не стал ее актив-
ным членом. Больший интерес вызвала у него
земская работа, особенно после того, как он
получил от отца доверенность на участие в за-
седаниях земской управы Моршанского уезда
Тамбовской губернии. Во время Первой миро-
вой войны Вернадский продолжал свою рабо-
ту в университете и был активным членом Пет-
роградского комитета Всероссийского союза
городов.
Невозможность организации экспедиции в
Сибирь заставила Вернадского изменить пер-
воначальную тему диссертации. Знакомство с
А.Н. Пыпиным, автором книги о масонстве в
России, помогло молодому историку оконча-
тельно определиться с выбором темы.
Весной 1917 г. Вернадский получил предло-
жение занять место профессора на кафедре
русской истории Пермского университета. В
октябре он приехал в Петроград для зашиты
магистерской диссертации «Русское масонство
в царствование Екатерины II». Защита состоя-
лась за три дня до восстания в Петрограде.
Интерес к данной теме Вернадский
объяснил во вступительном слове к диссер-
тации: «Екатерининское время — эпоха тер-
риториального расширения, военной славы и
внешнего блеска России, но вместе с тем это
время глубокого внутреннего распада, хозяй-
ственной и социальной разрухи, обществен-
ной неудовлетворенности и скрытого недо-
вольства»20. Именно в этих исторических ус-
ловиях появились первые ростки гражданс-
кого общества — масонские организации,
выражающие настроения консервативной
оппозиции. Первоначально они развивались
в простых формах и преимущественно в сре-
де иностранцев, чаще всего немцев. Но в на-
чале 70-х годов XVIII в. заявляет о себе пер-
вая широкая организация собственно русско-
го масонства, объединившая несколько лож
во главе с И.П. Елагиным. Представления
масонов об обществе и государстве определя-
лась принципами «естественного права», а
оппозиционно-политическая окраска движе-
ния во многом обусловливалась отсутствием
политических партий.
Пугачевское восстание способствовало
дифференциации политических позиций ма-
сонских организаций. С одной стороны, усили-
лись требования «неослабной бдительности
помещичьей власти», с другой — рождались
«неизбежные проекты социальной реформы»,
призванные улучшить экономическое положе-
ние населения. Как только в масонских орга-
низациях власть усмотрела уфозу абсолютизму,
они стали подвергаться гонениям. Вернадский
пришел к выводу, что так или иначе в деятель-
ности масонских организаций проявилась по-
пытка конструктивного изменения политичес-
кого режима. Спустя полвека она была повто-
рена декабристами.
После успешной защиты диссертации Вер-
надский возвратился в Пермь. Он продолжил
чтение лекций в университете, стал препода-
вать в гимназии для взрослых, принял участие
в подготовке сборника трудов Общества фило-
софии, исторических и социальных знаний при
Пермском университете.
Осенью 1918 г. историк принял решение
о переезде с семьей в Симферополь, где
325

Г.В. Вернадский
вновь открылся Таврический университет. В
Крыму он участвовал в создании аналогич-
ного пермскому Общества философских, ис-
торических и социальных знаний. В мае
1919 г. в качестве архивариуса вошел в ко-
миссию по созданию Таврического цент-
рального архива при Комиссариате народно-
го просвещения.
Но внешние обстоятельства не способство-
вали научному творчеству. Симферополь нахо-
дился попеременно то у белых, то у красных.
От родителей, оставшихся в Киеве, сведений
не поступало. Вернадский возлагал большие,
но неоправданные надежды то на приход ар-
мии Деникина, то Врангеля. «...Пришел пер-
вый отряд добровольческой армии. Великие
события могут свершиться! Сегодня в Севасто-
поль должна прийти союзная эскадра»21, — со-
общал он в Киев.
Осенью 1920 г. после поражения Врангеля в
Крыму Вернадский решился покинуть Россию.
С основным потоком беженцев он отправился
в Константинополь, где провел более трех ме-
сяцев (с 1 ноября 1920 по 17 февраля 1921 гг.).
Затем с женой переехал в Афины, где недолго
преподавал в прогимназии для детей русской
общины историю и географию.
С февраля 1922 г. Вернадские в Праге.
Студентам Русского юридического факульте-
та Карлова университета ученый читает лек-
ции по истории русского права, активно ра-
ботает в семинаре (затем институте) Н.П.
Кондакова. После смерти этого выдающего-
ся искусствоведа и византиниста было реше-
но издавать «Труды» семинара. Всего вышло
11 томов, в некоторых из них принял участие
и Вернадский. К тому же он распространял
подписку на труды Института, вербовал в
члены-издатели состоятельных людей и даже
возглавлял этот своеобразный научный центр
в 1935- 1936 гг.
Знакомство с П.Н. Савицким и Н.С. Тру-
бецким, лидерами и идеологами евразийского
движения, оказало исключительное воздей-
ствие на Вернадского в «пражский» период его
жизни и деятельности. Конкретно-историчес-
кие основы евразийской доктрины были изло-
жены историком в работах «Начертание рус-
ской истории» (1927), «Опыт истории Евразии
с VI в. до настоящего времени» (1934), «Звенья
русской культуры» (1938).
Движение русских в течение их историчес-
кой жизни на восток было неизбежным, писал
Вернадский. Оно было непосредственно связа-
но с окраинным восточным положением этих
славянских племен в первом тысячелетии н.э.
Ход истории до оформления государственнос-
ти на Руси обусловил возможность освоения
обширных северо-восточных областей матери-
ка именно русскими. Отсутствие естественных
границ между «европейской» и «азиатской»
Россией позволяет говорить и об отсутствии
России «европейской» и «азиатской». Есть одна
Россия «евразийская», или Россия-Евразия.
Этим термином Вернадский именовал ту «на-
деленную естественными границами географи-
ческую область, которую в стихийном истори-
ческом процессе суждено было усвоить русско-
му народу».
Исследуя почвенио-климатические и гео-
графические условия этой территории, Вер-
надский вслед за П.Н. Савицким стал исполь-
зовать термин «месторазвитие». Под «место-
развитием» человеческих обществ он понимал
определенную географическую среду, которая
«налагает печать своих особенностей на чело-
веческие общежития, развивающиеся в этой
среде». Разработка и фактическое обоснова-
ние тезиса об определяющем влиянии «место-
развития» на историческое своеобразие обще-
ственных институтов привлекали главное вни-
мание Вернадского в «европейский» период
его творчества. И это ясно свидетельствует о
влиянии на него идеологии «евразийства», с
ведущими представителями которой историк
в то время поддерживал тесные творческие
контакты.
Однако, в отличие от многих современ-
ных ему представителей европейской науки
(немецкой геополитики, французской «гео-
графической школы», да и самого «евразий-
ства»), Вернадский не придавал действию
природно-географического фактора самодов-
леющего значения. В его работах содержит-
ся отчетливое понимание того, что основным
источником прогресса материальной и духов-
ной культуры является все-таки внутреннее
саморазвитие общества, а внесоциальиые
факторы лишь накладывают на него печать
своеобразия.
Говоря о движущей силе исторического
развития русского общества, Вернадский под-
черкивал, что «существовало взаимное давле-
ние русской народности и окружающей сре-
ды», и «русский народ занял свое место в ис-
тории благодаря тому, что оказываемое им
326

Г.В. Вернадский
явление было способно освоить это место».
)н продолжил и развил мысль В.О. Ключевс-
ого о взаимообусловленном влиянии окру-
сающей природы и «людского общества» на
юторический процесс: «Каждая народность
казывает психическое и физическое давле-
[ие на окружающую этническую и географи-
ескую среду. Создание народом государства и
свосние им территории зависит от силы это-
о давления и от силы того сопротивления,
оторое это давление встречает».
Таким образом, в основе концепции Вер-
надского лежит изучение взаимодействия
риродных и социальных факторов в ходе рус-
кой истории. Выделяя на территории Евра-
ии четыре почвенно-климатические зоны
безлесую тундру, лесную зону, степную зону
[ зону совершенно безлесых пустынь), Вер-
[адский отмечал, что размещение этих зон по
араллелям в значительной мере обусловило
обой направление и результаты миграцион-
[ых процессов, определив тем самым этни-
еский облик Евразии. В качестве наиболее
[сторически значимого этнополитического
заимодействия внутри Евразии Вернадский
казывал на сосуществование славянских
седлых земледельческих племен, первона-
ально занимавших лесную зону, с кочевыми
котоводческими племенами степей. В ре-
ультате в основу периодизации русской исто-
рии было положно «соотношение между ле-
ом и степью». Причем употребляются эти по-
[ятия не в почвенно-ботаническом их значе-
[ии, а в совокупности их природного и исто-
•ически-культурного значения. Так, выделя-
ется пять периодов русской истории.
Первый период — с древнейших времен до
мерти Святослава Игоревича в 972 г. — По-
1ытки объединения леса и степи (для исполь-
ования выгод обмена их природными богат-
твами).
Второй период — с 972 г. до нашествия Ба-
Шк Ч&. ^vci^ ^ *ЛЗ& ^.. — ^ок^вба. \*£ждз£, ъа^омч м.
степью.
Третий период — с 1238 г. до основания за-
висимого от Москвы Касимовского татарско-
го царства в 1452 г. Этот период знаменует со-
5ой победу степи над лесом.
Возвышение Москвы в результате распаде-
ния Золотоордынской державы дает начало
четвертому этапу — победе леса над степью,
хронологические рамки которого определены
1452 — 1696 гг. (взятие Азова Петром Великим).
«Русский север» наступает на «монголо-турец-
кий юг и восток». Происходит завоевание Ка-
зани, Астрахани, Сибири и Дона.
Пятый, последний период характеризует-
ся «распространением Российского государ-
ства почти до естественных пределов Евра-
зии». Происходит объединение леса и степи «в
отношении хозяйственно-колонизационном».
Наряду с освоением территории Евразии
предпринимается попытка овладения значи-
тельной территорией в Северной Америке
(1732— 1867). Условные хронологические
рамки этого периода определены 1696 —
1917 гг. Достижение русским народом «психи-
ческого и физического» единства с «окружа-
ющей этнической и географической средой»
явилось логическим завершением многочис-
ленных попыток создания единой государ-
ственности. Унаследовав традиции монгольс-
кой государственности и византийского пра-
вославного христианства, Россия в ходе исто-
рического развития превратилась в евразийс-
кую империю. Это политическое объединение
вовсе не уникально, полагал историк, выдви-
нувший идею периодической ритмичности го-
сударствообразующего процесса на террито-
рии Евразии. Ее главный смысл сводился к
чередованию периодов единой евразийской
государственности с периодами политической
разобщенности. Была составлена схема этого
процесса. Первая попытка создания единой
государственности отнесена ко времени обра-
зования Скифской державы (около V века до
н.э.), вторая — к появлению Гуннской импе-
рии (IV — V вв.), завершившейся образовани-
ем Киевской Руси. Монгольская империя воз-
рождает единую государственность на огром-
ной территории. Ее распад и возникновение
новых государств приводит к образованию
Российской империи, занимавшей к середи-
не XIX в. почти всю территорию Евразии.
Союз Советских Республик являлся продол-
«потеряв много коренных русских земель на
западе бывшей Российской империи, удержал
русские владения на востоке и даже отчасти
продвинул евразийское государственное объе-
динение к востоку». Сохранение данной еди-
ной государственности возможно лишь при
соблюдении одного важного условия: «Госу-
дарственные формы, для предупреждения
распада государства, должны иметь достаточ-
ную гибкость в соответствии не только с об-
327

Г.В. Вернадский
щи ми целями, но также местными нуждами.
Российская или всеевразийская государствен-
ность необходимо должна держаться форм со-
четания единства и множества (особых форм
федерации)»22.
Эти мысли Вернадского, высказанные в на-
чале существования Советского Союза, позво-
ляют по-новому взглянуть как на историчес-
кую судьбу этого государства, так и на вероят-
ные перспективы его нынешних преемников.
Дальнейшая разработка исторической кон-
цепции Вернадского связана с «американским»
периодом его творчества.
В августе 1927 г. Вернадские выехали в
США. Историк был приглашен по рекоменда-
ции профессора М.И. Ростовцева на должность
профессора русской истории Йельского уни-
верситета в Ныо-Хэвене. Перед отъездом исто-
рик в последний раз встретился со своими ро-
дителями, приехавшими в Чехословакию.
Несмотря на среднее знание английского
языка, Вернадский немедленно приступил к
работе в университете. Одновременно он полу-
чил заказ на написание монографии по рус-
ской истории. В письме родителям он сооб-
щил: «Лучше было не задаваться целью писать
обзора всей русской истории, раз всего 300
страниц, — но ведь я не волен в том, какую
форму придать книге, а мне был определенный
заказ — у них так принято писать, и ничего с
этим поделать нельзя. Я приложил все стара-
ния, чтобы было поменьше имен и событий, а
только самое главное»23.
Первую книгу в Америке Вернадский на-
писал на русском языке в рекордно короткий
срок — один год. Затем она была переведена
на английский и издана в 1929 г. «История
России», по замыслу автора, была кратким
экскурсом в историю России с древнейших
времен до 1928 г.24 Она переиздавалась более
10 раз и стала для Вернадского своего рода
визитной карточкой у читателя Америки.
Книга была переведена на многие европейс-
кие языки. В одном рецензенты были едино-
душны; общее мнение выразил А. Минорс-
кий: это «безусловно одна из самых содержа-
тельных работ по истории России, вышедших
из эмиграции». Однако собственно истори-
ческая концепция неизменно вызывала воз-
ражения в профессиональной среде. Иссле-
дователи отмечали склонность ученого к «ев-
разийским крайностям», спорность выдвину-
той им версии славянского этногенеза, в со-
ответствии с которой славянская прародина
находилась в зоне прикаспийских и причер-
номорских степей.
В 1931 г. Вернадский по приглашению М.
Карповича приехал в Гарвардский университет,
где познакомился с директором Гуверовского
института Френком Голдером. Приняв его
предложение написать биографию Ленина, ис-
торик выпустил в 1933 г. в Лондоне книгу «Ле-
нин: красный диктатор».
Результатом деятельности ученого в 30-х
годах было появление нескольких монографий.
Среди них «Русская революция. 1917— 1932»,
«Политическая и дипломатическая история
России». В рецензии на последнюю М. Карпо-
вич особо отметил научную значимость проде-
ланной автором работы по исследованию путей
колонизации Азии2'.
С началом Второй мировой войны Вернад-
ский с неослабевающим вниманием следил за
событиями в Советском Союзе. Его серьезно
беспокоила судьба родителей. В 1943 г. он по-
лучил известие о смерти матери. В январе
1945 г. от кровоизлияния в мозг умер Влади-
мир Иванович Вернадский. После смерти ро-
дителей в СССР у Вернадского не осталось
близких родственников (сестра Нина в 1926 г.
вышла замуж за археолога Н. Толля и осталась
жить в Праге). В 1944—1945 гг. он прочитал
курс русской истории в Колумбийском уни-
верситете, выезжал в Лондон для чтения лек-
ций в Славянской школе, позднее преподавал
в Балтиморском университете. В 1946 г. Вер-
надскому было присвоено звание полного
(действительного) профессора Научной исто-
рической ассоциации.
Принимая активное участие в работе Аме-
риканской академии медиевистики, Вернадс-
кий опубликовал десятки статей по русской ис-
тории в престижных европейских и американ-
ских исторических журналах. После окончания
Второй мировой войны он вошел в редакцион-
ный совет крупного европейского журнала
«Sud- und Ostforschungen» и активно сотрудни-
чал в нем в 1946 — 1972 гг.
Ослабевшие было научные связи между
СССР и США в период «холодной войны»,
вновь окрепли во второй половине 50-х годов.
Америке требовались эксперты по русским
проблемам. Среди историков таким экспер-
том был Г. Вернадский, внесший в американ-
скую науку культурные и историографические
традиции дореволюционной России. Историк
328

Г.В. Вернадский
стал первой величиной среди знатоков России
в Америке. В 1959 г. как редактор «Славянско-
го обозрения» он получил премию в 10 тыс.
долл. от Американского совета научных об-
ществ за создание своей исторической школы.
Годом раньше Колумбийский университет
присвоил ему звание почетного доктора гума-
нитарных наук.
Вершиной научного творчества Вернадс-
кого стало написание многотомной истории
России. Предполагалось, что первые шесть
томов будут написаны им, а последние четы-
ре тома — М. Карповичем. Смерть после-
днего в 1959 г. не позволила реализовать этот
замысел, Вернадский успел написать пять
томов «Истории России», доведя изложение
до 1682 г. Первый том «Древняя Русь» вышел
в 1943 г., спустя пять лет второй — «Киевс-
кая Русь». В 1953 г. увидел свет третий том —
«Монголы и Русь», вызвавший неодобри-
тельные рецензии в советской исторической
периодике. Четвертый том «Россия в сред-
ние века» вышел в 1959 г. Спустя десять лет,
в 1969 г., был опубликован пятый том —
«Московское царство». Смерть ученого по-
мешала завершить фундаментальное иссле-
дование.
В пятитомнике «История России» истори-
ческая концепция Вернадского была изложена
с исчерпывающей полнотой. Однако ее основ-
ные положения были разработаны в предвоен-
ный период.
Исследовательское внимание сосредоточи-
валось на определении черт своеобразия наци-
онального развития русского народа. Они, по
Вернадскому, обусловливались двумя комплек-
сами причин: внешним влиянием на общество
природно-географических факторов и внут-
ренним саморазвитием социального организ-
ма, создающего своеобразие окружающей его
ноосферы.
Исследование особенностей становления
евразийской ноосферы имело, несомненно,
важное значение. Влияние природно-гео-
графической среды на русскую историю изу-
чалось и до него. Принципиальная же но-
визна подхода Вернадского заключалась в
том, что объектом изучения стала не исто-
рия отдельной национально-государствен-
ном общности (Россия. Орла и пр.), а про-
цесс развития той социально-природной це-
лостности (Евразии), на фоне которой толь-
ко и может быть правильно понято специ-
фическое историческое место каждого наро-
да. Во влиянии внесоциальных особеннос-
тей Евразии обнаруживалась исходная осно-
ва внутреннего своеобразия исторического
пути развития России.
Помимо природно-географических условий
Вернадский выделил и факторы, уже собствен-
но исторические, влияющие на своеобразие
России. Они заключаются в особенностях того
этнополитического и культурного окружения,
в котором формировалось русское общество и
государство. В результате историк пришел к
следующим основным выводам.
1. Оседлое промыслово-земледсльческое
славянское население лесной зоны Евразии
испытывало па себе постоянное военное дав-
ление со стороны тюрко-монгольских ското-
водческих племен, кочевавших в степной
зоне. Это обусловило особую роль и автори-
тет государственной власти, начиная с Киев-
ской Руси. Период монгольского владычества
и создания единого Русского государства
сформировал устойчивые авторитарно-цент-
рализаторские политические традиции, кото-
рые объективно укрепились в ходе стреми-
тельного территориального роста страны. С
созданием империи сохранение такой систе-
мы организации общества основывалось на
необходимости политического объединения
этнически, культурно и экономически разроз-
ненных регионов во взаимосвязанный хозяй-
ственный комплекс Евразии.
2. Общая этнокультурная основа России и
Европы долгое время не находила практичес-
кого выхода. Укрепление связей с Западом
сдерживалось и религиозно-культурной ориен-
тацией Руси на Византию, и политическим
влиянием Орды. С образованием единого Рус-
ского государства на первый план выступили
территориальные конфликты с европейскими
соседями, в основном завершенные в началь-
ный период империи. К этому времени евро-
пейские культурные традиции проникают в
Россию, затрагивая поначалу преимуществен-
но высшие и средние слои общества. Но это не
сделало Россию европейской страной. С одной
стороны, отчетливо наметилось ее социально-
экономическое отставание от Запада, что со-
здавало угрозу для национальной самобытно-
сти и побуждало правящие круги к консерва-
ции политических основ общества. С другой
стороны, и европейские страны, опасаясь уста-
новления политической гегемонии огромного
329

1ентрализованного государства, стремились
►беспечить его относительную изоляцию от За-
гада. Расположение России на стыке европей-
кой и азиатской цивилизаций и создало ту ис-
орическую среду, в которой происходит ее об-
цественное развитие.
В 1967 г. научная Америка отмечала 80-
[етие Вернадского. В «Новом русском сло-
ie» и «Русской мысли» появились юбилей-
ibie статьи об историке, написанные его
вениками С. Пушкаревым, Н. Андреевым и
1ругими.
Последнее чествование Вернадского про-
солило в 1970 г. Президент Американской ас-
социации по изучению славянской истории
Эдвард Браун вручил историку премию. В
фиветственной речи он отметил сложный
кизненный и научный путь Вернадского, на-
девшего свою карьеру студентом Московско-
го университета и закончившего ее известным
ia весь мир американским профессором рус-
ской истории.
Г. Вернадский умер 13 июня 1973 г. в возра-
сте 85 лет. Он работал до самой смерти и его
чезаконченное исследование о церковных ре-
формах Никона увидело свет уже в конце 70-х
'ОДОВ.
Его ученики сохранили о нем добрую па-
мять. «С его смертью закончилась великая эра
российского исторического образования», —
писал А. Ферпосон26.
Научное наследие Г.В. Вернадского продол-
жает оказывать влияние на современную аме-
эиканскую историографию. Об этом, в частно-
:ти, свидетельствует проведение в 1987 г. юби-
лейных торжеств по случаю 100-летия со дня
рождения историка.
Основное содержание большого и сложно-
го жизненного пути Г.В. Вернадского состави-
ла интенсивная плодотворная исследователь-
ская и педагогическая деятельность, направ-
ленная на осмысление исторического своеоб-
разия русского народа, определения его роли
и места во всемирной истории. Дальнейшее
изучение этой деятельности приобретает осо-
бое значение в современной России. На роди-
не историка его идеи мало известны, а твор-
чество до сих пор не оценено по достоинству.
Кроме того, научная биография Вернадского
представляет значительный интерес с точки
зрения истории исторической науки, как при-
мер уникального синтеза историографических
традиций дореволюционной России^ Европы
и США в творчестве одного ученого. Более
полное и всестороннее изучение этих вопро-
сов еще предстоит сделать отечественным ис-
следователям.
Примечания
1 Первые шаги в научном освоении наследия русских
историков эмигрантов, впрочем, сделаны. См.: Па-
шу то В.Т. Русские историки-эмигранты в Европе.
М., 1992; Вандалковская М.Г. П.Н. Милюков, А.А.
Кизеветтер: История и политика. М., 1992.
2 См. Аникин А.В. Путь исканий. М., 1990; Гумилеве-
кий Д. Вернадский. 3-е изд. М., 1988; Страницы ав-
тобиографии В.И. Вернадского. М., 1981.
3 Архив РАН. Ф. 518. Оп.7.Д. 121. Л. 4 об.
4 Там же. Л. 17.
5 ЦГИА г. Москвы. Ф. 418. Оп. 319. Д. 211. Л. 8.
6 Там же. Оп. 76. Д. 1018. Л. 1, 11.
7ГАРФ. Ф. 1137. Оп. 1.Д. З.Л.3-4.
8 Архив РАН. Ф. 518. Оп. 7. Д. 123. Л. 93 об. - 94.
9 Там же.
10 Там же. Д. 124. Л. 4-4 об.
11 Там же. Л. 1.
12 Там же. Л. 7 об.
13 Вернадский Г. О движении русских на восток // На-
учный исторический журнал. Т. 1. В. 2. 1914. С. 52 —
61; Он же. Государевы служилые и промышленные
люди в Восточной Сибири XVII в.// ЖМНП. 1915.
№ 4; Он же. Против Солнца. Распространение Рус-
ского государства к востоку// Русская мысль. 1914.
№ 1.С. 56-79.
14 Вернадский Г.В. О движении русских на восток. С.
52.
15 Вернадский Г.В. Государевы служилые и промыш-
ленные люди... С. 332.
16 Вернадский Г.В. Против Солнца... С. 57.
17 Вернадский Г.В. Против Солнца... С. 57 — 58.
18 Вернадский Г.В. О движении русских на восток. С. 54.
19 Вернадский Г.В. Венгерский поход 1849 г. // Русская
мысль. 1915; Он же. Из истории прусской реакции
1830-х- 1840-х гг.// РМ. 1915. Кн. 7; Он же. Угор-
ская Русь и се возрождение в середине XIX в. // Го-
лос минувшего. 1915. № 3; Он же. Манифест Петра
III о вольности дворянской и законодательная ко-
миссия 1754-1766 гг.// Историческое обозрение.
1915. Т. 20.
20ГАРФ. Ф. 1137. Оп. 1.Д. 93.Л.З.
21 Архив РАН. Ф. 518. Оп. 7. Д. 126. Л. 29 об.
22 Вернадский Г.В. Начертание русской истории. Ч. 1.
Прага, 1927. С. 16- 17.
23 Архив РАН. Ф. 518. Оп. 7. Д. 126. Л. 55 - 55 об.
24 Vernadsky G. A history of Russia. New Haven, 1929.
25 Karpovich M. Review of Vernadsky; Political and
diplomatic History of Russia (1936) / Yale Review, 26: 1.
P. 183- 184.
26 Ferguson A.D. The obituaries/ Russian Review 32
(1973). P. 456-458.
330

Г.В. Вернадский
Основные труды Г.В. Вернадского (на русском языке)
Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг.,
1917. (ЗИФФПУ; CXXXVII). - То же. 2-е изд., испр.,
расш. СПб., 1999. (Рус. масонство: Материалы и ис-
след.; 1).
Очерк истории права Русского государства XVIII-
XIX вв.: (Период империи). Прага, 1924. — То же.
М., 1996
Государственная уставная грамота Российской Им-
перии 1820 года: Ист.-юрид. очерк. Прага, 1925.
Начертание русской истории. Прага. 1927. 4.1.
Опыт истории Евразии с половины VI века до насто-
ящего времени. Берлин, 1934.
Звенья русской культуры. Брюссель, 1938. I.
Очерки по истории науки в России // Зап. / Рус. Ака-
дем. Группа в США. Нью-Йорк, 1971-1975. Т. 5-9.
Два лика декабристов / Публ. подг. Серное А.И., Зло-
бовский А.З. II Свобод, мысль. 1993. № 5.
«Соединение церквей» в исторической действитель-
ности// ВИ. 1994. № 7. Первоначально: Россия и
латинство. Берлин, 1923.
История России. Киевская Русь: Пер. с англ. Тверь;
М., 1996. — То же. Тверь, М., 1999.
История России. Древняя Русь: Пер. с англ. Тверь;
М., 1997. - То же. Тверь, М., 1999.
История России. Монголы и Русь: Пер. с англ.
Тверь; М., 1997. - То же. Тверь, М., 1999.
История России. Россия в средние века: Пер. с англ.
Тверь; М., 1997. — То же. Тверь, М., 2000.
История России. Московское царство: Пер. с англ.
Тверь; М., 1997. Ч. 1-2. - То же. Тверь, М., 2000.
Ленин — красный диктатор: Пер. с англ. М., 1998. —
Тоже. М., 2000.
Русская историография. М., 1998.
* * *
Bibliography of the Works of George Vcmadsky / By Alan
D. Ferguson// Essays in Russian History. Hamden, 1964.
* * *
Павел Николаевич Милюков. Пг, 1917.
Николай Иванович Новиков. Пг, 1918.
Заметки о литературно-издательской деятельности
Н.И. Новикова // Ист. -лит. сб. Л., 1924.
О значении научной деятельности Н.П. Кондакова.
Прага, 1924.
Пушкин как историк//Уч. зап. Рус. Учеб. Коллегии
в Праге. 1924. I.
Академик Ф.И. Успенский// Seminarium Konda-
kovianum. Prague, 1927. I.
25-летие научно-литературной деятельности В.Н.
Бснешевича//Там же. Подп.: Г.В.
М.И. Ростовцев//Там же. Prague, 1931. IV.
А.А. Васильев//Там же. Prague, 1938. X.
М.М. Карпович // Новый журнал. 1959. LVIII.
П.Н. Милюков и «местоположение» русского наро-
да //Там же. 1964. 77.
Из воспоминаний // ВИ. 1995. № 1; 3.
N.P. Kondakov // Recueil d'etudes dediees a la memoire
de N.P. Kondakov. Prague, 1926.
Литература о Г.В. Вернадском
Тихомиров М.Н. Славяне в «Истории России» проф.
Г. Вернадского// ВИ. 1946. № 4.
Толстое С. Древнейшая история СССР в освеще-
нии Г. Вернадского//Там же.
Хачатурян В.М. Культура Евразии: Этнос и геополи-
тика// Евразия: Ист. взгляды рус. эмигрантов. М.,
1992.
Соничееа Н.Е. |Вступ. ст. к публ. ст. Г.В. Вернадско-
го «Соединение церквей» в исторической действи-
тельности»] // ВИ. 1994. № 7.
Она же. Георгий Владимирович Вернадский // Исто-
рики России XVIII-XX веков. |М., 1995J. Вып. 2.
(Арх.-информ. бюллетень; № 10). Прил. к журн.
«Ист. арх.».
Корзун В.П. Г.В. Вернадский — историк русской ис-
торической науки: (продолжающаяся традиция или
новый взгляд) // Вестн. Омского ун-та. 1996. Вып. 1.
Вандалкоеская М.Г. Историческая наука российской
эмиграции: «Евразийский соблазн». М., 1997.
Николаев Б. Жизнь и труды Г.В. Вернадского // Вер-
надский Г.В. История России. Древняя Русь. Тверь;
М., 1997.
Бондарь А. Евразийская государственность в истори-
ческой концепции Г.В. Вернадского// Россия в ми-
ровом политическом процессе. М., 1997.
Сорокина М.Ю. Георгий Владимирович Вернадс-
кий // Природа. 1999. № 2.
Essays in Russian History: A Collection Dedicates to
George Vernadsky. Hamden, 1964.
331

Петр Андреевич Зайончковский
(1904-1983)
Историк России XIX в., профессор Московско-
го университета Петр Андреевич Зайончков-
ский был яркой, масштабной, незаурядной
личностью в своих делах и в отношениях с
людьми. Необыкновенно живой, пронзитель-
но прозорливый, он остро чувствовал свое вре-
мя и намного опережал его, поднимаясь над
несообразностями действительности и пре-
вратностями судьбы. Наверно поэтому сегод-
ня, в смутное время пересмотра привычных
ценностей и авторитетов, сделанное им в исто-
рической пауке поражает огромностью резуль-
татов, а сам он — необыкновенной жизненной
энергией и душевной силой.
Жизненный путь Петра Андреевича Зай-
ончковского, становление его как историка не-
разрывно связаны с исторической эпохой Рос-
сии, крушением старой самодержавно-монар-
хической государственности и созданием но-
вой тоталитарно-коммунистической. Застигну-
тый в тринадцать лет революционным вихрем
1917г., он смог пережить трагические для рус-
ской интеллигенции 20-е годы и, преодолев
почти непреодолимые для дворянина прегра-
ды, получить высшее оразование и осуще-
ствить свою заветную, страстную мечту — стать
историком. А к концу жизни не без основания
и с гордостью он мог говорить о своем достой-
ном «профессиональном происхождении» —
учителем его был Ю.В. Готье, который сам
учился у В.О. Ключевского, В.И. Герье, П.Г.
Виноградова.
Петр Андреевич Зайончковский родился 18
сентября 1904 г. в городе Уральске в семье во-
енного врача, дворянина Андрея Чеславовича
Зайончковского, мать которого приходилась
племянницей адмиралу П.С. Нахимову. Эта
высокая родословная, как и вообще семейные
традиции, всегда почитались Петром Андрее-
вичем. В 70-е годы, перешагнув 70-летний воз-
раст, он посетил родные места в Подмосковье,
чтобы поклониться праху предков. Каково же
было его потрясение, когда одна из старожи-
тельниц признала в нем «нашего барина Зай-
ончковского». Возбужденный, радостно удив-
ленный, он рассказывал своим ученикам по
возвращении в Москву об этом путешествии «к
истокам».
Мальчиком Петр Андреевич воспитывался в
1-м Московском кадетском корпусе (с 1914 г.),
чего, равно как и свое дворянекое происхожде-
ние, он не скрывал в последующие тревожные
и смутные для него годы. Возможно, именно се-
мейная традиция и годы учения в кадетском
корпусе сыграли определенную роль в выборе
П.А. Зайончковским военной тематики как од-
ного из основных направлений своей научной
деятельности.
В 1917 г. он был свидетелем октябрьских
боев в Москве. Революция прервала не только
обучение в кадетском корпусе, но и навсегда
лишила его возможности получить системати-
ческое образование в советской высшей шко-
ле. В 20—30-е годы П.А. Зайоычковскому при-
шлось работать пожарником, служащим на же-
лезной дороге (кстати, до старости он любил
332

П.А. Зайончковский
встречать поезда и слушать мерный стук их ко-
лес), затем рабочим на машиностроительном
заводе в Москве (до 1935 г.). И все же, подни-
маясь над обстоятельствами, вопреки «истори-
ческой действительности», движимый страст-
ной потребностью в знаниях, любовью к исто-
рии России, он смог окончить в 1937 г. в воз-
расте 33 лет экстерном исторический факуль-
тет Московского института истории, филосо-
фии и литературы (МИФЛИ). А через три года
защитил кандидатскую диссертацию по исто-
рии Кирилло-Мефодьевского общества, кото-
рая была опубликована значительно позднее, в
1959 г. Уже в это время он проявил способность
к быстрой и результативной работе. Стреми-
тельность и динамичность станет характерной
чертой всей его деятельности.
Первые шаги в науке и формирование
П.А. Зайончковского как историка в зрелые
годы, па четвертом десятке лет, проходило
под непосредственным влиянием и руковод-
ством маститого ученого, академика Юрия
Владимировича Готье, представлявшего фун-
даментальные традиции дореволюционной
русской историографии в советской истори-
ческой науке. Благодарную память о своем
учителе Петр Андреевич пронес через всю
жизнь и посвятил ему одну из лучших (ско-
рее — лучшую) своих книг — «Кризис само-
державия на рубеже 1870—1880-х годов» (М.,
1964). В конце жизни Петр Андреевич был
несказанно обрадован, что именно его уче-
ник Терри Эммонс собирается издавать обна-
руженные в Гуверовском архиве США «Вос-
поминания» Ю.В. Готье (публикация их осу-
ществлена журналом «Вопросы истории»)1.
Живая связь традиции и времени — от учите-
лей к ученикам.
В начале 1941 г. вышли в свет первые пуб-
ликации П.А. Зайончковского: «К вопросу о
библиотеке П.И. Пестеля» (с его вводной ста-
тьей)2 и рецензия на «Военные записки» Дени-
са Давыдова3. А затем последовал вынужден-
ный войной перерыв в публикациях вплоть до
ее окончания. П.А. Зайончковский не любил
пустых лет в своем научном списке, следил,
чтоб их не было, но этот пробел, 1942—1944 гг.,
считал естественным, оправданным гражданс-
ким долгом перед Родиной.
С самого начала Отечественной войны
П.А. Зайончковский пошел добровольцем в
действующую армию. Владея немецким язы-
ком (знания, приобретенные благодаря до-
машнему образованию и обучению в кадетс-
ком корпусе), он занимался на разных фрон-
тах распропагандированием войск противни-
ка — был под Сталинградом, на Курской дуге,
на Правобережной Украине. Демобилизовал-
ся из армии гвардии майором в 1944 г. в связи
с тяжелой контузией, грозящей слепотой. К
счастью, зрение вернулось и он, наконец, по-
лучил возможность не просто заняться люби-
мым делом, но, можно сказать без преувели-
чения, посвятить ему свою жизнь. Еще нахо-
дясь на фронте, в Харькове он встретил жен-
щину, которая стала ему женой, спутницей
жизни, верным другом. С Ираидой Павловной
(Скорняковой) Зайончковской он счастливо
прожил отмеренные ему судьбой еше сорок
наиболее насыщенных, плодотворных лет сво-
ей жизни, имея надежный тыл и всегда откры-
тый для коллег, учеников, друзей дом. «Ира-
иде Павловне Зайончковской, жене, другу и
помощнице» посвятил Петр Андреевич свою
книгу «Правительственный аппарат самодер-
жавной России в XIX в.» (М., 1978).
После войны сразу же определилась мно-
гогранность деятельности П.А. Зайончковс-
кого. Он заведует Отделом Рукописей Госу-
дарственной Публичной библиотеки СССР
им. В.И. Ленина (1944 — 1952). Одновремен-
но преподает русскую историю в Московском
областном педагогическом институте, а с
1948 г. — в Московском Университете. С это-
го времени сочетание исследовательской, пе-
дагогической и научно-организационной де-
ятельности становится характерной чертой
его творческой биографии. В 1950 г. П.А. Зай-
ончковский защитил докторскую диссерта-
цию по истории военных реформ 60 — 70-х
годов XIX века в России, ас 1951 г. стал про-
фессором Московского Университета, считая
это дело главным в своей жизни и до конца
своих дней оставаясь работающим членом
кафедры отечественной истории XIX — нача-
ла XX века. Многие годы он возглавлял Уче-
ный Совет по отечественной истории исто-
рического факультета, в котором защищались
кандидатские диссертации. В 1952— 1954 гг.
П.А. Зайончковский был директором Науч-
ной библиотеки им. A.M. Горького МГУ и
длительное время председателем ее Учено-
го Совета. Эта работа была очень органична
для него, так как Петр Андреевич любил и
ценил книгу, понимал книжное и библиотеч-
ное дело. В годы своего директорства он смог
333

П.А. Зайончковский
юднять авторитет и значение университете-
сой библиотеки. В последующие годы он тес-
*о сотрудничал с Государственной Публич-
ен библиотекой им. В.И. Ленина, с Истори-
1еской библиотекой. В 1959— 1961 гг. П.А.
Зайончковский являлся ответственным ре-
актором журнала «Научные доклады выс-
пей школы. Серия Исторические науки». В
1959 — 1972 гг. работал по совместительству
трофессором Горьковского Университета.
1аже этот скупой перечень должностей и
:фер деятельности П.А. Зайончковского сви-
1етсльствует о его многогранности и незау-
)ядной жизненной энергии. Все эти много-
жсленные и разнообразные обязанности
1етр Андреевич выполнял с глубокой заин-
тересованностью, присущей его натуре. На
*сех постах, даже в короткий срок, успевал он
>сушествить значительные или масштабные
1ела, оставив по себе неизгладимую память.
Административная и организационная де-
1тельность никогда не была основной, никог-
щ не заслоняла главной цели жизни, от кото-
)ой Петр Андреевич ни при каких обстоятель-
ствах не отступал — написание книг и создание
своей школы в науке. Необыкновенная целеу-
стремленность, при всем разнообразии заня-
тий, всегда была характерна для Петра Андре-
евича. Казалось, он компенсирует свой по-
щний приход в науку (в сорок лет) неукосни-
тельным, ежедневным осуществлением постав-
1енной цели. Во всяком случае он не раз с
эгорчением говорил о «потерянных годах» в
молодости.
П.А. Зайончковский никогда не выдвигал-
ся в Академию Наук СССР, но в 1974 г. Универ-
ситетская библиотека издала маленькую кни-
кечку объемом в 2,25 уч.-изд. листа «Петр Ан-
феевич Зайончковский. К семидесятилетию со
щя рождения. Библиография», которая ярче и
чагляднее всех степеней и званий свидетель-
ствует о подлинном вкладе ученого в развитие
зтечественной исторической науки. Чтение
этой библиографии интересно и поучительно.
Поражает насыщенность и разносторонность
тучной и педагогической деятельности П.А.
Зайончковского.
Если окинуть взором весь творческий
путь П.А. Зайончковского от первых публи-
каций в 1941 г. до конца жизни, оборвавшей-
:я в 1983 г., то окажется, что наследие его за
неполных 40 лет (исключая три фронтовых
года) огромно. Написано восемь моногра-
фий. Написана в отдельных частях и главах,
но осталась незавершенной девятая рукопись
по истории армии в начале XX в. Изданы с
комментариями и серьезными основательны-
ми вводными статьями дневники трех госу-
дарственных деятелей России XIX в.: «Днев-
ник Д.А. Милютина. 1873- 1882. Т. 1-4 (М.,
1947 — 1950), «Дневник П.А. Валуева, мини-
стра внутренних дел». Т. 1—2 (М., 1961),
«Дневник государственного секретаря А.А.
Половцова». Т. 1 — 2 (М., 1966). Созданы два
ценнейших библиографических издания: ни-
когда ранее не существовавшие в истории
русской библиографии «Справочники по ис-
тории дореволюционной России. Библиогра-
фия» (М., 1971, 2-е изд. допол. М., 1978) и
многотомная «История дореволюционной
России в дневниках и воспоминаниях. Анно-
тированный указатель книг и публикаций в
журналах». Т. 1 — 5 (в 13 книгах, М., 1976 —
1989, последние тома выходили после смер-
ти). Этот список трудов сам по себе впечат-
ляет, хотя названы далеко не все. Помимо
основных работ у Петра Андреевича много
статей, глав в учебниках, рецензий, обзоров
и др. Впечатляет не только количество сде-
ланного, но и охват проблем, и хронологи-
ческие рамки исследований: весь XIX в. и
начало XX, а в библиографических издани-
ях с XVIII в. до 1917 г.
При всем многообразии тем монографий
П.А. Зайончковского их объединяет принци-
пиально общий подход к предмету и задачам
исследования. Петр Андреевич любил подни-
мать целину, малоизученные или вовсе еще не
освещенные в отечественной историографии
сюжеты. И делал он это основательно, откры-
вая целые пласты нового архивного материа-
ла, не попавшего до того в поле зрения исто-
риков. Архив для Петра Андреевича был стра-
стью, главным местом занятий, помимо каби-
нета своей квартиры. Он был не только посто-
янным читателем, но и своим человеком в
главных для историка России XIX в. архивах:
в Центральном Государственном архиве Ок-
тябрьской революции (ЦГАОР) и в Централь-
ном Государственном историческом архиве
(ЦГИА) в Ленинграде, в Отделах рукописей
Государственной библиотеки им. В.И. Ленина
и библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Он предпочитал работать с рукописями не в
читальном зале, а поближе к местонахожде-
нию фондов — непосредственно в архивохра-
334

П.А. Зайончковский
нилищах. Это ему разрешалось в обход инст-
рукциям и правилам из уважения, даже почте-
ния к его неустанному труду, к его «архивной
страсти». В ЦГАОР он был удостоен постоян-
ного пропуска (исследователям полагался
только годичный), как на редкость постоян-
ный читатель, чем очень гордился. В ЦГИА он
ездил каждый год, а иногда и не однажды,
вплоть до последних, уже преклонных лет
жизни, и всегда это было праздником, всегда
отъезд сопровождался одной фразой, с любо-
вью и гордо произносимой: «Еду в Питер».
Опережая, как и в некоторых других случаях,
свое время, Петр Андреевич называл Ленин-
град Питером и никогда не забывал напут-
ствовать своих учеников, отправляющихся в
командировку для работы в ЦГИА: «Кланяй-
тесь от меня Петру» (памятнику на Сенатской
площади, около здания архива, бывшего Се-
ната и Синода). Жизненным правилом для
него стало посещение архива в день своего
рождения. Архивы притягивали Петра Андре-
евича подлинностью хранящихся в них источ-
ников, нетронутостью новых тем и сюжетов,
неизведанностью тайн, возможностью откры-
тий. Архивы манили его, как манят путеше-
ственника и мореплавателя еще не нанесен-
ные на географическую карту земли и водо-
емы. В архиве Петр Андреевич всегда был в
приподнятом настроении, радостно возбуж-
денный и стремительный. Можно сказать —
архив был средой его обитания. И впервые
вводимый в научный оборот архивный мате-
риал был главной ценностью его книг.
Петр Андреевич строго придерживался од-
ного правила в своих научных трудах — уваже-
ния к факту, что в пору идеологического заси-
лия официальной методологии само по себе
уже было принципиальной позицией ученого,
свидетельством его убеждений в науке и жиз-
ни. Труды П.А. Зайончковского отличаются
фундаментальностью, богатством конкретно-
исторического материала, особенно архивного.
В этом залог их долгой жизни. Судьба книг
Петра Андреевича, как и его имя в науке, ни-
чуть не поколебалась в эпоху «перестройки»,
пересмотра прежних ценностей и привычных
ориентиров. У Петра Андреевича всегда были
свои критерии, в его представлении приори-
тетное место занимали непреходящие ценнос-
ти—в науке исторический факт, исторический
материал, почерпнутый из первоисточника. Не
случайно его исследования всегда сопровожда-
лись публикацией архивных источников, а в
конце жизни монументальных библиографи-
ческих изданий.
При всем многообразии тем в исследовани-
ях П.А. Зайончковского выделяется и преобла-
дает одно магистральное направление — исто-
рия самодержавия второй половины XIX — на-
чала XX в., его политические институты и ар-
мия, его внутренняя политика: реформы и кон-
трреформы, кризис «верхов», бюрократия выс-
ших эшелонов власти и губернского уровня.
Социально-экономическая история, обще-
ственное движение и общественная мысль вхо-
дили в круг его исследовательских интересов,
но не являлись предметом постоянного или
всестороннего изучения
Обращение к истории самодержавия, к
его внутренней политике факт знаменатель-
ный для советской историографии и харак-
терный для П.А. Зайончковского как иссле-
дователя. Становление и развитие историчес-
кой науки после победы советской власти
связано с приоритетным вниманием к таким
темам, как классовая борьба, крестьянское и
рабочее движение, революционная идеоло-
гия и революционно-освободительное дви-
жение. В послевоенное время и даже еще в
60-е годы такое положение, этот специфи-
ческий крен в исторической науке продолжа-
ли сохраняться. В первых же своих моногра-
фиях Петр Андреевич определил свой пре-
имущественный интерес к истории внутрен-
ней политики самодержавия и до конца жиз-
ни оставался непревзойденным специалис-
том в этой области. Он также привил вкус к
этой тематике своим ученикам, многие из
которых продолжали начатое им дело, внося
свой посильный вклад в исследование исто-
рии самодержавия XIX — начала XX в.
Богатое научное наследие П.А. Зайончков-
ского ждет еще специального основательного
исследования4, как и оставленный им, но еще
не открытый для историков архив, хранящий-
ся в Отделе рукописей Государственной пуб-
личной библиотеки им. В.И. Ленина и в Отде-
ле письменных источников Исторического му-
зея. Но это задача будущего, возможно, и не
очень отдаленного, быть может осуществимо-
го уже к столетию со дня рождения ученого,
которое будет в 2004 г. Задача этой статьи
иная — написать о Петре Андреевиче Зайонч-
ковском, как ученом и учителе, человеке, па-
мять о котором жива, а прошедшие после смер-
335

4есколько лет, почти совпадающие с годами
рестройки», послужили первой и очень ос-
ательной проверкой его творчества и всей
деятельности.
Сейчас, обозревая весь творческий путь
i. Зайоичковского, видно, что его индиви-
льность как ученого ярко и характерно
(явилась в первой же монографии «Восн-
г реформы 1860— 1870-х годов в России»
, 1952). Сам предмет исследования был но-
л и для историографии великих реформ
- 70-х годов XIX в. в России, и для специ-
ной литературы в области военной исто-
I, которая предпочитала изучение и описа-
: войн, а не военного дела и армии в мир-
время. Новая тема была обеспечена бога-
шими источниками, еще неизвестными в
ке. Среди них материалы неисчерпаемого
содержательности фонда Д.А. Милютина,
орый П.А. Зайончковский сумел по досто-
тву оценить, хотя к тому времени еще не
i опытным исследователем. Создание кни-
ило параллельно со специальной источни-
едческой работой. Он издал обстоя!ель-
1 обзор архива военного министра, храня-
тся в ОР ГБЛ* и осуществил публикацию
вника Д.А. Милютина за 1873 — 1882 гг. в
томах, о котором академик Е.В. Тарле тог-
ке писал в своей рецензии, что без этого
ания «не обойдется ни один историк Рос-
второй половины XIX столетия»6. Сочета-
; исторического исследования с трудом пе-
ни коведа и археографа станет характерным
П.А. Зайоичковского, так же как и фунда-
1тальность всех его книг, всегда основаы-
< на большом, как правило, новом, архи-
>м материле. Петр Андреевич любил в на-
нехоженные пути, неисследованные темы
еизвестные еще источники. Эта особен-
ть его творчества прослеживается от пер-
до последней из его книг.
Другая характерная особенность, про-
[вшаяся в первой же монографии П.А.
[ончковского, — многогранность и мает-
ность исследования. В науке он предпочи-
крупный план, и в тематике, и в жанре
•нографии статьям). И в этой первой дое-
но внимания, что он осветил общую про-
мму преобразований Д.А. Милютина и все
иные реформы, растянувшиеся более чем
десять лет, охватившие различные сфе-
— комплектование армии, ее вооружение
набжение, организацию военного управ-
ления — центрального и местного, постанов-
ку военного образования и воспитания, во-
енное судоустройство и судопроизводство и
пр. В заключении к книге намечен еще один
важный срез — проверка военных реформ
русско-турецкой войной 1877 — 1878 гг., т.е.
поставлена проблема реализации реформ,
хотя решение ее еще предстоит. Как впрочем
общий характер исследования всех военных
реформ не исключает, а предполагает даль-
нейшее исследование каждой из них, более
детальное и специальное.
И еще одна характерная черта всех работ
П.А. Зайоичковского, — внимание к личнос-
тям, творящим историю. В монографии о во-
енных реформах через все повествование ярко
высвечивается личность самого творца их —
военного министра, а публикация его дневни-
ка предваряется основательным биографичес-
ким очерком о нем7. Быть может, сейчас, ког-
да исторические портреты стали нормой и, ка-
жется, грозят заполонить историческую науку,
внимание к личности реформатора и не столь
приметное явление, но для того времени, ког-
да П.А. Зайончковский создавал свой первый
труд (вторая половина 40-х годов), это было
несомненно, заслугой историка, свидетель-
ством его самостоятельности, его неординар-
ности. Чтобы писать о личностях тогда, чтобы
видеть в истории не только явления и законо-
мерности, но и людей, надо было подняться
над стереотипами подходов к науке и стереоти-
пами понятий и мышления.
Несомненно, П.А. Зайончковский не был
свободен от официальных догм и партийных
требований, предъявляемых к науке. Его кни-
га о военных реформах прошлого века откры-
вается множеством цитат из Маркса, Энгель-
са, Ленина, Сталина. Но, отдав дань этому
«велению эпохи», он основательно излагает
добротный материал, избегая идеологизации и
тенденциозности, обеспечивая книге тем са-
мым долгую жизнь. До сих пор она остается са-
мым крупным исследованием военных реформ
1860— 1870-х годов в историографии. Издан-
ная у нас в 1952 г., она была переиздана в 1967 г.
в США на русском языке.
Как правило, П.А. Зайончковский изда-
вал новую книгу каждые пять лет. Если вто-
рая половина 40-х годов была отдана иссле-
дованию военных реформ Д.А. Милютина и
публикации его дневника, то 50-е годы по-
священы исследованию отмены крепостного
336

П.А. Зайончковский
права и публикации двухтомного дневника
П.А. Валуева, осуществлявшего в качестве
министра внутренних дел реализацию крес-
тьянской реформы 1861 г. В отличие от воен-
ных реформ Милютина отмена крепостного
права имела значительную историографию,
особенно дореволюционную. Однако книги
П.А. Зайончковского заняли заметное место
в изучении этого важнейшего события исто-
рии России, которое явилось итогом про-
шлого развития — крепостнической эпохи,
одновременно многое определило в ее буду-
щем, в революционном исходе пореформен-
ных противоречий и кризисов.
В первой из этих двух монографий, назван-
ной «Отмена крепостного права в России», ав-
тор решал задачу «осветить важнейшие вопро-
сы крестьянской реформы 1861 г. в масштабе
всей страны»8, т.е. стремился дать всесторон-
нюю характеристику преобразования, означав-
шего «поворотный пункт» русской истории. В
ней нашли отражение и предпосылки отмены
крепостного права, и подготовка реформы, и
само законодательство, и его осуществление и
крестьянское движение в ответ на провозгла-
шенную волю. Ценность книги в этом обоб-
щенном представлении о крестьянской рефор-
ме, подводящем итог всего сделанного в лите-
ратуре. Но не только в этом.
После книжки Е.А. Мороховца «Кресть-
янская реформа 1861 г.», изданной в 1937 г. и
посвященной не столько истории отмены
крепостного права, сколько классовой борь-
бе крестьянства против крепостничества, а
затем реформе, проведенной крепостника-
ми-магнатами, сам подход П.А. Зайончковс-
кого к исследованию этой важной темы был
значительным историографическим явлени-
ем. Это проявилось уже в структуре книги.
Глава вторая — «Подготовка отмены крепос-
тного права» — по самой своей постановке
как бы реабилитировала признанную в доре-
волюционной историграфии, но закрытую в
советской проблему политической истории
реформы. Для своего времени это было но-
ваторством, это было свидетельством научно-
го, а не конъюктурного отношения историка
к изучению предмета. Опираясь главным об-
разом на опубликованные материалы, П.А.
Зайончковский вместе с тем ввел и новые ар-
хивные источники, особенно о деятельности
Секретного комитета по крестьянскому делу,
о борьбе в «верхах», о позиции самого Алек-
сандра II. В последующих, втором и третьем
изданиях эта глава расширялась и дополня-
лась. И все же главным оставалось «восста-
новление в правах» самой проблемы подго-
товки реформы после довольно длительного
забвения.
Еще более знаменательным и значитель-
ным в этой книге было обращение к истории
реализации реформы и намеченная с этой це-
лью задача исследования уставных грамот —
ценнейшего, но очень трудоемкого и тогда еще
не освоенного историками источника. Эта на-
меченная П.А. Зайончковским новая научная
задача привела его к созданию второй книги —
«Проведение в жизнь крестьянской реформы
1861 г.» (М., 1958), через четыре года после пер-
вой.
Вопрос о ценности уставных грамот как
источнике по истории реформы был постав-
лен еще в 20—30-е годы И.И. Полосиным, но
первая попытка реализовать эту плодотвор-
ную идею ограничилась очень локальными
рамками. В 1948 г. В.К. Яцуиский на страни-
цах журнала «Вопросы истории» выступил с
призывом к исследователям обратиться к мас-
совому изучению уставных грамот. Задача
была сформулирована ясно, но не менее яс-
ной представлялась сложность ее реального
воплощения. Нужны были смелость, незау-
рядная энергия, упорство и целеустремлен-
ность, чтобы взяться за решение этой задачи.
Такими качествами обладал Петр Андрее-
вич. А если к тому же учесть его любовь к но-
вым архивным источникам (а здесь был целый
нетронутый пласт), то станет понятно, поче-
му именно он взялся за создание первого ис-
следования о реализации крестьянской ре-
формы 1861 г. на основе уставных грамот в об-
щероссийском масштабе. П.А. Зайончковский
изучил 2457 уставных грамот 16 различных
уездов, относящихся к 11 губерниям Европей-
ской России. Кроме того использовал данные
четырех уездов, обработанные его учениками
Д.И. Будаевым, В.Г. Зиминой, А.Г. Каревской,
а также уже защищенную к тому времени кан-
дидатскую диссертацию Б.Г. Литвака по Мос-
ковской губернии. Книга П.А. Зайончковско-
го не исчерпала проблему реализации кресть-
янской реформы: она рассматривала только
первые девять лет, до 1870 г., оставалась еще
задача изучения выкупных актов; некоторые
вопросы методики обработки уставных грамот
не без основания оспаривались. Но все это ес-
337

П.А. Зайончковский
тественные издержки огромного по масшта-
бам дела. Книга стала вехой в историографии
крестьянской реформы и вместе с тем способ-
ствовала обращению историков к изучению
уставных грамот как массового источника.
В своих общих выводах Зайончковский об-
ращает внимание историков на необходи-
мость полнее раскрыть буржуазное содержа-
ние реформы. Для того времени, когда в ре-
форме подчеркивался ее крепостнический ха-
рактер, сохранение феодально-крепостничес-
ких пережитков, это заключение историка
имело принципиальное значение для разви-
тия историографии. Выводы этой книги, ее
огромный статистический материал позволи-
ли самому Зайончковскому шире взглянуть
на историю отмены крепостного права в це-
лом, что нашло отражение в переизданиях,
существенно расширенных и дополненных
первой его книги о крестьянской реформе —
«Отмена крепостного права в России» (1960
и 1968 гг.)9. Целое поколение учеников П.А.
Зайончковского продолжало разрабатывать
эту неисчерпаемую и кардинальную для исто-
рии России проблему.
Заслуживает внимания, что, начиная с мо-
нографии о крестьянской реформе, П.А. Зай-
ончковский всегда давал в своих работах биб-
лиографию и указатели (географических назва-
ний или имен), иногда приложения докумен-
тов. Он был убежден, что это повышает цен-
ность книг, обеспечивает им более долгую
жизнь. Его обращение к специальным заняти-
ям библиографией в более позднее время не
было неожиданным.
Одновременно с изучением крестьянской
реформы 1861 г. П.А. Зайончковский подго-
товил академическое издание Дневника П.А.
Валуева в двух томах за 1861 — 1876 гг.10 с пре-
красными комментариями, издание, которое
и сегодня может считаться образцовым. Это
издание, вышедшее в свет спустя десять лет
после публикации дневника Д.А. Милютина,
свидетельствует, как вырос профессионализм
ученого. Видимо, были учтены критические
замечания Е.В. Тарле о недостаточной пол-
ноте комментариев к дневнику Милютина,
учтены также ошибки и промахи, допущен-
ные В.Я. Яковлевым-Богучарским при изда-
нии дневника Валуева за 1877—1884 гг." Но
главное — это документированное^ коммен-
тариев, составленных в большей части на ос-
нове архивных материалов. Некоторые из
этих комментариев являются как бы неболь-
шим научным исследованием.
Богатейший сам по себе дневник государ-
ственного деятеля, бывшего в 1861 — 1868 гг.
министром внутренних дел, а в 1872 — 1879 гг.
министром государственных имушеств, снаб-
женный содержательными комментариями
Зайончковского, открыл перед исследователя-
ми новые возможности изучения внутренней
политики самодержавия в эпоху великих ре-
форм. Особенно борьбы в «верхах», развер-
нувшейся после отмены крепостного права
вокруг вопросов реализации крестьянской ре-
формы, деятельности мировых посредников,
подготовки и проведения земской реформы
1864 г., появления конституционных проектов
и предложений, развития национально-осво-
бодительного движения в Царстве Польском
и Северо-Западном крае, либерально-оппози-
ционного и революционно-демократического
движения в России и многих других. А в це-
лом дневник Валуева создавал впечатление об
опасной противоречивости и непоследова-
тельности правительственной политики, угро-
жающей роли интриги в верхних эшелонах
власти и у самого трона, о росте конфронта-
ции общественных сил и опасном развитии
нигилизма. Неудивительно, что работа над
этим изданием вплотную подвела самого Зай-
ончковского к предмету исследования следу-
ющей книги «Кризис самодержавия на рубе-
же 1870 - 1880-х годов» (М., 1964).
Книга эта, увидевшая свет в год шестиде-
сятилетия историка, яркая, написанная ру-
кой опытного, высокопрофессионального
исследователя, была логическим завершени-
ем его занятий отменой крепостного права,
военными реформами, самодержавной мо-
нархией Александра II. Хронологические
рамки исследования: весна 1878 г. — середи-
на 1882 г., т.е. период революционной ситуа-
ции и кризиса власти вплоть до неприкрыто-
го перехода к реакции, назначения мини-
стром внутренних дел Д.А. Толстого, сменив-
шего Н.П. Игнатьева. Огромный фактичес-
кий материал, которым так богата эта книга,
в большей части архивный, впервые вводил-
ся в научный оборот. Картина кризиса влас-
ти раскрыта в деятельности государственных
учреждений и отдельных представителей ее,
особенно М.Т. Лорис-Меликова и Н.П. Иг-
натьева, показана самая «кухня» внутренней
политики: интриги высокопоставленных
338

П.А. Зайончковский
вельмож, конфиденциальные беседы Алек-
сандра II с ближайшими сановниками, стол-
кновения и разногласия в «верхах», принима-
ющие подчас драматический характер. На
протяжении всего повествования Зайончков-
ский стремится точно определить, когда
власть от обыкновенных законов переходит к
исключительным и как сочетает в своей по-
литике методы насилия, репрессий с уступка-
ми, заигрыванием с либеральными кругами.
Ценность этой монографии заключается
не только в богатстве конкретно-историчес-
кого материала, но и в постановке важных
концептуальных проблем. Зайончковский со-
вершенно по-новому подошел к пониманию
революционной ситуации конца 70-х — нача-
ла 80-х годов и причин кризиса самодержа-
вия. Опровергая общепризнанное в литерату-
ре того времени преувеличение роли кресть-
янского движения в революционной ситуа-
ции, Зайончковский предпринял пересмотр
статистики крестьянского движения в 1875 —
1884 гг. и пришел к выводу, что оно было не-
измеримо слабее крестьянских волнений в
годы отмены крепостного права. Это заклю-
чение ломало распространенную и утвердив-
шуюся в литературе схему, по которой имен-
но массовое крестьянское движение в первую
очередь объясняло наступление политичес-
кого кризиса на рубеже 70 — 80-х годов. Зай-
ончковский признал такую первопричину в
террористической деятельности «Народной
воли». Он писал: «Особенностью обществен-
но-политической обстановки конца 70-х го-
дов является тот факт, что непосредственно
кризис самодержавия был вызван не столько
борьбой народных масс, сколько действиями
партии, выражавшей интересы этих масс»12.
Эти мысли и наблюдения, новаторские для
своего времени, получают все большее рас-
пространение в современных исторических
исследованиях, отечественных и зарубежных.
События 1 марта 1881 г., убийство Алексан-
дра 11 П.А. Зайончковский рассматривал как
трагическую дату истории России, как крах по-
пыток очень робких конституционных преоб-
разований Л ори с - Мел и ко ва и наступление в
скором времени реакции «под маской народ-
ности и православия» (говоря словами Д.А.
Милютина). Еще в самом начале своего иссле-
дования ученый думал о его продолжении, об
изучении контрреформ Александра III, что и
стал осуществлять со свойственной ему стре-
мительностью и целеустремленность. Ступень-
кой к реализации этого замысла явилась под-
готовка к публикации дневника А.А. Половцо-
ва, бывшего государственным секретарем в
1883— 1892 гг.13 Как и дневник П.А. Валуева
это издание снабжено ценными и обстоятель-
ными комментариями и биографическим очер-
ком о мемуаристе.
Регулярный дневник А.А. Половцова, под-
робно повествующий о делах Государственно-
го совета, является незаменимым источником
для истории контрреформ и вообще правитель-
ственной политики Александра III. Дневник
создает впечатляющую картину разложения
всего механизма управления, назревания кри-
зиса системы государственной власти, начав-
шегося задолго до ее последней агонии. Есте-
ственно, он широко использован при работе
над исследованием «Российское самодержавие
в конце XIX столетия (Политическая реакция
80-х — начала 90-х годов)» (М., 1970).
Цель этой монографии заключена в под-
заголовке: 20 лет принятия и реализации ре-
форм окончились политической реакцией,
наступившей после кризиса самодержавия на
рубеже 70 — 80-х годов XIX в. В общем опре-
делении политической реакции Зайончковс-
кий акцентирует внимание на двух типичных
для нее чертах: сохранении и поддержке фе-
одально-крепостнических пережитков и ро-
сте административного произвола во всех
звеньях правительственной системы. Если
первый из этих выводов уже успел укоре-
ниться в литературе, то второй раскрыт в
книге по-новому. Исследователь проследил
смешение законодательных, исполнитель-
ных, судебных функций в деятельности выс-
ших и местных органов государственной вла-
сти, усиление роли Комитета министров за
счет Государственного совета; прямое безза-
коние и нарушение существующих законода-
тельных норм в решениях Комитета мини-
стров, в действиях министров и особенно гу-
бернаторов. В книге показано, что от земско-
го начальника до самодержца весь механизм
государственной власти, не контролируемый
общественными институтами и обществен-
ным мнением, постепенно пронизывался
стихией административного произвола, без-
законного и узаконенного. В структуре и дей-
ствиях государственной власти отмечаются те
черты, которые в полной мере разовьются
уже в период кризиса самодержавия, в иача-
339

П.А. Зайончковский
ле XX в.: падение нравственного уровня пра-
вительства, возникновение охранных отделе-
ний и развитие агентурной деятельности, по-
явление святош на церковной арене и нача-
ло кампании по канонизации святых, кото-
рая будет так характерна для правления Ни-
колая II.
В книге поставлен и освещен новый воп-
рос — о социальном положении русской бю-
рократии в пореформенный период на основе
опубликованного, но не привлекавшего ранее
внимания источника: «Списка гражданским
чинам первых трех классов» за 1854 и 18S8 гг.
Этот сюжет получит в дальнейшем самостоя-
тельное развитие в последней из опубликован-
ных работ историка. Но и здесь уже сделаны
интересные наблюдения, например, об умень-
шении числа земельных собственников среди
бюрократии14.
Возможно, в этом исследовании есть опре-
деленная односторонность, некоторая несба-
лансированность в общей оценке самодержа-
вия и его правительственной политики, так как
при всей архаичности структуры государствен-
ной власти, при всей реакционности ее курса
правительство Александра III было правитель-
ством страны, в которой развивался капита-
лизм, и оно, пусть вынужденно и непоследова-
тельно, способствовало этому развитию. Значе-
ние политической реакции и отдаленные (не
сиюминутные) перспективы самодержавной
монархии в полной мере раскрываются только
с учетом этой взаимосвязи. Вместе с тем фи-
нансовая и экономическая политика Н.Х. Бун-
ге, И.А. Вышнеградского, СЮ. Витте, проте-
кавшая в условиях политической реакции, ис-
пытывала на себе ее непосредственное влия-
ние. Мысль эта хотя и высказана в книге, но
вскользь. Между тем государственное вмеша-
тельство в экономику, имевшее место и в 60—
70-е годы, усиливается именно с середины 80-х
годов при Вышнеградском и Витте и не случай-
но совпадает с курсом политической реакции.
В условиях отказа от элементарных норм бур-
жуазного правопорядка, усиленной опеки го-
сударства над обществом и личностью, укреп-
ление консервативных начал в государствен-
ном строе и усиление мощного государствен-
ного вмешательства в хозяйственную жизнь
страны стали принципами экономической по-
литики.
Эта монография П.А. Зайончковского ин-
тересна не только своим конкретно-истори-
ческим материалом и выводами — в ней, так
же как и в предыдущей, сделан шаг к осмыс-
лению общетеоретических, методологичес-
ких проблем. Не выходя за рамки марксизма,
Зайончковский находит в нем те положения,
которые позволяют преодолеть закостенелые
догмы о полной детерминированности исто-
рического процесса. Он пишет: «Утвержде-
ние политической реакции в рассматривае-
мый период определяется, естественно, це-
лым рядом объективных обстоятельств (сла-
бостью массового движения, отсутствием ре-
волюционных партий, недостаточной актив-
ностью либеральной оппозиции, инертнос-
тью широких слоев интеллигенции), однако
конкретные формы правительственной поли-
тики зависели от многих причин». Далее для
оправдания этого весьма осторожного, но для
своего времени смелого утверждения он ци-
тирует Энгельса: «Имеется бесконечное ко-
личество перекрещивающихся сил, беско-
нечная группа параллелограммов сил, и из
этого перекрещивания выходит общий ре-
зультат — историческое событие»15. Среди
этих «бесконечных сил» немалое значение
Петр Андреевич отводил роли личности. Так,
он оправдывает наличие в книге не только
многих персонажей политической истории,
но и целесообразность главы I «Александр III
и его ближайшее окружение». Своим учени-
кам он не уставал разъяснять концептуальное
значение этой цитированной выше формули-
ровки, стремясь убедить и увлечь их. То, что
сейчас стало общим местом нашей историог-
рафии, в свое время было новаторством, оз-
начало ее развитие.
Научная биография П.А. Зайончковского
отличается удивительной насыщенностью, по-
стоянным творческим поиском. Если предста-
вить ее графически, это прямая, непрерывная,
устремленная вверх линия. С годами научные
планы не только не убавлялись, напротив, ста-
вились и решались задачи более сложные и
масштабные. С середины 60-х годов П.А. Зай-
ончковский начал специально заниматься биб-
лиографией, вынашивая грандиозный план
фундаментальных библиографических изданий
(сначала указателя о справочниках, а затем о
мемуарах). И это не было неожиданно, напро-
тив, вполне органично для Петра Андреевича,
который всегда любил и высоко ценил библио-
графию, имел к ней вкус и особый интерес,
уделял ей много внимания не только в науч-
340

П.А. Зайончковский
ной, но и в педагогической работе, в курсах
лекций и в семинарских занятиях. «Значение
библиографии для изучения тех или иных от-
раслей исторической науки чрезвычайно вели-
ко, — сформулировал он свое credo уже в
1976 г. — Можно без преувеличения сказать,
что это изучение вообще невозможно без зна-
ния библиографии»16.
По инициативе и по замыслу П.А. Зайон-
чковского было осуществлено сбвершенно
новаторское издание «Справочники по исто-
рии дореволюционной России. Библиографи-
ческий указатель». (М., 1971). Ему принадле-
жало научное руководство, редакция и пре-
дисловие этого издания, в котором приняли
участие 15 специалистов-библиографов шес-
ти крупнейших библиотек страны. Сам Зай-
ончковский в предисловии отмечал, что такая
библиография создается впервые, а рецензен-
ты констатировали, что у этой бесценной кни-
ги не было предшественников не только в оте-
чественной библиографии, что ни в одной
стране мира не было подобного путеводителя
по справочникам национальной истории17.
Этот «справочник о справочниках» сразу же
был признан историками «событием в истори-
ческой науке», «незаменимым пособием»,
«лоцией в книжном ммго-. «настольной кни-
гой» историков и бполиографов18. В этих
оценках нет преувеличения. Издание содер-
жит более 4000 наименований справочных ма-
териалов по истории России в целом по стра-
не и по ее отдельным регионам с XV в. до Фев-
ральской революции 1917 г., которые система-
тизированы и в большей части проаннотиро-
ваны. Здесь сведения о различных энциклопе-
диях, словарях, календарях, законодательных
и правовых памятниках; о справочниках по
специальным историческим дисциплинам;
историографии, палеографии, археографии,
нумизматике, метрологии, хронологии, ис-
торической географии, геральдике, генеало-
гии; о путеводителях по архивам, описаниям
рукописных собраний; об указателях по тор-
говле, промышленности, сельскому хозяйству,
транспорту; о списках различных сословий и
социальных групп; о справочниках по госу-
дарственным учреждениям и др. Восемь вспо-
могательных указателей, помещенных в кон-
це книги, представляют как бы предметный
путеводитель к содержанию библиографии.
Не успев выйти, книга стала готовиться к но-
вому изданию. Существенно дополненное и
доработанное, оно вышло в 1976 г. и включа-
ло уже более 5000 наименований. Сейчас оба
издания являются библиографической редко-
стью.
И в том же году начало выходить другое
фундаментальное библиографическое издание
под руководством П.А. Зайончковского — мно-
готомная «История дореволюционной России
в дневниках и воспоминаниях». С 1976 г. каж-
дый год с поразительной точностью выходила
очередная книжка этого издания: при жизни
П.А. Зайончковского восемь книг четырех то-
мов, после его смерти подготовленные им три
книги четвертого тома и две книги пятого тома
(только между четвертым и пятым томами была
пауза в один год, в 1987 г. научным редактором
части четвертой тома четвертого и пятого стал
А.Г. Тартаковский19.
Хронологические рамки его обширны:
XV в. — 1 марта 1917 г., но подавляющая часть
материала, 10 из 11 книг, относится к XIX —
началу XX в. Учтены дневники, воспоминания
(в том числе и в форме автобиографий и некро-
логов), а также описания путешествий, опуб-
ликованные в журналах, книгах, отдельными
изданиями в России и в СССР на русском язы-
ке, соответственно до времени выхода каждо-
го отдельного тома. Учтены мемуары, издан-
ные на русском языке за границей, но только
до 1918 г. Условия того времени, когда осуще-
ствлялось издание, не позволяли перейти этот
рубеж и во всем объеме поставить вопрос о рус-
ской зарубежной мемуаристике. Но задачу та-
кую в перспективе П.А. Зайончковский имел в
виду. И в настоящее время она осуществляет-
ся совместными усилиями американских и
российских историков (под руководством уче-
ника Зайончковского Теренса Эммонса и А.Г.
Та рта ко вс кого).
Всего в 11 томах содержится более 26 тыс.
наименований. Известное, ценное для своего
времени, пятитомное дореволюционное изда-
ние библиографии записок, дневников, вос-
поминаний, путешествий, писем СР. Минц-
лова насчитывает нескольким более 5000 на-
званий. Даже простое количественное сопос-
тавление свидетельствует о том, что П.А. Зай-
ончковскому удалось создать новое издание,
отвечающее современным требованиям. Его
характеризует и отличает от прежнего высо-
кий научный уровень, основательная доку-
ментированность, подробные справки о всех
имеющихся публикациях, тщательно сосгав-
341

П.А. Зайончковский
ленные аннотации к каждому из названий,
ценные указатели.
Такой фундаментальный труд мог быть осу-
ществлен только коллективными усилиями, в
его создании принимали участие высококвали-
фицированные сотрудники пяти ведущих биб-
лиотек страны. Но нет сомнения, что успех
этого издания, как и книги о справочниках, в
значительной степени связан с научным руко-
водством П.А. Зайопчковского/историка-ис-
следователя, большого знатока исторических
источников, с его личным участием в органи-
зации и постановке огромного дела, с его не-
сокрушимой энергией и умением преодолевать
препятствия на пути к цели.
И указатель мемуаров, и справочник о
справочниках надо рассматривать не только
как вспомогательные для исследователей биб-
лиографические издания, их значение гораз-
до шире. Их можно читать как книгу, и чтение
это сулит открытия, маленькие и большие, в
постановке новых тем исследований (источ-
никоведческого и общеисторического харак-
тера), в выявлении новых аспектов уже по-
ставленных в науке проблем, в изучении дос-
тойных внимания историка личностей, незас-
луженно забытых или обойденных в силу раз-
ных обстоятельств, в новом подходе к мемуа-
ристике как феномену культуры, духовной
жизни общества и др. Петр Андреевич хоро-
шо понимал значение своих библиографичес-
ких изданий для научно-исследовательской
работы. Сейчас это уже общепризнанно. На-
пример, авторы нескольких кандидатских
диссертаций и статей о мемуарах как источни-
ке для изучения социальной психологии раз-
личных сословий и социальных групп сфор-
мулировали и осуществили свои исследования
благодаря наличию такого полного аннотиро-
ванного библиографического издания. Но это
только начало, перспективы очень большие.
Систематизация справочников подтолкнула и
самого Петра Андреевича, и его учеников к
изучению бюрократии и чиновничества по
«спискам гражданским чинам» и другим ис-
точникам.
Исследовательская работа П.А. Зайонч-
ковского продолжалась параллельно с заняти-
ями библиографией. Предмет его интереса в
эти годы — история русской армии в после-
дней четверти XIX в. и бюрократии в XIX —
начале XX столетия. «В его представлении, —
как верно отметил Б.В. Ананьич, — изучение
организации, структуры, состава русской ар-
мии и государственного аппарата должны
были способствовать еще более глубокому по-
ниманию природы самодержавной власти в
России, особенностей российского абсолю-
тизма и его эволюции»20.
В 1973 г. вышла в свет книга П.А. Зайонч-
ковского «Самодержавие и русская армия на ру-
беже XIX - XX столетий. 1881 - 1903». Она как
бы непосредственно продолжала первую моно-
графию историка и объясняла, почему русская
армия, реорганизованная в 60 — 70-е годы
XIX в. и одержавшая победу (хотя и нелегкую)
в русско-турецкой войне 1877—1878 гг., спус-
тя четверть века потерпела поражение на по-
лях Маньчжурии. Эта книга была первым ис-
следованием по истории русской армии в пе-
риод, предшествовавший русско-японской
войне, она заполнила имевшуюся в нашей ис-
ториографии лакуну. В ней освещены многие
вопросы: деятельность военного министер-
ства, комплектование и вооружение армии,
постановка обучения в войсках и образования
в военно-учебных заведениях. Большое вни-
мание уделено характеристике состава и чис-
ленности армии, особенно офицерского кор-
пуса. Предпринятая Зайончковским впервые
обработка списков чинов по старшинству и
послужных списков офицеров и генералов
дала новые неожиданные выводы об офицер-
ском корпусе. Оказалось, что к концу века
офицерский корпус претерпел значительные
изменения и в своей массе (кроме гвардии)
стал разночинным, состоял из детей беспоме-
стных служилых дворян, духовенства, мещан,
крестьян и др., что большинство офицеров и
даже генералов не имели земельной собствен-
ности. Но «разночинный состав офицерского
корпуса отнюдь не означал господства... раз-
ночинной идеологии среди русского офицер-
ства»21. А в целом книга впервые дала общую
картину состояния и развития русской армии,
которая представляла сложное сочетание про-
грессивных и реакционных элементов, пока-
зала пагубную роль существующей политичес-
кой системы, ставшей тормозом на пути к на-
зревшим преобразованиям22.
Через пять лет вышла следующая книга
П.А. Зайончковского, которая многое объясня-
ла в самой этой политической системе, —
«Правительственный аппарат самодержавной
России в XIX в.» (М., 1978). Зайончковский
справедливо считал, что система государствен-
342

П.А. Зайончковский
ных учреждений изучалась и в дореволюцион-
ной литературе (А.Д. Градовский, И.М. Корку-
нов), и в советской (Н.П. Ерошкин), однако
остался невыясненным «личный состав госап-
парата, чиновничества»23. Этот пробел он и ре-
шил восполнить, вновь избрав для себя непро-
торенный путь.
Эта последняя из увидевших свет работа
историка охватила весь XIX в., соприкасаясь
конечными датами — 1796—1903 гг. — со смеж-
ными веками, XVIII и XX (хотя первая полови-
на XIX в. освещена менее полно в силу различ-
ных обстоятельств, особенно состояния источ-
ников). Рецензировавший книгу Н.Я. Эйдель-
ман писал в этой связи: «Такой диапазон в спе-
циальных исследовательских трудах по новому
и новейшему времени встречается крайне ред-
ко; следует оценить смелость авторского реше-
ния — посвятить свой труд русскому прави-
тельственному аппарату XIX столетия в це-
лом»24. Думаю, что эта смелость имела глубо-
кое основание: 30-летний опыт исследователь-
ской работы преимущественно по истории са-
модержавия и его внутренней политики, под-
готовка библиографических изданий, в про-
цессе которой П.А. Зайончковский обнаружил
ценнейшие опубликованные, но еще не изу-
ченные источники (мемуары, характеризую-
щие отдельных представителей бюрократии
или целые социальные группы, «роспись всех
чиновных особ», содержащую важные статис-
тические сведения), и, что возможно главное,
решимость осуществить масштабный замысел
книги подкреплялась наличием массовых ар-
хивных источников — послужных и формуляр-
ных списков, хранящихся в фондах государ-
ственных учреждений и еще не введенных в
научный оборот.
Выводы П.А. Зайончковского, во многом
неопровержимые, представляют общий инте-
рес для истории России. По его подсчетам, в
1796 г. российское чиновничество составляло
15—16 тыс. человек (один человек на 2250
жителей), в 1851 г. — 74330 (один — на 929
жителей), в 1903 г. — 385 тыс. (один — на 335
жителей). «Число чиновников, — заключает
исследователь, — на протяжении XIX в. с уче-
том роста населения увеличилось почти в 7
раз»25. А сравнение данных о сословной при-
надлежности, имущественном положении,
образовательном уровне, возрасте, жалова-
нии и другим показателям за 1853—1903 гг.
приводит к заключению, что государствен-
ный аппарат «сохранял прежний дорефор-
менный характер», несмотря на некоторые
изменения (рост образованности, принадле-
жащей чиновникам недвижимости). Зайонч-
ковский прямо не ставит вопрос об относи-
тельной жизнеспособности феодальной госу-
дарственной машины, но в целом книга со-
здает впечатление о ненадежности всей бю-
рократической системы. Впрочем, этот воп-
рос, как и некоторые другие, до конца не ре-
шен. «Автор отдает себе отчет в том, — гово-
рится во введении при перечислении задач
изучения различных аспектов истории бю-
рократии, — что рассмотрение этих вопросов
не исчерпывает изучение проблемы в целом,
а лишь намечает основные вехи для углуб-
ленного исследования проблемы»26. Действи-
тельно, обращение П.А. Зайончковского к
изучению российского чиновничества, как и
офицерского корпуса в предыдущей книге,
на основе источников массового характера
(послужных и формулярных списков) оказа-
ло влияние на историографию, получило раз-
витие в трудах его учеников, в том числе и за-
рубежных, и вообще историков. И сам он
продолжил начатое дело, опубликовав в
1981 г. статью об офицерском корпусе перед
Первой мировой войной27, которая являлась
главой запланированной им новой книги о
русской армии накануне потрясений 1917 г.,
книги, так и не увидевшей свет.
Научная деятельность П.А. Зайончковско-
го получила высокое признание и за предела-
ми России еще при его жизни. В 1967 г. он стал
почетным членом Американской ассоциации
историков, в 1973 г. был избран в Британскую
академию, в 1972 г. получил Гарвардскую пре-
мию Маквейна. Многие его работы переведе-
ны на иностранные языки.
П.А. Зайончковский был не только круп-
ным ученым, но и настоящим учителем. Он
всегда гордился профессорским званием. Рабо-
та с учениками, как и создание книг, была де-
лом его жизни. Около 50 его учеников в Рос-
сии стали кандидатами исторических наук. Он
бережно записывал их в особую тетрадь, сооб-
щая каждому его порядковый номер (у меня
был 19-й). 12 из них стали докторами истори-
ческих наук: Б.С. Итенберг, Н.П. Ерошкин,
А.Я. Черняк, Д.И. Будаев, В.А. Твардовская,
И.В. Оржеховский, В.А. Китаев, Л.Г. Захарова,
Л.П. Богданов, Г.И. Щетинина, Л.Р. Горланов,
СВ. Мироненко, последние трое после смер-
343

П.А. Зайончковский
ти учителя. Более 100 студентов защитили под
руководством Петра Андреевича дипломные
работы.
К сожалению, трудно назвать точное чис-
ло его зарубежных учеников, но, несомнен-
но, оно очень значительно, особенно в США.
Многие ведущие американские профессора,
специалисты по истории России XIX в. явля-
ются учениками П.А. Зайончковского и с
гордостью это признают. Среди них: Теренс
Эммонс, Альфред Рибер, Даниэл Филд, Ри-
чард Уортман и многие другие. Не так давно,
выступая оппонентом на одной из защит кан-
дидатской диссертации в Московском уни-
верситете на историческом факультете, Б.Г.
Литвак говорил о том, что у Петра Андрееви-
ча хватило мудрости и смелости заботиться о
развитии американской русистики, работать
с иностранцами и создавать свою американ-
скую школу (по преимуществу) в те годы,
когда многие остерегались этим заниматься.
В 60-х — первой половине 70-х годов у него,
как правило, специализировалось от трех до
пяти стажеров-иностранцев каждый год.
Когда в мае 1989 г. в Филадельфии на базе
Пенсильванского университета проходила
международная конференция «Великие ре-
формы в России. 1861 — 1874», оказалось,
что среди ее участников, подавляющее боль-
шинство которых составляли американцы, 3/
4 были учениками Зайончковского.
Сегодня вполне можно говорить о «школе
Зайончковского». Неукоснительным правилом
своей школы Петр Андреевич считал уважение
к историческому факту, знание источников,
архивов. Что касается тематики, концепций, то
никакой жесткой регламентации не было, хотя
большинство учеников разделяли взгляды учи-
теля и развивали в своих исследованиях подня-
тые им проблемы, особенно внутренней поли-
тики самодержавия, реформ Александра II и
контрреформ Александра III, военной истории
и др. Теперь очевидно, что он был достаточно
терпим и, несмотря на твердость требований и
властность характера, рядом с ним формирова-
лись люди вполне самостоятельные, со своей
индивидуальностью.
Петр Андреевич всегда щедро делился сво-
ими знаниями и опытом исследователя с уче-
никами. С младших курсов он учил система-
тическому труду, навыкам научного исследо-
вания, приобщал к работе в архивах, проводил
занятия непосредственно в архивохранили-
щах, прививал интерес и любовь к книге и со-
биранию личной библиотеки. П.А. Зайонч-
ковский воспитывал в студентах любовь к ис-
тории своего отечества. В течение многих лет
в годовщину Бородинской битвы он знакомил
второкурсников с памятниками Бородинско-
го поля, возил в Подмосковные усадьбы Ар-
хангельское, Абрамцево, Кусково, Останкино,
водил в Исторический музей, в библиотеки.
Петр Андреевич отдавал своим ученикам мно-
го душевных сил и сердечной теплоты. Дверь
его дома всегда была открыта для учеников,
начиная со студенческой скамьи. Здесь, в его
кабинете, мы знакомились и с новыми уни-
кальными изданиями его богатейшей библио-
теки (среди которых были и новинки зарубеж-
ной литературы), и с учеными (СБ. Окунем,
А.З. Манфредом, Ю.Г. Оксманом и др.) и в не-
торопливой свободной беседе узнавали об ис-
торической науке не меньше, чем на заняти-
ях в университете.
Петр Андреевич не любил расставаться со
своими учениками даже на лето. Существова-
ло негласное, но твердое, неукоснительное
правило — приезжать к учителю на дачу (42-й
км по Казанской дороге) хотя бы раз или два
за лето «отчитаться» о научных делах и просто
проведать, поговорить о жизни. И редко его
можно было застать одного или только в кругу
своей семьи, обычно кто-то уже прибыл или
подходил позже, и шла оживленная беседа в
салу о новостях. А вечером гостеприимный хо-
зяин, как правило, провожал гостей до элект-
рички. Все это создавало традицию постоянно-
го общения, неразрывной связи учителя с уче-
никами. Время, отделяющее нас от тех дней, с
пронзительной очевидностью высветило его
сердечную привязанность и любовь к своим
ученикам.
Петр Андреевич никогда не открещивался
от религии, был человеком верующим, задумы-
вался о смысле жизни, о вечном, о смерти.
Иногда в последние годы жизни он ненавязчи-
во говорил, что изданием Справочника о спра-
вочниках и Указателя мемуаров он сам воздвиг
себе памятник, и еще, что хотел бы умереть за
рабочим столом. Так оно и произошло. 30 сен-
тября 1983 г. в спецхране Библиотеки им. В.И.
Ленина, занимаясь просмотром белогвардейс-
ких мемуаров для очередного тома библиогра-
фического указателя, своим любимым делом,
он внезапно скончался тут же за столом. Умер,
как жил, в труде, за книгой, на 80-м году жиз-
344

П.А. Зайончковский
ни. Удивительно цельная жизнь. Его желание
оставить след, память о себе более чем оправ-
далось. Истекшие годы не отдалили, не затени-
ли всего, сделанного им, напротив его вклад в
изучение истории России XIX в. на некотором
расстоянии даже виднее, чем при жизни. Се-
годня имя П.А. Зайончковского стоит как ни-
когда высоко и в отечественной, и в зарубеж-
ной историографии.
Примечания
1 Готье Ю.В. Мои заметки. Публикация, подготовка
текста, вступительная статья и примечания профес-
сора Стенфордского университета Т. Эммонса и про-
фессора Пенсильванского университета (в отставке)
СВ. Утсхина// ВИ. 1991. № 6-12; 1992. № 1-5,
11-12; 1993. № 1-5.
2 Историк-марксист. 1941. № 4.
3 Военно-исторический журнал. 1941. № 7.
4 Вскоре после смерти, к 80-лстию П.А. Зайончков-
ского вышли статьи о нем: Ананьич Б.В. История
России второй половины XIX века в грудах П.А. Зай-
ончковского (К 80-летию со дня рождения)// И
СССР, 1984. № 5; Мироненко СВ., ШевыревА.П. Па-
мяти учителя// Вестник Московского университе-
та. Серия 8, история. 1984. № 6.
5 Зайончковский П.А. Архив Д.А. Милютина// ВИ.
1946. № 5-6.
6 Тарле Е.В. Дневник Милютина как исторический
источник// ВИ. 1949. № 10. С. 109.
7 Зайончковский П.А. Д.А. Милютин. Биографичес-
кий очерк//Дневник Д.А. Милютина, 1873— 1875.
М., 1947. Т. 1. С. 5 — 72. Он же. Выдающийся ученый
и реформатор русской армии: (Д.А. Милютин.
1816— 1912)//Военно-исторический журнал, 1965.
№ 12. С. 32-43.
8 Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в
России. М., 1954. С. 6.
9 Книга эта переводилась и издавалась за рубежом:
на китайском языке в Пекине в 1957; на англ. яз. в
США в 1979 г.
10 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел.
1861 — 1876: В 2-х томах./ Ред., введение, биогр.
очерк и коммент. проф. П.А. Зайончковского. М.,
1961. Т. 1. 1861 — 1864 гг. Текст подгот. к печати М.Г.
Вандалковская и К.М. Платонова; Т. 2. 1865 — 1876 гг.
Текст подгот. к печати М.Г. Ваидалковской и Г.М.
Лифшицем. Дневник П.А. Валуева за более ранние и
более поздние годы был уже издан: отрывки из днев-
ника за 1847 — 1860 гг. печатались в 1891 г. в № 4 —
11; Дневник за 1877 — 1884 гг. (ред., и примеч. В.Я.
Яковлева-Богучарского и П. Е. Щеголева). Пг., 1919.
11 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел.
Т. 1.С. 5- 16.
12 Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубе-
же 1870 - 1880-х годов. М., 1964. С. 14, 18.
п Дневник государственного секретаря А.А. Полов-
цова. В 2-х томах. Т. 1. 1883 - 1886 гг. Т. II. 1887 -
1892 гг. М., 1966. Ред., биогр. очерк и коммент. П.А.
Зайончковского. Текст подгот. к печати М.Г. Ваидал-
ковской и Г.М. Лифшицем.
14 Зайончковский П.А. Российское самодержавие в
конце XIX столетия. М., 1970. С. 112 - 117.
15 Там же. С. 6 — 7.
16 История дореволюционной России в дневниках и
воспоминаниях. Т. 1. М., 1978. С. 5.
17 См. рецензию И.И. Фроловой // ВИ. 1973. № 1.
IS См. рецензии Р. Г. Эймонтовой // И СССР. 1973. №
2. С. 174; А.Я. Черняка // Советская библиография.
1972. № 4; С Троицкого// Новый мир. 1973. № 2.
19 История дореволюционной России в дневниках и
воспоминаниях. Аннотированный указатель книг и
публикаций в журналах. Науч. рук., ред. и введ.
проф. П.А. Зайончковского. Т. 1. XV— XVIII вв. М.,
1976; Т. II. 1801 - 1856. Ч. 1, М., 1977; Ч. 2. М., 1978;
Т. III. 1857 - 1894, Ч. 1. М., 1979; Ч. 2. М., 1980; Ч. 3.
М., 1981; 4.4. М., 1982; Т. 4. 1895- 1917, Ч. 1. М.,
1983; остальные три части этого тома вышли уже
после смерти П.А. Зайончковского: ч. 2. М., 1984;
Ч. 3. М., 1985; Ч. 4. М., 1986; Т. 5. Ч. 1. М., 1988; Т. 5,
4.2. М., 1989.
20 Ананьич Б.В. Указ. соч. С. 86.
21 Зайончковский П.А. Самодержавие и русская армия
на рубеже XIX - XX столетий. М., 1973. С. 212 -
214,234.
22 См. рецензию С.А. Залесского // ВИ. 1974. № 7. С.
167- 169.
23 Зайончковский П.А. Правительственный аппарат
самодержавной России в XIX в. М., 1978. С. 3.
"Эйдельман Н.Я. Рецензия// ВИ. 1979. № 1. С. 121.
25 Зайончковский П.А. Правительственный аппарат
самодержавной России в XIX в. С. 221.
20 Там же. С. 4.
27 Зайончковский П.А. Офицерский корпус русской ар-
мии перед первой мировой войной // ВИ. 1981. № 4.
Основные труды П.А.Зайончковского
Военные реформы 1860-1870 годов в России. М.,
1952.
Отмена крепостного права в России. М., 1954. - То
же. 2-е изд., пересмотр, и доп. М., 1960. — То же. 3-е
изд., перераб. идол. М., 1968.
Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г.
М., 1958.
Кирилло-Мефодиевское общество (1846-1847). М.,
1959.
Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов.
М., 1964.
Российское самодержавие в конце XIX столетия:
(Полит, реакция 80-х - начала 90-х гг.). М., 1970.
Самодержавие и русская армия на рубеже XIX-XX
столетий, 1881-1903. М ., 1973.
Правительственный аппарат самодержавной России
в XIX в. М., 1978.
Русский офицерский корпус накануне Первой миро-
34-

П.А. Зайончковский
вой войны; Высшее военное управление. Император
и царствующий дом: [Главы из неопубл. рукописи) //
П.А. Зайончковский (1904-1983 гг.) М., 1998.
* * *
Ред., биогр. очерк, примеч.: Дневник Д.А. Милюти-
на, 1873-1882.: В 4 т. М., 1947-1950. Т. 1-4.
Ред., ввел., биогр. очерк, коммент.: Дневник П.А.
Валуева, министра внутренних дел : В 2 т. М., 1961.
Т. 1-2.
Ред., биогр., очерк и коммент.: Днбвнмк государ-
ственного секретаря А.А. Половцова: В 2 т. М., 1966.
* * *
Ред.: Краткий указатель архивных фондов Отдела ру-
кописей. М., 1948. (Совм. с Коншиной Е.Н.).
Ред.: Указатель воспоминаний, дневников и путевых
заметок XVIII-XIX вв.: (Из фондов Отдела рукопи-
сей). М., 1951. (Совм. с Коншиной Е.Н.).
Науч. рук., ред. и вступ. ст.: Справочники по исто-
рии дореволюционной России: Библиография. М.,
197]. — То же. 2-е изд., пересмотр, и доп. М., 1978.
Науч. рук., введ.: История дореволюционной России в
дневниках и воспоминаниях: Аннот. указ. книг и пуб-
ликаций в журналах: В 5 т. в 13 ч. М., 1976-1989. Т. 1-5.
* * *
Петр Андреевич Зайончковский: К семидесятилетию
со дня рождения: Биобиблиография. [М.|, 1974.
Петр Андреевич Зайончковский: К 90-летию со дня
рождения: Библиогр. указ. 2-е изд., персраб. и доп.
М., 1995.
Хронологический библиографический список тру-
дов П.А. Зайончковского/Сост. А.С Стрелкова, И.И.
Филимонова II Вестн. МГУ. Сер. 8, история. 1984. №
6.
Алфавитный указатель трудов П.А. Зайончковско-
го// П.А. Зайончковский (1904-1983 гг.). М., 1998.
Список литературы о П.А. Зайончковском // Там же.
Литература о П.А. Зайончковском
Мироненко СВ. П.А. Зайончковский - археограф и
библиограф//АЕ за 1979 г. М., 1981.
Ананьич Б.В. История России второй половины XIX
века в трудах П.А. Зайончковского: (К 80-летию со
дня рождения) // И СССР. 1984. № 5.
Мироненко СВ., Шевырев А.П. Памяти учителя//
Вестн. МГУ. Сер. 8, история. 1984. № 6.
Захарова Л. Г. Петр Андреевич Зайончковский — уче-
ный и учитель// В И. 1994. № 5.
Тарасов К.К. К обретению памяти: (Краткий путево-
дитель по многотомному изданию «История дорево-
люционной России в дневниках и воспоминани-
ях»)// Письменная культура: Источниковедческие
аспекты истории книги. М., 1995. (Глава): Несколь-
ко слов о П.А. Зайончковском.
Захарова Л.Г. Петр Андреевич Зайончковский (1904-
1983)// Историки России XVIII-XX веков. [М.,
19961. Вып. 3. (Арх.-инф. бюллетень; № 14). Прил.
к журн. «Ист. арх.».
П.А. Зайончковский (1904-1983 гг.): Ст., публикации
и воспоминания о нем. М., 1998. Из содерж.: |От ре-
дакции] / Кукушкин Ю.С; Петр Андреевич Зайонч-
ковский - ученый и учитель / Захарова Л.Г.; Полве-
ка с учителем / Итенберг Б.С\ Воспоминания аспи-
ранта-заочника/ Будаев Д.И.; П.А. Зайончковский -
научный руководитель иностранных стажеров/ Эм-
монс Т.\ Человек чести / Шацилло К.Ф.\ Петр Андре-
евич Зайончковский и Семен Бснцианович Окунь/
Марголис Ю.Д.; От Нестора до Солженицына/ По-
кровский Н.Н.; Воспоминания о Петре Андреевиче /
Чудакова М.О.\ П.А. Зайончковский - архивист /Жи-
томирская С.В.\ Библиографическая деятельность
П.А. Зайончковского/ Главатских Г.А.; «Мемуарис-
тика русского зарубежья»: Аннот. библиография вос-
поминаний и дневников рос. эмиграции, 1917-1991 /
Элтоне Т.; Научно-справочная библиотека П.А. Зай-
ончковского в ОПИ ГИМ: Традиции науч. школы
П.А. Зайончковского в Гос. Ист. музее/ Яновский
А.Д.\ Опенка крестьянской реформы 1861 г. в япон-
ской историографии и П.А. Зайончковский/ Такэо
Судзуки; Армия в жизни и творчестве П.А. Зайонч-
ковского/ Шевырев А.П.; Война в жизни ученого-
историка/ Серцова А.П., Карпов Г Д.; П.А. Зайонч-
ковский и изучение истории правительственного
конституционализма/ Чернуха В.Г., Ананьич Б.В.,
Ганелин Р.Ш.
346

Николай
I
В отечественной историографии XX в. имя Ни-
колая Михаиловича Дружинина занимает по-
четнейшее место. При той переоценке ценно-
стей, которую мы наблюдаем сейчас в обще-
ственных науках, его научное наследие остает-
ся незыблемым.
Н.М. Дружинин родился 1/13 января 1886 г.
Всю свою творческую жизнь он исследовал
историю самодержавия и крепостного права
для уяснения путей радикального преобразо-
вания России. Начиная со статьи «Журнал
земледельцев 1858— 1860 гг.», первая часть
которой была опубликована в 1926 г., и кончая
увенчанной Ленинской премией монографи-
ей «Русская деревня на переломе. 1861 —
1880 гг.», вышедшей через 52 года, Н.М. Дру-
жинин глубоко и всесторонне изучал предпо-
сылки и последствия реформы 1861 г., во мно-
гом определившей историческую судьбу Рос-
сии в XIX в. В его творчестве большое место
занимает монументальный двухтомник «Госу-
дарственные крестьяне и реформа П.Д. Кисе-
лева. Предпосылки и сущность реформы»
(Т. 1, М.; Л., 1946) и монография «Государ-
ственные крестьяне и реформа П.Д. Киселе-
ва. Реализация и последствия реформы» (Т. 2,
М., 1958). Он создал целую библиотеку статей,
освещающих историю крестьянства России от
комплекса социально-экономических процес-
сов до их отражения в общественно-полити-
ческих движениях и явлениях культуры. В
меру сил и возможностей эта литература ис-
пользована в настоящем очерке, задачей кото-
рого является систематизация этого обширно-
го материала и приведение его в известность
для более широкой аудитории, чем среда ис-
ториков-исследователей.
Важнейшим, но не единственным опубли-
кованным источником, содержащим достовер-
ные биографические сведения о Н.М. Дружи-
нине, является его книга «Воспоминания и
мысли историка», вторым, дополненным изда-
нием которой мы и пользуемся1.
Дружинин
(1886-1986)
Н.М. Дружинин окончил Московскую 5-ю
гимназию классического профиля, что дало
ему твердое знание латинского и древнегречес-
кого языков. По русской литературе у него был
любимый учитель С.Г. Смирнов, что способ-
ствовало приобретению молодым Дружини-
ным вкуса к чтению и хорошее знание нашей
классики. Шедевры Третьяковки, спектакли
московских театров, в первую голову Худо-
жественного, воспитывали историческое со-
знание молодого гимназиста, причем под
влиянием общественного подъема 1902 —
1904 гг., как пишет Дружинин, «история на-
чинала интересовать меня иначе, чем рань-
ше, — сквозь призму рождающихся полити-
ческих стремлений... история представля-
лась мне универсальной наукой... меня осо-
бенно увлекала эта широта открывающего-
ся познания истории человечества...»2. Вы-
бор был сделан: в 1904 г., окончив гимна-
зию, Дружинин поступает на историко-фи-

ологический факультет Московского уни-
ерситета. Здесь мастерски владел студен-
еской аудиторией В.О. Ключевский, такие
азноплановые историки, как А.А. Кизеветтер
1866- 1933) и Н.А. Рожков (1868- 1927) па-
аллельно читали спецкурс «Отмена крепост-
юго права», а Р.Ю. Виппер (1859— 1954) и
4.М. Богословский (1867— 1929) — будущие
кадемики АН СССР— вели семинары, пср-
ый — по «Истории» Фукидида — вершине ап-
ичной историографии, а второй — по «Рус-
кой Правде» — древнейшему памятнику рус-
кого права. Молодой студент жадно бросился
грызть гранит» этой загадочной науки. Под
[ачалом таких великолепных учителей он це-
еустремленно осуществлял свой собственный
;лан самостоятельных занятий, начав с исто-
пи первобытного общества, не входившей в
чебный план факультета. Он систематически
родвигался по темам истории Греции, одио-
ременно изучая предпосылки Великой фран-
цузской революции, пользуясь литературой,
екомендованиой «Программами домашнего
тения» — разработками прогрессивных деяте-
ей Русского технического общества, задумав-
лих нечто подобное народному заочному уни-
ерситету. Но жизнь властно вмешалась в пла-
[ы молодого студента: в конце 1904 г. он уча-
твует в студенческой антивоенной демонст-
ации, посещает подпольные сходки, где дис-
утировали социал-демократы с эсерами, а
юсле Кровавого воскресенья, когда универси-
ет был закрыт, становится по предложению
1.Ф. Арманд (1874— 1920) библиотекарем
юдпольной библиотеки МК РСДРП вместе с
1.М.Лукиным (1885 — 1940), ставшим членом
'СДРП(б) в 1904 г. Оба они, будущие академи-
и АН СССР, распространяли подпольнуюли-
ературу среди партийных пропагандистов,
[ружинин был задержан на квартире Арманд
с поличным» — перечнем нелегапьных книг —
i после двух с половиной-месячного тюремно-
о заключения сослан в Саратов. Разумеется,
то он был исключен из университета. Так на-
ались для Дружинина другие университеты —
»е вол юци он но- пропагандисте кой работы,
лившиеся до осени 1906 г., когда были возоб-
ювлены занятия в реформированном благода-
•я революции 1905 г. университете. Возвратив-
шись в Москву в связи с объявленной амнис-
ией, Дружинин поступает на экономическое
•тделение юридического факультета, на кото-
ром изучалось 15 научных предметов— 7 об-
щих, таких как политическая экономия, и 8 —
специальных, например, история хозяйствен-
ного быта и экономических учений, статисти-
ка и даже теория вероятности. Здесь он в семи-
наре профессора А.А. Мануйлова (1861 — 1929),
будущего министра просвещения Временного
правительства, члена ЦК партии конституци-
онных демократов, изучал экономические те-
ории Адама Смита, Давида Рикардо и Карла
Маркса. Он основательно изучал аграрный
вопрос, и в частности проблему сравнительных
преимуществ мелкого и крупного сельского хо-
зяйства. Для зачета по спецкурсу политической
экономии он представил свой конспект перво-
го тома «Капитала» Маркса. Но Дружинин не-
изменно сохранял свой интерес к истории:
если речь шла о предмете «экономическая по-
литика», он выбирал дипломное сочинение
«Охрана женского и детского труда в фабрич-
ной промышленности России»; если изучалась
история финансов, то он писал сочинение
«Крестьянская тяглая община XVII в.». Весь
курс экономических и юридических наук у
него фокусировался на истории. Впрочем, и
всевозможные заработки, без которых он бы не
мог учиться, также строились на базе его вле-
чения к истории. Он давал уроки по истории и
литературе, что требовало дополнительной
подготовки, но развивало умение ясно и образ-
но излагать материал. Весной 1911 г. он сдал
государственные экзамены за курс юридичес-
кого факультета, где прослушал лекции эконо-
миста С. Н. Булгакова (1871 — 1944), который
начал как легальный марксист и завершил свой
путь известным православным богословом;
С.А. Муромцева (1850— 1910)— крупного
юриста, одного из лидеров партии кадетов,
председателя I Государственной думы. Так что
Дружинин из первых рук получал наследие «се-
ребряного века» русской культуры и науки.
Этим наследием он продолжал питаться, по-
ступив на историко-филологический факуль-
тет, чтобы завершить курс, прерванный в годы
первой русской революции. Здесь он возобно-
вил слушание лекций Р.Ю. Виппера, который,
по мнению Дружинина, был «самым выдаю-
щимся профессором историко-филологичес-
кого факультета 1911 — 1916 гг.»3 и продолжал
посещать семинар М.М. Богословского, в ко-
тором он впервые начал работать над темами
«Северное общество и конституция Никиты
Муравьева» и «П.Д. Киселев и его реформа
1837 — 1838 гг.», им суждено было стать первы-
348

Н.М. Дружинин
ми фундаментальными монографиями Дружи-
нина-ученого. В семинаре А.Н. Савина (1873 —
1923) он изучал историю Великой французской
революции. Во всех этих семинарах культиви-
ровалось бережное отношение к источнику;
совершенствовалась методика его изучения,
что имело важнейшее значение в формирова-
нии ученого.
В 1916 г., когда Дружинин усиленно гото-
вился к выпускным государственным экзаме-
нам и работал над темой «Русская крестьянс-
кая община в освещении историографии», он
был призван в действующую армию. Так как он
имел уже один диплом, то отсрочки ему как
студенту не предоставили. Он был зачислен в
военное училище, краткосрочный курс которо-
го окончил и получил чин прапорщика. Его на-
правили в Мариуполь, где после Февральской
революции он был избран председателем пол-
кового комитета. В августе 1917 г. Дружинин
возглавлял военные отряды против корнилов-
цев. Только весной 1918 г. ему удалось сдать го-
сударственные экзамены в университете. По
предложению М.М. Богословского он был ос-
тавлен для подготовки к званию профессора.
Было ему тогда 32 года и начался новый этап в
его жизни.
Этот этап начался в условиях громадного
переворота, ознаменованного Октябрьской ре-
волюцией. Хотя вначале Дружинин готовился
к экзаменам согласно существовавшей систе-
ме подготовки и зашиты магистерской диссер-
тации, начавшаяся гражданская война наруши-
ла весь ход подготовки «к профессорскому зва-
нию». Мобилизованный в Красную армию,
Дружинин надолго был оторван от непосред-
ственной подготовки к профессорскому зва-
нию, но опосредствованно он шел к нему, так
как выполнял лекторские задачи в военно-про-
светительских учреждениях, сосредоточив вни-
мание на истории революционного движе-
ния — теме чрезвычайно актуальной.
Осенью 1920 г. Дружинин стал преподавать
на гуманитарном факультете только что обра-
зованного Костромского государственного
университета. Он выезжал туда в «профессор-
ском» вагоне ежемесячно для чтения лекций по
русской истории XIX в. и истории революцион-
ного движения. Последний курс нужно было
самостоятельно готовить, так как тема была
новой и неразработанной. Но и чтение обще-
го курса истории России XIX в. требовало твор-
ческого осмысления закономерностей истори-
ческого развития России, способствовало вы-
работке концептуальных основ курса, которые
проверялись на восприятии нового слушателя.
Это была громадная работа, тем более что по-
пулярные тогда общие курсы М.Н. Покровско-
го и Н.А. Рожкова не удовлетворяли начинаю-
щего преподавателя.
Тем временем окончилась гражданская вой-
на. Как работник политпросвета военного ко-
миссариата Дружинин был переведен в род-
ственное гражданское ведомство — Московс-
кий губ политпросвет. Под эгидой этого учреж-
дения Дружинин продолжал свою просвети-
тельскую деятельность. В 1924 г. он серьезно
увлекся музейной работой и привнес в музее-
ведение много нового как в методологии, так
и в методике экспозиционной и экскурсион-
ной работы. Хотя и в этой области Дружинин
проявил свои качества ученого, он все же не
прервал своей подготовки к профессорскому
званию. Правда, уже не в стенах историко-фи-
лологического факультета МГУ, ликвидирован-
ного в 1921 г., а во вновь образованном Инсти-
туте истории Российской ассоциации научно-
исследовательских институтов (РАН И ОН), ко-
торый возглавлял крупный ученый-медиевист
Д.М. Петрушевский (1863—1942). Дружинин
был избран научным сотрудником II разряда —
это была своеобразная форма подготовки кад-
ров ученых, предшествовавшая нынешней ас-
пирантуре. Заметим, что в отличие от такого же
Института красной профессуры здесь не было
господства схематической социологии и влия-
ния Покровского. В план подготовки был
включен марксистский минимум: основные
работы Маркса, Энгельса, Ленина. Именно в
этом институте Дружинин написал свою пер-
вую монографию «Журнал землевладельцев»
1858—1860», опубликованную в изданиях Ин-
ститута истории РАН ИОН4.
Эта работа выросла из подготовленного ав-
тором зачетного доклада, посвященного жур-
налистике накануне реформы 1961 г., но ее
значение в формировании круга исследова-
тельских интересов Дружинина трудно пере-
оценить. Небольшая по объему монография
содержала в эмбриональном состоянии те
идеи, связанные с историей реформы 19 фев-
раля 1861 г., которые затем широко и фунда-
ментально разрабатывались Н.М. Дружини-
ным на протяжении всей его жизни. Не вда-
ваясь в подробный пересказ этой работы, ска-
жем только, что вступающий в большую науку
349

Н.М. Дружинин
автор спокойно и обстоятельно исследовал де-
ятельность журнала, его основателя и редак-
тора А.Д. Желтухина, показав ошибочные
суждения и оценки своих предшественников
о значении материалов журнала как истори-
ческого источника. Дружинин пришел к вы-
воду, что «материалы «Журнала землевладель-
цев» — дворянские мнения,субъективные от-
ражения и толкования жизненных фактов»,
которые, однако, подтверждают, что «крепос-
тное хозяйство действительно изжило свои
внутренние силы и процесс его экономичес-
кого распада нашел себе отражение в идеоло-
гии наиболее близких и заинтересованных на-
блюдетелей»5. Эта непредвзятая объективная
позиция вызвала резкий отзыв М.Н. Покров-
ского. В статье «О научно-исследовательской
работе историков», помещенной в газете
«Правда» от 17 марта 1929 г., Покровский, тен-
денциозно подобрав отдельные цитаты из ра-
боты Дружинина, обвинил его в апологии
«крепостнического журнала». Дружинин не-
медленно отреагировал на этот выпад, напи-
сав статью «Ответ М.Н. Покровскому», в ко-
торой очень убедительно опроверг эти из-
мышления своего оппонента, указав, что он
«был бы благодарен за указание допущенной
ошибки, тем более что статья о «Журнале зем-
левладельцев» была его первой работой в про-
грамме научно-исторической подготовки. Но
автор имеет право требовать от оппонентов,
чтобы они соблюдали элементарные условия
всякой критики: чтобы они правильно пере-
давали его мысли и не приписывали ему таких
выводов, которые абсолютно чужды его науч-
ным и политическим воззрениям»6. Это пись-
мо было опубликовано только через 50 лет, в
1979 г., в качестве приложения ко второму из-
данию книги «Воспоминания и мысли исто-
рика», о котором мы уже упоминали. Для ха-
рактеристики первых шагов Дружинина в на-
уке этот эпизод имеет существенное значение:
Дружинин не дрогнул перед всемогущим тог-
да «метром» исторической науки, а смело и
достойно ему ответил. Вместе с тем он нам по-
зволяет ощутить «воздух эпохи» — далеко не
благоприятную среду, в которой предстояло
расцвести таланту исследователя.
Итак, своей первой монографией Дружи-
нин делает заявку на разработку важнейшей
проблемы истории России XIX в. — отмены
крепостного права. Если учесть, что он еще в
школьные годы и позже с увлечением занимал-
ся историей движения декабристов и посвятил
этой теме свою кандидатскую диссертацию о
Никите Муравьеве, станет ясно, что он пони-
мает свою тему чрезвычайно широко: он изу-
чает два пути исторического развития Рос-
сии — революционный и эволюционный. Сле-
дующей по времени, но более крупной моно-
графией после вышедшей в 1926 г. была книга
«Декабрист Никита Муравьев» (М., 1933). Еще
в 1925 г. он издает научно-популярный очерк
«Кто были декабристы и за что они боролись?»
(М., 1925). Это был не только отклик на столе-
тие восстания, но и вполне аргументированная
попытка осветить революционный вариант
развития России. Декабристская тематика про-
должает и после выхода очерка занимать боль-
шое место в его исследованиях. Он не только
переиздает свой очерк в 1926 г., дополнив и ис-
правив его текст, но приступает к монографи-
ческому изучению деятельности ведущих де-
кабристов: в 1928 г. публикует обширную ис-
точниковедческую статью «Конституция Ни-
киты Муравьева (происхождение и различия
вариантов)»7. В 1929 г. печатает статью «Масон-
ские знаки П.И. Пестеля»8, в которой расши-
ряет круг источников, привлекаемых для ис-
следования, и совершенствует приемы их ана-
лиза. В 1930 г. он публикует очередную статью
по декабристской тематике — «Семейство Чер-
нышевых и декабристское движение»9. В 1932 г.
Дружинин публикует записки СП. Трубецко-
го и статью о нем как мемуаристе10.
Все перечисленное — свидетельство
«вхождения» в тему, в результате которого по-
явилась большая монография «Декабрист Ни-
кита Муравьев» (М., 1933). Эта книга — дора-
ботанный текст его кандидатской (применяя
позднейший официальный термин) диссерта-
ции, которая была им защищена в мае 1929 г.
на Ученом совете Института истории РАНИ--
ОН как раз в тот момент, когда по настоянию
М.А. Покровского РАНИОН был ликвидиро-
ван с передачей его функций Коммунистичес-
кой академии. В известной уже нам статье,
помещенной в «Правде» 17 марта 1929 г., он
утверждал, что «там, где мы можем, мы долж-
ны создавать свои научные учреждения». Но
создав их в виде Коммунистической акаде-
мии, он не успокоился, пока не ликвидировал
РАНИОН, который, как явствовало из той жЬ
статьи, не совсем «наш» или даже совсем «не
наш». Так что Дружинин, защищая после этой
статьи свою кандидатскую диссертацию, шел
350

Н.М. Дружинин
на риск провала. Однако талантливое иссле-
дование, которое он начал еще с осени 1926 г.,
основанное на тщательном изучении сочине-
ний и переписки Муравьева, на сопоставле-
нии его проекта конституции с конституцион-
ными актами европейских и американских го-
сударств, устояло перед напором адептов По-
кровского, которые вообще ставили под со-
мнение саму возможность научного исследо-
вания воззрений и деятельности» отдельной
личности, а сравнительный анализ различных
конституционных актов окрестили как прояв-
ление буржуазной теории «филиации идей».
Многочасовая дискуссия завершилась «соло-
моновым решением» председательствовавше-
го В.И. Невского (1878—1937), объявившего
диссертацию «защищенной, хотя и немаркси-
стской»11. Н.М.Дружинин именно так описы-
вает итог дискуссии. Мы же сейчас, зная на-
растание идеологического пресса буквально
через несколько лет, можем только удивлять-
ся, что «немарксистское» сочинение могло
еще быть признано защищенным.
С этой работой в декабристоведение при-
шло классическое произведение, которое сей-
час очень помогает новому поколению иссле-
дователей преодолеть штампы и заблуждения,
создававшие извращенную картину декабрис-
тского движения.
Очень существенным моментом в исследо-
вании Дружинина является, как он сам при-
знавал, стремление «вдвинуть ее (тему исследо-
вания. — Б.Л.) в рамки общих социальных и
идейных процессов, достигнуть максимальной
конкретности лиц и событий, уловить матери-
альную основу и внутренние противоречия
описываемых явлений»12. И действительно, ав-
тору удалось не только определить место и зна-
чение этой яркой личности — Никиты Мура-
вьева — в среде декабристов, но и показать его
как феномен всей социально-экономической и
политической обстановки России первой чет-
верти XIX в. Ведь, строго говоря, конституци-
онные идеи Муравьева были вызваны консти-
туционными потугами Александра I и его ок-
ружения и приобрели свою революционную
окраску после провала этих потуг. Именно в
этом, по нашему мнению, корень дворянского
освободительного движения. Исследование
Дружинина естественно вписывается в новые
взгляды на декабризм, пробивающие себе до-
рогу и не укладывающиеся в концепцию М.В.
Нечкиной.
Первая монография Дружинина при всей
глубине и важности ее для становления Дружи-
нина-исследователя все же касалась эпизода
(хотя и существенного) в истории реформы 19
февраля 1861 г. Совершенно иной исследова-
тельский диапазон обнаружил Дружинин в
своей двухтомной монографии «Государствен-
ные крестьяне и реформа П.Д. Киселева». Че-
рез два года после создания Института истории
АН СССР Дружинин был приглашен его ди-
ректором академиком Б.Д. Грековым на рабо-
ту. Его индивидуальный план в 1938—1940 гг.
включал три объекта: участие в подготовке
многотомника «История СССР» и вузовского
учебника — это, так сказать, коллективные тру-
ды, а индивидуальным была работа над моно-
графией «Государственные крестьяне и рефор-
мы П.Д. Киселева».
Работа над монографией шла довольно ин-
тенсивно, уже в 1940 г. Дружинин публикует
большую статью «Государственные крестьяне в
дворянских и правительственных проектах
1800-1833 гг.» (ИЗ. 1940. Т. 7), которая свиде-
тельствовала о широком хронологическом ас-
пекте исследования, о том, что в нем автор бу-
дет рассматривать крестьянский вопрос в пер-
вой половине XIX в., не ограничиваясь хроно-
логическими рамками самой реформы Киселе-
ва. Несмотря на трудности военного времени и
необходимости эвакуации в Алма-Ату, несмот-
ря на отвлечение Дружинина от основной ис-
следовательской темы в пользу оперативного
издания работ о русских полководцах А.В. Су-
ворове и М.И. Кутузове, о Синопском сраже-
нии и обороне Севастополя — работ, направ-
ленных на патриотическое воспитание сража-
ющегося народа, он в 1944 г. защищает доктор-
скую диссертацию по теме: «Государственные
крестьяне и реформы П.Д. Киселева». Двумя
годами позже выходит первый том одноимен-
ной монографии, который был посвящен эко-
номическим и политическим предпосылкам
реформы П.Д. Киселева, а также характеристи-
ке ее основ.
Второй том монографии появился только в
1958 г. и был посвящен реализации основ ре-
формы и выяснению ее последствий. Эта мо-
нография была первым фундаментальным ис-
следованием о роли и значении государствен-
ных крестьян, а эта категория российского кре-
стьянства составляла по последней ревизии
(переписи) 1858 г. 47,3% всего крестьянского
населения русских губерний империи, что на
351

Н.М. Дружинин
1,6% больше удельного веса помещичьих кре-
стьян в экономике страны. Историческое зна-
чение его борьбы с системой государственно-
го феодализма и влияние этой борьбы на ре-
форматорскую деятельность Киселева трудно
переоценить. В постановке этого вопроса —
принципиальное отличие исследования Дру-
жинина от работ А. П. Заблоцкого-Десятовско-
го (1808—1881), известного сподвижника Ки-
селева и историка его реформы. Дружинин не
только по-новому осветил личность Киселева
и его реформаторскую деятельность, не толь-
ко нарисовал мрачную картину жизни государ-
ственной деревни во всех ее проявлениях, но и
четко вписал реформу государственной дерев-
ни 1837—1841 гг. и ее последствия в процесс
отмены крепостного права в России. Киселев-
ская реформа была, по мысли Дружинина, эк-
спериментальной прикидкой, «генеральной
репетицией» реформы 19 февраля 1861 г.
Прямое отношение к данной теме имеет
также целый ряд статей, например, «Москва в
годы Крымской войны», «Москва накануне ре-
формы 1861 г.» (1947), «Московское дворянство
и реформа 1861 года» (1948), написанных в свя-
зи с празднованием 800-летия Москвы. Нали-
цо многолетний исследовательский процесс,
который завершился изданием книги «Русская
деревня на переломе: 1861 — 1880 гг.» (М., 1978).
Автор фундаментальной работы о реформе Ки-
селева через несколько месяцев после выхода
ее первого тома в 1946 г. был избран членом-
корреспондентом АН СССР, а осенью 1953 г. —
действительным членом АН СССР. Это был акт
признания научной общественностью вклада,
внесенного Дружининым в изучение карди-
нального вопроса жизни страны в XIX в.
Разработав всесторонне и глубоко историю
России, автор стал, в частности, ведущим ис-
ториком российского крестьянства и крестьян-
ского движения.
В обстановке сравнительно свободного раз-
вития гуманитарных наук после смерти И.В.
Сталина Дружинин становится центральной
фигурой, вокруг которой объединяются твор-
ческие силы историков-аграрников. Он заме-
няет умершего Б.Д. Грекова на посту заведую-
щего Комиссией по истории сельского хозяй-
ства и крестьянства, той самой Комиссии, ко-
торая стала организатором ежегодных симпо-
зиумов по аграрной истории Восточной Евро-
пы. Это — общественный научный центр, со-
ставляющий до сих пор одно из важнейших на-
учных направлений, получивших международ-
ное признание. Симпозиум стал школой, в сво-
бодной дискуссии на его секционных заседани-
ях вырабатывались плодотворные методологи-
ческие и методические приемы изучения рос-
сийского крестьянства. Все ныне здравствую-
щие и работающие исследователи-аграрники
всех независимых государств, возникших на
развалинах СССР, прошли эту школу!
История российского крестьянства есте-
ственно вошла в круг приоритетного интереса
Дружинина, так как в конечном итоге именно
историческое поведение крестьянства опреде-
ляло, какой из альтернативных путей развития
победит в России — реформаторский или рево-
люционный. Изучить эти процессы можно
было только мобилизовав огромный неизучен-
ный и неопубликованный материал о кресть-
янском движении в XIX в. — веке, когда имен-
но поведение крестьянства, эволюция его мас-
сового сознания решали эту проблему. Так Дру-
жинин пришел к идее издания многотомной
серии документов по истории крестьянского
движения в XIX — начале XX в. в России. В
этом деле проявился его талант организатора
большой археографической работы, к которой
были привлечены многие архивы и десятки ар-
хеографов. Непосредственная работа Дружи-
нина над публикацией произвела настоящий
переворот в археографии. Дружинин разрабо-
тал подробную инструкцию по подготовке пуб-
ликации — это был новаторский шаг в истории
российской археографии, так как до него по-
добные научные проекты составлялись по из-
данию документов одного лица (проект А.Ф.
Бычкова на издание «Писем и бумаг Петра Ве-
ликого») или одного вида документов (проект
А.С. Лаппо-Данилевского по изданию «Грамот
коллегии экономии»). Дружинин же сделал
удачную попытку издания тематической пуб-
ликации не хрестоматийного (следовательно,
ограниченно научной ценности), а научного
типа, когда корпус изданных документов бла-
годаря своей полноте может стать прочным ис-
точниковым фундаментом для всестороннего
изучения этого явления, которое до издания
серии в лучшем случае исследовалось поверх-
ностно, а в худшем — прямолинейно тенденци-
озно путем «подбора документов» под априор-
ные концепционные установки исследователя.
За одно десятилетие (с 1959 по 1968 г.)
вышли в свет 10 томов документальных сбор-
ников серии «Крестьянское движение в Рос-
352

Н.М. Дружинин
сии в XIX — начале XX в.» под редакцией
Н.М. Дружинина. Только в восьми томах се-
рии, охватывающих период с 1796 по 1900 г.
включительно, опубликовано 1865 докумен-
тов. Это примерно столько, сколько было
опубликовано за предыдущие 42 года, считая
с 1917 г., когда стали доступными фонды цар-
ских учреждений. Но этим не исчерпывает-
ся информационный потенциал публикации.
Серия содержит «Хронику» крестьянского
движения — своеобразную регестную публи-
кацию выявленных, но не вошедших в пуб-
ликацию из-за их множества документов, и
вообще всех имеющихся в литературе сведе-
ний о крестьянском движении на момент вы-
хода каждого в отдельности тома серии.
«Хроника» резко повысила информационную
емкость издания. Так, например, в первом
томе серии за 1796 — 1825 гг. опубликовано
279 документов и 1038 статей «Хроники», т.е.
на каждый опубликованный документ прихр-
дится почти четыре статьи «Хроники», а за
1800 — 1801 и 1824 гг., не представленных до-
кументами, имеется 93 статьи «Хроники». Та-
ким образом, публикация со всем ее научно-
справочным аппаратом (предисловиями к
каждому тому, комментариями, «Хроникой»,
указателями) до сих пор остается полным си-
стематизированным собранием документов и
сведений, отражающим практически все су-
щественно важное в истории крестьянского
движения XIX — начала XX в. Но она не толь-
ко выдающееся археографическое^вление.
Ее историографическое значение также вели-
ко: серия стимулировала ряд работ по исто-
рии крестьянского движения в России и
обеспечила базой источников пересмотр
многих казавшихся устоявшимися представ-
лений о крестьянском движении в нашей
стране13. Именно потому, что систематизация
документов в серии не проводилась «под оп-
ределенную концепцию», чем страдают по-
чти все известные обширные серии темати-
ческих публикаций, а в качестве системати-
зационных выступали нейтральные призна-
ки: административно-территориальные и
хронологические показатели, — серия сохра-
няет свое непреходящее значение. Но требо-
валось достаточное научное мужество, чтобы
выдержать этот принцип в условиях нарас-
тавшего идеологического давления чиновни-
ков партийно-пропагандистского аппарата
после хрущевской «оттепели». Им обладал
Дружинин. Тем не менее нельзя сказать, что
это давление не сказалось на освещении ряда
явлений в крестьянском общественном со-
знании. Так, целиком обойдены вопросы
крестьянского монархизма, религиозности,
национально-освободительных тенденций в
крестьянском движении и национального
эгоизма и проч. В целом же эта серия — ве-
сомое свидетельство того огромного вклада,
который внес Дружинин в отечественную ар-
хеографию14.
Н.М. Дружинин вписал яркую страницу в
музееведение и практику музейного дела в на-
шей стране. Период начиная с 1924 г., когда
он, по собственному признанию, «увлекся эк-
скурсионной работой», и до осени 1934 г., ког-
да Дружинин начал работать профессором на
кафедре истории СССР Московского государ-
ственного университета, можно назвать «му-
зейным десятилетием» в его деятельности. Это
было время бурного развития краеведческой
работы, сети краеведческих организаций, куда
устремились все сохранившиеся творческие
силы дореволюционной гуманитарной интел-
лигенции, не нашедшие себя в официальных
структурах культуры и науки. Разгром этого
движения в конце 20— начале 30-х годов был
одним из важных звеньев установления тота-
литарной жесткой системы управления куль-
турой и наукой. В этих сложнейших условиях
Дружинин сумел продвинуть музееведение к
новым научным рубежам. Его очерки о под-
московных усадьбах-центрах культуры или
выдающихся архитектурных ансамблях (напр.
«Марфино», «Царицыно» в сборнике «По ок-
рестностям Москвы», напечатанные в 1924 г.)
поднимали рассказ экскурсовода до уровня
прекрасного научного этюда. Познавательное
значение этих этюдов до сих пор не утрачено.
Но по-настоящему расцвел его дар музейно-
го деятеля на посту ученого секретаря Музея
революции СССР. В 1926 г. СИ. Мицкевич —
директор музея и авторитетный член ленинс-
кой гвардии старых большевиков — пригласил
молодого беспартийного ученого Дружинина
на эту должность. Дружинин вспоминает:
«Передо мной открылось новое поле полити-
ко-просветительной работы; оно включало в
себя не только ведение историко-революци-
онных экскурсий, но также построение музей-
ной экспозиции, научное описание музейно-
го материала, охрану памятников революци-
онного прошлого. И здесь все было ново и ин-
353

Н.М. Дружинин
тересно, все было связано с современностью,
росло и укреплялось в непосредственном со-
прикосновении с массами»15. Даже с учетом
корректировок сегодняшнего дня следует при-
знать, что историко-революционная тематика
музейного дела значительно стимулировала
развитие музееведения, а поддержка государ-
ства в создании сети историко-революцион-
ных музеев развивала музейный вкус, если
можно так выразиться, народа, приобщавше-
гося к культуре музейного зрителя. Все это
было объективной базой для той деятельнос-
ти, о которой вспоминает Дружинин. Имен-
но ему пришлось возглавить разработку мето-
дики историко-революционных экскурсий,
которая велась в экскурсионном отделе науч-
но-педагогического института методов вне-
школьной работы. По его инициативе был
подготовлен справочник-путеводитель «По
революционной Москве». Он продумал об-
щий план с подробными инструкциями для
составления карты «Революционная Моск-
ва» — топографию мест революционных со-
бытий и крупных действий враждебных рево-
люции сил. Это был первый этап подготовки
названного путеводителя. Дружинин был не
только руководителем и редактором справоч-
ника, но и автором большей части его текста,
вплоть до составления библиографии, содер-
жащей 154 названия до того разрозненных и
слабо изученных изданий, а также хроник со-
бытий 1905 и 1917 гг.16
В Музее революции у Дружинина резко
расширились контакты с рабочими и крестья-
нами, военными и учащимися, иностранными
туристами, посещавшими музей. Здесь состо-
ялись его встречи с Максимом Горьким и Эду-
аром Эррио, о которых он счел необходимым
сообщить в своих воспоминаниях. За годы ра-
боты в музее, как писал Дружинин о своем кол-
лективе, «мы одновременно боролись с рути-
ной буржуазного музееведения и с примитив-
ным ненаучным подходом к подаче музейного
материала... к началу 30-х годов был накоплен
достаточный опыт, чтобы сделать его основой
для подготовки квалифицированных музейных
кадров»17. Соответствующий курс Дружинин
начал читать студентам историко-философско-
го факультета Московского университета и ас-
пирантам Музея революции СССР в 1929—
1934 гг. Педагогическую деятельность в высшей
школе Дружинин начал в качестве сверхштат-
ного ассистента на кафедре музееведения, в
1931 г. он стал уже доцентом, но в 1932 г. в свя-
зи с реорганизацией университета — историко-
филологический факультет стал самостоятель-
ным институтом и ликвидировал свое музейно-
краеведческое отделение — работа Дружинина
была прекращена. Конечно, ликвидация му-
зейно-краеведческого отделения была связана
со всем курсом наступления на краеведческое
движение и его работников, что нанесло суще-
ственный ущерб исторической науке в целом.
Только осенью 1934 г., после того как был
восстановлен Московский университет и об-
разован исторический факультет, Дружинин
был приглашен заведующей кафедрой исто-
рии СССР A.M. Панкратовой на должность
профессора кафедры. На кафедре работали
уже тогда известные историки СВ. Бахрушин,
К.В. Базилевич, М.В. Нечкина, М.Н. Тихоми-
ров, А.В. Шестаков, не попавшие впослед-
ствии в мясорубку 1937 г., и СМ. Дубровский,
не избежавший Гулага. Эти творческие люди
по сути дела должны были восстановить все
разумное в подготовке квалифицированных
историков, утраченное за время всевозмож-
ных экспериментов т.н. школы Покровского.
Не без борьбы были восстановлены практику-
мы и семинары, в которых студенты подготав-
ливались к самостоятельной исследовательс-
кой деятельности. Естественно, что Дружинин
наряду с общей тематикой по истории России
объявлял практикумы и по истории государ-
ственных крестьян в XVIII — XIX вв., и по
буржуазным реформам второй половины
XIX в. Поскольку учебники по общему курсу
истории СССР отсутствовали, исторический
факультет и Институт истории начали подго-
товку таких учебников. Эта работа потребова-
ла прояснения общей концепции истории
России с древнейших времен и по крайней
мере до 1917 г., поскольку речь идет об учас-
тии в ее выработке Николая Михайловича.
Эта концепция оформлялась, конечно, не
спонтанно и одномоментно: весь исследова-
тельский опыт Дружинина исподволь готовил
эту концепцию, но, как мне представляется,
важные ее узлы впервые были сформулирова-
ны Дружининым печатно в 1939 г. в статье
«Разложение феодально-крепостнической си-
стемы в изображении М.Н. Покровского»18.
Отметим, прежде всего, спокойный, почти
эпический тон самого названия статьи, во-
шедшей в сборник — социальный заказ по ра-
зоблачению трудов Покровского. Дружинин,
354

Н.М. Дружинин
у которого было достаточно оснований для
«реванша», сохранил серьезный научный ха-
рактер критики Покровского, чего нельзя ска-
зать о некоторых авторах других статей сбор-
ника, бывших к тому же учениками Покровс-
кого. Дружинин четко формулирует концеп-
цию Покровского: «На рубеже XVIII и XIX вв.
основным двигателем хозяйственной жизни в
России являлся торговый капитал», который
«разлагал патриархальные устои»натурального
хозяйства». С начала XIX в. особое значение
приобретает торговля хлебом, именно «на
хлебном вывозе главным образом окончательно
вырос и развился русский торговый капита-
лизм»^, — цитирует Дружинин Покровского,
подчеркивая курсивом эту генеральную мысль
автора, по одновременно с начала XIX в. раз-
вивается и промышленный капитализм, кото-
рый выступает антагонистом торговому, дей-
ствовавшему методом внеэкономического
принуждения в то время, когда промышлен-
ному было свойственно экономическое при-
нуждение. В конце 40-х— 50-е годы, когда
снова наметился бум хлебного экспорта, кото-
рый обнажил крах барщинного хозяйства,
торговый капитал пошел на компромисс с
промышленным, результатом чего была кре-
стьянская реформа 1861 г. Такова социально-
экономическая схема, построенная Покровс-
ким. С точки зрения социально-политической
он трактует самодержавие как «политически
организованный торговый капитализм», а
дворянство рассматривает как его агентуру и
аппарат. Промышленный капитализм и есть
оппонент торгового, их борьба «у меня явля-
ется, — цитирует Дружинин Покровского, —
стержнем русской истории»20. Под этим углом
зрения рассматривает Покровский и полити-
ческую историю: А.Н. Радищев, М.М. Спе-
ранский, декабристы и петрашевцы — провоз-
вестники промышленного капитализма и бур-
жуазной идеологии. Этой схеме и подчинена
трактовка Покровским основ международных
отношений России и политики царизма.
Дружинин последовательно анализирует
эту историческую концепцию Покровского,
противопоставляя ей свою. Прежде всего Дру-
жинин определяет экономическую базу фео-
дального строя, характеризуя барщинную сис-
тему и прослеживая постепенную деградацию
четырех необходимых условий ее существова-
ния (господство натурального хозяйства, наде-
ление производителя средствами производства
и прикрепление его к ним, личная зависимость
крепостного от помещика, низкое, рутинное
состояние техники). Не отрицая значения
хлебного экспорта, Дружинин показывает, что
Покровский необоснованно преувеличивает
его значение в разложении феодальной систе-
мы (вывоз составлял от 0,2 до 2,5% валового
сбора хлебов), не было и катастрофических
подъемов и падений вывоза — картина за пер-
вые 40 лет XIX в. более спокойная, показыва-
ющая тенденцию роста. Не вывоз, а внутрен-
ний рынок разлагал натуральное хозяйство.
Если развитие промышленного капитализма
Покровский связывает с континентальной бло-
кадой 1807 г., то Дружинин доказывает, что в
роли стимулятора промышленного капитализ-
ма скорее всего выступал покровительствен-
ный тариф 1812 г. и еще более — запретитель-
ный тариф 1822 г., резко снизившие ввоз анг-
лийских текстильных изделий. Только к 1825 г.
заметен рост отечественной хлопчатобумажной
промышленности, работавший на внутренний
рынок на основе вольнонаемного труда и по-
степенно внедрявший фабричную технику.
Дружинин во главу угла ставит органические
внутренние процессы развития, тогда как По-
кровский строил свою концепцию на влиянии
внешних обстоятельств.
Вторым фактором исторического процесса,
по Дружинину, была классовая борьба, которая
в представлении Покровского исключает такой
важнейший субъект, каким было крепостное
крестьянство. Покровский считал, что классо-
вая борьба осуществлялась знатью и средним
дворянством, противостоящим друг другу: пер-
вая — защитница феодального статус-кво, вто-
рое — прогрессивно и требовало перемен. Дру-
жинин последовательно раскрывает искусст-
венность этого построения, вульгарного и схе-
матичного, показывая, что эта схема не может
объяснить важнейшие исторические события в
политической жизни страны XIX в., не может
правильно объяснить внутреннюю и внешнюю
политику Павла I, Александра I и Николая I. В
этих объяснениях Покровский исходит «из не-
верной... теории о структуре самодержавной
власти... Его концепция... основана на непра-
вильном представлении о сущности феодаль-
но-крепостнической системы и не считается с
важнейшими моментами возникновения капи-
талистического строя»21.
Дружинин в данной работе выполнил важ-
нейшую задачу защиты истории России от
355

Н.М. Дружинин
того немилосердного «выворачивания ее наи-
знанку», которую проводил Покровский. Ос-
новной пафос исторической концепции Дру-
жинина состоит в его борьбе против уклады-
вания исторического процесса в прокрустово
ложе социологических схем. Однако, воюя
против схемы Покровского, Дружинин стано-
вился защитником марксистского взгляда на
историю России, в котором, как мне представ-
ляется, также было немало предвзятого, что
впоследствии оказало сдерживающее, мертвя-
щее влияние на историческую науку. Но в
1939 г. освобождение от схем Покровского
раскрывало возможности углубленного изуче-
ния истории России, что и продемонстриро-
вал Дружинин в ряде статей концепционного
характера, не говоря уже о его фундаменталь-
ных монографиях.
Через 10 лет после рассмотренной статьи
Дружинин выступает с работой «О периодиза-
ции истории капиталистических отношений в
России»22 в ходе оживленной дискуссии на
страницах журнала «Вопросы истории». Это
было время сильнейшего прессинга сталинско-
го догматизма на науку вообще и гуманитар-
ную в частности. Каждая дискуссия была чре-
вата непредвиденными последствиями для
дискутирующих, так что сам факт публикации
дискуссионной статьи уже был актом мужества.
Это обстоятельство следует учитывать при
оценке основных концепционных положений,
изложенных в начале дискуссии, и итоговой
статьи о дискуссии, также принадлежащей перу
Дружинина.
Периодизация, безусловно, выражает кон-
цепцию исторического процесса, это тот ске-
лет, на который наращивается мускулатура
представлений об исторической реальнос-
ти, — зная представления историографа о ка-
чественных различиях отдельных хронологи-
ческих отрезков развития, можно определить
его общую концепцию. Правда, Дружинин
предупреждал о том, что мы не должны пре-
увеличивать значение периодизации, так как
«хронологические вехи исторического про-
цесса... помогают нам понять закономерный
ход исторических событий и последователь-
ную смену общественных отношений, но они
не могут претендовать на полную адекват-
ность изучаемой действительности»23.
Исходя из фундаментального положения
исторического материализма об общественно-
экономических формациях (положение, кото-
рое, на наш взгляд, при всей современной кри-
тике марксизма все же устоит, тогда как теория
смены цивилизаций А. Тойнби при вниматель-
ном анализе является только модификацией
идеи формаций), Дружинин отстаивает следу-
ющую периодизацию процесса созревания ка-
питалистического уклада в России, который
проходил в хронологических рамках 1760-х го-
дов — 1861 г. Внутри этого периода он видит
три этапа - 1760-е годы — 1789 г.; 1790 — 1825;
1826 — 1861 г. Как видим, конечная дата каж-
дого этапа привязана к крупнейшим полити-
ческим событиям в мире и России: это начало
Великой французской буржуазной революции,
восстание декабристов, отмена крепостного
права. Эпоха капитализма (1861 — 1917) в Рос-
сии также распадается на три этапа: 1861 —
1882 гг., как время победы и утверждения капи-
тализма, несмотря на наличие многочислен-
ных феодальных пережитков; 1883—1900 гг. —
этап «домонополистического зрелого капита-
лизма»24 и наконец, 1901 —1917 гг. — этап импе-
риалистической стадии развития капитализма,
насыщенный катаклизмами войн и двух буржу-
азно-демократических революций. Дружинин
подробно обосновывает эту периодизацию,
конкретизируя ее вплоть до выявления более
дробных качественно различающихся отрезков
внутри каждого из намеченных этапов всего
процесса вызревания капиталистического ук-
лада и утверждения капитализма в России.
Статья Дружинина обсуждалась на страницах
журнала «Вопросы истории», и о ней была про-
ведена дискуссия в Академии общественных
наук при ЦК ВКП(б). Подводя итоги дискус-
сии, Дружинин прежде всего возражал тем уче-
ным, которые подвергли сомнению целесооб-
разность самой дискуссии. На возражения
М.В. Нечкиной о том, что следует дискутиро-
вать не по вопросу «когда?», а по вопросу «ка-
ким образом?», Дружинин, солидаризируясь с
мнением A.M. Панкратовой и Л.В. Черепнина,
резонно ответил, что, «устанавливая границы
исторических периодов, мы в то же время оп-
ределяем существо пройденных этапов истори-
ческого процесса»25. С.С. Дмитриев выступил
с предложением различать понятия «периоди-
зация» и «хронологизация». Подтекстом этого
предложения была, как я полагаю, неудовлет-
воренность хронологическим дроблением
крупных периодов, которое вполне обоснован-
но и в соответствии с историческими реалия-
ми осуществил в своей периодизации Дружи-
356

Н.М. Дружинин
нин. Последний на это замечание возразил:
«Если деление на непродолжительные отрезки
времени обоснованно, если оно вытекает из са-
мого существа исторического процесса, то дол-
жны отпасть всякие возражения против слож-
ности, «искусственности» и трудности таких
периодов для запоминания. Периодизация не
затрудняет, а облегчает понимание и усвоение
фактического материала»26. Так Дружинин
сомкнул задачу научной периодизации с дидак-
тическими задачами. И действительно, его пе-
риодизация до сих пор принята как в обобща-
ющих трудах по истории капитализма в Рос-
сии, так и в учебных курсах и пособиях.
Но центральным в дискуссии был вопрос
о принципах периодизации. Дружинин от-
стаивал принцип классовой борьбы, но не в
упрощенном его понимании. Он формулиро-
вал этот принцип таким образом: «В основу
деления истории капиталистических отноше-
ний надо положить классовую борьбу как ре-
зультат и показатель развития способа произ-
водства, как двигатель исторических собы-
тий» (курсив Н.М. Дружинина). С.С. Дмит-
риев, В.К. Яцунский и другие участники дис-
куссии «решительно выступали против этого
предложения и выдвигали в качестве прин-
ципа периодизации развитие способа произ-
водства как материальную основу всей исто-
рической жизни»27. Думается, что этот стер-
жневой вопрос, в ходе дискуссии решенный
в пользу позиции Дружинина, продолжает
стоять перед новым поколением историков,
которое, быть может, найдет более приемле-
мой позицию оппонентов Дружинина. Но
при всех возможных вариантах сама по себе
предложенная Дружининым периодизация
устоит в своей основе; корректировка воз-
можна только в хронологии и числе этапов
исторического процесса, протекавшего с
1760-х годов до 1917г.
Свой глобальный взгляд на процесс капи-
талистического развития России, изложенный
в названных двух статьях, Дружинин развивал
и конкретизировал в ряде следующих статей.
Назовем его доклад на X Международном кон-
грессе историков в Риме «Генезис капитализ-
ма в России» (1955), статьи «Особенности ге-
незиса капитализма в России в сравнении со
странами Западной Европы и США», «К воп-
росу о генезисе капитализма в России»28, кото-
рые вызвали оживленное обсуждение, в част-
ности дискуссию с П.Г. Рындзюнским29. Отме-
тим, что основные положения этих статей, осо-
бенно установление начальной грани генезиса
капиталистического уклада в России, получи-
ли поддержку большинства участников дискус-
сии 1968—1969 гг.30 Аналогично было влияние
методологических позиций Н.М. Дружинина
на другие дискуссии, проходившие в научных
кругах историков, например, дискуссии о гене-
зисе абсолютизма в России на страницах жур-
нала «История СССР» в 1968— 1971 гг. Можно,
не боясь преувеличений, смело говорить о том,
что ни одно существенное движение историог-
рафической мысли за последние 50 лет разви-
тия исторической науки в нашей стране не
проходило без деятельного участия и автори-
тетного влияния Н.М. Дружинина. В этом его
бесценный вклад в философию истории наше-
го отечества.
Бесспорным достижением Дружинина стал
его фундаментальный труд «Русская деревня на
переломе. 1861 — 1880 гг.». Хотя есть мнение,
что маститый автор несколько сдержанно оце-
нивает прогрессивное значение реформы 19
февраля 1861 г., делая ударение на ограблении
крестьян, эта книга — безусловно лучшее, что
было создано в историографии исторического
переворота в жизни России. Автору удалось по-
казать весь комплекс изменений в жизни по-
мещичьего крестьянства, не только социально-
экономических, о которых чаще всего писа-
лось, но и социально-политических, правовых,
социально-психологических, о которых чаще
всего умалчивалось. Далее, сравнительные ха-
рактеристики крестьянских реформ 1861,1863
и 1866 гг., предпринятые Дружининым, дают
ясное представление о различиях в условиях
буржуазного развития трех важнейших групп
дореформенного крестьянства. Эти различия,
а также особенности главных районов страны,
охарактеризованные в свежей по материалу,
великолепной седьмой главе, безусловно фор-
сировали объективный процесс буржуазного
классообразования в русской деревне. Таково
третье важное положение, которое подробно
аргументировано материалами не только седь-
мой, но и четвертой главы. В-четвертых, главы,
посвященные землевладению и землепользова-
нию крестьян и их хозяйству, устраняют суще-
ственный недостаток прежних работ, ограни-
чивавшихся только процессом осуществления
законодательных актов без попыток анализа
складывавшегося пореформенного крестьянс-
кого хозяйства.
357

Н.М. Дружинин
Книга написана мастерски. Когда историк
пишет о политических событиях или лицах,
сам материал создает для него поле эмоцио-
нального воздействия на читателя. Иное дело
социально-экономические проблемы: о них
писать живо, образно под силу действительно
большому мастеру. Притягательная сила это-
го произведения в том и состоит, что автору
удалось описать сложнейшие процессы дина-
мично, просто и точно, с удивительным чув-
ством меры, соединив важнейшие компонен-
ты этих процессов. В работе нет той тяжело-
весности, которая выдается за фундаменталь-
ность, но и нет в ней той мнимой легкости,
которая скрывает легковесность, упрощенче-
ство. Читателю, знакомому с многочисленны-
ми статьями — «заготовками» этого труда,
чрезвычайно интересно и поучительно уви-
деть, как Дружинин монтировал их в этом
комплексном, обобщающем исследовании, с
какой решительностью он расставался со мно-
гими интереснейшими страницами этих ста-
тей ради целостности структуры книги. Если
напомнить, что этот труд вышел из печати
тогда, когда Дружинину шел 93-й год, станет
еще более ясен его величественный подвиг на
ниве исторической науки.
В отечественной исторической науке Нико-
лай Михайлович Дружинин — явление уни-
кальное. Он пользовался огромным авторите-
том не только среди отечественных ученых. Его
труды переводились и печатались в ряде зару-
бежных стран, многие зарубежные ученые со-
стояли с ним в переписке, а авторитетное лон-
донское энциклопедическое издание The in-
tern. Who's Who во всех своих ежегодных вы-
пусках неизменно уделяло место для статей о
нем. Таким образом, Дружинин достойно пред-
ставлял отечественную науку и культуру дале-
ко за рубежами нашей страны.
II
Характеристика Н.М. Дружинина будет непол-
ной, если в ней не будет обрисован его облик
как человека. До последнего времени исследо-
ватели черпали биографический материал о
Н.М. Дружинине почти исключительно из его
брошюры «Воспоминания и мысли историка»,
которая не содержит сведений о его детстве,
семье, обстановке, в которой он рос. Изложе-
ние ведется в ней, начиная с поступления в
Московскую 5-ю гимназию.
Чтобы стало ясно, почему брошюра носит
необычный для мемуаров характер, необходи-
мо напомнить, что возникла она из анкеты, на-
печатанной в журнале «История СССР» (№ 6,
1961) по инициативе главного редактора жур-
нала В.Д. Мочалова (1903 — 1970). Целью ан-
кеты был обмен опытом между старшим поко-
лением историков и более молодыми научны-
ми работниками. Вопросы анкеты были про-
стые и ясные: «Как Вы стали историком? Как
Вы работаете над своими основными трудами
по истории?» Ученому предлагалось также рас-
сказать о методике его работы над историчес-
кими источниками, о его творческих планах и
дать советы молодым ученым-историкам. Для
ответов был заведен особый раздел в журнале
«Творческий опыт советских историков».
Ряд ученых откликнулся на призыв редак-
ции и прислал свои ответы — каждый на ка-
кую-то часть вопросов. Н.М. Дружинин отве-
тил на все вопросы анкеты и притом очень под-
робно. Его ответы были напечатаны в том же
номере журнала в виде статьи под названием
«Воспоминания и мысли историка».
Статья вызвала многочисленные отклики.
Они поступили в редакцию и на имя автора из
разных концов страны и из-за рубежа. Уже в
следующем году (ВИ, № 3) редакция напеча-
тала сводку откликов, которые поступили из
Москвы, Ленинграда, Минска, Саратова, Ере-
вана, Киева, Одессы, Черкасска, Курска, Че-
лябинска, Иркутска и других городов. В неко-
торых случаях в сводке раскрывается содержа-
ние писем, в которых отмечается, в частности,
морально-этическая сторона выступления
Н.М. Дружинина. Напечатаны некоторые из
его ответов на поставленные в письмах спор-
ные вопросы.
Из иностранных ученых статьей заинтере-
совались и приняли участие в ее обсуждении
историки Роже Порталь (Париж), Ганс-Генрих
Нольте (Ганновер), Франко Вентури (Рим),
Эрика Штёккер (ГДР — Берлин), Петер Хоф-
фманн (ГДР — Берлин) и другие. Очень ско-
ро в «Rivista storica italiana» появилась рецен-
зия профессора Франко Вентури, что повлек-
ло за собой оживленную дискуссию в виде от-
крытых писем между Н.М. Дружининым и его
обаятельным итальянским оппонентом, с ко-
торым Дружинин познакомился еще в 1955 г.
во время X Международного конгресса исто-
рических наук. Предметом полемики явилась,
в частности, оценка реформы 1861 г.: «Я дол-
358

Н.М. Дружинин
жен сказать, — писал Н.М. Дружинин в сво-
ем письме, — что я не считаю реформу 1861 г.
«великой» и не она вдохновляла меня на изу-
чение истории крестьянства. Конечно, отме-
на крепостного права, произведенная в усло-
виях революционно-демократического подъе-
ма, под давлением стихийного крестьянского
движения, явилась рубежом двух эпох, она
уничтожила личное рабство помещичьих кре-
постных; но созданное ею экбномическое и
правовое положение деревни (не только рус-
ской, но также украинской, белорусской и
др.) обрекало крестьян на новые лишения и
страдания»31.
Из этого примера видно, что в ходе обсуж-
дения «Воспоминаний и мыслей» оттачивались
и уточнялись научные концепции спорящих
сторон, что имело плодотворное значение для
науки. В связи с растущей популярностью
«Воспоминаний и мыслей историка» Дружини-
ну было предложено напечатать свою работу
отдельным изданием, расширив несколько ее
объем. В результате появились два издания
книги на русском языке (1967, 1979) и одно на
немецком (1983).
Немецкое издание «Воспоминаний и мыс-
лей историка», осуществленное профессором
Гансом-Генрихом Нольте32, выполнено весьма
импозантно, с тремя портретами Н.М. Дружи-
нина. А главное, издатель снабдил книгу цен-
ным послесловием с обзором основных трудов
Н.М. Дружинина, а также комментариями и
указателями. Нельзя не отметить с чувством
признательности Г.-Г. Нольте и то, что он об-
ратил внимание на некорректность другого
немецкого историка, назвавшего книгу Дру-
жинина его «лебединой песней». В приложе-
нии к книге Г.-Г. Нольте поместил в переводе
на немецкий язык статью М.Н. Покровского
«О научно-исследовательской работе истори-
ков», взятую из «Правды» (1929, 17 марта, №
63), которая у нас в то время появиться не
могла. Именно на нее отвечает Дружинин в
своем «Письме в редакцию (Ответ М.Н. По-
кровскому)», напечатанном в приложении к
«Воспоминаниям и мыслям историка», издан-
ным в 1979 г.
В настоящее время всем, вероятно, ясно,
что «Воспоминания и мысли историка» — на-
учная биография Дружинина и вводить в нее
сведения о семейных отношениях ученого
было бы неуместным. И потому, делая неболь-
шие вставки от издания к изданию (первым из-
данием можно считать ее журнальный вариант
1961 г.), Дружинин сохранял основное содер-
жание «Воспоминаний и мыслей». Вместе с тем
он испытывал большую потребность написать
«летопись» своей яркой и многогранной жиз-
ни. Он даже начал это делать в 1907 г., когда
ему исполнился 21 год.
Прежде чем перейти к этому важнейшему
источнику, в котором мы найдем сведения о
семье Дружинина, когда-то преуспевавшей, а
затем разорившейся, хотелось бы обратить
внимание на то, что четвертая книга «Избран-
ных трудов» Н.М. Дружинина, вышедшая в
1990 г., целиком состоит из воспоминаний,
дневников, интервью, писем и других биогра-
фических материалов (в том числе и множе-
ства документальных фото). В приложении к
книге, напечатанной под названием «Воспо-
минания, мысли, опыт историка», опублико-
вана стенограмма торжественного заседания
по случаю юбилея Н.М. Дружинина, достиг-
шего 100-летнего возраста33. К сожалению,
тираж данного тома очень мал (2400 экз.), а
потому книга с самого начала стала библио-
графической редкостью. Особенность мемуа-
ров Дружинина связана с тем, что за недостат-
ком времени он не мог «засесть» за описание
событий своей жизни последовательно, в хро-
нологическом порядке. Чаще всего он брался
за перо, когда к нему обращались друзья, кол-
леги или отдельные органы печати с просьбой
поделиться своими воспоминаниями о тех или
иных лицах, событиях, поездках. Естественно,
что такого рода мемуары печатались в разных
местах и в разные сроки, что вызвало их раз-
бросанность. Собранные теперь вместе, они
дополняют друг друга.
По форме изложения мемуары Н.М. Дру-
жинина близки к художественным произведе-
ниям. Язык автора прост, выразителен, иногда
с налетом юмора (например, когда он пишет о
своих арестах и перевозках в места заключе-
ния).
Конечно, «Воспоминания и мысли истори-
ка» в издании 1979 г. тоже вошли в «Избранные
труды», ч. 4, так как книга эта имеет непрехо-
дящее значение для характеристики научного
и личного облика ее автора. Когда Дружинину
было уже за 90 лет, у него спросили сотрудни-
цы журнала «Наука и жизнь», чем он объясня-
ет свое долголетие. Он особенно подчеркнул в
своем ответе «целеустремленный, любимый,
размеренный труд». Это был девиз, который он
359

Н.М. Дружинин
пронес через всю свою жизнь и который пол-
нее всего отражен в небольшой по объему кни-
ге, родившейся из анкеты 1961 г.
***
Потребность вести дневник и начать описание
своей предшествующей жизни Н.М. Дружинин
ощутил с особенной силой в 1907 г., когда от-
гремели бои революции, в которой он прини-
мал активное участие, и он вернулся в Москов-
ский университет. Перед ним встал вопрос: по-
святить ли себя науке или стать профессио-
нальным революционером, перейдя на неле-
гальное положение. Он с самого начала сказал
себе, что писать он будет не для «сентимен-
тальных самоизлияний» или «нудного и мелоч-
ного самоедения». Дневник поможет ему ра-
зобраться в самом себе, «познать самого себя и
тем вернее определить свое будущее назначе-
ние, безошибочнее наметить дороги жизни».
Для этого нужен систематический и углублен-
ный самоанализ. Он предназначал свои запи-
си исключительно для себя и сказал себе, что
будет «писать правду и только правду»34.
Перед нами студент, живущий впроголодь и
бегающий по частным урокам в качестве репе-
титора, чтобы прокормить себя и своих старе-
ющих родителей. Совместить науку с энергич-
ной политической деятельностью при данных
условиях не представлялось возможным. Тяже-
ло переживая свой отрыв от широких масс и
обдумывая возможность продолжения полити-
ко-просветительной работы (особенно среди
рабочих), Дружинин начинает свои мемуары.
«Моя родина — губернский город централь-
ной России», — имеется в виду город Курск. «В
семье «со средствами», купеческой по положе-
нию, мещанской по происхождению»35 провел
я первые годы детства. Мы жили в собственном
доме с большим двором и тенистым садом. До
6 лет комнаты дома, мощеная площадь двора и
короткие аллеи сада были моим дорогим и
близким отечеством. Родители водили широ-
кое знакомство, были гостеприимны; отсут-
ствие узкого скопидомства и некоторый налет
интеллигентности сближал нас с средними
дворянскими семьями 60—70-х годов». На пор-
третах из коллекции Дружининых — умное
одухотворенное лицо отца и простое, но воле-
вое и оживленное лицо матери, урожденной
Худокормовой из бедной купеческой семьи.
Детей, близких Дружинину по возрасту, в доме
не было. Трое мальчиков умерли в детском воз-
расте, две сестры были намного старше его. «Я
рос одиноко, — вспоминает Дружинин, — жи-
вая детская толпа с шумом, хохотом, возней
для меня не существовала». Не знал он также
«прелестного удовольствия других детей рез-
виться на сияющем снегу, вдыхая свежий мо-
розный воздух». На улицу его не пускали: бе-
регли от простуды. «Никаких телесных упраж-
нений — неудивительно, что я вышел узкогру-
дый, узкоплечий и узкорукий».
Мальчик большей частью ютился на детс-
кой половине дома со своими игрушками и
придумывал себе какие-то игры. В три года он
незаметно научился читать. Очень любил ри-
совать, но взрослые запрещали ему это делать,
опасаясь, что он может испортить себе по-
черк. А он мечтал о будущем художника!
Стремление ко всему красивому сохранилось
у него на всю жизнь. К этому располагала вся
обстановка в доме: «Блестящие чистотой ком-
наты, устланные коврами, обставленные кра-
сивой мебелью, увешанные картинами и
изящными вещами».
Дружинин с восхищением вспоминал сво-
его отца (1854 — 1918), которого «страстно лю-
бил, уважал и боялся: его величественная фи-
гура, красивое улыбающееся лицо, мягкое и
ласковое отношение к детям вызывали у них
чувство преклонения, но видели они его ред-
ко». Отец занимал видное положение в городе
и пользовался уважением и симпатией средне-
го буржуазного общества. Это подтверждает
семейная реликвия Дружининых: большие
карманные часы, подаренные их отцу Михаи-
лу Николаевичу «В знак признательности от
взаимовспомогательного общества купеческих
приказчиков в Курске 1871 г.»36.
А мать? «Мать — гроза и мучение моего дет-
ства — не дарила меня ласкою: она не знала
ласки для детей, не чувствовала себя близко
связанной с детьми; когда она появлялась, то
приносила мне — горе и слезы». Ребенок жил
под постоянной угрозой ее немилости и ее гне-
ва. Проступки самые невинные, не зависевшие
от его воли, карались строго: «Беспощадная ру-
гань и физическое воздействие были обычны-
ми воспитательными приемами моей матери».
Он вспоминал, как однажды, «чувствуя себя
невиновным страдальцем, покинутым и одино-
ким, в тоске и неразделенной печали, решил
бежать из родного дома...» И все же он не вы-
шел забитым ребенком, и впоследствии, про-
360

Н.М. Дружинин
читав эту часть записок, сказал, что теперь он
написал бы о матери иначе: «Она приучила
меня к порядку, я ей за это очень благодарен».
Привычка поддерживать везде и во всем
порядок действительно была неотъемлемой
чертой Дружинина. В своей библиотеке благо-
даря строгой системе он моментально находил
любую книгу, рукопись или документ. В поряд-
ке были все его вещи, не говоря о костюме и
обуви. А главное — он прекрасно Планировал
каждый день и час своего времени, а потому не
хватался за голову из-за того, что он что-нибудь
забыл. Он не мог забыть данное кому-нибудь
обещание или не ответить на письмо. В случае,
если он почему-либо задержался с ответом, то
подробно «отчитывался» в причинах задержки.
В одном из писем А.С. Нифонтову, извиняясь
за свою неаккуратность, он пишет, что был
сильно занят. «А два вечера, каюсь Вам искрен-
но, провел в Мариинском театре, стосковав-
шись по ленинградскому балету» (25 августа
1940 г.).
Педантом он не был, находил время и для
театра, и для концертов, и для художественных
выставок, а также для встреч с друзьями и при-
ема посетителей.
Вспоминая свои молодые годы, Дружинин
говорил: «Я тогда увлекался Штольцем», т.е.
деловым, организованным немцем, не знав-
шим разгильдяйства и тому подобных слабос-
тей Обломова. Организованность и делови-
тость Дружинин соединял с любовью к людям,
чуткостью и вниманием.
Обстановка в семье безусловно влияла на
формирование личности Дружинина. Вот что
он сам об этом пишет в тех же мемуарах в
1907 г.: «Дом был наполнен женщинами: меня
окружали сестры, мать, тетки, горничная. Я
вырастал под влиянием — незаметным и едва
уловимым — женских привычек, женских ха-
рактеров. И хотя в отношениях со мной у ма-
тери было мало женственного, но эта особен-
ность моего детства наложила на меня сильный
отпечаток». Мягкость и уступчивость в обраще-
нии с людьми, — так определяет Дружинин
черты своего характера, связанные с женским
окружением. Те, кто знал Дружинина лично,
добавят к этим качествам также великодушие
и доброту.
Воспоминания молодого Дружинина о его
раннем детстве завершаются приближающим-
ся «крахом»: его отец «разорился, запутавшись
в долгах». Далее следуют «схемы воспомина-
нии», из которых мы узнаем, что семья вынуж-
дена была расстаться со своим домом, имуще-
ством и мыкаться по наемным квартирам, а за-
тем переехать в Москву. Наряду с грустной сто-
роной, в этом переезде была и светлая: Моск-
ва давно влекла к себе Дружининых, как чехов-
ских трех сестер...
Переезд совершился не сразу. К нему гото-
вились ряд лет. До переезда в Москву малень-
кий Дружинин успел получить начальное обра-
зование сначала в Курской приготовительной
школе сестер Тюриных (1893 — 1895), а затем,
с осени 1895 г. в приготовительном классе Кур-
ской классической гимназии. Воспоминания о
Курске Дружинин продолжил сначала в част-
ном письме 1948 г. на мое имя, а затем — более
подробно и полно в статье «Воспоминания о
Курске»37. Нетрудно заметить, как сильно отли-
чаются по форме и содержанию записи 20-лет-
него юноши от мемуаров зрелого ученого-ис-
торика. Дружинин 60-х годов обстоятельно
описывает город Курск и жизнь горожан с кон-
ца XIX в. до 1956 г., когда он посетил этот го-
род.
Для нашей темы особенно важно то, что
относится к обстановке в семье Н.М. Дружи-
нина и к его воспитанию. «Мои родители,
уроженцы Курска, — пишет он, — разделяли
религиозные и монархические традиции боль-
шинства населения». Ежедневно, утром и ве-
чером нужно было читать заученные молитвы,
внимательно следить за приносами и выноса-
ми иконы Богоматери, считавшейся чудотвор-
ной. «Позднее, на грани отрочества и юности,
эта наивная вера исчезла у меня сама собою,
уступив место иррелигиозному восприятию
мира»38. В то же время Дружинин был реши-
тельным противником гонений на духовен-
ство и религию. Как пропагандист, он разъяс-
нял, что такой образ действий противоречит
провозглашенному принципу свободы совес-
ти и свободы мысли.
Были в его семье и моральные традиции,
которых он придерживался всю жизнь. «В дет-
стве я был влюбчивым мальчиком, — вспоми-
нал он, — мечты о женщине начали рано вол-
новать мое воображение. Но я вырос в кон-
сервативной семье с очень твердыми мораль-
ными устоями. Уважение к женщине и обет
добрачного целомудрия были внушены и
прочно усвоены мною в детстве... Пожалуй, в
жизни моего поколения женский вопрос имел
не меньшее значение, чем в 60-е годы (XIX в.).
361

Н.М. Дружинин
Мы зачитывались не только художественной и
нелегальной литературой, но и такими книга-
ми, как «Женщина» Бебеля, «Женский воп-
рос» Лили Браун, «Половой вопрос» Форе-
ля...». Накануне революции 1905 г. передовая
молодежь «мыслила и чувствовала иначе, чем
несколько позднее, в период реакции. Она
была чище и требовательнее к себе и друг к
другу». Возникавшие споры решались «в духе
Чернышевского, — правда, с некоторыми по-
правками, вызванными более сложной эпо-
хой. Моим идеалом были тургеневские девуш-
ки Елена и Марианна, а лучшей формой люб-
ви казались отношения Данте к Беатриче и
Петрарки к Лауре»38.
В Курской гимназии Дружинин проучился
всего полтора года до переезда в Москву. Тем
не менее он уделяет ей довольно много места
в своей статье. Директор Д. Г. Жаворонков был
«настоящий чиновник времен Николая I как
по внешнему облику, так и по его администра-
тивным приемам». Уже издали его строгое ока-
менелое лицо и прямая высокая фигура внуша-
ли страх гимназистам, от которых требовалось
беспрекословное послушание. Из учителей
«наиболее колоритным» был учитель закона
Божьего священник Танков. «Он никогда ни-
чего не объяснял, а только задавал на дом вы-
учить рассказы из священной истории («от сих
до сих»)», и на следующем уроке, поочередно
вызывая учеников, выслушивал их ответы».
Обстановка в 5-й Московской гимназии,
куда Дружинин был переведен в 1896 г. с пере-
ездом в Москву, была совершенно иная, чем в
Курске. «Классным наставником» был здесь
Сергей Григорьевич Смирнов, человек про-
грессивных взглядов, деятельность которого,
однако, оборвалась в 1903 г. при переходе груп-
пы в последний — VIII класс. Дружинин пола-
гал, что это произошло под давлением реакци-
онных инструкций Учебного округа, косо
смотревшего на «разлагающее влияние» либе-
рализма любимого учениками педагога.
В 1960 г. Дружинин написал с большой теп-
лотой «Воспоминания о Московской 5-й гим-
назии». Поводом к их написанию явилось ис-
полнившееся 50-летие окончания гимназии и
собрание у нас большой группы одноклассни-
ков Дружинина. Квартира огласилась смехом,
веселыми шутками. Казалось, все собравшие-
ся превратились в мальчишек, называвших
друг друга по фамилиям, но на «ты». К этому-
то дню хозяин дома и приготовил статью с над-
писью «Посвящаю товарищам по классу», ко-
торую сам же им и прочитал. Теперь она появи-
лась в «Избранных трудах» Дружинина (кн. 4)
с дополнением восьми фотографий из нашей
домашней коллекции. Статья прекрасно пере-
дает творческую атмосферу гимназии и разно-
стороннюю деятельность ее педагогического
персонала. Наряду с обязательными уроками в
гимназии проводились также внеклассные чте-
ния рефератов, ставились ученические спек-
такли на сооруженной своими силами сцене.
Стройный Дружинин, отличавшийся легкой
походкой, чаще всего играл женские роли, так
как женщины в гимназию не допускались.
На гимназические годы падает пробужде-
ние у Н.М. Дружинина политических интере-
сов и стремление активно участвовать в поли-
тической жизни страны. С 16—17 лет он начи-
нает посещать собрания общемосковской гим-
назической организации, где звучат революци-
онные речи. В последнем классе гимназии, —
пишет Дружинин, — я считал себя уже социал-
демократом, с увлечением читал нелегальную
литературу (в том числе «Зарю» и «Что делать?»
В.И. Ленина), помогал печатанию революци-
онных воззваний»39. В те же гимназические
годы у него появляется интерес к движению де-
кабристов.
В 1904 г. Дружинин поступил в Московс-
кий университет. В соответствии со своим
призванием он мечтал пройти курс историко-
филологического факультета. Однако уже че-
рез четыре месяца его научная подготовка
оборвалась: он принял участие в буржуазно-
демократической революции, проявляя высо-
кую гражданственность и энтузиазм. Он был
трижды арестован, исключен из университе-
та; отбыв тюремное заключение, высылается
в Саратов. Осенью 1906 г., обогащенный опы-
том политической борьбы, он возвращается
по амнистии в Москву, в реформированный
университет, однако несколько меняет на-
правление своей работы. Прежде чем присту-
пить к изучению истории, решает он, необхо-
димо основательно изучить экономику и ов-
ладеть общими правовыми нормами, которые
будут необходимы в процессе ломки отжива-
ющих институтов и возникновения новых от-
ношений. Дружинин поступает на экономи-
ческое отделение юридического факультета,
который оканчивает весной 1911 г. В том же
году он подает заявление на историческое от-
деление историко-филологического факульте-
362

Н.М. Дружинин
та. Целеустремленность не изменяет ему: в
1916 г. он близок к завершению и этого фа-
культета, но мировая война требует все новые
контингенты молодежи. Государственные эк-
замены приходится прервать и после обучения
в военном училище, отправляться в воинскую
часть, стоящую в Мариуполе. Вплоть до этого
момента каждый час был посвящен науке, за
исключением часов, затраченных на добыва-
ние средств к жизни для себя и Для родных.
Это не всегда была педагогическая работа.
Приходилось работать и корректором в изда-
тельстве, и счетчиком в городской управе, на-
пример, сидеть у Калужской заставы и часа-
ми подсчитывать, сколько проедет подвод...
В личной жизни Дружинина в те годы не
происходило перемен, хотя по временам ему
казалось, что они наступят. В «Воспоминаниях
и мыслях историка», как уже говорилось, отра-
жена только научная сторона его деятельности.
Однако дневник, который он вел с 1907 -по
1979 г., а также письма, воспоминания (его и о
нем) и его устные рассказы позволяют бросить
взгляд на его личные радости и огорчения.
Когда ему было 20 лет, он увидел девушку
с красивым одухотворенным лицом. «Я не был
с ней знаком, не слышал ее голоса, не знал ее
внутренней жизни, но она сразу, в одно мгно-
вение поразила меня своим обликом и вызва-
ла чувство сильной и чистой влюбленности.
Несколько раз она промелькнула и исчезла в
аудиториях университета, но ее образ надолго
остался в моей памяти, он представлялся мне
воплощением всего лучшего, что есть в мире;
он очищал и облагораживал, вдохновлял на
творческую работу, озарял жизненные будни»40.
Мечтатель, романтик, поэт, скажет каждый,
кто это прочтет, и будет прав. Склонность ви-
деть в людях хорошее Дружинину была прису-
ща всю жизнь. Он считал, что лучше переоце-
нить человека с риском разочароваться в нем
потом, чем недооценить и тем оскорбить его.
К тому же каждый человек, по твердому убеж-
дению Дружинина, мог стать лучше.
Итак, в 1916 г. прапорщик Дружинин от-
правляется в Мариуполь. В письме из Москвы
он сообщает своему другу студенческих лет,
что, несмотря на свой 30-летний возраст, чув-
ствует себя еще очень молодым: «До сих пор я
способен испытывать то радостное и легкое
возбуждение, соединенное с чувством захваты-
вающего интереса, которое испытывал когда-
то, подходя к Полицейской башне Бутырской
тюрьмы»41. Дружинин вспоминает свой арест
1905 г., когда в Бутырках он сидел за дело и гор-
дился этим.
Дипломированный юрист Дружинин при-
был в 24-й пехотный запасный полк и с увле-
чением занялся применением знаний, полу-
ченных в университете. В его обязанности вхо-
дили: квалификация преступлений, руковод-
ство при составлении приговоров, юридичес-
кие советы суду и т.п. При этом он получал воз-
можность изучать военный быт, соприкасать-
ся с массой людей разных положений и инте-
ресов. Все было служением праву и в то же вре-
мя имело большое значение для формирования
историка высокой квалификации. Когда нача-
лась Февральская революция, Дружинин еще
больше почувствовал себя в родной стихии.
Солдаты, знавшие его по выступлениям и от-
ношению к ним, выбрали его председателем
полкового комитета.
Дальнейшая научная и политическая дея-
тельность Дружинина подробно описана им
самим. Для завершения его краткой характери-
стики как человека нам осталось только фраг-
ментарно коснуться отдельных малоизвестных
эпизодов его жизни. Но сначала некоторые
итоги.
Накопление знаний и ярких впечатлений,
сопровождавшееся бурной практической дея-
тельностью, вывело Н.М. Дружинина на арену
большой науки. В то же время ему приходилось
многим жертвовать, чтобы выполнить стояв-
шие перед ним задачи и помогать родным. По-
степенно в его поддержке стали нуждаться и
его сестры, особенно старшая — Алевтина, Вы-
росшая в те годы, когда ее семья, проживая в
Курске, была хорошо обеспечена, она после
неудавшейся артистической карьеры не смог-
ла заниматься трудовой деятельностью и пере-
шла на иждивение брата.
На век, прожитый Дружининым, приходят-
ся три революции, в которых он активно уча-
ствовал. О его напряженной работе во время
Первой мировой войны уже говорилось. Ког-
да началась Великая Отечественная война, он
записался в Московское ополчение, но руко-
водство института этого не допустило (ему
было уже 55 лет), и предложило отправиться
вместе с институтом в эвакуацию. Проживая в
Алма-Ате, он с большим энтузиазмом занимал-
ся военно-патриотическим воспитанием (док-
лады, статьи), а также историей Казахстана. У
него появились ученики-казахи.
363

Н.М. Дружинин
Научные интересы Дружинина в течение
прошедших лет чрезвычайно расширились.
«Декабристскую тему я уступил М.В. Нечки-
ной», — вспоминал он. Его основное внимание
все больше сосредоточивалось на истории кре-
стьян и крестьянского движения. В эвакуации
он выкраивал время также на завершение сво-
ей монографии о государственных крестьянах.
Долго не складывалась личная жизнь Дру-
жинина, о которой нам известно из его днев-
ников и писем42. Перед отъездом в Мариуполь
в 1916 г. Дружинин получил признание моло-
дой девушки из дорогой и близкой семьи, выз-
вавшее у него ответный отклик (он знал ее дав-
но и хорошо). Разделенные тысячью километ-
ров, они писали друг другу почти ежедневно,
но встретиться им больше не пришлось: во вре-
мя гражданской войны она умерла от тифа.
После войны и революции Дружинин
встретил обаятельную девушку. «У нее были
лицо и душа Мадонны... Мы полюбили друг
друга, но она оказалась невестой, и после дол-
гих колебаний, осталась верна своему жени-
ху». Это было причиной тяжелых пережива-
ний Дружинина.
Было и другое событие, оставившее тяже-
лый, трагический след в его сердце. В 1926 г. он
познакомился с молодой женщиной, — «ум-
ной, талантливой, внешне привлекательной;
она была очень активна, обладала художествен-
ным вкусом и успешно начинала научную дея-
тельность». Они поженились, но брак этот при-
нес Дружинину много горя, так как в нрав-
ственном отношении она оказалась глубоко
чуждым ему человеком. Они расстались неза-
долго до начала Великой Отечественной вой-
ны. Он поехал в эвакуацию со своей сестрой
Алевтиной, что возлагало на него много нелег-
ких забот.
С этих пор и надолго Дружинин стал совер-
шенно одиноким человеком. Только работа,
дружеские отношения с товарищами и созна-
ние своей нужности людям поддерживали его.
Возвращаясь к периоду до Великой Отече-
ственной войны, следует сказать, что обстанов-
ка, в которой работали ученые, была далеко не
безоблачной. Дружинин прошел через три аре-
ста. Целью первого (1918) была регистрация и
проверка бывших офицеров царской армии.
Второй арест (1919) имел в виду установление
личности Дружинина, поскольку был обнару-
жен еще какой-то Николай Михайлович Дру-
жинин, дворянин, готовивший контрреволю-
ционное восстание в городе Луга. Дружинина
спасло свидетельство Курской мещанской уп-
равы, выданное курскому мещанину Дружини-
ну для поступления в Московский универси-
тет. Самым тяжелым был третий арест (1930),
непосредственно связанный с инсинуациями
М.Н. Покровского, старавшегося отлучить бес-
партийных ученых от науки. В этой связи сле-
дует привести воспоминания тех, кто был на
защите диссертации Дружининым. Зал разде-
лился: одни аплодировали диссертанту, другие
его оппонентам. М.В. Нечкина, в те годы убеж-
денная сторонница Покровского, обратила на
это внимание и воскликнула: «Вот видите, в
этом зале проходит линия классовой борьбы!»
Дружинин продолжал спокойно и уверенно от-
стаивать свою точку зрения. А.Б. Закс, автор
прекрасных воспоминаний о Дружинине, счи-
тает, что самым ярким качеством его является
принципиальность, т.е. «отстаивание своих на-
учных позиций, невзирая на лица, на конъюн-
ктуру, на возможное крушение научной карье-
ры»43. Академик И.И. Минц, выступая на 100-
летнем юбилее Н.М. Дружинина, назвал его
принципиальность ошеломляющей.
В 40-х годах обстановка научного творче-
ства была иная. В 1944 г. Дружинину едино-
душно присуждается степень доктора истори-
ческих наук за диссертацию «Государственные
крестьяне и реформа П.Д. Киселева»; в 1946 г.
он избирается членом-корреспондентом АН
СССР, а в 1947 г. ему присуждается Государ-
ственная премия СССР, которую он передает в
дар детскому дому.
О доброте Дружинина, который старался
помочь каждому, чем только мог, хорошо из-
вестно. Но есть такие факты, которые он дер-
жал в строгом секрете. Об одном из них рас-
сказывает Эля (теперь Элла Александровна
Устанина) в своем письме о том, какой пере-
ворот произошел в ее жизни благодаря Нико-
лаю Михайловичу. Для меня это не было тай-
ной, а теперь она ее открывает и для других.
Поясню, что Николай Михайлович поддержал
попавшую в беду незнакомую семью и забо-
тился о ней до конца своей жизни. Текст Эли
приходится сокращать. «1947 год. Город Горь-
кий. Мне 16 лет, учусь в педучилище. Позади
недавняя война, гибель отца, лишения, го-
лод... Истощение берет свое, я заболеваю. Это
был год, когда впервые после войны присуж-
дались Сталинские премии. В газетах — име-
на лауреатов. И вот мама берет несколько пер-
364

Н.М. Дружинин
вых имен и посылает письма. Потихоньку от
меня... Стали приходить ответы, корректные,
холодные. Секретари советовали обратиться
по месту жительства, по месту работы, уче-
бы... И вдруг приходит денежный перевод на
крупную сумму. А следом письмо. Оно было
проникнуто таким доверием и такой заботой,
что жизнь двух отчаявшихся женщин обрела
новый смысл, новые краски». Эля выздорове-
ла, получила высшее образование. А главное,
пишет она, от этого внимания и участия «рас-
прямилась, выздоровела душа от беспомощ-
ности и горького неверия».
Не буду приводить других примеров, скажу
об ином. После развода с женой, которой Дру-
жинин оставил квартиру, ему приходилось мы-
каться по чужим (съемным) квартирам, как в
молодые годы. И тут его доброта и мягкость
сыграли с ним злую шутку. Одна немолодая
дама посоветовала ему снять временно освобо-
дившуюся комнату в ее коммунальной кварти-
ре (вместо той, где он жил, — с печным отопле-
нием и постоянным угаром). А когда он согла-
сился, переехал, стала умолять его вступить с
ней в брак, хотя бы фиктивный, так как в про-
тивном случае жизнь под одной крышей с ним
якобы приведет к ее компрометации. При этом
делалась ссылка на «слухи» (ею, по-видимому,
распространенные). За этим последовала тяже-
лая для Дружинина полоса многократных и
бесполезных объяснений, кончившихся его по-
спешным переселением на край города в пер-
вую предложенную ему квартиру Академии
наук. Об этих перипетиях личной жизни Дру-
жинина, к сожалению, приходится упоминать,
так как они отражались на его здоровье. По-
зднее, с 1949 г., жизнь вступила в новую, хоро-
шую колею. Он продолжал с увлечением рабо-
тать и в 1978 г., на 93-м году жизни, выпустил
еще одну фундаментальную монографию —
«Русская деревня на переломе. 1861 — 1880 гг.»,
за которую ему была присуждена Ленинская
премия. Выводы из этой работы ввиду их осо-
бенной важности, были напечатаны вторично
в 1979 г.44
Н.М. Дружинин сыграл большую роль как
организатор науки, в частности в период заве-
дования сектором истории XIX в. Этой теме,
заслуживающей специальной разработки, по-
святил свое выступление на 100-летнем юбилее
Дружинина В.Я. Лаверычев. Под руководством
Дружинина и часто именно по его инициативе
разрабатывалась проблематика на долгие годы.
Сектор посещали не только сотрудники инсти-
тута, но также ученые других научных учреж-
дений, иногда приезжавшие из других городов
и стран.
Примечания
1 Дружинин Н.М. Воспоминания и мысли историка.
М., Наука, 1979.
2 Там же. С. 7-9.
3 Там же. С. 22.
4 Труды Института истории РАНИОН. М., 1926.
Вып. I. С. 463 — 518; Ученые записки Институт ис-
тории РАНИОН. М., 1927. Т. 2. С. 251-310. Эта ра-
бота перепечатана в кн.: Дружинин Н.М. Избранные
труды. Социально-экономическая история России.
М., 1987. С. 5—97. (В дальнейшем ссылки на это из-
дание).
5 Там же. С. 80.
6 Там же. С. 104.
7 В кн.: Декабристы и их время. М., 1928. Т. 1. С. 62—
108.
8 В кн.: Музей революции Союза ССР. Сборник ста-
тей. М., 1929. Сб. 2.
9 В кн.: Ярополец. Сб. статей, М., 1930.
10 Декабристы и их время. М., 1932.
11 Дружинин Н.М. Воспоминания и мысли историка.
С. 45.
12 Там же. С. 42.
13 См. Литвак Б.Г. Крестьянское движение в России
в 1775-1904 гг. М., 1989.
14 Подробнее см.: Литвак Б.Г. Указ. соч. С. 51—75.
15Дружинин Н.М. Воспоминания и мысли историка.
С. 34.
16 Подробнее см.: Закс А.Б. Опыт изучения и пропа-
ганды истории революционной Москвы в 20-е годы
XX века // Из истории экономической и обществен-
ной жизни России. Сборник статей к 90-летию ака-
демика Николая Михайловича Дружинина. М., На-
ука, 1976.
^Дружинин Н.М. Воспоминания и мысли историка.
С. 35.
18 См. книгу «Против исторической концепции М.Н.
Покровского», М.,1939. Ч. 1. С. 337-386. В дальней-
шем пользуюсь перепечаткой этой статьи в посмер-
тном издании избранных трудов Н.М. Дружинина
«Социально-экономическая история России». М.,
1987. С. 106-146.
19 Дружинин Н.М. Указ. соч. С. 107.
20 Там же. С. 108.
21 Там же. С. 142-143.
22 См.: ВИ. 1949. № 11. С. 90-106. Статья была пе-
реведена на чешский и японский языки в 1950 и
1952 гг. В дальнейшем мы пользуемся перепечаткой
ее в книге «Социально-экономическая история Рос-
сии». С. 147 — 168. Здесь же опубликована итоговая
статья Дружинина по материалам дискуссии. С.
169-203.
365

Н.М. Дружинин
23 Там же. С. 167.
24 Там же. С. 160.
25 Там же. С. 169.
26 Там же. С. 171.
27 Там же. С. 178, 173.
28 Там же. С. 204-220; С. 320-350; С. 351-370.
29 См. статью «Еще раз о дореформенной промыш-
ленности России (ответ П.Г. Рындзюнскому)». Там
же. С. 371 -396.
30 См.: Переход от феодализма к капитализму в Рос-
сии: Материалы Всесоюзной дискуссии. М., 1969.
31 Дружинин Н.М. Избранные труды. Кн. 4. М., 1990.
С. 365 - 366.
32 Dru*inin N.M. Erinnerungen und Gedanken eines His-
torikers. Gottingen; Zurich, 1983. (Zur Kritik der
Geschichtsschreibung; Bd. 2).
33 Редколлегия: С.С. Дмитриев (отв. редактор), Е.И.
Дружинина, И.Д. Ковальченко.
34 Здесь и далее цитаты из первых дневниковых за-
писей Н.М. Дружинина о раннем детстве, а также из
«Схем воспоминаний», составленных им для про-
должения мемуаров: Дружинин Н.М. Избранные тру-
ды. Кн. 4. С. 260 - 285.
35 См. Дружинин Н.М. Указ. соч. С. 93: «Свидетель-
ство» Курской мещанской управы, выданное 17 июня
1904 г. «Курскому мещанину Николаю Михайловичу
Дружинину» в том, что препятствий к поступлению
его в Московский университет не имеется.
36 Более подробно сообщает Дружинин о своем отце
в «Автобиографии», написанной в 1951 г.: «Мой отец
был страховым агентом, владел домом, писчебумаж-
ным магазином и публичной библиотекой. Вскоре
(после рождения сына. — Е.Д.) дела отца расстрои-
лись, он потерял собственность, а в 1896 г. переехал
с семьей в Москву, где получил место бухгалтера в
электротехнической конторе».
37 Уч. зап. Курского гос. пед. института, вып. XXVI
(исторический цикл). Курск, 1966. Книга посвяще-
на Н.М. Дружинину в связи с его 80-летием. Пись-
мо 1948 г. напечатано в комментариях к той же ста-
тье, перепечатанной в «Избранных трудах» Н.М.
Дружинина. Кн. 4.
38 Воспоминания о Курске. С. 14.
38 Из письма Н.М. Дружинина от 22 июня 1948 г.,
присланного мне из Ленинграда. (Из личного архи-
ва Е.И. Дружининой.)
39 Дружинин Н.М. Избранные труды. Кн. 4. С. 104.
40 Н.М. Дружинин — Е.И. Дружининой. Письмо от
22 июня 1948 г. (Из личного архива Е.И. Дружини-
ной).
41 Дружинин Н.М. Избранные труды. Кн. 4. Письмо
С.А. Голубцову от 9 апреля 1916 г.
42 28 писем, присланных мне Н.М. Дружининым в
июне — августе 1948 г. из Ленинграда, где он был в
командировке, хранятся в моем личном архиве.
Приведенные цитаты взяты из письма от 22 июня
1948 г.
43 См.: ЗаксА.Б. Три портрета. Николай Михайлович
Дружинин//Краеведы Москвы. Вып. 1. М., 1991. С.
259. Она же. 60 лет знакомства с Н.М. Дружини-
ным // Экономическая и общественная жизнь Рос-
сии нового времени. Первые Дружининские чтения.
Сборник. Ч. II. С. 33 — 44. (Ротапринт).
44 Заключение из книги: Дружинин Н.М. Русская де-
ревня на переломе. 1861 — 1880 гг. М., 1978. С. 266 —
274//И СССР, 1979. №6.
Основные труды Н.М. Дружинина
Избранные труды. М., 1985. [Кн. 1]: Революционное
движение в России в XIX в.; М., 1987. [Кн. 2]: Со-
циально-экономическая история России; М., 1988.
[Кн. 3J: Внешняя политика России. История Моск-
вы. Музейное дело; М., 1990. [Кн. 4.]: Воспомина-
ния, мысли, опыт историка.
Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселе-
ва. М.; Л., 1946-1958. Т. 1-2.
Русская деревня на переломе, 1861-1880 гг. М., 1978.
* * *
Чл. авт. кол.: История Москвы: В 6 т. М., 1954. Т. 3-
4. - Ред.: Там же. Т. 3. (Совм. с Рожковой М.К.).
Чл. авт. кол.: История СССР с древнейших времен
до наших дней: В 2 сер. В 12 т. М., 1967-1968. Т. 4-5.
Чл. Глав. ред. совета: Там же. М., 1966-1980. Т. 1-11.
* * *
Чл. авт. кол.: История СССР. М., 1940. Т.2. — То же.
2-е изд., испр. и доп. М., 1949. — То же. 3-е изд.,
испр. и доп. М., 1955.
Чл. авт. кол.: История СССР. М., 1959. Т. 2: 1861-
1917. Период капитализма. - То же. 2-е изд., пере-
раб. М., 1965.
* * *
Гл. ред.: Крестьянское движение в России в XIX —
начале XX века: Сб. док. М., 1959-1968. [Т.]: 1796-
1825 гг.; 1826-1849 гг.; 1850-1856 гг.; 1857-1861 гг.;
1861-1869 гг.; 1870-1880 гг.; 1881-1889 гг.; 1890-
1900 гг.
* * *
Дневник Николая Михайловича Дружинина/ Публ.,
вступ. ст. и примеч. Е.И. Дружининой // ВИ. 1995. №
9-12; 1996. № 1-4, 7, 9, 10; 1997. № 1, 3, 4, 6-10, 12.
* * *
Николай Михайлович Дружинин (1886-1986)/ Со-
ст. Р.И. Горячева и Н.М. Ашерова; Вступ. ст. Н.С. Ки-
няпиной. М., 1987. (Материалы к биобиблиографии
ученых СССР. Сер. истории; Вып. 16).
Список научных трудов академика Н.М. Дружини-
на//ИЗ. 1995. Т. 54.
Список научных трудов академика Н.М. Дружини-
на за 1922-1960 гг. / Сост. Н.Я. Крайнева, П.В. Прони-
на II Вопросы истории сельского хозяйства, кресть-
366

Н.М. Дружинин
янства и революционного движения в России. М.,
1961.
Список научных трудов академика Н.М. Дружини-
на за 1961-1964 гг.; Литература о Н.М. Дружинине за
1938-1964 гг. / Сост. Н.Я. Крайнева, П.В. Пронина//
Генезис капитализма в промышленности и сельском
хозяйстве. М., 1965.
Список научных трудов академика Н.М. Дружинина
за 1965-1970 гг.; Литература о Н.М. Дружинине за
1965-1969 гг. / сост. Н.Я. Крайнева; П. В. Пронина //
Проблемы социально-экономической.истории Рос-
сии. М., 1971.
Список научных трудов академика Николая Михай-
ловича Дружинина за 1970-1975 гг. и литература о его
жизни и трудах за 1970-1975 гг. // Из истории эконо-
мической и общественной жизни России. М., 1976.
Список научных трудов и литературы об академике
Н.М. Дружинине // Дружинин Н.М. Воспоминания
и мысли историка. 2-е изд., доп. М., 1979.
Литература о Н.М. Дружинине
Яцунский В.К. Николай Михайлович Дружинин//
ИЗ. 1955. Т. 54.
Он же. Творческий путь Николая Михайловича Дру-
жинина // Вопросы истории сельского хозяйства,
крестьянства и революционного движения в России:
Сб. ст. к 75-летию акад. Н.М. Дружинина. М., 1961.
Ковальченко И.Д. Творческий путь Н.М. Дружинина:
(К 80-летию со дня рождения) // Вестн. МГУ. Сер. 9,
история. 1966. № 3.
Академик Николай Михайлович Дружинин / Коню-
хова Т.А., Конюхов Г.А., Нарочницкий А.Л. и др.//
НиНИ. 1971. №3.
Иванов Л. К 85-летию академика Николая Михайло-
вича Дружинина // Проблемы социально-экономи-
ческой истории России. М., 1971.
Паина Э.С Н.М. Дружинин - археограф// АЕ за
1971 г. М., 1972.
Стецкевич М.Я. Академик Николай Михайлович
Дружинин: (Обзор трудов) // Историогр. сб. Сара-
тов, 1973. Вып. 1.
Рындзюнский П.Г. Академик Николай Михайлович
Дружинин и его «Воспоминания и мысли истори-
ка» // Из истории экономической и общественной
жизни России: Сб. ст. к 90-летию акад. Н.М. Дружи-
нина. М., 1976.
Дмитриев С.С Ученый и наставник Николай Михай-
лович Дружинин// Вестн. МГУ. Сер. 8, история.
1981. №.1
Филимонов СБ. Академик Н.М. Дружинин и музеи //
АЕза1981г. М., 1982.
Галкин И.С. Выдающийся советский историк акаде-
мик Н.М. Дружинин // НиНИ. 1985. № 6.
Дмитриев С.С, Нифонтов А.С Редкостный юбилей
советского историка// ВИ. 1985. № 12.
Дмитриев С.С Академик Николай Михайлович Дру-
жинин: его творчество, опыт, суждения // Вестн. АН
СССР. 1986. №6.
Рыбаков Б.А., Ковальченко ИД., Киняпина НС Науч-
но-педагогическая деятельность Николая Михайло-
вича Дружинина// И СССР 1986. № 1.
Дмитриев С.С. Историк Н.М. Дружинин // Социаль-
но-экономическое развитие России: Сб. ст. к 100-
летию со дня рождения Н.М. Дружинина. М., 1986.
Пугачев В.В., Динес В.А. Николай Михайлович Дру-
жинин // Проблемы истории культуры, литературы,
социально-экономической мысли. [Саратов], 1986.
Перепеч.: Пугачев В.В., Динес В.А. Историки, избрав-
шие путь Галилея. [Саратов], 1995.
Сергеев П.А. Деятельность Н.М. Дружинина по изу-
чению декабристов и их времени при Всесоюзном
обществе бывших политических каторжан и ссыль-
нопоселенцев (1924-1934 гг.) //АЕ за 1988 г. М., 1989.
Стенограмма торжественного заседания Отделения
истории АН СССР, Национального комитета исто-
риков Советского Союза, Института истории СССР
АН СССР, посвященного столетию со дня рождения
академика Николая Михайловича Дружинина//
Дружинин Н.М. Избранные труды. М., 1990. [Кн. 4].
Гросул В.Я. «Избранные труды» академика Н.М. Дру-
жинина //ВИ. 1992. № 1.
Экономическая и общественная жизнь России но-
вого времени: Первые Дружининские чтения: Сб.
докл. и сообщ. М., 1992. [Ч.]. I-II. Из содерж.: Н.М.
Дружинин — ученый, человек, гражданин/ Гросул
В.Я.; Академик Н.М. Дружинин - историк русско-
го крестьянства/ Федоров В.А.', Н.М. Дружинин об
источниках пополнения пролетариата и изучение
истории рабочего движения / Попова Г.И.; Н.М.
Дружинин о «государственном феодализме» /Аипов
А.Х.\ Дипломное сочинение Н.М. Дружинина / Щу-
лятиков В.П.; Н.М. Дружинин — историограф Се-
верного общества декабристов / Порох И.В.; «Подчи-
нить все свои мысли и действия главной задаче — за-
щите Родины» (Н.М. Дружинин в годы Великой
Отечественной войны)/ Бурдей Г.Д.\ Странички
воспоминаний о Н.М. Дружинине/ Преображенс-
кий А.А.', Н.М. Дружинин — автор и член Главного
редакционного совета многотомной «Истории
СССР с древнейших времен до наших дней» / Но-
викова Н.Н.; Дневниковые записи Н.М. Дружини-
на / Дружинина Е.И.; 60 лет знакомства с Н.М. Дру-
жининым / Закс А.Б.
Друговская А.Ю. Н.М. Дружинин и Курский край:
(По неопубл. материалам)// Вопросы истории и
краеведения. Курск, 1994.
Федоров В.А. Николай Михайлович Дружинин // Ис-
торики России XVIII-XX веков. [М., 1995]. Вып. 2.
(Арх.-инф. бюллетень; № 10). Прил. к журн. «Ист. -
арх.».
Он же. Академик Николай Михайлович Дружинин
(1886-1986)// Вестн. МГУ. Сер. 8, история. 1996. № 1.
367

Александр Александрович Зимин
(1920-1980)
Выдающийся историк Александр Александро-
вич Зимин родился в Москве 22 февраля 1920 г.
Московскую среднюю школу N 170 он окончил
в 1938 г. и в сентябре того же года поступил на
исторический факультет МГУ. В связи с начав-
шейся войной Зимин вынужден был ненадол-
го прервать учебу. В августе-сентябре 1941 г. он
работал слесарем IV разряда на автозаводе им.
Сталина (впоследствии ЗИЛ). С ноября 1941 по
июнь 1942 г. Зимин являлся студентом Средне-
азиатского государственного университета
(САГУ) в Ташкенте. В августе 1942 г. А.А. Зи-
мин получил диплом с отличием, свидетель-
ствовавший об окончании им историко-фило-
логического факультета САГУ и присвоении
ему квалификации историка. С декабря 1942 г.
по январь 1947 г. Зимин — аспирант Институ-
та истории АН СССР в Москве, а с января по
декабрь 1947 г. — старший референт Отделения
истории и философии АН СССР. 28 апреля
1947 г. Зимин защитил кандидатскую диссерта-
цию. В декабре 1947 г. он был принят на рабо-
ту в Институт истории АН СССР на должность
младшего, с 1951 г. старшего научного сотруд-
ника. 28 мая 1959 г. Зимин защитил докторскую
диссертацию и вскоре после этого перешел из
сектора истории СССР периода феодализма в
сектор по написанию многотомной истории
СССР. С 1967 г. А.А. Зимин — сотрудник сек-
тора истории СССР периода феодализма, ко-
торым оставался до конца жизни.
Наряду с академической карьерой рано раз-
вернулась и преподавательская деятельность
А.А. Зимина. Еще будучи референтом Отделе-
ния истории, он с марта 1947 г. начал по совме-
стительству преподавать в Московском Госу-
дарственном историко-архивном институте,
где работал сначала в качестве старшего препо-
давателя (до декабря 1950 г.), затем доцента (с
декабря 1950 по июнь 1970 г.) и наконец про-
фессора (с июня 1970 по июнь 1973 г.). Можно
только удивляться тому, что Зимин, защитив-
ший докторскую диссертацию в 1959 г., автор
многих книг и ученый с мировым именем удо-
стоился звания профессора лишь в 1970 г., че-
рез 11 лет после докторской защиты при непре-
рывном педагогическом стаже с 1947 г. В пос-
ледние годы преподавания Зимину приходи-
лось работать на условиях почасовой оплаты, а
в конце концов ему не нашлось больше места
в Историко-архивном институте, несмотря на
огромную любовь к нему студентов.
Отличаясь ярко выраженным обществен-
ным темпераментом, Зимин тем не менее ни-
когда не был членом партии, хотя и состоял в
рядах ВЛКСМ с 1937 по 1947 г. Наиболее вид-
ная его общественная должность — член мест-
кома Института истории в 1959—1960 гг. Обще-
ственно-научными формами его деятельности
были, во-первых, участие в редколлегиях раз-
личных изданий («Исторический архив», «Ис-
торические записки», «Вопросы истории рели-
гии и атеизма», «Источниковедение отече-
ственной истории», консультант издания «Со-
ветская историческая энциклопедия»): во-вто-
рых, членство в ученых органах (с 1957 г. Зимин
368

А.А. Зимин
был членом бюро Археографической комис-
сии; он был также членом ученых советов Ин-
ститута истории СССР, Института археологии
и др.)1.
Скромные на первый взгляд анкетные дан-
ные2 не отражают всего величия духа и научно-
го подвига этого человека. А.А. Зимин умер в
Москве 25 февраля 1980 г., через три дня пос-
ле своего шестидесятилетия. Он умер моло-
дым. Всю жизнь он оставался красивым моло-
дым человеком, хотя и называл себя в после-
дние годы «старым и больным», тяжко страдая
от неотвязной болезни легких. Всегда моло-
дым, возвышенным и озорным был его дух. Он
не терпел академическую напыщенность и
псевдосерьезность. Юмор, остроумие, сарказм
и доброта — неотъемлемые черты его личнос-
ти. Но главным качеством Зимина был все-
таки талант— могучий в своей целостности и
непобежденный даже смертью: его книги про-
должают выходить, его идеи живут.
Очерк о научной деятельности А.А. Зими-
на был задуман мною еще в 1979 г. в связи с
его приближающимся шестидесятилетием.
Уже тогда было ясно, что в одной статье не-
возможно с достаточной подробностью осве-
тить творческий путь этого необычайно энер-
гичного и плодовитого ученого. Проследить
становление и развитие историка такого мас-
штаба, как А.А. Зимин, казалось мне более
интересным, чем дать статичную, хотя и, бе-
зусловно, впечатляющую картину «итогов» его
научной деятельности. Кстати, эти итоги
нельзя в полной мере подвести и сейчас. За
годы, прошедшие со дня кончины Александ-
ра Александровича, вышли в свет четыре его
монографии, написанные в 70-х годах. Они
дополнили те семь, которые вышли при его
жизни. Еще по крайней мере две неопублико-
ванные монографии ждут своей очереди, не
говоря уже о мемуарах, сборниках статей, ко-
торые он подготовил к печати, и др.
После смерти А.А. Зимина делались по-
пытки охарактеризовать и оценить его творче-
ство в целом, показать роль этого выдающего-
ся исследователя в воспитании молодых поко-
лений историков, его научное и нравственное
влияние на своих учеников и коллег3. Кроме
того, появились статьи и рецензии, касающи-
еся отдельных трудов А.А. Зимина4. В 1985 г.
в США вышел сборник статей, посвященный
памяти А.А. Зимина. В нем помещена боль-
шая статья о Зимине, написанная Д.К. Уо5.
Это первая опубликованная работа, где со-
блюдается хронологический подход к рас-
смотрению творческого пути А.А. Зимина как
ученого и педагога. В статье освещается дея-
тельность А.А. Зимина главным образом до
начала 60-х годов, хотя и делаются экскурсы
в последующие периоды его творчества для
показа дальнейшего развития направлений,
наметившихся ранее.
Настоящий очерк построен тоже по хроно-
логическому принципу. Зимин 60-х годов осо-
бенно дорог мне как учитель, принимавший
самое горячее участие в моей научной и чело-
веческой судьбе. Во второй половине 60-х и в
70-х годах А.А. Зимин неоднократно говаривал
то ли в шутку, то ли всерьез, что все, написа-
ное им до исследования о «Слове о полку Иго-
реве», ничего не стоит, что как исследователь
он родился только со «Словом».
В этом мнении (если оно было на 100% ис-
кренним) Зимин был несправедлив к себе. Как
ученый он сложился в конце 40-х — 50-х годах
и уже в те времена показал себя блестящим ма-
стером историко-источниковедческого иссле-
дования. «Слово» лишь закалило его в борьбе
за право высказывать и развивать свою точку
зрения без оглядок на «карающую десницу».
Научное наследие А.А. Зимина столь об-
ширно, а его деятельность была столь целеус-
тремленной, что вся жизнь этого человека мо-
жет быть охарактеризована как единый по-
рыв, наполненный самозабвенным творче-
ством. Кажется, достаточно перечислить ос-
новные направления исследований А.А. Зи-
мина и лишь назвать написанные им моногра-
фии, указать число его учеников, чтобы соста-
вилось вполне емкое представление об итогах
его замечательной научной и педагогической
деятельности. Однако творческий путь А.А.
Зимина интересен не только своими итогами,
но и тем, что он представлял собой непрерыв-
ное восхождение — от одной научной верши-
ны к следующей, еще более трудной, от этапа
к этапу.
Таких этапов можно выделить шесть. Пер-
вый из них — время детства, отрочества и ран-
ней юности, когда только складывались склон-
ности и интересы будущего исследователя.
Второй этап — 1938 — 1947 гг. — время научно-
го становления А.А. Зимина как историка. Этот
период начинается с поступления в универси-
тет и завершается защитой кандидатской дис-
сертации.
13» I75X
369

А.А. Зимин
Третий этап — 1948—1960 гг. — время раз-
вития основных направлений научной деятель-
ности А.А. Зимина, когда в полной мере рас-
крылось все своеобразие его таланта ученого,
педагога и организатора коллективных науч-
ных изданий, когда он достиг творческой зре-
лости и объединил вокруг себя учеников, со-
ставивших ядро его научной школы. В этот пе-
риод А.А. Зиминым была опубликована и за-
щищена докторская диссертация. Тогда же уви-
дели свет многие исследования, сопутствовав-
шие ей и ее дополняющие.
Четвертый этап — 1961 — 1964 гг. — это пе-
риод «бури и натиска» в жизни и творчестве
Зимина. Именно тогда он сделал решительную
попытку преодолеть традиционализм в пони-
мании некоторых важных явлений русской ис-
тории, издавна привлекавших к себе особое
внимание русской научной и общественной
мысли (опричнина, «Слово о полку Игореве»).
Пятый этап — 1965—1973 гг. — время обрете-
ния «второго дыхания» после сокрушительной
критики, которую вызвал труд Зимина о «Сло-
ве», и продолжения активной исследовательс-
кой деятельности по всем направлениям. Ше-
стой и последний этап — 1974 — 1980 гг. — вре-
мя, условно говоря, «подведения итогов», а на
практике — бурной монографической деятель-
ности, когда почти каждый год А.А. Зимин со-
здавал по новой монографии. Он писал моно-
графии, образующие вместе с уже опублико-
ванными определенный цикл исследований по
социально-политической истории феодальной
России. В последний период А.А. Зимин не
преподавал в высшей школе, но тесная связь
его с учениками сохранялась.
О первом этапе жизни А.А. Зимина мы зна-
ем очень мало, и только с его слов. Интерес к
истории, еще детский, зародился под влияни-
ем семьи и усиленного чтения. Семейные пре-
дания, рассказы о прошлом поражали вообра-
жение юного Зимина, вызывая в нем стремле-
ние познать историю своей Родины. Роман-
тизм истории рано увлек его. Этому способ-
ствовало и общение с теми из родственников,
кто сам занимался изучением исторических па-
мятников. Таким человеком был, например,
профессор СП. Гвоздев, известный филолог-
классик, знаток, переводчик и комментатор
Цицерона.
Огромную роль в формировании истори-
ческих интересов А.А. Зимина играло чтение.
В шутку он не раз говаривал, что историком его
сделал Дюма, а источниковедом Конан Дойль.
Специфическим для А.А. Зимина был ранний
интерес к русской истории. Отсюда знакомство
еще в отрочестве с произведениями В.О. Клю-
чевского и других историков. Приверженность
к русской истории А.А. Зимин сохранил на всю
жизнь. Он уже с детства ощущал себя как час-
тицу, как носителя русской истории, а пото-
му—и как ее исследователя.
Поэтому глубоко закономерным представ-
ляется поступление А.А. Зимина на историчес-
кий факультет. История была влечением его
души, страстью, настоящим призванием. На
втором этапе своего жизненного пути А.А. Зи-
мин имел счастье встретиться со многими за-
мечательными людьми, как учителями, так и
ровесниками, которые оказали благотворное
влияние на формирование его личности. В этот
период Зимин продолжал жадно знакомиться с
сокровищницей русской исторической и фило-
софской мысли, вбирая в себя все наиболее
интересное, плодотворное и нравственное, со-
ответствующее высоте его идеалов. Видимо,
уже тогда или чуть позже он познакомился с
трудами Н.А. Бердяева, чьи взгляды ему очень
импонировали. Всю жизнь Зимин успевал мас-
су читать. Он поглощал в огромном количестве
не только специальную историческую, но и ху-
дожественную литературу. Ни одна литератур-
ная новинка не проходила мимо него. Замеча-
тельно знал русскую классику. Зато Гомера счи-
тал скучным.
В студенческие и аспирантские годы А.А.
Зимин прошел блестящую историческую шко-
лу. Ученик СВ. Бахрушина, участник семина-
ров БД. Грекова, а в аспирантуре — СД. Сказ-
кина, Н.М. Дружинина и A.M. Панкратовой,
он унаследовал от них любовь к широкой тео-
ретической постановке вопросов, к проблемам
методики исторического исследования, уваже-
ние к факту.
Первая печатная работа А.А. Зимина по-
явилась в 1941 г. Это были тезисы прочитанно-
го на студенческой конференции доклада о
русско-турецкой войне 1806 — 1812 гг. Интерес
к истории России XIX в. автор сохранил и по-
зднее, занимаясь изучением развития истори-
ческой мысли в это время.
В 40-е годы определились три основные
сферы приложения исследовательских устрем-
лений А.А. Зимина: 1) «Русская Правда» и про-
блема холопства в Древней Руси; 2) социально-
экономическая и политическая история Рос-
370

А.А. Зимин
сии XV — начала XVII в.; 3) русская историог-
рафия XIX — начала XX в. Далеко не сразу все
эти направления его творческой деятельности
получили выход в печать. К изучению «Русской
Правды» и проблемы холопства А.А. Зимин
приступил еще в семинаре СВ. Бахрушина, но
центральным для молодого исследователя ста-
ло второе направление, в чем в значительной
степени сказалось влияние учителя, чрезвы-
чайно удачно указавшего талантливому учени-
ку тему кандидатской диссертации: землевла-
дение и хозяйство Иосифо-Волоколамского
монастыря в конце XV — начале XVII в. Изуче-
ние социально-экономической истории этого
монастыря было начато в предвоенные годы
М.Н. Тихомировым. Богатейший, разбросан-
ный по пяти разным хранилищам монастырс-
кий архив, наличие в нем необычной для фон-
дов других корпораций XVI в. подробной хо-
зяйственной документации, особая роль мона-
стыря в эпоху Ивана III, Василия III и Ивана
Грозного, его значение в качестве резиденции
крупнейших идеологов воинствующей церк-
ви — Иосифа Волоцкого и Даниила — все это
создавало заманчивые перспективы для иссле-
дователя истории социально-экономических
отношений, внутренней политики и обще-
ственной мысли, но вместе с тем требовало от
него недюжинной энергии, огромной работос-
пособности, широкого кругозора, умения со-
бирать, анализировать и обобщать факты. Все-
ми этими качествами А.А. Зимин обладал в
полной мере.
Кандидатская диссертация А.А. Зимина по-
ражает читателя прежде всего размахом твор-
ческой инициативы автора и продуктивностью
применяемой им методики исследования. Его
работа — принципиально новый этап в подхо-
де к изучению истории крупной духовной кор-
порации. Автор диалектически связал, показал
во взаимной обусловленности и развитии три
главнейшие стороны истории корпорации, ко-
торые до него в монографиях на подобные
темы рассматривались, как правило, изолиро-
ванно: 1) формирование вотчины; 2) соци-
альный состав братии; 3) участие в политичес-
кой жизни и идеологической борьбе. Особен-
но новаторской была попытка изучить состав
братии и через него понять процесс формиро-
вания вотчины и отношения монастыря с пра-
вительством.
Работа над кандидатской диссертацией яви-
лась для А.А. Зимина важнейшей школой ар-
хеографии, источниковедения, изучения ком-
плексных проблем истории. В колоссальных
приложениях к диссертации опубликовано
множество источников, приведены диаграммы
роста монастырской вотчины, составленные на
основании сравнительного анализа данных,
почерпнутых из актов и писцовых книг, и дру-
гие вспомогательные материалы. Диссертация
заложила фундамент для подготовки автором
ряда изданий источников и для дальнейшего
изучения истории и генеалогии господствую-
щего класса, истории внутренней политики, в
частности взаимоотношений между великими
и удельными князьями, истории общественно-
политической мысли XVI в.6
Знакомство с документацией архива Иоси-
фо-Волоколамского монастыря дало А.А. Зи-
мину неожиданный переход и к такой важной
теме, как восстание под предводительством
И.И. Болотникова (публикация 1947 г.)7. Тема
первой крестьянской войны затем надолго ос-
тается в сфере творческих интересов автора.
Кроме волоцких рукописей, А.А. Зимин изуча-
ет в 1947 г. архив В.О. Ключевского, поступив-
ший в Отделение истории АН СССР, и прово-
дит значительную археографическую работу,
легшую в основу его позднейших публикаций
материалов этого архива. Из общих творческих
вопросов он затрагивает в это время проблему
периодизации истории Русского государства
(заметка 1946 r.)s, которая также найдет разви-
тие в его творчестве в дальнейшем.
Третий этап жизни (1948—1960) наполнен у
А.А. Зимина интенсивной научной и препода-
вательской деятельностью. В области археогра-
фии получают завершение начинания, связан-
ные с кандидатской диссертацией, и возника-
ют другие направления работы. Из публикаций
первой группы отметим прежде всего подго-
товленое совместно с М.Н. Тихомировым из-
дание двух хозяйственных книг и уставной гра-
моты Иосифо-Волоколамского монастыря
(1948), раскрывших совершенно новые и мало-
известные стороны жизни крупной вотчины
XVI в. и ставших незаменимым источником
для всех изучающих экономическую историю
этого времени. Следующая важная работа —
издание актов архива Иосифо-Волоколамско-
го монастыря за 1450—1612 гг. (436 номеров).
Эта фундаментальная публикация (1956), под-
готовленная при участии учеников А.А. Зими-
на С.А. Левиной и В.Н. Автократова, заняла
достойное место в серии «Актов феодального
13*
371

А.А. Зимин
землевладения и хозяйства»10, которая наряду
с «Актами Северо-Восточной Руси конца
XIV — начала XVI в.» и «Актами русского госу-
дарства» является одним из самых серьезных
достижений послевоенной советской археогра-
фии, давая систематическое издание всех вы-
явленных к моменту публикации грамот из со-
става монастырских, церковных и частных ар-
хивов XIV — начала XVII в. и тем самым созда-
вая базу для всестороннего исследования исто-
рического процесса в указанный период.
Как знаток истории Иосифо-Волоколамс-
кого монастыря, как исследователь сочинений
и взглядов его знаменитого игумена, А.А. Зи-
мин готовит (вместе с Я.С. Лурье) издание по-
сланий Иосифа Волоцкого. Эта публикация
(1959) была плодом большой собирательской,
текстологической и археографической работы
и дала в руки историков ценный материал для
изучения внутриполитической ситуации и
идеологической борьбы в России первой чет-
верти XVI в."
Другие темы публикаций А.А. Зимина свя-
заны с новыми направлениями его архивных
поисков и расширением круга изучаемых им
вопросов. В конце 40-х — начале 50-х годов
А.А. Зимин предпринимает систематическое
обследование фондов Отдела рукописей ГБЛ,
ныне РГБ. Эта работа увенчалась рядом заме-
чательных находок. Выходят в свет подготов-
ленные А.А. Зиминым к печати «Тысячная
книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов
XVI в.» (1950) — важнейшие памятники исто-
рии военно-служилого сословия и реформ
Ивана Грозного (Дворовая тетрадь была впер-
вые обнаружена автором публикации), «Сочи-
нения И. Пересветова» (1956)— издание, со-
ставившее археографическую и источниковед-
ческую основу для пересмотра взглядов и уста-
новления самой личности этого яркого публи-
циста середины XVI в., «Иосафовская лето-
пись» (1957), дотоле считавшаяся утраченной
(подготовка текста совместно с С.А. Левиной).
По мере открытия новых материалов А.А.
Зимин публикует краткие летописцы XV —
XVI вв. (1950), Троицкий список Новгородской
I летописи (1950 г., совместно с А.Н. Насоно-
вым), небольшие повести XVI в. (1958), различ-
ные документальные источники: отрывки из
новгородской писцовой книги конца XV в.,
губные грамоты и другие акты местного управ-
ления XVI в., расходную книгу Разрядного
приказа за 1606—1607 гг. со сведениями о вос-
стании Болотникова (совместно с Р.Г. Короле-
вой): акты Земского собора 1612—1613 гг., ста-
тейные списки Уложений 1628 г., географичес-
кие справочники XVII в. (1952—1960).
А.А. Зимин принимает также участие в из-
дании «Актов социально-экономической исто-
рии Северо-Восточной Руси конца XIV— на-
чала XVI в.» (т. I - 11. М., 1952-1958). Он яв-
ляется составителем I — II и основным из со-
ставителей III — IV выпусков «Памятников
русского права» (1952—1959), где опубликова-
ны разнообразные законодательные, актовые и
делопроизводственные документы X — первой
половины XVII в. А.А. Зимин осуществляет
здесь не только комментированное переизда-
ние таких классических источников, как «Рус-
ская Правда», Псковская и Новгородская суд-
ные грамоты, сводный судебник и др., но и
смело вводит в научный оборот малоизвестные
и совсем неизвестные документы — например,
Уставную книгу Разбойной избы 1555—1556 гг.
В «Памятниках русского права», рассчитан-
ных на весьма широкий круг читателей, в том
числе и на студентов, А.А. Зимин сумел соче-
тать два обычно трудно соединимых принципа:
высокий академизм и доступность подачи ма-
териала. Особенно ценно то, что в этом учеб-
ном по своей внешней цели издании не сняты
проблемы текстологии. Многосписковые ис-
точники даются обычно с подробным тексто-
логическим комментарием, с указанием раз-
личных редакций и конкретных списков, пред-
ставляющих ту или иную редакцию. Целый ряд
памятников опубликован по рукописям, при-
чем основной текст сопровождается в необхо-
димых случаях вариантами по другим спискам
(так, например, издано Краткое собрание хан-
ских ярлыков).
Вместе с тем издание снабжено переводом
на современный язык трудных, малодоступных
(особенно древнейших) текстов, в историко-
правовых обзорах к памятникам отражены су-
ществующие в литературе различия и толкова-
ния как источника в целом, так и отдельных
его статей, постановлений и терминов, при
этом вполне четко проступает и авторская точ-
ка зрения.
Весьма полезны имеющиеся в издании пе-
речни грамот важнейших разновидностей (на-
местничьих, губных и земских) с указанием
мест их хранения и издания, списки публика-
ций и литературы по всем группам памятни-
ков. Это явилось существенным ориентиром не
372

А.А. Зимин
только для студентов, но и для профессиональ-
ных преподавателей. «Памятники русского
права» сразу же были восприняты научной об-
щественностью как исследовательское изда-
ние, незаменимое пособие и отправная точка
при изучении документальных источников X —
XVJIbb.
Многогранная публикаторская деятель-
ность А.А. Зимина в рассматриваемый период
не ограничилась изданием «источников» в уз-
ком смысле слова. Она распространилась и на
историографическое наследие. А.А. Зимин го-
товит к печати (совместно с Н.В. Устюговым)
«Научные труды» своего учителя СВ. Бахру-
шина, участвует в этом издании (т. I — IV. М.,
1952 — 1959) и как член редколлегии, куда вхо-
дили также Н.В. Устюгов, Л.В. Черепнин, В.И.
Шунков.
В 1956—1959 гг. А.А. Зимин (совместно с -
В.А. Александровым и Р.А. Киреевой) публику-
ет «Сочинения» В.О. Ключевского в восьми то-
мах. Здесь был помещен не только «Курс рус-
ской истории», но и ряд неизвестных, неиздан-
ных до того произведений знаменитого исто-
рика, втом числе его специальные курсы, сре-
ди которых немалый интерес представляет курс
по источниковедению, где излагаются методы
научной критики источников. Задачи издания
были сформулированы А.А. Зиминым в особой
статье(1957). В подходе к изданию «Сочине-
ний» В.О. Ключевского и комментировании их
А.А. Зимин остается верен себе как археограф-
источниковед, уделяющий большое внимание
рукописной традиции, текстологии памятника.
Богатая археографическая практика побужда-
ет А.А. Зимина обратиться к теории и методике
публикаторской работы. Он участвует в дискус-
сии по вопросам археографии (1955), публикует
статью о приемах реконструкции источников
X — XVII вв. (1956), учебное пособие «Методика
изданий древнерусских актов (1959), полеми-
зирует с некоторыми положениями «Методи-
ческого пособия по археографии (совместно с
Д.А. Коваленко и В.Е. Полетаевым — 1960 г.),
откликается рецензиями на важнейшие изда-
ния источников феодального периода, такие
как «Хожение за три моря» Афанасия Никити-
на 1466— 1472 гг., «Грамоты Великого Новго-
рода и Пскова», «Послания Ивана Грозного»,
«Судебники XV — XVI веков», «Два памятника
новгородской письменности» М.Н. Тихомиро-
ва и М.В. Щепкиной, «Сказание о князьях вла-
димирских» Р.П. Дмитриевой, «Повесть о Су-
хане» В.И. Малышева, Вологодско-Пермская
летопись (ПСРЛ, т. 26).
Столь же многопланова деятельность А.А.
Зимина в 1948 — 1960 гг. в области источнико-
ведения и изучения истории как таковой.
Обычно все его публикации сопровождаются
источниковедческими введениями, статьями и
комментариями, где раскрываются происхож-
дение и содержание памятника. Помимо изда-
ния источников А.А. Зимин выступает с ин-
формацией о новооткрытых памятниках и с
обзорами архивных фондов. Так, он сообщает
о новых списках «Русской Правды» и «Хоже-
ния...» Афанасия Никитина, публикует обзор
архива В.О. Ключевского. Он создает и специ-
альные источниковедческие исследования, не
связанные с задачами археографии.
Главное направление, восходящее к одной
из магистральных линий его кандидатской дис-
сертации, — изучение памятников обществен-
но-политической мысли конца XV— XVI в.
Оно идет у А.А. Зимина по неуклонно расши-
ряющемуся руслу, захватывая все новые и но-
вые источники, сочетая источниковедческую и
общеисторическую проблематику. Апостол во-
инствующей церкви Иосиф Волоцкий, просве-
щенный дипломат Федор Карпов, проповедни-
ки реформ И.С. Пересветов и Ермолай-Еразм,
«еретики» Матвей Башкин и старец Артемий —
вот фигуры, чей жизненный путь, идеи и твор-
чество привлекали внимание А.А. Зимина.
Кроме того, он исследует памятники нестяжа-
тельской мысли («Беседа Валаамских чудот-
ворцев») и официальной идеологии («Летопи-
сец начала царства», «Степенная книга»),.про-
блему скоморошества в русской публицистике
и фольклоре XVI в.
В 1958 г. появляется монография А.А. Зи-
мина, посвященная общественно-политичес-
кой мысли в России середины XVI в.12 В 1959 г.
автор защищает ее как докторскую диссерта-
цию и в том же году издает в кратком изложе-
нии свой спецкурс по истории русской публи-
цистики конца XV — XVI в., читанный в тече-
ние ряда лет в Историко-архивном институте
и тесно связанный с темой монографии13. К
этому учебному пособию примыкает другое —
о летописях и хронографах конца XV — XVI в.
(I960)14. Здесь А.А. Зимин четко определяет ос-
новные этапы развития русского летописания
эпохи образования единого государства и вы-
деляет в нем главные идейные направления.
В докторской диссертации А.А. Зимина
373

А.А. Зимин
рассмотрен очень широкий круг источников и
проблем, изучены взгляды представителей
«правительства компромисса» (Сильвестр и ав-
тор «Летописца начала царства»), воинствую-
щей церкви (Макарий, составители «Стоглава»
и «Повести о царице Динаре»), сторонников
реформ (Ермолай-Еразм и Пересветов), воль-
нодумцев-»еретиков» (Артемий, Башкин и Фе-
одосии Косой). Особенно подробно разобраны
произведения и воззрения И.С: Пересветова,
воссоздана его биография, показана близость
между его представителями и взглядами других
европейских идеологов сильной монархичес-
кой власти.
Монография явилась крупной вехой на
пути изучения истории общественно-полити-
ческой мысли в России 40—50-х годов XVI в.
Автор диалектически показал противоборство
различных идеологических течений, распрост-
ранение «реформационного движения», разви-
тие гуманистических тенденций, консерватизм
осифлянства, раскол нестяжательства, дуализм
социально-политической программы дворян-
»воинников».
Работа А.А. Зимина составила важный
вклад в советскую историографию 50-х годов,
в которой велось весьма интенсивное изучение
общественной мысли XIV— XV вв., с одной
стороны, и ряда вопросов идейной жизни
XVI в. — с другой (Н.А. Казакова, Я.С. Лурье,
А.И. Клибанов и др.).
Исключительная разносторонность интере-
сов А.А. Зимина, его научная «вездесущность»
обусловили возможность показа им глубокой
взаимосвязи между идеями и реальной дей-
ствительностью. Монография «И.С. Пересве-
тов и его современники» служит образцом ис-
следования, где автор истории общественной
мысли умеет каждый раз конкретно выяснить,
хронологически обосновать истоки той или
иной концепции, степень ее реализма, обус-
ловленность ее не просто «жизнью», а специ-
фикой жизни разных социальных слоев в оп-
ределенные годы.
Для А.А. Зимина такой подход не был случай-
ным. Он достаточно заметен уже в его кандидат-
ской диссертации. И в последующие годы А.А.
Зимин вел наряду с изучением развития обще-
ственной мысли очень плодотворное исследова-
ние социально-экономической и внутриполити-
ческой истории России XV — начала XVII в.
В этой сфере его творчества различаются
два направления, две тенденции. Одна из них
связана с участием в ряде обобщающих трудов
(«История Москвы», «Очерки истории СССР»,
«Очерки по истории Коми АССР», «История
СССР с древнейших времен», «Всемирная ис-
тория»). Здесь А.А. Зимин подводит итоги изу-
чения того или иного вопроса в историографии
и вместе с тем намечает пути его дальнейшего
исследования. В некоторых случаях он завер-
шает написание разделов, готовившихся его
предшественниками (СВ. Бахрушин, П.А. Са-
диков), внося сюда новый материал и новые
наблюдения, но в то же время бережно сохра-
няя плоды работы покойных историков стар-
шего поколения.
Эти опыты обобщения наиболее характер-
ны для деятельности А.А. Зимина в первой по-
ловине 50-х годов. Со второй половины того же
десятилетия все явственнее становится другое
направление его работы — задача вновь иссле-
довать большой комплекс вопросов социально-
политической истории России конца XV —
XVI в. А.А. Зимин как бы заново открывает со-
став основных государственных учреждений
России этого времени, рассеивая укоренивши-
еся иллюзии, сложившиеся еще в дореволюци-
онной историографии. Он, конкретно по пери-
одам воссоздает личный состав Боярской
Думы, систематически прослеживает назначе-
ния в бояре и окольничие всех лиц, носивших
в XV — XVI вв. эти звания, устанавливает даты
и выбытия из Думы и смерти (1958). Из его ис-
следования вытекает, что состав Думы форми-
ровался в ходе острой политической борьбы.
А.А. Зимину удалось снять с Боярской Думы
тот покров абстрактности и юридической ста-
тичности, в которую она была облечена В.О.
Ключевским.
Он вносит существенные коррективы так-
же в традиционное представление о приказах
как главных органах центрального управления
в России XVI в. (1954). На большом фактичес-
ком материале А.А. Зимин показывает веду-
щую роль территориальных «дворцов» в управ-
лении государством до середины.XVI в. (1958).
Как и в исследовании о Думе, он выясняет лич-
ный состав этих учреждений и других дворцо-
вых ведомств (конюшего, оружничего, по-
стельника и т.д.). Непосредственный переход
от удельной раздробленности к функциональ-
ному (приказному) управлению был невозмо-
жен. В конце XV— первой половине XVI в.
присоединенные территории управлялись осо-
быми «дворцами».
374

А.А. Зимин
Наряду с Большим дворцом, ведавшим ос-
новной территорией государства, эти дворцы
образовали определенную систему центрально-
го управления. Лишь с 60-х годов XVI в. они
начинают вытесняться функциональными
органами — приказами, которые тоже имеют
черты территориальных ведомств, чему способ-
ствовало разделение государства на опрични-
ну и земщину. Обоснование важной роли двор-
цов и конкретное изучение их истории, дока-
зательство более позднего, чем было принято
думать, происхождения системы приказов —
все это составляет большую научную заслугу
А.А. Зимина. Завершает этот период творчества
А.А. Зимина монография «Реформы Ивана
Грозного» (1960).
Особое место в научной биографии А.А.
Зимина занимает небольшой, но крайне насы-
щенный творческой деятельностью период:
1961 — 1964 гг. Основными темами его занятий
в это время были опричнина и «Слово о пол-
ку Игореве». Изучение истории опричнины
явилось закономерным продолжением иссле-
дования о реформах Ивана Грозного 50-х го-
дов XVI в. По мере разработки темы А.А. Зи-
мин начиная с 1961 г. публикует одну за дру-
гой статьи, касающиеся разных сторон исто-
рии опричнины. Речь в них идет о преобразо-
вании центрального государственного аппара-
та и земельной политике в годы опричнины,
о хозяйственном кризисе 60 — 70-х годов
XVI в., о земском соборе 1566 г., высказавшем-
ся за продолжение Ливонской войны, о мит-
рополите Филиппе Колычеве, который отка-
зался быть послушным орудием в руках царя-
тирана и за это поплатился жизнью. Статья по
историографии опричнины была издана в пе-
реводе на немецкий язык. В 1964 г. вышла в
свет и вся монография в целом15. В ней в пол-
ной мере воплотилось блестящее умение А.А.
Зимина сочетать анализ многочисленных и
разнородных источников с источниковедчес-
ким и историческим синтезом. Автор дает
свою концепцию опричнины, отличную как
от предшествующей апологетики Ивана Гроз-
ного в новой отечественной историографии,
видевшей в опричнине прежде всего борьбу
«прогрессивного дворянства» против «реакци-
онного боярства», так и от тенденции представ-
лять опричнину в виде политики, лишенной
всякого смысла и цели и обусловленной ис-
ключительно маниакальным психозом царя.
По мнению А.А. Зимина, опричнина была на-
правлена против трех очагов феодального се-
паратизма, которые могли представлять угрозу
царскому самодержавию (Старицкий удел16,
церковь и Новгород).
Параллельно с занятием кардинальными
проблемами истории опричнины А.А. Зимин
уделил особое внимание происхождению неко-
торых источников, отражающих события оп-
ричного времени прямо или косвенно («Исто-
рия о великом князе Московском» А. Курбско-
го, исторические песни о Кострюке-Мастрю-
ке, о Щелкане, о гневе Ивана Грозного на сына
Ивана, былина о Даниле Ловчанине и др.). Зи-
мин подчеркивал, что в XVI в. наряду с были-
нами большее распространение получают ис-
торические песни17.
Помимо опричнины ученый изучал и дру-
гие события и явления XVI в.: историю местно-
го управления и внутренней политики в Рос-
сии первой половины XVI в. (состав наместни-
ков, денежная реформа правительства Елены
Глинской и др.), развитие общественно-поли-
тической мысли и культуры (взгляды доктора
Николая Булева, вопрос о библиотеке Ивана
Грозного).
Как и раньше, в начале 60-х годов А.А. Зи-
мин касался широкого круга проблем русской
истории XI — XVII вв. Его интересовали гене-
зис и эволюция различных социальных групп
населения (смерды, холопы, боярство), пери-
петии классовой борьбы (восстание Болотни-
кова), история отдельных территорий (Новго-
род и Волоколамск в XI — XV вв.). Историко-
генеалогическое исследование о роде Колыче-
вых18 было порождено стремлением автора по-
нять истоки и традиции старомосковского не-
титулованного боярства XIV — XVI вв., выдви-
нувшего из своей среды такого политического
деятеля, как митрополит Филипп, который
пытался противостоять политике опричнины.
А.А. Зимин участвовал в томе I коллективного
труда «История СССР», где ему принадлежат
главы и параграфы, посвященные истории
России второй половины XVI в.19
Кроме специальных проблем, А.А. Зимин
продолжал разрабатывать и общие, теоретичес-
кие вопросы истории России эпохи феодализ-
ма. Он обсуждал проблему «реформационно-
гуманистического движения» в России XIV —
XVI вв. ( о наличии которого говорил и сам
А.А. Зимин, А.И. Клибанов и др.), ставил воп-
рос об этапах и формах классовой борьбы в
России конца XV— XVI в., о политических
375

А.А. Зимин
предпосылках возникновения российского аб-
солютизма20.
С особым увлечением занимался А.А. Зи-
мин в это время сложными проблемами ис-
точниковедения и дипломатики. Кроме уже
упоминавшихся исторических песен, былин,
«Истории» А. Курбского, в сферу его внима-
ния попадают «Память и похвала Иакова
Мниха» и «Житие князя Владимира» по древ-
нейшему списку, законодательные памятники
конца XV — начала XVII в., которым он посвя-
шлет учебное пособие21, краткое и простран-
ное собрания ханских ярлыков русским мит-
рополитам, актовый материал и наконец
«Слово о полку Игореве». Как и в предшеству-
ющий период, А.А. Зимин не забывает о тра-
диционной функции дипломатики — выявле-
нии фальшивок. Анализируя формуляр под-
ложных актов, ученый убедительно показыва-
ет его несоответствие формуляру подлинных
документов XV— XVI вв., устанавливает.цен-
тры изготовления фальсифицированных гра-
мот в XVI — XVII вв.22 Он обращает внимание
на то, что подложный ярлык хана Узбека мит-
рополиту Петру появляется в пространном со-
брании ханских ярлыков, созданных накану-
не Стоглава в целях обоснования землевла-
дельческих прав и иммунитетных привилегий
церкви, оказавшихся в середине XVI в. под уг-
розой нарушения23.
Зимин принял горячее участие в обсужде-
нии вопроса о методике изучения жалованных
грамот. Он выступил против мнения Ы.Е. Но-
сова, отрицавшего политический смысл выда-
чи этих документов и утверждавшего, что име-
ющиеся в нашем распоряжении источники —
это лишь случайно дошедший материал, по
которому нельзя судить о происхождении и
эволюции органов местного управления. Зи-
мин подчеркивал важность формулярного
анализа актов как средства установления оп-
ределенных закономерностей исторического
развития. По его мнению, иллюстративный
метод, применяемый Носовым, ведет к отка-
зу от использования дипломатики в истори-
ческих исследованиях.
Вспоминается наша поездка в Ленинград
весной 1960 г., куда, кроме меня как главного
объекта критики в предстоявшем докладе Н.Е.
Носова, Зимин пригласил поехать Л.И. Иви-
ну и М.Е. Бычкову. Зимин был настоящим
рыцарем и мушкетером, и знаменитый лозунг
«Один за всех, все за одного» ему был близок
и понятен. Зимин ввязывался в борьбу гораз-
до горячее и охотнее, чем я. Не случайно
именно он, а не я выступил в печати с отве-
том на статью Н.Е. Носова, один лишь заго-
ловок которой («Новое» направление в акто-
вом источниковедении») мог затронуть чье
угодно самолюбие и вызвать желание ответить
так же хлестко.
Большой интерес представляет неопубли-
кованная монография А.А. Зимина о «Слове о
полку Игореве». Ее первоначальный вариант,
подготовленный в 1963 г., составлял 661 маши-
нописную страницу (в дальнейшем автор не-
прерывно дополнял и совершенствовал свой
труд, доведя его до 1200 страниц и разделив на
две части — по 550 и 650 страниц)24. Основу ис-
точниковедческих построений А.А. Зимина со-
ставляет сравнение «Слова» с различными ре-
дакциями и списками «Задонщины» — произ-
ведения, которое традиционно считается вос-
ходящим к «Слову». Зимин устанавливает об-
ратную связь этих источников. Из его наблю-
дений следует, что «Слово» ближе не к древ-
нейшей, Краткой редакции «Задонщины», а к
более поздней, Пространной. Это служит тек-
стологической основой для доказательства пер-
вичности «Задонщины» по сравнению со «Сло-
вом». А.А. Зимин полагал, что «Слово» заим-
ствовало литературную форму у «Задонщины»,
а фактический материал — из Ипатьевской ле-
тописи (в «Слове» нет ни одного факта, кото-
рого бы не было в Ипатьевской летописи). На-
личие в «Слове» тюркизмов и украинизмов не
является, по мнению А.А. Зимина, признаком
древности этого памятника, а свидетельствует
скорее о его позднем происхождении. Созда-
ние «Слова» историк относил к последней чет-
верти XVIII в., считая его автором Иоиля Бы-
ковского, архимандрита Спасского Ярославс-
кого монастыря, являвшегося первым владель-
цем рукописи, в которой содержалось «Слово».
Закрытое обсуждение работы А.А. Зимина
в Отделении истории АН СССР в мае 1964 г. и
представленные в связи с этим письменные от-
зывы показали, что концепция А.А. Зимина
имеет как противников, так и сторонников. Из
наиболее авторитетных ученых, отнесшихся к
выводам А.А. Зимина с пониманием, можно
назвать известного филолога и историка лите-
ратуры акад. В. В. Виноградова, о письме кото-
рого мне говорил А.А. Зимин. Вместе с тем
многие участники заседания встретили работу
А.А. Зимина в штыки. Труд исследователя, раз-
376

А.А. Зимин
множенный в количестве 100 экз. (ротапринт),
выдававшихся под расписку, был положен под
сукно25.
А.А. Зимин почувствовал себя опальным,
но и в состоянии смятенных чувств находил
силы для дальнейшей работы и борьбы за свои
научные убеждения. Этому способствовало
спокойно-доброжелательное отношение к
нему в Институте истории. Так, Л.В. Череп-
нин продолжал высоко ценить талант А.А. Зи-
мина. Он не разделял его концепцию проис-
хождения «Слова», но относился с большим
интересом к творческим поискам исследова-
теля. История со «Словом» не изменила ува-
жительного и благожелательного отношения
Черепнина к Зимину. Поддерживал А.А. Зи-
мина и В.Т. Пашуто. Он восхищался научной
продуктивностью и смелостью мысли своего
коллеги. Однозначно прозиминской была по-
зиция А.И. Клибанова. К тому же 1964 год —
не 1937. Автор «еретического» сочинения не
был взят «за приставы» или изгнан с работы.
Конечно, тревожные мысли посещали его. Но
он успокаивал себя тем, что признает «Слово»
гениальным произведением, правда, не XII, а
XVIII в., и, кроме того, тем, что его вольно-
мыслие еще не есть «антимарксизм».
Вероятно, «антимарксизм» ему простили
бы легче, чем покушение на национальную
святыню, которая «охраняется государством».
Зимин был настоящим патриотом и не считал,
что источниковедческая критика, имеющая це-
лью выяснить происхождение литературного
памятника, может расцениваться как антипат-
риотизм. Он горячо любил народ своей страны,
ее природу, ее историю. Зимин не понимал тех,
кто добровольно покидает Родину. Логика его
была примерно такова: «Здесь какая-нибудь
Аграфена всю жизнь гнула спину, чтобы накор-
мить и напоить тебя, а ты ее бросаешь и едешь
к Джону или Джорджу, чьи предки своим тру-
дом и гражданским мужеством создали процве-
тающее общество, в успехах которого ты никак
не повинен. Нет, старайся сделать лучше жизнь
тут!» С этой логикой можно не соглашаться,
вероятно, она чересчур прямолинейна, но Зи-
мин твердо ее придерживался. Характерно, что
он испытывал органическую потребность изу-
чать именно русскую историю, а не какую-ни-
будь иную.
Итак, Зимин сохранил возможность рабо-
тать дальше. Но все же эпопея со «Словом»
явилась переломным моментом в его судьбе.
До 1964 г. Зимин был восходящей звездой пер-
вой величины не только по существу своих до-
стижений и количеству печатных трудов, но и
по перспективам академической карьеры. В
1962 г. он баллотировался на выборах в члены-
корреспонденты АН СССР. Крупнейшие авто-
ритеты исторической науки дали ему самые ле-
стные рекомендации. М.Н. Тихомиров в своей
рекомендации писал: «Александр Александро-
вич Зимин — человек еще молодой, но уже
много сделал для исторической науки... А.А.
Зимин не принадлежит к числу людей, которые
покоились бы на лаврах. Живой, энергичный
человек, он живет своей работой и толкает дру-
гих работать». Примерно ту же мысль выражал
и А. В. Арциховский: «Он еще молод, но уже те-
перь его вклад в науку настолько значителен,
что можно быть уверенным в дальнейших за-
мечательных научных его успехах». Б.А. Рыба-
ков в своей рекомендации отмечал: «Точность
и тщательность источниковедческого анализа
сочетаются в работах Зимина с широтой пост-
роения и оригинальностью концепций». Вывод
академика был однозначным: «Считаю, что
молодой, но очень плодовитый и талантливый
исследователь А.А. Зимин безусловно достоин
избрания его членом-корреспондентом АН
СССР»26.
Возможно, избранию Зимина в 1962 г. по-
мешала его беспартийность, хотя и активный
партиец Пашуто не был тогда избран. Пашуто
с присущим ему юмором и оптимизмом гово-
рил Зимину, что это только «первая пристрел-
ка»27. Следующих попыток Зимин уже не пред-
принимал. Высокое мнение о таланте и науч-
ных заслугах Зимина сменилось резким недо-
вольством его попыткой пересмотреть датиров-
ку «Слова». До этого А.А. Зимин пользовался
большим расположением М.Н. Тихомирова.
Именно Зимин был составителем и рабочим
редактором «Археографического ежегодника за
1962 год», посвященного 70-летию академика
Тихомирова (1963).
Однажды А.А. Зимин показал мне фотогра-
фию, где в числе прочих был запечатлен Д.С.
Лихачев. Зимин спросил меня, узнаю ли я, кто
тут Лихачев. Я, конечно, не узнал. Зимин воз-
мутился и с восторгом отозвался об этом уче-
ном. Думаю, что в 50-х годах отношения меж-
ду ними были прекрасными.
В 1964 г. все изменилось. Разрыв дружес-
ких связей обычно бывает тяжелым для обе-
их сторон. Что касается Зимина, то изменение
377

А.А. Зимин
отношения к нему со стороны ряда лиц (не
только академиков) было воспринято им с го-
речью и вызвало серьезную душевную драму.
Он стал строже относиться к людям и на пер-
вых порах даже считал отношение к «Слову»
и борьбе вокруг него критерием для определе-
ния степени порядочности человека. Потом,
правда, его жесткая позиция смягчилась, и он
стал шире смотреть на эту проблему, допуская,
что и порядочные люди могут заблуждаться по
разным причинам (воспитание, вера, тради-
ционализм и т.д.).
Размышляя о том, почему Зимин решился
на такое рискованное предприятие, как пере-
смотр традиционной датировки «Слова», мож-
но выдвигать различные объяснения, но все
они, вероятно, будут далеки от абсолютной ис-
тины. Сам Зимин отмечал, что побудительным
толчком, вызвавшим у него желание заняться
«Словом», явился выход в свет в 1962 г. сбор-
ника статей, посвященных «Слову»28. Зимин
был раззадорен. Более высокий мотив, приво-
дившийся им для объяснения своего решения,
он формулировал в двух словах: «Надоело
врать». Зимин не стремился добиться славы
любым путем. В основе его устремлений, в том
числе и честолюбивых, лежало желание найти
истину. Ученый, вероятно, полагал, что и вне-
шние обстоятельства более или менее благо-
приятствуют свободному научному поиску. Ра-
зоблачение «культа личности» открывало уни-
кальную возможность бросить вызов пусть не
всем, но хотя бы некоторым другим «культам».
Видимо, Зимина увлекала идея покорить чита-
телей и слушателей смелой гипотезой и строй-
ной системой доказательств. Впрочем, решаю-
щим моментом были не первоначальные наме-
рения и чувства исследователя, а сам процесс
работы. Зимин настолько ею увлекся, что ос-
тановить его было уже невозможно, никакие
«разумные», вернее, «благоразумные» доводы
на него не действовали. Я помню, что после
первого доклада Зимина о «Слове» в Ленинг-
раде в конце 1963 г. и семья, и друзья призыва-
ли его остановиться и, в частности, не доводить
дело до обсуждения книги на Отделении исто-
рии. Но все было бесполезно. Зимин был стра-
стным полемистом, любил споры и рвался в
бой, веря в правильность своих выводов.
Ситуация, сложившаяся после обсуждения
труда А.А. Зимина, оказала весьма противоре-
чивое влияние на жизнь и творчество ученого.
С одной стороны, он стал «невыездным» (Зи-
мин был за рубежом единственный раз — в
1960 г., в ГДР). С другой стороны, ученый об-
рел большую внутреннюю свободу. Все свое
время и энергию он мог целиком посвящать
творчеству. Раскрепощенность мысли, отсут-
ствие попытки предстать перед читателем со-
вершенно «правильным», официальным исто-
риком придавали свежесть каждому новому
труду Зимина. «Ореол мученичества» был по-
началу сладок и горек, но Зимин сумел изба-
виться и от него и оставался всю жизнь самим
собой, т.е. человеком с внутренним, а не вне-
шним сиянием. Его душа всегда была открыта
людям, он не стремился к позе, не старался иг-
рать роль, а просто с увлечением продолжал
делать свое дело.
Трудно себе представить, как успевал Зи-
мин сочетать в своей деятельности самые раз-
личные виды работы. Казалось бы, в рассмат-
риваемый период — 1961 — 1964 гг. — у него хва-
тало забот с двумя капитальными монографи-
ями («Опричнина...» и «Слово...»). Однако уже
сделанный выше обзор исторических и источ-
никоведческих статей Зимина, вышедших в
1961 —1964 гг., показывает, насколько широк
был круг его научных интересов. Хотелось бы
обратить внимание и на другие стороны твор-
ческой деятельности ученого. Прежде всего это
публикация источников.
Наряду с изданием документов XVI в.
(кормленая, две таможенные грамоты, пись-
ма светских и духовных лиц) он публикует
фрагменты из дневника Н.М. Смирнова с вос-
поминаниями об А.С. Пушкине, статью В.О.
Ключевского «Год 1812», участвует в издании
третьего тома трехтомной публикации «Прав-
да Русская» (1963).
Археографическая работа велась им как в
форме издания текстов, так и в форме описа-
ния и составления перечней документов. В тре-
тьем томе «Русской Правды» ему принадлежит
описание ряда списков этого памятника. Зи-
миным был составлен перечень актов Спасо-
Ефимьева монастыря 1506—1612 гг., что спо-
собствовало дальнейшему изучению истории
феодального землевладения и подготавливало
почву для издания актов этого монастыря.
Зимина интересовали общие вопросы раз-
вития и преподавания вспомогательных исто-
рических дисциплин в СССР. В 1961 г. он выс-
тупил с докладом на эту тему. Зимин непрерыв-
но занимался и проблемами истории истори-
ческой науки. Кроме разработки историогра-
378

А.А. Зимин
фии опричнины, о чем уже упоминалось, в на-
чале 60-х годов он уделил внимание анализу
научного творчества А. Шлецера, В.О. Ключев-
ского, СВ. Бахрушина, М.Н. Тихомирова.
Шлецер интересовал его прежде всего как ис-
точниковед, чьи работы послужили основой
для позднейшего развития российского лето-
писеведения и критического подхода к источ-
никам вообще. Изучение исторических взгля-
дов В.О. Ключевского было давней «темой ис-
следовательских занятий А.А. Зимина и помо-
гало ему осмыслить не только пути становле-
ния русской исторической науки новейшего
времени, но и свое место в ней.
Очерки о СВ. Бахрушине и М.Н. Тихоми-
рове были прежде всего данью уважения учи-
телям и наставникам, старшим коллегам, кото-
рые немало способствовали успеху исследова-
ний Зимина. Вместе с тем рассмотрение их на-
учного наследия, весьма близкого Зимину по
тематике, толкало к дальнейшему переосмыс-
лению проблем, волновавших как его предше-
ственников, так и его самого. В плане преем-
ственности от учителя к ученику Зимин был
«духовным сыном» СВ. Бахрушина, своего не-
посредственного наставника, и «духовным вну-
ком» В.О. Ключевского, являвшегося учителем
СВ. Бахрушина. Это, конечно, не значит, что
Зимин разделял все подходы и взгляды того
или другого. Но талантливый ученик в конце
концов всегда восстает против своего учителя.
Это почти хрестоматийная истина в зиминском
случае, насколько нам известно, не подтверж-
дается никакими драматическими разрывами
между учителем и учеником. Просто Зимин
шел своей дорогой, а Бахрушин не навязывал
ему свои взгляды, уважая его талант и колос-
сальную работоспособность.
Зимин чрезвычайно активно реагировал на
развитие современной ему исторической науки.
В 1961 — 1964 гг. он откликнулся рецензиями на
12 новых книг. Среди них было много таких, ко-
торые затрагивали сюжеты, входившие в сферу
его непосредственных исследовательских инте-
ресов: работы по истории общественной мысли
XIV— XVI вв. (монографии А.И. Клибанова,
Я.С Лурье), политического строя Новгорода
XII — XV вв. и Русского государства XVI в. (кни-
ги В.Л. Янина, А.К. Леонтьева), социально-эко-
номической истории Северо-Восточной Руси
XIV — XV вв. (книга А.Д. Горского), рукописных
сборниках XVI — XIX вв. (книга В.И. Малыше-
ва). Помню, с каким большим увлечением чи-
тал А.А. Зимин книгу В.Л. Янина о новгородс-
ких посадниках в машинописи, еще до ее опуб-
ликования, восхищаясь талантом автора.
Зимин не отказывался от рецензий и на
обобщающие труды, такие как «История рус-
ской экономической мысли» (Т. 1), «Источни-
коведение истории СССР» (Вып. I) М.Н. Тихо-
мирова. Тогда же появилась его рецензия на
«Хрестоматию по истории СССР с древнейших
времен до конца XV века». Интерес Зимина к
истории народов, живших в тесном соседстве
с русскими, появился еще на ранних этапах его
деятельности, когда он участвовал в создании
«Очерков по истории Коми АССР» (1955 ). В
начале 60-х годов внимание Зимина к процес-
сам исторического развития соседних народов
выразилось в написании рецензий на «Исто-
рию Эстонской ССР», т. 1 (совместно с Н.И.
Казаковым), на монографии И.Д. Бойко (о
крестьянстве Украины во второй половине
XVI — первой половине XVIII в.) и В.А. Голу-
буцкого (о дипломатической борьбе в период
украинской войны 1648 — 1654 гг.).
Весьма насыщенной в 1961 — 1964 гг. была и
научно-организационная деятельность А.А.
Зимина. Он являлся членом редколлегии 12
вышедших в это время книг: четырех выпусков
«Вопросов истории религии и атеизма» (IX —
XII), четырех томов «Исторических записок»
(71—74) и др.; участвовал в написании предис-
ловия к сборнику статей «Международные свя-
зи России до XVII в.» (1961). В 1962 г. были пе-
реизданы очерки о Подмосковье с предислови-
ем А.А. Зимина.
Следующий период научной и педагогичес-
кой деятельности А.А. Зимина — 1965—1973 гг.
Как и все предшествующие периоды, он выде-
лен нами более или менее условно. В жизни
Зимина 1965 год был годом испытания «на
прочность», когда после обсуждения моногра-
фии о «Слове» надо было собраться с духом,
чтобы не впасть в депрессию и работать даль-
ше. 1973 год— это последний год преподава-
ния Зимина в Историко-архивном институте.
В 1965—1973 гг. Зимин не снизил темпы своей
многоплановой научно-исследовательской и
публикаторской деятельности. В это время он
издает летописные, документальные и истори-
ографические источники: «Летописец начала
царства...» (совместно с М.Е. Бычковой)29, до-
кументы XVI в. по истории местного управле-
ния, местничества, народонаселения и финан-
сов (часть из них, касающуюся Вымской и Вы-
379

А.А. Зимин
чегодской земель, — совместно с А.И. Копаие-
вым), материалы из рукописного наследия В.О.
Ключевского (совместно с Р.А. Киреевой) и
СБ. Веселовского.
В 1965 г. появляется статья Зимина о роли
вспомогательных исторических дисциплин в
работе историков-архивистов. В программе по
вспомогательным историческим дисциплинам
для университетов (1968) ему принадлежит раз-
дел о русской дипломатике. В годы моего обу-
чения в Историко-архивном институте Зимин
вел спецсеминар по дипломатике (1950/51
уч.г.), но вскоре после этого дипломатика была
объявлена «буржуазной» наукой и преподава-
ние ее прекратилось. Зимин боролся за восста-
новление дипломатики в качестве учебной дис-
циплины.
Из источниковедческих трудов Зимина в
рассматриваемый период обращает на себя
внимание прежде всего ряд статей, посвящен-
ных «Слову о полку Игореве» и «Задонщине».
В 1966 — 1971 гг. Зимин опубликовал 12 статей
на эту тему. В них весьма четко и аргументиро-
ванно изложена концепция автора по поводу
происхождения «Слова...» и отношения после-
днего к тексту «Задонщины». Различая две ре-
дакции «Задонщины», Зимин изучил ее древ-
нейшую, Краткую редакцию, по Кирилло-Бе-
лозерскому списку и сделал попытку реконст-
руировать по другим спискам текст Простран-
ной редакции, более поздней и более близкой
к «Слову», чем Краткая. Он также исследовал
взаимоотношение «Задонщины» и «Сказания о
Мамаевом побоище», отношение «Слова...» к
восточнославянскому фольклору и Ипатьевс-
кой летописи, проанализировал тюркизмы
«Слова...» Специальная статья касалась знаме-
нитой приписки к псковскому Апостолу 1307 г.
о княжеских усобицах. По широко принятому
мнению, автор приписки использовал текст
«Слова...», которое, следовательно, существо-
вало, по крайней мере до 1307 г. Зимин попы-
тался доказать обратное, а именно то, что текст
приписки к Апостолу 1307 г. послужил основой
для вставки в текст «Слова...», сделанной А.И.
Мусиным-Пушкиным. Автором же первона-
чального текста «Слова...» Зимин считал не
Мусина-Пушкина, а, как говорилось выше, ар-
химандрита Иоиля Быковского30.
Публикация статей Зимина вызвала поле-
мические ответы на них главным образом со
стороны литературоведов. «Еретическая» кон-
цепция в значительной мере способствовала
активизации работы специалистов различного
профиля по изучению «Слова о полку Игоре-
ве». Наряду с проблемой «Слова...» Зимина
продолжали интересовать проблемы развития
жанра исторической песни в XVI — XVII вв. Он
изучает песни и легенды о взятии Казани и о
Ермаке.
Давнее, восходящее еще к студенческим
временам увлечение «Русской Правдой» по-
буждало Зимина заниматься углубленным ис-
следованием этого памятника. Особое внима-
ние он уделял Пространной редакции «Русской
Правды», и в частности последней ее части —
т.н. уставу «О холопьстве». Происхождение
Пространной «Правды» Зимин связывал с де-
ятельностью Владимира Мономаха. Рассматри-
вая эволюцию «Русской Правды» в целом, он
прослеживал в Пространной редакции усиле-
ние элементов феодального и государственно-
го права, нормы которого дожили до Судебни-
ка 1497 г. и были частично включены в него.
В конце 60-х — начале 70-х годов Зимин ис-
пытывал обостренный интерес к теоретико-ме-
тодическим вопросам источниковедения. Ана-
лизируя пути развития российского источни-
коведения (преимущественно летописеведе-
ния) от «источниковедения факта» до «источ-
никоведения системы фактов» (метод А.А.
Шахматова), Зимин говорит об опасностях как
формально-логической интерпретации текста,
так и непосредственного черпания «фактов» из
источника без учета истории текста, особенно-
стей его стиля, формуляра, идейной направ-
ленности, специфики приемов изображения
действительности и т.п.
Критическому разбору подверг Зимин су-
ществующие в современной литературе, посвя-
щенной XVI в., концепции происхождения та-
ких источников, как приписки к Синодально-
му списку лицевого свода и Царственной кни-
ге, «Выпись» о втором браке Василия III, «Ис-
тория о великом князе Московском» A.M. Кур-
бского. Зимин боролся против «романтичес-
кой» интерпретации памятников русской пуб-
лицистики и подчеркивал необходимость тек-
стологического изучения их списков и редак-
ций. Он ратовал за то, чтобы при объяснении
фактов, сообщаемых в источнике, исследова-
тель не ограничивался «догадкой», а выдвигал
«строго обоснованную гипотезу». Гипотеза, по
мнению Зимина, должна исходить из возмож-
ности нескольких вариантов толкования тек-
ста; в то же время она должна содержать дос-
380

А.А. Зимин
таточно веские аргументы в пользу того вари-
анта, к которому склоняется исследователь.
Зиминым был затронут широкий круг воп-
росов методики источниковедения. В 1970 г. он
выступил с докладом на тему «Биография как
исследование». Зимин не считал, что источни-
коведение может совершенствоваться только
на почве изучения конкретных памятников. Он
призывал к разработке как конкретного, так и
теоретического источниковедения3^
В творчестве Зимина источниковедение
всегда было тесно связано с изучением широ-
кого круга исторических проблем. В 1965 —
1973 гг. Зимин продолжал заниматься истори-
ей классов и сословий, феодального землевла-
дения, внутренней и внешней политики,
классовой борьбы и культуры России X—
XVII вв. К концу изучаемого периода деятель-
ности А.А. Зимина вышли в свет две его но-
вые монографии: «Россия на пороге нового
времени» (1972) и «Холопы на Руси» (1973).
Между появлением первой из них и предше-
ствующей монографии об опричнине (1964)
прошло восемь лет. Для Зимина это достаточ-
но большой перерыв в издании монографий.
Вспомним, что начиная с 1958 г. его моногра-
фии выходили буквально одна за другой:
«И.С. Пересветов...» (1958), «Реформы...»
(1960), «Опричнина...» (1964). Однако опубли-
кованные в 1966—1971 гг. статьи Зимина о
«Слове...» и «Задонщине» были равнозначны
монографии. С каждым годом избавляясь по-
степенно от этого «груза», Зимин все интен-
сивнее занимался другими темами.
Созданию монографии о России в первой
трети XVI в., или «на пороге Нового времени»,
сопутствовало написание Зиминым ряда ста-
тей, посвященных разным сторонам истории
нашей страны во второй половине XV — нача-
ле XVI в. Некоторые из этих статей касались
развития феодального землевладения, и в час-
тности борьбы дворянства с монастырским
землевладением, в других рассматривались со-
бытия политической истории: борьба группи-
ровок при дворе Ивана III в 1499 г., восстание
Михаила Глинского в 1508 г., взаимоотношения
русского правительства с татарскими служилы-
ми царевичами в XVI в. и вопрос о причинах
«поставления» в 1575 г. Симеона Бекбулатови-
ча «великим князем всея Руси» и др.
Зимин продолжал заниматься изучением
истории становления институтов государствен-
ной власти и государственного управления. Его
интересует проблема зарождения земских со-
боров, развитие дьяческого аппарата во второй
половине XV — первой трети XVI в. Он публи-
кует тщательно собранные данные о личном
составе дьяков в это время. Ученый начинает
изучение личного состава различных террито-
риальных групп господствующего класса, со-
став удельных дворов. В 1973 г. выходят его ста-
тьи о Дмитровском уделе и удельном дворе вто-
рой половины XV — первой трети XVI в., о фе-
одальной знати Тверского и Рязанского вели-
ких княжеств и проблеме включения выходцев
из этих земель в состав московского боярства
в конце XV— первой трети XVI в. Зимин уде-
ляет внимание также вопросам истории куль-
туры и идейной борьбы в Русском государстве.
Он пишет статьи об античных мотивах в рус-
ской публицистике конца XV в., о взаимоотно-
шениях Максима Грека и Василия III в 1525 г.,
о Федоре Карпове как русском гуманисте
XVI в.
В книге «Россия на пороге нового време-
ни» Зимин попытался проследить перипетии
внутренней и внешней политики Василия III
и сделать общие выводы об основных тенден-
циях развития общества и государства в это
время. Первую треть XVI в. он считал перио-
дом подъема экономики, государственности и
культуры России и первоначально хотел на-
звать свою монографию «Россия на подъеме».
Он говорил мне, что время правления Васи-
лия III напоминает ему эпоху Александра III,
когда за видимостью внешней серости шел
процесс накопления сил. Недавно я нашел
интересное подтверждение мнению А.А. Зи-
мина о времени Александра III в очерке М.К.
Поливанова, посвященном биографии Г.Г.
Шпета. Поливанов исходит из характеристи-
ки, которую дал СМ. Соловьев посленикола-
евской оттепели, когда «замерзшие нечистоты
стали оттаивать». «В свете этой характеристи-
ки, — пишет Поливанов — начинаешь по-дру-
гому понимать «похолодание» 80-х годов... ре-
форма продолжала плодоносить, но переста-
ла увеличиваться «толпа людей, идущих отри-
цательным путем»... На университетских ка-
федрах мы видим Ключевского, братьев Тру-
бецких»32. Я не вдаюсь сейчас в обсуждение
правильности идеи о плодотворности 80-х го-
дов XIX в., равно как и научной корректнос-
ти сопоставления с ними времени княжения
Василия III. Для меня важнее показать, что
Зимин всегда мыслил в широкой историчес-
381

кны были аналогии, ся к проблемам истории опричнины, Ливон-
ля более острого по- ской войны, процесса закрепощения кресть-
дения ее атмосферы, янства, крестьянской войны начала XVII в.,
лишь стимулятором взаимоотношений церкви и государства. Те-
гий оставалось стро- матика его занятий расширялась. Он писал о
основанным на уче- положении народов Поволжья и Приуралья в
о данной эпохи, ни- XVI в., в соавторстве с другими — о развитии
оставлений в ткань русской культуры в XIII — первой половине
жлючал. В итоговой XVII в., учреждении патриаршества, церков-
л показал основные ной реформе и расколе XVII в.
аны в первой трети Отдельные работы Зимина, вышедшие в
итории государства, этот период, были посвящены истории XVII в.
:их поселений, рост Большой интерес представляет необычная для
чение власти и при- тематики работ Зимина статья «Хозяйственный
кратии, в том числе год в с. Павловском (середина XVII в.)». Изу-
ние по сравнению с чение песен о Ермаке и взятии Казани приве-
1ытки лишить удель- ло ученого к рассмотрению особенностей по-
передавать свои уде- садской идеологии XVII в. В тезисах доклада,
;апрешения браков), предназначенного для XIII аграрного симпози-
й власти московско- ума (1971), Зимин подводил итоги изучения
)риториально-функ- первой крестьянской войны в России,
трального управле- Постоянное внимание к истории России
в, увеличение роли XVI — XVII вв. не мешало Зимину углубленно
внешней и внутрен- заниматься исследованием путей социально-
экономического развития страны в более ран-
витие страны в пер- ний период. Публикация отдельных статей Зи-
ило в благоприятных мина о холопах и смердах в 1965 — 1971 гг. была
иком частых стихий- прологом к изданию уже упомянутой нами мо-
лтельных вражеских нографии «Холопы на Руси». В ней автор на
ося в 1521 г.) способ- большом фактическом материале показывает
>мики. В специфике возникновение и эволюцию холопства с древ-
ни Василия III (обо- нейших времен до конца XVв. По замечанию
ка, основание Алек- Зимина, с тех пор как в советской историогра-
шение служилого та- фии возобладало представление о том, что во-
и т.д.) Зимин усмат- сточнославянские племена перешли от перво-
юлитики Ивана IV, бытнообщинного строя к феодальному, мино-
ину, так и «поставле- вав стадию рабовладения, роль холопства в со-
ича «великим князем циальной жизни Древней Руси стала при-
уменьшаться и недооцениваться. Зимину уда-
юго постоянно про- лось раскрыть причины широкого использова-
>ле зрения ученого, ния рабов в хозяйстве князей и бояр. Важней-
[хся трудов, затраги- шей из них, как отмечает исследователь, была
пишет очерк о гроз- трудность закабаления крестьянской общины
ого издания «I Pro- феодалами. Слабая эффективность холопско-
irsale», VI (Bologna, го труда выявилась достаточно поздно, в усло-
деятелях середины виях нарастающего закрепощения крестьян-
зе, литвине Розмыс- ства. Прослеживая эволюцию холопства, Зи-
ся при взятии Каза- мин уделяет значительное внимание социаль-
м, действие которых ной неоднородности этой сословной группы,
>ствования Ивана IV. наличию в ней слуг-администраторов, многие
ix трудах «История из которых стали образующим элементом скла-
жовь в истории Рос- дываюшегося сословия служилого дворянства
и вновь возвращал- в России. Книга историографически насыще-
382

А.А. Зимин
на. В ней много полемики по различным воп-
росам истории холопства. Зимин, в частности,
приходит к выводу, что термином «смерды»
обозначались не свободные крестьяне, как счи-
тают некоторые ученые, а люди, близкие по
своему положению к холопам.
В середине 60-х — начале 70-х годов у Зи-
мина сохранялся вкус не только к конкретно-
историческим исследованиям, но и к постанов-
ке и разработке общих проблем истории Рос-
сии. Он участвовал в обсуждении вопроса о
времени возникновения и характере абсолю-
тизма в России. Зимин полагал, что централи-
зация в России XVI в. была еще далеко не за-
вершена, и предлагал называть Русское госу-
дарство конца XV — XVI в. не «централизован-
ным», а «единым».
Зимин занимался также изучением истории
исторической науки в СССР. Совместно с А.А.
Преображенским он пишет очерк об изучении
развития феодализма в России в советской ис-
ториографии 20 — 30-х годов (1966). Ему при-
надлежит обобщающая статья об изучении ис-
тории крестьянства России XVI — начала XVII в.
в трудах симпозиума по аграрной истории Вос-
точной Европы (1972). Зимин с пиететом отно-
сился к творчеству СБ. Веселовского, который
и в сталинские времена сумел остаться сравни-
тельно независимым ученым, не подстраивав-
шимся ни под «актуальную тематику», ни под
«марксистскую концепцию». Его капитальные
труды по истории опричнины, генеалогии
«класса служилых землевладельцев», справоч-
ник о дьяках XV — XVII вв., «Ономастикой» уви-
дели свет только в 60 — 70-х годах. Составлен-
ные им исторические карты до сих пор не опуб-
ликованы. В отличие от большинства историков
и писателей 40 — начала 50-х годов, ставших на
путь восхваления Ивана Грозного, чья жесто-
кость импонировала «вождю народов», Веселов-
ский сохранил к нему скептическое отношение.
С большим сарказмом отзывался он о художе-
ственных произведениях, прославляющих гроз-
ного царя и искажающих при этом фактическую
канву событий. Публикуя заметки СБ. Веселов-
ского относительно образа Ивана Грозного в ху-
дожественной литературе (1973), Зимин преж-
де всего отдавал дань уважения гражданскому
мужеству историка. Две статьи Зимина были по-
священы памяти коллег: М.Н. Тихомирова
(1965) и Н.П.Долинина (1969).
Рецензированию выходящих трудов по ис-
тории Зимин уделял, может быть, несколько
меньше внимания, чем в предыдущий период.
Все его рецензии в рамках 1965—1973 гг. при-
ходятся на вторую половину 60-х годов. Значи-
тельную информативную ценность представля-
ет обзор новых зарубежных изданий источни-
ков по истории России до XVIII в., написанный
А.А. Зиминым совместно с А.Л. Хорошкевич.
К этому обзору примыкает рецензия А.А. Зи-
мина на книгу английского историка Р.Э.Ф.
Смита о закрепощении русского крестьянства,
которая представляет собой публикацию 56
текстов русских документов XII — середины
XVII вв. в переводе на английский язык, с вве-
дением, вступительными пояснениями к неко-
торым текстам, отдельными приложениями,
библиографией и указателями. Зимин отклик-
нулся на публикацию хроники Быховца, осу-
ществленную Н.Н. Улащиком. Объектом ре-
цензирования со стороны Зимина стали также
отдельные научно-популярные труды, из кото-
рых надо отметить книгу И.М. Линдера «Шах-
маты на Руси» и книгу В.Л. Янина «Я послал
тебе бересту». Рецензия на первый том «Исто-
рии Молдавской ССР» была написана Зими-
ным совместно с А.Ф. Смирновым. Бросается
в глаза широта интересов ученого, его стрем-
ление охватить в какой-то мере иностранную
историографию, публикации и труды по исто-
рии разных народов СССР.
В изучаемое время Зимин закончил состав-
ление библиографического указателя работ по
русской истории IX — начала XVII вв., вышед-
ших за рубежом в 1917 — 1970 гг. Это объемис-
тый труд, содержащий введение и библиогра-
фию, систематизированную по основным пе-
риодам истории Руси, а внутри периодов по те-
мам. Первое место в рамках каждого периода
отводилось публикациям источников и источ-
никоведческим трудам. Отдельно указывались
работы по внутренней и внешней политике. Во
внешнеполитических рубриках материал рас-
пределялся по странам. Ряд названий был вне-
сен в указатель по ссылкам, имеющимся в дру-
гих трудах. Поскольку многие издания отсут-
ствовали в библиотеках СССР, Зимин хотел,
чтобы все названия были надежно проверены.
К сожалению, эту работу завершить пока не
удалось.
Большое количество трудов по истории в
1965—1973 гг. вышло под редакцией А.А. Зими-
на или с его участием в качестве члена редкол-
легии. Он являлся ответственным редактором
монографий своих учеников и аспирантов: Э.Г.
383

А.А. Зимин
Чумаченко, Е.И. Колычевой, Я.Н. Щапова,
СМ. Каштанова, членом редколлегии 18 томов
«Исторических записок» (Т. 75—92), саратовс-
кого «Историографического сборника», перво-
го сборника статей «Источниковедение отече-
ственной истории». Под редакцией и с предис-
ловием А.А. Зимина была издана книга Л.П.
Бутика «Иллюстрированная история СССР
XV-XVII вв.»
В печатной продукции Зимина рассмат-
риваемого времени можно найти отражение
его увлечения шахматами и кино. Мы уже
упоминали рецензию Зимина на книгу И.М.
Линдера о шахматах (1965). В 1971 г. историк
выступает в журнале «Искусство кино» со
статьей «Экран тревог и надежд». Известный
киновед Р.Н. Юренев был давним другом
А.А. Зимина.
После обсуждения «Слова...» и ряда небла-
гожелательных печатных отзывов об этой рабо-
те Зимин более чем когда-либо нуждался в мо-
ральной поддержке. В числе тех, кто стремил-
ся ободрить и поддержать Зимина, мне особен-
но хотелось бы отметить историков Поволжья.
Это прежде всего чебоксарский историк В.Д.
Димитриев, казанские историки А.Л. Литвин,
Н.П. Муньков, саратовский историк Л. А. Дер-
бов. Ряд статей Зимина, касающихся проблемы
«Слова...», был опубликован в Ученых записках
научно-исследовательского института при Со-
вете министров Чувашской АССР. Статьи Зи-
мина выходили также в Ученых записках Ка-
занского педагогического института. В этом
институте он выступал на заседании научного
студенческого кружка, делился со студентами
своими мыслями о профессии историка, его
долге искать истину, призывал любить правду,
науку, труд. Ученый поведал о своем плане со-
здать цикл монографий по истории России
XV — начала XVII в. В тот момент, когда Зимин
говорил об этом (1971), вышли в свет только
две его монографии из задуманной серии («Ре-
формы...» и «Опричнина»), третья («Россия на
пороге нового времени») была на подходе, ос-
тальные зрели в уме.
Завершение намеченного плана состоялось
на последнем этапе жизни и деятельности А.А.
Зимина, в 1974—1980 гг. Это время характери-
зуется обострением его болезни и дальнейшей
активизацией его и без того необычайно актив-
ной научной деятельности. Зимин стал рабо-
тать с какой-то особенной, потрясающей быс-
тротой, буквально лихорадочно, не теряя при
этом ни скрупулезности анализа, ни взвешен-
ности обобщений.
Последний период своей жизни А.А. Зи-
мин, как бы сжавшись в комок под тяжестью
все сильнее наступавшей болезни, работал с
яростным увлечением и вызовом, который он
бросал уже не людям, а смерти. В ее приход не
хотели верить окружающие, и я по какой-то
странной глупости считал Зимина не только
духовно, но и физически бессмертным. Одна-
ко сам он, по-видимому, задолго до трагичес-
кого исхода предвидел его близость. Он не при-
бегал ни к какому радикальному лечению, от-
казывался наотрез от оперативного вмешатель-
ства, и только стал ездить в Крым, в Форос, где
ему легче дышалось. Там он писал свои труды
и отчеркивал на календаре прошедшие дни,
скучая по дому, семье и друзьям. В эти перио-
ды он, помимо научных работ писал много пи-
сем, в том числе, конечно, москвичам, с кото-
рыми он в обычное время не переписывался.
Форосские письма Зимина составляют замет-
ную часть его эпистолярного наследия, уже
ставшего объектом изучения и цитирования
(Я.С. Лурье, А.Л. Литвин и др.).
Было бы неточно сказать, что характерной
чертой А.А. Зимина являлась любовь к науке.
Вернее определить его отношение к науке так:
он не мог жить, не отдаваясь постоянно тому
наслаждению, которое у других людей называ-
ется занятием наукой. Наслаждение плюс
азарт. Азарт человека, поставившего на коня,
который должен прийти первым. Но это на-
слаждение и азарт не были чем-то богемным.
Зимин отличался потрясающей внутренней
организованностью. Он буквально не терял ни
минуты даром. Всякая «научная организация
труда» (НОТ) — ничто по сравнению с тем, как
вел свою работу А.А. Зимин. По натуре «жаво-
ронок», Александр Александрович вставал
очень рано и уже к середине дня успевал про-
делать огромную работу, так что вечером мог
спокойно поболтать с друзьями и принять го-
стей, ознакомиться с новинками художествен-
ной литературы. По телефону говорил крайне
лаконично и предпочитал личную встречу, все-
гда приглашая к себе. У него перебывала мас-
са народа, в том числе и многочисленные ино-
странные коллеги. Большинство из них быва-
ло очаровано радушием, эрудицией, остроуми-
ем хозяина, его дружелюбием, готовностью
оказать помощь советом, научными материала-
ми, библиографическими указаниями. Зимин
384

А.А. Зимин
не был ни с кем из них приторен, часто крити-
ковал их работы, высказывая собственные со-
ображения и давая советы. Он был настоящим
«метром» не только для русских, но и для ино-
странных коллег.
Дом Зиминых являлся Меккой для всех,
кто изучал русскую историю IX — XVI вв. У
Зимина была прекрасно подобранная библио-
тека с огромным количеством книг по специ-
альности и фундаментальными изданиями
классиков русской и мировой литературы,
различными серийными публикациями типа
«Жизнь замечательных людей» и т.п. Все ос-
новные издания источников по русской исто-
рии IX— XVII вв. (летописи, акты и др.) он
имел дома. Главнейшие монографические ис-
следования, касающиеся этого периода, а так-
же подборки статей по интересовавшей А.А.
Зимина проблематике, были у него под рукой.
Недостающую литературу он регулярно полу-
чал из крупнейших библиотек страны и из-за
рубежа, заказывая ее по абонементу Институ-
та истории СССР. Таким образом, в 70-х годах
Зимин совершенно не тратил время на хожде-
ние в библиотеки, собирая всю информацию
у себя дома, минуя такую трудоемкую и не
слишком плодотворную стадию, как выписки
из литературы и источников.
Начало последнего периода жизни А.А. Зи-
мина мы условно датируем 1974 г., поскольку с
этого года он уже не преподавал в Историко-
архивном институте (не по своей вине), а пре-
подавание наряду с исследовательской работой
было для него привычным и любимым делом.
Отсутствие регулярной преподавательской де-
ятельности не искупалось спорадическими вы-
ступлениями (например, чтением лекций на
курсах повышения квалификации преподава-
телей и т.п.), хотя отчасти восполнялось дру-
жески-научным общением с некоторыми сту-
дентами МГИАИ, формально не являвшими-
ся его учениками, но приходившими к нему за
советом и черпавшими вдохновение в беседах
с ним. Зимин любил спорщиков. Увлекая их
своими идеями, он в то же время мог видеть
реакцию других на свои концепции, что было
для него весьма важно. Ему было интересно не
только высказывать свои соображения, но и
отстаивать свою правоту в спорах. (Об этой
особенности еще раннего Зимина уже писал
Я.С. Лурье.) Кроме такого существенного мо-
мента, как отсутствие регулярного преподава-
ния, период начиная с 1974 г. характеризуется
в жизни Зимина прогрессирующим наступле-
нием болезни. Зимин как бы получил полную
свободу творчества, не стесненную никакими
другими обязанностями, — перед ним замая-
чил призрак смерти. Как некий герой своего
недавно изданного произведения «Витязь на
распутье», он и сам оказался в известной мере
таким витязем, хотя его манили не три, а ско-
рее четыре возможные дороги, и не обязатель-
но надо было выбирать только одну из них. Во-
первых, он ставил перед собой задачу продол-
жать исследование социально-экономической
и политической истории России XV— XVI вв.
и, в частности, хотел завершить серию моно-
графий, посвященных разным этапам истории
Русского государства XV— начала XVII в. Во-
вторых, у него возникла потребность изучить
историю своего рода по материнской линии,
шедшего от графов Каменских. Зимин хотел
связать историю с современностью, и если тут
и был элемент генеалогического тщеславия, то
он вполне перекрывался оригинальностью за-
мысла и трудностью поиска источников. В-тре-
тьих, опыты мемуарного жанра подтолкнули
его к разработке еще двух проблем: а) истори-
ческая наука в 40 — 70-х годах и б) история со-
здания и обсуждения монографии о «Слове».
Наконец, в-четвертых, замысел, от которого
А.А. Зимин отказался почти сразу после того,
как попытался приступить к его реализации:
создание своей философии истории, осмысле-
ние путей исторического развития России в
целом. Он говорил мне, что думал написать не-
кий философский трактат, но философия у
него не получается, и он пришел к выводу, что
это не его стезя.
За короткий период в шесть лет Зиминым
была завершена работа над целым рядом науч-
ных монографий (включая сюда исследование
по истории собственного рода), научно-попу-
лярной книгой, написанной в соавторстве с
А.Л. Хорошкевич, и двумя сочинениями мему-
арного характера. Из этих работ только две
вышли в свет при его жизни. Это монография
о землевладении и политической роли Иоси-
фо-Волоколамского монастыря в конце XV —
XVI в., явившаяся результатом переработки
кандидатской диссертации автора33, и исследо-
вание о Царском архиве XVI в., выполненное в
форме комментированного издания источни-
ка34. Обе работы являются оригинальными и
новаторскими. В первой из них Зимин сочетал
изучение истории землевладения монастыря с
385

А.А. Зимин
анализом социального состава его пострижен-
ников и показом роли крупной духовной кор-
порации в политической и идеологической
борьбе. Во второй работе автор задался целью
идентифицировать упомянутые в Описи Цар-
ского архива документы, сравнив их с сохра-
нившимся корпусом источников. Это увлека-
тельное исследование он первым провел сис-
тематическим образом и пришел к интересным
выводам. Роль архива на службе внешней и
внутренней политики Ивана Грозного в пери-
од опричнины была раскрыта с исчерпываю-
щей полнотой.
Зимин в течение многих лет вел исследо-
вание истории княжеских и боярских родов
XIV — XVI вв. В 70-х годах он завершил рабо-
ту над монографией, в которой проследил
судьбы княжеских родов Рюриковичей, Геди-
миновичей и так называемого старомосковс-
кого нетитулованного боярства во второй по-
ловине XV — первой трети XVI в. Эта работа
явилась в значительной мере продолжением и
развитием исследований СБ. Веселовского по
истории класса служилых землевладельцев. В
монографии А.А. Зимина история каждого
рода рассматривается синтетически, учитыва-
ются все данные о землевладении, службе,
матримониальных связях представителей
рода. Многочисленные схемы представляют
распределение членов рода по фамилиям и
поколениям. В заключительной главе автор
показывает общие тенденции развития служи-
лой аристократии в России второй половины
XV — первой трети XVI в. Монография увиде-
ла свет только в 1988 г.35 В подготовке ее к печа-
ти огромную роль сыграл В.Б. Кобрин. В 70-х
годах А.А. Зимин опубликовал несколько ста-
тей, тесно связанных с проблематикой этой
монографии: о наместническом управлении
(1974), служилых князьях (1975), суздальских
и ростовских князьях (1976), удельных князь-
ях и их дворах (1977), формировании состава
Боярской Думы (1979). Указанные статьи ка-
сались того же периода, что и позднее издан-
ная монография: второй половины XV — пер-
вой трети XVI в.
В те же годы А.А. Зимин подвел итоги ра-
боты по исследованию и интерпретации текста
«Русской Правды» — источника, которым он
интересовался и занимался начиная со студен-
ческой скамьи. В этой монографии (1999) уче-
ный пытался, в частности, воссоздать архетип
«Русской Правды».
Что касается задуманной серии моногра-
фий, посвященных политической истории
России XV — XVI вв., то к середине 70-х годов
были опубликованы три части этой эпопеи:
«Реформы Ивана Грозного» (1960), «Опрични-
на Ивана Грозного» (1964), «Россия на пороге
нового времени» (1972). Предстояло расши-
рить хронологические пределы. С одной сторо-
ны, Зимину хотелось подробно рассмотреть пе-
риод, предшествовавший порогу Нового вре-
мени, с другой стороны, в его планы входило
изучить то, что последовало за отменой оприч-
нины и привело к Смуте начала XVII в. Перво-
начально он остановился на последнем пери-
оде княжения Ивана III — конце XV— начале
XVI в. Этой эпохе он и раньше уделял большое
внимание, посвятив несколько статей пробле-
ме заговора Вл. Гусева, опале Василия, старше-
го сына Ивана III от Софьи Палеолог, корона-
ции Дмитрия-внука, опале князей Патрикее-
вых и СИ. Ряполовского и др.
Весь этот калейдоскоп политических собы-
тий Зимин пересмотрел и дал цельную карти-
ну политической истории России рубежа XV —
XVI вв. Монография Зимина вышла в свет
только в 1982 г., после смерти автора36. В том же
году вышла из печати и научно-популярная
книга об эпохе Ивана Грозного, написанная
А.А. Зиминым совместно с А.Л. Хорошкевич37.
В монографии «В канун грозных потрясе-
ний», хронологически продолжающей «Оприч-
нину Ивана Грозного», А.А. Зимин дал широ-
кую панораму социально-политической жизни
России последней трети XVI в. Здесь прослеже-
ны послеопричная политика Ивана Грозного,
изменения в составе государева двора, события
периода царствования Федора Ивановича,
борьба политических группировок при нем,
приход к власти Бориса Годунова. Первона-
чально автор назвал книгу «Путь к власти»,
имея в виду карьеру Бориса Годунова. Содер-
жание монографии отнюдь не исчерпывалось
этим сюжетом, но постановка его в центре ав-
торского замысла предопределила особое вни-
мание А.А. Зимина ко всем перипетиям поли-
тической биографии Бориса и, конечно же, к
знаменитому Угличскому следственному делу,
возникшему в связи с внезапной смертью в мае
1591 г., в Угличе малолетнего царевича Дмит-
рия Ивановича, последнего сына Ивана Гроз-
ного и последнего удельного князя, законного
наследника царя Федора. В 1978 г. Зимин опуб-
ликовал статью, в которой пересматривал воп-
386

А.А. Зимин
рос о причастности Бориса Годунова к смерти
царевича Дмитрия38. Монография в целом
была издана в 1986 г.39 Своим увлечением Уг-
личским следственным делом А.А. Зимин зара-
зил бывавшего у него в те времена студента
МГИАИ А.П. Богданова, ныне доктора исто-
рических наук, который недавно опубликовал
большое палеографическое исследование, по-
священное этому источнику.
Постоянно размышляя о причинах и ходе
такого сложного исторического процесса, как
образование единого Русского государства, о
первенствующей роли Москвы в этом процес-
се, А.А. Зимин не мог не обратиться к самому
драматическому моменту борьбы за объедине-
ние — острой и продолжительной схватке меж-
ду князьями Московского дома. Созданию ди-
намичной картины борьбы предшествовал и
сопутствовал тщательный сбор и анализ источ-
ников, пересмотр их датировок, написание от-
дельных тематических очерков. Весь этот под-
готовительный материал вошел в особый том
«Справочник», рассматривавшийся Зиминым
как органическая часть монографии, как необ-
ходимое приложение к генерализирующей ча-
сти. В этой последней, получившей название
«Витязь на распутье», Зимин не только дал под-
робное изображение развития событий, но и
попытался раскрыть всю систему причинно-
следственных связей, существовавших между
ними. Зимин отошел от «промосковской» ин-
терпретации хода и результатов династической
борьбы. В отличие от предшествующей истори-
ографии, он был склонен рассматривать галиц-
ких князей как носителей определенного про-
грессивного начала, как представителей некой
демократической вольницы, за которыми сто-
яло население, еще не подчинившееся москов-
скому диктату, например, жители вятской зем-
ли. Он обратил внимание на отрицательные
последствия победы Москвы над галицкими
князьями, выразившиеся в укреплении деспо-
тической власти московских государей и лик-
видации политических свобод.
Вообще в своих взглядах на политическую
историю России XV — XVI вв. Зимин постепен-
но эволюционировал в сторону все большего
отказа от той концепции, господство которой
было характерно не только для периода «куль-
та личности», но и для последующего времени,
и которая сводилась к признанию роста Мос-
квы и образования централизованного госу-
дарства абсолютным благом. С годами у Зими-
на вырабатывалось неприятие столь прямоли-
нейного понимания «блага» России. Деспотизм
и великодержавность никогда не были его иде-
алами. К концу жизни А.А. Зимин стал уже
прямо подтрунивать над историками, которые
продолжали односторонне рассматривать про-
цесс централизации государственной власти,
подавление удельных князей и ликвидацию
удельных княжеств как явление исключитель-
но прогрессивное. Зимин считал этот процесс
противоречивым по своему характеру и значе-
нию. Видя его положительные стороны и при-
знавая историческую закономерность центра-
лизации, он делал акцент и на тяжелых послед-
ствиях роста самодержавия, подавлявшего сво-
бодолюбивые устремления народа. Правда,
само понятие «централизованное государство»
Зимин считал неприменимым к Русскому госу-
дарству конца XV— XVI в. Он называл его
«единым», поскольку централизованный аппа-
рат управления в это время только складывал-
ся. Однако «единое» Русское государство XVI в.
было прямым прологом к государству «центра-
лизованному». При жизни А.А. Зимин не успел
опубликовать ничего из написанной незадол-
го до смерти монографии. В 1982 г. по матери-
алам книги была издана статья, дававшая не-
которое представление о результатах исследо-
вания и концепции автора40. Первая часть кни-
ги (собственно монография) появилась в свет
лишь в 1991 г.41 Справочная часть книги, к со-
жалению, остается пока неизданной.
После окончания монографии о династи-
ческой войне XV в. Зимин приступил к напи-
санию книги о предшествующем периоде —
времени княжения Василия I Дмитриевича.
Однако смерть автора прервала эту работу в са-
мом начале.
Работа над монографиями задуманного
цикла и другими книгами составляла основное
содержание научной деятельности А.А. Зими-
на в 1974 — начале 1980 г. Наряду с этим он вел
исследования и в других направлениях. Впол-
не естественно, что ученый не раз возвращал-
ся к темам, которыми он занимался в более
раннее время. Так, он вновь и вновь обраща-
ется к истории восстания Болотникова и в
1974 г. публикует специальную статью о паде-
нии Тулы в 1607 г., в 1976 г. высказывает новые
соображения о реформах «Избранной Рады».
Для краткой «Истории Москвы», вышедшей в
1974— 1980 гг. четырьмя изданиями, Зимин
написал главы о начале Москвы, о Москве в
387

А.А. Зимин
период объединения Руси и превращения ее в
столицу единого Русского государства; совме-
стно с А.А. Преображенским им была написа-
на глава о классовой борьбе в Москве в конце
XVI — XVII вв. Кроме того, Зимин участвовал
в качестве автора и члена редколлегии в новом
издании «Истории Коми АССР» (1978).
Написание ряда крупных исторических
трудов не помешало Зимину уделять специ-
альное внимание источниковедческой про-
блематике. В сфере его интересов находился
широкий круг источников летописного, пуб-
лицистического, законодательного, актового,
делопроизводственного характера. В отдель-
ной статье Зимин подробно рассмотрел лето-
писные свидетельства о так называемом заго-
воре Владимира Гусева и коронации Дмитрия-
внука (1974). Как и в предшествующий пери-
од, его продолжали волновать вопросы мето-
дики работы с летописным материалом (ста-
тья 1974 г.) Зимин заново исследовал источни-
ки по истории раннего нестяжательства (ста-
тья 1974 г.), выпись о втором браке Василия
III, первое послание Андрея Курбского Ива-
ну Грозному (статьи 1976 г.), вкладные и за-
писные книги Иосифо-Волоколамского мона-
стыря XVI в. (статья 1978 г.). К последней ста-
тье тематически близка работа, посвященная
истории книжного собрания Иосифо-Волоко-
ламского монастыря (1977).
Блестящий знаток законодательных источ-
ников средневековой Руси, Зимин глубоко ин-
тересовался рецепцией норм «Русской Прав-
ды» в более позднем законодательстве. Он изу-
чает традиции «Русской Правды» в Северо-Во-
сточной Руси XIV—XV вв. (статья опубликова-
на посмертно, в 1982 г.), пишет статью о зако-
нодательных памятниках конца XVI -начала
XVII в. (1978). Продолжая исследовать делоп-
роизводственные материалы середины XVI в.,
Зимин еще раз ставит вопрос о «Дворовой тет-
ради» 50-х годов как источнике, отражающем
формирование состава Боярской Думы и цен-
тральных правительственных учреждений в
эпоху «Избранной Рады» (статья опубликова-
на посмертно, в 1981 г.).
Сохраняя живой интерес к проблемам дип-
ломатики, Зимин дорабатывает свой очерк о
«вотчинной части» жалованных грамот Иоси-
фо-Волоколамскому монастырю, имевшийся
еще в его кандидатской диссертации 1947 г., и
публикует его в 1979 г. Совместно с В.И. Буга-
новым он пишет статью о некоторых задачах
специальных исторических дисциплин в изуче-
нии и издании письменных источников по ис-
тории русского средневековья (1980).
Собственно археографическая деятельность
А.А. Зимина в 1974 — 1980 гг. была по его мас-
штабам более скромной, чем в предшествую-
щее время. Это объясняется его необузданным
монографотворчеством и затворническим по
состоянию здоровья образом жизни. Тем не
менее приходится поражаться тому, сколько он
сделал и в этой области в рассматриваемые
годы. Совместно с Ю.Д. Рыковым Зимин под-
готовил к печати новое издание первой редак-
ции первого послания Андрея Курбского Ива-
ну Грозному (1979). Весьма важной публикаци-
ей Зимина была «Задонщина», вышедшая в
Туле в 1980 г. Текст памятника сопровождался
комментариями издателя. Эта работа явилась
первой посмертно изданной книгой Зимина, за
которой последовали и, вероятно, еще долго
будут следовать другие его книги. Творческое
наследие ученого оказалось столь необъятным,
что Зимин будет постоянным участником раз-
вития российской исторической науки в тече-
ние не только конца XX, но и долгие годы спу-
стя, в новом столетии.
Сам Зимин очень заботливо относился к
научному наследию своих учителей и друзей.
Если в 50-х годах он участвовал в издании тру-
дов своего учителя СВ. Бахрушина, то в 1974 г.
он публикует (совместно с В.А. Александровым
и Л.В. Миловым) труд своего покойного друга
А.Н. Мальцева42.
Издание историографических источников
выразилось также в том, что Зимин при учас-
тии РА. Киреевой подготовил сборник неопуб-
ликованных произведений В.О. Ключевского,
снабдив их комментариями (публикация выш-
ла после смерти А.А. Зимина в 1983 г.). Зимин
посвятил несколько статей проблемам истори-
ографии. Так, он попытался проанализировать
вклад СВ. Юшкова в исследование «Русской
Правды» (1976), показал, каких успехов доби-
лась отечественная историческая наука в изу-
чении «Первой крестьянской войны» на Руси
(1974), участвовал вместе с другими авторами
в написании обзора новой советской литерату-
ры по истории культуры и общественной мыс-
ли в дореволюционной России (1978). В 1974 и
1976 гг. Зимин откликнулся содержательными
рецензиями на вышедшие монографии Н.Н.
Покровского (об актовых источниках по исто-
рии черносошного землевладения XIV — нача-
388

А.А. Зимин
ла XVI в.) и В.М. Панеяха (о холопстве в XVI —
начале XVII в.). Он был ответственным редак-
тором монографии М.Е. Бычковой о родослов-
ных книгах XVI — XVII вв. (1975), монографии
А.Л. Хорошкевич о международных связях
России в конце XV — начале XVI в. (1980), пуб-
ликации А.Л. Хорошкевич «Полоцкие грамоты
XIII - начала XVI в.» (М., 1977 - 1989. Вып.
I — VI), членом редколлегии изданий «Акты
Русского государства 1505— 1526*гг.» (М.,
1975), «Исторические записки» (М., 1974 —
1978. Т. 93 — 102), «Источниковедение отече-
ственной истории» (М., 1976 — 1977. Вып. 2 —
3), «Историографический сборник» (Саратов,
1974- 1978. Вып. 5-7).
Зимину приходилось и в 70-х годах писать
послесловия к историческим романам (Бади-
гип К. Кораблекрушение у острова Надежды.
М., 1977), выступать в печати с защитой исто-
рических памятников (1974 г. — письмо о па-
мятнике XVII в. на Кий-острове), писать отзы:
вы об отечественном кино (1974).
Во второй половине 70-х годов Зимин с
увлечением занимался историко-генеалоги-
ческими исследованиями и мемуаристикой.
Работая над книгой «Сумерки и надежды» (о
роде графов Каменских и их потомстве), Зи-
мин записывал воспоминания своих род-
ственников, отыскивал (часто с помощью
друзей и других посредников) документы
XVIII — XX вв. в архивах, излагал свои лич-
ные воспоминания. Он был в тот момент на-
столько увлечен этой темой, что ему казалось
странным заниматься чем-то другим. Он пря-
мо говорил мне тогда об исчезновении инте-
реса к привычной тематике. Однако «Сумер-
ки и надежды» были не последней книгой, на-
писанной Зиминым, и я оказался свидетелем
того, как через некоторое время интерес к тра-
диционной для него проблематике (история
России XV — XVI вв.) возродился в нем с но-
вой силой. Весьма важным источником по
истории отечественной исторической науки
станут когда-нибудь книги Зимина «Храм на-
уки» и «Слово и дело». В первой из них ос-
вещаются различные аспекты академичес-
кой, вузовской и библиотечной жизни 40 —
70-х годов, даются характеристики деятелям
исторической науки, коллегам, ученикам,
описываются многие эпизоды, связанные с
работой и научной карьерой автора. Во вто-
рой книге излагаются перипетии, возникшие
после написания Зиминым монографии о
«Слове...», история ее обсуждения, характе-
ризуется отношение разных лиц к концепции
Зимина и лично к нему, ставшему, как он
себя определял, «ересиархом».
Наряду с трудом над новыми книгами Зи-
мин дополнял и доделывал уже вышедшие из
печати работы. Он учитывал появлявшуюся
новую литературу по теме, новые публикации
источников. В процессе постоянной доделки
находились и законченные, но еще не опубли-
кованные работы, втом числе и «Слово о пол-
ку Игореве».
Предвидя исход своей болезни, он старал-
ся подвести итоги: составил несколько сборни-
ков своих статей, куда вошли опубликованные
и неизданные труды. Таких сборников извест-
но пять: «История», «Источниковедение»,
«Дипломатика», «Литература и фольклор XV —
XVII вв.», «Историография». В каждом из сбор-
ников по 600 страниц43.
Зимин был и остается гордостью российс-
кой исторической науки. Ученый с огромным
творческим потенциалом, широчайшим круго-
зором и редкой научной интуицией, он вызы-
вал уважение и восхищение и своими трудами,
и своей личностью. Обладая ярко выраженным
холерическим темпераментом, Зимин букваль-
но «горел» жаждой творчества. Он был обаяте-
лен в общении, и не только как спорщик, но и
как человек, умевший по-настоящему любить,
делать добро, вдохновлять на труд. Но в глазах
Зимина, и это хорошо видно на некоторых его
фотопортретах, временами таилась глубокая
грусть. Наверное, это была грусть по ушедшим
близким людям, грусть от сознания бренности
и обреченности людей вообще и каждого чело-
века в частности, грусть от недостижимости
высоких идеалов (а иногда просто невозмож-
ности сказать правду)...
«Ученый с мировым именем»... Подчас по-
добные определения применяются не по адре-
су. Но Зимин был «ученым с мировым име-
нем» в полном смысле слова. Не только рос-
сийские, но и иностранные коллеги относи-
лись к нему с глубочайшим почтением, я бы
сказал, с преклонением, а также с большой
душевной теплотой. Ценились его труды, це-
нилась его эрудиция, острота мысли, остро-
умие, раскованность, искренность и желание
помочь. Я не знаю ни одного исследователя
российского феодального периода, кому был
бы посвящен сборник статей, составленный
иностранными учеными и изданный за рубе-
389

А.А. Зимин
жом44. О Зимине имеются краткие и простран-
ные статьи в отечественных и зарубежных эн-
циклопедических словарях и справочниках45.
О нем написаны статьи и воспоминания46.
Труды Зимина вошли в золотой фонд истори-
ческой науки. Зимин — один из наиболее ци-
тируемых «писателей русской истории», как
говорили когда-то. Однако оригинальность и
неповторимость личности ученого, конечно,
не сможет быть передана в полйой мере ни в
каких письменных и устных источниках. Так
случается с каждым человеком, но правильно
говорят, что, когда умирает ученый, с ним ухо-
дит целый мир. Мир Зимина был прекрасным,
светлым и радостным, это была целая галак-
тика, включавшая в себя то одним, то другим
краем миры учеников, друзей, коллег, и все в
этой галактике освещалось особым, зиминс-
ким светом, который продолжает нам светить
и посей день.
Примечания
1 Научный архив Института российской истории РАН.
Ф. Института истории. Отдел кадров. Индекс № 350.
1. 3, 101. Личные дела сотрудников. Зимин А.А.
2 Краткие и не вполне точные биографические све-
дения об А.А. Зимине см.: БСЭ. 3-е изд. М., 1972.
Т. 9. Стб. 1582 — 1583; Кобрин В. Б. Александр Алек-
сандрович Зимин. Ученый. Человек// ИЗ. Вып. 105.
С.294.
3 Александр Александрович Зимин // ВИ. 1980. № 4.
С. 189; другие общие статьи о Зимине см.: Буга-
нов В.И. А.А. Зимин — исследователь// Зимин А.А.
Формирование боярской аристократии в России во
второй половине XV— первой трети XVI в. М., 1988.
С. 5; также: Vodoff W.A. A. Zimin (1920- 1980)//
Revue des etudes slaves. Paris, 1981. 53/4. P. 627 — 631;
Киреева Р.А. Первое вето // Спорные вопросы оте-
чественной истории XI — XVIII веков. Тезисы док-
ладов и сообщений Первых чтений, посвященных
памяти А.А. Зимина. Москва, 13—18 мая 1990 г. Ч. 2.
М., 1990. С. 107- 108.
4 Кобрин В.Б., Хорошкевич А.Л. Послесловие // Зимин
А.А. В канун грозных потрясений: Предпосылки
первой крестьянской войны в России. М., 1986. С.
241 — 245; Кобрин В.Б., Лурье Я.С, Хорошкевич А.Л.
Послесловие// Зимин А.А. Витязь на распутье. М.,
1991. С. 212- 2\Ъ\АлефГ. [Рец. на кн.:] Зимин А.А.
Формирование боярской аристократии в России во
второй половине XV— первой трети XVI в. М.: На-
ука, 1988. 350 с. // ВИ. 1990. № 7. С. 176 - 178; Коз-
ляков В.Н. |Рец. на кн.]: Зимин А.А. Витязь на распу-
тье: Феодальная война в России XV в. М.: Мысль,
1991. 288 с.// ВИ. 1992. № 10. С. 198- 200; Пане-
яхВ.М. Панорама истории России XV— XVI веков
А.А. Зимина. К выходу в свет книги «Витязь на рас-
путье»//ОИ. 1992. №6. С. 70—81; Зимин А.А. «Сло-
во о полку Игорсве» (фрагменты книги) [Вступитель-
ная статья Формозова А.А.]// ВИ. 1992. № 6—7. С.
96- 102.
5 Waugh D.C. А.А. Zimin's Study of the Sources for
Medieval and Early Modern Russian History// Essays in
Honor of A.A. Zimin. Columbus (Ohio), 1985. P. 1 - 58.
6 Основная, собственно исследовательская часть дис-
сертации (без приложений) была в доработанном
виде издана через 30 лет после ее зашиты: см. Зимин
А.А. Крупная феодальная вотчина и социально-по-
литическая борьба в России (конец XV — XVI в.). М.,
1977.
7 Зимин А.А. К истории восстания Болотникова //
ИЗ. М., 1947. Т. 24. С. 353-385.
8 Зимин А.А. О периодизации истории Русского го-
сударства// ВИ. 1946. №8-9. С. 148-151.
9 Книга ключей и Долговая книга Иосифо-Волоко-
ламского монастыря XVI в. / Под ред. М.Н. Тихоми-
рова и А.А. Зимина. М.; Л., 1948. А.А. Зиминым были
найдены Долговая книга 1532—1534 гг. — самая ран-
няя из всех хозяйственных книг — и уставная грамо-
та 1591 г.
10 Акты феодального землевладения и хозяйства/
Подготовил к печати А.А. Зимин. М., 1956. Ч. 2. Часть
актов, опубликованных здесь, была приведена А.А.
Зиминым в приложениях к его диссертации (жало-
ванные грамоты и др.). Помещенные там тексты не-
которых грамот, выданных после 1612 г., остались
неизданными.
11 См.: Послания Иосифа Волоцкого/Подготовка
текста А.А. Зимина и Я.С. Лурье. М.; Л., 1959. Неко-
торые послания были изданы Зиминым еще в 1955 г.
в приложениях к монографии: Казакова Н.А., Лурье
Я.С Антифеодальные еретические движения на Руси
XIV- начала XVI вв. М.; Л., 1955. С. 419- 433,
498-510,520.
12 Зимин А.А. И.С. Пересветов и его современники.
М., 1958.
13 Зимин А.А. Русская публицистика конца XV—
XVI в. М., 1959.
14 Зимин А.А. Летописи и хронографы конца XV —
XVI в. М., 1960. Фотомеханически переиздано в се-
рии: Slavistic Printings and Reprintings. The Hague,
1969. № 163.
15 Зимин А.А. Опричнина Ивана Грозного. М., Мысль,
1964.
16 Антистарицкая направленность отмечалась также
нами в статье, опубликованной в 1963 г. — см.: Каш-
танов СМ. К изучению опричнины Ивана Грозно-
го//И СССР, 1963. №2. С. 96- 117.
17 Зимин А.А. Песня о Щелкане и возникновение
жанра исторической песни // И СССР. 1963. № 3. С.
98 — 110; Он же. Отголоски событий XVI в. в фоль-
клоре // Исследования по отечественному источни-
коведению: Сб. статей, посвященных 75-летию
проф. С.Н. Валка. М.; Л., 1964. С. 404— 414; Idem.
390

А.А. Зимин
Das «Lied vom Zorn Groznyjs auf seinen Sohn» //
Zeitschrift fur Slawistik, 1964. Bd. XI. Hf. 1. S. 45 — 65.
18 Зимин А.А. Колычевы и русское боярство XIV —
XV вв. //АЕ за 1963 год. М., 1964. С. 56-71.
19 И СССР. М., 1964. Т. 1. Изд. 2. С. 254 - 280, 283 -
309.
20 Зимин А.А. О политических предпосылках возник-
новения русского абсолютизма // Абсолютизм в Рос-
сии XVII — XVIII вв. Сб. статей к 70-летию со дня
рождения и 45-лстию научной и педагогической де-
ятельности Б.Б. Кафенгауза. М., 1964. С. 18—49; Па-
неяхВ.М. Научная сессия по истории крестьянских
войн в России//ВИ. 1964. № 9. С. 141.
21 Зимин А.А. Законодательные памятники Русского
государства конца XV— начала XVII вв. М., 1961
(МГИАИ, стеклограф).
22 Зимин А.А. Актовые подделки Троице-Сергиева
монастыря 80-х годов XVI в. // Вопросы социально-
экономической истории и источниковедения пери-
ода феодализма в России: Сб. статей к 70-летию А.А.
Новосельского. М., 1961. С. 247 — 251; Он же. К изу-
чению фальсификации актовых материалов в Рус-
ском государстве XVI — XVII вв. // Труды МГИАИ.
М., 1963. Т. 17. С. 399-428.
23 Зимин А.А. Краткое и пространное собрание ханс-
ких ярлыков, выданных русским митрополитам//
Археографический ежегодник за 1961 год. М., 1962.
С. 28-40.
24 См.: Essays in Honor of А.А. Zimin. P. 74, 87.
25 Подробнее см.: Зимин А.А. «Слово о полку Игоре-
ве» (фрагменты книги) [Вступительная статья Фор-
мозова А.А.\ Ц ВИ. 1992. № 6-7. С. 96-102; см. так-
же: Кобрин В.Б. Кому ты опасен, историк? М., 1992.
С. 177-180.
26 НА ИРИ РАН. Ф. Института истории. Отдел кад-
ров. Индекс N. 350. 1.3, 101. Личные дела сотрудни-
ков. Зимин А.А. Л. 68, 70, 73, 74.
21 Зимин А.А. Храм науки [Неизд. машинопись].
28 «Слово о полку Игореве» — памятник XII века.
Отв. ред. Д.С. Лихачев. М.; Л., 1962. 432 с.
29 ПСРЛ. М., 1965. Т. 29. С. 3 - 5, 9 - 116.
30 Зимин А.А. Когда было написано «Слово»?// ВЛ.
1967. №3. С. 135- 152.
31 Зимин А.А. Трудные вопросы методики источнико-
ведения Древней Руси // Источниковедение. Теоре-
тические и методические проблемы. М., 1969. С.
427 - 449.
32 Поливанов М.К. Очерк биографии ГГ. Шпета //Лица.
Биографический альманах. М., СПб., 1992. С. 9.
33 Зимин А.А. Крупная феодальная вотчина и соци-
ально-политическая борьба в России (конец XV —
XVI в.). М., 1977.
34 Зимин А.А. Государственный архив России XVI сто-
летия. Опыт реконструкции. М., 1978. Кн. 1—3 (ро-
тапринт).
35 Зимин А.А. Формирование боярской аристократии
в России во второй половине XV— первой трети
XVI в. М., 1988.
36 Зимин А.А. Россия на рубеже XV— XVI столетий
(Очерки социально-политической истории). М., 1982.
37 Зимин А.А., Хорошкевич А.Л. Россия времени Ива-
на Грозного. М., 1982.
зк Зимин А.А. Смерть царевича Дмитрия и Борис Го-
дунов // ВИ. 1978. № 9. С. 92-111.
39 Зимин А.А. В канун грозных потрясений: Предпо-
сылки первой крестьянской войны в России. М.,
1986.
40 Зимин А.А. В борьбе за Москву (вторая четверть
XVb.)//BH. 1982. № 12. С. 75-90.
41 Зимин А.А. Витязь на распутье: Феодальная война
в России XV в. М., 1991.
42 Мальцев А. И. Россия и Белоруссия в середине XVII
века. М., 1974.
43 См.: Essays in Honor of А.А. Zimin... P. 87.
44 См.: Op. cit.
45 Одна из наиболее обстоятельных статей о Зимине
написана Р. Хелли — см.: The Modern Encyclopedia of
Russian and Soviet History/Ed. by J.L. Wieczynski.
Academie International Press. 1987. Vol. 46. P. 76 — 83.
46 См., например: Лурье Я.С. Из воспоминаний об
Александре Александровиче Зимине // Одиссей. Че-
ловек в истории. М., 1994. С. 194 — 208.
Основные труды А.А.Зимина
И.С. Пересветов и его современники: Очерки по ис-
тории рус. обществ.-полит, мысли середины XVI в.
М., 1958.
Реформы Ивана Грозного: Очерки соц.-экон. исто-
рии России середины XVI в. М., 1960.
Опричнина Ивана Грозного. М., 1964.
Россия на пороге нового времени: Очерки полит, ис-
тории России первой трети XVI в. М., 1972.
Холопы на Руси: (С древнейших времен до конца
XV в.). М., 1973.
Крупная феодальная вотчина и социально-полити-
ческая борьба в России (конец XV-XV1 в.) М., 1977.
Россия времени Ивана Грозного. М., 1982. (Совм. с
Хорошкевич А.Л.).
Россия на рубеже XV —XVI столетий: (Очерки соц.-
полит. истории). М., 1982.
В канун грозных потрясений: Предпосылки первой
крестьянской войны в России. М., 1986.
Формирование боярской аристократии во второй
половине XV — первой трети XVI в.М., 1988.
Витязь на распутье: Феодальная война в России
XVв. М., 1991.
«Слово о полку Игореве»: (Фрагменты книги)/
Вступ. ст. А.А. Формозова I/ ВИ. 1992. № 6-7.
Мы не увидим плоды наших посевов. Но они будут:
(Из воспоминаний А.А. Зимина) / Публ. подгот. Зи-
мина В.Г. Ц Отеч. арх. 1998. № 6.
Дети становятся взрослыми: [Глава из рукописи вос-
поминаний «Храм науки»/ Публ., предисл. и ком-
мент. В.Г. Зиминой] II Отеч. арх. 1998. № 6.
Правда Русская. М., 1999.
391

А.А. Зимин
* * *
Подгот. к печ.: Книга ключей и Домовая книга
Иосифо-Волоколамского монастыря XVI в. М.; Л.,
1948. (Совм. с Тихомировым М.Н.)
Подгот. к печ.: Тысячная книга 1550 г. и Дворцовая
тетрадь 50-х годов XVI в. М.; Л., 1950.
Сост.: Памятники русского права. М., 1952-1953.
Вып. I-II.
Подгот. к печ.: Акты феодального землевладения и
хозяйства. М., 1956. Ч. 2.
Подгот. к печ. и коммент.: Ключевский В.О. Сочине-
ния: В 8 т. М., 1956-1959. Т. 1-8. (Совм. с Александ-
ровым В.А. при участии Киреевои Р.А.).
Участие в палеогр. описании списков: Правда Рус-
ская М., 1963. Т.З.
Подгот. к печ. и коммент.: Государственный архив
России XVI столетия: Опыт реконструкции. М.,
1978. Т. 1-3.
* * *
Архив В.О. Ключевского//ЗОРГБЛ. М. 1951. Вып. 12.
Творческий путь Сергея Владимировича Бахруши-
на // НДВШ. Ист. науки. 1961. №2.
Формирование исторических взглядов В.О. Ключев-
ского в 60-е годы XIX в. // ИЗ. 1961. Т. 69.
Древняя Русь в трудах академика М.Н. Тихомиро-
ва//УЗИС. М., 1963. Т. 26.
Памяти Михаила Николаевича Тихомирова// ИЗ.
1965. Т. 78.
Подгот. публ.: Академик СБ. Веселовский и образ
Ивана Грозного в художественной литературе//
ИиИ, 1971. М., 1973.
Подгот. публ.: Из рукописного наследия В.О. Ключев-
ского: (Новые материалы к курсу рус. историогра-
фии)//Там же. 1972. М., 1973. (Совм. с Киреевои Р.А.).
Из историографии советского источниковедения:
(«Русская Правда» в трудах СВ. Юшкова)// Про-
блемы истории общественной мысли и историогра-
фии: К 75-летию акад. М.В. Нечкиной М., 1976.
* * *
Русские летописи и хронографы конца XV-XVI вв.:
Учеб. пособие. М., 1960.
Законодательные памятники русского государства
конца XV- начала XVII вв.: Учеб. пособие. М., 1961.
* * *
Список печатных работ А.А. Зимина / Сост. А.Л. Хо-
рошкевич И АЕ за 1980 г. М., 1981.
Библиография трудов А.А. Зимина // Essays in honor
оГА.А. Zimin. Columbus (Ohio), 1985.
Литература об А.А. Зимине
Обсуждение одной концепции о времени создания
«Слова о полку Игореве» // ВИ. 1964. № 9.
Каштанов СМ. Александр Александрович Зимин —
исследователь и педагог// И СССР. 1980. № 6.
Он же. Александр Александрович Зимин (1920-
1980)//АЕ за 1980 г. М., 1981.
Кобрин В.Б. Александр Александрович Зимин. Уче-
ный. Человек// ИЗ. 1980. Т. 105.
Ермолаев ИЛ., Литвин А.Л. Новая советская исто-
риография о Среднем Поволжье в XVI в.: |0 трудах
А.А. Зимина| // Россия на путях централизации. М.,
1982.
Кобрин В.Б. Новейшие труды о процессе централи-
зации Русского государства: [О работах А.А. Зими-
на! //Там же.
Кобрин В.Б., Хорошкевич А.Л. Послесловие: [О твор-
честве А.А. Зимина] // Зимин А.А. Россия на рубеже
XV-XVI столетий. М., 1982.
Лурье Я.С. Об А.А. Зимине - источниковеде и тек-
стологе//ВИД. Л., 1982. XIII.
Панеях В.М. Вспомогательные исторические дис-
циплины в научном наследии А.А. Зимина //Там же.
Л., 1983. XIV.
Хорошкевич А.Л. Памяти Александра Александровича
Зимина// Историограф, сб. Саратов, 1983. Вып. 10.
Буганов В.И. А.А. Зимин - исследователь// Зимин А.А.
Формирование боярской аристократии в России во
второй половине XV- первой трети XVI в. М., 1988.
Панеях В.М. Об издании научного наследия А.А. Зи-
мина //ВИ. 1990. №9.
Спорные вопросы отечественной истории XI-XVIII
веков: Тез. докл. и сообщ. Первых чтений, посвящ.
памяти А.А. Зимина, Москва, 13-18 мая 1990 г.: |В 2
вып.] М., 1990. [Вып.]1-П. Из содерж.: Вопросы
методики источниковедения в работах и письмах А.А.
Зимина/ЛурьеЯ.С.\ Методика изучения повествова-
тельных источников А.А. Зимина/ Морозова Л.Е.;
А.А. Зимин и датировка «Слова о полку Игореве»/
Сапунов Б. В.
Лурье Я.С. Из воспоминаний об Александре Алек-
сандровиче Зимине// Одиссей, 1993: Человек в ис-
тории. Образ «другого» в культуре. М., 1994.
Буганов В.И. А.А. Зимин о социальных движениях в
феодальной России // ОИ. 1995. № 4.
Киреева Р.А. Из истории советской исторической на-
уки конца 1940-х гг.: Первое вето в науч. жизни А.А.
Зимина // АЕ за 1993 г. М., 1995.
Володихин Д.М. Очерк методологии А.А. Зимина//
Вестн. Ун-та Рос. акад. образования. 1996. № 1.
Кобрин В.Б. Александр Александрович Зимин // Ис-
торическая наука России в XX веке. М., 1997.
Россия в IX-XX веках: Проблемы истории, историо-
графии и источниковедения: Сб. статей и тез. докл.
Вторых чтений, посвящ. памяти А.А. Зимина, Мос-
ква, 26-28 янв. 1995 г. М., 1999.
Essays in honor of А.А. Zimin. Columbus (Ohio), 1985.
392

Владимир Терентьевич Пашуто
(191»-1983)
Когда пытаешься осмыслить научный путь
большого ученого, невольно возникает масса
вопросов, на которые сложно дать сколько-ни-
будь полный ответ в одной статье. Охарактери-
зовать творческий труд крупного ученого — это
не только выявить его место и значение в исто-
рической науке вообще, в историографии его
времени в частности. Необходимо выделить ос-
новные проблемы, которыми ученый занимал-
ся, их соотношение в его исследовательской де-
ятельности, дать хотя бы суммарную характери-
стику того нового, что он внес в их разработку.
ВТ. Пашуто родился 17 апреля 1918 г. в Пет-
рограде в семье служащего. После окончания
средней школы (1936) он поступил на историчес-
кий факультет ЛГУ и уже в студенческие годы
стал заниматься вопросами древнерусской исто-
рии (в семинаре М.Д. Приселкова). Его первые
научные труды, посвященные Александру Не-
вскому и Галицко-Волынскому княжеству, были
опубликованы в «Ученых записках ЛГУ» в 1939
и 1941 гг. По окончании университета и с нача-
лом Великой Отечественной войны ВТ. Пашуто
как нестроевой работал на строительстве укреп-
лений в районе г Тосно, а затем был эвакуирован
в Омск, где работал на военном заводе. В 1945 г.
он поступил в аспирантуру Института истории
АН СССР и с тех пор его основная научная и
производственная деятельность были неразрыв-
но связаны с этим научным учреждением. В
1949 г. ВТ. Пашуто защитил кандидатскую, а в
1959 г. докторскую диссертации. В 1969 г. после
образования Института истории СССР АН
СССР ВТ. Пашуто стал заведующим только что
созданного сектора по истории древнейших го-
сударств на территории СССР, тем самым открыв
новое научное направление в отечественной ис-
тории — исследования древнейших государ-
ственных образований на территории нашей
страны. За десять с немногим лет этот сектор
превратился во внушительный коллектив высо-
коквалифицированных ученых, создавший себе
прекрасную научную репутацию.
В 1976 г. ВТ. Пашуто был избран членом-
корреспондентом АН СССР, а после кончины
акад. Л.В. Черепнина (1977) стал заведовать и
отделом докапиталистических формаций Ин-
ститута истории СССР.
Кроме того, ВТ. Пашуто вел преподава-
тельскую работу, состоял в ряде редакционных
коллегий, неоднократно читал лекции по оте-
чественной истории в зарубежных странах
(США, Венгрии, Австрии и др.).
ВТ. Пашуто принадлежал к историкам ши-
рокого научного профиля. Он обладал огромной
научной эрудицией, обширным исследователь-
ским кругозором. Его внимание привлекали са-
мые разнообразные явления и факты отече-
ственной и зарубежной истории, которые он
всегда рассматривал в русле единого мирового
исторического процесса. Его постоянно интере-
совали и общие социально-экономические и
политические проблемы, и отдельные, на пер-
вый взгляд, даже частные вопросы, но ведущие
к широким обобщениям. Будучи историком,
ВТ. Пашуто никогда не забывал, что история —
393

В.Т. Пашуто
предмет специальный, но в то же время инте-
ресный для широкого круга читателей самого
различного профиля, которые знакомятся с ис-
торией порой не только через труды историков-
специалистов, но и через художественные про-
изведения. Поэтому В.Т. Пашуто всегда считал
важными контакты между историками и писа-
телями, взаимопонимание между ними.
Как ученый В.Т. Пашуто никогда не замы-
кался в тесном кругу той или иной проблемы.
В его работах, как правило, имеется обширный
сравнительно-исторический материал, позво-
ляющий дать всестороннюю, так сказать, ло-
кальную характеристику того или иного сюже-
та русской или прибалтийской истории и одно-
временно показать его место в общеевропейс-
ком историческом процессе, а по возможнос-
ти (для средневековья) и во всемирном масш-
табе. Поэтому не случайно его обращение к
прошлому других стран, всегда со стремлени-
ем уяснить внутренние, причинные связи сход-
ных явлений, попытаться выявить такое сход-
ство или объяснить различия в историческом
процессе на Руси и в других странах. В этом
плане работы В.Т. Пашуто продолжают лучшие
традиции русской и советской историографии.
И еще один общий момент. Известно, что
исторические факты — это та основа, на кото-
рой строится любое исследование, а потому их
целенаправленный поиск, отбор, проверка —
залог прочности фундамента научной работы.
В.Т. Пашуто отводил одно из первостепен-
ных мест работе по розыску материала. Пони-
мая важность исторического факта, он всегда
старался вскрыть его первооснову, уточнить об-
наруженное известие и лишь затем его исполь-
зовать. Это не значит, что он отрицал значение
научной гипотезы. Но последняя у него всегда
была связана с трактовкой реального первоис-
точника, на котором он такие гипотезы и счи-
тал возможным строить. Отсюда то пристальное
внимание, которое ученый уделял источникам,
их изучению, классификации, изданию.
Источниковедческие изыскания В.Т. Пашуто
по большей части относятся к Древней Руси,
раннесредневековой Прибалтике или к сюжетам,
так или иначе с этими странами связанным. Ран-
ние труды ученого, и в частности его первая мо-
нография «Очерки по истории Галицко-Волын-
ской Руси» (М., 1950), защищенная им в качестве
кандидатской диссертации, касались в основном
вопросов древнерусской истории. Сама специ-
фика этих работ заставила автора внимательно
присмотреться к особенностям источников о
древнерусских землях, прежде всего юго-запад-
ных, попытаться пополнить традиционный арсе-
нал новыми источниками или глубже исследо-
вать ранее известные материалы. Эта задача была
нелегкой, поскольку Галицко-Волынская Русь
изучалась и прежде многими русскими, украин-
скими и польскими авторами. Труды М.С. Гру-
шевского, крупнейшего представителя украинс-
кой историографии, при определенных недостат-
ках его методологических установок содержат ог-
ромный фактический материал по истории Юж-
ной и Юго-Западной Руси XI — XIV вв.1 С точки
зрения подбора фактов этот материал почти не-
возможно дополнить. И все-таки, во-первых,
анализ древнерусского летописания дает допол-
нительные известия почти по всей истории Древ-
ней Руси. Во-вторых, критический подход к ме-
тодологическим посылкам, из которых исходил
Грушевский, видевший в Галицко-Волынской
Руси, как и в Киевской, Черниговской и других
древнерусских землях той поры, Украину, также
позволяет по-иному интерпретировать уже изве-
стные отечественные и иностранные сведения о
юго-западных древнерусских территориях. Для
Грушевского не существовало единого русского
летописания, как не было и единой древнерус-
ской культуры. Так, «украинскому летописанию»
он противопоставлял «великорусское», и после-
днее, по его мнению, стояло по ряду признаков
на более низком уровне.
В.Т. Пашуто, конечно, не отрицал местно-
го летописания в Галицко-Волынской Руси, но,
как и большинство историков, считал его час-
тью общедревнерусского. Он серьезно изучил
галицко-волынское летописание, выяснил его
значение и специфику2. Параллельно он вел
исследования древнерусского летописания во-
обще, в том числе центрального (киевского)3.
В 50-е годы он опубликовал обстоятельный
разбор имеющихся изданий и реконструкций
летописных сводов, а также выступил с крити-
кой взглядов А.А. Шахматова в области древ-
нерусского летописания4.
Следующим важным этапом источниковед-
ческих штудий В.Т. Пашуто явилось обращение
к источникам по истории раннесредневековой
Прибалтики, прежде всего в связи с его боль-
шой работой «Образование Литовского государ-
ства» (М., 1959), которую он по выходе ее в свет
защитил в качестве докторской диссертации.
Судьбы народов Прибалтики сложились
так, что все они, исключая на некоторое вре-
394

В.Т. Пашуто
мя литовцев, своей государственности в сред-
ние века создать не могли. Но даже в Литве
XIV— XV вв. литовский язык фактически не
стал ни государственным, ни литературным. В
силу ряда хорошо известных причин такую
роль в Великом княжестве Литовском играл за-
паднорусский (старобелорусский) язык. Потом
его постепенно сменили латынь и польский.
Поэтому по истории Латвии и Эстонии наря-
ду с русскими летописями огромный,материал
содержат местные и чужеземные источники на
латинском, старонемецком, датском, шведс-
ком и других языках. Это своеобразная ситуа-
ция ставит и историков, занимающихся сред-
невековой Прибалтикой, в иное, отличное от
русистов положение. И дело не только в разно-
язычности источников. Они ведь и созданы
были в разных исторических условиях, отража-
ли интересы и запросы феодальной (и феодаль-
но-клерикальной) верхушки разных обществ,
нередко враждовавших друг с другом.
Историография Великого княжества Ли-
товского огромна, источники о нем изучали
многие поколения историков. Поэтому пе-
ред В.Т. Пашуто встал ряд сложных исследова-
тельских задач по обобщению и систематиза-
ции этого крупнейшего комплекса источников
о Литве, западнорусских землях, входивших в
состав Литовского государства. Не случайно
первая часть его монографии «Образование
Литовского государства» — это высококвали-
фицированный анализ источников, стройная
их группировка, точные оценки значимости
каждого вида таковых. То же можно сказать и
об издании «Помезанской правды»5, а также
ряда других документов о деятельности Тевтон-
ского ордена в Прибалтике6.
В последние годы, как известно, именно по
инициативе В.Т. Пашуто была начата работа по
подготовке издания «Литовской метрики» —
грандиозного собрания документов, в которой
наряду с учеными Москвы, Литвы принимают
участие и ученые Польши.
Изучение традиционного для Древней Руси
и Прибалтики цикла источников позволи-
ло В.Т. Пашуто концентрировать внимание на
двух важнейших источниковедческих направле-
ниях. Первое из них имеет давнюю традицию
прежде всего в трудах Б.Д. Грекова7. Речь идет о
сравнительном сопоставлении памятников
древнейшего права славянских народов. В рам-
ках этого направления наиболее крупный
труд В.Т. Пашуто — публикация совместно с
И.В. Шталь статута острова Корчула (Югосла-
вия)8. Это — «древнейший после «Русской Прав-
ды» памятник славянского права»9 (XIII в.), ко-
торый представляет особую ценность для иссле-
дования славянской средневековой общины, а
также ряда других социальных институтов сла-
вянских народов. Как известно, сравнительно-
историческое изучение памятников СССР со-
ставляет одну из двух задач основанного В.Т. -
Пашуто Свода «Древнейшие источники по ис-
тории народов СССР», о котором пойдет речь
ниже10. Другое, не менее важное, направле-
ние — издание и изучение иностранных источ-
ников о народах Восточной Европы и Древней
Руси прежде всего получило реализацию после
организации в Институте истории СССР АН
СССР сектора истории древнейших государств
на территории СССР, который возглавил В.Т. -
Пашуто, а также после принятия решения о
двух изданиях: упомянутого Свода и ежегодни-
ка «Древнейшие государства на территории
СССР». Постановка вопроса о специальном из-
дании иностранных источников по истории
Древней Руси вызвана самой жизнью. Матери-
алов о всех раннеклассовых обществах на терри-
тории нашей страны мало. Сейчас все более
вовлекаются в научный оборот археологи-
ческие источники, которые существенно меня-
ют наши представления по ряду проблем отече-
ственной древней истории. Но по таким важ-
нейшим проблемам, как типология классообра-
зования, формы земельной собственности, фор-
мы государственности и ряду других, по-пре-
жнему основное значение имеют письменные
источники. Их можно разделить на две группы:
местные и иностранные. Роль их в изучении
разных древних обществ, конечно, различна.
Возьмем Древнюю Русь — ведущее раннеклас-
совое объединение Восточной Европы. Мест-
ных письменных источников о раннем этапе ее
истории (приблизительно до XI в.) крайне не-
много, и поэтому особую значимость приобре-
тают известия иностранные (арабские, персид-
ские, византийские, латиноязычные, на древне-
еврейском языке и др.). Без них ныне изучать
древнейшие этапы истории восточных славян и
Руси невозможно. Но и для XI — XIII вв. в иссле-
довании целого ряда вопросов без иностранных
источников по истории Киевской Руси и древ-
нерусских княжеств не обойтись. Это тем более
необходимо, что трактовка именно иностран-
ных источников нередко приводит к весьма по-
лярным выводам. В этом плане надо отметить
395

В.Т. Пашуто
первый том большой монографии известного
востоковеда О. Прицака11, в которой предпри-
нята попытка исследовать комплекс скандинав-
ских известий о Древней Руси. Книга Прицака
вызвала отклики в научной печати, порой до-
вольно негативные. Прицак явно преувеличи-
вает хазарское влияние на восточных славян,
приписывая хазарам даже основание Киева. Те
же идеи повторяются в исследовательской ча-
сти публикации О. Прицака <и Н. Голба12.
Нельзя, однако, не отметить большой научной
значимости этой публикации, которая после
знаменитой книги П.К. Коковцова стала но-
вым значительным сводом еврейско-хазарских
источников X в.
Идея эта возникла у В.Т. Пашуто значитель-
но раньше, по крайней мере в первой полови-
не 60-х годов, в период работы над коллектив-
ным трудом «Древнерусское государство и его
международное значение», которым руководи-
ли Л.В. Черепииы и ВТ. Пашуто (в нем были
два раздела, посвященные анализу и частично-
му переводу и комментированию ряда восточ-
ных и западноевропейских известий о Древней
Руси)11. Тогда же В.Т. Пашуто работал над сво-
ей монографией «Внешняя политика Древней
Руси»14, где иностранным известиям о нашей
родине было уделено большое внимание, а в
ряде разделов книги они преобладали. Уже со-
брать буквально по крупицам разбросанные в
самых разнообразных разрозненных источни-
ках известия о сношениях Древней Руси с ее
ближними и дальними соседями от Средней
Азии до Испании и Северной Африки — зада-
ча трудоемкая. Но еще сложнее было сопоста-
вить все эти известия друг с другом, выявить их
относительную и абсолютную ценность, а за-
тем опять-таки по крупицам воссоздать много-
образную картину международных связей
Древней Руси. Тем самым вопрос изучения
иностранных известий о Древней Руси приоб-
рел особую значимость.
Сектор истории древнейших государств на
территории СССР вначале насчитывал в своем
составе лишь трех человек: кроме В.Т Пашуто
было еще два сотрудника. Заметим, что в нашей
науке, кроме археологов, других специалистов
по истории древнейших классовых обществ на-
шей страны очень немного. Эти кадры предсто-
яло создать. В.Т Пашуто обратился к старой
практике подготовки специалистов смешанно-
го — историко-филологического профиля. К
тому времени такая традиция сохранилась лишь
в востоковедении. Для изучения истории Древ-
ней Руси, не говоря уже о древних обществах За-
кавказья, Средней Азии, нужны были специа-
листы, хорошо знающие классические языки
(латынь, древнегреческий), ряд средневековых
европейских и восточных языков и наречий. И
руководитель сектора прибег к эксперименту:
наряду с историками по образованию он стал
приглашать в сектор и в аспирантуру людей,
имеющих филологическое образование, хорошо
знающих несколько мертвых и живых языков.
Они сразу включились в работу сектора по под-
готовке выпусков Свода в качестве составите-
лей, переводчиков и комментаторов.
В.Т. Пашуто много и упорно работал с моло-
дыми специалистами-филологами, обучая их ме-
тодам исторического исследования. В итоге те,
кто пользуется вышедшими томами Свода, могут
наглядно оценить результаты этой работы15.
Вопросы историографии всегда привлекали
пристальное внимание В.Т. Пашуто. Его частые
критические отклики в печати на разного рода
отечественные издания (рецензии на ряд обоб-
щающих трудов по истории Эстонии, Белару-
си и др., на книги Ю.М. Юргиниса, сборник
«Восточные источники по истории народов
Юго-Восточной и Центральной Европы» и др.)
или оценки в собственных трудах работ пред-
шественников представляют значительный на-
учный интерес. И здесь особо хочется отметить
большую работу В.Т Пашуто в области истори-
ографии внешней политики России. После мо-
нографии о внешней политике Древней Руси
он не оставил эту тему и написал большой раз-
дел «Итоги и проблемы изучения внешней по-
литики Русского государства с древнейших
времен до начала XVII века» в обобщающем
историографическом труде о внешней полити-
ке России16. В этой книге подведены итоги изу-
чения внешней политики России допетровских
времени и поставлены проблемы, требующие
дальнейшей разработки.
ВТ. Пашуто внимательно следил за трудами
по истории России, выходящими в других стра-
нах, постоянно поддерживая тесные личные
контакты со многими зарубежными учеными
разных направлений. Он умел выделить в их ис-
следованиях ценное позитивное и был всегда
глубоко принципиален в своих методологичес-
ких фактологических оценках. В этом плане на-
писаны работы ВТ. Пашуто, посвященные кри-
тике буржуазных концепций истории народов
Прибалтики17. Много труда и сил затратил он на
396

В.Т. Пашуто
изучение и анализ западногерманской истори-
ографии истории России, прежде всего Остфор-
шунга18. В основе работ историков этого направ-
ления нередко стремление оправдать агрессив-
ную политику немецких феодалов на Руси и в
Прибалтике, показать доминирующую роль За-
пада в истории Руси. Труды В.Т. Пашуто заост-
ряют внимание на внутренних процессах исто-
рии этих стран. Нельзя, однако, не признать,
что на трудах В.Т. Пашуто об Остфоршунге ска-
зались в определенной мере и политические ус-
тановки времени «холодной войны».
Наконец, еще одно большое историографи-
ческое направление, в котором В.Т. Пашуто ра-
ботал последние 15 лет своей жизни. Речь идет об
эмигрантской историографии России, ее эволю-
ции и месте в современной зарубежной славис-
тике. В.Т. Пашуто проштудировал эту огромную,
плохо известную у нас или вовсе неизвестную
литературу, значительную часть которой он про-
работал в библиотеках Германии, Чехословакии,
Румынии и других стран. В итоге им написана
работа о русской эмигрантской историографии —
теме интереснейшей и малоразработанной.
Трудно даже просто перечислить конкрет-
ные проблемы и темы, над которыми рабо-
тал В.Т. Пашуто. Занимаясь преимущественно
ранним средневековьем, он обращался к сюже-
там и более позднего времени. Здесь, пожалуй,
на первое место нужно поставить его статью о
деятельности А.С. Грибоедова, интересовав-
шей В.Т. Пашуто в его аспирантские годы19.
Необходимо отметить активное участие-
В.Т Пашуто как автора и редактора в созда-
нии целого ряда важных обобщающих тру-
дов, таких, как «Очерки истории СССР»,
«Всемирная история», «Иллюстрированная ис-
тория СССР», «Москва. Иллюстрированная
история», в двух томах. Т. 1. С древнейших вре-
мен до 1917 г., и ряд других. К этому можно до-
бавить его участие в сборнике «Татаро-монго-
лы в Азии и Европе», вышедшем двумя изда-
ниями в 1970 и 1977 гг., сборниках, посвящен-
ных международным связям Руси20, и т.д. Как
видно из этого далеко не полного перечня
только коллективных трудов, научный диапа-
зон ученого был весьма обширен, охватывая
отечественную историю с Киевской Руси до
XIX в.21 Однако и из этого большого круга воп-
росов можно выделить несколько крупных на-
учных проблем, в разработку которых В.Т. Па-
шуто внес особенно весомый вклад. На первое
место следует поставить проблемы генезиса и
развития феодальной общественно-экономи-
ческой формации у народов СССР, прежде все-
го на Руси и в Литве. Применительно к первой,
вопросы, связанные с этой кардинальной те-
мой русской истории, несмотря на солидную
историографию22, до сей поры в полной мере
не решены, более того, по ним существуют
споры и разные мнения. Как в нашей, так и в
зарубежной историографии (о некоторых из
них речь шла выше) совершенно ясно, что про-
блема генезиса феодальных отношений у вос-
точных славян и образования Древнерусского
государства требует дальнейшего глубокого ис-
следования.
Как известно, в ходе дискуссий 20—30-х го-
дов утвердилась концепция Б.Д. Грекова, соглас-
но которой Древняя Русь миновала рабовладель-
ческую формацию. Тем не менее за последние
два десятка лет положение изменилось, и неко-
торые вопросы ныне опять встали на повестку
дня нашей историографии. Возродились теории
прохождения Древней Русью рабовладельческой
стадии23. Следовательно, возникла потребность
нового анализа источников, их дополнительно-
го осмысления для того, чтобы выяснить эти
проблемы древнерусской истории. В.Т. Пашуто в
своих трудах уделял немалое внимание разным
сторонам социального строя Древней Руси и осо-
бенно ее государственного строя24. Он провел
интересные исследования, показывающие, что
Древняя Русь в принципе не отличалась от дру-
гих раннефеодальных государственных образова-
ний Европы. Эту точку зрения он последователь-
но отстаивал как в полемике со многими пред-
ставителями старой русской историографии, так
и с современными буржуазными историками.
Как уже отмечалось выше, В.Т. Пашуто осо-
бую роль на современном этапе развития отво-
дил сравнительно-историческим исследовани-
ям социальных процессов, государственно-
правовых институтов. Он следовал традиции,
заложенной в трудах крупнейших ученых, его
старших современников (Б.Д. Грекова, М.Н.
Тихомирова, Л.В. Черепнина и др.). Путь срав-
нительно-исторического изучения наиболее
трудный, но в исследовании ведущих явлений
исторического процесса (этногенеза, классооб-
разования, возникновения государственности,
ряда аспектов культуры и т.д.) именно он мо-
жет дать наиболее значимые результаты.
Для истории Древней Руси сравнительно-
исторический метод особенно плодотворен,
так как он, во-первых, может помочь уяснить
397

В.Т. Пашуто
те черты древнерусского общества, которые по
собственно русским источникам определяют-
ся неполно и плохо. Во-вторых, именно таким
путем можно показать роль и место нашей
страны в мировой истории той эпохи.
В конце 60-х — начале 70-х годов готови-
лась книга «Пути развития феодализма», в ко-
торой на материале Древнерусского, Прибал-
тийского, Закавказского и Среднеазиатского
регионов была сделана попытка сопоставить
несколько вариантов развития феодализма у
народов нашей страны25. В.Т. Пашуто вместе с
Л.В. Черепниным задумал эту книгу, руководил
ее подготовкой и редактировал, а также напи-
сал раздел о Прибалтийском регионе. В «Путях
развития феодализма» в основном были рас-
смотрены проблемы формирования феодаль-
ной собственности на землю, а по некоторым
регионам— и возникновения основных клас-
сов-сословий раннефеодального общества.
Как известно, книга была положительно
оценена российскими учеными, а также в ре-
цензиях, вышедших в странах Восточной Евро-
пы. В данной работе были затронуты лишь не-
которые стороны развития феодализма у наро-
дов нашей страны, и поэтому В.Т. Пашуто за-
думал новую сравнительно-историческую ра-
боту, которую он рассматривал как продолже-
ние вышеназванного труда.
К сожалению попытки реализовать эту
идею до настоящего времени не дали (по раз-
ным причинам) результатов. Но в ближайшем
будущем Отдел древнейших государств наме-
рен подготовить коллективный труд, в котором
будут изучены центральные вопросы обще-
ственной и государственной структур Древне-
русского государства в сопоставлении с анало-
гичными структурами других раннеклассовых
обществ, синхронных древнерусскому. Это по-
может уяснить место Киевской Руси в системе
государственных образований раннего средне-
вековья, показать специфику древнерусского
общества и в то же время общие его с другими
раннеклассовыми организмами черты.
Предполагается дать более обоснованную и
четкую характеристику различным этапам исто-
рии Древнерусского государства, окончательно
отмежевавшись от разного рода традиционных,
навеянных политикой наслоений, до сих пор
мешающих объективному изучению древней-
шего государства предков русского, украинско-
го и белорусского народов. Создание задуман-
ной им книги коллективом сектора и другими
историками станет их данью памяти ученого.
Много сделано В.Т. Пашуто и в области раз-
работки вопросов внешней политики Древне-
русского государства. Здесь его наиболее круп-
ный труд — уже упомянутая книга «Внешняя
политика Древней Руси», удостоенная премии
имени Б.Д. Грекова. Это по сути дела — первое,
охватывающее более трех столетий монографи-
ческое исследование внешней политики Древ-
ней Руси в отечественной историографии, хотя
вопросами внешней политики Киевской Руси
занимались многие ученые.
Главная задача этой книги В.Т. Пашуто —
показать не только широкий круг международ-
ных связей Древней Руси, но и на всем доступ-
ном и тщательно проанализированном матери-
але определить место Киевского государства в
общей системе международных отношений
эпохи. Известно, что Маркс сравнивал «Импе-
рию Рюриковичей» с империей Карла Велико-
го, и это сравнение не случайно, так как в
VIII — начале IX в. Каролингская держава ста-
ла ведущей политической силой в Европе и ус-
тановила определенные связи с некоторыми
странами Азии (прежде всего с Багдадским ха-
лифатом). В.Т. Пашуто на огромном фактичес-
ком материале показал, что Древняя Русь в пе-
риод ее расцвета как единого раннефеодально-
го государства (X—XI вв.) по своему междуна-
родному значению не отставала от империи
Карла Великого. Русь поддерживала обширные
торговые и политические отношения с ведущи-
ми странами Европы, русский правящий дом в
XI в. был соединен брачными узами почти со
всеми крупными державами Европы, Визан-
тии. Но, кроме того, Древняя Русь уже в силу
своего географического положения была в го-
раздо более тесных, нежели Франкское госу-
дарство, отношениях с Востоком. Более того,
Русь той поры как бы являлась связующим зве-
ном между европейскими странами и государ-
ствами Передней Азии. В книге В.Т Пашуто
показано, что международные связи русских
земель сохраняются и тогда, когда Киевская
держава распадается на отдельные земли. Тог-
да в XII — начале XIII в. обнаруживается свое-
образная дифференциация. В то время как Се-
веро-Восточная и Южная Русь продолжала
поддерживать традиционные отношения с во-
сточными соседями (оседлыми и кочевыми),
юго-западные русские княжества (Галицко-Во-
лынская Русь) сохраняют их со странами Цен-
398

В.Т. Пашуто
тральной и Юго-Восточной Европы, Балкана-
ми. В то же время северо-западные русские
земли (Новгород, Псков, Полоцк) в этих усло-
виях держали под своим контролем контакты
со странами бассейна Балтийского моря.
Проблемы внешней политики Древней
Руси в книге В.Т. Пашуто были поставлены и
решены не в равной степени. Основательнее
изучены связи со странами Западной и Цент-
ральной Европы, больше белых пятен осталось
в вопросах русско-византийских и особенно
русско-восточных отношений.
К исследованиям по внешней политике от-
носятся многочисленные работы В.Т. Пашуто,
посвященные показу героической борьбы
Древней Руси против агрессии немецких рыца-
рей и шведских феодалов, а также против мон-
голо-татарского ига26. Надо добавить, что этот
цикл работ В.Т. Пашуто, написанных живым
языком, со множеством образных примеров,
имеет и огромное воспитательное значение.
В.Т. Пашуто всегда ратовал за необходимость
исторических сопоставлений, обобщений в науч-
ных исследованиях. Он считал главным направ-
лением деятельности сектора истории древней-
ших государств на территории СССР изучение
Восточной Европы и издание источников о ней,
предполагая постепенно превратить его в насто-
ящий центр по изучению древнейших государств
нашей страны, их типологии. Эта идея пронизы-
вает и его план монографии о Древней Руси, где
акцент сделан на сравнительно-историческом
аспекте. Рассматривая задачи исследовательской
деятельности сектора, он намечал очень широ-
кий круг проблем древнейшей истории классо-
вых обществ на территории нашей страны27.
Говоря о больших проблемах, в решение ко-
торых В.Т. Пашуто внес весомый вклад, необ-
ходимо отметить его работу по изучению исто-
рии народов Прибалтики периода феодализма.
Занимаясь преимущественно историей
Литвы, В.Т. Пашуто всегда ставил вопросы ли-
товской истории широко, сравнивая и сопос-
тавляя их с проблемами прошлого Белоруссии,
Латвии, Эстонии. Именно широкий регио-
нальный подход даже в локальных работах де-
лает труды В.Т. Пашуто по истории народов
Прибалтики особенно ценными.
Наиболее фундаментальная работа В.Т. Па-
шуто по истории Прибалтики — вышеупомя-
нутая книга «Образование Литовского государ-
ства», которая затем издана в доработанном
виде на литовском языке28.
Проблема возникновения и развития Литов-
ского (или, как его часто именовали, Литовско-
Русского) государства давно стала привлекать вни-
мание исследователей. Ею так или иначе занима-
лись и русские дворянские и буржуазные истори-
ки, и польская историография, и местные литов-
ские авторы периода существования буржуазной
Литвы, и немецкие историки. Не обходят ее вни-
манием и современные ученые Запада. Подход к
проблеме был и остается неоднозначным. Доре-
волюционные русские (и украинские) историки
усматривали в Литовском государстве изначально
некий продукт созидательного влияния русской
государственности на дикие литовские племена.
Польская историография (как и литовская), на-
против, стремилась всячески обособить Литву от
Руси, показать «самостийность» и самобытность
литовской государственности и во времена Мин-
довга, и позже, в XIV в. К тому же польские исто-
рики противопоставляли негативному, по их мне-
нию, русскому влиянию якобы положительное
воздействие Польши на всю историю литовского
народа. Стремление полностью оторвать историю
Литвы от истории Руси пронизывает и немецкую
историографию, которая, в свою очередь, задава-
лась целью показать благотворное немецкое вли-
яние на социальные и политические институты
Литовского государства. Но для всех направлений
старой историографии Литовского государства
общим было одно — преувеличение разных внеш-
неполитических факторов и соответственно пре-
небрежение анализом внутрисоциальных причин,
вызвавших возникновение Литовского государ-
ства на определенном этапе истории литовских
племен.
Со многими из этих концепций и пришлось
полемизировать В.Т. Пашуто в его моногра-
фии29. Ее главное достоинство в том, что исто-
рик посредством скрупулезного анализа разно-
образного фактического материала показал,
что Литовское государство возникло в первую
очередь вследствие тех внутренних социально-
экономических процессов, которые происхо-
дили в среде литовских племен в XII — начале
XIII в.30 Таким образом, Литовское государство
было последним крупным раннеклассовым
(раннефеодальным) объединением, возник-
шим в Восточной Европе в средние века.
При этом В.Т. Пашуто вовсе не отрицал роли
внешних влияний. Наоборот, в своей книге, как
и в ряде других исследований31, он показал ме-
сто западнорусских (белорусских) земель в ис-
тории раннего Литовского государства, дал
399

В.Т. Пашуто
оценку политики других соседей Литвы, в пер-
вую очередь немецких рыцарских орденов.
Эти и другие положения труда ВТ. Пашуто
стали составной частью советской литовской ис-
ториографии. Его научные связи с республикой
были вообще очень тесными. Он имел там нема-
ло учеников, ныне достойно продолжающих ра-
боту по изучению литовской истории, взаимоот-
ношений Литвы с Русью и другими соседями.
Как уже отмечалось выше, ВТ. Пашуто уде-
лял большое внимание популяризации истори-
ческих знаний, доведения их до широких масс
читателей. Он старался использовать все дос-
тупные средства и прежде всего написание на-
учно-популярных работ. ВТ. Пашуто принад-
лежал к той категории (к сожалению, немно-
гочисленной) историков-специалистов, кото-
рые умеют писать просто, лаконично, хорошим
языком, образно и общедоступно. Это прису-
ще большинству его трудов, хотя, разумеется,
стиль его работ не одинаков — предназначен-
ные для специалистов написаны не так, как ад-
ресованные любителям истории. Вообще к
стилю своих произведений ученый относился
строго и требовал того же от своих учеников и
сотрудников.
Перу ВТ. Пашуто принадлежит ряд работ, на-
писанных специально для самого широкого кру-
га читателей, — о борьбе русского и других наро-
дов нашей страны за независимость. ВТ. Пашуто
особенно привлекал образ Александра Невского.
Наиболее показательна его книга «Александр
Невский», вышедшая двумя изданиями в 1974 и
1975 гг. в серии «Жизнь замечательных людей».
Хотя Александр Невский — выдающийся деятель
русской истории, однако сведений о его жизни
сохранилось немного. Это объясняется прежде
всего самим состоянием источников по истории
Руси XIII в., когда сведения о национальном ге-
рое Древней Руси мы черпаем преимущественно
из довольно скудных лаконичных упоминаний
летописей XIII в. Канонизация Александра Не-
вского русской церковью способствовала появле-
нию соответствующей агиографической литера-
туры, но и она не изобилует биографическими
деталями, да и относиться к ним надо осторож-
но. Одним словом, задача воссоздать биографию
Александра Невского не проста. Тем не менее-
ВТ. Пашуто удалось ее решить блестяще. Книга
«Александр Невский» построена на фактах. Об-
раз Александра Невского вырисовывается доста-
точно всесторонне, характеризуются практичес-
ки все этапы его деятельности. Надо полагать,
что книга о руководителе борьбы русского на-
рода в сложнейших условиях первой половины
40-х годов ХШв. против агрессии немецких и
шведских феодалов долго будет популярной в
широких кругах читателей.
Но ВТ. Пашуто понимал, что огромную
роль в пропаганде исторических знаний игра-
ют не только, а порой не столько труды исто-
риков-профессионалов, даже написанные с
научно-популярными целями, сколько произ-
ведения писателей, художественные фильмы, а
также средства массовой информации. Имен-
но поэтому особенно большое внимание он
уделял установлению творческих контактов
между историками и писателями, кинодрама-
тургами, работающими в историческом жанре.
Уже с начала 60-х годов ВТ. Пашуто пред-
принял активные действия для координации
деятельности историков и писателей. Конкрет-
но это выразилось в совместной конференции,
на которой выступили и ряд крупных истори-
ков, и некоторые видные писатели, авторы ис-
торических романов (СП. Злобин и др.). Тог-
да же созрела идея создания совместного тру-
да историков и писателей. Сборник был напи-
сан, но, к сожалению, так и не опубликован.
Появилась только статья самого ВТ. Пашуто32,
связанная с одной из тем сборника.
В последние годы ВТ. Пашуто активизиро-
вал усилия по реализации весьма важной
идеи — укрепления творческого содружества
между писателями и историками. Он проводил
консультации и встречи с писателями, высту-
пал в печати33, готовил новый всесоюзный фо-
рум историков и писателей. Эту нужную рабо-
ту необходимо продолжить.
Трудно перечислить все те формы выступ-
лений перед широкой аудиторией, которые ис-
пользовал ВТ. Пашуто. Здесь и консультации
кинофильмов34, и статьи в литературных жур-
налах, и выступления по радио и телевидению
как в нашей стране, так и за рубежом.
ВТ. Пашуто был не только исследователем,
но и педагогом. В течение нескольких лет он пре-
подавал в МГПИ, читая там интересные, содер-
жательные спецкурсы по проблемам истории на-
родов СССР и зарубежной историографии. Он
был руководителем десятков аспирантов, завер-
шивших свои диссертации и успешно работаю-
щих в научных учреждениях Москвы, Вильнюса,
Ленинграда, Киева, Кишинева и других городов
нашей страны.
И наконец, несколько слов о ВТ. Пашуто как
400

В.Т. Пашуто
человеке. Все, кто общался с ним, знают, с каким
вниманием и заботой он относился к своим кол-
легам, ученикам, подчиненным. Он никогда и
никому не отказывал в консультации, совете, по-
мощи. И при этом он умел повернуть разговор
так, что собеседнику, который приходил к нему
нередко за советом по очень сложному вопросу,
становилось легче уже от самого тона Владими-
ра Терентьевича. Сочетание человечности, педа-
гогического такта с требовательностью^ принци-
пиальностью — вот, пожалуй, основные черты
ученого в общении с окружающими.
В.Т. Пашуто был высокообразованным че-
ловеком. Он владел многими иностранными
языками, был весьма сведущ в вопросах лите-
ратуры, искусства, следил за развитием нашей
и зарубежной культурной жизни.
Отрадно отметить, что научное направле-
ние, основанное В.Т. Пашуто, после его безвре-
менной кончины продолжает развиваться. Со-
трудники сектора (ныне отдела) древнейших
государств успешно, несмотря на все возраста-
ющие трудности, работают над научными про-
блемами, круг которых был очерчен основате-
лем сектора. Двое из них (А.П. Новосельцев и
Я.Н. Щапов) стали членами-корреспондента-
ми АН СССР (ныне РАН), несколько человек
защитили докторские диссертации. Издается
основанный В.Т. Пашуто ежегодник «Древней-
шие государства на территории СССР» (выш-
ло 12 книг), в котором печатаются не только
статьи отдельных ученых, но и материалы дис-
куссий, а также монографии молодых исследо-
вателей (Ф.В. Шелова-Коведяева,Л.И. Граци-
анской, И.Г. Коноваловой, А.В. Подосинова и
др.). Систематически проводятся научные чте-
ния в память основателя отдела; последнее из
них, посвященное спорным проблемам исто-
рии Киевской Руси, состоялось в 1992 г. Сотруд-
ники отдела поддерживают активные контакты
с различными научными учреждениями зарубе-
жья, начало чему было положено В.Т. Пашуто,
который даже в трудные 70—80-е годы сумел
наладить стажировку молодых ученых в разных
странах, прежде всего в Германии.
Коллеги и ученики В.Т. Пашуто успешно
продолжают заложенные им традиции.
Примечания
1 Грушевский М. IcTopin Укражи — Руси, т. II, III.
JIbBiB, 1905.
2 См.: Буганов В. И. Отечественная историография рус-
ского летописания. М., 1975. С. 130, 159—161, 252 и др.
3 Пашуто В.Т. Киевская летопись 1238 г. // Истори-
ческие записки. М., 1948. Т. 26. С. 273-305.
4 См. рецензии В.Т. Пашуто на следующие работы:
Приселков М.Д. Троицкая летопись. Реконструкция
текста. М.;Л., 1950//ВИ, 1950, № II; Повесть вре-
менных лет. Под ред. В.П. Андриановой-Перстц. М.;
Л., 1950// ВИ, 1951, № 7; А.А. Шахматов — буржу-
азный источниковед// ВИ, 1952, № 2.
5 Помсзания. «Помсзанская правда» как историчес-
кий источник изучения общественного и политичес-
кого строя Помезании XIII —XIV вв. М., 1955.
6 Новосельцев А. П., Пашуто В.Т., Череп нин Л. В. Пути
развития феодализма. М., 1972. С. 302—320.
7 Треков Б.Д. Избранные труды. Т. 1. М., 1957.
* Пашуто В.Т, Шталь И.В. Корчула. М., 1976.
q Там же. С. 3.
10 Свод включает источники не только о восточном
славянстве, но и о других народах и государствах Во-
сточной Европы, так или иначе связанных с после-
дним (Прибалтике, Хазарии, Волжской Булгарии,
отчасти Северного Кавказа и т.д.).
11 Pritsak О. The Origin of Rus, v. 1. Cambridge (Mass.),
1981. P.XVIII.
12 Golb /V., Pritsak O. Khazarian Hebrew Documents of
the Tenth Century. Ithaka, 1982.
13 Новосельцев А. П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В., Шу-
шарин В.П., Щапов Я.Н. Древнерусское государство
и его международное значение. М., 1965. См. разде-
лы А.П. Новосельцева и В.П. Шушарина.
14 Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М.,
1968.
13 См.: Мельникова Е.А. Скандинавские рунические
надписи. М., 1977; Матузова В.И. Английские средне-
вековые источники. М., 1979; Чичуров И.С. Византий-
ские исторические сочинения. М., 1980; Доватур A.M.,
Каплистов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны
в «Истории» Геродота. М., 1982. Калинина Т.М. Сведе-
ния ранних ученых Арабского халифата. М., 1988; Кон-
стантин Багрянородный. Об управлении империей. М.,
1989 (2-е издание в 1991 г.); Щавелева Н.И. Польские
латиноязычные средневековые источники. М., 1990.
На выходе выпуск ранних германских латиноязычных
источников, подготовленный А.В. Назаренко, а также
собрание византийских материалов, подготовленное
М.В. Бибиковым. Подготовлены к печати еще не-
сколько выпусков данного свода. На эти издания опуб-
ликовано большое число положительных рецензий.
16 Итоги и задачи изучения внешней политики Рос-
сии. М., 1981. С. 8-85.
17 Пашуто В.Т. Против некоторых буржуазных кон-
цепций образования Литовского государства // ВИ,
1958, №8. С. 40-62 и др.
18 См. его статьи: Профессор Г. Штекль размышляет
об уроках истории // ВИ, 1968, № 8; В ущерб исти-
не// И. СССР. 1968, № 5; Остфоршунг перестраи-
вается // Критика западногерманского «Остфоршун-
га». М., 1966; Реваншисты-псевдоисторики России.
М., 1971 и др.
14- 1758
401

В.Т. Пашуто
19 Пашуто В.Т. Дипломатическая деятельность А.С.
Грибоедова// Исторические записки. Т. 24. М., 1947.
20 Пашуто В.Т. Русско-польские взаимоотношения (с
середины XI в. до монгольского нашествия) в связи с
политикой Германской империи. В кн.: Международ-
ные связи стран Центральной, Восточной и Юго-Во-
сточной Европы и славяно-германские отношения.
М., 1968. С. 15—27; Он же. Русско-скандинавские от-
ношения и их место в истории раннесредневековой
Европы // Всесоюзная конференция по истории, эко-
номике, языку и литературе Скандинавских стран и
Финляндии. Петрозаводск, 1968. С. 176—177; Он же.
Русско-скандинавские отношения и их место в исто-
рии раннесредневековой Европы//Скандинавский
сборник. Т. 15. Таллин, 1970. С. 51—62 и др.
21 Общий список опубликованных трудов В.Т. Пашу-
то насчитывает более 270 названий и в том числе 10
монографий, многие из которых переведены на ино-
странные языки и языки народов СССР.
22 См.: Советская историография Киевской Руси. Л.,
1978. См. также последние монографии Б.А. Рыба-
кова, А.Н. Сахарова, М.Б. Свердлова и др.
23 См.: Горемыки на В. И. К проблеме истории докапи-
талистических обществ (на материале Древней
Руси). Минск, 1979; История древнего мира. Кн. III.
М., 1982. С. 12.
24 Новосельцев А.П., Пашуто В. Т., Черепнин Л.В., Шу-
шарин В.П., Щапов Я.И. Древнерусское государство и
его международное значение. С. 11 — 127; Пашуто
В.Т О мнимой соборности древней Руси // Крити-
ка буржуазных концепций истории России периода
феодализма. М., 1962. С. 162— 214; Он же. Место
Руси в истории Европы // Феодальная Россия во все-
мирно-историческом процессе. Сб. статей, посвя-
щенный Л.В. Черепнину. М., 1972; Он же. Историчес-
кое значение периода феодальной раздробленности
на Руси // Польша и Русь. Черты общности и своеоб-
разия в историческом развитии Руси и Польши XII —
XIV вв. М., 1974.
25 Новосельцев А. П., Пашуто В.Т, Черепнин Л. В. Пути
развития феодализма. М., 1972.
26 Пашуто В.Т Александр Невский // Ученые запис-
ки ЛГУ. 1939. № 36. Сер. истор. наук. Вып. 3 (первая
публикация В.Т. Пашуто); Он же. Александр Невский
и борьба русского народа за независимость в XIII в.
М., 1951; Он же. Героическая борьба русского народа
за независимость. М., 1956; Он же. Александр Не-
вский. М., 1975 и др.; статья в сборнике «Татаро-мон-
голы в Азии и Европе». М., 1970; Он же. «И въекипе
земля Русская...» // И. СССР 1980. № 4 и др.
27 См.: Пашуто В.Т О плане научно-исследователь-
ской работы сектора истории древнейших государств
на территории СССР в связи с основными направ-
лениями научно-исследовательской работы Инсти-
тута истории СССР на 1971 - 1975 гг.// И. СССР.
1969. № 6; Пашуто В.Т, Новосельцев А.П., Чичуров
И.С., Щапов Я.Н. Итоги и задачи изучения истории
древнейших государств нашей страны// И СССР.
1974. № 2; Пашуто В.Т, Новосельцев А.П., Щапов
Я.Н. Назревшие проблемы типологии древнейших
государств нашей страны // Проблемы социально-
экономических формаций. Историко-типологичес-
кие исследования. М., 1975.
2К Пашуто В.Т. Образование Литовского государства.
Вильнюс, 1971 (на лит. яз.).
29 Пашуто В. Т. Образование Литовского государства.
М., 1959. С. 162-248.
30 Там же. С. 249 - 365.
31 Пашуто В.Т. Борьба Руси и Восточной Прибалти-
ки с агрессией немецких, шведских и датских фео-
далов в XIII - XV вв. // ВИ. 1969. № 6-7; Новосель-
цев А. П., Пашуто В.Т, Черепнин Л.В. Пути развития
феодализма; Пашуто В.Т, Батура Р.К. Культура Ве-
ликого княжества Литовского // ВИ. 1977. № 4 и др.
32 Пашуто В.Т. Средневековая Русь в советской* ху-
дожественной литературе// И. СССР. 1963. № 1.
33 См. его статьи: Писатель и историк: содружество
необходимо//Литературная Россия. 1973. 3 августа.
С. 15; Пути изучения Древней Руси// Будущее на-
уки. Перспективы. Гипотезы. Нерешенные пробле-
мы. М., 1978. Вып. II; Кино и отечественная исто-
рия // Искусство кино. 1980. № 2; Литература и ис-
тория. Пути творческого содружества//Литератур-
ное обозрение. 1982. № 7.
34 См., напр., его статьи: Возрожденный Рублев//
Искусство кино. 1964. № 5; Фильм о русском бога-
тыре// Правда. 1983. 6 июня.
Приложение
В.М. Борисов. Из воспоминаний о В.Т. Пашуто
Для студентов-историков Московского област-
ного педагогического института им. Н.К. Круп-
ской конца 60-х — начала 70-х годов Владимир
Терентьевич Пашуто был одним из любимых
преподавателей. Его считали поистине кумиром
студентов, он своим блеском буквально притяги-
вал нас к себе. Прошло несколько десятков лет с
того прекрасного студенческого времени. В силу
несовершенности человеческой памяти многие
из нас уже не помнят, с кем они учились и кто нас
учил. Я уверен, что Владимира Теретьевича Па-
шуто мы будем помнить всегда. Те из нас, кто по-
святил себя преподавательскому труду, гордятся
тем, что они — ученики В.Т. Пашуто.
В чем же секрет популярности Владимира
Терентьевича? Наверное, в том, что он воплотил
в себе все лучшее, что присуще человеку, — кра-
соту, доброту, высокий интеллект и физическое
совершенство. Я помню первую встречу с Учи-
телем. Это была лекция по истории нашей Ро-
дины. Мы, студенты-первокурсники, вчераш-
ние школьники, с любопытством и интересом
402

В.Т. Пашуто
рассматривали нашего преподавателя. Высокий,
красивый, седоволосый, с очень добрыми голу-
быми глазами, он как-то неестественно скром-
но для профессора стоял за кафедрой. Не было
в его позе так нам привычных надменности и
пренебрежения к присутствующим, часто при-
сущих, что греха таить, преподавателям «со сте-
пенями». Казалось, что перед нами стоит стар-
ший товарищ, который пришел для взаимоин-
тересного разговора, а не для чтения обязатель-
ной и назидательной лекции. И мы не ошиб-
лись. Свою первую лекцию по истории феодаль-
ного строя Владимир Терентьевич посвятил
проблеме счастья! Конспектировать то, о чем
говорил наш учитель, было просто невозможно.
Мы все сидели как завороженные. Его лекцию
можно было бы назвать поэмой, воспевающей
человеческую гармонию и любовь.
Защитив кандидатскую диссертацию, полу-
чив звание доцента, написав несколько науч-
ных работ, я задаю себе вопрос: «А когда нача-
лось мое приобщение к науке?» И однозначно
отвечаю: «Во время общения с В.Т. Пашуто, на
его лекциях, семинарах, в личных беседах».
Лекции Владимира Терентьевича были глу-
боко содержательными и всегда отличались
новизной, смелостью научных высказываний.
Это были лекции-диалоги. Он всегда обращал-
ся к нам с вопросами, просил высказывать свое
мнение, никогда не показывая неудовлетво-
ренность несостоятельностью наших аргумен-
тов. Когда же он удостаивал человека похвалы,
у того буквально отрастали крылья. Позднее я
узнал, что за несколько часов до занятий со
студентами Владимир Терентьевич уже начи-
нал нервничать, тщательно обдумывая методи-
ку проведения каждой лекции или семинара.
Всем известно, что экзамен для студента — это
всегда не самый приятный «праздник». За свою
жизнь я сдал сотни экзаменов, но самый трудный
и одновременно самый простой был тот, который
я сдавал Владимиру Терентьевичу. Сложность его
заключалась в том, что это был экзамен на эруди-
рованность, интеллект, на умение думать и рас-
суждать. И мы очень боялись подвести нашего
любимого профессора. Легким же этот экзамен
можно было считать потому, что он представлял
собой интересный разговор по вопросам исто-
рии, тему которого зачастую выбирал сам сту-
дент. Двоек Владимир Терентьевич никогда не ста-
вил, тройка же была крайне редкой оценкой.
Волей счастливого случая еще на первом
курсе я оказался в небольшой группе студен-
тов, которые под руководством В.Т. Пашуто де-
лали первые шаги в науке. Несмотря на боль-
шую занятость, Владимир Терентьевич очень
серьезно отнесся к работе с нами. Он опреде-
лил предмет наших исследований, постоянно
рецензировал наши работы, проводил консуль-
тации, познакомил нас с известными учеными-
историками, которые также осуществляли над
нами кураторство. Это СО. Шмидт, СМ. Каш-
танов, В.А. Кучкин и др.
По характеру нашей научной работы нам час-
то приходилось выезжать в Московскую область.
Владимир Терентьевич и здесь всегда оказывал
нам помощь, не чураясь никакой работы: звонил
местному руководству, писал рекомендательные
письма, подбирал специалистов, которые нас со-
провождали в поездках. И всегда, несмотря на
наше сопротивление, он выделял из своих средств
деньги на дорогу и обед.
К Владимиру Терентьевичу с огромным ува-
жением относились все, кто его знал (а круг его
друзей и знакомых был чрезвычайно широк):
студенты, аспиранты, преподаватели, писатели,
поэты, художники, кинематографисты... При-
чиной этого преклонения перед ним являлся,
безусловно, в первую очередь высокий профес-
сионализм этого человека. Он был известным
исследователем, автором сотен научных трудов,
прекрасным педагогом, глубоким знатоком ис-
кусства. В.Т Пашуто — консультант одного из
лучших фильмов мирового кинематографа «Ан-
дрей Рублев» А. Тарковского, автор известней-
шего исследования об Александре Невском в
серии «Жизнь замечательных людей», консуль-
тант поэтической истории Н.П. Кончаловской
«Наша древняя столица», друг многих извест-
ных художников. И, наверное, справедливо, что
коллеги по Институту истории АН СССР назы-
вали Владимира Терентьевича «крупным феода-
лом», а над его рабочим столом на стене сдела-
на надпись: «Магистр истории».
Однако несправедливо было бы считать
главной причиной безграничного уважения к -
В.Т. Пашуто один лишь его профессионализм.
Его любили за тончайшее чувство юмора, за то,
что и он любил людей. Было время, когда мы,
студенты, считали за великую честь получить
его автограф или библиографическую карточ-
ку, написанную его рукой. Сейчас я считаю за
великую честь написать эти строки о В.Т. Па-
шуто, отдав ему маленькую крупицу неопла-
ченного долга. С нами всегда будут его много-
численные труды и память об Учителе.
14*

Основные труды В.Т. Пашуто
)черки по истории Галицко-Волынской Руси. М.,
950.
лександр Невский и борьба русского народа за не-
ависимость в XIII в. М., 1951.
1омезания: «Помезанская Правда» как ист. источ-
;ик изучения обществ, и полит, строя Помезании
:III-X1Vbb. M., 1955.
сроическая борьба русского народа за независи-
юсть, XIII век. М., 1956.
)бразование Литовского государства. М., 1959.
1ревнерусское государство и его международное
начение. М., 1965. (Совм. с Новосельцевым А.П., Че-
епниным Л.В., Щаповым Я.Н.)
внешняя политика Древней Руси. М., 1968.
1ути развития феодализма: (Закавказье, Средняя
^зия, Русь, Прибалтика). М., 1972. (совм. с Ново-
ельцевым А.П., Черепниным Л.В.).
лександр Невский. М., 1974. - То же. 2-е изд.,
спр. М., 1975. -Тоже. М.; Екатеринбург, 1995.
^орчула: Корчульский статут как ист. источник изу-
ения обществ, и полит, строя о-ва Корчула XIII в.
1, 1976. (Совм. со Шталь И.В.).
[ревнерусское наследие и исторические судьбы вос-
очного славянства. М., 1982. (Совм. с Хорошкевич А.Л.,
Ъюря Б.Н.).
русские историки-эмигранты в Европе. М., 1992.
* * *
1л. авт. кол.: Очерки истории СССР. Период феода-
изма, IX-XV вв.: В 2 ч. М., 1953. Ч. 1. - Ред.: Там же.
:овм. с Грековым БД. и Черепниным Л. В.).
[л. авт. кол.: Всемирная история: В Ют. М., 1957. Т.З.
[л. авт. кол.: Иллюстрированная история СССР. М.,
974. - То же. 2-е изд. М., 1976. - То же. 3-е изд.,
оп. М., 1980. -Тоже. 4-е изд., испр. и доп. М., 1987.
[л. авт. кол.: Москва: Иллюстрированная история: В
т. М., 1984. Т.1.
* * *
'писок печатных трудов В.Т Пашуто/Сост. М.Н. Пе-
егуд и П.В. Пронина // АЕ за 1983 г. М., 1985.
* * *
1л. авт. кол.: История СССР. М., 1956. Т.1. - То же.
-е изд., персраб. и доп. М., 1964. Т. 1.
)черки истории СССР, XII-XI11 вв.: Пособие для
чителей. М., 1960.
* * *
..А. Шахматов - буржуазный источи и ко вед// ВИ.
952. № 2.
руды польского историка Г. Ловмяньского по исто-
пи Литвы, Руси и славян //Там же. 1959. № 10.
1рофессор Г. Штекль размышляет об уроках исто-
пи//Там же. 1968. №8.
Памяти Ежи Антоневича// Сов. славяноведение.
1971. №3.
Советский археограф С.А. Аннинский // АЕ за
1969 г. М., 1971.
К семидесятилетию академика Л.В. Черепнина//
И СССР. 1975. № 2. (Совм. с Дружининым Н.М.)
Перепеч.: Общество и государство феодальной
России. М., 1975.
Памяти старшего друга: О Л.В. Чсрепнине//И СССР.
1978. № 1. (Совм. с Назаровым В.Д.).
Поборник научного историзма: [О Л.В. Черепни-
не) // Русское централизованное государство. Обра-
зование и эволюция, XV-XVIII вв.: Чтения, посвящ.
памяти Л.В. Черепнина: Тез. докл. и сообщ., Моск-
ва, 26-28 нояб. 1980 г. М., 1980.
Б.Д. Греков как ученый и общественно-политичес-
кий деятель: (К 100-летию со дня рождения)// И
СССР. 1982. № I. Перепеч.: Исследования по исто-
рии и историографии феодализма. М., 1982.
Из переписки В.Т. Пашуто// Пашуто В.Т. Русские
историки-эмигранты в Европе. М., 1992.
Литература о В.Т. Пашуто
Лихачев Д.С., Нарочницкий А.Л., Щапов Я.Н. К 60-ле-
тию члена-корреспондента АН СССР В.Т. Пашуто//
И СССР. 1978. №2.
Нарочницкий А.Л., Нечкина М.В., Преображенский А. А.
60-летис В.Т. Пашуто// ВИ. 1978. № 4.
Буганов В.И. Труды В.Т. Пашуто по истории отече-
ственного летописания// Летописи и хроники,
1980 г. М., 1981.
Новосельцев А.П. Творческий путь В.Т. Пашуто//
И СССР. 1984. №4.
Памяти Владимира Терентьевича Пашуто (1918-
1983 гг.) //Древнейшие государства на территории
СССР., 1983 г. М., 1984.
Черепнин Л.В. К 60-летию В.Т. Пашуто// Черепнин
Л.В. Отечественные историки XVII1-XX вв., М., 1984.
Мельникова Е.А., Новосельцев А.П., Хорошкевич АЛ.
Владимир Терентьевич Пашуто (1918-1989 гг.) // АЕ
за 1983 г. М., 1985.
Ловмяньский X. Владимир Терентьевич Пашуто как
историк-медиевист//Древнейшие государства на
территории СССР., 1987. М., 1989.
Мельникова Е.А. Русская историография зарубежья в
научном наследии В.Т. Пашуто// Пашуто В.Т. Рус-
ские историки-эмигранты в Европе. М., 1992.
Шацилло М.К. Обозрение личного фонда члена-кор-
респондента АН СССР, доктора исторических на-
ук В.Т. Пашуто // Там же.
Мельникова Е.А. Владимир Терентьевич Пашуто//
Историки XVIII-XX веков. | М., 1995]. Вып. 2.
(Арх.-ииформ. бюллетень; № 10). Прил. к журн.
«Ист. арх.»
Восточная Европа в исторической ретроспективе: К
80-летию В.Т. Пашуто. М., 1999.
404

Константин Николаевич Тарновский
(1921-1987)
В наше стремительно текущее, неустоявшееся,
переходное время смены старых и поисков но-
вых идеологических, экономических и обще-
ственно-политических идеалов и приоритетов
писать об историке революционной эпохи Рос-
сии начала XX в. очевидно преждевременно,
особенно в рамках академической науки. И,
быть может, некорректно по отношению к не-
давно ушедшему из жизни ученому. Время в
конце концов расставляет все и всех по своим
местам. Речь идет, разумеется, об историческом
Времени. А прошло всего лишь немного лет
после смерти К.Н. Тарновского...
И все же пережитые очень длинные по вре-
мени годы, наполненные глубокими политичес-
кими и социально-экономическими перемена-
ми, которые современники ощущают как на-
ступление новой эпохи в истории нашей стра-
ны, заставляют обратиться к творческому насле-
дию крупного историка, на протяжении почти
четырех десятков лет изучавшего драматичес-
кую историю России в начале нашего века. Да
и в общественном сознании постепенно изме-
няется восприятие и отношение к «стране, ко-
торую мы потеряли» — от бездумной идеализа-
ции прошлого царской России, полного отри-
цания обусловленности революционной альтер-
нативы исторического развития России в нача-
ле XX в. к стремлению разобраться в закономер-
ностях (или превратностях) исторического про-
цесса, который привел к чередованию на про-
тяжении всего лишь 12 лет трех революций и
победе Октябрьской революции, бесспорно
оказавшей огромное влияние на последующее
развитие человечества, сравнимое по своим
масштабам с Французской революцией XVIII в.
Творческое наследие историка России
К.Н. Тарновского проходит неожиданно уско-
ренную проверку временем. О значимости
этого наследия свидетельствует не только
объем проделанной работы — около 200 наи-
менований книг, статей, коллективных трудов,
публикаций, рецензий и т.п., в том числе пять
монографий (шестая крупная монография
еще не опубликована)1, но и масштабы охва-
та и глубина анализа и синтеза исторической
проблематики: ученый с ярко выраженным
теоретическим складом мышления, он изучал
эту переломную историческую эпоху целост-
но, комплексно, системно, что отразилось в
основных направлениях его исследований: со-
циально-экономическая история, революци-
онно-освободительное движение, политичес-
кая история, отечественная историография со-
циально-экономической истории России в
конце XIX — начале XX в. Стремление по-
стичь исторический феномен России, особен-
ности ее эволюции, выявить типологию рос-
сийского феодализма и капитализма в сравне-
нии со странами Запада и Востока, определить
место и роль России в мировом историческом
процессе начала нашего века — отличительная
черта его научного поиска. И в этом отноше-
нии обращает на себя внимание сама логика
развития его исследований и его теоретичес-
кой мысли.
405

Формирование ученого, его вклад в науку и
бщественное сознание определяются време-
[ем, в котором он живет, обстановкой, кругом
[дей и людей, прежде всего его коллег, с кото-
ыми он общается. Не только мировоззрение
оветского молодого человека, заложенное в се-
[ье, школе, университете ориентировало его на
осприятие и изучение идей Маркса и Ленина,
[арксистскую методологию истории, он ис-
ренне верил и глубоко изучал творческий по-
енциал этого учения, оказавшего огромное
лияние на развитие общественной мысли за
оследние полтора столетия. Можно сказать,
то марксизм импонировал складу его мышле-
[ия и методам исторического исследования, на-
чному поиску базисных явлений крупных со-
;иально-экономических, общественно-полити-
еских и культурных процессов в их диалекти-
еской взаимосвязи, которые вели к таким со-
иальным катаклизмам, какими являлись рос-
ийские революции. Он всегда был чужд догма-
изму и вульгаризации марксизма, более того,
тремился вырваться из прокрустова ложа неко-
орых теоретических постулатов и высказыва-
ий «классиков», когда они противоречили
)актам и реалиям исторического процесса. Его
зучение наследия К. Маркса и В.И. Ленина
ыло нацелено на постижение системы, логики
эволюции взглядов основоположников идео-
огии этого революционного учения. В своем
аучном поиске он подчас увлекался, искренне
аблуждался, но не поступался результатами
воих исследований в угоду идеологической или
олитической конъюнктуре.
Воспитанник исторического факультета
/1ГУ, К.Н. Тарновский вступил в науку в сере-
ине 50-х годов на творческой волне, поднятой
IX съездом партии, и оставался верен духу на-
чного поиска и в период идеологического за-
тоя 70-х — начала 80-х годов, несмотря на ад-
[инистративные гонения и «закрытие» перс-
[ективного научного направления, которое он
[редставлял. Константин Николаевич ушел из
сизни в июле 1987 г., безвременно, в зените
воего творческого потенциала, преисполнен-
[ый широких замыслов и надежд. Он не толь-
о очень ждал наступления освежающих пере-
1ен в жизни нашего общества, но и как после-
овательный «шестидесятник» неустанно тру-
ился для скорейшего их наступления.
Основные биографические вехи К.Н. Тар-
ювского типичны для интеллигента его поко-
ения. Он родился 7 октября 1921 г. на Смолен-
щине, в семье сельских учителей. Увлечение в
семье русской словесностью и литературой
ориентировало на гуманитарное образование,
а дружба с известным педагогом — Иваном
Ивановичем Левченко — директором яснопо-
лянской школы, казалось, предопределяла бу-
дущую литературную специализацию — «тол-
стовед». В 1939 г. К.Н. Тарновский поступил в
Московский институт истории, философии и
литературы (ИФЛИ) на отделение литературы.
Великая Отечественная война внесла суще-
ственные коррективы в его жизненные планы.
С первых дней войны, вместе с отцом и млад-
шим братом, он сражался с немецко-фашист-
скими захватчиками. Были и ранение, и окру-
жение его армии под Киевом, гибель брата,
был плен и заключение в концентрационном
лагере, из которого он совершил дерзкий по-
бег. День Победы гвардии старший лейтенант
К.Н. Тарновский, кавалер двух орденов и бое-
вых медалей, встретил в Восточной Пруссии,
командуя артиллерийской батареей.
Окончание войны поставило способного
офицера-артиллериста перед выбором: либо
очень престижная в те годы карьера профес-
сионального военного, с заманчивыми перс-
пективами высшего академического военного
образования, либо возвращение «на граждан-
ку», где пришлось бы строить свою жизнь с са-
мого начала. Выбор был сделан сразу и окон-
чательно в пользу исторической науки, но ему
потребовалось целых два года, чтобы убедить
начальство в неизменности своего решения.
Размышлять над фундаментальными про-
блемами отечественной истории он начал в
армии, чему способствовали эпохальные со-
бытия Второй мировой и Великой Отече-
ственной войн и их последствия. Высказыва-
ния самого Константина Николаевича свиде-
тельствуют о том, что в историческую науку он
пришел «со своей» темой: Россия периода им-
периализма, периода складывания условий и
предпосылок Октябрьской революции. В пос-
левоенный период, когда разрастался пожар
антиколониальных национально-освободи-
тельных революций, от мировой колониаль-
ной империалистической системы отпадали
все новые и новые государства, проблема
обусловленности российских революций, их
характера, содержания, движущих сил и т.д.
приобретала новое, политически актуальное и
вто же время масштабное звучание. Впрочем,
эту мысль он выразил сам в свойственной ему
406

К.Н. Тарновский
сжатой и емкой формулировке: «Через май
1945 года Октябрь 1917-го года стал для меня
непосредственно ощутимым началом новых
исторических процессов».
Поэтому в выборе своей научной специали-
зации на историческом факультете МГУ, куда
он поступил осенью 1947 г., он был целеустрем-
лен и последователен. На 3-м курсе он пришел
в семинар проф. А.Л. Сидорова, крупного спе-
циалиста по истории России конца XIX — на-
чала XX в. — исследователя, имевшего склон-
ность к разработке теоретических проблем, ис-
ториографии и источниковедения отечествен-
ной истории. В семинаре определилась тема
его дипломной работы и кандидатской диссер-
тации — формирование государственно-моно-
полистического капитализма в России в годы
Первой мировой войны (на примере металлур-
гической промышленности). Под одноимен-
ным названием в 1959 г. вышла в свет его пер-
вая монография.
Выбор этой темы научным руководителем и
его учеником не был случайным, поскольку на-
копленный к тому времени фактический мате-
риал об уровне развития российского капита-
лизма в начале XX в. ставил под сомнение зак-
репленное авторитетом сталинского «Краткого
курса истории ВКП(б)» и господствовавшее в
советской историографии положение о крайне
слабом, недоразвитом российском капитализме,
не достигшем высших форм монополистичес-
ких объединений, и полной зависимости его от
иностранного капитала, что предопределяло
якобы полуколониальное положение России в
отношении империалистических государств.
Уже сам выбор этой темы в то время был в из-
вестной мере смелым и рискованным актом.
На основе обширных архивных источников и
специальной литературы автор этой книги, за-
метной и ценной в историографии поставленной
проблемы, пришел к важнейшим принципиаль-
ным выводам об образовании в России в годы
мировой войны трестов и концернов, о соедине-
нии монополий с государственным аппаратом и
создании регулирующего экономического аппа-
рата в масштабах важнейшей отрасли промыш-
ленности. Тем самым в представления о хилом,
недоразвитом российском империализме были
внесены существенные коррективы. И вместе с
тем увлеченный своими открытиями молодой
исследователь преувеличивал уровень развития
капитализма в России, считая, что, вступив в го-
сударственно-монополистическую стадию, в
стране, как и в ведущих капиталистических госу-
дарствах мира, созданы необходимые материаль-
но-организационные предпосылки для победы
социалистической революции.
На историческом факультете К.Н. Тарнов-
ский, по свидетельству однокурсников, выде-
лялся неординарностью натуры, исключи-
тельной целеустремленностью в приобрете-
нии знаний, творческой самостоятельностью,
широтой интересов в самых различных обла-
стях гуманитарных наук. Людей притягивали
его открытость к общению, доброжелатель-
ность, смелая гражданская позиция. Он ско-
ро стал одним из общепризнанных лидеров
среди студентов на курсе, а затем и на факуль-
тете. После успешного окончания в 1955 г. ас-
пирантуры и защиты кандидатской диссерта-
ции К.Н. Тарновский был оставлен в МГУ
преподавателем на кафедре истории СССР.
Блестящий лектор и вдумчивый педагог, он
учил студентов историческому мышлению,
обладал редким даром раскрывать индивиду-
альность каждого, заражать творческим поис-
ком в исследовании «белых пятен» российс-
кой истории. Его педагогический дар, к сожа-
лению, оказался нереализованным в полной
мере, вскоре он был вынужден уйти из уни-
верситета и вернулся к педагогической дея-
тельности лишь на склоне лет.
В начале 1959 г. К.Н. Тарновский принима-
ет предложение руководства и переходит на ра-
боту в Институт истории Академии наук СССР,
ставший научным центром по исследованию и
координации работы над проблемами россий-
ской истории периода империализма, где рабо-
тали ведущие ученые в этой области: А.Л. Си-
доров, И.Ф. Гиндин, П.В. Волобуев, М.Я. Геф-
тер и др. Это решение, без сомнения, сыграло
положительную роль в формировании ученого,
вводя его в творческую научную среду и масш-
табную деятельность головного исторического
института. В качестве автора и редактора он
привлекается к таким крупным обобщающим
академическим изданиям, как «История СССР
с древнейших времен до наших дней» и «Исто-
рия исторической науки в СССР». Сама обста-
новка в науке и в общественном сознании, со-
зданная XX— XXII съездами партии, способ-
ствовала научному поиску, развитию творчес-
ких дискуссий, отказу от важнейших догмати-
ческих постулатов сталинской историографии
отечественной истории и изучению ленинских
взглядов на проблемы российского империа-
407

К.Н. Тарновский
лизма и революционного движения. В этом
процессе были периоды быстрого продвиже-
ния вперед и откатов, связанные с внутрипо-
литической обстановкой в стране, тем не менее
в 60-е годы были достигнуты крупные резуль-
таты в конкретно-исторической разработке вы-
шеназванной проблематики и закреплены
принципиальные теоретические положения.
Значительное место в развитии историографии
этой отрасли российской истории принадлежа-
ло К.Н. Тарновскому.
На рубеже 60-х годов наряду с продолжени-
ем разработки проблемы монополистического и
государственно-монополистического капита-
лизма в России формируются еще два направ-
ления в его исследовательской работе. Первое —
историография социально-экономической ис-
тории России в конце XIX — начале XX в. —
было рождено, по его словам, необходимостью
выяснить истоки развернувшихся острых твор-
ческих дискуссий и разобраться в «родослов-
ной» той или иной точки зрения. Не менее важ-
но для него было и раскрытие «механизма тор-
можения», выявление идеологических, методо-
логических и иных факторов, которые наруша-
ли естественный ход развития науки, лишали
ученых объективной ориентировки. Наконец,
встала задача подведения историографических
итогов наступившего со второй половины 50-х
годов периода бурного развития научной мыс-
ли и уяснения и углубления ленинского пони-
мания исторической обусловленности россий-
ских революций, прежде всего социалистичес-
кой революции в октябре 1917 г.
Обобщающим итогом историографического
анализа и синтеза социально-экономической
проблематики истории России рассматриваемо-
го времени стала монография К.Н. Тарновско-
го «Советская историография российского им-
периализма» (М., Наука, 1964), которая раскры-
ла его мастерство как историографа и выдвину-
ла на ведущие позиции в этой отрасли истори-
ческой науки. В небольшой по объему, но кон-
центрированной по мысли книге он последова-
тельно раскрывал, как под воздействием вводи-
мых в научный оборот исторических фактов и
логики развития научной проблематики разру-
шалась навязанная в середине 30-х годов ста-
линская концепция России как полуколонии
западного империализма — концепция, при-
званная возвеличить «великого вождя», за ко-
роткий исторический срок превратившего сла-
боразвитую и зависимую от иностранного капи-
тала Россию в первоклассную промышленную и
подлинно независимую великую державу. Вме-
сте с тем в книге показано, как вырабатывались
новые методологические подходы и возникали
новые конкретные задачи в изучении пробле-
мы, вытекавшие из необходимости осмысления
общих закономерностей и особенностей разви-
тия российского империализма. На материалах
развития крупной промышленности, железных
дорог и банков была сформулирована исследо-
вательская задача изучения типа капиталисти-
ческой эволюции России. Эта идея стала исход-
ной и доминантной в концепции, позже сфор-
мулированной К.Н. Тарновским. Книга носила
не только историографический характер, но су-
щественно продвигала разработку проблем эко-
номической эволюции в стране, развитие кото-
рой направлялось по капиталистическому пути.
Следующим этапом в изучении проблемы
типа капиталистической эволюции страны ста-
ло обращение К.Н. Тарновского к историогра-
фии аграрного развития России. В написанной
им во второй половине 60-х годов на эту тему
монографии, основные разделы которой были
опубликованы в серии крупных статей в исто-
рических журналах и сборниках, он выявил
развитие историографической мысли от про-
блемы уровня аграрного развития к проблеме
его особенностей и в конечном итоге к пробле-
ме типа аграрно-капиталистической эволю-
ции. Другим подходом к этой проблеме стали
его работы, в которых был применен сравни-
тельно-исторический метод. В этом плане сле-
дует специально выделить его статью-рецен-
зию «О социологическом изучении капитали-
стического способа производства» (на книгу
А.И. Левковского «Особенности развития ка-
питализма в Индии». М., Наука, 1963), в кото-
ром он поставил проблему социологической
общности капиталистической эволюции стран
молодого (позднего) капитализма как в про-
мышленности, так и в сельском хозяйстве.
Постановка проблемы типа капиталисти-
ческой эволюции России, логически подводив-
шая к расширению круга исследования конк-
ретно исторических вопросов и изучению всей
экономики страны в целом, была неразрывно
связана со сформулированной в начале 60-х го-
дов рядом историков (И.Ф. Гиндиным, П.В.
Волобуевым, М.Я. Гефтером, П.Г. Галузоидр.),
в том числе и К.Н. Тарновским, проблемой
многоукладности российской экономики, вза-
имодействия российского империализма с до-
408

К.Н. Тарновский
и раннекапиталистическими укладами. В каче-
стве заместителя председателя бюро секции
Научного совета А.Н. Тарновский стал одним
из организаторов специальной сессии по этой
проблеме, состоявшейся в мае 1969 г. в Сверд-
ловске, где выступил с основным докладом —
«Проблема взаимодействия социально-эконо-
мических укладов империалистической России
на современном этапе развития советской ис-
торической науки». В нем он показал, что с
разработкой проблемы многоукладное™ связа-
но решение о типе капиталистической эволю-
ции России, об особенностях ее в различных
регионах страны, о социальной структуре и со-
циальном облике основных классов, наконец,
о типе революционного и национально-осво-
бодительного движения, сочетавшем в себе
элементы как демократических, так и социали-
стических устремлений. Разработка этой про-
блемы подводила к выявлению исторических
предпосылок российских революций.
В докладе было обосновано концепционное
положение о России начала века как своеоб-
разной модели тогдашнего мира, явившееся
результатом социологических сопоставлений
особенностей капиталистической эволюции
России со странами Запада и Востока. Это по-
ложение, идея которого была предложена фи-
лософами и историками, рассматривалось Тар-
новским в свете многоукладной экономики
России не как сумма характерных признаков
для развитых стран Запада и отсталых госу-
дарств Востока, а как результат их взаимодей-
ствия в условиях сложившегося капиталисти-
ческого империализма в России. Постановка
проблемы многоукладности российской эко-
номики послужила толчком для ее осмысления
в 70-х годах специалистами, занимавшимися
странами «третьего мира» (позднего капита-
лизма). Однако в отечественной историогра-
фии эта проблематика была практически сня-
та с повестки дня.
Широкий комплексный подход к социаль-
но-экономической истории заставил исследо-
вателя обратиться к политической истории
страны, истории революционного движения.
Эта проблематика в 60-е годы стала третьим са-
мостоятельным направлением в его научном
поиске. Причем и в этой области интересую-
щий его период (начало 900-х годов) и конк-
ретная тема исследования (ленинская «Искра»)
выбираются в рамках теоретических размыш-
лений, которые связаны с перемещением в это
время центра мирового революционного дви-
жения в Россию, характером и особенностями
назревавшей в России революции, идейной и
организационной подготовки создания рево-
люционной пролетарской партии. «Искре» по-
священо несколько статей и брошюр, а также
раздел в коллективной монографии «Ленинс-
кая «Искра». К 70-летию со дня выхода 1-го
номера» (М., 1970). В томе VI «Истории СССР»
(фактическим главным редактором которого
К.Н. Тарновский стал после болезни, а затем
смерти в 1966 г. проф. А.Л. Сидорова) Констан-
тин Николаевич написал большую главу о по-
литической обстановке в России накануне пер-
вой революции. В концептуальных размышле-
ниях его интересует и конечный результат ре-
волюционного процесса — 1917 год, свидетель-
ством чего явилась его теоретическая статья об
экономической и политической программе со-
циалистической революции.
Однако ведущим направлением в исследо-
вательской работе К.Н. Тарновского по-пре-
жнему оставалась историография, склонность
к которой определялась ее возможностями уче-
та и синтеза добываемых исторической наукой
идей. Он постоянно, на протяжении всего сво-
его творческого пути, искал все новые подхо-
ды и аспекты историографического обобще-
ния. Так, при оценке вклада «Исторических за-
писок» в историографию он использовал метод
горизонтального и вертикального анализа со-
держащейся в них проблематики. Это позволи-
ло ему показать процесс связанности научных
направлений, соответствия разделов науки друг
другу, их взаимной обусловленности, нараста-
ния комплексности исследования.
Другим видом историографического иссле-
дования стали крупные статьи о двух известных
советских историках— А.Л. Сидорове и Л.М.
Иванове — руководителях крупных научных
коллективов. Как историограф К.Н. Тарновс-
кий прекрасно понимал и высоко ставил зна-
чение преемственности, традиций в науке. От-
сюда его особый интерес к ученым — осново-
положникам перспективных научных направ-
лений. В статье о творческом пути А.Л. Сидо-
рова, создавшего научную школу по изучению
истории российского империализма, он пока-
зал формирование необходимых качеств науч-
ного лидера, среди которых он выделял мето-
дологическую зрелость, склонность к разработ-
ке теоретических проблем, обостренное чув-
ство нового, отчетливое понимание перспектив
409

К.Н. Тарновский
развития науки. Без всего этого, подчеркивал
он, нельзя систематически питать новыми иде-
ями творческий коллектив, нельзя корректиро-
вать ведущуюся им работу. Наконец, немало-
важное значение имеют и личные качества ха-
рактера, которые привлекают людей, вызыва-
ют желание общения и совместной работы.
Всеми этими качествами обладал и сам
Константин Николаевич. К началу 70-х годов
он стал фактическим, бесспорным лидером на-
учного направления по изучению социально-
экономической истории российского импери-
ализма. Окидывая ретроспективным взглядом
60-е годы, можно сказать, что это десятилетие
сформировало К.Н. Тарновского как ведущего
ученого в области отечественной истории. Ког-
да знакомишься с библиографией его работ,
поражает не только объем выполненных трудов
при высочайшем научном уровне, но и диапа-
зон его творческих интересов. Его положение
лидера, находящегося на переднем крае науч-
ного поиска, ведущего за собой других иссле-
дователей, постоянно толкало его ко все боль-
шему расширению масштабов осмысления
конкретно-исторического материала, к комп-
лексному мышлению, к синтезу аналитических
результатов, полученных наукой. Положению
научного лидера способствовали отличитель-
ные качества его как исследователя. Во-пер-
вых, исключительно добросовестное, скрупу-
лезное отношение к источнику, как основе на-
учного исследования, стремление к использо-
ванию и учету всех имеющихся в наличии ис-
точников, прежде всего архивных материалов,
розыск оставшихся живых участников или оче-
видцев событий либо их родственников. Бла-
годаря этому качеству он ввел в научный обо-
рот немало ценных источников, публикацией
которых он занимался на протяжении всей
своей творческой жизни. Во-вторых, строгое
подчинение своих личных исследовательских
задач логике развития избранной им научной
проблематики, а в конкретных исследовани-
ях — мастерство отбора фактического матери-
ала под углом зрения вытекающей из него те-
оретической проблемы. В-третьих, привержен-
ность к генерализации возникающих в истори-
ческих исследованиях идей, их осмысление в
свете развития новой проблематики и новой
обстановки в науке и обществе. Наконец, лич-
ные качества Константина Николаевича — его
интеллигентность, человеческое обаяние, от-
крытость и постоянная готовность помочь и
поддержать товарища и коллегу, особенное, за-
интересованное отношение к молодым уче-
ным, какая-то особая тактичность и вместе с
тем принципиальность — приносили всем, кто
знал его, не только большую пользу, но и ра-
дость общения.
Закономерным этапом творческой биогра-
фии К.Н. Тарновского стала успешная защита
им докторской диссертации «Проблемы соци-
ально-экономической истории империалисти-
ческой России на современном этапе истори-
ческой науки» на Ученом совете Института ис-
тории СССР в октябре 1970 г. Представленная
в диссертации концепция получила одобрение
крупнейших специалистов, а также отдельных
кафедр (в том числе МГУ). Оппоненты оцени-
ли ее как «значительное событие в историчес-
кой науке» и предлагали опубликовать ее бе-
зотлагательно.
Диссертации и ее автору, однако, была уго-
тована горькая, несправедливая судьба. Реше-
ние Ученого совета о присуждении К.Н. Тар-
новскому ученой степени доктора историчес-
ких наук не было утверждено ВАК, а книгу
свою автор так и не увидел — она была опуб-
ликована после его смерти в 1990 г. («Социаль-
но-экономическая история России. Начало
XX в.» М., Наука.) Теперь, оглядываясь назад,
можно сказать, почему это произошло. Основ-
ной причиной послужило то, что защита «за-
поздала», она происходила на рубеже двух пе-
риодов в истории нашей страны — периода от-
носительного раскрепощения и свободного
развития науки, хотя и в рамках марксистско-
ленинской идеологии, результаты которого по-
лучили отражение в диссертации К.Н. Тарнов-
ского, и начавшегося с конца 60-х годов пери-
ода возвращения к старым догмам, «упроще-
ния», «выпрямления» сложностей реальной
исторической действительности, что привело к
застойным явлениям в науке и в общественном
сознании. Два отрицательных отзыва рецен-
зентов ВАК по сути перечеркнули мнение не
только широкой научной общественности, но
и положительные отзывы двух других рецен-
зентов. Причем решающим оказалось заключе-
ние рецензента из Отдела науки и учебных за-
ведений ЦК КПСС проф. Ф.М. Ваганова. Дис-
сертант, по его словам, поставил перед собой
«совершенно определенную цель» — «дезавуи-
ровать советскую историографию 30 — 50-х го-
дов» и «увести историческую науку с магист-
рального марксистско-ленинского пути». На-
410

К.Н. Тарновский
чавшаяся в это время в печати проработочная
кампания против «нового направления» в ис-
следовании социально-экономической исто-
рии России особое внимание уделила работам
и идеям К.Н. Тарновского, прежде всего его
докладу на научной сессии в Свердловске,
опубликованному в сборнике статей «Вопросы
истории капиталистической России. Проблема
многоукладное™» (Свердловск, 1972).
На состоявшемся в марте 1973 г. совещании
по проблемам исторической науки в Отделе на-
уки ЦК КПСС под председательством его заве-
дующего СП. Трапезникова сторонников «но-
вого направления» обвинили в том, что они от-
казываются от марксистско-ленинского учения
об общественно-экономических формациях,
стремятся представить экономику страны как
конгломерат не связанных друг с другом укла-
дов, где к тому же империализм не является
якобы ведущим укладом, пересматривают уче-
ние В.И. Ленина по аграрному вопросу, отрица-
ют закономерности социалистической револю-
ции в России. Блюстители чистоты марксистс-
ко-ленинской теории видели в результатах на-
учных исследований К.Н. Тарновского и его
сторонников социально-экономической струк-
туры России в начале XX в., расстановки поли-
тических сил, проявившейся в сочетании де-
мократических, национально-освободительных
и социалистических элементов в общественном
и революционном движении, в победе Октябрь-
ской революции отрицание или в лучшем слу-
чае недооценку ее социалистического характе-
ра и низведение ее всемирно-исторического
значения до частных, региональных масштабов.
В «ошибках» сторонников так называемого но-
вого направления разглядели «враждебную си-
стему взглядов», позаимствованную из буржуаз-
ной советологии. Проблема многоукладности
вместе с проблемой типа российского капита-
лизма была объявлена фактически «вне закона»,
и ее разработка в рамках отечественной истории
практически прекратилась2.
Вскоре последовали и оргвыводы. Директор
Института истории СССР член-корреспондент
П.В. Волобуев, специалист по проблемам рос-
сийского империализма, поддерживавший и
сам участвовавший в научных разработках «но-
вого направления», был снят со своего поста и
на его место назначен академик А.Л. Нароч-
ницкий, активно критиковавший на совеща-
нии работу института. Новый руководитель ин-
ститута упразднил сектор отечественной исто-
рии периода империализма за «недостатки, пе-
реросшие в систему взглядов, чуждых советс-
кой исторической науке». К.Н. Тарновский —
историк широкого профиля, историк-теоретик
был определен в сектор исторической геогра-
фии, где должен был заниматься подготовкой
исторического атласа.
Константин Николаевич разделил судьбу
многих талантливых ученых, оказавшихся «не
ко двору» в период застоя и торжества догма-
тизма. Это были тяжелые годы, когда от него
отвернулись, а то и прямо предали некоторые
его бывшие друзья, а настоящие друзья мало
чем могли ему помочь. К тому же навалилась
тяжелая болезнь. Однако он не сдался, не от-
ступил, продолжая мужественно отстаивать
свои взгляды от грубейших извращений, пря-
мой лжи и наветов беспардонных оппонентов.
Сколько было потрачено сил и времени на
тщательный разбор и обстоятельные ответы в
редакции журналов, дирекцию и партбюро
родного института, Отделение истории Акаде-
мии наук на обвинения недобросовестных ре-
цензентов. Ни на один из них реакции не пос-
ледовало. Более того, его «упорство» вызывало
раздражение «инстанций».
С середины 70-х годов начался новый этап
в научной биографии К.Н. Тарновского. «Нор-
мальные герои всегда идут в обход», — скажет
он потом. Однако к нему самому вряд ли мож-
но отнести эти слова. Он начал исследование
мелкой промышленности России в конце
XIX — начале XX в. — третьего основного «сек-
тора» после промышленного и аграрного, на-
роднохозяйственного организма России, изу-
чение которого замерло на уровне 20-х годов.
Именно кустарно-ремесленная «цепочка»,
предсказывал он в начале 70-х годов, «соеди-
няющая крайние полюсы российской эконо-
мики и олицетворявшая собой все ступени пе-
рехода от «самого отсталого» до «самого пере-
дового», представляет особый интерес и, по-
видимому, в ближайшие годы сделается свое-
образной «лабораторией» по разработке про-
блемы взаимодействия различных социально-
экономических укладов». Он занялся перспек-
тивной, но и исключительно сложной и трудо-
емкой исследовательской проблемой, обещав-
шей важные общеисторические и социологи-
ческие проблемы. Предполагал ли он, насколь-
ко она станет актуальной не только в научном,
но и общественном отношении через полтора
десятка лет? К середине 80-х годов такая моно-
411

К.Н. Тарновский
графия была закончена, но опубликована лишь
в 1995 г. Главная теоретическая проблема ис-
следования — направление и тип эволюции
мелкой промышленности, посвящена все той
же общей проблеме особенностей капиталис-
тической эволюции России. Социологические
наблюдения автора выводили на проблему по-
литических предпосылок российских револю-
ций: борьба кустарей против крупного капита-
ла толкала их в лагерь промышленного проле-
тариата и крестьянства. Монография имеет и
широкий прикладной характер, являясь свое-
го рода энциклопедией развития кустарного
промысла на Руси.
С середины 70-х годов К.Н. Тарновский зна-
чительно большее внимание стал уделять исто-
рии революционного движения, результатом
чего явились две книги по истории «Искры»,
причем вторая — «Революционная мысль, рево-
люционное дело (Ленинская «Искра» в борьбе за
создание марксистской партии в России»)» ста-
ла основой второй докторской диссертации, за-
щищенной также блестяще, как и первая. В ней
была убедительно доказана диалектическая связь
между типом капиталистической эволюции Рос-
сии и характером общественного и революцион-
ного движения, особенности которого обуслови-
ли народный характер российских революций,
незавершенность буржуазно-демократических
преобразований. В итоге предстала целостная
концепция, которая адекватно отражала во всей
диалектической противоречивости взаимосвя-
занную совокупность процессов исторического
развития России начала XX в. Изучая ленинское
теоретическое наследие, оказавшее такое огром-
ное воздействие на идеологию XX в., Тарновский
стремился понять логику развития его мышления
в связи с конкретной исторической обстановкой.
Поэтому к изучению его трудов он подходил не
только как историк, но и как источниковед и ар-
хеограф. Его вступительная статья к книге Лени-
на «Империализм, как высшая стадия капитализ-
ма» (М., 1986) представляет собой сплав теории,
методологии, историографии, источниковедения
и археографии.
Стремление к целостному восприятию изу-
чаемой эпохи накладывало печать и на увлече-
ния Константина Николаевича, хотя вряд ли
можно рассматривать его любовь к литературе,
искусству и особенно музыке серебряного пе-
риода российской истории только как увлече-
ние. Они помогали ему глубже вживаться в
изучаемую эпоху: «Исторические эпохи, — пи-
сал он, — это и художественные эпохи, со сво-
ими характеристиками, рожденными временем
и время отражающими, в том числе и музы-
кальными. По-моему, нельзя себе представить
звучание предреволюционной эпохи нашей ис-
тории без музыки Скрябина, и этим, в частно-
сти, определяется мой специальный интерес к
его творчеству». Действительно, выделяемые
им из многих других деятелей культуры Блок и
Скрябин, Шостакович и Твардовский были
крупнейшими и, быть может, наиболее ярки-
ми в его понимании выразителями обществен-
ных настроений и социокультурных процессов
своего времени. Любовь его к музыке (он по-
лучил начальное музыкальное образование)
переросла рамки увлечения, средства отключе-
ния от основных занятий — он занимался му-
зыкой и как историк. Именно так он писал о
А.Н. Скрябине и Д.Д. Шостаковиче.
В последние два-три года жизни, после из-
вестных апрельских событий 1985 г., К.Н. Тар-
новский использует открывшиеся возможности
для более свободного изложения своей концеп-
ции исторических предпосылок трех российс-
ких революций, сложного сочетания в них об-
щедемократических элементов с нарождавши-
мися социалистическими, что привело к расши-
рению их социальной базы и превращению их
в общенародные движения под демократичес-
кими лозунгами свержения самодержавия, пре-
доставления земли крестьянам, заводов и фаб-
рик рабочим, политической власти — Советам.
Характер Октябрьской революции 1917 г. К.Н.
Тарновский связывает не столько с ее социали-
стическим содержанием, сколько с политичес-
кой программой партии большевиков во главе
с В.И. Лениным и ее стратегией и тактикой по-
литической борьбы. Как наиболее последова-
тельная революционная сила, она взяла требо-
вания народных масс, прежде всего заключения
немедленного демократического мира, в каче-
стве главных политических лозунгов, чем обес-
печила себе поддержку армии и народа. В пос-
ледних своих работах он обращается и к пробле-
ме исторического значения и влияния Октябрь-
ской революции на мировое развитие в XX в.
Другой круг проблем, с которыми были
связаны размышления К.Н. Тарновского, от-
носится к переходному периоду 20-х годов,
когда определялись пути дальнейшего истори-
ческого развития страны. Он обратился к изу-
чению различных вариантов концепции стро-
ительства социализма в мелкокрестьянской
412

К.Н. Тарновский
стране, к анализу причин победы сталинской
модели, приведшей к созданию администра-
тивной командной системы в экономике и од-
нопартийной политической системы.
Размышления о творческом пути К.Н. Тар-
новского еще и еще раз наводят на мысль об
ответственности ученого-историка перед нау-
кой и обществом. Эта ответственность связана
в первую очередь с проблемой выбора. Выбо-
ра целей, нравственных идеалов и ценностей,
принципов поведения. Этот выбор К.Н. Тар-
новский всегда делал безупречно и в науке, и
в жизни. Наука — категория высоконравствен-
ная, ибо призвана служить поискам истины.
К.Н. Тарновский избрал профессию историка
по велению ума и сердца, опираясь на свой бо-
гатый для 26-летнего молодого человека жиз-
ненный опыт. Историческая наука была для
него, пользуясь его словами, «делом всей жиз-
ни», а служение научной истине — девизом,
которому он был предан до конца. Именно по-
этому его труды заняли достойное место в ис-
ториографии отечественной истории.
Примечания
1 Библиографию печатных трудов К.Н. Тарновского, как
и статью о нем, см.: ИЗ. 1990, т. 118. С. 202 — 231.
2 См. Рекомендации совещания историков в Отделе
науки и учебных заведений ЦК КПСС 21—22 мар-
та 1973 г. М., 1974.
Основные труды К.Н.Тарновского
Формирование государственно-монополистическо-
го капитализма в России в годы первой мировой
войны: (На примере металлург. пром-сти).М., 1958.
Советская историография российского империализ-
ма. М., 1964.
24 декабря 1990. М.. 1977.
Ленинская «Искра»: История создания и распрост-
ранения, 1900-1902. М.; Лейпциг, 1981. (Совм. со
Степановым В.И., Вигелем К.). — То же. 2-е изд. М.;
Лейпциг, 1984.
Революционная мысль, революционное дело: (Ле-
нинская «Искра» в борьбе за создание марксистской
партии в России) М., 1983.
Социально-экономическая история России, начало
XX в.: Сов. историография середины 50-60-х гг. М., 1990.
Мелкая промышленность дореволюционной Рос-
сии: Ист.-геогр. очерки. М., 1995.
Мелкая промышленность России в конце XIX— на-
чале XX в. М., 1995.
* * *
Чл. ред. кол.: Журналы Особого совещания для об-
суждения и объединения мероприятий по обороне
государства: (Особое совещание по обороне государ-
ства), 1915-1918 гг. М., 1975. Т. 1; М., 1977. [Т. 2|, ч. 1-
4.
Чл. ред. кол. и ред. коммент: Там же. М., 1978. |Т.З],
ч. 1-3; М., 1979. |Т. 3J, ч. 4-5; М., 1980. |Т 4], ч. 1-2.
Особое совещание по обороне-финансированию,
ноябрь 1917-март 1918 гг.//Там же. М., 1980. |Т 4],
ч. 2. (Совм. с Сомовым С А.)
Чл. ред. кол. и ред. вып.: Там же. М., 1982. |Т 5|, ч. 1-
2.
К истории изучения Особого совещания по оборо-
не государства //Там же. Ч. 2.
* * *
Чл. авт. кол.: Очерки истории исторической науки в
СССР. М., 1966. Т. 4; М., 1985. Т. 5. - Чл. редкол.:
Там же.
Чл. авт. кол, зам. отв. ред.: История СССР с древней-
ших времен до наших дней. М., 1968. Т. 6.
Чл. авт. кол.: Иллюстрированная история СССР. М.,
1974. -Тоже. 2-е доп. изд. М., 1977. -Тоже. 3-е доп.
изд. М., 1980. -Тоже. 4-едоп. и испр. изд. М., 1987.
* * *
Путь ученого: |Об А.Л. Сидорове] // ИЗ. 1967. Т. 80.
Памяти Леонида Михайловича Иванова (8 ноября
1909 - 10 янв. 1972 г.) // ИЗ. 1972. Т. 90.
Композитор Никита Богословский: Этапы творчес-
кой жизни. М., 1984.
Три встречи: Из воспоминаний о М.Н. Тихомиро-
ве//АЕ за 1983 г. М., 1985.
* * *
Список печатных трудов К.Н. Тарновского/ Сост.
И.А. Араловец, П.В. Пронина // ИЗ. 1990. Т. 118.
Литература о К.Н. Тарковском
Дубенцов Б.Б. Константин Николаевич Тарновский
(1921-1987)//АЕ за 1987 г. М., 1988.
Волобуев П.В. От редактора//Тарновский К.Н. Со-
циально-экономическая история России, начало
XX в. М., 1990.
Емец В.А., Шелохаев В.В. Творческий путь К.Н. Тар-
новского//ИЗ. 1990. Т. 118.
Шмидт СО. К 70-лстию со дня рождения К.Н. Тар-
новского//АЕ за 1991 г. М., 1994.
Курносое А. А. О К.Н. Тарновском // Там же.
Мироненко М.П. Заседание, посвященное К.Н. Тар-
новскому: [Археогр. комиссии, 15 окт. 1991 г.| //Там
же.
Поликарпов В.В. «Новое направление» 50-х — 70-х гг.:
Последняя дискуссия сов. историков// Советская
историография. М., 1996. (Россия, XX в.).
Иванова Н.А. Константин Николаевич Тарновский//
Историки России XV11I-XX веков. [М., 1997|. Вып. 4.
(Арх.-инф. бюллетень; № 16). Прил. кжурн. «Ист. арх.»>.
Лельчук B.C. Уроки Городецкого// ОИ. 1997. № 1.
413

Указатель имен
Абросимова
Светлана Викторовна
Авалиани
Симон Лукич
Август Гай Юлий
Цезарь Октавиан
Авдусин
Даниил Антонович
Авдусина
Гайда Андреевна
Автократов
Владимир Николаевич
Адрианов
Сергей Александрович
Айвазян
Михаил Арамисович
Аксаков
Константин Сергеевич
Аксаковы
Алаев Леонид Борисович
Алданов
(наст, фамилия Ландау)
Марк Александрович
Александр I
Александр II
Александр III
Александр Михайлович,
вел. кн.
Александр Невский
Александров
Вадим Александрович
Александров
Сергей Александрович
Алексеева В.И.
Алексеева
Галина Дмитриевна
Алексей Михайлович,
царь
Алексей Петрович,
царевич
Алеф Густав
Алехин
Александр Александрович
Амвросий, архиепископ
Ананьич Борис Васильевич
Андреев
Александр Игнатьевич
Андреев Леонид Николаевич
Андреев Николай Ефремович
191
133
305
309,321
309,318
371
91, 138, 197
132
47, 50
250
99
170,174
30,31,35,39,
150,1 58, 186,
355
34, 49, 54, 55,
49,'
276,
84,
158, 337, 339,344
116, 150,231,
340, 344, 381
232
308, 393, 400,
276,
403
73,
351,
150,
339,
89,268,269,271,373,388
176
176
151
41,45,68, \Л1
59,97
390
172
17
243, 246, 342,
20,23,24, 120
292-294
155
133, 330
t
345,
,201
346
,236,
Андреев
Николай Николаевич
Андрей Боголюбский
Андрей Владимирович,
вел.кн.
Андрианова- Перетц
Варвара Павловна
Андронова М.П.
Аникин
Андрей Владимирович
Анна Иоанновна
(Ивановна), имп.
Анненков, полковник
Антокольский
Марк Матвеевич
Анучин
Дмитрий Николаевич
Анциферов
Николай Павлович
Аракчеев
Алексей Андреевич
Ардашев
Николай Николаевич
Аристотель
Арманд Инесса
(урожд.Стеффен
Елизавета Федоровна)
Артемий, старец
Артизов
Андрей Николаевич
Арутюнян И.Т.
Арциховский
Артемий Владимирович
Астраханский B.C.
Астров
Николай Иванович
Ахвердов Н.А.
178
42,43
116
250, 258
см. Забелина М.П.
330
12, 18,21,46,223
62
35
77
129, 134, 199,200,205
158
77
195
348
373, 374
152,205,258,268
267
76,77,304-321,377
24
160
54
Багалей Дмитрий Иванович ПО
Бадигин
Константин Сергеевич
Базилсвич
Константин Васильевич
Байер Готлиб Зигфрид
Бакунин
Алексей Александрович
Бакунин
Михаил Александрович
Бакунина Т.А.
(Т.Алексеева)
Балашова Елена Николаевна
Бантыш-Каменский
Николай Николаевич
Баратынский
Евгений Абрамович
389
354
223
323
73
см. ОсоргинаТ.А.
8
26
66
414

Барсков Яков Лазаревич
Барсуков
Николай Платонович
Баторий Стефан
Батура
Ромас Константинович
Батый, хан
Бауер
Георгий Эммануилович
Бахрушин
Алексей Александрович
Бахрушин
Алексей Федорович
Бахрушин
Сергей Владимирович
Бахрушины
88
115
19
402
327
309, 312-314
192
192
129, 182,
207, 241,
288-293,
371,373,
192
Башкин Матвей Семенович 372, 374
Безобразов
Александр Михайлович
Безобразов
Павел Владимирович
Бе иль Пьер
Белинский
Виссарион Григорьевич
Белозерская
Надежда Александровна
Белокуров Сергей Алексеевич
Беляев Иван Дмитриевич
Беляев С. Г.
Бенеш Эдуард
Бердяев
Николай Александрович
Бережков
Николай Георгиевич
Берестов
Валентин Дмитриевич
232, 239
49-51
18
32, 34, 6S
64
[ 155
46, 223
244
180, 181
370
287
318
Беркенгеим Борис Моисеевич 178
Бестужев
Михаил Александрович
Бестужев-Рюмин
Константин Николаевич
Бибиков
Дмитрий Гаврилович
Бибиков Михаил Вадимович
Бильбасов
Василий Алексеевич
Бирман Михаил Абрамович
Бирон Эрнст Иоганн
Блаватский
Владимир Дмитриевич
Блок
Александр Александрович
Блудов
Дмитрий Николаевич
Бобиньская Целина
(Целина Станиславовна)
Бобриков
Николай Иванович
Богдан Дамиан
(Дамиан Петрович)
33
20, 23, 35.
189, 192-205,
249, 258, 259,
296, 354, 370,
374, 388
>, 255
,47,48,91, 101,
102, 104, 105, 107,123,15С
55
401
157
176
223
315
412
31
177, 189
243
263
Богданов Андрей Петрович
Богданов Леонид Павлович
Богословские
Богословский
Михаил Михайлович
Богучарский
(наст, фамилия Яковлев)
Василий Яковлевич
Бойко Иван Давыдович
Бокль Генри Томас
Болотников Иван Исаевич
Болтин Иван Никитич
Бондарь А.
Борис Годунов
Бороздин Илья Николаевич
Боткин Сергей Петрович
Браун Эдвард
Брачев Виктор Степанович
Брейар Сабина
Брикнер
Александр Густавович
Брод ель Поль
Бродель Фернан
Бромлей
Юлиан Владимирович
Брюллов Карл Павлович
Брюс Яков Вилимович
Брюсов Александр Яковлевич
Буганов Виктор Иванович
Будаев Дмитрий Иванович
Будилович
Антон Семенович
Будилович
Игорь Александрович
Булгаков
Михаил Афанасьевич
Булгаков
Сергей Николаевич
Булев Николай
Бунге
Николай Христианович
Бунин Иван Алексеевич
Бурденко (Бурдзейко)
Андрей Викентьсвич
Бурышкин
Павел Афанасьевич
Бухерт Владимир Генрихович
Бущик
Лукьян Павлович
Быковский Иоиль
Быховсц, помещик
Бычков
Афанасий Федорович
Бычкова
Маргарита Евгеньевна
387
343
217
80,89, 115, 124, 129, 131,
159, 166, 174, 177, 179,
323, 348, 349
278, 338
379
91,93
44,371,372,375,387
20,26
331
44, 56, 123, 182, 193,
287, 386, 387
94
69
330
132-135, 189,219
176
157
260
260
227
35
12
305
271, 388, 390, 392,401,
404
337, 343
220
209-211, 220
250, 302
348
375
340
155, 161, 173
189
195, 205
135, 227
384
374, 380
383
352
376, 379, 389
Вавилов Сергей Иванович 320
Ваганов Федор Михайлович 410
Вадбольские 66
Вакар Николай Платонович 174, 175
415

Валк Сигизмунд Натанович
Валки, семья
Валуев Петр Александрович
Вандалковская
Маргарита Георгиевна
Варшамова Н.Г.
Васенко
Платон Григорьевич
Василий I Дмитриевич
Василий II Темный
Василий III Иванович
Василий IV
(Василий Шуйский)
Васильевский
Василий Григорьевич
Васнецов
Аполлинарий Михайлович
Васнецова О.А.
Васнецовы
Введенский
Александр Иванович
Вельтмаи Александр Фомич
Вснтури Франко
Верна, шляхтич
Вернадская
(урожд. Старицкая)
Наталья Егоровна
Вернадская
(урожд. Ильинская)
23,24,91,93,98,99,
120, 121, 123, 134, 151,
207,219,227,231,244,
246, 272-284
273
337, 389
163, 176, 330, 331
315
120
387
300
43,371,380,381,386,388
44, 113, 182, 193
101,102, 107, 137,225,276
70, !
162
35,
120,
66
358
322
32
162
137
Нина Владимировна
Вернадская Н.В.
Вернадский
Владимир Иванович
Вернадский
Георгий Владимирович
Вернадский
Иван Васильевич
Вернадские
Всрнацкий
Василий Иванович
Всрнацкий
Иван Никифорович
Веселовский
Александр Николаевич
Веселовский
Степан Борисович
Вико Джамбаттиста
Вильгельм 11
Виноградов
Виктор Владимирович
Виноградов
Павел Гаврилович
Виппер Роберт Юрьевич
Витте Сергей Юльевич
323
см. Толль Н.В.
118, 154, 159,220,249,
275, 322, 328
120, 133, 175,283,322-331
322
323
322
322
154
194, 205,216, 217, 235,
289, 294, 295, 380, 383,
386
38
159
376
117, 137, 150, 154, 165-
167, 177,210,226,332
117, 123, 159, 163, 289,
323, 348
231-234,239,243,245,276
182
29, 142
42, 380
309
94
237
289
51
Вишняков
Евгений Иванович
Владимир I Святой
Владимир II Мономах
Владимирская
Нон на Сергеевна
Владимирский-Буданов
Михаил Флегонтович
Вознесенский
Александр Алексеевич
Волгин Вячеслав Петрович
Волкова
Ирина Владимировна
Волобусв Павел Васильевич 407, 408, 411,413
Володихии
Дмитрий Михайлович 392
Волошин
(Кириенко-Волошин)
Максимилиан Александрович 122, 131, 134
Вольтер
(Франсуа Мари Аруэ) 30,
Вольф Христиан
(Кристиан) 18
Вольфсон Семен Яковлевич 178
Воронин
Николай Николаевич
Воронков
Иван Александрович
Воронцов
Михаил Илларионович
Ворошилов
Климент Ефремович
Врангель Петр Николаевич
Высоцкий Афанасий
Вышинский
Андрей Януарьевич
Вы ш не граде кий
Иван Алексеевич
Вяземские
52
235, 255, 267, 270
189
21
203
171,
264
208
219,326
340
30
Вяземский Петр Андреевич 25
Вишняк
Марк Вениаминович
161, 162
Галахов Алексей Дмитриевич
Галка Иеремия
(псевдоним
Н. И. Костомарова)
Галкин Илья Саввич
Галузо Петр Григорьевич
Гальперин
Григорий Борисович
Гальперина
Евгения Вениаминовна
Ганелин Рафаил Шоломович
Ганка Вацлав
Гарднер Моника
Гафуров Бободжан Гафурович
Гвоздев Порфирий Петрович
Гвоздев Сергей Порфирьевич
Ге Николай Николаевич
Гегель Георг
Вильгельм Фридрих
Гедиминовичи, род
Гейман Мечислав
Гейнике
Николай Александрович
35
54
367
408
125
291
244, 245
39
187
266, 269
40
370
59
38
386
187, 188
251
416

Геннин Виллим Иванович
(Георг Вильгельм
де Геннин) 13
Герцен Александр Иванович
Герье Владимир Иванович
Геснер Заломон
Гессен Иосиф Владимирович
Гете Иоганн Вольфганг
Гефтер Михаил Яковлевич
Гиббон Эдуард
Гизо Франсуа
Гимади Хайри Гимадиевич
Гиндин Иосиф Фролович
Гинев Владимир Николаевич
Гинзбург Э.А.
Гиппиус Зинаида Николаевна
Глазатый Иоанн
Глинка Федор Николаевич
Глинская Елена Васильевна
Глинский Михаил Львович
Глушакова Юлия Петровна
Гоголь Николай Васильевич
Годунов Борис Федорович
Голб Норман
Голдер Франк
Голицын Василий Васильевич
Голобуцкий
Владимир Алексеевич
Гольце в
Виктор Александрович
Гомаюнов Сергей Алексеевич
Гончаров
Иван Александрович
Горемыкина Вера Ивановна
Горланов Леонид Романович
Городецкий Ефим Наумович
Городцов Василий Алексеевич
Горская
Наталья Александровна
Горский
Анатолий Дмитриевич
Горький Максим (Алексей
Максимович Пешков)
Готье Юрий Владимирович
Градовский
Александр Дмитриевич
Граков Борис Николаевич
Грановский
Тимофей Николаевич
Грацианская
Любовь Игоревна
Гревс Иван Михайлович
Греков Борис Дмитриевич
Греков Игорь Борисович
Грекова
Александра Дмитриевна 209,220
Грекова Елена Дмитриевна 209
Грекова Олимпиада 209, 220
Грекова Полина Дмитриевна 209
34,35,73, 12f
79, 165, 177
26
172
32
407, 408
28,38
39,93
267
407, 408
281, 284
212
138, 173
20
66
263, 375
381
371
31
), 13S
см. Борис ГодуноЕ
396
328
61
379
154, 155, 165
37
27
402
343
151
305
219,227
303,321, 379
354
37, 80, 88, 144
162, 179,217,
, 149
221,
286, 290, 305-307,
332, 333, 345
101, 102,343
315
38-40, 68, 69
401
137,212,215,
251,274,275
220,
)
\
, 157,
259,
323,
229,
99, 181,205,207-227,
235-238, 240,
258, 262, 263,
300, 320, 351,
395,397,401
189, 219, 220
248,
269,
352,
249,
295,
370,
Грибоедов
Александр Сергеевич
Григорен ко
Мария Григорьевна
Григорьев
Аполлон Александрович
Гримм Эрвин Давидович
Гродеков Николай Иванович
Гроссман Леонид Петрович
397
177
47,50
229
266
180
Гросул Владислав Якимович 367
Гросул Яким Сергеевич
Грот Николай Яковлевич
Грот Яков Карлович
Грушевский Александр С.
Грушевский
Михаил Сергеевич
Гумилевский Лев Иванович
Гусев Владимир
303
154
101
64
140, 394, 40
330
386, 388
Гутнов Дмитрий Алексеевич 176
Давыдов Денис Васильевич
Давыдов Иван Иванович
Давыдов Николай Васильеви1
Далин Виктор Моисеевич
Даниил, митрополит
Данилов
Владимир Валерьянович
333
39
i 155
63
371
64
Дашков Дмитрий Васильевич 31
Дворниченко
Андрей Юрьевич
Дебец Георг Францевич
Деборин Абрам Моисеевич
Дейч Генрих Маркович
Дейч Лев Григорьевич
134, 151
317
290
24
279
Демидова Наталья Федоровна 89
Демкин
Андрей Владимирович
Деникин Антон Иванович
Дербов Леонард Адамович
Державин
Гавриил Романович
Державин
Николай Севастьянович
Джаншиев
Григорий Аветович
Димитриев
Василий Дмитриевич
Динес
Владимир Александрович
Дмитриев Иван Иванович
Дмитриев Сергей Сергеевич
Дмитриева Руфина Петровна
Дмитрий Донской
Дмитрий Иванович,
Дмитрий-внук
(внук Ивана III)
Дмитрий Иванович,
царевич
Дмитрий Павлович, вел.кн.
206
114,326
384
27
189
323
384
284, 367
26,30
51, 259,356,
373
58
386, 388
123, 386
16
357, 367
Добиаш-Рождественская
Ольга Антоновна
215, 221
417

35, 47, 50,
24, 284
401
172
55
156
383
191
27, 35, 165
263
167
367
103, 179
360, 366
73
, 172
207,208,219,227,292,
303, 347-367, 370
364
360
Добролюбов
Николай Александрович
}обрушкин
Евгений Михайлович
}оватур Аристид Иванович
Долгорукие (Долгоруковы)
1олгоруков
Василий Андреевич
1олгоруков
Павел Дмитриевич
Долинин Николай Петрович
1осталь Марина Юрьевна
1остоевский
Редор Михайлович
],остян Ирина Степановна
1рагоманов
Иихаил Петрович
1руговская
Александра Юрьевна
Дружинин
Василий Григорьевич
Дружинин
Михаил Николаевич
Дружинин
Николай Михайлович
Дружинин
Николай Михайлович
однофамилец и тезка)
1,ружинина
урожд.Худокормова)
Надежда Михайловна
1ружинина
Алевтина Михайловна
1ружинины
1убельт
1еонтий Васильевич
1убенцов Борис Борисович
Дубровский
Александр Михайлович
дубровский
Сергей Митрофанович
1удков Денис Александрович
кумова Наталья Георгиевна
Дьяков
Владимир Анатольевич
1ьяков
Владимир Николаевич
1ьяконов
Дмитрий Михайлович
[ъя конов
Михаил Александрович
1юма Александр (Дюма-отец)
•вдокия Федоровна
урожд.Лопухина) 60
•вреинов Борис Алексеевич 175
[вфросинья 59
■горов Дмитрий Николаевич 179
Екатерина 1 46, 59
жатерина 11 15, 29, 30, 46, 73, 115,
120, 146, 156-158, 168,
186, 187, 322
363,
360
364
54,55
413
205,
354
189
176
64
178
216
99, 1
216,
370
206
оз,;
221,
НО,
222
118,
150,
Елагин Иван Перфильевич
Елена Павловна, вел.кн.
Елизавета Петровна, имп.
Елисеев Григорий Захарович
Емец Валентин Алексеевич
Ермак Тимофеевич
Ермашов
Дмитрий Васильевич
Ермолаев Игорь Петрович
Ермолай-Еразм
Ермолова
Мария Николаевна
Ерошкин Николай Петрович
Ершов Петр Павлович
Ершова Эльвира Борисовна
Есипов Савва
Ефименко Петр Петрович
Ефимов
Алексей Владимирович
325
69, 236
11,21,46, 146
347
413
58, 197, 198,380.
37
392
373, 374
155
343
66
191
197
306
51
382
362
178
240
Жаворонков Д.Г.
Жаринов
Дмитрий Алексеевич
Жданов
Андрей Александрович
Жебелев
Сергей Александрович
Желоховцева
Анна Михайловна
Желтухи н
Алексей Дмитриевич
Житецкий И.
Жуков А. Н.
Жукова Л.Н.
Жуковский
Василий Андреевич
Журжалина
Нина Платоновна
Забелин Георгий Степанович
Забелин Иван Егорович
Забелина
(урожд. Андронова) М.П.
Забелло Федор Иванович
Заблоцкий-Десятовский
Андрей Парфентьевич
Завадовский Петр Васильевич 25
Завадский
Сергей Владиславович
Загоскин
Михаил Николаевич
Зайдель
Григорий Соломонович
Зайончковская
(урожд.Скорнякова)
Ираида Павловна
Зайончковский
Андрей Чеславович
Зайончковский
Петр Андреевич
Зайцев
Андрей Дмитриевич
Зайцев
Борис Константинович
Закс Анна Борисовна
225, 233
24,51
350
64
176
176
31,34
309
65
34, 50,
67
189
352
58,65-77, 132
61
66
36
333
332
332-346
227
155
364-366
418

107
Замлинский
Владимир Александрович 64
Замысловский Егор Егорович 51,
Заозерский
Александр Иванович 120
Засурцев Петр Иванович 309
Захарова Лариса Георгиевна 343, 346
Звягинцев
Евгений Алексеевич 76, 77
Зелинский
Николай Дмитриевич 159
Земская (урожд. Булгакова)
Надежда Афанасьевна 250
Земский Андрей Михайлович 250
Зимин
Александр Александрович
Зимина
Валентина Григорьевна
Зимины
Злобин Степан Павлович
Зубатов Сергей Васильевич
89, 206, 298, 368-392
337
385
400
209
Иван III
Иван IV Грозный
Иван Алексеевич, Иван V
Иванов Александр Андреевич
Иванов Анатолий Евгеньевич
Иванов
Константин Алексеевич
Иванов Леонид Михайлович
Иванов Сергей Васильевич
Иванов Юрий Анатольевич
Иванова Валентина Ивановна
Иванова Венета
Иванова
Людмила Васильевна
Иванова
Наталья Анатольевна
Ивановский
Владимир Николаевич
Иванюков Иван Иванович
Ивина Людмила Ивановна
Игнатий Смольнянин
Игнатьев Николай Павлович
Изюмов
Александр Филаретович
Иконников
Владимир Степанович
Иллерицкий
Владимир Евгеньевич
Иловайский
Дмитрий Иванович
Ильинская Н.В.
Иосиф Волоцкий
(Иван Санин)
Иоффе
Эммануил Григорьевич
Ирошников
Михаил Павлович
Итенберг Борис Самуилович
17,29,39,40,43,147,197,
264,371,381,382,386
19,20,25,29,30,36,43,
44,52, 123, 137, 158,202,
204,241,263,371,372,
375, 382, 383, 386, 388
137
35
218, 220,221
103
367, 409
35
135
284
263
133, 134
413
178
165
376
20
338
157, 162, 163
37
50,51
111, 115, 155
см. Вернадская Н.В.
371, 373
191
284
343
Кавелин
Константин Дмитриевич
Каганович
Борис Соломонович
Казаков Николай Иванович
Казакова
Наталья Александровна
Калачов Николай Васильевич
Калинина
Татьяна Михайловна
Калл и сто в
Дмитрий Павлович
Калмыков A.M.
Камениата Иоанн
Каменские, графы
Каменский
Александр Борисович
Каменский Н.И.
Кан
Александр Сергеевич
Кант Иммануил
Кантемир
Антиох Дмитриевич
Карагодин
Анатолий Иванович
Карамзин
Николай Михайлович
40, 42, 43, 46-48, 50,
68,69,74, 108, 167
134
379
374
ПО
401
401
138
269
385, 389
23
191
98, 133,151
27
21
89
Карамзин А.
Карамзина
(урожд. Кол ыванова)
Екатерина Андреевна
Карамзины
Карасев Виктор Георгиевич
Каревская
Александра Григорьевна
Кареев Николай Иванович
Карл Великий
Карл У имп.
Карл XII
Карнаухова М.Г.
Карпов Геннадий Федорович
Карпов Сергей Павлович
Карпов Федор Иванович
Карпович
Михаил Михайлович
Каррыев Ага Каррыевич
Карсавин Лев Платонович
Карташев
Антон Владимирович
Кассо Лев Аристович
Катков
Михаил Никифорович
Катырев-Ростовский
Иван Михайлович
Кафенгауз
Бернгардт Борисович
Каченовский
Михаил Трофимович
Кашин
Владимир Николаевич
20,25-37, 38,41-44, 66,
67, 100, 101, 109, 111, 113,
115, 127-130, 132,248,255
96
30
31
189,191
337
92,94,96-99, 117, 137,
167, 168, 276
398
28
62, 115
98
155
8
373, 381
323, 328, 329
267
121, 133,215,221
172
178, 210
49,69
106
205
38
208
419

Каштанов
Сергей Михайлович
Кеневич
Владислав Феофилович
Керножицкий
Константин Иванович
Кизеветтер
Александр Александрович
Кизеветгер
Екатерина Александровна
КимонтЮ.П.
Киняпина Л.Г.
Кпняпина Нина Степановна
Киприан (Старорусенников)
Киреева
Раиса Александровна
Кирилл и Мефодий
Киров
(наст, фамилия Костриков)
Сергей Миронович
Кирпичников
Анатолий Николаевич
Кирхман Петер Фридрих
Киселев Павел Дмитриевич
Киселев
Сергей Владимирович
Китаев
Владимир Анатольевич
Клибанов Александр Ильич
Клосс Борис Михайлович
Клочков Михаил Васильевич
Ключевский
Василий Осипович
Кобрин Владимир Борисович
Ковалевский
Максим Максимович
Коваленко В.И.
Коваленко
Дмитрий Александрович
Ковальченко
Иван Дмитриевич
Кожевников М.Л.
Козлов Владимир Петрович
Козловский Владислав
Козляков
Вячеслав Николаевич
Козьмин Борис Павлович
Коковцов
Павел Константинович
Кокорев Григорий Федорович
Кокорева Мария Семеновна
Кокошкин Федор Федорович
206, 303, 384, 390, 392,
403
101
189
37,77,80, 124, 153-163,
168, 175,211,217,220,
323, 348
,
217
см. Преснякова Ю.П.
37
367
20, 197
89, 133, 383, 380, 388,
390, 392
263
240, 280
308
83
351, 352
305, 315
343
207, 374, 375, 377, 379
24
92,95,98,99, 115
35,37,40,43,50,51,60,
63,78-89,91,94, 100-106,
108-112,115,119,130,132,
133, 139, 142, 143, 146, 150,
154-156, 158, 162, 165-167,
177, 199,211,220,224,
230,255,276,287,301,
323, 327, 332, 348, 370,
371,373,374,378-380,388
386, 390, 392
92, 139, 159, 169
24
373
51,271,367
54
37
187
390
278, 279
396
194, 195
il95
156, 169
Колобков В.А.
132-135
Колосов Евгений Евгеньевич 24
Колумб Христофор
Колчак
Александр Васильевич
Колчин Борис Александрова
Колычев Ф.
Колычева Евгения Ивановна
Колычевы, род
Конан Дойль (Дойл) Артур
26
171
[308, 309, 312, 315, 318
см. Филипп, митрополит
384
375
310,370
Кондаков Никодим Павлович 326
Конечный Феликс
Кони Анатолий Федорович
Коновалова
Ирина Геннадиевна
Константин VII
Багрянородный
Константин Константинович
вел. кн.
Конт Огюст
Кончаловская
Наталья Петровна
Кончаловский
Дмитрий Павлович
Коншина
Елизавета Николаевна
Коонен Алиса Георгиевна
Копанев Александр Ильич
Копылов
Алексей Николаевич
Копылова О.Н.
Корелин Михаил Сергеевич
Корецкий Вадим Иванович
Корзон Тадеуш
Корзун Валентина Павловна
Коркунов
Николай Михайлович
Корманова Жанна
Корнеев
Валентин Ефимович
Корнилов
Александр Александрович
Корнилов Лавр Георгиевич
Королева Р. Г.
Короленко
Владимир Галактионович
Королюк
Владимир Дорофеевич
Корсаков
Дмитрий Александрович
Косминский
Евгений Алексеевич
187
83, 84, 104
401
401
1,
116, 118, 19
91,93
403
178, 185
202
172, 174
239, 284, 380
206
133
177
23,24,63, 111
187
331
343
189
133
322
171
372
177
178, 188-191,227,262,
269,271
24,64
207, 210, 211
Костомаров Иван Петрович 52, 53
Костомаров
Николай Иванович
Костомаров Петр
Костомаров
Самсон Мартынович
Костомарова А.Л.
Костомарова
Татьяна Петровна
Костюшко Тадеуш
Андрей Бонавентура
52-64, 83, 112
52
52
64
53
187, 188
420

Котляр Ми кола
(Николай) Федорович
Котляров
Александр Николаевич
Кочубей
Василий Леонтьевич
Краснобаев Борис Ильич
Крахт Константин
Крейн (Крэн) Чарлз Ричард
Кривошеев
Юрий Владимирович
Крижанич Юрий
Крикун
Владимир Григорьевич
Кроль Михаил Борисович
Кропоткин Петр Алексеевич
Крылов Иван Андреевич
Крюков Дмитрий Львович
Кувшинов
Владимир Александрович
Кудслли
Прасковья Францевна
Кузьмин
Аполлон Григорьевич
Кузьминский
Константин Станиславович
Кулишер
Иосиф Михайлович
Кун Владимир Николаевич
Куник Арист Аристович
Куприн Александр Иванович
Куприн И.
Курбанов Латиф Абдуллаевич
Курбский
Андрей Михайлович
Курносов
Алексей Антонович
Кутузов
(Годен и шев- Кутузов)
Михаил Илларионович
Кутузов
Александр Михайлович
Кучкин Владимир Андреевич
Кушева
Екатерина Николаевна
Кюхельбекер
Вильгельм Карлович
Лаверычев
Владимир Яковлевич
Лавров ПетрЛаврович
Лаврова Н.В.
Лажечников Иван Иванович
Лазарев Виктор Никитич
Лакомб Поль
Ламздорф
Владимир Николаевич
Лаппо-Данилевский
Александр Сергеевич
Лапшин Иван Иванович
Лебедев Петр Николаевич
Левин Шнеер Менделесвич
62
24
61
89
138
167
134
178,
176
178
249
101
38
176
279
262
24, 298
; 77
185
242
24
173
161
i 267
19, 375,:
413
25, 351
26
403
241,
35
365
167
243,
576, 380, 386
284
см.Милюкова Н.В.
66
202
138
239
77, 1
122,
230,
294,
138
159
278,
103,
137,
240,
352
279,
109, ПО, 118,
150,214,229,
274-277, 279,
283
Левина Светлана Арамовна
Левковский
Алексей Иванович
Левченко Иван Иванович
Левченко
Митрофан Васильевич
Лельчук Виталий Семенович
Лемке
Михаил Константинович
Ленин (Ульянов)
Владимир Ильич
Ленский
(наст, фамилия Вервициотти)
Александр Павлович
Леонтьев
Алексей Константинович
Лермонтов Михаил Юрьевич
Лесгафт Петр Францевич
Лжедмитрий I
Лжедмитрий II
Линде Е.М.
Линдер Исаак Максович
Литвак Борис Григорьевич
Литвин
Алексей (Алтер) Львович
Литовченко Л.А.
Лихачев
Дмитрий Сергеевич
Лихачев
Николай Петрович
Ловмяньский Хенрик
Ломоносов
Михаил Васильевич
Лонгинов
Михаил Николаевич
Лорер Николай Иванович
Лорис-Меликов
Михаил Тариелович
Лотман Юрий Михайлович
Л уже кий
(наст, фамилия Калужский)
Василий Васильевич
Лукин Николай Михайлович
Луначарский
Анатолий Васильевич
Лунин Михаил Сергеевич
Лурье Яков Соломонович
Лучицкий
Иван Васильевич
Львов Георгий Евгеньевич
Львов Д.М.
Любавский Матвей Кузьмич
Любимов
Николай Алексеевич
Любомиров
Павел Григорьевич
Людовик XV
Лютер Мартин
371, 372
408
406
265
413
278
113, 126-128,
232,281,328,
406,411,412
155, 156
379
31, 35
95, 97,
44, 182
44
315
383, 384
337, 344, 365
384, 392
77
134,207,208,
243-246, 377,
131, 179, 180,
404
15, 16,22,26,
225,251
37
25, 33
338, 339
37
i
147
290, 348
126-129, 134
225
284, 372, 374,
385, 390-392
185,210
170, 195
66
134,
336,
219,
404
234,
зо,:
379,
51,80,131,155,179
148,
349,
238,
311
223,
■ 384,
,180,
193, 200,211,220,234,323
49
111, 120,235
187
316
421

Мавродин
Владимир Васильевич
Мазепа Иван Степанович
Майков Аполлон Николаевич
Макарий, митрополит
Маклаков
Василий Алексеевич
Максим Грек
(Михаил Три вол ис)
Малаховский
Ким Владимирович
Малышев
Владимир Иванович
Мальцев
Александр Николаевич
Мамаева Ю.А.
Мантейфель Б.К.
Мануйлов
Александр Аполлонович
Манфред
Альберт Захарович
Мария Федоровна, имп.
Маркс Карл
Марр Николай Яковлевич
Масарик Томаш
Матвеев
Андрей Артамонович
Матузова Вера Ивановна
Медведев
Александр Филиппович
Медведев Сильвестр
Медушевский
Андрей Николаевич
Мей Лев Александрович
Мейснер Дмитрий Иванович
Мел ьгунов Сергей Петрович
Мельникова
Елена Александровна
Мендельсон
Николай Михайлович
Мензбир
Михаил Александрович
Меншиков
Александр Данилович
Мережковский
Дмитрий Сергеевич
Мерперт
Николай Яковлевич
Месхиа Шота Амбакович
Мешков В.Н.
Мещанинов
Иван Иванович
Миллер Всеволод Федорович
Миллер Герард Фридрих
Миллер Илья Соломонович
Миллер Орест Федорович
Милов Леонид Васильевич
Милюков
Алексей Николаевич
Милюков Павел Николаевич
219,227,281,282
60-62
35, 199,200
20, 374
156
381
Милюков Сергей Павлович 170
Милюкова
(урожд. Султанова)
Мария Аркадьевна 164
Милюкова
(урожд.Лаврова)
Нина Васильевна 172
Милюкова
(урожд.Смирнова)
196
373, 379
388, 391
24
319
158, 348
301, 344
31
34, 36, 55
210,218,
149
160, 167,
20
401
309,315,
i, 69, 93, 148,
232
173
318
см. Сильвестр
176
35
171, 174
160, 175,
401,404
160
159
62
173
315,317,
266
192
320
165
16,26
189
102, 223
262, 266,
164, 170
36,51,71
185,276
318
388
, 76, 80, 88, 93,
97,110,115,118,133,135,
140, 154, 1
155, 157, 161,
163,164-176,210,286
Анна Сергеевна
Милютин
Дмитрий Алексеевич
Минаков Петр Андреевич
Миндовг (Миндаугас)
Минин Кузьма Минич
Минорский А.
Минц Исаак Израилевич
Минцлов
Сергей Рудольфович
Минье Франсуа Огюст
Мирабо
(Оноре Габриель Рикети)
Мироненко
Мария Павловна
Мироненко
Сергей Владимирович
Михаил Александрович,
вел. кн.
Михаил Федорович, царь
Мицкевич Сергей Иванович
Мишле Жюль
Млодзеевский
Болеслав Корнелиевич
Монгайт
Александр Львович
Монтелиус Оскар
Мор Томас
Мордовцев Даниил Лукич
Морозов
Николай Александрович
Мороховец
Евгений Андреевич
Мостич, боярин
Мохов Николай Андреевич
165, 170, 172
336, 337, 339
159
399
58
328
364
341
39
28
413
343, 345, 346
116,221
20,41,44,45, 114, 147
353
39
160
309, 313,319, 321
305, 306
31
54,61,64
279
337
263
303
Мочалов Василий Дмитриевич 358
Муньков Николай Петрович
Муравьев
Виктор Александрович
Муравьев Михаил Никитич
Муравьев
Никита Михайлович
Мурад II
Муромцев Сергей Андреевич
Мусин-Пушкин
Алексей Иванович
Мусоргский
Модест Петрович
Мухамедьяров
Шамиль Фатыхович
МЯКОТИН
Венедикт Александрович
Набиев Рашид Набиевич
Нагибин Юрий Маркович
384
98,99,271
30
33,37,350,351
263
169, 348
380
35
267
160
267
209, 219
422

Назаренко
Александр Васильевич
Назаров
Владислав Дмитриевич
Найдич Д.В.
Наполеон I Бонапарт
Нарочницкий
Алексей Леонтьевич
Насонов
Арсений Николаевич
Наумов Евгений Павлович
Нахимов Павел Степанович
Невелев Геннадий Абрамович
Невский
Владимир Иванович
(Феодосии Иванович
Кривобоков)
Неедлы Зденек
401
303
191
25,49, 187
404,411
372
189, 227
332
97,99
289, 351
(Зденек Романович)
Непесов Гаиб
Несмеянов
Александр Николаевич
Нессельроде
Карл Васильевич
Нечаев Сергей Геннадьевич
Нечкина
Милица Васильевна
Никитин Афанасий
Никитин
Сергей Александрович
Никифоров
Владимир Николаевич
Николаев Б.
Николай I
Николай II
Николайчик
Федор Данилович
Никольский
Николай Михайлович
Никон, патриарх
(Никита Минов)
Нильсен Енс Петтер
Нифонтов
Александр Сергеевич
Новгородцев
Павел Иванович
Новиков Николай Иванович
Новикова Л.И.
Новосадский
Николай Иванович
Новосельский
Алексей Андреевич
Новосельцев
Анатолий Петрович
Нольте Ганс Генрих
261
267
265
93
286
89, ПО, 1
354, 356,
29, 373
189, 263
244-246
331
39, 49, 54
355
118, 150,
233, 242,
57,64
178, 185
44, 330
176
361
154, 161,
26
89
305
293
401,402,
358, 359
Носов Николай Евгеньевич 227, 376
Обнорский СП.
Овчинников Николай Н.
181
312-314
33,205,351,
364,
\% 147
159,
290
169,
404
404,
, 150,276.
167,231-
172
Окладников
Алексей Павлович
Оксман Юлиан Григорьевич
Окунь Семен Бенцианович
Ольга Александровна, вел.кн.
Ольга, кн.
Ольденбург
Елена Григорьевна
Ольденбург
Сергей Федорович
Ольденбург Федор Федорович 275
Ольминский
(наст, фамилия Александров)
206
344
282, 344
116
264
122
118, 122, 131,251,275
Михаил Степанович
Онегин (Отто)
Александр Федорович
Оржеховский
Игорь Вацлавович
Орлов Алексей Федорович
Осипов П.А.
Осоргин
(наст, фамилия Ильин)
Михаил Андреевич
Осоргина
(урожд.Бакунина)
Татьяна Алексеевна
Островский
Александр Николаевич
Павел I
Павлов-Сил ьванский
Владимир Борисович
Павлов-Сил ьванский
Николай Гаврилович
Павлов-Сил ьванский
Николай Николаевич
Павлов-Сильванский
Николай Павлович
99
122
343
54,55
287
174
163, 175
30,98, 115, 187,355
35
29,
271
90
90
90-99, 100, 140, 142, 144-
146,151, 165,166,168,224,
276, 287, 290, 298
Павлов-Сильванский
Павел Николаевич
Паина Эсфирь Самойловна 367
Палацкий Франтишек 39
Палицын Авраамий (Аверкий) 19, 296
Палицын Андрей Федорович 194, 195
Панеях Виктор Моисеевич
Панкратова
Анна Михайловна
Пархоменко
Владимир Александрович
Патрикеевы
Пашуто
Владимир Терентьевич
90
244-246, 284, 389, 390
354, 356, 370
152
386
207, 227,
393-404
23, 24
303, 330, 377,
Одоевский
Александр Иванович 33, 35
Пекарский Петр Петрович
Пересветов
Иван Семенович 373, 374, 382
Перетц
Владимир Николаевич 250, 258
Перцев
Владимир Николаевич 185
Перченок
Феликс Федорович 245
Пестель Павел Иванович 97
423

Петр I Великий
Петр II
Петр III
Петр Петрович, царевич
Петр, митрополит
Петражицкий
Лев Иосифович
Петриикий Вилли
Александрович (Вел и мир)
Петров А.А.
Петров Розмысл
Петровский Л.А.
Петрункевич
Александра Михайловна
Петрункевич Иван Ильич
Петрушевский
Дмитрий Моисеевич
Пильняк (наст, фамилия Вогау)
Борис Андреевич 129
Пимен, митрополит 20
Пинчук Юрий Анатольевич 64
Пирлинг Павел 186
Пирогов Николай Иванович 35
Пискорский
Владимир Константинович 185
Пичета Александра Петровна 180
Пичета Владимир Иванович 98,
11-13, 19,21,22,28,32,
41,45-48,59-62,74,82,
86,87,91,97, 108, 124,
128, 137, 158, 165, 166,
172,202,204,327
46
46, 186
59
376
140
268
26
382
54
114,
323
159,
218,
116,
167,
221,
119, 133,
210-215,
287-290,
134
217,
349
144, 177-191,207,
218, 227-259, 261, 263,
267, 290
177
179, 180
208,
221,
259,
,213,
214,
,229-231,
,276,
290,
216,
233,
291
Пичета Иван Христофорович
Пичета
Ксения Владимировна
Платонов Сергей Федорович 36, 37, 91, 100-135, 137,
165, 166, 174, 179, 199,
200,
220,
234,
Плеве Вячеслав Евгеньевич 232
Плеханов Георгий Васильевич 75, 94, 98, 138, 151
Плутарх 66
Погодин Михаил Петрович 37, 39, 40, 43, 46, 47,
56-58, 60, 63, 223
Подосинов
Александр Васильевич 401
Покровский
Михаил Николаевич 35, 36, 101, 105, 111,
122, 126-132, 134, 148,
149, 151, 160,182, 198-
200, 220, 232, 233, 245,
248, 250, 256, 288-290,
349-351, 354-356, 359,
364
Покровский
Николай Николаевич
Полевой Николай Алексеевич 34
Полетаев
Владимир Евгеньевич 373
Полетика Николай Павлович 272
Поливанов Лев Иванович 35
266,269,271,388
Поливанов
Михаил Константинович
Полиевктов
Михаил Александрович
Поликарпов
Владимир Васильевич
Половцов
Александр Александрович
Полонский
Александр Яковлевич
Полонский Яков Борисович
Полонский Яков Петрович
Полосин Иван Иванович
Полубояринова
Марина Дмитриевна
Поляков
Юрий Александрович
Помяловский
Иван Васильевич
Пономарев Степан Иванович
Попов Нил Александрович
Порох Игорь Васильевич
Портал ь Роже
Посошков Иван Тихонович
Поссе
Владимир Александрович
Потемкин
Владимир Петрович
Преображенский
Александр Александрович
Пресняков
Александр Евгеньевич
Пресняков Евгений Львович
Преснякова (урожд. Кимонт)
Юлия Петровна
Приймак Нинель Ивановна
Приселков
Михаил Дмитриевич
Прицак Омельян
Прокопович Феофан
Прон штейн
Александр Павлович
Прудон Пьер Жозеф
Пруцкова
Ольга Алексеевна
Прыжов Иван Гаврилович
Птицын Иван Захарович
Пугачев
Владимир Владимирович
Пугачев Емельян Иванович
Пуришкевич
Владимир Митрофанович
Пуфендорф Самуэль
ПушкаревЛев Никитич
Пушкарев Сергей Германович
Пушкин
Александр Сергеевич
Пушкина
Тамара Анатольевна
381
120
413
339
138
173, 174
138
337
309
270, 271
104
37
24,80
77
358
97
138
185
206, 383, 388, 404
51,89,91,93,94,97,98,
100, 113, 115, 117, 118,
120-122, 133, 136-152,
229-231, 235, 244, 245,
274-276, 387, 294
136
138
284
393,401
396
21
24
69
47
309, 312, 313
284, 367
46, 158
169
18
227, 269
330
25,27,30-35,66,80, 101,
122,125,161,172,255,378
321
424

Пыпин
Александр Николаевич
Рабинович
Михаил Григорьевич
Радищев
Александр Николаевич
Раев Марк Исаакович
Разин Степан Тимофеевич
Разумовская (Арасимович)
Любовь Вячеславовна
Ракитин С.А.
Ранке Леопольд фон
Рати ер Надежда Давыдовна
Рахматуллин
Морган Абдуллович
Ремезов Семен Ульянович
Репин Илья Ефимович
Рерих
Николай Константинович
Ржи га Вячеслав Федорович
Рибер Альфред
Рикардо Давид
Риккерт Генрих
Римски й-Корсаков
Николай Андреевич
Риттер Карл
Робертсон Уильям
Робеспьер Максимильен
Мари Исидор
Рогов Александр Иванович
Родичев Федор Измаилович
Рождественский
Сергей Васильевич
Рожков
Николай Александрович
Розанцева
Нина Александровна
Розенберг
Владимир Александрович
Розенфельдт РЛ.
Романов
Александр Дементьевич
Романов
Борис Александрович
Романов К.К.
Романов М.А.
Романова
Елена Павловна
Романова
Мария Васильевна
Романовы, династия
Ростовцев Михаил Иванович
64, 325
309
26, 28, 97, 355
162
58, 196
189
152
39
189
135
198
35
70
258
344
348
140, 323
35, 138
39
28
28
262, 263,269-271
172
ПО, 120
80,94, ПО, 156, 177,
348, 349
8
160
317
228
120, 121,228-246,272,
278, 283, 284
см. Константин
Константинович,
вел. кн.
см. Михаил
Александрович,
вел.кн.
236
228
41,45, 113, 114, 120
149, 328
Ростопчин Федор Васильевич 157
Ру Шарль
Рубинштейн
Николай Леонидович
160
51,64,76,77,91,93,96,
98,99, 127, 144, 151,236
Рубинштейн
Николай Леонидович
(однофамилец и тезка)
Рузвельт Теодор
Руколь Бася Менделеевна
Румянцев Николай Петрович
Румянцева Вера Степановна
Рыбаков
Борис Александрович
Рыбаков М.Н.
Рыков Юрий Дмитриевич
127
242
191,268
; 31
303
253, 305, 308, 309, 321,
367, 377, 402
258
388
Рылеев Кондратий Федорович 33, 35
Рындзюнский
Павел Григорьевич
Рындин Вадим Федорович
Рычков Петр Иванович
Рюрик
Рюриковичи
Рязанов
(наст, фамилия Гольдендах)
Давид Борисович
Ряполовский И.С.
Сабуровы, род
Савин
Александр Николаевич
Савицкий Петр Николаевич
Савич Александр Антонович
Садиков Петр Алексеевич
Салтыков-Щедрин
Михаил Евграфович
Самойлович
Иван Самойлович
Санчук Генрих Эдуардович
Сахаров
Анатолий Михайлович
Сахаров Андрей Николаевич
Сахновский
Василий Григорьевич
Свердлов
Михаил Борисович
Свистунова
Татьяна Гавриловна
Святослав I Игоревич
Седов Валентин Васильева
Семевский
Василий Иванович
Семевский
Михаил Иванович
Семенов-Тя и-Шанский
Петр Петрович
Семенова Лидия Николаевна
Ссньобос Шарль
Серапион, старец
Сербснта Виталий Андреевич
Ссрбина Ксения Николаевна
Сербинович
Константин Сергеевич
Сербский
Владимир Петрович
Сергеев П.А.
Сергеевич
Василий Иванович
303, 357, 367
288, 297
22
42
41,42,287, 386
120-122, 127-130, 160
386
286, 287
349
326
191
374
35
61
189, 191
51
37, 77, 303, 402
77
152,402
189
142, 327
1309
64, 274, 276, 277
276
35
284
161
19
179
208, 244
37
159
367
91,94, 101, 102, 143, 145
425

Сергиевский
Николай Львович
Сергий Радонежский
Се редонин
Сергей Михайлович
Серов
Валентин Александрович
Сидоров Аркадий Лаврович
Сильвестр (Симеон Медведев)
Сильвин
Михаил Александрович
Симеон Бекбулатович
(Саин-Булат)
Симмонс Дон (Джон)
Симокатта Феофилакт
Сисмонди Жан Шарль
Леонар Сисмонд де
Сказкин Сергей Данилович
Скотт Вальтер
Скрынников
Руслан Григорьевич
Скрябин
Александр Николаевич
Сладкевич
Наум Григорьевич
Смирнов А.А.
Смирнов Алексей Петрович
Смирнов
Анатолий Филиппович
Смирнов Иван Иванович
Смирнов
Николай Михайлович
Смирнов Сергей Григорьевич
Смирнов
Сергей Константинович
Смирнова А.С.
Смит Адам
Смит Роберт Э.Ф.
Собеский Ян, Ян III
Соболев
Геннадий Леонтьевич
Соболевский
Алексей Иванович
Советов Павел Васильевич
Соколов Олег Дмитриевич
Солдате н ков
Козьма Терентьевич
Соловьев И.М.
Соловьев
Михаил Васильевич
Соловьев
Сергей Михайлович
Соловьева (урожд.Шатрова)
Елена Ивановна
Соничева
Наталья Евгеньевна
Сорокина Мария Юрьевна
Софья Алексеевна, царевна
Софья Палеолог
278, 279
82
103, ПО,
82
219,407,
20, 374
283
381, 381*
260
269
38
370
66
111
412
282
216,221
305, 317
383
111, 148,
239-241,
378
347, 362
165
115
409
151,207, 219,
245, 281, 300
см. Милюкова А.С.
348
383
Спенсер Герберт 91,93
Сперанский Александр Н. 292
Сперанский
Михаил Михайлович 34, 158, 276, 277, 355
Сперанский
Михаил Несторович 251, 258
Спицын
Александр Андреевич 127
Срезневский
Измаил Иванович 32
Сталин Иосиф Виссарионович 36, 131, 134, 180, 200-
204, 240, 280, 336, 352
Станиславский
Константин Сергеевич 147
Станкевич
Александр Владимирович 69
Старицкая Н.Е. см Вернадская Н.Е.
Староверова Ирина Павловна 257
Стеклов
Владимир Андреевич 122
Стерн Лоренс 28
Стефан Баторий см. Баторий
Стецкевич Мирра Яковлевна 367
Стороженко Николай Ильич 154
Стоюнина Мария Николаевна 137
Страхов Николай Николаевич 35
Строганов
Александр Григорьевич 39
Строганов
Сергей Григорьевич 39, 67
Строгановы 197
Струве Василий Васильевич 272
Струве Петр Бернгардович 107, 119, 127, 138, 139,
155, 156, 161, 168, 172,
216
Суворов
Александр Васильевич 52, 322, 351
Суриков Василий Иванович 70, 76
Сухомлинов
284
251,258
303
134
79
178
38
20,33,35,37,38-51,57,
67-70,79,80,91, 108, 111,
113,132,141,143,146,148,
150,158,166,167,276,
278, 381
38
331
331
61
264, 386,
Михаил Иванович 64, 103
Счастнев Петр Николаевич 251
Сыромятников
Борис Иванович 94, 98
Сытин Иван Дмитриевич 178
Сычев Николай Петрович 318
Таганцева Л.С. 137
Таиров Александр Яковлевич 172
Тайлер Уот 211
Тамм Ирина Евгеньевна 257
Танков, священник 362
Тарановский
Федор Васильевич 94
Тарасов Кирилл Кириллович 346
Тарковский
Андрей Арсеньевич
Тарле Евгений Викторович
403
121,
205,
272,
338,
131,
207,
274,
345
179,
233,
290,
180,
234,
291,
185,
259,
336,
Тарновский
Константин Николаевич 405-413
Тартаковский
Андрей Григорьевич 341
426

Татищев Василий Никитич
Тацит Публий Корнелий
Твардовская
Валентина Александровна
Твардовский
Александр Трифонович
Тимирязев
Климент Аркадьевич
Тихомиров Борис Николаевич
Тихомиров
Михаил Николаевич
Тихонравов Николай Саввич
Ткаченко Н.М.
Товстуха Иван Павлович
Тойнби Арнолд Джозеф
Толль (урожд.Вернадская)
Нина Владимировна
Толль Николай Петрович
Толочко Петр Петрович
Толстов Сергей Павлович
Толстой
Алексей Константинович
Толстой Алексей Николаевич
Толстой Дмитрий Андреевич
Толстой Лев Николаевич
Толстой Петр Александрович
Томсинекий
Семен Григорьевич
Торбек Г.
Точеный И.П.
Трапезников
Сергей Павлович
Тредиаковский
Василий Кириллович
Третьяков Петр Николаевич
Трибунский
Павел Александрович
Трифильев
Евгений Парфентьевич
Троицкий
Матвей Михайлович
Трофимов
Жорес Александрович
Троцкий
(наст, фамилия Бронштейн)
Лев Давидович
Трубачев Сергей Семенович
Трубецкой
Николай Сергеевич
Трубецкой
Сергей Николаевич
Трубецкой Сергей Петрович
Туган-Барановский
Михаил Иванович
Тузов А.Л.
Тураев Борис Александрович
Тургенев Александр Иванович
Тургенев Андрей Иванович
Тургенев Иван Петрович
Тургенев Иван Сергеевич
11-24,26,39,42, 113,132,
248, 251, 252, 254, 282
28
343
412
Тургенев Николай Иванович 26
Турук Федор Федорович 178
Тышкевич-Белявская
Ирина Михайловна 189
Тьер Адольф 39
Тьсрри Огюстен 57
Уваров Сергей Семенович 31
159
259
20,1Я 207, 213, 219, 221,
227,247-27*1,
331,354,371,
379, 383, 397
154
184
180
356
328
328
64
331
35
129
49, 338
25, 35, 70, 1
97
219
205
77
44
22
306
89
135
165
37
232
77
326
154, 220
350
138,274
77
274
26,32
26
26
65,68
292,315,320,
, 373, 377,
55, 161, 172
Удальцов
Александр Дмитриевич
Удальцов Иван Иванович
Удальцова
Зинаида Владимировна
Узбек, хан
Уда шик
Николай Николаевич
306
189
271
376
189, 191,383
Ульянов Николай Иванович 125, 133, 134
Ульяновы
Умов Николай Алексеевич
Уо Дэниэл Кларк
Уортман Ричард
Устанина
Элла Александровна
Устрялов
Николай Герасимович
Устюгов
Николай Владимирович
Ушинский
Константин Дмитриевич
Фальковский
Николай Иванович
Федор Алексеевич, царь
Федор Иванович, царь
Федоров
Владимир Александрович
Федоров Иван
Федотов Георгий Петрович
Федотова
Гликерия Николаевна
Федюшин
Анатолий Владимирович
Фейербах Людвиг Андреас
Феодосии Косой
Фсргюсон Алан Д.
Фехнер Мария Васильевна
Фигнер Вера Николаевна
Филд Даниэл
Филимонов
Сергей Борисович
Филипп И, митрополит
(Колычев Федор
Степанович)
Фиоль Швайпольт
Фирсов
Николай Николаевич
Флстчер Джайлс
Флоровский
Антоний Васильевич
Флоря Борис Николаевич
Фонвизин Денис Иванович
Формозов
Александр Александрович
Форстен Георгий Васильевич
113
159
369
344
364
56,57
227, 373
35
308
41
41,44,386
367
251,260,263
58,63,89, 151
155, 156
178
69
374
322, 330
265
279,281
344
77, 206, 227, 367
375
262
190
115
160, 162, 163
263
27
76, 77, 202
91, 107, 110, 137
427

Фортунатов
Степан Федорович 154, 165
Фриче Владимир Максимович 290
Фроинов Игорь Яковлевич 151
Фукс
Александр Николаевич 132, 133
Фурсенко
Александр Александрович 244-246
Фюстельде Куланж
НюмаДени 220
Хал фи н Нафтула Аронович 267
Харпер, ректор 167
Хачатурян
Валерия Марленовна 331
Хачикян Левон Степанович 266
Хелли Ричард 391
Херасков Михаил Матвеевич 27
Хитрово Николай Петрович 24
Хлебников
Леонид Михайлович 64
Хмельницкий Богдан
(Зиновий) Михайлович 52, 60, 322
Хомяков Алексей Степанович 35
Хорошкевич
Анна Леонидовна
383,
404
133
358
385, 386, 389-392,
Хорхордина
Татьяна Иннокентьевна
Хоффманн Петер
Худяков Иван Александрович 41, 47, 50
Цамутали
Алексей Николаевич 50, 51, 91, 98, 99, 132,
135,284
Цветаев Иван Владимирович 154
Цветаева Марина Ивановна 154
Цвибак Михаил Миронович 134
Цезарь Гай Юлий 28
Цераский Витольд Карлович 159
Цимбаев Николай Иванович 51
Цицерон Марк Туллий 370
Чаадаев Петр Яковлевич
Чаев Николай Сергеевич
Черепнин Алексей Иванович
Черепнин
Владимир Алексеевич
Черепнин Лев Владимирович
249
292, 294, 299
286, 287
286, 287
51,89, 152,206,221,239,
240, 245, 259, 285-303,
356, 373, 377, 393, 396-
398,401,402,404
Черспнина
Мария Иосифовна
Черепнины
Черкасов Иван Антонович
Чернобаев
Анатолий Анатольевич
Чернов Сергей Николаевич
Чернуха
Валентина Григорьевна
Чернышевский
Николай Гаврилович
Черняк Арон Яковлевич
287
286
11, 12
51
278, 283
284
32,47,50,54,68,73, 133
343
Чесноков
Иван Владимирович 64
Чехов Антон Павлович 107, 133, 155, 253
Чечулин Николай Дмитриевич 103, ПО, 115, 150
Чивилев Александр Иванович 39
Чирков Сергей Владимирович 89, 99, 151, 152, 244,
284
Чистякова
Елена Викторовна 135, 213, 220, 221, 247,
256, 258, 268-271
Чичерин Борис Николаевич 43, 49, 50, 51, 57, 68, 69,
143, 145, 167, 194
Чичуров Игорь Сергеевич 401, 402
Чумачснко Эрика Георгиевна 89, 384
Чупров Александр Иванович 154, 159, 165
Шаден Иоганн Матиас
Шакинко Игорь Михайлович
Шаляпин Федор Иванович
Шамбинаго
Сергей Константинович
Шанский
Дмитрий Николаевич
Шанявский
Альфонс Леонович
Шапиро Александр Львович
Шапошников
Борис Михайлович
Шафарик Павел Йозеф
Шаханов
Анатолий Николаевич
Шахматов
Алексей Александрович
Шаховской
Дмитрий Иванович
Шацилло
Корнелий Федорович
Шацилло
Михаил Корнельевич
Шварц Вячеслав Григорьевич
Шевченко Федор Павлович
Шевырев Александр Павлович
Шевырев Степан Петрович
Шейнфельд
Михаил Борисович
Шекспир Уильям
Шелгунов
Николай Васильевич
Шеллинг Фридрих Вильгельм
Шелов-Коведяев
Федор Вадимович
Шелохаев
Валентин Валентинович
Шереметев Павел Сергеевич
Шереметев
Сергей Дмитриевич
Шереметевы
Шершеневич
Вадим Габриэлевич
Шестаков
Андрей Васильевич
Шиллер Фридрих
26
24
35,82, 155, 161, 193
286
23
155, 159
99, 132, 141, 143, 148, 151
116, 133
39
51,89
24,35, 102, 111, 118, 139,
150, 230,255,276,287,
288, 298
249, 275
220, 227
404
35
266
345, 346
38,47
206
26, 31
47
39
401
413
37
115, 119,221
129
149
187,354
30
428

Шилов Алексей Алексеевич 98, 245, 278, \
Шипов Дмитрий Николаевич 234, 245
Ширинянц
Александр Андреевич
Шишко
Леонид Эммануилович
Шишова
Ирина Александровна
Шкундин-Николаев
Григорий Давидович
Шкуринов
Павел Семенович
Шлецер Август Людвиг
37
168
401
176
151
20, 26, 379
Шлоссер Фридрих Кристоф 34, 39
Шляпкин
Илья Александрович
Шмидт Си гурд Оттович
37, 103
279
37,98,99, 132-135, 151
257, 258, 266,
284,403,413
Шмурло Евгений Францевич 51, 103, 161, 1
Шорохов Е.Ф.
Шостакович
Дмитрий Дмитриевич
Шохин Леонид Игоревич
Шпет Густав Густавович
191
412
133,257
381
Шталь Ирина Владимировна 395, 401
Штейнгель
Владимир Иванович
Штёккер Эрика
Штюрмер
Борис Владимирович
Шуйский
Василий Иванович
Шульгин
Василий Витальевич
Шумаков
Сергей Александрович
Шумахер Иоганн Даниил
Шунков Виктор Иванович
Шушарин
Владимир Павлович
33
358
170
268,271,
165
см. Василий IV
170, 174
94
22
205,207,219,
401,402
Щавелева Наталья Ивановна 401
Щапов Ярослав Николаевич
Щеголев Павел Елисеевич
Щепкин Михаил Семенович
384,401,402,
92, 94, 98, 99,
68, 161
227
404
,278
Щепкина
Марфа Вячеславовна 373
Щербань Наталья Викторовна89
Щербатов
Михаил Михайлович 20, 26, 42, 113
Щетинина
Галина Исидоровна
Эверс Иоганн Филипп Густав
Эйдсльман Натан Яковлевич
Эйзенманн Луи
Эллер Клеман
Эммонс Теренс
Энгельс Фридрих
Эррио Эдуар
51,343
39
37. 343, 345
161
260
33, 341, 344
148, 232, 336, 340.
354
349
Юдин Павел Львович
Южин, Южин-Сумбатов
(наст.фамилия Сумбатов)
Александр Иванович
Юм Дэвид
Юргинис Юозас Мато
(Матович)
Юренев Петр Петрович
Юре не в
Ростислав Николаевич
Юрий Долгорукий
Юхо Иосиф Александрович
Юхт Александр Исаевич
Юшков
Серафим Владимирович
64
155,
28
396
172
394
42
191
23, 24,
156
284
235, 388
Ягода Генрих Григорьевич 180
Языков Дмитрий Дмитриевич 64, 77
Языков Николай Михайлович 66
Яковлев Алексей Иванович 179, 286, 288-292
Яковлев-Богучарский В.Я. см. Богучарский В.Я.
Яковлева
Татьяна Анатольевна
Якубовский
Александр Юрьевич
Якушкин
Вячеслав Евгеньевич
Якшичи, род
Янжул Иван Иванович
Янин
Валентин Лаврентьевич
176
226
77, 166
261,263
165
303,
383
178
309, 318, 321, 379,
Янчук Николай Андреевич
Ярополк
(псевдоним С.П.Шевырсва) 47
Ярослав Мудрый 39, 42
Ястребицкая Алла Львовна 245
Яхонтов Степан Дмитриевич 47
Яцунский
Виктор Корнельевич 207, 337, 357, 367
429

Список сокращений
АЕ — Археографический ежегодник
Архив РАН — Архив Российской академии наук
ВДИ — Вестник древней истории
BE — Вестник Европы
Всстн. ЛГУ — Вестник Ленинградского университета
Вестн. РАН — Вестник Российской академии наук
ВИ — Вопросы истории
ВИД — Вспомогательные исторические дисципли-
ны
ВЛ — Вопросы литературы
ГАРФ — Государственный архив Российской феде-
рации
ГМ — Голос минувшего
ЖМНП — Журнал Министерства народного просве-
щения
ЗИФФПУ — Записки историко-филологического
факультета Санкт-Петербургского (Петрогр.) уни-
верситета
ЗОР ГБЛ — Записки отдела рукописей Государствен-
ной библиотеки им. Ленина (ныне РГБ)
И ГАИМК — Известия Государственной академии
истории материальной культуры
Изв. ОРЯС — Известия Общества русского языка и
словесности
ИЖ — Исторический журнал
ИЗ — Исторические записки
Изв. АН — Известия Академии наук СССР
ИиИ — История и историки. Ежегодник.
ИМ — Историк-марксист
ИРАН - Известия РАН
И СССР - История СССР
Ист. арх. — Исторический архив
Ист. вестн. — Исторический вестник
НА ИРИ РАН — Научный архив Института россий-
ской истории РАН
НДВШ — Научные доклады высшей школы
НиНИ — Новая и новейшая история
ОИ — Отечественная история
Отеч. арх. — Отечественный архив
ОПИ ГИМ — Отдел письменных источников Госу-
дарственного исторического музея
ОР РГБ — Отдел рукописей Российской Государ-
ственной библиотеки
ОРФ ИРИ РАН — Отдел рукописных фондов Инсти-
тута российской истории РАН (ныне НА ИРИ РАН)
ПИАК — Постоянная историко-архсографичсская
Комиссия Академии наук
ПИМ — Памятники исторической мысли
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей
РМ — Русская мысль
РНБ ОР — Российская национальная библиотека.
Отдел рукописей.
PC — Русская старина
РЦХИДНИ - ныне РГАСПИ — Российский Государ-
ственный архив социально-политической истории
Рус. ист. журн. — Русский исторический журнал
СВ — Средние века
Сов. арх. — Советские архивы
Сов. книга — Советская книга
СПб ФИРИ — Санкт-Петербургский филиал Ин-
ститута российской истории РАН (ранее: ЛОИИ)
Тр. МГИАИ — Труды Московского государственно-
го историко-архивного Института
Тр. ЛОИИ — Труды Ленинградского отделения Ин-
ститута истории РАН
УЗИС — Ученые записки Института славяноведения
УЗ МГУ — Ученые записки Московского государ-
ственного университета
УЗ МГПИ — Ученые записки Московского государ-
ственного педагогического института им. Ленина
ЦГАЛИ — Центральный Государственный архив ли-
тературы и искусства (ныне РГАЛИ)
ЦИА г. Москвы — Центральный исторический архив
г. Москвы
ЧОИДР — Чтения в Обществе истории и древнос-
тей российских при Московском университете
430

Содержание
Предисловие. Г.Н Севастьянов 5
Отечественная история 9
Василий Никитич Татищев. А.И. Юхт 11
Николай Михайлович Карамзин. СО. Шмидт 25
Сергей Михайлович Соловьев. А.Н. Цамутали 38
Николай Иванович Костомаров. Б.Г. Литвак 52
Иван Егорович Забелин. А.Н. Сахаров 65
Василий Осипович Ключевский. В.А. Александров 78
Николай Павлович Павлов-Сильванский. СВ. Чирков 90
Сергей Федорович Платонов. СО. Шмидт 100
Александр Евгеньевич Пресняков. СВ. Чирков 136
Александр Александрович Кизеветтер. М.Г Вандалковская 153
Павел Николаевич Милюков. М.Г. Вандалковская 164
Владимир Иванович Пичета. Э.Г. Иоффе 177
Сергей Владимирович Бахрушин. А.М.Дубровский 192
Борис Дмитриевич Греков. Н.А. Горская 207
Приложение. М.Н. Тихомиров о Б.Д. Грекове 222
Борис Александрович Романов. В.М. Панеях 228
Михаил Николаевич Тихомиров. СО. Шмидт 247
М.Н. Тихомиров и изучение всемирной истории. Е.В. Чистякова 258
Сигизмунд Натанович Валк. В.Г. Чернуха, Р.Ш. Ганелин 272
Лев Владимирович Черепнин. В.Д. Назаров 285
Артемий Владимирович Арциховский. ДА. Авдусин 304
Георгий Владимирович Вернадский. В.И.Дуровцев, Н.Е. Соничева 322
Петр Андреевич Зайончковский. Л.Г. Захарова 332
Николай Михайлович Дружинин. Б.Г.Литвак(1), Е.И. Дружинина (11) 347
Александр Александрович Зимин. СМ. Каштанов 368
Владимир Терентьевич Пашуто. А.П. Новосельцев 393
Приложение. В.М. Борисов. Из воспоминаний о ВТ. Пашуто 402
Константин Николаевич Тарновский. В.А. Емец 405
Указатель имен. Составитель Е.Н. Балашова 414
Список сокращений 430
431

•w
ISBN 5-93273-017-X