Автор: Маринович Л.П. Севостьянов Г.Н. Мильская Л.Т.
Теги: история творчество всеобщая история древний мир издательство наука жизнеописание историки время и судьбы
ISBN: 5-02-009824-8
Год: 2004
Текст
1*()( ПИК КЛМ АКАДЕМИЯ НАУК
И1КТИТУГ ВС ЕОБЩИЙ ИСТОРИИ
Портреты
историков
Время и судьбы
Том 3
Древний мир
и Средние века
Ответственные редакторы
Г.Н. СЕВОСТЬЯНОВ,
Л.П. МАРИНОВИЧ, Л.Т. МИЛЬСКАЯ
МОСКВА НАУКА 2004
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект № 03-01-00282д
УДК 93/94 (092
ыжбз.з
1160
Рецензенты:
доктор исторических наук В.Л. МАЛЬКОВ,
доктор исторических наук А.А. СВАНИДЗЕ
На переплете портреты
ИМ. Гревса, Ю.В. Кнорозова, Н.И. Конрада
Портреты историков. - М.: Наука, 2004. - . - ISBN 5-02-009824-8
Т. 3: Древний мир и Средние века / Отв. ред. Г.Н. Севостьянов, Л.П. Марино-
нич, Л.Т. Мильская. - 2004. - 619 с.: ил. - ISBN 5-02-009825-6 (в пер.)
В книгу вошли очерки об историках древнего мира (И.А. Орбели, И.М. Дьяконов, Б.Б. Пи¬
отровский и др.), античности (С.И. Ковалев, Е.М. Штаерман и др.) и археологах (Б.Н. Граков,
М.Г. Массон и др.). Показаны жизненный путь и творчество основателей научно поставленного
преподавания истории средневековья в Московском и Санкт-Петербургском университетах
В.И. Гсрьс и И.М. Гревса. Обширный очерк посвящен трудам корифея отечественной медиеви¬
стики Л.П. Карсавина. Интересны материалы о представителях блестящей русской школы визан¬
тинистов (от В.Г. Васильевского - ее основателя - до А.П. Каждана, Г.Л. Курбатова) и самобыт¬
ном исследователе и дешифровщике письменности майя Ю.В. Кнорозове.
Для историков, преподавателей вузов, студентов, учащихся лицеев, гимназий и широкого
круга читателей.
TI 1-2004-1-№ 291
ISBN 5-02-009825-6 © Маринович Л.П., Мильская Л.Т.,
Севостьянов Г.Н., составление, 2004
© Российская академия наук, 2004
© Издательство “Наука”,
художественное оформление, 2004
Предисловие
Меднино опубликованные очерки “Порт-
рем.! историков. Время и судьбы”1 (в двух
юммч) привлекли внимание и вызвали
Поимкой интерес в широких кругах науч¬
ной общественности. Они получили высо¬
кую оценку в печати. Издание быстро ста-
ио библиографической редкостью. Эти
оОп омтсльства побудили редколлегию
продолжить издание и рассказать в после¬
дующих книгах о других ученых-истори-
Ы1Х, которые внесли существенный вклад
и ризработку кардинальных проблем
нм'общей истории и ее основных направ¬
лений. Одна из них посвящена исследова-
I г мим древней истории и средних веков,
дру| а и новой и новейшей истории.
( ‘нсдуст признать, что мы, к сожале¬
нию, пока мало знаем о жизни и трудах
крупных историков, обогативших своими
ми мелованиями наши познания в области
ж трип человеческого общества.
( о |давая творческие портреты истори¬
ков, характеризуя их личность, оценивая
ни научное наследие и вклад в науку, ред¬
ком метя и авторы стремились, и призы¬
ваю! к лому читателя, учитывать время
и у» иония работы ученого, памятуя, что у
каждого из них - своя судьба. Большинст¬
во iгроси этой книги испытывало воздей-
< нше бескомпромиссной идеологии и ди¬
рективного единомыслия в науке, воздей-
I I мне* строгой цензуры, закрытость
архивов, ограниченность зарубежных на¬
учных командировок и общения с ино-
I Iранными коллегами. Все это негативно
I кв навилось на состоянии и развитии ис-
тричсской науки. Исследовательской
mi.ii ни приходилось идти тернистым пу-
!ем Ради справедливости следует при
м ом признать, ч то неистовая преданность
ученых пауке, их природные дарования,
высокий профессионализм, а зачастую и
гражданское мужество позволяли им соз
давать оригинальные, научно ценные и
значимые произведения. Эти труды рае
ширяли и углубляли наши познания о про
шлом, они и ныне сохраняют научное зна
чение. Многие из них не только отражаю!
определенные этапы развития нашей не
торической науки, но органично ннисынл
ются в современные представления об ие
торическом процессе.
Творения таких ученых вызывают чув
ство гордости и преклонения перед светом
разума. Наш долг - бережно и заботливо
относиться к их научному наследию и не
сомненно учитывать, в каких условиях и в
какое время они проводили свои исследо
вания, каковы были их творческие замыс¬
лы и намерения, что суждено было осуще
ствить, в чем и почему они испытывали
горечь неудач.
Эти соображения определяли и а мере
ния редколлегии и авторского колле киша
во время подготовки данного издания: но
стараться рассказать читателю о судьбе
ученого, его научной, просветительской и
педагогической деятельности, а чере i
это - о времени и эпохе, в которых ему
приходилось жить и работать.
В двухтомнике публикуется более шее
тидесяти творческих портретов выдающих
ся историков, повествуется об их жизни и
судьбах в нелегкое время, характеризуемтс я
их вклад в науку. Каждый ученый представ
лял собой яркую личность, творческую
индивидуальность. Особенности характера
находили отражение и в его научных рабо
тах, в его творческой лаборатории.
Перед нами предстает замсчаз-сльная
галерея портретов. Жизнь и труды героев
этой книги позволяют явственно увиден,
и понять то время, в которое они жили и
творили.
1 Портреты историков. Время и судьбы. В 2-х томах. Москва; Иерусалим: Уииверси'гетекая
киш м. 2000.
В томе * представлена плеяда ученых но
дреиией не горни, имена которых хорошо
известны не только к пашем стране. Их
произведения Погана научными наблюде
пнями, анализом и выводами по важней¬
шим проблемам древней цивилизации,
раскрывают тайны далекого прошлого.
Очерки о ’знаменитых деятелях науки и
культуры невозможно читать без волнения
н чувства гордости. Среди них выдающиеся
ученые И.А. Орбели и Б.Б. Пиотровский,
обладавшие энциклопедическими позна¬
ниями в области культуры, истории и лите¬
ратуры; оригинальные исследователи
античной цивилизации - С.И. Ковалев,
К М. Колобова и Е.М. Штаерман, их колле-
I н, оставившие ценное научное наследие.
Раздел “Средние века” содержит эссе
об н шсстных ученых и просветителях, за¬
нявших особое место в развитии медиеви¬
стики, Б.И. Герье, И.М. Гревсе. В раздел
включены очерки о В.Г. Васильевском и
Ф.И. Успенском, создавших и возглавив¬
ших отечественную школу византини¬
стов, Б.II. Заходере, одном из создателей
современного отечественного востокове¬
дения. Отдельно выделены очерки о вы¬
дающихся исследователях, чья деятель¬
ность посвящена важнейшим проблемам
истории культуры разных стран и перио¬
дов: о Л.П. Карсавине, Н.И. Конраде,
К).В. Кнорозове.
В томе 4 публикуются очерки об уче¬
ных, посвятивших свою жизнь изучению
истории Нового и новейшего времени.
Этот период необычайно богат события¬
ми, глубокими социальными переменами
и великими потрясениями, войнами и ре¬
волюциями. И вся эта жизнь, сложная и
противоречивая, полная необычных конт¬
расзон, стала предметом самого тщатель¬
ного изучения и осмысления.
Работы отечественных ученых-специа-
л ие гов по истории стран и народов Европы,
Азии, Америки и Африки занимают важ¬
ное место в развитии исторической науки.
Том содержит портреты известных иссле¬
дователей истории европейского континен¬
та М.М. Ковалевского, А.В. Адо,
II.А. Ерофеева, В.II. Волгина, И.М. Май¬
ского, К).А. Писарева, В.Г Трухановского,
( А Никитина. Школа востоковедов пред¬
ставлена именами II.Я. Бичурина, А.А. Гу¬
бера, А.М. Дьякова, Е.М. Жукова,
И.М. Рейснера, А.Ф. Миллера, Г.Ф. Кима.
Воссозданы образы видных этнографов -
С.А. Токарева, С.П. Толстова, Ю.В. Бром¬
лея. Достойное место уделено и историкам-
американистам: И.П. Дементьеву, Н.В. Си-
вачеву, Н.Н. Яковлеву, одному из основате¬
лей школы отечественной африканистики -
Д.А. Ольдерогге.
Примечательно, что большинство уче¬
ных, о которых идет речь, увлеченно зани¬
мались просветительской деятельностью,
высоко ее ценили. Много внимания уделяли
они преподаванию истории, стремились пе¬
редать свои обширные знания молодежи,
воспитывали у студентов любовь и уваже¬
ние к прошлому, богатой культуре и духов¬
ным ценностям разных народов, обучали
благородной профессии историка.
Авторы очерков, в большинстве своем,
лично знали своих героев, учились у них,
были близко знакомы с ними, а иногда яв¬
лялись и родственниками. В этом, можно
считать, состоит особенность и достоинст¬
во очерков, носящих нередко полумему-
арный характер. Некоторые из них, опуб¬
ликованные ранее, доработаны.
Редколлегия и авторский коллектив
строго придерживались принципов исто¬
ризма при оценке концепций, взглядов
ученых и их исторических исследований,
учитывая время и условия их издания.
Одновременно они старались проследить
историческую связь времен, показать по¬
зитивную значимость преемственности
историков разных поколений. Это способ¬
ствовало выявлению основных направле¬
ний и тенденций в развитии исторической
науки.
В заключение хотелось бы выразить
надежду, что портреты историков привле¬
кут внимание и вызовут интерес у общест¬
венности.
Издание рассчитано на научных работ¬
ников, преподавателей и учителей истории,
аспирантов, студентов и всех, кто интересу¬
ется развитием исторической науки.
Академик Г.П. Севастьянов
Древний мир
Юрий Викторович Андреев
Елена Сергеевна Голубцова
Борис Николаевич Граков
Игорь Михайлович Дьяконов
Александр Николаевич Зограф
Сергей Иванович Ковалев
Ксения Михайловна Колобова
Евгений Игнатьевич Крупнов
Максим Григорьевич Левин
Яков Абрамович Ленцман
Михаил Евгеньевич Массон
Сергей Федорович Ольденбург
Иосиф Абгарович Орбели
Борис Борисович Пиотровский
Борис Владимирович Фармаковский
Елена Михайловна Штаерман
Юрий Викторович Андреев
(1937-1998)
И научном мире Юрий Викторович
пыл известен как выдающийся разно-
I тропмий ученый, один из лучших
i нецналиетон по предыстории Эгеиды
н ранней истории Греции; в Петер-
Пургеком университете его считали
одним из самых ярких преподавате-
игй Коллеги знали, что в этом ориги¬
нал ыюм человеке удивительным об-
ра юм сочетаются смелость, сила и
I ipomcTi, ума с тончайшим остроуми-
гм, моральная высота и доходящая до
щепетильности честность с чрезвы¬
чайной скромностью; принципиаль¬
ность с терпимостью и незлобиво-
I imo; замкнутость с чуткостью и от-
1Ы11Чиностью. Однако только родным
и немногочисленным друзьям посча-
4 I и и пилось узнать те душевные нюан-
» ы. ко торые, будучи скрыты от посто¬
ронних, делали личность Юрия Вик-
юронича особенно обаятельной. Но и
при самом задушевном общении он не
ра4 крывался до конца, в нем угадыва-
'нк ь нечто сокровенное, объединяю-
щее асе видимое на поверхности, но
непосредственно не обнаруживаемое.
И айсбергах основная масса находится
1юд водой, но именно эта невидимая
часть обеспечивает устойчивость и
мощь зримого великолепия. Что-то в
j том роде ощущалось и при общении
4 Юрием Викторовичем.
Гго биография весьма небогата
внешними событиями, но это была на¬
пряженная и насыщенная жизнь духа.
Юрий Викторович родился 3 марта
1917 г. в семье студентов-диплом-
ников ленинградского Политехниче-
ского институ та. Гго отец, Виктор Вла¬
димирович, в дальнейшем стал уче¬
ным электротехником, старшим на¬
учным сотрудником НИИ постоянно
го тока, мать, Мария Александровна,
работала инспектором городских га
зовых магистралей. По окончании ин¬
ститута молодая семья переехала в
Пушкин, где обосновалась в комнате
бабушки Юрия Викторовича с отцов
ской стороны, Марии Эрнестовны
Андреевой, которая до этого боль
шую часть жизни провела в Павлов
ске в немецкой деревне Этюп; она но
сила фамилию своего второго мужа,
который служил в одной из Павлом
ских больниц, в конце 1920-х годов он
был выслан из Ленинграда и бесслед
но исчез. Ранней осенью 1941 года
Андреевы, бросив все, бежали от на
ступавших немецких войск в Ленин
град; здесь они пережили самые страш
мыс блокадные дм и. Пик гор Влндими
ропич нею блокаду работал ОДНИМ 1П
немногочисленных диспетчером Леп-
jnepro, на их личной ответственности
Ныло распределение электроэнергии
и городе. В августе 1942 г. мать с сы¬
ном эвакуируются по Дороге жизни в
глубь страны в Казахстан, где Ма¬
рия Александровна стала преподавать
в начальной школе; а ровно через два
года они оказываются в числе первых,
возвратившихся в родной город, осво¬
божденный от вражеской блокады.
будучи людьми образованными,
родители во многом способствовали
развитию интересов и дарований сво¬
его сына. Особенно сильное влияние
оказан па него отец, который, несмо¬
тря на свое техническое образование,
глубоко интересовался историей, лю-
онл живопись. Но еще большую роль
в воспитании мальчика сыграла его
бабушка, Мария Эрнестовна. Она яв¬
лялась для внука живым носителем
культурной традиции, она научила его
видеть красоту царскосельских двор¬
цов и парков, обучила началам запад¬
ноевропейских языков (владея немец¬
ким, английским и французским язы¬
ками, Мария Эрнестовна преподавала
английский в Институте иностранных
языков).
К своим родителям, близким, да и
вообще ко всем тем, кого он любил,
Юрий Викторович, несмотря на свою
внешнюю мрачноватость, относился
не только тепло, но подчас даже тре¬
петно. Потерю в 1954 г. почти одно¬
временно отца и бабушки он пережил
как трагедию. Эти две смерти еще
больше сблизили его с матерью, отно¬
шения е которой без преувеличения
можно назвать взаимным обожанием.
Детство Юрия Викторовича совпа¬
ло е тяжелыми годами в истории стра¬
ны, да и вся дальнейшая его жизнь
была нелегка. По характеру он был
типичным интровертом, он не был
лоцептриком; любя людей, он слиш¬
ком часто сталкивался с равнодуши¬
ем, его обостренное чувство прекрас¬
ного и зоркий глаз постоянно оскорб¬
ляло уродство, его духовную свободу
очень долго сковывали идеологиче¬
ские рамки, его беззаветное служение
науке слишком часто встречало непо¬
нимание. Все это Юрий Викторович
болезненно переживал. Кроме того,
его довольно рано стали одолевать
серьезные недуги, с которыми он, од¬
нако, мужественно боролся.
Учился Юрий Викторович легко и с
удовольствием, поскольку природа
наградила его не только недюжинным
умом и талантом, но и любознатель¬
ностью и трудолюбием. Окончив
школу с золотой медалью, Юрий Вик¬
торович в 1954 году поступил на ка¬
федру истории Древней Греции и Ри¬
ма исторического факультета ЛГУ
Здесь он с увлечением занимался как
антиковедческими дисциплинами и
древними языками, так и всеобщей и
русской историей, очень много читал.
Уже на первых курсах университета у
Юрия Викторовича определился инте¬
рес к тем периодам греческой исто¬
рии, которые в дальнейшем стали
предметами его научных изысканий:
крито-микенскому, гомеровскому и
архаике. Учителем Юрия Викторови¬
ча была К.М. Колобова, о которой он
сохранял добрую память. Об отноше¬
нии же учителя к своему ученику сви¬
детельствует дарственная надпись на
оттиске одной ее статьи: “Уважаемо¬
му Юрию Викторовичу в надежде на
критику”
Занятия проблематикой архаиче¬
ской Греции нашли отражение в ди¬
пломной работе Юрия Викторовича,
посвященной истории архаического
Коринфа, - “Социально-экономиче¬
ский характер олигархии Бакхиадов”
Университет Юрий Викторович так
же, как и школу, окончил с отличием.
После почти года работы корректо¬
ром в издательстве ЛГУ, Юрий Вик-
К
пгп. /\пдрсси
11»|мИ1ИЧ и I СХ>(> г. поступает и аспиран-
Iуру на историческом факультете
III V |ц тды аспирантуры ом глубо¬
ки I oMcpnieiici мус I молучемиук) им
I in MMiiniaiyio подготовку и пишет ос-
Mi Min ум I часть кандидатской диссерта¬
ции "Мужские союзы м дорийских
(продан государствах" Однако он
МММ' долго совершенствовал свою
Mi 141и VH) страничную работу, преж¬
де чем ннцитил ее м 1967 г.
Четырьмя годами ранее он стано-
МИ1ГН ассистентом кафедры истории
Дремией I рсции и Рима, в 1976 г. - ее
доцентм, с 1981 г. - и.о. профессора.
11а протяжении ряда лет он читает об¬
щий курс по истории Древней Греции
дли студентом истфака, ведет спецкур¬
сы и семинары, м том числе: “Источ¬
никоведение истории Греции и Рима",
I речсская эпиграфика", “Введение в
щучсммс античности", “Эгейский мир
и люху энеолита и ранней бронзы",
Ммнойский Крит", ‘‘Раннегреческая
ммиилмыцим", ‘‘Древняя Спарта", “Эс-
миГ, "Ранняя Отоя" и др. В 1976 г. в
и |да тсльстме ЛГУ вышла в свет моно-
I рафия Юрия Викторовича “Ранне-
|рсчсский полис", которая подводит
и Iсм его многолетним исследованиям
и л ой облас ти. В ноябре 1979 г. он ус¬
пешно защищает докторскую диссер¬
тант на тему ‘‘Гомеровское общест¬
во", где дается содержательный ана-
ЛИ1 и принципиально новая оценка
Iречсской цивилизации.
1а годы работы на кафедре Древ¬
ней Греции и Рима Юрий Викторович
ме только читал лекции, спецкурсы,
вел семинары, руководил курсовыми
И дипломными работами студентов,
Iотвил аспирантов. На протяжении
ряда лет он Гнал руководителем сту¬
денческого кружка, участники которо-
ю выпускали (с ведома своего учите¬
ля) самиздатский журнал “Метродор"
Как "принципиальный коллега,
пользующийся заслуженным автори¬
тетом среди преподавателей и сотруд¬
ником исторического факультета"
(так говорится м официальном харак
теристике) Юрий Викторович м тсче
ние ряда лет являлся членом тонарм
щеского суда Университе та.
В ноябре 1982 г. после долгих и му
чительных сомнений Юрий Викторо
вич перешел на работу в Ленинград
ское отделение Института археологии
АН СССР (ныне Институт истории
материальной культуры РАН), пссмо
тря на то, что незадолго до ухода из
ЛГУ был проведен по конкурсу на
должность профессора. Если помача
лу его тесные связи с кафедрой сохра
нялись, то постепенно они заме тно ос¬
лабли, что было для Юрия Вик'торо
вича предметом печали, так как он
любил и кафедру, где учился и столь
ко лет работал, и своих студен том.
В августе 1986 г. Юрий Викторович
стал заведующим Группой античной
археологии ЛОИА, которая в 1991 i
была преобразована в Отдел истории
античной культуры НИМ К РАМ.
В феврале 1991 г. ему было присвоено
звание профессора археологии. 11аряду
с руководством подразделением И не ти
тута археологии Юрий Викторович ям
лялся заместителем председателя сне
циализированного ученого совета
ЛОИА-ИИМК по защите диссер таций,
входил в состав Ученого сове та И мс ти
тута.
За годы работы в Институте
Юрий Викторович опубликовал око
ло пятидесяти статей, книги: “Остров
ные поселения Эгейского мира в лю
ху бронзы" (Л., 1989) и “Поэзия мифа
и проза истории" (Л., 1990), а также
выступил автором целого ряда разде
лов и глав в коллективных трудах
“Античная Греция", “История Древ
него мира", “История Европы" и
других.
Многие годы Юрий Викторович
плодотворно сотрудничал с “Вести
ком древней истории" и как автор, и
как член редколлегии. Па страницах
9
10.П. Лн;||ич‘н
журнала он опубликовал много ста¬
тей но различным вопросам антично¬
сти, а и последние годы - серию работ
о ранних цивилизациях Эгейского
моря, об их природной среде и культу-
рогенезе, специфике минойской циви¬
лизации, духовном мире микенского
общества, проблеме послемикенского
регресса.
Благодаря новизне подхода, глуби¬
не исследования и широте охвата ма¬
териала труды Юрия Викторовича
внесли неоценимый вклад в изучение
цивилизаций Эгейского бассейна, раз¬
личных аспектов истории и культуры
Эллады и, наряду с педагогической
деятельностью, снискали ему всеоб¬
щее признание и высокий авторитет.
“Юрий Викторович - один из самых
уважаемых отечественных антикове-
доп" отмечается в официальном
приветствии к 60-летию Юрия Викто¬
ровича, опубликованном в ВДИ. Само
его имя является гарантией работы
оригинальной, интересной, прекрасно
написанной.
Широта научных интересов
Юрия Викторовича ярко проявилась
уже в его кандидатской диссертации -
“Мужские союзы в дорийских госу¬
дарствах (Спарта и Крит)” Автор
формально ставил себе задачу про¬
следить историю одного из типичных
спартанских институтов - сисситий
(об ьединений граждан-сотрапезни-
ков), которые наряду с системой спар¬
танского воспитания составляли соци¬
альное ядро жизни спартиатов. Однако
результатом исследования явилось
глубокое проникновение в древней¬
шую историю Греции через призму
одного из ее первобытных институ¬
тов. Поскольку мужские союзы -
явление универсальное, то Юрий Вик¬
торович обработал огромный этно¬
графический материал, и тот факт,
что он назвал свое исследование, со¬
держащее оригинальную классифика¬
цию мужских союзов и, кстати, до сих
пор не имеющее аналогов в отечест¬
венной научной литературе, краткой
справкой, свидетельствует о харак¬
терной для него скромности и редкой
научной добросовестности.
В этой же замечательной, за 30 лет
не устаревшей, недавно (2004) опубли¬
кованной работе, раскрылись и другие
свойственные Юрию Викторовичу чер¬
ты: блестящий исследовательский
талант, стремление идти новыми не¬
проторенными путями, не боясь труд¬
ностей, научная честность, выразивша¬
яся в признании гипотетичности мно¬
гих своих выводов.
Дорийские государства и, прежде
всего общественный строй и культура
Спарты, привлекали внимание
Юрия Викторовича на протяжении
всего его научного пути. Благодаря
его трудам история, общественный
строй и культура этого самого не¬
обычного и загадочного государства
Греции стали нам гораздо более по¬
нятными.
“Спарта, бесспорно, самое необыч¬
ное и наиболее загадочное из всех
греческих государств” - так начинает
Юрий Викторович свою статью о
Спарте, написанную для т. I “Антич¬
ной Греции”1. Среди других греческих
государств Спарта занимает особое,
только ей одной принадлежащее мес¬
то. В известном смысле она представ¬
ляет собой аномалию, исключение
из общих правил в истории Эллады.
“Однако это переходящее в ненор¬
мальность своеобразие Спарты состо¬
ит не в том, что в сфере распростране¬
ния полисной античной цивилизации
она была носителем какого-то иного,
совершенно чуждого ей экономиче¬
ского уклада или типа культуры, а
скорее, наоборот, в том, что некото¬
рые основные особенности полисного
строя проявились здесь с особенной
силой и полнотой. Отсюда не следует,
однако, что именно Спарта должна
быть признана классическим образ¬
10
цом греческого полиса. Г гораздо
большим основанием ее можно рас¬
сматривать как особую, отклоняющу¬
юся от нормы форму гражданского
общины"2.
11еренасыщенность общественного
строя Спарты пережитками всевоз¬
можных архаических институтов не
должна, как показал Юрий Викторо¬
вич, заслонять от нас тот весьма суще¬
ственный факт, что все эти реликто¬
вые учреждения выполняли здесь
функции, по природе совсем им не свой¬
ственные. Так, знаменитые спартан¬
ские криптии в первоначальном своем
варианте представляли собой, по всей
видимости, одну из разновидностей
первобытных инициаций. В классиче¬
ской Спарте они использовались глав¬
ным образом как орудие слежки и
террора, направленное против ило¬
тов. Аналогичные метаморфозы пре¬
терпели агелы, сисситии и, вероятно,
многие другие элементы “Ликургова
строя” Приспособление всего этого
комплекса первобытных обычаев к
потребностям рабовладельческого го¬
сударства не могло обойтись без ко¬
ренной ломки традиционных устоев
спартанской социально-политической
системы. Ю.В. Андреев выступает
против широко распространенного
представления о неизменности этой
системы чуть ли не с самого момента
дорийского вторжения в Лаконию.
"Ликургов строй", по его мнению, явно
не мог быть просто “вторым издани¬
ем" древнего дорийского космоса,
приостановленной в своем развитии
племенной общиной завоевателей и,
несомненно, заключал в себе ряд
принципиально новых элементов.
"Гама застойность спартанского об¬
щества была явлением вторичного
порядка, вызванным целенаправлен¬
ным вмешательством государства в
естественный процесс социально-эко¬
номической эволюции. Сознательно
поставленный на пути этого процесса
HF.If. ЛпдрС^Н
барьер "Ликургова законодательства"
несет на себе ясно выраженные при
знаки рациональной, логически ныне
ренной конструкции"3.
Внимательное изучение этой кои
струкции наталкивает его на мысль о
некоем историческом скачке или пе¬
ревороте. Скорее всего, к признанию
реальности такого скачка и сводится
допустимый минимум исторической
достоверности, который может за¬
ключаться в античной традиции о
Ликурге. Вполне возможно, что из
вестное нам “Ликургово законода¬
тельство” было продуктом коллек¬
тивного творчества нескольких или
даже многих реформаторов и что их
деятельность растянулась на несколь¬
ко десятилетий, может быть, даже па
целое столетие. Конечно, отсюда не
следует, что все детали этой конст¬
рукции были заранее продуманы и за
программированы. Но все вместе взя
тые они были пронизаны общей иде
ей, одним общим принципом консоли
дации гражданского коллектива
Спарты. В этом проявился определен
ный стереотип политического мыш
ления, выработанный у спартанской
правящей элиты под воздействием
той критической обстановки, которая
сложилась в Спарте в период после
Второй Мессенской войны. С течепи
ем времени эта политическая доктри
на персонифицировалась и обрела са¬
мостоятельное существование в обра¬
зе Ликурга. История стала легендой.
Пытливый ум ученого побуждал
его постоянно обращаться к карди¬
нальным или мало разработанным
проблемам, к переломным эпохам в
судьбах Эллады. К числу таких прин
ципиально важных тем относится ха
рактер полиса как особой формы об
щины, его возникновение и ранние
этапы развития. Этот круг вопросов
Юрий Викторович осветил в своей
книге “Раннегреческий полис (Гоме
ровский период)" (1976) и ряде статей.
II
10.11. Лн;||нч‘н
Для выяснении памалЫ1Ых л амой и
процессе становлении полиса принци¬
пиальное значение имеет вопрос о
формах и типах поселений, существо¬
вавших па протяжении гак называе¬
мого “темного периода” греческой ис¬
тории, то есть с XI по IX вв. до н.э.
Анализ археологического материала
приводит Ю.В. Андреева к выводу о
беспочвенности теории немецкого ис¬
торика Кирстена о непосредственном
развитии полиса из микенской цитаде¬
ли. Что касается поэм Гомера, то
Юрий Викторович выделяет два типа
поселений, соответствующие двум ос¬
новным стадиям в развитии раннего
полиса, - “протополис”, или поселе¬
ние первичной семейно-родовой об¬
щины, и раннеархаический полис, яв¬
ляющийся по существу уже начальной
формой города-государства.
Полемический характер моногра¬
фии проявляется и при исследовании
политического развития греческого
мира в рамках гомеровского периода.
Традиционная схема “от монархии к
аристократической республике”, бы¬
тующая во многих трудах, по его мне¬
нию, во многом искажает реальные
очертания этого процесса, начиная с
исходной посылки. Юрий Викторович
подчеркивает политическую дезинте¬
грацию, низведение всех видов обще¬
ственных связей на уровень простей¬
ших семейно-родовых общин. Даль¬
нейшее развитие шло по линии их
интеграции в более крупные образо¬
вания - полисы (само это слово меня¬
ет теперь свое значение, приближаясь
к классическому понятию города-го¬
сударства), причем этот важный ска¬
чок в новое качество наметился в кон¬
це гомеровского периода, очевидно,
нс ранее VIII в. до н.э. Монархическая
же идея к своему реальному осущест¬
влению приблизится лишь к VII в.
до н.э.
Каждая отдельно взятая община
представляла собой конгломерат из
нескольких патриархальных семей
(ойкосов), в социальном и экономиче¬
ском положении которых трудно уло¬
вить какие бы то ни было различия.
Как показывает Юрий Викторович,
патриархальная семья - ойкос - явля¬
лась основной структурной ячейкой
гомеровского общества и своеобраз¬
ным центром того микрокосма, в ко¬
тором протекает повседневная жизнь
героев поэм.
Вряд ли можно ставить в заслугу
столь блестящего исследователя, как
Юрий Викторович, умение понять ха¬
рактер источника. Но все-таки хоте¬
лось бы сказать об этом применитель¬
но к Гомеру, исследование поэм кото¬
рого требует, по словам самого
Юрия Викторовича, “максимальной
гибкости” и осторожности. Так, анали¬
зируя основные структурные элемен¬
ты гомеровского полиса, он подчерки¬
вает, что раннегреческое общество
представлено в гомеровских поэмах в
весьма специфическом и односторон¬
нем освещении. Виной этому и услов¬
ность поэтического языка Гомера, и
некоторые особенности свойственного
ему мировосприятия, прежде всего та
склонность к идеализации и облагора¬
живанию повседневной жизни, благо¬
даря которой мы видим раннегрече¬
ский полис все время с “фасадной” сто¬
роны, как совокупность ряда аристо¬
кратических ойкосов вместе с зависи¬
мыми от них людьми. Остальная часть
населения общины - практически вся
масса простонародья - почти всегда ос¬
тается в тени. Избирательность поэти¬
ческого видения Гомером окружающе¬
го мира ведет к тому, что многие важ¬
ные аспекты общественной жизни ус¬
кользают от нашего внимания. Вместе
с тем, при всей условности и иллюзор¬
ности представленной в эпосе картины
общественных отношений, ее нельзя
расценивать только как поэтическую
фикцию, абсолютно оторванную от
действительности.
12
чр
Обращаясь к политическим отно¬
шениям и изображении Гомера,
Юрий Викторович характеризует их
как формальное народовластие при
фактическом господстве верхушки
родовой знати. Но приходя к такому
выводу, он вновь призывает не забы¬
вать одного немаловажного обстоя¬
тельства: перед нами художественное
произведение, в котором подлинная
картина могла подвергаться сильному
искажению. Помимо политической
тенденциозности гомеровской поэзии
и проаристократических симпатий аэ-
да, Ю.В. Андреев отмечает также об¬
щую для всей эпической поэзии тен¬
денцию к всемерному возвеличению
сильной героической личности за счет
столь же интенсивного принижения
роли коллектива, народной массы.
К этому присоединяется еще и вполне
понятное стремление поэта избежать
загромождения эпической сцены
лишними действующими лицами. Мы
привели эти соображения как пример
стремления Юрия Викторовича не ог¬
раничиваться при объяснении тех или
иных явлений причинами, лежащими
на поверхности.
Продолжением исследования проб¬
лематики, рассмотренной в его пер¬
вой монографии, явилась докторская
диссертация “Гомеровское общество.
Основные тенденции социально-эко¬
номического и политического разви¬
тия Греции в XI—VIII вв. до н.э.” Ис¬
пользуя данные гомеровского эпоса и
археологический материал, Юрий Вик¬
торович наглядно показал, что новый
вариант бесклассового общества,
возникший в Греции после падения
микенской цивилизации, не был про¬
стым возвратом к тем примитивным
социальным структурам среднеэллад¬
ской эпохи, из которых выросли пер¬
вые ахейские государства. Главной
специфической особенностью гоме¬
ровского общества явилось парадок¬
сальное соединение все еще очень
сильных пережитков родового строя с
режимом чаегиой собственности. 11с
реход со стадии сельской общины па
стадию города-государства, как ира
вило, не сопровождался сколько ни
будь серьезными органическими из
менениями в структуре и характере
социума. Он продолжал оставаться
все тем же предклассовым варвар
ским обществом, но теперь уже в его
специфическом городском варианте
“Именно городская полисная община
стала той социальной средой, в кото
рой в кратчайший исторический срок
была осуществлена коренная перс
стройка архаических структур варвар
ского общества и вместе с гем иод
готовлена почва для скорейшего
вызревания основных классов нового
рабовладельческого общества. Таким
образом, сложившись как своеобраз
ная модификация первобытной сосед
ской общины и унаследовав многие ее
черты и особенности, полис уже с еа
мого момента своего возникновения
становится важнейшим струкгурооо
разующим элементом греческой ци
вилизации и сохраняет это свое зиаче
ние вплоть до самого конца античнон
эпохи”4.
Основная особенность полиса, по
мнению Юрия Викторовича, состоит в
том, что государство, которое денег
вует прежде всего как орудие клаеео
вого господства, здесь сохраняет уиа
следованную от первобытнообщишю
го строя форму соседской общины.
При этом община не вытесняется и не
поглощается государством, как обыч
но в раннеклассовых обществах, но
само государство уподобляется общи
не или конституируется как община.
Полис - это сублимированная форма
общины.
Размышляя над генезисом грече
ского полиса, Юрий Викторович оо
ращается к эгейской археологии.
Итогом его исследований широкого
круга вопросов стала книга “Остров
II
10.11. Лнд|кч‘н
мыс поселения )гейекок) мира и лю-
ху бронзы” {\{)Н{)) мерная и до сих
мор сдиистнснная монография по про¬
блеме лейской урбанизации в
III И тыс. до н.э. В ней прослежены
основные этапы становления города в
пределах островной зоны Эгеиды,
включая Крит и острова Кикладского
архипелага. На основании обширного
археологического материала, полу¬
ченного при раскопках нескольких де¬
сятков поселений бронзового века,
автор воссоздает пространственные
модели двух древнейших европейских
цивилизаций: минойской (критской) и
кикладской.
К).В. Андреев начинает с двух
принципиально важных вопросов.
Первый: система критериев для рас¬
познания поселений собственно
городского типа среди общей массы
археологических памятников Ш-П тыс.
до и.э. Охотно используя такие терми¬
ны, как “город”, “городская культу¬
ра”, “урбанизация” и т.п., авторы ряда
трудов, посвященных как общим, так
и более специальным вопросам, зача¬
стую понимают их слишком односто¬
ронне и упрощенно, и их критерии
отличаются субъективизмом и произ¬
вольностью.
Второй “камень преткновения” в
дискуссии о происхождении и харак¬
тере первых городов - проблема точ¬
ки отсчета, т.е. вопрос о том, с какого
момента следует начинать историю
города.
Помимо названных, есть и объек¬
тивные трудности, обусловленные не¬
хваткой конкретного археологиче¬
ского материала. Лишь очень немно¬
гие из известных поселений бронзового
века изучены до такой степени, чтобы
можно было составить достаточно яс¬
ное представление об их размерах, об¬
щей конфигурации и планировке, в
большинстве же случаев ученому при¬
ходи гея довольствоваться весьма при¬
близительными прикидками и домыс¬
лами археологов. В связи со сказан¬
ным хотелось бы привести слова
Юрия Викторовича, написанные им на
книге, подаренной одному из авторов
настоящей статьи: “вот все, что я смог
выжать из этих проклятых черте¬
жей”
Свою задачу Юрий Викторович с
присущей ему скромностью видит в
том, чтобы “попытаться наметить
хотя бы самую общую, во многом, ко¬
нечно, лишь предварительную, еще
нуждающуюся в дальнейшей доработ¬
ке и уточнениях схему начальных эта¬
пов процесса урбанизации, предшест¬
вующих возникновению собственно
города”5.
Наиболее ранний из этих этапов и
соответствующий ему тип поселения
Ю.В. Андреев считает возмож¬
ным обозначить условным термином
“квазигород”, под которым он подра¬
зумевает земледельческое поселение,
обладающее некоторыми чисто внеш¬
ними признаками, сближающими его
с городами. Насчитав шесть таких
признаков, выделяющих квазигород
среди всех других видов и форм перво¬
бытных земледельческих поселений,
совершенно обязательными он при¬
знает лишь два, а именно: компакт¬
ную застройку всей площади поселения
и более или менее благоустроенные
жилища, отличающиеся от обычных
деревенских хижин и в архитектурном
плане, и по уровню бытового устрой¬
ства.
Еще один специфический тип посе¬
ления, который Юрий Викторович
предлагает обозначить также в доста¬
точной степени условно термином
“протогород”, занимает промежуточ¬
ное положение между квазигородом и
собственно городом и обладает осо¬
бенностями, отличающими его и от
предшествующего ему квазигорода и
от сменяющего его собственного го¬
рода. Важнейшую специфиче¬
скую особенность протогорода, отли¬
чающую его от собственно города,
К).И. Андреем нидит в том, что его ос¬
новную массу населения составляли,
как правило, крестьяне-земледельцы,
организованные в поземельные или
болыпесемейные общины. Здесь не
могла еще возникнуть сколько-
нибудь ясно выраженная противопо¬
ложность между городом и деревней.
В отличие от квазигорода, являвшего¬
ся поселением изолированной общи¬
ны, протогород уже с самого начала
выступает в роли объединяющего
центра. Как поселение с ярко выра¬
женными признаками экономическо¬
го, политического и идеологического
центра, определенной округи, района
или даже государства, протогород, не¬
сомненно, стоит в том же типологиче¬
ском ряду, что и город.
Основные звенья типологического
ряда ранних форм урбанизации, т.е.
квазигород, первичная и более зрелая
форма протогорода, и на греческой
почве возникали в той же самой пос¬
ледовательности, в которой они поя¬
вились задолго до этого в странах
Древнего Востока.
Глубоко проанализировав археоло¬
гические памятники Эгеиды и сопос¬
тавив их с широким спектром данных
но архитектуре жилищ и процессом
урбанизации у самых разных народов
(от древневосточных и майя до йоруба
и современных кавказских), автор
пришел к выводу, что “из всех извест¬
ных сейчас форм и типов эгейского
протогорода, пожалуй, именно ост¬
ровные поселения в наибольшей сте¬
пени отвечают представлениям о
древнейшем прообразе греческого
полиса”6.
Имя Юрия Викторовича стало ши¬
роко известно в 1990 году, когда Лен-
издат стотысячным тиражом выпус¬
тил в свет его научно-популярную
книгу “Поэзия мифа и проза исто¬
рии”, которая открыла серию “Куль¬
тура и религия”. В этой книге, песмот-
nF.ii. mTjipwv
ря на жанр, а во многом и благодаря
ему, Юрию Викторовичу удалось
доходчиво и увлекательно изложить
свои долго вынашивавшиеся взгляды
на сложные взаимоотношения мифа и
истории, по-новому интерпрстиро
вать целый ряд как хорошо извест
ных, так и малоизвестных мифом.
Он сумел продемонстрировать чита¬
телю не только поэзию мифа и прозу
истории, но и прозаическую реаль
ность, лежащую в основе мифа, а так
же поэзию исторического поиска, с
помощью которого можно заглянуть
в “самые сокровенные и загадочные
глубины духовной жизни древнего че
ловека”
На всем протяжении книги Юрии
Викторович старается показать, как
исторические сведения могут быть из
влечены из поглотившего их мифоло
гического повествования. Вывод,
сделанный в итоге разбора каждого
из рассмотренных конкретных мифо
логических сюжетов, может пока
заться удручающим: общая доля за
служивающих доверия фактов в гре
ческих мифах, даже в таких, казалось
бы, подтвержденных археологически
ми свидетельствами, как, скажем,
миф о Троянской войне, в действи
тельности ничтожна мала. Но сказан
ное справедливо только применитсль
но к истории событий. Стоит, однако,
подняться на несколько ступеней
вверх - туда, где начинается история
общества и в особенности история об
щественного сознания во всем много
образии ее конкретных форм и прояв¬
лений, - как отношение историка к
мифу принципиально меняется. Голь
ко здесь он начинает понимать, что
каждый из мифов представляет цен
ный и интересный источник.
Юрий Викторович наглядно пока
зывает, как миф может стать провод
ником и путеводителем не только в
поисках руин погибших городов, но в
гораздо более сложном путешествии
I.S
10.11. Лп;||кч'Н
но лабиршпам древних мсрокамий и
представлений. 11ри гаком подходе са¬
ма мифология прекращается в своеоб¬
разный археологический памятник, в
ко тором постепенно открываются все
более древние напластования мифо-
ноэтичсских образов, древних ритуа¬
лов и обычаев и даже исчезнувших
культур. Но такой “инструменталь¬
ный" подход к мифу возможен только
тогда, когда историк ясно сознает все
своеобразие этого специфического
источника информации; только при
этом условии возможны настоящая
историческая критика или историче¬
ский анализ мифологической тради¬
ции.
Книга заставляет читателя заду¬
маться над тем, какая огромная дис¬
танция отделяет подлинную историю
древности от той псевдоистории, ко¬
торую нередко с легкостью “реконст¬
руируют" как древние, так и совре¬
менные “исследователи” прошлого,
опираясь на мифологические “дан¬
ные", не отдавая себе ясного отчета в
том, что эти свидетельства в действи¬
тельности собой представляют. Так,
свою главную заслугу Г. Шлиман ви¬
дел в том, что отыскал так называе¬
мый “клад Приама”, стены гомеров¬
ской Трои, останки Агамемнона, его
золотую маску, и тем самым подтвер¬
дил правдивость древних сказаний,
тогда как подлинной заслугой Г. Шли-
мана является не подтверждение дос¬
товерности древних сказаний, но от¬
крытие неизвестных ранее науке
древнейших культур Эгейского мира -
троянской и микенской. Однако в соз¬
нании миллионов людей выдающийся
дилетант остался человеком, доказав¬
шим историчность мифа. “В духовном
климате рубежа столетий, насыщен¬
ном жаждой чего-то мистического,
необыкновенного, эти сенсационные
события в мире археологии пришлись
как нельзя более кстати. К тому вре¬
мени многие поклонники классиче¬
ской древности уже успели устать от
холодной рассудочности позитивист¬
ской науки..., все подвергавшей сом¬
нению. Воскрешение древних легенд
и мифов во всей их вещественной ре¬
альности... не могло не взбудоражить
умы”, - объясняет этот феномен
Юрий Викторович7. Той же духовной
атмосферой, насквозь пронизанной
ожиданием каких-то сверхъестествен¬
ных событий, которым суждено было
бы изменить весь облик нашей плане¬
ты или окончательно погубить ее, по
мысли Юрия Викторовича, обуслов¬
лена популярность с начала нашего
века мифа об Атлантиде, приобрет¬
шая характер атлантомании.
Несмотря на изобилие самого раз¬
ного рода и уровня литературы об Ат¬
лантиде, Юрий Викторович внес свою
серьезную лепту в атлантологию. Он
наглядно показал, что рассказ Плато¬
на столь же далек от подлинной исто¬
рии, как описание Лилипутии и Броб-
дингнега в “Путешествии Гулливера”
Свифта. К правильному пониманию
основного замысла Платона нас при¬
ближает сравнение великим филосо¬
фом “допотопных” Афин с Атланти¬
дой. Миф об Атлантиде сочинен Пла¬
тоном как наглядная иллюстрация к
его теоретическим построениям, со¬
держащимся в трактате “Государст¬
во”, в котором он во всех деталях об¬
рисовал идеальный утопический по¬
лис, точной копией которого Платон
сделал Афины. Юрий Викторович вы¬
явил мифологический подтекст леген¬
ды об Атлантиде, усмотрев его в ска¬
заниях об Атланте и его родичах - ти¬
танах, а также в предании о тельхи-
нах - демоническом племени колду¬
нов с острова Кеос, владеющих тайна¬
ми обработки металлов.
Подлинным шедевром научной эк¬
зегезы является интерпретация Юри¬
ем Викторовичем критского цикла
мифов, особенно мифа о Дедале, ко¬
торому автор посвятил и специальную
научную статью. Даже если трактов¬
ка крылатой фигуры, украшающей
одну ит стенок глиняного саркофага
(ларнака), найденного при раскопках
некрополя в местечке Армени на
Крите, как Дедала может показаться
спорной, стройность и мощь аргумен¬
тации, приведенной Юрием Викторо¬
вичем, убеждают в том, что этот
“Леонардо да Винчи бронзового или
железного века” (А.Ф. Лосев) в своих
истоках был минойским божеством,
образ которого весьма близок образу
греческого “вестника богов” Гермеса.
Обращение Юрия Викторовича к
критским мифа было далеко не слу¬
чайным. Сближая два столь несхожих
между собой народа, как минойцы и
греки, вследствие присущей им обоим
удивительной способности радоваться
жизни во всех ее проявлениях в соеди¬
нении с обостренной восприимчиво¬
стью к красоте окружающего мира,
Юрий Викторович пишет: “Болезнен¬
но переживая его очевидное несовер¬
шенство, как греки, так и минойцы
стремились по мере возможности вне¬
сти в этот мир элементы гармонии и
порядка и постоянно преобразовыва¬
ли его если и не в действительности,
то хотя бы в своем воображении.
Отсюда ярко выраженная идеализи¬
рующая окрашенность их искусства,
наглядно свидетельствующая о явно
гипертрофированном эстетическом
чувстве, в равной мере свойственном
обоим народам”8. Все эти черты, ха¬
рактерные для греков, тонко подме¬
ченные Юрием Викторовичем у ми-
иойцев, были свойственны и ему
самому, недаром он так любил оба
этих столь разных народа, ища и нахо¬
дя у них и другие черты сходства.
Подобно античной греческой циви¬
лизации, цивилизация минойского
Криза отличалась чрезвычайным ди¬
намизмом и развивалась в необыкно¬
венно быстром темпе. Появление в
начале II тыс. до н.э. первых дворцов
и их культуры нередко воспринимает
ся словно некий мираж, внезапно и
как бы из ничего возникший на этом
пустынном острове. Ведь за сравни
тельно короткий по масштабам него
рии древнего мира срок, едва ли пре
вышающий одно-два столетия, на
Крите появились такие важные эле
менты дворцовой цивилизации, как
монументальная архитектура, разни
тая индустрия бронзы, поражающая
своей красочной насыщенностью ке
рамика, иероглифическое письмо.
Другая важная особенность миной
ской цивилизации, сближающая ее е
классической греческой цивилизаци
ей, заключается в том, что, будучи о з
крытой для внешних влияний и в силу
этого очень многим обязанная более
древним и более развитым цивилиза
циям Ближнего Востока, она соедини
ла готовность к контактам с внешним
миром с ярко выраженной самобыз
ностью, т.е. способностью к кри пин¬
скому, избирательному усвоению чужо
го опыта. Все взятое у других народов
минойцы, как правило, творчески не
реосмысливали, добиваясь оргаииче
ского врастания всех элементов чужих
культур в свою собственную. Для про
изведений минойского искусства чара к
терна подчеркнутая динамическая
экспрессия и их особая, можно сказан,,
форсированно мажорная эмоциональ
ная настроенность. Конечно, этот ми
нойский оптимизм далеко не тождсст
вен более позднему эллинскому опти
мизму; в отличие от минойцев, греки
не пытались как-то замаскирован, или
скрыть от самих себя трагическую и»
нанку бытия, они не играли в прятки со
смертью, а смело вступали с ней в от
крытое противоборство. И все же в
некоторых достаточно важных аспск<
тах своего мироощущения минойцы
несомненно, предвосхищали мироощу
щение античных греков.
Еще одной характерной особенно
стью мипойской цивилизации, опять
17
10.11. /\|1Д|ИЧ‘11
таки сближающей cc с цивилизацией
классической Греции, следует при¬
знать ясно выраженную установку на
досуг и обычно сопутствующие ему
наслаждения как главные жизненные
ценности.
Минойская цивилизация была мила
Юрию Викторовичу еще и тем, что,
ио его мнению, представляла «своеоб¬
разный прорыв из “царства необходи¬
мости в царство свободы”, поскольку
именно в ней - единственной из всех
цивилизаций ранней древности, впер¬
вые наметился ясно различимый от¬
ход от всегда почти безраздельно гос¬
подствовавшего в сознании древнего
человека сугубо утилитарного, праг¬
матического взгляда на жизнь»9.
()диако он прекрасно понимал, что
полное торжество свободного челове¬
ческого духа, заложившего основы
подлинно европейского жизнеотно-
шепия, наступило лишь в период бле¬
стящего расцвета классической грече¬
ской культуры. Минойцам же в значи¬
тельной степени было свойственно то,
что швейцарский ученый К. Шефольд
удачно назвал “рафинированным при¬
митивизмом” Элементами этого фе¬
номена были столь несимпатичные
Юрию Викторовичу черты, как рас¬
творение личности в коллективе, пода¬
вление ее индивидуального своеобра¬
зия, а трофия исторического чувства.
Выясняя природу того, что Юрий
Викторович в достаточной мере ус¬
ловно называет “минойским матриар¬
хатом”, он находит в нем одну из
основных причин определенной не¬
развитости и неполноценности самой
мииойской цивилизации. Иначе гово¬
ря, историческую ущербность циви¬
лизации он был склонен понимать
“как неизбежное следствие сознатель¬
но культивируемой в обществе инфан¬
тильности мужчин, т.е. его творчески
наиболее активной части. Впрочем, -
как замечает автор, - едва ли стоит
порицать за это минойских женщин.
Ведь именно их мудрой опеке над
представителями противоположного
иола обязаны мы тем, что созданная
ими культура стала едва ли не самым
прекрасным из побегов на древе исто¬
рии древнего Средиземноморья”10.
Блестяще интерпретировал Юрий
Викторович и недавние сенсационные
открытия на Крите следов человече¬
ских жертвоприношений и даже риту¬
ального каннибализма, продемонст¬
рировав свои недюжинные качества
психолога. Эти находки позволили
ему заглянуть в подсознание миной-
цев, увидеть “ночную сторону” их ми¬
роощущения и культуры. “Теперь ста¬
ло ясно, что под покровом беззабот¬
ного, почти детского упоения жизнью
в их душе таился слепой, безотчетный
ужас перед окружающим миром, ино¬
гда толкавший их на проявления край¬
ней жестокости. Стал более понятен и
тот странный отпечаток почти исте¬
рической взвинченности, который ле¬
жит на многих произведениях крит¬
ского искусства и особенно заметен в
сценах на печатях. Изображенные на
них фигуры людей и животных неред¬
ко как бы вибрируют от страшного
внутреннего напряжения, совершают
резкие, конвульсивные движения и
вытягиваются, как в эпилептическом
припадке. Сцены такого рода выдают
скрытый невротизм психического
склада минойцев, очевидно, прису¬
щую им раздвоенность, довлеющее
над ними ощущение пограничности и
крайней непрочности своего положе¬
ния в мире на стыке добра и зла, жиз¬
ни и смерти”11.
Что касается микенской цивилиза¬
ции, то Юрий Викторович оценивал
ее, с одной стороны, как упрощенную,
сильно варваризованную “копию” ци¬
вилизации минойского Крита, а с дру¬
гой - как неудачный и, возможно,
именно поэтому отвергнутый истори¬
ей “черновик” классической грече¬
ской цивилизации. Как ни парадок
nun.NO ЭТО п»учит, по несмотря на це¬
лый ряд фактом, свидетельствующих
о прссмстиспиой связи микенской и
греческой цивилизаций (особенно в
сфере религии и искусства), их глу¬
бинное духовное родство вызывает у
К).И. Андреева большие сомнения.
(' л ой точки зрения ближайшими, хо¬
тя. конечно, отнюдь не прямыми
предшественниками классических
греков должны быть признаны ми-
нойцы, а вовсе не микенцы. И по этой
причине он их недолюбливал, как,
кстати, и Древний Рим.
Последние годы жизни Юрия Вик¬
торовича были очень тесно связаны с
Государственным Эрмитажем, где он
принял активное участие в подготовке
международной выставки “Шлиман-
11етербург-Троя” Для ее научного ка¬
талога им были написаны разделы
“Троя-Гиссарлык среди эгейских
культур и цивилизаций бронзового ве¬
ка” и “История и миф в предании о
Троянской войне”. В результате рабо¬
ты над этими темами (а о троянских
проблемах он размышлял всю свою
научную жизнь) Юрий Викторович
пришел к выводам, способным разо¬
чаровать любого романтика. По его
мнению, “за свою почти двухтысяче¬
летнюю историю культура Трои-Гис-
сарлыка так и не смогла преодолеть
расстояние, отделяющее варварство
от цивилизации, и, сильно замешкав¬
шись в пути, в конце концов оказалась
“в арьергарде” сообщества средизем¬
номорских культур и цивилизаций,хо¬
тя в начале своего жизненного цикла
опережала многие из них. Судя по все¬
му, она была обречена на то, чтобы
остаться одной из “неудачных загото¬
вок” или “неосуществленных проек¬
тов”, так и не востребованных в про¬
цессе генезиса эгейских и анатолий¬
ских цивилизаций бронзового века”12.
Ч то касается исторической подопле¬
ки предания о походе на Трою, то
здесь Юрий Викторович приходит к
неожиданному и даже парадоксально
му заключению: “Не будучи отражс
нием какого-то конкретного, ироис
ходившего в определенное время в
определенном месте события, это
предание тем не менее соединяло в ее
бе целый ряд разнонаправленных, но
где-то в своих истоках несомненно
тесно между собой связанных некто
ров исторического бытия архаичееко
го греческого общества. В нем при
чудливо переплелись естественное
стремление молодого растущего этпо
са к расширению своего жизненного
пространства и его ностальгическая
тоска по безвозвратно утраченному
героическому прошлому, завершение
этнокультурной консолидации грече
ского народа и осознание им трагиче
ской неизбежности вечной войны
“всех против всех”, резкое расшире
ние географических и одновременно
духовных горизонтов эллинского ми
ра в эпоху Великой колонизации, и
начало весьма еще смутных и нсопрс
деленных, но, несомненно, как-то свя¬
занных с этой духовной экспансией
религиозных исканий. Именно в э том
смысле гомеровский эпос и был тем
водоразделом, с которого беру т свое
начало все самые большие “реки” в
истории греческой цивилизации”1 \
Свои исследования по археологии и
истории III - начала I тыс. до м. j.
Юрий Викторович обобщил в фуида
ментальной монографии “От Евразии
к Европе. Крит и Эгейский мир в эио
ху бронзы и раннего железа” (2002).
Этот труд, в который выдающийся
ученый вложил весь жар своей любви
к предмету, остался в рукописи, кото
рую подготовила к печати его вдова
Л.В. Шадричева. Подобно палеозой
логу, восстанавливающему облик вы
мершего животного по отдельным ко
стям, воссоздает Ю.В. Андреев живую
и яркую картину жизни Эгеиды
III—II тыс. до н.э., виртуозно анализа
руя археологические памятники, про
10.И. Лнд|ич‘н
изисдснии искусства, греческую ми¬
фологическую и легендарную тради¬
цию иод полым для науки и бесспорно
перспективным углом зрения. Автор
не ограничивается этим, он старается
определить тональность, найти “сти¬
листическую формулу” каждой циви¬
лизации, и самое поразительное, -
стремится проникнуть в психологию
творцов этих цивилизаций, достигая
прямо “запредельных” глубин.
Можно только удивляться и восхи¬
щаться смелостью Юрия Викторови¬
ча, охватившего в рамках одной (хотя
и насчитывающей около 900 страниц)
книги столь значительный хронологи¬
ческий период - более двух с полови¬
ной тысячелетий: им двигало убежде¬
ние, что к верному пониманию скры¬
тых закономерностей развития всей
сложной макросистемы эгейских
культур и цивилизаций бронзового и
раннежелезного веков можно при¬
близиться лишь в том случае, если
увидеть ее в столь протяженной исто¬
рической перспективе как некий це¬
лостный временной и вместе с тем
этнокультурный континуум.
Книга состоит из двух основных
разделов. Первый из них посвящен
двум древнейшим цивилизациям Ев¬
ропы: критской (минойской) и микен¬
ской. Время их становления и расцвета
приходится на эпоху бронзы, т.е.
11I-II тыс. до н.э. Обе они возникли и
развивались в основном на той же са¬
мой территории (юг Балканского по¬
луострова и острова Эгейского моря
или гак называемый Эгейский мир),
которому много позже (уже в I тыс.
до н.э.) суждено было стать главным
местом действия в истории античной
Греции. Отделенные от нее большой
исторической “паузой”, цивилизации
Крита и Микен тем не менее были
связаны с ней нитями культурной пре¬
емственности и, в первую очередь,
уходящей далеко в глубь веков рели¬
гиозной и мифологической традицией.
В известном смысле история этих
двух цивилизаций может расценивать¬
ся как предыстория классической
Эллады, а сами они могут быть назва¬
ны “первыми европейскими цивилиза¬
циями” не только в чисто географиче¬
ском, но отчасти уже и в культуроло¬
гическом значении этого слова.
Второй раздел труда Ю.В. Андрее¬
ва содержит обстоятельную характе¬
ристику состояния греческого обще¬
ства и его культуры в течение перио¬
да так называемых темных веков
(XII—VIII вв. до н.э.). Особое внимание
уделяется переломному столетию или
веку Гомера, с которого собственно и
начинается история античной Греции.
Одно перечисление вопросов, за¬
тронутых в книге, заняло бы слишком
много места, поэтому выделим лишь
основные. Это этногенез греческого
народа и вопрос о так называемом до-
греческом субстрате, проблемы Эгей¬
ского культурогенеза, типологиче¬
ская, стадиальная и ареальная принад¬
лежность эгейских цивилизаций, ми-
нойская талассократия и минойский
матриархат, социум и личность в ис¬
кусстве Крита, племенные миграции и
проблема культурной преемственно¬
сти в постмикенскую эпоху, “ионий¬
ская колонизация”, рождение грече¬
ского искусства, начало архаической
эпохи и проблема “греческого ренес¬
санса”.
История Эгейского мира в эпоху
бронзы представляет собой сплош¬
ную цепь трудноразрешимых проб¬
лем и загадок. Эти проблемы ставят
перед учеными многие памятники, от¬
крытые в ходе археологических рас¬
копок: кикладские идолы - древней¬
шие из известных сейчас образцов
эгейской мраморной скульптуры, сам
великолепный кносский дворец, шах¬
товые могилы микенских царей с их
поражающими воображение несмет¬
ными богатствами, грозная цитадель
Тиринфа, “дворец Нестора” в Пилосс
RF.n. /CW)||fWI
c cio архивом, содержащим самые
ранние hi написанных по-гречески
текстов, открытый под толщей вулка¬
нического пепла город Акротири на
о. ( анторин с домами, расписанными
замечательными фресками, и многие
другие.
Предметом пристального внимания
исследователя являются духовный
мир человека бронзового века, его от¬
ношение к окружающей природной
среде,, представления о пространстве и
времени, его этические ценности и эс¬
тетические вкусы. Отмечая важное
место религии в жизни Эгейского об¬
щества как фактор, в полном смысле
слова интегрирующий, организующий
и целеполагающий, Юрий Викторо¬
вич уделяет заслуженно большое вни¬
мание соответствующим вопросам.
Не ставя себе задачи дать подробный
анализ всего накопленного наукой ма¬
териала по религиозным верованиям
и обрядовой практике минойцев, он
привлекает внимание лишь к некото¬
рым наиболее характерным особен¬
ностям минойской религии, выделяю¬
щим ее на общем фоне религий древ¬
него Средиземноморья. Специально
он останавливается на таких пробле¬
мах особой научной значимости, как
структура и персональный состав ми¬
ра богов, минойская модель мирозда¬
ния, представление о загробной жизни
и некоторые другие.
Автор подчеркивает относительно
слабую дифференцированность мира
минойских богов, внутри которого от¬
дельные персонажи кажутся недоста¬
точно специализированными по вы¬
полняемым ими функциям и внешне¬
му облику. Эта религия была еще в
очень большой степени обременена
грузом всевозможных пережитков,
таких типично первобытных верова¬
ний и форм культа, как тотемизм, фе-
1И1НИЗМ, анимизм, шаманизм и т.п.
Среди них, по-видимому, были пред¬
ставлены духи покровители отдель¬
ных семей, родов, духи отдельных
мест, обожествленные духи предков,
воплощения различных явлений и сти
хий природы, териоморфные божества
тотемического характера, различные
фетиши и священные символы.
Страницы, посвященные рассмот
рению религиозных представлений
обитателей Эгеиды, особенно критян,
являются, бесспорно, самыми проник
новенными, а иногда просто захваты
вающими. Причем здесь наиболее
наглядно проявляется особенность
подхода ученого к своему материалу,
тонко подмеченная А.И. Зайцевым:
“Юрий Викторович был романтиком
в своих научных поисках, но эрудиция,
школа и здравый смысл всегда удер
живали его по эту сторону границы,
которая отделяет смелую гипотезу от
неправдоподобной или фантастичс
ской”14.
Обращаясь к заключительной фазе
темных веков, т.е. VIII столетию до
н.э., которое занимает особое кроме
жуточное положение на стыке двух
больших исторических эпох: эпохи
послемикенского упадка и регресса и
архаической эпохи, Юрий Викторович
рассматривает симптомы и одноврс
менно факторы социального и куль
турного прогресса, которыми озиа
меновался этот период в истории
Греции. Из двух бытующих в научной
литературе определений: “греческий
ренессанс” и “структурная ре волю
ция”, он отдает предпочтение второму,
поскольку первая дефиниция ценз
бежно порождает мистифицирующие
ассоциации с эпохой западноевропеи
ского Возрождения.
Имеющийся археологический маге
риал, в первую очередь из раскопок
некрополей, позволяет утверждать,
что в Греции происходило резкое
увеличение численности населения.
Автор принимает гипотезу '). ( под
грасса о начавшейся в VIII в. до п. э.
радикальной перестройке экономики
21
с переносом “центра тяжести" е мрей
мущеегиеино скотоводческого хозяй¬
ства на земледельческое. Далеко не
последнюю роль в подъеме земледе¬
лия должно было сыграть начавшееся
уже в Х1-Х вв. до н.э. развитие индуст¬
рии железа и его широкое внедрение
в сельскохозяйственное производство.
И поисках причин демографического
взрыва, по-видимому, не следует сбра-
сынать со счета и еще один немало¬
важный момент, а именно относи¬
тельную геополитическую стабиль¬
ность, установившуюся в Греции
после г1Ч)1Ч), как пришел к своему есте-
ез ценному завершению процесс рассе¬
ления греческой народности на терри¬
тории Балканского полуострова, ост¬
ровов и побережья Эгеиды.
Возвращаясь к уже ранее рассмат¬
ривавшейся им проблеме раннегрече¬
ской урбанизации, Ю.В. Андреев раз¬
вивает свое определение ее как в из¬
вестном смысле “преждевременную”
При этом имеется в виду, что так на¬
зываемый город формировался в
весьма архаической и примитивной
социальной среде, по существу еще
доклассовой (предклассовой) и дого-
сударственной, что главную роль в
процессе его становления играли фак¬
торы отнюдь не экономического, а
скорее военнополитического и демо¬
графического характера, поскольку
торговля и ремесло, которым в таких
случаях обычно отводится почетное
первое место, в этот период сами
только еще начинали зарождаться и
обособляться от сельского хозяйства,
что основным градообразующим эле¬
ментом здесь в силу этого могло быть
только возглавляемое родовой зна¬
тью свободное крестьянство и что в
соответствии с этим сам “город” на
этой стадии его развития представлял
не что иное, как укрепленное и более
или менее, хотя далеко не всегда и не
везде, регулярно застроенное поселе¬
ние земледельческой (сельской) об¬
щины или в отдельных случаях обьс-
динсния таких общин.
Рассматривая греческую и более
раннюю эгейскую урбанизацию в ши¬
роком “контексте” древнейшей исто¬
рии Средиземноморья и стран Перед¬
ней Азии, Ю.В. Андреев приходит к
заключению, что она отнюдь не мо¬
жет считаться даже на начальных эта¬
пах каким-то особым, исключитель¬
ным явлением. И здесь ранняя и ин¬
тенсивная урбанизация была ответом
на крайне напряженную демографи¬
ческую ситуацию и диктовалась так
же, как и в Греции VIII в. до н.э., в
первую очередь мотивами стратеги¬
ческого или геополитического, а от¬
нюдь не чисто экономического харак¬
тера.
Отделение города или, точнее, про¬
тогорода от деревни чаще всего
сводилось в этот период к чисто меха¬
ническому перемещению массы насе¬
ления из центра на периферию (внут¬
ренняя колонизация) либо в противо¬
положном направлении - с периферии
в центр (синойкизм). Вследствие это¬
го переход со стадии сельской общи¬
ны на стадию “города-государства”,
как правило, не сопровождался сколь¬
ко-нибудь глубокими органическими
изменениями в структуре и характере
общества. Тем не менее нельзя недо¬
оценивать то влияние, которое ран¬
ний полис уже самим фактом своего
существования мог оказывать на
только еще начинавшийся в то время
процесс классообразования.
Итогом многолетних размышлений
Юрия Викторовича над уникальным
феноменом греческой культуры стала
книга “Цена свободы и гармонии”
(1998). В этом замечательном по глу¬
бине и многогранности произведении
со скромным подзаголовком “Нес¬
колько штрихов к портрету греческой
цивилизации” Юрию Викторовичу
удалось изящно, доходчиво и увлека¬
тельно изложить свои взгляды на
22
МИЖНСЙШИС аспекты и сложнейшие
проблемы эллинской культуры. Ключ
к разгадке самого феномена грече¬
ской цивилизации, ее стремительного
•плети, бурного расцвета и последую¬
щего упадка автор видит в особенно¬
стях менталитета древних греков.
Полому главная тема книги - “циви¬
лизация как воплощение психики эт¬
носа, его духовной жизни, его интел¬
лекта и эмоций, его сознания и
подсознания” Феномен греческой ци¬
вилизации впервые в отечественной
науке рассматривается в ней с пози¬
ции этнопсихологии.
Но особую оригинальность книге
придает продуманно постулируемое и
последовательно отстаиваемое право
историка на субъективность. “Слава
Ьогу, история - не математика и, на¬
деемся, никогда ею не станет, - пишет
он. - Даже самый объективный исто¬
рик остается человеком, которому
“ничто человеческое не чуждо” Его
субъективность выдает себя уже в са¬
мом отборе фактов, которые он учи¬
тывает или, наоборот, не учитывает в
своем повествовании. Ведь учесть все
практически невозможно. Настоящий
историк не пытается скрыть свои сим¬
патии и антипатии и не откладывает
их в сторону, когда берется за перо.
Он стремится только к тому, чтобы
как можно лучше их обосновать”15.
Исследование начинается с выявле¬
ния наиболее характерных особенно¬
стей греческой цивилизации, резко
выделяющих ее среди других цивили¬
заций. Поражает, прежде всего, ис¬
ключительный динамизм греческой
цивилизации, явно ускоренные по
меркам той эпохи темпы ее историче¬
ского развития. Но греки не просто
сильно опередили в своем культур¬
ном развитии другие народы Древне¬
го мира, греческая цивилизация была
в полном смысле слова универсаль¬
ной. Впервые в истории человечества
она создала условия для свободного и
всестороннего раскрытии всех фмзи
чсских и духовных возможное гей, за
ложенных природой в каждой отдель¬
но взятой человеческой личноеги.
Среди цивилизаций Древнего мира
греческая цивилизация была первой и
единственной, которая всей своей
жизнедеятельностью ориентирова
лась преимущественно на человека,
на самоценную и самодостаточную
человеческую личность, ставя ее фа к
тически в центр мироздания. И лом
смысле мы можем говорить о грече
ском гуманизме или антропоцеитриз
ме, несмотря на то, что грекам были
хорошо известны и попрание элемен¬
тарных прав человека, и эксплуатация
человека человеком в одной из самых
жестоких ее форм - в форме рабства.
Тем не менее именно в Греции чело¬
век впервые осознал себя свободной и
уникальной личностью. И, наконец,
еще одна необычная черта греческой
цивилизации: в отличие от большин¬
ства древних обществ, греческое об
щество было обществом открытого
типа, т.е. ориентированным на широ¬
кие контакты с внешним миром с це¬
лью обмена не только различными
материальными ценностями, но и все¬
возможной полезной информацией.
Интерес греков к иным народам не
был чисто потребительским, в нем за¬
ключался ярко выраженный элемент
любознательности и желания постичь
чужую культуру, перенять из нее все
наиболее ценное и полезное.
Все перечисленные черты прямо
сближают греческую цивилизацию е
европейской цивилизацией Нового
времени. В сущности греки были
единственными из всех народов древ¬
ности, которым удалось выйти на ма¬
гистральный путь исторического про¬
гресса, соединяющий античный мир е
европейской цивилизацией. Это был
настоящий прорыв в будущее, прорыв
тем более поразительный, что и в раз¬
витии производства, и в добывании
10.11. Лид|нч‘н
основных средств существовании гре¬
ки нс сумели оторваться на сколько-
нибудь значительную дистанцию от
других обитателей Древнего мира.
Технологической основой их цивили¬
зации всегда оставался примитивный
ручной труд. Если же говорить об
обеспеченности природными ресурса¬
ми, то здесь их положение было дале¬
ко не столь благоприятным, как поло¬
жение соседних с ними “варваров”.
Все это неизбежно ставит перед на¬
ми вопрос: почему, даже оказавшись в
столь неблагоприятном положении,
греки все же так сильно опередили в
своем развитии своих гораздо более
благополучных соседей, создали чрез¬
вычайно высокую и непохожую на ос¬
тальные цивилизацию? Отдавая себе
отчет в том, что о многих составных
элементах этой загадочной “химиче¬
ской реакции” мы, вероятно, так ни¬
когда и не узнаем, Юрий Викторович
считает некоторые важные моменты
уже сейчас вполне очевидными. Пре¬
жде всего, он отмечает значение
одной из самых радикальных техниче¬
ских революций древности - переход
от индустрии бронзы к индустрии же¬
леза, который непосредственно пред¬
шествовал появлению в Греции пер¬
вых полисов. Вероятно, не в меньшей
степени стремительному росту поли¬
сов благоприятствовала и геополити¬
ческая ситуация. Но оба эти фактора
не объясняют в полной мере того, что
случилось в Греции, поскольку каса¬
лись не только ее.
Однако были две вещи, которые
принадлежали только грекам, это - их
страна и их исключительная природ¬
ная одаренность, поднимающаяся до
уровня настоящей гениальности. В них,
но мнению Ю.В. Андреева, и следует
прежде всего искать ключ к разгадке
тайны “греческого чуда”
Обращаясь к природе Греции, ав¬
тор убеждает своего читателя в том,
что прежде всего природная среда
обусловила особенности образа жиз¬
ни и некоторые достаточно важные
черты менталитета древних греков:
бережливость, умеренность, изобре¬
тательность, предприимчивость, склон¬
ность к передвижениям. Природа
была суровой нянькой и воспитатель¬
ницей греков. Она приучила их до¬
вольствоваться немногим, а непре¬
рывная борьба с нуждой сделала их
интеллект необыкновенно изобрета¬
тельным и изворотливым.
Фундаментом, на котором покои¬
лось все величественное здание грече¬
ской цивилизации, был полис - в выс¬
шей степени своеобразная форма че¬
ловеческого общежития. Для грека он
был центром средоточия политиче¬
ской и культурной или, точнее, рели¬
гиозной жизни государства. Важней¬
шая отличительная особенность нор¬
мального полиса, воспринимаемая как
нечто парадоксальное, если подхо¬
дить к этому сугубо своеобразному
историческому явлению с привычны¬
ми для нас мерками и понятиями, за¬
ключалась в том, что основную массу
населения, его, так сказать, структур¬
ное ядро, составляли люди, тесно свя¬
занные с землей и живущие преиму¬
щественно за счет доходов от сельско¬
го хозяйства. Типичный полис, если
рассматривать его с точки зрения со¬
временной социологии или демогра¬
фии, вероятно, мог бы быть оценен
как промежуточная форма человече¬
ского общежития, как бы балансиру¬
ющая на грани, разделяющей город и
деревню в строго научном значении
этих двух терминов.
Один из наиболее важных, в пол¬
ном смысле слова ключевых вопросов
всей греческой истории - вопрос, по¬
чему из всех известных грекам форм
государственного устройства они от¬
дали решительное предпочтение
именно демократии в ее простейшем
варианте народовластия. В общест¬
венном сознании греков идеал наро¬
Rl.n.
довластии был органически слит с
идеалом сиоГюды. При этом и понятие
свободы вкладывался двоякий смысл:
как правило, свобода политическая
шла рука об руку с личной свободой
каждого гражданина полиса. “Греки
сознавали себя вдвойне свободными,
ибо над ними не было никакого вла¬
дыки или хозяина ни в их обществен¬
ной, ни в частной жизни Это пылкое
свободолюбие греков, в свою оче¬
редь, было тесно связано с такой
важной чертой их менталитета, как
чрезвычайно развитое чувство собст¬
венного достоинства, склонность к за¬
вышенным самооценкам или то, что
принято называть индивидуализмом.
Итак, - заключает Юрий Викторо¬
вич, - важнейшей исторической пред¬
посылкой греческой демократии
может считаться самосознание или са¬
моутверждение свободной человече¬
ской личности”16.
Особенно острой полемичностью
отличается часть труда Юрия Викто¬
ровича, посвященная доказательству
глубоко личностного характера гре¬
ческой культуры, которую отрицали
или недооценивали целый ряд культу¬
рологов и культурфилософов, начи¬
ная с О. Шпенглера. К полемике при¬
бегает Ю.В. Андреев и при рассмотре¬
нии отношения греков к красоте.
Кратко подытоживая свои наблюде¬
ния над основными особенностями
классического греческого искусства,
он считает возможным выразить его
эстетическое своеобразие такой фор¬
мулой: “По своей природе это было, с
одной стороны, не что иное, как жиз-
неподобие, ограниченное и урегули¬
рованное гармонией, с другой же -
гармония, ограниченная жизнеподо-
бием”17. И далее: “Великая тайна не¬
увядающей прелести греческого ис¬
кусства заключалась, таким образом,
в очень точно выверенной пропорции
между правдой жизни и идеальной,
никогда и нигде не встречающейся в
своем чистом виде математической
гармонией. Только сумев найти “золо
тую середину” между этими двумя
противоположностями, греческие вая
тели и живописцы смогли достичь в
своих творениях такого уже никогда
более не повторявшегося художсст
венного совершенства”18.
Завершая свои размышления над
характером античной греческой цини
лизации, Ю.В. Андреев обращается к
вопросу о причине или причинах ее
упадка. По его мнению, предпосылки
упадка и гибели цивилизации греков
“следует искать в сфере не столько
экономики или политики, сколько
этнопсихологии” Именно те черты
психологического склада греков, ко
торые способствовали их возвыше¬
нию над всеми другими народами
Древнего мира, в конце концов про
тив них же и обернулись, став источ
ником их деградации. “Дело здесь не¬
просто в самом по себе характере л
носа, а в особой интенсивности и ион
ноте его самораскрытия или в том,
что заложенные в нем природой мио
гообразные потенции и дарования
были реализованы с какой-то не¬
обыкновенной, можно сказать, почти
безрассудной щедростью в едином по¬
рыве, длившемся несколько столетий
подряд. Весь отпущенный грекам за
пас духовной энергии был израсходо
ван ими очень быстро и нерасчетливо,
и в результате созданная ими высо
чайшая цивилизация тяжелым бре¬
менем легла на их же собственные-
плечи”19.
Не имея возможности подробно ос
танавливаться на всех аспектах об
ширного научного наследия Юрия Ни
кторовича, необходимо отметить, что
последнее время он все более углуб
лялся в историософскую проблема I и
ку, размышлял о русской культуре
как феномене мировой культуры.
Особенно занимали его вопросы
культуры Серебряного века. Это не
25
10.11. Лнд|нч‘н
УДИИИ ICJII.IK), поскольку и самом
Юрии Викторовиче Оыли черты,
столь характерные дли ярчайших
представителей этой эпохи русского
ренессанса: мощный изощренный ин¬
теллект, огромная разносторонняя
эрудиция, широта взглядов, артистизм
натуры, утонченный эстетизм, траги¬
ческое восприятие бытия. (Однако он
был чужд всякой мистики, к которой
гак тяготели его духовные собратья
начала века.) Символично, что пос¬
ледний доклад, прочитанный Юрием
Викторовичем за три дня до смерти,
был посвящен одной из ключевых фи¬
гур Серебряного века - Вячеславу
Иванову. Кроме этого блестящего до¬
клада - “Русский человек между Хри¬
стом и Дионисом”, своей публикации
ждут глубокие по мысли и изящные
но форме эссе о П. Чаадаеве, пушкин¬
ском “Медном всаднике”, О. Мандель¬
штаме.
Замечательным образцом этого ас¬
пекта творчества Юрия Викторовича
является небольшое, но удивительно
емкое эссе «Римский “большевик”
Катил ина и философия истории
А. В л ока». Здесь с беспощадной объ¬
ективностью по отношению к своему
любимому поэту Юрию Викторовичу
удалось не только рельефно показать,
как “воспаленная душа” А. Блока, от¬
равленная парадоксальным сплавом
ницшеанства с идеями “апостолов”
русского национализма и народниче¬
ства, впала в состояние революцион¬
ного экстаза, но и неопровержимо
доказать, что поздний Блок может
считаться “и символом, и продуктом,
и блестящим выразителем самораз¬
рушения русской интеллигенции, а
если брать шире, то и всей европей¬
ской гуманистической культуры,
взрастившей в своем лоне семена то¬
талитаризма”
Как историк и гражданин, Юрий
Викторович нс мог оставаться в сто¬
роне от осмысления драматических
событий нашего времени. Будучи убе¬
жденным западником, либералом за¬
падного толка, он приветствовал пе¬
ремены в нашей стране, позволившие
ему свободно выражать свои мысли,
совершить путешествия в Грецию и
Англию. Но, любя Россию, он болез¬
ненно переживал ее беды. “Кто бы
мог подумать, что мы попадем в
такие обезьяньи лапы”, - горестно
сказал Юрий Викторович незадолго
до смерти. Однако выхода из создав¬
шейся ситуации он не видел. Знаме¬
нательно, что статья о будущности
России, где он последовательно рас¬
смотрел и отверг как западнические,
так и почвеннические перспективы
развития страны, осталась незакон¬
ченной.
Большую часть своей жизни Юрий
Викторович отдал преподаванию. Его
лекции, всегда тщательно подготов¬
ленные и аккуратно записанные круп¬
ным нервным почерком в общие тет¬
ради, привлекали не столько широтой
эрудиции и свободой владения мате¬
риалом, сколько проблемностью. Го¬
ворил он доверительно, легко и сво¬
бодно даже в большой аудитории,
сдержанно жестикулируя и глядя в
глаза своим слушателям; лишь изред¬
ка обращался он к своему открытому
конспекту. Его лекции никогда не бы¬
ли рассчитаны на внешний эффект,
хотя и были красиво построены.
Юрий Викторович никогда специаль¬
но не увеселял аудиторию, хотя даже
в том, как он говорил, часто проявля¬
лось его тонкое, оригинальное чувст¬
во юмора. С юмором, очень живо и
безо всякого менторства проводил он
и семинарские занятия. Но самым
большим удовольствием было чтение
с Юрием Викторовичем греческих ав¬
торов, особенно обожаемого им за ве¬
личественную простоту и образную
мощь Гомера, конгениального ему в
едком остроумии Лукиана и столь
близкого но элегическому эстетизму
Ноша. )ги занятия сопровождались
иг только необходимыми коммента-
ринми но помолу грамматики и реа-
ипй. по и гонкими замечаниями о
художественных достоинствах читае¬
мых ангорой.
Как научный руководитель, Юрий
Викторович никогда не был равно¬
душным, болел душой за своих подо¬
печных, советовал, но не оказывал
давлении, слабым студентам помогал,
П1НЫ1ЫМ или строптивым предостав-
iiM.il свободу.
Те же качества: заинтересован¬
ность, отзывчивость, деликатность
проявлял Юрий Викторович и в
должности руководителя Отделом
JK ЖЛ-ИИМК. Он никогда не прика-
н.шлл. Нго принцип руководства мож¬
но определить как laisser faire. Будучи
предельно честным и принципиаль¬
ным в науке, он снисходительно отно¬
сился к человеческим недостаткам; не
переносил, пожалуй, только одного -
непорядочности.
Важную роль в жизни Юрия Викто¬
ровича играла художественная лите¬
ратура, как проза, так и поэзия (из
русских авторов он особенно любил
А. Пушкина, Ф. Тютчева, И. Бунина,
А. Блока, А. Ахматову, Ф. Сологуба,
О. Мандельштама, Н. Заболоцкого,
из зарубежных - У. Шекспира, П. Ме-
риме), не меньшую - живопись, в ко¬
торой он великолепно разбирался.
Кажется, он не пропустил ни одной
шачигсльной художественной вы¬
ставки, устроенной в Петербурге, пре¬
красно знал коллекции Эрмитажа и
других музеев Петербурга и пригоро¬
дов. С несвойственным ему жаром
Юрий Викторович мог не только рас¬
сказывать о замечательных живопис¬
ных собраниях Великобритании,
которые он повидал, но и спорить о
достоинствах того или иного понра¬
вившегося ему художника. Так, позна¬
комившись с творчеством Э. Шиле,
Юрий Викторович стал утверждать,
что мощная графическая экспрессия
этого мастера художественно ценнее
изысканной живописной роскоши его
прежнего венского любимца Г Клим
та. Но настоящими кумирами Юрия
Викторовича в области живописи бы
ли художники итальянского Возрож
дения, в творчестве которых наряду с
исключительным техническим мас¬
терством он ценил воскрешение духа
античности. Из русских художников
он особенно любил “мирискусеии
ков”, выделяя среди них гениального
М. Врубеля, многогранного В. Серова
и тончайшего К. Сомова.
Юрий Викторович и сам был худо
жественно одарен: писал стихи, хоро
шо пел, выразительно рисовал пером.
Внешность Юрия Викторовича была
столь же неординарна, как и его пату
ра. В его облике поражало сочетание
казалось бы несовместимых черт
Из-под мощного лба, венчавшего за
думчиво-сосредоточенное (иногда до
сумрачности) лицо, внимательно смо
трели глубоко посаженные, но мягкие
и лучистые глаза. Впечатление груз
ности от опущенных плеч и втянутой
в плечи головы смягчалось плавной
жестикуляцией красивых рук, кажу
щаяся мрачноватость - по-детски до
верчивой улыбкой. Смеялся он крап
не редко, но зато от души и зарази
тельно.
Юрию Викторовичу была чужда
всякая суетливость и спешка, его тру
дно было представить гневающимся
или даже раздраженным, однако не
которая угловатость движений подчас
выдавала присущую ему болезненную
чувствительность. Поверхности i.i и
взгляд мог принять его за угрюмого
человека с тяжелым характером. Но
это ощущение тотчас исчезало, как
только он начинал говорить - хорошо
поставленным голосом, негромко,
взвешивая каждое слово, как бы при
глашая присоединиться к своим раз
мышлениям. Его красивая образная
10.11. Лн;ф4Ч‘Н
|К‘Ч!» ИССГДП ОТЛИЧИЛИСЬ мастерским
сочетанием лаконичности и емкости,
точности и многоплановости, убеди¬
тельности и пластичности, серьезно¬
сти и юмора.
Многие опасались острого языка
Юрия Викторовича, ироничного под¬
текста его слов, но немногие ощуща¬
ли глубину характерной для него са-
моиронии - наиболее тонкого вида ис¬
тинного остроумия. Но ироничность,
критичность и скептицизм замеча¬
тельно уживались в нем с уважитель¬
ным отношением к собеседнику,
умением вдумчиво слушать и, момен¬
тально ухватив суть, адекватно реаги¬
ровать на его мысль.
Юрий Викторович обладал не толь¬
ко незаурядной книжной ученостью,
но и знанием, приобретаемым как на¬
блюдением и осмыслением, так и пе¬
реживанием. Будучи рационалистом,
он в большинстве своих работ тем не
менее сумел избежать ошибки многих
ученых, считающих достоинством ис¬
следования оставление читателя рав¬
нодушным к своему предмету. Особое
достоинство его трудов заключается
не только в железной логике доказа¬
тельств своих положений, но и в изя¬
ществе стиля и живости изложения, а
также в искренности тона, отражаю¬
щем продуманное и прочувствован¬
ное.
Юрий Викторович глубоко осоз¬
нал парадоксальность человеческой
жизни. Смерти, с которой мы не же¬
лаем и не можем смириться, мы обя¬
заны лучшими созданиями человече¬
ства, ибо что такое творчество, как
не попытка живого духа преодолеть
вссразрушающую смерть? И не в том
ли щемящая притягательность про¬
шлого, что оно умерло? Эту болез¬
ненную сладость того, что было, эту
сладостную боль того, чего уже не
будет, остро ощущал Юрий Викторо¬
вич, и тем острее, что не верил в вос¬
кресение.
Примечания
1 Андреев К).В. Спарта как тип полиса //
Античная Греция. М., 1983. Т. 1: Станов¬
ление и развитие полиса. С. 194.
2 Андреев А?.В.Спарта как тип полиса.
С. 215 и след.
3 Андреев Ю.В. Архаическая Спарта: куль¬
тура и политика // ВДИ. 1987. № 4. С. 84.
4 Андреев Ю.В. Гомеровское общество: Ос¬
новные тенденции социально-экономиче¬
ского и политического развития Греции в
XI-VIII вв. до н.э.: Автореф. дисс. д-ра
ист. наук. Л., 1979. С.35.
5 Андреев Ю.В. Островные поселения Эгей¬
ского мира в эпоху бронзы. Л., 1989. С. 12.
6 Андреев Ю.В. Там же. С. 222.
7 Андреев Ю.В. Поэзия мифа и проза исто¬
рии. Л., 1990. С. 25.
8 Андреев Ю.В. Между Евразией и Евро¬
пой: (К вопросу об исторической специ¬
фике минойской цивилизации) // ВДИ.
1995. №2. С. 101.
9 Андреев Ю.В. Там же. С. 103.
10 Андреев Ю.В. “Минойский матриархат”:
(Социальные роли мужчины и женщины в
общественной жизни минойского Крита //
ВДИ. 1992. № 2. С. 14.
11 Андреев Ю.В. Между Евразией и Евро¬
пой. С. 111.
12 Шлиман. Петербург - Троя. Каталог вы¬
ставки в Гос. Эрмитаже. СПб., 1998. С. 59.
13 Там же. С. 119.
14 Зайцев А.И. Ю.В. Андреев: научное насле¬
дие // Древний мир и мы: Классическое
наследие в Европе и России. СПб., 2000.
Вып. 2. С. 242.
15 Андреев Ю.В. Цена свободы и гармонии:
Несколько штрихов к портрету греческой
цивилизации. СПб., 1998. С. 6.
16 Там же. С. 100.
17 Там же. С. 282.
18 Там же. С. 283.
19 Там же. С. 339.
Основные труды Ю.В. Андреева
Раннегреческий полис: (Гомеровский пери¬
од). Л., 1976.
Крито-микенский мир // История древнего
мира. М., 1982. Кн. 1: Ранняя древность.
С. 278-297.
Греция в XI-IX вв. до н.э. по данным гоме¬
ровского эпоса //Там же. С. 298-316.
Греция в архаический период и создание
классического греческого полиса // Исто-
I>ин древнего мира. М., I(>Н2. Км. 2: Рас-
кип древних обществ. (' 7(1-94.
I март как тип полиса // Античная Греция.
М 198Г Г I: ( таиовление и развитие
мониснС 194 216.
Архаическая Греция // История Европы: С
древнейших времен до наших дней. М.,
МЖК. Г I: Древняя Европа. С. 217-259.
I h I ровные поселения эгейского мира в эпо¬
ху Проппа. Л., 1989.
I loi шм мифа и проза истории. Л., 1990.
И ожидании “греческого чуда”: (Духовный
мир микенского общества) // ВДИ. 1993.
•NM.-Г 14-33.
И ейский мир: Природная среда и ритмы
культурогенеза. М., 1995.
И ейский мир в преддверии цивилизации //
ИДИ. 1995. № 1. С. 100-115.
I (сна свободы и гармонии: Несколько штри¬
хов к портрету греческой цивилизации.
ГИГ)., 1998.
< И Гирлзии к Европе: Крит и Эгейский мир
в нюху бронзы и раннего железа (III - на¬
чало I тыс. до н.э.). СПб., 2002.
Мужские союзы в дорийских городах - госу¬
дарствах (Спарта и Крит). СПб., 2004.
* * *
( иисок основных работ Юрия Викторовича
Андреева // ВДИ. 1998. № 3. С. 238-240.
Зуев В.И). ( иисок основных работ Юрия Вик
торовича Андреева // Андреев Ю Н. Цена
свободы и гармонии: Несколько штрихом
к портрету греческой цивилизации. ( 116.,
1998. С. 395-400.
Зуев В.Ю., Шадричева Л.В. Список работ
Юрия Викторовича Андреева (1937
1998) // ZYZZITIA: Памяти Юрия Никто
ровича Андреева. СПб., 2000. С. 445 449.
Литература о Ю.В. Андрееве
К 60-летию Юрия Викторовича Андреева //
ВДИ. 1997. № 2. С. 235.
Юрий Викторович Андреев (1937-1998) //
ВДИ. 1998. № 3. С. 237-240.
|Долинина К.]. Юрий Викторович Андреев:
Некролог // Коммерсант-Daily. 1998.
19 февр., № 28. С. 17.
Зуев В.Ю. Юрий Викторович Андреев
(1937-1998) // Андреев Ю.В. Цена свобо
ды и гармонии: Несколько штрихов к
портрету греческой цивилизации. СПб.,
1998. С. 391-394.
ZYZ2ITLA: Памяти Юрия Викторовича А и
дреева. СПб., 2000.
Шауб И.Ю. Ю.В. Андреев: Штрихи к пор гре
ту // Древний мир и мы: Классическое па
следие в Европе и России. СПб., 2000.
Вып. 2. С. 223-234.
Зайцев А.И. Ю.В. Андреев: научное пасле
дие // Там же. С. 234-242.
Елена Сергеевна Голубцова
(1921-1998)
Елена Сергеевна Голубцова оставила
заметный след в науке об античности.
Она родилась 8 мая 1921 г., сформиро¬
валась как историк во 2-ой половине
XX в. и стала одним из ведущих анти-
коведов 60-х - 90-х годов прошедшего
столетия. В ее личности и деятельно¬
сти, естественно, отразилось развитие
нашей страны, и сама она явилась во¬
площением этого развития в области
науки и культуры, точнее - его луч¬
ших сторон. Этому способствовали
два обстоятельства - среда, из кото¬
рой она происходила, и Московский
университет, который подготовил ее
как специалиста-антиковеда.
Родственные узы, свойственники и
друзья связывали родителей Еле¬
ны Сергеевны с замечательными уче¬
ными - академиками Н.М. Дружини¬
ным, который стал ее крестным от¬
цом, М.М. Богословским, С.К. Бого¬
явленским, членом-корреспондентом
АН Н.Ф. Каптеревым, профессором
МГУ В.М. Лавровским и другими.
В семье Голубцовых разных поколе¬
ний были профессора Духовной ака¬
демии, ученые-историки (отец Еле¬
ны Сергеевны Сергей Александрович
и его сестра Мария Александровна)1,
а также филологи - Людмила Василь¬
евна Крестова, мать Елены Сергеев¬
ны, специалист в области русской
литературы XIX в., доцент Государст¬
венного педагогического института
(потом - им. Ленина), а также студии
МХАТ им. Горького. В семье Голуб¬
цовых господствовала атмосфера под¬
линной интеллигентности, дружелю¬
бия и патриотизма. Она сохранялась
всегда и после смерти отца в 1930 г.,
когда главой семьи стала мать Еле¬
ны Сергеевны, обаятельная, госте¬
приимная Людмила Васильевна. Вре¬
мя для нее было не простое: ей прихо¬
дилось заботиться о дочери - Елене и
младшем сыне, Вадиме, а также о пре¬
старелых их бабушке и дедушке.
Но весь круг Голубцовых-Крестовых
оставался верен высоким идеалам до¬
бра и просвещенности, унаследован¬
ным от дедов. Так закладывался у
Елены Сергеевны с юных лет инте¬
рес к науке и культуре. Помимо
школы, Леночка обучалась дома
иностранным языкам и музыке, посе¬
щала музеи, театры и консерваторию.
В 30-е - 40-е годы в обществе отдава¬
лось должное культурным достиже¬
ниям XIX - начала XX веков, и пытли¬
вая юность все это жадно впитывала.
30
Е.С. Голубцова
Так в личности Елены Сергеевны об¬
разовалась как бы амальгама куль¬
турных влияний прошлого и настоя¬
щего, протягивалась нить от великой
культуры XIX в. к лучшим образцам
советской эпохи.
Продолжением этого процесса в
жизни Елены Сергеевны была учеба
в Московском университете, куда она
поступила в 1939 г. и где существовал
тот же “сплав” Когда грянула страш¬
ная война, ставшая для нашей страны
Великой Отечественной, семья уехала
в декабре 1941 года в эвакуацию в да¬
лекую Сибирь вместе с Пединститу¬
том (тогда еще им. Карла Либкнехта),
где работала Людмила Васильевна.
Лена и Вадим продолжили там учебу
на Историческом факультете, но не¬
долго. Вадим в 1942 г. ушел на фронт,
а Лена в 1943 г. вернулась на родной
Истфак МГУ, где стала специализи¬
роваться по кафедре Древнего мира.
В ведущем вузе страны были соб¬
раны тогда и продолжали комплекто¬
ваться замечательные научные силы
разных направлений - академики
С.В. Бахрушин, Б.Д. Греков, вырас¬
тавшие в ученых в досоветское время,
н из поколения их учеников и носите¬
ли лучших традиций старой школы -
М.Н. Тихомиров, Л.В. Черепнин,
М.В. Нечкина и др. исследователи до¬
советской истории СССР, а также
И.И. Минц, А.Л. Сидоров и др., специ¬
ализировавшиеся в области истории
СССР конца XIX - начала XX в.
Можно назвать “звездным” и пре¬
подавательский состав специалистов
по всеобщей истории. И здесь ограни¬
чусь отдельными, но яркими примера¬
ми - это академики Е.А. Косминский,
СД. Сказкин, профессора М.М. Сми-
рин, В.М. Лавровский, Ф.А. Коган-
Бернштейн, начинавшая тогда свой
преподавательский путь Е.В. Гутнова
•медиевисты); академик В.И. Пичета
славист); профессора А.С. Ерусалим-
ский, Л.И. Зубок (специалисты в об¬
ласти новой и новейшей истории
стран западного зарубежья) и многие
другие. Заслуживает доброго слова
кафедра Древнего мира, небольшая,
но очень сильная своим научно-препо¬
давательским потенциалом.
Заведовал кафедрой в ту пору мо¬
лодой профессор, Н.А. Машкин2, в
конечном счете сменивший на этом
посту признанного авторитета и непо¬
вторимого лектора В.С. Сергеева, что
было не просто. Трудность его поло¬
жения заключалась не только в том,
что он был моложе большей части
членов кафедры, но в том, что был
беспартийным и не связанным с под¬
держкой влиятельной научной номен¬
клатуры. Примерно до конца 30-х го¬
дов профессура достигалась без защи¬
ты докторской диссертации, Николай
Александрович был среди первых
профессоров, защитивших диссерта¬
цию на соискание ученой степени док¬
тора исторических наук. Диссертаци¬
онный труд лег затем в основу пре¬
красной монографии Машкина
“Принципат Августа. Происхождение
и социальная сущность”. М., 1949. Это
была строго научная монография,
глубокое и тонкое исследование по
истории античности, основанное на
глубоком анализе разнообразных ти¬
пов и видов источников, а также всей
современной доступной ему научной
литературы. Эта книга создала ему
имя в науке. Николай Александрович
не читал общего курса, хотя имел
свою концепцию истории Древнего
Рима, что доказывается его универси¬
тетскими учебниками, выдержавши¬
ми три прижизненных издания. Он не
обладал сильным голосом и яркой по¬
дачей лекционного материала, жела¬
тельной для большой аудитории, осо¬
бенно для первокурсников. Общий
курс лекций по истории Греции и Ри¬
ма он передал прекрасному лектору, в
то время доценту А.Г. Бокщанину, а
сам читал спецкурсы и вел спецсеми-
31
Е.С. Голубцова
нары по Риму. Логичность и фундиро-
ванность его лекций наряду с прекрас¬
ным русским языком и мягкой уважи¬
тельной манерой общения со слуша¬
телями привлекала к нему студентов.
И Лена Голубцова была в их числе.
Профессор Машкин был широко
эрудированным человеком, следил за
движением мысли историков, серьез¬
но вникал в новации, которые в обла¬
сти Древней истории не сводились к
переходу на марксистские позиции, но
сказывались и в выборе тематики ис¬
следований. Главными проблемами в
антиковедении стали темы - рабовла¬
дельческая формация и классовая
борьба, активно разрабатывавшиеся
несомненно способным, но явно чи¬
новным А.В. Мишулиным, вскоре
ставшим ректором Академии общест¬
венных наук при ЦК КПСС, и поддер¬
жанные также партийной элитой среди
античников, профессором А.Б. Рано-
вичем и его учениками.
Второй важной проблемой была
“актуализация” древней истории, при¬
ближение ее к современному разви¬
тию исторических знаний. Отсюда -
появление исследований античных
государств, греческих колоний в Се¬
верном Причерноморье, что тракто¬
валось тогда как древний пласт в ис¬
тории нашей Родины. Здесь был дей¬
ствительно непочатый край работы, и
Николай Александрович поручил сво¬
ей способной ученице разработку воп¬
роса о взаимоотношениях Северного
Причерноморья с Римом на рубеже
I в. до н.э. и I в. н.э. В этой работе Еле¬
на Сергеевна показала свое умение
использовать эпиграфический и ну¬
мизматический материал. Она напи¬
сала и защитила в 1949 г. на эту тему
диссертацию, которую издала в
1951 г. в качестве монографии. Это
был настоящий успех молодого уче¬
ного.
Надо сказать, что на становление
Елены Сергеевны как ученого и гра¬
жданина оказали влияние, кроме ее
научного руководителя, другие члены
кафедры. Прежде всего, это тонкий
знаток античного мира, ученица
М.И. Ростовцева, профессор Софья
Ивановна Протасова, прививавшая
первые навыки научной работы пи¬
томцам кафедры, затем беззаветная
жрица науки, создавшая прекрасный
фонд источников и литературы для
кафедральной библиотеки, Тамара
Михайловна Шепунова. Позднее Еле¬
на Сергеевна сблизилась с Оль¬
гой Ивановной Савостьяновой.
Однако исследование Северного
Причерноморья считалось (и небезос¬
новательно) доменом археологов-
классиков, составлявших большой и
высококвалифицированный, уже при¬
знанный в ученом мире отряд антико-
ведов во главе с замечательным уче¬
ным В.Д. Блаватским. “Перековы¬
ваться” в археолога Елена Сергеевна
не хотела, а вкус к работе с письмен¬
ными источниками у нее развивался
все больше. Это было обусловлено
тем, что еще при жизни Николая Але¬
ксандровича Машкина его ученица
нашла с его благословения работу
секретаря у академика Роберта Юрье¬
вича Виппера. Ему тогда было уже
под девяносто лет. Он обладал пре¬
красной памятью, живым умом и ин¬
тересом к науке и людям, однако сам
читать не мог. Секретарю надлежало
читать ему античные источники в
подлиннике и научные статьи на ино¬
странных языках. Сначала на эту
должность Николай Александрович
рекомендовал меня, студентку, окан¬
чивающую университет, полагая, что
эту работу я смогу совмещать с пред¬
стоящей аспирантурой.
За немногие встречи с Робертом
Юрьевичем я поняла, какая это пре¬
красная школа для научного работни¬
ка, но также и то, что мои голосовые
связки такой ежедневной нагрузки не
выдержат. Тогда решено было напра¬
32
Е.С. Голубцова
вить к Випперу Елену Сергеевну уже
в качестве младшего научного сотруд¬
ника АН СССР. Чтение античных
текстов, особенно греческих, и грече¬
ских надписей увлекло Елену Сергеев¬
ну, способствовало развитию навыков
использования данных эпиграфики, и
она перенесла свой научный интерес с
Северного Причерноморья на Южное
и на всю Малую Азию. Хорошо знаю,
что поддержала ее в этом доцент
кафедры Древнего мира, Ольга Ива¬
новна Савостьянова, тесно связанная
работой с сектором Древней истории
и с редколлегией Вестника древней
истории Академии Наук СССР. С ней
у Елены Сергеевны еще в ее аспи¬
рантские годы сложились добрые, до¬
верительные отношения. Переориен¬
тироваться в тематике исследований,
найти место в новой для себя пробле¬
матике Елене Сергеевне конечно по¬
могла серьезная университетская
подготовка и практика работы с
Р.Ю. Виппером. Осваивая новые под¬
ходы в объяснении исторических явле¬
ний, преподаватели кафедры сумели
пронести через смутные для истории
годы и сохранить богатство исследо¬
вательской методики, тщательность
источниковедческого анализа, унас¬
ледованные ими от дореволюционно¬
го университета. Таким образом и в
этой части жизненного опыта Еле¬
на Сергеевна наряду с усвоением новых
Источниковых данных и знакомством
с новыми концепциями не отрыва¬
лась, благодаря кафедре Древнего
мира от плодотворных традиций оте¬
чественной науки.
Став сотрудником Академии, Еле¬
на Сергеевна, подобно другим учени¬
кам Машкина, да и вообще выпускни¬
кам кафедры, не порвала связей с ней,
тем более, что Николай Александро¬
вич одновременно руководил и секто¬
ром Древней истории в академиче¬
ском институте. Не прекратилась эта
традиция и после его смерти, потому
что университетская кафедра воспи¬
тывала в своих питомцах трепетное
отношение к alma mater. Выпускники
были всегда преисполнены чувством
глубокого уважения и гордости за ка¬
федру. В самом деле, там в 50-е - 60-е
годы был хоть и сложный, но высоко¬
профессиональный состав преподава¬
телей, которым следовало гордить¬
ся. Она объединяла таких несхожих
и незаурядных людей, как профес¬
сор В.И. Авдиев, ставший после
Н.А. Машкина заведующим кафед¬
рой, доцент Д.Г. Редер (востоковеды);
доцент К.К. Зельин, замечательный
ученый и педагог, эллинист по специ¬
альности, доцент А.Г. Бокщанин
(Древний Рим) и Н.Н. Пикус (элли¬
низм), доцент О.И. Савостьянова, ис-
точниковед. И сверх того, там остава¬
лась многомудрая, широко эрудиро¬
ванная, следившая за порядком на
кафедре, постоянно помогавшая сту¬
дентам и аспирантам и в поисках, а по¬
рой и в понимании источников и лите¬
ратуры Тамара Михайловна Шепуно-
ва. И пока была жива эта абсолютно
глухая и близорукая “лаборантка”, на
кафедре удерживался дух беззаветной
любви к науке, настоящей интелли¬
гентности и преданности кафедре.
На заседания собирались бывшие уче¬
ники, ставшие учеными; все события,
связанные с обсуждением вышедших
у нас и за рубежом книг, с торжест¬
венными датами юбилеев и скорбны¬
ми датами похорон объединяли всех в
единую семью, в круг единомышлен¬
ников. Долгое время Елена Сергеевна
входила в него органически, как не¬
пременная его участница.
Став уже известным ученым и ру¬
ководителем сектора древней истории
в Институте всеобщей истории АН,
она не осталась равнодушной к ка¬
федре, сотрудничала с ней, привлека¬
ла к работе в Академии молодых,
хорошо зарекомендовавших себя вы¬
пускников кафедры истфака МГУ.
1 Портреты историков... Т. 3
33
Е.С. Голубцова
Навыки коллективизма, корпора¬
тивности, (но не кастовости!), приви¬
тые Елене Сергеевне со студенческих
лет в университете, она потом успешно
применяла, будучи руководителем сек¬
тора, а затем, с 1988 г. и Президентом
Российской ассоциации антиковедов.
Эта сторона деятельности Еле¬
ны Сергеевны достойна особого раз¬
говора3. К моменту избрания ее на
пост Президента Всесоюзной, в
1992 г. преобразованной в Россий¬
скую, Ассоциации антиковедов Еле¬
на Сергеевна уже накопила большой
опыт организаторской, руководящей
работы в качестве заведующего сек¬
тором, потом отделом Института все¬
общей истории Академии наук, замес¬
тителя главного редактора журнала
“Вестник древней истории” Она по¬
немногу становилась на путь публич¬
ности. Вехой на этом пути было ее
12-летнее членство в ВАКе СССР.
Но действительно публичным челове¬
ком она стала в качестве Президента
антиковедческой ассоциации. Начало
ее деятельности пришлось на годы
расшатывания и распада СССР. Руши¬
лись связи между учеными академий,
институтов и университетов не только
ставших независимыми государства¬
ми бывших союзных республик, но и
внутри России. Все это сказывалось
на состоянии науки и на состоянии об¬
разования. На истфаке МГУ еще про¬
должались Сергеевские чтения, т.е.
научные сессии, посвященные перво¬
му руководителю кафедры Древнего
мира, созывавшие античников один
раз в два года. Но организационные и
материальные осложнения в положе¬
нии научных работников и преподава¬
телей не позволяли всем собраться,
как это было прежде, для обсуждения
с трудом подготовленных докладов.
А Елене Сергеевне удалось собирать
антиковедов ежегодно по два раза на
конференцию Ассоциации и на круг¬
лый стол. Это увеличило возможно¬
сти, особенно людей, работавших на
периферии, маневрировать во време¬
ни. И действительно античники не
только России, но и бывшего СССР
смогли выбираться на ставшие при¬
вычными и такие необходимые в ус¬
ловиях распада научных контактов
деловые встречи. Более того, Еле¬
на Сергеевна на собственные средства
организовывала печатание тезисов
докладов, произнесенных на конфе¬
ренциях. И, конечно, старания ее дру¬
зей компенсировать понесенные ею
затраты путем закупки значительной
части выпущенного тиража, с тем,
чтобы потом раздарить изданные
сборники тому, кто в силу разных
причин не мог их приобрести, не мог¬
ли покрыть расходы Елены Сергеев¬
ны. Замечу, кстати, что и полученные
ею экземпляры она по большей части
сама щедро раздаривала.
Объединительная роль Елены Сер¬
геевны по сути дела выходила за рам¬
ки Ассоциации антиковедов. Она по¬
могала деятелям науки и образования
удерживать необходимый научный
уровень и культуру человеческого об¬
щения. Трудно переоценить научный
и патриотический подвиг талантливо¬
го организатора.
Научно-исследовательский труд
Елены Сергеевны был столь же пло¬
дотворен. Вслед за первой моногра¬
фией 1951 г. она выступает с доклада¬
ми как на родине, так и за рубежом на
международных конгрессах историче¬
ских наук в Москве в 1970 г., в Сан-
Франциско в 1975 г., в Бухаресте и Ве¬
не в 1980 г.; на конференциях по клас¬
сическим исследованиям “Эйрене”
(в 1974, 1976 гг.); на многочисленных
симпозиумах и коллоквиумах (в Моск¬
ве, Ереване, Цхалтубо, в Варшаве,
Мадриде). Затем эти доклады печата¬
лись в СССР и за границей в сборни¬
ках (в Париже, в Сан-Франциско, в
Неаполе), в журнале “Вестник древ¬
ней истории”.
34
Е.С. Голубцова
Кроме этих, так сказать “малых
форм” научной продукции Елена Сер¬
геевна обогатила науку еще четырьмя
монографиями.
Тематика печатных работ Еле¬
ны Сергеевны охватила ряд проблем.
В качестве научного сотрудника сек¬
тора древней истории она участвовала
как автор глав издававшейся академи¬
ей наук серии книг, посвященных
рабству в античности. В коллектив¬
ной монографии “Рабство в эллини¬
стических государствах в III—I вв. до
н.э.” (М., 1969) она пишет раздел
' Рабство и зависимость в эллинисти¬
ческой Малой Азии”, который явля¬
ется по сути первым в нашей науке
большим очерком о рабстве и рабо¬
владении в эллинистической Малой
Азии. Он построен на проработке
большого эпиграфического материа¬
ла. Елена Сергеевна останавливается
в первой главе, где намечены основ¬
ные направления исследования, на
критериях рабского статуса лиц, упо¬
мянутых в надписях, на наличии у них
этникона и патронимикона, на терми¬
нах 606X01, &л/6рйло6а, осоцата, лаТд,
5r|u6oioi, 606X01 о1хотрофо1, оЫётсн и
др.. обозначающих рабское состоя¬
ние. и отмечает малоазиатскую спе¬
цифику их значений: в частности
долее широкий смысл 6v8p(foio8a срав¬
нительно с instrumentum vocale у антич¬
ных авторов. Рассматриваются в разде¬
ле и термины, характеризующие лиц
бесправных в конкретных условиях ма-
лоазийских городов, лиц, отличающих¬
ся от лоХТтси, т.е. ксены, паройки и ка-
тойки. Пестрее и сложнее, по мнению
исследовательницы, предстает картина
социальных отношений в сельской ме¬
стности, и она прослеживает соотноше¬
ние категорий Хшн и уесоруобтед и за¬
мечает, что в малоазийской эпиграфи¬
ке отсутствуют случаи, чтобы кометы,
жители деревни именовались лаой.
Вторая глава посвящена рабству и
зависимости в конкретных городах.
Елена Сергеевна отмечает недоста¬
точность Источниковой базы и посту¬
лирует необходимость учитывать
специфику отдельных полисов, их
торгово-ремесленный или сельскохо¬
зяйственный характер, т.е. похожих
либо на Афины (Милет, Эфес, Смир¬
на), либо на Спарту (Приена). В пер¬
вом типе полисов зарегистрированы
паройки, каройки, ксены, вольноотпу¬
щенники и рабы, царские и городские.
Благодаря надписям Приены в этом
городе легко выделяются зависимые
состояния, кроме трех видов рабов -
606X01, оЫётсы, осоцатдс. Надписи поз¬
воляют выявить категории частных и
общественных рабов в городах, их
специализацию, но также жестокость
в обращении с ними.
Исследуя формы зависимости насе¬
ления Малой Азии, автор ставит воп¬
рос, какое сельское население и в ка¬
кой мере следует считать зависимым,
поскольку он не решен в историогра¬
фии, в том числе советской. И в дан¬
ном случае констатируется отсутствие
в науке твердых критериев, определя¬
ющих формы зависимости. Еле¬
на Сергеевна справедливо обращает
внимание, вслед за М.И. Ростовце¬
вым, на влияние географического,
природного фактора на развитие эко¬
номики и социальных отношений.
Важное значение придает Елена Сер¬
геевна наличию разных категорий зе¬
мель в Малой Азии по их принадлеж¬
ности - царю, городам, местным пле¬
менам, членам царской семьи и чинов¬
ничьей знати, воинам поселенцам или
сельским общинам, а также характеру
этой принадлежности, т.е. собствен¬
ности или владению. При этом отме¬
чается, что во владение, означенное
любым термином, не включаются си¬
девшие на земле люди. В отличие от
лично свободных yecopyoi сельские
Xaoi выступают в надписях в качестве
зависимых земледельцев на частных и
царских полях. Отсюда, по мысли
35
Е.С. Голубцова
Елены Сергеевны, необходимо сопос¬
тавить их положение и положение
кометов и патойков. Первые были
членами общины, вторые - малочис¬
ленная группа сельчан, чье состояние
изменилось в I в. до н.э. Подобно уш-
pyoL и жоццтса они лично свободны,
но уплачивают налоги либо в цар¬
скую, либо в городскую казну. Лаой
же личной свободой не обладают.
Характерным моментом эпигра¬
фических материалов, отмечает
Е.С. Голубцова, было почти полное
отсутствие в них 606X01 в сельских ме¬
стностях и наличие в них ойкетов и
андрапода.
Рассматривая социальные движе¬
ния в эллинистической Малой Азии
автор подчеркивает, что они имели
разную форму и порой переходили в
острую борьбу. Елена Сергеевна при¬
водит яркие данные надписей, говоря¬
щие и о побегах городских рабов, об
их выступлениях против господ и по¬
давлении рабских движений: актив¬
ные участники таких подавлений удо¬
стаивались многочисленных восхва¬
лений. Эти материалы позволяют
Е.С. Голубцовой оспаривать вывод
М.И. Ростовцева о пассивности рабов
Малой Азии.
Поскольку движение Аристоника
детально исследовано, наш автор ка¬
сается его лишь в аспекте социально¬
го состава восставших. На основе ана¬
лиза Пергамского декрета Аттала III
ею выявляется недовольная масса, ко¬
торая могла откликнуться на призыв
Аристоника - царские и обществен¬
ные рабы и вольноотпущенники обое¬
го пола, паройки, воины и пергамские
наемники; были широко вовлечены и
жители сельских местностей и племе¬
на горных районов.
Автор останавливается и на идео¬
логии сельского населения, привлекая
для исследования прозвища богов -
покровителей деревень, и молитвы,
сохраненные в надписях. Из интерес¬
ного эпиграфического и археологиче¬
ского материала вытекает вывод о
многообразии религиозных верова¬
ний сельчан, о любопытном синкре¬
тизме греческих божеств с местными
культами.
В коллективной монографии, вхо¬
дящей в ту же серию, посвященную
античному рабству, озаглавленной
“Рабство в восточных провинциях
Римской империи в I—III вв.” (М., 1977)
Елене Сергеевне принадлежит фунда¬
ментальный очерк “Формы рабства и
зависимости в Малой Азии”. Автор
исходит в этой работе из того, что об¬
щественно-политическая жизнь Малой
Азии претерпела со второй половины
I в. до н.э. существенные перемены,
обусловленные римским господством в
Средиземноморье. Глубокие измене¬
ния коснулись землевладения. Земли
эллинистических монархов перешли к
близлежащим городам, другие были
переданы самими римлянами поддер¬
жавшим их в ходе Митридатовых войн
полисам; некоторые земли стали лич¬
но императорскими, а иные были куп¬
лены или захвачены предприимчивы¬
ми римскими дельцами и чиновниками.
Значительное сокращение коснулось
сектора храмового землевладения.
Важное замечание делает Е.С. Го¬
лубцова о характере источников этой
поры: надписей много, но исходящие
из сельской местности кратки в отли¬
чие от прошлой эпохи, однако кон¬
кретны, содержательны. Городские
же надписи I-IH вв. до н.э. содержат
многочисленные почетные декреты с
восхвалением за благодеяния. О зави¬
симом и рабском населении эпигра¬
фический материал говорит не много,
но в нем сообщаются важные сведе¬
ния. Бросается в глаза отсутствие сре¬
ди сельского населения упоминаний
Xaoi, что автор объясняет изменением
условий землевладения, т.е. исчезно¬
вением царских владений с их специ¬
фическим ведением хозяйства, где и
36
Е.С. Голубцова
применялся труд этих категорий зем¬
левладельцев. Вообще же для римского
времени она принимает заключение
П. Дебора о неточности социальных
терминов в Восточном Средиземно¬
морье.
Останавливаясь на вопросах рабст¬
ва и зависимости в городах Малой
Азии, Е.С. Голубцова отмечает и для
рассматриваемой эпохи различие ти¬
пов городов. Она приводит данные,
которые дают возможность говорить
о том, что торговые города Малой
Азии (Милет, Эфес), богатые, много¬
населенные продолжали развиваться
н отстраиваться с помощью импер¬
ской казны. Множество городов во
внутренней части Малой Азии, в Ли-
каонии, Писидии, Каппадокии отлича¬
лись патриархальным характером
социальных отношений. Новый эпи¬
графический материал, на который
опирается автор, свидетельствует о
развитии и там полисной жизни.
На социальную структуру городов
проливают свет многие надписи, запе¬
чатлевшие денежные раздачи и про¬
чие пожертвования со стороны бога¬
тых граждан разным группам горо¬
жан. Среди низшего слоя в надписях
называются рабы, торговцы, ремес¬
ленники, погонщики мулов.
Среди городских рабов выделяются
5r|u6oioi, т.е. общественные рабы,
труд которых использовался на тяже¬
лых строительных и грязных работах,
также на охране тюрем. Основные
термины, обозначавшие рабов -
-Vav.oi и ошца, применявшиеся также
^ частным и императорским рабам.
Исследовательница отмечает для
томского времени группу городских
т^эов. обладавших долей хозяйствен¬
ной самостоятельности и материаль¬
ного достатка. Среди таких, судя по
- пиграфическим данным, существова¬
ли фактические браки, в том числе с
ьгльноотпущенниками, что не меняло
типического статуса обеих сторон.
В качестве специфической черты
периода автор называет развитие ра¬
боторговли, а также распространен¬
ность отпуска рабов на волю и появ¬
ление в рядах вольноотпущенников
представителей интеллигентных про¬
фессий, прежде всего врачей. Именно
им римские императоры даровали
права римского гражданства. Вообще
же, в городах Малой Азии существо¬
вала заметная прослойка неполно¬
правного населения, не обязательно
бедного, обозначавшегося без патро-
нимикона. Порой такие люди одной
профессии объединялись в коллегии.
Судя по надписям, изученным Еле¬
ной Сергеевной, подобные коллегии
становились иногда центром оппози¬
ции.
Касаясь форм зависимого сельско¬
го населения, автор отмечает его не¬
однородность. И в римский период в
него входят представители племен,
особенно центральных и восточных
областей; поселенцы, объединявшие¬
ся вокруг храмов в союзы; население,
сидевшее на полисных землях, обя¬
занное их обрабатывать, а также лю¬
ди, платившие полису форос; жители
императорских и частных имений,
платившие налоги, отдававшие часть
урожая и обрабатывающие часть гос¬
подской земли. Учитывая состояние
изученности проблемы, Елена Серге¬
евна концентрирует свое внимание на
сельских 0релто1 - домашних рабах, и
показывает, хоть не идеальные, но бо¬
лее мягкие отношения между рабами
и их господами, чем в городах с их раз¬
витой товарной экономикой. Но воль¬
ноотпущенники полностью “своей”
общиной не ассимилировались, а час¬
то переселялись в соседнюю.
Таким образом, в рассмотренной
работе Елены Сергеевны выявлена
терминологическая специфика в обо¬
значении разных категорий рабов в
различного типа хозяйствах в городе
и в деревне, а также зависимого насе¬
37
Е.С. Голубцова
ления, прежде всего вольноотпущен¬
ников, что отражало их реальное по¬
ложение.
В 1985 г. вышла еще одна коллек¬
тивная работа сектора древней исто¬
рии АН СССР. Это том 2 “Культуры
Древнего Рима”, где Е.С. Голубцова
выступила не только в качестве от¬
ветственного редактора, но и автора
главы 6, посвященной мировоззре¬
нию горожанина и крестьянина Ма¬
лой Азии в I—III вв. В ней показано,
что идеологическая жизнь малоазий-
ского населения формировалась под
воздействием трех основных компо¬
нентов - местной, греческой и рим¬
ской культур. Специфика источнико-
вого материала, надписей, позволила
автору вникнуть в подробности повсе¬
дневной жизни разных социальных
групп. Таким образом исследование
интересующего ее региона проведено
ею в специальном, ранее мало затро¬
нутом аспекте.
Е.С. Голубцова убедительно пока¬
зывает распространение культа импе¬
раторов в связи с почитанием мест¬
ных богов, как в городской, так и в
деревенской среде. В качестве прояв¬
лений культуры рассматривается от¬
ношение к рабам и зависимым катего¬
риям населения, а также к религии и
жрецам в обеих сферах. Автор отме¬
чает ярко выраженный принцип: в
своем самосознании свободные, даже
самые бедные, отделяли себя от рабов
и зависимых людей, горожан и сель¬
чан. Любопытное наблюдение делает
она над религиозными представления¬
ми Малой Азии. Пантеон полисных
богов мало отличался от Греции клас¬
сической эпохи, на селе же особенно
были популярны местные божества,
причем очень распространен был
культ Дике, богини справедливости,
что накладывало социальный оттенок
на эти верования. Она отмечает за¬
метную роль жрецов на селе, где пра¬
восудие облекалось в религиозную
оболочку, больше, чем в городе. Ин¬
тересной спецификой была продажа
жреческой должности только в горо¬
де. Характерной чертой городской ре¬
лигиозной жизни были благотвори¬
тельность и существование права
асилии храмов. Что касается христи¬
анства, то автор доказывает, что рас¬
пространение его в разных районах
Малой Азии было неравномерным;
христианское вероучение преоблада¬
ло в развитых полисах, а не в дерев¬
нях. То же преобладание городов ха¬
рактерно и для коллегий (ремеслен¬
ных, похоронных, религиозных и т.д.)
и разных фиасов. При этом она кон¬
статирует, что общинная организация
села в отличие от полиса препятство¬
вала утверждению в ней посторонних
организаций, сотовариществ.
Касаясь особенностей мировоззре¬
ния и культуры, автор прослеживает
отношение горожанина и сельчанина
к своим родственникам и соседям. Ма¬
териал, служащий ей источником -
проклятия возможным оскверните¬
лям могил в эпитафиях. В противовес
настороженному отношению к род¬
ным и соседям, выявляется забота и
любовь к семье, что, по справедливо¬
му мнению автора определяет значе¬
ние фамилии как основной ячейки
сельской общины. Для города она от¬
мечает то же положение.
Е.С. Голубцову привлекают также
этические нормы поведения, отноше¬
ние к женщине, к семье. Для городов
Малой Азии становится нередким ис¬
полнение властных функций женщи¬
нами, которые оказываются членами
полисных союзов, членами важных
жреческих коллегий, которых почи¬
тают горожане. Автор считает это
специфической чертой Малой Азии.
Не оспаривая этого можно заметить,
что это была римская черта. Что ка¬
сается деревенской женщины, то ее
уделом, судя по многочисленным над¬
писям, была семья и нелегкий труд на
38
Е.С. Голубцова
ъту социальную ячейку. Однако порой
н сельчанки становились жрицами,
пгичем в наследственном порядке.
Иногда появлялись жреческие семьи,
~е оба супруга были жрецами. Таким
способом образовывалась как бы
«греческая, привилегированная каста
•вселения.
О развитии в городах Малой Азии
и образования автор судит на ос-
Еозе греческой традиции, а о состоя-
образованности - преимуществен-
е. с помощью надгробных рельефов и
ЕЕЛписей. Характерным является изо-
гпжение на памятниках мужчин
-cxiLx предметов, как свиток папиру-
таблички для письма, что для жен-
TTZH встречается значительно реже.
Важнейшие сведения об общест¬
венной жизни городов в римских про¬
нациях Малой Азии позволяют
£ С Голубцовой говорить о падении
п реальной власти, об угасании само-
~ отельной деятельности местных
-^годных собраний, о появлении
сжности, связанной с отправлением
гчгтераторского культа. В качестве од-
' из форм общественной жизни она
•^лсляет периодически устраиваемые
п стивные состязания на уровне горо-
-2В более широком масштабе - объ-
:1ТЕгННЙ городов, койнонов провин¬
ти Знаменательно, что порой они
гг* полились в честь бога и одновремен-
Емдератора. Победители состязаний
~>нали в награду гражданство в по-
-i'oax. где происходили соревнования, и
права римского гражданства.
Эпиграфический материал, атте-
пши большое значение спортив-
состязаний в городах, говорит о
но “изоположном отношении к ним
--'- :ан. чьи усилия были направлены
г- вседневный физический труд.
~ пго-дя итог, автор подчеркивает
"-~у?ную динамичность полисов и
Есегватизм сельской общины,
коллективном труде “Эллинизм:
в >— к и запад”, вышедшем в 1992 г.
под редакцией Е.С. Голубцовой, ей
принадлежит глава “Полис и монар¬
хия в эпоху Селевкидов”
На широкой базе источников, дан¬
ных сочинений античных авторов и
эпиграфических данных с привлече¬
нием памятников материальной куль¬
туры (портретная скульптура, храмо¬
вая архитектура, раскопанные улицы
городов, остатки гимнасий) автор вы¬
являет монархические тенденции в
эволюции власти Селевкидов; анали¬
зируя термины “свобода” и “автоно¬
мия”, рассматривает отношение мо¬
нархов с полисами; прослеживает
политику основания новых городов
Селевкидами. Она приходит к выводу
о двойственной политике диадохов и
Селевкидов в отношении городов,
связывая это вопреки анализу Э. Би-
кермана с социальными и экономиче¬
скими условиями жизни полисов, в
том числе с зависимостью монархов
от поступления податей в государст¬
венную казну, и отмечает знамена¬
тельное отсутствие в надписях терми¬
на, обозначающего верховную собст¬
венность царя на всю землю. Несмот¬
ря на внедрение царского культа, на
приобретение формального оттенка в
декларируемом принципе свободы и
автономии городов, власть Селевки¬
дов над городами имела скорее лич¬
ный, чем государственный характер,
что было отмечено еще М.И. Ростов¬
цевым. Более того, по мнению
Е.С. Голубцовой, распространенная
точка зрения о неограниченности вла¬
сти монарха и о подчиненном положе¬
нии полисов должна быть отвергнута.
Необходимо сказать, что изучен¬
ные в рассмотренных очерках и гла¬
вах вопросы служили либо продол¬
жением, либо, напротив, началом ис¬
следовательских монографий Е.С. Го¬
лубцовой. Так, первая ее книга, так
сказать “малоазийского цикла”, опуб¬
ликованная в 1962 г., называлась
“Очерки социально-политической ис¬
39
Е.С. Голубцова
тории Малой Азии в I—III вв.” Она ста¬
ла как бы плацдармом дальнейших
штудий. Автор исходит здесь из мно¬
гообразия общин и говорит о сущест¬
вовании независимой сельской общи¬
ны. Автор находит эту социально-по¬
литическую структуру на землях
городов, храмов и на государственной
земле. Важным представляется ее вы¬
вод о собственности общин на землю.
Независимые комы, по ее определе¬
нию, имели в общем пользовании и
распоряжении какое-то количество
земли, которое она считает своего ро¬
да ager publicus. В некоторых надписях
такие земли названы 6 xoivbq тблод.
В другом виде независимой сельской
общины, так называемой койнонии,
исследовательница констатирует ча¬
стную собственность общинников на
землю. Отсюда идут социально-поли¬
тические различия в двух видах неза¬
висимой сельской общины, в том чис¬
ле в объединениях ком и катойкий, не
имевших племенного характера.
1972 г. был ознаменован для иссле¬
довательницы изданием новой моно¬
графии - “Сельская община Малой
Азии. III в. до н.э. - III в. н.э.” Как вид¬
но, тут рассмотрен огромный хроно¬
логический пласт истории Малой
Азии, включавший, по мысли автора,
важнейшие процессы. “Закономерно¬
сти развития, кризиса и гибели рабо¬
владельческой формации, - пишет
автор, не могут быть вскрыты без
анализа истории свободных или нахо¬
дящихся на разных стадиях зависимо¬
сти мелких земледельцев и землевла¬
дельцев” Она прослеживает в книге
формы взаимодействия и взаимовлия¬
ния полиса, его античных рабовла¬
дельческих отношений с местными,
туземными сельскими общинами, ис¬
кони существовавшими в Малой
Азии. В части I проблема рассматри¬
вается в пределах эпохи эллинизма.
Тут проводится более детальный, чем
в других ее работах, анализ термино¬
логии, обозначающей жителей сель¬
ских поселений и сельскую общину; в
частности отмечается эволюция поло¬
жения катойков. Автор дает много¬
плановый очерк политического и эко¬
номического положения сельской
общины, исследуя вопрос о соотно¬
шении городских хоры и поля, городу
подконтрольного, хоры и хориона,
принадлежавших полису, а также
статус царских владений, как нахо¬
дившихся в личном владении царя,
так и государственных в противопос¬
тавлении их царским. Е.С. Голубцова
рассматривает также территорию
комы, и ее хору, и “подконтроль¬
ную территорию”, по определению
Т.Б. Кроутона. Мы находим важную
констатацию: в силу недостаточности
Источниковой базы нельзя уточнить
конкретную разницу между комой,
имевшей общинную собственность
на землю, и катойкией с частными
наделами общинников, а также опре¬
делить способ переделов общинного
ager publicus.
Вторая часть монографии посвяще¬
на сельской общине Малой Азии на
городской земле (I—III в. н.э.). Иссле¬
довательница отталкивается от того,
что земельные отношения в этой об¬
щине зависели от уровня развития по¬
лисов, на землях которых они находи¬
лись. Характерно, что полисы имели
собственные земельные кадастры, в
распространении которых сказыва¬
лось римское культурное влияние.
Эпиграфические данные позволяют
говорить о наличии и росте частных
земель внутри соседской общины на
городской земле, что контрастирует с
характером независимых сельских об¬
щин на государственных землях.
Живой конкретный материал над¬
писей и скульптурных памятников
обеспечивает исследовательнице соз¬
дание яркой картины трудовой дея¬
тельности сельчан с выделением раз¬
ных отраслей хозяйства.
40
Е.С. Голубцова
Характеризуя социальные отноше¬
ния в селах на городской земле, автор
не считает их устойчивыми и видит в
них некую равнодействующую трех
сил - полноправного состава деревни,
зерхушки, выделившейся из среды
-тих общинников в качестве привиле¬
гированной знати, и пестрого непол¬
ноправного населения - от должников,
топавших в рабскую зависимость, до
газбогатевших вольноотпущенников,
переселившихся из города. Своеобра¬
зен. по наблюдению Е.С. Голубцовой
z слой сельской знати. В нее входят
омархи, жрецы и разбогатевшие
:ельчане, именовавшие себя протоко¬
четами.
В книге обращено внимание на рас¬
пространенность в сельских общинах
городской территории в Малой
•Чзии имени Аврелиев, в то время как
на государственных землях дело об¬
стояло иначе. Это объясняется тем,
пто по эдикту Каракаллы не все насе-
тенне получило права римского граж-
панства, подобно тому, как это было,
:: гласно мнению Е.М. Штаерман, на
Ренне. Вопрос, конечно, поставлен
нтавомерно, но возможны и другие
Брианты ответа. В частности при по¬
техах их следует учесть, что даро-
мнпе знатных номенов в первую
чередь связано было в Римском госу-
тагстве с отпуском рабов на волю,
пучавших имя освободившего их
сподина-патрона, что вело к обре¬
ки н ю ими гражданства. Позднее
Е С Голубцова признала необходи-
:сть разработки вопроса о значении
-izKTa Каракаллы в жизни сел Малой
-лнн.
Касаясь форм зависимости в сель-
общинах на земле городов, ис-
--еповательница подчеркивает преоб¬
ладание 0релто£, т.е. домашнего раб-
~«а. что с помощью более свежего
-териала она смогла утверждать
1ляее в очерке 1977 г.4 Рассматри¬
вается в книге среди сельского насе¬
ления пригородов особо вольноотпу¬
щенники, приводятся эпиграфические
данные в пользу наличия у них в соб¬
ственности имущества, передаваемого
по наследству, но отмечается отсутст¬
вие возможности выяснить, входила
ли в состав их добра недвижимость.
Красноречивый материал, собранный
Е.С. Голубцовой, свидетельствует о
пополнении изучаемых общин чужа¬
ками, в число которых входили мисто-
ты, арендовавшие общинную землю.
Сложный социальный состав об¬
щин приводит автора к выводу о борь¬
бе “центробежной” (носители ее - чу¬
жие) и “центростремительной” (семьи
общинников) тенденций. Социальное
расслоение села на городской земле
было больше, чем в независимых об¬
щинах, и это вело к разложению си¬
девшей на земле города общины с
разной степенью интенсивности этого
процесса в зависимости от характера
городов, на землях которых она суще¬
ствовала.
В той же монографии были рассмо¬
трены политическая и идеологиче¬
ская жизнь в сельских поселениях на
городских землях. Это явилось фунда¬
ментом для следующей монографии
Е.С. Голубцовой “Идеология и куль¬
тура сельского населения Малой
Азии. I—III вв.” (1977 г.). В ней плодо¬
творно использованы в качестве ис¬
точников наряду с массой ранее не
приводившихся надписей рельефы и
круглые скульптуры в виде надгроб¬
ных и вотивных памятников. Таким
образом конкретизируется и углубля¬
ется аргументация высказанных ею
ранее положений. Культура сельских
общин была многослойной, состоя¬
щей из автохтонных, греческих и рим¬
ских компонентов при стойком сохра¬
нении именно местных культов и ве¬
рований. Культурное развитие автор
рассматривает в тесной связи с соци¬
альным и экономическим состояни¬
ем общины, выделяя особо аграрные
41
Е.С. Голубцова
отношения. Она подчеркивает разли¬
чие путей эволюции сельских общин
на городской территории и на госу¬
дарственных землях. Первые отлича¬
лись прогрессирующим процессом
расширения сектора частного земле¬
владения, использования труда ра¬
бов - bovXoi и роста значения герусии
в ущерб народному собранию в систе¬
ме управления общиной.
Общины на государственной земле
были двух типов: комы и катойкии.
В комах землей распоряжалось народ¬
ное собрание, возможны были пере¬
делы, отсутствовали юридически
оформленные акты передачи земли
по наследству, вероятно, земля в ко¬
мах не являлась частной собственно¬
стью.
В катойкиях прослеживается част¬
ная собственность на землю, с чем
связано усиление притока чужерод¬
ных элементов, включая вольноотпу¬
щенников, что нарушало замкнутость
и целостность общины.
В политической сфере катойкии
приближались к полису. В них появля¬
лись должностные лица - архонты,
агораномы, стефанофоры. Сфера
действия народного собрания сужа¬
лась за счет рассмотрения важных во¬
просов, касающихся землевладения.
Социальная дифференциация сель¬
ских общин изменяла их идеологию,
что сказалось в постепенном проник¬
новении христианства в сельские об¬
щины Малой Азии.
Можно с уверенностью сказать,
что эта монография, посвященная как
будто бы одному вопросу, стала за¬
вершающей работой по изучению
Е.С. Голубцовой важнейших проблем
античной Малой Азии. Она действи¬
тельно внесла в этой части большой
вклад в антиковедение.
Опыт монографических исследова¬
ний, ответственного редактирования
запланированных до нее книг, а также
созданных уже по ее инициативе:
“История Европы” том 1, 1988; двух¬
томник “Эллинизм”, 1992; двухтомник
“Культура Древнего Рима”, 1985;
сборники ассоциации антиковедов;
организация переиздания и новых пе¬
реводов сочинений античных авторов;
практика историографической рабо¬
ты в виде рецензирования научных
трудов, наконец, смелого и аргумен¬
тированного опровержения псевдона¬
учных писаний математика А. Фомен¬
ко, выковали из Е.С. Голубцовой ан-
тиковеда-эрудита. Это позволило ей
написать еще одну фундаментальную
монографию “Община, племя, народ¬
ность в античную эпоху”, которая
вышла в свет вскоре после ее кончи¬
ны в конце 1998 г.
Тема книги была навеяна длитель¬
ными наблюдениями ученого над на¬
званными социальными единицами, в
первую очередь над общинами Малой
Азии, а также - публикациями совет¬
ских этнологов, которые, используя
материалы всеобщей, всемирной и
преимущественно современной исто¬
рии и этнографии, разрабатывали по¬
нятийный аппарат этнологической
науки. С этой целью они предложили
иерархию ряда основных понятий и
терминов, приложимых к любой эпо¬
хе человеческой истории, таких, как
этнос, этникос, этносоциальная общ¬
ность в их соотношении с народом,
нацией, национальностью и с полити¬
ческими структурами, с которыми они
сосуществуют. Поэтому в своих опре¬
делениях этнологи стремились к мак¬
симальному учету минимума сущност¬
ных признаков.
Елена Сергеевна, напротив, как ис¬
торик выявляла присущее именно ан¬
тичности понимание этнических и
иных социальных и политических ка¬
тегорий. При этом она ограничилась
в основном периодом I—III вв. Данный
материал она собрала в монографии и
интерпретировала его досконально.
По ее мнению, современные, прежде
42
Е.С. Голубцова
всего зарубежные этнологи, исклю¬
чили материал античности, используя
лишь данные о современных народах.
Она справедливо не согласилась с воз¬
можностью применения учеными
этнологами термина “эсо” вместо
"племени”, так как племя действи¬
тельно нельзя считать только соци¬
альной категорией. Очень ценной яв¬
ляется глава книги, посвященная ти¬
пам общин в античном мире, в основу
которой положен раздел, написанный
автором для совместного с Е.М. Шта-
ерман и В.И. Кузищиным доклада,
прочитанного на XIV Международ¬
ном конгрессе исторических наук в
Сан-Франциско. В определении общи¬
ны Е.С. Голубцова придерживалась
мнения, что в античное время - это сло¬
жившийся замкнутый коллектив, об¬
ладающий верховным правом собст¬
венности на землю, реализующий
:вою общинность в труде по взаимо¬
помощи, осуществляющий совмест¬
ное пользование общинными угодья¬
ми. имеющий самоуправление, общую
:оцнальную психологию и религиоз¬
ное единство. Что касается соотноше-
-Л1я общины и полиса, то, по мнению
исследовательницы, в ряде случаев
~олис генетически мог возникнуть из
ошины соседского типа, но полис
тажданской общиной считать нельзя,
'на заключает так: “полис и общи-
- различные социальные катего¬
рии”' Думается, что этот вывод верен
-~я рассматриваемого автором перио-
и под принятым ею углом зрения,
взаимоотношений сельских об-
лп2н с городами и особенно Римского
гмперского государства с покоренны-
^ племенами и общинами. Надо за-
нг~»ггь. однако, что сельские общины
? иг население на собственно римской
■гпритории искони входили в склады¬
вавшуюся civitas как органичес-
часть гражданского коллектива.
~ это. разумеется, - иной, специфи-
гский аспект сложной проблемы об¬
щины, которым Елена Сергеевна спе¬
циально не занималась. Но ее труд,
посвященный проблемам сельской
общины в Малой Азии не только ве¬
сомый вклад в разработку важнейшей
отрасли антиковедения, но и стимул
для дальнейшего развития изучения
проблемы полиса.
Вся жизнь Елены Сергеевны была
связана с научными исследованиями и
организацией научной работы.
Склонностей к преподавательскому
труду у нее не было, тем не менее, она
подготовила 4-х кандидатов историче¬
ских наук. Таким образом, круг ее де¬
ятельности оказался необыкновенно
широким.
Плодотворность трудов Е.С. Го¬
лубцовой - результат не только ее не¬
сомненных научных способностей и
выдающегося организаторского дара,
но и ее редких человеческих качеств.
Она всегда и везде была воплощением
деятельного добра. Со студенческих
лет она делала всю тяжелую работу
по дому. После аспирантуры факти¬
чески была стержнем сложной семьи,
в которую кроме матери и брата во¬
шла еще преданная ученица Людми¬
лы Васильевны, некая Вера Дмитри¬
евна, дама образованная, но с очень
нелегким характером. Позже Еле¬
на Сергеевна, будучи замужем за Кон¬
стантином Васильевичем Борозди¬
ным, ученым секретарем академиче¬
ского математического института,
стала центром притяжения всех своих
родственников, - младших - кузин и
старших (дяди и тети). Их круг нельзя
не вспомнить с добрым чувством, как
круг интеллигентных, типично мос¬
ковских, благожелательных людей.
Эту человеческую теплоту Еле¬
на Сергеевна привнесла в атмосферу
сектора древней истории, что особен¬
но проявилось, когда она стала его ру¬
ководителем. На всем протяжении
жизни ее сопровождали друзья с уни¬
верситетских лет. Она активно при¬
43
Е.С. Голубцова
влекала к себе своей добросердечно¬
стью. Многолетнюю дружбу с ней я
вспоминаю как дар судьбы. Она укре¬
пилась особенно последние двадцать
лет. Мы общались, по крайней мере,
по телефону, ежедневно. Я точно зна¬
ла, что между 21 и 22 часами она по¬
звонит мне, именно в это время. Ведь
надо было поделиться всем, что про¬
изошло за день, что предстоит завтра,
причем особо важно было обсудить
научные планы и сказать добрые сло¬
ва на ночь. К 22 часам разговор пре¬
кращался: Елена Сергеевна ждала
звонка сына Василия из США, где он
работал. Замечу, что он звонил ей ка¬
ждый вечер и сообщал ей обо всем,
вплоть до мелочей. В этом проявилась
дружба и доверительность, любовь и
уважение между матерью и сыном, в
котором Елена Сергеевна воспитала
и трудолюбие, и гуманность.
Характерно, что доброта Еле¬
ны Сергеевны распространялась не
только на близких ей людей. Она счи¬
тала своим долгом помочь любому,
даже тем, кто не проявлял к ней дру¬
желюбия. Оказать помощь, поддерж¬
ку было для нее радостью. Она была
вне мелочности и злопамятства, полна
доброжелательности и снисходитель¬
ности. Такой была эта красивая, все¬
гда нарядная женщина и одновремен¬
но незаурядный деятель науки об ан¬
тичности.
Примечания
1 Подробнее об этом см. ст.: Чаплыгина Н.А.
Quod probe notandum // Закон и обычай го¬
степриимства в античном мире: Докл.
конф. М., 1988. С. 33-41.
2 См.: Портреты историков. М., 2000. Т. 2:
Всеобщая история / Отв. ред. Г.Н. Сево-
стьянов, Л.П. Маринович, Л.Т. Мильская.
С. 73-82.
3 Селиванова ЛЛ. Елена Сергеевна Голуб¬
цова и Российская ассоциация антикове-
дов // Закон и обычай гостеприимства в ан¬
тичном мире. С. 13-20.
4 Рабство в восточных провинциях Римской
империи в I—III вв. М., 1977.
5 Голубцова Е.С. Община, племя, народ¬
ность в античную эпоху. М., 1988.
С. 59.
Основные труды Е.С. Голубцовой
Северное Причерноморье и Рим на рубеже
нашей эры. М., 1951.
Очерки социально-политической истории
Малой Азии 1-Ш вв. М., 1962.
Рабство и зависимость в эллинистической
Малой Азии // Рабство в эллинистиче¬
ских государствах в Ш-1 вв. до н.э. М.,
1969. С. 128-199.
Сельская община Малой Азии III в. до н.э. -
III в. н.э. М., 1972.
Идеология и культура сельского населения
Малой Азии в I—III вв. М., 1977.
Формы рабства и зависимости в Малой
Азии // Рабство в восточных провинциях
Римской империи в I—III вв. М., 1977.
С. 58-107.
Мировоззрение горожанина и крестьяни¬
на Малой Азии в I—III вв. // Культура
Древнего Рима. М., 1985. Т. 2.
С. 303-355.
Община, племя, народность в античную эпо¬
ху. М., 1999.
* * *
Список научных трудов Е.С. Голубцовой //
Закон и обычай гостеприимства в антич¬
ном мире. М., 1998. С. 43-48.
Литература о Е.С. Голубцовой
Елена Сергеевна Голубцова: (Некролог) //
ВДИ. 1999. № 1.
Сб. памяти Е.С. Голубцовой: Закон и обы¬
чай гостеприимства в античном мире.
М., 1998.
Борис Николаевич Граков
(1899-1970)
Борис Николаевич Граков был фило-
логом-классиком по образованию,
талантливым и блестящим исследова¬
телем в области античной эпиграфи¬
ки и скифо-сарматской археологии.
Его труды, отличающиеся широтой
мысли и тонким анализом, занимают
значительное место в мировой науке.
Выдающийся педагог, обладавший ог-
гомной эрудицией, он воспитал не
?дно поколение ученых - археологов
л специалистов по античной эпигра¬
фике.
Борис Николаевич родился в
Онега Архангельской губ. 14 декаб¬
ря 1899 г. Отец, Николай Андреевич
'раков (1860-1906), надворный совет¬
уй к. выпускник Петровской (ныне
Тимирязевской) академии, лесничий,
■^ксатор, служил в Архангель-
ой губ., а после Русско-японской
5.:нны в имении вел. кн. Михаила
Александровича под Ченстоховом в
Пельше, где был убит неизвестным
‘ИЛОМ.
Граковы были дворянами Курской
Офицерский чин и дворянство по¬
ртил прадед Бориса Николаевича за
стоическое участие в Отечественной
йне 1812 г. и зарубежных походах.
- Наталья Петровна, урожд.
А-ександрова (1867-1932) была ро-
м из разночинцев. Окончив Мос-
=скую 1-ую женскую гимназию с
-^теоряной медалью, имела диплом
мдшней учительницы. В семье Бо-
Николаевича было еще трое
‘с i-ъев и сестра. Старший - Николай
* ^>-1988) - участник Первой Миро-
* ^ бонны, штабс-капитан, служил в
чг.-сной армии. В начале 30-х годов
репрессирован, затем работал
агрономом, был большим любителем
и знатоком охоты, умер в Вятке.
Средний брат - Владимир (1898—
1923) - мальчиком убежал на фронт
Первой Мировой войны, был в Белой
армии, имел множество ранений, по¬
пал в Болгарию и там в положении
безысходности застрелился. Младший
брат - Георгий (1903-1909) - умер от
менингита. Сестра - Нина (1902-
1970), в замужестве Фольц, служила
главным библиотекарем в Библиоте¬
ке иностранной литературы. Семья
была очень дружной, дети любили
друг друга.
После призыва Н.А. Гракова на
Русско-японскую войну семья пере¬
ехала в Москву, где жили родственни¬
ки: со стороны отца - две родные тети
45
Б.Н. Граков
Бориса Николаевича, домашние учи¬
тельницы, содержавшие женскую
гимназию, и дядя со стороны матери,
преподаватель математики. Как пи¬
шет сам Борис Николаевич в “Воспо¬
минаниях для близких”, “жили скудно”
После гибели отца мать обучилась
машинописи, поступила на службу и в
дальнейшем вся ее служебная дея¬
тельность была связана с архивом
Высших женских курсов и личным
столом 2-го Московского университе¬
та (ныне Московский гос. педагогиче¬
ский университет). Братья и сестры
матери (а их было к тому времени
семеро) и родственники по отцу помо¬
гали вдове с осиротевшими детьми.
Особое участие проявил один из дея¬
тельных и состоятельных братьев ма¬
тери - Павел Петрович Александ¬
ров - главный бухгалтер Московского
земельного банка.
В детстве Борис Николаевич не
отличался крепким здоровьем, был
астеничен, слаб, не стоек к боли, в
дальнейшем был порой раздражите¬
лен, вплоть до вспышек гнева, с пос¬
ледующим раскаянием и поисками
взаимопонимания. Такие черты харак¬
тера сохранились у него на всю
жизнь.
Уже в шесть лет мама начала
учить Борю читать и писать. Сама чи¬
тала ему Пушкина, Жуковского. Мно¬
гое с тех пор он запомнил навсегда.
В детские годы Борис Николаевич
проявлял интерес к ботаническим за¬
нятиям. С одним из своих дядей -
Л.П. Александровым, любителем ис¬
тории и ботаники, он ездил на экскур¬
сии по Подмосковью. Другой дядя -
П.П. Александров - привлек его к ме¬
теорологическим наблюдениям. Эти
знания пригодились ему, когда в граж¬
данскую войну он оказался в Красной
Армии метеорологом в дивизионе воз¬
душных кораблей “Илья Муромец”
Выбор своей будущей профессии
сам Борис Николаевич объяснял впе¬
чатляющим чтением в 8-летнем воз¬
расте античных мифов в изложении
Натаниэля Готорна и Штолля и “лати¬
но-греческой затравкой” в гимназии,
считая, что большую роль в развитии
его интереса к древним классическим
языкам и литературе сыграли гимна¬
зические учителя. Гимназия на всю
жизнь оставила добрые воспомина¬
ния. С благодарностью вспоминал Бо¬
рис Николаевич учителей: греческого
языка - Б.В. Лаврова, латыни -
Е.Г. Брауна и его ученика - А. А. Спек-
ке, по совету которого он полностью
прочел Катулла уже в 7-ом классе и с
тех пор любил этого древнеримского
поэта больше остальных древних поэ¬
тов. Вспоминал он других учителей и
директора К.Ф. Гордеева, обучавшего
русской грамматике и очень обстоя¬
тельно славянскому языку. На религи¬
озность Б.Н. Гракова повлиял за¬
коноучитель, доктор богословия
Н.П. Добронравов. Занимался Борис
Николаевич охотно, много, самостоя¬
тельно. 7-ую Московскую гимназию
он окончил в 1918 г. с золотой меда¬
лью.
С 1918 по 1922 г. Б.Н. Граков -
студент историко-филологического
факультета МГУ Университет еще
сохранил дореволюционный облик.
Преподаватели - оставшаяся в России
часть старой профессуры. Но в годы
гражданской войны и разрухи учиться
приходилось в холоде и голоде, без
стипендии. Несмотря на это, Борис
Николаевич под руководством
М.М. Покровского изучает большой
круг предметов. Это и семинары по
чтению греческих диалектологиче¬
ских надписей, по древнегреческой
диалектологии, эпиграфике и многое
другое. М.М. Покровский в письме к
Борису Николаевичу 1939 г. писал:
“Юные студенты проявляли пыл сре¬
ди полярной стужи и похвальное
упорство в продолжении своего обра¬
зования, за что им великая честь и
46
Б.Н. Граков
слава! И вот так прошли все Ваши
университетские годы. Никакие холо¬
да не могли поколебать и ослабить
бескорыстную жажду знаний... Вы
вышли из Университета не только уз¬
ким специалистом, но довольно широко
образованным филологом с большим
запасом полезных знаний и в области
истории, и в области литературы, и в
области языкознания как общего, так
и частного (имею в виду курсы и прак¬
тические занятия по лингвистичес¬
кой грамматике греческого и латин¬
ского языков и затянувшиеся на
несколько лет занятия вульгарной ла¬
тыни)”1.
Еще учась в гимназии, Борис Ни¬
колаевич давал частные уроки. Не¬
большие средства от них шли в основ¬
ном на помощь семье. В студенческие
годы места, где ему приходилось
служить, поражают пестротой карти¬
ны. Таково было время. Это требова¬
лось для жизни, а с приходом новой
власти стало обязательным. Он был
счетоводом шоссейной дистанции,
лаборантом на складе метеорологиче¬
ского и авиационного имущества, би¬
блиотекарем на книжном складе од¬
ной из политических партий своего
времени, народным заседателем рай-
'иного суда, давал уроки. В 1919 г. его
приняли на временную должность на¬
учного сотрудника, а по окончании
•пнверситета в 1922 г. - на постоян¬
на ю должность старшего помощника-
лганнтеля в Государственный Исто-
гнческий музей, директором которого
в то время еще был князь Н.С. Щерба-
~ ев. Возможно, этому способствовал
пиля Бориса Николаевича - профес-
г МГУ, действительный статский
ветник Л.П. Александров, бывший
гтвчом в семье Щербатова.
В ГИМе Борис Николаевич за-
г-лт целую плеяду крупных истори-
v старой, дореволюционной шко-
- Ю.В. Готье, А.В. Орешникова,
й Корша, А.С. Башкирова,
А.А. Захарова, В.А. Городцова, безу¬
словно оказавших большое влияние
на формирование молодого ученого.
По всей вероятности, он служил в от¬
деле греко-римских и скифо-сармат¬
ских древностей во главе с А.А. Заха¬
ровым. По существу, работа в ГИМе
(1922-1929 гг.) - это второй универси¬
тет для Б.Н. Гракова.
В ГИМе же в 1922 г. Борис Нико¬
лаевич познакомился со своей буду¬
щей женой - Ольгой Александровной
Кривцовой, дочерью профессора рим¬
ского права А.С. Кривцова, из древне¬
го дворянского рода, к которому при¬
надлежал декабрист Кривцов и его
братья. Венчание Граковых состоя¬
лось 19 ноября 1922 г. Этот брак, ос¬
нованный на любви, взаимном уваже¬
нии, духовной близости, увлеченности
наукой и общих испытаниях, сохра¬
нился до последнего года их жизни.
Они скончались в один год, угасли,
как две свечи на их свадьбе.
В ГИМе Борис Николаевич сразу
же вплотную занялся эпиграфикой,
обрабатывал клейма на эллинистиче¬
ских амфорах. Уже в 1926 г. вышла
его первая статья “Энглифические
клейма на горлах некоторых эллини¬
стических амфор” (Труды ГИМ. М.
Вып. 1), в которой он убедительно
обосновал вывод о принадлежности
этих клейм и отмеченных ими амфор
к продукции мастерских Гераклеи
Понтийской. При этом он опирался на
анализ собственных имен, исследова¬
нии диалекта и сопоставлении эмб¬
лем, встречающихся на клеймах. Такая
атрибуция большой группы эллини¬
стических клейм сразу же получила
всеобщее признание.
В Историческом музее же Б.Н. Гра¬
ков “стал формироваться в архео¬
лога”, ...как он говорит, “во мно¬
гом под влиянием жены” В 1925 г.
ГИМ организует археологическую
экспедицию в Нижнее Поволжье. Бо¬
рис Николаевич впервые проводит
47
Б.Н. Граков
раскопки курганов, доверенные ему
профессором Саратовского универси¬
тета П.С. Рыковым. Одновременно с
ним в Поволжье вел исследования
талантливый раскопщик и ученый
П.Д. Рау, работы которого знал и це¬
нил Борис Николаевич. Раскопки в
Нижнем Поволжье, продолжавшиеся
и в 1926 г., дали интересные находки,
сопоставимые с известными к тому
времени скифскими древностями Се¬
верного Причерноморья. Установлен¬
ное сходство привело исследователя к
выводу, что поволжские памятники
оставлены скифами, задержавшимися
здесь в процессе миграции на запад.
Вместе с тем были отмечены сущест¬
венные различия в культуре, особен¬
но в зверином стиле, у западных и
восточных племен. Работая над изу¬
чением раскопанных материалов,
Б.Н. Граков смог глубже ознакомить¬
ся со скифскими археологическими
коллекциями. Возможно, это и спо¬
собствовало возникновению у него
интереса к скифо-сарматской архео¬
логии и истории. Во всяком слу¬
чае, именно с раскопок в Нижнем
Поволжье начинается деятельность
Б.Н. Гракова как специалиста в этой
области. Но занятия эпиграфикой не
прекращаются, и в дальнейшем эпи¬
графика и скифо-сарматская археоло¬
гия постоянно соседствуют в научной
работе ученого.
Уже в 1928 г. результаты раскопок
в Нижнем Поволжье были опублико¬
ваны в серьезной большой статье на
страницах популярного среди архео¬
логов зарубежного издания (ESA-Ш),
что сделало Бориса Николаевича ши¬
роко известным за рубежом. Впрочем
Э. Минзу, а вероятно, и М.И. Ростов¬
цеву - непревзойденным знатокам ан¬
тичности, скифских и сарматских
древностей - имя Б.Н. Гракова стало
известно после выхода первой его ста¬
тьи. Это следует из письма Э. Минза к
Борису Николаевичу от 23 июля
1926 г., а в письмах Э. Минза 1929 г.
сообщается о том, что он и, через не¬
го, М.И. Ростовцев получили статьи и
вышедшую к тому времени книгу
Б.Н. Гракова2.
В 1927-1929 гг. Борис Николае¬
вич производил раскопки курганов,
сходных с нижневолжскими, в Южном
Приуралье, которые хотя и не дали
такой яркий материал, как первые, но
оказались ценными для разработки
ряда проблем скифо-сарматской
археологии. В двух статьях 1928 г.
(ТСА РАНИОН) и 1929 г. (ESA-IV)
были сделаны важные выводы о хро¬
нологическом делении памятников
сарматской культуры VI—II вв. до н.э.
на две группы: VI - первой половины
IV в. до н.э. и конца IV—II в. до н.э., а
также намечены границы их распро¬
странения от Оренбуржья до Право¬
бережья Волги. Археологические
материалы из сотен сарматских по¬
гребений, вскрытых в течение послед¬
них 50 лет, лишь слегка отодвинули
начальную дату первого периода, но
рубеж между двумя хронологическими
группами остается неизменным до сих
пор. Следует заметить, что Оренбург в
20-е годы был столицей Казахской
АССР, куда входил и район, изучае¬
мый Борисом Николаевичем. Хорошо
видя необходимость и перспективы
дальнейшего исследования памятни¬
ков Казахстана, он издал брошюру, в
которой четко определил задачи
археологов в данном регионе (Кзыл-
Орда, 1930), а на Всесоюзном архео¬
логическом совещании в Москве
выступил с призывом вернуть в Орен¬
бург археологические коллекции, уве¬
зенные в Алма-Ату в связи с перено¬
сом туда столицы вновь образованной
Казахской АССР.
Работая в ГИМе, Борис Николае¬
вич в конце 20-х годов проводил рас¬
копки на ряде памятников, далеких от
его научных интересов. Так, на сред¬
ства местного краеведческого обще¬
48
Б.Н. Граков
ства он копал в Иваново-Вознесен¬
ской обл., древнемордовский могиль¬
ник в Хотимле, славянские курганы у
с. Телегино. Занимался он и необходи¬
мой для музея работой - приведением
в порядок музейных коллекций, в том
числе и из раскопок Самоквасова кур¬
ганов скифского времени на Украине.
Небольшая, но интересная статья об
этих материала была издана в ТСА
РАНИОН-П в 1928 г.
Не оставляя службу в Историче¬
ском музее, в 1924 г. Борис Николае¬
вич поступил в аспирантуру РАНИОН.
Как он пишет, “стал у М.М. Покров¬
ского, моего главного и любимого
университетского учителя, аспиран¬
том, но позднее перешел аспирантом
же в секцию археологии к В.А. Город-
цову”3.
Судя по хронике ТСА РАНИОН,
это произошло в 1926 г., когда факти¬
ческим его руководителем становится
Н.И. Новосадский. Непосредственно
у В.А. Городцова Борис Николаевич
никогда не учился, однако В.А. Город-
цов принимал активное участие в его
судьбе. В личном деле Б.Н. Гракова
сохранились две записки. В одной из
ннх В.А. Городцов рекомендует за¬
честь доклад Бориса Николаевича при
поступлении в аспирантуру РАНИОН,
в другой - советует секретарю квали¬
фикационной комиссии Г.В. Жидкову
назначить официальным оппонентом
А.С. Башкирова на защите аспирант¬
ского сочинения (по современным
представлениям кандидатской диссер¬
тации). Помогал В.А. Городцов и в
полевой деятельности Бориса Нико¬
лаевича.
Материалов для написания дис¬
сертации в Москве было явно недос-
-аточно. Борис Николаевич едет в
Ленинград, где занимается изучением
4_тенм в Эрмитаже. Там же знакомит¬
ся Е.М. При диком, составившим к
чл времени каталог клейм на ам-
гогных ручках и горлах, а также на
черепицах Эрмитажного собрания
(Пг., 1918). Для молодого Б.Н. Грако¬
ва Е.М. Придик - патриарх, достой¬
ный поклонения. В дальнейшем Бо¬
рис Николаевич посвятит ему свою
кандидатскую диссертацию. Не ма¬
лую роль сыграло и общение в Эрми¬
таже с эпиграфистом О.О. Крюгером,
и особенно с учениками М.И. Ростов¬
цева - антиковедом М.И. Максимовой
и скифологом А.П. Манцевич. Сам
Ростовцев - уже в эмиграции, но дух
его в Ленинграде еще сохранился, и
это не могло не оказать благотворно¬
го влияния на начинающего исследо¬
вателя.
Аспирантуру Борис Николаевич
закончил в 1928 г., защитив работу
“Древнегреческие клейма с именами
астиномов”, которая вышла отдель¬
ной книгой в 1929 г. Значение этой
книги огромно, так как в ней помимо
определения, систематизации и дати¬
ровки большой группы клейм намече¬
ны общие методические положения,
ставшие основными не только для
самого Б.Н. Гракова, но и для всей
школы отечественных эпиграфистов.
В целом, к концу 20-х гг. Борис Ни¬
колаевич стал известным ученым. В
те годы научных работ выходило ма¬
ло, а у него уже книга, большие, серь¬
езные статьи, в том числе изданные за
рубежом, удачные раскопки сармат¬
ских курганов. Т.С. Пассек во время
разговора с ней в экспедиции в 1949 г.
вспоминала слова А.А. Спицына:
“Мы с Василием Алексеевичем мо¬
жем умереть спокойно. Наши преем¬
ники уже обозначились. В Москве -
Борис Николаевич, в Ленинграде -
Михаил Петрович (Грязнов)” Однако
уже с середины 20-х гг. обстановка в
стране начала постепенно меняться.
Новые большевистские веяния вне¬
дряются и в Исторический музей.
Борис Николаевич не вписывается в
новую жизнь, в отличие от ряда ар¬
хеологов - А.В. Арциховского,
49
Б.Н. Граков
С.В. Киселева, А.П. Смирнова,
A. Я. Брюсова. Все они участвуют в
работе организованного в РАНИОН
семинара по марксизму. Борис Нико¬
лаевич эти занятия игнорирует, как и
вступление в общество историков-
марксистов, возглавляемое М.Н. Пок¬
ровским. В конце 20-х гг. наступают
еще более тяжелые времена. “Год ве¬
ликого перелома” в стране сильно
ударил по гуманитарным наукам.
10 октября 1929 г. закрыт РАНИОН.
Археологи (не все) переведены в Ака¬
демию искусствознания (ГАНС). Ис¬
торики уволены, а некоторые и аре¬
стованы. В ГИМе, как и в других уч¬
реждениях, производится чистка.
Увольняются неугодные сотрудники
главным образом “из бывших” -
B. В. Городцов, Е.Ф. Корш, А.А. Заха¬
ров, О.А. и Б.Н. Граковы. Арестованы
Ю.В. Готье, Г. Боровка, С.И. Руденко.
С двумя последними Борис Николае¬
вич был связан по работе в Казахста¬
не. Отстранившись от В.А. Городцо-
ва, на первые места в ГИМе среди ар¬
хеологов выходят А.В. Арциховский,
А.Я. Брюсов, С.В. Киселев, А.П. Смир¬
нов. Измену В.А. Городцову Борис
Николаевич им простить не мог нико¬
гда. Вскоре жену Б.Н. Гракова, Ольгу
Александровну, взяли в музей обрат¬
но, Бориса Николаевича - нет. Еще во
время службы в Историческом музее,
после защиты диссертации в мае
1928 г. Борис Николаевич был
назначен научным сотрудником пер¬
вого разряда секции археологии
РАНИОН. После закрытия этого уч¬
реждения он, судя по записи в его лич¬
ном деле, числится в Государственной
академии искусствознания, а затем в
созданном в 1932 г. МОГАИМК
(позднее ИИМК, ИА РАН). В труд¬
ные 30-е годы не было благоприятных
условий для серьезных занятий ни
эпиграфикой, ни скифо-сарматской
археологией. В МОГАИМК воцарил¬
ся дух вульгарного социализма, чуж¬
дый Борису Николаевичу. Угнетали
аресты близких коллег - Башкирова,
Бороздина, Захарова, Гриневича, Ры¬
кова, Арзютова. П.Д. Рау в ожидании
ареста покончил с собой. Из Эрмита¬
жа уволены Е.М. Придик, М.И. Мак¬
симова. А.П. Манцевич, хоть и ос¬
тавлена, но была вынуждена не
заниматься своим делом, а работать
вместе с О.Н. Бадером в зоне строи¬
тельства канала Москва-Волга. О дея¬
тельности Бориса Николаевича в на¬
чале 30-х гг. известно очень мало.
Из статьи А.В. Мишулина “К откры¬
тию ГАИМК в Москве” следует, что
Борис Николаевич “возмутительно”
выступал против Н.Я. Марра на засе¬
дании ГАИМК 10 декабря 1931 г.4
В 1931-1933 гг. Б.Н. Граков рабо¬
тал в экспедициях на Южном Урале в
связи с обследованием районов проек¬
тируемых Южно-Уральских гидро¬
электростанций. В 1932 г. он был в
командировке в Керчи, как будто для
подготовки экспедиции ГАИМК сле¬
дующего года. Вероятно, в этот при¬
езд он много работал в Керченском
музее, изучая клейма на амфорах и
черепицах, хранящихся там. Во вся¬
ком случае, в 1934 г. вышла его
статья, посвященная исследованию
боспорских черепичных клейм как ис¬
точника по организации керамическо¬
го производства на Боспоре (Известия
ГАИМК. 1934. Вып. 104). Она оказа¬
лась своего рода примером для рабо¬
ты исследователей в том же направле¬
нии при выяснении производственных
центров в других античных городах.
В качестве основного места рабо¬
ты Борис Николаевич в 1932 г. выби¬
рает МИФЛИ, тогда как в ГАИМК он
работает по совместительству. Снача¬
ла в МИФЛИ он преподает греческий
язык, переводит древнегреческих пи¬
сателей для сборника “Древние гер¬
манцы”, опубликованного в 1937 г.
Но когда в том же 1937 г. в МИФЛИ
открылась кафедра археологии во
50
Б.Н. Граков
главе с В.А. Городцовым, Борис Ни¬
колаевич сразу же переходит туда.
Здесь он читает курсы бронзового
века, раннего железа и античности,
готовит аспирантов - Д.Б. Шелова по
античности, К.Ф. Смирнова по сар¬
матской археологии, а также выпуск¬
ников Института красной профессу¬
ры - П.Д. Либерова и Г.Д. Смирнова.
Хорошо пишет о своем преподавате¬
ле одна из бывших его студенток, а
ныне доктор исторических наук
Т.В. Блаватская: “Мы - студенты
МИФЛИ 1936-1941 гг. - получали от
него знания и понимание обязанности
следовать высоким требованиям на¬
стоящей науки. Борис Николаевич не¬
изменно укреплял духовные силы сво¬
их учеников и вырабатывал в них глу¬
бокую преданность своему труду”5.
Позднее он берег память о своих сту¬
дентах, учившихся в МИФЛИ. Осо¬
бенно часто он вспоминал талантли¬
вого Бориса Евстафьева, погибшего в
начале войны, и Мишу Елькина, кото¬
рый на войне попал в плен, затем был
сослан в Прокопьевск в Кузбассе, где
преподавал в школе, вел археологиче¬
ские разведки и раскопки, организо¬
вал школьный музей, со временем
превратившийся в городской.
Одновременно с преподаванием
Борис Николаевич много работает
над докторской диссертацией “Клей¬
меная тара эпохи эллинизма как ис¬
точник для истории производства и
торговли”, которую он защитил в
МИФЛИ в 1939 г. и которая, к сожа¬
лению, осталась неопубликованной
(рукопись хранится в Архиве ИА
РАН. Д. 538 (1939)). Ценность этой
работы в том, что в ней не только ус¬
тановлены датировки многих групп
амфорных клейм, но особенно в том,
что там подробно разработаны мето¬
ды их хронологического определения,
лишь намеченные им в книге 1929 г.
об астиномных клеймах. Б.Н. Граков
предлагает 7 методов, из которых 5
основаны на рассмотрении самих
клейм, шестой предусматривает изу¬
чение археологического контекста, а
седьмой связан с исследованием фор¬
мы сосуда, на который нанесено клей¬
мо. Применение таких методов обес¬
печивает надежное хронологическое
определение керамических клейм, что
исключительно важно для выводов,
касающихся производства и торговли
различных городов античного мира.
Таким образом, Борис Николаевич
впервые хорошо показал возможно¬
сти исследования этого материала как
полноценного исторического источ¬
ника, представив эпиграфику в каче¬
стве подлинной исторической дисцип¬
лины.
Несмотря на то, что диссертация
осталась неопубликованной, она ока¬
зала большое влияние на дальнейшее
развитие керамической эпиграфики
как науки. До сих пор практически все
исследователи в этой области не толь¬
ко России и стран СНГ, но и специали¬
сты из стран дальнего зарубежья зна¬
комятся с рукописью и прибегают к
методам Бориса Николаевича при да¬
тировке разных групп керамической
тары.
В том же 1939 г. вышла из печати
важная статья Б.Н. Гракова, содержа¬
щая подборку греческих надписей, ка¬
сающихся истории населения Север¬
ного Причерноморья, в которой он
показал значение этого региона как
рынка рабов для Греции. Это одно из
немногих исследований ученого по ла¬
пидарной эпиграфике (БДИ. 1939.
№3).
В общем, период работы в МИФЛИ
был для Бориса Николаевича весьма
плодотворным. Вновь он вернулся в
число крупных ученых “первого ря¬
да” Однако этот институт не имел
средств на раскопки, к которым стре¬
мился исследователь-археолог. Но к
тому времени произошли большие из¬
менения на Украине. После разгрома
51
Б.Н. Граков
украинской археологии в 1930—
1933 гг. проводить раскопки там уже
некому, а средства на них в связи с но¬
востройками появились немалые. Но¬
вый директор украинского Инсти¬
тута археологии Л.М. Славин пригла¬
шает на эти работы московских и
ленинградских археологов - М.В. Во¬
еводского, П.И. Борисковского,
Т.С. Пассек, М.К. Каргера, Б.А. Рыба¬
кова и Б.Н. Гракова. В 1937-1940 гг.
Б.Н. Граков проводит исследования
курганов под Никополем, на террито¬
рии строящегося крупного трубного
завода, ведет разведки на Каменском
городище, а с 1938 г. производит рас¬
копки и там. Работы на никопольских
курганах оказались удачными, так как
большинство обнаруженных в них по¬
гребений относились к скифскому
времени и принадлежали рядовым
скифским кочевникам IV в. до н.э.
Это были первые крупные исследова¬
ния археологического памятника
такого рода в советское время, по¬
скольку до этого, в дореволюционный
период, в степях Украины внимание
археологов привлекали лишь круп¬
ные, так называемые царские скиф¬
ские курганы.
В те же довоенные годы Борис
Николаевич работает над книгой
“Сюфи”, вышедшей только в 1947 г.
на украинском языке. Это научно-по¬
пулярный очерк, в котором впервые
за советский период в сжатой форме
даны характеристика письменной тра¬
диции о скифах и оригинальный обзор
истории Скифии, скифской культуры,
быта, хозяйства, религии, обществен¬
ного строя. Автор представил Ски¬
фию как сплав местных земледельче¬
ских и кочевых племен, с одной сторо¬
ны, и пришлых кочевых, с другой.
При этом он полагал, что пришельцы
появились из Заволжья, из-за реки
Араке (по Геродоту), которую Борис
Николаевич отождествлял с Волгой.
В той же книге впервые была выска¬
зана мысль об однокультурности ким¬
мерийцев и скифов и происхождении
скифов от носителей срубной культу¬
ры. Этим положениям Борис Никола¬
евич оставался верным до конца, и
пока они, несмотря на накопление ар¬
хеологического материала, никем
окончательно не опровергнуты, хотя
и являются дискуссионными.
Иначе обстоит дело с взглядами
Бориса Николаевича на территорию
Скифии, ее этнографию и содержание
термина “скифская культура”. В кни¬
ге 1947 г. он представляет Скифию
вполне традиционно для историче¬
ской науки того времени - в широких
пределах степей и лесостепной поло¬
сы Северного Причерноморья. При
этом полагает, что ираноязычная
скифская среда победила местные
языки на всем обозначенном про¬
странстве. Такого взгляда ученый
придерживался лишь до начала 50-х гг.,
когда существенно изменил сложив¬
шиеся ранее представления. Судьба
его изменилась раньше.
В 1941 г. началась Великая Отече¬
ственная война. МИФЛИ был закрыт
и слит с историческим факультетом
МГУ Борис Николаевич оказался на
кафедре археологии, возглавляемой
А.В. Арциховским, в чужой, непри¬
вычной обстановке. Вместе с Москов¬
ским университетом он с женой и до¬
черью уедет в эвакуацию, сначала в
Ашхабад, а затем в Свердловск. Нес¬
мотря на тяжелую жизнь, работа ка¬
федры не прекращается. Борис Нико¬
лаевич читает курс железного века и
ближе знакомится с работой кафед¬
ры. Налаживаются и отношения с
профессорско-преподавательским со¬
ставом. По возвращении из эвакуации
в 1943 г. Борис Николаевич, хотя и
продолжает работать на кафедре ар¬
хеологии МГУ, основным местом
службы теперь выбирает ИИМК АН
СССР. Здесь он сначала назначен за¬
ведующим сектором вспомогатель¬
52
Б.Н. Граков
ных исторических дисциплин, где на¬
деется возродить ликвидированные в
20-х гг. такие отрасли науки, как эпи¬
графика, сфрагистика, геральдика.
Но планам не было суждено осущест¬
виться, так как серьезно работать в
этих областях было некому.
В 1947 г. не без участия Бориса
Николаевича в ИИМКе был органи¬
зован сектор скифо-сарматской ар¬
хеологии, который он и возглавлял до
1953 г. Большую часть сотрудников
этого сектора составили его ученики-
археологи.
По-прежнему продолжая занимать¬
ся эпиграфикой, в этом случае не ке¬
рамической, а лапидарной, Борис Ни¬
колаевич в 1947 г. опубликовал ста¬
тью о термине “скифы” в надписях
Северного Причерноморья, в которой
удачно проследил никем не замечен¬
ные ранее две тенденции в греческой
литературе о скифах. Одна из них
представляет конкретную историко¬
географическую ситуацию, отличав¬
шую скифов от окружающих племен.
Вторая причисляет к скифам все на¬
родности, жившие на обширной тер¬
ритории от Дуная до Задонья. Содер¬
жащая важные исторические выводы,
эта статья интересна еще тем, что
включает ряд тонких частных наблю¬
дений, например, о наличии в скиф¬
ском царстве времен Скилура и Пала-
ка собственного морского флота
(КСИИМК. 1947. Вып. XVI).
Из числа статей, опубликованных
Б.Н. Граковым в 1947-1950 гг., необ¬
ходимо отметить еще две наиболее
важных. В одной из них был поднят
вопрос об особом положении женщин
в сарматском обществе, оставшийся
дискуссионным по сей день. Вместе с
тем в той же статье Борисом Никола¬
евичем впервые была дана четкая
хронологическая схема сарматского
археологического материала (ВДИ.
1947. № 3). Предложенная им четы¬
рехчленная периодизация савромато-
сарматских древностей с некоторыми
уточнениями в связи с накоплением
материала принята всеми специали-
стами-сарматологами и сейчас.
Во второй - автор доказательно
прослеживает торговые связи греков-
ольвиополитов через скифов с дале¬
кими народами Поволжья и Приура-
лья (Археолопя. Кшв, 1947.1).
Помимо изысканий по своей тема¬
тике Борис Николаевич в первое пос¬
левоенное десятилетие много времени
тратит на редактирование фундамен¬
тального труда А.Н. Зографа, остав¬
шегося незаконченным из-за смерти
исследователя в блокадном Ленингра¬
де в 1942 г. Благодаря Б.Н. Гракову
эта солидная монография, посвящен¬
ная античной нумизматике, с первой
полной сводкой монет, найденных в
греческих городах Причерноморья, и
общим историческим обзором, была
опубликована в 1951 г.6
В ИИМКе открылись возможнос¬
ти и для полевой деятельности Бори¬
са Николаевича. Уже в 1944 г. он вме¬
сте с несколькими студентами посе¬
тил места своих довоенных раскопок
на Украине, в Запорожской и Днепро¬
петровской обл., а также известные
“царские” курганы скифов с целью
определить ущерб, нанесенный архео¬
логическим памятникам военными
действиями. В 1945-1946 гг. Борис
Николаевич продолжил раскопки Ни¬
копольских курганов. Как и до войны,
так и теперь краткие отчеты об этих
работах издавались в периодических
журналах в Москве и Киеве. Солидная
статья с характеристикой всех мате¬
риалов Никопольского могильника и
соответствующими выводами была
опубликована только в 1962 г.7 На ос¬
нове данных из этого могильника Бо¬
рисом Николаевичем впервые была
создана классификация погребальных
сооружений рядового скифского насе¬
ления степей Северного Причерномо¬
рья IV—III вв. до н.э. Эта классифика¬
53
Б.Н. Граков
ция, представленная около 40 лет на¬
зад (АСГЭ. 1964. Вып. 6), получила
подтверждение на материалах из рас¬
копок многочисленных скифских кур¬
ганов в разных местах степной Украи¬
ны, продолжающихся до сегодняшних
дней. В работе 1991 г. В.С. Ольхов¬
ского, посвященной погребальной об¬
рядности скифов, она была лишь не¬
сколько детализирована и дополне¬
на8. Однако основное внимание
Б.Н. Гракова как археолога во второй
половине 40-х - начале 50-х годов бы¬
ло сосредоточено на раскопках един¬
ственного известного в те годы в сте¬
пи Нижнего Приднепровья огромного
Каменского городища. Результаты
полевых работ на этом памятнике с
глубоким исследованием всех полу¬
ченных при раскопках материалов
опубликованы в монографии “Камен-
ское городище на Днепре”, вышедшей
в 1954 г. (МИА. № 36). Но прежде чем
говорить об этой книге, необходимо
остановиться на серьезных изменени¬
ях, происшедших в начале 50-х гг. во
взглядах ученого на территорию и эт¬
нографию Скифии Геродота. Будучи
всегда ярым противником яфетиче¬
ской теории Н.Я. Марра, внедрившей¬
ся в историческую науку, и никогда не
скрывая этого, Борис Николаевич с
радостью воспринял дискуссию
1950 г., в результате которой были от¬
вергнуты учение Н.Я. Марра о языке
и вместе с тем понятие яфетической
стадии в истории. Это стимулировало
изучение конкретных племен и пле¬
менных образований, в том числе и на
юге нашей страны. Стремясь к кон¬
кретности и еще раз перечитав Геро¬
дота, Борис Николаевич пересмотрел
свое представление о геродотовской
Скифии, изложенное в книге 1947 г.,
как об объединении степных и лесо¬
степных племен. Теперь он обратил
особое внимание на то, что Геродот
пишет о Скифии как о едином целом,
общности, связанной единством язы¬
ка, обычаев, происхождения, бытово¬
го уклада, единстве политическом.
Накопившийся к тому времени архео¬
логический материал позволил наме¬
тить существенные различия между
памятниками степи и лесостепи Се¬
верного Причерноморья. Сопоставле¬
ние данных письменного источника и
археологии позволило сделать вывод,
что Скифии и собственно скифам в
изложении Геродота могло соответст¬
вовать лишь население степи, оста¬
вившее единую археологическую
культуру. Лесостепные племена не
были скифами, имели отличное от
них происхождение и свою культуру.
Общие черты, выразившиеся в рас¬
пространении там и здесь одинакового
оружия, конского убора и звериного
стиля в искусстве, ученый истолковы¬
вал как вещественное доказательство,
подтверждающее данные Геродота о
нескифских народах, соседивших со
скифами и имевших сходный с ними
образ жизни. Соответственно с этим
выводом была изменена и карта рас¬
селения племен, представленная в на¬
учно-популярном очерке 1947 г. Куль¬
туру населения лесостепи Б.Н. Граков
не рассматривал как единую, в ней
выделялось 6 локальных вариантов,
но для идентификации их с отдельны¬
ми нескифскими племенами, назван¬
ными Геродотом, данных было недос¬
таточно. Такое же положение сохра¬
няется до сих пор.
Концепция, созданная Борисом
Николаевичем, впервые была доло¬
жена на археологической конферен¬
ции в Киеве в 1952 г.9, затем в более
расширенном виде на первой конфе¬
ренции по вопросам скифо-сармат¬
ской археологии в том же году10 и в
статье 1953 г.11 Она существенно от¬
личалась от привычных представле¬
ний о скифах и скифской культуре,
которых придерживался ученый ра¬
нее. Сразу же против новой концеп¬
ции выступило несколько оппонен¬
54
Б.Н. Граков
тов, стремящихся доказать правиль¬
ность старых представлений о единой
Скифии в пределах степей и лесостепи
Северного Причерноморья12. Однако
при этом противники обращались
преимущественно к археологическо¬
му материалу, а из письменного ис¬
точника учитывали лишь данные
Геродота о размерах скифского квад¬
рата, которые сам Б.Н. Граков, а
позднее некоторые антиковеды счита¬
ли наиболее уязвимым и ненадежным
местом в труде древнего историка13.
В период, когда еще не были преодо¬
лены пережитки марризма, концеп¬
ция, предложенная Борисом Николае¬
вичем, стала шагом вперед в развитии
науки о скифах. Вместо аморфного
названия, объединяющего разные эт¬
нические группы, ученый наметил ре¬
альные этнические и культурные
общности. Дискуссия, развернувшаяся
в те далекие годы, продолжается до
сих пор, но спор идет о размещении на
современной карте нескифских по
происхождению лесостепных племен,
тогда как скифская, древнеиранская,
принадлежность степного населения
не отрицается никем. Сам Борис Ни¬
колаевич остался верен своей новой
концепции до последних дней.
Возвращаясь к монографии “Ка-
менское городище на Днепре”, необхо¬
димо отметить, что книга представляет
собой не только подведение итогов
многолетних раскопок памятника, но
содержит в вводной части обстоятель¬
ный очерк политической истории
Скифии, занимавшей, согласно изло¬
женной выше концепции, только
степь Северного Причерноморья. По¬
лемизируя со сторонниками сохране¬
ния в Скифии первобытнообщинных
отношений вплоть до III в. до н.э. -
Д.П. Каллистовым, М.И. Артамоно¬
вым и другими, Борис Николаевич по¬
казал, что социальная организация
скифов, переживавшая последний
этап первобытнообщинных отноше¬
ний в эпоху Геродота (V в. до н.э.),
уже с IV в. до н.э. представляла собой
первичное государственное образова¬
ние, возглавляемое единым царем
Атеем. Впрочем, эта мысль была вы¬
сказана Б.Н. Граковым несколько
раньше, в статье “Скифский Геракл”,
опубликованной в 1950 г. (КСИИМК.
Вып. XXXIV). Но в книге, о которой
идет речь, она получила дополнитель¬
ное обоснование. Вывод ученого, по¬
казавшийся сначала неприемлемым,
вскоре был принят многими антико-
ведами (Э.И. Соломоник14, В.Д. Бла-
ватский15, Д.Б. Шелов16). В настоящее
время уже ни у кого не возникает сом¬
нения в самом факте существования
государства у скифов, но споры о вре¬
мени его возникновения и форме еще
продолжаются. Однако появляются
все новые и новые данные, подтвер¬
ждающие точку зрения Б.Н. Гракова
(В.А. Анохин17, Д.Б. Шелов18). Не при¬
нимается большинством современных
исследователей лишь предположение
Бориса Николаевича о рабовладель¬
ческом характере социально-эконо¬
мических отношений в скифском об¬
ществе IV в. до н.э. После работы
А.М. Хазанова19 большинство скифо-
логов считают данничество ведущей
формой эксплуатации в скифском
раннеклассовом государстве, но, в от¬
личие от Бориса Николаевича, не ви¬
дят в нем зависимости рабского типа.
Глубокий анализ всех материалов
из раскопок Каменского городища
позволил исследователю определить
этот памятник как своеобразный го¬
род скифских ремесленников-метал-
лургов, экономический, торговый и,
видимо, административный центр
Скифии конца V—III в. до н.э. Работа,
посвященная Каменскому городищу,
важна не только для скифологов, но
представляет интерес и для антикове-
дов, так как содержит исследование
найденных при раскопках многочис¬
ленных амфорных клейм. А это поз¬
55
Б.Н. Граков
воляет проследить направление свя¬
зей античных центров производства
амфор с варварским миром.
Материалы, полученные при рас¬
копках на акрополе Каменского горо¬
дища, продолжавшего существовать
после прекращения жизни на основ¬
ной его территории, Борис Николае¬
вич использовал для характеристики
позднескифского периода в степи Се¬
верного Причерноморья. Впервые он
наметил элементы, связывающие
поздние памятники с более ранними и
таким образом подтвердил сохране¬
ние скифского населения в сармат¬
ском окружении в III в. до н.э. - III в.
н.э.
Раскопки украинских археологов
на Каменском городище в течение по¬
следних 10-15 лет дали новые матери¬
алы, которые позволили внести неко¬
торые коррективы в историческую
интерпретацию этого замечательного
памятника, что вполне закономерно
на новом этапе развития скифологии
(Н.А. Гаврилюк20).
Одновременно с раскопками Ни¬
копольских курганов и Каменского
городища Б.Н. Граков как в довоен¬
ные, так и послевоенные годы произ¬
водил разведки в округе этих памят¬
ников, в результате им были открыты
неизвестные ранее курганные группы
и, что особенно важно, поселения, од¬
новременные с исследуемыми раскоп¬
ками. Эти открытия утвердили пред¬
положение ученого о смешанном
характере кочевого и земледельче¬
ского хозяйства у скифов, высказан¬
ное еще в книге 1947 г.
Для расширения представлений
об археологических памятниках степ¬
ных скифов Б.Н. Граков производил
разведки и в других местах степного
Северного Причерноморья. Уже в
1949 г. происходило обследование не¬
которых районов Приазовья, где
было открыто много разновременных
селищ, возможно временных стоянок,
скифского и сарматского времени.
Кроме того, в это же время в одном из
раскопанных курганов у с. Константи-
новка Мелитопольского района было
открыто раннескифское погребение
(П.Д. Либеров21) - одно из немногих,
раскопанных в степи Причерноморья.
Приступая в 1947 г. к работе в
скифо-сарматском секторе ИИМК,
Борис Николаевич надеялся развер¬
нуть всестороннее исследование
скифских и соседних с ними археоло¬
гических памятников и таким образом
создать полноценный труд, подобный
“Скифии и Боспору” М.И. Ростовце¬
ва, отражающий все достижения ски¬
фо-сарматской археологии за совет¬
ский период (КСИИМК. 1950.
Вып. XXXIV). К сожалению, и сот¬
рудников, и денег на масштабные ис¬
следования всегда было мало, и осу¬
ществить задуманное не пришлось.
Попытки Бориса Николаевича попол¬
нить сектор новыми кадрами не полу¬
чали поддержки дирекции и в резуль¬
тате привели ученого к подаче заявле¬
ния об уходе из Института в 1953 г.
Такие заявления об уходе Борис Ни¬
колаевич делал и раньше, когда ди¬
рекция не шла ему навстречу, но
С.В. Киселев, который тогда был зам.
директора института и ведал кадрами,
отказывался подписывать их и сумел
сохранить крупного ученого. Послед¬
нее же заявление Борис Николаевич
сделал тогда, когда пост зам. директо¬
ра занял Е.И. Крупнов, который, не
пытаясь противодействовать этому и
не раздумывая, удовлетворил просьбу
Б.Н. Гракова. Думается, что такой по¬
ворот событий был несколько неожи¬
данным и, безусловно, болезненным
для сектора, лишившегося своего
вдохновителя. Пожалуй, единствен¬
ное из задуманного, что смог сделать
Борис Николаевич, находясь на посту
заведующего сектором скифо-сармат¬
ской археологии, - это доказать необ¬
ходимость проведения регулярных
56
Б.Н. Граков
конференций по скифо-сарматской
археологии для обмена результатами
исследований и обсуждения узловых
вопросов этой науки, а также для ко¬
ординации работ разных научных
центров, занимающихся сходной те¬
матикой. Первая такая конференция,
организованная самим Борисом Ни¬
колаевичем в 1952 г., была посвящена
подведению итогов сделанного в об¬
ласти скифской и сарматской архео¬
логии за дореволюционный и совет¬
ский период и определению задач на
будущее. В итоговой резолюции кон¬
ференции предусматривалось поруче¬
ние дирекции ИИМК совместно с дру¬
гими учреждениями нашей страны, и
прежде всего с украинским Институ¬
том археологии, разработать перспек¬
тивный план полевых исследований в
области скифо-сарматской археоло¬
гии. Однако и этому замыслу Бориса
Николаевича не было суждено осуще¬
ствиться. В подготовке второй конфе¬
ренции 1967 г. Б.Н. Граков принимал
активное участие, но из-за болезни на
ней не присутствовал. Третья конфе¬
ренция 1972 г. прошла уже после его
смерти.
С 1953 г. кафедра археологии ист¬
фака МГУ стала единственным мес¬
том работы Бориса Николаевича. Те¬
перь он еще больше времени, чем
раньше, уделял занятиям со студента¬
ми и аспирантами, читал лекции и вел
семинары. Особенно много знаний и
умение работать с археологическим
материалом получали студенты, специ¬
ализирующиеся у него. Обязательным
считалось знакомство с основными
научными трудами по специальности.
Среди них большое внимание уделя¬
лось работам М.И. Ростовцева, под¬
черкивалась их фундаментальность и
вместе с тем отмечались ошибочные
положения великого ученого. Важны¬
ми были беседы, в ходе которых Борис
Николаевич делился своими впечат¬
лениями о новых работах по скифо¬
сарматской археологии. В результате
у студентов закладывался прочный
фундамент знаний специальной лите¬
ратуры и понимание разрабатывае¬
мых наукой проблем. Большое значе¬
ние придавал ученый сбору материала
для того или иного исследования.
Стремясь научить студентов работать
с вещами, он проводил занятия в Ис¬
торическом музее, где учил навыкам
визуального осмотра и приемам зари¬
совки. На таких занятиях закрепля¬
лись и углублялись знания предметов
скифской и сарматской культур. При
этом Борис Николаевич заражал сту¬
дентов своей заинтересованностью
при рассмотрении той или иной вещи,
перемежая серьезный разговор с рас¬
сказами на отвлеченные темы, кото¬
рые привлекали неординарностью
сюжетов и юмором изложения. Рас¬
сказы на отвлеченные темы во время
занятий, вероятно, были оригиналь¬
ным педагогическим приемом Бориса
Николаевича.
Много времени отдавал ученый
индивидуальным занятиям со студен¬
тами и аспирантами, во время кото¬
рых выяснялись интересы каждого и в
зависимости от этого подбирались
темы курсовых, дипломных и аспи¬
рантских работ. Часто устраивались
консультации, происходившие то на
кафедре археологии, то дома у Бори¬
са Николаевича. Вся семья Граковых
жила в большой коммунальной квар¬
тире в Плотниковом переулке, у Бо¬
риса Николаевича был маленький ка¬
бинет, заставленный полками с книга¬
ми. Именно в нем Борис Николаевич
принимал своих учеников. В неприну¬
жденных беседах, как бы между про¬
чим, студенты или аспиранты получа¬
ли ответы на волнующие их вопросы
и советы, как работать дальше. Вме¬
сте с тем Учитель очень ценил само¬
стоятельность мышления и лишь на¬
правлял ход исследования по нужному
руслу.
57
Б.Н. Граков
Не только интерес к специализа¬
ции, которой руководил Б.Н. Граков,
но и личные качества ученого и его
демократичность привлекали к нему
студентов. Этим, видимо, объясняется
то обстоятельство, что у Бориса Ни¬
колаевича никогда не было недостат¬
ка в студентах, изъявляющих желание
специализироваться у него. Оно усту¬
пало лишь числу студентов А.В. Ар-
циховского.
Как и в МИФЛИ, так и на кафедре
археологии МГУ Борис Николае¬
вич руководил работами не только
тех, кто изучал скифо-сарматскую ар¬
хеологию, но и тех, кого интересовала
античная эпиграфика. Одним из са¬
мых талантливых и ярких его учени¬
ков в этой области был безвременно
скончавшийся Ю.Г. Виноградов, док¬
тор исторических наук. Из числа быв¬
ших студентов и аспирантов Бориса
Николаевича на кафедре истфака
МГУ по скифо-сарматской археоло¬
гии назовем лишь некоторых, став¬
ших известными учеными. Это - док¬
тора исторических наук М.Г. Мошко¬
ва, М.Н. Погребова, Д.С. Раевский,
А.М. Хазанов, кандидаты наук -
И.В. Яценко, продолжившая препода¬
вание скифо-сарматской археологии
на кафедре археологии МГУ после
смерти Бориса Николаевича, В.Г. Пе¬
тренко, О.Д. Дашевская.
Отдавая много сил и времени пре¬
подавательской работе, ученый не
прекращал научной деятельности.
Именно в 50-е гг. он проделал поисти¬
не титанический труд, завершив сбор
и систематизацию керамических
клейм, начатые Е.М. Придиком, полу¬
чивший название IOSPE III. Корпус,
включающий более 30 тысяч копий
амфорных и черепичных клейм, най¬
денных при раскопках античных горо¬
дов и поселений Северного Причер¬
номорья до 1955 года, представляет
собой самую полную сводку такого
материала в мировой науке. Однако и
этой, чрезвычайно важной работе
ученого не удалось увидеть свет.
Для издания Корпуса требовались
очень большие средства, которых не
нашлось ни при жизни ученого, ни
после его смерти. Тем не менее даже
в рукописи Корпус стал необходи¬
мым справочником для всех истори¬
ков Северного Причерноморья. Без
ссылок на этот Корпус, пожалуй, не
обходится ни одна серьезная работа
антиковедов, не говоря уж о специа¬
листах по эпиграфике. Часто к Кор¬
пусу приходится обращаться и ски-
фологам.
Параллельно со сбором керамиче¬
ских клейм Борис Николаевич зани¬
мался сбором графитти и дипинти.
Эти виды надписей, хотя в свое время
и были включены в Корпус Е.М. При¬
диком, не вошли в окончательную ре¬
дакцию, осуществленную Б.Н. Грако¬
вым. Вероятно, исследователь принял
во внимание их специфику, требую¬
щую особого изучения, и понадеялся
когда-нибудь издать эти надписи от¬
дельно. Увидели свет только две не¬
большие, но очень важные статьи из
этой серии. Одна из них посвящена
греческому граффито на лепном сосу¬
де с Немировского городища (СА.
1959. № 1), где проявились обширные
знания Бориса Николаевича как в об¬
ласти скифской археологии, так и гре¬
ческой эпиграфики. Это исследование
впервые документально засвидетель¬
ствовало проникновение эллина в
глубь лесостепи Северного Причер¬
номорья в раннескифскую эпоху, в
конце VII в. до н.э.
В другой статье Б.Н. Граков издал
графито, начертанное на греческом
сосуде-скифосе из Ольвии, оконча¬
тельно подтверждающее обращение у
скифских и фракийских племен в
VI-V вв. до н.э. заменителей денег -
наконечников стрел и монет-стрелок
(в сб.: “История, археология и этно¬
графия Средней Азии”. М., 1968).
58
Б.Н. Граков
Не прекращаются после ухода из
института и полевые исследования
ученого. В 1956-1961 гг. он руководит
разведками в западных районах Ски¬
фии, от Нижнего Днепра до Тили-
гульского лимана, в результате кото¬
рых были обнаружены многочислен¬
ные поселения эпохи поздней бронзы,
немного поселений конца V в. до н.э. и
ряд памятников более позднего вре¬
мени. К сожалению, эти работы не
дали надежных оснований для решения
вопросов о размещении на современ¬
ной карте племен, названных Геродо¬
том на побережье р. Ингульца - ала-
зонов и скифов-пахарей. Вместе с тем
разведки вдоль Нижнего Приднепро¬
вья привели исследователя к мысли о
полукочевом образе жизни земле¬
дельческих скифских племен, под¬
тверждение чему он находил в неко¬
торых данных Геродота.
В эти же годы Борис Николаевич
принимал участие в лесостепных экс¬
педициях, возглавляемых украински¬
ми археологами. Желание лично позна¬
комиться с памятниками чернолес-
ской культуры предскифского времени,
которые только с середины 40-х гг.
начали изучаться на Правобережье
Среднего Приднепровья, привело его
к раскопкам на Субботовском городи¬
ще, возглавляемым другом и постоян¬
ным оппонентом А.И. Тереножки-
ным22.
А в 1958-1960 гг. экспедиция ист¬
фака МГУ во главе с Б.Н. Граковым
работала вместе с Б.А. Шрамко на
знаменитом Бельском городище
VII—III вв. до н.э.
Однако по-прежнему наибольший
интерес для Бориса Николаевича
представляли памятники степной
Скифии. Самой заветной мечтой, с
которой он познакомил нас еще в
1944 г., было произвести раскопки од¬
ного из царских скифских курганов,
таких, как Нечаева или Орлова Моги¬
лы высотой около 20 м. Уже тогда им
была разработана специальная мето¬
дика исследования грандиозных насы¬
пей и определена примерная сумма
затрат. Необходимость раскопок цар¬
ских курганов в советское время дик¬
товалась тем, что памятники такого
рода, подвергавшиеся раскопкам
лишь до революции, изучались непол¬
но. Снималась только часть насыпи.
При этом более или менее вниматель¬
но исследовались погребения, по¬
павшие в зону раскопа. Полное же
представление о памятнике можно по¬
лучить лишь благодаря сносу всей на¬
сыпи с тщательной фиксацией всех
наслоений в ней и не менее тщатель¬
ной расчистки всех погребений. Одна¬
ко мечтам ученого так и не удалось
осуществиться. Необходимых средств
на раскопки в московских учреждени¬
ях не нашлось. Они появились в
60-80 гг. на Украине в связи с гранди¬
озными новостройками и были осу¬
ществлены украинскими археолога¬
ми. Борису Николаевичу в 1961—
1962 гг. пришлось ограничиться рас¬
копками курганов с невысокими на¬
сыпями, оставленными рядовыми
общинниками вокруг знаменитого
царского кургана Солоха.
В целом, 60-е годы были тяжелыми
для Б.Н. Гракова. Пошатнувшееся
здоровье, тяжелая болезнь жены не
позволяли интенсивно работать. И тем
не менее он завершил подготовку к
печати книги “Скифы”, которую на¬
звал научно-популярным очерком.
Таковым она является по способу и
стилю изложения. По содержанию же
это научное исследование, в котором
ученый представил свое видение ос¬
новных проблем науки о скифах и ок¬
ружающих их племенах, используя
при этом сведения античных писате¬
лей и весь известный к тому времени
большой археологический материал.
Согласно изложенной выше концеп¬
ции, он представил историю Скифии
степного Северного Причерноморья
59
Б.Н. Граков
со времени ее создания до исчезнове¬
ния, дал характеристику хозяйства,
быта, религии, искусства, обществен¬
ного строя. Чуть менее подробно
представлены нескифские племена
лесостепи и Северного Кавказа, имев¬
шие сходные со скифами обычаи.
К сожалению, книга вышла в свет
только вскоре после смерти автора
(М., 1971).
Так же не пришлось Борису Нико¬
лаевичу увидеть изданной свою по¬
следнюю книгу - учебник по культу¬
рам раннего железного века Западной
и Юго-Восточной Европы. В основу
ее был положен курс лекций, кото¬
рый он читал студентам в течение бо¬
лее 30 лет, постоянно давая все более
глубокую разработку отдельных его
тем и дополняя новыми разделами.
Более десяти лет Б.Н. Граков работал
над текстом этого учебника, написал
основную его часть (более 1000 стр.),
но завершить книгу не успел. Это
было сделано его учениками -
И.В. Яценко и Н.Г. Елагиной, кото¬
рые произвели необходимую редакци¬
онную правку текста и учли новые ма¬
териалы, опубликованные после
смерти ученого. Книга вышла в
1977 г. и по сей день является единст¬
венным изданным пособием для сту-
дентов-археологов, по которому они
могут получить представление о куль¬
турах эпохи раннего железного века в
разных частях Восточной и Западной
Европы. Этот учебник полезен и для
специалистов-археологов, так как из
него можно получить многие сведе¬
ния, опубликованные в не всегда дос¬
тупной зарубежной литературе.
Кроме работы над созданием этих
двух трудов Борис Николаевич в 60-е
годы пишет ряд небольших, но важ¬
ных и оригинальных статей по антич¬
ной эпиграфике и по скифо-сармат¬
ской археологии. О некоторых из них
было сказано выше. Здесь же следует
отметить статью, вышедшую в
1969 г., в которой Борис Николаевич
впервые проследил никем не замечен¬
ные ранее пережитки скифских рели¬
гии и эпоса у сарматов (ВДИ. № 3), и
статью “Легенда о скифском царе
Арианте” (Сб. “История, археология
и этнография Средней Азии” М.,
1968). В ней дан анализ переданной
Геродотом легенды, из которого сле¬
дует вывод о возможном взимании ца¬
рем скифов поголовного налога в ви¬
де медных наконечников стрел.
Тонкие наблюдения и замечания
содержатся и в мелких заметках по
скифо-сарматской археологии, опуб¬
ликованных в 1962 и 1965 гг. (КСИА.
1962. Вып. 89 и сб. “Новое в советской
археологии”. М., 1965). Нельзя не упо¬
мянуть и блестящую, хоть и неболь¬
шую статью о бронзовой рукояти ме¬
ча из-под Мурома (СА. 1961. № 1), в
которой не менее ярко, чем в больших
работах, проявился исследователь¬
ский талант ученого.
Глубоким проникновением в сущ¬
ность, уважительным отношением к
авторам, справедливыми замечаниями
отличаются все опубликованные Бо¬
рисом Николаевичем в разные годы
рецензии на книги и статьи коллег,
как в области античной эпиграфики,
так и археологии.
В общем, труды Б.Н. Гракова в из¬
бранных им дисциплинах оставили зна¬
чительный след в исторической науке.
Мысли и идеи, высказанные в его кни¬
гах, статьях и заметках, получили про¬
должение и развитие в работах его
учеников и последователей, продолжа¬
ют жить и по сей день. К сожалению,
до сих пор не появились возможности
для издания Корпуса IOSPE III и его
докторской диссертации, весьма цен¬
ных для многих поколений по антич¬
ной эпиграфике. Хочется надеяться,
что в недалеком будущем этот долг пе¬
ред ученым будет ликвидирован.
В заключение нужно сказать хотя
бы о некоторых особенностях лично¬
60
Б.Н. Граков
сти Бориса Николаевича. Он был доб¬
рым, глубоко порядочным человеком,
не склонным к компромиссам, и в
людях высоко ценил эти качества.
Он любил свою семью, родных, дру¬
зей, студентов, все события в их жиз¬
ни принимались им близко к сердцу.
Борис Николаевич помогал всем, чем
мог, не дожидаясь чтобы его попроси¬
ли об этом. Часто он оказывал по¬
мощь нуждающимся в ней студентам
и аспирантам, а в трудные годы - вы¬
шедшим из заключения коллегам.
Вместе с тем он не умел скрывать
свои чувства по отношению к мало¬
симпатичным ему людям, независимо
от их положения. Невоздержанный
язык создавал ему много неприятно¬
стей, особенно во взаимоотношениях
с начальством. Иногда он “взрывался”
по пустякам и потом сам страдал от
этого. В экспедициях, где человек по¬
знается лучше, чем в городских усло¬
виях, сотрудники и студенты легко
мирились с его “взрывным” характе¬
ром, отдавая должное положитель¬
ным качествам и находясь под его
обаянием. Когда не было никаких
раздражающих ситуаций, Борис Ни¬
колаевич был веселым, доброжела¬
тельным, часто рассказывал забавные
истории из своей экспедиционной или
жизненной практики, цитировал соот¬
ветствующие обстановке места из ху¬
дожественной литературы, которую
хорошо знал и помнил. Беседы с ним
всегда были интересными и привлека¬
ли всех находившихся поблизости лю¬
дей. Как истинный христианин он ни¬
кому не желал зла, а в конце жизни
говорил, что простил всех своих вра¬
гов. Вот таким запомнился Борис Ни¬
колаевич всем, кто его знал, кто у не¬
го учился и с ним работал. Все они
глубоко уважали и любили его, пере¬
дав эти чувства своим ученикам.
Борис Николаевич умер в ночь с
13 на 14 сентября 1970 г. Но чем даль¬
ше от нас этот печальный день, тем
ощутимее заслуги ученого. Выраже¬
нием признательности и неизменной
доброй памяти о нем являются науч¬
ные конференции с публикациями до¬
кладов или их тезисов, посвященные
юбилейным датам исследователя.
Первая такая конференция состоя¬
лась в связи с семидесятипятилетием
Бориса Николаевича на кафедре ар¬
хеологии исторического факультета
МГУ. Тогда собрались его ученики из
разных городов Советского Союза.
Желающих почтить память ученого
было так много, что довольно боль¬
шая аудитория едва вместила всех.
На заседании выступили ученики
Б.Н. Гракова разных поколений с до¬
кладами о научном вкладе ученого в
развитие античной эпиграфики, скиф¬
ской и сарматской археологии. По ре¬
шению кафедры доклады опублико¬
ваны в конце книги Б.Н. Гракова
“Ранний железный век”
Три научных конференции, посвя¬
щенные 90-летию, 95 и 100-летию Бо¬
риса Николаевича с докладами и
сообщениями на разные темы скифо¬
сарматской археологии, содержащи¬
ми много новых данных, представля¬
ющих интерес для развития этой нау¬
ки, состоялись в г. Запорожье. Они
были организованы по инициативе
Запорожского гос. университета. В них
приняли участие археологи из учеб¬
ных заведений и музеев Украины,
России, Молдавии и Румынии. Там же,
в Запорожье, были изданы тезисы
двух первых и доклады третьей кон¬
ференции23. Две научных конферен¬
ции состоялись в Институте археоло¬
гии РАН. На одной из них отмечалось
90-летие24, на второй - 100-летие уче¬
ного25.
Последняя конференция была не
совсем обычной, так как на ней обсуж¬
дались не только проблемы скифо-сар¬
матской археологии на современном
уровне развития науки, но и пробле¬
мы палеодемографии и палеоэколо¬
61
Б.Н. Граков
гии Евразии в скифо-сарматское вре¬
мя. В ней принимали участие специа¬
листы в этих областях науки из Рос¬
сии, Украины и Германии, доклады
которых отразили новые тенденции в
изучении многих еще нерешенных
или дискуссионных вопросов истории
и культуры скифов, сарматов и сосед¬
них с ними племен и народов. Матери¬
алы этой международной конферен¬
ции опубликованы в двух сборниках.
В первом из них, вышедшем к началу
конференции (1999 г.), помимо ста¬
тей, написанных сотрудниками Отде¬
ла скифо-сарматской археологии,
которым в 1947-1953 гг. руководил Бо¬
рис Николаевич, и близкими ему людь¬
ми из Института археологии и других
учреждений, помещен перевод с фран¬
цузского его статьи, опубликованной в
ESA-III в 1928 г. и рассмотренной вы¬
ше. Кроме того, в сборник вошли неиз¬
данные ранее материалы из раскопок
Б.Н. Гракова 1925 г. в Заволжье и
1961-1962 гг. возле царского скифско¬
го кургана Солоха, а также несколько
писем ученого из семейного архива,
представленных родственниками. Вто¬
рой сборник (2000 г.) содержит только
статьи-доклады участников конферен¬
ции, как прочитанные на заседаниях,
так и те, которые в силу объективных
обстоятельств прочитаны не были26.
1 Из личного архива Б.Н. Гракова.
2 Евразийские древности: 100 лет Б.Н. Гра¬
кову: Архивные материалы, публикации,
статьи. М., 1999. С. 39-41.
3Из личного архива Б.Н. Гракова.
4Изв. ГАИМК. 1935. Вып. 110.
5 Евразийские древности. С. 132.
6Зограф А.Н. Античные монеты. М., 1951.
(МИА; № 16).
7 Граков Б.Н. Скифские погребения на Ни¬
копольском курганном поле // МИА.
1962. № 115.
8 Ольховский В.С. Погребально-поминаль¬
ная обрядность населения степной Ски¬
фии (VII-III вв. до н.э.). М., 1991.
9 Граков Б.Н. Основные культуры скиф¬
ского времени в Причерноморье и в ле¬
состепной зоне // Доклады VI науч¬
ной конференции ИА АН УССР. Киев,
1953.
10 Граков Б.Н., Мелюкова А.И. Об этниче¬
ских и культурных различиях в степных и
лесостепных областях европейской части
СССР в скифское время // ВССА. М.,
1954.
11 Граков Б.Н., Мелюкова А.И. Две архео¬
логические культуры в Скифии Геродо¬
та//СА. 1953. № 18.
12 Погребова Н.Н. Состояние проблем ски¬
фо-сарматской археологии к конферен¬
ции ИИМК АН СССР 1952 г. // ВССА. М.,
1954.
13 Нейхардт А.А. Скифский рассказ Геро¬
дота в отечественной историографии. Л.,
1982.
14 Соломоник Э.И. О скифском государстве
и его взаимоотношениях с греческими го¬
родами Северного Причерноморья // Ар¬
хеология и история Боспора. Симферо¬
поль, 1952.
15 Блаватский В.Д. Очерки военного дела в
античных государствах Северного При¬
черноморья. М., 1954.
16 Шелов Д.Б. Античный мир в Северном
Причерноморье. М., 1956.
17 Анохин В.А. Монеты скифского царя
Атея // НИС. Киев, 1965. Т. 2.
18 Шелов Д.Б. Царь Атей // НИС. Киев,
1965. Т. 2; Он же. Социальное развитие
скифского общества // ВИ. 1972. № 3.
19 Хазанов А.М. Социальная история ски¬
фов. М., 1975.
20 Гаврилюк Н.А. Каменское городище и
его округа // Древности скифов. Киев,
1994.
21 Лидеров ПД. Курганы у с. Константинов-
ки // КСИИМК. 1951. Вып. 37.
22 Граков Б.Н., Тереножкин А.И. Субботов-
ское городище // С А. 1958. № 3.
23 Тезисы докладов областной конференции
“Проблемы скифо-сарматской археоло¬
гии Северного Причерноморья”, посвя¬
щенной 90-летию со дня рождения про¬
фессора Б.Н. Гракова. Запорожье, 1989;
Тезисы докладов международной конфе¬
ренции “Проблемы скифо-сарматской ар¬
хеологии”, посвященной 95-летию со дня
рождения Б.Н. Гракова. Запорожье, 1994;
Проблемы скифо-сарматской археологии
Северного Причерноморья: (К 100-летию
Б.Н. Гракова). Запорожье, 1999.
62
Б.Н. Граков
24 Проблемы скифо-сарматской археоло¬
гии...
^ Евразийские древности.
26 Скифы и сарматы в VII—III вв. до н.э. М.,
2000.
Основные труды Б.Н. Гракова
Древнегреческие клейма с именами астино-
мов. М., 1929.
Сюфи. КиГв. 1947.
Термин “охбОаГ и его производные в над¬
писях Северного Причерноморья //
КСИИМК. 1947. Вып. 16.
Пережитки матриархата у сарматов // ВДИ.
1947. № 3.
Скифский Геракл // КСИИМК. 1950.
Вып. 34.
Об этнических и культурных различиях в
степных и лесостепных областях евро¬
пейской части СССР в скифское время //
ВССА. М., 1954. В соавт. с А.И. Мелюко¬
вой.
Каменское городище на Днепре. М., 1954.
(МИА; № 36).
Скифы. М., 1971.
Железный век: Культуры Западной и Юго-
Восточной Европы. М., 1977.
* * *
Список научных трудов Б.Н. Гракова // СА.
1971. №2.
Рукописи
Клейменая тара эпохи эллинизма как источ¬
ник для истории производства и торгов¬
ли: Дис. д-ра ист. наук (1938) // Арх.
ИА РАН. Д. 538 (1939).
Корпус керамических клейм Северного
Причерноморья (IPE, III) / Составители
Е.Н. Придик и Б.Н. Граков // Арх.
ИА РАН. Р-2. № 2157-2198.
Литература о Б.Н. Гракове
Шелов Д.Б., Виноградов Ю.Г Б.Н. Граков и
развитие античной эпиграфики в СССР //
Граков Б.Н. Железный век: Культуры
Западной и Юго-Восточной Европы. М.,
1977.
Мелюкова А.И., Яценко И.В. Скифская проб¬
лематика в трудах Б.Н. Гракова // Там же.
Мошкова М.Г Смирнов К.Ф. Проблемы
сарматской археологии в трудах
Б.Н. Гракова // Там же.
Виноградов Ю.Г., Яценко I.B. Археолопчна
д1яльшсть Б.М. Гракова на У крапп // Ар¬
хеолога. КиГв, 1990. № 3.
Нефедова Е.С., Переводчикова Е.В., Свири¬
дов А.В. Материалы к биографии
Б.Н. Гракова // Граковские чтения на ка¬
федре археологии МГУ. М., 1993.
Яценко И.В. О работе Б.Н. Гракова со сту¬
дентами, специализировавшимися по ски¬
фо-сарматской археологии // Там же.
Игорь Михайлович Дьяконов
(1915-1999)
У этого человека не было в нашей
стране никаких титулов и званий, кро¬
ме обычного для давнего сотрудника
академического института звания док¬
тора исторических наук и должност¬
ного “чина” главного научного сот¬
рудника. Он не имел профессорского
звания, ибо официально читать лек¬
ции в университет его не приглашали
(неофициально он прочел множество
лекций и провел множество семина¬
ров для аспирантов и молодых уче¬
ных). У него было много учеников,
но число официальных аспирантов и
докторантов не дотянуло до необхо¬
димого минимума. Несколько раз наш
институт (ЛО, затем СПбО ИВ РАН)
выдвигал его в Академию Наук - и по
Отделению истории, и по Отделению
языка и литературы, но каждый раз
находились более достойные... Издать
юбилейный сборник к его семидеся¬
тилетию нам не разрешили: не по
чину... Даже звания заслуженного дея¬
теля науки он не сподобился, а награ¬
ды у него все были фронтовые.
При этом ни один ученый-гумани¬
тарий нашей страны не пользовался и
не пользуется поныне такой широкой
известностью среди зарубежных кол¬
лег и не цитировался и не цитируется
так часто, как Игорь Михайлович
Дьяконов. Он был членом многих за¬
рубежных академий и научных об¬
ществ, а в дипломе почетного доктора
Чикагского университета ( Восточ¬
ный институт этого университета -
“Мекка” древневосточников), вручен¬
ном ему в 1988 г., сказано, что эта
почесть присуждается “ведущему ис¬
следователю в области древнего
Ближнего Востока, который в оди¬
ночку возродил ассириологическую
науку в Советском Союзе и действо¬
вал как связующее звено между со¬
ветской и западной наукой, человеку,
чьи исторические, социально-эконо¬
мические, филологические и лингвис¬
тические исследования не имеют себе
равных как по широте охвата, так и
по качеству”
В этой характеристике нет преуве¬
личений, но, по понятным причинам, в
ней опущены его работы в области
художественного перевода древних
литературных текстов, работы в об¬
ласти пушкинистики и ряд других тру¬
дов. Ученики, друзья и коллеги Игоря
Михайловича издали посвященный
его светлой памяти том своих работ
(История и языки древнего Востока.
64
И.М. Дьяконов
Памяти И.М. Дьяконова. СПб., 2002).
Книга содержит его биографию и ха¬
рактеристику основных работ, а также
библиографию его трудов (с. 381-408) -
не вполне исчерпывающую, ибо сам
Игорь Михайлович списка своих тру¬
дов не вел, и не все они имеются в на¬
ших библиотеках, и никто из нас, его
учеников, не обладает его разносто¬
ронностью, и даже все мы вместе не
смогли составить полный список его
работ. Но можно надеяться, что все
самое важное в библиографии отра¬
жено. И эта библиография изумляет
даже тех, кто знал его много лет, изу¬
мляет не количеством и качеством ра¬
бот и не тем, что подавляющее их
большинство написано без соавторов,
но невероятным разнообразием тема¬
тики. Кажется, что все эти работы не
мог написать один человек, что для
этого нужен целый институт, а вер¬
нее - несколько институтов.
Ассириология - это обширный
комплекс наук, изучающих историю,
культуру и языки народов Ближнего
Востока, писавших клинописью. Кли¬
нопись была изобретена шумерами,
затем приспособлена для аккадского
(ассиро-вавилонского) языка, а после
этого - для эламского, эблаитского,
хеттского, хаттского (протохеттско-
го), хурритского и урартского языков
(угаритское и древнеперсидское пись¬
мо тоже называют “клинописью”, но
в действительности они представляют
собой не словесно-слоговое - “иеро¬
глифическое” - письмо, а фонетиче¬
ские алфавиты, и похожи на настоя¬
щую клинопись лишь своей внешней
формой). Клинописные языки при¬
надлежат к шести различным языко¬
вым семьям, и соответственно этому
ассириология подразделяется на кон¬
кретные специальности: шумероло-
гию, ассириологию в узком смысле,
урартологию и т.д. Столь сложная
письменность, как клинопись, заимст¬
вовалась не сама по себе, но с целым
комплексом текстов, составлявших
школьный и, тем самым, культурный
канон: обучение клинописи строилось
на заучивании и переписывании таких
текстов, и любой “клинописный” пи¬
сец, помимо своего родного языка,
владел в той или иной степени также
шумерским и аккадским, а месопотам¬
ская культура оказывала мощное вли¬
яние на окрестные страны (другой
пример подобного рода - заимствова¬
ние китайской иероглифики другими
странами Дальнего Востока). Поэто¬
му и любой современный исследова¬
тель этих стран и народов, будь он ис¬
торик или филолог, должен знать
язык изучаемой страны и во всех слу¬
чаях - также шумерский и аккадский.
Так и происходит, и все ассириологи
являются более или менее узкими спе¬
циалистами. Единственным в истории
востоковедения человеком, который
знал все вышеперечисленные языки,
был Игорь Михайлович Дьяконов.
А кроме этого он знал еще ряд древ¬
них и множество современных язы¬
ков, был знатоком ближневосточной
археологии, истории литературы (в том
числе русской), истории философии,
всеобщей истории и многого другого,
включая, например, историю парусно¬
го флота и астрономию.
Такая, беспримерная для XX в., раз¬
носторонность позволяла ему одина¬
ково успешно работать и в языкозна¬
нии, и в истории, создавать блестящие
художественные переводы древневос¬
точных текстов и историко-филоло¬
гические исследования этих текстов и
писать основополагающие труды в та¬
ких специальных отраслях знания, как
мифология и социальная психология.
Каждая из его работ, от первой до по¬
следней, сохраняет и еще долго будет
сохранять свою научную ценность,
хотя сам он постоянно говорил, что
при нынешних бурных темпах разви¬
тия науки даже самые лучшие работы
(за исключением, разумеется, публи¬
3. Портреты историков... Т. 3
65
И.М. Дьяконов
кации текстов) быстро устаревают, а
надолго сохраняется лишь основанная
ученым школа. Созданная И.М. Дья¬
коновым школа - своего рода “незри¬
мый колледж”, неформальное объе¬
динение учеников и последователей -
состоит из историков, лингвистов и
филологов, работающих во многих
странах и по мере сил продолжающих
дело своего учителя. Он остается для
нас примером интеллектуальной чест¬
ности, акрибии, готовности оказать
любую помощь, заботы об учениках.
Он мало занимался непосредственной
педагогической деятельностью, не чи¬
тал обширных лекционных курсов
для студентов, но не жалел времени
для занятий и консультаций с аспиран¬
тами и молодыми учеными. Игорь
Михайлович подчеркивал, что заня¬
тия эти приносят обоюдную пользу,
много раз говорил (и написал в своих
мемуарах), что у него были замеча¬
тельные учителя, но еще больше он
учился у своих учеников. Каждый из
его учеников скажет, однако, что все
мы многому научились из книг и ста¬
тей Игоря Михайловича, но больше
всего пользы нам принесло непосред¬
ственное общение с ним в процессе
обсуждения наших и его идей и работ.
Игорь Михайлович был беспощад¬
ным критиком, он никогда не щадил
чужого самолюбия, считая, что исти¬
на важнее (и этим нажил себе немало
недоброжелателей), но сам он нико¬
гда не обижался на критику его идей и
работ. Чрезвычайно важными и по¬
лезными для всех нас были его фанта¬
стическая эрудиция, удивительное чу¬
тье на важнейшие в данный момент
проблемы, умение эти проблемы от¬
четливо формулировать и намечать
возможные пути к их решению, а так¬
же безоглядная щедрость, с которой
он раздавал идеи. Благодаря ему мы
жили в атмосфере, побуждавшей всех
нас работать “с веселием и отвагою”,
искать истину, а не делать карьеру.
Даже все вместе мы не можем заме¬
нить его одного, но сейчас видно, что
он был не совсем прав, говоря о быст¬
ром старении любых работ. Во вся¬
ком случае, это не относится к его
работам. Все они сохраняют свое зна¬
чение и, видимо, будут сохранять его
еще долго. Именно по этой причине
следовало бы собрать и переиздать
его статьи, разбросанные по много¬
численным и подчас малоизвестным
журналам и сборникам, и сделать их
таким образом более доступными для
новых поколений исследователей.
Да и многие его книги, ставшие ныне
редкостью, следует переиздать.
Кем был Игорь Михайлович в наи¬
большей степени - языковедом или
историком? В обеих этих отраслях
знания он оставил нам выдающиеся
труды, но сам он считал себя в первую
очередь историком, а языкознание
было для него в первую очередь ору¬
дием исторического исследо¬
вания. В сущности, любой древневос-
точник, чем бы он ни занимался, дол¬
жен быть и является одновременно и
историком и языковедом (наша систе¬
ма присуждения ученых степеней иг¬
норирует этот факт), но в реальной
действительности, как уже сказано,
каждый из нас остается более или ме¬
нее узким специалистом. Один лишь
Игорь Михайлович обладал едва ли
не всей полнотой современного зна¬
ния о древнем Ближнем Востоке - и
не в последнюю очередь потому, что
до последнего дня сохранял жадный
интерес к новому, категорически не
желая почивать на лаврах. Однако,
как уже сказано, осознавал он себя в
первую очередь историком - в самом
широком смысле этого слова, вклю¬
чающем также и историю языков. Ис¬
тория любого языка - один из аспек¬
тов истории народа, который является
носителем данного языка, а в тех слу¬
чаях, когда письменные памятники
отсутствуют, один из важнейших ас¬
66
И.М. Дьяконов
пектов этой истории. Когда же прихо¬
дится иметь дело с письменными па¬
мятниками на мертвых языках и с
весьма экзотическими письменностя¬
ми, лингвистика и филология начина¬
ют играть решающую роль. Ведь лю¬
бой перевод таких текстов есть уже
интерпретация, и потому добросове¬
стный исследователь должен иметь
возможность прямого доступа к ним.
По всему этому даже в статье, предна¬
значенной для историков, нельзя
обойти филологические и лингвисти¬
ческие работы Игоря Михайловича.
Рассказ о его трудах лучше вести в
хронологическом, а не в тематиче¬
ском порядке. Так читателю будет
более понятно движение Игоря Михай¬
ловича к тем обобщающим трудам,
которые он создал в последние два де¬
сятка лет своей жизни.
Уже первые опубликованные им
работы показали характерное для
Игоря Михайловича неразрывное
слияние исторических и языковедче¬
ских штудий. Самая первая из них -
*К истории значений одного термина
(от коллективного родового жилища
до мирового города)” - была опубли¬
кована в 1937 году в представляющем
ныне библиографическую редкость
журнале1. Она была посвящена зна¬
чению аккадского термина алу
(шумерск. уру), его этимологии и со¬
циальному смыслу. Интересно, что
много лет спустя эта статья была пе¬
реиздана на английском языке почти
без изменений или дополнений, до¬
полнить пришлось только библиогра¬
фию2. Уже в довоенные годы он опуб¬
ликовал ряд работ, показывающих
его пристальный интерес к политиче¬
ской, экономической и культурной ис¬
тории древнего Ближнего Востока.
Во время войны, служа в действую¬
щей армии, Игорь Михайлович мыс¬
ленно сочинял свою будущую канди¬
датскую диссертацию “Развитие зе¬
мельных отношений в Ассирии”, ко¬
торую и защитил в 1946 г., а в 1949 г.
издал под тем же названием свою пер¬
вую монографию3. Эта неказистая
книжица, основанная на далеких от
совершенства изданиях клинописных
текстов, книжица, в которой из-за от¬
сутствия необходимых шрифтов асси¬
рийские тексты транскрибированы
кириллицей, и поныне сохраняет свое
основополагающее значение не толь¬
ко для разрабатываемых в ней вопро¬
сов, но и как решающий шаг к превра¬
щению ассириологии из науки преи¬
мущественно филологической в одну
из отраслей исторической науки. Все
исторические и социологические выво¬
ды в ней опираются на скрупулезный
филологический анализ документов.
Теперь это стало само собой разуме¬
ющимся, но начало такому подходу
положил Игорь Михайлович. Неуди¬
вительно, что на эту книгу ссылаются
до сих пор, и особенно в последние два
десятилетия, когда началось переиз¬
дание текстов, относящихся к новоас¬
сирийскому периоду. В первые после¬
военные годы им опубликованы так¬
же статьи, посвященные социальным
терминам и социальным группам
(сословиям) в древней Месопотамии и
послужившие основой для будущих
новых монографий. Тогда же он опуб¬
ликовал перевод и исследование чрез¬
вычайно интересного и важного тек¬
ста, известного в науке как “Зерцало
царей” и до сих пор привлекающего
внимание исследователей4. Это - ис¬
следование политической идеологии
древней Месопотамии, проблемы, к
которой он и в дальнейшем сохранял
неизменный интерес. Наконец, в
1950 г. в Хрестоматии по истории
Древнего мира были опубликованы
переводы целого ряда важных клино¬
писных текстов. Этой работе Игорь
Михайлович и в дальнейшем уделял
много внимания, заботясь о тех, кому
клинописные тексты в оригинале
не доступны. В 1951 г. были изданы
67
И.М. Дьяконов
“Ассиро-вавилонские источники по
истории Урарту”5 - комментирован¬
ные переводы всех известных к тому
времени текстов на аккадском языке,
рассказывающих об Урарту, опасном
враге и сопернике Ассирии. И тогда
же началась его многолетняя совмест¬
ная работа с В.А. Лившицем над де¬
шифровкой и изданием парфянских
документов из древней Нисы, работа,
которую довести до благополучного
конца могли только исследователи,
одинаково хорошо разбирающиеся и
в истории, и в истории письма, и в язы¬
кознании. Эти документы стали од¬
ним из важнейших источников для
очень плохо документированной ис¬
тории парфян. Работа над парфянски¬
ми документами заняла много лет и
вызвала к жизни ряд публикаций, за¬
вершением которых является мону¬
ментальное издание в Corpus
Inscriptionum Iranicarum полного изда¬
ния копий этих текстов и их коммен¬
тированных переводов (издание про¬
должается). Для достижения успеха в
этом необычайно трудном деле от со¬
авторов потребовалось проявление
всех их лучших научных качеств.
Каждому из них пришлось быть исто¬
риком, лингвистом и дешифровщиком
в одном лице. Парфянские тексты на¬
писаны очень трудным скорописным
вариантом арамейского письма, где
многие знаки похожи друг на друга
почти до полной неразличимости
(Игорь Михайлович однажды в серд¬
цах назвал эти тексты “измышлением
сатаны”). Вдобавок, вопрос, на каком,
собственно, языке, написаны эти тек¬
сты (арамейское письмо употребля¬
лось в те времена и позднее не только
для арамейского, но и для ряда других
языков), был предметом жарких дис¬
куссий, конец которым и положили
вышеупомянутые публикации. Ими
установлено, что исследуемые тексты
написаны на парфянском языке
(одном из среднеиранских языков)
арамейскими гетерограммами, т.е.
словами, написанными по арамейски
(при этом - с ошибками!), но читались
они по парфянски (наиболее близкий
аналог - английский язык, где слова
произносятся совсем не так, как они
написаны). Этот весьма парадоксаль¬
ный вывод многими коллегами был
первоначально встречен в штыки, но
теперь сомневающихся уже почти не
осталось. Научный подвиг, совершен¬
ный двумя соавторами, имеет огром¬
ное значение для исследования исто¬
рии Парфии, изученной пока еще со¬
вершенно недостаточно. Оба автора
стали за эту работу членами Британ¬
ской академии. В эти же годы появля¬
ются первые статьи Дьяконова по со¬
циальной, политической и экономиче¬
ской истории Шумера. Перечислить и
охарактеризовать их все здесь невоз¬
можно, однако следует назвать ста¬
тью “Реформы Урукагины в Лага-
ше”6; в наше время имя реформатора
читается как “Уруинимгина” В те
времена степень изученности шумер¬
ского языка была намного ниже, чем
теперь, но эта работа сохраняет свое
значение и является важным вкладом
в изучение социально-экономических
отношений в раннем Шумере. В сле¬
дующем году впервые на русском
языке выходят комментированные
переводы важнейших клинописных
законодательных памятников7. Такое
сопоставительное исследование кли¬
нописных законодательных памятни¬
ков было тогда предпринято впервые
в мировой науке, но затем, с легкой
руки Игоря Михайловича, стало счи¬
таться обязательным. Необходимо
еще заметить, что монументальные
словари, без которых сейчас не может
обойтись ни один ассириолог, тогда
еще не существовали. С 1955 г. начи¬
нает выходить многотомная Всемир¬
ная история, где перу Игоря Михайло¬
вича принадлежат множество глав.
Это издание в целом, разумеется, дав¬
68
И.М. Дьяконов
но устарело, но главы, написанные
Игорем Михайловичем, послужили
основой для дальнейших его работ; за
ними последовала вторая из его “исто¬
рических” монографий - “История
Мидии: От древнейших времен до
конца IV в. до н.э”8. История Мидии
основывается на месопотамских,
древнеперсидских и античных текстах
и данных археологии, собственно ми-
дийских письменных памятников, как
известно, не существует. Игорь Ми¬
хайлович любил цитировать дорево¬
люционное гимназическое присловье
“Вся история мидян есть один сплош¬
ной туман”, однако ему удалось этот
туман в значительной степени разве¬
ять. Написать такую работу мог только
человек, имеющий непосредственный
доступ к вышеуказанным текстам в
оригиналах и способный самостоя¬
тельно интерпретировать археологи¬
ческие памятники. Книга и сейчас яв¬
ляется одной из важнейших работ по
истории древнего Ирана и издана в пе¬
реводе на персидский язык.
В этом же году вышла имеющая
важное теоретическое значение статья
“MuSkenum и повинностное землевла¬
дение на царской земле при Хаммура-
би”9. В этой статье рассматривается
вопрос о структуре общества старова¬
вилонского периода, и она остается ос¬
новополагающей до нашего времени.
В 1959 г. выходит книга “Общест¬
венный и государственный строй
Древнего Двуречья. Шумер” Она ро¬
дилась из докторской диссертации
Игоря Михайловича Дьяконова и во
многих отношениях опередила свое
время, фактически положив начало
исследованию социально-экономиче¬
ской истории Шумера. Без цитирова¬
ния этой книги и сейчас не обходится
ни одна серьезная работа по истории
Шумера. Видимо, в связи с работой
над этой книгой, Игорь Михайлович
обратился к проблеме общины на
Древнем Востоке и посвятил ей це¬
лый ряд статей. В них впервые столь
основательно показана роль общины
как политической и экономической
организации свободных, сущность и
роль общинного землевладения на
разных этапах древней истории, орга¬
низационная структура общины и ее
удивительная живучесть. В сущности,
он и здесь положил начало новому на¬
правлению исследований, действенно¬
му и ныне; община, благодаря ему,
вышла из исключительного ведения
этнографов и теперь привлекает вни¬
мание также историков, экономистов
и социальных психологов. Сюда же
примыкают и очень важные статьи
“Проблемы собственности: О струк¬
туре общества Ближнего Востока до
середины II тыс. до н.э.”10 и “Пробле¬
мы экономики: О структуре общества
Ближнего Востока до середины
II тыс. до н.э. Структура общинного
сектора экономики в Западной
Азии”11. В этих работах Игорь Михай¬
лович говорит о трех видах собствен¬
ности - государственной, храмовой и
лично-семейной, а также об общест¬
ве, состоящем из свободных полно¬
правных общинников, царских и хра¬
мовых людей, находящихся в различ¬
ной степени зависимости, и рабов.
Эти классификации с тех пор являют¬
ся практически общепринятыми. К вы¬
шеназванным статьям примыкает
также статья “Рабы, илоты и крепост¬
ные в ранней древности”12. “Илоты” -
термин, которым Игорь Михайлович
предложил обозначать особую кате¬
горию подневольных людей, широко
распространенную на древнем Ближ¬
нем Востоке и отличающуюся от
“настоящих” рабов тем, что они пользо¬
вались определенными правами (в част¬
ности, могли иметь собственность), и их
нельзя было продавать. Все эти работы
были переизданы за рубежом.
Но сейчас нам надлежит вернуться
немного назад и вспомнить его фило¬
логические и лингвистические труды.
69
И.М. Дьяконов
В 1961 г. Игорь Михайлович опуб¬
ликовал результат своей многолетней
работы - «Эпос о Гильгамеше (“О все
видавшем)”»13, в переводе и с подроб¬
ным филологическим, литературо¬
ведческим и историческим коммента¬
рием. Самый знаменитый памятник
аккадской художественной литерату¬
ры, полный удивительных образов и
глубоких философских суждений, пе¬
реведен стихами, точно передающими
размер подлинника и другие его осо¬
бенности. Текст “Гильгамеша”, как и
почти все другие древнемесопотам¬
ские литературные тексты, дошел до
нас в плохом состоянии и в несколь¬
ких вариантах (в том числе и на дру¬
гих языках, ибо Гильгамеш был зна¬
менит во всей Передней Азии и в пос¬
ледний раз упоминается в тексте
XI в.). Игорь Михайлович предпринял
в научном отношении небесспорную,
но в литературном отношении чрез¬
вычайно интересную попытку соста¬
вить из нескольких версий поэмы еди¬
ный и, по возможности, полный текст.
Над своим переводом Игорь Михай¬
лович продолжал работать всю
жизнь, учитывая вновь публикуемые
фрагменты и новейшие достижения
аккадской лексикографии. Пока его
перевод без затруднений вбирает в се¬
бя новые куски, и эта работа должна
быть продолжена, ибо новые фраг¬
менты продолжают обнаруживаться.
Перевод выдержал уже несколько из¬
даний, на его текст написана музыка, с
него сделано несколько переложе¬
ний - русское (непонятно, зачем) и ук¬
раинское. Не будет большим преуве¬
личением сказать, что благодаря
И.М. Дьяконову “Гильгамеш” стал со¬
ставной частью русской культуры,
как “Илиада”, переведенная Гнеди-
чем.
Через два года выходят “Урартские
письма и документы”14, - публикация
всех известных к тому времени урарт¬
ских текстов, написанных на глиня¬
ных табличках. Эти тексты, найден¬
ные в основном в Кармир-Блуре в Ар¬
мении, позволяют, в отличие от
урартских царских надписей на стелах
и наскальных надписей, заглянуть в
повседневную жизнь урартов. Интер¬
претация урартского языка еще дале¬
ка от завершения, вследствие чего
урартские тексты весьма трудны для
понимания. Но эта работа сразу же
снискала Игорю Михайловичу репу¬
тацию одного из крупнейших урарто-
логов современности, и эта репутация
была позднее подтверждена его новы¬
ми работами.
В дальнейших своих лингвистиче¬
ских штудиях Игорь Михайлович об¬
ратился к другой языковой семье, и
результатом этих штудий явилась
книга “Семито-хамитские языки.
Опыт классификации”15, одновремен¬
но книга была издана на английском
языке. Семито-хамитские языки - ус¬
таревшее название очень древней
(примерно с X тыс. до н.э.) макросе¬
мьи языков, которые в дальнейшем
Игорь Михайлович предложил имено¬
вать афразийскими, и это название
стало общепринятым. Переименова¬
ние связано с тем, что традиционное
название не отражает реальный со¬
став макросемьи: “хамитских” языков
не существует, макросемья же состо¬
ит из шести семей - семитской, еги¬
петской (единственный известный
представитель этой семьи - древне¬
египетский и его продолжение - копт¬
ский), берберо-ливийской, чадской,
омотской и кушитской. На афразий¬
ских языках говорят люди различных
рас - от европеоидов до негроидов.
Из всего этого следует важный вы¬
вод, к которому Игорь Михайлович
возвращался в своих дальнейших ра¬
ботах неоднократно: родство языков
не доказывает кровного родства наро¬
дов-носителей этих языков, и этим
еще раз опровергаются различного
рода расистские “теории” Попытки
70
И.М. Дьяконов
же реконструкции праафразийского
языка и праязыков отдельных се¬
мей, - работа, начатая И.М. Дьяконо¬
вым и продолжаемая его учениками,
позволяют выявить прародину носи¬
телей праафразийского языка и пра¬
языков отдельных семей, пути распро¬
странения этих языков (т.е. миграции
их носителей) и, наконец, заглянуть в
их повседневную жизнь и даже в их
духовный мир. Такая “лингвистиче¬
ская палеонтология” - важное под¬
спорье для изучения доисторического
человечества.
Продолжением этой работы стала
книга “Языки древней Передней
Азии”16. Языки, рассматриваемые в
этой книге, большей частью не родст¬
венны между собой, но их носители
были близкими соседями и входили в
один культурный круг, в общую циви¬
лизацию, вследствие чего языки влия¬
ли друг на друга и потому должны
рассматриваться параллельно, чего,
впрочем, до И.М. Дьяконова никто
осуществить не мог.
Образцом применения лингвистики
для понимания истории и праистории
конкретного этноса служит книга
И.М. Дьяконова “Предыстория ар¬
мянского народа (История Армянско¬
го нагорья с 1500 по 500 гг. до н.э.
Хурриты, лувийцы, протоармяне)”17.
Такую книгу мог, разумеется, напи¬
сать только человек, в полной мере
владеющий всеми историческими и
лингвистическими методиками. Она
дает не только убедительное решение
чрезвычайно запутанного и спорного
вопроса о происхождении армянского
народа, но имеет и более общее зна¬
чение. Книга доказывает гетероген¬
ность любого этноса и лишает осно¬
ваний любые рассуждения о “чисто¬
кровности”, “автохтонности”, которая
всегда относительна, ограничена во
времени, о “генофонде”, который
всегда является смешанным, и об “ис¬
торических правах”, которых не су¬
ществует, ибо не существует единст¬
венно автохтонного на данной терри¬
тории народа, и практически все сов¬
ременные народы являются пришель¬
цами на тех территориях, которые
они нынче занимают. Наряду с други¬
ми работами Игоря Михайловича, она
приводит к неопровержимому выводу,
что происхождение любого этноса
следует рассматривать в трех невзаи¬
мосвязанных и разновременных аспе¬
ктах: биологическое происхождение,
происхождение языка и происхожде¬
ние культуры. Переработанный и до¬
полненный вариант книги был издан в
США на английском языке в 1984 г.
В продолжение поднятых проблем
Игорь Михайлович публикует в
1981 г. статью «К методике исследо¬
ваний по этнической истории: (“Ким¬
мерийцы”)»18. Вновь он вернулся к
ней в 1993 г. в статье “Три корня этно¬
генеза (к постановке вопроса)”19.
Здесь Игорь Михайлович в виде тези¬
сов подвел итоги и изложил результа¬
ты своего исследования: вопрос о про¬
исхождении любого этноса должен
рассматриваться в трех независимых
друг от друга аспектах: биологиче¬
ское (антропологическое) происхож¬
дение данного этноса; происхождение
его языка; происхождение его культу¬
ры. Любой этнос возникает в резуль¬
тате ассимиляции этносов-предков,
чистокровных этносов не бывает. Если
эти этносы разноязычны, один из
языков вытесняет остальные, но не¬
редко сохраняет в себе заимствован¬
ные из них слова, грамматические
конструкции и фонетические особен¬
ности. Причины победы одного языка
различны, ими могут быть численное
превосходство первоначальных носи¬
телей этого языка, их культурное или
политическое преобладание, победа
их религии и т.д. Отмечено также, что
языки кочевников нередко берут верх
над языками оседлого населения. На¬
конец, язык может передаваться и без
71
И.М. Дьяконов
физического смешения, так сказать,
по эстафете, чем и объясняется тот
факт, что на родственных языках не¬
редко говорят народы антропологи¬
чески не родственные и даже принад¬
лежащие к различным расам. Поэто¬
му все ныне принятые обозначения
народов в качестве “индоевропейцев”,
“тюрок”, “семитов”, “финно-угров” и
т.д., со всеми их подразделениями, го¬
ворят только о языковом, но не о
генетическом родстве. Наконец, куль¬
тура любого этноса есть результат са¬
моразвития и взаимодействия с други¬
ми культурами, и чем многообразнее
это взаимодействие, тем жизнеспо¬
собнее и интереснее культура, а куль¬
турная изоляция делает культуру не¬
жизнеспособной.
В 60-80-х годах начинается новый
расцвет урартологии, новые исследо¬
вания приводят к коренному пересмо¬
тру взглядов на грамматический
строй урартского и близко родствен¬
ного ему хурритского языка. К сожа¬
лению, лексический состав этих язы¬
ков известен еще недостаточно, мы
знаем 120-150 урартских слов и еще
меньше хурритских. Но понимание
урартских и (в меньшей степени) хур¬
ритских текстов в большинстве случа¬
ев возможно благодаря наличию в них
идеограмм, общих для всех “клино¬
писных” языков (т.е. мы понимаем
смысл слова, но не можем это слово
произнести). Это делает возможным
изучение грамматического строя хур-
рито-урартских языков и сопоставле¬
ние их друг с другом и с другими язы¬
ками. Первой из этих двух задач по¬
священа книга Игоря Михайловича
“Hurrisch und Urartaisch”20, а второй -
книга “Hurro-Urartian as an Eastern
Caucasian language”21, написанная в со¬
авторстве с С. А. Старостиным. Внесе¬
ны важные уточнения в наши пред¬
ставления о фонетике и грамматике
хуррито-урартских языков и установ¬
лено родство этих языков с северо-во¬
сточнокавказскими (нахско-дагестан¬
скими) языками. Последний вывод
принят пока еще не всеми исследова¬
телями, но число его сторонников не¬
прерывно растет. Еще одним резуль¬
татом этой работы стала написанная в
соавторстве с С. Кашкай книга
“Geographical names according to
Urartian texts”22, ставшая важной со¬
ставной частью многотомного изда¬
ния, посвященного исторической гео¬
графии клинописных текстов (среди
них немало топонимов на давно забы¬
тых безымянных языках). В этом же
году начала выходить еще одна очень
важная работа - “Сравнительно-исто¬
рический словарь афразийских язы¬
ков”23. Его руководителем, одним из
авторов и ответственным редактором
был И.М. Дьяконов. Целью этой ра¬
боты было уточнение взаимных свя¬
зей между отдельными семьями и
языками афразийской макросемьи и
реконструкция праафразийского язы¬
ка. Эти два томика вызвали большой
интерес в лингвистическом мире, но
затем работа была прервана по неза¬
висящим от Игоря Михайловича при¬
чинам. Надо надеяться, что когда-
нибудь она будет возобновлена.
С 1982 г. начала выходить в свет со¬
зданная по инициативе и под руковод¬
ством И.М. Дьяконова совместно с
Д.Н. Нероновой и И.С. Свенцицкой
коллективная работа “История древ¬
него мира” в трех томах24. Это был
своеобразный курс лекций, учитыва¬
ющий самые последние достижения
науки и предназначенный как для са¬
мых широких кругов читателей, так и
для студентов и преподавателей, пер¬
вая в нашей стране подробная работа,
рассматривавшая древний мир как
единое целое, во всех его взаимосвя¬
зях. За рубежом существует Cam¬
bridge Ancient History, которая для
читателей без специальной подготов¬
ки чересчур подробна и перегружена
ссылками. Работа над книгой объеди¬
72
И.М. Дьяконов
нила множество членов “незримого
колледжа” из разных городов и рес¬
публик, и книга оказалась настолько
удачной, что три тиража, общим сче¬
том около 150 000 экземпляров, разо¬
шлись мгновенно, а том 1 был издан в
США в переводе на английский язык.
Фактически книга приобрела статус
учебника и сохраняет его до сих пор,
даже став библиографической редко¬
стью. Многие лекции в этом трехтом¬
нике написаны И.М. Дьяконовым.
Сейчас участники этой работы обду¬
мывают план ее возобновления. А со
следующего года начала выходить
“История древнего Востока” - много¬
томное и детальное исследование, ряд
разделов в котором (фактически - мо¬
нографий) написан Игорем Михайло¬
вичем, он же был и ответственным
редактором первого полутома. Книга
представляет большую ценность как
для специалистов, так и для всех, кто
нуждается в авторитетном справоч¬
ном издании. К сожалению, вышли в
свет лишь два первых полутома25, но
сейчас появилась надежда, что изда¬
ние будет продолжено.
Важное теоретическое значение
имела статья “Номовые государст¬
ва”, “территориальные царства”,
“полисы” и “империи” Проблемы ти¬
пологии”26. В этой статье даются оп¬
ределения важных для исторической
науки терминов, применяемых разны¬
ми авторами в различных смыслах, и
разъясняется сущность такой новой
для древности формы государства,
как империя: империя представляет
собой полиэтническое государство с
единой административной системой,
составные части которого находятся
на разных ступенях развития и эконо¬
мически дополняют друг друга. Скла¬
дывается империя стихийно, и проч¬
ность ее зависит от того, насколько
удачно подобрались ее составные час¬
ти. Имперский мир, налаженные вну-
триимперские торговые связи, под¬
держание внутреннего порядка, защи¬
та от набегов варваров, распростране¬
ние общей культуры и сознание при¬
надлежности к великой державе обес¬
печивают до поры до времени заинте¬
ресованность этих составных частей
(или, по крайней мере, их элиты) в со¬
хранении империи. Но именно эти ус¬
ловия неизбежно приводят в конце
концов (если империя не погибнет
раньше под ударами внешних врагов)
к выравниванию экономического и
культурного уровня, к появлению в
составных частях империи новой мно¬
гочисленной элиты, которая больше
не нуждается в поддержке со стороны
центральной власти и не хочет более
ее оплачивать. Тогда империя распа¬
дается - в ходе гражданской войны
или без нее.
Далее Игорь Михайлович вновь
возвращается к лингвистике (на сей
раз - к индоевропейским языкам) и
выпускает в свет книгу “The Phry¬
gian”27. Фригийский - индоевропей¬
ский язык, распространенный в древ¬
ности на северо-западе Малой Азии и
в древности же вымерший. До нас
дошло более 300 надписей на этом
языке, несколько десятков глосс у ан¬
тичных авторов и несколько сотен
имен собственных (имена собствен¬
ные всегда являются значащими сло¬
вами или даже целыми фразами).
С пониманием всего этого дело обсто¬
ит не так хорошо, как хотелось бы, а
ведь эти источники могли бы пролить
свет на весьма темный период исто¬
рии Малой Азии. Книга содержит но¬
вую интерпретацию фригийского
языка и надписей (с предварительны¬
ми переводами), а также важные со¬
ображения касательно места фригий¬
ского языка среди индоевропейских.
В этом же году вышла книга “Из¬
бранные переводы”28, состоящая из
переводов восточной и западной поэ¬
зии, созданных братьями Дьяконовы¬
ми - Игорем Михайловичем и его
73
И.М. Дьяконов
старшим братом Михаилом Михайло¬
вичем, востоковедом-иранистом (ран¬
няя смерть прервала его работу). Ос¬
новная часть этой книги, вызвавшей
большой интерес и разошедшейся
мгновенно, принадлежит Игорю Ми¬
хайловичу, включившему сюда пере¬
воды библейских книг “Экклесиаст” и
“Песнь песней”, выполненные с древ¬
нееврейского оригинала с соблюдени¬
ем ритмики и размера подлинников, а
также переводы из аккадской поэзии.
Для этих переводов, как и для “Гиль-
гамеша”, Игорь Михайлович провел
специальное исследование аккадской
и древнееврейской просодии и нашел
русские стихотворные размеры, наи¬
более близкие к древним. Эти две
библейские книги принадлежат к чис¬
лу наиболее поздних, но при этом наи¬
более трудных для перевода. Поэтому
работу над ними Игорь Михайлович
не оставлял всю дальнейшую жизнь.
В 1988 г. выходит в свет книга
И.М. Дьяконова “Afrasian languages”29,
результат многолетней работы над
уже упоминавшейся выше обширной
и очень древней макросемьей языков.
Книга содержит описание истории
этих языков, их фонологии и морфо¬
логии с учетом новейших достижений
в этой отрасли языкознания. Она имеет
большое общетеоретическое значе¬
ние, в особенности для реконструкции
праафразийского языка, а значит - и
мира, в котором жили носители этого
языка.
Игорь Михайлович всегда интере¬
совался социальной психологией и по¬
стоянно подчеркивал ее значение для
правильного понимания исторических
процессов и событий. Одним из самых
интересных и трудных для понимания
проявлений социальной и индивиду¬
альной психологии является миф.
Он же порождает и наибольшие спо¬
ры. Достаточно сказать, что не суще¬
ствует общепринятого определения
понятия “миф” И.М. Дьяконов выпу¬
стил в 1990 г. книгу “Архаические ми¬
фы Востока и Запада”30, осознанно и
намеренно дискуссионную и, как все¬
гда, содержащую большое количест¬
во оригинальных идей и богатейшие
материалы для размышления. Основ¬
ная идея этой книги состоит в том, что
миф есть развернутый троп, замеща¬
ющий логические категории и проце¬
дуры, которые еще не выработаны
человеческим разумом или которые
разум по тем или иным причинам не
может (не хочет) использовать. Такой
взгляд на миф и сам сразу же стал
предметом споров. Он, видимо, не ис¬
черпывает сущность и функцию
мифа, но, несомненно, позволяет объ¬
яснить многие его особенности и
свойства. Совершенно новым являет¬
ся также изложенный в этой работе
взгляд на “ролевые функции” богов и
богинь. Да и сама форма работы не¬
обычайна: книга-диспут. И эта книга
Игоря Михайловича была, как всегда,
встречена с большим интересом; в
1993 г. в Гетеборге вышел ее англий¬
ский перевод, исправленный и допол¬
ненный автором.
В том же году вышла и еще одна
его книга: “Люди города Ура”31. В по¬
следние два десятилетия появилось
несколько книг, посвященных этому
знаменитому городу древней Месопо¬
тамии, и они не повторяют, но допол¬
няют друг друга, ибо посвящены раз¬
личным аспектам проблемы. Такое
внимание к Уру объясняется тем, что
он наиболее хорошо раскопан и дал
богатейшие археологические и тек¬
стовые материалы. Игорь Михайло¬
вич поставил перед собой и успешно
решил задачу показать повседневную
хозяйственную, культурную и религи¬
озную жизнь и быт одного из важней¬
ших городов Вавилонии первой поло¬
вины II тыс до н.э. Из разрозненных,
часто не имеющих конкретной при¬
вязки документов (на момент их изда¬
ния экспедиционный дневник был
74
И.М. Дьяконов
утерян) он сумел составить ряд семей¬
ных архивов, которые охватывают
порой не одно поколение и даже поз¬
воляют выяснить “адреса” отдельных
семей. Читатель как бы лично посе¬
щает жилой дом, мастерскую, лавку,
школу, храм. Многие документы при¬
ведены в книге в переводах. Если
правда, как сказал один французский
историк, что “история - это воскре¬
шение”, то “Люди города Ура” - одна
из немногих книг, которые полностью
соответствуют этому определению.
1992 год был отмечен выходом в
свет монографии “Proto-Afrasian and
Old Akkadian. A study in historical pho¬
netics”32, занявшей целый том (133 с.)
в одном из авторитетнейших лингвис¬
тических журналов. Книга написана в
соавторстве с О. Столбовой и А. Ми-
литаревым. Здесь Игорь Михайлович
занимается проблемами фонетики
староаккадского языка, древнейшие
памятники которого относятся к сере¬
дине III тыс. до н.э., в тесной связи с
проблемами фонетического строя аф¬
разийских языков. Аккадский и древ¬
неегипетский - самые древние из
письменно зафиксированных афра¬
зийских языков, хотя принадлежат к
двум разным ветвям этой макросемьи.
Но египетская письменность не пере¬
дает гласных, а клинопись передает
весь фонетический состав аккадского
языка, однако не вполне точно, ибо она
была изобретена для шумерского
языка, имевшего существенно иную
фонетику. По этим двум причинам
принятые ныне произношения еги¬
петских и аккадских слов являются в
значительной мере условными. Для
аккадского языка существует хотя бы
некий консенсус, а для египетского и
его нет, вследствие чего историки-не-
востоковеды, вероятно, приходят в
недоумение, обнаружив, что одно и то
же имя одного и того же фараона
транскрибируется в современных
языках двумя-тремя разными спосо¬
бами. Между тем, правильное понима¬
ние фонетических различий необхо¬
димо для выявления связей между
отдельными языками. Сопоставляя
различные варианты клинописных
написаний одних и тех же слов и сопо¬
ставляя их с данными других афразий¬
ских языков, Игорь Михайлович
выявляет в своей работе реальный фо¬
нетический состав аккадского и его
место среди семитских и афразийских
языков, что, в свою очередь, позволяет
заглянуть в жизнь носителей этих язы¬
ков в доисторические времена.
Последней монографией И.М. Дья¬
конова, посвященной истории, была
книга “Пути истории: от древнейшего
человека до наших дней”33. Такие по¬
пытки изложить всю историю челове¬
чества как комплекс взаимосвязан¬
ных процессов предпринимались и
ранее, но чаще - неспециалистами, на¬
пример знаменитым писателем-фан-
тастом Г. Уэллсом. Разумеется, никто
не был лучше подготовлен для этой
работы, чем Игорь Михайлович. Соз¬
данная им книга представляет собой
обобщение его теоретических штудий
в области истории. Игорь Михайло¬
вич никогда не был ортодоксальным
марксистом в советском, крайне упро¬
щенном понимании этого термина
(т.е. начетчиком), но всегда придер¬
живался материалистического взгляда
на историю, исходил из представления
о единстве мирового исторического
процесса и об общих закономерностях
его развития. Собственно говоря, без
этой презумпции история не может
считаться наукой, и почти все истори¬
ки, даже и те, кто не проявляет инте¬
реса к теории, осознанно или не осоз¬
нанно ею руководствуются. Но, как
известно, общепринятой теории исто¬
рии в настоящее время не существует.
В этом нет ничего удивительного, по¬
скольку история имеет дело с объек¬
том неизмеримо более сложным, чем
любая из точных, естественных или
75
И.М. Дьяконов
гуманитарных наук. Необходимо от¬
метить, что одна из гуманитарных на¬
ук - лингвистика - уже стала, пожа¬
луй, не менее точной наукой, чем фи¬
зика или биология (а в лингвистике
Игорь Михайлович был асом). Но и
эти последние науки не имеют обще¬
принятой основной теории и для раз¬
личных случаев используют те или
иные частные теории, обладающие
наибольшей объяснительной и пред¬
сказывающей силой. Так что и исто¬
рикам не следует бояться эклектизма,
хотя еще недавно это слово было
бранным. Сейчас существуют три ос¬
новных подхода к истории конкрет¬
ных цивилизаций, стран и народов -
стадиальный, цивилизационный и
смешанный. На самом деле каждый из
этих подходов имеет свои преимуще¬
ства и свои недостатки. Подход
И.М. Дьяконова - чисто стадиальный,
с той оговоркой, что разные народы
проходят одни и те же стадии в разное
время. Не являясь универсальным,
такой подход позволяет автору сде¬
лать ряд оригинальных и интересных
выводов.
Так, по И.М. Дьяконову мировая
история делится на восемь фаз: перво¬
бытная, первобытнообщинная, ран¬
няя древность, имперская древность,
средневековье, стабильное абсолюти¬
стское постсредневековье, капитали¬
стическая и пост-капиталистическая.
Переход от одной фазы к другой
определяется и сопровождается ко¬
ренными переменами в социальной
психологии и перестройкой всей сис¬
темы ценностей. Существенную роль
играет также развитие и совершенст¬
вование средств насилия - не только
технических, но также (и даже в пер¬
вую очередь) организационных и пси¬
хологических. При таком подходе во¬
прос о том, что первично, бытие или
сознание, утрачивает смысл: бытие и
сознание взаимно влияют друг на дру¬
га, т.е., выражаясь в терминах кибер¬
нетики, находятся в обратной связи
друг с другом. Эта книга есть своего
рода Summa Historiae, попытка уви¬
деть и показать читателю самое важ¬
ное в истории человечества, опуская
при этом второстепенные подробно¬
сти, чтобы сделать ее удобообозри-
мой. Различение важного и второсте¬
пенного в мировой истории требует,
конечно, колоссальных знаний, а так
как никаких знаний все равно не хва¬
тит, еще и грандиозной интуиции.
В своей книге, охватывающей всю че¬
ловеческую историю, Игорь Михай¬
лович вышел далеко за пределы своей
“епархии” и оказался перед необходи¬
мостью пользоваться данными из вто¬
рых рук. Но в данном случае такова
была его принципиальная и созна¬
тельная установка, ибо теория исто¬
рии может базироваться только на
твердо установленных, бесспорных
фактах. И это ему, видимо, удалось:
хотя эта сравнительно небольшая
книга чрезвычайно густо насыщена
фактами и событиями и содержит бо¬
гатейший материал для размышле¬
ний, никто еще не поймал Игоря Ми¬
хайловича на фактической ошибке.
Что же касается его теоретических
построений, они вызвали в научном
мире очень большой интерес. Книга
вышла также и на английском языке в
издательстве Cambridge University
Press (перевод выполнен самим авто¬
ром, и потому английский текст тоже
является аутентичным), а также по¬
ступили заявки на издания на испан¬
ском и португальском языках и на
опубликование английского текста в
Интернете. Основная дискуссия по
этой книге, видимо, еще впереди.
Игорь Михайлович успел еще уви¬
деть свою последнюю книгу, написан¬
ную совместно с Л. Коганом при уча¬
стии Л. Маневича: “Ветхий Завет.
Плач Иеремии. Экклезиаст. Песнь
Песней”. 1998. Эта книга содержит
переводы трех знаменитых ветхоза¬
76
И.М. Дьяконов
ветных книг, причем в переводе
“Плача” удалось передать даже такую
формальную особенность, как акро¬
стих. Переводы снабжены подробны¬
ми филологическими и исторически¬
ми комментариями и очень важны для
библеистики, для истории этого пери¬
ода и просто для литературы. Есть
высокая и грустная символика в этом
как бы ретроспективном взгляде на
его собственную жизнь и ее стадии.
Три текста, завершающие его пре¬
красную и плодотворную жизнь, гово¬
рят о юношеском волнении чувств, о
трудно доставшейся мудрости и ее
заветах, о скорби из-за постигших
страну бедствий.
В наследии И.М. Дьяконова-исто-
рика нельзя не упомянуть и книгу его
мемуаров “Книга воспоминаний”
СПб, 1995. Этот объемистый том
(767 с.) - лишь небольшая часть ог¬
ромной рукописи - тоже посвящен ис¬
тории, истории воспитания и самовос¬
питания человеческой души в связи с
перипетиями нашей общей истории в
Двадцатом веке. Прожив его почти
весь, Игорь Михайлович был свидете¬
лем и участником многих важных со¬
бытий и знал многих людей, игравших
в этих событиях важную роль. Его
жизнь была во многом типична для
советского интеллигента. Его отец и
тесть были арестованы во время
ежовских репрессий. Отец погиб, а
тесть чудом уцелел. Игорь Михайло¬
вич участвовал в Отечественной вой¬
не на Северном фронте. Он стал заме¬
стителем коменданта, а фактически -
комендантом норвежского города
Киркенеса, когда этот город был ос¬
вобожден советскими войсками. Жи¬
тели Киркенеса сохранили о нем бла¬
годарную память, сделали его своим
почетным гражданином и неодно¬
кратно принимали его как почетного
гостя. Он не занимался политической
деятельностью, но был другом и собе¬
седником многих знаменитых право¬
защитников и диссидентов. Помимо
статей и книг по своей прямой специ¬
альности, он писал о проблемах эти¬
ки, об античеловеческой сущности на¬
ционализма и разглагольствований о
“чистоте расы” Он разоблачал по¬
пытки “научного” обоснования расо¬
вой, религиозной и социальной розни,
любые виды ксенофобии. В свое вре¬
мя он участвовал в войне против
фашизма и не считал себя демобили¬
зованным, пока эта угроза сохраняет¬
ся. Он выступал также и против лже¬
науки вообще, например, против
очень популярных среди дилетантов
сочинений Л. Гумилева. Стоит также
отметить, что в 1972 г. по его инициа¬
тиве и под его руководством группа
ученых опубликовала рецензию на
очередное переиздание “Истории
Древнего Востока” всемогущего тог¬
да проф. В.И. Авдиева34. В рецензии
была показана лишь небольшая часть
грубых фактических ошибок, кото¬
рыми изобиловал этот учебник, и до¬
казывалась необходимость создания
нового учебника. Рецензия вызвала
большой шум, и было почти чудом,
что начальство удалось убедить, и но¬
вый учебник появился.
Игорь Михайлович прилагал огром¬
ные и в недавние еще времена доволь¬
но рискованные усилия для завязыва¬
ния и поддержания международных
научных связей и связей с учеными со¬
юзных республик. В его “незримый
колледж” входили ученые многих
стран и союзных республик, и наши
связи оказались прочными, они пере¬
жили их создателя. Не было случая,
чтобы он отказал кому-нибудь в кон¬
сультации, совете, отзыве, библиогра¬
фической справке. На это он никогда
не жалел ни времени, ни сил. Он даже
нередко правил корректуры наших
публикаций, что было у него своеоб¬
разным видом спорта: он предлагал на
пари найти в выправленной кем-либо
корректуре три незамеченные опе¬
77
И.М. Дьяконов
чатки и обычно находил больше.
Он никогда не подавлял авторитетом
и держался на равных с любым собе¬
седником - от студента до академика.
Он обладал замечательным чувством
юмора, и, в отличие от многих других
людей, наделенных этим чувством,
оно распространялось также и на него
самого, хотя, разумеется, он знал себе
цену. Он знал наизусть бездну стихов
и сам писал стихи. Он написал и опуб¬
ликовал пушкиноведческие работы,
высоко оцененные именитыми специ¬
алистами. Он завещал нам свою бес¬
ценную библиотеку, которой мы сво¬
бодно пользовались при его жизни и
без которой мы вообще не могли бы
работать. Может быть, этот несколь¬
ко хаотический перечень качеств и
поступков Игоря Михайловича даст
читателям хотя бы приблизительное
представление о масштабе его лично¬
сти и нашей утраты.
В последние годы своей жизни
Игорь Михайлович был тяжко болен,
но по мере сил продолжал работать.
Последней из его статей, посвящен¬
ных теоретическим проблемам исто¬
рии, была статья “Гражданское обще¬
ство в древности”35. В ней рассматри¬
ваются спорные вопросы структуры
древнего общества и, тем самым, воп¬
росы определения ранних стадий раз¬
вития человеческого общества. По-
видимому, общество древности было
гражданским обществом, т.е. решаю¬
щую роль в нем играли полноправные
граждане. Отличие древности от сред¬
невековья в том и состоит, что в древ¬
нем обществе всегда существовала
значительная группа людей, считав¬
ших себя субъектами общественной
жизни и культуры, а люди средневе¬
ковья считали себя объектами этой
жизни. Он также написал и опублико¬
вал в журнале “Mother Tongue” статью
о возможных родственных связях шу¬
мерского языка с языками мунда (цен¬
тральная и северо-восточная Индия)
и, следовательно, о возможной праро¬
дине шумеров36. Статья сразу же
вызвала оживленную дискуссию, и у
высказанных в ней идей нашлись и
сторонники, и противники, что естест¬
венно, учитывая запутанность этого
вопроса.
В этой статье удалось более или
менее подробно характеризовать
лишь монографии И.М. Дьяконова и
некоторые статьи. Характеризовать
или хотя бы упомянуть их все нет
никакой физической возможности.
Но необходимо еще раз подчеркнуть,
что все его работы, включая статьи
для энциклопедий, до сих пор сохраня¬
ют свое значение и будут сохранять
его еще долго. Школа же его пережи¬
вает трудные времена, ибо некому за¬
менить ее ушедшего от нас создателя
и главу. Поэтому остается лишь упо¬
вать, что труды Игоря Михайловича
привлекут в нашу науку нового моло¬
дого гения, который и займет вакант¬
ное место.
Примечания
1 См.: Лингвист. Л., 1937. № 4. С. 117-132.
2 From a collective gentilic dwelling to an impe¬
rial city: (On the history of a term) //
Oicumene. 1986. N 5. C. 55-62.
3 См.: Дьяконов И.М. Развитие земельных
отношений в Ассирии. Л., 1949.
4 См.: Дьяконов И.М. Вавилонское полити¬
ческое сочинение VIII—VII вв. до н. э. //
ВДИ. 1946. № 3. С. 41-53.
5 См.: ВДИ. 1951. № 2. С. 255-356; № 3.
С. 205-252; № 4. С. 283-305. В соавт.
6 См.: ВДИ. 1951. № 1. С. 15-32 .
2 См.: ВДИ. 1952. № 3. С. 197-303; № 4.
С. 205-320. Совм. с И.М. Дунаевской и
Я.М. Магазинером; переводы всех шу¬
мерских и аккадских текстов выполнены
И.М. Дьяконовым.
8 См.: Дьяконов И.М. История Мидии: От
древнейших времен до конца IV в. до н.э.
М.; Л., 1956.
9 См.: Eos. 1956. Vol. 48, fasc. 1. Р. 37-62.
10 ВДИ. 1967. №4. С. 13-35.
11 ВДИ. 1968. № 3. С. 1-27. № 4. С. 3-40.
12 ВДИ. 1973. № 4. С. 3-29.
78
И.М. Дьяконов
13 Дьяконов И.М. Эпос о Гильгамеше: (О Все
видавшем). М; Л., 1961 (Лит. памятники).
14 Дьяконов И.М. Урартские письма и доку¬
менты. М.; Л., 1963.
15 Дьяконов И.М. Семито-хамитские языки:
Опыт классификации. М., 1965.
16 Дьяконов И.М. Языки древней Передней
Азии. М., 1967.
17 Дьяконов И.М. Предыстория армянского
народа: (История Армянского нагорья с
1500 по 500 гг. до н.э.: Хурриты, лувийцы,
протоармяне). Ереван, 1968.
18 См.: Этнические проблемы истории Цен¬
тральной Азии в древности (II тыс. до
н.э.). М, 1981. С. 90-100.
19 См.: Кавказ и цивилизации Востока в
древности и средневековье: Межвуз. сб.
науч. тр. / Сев.-Осет. гос. ун-т им. К.Л. Хе-
тагурова). Владикавказ, 1993. С. 4-6.
20 Hurrisch und Urartaisch, Miinchen, 1971.
21 Hurru-Urartian as an Eastern Caucasia lan¬
guage. Miinchen, 1986.
22 Geographical names according to Urartian
texts. Wiesbaden, 1981. (Repertoire geo-
graphique des textes cuneiformes; Bd. 9).
23 Сравнительно-исторический словарь аф¬
разийских языков. М., 1981. Вып. 1. (ПП и
ПИКНВ. 15-я годичная научная сессия
ЛО ИВ АН СССР; Ч. 4). М., 1982. Вып 2.
(ПП и ПИКНВ. 16-я годичная научная
сессия ЛО ИВ АН СССР; Ч. 3).
24 Дьяконов И.М., Неронова Д.Н., Свенциц-
кая И.С. История древнего мира: В 3 т.
М., 1982; 3-е изд. испр. и доп. М., 1989.
25 История древнего Востока: Зарождение
древнейших классовых обществ и первые
очаги рабовладельческих цивилизаций.
Ч. 1. Месопотамия. М., 1983; Ч. 2. Перед¬
няя Азия. Египет. М., 1988.
26 ВДИ. 1982. № 2. С. 3-16. Совм. с В.А.
Якобсоном.
27 The Phrygian. N.Y., 1985. В соавторстве с
В.П. Нерознаком.
28 Дьяконов И.М., Дьяконов М.М. Избран¬
ные переводы. М., 1985.
29 Dyakonov I.M. Afrasian languages. Moscow,
1988.
30 Дьяконов И.М. Архаические мифы Вос¬
тока и Запада. М., 1990.
31 Дьяконов И.М. Люди города Ура. М., 1990.
(Культура народов Востока; Вып. 2).
32 См.: JAAL. 1992. Vol. 4. N 1/2.
33 Дьяконов И.М. Пути истории: От древ¬
нейшего человека до наших дней. М.,
1994.
34 См.: Народы Азии и Африки. 1972. № 5.
С. 133-144.
35 См.: ВДИ. 1998. № 1. С. 22-30. Совм. с
В.А. Якобсоном.
36 Dyakonov 1.М. External Connections of the
Sumerian language // Mother Tongue. 1997.
December, iss. 3. P. 54-63.
Основные труды И.М. Дьяконова
Развитие земельных отношений в Ассирии.
Л., 1949.
История Мидии: От древнейших времен до
конца IV в. до н.э. М.; Л., 1956.
Общественный и государственный строй
древнего Двуречья: Шумер. М., 1959.
Эпос о Гильгамеше: (“О Все видавшем”) /
Пер., предисл., коммент. И.М. Дьяконо¬
ва. М.; Л., 1961.
Урартские письма и документы. М.; Л., 1963.
Семито-Хамитские языки: Опыт классифи¬
кации. М., 1965.
Языки древней Передней Азии. М.,1967.
Предыстория армянского народа: (История
армянского нагорья с 1500 до 500 г. до
н.э.: Хурриты, лувийцы, протоармяне).
Ереван, 1968.
Люди города Ура. М., 1990.
Пути истории: От древнейшего человека до
наших дней. М., 1994.
Книга воспоминаний. СПб., 1995.
* * *
Список основных научных трудов доктора
исторических наук И.М. Дьяконова /
Сост. С.Д. Милибанд // Народы Азии и
Африки. 1975. № 1.
Библиография работ И.М. Дьяконова (ука¬
заны 22 книги с аннотациями) // История
и языки древнего Востока: Памяти
И.М. Дьяконова. СПб., 2002.
Литература о И.М. Дьяконове
Варшавский С. Связь времен // Нева. 1960.
№ 6.
Игорь Михайлович Дьяконов - почетный
доктор Чикагского университета // ВДИ.
1988. №4.
Саркисян Г.Х. Игорь Михайлович Дьяко¬
нов: (К шестидесятилетию со дня рожде¬
ния // Древний Восток. Ереван, 1976. № 2.
История и языки древнего Востока: Памяти
И.М. Дьяконова. СПб., 2002.
Александр Николаевич Зограф
(1889-1942)
Александр Николаевич Зограф - са¬
мый прославленный из русских ну-
мизматов-античников XX в. Кажет¬
ся, что и сейчас, спустя более полуве¬
ка после выхода в свет его основной
работы (“Античные монеты”)1, нет
ни одной книги или статьи, посвя¬
щенной нумизматике Северного
Причерноморья, в которой бы отсут¬
ствовали сноски на нее, уважитель¬
ное упоминание о ее авторе и обяза¬
тельный учет его мнения по разбира¬
емым вопросам. Это всеобщее при¬
знание соседствует, как это ни стран¬
но, с полным отсутствием специаль¬
ных работ, посвященных его жизни и
деятельности2. В данной статье авто¬
ры стремятся в какой-то мере вос¬
полнить этот пробел.
Жизнь его, в общем, довольно про¬
ста. В ней не было каких-то драмати¬
ческих поворотов и коллизий. Алек¬
сандр Николаевич Зограф родился
26 февраля 1889 г. в Москве, в семье
профессора Московского университе¬
та по кафедре зоологии Н.Н. Зогра-
фа. В 1907 г. А.Н. Зограф закончил с
золотой медалью прославленную
Третью московскую гимназию и по¬
ступил в Московский университет.
В университетские годы А.Н. Зограф
разделял свои интересы между исто¬
рией античной литературы, в первую
очередь латинской, и историей антич¬
ного искусства. В 1912 г. с дипломом
1-й степени завершил обучение на от¬
делении классической филологии ис¬
торико-филологического факультета
университета3.
После этого, начиная с февраля
1913 г., преподавал греческий и ла¬
тинский языки в мужской гимназии
В.Д. Касицына4. Существует доку¬
мент, который показывает, что пре¬
подавание латинского языка в 1918 г.
он считал своей профессией. Это - за¬
явление А.Н. Зографа в Комиссариат
народного образования по Москов¬
скому учебному округу о его желании
и намерении продолжить педагогиче¬
скую деятельность в качестве препо¬
давателя латинского языка в Лазарев¬
ском институте восточных языков.
Заявление подписано А.Н. Зографом
26 апреля 1918 г.5
Можно полагать, что уже в универ¬
ситетские годы А.Н. Зограф глубоко
заинтересовался античной нумизма¬
тикой, во всяком случае известно, что
уже в 1913 г. он был избран член-кор¬
респондентом, ав 1917 г. - действи¬
80
А.Н. Зограф
тельным членом Московского нумиз¬
матического общества6. В 1914 г. он
начал работать в Музее изящных ис¬
кусств Московского университета
(теперь Государственный музей изо¬
бразительных искусств им. А.С. Пуш¬
кина) сначала практикантом, а затем
заведующим Нумизматическим под¬
отделом.
Музей в годы гражданской войны
(до 1921 г.) был в ужасном положе¬
нии: здание не отапливалось, не было
света, стеклянные потолки постоянно
протекали, сотрудники почти не полу¬
чали зарплату и полагающихся им
пайков. Именно в таких условиях
А.Н. Зограф проводил работу по при¬
ведению в порядок, классификации и
описанию нумизматических коллек¬
ций музея. За очень короткий срок он
завершил эту работу, приведя в пол¬
ный порядок монетное собрание Му¬
зея, и составил каталоги монет этой
коллекции.
Когда закончилась война и ситуа¬
ция стала улучшаться, в его работе
появился новый аспект. А.Н. Зограф
постоянно давал консультации посе¬
тителям музея, группам экскурсантов,
руководя как однодневными экскур¬
сиями, имеющими целью общий об¬
зор музея, так и специальными цикло¬
выми, преследующими задачи более
близкого ознакомления слушателей с
различными этапами в истории искус¬
ства или с отдельно поставленными
художественными проблемами.
Кроме того, в 1920-1921 гг.
А.Н. Зограф читает курс истории ис¬
кусства в Иваново-Вознесенском Ин¬
ституте народного образования. Тогда
же по поручению Отдела по делам
музеев Народного комиссариата про¬
свещения он приводит в порядок
нумизматические коллекции Ивано¬
во-Вознесенского музея.
С точки зрения профессиональной,
в это время особое значение имели
его постоянные контакты с выдаю¬
щимся нумизматом А.В. Орешнико¬
вым, с мнением которого он всегда
очень считался и которого называл
своим учителем.
В 1922 г. происходит очень важное
событие в жизни А.Н. Зографа. В сво¬
ей автобиографии он описывает его
следующим образом: “Летом 1922 г.
имел полуторамесячную командиров¬
ку для работы над интересующими
меня монетами в Отделе нумизматики
Государственного] Эрмитажа. Убе¬
дившись во время этой командировки
в преимуществах научной работы по
нумизматике в Эрмитаже, благодаря
хорошо оборудованному нумизмати¬
ческому кабинету и прекрасной спе¬
циальной нумизматической библиоте¬
ке, с l-ro ноября переехал на житель¬
ство в Ленинград7 и вступил в число
работников Гос. Эрмитажа”
Этот документ нуждается в опреде¬
ленной расшифровке. Преимущества
работы в Эрмитаже по сравнению с
Музеем изящных искусств не подле¬
жат сомнению. Последний возник со¬
всем недавно и, естественно, его ну¬
мизматическая коллекция не шла в
никакое сравнение с коллекцией Эр¬
митажа, собиравшейся многие десяти¬
летия8. Необходимо указать, кроме
того, что в период революции совет¬
ские власти проводили сознательную
политику централизации ведомствен¬
ных нумизматических коллекций в не¬
скольких крупнейших музеях, в том
числе и в Эрмитаже. Сюда были пере¬
даны коллекции Петербургского уни¬
верситета, Археологического инсти¬
тута, Академии художеств, Училища
Штиглица и т.д. Благодаря этому соб¬
рание монет (в том числе античных) в
Эрмитаже стало исключительным по
своей величине и полноте. Естествен¬
но, что для нумизмата работать с
такой коллекцией - это более, чем
мечта. Второе обстоятельство - биб¬
лиотека. Специализированная нумиз¬
матическая библиотека Отдела ну¬
81
А.Н. Зограф
мизматики также собиралась многие
десятилетия и сейчас она (как и во
времена А.Н. Зографа) - лучшая в на¬
шей стране. Наконец, необходимо об¬
ратить внимание на то, что переход в
Эрмитаж был бы невозможен, если
бы руководство музея не хотело при¬
нять на работу нового сотрудника.
Естественно, что в течение своей ко¬
мандировки А.Н. Зограф смог догово¬
риться о своем переходе в Эрмитаж.
О любопытных обстоятельствах
начала жизни А.Н. Зографа в Петро¬
граде свидетельствует бухгалтерский
документ, хранящийся в архиве Отде¬
ла нумизматики: хозяйственный отдел
Государственного Эрмитажа предос¬
тавляет А.Н. Зографу мебель: “стул
деревянный, тумбочка, стол пись¬
менный, кресло деревянное, диван,
платяной шкаф” - общей стоимостью
67 р. 50 к. Данную сумму А.Н. Зограф
обязуется уплатить в течение трех ме¬
сяцев.
Жизнь А.Н. Зографа после этого
протекала без каких-либо серьезных
потрясений, как типичная жизнь му¬
зейного работника. В 1930 г. он стал
действительным членом Государст¬
венного Эрмитажа, а с 1935 г. А.Н. Зо¬
граф - заведующий отдела нумизма¬
тики. Кроме того, ему приходи¬
лось работать и в Государственной
Академии Истории Материальной
Культуры (ГАИМК)9 в период с 1921
по 1930 и с 1936 - до конца жизни.
В составе ГАИМК существовала сек¬
ция нумизматики и глиптики (заведу¬
ющий А.А. Ильин), которая состояла
почти исключительно из сотрудников
Государственного Эрмитажа. Членом
этой секции был и А.Н. Зограф. Кро¬
ме того, он работал и в Московском
Институте Художественных Изыска¬
ний и Музееведения (МИХИМ - с
1923 г. Государственный институт ис¬
тории искусств) с 1920 по 1928 гг. Ин¬
ститут располагался в Москве и он ре¬
гулярно приезжал сюда из Ленинграда
и достаточно часто выступал с докла¬
дами на секции древнего искусства.
В 30-е годы А.Н. Зограф активно
включается и в преподавательскую
работу. Он преподавал в Ленинград¬
ском Университете, и в 1933-1936 гг. в
Ленинградском институте истории,
философии и литературы. Кроме то¬
го, он готовит аспирантов, которые
проходили подготовку в Эрмитаже10.
Соответственно, его работа была
достаточно многогранной. Основное
время занимало выполнение обязан¬
ностей хранителя в Эрмитаже: учет,
определение вновь поступивших мо¬
нет, каталогизирование и т.д. Тесно
связана с хранительской была и вы¬
ставочная работа - А.Н. Зограф вме¬
сте с Е.М. Придиком уже в 1925 г.
готовят постоянную нумизматиче¬
скую выставку Эрмитажа. Правда,
краткий путеводитель по выставке
отдела нумизматики был издан толь¬
ко в 1939 г.11, а раздел, посвященный
отделу нумизматики в общем “Путе¬
водителе по Государственному Эрми¬
тажу”, только в 1940 г.12. Вторая сфе¬
ра исследовательской работы А.Н. Зо¬
графа тесно связана с экспедиционной
деятельностью ГАИМК (и отчасти,
Эрмитажа). Именно он определял мо¬
неты из раскопок Ольвии, Фанагории,
Мирмекия, Нимфея, Тиритаки и Пан-
тикапея за все довоенные годы работ
археологических экспедиций в этих
античных городах. Эта работа требо¬
вала много времени и сил, поскольку
монеты из раскопок, как правило,
были в плохом состоянии и нужна была
предельная сосредоточенность и вни¬
мательность, не говоря уже о безуко¬
ризненном знании материала. С це¬
лью ознакомления с условиями нахо¬
док монет он несколько раз приезжал
в Ольвию и Пантикапей для участия в
археологических экспедициях. В пе¬
риод с 1926 по 1939 гг. А.Н. Зограф
кроме того совершил шесть поездок
по югу СССР, в ходе которых он изу¬
82
А.Н. Зограф
чал нумизматические коллекции ме¬
стных музеев и составлял их каталоги.
Это были музеи Одессы, Николаева,
Херсона, Евпатории, Севастополя,
Керчи, Киева. В результате работы в
Эрмитаже и этих поездок он приоб¬
рел исчерпывающие знания по всем
проблемам античной нумизматики
Северного Причерноморья, но только
часть работ этого плана, выполнен¬
ных А.Н. Зографом, была опублико¬
вана.
Музейная работа также включала в
себя проведение экскурсий, консуль¬
тации (устные и письменные), как
начинающим исследователям, так и
маститым ученым. В архиве Отдела
нумизматики сохранилось несколько
копий его ответов на просьбы о кон¬
сультациях. Эти письма-консультации
всегда содержат исчерпывающий от¬
вет на поставленный вопрос с указа¬
нием существующих точек зрения и
литературы. Еще одна сторона дея¬
тельности А.Н. Зографа, как музей-
щика-нумизмата, совершенно не от¬
ражена в литературе. Это - руковод¬
ство кружком для школьников. Как
известно, в Эрмитаже того времени
существовало несколько таких круж¬
ков, и А.Н. Зограф занимался с теми,
кто интересовался античной нумизма¬
тикой. Занятия проходили по вечерам
в помещении Отдела нумизматики.
Он относился к этому с очень боль¬
шой серьезностью и ответственно¬
стью. Характерно, что занятия прохо¬
дили даже тогда, когда приходил
только один кружковец13. Регулярно
писал он и статьи, обращенные к
юным коллекционерам монет, для
Ленинградской пионерской газеты
‘‘Ленинская искра”14.
А.Н. Зограф, естественно, зани¬
мался не только проблемами антич¬
ной нумизматики Северного Причер¬
номорья. В течение нескольких лет он
стал общепризнанным крупнейшим
авторитетом в области античной ну¬
мизматики вообще. Если взглянуть в
некоторой ретроспективе на его науч¬
ную деятельность, то в ней легко вы¬
членяется несколько основных напра¬
влений. Первое из них связано с его
постоянным вниманием к наиболее
важным новым публикациям в данной
области. А.Н. Зограф активно изучал
новую литературу по нумизматике и
близким областям знаний и очень час¬
то откликался на нее рецензиями в
периодических изданиях15. В архиве
Отдела нумизматики Эрмитажа име¬
ются также и другие рецензии
А.Н. Зографа, так и оставшиеся не
напечатанными16.
Второе направление в его исследо¬
вательской работе связано с рассмот¬
рением монеты, как художественного
явления. Это направление представ¬
ляло собой своего рода синтез двух
наиболее интересующих его областей
познания истории античного мира: ис¬
тории искусства и собственно нумиз¬
матики. А.Н. Зограф самым тщатель¬
ным образом изучал всю доступную
ему новую литературу по этой отрас¬
ли знаний. Им были опубликованы
рецензии на некоторые из таких ра¬
бот17. Среди этих рецензий особого
внимания заслуживает рецензия на
книгу С. Мироне, посвященную вос¬
произведениям скульптурных изобра¬
жений на монетах, поскольку в ней
А.Н. Зограф дает краткое изложение
своего собственного методологиче¬
ского подхода к проблеме монеты,
как источника по истории искусства18.
А.Н. Зограф пишет, что автор поста¬
вил себе задачу систематической об¬
работки всего материала, относяще¬
гося к изображениям статуй на грече¬
ских монетах. Но ни одним словом он
не упоминает о каких-либо возмож¬
ных хронологических или локальных
различиях и даже не ставит подобного
вопроса. Например, нет никаких разъ¬
яснений по поводу: 1) могут ли быть
изображения на монетах точными
83
А.Н. Зограф
воспроизведениями оригиналов, а не
только отдаленными реминисценция¬
ми их; 2) допустимы ли в статуарных
оригиналах такие нетрадиционные по
размерам атрибуты, как лира у сидя¬
щего Аполлона-Кифареда; 3) или -
целое лавровое дерево в руке стояще¬
го Аполлона; 4) или - является ли ал¬
тарь обычным аксессуаром при фигу¬
ре божества. А.Н. Зограф приходит к
выводу, что “в труде S. Mirone нет то¬
го, что было бы вправе ожидать от
нумизматической монографии, посвя¬
щенной этому интересному вопросу:
именно нет твердой и ясной методоло¬
гии использования самих монетных
изображений; монеты у него только
повод для художественных экскурсов
и не удостаиваются роли основной
базы исследования, на которую они
имеют основное право, как памятни¬
ки, тесно связанные между собой
единством техники и художественной
композиции, и в то же время в преде¬
лах особого развития по местам и эпо¬
хам обнаруживающих своеобразную
эволюцию”
Монета, как явление искусства, ис¬
следуется А.Н. Зографом в двух глав¬
ных направлениях: 1) изучение мето¬
дов использования монет и медалей
как косвенных источников при сужде¬
нии о погибших или полуразрушен¬
ных произведениях монументального
искусства и 2) исследование художест¬
венной природы монеты и медали как
своеобразных явлений в области ис¬
кусства.
По первому из указанных направ¬
лений А.Н. Зографом была подготов¬
лена работа относительно изображе¬
ния на монетах Херсонеса главного
божества города19. Что касается вто¬
рого, то он выступил с рядом докла¬
дов, прочитанных им в секции древне¬
го искусства Московского Института
Художественных Изысканий и Музее¬
ведения. В частности 22 сентября
1920 г. на секции древнего искусства
МИХИМ А.Н. Зограф выступил с до¬
кладом “Очередные задачи античной
нумизматики в ее приложении к искус¬
ствознанию”, несколько позднее - еще
один доклад, название которого “Хри-
соэлефантинная статуя Асклепия на
эпидаврских монетах” Кроме того, в
эти годы А.Н. Зограф работает над
переводами литературных источни¬
ков по истории древнего искусства.
Архив Отдела нумизматики хранит
наброски доклада А.Н. Зографа под
названием “План издания источников
по истории древнего искусства”, кото¬
рый свидетельствует о существовании
широкой программы, подготовленной
им. Этот доклад был представлен слу¬
шателям на секции древнего искусст¬
ва МИХИМ 24 декабря 1920 г. Свиде¬
тельством того, что этот план был
тщательно обдуман и уже было нача¬
то его практическое осуществление,
является перевод на русский язык ря¬
да глав, касающихся памятников ис¬
кусства, из “Естественной истории”
Плиния Старшего, в частности из
34 книги. Полностью перевод 34 кни¬
ги “Естественной истории” Плиния
Старшего А.Н. Зограф закончил в
1925-1927 гг.
Он также подготовил курс лекций
“Художественная нумизматика антич¬
ного мира”, состоящий из двадцати
лекций. Первая из них носила назва¬
ние “Монета и медаль, как виды худо¬
жественных произведений”; признаки
сходства и различия их; происхожде¬
ние и история обоих терминов, и т.д.
В конце было сделано замечание, что
настоящий курс был задуман как
часть более обширного целого, рас¬
сматривающего монету и медаль на
всем протяжении их развития. Наибо¬
лее рациональным А.Н. Зограф счи¬
тал распределение всего обширного
материала по трем курсам: 1) художе¬
ственная нумизматика античного ми¬
ра; 2) художественная история монет в
средние века и Новое время с включе¬
84
А.Н. Зограф
нием экскурсов в область восточной и
русской нумизматики и 3) история
медальерного искусства в Западной
Европе и России. Этот план наглядно
свидетельствует о широте и глубине
знаний А.Н. Зографа. Он также напи¬
сал ряд статей по медальерному ис¬
кусству и в их числе статью “Пизанел-
ло - родоначальник медальерного ис¬
кусства”. А.Н. Зографом были, кроме
того, написаны статьи о монетах для
предполагавшейся в это время худо¬
жественной энциклопедии ГИЗа, а
также статья “Монета как художест¬
венное явление и археологический па¬
мятник”. К сожалению, эти работы не
были опубликованы. Не были опуб¬
ликованы и написанные им рецензии
на ряд книг по проблемам истории ис¬
кусства. Тексты этих рецензий хра¬
нятся в архиве Отдела нумизматики
Государственного Эрмитажа20.
Второе из основных направлений
научной деятельности А.Н. Зографа
связано с подготовкой им его эпохаль¬
ного труда “Античные монеты” Эта
работа, полностью завершенная, ви¬
димо, в 1940 г., явилась итогом много¬
летних исследований ее автора. Она,
естественно, могла быть написана
только в Эрмитаже, нумизматический
отдел которого обладает одной из
лучших в мире коллекций античных
монет, что позволяло исследовать все
необходимые типы и варианты. Столь
же уникальна и нумизматическая биб¬
лиотека. А.Н. Зограф, прекрасно
знавший 10 языков, использовал неве¬
роятное количество литературы.
Естественно, что А.Н. Зограф тща¬
тельнейшим образом проштудировал
огромное количество предшествую¬
щей литературы. Особое внимание он
уделял классическим работам, таким
как восьмитомный труд Эккеля, с ко¬
торого начиналась современная ан¬
тичная нумизматика21. Не меньшее
внимание было уделено им и более со¬
временным произведениям. В процес¬
се работы над книгой он написал не¬
сколько рецензий на новые книги22,
которые, к сожалению, остались не
опубликованными.
В 1925 г. А.Н. Зограф заключил
договор с издательством “Ленгиз” об
издании подготовленного им перевода
книги Дж. Макдональда, посвященной
эволюции монетного дела23. Объем
книги - 5 печатных листов. Перевод¬
чик в заявке на издание указывал, что
данная работа будет чрезвычайно по¬
лезна, поскольку на русском языке
полностью отсутствуют книги общего
характера. Он полагает, что очерк
Дж. Макдональда будет полезен как
для учащихся ВУЗов, так и для музей¬
ных работников, а также для целей
самообразования. А.Н. Зограф ука¬
зывал, что предшествующая книга
этого автора была очень удачной бла¬
годаря последовательному проведе¬
нию эволюционного принципа в отно¬
шении монетного типа24. В переведен¬
ной же А.Н. Зографом книге этот
принцип применен и к другим элемен¬
там монеты. Книга состояла из семи
глав, но А.Н. Зограф добавил вось¬
мую, которой не было в оригиналь¬
ном тексте. Она была посвящена раз¬
витию монетного дела в России. Ил¬
люстрировалась книга, судя по заявке
и договору, фотографиями монет из
коллекции Эрмитажа. Перевод этой
работы также можно считать одной
из ступенек на пути к созданию своей
всеобъемлющей работы. Судьба пе¬
ревода А.Н. Зографа, к сожалению,
не известна.
“Античные монеты” - книга, осно¬
ванная на доскональном знании пред¬
мета, у которой не было предшест¬
венников в русской литературе, да и в
западной мало какое исследование
может сравниться с ней по полноте и
ясности изложения всех основных
проблем изучения античных монет.
Не зря в конце 70-х годов она была
переведена на английский язык25.
85
А.Н. Зограф
Книга состоит из двух частей. Пер¬
вая - “Общие вопросы античной
нумизматики” Вторая посвящена ис¬
тории монетного дела античных горо¬
дов Северного Причерноморья. Первая
часть состоит из семи глав: “Краткий
обзор истории исследования антич¬
ных монет”, “Возникновение монеты,
техника изготовления античной моне¬
ты”, “Вес монеты, монетные системы,
номиналы монет и их место в денеж¬
ном обращении”, “Типы монет”,
“Добавочные элементы монетного
типа”, “Систематика античных монет”,
“Датировка и определение античных
монет” Помимо информации, кото¬
рую дают собственно монеты, в каче¬
стве источника А.Н. Зограф исполь¬
зовал сведения античных авторов
и данные греческих и латинских над¬
писей.
Каждая из глав представляет собой
законченное исследование, в котором
подведены итоги исследований по рас¬
сматриваемой проблеме в мировой
литературе, но в каждой из глав одно¬
временно присутствует и собственное
видение проблемы. В главе, посвя¬
щенной истории изучения античной
монеты, А.Н. Зограф помимо основ¬
ных известных фактов приводит це¬
лый ряд деталей, полученных в ре¬
зультате собственного исследова¬
ния26. С очень большой симпатией
А.Н. Зограф описывает жизнь и дея¬
тельность И. Эккеля (1737-1798), уче-
ного-иезуита, преподавателя грече¬
ского и латинского языков венской
иезуитской школы, имевшей свою
коллекцию монет, хранителем кото¬
рой Эккель стал в 1774 г. И. Эккеля
он считает основателем современной
научной античной нумизматики. Вме¬
сте с тем А.Н. Зограф относится дос¬
таточно критически к некоторым из
основных тезисов И. Эккеля, ставших
аксиомами в последующих работах27.
В собственно исследователькой ча¬
сти работы А.Н. Зограф демонстри¬
рует последовательный историзм.
Он выделяет четыре основных перио¬
да хронологической классификации
монет: архаический, классический,
эллинистический и, наконец, римский
период (республиканский и импера¬
торский) с его особенной системати¬
кой римских монет.
Выдающееся значение имеет глава
“Возникновение монеты, техника из¬
готовления античной монеты” Как
известно, вопрос о том, как возникла
монета, какие условия создали по¬
требность в ней и где именно появи¬
лись первые монеты, представляет со¬
бой объект очень горячих дискуссий,
как во время деятельности А.Н. Зо-
графа, так и позднее. В подходе
А.Н. Зографа обращает на себя вни¬
мание два обстоятельства: подчерки¬
вание наличия двух независимых друг
от друга центров возникновения мо¬
неты и анализ проблемы при исполь¬
зовании двух категорий источников:
собственно ранней монеты (с учетом
до-монетных средств обращения) и
данных письменных источников.
В главе “Типы монет” А.Н. Зограф
снова обращает внимание на труды
Иосифа Эккеля, отмечая, что он пы¬
тался произвести группировку изо¬
бражений в типах монет с целью дать
их обобщающую характеристику.
Он разбил их на группы: изображения
местных памятников, продуктов мест¬
ного производства, божеств, их атри¬
бутов. По поводу изображений бо¬
жеств и их атрибутов Эккель отмечал,
что религиозный характер какого-
либо животного или предмета, как ат¬
рибута божества, нередко выясняется
лишь после углубленного исследо¬
вания.
Нет необходимости и возможности
более подробно говорить о первой ча¬
сти книги А.Н. Зографа. Достаточно
сказать, что ничего похожего с точки
зрения полноты материала, глубины
исследования и обоснованности выво¬
86
А.Н. Зограф
дов не появилось за прошедшие деся-
тителия ни в русской, ни в западной
нумизматической литературе. До сего
времени эта книга - лучший в мире
очерк общих проблем античной ну¬
мизматики.
Вторая часть книги, как мы отме¬
чали уже, состоит из очерков монет¬
ного дела и денежного обращения в
различных центрах античного Север¬
ного Причерноморья. Эта часть кни¬
ги - наиболее яркий пример третьего
из выделенных нами направлений в
деятельности ученого. Это направле¬
ние может быть определено как соз¬
дание локальной истории монетного
дела и денежного обращения в от¬
дельных центрах (в данном случае в
Северном Причерноморье). Эта часть
состоит из следующих глав: “Монеты
Тиры”, “Монеты Ольвии”, “Монеты
Херсонеса Таврического и Керкини-
тиды”, “Монеты Боспорского царст¬
ва” Как уже отмечалось выше,
А.Н. Зограф, как никто другой, был
подготовлен к выполнению этой зада¬
чи: работа с коллекциями Музея
изящных искусств, Государственного
Эрмитажа, многих местных музеев, где
он разбирал коллекции и составлял
каталоги, наконец, определение мо¬
нет, полученных в ходе раскопок - все
это создало серьезную базу для осу¬
ществления тех задач, которые поста¬
вил себе исследователь.
О характере работы над историей
монетного дела Тиры можно судить
по тезисам “К очерку монетного дела
Северного Черноморья”, который
был прочитан А.Н. Зографом 20 мар¬
та 1936 г. В тезисах присутствует раз¬
дел “Монетное дело Тиры”, состоя¬
щий из четырех пунктов: 1) начало
чеканки в течение 2-й половины IV
века до н.э.; 2) монеты Тиры после
гетского разгрома; 3) Тира в импера¬
торский период: чекан при Антонине
Пие и Септимии Севере; 4) номина¬
лы28.
Следующий этап работы представ¬
лен в данной книге (глава VIII). Нако¬
нец, завершающий этап - специаль¬
ная монография о монетном деле
Тиры, полностью завершенная, но
опубликованная только в 1957 г.29.
До сего времени - это самое надежное
исследование по истории этого антич¬
ного города.
Проблемы Ольвии в упомянутых
выше тезисах представлены в десяти
пунктах30. Следующий этап работы
представлен в докладе, прочитанном в
Киеве в 1939 г. Именно он, кажется,
стал основой его очерка “Монеты
Ольвии” в данной книге (глава IX).
А.Н. Зограф наметил дальнейшее
развитие исследований по нумизмати¬
ке Ольвии. Он, в частности, считал,
что в работе о монетном деле Ольвии
должны быть учтены все находки мо¬
нет в Ольвии за все раскопочные пе¬
риоды. Также должен быть дан обзор
находок ольвийских момент за преде¬
лами Ольвии и вблизи нее, чтобы сде¬
лать выводы для истории денежного
обращения Ольвии и окружающего
ее района. Все, о чем писал А.Н. Зо¬
граф в отношении чекана и денежно¬
го обращения Ольвии, было сделано
П.О. Карышковским, защитившим в
1969 г. докторскую диссертацию “Мо¬
нетное дело и денежное обращение
Ольвии (VI в. до н.э. - IV в. н.э.)” и
опубликовавшим книгу, которая не
только полностью отвечает высоким
требованиям А.Н. Зографа к науч¬
ным трудам о монетах, но и исчерпы¬
вающе освещает как историю Оль¬
вии, так и ее монетного дела31.
Что же касается очерка о Херсоне-
се (глава X в книге “Античные моне¬
ты”), то А.Н. Зограф указывал, что
хронологическая классификация хер-
сонесских монет, предложенная
А.В. Орешниковым, приемлема (хотя
и с небольшими оговорками).
А.Н. Зограф назвал блестящей догад¬
кой мысль Орешникова о том, что
87
А.Н. Зограф
часть крупных монет с надписью “хер-
сонесская элевтерия” относится к
кратковременной первой элевтерии; а
наименование “царствование Девы”
приложимо к третьему периоду
(24/5 г. до н.э. - середина II в. н.э.)
лишь условно, поскольку обосновать
документально это можно лишь для
второй половины данного периода.
По существу, считал Зограф, этот пе¬
риод жизни города с собственным ле¬
тоисчислением проходит в союзе с
Боспором, под эгидой Рима.
Можно отметить, что проблема ис¬
тории монетного дела Херсонеса пос¬
ле А.Н. Зографа представляла собой
борьбу двух тенденций: тенденции ис¬
следования в русле намеченной
А.Н. Зографом линии и прямо проти¬
воположной, отвергающей основные
выводы ученого. Самым ярким при¬
мером второй тенденции является
книга В.А. Анохина32. Основным от¬
личием от хронологической схемы
A. Н. Зографа, построенной на базе
анализа политической, экономи¬
ческой и социальной ситуации в горо¬
де, хронологическая классификация
B. А. Анохиным монет Херсонеса
строится по произвольно взятым деся¬
тилетиям, что абсурдно. Она не мо¬
жет быть верной и вследствие этого
оставляет все, достигнутое А.Н. Зо¬
графом в изучении монетного дела
Херсонеса, неизменным. После работ
А.Н. Зографа наибольший вклад в
изучение монетного дела Херсонеса
внесла А.М. Гилевич, которая начала
публиковать исследования о монетах
Херсонеса с 1950 г.33 и тем самым до¬
полнила и развила основные идеи
А.Н. Зографа о монетном деле и де¬
нежном обращении античного Херсо¬
неса.
Очерку монетного дела Боспора
(глава XI в книге “Античные моне¬
ты”) также предшествовали исследо¬
вания А.Н. Зографом отдельных про¬
блем34. В описании монетного дела
Боспора он указал на важнейшие вехи
в изучении как монет раннего периода
Боспора, так и в изучении его монет
римского периода. Между тем,
А.Н. Зограф отметил, что составить
корпус монет Боспора - очень слож¬
ная задача. Ее пытался разрешить
М.И. Ростовцев, который начал со¬
ставлять корпус монет Боспора, но
война 1914 г. и революция 1917 г. по¬
мешали осуществлению этой задачи.
Общий очерк истории монетного дела
и денежного обращения в Боспорском
царстве, написанный А.Н. Зографом,
предсталял собой наивысшее дости¬
жение в этой области в это время.
Дальнейшие исследования, в соответ¬
ствии с идеями А.Н. Зографа, связаны
с именами Д.Б. Шелова35 и Н.А. Фро¬
ловой36. Следует сказать, что книга
А.Н. Зографа “Античные монеты”
помогла отечественным историкам-
нумизматам достичь европейского
уровня, потому что она подвела итоги
исследований на протяжении двух ве¬
ков и создала перспективу на буду¬
щее. Изучение монет городов Север¬
ного Причерноморья было сделано
А.Н. Зографом при использовании
нового метода работы с монетами -
метода сравнения монет по штемпе¬
лям лицевых и оборотных сторон,
который в настоящее время является
основой хронологической классифи¬
кации монетного материала37.
Научная деятельность А.Н. Зогра¬
фа не ограничивалась только собст¬
венно античной нумизматикой. Он ра¬
ботал также над проблемами нумиз¬
матики Кавказа и Средней Азии.
Необходимо указать и на то, что
А.Н. Зограф был обеспокоен пробле¬
мой сохранения древних монет. В ар¬
хиве Отдела нумизматики ГЭ хранится
копия докладной записки, адресован¬
ной “директивным инстанциям”, под
названием “Об охране законодатель¬
ными методами монетных находок”
Значение этой “Записки” было важно
88
А.Н. Зограф
в то время и остается таким же внача¬
ле XXI в.: “Законодательными мера¬
ми следует оградить находки монет:
1) в целях сохранения целостности и
передачи в музеи кладов и отдельных
монет, представляющих музейные
ценности; 2) в целях регистрации их
для научной статистики типов”. Далее
Зограф обращал внимание на тот
факт, что бывшая Археологическая
Комиссия держала контроль над на¬
ходками монетных кладов по всей
Российской империи, регистрируя де¬
сятки, а иногда и сотни кладов монет в
течение года. Этот поток ее не сокра¬
тился и после октября 1917 г. Об этом
свидетельствует факт регистрации
кладов 1929 г., опубликованный ну¬
мизматической секцией, работавшей
в составе ГАИМК до 1929 г. включи¬
тельно; 3) Должно быть принято за¬
конодательство всесоюзного значе¬
ния, которое послужило бы образцом
и основой для соответствующих меро¬
приятий на местах и внесло бы едино¬
образие в дело охраны этого рода
предметов, а также археологических
памятников. 4) Финансовым органам
запретить демонетизацию монетных
кладов без санкции центрального на¬
учного органа, делающего эксперти¬
зу. Деятельность отделений торговли
в этом отношении - яркий предосте¬
регающий пример.
Соответственно, необходимо па¬
раллельно с этим создание централь¬
ного для всего государства научного
органа, компетентного в определе¬
нии, оценке и экспертизе доставляе¬
мых с мест монетных находок. Зада¬
чей этого органа, помимо этого,
должна быть научная регистрация мо¬
нетных находок Институтом археоло¬
гии как институтом Академии наук,
возглавляющим академическую рабо¬
ту в государстве. Естественно, Инсти¬
тут археологии представляет собой
наиболее подходящий орган для того,
чтобы взять на себя эти функции.
В конце 30-х годов авторитет
А.Н. Зографа как выдающегося ис¬
следователя был настолько велик, что
в 1939 г. А.Н. Зографу Высшей атте¬
стационной комиссией Всесоюзного
комитета по делам высшей школы
была присуждена степень доктора ис¬
торических наук honoris causa.
После начала Великой отечествен¬
ной войны и прорыва фашистских
войск к Ленинграду началась эвакуа¬
ция из города жителей и наиболее
важных ценностей. Семья А.Н. Зогра¬
фа была эвакуирована, а сам он, как и
часть сотрудников Эрмитажа оста¬
лись “на посту” в Музее в осажденном
городе. Через некоторое время он
был переведен на “казарменное поло¬
жение”, а 17 января 1942 г. в возрасте
53 лет умер “от дистрофии и острой
сердечной недостаточности”
Русская и мировая наука лишилась
крупнейшего ученого, который сумел
подвести итоги изучения античной ну¬
мизматики за два века ее предыдуще¬
го развития и наметить пути дальней¬
ших исследований. В заключение от¬
метим, что все, кто лично знал
А.Н. Зографа, отмечали некоторые
черты его характера: преданность
друзьям38 и поразительную скром¬
ность39.
Примечания
1 Зограф А.Н. Античные монеты. М.; Л.,
1951. (МИА; № 16). Книга была законче¬
на еще перед Великой Отечественной
войной, но опубликована только через
10 лет после смерти автора. Ответствен¬
ный редактор книги - прославленный ан-
тиковед и скифолог Б.Н. Граков.
2 Кажется, единственное исключение:
А.Н. Зограф: (Краткая биография) // Зо¬
граф А.Н. Античные монеты. С. 7-9. По
всей видимости, эта краткая справка на¬
писана Б.Н. Граковым.
3 О разнице между студентом, окончившим
по первому и второму разрядам, см.: Же-
белев С.А. Ученые степени в их прошлом,
возрождение их в настоящем и грозящая
89
А.Н. Зограф
опасность их вырождения в будущем.
Цит. по: Зуев В.Ю. М.И. Ростовцев: Годы
в России: Биографическая хроника //
Скифский роман / Под общ. ред.
Г.М. Бонгард-Левина. М., 1997. С. 54.
4 Как указывал сам А.Н. Зограф в одной из
заполнявшихся им анкет, он был постоян¬
ным членом Профессионального союза
служащих по административной и учебно-
воспитательной части в правительственных
средних учебных заведениях г. Москвы.
5 В дальнейшем А.Н. Зограф уже не зани¬
мался преподаванием древних языков, од¬
нако его филологические работы продол¬
жались и позднее. Он подготовил не¬
сколько переводов сочинений древних ав¬
торов (в частности, Катона Старшего и
“О долге” Цицерона). Но, к величайшему
сожалению, эти переводы А.Н. Зографа
не опубликованы.
6 О Московском нумизматическом общест¬
ве см.: Янин ВЛ. Нумизматика // Очерки
исторической науки. М., 1963. Т. 3; Гор-
нунг М.Б. К столетию Московского
кружка нумизматов // Новые нумизмати¬
ческие исследования: Нумизматический
сборник. М., 1986. Ч. 9. (Тр. ГИМ).
7 Автобиография написана в 30-е годы и,
соответственно, автор употребляет на¬
звание Ленинград, в 1922 г. город еще на¬
зывался Петроград.
8 Об истории нумизматической коллекции
Государственного Эрмитажа см.: Спас¬
ский И.Г Нумизматика в Эрмитаже:
Очерк истории Мюнцкабинета - Отдела
нумизматики // Нумизматика и эпиграфи¬
ка. М., 1970. Т. 8; Потин В.М. К истории
нумизматического собрания Эрмитажа в
XVIII в.: (Предварительное сообщение) //
Эрмитажные чтения памяти Б.Б. Пиот¬
ровского (14.11.1908 - 15.Х.1990): Тез.
докл. СПб., 1996. С. 58-60.
9 В 1937 г. ГАИМК была введена в систему
Академии наук, став Институтом истории
материальной культуры (ИИМК).
10 Потин В.М. Нумизматическое образова¬
ние в России и подготовка нумизматов-
специалистов в Эрмитаже // Научная кон¬
ференция памяти Алисы Владимировны
Банк (1906-1984): К 90-летию со дня рож¬
дения: Тез. докл. СПб., 1996. С. 53.
11 Зограф А.Н. Краткий путеводитель по
Отделу нумизматики. Л., 1939.
12 Зограф А.Н. Отдел нумизматики // Путе¬
водитель по Государственному Эрмита¬
жу. Л., 1940.
13 Брабич В.М. “Одна, но пламенная
страсть” Рукопись воспоминаний, хра¬
нится в Отделе нумизматики Государст¬
венного Эрмитажа.
14 Там же.
15 Укажем на следующие его рецензии: Rec.
ad op.: Milbank S. Coinage of Aegina. N.Y.,
1924 I I Ztschrift Numismatik. 1925. Bd. 25.
Rec. ad op.: Seager RA. Cretan coin hoard.
N.Y., 1925. Ibid. Rec. ad. op.: Граков Б.Н.
Древнегреческие керамические клейма с
именами астиномов. М., 1929. Ztschrift
Numismatik. 1930. Bd. 30.
16 Hill G.F. The frequency-table // Numismatic
chronicle. L., 1924; Grose S.W. A Decad-
rachm by Kimon and note on Greek coin
dies // Numismatic chronicle. L., 1916;
Mattingly H. Roman-campanion coinage and
Pyrrhic War // Numismatic chronicle. L.,
1924.
17 Regling K. Die Antike Munzen als Kunstwerk.
Berlin, 1924. Рецензия осталась не опубли¬
кованной, текст хранится в архиве Отдела
нумизматики Государственного Эрмита¬
жа.
18 Mir one S. Corpus des Statues sur les
Monnaies de la Grande Grece I I Rev. numis-
matique. 1924.
19 Зограф А.Н. Статуарные изображения
Девы в Херсонесе по данным нумизмати¬
ки//ИР АИМК. 1922. Т. 2.
20 Например, рецензии на: Wolfflin Н.
Kunstgeschichtliche Grundbegriffe (1921);
Worringer A. Formproblem der Gotik (год из¬
дания не указан автором).
21 Eckhel J. Doctrina numorum veterum.
Vindobonae, 1792-1798. T. I—VIII.
22 Gardner P. A history of ancient coinage,
700-300 B.C. Oxford, 1918; Borger H.
Griechische Munzen. Leipzig, 1922.
23 Macdonald J. The evolution of coinage.
Cambridge, 1916.
24 Имеется в виду кн.: Macdonald J. Types of
coins, their origin and development. Glasgow,
1905.
25 Zograph AH. Ancient coinage. Oxford, 1977.
P. I—II. (BAR Suppl. Ser.; 33). Об этом пере¬
воде см.: Карышковский П.О. Две книги
советских нумизматов в английском пере¬
воде // СА. 1981. № 3. С. 261-262.
26 Интересны сведения об увлечении нумиз¬
матикой короля Франции Генриха IV, для
которого Пьер-Антуан Рака де Багарри
(1567-1620) организовал нумизматиче¬
ский кабинет, ставший впоследствии, при
Людовике XIV, королевским Кабинетом
90
А.Н. Зограф
медалей в Париже. Очень любопытна ин¬
формация и о возникновении Венского
Мюнцкабинета и королевского Мюнцка-
бинета в Берлине, в основу которого бы¬
ло положено собрание монет маркграфа
Георга Вильгельма (1619-1640), а также
об образовании коллекции монет Британ¬
ского музея, получившего большие по¬
ступления в 60-х годах XVIII в.
27 В архиве А.Н. Зографа, хранящемся в
Отделе нумизматики Государственного
Эрмитажа, сохранились его замечания
относительно предложенной Эккелем
географической схемы по расположению
монет в общих каталогах - схемы пери-
пла Средиземного моря. Эта схема стала
общепринятой для всех последующих
трудов по античной нумизматике. Схема
перипла Эккеля была по сути географи¬
ческой системой с особым вниманием к
группам монет, связанных территориаль¬
но, что могло помочь при монографиче¬
ском исследовании таковых групп. Это
влекло за собой успехи в локализации мо¬
нет. В то же время Эккель упускал из ви¬
ду хронологическую классификацию мо¬
нет в пределах каждого города или обла¬
сти. А.Н. Зограф в основу своего подхода
к исследованию античных монет поло¬
жил метод совмещения географического
принципа с хронологической классифика¬
цией монет.
28 Этому, уже одному из заключительных
этапов работы над монетами Тиры, пред¬
шествовали отдельные более частные ис¬
следования. См., например: Зограф А.Н.
Поправки к нумизматике Тиры //
ИРАИМК. 1925. Т. 4; Он же. Древний го¬
род Тира - Белгород - Аккерман //
КСИИМК. 1940. Вып. 6.
29 Зограф А.Н. Монеты Тиры. М., 1957.
30 Им предшествовали также некоторые ра¬
боты предварительного характера. См.,
например: Зограф А.Н. Римские монеты
в Ольвии // ИГАИМК. 1930. Т. 6, вып. 4;
Он же. Монеты из раскопок в Ольвии
1935-1936 гг. // Ольвия. Киев, 1940. Т. 1.
31 Карышковский П.О. Монеты Ольвии.
Киев, 1988. Кроме того см.: Он же. Оль-
вийские монеты: Производство и метро¬
логия // Stratum plus. СПб.; Кишинев;
Одесса, 1999. № 6. С. 20-67.
32 Анохин В.А. Монетное дело Херсонеса
(IV в. до н.э. - XII в. н.э.). Киев, 1977.
33 Гилевич А.М. Новый клад монет из окре¬
стностей Херсонеса // СА. 1958. Т. 28.
С. 136-139; Она же. Монеты из раскопок
в Херсонесе в 1950 г. // Херсонесский
сборник. Симферополь. 1959. Т. 5.
С. 191-205; Она же. Нумизматическое со¬
брание музея // Сообщения Херсонесско-
го музея. Симферополь, 1960. Вып. 1.
С. 57-62; Она же. Клад монет из округи
Страбонова Херсонеса // С А. 1960. № 4.
С. 167-170; Она же. Античные иногород¬
ние монеты из раскопок Херсонеса // Ну¬
мизматика и сфрагистика. Киев, 1968.
Вып. 3. С. 3-61; Она же. Кучук-Мойнак-
ский клад херсонесских монет IV—III вв.
до н.э. // Нумизматика и эпиграфика.
1970. Т. 8. С. 3-16; Она же. Хронология и
топография кладов херсонесских монет
IV—II вв. до н.э. и некоторые вопросы ски-
фо-херсонесских взаимоотношений // Ан¬
тичные города Северного Причерноморья
и варварский мир. Л., 1973. С. 10-11; Она
же. О выпусках серебряных монет в Хер¬
сонесе в конце IV—III вв. до н.э. // Краткие
тезисы докладов нумизматической кон¬
ференции. СПб., 1992. С. 18-20.
34 См., например: Зограф А.Н. Реформа де¬
нежного обращения в Боспорском царст¬
ве при Савромате II // ВДИ. 1938. № 2(3);
Он же. Тиритакский клад: (Предвари¬
тельное сообщение) // КСИИМК. 1940.
Вып. 4; и т.д.
35 ШеловД.Б. Монетное дело Боспора сере¬
дины VI—II в. до н.э. М.; Л., 1957.
36 Фролова Н.А. Монетное дело Боспора
(середина I в. до н.э. - середина IV в. н.э.)
М., 1997. Т. 1-2.
37 При изучении монет Боспора первых ве¬
ков нашей эры Н.А. Фроловой использо¬
вался метод сравнения монет по штемпе¬
лям, предложенный самим А.Н. Зогра-
фом. Применение этого метода дало воз¬
можность датировать недатированные
медные монеты, сравнивая портреты бос-
порских царей на датированных боспор-
ских золотых статерах с портретами тех
же самых царей на меди. Этот же метод
помог установить факт соправительства
некоторых боспорских царей и опреде¬
лить конечную дату эмиссий боспорских
монет. Публикация нескольких поздне-
боспорских кладов, в которые входили
монеты последнего года чеканки 638 г.
б.э. = 241 г. н.э., помогла доказать, что
статеры 638 г. б.э. представляют собой
настоящие монеты Боспора 241 г. н.э., а
не являются подделками, как предполага¬
ли ранее.
91
А.Н. Зограф
38 Поразительное впечатление производит
переписка А.Н. Зографа с А.В. Орешни¬
ковым, которого он считал своим учите¬
лем и старшим другом. Когда в 1933 г. не
стало А.В. Орешникова, А.Н. Зограф на¬
писал его некролог на четырех языках
(английском, немецком, французском и
русском) для четырех различных изданий.
Только один из них был издан на фран¬
цузском языке - в “Revue numismatique”,
1934.
39 А.Н. Зограф высоко ценил Иосифа Эк-
келя, как ученого, так и человека. Он
написал о нем и его жизни небольшой
очерк, который заканчивается словами:
“Заслуживает внимания не соответству¬
ющая его заслугам авторская скром¬
ность и отсутствие подчеркнутого
авторского самолюбия”. Эти слова, на¬
писанные А.Н. Зографом об Эккеле, в
высшей степени применимы и к нему
самому.
Основные труды А.Н. Зографа
Эволюция монетного типа и статуи на моне¬
тах // Труды отделения искусствознания
научно-исследовательского института ис¬
кусств и археологии РАНИОН. М., 1926.
Т. 1.
Монеты “Герая”. Ташкент, 1937.
Статеры Александра Македонского в кер¬
ченских и таманских находках // Труды
отдела античного мира Государственного
Эрмитажа. Л., 1945. Т. 1.
К технике сицилийских монет V в. до н.э. //
Там же.
Античные монеты. М.; Л., 1951. 248 с.
(МИА; № 16).
Монеты Тиры. М., 1957. 131 с.
Денежное обращение и монетное дело Се¬
верного Причерноморья // Античные го¬
рода Северного Причерноморья. М.; Л.,
1955. Т. 1. С. 148-163.
Ancient coinage. Р. I—II. Oxford, 1977 (Suppl.
Ser.; 33).
* * *
Труды А.Н. Зографа // Античные монеты.
М.; Л., 1951. С. 8-9. (МИА; № 16).
Литература о А.Н. Зографе
А.Н. Зограф: (Краткая биография) // Там
же. С. 7-8.
Сергей Иванович Ковалев
(1886-1960)1
Имя профессора Сергея Ивановича
Ковалева неразрывно связано со ста¬
новлением советской науки об антич¬
ности. С юных лет связав свою судьбу
с революционным движением в Рос¬
сии, он после победы Октябрьской ре¬
волюции целиком отдел себя делу
распространения и утверждения марк¬
систских исторических идей. Блестя¬
щий лектор-пропагандист, вместе с
тем крупный оригинальный ученый,
наконец, великолепный организатор,
он был одним из самых выдающихся
строителей новой советской истори¬
ческой науки, одним из главных соз¬
дателей современной марксистской
концепции древней истории. Чтобы
представить себе характер и величину
того вклада, который ученые-истори¬
ки, подобные Ковалеву, внесли в
строительство советской науки об ан¬
тичности, полезно напомнить о тех
общих переменах, которые привнесла
с собой революционная эпоха в отече¬
ственное антиковедение, о тех новых
задачах, которые она поставила перед
учеными, представлявшими столь
редкостную область исторического
знания.
В самом деле, как и во всех других
областях исторической науки, в оте¬
чественном антиковедении с победой
социалистической революции начался
новый, качественно иной (хотя, как
мы теперь понимаем, и не безусловно
более высокий) этап развития. Рево¬
люция принесла с собой торжество
новых идей и в этой, казалось бы, наи¬
более консервативной области исто¬
рического знания. Под воздействием
революционной обстановки, под на¬
тиском новых, марксистских идей
произошел коренной сдвиг во взгля¬
дах молодого поколения отечествен¬
ных антиковедов на предмет, цель и
задачи своей науки, на методы изуче¬
ния древней истории, на относитель¬
ную значимость отдельных периодов
и проблем.
Прежде всего существенно изме¬
нился самый предмет исследования.
Наметившийся еще до революции по¬
ворот в сторону изучения социально-
экономической истории древности
(работы И.М. Гревса, М.И. Ростовце¬
ва, М.М. Хвостова) стал теперь свер¬
шившимся фактом. При этом, однако,
самая трактовка этого предмета полу¬
чила ярко выраженный избиратель¬
ный, идеологизированный характер:
жизнь и быт народа, положение тру¬
93
С.И. Ковалев
дящихся масс, социальная борьба и
революционные движения в древно¬
сти - вот те проблемы, которые долж¬
ны были стать и действительно стали
центральным объектом изучения.
Но сдвиги коснулись не только
предмета исследования - изменился
самый метод (в его историко-фило¬
софском понимании), изменились ис¬
ходные представления о сущности ис¬
торического процесса, о задачах и
пределах его познания. На смену рас¬
пространенному в старой науке, дос¬
таточно расплывчатому представле¬
нию о естественной целесообразности
исторического процесса пришло
стройное (но вместе с тем и жесткое в
своей безусловной определенности)
марксистское учение об исторических
закономерностях в общественном
развитии, о последовательном ряде
социально-экономических формаций,
закономерно возникающих и сменяю¬
щих друг друга. Рабству, в частности и
античному, в этом ряду было отведе¬
но место первой классовой формации.
Одновременно изменились требо¬
вания, предъявляемые и к форме из¬
ложения. Революция пробудила к
культурной жизни многомиллионные
массы народа. Впервые аудитория, к
которой обращались ученые, стала
действительно массовой. В этих усло¬
виях колоссально возросли роль и
значение популярных способов изло¬
жения лекций и литературы, способ¬
ных в простой и доходчивой фор¬
ме донести до масс необходимые им
элементарные знания. Что такое фор¬
сированное решение образователь¬
ных задач неизбежно должно было
сказаться на уровне собственно науч¬
ном, ведя к его снижению, - это по¬
нятно и не требует особых разъясне¬
ний. Так или иначе, повинуясь веле¬
нию времени, все наши крупные
ученые в 20-х и 30-х годах прошлого
столетия были не только исследовате¬
лями, но и популяризаторами, в своей
работе учитывавшими интересы ши¬
рокой народной аудитории.
Перелом произошел не только во
взглядах ученых и в манере препода¬
вания - решительной перестройке
подверглись организационные формы
научно-исследовательской и учебной
работы. Вследствие тех преобразова¬
ний, которые были произведены в
этой области в первые два десятиле¬
тия советской власти, отечественная
наука об античности перестала быть
делом отдельных университетских
профессоров и академиков. Впервые
она получила более общую организа¬
ционную основу в виде академических
институтов и университетских кафедр
с большими коллективами сотрудни¬
ков, чей труд был объединен и коор¬
динирован наличием единой научной
программы или плана. Но в силу это¬
го резко возросло значение таких
ученых, которые могли совмещать в
своем лице не только оригинального
исследователя и популярного лекто¬
ра, но и авторитетного организатора
нового, масштабного научного и
учебного дела.
К числу таких именно ученых и
принадлежал С.И. Ковалев. При этом
надо с самого начала указать на безу¬
словную личную честность ленин¬
градского профессора. В постсовет¬
ское, так называемое перестроечное
время стало модным критиковать
буквально все черты прежней обще¬
ственной жизни, в том числе, разуме¬
ется, и деятельность строителей но¬
вой советской гуманитарной науки. Их
принято стало изображать этакими
бессовестными служителями злокаче¬
ственной тоталитарной системы,
насаждавшей рабскую идеологию, за¬
менившей служение научной истине -
преклонением перед псевдооткровени¬
ями марксизма, уничтожившими вся¬
кую свободу мысли.
На наш взгляд, это - крайне упро¬
щенное, тенденциозное представле¬
94
С.И. Ковалев
ние. Отрицательные свойства совет¬
ской общественной системы, включая
и тоталитаризм, не должны затемнять
больших творческих успехов совет¬
ского народа и его интеллигенции.
Марксистская социологическая фило¬
софия была и остается одним из са¬
мых высоких духовных достижений
XIX века, этого последнего столетия
подлинной гуманитарной культуры,
и уж во всяком случае она не в ответе
за тот исторический эксперимент, ко¬
торый был осуществлен в России ее
экстремистски настроенными после¬
дователями. Равным образом и марк¬
систский исторический материализм
имеет и будет сохранять свой raison
d’etre, поскольку остается неопровер¬
жимой сама материалистическая кон¬
цепция мира. А в этой связи не утра¬
чивает своего значения даже такое
существенное звено марксистской ис¬
торической теории, как формацион¬
ное учение, возведенное в догму в со¬
ветское время и ставшее дурной прит¬
чей во языцех для всех поборников
свободной мысли.
Короче говоря, злокачественные
черты реализованной экстремистами
системы не должны затемнять здраво¬
го смысла исходного философского
учения точно так же, как насильст¬
венное втискивание догматиками все¬
мирного исторического процесса в
прокрустово ложе пяти социально-
экономических формаций не должно
вести к отрицанию их приложимости
по крайней мере к одному, но важней¬
шему региону мировой истории, - к
Западной Европе. И наконец, начет¬
ничество и догматизм массы порож¬
денных советским режимом усреднен¬
ных историков-пропагандистов, или,
как их официально величали, бойцов
идеологического фронта, не должны
компрометировать ученую деятель¬
ность таких высоко интеллигентных
людей, еще до революции увлекшихся
марксизмом и позднее, в советское
время, с умом и совестью прилагав¬
ших его к истории, как А.И. Тюменев
или тот же Ковалев.
Биография С.И. Ковалева, внешне
почти лишенная каких-либо особен¬
ных перепадов, по-своему весьма ин¬
тересна. Она типична для человека,
вышедшего из средней русской интел¬
лигентной прослойки, традиционно
тяготевшей к революционному дви¬
жению. Будущий историк-марксист
родился в 1886 г. на Урале в семье уп¬
равляющего имением. В нем рано
проснулся интерес к общественной
жизни, и еще в юношеские годы он
включился в революционную дея¬
тельность. До 1904 г. он учился в
Уфимской гимназии, когда, как он
сам пишет в своей автобиографии, “в
связи с участием в революционном
движении, вышел из VIII класса”2.
Весной 1908 г. он сдал экстерном эк¬
замены на аттестат зрелости и осенью
того же года поступил на физико-ма¬
тематический факультет Петербург¬
ского университета. Через два года он
перешел на историко-филологиче¬
ский факультет, и с этих пор занятия
историей - изучение, преподавание,
исследование - становятся главным
делом его жизни.
Не кончив университетского курса,
С.И. Ковалев в 1915 г. оказался на во¬
енной службе и только после демоби¬
лизации, в 1918 г., сумел возобновить
свои занятия в университете. Тогда же
он начал преподавать в средних учеб¬
ных заведениях Петрограда, в том
числе и в школах рабочей молоде¬
жи. С 1919 г. он вновь на военной
службе в Красной Армии, где, нахо¬
дясь на культурно-просветительной
работе в качестве преподавателя ис¬
тории на различных курсах, а более
всего в Военно-политической акаде¬
мии им. В.И. Ленина, оставался до
1938 г. Без отрыва от службы в РККА
он в 1922 г. окончил историко-фило¬
логический факультет Петроградского
95
С.И. Ковалев
университета, с 1924 г. стал препода¬
вать в университете и педагогическом
институте, а в 1930 г. был приглашен
на работу в Государственную акаде¬
мию истории материальной культуры
(ГАИМК), где возглавил сектор исто¬
рии древнего мира. Сотрудником
ГАИМК Ковалев был вплоть до
1937 г., а в системе Академии наук
СССР работал и позже, и в частности
в Ленинградском отделении Институ¬
та истории АН СССР, откуда ушел
только в 1950 г.
Между тем решениями Коммунисти¬
ческой партии и Советского государст¬
ва в 1934 г. были восстановлены - ра¬
зумеется, на новой идеологической
основе - правильное преподавание и
изучение гражданской истории в сред¬
ней и высшей школе. В том же году
С.И. Ковалев был назначен заведо¬
вать кафедрой истории древнего мира
(позднее - истории древней Греции и
Рима) на вновь открытом историче¬
ском факультете Ленинградского
университета. На этом посту он про¬
работал (с некоторыми перерывами)
до 1956 г., а вообще в университете -
до 1958 г. В последние годы жизни он
работал также в Музее истории рели¬
гии и атеизма АН СССР, где был ди¬
ректором с 1956 г. и до самой смерти.
Таков внешне достаточно сухой по¬
служной список С.И. Ковалева. Одна¬
ко как на самом деле была насыщена
трудами и интересными, важными
свершениями жизнь этого человека!
Годы первоначальной преподаватель¬
ской деятельности в средней школе, в
университете, а более всего в Военно¬
политической академии были време¬
нем выработки того великолепного
педагогического и, конечно же, лек¬
торского мастерства, которое позднее
так восхищало в Ковалеве его много¬
численных слушателей в университе¬
те, на курсах повышения квалифика¬
ции для учителей, в различных попу¬
лярных аудиториях. Вместе с тем это
было время первых научно-популяр¬
ных литературных опытов, выросших
из обработки лекционных курсов. Мы
имеем в виду, в частности, обширный,
в двух частях, “Курс всемирной исто¬
рии” (Пг.-Л., 1923-1925) и пособие
“для самообразования” - “Всеобщая
история в популярном изложении”
(Ч. I, Л., 1925), оба посвященные
главным образом истории древнего
мира.
С другой стороны, годы активного
сотрудничества в ГАИМК были для
С.И. Ковалева временем интенсивной
теоретической работы, собственного
глубокого проникновения в марксист¬
ско-ленинскую концепцию историче¬
ского процесса и энергичного приоб¬
щения к этой теории других, време¬
нем первоначального опробования
марксистского учения в приложении к
истории древнего мира. Образованная
еще в 1919 г., взамен прежней Архео¬
логической комиссии, Государствен¬
ная академия истории материальной
культуры сыграла выдающуюся роль
в жизни молодого советского антико-
ведения3. Это учреждение, работав¬
шее в тесном контакте с Академией
наук СССР и позднее (в 1937 г.) во¬
шедшее в ее состав в качестве Инсти¬
тута истории материальной культуры,
в 20-30-е годы было практически круп¬
нейшим в нашей стране центром по
изучению древней истории. Более то¬
го, ГАИМК стала своеобразной осно¬
вой для формирования в середине
30-х годов в этой отрасли гуманитар¬
ного знания новых научно-учебных
центров. Ныне существующие секто¬
ры античной истории и античной ар¬
хеологии в академических институ¬
тах - родные детища этого учрежде¬
ния. Равным образом, выработанные
здесь идеи и принципы и воспитанные
на них ученые стали тем живитель¬
ным ферментом, который помог воз¬
родить на новой основе университет¬
скую науку об античности.
96
С.И. Ковалев
Сотрудниками ГАИМК были и ста¬
рые заслуженные ученые-классики
типа С.А. Жебелева и Б.В. Фармаков-
ского, и новые крупные ученые, при¬
обретшие известность именно в эти
годы (академики А.И. Тюменев и
B. В. Струве, профессора Б.Л. Богаев¬
ский, Е.Г. Кагаров, Т.Н. Книпович,
C. И. Ковалев, О.О. Крюгер, М.И. Ма¬
ксимова), и молодые ученые и аспи¬
ранты, еще только набиравшиеся сил
(М.С. Альтман, Н.Н. Залесский,
Д.П. Каллистов, К.М. Колобова,
А.В. Мишулин, Р.В. Шмидт и др.). Для
всех них, независимо от возраста и
ученых заслуг, ГАИМК была универ¬
сальным пристанищем, совмещавшим
в себе качества научно-исследова¬
тельского центра и высшей школы.
Усилиями ученых старой формации
здесь, насколько это было возможно в
годы революционной ломки, поддер¬
живались традиции классического об¬
разования и прежнего, строго пози¬
тивного научного знания. В то же вре¬
мя стараниями нового поколения, с
энтузиазмом обратившегося к освое¬
нию марксистских идей и метода,
здесь реально подготавливался и в
конце концов свершился переход оте¬
чественного антиковедения на марк¬
систские рельсы. Первую линию в
особенности представлял С.А. Жебе-
лев, вторую - С.И. Ковалев, А.И. Тю¬
менев и В.В. Струве. Сосуществова¬
ние и взаимодействие этих двух,
диаметрально противоположных на¬
правлений было делом непростым, и
если между ними в конце концов на¬
метилось известное сближение, то
объяснялось это не только прямым
идеологическим давлением коммуни¬
стических кругов, но и интеллигент¬
ностью и тактом таких новых лиде¬
ров, как Ковалев. Ему, в частности,
удалось склонить патриарха отечест¬
венного антиковедения Жебелева к
сотрудничеству в разработке такой
актуальной, с точки зрения новой со¬
ветской науки, проблемы, как восста¬
ния рабов в древнем мире.
Надо, впрочем, заметить, что и для
нового поколения освоение марксист¬
ской философии истории и методоло¬
гии было делом отнюдь не простым и
не мгновенным. Первые попытки пе¬
ресмотреть античную историю с мар¬
ксистских позиций не были свободны
от серьезных недостатков и даже
ошибок: древнюю историю старались
объяснить главным образом с точки
зрения социально-экономической, но
при этом не учитывали специфично¬
сти античной экономики; модернизи¬
руя отношения, сближали античное
общество с феодальным и даже капи¬
талистическим.
Эти недостатки в полной мере бы¬
ли присущи и ранним работам
С.И. Ковалева, его упоминавшимся
выше обзорам древней истории (в рам¬
ках всеобщей истории). Как общества
Древнего Востока, так и ранняя Гре¬
ция и ранний Рим трактовались там
как типично феодальные. Расцвет
феодальных отношений в Древней
Греции был отнесен к VIII в. до н.э.,
последующее время, отмеченное раз¬
витием товарно-денежных отноше¬
ний, связывалось уже с кризисом фео¬
дализма, а классическая эпоха
(V-IV вв.) изображалась как эра гос¬
подства торгового капитала. Афины
периода расцвета представлялись бур¬
жуазно-демократической республи¬
кой, Перикл - вождем торговой пар¬
тии, а Пелопоннесская война - столк¬
новением соперничающих капитали¬
стических групп в лице Афинского и
Пелопоннесского союзов4. Надо, од¬
нако, заметить, что подобного рода
взгляды на античную историю были
вообще широко распространены в тот
период. Исключение составляли разве
что работы А.И. Тюменева, который
первым, уже в начале 20-х годов, вы¬
ступил против модернизации антично¬
сти и стал трактовать древнегреческое
4. Портреты историков... Т. 3
97
С.И. Ковалев
общество - но только его одно - как
особенное, в отличие от феодального
или капиталистического основанное
преимущественно на рабстве5.
Большую роль в деле преодоления
этих модернизаторских концепций и
выработки более соответствовавшего
теории марксизма взгляда на антич¬
ность как на особую формацию сыг¬
рало опубликование в 1929 г. знаме¬
нитой, прочитанной еще в 1919 г., лек¬
ции В.И. Ленина “О государстве”, где
была дана четкая, подчиненная соци¬
ально-экономическому принципу схе¬
ма развития человеческого общества
как чреды соответствующих перио¬
дов - рабовладельческого, феодаль¬
ного, капиталистического и социали¬
стического. Развернувшаяся вслед за
этим в ГАИМК в 1929-1933 гг. дис¬
куссия об общественно-экономиче¬
ских формациях способствовала вы¬
работке окончательного взгляда на
античность как на определенную ста¬
дию в развитии человеческого обще¬
ства, как на античную рабовладельче¬
скую формацию.
С.И. Ковалев стоял в центре этой
захватившей современников работы.
Обладая ясным, логичным умом, не¬
сомненной эрудицией и талантом ора-
тора-полемиста, будучи от природы
человеком энергичным и целеустрем¬
ленным, он как нельзя лучше подхо¬
дил на роль научного руководителя.
Умело сплачивая в единую исследова¬
тельскую группу историков и архео¬
логов, ученых старой формации и но¬
вых молодых специалистов, тактично,
но твердо руководя научными спора¬
ми и задавая им тон собственными
принципиальными выступлениями, он
был, по отзыву современников, ду¬
шою свершавшегося творческого
процесса6. Свидетельствами его соб¬
ственных огромных усилий по перево¬
ду старой науки о классической древ¬
ности в новое русло, по внедрению
марксизма в антиковедение, по выра¬
ботке научно обоснованной концеп¬
ции античного рабовладельческого
общества являются осуществленные
им в ту пору многочисленные и важ¬
ные публикации. Это, прежде всего,
две знаменитые, хорошо известные
каждому советскому антиковеду хре¬
стоматии - “К. Маркс и Ф. Энгельс об
античности” (1932) и “Античный спо¬
соб производства в источниках” (1933)
(совместно с С.А. Жебелевым), а так¬
же ряд других оригинальных теорети¬
ческих работ - брошюр и статей7.
Разумеется, эти работы С.И. Кова¬
лева тоже не были еще свободны от
некоторых недостатков - теперь, с
расстояния в полстолетия, это хорошо
видно. В обращении ученого к насле¬
дию основоположников марксизма
чувствуется известный формализм
(преимущественное внимание к цита¬
те); основные построения отличаются
схематизмом, что наглядно демонст¬
рируется положением о революциях
формационного уровня, необходимо
обусловивших рождение и гибель ан¬
тичного рабовладельческого общест¬
ва, в особенности же - тезисом о соци¬
альной революции низов, якобы со¬
крушившей античный мир; конкрет¬
ные выводы также страдают излиш¬
ней прямолинейностью и категорич¬
ностью. Однако сейчас, в той связи, в
какой ведется наше изложение, важно
подчеркнуть другое: в пору становле¬
ния марксистской науки об антично¬
сти, в период ожесточенной борьбы с
модными ранее концепциями идеализ¬
ма или позитивизма, с прямыми иска¬
жениями, порожденными крайним
модернизаторством или его дурным
антиподом - примитивизацией антич¬
ности в духе К. Бюхера, труды Кова¬
лева, фиксируя внимание на главном,
а именно на своеобразии социальных
отношений, на формах собственности,
на фундаментальном значении рабст¬
ва в античности, бесспорно сыграли
большую конструктивную роль8.
98
С.И. Ковалев
Формулируя новое кредо автора, они
выражали вместе с тем и общее мне¬
ние авторитетной группы советских
антиковедов, объединенных сотруд¬
ничеством в ГАИМК, усвоенное ими
новое марксистское представление
об античной рабовладельческой фор¬
мации.
Выработанная таким образом в об¬
щих чертах концепция древней исто¬
рии нашла естественное приложение
в университетском преподавании. Во¬
обще в жизни С.И. Ковалева с момен¬
та, когда он возглавил вновь создан¬
ную кафедру истории древнего мира
(1934), университет стал постепенно
выходить на первый план. Ковалева
всегда тянуло к преподаванию, к об¬
щению с молодежной аудиторией; он
умел и любил читать лекции. С увле¬
чением отдавался он также новому и
важному делу - составлению полно¬
ценных, опирающихся на факты и
проникнутых марксистскими идеями
учебников по древней истории. Ему
было поручено руководить работою
группы специалистов по написанию
первого такого учебника для средней
школы, который и вышел в свет в
1940 г. под редакцией А.В. Мишулина.
Позднее, уже после войны, С.И. Кова¬
лев издал собственный учебник для
средней школы (История древнего
мира. М., 1954), который отличали до¬
бротность и ясность изложения, нали¬
чие содержательного исторического
рассказа, простое, но не в ущерб нау¬
ке, объяснение хода древней истории,
т.е. качества, которые безусловно не¬
обходимы, но не всегда присутствуют
в современных пособиях.
Еще более трудоемким делом, если
не сказать - более ответственным, яв¬
лялась разработка нового универси¬
тетского курса античной истории.
С.И. Ковалев оказался тут в полном
смысле слова новатором: такой курс,
составленный из лекций, читанных на
историческом факультете Ленинград¬
ского университета, был им издан уже
в 1936 г.9 Это был первый созданный
в советское время полноценный учеб¬
ник по античной истории для высшей
школы.
Конечно, не все в этом курсе было
удачно; некоторые из развитых в нем
идей были данью распространенным в
то время социологизаторским постро¬
ениям. Так, в 1-й части курса С.И. Ко¬
валев, прямолинейно толкуя ход
греческой истории как движение от
безусловно более примитивного со¬
стояния к более развитому, вслед за
Б.Л. Богаевским признавал крито-ми-
кенское общество первобытно-об¬
щинным. Равным образом, в угоду
стадиальному учению Н.Я. Марра он
отрицал значение миграций, в частно¬
сти и факт дорийского переселения, и
в критянах, микенцах и последующих
греках видел лишь исторические
уровни одного и того же, в общем,
эгейского массива. Во 2-й части столь
же прямолинейным было утвержде¬
ние о единой социальной революции,
сокрушившей Рим. Начало этой рево¬
люции, ее первый этап, Ковалев счи¬
тал возможным видеть в восстаниях
рабов II—I вв. до н.э. несмотря на то,
что эти выступления были отделены
от позднейших смут III—V вв. н.э. по¬
лосой стабилизации в целых три сто¬
летия и явно не имели никакого пря¬
мого продолжения в век Империи10.
Однако эти очевидные теперь сла¬
бости должны рассматриваться ско¬
рее как издержки роста, нежели как
некий органический порок. Богатство
поднятого исторического материала,
как и его общая глубокая интерпрета¬
ция с позиций марксизма, яркая де¬
монстрация своеобразия античной ци¬
вилизации в отличие от обществ
Древнего Востока, особенностей ее
развития в Греции и Риме, значимости
ее вклада в историю европейской
культуры, наконец, живость и просто¬
та самого изложения сделали этот
4*
99
С.И. Ковалев
курс С.И. Ковалева своего рода об¬
разцом, на который равнялись потом
многие аналогичные издания.
Что же касается самого автора, то
для него этот курс явился важным
этапным произведением, позволив¬
шим заново пересмотреть всю антич¬
ную историю под углом недавно вы¬
работанной общей концепции и наме¬
тить новые темы для последующей
специальной разработки. В несомнен¬
ной связи с этим изданием стояли и
последующие обобщающие труды по
древней истории, осуществленные
при участии и под руководством
С.И. Ковалева. Мы имеем в виду
опубликованную тогда же, т.е. еще в
30-е гг., в качестве одного из послед¬
них предпринятых ГАИМК коллек¬
тивных трудов, “Историю древнего
мира” в 3-х томах, из которых один
был посвящен Древнему Востоку, а
два других - Древней Греции11. Исто¬
рия Рима будет обработана и издана
несколько позднее, уже после войны;
это и будет та книга, переиздание ко¬
торой в середине 80-х годов дало нам
повод составить первый набросок
биографии ленинградского ученого.
Возвращаясь к изданной ГАИМК
“Истории древнего мира”, отметим,
что С.И. Ковалев был редактором
всего этого капитального труда и ав¬
тором двух разделов в томе, посвя¬
щенном классической и раннеэллини¬
стической Греции: “Возвышение Ма¬
кедонии и завоевание Азии” (глава XV)
и “Философия и искусство Греции
эпохи расцвета” (глава XVII). Интерес
к вопросам античной культуры не
требует пояснений - он всегда был ха¬
рактерен для всех выдающихся иссле¬
дователей античности, а Ковалеву
был присущ, может быть, даже в
большей степени ввиду его особенно¬
го внимания к общим историческим
проблемам и в этой связи к тому вкла¬
ду, который античность внесла в исто¬
рию европейской цивилизации вооб¬
ще. Что же касается Греко-македон¬
ской державы Филиппа и Александра,
то здесь мы несомненно сталкиваемся
с более специальным научным инте¬
ресом к политике, давшим, кстати, и
первые специальные плоды.
Еще в 1930 г. С.И. Ковалев напеча¬
тал большую статью, посвященную
складыванию Македонского государ¬
ства при Филиппе и Александре12.
Анализ своеобразного патриархаль¬
ного уклада древней Македонии, вы¬
ражавшегося в существовании унасле¬
дованной от героических времен цар¬
ской власти, в одновременном засилье
родовой знати, но также и в большой
роли крестьянской массы и войсково¬
го собрания, привел Ковалева к важ¬
ным, безусловно заслуживающим
внимания выводам о характере поли¬
тических отношений и борьбе группи¬
ровок в правление Филиппа и Алек¬
сандра. Эти выводы были им развиты
и уточнены как в названном разделе в
“Истории древнего мира” и в вышед¬
шей тогда же научно-популярной
монографии об Александре13, так и в
серии статей, опубликованных уже в
послевоенное время14.
В убийстве Филиппа в 336 г. до н.э.
С.И. Ковалев справедливо усмотрел
последствия непрерывно развивав¬
шейся конфронтации македонского
царя, строившего сильное централи¬
зованное государство, с родовой зна¬
тью, цеплявшейся за свои древние,
прямо-таки княжеские привилегии.
Устранение Филиппа было делом рук
представителей этой аристократии,
тешившей себя надеждой - как оказа¬
лось, совершенно напрасной - на вос¬
становление прежнего своего поло¬
жения при новом юном царе. В свою
очередь, недоразумения между Алек¬
сандром и его ближайшим окружени¬
ем во время Восточного похода яви¬
лись следствием разногласий между
царем-завоевателем и новой македон¬
ской знатью “филипповской форма¬
100
С.И. Ковалев
ции”, с тревогой следившей за опас¬
ной, как им представлялось, транс¬
формацией Македонского государства
в наднациональную мировую держа¬
ву, а их царя - в монарха восточного
стиля. Устранение недовольных ока¬
залось для Александра делом нетруд¬
ным, поскольку основная масса маке¬
донских воинов осталась на первых
порах равнодушна к выступлениям
оппозиции. Недовольство этой массы
проявилось лишь позднее - отчасти во
время стоянки у Гифасиса, когда уста¬
лые солдаты отказались следовать за
царем вглубь Индии, а в особенности
по возвращении из похода, в Описе, в
связи с развернувшейся реорганизаци¬
ей армии и широким привлечением
к военной службе восточных эле¬
ментов.
По сравнению с этим интересом к
македонской политике специальное
обращение С.И. Ковалева к пробле¬
мам римской истории обнаруживается
чуть позже. Это обращение несомнен¬
но стояло в связи с теми общими
историко-философскими, или методо¬
логическими, исканиями первого по¬
коления советских антиковедов, для
реализации которых римский матери¬
ал оказался особенно благодатной
почвой. И первой здесь естественно
явилась тема рабских восстаний, поз¬
волившая на конкретном материале
опробовать важнейшие положения
марксизма о ведущей роли классовой
борьбы и социальных революций в
истории. Первым опытом Ковалева в
этой области стала большая статья,
написанная в содружестве с С.А. Же-
белевым, о великих восстаниях рабов
в Риме в период поздней республики15.
К этому сюжету в плане конкретно¬
историческом С.И. Ковалев вернется
и позднее в статье, специально посвя¬
щенной датировке спартаковского
восстания16.
В теоретическом плане проблема
великих восстаний рабов в Риме во
II—I вв. до н.э., трактуемых как пер¬
вый этап социальной революции, под¬
ведшей черту под античной рабовла¬
дельческой формацией, была обстоя¬
тельно рассмотрена С.И. Ковалевым
в методологическом этюде 1934 г.17, а
затем в университетском курсе 1936 г.
Позднее, в послевоенное время, Кова¬
лев пересмотрел этот тезис и, счита¬
ясь с исторической реальностью, вы¬
сказал более осторожное и более
обоснованное мнение как о восстани¬
ях рабов, так и в целом о Гражданс¬
ких войнах в Риме в последние ве¬
ка Республики. “Гражданские войны
II—I вв., - писал он в 1947 г., - не были
социальной революцией. Они явля¬
лись очень сложным революционным
движением, направленным против всей
системы социально-политических от¬
ношений той эпохи. Это были восста¬
ния рабов против господ, восстания
провинциалов против римских угнета¬
телей, это была борьба за землю де¬
ревенской бедноты, борьба италиков
за права гражданства, борьба римской
демократии, городской и сельской,
против олигархии нобилей. Это было
мощное, сложное и длительное рево¬
люционное движение, но оно не могло
перерасти в революцию. Оно было
подавлено благодаря стихийности
восстаний рабов и их изолированно¬
сти от движений свободного населе¬
ния, благодаря слабости римской и
италийской демократии, благодаря
крепости всей римской рабовладель¬
ческой системы. Оно было подавлено
и, в конечном результате, привело
только к созданию военной диктату¬
ры, к новой политической системе, из¬
вестной под названием “империи”18.
Подлинная социальная революция,
знаменовавшая конец античного ми¬
ра, развернулась, как указывал теперь
С.И. Ковалев, лишь в III—V вв., и носи¬
ла она гораздо более сложный харак¬
тер, поскольку наряду с рабами и вме¬
сте с ними выступали уже и колоны, а
101
CJL Ковалев
рецензий25, наконец, в большом обоб¬
щающем исследовании по истории ан¬
тичного христианства, опубликован¬
ном уже посмертно в составе сборни¬
ка избранных трудов Ковалева по
проблемам христианства26.
По теме античного христианства
С.И. Ковалев на протяжении ряда лет
читал также в Ленинградском универ¬
ситете специальный курс, который с
тех пор остается традиционным в
учебном комплексе кафедры истории
древней Греции и Рима. Автор этих
строк дважды прослушал курс Кова¬
лева о происхождении христианства, и
хотя оба раза лектор так и не пошел
далее обстоятельного разбора источ¬
ников и литературы вопроса, впечат¬
ление было огромное. Это было под¬
линное введение в научное изучение
проблемы, доставлявшее надежное
основание для дальнейших занятий
тем, кто пожелал бы, вслед за учите¬
лем, опираясь на его работы, углубить¬
ся в историю раннего христианства.
В чем заключалась суть того науч¬
ного подхода к теме христианства, ко¬
торый демонстрировал в своих лекциях
и трудах С.И. Ковалев? В постановке
и исследовании, в точном соответст¬
вии с указаниями основоположников
марксизма, рассмотрены проблемы
исторических предпосылок, т.е. тех
объективных, закономерно действо¬
вавших факторов, - социально-эконо¬
мических, политических, идеологиче¬
ских, психологических, - особенное
сочетание которых и вызвало к жизни
новую форму мировой религии, отве¬
чавшей потребностям в утешении
клонившегося к упадку античного
мира, - религии Христа.
Этот подход вырабатывался в по¬
лемике с традиционной (как тогда го¬
ворили - буржуазной) наукой. Разби¬
рая один из новейших трудов по исто¬
рии христианства, опубликованный в
рамках очередного западного руко¬
водства по всемирной истории,
С.И. Ковалев писал: «Для подавляю¬
щего большинства буржуазных иссле¬
дователей раннего христианства воп¬
роса об его исторических предпосыл¬
ках вообще не существует. В лучшем
случае представители так называемой
мифологической школы изучали про¬
исхождение мифа о Христе, но они
никогда не ставили по-настоящему во¬
проса даже об идеологических пред¬
посылках христианства как религии,
не говоря уже о предпосылках эконо¬
мических и социально-политических.
Тем менее могли серьезно заниматься
проблемами генезиса христианства
богословы и представители “истори¬
ческой школы” Для них христианст¬
во - либо божественное откровение,
для которого не нужно никаких исто¬
рических предпосылок, либо творе¬
ние гениальной личности, стоящей,
строго говоря, также вне времени и
пространства»27.
В собственных занятиях С.И. Кова¬
лева историей античного христианства
отчетливо выделяются три пробле¬
мы: объективные исторические пред¬
посылки христианства; возникнове¬
ние первых христианских общин, их
состав, организация и идеология,
включая и такой особенный вопрос,
как идея и образ новозаветного мес¬
сии Христа (историческое существо¬
вание которого он, естественно,
отрицал); наконец, эволюция и так на¬
зываемое перерождение первона¬
чального христианства. В последние
годы жизни он живо откликнулся на
новые находки в районе Мертвого мо¬
ря, справедливо усмотрев в самом фак¬
те возникновения и существования
на рубеже старой и новой эры религи¬
озных общин, подобных кумранской,
еще одно подтверждение научного,
материалистического взгляда на зако¬
номерность и естественность возник¬
новения христианства28.
Рассмотрением трудов С.И. Кова¬
лева по истории христианства мы поч¬
103
С.И. Ковалев
ти исчерпали круг его специальных
занятий. Разве что следовало бы еще
упомянуть о характерном для него по¬
вышенном внимании к проблемам ис¬
ториографии, что придавало особен¬
ную глубину его научным суждениям.
На кафедре истории древней Греции и
Рима он читал большой курс по исто¬
риографии античности, главным об¬
разом зарубежной, начиная от обзора
судеб античного наследия на средне¬
вековом Западе и в Византии и кончая
новейшими школами антиковедения.
Будучи студентом, я слушал и этот
курс Ковалева. Тогда он не произвел
на меня особого впечатления, но позд¬
нее, когда мне пришлось самому чи¬
тать курс историографии античности
и удалось ознакомиться с сохранив¬
шейся машинописью лекций Ковале¬
ва, я был восхищен эрудицией и широ¬
той взглядов моего прежнего универ¬
ситетского наставника и с тех пор
строил свое изложение, ориентируясь
на оставленный им образец29.
Так или иначе, очевидно, сколь глу¬
боко и плодотворно разрабатывал
С.И. Ковалев и общие, принципиаль¬
ные вопросы научной методологии, и
конкретные, но притом, что было для
него всегда характерно, именно клю¬
чевые проблемы античной истории, в
особенности же - истории Рима.
Не удивительно, что, когда он обра¬
тился, уже в послевоенные годы, к со¬
ставлению нового полнокровного
университетского курса римской ис¬
тории, ему полностью сопутствовала
удача.
Надо сразу подчеркнуть, что успех
опубликованной в 1948 г. “Истории
Рима” объяснялся не только ее фунда¬
ментальными научными качествами -
в немалой степени этому способство¬
вала также и превосходная манера из¬
ложения. Мы уже говорили, что
С.И. Ковалев был великолепным мас¬
тером устного выступления. Его лек¬
ции - ясные, точные, логичные, умело
сочетавшие строгость научного изло¬
жения с яркостью образных зарисо¬
вок, - пользовались большим успехом
у слушателей. Не подлежит никакому
сомнению, что профессор тщательно
готовился ко всем своим выступлени¬
ям. При нем всегда был конспект, за¬
писанный характерным крупным
почерком на узких полосах бумаги -
разрезанных в длину половинах тет¬
радных страниц. До выступления или
в перерыве он мог сверяться с этими
листками, но лекцию читал свободно,
не прибегая к помощи текста. Обла¬
дая отличной, тренированной памя¬
тью, живостью воображения и хоро¬
шо разработанной литературной
речью, он с видимой легкостью про¬
слеживал развитие событий или мыс¬
ли, рисовал четкие исторические кар¬
тины, которые производили большое
впечатление и надолго запоминались.
Но, что особенно важно и что встре¬
чается не так уж часто, он мог сохра¬
нить эти качества и в своих письмен¬
ных произведениях. Его “История
Рима” - это один из самых обширных
и содержательных, но вместе с тем и
самых ярких и интересных универси¬
тетских курсов по древней истории,
изданных в советское время.
“Историю Рима” С.И. Ковалева от¬
личают: зрелая научная методология,
практически свободная от социологи-
заторства и догматизма предыдущей
поры; большая внутренняя доброт¬
ность, проявляющаяся во внимании к
историческим фактам и тем источни¬
кам, на основе которых только и воз¬
можно их воссоздание; глубокая, не¬
редко весьма оригинальная трактовка
отдельных явлений или событий,
таких, например, как происхождение
и борьба патрициев и плебеев, кон¬
ституция Римской республики и, осо¬
бо, устройство Римско-италийской
федерации, сицилийские и Спартаков¬
ское восстания рабов, движение Грак-
хов и др. Автор умеет представить
104
С.И. Ковалев
читателям, как ранее слушателям, не
только события древней истории, но и
ее героев. Тому, кто занимался с кур¬
сом Ковалева, навсегда запомнятся
набросанные автором яркие портре¬
ты Пирра, Ганнибала, Митридата,
Суллы, Сертория, Цезаря и др. Нако¬
нец - и это надо подчеркнуть особо -
ярко выраженная приверженность
Ковалева историко-философской
доктрине марксизма нисколько не ме¬
шала ему представить общую объек¬
тивно убедительную концепцию рим¬
ской истории. Книга была высоко
оценена в нашей печати30, она вызва¬
ла большой интерес и за рубежом и
дважды была переиздана в Италии (в
1953 и 1955 гг.)31.
Разумеется, не все в книге С.И. Ко¬
валева выдержало проверку време¬
нем. Наука непрерывно развивается,
и за годы, прошедшие со времени пер¬
вого издания его большого курса,
многие важные моменты и явления
римской истории подверглись пере¬
смотру и уточнению. Вообще старе¬
ние научного произведения - процесс
естественный и неизбежный. Важна,
однако, степень этого старения: одни
устаревают безнадежно, другие долго
еще продолжают оставаться полезны¬
ми и могут вызывать интерес. Книга
Ковалева относится к числу таких
долгожителей. Она и сейчас может
служить ценным пособием для осно¬
вательного знакомства с заключи¬
тельным этапом древней истории - с
историей Рима, и достаточно лишь не¬
которых указаний, чтобы ввести чи¬
тателя в курс свершившихся перемен
и обеспечить ему возможность ориен¬
тации в современном потоке мнений.
Здесь необходимо прежде всего
указать на некоторые общие положе¬
ния С.И. Ковалева, впрочем, не влияв¬
шие существенным образом на ход
изложения, которые, с точки зрения
современной науки, являются не¬
сколько схематичными и прямолиней¬
ными. Это, во-первых, встречающее¬
ся в разделе о Гражданских войнах
II—I вв. до н.э. определение “массы пау¬
перов и пролетариев, начиная с кре¬
стьян, умирающих с голоду на своих
карликовых наделах, и кончая город¬
скими люмпен-пролетариями”, как
“части рабовладельческого коллекти¬
ва”, как “фракции рабовладельческо¬
го класса” (с. 336)32, что выдает упро¬
щенное представление о структуре
античного рабовладельческого обще¬
ства. Позднейшие советские ученые
стали различать в массе свободного
населения, противостоявшего в ан¬
тичном обществе рабам, два класса -
класс крупных собственников - рабо¬
владельцев, и класс мелких свободных
производителей - крестьян и ремеслен¬
ников. На долю последних, коль ско¬
ро они были гражданами, перепадали
некоторые блага от рабовладельче¬
ского государства, но от этого они
все-таки не становились частью рабо¬
владельческого класса33.
Далее, упрощенной выглядит трак¬
товка понятий “оптиматы” и “популя¬
ры” как обозначений четких поли¬
тических групп - соответственно
нобилитета и народной партии (см., в
частности, с. 373, прим. 1). И здесь со¬
временная наука придерживается более
осторожного и дифференцированно¬
го мнения: оптиматы и популяры -
скорее обозначения известных поли¬
тических линий, находивших вопло¬
щение в отдельных ярких политиках,
в какой-то степени тоже - в формиро¬
вавшихся вокруг них группировках, но
это - не определения правильных по¬
литических партий, самая возмож¬
ность существования которых в ан¬
тичности весьма проблематична34.
Другое уточнение касается сюже¬
та, тоже относящегося к эпохе Граж¬
данских войн, но более частного свой¬
ства, - деятельности народного трибу¬
на Клодия. С.И. Ковалев видит в нем
орудие, или агента, Цезаря в Риме в
105
С.И. Ковалев
годы, когда сам триумвир находился в
Галлии (с. 444). Однако не исключено,
что действия Клодия в Риме отлича¬
лись большей самостоятельностью,
что он опирался на широкие слои
городского плебса, и что его выступ¬
ление было одним из последних
всплесков римского демократическо¬
го движения35.
Наконец, еще один сюжет, тоже из
времен Гражданских войн в Риме, но
не из римской жизни. Мы имеем в ви¬
ду выступление Савмака на Боспоре,
которое С.И. Ковалев, вслед за
С.А. Жебелевым, толкует как “вос¬
стание рабов-скифов” (с. 385). Работа
С.А. Жебелева вышла еще в 30-е го¬
ды36. Развернувшаяся в послевоенное
время дискуссия сильно поколебала
главные положения С.А. Жебелева:
явились сомнения и в рабском статусе
самого Савмака, и в общей трактовке
его выступления как “восстания ра¬
бов-скифов”37.
Другая группа вопросов, требую¬
щих известных оговорок и уточнений,
связана с историей христианства. Под¬
ход С.И. Ковалева к античной тради¬
ции о христианстве отличался гипер¬
критицизмом: придерживаясь теории
интерполяций, он отвергал, в частно¬
сти, свидетельства Тацита и Светония
о гонениях на христиан при Нероне
(с. 544 и 714), вопреки преданию от¬
стаивал мнение о возникновении пер¬
вых христианских общин за предела¬
ми Палестины, в Малой Азии
(с. 711-712). Надо, однако, заметить,
что позднее Ковалев сам пересмотрел
свои крайние взгляды, признав под¬
линность свидетельств Тацита и Све¬
тония и согласившись отнести возник¬
новение первых общин иудео-христи-
ан к Палестине38.
Наконец, еще одна проблема, кото¬
рая заслуживала бы сейчас специаль¬
ного разбора, если бы мы по существу
не сделали этого ранее, - проблема
социальной революции в античном
обществе. Укажем лишь, что тема эта
продолжает оставаться дискуссион¬
ной, и что лучшим пособием для
ознакомления с ведущимися здесь
спорами являются в отечественной ли¬
тературе работы московского историка
С.Л. Утченко39. В одной из последних
книг Утченко “Цицерон и его время”
читатель может найти содержатель¬
ный обзор главных тенденций рим¬
ской истории, рассмотренных с совре¬
менной точки зрения, что могло бы
служить превосходным общим коррек¬
тивом к курсу С.И. Ковалева (по
крайней мере, к первой его части).
Меня могут спросить: а почему, соб¬
ственно, все эти необходимые поправ¬
ки нельзя было внести в текст книги
при подготовке ее (в середине 80-х го¬
дов) к новому изданию, коль скоро я
этим непосредственно занимался?
На это надо ответить прежде всего,
что высказанные выше замечания не
носят безусловного характера, т.е.
что обсуждавшиеся только что поло¬
жения не являются просчетами в собст¬
венном смысле, а служат выражением
определенных научных установок,
пусть ныне и оспариваемых. С другой
стороны - и именно поэтому - труд
С.И. Ковалева должен рассматривать¬
ся как произведение, отразившее уси¬
лия и достижения, идеи и даже манеру
изложения, характерные для целого,
весьма важного этапа в истории оте¬
чественной науки об античности.
В этом смысле курс Ковалева ценен
для нас как памятник своей эпохи. Так
или иначе, опубликованная впервые в
1948 и переизданная в 1986 г. “Исто¬
рия Рима” С.И. Ковалева - книга
полезная и интересная. Она по-преж¬
нему может служить источником доб¬
ротной информации об античном
мире, и ей несомненно суждено еще
долго оставаться эталоном высокой
исторической культуры.
Все, что изложено здесь о С.И. Ко¬
валеве, - переработка старой моей
106
С.И. Ковалев
статьи, предпосланной переизданию
его университетского курса. Теперь я
хотел бы добавить несколько слов
личного плана о том, каким мне запо¬
мнился старый профессор и какую
роль он сыграл в личной моей судьбе.
Поступив на исторический факуль¬
тет Ленинградского университета в
1950 г., я первоначально решил специа¬
лизироваться по новой истории: с дет¬
ских лет я зачитывался романами
A. Дюма, преклонялся перед Наполе¬
оном и мечтал заниматься историей
Франции. Однако моего детского на¬
мерения хватило только на один
семестр. Пока древнюю историю чи¬
тали В.В. Струве и К.М. Колобова
(первый - Восток, а вторая - Грецию),
лекции которых меня не захватывали,
я оставался верен своему первому ре¬
шению. Но когда во втором семестре
в большой 70-й аудитории начал
читать свой курс Ковалев, все измени¬
лось: он властно увлек меня своей ма¬
нерой читать, четкой и спокойной,
своей удивительно чистой и стройной
речью, своим способом ясно и отчет¬
ливо преподносить материал и даже
тем, как он держался перед аудито¬
рией.
Ни до, ни после я никогда не видел
столь совершенного воплощения уни¬
верситетского профессора. Не то что¬
бы он был важен и недоступен; нет, с
ним всегда можно было вступить в
разговор и даже посоветоваться по
поводу своих трудностей. Но его дос¬
тупность сочеталась с удивительным
достоинством. В нем не было стран¬
ностей, нередко, увы, присущих тем,
кто читает лекции: ни невнятности
B. В. Мавродина, ни странного тонко¬
го фальцета В.В. Струве, ни столь же
странного, но скрипучего голоса
К.М. Колобовой, ни их внешней нека¬
зистости. Конечно, это все были круп¬
ные ученые, а К.М. Колобова чуть
позднее на долгие годы стала моей
главной наставницей, память о кото¬
рой я чту до сих пор. Но как препода¬
ватели - и в лекциях своих, и в прочем
университетском обиходе - они всегда
казались мне какими-то ущербными,
и только Ковалев безусловно отвечал
моим представлениям о Профессоре с
большой буквы.
Перед моим мысленным взором
живо встает его невысокая, чуть суту¬
лая фигура, облаченная в неизменный
темносиний костюм, его голова с уд¬
линенным профилем и седоватыми
коротко подстриженными волосами.
Я вижу его спокойно стоящим у ка¬
федры (тогда в больших аудиториях
еще были кафедры), или сидящим у
стола во время камерных кафедраль¬
ных занятий, или уютно откинувшимся
в нашем старом кресле во время пере¬
рыва. Я помню также, как спокойно
и уверенно он вел заседания кафед¬
ры, никогда, ни по какому поводу, не
выходя из себя, вежливо, но не без
сдержанного юмора отвечая на бур¬
ные наскоки всегда увлеченной чем-
либо новым К.М. Колобовой или ко¬
ротко и с достоинством осаживая
становившуюся чересчур бесцере¬
монной нашу лаборантку Т.В. Пру-
шакевич.
Признаюсь, я восхищался Ковале¬
вым, и это восхищение через несколь¬
ко недель привело меня на кафедру
истории древней Греции и Рима. Но я
не стал учеником Ковалева в точном
смысле слова: летом, после первого
курса, К.М. Колобова предложила
мне заниматься греческим языком
(приватно, у нее на дому), увлеклась
этими занятиями сама и увлекла ме¬
ня, и я пошел за нею разбираться в
хитросплетениях, или, как чаще го¬
ворят в ученом мире, проблемах,
греческой истории, которая и стала с
тех пор главным предметом моих за¬
нятий.
При всем том мое почитание Кова¬
лева осталось непоколебленным и
связь с ним не прерывалась до конца
107
С.И. Ковалев
его жизни. Помню, как вскоре после
того, как я перешел на кафедру ан¬
тичной истории, я как-то улучил
момент и пожаловался ему, что не ус¬
певаю, из-за большой учебной загру¬
женности по специализации, зани¬
маться ровно всеми предметами и по¬
сещать все лекции, и как он, слегка
улыбаясь, ответил мне, что и незачем
всем заниматься одинаково, и таким
образом подсказал мне естественный
выход из положения. Я оказался по¬
нятливым и скоро приспособился пе¬
реводить греческие или латинские
тексты на скучных общих лекциях по
истории партии или философии, а с
IV курса и вовсе перестал посещать
все общие неспециальные курсы, вы¬
свободив таким образом массу време¬
ни для занятий античностью.
В те годы на кафедре было немно¬
го студентов-античников (не было ни¬
какой количественной разнарядки), и
отношения профессоров и их подо¬
печных отличались завидной просто¬
той и патриархальностью. Я уже упо¬
минал, как просто вовлекла меня
К.М. Колобова в домашние занятия
греческим языком. Столь же просто
приглашал к себе домой студентов и
Ковалев, и я рано приобщился к боль¬
шим домашним собраниям-ужинам у
него на квартире. Он жил тогда с же¬
ной, дочерью и старинным своим дру¬
гом академиком-правоведом А.В. Ве¬
недиктовым в просторной, по настоя¬
щему профессорской квартире на
Большой Московской (у нынешней
станции метро “Владимирская”).
Помню огромный кабинет, разделен¬
ный надвое длинным высоченным
стеллажом, по одну сторону которого
царил Ковалев, а по другую - Венеди¬
ктов. Помню большую столовую, в
которой за одним столом усаживалось
до десятка и более людей - членов се¬
мьи, родственников (у Ковалевых все¬
гда обретались две-три пожилые род¬
ственницы), гостей, среди которых
нередко бывали и аспиранты, и сту¬
денты. Атмосфера была добрая и спо¬
койная, разговоры всегда интересные,
а для молодого человека, каким я
тогда был, все было преисполнено
особого значения, ибо в этой милой
дружеской обстановке исподволь я
проникался чувством принадлежно¬
сти к нашей общей корпорации.
На своем курсе я был единствен¬
ным студентом-античником, кафед¬
ральные курсы я нередко слушал с
другими группами, где было по не¬
сколько студентов, но бывали случаи,
когда лекции читались мне одному (и
такое могло быть в те годы!). Как бы
там ни было, зачеты и экзамены по
курсам Ковалева я сдавал у него дома,
и возникавшая тогда невольно дове¬
рительная обстановка не столько эк¬
замена, сколько дружеской беседы,
также была драгоценным способом
сближения ученика с высоким миром
учителей.
Заключая эти краткие заметки,
скажу со всею откровенностью:
С.И. Ковалев был первым из универ¬
ситетских наставников, кто ввел меня
в высокий мир науки, и потому он
стал для меня фигурою символиче¬
ской в лучшем смысле слова. Пусть
другие говорят о мрачных сторонах
советской действительности, об идео¬
логической ангажированности и упад¬
ке образования и науки, об ученых
служителях режима, втиснувших ис¬
торию в Прокрустово ложе марксист¬
ской догмы. Для меня университет и
тогда был подлинным храмом науки,
и среди служивших там науке я без
всякого стеснения первым назову за¬
мечательного профессора древней ис¬
тории, искренне увлекавшегося новой
доктриной, но сохранявшего высокие
культурные традиции русской интел¬
лигенции Сергея Ивановича Кова¬
лева.
108
С.И. Ковалев
Примечания
1 Первоначально под заглавием «С.И. Ко¬
валев и его “История Рима”» опубликова¬
но в кн.: Ковалев С.И. История Рима:
Курс лекций. 2-е изд., испр. и доп. Л.,
1986. С. 3-16. Затем в переработанном
виде в кн.: Фролов Э.Д. Русская наука об
античности: (Историографические очер¬
ки). СПб., 1999. С. 427-452.
2 Возможность воспользоваться этой руко¬
писной биографией, как и некоторыми
другими неопубликованными материала¬
ми, была в свое время любезно предоста¬
влена нам дочерью С.И. Ковалева Ири¬
ной Сергеевной Ковалевой.
3 О ГАИМК см.: Очерки истории истори¬
ческой науки в СССР / Под ред.
М.В. Нечкиной. М, 1966. Т. 4. С. 579; Ис¬
ториография античной истории / Под
ред. В.И. Кузищина. М., 1980. С. 329.
О работе античного сектора ГАИМК ин¬
тересные воспоминания можно найти в
статьях К.М. Колобовой: Профессор
С.И. Ковалев (1886-1960) // Ежегодник
Музея истории религии и атеизма. (Да¬
лее: ЕМИРА). 1961. Т. 5. С. 361-364; Вос¬
стания рабов в античном обществе
V-I вв. до н.э.: (Историографический
очерк) // Проблемы всеобщей истории:
Историографический сборник / Под ред.
B. Г. Ревуненкова. Л., 1967. С. 8-10.
4 См. развернутую критику этих представ¬
лений в кн.: Очерки истории историче¬
ской науки в СССР. Т. 4. С. 581. Ср. также
собственную авторскую критическую пе¬
реоценку: Ковалев С.И. Сорок лет совет¬
ской историографии по Древнему Риму //
ВДИ. 1957. № 3. С. 42.
5 См.: Тюменев А.И. Очерки экономиче¬
ской и социальной истории Древней Гре¬
ции. Т. 1-3. Пг., 1920-1922; Он же. Суще¬
ствовал ли капитализм в Древней Гре¬
ции? Пг., 1923; Он же. Введение в эконо¬
мическую историю Древней Греции. Пг.,
1923. Для оценки ср. также: Очерки исто¬
рии исторической науки в СССР. Т. 4.
C. 579-580; Историография античной ис¬
тории. С. 333.
6 См.: Колобова К.М. Профессор С.И. Ко¬
валев. С. 363-364.
7 Ковалев С.И. Учение Маркса и Энгельса
об античном способе производства. Л.,
1932. (Изв. ГАИМК; Т. 12, вып. 9/10);
Он же. Об основных проблемах рабовла¬
дельческой формации. Л., 1933. (Изв.
ГАИМК; Вып. 64); Он же. Классовая
борьба и падение античного общества //
Из истории докапиталистических фор¬
маций. М.; Л., 1933. С. 345-354. (Изв.
ГАИМК; Вып. 100); Он же. Проблема со¬
циальной революции в античном общест¬
ве // К. Маркс и проблемы истории докапи¬
талистических формаций. М.; Л., 1934.
с. 295-328. (Изв. ГАИМК; Вып. 90); Он же.
Экономика античного общества // Краткое
введение в историю докапиталистических
формаций. М.; Л., 1934. С. 89-99. (Изв.
ГАИМК; Вып. 99); Он же. О некоторых
проблемах рабовладельческой форма¬
ции // Проблемы истории докапиталисти¬
ческих обществ. Л., 1934. № 2. С. 70-80.
8 Ср.: Тюменев А.И. Изучение истории
Древней Греции в СССР за сорок лет
(1917-1957 гг.) // ВДИ. 1957. № 3.
С. 30-31.
9 Ковалев С.И. История античного обще¬
ства. Л., 1936. Ч. 1: Греция; Ч. 2: Элли¬
низм. Рим.
10 Ср. оценку и критику этих положений в
кн.: Очерки истории исторической науки
в СССР. Т. 4. С. 587-588; Историография
античной истории. С. 340-341.
11 История древнего мира / Под ред.
С.И. Ковалева. Т. 1-3. М., 1936-1937. Т. 1:
Древний Восток; Т. 2/3: Древняя Греция.
Ч. 1-2.
12 Ковалев С.И. Македонская оппозиция в
армии Александра // Изв. ЛГУ. 1930. Т. 2.
С. 148-183.
13 Ковалев С.И. Александр Македонский.
Л., 1937.
14 Ковалев С.И. Переговоры Дария с Алек¬
сандром и македонская оппозиция //
ВДИ. 1946. № 3. С. 46-56; Он же. Заговор
“пажей” // ВДИ. 1948. № 1. С. 34-42; Он
же. Александр и Клит // ВДИ. 1949. № 3.
С. 69-73; Он же. Александр, Фи лота и
Парменион // Учен. зап. ЛГУ. Сер. ист.
наук. 1949. № 112, вып. 14. С. 280-308; Он
же. Монархия Александра Македонско¬
го // ВДИ. 1949. № 4. С. 29-40.
15 Жебелев С.А., Ковалев С.И. Великие вос¬
стания рабов II—I вв. до н.э. в Риме // Из
истории античного общества. М.; Л.,
1934. С. 139-180. (Изв. ГАИМК;
Вып. 101).
16 Ковалев С.И. К вопросу о датировке на¬
чала восстания Спартака // ВДИ. 1956.
№ 2. С. 12-27.
17 Ковалев С.И. Проблема социальной ре¬
волюции в античном обществе // К. Маркс
109
С.И. Ковалев
и проблемы истории докапиталистиче¬
ских формаций. С. 295-328.
18 Ковалев С.И. Две проблемы римской ис¬
тории // Вести. ЛГУ 1947. № 4. С. 96.
19 См.: Там же. С. 97-98.
20 Ковалев С.И. Опыт периодизации рим¬
ской истории // ВДИ. 1955. № 4. С. 113 и
след.
21 См.: Там же. С. 116.
22 Ковалев С.И. Две проблемы римской ис¬
тории. С. 86-91; Он же. Проблема проис¬
хождения патрициев и плебеев // Труды
юбилейной научной сессии (Ленинград¬
ского университета). Секция ист. наук. Л.,
1948. С. 202-244; Он же. Опыт периодиза¬
ции римской истории. С. 108-109.
23 Ковалев С.И. К вопросу о характере со¬
циального переворота III—V вв. в Запад¬
ной Римской империи // ВДИ. 1954. № 3.
С.33-44.
24 Ковалев С.И. Происхождение христиан¬
ства. Л., 1948; Он же. Происхождение и
классовая сущность христианства. Л.,
1951. Переизд. М, 1952; Он же. Миф о
Христе. Л., 1954; и др.
25 Ковалев С.И. Основные вопросы проис¬
хождения христианства // ЕМИРА. 1958.
Т. 2. С. 3-25; Он же. Из истории критики
христианства: (Мифологическая шко¬
ла) // ЕМИРА. 1959. Т. 3. С. 46-51; Он же.
Причины возникновения христианства //
ВДИ. 1962. № 3. С. 78-95; и др.
26 Ковалев С.И. Основные вопросы проис¬
хождения христианства. М.; Л., 1964.
27 Ковалев С.И. [Рецензия] // ВДИ. 1957.
№ 4. С. 169. Рец. на кн.: Historia Mundi.
Bd. 4. Bern, 1956.
28 См., в частности: Ковалев С.И., Кубла-
нов М.М. Находки в Иудейской пустыне:
(Открытия в районе Мертвого моря и во¬
просы происхождения христианства). Л.,
1960. Главы, написанные С.И. Ковале¬
вым, перепечатаны также в его указан¬
ном выше (примеч. 26) сборнике трудов.
29 Отражением историографических инте¬
ресов и занятий С.И. Ковалева являются
как отдельные опубликованные им этю¬
ды (вступительные статьи к русским пе¬
реводам трудов Т. Моммзена [1936 г.],
В. Тарна [1949 г.], А. Робертсона [1956 г.]
и некоторые рецензии), так и упомянутая
выше обширная рукопись (до 12 автор¬
ских листов) специального курса по исто¬
риографии античности, подготовленная к
печати, но так, к сожалению, и не увидев¬
шая свет.
30 См. рецензии: Бокщанин А.Г Ц ВДИ.
1949. № 3. С. 129-136; Редер Д.Г // Сов.
книга. 1949. № 5. С. 91-94; Штаер-
ман Е.М. // ВДИ. 1952. № 3. С. 68-77; Го¬
лубцова Е.С. // ВДИ. 1952. № 4. С. 60-66.
31 О реакции итальянской печати - в целом
весьма положительной - на эти издания
книги С.И. Ковалева см.: Кубланов М.М.
С.И. Ковалев (1886-1960) // Ковалев С.И.
Основные вопросы происхождения хри¬
стианства. С. 15, 18.
32 Ссылки даются на оригинальное первое
издание: Ковалев С.И. История Рима. Л.,
1948.
33 О структуре римского рабовладельческо¬
го общества, как и по целому ряду других
принципиальных вопросов истории Рима,
см. в особенности работы С.Л. Утченко:
Идейно-политическая борьба в Риме на¬
кануне падения Республики. М., 1952.
С. 12 и след.; Цицерон и его время. М.,
1972. С. 57 и след.
34 Ср.: Утченко С Л. Идейно-политическая
борьба в Риме. С. 20-23, 39-40; Кризис и
падение Римской республики. М., 1965.
С. 156-173; Цицерон и его время.
С. 133-140.
35 Утченко СЛ. Кризис и падение Римской
республики. С. 73-82; Он же. Древний
Рим: События, люди, идеи. М., 1969.
С. 117-135; Он же. Цицерон и его время.
С. 208-216.
36 Жебелев С.А. Последний Перисад и
скифское восстание на Боспоре. Л., 1933.
(Изв. ГАИМК; Вып. 70). Позднее эта ра¬
бота была перепечатана с некоторыми
изменениями и дополнениями автора, см.:
ВДИ. 1938. № 3. С. 49-71; а затем еще
раз, см.: Жебелев С.А. Северное Причер¬
номорье: Исследования и статьи. М.; Л.,
1953. С. 82-115.
37 См.: Колобова К.М. Восстания рабов в
античном обществе V-I вв. до н.э.
С. 10-15 (обзор дискуссии с заключитель¬
ным выводом о сомнительности главных
положений С.А. Жебелева); Гаври¬
лов А.К. Скифы Савмака - восстание или
вторжение? (IPE, I2, 352 - Syll.3, 709 //
Этюды по античной истории и культуре
Северного Причерноморья. СПб., 1992.
С. 53-73 (с исчерпывающим историогра¬
фическим обзором и новыми предложе¬
ниями).
38 Ср.: Ковалев С.И. Основные вопросы про¬
исхождения христианства. М.; Л., 1964.
С. 72 и след, (об античной исторической
110
С.И. Ковалев
традиции); С. 160 и след, (о месте возник¬
новения первых христианских общин).
39 Утченко СЛ. Кризис и падение Римской
республики. С. 17-32; Он же. Древний
Рим. С. 22-29; Он же. Цицерон и его вре¬
мя. С. 5-9, 115-116.
Основные труды С.И. Ковалева
К. Маркс и Ф. Энгельс об античности. Л.,
1932.
Античный способ производства в источни¬
ках. Л., 1933. (Изв. ГАИМК; Вып. 78).
Совместно с С.А. Жебелевым.
История античного общества. Ч. 1-2. Л.,
1936. Ч. 1: Греция; Ч. 2: Эллинизм. Рим.
Александр Македонский. Л., 1937.
История Рима. Л., 1948. 2-е изд., испр. и доп. /
Под ред. Э.Д. Фролова. Л., 1986.
Основные вопросы происхождения христи¬
анства. М.; Л., 1964.
* * *
Ковалева Е.В., Кубланов М.М. (сост.). Биб¬
лиография работ С.И. Ковалева // Кова¬
лев С.И. Основные вопросы происхожде¬
ния христианства. М.; Л., 1964.
С. 234-243. Учтено 138 опубликованных
работ и 7 оставшихся в рукописи.
Литература о С.И. Ковалеве
К 70-летию со дня рождения профессора
С.И. Ковалева // ВДИ. 1956. № з.
Колобова К.М. Профессор С.И. Ковалев
(1886-1960) // Ежегодник Музея истории
религии и атеизма. 1961. Т. 5.
Кубланов М.М. С.И. Ковалев (1886-1960) //
Ковалев С.И. Основные вопросы проис¬
хождения христианства. М.; Л., 1964.
Фролов Э.Д. Русская наука об античности.
СПб., 1999. Гл. 10, § 1.
Ксения Михайловна Колобова
(1905-1977)'
г
Обращаясь к самому дорогому для
меня персонажу из прежней универси¬
тетской жизни - к моей первой уни¬
верситетской наставнице К.М. Коло¬
бовой, я испытываю затруднения, ко¬
торые естественны, когда приходится
рассказывать о человеке, с которым
долго и прочно был связан. В свое
время, пока Ксения Михайловна была
жива, мне и в голову не приходило со¬
бирать сведения о моем учителе и дру¬
ге и составлять из них связное повест¬
вование. Потом, когда она умерла, у
меня не было решимости писать о ней
некролог - до такой степени мне чуж¬
да была самая идея думать и говорить
о ней как о покойной. Теперь же, ко¬
гда прошло столько лет со дня ее
смерти и мне надо рассказать о ней
другим, я с сожалением обнаруживаю,
что документальных материалов для
такого рассказа у меня почти нет, а в
памяти сохранилось скорее общее
впечатление о человеке, нежели точ¬
ные контуры биографии. Мне придет¬
ся более полагаться на разрозненные
воспоминания - мои собственные и
сына Ксении Михайловны, известного
петербургского философа Валерия
Владимировича Селиванова, с кото¬
рым я сохраняю дружеские связи до
сих пор. Он же предоставил в мое рас¬
поряжение составленную им краткую
биографическую справку о своей ма¬
тери и список ее трудов, за что я и
приношу ему здесь сердечную благо¬
дарность.
Ксения Михайловна Колобова ро¬
дилась 31 декабря (по старому стилю)
1905 г. в Ашхабаде в интеллигентной
семье. Ее отец был в ту пору священ¬
ником, но позднее, из-за разногласий с
церковными иерархами, он сложил с
себя сан и служил в каком-то ведомст¬
ве в Баку. Здесь, в Баку, Ксения Ми¬
хайловна окончила гимназию и посту¬
пила на историко-филологический
факультет только что основанного
(1919) Азербайджанского университе¬
та. Большая часть преподавателей в
этом университете состояла тогда из
русских специалистов, нередко очень
высокого уровня, отъехавших в го¬
лодные годы на юг из Петербурга и
Москвы.
Своею специальностью юная сту¬
дентка избрала изучение античности,
а ее главным наставником стал выда¬
ющийся филолог-классик и поэт-сим¬
волист Вячеслав Иванович Иванов,
преподававший в Азербайджанском
112
К.М. Колобова
университете с момента его открытия
и до своего отъезда за границу (1920—
1924). Под руководством Вяч. Иванова
Колобова получила хорошую антико-
ведную подготовку, сильно расшири¬
ла свои познания в истории мировой
культуры и развила тот особенный
вкус к изящной словесности, к искус¬
ству слова, который в молодые годы
властно побуждал ее к сочинению
стихов, а позднее проявлял себя в пе¬
реводах с греческого, в литературных
зарисовках (отдельных и в рамках на¬
учных работ) и в тех свободных бесе¬
дах, которые она так охотно вела со
своими учениками в домашней обста¬
новке.
Надо заметить, что в кругу учени¬
ков и почитателей Вяч. Иванова
К.М. Колобова выделялась особенной
интеллектуальной самостоятельно¬
стью и научной целеустремленно¬
стью. Это признает такой тонкий и
умный наблюдатель, каким была дочь
знаменитого мэтра Лидия Вячесла¬
вовна Иванова, оставившая поистине
прекрасные воспоминания. Она отзы¬
вается о Колобовой как об “очень ум¬
ной” и “одной из самых блестящих и
близких бакинских учениц Вячеслава
[Иванова]” При этом, однако, броса¬
ется в глаза любопытный факт: за¬
метки Лидии Ивановой о Колобовой
отличаются лаконичностью и сдер¬
жанностью, в особенности в сравне¬
нии с тем, как она пишет о других пи¬
томцах Иванова в бакинский период,
к примеру, о Е.А. Миллиор и
М.С. Альтмане, о которых она отзы¬
вается и подробнее и теплее2.
Собственно о будущей звезде ле¬
нинградского антиковедения Лидия
Иванова упоминает лишь в связи с той
эпистолярной полемикой, которая
вспыхнула позднее (1927-1928) между
Колобовой и Ивановым в связи с его
“Палинодией” - стихотворением, где
поэт готов был признаться в своем
пресыщении “гиметским медом” и ох¬
лаждении к античности, на что быв¬
шая ученица ответила бурей негодо¬
вания. При этом ее реакция была тем
более бурной, что в эстетическом от¬
ступничестве своего наставника она
усмотрела нечто большее - перемену
в самой жизненной позиции, которую
она никак не могла принять. Впрочем,
стороны объяснились и конфликт
был улажен. Однако сам эпизод при¬
мечателен: он показывает рано раз¬
вившуюся в К.М. Колобовой самосто¬
ятельность суждений и способность к
критике, что не прощается в кругу по¬
читателей и близких гения.
По окончании университета в Баку
(1926) К.М. Колобова переезжает в
Ленинград, где, после некоторых мы¬
тарств, когда ей пришлось работать
на фабрике, а затем учительствовать
в школе для взрослых, находит воз¬
можность продолжить свое образова¬
ние и обрести, наконец, свое место в
науке. С 1930 по 1932 г. она состоит в
аспирантуре ГАИМК, а по окончании
аспирантуры становится там же науч¬
ным сотрудником. Она активно зани¬
мается научной деятельностью, и из
печати одна за другой выходят ее ра¬
боты. Одновременно она начинает ра¬
ботать в высшей школе. С 1937 г.
она - штатный сотрудник кафедры
истории древней Греции и Рима Ле¬
нинградского университета. В том же
году ей присваиваются ученая степень
кандидата исторических наук и звание
доцента.
С тех пор, за вычетом короткого
перерыва во время войны, когда в
эвакуации ей пришлось проработать
два года (1942-1944) в педагогических
институтах Астрахани и Куйбышева,
вся жизнь К.М. Колобовой была свя¬
зана с кафедрой античной истории на
историческом факультете Ленинград¬
ского университета: здесь она стала
доктором и профессором (1949), неко¬
торое время была даже деканом фа¬
культета (1949-1951) и долгие годы -
113
К.М. Колобова
заведующей своей кафедры (1956-
1971 гг.). Ее уход на пенсию в 1971 г.
был вынужденным: уже с середины
60-х годов у нее стали проявлять¬
ся признаки тяжелого заболевания
(по-видимому, болезнь Альцгеймера),
что, в конце концов, сделало невоз¬
можной какую бы то ни было интел¬
лектуальную работу. Она умерла
2 февраля 1977 г.
К.М. Колобова была оригиналь¬
ным, крупным ученым, чьи труды
внесли существенный вклад в отече¬
ственную науку об античности. При
этом она была специалистом-антико-
ведом новой формации: с конца 20-х
годов она с головой ушла в изучение
марксистской философии истории,
труды Маркса и Энгельса стали ее
главными теоретическими опорами,
на которых она возводила все свои по¬
строения в области античной истории.
Как это было естественно в особенно¬
сти для первого поколения историков-
марксистов, она концентрировала
свое внимание прежде всего на изуче¬
нии социально-экономических проб¬
лем античного мира, и в первую оче¬
редь древней Греции, которая всегда
оставалась главным предметом ее
интересов.
Надо, однако, заметить, что в шко¬
ле Вяч. Иванова, а позднее в ГАИМК,
в общении с такими выдающимися, но
в то же время весьма разными по сво¬
ей натуре корифеями тогдашней нау¬
ки, как С.А. Жебелев и Н.Я. Марр,
она получила слишком богатую и раз¬
ностороннюю подготовку, чтобы до¬
вольствоваться созданием одних лишь
социологических схем3. Осмыслен¬
ную в главных чертах через призму
марксистской теории античность она
хотела видеть во всей полноте ее кон¬
кретных проявлений, полнокровной и
живой. Отсюда - то богатство кон¬
кретно-исторических изысканий, ко¬
торое при самой высокой теоретиче¬
ской и идеологической ангажирован¬
ности отличает научное творчество
К.М. Колобовой.
Это качество в полной мере прису¬
щи работам К.М. Колобовой по соци¬
ально-экономическим проблемам ан¬
тичности, которыми она дебютировала
в науке в довоенное время. Мы имеем
в виду прежде всего монографическое
исследование “К вопросу о судовладе-
нии в древней Греции”, где обстоятель¬
но изучены категории судовладельцев
(навклеров) и купцов (эмпоров) и их
религиозно-профессиональные объе¬
динения и в греческом мире вообще, и
специально в Северном Причерномо¬
рье, в особенности в городах Боспора.
Если в названной монографии рассма¬
тривается широкая, но все же кон¬
кретная проблема морской торговли,
то в вышедшем в том же году неболь¬
шом этюде сделана попытка оценить
вклад древних в разработку карди¬
нальной политэкономической темы -
темы денег4, а годом позже в другом
этюде затронута не менее важная
тема, но уже из сферы социальных от¬
ношений, - издольщина, положение и
судьбы бедняков-арендаторов в арха¬
ических Афинах5.
Своеобразным итогом этих соци¬
ально-экономических изысканий стал
общий очерк экономики классиче¬
ской Греции, опубликованный в рам¬
ках известной, изданной ГАИМК в
1937 г. книги “История древней Гре¬
ции”6. Строго говоря, у этого очерка
два автора - К.М. Колобова и Е.Г. Ка¬
таров. Однако последнему принадле¬
жит только небольшой параграф о
сельском хозяйстве, между тем как
Колобовой написано все остальное -
разделы о непосредственных произво¬
дителях (последовательно по рубрикам:
граждане, метеки, рабы), о промыш¬
ленности (добыча и обработка метал¬
лов, керамическое производство, вы¬
делка тканей, строительное дело), о
торговле и торговом капитале; ей же
принадлежат принципиальные поло¬
114
К.М. Колобова
жения об античной экономике, от¬
крывающие и заключающие главу.
Очерк до сих пор остается одним из
лучших в ряду аналогичных общих
обзоров экономики античного мира.
Главное его достоинство - система¬
тичность и обстоятельность характе¬
ристики важнейших фактов экономи¬
ческой жизни древних греков. Но он
интересен и в теоретическом плане,
поскольку в полной мере отражает
выработанную к тому времени совет¬
скими историками концепцию рабо¬
владельческого способа производства
как определяющего системного
стержня античной экономики. Отсю¬
да - резкое (в духе тех лет) непри¬
ятие как взглядов Эд. Мейера и
М.И. Ростовцева, не видевших особых
различий между экономической жиз¬
нью классической древности и отно¬
шениями нового, капиталистического
времени, так и теории К. Бюхера, низ¬
водившего античность до уровня при¬
митивного, обходившегося без разви¬
той системы обмена, натурального
хозяйства.
Развитое Колобовой в конце главы
марксистское представление о нату¬
ральном элементе античной экономи¬
ки, не исключавшем развитие товар¬
но-денежных отношений, но ставив¬
шем ему известный предел, является
по существу совершенно правильным
в отличие от распространившихся у
нас позднее, в духе Бюхера и под вли¬
янием М. Финли, представлений об
общей натуральности античной эко¬
номики. «Основой натурального хо¬
зяйства, как это показал Маркс, - пи¬
шет Колобова, - являются отношения
производства, а не обмена, как пы¬
тался доказать Бюхер, отождествляя
“натуральность” хозяйства с его “замк¬
нутостью” Таким образом, Бюхер
понимал под натуральным хозяйством
замкнутое домашнее производство,
удовлетворяющее нужды семьи свои¬
ми силами, без посредства рынка.
Маркс достаточно четко показал, что
натуральное хозяйство есть хозяйство,
основанное на натуральном присвое¬
нии рабочей силы методом внеэконо¬
мического принуждения. Античное
рабовладельческое хозяйство нату¬
рально по самой своей природе, так
как рабочего насильно превращают в
раба. Несомненно, и мы видим это на
примере античности, что натуральное
хозяйство могло допускать довольно
высокое развитие и обмена и денеж¬
ного капитала, и в этом отношении
его никак нельзя отождествлять с хо¬
зяйством замкнутым. Но несомненно
и то, что натуральное хозяйство ста¬
вит пределы высоте этого развития.
Рабство, являясь основой общества,
закрывает пути к развитию произво¬
дителя как товаропроизводителя, а
тем самым ставит границы и произ¬
водству товаров на рынок. Говоря о
ремесле, мы отмечали свойственную
античности тенденцию употреблять
прибыль от мастерских не на расши¬
рение производства, а на извлечение
торговых выгод путем ссудных опера¬
ций. Производство в рабских мастер¬
ских - также в силу специфических ус¬
ловий античного общества - допуска¬
ло только очень ограниченное число
занятых в мастерских рабов. Произ¬
водству товаров на рынок, таким об¬
разом, ставилась определенная грани¬
ца. Вместе с тем ставилась граница и
беспрепятственному развитию торго¬
вого и денежного капитала7.
Не только экономическая жизнь,
но и социальный строй и отношения
между классами в античном мире при¬
влекали внимание К.М. Колобовой.
Отчасти это объяснялось общим, ди¬
рективно узаконенным направлением
новой марксистской науки, отчасти -
естественным стремлением исследо¬
вателя глубже вникнуть в структуру
античного общества и понять самую
его природу. К.М. Колобова углубля¬
ется в социальную историю ведущего
115
К.М. Колобова
греческого полиса Афин, и за статьей
о древней аттической издольщине
следуют специальные работы о древ¬
нейшей родовой структуре, а затем и
об исходном моменте формирования
нового государства в Аттике - рефор¬
мах Солона8.
Наряду с Афинами Колобову уже
тогда, в довоенные годы, начинала ин¬
тересовать история Родоса, этого,
быть может, наиболее примечатель¬
ного центра островной Греции, чья
история предоставляла богатейший
материал для изучения самых разных
аспектов жизнедеятельности древних
греков - и их торговли, и тесно свя¬
занной с нею колонизации, и общего
политогенеза9. Афины и Родос стано¬
вятся для Колобовой двумя наиболее
привлекательными объектами изуче¬
ния, на материале которых она отчас¬
ти проверяла усвоенные ею общие
марксистские схемы, отчасти же са¬
мостоятельно возводила общие по¬
строения в области древнегреческой
истории.
С особой силой и результативно¬
стью развернулась работа К.М. Коло¬
бовой по изучению этих двух очагов
греческой цивилизации в послевоен¬
ные годы. В середине 40-х годов она
усиленно работала над монографией,
посвященной древнейшей истории Ро¬
доса. За журнальными статьями10
последовала публикация тезисов и ав¬
тореферата работы, которая была
представлена и защищена в качестве
докторской диссертации11; чуть позже
весь труд был опубликован под загла¬
вием “Из истории раннегреческого
общества (о. Родос IX-VII вв. до н.э.)”
(1951).
Названное произведение - одна из
самых фундаментальных работ, соз¬
данных в отечественной историогра¬
фии по проблемам генезиса древне¬
греческой цивилизации. Здесь впер¬
вые в нашей науке были прослежены
судьбы крито-микенского культурно¬
го наследия в отдельно взятом кон¬
кретном регионе, были показаны вза¬
имодействие минойской, ахейской и
дорийской культур, рождение полиса
в зоне дорийского расселения и роль
сопутствовавшего этому процессу
важного явления - колонизации. Осо¬
бое значение имело данное Колобо¬
вой обоснование “двусторонности”
греческой колонизации, т.е. ее зависи¬
мости не только от потребностей и
возможностей развивавшихся грече¬
ских городов-государств, которые,
естественно, склонны были решать
свои социальные проблемы за чужой
счет, но и от уровня развития объек¬
тов колонизации - периферийных
варварских племен, степени их готов¬
ности вступить в контакт с гречески¬
ми переселенцами.
Такая постановка вопроса не была
совершенно нова. Ее истоки можно
искать в трудах М.И. Ростовцева, раз¬
вивавшего взгляд о конструктивном
взаимодействии греческого и тузем¬
ного (иранского) элементов в Север¬
ном Причерноморье. В 30-х годах в
рамках уже упоминавшейся коллек¬
тивной монографии “История древней
Греции” С.А. Жебелев решительно
высказался за взаимовыгодность, т.е.
“двусторонность” колонизационного
процесса12. Однако у Колобовой эта
идея получила ярко выраженную
идеологическую направленность - за¬
остренность против классической,
“буржуазной” историографии, кото¬
рая, рассматривая процесс колониза¬
ции, подчеркивала решающую роль
греческой инициативы и греческого
культурного воздействия и таким об¬
разом будто бы принижала значение
периферийных народов.
Идеологическая подоплека этой
критики совершенно понятна в кон¬
тексте развернутой тогда в СССР
борьбы с буржуазным космополитиз¬
мом и западными влияниями. Однако к
чести К.М. Колобовой надо заметить,
116
К.М. Колобова
что увлечение идеей “двусторонно-
сти” не помешало ей общим образом
верно оценить греческую колониза¬
цию как явление по сути дела импери¬
алистическое, т.е. вполне “односто¬
роннее” Указывая, что “колонизаци¬
онная экспансия является характер¬
ным и составным элементом развития
рабовладельческого строя”, она впол¬
не справедливо усматривала природу
этого явления в характере самого ан¬
тичного рабовладельческого общест¬
ва: “Развитие за счет периферии хара¬
ктерно для всех рабовладельческих
обществ. Прежде всего оно обуслов¬
лено необходимостью (при развитом
рабовладении) приобретать рабов вне
территории своего полиса, а на опре¬
деленной стадии развития греческих
полисов - и вне Греции”13.
К монографии “Из истории ранне¬
греческого общества” примыкает из¬
данная чуть позже большая статья
«К вопросу о минойско-микенском
Родосе и проблема “переходного” пе¬
риода в Эгеиде (1100-900 гг. до н.э.)»14.
Здесь, на основе материалов новей¬
ших археологических и историко-фи¬
лологических изысканий (в частно¬
сти, с учетом данных пилосского ар¬
хива), Колобова попыталась уточнить
этапы исторического развития того
же Родоса в микенское и субмикен¬
ское время. Особое внимание уделила
она параллельному критскому мате¬
риалу с тем, чтобы на его основе про¬
следить формирование системы соци¬
ально-политических отношений в об¬
ществах завоевателей-дорийцев. Сущ¬
ность переходного периода она видит
в революционизирующем внедрении
железа и в переходе от примитивных
форм рабовладения, обусловленных
завоеванием, к формам рабовладения
более развитого, полисного типа.
Другая работа, выполненная Коло¬
бовой в русле этих исследований, ста¬
вила задачей прояснить сущность
своеобразных форм зависимости, со¬
хранявшихся в течение долгого вре¬
мени на дорийском Крите15. Анализи¬
руя различные категории зависимого
населения на Крите, в частности вой-
кеев и кларотов, Колобова пришла к
существенно иным выводам, чем дру¬
гой признанный специалист по крит¬
ским древностям, московская исследо¬
вательница Л.Н. Казаманова. Между
тем как Казаманова склонна была ви¬
деть в войкеях рабов, тождественных
кларотам, и сближать их со спартан¬
скими илотами16, Колобова обосно¬
вывала особое положение войкеев
как младших членов большесемейной
общины, которые лишь со временем,
с появлением частного землевладения
отдельных семей, превратились в ча¬
стновладельческих рабов-кларотов.
Изучая глубинные социально-эко¬
номические процессы, определившие
формирование греческого рабовла¬
дельческого общества, К.М. Колобо¬
ва не оставляла в стороне и политиче¬
ские и даже общекультурные аспекты
этой темы. В этом плане весьма пло¬
дотворным оказалось изучение афин¬
ской истории, в особенности пробле¬
мы возникновения и развития афин¬
ского города и государства. Здесь
главный ее труд - большая, до преде¬
ла насыщенная материалом книга
“Древний город Афины и его памят¬
ники” (1961). В этой работе Колобова
продолжает традиции изучения древ¬
него города Афин, начатые когда-то
выдающимся немецким историком
Э. Курциусом17. Но ее труд, естествен¬
но, отличается большей научной но¬
визной, поскольку в нем учтены ре¬
зультаты новейших археологических
изысканий, в частности немецких рас¬
копок важнейшего городского квар¬
тала Керамика и американских обсле¬
дований агоры.
В книге Колобовой городская исто¬
рия Афин прослеживается в тесной
связи с историей Афинского государ¬
ства, а описание отдельных архитек¬
117
К.М. Колобова
турных комплексов и памятников
(афинского акрополя, агоры, театра
Диониса и городских кварталов) пере¬
плетается с рассказом о древних обря¬
дах и бытовыми зарисовками. Этот
серьезный, обстоятельный труд рас¬
считан, однако, не только на специа¬
листов, но и на более широкий круг
читателей. Он богато иллюстрирован
и снабжен подробной библиографией,
имеющей самостоятельную ценность.
Дополнением к этой обширной ра¬
боте об Афинах может служить не¬
большой этюд, написанный К.М. Ко¬
лобовой во второй половине 60-х гг.,
где специально рассматривается на¬
чальный этап политической консоли¬
дации Аттики в послемикенское вре¬
мя18. Другим таким этюдом, выдавав¬
шим пристальный интерес Колобовой
к древнейшей истории греков, стала
статья (едва ли не последняя в ее твор¬
честве), посвященная сенсационным
находкам восточных цилиндрических
печатей XIV в. до н.э. в беотийских
Фивах, на месте дворца микенского
времени, и возобновившейся в этой
связи дискуссии по поводу возможно¬
го основания Фив древними выходца¬
ми из Финикии19.
Углубленное изучение истоков гре¬
ческой цивилизации и последующего
формирования города-государства,
полиса, не мешало К.М. Колобовой
по-прежнему интересоваться тради¬
ционными темами марксистского ан-
тиковедения - экономикой и социаль¬
ными отношениями в классической
древности. Этому содействовали при¬
шедшийся на 50-е и 60-е годы новый ви¬
ток исследований по проблемам ан¬
тичного рабства и начавшийся в пору
“оттепели” пересмотр некоторых дог¬
матических положений. В 60-е годы
Колобова откликается на это новое
движение рядом публикаций. В специ¬
альной статье она исследует употреб¬
ление термина oiketes (одного из обо¬
значений рабов) у Фукидида и убеди¬
тельно доказывает, что этим словом
могли обозначаться не одни только
домашние рабы (как полагал
Я.А. Ленцман, пытавшийся прямоли¬
нейно разместить под разными “раб¬
скими” терминами различные катего¬
рии рабов), а самые разнообразные
группы подневольных рабочих и слуг,
занятых в частновладельческом хо¬
зяйстве20. В другой статье она возвра¬
щается к истории восстаний рабов в
Сицилии и обосновывает участие ме¬
стного сицилийского населения, т.е.
наличие своеобразной национально-
освободительной струи во втором
восстании, первоначальным центром
которого было святилище местных
героев Паликов, а руководителем яв¬
лялся Сальвий, по происхождению
италик, а может быть и сицилиец21.
Наконец, итоговое в этой области
сочинение Колобовой - большой ис¬
ториографический очерк, где обстоя¬
тельно, шаг за шагом прослежена ис¬
тория изучения рабских восстаний в
советской науке об античности22. При
этом общая приверженность марксиз¬
му не помешала автору, в духе нового
времени, подвергнуть критическому
пересмотру ряд искусственных поло¬
жений, выдвинутых в довоенное вре¬
мя. Так, заново разобрав полемику во¬
круг выступления Савмака, Колобова
признала гипотезу С.А. Жебелева о
рабском статусе Савмака недоказан¬
ной, а трактовку его выступления как
рабского восстания - сомнительной.
Столь же решительно отвергла она и
все попытки (в особенности С.И. Ко¬
валева и А.В. Мишулина) трактовать
восстания рабов в Риме как подлин¬
ную социальную революцию, равно
как и приписывать такой революции
решающую роль в сокрушении Рим¬
ской империи.
Так же как и ее старших коллег по
университетской кафедре С.И. Кова¬
лева и С.Я. Лурье, К.М. Колобову от¬
личала широта исторических интере¬
118
К.М. Колобова
сов. Хотя главной областью ее науч¬
ных занятий была ранняя Греция, она
неоднократно “вторгалась” и в более
поздние эпохи античной истории, где
ее привлекали сюжеты оригиналь¬
ные, малоизученные, интересные и
сами по себе, и тем, что они на избран¬
ном материале давали возможность
уточнить отдельные повороты в раз¬
витии, появление нового в структуре
античного общества. Афины в век
Демосфена, в критический момент
борьбы за свою независимость23, по¬
литика эллинистических царей Фар-
нака I, заложившего основы держав¬
ного положения Понтийского царст¬
ва24, и Аттала III, своим завещанием
провоцировавшего римское вмеша¬
тельство и таким образом ускорившего
падение независимого Пергамского
государства25, структура гражданской
общины и религиозно-профессио¬
нальные союзы чужеземцев на Родосе
в эллинистическое время26 - вот лишь
некоторые, наиболее важные из этих
позднейших сюжетов (помимо упомя¬
нутого выше восстания рабов в Сици¬
лии), к которым обращалась Колобо¬
ва в послевоенные годы.
Как это естественно для русского
антиковеда, не обошла стороною
К.М. Колобова и историю античного
Причерноморья. Уже в довоенной
своей монографии о судовладении в
древней Греции она много внимания
уделила развитию морского дела и
торговли в городах Северного При¬
черноморья, в особенности Боспор-
ского царства. В этюде о Фарнаке I
она коснулась политического положе¬
ния северопричерноморских полисов
в эллинистическое время, их отноше¬
ний с набиравшим силу Понтийским
царством, в частности в связи с анали¬
зом договора Фарнака с Херсонесом.
Чуть позже она исследовала важный
вопрос о положении греческих горо¬
дов в составе Боспорского государст¬
ва, доказывая, что эти города сохра¬
няли свой полисный статус, и что их
отношения с правителями Боспора
строились по тому же типу диалога
полис - монархия, что и в прочих эл¬
линистических государствах27. Для су¬
ждения о взглядах Колобовой как на
историческое развитие Понтийского
региона, так и на методологию осуще¬
ствляемых в этой области исследова¬
ний весьма важны составленные ею
чрезвычайно обстоятельные критиче¬
ские обзоры трудов С.А. Жебелева и
М.И. Максимовой28.
Вообще надо подчеркнуть свойст¬
венное К.М. Колобовой повышенное
внимание к проблемам научной мето¬
дологии, к теоретическому осмысле¬
нию античной истории. Выше мы уже
отмечали ее вклад в разработку проб¬
лемы рождения и формирования гре¬
ческого полиса. По существу тема по¬
лиса как заглавная для современного
антиковедения вновь была заявлена
на ленинградской кафедре античной
истории именно Колобовой. Сущест¬
венным был ее вклад и в исследование
таких тесно связанных с темой полиса
и тоже чрезвычайно важных проблем,
как рабство в архаической и классиче¬
ской Греции и отношения греков с
“варварской” периферией. О внима¬
нии и вкусе к теоретическим пробле¬
мам свидетельствует и неоднократное
обращение Колобовой к такой осо¬
бенной проблеме, как экономические
воззрения древних, и в частности
предпринятый ею сравнительный ана¬
лиз взглядов Аристотеля и Маркса на
природу обмена и роль денег, на то,
что в современной политэкономии
формулируется как проблема стоимо¬
сти. Первый раз это было сделано ею
еще в начале 30-х годов29, второй -
четверть века спустя30.
К работе над вторым этюдом,
опиравшемся на более широкую ис-
точниковую базу, Колобова привлекла
автора этих строк, тогда еще состояв¬
шего аспирантом. На мою долю при¬
119
К.М. Колобова
шлось изучение позднеантичных и ви¬
зантийских комментаторов и продол¬
жателей Аристотеля. Работа была не¬
простая, но очень интересная, а глав¬
ное, я тогда впервые приобщился к
историческому исследованию высоко¬
го уровня, где текстологический ана¬
лиз сочетался с теоретическим обоб¬
щением, а по видимости антикварное
занятие было исполнено глубокого
актуального смысла. За этот опыт я
навеки признателен моему универси¬
тетскому наставнику.
Обширные знания и глубокий инте¬
рес к общим проблемам античной ис¬
тории в сочетании с естественным для
университетского профессора стрем¬
лением донести результаты своих
изысканий до студенческой аудитории
реализовывались у К.М. Колобовой в
создании ряда учебных пособий. В се¬
редине 50-х гг. Отделом заочного обу¬
чения ЛГУ была издана серия состав¬
ленных ею весьма содержательных,
имеющих не только учебное, но и на¬
учное значение “Лекций по истории
древней Греции” (I-VI, 1955—
1958 гг.)31. В переработанном виде
они вошли в более обширное, подго¬
товленное Колобовой вместе с
Л.М. Глускиной пособие “Очерки ис¬
тории древней Греции” (Л., 1958).
Между тем как в “Лекциях...” на¬
шли отражение лишь ранние эпохи
греческой истории (по VI в. до н.э.
включительно), в “Очерках...” изло¬
жение доведено до смерти Александ¬
ра Великого и даже добавлена крат¬
кая характеристика эллинистических
государств и эллинистической культу¬
ры. Тем не менее можно пожалеть,
что “Лекции...” оборвались на шестом
выпуске: в них историческое повест¬
вование отличалось большей полно¬
той, а анализ - большей глубиной, чем
в “Очерках...”, где изложение было
адаптировано для нужд преподавате¬
ля средней школы. На самый широ¬
кий круг читателей были ориентиро¬
ваны два других популярных очерка,
написанных Колобовой в соавторстве
с Е.Л. Озерецкой: “Олимпийские
игры” (1958) и “Как жили древние
греки” (1959).
Вообще в творчестве К.М. Колобо¬
вой естественно переплетались собст¬
венно научные и литературные заня¬
тия: чувствовалась школа Вяч. Иванова
и приобщенность к высоким культур¬
ным традициям российской интелли¬
генции. Литературные зарисовки
интегрально входят у нее в серьезное
научное изложение (например, в
“Древнем городе Афинах”). Изящно
отделаны “Очерки истории древней
Греции”, а книжечка “Как жили древ¬
ние греки” по своей художественной
обработанное™ может быть призна¬
на образцовой в ряду сочинений о по¬
вседневной жизни в античности.
С успехом пробовала свои силы Ко¬
лобова и в жанре художественного
перевода32, и в литературной публици¬
стике33. А сколько было составлено ею
стихотворных обращений или реплик
по разным поводам! Некоторые из них
по блеску мысли и отделанное™ фор¬
мы вполне заслуживали публикации.
И как в искусстве научного анализа,
так и в стихотворчестве она всегда бы¬
ла готова поделиться своим умением с
другими. Когда при переводе какого-то
греческого оратора я встал в тупик, на¬
ткнувшись на ранее никем не переве¬
денный стихотворный пассаж, она в
два счета научила меня приемам рит¬
мической организации строки.
Вообще К.М. Колобова обладала
замечательным педагогическим да¬
ром. Как и другой мой университет¬
ский наставник А.И. Доватур, она не
относилась к разряду блестящих про¬
фессоров, мастеров публичного крас¬
норечия. Худенькая, невысокого роста,
с несильным скрипучим голосом, она
производила невзрачное впечатление,
стоя перед большой аудиторией.
Внешние данные не говорили в ее
120
К.М. Колобова
пользу, к тому же читала она сбивчи¬
во, не всегда придерживаясь строгого
плана. Короче говоря, она по всем
пунктам проигрывала таким корифе¬
ям лекционного мастерства, как
С.И. Ковалев или С.Б. Окунь. Однако
на семинарских занятиях, особенно с
небольшими группами студентов-ан-
тичников, она выглядела совсем ина¬
че. Она и сама-то больше всего люби¬
ла эти камерные занятия. С увлечени¬
ем готовилась она к практическим
занятиям по истории древней Греции
на I курсе, подклеивая к русскому
переводу “Афинской политии” Ари¬
стотеля все новые и новые листки с
историческими комментариями. Соб¬
ственноручно изготавливала, размно¬
жая под копирку, переводы греческих
слов к параграфам хрестоматии
Хр. Хервига, главного пособия по гре¬
ческому языку для начинающих. Так
же собственноручно переписывала
греческие надписи к занятиям по эпи¬
графике на IV курсе.
Мне особенно запомнились семина¬
ры по эпиграфике, проходившие в
нашем тогдашнем кафедральном по¬
мещении (аудитория 77). Уютно уст¬
роившись в старом (еще дореволюци¬
онных времен) кресле, стоявшем чуть
в стороне от двух столов, за которыми
обычно размещались студенты, Коло¬
бова внимательно следила за перево¬
дами участников семинара, поправля¬
ла, комментировала, а временами,
откинув голову на валик кресла, пус¬
калась в интереснейшие рассуждения
о каких-либо реалиях или событиях,
нашедших отражение в документе.
Вообще Колобову отличало боль¬
шое внимание к делам преподавания,
к пропаганде антиковедения. Она не
просто мастерски вела семинарские
занятия; как никто другой, она умела
привить своим слушателям интерес и
любовь к античности, а своим бли¬
жайшим ученикам - сознание необхо¬
димости неустанной работы как над
источниками, для приобретения фак¬
тических знаний, так и над теоретиче¬
скими произведениями, в первую
очередь любимых ею классиков марк¬
сизма, для лучшего осмысления исто¬
рических фактов. Собственной научной
практикой она доказывала возмож¬
ность такого единения фактического
знания и теоретического осмысления
античности; этим она подавала при¬
мер, которому старались следовать ее
ученики.
А таких последователей у нее было
много. За время работы в университе¬
те она подготовила большую группу
учеников: Г.Х. Саркисян, И.А. Шишо-
ва, И.С. Свенцицкая, И.Б. Брашин-
ский, И.Ш. Шифман, Э.Д. Фролов,
Ю.В. Андреев, В.М. Строгецкий, - вот
далеко не полный перечень тех, кто
вышел из школы Колобовой и про¬
должил начатые ею работы. В чем же
секрет этого редкого счастья, которое
выпало на ее долю, - быть окружен¬
ной целою группою преданных после¬
дователей?
Секрет в том, что она обладала за¬
мечательной способностью притя¬
гивать к себе учеников. С жаром, с
интересными подробностями и экс¬
промтом найденными общими заклю¬
чениями излагала она перед своими
слушателями существо какой-либо в
тот момент интересовавшей ее проб¬
лемы, и вот уже кто-нибудь загорался
тем же жаром и таким образом втяги¬
вался в орбиту занятий профессора,
но в то же время находил и для себя
заветную, интересную тему. Так,
И.А. Шишова увлеклась изучением
афинской торговли, И.С. Свенциц¬
кая - исследованием земельных отно¬
шений в греческих городах Малой
Азии, И.Б. Брашинский - историей
отношений Афин с городами Причер¬
номорья, Ю.В. Андреев - генезисом
полисной организации. На попавших¬
ся таким образом в ее сети учеников
Колобова никогда не жалела времени.
121
К.М. Колобова
Сошлюсь и здесь на свой пример:
почувствовав во мне пробудившийся
под влиянием ее практических заня¬
тий интерес к греческой истории, она
предложила мне, только что окончив¬
шему первый курс, заниматься летом
под ее руководством греческим язы¬
ком. Занятия начались, когда я вер¬
нулся с комсомольской стройки. Весь
август 1951 г., день за днем, я являлся
к ней домой (она жила тогда с мужем
и маленьким сыном в коммунальной
квартире за Казанским собором, на
ул. Плеханова) и с величайшим рвени¬
ем, но вместе с тем как-то очень лег¬
ко, просто играючи, прочитывал
заданный текст, так что к началу
учебного года большая часть Хервига
была пройдена.
Для меня, однако, было важно не
только изучение древнего языка, но и
непрерывное, как теперь бы сказали,
неформальное общение с крупным
ученым, с человеком большой утон¬
ченной культуры, могущественно
влиявшим на формирование моих ин¬
тересов и вкусов. И тогда и в последу¬
ющие годы и сама моя наставница, и
вся обстановка ее кабинета оказыва¬
ли на меня чарующее воздействие:
и полки, установленные изданиями
античных авторов и новейшими, инте¬
реснейшими пособиями, и массивный
письменный стол (в центре комнаты,
напротив входа), заваленный книгами
и рукописями, над которыми возвы¬
шалась прелестная мраморная стату¬
этка Афродиты, и примостившаяся с
края корзиночка с черными подсолен¬
ными сухарями, и - по окончании за¬
нятий - чашка кофе, приготовленного
хозяйкою дома по лучшим бакинским
рецептам. За занятиями, за разговора¬
ми на самые различные темы, за кофе
время бежало быстро, и временами я
покидал гостеприимный дом за пол¬
ночь, что, впрочем, в те годы не было
чревато никакими осложнениями:
и трамваи ходили чуть ли не всю ночь,
и разбоя на улицах не приходилось
страшиться.
Так проходили годы, и постепенно
менялся характер и уровень наших от¬
ношений. Как я упоминал, еще в быт¬
ность мою аспирантом К.М. Колобо¬
ва стала привлекать меня к научному
сотрудничеству. Это было для меня
продолжением ученичества, но в то
же время и приобщением к настоящей
исследовательской работе. Особенно
ценным в этом плане было последую¬
щее совместное занятие греческими
ораторами (в частности Исократом):
мы читали друг другу наши переводы,
обсуждали упоминавшиеся в речах
факты, оценивали стилистические
приемы древних писателей и в спорах
находили наиболее адекватное пони¬
мание и воспроизведение по-русски
встречавшихся трудных мест. Не ме¬
нее важным было и обсуждение соб¬
ственно исторических проблем. Не¬
редко моя наставница подробно изла¬
гала мне содержание новой своей
статьи, а то и просто прочитывала ее
вслух целиком, проверяя на мне толь¬
ко что созданную конструкцию.
В иной раз предметом обсуждения
становилось мое произведение - кур¬
совая, дипломная, диссертационная
работа (последняя обсуждалась глава
за главой). Разбор велся моею руково¬
дительницей обстоятельно, и с содер¬
жательной, и с литературной сторо¬
ны, временами критика становилась
острой, с долей иронии или усмешки,
но никогда она не превращалась в же¬
сткий разнос.
Конечно, Ксения Михайловна не
была ангелом во плоти. В обществен¬
ной жизни она могла со страстью и да¬
же жестко отстаивать те решения, в
правоту которых она верила. Были
люди, которые чувствовали себя заде¬
тыми или даже обиженными ею в
особенности в ту пору, когда она рас¬
полагала властными полномочиями -
была деканом или заведующим
122
К.М. Колобова
кафедрой. Однако, какие бы ни воз¬
никали в таких случаях столкновения
личного характера, надо признать,
что действовала она всегда из принци¬
пиальных, а не узкоэгоистических по¬
буждений.
В доказательствах приверженности
ее высоким нравственным и полити¬
ческим идеалам нет недостатка. Неза¬
долго до войны, когда по надуманному
обвинению в антисоветской деятель¬
ности был арестован С.И. Ковалев, а
на общем собрании сотрудников исто¬
рического факультета трое учебных
деятелей всерьез доказывали наличие
в трудах арестованного фашистских
идей, одна лишь Колобова имела му¬
жество встать и отвергнуть эти до¬
мыслы. Позднее, в 1952 г., когда по
инициативе Сталина началась кампа¬
ния против марризма и в университете
была организована дискуссия по кни¬
ге Колобовой “Из истории раннегре¬
ческого общества”, она отказалась
публично осудить свои “идейные
ошибки” - ссылки на работы одного
из чтимых ею учителей - Н.Я. Марра,
за что подверглась суровому порица¬
нию: ей был объявлен выговор по
партийной линии и была востребова¬
на обратно только что присужденная
университетом научная премия. Но и
наоборот, когда началось развенча¬
ние культа личности Сталина, она не
спешила присоединиться к общему
движению, и портрет развенчанного
вождя долго еще оставался висеть на
стене ее кабинета...
В заключение я хотел бы добавить
несколько слов в качестве общего су¬
ждения об ученых, определявших раз¬
витие науки об античности в городе
на Неве в советское время. К числу
таких значимых фигур я отношу
С.И. Ковалева, К.М. Колобову,
С.Я. Лурье, А.И. Доватура. Это были
главные и подлинные наставники мо¬
его поколения. Разные по своему ха¬
рактеру и убеждениям, они были оди¬
наково преданы интересам нашей на¬
уки и в послевоенное время, когда на¬
чалась общая политическая оттепель,
приложили максимум усилий для воз¬
рождения традиционной основы сво¬
бодных гуманитарных занятий - анти-
коведения. Разность их судеб, раз¬
ность испытаний, которые им при¬
шлось перенести, не должны подавать
повода к противопоставлению их по
степени служения науке. В этом плане
они для меня равны - С.И. Ковалев и
К.М. Колобова в такой же степени,
как С.Я. Лурье и А.И. Доватур, кото¬
рым, как известно, менее повезло в
отношениях с советским режимом.
Я никого не собираюсь убеждать в
правоте такого подхода. Более того,
нетрудно предположить, что найдутся
такие, которых и убедить-то в этом
будет невозможно. Как бы то ни бы¬
ло, я счастлив, что когда-то мог более
или менее близко познакомиться с
названными замечательными пред¬
ставителями нашей науки, что в годы
молодости мог пользоваться их пря¬
мыми советами или суждениями, по¬
черпнутыми из их трудов, и что с не¬
которыми из них мне довелось затем
долгое время дружить и сотрудничать.
Да будет память о них чиста!
Примечания
1 Первоначально опубликовано в кн.: Фро¬
лов Э.Д. Русская наука об античности:
(Историографические очерки). СПб.,
1999. С. 503-521.
1 Иванова Л.В. Воспоминания: Книга об
отце. М., 1992. О К.М. Колобовой.
С. 104-105, 176-177.
3 Примечательно, что в своих позднейших
воспоминаниях о ГАИМК она особенно
подчеркивала царившую там творческую
обстановку, большую роль научных дис¬
куссий, что уже само по себе исключало
прямолинейное торжество догмы. См.:
Колобова К.М. Профессор С.И. Ковалев
(1886-1960) // Ежегодник Музея истории
религии и атеизма. (Далее: ЕМИРА).
1961. Т. 5. С. 360-364; Она же. Восстания
123
К.М. Колобова
рабов в античном обществе V-I вв. до н.э.:
(Историографический очерк) // Пробле¬
мы всеобщей истории: Историографиче¬
ский сборник / Под ред. В.Г. Ревуненкова.
Л., 1967. С. 8-9.
4 Колобова К.М. К вопросу о роли денег у
Аристотеля // Проблемы истории матери¬
альной культуры. (Далее: ПИМК). 1933.
№ 3/4. С. 26-32.
5 Колобова К.М. Издольщина в Аттике //
Проблемы истории докапиталистических
обществ. (Далее: ПИДО). 1934. № 11/12.
С. 5-18.
6 См.: История Древней Греции. М., 1937.
Ч. 1: История древнего мира / Под ред.
С.И. Ковалева, т. 2), гл. VIII: Экономика
Греции V-IV вв. С. 256-362.
7 Там же. С. 360-361.
8 Колобова К.М. К вопросу о структуре
греческого рода в период образования
Афинского государства // ПИДО. 1935.
№ 7/8. С. 100-115; Она же. Революция Со¬
лона // Учен. зап. ЛГУ. 1939. Сер. ист. на¬
ук. № 39. Вып. 4. С. 25-73.
9 Первым опытом К.М. Колобовой в ро-
досской истории была небольшая замет¬
ка: Из истории классовой борьбы на Ро¬
досе // Вестник древней истории. (Далее:
ВДИ). 1938. № 2. С. 80-87.
10 Колобова К.М. Родос микенской поры (по
материалам некрополя) // ВДИ. 1946. № 4.
С. 181-188; Она же. К вопросу о древней¬
шем населении на о. Родосе (тельхины на
Родосе) // Учен. зап. ЛГПИ. 1948. Т. 68.
С. 79-86; Она же. Греки в Египте: (Дафны
и Навкратис) // Учен. зап. ЛГУ. Сер. ист.
наук. 1948. Вып. 14. С. 237-279; Она же. К
истории вопроса о греческой колониза¬
ции // ВДИ. 1949. № 2. С. 121-131.
11 Колобова К.М. Из истории архаической
Греции: (Архаический Родос): Тез. дис. ...
д-ра ист. наук. Л., 1948; То же: Автореф.
дис. ... д-ра ист. наук // ВДИ. 1949. № 1.
С. 153-155.
12 Жебелев С Л. Греческая колонизация //
История древней Греции. М., 1937. Ч. 1:
История древнего мира / Под ред.
С.И. Ковалева, Т. 2. С. 153.
13 Колобова К.М. Из истории раннегрече¬
ского общества. С. 154.
14 Учен. зап. ЛГУ. 1956. Сер. ист. наук.
№ 192, вып. 21. С. 21-52.
15 Колобова К.М. Войкеи на Крите // ВДИ.
1957. № 2. С. 25-46.
16 Ср.: Казаманова JI.H. Рабовладение на
Крите в VI-IV вв. до н.э. // ВДИ. 1952.
№ 3. С. 26-45; Она же. Некоторые вопро¬
сы социально-экономического строя
критских полисов (VI-IV вв. до н.э.) //
ВДИ. 1957. № 3. С. 76-90.
17 Здесь достаточно напомнить о его заклю¬
чительном, ставшем на долгие годы клас¬
сическим, труде: Curtius Е. Die
Stadtgeschichte von Athen. Berlin, 1891.
18 Колобова К.М. К вопросу о возникнове¬
нии Афинского государства // ВДИ. 1968.
№ 4. С. 41-55.
19 Колобова К.М. Находки цилиндров-печа¬
тей в Фивах и спор о Кадме // ВДИ. 1970.
№2. С. 111-121.
20 Колобова К.М. Термин oiketes у Фукидида //
Проблемы социально-экономической исто¬
рии древнего мира: Сб. памяти акад.
A. И. Тюменева. М.; Л., 1963. С. 187-203.
21 Колобова К.М. Второе сицилийское вос¬
стание рабов // Eirene: Studia Graeca et
Latina. Praha, 1964. Vol. 2. P. 111-135.
22 Колобова К.М. Восстания рабов в антич¬
ном обществе V-I вв. до н.э. С. 5-28.
23 Колобова К.М. Афины в борьбе за неза¬
висимость // ВДИ. 1963. № 1. С. 216-225.
Статья, завершившая публикацию рус¬
ского перевода речей малых аттических
ораторов - современников Демосфена.
24 Колобова К.М. Фарнак I Понтийский //
ВДИ. 1949. № 3. С. 27-35.
25 Колобова К.М. Аттал III и его завеща¬
ние // Древний мир: Сб. ст. в честь акад.
B. В. Струве. М., 1962. С. 545-554.
26 Колобова К.М. Родосские synnomai //
Graeco-Latina Pragensia. Praha, 1963. Vol. 2.
P. 141-147. (Acta Univ. Carolinae. Philos, et
hist.); Она же. К вопросу о метеках элли¬
нистического Родоса // ВДИ. 1966. № 1.
C. 65-72.
27 Колобова К.М. Политическое положение
городов в Боспорском государстве //
ВДИ. 1953. № 4. С. 47-71; Она же. Допол¬
нение к статье “Положение городов в
Боспорском государстве” // ВДИ. 1954.
№ 4. С. 84-85; Она же. К вопросу о награ¬
ждении пантикапейца золотым кольцом //
Советская археология. (Далее: СА). 1958.
Т. 28. С. 193-197; Она же. Письмо в редак¬
цию // СА. 1960. № 4. С. 241.
28 Колобова К.М. [Рецензия] // ВДИ. 1955.
№ 2. С. 88-193. Рец. на кн.: Жебелев С.А.
Северное Причерноморье: Исследования
и статьи по истории Северного Причер¬
номорья античной эпохи. М.; Л., 1953;
Она же. [Рецензия] // СА. 1958. № 3.
С. 256-261. Рец. на кн.: Максимова М.И.
124
К.М. Колобова
Античные города Юго-восточного При¬
черноморья. М.; Л., 1956.
29 Колобова К.М. К вопросу о роли денег у
Аристотеля // ПИМК. 1933. № 3/4.
С. 26-32.
30 Колобова К.М., Фролов Э.Д. Аристотель
и его греческие комментаторы (в поисках
формулы стоимости) // ВДИ. 1958. № 2.
С. 14-28.
31 Лекции печатались отдельными брошю¬
рами, каждая объемом в 2-3 авторских ли¬
ста. Вот их полный перечень:
I. Страна и население древней Греции. Л.,
1955.
II. Греция в III и II тысячелетиях до н.э. Л.,
1955.
III. Греция XI-IX вв. до н.э. Л., 1956.
IV. Возникновение и развитие рабовла¬
дельческих полисов в Греции: (Греция в
VIII-VI вв. до н.э.). Л., 1956.
V. Древняя Спарта (X-VI вв. до н.э.). Л.,
1957.
VI. Возникновение и развитие Афин¬
ского государства (X-VI вв. до н.э.). Л.,
1958.
32 Так, ею была переведена изящная без¬
делица Лукиана “Похвала мухе”. Пере¬
вод был опубликован в 1-м томе класси¬
ческого издания: Лукиан. Собр. соч.:
В 2 т. / Пер. с греч. под ред. и с коммент.
Б.Л. Богаевского. М.; Л.: Academia.
1935. Позднее неоднократно переизда¬
вался в составе новых русских изданий
Лукиана.
33 Примером может служить статья, посвя¬
щенная отношению Ломоносова, превы¬
ше всего ставившего интересы государст¬
ва и гражданский долг, к легкой анакре¬
онтической поэзии древних. См.: Колобо¬
ва К.М. Разговор Ломоносова с Анакре¬
онтом // Вести. ЛГУ. 1951. № 2. С. 89-99.
Основные труды К.М. Колобовой
К вопросу о судовладении в древней Греции.
Л., 1933. (Изв. ГАИМК; Вып. 61).
Из истории раннегреческого общества
(о. Родос IX-VII вв. до н.э.). Л., 1951.
Лекции по истории Древней Греции. I—VI. Л.,
1955-1958.
Очерки истории Древней Греции. Л., 1958.
Совместно с Л.М. Глускиной.
Олимпийские игры. М., 1958. Совместно с
Е.Л. Озерецкой.
Как жили древние греки. Л., 1959. Совместно
с Е.Л. Озерецкой.
Древний город Афины и его памятники. Л.,
1961.
Литература о К.М. Колобовой
Фролов ЭД. Русская наука об античности.
СПб., 1998. С. 503-521.
Евгений Игнатьевич Крупнов
(1904-1970)
Одним из важнейших достижений
российской науки является создание
кавказоведения в широком смысле.
Среди тех же советских - российских
ученых, кто внес крупный вклад в это
дело, Евгений Игнатьевич Крупнов
занимает, можно без преувеличения
сказать, особое положение. Придя в
науку в начале 30-х годов XX в., когда
в развитии общественных дисциплин
в нашей стране происходили бурные
события и еще не определилось под¬
линное место археологии в системе
исторической науки, Е.И. Крупнов ре¬
шил посвятить себя изучению древней
и средневековой истории и культуры
Кавказа и прежде всего Северного
Кавказа. К этому времени кавказове¬
дение, можно сказать, уже довольно
успешно развивалось в Санкт-Петер¬
бурге. Достаточно при этом вспом¬
нить имена Н.Я. Марра и И.А. Орбе-
ли. В Москве же традиций кавказове¬
дения не было. Создавать московскую
школу археологического кавказове¬
дения пришлось именно Е.И. Крупно¬
ву. И долгое время, пока не была
создана школа Е.И. Крупнова, он ос¬
тавался единственным археологом-
кавказоведом в Москве. Работая в Го¬
сударственном историческом музее и
Московском отделении Института ис¬
тории материальной культуры в каче¬
стве специалиста по археологии Кав¬
каза, Е.И. Крупнов результатами сво¬
их экспедиционных исследований и
научных изысканий обратил на себя
внимание широкой научной общест¬
венности страны и в конце концов
стал одним из крупнейших и выдаю¬
щихся российских кавказоведов.
Е.И. Крупнов родился 16 марта
1904 г. в г. Моздоке (ныне Республика
Северная Осетия-Алания) в семье
служащего. Его отец был выходцем
из крестьян Московской губернии, а
мать - терская казачка. Здесь, на бере¬
гу Терека прошли детские и юноше¬
ские годы Евгения Игнатьевича, здесь
пробудился у него интерес к древно¬
стям родного края, истории и яркой и
самобытной культуре многонацио¬
нального Кавказа. В 15 лет он лишил¬
ся отца и забота о многодетной семье
(мать и две сестры) легла на него и
старшего брата. Кем только не при¬
шлось работать Евгению Игнатьеви¬
чу до окончания университета: он и
батрачил, и выполнял конторскую ра¬
боту на мукомольной фабрике Моздо¬
ка и в казачьих станицах Вознесен¬
126
Е.И. Крупнов
ской, Курской и других, трудился в
шорной и сапожной мастерских, был
землекопом у частных лиц и рабо¬
чим на нефтепромыслах в Грозном
ит.д.
Окончив среднюю школу г. Моздо¬
ка, Е.И. Крупнов в 1924 г. поступает
на этнологическое отделение Северо-
Кавказского педагогического Инсти¬
тута в г. Владикавказе. В те годы там
работали такие известные кавказове¬
ды, как Б.А. Алборов, В.П. Пожида¬
ев, Н.Я. Немировский, Л.П. Семенов1.
Наибольшее влияние в студенческие
годы во Владикавказе на Е.И. Круп¬
нова оказал, бесспорно, Л.П. Семе¬
нов. Евгений Игнатьевич не только
слушал его лекции и работал в его
кружке, но принимал участие в исто¬
рико-археологических экспедициях
Л.П. Семенова в Северной Осетии и
особенно в соседней Ингушетии.
Именно под влиянием Леонида Пет¬
ровича и участия в его экспедициях у
Е.И. Крупнова сформировалась опре¬
деленная направленность интереса к
изучению археологии, истории и
культуры древней и средневековой
Ингушетии. Хотя в будущем ему при¬
шлось активно заниматься исследова¬
нием истории и археологии других об¬
ластей Северного Кавказа, Ингуше¬
тию - свою alma mater - он никогда не
забывал. Примечательно, что первая
научная работа Е.И. Крупнова, как и
последняя, посмертно изданная, ока¬
зались посвящены Ингушетии2.
Уже на студенческой скамье во
Владикавказе Е.И. Крупнов осознал,
что серьезное изучение древней и сре¬
дневековой истории и культуры Се¬
верного Кавказа требует специальной
археологической подготовки, кото¬
рую он не мог получить в Северо-Кав¬
казском педагогическом институте.
И после трех лет обучения в последнем
в 1927 г. он переводится на историко¬
археологическое отделение историче¬
ского факультета Московского госу¬
дарственного университета. Здесь
его учителем становится выдающийся
археолог России профессор В.А. Го-
родцов. Школу этого всемирно извест¬
ного ученого прошли такие корифеи
советской археологии, как А.В. Арци-
ховский, А.Я. Брюсов, С.В. Киселев,
Д.А. Крайнов, Б.А. Рыбаков,
А.П. Смирнов и другие. Именно под
руководством Василия Алексеевича
Городцова и в общении с его ученика¬
ми формировался высокий профессио¬
нализм Е.И. Крупнова как полевого
исследователя и глубокого аналитика
археологических материалов.
В 1930 г. Е.И. Крупнов окончил
МГУ по специальности “Археология
Кавказа” и был принят на должность
младшего научного сотрудника в Го¬
сударственный исторический музей,
где работали тогда все ведущие архео¬
логи Москвы и были представлены
почти все направления археологии
страны, за исключением Кавказа.
Как известно, начало 30-х гг. - это
время широких теоретических дискус¬
сий в нашей исторической науке,
попыток выработки новых методоло¬
гических установок, в том числе опре¬
деления археологии как науки, ее за¬
дач, характера интерпретации архео¬
логических данных, т.е. установления
места археологии в системе историче¬
ских наук. В полной мере это касалось
и музеев страны, являвшихся средото¬
чием не только результатов полевых
археологических исследований, но и
научной их интерпретации и исполь¬
зования в качестве исторических ис¬
точников. В связи с этим во многих
музеях СССР началась своего рода пе¬
рестройка, прежде всего их экспози¬
ционных принципов. Подчеркнем, что
далеко не все в этом процессе было
однозначным.
В такой период и в такой непростой
обстановке началась музейная и науч¬
ная деятельность Е.И. Крупнова. Сле¬
дует отметить, что в отличие от
127
Е.И. Крупнов
Санкт-Петербурга-Ленинграда архео¬
логией Кавказа в Москве практиче¬
ски мало кто занимался. В 30-х годах
там сформировалась под руководст¬
вом А.А. Миллера, а затем М.И. Ар¬
тамонова целая кавказоведческая
школа в археологии, внесшая значи¬
тельный вклад в изучение древней и
средневековой истории и культуры
Кавказа, в частности Северного Кав¬
каза. Ее составляли, кроме отмечен¬
ных ученых, такие крупные и видные
специалисты, как А.А. Иессен,
Б.Б. Пиотровский, Б.Е. Деген-Кова-
левский, А.П. Круглов, Г.В. Подгаец-
кий и др. В Москве же в эти годы ар-
хеологом-кавказоведом был фактиче¬
ски один Евгений Игнатьевич. Ему
было поручено при поступлении в
ГИМ обработать и систематизиро¬
вать в первую очередь все содержав¬
шиеся в нем коллекции и отдельные
находки по археологии Закавказья и
Предкавказья, т.е. всего Кавказа, и
определить материалы, которые за¬
няли бы соответствующее место во
вновь создаваемой экспозиции веду¬
щего историко-археологического
музея страны. Забегая несколько впе¬
ред, укажем, что за время работы в
ГИМ Е.И. Крупнов разработал и
оформил шесть экспозиций по раз¬
личным вопросам древней истории
Кавказа3.
Здесь, в Государственном истори¬
ческом музее, Евгений Игнатьевич
сформировался как археолог-кавка¬
зовед и вырос в крупного ученого -
признанного специалиста по археоло¬
гии и истории Северного Кавказа.
Здесь он подготовил и опубликовал
первую свою научную работу. И пер¬
вая его самостоятельная археологиче¬
ская экспедиция была организована
ГИМ. Последняя состоялась в 1933 г.
и ее целью являлось провести архео¬
логические разведки по мало обследо¬
ванному тогда левобережью р. Риони
в Западной Грузии4. Его рост, как ис¬
следователя - специалиста по кавказ¬
ской археологии происходил доста¬
точно быстро. В 1933 г. Е.И. Крупнов
был принят в Секцию научных работ¬
ников и переведен в старшие научные
сотрудники ГИМ.
В 1935 г. начинается его самостоя¬
тельная полевая деятельность на Се¬
верном Кавказе. В том году ГИМ ор¬
ганизовал свою Северо-Кавказскую
экспедицию и поручил ее возглавить
Е.И. Крупнову. С тех пор до начала
Великой Отечественной войны он
ежегодно руководил полевыми рабо¬
тами на Северном Кавказе, организо¬
ванными ГИМ и Московским Отделе¬
нием ГАИМК-ИИМК АН СССР, где
он начал работать по совместительст¬
ву с 1937 г. К работам экспедиции
были привлечены и местные учреж¬
дения, в частности Ингушский науч¬
но-исследовательский институт. В экс¬
педициях последнего, руководимых
Л.П. Семеновым, Е.И. Крупнов при¬
нимал активное участие в конце 20-х -
начале 30-х годов. Его полевые иссле¬
дования охватили прежде всего пред¬
горные и особенно горные районы
Ингушетии и Северной Осетии и
ознаменовались важными научными
достижениями5. Был открыт и обсле¬
дован большой круг средневековых и
более древних памятников. В Ингу¬
шетии, в частности, наряду с извест¬
ными средневековыми комплексами,
были впервые изучены и значительно
более ранние памятники, такие, на¬
пример, как Алхастинское поселение
предскифского времени, как Несте-
ровский могильник середины I тыс. до
н.э. и другие. Они легли в основу его
монографического труда “История
Ингушетии с древнейших времен до
XVIII века”, в котором также обоб¬
щен большой этнографический мате¬
риал. Это исследование было завер¬
шено к концу 30-х годов и некоторые
его основные положения опубликова¬
ны им к тому времени6. Основная же
128
Е.И. Крупнов
часть труда, дополненная и перерабо¬
танная автором, вышла в свет уже по¬
сле смерти Евгения Игнатьевича7.
Наряду с изучением Ингушетии
Е.И. Крупнов приступил в середине
30-х годов к исследованию древних
памятников Северной Осетии, осо¬
бенно ее высокогорных районов.
Здесь впервые были открыты им по¬
селения и могильники III—II тыс. до
н.э., углубившие на целые почти два
тысячелетия историю данного края8.
Именно с этого времени, когда он
провел в Северной Осетии раскопки
этих памятников и известного Кум-
бултского могильника “Верхняя Рут-
ха”, у Е.И. Крупнова пробуждается
подлинный интерес к изучению зна¬
менитой кобанской культуры Север¬
ного Кавказа, относящейся к эпохе
поздней бронзы и раннего железа
(конец II - первая половина I тыс. до
н.э.). Впервые Е.И. Крупнов исследу¬
ет здесь бытовые и погребальные
комплексы, предшествующие по вре¬
мени кобанской культуре. Особенно
благодаря работам Е.И. Крупнова
еще в предвоенные годы стало оче¬
видным, что кобанская культура ухо¬
дит корнями в более глубокую древ¬
ность, что она возникла здесь не на
“пустом месте” и не была привнесена
сюда со стороны, а сложилась на Цен¬
тральном Кавказе в результате мно¬
говекового культурно-исторического
развития. Стремление специально за¬
няться изучением этой блестящей и
оригинальной культуры древнего на¬
селения значительной части Северно¬
го Кавказа, охватывающей террито¬
рии современной Южной и Северной
Осетии, Кабардино-Балкарии, Ингу¬
шетии и предгорной Чечни, возникло
у Евгения Игнатьевича не спонтанно.
К этому его естественным образом
привело углубленное изучение разно¬
временных древностей Кавказа. Изу¬
чая средневековую культуру Ингуше¬
тии и памятники бронзового века Се¬
верной Осетии, Е.И. Крупнов не мог
не видеть, как многое в культурах на¬
родов Центрального Кавказа замыка¬
ется на кобанской культуре, что без
разностороннего исследования ее фе¬
номена невозможно изучить древнюю
историю Северного Кавказа в целом
и нельзя понять некоторые важные
аспекты этнокультурного и духовно¬
го развития народов этого уникально¬
го края в эпоху средневековья. О роли
Е.И. Крупнова в изучении кобанской
культуры мы скажем ниже отдельно.
Сейчас же подчеркнем, что
Е.И. Крупнов постоянно наращивал
свой потенциал, расширяя и хроноло¬
гически и территориально круг своих
исследований и отмечая каждый шаг
своей научной деятельности печатной
работой. Об этом свидетельствуют, в
частности, работы, опубликованные
им в 1933-1941 гг.9 Внимание
Е.И. Крупнова начинают привлекать
уже и вопросы археологии и древней
истории Закавказья. Он готовит и из¬
дает путеводители по залам ГИМ
“Государство Урарту и народы Закав¬
казья”, а также “Хазарская держава
VI-X вв.”, публикует на страницах
единственного тогда в стране акаде¬
мического историко-археологическо¬
го журнала “Вестник древней исто¬
рии” рецензии на труды А.И. Гуммеля
“Раскопки в Нагорно-Карабахской ав¬
тономной области в 1938 г.” (1940.
№ 1) и Б.Б. Пиотровского “Урарту -
древнейшее государство Закавказья”
(1940. № 2). Там же он издает глиня¬
ную головку скифа из коллекции
ГИМ, происходящую из Закавказья
(ВДИ. 1940. № 3-4).
Среди научных трудов, подготов¬
ленных и изданных Е.И. Крупновым в
предвоенные годы, следует особо вы¬
делить работу о могильнике второй
половины II тыс. до н.э. у ст. Каякент
в Дагестане. Этот могильник был рас¬
копан в 1898 г. В.И. Долбежевым и
добытый там материал из 34 погребе¬
. Портреты историков... Т. 3
129
Е.И. Крупнов
ний в каменных ящиках хранился в
фондах ГИМ. Публикация данного
материала и культурно-хронологиче¬
ская интерпретация памятника в
целом выпала на долю Евгения Иг¬
натьевича. В процессе подготовки к
изданию Каякентского могильника
Е.И. Крупнов совершил свою первую
научную командировку в Дагестан
для ознакомления с соответствующи¬
ми коллекциями республиканского
историко-краеведческого музея10.
Он правильно интерпретировал этот
могильник как памятник позднеброн¬
зового века и показал его полную
идентичность по обряду захоронения
и характеру погребального инвентаря
с исследовавшимся в конце 30-х годов
XX в. А.П. Кругловым могильником у
сел. Харачой в горной Чечне11. Собст¬
венно после публикации Е.И. Крупно¬
вым Каякентского могильника куль¬
тура Северо-Восточного Кавказа
(Дагестана и Чечни) эпохи поздней
бронзы стала называться в науке кая-
кентско-харачоевской.
Таким образом, к началу 40-х годов,
когда научная деятельность Е.И. Круп¬
нова была прервана Великой Отече¬
ственной войной, он уже стал при¬
знанным в стране археологом-кавка-
зоведом. К этому времени им была
завершена и представлена на ученый
совет исторического факультета
МГУ диссертация на соискание уче¬
ной степени кандидата исторических
наук (“История Ингушетии с древней¬
ших времен до XVIII века”).
Биографы Е.И. Крупнова, несом¬
ненно, будут пытаться разделить его
творческий путь на какие-то периоды
или этапы. По большому счету я вижу
два больших этапа в научной деятель¬
ности своего учителя. Первый из них
охватывает 30-е годы, после окончания
МГУ, и до начала войны. В этот пери¬
од в стенах ГИМ и ГАИМК-ИИМК
АН СССР и в ежегодных полевых ра¬
ботах на Кавказе он зарекомендовал
себя как серьезного и перспективного
ученого - специалиста в области кав¬
казской археологии.
Сразу же после начала Отечествен¬
ной войны Е.И. Крупнов вместе со
своими коллегами по ГИМ и ИИМК
АН СССР Д.А. Крайновым,
П. А. Дмитриевым, А.П. Смирновым и
другими записывается в московское
народное ополчение и уходит на
фронт в качестве рядового бойца I
стрелкового полка Ленинской диви¬
зии. Получив ранение, он недолгое
время находился на излечении во
фронтовом эвакогоспитале № 2051.
Оттуда он был отпущен на защиту
своей кандидатской диссертации в
Москву, которая состоялась 7 октября
1941 г. в МГУ. После успешной защи¬
ты и выздоровления Евгений Игнать¬
евич снова в рядах Красной Армии: с
декабря 1941 г. по август 1945 г. он
служил рядовым 33 запасной стрелко¬
вой дивизии в качестве лектора по¬
литотдела. Как научного работника с
ученой степенью его демобилизовали
из армии раньше других военнослужа¬
щих. И в августе 1945 г. Е.И. Крупнов
был восстановлен в должности стар¬
шего научного сотрудника и в ГИМ,
и в Московском Отделении ИИМК
АН СССР.
Рекомендуя, в частности, восстано¬
вить Е.И. Крупнова на работу в
ИИМК АН СССР после его демоби¬
лизации, выдающийся советский уче¬
ный С.В. Киселев отмечал, что
Е.И. Крупнов является сейчас единст¬
венным специалистом по археологии
Северного Кавказа, создавшим новое
представление о ряде этапов истории
горских народов, что его труды высо¬
ко оценены у нас и за границей и воз¬
вращение Е.И. Крупнова в Институт
диктуется его высокой квалификаци¬
ей и полным отсутствием других ар¬
хеологов - специалистов по Кавказу12.
Возвратившись к научной работе
после четырехлетнего пребывания на
130
Е.И. Крупнов
военной службе, Е.И. Крупнов с ка¬
кой-то необыкновенной одержимо¬
стью и энергией отдается ей. Начина¬
ется второй, послевоенный, период в
его научной работе, продолжавшийся
буквально до конца жизни. Этот пери¬
од его творческого пути наполнен
столь кипучей и многогранной дея¬
тельностью, такими обширными экс¬
педиционными открытиями и столь
крупными научными достижениями,
что просто удивительно, как все это
мог сделать один человек. При этом
надо помнить, что в 50-е и 60-е гг.
Е.И. Крупнову пришлось совмещать
полевую и научную работу с большой
научно-организационной деятельно¬
стью: с 1951 по 1960 г. он являлся
заместителем директора Института
истории материальной культуры -
Института археологии АН СССР, а в
последующем в течение многих лет
(1963-1970) он возглавлял одно из ве¬
дущих подразделений Института - Се¬
ктор неолита и бронзы. Если отме¬
тить еще, что Е.И. Крупнов все это
двадцатипятилетие активно зани¬
мался подготовкой научных кадров и
создал свою, широко признанную сей¬
час, школу в кавказоведении, а также
проводил значительную обществен¬
ную работу, то станет ясно, насколько
разнообразна и плодотворна была де¬
ятельность этого замечательного уче¬
ного и гражданина и как велик его
вклад в развитие нашей науки в целом
и отечественного кавказоведения в
особенности.
В течение войны археологические
исследования в стране и в частности
на Северном Кавказе были полно¬
стью прерваны. Начавшееся уже в
конце войны восстановление народ¬
ного хозяйства страны и заметная
активизация научной и культурной
жизни поставили вопрос и о возобнов¬
лении столь успешно начатых в дово¬
енные годы археологических работ.
Но повсеместно и особенно на Север¬
ном Кавказе серьезно ощущалась не¬
хватка квалифицированных научных
кадров, в частности в области архео¬
логии. Е.И. Крупнов оказался в бук¬
вальном смысле единственным архео-
логом-кавказоведом на Москву и зна¬
чительную часть Северного Кавказа.
Поэтому ему пришлось, не дав себе
никакого отдыха, сразу после демоби¬
лизации начать активные полевые ар¬
хеологические работы на Северном
Кавказе. Если в 30-е годы экспедици¬
онные исследования Е.И. Крупнова
были сосредоточены в Ингушетии и
Северной Осетии, то теперь они охва¬
тили также Кабардино-Балкарию,
Дагестан, Северо-Западный Прикас-
пий, восточные районы Ставрополь¬
ского края, Пятигорье и, наконец,
территорию Чечни. Они увенчались
открытием и большими стационарны¬
ми раскопками значительной группы
разновременных памятников, позво¬
ливших по-новому осветить целый
ряд важных проблем археологии и
древней истории юго-восточной Евро¬
пы и тем самым обеспечить подлин¬
ный прорыв в историко-археологиче¬
ском изучении Северного Кавказа.
В 1946-1949 гг. экспедиция ГИМ,
ИИМК АН СССР и Кабардинского
научно-исследовательского института
под руководством Е.И. Крупнова про¬
водит в Кабардино-Балкарии широ¬
кие разведочные работы и исследует
подкурганные погребения майкоп¬
ской культуры (III тыс. до н.э.), комп¬
лексы так называемой северокавказ¬
ской культуры среднебронзового века
(И тыс. до н.э.), могильники кобан-
ской культуры (конец II - первая по¬
ловина I тыс. до н.э.) и средневековые
памятники13.
На основе результатов археологи¬
ческих работ в Центральном Пред¬
кавказье в довоенные годы и с учетом
материалов из раскопок своих экспе¬
диций Е.И. Крупнов приступает к соз¬
данию обобщающего труда по архео¬
131
Е.И. Крупнов
логии и древней истории Кабарды.
Подготовленные им отдельные круп¬
ные разделы этого труда, начиная с
“Археологического очерка Кабардин¬
ской АССР”14, были опубликованы в
изданиях Кабардинского НИИ15. От¬
дельно укажем на исследованный и
монографически изданный замеча¬
тельный клад бронзовых изделий
VIII в. до н.э., обнаруженный у сел.
Жемтала в Кабардино-Балкарии16.
Можно сказать, что венцом работ
Е.И. Крупнова по археологическому
изучению данной территории Север¬
ного Кавказа стало его монографиче¬
ское исследование “Древняя история и
культура Кабарды”, опубликованное
издательством “Наука” в Москве17.
Это первый в науке обобщающий
труд по древней истории и культуре
населения Центрального Предкавка¬
зья, начиная с эпохи древнего камен¬
ного века до средневековья. Его вы¬
ход в свет явился заметным событием
в развитии кавказоведения и был вы¬
соко и по достоинству оценен в науч¬
ной18 и периодической печати.
Не вдаваясь в анализ всех аспектов
отмеченного труда, следовало бы под¬
черкнуть тот немаловажный факт,
что именно Е.И. Крупнов, обобщив
все известные к середине 50-х гг. мате¬
риалы из Кабардино-Балкарии по
эпохе ранней бронзы, поставил воп¬
рос о необходимости объединить эти
и связанные с ними в культурно-хро¬
нологическом отношении другие па¬
мятники Северного Кавказа в поня¬
тие “майкопская культура”19. Такая
постановка была крайне своевремен¬
на. Собственно, после этого всемирно
известная культура раннебронзового
века Северного Кавказа называется в
науке майкопской культурой20.
Одновременно с полевыми работа¬
ми в Кабардино-Балкарии, Е.И. Круп¬
нов ведет экспедиционные исследова¬
ния и в других регионах Северного
Кавказа, в частности в Дагестане.
Здесь в 1948 г. по приглашению Рес¬
публиканского краеведческого музея
он проводит раскопки могильника у
аула Тарки близ г. Махачкала. Полу¬
ченные на памятнике новые материа¬
лы позволили уточнить хронологию
каякентско-харачоевской культуры.
Но самое важное в научном отноше¬
нии заключалось в открытии
Е.И. Крупновым здесь погребальных
комплексов, засвидетельствовавших
впервые факт проникновения в I—II вв.
н.э. столь далеко на юг - в прикаспий¬
скую часть Дагестана - ираноязыч¬
ных кочевников восточно-европей¬
ских степей - сарматов21. На могиль¬
нике в Тарках оказались не только
захоронения местного населения, но и
погребения пришлых и, видимо, осев¬
ших здесь сарматов. О том, что через
приморский Дагестан прошли (или
проходили) много веков до этого ски¬
фы, совершая свои походы в Перед¬
нюю Азию, было хорошо известно.
Но тот факт, что на данной террито¬
рии побывали и их потомки - сарма¬
ты, стало новым словом в науке, неиз¬
вестной до этого страницей в древней
истории Дагестана и всего Кавказа.
Учитывая большую научную зна¬
чимость этого факта, Е.И. Крупнов
предложил продолжить его работы в
Дагестане крупнейшему в стране спе¬
циалисту по сарматской археологии
К.Ф. Смирнову. Последний провел на¬
чиная с 1948 г. в приморском и пред¬
горном Дагестане исследования как
Таркинского могильника, так и дру¬
гих погребальных памятников сарма¬
то-албанского периода, а также эпохи
бронзы и средневековья и тем самым
внес значительный вклад в изучение
археологии и истории Дагестана и Се¬
верного Кавказа в целом.
В дальнейшем собственно Даге¬
стан, не считая некоторые районы Се¬
веро-Западного Прикаспия, админи¬
стративно принадлежащие ему, не
входил в круг полевых исследований
132
Е.И. Крупнов
Е.И. Крупнова. Но, подчеркнем осо¬
бо, его, как ученого-кавказоведа, про¬
должали интересовать важнейшие
проблемы археологии и древней исто¬
рии этого уникального региона Кав¬
каза. Об этом свидетельствуют как
отмеченный выше ряд его трудов, по¬
священных изучению древних памят¬
ников Дагестана, так и другие его ис¬
следования по различным проблемам
археологии Северного Кавказа, в ко¬
торых он в той или иной степени каса¬
ется археологических комплексов
Дагестана, рассматривая их на общем
фоне историко-культурного развития
всего Кавказа22.
В первые послевоенные годы
Е.И. Крупнов, наряду с работами в
Кабардино-Балкарии и Дагестане, за¬
вершает раскопки Нестеровского мо¬
гильника кобанской культуры в Ингу¬
шетии и с начала 50-х гг. приступает к
широким полевым исследованиям на
территории Северной Осетии и Чече¬
но-Ингушетии. В 1952 г. им были
начаты у сел. Мужичи (Ассинское
ущелье) в западной части ЧИ АССР
раскопки так называемого Лугового
могильника, относящегося к позднему
этапу кобанской культуры. В течение
четырех полевых сезонов (1952,
1955-1957) памятник был полностью
исследован - здесь было раскопано
свыше 160 погребений середины I
тыс. до н.э. По настоящее время он
остается наиболее крупным из иссле¬
дованных на Северном Кавказе мо¬
гильников кобанской культуры, харак¬
теризующим глубокие связи и взаи¬
мовлияния местных культур Кавказа,
степного скифо-сарматского мира и
даже связи со странами Ближнего Во¬
стока. Отдельные материалы этого
чрезвычайно ценного памятника бы¬
ли опубликованы Е.И. Крупновым в
целой серии работ, но подготовить за¬
думанное им монографическое изда¬
ние Лугового могильника он, к глубо¬
кому сожалению, не успел из-за преж¬
девременной смерти. В какой-то сте¬
пени это удалось сделать его учени¬
кам23.
Говоря об исследовании Лугового
могильника, нельзя не отметить то,
что в процессе его раскопок выясни¬
лось, что могильник был устроен на
месте существовавшего здесь в III
тыс. до н.э. небольшого поселения.
Изучение сохранившихся остатков
последнего показало, что это по-на¬
стоящему один из уникальных памят¬
ников кавказской археологии. От¬
крытие Лугового поселения убеди¬
тельно доказало факт проникновения
на данную территорию Северного
Кавказа не только известной культу¬
ры раннебронзового века Предкавка¬
зья - майкопской, но и синхронной ей
так называемой куро-аракской куль¬
туры Закавказья и Северо-Восточно¬
го Кавказа. Здесь в одном памятнике
удивительно сочетались элементы
той и другой культуры. Комплекса с
таким синкретическим характером
культурных традиций не знала до сих
пор археология Кавказа раннеброн¬
зового века. В результате его открытия
заметно изменились представления
как об ареале отмеченных культур,
так и об их взаимодействии и взаимо¬
влиянии24, а также стало возможным
поставить впервые вопрос о единстве
древнейших культур Закавказья и Се¬
верного Кавказа25.
Одновременно с раскопками Луго¬
вого могильника и поселения и разве¬
дочными работами в Северо-Запад¬
ном Прикаспии несколько отрядов
объединенной Северо-Кавказской
экспедиции под руководством
Е.И. Крупнова провели в 1957-1962 гг.
широко масштабные исследования в
Северной Осетии. Они концентриро¬
вались в районе Эльхотово-Змейской.
Там впервые был раскопан бытовой
памятник кобанской культуры -
Змейское поселение IX-VIII вв. до
н.э.26 Исключительные по важности
133
Е.И. Крупнов
результаты были достигнуты при
раскопках у ст. Змейской обширного
катакомбного могильника XI-XII вв. и
одного из наиболее крупных средне¬
вековых городищ Центрального
Предкавказья “Верхний Джулат”. Эти
памятники получили освещение в
большой серии трудов, в том числе в
специальных публикациях, изданных с
участием и под редакцией Е.И. Круп¬
нова27. Мы воздержимся от конкрет¬
ных оценок результатов отмеченных
полевых работ Е.И. Крупнова в Се¬
верной Осетии, согласившись полно¬
стью с тем, что полученные экспедици¬
ей Е.И. Крупнова в Эльхотово-Змей-
ской “археологические материалы
принадлежат ныне к числу основных
источников по древней и средневеко¬
вой истории Северной Осетии”28. Сле¬
дует здесь, по нашему мнению, под¬
черкнуть лишь то, что на основании
изучения этих материалов Е.И. Круп¬
нову удалось впервые поставить в ши¬
роком аспекте проблему связей Се¬
верного Кавказа с Древней Русью и
отождествить Верхне-Джулатское го¬
родище с упоминаемым в древнерус¬
ских летописях “славным ясским
городом Дедяковом”29.
Е.И. Крупнов проводил археологи¬
ческие работы не только в предгор¬
ных и горных районах Северного Кав¬
каза. Ему принадлежит исключитель¬
ная заслуга в археологическом изуче¬
нии обширной, ныне полупустынной и
безводной территории Северо-Запад¬
ного Прикаспия. В итоге многолетних
разведочных работ в этом регионе
Восточного Предкавказья (1946-1948,
1951, 1956), а также раскопок курга¬
нов у сел. Ачикулак, удалось собрать
обширные коллекции материалов по
неолиту, эпохе бронзы, раннежелез¬
ному веку и средневековью30. Прове¬
денные специальные палеогеографи¬
ческие исследования (сбор и анализ
споро-пыльцевых образцов) в сово¬
купности с полученными многочис¬
ленными и разнообразными археоло¬
гическими данными в Северо-Запад¬
ном Прикаспии позволили устано¬
вить, что в древности здесь были
чрезвычайно благоприятные эколо¬
гические условия для обитания и раз¬
вития хозяйства, прежде всего ското¬
водства. Установив причины, привед¬
шие к запустению этого интересного
края, Е.И. Крупнов поставил вопрос о
возможности и необходимости эконо¬
мического возрождения данного реги¬
она страны и превращения его в пол¬
ноценный очаг развития современно¬
го сельского хозяйства31.
Прежде чем завершить характери¬
стику общих результатов беспреце¬
дентных по масштабам экспедицион¬
ных работ Е.И. Крупнова на Север¬
ном Кавказе, следует отметить и
некоторые другие крупные научные
мероприятия, возглавлявшиеся им и
приведшие к весьма значимым ре¬
зультатам. Укажем при этом на следу¬
ющее. Наряду с работами на Север¬
ном Кавказе, Е.И. Крупнову при¬
шлось быть (1951-1954) организато¬
ром и первым руководителем одной
из крупнейших новостроечных экспе¬
диций ИИМК АН СССР в зоне соору¬
жения Сталинградской ГЭС в Ниж¬
нем Поволжье32. Результаты работ
этой экспедиции общеизвестны.
Значительный и особо перспектив¬
ный вклад внесен Е.И. Крупновым в
организацию первой российской ар¬
хеологической экспедиции в Месопо¬
тамии. В 1966 г. в составе делегации
АН СССР Е.И. Крупнов был коман¬
дирован в Багдад в связи с открытием
там Национального музея Ирака. Оз¬
накомившись с состоянием археоло¬
гических исследований в стране, он
счел глубоко несправедливым отсут¬
ствие среди множества зарубежных
миссий, работающих в Месопотамии,
экспедиции нашей страны. В Багдаде
им были проведены соответствующие
консультации в Посольстве СССР в
134
Е.И. Крупнов
Ираке и Департаменте древностей
страны. Возвратившись в Москву,
Е.И. Крупнов энергично взялся за ор¬
ганизацию советской экспедиции в
Месопотамии. И уже в 1968 г. Прези¬
диум АН СССР принял постановление
об ее организации33. К сожалению,
болезнь не позволила Е.И. Крупнову
возглавить Месопотамскую экспеди¬
цию. Но эта экспедиция начиная с
1969 г. по настоящее время успешно
ведет свои исследования в Северной
Месопотамии - она провела уже 14 по¬
левых сезонов в Ираке (1968-1980;
1984-1985) и 15 в Сирии (1988-2002).
Результаты ее деятельности получили
широкую международную извест¬
ность и признание, выразившееся как
в публикации итогов экспедиции в
многочисленных изданиях Европы,
США, Японии, Ирака и Сирии, так и в
присуждении группе ее участников
Государственной премии РФ в облас¬
ти науки за вклад в изучение истории
и культуры древней Месопотамии.
Основным делом жизни Е.И. Круп¬
нова оставался всегда Кавказ. Еще в
годы войны, узнав о депортации че¬
ченцев, ингушей, балкарцев, карача¬
евцев и калмыков, он воспринял ее
как личную трагедию, которую ис¬
кренне переживал, считая ее глубоко
несправедливой акцией. Когда в
1956 г. была восстановлена автономия
Чечено-Ингушской республики,
Е.И. Крупнов активно включился в
работу по ее возрождению, в частно¬
сти в изучение археологии, древней и
средневековой истории и культуры
вайпахов. Учитывая тот факт, что
восточная часть ЧИ АССР, т.е. терри¬
тория собственно Чечни представляла
собой наименее изученную в истори¬
ко-археологическом отношении об¬
ласть Кавказа, Е.И. Крупнов ставит
ее исследование как самую приори¬
тетную задачу руководимой им Севе¬
ро-Кавказской экспедиции. Работы
последней, к участию в которой кро¬
ме Республиканского краеведческого
музея подключился вновь созданный
в 1957 г. НИИ истории, языка и литера¬
туры при Совете Министров ЧИ АССР,
отныне оказались концентрирован¬
ными в Чечне. Намеченная Е.И. Круп¬
новым задача археологического
изучения Чечни и в значительной сте¬
пени осуществленная под его руко¬
водством и при его непосредственном
участии стала венцом его жизненной
программы - программы ученого и
гражданина. Она предполагала
сплошное обследование равнинной и
главным образом предгорной и гор¬
ной Чечни с целью выявления и ис¬
следования разновременных быто¬
вых, погребальных и культовых
памятников для создания первого в
историографии сводного труда по ис¬
тории Чечни с древнейших времен.
Речь шла одновременно и о ликвида¬
ции на археологической карте Кавка¬
за крупного белого пятна, каким явля¬
лась до этого территория Чечни.
Для решения поставленной задачи
Е.И. Крупнов привлек к участию в
экспедиции не только своих учеников,
тогда еще молодых специалистов -
Р.М. Мунчаева, В.И. Марковина,
В.А. Кузнецова, В.И. Козенкову, но и
таких уже признанных ученых, как
Н.Я. Мерперт и В.П. Любин. Все они
ныне являются крупными российски¬
ми учеными - признанными специали¬
стами в области кавказской и восточ¬
ноевропейской археологии. Неоцени¬
мую помощь экспедиции оказывали
ежегодно студенты Чечено-Ингуш¬
ского педагогического института,
причем не только историко-филоло¬
гического факультета. Штаб экспеди¬
ции, если можно так выразиться, во
главе с Е.И. Крупновым находился по¬
стоянно в сел. Серженьюрт Шалин-
ского района ЧИ АССР. В разные годы
в составе Северокавказской экспеди¬
ции, работавшей в Чечне, функциони¬
ровали от трех до пяти отрядов - па¬
135
Е.И. Крупнов
леолитический, горный, предгорный
или серженьюртовский, степной (ме-
кенский), разведочный и бамутский.
Одним из крупных достижений экспе¬
диции явилось открытие в Чечне
впервые местонахождений каменного
века, благодаря чему удалось дока¬
зать, что территория Чечни, как и
другие сопредельные области Кавка¬
за, была освоена человеком уже в па¬
леолите.
Чрезвычайно плодотворными ока¬
зались раскопки памятников эпохи
бронзы и раннежелезного века.
В степной зоне был исследован боль¬
шой курганный могильник у ст. Ме-
кенской в Наурском р-не34. Откры¬
тые в нем погребения оказались
связанными не только с майкопской и
северокавказской культурами Ш-И
тыс. до н.э., но с известными культу¬
рами бронзового века Восточной Ев¬
ропы - ямной, катакомбной и срубной.
Они засвидетельствовали не просто
наличие контактов и культурного вза¬
имодействия в эпоху бронзы племен
Северного Кавказа с Причерноморь¬
ем и Поволжьем, но и доказали факт
периодического проникновения от¬
дельных групп степного населения в
Восточное Предкавказье.
Памятники бронзового века были
открыты и исследованы также в пред¬
горьях и горных районах Чечни. Наи¬
более крупным из них является, безу¬
словно, могильник у сел. Бамут Ач-
хой-Мартановского р-на. Здесь, на
левобережье р. Фортанги, было рас¬
копано более 50 курганов, содержав¬
ших не менее 250 погребений.
В 18 курганах древнейшие погребения
принадлежали майкопской культу¬
ре35, а большинство остальных - куль¬
туре развитой бронзы (II тыс. до н.э.).
До этого никогда на Северном Кавка¬
зе в одном могильнике такого количе¬
ства комплексов майкопской культу¬
ры не было исследовано. Бамутский
могильник - это самый крупный в на¬
стоящее время исследованный памят¬
ник бронзового века на территории
Чечни и один из наиболее изученных
на Северном Кавказе в целом. В ито¬
ге его раскопок, в частности, стал со¬
вершенно очевиден факт широкого
распространения майкопской культу¬
ры в данную область Северо-Восточ¬
ного Кавказа, т.е. столь глубоко на
юг, вплоть до границы с Дагестаном.
Раскопки курганов у сел. Бамут за¬
метно изменили и углубили наши
представления о культурно-историче¬
ском процессе на Северном Кавказе в
эпоху ранней бронзы. На основании
полученных здесь данных, например,
мы узнали впервые о времени появле¬
ния на Северном Кавказе гончарного
круга и начале развития здесь коне¬
водства. Неудивительно поэтому, что
данный памятник и в особенности от¬
крытые в нем комплексы майкопской
культуры привлекли к себе присталь¬
ное внимание широкой научной обще¬
ственности.
Экспедицией было раскопано юж¬
нее селения Бамут и поселение кобан-
ской культуры, датированное нача¬
лом I тыс. до н.э. Но значительно
более крупные работы проведены на
Бамутском позднесредневековом мо¬
гильнике, где исследовано более 20
так называемых кабардинских курга¬
нов. Они убедительно доказали факт
проникновения после татаро-мон¬
гольского нашествия в восточные
районы Северного Кавказа отдель¬
ных групп адыгского населения36.
Другим крупным центром работ
экспедиции Е.И. Крупнова в предгор¬
ной Чечне в конце 50-х и 60-х годах
стало сел. Серженьюрт (Шалинский
р-н). Здесь в течение более десяти лет
исследовалась группа взаимосвязан¬
ных в культурно-хронологическом от¬
ношении памятников37. Наиболее зна¬
чительным раскопкам подверглись
один из поселков-убежищ (Сержень-
юртовское I поселение) и могильник.
136
Е.И. Крупнов
Они датируются концом II - первой
половиной I тыс. до н.э. Но на поселе¬
нии, как и на другом аналогичном па¬
мятнике (Серженьюрт II) выявлен
также слой эпохи ранней бронзы, со¬
державший выразительный комплекс
орудий труда, оружия и особенно ке¬
рамики38.
В Чечне и на Северном Кавказе в
целом до сих пор нет столь полно ис¬
следованного бытового памятника,
как Серженьюртовское I поселение.
Это был хорошо спланированный и
благоустроенный поселок с вымо¬
щенными галечником тремя улицами.
Полученный здесь большой и разно¬
образный материал характеризует
многие стороны быта и хозяйства его
обитателей. Судьба поселка оказалась
трагической - он погиб в результате
нашествия скифов. Исследованию
этого памятника посвящена специаль¬
ная монография, так же как и Сержень-
юртовскому могильнику. В последнем
раскопано около 100 погребений с
богатыми и нередко оригинальными
наборами предметов вооружения и
украшений. Подчеркнем, что это пер¬
вый на Северном Кавказе могильник
эпохи поздней бронзы и раннего же¬
леза с захоронениями вооруженных
всадников.
Особо отметим, что к настоящему
времени удалось ввести в научный
оборот не только почти все категории
обнаруженных в памятниках Сер-
женьюрта археологических материа¬
лов, но и издать обобщающие труды,
основанные на них39. Все они опубли¬
кованы В.И. Козенковой после смер¬
ти Е.И. Крупнова, но были вдохновле¬
ны, по ее свидетельству, обязательст¬
вами перед памятью своего учителя,
многолетней совместной работой с
ним и под его руководством в Сер-
женьюрте, Чечне, на Северном Кав¬
казе.
Чрезвычайно результативными
оказались и работы Северокавказс¬
кой экспедиции в горной зоне Чечни.
Они охватили почти все районы дан¬
ной зоны и памятники всех периодов -
от каменного века до позднего сред¬
невековья. Благодаря исследованию
здесь впервые памятников II тыс. до
н.э., в частности могильников близ
сел. Гатын-Кале и у сел. Малый Хар-
сеной (Шатойский р-н) удалось изу¬
чить культуру горной Чечни эпохи
средней бронзы40. Горным отрядом
экспедиции были исследованы также
памятники эпохи поздней бронзы и
раннего железа и многочисленные и
разнообразные комплексы средневе¬
ковья. Отметим для примера довольно
своеобразный в системе древностей
Северо-Восточного Кавказа могиль¬
ник у сел. Зандак (Ножайюртовский
р-н). В нем было вскрыто около 60
погребений, сочетавших в себе при¬
знаки как кобанской культуры, так и
каякентско-хорочоевской41. Укажем
еще на курганы у сел. Гойты (Урус-
Мартановский р-н), в которых откры¬
ты богатые скифские погребения
VI-V вв. до н.э.
Мы отметили здесь наиболее круп¬
ные археологические объекты, от¬
крытые и раскопанные в Чечне орга¬
низованной и бессменно, до конца
жизни руководимой Е.И. Крупновым
на территории Чечни и Северного
Кавказа в целом.
Это далеко не все памятники, от¬
крытые и подвергнутые исследова¬
нию экспедицией Е.И. Крупнова. Но и
этого, по нашему мнению, больше
чем достаточно, чтобы чрезвычайно
высоко оценить тот огромный, поис¬
тине неоценимый вклад, который
внес Е.И. Крупнов в развитие кавка¬
зоведения и отечественной науки.
Подчеркнем, что ни до этого, ни пос¬
ле смерти Е.И. Крупнова ни в одной
области Северного Кавказа не были
осуществлены столь масштабные -
территориально и хронологически -
археологические исследования. Фон¬
137
Е.И. Крупнов
ды ряда республиканских музеев Се¬
верного Кавказа и прежде всего Чече¬
но-Ингушского в буквальном смысле
многократно умножились.
Благодаря широким многолетним
полевым исследованиям Е.И. Крупно¬
ва удалось не только изучить основ¬
ные этапы культурно-исторического
развития многих народов Северного
Кавказа с древнейших времен до позд¬
него средневековья, но и осмыслить в
культурно-хронологическом отноше¬
нии значительные и разнообразные
группы впервые исследованных на
Северном Кавказе археологических
памятников и определить их место в
системе кавказских и восточно-евро¬
пейских древностей. Трудно предста¬
вить себе, какое напряжение сил, ка¬
кой титанический труд потребовались
от Е.И. Крупнова, чтобы все это сде¬
лать за 25 послевоенных лет. Это был
гражданский подвиг ученого, подвиг
во славу кавказоведения и отечест¬
венной науки!
Но деятельность Е.И. Крупнова в
эти годы не ограничивалась лишь экс¬
педиционными работами. Весьма
многогранна и плодотворна была и
его общественная, научно-организа¬
ционная и особенно научная деятель¬
ность. В 1970 г. вышел в свет фунда¬
ментальный труд Е.И. Крупнова
“Древняя история Северного Кавка¬
за”, успешно защищенный им в каче¬
стве диссертации на соискание ученой
степени доктора исторических наук.
В основе исследования - кобанская
культура Северного Кавказа, изуче¬
нием которой Е.И. Крупнов занялся
еще в предвоенные годы, когда он яс¬
но осознал, что без глубокого изуче¬
ния этой культуры невозможно по¬
нять узловые проблемы древней и
даже средневековой истории северо-
кавказских народов. Изучив собран¬
ные почти за 100 лет коллекции мате¬
риалов кобанской культуры, в том
числе многочисленные данные из соб¬
ственных многолетних и систематиче¬
ских раскопок, Е.И. Крупнов выпол¬
нил капитальное монографическое
исследование, в котором впервые в
науке всесторонне прослежено куль¬
турно-историческое и общественно¬
экономическое развитие народов Се¬
верного Кавказа в конце II—I тысяче¬
летии до н.э., как часть общей исто¬
рии Кавказа и всей Юго-Восточной
Европы. Дав всеобъемлющую харак¬
теристику кобанской культуры,
Е.И. Крупнов убедительно показал,
что рассмотренный им период имеет
особое значение для выяснения этно¬
генеза северокавказских народов42.
В этом труде он разработал и ряд су¬
щественных вопросов, касающихся
древней истории и археологии Кавка¬
за в целом, киммерийско-скифской
проблемы и т.д. В историографии, не¬
смотря на наличие специальных ис¬
следований, нет пока другой работы, в
которой столь глубоко и в таком ши¬
роком аспекте была бы изучена скиф¬
ская проблема применительно к Кав¬
казу, как это сделано в “Древней исто¬
рии Северного Кавказа” Е.И. Крупно¬
ва. Уже одним этим обстоятельством
значение данного труда выходит дале¬
ко за пределы Кавказа. Хотя после
издания названной книги опубликова¬
но немало трудов по кобанской куль¬
туре, в том числе самого Е.И. Крупно¬
ва и особенно отмеченных выше ра¬
бот ученицы и продолжательницы его
дела В.И. Козенковой, “Древняя исто¬
рия Северного Кавказа” не утратила
своего большого научного значения и
остается настольной книгой для всех,
интересующихся древней историей
России и Евразии в целом. Поэтому
вполне понятно, что этот капиталь¬
ный труд был удостоен (1963) самой
высокой в нашей стране государст¬
венной премии - Ленинской премии.
Выше отмечена немалая часть на¬
учной продукции Е.И. Крупнова в виде
печатных монографических исследо¬
138
Е.И. Крупнов
ваний, отдельных публикаций, раз¬
личных статей и отчетов. Общее
количество его печатных работ соста¬
вляет 21643. Сейчас же мы просто пере¬
числим некоторые другие его научные
сочинения, изданные после выхода в
свет “Древней истории Северного
Кавказа”, т.е. после 1960 г., и иллюст¬
рирующие, насколько широки были
творческие интересы Е.И. Крупнова и
как продуктивно он работал. Это поз¬
волит в полной мере оценить его ог¬
ромный вклад в развитие российского
кавказоведения и отечественной ар¬
хеологии. В частности, отметим сле¬
дующие работы: “О чем говорят
памятники Чечено-Ингушской АССР”
(1961); “К историко-археологическо¬
му изучению степного Дагестана и
Северо-Западного Прикумья” (1962);
“Христианский храм на городище
Верхний Джулат”, “Kaukasische
“Pinraderas” и “The Cultural Unity of
Ancient Caucasus and Caucasian Ethnic
Community” (1963); “Древнейшая
культура Кавказа и кавказская этни¬
ческая общность (к проблеме происхо¬
ждения коренных народов Кавказа)”
и “Некоторые нерешенные вопросы
первобытной археологии Кавказа”
(1964); “Памятники культуры - всена¬
родное достояние”, “Бронзовый век
Кавказа”, “Раннежелезный век Се¬
верного Кавказа” и главы I, II, III в
“Истории Кабардино-Балкарской
АССР” (1965); “Кавказ в древнейшей
истории нашей страны” и “Изучение
нартского эпоса и археология” (1966);
“Проблема происхождения осетин по
археологическим данным” и раздел в
“Очерках истории Чечено-Ингуш¬
ской АССР” (1967); “К 60-летию
Б.А. Рыбакова” и “Несколько ингуш¬
ских народных сказаний” (1968); “Об
уточненной датировке и периодиза¬
ции кобанской культуры”, “О време¬
ни формирования основного ядра
нартского эпоса у народов Кавказа”,
“За хозяйственное освоение Прикас¬
пийской низменности”, “Десять лет
деятельности Северо-Кавказской
археологической экспедиции в Чече¬
но-Ингушской АССР” и “К истории
Моздокской степи и Западного При-
каспия” (1969).
На отдельные из упомянутых работ
мы выше ссылались уже, также как
неоднократно отмечали изданный по¬
смертно (1971) блестящий труд
Е.И. Крупнова “Средневековая Ингу¬
шетия”, в котором подведены итоги
его более чем тридцатилетних иссле¬
дований истории и культуры этого за¬
мечательного края Северного Кавка¬
за. Именно в этом труде более всего
Е.И. Крупнов проявил себя не только
как истинный историк и археолог, но
и как знаток фольклора и этнографии
вайнахов и других народов Северного
Кавказа, т.е. как кавказовед в широ¬
ком смысле. Несмотря на то, что по
истории Ингушетии к настоящему
времени издано уже немало различ¬
ных работ, “Средневековая Ингуше¬
тия” Е.И. Крупнова остается по сей
день наиболее крупным и востребо¬
ванным в российской историографии
исследованием по данной большой
проблеме.
Мы видим, что в круг интересов
Е.И. Крупнова входили как конкрет¬
ные темы и вопросы историко-архео¬
логического изучения отдельных ре¬
гионов и Северного Кавказа в целом,
так и фундаментальные проблемы
кавказоведения, например, происхож¬
дение коренных народов Кавказа,
этногенез осетин, актуальные и не ре¬
шенные вопросы первобытной архео¬
логии Кавказа и т.д. и т.п.
Е.И. Крупнов был удивительно
цельной личностью. Столь же после¬
довательной и цельной была вся его
жизнь, все его творчество. Составной
частью многогранной деятельности
Евгения Игнатьевича стала его боль¬
шая и целенаправленная работа по
подготовке высококвалифицирован¬
139
Е.И. Крупнов
ных научных кадров в области кавказ¬
ской археологии. То, что сделано
Е.И. Крупновым в этом отношении,
не удавалось выполнить никому до не¬
го и едва ли удастся в обозримом буду¬
щем. Он подготовил более 20 аспи¬
рантов, создав свою, “крупновскую”
школу в отечественном кавказоведе¬
нии. Питомцы его школы успешно
работают после кончины учителя
как в Москве, так и во многих науч¬
ных центрах, вузах и музеях Кавказа.
Не буду перечислять всех, а назову
только тех из них, кто защитил док¬
торские диссертации и получил более
высокое научное признание и имеет
уже своих учеников. Это российские
ученые О.М. Давудов, В.И. Козенко-
ва, В.А. Кузнецов, В.И. Марковин,
М.Б. Мужухоев, Р.М. Мунчаев (член-
корр. РАН), декан исторического фа¬
культета Чеченского гос. универси¬
тета профессор М.Х. Багаев, а так¬
же сотрудники Института археоло¬
гии и этнографии АН Азербайджана
Т.А. Буниятов (академик), И.Г. На¬
риманов (член-корр.), Г.П. Кесаман-
лы и Д.А. Халилов. Многие из них
являются ныне признанными специа-
листами-кавказоведами и уже вместе
со своими учениками в нелегких ус¬
ловиях сегодняшнего дня разра¬
батывают многие из тех актуальных
проблем кавказской археологии, ко¬
торые были определены Е.И. Круп¬
новым.
После смерти Е.И. Крупнова его
ученики и коллеги-кавказоведы вы¬
ступили с инициативой в память о
нем - ученом, гражданине и педаго¬
ге - проводить систематически “Круп-
новские чтения по археологии Север¬
ного Кавказа”, т.е. научные конфе¬
ренции, посвященные новейшим
открытиям и актуальным проблемам
археологии древней и средневековой
истории Кавказа. Первая такая кон¬
ференция состоялась во Владикавказе
в 1971 г. Первоначально “Крупнов-
ские чтения” проходили ежегодно пе¬
ред началом полевого сезона, а затем
через два года. Кроме Москвы и Вла¬
дикавказа, они прошли во всех рес¬
публиканских и краевых центрах и ря¬
де небольших городов Северного
Кавказа (иногда повторно), а также
Калмыкии: Геленджике, Грозном,
Краснодаре, Нальчике, Новороссий¬
ске, Майкопе, Махачкале, Минераль¬
ных Водах, Моздоке, Пятигорске,
Элисте и др. XXII Крупновские
чтения состоялись весной 2002 г. в Ки¬
словодске, а последние, посвящен¬
ные 100-летию со дня рождения
Е.И. Крупнова, прошли в марте
2004 г. в Москве.
Известны конференции, которые
периодически проводятся в память о
том или ином ученом. Но подобных
“Крупновским чтениям”, проводимым
с такой регулярностью и на протяже¬
нии столь длительного периода, мы не
знаем. Значение конференций по кав¬
казской археологии, посвященных па¬
мяти Е.И. Крупнова, невозможно пе¬
реоценить, так много они дали для
развития современного кавказоведе¬
ния и прежде всего археологии Север¬
ного Кавказа. Установлено, что к
1996 г. на “Крупновских чтениях” бы¬
ло заслушано и обсуждено 650 науч¬
ных докладов и сообщений44, многие
из которых уже опубликованы в раз¬
личных изданиях. Авторитет и значе¬
ние “Крупновских чтений” особенно
возросли за минувшее десятилетие,
когда Северный Кавказ стал одним из
самых “горячих” регионов России, ко¬
гда заметно сократились здесь мас¬
штабы археологических исследова¬
ний, оказались до минимума ограни¬
чены связи между коллегами и сильно
ослаб обмен научной информацией.
В такой непростой ситуации эти кон¬
ференции остаются, пожалуй, единст¬
венной возможностью для встречи
кавказоведов, оперативного обмена
результатами полевых и научных ис¬
140
Е.И. Крупнов
следований и т.д. Симптоматично, что
последние три “Крупновских чтения”
(ХХ-ХХП) прошли с участием ино¬
странных ученых, занимающихся ар¬
хеологией Кавказа.
Характеристика жизненного и
творческого пути Е.И. Крупнова не
была бы полной, если бы мы не ука¬
зали на то, что Евгений Игнатьевич
всегда выполнял также большую и
разнообразную работу на обществен¬
ных началах. Достаточно отметить,
что в течение более десяти лет он яв¬
лялся членом экспертного совета по
историческим наукам ВАК СССР,
был заместителем председателя ис¬
торической секции и руководителем
археологической комиссии Цент¬
рального совета Всероссийского об¬
щества охраны памятников истории
и культуры, выполнял обязанности
редактора-консультанта “Советской
исторический энциклопедии” и т.д.
Ко всем своим обязанностям и обще¬
ственным нагрузкам Е.И. Крупнов
относился всегда с одинаковой ответ¬
ственностью. За высокие научные
достижения и плодотворную обще¬
ственную деятельность ему были
присвоены почетные звания “Заслу¬
женный деятель науки ЧИ АССР”
(1964) и “Заслуженный деятель
науки Кабардино-Балкарской АССР”
(1967).
Чтобы создать более полный образ
Евгения Игнатьевича, следует хотя
бы коротко остановиться на том, ка¬
ким он был как личность. Русский по
происхождению и открытости нату¬
ры, он отличался и кавказскими чер¬
тами характера и даже определенной
ментальностью. Это и понятно: он ро¬
дился и вырос на Кавказе и хорошо
знал обычаи, историю и культуру его
народов. Е.И. Крупнов был красивый
мужчина, всегда с высоко поднятой
головой и открытым мужественным
лицом. Кристально честный и глубо¬
ко порядочный, искренний и принци¬
пиальный, горячий, темпераментный
и вместе с тем спокойный и рассуди¬
тельный, он всегда поражал меня, как
и многих других, вероятно, своей доб¬
рожелательностью и требовательно¬
стью, прежде всего к себе, удивитель¬
ным трудолюбием и обязательно¬
стью. Чтобы он забыл о своем слове,
обещании или кому-то не ответил на
письмо, такое невозможно было себе
представить. И на официальные за¬
просы и на личные письма он старал¬
ся отвечать сразу, даже в последние
годы жизни, когда его начала пресле¬
довать болезнь сердца. Поэтому его
эпистолярное наследие велико и бога¬
то. Оно хранится в архиве Института
археологии РАН и представляет боль¬
шой интерес. Евгений Игнатьевич
очень ценил дружбу и был преданным
другом. Я имел возможность наблю¬
дать его дружбу с земляками - моз-
докчанами, зародившуюся в школь¬
ные годы и продолжавшуюся до кон¬
ца жизни. Его близким другом с дет¬
ских лет был, в частности, известный
советский ученый-математик акаде¬
мик Л.И. Седов. А о том, какой
Е.И. Крупнов был семьянин - любя¬
щий муж и отец, каких детей он вы¬
растил, можно рассказывать очень
долго. Его дочь Римма является спе¬
циалистом в области истории архитек¬
туры, а сын Александр Евгеньевич
был министром связи РФ и ныне нахо¬
дится на ответственной работе. Тро¬
гательна была его любовь к своим се¬
страм и племянникам. А скольким
людям он помог просто по-человече¬
ски!
Я не могу не радоваться и не быть
благодарным судьбе за то, что она
даровала мне такого учителя и на¬
ставника, как Е.И. Крупнов. Я его
первый ученик и горжусь тем, что
имел возможность много лет быть
рядом с ним, расти и работать под его
руководством, учиться у него жизни
и науке.
141
Е.И. Крупнов
Е.И. Крупнов скончался 29 сентяб¬
ря 1970 г., скоропостижно, в результа¬
те инфаркта миокарда. Он похоронен
в Москве на Новодевичьем кладбище,
недалеко от своего учителя В.А. Го-
родцова.
Примечания
1 Козенкова В.И. Евгений Игнатьевич
Крупнов: (К 90-летию со дня рождения) //
РА. 1994. № 1; Кузнецов В Л. Евгений Иг¬
натьевич Крупнов // Кавказ и Восточная
Европа в древности. М., 1973. С. 1; Мунча-
ев Р.М. К 60-летию Евгения Игнатьевича
Крупнова // СА. 1964. № 1. С. 3; Он же. Ев¬
гений Игнатьевич Крупнов // СА. 1971.
№ 1.С. 311.
2 Крупнов Е.И. [Рецензия] // Революция и
горец. 1993. № 5: Рец. на кн.: Вартапе-
тов А.С. Проблема родового строя ингу¬
шей и чеченцев; Он же. Средневековая
Ингушетия. М., 1971.
3 Архив ИА РАН. Р. 6. № 87. Л. 7.
4 Крупнов Е.И. Археологическая экспеди¬
ция Государственного музея в Закавказье
// СЭ. 1934. № 3.
5 Крупнов Е.И. Северо-Кавказская архео¬
логическая экспедиция Государственно¬
го исторического музея // С А. 1936. № 1;
Он же. Кавказская археологическая экс¬
педиция Государственного историческо¬
го музея (историко-бытовая) // СЭ.
1937. № 2/3; Он же. Галиатский могиль¬
ник по истории алан-оссов // ВДИ. 1938.
№ 2; Он же. Из результатов Северо-
Кавказской археологической экспеди¬
ции Государственного исторического
музея 1937-1938 гг. // ВДИ. 1939. № 1; и
т.д.
6 Крупнов Е.И. К истории Ингушетии //
ВДИ. 1939. № 2; и др.
7 Крупнов Е.И. Средневековая Ингушетия.
8 Крупнов Е.И. Из результатов...; Он же.
Погребения эпохи бронзы в Северной
Осетии // Тр. ГИМ. М., 1939. Вып. 8; Он
же. Материалы по археологии Северной
Осетии докобанского периода: (Опыт
периодизации памятников энеолита и
бронзы) // МИА СССР. М., 1951. № 23; и
ДР-
9 Подробнее об этом см.: Кавказ и Восточ¬
ная Европа в древности. М., 1973. С. 8-9.
10 Древности Дагестана: Памяти Е.И. Круп¬
нова. Махачкала, 1974. С. 5.
11 Крупнов Е.И. Каякентский могильник -
памятник древней Албании // Тр. ГИМ.
М., 1940. Вып. 9.
12 Архив ИА РАН. Р. 6. № 87. Л. 1.
13 Крупнов Е.И. Отчет о работе археологиче¬
ской экспедиции 1947 г. в Кабардинской
АССР//Учен. зап. Кабард. НИИ. Нальчик,
1948. Т. 4; Он же. Археологические иссле¬
дования в Кабардинской АССР в 1948 г. //
Там же. 1949. Т. 5; Он же. Археологиче¬
ские работы в Кабарде и Грозненской об¬
ласти // КСИИМК. 1950. Вып. 32; и др.
14 Крупнов Е.И. Археологический очерк Ка¬
бардинской АССР. Нальчик, 1946.
15 Крупнов Е.И. Основные проблемы древ¬
ней истории и археологии Кабарды //
Учен. зап. Кабард. НИИ. 1948. Т. 4; Он же.
Очерки по истории Кабарды // Там же.
1949. Т. 5; Он же. Древнейший период ис¬
тории Кабарды // Сборник по истории Ка¬
барды. Нальчик, 1951. Вып. 1; и др.
16 Крупнов Е.И. Жемталинский клад. М.,
1952.
17 Крупнов Е.И. Древняя история и культура
Кабарды. М., 1957.
18 Мунчаев Р.М., Маркович В.И. [Рецен¬
зия] // СА. 1959. № 1. С. 266-270. Рец. на
кн.: Крупнов Е.И. Древняя история и
культура Кабарды.
19 Крупнов Е.И. Древняя история и культу¬
ра...
20 Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового
века. М., 1975. С. 47.
21 Крупнов Е.И. Археологические работы
на Северном Кавказе // КСИИМК. 1950.
Вып. 27. С. 19-20; Он же. Новый памятник
древних культур Дагестана // МИА СССР.
М., 1951. №23. С. 208-225.
22 Древности Дагестана. С. 6-7.
23 Мунчаев Р.М. Луговой могильник (рас¬
копки 1952, 1955, 1956 гг.) // Древности
Чечено-Ингушетии. М., 1963; Козенкова
В.И. Кобанская культура: Восточный ва¬
риант // Археология СССР. М., 1977.
(САИ; Вып. В-5); Она же. Типология и
хронологическая классификация предме¬
тов кобанской культуры: Восточный ва¬
риант // Археология СССР. М., 1982.
(САИ; Вып. В-5); и др.
24 Мунчаев Р.М. Кавказ на заре... С. 336-366.
25 Крупнов Е.И. Древнейшая культура Кав¬
каза и кавказская этническая общность:
(К проблеме происхождения коренных на¬
родов Кавказа) // СА. 1964. № 1.
26 Крупнов Е.И., Диопик Д.В. Змейское по¬
селение кобанской культуры // Археоло¬
142
Е.И. Крупнов
гические раскопки в районе Змейской ста¬
ницы Северной Осетии. Орджоникидзе,
1961.
27 Средневековые памятники Северной Осе¬
тии. М., 1963. (МИА СССР; № 114).
28 Кузнецов В. А. Евгений Игнатьевич Круп¬
нов // Кавказ и Восточная Европа в древ¬
ности. М., 1973. С. 4.
29 Крупнов Е.И. Еще раз о местонахождении
Дедякова // Славяне и Русь. М., 1964.
30 Крупнов Е.И. Прикаспийская археологи¬
ческая экспедиция // КСИИМК. 1954.
Вып. 55; Он же. Первые итоги изучения
Восточного Предкавказья // С А. 1957.
№ 2; Он же. К историко-археологическому
изучению степного Дагестана и Северо-
Западного Прикумья // МАД. Махачкала,
1962. Т. 2; и др.
31 Крупнов Е.И. Змейское поселение...; и др.
32 Крупнов Е.И. Сталинградская археологи¬
ческая экспедиция // Вести. АН СССР.
1953. № 6; Он же. Предисловие // Древно¬
сти Нижнего Поволжья: Тр. Сталингр. ар-
хеол. экспедиции. М., 1959. (МИА СССР;
№ 23); и др.
33 Мунчаев Р.М. Северо-Восточный Кавказ
и Ближний Восток: (О роли Е.И. Крупно¬
ва в организации археологических работ
на территории Чечни и Месопотамии) //
Актуальные проблемы археологии Се¬
верного Кавказа: (XIX Крупновские чте¬
ния). М., 1996. С. 3-4.
34 Крупнов Е.И., Мерперт Н.Я. Курганы у
станицы Мекенской // Древности Чечено-
Ингушетии. М., 1963. С. 9-48; и др.
35 Мунчаев Р.М. Кавказ на заре... С. 286-307.
36 Крупнов Е.И., Мунчаев Р.М. Бамутский
курганный могильник XIV-XVI вв. //
Древности Чечено-Ингушетии.
37 Мерперт НЯ. Раскопки Серженьюртов-
ского поселения в 1960 г. // КСИИМК.
1962. Вып. 88; Мунчаев Р.М. Памятники
майкопской культуры в Чечено-Ингуше¬
тии // С А. 1962. № 3; Козенкова В.И.,
Крупнов Е.И. Исследование Сержень-Юр-
товского поселения в 1962 г. // КСИИМК.
1964. Вып. 98; и др.
38 Мунчаев Р.М. Кавказ на заре... С. 337-348.
39 Козенкова В.И. Кобанская культура: Вос¬
точный вариант; Она же. Типология и хро¬
нологическая классификация предметов
кобанской культуры: Восточный вариант;
Kozenkova V.I. Serjen-jurt: Ein Friedhof der
spaten Bronze - und friihen Eisenzeit im
Nordostkaukasus. Mainz am Rhein, 1992; Она
же. Культурно-хронологические процес¬
сы на Северном Кавказе в эпоху поздней
бронзы и раннем железном веке: (Узло¬
вые проблемы происхождения и развития
кобанской культуры). М., 1996; Она же.
Поселок - убежище кобанской культуры
у аула Серженьюрт в Чечне как историче¬
ский источник. М., 2001.
40 Марковин В.И. Новый памятник эпохи
бронзы в горной Чечне // Древности Чече¬
но-Ингушетии; Он же. Дагестан и горная
Чечня в древности // МИА СССР. М.,
1968. № 122; Он же. Северо-Восточный
Кавказ в эпоху бронзы // Ранняя и средняя
бронза Кавказа. М., 1994; Он же. Могиль¬
ник эпохи бронзы у сел. Малый Харсеной //
Историко-археологический альманах. Ар¬
мавир; М., 1995; и др.
41 Марковин В.И. Зандакский могильник на
р. Ярык Су: Северо-Восточный Кавказ.
М., 2002.
42 Атаев Д.М., Шейхов Н.Б. [Рецензия] //
ВИ. 1962. № 3. Рец. на кн.: Крупнов
Е.И. Древняя история Северного Кавказа;
Мунчаев Р.М. [Рецензия] // С А. 1963. № 4.
Рец. на кн.: Крупнов Е.И. Древняя история
Северного Кавказа.
43 См. список печатных работ Е.И. Крупно¬
ва в книге “Кавказ и Восточная Европа в
древности” (М., 1973. С. 8-18).
44 Козенкова В.И., Кузнецов В.А., Чеченов
И.М. 25 лет Крупновским чтениям по ар¬
хеологии Северного Кавказа // РА. 1996.
№ 1. С. 250.
Основные труды Е.И. Крупнова
Археологический очерк Кабардинской
АССР. Нальчик, 1946.
Материалы по археологии Северной Осетии
докобанского периода: (Опыт периодиза¬
ции памятников энеолита и бронзы) //
МИА СССР. М., 1951. № 23.
Новый памятник древних культур Дагестана
// Там же.
Жемталинский клад. М., 1952.
Первые находки в Северной Осетии // КСИ¬
ИМК. 1952. Вып. 36.
Древняя история и культуры Кабарды. М.,
1957.
Древняя история Северного Кавказа. М.,
1960.
Древняя культура Кавказа и кавказская эт¬
ническая общность: (К проблеме проис¬
хождения коренных народов Кавказа) //
СА. 1964. № 1.
Средневековая Ингушетия. М., 1971.
143
Е.И. Крупнов
* * *
Список печатных трудов Е.И. Крупнова.
Сост. Е.А. Чернецов // Кавказ и Восточ¬
ная Европа в древности. М., 1973. С. 8-18.
Литература о Е.И. Крупнове
Мунчаев Р.М. К 60-летию Евгения Игнатье¬
вича Крупнова // С А. 1964. № 1.
Евгений Игнатьевич Крупнов [1904-1970.
Некролог]//ВИ. 1971. № 1.
Евгений Игнатьевич Крупнов // СА. 1971.
№ 1.
Мунчаев Р.М. Памяти Е.И. Крупнова //
Крупнов Е.И. Средневековая Ингушетия.
М., 1971.
Кузнецов В.А. Евгений Игнатьевич Крупнов //
Кавказ и Восточная Европа в древности.
М., 1973.
Древности Дагестана: Памяти Е.И. Крупно¬
ва. Махачкала, 1974.
Козенкова В.И. Евгений Игнатьевич Круп¬
нов: (К 90-летию со дня рождения) // РА.
1994. № 1.
Козенкова В.И., Кузнецов В Л., Чеченов И.М.
25 лет Крупновским чтениям по археоло¬
гии Северного Кавказа // РА. 1996. № 1.
Максим Григорьевич Левин
(1904-1963)
Читаем автобиографию Максима
Григорьевича Левина, написанную
разборчивым, уверенным и каким-то
стремительным почерком. Скупые
фразы: родился в 1904 г. в городе Сло-
ниме Белорусской ССР в семье врача.
В Слониме же учился в средней шко¬
ле. После смерти отца, последовав¬
шей в 1919 г., начал свою трудовую
жизнь - давал уроки. В июне 1920 г., с
приходом в Слоним Красной Армии,
стал работать в Уездревкоме. В сен¬
тябре 1920 г. уехал в Москву и посту¬
пил тогда же в Московский универси¬
тет на естественное отделение физи¬
ко-математического факультета.
Специализировался по кафедре ан¬
тропологии, которую, так же как и
Институт антропологии, в то время
возглавлял профессор В.В. Бунак.
Под его руководством Максим Гри¬
горьевич осуществляет первую значи¬
тельную экспедиционную поездку в
Туву для изучения антропологии и эт¬
нографии тувинцев. Впечатление от
поездки было столь велико, что он ре¬
шает посвятить свою научную дея¬
тельность изучению народов Сибири,
что и стало потом основным стерж¬
нем его научной биографии.
В 1925 г. Максим Григорьевич за¬
кончил университет и был принят в
аспирантуру Научно-исследователь¬
ского института антропологии МГУ.
Окончил аспирантуру в 1930 г. Одно¬
временно с учебой в аспирантуре с
1927 г. работал в Центральном музее
народоведения. За эти годы участво¬
вал в ряде научных экспедиций.
В 1930 г. был направлен Музеем наро¬
доведения и Комитетом Севера при
Президиуме ВЦИК для научной рабо¬
ты на культбазе комитета Севера в
бухте Ногаева на Охотском побере¬
жье.
В течение двух лет он собирает ар¬
хеологические материалы в много¬
численных разведках и раскопках
вдоль Охотского побережья, которые
позволили составить представление
об образе жизни и хозяйстве древней¬
ших насельников этой территории.
Кроме того, большое внимание он
уделяет изучению антропологических
особенностей современного населе¬
ния - эвенков, эвенов, камчадалов и
русских. На основе этих материалов
М.Г. Левин составляет межгрупповую
шкалу для оценки вариаций призна¬
ков в пределах монголоидной и евро¬
пеоидной рас, что имело важнейшее
145
М.Г. Левин
значение, так как впервые одним ав¬
тором были собраны антропологиче¬
ские данные по коренным народам
Сибири и русским, живущим в бли¬
жайшем соседстве с ними. Эта шкала
сразу же вошла в научную практику
отечественных антропологов, хотя са¬
ми исследования на Охотском побере¬
жье в полном виде получили отраже¬
ние в печати лишь после Великой
Отечественной войны1.
В начале 1933 г. Максим Григорье¬
вич возвращается в Москву и возоб¬
новляет работу в Музее, переимено¬
ванном в Музей народов СССР. Здесь
он состоял старшим научным сотруд¬
ником, заведующим Отделом Сибири,
ученым хранителем Музея.
В сентябре 1935 г. М.Г. Левин пере¬
ходит на работу в научно-исследова¬
тельский Институт антропологии
МГУ, где был старшим научным сот¬
рудником и ученым секретарем ин¬
ститута. В этом же году он, не остав¬
ляя работы в МГУ, поступает во
II Московский медицинский институт,
который и заканчивает в 1940 г.
В 1938 г. Максим Григорьевич был ут¬
вержден доцентом кафедры антропо¬
логии МГУ и ему была присуждена
степень кандидата наук (без защиты).
В 1940 г. он окончил Марксистско-
Ленинский университет.
Первые работы М.Г. Левина связа¬
ны с изучением краниологических
коллекций, хранящихся в Музее ан¬
тропологии МГУ, Музее антрополо¬
гии и этнографии АН СССР (Кунст¬
камере). В результате этих работ поя¬
вляются статьи о краниологическом
типе ульчей, хантов, калмыков2. По¬
мимо введения в научный оборот но¬
вых материалов, Максим Григорьевич
уделяет значительное внимание мето¬
дологическим вопросам антропологи¬
ческих исследований и проблеме
сложения физических особенностей
населения. Так, например, в статье о
хантах он высказывает мысль о фор¬
мировании их антропологического
облика в процессе смешения европео¬
идного и монголоидного компонен¬
тов, что в дальнейшем вылилось в
концепцию метисного происхождения
уральской расы.
Уже с первых шагов в науке
М.Г. Левин проявил себя как чрезвы¬
чайно разносторонний исследователь.
Наряду с антропологическими статья¬
ми, появляется написанная совместно
с А.М. Золотаревым статья о проис¬
хождении оленеводства, в которой
убедительно аргументирована мысль
об алтае-саянском центре одомашни¬
вания северного оленя3. Эти данные
были использованы при составлении
карты центров доместикации живот¬
ных, разрабатываемой под руководст¬
вом Н.И. Вавилова. К характеристике
типов оленеводства М.Г. Левин воз¬
вращался и позже, в совместной ста¬
тье с Г.М. Василевич4.
В 1941 г. вместе с Московским госу¬
дарственным университетом М.Г. Ле¬
вин эвакуируется сначала в Сверд¬
ловск, вскоре после этого в Ашхабад,
а уже в 1942 г. возвращается в Москву
и возобновляет работу в университете.
В эти годы он, как медик, выполняет
поручения Главного военно-санитар¬
ного управления - в Свердловске по¬
лучение медикаментов для восстано¬
вительной клиники НИИ психологии
МГУ, в Москве - медикаментов и обо¬
рудования для медпункта МГУ. В Ар¬
хиве Института этнологии и антропо¬
логии РАН сохранилось удостовере¬
ние: «Доцент врач Левин М.Г. являет¬
ся заведующим медико-санитарной
частью МГУ. Поручается разрешение
в Москве вопросов, связанных с меди¬
ко-санитарным обслуживанием Уни¬
верситета, и получение медикаментов
и оборудования для медпункта МГУ».
Будучи в эвакуации в Средней Азии,
М.Г. Левин не теряет научного потен¬
циала. Столкнувшись с новым этно¬
графическим и антропологическим
146
М.Г. Левин
миром, он обращает внимание на
своеобразные черты строения черепа
у туркмен - четко выраженную доли¬
хокефалию. Исследование значитель¬
ного числа коренных жителей Турк¬
мении привело к убеждению, что до¬
лихокефалия является генетически
детерминированной отличительной
чертой различных групп туркменско¬
го народа, а не результатом действия
колыбели (бешика), как можно было
думать, исходя из ранее опубликован¬
ных данных Е.В. Жирова о разных
формах деформации головы. Впос¬
ледствии выводы М.Г. Левина были
подтверждены работами Института
антропологии МГУ в Туркмении.
Во время Великой Отечественной
войны Максим Григорьевич теряет
мать и сестер, которые были уничто¬
жены гитлеровцами в гетто г. Виль¬
нюса.
В 1943 г., когда в Москве был орга¬
низован Институт этнографии АН
СССР, М.Г. Левин начал работу в ин¬
ституте. С 1944 г. в качестве замести¬
теля директора по науке, с 1948 - еще
и заведующего сектора (отдела) ан¬
тропологии. С этого времени начина¬
ется чрезвычайно насыщенная собы¬
тиями и трудами научная, руководя¬
щая и организационная жизнь Максима
Григорьевича. При этом он не остав¬
ляет педагогической деятельности,
читает курс лекций по этнографии,
включающий обзор народов мира,
курс нормальной анатомии и ведет
сложнейший практикум по морфоло¬
гии мозга на кафедре антропологии
биологического факультета МГУ
Все выпускники кафедры нашего по¬
коления помнят яркие, насыщенные
фактами, увлекательные лекции это¬
го замечательного педагога. Велико¬
лепное знание этнографии, биологии
и анатомии человека, блестящая речь,
юмор и удивительная человеческая
красота Максима Григорьевича пре¬
вращала эти лекции в праздничное и
знаменательное событие студенче¬
ской жизни.
В 50-е годы им совместно с Я.Я. Ро¬
гинским, не менее ярким профессо¬
ром кафедры антропологии, был
написан учебник “Основы антрополо¬
гии”, вышедший в свет в 1955 г., затем
выдержавший еще два издания, но
уже под названием “Антропология”, а
в 1958 г. переведенный на китайский
язык. В учебник введено много фак¬
тов и оригинальных разработок авто¬
ров, в нем отражены все основные
достижения науки о человеке, извест¬
ные к тому времени, он интересно ил¬
люстрирован и прекрасно написан,
поэтому до сих пор он не теряет своей
ценности. Ряд трудов М.Г. Левина по¬
священ истории науки5.
За 20 лет работы в Институте этно¬
графии (1943-1963) до последнего го¬
да жизни, Максим Григорьевич ведет
весьма активную творческую иссле¬
довательскую работу, связанную с
многочисленными экспедициями в раз¬
личные районы любимой им Сибири.
В первые послевоенные годы Ле¬
вин продолжил сбор антропологиче¬
ских материалов среди тунгусо-маньч¬
журских народов Сибири, в бассейне
Нижнего Амура и Сахалина6. Это бы¬
ли первые исследования народов
Дальнего Востока, проведенные на
современном методическом уровне.
М.Г. Левин был первым из исследова¬
телей антропологии якутского наро¬
да7. Его предварительные выводы об
отсутствии закономерных типологи¬
ческих различий между разными тер¬
риториальными группами якутов так¬
же получили подтверждение в даль¬
нейшем. В Южной Сибири им были
обследованы тувинцы и тувинцы-тод-
жинцы, тофалары, а также отдельные
группы бурят.
В 50-е годы научные интересы
М.Г. Левина перемещаются на северо-
восток Азии. Еще до первой экспеди¬
ции на Чукотку он публикует кранио¬
147
М.Г. Левин
логическое исследование, в основу ко¬
торого положены коллекции отечест¬
венных музеев и в котором содержится
первая в антропологической литера¬
туре критика гипотезы “эскимосского
клина”, предложенной Ф. Боасом и
В.Г. Богоразом. Во втором исследова¬
нии, также посвященном антрополо¬
гии древних и близких к современно¬
сти эскимосов, Максим Григорьевич,
на основе материалов, опубликован¬
ных А. Хрдличкой, показал их генети¬
ческую преемственность, а имеющие¬
ся различия в форме черепа объяснил
действием процесса брахикефализа-
ции, процесса столь широко распро¬
страненного по ойкумене. Таким
образом, перед началом полевых ис¬
следований на Чукотке, М.Г. Левин
уже имел концепцию этногенеза ее
коренного населения8. В дополнение
к соматологическим исследованиям,
произведенным среди чукчей и эски¬
мосов Г.Ф. Дебецем, Максим Гри¬
горьевич организовал сбор образцов
крови для определения групп крови
системы АВО и MN, что в те времена,
после разгрома классической генети¬
ки, было весьма нелегким делом. Тем
не менее, в процессе работы экспеди¬
ции были собраны генетические мар¬
керы не только среди чукчей и эски¬
мосов, но и среди эвенков побережья
Охотского моря, что положило нача¬
ло обширным популяционно-генети¬
ческим исследованиям народов быв¬
шего Советского Союза. В этой же
экспедиции были собраны весьма
представительные данные по дерма¬
тоглифике народов северо-востока
Азии, которые и были опубликованы
в соавторстве с Т.Д. Гладковой.
Начиная с 1957 г., Максим Григорь¬
евич совместно с С.А. Арутюновым и
Д.А. Сергеевым раскапывает Уэлен-
ский могильник, давший богатейший
археологический и палеоантрополо¬
гический материал, на основе которо¬
го была произведена характеристика
хозяйства, физического типа, идеоло¬
гических представлений древних на¬
сельников мыса Дежнева и высказана
аргументированная точка зрения о
том, что именно они были предками
современных эскимосов. Богатейший
инвентарь из древнеэскимосского мо¬
гильника близ пос. Уэлен был опуб¬
ликован М.Г. Левиным в нескольких
предварительных сообщениях совмест¬
но с Д.А. Сергеевым9. Безвременная
ранняя смерть Максима Григорьевича
не позволила ему принять участия в
обобщающем труде по материальной
и духовной культуре древних эскимо¬
сов. Этот труд был написан позднее, в
1969 г., учениками и соратниками
С.А. Арутюновым и Д.А. Сергеевым,
которые посвятили его памяти
М.Г. Левина10.
Максим Григорьевич успел при¬
нять участие и в раскопках другого
древнеэскимосского могильника близ
пос. Эквен, который был открыт Сер¬
геевым в 1961 г. на основании сообще¬
ний геологов. Он был уже тяжело бо¬
лен, но это не помешало ему, преодо¬
левая болезнь и непогоду, ознако¬
миться с новым уникальным памятни¬
ком культуры древних насельников
Чукотского полуострова.
Результаты многолетних исследо¬
ваний Левина в области этнической
энтропологии Сибири были обобще¬
ны в его фундаментальной моногра¬
фии “Этническая антропология и про¬
блемы этногенеза народов Дальнего
Востока”11, защищенной в качестве
докторской диссертации в 1957 г. и
опубликованной в 1958 г. В этой кни¬
ге в полной мере отразились все заме¬
чательные качества, присущие учено¬
му: огромный охват материалов по
антропологии и этнографии народов
Сибири; глубочайшее знание вопро¬
сов их этнической истории; комплекс¬
ный подход к решению их этногенеза,
сочетающий в себе этнографическое,
антропологическое и медицинское
148
М.Г. Левин
знание. В этой книге рассматривают¬
ся интенсивные связи народов Вос¬
точной Сибири с западносибирскими,
выявляется мощный пласт юкагир¬
ских племен в их этногенезе, авто-
хтонность эскимосов в районах Бе-
рингоморья, южные связи айнов,
своеобразие этнической истории нив¬
хов. Наряду с этими важнейшими про¬
блемами этнической истории автор
обращает внимание на такие, каза¬
лось бы, частные вопросы этногра¬
фии, как типология шаманских на¬
грудников у тунгусоязычных народов
и их историческое развитие. Глубокие
и профессиональные знания Максима
Григорьевича в области этнографии,
физической антропологии и медици¬
ны, обращенные на исследование
многочисленных народов Дальнего
Востока и Сибири, органично вплета¬
ющиеся в общую канву анализа и по¬
вествования, - вот стиль научной ра¬
боты этого замечательного ученого.
Книга в 1960 г. была удостоена пре¬
мии им. Миклухо-Маклая.
Максим Григорьевич Левин был не
только одним из знатоков и исследо¬
вателей проблем этногенеза конкрет¬
ных народов уже в то время, когда
только закладывались научные осно¬
вы изучения такого сложнейшего ис¬
торического явления, как этногенез.
С его именем связывается разработка
теоретических подходов к решению
этногенетических проблем. Совмест¬
но с Г.Ф. Дебецем и Т.А. Трофимовой
была написана статья, в которой впер¬
вые в мировой антропологической ли¬
тературе были сформулированы мето¬
дологические и методические принци¬
пы использования данных о физи¬
ческом типе населения в качестве
исторического источника12. Тезис о
возможности изменения антрополо¬
гического типа на какой-либо терри¬
тории лишь в результате брачных
контактов либо смены населения, в
то время как появление нового язы¬
ка или культуры могут быть резуль¬
татом простого влияния соседей без
каких-либо брачных контактов -
явился едва ли не основопола¬
гающим при решении проблем этно¬
генеза.
Говоря о научной деятельности Ма¬
ксима Григорьевича нельзя не остано¬
виться на его критических работах,
связанных с исследованиями некото¬
рых зарубежных ученых. Великолеп¬
ное знание мировой антропологиче¬
ской и этнографической литературы
позволяло ему чрезвычайно вдумчиво
и в высшей степени корректно оцени¬
вать рациональное даже в ошибочных
концепциях. Так, в 1943 г. Ф. Вайден-
рейх опубликовал книгу о строении
черепа синантропа, в которой подроб¬
но изложил полицентрическую кон¬
цепцию происхождения человека со¬
временного вида. Левин, в рецензии
на эту книгу13 не только подробно
ознакомил с концепцией полицент¬
ризма научную общественность на¬
шей страны, но и указал на ее слабо¬
сти - отсутствие в некоторых случа¬
ях заметной морфологической пре¬
емственности между ископаемыми
формами и современными расами,
отсутствие палеонтологических под¬
тверждений для отдельных линий
развития человека и известную орто-
генетическую направленность взгля¬
дов Вайденрейха в целом. Заметим,
что эта критика оказала весомое
воздействие на все последующее рас¬
смотрение теоретических позиций
Вайденрейха.
В статье о происхождении расового
типа пигмеев14 Максим Григорьевич
подверг тщательному анализу старую
концепцию Р. Кольмана о пигмейском
комплексе признаков как исходном
для человека современного вида. На ос¬
нове обширных сведений о пигмеях в
антропологической и этнографиче¬
ской литературе Левин показал, что
лежащие в основе гипотезы Кольма-
149
М.Г. Левин
на аргументы не выдерживают крити¬
ки в свете современных данных, а не¬
которые из них недостоверны.
В то же время М.Г. Левин был со¬
вершенно нетерпим к проявлениям ра¬
сизма в мировом научном сообществе.
В статье, написанной в соавторстве с
Я.Я. Рогинским и Н. Чебоксаровым,
посвященной англо-американскому
расизму, нет обычного для Максима
Григорьевича академизма. Статья на¬
писана зло, остро полемично15.
Научные достижения отечествен¬
ной антропологии Максим Григорье¬
вич популяризировал за рубежом.
В 1957 г. он выезжал в командировку
в Венгрию, в 1958 г. - на конгресс в
Копенгагене по арктической археоло¬
гии с докладом о древних эскимосах, в
1960 - в Париж с докладом об общих
проблемах этногенеза и роли в их ре¬
шении антропологических и этногра¬
фических данных на VI Международ¬
ном конгрессе антропологических и
этнографических наук.
Характеристика научной деятель¬
ности была бы не полна, если бы мы
не коснулись организационных проб¬
лем отечественной науки о человеке.
С 1946 г. Максим Григорьевич состо¬
ял членом редколлегии журнала
“Советская этнография”, в котором
ежегодно появлялись его статьи с об¬
зором работ институтских экспедиций
соответствующего года. Он был от¬
ветственным редактором 38 выпусков
“Кратких сообщений Института этно¬
графии АН СССР”, своего любимого
детища, в которое он вложил много
сил и знаний.
Максим Григорьевич был ответст¬
венным редактором многих коллек¬
тивных трудов. Совместно с Л.П. По¬
таповым он был главным редактором
“Историко-этнографического атласа
Сибири” и “Народов Сибири”.
Будучи почти 20 лет заместителем
директора Института этнографии АН
СССР, Максим Григорьевич был не
только великолепным администрато¬
ром. Он проявил себя как изумитель¬
ный человек, доступный, чуткий, ост¬
роумный и искрящийся весельем.
Мы очень хорошо помним, как на за¬
седаниях сектора антропологии, кото¬
рым он заведовал с 1948 г. до конца
жизни, даже в самые драматические
моменты дискуссий, он острым сло¬
вом, веселыми искорками глаз и шут¬
кой умел разрядить тревожную обста¬
новку.
Пожалуй, нельзя лучше рассказать
о человеческих качествах Максима
Григорьевича, о том впечатлении и
воздействии на окружающих, чем это
сделал в своем очерке “Общение”
(Этнографическое обозрение, 1993,
№ 2. С. 149-155) В.П. Алексеев.
М.Г. Левину в очерке посвящены три
страницы, и мы приведем их здесь
полностью.
«Максим Григорьевич Левин в лю¬
бой группе людей выделялся рафини¬
рованной интеллигентностью, парад¬
ностью и в то время редкой простотой
манер, красотой и изысканностью ре¬
чи, броским сверкающим остроумием.
У него как-то особенно озорно зажи¬
гались глаза, и все уже знали - сейчас
слетит с его губ острота, не только со¬
вершенно неожиданная, но и всегда
какая-то яркая и красивая. И сам он
был очень красив - скульптурно мо¬
делированное лицо с профилем рим¬
ского трибуна, величественно поса¬
женная голова, плотная пропорцио¬
нальная фигура делали его в воспри¬
ятии крупным человеком, хотя он был
невысокого роста. Курил он тоже по¬
стоянно, но не трубку, как И.И. Поте¬
хин, а папиросы, которые часто при¬
куривал одну за другой, движения
имел быстрые и энергичные, вечно
куда-то спешил, к собеседнику - все¬
гда полное внимание, но в делах был
напорист и не любил терять время на
пустые разговоры. В поведении при
всем своем дружелюбии к людям был
150
М.Г. Левин
исключительно сдержан, никогда не
демонстрировал ничего “внутренне¬
го” и даже как-то сказал мне, когда я
после какой-то защиты выпил лиш¬
нее и веселился от души (сам Левин
почти не пил - одну-две рюмки вина
или водки в гостях или с гостями), что
завидует способности такого внутрен¬
него раскрепощения.
Однако подавляющий авторитет
Максима Григорьевича в институте
объяснялся многими причинами по¬
мимо его исключительного человече¬
ского обаяния. И дело не только в ор¬
ганизационных способностях - ему
было присуще то врожденное чувство
такта и меры, которое только и дает
возможность человеку распутывать и
решать самые сложные вопросы, при¬
чем решать так, что все оказывались
удовлетворенными: интересы всех
были соблюдены. Левин всегда кого-
то уговаривал, убеждал, мирил; иногда
приходил к антропологам (он руково¬
дил небольшим антропологическим
сектором института) и с удовольстви¬
ем рассказывал, как ему удалось “до¬
биться мира” в той или иной кон¬
фликтной ситуации и успокоить “враж¬
дующие стороны”. В институте его
за глаза называли дипломатом, часто
говорили: “Дело нехитрое, нужно об¬
ратиться к Левину”, - и это было при¬
знанием того, что все возможности,
действительно, уже исчерпаны, и ос¬
тается одна надежда - на него.
Вспоминаются многие случаи про¬
явления его исключительного такта и
умения преодолевать тупиковые ситу¬
ации. Приведу один, ярко характери¬
зующий не только его доброжела¬
тельное поведение по отношению к
сотрудникам, но и тонкий учет психо¬
логической ситуации в дирекции.
По моему недосмотру в издающемся
антропологическом сборнике (я редак¬
тировал его совместно с Левиным)
название одной из статей (вследствие
внесенных в него и неправильно реа¬
лизованных наборщиком изменений)
оказалось тяжелым и маловырази¬
тельным. Замечено было лишь тогда,
когда пришел сигнальный экземпляр,
т.е. когда весь тираж уже был готов.
Все антропологи выступили за то,
чтобы оставить “так”, “не заметить”,
- в конце концов специалист во всем
разберется, и только Татьяна Алексе¬
евна Трофимова, супруга Сергея Пав¬
ловича Толстова, была против: она
считала, что надо сделать выдирку.
Последнее привело бы (помимо не¬
приятностей и расходов) к задержке
выхода книги на несколько месяцев.
У нас не было сомнений, что Толстов
примет точку зрения Трофимовой и
выпуск задержится. Левин после не¬
которого размышления сказал, что
придумал “ход”, все должно быть в
порядке, но какой “ход” - не сказал.
Было известно, что Толстов посетит
одно из ближайших заседаний секто¬
ра, чтобы послушать интересный до¬
клад. Когда заседание закончилось и
завязалась общая беседа, Левин вдруг
сказал: «Да, кстати, Сергей (они были
на “ты”), у нас здесь вышел спор по
делу, о котором ты знаешь. Все мы ка¬
тегорически против выдирки, она за¬
труднит и нам и тебе жизнь, и только
Татьяна Алексеевна настаивает. Как
все же ты решишь?» Все взоры с лю¬
бопытством устремились на Сергея
Павловича, и ему ничего не остава¬
лось, как поддержать подавляющее
большинство.
Институт называл Левина не толь¬
ко дипломатом, но и краснобаем,
вкладывая в это слово его первона¬
чальный смысл - говорить красно,
красиво. Среди историков, археоло¬
гов и этнографов было много хоро¬
ших ораторов, и аудиторию трудно
было удивить интересным рассказом
или ярким докладом, но доклады Ле¬
вина собирали очень много народа,
так как помимо содержательности
всегда отличались красотой формы.
151
М.Г. Левин
Докладчик говорил изысканно, изящ¬
но, а когда слушатели уставали, бро¬
сал милую шутку, и после доклада ос¬
тавалось праздничное настроение, как
после хорошо поставленного и пре¬
красно сыгранного спектакля. Распро¬
странено заблуждение, которое я сам
долго исповедовал, что хороший ора¬
тор не боится и не стесняется аудито¬
рии, чувствует себя в ней, как дома.
Как это неверно! Самые неудачные
ораторы как раз те, которым напле¬
вать на аудиторию, которые глубоко
равнодушны к ней и для которых все
равно - выступать или не выступать.
Я сам бывал не раз свидетелем того,
как Левин перед публичным выступ¬
лением волновался до дрожи в руках,
перед докладом даже приходил в сек¬
тор и глотал какие-то успокаивающие
таблетки... но проходили минуты и за
кафедрой стоял человек, замечатель¬
ный артистизм и подавляющая ора¬
торская воля которого в мгновение
пленяли и подчиняли публику.
Работником Максим Григорьевич
был выдающимся, и его неординар¬
ность как научного явления остро со¬
знавалась всеми еще при его жизни.
Его жизнь и деятельность - весьма
убедительный пример того, что дале¬
ко не всегда творческий и рабочий по¬
тенциал ученого отражается в степе¬
нях и званиях. Докторскую диссерта¬
цию он защитил в 54 года, за 4 года до
смерти, тогда же получил звание про¬
фессора. До этого он был кандидатом
наук, таким же кандидатом, как мно¬
гие только что окончившие аспиран¬
туру 25-26-летние сотрудники. Но ред¬
ко бывало, чтобы аудитория так еди¬
нодушно каменела в полной тишине и
начинала настороженно следить за
ходом прений, когда Левин вставал и
просил слова, редко так жадно лови¬
лось это слово слушателями. Оно было
всегда умным и емким, бездонная эру¬
диция порождала необычайно инте¬
ресные и совсем неожиданные ассоци¬
ации, вслед за каскадом ассоциаций
Левин формулировал глубокие и так
же часто неожиданные идеи, мысль
бежала, сплетая в единый клубок
самые разнообразные антропологи¬
ческие и этнографические факты, и
открывались далекие перспективы
познания, столь заманчивые, когда о
них говорит крупный ученый.
Такие же перспективы открывали
и печатные труды Левина. Безуслов¬
но, он был одним из образованнейших
людей своего времени и самым обра¬
зованным антропологом в истории
русской и советской антропологии, за
исключением, может быть, лишь
Анучина. Говоря так, я имею в виду не
совокупность фактов, собранных в
процессе деятельности и цепко удер¬
живаемых памятью, а творческое от¬
ношение к ним, если можно сказать,
творческое образование, нацеленное
на создание нового. Работая в середи¬
не XX в., в эпоху, когда специализация
науки достигла уже очень высокого
уровня, он полностью охватывал две
области знания - этнографию и ан¬
тропологию, каждая из них и тогда
отличалась большим объемом эмпи¬
рического материала. В этих двух об¬
ластях Левин выступал и вводя в нау¬
ку конкретные эмпирические наблю¬
дения, т.е. оперируя конкретным
эмпирическим фактом, и предлагая
теоретические разработки, т.е. на¬
страивая теоретический аппарат науки.
Но профессиональная эрудиция в дан¬
ном случае не ограничивалась и этими
двумя науками. Уже имея универси¬
тетское антропологическое образова¬
ние, Левин окончил медицинский фа¬
культет и до тонкости изучил анато¬
мию человека, особенно же преуспел
в понимании структуры проводящих
путей мозга - самой сложной области
морфологии человека. Проф. Абду-
шелишвили, так же как и Левин, ан¬
трополог, получивший медицинское
образование, говорил мне, что в быт¬
152
М.Г. Левин
ность его аспирантом известный ана¬
том Минаков, создававший тогда атлас
анатомии человека и предложивший
научной общественности объемную
модель проводящих путей головного
мозга человека, назвал Левина луч¬
шим в Союзе знатоком в этой специ¬
альной области. К сожалению, эти
знания не нашли отражения в печат¬
ных трудах, но Левин много лет вел
соответствующий спецкурс на кафед¬
ре антропологии биологического фа¬
культета МГУ, и его бывшие ученики,
сами уже маститые ученые, до сих пор
помнят этот спецкурс - так ясно, ло¬
гично и богато он был построен, и так
увлекательно умел преподавать
Левин эту трудную для восприятия об¬
ласть морфологии.
Опубликованных Левиным работ
хватило бы на несколько крупных
ученых. Выше уже упоминалась его
докторская диссертация, вылившаяся
в огромную книгу по проблемам эт¬
ногенеза народов Сибири и Дальнего
Востока, которые глубоко и тщательно
разбирались на основе всех доступных
видов источников - исторических, ан¬
тропологических, этнографических,
археологических, лингвистических и
др. Книга эта - до сих пор настольная
для любого обращающегося к этой
тематике или вообще разрабатываю¬
щего вопросы этногенеза, так как она
содержит огромный фактический ма¬
териал и является превосходным ме¬
тодическим руководством к тому, как
надо исследовать этногенетические
проблемы. Перевод этой книги в
США на английский язык, изданный в
1963 г., уже после смерти Левина, сде¬
лал его имя широко известным среди
специалистов в Европе и Америке.
Другая книга Левина по антропологии
Японии не была им полностью завер¬
шена и вышла после его смерти, но и
она стала настольной для этнографов
и антропологов: в ней обобщен бога¬
тейший фактический материал и дана
его этногенетическая интерпретация.
Третий крупный труд Левина - книга
по истории русской антропологии -
ввела в историю науки немало забы¬
тых имен, воскресила их деяния, про¬
демонстрировала роль антропологи¬
ческих исследований на фоне истори¬
ческого движения русской науки в
целом и также во многих отношениях
воспринималось как открытие.
А сколько идей и первоначально
сформулированных концепций было
разбросано по статьям или кратким
заметкам! Левин внес большой и цен¬
ный вклад в теорию этногенетиче-
ских исследований, в разработку и
формулировку концепции историко¬
этнографических областей и хозяйст¬
венно-культурных типов, системати¬
зировал ограничения, которые накла¬
дываются самим существом антропо¬
логических данных на возможности
их использования в качестве этноге-
нетического источника, разработал
схему историко-этнографических об¬
ластей для Сибири, предложил совме¬
стно с ближайшими коллегами ориги¬
нальные теории происхождения
оленеводства и собаководства, дал пе¬
риодизацию их развития в историче¬
ской динамике и проследил локаль¬
ную дифференциацию в пространст¬
ве - всего и не перечислишь...
Да, действительно, всего не пере¬
числишь, но кое о чем нужно сказать
подробнее. Основная монография
М.Г. Левина, переведенная на англий¬
ский язык работа по этнической ан¬
тропологии народов Дальнего Востока,
в основе своей посвящена проблемам
физической антропологии, однако в
ней затронуты и вопросы лингвисти¬
ки, археологии, и значительные раз¬
делы посвящены решению чисто эт¬
нографических проблем, имеющих
ключевое значение для понимания ге¬
незиса народов Дальнего Востока и
Восточной Сибири, в особенности
тунгусоязычных. Уже говорилось,
153
М.Г. Левин
что совместно с Л.П. Потаповым
М.Г. Левин был редактором огромно¬
го тома “Народы Сибири” в 18-том¬
ной серии “Народы Мира”. Из всей
серии только этот том был переведен
на английский язык и издан в Амери¬
ке, и это не случайно: он содержит на
время своей публикации (1956) энцик¬
лопедический обзор всех этнографи¬
ческих данных и сведений о современ¬
ном состоянии всех народов Сибири.
В работе над томом участвовал боль¬
шой коллектив авторов, но руководя¬
щая, направляющая, обобщающая
роль М.Г. Левина в его создании была
очень велика.
“Антропология Японии” создава¬
лась М.Г. Левиным на основе обмеров
и визуальных определений признаков,
проведенных среди многотысячного
контингента японских военноплен¬
ных - солдат и офицеров Квантунской
армии, среди которых оказалось воз¬
можным отобрать репрезентативные
группы уроженцев всех районов Япо¬
нии. Надо сказать, что аналогичную
работу среди военнопленных - уро¬
женцев Германии и других европей¬
ских стран проводили после оконча¬
ния Второй мировой войны Н.Н. Че-
боксаров, В.В. Бунак, В.В. Гинзбург,
но их материалы по политически
предвзятым соображениям того вре¬
мени остались не до конца обработан¬
ными и не опубликованными.
М.Г. Левин же фактически довел
свою работу по японцам до конца, и
хотя она вышла в свет посмертно, но
потребовала относительно неболь¬
шой доработки16. Один из авторов
данной статьи, С. А. Арутюнов, владея
японским языком, ассистировал
М.Г. Левину в работе с японской лите¬
ратурой. При работе над “Антрополо¬
гией Японии” Максим Григорьевич,
верный своим принципам комплекс¬
ного подхода к проблемам этногенеза,
детально изучил все доступные дан¬
ные по этнографии и археологии Япо¬
нии, и выводы этой книги носят столь
же комплексный, фундированный и
охватывающий характер, как его ос¬
новная монография.
М.Г. Левин оказал в равной мере
основополагающее влияние на фор¬
мирование основ как отечественной
физико-антропологической, так и эт¬
нографической школы. Хотя сово¬
купный объем его этнографических
трудов относительно невелик, но по
содержательности, по важности по¬
ставленных проблем это труды перво¬
степенного значения. Изучая историю
и типологию промыслового костюма
народов Сибири, происхождение и
развитие оленеводства, историю и ти¬
пологию упряжного собаководства17,
то есть предметы, являющиеся крае¬
угольными камнями сибирской этно¬
графии, мы неизменно исходим из
первоначальных постулатов, разрабо¬
танных М.Г. Левиным. Можно счи¬
тать, что начало и фундамент совре¬
менного этапа отечественного сиби-
реведения заложены двумя великими
нашими этнографами - Б.О. Долгих и
М.Г. Левиным.
Российская этнографическая шко¬
ла выделяется среди других регио¬
нальных школ мировой культурной
антропологии двумя характерными
чертами. Во-первых, это постоянное
центральное внимание, уделяемое
проблемам этногенеза и этнической
истории. Среди ученых, заложивших
методологические основы этого на¬
правления, выделяются С.А. Токарев
и М.Г. Левин. Максим Григорьевич не
только сформулировал идейные под¬
ходы к изучению проблем этногенеза,
но и блестяще проиллюстрировал их
своими собственными трудами. Во-
вторых, стержневое значение для оте¬
чественной этнографической школы
имеет учение об историко-этнографи¬
ческих областях и хозяйственно-куль¬
турных типах. И опять-таки изначаль¬
ная суть этого учения заложена эпо¬
154
М.Г. Левин
хальной статьей М.Г. Левина и
Н.Н. Чебоксарова18. И в этом случае
Максим Григорьевич продемонстри¬
ровал применение теории на практике,
произведя историко-этнографическое
районирование Сибири по выделен¬
ным им областям.
Мы, относительно узкий круг бли¬
жайших учеников, аспирантов, асси¬
стентов, сотрудников Максима Гри¬
горьевича, общались с ним главным
образом не в Институте, где он в ос¬
новном сидел в директорской комнате
и был постоянно занят администра¬
тивными делами. Для работы над
книгами, таблицами, рукописями мы
приходили к нему домой, в его неболь¬
шую, но удивительно уютную кварти¬
ру на Шаболовке. Максим Григорье¬
вич любил реалистическую живопись
и старинную мебель, в квартире почти
не было примет XX века, в ней можно
было бы снимать фильм из жизни че¬
ховской эпохи, жизни интеллигенции
конца позапрошлого, XIX столетия.
Эта особенность довольно скромного,
но очень стильно выдержанного ин¬
терьера создавала и особую атмосфе¬
ру, располагала к сугубо интеллигент¬
ным формам разговора, тон которым
задавал сам хозяин. Иногда к Макси¬
му Григорьевичу заходил кто-либо
из его друзей, это могли быть Яков
Яковлевич Рогинский, Алексей Пав¬
лович Окладников, Георгий Франце¬
вич Дебец. Молодого аспиранта при¬
глашали задержаться, остаться на
чашку чая, принять участие в общем
разговоре, и все это в самой уважи¬
тельной и демократичной форме,
что называется, на равных. Разговор
мог идти и на профессиональные, и
на общефилософские, культурные,
художественные темы, переходить с
одного предмета на другой, неизмен¬
но оставаясь необычайно интерес¬
ным и колоссально духовно обога¬
щая молодого участника этих муд¬
рых бесед.
Г.Ф. Дебец и А.П. Окладников бы¬
ли крупными, физическими мощными
людьми, сам М.Г. Левин был меньше
их ростом, но тоже достаточно атле¬
тичен по складу фигуры. Совсем
иным был миниатюрный, хрупкого
телосложения, Я.Я. Рогинский. Он и
говорил очень тихо, и все его движе¬
ния были скупы и сдержанны.
М.Г. Левин относился к нему с без¬
мерной любовью и преданностью,
можно сказать, как к старшему брату
(Рогинский был почти на девять лет
старше). Когда Яков Яковлевич одно
время довольно серьезно заболел,
М.Г. очень переживал это и как-то
сказал нам: “Я так боюсь за Я.Я., он
такой хрупкий и слабый! Если его не
станет, я этого не переживу, он мне
ближе самого родного человека!”
Мог ли предположить М.Г. в тот мо¬
мент, что сам он уйдет из жизни почти
на четверть века раньше, чем Рогин¬
ский! Рогинский, в свою очередь, поч¬
ти отечески заботился о здоровье
М.Г., не щадившего, по его мнению,
своих сил. Однажды он пришел и при¬
колол к ковру на стене карточку, на
которой каллиграфически аккуратно
было выписано: “или пить, или ку¬
рить; или заседать, или любить” По
правде сказать, как уже было отмече¬
но, пил М.Г. вовсе не так уж и много,
но чрезвычайно воздержанному Я.Я.
и эти умеренные дозы казались изли¬
шеством. В остальном, пожалуй, Я.Я.
был прав. М.Г. действительно, не
очень щадил свои силы, и как бы
предчувствуя, что жизнь его будет не
слишком долгой, старался успеть сде¬
лать как можно больше. Именно сде¬
лать, а не “взять от жизни”: приоритет
“дать” над “взять” часто был, в раз¬
ных вариантах, темой его философ¬
ских бесед с нами, его учениками.
Аспирантам, ревниво оберегавшим
“застолбленную” тему, он часто гово¬
рил: “Штатных ставок на всех может
не хватить, это правда; и вообще наука
155
М.Г. Левин
все более превращается в респекта¬
бельное занятие хорошо обеспечен¬
ных людей, каким, скажем, в XVII ве¬
ке была для аристократии охота.
Но уж нехватки тем в науке не будет
никогда, и сколько бы в любой ее от¬
расли ни работало людей, интересных
и важных тем всегда будет больше,
чем исследователей”.
Много сил у М.Г. отнимала админи¬
стративная работа, но особенно, как
говорится, выкладываться ему прихо¬
дилось в экспедициях. Полевая работа
вообще вещь нелегкая, а уж в тех кра¬
ях, где работал М.Г., в Приамурье,
Приморье, Заполярье - и подавно.
Много бывало в его жизни драмати¬
ческих приключений, но рассказывал
он о них нечасто, а если и вспоминал,
то в основном с юмором. Как-то на¬
воднение, причиненное тайфуном, за¬
стало его на севере Сахалина. Неделю
он спасался от него в одинокой избуш¬
ке рыбака-нивха. Еды там не было
никакой, кроме нескольких галет - и
целой бочки свежей малосольной ке¬
товой икры; ею и пришлось питаться
всю неделю. “После этого, - рассказы¬
вал М.Г., - с полгода один вид икры
или красной рыбы вызывал тошноту;
но прошел год или полтора, и снова
они стали восприниматься как лаком¬
ство”.
Некоторым из нас, учеников М.Г.,
повезло особо: нам удалось вместе с
ним побывать в поле, в экспедиции.
С.А. Арутюнов и Д.А. Сергеев рабо¬
тали в 1958—59 гг. с М.Г. на раскопках
У элейского могильника, в 1961-62 гг.
на раскопках Эквенского могильника,
где к ним присоединилась Р.Я. Журов
и С.Б. Фараджев. Руководящее влия¬
ние М.Г. ощущалось и тогда, когда он
лично не появлялся на раскопках,
однако его присутствие придавало им
особую смысловую наполненность.
Комплексный, этнографо-археологи¬
ческий характер наших работ выра¬
жался, в частности, в том, что все на¬
ходки, все детали обряда, вообще вся
полученная в ходе раскопок информа¬
ция тут же, на месте, обсуждалась и
интерпретировались с нашими посто¬
янными помощниками из числа мест¬
ных жителей - уэленских чукчей и
науканских эскимосов. Но особенно
интересными и ценными становились
эти обсуждения при участии М.Г., ко¬
торый, со своими колоссальными эру¬
дицией и опытом, мог при случае при¬
вести самые широкие кросс-культур-
ные сопоставления. А вечерами, будь
то в большой палатке или маленькой
избушке, рассказывались заниматель¬
ные истории, читались стихи, обсуж¬
дались злободневные темы, которых
на рубеже 1950-1960-х гг. было предос¬
таточно. Многонациональный харак¬
тер нашей компании - русские, армя¬
нин, азербайджанец, еврей - позволял
каждому вспомнить и описать специ¬
фичный культурный фон своего дет¬
ства и юности.
Помимо работы на раскопке, нема¬
ло времени уходило и на бытовое
жизнеобеспечение, даже в таком от¬
носительно благоустроенном поселке,
как Уэлен, не говоря о жизни в пала¬
точном лагере под мысом Верблюжь¬
им, близ руин землянок древнего по¬
селка Эквена. Жизнь там была уже
настоящей робинзонадой, и все мы
дружно делили между собой хозяйст¬
венные обязанности. Сергей Арутю¬
нов и Дориан Сергеев по вечерам ухо¬
дили в тундру охотиться на пролетных
уток и гусей. Арутюнов потом потро¬
шил и ощипывал тушки, а Дориан
превращал их в жаркое или, в сочета¬
нии с крупой, в жирную супокашу, со¬
ставлявшую основу нашего питания.
Радий Жуков и Сабир Фараджев тас¬
кали, рубили, пилили дрова: берег
изобиловал сухим плавником, выбро¬
шенным зимними штормами. На долю
М.Г. оставалось подметать пол в из¬
бушке или в палатке, наводить поря¬
док, мыть сковородки и вообще сле¬
156
М.Г. Левин
дить за чистотой. Он любил эту рабо¬
ту, говоря, что при ней сразу видишь
результат приложенных усилий.
На раскопе М.Г. работал наравне
со всеми, одинаково ловко орудуя и
лопатой, и кисточкой, и ножом. У не¬
го, как и у Д.А. Сергеева, прошедше¬
го окладниковскую школу, были все
навыки высокопрофессионального ар¬
хеолога. Прочим пришлось учиться у
него и Сергеева в ходе работ. Но М.Г.
охотно брался и за самую неквалифи¬
цированную работу: натягивал бичев-
ки, носил мерную рейку, пока Арутю¬
нов возился с теодолитом, производя
съемку рельефа холма.
Трудностей было немало, вплоть
до того, что штормовой ветер иногда
даже срывал палатку, и ее приходи¬
лось натягивать заново, под косым
ливнем и мокрым снегом. М.Г. тру¬
дился вместе со всеми, с неизменным
юмором и бодрой улыбкой. Но по но¬
чам иногда можно было слышать, как
он глухо стонет во сне, ворочаясь в
спальном мешке: уже очень болела
нога, в которой, незримо для всех,
росли метастазы саркомы.
Вернувшись из полевого сезона
1962 года, М.Г. Левин вскоре лег в
больницу. 18 апреля 1963 года наш не¬
забвенный любимый учитель нас на¬
всегда покинул.
Примечания
1 Левин М.Г Антропологические типы
Охотского побережья // Труды ИЭ. Н. С.,
1947. Т. 2.
2 Левин М.Г К антропологии чукоч // АЖ.
1936. № 2; Он же. Материалы по краниоло¬
гии приморских орочей // Там же. № 3; Он
же. Краниологический тип ульчей (нани) //
АЖ. 1937. № 1; Он же. Краниологический
тип хантэ и манси // Краткие сообщения о
научных работах НИИ и Музея антропо¬
логии при МГУ за 1938-1939 гг. М., 1941;
Левин М.Г Трофимова Т.А. Калмыки:
Краниологический очерк//АЖ. 1937. № 1.
3 Золотарев А.М., Левин М.Г К вопросу о
древности происхождения оленеводства //
Проблемы происхождения, эволюции и по-
родообразования домашних животных.
М.; Л., 1938. Т. 1.
4 Василевич Г.М., Левин М.Г Типы олене¬
водства и их происхождение // СЭ. 1951.
№ 1.
5 См., например: Левин М.Г А.П. Богда¬
нов и русская антропология // СЭ. 1946.
№ 1; Он же. Очерки по истории антро¬
пологии в России. М., 1960; Он же.
Алеш Грдличка: (Жизнь и деятель¬
ность) // КСИЭ. 1946. Вып. 1.
6 Левин М.Г Антропологические типы
Амура и Охотского побережья // КСИЭ.
1946. Вып. 1.
7 Левин М.Г. Антропологический тип яку¬
тов // КСИЭ. 1947. Вып. 3.
8 Левин М.Г. К антропологии эскимосов //
Сб. МАЭ. 1947. Вып. 6/7; Он же. Поле¬
вые исследования Института этногра¬
фии в 1946 г. // СЭ. 1947. № 2; Он же. Ан¬
тропологические исследования на Аму¬
ре и Сахалине // КСИЭ. 1949. Вып. 5;
Он же. Краниологические типы чукчей
и эскимосов // Сб. МАЭ. 1949. Т. 10.
9 Левин М.Г. Работы на Чукотке в 1957 г. //
СЭ. 1958. № 6; Сергеев Д. Первые древние
берингоморские погребения на Чукотке
// КСИЭ. 1959. Вып. 31; Левин М.Г. Древ¬
неэскимосский могильник в Уэлене:
(Предварительное сообщение о раскоп¬
ках в 1958 г.) // СЭ. 1960. № 1 \ Левин М.Г
Сергеев Д. К вопросу о времени проник¬
новения железа в Арктику: (Первая на¬
ходка железного орудия в памятнике
древнеберингоморской культуры) // Там
же. № 3; Арутюнов С.А., Сергеев Д.А.
Древнеэскимосские могильники на Чу¬
котке // Записки Чукотского краеведче¬
ского музея. Магадан, 1962. Вып. 3; Ару¬
тюнов С.А., Левин М.Г Сергеев Д.А.
Древние могильники Чукотки // КСИЭ.
1963. Вып. 38; Левин М.Г Сергеев Д.
Древние могильники Чукотки и некото¬
рые аспекты эскимосской проблемы //
Докл. на VII Междунар. конгр. антропол.
и этногр. наук. М., 1964.
10 Арутюнов С.А., Сергеев Д.А. Древние
культуры азиатских эскимосов: (Уэлен¬
ский могильник). М., 1969.
11 Левин М.Г. Этническая антропология и
проблемы этногенеза народов Дальнего
Востока. М., 1958.
12 Дебец Г.Ф., Левин М.Г Трофимова Т.А.
Антропологический материал как источ¬
157
М.Г. Левин
ник изучения вопросов этногенеза // СЭ.
1952. № 1.
13 Левин М.Г. Новая теория этногенеза
Ф. Вейденрейха // СЭ. 1946. № 1; Он же.
Franz Weidenreich: The Skull of Sinanthropus
Pekinensis II Там же. № 2.
14 Левин М.Г. Проблема пигмеев в антропо¬
логии и этнографии // Там же. № 2.
15 Левин М., Рогинский Я., Чебоксаров Н. Ан¬
гло-американский расизм // СЭ. 1949. № 1.
16 Левин М.Г Этническая антропология
Японии. М., 1971.
17 Левин М.Г О происхождении и типах уп¬
ряжного собаководства // СЭ. 1946. № 4.
18 Левин М.Г Чебоксаров Н.Н. Хозяйст¬
венно-культурные типы и историко-этно¬
графические области // СЭ. 1955. № 4.
Основные труды М.Г. Левина
О происхождении и типах упряжного соба¬
ководства // СЭ. 1946. № 4.
Краниологические типы чукчей и эскимосов //
Сб. МАЭ 1949. Т. 10.
Этническая антропология и проблемы этно¬
генеза народов Дальнего Востока. М.,
1958.
Очерки по истории антропологии в России.
М., 1960.
Этническая антропология Японии. М., 1971.
Антропология. 3-е изд., перераб. и доп. М.,
1978. В соавт. с Рогинским Я.Я.
Литература о М.Г. Левине
Алексеев В.П. Памяти Максима Григорье¬
вича Левина // СЭ. 1963. № 4.
Алексеев В.П. Максим Григорьевич Левин -
антрополог, этнограф и организатор нау¬
ки: (К 80-летию со дня рождения) // СЭ.
1984. № 6.
Алексеев В.П. Общение // ЭО. 1993. № 2.
Огрызко В. У истоков эвенской литературы //
Магаданская правда. 1994. 27 янв.
Яков Абрамович Ленцман
(1908-1967)
Антиковеды, коллеги и ученики
Я.А. Ленцмана помнят его как чело¬
века беззаветно преданного науке об
античности, как ученого, глубоко оза¬
боченного проблематикой и уровнем
исследований в историографии древ¬
него мира. Такая озабоченность и ува¬
жительное отношение к нашей науке
были обусловлены не только складом
его характера, но и в значительной
мере тем долгим и трудным путем, ко¬
торый привел его наконец к научной
деятельности.
Яков Абрамович Ленцман родился
в зажиточной еврейской семье в янва¬
ре 1908 г. в городе Вильнюс. В 1916 г.
во время Первой мировой войны пос¬
ле отступления русских войск семья
перебралась в Варшаву и поселилась
где-то в районе Старо Място. Здесь
Яков Абрамович в 1926 г. окончил
классическую гимназию, а затем го¬
дичные курсы учителей начальной
школы. В 1927 г. он начал препода¬
вать в еврейской школе и стал гото¬
виться к поступлению в университет.
По его рассказам, он отлично выдер¬
жал вступительные экзамены на фи¬
зико-математический факультет Вар¬
шавского университета, преодолев ог¬
ромный конкурс1, и в 1929 г. был при¬
нят в число студентов.
Но продолжать учебу на этом фа¬
культете ему не удалось. Еще в гимна¬
зии он увлекся марксизмом и полити¬
ческой борьбой, в 1925 г. вступил в
члены Коммунистического союза
польской молодежи, а ко времени по¬
ступления в университет уже входил в
число руководителей Варшавской ор¬
ганизации учащейся молодежи, и в
1929 г. был принят в члены Польской
компартии. Такая увлеченность была
обусловлена и особенностью его ха¬
рактера, и общественной ситуацией в
Польше того времени. Ведь в 1926 г.
Ю. Пилсудский произвел политиче¬
ский переворот, учредив так называе¬
мый “санационный режим”, по суще¬
ству присвоив себе диктаторские пол¬
номочия. Это не могло не вызвать
протест среди демократически на¬
строенной молодежи и тем более со
стороны такого темпераментного
борца за справедливость, каким был
Я.А. Ленцман на протяжении всей
своей жизни. Естественно, он оказал¬
ся среди более радикального левого
движения - в числе комсомольцев и
коммунистов. Возможно, вступление
в компартию привело к смене его на¬
159
Я.А. Ленцман
учной ориентации: в конце первого
года обучения он перевелся на исто¬
рико-филологический факультет,
чтобы изучить законы развития чело¬
веческого общества.
Активное участие в подпольном
политическом движении закончилось
для студента в 1930 г. арестом, ему
грозил судебный приговор с длитель¬
ным сроком тюремного заключения.
Выпущенный под залог и поручитель¬
ство2, он нелегально, с помощью ЦК
Польской компартии, выехал в Дан¬
циг, где ему удалось устроиться рабо¬
тать в одну из типографий и наладить
связи с местными коммунистами.
Но так как ему грозил повторный
арест, организация МОПР в 1932 г.
переправила его в СССР. Он сменил
подданство и получил советский пас¬
порт. В Москве он стал сотрудником
газеты “Трибуна Радзецка”, издавае¬
мой Польской секцией Третьего Ин¬
тернационала, но в конце 1933 г. был
призван на службу в Красную Армию
и отправлен на Дальний Восток.
Когда после демобилизации в
1936 г. он вернулся в Москву, большая
часть сотрудников Польской секции
Третьего Интернационала была ре¬
прессирована, газета “Трибуна Рад¬
зецка” закрыта. Я.А. Ленцман посту¬
пил на работу на Московский велоза¬
вод (сначала учеником, потом заточ¬
ником) и одновременно начал учиться
экстерном на историческом факуль¬
тете МГПИ им. В.И. Ленина. В 1939 г.
он успешно закончил институт и по¬
ступил в аспирантуру по кафедре
древней истории к профессору
В.Н. Дьякову. Хорошая языковая под¬
готовка, полученная Я.А. в классиче¬
ской гимназии в Варшаве, прекрасная
память и целеустремленность позволи¬
ли ему, будучи аспирантом, начать пре¬
подавание латинского языка студен¬
там. В 1940 и начале 1941 года он в ос¬
новном был занят подготовкой и сдачей
экзаменов кандидатского минимума.
В первые же месяцы Великой Оте¬
чественной войны он был призван в
армию и с сентября 1941 г. до конца
войны участвовал в боях в составе пе¬
хотных войск Калининского, затем
Первого Прибалтийского фронтов в
должности инструктора политотдела
в качестве переводчика и так называ¬
емой “кукушки”. Под Полоцком был
ранен и контужен, но по выздоровле¬
нии вновь вернулся на передовую.
На фронте в 1942 г. вступил в члены
КПСС. Был награжден медалями
“За оборону Москвы”, “За победу над
Германией в Великой Отечественной
войне”.
В ноябре 1945 г. Я.А. Ленцман был
демобилизован и вернулся в Москву,
где у него не было ни жилья, ни рабо¬
ты. В.Н. Дьяков не смог восстановить
своего ученика в аспирантуре МГПИ,
но, видимо, оказал ему поддержку в
устройстве на работу. Как известно, в
конце 1945 - начале 1946 г. профессор
А.В. Мишулин предпринял настойчи¬
вые хлопоты по возобновлению
издания журнала “Вестник древней
истории” в рамках академического из¬
дательства. Яков Абрамович как че¬
ловек, знакомый с издательской
работой, был рекомендован на долж¬
ность заведующего редакцией журна¬
ла в издательстве АН СССР. В тече¬
нии февраля - апреля был подготов¬
лен и 7 мая подписан к печати № 1
ВДИ за 1946 год.
Совместная работа над журналом с
А.Б. Рановичем, заместителем глав¬
ного редактора, руководившим всей
организационной и редакторской ра¬
ботой в ВДИ, способствовала поступ¬
лению Я.А. Ленцмана в число его ас¬
пирантов в Институте истории
АН СССР. При этом был зачтен кан¬
дидатский минимум, сданный в
МГПИ, и по-видимому, тема канди¬
датской диссертации, над которой на¬
чал работать Я.А. до войны под руко¬
водством В.Н. Дьякова, была близка к
160
Я.А. Ленцман
утвержденной в Институте истории.
Этим можно объяснить публикацию в
ВДИ (1946 г., № 2) первой работы
“О хлебной торговле Делоса” Итак,
долгий и трудный путь в науку был за¬
кончен, для автора открылась, нако¬
нец, возможность отдавать все силы
научному творчеству.
Если посмотреть список его тру¬
дов, то поражаешься, какую напря¬
женную и многообразную работу он
вел на протяжении двадцати послед¬
них лет его жизни, которые он цели¬
ком посвятил научной работе: рецен¬
зии, обзоры журналов и книг, редак¬
тирование ВДИ, учебников и книг
своих коллег, научно-популярные ста¬
тьи и книги, исследовательские ста¬
тьи, главы в коллективных трудах и
учебниках, монография, защита кан¬
дидатской и докторской диссертаций,
доклады на конференциях - вот пол¬
ный перечень всех аспектов научного
творчества Я.А. Ленцмана.
В 1946-1948 гг. главной задачей
Я.А. Ленцмана было написание и за¬
щита кандидатской диссертации “Тор¬
говля острова Делос в Ш-П вв. до н.э.”
Через полгода после первой публика¬
ции в № 4 ВДИ (1946) вышла статья
“К вопросу об источниках эллинисти¬
ческого пиратства”; основные направ¬
ления диссертации были обозначены.
В первой статье автор доказывает не¬
состоятельность суждений о роли Де¬
лоса как центра хлебной торговли.
Сопоставляя сохранившиеся в литера¬
турных памятниках (в Гомеровских
гимнах, трудах Страбона, Аппиана) и
в надписях сведения об экономиче¬
ской ситуации на Делосе в III - начале
II в., Ленцман отмечает неплодород¬
ность земель Делоса: население не
могло довольствоваться хлебными ре¬
сурсами острова и вынуждено было
постоянно ввозить хлеб, привоз хлеба
увеличивался во время феорий. Судя
по археологическим раскопкам, стро¬
ительство Верхнего города и порто¬
вых сооружений датируется в основ¬
ном серединой - второй половиной
II в. до н.э., а ранее вся жизнь острова
концентрируется вокруг храма. Под¬
тверждение своим взглядам Я.А. на¬
ходит и при рассмотрении проксени-
ческих надписей, и при анализе надпи¬
сей о награждении ситонов, а также
данных о сборе торговых пошлин
(пентекоста). Рост торговли Делоса,
считает он, начинается лишь со вре¬
мени объявления Делоса свободным
портом (т.е., после 167 г.), но при этом
основным товаром становятся рабы.
Эти положения находят развитие в
диссертации и в других статьях
Я.А. Ленцмана.
Введением к рассмотрению вопро¬
са о масштабах торговли рабами на
Делосе служит упомянутая статья “К
вопросу об источниках эллинистиче¬
ского пиратства”; в ней автор остана¬
вливается на двух вопросах: из какой
среды вербуются пираты и каковы
связи пиратства с работорговлей. Он
последовательно рассматривает сви¬
детельства о пиратстве тирренов (эт¬
русков) в VII-VI вв. до н.э., этолийцев
(III в. до н.э.), критян (IV—III вв. до
н.э.), киликийцев (III—I вв. до н.э.),
объясняя это спецификой социально-
экономической ситуации: отстало¬
стью в развитии, большим излишком
населения, ищущим себе пропитание в
наемничестве, грабежах и пиратстве,
постоянными междоусобицами. Цель
его работы - доказать, что причина
роста пиратства в Ш-П вв. до н.э. кро¬
ется в том, что несмотря на дезоргани¬
зацию, вносимую морским разбоем в
нормальную экономическую жизнь,
пиратство было все же выгодным и да¬
же необходимым для рабовладельцев
ведущих держав античного мира, пре¬
жде всего Рима. С этим и связано суще¬
ствование рынков рабов на Крите в
Ш-П вв. и на Делосе во П-1 вв. до н.э.
В 1948 г. Я.А. Ленцман защитил
кандидатскую диссертацию и в двух
6. Портреты историков... Т. 3
161
Я.А. Ленцман
следующих статьях, опубликованных
в ВДИ, изложил свои основные поло¬
жения. В статье “Дар Масиниссы”,
возвращаясь к вопросу о хлебной тор¬
говле Делоса, он детально рассматри¬
вает все надписи, связанные с этим
даром, их трактовку издателями и ис¬
ториками, сопоставляя с сообщения¬
ми древних авторов о Делосе и его
взаимоотношениях с Родосом. В за¬
ключении он противопоставляет свои
выводы мнениям западных ученых:
все сохранившиеся свидетельства
нельзя расценивать как показатель
широких экспортных планов Маси¬
ниссы, как доказательство значитель¬
ной транзитной торговли Делоса и уж
тем более, как свидетельство снабже¬
ния Афин нумидийским хлебом через
Делос. Масинисса, направляя дар
Делосу, преследовал не торговые, а
политические цели, приобщение к эл¬
линистическому миру. Делосцы тракто¬
вали дар Масиниссы как благодеяние
для полиса, а не как объект торговли
или спекуляции. Получение и распре¬
деление (вдвое дешевле обычной
цены) нумидийского хлеба свидетель¬
ствует о продовольственных трудно¬
стях на острове. Участие родосских
флотоводцев и торговцев в доставке
нумидийской пшеницы косвенным об¬
разом подтверждает незначитель¬
ность делосской торговли до провоз¬
глашения Делоса porto franco.
К вопросу о масштабах и характере
делосской торговли Я.А. возвращает¬
ся и в статье “Рынок рабов на Делосе”
(ВДИ. 1950. № 1). Анализ краткосроч¬
ного (146-88 гг. до н.э.) периода рас¬
цвета делосской торговли (когда порт
Делоса стал крупнейшим в эллинисти¬
ческом мире), позволяет, по мнению
ученого, показать на конкретном ма¬
териале своеобразие античной торго¬
вли - проследить ее связь с насилием,
грабежом, морским разбоем, похище¬
нием людей и продажей их в рабство.
Опираясь в основном на данные Стра¬
бона (X, 5,4; XIV, 5,2; 32, 56) и отдель¬
ные сообщения Полибия, Диодора,
Флегонта из Тралл, а также на неко¬
торые надписи III и II вв. до н.э., он от¬
мечает и общие причины расцвета
торговли на Делосе - свобода от по¬
шлин и выгодное географическое по¬
ложение на пути в Азию из Италии и
Эллады, и специфические, способст¬
вовавшие расцвету именно работор¬
говли развитие рабовладения и по¬
требность в рабах в италийских лати¬
фундиях, рост киликийского и отчас¬
ти критского пиратства в Восточном
Средиземноморье после поражения
Антиоха III в войне с Римом, в резуль¬
тате чего селевкидский флот утратил
свое влияние в этом регионе, и как ре¬
зультат - появление на Делосе рим¬
ских и восточных торговцев.
Эта статья оказалась своего рода
прологом к последующим исследова¬
ниям ученого по истории рабства, но
между началом работы над диссерта¬
цией и новыми исследовательскими
статьями лежат годы напряженного
повседневного труда по редактирова¬
нию и рецензированию чужих статей
и книг. В 1946 г. одновременно с рас¬
смотренными выше статьями он опуб¬
ликовал краткую рецензию (ВДИ.
№ 4) на учебное пособие для студен-
тов-филологов “Вергилий Публий
Марон. Энеида” (М., 1946). В этом же
томе ВДИ опубликован написанный
Я.А. обзор содержания важнейших
иностранных журналов по древней ис¬
тории и филологии за 1939-1946 гг.:
The Journal of Hellenic Studies, The
Journal of Roman Studies, L’Antiquite
Classique, Classical Philology, The
Classical Quarterly. В обзоре даны ан¬
нотации статей по истории античного
мира и большинства статей по антич¬
ной филологии. Эту работу
Я.А. Ленцман продолжал и в следую¬
щем году: в ВДИ № 1 (1947) опублико¬
ваны его обзоры журналов: Bulletin of
the American of Oriental Research,
162
Я.А. Ленцман
Antiquity, The Classical Journal,
Philological Quarterly, American Journal
of Philology. Хотя аннотации статей в
обзорах кратки, тем не менее они да¬
ют достаточно обстоятельное пред¬
ставление о тематике исследований
зарубежных ученых в области архео¬
логии, античной истории, филологии
и частично истории древнего Востока.
Весьма важным рубежом в научной
деятельности Я.А. Ленцмана был
1948 год: после защиты кандидатской
диссертации он перешел работать в
редакцию ВДИ в штате Института ис¬
тории АН СССР. В его ведении оказа¬
лось редактирование двух больших
разделов журнала - Отдела истории
Греции и эллинизма и Отдела крити¬
ки и библиографии. В мае 1948 г.
скончался А.Б. Ранович, и на плечи
его ученика легла еще одна функция,
исполнявшаяся до этого Рановичем, -
написание передовых статей для ВДИ.
Такой напряженной, но скорее ре¬
дакционной, чем исследовательской
работой Я.А. был занят в течение
трех лет (1948-1950). За это время он
смог опубликовать, кроме указанных
выше статей по диссертации, три пе¬
редовые статьи, четыре рецензии и
один обзор. Темы передовых опреде¬
лялись не автором, а редколлегией
журнала, и первая из написанных
Я.А. Ленцманом передовых статей
“Проблемы античной философии в
советской науке” (ВДИ. 1948. № 2) по¬
лучила в философской публицистике
отрицательную оценку, как написан¬
ная с “объективистских позиций”3.
С переходом в Институт истории
АН СССР Я.А. Ленцман с присущей
ему увлеченностью и активностью
включился в научно-исследователь¬
скую работу сектора древней истории.
С начала 1950-х гг., Отделение исто¬
рии АН СССР возобновило работу по
созданию многотомной “Всемирной
истории” Написание и редактирова¬
ние двух первых томов возлагалось на
сотрудников Институтов востокове¬
дения и истории. В 1952 г. (ВДИ. № 1)
был опубликован проспект томов 1-2
“Всемирной истории” и началось его
обсуждение. Однако к этому времени
уже шла работа над текстами.
Я.А. Ленцману было поручено напи¬
сание глав “Ранние рабовладельче¬
ские государства в Эгейском бассей¬
не” и “Греция в XI-IX вв. до н.э.” Обе
эти главы вошли в том 1 “Всемирной
истории”.
На одном из заседаний сектора
древней истории, посвященном обсу¬
ждению подготавливаемых томов
“Всемирной истории”, возникла дис¬
куссия о толковании и переводе неко¬
торых греческих терминов, означаю¬
щих те или иные формы зависимости
и эксплуатации. Я.А. Ленцман, актив¬
но участвовавший в этой дискуссии, в
обоснование своей позиции выступил
с докладом о терминах рабства и пос¬
ле обсуждения опубликовал статью
“О древнегреческих терминах, обо¬
значающих рабов” (ВДИ. 1951. № 2)4.
Начиная статью, как тогда было
принято, с критики буржуазной исто¬
риографии, ученый констатирует, что
греческая терминология, касающаяся
рабства, несмотря на обилие наимено¬
ваний рабов, упоминаемых Поллук-
сом, Афинеем и другими авторами, не
привлекала внимание историков. Ме¬
жду тем, “первейшей задачей всякого
объективного исследователя, стремя¬
щегося раскрыть характерные черты
античного рабства во всем его своеоб¬
разии, является прежде всего попытка
уточнить специфическое значение
важнейших из интересующих нас гре¬
ческих терминов” (с. 50). Он полагает,
что терминологию, связываемую с ра¬
бами, следует разделить на две груп¬
пы: слова, имеющие свое общее само¬
стоятельное значение, такие как
обща, лай;, Оерйлшу, Орелтод, и
лишь со временем ставшие приме¬
няться для обозначения рабов; и сло¬
6*
163
Я.А. Ленцман
ва, изначально связанные с наимено¬
ванием рабов, обозначавшие рабское
состояние (положение человека) -
брсод, оБсётцд, bovXoq, &v6p&JTo6ov.
Анализу применения слов этой вто¬
рой группы и посвящена статья. Уз¬
кие хронологические рамки примене¬
ния слова 6|i(0Q, почти исключительно
у Гомера и Гесиода, позволяют, по
мнению Я.А., сделать вывод, что этот
термин обозначает “раба патриар¬
хального типа”. Термин 6|>сётг|д он
считает возможным сопоставить с ла¬
тинским famulus, в смысле “домашний
раб”. Рассматривая суждения Хрисип-
па (Athen. VI, 267v), Платона (Зако¬
ны,776В-778а), Афинея (VI, 262е-263с,
264c-d), Фукидида (III, 73), исследова¬
тель приходит к выводу, что под сло¬
вом оЬсётса они понимали преимуще¬
ственно домашних рабов (рабов-слуг).
Термин боиХод, получивший распро¬
странение еще в доклассический
период, это раб в самом широком
смысле слова: его значение легко вы¬
является в противопоставлении поня¬
тию “Шгиберод” из засвидетельство¬
ванного в надписях членения жителей
полиса на jtoAItcxi, ££voi и 6ouXoi
(OGIS 218).
Термин &v6pdjto6ov появляется в
источниках, по наблюдениям Я.А.,
только на грани VI и V вв. до н.э., он
часто встречается у Геродота, Фуки¬
дида, Ксенофонта и авторов IV в. до
н.э., весьма часто - в надписях эллини¬
стического времени, “когда речь идет
о беглых рабах, или об эргастериях”
(SIG. 633; OGIS 218, 773; IG XI 1296 и
др.) (с. 61). Подводя итоги своего ана¬
лиза этих источников, Я.А. пишет,
что термин бубрйяобоу обозначав¬
ший в начале пленных, добычу, под¬
лежащую продаже в рабство, быстро
приобрел значение “раб”, как рабочая
сила в эргастериях и рудниках, как
имущество при наследовании и рабо¬
торговле, в качестве определения ан¬
тичного раба, как “говорящее ору¬
дие”. В заключение он подчеркивает
важность дифференцированного изу¬
чения различных категорий рабов для
адекватного понимания и освещения
рабовладельческого общества в це¬
лом и положения отдельных катего¬
рий населения.
Продолжением этой работы стала
статья “Об историческом месте гоме¬
ровского рабства” (ВДИ. 1952. № 2).
Я.А. Ленцман внимательно прослежи¬
вает все встречающиеся в эпосе слова,
которые можно отнести к обозначе¬
нию рабов и сводит их в две таблицы с
указанием числа упоминаний: “Терми¬
ны классического времени” и “Терми¬
ны гомеровского времени” Из этого
анализа он делает следующие выво¬
ды: эпос использует специфическую,
чуждую классическому времени тер¬
минологию; резкое изменение терми¬
нологии отражает определенный раз¬
рыв в развитии рабства, свидетельст¬
вует об изменении самого характера
рабовладения; для исчезновения
прежней терминологии потребовался
большой исторический срок. Более
редкие упоминания о рабах у авторов
VII-VI вв. до н.э., разрыв в терминоло¬
гии, отсутствие археологических ком¬
плексов, соответствующих хозяйствам
гомеровских басилеев, все это позво¬
ляет Я.А. Ленцману выдвинуть гипо¬
тезу, что “значительная степень раз¬
вития рабства, наблюдаемая в эпосе,
отражает не современную Гомеру, а
более раннюю микенскую действи¬
тельность” (с. 59). Эту гипотезу, по
его мнению, могут подтвердить только
дальнейшие археологические раскопки
и расшифровка минойской письменно¬
сти. Но гипотеза не противоречит
общепринятому мнению, что поэмы
Гомера отражают и раннюю стадию
развития греческого общества (рас¬
цвет первобытно-общинного строя и
его разложение), так как эпос не
представляет собой “однородного це¬
лого, а состоит из ранних микенских и
164
Я.А. Ленцман
поздних современных поэту напласто¬
ваний” (с. 58).
Как продолжение размышлений
ученого над проблемой преемствен¬
ности в развитии рабства в микенскую
и гомеровскую эпохи можно рассмат¬
ривать и его статью “О возникнове¬
нии товарного производства в древней
Греции” (ВДИ. 1953. № 2)5. В этой
статье отмечается, что в историогра¬
фии (особенно зарубежной) много
внимания уделяется изучению торгов¬
ли в древнем мире, но не ставится
вопрос об условиях возникновения то¬
варного производства. Необходимым
условием его возникновения он счита¬
ет определенную ступень развития
производства, общественного разде¬
ления труда, торговли, появление ча¬
стной собственности на землю и раз¬
витие рабовладения. Относительно
микенской эпохи современный уро¬
вень исследований не позволяет гово¬
рить с полной уверенностью о нали¬
чии товарного производства в Греции
в XVI-XIII вв. до н.э. Источники, от¬
носящиеся к периоду XII-IX вв., сви¬
детельствуют о его отсутствии. В го¬
меровском обществе степень разви¬
тия производительных сил также еще
недостаточна для возникновения то¬
варного производства. Лишь в конце
VIII—VII в. до н.э. складываются не¬
обходимые условия: появляются но¬
вые отрасли ремесла, новые виды сы¬
рья (металл) и орудий, развиваются
мореплавание и торговля, появляется
частная собственность на землю, уве¬
личивается социальное расслоение.
Это - период возникновения товар¬
ных отношений, а товарное производ¬
ство формируется лишь в конце
VII-VI в. до н.э. с появлением монеты,
рыночных отношений, слоя купцов,
развитием рабовладения.
Но в этой статье вопрос о рабстве
не рассматривается, ему он посвятил
следующую работу “Послегомеров-
ский эпос как источник для социаль¬
но-экономической истории древней
Греции” (ВДИ. 1954. № 4). В ней идет
речь об источниках периода оформле¬
ния гомеровских поэм и примыкаю¬
щих к этому времени литературных
памятников - “Гомеровских гимнов” и
произведений Гесиода. По его мне¬
нию, принадлежащие и приписывае¬
мые Гесиоду сочинения и основная
масса послегомеровских произведе¬
ний являются ценными источниками
для истории исключительно важного
периода VIII - начала VI в. - “времени
становления рабовладельческого
строя на территории классической
Эллады” (с. 54). В поэме “Труды и
дни” Гесиода много свидетельств о ро¬
сте имущественного расслоения: упо¬
минания о нищих и обездоленных, о
голоде, воспевается богатство (а не
знатность происхождения, как у Гоме¬
ра), труд воспринимается как “наказа¬
ние богов”, говорится о купле-прода¬
же земли (“Труды и дни”, стлб. 34).
С развитием частной собственности и
имущественным расслоением связано
появление судов и судопроизводства
(осуществляемого басилеями), одного
из важнейших органов “зарождающе¬
гося рабовладельческого государст¬
ва” (с. 68). Хозяйство, описываемое
Гесиодом, несомненно требует приме¬
нения наемного и рабского труда.
Но сведения о труде рабов в VIII—
VII вв. скудны и практически не рас¬
сматривались в научной литературе,
“между тем, задача подбора всех сви¬
детельств раннегреческих источников
о рабах - создание корпуса таких дан¬
ных - имеет первостепенное научное
и политическое значение” (с. 63). Автор
отмечает, что Гесиод обозначает ра¬
бов теми же терминами, что и в эпосе,
основные термины классического
времени не встречаются. Он высказы¬
вает предположение, что число рабов
в VIII—VII вв. должно было увеличить¬
ся по сравнению с IX в., но незначи¬
тельно, о слабом развитии рабовладе¬
165
Я.А. Ленцман
ния свидетельствует отсутствие диф¬
ференциации в положении вольнона¬
емных работников и рабов. В заклю¬
чение Я.А. Ленцман пишет, что выри¬
совывающаяся картина рабства не
претендует на полноту, так как ис¬
пользованы только литературные па¬
мятники рассматриваемой эпохи, но
даже на их материале “все же отчет¬
ливо видны характерные черты заро¬
ждающегося рабовладельческого
общества. Рост имущественного рас¬
слоения, развитие частной собствен¬
ности на землю, расширение рабовла¬
дения, превращение судопроизводства
в орудие эксплуатации и угнетения -
все эти явления как нельзя более ха¬
рактерны для времени зарождения ра¬
бовладельческого строя в античной
Греции” (с. 71).
^ Положения, изложенные в этой и
рассмотренных выше работах, нашли
отражение в написанных Я.А. Ленц-
маном в эти же годы статьях для
“Большой Советской Энциклопедии”6
и в главах тома 1 “Всемирной исто¬
рии” - “Ранние рабовладельческие го¬
сударства в Эгейском бассейне” и
“Греция в XI-IX вв.” Эти работы бы¬
ли изданы в 1955 г., писал их
Я.А. Ленцман в основном в 1953—
1954 гг. Между тем в 1953 г. произош¬
ло очень важное событие в изучении
истории древней Греции: М. Вентрис
расшифровал микенскую письмен¬
ность - линейное письмо В, ив конце
1953 г. появились его первые статьи:
М. Ventris. A note on decipherment me¬
thods (Antiquity, 108); M. Ventris and
J. Chadwick. Evidence for Greek dialect
in the Mycenaean archives (JHS, 73).
Я.А. Ленцман одним из первых среди
советских ученых ознакомился и при¬
знал верной дешифровку Вентриса. В
статье, рассчитанной на широкие кру¬
ги историков, “Расшифровка крито-
микенских надписей” (ВИ. 1955. № 3),
он изложил историю дешифровки и
подчеркнул ее значение. До выхода в
свет тома 1 “Всемирной истории”
Я.А. Ленцман успел внести необходи¬
мые, с его точки зрения, дополнения в
главу о государствах Эгейского бас¬
сейна, почерпнутые из расшифрован¬
ных табличек сведения о социальной
структуре и, в частности, о рабах.
Вслед за статьей в “Вопросах исто¬
рии” он опубликовал в ВДИ (1955.
№ 4) статью “Пилосские надписи и
проблема рабовладения в микенской
Греции”, в которой сделал попытку
характеризовать состав рабочей силы
дворцового хозяйства Пилоса, воздер¬
живаясь при этом от суждения о поли¬
тическом строе Пилосского государ¬
ства и рассматривая предлагаемые
выводы как предположительные.
Предметом рассмотрения Я.А. явля¬
ются изданные в 1951 г. Э.Л. Бенне¬
том пилосские таблички из серий
(по нумерации Беннета) Аа, Ab, Ad,
Ае, An, Ак, Еа, ЕЬ, Ес, Еп, Ео, Ер и от¬
дельные таблички из серий Fn и Jn.
Опираясь на дешифровку Вентриса,
Я.А. Ленцман приходит к выводу, что
в подгруппах Аа и АЬ речь идет об от¬
рядах женщин, используемых в двор¬
цовом хозяйстве (в ремесле и земледе¬
лии), и их детях и о предоставляемом
им содержании; все данные, по его
мнению, позволяют видеть в них ра¬
бынь (с. 49). Таблички подгруппы Ad
содержат списки юношей, сыновей
рабынь. Появляющееся в табличках
подгрупп Ае, Ап и группы Е слово
do-e-ro (и do-e-ra) Ленцман вслед за
Вентрисом считает равнозначным
греческому термину бойХод. Основ¬
ная масса упоминаемых в текстах do-
e-ro имеет определение te-o-jo do-e-ro
(“божий раб”) и выступает в качестве
держателей земельных участков. Все
прочие doero с незначительными ис¬
ключениями принадлежали отдель¬
ным частным или, возможно, должно¬
стным лицам Пилосского государства
(с. 58). Подводя итоги, ученый пишет:
“В пилосских табличках мы встреча¬
166
Я.А. Ленцман
емся, следовательно, с двумя больши¬
ми группами населения. Первая из них
состояла из организованных в отряды
рабынь, занятых в дворцовом хозяй¬
стве, которые не имеют в наших над¬
писях общего названия. Вторая
группа, именуемая do-e-ro, была заня¬
та в земледелии и частично в ремесле”
(с. 58). В заключение Я.А. подчер¬
кивает, что расшифровка линейного
письма В “полностью подтвержда¬
ет... положение о рабовладельческом
характере микенских обществ, по
крайней мере поскольку речь идет о
дворцовых хозяйствах” (с. 62).
Написание этой статьи в совокуп¬
ности с опубликованными ранее рабо¬
тами по существу определило хроно¬
логические рамки и проблематику
монографии, над которой начал рабо¬
тать исследователь во второй полови¬
не 1950-х гг. Это совпало и с пере¬
стройкой планов сектора древней ис¬
тории: в 1955 году закончилась работа
над томами 1-2 “Всемирной истории”,
возник вопрос о дальнейшей работе
коллектива сотрудников. Я.А. Ленц¬
ман выдвинул и настойчиво отстаивал
идею создания нового коллективного
труда по истории рабства в античном
мире, но многие его коллеги, испы¬
тавшие определенное недовольство в
процессе редактирования томов “Все¬
мирной истории”, когда индивидуаль¬
ные трактовки тех или иных вопросов
отвергались или опускались во имя
общей концепции, не согласились с
его предложением. И тогда возник
проект написания отдельных моно¬
графий по истории рабства в том или
ином регионе в определенный период
в соответствии со специализацией ка¬
ждого сотрудника. Был составлен
примерный проспект, он долго и раз¬
носторонне обсуждался внутри секто¬
ра, определялись авторы, пока нако¬
нец эта тема была включена в семи¬
летний план Института истории АН
СССР, и С.Л. Утченко опубликовал
предварительный план издания серии
монографий по истории античного
рабства (ВДИ. 1960. № 4).
Первой из этой серии планирова¬
лась монография Я.А. Ленцмана
“Рабство в микенской и гомеровской
Греции”, работа над которой была
уже начата. В процессе работы над
монографией он опубликовал в ВДИ
ряд рецензий на книги, в той или иной
мере имевшие значение для изучения
античного рабства7.
В 1955 году Я.А. Ленцман опуб¬
ликовал обзор ряда зарубежных ис¬
следований по истории Греции (ВДИ.
№ 3. “О некоторых новых трудах по
истории ранней Греции”). Наиболее
значительной среди изданных в конце
1940-1950-х гг. работ Я.А. Ленцман
считает книгу Дж. Томсона “Исследо¬
вания древнегреческого общества.
Доисторическая Эгеида”8, вышедшую
в 1959 г. вторым изданием.
С большой ответственностью подо¬
шел Я.А. Ленцман к написанию моно¬
графии “Рабство в микенской и гоме¬
ровской Греции” Так как она откры¬
вала серию монографий по истории
рабства в Греции, он счел необходи¬
мым дать обзор всех предшествую¬
щих исследований по этой проблема¬
тике. Историографический очерк со¬
ставляет первую часть (около одной
трети) книги и включает главы по ис¬
ториографии XVIII-XIX вв., конца
XIX - начала XX в., отечественной ис¬
ториографии и зарубежной историо¬
графии середины XX в.
Обзор в первой главе начинается с
вопроса о числе рабов в Греции, то
есть с трактовки сообщений Афинея
(VI, 272 Ь, с) в работах Д. Юма, А. Бе¬
ка, Г.Ф. Летрона, А. Валлона,
Б. Бюксеншютца, М.С. Куторги,
В. Рихтера, К. Бюхера. Характеризуя
их исследования, Я.А. Ленцман отме¬
чает, что несмотря на существенные
расхождения по тем или иным аспек¬
там и независимо от того, считали они
167
Я.А. Ленцман
цифры о числе рабов в Коринфе,
Афинах и на Эгине, сообщаемые
Афинеем, недостоверными или отно¬
сительно достоверными, все они при¬
знавали определяющую роль рабства
в античности. В заключение автор из¬
лагает свое отношение к цифрам у
Афинея: привлекая новейшие данные
об урожайности и хлебном балансе в
Аттике, он полагает, что свидетельст¬
ва Ктесикла (у Афинея) нельзя счи¬
тать достоверными. Но несмотря на
нереальность цифр, в основе сообще¬
ния Афинея “лежит убеждение в зна¬
чительном численном превосходстве
рабов над свободным населением в ве¬
дущих полисах античной Греции”
(с. 27). Этого мнения придерживались
все крупные исследователи XIX века.
Вторая глава, озаглавленная “От
Мейера до Уэстермана”, включает в
основном обзор работ Эд. Мейера,
Р.Л. Сарджент, У.Л. Уэстермана и
краткие характеристики взглядов
Р. Пёльмана, К.Ю. Белоха и авторов
статьи “Servi” в словаре Дарамбера и
Сальо. Как считает Я.А. Ленцман, ос¬
новные положения концепции
Эд. Мейера в докладах “Экономиче¬
ское развитие древнего мира” (1895) и
“Рабство в древности” (1898), зало¬
жившие начала модернизаторского
направления, сводятся к принижению
роли рабства в древности. Вместе с
тем в капитальных трудах Мейера эта
тенденция не находит отражения, что,
видимо, объясняется политической
заостренностью докладов. Взгляды
Эд. Мейера не сразу завоевали при¬
знание, приверженцы модернизатор-
ской концепции по-разному относи¬
лись к рабству. Так, Пёльман считал,
что число рабов в Аттике было весь¬
ма велико не только в горном деле и
ремесле, но и в сельском хозяйстве,
Белох полагал, что в V веке рабское
население Афин было примерно рав¬
но свободному. О “разброде” в оценке
характера и значения античного раб¬
ства можно судить, по мнению
Я.А. Ленцмана, на примере статьи
“Servi”, где автор раздела о юридиче¬
ском положении рабов Л. Боше четко
разграничивал рабов и свободных,
подчеркивал значение рабского тру¬
да, а В. Шапо, автор раздела о поло¬
жении и функции рабов, стремился
стереть грань между свободным и ра¬
бом. Развитие историографии в нача¬
ле XX в. шло в направлении, наме¬
ченном Эд. Мейером. Успех его кон¬
цепции, “смазывающей остроту клас¬
совой борьбы в древности”, был обу¬
словлен тем, что она должна была
“еще раз опровергнуть марксизм”.
Из работ этого времени Я.А. Ленц¬
ман считает наиболее важным иссле¬
дование Р.Л. Сарджент “Численность
рабского населения в Афинах в тече¬
ние V и IV вв. до н.э.”9. Одобряя ее ме¬
тодику подсчетов, он указывает, что
источников все же слишком мало для
выявления среднего числа рабов в от¬
дельных семьях или отраслях произ¬
водства, отсюда - гипотетичность и
произвольность выводов. Сарджент
резко выступает против положения о
рабовладельческом характере афин¬
ского общества, однако даже ее осто¬
рожные подсчеты, как подчеркивает
Я.А., приводят к выводу, что рабство
было господствующим фактором
производственной жизни Афин.
Переходя к рассмотрению работ Уэ¬
стермана, Я.А. пишет, что труд этого
ученого “представляет собой вершину
буржуазной историографии античного
рабства” (с. 38), затем излагает содер¬
жание рассмотренной выше рецензии.
Система взглядов Уэстермана, по его
мнению, представляет собой дальней¬
шее развитие положений Эд. Мейера.
Посмертное издание книги Уэстермана
сопровождалось не только похвальны¬
ми рецензиями, но и первыми критиче¬
скими пересмотрами его взглядов.
В третьей главе речь идет о станов¬
лении марксистской концепции исто¬
168
Я.А. Ленцман
рии рабства в советской науке. Изуче¬
ние истории древнегреческого рабст¬
ва в СССР Я.А. Ленцман подразделя¬
ет на три периода: 1920-е гг.,
1930-1940-е гг., с конца 1940-х гг. идет
третий период. В 1920-х гг. взгляды
большинства антиковедов (историков
и филологов) были далеки от марк¬
сизма, исследования социально-эко¬
номических проблем древнего мира
проходили под влиянием дискуссии в
западноевропейской историографии
между Эд. Мейером и К. Бюхером.
Констатируя усиление интереса к
проблемам античного рабства среди
английских историков, Я.А. останав¬
ливается на статьях М.И. Финли и
А.Г.М. Джонса. Взгляды Финли на
рабство, изложенные в статьях “Была
ли греческая цивилизация основана на
рабском труде?” (Historia, VIII, 1959,
N 2) и “Рабские статусы древней Гре¬
ции” (Revue international des Droits de
l’Antiquite VII, 1960), близки, по мне¬
нию Я.А., к концепции советских ис¬
ториков: он признает большое значе¬
ние рабства в античности, независимо
от общего количественного соотно¬
шения свободных и рабов, отсутствия
больших предприятий, основанных на
наемном труде. В то же время Финли
сосредоточивает внимание на много¬
образии статусов зависимости (servile
status), начиная от раба - “ойкет”,
“илот”, “раб-должник”, “парамона-
рий”, “вольноотпущенник” Но за
этим дроблением на разные катего¬
рии зависимости кроется опасность,
считает Я.А., упустить из вида основ¬
ное классовое деление на рабов и сво¬
бодных. А.Г.М. Джонс, как искрен¬
ний почитатель афинской демокра¬
тии, в статьях “Социальная структура
Афин в IV в. до н.э.” (EHR, VIII, 1955)
и “Рабство в древнем мире” (EHR, IX,
1956) приуменьшает экономическое и
социальное расслоение граждан, ко¬
личество рабов, значение рабского
труда и в то же время отмечает право¬
вое неравенство и тяжелое положе¬
ние рабов. Если Джонса нельзя счи¬
тать полностью последователем
Уэстермана, то американский антико-
вед Ч.Г. Старр выступает с резко анти¬
марксистских позиций в защиту кон¬
цепции Уэстермана.
Я.А. Ленцман останавливается и на
докладе С. Лауффера “Рабство в греко¬
римском мире”, прочитанном на XI
Международном конгрессе историче¬
ских наук в 1960 г. Знаменательна са¬
ма постановка этого доклада на
МКИН, считает Я.А., такая проблема
уже назрела в науке и настойчиво дис¬
кутируется в статьях, рецензиях и мо¬
нографиях.
Содержание второй части книги,
озаглавленной “Рабовладельческие
отношения в микенской Греции”, ши¬
ре, чем ее название. Я.А. Ленцман да¬
ет обзор археологических раскопок и
истории расшифровки линейного
письма В, прослеживает эволюцию
взглядов на микенскую культуру и
изучение памятников письменности
(гл. 1). Затем рассматриваются наибо¬
лее спорные в науке в 1940-1950-х гг.
вопросы истории микенской эпохи
(гл. 2). Последние две главы посвяще¬
ны исследованию сведений о рабах в
табличках линейного письма В.
Начальный период изучения ми¬
кенской Греции связан с именами ар¬
хеологов Г. Шлимана и X. Цунды, и
хотя они относили свои открытия к
истории гомеровской Греции, однако,
по мнению Я.А. Ленцмана, важней¬
шим достижением этого периода было
открытие некоторых основных цент¬
ров микенской культуры, ее своеоб¬
разия и установление того, что она
предшествовала гомеровской эпохе.
Следующий период археологических
исследований (1900-1935), связаный с
именем А. Эванса и раскопками Кнос-
са, открытие яркой критской культу¬
ры, уходящей вглубь III тысячелетия,
находки памятников письменности -
169
Я.А. Ленцман
все это привело к переоценке значе¬
ния микенской культуры, появления
понятия “крито-микенская культура”,
включению микенской культуры в
трехчленную хронологическую сетку,
составленную Эвансом. Третий пери¬
од изучения микенской культуры, пи¬
шет Я.А., характеризуется еще боль¬
шим размахом археологической и
исследовательской деятельности: рас¬
копки Рас-Шамры, на Кипре, в Малой
Азии, на Пелопоннесе, на Крите - во
многом изменили представление о хо¬
де развития критской и микенской
культур; он полагает, что следует от¬
казаться от термина “крито-микен¬
ская” и уместно говорить о двух
отдельных культурах - минойской и
микенской, признавая, разумеется,
что последняя находилась в ПМ 1 под
сильным воздействием Крита
(с. 102-103). Накопление памятников
материальной культуры позволило
установить периодизацию микенской
культуры и изучить ее связи с сосед¬
ними передневосточными общества¬
ми. Но только расшифровка линейно¬
го письма В открыла возможность ис¬
следования социально-экономических
отношений в микенском обществе.
Далее ученый прослеживает исто¬
рию дешифровки линейного письма В
на кносских и пилосских табличках.
Он считает серьезным ущербом для
науки задержку публикации основной
массы (более 3 тыс.) табличек линей¬
ного письма В, найденных А. Эвансом
в 1890-х гг., - лишь в 1952-1954 гг. по¬
явилось их первое издание в Scripta
Minoa, V. И-Ш. В 1951 г. были изданы
Э.Л. Беннетом найденные им в Пило-
се таблички линейного В. Параллель¬
но с публикациями табличек шла ра¬
бота над расшифровкой этой пись¬
менности. Я.А. пишет о попытках
прочтения кносских табличек
А. Эвансом, Б. Грозным, Вл. Георгие¬
вым, К.Д. Ктистопулосом, А. Кобер,
С .Я. Лурье и об успешном разреше¬
нии этой задачи М. Вентрисом. В на¬
стоящее время проблема дешифровки
линейного письма В принципиально
разрешена, считает он: “представля¬
ется несомненным, что язык надписей
греческий, причем довольно близкий
к гомеровскому диалекту” (с. 114), а
С.Я. Лурье в монографии “Язык и
культура древней Греции”, подчерки¬
вая связь линейного письма В с кипр¬
ским силлабарием, ввел расшифровку
в ее филологический контекст. Среди
филологов и лингвистов наиболее
упорным оппонентом Вентриса
Я.А. Ленцман называет А.Дж. Битти
(специалиста по греческим диалек¬
там). Доказывая несостоятельность
его возражений, он тем не менее счи¬
тает, что критика Битти полезна, так
как заставляет возвращаться к основ¬
ным положениям Вентриса и ведет к
дальнейшим успехам в исследованиях
табличек. Оценивая значение дешиф¬
ровки, Я.А. Ленцман подчеркивает,
что прочтенные таблички дают ис¬
ключительной важности сведения о
социально-экономических отношени¬
ях и политической структуре микен¬
ских обществ и предоставляют воз¬
можность сравнить общественно-эко¬
номический строй этих обществ с сов¬
ременными им ближневосточными и
последующими эллинскими общест¬
вами доклассического и классическо¬
го периодов. И это уже нашло отра¬
жение в западной (работы Л.Р. Пал¬
мера, Т.Б.Л. Уэбстера, С. Доу и др.) и
в отечественной историографии (ра¬
боты С.Я. Лурье, А.И. Тюменева).
Во второй главе Я.А. Ленцман рас¬
сматривает некоторые спорные проб¬
лемы истории микенской Греции. За¬
трагивая дискуссии по вопросу о мигра¬
ции народов на территории Греции, он
пишет, что осуждение миграционист-
ских теорий расистского толка “не
равнозначно отрицанию всех и всяких
миграций” и переход от РЭ к СЭ пери¬
оду следует объснять именно мигра¬
170
Я.А. Ленцман
цией, то есть вторжением в Грецию
предков эллинов, “по всей видимости
ионян и ахейцев” Второй несомнен¬
ной миграцией на территории Греции
было переселение дорийцев в конце
II тысячелетия, а переход от СЭ к ПЭ
слоям (XVI-XII вв.) был постепенным
и не сопровождался сменой этниче¬
ских образований. Далее исследова¬
тель высказывает мнение, что мате¬
риалы раскопок на данный момент не
дают оснований говорить о существо¬
вании городов в микенской Греции,
раскопаны лишь дворцы, вне стен их
укреплений обнаружены поселения
людей, обслуживавших дворец, а так¬
же отдельные мелкие сельские посе¬
ления. Археологические материалы
не содержат убедительных свиде¬
тельств о классовом характере микен¬
ского общества, поэтому так важна
дешифровка табличек линейного
письма В. Наличие письменности го¬
ворит о том, что в ней появилась соци¬
альная потребность, вызванная нуж¬
дами государственного аппарата,
хозяйства и религиозного культа. На¬
ходки письменных источников - дос¬
таточный критерий существования
классов и государства, но в микенской
Греции линейное письмо В применя¬
лось лишь исключительно для нужд
дворцовой администрации, ограничи¬
валось узким кругом профессиональ¬
ных писцов и потому исчезло с разру¬
шением дворцов. Со второй половины
XV в. до н.э. микенская культура рас¬
пространилась за пределы Эгейского
бассейна (Кипр, Угарит), отмечает
Я.А. (со ссылкой на Вл. Георгиева и
Т.Б.Л. Уэбстера) и пишет, что харак¬
тер и форма записи в пилосских и
кносских текстах “находят многие
аналогии в различных ближневосточ¬
ных табличках” (с. 143).
Третья глава, озаглавленная “Рабы
пилосского дворца”, посвящена ана¬
лизу табличек класса А, в основном
Аа, Ab, Ad. В основу главы положен
переработанный текст статьи 1955 г.,
но за годы после ее опубликования
были изданы новые таблички. Публи¬
кации 1955-1963 гг. значительно уве¬
личили цифровые данные о составе
отрядов женщин и детей. Их изучение
в совокупности с ранее известными
позволили получить подтверждение
предположению, что на табличках Аа
и АЬ фиксировалась выдача продо¬
вольствия, причем выяснилось (иссле¬
дование Палмера), что в состав отряда
включались надсмотрщицы (идио-
граммы ta и da), которым выдавалось
значительно больше продовольствия.
Учитывая встречающиеся в таблич¬
ках названия местонахождений отря¬
дов женщин, Я.А. Ленцман делает
вывод, что в Пилосе работало
319 женщин (вместе с ними в отрядах
было 108 девочек и 107 мальчиков),
вне Пил оса - 181 женщина (соответ¬
ственно 102 и 84 девочек и мальчи¬
ков). В табличках прочитаны назва¬
ния 16 пунктов, из них только 3, по
мнению ученого, можно сопоставить с
подвластными Нестору местностями,
перечисленными в Илиаде II, 591-594.
Как и в статье, Я.А. Ленцман, опирась
на те же доводы, определяет социаль¬
ное положение этих женщин как ра¬
бынь пилосского дворца. Используя
расшифровки Вентриса и Чадвика, он
перечисляет занятия женщин - бан¬
щицы, прядильщицы, прислужницы,
портнихи, чесальщицы шерсти, рабы¬
ни, занятые в печении хлеба, выска¬
зывает предположение, что труд ра¬
бынь применялся также в огородни¬
честве и земледелии - и сопоставляет
эти данные с шумерскими данными
III династии Ура. Хотя отряды пилос¬
ских рабынь работали в разных мест¬
ностях, все они состояли на общем
учете и были собственностью одного
хозяйства - пилосского дворца. После
публикации Беннетом найденных в
1952-1954 гг. табличек серии Ad зна¬
чительно пополнились сведения о
171
Я.А. Ленцман
мужчинах-рабах. В надписях этой се¬
рии учитываются юноши и мальчики,
сыновья женщин из отряда рабынь;
назначение этих списков не ясно, нет
никаких указаний на выдачу продо¬
вольствия или производственные за¬
дания. В подсчетах Я.А. Ленцмана
учтены в Пилосе 176 юношей и
58 мальчиков, вне Пилоса 48 юношей
и 22 мальчика.
Подводя итоги анализу табличек
Аа, АЬ и Ad Я.А. Ленцман пишет:
учитываемые рабыни и рабы группи¬
ровались в стабильные отряды, отряды
женщин организовывались по их за¬
нятиям, получали продовольствие из
складов дворца, все они принадлежа¬
ли дворцу, так как не указаны част¬
ные владельцы ни одного из отрядов.
Часть отрядов находилась вне Пило¬
са, но большая часть (более 400 ра¬
бынь и 200 юношей) обслуживали
дворец. Однако данные табличек Аа,
Ab, Ad не дают никаких оснований для
выводов о характере государства в це¬
лом (с. 160). Полемизируя с С.Я. Лу¬
рье, Я.А. опровергает его стремление
считать архив табличек общегосудар¬
ственным, рабовладение частным, ис¬
кать аналогии в гомеровском обществе,
а не в древневосточных государствах,
и полагает необоснованным утвер¬
ждение А.И. Тюменева об отсутствии
царя и дворцового хозяйства в пилос-
ском и микенском обществах.
Я.А. Ленцман останавливается также
на статье Ф.Дж. Трича10, отрицающего
рабский статус отрядов женщин в Пи¬
лосе, доказывая несостоятельность
его концепции видеть в них беженок
из местностей, занятых вторгшимся
врагом.
Последняя 4-я глава “Другие груп¬
пы пилосских рабов” посвящена в ос¬
новном анализу тех табличек, где
встречаются термины do-e-ro, do-e-ra,
te-o-jo do-e-ro, te-o-jo do-e-ra. По под¬
счетам Я.А. в пилосских табличках,
опубликованных к 1963 г., doero/ra
встречается 38 раз, teojo doero/ra
108 раз. Эти термины безусловно обо¬
значали рабов - “божьих рабов” и
рабов частных лиц (термин do-e-ro
равнозначен бобХод). Сначала рассма¬
триваются таблички, где идет речь о
“доэро”, принадлежащих частным ли¬
цам, это таблички: Ае 26, Ае 110,
Ае 303. В табличке Ап 607 (не вполне
ясной) указаны 13 женщин-рабынь,
дочерей от смешанных браков рабов
или рабынь со свободными, направля¬
емые на какую-то службу. В табличке
Сп 1287 среди 10 ремесленников упо¬
мянуты два “доеро”: один раб богини
Дивии, второй - раб Керета. Далее
рассматриваются таблички серии Е
(всего 213), в которых учитываются
аграрные отношения. В серии ЕЬ, где
речь идет об аренде земли, одна треть
надписей (из 91) содержит упомина¬
ния о te-o-jo do-e-ro/ra, с указаниями
имени, статуса (божья рабыня или
раб), сведений об аренде (участок та¬
кого-то, в том числе у - damo). В таб¬
личке Ес 411 сохранилась сводка зе¬
мельных владений торетов и прочих
землевладельцев, упоминаются и
божьи рабы. В табличках Ео и Еп
“божьи рабы” арендуют землю у
крупных землевладельцев, в Ер раз¬
ные doero арендуют землю paro damo.
В серии Fn учитывается распределе¬
ние продовольствия, среди получаю¬
щих указаны и do-e-ro-i, их имена не
названы, размер выдачи им в два раза
меньше, чем свободным. Из табличек
серии Jn, связанных с выдачей бронзы
кузнецам, в пяти упоминаются do-e-ro-i,
Я.А. Ленцман считает их отрядом
“доеро”, принадлежащих кузнецам.
Подводя итоги своего исследования
рабовладельческих отношений в ми¬
кенской Греции, Я.А. Ленцман делает
следующие выводы: пилосские тек¬
сты, дополняя и конкретизируя архео¬
логические данные, подтверждают
классовый характер общества, пока¬
зывают его социальный состав, но не
172
Я.А. Ленцман
дают решения вопроса о численном
соотношении социальных групп в Пи-
лосском царстве. Учтенная в таблич¬
ках арендуемая площадь очень мала и
относится только к Пилосу. Происхо¬
ждение te-o-io do-e-ro-i вне зависимо¬
сти от их положения в пилосском
обществе связано с развитием рабст¬
ва. Он считает возможным наметить
резкую грань между рабами и свобод¬
ными: рабы - это безымянная масса,
определяемая именем владельца, они
получают вдвое меньшую долю до¬
вольствия и размер арендуемого уча¬
стка. Купли-продажи рабов еще не
было, класс рабов пополнялся за счет
доморожденных и военнопленных.
Но на многие вопросы расшифрован¬
ные таблички еще не дают ответа.
Название третьей части “Рабство в
гомеровской Греции” также не отра¬
жает всего комплекса проблем, затро¬
нутых в этом разделе книги. Первая
глава посвящена вопросу о регрессе в
послемикенское время, в трактовке
Я.А. - вопросу “о разрыве преемст¬
венности между микенским и гоме¬
ровским периодами” (с. 195). Измене¬
ния в социально-экономических отно¬
шениях прослеживаются в основном
по находкам в захоронениях. Ремесло,
обслуживавшее дворцовое хозяйство,
исчезло, однако техника гончарного
производства для нужд рядового насе¬
ления осталась на том же уровне, нет
оснований говорить о серьезном ре¬
грессе в сельском хозяйстве. Но в тор¬
говле, особенно внешней, заметен
значительный регресс. Показательно
также быстрое исчезновение микен¬
ских дворцов, их культуры и письмен¬
ности (линейного В). Регресс наибо¬
лее заметен в районах, ощутивших по¬
следствия дорийского завоевания, на
Кипре процесс упадка микенской
культуры проходил медленнее.
По мнению Я.А. Ленцмана, еще нет
возможности обрисовать “относи¬
тельно полную картину” социально¬
экономического состояния всего эл¬
линского мира в начале гомеровского
периода, поэтому он ограничивается
(гл. 2) обзором состояния Аттики и
Кипра в XI - нач. VIII в. до н.э. Он от¬
мечает (и вполне справедливо), что ко
времени написания его книги эконо¬
мика Греции этого периода еще не
была предметом специального исто¬
рического изучения, так как литера¬
турные источники дают мало матери¬
ала, а археологические памятники
очень слабо исследованы. Наиболее
важный материал дает изучение
афинского Керамика: в захоронениях
протогеометрического периода
(X-IX вв.) наблюдается прогресс в
гончарном ремесле и одновременно -
повышение социальной значимости
ремесла (увеличение ремесленного
инвентаря в захоронениях). Во второй
половине X в. уже вполне заметно
имущественное расслоение. Конста¬
тируя отсутствие дворцов и дворцо¬
вых хозяйств в Греции и ремесла, ра¬
ботающего на рынок, Я.А. Ленцман
приходит к заключению, что не было
условий для развития рабства.
Несколько иными, пишет он, были
условия на Кипре. Здесь царская
власть существовала до VI в. до н.э.,
сохранилась слоговая письменность,
восходящая к кипро-минойской, но
раскопки археологических памятни¬
ков не обнаружили построек типа
дворцов. Некрополь в Кастрос содер¬
жит богатые погребения, датируемые
концом XI - началом X вв. до н.э., не¬
которые из них сопровождаются ри¬
туальными убийствами и погребения¬
ми рабов. Тем не менее археологи от¬
мечают в этот период постепенный
упадок кипрских городов, прекраще¬
ние связей с материковой Элладой,
сокращение контактов со странами
Переднего Востока.
Продолжая анализ материалов IX -
начала VIII в. афинского Керамика и
археологических находок в других
173
Я.А. Ленцман
районах Аттики, ученый отмечает
прогресс в обработке бронзовых и зо¬
лотых украшений, многообразие
форм керамики геометрического сти¬
ля, расширение связей Афин с города¬
ми Греции и западного побережья
Малой Азии. Более ранний, чем в дру¬
гих районах Греции, экономический
подъем Афин он объясняет тем, что
регресс принял здесь меньшие разме¬
ры, тем не менее условий для возник¬
новения царского хозяйства гомеров¬
ского типа в Аттике не было вплоть
до начала VIII в. до н.э. Сопоставляя
описанный Гомером дворец Одиссея с
раскопанными в Тиринфе и Пил осе
дворцами, Я.А. Ленцман делает за¬
ключение, что образцом для автора
поэм могли служить реминисценции о
микенских дворцах, а не реальные
дворцы. Это подводит его к выводу о
малой вероятности значительного
использования рабства в царских хо¬
зяйствах гомеровского времени.
Лишь в третьей главе Я.А. перехо¬
дит непосредственно к рассмотрению
вопроса о рабстве в гомеровском об¬
ществе. Высказав некоторые крити¬
ческие замечания по поводу книги
М.И. Финли “Мир Одиссея”, в кото¬
рой не учтены расхождения археоло¬
гических данных с описаниями в эпосе
дворцов басилеев, а следовательно и
роли рабского труда, и работы В. Бе-
рингера11, где автор бездоказательно
утверждает, что наименования бцсоед,
бцсод означают не рабов, а членов
гражданской общины с ограниченной
правоспособностью, Я.А. Ленцман пе¬
реходит к анализу терминов, которые
встречаются в гомеровских поэмах и
могут обозначать рабов.
Вначале он прослеживает употреб¬
ление терминов классического време¬
ни и отмечает, что слова производные
от бооХод встречаются редко, носят
уничижительный характер, связаны с
лишением свободы; термин
’av6p<itto6ov встречается единствен¬
ный раз, очевидно является интерпо¬
ляцией; термин olxeug равнозначный
более позднему оЫетг|д употребляет¬
ся для обозначения домочадцев, слуг,
в том числе и рабов. Затем исследова¬
тель рассматривает слова, которые в
эпосе служат для обозначения рабов,
это прежде всего бцшд, 6|iwf|, бцшед,
происхождение этой категории работ¬
ников связано с внеэкономическим
принуждением (военнопленные, за¬
хваченные пиратами). Менее опреде¬
ленно значение термина брг|отг|р -
слуга, раб или свободный. Наиболее
часто встречаются в эпосе обозначе¬
ния женщин-рабынь - yuvalxeg, слу¬
жанки, работницы и &|1ф1ЛоХо1 - слу¬
жанки, приближенные к хозяйке. Со¬
поставляя количество встречающихся
терминов Я.А. Ленцман делает вывод:
можно считать доказанным отсутст¬
вие терминов классического времени
в гомеровском обществе и вместе с
тем - исчезновение гомеровских раб¬
ских терминов в последующее время.
Смена терминологии “обусловлена
разрывом в развитии самого рабства”
(с. 245), это процесс, длившийся столе¬
тия. “Гомеровское” рабство не было
исторически цельным единым явлени¬
ем, оно не отражает социальных отно¬
шений ни X-IX вв., ни начала VIII в.
Именно доказательству этого утвер¬
ждения посвящена последняя глава
книги “Разновременность свиде¬
тельств Одиссеи о рабах”
Опираясь на установленный в исто¬
риографии факт, что значительная
часть XI и вся XXIV песни принадле¬
жат к поздним частям “Одиссеи”, ав¬
тор стремится и в упоминаниях о ра¬
бах выявить ранние и более поздние
свидетельства. Он сводит в таблицы
распределения основных рабских тер¬
минов по песням “Одиссеи” (табл. 3,
с. 247) и по отдельным хозяйствам
(табл. 4, с. 248). Можно установить,
что свидетельства “Одиссеи” о рабах
делятся на две группы: связанные с
174
Я.Л. Ленцман
хозяйствами басилеев (преимущест¬
венно, когда речь идет о дворцах) и не
относящиеся к ним; эта вторая группа
невелика, но более реалистична, поз¬
воляет проследить некоторые черты
новых рабовладельческих отношений.
Если в “Илиаде” главный источник
рабства - война, то в “Одиссее” - пи¬
ратство и связанная с ним работоргов¬
ля. В описании хозяйств басилеев
Я.А. Ленцман пытается выявить чер¬
ты микенской эпохи и современной
поэту действительности. Сопоставляя
рассказы о дворцах Нестора и Мене-
лая, упоминания о рабах в хозяйствах
Алкиноя и Одиссея, он приходит к вы¬
воду, что “описания царских хозяйств
в эпосе не отражают полностью ни ми¬
кенских, ни гомеровских отношений.
Отдельные элементы таких описаний
восходят либо к окружающей поэта
действительности, либо к дошедшей
до него традиции” (с. 267). Такая гипо¬
теза, по его мнению, может объяс¬
нить исчезновение гомеровских и поя¬
вление новых рабских терминов.
Я.А. Ленцман признает, что его стре¬
мление выделить разновременные на¬
пластования в свидетельствах эпоса о
рабстве привели лишь к частичным
результатам, но это обусловлено не
ошибочной методикой, а “самим хара¬
ктером эпического творчества, где
новое и старое, реальное и вообража¬
емое переплелись друг с другом в не¬
разрывное целое” (с. 268). В историо¬
графии, в частности в зарубежной,
гомеровское рабство считается этало¬
ном патриархального рабства, однако
оно не представляет собой чего-то
единого. Патриархальные черты про¬
являются в экономической самостоя¬
тельности некоторых рабов, в отсут¬
ствии четкого различия между рабами
и свободными, в мягком отношении к
рабам, вместе с тем ощущается отно¬
шение к рабам как к объекту собст¬
венности. Можно проследить (в рассу¬
ждениях Евмея - Od. XIV, 57 и сл.)
зародыши идеологии рабов, “станов¬
ления их как социальной группы”
(с. 276).
В заключении книги Я.А. Ленцман
акцентирует внимание читателей на
основных положениях своего исследо¬
вания. В итогах историографического
обзора, отмечая ряд важных работ по
частным вопросам, он обращает вни¬
мание на отсутствие систематической
истории античного рабства. Цент¬
ральная тема второй части книги -
анализ социальной структуры и раб¬
ства в Пилосе. Отличительным при¬
знаком микенской культуры Ленцман
считает дворцовые хозяйства, разрыв
между микенским и гомеровским об¬
ществами произошел в результате их
исчезновения в ходе дорийского заво¬
евания. “Этим - и только этим - был
обусловлен возврат от раннеклассо¬
вого к первобытнообщинному строю
на рубеже II и I тысячелетий в Пело¬
поннесе” (с. 280). Дворцовые хозяйства
Микен, по его мнению, сопоставимы
с ближневосточными царскими и хра¬
мовыми хозяйствами, так как все они
выросли непосредственно из общин¬
но-родовых хозяйств (с. 281).
Самый факт регресса неоспорим,
пишет Я.А. Ленцман, но методологи¬
чески важный вопрос о формах ре¬
гресса в науке не ставился. Причину
регресса он видит в узости социальной
базы микенского общества; дворцы,
внутри и вокруг которых возникли
классовые отношения, были остров¬
ками в море родовых поселений, и по¬
тому можно считать, что гомеровское
общество унаследовало культуру ря¬
дового населения микенского време¬
ни. Гибель дворцовых хозяйств приве¬
ла к гибели прежних рабовладельче¬
ских отношений, новые формы рабства
в I тысячелетии развивались по иному
пути. Рабство стало возникать заново
и медленно с начала I тысячелетия.
По данным более поздних слоев эпоса
рабство уже достигло определенного
175
Я.А. Ленцман
уровня развития, труд рабов исполь¬
зовался в таких хозяйствах, как у
Лаэрта, наличие рабов считалось важ¬
ным признаком богатства. “Гомеров¬
ское рабство принято считать этало¬
ном патриархального рабства. В дей¬
ствительности оно представляет со¬
бой весьма сложное историческое
явление, в котором плотно сплелись
реальные элементы нового со смут¬
ными реминисценциями о далеком
историческом прошлом... Лишь пос¬
ледовательное разграничение этих
элементов сможет создать надежную
основу для характеристики реально
существовавшего рабства в Греции в
IX-VIII вв. до н.э.” (с. 288).
Еще в ходе работы над историей
рабства в гомеровской Греции
Я.А. Ленцман начал исследование
развития рабовладельческих отноше¬
ний в последующий период. Выше
уже рассматривалась его статья о пос-
легомеровском эпосе как источнике
для истории рабства в ранней Греции.
В 1956 г. он направил на конферен¬
цию историков в Праге содоклад
“Роль рабства в возникновении поли¬
са”. В 1957-1958 гг. он пишет статьи:
“Достоверность античной традиции о
Солоне”12 и “Рабы в законах Солона”
(ВДИ. 1958. № 4) В первой из них от¬
мечается, что письменные источники
о деятельности Солона делятся на со¬
временные ему и античную традицию
о нем, законы Солона дошли в основ¬
ном в пересказе античных авторов и
ораторов, приписываемые ему зако¬
ны (“около сотни позиций”) не все
были его творчеством. При анализе
дошедших текстов необходимо оп¬
ределять ранние и поздние напласто¬
вания. Ссылаясь на эпиграфические
памятники, ученый делает вывод,
что греческие авторы классического
времени имели значительное число
памятников деятельности Солона
и это позволяет с доверием отно¬
ситься к античной традиции - сооб¬
щениям Аристотеля, ораторов, Плу¬
тарха.
В следующей статье подчеркивает¬
ся сложность вопроса о достоверно¬
сти законов Солона, обсуждавшегося
в науке неоднократно и с разных по¬
зиций. Ставя задачу проанализиро¬
вать те законы, где речь идет о рабах,
автор предупреждает, что не будет
касаться ситуации в Афинах накануне
реформ Солона, а выявит сведения
о статусе рабов после его реформа¬
торской деятельности. Это позволит
пролить свет на роль и значение раб¬
ства в период от Солона до Клисфена,
т.е. в VI в. до н.э. Я.А. Ленцман приво¬
дит свидетельства о рабах у ораторов
и авторов со ссылками на законы Со¬
лона, это 11 текстов (в хронологиче¬
ском порядке): Lys. X, 19; Hyper. IV,
22; Aesch. I, 9-10; Aesch. I, 15; Aesch. I,
139; Plut. Sol. 1, 3; Plut. Sol. 23, 2; Plut.
Moral. 152 d; Plut. Moral. 751 b; Schol.
Plat., Phaedr. 231 e. В каждом случае он
приводит греческий текст и дает свой
перевод. Наибольший интерес, по его
словам, представляет текст Лисия X,
19 - фрагмент из речи против Теомне-
ста, где архаичность языка позволяет
уверенно приписать его законодате¬
лю, но сохранившийся рукописный
текст представляет трудность для вос¬
становления. Сопоставляя разные ва¬
рианты чтения этого фрагмента
(Г. Фробергером, К. Гудэ, Л. Жерне и
М. Бизесом), Я.А. предлагает свое по¬
нимание текста: “должен возместить
ущерб, причиненный рабу или рабы¬
не”, поясняя, что законодатель стре¬
мился охранять не рабов, а их собст¬
венников, и делает вывод, что процесс
перехода от патриархальных форм
рабства к античным уже при Солоне
продвинулся довольно далеко. Из ос¬
тальных приведенных в статье тек¬
стов лишь в двух случаях (Hyper. IV, 22
и Aesch. I, 15) на основе обстоятельно¬
го анализа автор высказывает сом¬
нение в принадлежности их Солону.
176
Я.Л. Ленцман
Рассмотрение сохранившихся в ис¬
точниках ссылок на законы Солона о
рабах он завершает следующим сопо¬
ставлением: если у Гомера раб - суще¬
ство, участь которого достойна сожа¬
ления и сочувствия, а у Гесиода образ
жизни рабов мало чем отличался от
жизни крестьянина, то законы Солона
“уже создают пропасть между свобод¬
ными и рабами именно в силу рабско¬
го состояния последних”, они знаме¬
нуют переход от патриархальных к
античным формам рабства (ВДИ.
1954. №4. С. 69).
Очень важным для понимания тео¬
ретических установок Я.А. Ленцмана
можно считать его доклад на конфе¬
ренции “Эйренэ” (Ленинград, 1964)
“К методике изучения рабства доклас-
сической Греции”13, где он четко раз¬
граничивает историю рабства на ми¬
кенский, гомеровский, доклассиче-
ский (от “великой колонизации” до
греко-персидских войн) и классиче¬
ский периоды. Он отмечает, что воп¬
рос об источниках для доклассическо-
го периода сложен: археологических
источников мало, литературные ис¬
точники, кроме произведений Гесио¬
да, Феогнида, гомеровских гимнов,
дошли преимущественно в фрагмен¬
тах и в пересказе более поздних авто¬
ров, что делает трудным разграничение
между сочинениями современников и
поздней традицией. Я.А. Ленцман
разграничивает три группы источни¬
ков: важнейшие - типа “Афинской
политии” Аристотеля и биографии
Солона у Плутарха, ко второй груп¬
пе он относит не поддающиеся точ¬
ной датировке киклические поэмы,
Гомеровы гимны и эпиграммы,
“Щит Геракла”, к третьей группе -
источники, которые традиция припи¬
сывает современникам изучаемого
периода, но текст их принадлежит
более позднему времени - к ней, по
его мнению, принадлежат vitae Гоме¬
ра, басни Эзопа.
Доклассическое рабство не было
до сих пор объектом специального ис¬
следования, его следует рассматри¬
вать “на широком фоне родственных
форм зависимости”, таких, как илотия
и прочие. “Нельзя рассматривать раб¬
ство в Афинах как обязательный нор¬
матив для всего древнегреческого
рабства, - пишет ученый, - ...Афин¬
ское рабство было высшей и наибо¬
лее чистой, но далеко не единствен¬
ной и даже не типичной разновидно¬
стью рабства в древней Элладе”
(с. 49). Понятие “раб” многогранно, до
начала VI в. до н.э. в Греции можно
обнаружить, по его мнению, пять раз¬
новидностей рабства: пилосскую, го¬
меровскую, илотию, аттическую и
гортинскую. Не все эти формы можно
отнести к патриархальному рабству.
Содержание этого термина, достаточ¬
но широко применяющегося,
Я.А. Ленцман предлагает ограничить
таким определением: “Патриархаль¬
ное рабство - это рабство в обществах
первобытнообщинного строя, где ра¬
бы используются в хозяйствах родо¬
вой знати... Рабы входят в состав пат¬
риархальных семей, как младшие чле¬
ны последних. Вследствие этого
отсутствует четкая грань между раба¬
ми и свободными” (с. 51). В заключе¬
ние он пишет, что рабство в Элладе
VIII-VI вв. следует изучать исходя из
конкретно-исторических и географи¬
ческих особенностей.
Очередным исследованием
Я.А. Ленцмана античной традиции о
характере рабства в доклассической
Греции была статья “Элементы идео¬
логии рабов в баснях Эзопа”14. Несмо¬
тря на то что эзоповский корпус
включает не менее 300 басен, а все ис¬
следователи признают, что в них про¬
слеживается мораль низших классов,
никто не сделал попытки извлечь из
них сведения о рабах. Я.А. из корпуса
эзоповых басен выбрал те, где упот¬
ребляются “рабские” термины, и де¬
177
Я.А. Ленцман
тально разобрал их содержание.
В двух случаях (CFAes № 14, № 72) от¬
ношение к рабству нейтральное,
более значительна группа, где рабст¬
во осуждается. Это басни № 218 о го¬
лубке и вороне (эпимифий: “самые
несчастные из рабов те, которые ро¬
жают в рабстве много детей”), № 173
об осле менагиртов, № 190 об осле,
менявшем хозяев, № 55 о женщине и
рабынях, № 133 о галке, сбежавшей
от птицелова, № 97 о женщине тяже¬
лого нрава. Во всех этих баснях рабст¬
во считается неизбежным злом, но
нет призыва к борьбе против него,
только в № 218, 173 и 190 звучит глу¬
хой протест. В баснях № 209 о диких и
ручных голубях и в № 261 о попугае и
кунице, где в эпимифии употребляют¬
ся термины 6ix£xai и 6ixoyeveT, речь
идет о рабах, преданных господам.
“Большая часть рассмотренных басен
была составлена рабами для рабов
же”, - пишет автор, и потому он пола¬
гает, что есть “рациональное зерно в
античной традиции, считавшей Эзопа
рабом” (с. 79).
Последней работой Я.А. Ленцмана
посвященной истории рабства, опуб¬
ликованной уже посмертно (ВДИ.
1967. № 3), была его рецензия на кни¬
гу И. Фогта Sklaverei und Humanitat.
Studien zur antiken Sklaverei und ihrer
Erforschung (Wiesbaden, 1965). Как уже
говорилось, он высоко оценивал ис¬
следования рабства майнцской школы
историков, прежде всего труды само¬
го И. Фогта, который в своих работах
подчеркивает историческую необхо¬
димость и ограниченность античного
рабства. По мнению Я.А. Ленцмана,
центральное место в книге занимает
глава “К структуре рабских восстаний
в античности”, где ставятся вопросы
об идеологии, о политических целях,
религиозных и национальных моти¬
вах восставших. Фогт резко выступа¬
ет против модернизации рабских вос¬
станий, считает, что не было особой
идеологии восставших рабов, “их по¬
литические и социальные идеи зависе¬
ли от условий места и времени”
(S. 125). Детально рассматривает
Я.А. Ленцман последние главы книги
Фогта, посвященные истории изуче¬
ния античного рабства, отмечает
очень широкий хронологический, те¬
матический и идеологический диапа¬
зон его очерков. Связывая с пробле¬
мами, поставленными И. Фогтом, на¬
правление работ отечественных ис¬
следователей античности, Я.А. Ленц¬
ман замечает: “Даже столь крупное
мероприятие, как выпускаемая ныне у
нас серия исследований по истории ан¬
тичного рабства, воспринимается
нами вовсе не как окончательное ре¬
шение этой проблемы, а лишь как
возможное на нынешнем этапе пред¬
варительное суммирование итогов то¬
го, что сделано в этой области, и того,
что еще предстоит сделать” (с. 127).
Это были последние слова Я.А. Ленц¬
мана, написанные им в конце жизни, в
конце его многолетней работы над ис¬
торией рабства в Греции.
* * *
Другим очень продуктивным на¬
правлением авторской работы
Я.А. Ленцмана, особенно в последнее
десятилетие его жизни, были статьи и
книги научно-популярного характера
по истории раннего христианства. Эта
работа в какой-то степени соответст¬
вовала внутренней настроенности и
характеру Я.А. Ленцмана. Свою
взрослую жизнь он начал в Польше
как марксист-пропагандист, и это яв¬
но проявлялось в первые годы его ра¬
боты в ВДИ: его рецензии на зару¬
бежные издания носили отчетливый
след пропаганды марксистской тео¬
рии исторического процесса. В ходе
исследовательской работы ученый-
историк получил преобладание, но,
видимо, не целиком вытеснил наклон¬
ности пропагандиста и они нашли свое
178
Я.Л. Ленцман
выражение в научно-популярных ра¬
ботах по истории христианства. Вот
как он начинает свою книгу “Проис¬
хождение христианства” (М., 1958,
с. 3): “Вопрос о происхождении хри¬
стианства, об основных вехах его раз¬
вития... никогда не был только науч¬
но-теоретическим. ...главное актуаль¬
но-политическое значение этого воп¬
роса состоит в том, что его научное
решение, разоблачая миф о божест¬
венном происхождении христианства
и показывая конкретные, материаль¬
ные корни возникновения и победы
этой наиболее влиятельной из трех
так называемых мировых религий,
подрывает важнейшую основу цер¬
ковной идеологии” Именно с таких
позиций Я.А. и ведет свое изложение
истории возникновения и первона¬
чального развития христианства.
Во введении он дает краткий обзор
(начиная с XVIII в.) изучения этих во¬
просов просветителями, тюбинген¬
ской, мифологической и историче¬
ской школами, наиболее известными
историками (Д.Ф. Штраусом, Бруно
Бауэром, А. Робертсоном и др.), об¬
зор разрабатываемых источниковедче¬
ских теорий и “синоптической пробле¬
мы”, подчеркивает заслуги Ф. Энгель¬
са и советских ученых А.Б. Рановича,
Р.Ю. Виппера, С.И. Ковалева. Свою
книгу он начинает с обстоятельного
обзора источников - христианских ка¬
нонических, апологетических, апо¬
крифических текстов (в том числе
уделив внимание недавно найденным
папирусам из Хенобоскиона, Кумран-
ским рукописям и археологическим
памятникам), а также нехристианских
текстов - сообщений иудейских авто¬
ров (Филона, Иосифа Флавия, Юста,
упоминаний Иисуса в Талмуде) и гре¬
ко-римских (Сенеки, Тацита, Плиния
Младшего, Лукиана, Цельса). При
этом он предлагает свою последова¬
тельность и хронологию исполь¬
зуемых источников, по его словам,
“диаметрально противоположные ор¬
тодоксальной традиции” и потому его
трактовка возникновения и начально¬
го развития христианства “в корне от¬
личается от теологической схемы”
(с. 65). Возможно, именно этим его
книга привлекла внимание и получила
широкую известность.
Далее (гл. 2) он характеризует со¬
циально-экономические предпосылки
возникновения христианства, обост¬
рение противоречий в Римской импе¬
рии, рабские восстания, идеологиче¬
ский кризис, одним из проявлений
этого кризиса и было христианство,
религия “страждущих и обездолен¬
ных”, пишет Я.А. Ленцман. В третьей
главе “Идеологические корни христи¬
анства” рассмотрены предшествую¬
щие христианству и современные ему
философские и религиозные системы.
Многие составные части христиан¬
ской идеологии восходят к окружав¬
шему христианские общины иудей¬
скому и греко-римскому миру, но
христианство несло в себе и новые
элементы: отказ от жертвоприноше¬
ний и обрядности, от этнических и -
что особенно важно - социальных
разграничений, отрицание античной =
языческой культуры. Прослеживая
корни иудаизма в формировании хри¬
стианства, ученый отмечает, что оно
зародилось в диаспоре среди евреев,
почитавших Библию, как главную
священную книгу. Касаясь взаимоот¬
ношений христиан с еврейскими секта¬
ми, в частности с ессеями (эссенами),
он привлекает недавно найденные
кумранские рукописи - “Толкование
на пророка Аввакума” (Хаббаккука),
“Устав общины”, “Война сынов света
с сынами тьмы”
В 4-й главе “О возникновении
христианства” изложена ортодоксаль¬
ная, принятая и православной, и като¬
лической церквами схема возникнове¬
ния христианства, а затем указаны
основные ее минусы, вскрытые науч¬
179
Я.А. Ленцман
ным исследованием христианской
традиции. На основании свидетельств
Откровения Иоанна и писем Плиния
Младшего он заключает, что христи¬
анство возникло в северо-западных
районах Малой Азии. Успех христи¬
анской проповеди он объясняет не
только отказом от жертвоприноше¬
ний и обрядности, но и проповедью
близкого пришествия Страшного суда
и воздаяния праведникам и греш¬
никам.
Последние (основные) две главы
содержат описание христианских об¬
щин в первой (гл. V) и второй полови¬
не II в. (гл. VI). Основными источни¬
ками V главы служат Послания Павла
и других апостолов, Дидахе, сочине¬
ния Юстина. Я.А. Ленцман пишет, что
в первое столетие своего существова¬
ния христианство прошло путь от од¬
ной из сект иудаизма до “самостоя¬
тельной, почти полностью оформив¬
шейся религии” (с. 176): происходит
развитие мифа об Иисусе как Богоче¬
ловеке, возникает догматика и обряд¬
ность, разрабатывается христианская
эсхатология. Христианство остается
религией “страждущих и обездолен¬
ных”, расширяется его этнический со¬
став, руководящая роль принадлежит
“харизматикам”, лишь к середине II в.
зарождается клир (епископы, диако¬
ны). Распространение христианства
автор объясняет тем, что в начальный
период оно “наиболее полно и резко
выражало протест против античных
рабовладельческих порядков и антич¬
ной культуры” (с. 180), в эсхатологи¬
ческих проповедях сулило скорое
наступление царства небесного на зе¬
мле, обращалось ко всем людям без
этнических и религиозных разграни¬
чений. Христианство не выдвигало
требования освобождения рабов, но
рабы были полноправными членами
христианских общин во время бого¬
служения и трапез, вместе с тем хри¬
стианство отказывается от оппозиции
властям, лишь подчеркивает равенст¬
во людей перед Богом как грешников,
реальная свобода и равенство посте¬
пенно отодвигаются в потусторонний
мир.
Шестую главу “Христианство во вто¬
рой половине II в.” Я.А. Ленцман на¬
чинает с краткой характеристики по¬
литической ситуации в Римской импе¬
рии при Марке Аврелии и Коммоде,
определяя этот период как примире¬
ние “все более усиливающейся церкви
со слабеющей империей” и считает
ошибочными суждения о массовых
гонениях на христиан. Он анализирует
синоптические Евангелия, Деяния
апостолов, апокрифические сочине¬
ния, произведения отцов церкви, Лу¬
киана и Цельса. Евангелия по его оп¬
ределению - “пропагандистские рели¬
гиозные сочинения, рассчитанные
лишь на слушание их во время собра¬
ния верующих” (с. 188), их громадную
роль в развитии христианства он свя¬
зывает с тем, что именно в них нашел
наиболее полное выражение миф о
Богочеловеке Иисусе. Прослеживая
эволюцию образа Иисуса от небесно¬
го существа, Агнца в Откровении до
Богочеловека в синоптических Еванге¬
лиях, характерную особенность этого
процесса он видит в стремлении “соз¬
дать синкретический образ из черт
ветхозаветных иудейских пророков,
мессии, а также древневосточного
умирающего и воскресающего бога”
(с. 199), стремится доказать, что со¬
держащийся в Евангелиях рассказ о
жизни Иисуса не может считаться ис¬
торически правдивым и доказатель¬
ным.
Социально-политическая програм¬
ма синоптических Евангелий, считает
Я.А., отличается двойственностью:
христианство остается еще религией
“труждающихся и обремененных”, в
основном к ним обращена проповедь,
но им обещается уже единственное
утешение - “царство небесное”, борь¬
180
Я.А. Ленцман
ба со злом заменена принципом не¬
противления злу, вместо осуждения
богатства - требование щедрой мило¬
стыни: “...так называемый еван¬
гельский социализм в лучшем случае
означает не более, чем отказ от стя¬
жательства и пренебрежение к богат¬
ству” (с. 218). Все это свидетельствует
об изменениях в социальном составе
верующих, считает Я.А. Ленцман.
По его мнению, процесс формиро¬
вания епископальной церкви шел па¬
раллельно с созданием христианской
догматики и образованию клира.
Власть епископов постепенно усили¬
валась в связи с социальным расслое¬
нием среди христиан, накоплением
церковного имущества и увеличением
расходов (на молельни, трапезы,
кладбища и проч.) и борьбой против
ересей - борьба с еретиками была
главной функцией епископов. Кано¬
низация избранных произведений -
Евангелий, Посланий, Апокалипси¬
са - была тесно связана “со становле¬
нием монархического епископата, это
были две стороны одного и того же
явления, которое в основном завер¬
шало начальный период истории хри¬
стианства” (с. 232).
Во второй половине II в. распро¬
странение христианства начинает
привлекать внимание “светских” пи¬
сателей. Дошедшие до нас сочинения
Лукиана и Цельса дают, по мнению
Я.А. Ленцмана, некоторую гарантию
объективности: эти авторы “не имели
оснований относиться к христианству
более враждебно, чем к какой-либо
иной из восточных религий” (с. 233),
но последовательной критики “хри¬
стианских суеверий” у них нет.
Специальный раздел он посвятил
описанию ересей, существовавших во
II в.: иудео-христианских (эбионитов,
назареев, элксаитов), монтанистов
(сохранивших многие элементы ран¬
него христианства), гностических
(учение христианского гносиса изло¬
жено в “Апокрифе Иоанна”, найден¬
ном в 1946 г. в Хенобоскионе). Нали¬
чие множества течений и сект являет¬
ся одной из характерных черт раннего
христианства, но нет достаточных
данных определить их социальный со¬
став и их социальную программу; тем
не менее можно утверждать, что
сторонники ересей “вербовались глав¬
ным образом из рабов, вольноотпу¬
щенников и прочей городской бедно¬
ты” (с. 245). Борьба с ересями сыгра¬
ла большую роль в развитии христи¬
анства во II в.: окреп епископат, были
заложены основы ортодоксальной
догматики, создан канон новозавет¬
ных произведений, укрепились связи
между общинами, появились первые
местные соборы.
В заключении книги Я.А. Ленцман
приводит некоторые данные о разви¬
тии христианства в III - начале IV в.: о
росте числа христиан, об эпизодично¬
сти гонений на них, о кризисе государ¬
ства в III в. и росте влияния христиан
среди населения. Христианство разви¬
валось, по его словам, по тому же
пути, что и в предыдущем столетии:
отказ от “крайностей” первоначаль¬
ного христианства, борьба за легаль¬
ность, разработка догматики и обряд¬
ности, рост влияния клира, централиза¬
ция церкви, борьба со старыми и
новыми ересями. Признание господ¬
ствующего положения христианской
церкви “было логическим завершени¬
ем всей рассмотренной выше эволю¬
ции раннего христианства” (с. 266).
Книга Я.А. Ленцмана о происхож¬
дении христианства имела большой
успех, уже в 1960 г. она была издана в
Братиславе, затем в 1961 г. переизда¬
на в переводе на французский язык
(с дополнениями) Московским изда¬
тельством на иностранных языках, в
том же году появилось ее издание в
Румынии, а в 1963 г. в Бразилии15.
С конца 1950-х гг. история христиан¬
ства занимает большое место в науч¬
181
Я.А. Ленцман
ной работе исследователя. В 1958—
1959 гг., опираясь на свою моногра¬
фию, он пишет раздел “Происхожде¬
ние христианства” в сборник “Спут¬
ник атеиста” (М., 1959), введение к
книге А.Б. Рановича “О раннем хри¬
стианстве” и статью “Ranowicz jako
historyk chrescijaristwa” (Euhemer. № 1.
1960. Warszawa), совместно с С.И. Ко¬
валевым статью “Происхождение
христианства” в книге “Основы науч¬
ного атеизма” (М., 1961). В 1961—
1963 гг. публикует ряд научно-попу¬
лярных статей в журнале “Наука и
религия”: “Пророчества и Открове¬
ния” (1961. № 11), “Как утверждалась
святость Нового завета” (1962. № 8),
“Было ли раннее христианство ком¬
мунистическим?” (1963. № 7).
Новые подходы к изучению хри¬
стианства нашли отражение в послед¬
ней научно-популярной книге
Я.А. Ленцмана “Сравнивая Еванге¬
лия” (М., 1967). Книга написана ско¬
рее в исследовательском стиле: сопо¬
ставляется изложение в канонических
Евангелиях таких вопросов, как родо¬
словная Иисуса, сведения о месте его
рождения и начале деятельности, со¬
держание “Речений Господних”, сооб¬
щений о его чудесах, о событиях во
время Тайной Вечери, о допросах и
казни, о последних словах Иисуса, о
знамениях, сопровождавших его кон¬
чину, описание его погребения и вос¬
кресения. В этой работе уделено
большое внимание кумранским доку¬
ментам: автор ставит вопрос, “в какой
степени рукописи Мертвого моря слу¬
жили источником для новозаветных
писаний” (с. 56), но считает, что нет
оснований видеть в первоначальном
христианстве продолжателя кумран-
ской секты, хотя совпадения между
раннехристианскими и кумранскими
писаниями “выходят далеко за рамки
случайного”. Эти совпадения он видит
в сообщениях о Наставнике справед¬
ливости, о вере кумранитов в прибли¬
жение царства небесного, о враждеб¬
ном отношении к иерусалимскому
жречеству, в дуалистических предста¬
влениях и в ряде других положениий.
В заключении этой книги он возвра¬
щается к проблеме историчности
Иисуса Христа. Сводить концепцию
первоначального христианства толь¬
ко к этой проблеме он считает непра¬
вильным, при обсуждении ее надо
принять во внимание все достижения
научной критики Евангелий. Следует
признать, пишет он, что не найдено до
сих пор никаких надежных свиде¬
тельств реального существования Ии¬
суса Христа, в Евангелиях “мы имеем
дело не с жизнью Иисуса, а с предста¬
влениями ранних христиан о его жиз¬
ни и деяниях” (с. 188). Итак, хотя
Я.А. Ленцман пересмотрел свои
взгляды о месте и времени возникно¬
вения христианства (см. на с. 84 его
предположение: “Возможно, что
древнейшие христианские группы
возникли среди приверженцев Иоанна
Крестителя”), но в вопросе об исто¬
ричности Иисуса он придерживается
прежних взглядов. Книга “Сравнивая
Евангелия” опубликована посмертно,
подписана им к печати 7 декабря
1966 г., за полтора месяца до кон¬
чины...
Рано ушел из жизни добрый, от¬
зывчивый, беззаветно преданный нау¬
ке ученый и вместе с тем непримири¬
мый борец с несправедливостью и
эксплуатацией, если даже она сущест¬
вовала много веков тому назад.
И именно поэтому история рабства
стала основной темой его исследова¬
ний, именно поэтому он приветство¬
вал книгу И. Фогта “Рабство и гуман¬
ность в древней Греции” Одной из
ранних его работ было изучение тер¬
минологии, относящейся к рабству в
сочинениях древних авторов, и эта по¬
пытка выяснить значение каждого
термина на протяжении времени его
употребления была первой в историо-
182
Я.А. Ленцман
графин античности, вызвала ожив¬
ленную дискуссию в нашей науке и во
многом способствовала усовершенст¬
вованию методики исследования ис¬
точников, касающихся рабов. Он ос¬
тавил нам большое число статей и
рецензий, посвященных истории ра¬
бовладения в крито-микенской, гоме¬
ровской и послегомеровской Греции,
и нередко, начиная статью, замечал,
что затронутый им вопрос еще не был
предметом исследования. Он был ини¬
циатором и вдохновителем создания
серии монографий по истории рабства
в античном мире. Его книга “Рабство
в микенской и гомеровской Греции”,
положившая начало этой серии, вы¬
звала большой интерес и у нас, и за
рубежом, была переведена и издана в
Германии.
Заметный вклад внес Я.А. Ленцман
и в освещение истории раннего хри¬
стианства: хотя его работы носили
преимущественно научно-популяр¬
ный характер, но в основе их лежало
внимательное изучение греческих,
латинских и древнееврейских источ¬
ников. Используя раннехристианские
памятники, он раскрывает в популяр¬
ной форме социальную и политиче¬
скую сущность раннего христианства,
историческую обусловленность его
возникновения.
Много внимания уделял Я.А. Ленц¬
ман повышению уровня наших науч¬
ных исследований: его рецензии на
книги, учебники, переводы источни¬
ков, на журнальные статьи (отечест¬
венные и зарубежные), многолетнее
редактирование статей в “Вестнике
древней истории” - всю эту буднич¬
ную, малозаметную работу он вел ра¬
ди блага нашей науки.
Закончим цитатой из некролога:
“Не было ни одного большого или ма¬
ленького начинания в работе журнала
или сектора древней истории, дискус¬
сии или обсуждения доклада, в кото¬
рых не принял бы участия Я.А. Ленц¬
ман со всем присущим ему энтузиаз¬
мом: спорил, горячился, с какой-то
детской непосредственностью и уп¬
рямством отстаивал свою точку зре¬
ния. Еще 24 января на заседании
сектора он ратовал за то, чтобы в под¬
готавливаемых монографиях по исто¬
рии античного рабства каждая об¬
ласть Греции классического или элли¬
нистического времени нашла свое
освещение, а утром 26 января (1967 г.)
его уже не стало...” (ВДИ. 1967. № 1).
Примечания
1 До конца своих дней Яков Абрамович
любил математику и интересовался раз¬
ного рода математическими задачами.
2 В автобиографии Я.А. Ленцмана сохра¬
нилось только такое краткое сообщение,
кто вносил (и вносил ли) залог, кто дал
поручительство, выяснить не удалось.
3 Следует напомнить, что в политической
жизни нашей страны это был период
“борьбы с космополитизмом”, в истори¬
ческой науке это нашло выражение в
борьбе с “низкопоклонством” перед зару¬
бежной наукой, авторитетом западных
ученых (см., например, передовую: ВДИ.
1948. № 1).
4 Эту свою работу Яков Абрамович посвя¬
тил памяти А.В. Мишулина, “инициатора
изучения проблем античного рабства в
советской историографии” (с. 47).
5 Статья была заказана ему редколлегией
ВДИ в связи с выходом в свет работы
И.В. Сталина “Экономические проблемы
социализма в СССР”, где в разделе о то¬
варном производстве при социализме
есть упоминание о существовании товар¬
ного производства и при рабовладельче¬
ском строе.
6 Рабовладельческий строй // БСЭ. Т 35.
С. 420-424; Рабство // Там же. С. 452^53.
7 Oliva Р. Rand feckd tyrannis: Studie k otdzce
vzniku stdtu. Praha, 1954; Idem. PoCdtky
otrakdfskd vyroby v antickdm ftecky //
Ceskoslovensky Casopis historycky. Praha,
1954. P. 78-92.
8 Thomson G. Studies in ancient Greek society:
The prehistoric Aegaen. London, 1949.
9 Sargent R.L. The size of the Slave population
at Athens during the fifth and fourth centuries
B.C. // Univ. 111. Stud. Social Sci. 1924.
Vol. 12, N 3. P. 7-136.
183
Я.А. Ленцман
10 Tritsch FJ. The women of Pylos // Minoica.
P. 406-445.
11 Beringer W. Zu den Begriffen fur “Sclaven”
und “Unfreie” bei Homer // “Historia”. 1961.
Bd. 10, H. 3. S. 265-268.
12 Древний мир: Сборник в честь В.В. Стру¬
ве. М; Л., 1962. С. 579-586.
13 Античное общество: Тр. конф. по изуч.
пробл. античности. М., 1967. С. 45-51.
14 Статья опубликована в сборнике “Вопро¬
сы античной литературы и классической
филологии” (М., 1966. С. 70-79), но напи¬
сана раньше.
5 Lencman JA. Povod Krestanstwa. Bratislava,
1960; Idem. L’origine du christianisme.
Moscow, 1961; Idem. Originea crestinismu-
lui. Buguresti, 1961; Idem. A origem do cris-
tianismo. San Paulo, 1963.
Основные труды Я.А. Ленцмана
Рынок рабов на Делосе // ВДИ. 1951. № 1.
О древнегреческих терминах, обозначаю¬
щих рабов // ВДИ. 1951. № 2.
Послегомеровский эпос как источник
для социально-экономической ис¬
тории ранней Греции // ВДИ. 1954.
№4.
Рабы в законах Солона // ВДИ. 1958.
№4.
Происхождение христианства. М.,
1958.
Рабство в микенской и гомеровской Греции.
М., 1963.
Сравнивая Евангелия. М., 1967.
* * *
Список трудов Я.А. Ленцмана / Сост.
А.И. Павловская // ВДИ. 1968. № 3.
Литература о Я. А. Ленцмане
Яков Абрамович Ленцман (1908-1967) //
ВДИ. 1967. № 1.
Яков Абрамович Ленцман // ВИ. 1967. № 5.
Каждан А. Я.А. Ленцман // Наука и религия.
1967. № 5.
Михаил Евгеньевич Массон
(1897-1986)
Михаил Евгеньевич Массон для сред¬
неазиатской археологии - фигура зна¬
ковая. Он родился 4 декабря 1897 г.
(по новому стилю) в Санкт-Петербур¬
ге, но всю жизнь прожил в Средней
Азии, в Самарканде и Ташкенте.
М.Е. Массон вошел в историю науки
не просто как крупный ученый, а
именно как среднеазиатский архео¬
лог, став наиболее ярким олицетворе¬
нием этого понятия. Влечение к ар¬
хеологии, к древностям пробудилось в
нем с самых ранних лет. Помимо ве¬
ликолепных археологических памят¬
ников Самарканда большое влияние
на это увлечение оказала дружба с
прекрасным знатоком местной исто¬
рии В.Л. Вяткиным. Накануне Первой
мировой войны на бурых, выжжен¬
ных солнцем холмах Афрасиаба (ос¬
татков древнего Самарканда) часто
можно было видеть коренастую фигу¬
ру краеведа-энтузиаста и не по годам
рослого подростка, то увлеченно бе¬
седующих друг с другом, то сосредо¬
точенно вглядывающихся в обнаже¬
ния культурного слоя.
Детские увлечения бывают пере¬
менчивы и не всегда становятся делом
жизни. Подобный сценарий первона¬
чально складывался у Михаила Ев¬
геньевича, которого тогда все еще
называли Микой. Отец, землеустрои¬
тель по профессии, был поклонником
технического прогресса, к увлечению
сына относился снисходительно, но
непременно хотел видеть его инжене¬
ром, и юноша был отправлен в Петро¬
град для учебы в Политехническом
институте. Однако бурные политиче¬
ские события тех лет не позволили
ему завершить образование. Сначала
он перевелся в артиллерийское учили¬
ще, затем, после короткого участия в
гражданской войне (подавление мяте¬
жа Каледина), вновь оказался в Тур¬
кестане, отрезанном от остальной
части России многочисленными
фронтами. К участию в ожесточен¬
ных братоубийственных схватках он
оказался непригодным (по состоянию
здоровья - сильнейшая близору¬
кость). Отец умер, уютный и благоус¬
троенный родительский дом разорен,
и юноша оказался перед необходимо¬
стью обеспечивать физическое выжи¬
вание свое и своих близких. Ремесла¬
ми, которые могли бы прокормить,
юноша из “хорошей семьи” не владел,
и он охотно принял предложение воз¬
главить Самаркандский краеведче¬
185
М.Е. Массон
ский музей, т.е. самая первая долж¬
ность Михаила Евгеньевича была уже
руководящей и это, видимо, не в ма¬
лой степени способствовало развитию
у молодого человека самостоятельно¬
сти, инициативности. Впрочем не сто¬
ит заблуждаться относительно столь
стремительной научной карьеры
молодого Массона. Весь штат музея
состоял из двух человек - самого заве¬
дующего и отставного солдата, кото¬
рый олицетворял весь технический
персонал. Но и вдвоем они немало
сделали для того, чтобы музей нор¬
мально функционировал и был при¬
влекателен как для простого обыва¬
теля, так и для интеллигенции, прояв¬
ляющей интерес к прошлому края.
С самых первых месяцев самостоя¬
тельной службы М.Е. Массон участ¬
вует во всех археологических исследо¬
ваниях на территории Самарканда.
Это помогает ему овладеть навыками
практической полевой археологии.
В целом, самаркандский период был
временем ученичества, периодом пе¬
рехода от любительских занятий кра¬
еведением к профессиональной научно-
исследовательской деятельности.
Но уже тогда М.Е. Массон проявил
себя не только как прилежный уче¬
ник, но и как самостоятельная творче¬
ская личность, способный организа¬
тор. Он самостоятельно изучает тру¬
ды ведущих археологов мира, и это
приводит его к мысли о необходимо¬
сти совершенствования используемой
методики раскопок. В 1919 г. при под¬
готовке к Самаркандской областной
сельскохозяйственной выставке он по
собственной инициативе приходит на
прием к местному начальству, убеж¬
дает его в необходимости присутствия
на выставке стенда, отражающего
былое величие города, и добивается
выделения денег для проведения экс¬
тренных раскопок на развалинах
дворца Саманидов. Это были первые
послереволюционные раскопки в
Средней Азии, а может быть во всей
России. Найденные при раскопках ве¬
ликолепные гипсовые резные панели
стали не только украшением сельско¬
хозяйственной выставки, но и одним
из лучших экспонатов Самаркандско¬
го музея. Другим новаторским начи¬
нанием М.Е. Массона стал археологи¬
ческий надзор при строительстве са¬
маркандской городской узкоколейной
железной дороги в 1923 г. Прокладка
железнодорожного пути местами со¬
провождалась обнажением древних
культурных слоев. М.Е. Массон вни¬
мательно следил за археологической
ситуацией и сделал множество важ¬
ных наблюдений по исторической то¬
пографии города. Это был один из
первых примеров проведения архео¬
логического надзора на новостройках,
направления, получившего широкое
распространение в наши дни.
Важно отметить, что уже тогда, при
всей увлеченности самим процессом
археологических раскопок, М.Е. Мас¬
сон не замыкался на этом уровне, а
стремился довести свои исследования
до публикации, справедливо полагая,
что именно публикация должна быть
логическим итогом исторического ис¬
следования и что это самый надежный
способ сохранения полученных знаний.
Здесь следует остановиться на воп¬
росе, который в прижизненных пуб¬
ликациях о М.Е. Массоне обходился
стороной. Жизненные обстоятельства
сложились так, что он не имел воз¬
можности получить систематическое
высшее образование. (Для археоло¬
гии это, возможно, счастливое обсто¬
ятельство: сложилась бы жизнь ина¬
че, исполнил бы Массон волю отца и
закончил Политехнический институт,
то Россия, возможно, получила бы та¬
лантливого инженера, но среднеази¬
атская археология лишилась бы яр¬
кой фигуры.)
Образовательный фундамент, с ко¬
торого Михаил Евгеньевич начал
186
М.Е. Массон
путь самостоятельного исследовате¬
ля, состоял из курса классической
гимназии, уроков В.Л. Вяткина и двух
курсов политехнического института.
Конечно этого было недостаточно,
чтобы стать ведущим специалистом в
области археологии, да еще в крайне
неблагоприятных условиях продолжа¬
ющейся гражданской войны.
М.Е. Массон активно занимается са¬
мообразованием. Он жадно впитыва¬
ет знания от находившихся в Самар¬
канде востоковедов, самостоятельно
штудирует всю имеющуюся историче¬
скую литературу, изучает арабский
язык, чтобы самостоятельно читать
эпиграфические памятники и сочине¬
ния средневековых авторов. Подроб¬
ности этой активной самостоятельной
работы мне неизвестны, но зная воле¬
вой недюжинный характер Михаила
Евгеньевича, можно полагать, что
уже тогда все это делалось системати¬
чески и планомерно и по насыщенно¬
сти вряд ли уступало какому-нибудь
университетскому курсу. Причем это
было не дилетантское знакомство с
предметом, а именно кропотливое ос¬
воение фундаментальных основ вос¬
токоведения. В своем самостоятель¬
ном образовании М.Е. пользовался
подробными конспектами выпускни¬
ков Казанского и Петербургского
университетов. В частности, позднее
при чтении курса лекций по нумизма¬
тике, в историографическом разделе
он знакомил студентов с хранящимися
у него подобными конспектами. В 20-е
годы в Самарканд и Ташкент приез¬
жали многие видные востоковеды, в
том числе академик В.В. Бартольд.
Со всеми ними Массон был близко
знаком и никогда не стеснялся учить¬
ся у них. Это общение также способ¬
ствовало профессиональному росту.
Пытался М.Е. продолжить и система¬
тическое образование и для этого по¬
ступил в Восточный институт Средне¬
азиатского университета, но про¬
учился там недолго, так как на него
поступила анонимка, что он отпрыск
эксплуататорского класса; самолюби¬
вый Массон по собственной инициа¬
тиве покинул университет, не дожида¬
ясь разбирательства.
Он устраивается на работу в Таш¬
кентский исторический музей, где ему
поручают заведовать Отделом нумиз¬
матики. Эта отрасль исторической на¬
уки тогда ему была еще мало знакома,
но Массон проявляет присущую ему
способность быстро вникать в суть
всякого нового дела и в короткий
срок становится ведущим, точнее
единственным среднеазиатским спе¬
циалистом в этой области. Это обсто¬
ятельство потребовало от него освое¬
ния всего массива среднеазиатской
нумизматики и он знал “в лицо” все
монеты, начиная от ахеменидских да-
риков до пулов последнего бухарско¬
го эмира. На посту заведующего отде¬
лом нумизматики Массон не только
упорядочил коллекцию Ташкентско¬
го музея, впервые составив ее ката¬
лог, но также провел другую очень
важную работу - регистрацию новых
монетных находок в пределах всей
Средней Азии. Не секрет, что в музей¬
ные собрания попадают далеко не все
монеты, обнаруженные при разнооб¬
разной хозяйственной деятельности,
многие находки остаются у частных
лиц в качестве “сувениров” и “запасов
драгметаллов на черный день”, в ко¬
нечном счете переплавляются, теря¬
ются и бесследно исчезают для науки.
М.Е., пользуясь своими обширными
связями с краеведами и коллекционе¬
рами, поставил перед собой задачу со¬
хранить эти находки для науки. Он ез¬
дит по всей Средней Азии, убеждает
отдавать найденные монеты в музей¬
ные собрания, а если это не удается,
добивается хотя бы личного их осмот¬
ра, делает описание и определение
монет, уточняет место и обстоятель¬
ства их находок. Так появилась целая
187
М.Е. Массон
серия его публикаций о находках мо¬
нет в Средней Азии, сохраняющая
свою ценность до наших дней.
Однако в Главном историческом
музее М.Е. Массон проработал отно¬
сительно недолго. Его независимый
характер и приоритетное отношение
к науке привели к конфликту с тог¬
дашним руководством и в 1927 г. его
уволили из музея, по обычаю того
времени сопроводив этот акт ссылка¬
ми на недостаточную политическую
зрелость, приверженность к “чистой
науке”, отрыв от насущных задач те¬
кущего момента.
В другие археологические структу¬
ры с такой характеристикой его не бе¬
рут и ему удается устроиться только
заведующим библиотекой в Геологи¬
ческий комитет, учреждение очень
далекое от археологического изуче¬
ния края. Но целеустремленный
М.Е. Массон и здесь находит свою ни¬
шу. Почти целое десятилетие он зани¬
мается историей горного дела Сред¬
ней Азии. Он тщательно штудирует
средневековые письменные источни¬
ки и указывает геологам на районы,
перспективные для поиска тех или
иных ископаемых. Вместе с геоло¬
гами посещает древние горные
выработки и изучает их с позиций ар¬
хеолога. Библиотекарь становится
родоначальником целого нового на¬
правления научных исследований, ус¬
пешно развивавшегося и в последую¬
щие годы. Итогом работы в Геологи¬
ческом комитете стала целая серия
статей, посвященная истории горного
дела и монография “Ахангеран”
Добросовестно сотрудничая с гео¬
логами, М.Е. Массон свои многочис¬
ленные поездки в разные, часто труд¬
нодоступные уголки Средней Азии
использует для сбора иной археологи¬
ческой информации. Так, в 1929 г. он
побывал в Каракалинском районе
Туркмении и, наряду со сбором сведе¬
ний о полезных ископаемых, открыл
новую археологическую культуру
эпохи поздней бронзы, позднее полу¬
чившей наименование “культура ар¬
хаического Дахистана” В 1933 г., по¬
лучив известие о находках вблизи
Термеза древних скульптурных извая¬
ний, он спешит к месту находки и дает
первое описание знаменитого айртам-
ского фриза. Находка оказывается
столь примечательной, что М.Е. Мас¬
сон получает приглашение сделать о
ней сообщение на III Международном
конгрессе по иранскому искусству и
археологии.
Итогом этой мужественной жиз¬
ненной позиции и творческой актив¬
ности стало присуждение ему в 1936 г.
звания доктора археологии по сово¬
купности опубликованных работ.
Присуждение этого высокого звания
инициировали видные представители
отечественного востоковедения
В.В. Бартольд и И.А. Орбели.
Их поддержка позволила М.Е.
вновь вернуться в археологические
структуры и заняться более активной
научной деятельностью. Одним из
важных начинаний этого времени ста¬
ла Термезская археологическая ком¬
плексная экспедиция, работавшая в
1936-1938 гг. Фактически это была
первая самостоятельная экспедиция
М.Е. Массона и за ее организацию он
взялся с присущей ему энергией. Ма¬
териалы работ ТАКЭ опубликованы
и нет необходимости подробно оста¬
навливаться на ее научных результа¬
тах. Здесь следует обратить внимание
на новаторские приемы в самой орга¬
низации работ. В названии экспеди¬
ции присутствует слово “комплекс¬
ная” Комплексность в ее работе
имела многостороннее проявление.
Во-первых, пожалуй, впервые для
Средней Азии М.Е. Массон поставил
задачу изучения всех археологичес¬
ких культур определенного региона.
Он считал необходимым получить
представление о всем диапазоне исто¬
188
М.Е. Массон
рического развития района Термеза и
поэтому объектами изучения были
все исторические памятники - от пер¬
вобытности до позднего средневеко¬
вья. Именно этими обстоятельствами
объясняется присутствие в экспеди¬
ции палеолитического отряда, возгла¬
влявшегося аспирантом ИИМК
А.П. Окладниковым. Вторая сторона
этой комплексности - коллектив¬
ность исследований. Массон был от¬
крыт для сотрудничества и стремился
придать исследованиям в Термезе ма¬
ксимально возможный размах. Экспе¬
диция не была ведомственной, это
была кооперация нескольких научных
учреждений. Как отмечалось выше, от
ИИМК в ней участвовал А.П. Оклад¬
ников, от Музея восточных культур
Е.Г. Пчелина, от Эрмитажа
А.С. Стрелков и Б.Б. Пиотровский и
это творческое сотрудничество было
обеспечено организаторскими спо¬
собностями М.Е. Массона. Комплекс¬
ность проявилась и в привлечении к
работе в экспедиции, наряду с архео¬
логами, представителей других облас¬
тей знаний.
Участие в работе III Международ¬
ного конгресса по иранскому искусству
и археологии, успешное проведение
Термезской экспедиции, ознаменовав¬
шейся сенсационным обнаружением
погребения неандертальского маль¬
чика, присвоение звания доктора ар¬
хеологии способствовали росту авто¬
ритета М.Е. Массона. Он входит в
состав комитета по изучению памят¬
ников эпохи Навои, организованного
в связи с подготовкой празднования
юбилея этого выдающегося узбекско¬
го поэта, в 1940 г. его приглашают в
САГУ для руководства вновь создан¬
ной кафедрой археологии. Точнее все
было наоборот. Сначала М.Е. пригла¬
сили для чтения общего курса по ар¬
хеологии. Лекции имели огромный
успех у студентов и преподавателей
университета и после этого возникла
идея организации кафедры археоло¬
гии. Это было весьма кстати, так как
М.Е. оказался вовлеченным в новый
конфликт. Нелицеприятный и ставя¬
щий интересы науки превыше всего
М.Е. Массон, во время недолгого
участия в работе вышеупомянутого
Юбилейного комитета, нажил себе
высокопоставленных врагов и его
практическая деятельность в преде¬
лах Узбекистана вновь стала блоки¬
роваться. Разразившаяся война вообще
сделала невозможным занятие поле¬
вой археологией и для М.Е. Массона
кафедра археологии стала основным
местом приложения его творческих
сил. Со всей присущей ему целеустре¬
мленностью он опять занялся по су¬
ществу новым для себя делом - педа¬
гогической деятельностью. В корот¬
кий срок он создал сплоченный
коллектив преподавателей и заразил
своим энтузиазмом большую группу
студентов, которые увлеченно стали
осваивать новую профессию. В отли¬
чие от других кафедр истфака ТашГУ,
где специализация начиналась с тре¬
тьего курса, археологи постигали азы
своей науки с младых ногтей: студен¬
ты-археологи третьего курса уже
вполне прилично владели своим ре¬
меслом, и в период летних каникул
они охотно разбирались начальника¬
ми среднеазиатских экспедиций в ка¬
честве ближайших своих помощ¬
ников.
Помимо обязательных курсов,
предписанных общей программой ис¬
торических факультетов, на кафедре
археологии САГУ (ТашГУ) читалось
большое количество специальных ди¬
сциплин, ориентированных на занятие
археологией именно Средней Азии.
Это: Археология Средней Азии, То¬
пография городов Средней Азии, Ис¬
кусство стран Востока, Нумизматика
Средней Азии, Этнография Средней
Азии, персидский язык, китаеведение.
Все эти курсы шли как бы сверх обя¬
189
М.Е. Массон
зательной программы и не сказыва¬
лись отрицательно на общей подго¬
товке студентов. Некоторые выпуск¬
ники кафедры успешно занимались и
занимаются археологией и историей
культуры других регионов. Например,
A. А. Кудрявцев плодотворно зани¬
мался изучением Дербента, Е.Г. Афа¬
насьев памятниками Северного Кав¬
каза и салтово-маяцкой культурой,
B. Бутанаев - древней культурой Ха¬
касии, а Д. Исиев использовал полу¬
ченные на кафедре знания для изуче¬
ния древней и средневековой культу¬
ры уйгуров.
Многое делалось на кафедре для
развития творческих способностей
студентов. Обязательная археологи¬
ческая практика была ежегодной.
В сентябре кафедра практически в
полном составе выезжала в Туркме¬
нию для работы в ЮТАКЭ. В полной
мере гигантскую организаторскую
работу, стоявшую за этим мероприя¬
тием, я оценил лишь много лет спустя,
когда сам пытался заполучить не¬
скольких студентов для участия в экс¬
педиции “во время учебного процесса”.
Знакомым со спецификой Средней
Азии 50-60-х гг. многое скажут такие
дополнительные штрихи - студенты-
археологи проходили практику в раз¬
гар хлопкоуборочной компании и вне
пределов своей республики.
При создании курсовых и диплом¬
ных работ студенты преимуществен¬
но использовали материалы, полу¬
ченные на новейших археологиче¬
ских раскопках, при непосредствен¬
ном их участии. Уже в студенческие
годы воспитывалось здоровое стрем¬
ление к профессиональному росту - в
зависимости от успехов в учебе и по¬
левой деятельности студенты назна¬
чались “начальниками площадок”,
начальниками раскопов. В ЮТАКЭ в
полевом лагере за общим столом
все сидели строго по ранжиру и по
мере взросления приближались к
М.Е. Массону, естественно сидевше¬
му во главе стола.
М.Е. Массон пристально наблюдал
и постоянно направлял работу Сту¬
денческого научного археологическо¬
го кружка (СНАК), который выпол¬
нял функции начальной творческой
лаборатории. Студенты принимали
активное участие в заседаниях Кафед¬
ры, на которых с научными доклада¬
ми выступали сотрудники кафедры,
бывшие ее выпускники, специалисты
близких к археологии научных напра¬
влений. На заседаниях Кафедры за¬
слушивались все дипломные работы.
Заседания Кафедры и СНАК проводи¬
лись не только в стенах университета,
но также в экспедициях, в старомерв-
ском лагере ЮТАКЭ почти каждую
неделю (по выходным) проводились
научные заседания, на них приглаша¬
лись специалисты из Ашхабада, сот¬
рудники других работающих в Турк¬
менистане экспедиций. Поскольку
эти заседания являлись частью учеб¬
ного процесса, то студентам на них
вменялось проявлять творческую ак¬
тивность - задавать вопросы, участво¬
вать в обсуждении докладов. Заседа¬
ния, как правило, продолжались по
несколько часов, ограничения по вре¬
мени для докладов и прений не было.
В период работы М.Е. Массона заве¬
дующим кафедры (1940-1967) заседа¬
ния проводились ежемесячно, на них
было прочитано 676 научных докла¬
дов и сообщений.
Общение со студентами и препода¬
вателями не ограничивалось стенами
аудиторий. Все студенты-археологи
прекрасно знали квартиру 34 в “доме
специалистов” на набережной Анхо-
ра, где жил М.Е. Массон. С 5 до 8 ве¬
чера к нему можно было прийти даже
без предварительного согласования.
Особенно активно старинный вход¬
ной колокольчик звенел осенью, пос¬
ле завершения экспедиций, и весной, в
период работы над дипломными и
190
М.Е. Массон
курсовыми работами, иногда даже об¬
разовывалась очередь. Причем к сво¬
ему учителю приходили не только для
консультаций по научным вопросам, а
нередко и за житейскими советами.
Студенты, испытывавшие материаль¬
ные трудности, знали, что у Михаила
Евгеньевича всегда можно найти по¬
нимание и поддержку, занять денег
или получить помощь в какой-нибудь
другой форме.
Но полностью отдавая себя люби¬
мому делу и ученикам, М.Е. Массон
отнюдь не был добреньким. Напро¬
тив, общение с ним всегда требовало
довольно сильного напряжения, так
как от своих учеников и сподвижни¬
ков он требовал такой же самоотдачи.
Любовь к делу у него была порой вы¬
ше любви к людям и он очень взыска¬
тельно относился к подбору кадров,
часто повторял фразу: “Много зва¬
ных - мало избранных”. К желающим
заниматься археологией М.Е. Массон
особенно придирчив был первые два
года. Но эта жесткая требователь¬
ность приносила свои положительные
плоды. Большинство окончивших ка¬
федру и получивших диплом истори-
ка-археолога оставались верны из¬
бранному делу всю жизнь.
При работе на кафедре, как и в дру¬
гих жизненных ситуациях, проявилась
способность М.Е. Массона извлекать
максимум возможного даже из самых
неблагоприятных ситуаций. Кафедра
была организована весной 1940 г., а
через год разразилась война, с соот¬
ветствующими трудностями в работе
учебных заведений. В этих крайне тя¬
желых условиях М.Е. Массон сумел
не только сохранить кафедру, но и
обеспечить ее высококлассными пре¬
подавателями - в Ташкент были эва¬
куированы многие видные ученые из
Москвы и Ленинграда и М.Е. Массон
сумел привлечь их к работе на кафед¬
ре. Студенты первого призыва слуша¬
ли лекции и доклады таких видных
ученых, как В.В. Струве, К.В. Тревер,
И.Ю. Крачковский, А.Ю. Якубовский.
Часто эти доклады перерастали в
жаркие дискуссии. Общение с круп¬
нейшими востоковедами и организа¬
торами науки имело большое значе¬
ние для самого М.Е. Массона. Люди,
во многом определявшие судьбы со¬
ветской науки, могли составить лич¬
ное представление о достоинствах от¬
носительно молодого ученого одного
из провинциальных университетов и,
вероятно, с некоторым удивлением не
обнаруживали в нем явных признаков
провинциализма. Энергичный эруди¬
рованный ташкентский профессор
уверенно себя чувствовал в дискусси¬
ях на самые разные теоретические
темы, одновременно обнаруживая не¬
дюжинные познания в практической
археологии.
В ходе постоянного научного и про¬
сто дружеского общения со столпами
отечественного востоковедения была
поддержана идея М.Е. Массона об ор¬
ганизации Южно-Туркменистанской
археологической экспедиции. Мысль
об организации в Южном Туркмени¬
стане крупной экспедиции по изуче¬
нию памятников парфянского време¬
ни, вероятно, зародилась у М.Е. Мас¬
сона во время его второго визита в
Туркмению весной 1939 г. Его пригла¬
сили местные органы охраны памят¬
ников для решения ряда насущных
проблем, в том числе нисийской. Пос¬
ле работ А.А. Марущенко, увенчав¬
шихся замечательными открытиями,
эти городища (точнее Новая Ниса)
стали объектом хищнических раско¬
пок, обусловленных использованием
богатой селитрой нисийской земли в
качестве удобрения. Единственный
профессиональный туркменский ар¬
хеолог А.А. Марущенко находился в
опале. Он целый год просидел в
НКВД под арестом. Был, правда, вы¬
пущен, но репутация была подорвана
и официальные власти просто опаса¬
191
М.Е. Массон
лись иметь с ним дело. М.Е. Массон
был приглашен именно для оценки де¬
ятельности А.А. Марущенко (директ¬
риса исторического музея взяла его на
работу на свой страх и риск и хотела
заручиться поддержкой другого из¬
вестного археолога), но главная проб¬
лема состояла в решении новонисий-
ской проблемы. М.Е. Массон оказал¬
ся в щекотливом положении, землю с
городища брали не только частные
лица, но и местный колхоз. Противо¬
действовать деятельности колхоза в
то время было очень опасно, легко
можно было угодить во “враги народа”,
и М.Е. Массон принял соломоново ре¬
шение - культурные слои должны ис¬
следоваться специалистами-архео-
логами, а отработанная земля переда¬
ваться в местный колхоз. Теоретиче¬
ски решение было правильным, но
реального воплощения оно не получи¬
ло, так как археологи не имели денег
на раскопки, да и самих археологов,
кроме опального А.А. Марущенко, не
было (М.Е. Массон, кстати, дал поло¬
жительную оценку его деятельности
по организации новой музейной экс¬
позиции).
Во время этой поездки М.Е. Мас¬
сон, как специалист, еще раз убедился
в выдающемся значении Нисы и пер¬
спективах ее раскопок. Но тогда он
все-таки был далек от Туркмении,
строил грандиозные планы относи¬
тельно работ в Узбекистане и только
последующий конфликт с некоторы¬
ми руководителями Узбекской акаде¬
мии наук подтолкнул его к перенесе¬
нию своей практической деятельно¬
сти в Туркменистан. Первоначальная
идея организации Парфянской экспе¬
диции получила более масштабное
воплощение, было решено не ограни¬
чиваться парфянским периодом, а за¬
няться изучением всей древней истории
Южного Туркменистана (на севере
уже успешно работала Хорезмс¬
кая экспедиция под руководством
С.П. Толстова). На первом Всесоюз¬
ном археологическом совещании в
феврале 1945 г. было принято реше¬
ние об организации Южно-Туркмени-
станской археологической комплекс¬
ной экспедиции под руководством
М.Е. Массона, а через год она начала
свою практическую деятельность,
продолжавшуюся 50 лет.
Осенью 1946 г. экспедиция присту¬
пила к полевым работам. Ядро экспе¬
диции составляли уже проверенные
кадры - сотрудники Термезской экс¬
педиции: Г.А. Пугаченкова (тогда
кандидат искусствоведения), отказав¬
шаяся ради этой экспедиции от твор¬
ческой поездки в Ленинград (докто¬
рантуры), сотрудник Бухарского
музея В.Д. Жуков, М.И. Вязьмитина,
работавшая в Киеве, и воспитанные
на кафедре молодые специалисты;
А. Альхамова, Д. Давидович, В. Леви¬
на, Б. Литвинский (в официальных до¬
кументах М.Е. почтительно именовал
их “учеными археологами”). В тече¬
ние четырех десятилетий ЮТАКЭ,
наряду с Хорезмской экспедицией,
была наиболее мощной и производи¬
тельной среднеазиатской археологи¬
ческой исследовательской организа¬
цией и внесла громадный вклад в дело
изучения древнейшего прошлого Турк¬
менистана.
Благодаря стараниям М.Е. Массона
ЮТАКЭ, первоначально созданная
как временная организация, превра¬
тилась в постоянно действующую на
правах научно-исследовательского
института в системе АН ТССР - явле¬
ние чрезвычайно редкое в советской
науке. Она фактически выполняла
функции отсутствующего в республи¬
ке Института археологии. ЮТАКЭ в
полной мере оправдала присутствие в
ее названии слова “комплексная”. Не¬
смотря на то что сам М.Е. Массон ни¬
когда не занимался первобытной ар¬
хеологией, он сделал все, чтобы это
направление не только номинально
192
М.Е. Массон
присутствовало в тематике экспеди¬
ции, но и было представлено достой¬
ными исследователями. В самом нача¬
ле работы ЮТАКЭ в ее деятельности
принимал участие А.П. Окладников, в
то время уже пользовавшийся всеоб¬
щей известностью. Проведя полевые
изыскания, А.П. Окладников впервые
ввел в научный оборот палеолитиче¬
ские и мезолитические памятники За¬
падного Туркменистана. В начале
50-х гг. М.Е. Массон привлек к уча¬
стию в работе ЮТАКЭ другого заме¬
чательного исследователя Б.А. Куф-
тина. В дальнейшем исследования по
изучению памятников эпохи перво¬
бытности возглавил выросший в не¬
драх ЮТАКЭ В.М. Массон, сделав¬
ший древнеземледельческие памятни¬
ки Южного Туркменистана мировым
достоянием. Благодаря ЮТАКЭ при¬
обрели мировую известность такие
памятники, как Джейтун, Намазга,
Алтын, Кара-депе. На всех этих посе¬
лениях проведены крупномасштаб¬
ные раскопки, увенчавшиеся выдаю¬
щимися открытиями. На многие деся¬
тилетия упомянутые поселения стали
эталонными в деле изучения древне¬
земледельческих культур всего Сред¬
него Востока. Еще в 50-х гг. была от¬
крыта древняя Маргиана и появилась
монография В.М. Массона “Древнезем¬
ледельческая культура Маргианы”,
которая вот уже 40 лет служит осно¬
вополагающей работой по раннеже¬
лезному веку Средней Азии и равно¬
ценной замены ей пока нет.
Выдающимися достижениями от¬
мечена деятельность ЮТАКЭ в обла¬
сти изучения античной эпохи. Первым
объектом своих раскопок ЮТАКЭ из¬
брала городище Старой Нисы и эти
исследования сразу увенчались выда¬
ющимися открытиями. Были найдены
ритоны из слоновой кости, велико¬
лепные произведения прикладного ис¬
кусства, крупнейшее собрание пар¬
фянских письменных документов.
Впечатляющие успехи были достиг¬
нуты в изучении памятников архитек¬
туры. Наряду с Нисой изучался другой
важный памятник Южного Туркмени¬
стана - один из крупнейших городов
древнего Востока - Мерв. Здесь про¬
ведено изучение древних фортифика¬
ционных сооружений, существовав¬
ших несколько тысяч лет. Для этого
археологам пришлось прокопать раз¬
рез глубиной свыше 20 метров. Иссле¬
дованы административные сооруже¬
ния в пределах цитадели, жилые и
ремесленные кварталы в пределах го¬
рода. Усилиями ЮТАКЭ были обна¬
ружены сакральные сооружения раз¬
личных древних конфессий (буддизма,
зороастризма, христианства). Благо¬
даря деятельности ЮТАКЭ выявлены
основные контуры 2500-летней исто¬
рии города.
Оправдывая свое название “комп¬
лексная”, ЮТАКЭ занималась и изуче¬
нием памятников эпохи позднего сред¬
невековья и Нового времени, которые
до работ ЮТАКЭ обычно не призна¬
вались объектами археологического
изучения. Благодаря деятельности
ЮТАКЭ имеется достоверная науч¬
ная информация о многих памятниках
туркменской архитектуры XVIII-
XIX вв., ныне уже не существующих в
натуре.
Деятельность М.Е. Массона по изу¬
чению прошлого Туркменистана по
достоинству была оценена Туркмен¬
ским правительством и научной обще¬
ственностью. В 1951 г. он был избран
действительным членом Академии
наук ТССР.
Помимо ЮТАКЭ, основного дети¬
ща М.Е. Массона, в 1963 г. им была
организована еще одна крупная дол¬
говременная экспедиция - Кешская,
которая занималась общим археоло¬
го-топографическим изучением доли¬
ны Кашкадарьи. Как и ЮТАКЭ, эта
экспедиция была “учебной” - основ¬
ной ее костяк составляли студенты и
7. Портреты историков... Т. 3
193
М.Е. Массон
преподаватели кафедры археологии
ТашГУ, с их помощью М.Е. Массон
внес существенный вклад в познание
прошлого тогда еще мало изученного
региона, находящегося в самом цент¬
ре среднеазиатского междуречья.
М.Е. Массон оставил около 400 на¬
учных работ, написанных в перерывах
между занятиями делами кафедры и
ЮТАКЭ. Наряду со множеством мел¬
ких заметок, которые сам М.Е. назы¬
вал “цыплятами”, им создано значи¬
тельное количество проблемных
статей и монографий. Собственно мо¬
нографий три: “Ахангеран”, “Средне¬
вековые торговые пути из Мерва в
Хорезм и в Мавераннахр”, “Древней¬
шие столицы Кашкадарьинской обла¬
сти” Еще одна монография была
написана совместно с Г.А. Пугаченко-
вой - “Парфянские ритоны Нисы”.
Но фактически монографией следует
также считать его большую статью
“Городища Нисы в селении Багир и их
изучение” (7 п.л.). Она содержит ис¬
черпывающие сведения по истории
древней Нисы на 1946 г. Вторая капи¬
тальная статья “Народы и области
Южного Туркменистана в составе
Парфянского государства” (5 п.л.) до
настоящего времени остается наибо¬
лее полным изложением парфянской
истории на русском языке. Сокращен¬
ный вариант этого сочинения в виде
отдельной главы вошел в обобщаю¬
щее издание “История Туркменской
ССР” (1957). Большое значение для
познания парфянской истории имеют
и другие статьи М.Е. Массона на эту
тему. В период всеобщего увлечения
идеями Е. Вольского появилась статья
М.Е. Массона, посвященная проблеме
образования Парфянского государст¬
ва. В ней четко обрисованы все труд¬
ности решения этой проблемы и дана
обстоятельная, конструктивная кри¬
тика гипотезы Е. Вольского.
Несколько принципиально важных
статей было посвящено нумизматике:
весьма ценная работа по регистрации
монетных находок в Средней Азии;
значительную роль в развитии кушан-
ской нумизматики сыграла его статья
о монетах “Сотер мегаса”, появившая¬
ся в 1950 г. Много внимания М.Е. Мас¬
сон уделял эпиграфике. Его статья
“11-е марта 1160 г. в жизни города Ба-
шана” может служить примером пре¬
красно выполненного исторического
анализа. М.Е. Массон уточнил чтение
надписей на многих средневековых
архитектурных памятниках Средней
Азии и тем самым способствовал луч¬
шему пониманию их истории. Вообще
разнообразие тем, к которым обра¬
щался М.Е. Массон, поражает, один
их перечень займет несколько строк.
Его интересовала история охотничьих
собак Средней Азии, история выра¬
щивания риса, история парфян и
тимуридов, устройство древних и сред¬
невековых городов, сведения о сред¬
неазиатских христианах, поздние
туркменские намогильники и многие
другие проблемы, отражающие древ¬
нюю и средневековую историю Сред¬
ней Азии.
Научное наследие М.Е. Массона
значительно, но все же создается впе¬
чатление, что он не реализовал всех
своих возможностей. От него можно
было ожидать, и научная обществен¬
ность ожидала более капитальных ра¬
бот. Он не создал обобщающих работ
по Мерву и Нисе. Не были своевре¬
менно опубликованы замечательные
для своего времени университетские
курсы “Топография городов Средней
Азии” и “Нумизматика Средней
Азии”. Отчасти это объясняется
большой требовательностью М.Е. к
качеству своих научных работ. Эти
курсы были не компилятивными свод¬
ками, а постоянно обновляемыми на¬
учными исследованиями и в случае
своевременной публикации они, несо¬
мненно, способствовали бы значи¬
тельному прогрессу в соответствую¬
194
М.Е. Массон
щих областях знаний. Замечательная
монография А.М. Беленицкого,
И.Б. Бентович и О.Г. Большакова
“Средневековый город Средней
Азии” во многом дублирует лекции
М.Е. Массона и значительно уступает
им по хронологическому охвату. Курс
“Нумизматика Средней Азии” был
учебной школой всех ведущих средне¬
азиатских нумизматов: это - Е.А. Да¬
видович, М.Н. Федоров, Д.Б. Кочнев,
Э.В. Ртвеладзе. Благодаря знакомству
с ним большинство выпускников
кафедры археологии ТашГУ доста¬
точно свободно ориентировались в
разнообразном нумизматическом ма¬
териале, встречающемся при архео¬
логических раскопках.
Если бы М.Е. Массон занимался
только чистой кабинетной наукой, то
он, несомненно, создал бы большее
количество капитальных научных ис¬
следований, но свое индивидуальное
научное творчество он в значитель¬
ной степени принес в жертву другим
сторонам своего таланта.
Одним из таких увлечений была ор¬
ганизационная деятельность, отни¬
мавшая огромное количество време¬
ни. Научным наследием М.Е. Массо¬
на, наряду с персональными трудами,
следует считать созданные им экспе¬
диции: Термезскую, Южно-Туркмени-
станскую и Кешскую, а также науч¬
ные труды, изданные под грифом этих
экспедиций.
Михаил Евгеньевич был цельным,
талантливым человеком, творчески
подходившим ко всякой деятельности,
которой ему приходилось заниматься
по собственной воле или в силу обсто¬
ятельств. В молодые годы, занимаясь
полевой археологией, он не удовле¬
творился господствовавшими в то
время в Самарканде методами архео¬
логических исследований, а на основа¬
нии собственной практики и знаком¬
ства с литературой внедрял новые.
При этом он иногда надолго опере¬
жал время. Так еще в 30-е гг. он
пропагандировал применение в сред¬
неазиатской археологии метода денд-
рохронологического датирования,
который, кстати, до сих пор не ис¬
пользуется, но действенность которо¬
го блестяще подтверждена русской,
славянской археологией. Другой ме¬
тод, “натуралистический”, касался ис¬
пользования в археологии наблюде¬
ний над “поведением” насекомых и
растений. Имея хорошие познания в
энтомологии, М.Е. Массон учил своих
воспитанников делать важные для
археологии выводы на основе наблюде¬
ний за особенностями жизни некото¬
рых насекомых. Например, обна¬
ружение в археологическом слое хи¬
тиновых остатков долгоносиков, по
его наблюдениям, свидетельствовало
о том, что слой образовался в период
запустения данного объекта, так как
этот вид насекомых не живет вместе с
человеком. Глубина норок земляных
пчел позволяет определить уровень
древней дневной поверхности, так как
эти пчелы рыли свои норки на строго
определенную глубину. Подобными
индикаторами служили и некоторые
растения, корни их позволяли выяв¬
лять плоскости сырцовых и глино¬
битных стен. Планировку древних
строений иногда можно “поднять”, ос¬
новываясь на составе поверхностной
растительности, над остатками стен
поселяются одни растения, а на рых¬
лом заполнении - другие.
Внешне М.Е. Массон производил
впечатление консерватора и оригина¬
ла. В течение многих лет в поле он не¬
изменно носил экспедиционный кос¬
тюм дореволюционного покроя, поль¬
зовался большим топографическим
зонтом, доставшимся в наследство от
отца, надевал необычный для Сред¬
ней Азии того времени пробковый
шлем и круглые очки с темными
съемными насадками. Все это прида¬
вало ему экзотический вид. В город¬
7*
195
М.Е. Массон
ских условиях он неизменно ходил в
черной бархатной академической
ермолке, хотя имел пышную красивую
шевелюру. Но эта приверженность к
традиционности, точнее стремление
соответствовать классическим пред¬
ставлениям о полевом археологе и
ученом, сочеталась в нем с интересом
ко всему новому. Уже в преклонном
возрасте он горячо поддержал идею
чтения на кафедре курса “Новейшие
методы археологических исследова¬
ний” и хотя реальной базы для прак¬
тического применения этих методов у
кафедры археологии не было, тем не
менее ее выпускники получали пред¬
ставление о их сущности.
В силу обстоятельств М.Е. Массон
некоторое время был вынужден слу¬
жить в Геологическом управлении и в
этот период он сделал все возможное,
чтобы сблизить историю и геологию.
Внимательно изучая древние пись¬
менные источники, он обращал вни¬
мание геологов на имеющиеся там
сведения о добыче полезных ископае¬
мых. Благодаря этому стали известны
некоторые заброшенные, но не до
конца выработанные месторождения
ценных минералов и руд. Сотрудничая
с геологами, он осматривал древние
горные выработки, и делал важные
для историков наблюдения относи¬
тельно времени функционирования
выработок, методов работы древних
мастеров и т.п.
Когда пишут о крупных ученых,
очень часто их характеризуют как ос¬
нователей научных школ. Но научная
школа это очень редкое явление - в
археологической науке Средней Азии
было только две школы - школа Мас¬
сона и школа Толстова. Причем они
существенно отличались друг от дру¬
га. Школа Толстова целиком базиро¬
валась на Хорезмской археолого-эт¬
нографической экспедиции и включа¬
ла, условно говоря, учеников одного
призыва. Сергей Павлович собрал и
обучил в соответствии со своими
принципами команду, которая не¬
сколько десятилетий слаженно рабо¬
тала над конкретной задачей - изуче¬
нием истории и культуры Хорезма.
Одна из отличительных особенностей
Хорезмской экспедиции - стабиль¬
ность основного кадрового состава.
Школа Массона - постоянная генера¬
ция кадров, ее выпускники работали в
разных регионах, в разных учрежде¬
ниях, но тем не менее продолжали ис¬
поведовать единые принципы отно¬
шения к научному процессу.
Начиная с 50-х гг., когда приступи¬
ли к самостоятельной работе первые
выпускники кафедры археологии
ТашГУ, они во многом стали опреде¬
лять лицо среднеазиатской археоло¬
гии. Особенно ярко это проявилось в
Южном Туркменистане, где работала
ЮТАКЭ, состоящая в подавляющем
большинстве из учеников М.Е. Массо¬
на; позднее значительную роль в изу¬
чении памятников этого региона ста¬
ли играть ученики М.Е. Массона, ра¬
ботающие в системе Академии наук
Туркменистана: Т. Ходжаниязов,
О. Оразов, В. Пилипко, И. Масимов.
В Таджикистане фактическим основа¬
телем местной археологической нау¬
ки стал ученик М.Е. Массона -
Б.А. Литвинский и хотя у него со вре¬
менем появились собственные учени¬
ки, воспитывались они в традициях
кафедры археологии САГУ. Большая
группа выпускников кафедры
работала и работает в Институте ар¬
хеологии Узбекистана. Это Ю.Ф. Бу¬
ряков, Р.Х. Сулейманов, одно время
занимавший должность директора ин¬
ститута, а ныне возглавляющий ка¬
федру археологии ТашГУ, И. Ахра-
ров, О.В. Обельченко, Г.В. Шишкина,
М.И. Филанович, Г. Дадабаев, У. Али¬
мов, Б.Д. Кочнев, Ш.Р. Пидаев,
Г.И. Богомолов. В Киргизии работа¬
ли П.Н. Кожемяко, М.Н. Федоров,
Н.Г. Галочкина, В.Д. Горячева, в Ка¬
196
М.Е. Массон
захстане - X. Алпысбаев, М.С. Мер-
щиев, в Каракалпакии - Н. Юсупов,
Б. Сайпанов. На кафедре археологии
ТашГУ работали Н.И. Крашенинни¬
кова, З.И. Усманова, С.Б. Лунина,
Г.Я. Дресвянская, Н.П. Столярова,
A. С. Сагдуллаев. В Институте искусст¬
вознания - Ш.С. Ташходжаев,
Б.А. Тургунов, З.А. Хакимов,
Э.В. Ртвеладзе, Дж. Ильясов. В Музее
истории народов Узбекистана -
B. И. Спришевский, Л.И. Альбаум,
К. Шахурин, А. Мусакаева. В Мини¬
стерстве культуры УзССР и других
органах охраны памятников -
Н.Б. Немцева, Л.И. Жукова, Б.Г. Не¬
красова и др.
Всего кафедру археологии ТашГУ
окончили более 100 человек, боль¬
шинство из них успешно продолжает
трудиться по избранной специально¬
сти, около 60 человек подтвердили
свою высокую научную квалифика¬
цию защитой кандидатских диссерта¬
ций, 13 учеников М.Е. Массона имеют
докторскую степень.
Рассказывая о М.Е. Массоне, необ¬
ходимо несколько слов сказать о его
жене Галине Анатольевне Пугачен-
ковой и сыне (от первого брака)
В.М. Массоне. В свое время у
М.Е. Массона было немало неприят¬
ностей из-за обвинений в “насаждении
семейственности в науке”. Но все эти
упреки были напрасны. В отношении
близких людей он придерживался все
того же принципа: “Наука - превыше
всего”. Да, своим авторитетом и орга¬
низационными возможностями он
значительно облегчил вхождение в
науку сыну и жене, но это была толь¬
ко стартовая поддержка достойных
кандидатур. В дальнейшем они бле¬
стяще продемонстрировали свой вы¬
сокий научный потенциал и подтвер¬
дили правильность выбора Михаила
Евгеньевича, своевременность под¬
держки, способствовавшей раннему
раскрытию этих талантов.
В 70 лет М.Е. ушел с кафедры и от¬
странился от прямого руководства
ЮТАКЭ и КАТЭ (перестал выезжать
в поле), хотя продолжал живо интере¬
соваться состоянием своих детищ. До¬
машние его приемы в этот период, по¬
жалуй, даже активизировались, он по-
прежнему никому не отказывал в со¬
вете и консультации. Особенно ожив¬
ленно у дверей его квартиры было в
день его рождения, когда одна “деле¬
гация” сменяла другую. Со временем
(кажется после 80-летнего юбилея)
родилась традиция отмечать день ро¬
ждения М.Е. Массона не только позд¬
равлениями, но и специальной науч¬
ной конференцией. Так еще при жиз¬
ни М.Е. зародились “Массоновские
чтения”. В самом начале декабря в
Ташкент съезжались ученики и почи¬
татели “патриарха” из разных уголков
Средней Азии, а также из Москвы и
Ленинграда. “Массоновские чтения”
были очень своеобразной научной ас¬
самблеей. Они сочетали в себе науч¬
ную конференцию регионального
масштаба, ежегодную сессию, посвя¬
щенную итогам полевых исследова¬
ний, и встречу друзей и единомыш¬
ленников, где можно было поделиться
своими радостями и огорчениями,
ощутить свое единство, принадлеж¬
ность к школе Массона.
Основные научные труды М.Е. Массона
Мавзолей Ходжа Ахмеда Ясави. Ташкент,
1930.
Археологические работы в Узбекистане за
1933-1935 гг. //Труды III Международно¬
го конгресса по иранскому искусству и
археологии. Л., 1939.
Археологические исследования в Узбеки¬
стане (1925-1939) // Наука в Узбекистане
за 15 лет. Ташкент, 1939.
Обсерватория Улугбека. Ташкент, 1941.
К истории черной металлургии Узбекиста¬
на. Ташкент, 1947.
К исторической топографии Герата XV века //
Великий узбекский поэт. Ташкент,
1948.
197
М.Е. Массон
К периодизации древней истории Самаркан¬
да // ВДИ. 1950. № 4.
О северо-восточных пределах парфянского
государства // КСИИМК. М.; Л., 1951.
Вып. 38.
Новые археологические данные по истории
рабовладельческого общества на терри¬
тории Южного Туркменистана // ВДИ.
1953. № 1.
Прошлое Ташкента: Археолого-топографи¬
ческий и историко-архитектурный очерк //
Изв. АН УзССР. 1953. № 2.
Ахангеран: Археолого-топографический
очерк. Ташкент, 1958.
Столичные города в низовьях Кашкадарьи с
древнейших времен: Из работ Кешской
археолого-топографической экспедиции
Ташкентского государственного универ¬
ситета, 1965-1966 гг. Ташкент, 1973.
Распространение монетных находок чекана
династии Сасанидов (224-651 гг.) на тер¬
ритории советских республик Средней
Азии // Тр. ЮТАКЭ. Ашхабад, 1974.
Т. 15.
Прошлое самаркандского Даргома // Об¬
ществ. науки в Узбекистане. 1976. № 7.
Из воспоминаний среднеазиатского архео¬
лога. Ташкент, 1976.
Парфяно-согдийские монеты области доли¬
ны Кашкадарьи // История и культура ан¬
тичного мира. М., 1977.
Средневековые мусульманские намогиль¬
ные кирпичи с арабскими эпитафиями из
Марыйской области // Тр. ЮТАКЭ. Аш¬
хабад, 1978. Т. 16.
К проблеме изучения исторической топо¬
графии среднеазиатских городов // Там
же. 1980. Т. 17.
* * *
Перечень научных работ и публикаций
профессора Среднеазиатского государст¬
венного университета, дважды заслуженно¬
го деятеля науки Туркменской ССР и Уз¬
бекской ССР, действительного члена Ака¬
демии наук Туркменской ССР, заведую¬
щего кафедрой археологии Средней Азии
исторического факультета Среднеазиат¬
ского государственного университета,
начальника Южно-Туркмен иста некой ар¬
хеологической комплексной экспедиции,
доктора археологии с 1936 г., доктора
исторических наук с 1949 г. Михаила
Евгеньевича Массона. К 35-летию научно-
исследовательской деятельности. Таш¬
кент, 1954.
Литература о М.Е. Массоне
К 80-летию археолога-историка М.Е. Массо¬
на: Дополнение к библиографии его работ
за 1970-1977 гг. Ташкент, 1977.
Хамраев АХ. К 70-летию М.Е. Массона //
ВДИ. 1968. № 2.
Овезов Д. Академик Академии наук Тур¬
кменской ССР Михаил Евгеньевич Мас¬
сон. Ашхабад, 1970.
Милибанд С.Д. Библиографический словарь
советских востоковедов. М., 1975.
О М.Е. Массоне: с. 344-346.
Овезов Д. Патриарх археологии Средней
Азии: К 80-летию со дня рождения
М.Е. Массона // Памятники Туркмениста¬
на, Ашхабад, 1978. № 1.
Логинов С. Старейший нумизмат Средней
Азии // Там же. 1984. № 1.
Пугаченкова Г.А. Михаил Евгеньевич Мас¬
сон - основатель среднеазиатской архео¬
логической школы. Ташкент, 1995. 2-е
изд. СПб., 1999.
Лунин Б.В. Михаил Евгеньевич Массон: К
столетию со дня рождения // Российская
археология. 1999. № 2.
Горшенина С. Галина Пугаченкова/Media
Land, 2000/. (Воспоминания Г. А. Пугачен-
ковой. О М.Е. Массоне: глава “Мой Мас¬
сон” и др.)
Сергей Федорович Ольденбург
(1863-1934)
Жизнь академика Сергея Федоровича
Ольденбурга отразила очень многое.
Один из плеяды блестящих русских
востоковедов-культуроведов, он в то
же время сыграл значительную роль в
развитии всей отечественной науки.
Сергей Федорович Ольденбург ро¬
дился 14 (26) сентября 1863 г. в селе
Бянкино Забайкальской области (ны¬
не Нерчинский район Читинской об¬
ласти) в дворянской семье офицера
(впоследствии генерал-майора).
Окончив в 1881 г. гимназию в Варша¬
ве, он приехал учиться в Петербург; в
этом городе (с перерывами на экспе¬
диции и командировки) пройдет вся
его дальнейшая жизнь. Он поступил
на санскритско-персидский разряд фа¬
культета восточных языков Петер¬
бургского университета, который
окончил в 1885 г., после чего был ос¬
тавлен при университете для пригото¬
вления к профессорскому званию. Его
учителями в университете были
И.П. Минаев, К.Г. Залеман, В.Р. Ро¬
зен. В 1887 г., сдав магистерский экза¬
мен, Ольденбург на два года уехал
стажироваться за границу (Париж,
Лондон, Кембридж). По возвращении
он начал преподавать на факультете.
Дальнейшая его деятельность шла по
восходящей: магистр с 1894, экстраор¬
динарный профессор с 1897, ординар¬
ный профессор с 1899, адъюнкт Ака¬
демии наук с 1900, экстраординарный
академик с 1903, ординарный акаде¬
мик с 1908. Еще до избрания ординар¬
ным академиком, в октябре 1904 г.
Ольденбург занял высокий пост не¬
пременного секретаря (по современ¬
ной титулатуре, главного ученого сек¬
ретаря) Академии наук и занимал его
ровно четверть века. Ему так и не уда¬
лось побывать в Индии или Иране, за¬
то дважды, в 1909-1910 и 1914—
1915 гг., он руководил экспедициями в
Восточный Туркестан (северо-запад
Китая). С декабря 1916 г., после смер¬
ти своего учителя К.Г. Залемана, он
по совместительству стал директором
Азиатского музея. С 24 июля (6 авгу¬
ста) 1917 г. он вошел в третий состав
Временного правительства в качестве
министра просвещения, однако этот
состав 31 августа (13 сентября) после
мятежа Корнилова был отправлен в
отставку и больше министром Оль¬
денбург уже не был. В 1919 г. он был
арестован и две недели провел в ВЧК,
затем освобожден. В октябре 1929 г.
Ольденбург перестал быть непре¬
199
С.Ф. Ольденбург
менным секретарем Академии наук,
но остался директором Азиатского
музея, который вскоре был преобра¬
зован в Институт востоковедения АН
СССР. В апреле 1930 г. Сергей Федо¬
рович стал первым директором этого
института и занимал эту должность до
конца жизни. В последний год жизни
он также возглавлял Таджикистан-
скую базу АН СССР. Скончался
С.Ф. Ольденбург 28 февраля 1934 г. в
Ленинграде в возрасте 70 лет.
Для человека, жившего в столь
бурное время, биография не столь бо¬
гата событиями. Когда автора этой
статьи пригласили участвовать в
сборнике “Русское подвижничество” к
90-летию Д.С. Лихачева, и он хотел
написать туда статью об Ольденбурге,
ему сказали: “Не надо. У него была
слишком благополучная судьба”
Формально судьба действительно бла¬
гополучна по меркам тех лет. Но все
равно, сколько в ней было тяжелых
обстоятельств, и внешних, и внутрен¬
них! В его жизни были и арест, пусть
непродолжительный, и голод, и разру¬
ха первых послереволюционных лет,
и отстранение от академической дея¬
тельности, которой он отдавал всего
себя. Были также и личные беды: ра¬
но умерла первая жена, ему пришлось
одному воспитывать единственного
сына, которого потом он тоже факти¬
чески потерял: сын ушел в эмиграцию.
Пришлось Ольденбургу столкнуться
даже со стихийными бедствиями: во
время известного Ленинградского на¬
воднения 1924 г. водой смыло часть
его рукописей1. А кроме внешних
обстоятельств были и внутренние: об¬
щественная и организаторская дея¬
тельность Сергея Федоровича очень
сильно мешали ему как ученому, и да¬
леко не все его планы реализовались.
Тем не менее, и того, что удалось
сделать ученому, достаточно, чтобы
он занял важное место среди русских
востоковедов. Академик Г.М. Бон-
гард-Левин пишет об Ольденбурге:
“И сегодня индологические работы
С.Ф. Ольденбурга не потеряли своей
значимости; более того, еще очевид¬
нее стали их оригинальность и науч¬
ная актуальность. В востоковедных
интересах С.Ф. Ольденбурга индоло¬
гия и буддология занимали, бесспор¬
но, первое место. Деятельность его в
этих специальных областях науки бы¬
ла столь многообразной и новатор¬
ской, что в рамках небольшой статьи
обрисовать ее можно лишь в самых
общих чертах. С.Ф. Ольденбурга от¬
личали исключительная эрудиция и
широта научных поисков. Он был
превосходным филологом, текстоло¬
гом и фольклористом, крупным
буддологом, археологом - исследова¬
телем индийских древностей в цент¬
ральной Азии, одним из первых на¬
ших историков древней Индии, зачи¬
нателем в России новой отрасли индо¬
логии - истории отечественной индо¬
логической науки”2.
От своих учителей ученый унасле¬
довал многие важные черты класси¬
ческого русского востоковедения.
Прежде всего, это была культуровед-
ческая направленность исследований.
Все, что изучали русские востоковеды
классического склада, было направ¬
лено на реконструкцию культуры изу¬
чаемого народа. Многое попадало в
их поле зрения, и Ольденбург не был
здесь исключением. Но все у них име¬
ло культуроведческий стержень. Не¬
даром для Сергея Федоровича так
важно было изучение буддизма, влия¬
ние которого он искал и в изобрази¬
тельном искусстве, и в фольклоре.
Те или иные области востоковедения
интересовали его, как и большинство
ученых подобного склада, лишь в свя¬
зи с культурой. Характерен, напри¬
мер, его малый интерес к проблемам
лингвистики, которая (особенно в
таких разделах, как грамматика или
фонетика) далеко уходила от культу¬
200
С.Ф. Ольденбург
роведения. В 1894 г. Ольденбург пи¬
сал В.Р. Розену: “Нам нечего делать в
лингвистике, у нас работы и без того
вдоволь, хватит больше, чем на наш
век”3.
Сохранялась у него и такая черта
традиционного востоковедения, как
преимущественный интерес к древне¬
му и средневековому Востоку: в его
поколении еще господствовало пред¬
ставление о современном Востоке как
об отсталом обществе, не создающем
духовные ценности, сравнимые с на¬
следием великого прошлого. При
этом в общественной и научно-орга¬
низационной деятельности Ольден¬
бург был человеком, активно жившим
в современности, а процесс перехода к
современной тематике в Академии
20-х гг. он всецело поддерживал. Спо¬
собствовал он и изучению современ¬
ного Востока, который все более за¬
нимал востоковедов младшего поко¬
ления (В.М. Алексеев, Н.И. Конрад и
др.). Однако на его собственных индо¬
логических исследованиях (кроме ис¬
ториографических) это мало сказа¬
лось.
Ольденбург был скорее ученым
книжного склада, более склонным
анализировать древние рукописи, чем
добывать информацию в беседах с
живыми носителями изучаемой куль¬
туры. Однако именно ему пришлось
возглавить две упомянутые выше экс¬
педиции, получившие ценнейшие ре¬
зультаты. Достаточно назвать те ма¬
териалы, которые удалось привезти в
Петербург (Петроград) и которые по
сей день привлекают внимание специ¬
алистов, особенно Дуньхуанскую кол¬
лекцию. К сожалению, Ольденбургу
удалось опубликовать лишь краткий
отчет о первой экспедиции4, по вто¬
рой экспедиции не удалось издать
даже этого. Помимо общественной
ситуации повлияла неимоверная заня¬
тость Сергея Федорович другими де¬
лами. Уже после революции он стро¬
ил планы экспедиции в Афганистан,
но они не осуществились.
Первым и одним из самых значи¬
тельных трудов Ольденбурга по индо¬
логии стали магистерская диссерта¬
ция и изданная на ее основе книга5.
Здесь он, как указывает Г.М. Бон-
гард-Левин, “поставил своей целью
дать обзор всей индийской литерату¬
ры, имеющей отношение к буддий¬
ским легендам... Свою работу он
начал с “Бхадракальпааваданы” -
наибольшего по размерам, но сравни¬
тельно малоизвестного в научном ми¬
ре собрания буддийских легенд”6.
Именно этот памятник стал темой из¬
данной в 1896 г. книги. В диссертации
был рассмотрен и ряд других памятни¬
ков, в том числе совсем в те годы не
изученных; им были также посвяще¬
ны специальные публикации. Эти па¬
мятники были анализированы всесто¬
ронне: не только чисто филологиче¬
ски, но и с позиций историка и с точки
зрения отражения в них буддийской
догматики.
Многие публикации ученого были
посвящены буддийскому искусству
Индии; наиболее важные отмечены
ниже7. Оно опять-таки интересовало
его не столько в чисто искусствовед¬
ческом плане, сколько с точки зрения
отражения в нем буддийского учения
и, шире, всей буддийской культуры.
Есть у Ольденбурга и чисто филоло¬
гические исследования, например,
анализ найденной в Кашгаре рукопи¬
си на бересте8.
Индологическую деятельность
Сергей Федорович продолжал и поз¬
же, уже в период, заполненный огром¬
ными нагрузками в Академии наук, в
том числе в самые, казалось бы, не¬
подходящие для науки годы. Это были,
прежде всего, его лекции по Индии в
университете и других местах. В 1918 г.
он прочел в университете лекции “Во¬
сточное влияние на средневековую
повествовательную литературу Запа¬
201
С.Ф. Ольденбург
да”, в 1919-1920 гг. в университете и
институте истории искусств - цикл
“Введение в историю индийского ис¬
кусства” Эти курсы вместе с рядом
других его индологических трудов
позднего периода были подготовлены
к печати лишь после смерти автора, а
изданы только в 1991 г.9
Занимался Ольденбург и иранисти¬
кой. В начале своего научного пути он
читал в Петербургском университете
курс лекций по истории Персии.
Одной из первых его крупных публи¬
каций было исследование найденного
им во время стажировки в Великобри¬
тании памятника - персидской версии
сочинения “Варлаам и Иоасаф”10.
Об иранистической деятельности уче¬
ного см. ниже11.
Уже магистерская диссертация и
другие публикации молодого ученого
принесли ему известность. В довольно
молодом возрасте (экстраординарный
академик в сорок лет!) он заслуженно
вошел в Академию наук и быстро за¬
нял там важное место. Но дальше его
научная продуктивность не то что па¬
дает, но получает иную направлен¬
ность. Его список научных трудов12,
составленный П.Е. Скачковым и до¬
полненный К.Л. Чижиковой, насчи¬
тывает 552 названия. Немало! Однако
“в огромном списке его публикаций
преобладают небольшие рецензии,
некрологи, официальные выступле¬
ния, предисловия к чужим работам.
Неосуществленными остались перво¬
начальные замыслы большого иссле¬
дования об индийской народной лите¬
ратуре, не опубликованы были при
жизни лекции по индийской культуре,
не завершена обработка результатов
экспедиций”13. Добавим, что лекции
по культуре были подготовлены к
печати не самим автором. Моногра¬
фий нет совсем, исключая раннюю
книгу по магистерской диссертации и
краткий отчет о первой экспедиции.
А упомянутая Г.М. Бонгардом-Леви-
ным история отечественной индоло¬
гии сводится именно к многочислен¬
ным некрологам и статьям памяти
ученых. Работам Ольденбурга в этом
жанре (касавшимся не только индоло¬
гов, но востоковедов разных специ¬
альностей) посвящена специальная
статья14.
В статье к столетию академика
В.П. Васильева Ольденбург отмечал
внутренний трагизм судьбы этого уче¬
ного (хотя он жил долго и не имел
особых внешних препятствий в рабо¬
те), не давшего науке все, что он мог
дать. Его судьбу он считал типичной
для русского востоковедения. “Жут¬
кое чувство испытывает тот, кому
приходится заниматься историею нау¬
ки в России: смелые начинания,
глубокие мысли, редкие таланты, бле¬
стящие умы, даже кропотливый и
упорный труд, всё это встречаешь с
избытком; и тут же приходится отме¬
чать, как всё обрывается: длинные
ряды “первых” томов, “первых” выпу¬
сков, которые никогда не имели пре¬
емников; широкие замыслы, застыв¬
шие как бы на полуслове, груды нена¬
печатанных, полузаконченных руко¬
писей. Всего два, в сущности, с
небольшим века этой молодой рус¬
ской науки, а как длинны ее мартиро¬
логи”15.
Трудно отделаться от мысли, что
Ольденбург здесь пишет не только о
покойном старшем коллеге (которого
он еще застал), но и о себе. Ведь и он,
работая над буддийскими легендами,
«завершил лишь первую часть своего
труда. Запланированное им издание
уникальной рукописи “Ашока-авада-
намалы” было начато советскими
учеными уже в 60-е годы»16 (речь идет
о книге17).
А вот еще более ранняя публика¬
ция: некролог рано умершего в 1903 г.
китаиста А.О. Ивановского, близкого
друга Сергея Федоровича со студенче¬
ских лет. Ольденбург был вынужден
202
С.Ф. Ольденбург
отметить, что покойный “дал несом¬
ненно меньше того, что мог дать...
как научный работник, обладавший
очень большими и далеко не односто¬
ронними познаниями” И не только
Ивановский: “часто приходится ска¬
зать, что жизнь человека складывает¬
ся так, что он не дает всего того, что
мог бы дать по уму, способностям,
знаниям. Почему жизнь так складыва¬
ется, всегда вопрос сложный, и всегда
известная доля ответственности пада¬
ет на самого человека”18. Одной из
причин этого у Ивановского он счи¬
тал чрезмерную загруженность пре¬
подавательской работой.
И постоянное недовольство своей
научной судьбой проявлялось у Оль¬
денбурга не только в некрологах.
Здесь и дальше следует обратиться к
интереснейшим дневникам и запискам
его второй жены Елены Григорьев¬
ны, с которой он прожил последние
одиннадцать лет жизни (они уже мно¬
го лет готовятся к печати, но так и не
опубликованы). Она постоянно фик¬
сировала то, как ее муж строил те или
иные планы возвращения в науку.
В 1926-1927 гг. он то пытался зани¬
маться пракритскими рукописями, то
строил планы командировок в так и
не посещенные им Индию и Тибет, то
хотя бы ходил с женой в Эрмитаж.
Она пишет: “Когда надо было уходить
из Эрмитажа, Сергей вдруг со слезами
на глазах сказал мне: “Леночка, води
меня почаще, натаскивай меня к этой
работе, это мне необходимо, для меня -
это живая вода, води меня”. Но ум¬
ная и трезво мыслившая Елена Гри¬
горьевна понимала: “Сам он так уже
оторвался от занятия наукой, так ус¬
тал, что ему трудно теперь приняться
за науку”19. Она же констатировала:
“Он устал от своей специальности, на¬
до, чтобы внешние факты, что-то вне
его лежащее втянуло его в специаль¬
ную работу”20. Такими “внешними
фактами” до 1929 г. были зарубежные
поездки, требовавшие подготовки к
лекциям в университетах. Потом они
прекратились.
Безусловно, Ольденбург страдал
из-за того, что отошел от “чистой” на¬
уки. Но была и другая сторона той же
проблемы, которую тоже хорошо ви¬
дела Елена Григорьевна. В уже при¬
водившейся цитате далее идет: “Ему
трудно теперь приняться за науку и
уйти от этой кипучей и захватываю¬
щей жизни влиятельного человека,
первой скрипки в академическом на¬
учном оркестре, он в то же время и
дирижер”21. В другом месте она пи¬
шет: “Он захвачен водоворотом жиз¬
ни, в которую бросается, несмотря на
свои почти 65 лет, с наслаждением
юноши - благо пока его крепкое здо¬
ровье еще выдерживает”22. Несомнен¬
но, Ольденбург был публичным
человеком, любил быть на виду, при¬
нимать решения, брать на себя ответ¬
ственность. Но важным для него было
и ощущение своей нужности, возмож¬
ности помогать людям, служить делу.
И его жена справедливо отмечала:
“Ни личной жизни, ни личных жела¬
ний у него не было, одна цель и зада¬
ча - Академия наук и ее интересы”23.
Интерес к организационной сторо¬
не научного дела у Ольденбурга был
всегда. Еще до прихода на должность
непременного секретаря он получил
известность не только как исследова¬
тель, но и как основатель с 1897 г. ме¬
ждународной серии “Bibliotheca bud-
dhica”, просуществовавшей под его
руководством почти сорок лет. Боль¬
шое значение имело и его руководст¬
во Азиатским музеем, хотя, по неко¬
торым свидетельствам, он не мог до
1929 г. уделять ему много внимания
из-за занятости в Академии наук24.
Но в наибольшей степени таланты
организатора Ольденбург смог рас¬
крыть на посту непременного секре¬
таря академии. Нет нужды говорить о
том, насколько сложной и серьезной
203
С.Ф. Ольденбург
для истории нашей Академии наук
была та четверть века 1904-1929, осо¬
бенно вторая ее половина. А дважды
за это время Ольденбург, формально
никогда не возглавлявший академию,
фактически управлял всей ее деятель¬
ностью один или почти один. Первый
раз это случилось после смерти прези¬
дента Императорской академии вели¬
кого князя Константина Константи¬
новича (июнь 1915), а затем и единст¬
венного вице-президента академика
П.В. Никитина (май 1916); лишь в мае
1917 г. новым президентом был из¬
бран А.П. Карпинский. Второй раз
это произошло после смерти в мае
1926 г. единственного в то время вице-
президента В.А. Стеклова, поскольку
A. П. Карпинский был уже стар и, как
показывает дневник Е.Г. Ольденбург,
сильно тяготился своими функциями.
В течение года вице-президента не
было вообще, затем Академия избра¬
ла А.Е. Ферсмана, но его не утвердила
власть. И вплоть до начала 1929 г. все
приходилось тянуть Сергею Федоро¬
вичу! По свидетельству жены, он
больше всего гордился тем, что при
нем всегда “Известия” Академии наук
“выходили в свет первого и пятнадца¬
того, час в час, день в день”25.
Всю жизнь Ольденбург отличался
не только организаторскими способ¬
ностями, но и общественной активно¬
стью. Казалось бы, область научных
интересов должна была толкать его в
сторону кабинетной науки. Но этого
не было никогда. Еще в студенческие
годы, пришедшиеся на “глухое царст¬
вование” Александра III, он принял
активное участие в деятельности Сту¬
денческого научно-литературного об¬
щества, объединявшего политически
активных студентов и молодых препо¬
давателей (кстати, именно с тех пор
началась его многолетняя дружба с
B. И. Вернадским). Среди активных
участников общества был и А.И. Уль¬
янов, после казни которого общество
прекратило деятельность; об участии
в нем Ольденбурга см. свидетельство
И.Д. Серебрякова26. Позже законо¬
мерным стало вступление академика
в кадетскую партию, а затем и его
участие в качестве кадетского мини¬
стра во Временном правительстве Ке¬
ренского.
В октябре 1917 г. политическое те¬
чение, к которому принадлежал
Ольденбург, потерпело поражение.
Его представителям надо было делать
выбор, как вести себя дальше. Пона¬
чалу позиция Сергея Федорович мало
отличалась от позиции своих коллег
по партии. Вскоре после революции
он вместе с другими академиками вы¬
ступил с обращением, где были такие
слова: “Великое бедствие постигло
Россию: под гнетом насильников, за¬
хвативших власть, русский народ те¬
ряет... свое достоинство; он продает
свою душу и, ценою постыдного и не¬
прочного сепаратного мира, готов из¬
менить союзникам и предать себя в
руки врагов”27. Однако в отличие от
некоторых коллег Ольденбург нико¬
гда не терял исторического оптимиз¬
ма. Показательна уже упоминавшаяся
статья 1918 г. памяти В.П. Васильева,
в которой Ольденбург писал: “Груст¬
но, что при таких печальных обстоя¬
тельствах приходится праздновать
столетие со дня его рождения. Оста¬
ется лишь надежда на то, что эта стра¬
ница истории сменится другой, менее
печальной и оправдается вера В.П. Ва¬
сильева в будущее России”28. В отли¬
чие от многих коллег по кадетской
партии, считавших главной задачей
борьбу с большевиками, уходивших в
ряды белых или уезжавших из России,
он считал, что в первую очередь он
должен спасать Академию наук и
обеспечивать ученым возможность
работать несмотря ни на что.
Новая власть относилась к Ольден¬
бургу как к видному кадету и бывше¬
му министру настороженно, что про¬
204
С.Ф. Ольденбург
явилось в шести обысках в его квар¬
тире до 1922 г. и в его аресте. Когда он
был в ВЧК, в Академии остановились
все дела. Руководство Академии обра¬
тилось к В.И. Ленину, который знал
Ольденбурга еще с 1891 г. как знако¬
мого его казненного брата. После
вмешательства председателя Совнар¬
кома непременный секретарь Акаде¬
мии наук был освобожден и вернулся
к своим делам. О хорошем отношении
к Ольденбургу Ленина (в отличие от
его преемников) пишет даже Н. Поп¬
пе29.
Годы гражданской войны были для
ученого тяжелыми. Помимо общей
ситуации он должен был помогать
родственникам и друзьям, почти пол¬
ностью занявшим его академическую
квартиру. Как вспоминала Елена Гри¬
горьевна, “квартира С.Ф. Ольденбур¬
га превратилась в ночлежку: все зна¬
комые, которые уезжали из Петер¬
бурга или спасались от голода, или от
большевиков, оставляли свои вещи в
квартире, ночевали ночь-две и уходи¬
ли, присылали своих знакомых”30.
Она же насчитала 13 человек, кото¬
рые “кормились” у Сергея Федорови¬
ча. Занятый академическими делами,
он почти не бывал дома, работал в
академической канцелярии, из-за хо¬
лода спал, не раздеваясь - белье было
обменено на хлеб, носил единствен¬
ный костюм. Он обходился без летне¬
го пальто (отдал его племяннику).
Но постепенно обстановка норма¬
лизовалась, и надежды на приход
“менее печальной страницы истории”
стали оправдываться. Улучшилась и
бытовая обстановка: здесь много зна¬
чил брак с Еленой Григорьевной, на¬
ладившей эту сторону жизни ученого.
И в 20-е годы Ольденбург не только
сотрудничал с новой властью, но и
публично признал правоту ее идей.
Вот только один пример, зафиксиро¬
ванный у Е.Г. Ольденбург. В 1928 г. в
Ленинграде чествовали участников
похода ледокола “Красин”, спасших
экспедицию У Нобиле. И вот слова
из речи Ольденбурга: «Мы слышали,
как один из красинцев сказал: “Мы не
знали людей, которых мы шли спа¬
сать, но чувствовали, что люди в
беде” Здесь ярко сказалась та чело¬
вечность, которую мы считаем сутью
советского строительства».
Такая смена позиции по сравнению
с 1917-1919 гг. не нашла понимания у
многих коллег и старых друзей. Ти¬
пичный пример - написанные “в стол”
записки академика С.А. Жебелёва,
опубликованные лишь в 90-е гг.: «Он
сам себя поставил в фальшивое поло¬
жение, и это ясно чувствовалось все¬
ми, а более всего, вероятно, им са¬
мим... Сначала он “спасал” то, что
было обречено на гибель, а когда
“спасать” стало поздно, Ольденбург
круто повернул руль влево, но в этот
поворот вряд ли кто поверил и верит,
и это охладило симпатии многих к
Ольденбургу»31. Даже старый друг
В.И. Вернадский, соглашавшийся с
Ольденбургом в том, что ради спасе¬
ния Академии компромиссы необхо¬
димы, не мог одобрить многочислен¬
ные выступления Сергея Федоровича
в связи с 10-й годовщиной Октября.
В ответ Ольденбург “очень взволно¬
ванно указал, что если ему удалось ос¬
вободить двух-трех лиц от Сибири, и
десятку вдов добыть пенсии, это объ¬
ясняется именно тем, что он везде бы¬
вает, его знают и что он не чуждается
людей, а откликается”32.
Но выступления Ольденбурга о
значении Октябрьской революции
нельзя рассматривать просто как
“ложь во спасение” Изменение же
его общественной позиции, на наш
взгляд, не опровергает сказанных уже
после его смерти слов Е.Г. Ольден¬
бург: “Отличительной чертой харак¬
тера Сергея Федоровича является его
устойчивость, определенность... Мно¬
гие его идеи, взгляды, отношение к
205
С.Ф. Ольденбург
людям и жизни, установившиеся в мо¬
лодости, проходят через всю его
жизнь, и он не изменял им до моги¬
лы”33. По своим взглядам Ольденбург,
безусловно, был, употребляя совре¬
менный термин, государственником.
Всю жизнь он занимался организаци¬
ей русской науки и всегда исходил из
того, что наука должна находиться в
сфере интересов государства и финан¬
сироваться государством. Налажива¬
нием отношений ученых и властных
структур он занимался и при царском
строе, и при Временном правительст¬
ве, и при советской власти. После Ок¬
тября он первоначально думал, что
большевики лишь разрушают все то,
что ему было дорого. Потом посте¬
пенно ему стало ясно, что и новая
власть заинтересована в развитии нау¬
ки, и с ней также необходимо сотруд¬
ничать. Такой путь тогда проделал не
он один, достаточно назвать имя уже
упоминавшегося В.И. Вернадского.
Однако в отношениях с властью
Ольденбург зашел намного дальше,
чем большинство членов тогдашней
Академии, к нему близок был лишь
всегда левый по взглядам В.А. Стек¬
лов, племянник Н.А. Добролюбова
(еще дальше зашел Н.Я. Марр, но это
был совершенно особый случай).
Ольденбург всегда подчеркивал дис¬
танцию между собой и властью, нико¬
гда не называл себя (в отличие от
Н.Я. Марра) марксистом. Когда в
1925 г. в академических кругах появи¬
лись слухи о возможном назначении
Ольденбурга на пост “министра нау¬
ки”, он заявил, что не может играть
такую роль, поскольку он не комму¬
нист. Он даже был раздосадован, ко¬
гда, не спросив согласия, его объяви¬
ли в числе авторов журнала “Безбож¬
ник”, и отказался в нем сотрудничать.
И в то же время Ольденбург, не только
выступая на публике, но и в разгово¬
рах с женой, как фиксирует ее днев¬
ник, заявлял, что “придает исключи¬
тельное значение... нашей револю¬
ции”, жалел о том, что не стало “твер¬
дой руки Ленина, который не боялся
сознаваться в своих ошибках”34. Жене
он говорил и то, что не может понять,
почему эмигранты отказываются
работать с Советской Россией.
Безусловно, в советской идеологии
были черты, привлекавшие Ольден¬
бурга: интернационализм, атеизм.
Елена Григорьевна отмечала, что
“он даже во всю жизнь ни разу не был
у заутрени”35. Его старый друг и со¬
ратник по партии кадетов Д.И. Ша¬
ховской, глубоко верующий человек,
не мог понять, “как это он, который
занимался буддизмом, не религиоз¬
ный человек” Еще одна черта, про¬
явившаяся в статье о Васильеве и спе¬
циально отмечаемая Е.Г. Ольденбург,
- исторический оптимизм: “В нем го¬
рел вечный пламень, и никакого пес¬
симизма, ни одной мрачной мысли не
было у него”36. Он всегда верил в про¬
гресс, а в годы нэпа, когда положение,
в том числе и в науке, стало улуч¬
шаться, эта вера еще больше укрепи¬
лась. Даже в тяжелый 1928 год, когда
вся ситуация стала ухудшаться, он уте¬
шался лозунгом “терпение и труд все
перетрут” и порицал жену за то, что
она “ничего, кроме критики, не может
предложить” Отметим и характери¬
стику Ольденбурга в воспоминаниях
Н. Поппе, написанных в эмиграции.
Он пишет, что на восточном факуль¬
тете тех лет преобладали “эксцентри¬
ки”, люди с чудачествами, а Ольден¬
бург выделялся среди них “нормаль¬
ностью” и душевным здоровьем37.
На позицию Ольденбурга, вероят¬
но, влияли и близкие ему люди. Если
его сын (и до революции бывший по¬
литически правее отца) не принял
революцию по идейным причинам,
то Елена Григорьевна, племянница
народовольца Д.А. Клеменца, всегда
отличавшаяся левыми взглядами,
относилась к новой власти вполне
206
С.Ф. Ольденбург
сочувственно, что видно из ее днев¬
ника.
Думается, что позиция академика
была двойственной. Где-то он созна¬
тельно шел на компромиссы, спасая
свою единственную цель и задачу -
Академию наук. Но во многом он, со¬
храняя исторический оптимизм, ста¬
рался верить в официально провоз¬
глашаемые идеалы, и если не верил в
них до конца, то убеждал себя в их
правоте. А те или иные реальные со¬
бытия вроде подвига “Красина” могли
укреплять его веру даже в 1928 г.
Позиция Ольденбурга была весьма
сложной. По выражению Елены Гри¬
горьевны, он постоянно находился
“между двумя лагерями, академиками
и Москвой”38. Сам он еще в 1922 г. пи¬
сал будущей жене: “Надо было спа¬
сать и научную работу, и людей для
этой работы в постоянных трениях,
заседаниях, поездках в Москву, писа¬
ниях и защите бесконечных записок,
имея, с одной стороны, грубых и вла¬
стных людей, с другой, изнервничав¬
шуюся интеллигенцию”. В результате
ни тот, ни другой лагерь не мог счи¬
тать до конца Ольденбурга “своим”
О позиции “изнервничавшейся ин¬
теллигенции” уже говорилось выше.
Полное взаимопонимание Ольден¬
бург находил лишь с вице-президен¬
том Академии В.А. Стекловым
(Н.Я. Марр, преследовавший собст¬
венные цели, не мог быть надежным
союзником). Неожиданная смерть
Стеклова в 1926 г. стала для него тя¬
желым ударом: основную борьбу за
спасение науки они вели вдвоем, те¬
перь Сергей Федорович остался один
(президент А.П. Карпинский не пре¬
пятствовал этой борьбе, но активно в
ней не участвовал).
В более спокойные годы нэпа
Ольденбургу даже легче было рабо¬
тать с “грубыми и властными людь¬
ми”, чем с коллегами. Как видно из
дневника Е.Г. Ольденбург, его отно¬
шения с теми коммунистами, кто по¬
стоянно общался с представителями
науки, были до 1928 г. вполне мирны¬
ми. Они относили его вместе со Стек¬
ловым к “левой партии в Академии
наук”
В те годы отношения Академии с
властью внешне выглядели сходными
с теми, какие были еще в царское вре¬
мя. Тогда состав членов Академии це¬
ликом был беспартийным (лишь двое
из тогдашних академиков - Н.Я. Марр
и А.Ф. Иоффе - вступят в Коммуни¬
стическую партию, но это произойдет
позже), а партийные структуры прямо
не вмешивались в академическую
жизнь. Власть целиком выступала
здесь в лице государственных орга¬
нов: Совета Народных Комиссаров и
его структур. Ольденбургу постоянно
приходилось иметь дело с Председа¬
телем Совнаркома А.И. Рыковым,
наркомом просвещения А.В. Луначар¬
ским, председателем Главнауки при
Наркомпросе Ф.Н. Петровым, а также
с А.С. Енукидзе, Н.П. Горбуновым,
Е.П. Вороновым. В трудных ситуаци¬
ях Ольденбург обращался к Н.И. Бу¬
харину и М.И. Ульяновой. Не все в от¬
ношениях с ними всеми бывало глад¬
ко, но в целом эти люди понимали
значение Академии наук, некоторые
из них сами были не чужды науке.
Вряд ли к ним вполне были примени¬
мы слова Сергея Федоровича о “гру¬
бых людях” Иногда, как показывают
дневник Е.Г. Ольденбург и письма са¬
мого академика, доходили слухи об
ином, весьма недоброжелательном
отношении к Академии ряда высоких
руководителей: В.М. Молотова,
В.В. Куйбышева, А.И. Микояна (имя
И.В. Сталина в дневниках почти от¬
сутствует). Однако тогда они были да¬
леко.
Власть в те годы старалась избе¬
гать прямого вмешательства в акаде¬
мические дела. Лишь ОГПУ иногда
устраивало акции по изъятию наибо¬
207
С.Ф. Ольденбург
лее оппозиционных ученых, тогда
Ольденбургу приходилось хлопотать
об их освобождении, что еще нередко
удавалось. Но идеологические требо¬
вания обычно проводились через
“левую партию” в Академии, то есть
через Сергея Федоровича. Тогда, на¬
пример, прямое вмешательство цензу¬
ры в академические издания было
большой редкостью, но нехватка бу¬
маги и ограниченность отпускаемых
средств заставляли непременного сек¬
ретаря выступать в роли цензора.
Вот один эпизод такого рода
(1925 г.), зафиксированный в дневнике
Елены Григорьевны: “А.Е. Ферсман
передал ему целую массу статей из
Отделения русского языка и словес¬
ности, и С[ергей] должен решить, пе¬
чатать их или нет. Статьи сплошь о
старых русских духовных писателях,
сплошь церковно-религиозного со¬
держания. Много раз Сергей доказы¬
вал своим академикам с Истриным во
главе, что, отдавая должную дань ува¬
жения старой русской духовно-рели¬
гиозной литературе, теперь не время
печатать только одно это, что иначе
на академические издания прекратит¬
ся отпуск кредитов. Его слова не дают
желанных результатов, наоборот,
только восстанавливают против него
всех - Перетца, Истрина и т.д. Сегод¬
ня С[ергей] сказал мне: “Ведь в старое
время они, бывало, слушались прика¬
заниям царя, правительства и не печа¬
тали о декабристах”39.
Этот эпизод хорошо показывает
двойственность позиции Ольденбурга.
Он намного лучше, чем академики-
слависты, понимал, чем чревато пре¬
кращение “отпуска кредитов”, и соз¬
нательно ради этого выступал в роли
добровольного цензора. Но он и не
мог понять позицию членов Отделе¬
ния русского языка и словесности, са¬
мого консервативного среди трех тог¬
дашних отделений АН СССР. Ученые
старой школы действительно слуша¬
лись царскую власть и выполняли ее
идеологические требования, но это
была “их” власть, даже если они в
чем-то не были с ней согласны. Те¬
перь же они считали, что у власти на¬
ходятся “они”, и стремились ни в чем
не идти “им” на уступки. А Ольден¬
бург старался перестраиваться не
только внешне, но и внутренне.
На сходную тему он высказывался,
причем не с трибуны, а в разговоре с
женой: “Для теперешней жизни со¬
вершенно не важно знать в настоя¬
щую минуту, как читается та или иная
стихотворная строка того или иного
латинского классика... Имеем ли мы
право тратить сейчас, в эти трудные
моменты народные деньги на мало¬
жизненные вещи?”40. Может быть,
где-то в подобных случаях Елена Гри¬
горьевна, сама так искренне думав¬
шая, и подверстывала взгляды мужа к
своим, но в целом, думается, она фик¬
сировала его реальные высказывания.
Вот еще сходный эпизод из дневни¬
ка, относящийся уже к периоду борь¬
бы за “советизацию” Академии. В это
время И.П. Павлов публично “почти
кричал, что большевикам надо себя
показать, что их нечего бояться”.
На одном из заседаний, как передает со
слов мужа Елена Григорьевна, Павлов
«толковал о “свободе”, об аполитично¬
сти ученых, которых нельзя насило¬
вать, заставлять кому-то служить».
В это время Ольденбург, если верить
его жене, «употреблял все усилия, что¬
бы смолчать, хотя все в нем кипело и
ему хотелось крикнуть: “Это ложь, что
Вы аполитичны... Вы самая ужасная
реакция, самый гнусный оплот реак¬
ции”, но он знал, что тогда будет ссора
навсегда, это может окончательно по¬
вредить делу выборов»41. Опять-таки
надо было быть между двух огней и до
конца не вставать ни на одну сторону,
чтобы не повредить делу.
Как показывает дневник Е.Г. Оль¬
денбург, тогдашний состав Академии
208
С.Ф. Ольденбург
(исключая немногочисленную “левую
партию”) делился на три группы: “об¬
щественников”, “циников” и “индиви¬
дуалистов” Легче всего было иметь
дело с “общественниками”, к кото¬
рым принадлежали В.И. Вернадский,
С.Ф. Платонов, А.Е. Ферсман и др.
Эти люди болели душой за Акаде¬
мию, считали необходимым ее сохра¬
нение и готовы были ради этого идти
на компромиссы. Предел компромис¬
са они, однако, понимали по-разному.
Образцом “циника” был академик-
адмирал А.Н. Крылов, привыкший
как военный человек к правилу “при¬
казы не обсуждаются” В 1928 г. он
призвал “поступать, как прикажет
правительство”, “иначе правительст¬
во пошлет Академию со всеми акаде¬
миками к чертовой матери” Позже
такая линия поведения станет в Ака¬
демии очень распространенной, но
тогда этими словами возмутился даже
идейный коммунист Н.П. Горбунов.
Труднее всего было с “индивидуали¬
стами”, примеры поведения которых
приводились выше. К ним относились
едва ли не все члены Отделения рус¬
ского языка и словесности, все акаде¬
мики-востоковеды, кроме Н.Я. Марра
и самого С.Ф. Ольденбурга, и сравни¬
тельно немногие из естественников:
И.П. Павлов, И.П. Бородин и др.
К ним принадлежали либо ученые-
одиночки, погруженные в собствен¬
ные исследования, либо (как Павлов)
руководители автономных научных
центров, мало связанных с Академи¬
ей. Для них научная свобода была
важнее судьбы Академии, что огорча¬
ло Ольденбурга.
До начала 1928 г. равновесие, одна¬
ко, сохранялось, а Ольденбург мог
считать, что его политика приносит
плоды. Одним из его “звездных часов”
стало празднование 200-летия Акаде¬
мии в 1925 г., широко отмеченное с
участием зарубежных гостей. Но за¬
тем ситуация резко ухудшилась ввиду
нового наступления “грубых и власт¬
ных людей” на “изнервничавшуюся
интеллигенцию” По-видимому, это
наступление было связано с начав¬
шейся в это время борьбой с “правым
уклоном”, к которому были отнесены
партийно-государственные деятели,
наиболее благожелательные к Акаде¬
мии.
Уже 12 февраля 1928 г. Е.Г. Оль¬
денбург записала, что у ее мужа, вер¬
нувшегося из Москвы, после бесед с
рядом руководителей “настроение...
крайне тяжелое, поход против интел¬
лигенции напоминает ему тождест¬
венный 18 и 19 г.”; “АН теряет свой
авторитет и к ней отрицательное от¬
ношение”42. Спустя две недели она пи¬
шет: “С.Ф. в таком безнадежно-тяже¬
лом положении, в каком я его давно
не видела. Охлаждение власти к АН,
урезывание кредитов действует на не¬
го крайне тяжело. Он часто говорит,
что не видит выхода, тем более, что и
товарищи академики высказывают
полное непонимание происходящего и
не хотят с этим считаться. Поход про¬
тив интеллигенции, который ощуща¬
ют все, затем все возрастающие ос¬
ложнения жизни делают всю обста¬
новку крайне тяжелой”43. Новая запись
2 апреля после новой поездки в Моск¬
ву: «На мой вопрос, “Ну, как?”
С.Ф. тяжело вздохнул: “С Академией
очень худо, очень худо”»44.
Власть, однако, намеревалась не
уничтожить, а “советизировать” Ака¬
демию. В апреле 1928 г. Ольденбургу
предложен компромиссный вариант,
который он посчитал выходом из по¬
ложения. Совнарком согласился
уменьшить “урезывание кредитов” в
обмен на избрание в академики груп¬
пы ученых-марксистов (вопреки рас¬
пространенному мнению, в предло¬
женном списке не все были членами
партии, но все стояли на советских по¬
зициях). На первом этапе Ольденбург
мог даже участвовать в формирова¬
209
С.Ф. Ольденбург
нии списка (он настоял на исключении
из него А.В. Луначарского, чья канди¬
датура была бы трудно проходимой).
Однако с апреля 1928 г. список из де¬
сяти человек после утверждения на
Политбюро приобрел характер дире¬
ктивы.
В целом, надо сказать, этот список
Ольденбург вполне закономерно по¬
считал приемлемым, хотя отдельные
кандидатуры ему не нравились
(В.М. Фриче он называл “дураком от
марксизма”). Из десяти человек резко
настроены против Академии и всего
академического были лишь М.Н. По¬
кровский, которого никак нельзя бы¬
ло обойти, да, пожалуй, беспартий¬
ный А.Н. Бах, бывший народоволец.
Остальные были благожелательно
настроены к Академии, что подтвер¬
дили и последующие события. Надо
отметить и то, что несколько человек
из этого списка были противниками
установления сталинского режима
личной власти. Уже после их избра¬
ния В.И. Вернадский напишет сыну:
“В лице коммунистов мы выбрали
большинство сейчас неблагонадеж¬
ных”45. К числу особо неблагонадеж¬
ных он отнес не только Н.И. Бухари¬
на и Д.Б. Рязанова, но и Г.М. Кржижа¬
новского, хотя тот в итоге избежал
репрессий. Достаточно сложными в
последующую эпоху оказались и судь¬
бы А.М. Деборина и Н.М. Лукина, и
посмертные судьбы М.Н. Покровско¬
го и В.М. Фриче.
“Советизация” Академии своди¬
лась не только к избранию “десятки”.
Власть требовала и значительного
увеличения числа членов Академии за
счет беспартийных, но более лояль¬
ных к строю, чем старые академики,
ученых. Одним из шагов в этом на¬
правлении стало создание Отделения
технических наук и включение в чис¬
ло академиков крупных инженеров,
сотрудничавших с советской властью
и активно помогавших индустриали¬
зации. Были объявлены 42 вакансии
(больше, чем когда-либо на прежних
выборах в Академию). В процесс под¬
готовки к выборам активно вмеша¬
лись (чего до того также не было) и
партийные органы. Как выяснилось
уже в начале 90-х гг. при ликвидации
партийных архивов, существовала се¬
кретная директива ЦК ВПК(б) “О не¬
гласном вмешательстве в кампанию
по выборам в АН СССР”, рассылав¬
шаяся всем крайкомам и обкомам
партии и ЦК компартий союзных рес¬
публик. Там было сказано: “Необхо¬
димо поднять общественное мнение
страны и развить кампанию в печати
за одних и против других кандидатов,
не уделяя особого внимания нейтраль¬
ным”46. К директиве прилагались два
списка: желательных (№ 1) и нежела¬
тельных (№ 2) кандидатур. 10 канди¬
датур требовалось избрать обязатель¬
но, на остальные 32 места список
№ 1 имел лишь рекомендательный ха¬
рактер.
Два списка нельзя рассматривать
упрощенно, как это во многом сдела¬
ли их публикаторы в 1994 г. Несом¬
ненно, отбор шел не только по при¬
знаку лояльности, но и по научным
заслугам. Назовем лишь несколько
фамилий из списка № 1 (все эти уче¬
ные достаточно легко были затем из¬
браны академиками): Н.И. Вавилов,
Д.Н. Прянишников, С.А. Чаплыгин,
Н.Д. Зелинский, А.Е. Фаворский,
Л.И. Мандельштам, В.А. Обручев.
Поддержка этих крупных ученых со
стороны ЦК никак не может ставить¬
ся им в вину. Отметим и то, что впос¬
ледствии репрессированных специа¬
листов в списке № 1 даже больше, чем
в списке № 2. А некоторые фамилии в
списке № 1 выглядят очень неожидан¬
ными, например, оказывается, что
при поддержке ЦК в Академию про¬
шел бывший глава Центральной рады
и петлюровской Директории М.С. Гру¬
шевский.
210
С.Ф. Ольденбург
Опять Ольденбург оказался между
двух огней. С одной стороны, было
мобилизовано “общественное мне¬
ние”, во исполнение директивы была
развязана кампания против Академии
в печати, особенно ленинградской. Ре¬
дактор “Ленинградской правды”
М. Рафаил говорил, что “у него в ре¬
дакторском портфеле лежит еще око¬
ло 15 статей, затрагивающих разных
лиц Академии” Кампания шла и про¬
тив кандидатур, включенных в список
№ 2, и против уже давно избранных в
Академию “старорежимных” ученых.
С другой стороны, крайне агрессивно
вели себя академики-“индивидуали-
сты”, твердившие о том, что “прави¬
тельство не посмеет”, “побоятся тро¬
нуть Академию, побоятся Запад¬
ной Европы, авторитета ученых”, а
потому не надо идти ни на какие
компромиссы с властью. О поведении
И.П. Павлова говорилось выше. Столь
же непримиримый В.В. Бартольд зая¬
вил, что если Академия сейчас пойдет
на уступки, то правительство еще боль¬
ше будет ее презирать. Академики
исходили из ситуации прежних лет, но
постоянно общавшийся с властью Оль¬
денбург лучше них понимал, что те¬
перь все стало иначе.
С академиками-“общественника-
ми” было легче, но и В.И. Вернад¬
ский, принципиально согласный с из¬
бранием коммунистов ради спасения
Академии, не соглашался на избрание
директивных кандидатур “в пакете”,
выступая, в частности, против канди¬
датуры философа-марксиста А.М. Де-
борина.
Власть все-таки не решилась пойти
на прямое вмешательство в процесс
выборов. Процедура избрания акаде¬
миков тайным голосованием была со¬
хранена. Следовательно, главная тя¬
жесть проведения партийной директи¬
вы легла на плечи Сергея Федорови¬
ча. Дневник Е.Г. Ольденбург подроб¬
но фиксирует его титаническую борь¬
бу за избрание требуемых сверху лю¬
дей. Ему удалось объединить усилия с
“общественниками”, договориться с
“циниками”, убедить и перетянуть на
свою сторону некоторых “индивидуа¬
листов”, в том числе И.Ю. Крачков-
ского и Ф.И. Щербатского, нейтрали¬
зовать самых непримиримых. Про¬
стор для маневрирования давало
наличие еще 32 вакансий, где можно
было торговаться за те или иные кан¬
дидатуры в обмен на согласие голосо¬
вать за “десятку” С другой стороны,
удалось временно остановить печат¬
ную травлю академии. Тут помог
Н.Я. Марр: упомянутый М. Рафаил
оказался большим почитателем его
“нового учения о языке”
Собрания отделений прошли бла¬
гополучно для Ольденбурга, но все
решалось на Общем собрании 12 ян¬
варя 1929 г. Из 32 мест, заполнение
которых не было жестко предписано,
лишь 17 мест получили ученые из спи¬
ска № 1. Не прошли главным образом
марксисты или люди открыто совет¬
ской ориентации: В.Ф. Переверзев,
В.А. Руднев-Базаров, А.Е. Пресняков,
В.Р. Вильямс, Б.А. Келлер (двое пос¬
ледних стали академиками немного
позже) и др. Заметим, что не прошел
и включенный в список № 1 крупный
этнограф В.Г. Богораз. Еще в 1927 г.
Е.Г. Ольденбург отмечала “личные
счеты” с ним ряда академиков (“не ос¬
танется без внимания и то, что Бого¬
раз - еврей”). 11 вакансий были
заняты учеными, нейтральными для
ЦК. К ним относились, например,
М.А. Мензбир, Б.Я. Владимирцов,
Н.М. Лукин, а также И.М. Виногра¬
дов, которому было суждено на много
лет пережить всех других избранни¬
ков 1929 года. Четыре же места были
заняты людьми из “проскрипционно¬
го” списка № 2: М.К. Любавский,
Г.А. Надсон, М.М. Покровский (не пу¬
тать с одновременно избранным
М.Н. Покровским!) и В.М. Алексеев,
211
С.Ф. Ольденбург
избрание которого вне сомнений
обеспечил очень его ценивший Оль¬
денбург.
Но главным было избрание “десят¬
ки” И тут Ольденбурга постигла не¬
ожиданная для него неудача. Прошли
лишь семь из предписанных кандида¬
тур, а А.М. Деборин, Н.М. Лукин и
В.М. Фриче избраны не были. Как
свидетельствует Елена Григорьевна,
старейший академик И.П. Бородин
(1847 года рождения) открыто выра¬
жал радость по этому поводу.
Она же фиксирует слова ее мужа
после собрания: “Что теперь будет?
Не дадут денег на книги, откажут в
командировках, закроют новые ин¬
ституты И будут правы”. Казалось
бы, ситуация безнадежна: впереди ли¬
бо репрессии против Академии, либо
прямое административное вмеша¬
тельство в ее прерогативы. Но Оль¬
денбург и здесь нашел выход. Он на¬
чал борьбу за переголосовку кандида¬
тур Деборина, Лукина и Фриче на три
оставшихся вакантными места, но не в
прежнем составе голосующих, а с уча¬
стием 39 вновь избранных академи¬
ков. И это удалось сделать! После
этой победы 7 марта 1929 г. Елена
Григорьевна записала в дневнике о
муже: “Благодаря его усилиям акаде¬
мия всплыла, а не потонула”47.
Но победа оказалась пирровой для
Сергея Федоровича. Уже через два
дня после предыдущей записи его же¬
на писала: “Думала, что все неприят¬
ности кончатся, но наступают дру¬
гие”48. И далее в марте-мае 1929 г. в
ее дневнике речь постоянно идет об
ухудшении ситуации: аресты, провер¬
ки, возобновление клеветнической
кампании в печати. Московское на¬
чальство все еще избегало прямого
вмешательства, но активно мобилизо¬
вало “общественность”, руководимую
Секцией научных работников и мест¬
комом Академии. Активно использо¬
вали научную молодежь советских
взглядов, технических сотрудников и
лаборантов, от которых требовали
выступать против ведущих ученых.
К этой кампании примкнули и некото¬
рые видные ученые, например, дирек¬
тор Сейсмологического института
П.М. Никифоров, который, по мне¬
нию Е.Г. Ольденбург, “взял на себя
ужасную роль в академической жиз¬
ни” и “вносит разложение в работу
АН”49. Среди новых академиков осо¬
бо активен был давно, еще со времен
конфликта со своим учителем
В.О. Ключевским, непримиримый к
академической науке М.Н. Покров¬
ский: он публично заявлял, что “век
академии отжил и должны быть по¬
всюду институты”50. Подобные идеи
высказывали и “научно довольно
крупные” “близкие к коммунистам
академики”, как их оценивал В.И. Вер¬
надский51: А.Н. Бах, А.Д. Архангель¬
ский. Большинство вновь избранных
академиков-коммунистов вели себя
как раз иначе, и Н.И. Бухарин, как от¬
мечается в дневнике Е.Г. Ольденбург,
смог понравиться даже И.П. Павлову,
заявившему чуть позже, в октябре
1929 г., что он “глубоко уважает и це¬
нит” Бухарина. Но их положение во
власти, особенно Бухарина и Д.Б. Ря¬
занова, в это время резко ухудшилось.
С мая по август 1929 г. Ольденбург
смог на короткое время отойти от
всех этих забот: его в последний раз
выпустили вместе с женой за границу,
где он смог еще раз увидеть семью сы¬
на. Когда супруги вернулись в Ленин¬
град, положение в Академии было
отчаянным. В разгаре была чистка
Академии наук комиссией во главе с
председателем ЦК профсоюза сов-
торгслужащих Ю.П. Фигатнером.
Сотни сотрудников академических уч¬
реждений увольнялись за “социальное
происхождение”, некоторые из них
уже тогда были арестованы. Ольден¬
бург попытался вступиться за некото¬
рых из них. Но если раньше подобные
212
С.Ф. Ольденбург
заступничества часто помогали, то те¬
перь все было безнадежно. Долгий
разговор с Фигатнером оказался не¬
удачным: тот заявил, что “они, собст¬
венно, находятся под таким давлением
сверху, на них так нападают за их мяг¬
кость”52. Супругам Ольденбург все
труднее было сохранять историче¬
ский оптимизм. В те дни Елена Гри¬
горьевна записала в дневнике: “Тяже¬
лая, жестокая вещь жизнь! Конечно,
будет время, когда рак научатся изле¬
чивать, будет время, когда обществен¬
ный строй станет лучше, совершен¬
нее, но ведь пока все - это живые лю¬
ди!”53. А ее муж, пользуясь прибли¬
жавшимся 25-летнем пребывания в
должности непременного секретаря,
подал (уже не в первый раз) прошение
об отставке (он просил ее с 1 февраля
1930 г.); своим преемником он хотел
видеть Н.И. Бухарина. Но тогда от¬
ставка принята не была.
Но впереди еще было самое худ¬
шее. Во второй половине октября
1929 г. в Ленинград прибыли видные
чекисты Я.Х. Петерс и Я.С. Агранов.
24 октября они допрашивали Сергея
Федоровича. Началось “академиче¬
ское дело”, поначалу шедшее как раз¬
бирательство по поводу незаконного
хранения в Библиотеке АН архивных
документов, в том числе подлинника
отречения Николая II и партийных ар¬
хивов кадетов и эсеров. Спустя не¬
сколько месяцев в связи с этим будут
арестованы директор Библиотеки АН
академик С.Ф. Платонов и ряд других
сотрудников Академии. В годы граж¬
данской войны кадетские архивы од¬
но время хранились прямо в квартире
Ольденбурга, что прямо не сказалось
на его судьбе. Теперь же хранение
этих архивов в подведомственном ему
учреждении, о чем он не знал, стало
поводом для его снятия с работы.
30 октября 1929 г. Ольденбург, вер¬
нувшись с работы, “как-то задыхаясь,
сказал: “Отставлен Рыковым”54. При¬
каз был подписан А.И. Рыковым еще
накануне. Академик был в нарушение
устава Академии снят с должности не¬
пременного секретаря приказом свер¬
ху и не с февраля будущего года, как
он просил перед этим, а немедленно.
Отставка даже не была оформлена
как “уход по собственному желанию”.
Ольденбург понимал, что не Рыков
был инициатором приказа (спустя не¬
сколько дней Алексей Иванович под¬
твердил А.Е. Ферсману, что его мне¬
ние об Ольденбурге не изменилось).
Кто был инициатором снятия ученого
с должности? Чекисты? Недоброже¬
лательный к Академии В.М. Моло¬
тов, который вскоре сменит Рыкова
во главе Совнаркома? Или же сам
И.В. Сталин, роль которого во всех
этих событиях прямо не прослежива¬
ется? Ясно одно: приказ шел из выс¬
ших партийных органов.
Почему так поступили с Ольден¬
бургом, долгое время бывшим глав¬
ным проводником партийно-государ¬
ственной политики в Академии наук?
Оснований считать, что перед отстав¬
кой он как-то изменил свою позицию,
у нас нет (дневник Е.Г. Ольденбург
также об этом не свидетельствует).
Создается впечатление, что Сергей
Федорович сыграл роль некоей риту¬
альной жертвы. Чистка в Академии
наук должна была быть доведена до
высшего уровня. А этот уровень
составляли два человека: А.П. Кар¬
пинский и С.Ф. Ольденбург (новые
вице-президенты только-только были
избраны и еще не могли нести ответ¬
ственность за происходившее). Днев¬
ник Е.Г. Ольденбург отмечает, что
одно время стоял вопрос и о смене
президента, однако престарелого и
никому не мешавшего Карпинского
решили оставить на своем посту. А из¬
менение расстановки сил в Академии
давало возможность проводить поли¬
тику партии уже не через буферные
фигуры, а напрямую. Была установ¬
213
С.Ф. Ольденбург
лена затем долго существовавшая сис¬
тема “беспартийный президент - пар¬
тийный непременный (затем главный
ученый) секретарь”. Преемником
Ольденбурга стал, впрочем, не Буха¬
рин, а историк В.П. Волгин, член пар¬
тии с 1920 г. (до того меньшевик); в
связи со своим избранием на эту
должность он был проведен и в акаде¬
мики.
Придя домой, Ольденбург, как за¬
писала его жена, “сел за свой письмен¬
ный громадный стол, зажал голову
руками и смотрел вниз”. Запись следу¬
ющего дня: “Оборвалось все. В доме
плохо. Эта ужасная тишина и пустота,
в доме точно умерший. Да, конечно,
так бывает, когда кто умрет. И у нас в
доме умерший. Ему нет определенно¬
го вида, но чувствуется. Пусто и пло¬
хо. Не звонит телефон, ни к нам, ни
мы ни к кому не звонили.Там, в ака¬
демии, над нами слышны шаги, идет
работа, движение. В окна во дворе за¬
глянешь - идет работа. Но все идет
помимо Сергея. Он больше никому не
нужен”55. В сознании отставного уче¬
ного смешивались страх и стыд.
Он вспоминал о матросах, «которые
нынче мне прислали такие сердечные
поздравления от парохода “Академик
Ольденбург” Они ничего не поймут,
когда узнают об отставке»56. Но одно¬
временно он и боялся того, что
отставкой дело не закончится. Наве¬
стивший его В.И. Вернадский преду¬
предил старого товарища о возмож¬
ности ареста. Но на его предложение
что-либо уничтожить Ольденбург от¬
ветил отказом: “Нет ничего, что надо
было бы прятать или уносить из до¬
ма... Если захотят придраться, всегда
найдут”57. В Москву для объяснений
поехал А.Е. Ферсман, в ожидании но¬
вых сведений прошли два дня. Елена
Григорьевна по совету Вернадского
все же приготовила узелок с вещами
на случай тюрьмы. Вернувшийся пос¬
ле бесед с Рыковым и другими руко¬
водителями Ферсман подтвердил, что
новых претензий к Ольденбургу нет.
Вещи были распакованы.
Оставался Азиатский музей. Одна¬
ко музей в прежнем виде доживал по¬
следние месяцы. По этому поводу со¬
хранился любопытный документ, не¬
сколько лет назад опубликованный
в недолго выходившем журнале
“Источник”, вводившем в научный
оборот документы из Президентского
архива. Это докладная записка упоми¬
навшегося выше Ю.П. Фигатнера в
ЦКК ВКП(б) от 11 декабря 1929 г. по
итогам возглавлявшейся им комиссии
по проверке Академии наук СССР.
Там имеется специальный раздел
“Об Институте Востока”, где Ю.П. Фи-
гатнер писал: “Азиатский Музей,
Тюркологический институт и Буддий¬
ская комиссия - эти три организации
занимаются в Академии Наук вопро¬
сами культуры Востока. Но чем по су¬
ти эти люди занимаются - никто не
знает. Они ездят в командировки - в
Китай, Японию, Персию и т.д., что
они делают, с кем связаны - тоже ни¬
кому неизвестно. Контроля над их ра¬
ботой нет. По своему мировоззрению
они антропософы и последователи
различных философских систем Вос¬
тока, враждебных коммунизму и со¬
ветской власти. Там нет ни одного
востоковеда марксиста. Обеспечить
все эти учреждения марксистами вос¬
токоведами у нас не хватит людей.
Встает вопрос об объединении этих
учреждений, можно его назвать Ин¬
ститутом или как угодно. Нам тогда
легче будет достать коммуниста восто¬
коведа, сделать его заместителем ака¬
демика, возглавляющего это учрежде¬
ние, взять работу Института под конт¬
роль и постепенно заменять чуждых и
враждебных нам людей молодыми вос¬
токоведами марксистами, оканчиваю¬
щими советские институты Востока”58.
Оставим на совести автора доклад¬
ной записки заявления о том, что все
214
С.Ф. Ольденбург
сотрудники трех учреждений (стало
быть, и Ольденбург тоже!) - антропо¬
софы и последователи восточной фи¬
лософии. По-видимому, он считал,
что изучать буддийскую культуру и
быть буддистом - одно и то же. По пер¬
воначальной профессии Фигатнер
был токарем. Важно, что его заклю¬
чение было реализовано. В начале
следующего года три указанных учре¬
ждения (из которых Буддийская ко¬
миссия была создана по инициативе
Ольденбурга) объединились в единый
Институт востоковедения АН СССР,
с тех пор существующий по сей день.
В записке Фигатнера не говорится
о том, кто должен стать директором
института; сказано лишь, что это дол¬
жен быть академик. Однако наиболее
естественной здесь была кандидатура
Ольденбурга, поскольку он оставался
директором Азиатского музея, а из
трех объединенных учреждений му¬
зей был намного крупнее двух осталь¬
ных вместе взятых. Может быть, ре¬
шению о создании института, помимо
выводов комиссии Фигатнера, спо¬
собствовало и желание руководства
Академии как-то компенсировать
Ольденбургу потерю поста непре¬
менного секретаря. Должность дирек¬
тора значительного академического
института повышала его статус по
сравнению с директорством в Азиат¬
ском музее.
После отставки Ольденбурга ка¬
кое-то время перестали приглашать
на академические мероприятия, мало
кто заходил к нему или звонил ему
(в числе немногих исключений, помимо
В.И. Вернадского, был и Н.Я. Марр), а
старые знакомые при встречах на
улице переходили на другую сторону
(Я.В. Васильков, письмо к автору ста¬
тьи). Потом постепенно ситуация ста¬
ла сглаживаться, что проявилось и в
выступлении академика с докладом
“Восток и Запад в советских услови¬
ях” на сессии АН СССР в 1931 г., и в
праздновании в 1932 г. на академиче¬
ском уровне 50-летия научной дея¬
тельности Ольденбурга. По случаю
юбилея был подготовлен объемистый
сборник со статьями многих видных
ученых59; он, однако, вышел в свет
уже вскоре после смерти юбиляра.
Но удар, нанесенный ученому в октя¬
бре 1929 г., не мог пройти бесследно.
Здоровье, еще недавно крепкое, стало
быстро ухудшаться. В середине 20-х гг.
Ольденбург “бросался в водоворот
жизни с наслаждением юноши”, а
А.П. Карпинский, бывший старше его
на 17 лет, уже был дряхл и утомлен
жизнью. В итоге же Карпинский пе¬
режил Ольденбурга.
О деятельности Ольденбурга в Ин¬
ституте востоковедения мы имеем не¬
много материалов, а дневник его же¬
ны не охватывает эти годы. Имеются,
с одной стороны, некрологи и публи¬
кации первых лет после его смерти, во
многом обходящие острые углы, с
другой стороны, недавняя краткая
публикация60, автор которой, исполь¬
зуя важные архивные документы, на¬
оборот, старается показать, что Оль¬
денбург в эти годы “оказался в ловуш¬
ке и мог только наблюдать, как АН и
его родной Азиатский музей, превра¬
щенный в ИВ АН СССР, стремитель¬
но уничтожаются изнутри”61. Ситуа¬
ция в институте, безусловно, была не¬
простой. Хотя вопреки предложениям
Фигатнера заместителем директора
стал беспартийный (но очень лояль¬
ный к власти) академик А.Н. Самой-
лович, но решения принимались на за¬
седании дирекции, куда входили пар¬
торг, ученый секретарь - член партии
и “представители общественности”62,
Однако все-таки вряд ли верно счи¬
тать, что голос директора вообще ни¬
чего не значил. Один факт тут же
приводит и Я.В. Васильков. В 1932 г.
была решением сверху прекращена
серия “Bibliotheca Buddhica”, явно не
вписывающаяся в новые реалии, но
215
С.Ф. Ольденбург
“Ольденбургу какими-то невероятны¬
ми трудами удалось добиться в этот
раз ее восстановления”63. Оконча¬
тельно серию закрыли лишь после
его смерти.
Согласиться с тем, что Институт
востоковедения в свои первые годы
лишь “уничтожался изнутри”, никак
нельзя. Что-то терялось по сравне¬
нию с Азиатским музеем, но что-то и
приобреталось. Институт, расширив¬
ший свой штат и тематику исследова¬
ний по сравнению с музеем, объеди¬
нял многих крупных востоковедов,
деятельность которых никак нельзя
сводить к выполнению идеологиче¬
ских требований. Именно тогда, напри¬
мер, в институте развернулись работы
по изучению Советского Востока и по
восточному языкознанию, совсем не
изучавшемуся в Азиатском музее. Бе¬
зусловно, интересным для Сергея Фе¬
доровича стало и порученное ему ку¬
рирование только начинавшей свое
существование таджикской науки.
Вместе с академиком В.Л. Комаро¬
вым он в 1932 г. посетил Таджики¬
стан, а затем принял на себя руковод¬
ство Таджикистанской базой АН
СССР6*.
С 1933 г. здоровье Сергея Федоро¬
вича стало резко ухудшаться, но до по¬
следних дней он жил своим делом,
стремился помогать востоковедам.
Об этом единодушно свидетельству¬
ют авторы мемориальных публика¬
ций. Вдова академика Б.Я. Владимир-
цова вспоминала, что за двенадцать
дней до смерти Ольденбурга она гово¬
рила с ним об издании посмертной
книги своего мужа “Общественный
строй монголов” и тот просил дать
ему появившуюся в те дни корректу¬
ру65. Е.Э. Бертельс вспоминал свою
последнюю встречу с Ольденбургом.
Он принес ему только что закончен¬
ную рукопись очередного тома “Трудов
Таджикистанской базы АН СССР”,
«Состояние его здоровья в это время
резко ухудшилось, но он все же при¬
нял меня и около двух часов беседо¬
вал о сборнике, давая ряд ценных ука¬
заний. Я ушел от него, оставив ему ру¬
копись, провожаемый словами:
“Я долго ее не задержку, я только еще
раз быстро просмотрю ее”. Но сдер¬
жать это обещание ему не удалось.
Через день его уже не стало»66.
А А.Н. Самойлович в некрологе Оль¬
денбурга писал: «Уже в полусозна¬
тельном состоянии он продолжал вы¬
сказывать заботу о возглавлявшихся
им подготовительных работах по уча¬
стию востоковедов Советского Союза
в организуемом правительством Пер¬
сии праздновании тысячелетнего
юбилея автора “Шахнамэ” Фердовси
(сейчас принято писать Фирдоуси. -
В.А.). Последние сказанные им слова
относились к этому пользующемуся
мировой известностью персидскому
поэту»67. Может быть, что-то в этих
свидетельствах и легендарно, но нет
сомнений в том, что до последнего
часа академик Ольденбург оставался
“общественным человеком”, думав¬
шим о русской науке.
А после смерти его на долгое время
просто забыли. Произошло это не
сразу: его торжественно похоронили,
выпустили подготовленный еще при
его жизни юбилейный том, в течение
нескольких лет публиковали некроло¬
ги и мемориальные материалы, Отде¬
ление общественных наук постанови¬
ло издать том его неопубликованных
трудов под редакцией И.Ю. Крачков-
ского. Этот том, как видно из преди¬
словия68, был подготовлен еще до
1937 г. Но затем массовые репрессии
унесли многих его коллег и учеников,
потом война оборвала жизни еще
многих, а оставшиеся в послевоенные
годы уже были заняты совсем другим.
Подготовленный том на многие годы
оказался в архиве, хотя И.Ю. Крач-
ковский и после войны поднимал воп¬
рос о его издании. Имя Ольденбурга
216
С.Ф. Ольденбург
не было запретным, но упоминалось в
40-50-е гг. нечасто.
Один из примеров - второе издание
Большой советской энциклопедии (ее
31-й том со статьей об Ольденбурге
вышел весной 1955 г., но статья писа¬
лась не позже 1953 г.). В этом издании
многие из академиков-“индивидуали-
стов”, которых Ольденбург считал
“самым гнусным оплотом реакции”,
представлены намного лучше пред¬
ставителя “левой партии” Ольденбур¬
га. В том же томе - очень большая
статья о И.П. Павлове, который на¬
зван “великим” и удостоен портрета-
вклейки” Даже И.П. Бородин,
откровенно не переносивший все со¬
ветское и не получивший, в отличие
от Павлова, мировой известности,
представлен статьей с портретом, ли¬
шенной какой-либо критики. А статья
об Ольденбурге - совсем коротенькая
без портрета и с оценкой, положенной
тогда ученым, далеким от марксизма:
“В основе историко-литературных ис¬
следований О., исключительно ценных
по богатству фактического материа¬
ла, лежат идеалистические взгляды.
Его работы по изучению народного
творчества опираются на порочную
теорию “культурных заимствова¬
ний”69. А про его академическую дея¬
тельность - всего одна фраза о том,
что он в такие-то годы был непремен¬
ным секретарем. Ни слова об Азиат¬
ском музее и Институте востоковеде¬
ния, а год его избрания академиком дан
неверно. Тогда борьба Ольденбурга
за проведение в Академии линии со¬
ветской власти не вызывала интереса
(к тому уже, видимо, сохранялась па¬
мять о том, что он был снят за “ошиб¬
ки”).
Лишь с 60-х гг. имя Ольденбурга
снова стали вспоминать, однако боль¬
ше как индолога, чем как организато¬
ра науки. Показательно новое, третье
издание Большой советской энцикло¬
педии. В статье “Академия наук
СССР” упомянуты все ее президенты,
включая Константина Константино¬
вича, но имя Ольденбурга не упомяну¬
то ни разу. Статья же 1974 г. о самом
Ольденбурге70 является переработкой
статьи в предыдущем издании, лишь в
духе времени убрана всякая критика.
Еще добавлен портрет и исправлена
ошибка в дате. А о деятельности в
Академии опять ничего, кроме той же
фразы.
Постепенно об Ольденбурге гово¬
рили все больше, что проявилось в
конференции, посвященной 50-летию
со дня его смерти. Она прошла в Ин¬
ституте востоковедения в 1984 г., на
основе ее был опубликован сборник71.
Посмертный сборник трудов ученого,
наконец, вышел в начале 1991 г. Сре¬
ди публикаций биографического ха¬
рактера тех лет отметим также ста¬
тью72.
В последние полтора-два десятиле¬
тия имя Ольденбурга упоминается в
печати чаще, чем в предшествовав¬
шие полвека, причем, помимо его вос¬
токоведной деятельности, вспомина¬
ют и его работу в Академии наук.
Однако если в книге 1986 г. вся эта де¬
ятельность освещалась с советских
позиций и большое место занимала
тема встреч Ольденбурга с Лениным,
то теперь в ряде публикаций точка
зрения “изнервничавшейся интелли¬
генции” или даже точка зрения акаде-
миков-“индивидуалистов” рассматри¬
ваются как единственно верные. При
этом в одних публикациях, как у
Я.В. Василькова, сохраняется уважи¬
тельный по отношению к Ольденбур¬
гу тон, но в других публикациях его
позиция открыто осуждается73. И в
том, и в другом случае итог его дея¬
тельности признается негативным.
Как нам представляется, академи¬
ческая деятельность ученого в 20-е гг.
не была напрасной. Можно согла¬
шаться или не соглашаться с его
взглядами, можно считать, что он
217
С.Ф. Ольденбург
имел излишние иллюзии в отношении
“грубых и властных” людей, но разви¬
тие науки в СССР, в том числе акаде¬
мической науки, и в 20-е, и в 30-е, и в
40-е гг. нельзя сводить только к ее
“уничтожению” изнутри и извне. Оте¬
чественная наука всегда продолжала
существовать, а власть той эпохи, по¬
губив, к сожалению, немало ученых и
научных направлений, никогда не
была заинтересована в уничтожении
науки, пусть понимала задачи науки
не всегда так, как бы это нам сейчас
хотелось. Но многое зависело не
только от общей политики, но и от де¬
ятельности конкретных людей. Ака-
демики-“индивидуалисты” могли либо
вести “катакомбную” жизнь, либо в
лучшем случае отстаивать собствен¬
ное право или право своего коллекти¬
ва на существование. А “обществен¬
ники” спасали Академию, спасали це¬
лые научные направления. И одним из
первых среди них в 20-е годы был
Сергей Федорович Ольденбург. В итоге
все же именно в сфере науки больше,
чем в большинстве других сфер, наша
страна в советский период выдержива¬
ла конкуренцию с Западом. И Ольден¬
бург, отдавая всего себя Академии,
жертвуя собственными научными ис¬
следованиями, сыграл в этом немалую
роль.
Еще раз приведем слова Ольден¬
бурга из некролога А.О. Ивановского
0 том, что “всегда известная доля от¬
ветственности падает на самого чело¬
века”. Каким бы ни было время, в ка¬
кое жил ученый, он брал на себя эту
долю и, не до конца реализовавшись
как востоковед, сыграл большую по¬
ложительную роль как организатор
русской науки.
Примечания
1 Крачковский И.Ю. Предисловие // Ольден¬
бург С.Ф. Культура Индии. М., 1991. С. 14.
2 Бонгард-Левин Г.М. Индологическое и
буддологическое наследие С.Ф. Ольден¬
бурга // Сергей Федорович Ольденбург.
М., 1986. С. 29.
3 Миханкова В.А. Николай Яковлевич
Марр. М.; Л., 1949. С. 31.
4 Русская Туркестанская экспедиция 1909—
1910 гг.: Краткий предварительный отчет
составил С.Ф. Ольденбург. СПб., 1914.
5 Ольденбург С.Ф. Буддийские легенды.
Ч. 1. СПб., 1896.
6 Бонгард-Левин Г.М. Индологическое и
буддологическое наследие... С. 30.
7 Ольденбург С.Ф. Заметки о буддийском
искусстве: О некоторых скульптурных и
живописных изображениях буддийских
джатак // Восточные заметки. СПб., 1895;
Он же. Буддийское искусство в Индии:
(По поводу соч. Grunwedel A. Buddhistische
Kunst in Indien. В., 1900) // Изв. имп. Акад.
наук. 1901, т. 14, № 2; Он же. Материалы
по индийской иконографии // Сб. МАЭ.
СПб., 1901. Т. 1, вып. 3.
8 Ольденбург С.Ф. Предварительная замет¬
ка о буддийской рукописи, написанной
письменами kharosthi. СПб., 1897.
9 Ольденбург С.Ф. Культура Индии. М., 1991.
10 Ольденбург С.Ф. Персидский извод пове¬
сти о Варлааме и Иоасафе // ЗВОРАО.
СПб., 1890. Т. 4.
11 Хромов АЛ. С.Ф. Ольденбург - иранист //
Сергей Федорович Ольденбург. М., 1986.
12 Сергей Федорович Ольденбург. М., 1986.
С. 122-153.
13 От редакции // Ольденбург С.Ф. Культура
Индии. М., 1991. С. 7-8.
14 Лунин Б.В. Историк востоковедения. (Из
научного наследия академика С.Ф. Ольден¬
бурга) // Сергей Федорович Ольденбург.
15 Ольденбург С.Ф. Памяти Василия Павло¬
вича Васильева и о его трудах по буддиз¬
му, 1818-1918 // Изв. Рос. акад. наук. 1918.
Т. 12, №7. С. 531.
16 Бонгард-Левин Г.М. Индологическое и
буддологическое наследие... С. 45.
17 Бонгард-Левин Г.М., Волкова О.Ф. Ле¬
генда о Кунале. М., 1963.
18 Ольденбург С.Ф. А.О. Ивановский //
ЖМНП. 1903. Ч. 346, № 4, отд. 4.
19 Рукописи Е.Г. Ольденбург // СПб. фил.
Арх. РАН. Ф. 208. Оп. 2. Д. 57, 61. Л. 59.
20 Там же. Л. 56.
21 Там же. Л. 59.
22 Там же. Л. 260.
23 Там же.
24 Рорре N. Reminiscences. Bellingham, 1983.
Р. 51.
25 Рукописи Е.Г. Ольденбург. Л. 7.
26 Серебряков И.Д. По страницам архива
218
С.Ф. Ольденбург
академика С.Ф. Ольденбурга // Сергей
Федорович Ольденбург.
27 ВДИ. 1993. №3. С. 201.
28 Ольденбург С.Ф. Памяти Василия Павло¬
вича Васильева... С. 566.
29 Рорре N. Reminiscences. Р. 51.
30 Рукописи Е.Г. Ольденбург. Л. 212.
31 Жебелев С.А. С.Ф. Ольденбург // ВДИ.
1993. №3. С. 201.
32 Рукописи Е.Г. Ольденбург. Л. 297-298.
33 Там же. Л. 584.
34 Там же. Л. 260.
35 Там же. Л. 263.
36 Там же. Л. 581.
37 Рорре N. Reminiscences. Р. 51.
38 Рукописи Е.Г. Ольденбург. Л. 212.
39 Там же. Л. 219.
40 Там же. Л. 13.
41 Там же. Л. 51.
42 Там же. Л. 309.
43 Там же. Л. 317.
44 Там же. Л. 321.
45 Из писем В.И. Вернадского // Вести.
РАН. 1993. № 9. С. 825.
46 Малышева М.П., Познанский В.С. Пар¬
тийное руководство Академии наук: Семь
документов из бывшего архива Новоси¬
бирского обкома КПСС // Там же. 1994.
№ 1. С. 1034.
47 Рукописи Е.Г. Ольденбург. Л. 192.
48 Там же. Л. 193.
49 Там же. Л. 231.
50 Там же. Л. 209.
51 Из писем В.И. Вернадского. С. 825.
52 Рукописи Е.Г. Ольденбург. Л. 221.
53 Там же. Л. 222.
54 Сидоров М.А. Непременный секретарь -
заступник и хранитель академии // Вести.
РАН. 1993. №4. С. 645.
55 Рукописи Е.Г. Ольденбург. Л. 229.
56 Там же. Л. 230.
57 Там же. Л. 240.
58 Из докладной записки председателя ко¬
миссии по проверке Академии наук СССР
Ю.П. Фигатнера в ЦКК ВКП(б) от 11 де¬
кабря 1929 г. по итогам проверки // Ис¬
точник. 1997. № 4. С. 112.
59 Сергею Федоровичу Ольденбургу - к пя¬
тидесятилетию научно-общественной де¬
ятельности (1882-1932). Л., 1934.
60 Васильков Я.В. Академик С.Ф. Ольден¬
бург: Последние годы (директор Институ¬
та востоковедения АН СССР) // Наука и
техника: Вопросы истории: Тез. XX го-
дич. конф. СПб., отд-ния Рос. нац. коми¬
тета по истории и философии науки и тех¬
ники. СПб., 1999. Вып. 15.
61 Там же. С. 157.
62 Там же. С. 156.
63 Там же. С. 157.
64 Гафурова Н.Б. Руководитель Таджики-
станской базы АН СССР // Сергей Федо¬
рович Ольденбург.
65 Владимирцов Б.Я. Работы по истории и
этнографии монгольских народов. М.,
2002. С. 298.
66 Бертельс Е.Э. Предисловие // Труды Тад-
жикистанской базы АН СССР. М.; Л.,
1936. Т. 3: Лингвистика. С. 7.
67 Самойлович А.Н. Памяти С.Ф. Ольденбур¬
га // Вести. АН СССР. 1934. № 3. С. 18-19.
68 Крачковский И.Ю. Предисловие. С. 17.
69 БСЭ. 2-е изд. М., 1955. Т. 31. С. 7.
70 БСЭ. 3-е изд. М., 1974. Т. 18. С. 385-386.
71 Сергей Федорович Ольденбург.
72 Серебряков ИД. Непременный секретарь
АН академик Сергей Федорович Ольден¬
бург //ННИ. 1991. № 1.
73 Перченок Ф.Ф. Академия наук на “вели¬
ком переломе” // Звенья: Исторический
альманах. М., 1991. Вып. 1.
Основные труды С.Ф. Ольденбурга
Персидский извод повести о Варлааме и Ио-
асафе // ЗВОРАО. СПб., 1890. Т. 4.
Заметки о буддийском искусстве. О некото¬
рых скульптурных и живописных изобра¬
жениях персидских джатак // Восточные
заметки. СПб., 1895.
Буддийские легенды. 4.1. СПб., 1896.
Материалы по индийской иконографии //
Сб. МАЭ. СПб., 1901. Т. 1, вып. 3.
Русская туркестанская экспедиция 1909—
1910 г.: Краткий предварительный отчет
составил С.Ф. Ольденбург. СПб., 1914.
Культура Индии. М., 1991.
Литература о С.Ф. Ольденбурге
Сергею Федоровичу Ольденбургу - к пяти¬
десятилетию научно-общественной дея¬
тельности. Л., 1934.
Самойлович А.Н. Памяти С.Ф. Ольденбурга //
Вести. АН СССР. 1934. № 3.
Сергей Федорович Ольденбург. М., 1986.
Серебряков И.Д. Непременный секретарь
АН академик Сергей Федорович Ольден¬
бург //ННИ. 1991. № 1.
Сидоров М.А. Непременный секретарь - за¬
ступник и хранитель академии // Вести.
РАН. 1993. № 4.
Алпатов В.М., Сидоров М.А. Дирижер акаде¬
мического оркестра // Гам же. 1997. № 2.
Иосиф Абгарович Орбели
(1887-1961)
Среди российских ученых, посвятив¬
ших себя изучению истории и культу¬
ры народов Востока, заметно выделя¬
ется имя талантливого археолога и
культуролога, востоковеда-текстоло-
га, литературоведа и лингвиста - Ио¬
сифа Абгаровича Орбели. Его имя и
характеристику его многогранной на¬
учной и общественной деятельности
можно встретить во многих книгах,
повествующих о становлении и разви¬
тии советской исторической и фило¬
логической науки, истории Лазарев¬
ского института восточных языков
или Академии истории материальной
культуры, Государственного Эрмита¬
жа или Академии наук Армянской
ССР, Института востоковедения АН
СССР или Восточного факультета
ЛГУ. Рассказ о жизни И.А. Орбели
содержится в книгах о днях героиче¬
ской блокады Ленинграда, о многих
выдающихся деятелях нашей науки и
культуры, с которыми работал и об¬
щался академик И.А. Орбели. Жиз¬
ненный путь И.А. Орбели отражен и в
нескольких книгах, специально ему
посвященных1. Яркая жизнь И.А. Ор¬
бели, наполненная выдающимися на¬
учными свершениями, ставшая под¬
линным образцом самоотверженного
служения отечественной науке, всегда
будет примером блестящего сочета¬
ния замечательных качеств ученого и
организатора науки. Она неизменно
будет напоминать об огромных воз¬
можностях природного таланта и со¬
зидательного труда ученого, чья
жизнь без остатка отдается любимо¬
му делу.
Для того чтобы понять и оценить
редкие творческие возможности Ио¬
сифа Абгаровича, следует обратиться
к годам его детства и юношества.
Он родился 8(20) марта 1887 г. в ма¬
леньком провинциальном городке Ку¬
таиси, населенном в основном грузи¬
нами. В 1888 г. его семья переехала в
Тифлис. И здесь армянского мальчика
из семьи с давними культурными тра¬
дициями ожидала встреча с многона¬
циональным городом, где звучала гру¬
зинская и армянская, русская и азер¬
байджанская, курдская речь. Здесь
ежедневно выходило несколько газет
на русском, грузинском и армянском
языках. Уже в самом раннем возрасте
Иосиф Абгарович овладел некоторы¬
ми восточными языками. Примеча¬
тельная деталь: юный Иосиф Орбели
по настоянию родителей говорил с
220
И.А. Орбели
армянами по-армянски, с грузинами -
по-грузински, с азербайджанцами -
по-азербайджански. Все это состави¬
ло, несомненно, базу того интереса к
Востоку и его культуре, который
И.А. Орбели пронес через всю
жизнь.
Отец будущего выдающегося исто¬
рика и востоковеда Абгар Иосифович
Орбели - воспитанник юридического
факультета Петербургского универ¬
ситета - в Тифлисе был товарищем
прокурора судебной палаты и присяж¬
ным поверенным. Со временем он за¬
нялся частной юридической практи¬
кой. Он был необычайно образован¬
ным человеком, в его доме была до¬
вольно большая библиотека. Все свои
возможности он и его жена Варвара
Моисеевна, происходившая из армян¬
ского княжеского рода, употребили
на то, чтобы дать своим детям отлич¬
ное образование. И результат этой
родительской самоотверженности
оказался необычайно значительным.
Все три сына Абгара Иосифовича и
Варвары Моисеевны стали учеными,
которые со временем приобрели ши¬
рокую известность в нашей стране и
за ее пределами: старший брат - Рубен
Абгарович - как один из выдающихся
зачинателей подводной археологии в
нашей стране. Другой брат - Леон Аб¬
гарович - стал крупным физиологом,
выдающимся учеником и соратником
великого физиолога Ивана Петрови¬
ча Павлова. Со временем Леон Абга¬
рович был избран действительным
членом Академии наук СССР и при¬
обрел мировую известность.
Таков семейный круг будущего
знаменитого археолога и востоковеда,
еще не знавшего в годы детства и
юности, что его ждут стены Санкт-
Петербургского университета, Акаде¬
мии истории материальной культуры,
Института востоковедения и, в осо¬
бенности, всемирно известного Госу¬
дарственного Эрмитажа.
Иосиф Абгарович получил велико¬
лепное образование, необходимое для
занятий археологией и востоковеде¬
нием. Еще в гимназии он хорошо изу¬
чил греческий язык и латынь. Любо¬
пытно, что в эти же годы по настоянию
отца, который считал, что сыновья не¬
пременно должны владеть каким-ни¬
будь ремеслом, он освоил столярное
мастерство, а также ремесло каменщи¬
ка и типографского наборщика.
В 1904 г. Иосиф Орбели поступил
на историко-филологический факуль¬
тет Петербургского университета,
пройдя здесь полный курс по отделе¬
нию классической филологии. В 1907 г.
он поступает на факультет восточных
языков Петербургского университе¬
та. Успешно окончив оба факультета,
он целиком посвятил себя научной де¬
ятельности, первые шаги в которой
сделал уже в студенческие годы.
В университете Иосиф Абгарович
имел счастливую возможность учить¬
ся у крупнейших русских ученых - ис¬
ториков и востоковедов - С.А. Жебе-
лева, Н.Я. Марра, С.Ф. Ольденбурга и
Я.И. Смирнова. Сам Иосиф Абгаро¬
вич неоднократно говорил о том,
сколь счастливыми были его студен¬
ческие годы. Уже в университете Ио¬
сиф Абгарович много и плодотворно
работал над темой “Этнография Кав¬
каза по сведениям античных писате¬
лей”. На раннем этапе его творческой
деятельности результаты стали
давать знания, полученные на истори¬
ко-филологическом и восточном фа¬
культетах. Именно широта професси¬
ональной подготовки в студенческие
годы сделала Иосифа Абгаровича
еще до окончания университета сот¬
рудником “Нового энциклопедиче¬
ского словаря Брокгауза и Ефрона”,
для которого он написал прекрасные
статьи об армянском, грузинском и
мусульманском искусстве.
В самом начале научной деятельно¬
сти И.А. Орбели выявилось его стре¬
221
И.А. Орбели
мление к новым поискам в науке. По¬
жалуй, именно это предопределило
появление студента историко-фило¬
логического факультета Петербург¬
ского университета Иосифа Орбели в
аудиториях восточного факультета
того же университета. Здесь он стал
учеником, а вскоре и одним из бли¬
жайших сотрудников Николая Яков¬
левича Марра. В творческой лабора¬
тории этого выдающегося ученого
царил мощный дух поиска новых, не¬
изведанных путей в науке. Такой под¬
ход к делу привел Н.Я. Марра и его
учеников к тем замечательными науч¬
ным результатам, которые принесли
их раскопки древней столицы Арме¬
нии - Ани. Ученым удалось не только
восстановить во многих деталях преж¬
ний облик средневекового города
Ани, но и показать на основе анализа
материала раскопок, что это была ко¬
лыбель самобытной и высокой куль¬
туры. Для молодого ученого огром¬
ное значение имело его участие в рас¬
копках Ани. Сами раскопки ведь ве¬
лись под руководством Н.Я. Марра,
который всегда стремился ставить с
помощью изучения нового археологи¬
ческого материала крупные истори¬
ческие проблемы. Поэтому и при рас¬
копках Ани исследовали культуру ар¬
мянского средневекового города в
связи с культурой других стран Кавка¬
за и Передней Азии. И.А. Орбели уча¬
ствовал в раскопках Ани как студент-
практикант в 1906-1910 гг. Юный уче¬
ный занимался археологической
работой страстно, постепенно начал
вести самостоятельные раскопки и по
праву стал ближайшим помощником
Н.Я. Марра. Вполне естественно, что
когда на территории древнего города
был организован Музей древностей из
анийских раскопок, именно студент
И.А. Орбели был назначен храните¬
лем этого Музея. Стремлением искать
и находить в науке непроторенные до¬
роги были отмечены энергичное уча¬
стие И.А. Орбели в работах по созда¬
нию Музея анийских древностей, пуб¬
ликации ученого, связанные с изуче¬
нием городища Ани и его памятников.
Настойчивым желанием обнаруже¬
ния новых важных для науки данных и
материалов характеризовались экспе¬
диции И.А. Орбели в область Моке,
где он изучал в 1911-1912 гг. местные
наречия армянского и курдского язы¬
ков, составившие важный цикл его ис¬
следований и заложившие прочный
фундамент его интересов армениста и
курдоведа. В результате этой поездки
И.А. Орбели собрал исключительный
по научной ценности материал по ар¬
мянской и курдской лексикографии и
этнографии. Он составил на основе
изучения языка мокских армян диалек¬
тологический словарь, а также под¬
готовил словарь языка мокских кур¬
дов. Результаты своих полевых работ
И.А. Орбели изложил в этнографиче¬
ском очерке, в котором проявил себя
тонким знатоком и интерпретатором
быта и традиций населения области
Моке.
С 1914 г. И.А. Орбели - приват-до¬
цент кафедры армяно-грузинской фи¬
лологии Петербургского университе¬
та, с 1917 г. - доцент этой кафедры, а
с 1919 г. - профессор университета по
кафедре истории восточного искус¬
ства.
Уже в пору научной молодости
И.А. Орбели проявился исключитель¬
но широкий диапазон его творческих
интересов. Он стремился к поиску но¬
вых материалов, позволявших подой¬
ти к новым оценкам и выводам в об¬
ласти армянской и грузинской фило¬
логии и эпиграфики, археологии Ар¬
мении, этнографии армян и курдов.
Историко-культурным регионом его
научных интересов стала вся Перед¬
няя Азия с ее необычайным перепле¬
тением историко-культурного разви¬
тия различных племен и народов.
Именно в эту пору возник пронесен¬
222
И.А. Орбели
ный И.А. Орбели через всю его жизнь
интерес к вопросам культурного взаи¬
модействия различных народов в рам¬
ках историко-культурных регионов.
Диапазон научных интересов Иоси¬
фа Абгаровича отличался необычай¬
ной широтой. Уже в первое десятиле¬
тие своей творческой деятельности он
создал получившие высокую оценку
специалистов труды по армянской
эпиграфике и классической филоло¬
гии, культуре и искусству Армении и
Грузии, Ирана, по истории литератур,
средневековой истории и археологии
многих народов Закавказья. В эти же
годы расцвета творческих возможно¬
стей ученого он выполнил ряд инте¬
реснейших работ по этнографии и
фольклору армян и курдов, а также
подготовил ряд прекрасных перево¬
дов произведений армянских средне¬
вековых историков. Но случилось
так, и это весьма характерно для уче¬
ных с ярко выраженным темперамен¬
том организатора научной работы,
что И.А. Орбели многие свои труды
не доводил до публикации, будучи за¬
нят, как правило, исключительно
важными проблемами научной дея¬
тельности возглавлявшихся им твор¬
ческих коллективов. В результате в
архиве Иосифа Абгаровича сохрани¬
лись неизданными завершенные фун¬
даментальные работы в области исто¬
рии и истории культуры народов Пе¬
редней Азии и Закавказья. Уже после
кончины И.А. Орбели его коллегам и
ученикам удалось подготовить и из¬
дать в 1968 г. книгу И.А. Орбели “Из¬
бранные труды. Том I. Из истории
культуры и искусства Армении
10-13 вв.” В этой книге, издание ко¬
торой имело весьма широкий науч¬
ный резонанс, были опубликованы
проведенные И.А. Орбели исследова¬
ния архитектурных памятников Ахта-
мара - острова на озере Ван, а также
исследования армянских средневеко¬
вых басен XII—XIII вв., сопровожден¬
ные переводом текстов. Для понима¬
ния средневекового армянского ис¬
кусства исследование И.А. Орбели
двух архитектурных памятников Ах-
тамара имеет очень большое научное
значение, а переведенные и исследо¬
ванные им басни армянских баснопис¬
цев позволили ученому извлечь из
басенных материалов не только дан¬
ные, касающиеся тех или иных исто¬
рических событий, но и характеристи¬
ку различных историко-социальных
реалий.
Оценивая творческий путь
И.А. Орбели, можно не только поди¬
виться тому, как много он успел сде¬
лать за свою жизнь (он умер, не дожив
до 74 лет), но и вновь ощутить горь¬
кое чувство утраты удивительно та¬
лантливого человека, далеко не пол¬
ностью реализовавшего свои исклю¬
чительные возможности ученого и
организатора науки.
И.А. Орбели не было присуще
свойственное многим талантливым
ученым стремление, прежде всего,
выразить себя в реализации собствен¬
ных научных планов в сбоих книгах
или статьях. Ему очень часто оказы¬
вались дороже общие цели научной
деятельности в рамках его специаль¬
ности, ее общие результаты независи¬
мо от того, приносили ли они славу
ему лично. Эта черта его характера,
эта особенность его научной деятель¬
ности сделали Иосифа Абгаровича
инициатором развития новых науч¬
ных идей во многих областях истори¬
ческой и филологической науки.
Не случайно поистине увлеченно и с
большим уважением вспоминают и
пишут о нем востоковеды-арменисты
и грузиноведы, курдоведы и ирани¬
сты, филологи и лингвисты разных
специальностей, археологи и истори¬
ки культуры. В их высказываниях о
деятельности И.А. Орбели можно
ощутить признательность коллег и
учеников этого выдающегося учено¬
223
И.А. Орбели
го, обращенную к человеку, чьим та¬
лантом и оригинальными идеями
были оплодотворены многие отрасли
гуманитарного знания.
Поэтому в 1956 г. мало кого удиви¬
ло, что почти 70-летний ученый, пол¬
ностью пренебрегая интересами лич¬
ной исследовательской деятельности,
со страстью и увлеченностью молодо¬
сти занялся созданием нового коллек¬
тива - Ленинградского отделения Ин¬
ститута востоковедения АН СССР.
Именно благодаря редкостному само¬
отверженному труду И.А. Орбели в
течение трех-четырех лет не только
был сформирован этот коллектив ор¬
ганизационно, но и определена его
долгосрочная научная программа,
верность выбора которой подтверди¬
ла жизнь. Между тем на рабочем сто¬
ле Иосифа Абгаровича лежали почти
подготовленные к печати его собст¬
венные работы, для завершения кото¬
рых он не мог выделить время. В ре¬
зультате в его архиве остались столь
значительные ученые труды, что их
посмертная публикация еще долгое
время сохраняла имя Иосифа Орбели
в ряду действующих российских вос¬
токоведов. До сегодняшнего дня мно¬
гочисленные ученики и последовате¬
ли выдающегося ученого продолжа¬
ют сверять с его идеями и принципами
свои планы и намерения, а его труды
остаются для них настольными книга¬
ми, путеводителями в сложном мире
научного поиска.
Что же сделало имя Иосифа Орбе¬
ли притягательным для его современ¬
ников и достойным подражания для
всех, кто продолжает трудиться в тех
областях востоковедного знания, ко¬
торым отдал свой талант Иосиф Аб-
гарович? На этот вопрос можно отве¬
тить кратко: Иосиф Абгарович всю
жизнь был поистине одержим жаждой
нового и умел внушить это чувство
окружающим. Именно эта черта ха¬
рактера сделала его создателем мно¬
гих новых научных коллективов, поз¬
волила ему стать подлинным генера¬
тором идей во многих областях восто¬
коведения.
Дооктябрьский период деятельно¬
сти И.А. Орбели ярко и точно охарак¬
теризовал академик Е.В. Тарле. Он пи¬
сал: “Научные труды И.А. Орбели,
посвященные памятникам армянской
и грузинской культуры и культуры
Ирана, а также работы по армянской
эпиграфике и курдскому языку при¬
несли ему славу выдающегося учено¬
го и выдвинули его в первые ряды
русских востоковедов. Революция за¬
стала Иосифа Абгаровича в разгаре
научной работы. Уже прошумела
молва о его важных раскопках, об от¬
крытии в Ване стелы урартского царя
Сардура II, о своде анийских надписей,
которыми он занимался с перерывами
пять лет (1912-1917). Многие знали
также о его упорной и очень плодо¬
творной работе по собиранию боль¬
шого числа других древних армянских
надписей... была известна его деятель¬
ная роль в анийских раскопках,
давших первостепенные научные ре¬
зультаты. Но только с 1918-1919 гг.
узнали все Иосифа Абгаровича как та¬
лантливого ученого-организатора”2.
Е.В. Тарле, оценивая деятельность
И.А. Орбели в качестве одного из ор¬
ганизаторов науки молодого Совет¬
ского государства, заметил, что уже
тогда “стало ясно, что он и впредь бу¬
дет занимать ведущую роль там, где
речь идет о реформировании старых
научных учреждений и об их приспо¬
соблении к нуждам новой России”3. К
сказанному можно добавить, что при¬
нять революцию И.А. Орбели помог¬
ли такие его качества, как подлинный
патриотизм и интернационализм, вы¬
сокая гражданственность и острое
ощущение социальной несправедли¬
вости.
Весьма разносторонней была науч¬
но-организационная деятельность
224
И.А. Орбелм
И.А. Орбели уже в начале 20-х гг.
Он редактировал широко известные
“Записки Восточного отделения Рус¬
ского археологического общества”,
много сил отдал организации изда¬
тельской деятельности Российской
Академии истории материальной
культуры, с энтузиазмом налаживал
работу типографии Академии наук
СССР, директором которой был в
1921-1922 гг. В этот период он про¬
должал педагогическую работу в ка¬
честве профессора Петроградского
университета, активно участвовал в
реорганизации Лазаревского инсти¬
тута восточных языков в Москве.
В 1925-1929 гг. И.А. Орбели заведо¬
вал кафедрой армяно-грузинской
филологии Ленинградского универ¬
ситета.
Общей чертой изысканий И.А. Ор¬
бели в различных областях историче¬
ской и филологической науки на про¬
тяжении всей жизни было его посто¬
янное стремление к комплексному
изучению памятников материальной
культуры и письменности. Он с рав¬
ным энтузиазмом и успехом был
первооткрывателем ряда урартских
древностей в районе Вана, вел архео¬
логические раскопки в Ани, изучал
памятники армянского зодчества на
острове Ахтамар, исследовал памят¬
ники армянской эпиграфики в Хаче-
не, изучал мокские диалекты армян¬
ского и курдского языков.
Особенно значителен вклад
И.А. Орбели в изучение историческо¬
го и культурного прошлого армянско¬
го народа. Археологические и эпигра¬
фические изыскания И.А. Орбели в
Ани и Ване, Ахтамаре, Хачене и Мар-
машене обогатили арменистику зна¬
нием первостепенной важности па¬
мятников, изучение которых в широ¬
ком историко-культурном контексте
послужило отправной точкой для
дальнейших исследований армени¬
стов - историков и археологов - исто¬
рии и культуры древней и средневеко¬
вой Армении.
Большую научную славу принесло
И.А. Орбели открытие им в 1916 г. в
районе Вана урартских надписей, ко¬
торые содержали тексты из летописи
урартского царя Сардура II (середина
VIII в. до н.э.). Эта находка составила
одну их важных страниц начавшей
развиваться в ту пору урартологиче-
ской науки, обогащенной впоследст¬
вии вкладом многих советских ученых,
в том числе учеников И.А. Орбели.
Иосиф Абгарович обладал исклю¬
чительными познаниями в области ис¬
тории армянского героического эпо¬
са. Широкое признание получила его
книга “Армянский героический эпос”,
изданная на армянском и русском язы¬
ках в 1956 г. И.А. Орбели был несом¬
ненным авторитетом в изучении ар¬
мянского эпоса. В 1939 г., когда отме¬
чалось 1000-летие армянского герои¬
ческого эпоса “Давид Сасунский”,
И.А. Орбели стал не только организа¬
тором научных юбилейных мероприя¬
тий, но и ответственным редактором
и автором предисловия к армянскому
изданию сводного текста эпоса.
Примечательно, что И.А. Орбели
особо выделял проблему народности
эпоса “Давид Сасунский”, подчерки¬
вая, что его герои и их мировоззрение
связаны с подлинно народными низа¬
ми. И.А. Орбели был автором обшир¬
ного предисловия к русскому перево¬
ду “Давида Сасунского”, увидевшего
свет в том же 1939 г. Он много труда
отдал изучению средневековых ар¬
мянских басен, видя в них, как и в
героическом эпосе, выражение исто¬
рического опыта народа, подлинной
народной мудрости. В 1956 г. увидела
свет книга И.А. Орбели “Басни сред¬
невековой Армении”, нашедшая мно¬
гочисленных и благодарных чита¬
телей.
Будучи кавказоведом самого широ¬
кого профиля, И.А. Орбели внес не¬
8. Портреты историков... т. 3
225
I LA. Орбели
малый вклад и в грузиноведение, в
особенности в изучение грузинского
искусства и литературы. Из-под его
пера вышли ставшие классическими
статьи “Грузинское искусство”, “Пуш¬
кин и грузинская литература”. Ему
принадлежит немало ценных наблю¬
дений и выводов, обогативших знания
грузиноведов об исторической геогра¬
фии Грузии. В его работах локализо¬
ван на исторических картах ряд горо¬
дов и населенных пунктов древней
Грузии, освещены связи Грузии с ан¬
тичным миром.
Особенно значителен вклад
И.А. Орбели в изучение творчества
великого грузинского поэта Шота Ру¬
ставели. Анализируя его поэтическое
наследие, И.А. Орбели особо подчер¬
кивал народность его знаменитой поэ¬
мы “Витязь в тигровой шкуре”
Он писал во “Введении” к сборнику
“Памятники эпохи Руставели” о глу¬
бокой внутренней связи человека - ге¬
роя, художника, поэта - со своим на¬
родом, его способности отражать ми¬
ровоззрение народных масс. В том же
сборнике было опубликовано не¬
сколько статей И.А. Орбели, в кото¬
рых ученый вновь проявил себя как
замечательный исследователь культу¬
ры народов Кавказа.
Широко известен интерес И.А. Ор¬
бели к изучению языка и этнографии
курдов, проявившийся еще в пору его
научной молодости. На склоне лет
И.А. Орбели стал организатором и
первым руководителем курдского ка¬
бинета (ныне - группа курдоведения)
Ленинградского отделения Института
востоковедения АН СССР. Несколь¬
ко десятилетий он был учителем и на¬
ставником ряда поколений советских
курдоведов. По инициативе И.А. Ор¬
бели в конце 50-х годов был начат ряд
важных исследований по истории,
грамматике и лексикографии курд¬
ского языка и его диалектов, введены
в научный оборот тексты памятников
курдской средневековой литературы,
подготовлено описание курдских ру¬
кописей средневековой литературы,
подготовлено описание курдских ру¬
кописей книгохранилищ Ленинграда.
И.А. Орбели немало содействовал в
50-х гг. расширению работ в области
изучения курдского фольклора, сде¬
лал многое для подготовки кадров
ученых-курдоведов.
Значительны заслуги И.А. Орбели
в изучении истории культуры Ирана,
в исследовании памятников сасанид-
ского и сельджукского искусства. В его
трудах, связанных с этой проблемати¬
кой, вновь проявилось глубокое пони¬
мание процесса культурного взаимо¬
действия народов Передней Азии,
Ирана и Закавказья. Опубликован¬
ные работы И.А. Орбели - статьи
“Сасанидское искусство”, “Сасанид-
ское серебро и “Шахнаме”, книга
“Сасанидский металл. Художествен¬
ные предметы из золота, серебра и
бронзы” (написанная в соавторстве с
К.В. Тревер - многолетним соратни¬
ком И.А. Орбели - и изданная в
1935 г.) - вошли в советскую востоко¬
ведную классику.
В 1934 г. отмечалось 1000-летие ве¬
ликого персидского поэта Фирдоуси.
И.А. Орбели не только руково¬
дил всеми научными юбилейными
мероприятиями в Ленинграде, но и
опубликовал ряд работ о творчестве
Фирдоуси, выступил с докладом
“Сасанидское серебро и “Шахнаме” на
юбилейном конгрессе в Тегеране.
В сентябре 1935 г. в Ленинграде
проводился III Международный кон¬
гресс по иранскому искусству и ар¬
хеологии. И.А. Орбели проявил себя
блестящим организатором этого на¬
учного форума. После завершения
работы конгресса Министерство на¬
родного просвещения Ирана награ¬
дило его орденом, а Тегеранский
университет избрал своим почетным
профессором.
226
И.А. Орбелв
Иосиф Абгарович был одним из
выдающихся деятелей советской
культуры. В этом качестве он особен¬
но проявил свой талант и организа¬
торские способности на посту дирек¬
тора Государственного Эрмитажа, с
которым научная судьба связала
И.А. Орбели с 1920 г. В стенах Эрми¬
тажа он стал уже в 20-е гг. известен
как организатор оригинальных по за¬
мыслу выставок, посвященных искус¬
ству народов Востока.
В августе 1919 г. при образовании
Российской Академии истории мате¬
риальной культуры И.А. Орбели был
избран членом этой Академии и стал
заведующим разрядами археологии и
искусства Армении и Грузии. В 1920 г.
он стал руководить издательством и
редакцией изданий Академии, а затем
стал директором академической типо¬
графии. Его энергия и хорошее зна¬
ние типографского дела спасли типо¬
графию от гибели.
В 1920 г. Иосиф Абгарович был из¬
бран на должность хранителя Госу¬
дарственного Эрмитажа и заведующего
Отделением Кавказа, Ирана, Средней
Азии и стран мусульманского Восто¬
ка. С этого времени И.А. Орбели все
свои силы три десятилетия отдавал
Эрмитажу. Он проводил упорную ра¬
боту по сбору в Эрмитаже лучших
памятников восточного искусства из
государственных и частных собраний
и выдвинул проект образования в Эр¬
митаже самостоятельного крупного
Отдела Востока, который и был соз¬
дан в 1926 г. Заведовать им стал Ио¬
сиф Абгарович. В это время он уже
состоял членом-корреспондентом
Российской академии наук.
В Эрмитаже внимание И.А. Орбели
привлекла богатая коллекция золо¬
тых и серебряных изделий сасанид-
ского Ирана. Он увлекся этими па¬
мятниками и еще в 1922 г. организо¬
вал временную выставку сасанидских
древностей и в небольшой книжке на¬
метил основные проблемы, связанные
с этим искусством. Вторая временная
выставка, устроенная И.А. Орбели в
1923 г. в Эрмитаже, была посвящена
мусульманским изразцам. К откры¬
тию выставки был приурочен выпуск
брошюры, в которой рассказывалось
о проблематике экспозиции. И.А. Ор¬
бели доказал, что научные исследова¬
ния в области истории культуры мо¬
гут быть выражены не только в виде
книг и статей, но также в музейной
экспозиции. После временных тема¬
тических выставок в 1925 г. была раз¬
вернута выставка памятников искус¬
ства Кавказа, Ирана и Средней Азин
XII-XVII вв., а в 1931 г. - открыта экс¬
позиция Отдела Востока.
Большая работа в Государственном
Эрмитаже всецело захватила
И.А. Орбели, но он находил все же
время для участия в археологических
экспедициях. В 1928-1929 гг. И.А. Ор¬
бели совершил поездку в Дагестан для
собирания и изучения албанских ка¬
менных рельефов ХН-ХШ вв. и для
обследования Дербентской крепости.
С 1934 по 1951 г. И.А. Орбели был
директором Эрмитажа, отдавая орга¬
низации работы этого всемирно из¬
вестного музея все свои большие зна¬
ния и опыт. Именно под руководством
И.А. Орбели в Эрмитаже сложились
те черты экспозиционной, исследова¬
тельской и популяризаторской дея¬
тельности коллектива, которые столь
плодотворно развиваются и в наши
дни. “Орбели был не только одним из
крупнейших музейных деятелей. - от¬
мечает И.В. Мегрелидзе, - но и под¬
линным реформатором музейного
дела. Используя советскую систему
управления, он из императорской кол¬
лекции раритетов-уникумов превра¬
тил Эрмитаж в музей, доступный ши¬
рочайшим массам трудящихся*'4.
В феврале 1937 г. Иосиф Абгаро¬
вич принял деятельное участие в про¬
ведении столетней годовщины со дня
8*
227
И.А. Орбели
смерти А.С. Пушкина и на торжест¬
венном заседании, посвященном памя¬
ти великого поэта, прочел доклад
“Пушкин и грузинская литература”. В
это же время он ведет активную под¬
готовку к празднованию 750-летия
Шота Руставели, руководит подготов¬
кой к изданию и редактирует русский
перевод поэмы “Витязь в тигровой
шкуре”, изданный Академией наук
СССР. В Эрмитаже организуется спе¬
циальная выставка, посвященная эпо¬
хе Руставели и его творчеству, издает¬
ся сборник работ “Памятники эпохи
Руставели”, который в общедоступ¬
ных, популярных статьях обрисовы¬
вал яркую картину взаимосвязи куль¬
тур народов Востока.
В 1938 г. И.А. Орбели был избран
действительным членом АН СССР.
В том же году он избирается предсе¬
дателем Президиума Армянского фи¬
лиала Академии наук СССР. Нача¬
лась большая работа по подготовке
празднования 1000-летия армянского
народного эпоса “Давид Сасунский”.
И.А. Орбели руководил работой сес¬
сии Армянского филиала Академии
наук СССР, делал доклады, писал ста¬
тьи, выступал с лекциями. В 1940-
1941 гг. на плечи Иосифа Абгаровича
легла подготовка празднования в Ле¬
нинграде 800-летия азербайджанского
поэта Низами и 500-летия основопо¬
ложника узбекской литературы
Навои.
Широко известен патриотический
труд И.А. Орбели в блокадном Ленин¬
граде, его деятельность по спасению
бесценных коллекций Эрмитажа.
В кратчайший срок была проведена
эвакуация музейных ценностей. Уже
1 июля 1941 г. был отправлен из Ле¬
нинграда первый эшелон, увозивший
наиболее ценные коллекции, с ним
выехала большая группа сотрудников
Эрмитажа. Но в Ленинграде осталось
немало эрмитажников во главе с
Иосифом Абгаровичем. Надо было
провести охранные работы, перене¬
сти все музейные экспонаты в подва¬
лы, устроить бомбоубежища. С пер¬
вых дней Отечественной войны Эрми¬
таж превратился в хранилище музей¬
ных ценностей всего Ленинграда и да¬
же его окрестностей. В Эрмитаж на
хранение и для эвакуации поступили
рукописи Кеплера и Ломоносова,
библиотека Пушкина, ценнейшая
коллекция портретов астрономов
Пулковской обсерватории, часть кол¬
лекций Музея истории религии, мате¬
риалы из Союза архитекторов, вещи
из пригородных музеев, частные кол¬
лекции и др. Часть этих ценностей
была вывезена, а часть осталась в оса¬
жденном городе.
Научная жизнь в городе не прекра¬
щалась. В октябре 1941 г. научные уч¬
реждения Ленинграда праздновали
юбилей Низами. Торжественное засе¬
дание состоялось и в Эрмитаже, при¬
чем некоторые слушатели и доклад¬
чики прибыли на заседание в военной
форме прямо с фронта. В конце дека¬
бря 1941 г. для Ленинграда наступили
особенно тяжелые дни, но Иосиф Аб-
гарович сумел так организовать рабо¬
ту, что в Эрмитаже продолжалась
жизнь. Основной заботой в то время
была организация бомбоубежищ в
подвалах Эрмитажа и Зимнего двор¬
ца - в дни сильных бомбардировок
они спасали до двух тысяч человек.
Но и в эти тяжелые дни научная рабо¬
та в Эрмитаже не останавливалась.
10 декабря 1941 г., в тот день, когда
перестали ходить трамваи, в Эрмита¬
же проходило торжественное заседа¬
ние, посвященное Алишеру Навои.
В блокированном Ленинграде Иосиф
Абгарович вел большую научно-по¬
пуляризаторскую работу в войсковых
частях. Так, в ночь на 1 января 1942 г.
он выступал с приветствием к воинам
по радио.
31 марта 1942 г., после завершения
консервационных работ в Эрмитаже,
228
И.А. Орбели
Иосиф Абгарович был командирован
в Армению к месту работы как пред¬
седатель Армянского филиала Акаде¬
мии наук СССР. И в Ереване он также
проводил большую политико-просве¬
тительную работу. За время войны им
было прочитано более двухсот лек¬
ций в войсковых частях Ленинград¬
ского и Кавказского фронтов.
В июне 1944 г. Иосиф Абгарович
вернулся в Ленинград и приступил к
восстановлению поврежденных зда¬
ний Эрмитажа и Зимнего дворца и к
подготовке реэвакуации коллекций
Эрмитажа. Через двадцать два дня по¬
сле прибытия эшелонов с коллекция¬
ми из Свердловска, 4 ноября 1945 г.,
было открыто шестьдесят залов Эр¬
митажа. В числе высоких правитель¬
ственных наград И.А. Орбели - орден
Ленина, которым он был награжден в
1944 г. за самоотверженную работу по
сохранению научных и культурных
ценностей музеев и библиотек Акаде¬
мии наук СССР в Ленинграде.
В 1946 г. по вызову Советского об¬
винения Иосиф Абгарович выступал
в качестве свидетеля на Нюрнберг¬
ском процессе военных преступников,
он произнес яркую речь, речь свиде¬
теля варварских обстрелов Ленингра¬
да, разрушения невоенных объектов и
больших страданий, причиненных
мирным жителям.
В мирной послевоенной обстановке
Иосиф Абгарович вернулся к своим
незавершенным работам, которые он
начал во время блокады. В 1951 г., по¬
кинув пост директора Эрмитажа,
И.А. Орбели руководил в качестве
консультанта археологическими экс¬
педициями Академии наук Армянской
ССР; завершал свои труды по курд¬
ским и армянским диалектологиче¬
ским материалам, древнеармянским
надписям; занимался переводами тру¬
дов армянских историков, армянскими
средневековыми баснями ХН-ХШ вв.
и исследованием знаменитого памят¬
ника армянского зодчества на острове
Ахтамар, изученного им еще в
1911-1912 гг.
И.А. Орбели сделал очень много
для прогресса науки и культуры Арме¬
нии. В качестве руководителя Армян¬
ского филиала АН СССР он энер¬
гично содействовал всестороннему
развитию науки в Армении. Под его
руководством были укреплены тради¬
ционные научные центры, расширя¬
лась подготовка молодых научных
кадров. Когда в ноябре 1943 г. на базе
Армянского филиала Академии наук
СССР была создана Академия наук
Армянской ССР, И.А. Орбели стал ее
первым президентом. Он пробыл на
этом посту до января 1947 г., когда
стало практически непосильным сов¬
мещение высоких обязанностей Пре¬
зидента Академии и директора Госу¬
дарственного Эрмитажа.
Недолгое время находился
И.А. Орбели в Ереване, но успел мно¬
гое сделать для сплочения коллектива
сотрудников молодой Академии наук
республики, для создания ряда акаде¬
мических научных центров. На Об¬
щем собрании Академии наук Армян¬
ской ССР, удовлетворившем просьбу
И.А. Орбели об освобождении от обя¬
занностей президента, выступавшие
отмечали исключительный по значи¬
мости личный вклад Иосифа Абгаро-
вича в создание Академии как центра
науки в республике.
В эти годы выдающийся вклад
И.А. Орбели в развитие гуманитар¬
ных наук был отмечен еще одним
знаком международного признания.
В 1944 г. Лондонское археологиче¬
ское общество избрало его своим по¬
четным членом. С 1945 г. И.А. Орбе¬
ли - почетный член академии наук
Ирана.
Последние годы научной и научно¬
организационной деятельности
И.А. Орбели связаны с двумя старей¬
шими востоковедными центрами Ле¬
229
И.А. Орбели
нинграда - Восточным факультетом
Ленинградского университета и Ин¬
ститутом востоковедения АН СССР.
Весной 1955 г. И.А. Орбели по
просьбе профессоров и преподавате¬
лей Восточного факультета прочитал
там несколько интереснейших лек¬
ций, которые объединяла мысль о
важности изучения историко-культур¬
ного прошлого народов Востока и
процесса их культурного взаимодей¬
ствия. В ноябре 1955 г. И.А. Орбели
был назначен деканом Восточного
факультета ЛГУ, он принял на себя
также обязанности заведующего ка¬
федрой истории стран Ближнего Вос¬
тока. И.А. Орбели руководил Восточ¬
ным факультетом ЛГУ до мая 1960 г.,
сделав необычайно много для улуч¬
шения учебного процесса. Был увели¬
чен круг учебных дисциплин, подгото¬
влены новые учебные программы,
укреплены связи факультета с другими
востоковедными центрами Ленингра¬
да. И.А. Орбели энергично способст¬
вовал расширению научной деятель¬
ности сотрудников факультета, много
сил и внимания уделял публикации
подготовленных ими исследований.
В октябре 1956 г. И.А. Орбели был
назначен заведующим только что соз¬
данным Ленинградским отделением
Института востоковедения АН СССР.
С этим научным коллективом оказа¬
лась связанной деятельность Иосифа
Абгаровича до последнего дня его
жизни. Судьба подарила автору этих
строк более четырех лет почти еже¬
дневного длительного общения с
Иосифом Абгаровичем в качестве его
референта на посту руководителя Ле¬
нинградского отделения Института
востоковедения АН СССР, а впослед¬
ствии позволила многие годы быть
руководителем этого научного колле¬
ктива. Годы работы с И.А. Орбели
позволили мне, как и многим другим
сотрудникам, воочию убедиться в ред¬
ком научном и организаторском
таланте И.А. Орбели, ощутить всю
неординарность его личности, широту
его души и щедрость сердца.
И.А. Орбели в кратчайший срок су¬
мел создать на базе небольшого сек¬
тора восточных рукописей Института
востоковедения новый научный кол¬
лектив, смело сделав ставку на моло¬
дежь в деле создания нового ленин¬
градского академического научного
центра. При этом И.А. Орбели опи¬
рался на поддержку и понимание та¬
ких крупных востоковедов старшего
поколения - сотрудников Ленинград¬
ского отделения Института востоко¬
ведения, как А.Н. Кононов и
В.В. Струве, Н.В. Пигулевская и
В.М. Штейн, В.И. Беляев и Н.Д. Мик¬
лухо-Маклай, на помощь многих про¬
фессоров и преподавателей Восточ¬
ного факультета ЛГУ, сотрудников
отдела Востока Эрмитажа.
Мне довелось выполнять самые
различные его деловые поручения -
научные, организационные, админи¬
стративные. Это был, без преувеличе¬
ния, второй университет, в котором
ежедневно можно было узнать что-то
новое, получить новые деловые навы¬
ки. Но и экзамен приходилось сдавать
ежедневно. По своей природе Иосиф
Абгарович был добрым и справедли¬
вым человеком, но не выносил отсут¬
ствия культуры в людях, их расхля¬
банности и безответственности, весь¬
ма ценил толковость и деловитость,
профессионализм во всяком деле.
В 1957-1960 гг. мне много раз дове¬
лось сопровождать Иосифа Абгаро¬
вича в его деловых поездках в Моск¬
ву. Здесь, как впрочем и в Ленингра¬
де, я был частым свидетелем его
встреч и бесед с Бободжаном Гафуро-
вичем Гафуровым. О судьбе этого че¬
ловека, сыгравшего столь значитель¬
ную роль в истории нашего востоко¬
ведения и в личной судьбе многих
востоковедов, я хочу сказать особо.
После XX съезда КПСС, когда нача¬
230
И.А. Орбели
лась реорганизация Института восто¬
коведения в Москве, проблему укреп¬
ления руководства решили традици¬
онным для того времени способом -
директором был назначен историк и
известный партийный деятель
Б.Г. Гафуров, еще при Сталине став¬
ший первым секретарем компартии
Таджикистана. Это решение мало ко¬
го удивило (тема Востока становилась
в то время политически актуальной),
зато первые же шаги нового директо¬
ра удивили многих. Бободжан Гафу-
рович сразу же продемонстрировал
намерение значительно повысить зна¬
чение и уровень востоковедной науки,
создать для нее солидную издатель¬
скую базу, расширить ее международ¬
ные связи. Именно тогда, в частности,
возник проект создания Издательства
восточной литературы, которое нача¬
ло успешно функционировать уже в
1958 г. и которое возглавил Олег Кон¬
стантинович Дрейер - замечательный
человек и тонкий знаток издательско¬
го дела. Что же касается деловой по¬
литики Б.Г. Гафурова, то более всего
он удивил коллег-востоковедов тем,
что активно начал поддерживать ис¬
следования в области исторического и
культурного прошлого Востока, в ча¬
стности, текстологические и истори¬
ко-культурные изыскания по матери¬
алам восточных рукописей. Это, ко¬
нечно, весьма положительно сказа¬
лось на судьбе Ленинградского отде¬
ления Института, а также на личных
отношениях Б.Г. Гафурова и И.А. Ор¬
бели. Замечу, что для тех, кто близко
знал Б.Г. Гафурова, такая его позиция
выглядела естественной. Он был
человеком восточной культуры, тад¬
жиком, для которого персидская ли¬
тература и историческое прошлое его
народа были не просто предметами
исследовательских изысканий. Бобод¬
жан Гафурович многие годы изучал
историю таджикского народа, и к мо¬
менту прихода в Институт востокове¬
дения был известен как историк Тад¬
жикистана. Он с огромным уважени¬
ем, почти трепетно относился к исто¬
рико-культурному прошлому не только
таджиков, но и иных восточных наро¬
дов. Не случайно именно он - Б.Г. Га¬
фуров - стал вместе с И.А. Орбели и
О.К. Дрейером инициатором создания
ставших знаменитыми серий публика¬
ций письменных памятников Востока,
в которых увидели свет многие уни¬
кальные и редкие исторические лите¬
ратурные памятники Востока, в том
числе из институтской коллекции. Так
же, впрочем, не случайно и то, что он
горячо поддержал издание собраний
сочинений Василия Владимировича
Бартольда - корифея нашего восто¬
коведения, блестящего знатока тек¬
стов, истории и культуры народов
Ближнего Востока. Иосифа Абгаро-
вича связали с Б.Г. Гафуровым узы
дружбы, которые не ослабевали до
последних дней жизни И.А. Орбели.
В начале 1957 г. Иосиф Абгарович
встал перед выбором - постепенно по¬
дыскивать и приглашать на работу
опытных, маститых ученых или быст¬
рыми темпами создавать новый науч¬
ный коллектив за счет молодых вос¬
токоведов, оканчивающих Восточный
факультет. Надо сказать, что им были
использованы обе возможности: он
пригласил на работу ряд известных
востоковедов, но главную ставку сде¬
лал на молодежь. В течение трех лет
(1957-1959) он ежегодно принимал в
штат по 20-25 человек, многие из ко¬
торых были выпускниками Восточно¬
го факультета последних лет (боль¬
шинство к этому времени работало не
по специальности), а человек 10-15 он
отбирал из числа выпускников теку¬
щего года. В выборе кандидатов ему
помогали, конечно, старшие сотруд¬
ники Сектора восточных рукописей и
профессора Восточного факультета,
деканом которого он оставался. Когда
отбор был закончен и обширный спи¬
231
И.А. Орбели
сок кандидатов на зачисление лежал у
И.А. Орбели на столе, наступал не¬
простой момент - изыскание штатных
единиц. Дело это было не такое без¬
надежное, как в Академии наук более
позднего периода, скажем 70-80-х гг.,
но все же даже 3-5 единиц получить
директору учреждения бывало и тог¬
да не просто, а тут речь шла о 20-25.
Как всегда невозмутимо, Иосиф Абга-
рович отправлялся решать вопрос в
Москву, в Президиум АН СССР, где в
ту пору финансовыми и штатными де¬
лами ведал вице-президент Академии
Александр Николаевич Топчиев - че¬
ловек огромного научного и делового
авторитета, всегда относившийся к
И.А. Орбели с большим уважением.
Надо сказать, что перед тем как от¬
правиться в Москву в деловую поезд¬
ку, И.А. Орбели имел привычку со¬
ставлять перечень дел, которые надо
было обсудить в Академии, в Мини¬
стерстве высшего и среднего образо¬
вания или в Высшей аттестационной
комиссии. Перечень дел для обсужде¬
ния с А.Н. Топчиевым обычно содер¬
жал до десятка вопросов. Надо ли го¬
ворить, что в перечне вопросов к Топ¬
чиеву бывала и наша просьба о новых
штатах. Обсудив с Топчиевым не¬
сколько важных научных вопросов,
Иосиф Абгарович начинал разговор о
штатах напоминанием о том, что в Ле¬
нинграде есть все необходимое для
осуществления новых востоковедных
проектов, но очень нужны для них но¬
вые молодые ученые, с успехом окон¬
чившие Восточный факультет. Топ¬
чиев никогда не отказывал Орбели в
его просьбах о зачислении в штат на¬
учной молодежи. Он брал в руки спи¬
сок кандидатов, привезенный Орбели,
и накладывал на него короткую резо¬
люцию, адресованную начальнику
планово-финансового управления
академии - “Обеспечить”. Так в ко¬
роткий срок сформировалось ядро то¬
го востоковедного коллектива, в ко¬
тором до сих пор живут идеи и нравст¬
венные принципы его создателя -
Иосифа Абгаровича Орбели.
Иосиф Абгарович придавал огром¬
ное значение всему, что способствова¬
ло улучшению условий хранения
богатейших рукописных, архивных и
библиотечных коллекций Ленинград¬
ского отделения Института востоко¬
ведения. Под его руководством широ¬
ким фронтом развернулась работа по
созданию научных каталогов коллек¬
ции восточных рукописей, были под¬
готовлены первые публикации остав¬
шихся в архиве завершенных работ
ряда крупных покойных востокове¬
дов. И.А. Орбели многое сделал для
создания получившей ныне всемирное
признание серии публикаций “Пись¬
менные памятники Востока”
В своих выступлениях И.А. Орбели
настойчиво подчеркивал мысль об ис¬
ключительной значимости - научной
и политической - изучения всего ком¬
плекса проблем, связанных с исследо¬
ванием исторического и культурного
прошлого народов Востока, в частно¬
сти зарубежного Востока. В архиве
И.А. Орбели хранится машинописная
копия приветствия, направленного им
весной 1960 г. в редакцию “Историко-
филологического журнала” АН
АрмССР. В этом документе есть та¬
кие строки: “...порой мне приходится
слышать, что углубленный интерес к
прошлому уводит от современности,
наука теряет свою актуальность. Мне
кажется, что подобная постановка во¬
проса совершенно неправомочна - к
прошлому можно и нужно подходить
к позиций настоящего, а ученый, ко¬
торому чужды запросы нашего време¬
ни, готов и современность восприни¬
мать сквозь призму прошлых веков.
Характерно, что обостренный инте¬
рес к прошлым судьбам проявляется
во времена самого интенсивного уст¬
ремления вперед. Создавая свое буду¬
щее и настоящее, народ стремится
232
И.А. Орбели
оценить пройденный путь, и бурно
развивающееся самосознание неиз¬
бежно стимулирует повышенный ин¬
терес к минувшим эпохам”5.
И.А. Орбели являл собой пример
ярчайшей индивидуальности, которая
с очевидностью проявлялась и в боль¬
шом, и в малом. Он отличался исклю¬
чительной честностью, обладал поис¬
тине редким даром человековедения,
уважал окружавших его людей, буду¬
чи при этом не снисходительным или
добреньким, но требовательным и
бескомпромиссным в подлинном че¬
ловеколюбии. Близко знавшие его
люди не раз отмечали, что Иосиф Аб-
гарович обладал и редким даром сопе¬
реживания в общении с товарищами
по труду.
Будучи академиком, Иосиф Абга-
рович был, при тогдашнем отношении
властей к науке, обеспеченным чело¬
веком. Он был неприхотлив в быту и
очень щедр. О его щедрости ходили
легенды. Рассказывали, что пока он
после получки в Институте медленно
проходил по набережной до своего до¬
ма, неподалеку от Эрмитажа, он от¬
кликался на просьбы о деньгах иногда
нескольких лиц. Он никому не отка¬
зывал, словно самому ему деньги во¬
все не требовались. В этом чувствова¬
лось что-то царственное, как будто
бы он одаривал людей из неиссякаемо
богатой казны. Деньги не играли ни¬
какой роли в жизни этого незаурядно¬
го человека, в котором угадывался
сплав восточного с европейским, и
трудно сказать, чего в этом человеке
было больше.
Стоит вспомнить еще один пример
щедрости нашего учителя и наставни¬
ка. Помню, как еще в первый месяц
моей работы в институте в качестве
референта И.А. Орбели меня неожи¬
данно пригласил к себе Борис Борисо¬
вич Пиотровский - в ту пору заведую¬
щий Ленинградским отделением Ин¬
ститута археологии (ныне Институт
истории материальной культуры).
Институт археологии располагался,
как и ныне, в нашем здании по Двор¬
цовой, 18. Я отправился к Борису Бо¬
рисовичу с некоторым волнением, ибо
знал, что иду к очень известному уче¬
ному и весьма близкому Иосифу Аб-
гаровичу человеку. До сих пор с удо¬
вольствием вспоминаю беседу с Бори¬
сом Борисовичем, который дал мне
ряд полезных советов относительно
характера моей работы в качестве ре¬
ферента. В их числе был и неожидан¬
ный совет никогда не пытаться во
время поездок с Иосифом Абгарови-
чем настаивать на том, чтобы распла¬
чиваться за общую еду и иные расхо¬
ды. Смеясь, Борис Борисович сказал:
“Он мне лишь недавно позволил, ко¬
гда я стал доктором наук и профессо¬
ром, заплатить за какой-то наш сов¬
местный ужин, а до того я годами был
при любых обстоятельствах его гос¬
тем”. Я, видимо, плохо усвоил этот со¬
вет и во время первой же поездки с
Иосифом Абгаровичем в Москву по¬
пытался расплатиться с официантом
после утреннего завтрака в гостинице.
Надо было видеть, как рассердился
Иосиф Абгарович, грозно на меня
прикрикнувший: “Юра, уберите Ваши
деньги, у Вас еще борода не выросла!”
После этого случая я больше не рис¬
ковал и вел себя дисциплинированно,
не нарушая принятого правила.
Иосиф Абгарович очень часто да¬
вал деньги в долг коллегам, а брать их
обратно, особенно у молодых сослу¬
живцев, отказывался, заявляя желаю¬
щему вернуть долг: “Что-то я не при¬
поминаю, чтобы я Вам что-нибудь
ссужал” Его щедрость была широко
известна, и мы шутили, что если бы
Иосиф Абгарович не жил так близко
от Института, он бы вконец разорил¬
ся. Помню случай, когда его сотруд¬
ник А.П. Векилов получил наконец
отдельную квартиру для своей тогда
уже большой семьи, и Иосиф Абгаро-
233
И.А. Орбели
вич заставил его взять “в долг” деньги
на покупку мебели, а обратно брать
отказался. Афрасияб Пашаевич - че¬
ловек долга и чести - смог вернуть
эти деньги уже после смерти Иосифа
Абгаровича его жене и сыну.
Иосиф Абгарович действительно
любил людей, стремясь защитить их
от зла и несправедливости. Но столь
же страстно он не мирился со злом и
несправедливостью в характерах сво¬
их товарищей по востоковедному це¬
ху. Уверен, что именно это обстоя¬
тельство создало Иосифу Абгаровичу
репутацию человека конфликтного.
Но даже те, кто так считал, не могли
не признавать, что доминантой харак¬
тера этого человека была справедли¬
вость. Приведу лишь один пример. У
Иосифа Абгаровича были не лучшие
деловые отношения с известным пи¬
терским арабистом Виктором Ивано¬
вичем Беляевым. Об этом достаточно
были осведомлены многие. И вот в
один из дней осенью 1959 г. молодой
арабист Петр Афанасьевич Грязне-
вич оказался в кабинете И.А. Орбели.
Разговор пошел о публикациях ряда
арабских рукописей из нашей коллек¬
ции. В ходе разговора Иосиф Абгаро¬
вич весьма критически отозвался о
В.И. Беляеве. Замечу, что повод для
этого был - многолетняя задержка
В.И. Беляевым подготовки к изданию
текста и перевода сочинения одного
из арабских средневековых авторов.
На это П.А. Грязневич рискнул ска¬
зать Иосифу Абгаровичу, что не хо¬
тел бы слушать упреки в адрес своего
учителя. Иосиф Абгарович внима¬
тельно посмотрел на молодого колле¬
гу и поспешил закончить беседу. Ког¬
да же П.А. Грязневич вышел, он ска¬
зал мне: “Вот это человек, не побоял¬
ся защитить учителя. Молодец!”
Всю жизнь И.А. Орбели отличали
прямота суждений и открытость по¬
ступков, умение отстаивать свою точ¬
ку зрения и уважать чужую. Он бывал
порою резок в суждениях и весьма
эмоционален в дискуссиях, но это не¬
изменно сочеталось в нем со справед¬
ливостью окончательных решений.
Его отличала редкая щедрость - ду¬
шевная и материальная. Он был пре¬
дельно демократичен, любил моло¬
дежь, готов был всегда прийти к ней
на помощь, умел понимать ее, об¬
щаться с ней, не менторствуя. Нако¬
нец, Иосифу Абгаровичу было прису¬
ще высокоразвитое чувство интерна¬
ционализма. Всю свою жизнь без
остатка, все свои знания и силы этот
выдающийся ученый-патриот отдал
делу процветания нашей науки и куль¬
туры.
Отмечая 100-летие со дня рожде¬
ния академика И.А. Орбели, его кол¬
леги и ученики в феврале 1987 г. про¬
вели научную сессию в Ленинград¬
ском отделении Института востокове¬
дения АН СССР. В этой сессии, орга¬
низованной Ленинградским отделени¬
ем Института востоковедения, Госу¬
дарственным Эрмитажем, Восточным
факультетом ЛГУ, Ленинградским
отделением Института археологии
АН СССР и Ленинградским отделени¬
ем Российского палестинского обще¬
ства АН СССР, приняли участие уче¬
ные из востоковедных центров Моск¬
вы и Ленинграда, Еревана и Тбилиси,
Душанбе и Баку. Участники сессии
обсудили много докладов, посвящен¬
ных проблемам, которые входили в
круг научных интересов И.А. Орбели.
В свете новейших данных источников
на сессии рассматривались вопросы
истории культуры Передней Азии,
анализировалось то удивительное со¬
единение исторических судеб ее раз¬
личных народов, которое было объек¬
том научных поисков И.А. Орбели.
Ученые-востоковеды обсудили тогда
многие важные аспекты текстологии,
литературоведения, археологии и эпи¬
графики. Многие доклады были по¬
священы узловым проблемам армян¬
234
И.А. Орбели
ской культуры и литературы, иссле¬
дованию литературных памятников
византийского культурного круга,
особенностям развития средневеко¬
вой иранской литературы.
Грустно сознавать, что после рас¬
пада СССР такие конференции стали
редкостью, а научные связи востоко¬
ведов Санкт-Петербурга и Закавказья
весьма и весьма ослабли. Но думаю,
что дух Орбели - дух культурного вза¬
имодействия народов и научного сот¬
рудничества - сохранит у нынешнего
и будущих поколений ученых-восто-
коведов веру в то, что неодолимый
процесс развития науки преодолеет
сегодняшние проблемы и преграды на
пути развития науки и культуры наро¬
дов России и стран СНГ.
Примечания
1 Арзуманян А.М. Братья Орбели. Кн. 1.
Тайфун. Ереван, 1976; Мегрелидзе И.В.
Иосиф Орбели. Тбилиси, 1983; Юзба-
шян К.Н. Академик Иосиф Абгарович
Орбели. 2-е изд., доп. М., 1986.
2 Тарле Е.В. Историк-патриот // Орбели
И.А. Избр. труды. Ереван, 1963. С. XIX.
3 Там же.
4 Мегрелидзе И.В. Указ. соч. С. 6.
5 Юзбашян К.Н. Указ. соч. С. 119-120.
Основные работы И.А. Орбели
Избранные труды: В 2 т. Т. 1. Из истории
культуры и искусства Армении Х-ХИ вв.
М., 1968.
Давид Сасунский: Армянский народный
эпос. М.; Л., 1938. Ред. и авт. предисл. Па¬
мяти эпохи Руставели. Л., 1938.
Армянский героический эпос. Ереван, 1956.
Басни средневековой Армении. М.; Л., 1956.
* * *
Библиография трудов И.А. Орбели // И.А.
Орбели (1887-1961 гг.). Ереван, 1980.
Иосиф Абгарович Орбели // Сост. Н.С. Вла-
сян, А.С., Манасерян и М.А. Бартикян;
АН АрмССР. Ереван, 1957. 77 с. (Мате¬
риалы к библиографии ученых АрмССР).
Из содерж.: Основные даты жизни и дея¬
тельности академика И.А. Орбели. С. 5-8;
Аракелян Б.Н. Краткая характеристика
научно-педагогической и общественной
деятельности. С. 9-34; Хронологический
перечень 182 кн., ст., рец. и ред. работ за
1908-1956 гг.; 14 рукописей: С. 35-59; Ли¬
тература об И.А. Орбели. С. 60-63
(34 назв., в т.ч. 13 назв. на арм. яз., за
1916-1957 гг.).
Литература о И.А. Орбели
Академик Иосиф Абгарович Орбели: Би-
огр. очерк // Исследования по истории
культуры народов Востока. М.; Л., 1960.
К 100-летию со дня рождения академика
И.А. Орбели // Народы Азии и Африки.
1987. № 5.
Петросян Ю.А. Академик И.А. Орбели -
выдающийся ученый и организатор нау¬
ки: (К 100-летию со дня рождения) //
Вести. АН СССР. 1987. № 10.
Тарле Е.В. Историк-патриот // Дружба: Ста¬
тьи, очерки, исследования, воспомина¬
ния, письма об армяно-русских культур¬
ных связях. 2-е изд., доп. М., 1957.
Борис Борисович Пиотровский
(1908-1990)
Сейчас, когда мы только начинаем
понимать, что казавшийся нескончае¬
мым XX век отошел в область исто¬
рии, век двух мировых войн, револю¬
ций, трагических социальных экспе¬
риментов и глобальной конфронта¬
ции, трудно даже представить, что все
эти события, разрывающие связь вре¬
мен и культур разных поколений лю¬
дей, могли произойти в течение жизни
одного человека. Безусловно, фено¬
мен долгожительства невольно притя¬
гивает к себе внимание каждого чело¬
века. Но он становится особенно ин¬
тересным, когда выпадает на долю
цельным, творчески активным лично¬
стям, оставляющим после себя замет¬
ный след в памяти людей не только
количеством прожитых “дней”, но и
“трудов”, чья значимость во многом
определяется мерой таланта, отпу¬
щенного человеку свыше. К числу та¬
ких уникальных людей, которым вы¬
пало в жизни стать не только очевид¬
цем, но и деятелем “железного”
XX века, принадлежит академик Бо¬
рис Борисович Пиотровский.
Если говорить о главной особенно¬
сти его биографии, то, на мой взгляд,
она заключается в том, что благодаря
жизни и деятельности таких людей,
как Борис Борисович Пиотровский, в
истории не только нашей страны, но и
всего человечества осуществляется
неразрывная культурная связь разных
эпох, будь то далекие от всех нас вре¬
мена, которые изучаются с помощью
археологии, или же эпохи, подчас дра¬
матически сменяющие друг друга в
течение жизни одного поколения. И в
этом отношении глубоко символично
выглядит тот факт, что Б.Б. Пиотров¬
ский, как академик, был именно спе¬
циалистом по истории культуры, уче¬
ным, которому дано было хорошо по¬
нимать связь времен и значение этой
связи в жизни общества.
Борис Борисович Пиотровский
прожил почти восемьдесят три года.
Он родился 1(14) февраля 1908 года в
Санкт-Петербурге в дворянской се¬
мье потомственных военных. Когда
ему шел седьмой год, началась Первая
мировая война. В 1915 г. глава семьи
получил назначение инспектором
классов Неплюевского кадетского
корпуса в Оренбурге, куда переехала
их большая семья и где Пиотровские
пережили первые годы революции и
гражданской войны. В детских воспо¬
минаниях Бориса Борисовича запе¬
236
Б.Б. Пиотровский
чатлелись многие интересные детали
той парадоксальной эпохи, когда ру¬
шились привычные устои и принципы
жизни, когда сама жизнь стремитель¬
но обесценивалась и поиск опоры,
своего рода вечных ценностей и смыс¬
ла жизни, стал важным моментом
формирования мировоззрения один¬
надцатилетнего мальчика. Именно
отсюда на всю жизнь у Б.Б. Пиотров¬
ского сформировалось особое отно¬
шение к парадоксам истории. Он умел
наблюдать их чуть отстраненно, оста¬
ваясь при этом в гуще событий,
анализировал и преодолевал возни¬
кавшие трудности, находя своего рода
неподвижные точки отсчета, опира¬
ясь на которые он умел улавливать
невидимые многим связи явлений, как
в его собственной жизни, так и в изу¬
чаемом им прошлом. Этот особый дар
наблюдательности был присущ Бори¬
су Борисовичу с детства и это умение,
воспитанное с годами, он мастерски
использовал, прежде всего, в своей на¬
учней работе.
Говоря о детстве, откуда у каждого
человека берут начала многие харак¬
терные черты будущей биографии,
отмечу, в качестве примера, то, на¬
сколько парадоксальной может быть
в истории связь времен, которая, бла¬
годаря цепкой детской памяти, удер¬
живала Бориса Борисовича в очень
важном единстве с уходящим миром
дореволюционной России, миром, ко¬
торый все же определенным образом
влиял на судьбу этого человека.
Город Оренбург - столица Ураль¬
ского казачества. Семья Пиотровских
была хорошо известна в этом полуво¬
енном городе, поскольку дед Бориса -
генерал Б.И. Пиотровский - был в
свое время начальником Оренбург¬
ской бригады. Когда началась граж¬
данская война и город стал одним из
первых центров сопротивления боль¬
шевикам, будущий Герой Социалисти¬
ческого Труда, академик Пиотров¬
ский, а тогда десятилетний гимназист,
приветствовал вступление в Оренбург
войск атамана А.И. Дутова. “Помню и
торжественную встречу атамана Ду¬
това, - писал в воспоминаниях
Б.Б. Пиотровский, - во время которой
мы хором под управлением дьякона
пели кантату в честь атамана. Вспо¬
минаю первые слова: “Слава высше¬
му зиждителю мироздания благому!
Слава!” В торжественной процессии
Дутов шел спешившись с фуражкой в
руке, а его конь был украшен цве¬
тами”1.
Каково же было разочарование и
потрясение мальчика, когда полгода
спустя, в день вступления Красной
Армии в город, Борис увидел регента
гимназического хора дьякона Про-
кимнова в форме красного команди¬
ра, в портупее с маузером на боку!
Это, равно как и многие другие мета¬
морфозы периода гражданской вой¬
ны, навсегда атрофировали в юном
оренбургском гимназисте интерес и
тягу к политической деятельности и
любым формам войны, которую поз¬
же, став ученым, Борис Борисович
очень прочувственно называл глав¬
ной опасностью культуры и цивили¬
зации.
Оренбургский период жизни Бори¬
са Пиотровского, насыщенный не
только переживаниями первых лет
революции, но и яркими впечатления¬
ми от экзотики русского города, стоя¬
щего на границе с восточными стра¬
нами, оказал на него совершенно осо¬
бое влияние, характер которого был
бесконечно далек от политических
перипетий текущего момента. В Орен¬
бурге деятелями местной Ученой
архивной комиссии был создан перво¬
классный музей по археологии, исто¬
рии, этнографии и статистике Южного
Урала. Впрочем, интересы деятелей
комиссии, а ими были преимущест¬
венно учителя гимназии, где учился
Борис Пиотровский, простирались да¬
237
Б.Б. Пиотровский
леко за пределы региона. Так, напри¬
мер, хранитель музея И.А. Кастанье,
француз по национальности, еще в
1911 г. совершал специальные поезд¬
ки по странам Европы и Северной
Африки с целью закупок экспонатов
для оренбургского музея. Этот музей
буквально завораживал мальчика,
особенно пугачевскими реликвиями.
“Мне очень хотелось работать сторо¬
жем в музее, - вспоминал Пиотров¬
ский, - но родители не позволили, что
меня очень огорчило. Тогда я не знал,
что впоследствии стану “сторожем”
самого крупного в стране музея.
Но, несомненно, интерес к древно¬
стям у меня уже начался в Оренбурге”.
К началу 1921 г. семья Пиотров¬
ских вернулась в Петроград. В воспо¬
минаниях Б.Б. Пиотровский сохранил
несколько впечатляющих картин
жизни повергнутой столицы с ее фан¬
тастическим бытом, которые были
связаны с годами его учебы в таких
экзотических заведениях, как школа
карантинно-распределительного пунк¬
та, который располагался в бывших
номерах гостиницы “Европейская”
«Заведовал этой школой мой отец, -
писал Борис Борисович. - Классы
размещались на знаменитой “крыше”
гостиницы “Европейская” в громад¬
ном зале ресторана, который коврами
был разделен на отдельные отсеки.
Преподавали опытные педагоги.
Однажды на уроке истории учитель¬
ница принесла в класс подлинные еги¬
петские древности и дала их в руки
ученикам. Надо сознаться, что этот
урок сыграл решающую роль в моей
жизни, я “заболел” Древним Египтом
и стал им увлеченно заниматься».
В 1922 г. на экскурсии в Эрмитаже
Борис Пиотровский познакомился
с сотрудницей Отделения древнос¬
тей, замечательным египтологом
Н.Д. Флиттнер, которая пригласила
мальчика приходить к ней на занятия
по египетской иероглифике. Занятия
в Эрмитаже, на которых Пиотровский
познакомился со своими сверстника¬
ми - будущими крупными историками
древнего мира - С.С. Черниковым и
И.М. Лурье, открыли для него музей,
с которым он был впоследствии не¬
разрывно связан почти семьдесят лет.
Удивительно, но Эрмитаж для Бори¬
са Пиотровского в те далекие 20-е го¬
ды начинался так же, как и сегодня он
начинается для многих школьников и
студентов, приходящих на занятия в
музей. Он писал в своих мемуарах:
«В Отделение классических древно¬
стей Эрмитажа я проходил через слу¬
жебный вход (Малый подъезд фель-
теновского здания), на каменном
подоконнике которого мне иногда по¬
долгу приходилось ждать Н.Д. Флитт¬
нер, так как постоянный пропуск
школьникам не выдавали. На подъез¬
де дежурили два бывших дворцовых
служащих. ...Над столом висел список
академиков, которым предоставля¬
лось право беспрепятственного про¬
хода в музей. ...Тогда мне и в голову
не приходило, что и я когда-то могу
стать академиком и директором Эр¬
митажа. В мальчике, сидящем на по¬
доконнике, не мог предполагать буду¬
щего директора и проходящий через
подъезд С.Н. Тройницкий, который
тогда занимал этот пост. Это был
важный человек с рыжеватой боро¬
дой, ходивший тогда в сером костюме
и в гетрах, куривший или просто дер¬
жавший трубку во рту. Он проходил
степенно, приветствуя словами: “День
добрый”!».
Три года спустя, когда уже Бо¬
рис Пиотровский стал “своим челове¬
ком” в Отделении древностей Эрми¬
тажа, он поступил в Ленинградский
университет на факультет языка и ма¬
териальной культуры. Говоря о годах
учебы Пиотровского в университете,
невольно на память приходит китай¬
ское изречение о трудностях жизни в
эпоху перемен. Университетское об¬
238
Б.Б. Пиотровский
разование всегда динамично. Даже в
условиях стабильных, при разрабо¬
танных программах обучения, они су¬
щественно отличаются друг от друга,
сменяясь в деталях год от года. Сохра¬
няются лишь самые общие принципы
жизни и взаимоотношений студентов
и преподавателей, которые именуют¬
ся университетскими традициями.
В этом диалектичном единстве выра¬
жена специфика “универсума” - от¬
крытой системы получения образова¬
ния, которая при любых переменах
составляет дух подлинного универси¬
тета. Но пять лет учебы Бориса Пио¬
тровского в университете были
осложнены слишком радикальным
процессом перемен в жизни как всего
общества, так и собственно универси¬
тетской. Именно в эти годы - с 1925
по 1930 - старые университетские ус¬
тои разрушались, уступая место но¬
вым явлениям, из которых далеко не
все обрели статус новой университет¬
ской традиции советской эпохи. Спле¬
тение нового и старого было столь
сложно, что сейчас трудно провести
четкую грань между этими характе¬
ристиками.
В 1925 г. Борис Пиотровский, как и
до революции, не сдавал никаких эк¬
заменов при поступлении в универси¬
тет. Однако, как вспоминает он, «для
отбора будущих студентов в школы
приезжали комиссии, которые прово¬
дили “тесты”, ученикам давали задачи
на зрительную и слуховую память, на
комбинационные способности». Обу¬
чение было платным, и студенты не
получали стипендий. Для некоторых
категорий студентов, в частности, для
детей из учительских семей, делались
исключения. Для них учеба была бес¬
платной. Возможностью студенческих
заработков, равно как и отстаиванием
их интересов перед лицом профессор¬
ской корпорации, ведали избранные
студентами же органы самоуправле¬
ния - академсекции. Сегодня во мно¬
гих этих деталях нельзя не увидеть
аналогов актуальным нововведениям
наших детей, у которых, как выясня¬
ется, и на отечественной почве суще¬
ствуют прецеденты.
Новым в 1925 г. было и название
факультета - “языка и материальной
культуры” Ко времени поступления
Пиотровского в университет, пожа¬
луй, только преподаватели с дорево¬
люционным стажем могли различить
за студенческим сокращением назва¬
ния факультета - “ямфаком” - прин¬
ципы организации преподавания, ха¬
рактерные для старого историко-фи¬
лологического факультета. Попытки
профессуры отстоять эти принципы
нашли свое отражение в том, что к
1929 г. факультет был переименован
в Историко-лингвистический. Однако
в преддверии “Великого перелома”
эта кратковременная победа разума и
смысла оказалась пирровой - факуль¬
тет скоро расформировали, так как
его название не отвечало духу социо-
логизаторских тенденций, которым
жило молодое советское общество.
И все же в 1925 г. факультет по су¬
ти своей еще оставался историко-фи¬
лологическим. Он, как и до револю¬
ции, располагался в главном здании
университета, и пять лет учебы про¬
шли для Б.Б. Пиотровского в основ¬
ном в Кабинете древностей. Это был
удивительный по своей универсально¬
сти музей, где хранились не только
книги и археологические экспонаты
(как подлинники, так и муляжи), но и
большое число диапозитивов, эстам-
пажей древних надписей и фотографий
памятников древности, собранных в
Кабинете несколькими поколениями
профессоров и студентов, привозив¬
ших эти материалы из зарубежных
поездок и археологических экспеди¬
ций по России. Эти материалы были
распределены по странам и эпохам и
являлись незаменимой базой для сту¬
дентов, изучавших древнюю историю
239
Б.Б. Пиотровский
и археологию. Судьба Кабинета древ¬
ностей в 30-е годы сложилась печаль¬
но. После закрытия историко-лингви¬
стического факультета его коллекции
были распылены, и многое безвоз¬
вратно утеряно. Часть библиотеки
Кабинета хранится до сих пор на фи¬
лологическом факультете, часть - на
кафедре истории искусств историче¬
ского факультета. В самом начале
80-х гг. во двор филологического фа¬
культета были выброшены остатки
фонда Кабинета древностей (фото¬
графии памятников, эстампажи над¬
писей, диапозитивы на стеклах, му¬
ляжи предметов древности). Все это в
качестве хлама предназначалось для
сожжения. Спасением части этих уни¬
кальных документов мы обязаны
В.Н. Седых - ныне сотруднику кафед¬
ры археологии Исторического
факультета Санкт-Петербургского
университета. В течение двух дней он
переносил эти материалы с улицы на
кафедру археологии, сортировал до¬
кументы и передавал их на хранение в
разные архивные и личные собрания
города.
В конце 20-х гг. традиционной в
университете оставалась и система
обучения. К ней были добавлены
только несколько политических пред¬
метов, обязательных для студентов
независимо от их специализации, и
курс начальной военной подготовки.
В остальном же учебный план студен¬
ты определяли сами по своему выбору
и он, как и до революции, утверждал¬
ся академическим советом, в который
входили преподаватели факультета.
“Составить план было делом труд¬
ным, - вспоминал Б.Б. Пиотров¬
ский, - глаза разбегались, но зато тог¬
да университет давал возможность
выбрать редкую специальность, обес¬
печенную высококвалифицированны¬
ми учителями”. За пят лет обучения в
университете Б.Б. Пиотровский про¬
слушал лекции и работал в семинарах
крупнейших ученых того времени:
академиков С.Ф. Платонова (курс
русской истории), Н.Я. Марра (курс
палеонтологии речи), С.А. Жебелева
(спецкурс истории изучения античных
письменных памятников), Е.В. Тарле
(курс истории Западной Европы).
В числе его учителей были И.Г. Франк-
Каменецкий (курс палеонтологии ми¬
фа), Б.М. Эйхенбаум (курс литерату¬
роведения), В.В. Струве и Н.Д. Флитт-
нер (курс и семинары по истории
Древнего Египта), С.Я. Лурье (курс
истории Древней Греции и Рима),
Б.В. Фармаковский (курс истории ан¬
тичного искусства), Н.Н. Томасов
(семинар по древнегреческому язы¬
ку), М.Н. Соколов (семинар по древ¬
нееврейскому языку), Т.Ф. Гелах
(общий курс археологии), А.А. Спи-
цын (курс археологии России),
А.А. Миллер (курс по первобытному
искусству и семинар по археологии
Северного Кавказа).
Вместе с Б.Б. Пиотровским учи¬
лись в университете многие яркие
личности, ставшие впоследствии зна¬
менитыми в разных областях науки и
культуры. Среди них были литерату¬
ровед и артист И.Л. Андронников, пи¬
сатель Г. Гор, историк В.В. Мавродин,
археологи А.П. Круглов, Г.В. Подга-
ецкий, П.И. Борисковский, С.С. Чер¬
ников, Е.Ю. Кричевский, С.И. Капо-
шина, востоковеды И.М. Лурье и
А.А. Аджян. Всего на курсе училось
около пятидесяти человек, преимуще¬
ственно юноши. Б.Б. Пиотровский
писал в воспоминаниях о студенче¬
ских годах: «Небольшое количество
студентов позволяло профессору при¬
способлять свой курс к их интересам и
подготовке. Я и В. Шевченко записа¬
лись на курс академика С.А. Жебеле¬
ва “Греческая папирология”. Но когда
мы пришли на первое занятие, то С.А.
понял, что этот курс нам не под силу и
стал читать “Историю изучения ан¬
тичных письменных памятников” с
240
Б.Б. Пиотровский
практическими занятиями по копиро¬
ванию и эстампированию греческих
надписей, стоявших тут же в кабинете
древностей. Нам, первокурсникам, та¬
кие занятия были очень полезны, но
зачет в матрикуле мы получили по па¬
пирологии... Древнегреческим язы¬
ком я занимался один у Н.Н. Томасо¬
ва. ...На втором курсе я занимался
археологией и делал доклад у профес¬
сора А.А. Миллера о древнем Танаисе
в дельте Дона. Я приносил на занятия
по древнегреческому языку местные
надписи из Недвиговки, выполненные
по гречески. Н.Н. Томасов возмущал¬
ся имевшимися в них ошибками, не
верил, что “так может быть”, и удив¬
лялся тому, что для меня именно эти
погрешности имели важное значе¬
ние». Особенно много времени и сил
Б.Б. Пиотровский уделял занятиям
иероглификой. «В университете мы
читали очень разнообразные древне¬
египетские тексты, начиная с класси¬
ческих сказок Среднего Царства. Чи¬
тали рассказ о человеке, потерпев¬
шем кораблекрушение, и выбирались
на необитаемый остров по эрмитаж¬
ному папирусу, - своего рода древней
робинзонаде. Читали повесть о Сину-
хете, египетском вельможе, бежав¬
шем от царского гнева к бедуинам Си¬
рии, “Повесть о двух братьях” с из¬
вестным сюжетом о ложном обвине¬
нии младшего в прелюбодеянии, “По¬
весть о красноречивом крестьянине”,
посвященную социальной несправед¬
ливости. Тексты Древнего царства
были иными - в основном автобиогра¬
фические надписи из могил знатных
представителей VI династии, совер¬
шавших походы в Нубию. Переводы
этих текстов мне пригодились значи¬
тельно позже, когда я работал в Нубии
по спасению памятников, которым
грозило затопление при постройке вы¬
сотной Асуанской плотины.
И все же в университетские годы у
Б.Б. Пиотровского главный интерес
стал все более фокусироваться на за¬
нятиях археологией. Во многом этому
способствовало сильное влияние, по¬
жалуй, его главного учителя тех лет -
заведующего археологическим отде¬
лением профессора А.А. Миллера
(1875-1935). Получивший гуманитар¬
ное образование в Сорбонне, Миллер
был очень талантливым человеком.
По своему первому образованию (Ни¬
колаевское инженерное училище)
А. А. Миллер хорошо разбирался в ин¬
женерно-технических специальностях
и как бывший военный был велико¬
лепным организатором. Он превос¬
ходно рисовал, хорошо знал музыку,
был тонким ценителем искусства и
глубоким знатоком этнографии наро¬
дов Кавказа. В начале 20-х гг. Миллер
руководил Русским музеем и бессмен¬
но возглавлял этнологическое отде¬
ление Российской Академии истории
материальной культуры. Особенно
ярко его таланты проявились в облас¬
ти археологии: в Академии он создал
крупнейшие экспедиции - Таманскую
и Северокавказскую, - которые на
протяжении десятилетия планомерно
изучали важнейшие памятники древно¬
сти в Нижнем Подонье, Прикубанье
и предгорьях Кавказа. Отечественная
археология обязана А.А. Миллеру
подготовкой целой плеяды замеча¬
тельных ученых, среди которых, по¬
мимо Б.Б. Пиотровского, можно на¬
звать А.А. Иессена, М.И. Артамоно¬
ва, А.П. Круглова, Г.В. Подгаецкого,
Т.Н. Книпович и еще многих других.
Судьба А.А. Миллера сложилась тра¬
гически: в 1933 г. он был арестован и
обвинен в шпионской контрреволю¬
ционной деятельности, сослан в Ка¬
захстан, где скончался в одном из кон¬
центрационных лагерей в 1935 г.
Начиная с 1927 г. Б.Б. Пиотров¬
ский стал постоянным участником
экспедиций А.А. Миллера. В 1927 г.
он участвовал в раскопках городищ у
ст. Гниловской и Елисаветинской
241
Б.Б. Пиотровский
(древний Танаис), в 1928 г. - знамени¬
того Кобякова городища и могильни¬
ка древнего Танаиса, а в 1929 г. совер¬
шил вместе с Г.В. Григорьевым и
Е.Ю. Кричевским археологическую
разведку по трассе будущего Волго-
Донского канала, после которой вме¬
сте с А.А. Миллером и другими кол¬
легами участвовал в раскопках боль¬
шого кургана в черте г. Нальчика в
Кабардино-Балкарии. Богатый и раз¬
носторонний опыт, полученный
Б.Б. Пиотровским в экспедициях под
руководством А.А. Миллера, заложил
основы той замечательной школы по¬
левой работы, которую позднее
Б.Б. Пиотровский развил самостоя¬
тельно, руководя археологическими
раскопками в Армении и Египте.
Вслед за своим учителем Б.Б. Пиот¬
ровский очень любил повторять лако¬
ничный по форме и емкий по содер¬
жанию афоризм, выражающий суть
полевых исследований: “Археология
исследует древний памятник путем
его разрушения” Вдумчивость и тру¬
долюбие студента Б. Пиотровского
были замечены А.А. Миллером и он
стал хлопотать в 1929 г. о поступле¬
нии его на должность лаборанта Севе¬
рокавказской экспедиции в Акаде¬
мию истории материальной культуры.
Однако к удивлению Миллера
Б.Б. Пиотровский 1 декабря 1929 г.
был зачислен в штат Академии не как
лаборант, а как младший научный со¬
трудник, причем в Сектор языка как
фактора истории материальной куль¬
туры, руководил которым сам акаде¬
мик Н.Я. Марр!
Причиной этой неожиданности как
для А.А. Миллера, так и для самого
Б.Б. Пиотровского стал эпизод из его
студенческой жизни, связанный со
сдачей зачета академику в 1928 г.
«1928-й был годом интенсивных заня¬
тий в университете, - вспоминал
Б.Б. Пиотровский, - несмотря на то,
что мои интересы значительно рас¬
ширились. Я в полной мере продол¬
жал заниматься египтологией, работа
в семинарах В.В. Струве требовала
много труда, так как мы читали слож¬
ные древние тексты... Я продолжал
слушать лекции Н.Я. Марра “Палеон¬
тология речи” - они меня увлекали, и
я все больше и больше находил в
древнеегипетском языке идеи
Н.Я. Марра о семантических связях
понятий. Я даже поставил в свой учеб¬
ный план курс “Палеонтология речи”
...Когда я обратился к Н.Я. с просьбой
о зачете, он пристально посмотрел на
меня и спросил: “Какие-нибудь языки
знаете?” Я ответил, что знаю древне¬
египетский. “Вот и напишите мне, что
дали Вам мои лекции по отношению к
иероглифам” У меня сразу же возни¬
кла тема: «Термин “железо” в древне¬
египетском языке». Он хорошо и
крепко семантически связывался с не¬
бом: и у египтян в мифах небо пред¬
ставлялось металлическим. Кроме то¬
го, иероглифика давала четкий семан¬
тический ряд терминов: “камень”,
“металл”, “медь” Материал у меня
был подобран. Вечером я пошел в
театр на оперу “Садко”, получил
необходимый настрой и за ночь напи¬
сал небольшую статью о термине
“железо”.
Когда я принес ее Н.Я. Марру, он
ее взял, просмотрел и сказал: “Первое
качество то, что она короткая, прочту
на извозчике”. ...На мой вопрос, когда
прийти за зачетом, он ответил: “Зав¬
тра ко мне домой в 7 часов” - “Вече¬
ра?” - “Нет, утром”. Целую ночь я зу¬
брил лингвистические переходы, ка¬
кие звуки и слоги в какие переходят:
это было сложно и малопонятно.
Утром я был у двери его квартиры...
Н.Я. вышел в переднюю в пиджаке,
но без галстука, обратился ко мне:
“Вы археолог?” и после этого стал
шуметь: “Почему археологи понима¬
ют, а лингвисты нет?! Почему?”
Прошли в кабинет, я сел на стул, он
242
Б.Б. Пиотровский
ходил и шумел, приводил примеры,
развивал мою мысль, а я растерянно
молчал. ...Наконец успокоился и спро¬
сил, что он должен делать дальше.
Я ответил: “Поставить в матрикуле
зачет” Снова разбушевался: «Невер¬
но! Уравниловка! Надо “весьма” по¬
ставить». Расписался и сказал: «Я эту
статью напечатаю в “Известиях Ака¬
демии наук”». Академик Марр сдер¬
жал свое слово - статья студента
Б. Пиотровского открыла первый вы¬
пуск “Докладов Академии наук
СССР” за 1929 г.
Два последних года, проведенных
Б.Б. Пиотровским на студенческой
скамье, были весьма напряженными,
как по ритму занятий, так и по атмо¬
сфере, которая сгущалась в обществе,
переживавшем мрачную эпоху поли¬
тической неопределенности, истерии
и начала массовых репрессий. С одной
стороны, Пиотровского серьезно за¬
нимали научные проблемы: он, сот¬
рудничая в Академии истории матери¬
альной культуры, обрабатывал архео¬
логические материалы раскопок Се¬
верокавказской экспедиции и писал
статьи о памятниках Египта. В 1929 г.
в “Докладах АН СССР” у него вышла
в свет еще одна статья, а в 1930 г. - в
“Известиях ГАИМК” - первая не¬
большая книга: “Семантический пу¬
чок в памятниках материальной куль¬
туры” Как практикант Эрмитажа,
Б.Б. Пиотровский обрабатывал кол¬
лекции додинастического Египта, пи¬
сал тушью этикетаж для выставок и
изготовлял клише иероглифов для
музейных изданий. В университете к
проблемам учебы у него добавились
хлопоты с проведением занятий и из¬
данием трудов Египтологического
кружка, который был организован
студентами в 1929 г. по принципу на¬
учного общества и издавал отпечатан¬
ные на гектографе сборники статей.
За три года существования кружка
Б.Б. Пиотровский опубликовал в его
сборниках семь статей по разным воп¬
росам истории культуры Древнего
Египта.
С другой стороны, тревожное вре¬
мя давало себя знать и в университете.
В 1929 г. система свободного выбора
учебного плана была отменена и в
структуру управления факультетской
жизнью активно вмешался вновь об¬
разованный студенческий комитет,
который стал одним из проводников
новой идеи “ускорения процесса обу¬
чения” В результате этих перемен
Б.Б. Пиотровский был чуть ли не от¬
числен из университета. Вот что он
вспоминал по этому поводу: «В сту¬
денческий комитет, заменивший ака-
демсекцию, вошли молодые комсо¬
мольцы. Руководил ими Сера¬
фим Демьянов, очень экспансивный и
решительный; вокруг него объедини¬
лись студенты курсом младше меня,
среди них был комсомолец Евге¬
ний Кричевский, участвовавший в
экспедициях Миллера. Я вызвал недо¬
вольство тем, что хотел проучиться
все пять лет и был “студентом-выдви-
женцем” (т.е. “отличником”) по узкой
теме и мало участвовал в обществен¬
ной работе». Поводом для травли
студента-выдвиженца комсомольцы
избрали недоразумение со сдачей Пи¬
отровским зачета по политической
экономии. «Я занимался политиче¬
ской экономией в семинаре А.А. Воз¬
несенского, - вспоминал Б.Б. Пиот¬
ровский, - будущего ректора универ¬
ситета. Занятия вел он интересно и
оригинально, но был очень требова¬
тельным, и я решил сдавать зачет
профессору Плотникову, который
считался более мягким экзаменато¬
ром. Но произошла осечка, мне были
даны задачи и вопросы не в плане за¬
нятий А.А. Вознесенского, и я тихо
смылся из аудитории, не решившись
отвечать. Тут же пошел сдавать Воз¬
несенскому, попал в группу математи¬
ков, и в ответах блистал как гумани¬
243
Б.Б. Пиотровский
тарий, четко зная, что “собствен¬
ность” это не что иное, как “общест¬
венные отношения” Меня похвалили
и даже поставили в пример. ...В ре¬
зультате после неудачи с зачетом у
Плотникова С. Демьянов подал запис¬
ку в деканат о моем отчислении из
университета как “академиста”, не
желающего заниматься политически¬
ми предметами и общественной рабо¬
той. Пришлось обратиться к декану
факультета профессору Пальвадре и
предъявить ему зачетную книжку.
Тот пожал плечами и оставил записку
студенческого комитета без последст¬
вий».
«В самом студенческом комитете
были нелады, на одном из комсомоль¬
ских собраний студент С.С. Черников,
с которым я занимался еще у
Н.Д. Флиттнер, простодушный чело¬
век, спросил без всякой задней мысли
Кричевского: «Я смотрел книгу “Весь
Петербург” за 1915 год и нашел имя
Юрия Кричевского, управляющего
банком - случайно, это не твой отец?»
С.С. Черников попал в цель, поднялся
шум, жена Кричевского С.И. Капо-
шина, одна из самых активнейших
комсомолок, требовала от мужа рас¬
каяния и покаяния. Кричевского ис¬
ключили из комсомола, но его роль
осталась прежней. Хуже получилось с
самим С. Демьяновым: позже, когда я
уже закончил университет, он запу¬
тался в делах гомосексуализма и за¬
стрелился».
Грустная мягкая ирония, с какой
Б.Б. Пиотровский рассказал о своем
столкновении с вершителями студен¬
ческих судеб начала далеких 30-х гг.,
не должна вводить в заблуждение -
эта история могла иметь и весьма
роковые последствия для “заучивше¬
гося”, по меркам комсомольцев, сту¬
дента. Достаточно сказать, что развя¬
занная в 1929 г. этими же “сознатель¬
ными” комсомольцами травля видно¬
го археолога и этнографа профессора
С.И. Руденко, обвиненного в антимар¬
ксистском подходе к преподаванию
его предмета, стоила ему пятнадцати
лет заключения в концлагерях. Они же
требовали в 1929 г. исключения из со¬
става Академии наук СССР академи¬
ка С.А. Жебелева, ставшего объек¬
том гонений за “необдуманное уча¬
стие в зарубежном научном издании
совместно с белоэмигрантскими уче¬
ными”. Страшными делами продол¬
жали заниматься студкомовцы и пос¬
ле окончания университета. Так,
Е.Ю. Кричевский, быстро восстано¬
вившийся в комсомоле, в тридцатые
годы усердствовал в комиссиях по чи¬
стке кадров Академии истории мате¬
риальной культуры и Эрмитажа и
приложил свою руку к увольнению с
работы и аресту многих своих же сот¬
рудников, включая и Б.Б. Пиотров¬
ского. Судьба настигла этого активи¬
ста зимой 1942 г., когда при эвакуации
из Ленинграда сотрудников Институ¬
та истории материальной культуры
Кричевский выпал из машины на льду
Ладожского озера и замерз. Обстоя¬
тельства этого падения так и остались
невыясненными, но еще несколько
лет после войны вдова Кричевского
С.И. Капошина пыталась точно уста¬
новить, кто ехал тогда в роковом для
ее мужа грузовике.
1 марта 1930 г. Б.Б. Пиотровский
получил свидетельство об окончании
отделения истории материальной
культуры историко-лингвистического
факультета ЛГУ по археологической
специальности. С этого дня для него
начался самостоятельный путь в нау¬
ку, который оказался неразрывно свя¬
занным как с Эрмитажем и Академией
(с 1937 г. - Институтом истории мате¬
риальной культуры), так и с универси¬
тетом.
С 1929 г. основным местом работы
Б.Б. Пиотровского стала Государст¬
венная Академия истории материаль¬
ной культуры, которая размещалась в
244
Б.Б. Пиотровский
Мраморном дворце, до революции
принадлежавшем великому князю
Константину Константиновичу.
Говоря о новом месте работы
Б.Б. Пиотровского, нельзя не затро¬
нуть еще одной нити, неведомыми пу¬
тями связывавшей ученого с дорево¬
люционным прошлым. Отец Бори¬
са Борисовича - подполковник
Б.Б. Пиотровский - педагог в военно¬
учебных заведениях, служил по ве¬
домству, которое курировал великий
князь Константин Константинович -
августейший инспектор всех военно¬
учебных заведений Империи и Прези¬
дент Императорской Академии наук.
Он хорошо знал своих подчиненных,
особенно инспекторский корпус. Лич¬
но познакомиться с Августейшим пре¬
зидентом Академии наук будущий
академик АН СССР не смог до рево¬
люции по малолетству (великий князь
скончался летом 1915 г.), но, тем не
менее, в судьбе Бориса Борисовича
тень Августейшего поэта К.Р., пере¬
водчика шекспировского Гамлета,
роль которого он исполнял в знамени¬
тых театральных постановках гвар¬
дейских “Измайловских досугов”, оп¬
ределенно являлась и не раз.
Еще когда в школе Борис Пиотров¬
ский увлекся историей Древнего
Египта, его школьная учительница
истории М.Ф. Ропп подарила ему не¬
сколько подлинных египетских пред¬
метов: небольшого скарабея, фаянсо¬
вую фигурку Исиды и две птолемеев¬
ские монеты. Эти древности родст¬
венница М.Ф. Ропп, в прошлом
наставница детей великого князя Кон¬
стантина Константиновича, получила
в подарок во время путешествия
семьи Августейшего Президента Ака¬
демии наук в Египет в 1912 г. Знаме¬
нитый египтолог Г. Масперо, показы¬
вавший в Александрии музей великому
князю, подарил ему несколько скара¬
беев, амулетов и монет на память о
посещении Египта. Из скарабеев
была составлена браслетка, одно из
звеньев которой было подарено вели¬
ким князем родственнице будущей на¬
ставницы Бориса Пиотровского, через
посредство которой египетские аму¬
леты перешли в дар к нему в 1924 г. и
ныне хранятся в семье Пиотровских
как особая реликвия.
В начале 20-х гг. летние месяцы
Борис Пиотровский проводил в Пав¬
ловске, который до революции являл¬
ся одной из любимейших загородных
резиденций великого князя Констан¬
тина Константиновича. В воспомина¬
ниях Б.Б. Пиотровский рассказывает
о том, какое сильное воздействие ока¬
зал на него, босоногого мальчишку,
гулявшего по пустынным залам двор¬
ца, поэтический мир павловского ан¬
самбля, где некогда любил уединяться
для творчества и великий князь. Они
оба хорошо чувствовали столь свойст¬
венное духу павловского парка роко¬
вое сочетание разных миров: мира
далекого прошлого, далекого как ан¬
тичность, и мира современности.
“За годы летнего пребывания в Пав¬
ловске, - пишет Б.Б. Пиотровский, - я
хорошо узнал Павловский дворец, и,
когда в 1945 г. пришел на его развали¬
ны, у меня было странное чувство, со¬
вмещавшее картину разрушения и
четкое воспоминание о том, что тут
было как будто в иной жизни”
Став сотрудником Государственной
Академии истории материальной
культуры, молодой ученый, вероятно,
мало задумывался о прошлом дворца,
но цепкая память и особое внимание
зафиксировали в воспоминаниях Бо¬
риса Борисовича ряд деталей, кото¬
рые ныне оказались весьма ценными
для специалистов Русского музея, вос¬
станавливающих в этом здании жи¬
лые покои семьи великого князя Кон¬
стантина Константиновича. Говоря о
своих занятиях археологией в 1928 г.
под руководством А.А. Миллера, Пи¬
отровский вспоминает: “По вечерам я
245
Б.Б. Пиотровский
постоянно работал в лаборатории Се¬
верокавказской экспедиции в Мра¬
морном дворце, она помещалась в
большой комнате, окнами выходив¬
шей на ул. Халтурина (речь идет о се¬
мейной столовой великого князя. -
В.З.). Одна из стен была занята гро¬
мадной картиной шведского художника
Г. Сёдерстрёма (1845-1933), изобра¬
жающей шведских солдат, несущих
мертвого Карла XII. При темноте, а я
работал лишь с настольной лампой,
картина производила жуткое впечат¬
ление. После того как Академия по¬
кинула Мраморный дворец, я об этой
картине забыл, и через много лет
встретился с ней в Музее Гётеборга в
Швеции. Я попросил сообщить мне
сведения о ее происхождении, и они
подтвердили, что картина была куп¬
лена в Советском Союзе в 30-х гг. Так
удивительно причудливо переплелись
в истории XX века судьбы двух акаде¬
миков, которые не были знакомы
лично, но которых соединило то, что
в современной науке определяется по¬
нятием “история материальной куль¬
туры”
В Секторе языка как фактора исто¬
рии материальной культуры, поме¬
щавшемся в последней комнате анфи¬
лады второго этажа Мраморного
дворца, Б.Б. Пиотровский соседство¬
вал с академиком Н.Я. Марром и вос¬
токоведом, будущим академиком
И.И. Мещаниновым. О важности об¬
щения с ними Б.Б. Пиотровский вспо¬
минал впоследствии: “Однажды
Н.Я. Марр имел со мной разговор, в
котором сказал, что Египет далеко,
неизвестно, когда я смогу туда по¬
пасть, а вот на Кавказе, в Армении,
существует еще неоткрытая культура
одного из народов древнего государ¬
ства - халдов... Он стал говорить, что
мне надо заняться поисками памятни¬
ков этой культуры в Закавказье...
Этот разговор имел очень важное
значение в моей жизни, так как изме¬
нил направление моих работ, которые
пошли по-новому, очень перспектив¬
ному руслу. Но я тогда и не думал, что
на этом пути добьюсь больших успе¬
хов. Под руководством И.И. Мещани¬
нова Пиотровский начал заниматься
изучением халдской (урартской) кли¬
нописи. Вместе с ним в домашних се¬
минарах Мещанинова принимали уча¬
стие его старые и новые друзья -
А.А. Аджян, Л.Т. Гюзальян, А.П. Ман-
цевич и др.
Летом 1930 г. вместе с А. Аджяном
и Л. Гюзальяном Б.Б. Пиотровский
впервые выехал в свою первую экспе¬
дицию в Закавказье. В Ереване к ним
присоединился молодой сотрудник
Музея Армении Е.А. Байбуртян. Це¬
лью их работ стало обследование цик¬
лопических крепостей у горы Арагац,
откуда были известны урартские над¬
писи. “Наша работа была нелегкой, -
вспоминал Пиотровский, - ходили
пешком, из селения в селение шли ча¬
сто в вечерней прохладе на лай собак.
На дорогах нам встречались и мы об¬
гоняли арбы, запряженные волами.
...Нам приходилось подниматься по
крутым каменистым склонам в полу¬
пустынной местности, иногда по на¬
громождениям камней. Минуты бла¬
женства мы испытывали у родников.
Пили студеную воду и ели овечий сыр,
завернутый в лаваш. ...Местные жите¬
ли относились к нам хорошо”. Во вре¬
мя разговоров они вспоминали
Н.Я. Марра, работавшего в этих мес¬
тах и в Ани, и археологов они называ¬
ли “маррами” В результате осмотра
циклопических кладок нескольких
крепостей экспедиция собрала боль¬
шой материал, в том числе и по урарт¬
ской эпохе. Однако оценить по досто¬
инству сделанное в 1930 г. Пиотров¬
ский смог много позднее, когда он уже
имел точные представления об обли¬
ке материальной культуры урартов.
Возвращаясь из Закавказья, Пиотров¬
ский заехал в Северокавказскую экс¬
246
Б.Б. Пиотровский
педицию, где вместе со своими стары¬
ми друзьями продолжал вести иссле¬
дования древних погребальных памят¬
ников в Нальчике и в заключение се¬
зона совершил поездку по Балкарии,
сравнивая быт и характер балкарцев с
особенностями жизни народов Закав¬
казья.
В 1931 г. в Эрмитаже был создан
новый Отдел истории первобытной
культуры. Его руководителем назна¬
чили И.И. Мещанинова. Он предло¬
жил Пиотровскому поступить в аспи¬
рантуру в Эрмитаже, выбрав для это¬
го тему истории культуры скифов.
Этому попытались помешать завист¬
ливые комсомольцы-выдвиженцы,
дав по линии месткома отрицатель¬
ную характеристику Пиотровскому,
как начинающему ученому, склонно¬
му к “академизму” Однако эмоцио¬
нальное выступление Н.Я. Марра в
защиту своего ученика привело к то¬
му, что новый директор Эрмитажа
Б.В. Легран принял его на работу в
Отдел истории первобытной культу¬
ры сразу на должность младшего на¬
учного сотрудника без прохождения
аспирантуры. Вскоре, однако,
Б.Б. Пиотровскому пришлось завер¬
шить свои служебные занятия со
скифскими коллекциями. По инициа¬
тиве И.А. Орбели его перевели в От¬
дел древностей, передав на хранение
коллекции урартских и закавказских
древностей. Летом 1931 г. Пиотров¬
ский совершил поездку в Армению
вместе с И.И. Мещаниновым, где они
изучали урартские надписи и древние
укрепления в районе оз. Севан. Конец
лета, как и в предыдущем году,
Б.Б. Пиотровский провел в экспеди¬
ции А.А. Миллера на Тамани.
Между тем в Ленинграде обстанов¬
ка резко ухудшалась. В ГАИМК к ру¬
ководству пришли коммунистические
выдвиженцы. Не имевшие никакого
систематического научного образова¬
ния, эти люди в приказном порядке
занимали руководящие должности в
Академии. Изолируя академика Мар¬
ра, прикрываясь его именем, при под¬
держке комсомольских активистов,
они стали проводить демагогические
дискуссии о методологии исследова¬
тельской работы, подводя путем про¬
работок к увольнению многих старых
ученых, не желавших состязаться в
марксистском начетничестве с бойки¬
ми и всезнающими комсомольскими и
партийными активистами Академии.
Не менее сложной складывалась ситу¬
ация и в Эрмитаже, где чистка кадров,
сопряженная с репрессиями, сопрово¬
ждалась тайной, но очень активной
распродажей музейных шедевров.
Предел этому процессу был положен
только осенью 1932 г., когда в ответ
на письмо И.А. Орбели, обращенное
к И.В. Сталину, была получена записка
генсека о том, что “соответствующая
инстанция обязала Наркомвнешторг
и его экспортные органы не трогать
сектор Востока Эрмитажа” Оценивая
это письмо Сталина, Б.Б. Пиотров¬
ский пишет: “Разумеется, оно стало
иммунитетной грамотой для всего Эр¬
митажа. Сначала все западноевропей¬
ские экспонаты, предназначенные для
отправки в Антиквариат, были объяв¬
лены связанными с Востоком (по изо¬
бражению на них восточных изделий,
в частности ковров, или же по другим
очень отдаленным мотивам), а позже
вообще прекратились требования на
передачу эрмитажных предметов в
экспортные органы и стали возвра¬
щаться непроданные за границей му¬
зейные ценности. Это явилось боль¬
шой победой здравого смысла, и кон¬
чился черный беспокойный период
жизни Эрмитажа”
Последующее десятилетие в жизни
Б.Б. Пиотровского было насыщено
напряженной научной работой как в
экспедициях, так и в крупнейших ар¬
хеологических центрах Ленинграда,
каковыми были Академия истории
247
Б.Б. Пиотровский
материальной культуры и Государст¬
венный Эрмитаж. Каждый год он со¬
вершает археологические разведки и
путешествия по Армении, которая
становилась для него все более род¬
ной и близкой. Пиотровский целеуст¬
ремленно искал следы древнейшего
прошлого этого края, которые были
связаны с истоками закавказской ци¬
вилизации, и особенно - с историей
государства Урарту. В 1934 г. он про¬
вел свои первые раскопки на месте
урартской крепости Колагран у
оз. Севан. Памятник оказался очень
сложным, поскольку поселение на
этом месте возникло еще во II тыс. до
н.э. и урартский период его существо¬
вания был маловыразителен. Только
пять лет спустя Пиотровский остано¬
вил свой выбор на холме Кармир-
Блур, где в 1939 г. началась долгая
эпопея открытия крепости и города
“бога Тейшебы” Но упорные поиски
своего “главного” памятника Б.Б. Пи¬
отровский сочетал в эти годы с други¬
ми очень интересными археологиче¬
скими изысканиями. В Армении он
участвовал под руководством
И.А. Орбели и К.В. Тревер в раскоп¬
ках Амбердского замка. На Северном
Кавказе в 1933 и 1936 гг. вел раскопки
Моздокского могильника - интерес¬
ного памятника, оставленного скиф¬
скими кочевниками. В Сухуми и
Нальчике, вместе со своими друзьями
А.А. Иессеном, А.П. Кругловым и
Г.В. Подгаецким, продолжал исследо¬
вания погребальных памятников эпо¬
хи бронзы. В 1934 г. Пиотровский
проводил археологические разведки
на Дону, а в 1936 и 1937 гг. участвовал
в раскопках среднеазиатских памят¬
ников в Термезе и Мерве.
Много сил отдавал Б.Б. Пиотров¬
ский в эти годы работе в Академии и,
особенно, в Эрмитаже, где в 1935 г. он
принимал участие в устройстве гран¬
диозной выставки, приуроченной к
проведению III Международного кон¬
гресса по иранскому искусству и ар¬
хеологии. Этот конгресс, с его под¬
линно международным статусом, был
первым, который на государственном
уровне проводился в СССР, и его ор¬
ганизация шла под руководством выс¬
ших эшелонов власти. В своих мемуа¬
рах Б.Б. Пиотровский подробно опи¬
сал состав выставки и многие детали
проведения самого конгресса. Со
свойственным ему юмором он вспо¬
минает: «На выставке, при ее подго¬
товке, я проводил в Эрмитаже целые
сутки, спать ходил в турецкие шатры,
расставленные на экспозиции. У меня
была даже заготовлена табличка, ко¬
торую я оставлял в своих залах:
“Я сплю у султана” Так как менять
белую сорочку каждый день было
трудно, то я надевал голубую при си¬
нем костюме. Это было неосмотри¬
тельно, так как такой костюм имели
сотрудники НКВД, охранявшие вы¬
ставку. Но так как в Эрмитаже была
смешанная охрана, состоящая из
милиции и работников НКВД, то ми¬
лиционеры иногда принимали меня не
за того, кем я был».
Эта, вроде бы, малозначительная
деталь очень существенно характери¬
зует Б.Б. Пиотровского. Дело в том,
что в судьбе этого человека было не¬
сколько моментов, когда его жизнь
буквально повисала на волоске и лю¬
бое неосторожное движение, подоб¬
ное вышеописанной “мелочи”, грози¬
ло ему неминуемой гибелью. Но в эти
критические моменты он с упорством
фаталиста оставался самим собой, со¬
средоточиваясь на главном деле, до¬
пуская при этом “непростительные” с
точки зрения “здравого смысла” и
“текущего момента”, но очень чело¬
вечные ошибки, над которыми впос¬
ледствии мог мягко шутить. Так было
в 1935 г., когда оплошность с костю¬
мом могла ему стоить жизни, по¬
скольку работу на выставке он начал
сразу же после освобождения из за¬
248
Б.Б. Пиотровский
ключения в тюрьме НКВД, где про¬
вел на предварительном следствии со¬
рок дней. Так было и в 1938 г., когда
Б.Б. Пиотровского и А.П. Круглова
арестовали во время археологическо¬
го путешествия по р. Занг в Армении:
они фотографировали археологиче¬
ские памятники на фоне гидроэлект¬
ростанции. Археологических развед¬
чиков тогда обвинили в шпионаже,
придравшись как к понятию “развед¬
ка памятников”, так и к наличию фо¬
тоаппаратов. К тому же “шпионы” по
недомыслию сообщили в спецотделе,
что в Армении они остановились в до¬
ме Л.Т. Гюзальяна. Если бы работни¬
ки органов проверили это, они легко
бы установили, что хозяин дома был
арестован месяц назад в Ленинграде, а
у его сестры, жившей в Ереване, был
также арестован и муж. По счастью,
обоих друзей отпустили без проверки,
отобрав у них паспорта и фотоаппара¬
ты. Чуть позже сотрудники органов
их вернули и не стали разбираться в
деталях только потому, что друзья
Пиотровского, работавшие в прави¬
тельстве республики, заступились за
него и Круглова. Так было и в 1941 г.,
когда счастливая случайность поме¬
шала нескольким эрмитажникам, в их
числе и Б.Б. Пиотровскому, отпра¬
виться на фронт с отрядом народного
ополчения. Так было и десять лет спу¬
стя, когда Б.Б. Пиотровский в числе
немногих ученых нашел в себе силы
не отказаться от рациональных идей,
высказанных в свое время Н.Я. Мар¬
ром. Сделано это было в тот момент,
когда борьба с “марризмом” в науке
велась под знаменем сталинских слов
о том, что учение Марра в области
языкознания не имеет ничего общего
с марксизмом.
Конечно же, это самообладание да¬
валось Б.Б. Пиотровскому дорогой
ценой. 30-е гг. стали для него наибо¬
лее трудным периодом испытаний.
Начиная с 1930 г. репрессии выбивали
из рядов ближайших коллег многих
его друзей. В 1933 г. был арестован
А.А. Миллер. В 1938 г. такая же
участь постигла Л.Т. Гюзальяна и
А.А. Аджяна. Самому Пиотровскому
пришлось пройти испытания арестом
ранней весной 1935 г., когда он вместе
с А.П. Кругловым и Г.В. Подгаецким
попал в тюрьму предварительного за¬
ключения на Шпалерной улице. Арест
был связан с рецидивом бдительности
органов после убийства С.М. Кирова.
Полное отсутствие каких-либо моти¬
вов, кроме доноса о вечеринке, в ко¬
торой принимали участие задержан¬
ные, и запросы о судьбе арестован¬
ных, сделанные накануне организации
международной выставки иранского
искусства директором Эрмитажа,
спасли молодых ученых от страшного
пути в Зазеркалье ГУЛАГ’а. При этом
не обошлось без парадоксов истории,
о которых в мемуарах Пиотровский
пишет с особой грустью: «В Эрмита¬
же меня приняли хорошо, сразу же до¬
пустили к работе, а в ГАИМК’е сооб¬
щили: что я и Подгаецкий уволены по
сокращению штатов. (Председатель
академии) Ф.В. Кипарисов принял ме¬
ня холодно и сказал, что о восстанов¬
лении и думать нечего. Он не мог
предположить, что в ближайшее вре¬
мя он будет арестован и погибнет, и
что через 20 с лишним лет именно я
буду готовить материалы о “посмерт¬
ной его реабилитации” Не думали об
этом и члены партийной организации,
в частности Некрасова, к которым я
обращался. Им и в голову не могло
прийти, что в 1953 г. я буду назначен
партийными органами руководителем
Ленинградского отделения Института
археологии».
Выстоять в тех непростых условиях
жизни Пиотровскому помогали дру¬
зья и коллеги. Когда в 1937 г. в АН
СССР были восстановлены ученые
степени, в Институте истории матери¬
альной культуры, куда полтора года
249
Б.Б. Пиотровский
назад Пиотровский восстановился на
работу по суду, ему предложили уча¬
ствовать в конкурсе на получение сте¬
пени кандидата исторических наук без
защиты диссертации. Все решалось
тем, насколько положительным науч¬
ным отзывом будет подкреплено со¬
искательство конкурсанта. Отзыв о
научных трудах Б.Б. Пиотровского
был представлен Ученому совету
ИИМК’а проф. Н.Д. Флиттнер. Даже
спустя многие годы Б.Б. Пиотровский
очень гордился словами, написанны¬
ми в отзыве его учительницей. “Наи¬
лучшей иллюстрацией той большой
работы, которая уже проделана
Б.Б. Пиотровским, начиная с годов его
студенчества, и которая проделывает¬
ся им и в настоящее время, - писала
Н.Д. Флиттнер 4 мая 1948 г., - является
список его печатных трудов. Давать
характеристику каждого из них в от¬
дельности затруднительно, т.к. каж¬
дая работа его является свидетельст¬
вом и подтверждением того, что в ли¬
це Б.Б. Пиотровского советская наука
имеет ценного и вполне зрелого моло¬
дого ученого. Таким же непосредст¬
венным подтверждением является и
та ответственная работа, которая по¬
ручена Б.Б. как в Институте археоло¬
гии Академии наук, так и в Государст¬
венном Эрмитаже. Занимая долж¬
ность старшего научного сотрудника,
Борис Борисович заведует коллекци¬
ями древностей Урарту, принимая од¬
новременно непосредственное уча¬
стие в разработке материалов и древ¬
неегипетских и ассировавилонских
коллекций, так как, помимо знания
египетской письменности, Борис Бо¬
рисович фактически овладел также и
основами клинописи. За последние
три года Борис Борисович принимал
участие в пяти археологических экс¬
педициях (в 1935 г. в Сухуми; в 1936 г.
в Термезе, Амберте и Моздоке; в
1937 г. в Мерве), возглавляя в 1936 г.
одну из них. По каждой из экспедиций
им был представлен научный отчет,
являющийся каждый в отдельности
ценным вкладом в советскую науку.
За те же последние три года им было
подготовлено две экспозиции: выстав¬
ка древностей Урарту (1937 г.) и вы¬
ставка древностей Ирана (к Иранско¬
му конгрессу 1935 г.). Помимо этих
больших работ им за это время ча¬
стью уже напечатано, частью сдано в
печать в общей сложности около
15 печатных листов. ...Имея возмож¬
ность на протяжении более чем 15-ти
лет наблюдать рост и развитие
Б.Б. Пиотровского, от школьных лет
и первых шагов его в востоковедении
и до настоящего времени совместной
работы с ним, я считаю для себя боль¬
шой радостью возможность подчерк¬
нуть еще раз, что в его лице мы имеем
дело с крупным и серьезным научным
работником, заслуживающим всемер¬
ной поддержки и поощрения”2. Во¬
прос с присуждением научной степени
был решен положительно в 1938 г.
В 1939 г. Б.Б. Пиотровский присту¬
пил к раскопкам на холме Кармир-
Блур, находящимся на левом берегу
р. Раздан, чуть ниже Еревана. В исто¬
рии почти тридцатилетних исследова¬
ний на Красном холме случалось мно¬
го такого, что можно назвать мисти¬
кой и удачей, которая сама выбирает
себе героя. В 1939 г. в первые же дни
работ на холме произошло чудо: древ¬
ний город и его цитадель проступили
на короткое время сквозь толщу зем¬
ли, дав в руки археологов точный
план, которым они пользовались еще
на многие годы. “Я начал раскопки
Кармир-Блура робко, - вспоминал
Б.Б. Пиотровский, - сначала с города,
а потом с юго-западного угла крепо¬
сти. Раскопки меня удивили. В первые
же дни они были прерваны дождем,
уходить не хотелось, а пришлось, так
как дождь перешел в ливень. На сле¬
дующий день, когда мы поднялись на
холм, перед нами открылись контуры
250
Б.Б. Пиотровский
помещений. Дело в том, что намок¬
шие сырцовые стены высыхали мед¬
леннее, чем заполнение комнат, и они
очень четко просматривались. Так
удалось до раскопок выявить контуры
одной части крепости”
Год спустя, в июне 1941 г. город по¬
слал ученым поистине мистическое
знамение. «На северном участке, - пи¬
шет Пиотровский, - при раскопках
Р.М. Джанполадян нашла бронзовую
статуэтку урартского бога войны Тей-
шебы, служившую навершием воен¬
ного штандарта. В то время, разуме¬
ется, мы не видели второго смысла,
какого-то высшего знамения этой на¬
ходки, но эти успешно начатые рас¬
копки были самыми короткими в ис¬
тории исследования Кармир-Блура.
22 июня было воскресеньем, раскопки
на холме не производились, но я все
же пошел туда, хотел спокойно похо¬
дить, подумать. По пути, в поле я
встретил почвоведа Ашота Чичяна.
...Не успел я с ним поздороваться, как
он сказал: “Борис, сегодня ночью не¬
мецкие войска перешли советскую
границу” Днем раньше нас оповестил
об этом Тейшеба». Урартский бог
войны, впрочем, явился не только
вестником бед: спустя два с половиной
года Борис Борисович Пиотровский,
эвакуированный из блокадного Ле¬
нинграда в Армению, навсегда связал
свою жизнь с девушкой, которой суж¬
дено было в 1941 г. выпустить из пле¬
на земли урартского бога.
В 1946 г. безмолвные остатки древ¬
ней крепости вновь преподнесли сво¬
им исследователям сюрприз, о кото¬
ром только может мечтать археолог:
город открыл им свое имя. Расчищая
одну из бесчисленных кладовых цита¬
дели Кармир-Блура, сотрудник экспе¬
диции А.И. Погосян нашел бронзо¬
вую накидную петлю на дверной за¬
мок, поверхность которого была
украшена надписью, сообщавшей имя
строителя крепости и название горо¬
да. «Русы, сына Аргишти, крепость
(букв, “дом оружия”) города Тейшеба-
ини» - гласит перевод клинописного
текста.
И таких моментов в истории изуче¬
ния города бога Тейшебы можно
привести еще немало. Но их парадок¬
сальность мало что объясняет в био¬
графии человека, которому так неиз¬
менно улыбалась удача. Реальная
причина этого поразительного везе¬
ния скрывалась все же в другом - в
умении Б.Б. Пиотровского наблюдать
и сохранять в себе открытость особо¬
го свойства, которая позволяла ему по¬
нимать увиденное и изучаемое. В этой
особенности многое зависело еще и
от целенаправленного труда, при ко¬
тором рутина дел никогда не заслоня¬
ла главного: в археологии - целей по¬
исков; в разноплановом деловом и
душевном общении - самих людей, яв¬
ляющихся его современниками, неза¬
висимо от их возраста.
Говоря о вкладе Б.Б. Пиотровского
в развитие археологической науки,
следует подчеркнуть яркую индивиду¬
альность воссозданных им картин да¬
лекого прошлого. В археологии его
интересовал не сам процесс констата¬
ции фактов, не вещеведение как тако¬
вое, а более сложный и творческий
процесс интерпретации, взаимодопол¬
нение различных по своему характеру
источников информации, синтез кото¬
рых позволяет воссоздавать забытые
достижения человеческой культуры
как реально существовавшие явления
жизни. В умении сочетать кропотли¬
вый подготовительный труд источни-
коведа с полетом фантазии интерпре¬
татора, от которого требуется исчер¬
пывающий охват изучаемой темы,
смелость и умение строить сопостав¬
ления, выражался особый исследова¬
тельский дар Б.Б. Пиотровского.
В этом отношении трудно предста¬
вить себе более удачное совпадение
исследователя, готового к проведе¬
251
Б.Б. Пиотровский
нию подобных работ, и памятника,
способного дать всю необходимую
для этого информацию, чем Б.Б. Пио¬
тровский и городище Кармир-Блур.
В том, как были проведены исследо¬
вания города бога Тейшебы, можно
видеть претворение в жизнь тех прин¬
ципов, которые он усвоил за годы
ученичества в школе таких замеча¬
тельных ученых, как Н.Я. Марр и
А.А. Миллер. Своими трудами, длив¬
шимися несколько десятилетий,
Б.Б. Пиотровский буквально испол¬
нил наказ академика Марра найти в
Закавказье реальные следы былого
существования Ванского царства и
при изучении одного из памятников
государства Урарту строго следовал
завету Миллера: “Археологические
раскопки можно признать удовлетво¬
рительными лишь в том случае, если
по их материалам можно составить
детальный макет исследованного па¬
мятника” О том, что Б.Б. Пиотров¬
ский полностью преуспел в последнем,
можно судить, хотя бы по следующе¬
му лаконичному, но очень красочно¬
му описанию судьбы одного из север¬
ных форпостов Ванского царства -
крепости бога Тейшебы - в последние
дни его существования: “Осиное гнез¬
до в углу кладовой для вина, скелет
жабы около караса для вина свиде¬
тельствуют о темноте и сырости в
подвалах крепости. Бронзовые нако¬
нечники стрел скифского типа, выну¬
тые из кладки стены, указывают на
то, кем были враги, разрушившие
Тейшебаини. Метелка из пучка травы
с сохранившимися, незаметными на
первый взгляд цветками, устанавлива¬
ет сезон гибели крепости - первая по¬
ловина августа. Жилища, сгоревшие в
пожаре, чудом уцелевшая обстановка,
а иногда и костяки погибших людей и
животных красноречиво рассказыва¬
ют о внезапном ночном штурме.
Спрятанные кучками ценности, зары¬
тые в земляной пол или заваленные
ветками, убеждают нас в том, что за¬
щитники крепости во время осады
надеялись на благоприятный исход,
недаром они сделали и большие запа¬
сы продовольствия, но материалы
раскопок показали, что осада была
недолговечной и внезапный штурм
решил судьбу крепости”
Говоря о научных традициях, вос¬
приемником которых стал Б.Б. Пиот¬
ровский, не следует забывать о том,
что открытия, сделанные молодым
ученым, по праву поставили его в
один ряд с выдающимися деятелями
русской ориенталистики, внесших ог¬
ромный вклад в развитие мировой на¬
уки о Востоке. К глубокому сожале¬
нию, поразительные достижения ар¬
хеологического изучения Закавказья,
сделанные на рубеже XIX-XX вв. и
неразрывно связанные с именами ака¬
демиков Н.Я. Марра, И.А. Орбели и
др. ученых, оказались реализованны¬
ми в науке с минимальной отдачей.
Виной тому стали обстоятельства ре¬
волюции и гражданской войны, погу¬
бившие бесценное научное наследие
Анийской экспедиции. Работы
Б.Б. Пиотровского по изучению
Урарту, начавшиеся в сложных усло¬
виях конца 30-х гг., были несомнен¬
ным продолжением дела его учите¬
лей, которые он был обязан завер¬
шить во имя торжества приоритетов
отечественного востоковедения.
Особенно острой тема связи вре¬
мен и сохранения традиций стала в
жизни Бориса Борисовича в первый
год войны, когда, находясь в блокад¬
ном Ленинграде, он, как и все блокад¬
ники, почувствовал особый смысл
жизни, как своеобразной эстафеты,
передать которую было суждено да¬
леко не каждому. Он писал по этому
поводу: “Нас очень беспокоило, что в
случае нашей гибели все то, что нам
удалось узнать, но еще не удалось
опубликовать, сделать достоянием на¬
уки, общим знанием, уйдет вместе с
252
Б.Б. Пиотровский
нами, пропадет навсегда. Мы прихо¬
дили к решению: надо писать, писать
немедленно, не откладывая” Это
стремление к занятию любимым де¬
лом, вопреки всем чудовищным усло¬
виям военной блокады Ленинграда,
стали для Пиотровского настоящей
причиной спасения, к которой, как и в
любых экстремальных ситуациях, до¬
бавлялись элемент везения и иррацио¬
нальное стечение обстоятельств, о ко¬
торых узнать самому человеку порой
бывает не дано.
Проведя в блокадном Ленинграде
страшную зиму 1941/42 г., Б.Б. Пиот¬
ровский вместе с группой эрмитажни-
ков во главе с И.А. Орбели эвакуиро¬
вался в Ереван. В самые отчаянные
дни блокады, о которых он оставил
пронзительные по своей трагичности
и простоте и, вместе с тем, очень свет¬
лые воспоминания, молодой ученый
приступил к работе над обобщаю¬
щим исследованием по истории Бай¬
ского царства. Писал он его в переры¬
вах между дежурствами в опустевших
и промерзших залах музея, охраняя их
во время налетов вражеской авиации
от поджога. «Поздно вечером, когда
было спокойно, - вспоминал Пиот¬
ровский, - я любил у коптилки рабо¬
тать, писать доклады и готовить свою
большую книгу “История и культура
Урарту” А.Н. Изергина позднее рас¬
сказывала о том, как она возмущалась
тем, что в такое тревожное время я
при свете коптилки мог писать своим
постоянным ровным почерком.
...Можно сказать, что мои научные
статьи, написанные в Ленинграде зи¬
мой 1941/1942 г., удовлетворяют меня
более, чем некоторые из выполнен¬
ных в мирной обстановке, и это по¬
нятно, - в то время можно было или
не писать вовсе, или писать с большим
подъемом, среднее исключалось».
Работу над книгой Б.Б. Пиотров¬
ский завершил уже в Ереване и посвя¬
тил ее памяти своих товарищей, моло¬
дых ученых, павших при защите Ле¬
нинграда. Осенью 1943 г. монография
“История и культура Урарту” вышла
в свет тиражом 700 экземпляров.
Из-за трудностей с бумагой тираж
книги удалось получить только в са¬
мом начале следующего 1944 г. Она
стала одной из первых книг, изданных
Академией наук Армении, организо¬
ванной в эти же дни благодаря энер¬
гичной деятельности академика
И.А. Орбели. Исследование о культу¬
ре древнего народа Ванского царства
было значительным событием не
только в жизни Б.Б. Пиотровского,
но и всей отечественной науки, про¬
должавшей свое развитие в суровых
условиях Великой Отечественной
войны. В ней была систематически
изложена не только политическая ис¬
тория одного из древнейших госу¬
дарств Закавказья, но и подробно рас¬
смотрена культура древнего народа,
которая оказала существенное влия¬
ние на последующий ход истории мно¬
гих закавказских стран. “История и
культура Урарту” принесла автору за¬
служенное признание и славу одного
из ведущих мировых специалистов по
древней истории Закавказья. 30 янва¬
ря 1944 г. в Академии наук Армян¬
ской ССР состоялась защита доктор¬
ской диссертации Б.Б. Пиотровского.
Официальными оппонентами диссер¬
танта выступили академик В.В. Стру¬
ве, приславший отзыв из Ташкента,
где он жил в эвакуации, Президент
Академии наук Армении академик
И.А. Орбели и директор Института
языка проф. А.С. Гарибян. «Защита
диссертации, - вспоминал Пиотров¬
ский, - происходила торжественно в
бывшем здании Армянского филиала
АН СССР и собрала много народа.
...Ученый секретарь Х.Н. Момджян в
начале церемонии вдруг спохватился,
что в делах отсутствует отзыв о дис¬
сертанте, который следует зачитать.
И.А. Орбели не моргнул и глазом,
253
Б.Б. Пиотровский
взял первую попавшуюся в руки бу¬
мажку, а это было постановление
президиума Академии наук Армян¬
ской ССР “О создании материально-
технической базы”, написал на ней
“Отзыв о Б.Б. Пиотровском”, 3-1-44, и
без запинки зачитал несуществующий
текст так, что никто и не заметил от¬
сутствие документа. Коротко высту¬
пил я, зачитали отзыв В.В. Струве,
блестящие слова произнес Иосиф Аб-
гарович, затем похвальные слова про¬
изнес А.С. Гарибян. Некоторые пра¬
вильные замечания сделал Г.А. Ка-
панцян, выступили К.В. Тревер,
Л. Оганесян. Все прошло благополуч¬
но, все проголосовали “за”».
Этот год открыл следующий пери¬
од в жизни Б.Б. Пиотровского, период
новых успехов и забот. Он женился на
Р.М. Джанполадян и вскоре у них ро¬
дился первый сын, которого в честь
деда родители назвали Микаэлом.
Тогда же молодой доктор наук полу¬
чал свою первую правительственную
награду: ею стала медаль “За оборону
Ленинграда”, которую Борис Борисо¬
вич высоко ценил, считая одной из
главных в своей жизни. В 1945 г. Пио¬
тровского избрали членом-коррес-
пондентом Академии наук Армянской
ССР, а в следующем году ему была
присуждена Сталинская премия вто¬
рой степени в области науки и техни¬
ки за книгу “История и культура
Урарту”.
К своим успехам, как человек мно¬
го переживший, он относился с лег¬
ким чувством иронии. «В 1946 г.
лауреатов Сталинской премии было
мало, - шутливо писал он позднее, - и
она изменила всю мою научную
жизнь - я был причислен к “админист¬
ративным кадрам”. Книгу об Урарту я
писал в “свободное от оборонной ра¬
боты время”, второе же издание ее я
стал писать “в свободное от админист¬
ративной работы время”. И так на
всю последующую жизнь».
Вернувшийся в 1946 г. в Ленинград,
Б.Б. Пиотровский, накопивший за во¬
енные годы огромный материал по
археологии Закавказья, стал читать
специальный курс для археологов в
Ленинградском государственном уни¬
верситете. Так состоялось возвраще¬
ние ученого в стены родного универ¬
ситета. Преподавательская работа
потребовала от Пиотровского разра¬
ботки методики преподавания, и он
вернулся к опыту своего учителя
А.А. Миллера, всегда очень тщатель¬
но составлявшего конспекты лекций.
Педантичность, с какой Борис Бори¬
сович составлял свои конспекты,
включая в них информацию о новых
открытиях и наиболее значительных
находках, была настолько последова¬
тельна, что в 1949 г. он легко перера¬
ботал свои конспекты в книгу
“Археология Закавказья” “В этой
первой сводной работе по древнейшей
истории Закавказья - писал в воспо¬
минаниях Борис Борисович, - я попы¬
тался дать общую линию развития
культуры в этом регионе, выявляя об¬
щие черты и закономерности. На том
начальном пути изучения знания были
довольно фрагментарными, известны
были данные раскопок в отдельных
районах с выделением большого ко¬
личества локальных археологических
культур. По выходе книги из печати
Е.И. Крупнов обвинил меня в ниги¬
лизме по отношению к местным куль¬
турам, а Т.С. Пассек особенно хвали¬
ла именно за то, что я давал картину
развития культуры Закавказья, осно¬
вываясь на общих явлениях, и не дро¬
бил ее. Во втором пятидесятилетии
XX века археологические раскопки в
республиках Закавказья особенно
расширились, и моя книга по материа¬
лу скоро устарела, но ее основные вы¬
воды по развитию хозяйства на Юж¬
ном Кавказе и по связи с культурами
скифов и Передней Азии остались в
силе”. Кроме спецкурса на кафедре
254
Б.Б. Пиотровский
археологии Б.Б. Пиотровский вел
курсы лекций по археологии Перед¬
ней и Средней Азии IV-I тыс. до н.э.,
а на Восточном факультете читал
еще три курса лекций: “История и
культура Урарту”, “Культура Асси¬
рии” и “Культура Египта”. Вспоминая
позднее свою педагогическую дея¬
тельность тех лет, Б.Б. Пиотровский
отмечал, что преподавание этих дис¬
циплин лучше всего стимулировало
его последующие научные работы в
этих областях.
Изменилось в эти годы и его поло¬
жение в Эрмитаже. В 1949 г. Пиот¬
ровский стал заместителем директора
музея по научной части. Жизнь учено¬
го стала весьма напряженной: препо¬
давание в университете и научные
штудии в Институте и Эрмитаже ста¬
ли сочетаться с административной де¬
ятельностью в музее. При этом неиз¬
менными оставались полевые сезоны
на Кармир-Блуре, занимавшие не¬
сколько месяцев в год и приносившие
все более интересную информацию.
Эти разноплановые заботы требова¬
ли сосредоточения и огромного на¬
пряжения, поскольку жизнь в этот
период готовила ученому новые суро¬
вые испытания.
В жизни СССР конца 40-х гг. на¬
зревал новый политический кризис,
сопровождавшийся гонениями и ре¬
прессиями. Руководство страны уси¬
лило идеологический прессинг, начав
борьбу с космополитизмом и западни¬
чеством. Эта кампания имела весь¬
ма тяжелые последствия для судеб
многих академических учреждений.
В 1947 г. Т.Д. Лысенко провел раз¬
громную сессию ВАСХНИЛ, на кото¬
рой генетика была объявлена враждеб¬
ным материализму научным заблуж¬
дением, а сотрудничество с западными
учеными заклеймлено как низкопо¬
клонство перед врагами социализма.
По этому же сценарию руководство
Института истории материальной
культуры им. Н.Я. Марра во главе с
членом-корреспондентом АН СССР
В.И. Равдоникасом и проф. А.Н. Берн-
штамом решило провести выездную
сессию в Москве, посвященную раз¬
грому космополитизма в области
археологии. Цель, которую преследо¬
вали политиканствующие ученые,
сводилась к стремлению восстановить
единоначалие в Институте, который в
годы войны ощутимо разделился на
московский и ленинградский центры.
Акция Равдоникаса и Бернштама про¬
валилась благодаря солидарному от¬
пору московских ученых, сплотив¬
шихся вокруг С.В. Киселева. Неудача
с погромом Московского отделения
была болезненно воспринята Равдо¬
никасом - он навсегда оставил науч¬
ную деятельность, передав руководство
Ленинградским отделением Институ¬
та А.П. Окладникову. Однако дух раз¬
дора был щедро посеян в Институте, и
с этого момента теперь уже москвичи
стали строить планы реванша, учиты¬
вая общую тенденцию переноса центра
академической жизни из Ленинграда в
Москву. Нестабильной складывалась
ситуация и в области языкознания.
Летом 1949 г. академик И.И. Мещани¬
нов провел через Президиум АН
СССР постановление, объявлявшее
попытки критики учения о языке
Н.Я. Марра враждебными акциями,
которые стали позволять себе неко¬
торые лингвисты, стоящие на “реак¬
ционно-идеалистических позициях
зарубежной буржуазной науки” Ис¬
пользуя свои связи в высшем партий¬
ном руководстве, ученые, обвиненные
в идеализме, развернули в начале
1950 г. дискуссию в “Правде”, которая
завершилась выступлением И.В. Ста¬
лина по вопросам языкознания. Его
статья разрушила эклектичное здание
“нового учения о языке”, которое бы¬
ло возведено последователями Марра
из его суждений о стадиальности про¬
цесса формирования языков и крити¬
255
Б.Б. Пиотровский
ческих высказываний о индоевропеи¬
стике. Как немарксистский был от¬
вергнут и тезис о классовом характе¬
ре языка. Сталин назвал обстановку в
академических институтах, связанных
с именем и деятельностью Марра,
“аракчеевским режимом”, направлен¬
ном против ученых, выступавших с
критикой яфетического языкознания.
Выступление генсека открыло на¬
стоящую кампанию террора против
всего, что было связано с именем
Марра. Прежде всего, пострадали не¬
посредственные ученики Марра. Ака¬
демик И.И. Мещанинов был снят с
поста директора Института языкозна¬
ния, который вообще закрыли в Ле¬
нинграде, освобожден от должностей
академика-секретаря и главного реда¬
ктора “Вестника АН СССР” Он не
был репрессирован только благодаря
оговорке вождя, о которой тогда же
сложили грустный анекдот. «После
статьи И.В. Сталина, - вспоминал Пи¬
отровский, - в шутку спрашивали, кто
же самый честный человек в Совет¬
ском Союзе, и получали ответ -
И.И. Мещанинов, так как про него
И.В. Сталин сказал, оценивая его дея¬
тельность: “Если бы я не был убежден
в честности тов. Мещанинова.., я бы
сказал, что подобное поведение рав¬
носильно вредительству”». Начиная с
1950 г. в Москве и Ленинграде не¬
сколько лет подряд работали специ¬
альные комиссии, экзаменовавшие
ученых в том, насколько глубоко они
преодолели влияние “марризма”. Осо¬
бенно болезненно этот процесс про¬
ходил в Ленинграде, где многие хоро¬
шо знали и помнили Н.Я. Марра.
В археологии кампания “преодоле¬
ния вульгаризации” проводилась в ус¬
ловиях истерии, царившей среди офи¬
циальных лидеров науки. Она была
обусловлена необходимостью на 180°
менять свои позиции. Так, например,
журнал “Вестник древней истории”,
следуя в русле постановления Прези¬
диума АН СССР 1949 г., поместил в
качестве передовой статью главного
редактора С.В. Киселева “Н.Я. Марр
и изучение древней истории” В этой
статье в качестве ученых, наиболее
плодотворно использующих методы
Марра, были названы академики
И.И. Мещанинов, В.В. Струве и член-
корр. АН АрмССР Б.Б. Пиотровский.
Но уже во втором номере журнала
редколлегия назвала передовую ста¬
тью предыдущего номера ошибочной
и отмежевалась от ее содержания.
Сам Киселев опубликовал в 1949 г.
капитальный том “Древняя история
Южной Сибири”, содержавший поло¬
жительные оценки стадиальной тео¬
рии и заслуг Марра в изучении древ¬
ней истории. Получив степень докто¬
ра наук за это исследование, он не без
пафоса говорил своим коллегам: “Вы
пишете древнюю историю по Марру,
а я написал свою диссертацию как
Марр”3. В изменившихся условиях он
был вынужден спешно подготовить к
1951 г. второе издание своей книги, в
предисловии к которой писал: «Не бу¬
дучи последователем Н.Я. Марра, я
писал свою книгу вразрез с его “исто¬
рическими” положениями и в частно¬
сти с его идеалистической “теорией”
стадиальности, ничего общего не име¬
ющей с марксистско-ленинским уче¬
нием о развитии общества». Такой же
“переворот” в науке совершил и дире¬
ктор ЛО ИИМК А.П. Окладников, ус¬
певший в 1950 г. опубликовать боль¬
шой доклад “Н.Я. Марр и советская
археология” и статью о вульгариза¬
ции Марром марксизма.
Именно эти два руководителя Ин¬
ститута приступили в 1950 г. к искоре¬
нению “марризма” в подведомствен¬
ном им учреждении. Пиотровский
старался дистанцироваться от этих ак¬
ций, сосредоточившись на работах в
Армении, где Кармир-Блур преподно¬
сил все новые интересные находки из
кладовых крепости. За свое самоуст-
256
Б.Б. Пиотровский
ранение от обличения “марризма” он
был определен активистами прорабо¬
ток как “археолог-молчальник” Под
их давлением Пиотровский был выну¬
жден выступить в начале октября
1950 г. с докладом на Ученом совете
ЛО ИИМК, посвященном критике
“нового учения о языке” Считая не¬
возможным для себя предавать память
человека, чье влияние определило его
судьбу, Б.Б. Пиотровский построил
свое выступление в сугубо аналитиче¬
ском ключе. «Я остановился на двух
вопросах, - позднее вспоминал он, - о
стадиальности и семантике. Говорил о
верном стремлении Н.Я. Марра и о
неправильных методологических
предпосылках. Признавая, что опре¬
деленный уровень развития общества
и его культуры, особенно на ранних
его этапах, создает близкий по обще¬
му облику комплекс памятников ма¬
териальной культуры (иллюстриро¬
вал это на примерах энеолита), при¬
знал неверным применение к памят¬
никам скифской культуры термина
“скифская стадия” ...В вопросах се¬
мантики я сам понял неправильность
семантического отождествления и
стал считать, что все семантические
связи основаны на ассоциативной спо¬
собности нашего мышления, а не на
его качественном отличии в древно¬
сти. ...Мое выступление было призна¬
но некоторыми членами Совета недо¬
статочно критическим и даже в некото¬
рой степени оправдывающим
Н.Я. Марра. По существу оно таким и
было - ведь роль Н.Я. в пропаганде
марксизма была очень большой, так
же, как и его вступление в ряды Комму¬
нистической партии. Я отлично помню,
как этот факт был принят “реакцион¬
ными кругами”; говорили даже и о том,
что смерть В.В. Бартольда была уско¬
рена поступком его друга Н.Я. Марра,
перешедшего в лагерь коммунистов».
В начале 1951 г. в Ленинград прие¬
хала комиссия под руководством
С.В. Киселева для оценки ситуации в
ЛО ИИМК. Архив института и ныне
хранит пухлые тома стенограмм этих
страшных заседаний. Если попытать¬
ся охарактеризовать одним словом ат¬
мосферу этих мероприятий, то самым
точным определением будет “атмо¬
сфера ужаса”. Заранее подготовивши¬
еся члены комиссии с цитатами в ру¬
ках изобличали среди сотрудников
Ленинградского отделения института
явных и скрытых “марристов”. Никто
не понимал, каковы будут последст¬
вия этого разбирательства, но все
были морально готовы к самому худ¬
шему. Только несколько человек, от¬
крыто признавших себя учениками
Марра, пытались объяснить, что в их
научных позициях не было ничего
враждебного идеологии марксизма,
что они продолжают с почтением от¬
носиться к своему учителю, менее
всего виновному в “насаждении
аракчеевского режима” в ГАИМК
и ИИМК. Этими учеными были
М.И. Артамонов, Б.Б. Пиотровский,
А.Н. Бернштам и В.И. Равдоникас,
который, впрочем, совершенно ото¬
шел от занятий наукой. Результатом
работы этой комиссии стал полный
разгром Ленинградского отделения.
По решению руководства ИИМК, ко¬
торое представлял Киселев, в Ленин¬
граде упразднялся Ученый совет и
ликвидировалось право проведения
защит научных диссертаций. Заведу¬
ющий ЛО ИИМК доктор историче¬
ских наук А.П. Окладников был выве¬
ден из состава проверочной комиссии
и снят с должности. Главный орган
Института - журнал “Советская ар¬
хеология” - переводился в Москву.
Все отделы старого Института также
переводились в Москву, а вместо них в
Ленинграде организовывались не¬
большие рабочие группы. Новым за¬
ведующим ЛО ИИМК был назначен
М.М. Дьяконов, на которого была
возложена задача в течение года пол¬
9. Портреты историков... т. 3
257
Б.Б. Пиотровский
ностью искоренить остатки “марриз-
ма” в подведомственном ему учрежде¬
нии. Было принято также решение о
переводе в Москву Полевого комите¬
та, ведавшего выдачей Открытых ли¬
стов и отчетностью. Вместе с ним в
Москву должны были быть переведе¬
ны библиотека (сотни тысяч томов
книг) и архив Института, содержав¬
ший десятки тысяч единиц хранения
Императорской археологической ко¬
миссии, всех дореволюционных
археологических обществ, Государст¬
венной Академии истории материаль¬
ной культуры и довоенного ИИМК.
Только отсутствие места в Москве
для размещения архива и библиотеки
стало препятствием для осуществле¬
ния этой акции. По результатам рабо¬
ты комиссий журнал “Вестник древ¬
ней истории” опубликовал серию
разгромных статей, посвященных по¬
следовательным сторонникам “мар-
ризма”: В.И. Равдоникасу, М.И. Арта¬
монову, А.Н. Бернштаму, А.П. Ок¬
ладникову, П.П. Ефименко и Б.Б. Пи¬
отровскому.
По результатам работы комиссий
было решено издать большой сбор¬
ник статей “Против вульгаризации
марксизма в археологии”, для которо¬
го Пиотровского обязали написать
критическую статью против Марра.
Он подготовил статью, основанную
на материалах своего выступле¬
ния осенью 1950 г., которую назвал:
“О некоторых ошибках археологов в
связи с учением Н.Я. Марра о семан¬
тике” После ее обсуждения в ЛО
ИИМК М.К. Каргер, выступивший
открыто против аналитического хара¬
ктера работы, сообщил московскому
руководству, что Пиотровский соби¬
рается представить в сборник не кри¬
тическую статью, а статью, написан¬
ную в честь Н.Я. Марра. Разгорелся
скандал, и во время поездки Пиотров¬
ского в Москву директор Института
А.Д. Удальцов предложил ему уво¬
литься по собственному желанию.
На это Б.Б. Пиотровский ответил ди¬
ректору отказом, указав, что он явля¬
ется сотрудником Института много
дольше, нежели в нем работает сам
Удальцов. Неизвестно, чем бы закон¬
чился для ученого этот скандал, если
бы не тактический ход Б.Б. Пиотров¬
ского. Еще во время проработки в ко¬
миссиях он передал текст своего вы¬
ступления П.Н. Третьякову, который
работал советником в Отделе науки
Центрального комитета партии.
Третьяков показал статью Пиотров¬
ского чиновникам, и они сочли ее при¬
емлемой. В самый разгар конфликта
ученого с московскими руководителя¬
ми Института им из Центрального ко¬
митета партии пришла директива
включить работу Пиотровского в со¬
став сборника.
Все лето и осень 1951 г. Пиотров¬
ский провел на раскопках в Армении.
Помимо раскопок Кармир-Блура он
начал в том году исследование еще
одного холма, содержащего развали¬
ны урартской крепости - Арин-Берд,
который, как выяснилось позже,
скрывал в себе остатки крепости Эре-
буни. Во время полевых работ в экс¬
педицию пришло сообщение о том,
что решением Министерства культу¬
ры академик И.А. Орбели был от¬
странен от поста директора Эрмита¬
жа, а на его место назначен М.И. Ар¬
тамонов. При этом новом назначении
Пиотровский сохранил свой пост за¬
местителя директора по науке.
Весь 1952 г. в Институте шли засе¬
дания проверочных комиссий, распри
которых существенно дезорганизовы¬
вали нормальную научную работу.
«Перехлест в обсуждении “нового
учения в языкознании”, - писал позд¬
нее Пиотровский, - привел к возврату
давно отживших, чуждых марксизму
теорий. Я выступал с критикой индо-
европеизма, но мне это ставили в ви¬
ну, считая, что я защищаю Марра».
258
Б.Б. Пиотровский
Особенно усердствовал в этом отно¬
шении М.К. Каргер, который видел
себя преемником на посту заведующе¬
го отделением Института и ревниво
относился к своим потенциальным
конкурентам. В ноябре того же года
он организовал вместе с парторгом
Института А.Н. Рогачевым обсужде¬
ние персональных дел М.И. Артамо¬
нова, Б.Б. Пиотровского и А.Н. Берн-
штама. В присутствии секретаря
Дзержинского райкома партии
тов. Веткина, Рогачев и Каргер устро¬
или разнос Пиотровскому и Берншта-
му (Артамонов, как директор Эрмита¬
жа, проигнорировал вызов на судили¬
ще). Первого ругали за марристский
подход к индоевропеизму и индогер-
манизму, а второго - за исследования
по истории культуры гуннов, которых
в одном из выступлений И.В. Сталин
сравнил с фашистскими полчищами.
Партком ЛО ИИМК вынес решение
передать обсуждение персональных
дел указанных ученых на заседание
Дзержинского райкома партии, что
грозило исключением из рядов
КПСС.
«На другой день, - вспоминал Пио¬
тровский, - я вошел к тов. Веткину, в
его кабинете в шкафу стояла Совет¬
ская энциклопедия, и я предложил ему
посмотреть в ней статьи “Индоевропе-
изм” и “Индогерманизм” Он прочел
статьи и остолбенел. Я ему рассказал
о листовках, которые сбрасывали фа¬
шисты армянским подразделениям та¬
манской дивизии, в них армяне счита¬
лись индоевропейцами, чуждым для
Кавказа народом. Он слушал, слушал
и наконец спросил: “Так в чем же де¬
ло?” Я осмелел и сказал: “Ведь Вы же
сами констатируете в Институте низ¬
кий уровень идеологической работы”
Когда мы с ним прощались, он сказал
одно слово: “Интересно...” В день
заседания Дзержинского райкома, ут¬
ром, А.Н. Рогачев сказал, что мне и
Артамонову не надо туда приходить.
Был один А.Н. Бернштам, который и
получил партийный выговор за про¬
паганду чуждых марксизму теорий».
В начале 1953 г. стало ясно, что ру¬
ководство Ленинградского отделения
Института истории материальной
культуры не справляется с ситуацией
и будет сменено. М.М. Дьяконов, дру¬
живший с Пиотровским много лет, от¬
крыто говорил о планах своего пере¬
езда в Москву. Активисты прорабо¬
ток зачастили в Смольный, надеясь,
что их усилия будут оценены по заслу¬
гам. Но неожиданно для всех в Смоль¬
ный в конце апреля был вызван именно
Б.Б. Пиотровский, которому партий¬
ное руководство предложило возгла¬
вить Институт. В ответ на это ученый
честно признался, что не хочет стано¬
виться главой учреждения, которое
вот-вот совсем закроют столичные
инициаторы проработок. В ответ на
это Пиотровского заверили, что воп¬
рос о закрытии Отделения не стоит и
что от него ждут скорейшей нормали¬
зации работы этого ленинградского
археологического центра. С 1 мая
1953 г. Б.Б. Пиотровский перешел на
постоянную работу в Институт исто¬
рии материальной культуры, возгла¬
вив его Ленинградское отделение.
Почти одиннадцать лет он руково¬
дил той частью Института, которая по
праву была преемницей Академии ис¬
тории материальной культуры, соз¬
данной в 1919 г. академиком
Н.Я. Марром. Опыт этой администра¬
тивной работы оказался очень суще¬
ственным в биографии ученого, хотя,
к сожалению, она менее всего подда¬
ется детальной характеристике при
анализе его биографии. Но то, что
было сделано Пиотровским для Ле¬
нинградского отделения Института
истории материальной культуры (а с
1960 г. - археологии), настолько зна¬
чительно, что определило стратегию
его развития вплоть до реорганизации
ЛО ИА в самостоятельный Институт
9*
259
Б.Б. Пиотровский
истории материальной культуры
Российской Академии наук в 1991 г.
Придя к руководству Отделением,
Пиотровский сразу же прекратил все
разработки, связанные с “марриз-
мом” В декабре 1953 г. он добился
снятия партийного выговора с
А.Н. Бернштама: тот в полной мере
испытал на себе все возможные виды
идейного третирования, которые, на¬
до сказать, в молодости он сам охотно
применял по отношению к своим
старшим коллегам. Опираясь на под¬
держку ленинградских властей, Пиот¬
ровский в 1954 г. преодолел отрица¬
тельную оценку работы Отделения,
которая содержалась в отчете мос¬
ковского руководства Института. Ис¬
пользуя свое умение строить хорошие
отношения с людьми, Б.Б. Пиотров¬
ский добился нормализации отноше¬
ний с московскими коллегами, кото¬
рые смирились с существованием Ле¬
нинградского отделения. В 1955 г. но¬
вый заведующий добился восстанов¬
ления в Ленинграде Ученого совета,
без которого полноценная научная
жизнь Отделения была немыслима.
Был восстановлен в нем и Полевой
комитет, которому были делегирова¬
ны необходимые права, распростра¬
нявшиеся на экспедиционную и отчет¬
ную деятельность ленинградских
археологов. Выезжая в Москву для
участия в распределении средств и
объемов листажа для издания книг,
Пиотровскому удавалось порой обос¬
новывать и получать значительно
большие лимиты, которые превыша¬
ли одну треть от запланированного на
Отделение общеинститутского бюд¬
жета. Поддерживая начинания
С.И. Руденко, прошедшего сталин¬
ские лагеря и вернувшегося в Ленин¬
град, Пиотровский много внимания и
сил уделил организации в ЛО ИИМК
самой передовой лаборатории архео¬
логической технологии, деятельность
которой принесла заслуженную миро¬
вую известность отечественной ар¬
хеологии. В работе Отделения в эти
годы были освоены и хорошо обеспе¬
чены кадрами практически все тради¬
ционные направления археологиче¬
ской деятельности. Особое внимание
ученый уделял развитию полевых ра¬
бот на новостройках страны, что на
долгие годы стало одним из приори¬
тетных направлений научной деятель¬
ности ленинградских археологов.
По сути дела, за несколько лет мето¬
дичной спокойной работы Пиотров¬
скому удалось воссоздать в Ленингра¬
де полноценный академический ин¬
ститут, который только формально
(и, конечно, еще финансово) называл¬
ся Отделением. И все эти одиннадцать
лет Б.Б. Пиотровский активно про¬
должал работать как ученый. Он опуб¬
ликовал за эти годы четыре книги и
более шестидесяти научных статей, не
считая многочисленных выступлений
в периодике. Ежегодно он продолжал
раскопки Кармир-Блура, к которым в
60-е годы добавились археологические
работы в Египте. При этом он про¬
должал чтение лекций на Восточном
и Историческом факультетах универ¬
ситета. В эти годы ученый участвовал
и в работе комиссий по реабилитации
жертв политических репрессий.
Он составлял биографические справ¬
ки и заключения о творчестве многих
коллег, среди которых были его учи¬
теля и друзья, не пережившие годы
репрессий.
Ко всем этим обязанностям и забо¬
там с 1955 г. добавился и еще один
специфический род занятий ученого -
зарубежные поездки. Начиная с этого
года и до конца жизни Б.Б. Пиотров¬
ский совершил около восьмидесяти
зарубежных путешествий, побывав,
за исключением Антарктики, на всех
континентах Земли4. Впервые он по¬
ехал за границу в качестве участника
X Международного конгресса истори¬
ков в Риме, где выступал с докладом
260
Б.Б. Пиотровский
‘‘Новые данные о древнейших цивили¬
зациях на территории СССР” Время
стремительно меняло жизнь вокруг,
оставляя неизменным лишь сущность
человека. Парадокс истории: научную
жизнь в стране на таком солидном фо¬
руме представлял ученый, судьба
которого три года назад висела на во¬
лоске и любая случайность могла по¬
ставить крест не только на его карье¬
ре, но и на самой жизни. Однако к
началу 60-х годов уже почти никто не
вспоминал гнетущую атмосферу, ца¬
рившую в стране всего лишь несколь¬
ко лет назад.
В 1956 г. Пиотровский возглавил
делегацию советских археологов и эт¬
нографов для установления научных
связей между советскими и египетски¬
ми учеными. Главной целью этой по¬
ездки в Египет было ознакомление с
памятниками древности, находящими¬
ся в зоне проектируемой Асуанской
плотины, которым грозило затопле¬
ние. Так, четверть века спустя после
начала египтологических штудий
Б.Б. Пиотровский ступил на землю
Древнего Египта, причем не как путе¬
шествующий ученый, а как специа¬
лист, которому предстояло участво¬
вать в исследовании и спасении архео¬
логического наследия этой страны.
В ходе этой командировки он не толь¬
ко познакомился с главными археоло¬
гическими центрами Египта, но и со¬
вершил путешествие в район Вади
Хальфа в Судане.
Начиная с 1960 по 1964 гг. Б.Б. Пи¬
отровский был представителем СССР
в Международном консультативном
комитете экспертов ЮНЕСКО по
спасению памятников Нубии. В этом
качестве он возглавил археологиче¬
скую экспедицию АН СССР в Египте
в 1961 г. За два полевых сезона
1961-62 и 1962-63 гг. экспедиция, в со¬
ставе которой работали многие вид¬
ные ученые, обследовала более чем
тридцатикилометровый участок доли¬
ны Нила в той части, где в древности
и средневековье к долине примыкали
караванные пути, ведшие к золотым
рудникам Нубийской пустыни. Этот
пограничный район позволил совет¬
ским ученым не только исследовать
древнейшие памятники верховьев
Нила, но и познакомиться с древно¬
стями Судана, связанными с историей
южного соседа Древнего Египта - На-
патского царства, археологические
памятники которого в 60-е гг. были
почти неизвестны. Результатам работ
Нубийской экспедиции Б.Б. Пиотров¬
ский посвятил две книги и около двад¬
цати статей. При этом до сих пор ждут
своей публикации дневники и матери¬
алы экспедиции, которым ученый
планировал посвятить третью книгу,
оставшуюся незавершенной.
В конце 50-х - начале 60-х гг. росло
признание Б.Б. Пиотровского как об¬
щественного деятеля и крупного уче¬
ного, организатора науки. Он был
дважды награжден орденом Трудово¬
го Красного знамени, стал заслужен¬
ным деятелем науки Армении и заслу¬
женным деятелем искусств РСФСР.
Его избрали своим почетным членом
Итальянский институт доистории и
протоистории во Флоренции, Инсти¬
тут египтологии Карлова университе¬
та в Праге и Делийский университет.
1964 год коренным образом изме¬
нил судьбу Б.Б. Пиотровского. Пар¬
тийные власти Ленинграда и чиновни¬
ки союзного Министерства культуры
с нарастающей тревогой следили за
самостоятельной деятельностью ди¬
ректора Эрмитажа профессора Арта¬
монова. Его спокойный, но волевой
характер проявлялся неоднократно,
идя вразрез с мнением партийных чи¬
новников по принципиальным вопро¬
сам музейной жизни. Артамонов де¬
лал ставку на уникальный характер
Эрмитажа и всячески добивался ут¬
верждения этого статуса, идя напере¬
кор вкусам и представлениям чинов¬
261
Б.Б. Пиотровский
ников от культуры. Своим волевым
решением он игнорировал рекоменда¬
ции высокой министерской комиссии,
во главе с Президентом Академии ху¬
дожеств Серовым, убрать с экспози¬
ции в запасники произведения импрес¬
сионистов. Настойчиво развивал изда¬
тельское дело в музее, обходя многие
цензурные правила. Он позволил себе
игнорировать вызовы в обком партии,
когда там собирались обсуждать его
персональный вопрос. Случилось это
в день, когда ленинградские археоло¬
ги прощались с ушедшим из жизни
А.А. Иессеном. Чуть позже директор
взял на себя ответственность за не¬
большой однодневный вернисаж ху¬
дожественных работ, организованный
без каких-либо согласований таке¬
лажниками музея, сообщение о кото¬
ром достигло самых заинтересован¬
ных в скандале бюрократических кру¬
гов. Деятельность Артамонова была,
безусловно, благотворна для музея, но
его директор не почувствовал во-вре-
мя той черты, определявшей круг его
независимости и полномочий, переход
которой партийно-государственная
номенклатура простить ему не могла.
Решение о снятии Артамонова с поста
директора Эрмитажа было принято в
недрах Министерства культуры
“келейно” и до сих пор его мотивация
остается до конца невыясненной. В Эр¬
митаж это решение пришло в виде ла¬
коничной директивы: министр куль¬
туры Е.А. Фурцева без объяснения
причин приказывала Артамонову
сдать дела, а принять их в этом же
документе поручалось Б.Б. Пиотров¬
скому, которого городские партийные
власти освобождали от заведования
Ленинградским отделением Институ¬
та археологии АН СССР.
Для Б.Б. Пиотровского такой вари¬
ант возвращения в любимый с детства
музей был весьма трудным. Решение
Министерства культуры было чрез¬
вычайно резким. Оно не учитывало
человеческих отношений, существо¬
вавших между учеными, работавшими
в одной области науки. К М.И. Арта¬
монову Б.Б. Пиотровский относился с
уважением как к своему старшему то¬
варищу еще по годам совместной ра¬
боты в экспедициях Миллера. Позже
Б.Б. Пиотровский вспоминал о своих
годах совместной работы с Артамоно¬
вым в Эрмитаже, когда несколько лет
был его заместителем по научной ча¬
сти: “Он имел административный
опыт, был доброжелательным, ...уде¬
лял много внимания издательству Эр¬
митажа и связям с иностранными
фирмами, содействовал развитию рес¬
таврационной деятельности, и при
нем особенно окреп Отдел истории
первобытной культуры. ...М.И. Арта¬
монов заботливо относился к своим
ученикам. ...После бурного правления
И.А. Орбели в Эрмитаже все казалось
очень спокойным. М.И. Артамонов
вел дело без конфликтов, ритмично,
...активно продолжалась научная дея¬
тельность. ...Когда я заходил к Михаи¬
лу Илларионовичу в кабинет, то часто
заставал его за научной работой.
Даже в суетливой обстановке дирек¬
ции Эрмитажа он умел выкраивать
время и писать свои научные труды.
Это была удивительная способность,
мне недоступная”
В день ухода Артамонова из Эрми¬
тажа сотрудники музея устроили ему
длительную овацию в зале театра,
стоя аплодируя опальному директору.
Но передача должности, хоть и была
мучительной для обоих ученых, одна¬
ко не была оскорбительной для Пиот¬
ровского, который для эрмитажников
был абсолютно своим человеком. Как
и в 1953 г., ему пришлось возглавить
учреждение в очень трудный для му¬
зея момент. Из-за непокорности эр¬
митажников в вопросах художествен¬
ной политики министерские чиновни¬
ки старались ущемить музей по всем
возможным статьям. Эрмитажное из¬
262
Б.Б. Пиотровский
дательство было признано бесперспе¬
ктивным и закрыто. Существенно
были сокращены ассигнования на за¬
купки новых экспонатов. Сокраща¬
лось финансирование экспедиций.
Оплата труда музейных сотрудников
была минимальна и существенно от¬
личалась в худшую сторону от зар¬
плат в других музеях города и акаде¬
мических учреждений. От нового ди¬
ректора потребовалось проявить весь
свой организационный опыт, талант и
такт, чтобы постепенно нормализо¬
вать отношение власти к крупнейше¬
му музею страны.
Почти двадцать шесть лет Б.Б. Пи¬
отровский возглавлял Государствен¬
ный Эрмитаж, и эти годы стали эпохой
не только в его жизни, но и в истории
музея. Будучи по характеру челове¬
ком общительным и добродушным,
он сформировал в Эрмитаже особый
стиль отношений со всеми своими
подчиненными. Кабинет директора
был доступен не только для его бли¬
жайших помощников, но и для всех
сотрудников музея. Пиотровский хо¬
рошо знал большие и малые традиции
различных подразделений музея и це¬
нил их, всемерно поддерживал особый
дух внутриэрмитажной жизни, что об¬
легчало управление колоссальным
организмом музея. Он умел распреде¬
лять обязанности и работу среди сво¬
их подчиненных, причем делал это
очень мягко, но эффективно. Приведу
в качестве примера его отношения к
своим подчиненным текст записки к
одной из сотрудниц Эрмитажа, кото¬
рая в силу преходящих обстоятельств
приняла решение уйти из музея.
“Я очень удивлен Вашим решением
уйти из Эрмитажа. Мы Вас любим,
ценим, считаем основным эрмитажни-
ком и никогда Вашего заявления я не
подпишу. Работы было много, Вы ус¬
тали и только этим я объясняю Ваше
решение. Хорошенько отдохните,
больше гуляйте, полюбуйтесь Зимней
канавкой, выезжайте за город. Всего
Вам хорошего Б. Пиотровский. 2 ап¬
реля 1976”5.
Руководство музеем Пиотровского
точно совпало по времени с эпохой,
которая вошла в историю страны под
именем застоя. Безусловно, негатив¬
ная оценка содержащаяся в названии
этого периода, имеет свои основания.
Но преувеличивать значение негатив¬
ных факторов все же не стоит, учиты¬
вая бурный характер истории страны
в XX в. На протяжении нескольких
десятилетий советское общество жи¬
ло в период застоя в условиях ста¬
бильности, а этот фактор имел огром¬
ное значение для формирования и раз¬
вития культурных традиций. И боль¬
шой заслугой Б.Б. Пиотровского
было его умение правильно ориенти¬
ровать жизнь музея, его просвети¬
тельскую и научную деятельность для
того, чтобы создавать определенные
эталоны этой культурной политики.
В отличие от предшествующих перио¬
дов своей истории Эрмитаж именно в
эти годы вел активную выставочную
деятельность, принимая зарубежные
выставки и демонстрируя свои шедев¬
ры во всех крупнейших музеях мира.
Эта работа имела большое значение
не только для престижа самого музея,
но и страны в целом. В условиях серь¬
езного противостояния мировых по¬
литических систем, она лучше всего
давала понять как людям во всем ми¬
ре, так и гражданам СССР, что суще¬
ствуют ценности, которые не разъе¬
диняют, а наоборот, соединяют
людей, демонстрируя то общечелове¬
ческое, что делает мир единым, а его
разделение условным. Этот важный
подтекст довольно трудно детализиро¬
вать в этом кратком очерке, посвящен¬
ном жизни Б.Б. Пиотровского, но каж¬
дой выставкой за пределами СССР или
же в залах Эрмитажа музей, его сот¬
рудники и его директор делали этот
факт все более весомым и ценным.
263
Б.Б. Пиотровский
Назову только две большие вы¬
ставки в Эрмитаже, имевшие огром¬
ный резонанс, которые были тесно
связаны с научными интересами
Б.Б. Пиотровского и нашли отраже¬
ние в его творчестве. В 1973 г. в СССР
из музеев Египта, благодаря настой¬
чивой подготовительной работе дире¬
ктора Эрмитажа, были привезены
сокровища гробницы Тутанхамона.
Для всех, кто побывал на этой выстав¬
ке, она запомнилась как живое вопло¬
щение сказки о далеком мире богов и
фараонов Египта. Каталог этой эпо¬
хальной культурной акции был напи¬
сан Пиотровским, который и позже
продолжал работать над разгадкой
тайн этой удивительной гробницы.
В 1976 г. посетители Эрмитажа впер¬
вые увидели и ювелирные изделия из
золота, принадлежавшие индейцам до¬
колумбовой Америки. Эта выставка,
часть экспонатов которой была пода¬
рена Эрмитажу, не имевшему до этого
произведений древнего искусства ин¬
дейцев, оставила заметный след в деле
укрепления культурных связей СССР
со странами Латинской Америки, чему
немало способствовал своими трудами
Б.Б. Пиотровский.
Постепенно, благодаря активной
деятельности директора, понимание
уникальности и особой ценности Эр¬
митажа как музея общемирового зна¬
чения, стало влиять на перемены в от¬
ношении представителей государст¬
венных и городских властей к нему.
Парадоксально, но среди чиновников
и особенно городской партийной вер¬
хушки эти перемены вызывали не¬
приятие и противодействие. И все же,
преодолевая эти трудности, Б.Б. Пио¬
тровскому удалось к началу 80-х гг.
добиться принятия государственной
программы реконструкции и развития
музея. Эрмитаж стал постепенно рас¬
ширяться. У него появился свой фили¬
ал - дворец Меншикова. По планам
реконструкции для музея было запла¬
нировано строительство нового фон¬
дохранилища и в перспективе плани¬
ровалась частичная передача для
нужд музея здания Главного штаба на
Дворцовой площади. Первый этап
этой грандиозной программы - рекон¬
струкцию здания Эрмитажного теат¬
ра Б.Б. Пиотровскому удалось реали¬
зовать к началу 90-х гг. В результате
музей приобрел не только реставри¬
рованный и модернизированный зал
театра, многочисленные рабочие по¬
мещения и хорошую столовую, но и
смог организовать в цокольном этаже
удивительный выставочный комп¬
лекс, знакомящий посетителей с под¬
линными интерьерами Зимнего двор¬
ца Петра I, здание которого в своей
основе было сохранено архитектором
Кваренги при устройстве на этом мес¬
те дворцового театра.
Характерной чертой Б.Б. Пиотров¬
ского как ученого, стоящего на посту
руководителя огромного музея, было
повышенное критическое отношение
к своим собственным работам. Судя
по его воспоминаниям, он совершенно
определенно тяготился большой ад¬
министративной загруженностью, ко¬
торая мешала завершению его лич¬
ных исследовательских планов. Кро¬
ме забот, связанных с музеем,
Б.Б. Пиотровский являлся с 1968 г.
Председателем совета Ленинградско¬
го Дома ученых имени А.М. Горько¬
го. В 1975-1980 гг., и с 1984 г. он вхо¬
дил в состав бюро Отделения истории
АН СССР, исполняя в 1980-1982 гг.
обязанности академика-секретаря
этого Отделения. С 1980 г. он стал
членом Президиума АН СССР, а с
1984 г. - членом Президиума Ленин¬
градского научного центра. И все же
даже беглый обзор сделанного им в
науке за последнюю четверть его ве¬
ка не может не произвести глубокого
впечатления.
Вплоть до 1971 г. Б.Б. Пиотров¬
ский возглавлял экспедицию на Кар-
264
Б.Б. Пиотровский
мир-Блуре, городище которого было
в результате многолетних работ пол¬
ностью раскопано. В 1965 г. после
смерти своего учителя, академика
В.В. Струве, он возглавил кафедру ис¬
тории стран Древнего Востока на
Восточном факультете. До 1983 г.
ученый продолжал читать курс лекций
по археологии Закавказья на Истори¬
ческом факультете университета. Его
научное наследие в эти годы пополни¬
лось более чем ста пятьюдесятью пуб¬
ликациями, среди которых около пят¬
надцати монографий (не считая пере¬
издания книг на разных языках мира).
Спектр интересов ученого был широк
и многогранен. За годы работы в Эр¬
митаже в качестве директора Пиот¬
ровский посвятил более двадцати пуб¬
ликаций различным аспектам истории
Древнего Египта (среди них четыре
книги). Более тридцати публикаций
(среди которых четыре монографии,
неоднократно переиздававшиеся в
разных странах) освещают историю
государства Урарту. Около десятка
статей и одну книгу он написал по
проблемам скифской культуры и ис¬
кусства. Свыше пятидесяти работ,
среди которых две книги, связаны с
различными вопросами истории Эр¬
митажа. И, наконец, вопросам исто¬
рии мировой культуры ученый уделил
внимание в трех десятках своих статей
и многочисленных выступлениях в
прессе. При этом Пиотровский вел ог¬
ромную редакционно-издательскую
деятельность. За четверть века под
его редакцией вышло около ста книг,
научных сборников и каталогов. Мно¬
го внимания и сил ученый отдавал ра¬
боте со своими многочисленными
учениками. Он руководил подготов¬
кой аспирантов и выступал в качестве
оппонента на многих защитах доктор¬
ских диссертаций.
Многолетняя и разносторонняя де¬
ятельность Б.Б. Пиотровского была
по достоинству оценена как в нашей
стране, так и за ее пределами. В 1968 г.
он стал действительным академиком
АН Армянской ССР, а в 1970 - дейст¬
вительным академиком АН СССР.
В знак признания его больших заслуг
перед мировой наукой он был избран
иностранным членом итальянской
Национальной академии деи Линчеи
(1988), почетным членом Азиатского
общества Франции (1977), Академии
искусств рисунка во Флоренции
(1979), членом-корреспондентом Бри¬
танской академии наук (1967), Бавар¬
ской академии наук (1968), Париж¬
ской Академии надписей и изящной
словесности (1970), испанской Акаде¬
мии изящных искусств Сан-Фернандо
(1979). Он также стал заслуженным
деятелем культуры Польской Народ¬
ной Республики (1974), почетным док¬
тором бельгийского университета в
Генте (1985), действительным членом
Германского (1978) и Американского
(1987) археологических институтов.
Заслуги ученого были отмечены и
многими государственными награда¬
ми как СССР (орден Ленина - 1968 и
1975 г., звание Героя социалистиче¬
ского труда с вручением ордена Лени¬
на и медали Золотая звезда “Серп и
Молот” - 1983 г., орден Октябрьской
Революции - 1988 г. и др.), так и зару¬
бежных стран (французский орден
Искусства и литературы командор¬
ской степени - 1981 г., болгарский ор¬
ден Кирилла и Мефодия I степени, за¬
падногерманский орден “Pour le merite
fur Wissenschaften und Kunste” - 1984 г.,
итальянское звание кавалера ордена
св. Марка - 1988 г. и др.)6.
Если попытаться определить наи¬
более важные области научных зна¬
ний, которые в последний период
жизни ученого наиболее остро волно¬
вали его, то ими, пожалуй, следует на¬
звать проблематику истории мировой
культуры и историю Государственно¬
го Эрмитажа. Интересы первой из
этих взаимосвязанных тем закономер¬
265
Б.Б. Пиотровский
но привели Пиотровского в 1966 г. в
Научный совет по комплексной проб¬
леме “История мировой культуры”
АН СССР, который он возглавил в
1971 г. и оставался его председателем
до самой смерти.
Много сил и времени Б.Б. Пиот¬
ровский потратил на систематизацию
и изучение истории музея, с которым
он был неразрывно связан более по¬
лувека. К 225-летию Эрмитажа Борис
Борисович написал обширный исто¬
рический очерк о его судьбе и до пос¬
ледних дней жизни пополнял свои сис¬
тематические выписки и материалы к
истории музея, которые увидели свет
уже после смерти их автора.
В конце жизни на долю ученого вы¬
пали новые испытания, связанные с
процессами радикальных перемен, ко¬
торые переживало все общество в за¬
ключительный период перестройки
советского государства. Образовав¬
шийся в музее Совет трудового колле¬
ктива к 1990 г. открыто претендовал
на участие в управлении музейной
жизнью, не задумываясь в пылу борь¬
бы за власть о том, что такое “двое¬
властие” было губительным для
музея, поскольку оно порождало без¬
ответственность и паралич воли при
выработке важных для судьбы музея
решений. Ситуация в Эрмитаже точно
повторяла в миниатюре политиче¬
скую обстановку в стране, когда обра¬
щение к администрации музея и ее ру¬
ководителю казалось возможным
только в категоричном ультиматив¬
ном тоне. При этом единственным
сдерживающим фактором, значитель¬
но понижающим градус внутримузей-
ных полемик, являлся лишь безуслов¬
ный авторитет Б.Б. Пиотровского,
который искренне переживал ситуа¬
цию раскола, все более дробивший
коллектив сотрудников музея. Не ви¬
дя путей выхода из кризиса, ученый с
поразительной проницательностью
ощущал, что эти явления свидетель¬
ствуют о финале огромной эпохи в
жизни не только Эрмитажа, но и
всей страны. Незадолго перед его
кончиной мне посчастливилось про¬
вести несколько часов в общении с
Б.Б. Пиотровским в его рабочем ка¬
бинете.
Я был знаком с ним еще со студен¬
ческих лет, когда по просьбе своего
наставника, М.П. Грязнова, побывал в
гостеприимном доме директора Эрми¬
тажа для того, чтобы получить выпи¬
ски из путевых дневников ученого о
памятниках скифского типа на терри¬
тории Турции. Чуть позже оказалось,
что наш курс на кафедре археологии
был последним, которому в 1983 г.
Пиотровский читал лекции по архео¬
логии Закавказья. В 1989 г. я прини¬
мал участие в организации выступле¬
ния Б.Б. Пиотровского на семинаре
по истории археологии, который ра¬
ботал при Музее университета. Он тог¬
да выступил с чтением своих воспоми¬
наний, над которыми напряженно ра¬
ботал в последние годы жизни. Пом¬
ню, что с первых же минут “чтение”
превратилось в увлекательный рас¬
сказ, изобиловавший огромным коли¬
чеством деталей, которые легко
всплывали в памяти Б.Б. Пиотровско¬
го помимо текста, лежавшего перед
ним в виде традиционного конспекта.
Выступление, длившееся около двух
часов, закончилось чаепитием, затя¬
нувшимся еще часа на два, поскольку
Б.Б. Пиотровский многое детализиро¬
вал, был в приподнятом настроении и
расспрашивал участников семинара
об их занятиях историей науки.
Результатом этого общения и был
мой последний визит к Борису Бори¬
совичу за несколько месяцев до его
болезни. Я принес ему в подарок сбор¬
ник тезисов докладов конференции по
истории археологии, организованной
университетским семинаром. Пиот¬
ровский в ответ подарил мне оттиск
своей последней публикации о скифах
266
Б.Б. Пиотровский
в Закавказье, напомнив, что с этого
сюжета когда-то началось наше зна¬
комство. Вспомнив этот эпизод, он не¬
ожиданно для меня предложил посмо¬
треть полевые дневники и зарисовки,
которые вел на протяжении десятиле¬
тий при раскопках Кармир-Блура.
Усадив меня в глубине кабинета, он
поставил на стол чемоданчик, до от¬
каза наполненный тетрадями и альбо¬
мами для рисования. “Это мой долг
перед Тейшебой” - грустно пошутил
он. Я провел в его кабинете более
трех часов, чувствуя одновременно
некоторую неловкость и огромный
интерес к происходящему. Борис Бо¬
рисович при мне принимал посетите¬
лей, сидя за рабочим столом, разгова¬
ривал по телефону, а в свободные ми¬
нуты присаживался рядом со мной и,
комментируя иллюстрации, говорил в
основном о том, что его волновало
более всего в последнее время.
Он много рассказывал об Армении,
переживая трагедию Нагорного Ка¬
рабаха. С грустью затронул тему о
том, как ситуация в стране отражает¬
ся на жизни музея. И в заключение
нашей беседы произнес пророче¬
скую фразу: “Жизнь подошла к кон¬
цу. Она почти вся уместилась в со¬
ветскую эпоху. На ее заре я пришел
в Эрмитаж, с ее закатом я и уйду от¬
сюда”
В июне 1990 г. он несколько часов
провел во дворе музея на митинге, ор¬
ганизованном Советом трудового
коллектива. Боль за судьбу музея, ра¬
дикализм в оценках текущего момен¬
та, трудности которого во многом оп¬
ределялись общей ситуацией в стране,
тяжелыми переживаниями легли на
душу ученого. Эти переживания стали
причиной инсульта. Несколько меся¬
цев спустя, 18 октября 1990 г.,
Б.Б. Пиотровского не стало...
Смерть директора Эрмитажа глу¬
боко потрясла всех сотрудников. Нео¬
жиданно она примирила спорящие
стороны, заглушив конфликты и своим
трагизмом дав понять, что в жизни
музея действительно начинаются но¬
вые времена. Что-то жертвенное, ис¬
купительное и знаменательное для
судьбы музея было в уходе его руко¬
водителя, более четверти века стояв¬
шего во главе всех эрмитажных дел.
Сегодня, думая о том, как достойно
закончилась жизнь Бориса Борисови¬
ча, мне на память приходят поэтиче¬
ские строки замечательного востоко¬
веда, несколько лет работавшего в
Эрмитаже в 20-е гг., В.К. Шилейко:
“...Трудам пустынным меры есть,
И если лев исполнил меры -
Приходит Ангел льва увесть
В благословенные пещеры...”7
Борис Борисович Пиотровский
прожил долгую и замечательную
жизнь, наполненную трудами, важны¬
ми открытиями и частыми встречами
с удачей. Думаю, что его можно с уве¬
ренностью назвать счастливым чело¬
веком. В значительной мере это сча¬
стье имело истоком семейный очаг,
тепло которого хранит и поныне его
супруга Р.М. Джанполадян-Пиотров-
ская. Верный спутник в жизни мужа,
Рипсимэ Микаэловна самоотвержен¬
но продолжает служить его памяти и
поныне, претворяя в реальность мно¬
гое из того, что он не успел закон¬
чить. Благодаря ее усилиям, при под¬
держке сыновей, за последние десять
лет вышли в свет три большие книги
Б.Б. Пиотровского: “Страницы моей
жизни” (1995), “Путевые заметки”
(1997) и “История Эрмитажа. Крат¬
кий очерк. Материалы и документы”
(2000). Благодарно относясь к ее тру¬
дам, невольно соглашаешься с мудрой
мыслью, заключенной в словах древ¬
него поэта:
Если мужчина из хаоса мощно красу
созидает,
То в совершенство жена дело возводит
его.
267
Б.Б. Пиотровский
Примечания
1 Все цитаты из воспоминаний Б.Б. Пиот-
ровского, кроме оговоренных специально,
приводятся по изданию: Пиотров¬
ский Б.Б. Страницы моей жизни. СПб.,
1995.
2 Из архива // Панорама Эрмитажа. 1990. 18
окт., № 18. С. 4.
3 Из воспоминаний М.П. Грязнова.
4 Избранные дневники путешествий учено¬
го опубликованы в книге: Пиотров¬
ский Б.Б. Путевые заметки. СПб., 1997.
5 “Он находил верные слова...” // Панорама
Эрмитажа. 1990. 18 окт., № 18. С. 3.
6 Подробнее о биографических вехах
Б.Б. Пиотровского см.: Калашнико¬
ва Л.А., Вассоевич АЛ. Борис Борисович
Пиотровский. М., 1990. 96 с. (Материалы
к биобиблиографии ученых СССР. Сер.
истории; Вып. 19).
7 Шилейко В.К. Львиная старость // Шилей-
ко В. Пометки на полях. Стихи. Пг. 1916.
С. 22. С посвящением Н. Гумилеву.
Основные труды Б.Б. Пиотровского
Семантический пучок в памятниках матери¬
альной культуры. Л., 1930. 23 с. (Изв.
ГАИМК; Т. 6, вып. 10).
Урарту: Древнейшее государство Закавка¬
зья. Л., 1939. 56 с. На арм. яз. Париж,
1943.
История и культура Урарту. Ереван, 1944.
364 с.
Археология Закавказья: С древнейших вре¬
мен до I тыс. до н.э.: Курс лекций. Л.,
1949. 133 с.
Кармир-Блур: Результаты работ археологи¬
ческой экспедиции Института истории
АН АрмССР и Гос. Эрмитажа. Вып. 1.
1939-1949. Ереван, 1950. 100 с. (Археоло¬
гические раскопки в Армении. № 1).
То же. Вып. 2. 1949-1950. Ереван, 1950. 78 с.
(Археол. раскопки в Армении; № 2).
Ванское царство (Урарту). М., 1959. 284 с.
Переводы: Roma, 1966; 396 р.; London,
1967. 111 р.; New York, 1967. 111 р.
Искусство Урарту VIII-VI в. до н.э. Л., 1962.
123 с.
Древняя Нубия: Результаты работ археологи¬
ческих экспедиций АН СССР в ОАР,
1961- 1962. М.; Л., 1964. 261 с. Ред. и авт. ст.
Urartu. Munchen, 1969. 230 S. Переводы:
Geneve, 1969. 222 р. Genova, 1969. 221 р.;
London, 1969. 221 р.; Roma, 1975. 214 р.
The ancient civilisation of Urartu. New York,
1969. 221 p.
Сокровища гробницы Тутанхамона: Ката¬
лог выставки. М., 1973. 62 с.
Золото Колумбии: Каталог выставки. Л.,
1979. 26 с.
Эрмитаж: История и коллекции. М., 1981.
215 с. Переизд. на англ., ит., фр. и яп. яз.
Вади Алл аки - путь к золотым рудникам
Нубии: Древнеегипетские наскальные
надписи: Результаты работ археологиче¬
ской экспедиции АН СССР в Египетской
Арабской Республике, 1961-1962,
1962- 1963 гг. М., 1983. 183 с.
Scythian art. London, 1987. 183 р. В соавт. с
Н.Л. Грач, Л.К. Галаниной. Переизд. на
нем. и фр. яз.
Страницы моей жизни. СПб., 1995. 285 с.
Путевые заметки. СПб., 1997. 311 с.
История Эрмитажа: Краткий очерк: Мате¬
риалы и документы. М., 2000. 573 с.
* * *
Основные труды акад. Пиотровского Б.Б.:
(К 70-летию со дня рождения) / Сост.
С.Д. Милибанд // Народы Азии и Афри¬
ки. 1978. № 1.
Хронологический указатель трудов
[Б.Б. Пиотровского] // Борис Борисович
Пиотровский. М., 1990.
Литература о Б.Б. Пиотровском
Алянский Ю. Двенадцатый директор //
Алянский Ю. Ленинградские легенды. Л.,
1985.
Алянский Ю. Подвижничество // Звезда.
1983. № 9.
Бромлей Ю.В. Неутомимый исследователь и
пропагандист истории культуры: (К 70-
летию акад. Б.Б. Пиотровского) // Исто-
рико-филол. журн. Ереван, 1978. № 1.
Борис Борисович Пиотровский. М., 1990.
Борис Владимирович Фармаковский
(1870-1928)
В истории российской науки почетное
место принадлежит археологу и исто¬
рику искусства члену-корреспонденту
РАН Борису Владимировичу Фарма-
ковскому. Именно благодаря его дея¬
тельности отечественная классиче¬
ская археология стала строго научной
дисциплиной. Все три важнейшие
школы классической археологии, су¬
ществующие в настоящее время на
просторах СНГ (московская, петер¬
бургская и киевская), восходят к одно¬
му источнику - экспедиции Б.В. Фар-
маковского в Ольвии. Вторая заслуга
его перед нашей наукой не менее зна¬
чима: он был в числе тех немногих
ученых, которые в смутные послере¬
волюционные времена активно боро¬
лись и, в конечном счете, смогли
сохранить традиции российской ар¬
хеологии и ее организационные стру¬
ктуры.
Борис Владимирович Фармаков¬
ский происходил из семьи служилой
демократической интеллигенции,
корни которой уходили в духовное со¬
словие1. Дед Бориса Владимировича
Игнатий Федорович Фармаковский,
выпускник Духовной академии, был
преподавателем духовной семинарии
в Вятке, прекрасно знавшим древние
и новые языки писателем. Он изби¬
рался гласным земской управы и сде¬
лал очень многое для улучшения на¬
родного образования в городе2. Из трех
сыновей Игнатия Федоровича два
(Александр и Николай) ушли в меди¬
цину, один из них учился в Военно-хи¬
рургической академии, а второй - в
Санкт-Петербургском университете.
Оба они оказались причастными к
знаменитому “делу 193-х” Третий из
братьев, отец Бориса Владимировича,
пошел по стопам своего отца и закон¬
чил (1865) Духовную академию со сте¬
пенью магистра.
О духовной атмосфере, существо¬
вавшей в семье, лучше всего говорят
воспоминания известного народника
Н.А. Чарушина: “Бывая у своих това¬
рищей по гимназии, Николая и Алек¬
сандра Фармаковских, я постепенно
познакомился со всей семьей послед¬
них и стал бывать у них, когда собира¬
лась молодежь... На этих импровизи¬
рованных собраниях нередко раздава¬
лось дружное пение революционных
песен и велись горячие споры по раз¬
нообразным общественным вопросам
далеко не в верноподданическом духе.
Дом Фармаковских в некотором роде
269
Б.В. Фармаковский
был центром, около которого группи¬
ровались не только родственные им
семьи..., но и общественные деятели
города Вятки... Дому Фармаковских я
многим обязан. Здесь впервые столк¬
нулся я с интеллигентными предста¬
вителями вятского общества, заняты¬
ми тем или иным общественным тру¬
дом”3.
Для нас важно указать, что стар¬
шее поколение Фармаковских, его
отец, мать, братья отца и, вообще, все
окружение принадлежали к тем, кого
позднее называли “шестидесятника¬
ми”. Та или иная степень оппозицион¬
ности по отношению к существующе¬
му строю, в крайнем случае критиче¬
ское к нему отношение, демократизм,
убежденность в благотворной силе
науки и просвещения, желание рабо¬
тать для своего народа, уважение к
труду - вот характерные черты этой
специфической социально-культур¬
ной группы русского общества.
Отец Бориса Владимировича после
окончания Академии стал работать
преподавателем истории и словесно¬
сти в Вятской духовной семинарии и
женской гимназии, затем он был из¬
бран мировым судьей (1869-1877).
В 1877 г. Владимир Игнатьевич оста¬
вил место мирового судьи и вернулся
к педагогической деятельности. В со¬
ответствии с существовавшей тогда
практикой, предполагавшей постоян¬
ное перемещение государственных
служащих, он не был оставлен в Вят¬
ке, а отправлен в Симбирск, где занял
должность инспектора народных учи¬
лищ. Директором, т.е. непосредствен¬
ным начальником его, стал И.Н. Уль¬
янов - отец В.И. Ульянова (Ленина).
Насколько можно судить по сохра¬
нившимся документам, между семья¬
ми Фармаковских и Ульяновых вско¬
ре установились дружеские отноше¬
ния. Эта дружба распространилась и
на младшее поколение. Ближайшим
другом гимназиста Б. Фармаковского
стал его соученик В. Ульянов. Позд¬
нее этот факт старательно обыгры¬
вался. Некоторые, наиболее ядови¬
тые авторы даже сам факт публика¬
ции книги Т.И. Фармаковской (в сущ¬
ности, краткой биографической хро¬
ники, написанной вдовой ученого,
ценность которой состоит в том, что в
ней содержится огромный материал
из переписки ее супруга) объясняли
именно этим4.
Детство Б.В. Фармаковского на¬
полнено постоянными переездами,
вызванными служебными перемеще¬
ниями его отца. В 1881 г. он был на¬
значен директором народных училищ
Оренбургской губернии, где оставал¬
ся до 1885 г., затем - на ту же долж¬
ность в Херсонскую губернию, что
вызвало очередной переезд - на этот
раз в Одессу. Соответственно, меня¬
лись и гимназии, в которых учился
Б.В. Фармаковский. В Одессе это была
прославленная Ришельевская гимна¬
зия, которую он окончил в 1887 г. с
золотой медалью.
В этом же году он поступил в Ново¬
российский (теперь Одесский) универ¬
ситет на историко-филологический
факультет. Непосредственными учи¬
телями его были Э.Р. фон Штерн
(классическая филология), А.А. Пав¬
ловский (история искусств) и Ф.И. Ус¬
пенский (история Византии), кроме
того, занимался он и у А.И. Кирпич¬
никова (история искусств). К сожале¬
нию, наши сведения о годах учебы
Б.В. Фармаковского в университете
довольно ограничены. Он в эти годы
жил со своими родителями и, естест¬
венно, один из главных источников -
его переписка с ними - отсутствует.
Если судить по воспоминаниям
Н.П. Кондакова, который преподавал
в университете (в должности доцента)
и покинул его в год поступления
Б.В. Фармаковского, уровень препо¬
давания был довольно низким5. Одна¬
ко необходимо делать поправку на об¬
270
Б.В. Фармаковский
щий несколько мизантропический ха¬
рактер выдающегося ученого6. Не при¬
водя многочисленных свидетельств,
отмечу только следующее: Ф.И. Ус¬
пенский позднее стал академиком,
Э.Р. фон Штерну предложили кафед¬
ру в Московском университете7, но он
отказался от этой должности и позд¬
нее (в 1911 г.) стал профессором в
Галле (Германия), А.И. Кирпичников
стал членом-корреспондентом РАН,
профессором в Московском универси¬
тете, председателем Археографиче¬
ской комиссии и хранителем Отделе¬
ния доисторических и русских древно¬
стей Московского Публичного Румян¬
цевского музея.
Наиболее тесные отношения у
Б.В. Фармаковского сложились с
Э.Р. фон Штерном (1859-1924)8. Вы¬
ходец из старинного немецкого рода,
обитавшего в Лифляндии, он получил
высшее классическое образование в
университетах Дерпта (теперь - Тар¬
ту) и Лейпцига. В Дерпте же он защи¬
тил магистерскую и докторскую дис¬
сертации (с разницей всего в один
год!), в Новороссийском университете
стал работать с 1884 г. как приват-до¬
цент, и всего через два года стал орди¬
нарным профессором. В научной дея¬
тельности Э.Р. фон Штерна было не¬
сколько важных особенностей, на ко¬
торые необходимо обратить внима¬
ние. Во-первых, по словам В.П. Бузе-
скула, он “являлся как бы посредни¬
ком между русской и немецкой нау¬
кой, связующим звеном между той и
другой, в своих рецензиях на страни¬
цах немецких органов нередко знако¬
мя Запад с трудами русских ученых”9.
Во-вторых, важнейшей особенностью
его творчества была широта интере¬
сов: он занимался греческой, римской,
причерноморской историей, эпигра¬
фикой, историей искусства, археоло¬
гией. Постепенно причерноморская
тематика стала ведущей темой его ис¬
следований. Он изучал граффити,
надписи, керамику, терракотовые ста¬
туэтки, исследовал проблемы истори¬
ческой географии, занимался общими
проблемами греческой колонизации
Северного Причерноморья. Э.Р. фон
Штерн провел раскопки на острове
Березань, где находилось древнейшее
греческое поселение в Северном При¬
черноморье. Наконец, он первым ра¬
зоблачил самую известную в XIX в.
подделку произведений античного ис¬
кусства - так называемую “тиару Сай-
таферна”, которая была произведена
в Одессе в мастерской братьев Гохма-
нов (Гофманов) и куплена Лувром.
Бесспорно, надо согласиться с мнени¬
ем Э.Д. Фролова, который считает, что
Э.Р. фон Штерн был одним из самых
выдающихся ученых-классиков Рос¬
сии того времени10. Не зря его пригла¬
сили в Галле на ту кафедру, которую
до него занимал великий ученый
Б. Низе. Естественно, что влияние
ученого такого уровня на молодого
студента было очень велико.
Еще в годы студенчества Б.В. Фар¬
маковский совершил (за свой собст¬
венный счет) поездку в Афины (1890).
Но гораздо более важными для его
формирования как ученого были три
года (1893-1896), проведенные в Гре¬
ции11. В 1893 г. он окончил универси¬
тет по первому разряду и был остав¬
лен в нем по предложению
Э.Р. фон Штерна для подготовки к
профессорскому званию12. Оставле¬
ние при университете свидетельство¬
вало только о том, что Совет факуль¬
тета считал данного студента подаю¬
щим надежды, и отнюдь не открывало
ему автоматически путь в науку. На¬
пример, только относительно неболь¬
шая часть таких “оставленных” полу¬
чала стипендию. Б.В. Фармаковский к
числу таких счастливчиков не отно¬
сился, в частности, и потому, что счи¬
тался благодаря должности и статусу
отца принадлежащим к числу состоя¬
тельных. Тем не менее и сам
271
Б.В. Фармаковский
Б.В. Фармаковский, и его брат Мсти¬
слав занимались в студенческие годы
репетиторством для того, чтобы
иметь хотя бы и небольшие собствен¬
ные средства и не быть чрезмерной
обузой для семьи. Правда, в отличие
от подлинно неимущих студентов, ре¬
петиторством они занимались только
летом. Так, лето после окончания
университета Б.В. Фармаковский про¬
вел в качестве репетитора в имении
князей Львовых.
Согласно существующим тогда
правилам, Б.В. Фармаковскому, как
классику, полагалась командировка за
рубеж для стажировки в тамошних
университетах, знакомства с памятни¬
ками и музеями. Значение этих про¬
должавшихся два-три года команди¬
ровок было чрезвычайно велико.
С.А. Жебелев, который не смог по
жизненным обстоятельствам восполь¬
зоваться такой командировкой, очень
об этом сожалел13. В случае с
Б.В. Фармаковским ситуация была
иной, но также неблагоприятной.
Университет готов был командиро¬
вать его, но оплатить командировку
не мог. Выход, однако, был найден:
Б.В. Фармаковский в это время при¬
обрел уже достаточную известность,
как репетитор, и он был приглашен
К.М. Ону (одесситом по происхожде¬
нию), который был назначен послан¬
ником в Афины, поехать с ним в Гре¬
цию в качестве домашнего учителя
детей посланника14.
Эти три года сыграли решающую
роль в становлении Б.В. Фармаков-
ского, как исследователя. В Греции он
оказался в очень благоприятное вре¬
мя и в благоприятных обстоятельст¬
вах. Сначала об “обстоятельствах”
Б.В. Фармаковский, благодаря покро¬
вительству Ону, приобрел полуофи¬
циальный статус. В греческие и ино¬
странные научные учреждения он
приходил с рекомендательными пись¬
мами русского посланника, что помо¬
гало ему в его первоначальных контак¬
тах. Сам Ону относился к Б.В. Фар¬
маковскому, кажется, с большой сим¬
патией и помогал ему, как только мог.
Достаточно сказать, что для поездки в
Дельфы он предоставил ему находя¬
щийся в распоряжении посольства не¬
большой военный корабль, на кото¬
ром было совершено плавание через
Коринфский канал15.
Теперь о временах. Это был конец
эпохи “великих раскопок” Благодаря
соперничеству Франции и Германии,
которое распространялось и на иссле¬
дования античного прошлого, в боль¬
шом числе пунктов Эллады проводи¬
лись масштабные археологические
исследования. Немецкие исследовате¬
ли, получив по решению рейхстага
600 000 марок (кроме того, некоторые
средства им дал лично император),
осуществили раскопки Олимпии, важ¬
нейшего религиозного и культурного
центра древней Эллады. Не желавшие
отставать французы активизировали
свои работы в двух крупнейших сак¬
ральных центрах: в святилище Апол¬
лона в Дельфах и на священном ост¬
рове Делос. Для раскопок в Дельфах
французский парламент выделил
500 000 франков.
Однако не меньшее (если не боль¬
шее) значение имело другое обстоя¬
тельство. Именно тогда начиналось
становление классической археоло¬
гии как научной дисциплины. Эта дис¬
циплина очень долго находилась
в весьма примитивном состоянии.
На раскопки смотрели только как на
способ получения шедевров древнего
искусства. В результате этого раскоп¬
ки, с точки зрения современной ар¬
хеологии, выглядели просто чудовищ¬
но. Ж. Раде так описывал общий вид
французских раскопок на острове Де¬
лос: “В конце 1879 года видны были
разрозненные массы открытых фун¬
даментов. Целая путаница рвов и куч
земли пересекала их. Едва ли можно
272
Б.В. Фармаковский
было разобраться в их форме, протя¬
жении и взаимной связи”16. Только че¬
рез несколько лет французы стали ре¬
гулярно приглашать на раскопки
архитекторов. Принципиально иной
характер имели раскопки австрийских
археологов (под руководством
А. Конце) на Самофракии и немец¬
кие - в Олимпии (важнейшую роль
здесь сыграл В. Дёрпфельд). Эти рас¬
копки, согласно тогдашним критери¬
ям, считались образцовыми с точки
зрения методики. Впервые для фикса¬
ции находок и хода раскопок стали ре¬
гулярно использовать фотографию,
составлять детальные планы вскры¬
тых построек, архитектурных дета¬
лей, стремились выявить различные
этапы жизни сооружений. Конечно,
это еще не означало создания настоя¬
щей научной методики раскопок ан¬
тичного памятника, но представляло
значительный шаг на пути к достиже¬
нию этой цели. Руководитель Фран¬
цузской школы в Афинах Т. Омолль
(ее директор с 1891 по 1903 г.) сделал
все возможное для того, чтобы
“модернизировать” французские ме¬
тоды раскопок.
Таким образом, Б.В. Фармаковский
мог увидеть не только результаты
раскопок, которые сами по себе были
в высшей степени интересны, но и
смог ознакомиться с новейшими по
тем временам методами исследова¬
ний. Дело в том, что В. Дёрпфельд в
эти годы работал в Греции в качестве
секретаря Афинского отделения Не¬
мецкого археологического института17.
В это время Греческое археологиче¬
ское общество осуществляло доста¬
точно масштабные археологические
исследования в ряде пунктов, в том
числе и на территории Афин: между
Пниксом и Ареопагом и на западном
склоне Акрополя. Также велись ис¬
следования и рядом с Афинами - в
Элевсине, где находилось прославлен¬
ное святилище Деметры и Коры.
Во всех этих раскопках В. Дёрпфельд
выступал в роли советника, а точнее -
научного руководителя работ. Благо¬
даря этому Б.В. Фармаковский, кото¬
рый очень скоро познакомился с ним,
мог регулярно следить за наиболее
передовыми тогда методами рас¬
копок.
Б.В. Фармаковский побывал во
многих других местах Греции, где про¬
водились в эти годы археологические
исследования: в Дельфах, в Арголиде,
где раскопки вели американские ар¬
хеологи из только что созданной Аме¬
риканской школы и ряде других мест.
Особое значение имело его участие в
специальных археологических поезд¬
ках, которые под руководством
В. Дёрпфельд а проводились раз в год
для молодых археологов, в первую
очередь немецких, но в которых могли
принимать участие и молодые ученые
других национальностей. Ценность
этих поездок состояла не только в
том, что их участники знакомились с
памятниками, но и в том, что об этих
памятниках им рассказывали круп¬
нейшие специалисты, притом часто
лично участвовавшие в их исследова¬
ниях. Большое значение имела и
работа в музеях, особенно в Нацио¬
нальном музее. Б.В. Фармаковский
очень много времени проводил в биб¬
лиотеках: в библиотеке греческого
Археологического института, Афин¬
ского отделения Немецкого археоло¬
гического общества, Американской
школы. Особенно ценил он библиоте¬
ку Французской школы, считая ее
лучшей в Греции18. Наконец, большое
значение для будущего имело личное
знакомство с выдающимися специали¬
стами - В. Дёрпфельдом и Т. Омоллем,
а также большим числом молодых
“классиков” из различных стран Ев¬
ропы и США. В Афинах он познако¬
мился также с русскими “классиками”,
выпускниками других университетов,
приезжавшими в Афины на стажиров¬
273
Б.В. Фармаковский
ку (М.И. Ростовцев, Я.И. Смирнов,
Е.М. Придик и др.). Именно Б.В. Фар¬
маковский, как старожил, вводил их в
курс афинской жизни. С некоторыми
из этих тогда молодых ученых он со¬
хранил дружеские отношения на всю
жизнь.
В это время Б.В. Фармаковский
сдал магистерский экзамен19, порабо¬
тал (в один из отпускных периодов) в
Эрмитаже, впервые выступил с науч¬
ным докладом (в Афинском отделе¬
нии Немецкого археологического ин¬
ститута) и опубликовал свою первую
научную работу.
Летом 1896 г. Б.В. Фармаковский
получил неожиданное предложение
от Императорской археологической
комиссии - провести раскопки в Оль¬
вии. Таким образом в его жизнь впер¬
вые вошел этот памятник античного
прошлого, с которым в дальнейшем
была связана вся его научная деятель¬
ность. Ольвия представляла собой
один из самых крупных и важных
древнегреческих городов на северных
берегах Черного моря. Город возник в
VI в. до н.э. (в период так называемой
“великой греческой колонизации”) и
просуществовал вплоть до IV в. н.э.
Расположена была Ольвия на правом
берегу Бугского лимана, рядом с сов¬
ременной деревней Парутино. Исто¬
рия и культура этого города освеща¬
лись достаточно многочисленными
свидетельствами древних авторов
(включая таких, которые лично там по¬
бывали: например, “отца истории” Ге¬
родота и выдающегося представителя
“второй софистики” Диона Хрисосто-
ма), надписями и, наконец, археологи¬
ческими материалами. Местоположе¬
ние античного города было надежно ус¬
тановлено еще в XVIII в., а в XIX в. там
несколько раз делались попытки осу¬
ществить раскопки, впрочем, не прине¬
сшие больших научных результатов.
Предложение Императорской ар¬
хеологической комиссии, конечно,
было очень почетным для молодого
ученого. Эта комиссия, созданная в
“эпоху великих реформ” (1859) в со¬
ставе министерства Императорского
двора, представляла собой высший го¬
сударственный орган по управлению
археологией и охраной памятников, в
частности, только она давала разре¬
шение на проведение раскопок и при¬
нимала отчеты по их завершении.
Возникшая как чисто бюрократиче¬
ское учреждение, комиссия к этому
времени очень сильно изменила свой
характер, поскольку членами ее стали
почти исключительно ученые.
Раскопки были проведены летом
1896 г. и отчет о них получил самую
высокую оценку. Выдающийся архео¬
лог А.А. Спицын, бывший членом ко¬
миссии, в письме Б.В. Фармаковскому
писал: “Спешу уведомить Вас, что все
посланные Вами вещи пришли в со¬
хранности. Отчеты Ваши произвели
наилучшее впечатление своею точно¬
стью и обстоятельностью, а добросо¬
вестность Ваша при соблюдении
наших правил денежной отчетности
даже необыкновенная”20.
Осенью того же года Б.В. Фарма¬
ковский отправляется министерством
просвещения в годичную зарубежную
командировку (правда, без оплаты),
которая стала возможной после сдачи
магистерского экзамена. К этому мо¬
менту, естественно, уже была намече¬
на тема магистерской диссертации, и
целью командировки был сбор мате¬
риалов для диссертационного сочи¬
нения.
В ходе командировки Б.В. Фарма¬
ковский посетил Берлин, Лондон,
Оксфорд, Париж. В Париже он узнал,
что министерство выделило ему посо¬
бие и это позволило продолжить пу¬
тешествие по Европе. Теперь целью
его путешествия была Италия:
Милан, Болонья, Флоренция, Рим,
Неаполь, Помпеи. Во всех этих горо¬
дах он работал в музеях, библиоте¬
274
Б.В. Фармаковский
ках, посещал научные заседания. Три
года, проведенные в Афинах, помогли
ему в его путешествии. Сам Б.В. Фар¬
маковский писал следующее: “Во всем
путешествии я замечательно пользу¬
юсь знакомствами из Афин: всюду
встречаю друзей”21. Его друзья, зна¬
комые, знакомые друзей, знакомые
знакомых помогали молодому русско¬
му ученому. Его представляли специа¬
листам, встречи с которыми он искал,
допускали в запасники музеев, помо¬
гали увидеть частные коллекции, раз¬
решали работать в лучших библио¬
теках.
Тема его исследования - греческая
живопись классической эпохи. Но са¬
ми живописные памятники не сохра¬
нились. О шедеврах древнегреческой
живописи мы узнаем только на осно¬
вании свидетельств древних авторов и
древнегреческой расписной керамики.
Конечно, надо постоянно помнить об
очень существенных различиях между
монументальной живописью, кото¬
рую создавали великие мастера
(Б.В. Фармаковского в первую оче¬
редь интересовал Полигнот), и ремес¬
ленной, в сущности, продукцией вазо-
писцев. Тем не менее, эволюция в
росписи керамики в определенной
степени отражала динамику развития
большого искусства. В силу этого изу¬
чение вазописи имело первостепенное
значение для темы, которую разраба¬
тывал Б.В. Фармаковский. В одном из
писем он писал, что в течение своей
командировки ознакомился примерно
с 20 000 ваз, которые стали источни¬
ком для его исследования. Команди¬
ровка обеспечила его материалами
для написания его первой (магистер¬
ской) диссертации. С окончанием
этой командировки закончилась пора
ученичества Б.В. Фармаковского.
Возвращение в Петербург принес¬
ло новые сложности. Постоянного
места работы Б.В. Фармаковскому не
находилось, выручали только уроки в
гимназии, где он преподавал грече¬
ский язык. Но зимой 1897-1898 г. он
получает приглашение отправиться в
Турцию и занять должность ученого
секретаря Русского археологического
института в Константинополе (РАИК).
Предложение было сделано директо¬
ром института Ф.И. Успенским, одним
из его учителей в университете.
РАИК был единственным российским
зарубежным археологическим учреж¬
дением. Б.В. Фармаковский, провед¬
ший три года в Греции и хорошо знав¬
ший тамошние иностранные школы и
институты, идеально подходил на
роль ученого секретаря.
Три года (1898-1900), проведенные
в Стамбуле, представляли важный
этап в жизни Б.В. Фармаковского.
Первые впечатления об институте,
однако, были не очень обнадеживаю¬
щими. Его оценка ситуации ярче всего
представлена в его письме С.А. Жебе-
леву: “Начинаю входить в здешнюю
жизнь. Признаться сказать, во многом
разочаровываюсь. Прежде всего, ин¬
ститут поставлен, в сравнении с други¬
ми институтами, где мне приходилось
бывать, совершенно невозможно. На¬
пример, время расположено так, что
до сих пор я мог раз только бывать в
музее: Ф.И. [Успенский] полагает, что
персонал института должен находить¬
ся в стенах своего дома от 10 до 4 ча¬
сов, т.е. как раз в то время, когда что-
нибудь в Константинополе можно ви¬
деть. Сам он, пробыв столько лет
здесь, город знает плохо в археологи¬
ческом отношении. Удивляет меня и
то, что институт, стараясь покупать
древности, покупает разную дрянь.
Ясное дело, почему денег не хватает
на библиотеку. Вещей, необходимых
в библиотеке, нет, даже по искусству
византийскому. Зато накупили мы
дублетов из разных библиотек: ка¬
жется, только потому, что их можно
было купить дешево”22. Еще более
определенно он пишет обо всех этих
275
Б.В. Фармаковский
обстоятельствах в письмах родным:
“Я стараюсь убеждать Успенского,
что у нас слишком много времени
идет даром, а настоящее дело стоит,
но он как книжный и кабинетный уче¬
ный не понимает всей важности
постоянного осмотра и изучения па¬
мятников на месте. Вообще он не ар¬
хеолог”23. Очень переживал Б.В. Фар¬
маковский и отсутствие настоящей
научной среды в городе.
Тем не менее Б.В. Фармаковский
смог преодолеть и свое первоначаль¬
ное уныние и, в какой-то степени,
инерцию “книжности и кабинетности”
в деятельности института, несмотря
на то, что очень много времени у него
уходило на чисто административ¬
ные и даже хозяйственные дела: он
приводил в порядок библиотеку, редак¬
тировал “Известия РАИК”, писал и
публиковал Отчеты РАИК, наконец,
замещал директора, который доста¬
точно часто и на большие сроки поки¬
дал Стамбул.
Б.В. Фармаковский старался как
можно лучше изучить город и, в част¬
ности, его памятники. Он смог также
принять участие в ознакомительной
археологической поездке в Малую
Азию, помог Ф.И. Успенскому издать
материалы сирийской экспедиции,
опубликовав фрески погребального
пальмирского комплекса Мегарет
Абу-Схейль (обычно называемого в
литературе “Пещерой трех брать¬
ев”)24, изучил и опубликовал миниа¬
тюры византийской рукописи XII в.,
купленной на стамбульском базаре25.
Этот труд Б.В. Фармаковского был
оценен очень высоко и ему была при¬
суждена серебряная медаль Русского
археологического общества. Позднее
он подготовил курс для прикоманди¬
рованных к институту стажеров
(русских, болгар, сербов) о памятни¬
ках Константинополя. Занимался он и
археологическими раскопками. Эти
раскопки были проведены в местечке
Патели в Македонии (тогда еще вхо¬
дившей в состав Оттоманской импе¬
рии). Путешествующий по Македо¬
нии опальный приват-доцент Москов¬
ского университета (и будущий лидер
партии кадетов) П.Н. Милюков слу¬
чайно обнаружил частично разрушен¬
ный при строительстве железной до¬
роги некрополь галыптатской эпохи.
Возомнивший себя археологом при¬
ват-доцент предложил Ф.И. Успен¬
скому провести там раскопки.
Ф.И. Успенский получил разрешение
от турецких властей и помог достать
деньги. Помощником к П.Н. Милюко¬
ву и представителем РАИК был опре¬
делен Б.В. Фармаковский. Первый
сезон раскопок (осень 1898 г.) дал
много материала, и поэтому Ф.И. Ус¬
пенский изменил свое отношение к
проекту и работы следующего сезона
финансировались уже РАИК. На этот
раз осуществляли раскопки Б.В Фар¬
маковский и А.А. Васильев26. Тем не
менее по решению Ф.И. Успенского
вся документация была передана
П.Н. Милюкову для публикации. Ес¬
тественно, что никакой публикации
не последовало и этот замечательный
памятник погиб для науки. Характер¬
но, что в своих воспоминаниях само¬
довольный П.Н. Милюков даже не на¬
зывает имени Б.В. Фармаковского.
Была еще одна важная для Б.В.
Фармаковского проблема - его маги¬
стерская диссертация. Хотя у него для
работы над ней оставалось очень ма¬
ло времени (в письмах родным он пи¬
сал, что для диссертации у него есть
только ночь), тем не менее он упорно
продолжал свою исследовательскую
тему.
Самые значительные перемены в
жизни Б.В. Фармаковского произош¬
ли весной 1901 г.: он покинул Стамбул
и начал работать в Императорской
археологической комиссии. Еще зи¬
мой он получил приглашение от пред¬
седателя комиссии графа А.А. Боб¬
276
Б.В. Фармаковский
ринского занять пост в Археологиче¬
ской комиссии. Б.В. Фармаковский не
колебался, хотя отчасти и сожалел об
этой перемене в своей жизни, что сле¬
дует из его письма отцу: “Перемена в
положении всегда заставляет задумы¬
ваться. Здесь, т.е. на Востоке, я
теперь хорошо освоился; умею обхо¬
диться с здешним народом так, чтобы
в выигрыше всегда были русские ин¬
тересы. Теперь как раз я мог бы пло¬
дотворно работать для русской науки
здесь. Поле деятельности здесь непо¬
чато; всюду новое, и можно составить
себе здесь научное имя”27. В другом
письме он еще более ясно выражает
свое отношение к происходящему:
“Жаль, что уходить отсюда приходит¬
ся, когда я здесь особенно освоился...
и ощущаю особенный интерес к Вос¬
току! Но оставаться здесь навсегда не¬
мыслимо”28.
Дело было не только в том, что
Б.В. Фармаковский был постоянно за¬
гружен различного рода делами, ко¬
торые мешали ему заниматься наукой,
но и в том, что сама логика работы в
РАИК заставляла его уходить от ан¬
тичной археологии в иные области ис¬
следования. Работа же в Император¬
ской археологической комиссии
должна была вернуть его туда, куда
он больше всего стремился - в мир
классической археологии.
Переезд в Петербург означал нача¬
ло следующего этапа его жизни, кото¬
рый продлился до революционных
событий 1917 г. Это был наиболее
спокойный и наиболее плодотворный
период в карьере ученого. Мы можем
отметить несколько важнейших на¬
правлений его деятельности в это вре¬
мя. Самым важным из них (так во вся¬
ком случае считал сам Б.В. Фармаков¬
ский) являются раскопки Ольвии,
изучение и издание результатов этих
исследований. Вторым направлением
была собственно научная работа, не
связанная непосредственно с раскоп¬
ками, хотя иногда и вдохновленная
ими. Третьим направлением мы мо¬
жем считать педагогическую деятель¬
ность. Конечно, нельзя думать, что
эти три направления изолированы
друг от друга, в реальной жизни они
теснейшим образом переплетаются:
результаты раскопок порождают но¬
вые темы научного исследования; ре¬
зультаты научных штудий вызывают
пересмотр концепций и изложения
материала в лекционных курсах и
программах семинарских занятий
ит.д.
Поскольку данная статья является
не биографической хроникой, но
лишь попыткой охарактеризовать са¬
мые основные достижения ученого и
их роль в истории науки, в частности
российской, то вполне возможным
представляется отойти от чисто хро¬
нологического принципа и рассмот¬
реть деятельность Б.В. Фармаковско-
го в этот период по тем направлениям,
которые мы только что наметили.
Итак, прежде всего раскопки. Б.В.
Фармаковский ежегодно (вплоть до
1915 г.) по несколько месяцев прово¬
дил в Ольвии, осуществляя по зада¬
нию Императорской археологической
комиссии ее раскопки. Практическая
сторона этих исследований была дос¬
таточно сложна. Прежде всего, необ¬
ходимо было добиться права на рас¬
копки большей территории городища,
поскольку она находилась в частной
собственности графа А.А. Мусина-
Пушкина. Только некрополь находил¬
ся на государственной земле, но,
конечно, историю города понять на
основе изучения только некрополя
невозможно.
Второе обстоятельство было не ме¬
нее важным - нужно было перело¬
мить отношение крестьян села Пару-
тино к руинам города и некрополю.
На протяжении многих лет крестьяне
рассматривали эти земли, как источ¬
ник пополнения своих доходов, осо¬
277
Б.В. Фармаковский
бенно в тяжелые неурожайные годы.
Самовольные раскопки стали про¬
мыслом, находки продавались скупщи¬
кам (самыми крупными были братья
Гохманы) и расходились по частным
коллекциям и зарубежным музеям.
Бороться с этим злом нужно было не
только административными метода¬
ми, но созданием “актива”, т.е. людей
из местных жителей, которые бы по¬
нимали значение памятника и добро¬
вольно охраняли его, и разъяснитель¬
ной работой среди крестьян. Конечно,
нельзя сказать, что зло грабительских
раскопок за эти годы было искорене¬
но полностью, но то, что оно резко
пошло на убыль - совершенно несом¬
ненно.
Нужно было также создать “инфра¬
структуру” экспедиции. По примеру
больших экспедиций, работавших в
Греции и Италии, Б.В. Фармаковский
приобрел небольшие вагонетки (“де-
кавили”) и рельсы. С помощью их
грунт из раскопов удалялся подальше
и сбрасывался в балки. Это было не¬
обходимо для того, чтобы отвалы
земли не мешали дальнейшим раскоп¬
кам. Нужно также было предприни¬
мать значительные усилия по консер¬
вации раскопов и сохранению откры¬
тых архитектурных памятников.
Важнейшей для нас проблемой яв¬
ляется проблема методики раско¬
пок. Методика, использовавшаяся
Б.В. Фармаковским, имела два изме¬
рения, которые можно назвать “так¬
тическим” и “стратегическим”
Сначала - второе из них. У Б.В. Фар-
маковского были относительно не¬
большие средства, выделявшиеся ему
каждый год Археологической комис¬
сией. Эти средства, естественно, были
совершенно несопоставимы с теми
средствами, которыми обладали
французские или немецкие экспеди¬
ции в Греции. Поэтому он не мог вос¬
пользоваться их опытом - сплошное
вскрытие территории всего памятни¬
ка. Он мог раскапывать каждый год
только очень небольшую часть его.
В таких условиях возникает вопрос:
какую часть городища необходимо
исследовать в первую очередь?
Б.В. Фармаковский исходил из того,
что археологические раскопки прово¬
дятся не для того, чтобы находить па¬
мятники искусства, а для того, чтобы
дать твердо установленные факты ис¬
тории города. Поэтому первая задача
состояла в том, чтобы определить ос¬
новные контуры истории его. Первым
критерием для этого является динами¬
ка развития территории. Лучше всего
она определяется на основе анализа
городских укреплений. Б.В. Фарма¬
ковский, исходя из наблюдений над
особенностями территории, умело за¬
ложил раскопы и благодаря этому
точно установил и размеры первона¬
чального ядра города, и его постепен¬
ное расширение в период процвета¬
ния, и уменьшение территории во
время упадка. Кроме того, были выяв¬
лены функциональные особенности
каждого из районов и т.д. В целом, ис¬
тория Ольвии, как городского центра,
благодаря работам Б.В. Фармаков-
ского известна более точно и более
подробно, чем история любого друго¬
го греческого города Причерномо¬
рья29.
Но достижение этих “стратегиче¬
ских” целей было бы немыслимо без
каждодневного успешного решения
“тактических” задач. Б.В. Фармаков¬
ский создал совершенную методику
работ на каждом отдельном раскопе.
Первые шаги к созданию современ¬
ной методики раскопок классическо¬
го памятника были сделаны в Греции
в конце XIX в., главным образом, уси¬
лиями В. Дёрпфельда. Четко очерчен¬
ные раскопы, точные планы, фикса¬
ция всех архитектурных фрагментов,
фотофиксация и т.д. пришли на смену
безобразным котлованам, вырытым с
единственной целью - найти шедевры
278
Б.В. Фармаковский
древнего искусства. Тогда впервые
появилось в классической археологии
понятие стратиграфии. Однако тог¬
дашнее понятие археологической
стратиграфии очень сильно отлича¬
лось от современного. Оно, в сущно¬
сти, распространялось только на стро¬
ительные остатки. Собственно “куль¬
турный слой” воспринимался только
как балласт, как досадное препятст¬
вие при работах, мешающее обнару¬
живать архитектурные памятники
или их остатки. Сделать культурный
слой полноправным источником - ре¬
шение этой задачи в классической ар¬
хеологии выпало на долю Б.В. Фарма-
ковского. Четкая и точная фиксация
слоев в раскопе, увязка их с архитек¬
турными остатками, выявление соот¬
ношения между архитектурной перио¬
дизацией и отдельными слоями - суть
методики, которую он применял. Вдо¬
бавок, точная фиксация находок в
слое давала каждой находке точные
пространственные и хронологические
координаты.
Значение этой методики трудно пе¬
реоценить. Она стала инструментом,
который превращал археологические
факты в исторические источники.
Русская классическая археология бла¬
годаря деятельности Б.В. Фармаков-
ского в методическом отношении за¬
нимала самые передовые позиции.
На западе традиционные методы ис¬
пользовались еще очень долго, о
настоящем переходе к более совре¬
менным методам можно говорить
только с момента начала масштабных
раскопок Американской школы на
территории афинской агоры, т.е. с
30-х гг. Конечно, нельзя говорить, что
американцы использовали методику
Б.В. Фармаковского. У них был свой
путь к аналогичной методике, логика
развития науки естественным обра¬
зом приводила к необходимости соз¬
дания ее. Это, однако, нисколько не
уменьшает заслуг Б.В. Фармаковско¬
го, который первым из археологов-
классиков осознал необходимость
преобразования этой отрасли науки и
создал инструменты для этого.
Уже современники оценили вклад
Б.В. Фармаковского в развитие мето¬
дов археологического исследования.
Особенно важно для нас свидетельст¬
во его бывшего университетского
профессора Э.Р. фон Штерна: “Если
бы Борис Владимирович и не написал
ни одной строчки и не был бы авто¬
ром многих ценных трудов и исследо¬
ваний, то все-таки его имя было бы
неразрывно связано с историей архео¬
логии в России тем, что он сделал
своими раскопками в Ольвии и для
Ольвии... Большая и вечная заслуга
Бориса Владимировича в том, что он,
усвоив себе еще во время своего пре¬
бывания в Греции под руководством
Дёрпфельда главным образом, но и
директоров других археологических
институтов, необходимые техниче¬
ские и методические сведения в науке
и искусстве раскопок, приложил эти
сведения на деле в Ольвии, расширил
и усовершенствовал их долголетним
опытом и постоянной практикой, так
что в конце концов выработал себе
приемы исследования остатков строе¬
ний и способ регистрации найденных
предметов, которые можно назвать в
высшей степени совершенными”30.
В научной деятельности Б.В. Фар¬
маковского начало раскопок Ольвии
стало своеобразным переломным мо¬
ментом. Он начинал свою научную
деятельность, как специалист по исто¬
рии античного искусства и, отчасти,
археолог, который исследовал явле¬
ния древнегреческого искусства на
почве Эллады. Именно такой харак¬
тер и носила его магистерская диссер¬
тация. Она была посвящена греческой
живописи и защищена в Новороссий¬
ском университете (2 ноября
1902 г.)31. Диссертация произвела
очень сильное впечатление на специа¬
279
Б.В. Фармаковский
листов. Московским университетом
эта книга по предложению профессо¬
ра И.В. Цветаева была удостоена
Боткинской премии. И.В. Цветаев,
хорошо понявший научный потенци¬
ал молодого ученого, всячески
соблазнял Б.В. Фармаковского, угова¬
ривая его перейти в Московский уни¬
верситет.
В дальнейшем же научные интере¬
сы Б.В. Фармаковского смещаются.
Среди издаваемых им исследований
основное место занимают отныне ра¬
боты, отражающие результаты его
раскопок в Ольвии (как регулярные
отчеты, так и публикации отдельных
наиболее интересных находок). Они,
как правило, встречали самый благо¬
желательный отклик, поскольку дава¬
ли не сухую информацию, а углублен¬
ный анализ, выполненный на самом
высоком уровне, что объяснялось
тем, что их автор блестяще знал все
основные проблемы искусства и ар¬
хеологии античного мира в целом.
Особо большой резонанс вызвал его
Отчет за 1902-1903 гг., представляв¬
ший, в сущности, монографию с де¬
тальным анализом всех полученных
материалов32. По предложению
М.И. Ростовцева Русское археологи¬
ческое общество наградило Б.В. Фар¬
маковского за эту работу золотой ме¬
далью им. А.С. Уварова. О результа¬
тах своих исследований в Ольвии он
докладывал на российских и междуна¬
родных научных форумах: регулярно
на Археологических съездах - в Рос¬
сии, на конгрессах по классической
археологии (в Афинах в 1908 г., в Ка¬
ире - 1909 г., на международном кон¬
грессе историков в Лондоне в 1913 г.)
В 1915 г. Б.В. Фармаковский написал
и издал небольшую книгу популярно¬
го характера, в которой он кратко
обобщил все свои исследования в
этом городе33.
В дальнейшем Б.В. Фармаковский
расширил горизонты своих исследова¬
ний, включив в них все греческие го¬
рода Северного Причерноморья и
примыкающий к ним племенной мир.
В этом отношении особенно важна
была работа Б.В. Фармаковского по¬
священная “архаическому периоду” на
юге России, выросшая из его доклада
на конгрессе в Лондоне34. В этой мо¬
нографии ставится и решается вопрос
о происхождении так называемого
“звериного стиля”, столь характерно¬
го для скифского искусства и искусст¬
ва народов, тесно связанных со скифа¬
ми. Б.В. Фармаковский доказывал
происхождение этого стиля из искус¬
ства Ионии, в свою очередь одухотво¬
ренного хеттскими влияниями. И это
исследование было удостоено Мос¬
ковским археологическим обществом
золотой медали им. А.С. Уварова.
В 1904 г. Б.В. Фармаковский начал
свою преподавательскую деятель¬
ность: сначала в Историко-филологи¬
ческом институте, а в следующем году
на Высших женских курсах (в 1910 г.
был избран профессором) и Петер¬
бургском университете (в качестве
приват-доцента). В 1916 г. он был из¬
бран профессором по кафедре исто¬
рии искусств в частном университете
при Психоневрологическом институ¬
те. Лектором Б.В. Фармаковский был
прекрасным. Доказательством этому
служат его литографически изданные
курсы лекций, публикацией которых
занимались сами студенты. Необходи¬
мо также упомянуть многочисленные
лекции и целые курсы их, читаемые в
Народном университете и других
аудиториях. Много времени и сил отни¬
мала и работа в Русском археологиче¬
ском обществе, где он много лет вы¬
полнял обязанности секретаря. Кроме
того, он каждый год писал обзоры по
новым археологическим открытиям
в области классической археологии в
России для Archaologische Anzeiger -
печатного органа Немецкого архео¬
логического общества, действитель¬
280
Б.В. Фармаковский
ным членом которого он был из¬
бран.
Признанием выдающихся заслуг
Б.В. Фармаковского стало избрание
его членом-корреспондентом Акаде¬
мии наук в 1914 г.
Последний этап научной и общест¬
венной деятельности Б.В. Фармаков¬
ского - время революции и первые
послереволюционные годы. Он, по¬
добно многим представителям интел¬
лигенции, приветствовал Февраль¬
скую революцию, однако уже вскоре
в его настроениях происходят значи¬
тельные перемены - в его письмах все
чаще звучат нотки пессимизма35. Нас¬
тупающая повсюду разруха, бессилие
власти, неутешительные новости с
фронта - все это усиливало ощущение
безысходности.
В сложившихся условиях необходи¬
мо принимать срочные меры по спасе¬
нию российской науки и, в частности,
российской археологии. Ситуация
здесь усугублялась тем обстоятельст¬
вом, что ведущее археологическое уч¬
реждение страны - Археологическая
комиссия организационно входила в
состав министерства Императорского
двора, что, соответственно, уменьша¬
ло ее шансы на выживание в новых
условиях.
Уже вскоре после февраля 1917 г.
ряд сотрудников Археологической
комиссии поднимают вопрос о ее ре¬
форме. Однако до октября 1917 г. ни¬
каких мер по ее реформированию
осуществлено не было. После октяб¬
ря она была включена в систему На¬
родного комиссариата просвещения.
Естественно, в данной статье нет не¬
обходимости подробно рассматривать
все этапы перестройки Комиссии
вплоть до создания на ее основе Рос¬
сийской академии истории матери¬
альной культуры36. Документ о созда¬
нии нового учреждения был весной
1919 г. принят на заседании Малого
совнаркома и подписан В.И. Лени¬
ным, который лично внес в название
учреждения слово “истории”37.
Б.В. Фармаковский был в числе тех
сотрудников Археологической комис¬
сии (В.В. Латышев, Н.Я. Марр,
П.П. Покрышкин и некоторые дру¬
гие), которые активно боролись за со¬
хранение и реформирование главного
археологического учреждения стра¬
ны38. Некоторые исследователи даже
особо подчеркивают роль Б.В. Фар¬
маковского в этом39. Когда существо¬
вание Академии было узаконено и
были проведены выборы в РАИМК,
Б.В. Фармаковский стал председате¬
лем художественно-исторического от¬
деления, а также заведующим секцией
греко-римского искусства, а затем и
секцией археологии Скифии и Сарма-
тии, наконец, ученым секретарем
Академии.
Революция и последовавшая за ней
гражданская война разорвала архео¬
логическое сообщество России. Ряд
крупнейших археологов (председа¬
тель Археологической комиссии граф
А.А. Бобринский, председатель Мос¬
ковского археологического общества
графиня П.С. Уварова, академики
Н.П. Кондаков и М.И. Ростовцев и
ряд других) покинули Россию40. Среди
них были и личные друзья Б.В. Фар¬
маковского41. Но большинство веду¬
щих археологов все же остались
(А.А. Спицын, А.А. Миллер,
П.П. Ефименко, В.А. Городцов,
Д.Н. Анучин, Ю.В. Готье, Н.И. Ново-
садский)42. Никто из оставшихся, есте¬
ственно, не был ни марксистом, ни
членом большевистской партии или
сочувствующим ее идеалам. Ко мно¬
гому из того, что происходило в Рос¬
сии в это время, они относились сугу¬
бо отрицательно. Тем не менее они
остались, поскольку принадлежали к
той группе старой интеллигенции, ко¬
торая в экстремальных условиях гран¬
диозного социального катаклизма все
же считала своим долгом вопреки все¬
281
Б.В. Фармаковский
му “сберечь традиции и сокровища
русской культуры, оградить их от
уничтожения, сохранить музеи, биб¬
лиотеки, университеты, способство¬
вать просвещению народа, по-преж¬
нему сеять разумное, доброе, веч¬
ное”**.
Б.В. Фармаковский никогда не за¬
нимался политикой, но у него были
твердые демократические убежде¬
ния44. И воспитание в семье, и вся его
последующая жизнь способствовали
выработке этого мировоззрения. Его
письма показывают достаточно ярко
неприятие им существующих условий
жизни. Он резко критичен по отноше¬
нию к политике власть имущих. Воз¬
вращаясь однажды из Москвы, он пи¬
сал: “Москва произвела на меня очень
хорошее впечатление. Город преобра¬
зился: прежней грязи нет... Народ
приветливый, любезный... Чувству¬
ется больше жизни народа и больше
верится в народ, чем здесь [имеется в
виду Петербург], где абсолютизм, ре¬
троградство и казенщина уничтожа¬
ют всю жизнь”45. В 1913 г. после воз¬
вращения из Европы он пишет роди¬
телям: «Впечатление от Петербурга
после Запада не в пользу Петербурга.
А до чего дошло правительство,
Дума, государственный] Совет! Ка¬
жется, с 1905 г. мы шагнули назад. Те¬
перь хуже, чем было до 1905 г. Власть
циничнее; никто не говорит о “пользе
дела”; каждый норовит только по¬
больше сорвать и побольше согнуть в
бараний рог другого»46. Стоит отме¬
тить, что Б.В. Фармаковский уже в
период Балканских войн (в 1912 г.) яс¬
но осознавал, что Россия стоит на
пороге войны, которая неизбежно
приведет к гигантскому кризису.
Наилучшее представление о мыс¬
лях Б.В. Фармаковского в это время
дает его популярная книга, посвящен¬
ная искусству Греции классической
эпохи, вышедшая в свет в 1918, но на¬
писанная в 1917 г.47 Это была первая
книга Б.В. Фармаковского, обращен¬
ная не к специалистам, а к массовому
читателю. Хотя она посвящена дале¬
кому прошлому, но ориентирована на
современные проблемы. Основная
идея состоит в том, что история долж¬
на учить, опыт прошлого должен учи¬
тываться и помогать в настоящем. Ис¬
ходя из этого, он пишет об искусстве
Афин V в. до н.э. Почему об Афинах
и почему именно в это время? Почему
именно искусство? Греция в начале
этого века пережила тяжелейший
кризис - нашествие персов, которые
могли уничтожить ростки демократии
на почве Эллады и установить режим
восточного деспотизма. Преодоление
кризиса, т.е. победы над персами соз¬
дали основу для расцвета демократии.
Демократия же имела своим резуль¬
татом поразительный взлет искусст¬
ва, которое и сейчас считается образ¬
цовым, “классическим”. Идеал перво¬
го демократического общества (“дух
народа”) нашел свое наиболее полное
воплощение именно в искусстве.
Мир, пишет Б.В. Фармаковский,
сейчас переживает глубочайший кри¬
зис, но человечество обязательно най¬
дет выход из него и будет строить но¬
вый, более справедливый порядок.
Для создания его должен пригодится
опыт и афинской демократии, и афин¬
ского искусства. Конечно, это не оз¬
начает, что мы должны стремиться
его копировать.
Совершенно несомненно, что
Б.В. Фармаковский выразил здесь
свои самые глубокие убеждения.
Все послереволюционные годы
Б.В. Фармаковский очень много рабо¬
тал. Помимо РАИМК, где он был од¬
ним из официальных руководителей и
неофициальным лидером, много сил и
времени у него отнимало преподава¬
ние в нескольких вузах, работа в Эр¬
митаже, где он стал одним из храните¬
лей, организация публичных лекций,
участие во многих комиссиях, зани¬
282
Б.В. Фармаковский
мавшихся проблемами образования,
охраны памятников, музеями.
Однако он по-прежнему считал
своим главным делом исследования
Ольвии. Возобновить их удалось (хо¬
тя и в небольших масштабах) в 1924 г.,
тогда же Совнарком Украины сделал
Ольвийское городище Государствен¬
ным историко-археологическим запо¬
ведником. Раскопки продолжались в
1925 и 1926 гг. К сожалению, этот
сезон был для него последним. Осе¬
нью 1926 г. Б.В. Фармаковский забо¬
лел, раскопками в сезоне 1928 г. он
уже не смог руководить, а в ночь с 28
на 29 июля 1928 г. скончался.
Среди последних археологических
работ Б.В. Фармаковского особо не¬
обходимо выделить сезон 1926 г., но
не потому, что в ходе его были сдела¬
ны какие-либо сенсационные находки,
а потому, что в его экспедиции тогда
работали молодые аспиранты
В.Д. Блаватский, М.М. Кобылина (из
Москвы) и А.Н. Карасев, Л.М. Славин
(Ленинград). В.Д. Блаватский позднее
руководил многими античными экспе¬
дициями, но особое значение имели
его раскопки в Пантикапее, столице
Боспорского царства (современная
Керчь), М.М. Кобылина исследовала
вторую столицу Боспорского царст¬
ва - Фанагорию (на Таманском полу¬
острове), А.Н. Карасев и Л.М. Славин
много лет посвятили изучению Оль¬
вии. Почему это обстоятельство необ¬
ходимо подчеркнуть? Врачом-хирур-
гом невозможно стать, изучая только
медицинские учебники, необходима
практика, нужно самому делать опе¬
рации. Точно так же полевым архео¬
логом невозможно стать, изучая архео¬
логические учебники. Нужна работа в
поле, на раскопе под руководством
опытного специалиста. Только так
можно приобрести профессиональ¬
ные знания. В сезоне 1926 г. выдаю¬
щийся мастер приобщил к науке луч¬
ших представителей следующего по¬
коления археологов-классиков нашей
страны.
Примечания
1 Кажется, и по отцовской и по материн¬
ской линии. Во всяком случае, прадед
Б.В. Фармаковского с материнской сто¬
роны, овдовев, принял постриг. Это был
Г.Л. Любомудров - позднее архимандрит
Гавриил.
2 Фармаковская Т.И. Борис Владимирович
Фармаковский. Киев, 1988. С. 13.
3 Чарушин Н.А. О далеком прошлом: Из
воспоминаний о революционном движе¬
нии 70-х годов XIX в. М., 1973. С. 60-62.
4 “Сыновья начальника и подчиненного,
сверстники Б.В. Фармаковский и
В.И. Ульянов, легко подружились... В со¬
ветское время это случайное стечение
жизненных обстоятельств было постав¬
лено в заслугу Б.В. Фармаковскому, и его
жизни и деятельности была посвящена
целая книга - редкая честь для советско¬
го археолога” (.Басаргина Е.Ю. Русский
археологический институт в Константи¬
нополе. СПб., 1999. С. 92).
5 Кондаков Н.П. Воспоминания и думы //
Сост., подгот. текста и примеч. И.Л. Кыз-
ласовой. М., 2002. С. 133 и след.
6 Муромцева-Бунина В.Н. Н.П. Кондаков:
(К пятилетию со дня смерти) // Кондаков
Н.П. Воспоминания и думы. С. 349.
7 Об обстоятельствах, связанных с пригла¬
шением Э.Р. фон Штерна и его отказом
см.: Карпюк С.Г. Дело о назначении орди¬
нарного профессора греческой словесно¬
сти Московского университета // ВДИ.
1993. № 1.С. 175-181.
8 Подробнее о нем см.: Фролов ЭД. Рус¬
ская наука об античности: Историогра¬
фические очерки. СПб., 1999. С. 288 и
след, (с предшествующей литературой).
9 Бузескул В.П. Всеобщая история и ее
представители в России в XIX и начале
XX в. Л., 1931. Ч. 2. С. 166.
10 Фролов Э.Д. Русская наука... С. 289.
11 Подробнее см.: Фармаковская Т.И. Борис
Владимирович Фармаковский. С. 38 и след.
12 О разнице между студентом, окончившим
по первому и второму разрядам, и статусе
“оставленного при университете” см.:
Жебелев С.А. Ученые степени в их про¬
шлом, возрождение их в настоящем и
грозящая опасность их вырождения в бу¬
дущем. Цит. по: Зуев В.Ю. М.И. Ростов¬
цев: Годы в России: Биографическая хро¬
283
Б.В. Фармаковский
ника // Скифский роман / Под общ. ред.
Г.М. Бонгард-Левина. М., 1997. С. 54.
13 Жебелев С.А. Автонекролог//ВДИ. 1993.
№ 2. С. 178.
14 Только через год он смог получать сти¬
пендию, но много меньшую, чем стипен¬
дии стажеров Петербургского универси¬
тета.
15 Фармаковская Т.И. Борис Владимирович
Фармаковский. С. 58-69.
16 См.: Михаэлис А. Художественно-археоло¬
гические открытия за сто лет / Пер. с нем.
под ред. В.К. Мальмберга. М., 1913. С. 131.
17 Старейшее иностранное археологическое
учреждение в Греции - Французская шко¬
ла в Афинах была основана в 1846 г. След¬
ствием уже указанного соперничества бы¬
ло создание Афинского отделения Немец¬
кого археологического института в 1873 г.
18 Что остается верным и в настоящее вре¬
мя. См.: Кошеленко Г.А. 150-летие Фран¬
цузской школы в Афинах // ВДИ. 1997.
№ 1. С. 239-241.
19 В одном из писем он так рассказывал о
сдаче этого экзамена: «Экзамены прошли
хорошо. Все остались довольны. На пер¬
вом экзамене я отвечал 3 часа (историю и
теорию искусства), на 2-м пришлось отве¬
чать 4 часа (археология греческая и рим¬
ская, Плиний, Павсаний). Наконец, пись¬
менный ответ (тема: “Отношение микен¬
ской культуры к поэмам Гомера”) занял в
пятницу время от 10 час. утра до 8 час. ве¬
чера. Это было действительно колоссаль¬
но!» (Фармаковская Т.И. Борис Владими¬
рович Фармаковский. С. 63-64).
20 Фармаковская Т.И. Борис Владимирович
Фармаковский. С. 72.
21 Там же. С. 83.
22 Басаргина Е.Ю. Русский археологический
институт... С. 93.
23 Фармаковская Т.И. Борис Владимирович
Фармаковский. С. 91-92.
24 Фармаковский Б.В. Живопись в Пальми¬
ре // Изв. РАИК. 1903. Т. 8, вып. 3. С.
172-196.
25 Фармаковский Б.В. Византийский перга¬
ментный рукописный свиток с миниатю¬
рами, принадлежащий Русскому археоло¬
гическому институту в Константинополе //
Там же. 1901. Т. 6, вып. 2/3.
26 Васильев А.А. - выдающийся русский ви¬
зантинист. О нем см.: Бонгард-Ле-
вин Г.М.у Тункина И.В. М.И. Ростовцев и
А.А. Васильев: Шесть десятилетий друж¬
бы и творческого сотрудничества //
Скифский роман. С. 259-286.
27 Фармаковская Т.И. Борис Владимирович
Фармаковский. С. 104.
28 Там же. С. 105.
29 Об этом очень эмоционально сказал С.А.
Жебелев: «Городу, который в древности
назывался “счастливым” [Ольвия по древ¬
негречески означает “счастливый”], сопу-
ствует счастье и в новое время. Его остат¬
ки и развалины нашли достойного исследо¬
вателя, которым русская археология впра¬
ве гордиться» {Жебелев С.А. Ученые за¬
слуги Б.В. Фармаковского // Отчет Мос¬
ковского археологического общества. М.,
1915. С. 17). Много позднее об этом писал
и создатель московской школы классиче¬
ской археологии В.Д. Блаватский: “Со вре¬
мени Б.В. Фармаковского Ольвия стано¬
вится, и поныне остается, исследованной
лучше и полнее, чем какой-либо иной ан¬
тичный город Северного Причерноморья.
Причина этого - в таланте ученого и в со¬
вершенстве примененных им приемов по¬
левых работ” {Блаватский В.Д. Б.В. Фар¬
маковский - исследователь античного ми¬
ра // КСИИМК. 1948. Вып. 22. С. 11).
30 Штерн Э. Ученые заслуги Б.В. Фарма¬
ковского // Отчет Московского археоло¬
гического общества. М., 1915. С. 28-29.
31 Фармаковский Б.В. Аттическая вазовая
живопись и ее отношение к искусству мо¬
нументальному в эпоху непосредственно
после греко-персидских войн. СПб., 1902.
32 Фармаковский Б.В. Раскопки в Ольвии в
1902-1903 гг. // ИАК. 1906. Вып. 13.
33 Фармаковский Б.В. Ольвия. Пг., 1915.
34 Фармаковский Б.В. Архаический период
в России: Памятники греческого архаиче¬
ского и древне-восточного искусства,
найденные в греческих колониях на се¬
верном берегу Черного моря, в курганах
Скифии и Кавказа // МАР. 1914. Вып. 34.
35 Фармаковская Т.И. Борис Владимирович
Фармаковский. С. 173-174.
36 Детальное освещение вопроса о всех пе¬
рипетиях, связанных с реформированием
Археологической комиссии и созданием
Российской академии истории материаль¬
ной культуры см.: Фармаковский Б.В. К
истории учреждения Российской акаде¬
мии истории материальной культуры.
Пг., 1921. Сейчас, с привлечением новых
архивных материалов см.: Платоно¬
ва Н.И. Российская академия истории ма¬
териальной культуры: Этапы становле¬
ния (1918-1919 гг.) // СА. 1989. № 4.
37 Ленин В.И. Биографическая хроника. М.,
1976. Т. 7. С. 98; Платонова Н.И. Россий¬
284
Б.В. Фармаковский
ская академия... С. 11. “Декрет, подписан¬
ный самим Лениным” - этот аргумент в
годы советской власти многократно слу¬
жил своего рода “охранной грамотой” для
центрального археологического учреж¬
дения страны, которое неоднократно ме¬
няло свое название (Российская академия
истории материальной культуры, Госу¬
дарственная академия истории матери¬
альной культуры, Институт истории ма¬
териальной культуры, Институт археоло¬
гии). См.: Кошеленко Г. А. Сто лет рус¬
ской научной археологии античности //
Русская мысль. Париж, 2000. № 4346.
38 Председатель Археологической комис¬
сии граф А.А. Бобринский полностью
устранился от этой работы. См.: Плато¬
нова Н.И. Российская академия... С. 8.
39 Формозов А.А. Русские археологи до и
после революции. М., 1995. С. 34.
40 Подробнее см.: Там же. С. 30.
41 Оказалась разорванной и семья Фарма-
ковских: один из его братьев - Влади¬
мир - покинул Россию и окончил свою
жизнь в Югославии. См.: Фармаков-
ская Т.И. Борис Владимирович Фарма¬
ковский. С. 207.
42 Мерперт Н.Я. Из истории Института ар¬
хеологии: (К 80-летию его учреждения) //
РА. 1992. № 2. С. 19.
43 Формозов А А. Русские археологи... С.
31.
44 Очень характерный пример. Когда
Б.В. Фармаковский начинал свою препо¬
давательскую деятельность, он должен
был испросить на это разрешение от
председателя Императорской археологи¬
ческой комиссии. Граф А.А. Бобринский
разрешил, с условием, что он не будет го¬
ворить студентам “о конституции и рево¬
люции” См.: Фармаковская Т.И. Борис
Владимирович Фармаковский. С. 141.
45 Фармаковская Т.И. Борис Владимирович
Фармаковский. С. 153.
46 Там же. С. 165.
47 Фармаковский Б.В. Художественный
идеал демократических Афин. Пг., 1918.
Основные труды Б.В. Фармаковского
Византийский пергаментный рукописный
свиток с миниатюрами, принадлежащий
Русскому археологическому институту в
Константинополе // Изв. РАИК. 1901.
Т. 6, вып. 2/3.
Аттическая вазовая живопись и ее отноше¬
ние к искусству монументальному в эпоху
непосредственно после греко-персидских
войн. СПб., 1902.
Памятники античной культуры, найденные
в России. III. Ольвийская реплика Афи-
ны-Девы Фидия // ИАК. 1905. Вып. 14.
Раскопки в Ольвии в 1902-1903 гг. // ИАК.
1906. Вып. 13.
Архаический период в России: Памятники
греческого архаического и древневос¬
точного искусства, найденные в грече¬
ских колониях на северному берегу Чер¬
ного моря, в курганах Скифии и Кавка¬
за // МАР. 1914. Вып. 34. Ольвия. Пг.,
1915.
Художественный идеал демократических
Афин. Пг., 1918.
К истории учреждения Российской академии
истории материальной культуры. Пг.,
1921.
* * *
Библиографию трудов Б.В. Фармаковского
см.: Фармаковская Т.И. Борис Владими¬
рович Фармаковский. Киев, 1988.
Основная литература о Б.В. Фармаковском
Блаватский В.Д. Б.В. Фармаковский - ис¬
следователь античного мира // КСИ-
ИМК. 1948. Вып. 22.
Жебелев С.А. Ученые заслуги Б.В. Фарма¬
ковского // Отчет Московского археоло¬
гического общества. М., 1915.
Жебелев С.А. Памяти Бориса Владими¬
ровича Фармаковского // СГАИМК.
1929. Т. 2.
Карасев А.Н. Борис Владимирович Фарма¬
ковский // КСИИМК. 1948. Вып. 22.
Карасев А.Н. Б.В. Фармаковский и Ольвия //
Художественная культура и археология
античного мира. М., 1976.
Кобылина М.М. Б.В. Фармаковский - исто¬
рик античного искусства // КСИИМК.
1948. Вып. 22.
Кобылина М.М. Б.В. Фармаковский и ан¬
тичная художественная культура // Худо¬
жественная культура и археология антич¬
ного мира. М., 1976.
Кругликова И.Т. К 100-летию со дня рожде¬
ния Бориса Владимировича Фармаков¬
ского // СА. 1970. № 1.
Фармаковская Т.И. Борис Владимирович
Фармаковский. Киев, 1988.
Штерн Э. Ученые заслуги Б.В. Фармаков¬
ского // Отчет Московского археологиче¬
ского общества. М., 1915.
Елена Михайловна Штаерман
(1914-1991)
Имя Елены Михайловны Штаерман
знаменует целую эпоху в истории
отечественного антиковедения. Ее
жизнь была неразрывна связана со
своим временем и судьбой нашей
страны, но масштабность личности
позволяла ей видеть и даже предви¬
деть многое из того, что ускользало
от взгляда многих ее коллег и совре¬
менников. Опережать время своими
трудами - такое дается нечасто. Этот
редкий и счастливый дар органично
сливался у Елены Михайловны с та¬
лантом ученого и благородством че¬
ловеческой души.
Родилась Е.М. Штаерман 28 сентя¬
бря 1914 г. Родители ее происходили
из Могилева-Подольского. Отец, вы¬
росший в многодетной, рано осиро¬
тевшей семье, благодаря усилиям своей
матери смог получить хорошее об¬
разование - он учился в Германии - и
стал инженером. Ко времени рожде¬
ния дочери семья жила в Петербурге.
В доме любили читать, много путеше¬
ствовали (бывали родители и в Ита¬
лии). Именно в родительском доме
пристрастилась Елена Михайловна к
литературе, истории, получила пре¬
красное знание немецкого языка
(в Ленинграде она училась в немецкой
школе на Литейном проспекте вместе
с немецкими детьми). После переезда
семьи в Москву в конце 20-х годов вся
жизнь Елены Михайловны была свя¬
зана с этим городом. Здесь она окон¬
чила школу, поступила в 1930 г. в до¬
рожный техникум, откуда ушла в
1932 г. с III курса и стала работать
чертежницей в строительной конторе
“Гипрохолод” Отец надеялся, что
дочь пойдет по его стопам, также ста¬
нет инженером, да и вся атмосфера
эпохи социалистической индустриали¬
зации, казалось, звала на этот путь.
Но дочь сомневалась, ее влекли и гу¬
манитарные науки. На окончатель¬
ный выбор повлияла книга “Закат Ев¬
ропы” Освальда Шпенглера. Яркая
концепция немецкого мыслителя,
предложившего свое пессимистическое
понимание истории и ее перспектив,
стала для Елены Михайловны интел¬
лектуальным вызовом: она захотела
непременно опровергнуть знаменито¬
го ученого и доказать, что его оценки
неверны! Для этого надо было полу¬
чить гуманитарное образование. Отец
был расстроен выбором дочери, но
она была непреклонна и сумела на¬
стоять на своем.
286
Е.М. Штаерман
В 1934 г. Е.М. Штаерман поступила
на вновь открывшийся исторический
факультет Московского университе¬
та1, а по окончании его в 1939 г. была
оставлена в аспирантуре при кафедре
древней истории, где занималась под
руководством проф. Н.А. Машкина,
подготовив кандидатскую диссерта¬
цию “Кризис III века в Галлии и Аф¬
рике” (защита состоялась в августе
1942 г.). В дальнейшем, работая неко¬
торое время (1942-1944 гг.) старшим
библиотекарем в отделе систематиче¬
ского каталога Библиотеки
им. В.И. Ленина, а с 1944 г. в секторе
вспомогательных дисциплин Институ¬
та истории материальной культуры
(ныне - Институт археологии РАН)
под руководством крупнейшего эпи¬
графиста Б.Н. Гракова, Елена Михай¬
ловна целеустремленно продолжала
свои исследования римской истории.
С 1940 г. на страницах “Вестника
древней истории” и других изданий
стали появляться ее статьи, обзоры,
рецензии. Ежегодно она выступала с
научными докладами на заседаниях
сектора истории древнего мира Ин¬
ститута истории АН СССР, на посто¬
янную работу в котором она перешла
в конце 1950 г. и продолжала рабо¬
тать до самых последних дней.
Вся жизнь Елены Михайловны
была связана с академической наукой
не только официально, но и по сути
дела. Она никогда не преподавала в
университете (о чем остается только
сожалеть), а число ее аспирантов ис¬
числялось немногими единицами.
Не занимала она и каких-либо руко¬
водящих должностей. Можно с пол¬
ным основанием сказать, что Елена
Михайловна занималась только чис¬
той наукой (кстати, она говорила, что
государство держит академию только
ради престижа, чтобы не ударить ли¬
цом перед другими странами). Вместе
с тем, она настаивала на необходимо¬
сти поиска путей преодоления отор¬
ванности истории от жизни и ее воп¬
росов, считая, что, превращаясь в “на¬
уку для науки”, история вырождается
так же, как “искусство для искусства”
и воспринимается как нужное лишь
небольшой группе специалистов ко¬
пание в фактах далекого прошлого2.
Сама она принадлежала к числу ред¬
ких историков, которые настолько ув¬
лечены своей темой, что почти любой
разговор сводят на свой любимый
предмет (“а вот у нас, в древнем Риме
было так...”). Это было не жонглиро¬
вание лежащими на поверхности ана¬
логиями, а естественный результат
напряженной жизни мысли сразу в
двух измерениях - в античности и в со¬
временности, в стремлении понять и
объяснить обе эти эпохи. Проблемам
исторических аналогий и повторяемо¬
сти в истории в связи с общими вопро¬
сами философии истории посвящено
несколько специальных работ
Е.М. Штаерман3.
Талант, трудолюбие, самодисцип¬
лина и работоспособность в сочета¬
нии с сознанием ответственности за
свое дело позволили Елене Михай¬
ловне стать крупнейшим отечествен¬
ным историком-романистом второй
половины XX века. Ее творческое на¬
следие огромно: восемь монографий,
большие разделы в важнейших колле¬
ктивных трудах (“Всемирная исто¬
рия”, за которую она была удостоена
Государственной премии СССР в
1987 г.; “История Европы” и др.), мно¬
жество статей, обзоров и рецензий,
переводы и комментарии источни¬
ков4, увлекательно и живо написан¬
ные разделы в книгах для чтения,
предназначенных для средней шко¬
лы, - всего почти две сотни трудов.
Ее идеи и концепции, тщательно раз¬
работанные и основанные на глубо¬
ком осмыслении разнообразных ис¬
точников, находили живой отклик
среди антиковедов, как отечествен¬
ных, так и зарубежных, неплохо зна¬
287
Е.М. Штаерман
комых с ее работами по переводам
важнейших монографий и многочис¬
ленным статьям и докладам, публико¬
вавшимся в западных изданиях5.
Заметным событием в науке стала
защита ею в 1956 г. докторской дис¬
сертации “Кризис рабовладельческо¬
го строя в западных провинциях Рим¬
ской империи”, которая была опубли¬
кована в 1957 г. и затем переведена на
польский и немецкий языки. Основ¬
ные положения этого исследования
стали предметом обсуждения даже не¬
сколько раньше: во время дискуссии о
падении рабовладельческого строя,
проходившей на страницах “Вестника
древней истории” в 1953-1955 гг. Дис¬
куссия эта была открыта как раз
статьей Елены Михайловны6, где она
смело и решительно поставила вопро¬
сы, ключевые для марксистского
понимания конца античного мира
(о соотношении производительных
сил и производственных отношениях,
о роли народных масс и характере ре¬
волюционных движений и т.п.) и пред¬
ложила на них свои ответы, основан¬
ные не на компиляции цитат из клас¬
сиков марксизма, а на исторической
реконструкции фактов и явлений, вы¬
полненной на основе изучения разно¬
образных источников. Именно в ис¬
следовании кризиса III в. и связанной с
ним проблемы падения рабовладель¬
ческого строя впервые ярко прояви¬
лось присущее Елене Михайловне
серьезное и честное отношение к мар¬
ксизму как к теории, дающей нужный
инструментарий историку, стремяще¬
муся объяснить ход исторического
процесса. Такая позиция далека и от
подмены конкретно-исторического
исследования отвлеченными построе¬
ниями, и от попытки вовсе уклониться
от каких бы то ни было обобщений и
осмысления под предлогом изучения
только фактов7.
Категория формы собственности,
вошедшая в научный обиход после
опубликования в 1940 г. в ВДИ
“Форм, предшествующих капитали¬
стическому производству” К. Маркса,
стала для Е.М. Штаерман централь¬
ной при разработке ею концепции
римской истории как истории станов¬
ления, развития и упадка античной
формы собственности и основанной
на ней социально-политической орга¬
низации - античной гражданской об¬
щины (civitas). Локальные и времен¬
ные различия, неравномерность раз¬
вития также получали свое объясне¬
ние через взаимодействие античной
формы собственности с другими ее
формами - общинной, крупной экзи-
мированной, государственной. Раз¬
личные социальные силы, существо¬
вание и противостояние которых в хо¬
де кризиса III в. были убедительно
показаны еще раньше (например, в
работах М.И. Ростовцева), в построе¬
нии Е.М. Штаерман получили харак¬
теристику, основанную на анализе
форм хозяйства, с которыми были
связаны соответственно муниципаль¬
ные землевладельцы-куриалы и круп¬
ные собственники (“феодализирую-
щаяся земельная знать”).
Интерес к дискуссионным, мало¬
изученным проблемам, умение найти
нетрадиционные источники и подхо¬
ды к их изучению, прирожденный де¬
мократизм, обусловивший внимание к
материальной и духовной жизни низ¬
ших социальных слоев, в сочетании с
огромной работоспособностью, доб¬
росовестностью научного анализа и
смелостью синтеза характеризуют все
работы Е.М. Штаерман последующе¬
го периода - и в особенности исследо¬
вание о морали и религии угнетенных
классов Римской империи и книги о
римском рабстве, вышедшие в серии
“Исследования по истории рабства в
античном мире”. В 1960-е годы настал
период крупных теоретических обоб¬
щений, вызванный необходимостью
согласовать свое видение римской ис-
288
Е.М. Штаерман
тории с новейшими культурологиче¬
скими и социологическими концепци¬
ями. Статьи конца 60-х годов стали
событием не только для коллег-анти-
коведов, но и для широкого круга фи¬
лософов и историков. Результатом
многолетнего вдохновенного труда
стало создание Еленой Михайловной
собственной оригинальной концепции
истории Рима от архаического перио¬
да до Поздней империи.
Творчество Елены Михайловны
необычайно разносторонне, так что
трудно найти вопрос, которого бы она
не затронула. К каждой теме Е.М.
подходила по-своему, вписывая ее в ту
вполне целостную и оригинальную
картину римской истории, которая
сложилась у нее в ходе многолетней
исследовательской работы. Напри¬
мер, уже одна из первых ее публика¬
ций (статья о дедитициях в эдикте Ка-
ракаллы, напечатанная в ВДИ в
1946 г.) имела отношение к проблеме
римского гражданства - одной из
ключевых для истории Рима. И в
дальнейшем, к каким бы темам ни об¬
ращалась исследовательница, эта про¬
блематика присутствовала в ее рабо¬
тах. При том, что основные положе¬
ния современной историографии от¬
носительно становления римского
гражданства были прекрасно знако¬
мы Елене Михайловне и нашли адек¬
ватное отражение в ее работах обще¬
го характера (например, в написанных
ею разделах “Истории Европы”, т. I,
или “Древних цивилизаций”), ее соб¬
ственный взгляд на эту тему отличал¬
ся известным своеобразием: игра в
правовые дефиниции ее не слишком
увлекала, а формально-юридическо¬
му анализу проблемы она явным об¬
разом предпочитала социологический
и исторический. Поэтому гораздо
больше ею было написано о склады¬
вании римского гражданства в ходе
плебейской революции, нежели, на¬
пример, о римском гражданстве как
инструменте интеграции империи.
Преимущественное внимание к соци¬
альным аспектам гражданства, к ре¬
альному содержанию гражданского
статуса было обусловлено тем, что в
концепции римской истории, разрабо¬
танной Е.М. Штаерман, центральное
место занимали понятия античной
гражданской общины и античной
формы собственности.
Уже не раз отмечавшийся глубокий
интерес Елены Михайловны к “про¬
стым людям” проявился и в данном
случае: когда в ее работах речь идет о
римском гражданстве как инструмен¬
те социального возвышения в эпоху
Империи, в центре ее внимания - вы¬
ходцы из провинциальных сельских
общин, а не представители высших
слоев, которыми преимущественно
занимается просопография. Как жи¬
вая историческая реальность “новые”
римские граждане возникают при
описании жизни туземных общин в
Галлии и на Дунае. Точно так же об¬
ретают плоть восходящие cursus bono-
rum получавших римское гражданство
ветеранов вспомогательных частей,
дети которых обычно служили в леги¬
оне, а внуки достигали высоких чинов
и богатств. При этом для нее интерес¬
ны не просто низшие слои в противо¬
положность высшим. Дело сложнее:
ей ближе все, что связано с непосред¬
ственной демократией (община и т.п.)
и не вызывают интереса иерархии.
Отсюда и ощутимая симпатия к связи
“император - подданные”, направлен¬
ной против сенаторской аристокра¬
тии. Поэтому и римское гражданство
воспринимается прежде всего как
общность, пусть идеальная, равных
друг другу людей, нежели сложная си¬
стема организации элит и их взаимо¬
действия в деле управления империей.
Творчество Елены Михайловны
Штаерман богато в равной степени
глубоким теоретическим осмыслени¬
ем древнеримской истории и тщатель¬
10. Портреты историков... т. 3
289
Е.М. Штаерман
ным, разносторонним изучением са¬
мых разных ее аспектов. Работы
Е.М. Штаерман, ее книги и статьи, пе¬
реводы и комментарии римских авто¬
ров, юристов, надписей - важные
этапы в истории отечественного анти-
коведения. Изучая самые разнооб¬
разные проблемы истории, Елена Ми¬
хайловна всегда тем самым вносила
свою лепту в духовный климат совре¬
менности. Ее сочинения - это полно¬
кровная часть нашей культуры, бла¬
годаря на редкость органичному соче¬
танию академизма с осмыслением
проблем быстротекущей действи¬
тельности.
Постижение античности для рус¬
ского ученого никогда не было бес¬
проблемно простым, ибо речь идет
все-таки о чужой для нас истории. По¬
этому сопряжение античности и сов¬
ременности осуществляется по-сво¬
ему в творчестве каждого крупного
антиковеда. Е.М. Штаерман не счита¬
ла нужным многословно рассуждать о
такого рода вопросах, широко распа¬
хивая дверь в свою творческую лабо¬
раторию, но сознательно оставляла
возможность судить о применявшихся
ею подходах по готовым работам.
Именно исходя из анализа ее творче¬
ства, можно судить о различных аспе¬
ктах античности в ее связи с совре¬
менностью.
Главным, что ценила Елена Михай¬
ловна, было умение понять и показать
тот или иной тип общества в его свое¬
образии, не теряя в то же время из ви¬
да его место в ряду других обществ.
Отсюда - интерес Е.М. Штаерман к
проблеме исторических аналогий, к
определению допустимости их приме¬
нения в исследовательской практике.
Считая сравнения невозможными
там, где дело касалось существенно
важных для того или иного общест¬
венного организма параметров, она
широко применяла их в тех случаях,
когда с их помощью можно было луч¬
ше выявить общечеловеческие мо¬
менты в истории. В ее работах до¬
вольно часто сопоставлялись процес¬
сы культурных заимствований и влия¬
ний, протекавшие, с одной стороны,
между Римом и эллинистическим ми¬
ром, а с другой - между Россией и За¬
падной Европой в XVIII-XIX вв.
Большой интерес проявляла
Е.М. Штаерман и к использованию
античности в качестве эталона для
современных социологических и
культурологических теорий, видя в
последних источник обогащения и
собственно исторического знания.
В то же время наряду с таким глу¬
боко-теоретическим видением антич¬
ности в контексте современности,
Елене Михайловне было присуще ис¬
ключительно редкое умение видеть в
любом, самом, казалось бы “бедном”
источнике живое, человеческое нача¬
ло и донести его до читателя. Доста¬
точно напомнить, с каким виртуоз¬
ным мастерством и добрым чувством
она интерпретировала надписи ма¬
леньких людей. Но и в ее точном и
строгом изложении философских и
юридических текстов доступным для
современников языком видно то же
глубокое проникновение в антич¬
ность, связанную с современностью.
В творчестве Елены Михайловны
нашли продолжение многие лучшие
традиции русского антиковедения -
целостный подход к древнеримской
истории в единстве ее экономических,
социальных, культурных и идеологи¬
ческих сторон; блестящий анализ раз¬
ных источников - надписей, данных
археологии, нумизматики, юридиче¬
ских текстов, не говоря уже о превос¬
ходном знании античных авторов.
В то же время, ее трудами (как и рабо¬
тами многих других коллег) формиро¬
вались традиции отечественного ан¬
тиковедения второй половины
XX вв. - устремленность к широким
обобщениям теоретического плана,
290
Е.М. Штаерман
интерес к мировой историко-фило¬
софской мысли, особое внимание к
глубинным социально-экономиче¬
ским процессам древней истории, дея¬
тельности, мыслям и чаяниям про¬
стых людей.
Приложение
Вспоминает Люба Жорж,
младшая дочь Елены Михайловны.
Трудно написать о любимом чело¬
веке. Попробую...
Детство моя мама провела в типич¬
ном петербургском доме на улице
Пестеля, в двух шагах от Летнего
сада.
Ее первое приятное воспомина¬
ние - НЭП. Кончилась голодуха; все
появилось. И еда, и шоколад, и книж¬
ки! В магазине на Литейном были вы¬
ставлены часы в форме собаки, у ко¬
торой вращались глаза и болтался
язык-маятник. Можно ли забыть эти
детские впечатления? ...Каждый раз
она останавливалась перед этой вит¬
риной по дороге в школу. Немецкая
школа на Кирочной улице. Все препо¬
давание (кроме русского языка и ли¬
тературы) было на немецком. Кроме
того - английский и французский.
Однако школа всегда была каторгой.
В 1924 г. ее затопило - редкое сча¬
стье! С тех пор мама всегда прислуши¬
валась к пушкам, которые стреляли,
когда вода поднималась. Но... счастье
увидеть Кирочную под водой повто¬
ряется раз в 100 лет. Вообще, мама
всегда мне говорила, что назначение
школы - не дать знания, а приучить
человека, рожденного свободным, -
ходить в упряжке.
В детстве мама обожала читать
страшные истории. В ассоциации с
мрачностью двора-колодца это вызы¬
вало некоторые нервные расстрой¬
ства. Родители водили ее от врача к
врачу, но так и не подумали поинтере¬
соваться, что их дочь читает перед
сном.
Не потеряв любви к вампирам и
привидениям, мама стала во взрослые
годы предпочитать детективы. Есте¬
ственно - классические. Где главное -
размышление и анализ. Она всегда го¬
ворила, что историк - тот же сыщик.
Должен разобраться в противоречи¬
вых показаниях и найти правду. Она
всегда цитировала Эркюля Пуаро, ко¬
торый говорил: “Каждый свидетель
лжет. Надо понять, почему он лжет
именно так” Трудность в жизни исто¬
рика античности в том, что, большей
частью, он имеет показания лишь од¬
ного свидетеля.
В 1929 г. семья переехала в Москву,
где вскоре открылся Исторический
факультет университета. В это время
уже начались чистки, разоблачения,
доносы. Регулярно в стенной газете
появлялись карикатурные портреты
врагов с подписью: “Пёс, свивший
себе гнездо на нашем факультете”
Некоторые кафедры были затронуты
больше, чем другие. Например, по ис¬
тории Китая остался только препода¬
ватель, говоривший: “Кажная правя¬
щая династия была слабже предыду¬
щей”
Наука была убежищем и смыслом
жизни. Маму всегда больше всего ин¬
тересовали теории, объясняющие ис¬
торическое развитие. Из всех, ею изу¬
ченных, она все же предпочитала марк¬
сизм. Я считала, что обязательный
марксизм это жестокое наказание за
первородный грех. А мама верила в
него, но считала, что надо его творче¬
ски развивать и использовать. Метод,
а не букву.
Она участвовала в семинарах и дис¬
куссиях с другими учеными, которые
придерживались таких же взглядов и,
по-моему, в этот период была совер¬
шенно счастлива. Но, как и следовало
бы ожидать, в 1969 г. появилась ста¬
тья в “Коммунисте” с резкой критикой
10*
291
Е.М. Штаерман
теоретических построений ряда исто¬
риков, в том числе и моей матери8.
Я помню, как ее университетские
подружки от нее “отмежевались” и
стали избегать ее, как чумы9. Помню
и то, что тогдашние ее коллеги в ин¬
ституте сделали вид, что ничего не
произошло, и относились к маме, как
и раньше.
Однако от исторических теорий
и концепций пришлось отказаться.
А это, как я уже упомянула, был глав¬
ный мамин интерес. Я помню, как
один из ее коллег хотел ей доказать,
что единственная цель истории - от¬
крыть и подтвердить нерушимые
факты и правду. На что мама ему
ответила: «О какой правде можно го¬
ворить в истории, если вот сейчас я
слушаю в восемь часов вечера “Голос
Америки”, а в девять - смотрю про¬
грамму “Время”»...
В то же время она знала все, что
только можно было знать о Риме и
римлянах. В этом, конечно, ей помо¬
гала ее умопомрачительная память.
Подумать только: она с детства пом¬
нила “Евгения Онегина” наизусть.
Сколько она знала всяких замеча¬
тельных случаев, анекдотов, настоя¬
щих детективных историй из римской
жизни! Когда, удрученная каким-ни¬
будь нудным гриппом, я просила ее
рассказать про римлян, - это было са¬
мым замечательным лекарством.
Персонажи и ситуации были яркими,
живыми и реальными, как если бы
она сама присутствовала при описы¬
ваемых событиях.
Мисс Марпл всегда сравнивала уча¬
стников очередной детективной дра¬
мы с обитателями своей деревни. Ма¬
ма про любую ситуацию могла ска¬
зать: “У нас в Риме был аналогичный
случай”. У нее в запасе всегда были
увлекательные примеры из римской
жизни. Современные политические
деятели имели своих предшественни-
ков-двойников в римской истории.
И очень часто (если не всегда) мама
могла предвидеть, как события будут
развиваться.
Какие занимательные книги она
могла бы написать про античный мир,
если бы научно-популярные издания
не были забронированы для родных и
близких!..
Просто больно думать о всех пла¬
нах, которые ей было не позволено
осуществить. Например, написать
что-нибудь без редактора и цензуры.
О всех замечательных местах, кото¬
рые ей не привелось увидеть... В свой
родной Рим она смогла поехать толь¬
ко в 1981 г., да и то на несколько дней!
Каждый раз, посещая очередные рим¬
ские памятники, я думаю о маме и о
том, что в таком простом удовольст¬
вии ей было отказано. Конечно, она
не принадлежала ни к партии, ни к ка¬
кой бы то ни было клике. Это, безус¬
ловно, помогало сохранять хоть ка¬
кую-то внутреннюю свободу... Я ду¬
маю о всех увлекательных книжках,
которые она не смогла прочитать.
Как бы она была счастлива в париж¬
ских книжных лавках, полных неожи¬
данных сокровищ...
Еще больнее думать о врачах, кото¬
рые не хотели ее лечить. Ее участковая
из поликлиники АН СССР так просто
ей и сказала: “Что Вы хотите в Вашем
возрасте? Пойдите-ка на кладбище, там
сколько народа моложе Вас” Должно
быть, эта дама все еще “практикует”
Но вспомним также о книгах и
статьях, которые ей удалось написать.
О днях, проведенных за чтением рим¬
ских авторов. Это приносило ей
столько удовольствия. Узнавать каж¬
дый день что-то новое, передать это в
книгах, пробовать понять секреты ис¬
тории и ее развития. Богатство внут¬
реннего мира, - что иное можно про¬
тивопоставить внешнему миру, кото¬
рый так плохо устроен...
Мама была свидетельницей совет¬
ской истории, и никогда ничего не
292
Е.М. Штаерман
скрывала от меня. Все замалчивае¬
мые позорные или ужасные факты
были мне знакомы с молодых лет. Ла¬
геря, пакт Молотова-Риббентропа,
борьба с космополитизмом - об этом
я знала задолго до постперестроеч¬
ных разоблачений.
Безусловно, среди людей, окружав¬
ших маму, были не только малограмот¬
ные редакторы и врачи-недоумки. Ей
довелось встретить и больших ученых,
и интересных, и даже хороших людей,
многие из которых заботились о ней в
последние, тяжелые и несчастные го¬
ды, во время долгой болезни. По-мое¬
му, особенно важно было то, что она
могла говорить с ними о науке, которая
была для нее смыслом жизни. Для каж¬
дого мыслящего человека необходимо
поделиться идеями, послушать собесед¬
ника, поспорить. Сделать таким обра¬
зом еще один шаг на пути к знанию.
Мне бы хотелось, чтобы те, кто бу¬
дет читать ее книги, думали о маме как
0 человеке с юмором, любившем зани¬
мательные книги и долгие прогулки по
лесу, о человеке, любимом хорошими
людьми, но находящемся в вечном
противоречии со всеми думающими и
поступающими, как положено.
Примечания
1 Об историческом факультете того време¬
ни см. воспоминания однокурсницы
Е.М. Штаерман, впоследствии надолго
ставшей ее близкой подругой: Гутно-
ва Е.В. Пережитое. М., 2001. С. 125 и след.
Ср.: Штаерман Е.М. Античное общество:
Модернизация истории и исторические ана¬
логии // Проблемы истории докапиталисти¬
ческих обществ. М., 1968. Т. 1. С. 640.
3 Штаерман Е.М. О повторяемости в исто¬
рии // ВИ. 1965. № 7. С. 3-20; Она же. Ан¬
тичность в современных западных истори¬
ко-философских теориях // ВДИ. 1967.
№ 3. С. 3-24; Она же. Античное общество:
Модернизация... С. 638-671; Она же. К
проблеме структурного анализа в истории
// ВИ. 1968. № 6. С. 20-37.
4 Отдельного упоминания заслуживает пе¬
ревод надписей - источника, особенно лю¬
бимого Е.М. Штаерман (до последних
дней своей жизни она регулярно следила
за новыми выпусками “Ь’Аппёе
6pigraphique”). См.: Избранные латинские
надписи по социально-экономической ис¬
тории ранней Римской империи / Подбор,
пер. и коммент. Е.М. Штаерман под ред.
Ф.А. Петровского // ВДИ. 1955. № 2.
С. 219-260; № 3. С. 223-268; № 4.
С. 207-234; 1956. № 1. С. 195-268; № 2.
С. 187-232; № 3. С. 168-264; № 4.
С. 175-218; Указатель / Сост. В.М. Сми-
рин // ВДИ. 1957. № 1. С. 199-230.
5 Оценку вклада Е.М. Штаерман в историо¬
графию античности см.: Raskolnikoff М. La
recherche sovi6tique et l’histoire economique
et sociale du monde heltenistique et romain.
Strasbourg, 1975. P. 260 et suiv.; Idem. Des
anciens et des modemes. Paris, 1990. P. 1-69;
Mazza M. Prefazione // Staerman E.M.,
Trofimova M.K. La schiavitu nell’Italia impe-
riale, I-III secolo. Roma, 1975. P. VII-XXXV;
Heinen H. Das Ende der Alten Welt im
Rahmen der Gesamtentwicklung der
Sowjetischen Althistorie // Die Geschichte des
Altertums im Spiegel der sowjetischen
Forschung / Hrsg. von H. Heinen. Darmstadt,
1980. S. 308 ff.
6 Штаерман Е.М. Проблема падения рабо¬
владельческого строя // ВДИ. 1953. № 2.
С. 51-79.
7 Ср.: “марксизм, очищенный от наслоений,
вызванных различными конъюнктурны¬
ми моментами, лучше любой иной теории
может объяснить историю античного ми¬
ра. Но это не значит, что мы должны отка¬
зываться от того ценного, что содержится в
исследованиях немарксистских авторов или
отмахиваться от поставленных ими проб¬
лем, в нашей историографии, в общем, не
разрешенных” (Штаерман Е.М. Марксизм
и антиковедение: Критический взгляд // Пе¬
реходные эпохи в социальном измерении:
История и современность / Отв. ред.
В.Л. Мальков. М., 2002. С. 29).
8 Речь идет о статье А.И. Данилова “К воп¬
росу о методологии исторической науки”
(Коммунист. 1969. № 5. С. 68-81), в кото¬
рой были подвергнуты критике теорети¬
ческие построения А.Я. Гуревича,
Л.В. Даниловой, Е.М. Штаерман и др. Са¬
ма по себе статья (на взгляд сегодняшнего
читателя) не выглядит просто грубым на¬
чальственным окриком, но выводы ее бы¬
ли весьма суровы: “Нельзя не отметить
отчетливую тенденцию к отходу от уче¬
293
Е.М. Штаерман
ния об общественно-экономических фор¬
мациях и отрицанию тех научных резуль¬
татов, которые были получены не одним
поколением историков-марксистов. Неко¬
торые историки, занятые методологиче¬
скими поисками, игнорируют эти резуль¬
таты (...) Более того, есть немало свиде¬
тельств наметившейся тенденции среди
некоторых наших историков, ведущих ме¬
тодологические поиски на основе структу¬
рализма, к недвусмысленному отходу от
материалистического понимания исто¬
рии...” (с. 76, 81).
9 Ср.: Гутнова Е.В. Указ. соч. С. 344 сл.
Основные труды Е.М. Штаерман
Кризис рабовладельческого строя в запад¬
ных провинциях Римской империи. М.,
1957.
Мораль и религия угнетенных классов Рим¬
ской империи: (Италия и западные про¬
винции). М., 1961.
Расцвет рабовладельческих отношений в
Римской республике. М., 1964.
Рабовладельческие отношения в ранней
Римской империи (Италия) М., 1971. В
соавт. с М.К. Трофимовой.
Эволюция идеи свободы в древнем Риме //
ВДИ. 1972. № 2.
Эволюция античной формы собственности и
античного города // ВВ. 1973. Т. 34.
Древний Рим: Проблемы экономического
развития. М., 1978.
Социальные основы религии древнего Рима.
М., 1987.
* * *
Список научных трудов Е.М. Штаерман //
ВДИ. 1992. № 3.
Список печатных трудов Е.М. Штаерман //
Штаерман Е.М. История крестьянства в
древнем Риме. М., 1996.
Литература о Е.М. Штаерман
Е.М. Штаерман - лауреат Государственной
премии СССР // ВДИ. 1988. № 4.
К 75-летию Елены Михайловны Штаер¬
ман // ВДИ. 1989. № 3.
Елена Михайловна Штаерман (1914-1991)//
ВДИ. 1992. № 3.
Елена Михайловна Штаерман (1914-1991) //
Штаерман Е.М. История крестьянства в
древнем Риме. М., 1996.
Clavel-Leveque М. Elena Mikhailovna
Chtaerman // Dialogues d’histoire ancienne.
1992. Vol. 18. 1.
Средние века
Василий Григорьевич Васильевский
Владимир Иванович Герье
Иван Михайлович Гревс
Александр Иванович Данилов
Дмитрий Николаевич Егоров
Борис Николаевич Заходер
Александр Петрович Каждан
Лев Платонович Карсавин
Юрий Валентинович Кнорозов
Николай Иосифович Конрад
Михаил Сергеевич Корелин
Владимир Дорофеевич Королюк
Георгий Львович Курбатов
Виктор Иванович Рутенбург
Федор Иванович Успенский
Василий Григорьевич Васильевский
(1839-1899)
Василий Григорьевич Васильевский,
академик Императорской Академии
наук, принадлежит к числу выдаю¬
щихся представителей исторической
мысли России второй половив XIX в.1
Научной работе он посвятил около
тридцати лет жизни - срок неболь¬
шой, если с ним сопоставить многооб¬
разие затронутых областей знания,
проблематики и значимость сделанно¬
го. Творческое наследие Васильевско¬
го представлено фундаментальными
исследованиями по византиноведе¬
нию, древней и средневековой исто¬
рии славянских народов, оригиналь¬
ными трудами по этнологии, источни¬
коведению, агиографии. В круг посто¬
янных интересов и занятий ученого
входила история западноевропейско¬
го средневековья и древних цивилиза¬
ций, востоковедение и церковная ис¬
тория, хронология и историческая
география. Помимо того, он увлекал¬
ся философией истории, прекрасно
знал русскую и европейскую художе¬
ственную литературу. Поражает ис¬
ключительно широкий диапазон зна¬
ний и импонирует умственная энергия
этого удивительного человека, энер¬
гия, направленная на постижение во
всей возможной полноте и многооб¬
разии и исторического прошлого и со¬
временной ему духовной культуры.
В нескольких словах, обращенных
к читателю - не историку, вспомним о
заслугах Василия Григорьевича перед
наукой и перечислим разные виды де¬
ятельности, в которых он был талант¬
лив, активен и плодотворен. Василь¬
евский - первый русский ученый-ви¬
зантинист в полном значении этого
слова: проблемы Византии занимали
центральное место в его трудах, высо¬
ко ценимых в русской и мировой исто¬
риографии второй половины XIX -
начала XX в.2 и до сих пор сохраняю¬
щих почетное место в анналах визан-
тинистики. Он создал свою исследова¬
тельскую школу в Петербурге. При
непосредственном участии Васильев¬
ского выявлялся и уточнялся круг
приоритетных вопросов, изучением
которых в первую очередь и занялись
его ученики: византийско-славянская
история, византийско-арабские отно¬
шения, византийское источниковеде¬
ние в широком аспекте (письменные
памятники славянские и русские, хри¬
стианского Востока и арабского ми¬
ра). Результатом деятельности школы
(80-е гг. XIX - нач. XX в.) явилось уг-
297
В.Г. Васильевский
дубление и специализация историче¬
ской работы. В научный оборот было
введено большое количество новых
источников, как правило, с парал¬
лельными переводами на нескольких
языках и научным комментарием, по¬
явились монографические исследова¬
ния, множество журнальных статей,
освещающих отдельные проблемы
социальной, экономической и куль¬
турной истории Византии (работы
В.Э. Регеля, А.А. Васильева, П.В. Бе¬
зобразова, Т.Д. Флоринского,
Х.М. Лопарева, Б.А. Панченко). Ва¬
сильевский многое сделал, чтобы Пе¬
тербург стал уникальным центром
византиноведения: объединились на¬
учные силы всей страны, сложились
личные связи и контакты историков
университетов и духовных академий.
Хлопотами Василия Григорьевича
для преподавания церковной истории
в С.-Петербургском университете
был приглашен И.Е. Троицкий, пред¬
метом специальных занятий которого
являлась церковная история Византии
и восточного христианского мира.
В конце 80-х годов завершился процесс
оформления русской школы научного
византиноведения и ведущую роль в
ней играли историки Петербурга.
Особенностью национальной школы
стала заложенная Васильевским тра¬
диция тесных связей и творческого
сотрудничества византинистики с ори¬
енталистикой, востоковедением и сла¬
вяноведением3.
Большой вклад внес Василий Гри¬
горьевич в активизацию исследований
и подготовку специалистов по антико-
ведению, медиевистике и востокове¬
дению, славистике и археографии.
Более четверти века он читал лекции
по истории средних веков на истори¬
ко-филологическом факультете С.-Пе¬
тербургского университета, привле¬
кая внимание студентов к актуальным
и мало разработанным проблемам
этих областей исторического знания,
словом и делом помогая найти свой
путь в науке. Благодарную память о
Васильевском как наставнике, “учите¬
ле науки”, навсегда сохранили многие
слушатели и оставили о нем свои вос¬
поминания, в том числе, такие круп¬
ные историки как М.И. Ростовцев
(антиковедение), С.Ф. Платонов,
Т.Д. Флоринский, И.А. Шляпкин (сла¬
вистика), И.М. Гревс (медиевистика),
А.А. Васильев (востоковедение и ви-
зантинистика), Х.М. Лопарев (русско-
византийская и славяно-византийская
история и археография).
Васильевский многое делал для
развития образования в России.
В 1890-1899 гг. он занимал должность
редактора “Журнала Министерства
Народного Просвещения”. Это изда¬
ние объединило лучшие педагогиче¬
ские силы, ищущих, талантливых ис¬
ториков всей страны. Не только рас¬
ширилась тематика, но значительно
вырос уровень публикации научных
текстов - статей, рецензий, библио¬
графических обзоров. Педагогиче¬
ская общественность и литературные
круги страны знали Васильевского и в
качестве Члена Ученого Комитета по
Всеобщей и Русской истории (учреж¬
денного при Министерстве народного
просвещения). В его обязанности вхо¬
дило рассмотрение всей учебной лите¬
ратуры и пособий по истории, предна¬
значенных для школ, гимназий и
университетов. На этом поприще Ва¬
силий Григорьевич показал себя сто¬
ронником гуманитарного просвеще¬
ния и всеми возможными способами
содействовал прежде всего совершен¬
ствованию содержания исторического
образования в России, улучшению ка¬
чественной стороны учебного мате¬
риала.
С 1894 г. начал выходить в свет
“Византийский временник”, второе в
мире (по времени основания) перио¬
дическое издание для византинистов.
Васильевский был основоположни¬
298
В.Г. Васильевский
ком и первым редактором журнала4.
Появление этого издания, с одной сто¬
роны, свидетельствовало о заверше¬
нии в России процесса обособления
византиноведения в самостоятельную
научную дисциплину, с другой - яви¬
лось стимулом к развертыванию ис¬
следовательской деятельности, при¬
влечению талантливых молодых уче¬
ных к фундаментальным проблемам
истории Византийской империи и ее
ареала.
О научном наследии В.Г. Васильев¬
ского и о нем самом есть немало лите¬
ратуры: воспоминания друзей, коллег
и учеников, историографические экс¬
курсы современников (И.М. Гревса,
Ф.И. Успенского, В.П. Бузескула) и
исследования в советской историогра¬
фии XX в. В 1994 г. вспомнить еще раз
о Васильевском заставили две юби¬
лейные для отечественной византи-
нистики даты: 100-летие издания
“Византийского временника” и 100-ле¬
тие со времени основания в Констан¬
тинополе Русского археологического
института, единственного за рубежом
научного подразделения Российской
Академии наук5. В последние годы
XX века предметом особо присталь¬
ного внимания стали архивные собра¬
ния Москвы и Петербурга. Выявлен¬
ные исследователями материалы про¬
ливают дополнительный свет на
жизнь и деятельность Васильевского
и его окружения6. При всем том пока
нельзя сказать, чтобы задача изуче¬
ния его научного наследия была вы¬
полнена и что уже вся необходимая
предварительная работа проделана.
В биографии историка остаются эпи¬
зоды, недостаточно освещенные, не¬
смотря на объективную ценность
такого источника как воспоминания
его современников и историографиче¬
ские экскурсы. Не простое положение
сложилось и с трудами ученого. После
смерти Васильевского Император¬
ская Академия наук приняла решение
об издании собрания его сочинений.
Публикация отдельных томов растя¬
нулась на несколько десятилетий, так
что последний, четвертый том вышел
в свет только в 1930 г. В наши дни ка¬
ждая из книг “Трудов” В.Г. Васильев¬
ского (такое название дали издатели)
является библиографической редко¬
стью. Не без сожаления заметим, что
далеко не каждый начинающий свой
путь в науке историк может познако¬
миться с идейным багажом, который
оставил ученый последующим поко¬
лениям, а также оценить глубочайшие
и разнообразные знания Васильев¬
ского.
Наша задача в том, чтобы рассмот¬
реть основные этапы жизненного пу¬
ти и научного творчества В.Г. Василь¬
евского. Можно выделить три этапа.
Первый (1838-1856) - время детства и
юности, когда идет формирование
личности и основ интеллектуального
багажа. Второй этап (1856-1867)
явился периодом становления Василь¬
евского как историка и исследовате¬
ля. Он начинается с учебы в Главном
Педагогическом институте С.-Петер¬
бурга, позже - в университете и завер¬
шается переездом из Вильно (Виль¬
нюса) в Петербург после блестящей
защиты диссертации. Наиболее про¬
должительный этап - третий
(1870-1899), время расцвета научного
творчества, плодотворной педагоги¬
ческой и многогранной научно-орга¬
низационной деятельности.
Василий Григорьевич Васильев¬
ский родился в селе Ильинское на ре¬
ке Соть Любимского уезда Ярослав¬
ской губернии. Сохранились “Метри¬
ческие книги по городу Любим за
1838 год” и в одной из них есть запись,
сделанная 21 января 1838 г.: “Село
Ильинское на реке Соть... Спасо-Иль-
инская церковь... 20 января у священ¬
ника Григория Васильева Васильев¬
ского и жены его Евдокии Егоровны
родился сын... крещен Василий... 24
299
В.Г. Васильевский
числа”7. Сведений о родителях сохра¬
нилось не много. Отец, Григорий
Васильевич, служил священником по¬
сле окончания духовной семинарии;
характер имел “спокойный и рассуди¬
тельный” Мать, Евдокия Егоровна,
(урожденная Скворцова) была доче¬
рью благочинного; она занималась
домашним хозяйством и воспитанием
детей. У Васильевского было четыре
брата и сестра. Семья занимала двух¬
этажный дом, принадлежавший цер¬
ковной общине. Позади дома в саду
Василий Григорьевич любил устраи¬
ваться читать. Отсюда открывался
широкий простор лугов и лесов до са¬
мого горизонта, блестела на солнце
изгибами неширокая река Соть. Спус¬
тя много лет, обстановку, которая ца¬
рила в отчем доме Васильевского вре¬
мен его детства и юности описал в
воспоминаниях один из братьев -
Павел Григорьевич8. Там не упомина¬
ется только одно обстоятельство: эти
годы жизни историка приходятся на
период, когда в России существовало
крепостное право. Духовенство в Рос¬
сии не несло денежных и натуральных
повинностей, но получало от государ¬
ства землю для обеспечения доходов
семьи. Григорий Васильевич сдавал
свою землю в аренду крестьянам.
В страдную пору дети священника ра¬
ботали в поле вместе с арендатором и
его семьей. Жизнь и быт русской об¬
щины, положение крепостных и госу¬
дарственных крестьян будущий исто¬
рик видел воочию и хорошо знал.
Начальное образование Василий
получил дома от дьячка той же Спасо-
Ильинской церкви Дениса Сотина и
его сына Никифора. Две зимы они
учились “чтению по церковно-славян¬
скому букварю” и “письму по тетрад¬
ке, где сам учитель написал буквы”, а
также пению “по нотному церковно¬
му обиходу”. Он рано пристрастился к
“книжкам” и первый круг чтения
включал конфессиональную литера¬
туру и “Потерянный рай” Д. Мильто¬
на - все то немногое, что хранилось в
домашней библиотеке. В сентябре
1846 г. Григорий Васильевич опреде¬
лил сына в первый приходский класс,
через два года его перевели в низшее
отделение Ярославского духовного
училища, откуда он перешел в Яро¬
славскую духовную семинарию
(1852-1856). Как убеждают сохранив¬
шиеся в архивах документы, Василь¬
евский бессменно “первый ученик” по
всем предметам “способностей отлич¬
но хороших... прилежания постоянно
ревностного... поведения примерно
доброго... особых успехов в греческом
и латинском языке, которые очень
любил”9.
В формировании личности Василь¬
евского сыграло огромную роль чте¬
ние. Учился он легко, круг чтения в
Ярославле расширился. Программа
семинарии включала освоение специ¬
альной литературы по богословию и
истории. Самого Василия Григорьеви¬
ча интересовали многие другие вопро¬
сы, не связанные непосредственно с
требованиями, предъявляемыми пре¬
подавателями. В частности, он приоб¬
щился к идеям французских просвети¬
телей, разделяя их резкую критику
феодализма и крепостного права, с
удовольствием читал А. Шлецера и
любые издания сочинений античных
авторов на латинском и греческом
языках. Двоюродный брат историка и
сокурсник по семинарии Ф. Чурилов-
ский даже спустя многие годы хорошо
помнил, что “Василий Григорьевич хо¬
дил всегда с кипой книг под мышкой...
Он интересовался каждой серьезной
книгой... очень много трудился и себе
больше всего обязан своим познани¬
ем”10. При широте интересов, врож¬
денной любознательности и инициа¬
тиве, во время учебы в Ярославле
самообразование Васильевского ста¬
ло систематическим и целенаправлен¬
ным под влиянием некоторых препо¬
300
В.Г. Васильевский
давателей семинарии. Это были
И.Ф. Архангельский, Н.А. Барский,
В.Г. Орлов. Их отличало увлеченное
изложение предмета преподавания
(русская словесность, латинский язык,
история, логика, философия - соот¬
ветственно) и педагогический талант.
Обратив внимание на одаренность Ва¬
сильевского, упорство в достижении
цели, стремление к знаниям, они по¬
могали ему совершенствовать навыки
литературной обработки самостоя¬
тельно подготовленных письменных
работ, поощряли творческий подход к
выполнению заданий, поддерживали
склонность к критическому мышле¬
нию. Письменные работы Васильев¬
ский всегда готовил тщательно и, как
правило, читал вслух во время заня¬
тия, что считалось высшей оценкой
проделанной семинаристом работы.
Однажды профессор Василий Гри¬
горьевич Орлов сказал семинаристам
философского класса после очеред¬
ного такого чтения: “Между Василь¬
евским и вами следует провести черту,
поверх черты остается один Василь¬
евский, а под чертою все вы”11. Поми¬
мо учебного материала общим поряд¬
ком шло усвоение знаний, черпаемых
Васильевским из других источников
(журналов, книг), посильный синтез
разных течений философской мысли
и социологии с практикой и жизнью.
Накануне выпуска из семинарии
Васильевского отличала блестящая
успеваемость, умение вести дискус¬
сию по богословским и философским
вопросам, примерное прилежание и
безупречное поведение. Ему предсто¬
яло сделать выбор: продолжить учебу
в духовной академии или служить свя¬
щенником. Он избрал третье - выход
из духовного сословия. О причинах
такого решения можно только дога¬
дываться. Видимо, имело место лич¬
ное предпочтение Васильевского к
продолжению образования, но не в
стенах духовной академии; несомнен¬
но влияла и атмосфера начала предре-
форменной эпохи: в то время многие
выходцы из духовного сословия не хо¬
тели продолжать семейную традицию
и искали иные формы своего участия
в жизни страны. В.И. Модестов, и сам
получивший образование в россий¬
ской провинции, вспоминал о впечат¬
лении, которое произвел на него Ва¬
силий Григорьевич: “ от других вы¬
пускников семинарии Васильевского
отличало, что он имел прекрасную
подготовку по истории, по русской
словесности... Он рассуждал о фило¬
софии, о религии, о политике, имел
большую начитанность и был зара¬
жен скептицизмом по отношению к
вопросам, которых не легко касались
другие... читал больше, чем кто-либо
и с выбором”12. “Скептицизм”, точнее
критический подход к вопросам, кото¬
рых “не легко касались другие” выпуск¬
ники семинарии, близость суждений
к тезисам из Вольтера и Дидро, о чем
писал, вспоминая “домашние диспу¬
ты” Павел Григорьевич, - все это по¬
зволяет полагать, что решение выйти
из духовного звания не похоже на им¬
пульсивный поступок. Светская наука
интересовала Васильевского более,
чем богословие, хотя окончательно
вопрос не мог быть решен без согла¬
сия семьи. С помощью профессора
В.Г. Орлова он подготовился к экза¬
менам в Главный Педагогический ин¬
ститут в Петербурге, который, как
образно выразился В.И. Модестов,
“служил воротами, через которые
удобнее всего было пробивать себе
дорогу в свет наиболее даровитым
выпускникам духовных семинарий”13.
В этом учебном заведении воспитан¬
ники находились “на казенном обеспе¬
чении” и принимали туда “самых бла¬
гонадежных” выпускников духовных
семинарий. Василий Григорьевич в
1856 г. успешно выдержал вступи¬
тельные экзамены. Отныне дальней¬
шая жизнь, научная и общественная
301
В.Г. Васильевский
деятельность его будут связаны с Пе¬
тербургом.
Васильевский сохранил светлые
воспоминания о детских годах в Иль¬
инском, с юмором вспоминал эпизоды
из семинарской жизни. Э.Л. Радлов
верно подметил, что “условиями дет¬
ства и юности объясняются любовь
его к русскому народу и понимание
религиозной жизни”14.
В 1856-1860 гг. Васильевский учил¬
ся в Главном педагогическом институ¬
те, затем студенты стали посещать
занятия на историческом отделении
С.-Петербургского университета.
После окончания института Василь¬
евский обязывался прослужить “не
менее 8-ми лет в одном из учебных за¬
ведений Министерства Просвещения
по назначению начальства”15. Сдав
выпускные экзамены и получив звание
старшего учителя гимназии, Васильев¬
ский перешел на педагогические кур¬
сы при университете, открытые спе¬
циально для выпускников бывшего
Педагогического института: только
после окончания этих курсов можно
было получить диплом, приравнивае¬
мый к диплому выпускника универси¬
тета. В студенческие годы Васильев¬
ский сознательно выбрал будущую
область приложения сил и способно¬
стей - историю, точнее, античную ис¬
торию; из историков ему “нравились”
Т. Моммзен и О. Тьерри. Летом
1861 г. Васильевский получил первую
ученую степень - кандидата и начал
подготовку к магистерскому экза¬
мену.
Новый поворот в судьбе Василия
Григорьевича относится к весне
1862 г.
Император Александр II удовле¬
творил ходатайство Министерства на¬
родного просвещения об отпуске
средств из казны для обеспечения спо¬
собных к наукам выпускников уни¬
верситетов, “профессорских стипен¬
диатов”, отправляемых на учебу за
границу. Подбор кандидатов был по¬
ручен университетским советам, а
окончательное решение принимал
министр просвещения А.В. Голов¬
нин16. По рекомендации Совета С.-Пе¬
тербургского университета Васильев¬
ский был включен в первую группу
(8 человек) отправляемых за границу
молодых дарований. В мае 1862 г. Ва¬
сильевский выехал в Германию. В те¬
чение лета 1862 - лета 1864 г. Василий
Григорьевич учился в университетах
Берлина, Женевы, Лейпцига, Иены,
специализируясь по дисциплинам,
имеющим отношение к антиковеде-
нию. Он заранее составил для себя
программу занятий, штудировал лите¬
ратуру в библиотеках. Особенно силь¬
ное впечатление на него произвели
лекции Т. Моммзена. В письме
В.И. Модестову он писал: “Ну, а что
это за человек и что за ученый Момм¬
зен... Такого соединения громадной
специальной учености и живого пони¬
мания, представления дела, я, конеч¬
но, не встречал, да едва-ли и встре¬
чу”17.
Из Германии Васильевский вернул¬
ся, освоив прежде всего методику
исследовательской работы с источни¬
ками, в которой немецкая школа за¬
нимала ведущие позиции в мире. Он со¬
брал материалы и составил план
магистерской диссертации по интере¬
совавшей его теме - “Полибий как ис¬
торик”. Однако, профессор М.С. Ку-
торга, назначенный научным руково¬
дителем магистранта, потребовал
изменить тему. Лучшее доказательст¬
во блестящей профессиональной под¬
готовки и эрудиции в антиковедении
начинающего молодого ученого то,
что для написания труда на новую те¬
му ему потребовалось немногим бо¬
лее полугода. К 1865 г. была готова
диссертация “Политическая реформа
и социальное движение в древней Гре¬
ции в период ее упадка”, а также сда¬
ны все необходимые магистерские
302
В.Г. Васильевский
экзамены (всеобщая история, русская
история, политическая экономия).
Однако ему предстояло преодолеть
еще одно, последнее, препятствие: к
защите могла быть допущена только
опубликованная работа (по “Положе¬
нию” об ученых степенях и званиях от
4 января 1864 г.). Средств для оплаты
публикации у Василия Григорьевича
не было. На запросы Министерства
об устройстве “профессорского сти¬
пендиата” для замещения должности
преподавателя кафедры всеобщей ис¬
тории ответили отказом, по разным
причинам, ученые советы Московско¬
го, Казанского и Харьковского уни¬
верситетов18. Васильевский должен
был принять предложение Министер¬
ства просвещения занять должность
учителя истории и географии в Виль¬
но19. Магистерскую диссертацию он,
наконец, опубликовал в нескольких
номерах “Журнала Министерства На¬
родного Просвещения”, одной из за¬
дач которого в то время было поддер¬
жание научных изысканий, выполняе¬
мых учителями. Спустя четыре года
после написания диссертации, в
1869 г. состоялась ее публичная защи¬
та на Совете С.-Петербургского уни¬
верситета. В марте следующего года
Васильевский был утвержден в долж¬
ности штатного доцента по кафедре
всеобщей истории. Василию Григорь¬
евичу исполнилось 32 года, когда он,
получив ученую степень и должность,
вошел в круг элитарной столичной
интеллигенции.
На историческом факультете уни¬
верситета Васильевский стал рядом с
К.Н. Бестужевым-Рюминым, В.И. Ла-
манским, А.Н. Веселовским, О.Ф. Мил¬
лером. За первые десять лет работы в
Петербурге Василий Григорьевич на¬
писал более 20 крупных исследований
по проблемам византийской истории,
рассматриваемой им в разных аспек¬
тах: международное положение
Византии в Европе, византийско-рус¬
ские связи и отношения, внутренняя
социально-экономическая история,
духовная культура и быт. Его выводы
основывались на перекрестном изуче¬
нии разных видов и типов историче¬
ских источников. Вслед за первой ра¬
ботой “Византия и печенеги” (1872),
сразу приковавшей внимание к нему
ученого мира, последовали капиталь¬
ные исследования по русско-византий¬
ской истории (“Русско-византийские
отрывки”), затем - “Законодательст¬
во иконоборцев” (1878) и, наконец,
“Материалы для внутренней истории
византийского государства” (1879).
Все труды принесли Василию Гри¬
горьевичу мировую известность и до¬
ныне остаются “золотым фондом”
отечественного византиноведения.
Признанием заслуг его перед русской
наукой явилось избрание в 1886 г. в
члены-корреспонденты Академии
наук “по разряду историко-политиче¬
ских наук” и членом Археографиче¬
ской комиссии Министерства народ¬
ного просвещения. Действительным
членом Академии наук по “русской и
византийской истории” Васильевский
был избран 3 февраля 1890 года.
В университете для продвижения
по службе необходимым условием яв¬
лялось наличие докторской степени, а
подготовка диссертации требовала
свободного времени. Жалования до¬
цента было недостаточно для обес¬
печения семьи и Васильевский выну¬
жден был зарабатывать средства к
существованию чтением лекций (вел
занятия по русской истории в Царско¬
сельском лицее, читал курс общей
гражданской истории в Санкт-Петер¬
бургской духовной академии). Кроме
того с 1874 г. он начал работать в
Ученом комитете Министерства на¬
родного просвещения. Свободного
времени явно недоставало. Совет Мо¬
сковского университета в 1879 г. при¬
своил Васильевскому степень доктора
русской истории honoris causa, имея в
303
В.Г. Васильевский
виду “ученые заслуги... и совокуп¬
ность трудов” Василий Григорьевич
писал так о значении для него получе¬
ния этой степени: “титулом этим я
наиболее дорожу”20. Инициатива ре¬
шения вопроса Московским универси¬
тетом принадлежала В.И. Модестову
и Н.А. Попову, а необходимую
“поддержку со стороны юридическо¬
го факультета” взял на себя А. С. Пав¬
лов, хотя до этого времени с Василь¬
евским он лично знаком не был.
Через полгода после получения ди¬
плома доктора Васильевский занял
должность экстраординарного про¬
фессора, и еще через пять лет (1884) -
ординарного. Последней из универси¬
тетских почестей - звания заслу¬
женного ординарного профессора
Василий Григорьевич был удостоен
незадолго до кончины (1895)21.
Сравнивая данные послужных спи¬
сков мы видим, что если об ученой
карьере можно сказать “стремитель¬
ный взлет”, то об университетской -
“медленное продвижение”. С точки
зрения формальной стороны дела
только спустя 14 лет после начала пе¬
дагогической деятельности Василий
Григорьевич осуществил давнее же¬
лание, о котором нам известно из вос¬
поминаний В.И. Модестова: “Что
если я дойду до своей мечты: быть хо¬
рошим и полезным профессором?”22
По существу, на деле положение со¬
вершенно иное. С первых дней вступ¬
ления на кафедру в университете,
равно как и в лицее, и в духовной ака¬
демии Васильевский показал себя
именно как хороший и полезный про¬
фессор.
Больше всего сил и внимания он от¬
давал Петербургскому университету.
На историко-филологическом фа¬
культете Васильевскому поручили
чтение общего курса лекций по исто¬
рии средних веков, кроме того он раз¬
рабатывал специальные курсы и вел
исторические семинарии для сту¬
дентов, специализировавшихся по ис¬
тории. Учебный процесс Василий
Григорьевич рассматривал диалекти¬
чески и дифференцированно: общий
курс средневековой истории отличал¬
ся от специальных и, также, от прак¬
тических занятий (семинариев) по
задачам и методике преподавания.
Он учитывал и разницу психологиче¬
ских особенностей личности студента
на старших и младших курсах и уро¬
вень подготовки до поступления в
университет. О построении и содер¬
жании общих курсов лекций Василь¬
евского можно судить по той их части,
которая сохранилась в виде литогра¬
фированных изданий, а также по под¬
робному описанию некоторых фраг¬
ментов курса в воспоминаниях
И.М. Гревса.
Главную задачу высшей школы Ва¬
сильевский определял так: “...ввести
[студентов - Л.З.] в глубину научного
освещения вопросов познания, дать на
примере исследования лучших и са¬
мых талантливых ученых твердый за¬
кал рассудку, воображению и памяти,
связать с умственным трудом лучшую
часть духовной жизни юности”23.
Школой овладения техникой и мето¬
дами исторического исследования
средневековых памятников в универ¬
ситете стали введенные им в практику
преподавания исторические семина¬
рии. Как вспоминал И.М. Гревс:
“...только И.В. Ягич в сфере филоло¬
гии и В.Г. Васильевский в кругу исто¬
рического преподавания настойчиво
старались ввести принципы семинар¬
ной работы в лекционное расписа¬
ние”24. В Московском университете
семинарии начал вести одновременно
с Васильевским В.И. Герье.
Все работы Василия Григорьевича
основаны на широком круге источни¬
ков. Он следовал принципу, что науч¬
ное мышление должно опираться на
строгую критику фактов, учитывать
строго определенные правила отбора
304
В.Г. Васильевский
фактов - отражение принятого в ми¬
ровой науке второй половины XIX ве¬
ка общего мнения. Исторический
источник, по его мнению, отражает
прошлое и непосредственно связан с
породившей его действительностью.
Задачи исторического исследования
включают реконструкцию событий
на основе всесторонне проверенных
фактов, знания особенностей среды, в
которой появился памятник и знание
личности автора. Васильевский счи¬
тал, что умение читать источник на
языке оригинала - самое важное для
историка, но он не призывал искать
памятники только в архивах. Первые
труды (“Византия и печенеги
(1048-1094)”, “Варяго-русская и варя¬
го-английская дружина в Константино¬
поле XI и XII вв.”, “О варяго-руссах”)
написаны на основе опубликованных
и хорошо известных источников, тем
не менее ценность их велика. Через
все научное творчество Васильевско¬
го проходит эта линия: искать и ука¬
зывать на малоизвестные факты или
опубликованные, но оставшиеся неза¬
меченными памятники (“Записки о
поставлении русских епископов при
митрополите Феогносте в Ватикан¬
ском греческом сборнике”, “Древняя
торговля Киева с Регенсбургом”,
“Польская и немецкая печать о войне
Батория с Иоанном Грозным” и др.).
Большое внимание на семинариях
уделялось общей методике источни¬
коведческого анализа. Васильевский
останавливался на особенностях раз¬
ных видов источников (актов, собор¬
ных постановлений, переписки и т.д.),
указывал на трудности лексики, язы¬
ка средневековых и византийских
памятников. На примере своих иссле¬
дований он учил, как использовать ис¬
торическую научную основу при тек¬
стологическом изучении источника.
Разбору подлежал и историко-сравни¬
тельный метод, необходимый в рабо¬
те историка. Специальных работ по
источниковедению Васильевский не
писал. Но он подготовил к изданию
свой университетский курс об изуче¬
нии и издании византийских письмен¬
ных памятников в XVIII веке (“Обоз¬
рение трудов по византийской исто¬
рии”). Эта работа показывает, что Ва¬
силий Григорьевич широко понимал
источниковедение как особую дисци¬
плину, придавая ей важнейшее место
среди других профессиональных на¬
выков исследователя. Помимо того
“Обозрение” вводило историографию
Византии в контекст культуры эпохи
Просвещения, расширяя и дополняя
представление об этом историческом
периоде. “Школу Васильевского”, его
семинарий прошли С.Ф. Платонов,
М.И. Ростовцев, И.М. Гревс,
А.С. Лаппо-Данилевский, избравшие
разные области истории для своей
работы. Но их труды отличает в оди¬
наковой степени высокий уровень
источниковедческой проработки,
привлечение новых видов источни¬
ков - это лучшая память о Василии
Григорьевиче и традициях историче¬
ской школы в источниковедении, од¬
ним из творцов которой он был.
Содержание общих курсов показы¬
вает, что Василий Григорьевич акцен¬
тировал внимание слушателей на ис¬
торичности общественных явлений:
происхождении и развитии институ¬
тов феодальной собственности, фео¬
дального государства, средневекового
городского строя, на преемственности
в развитии духовной культуры (доста¬
точно посмотреть очерки по литера¬
туре поздней античности и раннего
средневековья, о средневековом про¬
свещении и еретических движениях в
XII веке). Лекции чрезвычайно бога¬
ты фактическим материалом; даже в
настоящее время, когда много специ¬
альной учебной литературы и посо¬
бий для студентов-историков, лекции
откроют много новых любопытных
подробностей исторической жизни
305
В.Г. Васильевский
средневековья. В то же время следует
согласиться с И.М. Гревсом: “это
были именно общие курсы, так как
они проникались всемирно-историче¬
ской точкой зрения, то есть централи¬
зовались около событий, явлений,
процессов, имевших капитальное зна¬
чение в развитии и прогрессе челове¬
ческой культуры”25. Очевидно, что
практика преподавания, цели и зада¬
чи обучения в Петербургском уни¬
верситете находились на том же
уровне, что и в европейских научных
центрах26. Медиевисты и византини¬
сты после завершения образования
были готовы вести исследователь¬
скую работу на уровне требований
мировой науки. Об умении Васильев¬
ского работать с источниками свиде¬
тельствует высказывание Ф.И. Ус¬
пенского, ставшее хрестоматийным в
историографии: “Оригинальная сто¬
рона таланта его в том, чтобы про¬
кладывать новые пути в изучении из¬
бранных вопросов и вычитывать в
давно известных текстах то, что дру¬
гие не замечали”27.
Воспоминания учеников Васильев¬
ского полны также примерами самого
внимательного и участливого отноше¬
ния к студентам. Он не изменил себе,
что примечательно, и после введения
нового университетского устава
(1884 г.), согласно которому, как из¬
вестно, всякие личные контакты препо¬
давателей и студентов считались неже¬
лательными и было установлено
прямое полицейское наблюдение за
профессорами и студентами. Один из
слушателей тех лет вспоминал: “Во
времена мертвого формализма, - про¬
бравшегося, к прискорбию, и в стены
университета, - Василий Григорьевич
представлял из себя как раз обратный
пример отличающегося сердечным от¬
ношением к своей науке и слушате¬
лям... Он при всех своих качествах уче¬
ного был человеком редко прекрасной
души”28.
Курс истории средневековой Евро¬
пы был построен по хронологическо¬
му принципу: история Поздней импе¬
рии, генезис феодализма, развитые
феодальные отношения, позднее сред¬
невековье. Собственно разделение
общего курса на части: древняя исто¬
рия, средневековье и новая, равно как
и хронологический принцип, Василь¬
евский использовал для лучшего дос¬
тижения цели обучения. Сам он был
убежден “во внутренней цельности ис¬
тории и невозможности резкого рас¬
сечения ее на части... что древность
входит в средние века результатами
своей работы, а последние уже живут
в первой своими корнями”29.
В первой лекции каждой из частей
курса он определял задачи предстоя¬
щих чтений и освещал историогра¬
фию по теме. Историографию
Васильевский понимал как процесс
развития исторической мысли. Он ис¬
пользовал два варианта изложения
материала: первый - обзор наиболее
интересной и важной литературы с
акцентом на труды по ключевым про¬
блемам курса (таковы вводные лек¬
ции перед началом цельного большо¬
го раздела, например, истории эпохи
Поздней империи). Второй вариант -
лекция, содержание которой - исто¬
риографический анализ по актуально¬
му дискуссионному вопросу (напри¬
мер, проблема колоната, германская
община в раннем средневековье). По¬
мимо того, в лекциях, можно сказать,
рассыпаны более и менее подробные
историографические справки и сведе¬
ния библиографического характера с
элементами историографической
оценки. Для Васильевского в равной
степени важна в качестве пособия, об¬
легчающего студенту вхождение в
тему, литература учебная, художест¬
венная, популярные издания и фило¬
софские сочинения, но первое место,
разумеется, занимал главный предмет
обзора - научные монографии. Как
306
В.Г. Васильевский
правило, Васильевский стремился во
всей полноте показать точки зрения
ученых, в то время как собственное
видение проблемы резюмировал весь¬
ма коротко, формулировку же окон¬
чательного вывода оставлял за слу¬
шателем. Васильевского отличало от
других преподавателей университета
то, что прежде всего он подчеркивал
связи между отдельными фактами ис¬
ториографии, группировал историче¬
ские труды, имея в виду сходство
позиций авторов или одинаковый ма¬
териал источников и т.д. Историогра¬
фический обзор Васильевского - это
освещение задач, поставленных уче¬
ным, Источниковой базы и выводов,
сделанных на ее основе. Краткие, но
емкие по содержанию характеристи¬
ки трудов русских и зарубежных ме¬
диевистов Г. Зибеля, Ф. Гизо, О. Тьер¬
ри, Г. Вайца, С. Ешевского, П. Виногра¬
дова и других историков формирова¬
ли у слушателей ясное понимание ис¬
тории исторической мысли, понятие
об историографической основе медие¬
вистики. Васильевский также хорошо
понимал и необходимость указать на
наличие в историографии актуальных
общих проблем, которые решает груп¬
па исследователей. Отсюда интересные
обобщения научной деятельности ро¬
манистической и германистической
школ, оценки националистических те¬
чений, экономической и критической
школ в европейской исторической нау¬
ке. В целом историографические экс¬
курсы Василия Григорьевича показы¬
вали важность этой дисциплины для ис¬
торика и вводили начинающего свой
путь ученого в сферу уже имеющейся
научной информации. Общий подход к
историографии и ее понимание Василь¬
евским близки к позиции К.Н. Бестуже¬
ва-Рюмина и соответственно традици-
онны для русской историографии конца
XIX - начала XX в.30
О языке лекций Василия Григорье¬
вича, равно как и литературных дос¬
тоинствах его научных исследований,
очень хорошо и точно сказал
Вл.С. Соловьев: “...писал очень хоро¬
шо: его изложение всегда отмечено
живым интересом к своему предмету,
богато остроумными объяснениями и,
подчас, - тонкими изящными шутка¬
ми”31. Лекции Васильевского не могли
иметь того широкого общественного
резонанса как в свое время, например,
Т.Н. Грановского или Н.И. Костома¬
рова. Это связано в немалой степени с
довольно умеренными политически¬
ми взглядами Василия Григорьевича и
его убежденностью, что современная
политика не имеет отношения к нау¬
ке, хотя и влияет на мировоззрение
историка. Личная позиция его, линия
поведения, которая видна по воспоми¬
наниям учеников и редким высказы¬
ваниям самого историка наиболее яс¬
но выражена словами в письме, от¬
правленном в 1889 г. Н.И. Карееву:
“...питаю такие мысли, что и для чес¬
толюбия действительные власть и
влияние должны быть выше внешно¬
сти... Я действительно не хотел для
себя ни хлопот, ни власти, ни даже
внешнего почета”32.
Исторические взгляды Васильев¬
ского в оценке Г.Л. Курбатова и
Г.Г. Литаврина показаны как позити¬
вистские33. История, по его мнению,
является настоящей наукой и должна
использовать научные исследователь¬
ские методы, прежде всего историко¬
критический и сравнительно-истори¬
ческий. Главные достижения истории
появились благодаря успехам крити¬
ческого метода в анализе источников.
Время для широких обобщений, пола¬
гал Василий Григорьевич, пока не
пришло, так как не все источники
опубликованы и изучены, а следова¬
тельно, не все факты известны.
В принципе не отрицая нужности ис¬
торических обобщающих трудов, ис¬
торик полагал, что в западноевропей¬
ской науке, может быть, сделано
307
В.Г. Васильевский
больше для понимания эпохи средне¬
вековья, но в византийской истории
еще слишком много темного и неяс¬
ного. Примечательно, что в подходе и
изучении недостаточно исследован¬
ных византийских реалий он был сто¬
ронником того мнения, что вначале
надо всесторонне изучить их, уяснить
специфику и уже потом, если возмож¬
но, сравнивать с европейскими. Так,
например, в его византийских иссле¬
дованиях средневековый город Визан¬
тии показан как структура, в большей
степени связанная с позднеантичным
полисом в раннем средневековье, чем
западноевропейские города. В общем
курсе лекций вывод о происхождении
европейского города очень осторо¬
жен: “...европейские города происхо¬
дят, конечно, и от римских центров,
но надо различать их и от византий¬
ского города, где тоже много римско¬
го влияния”34. Только в том случае
если материал был хорошо достаточ¬
но проработан он делал сравнитель¬
ный анализ. Так, например, он считал
что меры Карла Мартелла по секуля¬
ризации церковных имуществ были
вынужденными и необходимыми.
Их можно сравнивать с политикой
Льва Исавра в начале иконоборчест¬
ва. Оба правителя, сильно нуждаясь в
воинской силе, прибегли к секуляри¬
зации ради укрепления армии. Эта ча¬
стная задача, однако, была необходи¬
мой, так как в минуту грозной опасно¬
сти и у франков, и у Византии другого
выхода не было. В данном случае
политическая сиюминутная задача
имеет более глубинные причины и,
следовательно, может быть оправда¬
на. Однако дальнейшее развитие со¬
бытий уже зависело от разницы отно¬
шений между церковью и государст¬
вом на Западе и на Востоке.
Касаясь в лекциях проблемы воз¬
никновения средневекового города,
он критиковал О. Тьерри и Ф. Гизо.
Часть городов, по его мнению, возни¬
кла в прежних античных центрах,
вокруг римских лагерей, на месте гал¬
ло-римских поселений. Они формиро¬
вались на основе прежних муници¬
пальных римских структур, но в эле¬
ментах их организации в IX-X вв. и до
XI в. можно видеть и элементы гер¬
манского права. В средневековом го¬
роде он обращал внимание на нату¬
рально-аграрную его основу до XI в.
У Васильевского прослеживается
мысль, что средневековое городское
право в большей степени сохранило
элементы римского, чем германские,
так как развитие ремесл и торговли
привели к таким изменениям в жизни
общества, что германский элемент
оказался архаичным “уже в VIII веке”
Освещая вопросы коммунального
движения, Васильевский включал го¬
род в феодальный строй, считая его
неотъемлемым элементом феодализ¬
ма. Рассматривая историю комму¬
нального движения он придерживался
в большой степени концепции А. Лю-
шера. К числу достоинств трудов
французского историка, по мнению
Васильевского, относится использо¬
вание большого числа новых источни¬
ков. Часть их, в своем переводе, Ва¬
сильевский ввел в практику историче¬
ских семинариев, предоставив их для
изучения студентам.
Развитие феодализма в Европе, по
его мнению, начинается с IX в. До это¬
го периода идет лишь вызревание
элементов феодализма, собственно
феодализм начинается с эпохи Капе-
тингов. Феодализм он понимал как
систему, которая объединяет эконо¬
мический, политический, социальный
и культурный аспекты. Экономиче¬
ский - мелкое землевладение кресть¬
ян и феодальное крупное землевладе¬
ние в виде вотчины (поместья); каса¬
ясь социального аспекта - противопо¬
ставлял частноправовые отношения
Меровингской монархии системе го¬
сударственно-правовых при Каролин-
308
В.Г. Васильевский
гах; средневековую культуру считал
принципиально новым явлением, так
как это была христианская культура,
но при этом был убежден в огромной
роли и влиянии античной культуры на
нее, особенно в V-VII вв. Генезис
феодализма, по его мнению, начинал¬
ся после варварских завоеваний, но
шел медленно, в VIII-IX вв. этот про¬
цесс ускоряется, хотя и протекает дос¬
таточно мирно. Большое место при
освещении особенностей раннего
феодализма у франков уделено в лек¬
циях трактовке специфики герман¬
ской общины, эволюции аграрного
строя германцев в эпоху “Салической
правды” Термин “аллод”, по его мне¬
нию, обозначал не только собствен¬
ность на землю, а всякое имущество
или право наследования. Поэтому у
франков в V-VII вв. нет какой-либо
частной собственности, подобной
римской. Феодализм в Западной Ев¬
ропе, по его мнению, сложился на ос¬
нове синтеза, с одной стороны - на
почве германских государств, с дру¬
гой - под влиянием римских институ¬
тов, среди которых наиболее важны
колонат, крупное землевладение и
римское право.
Предметом специальных научных
занятий историка всю жизнь являлась
история Византии. Он рассматривал
ее как неотъемлемую часть общеис¬
торического процесса и первым ввел
чтение византийской истории в общий
курс. В его изложении предстают два
мира, западный (европейский) и вос¬
точный (византийский), равновеликие
по исторической значимости событий,
взаимосвязанные и имеющие общие
древние корни. Римскую империю,
которую он глубоко изучал, Василь¬
евский считал некоей целостностью,
наделенной традициями универсализ¬
ма, а кризис ее объяснял глубокими
внутренними причинами. В этом пос¬
леднем он отталкивался от тезиса
Т. Моммзена, но в то же время, учи¬
тывая современную историографию,
указывал на варварские нашествия
как элемент, ускоривший гибель
позднеантичного общества. Точкой
отсчета начала кризиса является ко¬
нец III в., но корень страшных эконо¬
мических бедствий, полного падения
общего материального благосостоя¬
ния и, взамен того развитие огромных
богатств в руках немногих видны, по
его мнению, с середины III века35. Он
присоединился к мнению Н.Д. Фюсте-
ля де Куланжа, объясняя главную
причину такого состояния империи
упадком городской жизни. Но при
этом, рассматривая положение горо¬
дов, он обращал внимание на “падение
класса мелких земельных собственни¬
ков и городского управления” и “по¬
глощение этих учреждений импер¬
ской, земельной, политической, слу¬
жилой аристократией римских сена¬
торов, магнатов”36.
Васильевский не разделял, более
того, резко выступал против взглядов
Э. Гиббона на историческую роль
христианства в Поздней империи,
“взгляд легкомысленный и бросаю¬
щий некоторую тень на капитальный
и замечательный труд высокодарови¬
того историка”37. По его мнению про¬
тив Гиббона прекрасно выступили
Фюстель де Куланж и Э. Ренан. При¬
водя примеры из их сочинений Ва¬
сильевский дает яркую картину поло¬
жения христиан в империи, однако в
противовес Ренану он убежден, что
христианство играло положительную
роль в дальнейшей истории человече¬
ства, а не подорвало окончательно ос¬
новы античного общества.
Реформы Диоклетиана и Констан¬
тина Василий Григорьевич считал по¬
лезными, но все же не решившими
всех проблем: “благодаря реформам...
империя восстанавливает несколько
свои силы, сплачивается воедино бо¬
лее крепкой, хотя и искусственной и
потому не прочной, подверженной
309
В.Г. Васильевский
случайностям связью, поддерживает¬
ся целой армией чиновничества...
ведущей вверх к одному центру - им¬
ператору... бюрократизм и централи¬
зация, однако, не спасли империю от
гибели, а только отсрочили ее смерт¬
ный час, хотя, правда, для восточной
половины империи - надолго”38.
В Поздней империи Васильевского
интересовала податная система. Кро¬
ме того та же проблема податей ре¬
шалась им на примере византийского
материала (“Материалы для внутрен¬
ней истории Византийского государ¬
ства”). Сопоставление положения вос¬
точной и западной половин империи
привело его к выводу, что влияние ре¬
форм Диоклетиана и Константина
можно проследить на вопросе о коло¬
нате. Рассмотрение вопроса о колона¬
те - одна из лучших в общем курсе
лекций Васильевского39. Здесь же дан
тонкий и всесторонний историогра¬
фический анализ всей имеющейся
тогда литературы. Вывод Васильев¬
ского в общем сводится к тому, что
колонат по происхождению - учрежде¬
ние Римской империи, но в эпоху кри¬
зиса конца III—IV вв. он изменяется:
развитие его идет по-разному на Вос¬
токе и Западе империи.
Посвятивший жизнь византийской
истории Васильевский на территории
бывшей древней империи был только
один раз. В августе 1884 г. в Одессе
проходил VI Археологический съезд.
Надо заметить что В.Г. Васильевский
участвовал почти во всех съездах, вы¬
ступая с рефератами и дискутируя в
прениях. На этом съезде Василия Гри¬
горьевича избрали в действительные
члены Императорского Одесского
общества Истории и Древностей. Это
был знак признания ученых заслуг и
глубокого уважения к нему как к че¬
ловеку, как личности. Специальных
работ для общества Васильевский не
писал. Съезд отмечен и другим, для не¬
го более важным, вероятно, событием:
была подготовлена поездка некото¬
рых делегатов в Стамбул (Константи¬
нополь). Вместе с Ф.И. Успенским и
Н.П. Кондаковым Васильевский посе¬
тил столицу Византийской империи.
Последнее десятилетие жизни Ва¬
сильевского, 1890-1899 гг., не уступа¬
ло предшествующему времени по ин¬
тенсивности научно-исследователь¬
ского труда. Он написал несколько
новых работ, последняя увидела свет
по рукописи, присланной им за не¬
сколько дней до смерти в журнал “Ви¬
зантийский временник” (“В защиту
подлинности Жития патриарха Игна¬
тия и принадлежности его современ¬
ному автору, Никите Пафлагону”).
Напряженная работа всегда была
смыслом его жизни: новые материа¬
лы и заметки к ним, выписки постоян¬
но накапливались для окончательной
обработки. С юности Васильевский
привык намечать цель, ставил задачи
и начинал их решать. Однако, осуще¬
ствить задуманное в эти годы удалось
лишь отчасти. Причиной этому явил¬
ся новый еще более расширившийся
круг обязанностей и болезнь.
В январе 1890 г. В.Г. Васильевского
избрали ординарным академиком.
Давно заслуженный почет стал есте¬
ственным итогом многолетних тру¬
дов, избрание также обеспечивало и
прочное материальное положение се¬
мьи, но одновременно подразумевало
и новые обязанности. Больше време¬
ни приходилось проводить в Акаде¬
мии наук, участвовать в разного рода
комиссиях, выполнять другие пору¬
чения.
Одновременно с избранием Василь¬
евского назначили главным редакто¬
ром ЖМНП. С этим изданием его свя¬
зывали давние узы сотрудничества.
Здесь была опубликована магистер¬
ская диссертация и почти все научные
исследования, здесь он служил и со¬
трудником и редактором. Новые обя¬
занности были гораздо более широки¬
310
В.Г. Васильевский
ми, в том числе заключались в отборе
статей и подготовке их к печати. Ва¬
сильевский стал идеальным главным
редактором: внимателен к авторам,
“разбирая каждую статью как свою”,
оказывал всевозможную помощь,
консультировал, отзыв и суждения
всегда были мотивированы и убеди¬
тельны. Малосодержательные статьи
не получали поддержки главного ре¬
дактора, “при выборе он руководился
исключительно научной ценностью
статьи и был чужд всякой партийно¬
сти”40. В помощники Васильевский
пригласил молодого тогда С.Ф. Пла¬
тонова. Вообще он старался следить
за жизнью своих учеников и всегда им
помогал. Его поддержка, материаль¬
ная, интеллектуальная и моральная,
и вся та невидимая работа, которую
он делал ради своих учеников имела
целью поддержать молодые дарова¬
ния, облегчить условия развития их
таланта41.
Археографическую работу Василь¬
евский вел в двух направлениях: изда¬
ние текстов с комментарием и перево¬
дом и описание документов. Начало
изысканий его в архивах относится к
тому времени, когда он работал учи¬
телем в Вильно. В местных собраниях
Василий Григорьевич нашел неиз¬
вестные и очень интересные источни¬
ки по истории Литвы, относящиеся к
русской истории, написал вначале не¬
сколько статей. Затем подготовил мо¬
нографию, изданную в двух выпусках
(“Очерк истории города Вильно”).
Она стала первым в русской историо¬
графии трудом по истории города,
причем основанном, хотя и неравно¬
мерно, на источниках. Название рабо¬
ты, данное В.Г.Васильевским, оправ¬
дано, поскольку не все разделы в оди¬
наковой степени проработаны именно
с точки зрения источников. Интерес к
русско-литовским отношениям не
пропал у него; позже он издал публи¬
цистику - материалы польской й не¬
мецкой печати о войне Батория и
Ивана Грозного. Краткая характери¬
стика собранных источников была
очень важным стимулом активизации
в этом направлении исследований рус¬
ских ученых.
По мысли Васильевского и под его
руководством был создан “Византий¬
ский временник” (он был его первым
главным редактором). Первая мысль
об издании специального византино-
ведческого журнала принадлежала
Ф.И. Успенскому. В ответном письме
Василию Григорьевичу (апрель
1889 г.) он писал: “Пожалуй Вы пра¬
вы, что нужен отдельный орган для
Византии, но не такой, однако, чтобы
открывал одну только бескорыстную
возможность высказаться”42. Про¬
грамма “Византийского временника”
ставила задачи объединения русской
университетской византинистики и
академических кругов, а также объе¬
динение византинистов из духовных
академий, чтобы “с одинаковым вни¬
манием освещать политическую, цер¬
ковную, социальную и культурную
истории, явления языка, хронологии,
нумизматики и других вспомогатель¬
ных дисциплин”43. Особенное внима¬
ние в журнале должно быть уделено
русско-византийской истории и внут¬
ренней истории Византии.
Первые работы самого Васильев¬
ского в этой области были посвящены
связям Византии и Руси, часть этих ис¬
следований (Житие Георгия Амаст-
ридского и Стефана Сурожского) он
переработал позже (1893). Русско-ви¬
зантийские труды его и ряд других
работ раскрыли реальное междуна¬
родное положение Руси и характер ее
отношений с Византией44.
Внутренняя история Византии по¬
казана была Васильевским в разных
аспектах: публикация источников
(“Стратегикон Кекавмена”), положе¬
ние византийского крестьянства
VIII-XI вв. (на основе анализа законо¬
311
В.Г. Васильевский
дательства, актового материала), ви¬
зантийская община в ее отношениях с
государством и многие другие. Выво¬
ды Василия Григорьевича показывали,
что общественный строй Византии
“эволюционировал, хотя и с запозда¬
нием, хотя и не в классических (запад¬
ноевропейских) и не законченных
формах, как строй феодальный”45.
Славянские вторжения в Византию
имели те же последствия, что и гер¬
манские на Западе империи - круше¬
ние античного мира и создание усло¬
вий для развития новых феодальных
отношений (“Материалы для истории
Византийского государства”). Василь¬
евский заложил основы периодизации
аграрной истории Византии, показав
эволюцию аграрных отношений с VIII
по XI вв., проделав огромную работу
по изучению терминологии, собрав
первые сведения о харистикии, о по¬
винностях париков в Й-ХП вв.46
Исследования В.Г. Васильевского
опирались на все достижения совре¬
менной ему исторической науки,
которую он обогатил и своими выво¬
дами и публикацией источников. Но¬
визна подхода историка заключалась
в самом факте изучения внутренней
истории Византии как целостного ис¬
торического феномена. В противопо¬
ложность событийному изложению
византийской истории Васильевский
дает проблемные исследования, пола¬
гая, что история крестьянства отра¬
жает в себе как капля воды историю
государства, права, идей. Византий¬
ские исследования Васильевского
вводили в европейскую историогра¬
фию не только Византию, но весь
славянский мир, разрушая представ¬
ление об особом пути Запада в отли¬
чие от Востока. Вывод Василия Гри¬
горьевича о Византии можно назвать
особенным: это не Запад, но и не Во¬
сток, это особая, как мы говорим
сейчас, цивилизация. Исследования
историка в области международных
отношений намечали пути будущих
исследований.
Василий Григорьевич Васильев¬
ский умер во Флоренции, где он нахо¬
дился на лечении.
Судьба всех исторических трудов
одинакова - их судит время, и незави¬
симо от приговора - они забываются.
Но крупные достижения, великие тво¬
рения остаются. Такова и судьба науч¬
ного наследия В.Г. Васильевского.
Примечания
1 Личные фонды В.Г. Васильевского хра¬
нятся в РГАЛИ (фонд 1656) и Петербург¬
ском филиале архива РАН (фонд 96).
2 Курбатов Г Л. История Византии: (Исто¬
риография). Л., 1975. С. 107.
3 Там же. С. 110; Литаврин Г.Г Васильев¬
ский Василий Григорьевич // Славянове¬
дение в дореволюционной России: Биб¬
лиографический словарь / Ред. С.Б.Берн¬
штейн, А.Н. Горяйнов, В.А. Дьяков и др.
М., 1979. С. 96.
4 Ср.: Курбатов Г Л. С. 111; Литаврин Г.Г
Василий Григорьевич Васильевский - ос¬
нователь Санкт-Петербургского центра
византиноведения // Российское византи¬
новедение: Итоги и перспективы: Тез.
докл. и сообщ. на междунар. конф., по-
свящ. 100-летию “Византийского времен¬
ника” и 100-летию Рус. археол. ин-та в
Константинополе, СПб., 24—26 мая, 1994.
М., 1994. С. 87; Медведев И.П. Архивные
материалы по истории “Византийского
временника” в Санкт-Петербурге // Там
же. С. 92.
5 См. материалы конференции, посвящен¬
ной этим датам в книге “Российское ви¬
зантиноведение: Итоги и перспективы”, а
так же - статьи в юбилейном номере “Ви¬
зантийского временника” (1994. Т. 55(80),
ч. 1).
6 Архивы русских византинистов в Санкт-
Петербурге / Под ред. И.П. Медведева.
СПб., 1995; Заливалова Л.Н. Василий
Григорьевич Васильевский: (Материалы
к биографии). Кострома, 1998.
7 Государственный исторический архив
Ярославской области. Ф. 937. On. 1. Д. 94.
Кор. 46. Л. 453. Таким образом установле¬
на точная дата дня рождения - 20 января
1838 г.
312
В.Г. Васильевский
8 ПФА РАН. Ф. 96. On. 1. Д. 297. Л. 1,2,8.
9 Там же. Л. 5,9.
10 Там же. Л. 5.
11 Там же. Л. 11. Более подробно об учебе в
Ярославле см.: ЗаливаловаЛ.Н. Материа¬
лы для истории русского византиноведе¬
ния // Проблемы социальной истории и
культуры средних веков и раннего нового
времени / Под ред. Г.Е. Лебедевой. СПб.,
2000. С. 17-18.
12 Модестов В.И. В.Гр. Васильевский: (Вре¬
мя высшего образования и приготовления
к кафедре) //ЖМНП. 1902. Ч. 339. С. 139,
160.
13 Там же. С. 137.
14 В.Г. Васильевский: (Некролог) // ЖМНП.
1899. Ч. 323. С. 2.
15 РГИА. Ф.733. Оп.5. Д.228. Л.2. Более под¬
робно об учебе в Главном педагогиче¬
ском институте и Петербургском универ¬
ситете см.: Модестов В.И. Указ. соч.
С.138-153.
16 Об учебе В.Г.Васильевского в Германии
ср.: Курбатов Г Л. Из истории научных
связей русского византиноведения:
(В.Г. Васильевский в Германии) // ВВ.
1971. Т. 31. С. 81-82; Модестов В.И.
Указ. соч. С. 157-165; Заливалова Л.Н.
Василий Григорьевич Васильевский.
С. 19-21.
17 Модестов В.И. Указ. соч. С. 159.
18 О трудном положении В.Г. Васильевско¬
го после возвращения из Германии и об¬
стоятельствах подготовки диссертации
см.: Заливалова Л.Н. Василий Григорье¬
вич Васильевский. С. 23, 37; Моде¬
стов В.И. Указ. соч. С. 167. Ср.: Фро¬
лов Э.Д. Русская наука об античности: Ис¬
ториографические очерки. СПб., 1999.
С. 170.
19 РГИА. Ф. 733. Оп. 5. Д. 288. Л. 49.
20 Васильевский В.Г. Памяти проф. Алексея
Степановича Павлова // ЖМНП. 1898.
Ч. 319. С. 106.
21 О дипломе Совета Московского универ¬
ситета от 24 апр. 1879 // ЦГИА СПб.
Ф. 14. On. 1. Д. 6717. Л. 5; Об избрании в
Археографическую комиссию // РГИА.
Ф. 733. Оп. 121. Д. 73. Л. 5; Об избрании
на должность профессора // Там же.
Оп. 134. Д. 625. Л. 13-15.
22 Модестов В.И. Указ. соч. С. 163.
23 Гревс И.М. Василий Григорьевич Василь¬
евский как учитель науки. СПб., 1899.
С. 46.
24 Там же. С. 58.
25 Там же. С. 46.
26 См.: Цамутали А.Н. Борьба направлений
в русской историографии в период импе¬
риализма: Историографические очерки.
Л., 1986. С. 317.
27 Успенский Ф.И. Академик Василий Гри¬
горьевич Васильевский. // ЖМНП. 1899.
Ч. 325. С. 297.
28 Василий Григорьевич Васильевский: (Не¬
кролог) // Санкт-Петербургские ведомо¬
сти. 1899. 24 мая (5 июня), № 139. С. 3. Ав¬
тор некролога, как нами установлено
П.С. Шереметев.
29 Гревс И.М. Указ. соч. С. 48.
30 См. подробнее: Киреева Р.А. Изучение
отечественной историографии в дорево¬
люционной России с середины XIX в. до
1917 г. М., 1983; Она же. К.Н. Бестужев-
Рюмин и историческая наука второй по¬
ловины XIX в. М., 1990.
31 Соловьев Вл. Василий Григорьевич Ва¬
сильевский // Вести. Европы. 1899. Т. 4,
кн. 7. С. 456.
32 РГБ. Ф. 119. Кор.6. Ед. 19-20. Л.З. Письмо
от 27.11.1899. Здесь же в фонде Н.И. Ка-
реева сохранились еще два письма. Одно
адресовано Николаю Ивановичу, другое -
B. И. Герье. В них Васильевский писцл о
своем глубоком уважении к преподава¬
тельской, профессорской деятельности
их, направленной “на высокое служение
русскому просвещению и науке’’ (Там же.
Л. 1-2).
33 Курбатов Г Л. История Византии.
C. 107-110; Литаврин Г.Г Указ. соч.
С. 9-11.
34 История средних веков. Лекции профес¬
сора В.Г. Васильевского. Курс 1883/84
акад. г. Литогр. СПб., 1884. С. 316.
35 Там же. С. 4.
36 История средних веков: Лекции проф.
В.Г.Васильевского, 1882-1883 гг. Литогр.
СПб., 1883. С. 15-16.
37 Там же. С. 4.
38 Там же. С. 84
39 Лекции по истории средних веков / Проф.
B. Г.Васильевский. Литогр. СПб., 1883.
C. 19-38.
40 Василий Григорьевич Васильевский. Нек¬
ролог // ЖМНП. 1899. Май. С. 4.
41 См., например: Малинов А.В., Погодин
С.Н. Александр Лаппо-Данилевский: ис¬
торик и философ. СПб., 2001. С. 33. Так¬
же в воспоминаниях других учеников
В.Г. Васильевского.
42 ПФА РАН. Ф. 116. Оп. 2. Д. 62.
313
В.Г. Васильевский
43 Программа Византийского Временника //
ПФА РАН. Ф. 2. On. 1. Д. 22. Л. 8.
44 Курбатов Г Л. История Византии. С. 110.
45 Литаврин Г.Г Указ. соч. С. 17; Курбатов
Г Л. История Византии. С. 109, 110.
46 Курбатов Г Л. История Византии. С. 108;
Каждан А.П. Загадка Комнинов // ВВ.
1964. Т. 25. С. 70.
Основные труды В.Г. Васильевского
Труды В.Г. Васильевского. СПб., 1908. Т. 1.
Содержание: Византия и печенеги
(1048-1094); Варяго-русская и варяго-ан¬
глийская дружина в Константинополе XI
и XII вв.; О варяго-руссах. Приложения.
Труды В.Г. Васильевского. Т. 2, вып. 1-2.
Содержание: Русско-византийские от¬
рывки; СПб., 1909. Вып. 1: Два письма
византийского императора Михаила VII
Дуки к Всеволоду Ярославичу; К истории
976-989 годов (из аль-Макина и Иоанна
Геометра); Записка греческого топарха;
Хождение апостола Андрея в стране Мир-
мидонян; СПб., 1912. Вып. 2: Житие Сте¬
фана Нового; Житие Иоанна Готского.
Труды В.Г. Васильевского. Пг., 1915. Т. 3.
Содержание: Русско-византийские иссле¬
дования; Жития св. Георгия Амастрид-
ского и Стефана Сурожского. Введение и
греческие тексты с переводом; Славяно¬
русский текст.
Труды В.Г. Васильевского. Л., 1930. Т. 4. Со¬
держание: Заметка к статье Н.И. Ламби-
на о годе смерти Святослава (Игоревича);
Из истории Византии в XII в.; Законода¬
тельство иконоборцев; О Синодальном
(греческом) списке Эклоги императоров
Льва и Константина и о двух списках зем¬
ледельческого закона; Материалы для
внутренней истории византийского госу¬
дарства.
Синодальный кодекс Метафраста. СПб.,
1899.
Советы и рассказы византийского боярина
XI в. // ЖМНП. 1881. Ч. 215, 216.
Обновление болгарского патриаршества
при царе Иоанне Асене II в 1235 г. //
ЖМНП. 1885. Ч. 238.
Записки о поставлении русских епископов
при митрополите Феогносте в Ватикан¬
ском греческом сборнике //ЖМНП. 1888.
Ч. 255.
Василия Охридского, архиепископа (митро¬
полита) Солунского, неизданное надгроб¬
ное слово на смерть Ирины, первой суп¬
руги императора Мануила Комнина // ВВ.
1894. Т. 1.
Хроника Логофета на славянском и грече¬
ском//ВВ. 1895. Т. 2.
В защиту подлинности жития патриарха Иг¬
натия и принадлежности его современно¬
му автору, Никите Пафлагону // ВВ.
1899. Т. 6.
*
Обозрение трудов по византийской истории.
Ч. 1. Издание источников//ЖМНП. 1887.
Ч. 250, 252; 1889. Ч. 266. То же. Перераб.
СПб., 1890.
Публ.: Повесть Епифания о Иерусалиме и
сущих в нем мест, первой половины IX
века, изданная, переведенная и объяснен¬
ная В.Г. Васильевским // Православный
Палестинский сборник. СПб., 1886. Т. 4,
вып. 2.
Публ.: Николая епископа Мефонского и Фео¬
дора Продрома, писателей XII столетия,
Жития Мелетия Нового, изданные с пре¬
дисловием и русским переводом В.Г. Ва¬
сильевским // Там же.
Публ.: Epirotica saeculi XIII: Из переписки
Иоанна Навпактского // ВВ. 1896. Т. 3.
Публ.: Cecaumeni Strategicon et incerti scrip-
toris: De officiis regis libellus / Ed.
V. Wassiliewsky et V. Jemstedt // Зап. Ист.-
филол. фак. имп. СПб. ун-та. 1896.
Вып. 38. То же. Petropoli, 1896.
* * *
Список трудов В.Г. Васильевского // Биогра¬
фический словарь профессоров и препо¬
давателей Санкт-Петербургского уни¬
верситета за третью четверть его сущест¬
вования. СПб., 1896. Т. 1. С. 121.
Список трудов В.Г. Васильевского // ВВ.
1899. Т. 6, вып. 3/4.
Литература о В.Г. Васильевском
Безобразов П.В. В.Г. Васильевский // ВВ.
1899. Т. 6, вып. 3/4.
Гревс И.М. Василий Григорьевич Васильев¬
ский как учитель науки. СПб., 1899.
Успенский Ф.И. Академик Василий Григорь¬
евич Васильевский: Обзор главнейших
трудов его по изучению Византии //
ЖМНП. 1899. Ч. 325. Успенский Ф.И. Из
истории византиноведения в России // Ан¬
налы. 1922. Т. 1.
314
В.Г. Васильевский
Платонов С.Ф. Василий Григорьевич Ва¬
сильевский // Платонов С.Ф. Сочинения.
2-е изд. СПб., 1912. Т. 1: Статьи по рус¬
ской истории (1883-1912). Платонов С.Ф.
Несколько воспоминаний о студенческих
годах // Дела и дни. Пг. 1921. Кн. 2.
Жебелев С.А. Русское византиноведение, его
прошлое, его задачи в советской науке //
ВДИ. 1938. № 4(5). Он же. В.Г. Васильев¬
ский в изучении византийских древностей
//ВДИ. 1939. № 1(6).
Греков БД. История древних славян и Руси
в работах акад. В.Г. Васильевского //
ВДИ. 1939. № 1(6).
Курбатов ГЛ. В.Г. Васильевский и нача¬
ло византиноведения в Петербургском
университете // Проблемы отечествен¬
ной и всеобщей истории. Л., 1969.
Вып. 1.
Литаврин Г.Г Василий Григорьевич Ва¬
сильевский - основатель Санкт-Пе¬
тербургского центра византинове¬
дения (1838-1899) // ВВ. 1994. Т. 55 (80).
Ч. 1.
Заливалова Л.Н. Византийский город в
трудах В.Г. Васильевского // Из истории
Византии и византиноведения. Л., 1991.
Она же. В.Г. Васильевский: Ученый в
свете материалов архивных собраний
Москвы и Петербурга // Архивы рус¬
ских византинистов в Санкт-Петербур¬
ге. СПб., 1995.
Владимир Иванович Герье
(1837-1919)
Владимир Иванович Герье родился в
Москве. Родина предков Герье -
Франция. Отсюда протестантская се¬
мья прадеда историка - Антуана Ге¬
рье, спасаясь от религиозных пресле¬
дований, эмигрировала в середине
XVIII в. сначала в Германию, а затем в
Россию. Приняв русское подданство,
дети и внуки Антуана Герье разделили
участь многих французских эмигран¬
тов, покинувших Родину, не имевших
состояния и вынужденных идти в услу¬
жение к русской аристократии. Отец
В.И. Герье Иван Иванович Герье был
управляющим московского помещика
А.А. Гвоздева. О детстве историка
известно мало. Мальчик обучался в
училище при лютеранской общине
св. Петра и Павла в Москве и рано об¬
наружил способности в изучении
языков. В 1854 г. он стал студентом
историко-филологического факуль¬
тета Московского университета.
Здесь способного, нуждавшегося в
материальной поддержке студента
приметил профессор римской словес¬
ности П.М. Леонтьев и принял жи¬
вейшее участие в его судьбе, поселив
у себя в доме.
П.М. Леонтьев прочил своему пи¬
томцу карьеру на поприще исследова¬
ния классических языков. Но чем
дальше шла университетская жизнь,
тем больше интерес Герье склонялся
к истории. Уже на первых курсах на
него произвели большое впечатление
лекции Т.Н. Грановского и П.Н. Куд¬
рявцева. С третьего курса его куми¬
ром становится С.М. Соловьев. “Со¬
ловьев, - вспоминал Герье, - открыл
мне смысл трудного и замысловатого
явления - рост русского государства,
этот трудный, медленный и вдруг мир
удививший рост”1.
Зачарованный лекциями Соловье¬
ва В.И. Герье сам увлекся проблема¬
ми русской истории. Его студенческое
сочинение “История Пскова”, напи¬
санное на четвертом курсе, было удо¬
стоено золотой медали. На старших
курсах Герье проявляет весьма актив¬
ный интерес и ко всеобщей истории,
занятию которой могло бы способст¬
вовать его блестящее знание основ¬
ных европейских языков. Поэтому,
когда в 1858 г. Герье окончил универ¬
ситет и был оставлен при нем для
подготовки к профессорскому зва¬
нию, он некоторое время, по его при¬
знанию, вился “подобно голубю, вы¬
летевшим из ковчега, ...над безбреж¬
316
В.И. Герье
ным морем истории” в поисках “твер¬
дого местечка, чтобы свить там свое
гнездо”2.
Колебания между русской и всеоб¬
щей историей закончились тем, что по
совету С.М. Соловьева он выбрал для
научного исследования тему, лежа¬
щую на пересечении русской и всеоб¬
щей истории - дипломатическую
борьбу вокруг Польши во второй чет¬
верти XVIII в. Магистерская диссерта¬
ция “Борьба за польский престол в
1733 году” была успешно защищена в
1862 г. и явилась первым большим ис¬
следованием в отечественной всеоб¬
щей истории Нового времени. Оппо¬
нентами Герье, давшими высокий от¬
зыв о его работе, были С.М. Соловьев
и С.В. Ешевский.
В 1863 г. Совет Московского уни¬
верситета избрал Герье на должность
доцента кафедры всеобщей истории.
В этом же году магистрант был от¬
правлен в заграничную командировку
для подготовки лекционных курсов.
Именно здесь, по-видимому, не без
влияния немецкой профессуры
(Л. Ранке, Г. Зибеля, Г. Дройзена,
Л. Гейссера и др.) и углубленного изу¬
чения исторической и философской
литературы в библиотеках Бонна,
Берлина, Гейдельберга и Ватикана,
теоретико-методологические воззре¬
ния Герье, начавшие формироваться
на лекциях Т.Н. Грановского,
П.Н. Кудрявцева и С.М. Соловьева,
складываются в определенную систе¬
му. Ее ключевые моменты историк
изложил, вернувшись из командиров¬
ки в 1865 г., в своем первом учебном
курсе “Введение во всеобщую исто¬
рию”.
Затем следует новая командировка
в Германию для работы над доктор¬
ской диссертацией о Лейбнице и ус¬
пешная ее защита в 1868 г. В 1870 г.
Герье был назначен экстраординар¬
ным профессором Московского уни¬
верситета.
70-90-е гг. - расцвет деятельности
B. И. Герье на стезе преподаватель¬
ской, общественной и, конечно же,
научной деятельности. Широчайшая
начитанность и знание источников,
ставшие результатом упорного труда
в предшествующее десятилетие, при¬
носили свои плоды. Почти ежегодно
появлялись его работы о различных
периодах и аспектах всеобщей исто¬
рии. Некоторые из них публиковались
в Германии и во Франции. В 1873 г. в
Лейпциге была издана его моногра¬
фия “Отношение Лейбница к России и
Петру Великому”, написанная на ос¬
нове архивных материалов Ганновер¬
ской библиотеки и ставшая первой
русской работой по новой истории,
переведенной на иностранный язык.
В 1880 г. в журнале, издаваемом Г. Зи-
белем, была опубликована большая
статья Герье, посвященная творчеству
C. М. Соловьева. В 1886 г. в Париже
вышла монография Герье о политиче¬
ских теориях Мабли, получившая вы¬
сокую оценку со стороны француз¬
ских историков, в частности А. Олара,
назвавшего книгу Герье превосход¬
ной3.
С 1880 г. Герье - один из самых
активных сотрудников журнала “Исто¬
рический вестник”, где помимо исто¬
рических работ им регулярно публи¬
ковались обзоры исторической лите¬
ратуры, выходившей в различных
европейских странах. К середине
80-х гг. Герье имел репутацию одного
из самых эрудированных профессоров
Московского университета. Словарь
В.О. Михневича, в стиле дружеского
шаржа передававший общественное
мнение о “знаменитых современни¬
ках” сообщал в 1884 г. следующие
данные о Герье: «Истый жрец науки
г. Герье по начитанности и эрудиции ед¬
ва ли имеет у нас соперников среди сво¬
их собратьев - “всеобщих историков”,
и, конечно, ученее всей Москвы и даже
всей московской губернии»4.
317
В.И. Герье
В это же время в полной степени
реализовался талант В.И. Герье-педа-
гога, выдвинувшего в науку таких
ученых, как Н.И. Кареев, П.Г. Вино¬
градов, М.С. Корелин, С.Ф. Фортуна¬
тов, П.Н. Ардашев, Р.Ю. Виппер,
Е.Н. Щепкин, П.Н. Милюков, А. А. Ки-
зеветтер. Герье не был блестящим лек¬
тором. Один из его первых слушате¬
лей писал: “Его лекции ...производили
лучшее впечатление в чтении, а слу¬
шать молодого профессора было не¬
сколько утомительно: чувствовалась
какая-то сухость, педантичность”5.
Однако, несмотря на это, его курсы
оставляли в сознании студентов глу¬
бокий след, ибо при всей внешней
невыразительности они несли отпеча¬
ток научной основательности истори¬
ка - того качества, которое впослед¬
ствии побудило М.М. Ковалевского,
весьма неприязненно относившегося
к Герье, тем не менее, причислить его
“к числу разносторонне образован¬
ных русских исследователей с пре¬
красной классической подготовкой,...
строгим критическим методом, усво¬
енным им продолжительной работой
над источниками”6.
Герье первым в Московском уни¬
верситете начал проводить историче¬
ские семинары, которые впоследст¬
вии по его примеру стали использо¬
ваться как форма подготовки истори¬
ков его коллегами В.О. Ключевским
и А.Н. Шаховым, а также его учени¬
ками Н.И. Кареевым, П.Г. Виноградо¬
вым, М.С. Корелиным и Р.Ю. Виппе¬
ром. Семинары Герье соответствовали
последовательности читаемых кур¬
сов. Так, в начале 70-х гг., когда Герье
читал курс по истории раннего сред¬
невековья, студенты на его первые
семинарах изучали источники по сред¬
невековой истории и работы таких ис-
ториков-медиевистов, как Ф. Гизо,
Ф.К. Савиньи, Г. Зибель, Г. Вайц, Фю-
стель де Куланж и др. В конце 70-х гг.,
когда Герье читал одновременно лек¬
ции по истории Древнего Рима и исто¬
рии Великой французской револю¬
ции, студенты, занимавшиеся в его
семинарах, подразделялись на три
подгруппы. В младшей производился
разбор “Истории” Тита Ливия и соста¬
влялись рефераты о римских полити¬
ческих учреждениях. В средней - сту¬
денты читали и анализировали работы
современных авторов по древнерим¬
ской истории. В старшей писали и об¬
суждали сочинения, составленные на
основе памятников французской ре¬
волюции. При всей незатейливости
своей структуры, семинары Герье
прививали студентам навыки работы
с источниками и на конкретных при¬
мерах знакомили их с различными ме¬
тодологическими приемами исследо¬
вания.
Герье был весьма требовательным
педагогом, слывшим грозою истори¬
ческого факультета. А.А. Кизеветтер
вспоминает анекдот, раскрывающий
эту сторону характера Герье: «За сто¬
лом сидят три экзаменатора: протоие¬
рей Сергиевский, философ Троицкий
и Герье. Сергиевский говорит студен¬
там: “Верь, не то будет единица”, Тро¬
ицкий говорит: “Не верь, не то будет
единица”, а Герье говорит: “Верь - не
верь, а единица все равно будет”»7.
Но тот же Кизеветтер признавал, что
эта требовательность Герье сочета¬
лась с радушием по отношению к тем
студентам, которые проявляли инте¬
рес к научному творчеству. Над ними
устанавливалась заботливая опека,
продолжавшаяся вплоть до защиты
магистерской, а иногда и докторской
диссертации.
Формы поддержки воспитанников
были разнообразны. Попадая в число
учеников Герье, будущие историки
получали возможность принимать
участие в обсуждении научных вопро¬
сов в неформальной обстановке. В 70-
90-е гг. такие обсуждения Герье орга¬
низовывал регулярно у себя на дому,
318
В.И. Герье
приглашая на них как студентов, так и
своих учеников прошлых выпусков.
Во многом благодаря таким нефор¬
мальным контактам и возникло уни¬
кальное научное объединение, вклю¬
чавшее историков, принадлежащих к
разным поколениям и придерживав¬
шихся порою разных политических и
исторических взглядов: школа Герье.
Как научный наставник Герье,
чрезвычайно заинтересованно отно¬
сился и к выбору темы исследования
своих воспитанников, и к результатам
их работы на любом ее этапе. Темы
их магистерских и докторских диссер¬
таций были избраны ими или непо¬
средственно по рекомендации Герье
или с его согласия. О том, насколько
напряженный характер порою прини¬
мал поиск темы диссертации, можно
судить по переписке Герье, находив¬
шемся в 1882—83 гг. в Швейцарии с
М.С. Корелиным, который после
окончания университета долго не мог
определиться с темой своего будуще¬
го исследования. Из письма в письмо
идет диалог, в котором предпочтения
самого Корелина доброжелательно,
но тем не менее открыто подвергают¬
ся сомнению его учителем, а от тем,
предлагаемых учителем (в этой пере¬
писке Герье одну за другой рекомен¬
дует Корелину пять тем будущей дис¬
сертации) Корелин столь же доброже¬
лательно отказывается. Компромисс,
найденный в итоге этого спора (тема
“История и историография раннего
гуманизма”), в конечном счете, устро¬
ил и Герье, и Корелина8.
В 1885 г. почти аналогичный про¬
цесс определения темы диссертации
отражен в переписке Герье с другим
его учеником Р.Ю. Виппером9.
Ввиду частых отъездов за границу
как учеников Герье, так и его самого,
они временами теряли возможность
непосредственного общения друг с
другом, но благодаря интенсивной пе¬
реписке, обмен научными идеями и
оценками между ними никогда не ос¬
танавливался. Архив В.И. Герье хра¬
нит много писем от его учеников, в
которых они доверительно делились
своими соображениями о прочитан¬
ном, увиденном и задуманном. В каж¬
дом же из архивов учеников Герье
хранятся десятки писем Герье, в кото¬
рых он обстоятельно отвечал на по¬
ставленные вопросы, делал скрупу¬
лезные разборы представленных на
его суд идей, предложений, оценок и
мнений. Переписка продолжалась даже
тогда, когда взгляды и жизненные по¬
зиции его воспитанников (Кареева,
Виноградова, Милюкова) начинали
явно конфронтировать с его собствен¬
ными. В оценках Герье в последних
случаях появлялись, возможно, из¬
лишние желчь и ирония, но никогда -
безразличие.
Чисто человеческое участие Герье
в судьбе своих учеников выражалось
и в его постоянной заботе о матери¬
альном положении учеников, а также
об их служебном росте. Так получи¬
лось, что почти все ученики Герье,
как и он сам, были выходцами из се¬
мей, материальное положение кото¬
рых не позволяло им без посторонней
помощи обучаться в университете, а
тем более готовиться к научному зва¬
нию после его окончания. И эта по¬
мощь постоянно приходила питомцам
Герье в виде ходатайств к Совету уни¬
верситета о назначении им стипендий,
о присуждении им премий за студен¬
ческие научные работы, единовре¬
менных пособий на поездки за границу.
К этому следует добавить организа¬
цию заказов на переводы и обеспече¬
ние платными уроками во всех
московских учебных заведениях, с ко¬
торыми у Герье за долгие годы про¬
фессорской деятельности были нала¬
жены контакты.
Помимо помощи при выборе темы
и фактического руководства написа¬
нием диссертаций, вклад Герье в науч¬
319
В.И. Герье
ный рост его учеников заключался в
написании предварительных заключе¬
ний на их работы перед официальной
защитой. Авторитет мнения Герье для
членов Совета историко-филологиче¬
ского факультета Московского уни¬
верситета в 80-90-е годы был столь
высок, что не было случая, когда бы
решение Совета по диссертации рас¬
ходилось с его рекомендациями.
Например, в 1892 г. по настойчивой
рекомендации Герье историко-фило¬
логический факультет счел возмож¬
ным присвоить М.С. Корелину, защи¬
щавшему магистерскую диссертацию,
сразу степень доктора всеобщей исто¬
рии, что явилось первым случаем в ис¬
тории Московского университета.
Через два года этот случай повторил¬
ся в отношении магистерской диссер¬
тации Виппера. И вновь мнение Герье
было решающим.
В начале 70-х годов Герье возгла¬
вил кафедру всеобщей истории Мос¬
ковского университета, заведующим
которой он будет бессменно оставать¬
ся тридцать лет. За время его руко¬
водства этой кафедрой, по общему
мнению тех, кто учился в те годы,
уровень преподавания всеобщей исто¬
рии в Московском университете за¬
метно вырос. Появились систематич¬
ность, охват всех периодов истории,
включая новую, расширение регио¬
нальных рамок (история Востока),
изучение и преподавание ранее за¬
претных тем (Французская револю¬
ция). Именно кафедра Герье явилась
центром консолидации историков
Москвы, итогом чего стало создание в
1895 г. Исторического общества,
председателем которого Герье был
избран абсолютным большинством
голосов.
В 70-90-е гг. Герье снискал уваже¬
ние и как общественный деятель, при¬
нимающий самое активное участие в
жизни Москвы и Московского уни¬
верситета. В круг его знакомых, с ко¬
торыми он имел непосредственный
контакт или находился в переписке,
входили многие видные представите¬
ли интеллигенции того времени:
Б.Н. Чичерин, В.О. Ключевский,
П.Н. Ардашев, Н.Я. Грот, В.А. Голь¬
цев, К.К. Арсентьев, В.И. Вернадский,
М.М. Стасюлевич, А.Н. Бекетов,
Н.Н. Бекетов, К.Н. Бестужев-Рюмин,
М.М. Богословский, С.А. Муромцев,
B. С. Соловьев и др. Многие из них -
частые посетители упоминавшихся
еженедельных собраний (“журфик¬
сов”) на квартире Герье, на которых
обсуждались не только научные, но и
общественно-политические вопросы.
Из всех общественных начинаний
Герье наибольший резонанс получила
его борьба за открытие Высших жен¬
ских курсов, а затем многолетнее
руководство этим первым в России
высшим учебным заведением для
женщин, которое в народе называли
“вторым Московским университе¬
том”, а еще чаще - курсами Герье.
Герье был учредителем этих первона¬
чально частных, существовавших на
пожертвования московской общест¬
венности курсов, автором их устава и
программы, а со времени их открытия
в 1872 г. - и директором. К ведению
занятий на курсах им были привлече¬
ны ведущие профессора Московского
университета Ф.И. Буслаев, Д.Н. Ану¬
чин, А.Н. Бекетов, В.И. Вернадский,
C. Н. Трубецкой, Н.Я. Грот и др. Боль¬
шую часть исторических дисциплин
по началу читал сам Герье, но затем в
эту работу им были вовлечены
В.О. Ключевский, А.Н. Шахов,
Н.И. Стороженко, Н.И. Кареев,
П.Г. Виноградов и др. Периодически к
чтению разовых лекций приглашался
опальный В.С. Соловьев. Рассказ о
первом появлении В.С. Соловьева на
курсах содержится в воспоминаниях
Е.Н. Щепкиной: “Неожиданно высту¬
пил новый юный философ В. Соловь¬
ев и всех поразил своими мыслями да
320
В.И. Герье
и своей личностью. Уж очень он ори¬
гинален”. Когда после окончания лек¬
ции слушательницы обратились к
присутствовавшему на ней Герье
“со своими недоумениями, В.И. Герье
...ответил с улыбкой: ничего, послу¬
шайте и этого, не все же вам реалисты
как Василий Осипович (Ключевский -
Е.К.) и Шахов”10.
К середине 80-х гг. Герье удалось
превратить Высшие женские курсы в
сплоченный коллектив единомыш¬
ленников, зараженных его верой в ду¬
ховные силы русской женщины и ее
способности освоить высшие дости¬
жения человеческой мысли. “Что по¬
буждало нас дружно идти за Вами и
поддерживать всеми силами Ваше
дело, - говорил по этому поводу, об¬
ращаясь к Герье в 1888 г., В.О. Клю¬
чевский, - ...Это - скажу прямо - это
Ваша вера в русскую женскую голову
Вы были первый русский педагог,
который отнесся с полным доверием
к уму русской женщины, признал, что
он безопасно может подняться на вы¬
соту высшего образования Вы не
только доверились уму русской жен¬
щины, Вы решились помочь ей самой
уверовать в свой ум, в свою способ¬
ность к высшему образованию”11.
В 1888 г., в связи с начавшимися
контрреформами курсы Герье были
закрыты. Но он, тем не менее, про¬
должал их работу под видом публич¬
ных лекций. Одновременно ученый
предпринял поистине отчаянные по¬
пытки реанимировать свое любимое
детище. “Герье, - вспоминал А. А. Ки-
зеветтер, - и не думал отступиться от
своей идеи. Он стал выжидать удобно¬
го момента. Через несколько лет он
поднял дело о создании в Москве уже
не частных, а государственных жен¬
ских курсов. Не смущаясь ни отка¬
зами, ни всякого рода осложнениями,
ни бесконечной преднамеренной воло¬
китой, он ездил в министерство. И, на¬
конец, все почувствовали, что отде¬
латься от этого человека невозмож¬
но”^.
Другая сторона общественной дея¬
тельности Герье - его участие в борьбе
московской профессуры за выборное
и корпоративное начала в высшем об¬
разовании. Герье был консерватив¬
ным либералом и всегда лояльно от¬
носился к правительству. Но подобно
всем консервативным либералам, он
дорожил статусом “независимого”
сторонника власти и болезненно вос¬
принимал стремление этой власти
превратить университетских профес¬
соров в чиновников. В исторической
литературе традиционно акцентиро¬
валось активное участие в движении
за университетскую автономию таких
профессоров как С.Н. Трубецкой,
В.И. Вернадский и К.А. Тимирязев.
Между тем знакомство с протоколь¬
ными документами, дневниками оче¬
видцев позволяет сказать, что роль
Герье в этом движении была, по край¬
ней мере, до середины 90-х гг. не
меньшей, чем названных ученых.
Именно Герье был вдохновителем
первой масштабной акции преподава¬
телей Московского университета про¬
тив наступления правительства на
университетскую автономию в 1874-
76 гг. В его серии статей, написанных
в защиту университетского устава
1863 г., уже содержались главные ар¬
гументы против бюрократической
опеки над наукой и образованием, ко¬
торые значительно позже в
80-90-е гг. будут звучать в известных
выступлениях С.Н. Трубецкого и
В.И. Вернадского. Именно Герье воз¬
главил в 1876 г. сторонников устава
1863 г. в их жестком конфликте с
одним из вдохновителей контррефор¬
мы профессором Н.А. Любимовым,
Герье был инициатором и, судя по
всему, автором текста известного
коллективного письма 35 профессо¬
ров к Н.А. Любимову о разрыве с ним
отношений. В последующие (80-90-е)
11. Портреты историков... т. 3
321
В.И. Герье
годы Герье продолжал оставаться од¬
ним из самых принципиальных сто¬
ронников университетской независи¬
мости. Он был непременным членом
всех комиссий, создававшихся про¬
фессорами Московского университета
для составления обращений к вла¬
стям, протестов против мер послед¬
них, ущемляющих права учебных
заведений. В 90-х гг., когда в студен¬
ческом движении начали проявляться
симптомы политического радикализ¬
ма Герье на первых порах решитель¬
но был против репрессивных санкций
в отношении участников студенче¬
ских выступлений. Причины послед¬
них он видел в правительственной по¬
литике, мелочно регламентирующей
университетскую жизнь и толкающей
тем самым студентов в объятья ради¬
калов. Герье неоднократно обращал¬
ся в министерство внутренних дел с
ходатайствами за студентов, замечен¬
ных в беспорядках. В 1894 г. участие в
делах опальных студентов едва не
стоило Герье кафедры.
С 1876 до 1905 гг. Герье избирался
гласным Московской городской ду¬
мы. Его работа в этом органе местно¬
го самоуправления осуществлялась в
рамках 14 комиссий думы, одной из
которых (“Комиссия о пользах и нуж¬
дах общественных”) он был председа¬
телем. Некоторые инициативы Герье
как московского публичного деятеля
в области попечительства о бедных,
организации обществ взаимопомощи,
ставших прообразом первых москов¬
ских профессиональных союзов име¬
ли большой общественный резонанс.
Последний период жизни Герье и
время заката его педагогической, на¬
учной и общественной деятельности -
1900-1919 гг.
В начале 900-х гг. симптомы этого
заката еще не очень заметны. В 1902 г.
он был избран членом-корреспонден-
том Российской Академии наук. Как и
прежде ежегодно появлялись его ис¬
торические работы. Московские газе¬
ты регулярно печатали статьи Герье,
посвященные городским делам и про¬
блемам. Его слово все еще имело вес
при обсуждении университетских воп¬
росов. Он продолжал возглавлять
Высшие женские курсы, работа кото¬
рых была его стараниями возобновле¬
на еще в начале 90-х гг.
Но в то же время видно, что моно¬
графии, издаваемые Герье в
900-е гг. - это в основном дополнен¬
ные отдельные издания (или сборни¬
ки) статей, уже публиковавшихся в
70-90-е гг. Как следствие, его науч¬
ный авторитет перестал быть непре¬
рекаемым для находящихся в расцве¬
те творческой зрелости молодых про¬
фессоров его кафедры Р.Ю. Виппера,
Д.М. Петрушевского; в дневниках
А.Н. Савина 900-х гг. Герье характе¬
ризуется как представитель “мертвых
душ”, как “кладбище”13. Отношения
Герье еще с одним профессором, при¬
надлежавшим к когорте его первых
учеников, П.Г. Виноградовым, весьма
натянутые уже в 80-90-е гг., в 900-е гг.
откровенно ухудшаются. Это же от¬
носится и к П.Н. Милюкову, личная
неприязнь к которому у Герье, впро¬
чем, стала проявляться еще в 90-е гг.
Ухудшение отношений Герье с кол¬
легами по научному и преподаватель¬
скому цеху мемуаристы зачастую свя¬
зывали с особенностями характера
Герье. По словам одного из его учени¬
ков Ю.В. Готье, “...резкость, холод¬
ность, облик в виде ножа ...отвращали
от него людей, заставляли его боять¬
ся; кроме того, у него был недостаток
такта, который нередко доставлял
ему ненужные неприятности и столк¬
новения”14. “Характер Герье, - вторит
ему А.А. Кизеветтер, - был стропти¬
вый, капризный, язвительный. Тяже¬
лый он был человек”15. Заметим,
однако, что в годы творческой зрело¬
сти личностные качества Герье не бы¬
ли препятствием для его контактов с
322
В.И. Герм
коллегами и студентами. И если в
900-е гг. скверный характер Герье
стал силой, фатально разрушающий
добрые с ним отношения, то, по-види¬
мому, были и другие факторы, спо¬
собствовавшие этому. Думается, в
случае с Виноградовым, Виппером,
Милюковым и Кизеветтером, актив¬
но участвовавшими в идейно-полити¬
ческой борьбе 900-х гг., неприязнь к
Герье помимо творческих разногла¬
сий с ним и его личностных особенно¬
стей питалась углубившимся расхож¬
дением политических взглядов. На фо¬
не радикализации общественного
сознания интеллигенции накануне
первой русской революции политиче¬
ские убеждения Герье с его почти¬
тельным отношением к политическим
институтам, сформированным рос¬
сийской историей, в глазах быстро
левеющей русской профессуры вы¬
глядели ретроградными.
Что же говорить о студенчестве, в
среде которого леволиберальные на¬
строения в начале XX в. приобрели
господство. Герье, прежде терпимо
относившийся к студенческому фрон¬
дерству, не мог принять ситуацию,
когда молодые люди, пришедшие в
университет для учебы, превращали
его в политический клуб для произне¬
сения революционных речей. На засе¬
даниях Совета университета он из
адвоката студенческого движения
превратился в его раздраженного кри¬
тика. Студенты, в свою очередь, стали
относиться к нему как к одному из са¬
мых реакционных монстров в среде
московской профессуры.
В итоге старый профессор, неодно¬
кратно защищавший студентов, уча¬
ствовавших в обструкциях реакцион¬
ных преподавателей, сам стал объек¬
том подобных акций. Одна из них,
происшедшая в конце 1904 г., носила
особо оскорбительный характер.
По свидетельству М.Н. Покровского
“...студенты прочли ему в аудитории
нечто в роде адреса наоборот, где го¬
ворилось, что Московский универси¬
тет всегда будет стыдиться, что счи¬
тал его в числе своих профессоров”16.
После этого события Герье подал
прошение об отставке с должности
профессора и в декабре 1904 г. поки¬
нул университет, которому им были
отданы 40 лет жизни.
Новый болезненный удар Герье по¬
лучил от судьбы в начале 1905 г. Его
кандидатура на ректорство Высших
женских курсов была забаллотирова¬
на преподавателями, в результате
чего он был вынужден расстаться и с
этим своим любимым детищем.
Период увядания Герье как ученого
и педагога был вместе с тем периодом
всплеска его политической активно¬
сти. С 1905 г. и почти на десять лет он
погрузился в мир большой политики.
Большими тиражами публиковались
его посвященные революционным со¬
бытиям в России брошюры, в кото¬
рых делалась заявка на роль идеолога
формировавшейся тогда партии октя¬
бристов. В начале 1906 г. Герье всту¬
пил в эту партию и принял активное
участие в предвыборной борьбе в I, II
и III Думы. В своих публицистических
произведениях 1906-1907 гг. с несвой¬
ственным ему прежде политическим
пафосом Герье заклеймил политиче¬
ских противников партии 17 октября
и попытался обосновать “очевидные
преимущества” ее программы. В 1907 г.
Герье по назначению императора был
введен в Государственный совет.
Но политическая активность Герье
не принесла ему особого признания.
Преклонный возраст препятствовал
его выдвижению на заметные роли в
партии октябристов, которая к тому
же не придавала слишком большого
значения идеологии. Нет свиде¬
тельств и о сколько-нибудь заметных
результатах деятельности Герье в ка¬
честве члена Государственного Сове¬
та, хотя к своему назначению он отно¬
11*
323
В.И. Герье
сился с большой ответственностью и
старался присутствовать на всех засе¬
даниях этого органа.
В 1912 г. состоялось чествование
Герье по поводу его 75-летия. Никог¬
да прежде он во время подобных юби¬
леев не удостаивался стольких знаков
внимания от власть предержащих и от
тех, кто к этой власти был прибли¬
жен. На юбилейном заседании был за¬
читан рескрипт “благосклонного и
благодарного” императора о награж¬
дении историка орденом Св. Анны
первой степени. Но и этот рескрипт,
равно как и поздравления от лидеров
его партии (Гучков, Стахович, Шипов
и др.), наверное, не смогли компенси¬
ровать ему горечь оттого, что впер¬
вые за несколько предыдущих десяти¬
летий либеральная печать ответила
на его юбилей дружным молчанием.
В 1912 г. вышла последняя публи¬
цистическая работа Герье с изложе¬
нием его политического кредо. Нес¬
мотря на подчеркнутый оптимизм
прогноза судьбы России, содержа¬
щийся в этой работе, в ней ощущается
и беспокойство по поводу распростра¬
ненной в российском образованном
обществе оппозиционности в отноше¬
нии правительства Столыпина, пы¬
тавшегося заложить основы собствен¬
ности, порядка и свободы в стране.
В последние годы жизни Герье его
интерес к политической жизни зату¬
хает. Судя по всему, в это время не
только оппозиция, но и политики,
представлявшие властные структуры,
перестают внушать ему доверие. Оче¬
редное разочарование принесла ему
начавшаяся мировая война. Германия,
к которой историк всегда относился с
большой симпатией, находя в ее про¬
шлой и современной политике кон¬
сервативно-либеральные начала, об¬
наружила свою тягу к мирооблада-
нию, несшую угрозу России, да и всей
западной цивилизации. Последние два
года жизни Герье совпали с паводком
революции, приход которой в Россию
консервативные либералы хотели
всеми силами предотвратить.
Умер Герье в августе 1919 г. Похо¬
ронили его на Пятницком кладбище, в
некрополе западников, идейным род¬
ством с которыми он гордился на про¬
тяжении всей своей жизни.
Историческое мировоззрение Герье
было органически связано с тем вари¬
антом историзма, который в первой по¬
ловине XIX века воплотился в творче¬
стве Ф. Гизо и О. Тьерри во Франции,
Л. Ранке - в Германии, Т.Н. Грановско¬
го и С.М. Соловьева - в России.
Произведения этих историков от¬
четливо запечатлели взгляд на истори¬
ческий процесс как на преемственность
различных стадий в жизни народов,
выражающуюся в совершенствовании
их общественно-политических инсти¬
тутов, причем преемственность обу¬
словленную развитием национально¬
го самосознания. Реконструируя исто¬
рию народа как “закономерную”
эволюцию исторической индивиду¬
альности и показывая связи нацио¬
нальной истории с общим ходом нрав¬
ственного самосовершенствования
человечества, историки этого направ¬
ления верили в “воспитующее” значе¬
ние своей работы для современности.
“Закономерность” понималась и как
индивидуальная обусловленность ис¬
торических событий предыдущими и,
в философско-историческом смысле,
как наличие в развитии народов и че¬
ловечества определенной направлен¬
ности (идея исторического прогресса
как нравственного совершенствова¬
ния, за приверженность которой исто¬
ризм характеризуемого направления
позже получил название “идеалисти¬
ческого”). Но речь совсем не шла о
“законах”, неумолимо детерминирую¬
щих ход истории любого народа, о ко¬
торых в 60-70-е гг. заговорили сто¬
ронники позитивизма, а затем в
80-90-е гг. - марксизма.
324
В.И. Герье
Надо сказать, что представители
историзма 30-50-х гг. XIX в. избегали
теоретизирования, предпочитая отра¬
жать свои взгляды на исторический
процесс и историческое познание в
своем конкретно-историческом твор¬
честве. Однако, начиная с 60-х гг., по¬
лучив вызов со стороны позитивизма
в виде обвинений в научной бесплод¬
ности, ученые, ощущавшие свое идей¬
ное родство с методологией идеали¬
стического историзма, были вынуж¬
дены прибегнуть к теоретической
рефлексии. Шагами в данном направ¬
лении стали, например, работы об ис¬
торическом познании Зибеля и Дрой-
зена в Германии. В этом же ряду сле¬
дует рассматривать содержащиеся во
многих произведениях Герье размыш¬
ления о специфике исторического по¬
знания и задачах исторической науки.
Герье был убежден в том, что исто¬
рия является наукой, поскольку она
как и все науки считает своей главной
целью открытие научной истины.
Причем, поиск истины для нее озна¬
чает не только реконструкцию фак¬
тов. Это, полагал Герье, является
лишь первой частью труда историка.
“Вторая и самая важная часть заклю¬
чается в том, чтобы объяснить вслед¬
ствие чего и ...совершился известный
факт”17.
Будучи наукой, история имеет гно¬
сеологическую специфику, дающую о
себе знать уже на эмпирическом уров¬
не исследования. Факты, изучаемые
историком, не обладают качеством
данности. Историк узнает о них “толь¬
ко то, что сообщено очевидцами..., ви¬
дит, так сказать, не события, а отра¬
жение их” Отсюда - потребность в
специфической процедуре, - критике
источников. Кроме того, ввиду фраг¬
ментарности источников, историк для
воссоздания целого должен использо¬
вать воображение, которым по-разно¬
му наделены разные историки. В итоге,
писал Герье “...образ прошедшего...
дважды преломляется, во-первых, в
свидетельствах, в которых сохрани¬
лась память о нем, и, во-вторых, в
личности историка, который по этим
свидетельствам создает прошед¬
шее”18.
Еще в большей степени субъектив¬
ный момент проявляется, когда исто¬
рик синтезирует исторические факты
в целостную картину исторической
эпохи. Здесь акцентирование одних
свойств изучаемого предмета и абст¬
рагирование от других неизбежны.
С этой стороны субъективность в
творчестве историка неустранима, и
потому, считал Герье, единственный
выход здесь - доведение субъектив¬
ности до полного и всецелого разви¬
тия.
Субъективность историка в одних
случаях ведет к искажению прошлого,
в других - проливает на прошлое
свет истины. Последнее происходит,
по мнению Герье, тогда, когда субъек¬
тивный синтез фактов осуществляет
“многосторонняя и чуткая ко всем
благородным потребностям челове¬
чества натура” Поэтому, считал он,
чтобы стать исследователем, способ¬
ным добывать истину, историк “не
может ограничиться работой над ис¬
торическим материалом. Он должен
присоединить тщательное воспита¬
ние самого себя”19.
Самый надежный способ овладения
нравственными ценностями и превра¬
щения их в момент своей субъектив¬
ности, заключается, с точки зрения
Герье, в изучении философии и рели¬
гии, так как в многообразии фило¬
софских и религиозных систем во¬
площено отношение разных эпох к
абсолютному и их понимание нравст¬
венного призвания человечества.
Любая религиозная и философская
система выражает только частицу
абсолютной нравственности. Поэтому
увлечение одной из многих историче¬
ски ограниченных систем связано с
325
В.И. Герье
риском “нравственного самоограни¬
чения” и может стать препятствием на
пути к истине. “Не односторонняя
доктрина, - считал Герье, - а вся сово¬
купность философии ...должна быть
теорией историка, без которой он
никогда не выйдет из грубого и по¬
верхностного эмпиризма”20.
Восприняв от религии и филосо¬
фии нравственные ценности, историк
должен считать одной из важнейших
задач своего творчества проведение
этих ценностей в сознание современ¬
ников. При воссоздании прошлого он
должен сознательно искать подтвер¬
ждения выводов из философских и ре¬
лигиозных систем, взятых во всей их
совокупности
Главный из этих выводов - вывод
об историческом прогрессе, “разви¬
тии, как в смысле генетическом, т.е.
развитии одной формы из другой, так
и в смысле усовершенствования, т.е.
развитии великого из малого, сложно¬
го из простого, сознательного из ин¬
стинктивного и первобытного”21.
Другая важная идея, которой, по
убеждению Герье, должен придержи¬
ваться историк в историческом синте¬
зе, - это идея национального свое¬
образия движения народов по пути
исторического прогресса. Герье при¬
знавал единство исторического про¬
цесса, считая любой народ “частью
другого великого организма, также
единого и живущего общей жизнью
своих частей - ...цивилизованного че¬
ловечества” Но в то же время он
полагал, что каждый народ наряду с
общими началами прогресса “вмеща¬
ет в себе... и начало органического
развития, т.е. развития из самого себя
с сохранением своего индивидуально¬
го своеобразного характера”22.
В основе национального своеобра¬
зия духовного облика народа и его со¬
циально-политических институтов
всегда лежит “совокупность идеалов и
понятий, вынесенных народом из про¬
шлого” Отсюда уверенность Герье в
том, что теория национального своеоб¬
разия должна выводиться не из фило¬
софско-мистических рассуждений, а из
исторического анализа жизни народа.
Еще одно принципиальное положе¬
ние историко-теоретической концеп¬
ции Герье - вывод, что постепенное
совершенствование форм народной
жизни, учитывающее степень их исто¬
ричности является основным свойст¬
вом всякого подлинного прогресса и
что непонимание этого, равно как и
недостаточное внимание к индивиду¬
альному характеру эпох и обществ,
чревато для общества катастрофиче¬
скими последствиями.
Чрезвычайно важное место в кон¬
цепции Герье занимал вопрос о соотно¬
шении закономерности и случайности
в исторических событиях. Он реши¬
тельно отвергал позитивистско-
марксистскую идею естественноисто¬
рического закона, считая ее фатали¬
стической, убивающей свободу нрав¬
ственного выбора.
Критикуя идею естественноистори¬
ческого закона, Герье указывал на
специфику объекта исторического
познания. Закон, полагал он, является
констатацией повторения одних и тех
же свойств в неограниченном време¬
ни: прошлом, настоящем и будущем.
Его выведение возможно при изуче¬
нии природных явлений, в которых
процесс развития уже угас и все три
временных измерения существуют
для исследователя в настоящем. “В ис¬
тории же, - писал Герье, - этот про¬
цесс еще совершается, поэтому всякая
попытка объяснить этот процесс
слишком будет подвержена опасности
найти опровержение”23.
Другим важным моментом специ¬
фики объекта истории Герье считал
сознательный характер человеческих
действий. Сознание людей, по его
мнению, конечно, испытывает влия¬
ние среды, однако человек волен под¬
326
В.И. Герье
чиниться или не подчиняться среде.
“Основные способности и наклонно¬
сти души, - подчеркивал Герье, - лич¬
но ей принадлежат. Те из них, кото¬
рые она заимствует из среды, стано¬
вятся ее личным свойством, ...и если
она действует посредством их, то она
следует при этом самой себе всецело
по своей инициативе, за своей полной
ответственностью”. К тому же , по его
убеждению, “самым естественным
предметом наблюдения” должны
быть для историка как раз те лично¬
сти, которые перерастают среду, соз¬
дают новую среду. Действия таких
личностей неизбежно: они вносят в ис¬
торию не поддающийся точной науке
иррациональный момент24. Им обу¬
словлена уникальность исторических
событий, их неповторимость.
Отрицая естественноисторические
законы, Герье одновременно утвер¬
ждал закономерность любых сколь¬
ко-нибудь значимых исторических
фактов, включая и те, которые не со¬
ответствовали его нравственным иде¬
алам. Закономерность при этом по¬
нималась им как индивидуальная цепь
событий длинного исторического
процесса, в котором каждое событие
порождает новое. Закономерна,
утверждал он, не революция, как спо¬
соб политических перемен, а Фран¬
цузская революция 1789 года, подго¬
товленная длинной цепью событий
истории французской монархии, на
каждом этапе которой присутствовал
момент свободного выбора и королей
Франции, и их подданных.
Конкретно-исторические произве¬
дения Герье - пример чрезвычайно
последовательной реализации истори¬
ко-теоретических взглядов. Именно
они являются объединяющим стерж¬
нем весьма разнородного по тематике
творчества ученого.
В научном наследии Герье условно
можно выделить четыре основных
пласта.
Во-первых, это лекционные курсы
по истории античности, средневеко¬
вья, Нового времени, носившие ярко
выраженный исследовательский харак¬
тер и содержавшие серьезную, бази¬
рующуюся на самостоятельном изуче¬
нии источников критическую интер¬
претацию взглядов многих крупных
исследователей в области всеобщей
истории.
Заслуживают внимания в этой свя¬
зи лекции Герье по истории раннего
средневековья, читавшиеся им в
1870-75 гг., тем более, что в отличие
от других лекционных курсов, они не
были литографированы и потому ма¬
лоизвестны для исследователей его
творчества.
Хронологически эти лекции про¬
должили разработку проблем средне¬
вековой истории первыми русскими
медиевистами (Т.Н. Грановский,
П.Н. Кудрявцев, С.В. Ешевский).
Но их форма и проблематика сущест¬
венно отличаются от лекций предше¬
ственников Герье. Это уже не простое
повествование о событиях средневе¬
ковой истории, а анализ ряда ее важ¬
ных теоретических проблем. Здесь
нет увлечения внешней канвой исто¬
рического процесса, рассказами о
жизни королей, нравах и обычаях
эпохи. В центре внимания Герье нахо¬
дится история государства и права,
которые рассматриваются им как ин¬
ституты, связанные с поземельными
отношениями.
Для обоснования выдвигаемых по¬
ложений Герье привлекает главным
образом юридические памятники.
Уровень их анализа достаточно вы¬
сок. Он не просто констатирует сведе¬
ния, содержащиеся в источниках, но и
предпринимает их историческую кри¬
тику, определяет степень верности от¬
ражения в них исторических явлений
путем указания на происхождение па¬
мятника и сопоставления их друг с
другом. Отдельные лекции курса це¬
327
В.И. Герье
ликом посвящены источниковедче¬
ской критике.
Следует отметить и отказ Герье от
многих устаревших теоретических
взглядов, которых придерживалась
предшествовавшая ему русская меди¬
евистика, его критическое отношение
к отдельным выводам Савиньи и Эйх-
горна. В своем курсе Герье опирался
на исследования ученых, определяв¬
ших лицо медиевистики того времени
(Вайц, Зибель, Рот, Кембл и др.).
Он подробно анализировал их кон¬
цепции с позиций собственного взгля¬
да на исторические явления.
Центральная проблема, которой
Герье посвятил большую часть лек¬
ций этого курса - становление феода¬
лизма. Решая ее, ученый подчеркива¬
ет постепенный характер изменения
европейских социально-экономиче¬
ских и политических институтов на
протяжении всего первого тысячеле¬
тия. Причем их развитие изображает¬
ся как последовательная цепь причин¬
но-следственных связей, делающих
процесс феодализации необратимым.
Анализируя этапы развития средневе¬
кового общества, Герье стремился
найти их предпосылки в прошлом и
показать влияние на будущее, подчер¬
кивая органичность и “закономер¬
ность” каждого из них.
Весьма характерна позиция Герье
по вопросу о времени возникновения
вассально-бенефициальной системы.
Датируя ее возникновение VII в.,
Герье занял промежуточную позицию
по этому вопросу между Г. Вайцем и
П. Ротом. Так же, как и П. Рот, он от¬
казывается признать за королевскими
дарениями Меровингской эпохи бене-
фициальный характер. Но не удовле¬
творяли Герье и многие моменты кон¬
цепции Рота. В частности, попытка
Рота жестко привязать формирование
вассалитета к раздаче церковных иму-
ществ Карлом Мартеллом явно про¬
тиворечила исходным методологиче¬
ским установкам Герье. Поэтому Ге¬
рье хотя и не отождествляет, подобно
Вайцу, аллод с бенефицием, тем не
менее ищет черты второго в первом.
“Лица, получившие жалованные зем¬
ли, - высказывает предположение
он, - считали себя обязанными коро¬
лю, и король ожидал от них особ(ой)
верн(ости)...”
Другой зародыш нового общест¬
венного устройства усматривался Ге¬
рье в отношениях между церковью и
свободными франками, получавшими
от нее значительные участки земли в
условное пользование. “С одной сто¬
роны, жалованные кор(олевские) зем¬
ли, с другой - раздача церк(овных)
земель в польз(ование) своб(одным)
людям создали особ(енные) отноше¬
ния, - считает историк, -
кот(орые)...послужили зерном, из
кот(орого) развилось впоследствии
явление, противное всем условиям
франк(ского) госуд(арства)”25. Такая
интерпретация Меровингского време¬
ни позволяет Герье рассматривать по¬
явление условных королевских владе¬
ний как нововведение, подготовлен¬
ное ходом исторического развития.
Наряду с идеей органического раз¬
вития в лекциях последовательно про¬
водится и идея исторической индиви¬
дуальности. Германские народы в его
изображении не повторяют развитие
древней истории, не перенимают ин¬
ституты, сложившиеся в ее итоге, а
постепенно вырабатывают свои об¬
щественные формы во взаимодейст¬
вии с остатками античной цивилиза¬
ции. “...Эпоха Меровингов, - утвер¬
ждал Герье, - есть эпоха переходная,
эпоха, в продолжении кот(орой),
римские формы, римские учрежде¬
ния и понятия отживают свой век,
т(ак) ск(азать), высыхают и переро¬
ждаются, и из изменения рим(ского)
и герм(анского), среди хаоса по¬
рождаются новые, самобытные фор¬
мы’^.
328
В.И. Герье
Второй пласт творчества Герье -
его исследования Французской рево¬
люции 1789 г., благодаря которым он
заслуженно считается пионером изу¬
чения этого великого события в рус¬
ской историографии. Французской ре¬
волюции и политическим учениям, ей
предшествовавшим, посвящены два
больших лекционных курса Герье, а
также множество печатных работ,
выходивших на протяжении почти со¬
рока лет. Первая из них - статья “Рес¬
публика или монархия установятся во
Франции?” была опубликована в
1877 г., последняя - монография
“Французская революция 1789—
1795 гг. в освещении И. Тэна” появи¬
лась в 1911 г. За это время, безуслов¬
но, имели место и смещение интереса
Герье от одних проблем к другим, и
изменения в тональности некоторых
его оценок как революционных со¬
бытий, так и взглядов тех историков,
которые писали о них (Токвиль, Зи-
бель, Тэн и др.). Вместе с тем, основ¬
ные положения его исторической
концепции явно просвечивают через
канву его исторического анализа, не¬
зависимо от времени публикации
этих работ.
Прежде всего, это идея историче¬
ской закономерности Французской
революции, закономерности, понима¬
емой как обусловленности случивше¬
гося длительной цепью событий про¬
шлого. Отстаивая свой взгляд, Герье
полемизировал с И. Тэном, который,
будучи жестким детерминистом, все
же считал события 1789 г. “случай¬
ным отклонением от естественного
закона мирной эволюции”, вызван¬
ным увлечением французов просвети¬
тельскими идеями. Тэн, по мнению
Герье, “не видел или не хотел видеть”,
что просветительская утопия “...нико¬
гда бы не имела такой силы, если бы
не выражала собой до известной сте¬
пени действительности, подготовлен¬
ной историей”27.
Заметим, что сам Герье, отнюдь не
отрицал огромную роль утопических
идей в создании предпосылок револю¬
ции во Франции. Этой роли посвяще¬
ны многие страницы его статей о
Монтескье, Руссо, и, особенно, моно¬
графии о Мабли. Но, по его убежде¬
нию, революция была подготовлена
не только доктринами XVIII в., но и
комплексом других причин, из кото¬
рых особое значение имели две: суще¬
ствовавшая во французском обществе
потребность в преобразованиях и не¬
способность феодальной монархии
произвести эти преобразования “за¬
конным” путем.
В свою очередь, каждая из указан¬
ных причин, считал Герье, также
была обусловлена историей Франции.
Так, недееспособность французской
монархии в проведении назревших ре¬
форм была, по мнению Герье, обусло¬
влена “поразительной солидарностью
ее с привилегированными сословия¬
ми, составляющей самую индивидуаль¬
ную черту этой исторической эпохи”,
а она, в свою очередь, объясняется
той ролью, которую играла аристо¬
кратия в объединении Французского
государства в XI в. Целый ряд истори¬
ческих обстоятельств оказал влияние
как на формирование демократиче¬
ского духа, пронизывающего психо¬
логию французского общества, так и
на теории XVIII в. Существование
причин в прошлом, заключает Герье,
обязывает историка смотреть на ре¬
волюцию во Франции как на “законо¬
мерное, логическое завершение всей
предшествующей истории этой стра¬
ны”2».
Однако, утверждал Герье, призна¬
ние закономерного характера собы¬
тий 1789 года отнюдь не означает ни
признание неизбежности революции
вообще, ни даже неизбежности Фран¬
цузской революции. Закономерность
была порождена цепью событий, в
каждом из которых, люди, будучи де¬
329
В.И. Герье
терминированными созданной исто¬
рией Франции средой, делали в то же
время свой выбор, зависящий только
от их личных качеств. Французские
короли, говорит Герье, не осознавали
пагубности своего союза с феодаль¬
ной аристократией, и этому имелись
исторические причины, но окажись
среди Людовиков действительно
выдающаяся личность, подобная
Петру Великому, то она, возможно,
изменила бы течение событий, создав
своей деятельностью предпосылки
для “правильного ...устранения фео¬
дального строя” Французские просве¬
тители разжигали в обществе враж¬
дебное отношение к монархии, и это¬
му, имелись исторические причины.
Но будь среди них люди, более исто¬
рически образованные, то возможно,
многие из них стали бы воспитывать у
французов “правильное отношение” к
монархическому элементу. Да и непо¬
средственные участники событий
1789-93 гг. возможно действовали бы
иначе, чем это было в действительно¬
сти, если бы на гребень истории были
вознесены другие вожди. Таким обра¬
зом, именно благодаря определенно¬
му выбору людей, обусловленному во
многом обстоятельствами, но свобод¬
ному в своей сущности, стал необра¬
тимым революционный процесс. Сде¬
лай французы, их короли и филосо¬
фы другой выбор, возможно, “Фран¬
ция могла быть в наше время могуще¬
ственной и цветущей державой и под
управлением потомков Людови¬
ка XIV”29.
Герье был убежден, что нереализо¬
ванный в XVIII веке вариант мирного
развития Франции с сохранением
монархии был бы для нее гораздо
плодотворнее случившегося револю¬
ционного переворота. Ход истории,
полагал он, вывел Францию на такой
виток развития национального само¬
сознания, на котором ей было необхо¬
димо решить задачи территориально¬
го, социального и политического объ¬
единения. Поскольку власть в силу ис¬
торических причин не смогла их ре¬
шить, их решила революция, но реши¬
ла не лучшим образом. Наиболее по¬
лон был успех в территориальном
объединении, но и здесь, писал Герье,
“не обошлось без излишних жертв и
насильственной ломки того, что име¬
ло право на жизнь” “Социальное объ¬
единение нации ...совершилось ...це¬
ною значительной атрофии аристо¬
кратических элементов, без деятель¬
ного участия которых там, где они
созданы историей, немыслимо пра¬
вильное развитие народной жизни”
В политической же сфере и вовсе
“вместо гармонического объединения
в высшей форме произошла принци¬
пиальная борьба, вследствие которой
самый национальный элемент преж¬
него политического развития Фран¬
ции - монархия - был подломан”30.
Тем не менее, подчеркивал Герье,
факт свершился, и уже ничто не изме¬
нит того, что произошло. Поэтому,
задача историка - найти причины про¬
исшедшего, раскрыть его закономер¬
ность. Признание же Французской ре¬
волюции закономерно случившимся
событием, полагал Герье, позволяет
признать установившийся во Франции
в конечном счете республиканский
строй, имевшим корни в истории, а
следовательно имеющим “историче¬
ское” право на свое сегодняшнее су¬
ществование.
“В 1789 году, - писал Герье, - мож¬
но было приводить в пользу сделки со
старыми учреждениями не только ар¬
гумент целесообразности, но и ...пра¬
во давности, право легитимизма, соз¬
данное историей ...Юная демократия
могла опереться только на право из¬
влеченное из теории... Но это отно¬
шение теперь изменилось... В наше
время французская демократия уже
имеет за собой право давности, исто¬
рическое право ...и настоящими леги¬
330
В.И. Герье
тимистами являются не те, кто носит
это имя, а их противники, опирающи¬
еся на традиции 1789 года”31.
Третий раздел творчества Герье -
цикл его статей и монографий о выда¬
ющихся личностях разных эпох. На¬
писанные в жанре исторической био¬
графии они внесли большой вклад в
становление культурно-исторического
направления в русской историогра¬
фии. Характерная черта этих работ -
попытка соединить широкий фило¬
софско-исторический и, говоря совре¬
менным языком, культурологический
подходы к истории с вниманием к ис¬
торическим персоналиям, благодаря
чему жизнь отдельных личностей
предстает как своего рода микрокосм,
в котором отражена глобальность
эпохи.
Само понятие культуры встречает¬
ся в работах Герье редко. Чаще он го¬
ворил о “культурных эпохах”, “куль¬
турных законах”, “культурном про¬
грессе”, “культурности”, “культурной
работе” и т.п. Но за этой традицион¬
ной для историографии того времени
терминологией у Герье отчетливо вы¬
рисовывается понимание культуры
как целостности, определяющей не¬
повторимое своеобразие той или иной
эпохи, причем отраженной во всем: в
политике, религии, нравах, личностях.
Поэтому, о каком бы времени не пи¬
сал Герье, он везде искал “единое на¬
чало” этого времени, дающее знать о
себе в его философии, искусстве, по¬
литике, а также в самосознании от¬
дельных личностей. По убеждению
Герье, интерес к выдающимся лично¬
стям совсем не затемняет историче¬
ской роли народа, а напротив, позво¬
ляет лучше понять типические черты
тех народов, к которым данные лич¬
ности принадлежали. Изучая лич¬
ность, историк изучает и народ, в том
числе и черты его “молчаливого боль¬
шинства”, не нашедшие непосредст¬
венного отражения в источниках. Го¬
воря, например, о римском императо¬
ре Августе, он писал: “Через нее (лич¬
ность Августа - Е.К.) мы знакомимся
с историческим смыслом, который
присутствовал в истории Рима и даль¬
ше - в личности основателя империи
отражается как в микрокосме творче¬
ская способность римского народа, а
также умственная и нравственная сре¬
да того общества и века, к которому
принадлежал Август”32.
Любимый сюжет Герье, начиная с
его докторской диссертации о Лейб¬
нице - “жизнь героя во взаимодейст¬
вии с его эпохой” Утверждая, что
личность является микрокосмом, от¬
ражающим специфику своего време¬
ни и его культуры, Герье не считал ее
простым их слепком. Личность и
культурная среда, по его мнению, яв¬
ляются двумя взаимодействующими
силами, и показ воздействия личности
на среду не менее важная задача исто¬
рического исследования, чем показ
воздействия среды на личность. Из
этого положения Герье исходил, в ча¬
стности, в своей монографии об блаж.
Августине. Последний, по его призна¬
нию, был ему интересен не только и
не столько как результат воздействия
на него среды с ее страстями и заблу¬
ждениями, сколько как личность,
переросшая эти условия и ставшая
творцом нового, средневекового ми¬
ровоззрения.
Говоря об Августине, Герье указы¬
вал на свойства, присущие всем лично¬
стям, оставившим свой след в истории:
жажду личного усовершенствования и
отказ от эгоистических устремлений
во имя общего блага. Источник этих
черт, по убеждению Герье, - проявля¬
ющая себя в мире сверхчувственная
связь, осознаваемая выдающимися
личностями яснее и раньше, чем дру¬
гими людьми. Переживание этой свя¬
зи, считал Герье, и становится побуди¬
тельным мотивом к действию, импе¬
ративом, требующим отречения от
331
В.И. Герье
эгоистических стремлений во имя об¬
щего блага33.
Личность в таком понимании вы¬
ступает как ответ временного на вы¬
зов вечного, и особенно ярко это про¬
является в переходные эпохи, когда
активность личности, обусловленная
ее связью с Абсолютом, перевешива¬
ет ее зависимость от среды. Не слу¬
чайно, что интерес Герье вызывали
именно переходные периоды в исто¬
рии (от античности к средним векам,
Возрождение, Реформация, XVII век).
Причем в каждом случае перелом
эпох рассматривался им в фокусе кон¬
кретной личности, соединявшей в
себе как нечто, воспринятое от среды,
так и творческие начала, выражаю¬
щиеся в интуитивных, порой иррацио¬
нальных поисках.
Последний, четвертый пласт твор¬
чества Герье - его историографиче¬
ские работы. Представители европей¬
ской исторической мысли - филосо¬
фы Вико, Гердер, Кант, Гегель, Конт,
историки Гизо, Тьерри, Савиньи, Ни¬
бур, Ранке, Зибель, Токвиль, Бокль,
Тэн, отечественные историки Гранов¬
ский, Кудрявцев, Ешевский, Соловь¬
ев, Корелин - вот далеко не полный
перечень тех, чьи взгляды нашли под¬
робное освещение в произведениях
Герье. Рассматривая творчество своих
предшественников и современников,
их методологический инструментарий
и теоретические воззрения, Герье пы¬
тался обосновать ту самую методоло¬
гическую концепцию, которая, как
казалось ему, соединит научную и
нравственную истину.
Отметим, что велось это обоснова¬
ние на пути сознательного поиска в
истории исторической мысли синтези¬
рующего варианта методологии, в ко¬
тором были бы сглажены расхожде¬
ния среди представителей различных
исторических школ, придерживаю¬
щихся основных принципов историз¬
ма. К такому выводу приводят факты.
Какие бы течения внутри, например,
немецкого историзма не рассматрива¬
лись Герье, он всегда пытался привес¬
ти их к общему знаменателю, объяс¬
няя присущие им специфические
черты историческими условиями, осо¬
бенностями стиля мышления, утвер¬
дившимися в той или иной школе.
Характерны в этой связи оценки
Герье исторической школы права.
Жившие в одно время с Герье немец¬
кие историки более чем критически
относились к идеям Савиньи и Эйх-
горна о преимуществе стихийного ор¬
ганического развития национальной
жизни и тщетности попыток государ¬
ства ускорить это развитие. Данные
взгляды были неприемлемы и для Ге¬
рье, всегда относившемуся к роли го¬
сударства в истории с огромным пие¬
тетом. Однако, ни в одной из работ он
не заострял внимание на данном рас¬
хождении, а напротив, подчеркивал
общность основополагающих принци¬
пов историзма с методологией исто-
риков-романтиков. Работы Савиньи и
Эйхгорна неизменно характеризова¬
лись им как “гордость исторической
науки”, а присущие им “ошибочные
крайности” (например, тезис о бесси¬
лии законодательства) изображались
как нечто внешнее, не вытекающее из
основного принципа исторической
школы, являющееся “...только реак¬
цией против лихорадочной деятельно¬
сти законодательной власти в Запад¬
ной Европе во время Французской
революции”34.
Если в оценке романтиков Герье
как бы примирял с ними “активный”
историзм малогерманской школы, то
его работы о Гердере и Гегеле явно
имели целью примирить на основе об¬
щих принципов историзма историков
с философией. К большинству кон¬
кретных положений той же гегелев¬
ской философии истории Герье отно¬
сился весьма скептически. Он, несом¬
ненно, был меньшим гегельянцем,
332
В.И. Герье
чем С.М. Соловьев в трактовке мно¬
гих вопросов исторического процесса.
Тем более, ему не был присущ харак¬
терный для Гегеля метод умозритель¬
ного конструирования детализирован¬
ной картины исторического процесса.
Но опять-таки не критика Гегеля сто¬
ит на первом плане в работах Герье, а
подчеркивание его великих заслуг
перед историческим методом.
Характерно, что даже в историче¬
ских концепциях Конта, Бокля и Тэна,
являвшихся антитезою традиционно¬
го историзма и потому вызывавших
решительное неприятие Герье, он все
же пытался найти элементы, родст¬
венные историзму, в результате чего
эти концепции предстают в его рабо¬
тах не как радикальное отрицание
идей историзма, а как односторонняя
их трактовка.
Синтезирующе-примиряющая тен¬
денция в историографическом твор¬
честве Герье, в свою очередь, была,
по-видимому, в значительной степени
обусловлена его консервативно-либе¬
ральными убеждениями, верность ко¬
торым, несмотря на их непопуляр¬
ность в России, он сохранил на всю
жизнь. Консервативный либерализм,
с момента его зарождения в работах
Э. Бёрка, всегда включал в себя в ка¬
честве системообразующего звена
тезис об историческом опыте как кри¬
терии в определении того, что в обще¬
стве нуждается в улучшении, а что - в
сохранении.
Естественна в этой связи та роль,
которая консервативными либерала¬
ми всегда отводилась исторической
науке. Для них история была не
столько поставщиком аргументов
при оценке современности, сколько
ориентиром в выработке отношения
к намечаемым преобразованиям,
ориентиром, позволяющим отделить
те из них, потребность в которых вы¬
зрела в процессе медленного истори¬
ческого развития, от тех, которые не
имеют корней в историческом про¬
шлом.
Отсюда - настаивание на “истори¬
ческой экспертизе” любых социаль¬
ных проектов, в том числе и проектов
реформ основ исторического миросо¬
зерцания. Историографические рабо¬
ты Герье представляли собой как раз
вариант подобной “экспертизы”.
Являясь к тому же идеологией ком¬
промисса между силами, представляв¬
шими разные политические интересы,
консервативный либерализм, очевид¬
но, стимулировал поиски и общих на¬
чал в исторических концепциях уче¬
ных, придерживавшихся явно различ¬
ных политических взглядов (истори¬
ческая школа права, например, и
малогерманская школа), начал, кото¬
рые можно было бы провозгласить
незыблемыми основами как истори¬
ческого, так и политического миро¬
воззрения.
Соединение этих основ в единое це¬
лое, подкрепленное к тому же историей
исторической мысли, порождало, в
свою очередь, чрезвычайную устой¬
чивость в системе исторических
взглядов и оценок Герье. Конечно, по¬
следние годы жизни историка, с
выпавшими на них войной и революци¬
ями, в чем-то поколебали его уверен¬
ность в непогрешимости историче¬
ских и политических оценок. Ученый,
удивлявший своих учеников убежден¬
ным оптимизмом в оценке историче¬
ской судьбы России, под воздействием
февральских и октябрьских событий
был вынужден признать, что не Со¬
ловьева, верившего в светлое будущее
России, надо признать истинным про¬
роком. Таковым он называет в пос¬
ледней части своих воспоминаний
В.О. Ключевского, своего товарища
по историческому факультету, к по¬
пулярности которого он, бесспорно,
ревновал русское общество, и о кото¬
ром он однажды метко заметил, что в
отличии от их общего учителя Со¬
333
В.И. Герье
ловьева, тот всю жизнь писал не исто¬
рию возвышения России, а историю
ее гибели. Но, даже потеряв веру в бу¬
дущее столь любимой им Родины -
России, Герье не утратил до конца
своей жизни веры в то, что история
является последней инстанцией в веч¬
ном споре между политическими, пар¬
тийными, национальными и прочими
социально-групповыми устремления¬
ми, и что только она одна только
способна доставить на основании
опыта в прошлом неотъемлемые до¬
казательства как фактические, так и
теоретические”35.
Примечания
1 ОР РГБ. Ф. 70. Карт. 32. Ед. хр. 1. Л. 21.
2 ЦГИАМ. Ф. 2202. Оп. 3. Ед. хр. 11. Л. 33.
3 См.: Олар А. Политическая история
французской революции. Пг., 1918. С. 8.
4 Михневич В.О. Наши знакомые. СПб.,
1884. С. 54-55.
5 Высотский Н.Г Из далекого прошлого //
Вести, воспитания. 1910. № 7. С. 163.
6 Ковалевский М.М. Московский универси¬
тет в конце 70-х и начале 80-х годов про¬
шлого века // Вести. Европы. 1910. № 5.
С. 189.
7 Кизеветтер А.А. На рубеже двух столе¬
тий. М., 1997. С. 54.
8 См.: ЦГИАМ. Ф. 2202. Оп. 3. Ед. хр. И.
Л. 4-51.
9ОР РГБ. Ф. 70. П. 38. Л. 118.
10 РГАЛИ. Ф. 2567. On. 1. Ед. хр. 1368. Л. 20.
11 Ключевский В.О. Неопубликованные
произведения. М., 1983. С. 179.
12 Кизеветтер А.А. Указ. соч. С. 58.
13 См.: Сафронов Б.Г Историческое миро¬
воззрение Р.Ю. Виппера. М., 1976. С. 79.
14 Готье Ю.В. Мои заметки // ВИ. 1992.
№4/5. С. 111.
15 Кизеветтер А.А. Указ. соч. С. 56.
16 ОР РГБ. Ф. 70. Карт. 32. Ед. хр. 1. Л. 29.
17 Герье В.И. Ипполит Тэн как историк
Франции // Вести. Европы. 1878. № 12.
С. 52.
18 Герье В.И. Очерк развития исторической
науки. М., 1865. С. 113.
19 Там же.
20 ОР РГБ. Ф. 70. Карт. 32. Ед. хр. 33. Л. 2.
21 Герье В.И. Идея народовластия и француз¬
ская революция 1789 г. М., 1904. С. 148.
22 Там же. С. 180.
23 Герье В.И. Очерк... С. 56.
24 Герье В.И. Новое общество истории при
Московском университете // Вести. Евро¬
пы. 1895. №4. С. 455.
25 ОР РГБ. Ф. 70. Карт. 6. Ед. хр. 3. Л. 110.
26 Там же.
27 Там же. С. 530.
28 Герье В.И. Ипполит Тэн... С. 534.
29 См.: Там же. С. 529.
30 Герье В.И. Понятие о власти и народе в
наказах 1789 г. М., 1884. С. 4.
31 Герье В.И. Ипполит Тэн... С. 534.
32 Герье В.И. Август и установление Римской
империи // Вести. Европы. 1875. № 8. С. 558.
33 См.: Герье В.И. Блаженный Августин. М.,
1910. С. XV.
34 Герье В.И. Консерватизм у рим¬
лян // Вести. Европы. 1875. № 9. С. 267.
35 ОР РГБ. Ф. 70. Карт. 33. Ед. хр. 12. Л. 2.
Основные труды В.И. Герье
Борьба за польский престол в 1733 г. М.,
1862.
Очерк развития исторической науки. М.,
1865.
Лейбниц и его век. М., 1868.
Русский дилетантизм и общинное землевла¬
дение. М., 1878. В соавт. с Б.Н. Чичери¬
ным.
Понятие о власти и о народе в наказах
1789 г. М., 1884.
Идея народовластия и французская револю¬
ция 1789 г. М., 1904.
Основы Римской истории. М., 1907.
Франциск - апостол нищеты и любви. М.,
1908.
Блаженный Августин. М., 1910.
Французская революция 1789-1795 гг. в ос¬
вещении И. Тэна. СПб., 1911.
Западное монашество и папство. Т. 1-2.
СПб., 1913-1915.
Философия истории от Августина до Гегеля.
М., 1915.
* * *
Тридцатилетие ученой деятельности про¬
фессора В.И. Герье // Истор. обозрение.
1892. Т. 4. Включен список трудов.
Труды В.И. Герье // 30-летие специальных
классов Лазаревского института восточ¬
ных языков (1872-1902). М., 1903.
Юбилей В.И. Герье // Ист. вести. 1909. № 2.
Включен список трудов.
334
В.И. Герье
Литература о В.И. Герье
Кареев Н.И. Памяти двух историков // Анна¬
лы. 1922. № 1.С. 156-165.
Майкова К.А. Архив В.И. Герье // Зап. отд.
рукописей Гос. б-ки СССР им. В.И. Лени¬
на. М., 1959. Вып. 21. С. 33-64.
Кирсанова Е.С. В.И. Герье о политической
функции исторического знания // Мето¬
дологические и историографические воп¬
росы исторической науки. Томск, 1982.
Вып. 15. С. 36-52.
Кирсанова Е.С. Некоторые проблемы гене¬
зиса западноевропейского феодализма в
лекционном курсе В.И. Герье
(1870/71 г.) // СВ. М., 1982. Вып. 45.
С. 196-211.
Иванова Т.Н. В.И. Герье и начало изучения
Великой французской революции в Рос¬
сии (по материалам лекционных курсов
Герье) // Великая Французская револю¬
ция и Россия. М., 1989. С. 153-164.
Кирсанова Е.С. Консервативный либерал в
русской историографии: Жизнь и истори¬
ческое мировоззрение В.И. Герье. Се-
верск, 2003.
Иван Михайлович Гревс
(1860-1941)
‘V
Известный отечественный историк-
антиковед М.Е. Сергеенко в своих
воспоминаниях о Высших Женских
Бестужевских Курсах, написанных на
склоне лет, так говорит об одном из
своих преподавателей, профессоре
И.М. Гревсе: «Его официальным зва¬
нием было “профессор Санкт-Петер¬
бургского университета”, но он имел
право на другое, ни в каких послуж¬
ных списках не упоминаемое. Он лю¬
бил слово “идеал”, и его можно на¬
звать “служителем идеала”. В это рас¬
плывчатое понятие он вкладывал
очень точное содержание: он считал
своей обязанностью служить Богу,
абсолютной истине и абсолютному
добру, и занятия историей раскрывали
перед ним - а через него и перед его
учениками - как постепенно через ве¬
ка ошибок и преступлений, человече¬
ство начинало улавливать брезжущий
свет этого добра, этой истины. Мож¬
но было не быть ученицей Ивана Ми¬
хайловича, как не была ею я, но он
вводил нас в жизнь Курсов своими
вступительными беседами, приобщал
к их атмосфере, зажигал наши сердца,
естественно тянувшиеся к доброму
своей незыблемой верой в абсолют¬
ное добро, абсолютную истину. И если
мы, старые бестужевки, прожив дол¬
гую и не очень легкую жизнь, близко
заглянув в смрадные омуты подлости,
лжи и злобы, повстречав на своем пу¬
ти очень много породистых Каинов,
сохранили веру в победы этого добра,
этой истины, то это всходы семян, по¬
сеянных Иваном Михайловичем»1.
Такая благодарность учеников, про¬
несенная через годы, безусловно, яв¬
ляется высшим признанием заслуг
учителя, и удостаивается ее далеко не
каждый.
Иван Михайлович Гревс родился
4(17) мая 1860 г. в Воронежской гу¬
бернии в имении своего отца. Его
отец, Михаил Михайлович Гревс, сог¬
ласно семейному преданию, унаследо¬
вал свою фамилию от выходца из Ан¬
глии, еще при Петре Великом посту¬
пившем на русскую службу. Пройдя
всю Крымскую кампанию и получив
ранение при Севастополе, Михаил
Михайлович вышел в отставку в чине
поручика и всю оставшуюся жизнь
провел в своем небольшом имении.
По словам сына, переданным в заме¬
чательном очерке Е.Ч. Скржинской,
он имел прекрасную домашнюю биб¬
лиотеку, выписывал из столицы “Сов¬
336
И.М. Гревс
ременник” и “Отечественные запис¬
ки”. Но все же воспитанием детей, а
кроме Ивана в семье был еще сын
Дмитрий и дочь Елизавета, в основ¬
ном занималась мать Анна Ивановна,
урожденная Бекорюкова. Именно она
в 1872 г. отправляется с детьми в Пе¬
тербург для того, чтобы они смогли
продолжить обучение в столичной
гимназии. В сентябре 1873 г. Иван по¬
ступает в третий класс Ларинской
мужской гимназии, находившейся на
6-ой линии Васильевского острова.
Из гимназических учителей наиболь¬
шее влияние на него оказал препода¬
ватель русской литературы Виктор
Петрович Острогорский, памяти ко¬
торого впоследствии Гревс посвятил
очерк “Набросок воспоминаний уче¬
ника” (1902).
Окончив гимназию, в 1879 г. Гревс
поступает на историко-филологиче¬
ский факультет Санкт-Петербургско¬
го университета. В столичном универ¬
ситете того времени преподавали
многие известные русские ученые.
Например, всеобщую историю читали
Ф.Ф. Соколов и В.В. Бауер, отечест¬
венную - К.Н. Бестужев-Рюмин, но
вхождение в научный мир далось эмо¬
циональному и стеснительному моло¬
дому человеку нелегко. Позднее,
вспоминая о студенческих годах, он
будет рассказывать о том, какими не¬
простыми были его поиски своей на¬
учной “физиономии” и как непросто
складывались его отношения с буду¬
щим научным руководителем Васили¬
ем Григорьевичем Васильевским
(1838-1899). Но, тем не менее, выбор,
сделанный Гревсом после почти го¬
дичных колебаний на всю оставшую¬
ся жизнь определил его научную и
преподавательскую судьбу. Крупней¬
ший специалист по истории Византии,
читавший общий курс истории сред¬
них веков, Васильевский, по словам
самого Гревса, сумел привить своему
ученику и навык настоящей научной
работы, сочетавшей широту и основа¬
тельность, умение ставить проблему
со скрупулезным анализом текста, и
принципиально серьезное отношение
к преподавательской работе как “делу
жизни”. И верность заветам учителя
Гревс пронес через всю свою долгую
жизнь. “Всем, что у меня есть поло¬
жительного как научного историка,
всем обязан ему”2.
В 1884 г., закончив университет с
золотой медалью за написанную под
руководством Васильевского работу
“Римско-Византийское государство
по законодательным сборникам
V-VI вв.”, Гревс был оставлен при
университете для подготовки к про¬
фессорскому званию. В качестве
темы будущей магистерской диссер¬
тации была выбрана аграрная исто¬
рия римского общества периода Им¬
перии. Наряду с этим он начинает
преподавать историю в целом ряде
учебных заведений столицы - гимна¬
зиях, кадетских корпусах, женских
учебных заведениях. В 1884 г. в “Жур¬
нале Министерства Народного Прос¬
вещения” была опубликована первая
крупная научная статья И.М. Гревса,
представляющая собой обширную ре¬
цензию на работу Н.Д. Фюстеля де
Куланжа3. В 1885 г. Иван Михайлович
женится на Марии Сергеевне Заруд-
ной, дочери известного юриста и вид¬
ного деятеля судебной реформы 1860-х
гг. Сергея Ивановича Зарудного4. Ма¬
рия Сергеевна окончила Высшие
Женские Бестужевские Курсы и рабо¬
тала учительницей в гимназии. Супру¬
ги прожили долгую совместную
жизнь вплоть до кончины Ивана Ми¬
хайловича. В 1887 г. у них родилась
первая дочь Екатерина, в 1894 вто¬
рая - Александра, которая к большо¬
му несчастью родителей прожила сов¬
сем недолго и умерла в 1910 г. В том
же 1885 г. завязывается дружба между
Гревсами и братьями Ф.Ф. и С.Ф. Оль-
денбургами, случайно оказавшимися в
337
И.М. Гревс
это время соседями по дому. Вокруг
друзей постепенно образуется кру¬
жок, в который помимо самих Гревса
и Ольденбургов входили Д.И. Шахов¬
ской, В.И. Вернадский, А.А. Корни¬
лов и еще целый ряд молодых людей.
Многочасовые беседы и порой даже
споры о “жизненно важных” вопросах
с лирической теплотой описаны са¬
мим Гревсом в написанных позднее
воспоминаниях. Он вспоминает об
этом времени как о периоде “обрете¬
ния себя”, осознания благодаря дру¬
жеским спорам “руководящих идей”,
собственной жизни и деятельности,
отказа от “репутации радикала”5.
Друзья-единомышленники называли
себя Приютинским братством, по на¬
званию имения, которое в будущем
собирались приобрести. Замысел реа¬
лизовать не удалось, но дружба и вза¬
имное уважение были пронесены чле¬
нами кружка через всю жизнь и в
какой-то степени скреплены семейны¬
ми узами. Двоюродная сестра Марии
Сергеевны Гревс Мария Дмитриевна
Бекарюкова стала женой Ф.Ф. Оль¬
денбурга, а ее сестра Елена Дмитри¬
евна вышла замуж за близкого к
Братству известного русского истори¬
ка А.С. Лаппо-Данилевского6. В эти
же годы началась и длившаяся долгие
годы дружба Гревсов с Л аппо-Дани¬
левским. На родственнице М.С. Гревс,
Наталье Егоровне Старицкой был
женат и В.И. Вернадский. С А.С. Лап-
по-Данилевским и Ольденбургами
Гревса связывала в эти годы и дея¬
тельность в Студенческом научно-ли¬
тературном обществе7.
В 1888-1889 гг. сдав четыре из пяти
положенных магистерских экзаменов
(от экзамена “по древней истории” он
был освобожден по решению профес¬
сора Ф.Ф. Соколова, так как “уже в
медальном сочинении обнаружил хо¬
рошее знакомство с античностью”) -
средние века В.Г. Васильевскому, рус¬
скую историю Е.Е. Замысловскому,
новую историю - Н.И. Карееву, поли¬
тическую экономию Георгиевскому,
написав “клаузурную работу” и, про¬
читав так называемую пробную лек¬
цию, Гревс получает первую оплачи¬
ваемую командировку за границу для
продолжения научной работы.
В 1890 г. он отправляется на два го¬
да в поездку, запланировав посещение
крупнейших научных центров Евро¬
пы. Эта командировка, по словам
самого ученого, оказала огромное
влияние на процесс его научного фор¬
мирования. В ходе поездки он посетил
Германию, Швейцарию, Австрию,
очень большое впечатление на него
произвела Франция, особенно Париж.
Он был покорен французской культу¬
рой, став ее горячим почитателем, но
не меньшее впечатление на него про¬
извела и французская историческая
наука. “Среди всеобщих историков -
исследователей в России я - один из
немногих - являюсь последователем
французской, а не немецкой шко¬
лы”8, - писал он впоследствии. Осенью
1890 г. Гревс впервые приезжает в
Италию. Это было настоящее потря¬
сение. Впоследствии Гревс неодно¬
кратно будет вспоминать об этой по¬
ездке как о самом ярком впечатлении
своей жизни. Флоренция наряду с
Римом и Парижем стала для него
“родным, отчим местом”9, и при лю¬
бой возможности он стремился отпра¬
виться туда. Сам побывав во Флорен¬
ции около десяти раз, Гревс широко
пропагандировал путешествия в
Италию “в период формирования
взглядов” как уникальный и ни с чем
не сравнимый опыт приобщения к
культуре. Даже учитель Гревса, про¬
фессор В.Г. Васильевский, отмечал
заразительность рассказа своего уче¬
ника о посещении Италии10. Любовь,
настоящую любовь к Италии Гревс
пронесет через всю свою жизнь.
Личные пристрастия определили и
круг научных интересов И.М. Гревса.
338
И.М. Гревс
Позднее в своих воспоминаниях он на¬
зовет себя историком преимуществен¬
но романских стран11.
Продолжая работу над диссертаци¬
ей в 1894 г. Гревс получит еще одну
зарубежную командировку для рабо¬
ты в европейских научных библиоте¬
ках. Именно в результате этих поез¬
док в Европу окончательно оформят¬
ся приоритеты молодого ученого, как
в тематике научной работы, так и в
формировании круга мыслителей, чьи
идеи окажутся для него действитель¬
но значимыми профессионально и ми¬
ровоззренчески. Наиболее значимым
оказалось влияние на молодого уче¬
ного идей великого французского ис¬
торика Н.Д. Фюстеля де Куланжа12.
В 1890 г. Гревс утвержден в звании
приват-доцента Петербургского уни¬
верситета и с января приступает к чте¬
нию первого курса лекций “История
государства и общества в период паде¬
ния Римской империи” В 1892 г. он
начинает преподавать и на Высших
Женских (Бестужевских) курсах, где
вскоре становится одним из самых по¬
пулярных и любимых слушательница¬
ми профессоров. В 1894 г. болевший
Васильевский, видевший в Гревсе сво¬
его преемника на кафедре, передает
ему чтение общего курса истории
средних веков в университете.
В эти годы Гревс удачно сочетает
преподавательскую деятельность с за¬
вершением работы над диссертацией.
С середины 90-х гг. он публикует в
“Журнале Министерства Народного
Просвещения” ряд довольно объеми¬
стых статей, посвященных аграрной
истории Рима13. По сути эти статьи
представляют собой, говоря языком
современной науки, микроисториче-
ские исследования, реконструирую¬
щие структуру крупных земельных
хозяйств на материале отдельных ре¬
ально существовавших поместий. Сам
Гревс называл свои “этюды” “эконо¬
мическими биографиями” В 1899 г.
объединив два первых опубликован¬
ных этюда, и снабдив их обширным
теоретическим введением и заключе¬
нием, в котором, по сути, создается
общая теоретическая концепция исто¬
рической эволюции крупного аграр¬
ного землевладения в Риме, историк
издает свою первую книгу “Очерки из
истории римского землевладения
(преимущественно во времена импе¬
рии)” Т. 1, представленную для защи¬
ты в качестве магистерской диссерта¬
ции.
В 1900 г. состоялась защита маги¬
стерской диссертации. Официальны¬
ми оппонентами на защите выступили
Н.И. Кареев и Ф.Ф. Соколов, давшие
положительные отзывы о работе. В це¬
лом доброжелательными были и ре¬
цензии, появившиеся в печати14.
Присутствующее в названии моно¬
графии указание на номер тома дале¬
ко не случайно. По словам
Е.Ч. Скржинской, “прямым продол¬
жением магистерской диссертации
должна была стать следующая, уже
почти тогда готовая работа по вопро¬
сам развития императорской земель¬
ной собственности от начала империи
до ее падения”15. Вторая часть иссле¬
дования должна была завершить фор¬
мирование единой целостной концеп¬
ции аграрной эволюции римского
общества. Но в 1901 г. произошло со¬
бытие, кардинальным образом изме¬
нившее планы историка и имевшее
огромное значение для его творче¬
ской биографии. В этом году извест¬
ный немецкий антиковед, ученик
Т. Моммзена, Отто Гиршфельд, опуб¬
ликовал в журнале “Клио” статью,
посвященную императорской земель¬
ной собственности16, и, следователь¬
но, определенным образом предвос¬
хитившую гревсовский замысел. Для
Гревса это было серьезным ударом.
«Гиршфельд напечатал свою “стати¬
стику” императорского землевладе¬
ния, перехватив у меня (разумеется,
339
И.М. Гревс
случайно - он не знал о моей работе,
даже может быть и о моем существо¬
вании) богатейший, свежесобранный
и до него ни кем не использованный
материал. У меня была статистика бо¬
лее богатая, чем у него, но, так ска¬
зать, “сливки” были сняты, и я махнул
рукой на неоконченный труд... Мир
праху моей работы»17. В 1905 г. ско¬
рее по инерции будет опубликована
статья о крупном частном римском зе¬
мельном владении по данным Петро-
ния, но после этого историк надолго
оставит тему, так и не реализовав под¬
готовленный материал. Только через
многие годы Гревс вновь вернется к
аграрной истории Рима, но и в этом
случае его труд так и не будет полно¬
стью опубликован18. В печати появится
только статья, посвященная земель¬
ным владениям второй жены импера¬
тора Августа Ливии19. Сказались как
внешние, так и внутренние обстоя¬
тельства: “...потерялась свежесть
новизны, ослабела энергия для даль¬
нейшей обработки, будто по стопам
другого”20.
Впоследствии сам Гревс говорил об
этом ударе как событии поворотном в
его жизни. “Может быть, отчасти, в
силу указанного только что обстоя¬
тельства произошла перемена в ори¬
ентировке моих исследовательских
работ, но также и расширение и ос¬
ложнение моих профессорских заня¬
тий, и это надолго прервало мои
аграрно-исторические изыскания в
области истории римского мира”21.
Действительно, теперь он обращается
к средневековой истории Италии и
Франции, уделяя преимущественно
внимание истории городов и культу¬
ры и, зафиксировав в этот период для
себя центральные фигуры средневе¬
ковья (Августина для раннего време¬
ни, Данте и Франциска Ассизского
для высокого средневековья), в кото¬
рых в наибольшей степени реализова¬
ла себя специфика средневековья, и
которые в значительной степени ос¬
таются актуальными и для современ¬
ности в качестве “собеседников” и
“учителей жизни” Таким образом,
как мы видим, при тематическом пе¬
реходе Гревс сохраняет тот же прин¬
цип познания общего через конкрет¬
но-историческое его раскрытие, то
же внимание к “биографии” И этот
тематический переход в определен¬
ной степени был подготовлен. Во-пер¬
вых, занимаясь аграрной историей
Рима, Гревс, в полном соответствии со
взглядами Фюстеля де Куланжа, пер¬
воочередное внимание уделял “рост¬
кам” будущего средневековья. А во-
вторых, как уже говорилось, Гревс в
связи с болезнью Васильевского
(умершего в 1899 г.) читал общий курс
истории средних веков и в университе¬
те, и на Бестужевских курсах.
Однако именно с этим связано еще
одно обстоятельство, усилившее дра¬
матизм кризисной ситуации. В 1899 г.
Гревс наряду с Н.И. Кареевым,
М.И. Туган-Барановским, М.И. Свеш¬
никовым был “секретным приказом
министра народного просвещения
удален от должности приват-доцента
СПб. университета... ввиду вредного
направления” На фоне студенческих
волнений сочувствие популярных
профессоров накладывалось, по мне¬
нию исследователей жизненного пути
Гревса, на привлечение его еще в
1884 г. к дознанию по политическому
делу. После встречи с министром на¬
родного просвещения Боголеповым,
Гревс был отстранен от должности.
В течение ряда лет он занимается пре¬
подаванием в частных гимназиях и со¬
трудничеством в различных научно-
популярных изданиях. Например, в
Тенишевском училище историк орга¬
низовал ряд так называемых истори¬
ческих экскурсий по Петербургу и
Киеву22.
Отлучение от высшей школы пере¬
живалось довольно болезненно, но
340
И.М. Гревс
длилось недолго. В 1902 г. Гревс был
восстановлен на должности в универ¬
ситете, в 1903 г. - на Бестужевских
курсах. С этого времени начинается
расцвет педагогической деятельности
Гревса. Именно в этот период Гревсу
в значительной степени удалось реа¬
лизовать себя как преподавателя, вы¬
ступая, в полном соответствии со сво¬
им пониманием задач обучения, не
только в качестве учителя науки, но и
в качестве учителя жизни, фактиче¬
ски создав в этот период петербург¬
скую школу медиевистики. Гревс ор¬
ганизовывает специальный медиеви-
стический кабинет, предназначенный
для научной работы студентов, ведет
и в университете, и на Бестужевских
курсах специальный семинарий, по¬
священный научному анализу текстов
средневековых источников.
Значительным событием оказа¬
лись организованные Гревсом в
1907 г. и в 1912 г. экскурсионные по¬
ездки в Италию студентов универси¬
тета и слушательниц ВЖК. В первой
поездке участвовало 16 человек, во
второй - 26. Профессор рассматривал
эти поездки как чрезвычайно важные
для формирования историков-про-
фессионалов, да и просто образован¬
ных людей. Поездки тщательно пла¬
нировались и организовывались.
Для отправляющихся в Италию, а ядро
этой группы составляли студенты и
слушательницы гревсовского семина¬
рия, читались обстоятельные подго¬
товительные лекции. Гревсом был
разработан четкий план проведения
итальянских путешествий. Они начи¬
нались в Венеции, “переходили затем
в Тоскану, где надолго задерживались
во Флоренции и окружающих городах
(Прато, Пистойя, Сиена, Лукка, Пиза),
перекидывались затем в Умбрию (Пе¬
руджа, Ассизи) и заканчивались в Ри¬
ме”23. В каждом городе экскурсии
проходили по выработанному тогда
уже Гревсом экскурсионному мето¬
ду - знакомство с городом начиналось
с места, позволяющего охватить
взглядом общую панораму. Это долж¬
но было, по мнению Гревса, помочь
почувствовать уникальную, сохранив¬
шуюся во времени атмосферу города
(как назовет это потом ученик Гревса,
Н.П. Анциферов, Дух Места). Для
Гревса в ходе проведения этих поез¬
док была чрезвычайно важна идея по¬
гружения, “вживания” учеников в столь
любимую им итальянскую культуру.
Это “вживание” должно было помочь
им и в понимании специфики итальян¬
ской истории. Посещение особо важ¬
ных в историческом плане экскурсии
мест сопровождалось чтением текста
подходящего источника прямо в ходе
экскурсии. Так, кульминацией посе¬
щения Ассизи стало чтение “Цветоч¬
ков Св. Франциска” в атмосфере, со¬
ответствующей религиозному гению
католического святого, столь почита¬
емого Гревсом. К проведению экскур¬
сий Гревс активно привлекал извест¬
ных специалистов по истории Италии
и истории искусств. Так в проведении
второй экскурсии ему помогали его
бывшие ученики Н.П. Оттокар,
П.Б. Шаскольский, а также искусство¬
веды А.И. Анисимов и В.А. Головань.
Гревс большое внимание уделял соз¬
данию особой, слегка экзальтирован¬
ной, атмосферы экскурсии, полагая
что это способствует тому, что эти
поездки станут действительно важ¬
ным событием в жизни его учеников,
своего рода откровением, подобным
тому, которое в ходе первого посеще¬
ния Италии пережил он сам. Он лю¬
бил Италию и искренне старался пе¬
редать свою любовь ученикам. И как
свидетельствуют воспоминания участ¬
ника поездки 1912 г. Н.П. Анциферо¬
ва, во многом ему это удалось.
Сам Гревс, испытывая интерес к
узкоспециальным темам, постоянно
меняет в этот период предлагаемые
студентам специальные курсы и темы
341
И.М. Гревс
семинариев. Так в обоих учебных за¬
ведениях с 1902 по 1919 (а в универси¬
тете до 1923) он читал учебные курсы
“Социальная история Италии в конце
средневековья и начале Возрождения
с практическими занятиями по чте¬
нию и интерпретации источников по
истории Флоренции в XIII-XIV вв.’\
“Начала новой культуры. Возрожде¬
ние XII-XIV вв.’\ “История развития
городской культуры в Италии от
упадка единства в Римском мире до
так называемой эпохи Возрождения”,
“История французской культуры
позднего средневековья”, “Городская
культура Италии в Х-ХШ вв. (Обще¬
ство, учреждения, духовная жизнь)”,
“История культуры в позднее средне¬
вековье (Рим, Венеция, Флоренция)”.
В эти же годы Гревс вел спецсемина-
рии по темам: “Чтение и интерпрета¬
ция источников по истории Флорен¬
ции”, “Практические занятия по исто¬
рии освобождения городов в средние
века”, “Развитие коммунальных учре¬
ждений в средневековом Кельне”,
“Франциск Ассизский и раннее фран-
цисканство”, “Дино Кампании и Фло¬
ренция во времена Данте”, “Полити¬
ческие теории начала XIV в. в роман¬
ских странах европейского Запада”,
“Семинарий по изучению памятников
истории Флоренции во времена Дан¬
те”24. Семинары, посвященные Данте
(в первую очередь “О монархии”) и
Августину (основанные на разборе
текста “Исповеди”) проводились не¬
однократно. Сохранившиеся в архиве
ученого подготовительные материа¬
лы к семинарским занятиям и воспо¬
минания учеников позволяют рекон¬
струировать гревсовскую методику
проведения семинарских занятий, ос¬
нованную на последовательном,
фрагмент за фрагментом, скрупулез¬
ном анализе текста, направленном
на выявление базовых категорий и
идей, сочетаемом в то же время с
широкой постановкой вопросов и
знакомстве с современной научной
литературой25.
Среди учеников, занимавшихся в
спецсеминарии под руководством Грев-
са, следует выделить такие известные
впоследствии имена, как О.А. До-
биаш-Рождественская, Л.П. Карсавин,
Н.П. Оттокар, А.И. Хоментовская,
Е.Ч. Скржинская, Г.П. Федотов,
A. А. Тэнтел, Н.П. Анциферов,
М.Э. Шайтан, С.И. Штейн, К.В. Фло-
ровская, В.В. Вейдле. После смерти из¬
вестного специалиста по новой исто¬
рии профессора Г.В. Форстена, Гревс
по мере сил помогал в научной работе
ученикам последнего - А.Г. Вульфиу-
су и В.Э. Крусману, справедливо счи¬
тавших Гревса своим вторым учите¬
лем. Из учеников Гревса послерево¬
люционных лет к этому списку можно
добавить А.Д. и В.С. Люблинских,
М.А. Гуковского, В.В. Бахтина,
B. И. Рутенбурга. Кроме того семина¬
рий Гревса оказался весьма полезной
школой и для целого ряда известных
историков, не специализирующихся
на медиевистике, например Б.А. Ро¬
манова или М.Е. Сергеенко. Автори¬
тет Гревса среди учеников и просто
студентов в эти годы был непререка¬
ем, а сам профессор окружен вполне
заслуженным уважением и любовью.
По словам бывшей слушательницы
Высших Женских курсов Е.Н. Чехо¬
вой: “Вряд ли можно найти имя, кото¬
рое сыграло большую роль, пользова¬
лось большей популярностью среди
молодежи”26. Учениками были подго¬
товлены два юбилейных сборника
статей в честь И.М. Гревса, ставших
событием в отечественной историо¬
графии27.
Преподавательскую деятельность в
рамках учебных заведений в эти годы
Гревс активно совмещает с различны¬
ми формами популяризации истори¬
ческих знаний среди широкой общест¬
венности. Он выступает в качестве
редактора русского перевода знаме¬
342
И.М. Гревс
нитой работы Н.Д. Фюстеля де Ку-
ланжа “История общественного строя
древней Франции”, написав обширное
предисловие к первому тому, в каче¬
стве редактора русского перевода
книги Г. Эйкена “История и система
средневекового миросозерцания” и
одного из соредакторов “Общей исто¬
рии европейской культуры” Кроме
того, в издаваемом издательством
Брокгауза и Ефрона “Новом энцикло¬
педическом словаре” Гревс редакти¬
рует статьи, посвященные европей¬
скому средневековью. Он активно
привлекает для написания статей сво¬
их учеников, а ряд важных статей
(например, об Августине и Карле Ве¬
ликом) пишет сам.
Активно занимается Гревс и обще¬
ственной деятельностью. В 1904-
1905 гг. он был участником съездов
Всероссийского союза профессоров,
затем был членом комиссии по выра¬
ботке нового университетского уста¬
ва от историко-филологического фа¬
культета, впоследствии был избран в
комиссию по связям между Советом
университета и студентами.
После революции Гревс продолжал
работу в университете до 1923 г., ко¬
гда он подобно многим представите¬
лям старой науки должен был уйти из
университета. В эти годы он занимал¬
ся в основном литературной и крае¬
ведческой деятельностью. В 1923—
1924 гг. он редактировал в издательст¬
ве Брокгауза и Ефрона научно-попу¬
лярную биографическую серию
“Образы человечества”, в которой
приняли участие многие видные исто¬
рики того времени. И.М. Гревс напи¬
сал для этой серии книгу о Данте, ко¬
торая, к сожалению, не была опубли¬
кована. В 1926 г. выходит в свет его
книга о И.С. Тургеневе. В этой книге,
состоящей из двух разделов с прило¬
жением о тургеневском Петербурге,
Гревс последовательно рассматривает
сначала итальянские путешествия
своего любимого писателя и возник¬
шие в их ходе впечатления, а затем
образ Италии на страницах художест¬
венных произведений Тургенева. При
этом тургеневская Италия встраива¬
ется в контекст образа Италии в рус¬
ской культуре в целом. “Одной из
стран, куда рвется русская душа,
была Италия. Учиться в прежние вре¬
мена мы всего чаще ездили в Герма¬
нию от времен Гегеля и Савиньи до
времен Куно Фишера и Моммзена,
развлекаться отправлялись в Париж,
но сердцем всего больше отдавались
Италии”28. При этом говоря о Турге¬
неве, Гревс постоянно подчеркивает,
что тот был “самым образованным
среди русских писателей”29, пони¬
мавшим, чувствовавшим и пропаган¬
дирующим “высшие ценности” куль¬
туры. “Духовное лицо Тургенева ор¬
ганически нераздельно с понятием
культура. Он один из ее поборников,
сеятелей у нас ее благ и пропаганди¬
стов ее высших ценностей. Он изуми¬
тельно жизненно разумел, чуял, во¬
площал саму душу культуры - идеи,
просвещение, науку, искусство... Тур¬
генев любил культуру всем сердцем -
высокую культуру, цивилизацию.
Она выражалась для него в развитии
европейских народов”30. При этом
многое вкладывая в образ любимого
писателя от своего собственного идеа¬
ла, Гревс говорил о важности для Тур¬
генева “принципа постепенности в
достижении высокого идеала”, разум¬
ной меры и гармонии в осуществле¬
нии эволюционного развития. Во мно¬
гом именно этим Тургенев был бли¬
зок Гревсу. Интерес и любовь к этому
писателю историк пронес через всю
свою долгую жизнь, невзирая на раз¬
личные модные веяния.
Но все же центральным местом ра¬
боты Гревса в этот период являлся
Петроградский (а затем Ленинград¬
ский) экскурсионный институт и Цен¬
тральное бюро краеведения. В раз¬
343
И.М. Гревс
личных педагогических и краеведче¬
ских изданиях Гревс публикует целую
серию статей, в которых разворачива¬
ется целостная и продуманная концеп¬
ция экскурсионной деятельности как
метода познания культуры31. Рассмат¬
ривая город как своего рода квинтэс¬
сенцию культурных процессов, Гревс
в то же время ратовал за целостный и
органический подход к изучению го¬
рода в ходе экскурсионной и краевед¬
ческой работы. Теоретические студии
сочетались и с практикой экскурсион¬
ной деятельности. Так, в 1922 г. он
принимает участие в организованной
совместно Московским и Петроград¬
ским экскурсионными институтами
поездке в Вологду и Галич.
В этот же период историк публикует
целый ряд статей по школьной педаго¬
гике и краеведению, а в 1927 г. выпус¬
кает небольшую обзорную брошюру
“Краеведение в немецкой школе”.
В целом отношения историка с со¬
ветской властью складывались непро¬
сто. Сам Гревс относился к Октябрь¬
ской революции отрицательно, и не
изменил своего отношения до конца
жизни, но необходимость существо¬
вать вынуждала считаться с новой об¬
становкой. В 1920-е гг. Гревс и его
ученики неоднократно подвергались
критике за идеализм со стороны
“пролетарских” историков школы
Покровского. В конце 20-х гг. Гревс
был вынужден оставить свои занятия
краеведением. В 1930 г. Гревс нена¬
долго был арестован. Большинство
его работ, написанных в 20-30-е гг. так
и остались в силу различных причин
неопубликованными, хотя в этот пе¬
риод историк работал достаточно ин¬
тенсивно. Рукописные материалы по¬
следних лет жизни Гревса позволяют,
по мнению Б.С. Кагановича, говорить
о неприятии историком “социализма и
материализма” с позиций правосла¬
вия. И в целом направление эволюции
взглядов историка можно определить
как движение “от идеализма к право¬
славию”32.
В 20-е гг. на квартире Гревса регу¬
лярно собирался кружок его бывших
учеников, куда в основном входили
В.В. Бахтин, Г.П. Федотов и Е.Н. Фе¬
дотова-Нечаева (до своего отъезда за
границу), Е.Ч. Скржинская, А.Д. и
В.С. Люблинские, М.А. Гуковский33.
Но в 1934 г. после восстановления
исторических факультетов Гревс по¬
лучил предложение вернуться в Ле¬
нинградский университет.
В то же время об обеспечении пер¬
сональной пенсии Гревсу в марте
1934 г. активно хлопотал бывший тог¬
да директором Института истории нау¬
ки и техники Н.И. Бухарин34. Видимо,
это связано с ходатайством фактиче¬
ского руководителя института, быв¬
шего ученика Гревса М.А. Гуковско¬
го. С введением ученых степеней Гревс
получил диплом доктора историче¬
ских наук. Он вел семинарские заня¬
тия с аспирантами, среди которых,
между прочим, можно назвать круп¬
нейшего впоследствии специалиста по
истории Италии В.И. Рутенбурга.
По воспоминаниям последнего, заня¬
тия, проводимые Гревсом, в этот пе¬
риод были посвящены рассмотрению
римского колоната, хронике Дино
Кампании и творчеству Абеляра.
Не оставляет Гревс, несмотря на
возраст, и активной популяризатор¬
ской деятельности, продолжая
знакомить теперь уже советского чи¬
тателя с достижениями мировой куль¬
туры. В конце 30-х гг. Гревс принима¬
ет участие в подготовке к изданию
“Божественной комедии” Данте в пе¬
реводе М.Л. Лозинского, составляя
научный комментарий к “Аду”, пишет
обстоятельное предисловие к роману
итальянского писателя М. Д’Адзел-
лио “Этторе Фьерамоска или Барлет-
ский турнир”, участвует в составлении
научного комментария к русскому пе¬
реводу мемуаров Сен-Симона.
344
И.М. Гревс
Умер И.М. Гревс 16 мая 1941 г., не
дожив одного дня до 81 года. “Убелен¬
ный сединами и как бы спокойно ус¬
нувший, он лежал в своем маленьком
кабинете, где его окружали неразрыв¬
ные с ним образы - портрет молодого
Данте, широкая панорама Флоренции
среди тосканских холмов, портреты
матери, друзей, академика Васильев¬
ского и младшей дочери - девушки с
длинными косами в белом платье,
умершей в шестнадцатилетнем воз¬
расте, что, было, может быть, наибо¬
лее острым горем его зрелых лет. Че¬
рез два дня тело перенесли в большую
аудиторию исторического факульте¬
та, где была совершена историческая
панихида. Похороны состоялись на
Волховом кладбище”35. Жена и дочь
историка погибли в 1942 г. в блокад¬
ном Ленинграде. Уже после войны
вышла в свет последняя работа исто¬
рика - научно-популярная биография
“Тацит”, рассматривавшая великого
римского историка в широком исто¬
рико-культурном контексте.
Представляется, что, характери¬
зуя в целом теоретические взгляды
И.М. Гревса в качестве основного
следует указать на то, что он сам оп¬
ределял как генетический принцип
в истории. Под ним историк понимал
рассмотрение исторического процес¬
са как постепенной последователь¬
ной эволюции человеческого обще¬
ства, осуществляемой за счет работы
по сохранению и созданию общече¬
ловеческих культурных ценностей и
вырастающих из них, создаваемых
на их основе социальных отношений.
Роль работы сознания в истории
трудно переоценить. На него в своем
основании должно быть ориентиро¬
ванно и познание истории: “...и ныне
остается и всегда будет величайшей
проблемой истории воссоздание пу¬
тей развития человеческого созна¬
ния в истории человеческого обще¬
ства”36.
В поступательной эволюции созна¬
ния Гревс видел смысл и направлен¬
ность исторического процесса.
Это процесс очень сложный, посте¬
пенный и многозначный, но в целом
поступательный. Каждый новый этап
вбирает в себя все положительное, на¬
копленное предыдущим, и опирается
на него. Движение вперед в этом слу¬
чае оказывается возможным за счет
осознания и творческого развития на¬
копленных традицией ценностей.
В этом исторический долг человека
любой эпохи. В полном соответствии
с идеями второй половины XIX века
Гревс говорит, таким образом, о еди¬
ной человеческой культуре, Культуре
с большой буквы, которая, состоя из
ценностей, сама по себе является
главной ценностью. В связи с этим,
рассматривая процесс перехода от од¬
ного исторического этапа к другому
(например, от античности к средневе¬
ковью или от средневековья к Новому
времени) Гревс всегда делает акцент
на преемственности основных эле¬
ментов общественной жизни, отрицая
тем самым кардинальные разрывы
или революционность перехода, и
подчеркивая сохранение единой тра¬
диции европейской цивилизации. Ос¬
новную заслугу теоретических взгля¬
дов Фюстеля де Куланжа Гревс видит
в идее сохранения культурной преем¬
ственности в истории европейского
общества в период перехода от антич¬
ности к средним векам. Романизм
Фюстеля для Гревса “культурный”, а
не “расовый” Любое пренебрежение
накопленными культурными ценно¬
стями Гревс обозначает как варварст¬
во и оценивает крайне негативно.
Вторым основополагающим прин¬
ципом исторических построений
Гревса является всемирно-историче¬
ский подход, который историк оце¬
нивал не как необходимость построе¬
ния единой и всеобъемлющей концеп¬
ции исторического процесса, а как
345
Н М Грек
‘'методологический принцип" т.е. не¬
обходимость рассмотрения каждого
исторического события с точки зре¬
ния общеисторической эволюции че¬
ловеческого общества. Только при
таком рассмотрении будет понятен
смысл изучаемого явления. Отсюда
почти все исторические и даже крае¬
ведческие работы ученого, посвящен¬
ные казалось бы довольно локальным
сюжетам, как правило, содержат в
себе, с одной стороны, стремление
вписать изучаемое явление, насколь¬
ко это возможно, в широкий контекст
исторической эволюции, а с другой
стороны, мировоззренчески жизнен¬
но актуализировать его. При этом
Гревс признавал односторонним и в
силу этого научно несостоятельным
любой монизм: к нему под названи¬
ем “экономического” он относил в
работах 1890-1900-х гг. и марксизм.
Признавая заслуги марксизма в рас¬
ширении тематики исторических ис¬
следований, Гревс полагал, что исто¬
рическая наука должна стремиться
рассматривать исторический процесс
целостно и всесторонне. “Надо еще
прибавить, что привлечение к истори¬
ческой обработке материала по эко¬
номической истории раскрыло более
полно понятие о сущности историче¬
ского процесса, позволило установить
прочно и устойчиво “генетические”
построения истории и вполне усвоить
“эволюционную” точку зрения взамен
устарелого “прагматизма” Благодаря
такому результату можно надеяться,
что “культурная история” в дальней¬
шем будет изучаться и строиться как
цельная картина развития человече¬
ства, и в таком высшем единстве
исчезнет не вполне справедливое и не¬
желательное резкое противопостав¬
ление между историей социального и
духовного развития”37. Таким обра¬
зом, мы видим, что исторические
взгляды Гревса в целом сформирова¬
лись в 1880-1890-е гг., соответствова¬
ли уровню исторической науки того
времени, и на протяжении его долгой
научной и преподавательской дея¬
тельности по сути оставались неиз¬
менными. При этом Гревс, разумеется,
внимательно следил за всеми новин¬
ками гуманитарной мысли, реагируя,
например, на неокантианство или
Шпенглера, но не считая нужным что-
то принципиально менять в своих ус¬
тоявшихся исторических взглядах.
Новомодные теории оказывались для
него скорее вызовом, позволяющим, в
ходе ответа на них по-новому раскры¬
вать внутренние потенции своих усто¬
явшихся идей. Позитивизм, гуманизм
и классический либерализм остава¬
лись ядром научного мировоззрения
ученого. По воспоминаниям учеников
и соратников ученый очень ценил
пафос классической науки, искренне
верил в него и гордился им.
Столь же принципиальной и по су¬
ти неизменной была вера Гревса в не¬
разрывную связь науки, преподавания
и жизни в самом широком значении
этого слова. “Наука как результат
коллективного] опыта всех
предыдущих] поколений, трудивших¬
ся над познанием мира есть лучшее
средство образования. Наука есть
единственный путь знания и понима¬
ния мира”38. Относясь с большим ува¬
жением, пожалуй, даже пафосом и пи¬
ететом к любой научной деятельно¬
сти, в первую очередь к исторической,
Гревс рассматривал науку не просто
как средство познания мира, а как не¬
обходимое условие общественного су¬
ществования и прогресса. Наука не¬
возможна в отрыве от жизни, но в
свою очередь в современном мире
практически необходима для нее.
Именно историческое изучение поз¬
воляет сохранять и развивать накоп¬
ленные культурные ценности. Отсю¬
да и характерное, разделяемое Грев-
сом со многими коллегами, стремле¬
ние к участию в различных формах
346
И.М. Гревс
популяризации исторического зна¬
ния - активная преподавательская
работа, участие в различных научно-
популярных изданиях, организациях
“научных” экскурсий, стремление к
искренним задушевным беседам с уче¬
никами. Ученый, сколь бы пафосно
это не звучало, всю свою жизнь тру¬
дился для науки, верил в науку и жил
наукой. И эту веру он на протяжении
всей своей жизни в самых различных
формах проповедовал своим учени¬
кам. Кому-то, порой, это казалось че¬
ресчур наивным, но для Гревса это
были жизненные принципы, необхо¬
димые на уровне самовосприятия це¬
лостному мировоззрению человека
классического XIX века, которыми он
жил и в которые он верил.
Проявляя принципиальную твер¬
дость в следовании выбранным в юно¬
сти жизненным идеалам, И.М. Гревс в
то же время в быту был человеком
довольно мягким, увлекающимся,
эмоциональным и впечатлительным.
Его сентиментальная, “лирическая”
натура проявлялась практически во
всем, отличая его от многих коллег по
профессорско-преподавательскому
академическому цеху.
В общении с людьми Гревс стре¬
мился к установлению теплых интим¬
но окрашенных дружеских отноше¬
ний. Для него были принципиально
важны открытость и искренность.
Через всю свою долгую жизнь он про¬
нес теплое воспоминание и привязан¬
ность к Приютинскому братству,
друзьям молодости. Многочисленные
мемориальные статьи, написанные
Гревсом, посвященные друзьям кол¬
легам и учителям, окрашены искрен¬
ним лирическим тоном. Близкие не¬
формальные отношения он стремился
установить и со своими учениками.
Н.П. Анциферов, один из близких
учеников Гревса вспоминает, как про¬
фессор “пригласил интересующихся
прийти вечером побеседовать с ним
на заинтересовавшие нас темы”39. И хо¬
тя из-за робости студентов-первокурс-
ников беседа в тот вечер не получи¬
лась, но через несколько лет уже в
рамках своего семинария Гревс орга¬
низовал чтение и обсуждение докла¬
дов, посвященных “любви и дружбе” в
истории40.
Эмоциональная открытость, рани¬
мость Гревса делала крайне болезнен¬
ным любые жизненные невзгоды, а
их, порой весьма серьезных, в жизни
Гревса хватало. Неудача с диссерта¬
цией, конфликты с властью как до, так
и после революции, наконец, смерть
младшей дочери в возрасте 16 лет,
которую Гревс переживал особенно
тяжело. Болезненно воспринимал
Гревс и любой личный конфликт,
особенно с теми, к кому он в целом
относился с уважением, как это было,
например, с многолетним коллегой
С.Ф. Платоновым41 или одним из пер¬
вых учеников Л.П. Карсавиным42.
Пожалуй, в какой-то степени, эмо¬
циональная открытость Гревса, жи¬
вой интерес ко многим, совершенно
различным вопросам, постоянно вы¬
талкивали его за рамки сугубо про¬
фессиональных интересов. Отсюда
статьи по реформе школы, краеведе¬
нию, теории экскурсионного дела,
многолетнее занятие Тургеневым. А в
Италии его интересовало вообще все.
От древности до современности во
всех проявлениях. Способность Грев¬
са увлекаться различными сюжетами,
порой, вызывала неодобрительные
отзывы коллег. Позднее он писал в
своих воспоминаниях: «Нельзя не
признать, что такое “разбрасывание
интересов” было политикой не эко¬
номной, не выгодной для быстрого
хода ученой карьеры. Помню не¬
сколько лет спустя, старший коллега
мой (тоже ученик Васильевского, по¬
том профессор в Киеве) Н.М. Бубнов,
при случайном разговоре о моей за¬
граничной командировке, посмеивал¬
347
И.М. Гревс
ся надо мною: “Что же это вы в Ита¬
лии вместо того, чтобы диссертацию
писать, занимались этрусскими ваза¬
ми. Оттого и застряли с своею рабо¬
той”. - Это строго-практически и по
рациональной логике было верно, и я
обыкновенно отмалчивался на такие
замечания. Но не в силах был я пода¬
вить интерес к тому, о чем взывала
окружившая меня богатейшая среда.
Тогда я беспокоился и мучился, писал
В.Г. Васильевскому недоуменные воп¬
росы; но он не расхолаживал меня,
предоставляя свободу. А теперь я не
жалею о том, что делал. Может быть,
оттого не написал двух-трех лишних
второстепенных по важности книг,
без которых легко обойтись, но от
этого, наверное, дал гораздо больше
своим ученикам»43.
Представляется, что это во многом
объясняет постоянное стремление к
жизненной актуализации предмета ис¬
следования. Отсюда же во многом
проистекает гревсовское стремление
к психологизации исторического ис¬
следования, его стремление почувст¬
вовать объект изучения, “вжиться” в
него. При этом психологизация вос¬
принимается самим Гревсом как вос¬
приятие некоего объективно сущест¬
вующего составляющего уровня изу¬
чаемого объекта, которое является
первичным интуитивным толчком для
исследования и которое полностью не
переводимо на язык рационального
научного описания. Это субъективное
переживание объективного, от кото¬
рого невозможно отказаться или от¬
махнуться. Последующее соотнесение
с фактами позволяет рационально
проверить или корректировать полу¬
ченное интуитивное знание. Даже в
ходе работы над диссертацией Гревс
счел нужным посетить место, где рас¬
полагалась вилла Горация. Програм¬
му научного (т.е. подготовленного и
направленного, “ожидаемого”) вжи¬
вания Гревс активно использовал в
качестве теоретической составляю¬
щей своей экскурсионной работы.
В какой-то степени это объясняет и
пристрастие Гревса к жанру научно-
популярной работы. Он позволяет на¬
ряду с анализом и объективирован¬
ным описанием создать целостный
эмоционально окрашенный образ, а
это было для Гревса очень важным.
Так строятся, например, первые
“Очерки истории флорентийской
культуры”. В них, стремясь создать це¬
лостный образ, Гревс перемежает
собственные воспоминания о первом
посещении Флоренции, программу
экскурсии для путешественника в пер¬
вый раз посетившего город, описание
исторических памятников с цитатами
из текстов известных работ о Флорен¬
ции, удачно, по мнению Гревса, пере¬
дающих атмосферу города.
Наряду с М.И. Ростовцевым и
М.М. Хвостовым И.М. Гревс является
одним из основоположников социаль¬
но-экономического направления рос¬
сийского антиковедения44. Цикл его
работ, посвященных рассмотрению
крупного римского землевладения пе¬
риода ранней империи, с точки зрения
традиционных критериев научности
является наиболее профессиональ¬
ным из всего творческого наследия
ученого. Учитывая в определенной
степени квалификационный характер
работы, это вполне понятно, но, одна¬
ко, индивидуальность Гревса кое-где
проглядывает и на страницах этой ра¬
боты. Например, в диссертации,
встречаются спекулятивные рассуж¬
дения, “лирические” отступления или
рассказ о собственных впечатлениях
автора при посещении места, где на¬
ходилось имение Горация.
Изначальным замыслом диссерта¬
ции, по словам самого автора, под¬
тверждаемым черновыми материала¬
ми, хранящимися в его архиве, была
попытка написать историю римской
аристократии периода Империи.
348
И.М. Гревс
Затем после признания в качестве ос¬
новополагающего тезиса, что полити¬
ческое и социальное положение рим¬
ской аристократии определяется
характером их земельной собственно¬
сти, идея трансформировалась в необ¬
ходимость систематического рассмот¬
рения эволюции крупного римского
землевладения.
«’’Землевладение” должно быть на¬
звано самым коренным фактором
развития социальной жизни в рим¬
ском мире, как “аристократия” - са¬
мой главной действовавшей в нем по¬
литической силой»45. Для мирового
антиковедения конца XIX века тема
была достаточно новой и требовав¬
шей от молодого исследователя из¬
рядной профессиональной смелости и
мастерства. Следующим этапом рабо¬
ты по реализации избранной темы
было появление “этюдной” формы
взамен целостного рассмотрения.
Объясняется это, на наш взгляд, рядом
причин. Во-первых, как указывает
сам автор, характером Источниковой
базы. Римские письменные источни¬
ки, на которые опирался историк, при
использовании их для реконструкции
социально-экономических отношений
неизбежно являют свой фрагментар¬
ный и локальный характер. Во-вто¬
рых, здесь, как представляется, сказа¬
лось пристрастие Гревса к “живому”
конкретно-историческому материалу,
как единственно возможной форме, в
которой реализуют себя общие тен¬
денции. И, соответственно, эти тен¬
денции, сколь бы сложны и глубоки
они не были, в обязательном порядке
должны каким-то образом проявить
себя на уровне индивидуальной чело¬
веческой жизни. Любую общую тему
Гревс всегда, насколько это было воз¬
можно, “портретизировал”, рассмат¬
ривал через проявление в жизни
отдельных персонажей общеистори¬
ческих тенденций. Так, через фигуру
Августина будет рассматриваться пе¬
реход от античности к средневековью,
через фигуру Данте - от средневеко¬
вья к Новому времени. И, в третьих,
анализ конкретных крупных и сред¬
них земельных хозяйств может высту¬
пать в определенном смысле в качест¬
ве необходимого предварительного
этапа для построения общей синтети¬
ческой концепции эволюции римско¬
го аграрного строя.
Историко-экономические этюды
бывают, по мнению Гревса, двух ви¬
дов. Первый строится на выявлении
всей полноты историко-экономиче¬
ской информации, содержащейся в
каком-то одном источнике или узко
локализированной группе источни¬
ков, например произведениях одного
автора. Второй, представляет из себя
реконструкцию “экономической био¬
графии”, т.е. синтез информации из
самых различных источников об
одном конкретном крупном хозяйстве
или хозяйствах, принадлежащих одно¬
му собственнику. Понятно, что несмо¬
тря на очевидные различия, обе фор¬
мы “этюдов” решают по сути одну и
ту же задачу - реконструкцию на ма¬
териале конкретно-исторических
имений “экономического быта” Рима
I в. до н.э.
Гревс в своей работе использует
оба типа “этюдов”. Представляется,
что в наибольшей степени смелость
Гревса-исследователя в этой работе
проявилась в выборе источников для
выполнения “этюдов”. Гревс опирает¬
ся на источники, которые были хоро¬
шо известны исторической науке.
Возможно, что в этом он в какой-то
степени сознательно следует за Фюсте-
лем де Куланжем46. Но использовались
эти источники в историко-филологи¬
ческих или традиционных культурно¬
исторических работах. Для построе¬
ния первого этюда историк берет ли¬
рику великого римского поэта I в. до
н.э. Горация, а для построения “эконо¬
мической биографии” опирается на
349
И.М. Гревс
материалы, посвященные описанию
жизни известного римского магната
Т. Помпония Аттика (в первую оче¬
редь на биографию Аттика, написан¬
ную Корнелием Непотом, на письма и
другие работы близкого друга Атти¬
ка - великого римского оратора и по¬
литического деятеля Цицерона, а так
же на фрагментарные упоминания об
этом магнате в работах других рим¬
ских авторов). Ясно, что работа с по¬
этической лирикой и личной перепис¬
кой для реконструкции “экономическо¬
го быта” требует особого мастерства
по извлечению скрытой в источниках
информации. Гревс достигает этого за
счет жесткой формализации “вопрос¬
ника”, с которым он подходит к ис¬
точнику. Выявление и переструктури-
рование информации, относящейся к
хозяйственной жизни, по четко сфор¬
мулированным позициям позволяет
воссоздать структуру среднего рим¬
ского поместья начала века и воссоз¬
дать механизм его функционирования
как системы. И в этом случае лирика
Горация оказывается весьма инфор¬
мативна: “Земля была самым важным
элементом природы в жизни рймлян;
земельные отношения во все периоды
истории Рима захватывали главные
реальные интересы всех слоев обще¬
ства, в силу чего аграрные впечатле¬
ния сильно воздействовали и на по¬
этическое творчество, вызывая в воо¬
бражении поэта многочисленные
мотивы и сюжеты...”47. Пожалуй,
именно в этом важнейшие историче¬
ские работы Гревса с методологиче¬
ской точки зрения должны вызывать
сегодня интерес. Историк начинает с
описания “топографии” и происхож¬
дения знаменитого сабинского поме¬
стья поэта, подаренного ему Мецена¬
том. Помимо этого поэт имел также
упоминаемые историком городской
дом и загородную виллу. Затем следу¬
ет подробное рассмотрение описания
отдельных частей сабинского поме¬
стья, структуры земельных угодий,
выполняемых в поместье хозяйствен¬
ных операций. Далее, поднимаясь от
анализа конкретного поместья на уро¬
вень обобщения, автор позволяет себе
на материале того же Горация с при¬
влечением, впрочем, информации из
других источников в качестве вспомо¬
гательной, сделать вполне обоснован¬
ный вывод о неустойчивости мелкого
частного и среднего (к числу которых
принадлежит поместье Горация) зе¬
мельного хозяйства и усилению круп¬
ного земельного владения как общей
тенденции.
Конечно, в силу избранного мате¬
риала источников в исследовании
Гревса нет столь привычной для эко¬
номической истории точной статисти¬
ки, числового оформления тенденций
экономического развития. Однако мы
можем рассматривать исследование
Гревса как один из первых опытов ан-
тропологизации экономических ис¬
следований, когда акцент делается не
на объективном безличном характере
надиндивидуальных исторических
процессов, а на хозяйственной дея¬
тельности реальных людей, определя¬
емой в первую очередь их сознанием.
Кстати сказать, в этом пункте Гревс
резко расходился с почитаемым им
Фюстелем де Куланжем.
“Экономическая биография” стро¬
ится несколько иначе. Помимо общей
систематической характеристики зе¬
мельных держаний Помпония Аттика
и их эволюции, структуры хозяйст¬
венного использования земельных
угодий, экономических сношений
поместья с внешним миром, использо¬
вания рабов и “свободных фермеров”,
“барщины” и аренды для обработки
земель, историк рассматривает и эко¬
номические взгляды магната. Помпо-
ний Аттик, как известно, сознательно
ушел “в поместную жизнь”, посвятив
себя ведению хозяйства в своем поме¬
стье. Традиционно это рассматрива¬
350
И.М. Гревс
лось как показатель “атонии” (Фюс-
тель де Куланж) римского магнатст-
ва, упадком его патриотических
чувств и общественных интересов, эс¬
капизмом и гедонизмом. Гревс же рас¬
сматривает этот шаг как проявления
исторической тенденции усиления
крупного земельного владения с его
стремлением к “самозамкнутости”
Для подобного самодовлеющего хо¬
зяйства внешний мир вовсе не являет¬
ся необходимым и существует только
как источник дополнительного обога¬
щения и усиления самого хозяйства.
И в этой точке рассуждения Гревс
обращается к теории экономического
развития К.И. Родбертуса и К. Бюхе-
ра. Как известно, согласно этой
теории экономика последовательно
проходит три этапа своего развития:
домовое (ойкосное) хозяйство, город¬
ское и национальную экономику.
Первый (ойкосный) этап характери¬
зуется “замкнутостью” хозяйства на
себя, т.е. производства всего необхо¬
димого для потребления внутри само¬
го хозяйства и отсутствием какого-ли¬
бо обмена. При втором типе - город¬
ском хозяйстве, господствовавшем в
Европе в XI-XV вв., определяющим в
хозяйственной жизни является пря¬
мой обмен между производителями и
потребителями, в первую очередь ме¬
жду городом и примыкающей к нему
сельской округой. Третий, завершаю¬
щий этап экономической эволюции,
начавшийся в XVI в., характеризуется
складыванием национального, а затем
и мирового рынка, вследствие чего
доминирующим является производст¬
во товаров для рынка.
Гревс в первый период своей науч¬
ной деятельности был сторонником
этой теории, активно отстаивая ее в
полемике со сторонниками модерни-
заторского подхода Эд. Мейера (в
первую очередь М.И. Ростовцевым и
Ф.Ф. Зелинским) и используя и при
построении учебного курса средних
веков. При этом следует отметить,
что, выступая против теории модер¬
низации, Гревс, во многом в связи с
расплывчатостью собственной терми¬
нологии, порой позволял себе модер¬
низацию “стихийную”, рассуждая, на¬
пример, о “барщине” в римском обще¬
стве. По мнению Гревса, усиление и
самозамыкание крупных частных зе¬
мельных держаний является общей
тенденцией экономического развития
Рима с конца республики вплоть до
падения Империи. В период граждан¬
ских войн и раннего принципата круп¬
ные землевладельцы подвергались
определенному давлению, как общих
внешних обстоятельств, так и импера¬
торской власти. Соотношение аристо¬
кратии и императорской власти Гревс
рассматривает как проявление, соот¬
ветственно, центробежной и центро¬
стремительной тенденции. Принцепс
стремился сохранить и даже усилить
единое римское государство и обще¬
ство, и это стремление в определен¬
ной степени оказывалось давлением
на положение магната. Борьба эта, по
мнению Гревса, длилась на протяже¬
нии I века, к концу которого заверши¬
лась компромиссом между борющи¬
мися сторонами. Сохранение и после¬
дующее усиление крупных частных
земельных держаний оказалось одним
из важнейших внутренних факторов,
приведших к ослаблению и распаду
империи. А с другой стороны, рим¬
ские крупные поместья можно рас¬
сматривать как протофеодальные или
даже собственно феодальные образо¬
вания. Понимая под феодализацией
процесс разложения единого крупно¬
го централизованного государствен¬
ного образования на практически не¬
зависимые “области” при связи власти
с собственностью на землю, Гревс
вполне логично перекидывает мостик
к новому социальному строю, кото¬
рый возникает во многом как резуль¬
тат внутренней эволюции обществен¬
351
И.М. Гревс
ного строя Римской империи. “Воз¬
можность феодализации тесно связы¬
вается с ростом в данной стране
крупного землевладения. На земель¬
ном богатстве покоится прежде всего
могущество поднимающихся вождей,
которые подрывают своими центро¬
бежными стремлениями крепость го¬
сударственного здания. На их землях
сосредоточиваются образующиеся
феодальные группы. В них господа и
должны замнуться, чтобы оставаться
государями, и такие частновладельче¬
ские территории будут удовлетворять
сами всегда свои нужды... Очевидно
домовое самодовление является хо¬
зяйственной тенденцией феодально¬
обособленной группы. Феодальная
сеньория есть, таким образом, круп¬
ный земельный дом. В нем живет и
пользуется всеми благами господин
земли, которая его питает, в нем рабо¬
тают для его семьи и своего существо¬
вания зависимые от главаря люди,
севшие на его частновладельческой
территории, Замкнутое домовое
хозяйство есть экономическая приро¬
да феодальной сеньории”48. При этом
для Гревса важно, естественно, не со¬
хранение крупного поместья в руках
того же владельца или его семьи, а со¬
хранение самого принципа самодовле¬
ющего крупного земельного держа¬
ния с использованием различных
форм зависимого труда для обработ¬
ки земли.
Конечно, ученый в своих построе¬
ниях не может игнорировать развитие
товарно-денежных отношений в рим¬
ском обществе и втягивания в их сфе¬
ру крупных латифундий. При рассмо¬
трении этого сюжета он вводит поня¬
тие «’’ойкоса” поздней природы. Это
было... очень сложное хозяйственное
целое, оперировавшее многосторон¬
ним разделением и соединением
труда, но разделение это не было об¬
щественным, а так сказать “внутридо¬
мовым”; оно совершалось не в силу
законов экономического взаимодей¬
ствия с различными другими хозяйст¬
венными ячейками и сотрудничества с
ними на пути производства продуктов
и многостепенного обмена..., а в силу
распоряжения частного господина для
нужд его и зависимой от него челя¬
ди»49. Таким образом, Гревс последо¬
вательно проводит вывод о “несуще¬
ственности” связей с рынком для
крупного хозяйства.
При всей дискуссионности этого
вопроса в современной литературе,
наиболее интересной представляется
мысль о выделении в хозяйственной
структуре латифундии “ведущей от¬
расли”, ориентированной преимуще¬
ственно на рынок, и обеспечивающей
денежные поступления, в то время
как остальные “отрасли” в рамках хо¬
зяйства, производили продукты преи¬
мущественно внутреннего, “внутрипо-
местного” потребления50.
В опубликованной в 1905 г. статье,
реконструирующей крупное домовое
хозяйство на основании “Сатирикона”
Петрония, вернее того фрагмента
знаменитого романа, который посвя¬
щен пиру Трималхиона, Гревс говорит
о том, что замечания, высказанные в
рецензиях на диссертацию М.И. Рос¬
товцевым и Ф.Ф. Зелинским, либо
касались частностей, либо были до¬
вольно неубедительны51. Поэтому ме¬
тодологическая и теоретическая база
нового исследования остаются те же -
“этюдный” подход и “ойкосная” тео¬
рия. Интересно отметить,что в дан¬
ном случае Гревс выступает даже
против мнения Фюстеля де Куланжа,
считавшего, что гротескный образ
сатирического романа невозможно
использовать в качестве репрезента¬
тивного источника для реконструкции
историко-экономических процессов.
Гревс же, напротив, полагает, что для
того чтобы “попасть в цель” сатири¬
ческий образ должен отражать типич¬
ные черты реально протекающих
352
И.М. Гревс
процессов в слегка гипертрофирован¬
ной гротескной форме.
Образ Трималхиона позволяет исто¬
рику проследить новый этап эволюции
крупных частных землевладельче¬
ских хозяйств. Историк также после¬
довательно рассматривает форми¬
рование хозяйства Трималхиона,
структуру поместья, организацию хо¬
зяйственной жизни в нем, формы экс¬
плуатации непосредственных произ¬
водителей, связь с “внешним миром”.
Для Гревса важным оказывается от¬
метить,что при сохранении родовых
типологических черт римских земель¬
ных латифундий, в их положении про¬
исходят определенные изменения.
Во-первых, устанавливаются компро¬
миссные “мирные” отношения с импе¬
раторской властью. Трималхион при¬
знает верховенство государства, но в
своем хозяйстве практически незави¬
сим от него. “Владение Трималхио¬
на - на самом деле царство в миниа¬
тюре”52. И это способствует усилению
положения магнатов. Магнат абсо¬
лютно не заинтересован во власти
государства, но терпит ее. Во-вторых,
латифундист теперь активно исполь¬
зует различные рыночные операции
(торговлю, ростовщичество и т.д.) как
средство усиления собственного хо¬
зяйства с его тенденцией к замкнуто¬
сти. Но эти “внешние” сношения
вовсе не являются необходимыми для
самой латифундии. “...Он стремится
покупать как можно меньше, и в каж¬
дую минуту владеть способностью
обходиться без содействия внешнего
мира (...). В чем тайна богатства?
В возможности обходиться без помо¬
щи всех. Такова мораль замкнутой до¬
мовой системы...”53. И общей тенден¬
цией экономической эволюции Рима
является усиление положения круп¬
ных, фактически замкнутых “самодо¬
влеющих” хозяйств. Стремление к
полной экономической и политиче¬
ской автономии является для крупного
хозяйства сущностно определяющим.
Это и позволяет историку рассматри¬
вать “стойкость системы крупных зе¬
мельных хозяйств, как первостепен¬
ную социальную причину падения
римской империи”. Замкнутое “домо¬
вое” хозяйство стремится к “феодаль¬
ной обособленности”. При этом важ¬
но отметить, что для Гревса развитие
крупной земельной собственности
идет параллельно с распространением
“условно-зависимых форм” держания
земли. “Закрепощение” ранее свобод¬
ных непосредственных производите¬
лей, отчетливо проявившееся в рим¬
ском обществе, является, по мнению
Гревса, неотъемлемой составляющей
процесса формирования феодального
общества.
Образ Трималхиона дает Гревсу
возможность связать разложение Им¬
перии, тенденции “феодализации” с
варваризацией сознания, понимая под
ним огрубление, упадок образования
и культурного уровня. “Трималхион -
типичный представитель большинст¬
ва в составе крупно обеспеченного
класса римского... общества в луч¬
шую эпоху его блестящего расцвета;
он - варвар чистейшей воды; это ве¬
ликолепный социальный материал
для поддержания отсталых форм, для
задержки развития. Не по силам было
римской империи долго нести в руках
знамя цивилизации и ее прогрессивно¬
го развития”54.
Таким образом, мы видим,что в
легко выводимой из вышеприведен¬
ной фразы оценке средневекового
этапа развития европейской цивили¬
зации Гревс придерживается той точ¬
ки зрения, которая активно проводи¬
лась им и в лекционных курсах, и в на¬
учно-популярных статьях. С точки
зрения выбранного Гревсом критерия
прогресса, развития единой европей¬
ской культуры через формирование
ее базовых ценностей, средние века в
определенной степени оказываются
12. Портреты историков... т. 3
353
И.М. Гревс
периодом замедления, и даже оста¬
новки развития. Подобного рода вы¬
сказываний у Гревса немало. Единст¬
венное новое и важное, принесенное
средневековьем, по мнению Гревса, -
это система христианского вероуче¬
ния и мировоззрения. Хотя при этом с
точки зрения последовательного ге¬
нетического подхода он отказывается
считать средневековье “темными ве¬
ками” Историк указывает на то, что,
во-первых, значение христианизации
для развития европейской и даже ми¬
ровой культуры трудно переоценить.
Это одно из важнейших событий ис¬
тории, которое во многом определяет
последующее развитие культурных
ценностей Европы. Первостепенной в
процессе становления христианской
культуры Запада оказывается для
Гревса фигура Августина Аврелия55.
Во-вторых, многое из созданного ан¬
тичной культурой было сохранено и
даже развито в этот период. “Его за¬
щита средних веков заключалась в
том, что с его точки зрения средние
века, в сущности, были в свои лучшие
моменты и периоды выразителями
античных традиций”56.
А, в третьих, именно в этот период
фактически было создано все то, что
обеспечило культурный прорыв к Но¬
вому времени, состоявшийся в эпоху
Возрождения. И вновь, как и в позд¬
ней античности, эпицентром культур¬
ного развития оказалась Италия.
Помимо учебных курсов, Гревс об¬
ращался к итальянской средневеко¬
вой культуре в опубликованных в
журнале “Научное слово” “Очерках
истории флорентийской культуры”,
небольшой научно-популярной книге
“Кровавая свадьба Буондельмонти.
Жизнь итальянского города в XIII ве¬
ке” и статьях о Данте. Гревса интере¬
совал в первую очередь период Про¬
торенессанса, как вызревание во всех
сферах жизни, от экономики до изо¬
бразительного искусства, новых куль¬
турных форм. В качестве основных
источников здесь помимо Данте вы¬
ступали флорентийские хроники
Дино Кампаньи и Джованни Виллани,
над изучением и переводом которых
Гревс работал вместе с учениками в
своем семинарии. По мнению Гревса,
внутренняя жизнь Флоренции XIII ве¬
ка характеризуется оформлением це¬
лого ряда новшеств, крайне важных
для последующего развития европей¬
ских стран. “Действительно, Италия
даже в течение того ряда веков (5-11
от Р.Хр.), когда в остальных странах
Европы происходил особенно замет¬
ный регресс и в социально-политиче¬
ских и в духовно-нравственных облас¬
тях, сохраняла в себе живые элемен¬
ты грандиозного наследия древнего
мира. Душа ее новых людей интенсив¬
но работала над новыми проблемами
просвещения; энергия ее жителей соз¬
давала новые формы труда и союзно-
сти. Италия стала матерью всех ос¬
новных начал жизни нового человече¬
ства. В ней не только воспрянули к
громадной деятельности познающая
мысль (истина) и художественное
творчество (красота), то есть зароди¬
лись наука и искусство новых времен,
которые выдвинули принцип свобод¬
ного исследования правды и свобод¬
ного же воплощения идеалов. Она по¬
родила также огромные основы того,
что является самым важным и цен¬
ным в общественной области. В ней
расчистились первые пути для высо¬
кого подъема трудовой деятельности
после феодального одичания. Там со¬
здалась энергичная инициатива к про¬
изводству материальных благ; там же
изобретен был впервые ряд усовер¬
шенствованных орудий труда для ус¬
пеха такой работы по созданию бо¬
гатств в формах разнообразного и
широкого сотрудничества единиц и
групп. Италия несомненно явилась
устроительницей нового хозяйства и
учительницей в нем других. В той же
354
И.М. Гревс
стране раньше всех других черт подня¬
лась во весь рост независимая личность
и свободная группа рядом с грубым
насильником господином и закрепо¬
щенной массой населения феодальной
сеньории. Затем разумное определе¬
ние целей общежития, разнообразная
игра начал при ассоциировании все¬
возможных интересов, принципиаль¬
ная нормировка фактических отноше¬
ний общими идеями (новое право) и
защита общества и личности правиль¬
но объединенными учреждениями
(новое государство) - все это детища
Италии и вместе с тем основа новой
культуры. Наконец, в области вели¬
кой работы для построения религи¬
озного миросозерцания, силой неза¬
висимого духа, ищущего смысл бы¬
тия, Италия также показала огром¬
ную мощь: славный сын ее Данте,
один из величайших религиозных
мыслителей среди гениальных поэ¬
тов земли, а еще до него Франциск
Ассизский, едва ли не превосходней¬
шее воплощение религиозного чув¬
ства во всей истории человечества,
служат тому убедительным доказа¬
тельством”57. Приведенная про¬
странная цитата, как представляется,
достаточно полно отображает пони¬
мание Гревсом исторического значе¬
ния Проторенессанса и Ренессанса и
Италии. И понимание это вполне
укладывается в рамки классической
либеральной концепции историче¬
ского развития.
В “Кровавой свадьбе Буондельмон-
ти” Гревс в своей излюбленной тради¬
ции рассматривает конкретное исто¬
рическое событие (вражду двух ари¬
стократических родов во Флоренции
XIII века) как уникальное преломле¬
ние общих тенденций динамической
исторической эпохи складывания но¬
вых социальных и культурных форм.
Особенности средневекового быта,
городской менталитет, политическая
борьба в Италии того времени так
или иначе вовлекаются в развитие
избранного сюжета.
Так же как и “флорентийские” ра¬
боты, статьи Гревса, посвященные
творчеству горячо любимого им Дан¬
те, позволяют говорить о тесной связи
между преподавательской и научно-
исследовательской работой. В первой
статье Гревс предлагает пересмот¬
реть традиционную точку зрения на
время написания трактата Данте
“О монархии” По мнению большин¬
ства ученых, трактат написан поэтом
во время похода в Италию императо¬
ра Генриха VII, т.е. примерно в
1310-1313 гг. Гревс же полагает, что
трактат написан позднее, в одно время
и “во внутреннем взаимодействии”58 с
“Божественной комедией”. Он пола¬
гает, что это - зрелое произведение,
являющееся результатом глубоких
многолетних раздумий поэта. Это
“плод долгого познавательного про¬
цесса, тернистого личного опыта, рас¬
считанный на просвещение умов в те¬
чение очень долгого времени”59. Не¬
посредственной реакцией на поход
императора Генриха являются поли¬
тические письма поэта, весьма отлич¬
ные по стилю и идеям от трактата.
Первоначально текст этой статьи был
прочитан Гревсом в качестве доклада
на заседании Исторического общест¬
ва, и вызвал вполне заслуженную кри¬
тику учеников Гревса О.А. Добиаш-
Рождественской и Л.П. Карсавина.
Основанием для критики послужил
“психологизм” аргументации, когда
при отсутствии формализации поня¬
тия “зрелого” текста основным ока¬
зываются лишь собственные впечат¬
ления от него, поскольку другие аргу¬
менты (реконструкция “мотивов” и
“обстановки”) в силу Источниковых
лакун не развернуты и носят явно
вспомогательный характер. И в целом
следует признать, что в современном
дантоведении преобладает традици¬
онная датировка трактата. Вторая
12*
355
И.М. Гревс
статья посвящена “синтетическому”
разбору первой (в терминах Гревса
“принципиальной”, в то время как
вторая является “исторической”, а
третья “современно-политической”60)
главы “Монархии”. Гревс выделяет
базовые категории текста (“элемен¬
ты”), поочередно рассматривая их
содержание и соотношение между со¬
бой. В качестве вспомогательных ма¬
териалов для выявления содержания
тех или иных категорий время от вре¬
мени привлекаются и другие произве¬
дения Данте, в первую очередь
“Божественная комедия”. Это очень
напоминает по своим принципам рабо¬
ту руководимого Гревсом дантевско¬
го семинария, описанную Н.П. Анци¬
феровым. «Мы ученики нашего padre
сидели за длинным столом. Перед ка¬
ждым лежали тетради и книги (...”De
Monarchia”, “Convivio”, “Vita Nova” и
три части “Божественной комедии”).
В центре стола для общего пользова¬
ния три тома - “Enciclopedia dantesca”
Скартаццини. Основной труд, над ко¬
торым мы работали “De Monarchia” -
трактат, написанный Данте с целью
содействия объединению Италии и ус¬
тановлению вечного мира. Каждый из
участников семинария по очереди раз¬
бирал главу этого трактата. Основ¬
ные понятия, заключенные в данной
главе, тщательно комментировались:
расе, carita, justizia. Другие сочинения
Данте привлекались в целях коммен¬
тирования этого политического трак¬
тата. Работая над главой о мире, нужно
было найти, где еще у Данте встреча¬
ется понятие расе (мир) и как в каж¬
дом новом контексте автор понимает
это понятие, в каком смысле его упо¬
требляет. Таким образом составлялся
толковый словарь основных понятий,
определявших мировоззрение велико¬
го флорентийца. Только этим мето¬
дом можно было прийти к точному
употреблению дантовской термино¬
логии... Так приучались мы Иваном
Михайловичем понимать сокрытый
смысл языка человека иных времен,
иной культуры. Так отучались мы от
произвольного вкладывания в чужие
слова своего содержания... . Ознако¬
мившись таким образом со всеми
случаями употребления Данте инте¬
ресующего нас понятия, мы писали
доклады на такие темы как: “Carita -
в мировоззрении Данте”. Некоторые
из нас, в целях более широкого осве¬
щения изучаемой проблемы, привле¬
кали и других авторов, современных
Данте, или его предшественников и,
сопоставляя с ними изучаемую по
Данте идею, могли точнее и ярче вы¬
яснить индивидуальность автора
трактата “De Monarchia”. Особое
внимание обращал Иван Михайло¬
вич на все строчки трактата, где
можно было бы усмотреть намеки на
исторические события или же где
можно было отметить бытовые
черты61.
Как представляется, это описание
достаточно полно доносит до нас ат¬
мосферу занятий высокопрофессио¬
нальной научной школы, которую
действительно удалось создать Грев-
су, и из которой вышло немало из¬
вестных отечественных историков.
Скрупулезный анализ источника, вни¬
мание к реальному конкретному фак¬
ту, в целом характерные для петер¬
бургской исторической школы, соче¬
таются в работе медиевистов школы
Гревса с вниманием к человеку в исто¬
рии и, в то же время, с настоящим ма¬
стерством концептуальных построе¬
ний. Представляется, что И.М. Гревсу
удалось реализовать себя именно как
педагога, “учителя науки”, воспитав¬
шего целую плеяду замечательных
ученых. В этом его настоящая заслуга
в развитии отечественной историче¬
ской науки. Сам он с такой ролью был
вполне согласен: “По своему научно¬
му темпераменту я сам был более
профессор, чем кабинетный ученый;
356
И.М. Гревс
исследовательское рвение во мне го¬
рело большое, но я - по страсти к пре¬
подаванию - почти всегда подчинял
целям и интересам последнего иссле¬
довательские задания. Мне было ясно,
что тот, кто хочет стать хорошим
профессором, должен находиться в
постоянном напряжении исследова¬
тельских исканий, и я вносил такую
углубленную научную работу в вы¬
полнение задач предлагаемых мною
семинариев, приостанавливая и замед¬
ляя, если нужно (а нужным это оказы¬
валось почти всегда) свои личные ра¬
зыскания”62
В своей статье, посвященной памя¬
ти учителя, И.М. Гревс определяет ос¬
новные черты идеального образа на¬
стоящего “учителя науки”. К ним от¬
носятся сочетание профессионализма
и навыка углубленного научного ис¬
следования с широким научным кру¬
гозором, умения “воспитывать наукой”
с интересом и любовью, открытость,
подлинный интерес к своему делу с
общественным темпераментом. Кро¬
ме того, в России “...каждый предста¬
витель университетской корпорации
обязан построить себе определенный
общественный идеал и владеть спо¬
собностью проводить его постоянно и
стойко...”63. Гревс указывает на то,
что идеал этот практически трудно
достижим. Тем не менее, следует при¬
знать, что всю свою долгую жизнь
профессор И.М. Гревс трудился над
достижением этой великой цели - ре¬
ализации высокого идеала “учителя
науки”.
Примечания
1 К истории антиковедения в России: Вос¬
поминания профессора, доктора истори¬
ческих наук М.Е. Сергеенко / Публ.
Е.В. Федоровой // Тр. каф. древ. яз. СПб.,
2000. Вып. 15. С. 309.
2 Цит. по: Каганович Б.С. Вокруг “Очер¬
ков из истории римского землевладения”
И.М. Гревса // Политические структуры
эпохи феодализма в Западной Европе
VI-XVII вв. Л., 1990. С. 198.
3 Гревс И.М. Новое исследование о колона¬
те // ЖМНП. 1886. Ноябрь-декабрь. Пер¬
вой печатной работой Гревса был попу¬
лярный очерк “Венецианский купец”,
опубликованный в журнале “Детское чте¬
ние” в 1880 г.
4 См.: Джаншиев Г. С.И. Зарудный и судеб¬
ная реформа. М., 1889.
5 См.: Гревс И.М. В годы юности // Былое.
1919. № 12; Шаховской Д.И. Письма о
братстве // Звенья: Ист. альманах. М.;
СПб., 1992. Вып. 2.
6 См.: Гревс И.М. Александр Сергеевич
Лаппо-Данилевский: (Опыт истолкования
души) // Рус. ист. журн. 1920. Кн. 6.
7 См.: Гревс И.М. Очерк первый. Из уни¬
верситетских лет. “Студенческое научно¬
литературное общество” в Петербурге.
1880-е годы // Былое. 1918. № 12, кн. 6.
8 Скржинская Е.Ч. Иван Михайлович
Гревс: Биографический очерк //
Гревс И.М. Тацит. М.; Л., 1946. С. 233.
9 Гревс И.М. Моя первая встреча с Итали¬
ей: (Осень и зима 1890-1891 гг.) // Россия
и Италия. М., 1992. С. 293.
10 Гревс И.М. Василий Григорьевич Василь¬
евский как учитель науки: Набросок вос¬
поминаний и материалы для характери¬
стики // ЖМНП. 1899. Август. С. 29.
11 Цит. по: Каганович Б.С. И.М. Гревс - ис¬
торик средневековой городской культу¬
ры // Городская культура средневековья и
начала нового времени. Л., 1986.
12 На протяжении своей жизни Гревс неод¬
нократно обращался к анализу взглядов
великого французского историка. См.,
например: Гревс И.М. Н.Д. Фюстель де
Куланж // Энциклопедический словарь
/Брокгауз и Ефрон. Полутом 72.
С. 936-944; Он же. История средних ве¬
ков: Лекции, читанные в 1892-1893 гг. на
Санкт-Петербургских Высших женских
курсах. Литогр. изд. СПб., 1892. Ч. 1.
С. 200-237; Он же. Предисловие к русско¬
му переводу (от редактора) // Фюстель де
Куланж Н.Д. История общественного
строя древней Франции. СПб., 1901. Т. 1:
Римская Галлия. С. VII-XVII.
13 Гревс И.М. Римское землевладение в мо¬
мент утверждения империи по сочинени¬
ям Горация // ЖМНП. 1895. Январь.
С. 89-187; Он же. Т. Помпоний Аттик
(друг Цицерона) как представитель осо¬
бого типа земельных магнатов в переход¬
357
И.М. Гревс
ную эпоху от Республики к империи //
ЖМНП. 1896. Февраль. С. 297-340;
Июль. С. 1-66; Сентябрь. С. 76-140; Он
же. Большое сельское поместье в древней
Италии и крупное землевладение в рим¬
ском мире к концу I века Империи //
ЖМНП. 1897. Сентябрь, отд. 2. С. 1-55;
Октябрь. С. 277-324.
14 Кареев Н.И. Книга г. Гревса о римском
землевладении // Рус. богатство. 1900.
№ 11. С. 1-27; № 12. С. 1-20; Зелин¬
ский Ф.Ф. [Рецензии] // ЖМНП. 1900.
№ 7. С. 156-173. Рец. на кн.: Гревс И.М.
Очерки из истории римского землевладе¬
ния. Т. 1; Ростовцев М.И. [Рецензии] //
Мир Божий. 1900. № 4. С. 95-97. Рец. на
кн.: Гревс И.М. Очерки из истории рим¬
ского землевладения. Т. 1. В личных пись¬
мах Гревсу подробные отзывы на книгу
дали В.И. Вернадский и В.И. Иванов.
15 Скржинская Е.Ч. Указ. соч. С. 237.
16 Hirschfeld О. Der Grundbesitz der romischen
Kaiser // Klio. 1902. Bd. 2. S. 42-72,
284-315.
17 Цит. по: Скржинская Е.Ч. Указ. соч.
С. 237-238.
18 См.: Каганович Б.С. Вокруг “Очерков”...
С. 211-212.
19 Гревс И.М. Эпизод из истории развития
земельной собственности римских импе¬
раторов и ее социальной роли: Земельное
состояние Ливии, второй жены Августа //
Учен. зап. ЛГУ. Сер. ист. наук. 1941.
Вып. 12. С. 27-45.
20 Цит. по: Скржинская Е.Ч. Указ. соч.
С. 238.
21 Там же. С. 238.
22 СПб ФА РАН. Ф. 726. On. 1. Д. 171.
23 Скржинская Е.Ч. Указ. соч. С. 245.
24 Каганович Б.С. И.М. Гревс - историк...
С. 223.
25 См., например: СПб ФА РАН. Ф. 726. Оп.
1. Д. 149.
26 Цит. по: Рутенбург В.И. Встречи Гревса
с Италией // Россия и Италия. С. 309.
27 См.: К 25-летию учебно-педагогической
деятельности Ивана Михайловича Грев¬
са: Сб. ст. его учеников. СПб., 1911; Сред¬
невековый быт. Л., 1925.
28 Гревс И.М. Тургенев и Италия: Культур¬
но-исторический этюд. Л., 1925. С. 16.
29 Там же. С. 15.
30 Там же. С. 12-13.
31 См.: Враская О.Б. Архивные материалы
И.М. Гревса и Н.П. Анциферова по изу¬
чению города // Археографический еже¬
годник, 1981 г. М., 1982; Гревс И.М. Даль¬
ние гуманитарные экскурсии и их воспи¬
тательно-образовательный смысл // Экс¬
курсионное дело. 1922. № 4/6; Он же. Экс¬
курсионное дело и нужды русской культу¬
ры // Наука и ее работники. 1922. № 3/4;
Он же. Краеведение в школе: (Предмет,
направление и пути) // Методы индивиду¬
ализирующего труда. М., 1925; Он же. Го¬
род как предмет школьного краеведения
// Вопросы краеведения в школе. Л., 1926;
Он же. Монументальный город и истори¬
ческие экскурсии: (Основная идея образо¬
вательного путешествия по крупным цен¬
трам культуры) // Экскурсионное дело.
1921. № 1.
32 Каганович Б.С. Русские истории! запад¬
ного средневековья и нового времени (ко¬
нец XIX - первая половина XX в.): Авто-
реф. дис. д-ра ист. наук. СПб., 1995.
С. 9.
33 Ананъич Б.В. О воспоминаниях
Н.С. Штакельберг // In memoriam: Исто¬
рический сборник памяти Ф.Ф. Перченка.
М.; СПб., 1995. С. 84.
34 Дмитриев А.Н. Советский контекст ста¬
новления исторических субдисциплин:
История науки и техники в 30-е гг. // Ис¬
торик на пути к открытому обществу.
Омск, 2002. С. 35.
35 Скржинская Е.Ч. Указ. соч. С. 248.
36 Гревс И.М. Очерки из истории римского
землевладения (преимущественно во вре¬
мена Империи). СПб., 1899. С. 52.
37 Там же. С. 39.
38 ОР РЫБ. Ф. 1148. On. 1. Ед. хр. 82. Л. 2.
39 Анциферов Н.П. Из дум о былом. М.,
1991. С. 171.
40 Там же. С. 174.
41 ОР РЫБ. Ф. 585. On. 1. Ед. хр. 2715. Л.
24-25.
42 См.: Российская историческая мысль: Из
эпистолярного наследия Л.П. Карсавина:
Письма И.М. Гревсу / Сост. А.К. Клемен¬
тьев, С.А. Клементьева; Ред. А.Л. Ястре-
бицкая. М., 1994. С. 102-109.
43 Гревс И.М. Моя первая встреча... С. 292.
44 Фролов Э.Д. Русская наука об антично¬
сти. СПб., 1999. С. 337.
45 Гревс И.М. Очерки... С. XIII.
46 Оценивая исследовательское мастерство
Н.Д. Фюстеля де Куланжа, Гревс писал
об умении извлекать новую информацию
из хорошо известных источников как о
показателе высокого профессионального
мастерства.
358
И.М. Гревс
47 Гревс И.М. Очерки... С. 64.
48 Гревс И.М. Крупное домовое хозяйство в
эпоху наибольшего экономического рас¬
цвета римского мира: (данные Петрония
по аграрной истории I века Империи) //
ЖМНП. 1905. Сентябрь. С. 90. Понима¬
ние Гревсом смысла понятия “феода¬
лизм” изложено в объемной статье “Фео¬
дализм” в Энциклопедическом словаре
Брокгауза и Ефрона (Т. 72. С. 494-535).
Существует и отдельное литографиро¬
ванное издание (СПб., 1903).
49 Гревс И.М. Крупное... С. 79.
50 Кузищин В.И. Античное рабство как эко¬
номическая система. М., 1990. С. 157.
51 Первоначальный вариант статьи был из¬
ложен Гревсом в качестве доклада на за¬
седании Исторического общества при Пе¬
тербургском университете 13 октября
1904 г. и вызвал бурную дискуссию с уча¬
стием Ф.Ф. Зелинского, М.И. Ростовцева,
Н.И. Кареева, Е.В. Тарле и А. А. Кауфма¬
на.
52 Гревс И.М. Крупное... С. 80.
53 Там же. С. 77.
54 Там же. С. 93.
55 См.: Гревс И.М. Августин Аврелий // Но¬
вый энциклопедический словарь. 1911.
Т. 1. Стб. 127-150.
56 Анциферов Н.П. Указ. соч. С. 168.
57 Гревс И.М. Очерки флорентийской куль¬
туры: Происхождение свободной Фло¬
ренции // Научное слово. М., 1905. Кн. 1.
С. 63-64. Подчеркнуто И.М. Гревсом.
58 Гревс И.М. Когда был написан трактат
Данте “О монархии” // Николаю Ивано¬
вичу Карееву ученики и товарищи по на¬
учной работе. СПб., 1914. С. 383.
59 Там же. С. 361.
60 См.: Гревс И.М. Из “Studi Danteschi”: пер¬
вая глава трактата Данте “De Monarchia” //
Из далекого и близкого прошлого: Сбор¬
ник этюдов по всеобщей истории в честь
Н.И. Кареева. Пг.; М., 1923.
61 Анциферов Н.П. Указ. соч. С. 278.
62 Цит. по: Каганович Б.С. И.М. Гревс...
С. 216.
63 Гревс И.М. Василий Григорьевич Василь¬
евский... С. 32.
Основные труды И.М. Гревса
Новое исследование о колонате // ЖМНП.
1886. Ноябрь.
Большое сельское поместье в древней Ита¬
лии и крупное землевладение в римском
мире к концу I века Империи // ЖМНП.
1897. Сентябрь, отд. 2; Октябрь.
Очерки из истории римского землевладения
(преимущественно во времена Империи).
СПб., 1899.
Василий Григорьевич Васильевский как
учитель науки: Набросок воспоминаний и
материалы для характеристики //
ЖМНП. 1899. Август, отд. 4.
Научные прогулки по историческим цент¬
рам Италии: Очерки истории флорентий¬
ской культуры // Науч. слово. 1903. Кн. 4,
5; 1905. Кн. 1,7.
Крупное домовое хозяйство в эпоху наи¬
большего экономического расцвета рим¬
ского мира: (Данные Петрония по аграр¬
ной истории I века Империи) ЖМНП.
1905. Сентябрь.
К теории и практике экскурсий как орудия
научного изучения истории в университе¬
тах: (Поездка в Италию со студентами в
1907 г.) // ЖМНП. 1910. № 2.
Когда был написан трактат Данте “О монар¬
хии” // Николаю Ивановичу Карееву уче¬
ники и товарищи по научной работе.
СПб., 1914.
Из “Studi Danteschi”: первая глава трактата
Данте “De Monarchia” // Из далекого и
близкого прошлого: Сборник этюдов по
всеобщей истории в честь Н.И. Кареева.
Пг.; М., 1923.
Кровавая свадьба Буондельмонте:
Жизнь итальянского города в XIII в. Л.,
1925.
Тургенев и Италия: Культурно-историче¬
ский этюд. Л., 1925.
Краеведение в современной германской
школе: Материалы для реформы учения.
Л., 1926.
Эпизод из истории развития земельной
собственности римских императоров
и ее социальной роли. Земельное состоя¬
ние Ливии, второй жены Августа //
Учен. зап. ЛГУ. Сер. ист. наук. 1941.
Вып. 12.
Тацит. М.; Л., 1946.
История средних веков: Лекции, читанные в
1892-1893 гг. на Санкт-Петербургских
Высших женских курсах. Литогр. изд.
СПб.,Ч. 1. 1892; Ч. 2. 1893.
Литература о И.М. Гревсе
Ананьин Б.В., Ганелин Р.Ш. Из архива
И.М. Гревса // Общественная мысль в
России XIX в. Л., 1986.
359
И.М. Гревс
Враская О.Б. Архивные материалы
И.М. Гревса и Н.П. Анциферова по изу¬
чению города // Археографический еже¬
годник, 1981 г. М., 1982.
Вялова С.О. К творческой биографии про¬
фессора И.М. Гревса // Из истории руко¬
писных и старопечатных собраний: (Ис¬
следования. Обзоры. Публикации). Л.,
1979.
Каганович Б.С. И.М. Гревс - историк сред¬
невековой городской культуры // Город¬
ская культура средневековья и начала но¬
вого времени. Л., 1986.
Каганович Б.С. Вокруг “Очерков из истории
римского землевладения” И.М. Гревса //
Политические структуры эпохи феода¬
лизма в Западной Европе (VI-XVII вв.).
Л., 1990.
Рыженко В.Г. И.М. Гревс - культуролог, пе¬
дагог, родиновец // Мир историка: Идеа¬
лы, традиции, творчество. Омск, 1999.
Рутенбург В.И. Встречи Гревса с Италией //
Россия и Италия. М., 1992.
Скржинская Е.Ч. Иван Михайлович Гревс:
Биографический очерк // Гревс И.М. Та¬
цит. М.; Л., 1946.
Александр Иванович Данилов
(1916-1980)
Одна из характерных черт современ¬
ной историографической ситуации -
пересмотр отношения к прошлому
отечественной исторической науки, в
особенности к ее советскому периоду.
Сам по себе такой пересмотр предста¬
вляет собою объективный процесс,
будучи следствием как тех глобаль¬
ных перемен, которые пережила
страна в последние десятилетия, так и
развития самой исторической науки.
Перефразируя известную максиму,
можно утверждать, что каждое поко¬
ление заново переосмысливает про¬
шлое своей науки. Тем более это вер¬
но для современного поколения, пере¬
жившего крушение безраздельно гос¬
подствовавшей в советский период
марксистской парадигмы истории.
Такое переосмысление прошлого
науки не должно, однако, сводиться к
простой перемене знаков, в особенно¬
сти в оценке ее современного перио¬
да. К сожалению, на смену былой апо¬
логетики марксизма как единственно
верного социально-философского
учения зачастую приходит огульное
отрицание всякого его научного зна¬
чения, а тем самым и отрицание осно¬
ванной на нем советской историогра¬
фии как некоей фабрики сплошной
фальсификации истории. Постулиру¬
ется решительный разрыв с марксист¬
ско-советским прошлым как необхо¬
димое условие возрождения отечест¬
венной историографии и ее включе¬
ния в мировую историческую науку1.
Речь идет о действительно важной
проблеме - преемственности в разви¬
тии науки, воплощающей определен¬
ные традиции, присутствующие в ка¬
ждой национальной историографии и
выражающие ее специфические осо¬
бенности. Ибо положение о том, что
каждая самобытная культура может
успешно развиваться, лишь произра¬
стая на национальной почве, имеет
прямое отношение к исторической на¬
уке, являющейся ее органическим ин¬
гредиентом. Даже в нынешнее время
прогрессирующей интернационализа¬
ции деятельности историков каждая
национальная историография сохра¬
няет свой собственный стиль, форми¬
рующийся в процессе ее длительного
развития.
В свете этого представляется акту¬
альной объективная оценка советско¬
го периода в развитии отечественной
историографии во всей его сложности
и противоречивости. Одним из воз¬
361
А.И. Данилов
можных подходов к решению этой за¬
дачи является анализ жизненного и
творческого пути крупнейших деяте¬
лей советской исторической науки,
отразивших в своем творчестве харак¬
терные черты всего периода.
К таким ученым принадлежит Але¬
ксандр Иванович Данилов, получив¬
ший известность своими исследовани¬
ями в области аграрной истории ран¬
него немецкого средневековья, исто¬
риографии всеобщей истории и мето¬
дологии истории.
Жизненный путь А.И. Данилова
ярко отразил лучшие черты рожден¬
ного советской властью поколения,
начинавшего трудовую деятельность
в предвоенные годы, вынесшего на
своих плечах тяжесть Великой Отече¬
ственной войны, сыгравшего выдаю¬
щуюся роль в послевоенном развитии
страны. Он родился в селе Добром,
ныне Липецкой области, в учитель¬
ской семье. После окончания Уваров-
ского педучилища работал учителем
сельской школы, заочно окончил
Тамбовский педагогический институт
и поступил в аспирантуру знаменито¬
го ИФЛИ - Института философии,
литературы и искусства, где его учи¬
телем был крупнейший советский ме¬
диевист А.И. Неусыхин. Учебу пре¬
рвала война. В 1941-1945 гг. А.И. Да¬
нилов - офицер Советской Армии,
участник освобождения народов Евро¬
пы от фашистского гнета. На фронте
вступил в партию. После демобилиза¬
ции успешно окончил аспирантуру
Московского государственного уни¬
верситета (с которым в 1941 г. слился
ИФЛИ), защитил кандидатскую дис¬
сертацию и в 1947 г. по рекомендации
своего учителя приехал в Томский го¬
сударственный университет.
В Томске Александр Иванович на¬
чинал преподавателем, стал профес¬
сором, доктором исторических наук, а
в 1961-1967 гг. (с небольшим переры¬
вом в 1959-1961 гг., когда он работал
в Казанском университете) был
ректором Томского университета.
В 1967 г. А.И. Данилов был избран
действительным членом Академии
педагогических наук. В том же году
назначен министром просвещения
РСФСР и оставался в этой должности
вплоть до своей преждевременной
смерти. В 1966-1970 гг. избирался де¬
путатом Верховного Совета СССР.
Сын своего времени, А.И. Данилов
искренне верил в идеалы, но также
разделял многие его предрассудки и
предубеждения. Главное же, он являл
собою тип сформированного време¬
нем ученого-гражданина, страстного
защитника советской общественно-
политической системы, носителя ее
идеологии. Вместе с тем он никогда не
был узким догматиком, бездушным
“винтиком” системы, бездумно прово¬
дившим ее “линию” Рожденный сис¬
темой, он в чем-то существенно выхо¬
дил за ее жесткие идеологические
параметры. Яркая и самобытная лич¬
ность, он никак не был похож на убо¬
гого “совка”, послушного раба и ору¬
дие тоталитарного режима.
Впрочем, нельзя рисовать однотон¬
ными красками, темными или светлы¬
ми, и саму советскую действитель¬
ность, в которой развертывалась дея¬
тельность А.И. Данилова. Все обсто¬
ит значительно сложнее. Сотканная
из противоречий, эта действитель¬
ность порождала такие же противоре¬
чивые фигуры, ее представлявшие.
Вот почему необходим взвешенный
подход к созданию образа А.И. Дани¬
лова - ученого, педагога, обществен¬
ного и государственного деятеля со¬
ветского времени.
К сожалению, такой взвешенный
подход отсутствует в посвященной
А.И. Данилову статье А.Я. Гуревича2,
нарисовавшего мрачную фигуру свое¬
образного антигероя советской меди¬
евистики, потратившего свои способ¬
ности во вред самому себе и всей науке.
362
А.И. Данилов
Признаем, что А .Я. Гуревич избрал
для своих нападок действительно уяз¬
вимые для критики работы А.И. Да¬
нилова. В особенности это относится
к статье о Д.М. Петрушевском, самой,
пожалуй, идеологизированной и поли¬
тизированной из всех его работ, глу¬
боко несправедливой в оценке твор¬
чества выдающегося русского медие¬
виста3. Со временем понял это и сам
А.И. Данилов. Во всяком случае, в
70-е годы, будучи ответственным ре¬
дактором ежегодника “Средние века”,
он инициировал публикацию в его
38-м выпуске (1975 г.) статьи, свобод¬
ной от идеологических штампов в ос¬
мыслении научной деятельности
Д.М. Петрушевского, стремившейся
объективно показать ее место в оте¬
чественной науке.
Но признаем также, что в своих ин¬
вективах А.Я. Гуревич менее всего
озабочен отысканием истины. Цель у
него иная - разоблачить и заклей¬
мить. Это заведомо исключает вся¬
кую попытку понять действительное
значение А.И. Данилова в науке. Такое
понимание может быть достигнуто
лишь при условии целостного осмыс¬
ления многогранной деятельности
А.И. Данилова, в свою очередь отра¬
жавшей целостность его незаурядной
личности. Мы коснемся прежде всего
ее важнейшей грани - научно-педаго¬
гической деятельности4. Не упуская
из виду других сторон деятельности
А.И. Данилова, мы сосредоточимся на
этой, так как именно здесь рельефнее
всего проявилась его самобытная лич¬
ность, весь ее интеллектуальный по¬
тенциал.
Наконец, именно здесь отчетливо
прослеживается момент преемствен¬
ности в развитии отечественной исто¬
рической науки. Ученик А.И. Неусы-
хина, А.И. Данилов до конца дней своих
хранил трогательную привязанность
к учителю, многому профессионально
учился у него, плодотворно сотрудни¬
чал с ним. О том, насколько близки
были их отношения, свидетельствует
их переписка. Опубликованные пись¬
ма А.И. Данилова, охватывающие
1945-1968 гг., представляют собой
своеобразный отчет о своей деятель¬
ности, мыслях, планах5.
Сначала это - впечатления о после¬
военной Европе, а затем и о событиях,
происходящих на родине. О степени
духовной близости между учителем и
учеником свидетельствуют содержа¬
щиеся в письмах отклики на прово¬
дившиеся в стране идеологические
кампании. С возмущением писал
А.И. Данилов о перевертышах, гото¬
вых с легкостью необыкновенной ме¬
нять свои научные взгляды. “Вчера
они боялись, что их объявят велико¬
державными шовинистами, сегодня
они Белинского ставят выше Гегеля...
Во всяком случае, - выражает он на¬
дежду, - “завтра” такого рода типам
принадлежать не может”6. Увы, “завт¬
ра” пришла яростная кампания про¬
тив “космополитов”, а А.И. Данилов с
тревогой писал учителю в сентябре
1949 г.: “Неопределенность и неяс¬
ность в положении исторической нау¬
ки были удручающи. Даже в Томске
чувствовались отзвуки этого”7.
Но, конечно, центральное место в
письмах А.И. Данилова занимают во¬
просы, характеризующие круг его на¬
учно-педагогических интересов. В пер¬
вых письмах это хлопоты, в которых
деятельное участие принимал А.И. Не-
усыхин, об аспирантуре в МГУ А за¬
тем пошли письма из Томска, где он
делился с учителем впечатлениями о
начале своей педагогической деятель¬
ности, объем которой был весьма
внушительным. Это - общие курсы по
истории средних веков и, несколько
позже, новой истории, практические и
семинарские занятия, спецкурсы.
Поражает пронизывающее эти
письма чувство неудовлетворенности
преподавательской работой. “В своих
363
А.И. Данилов
лекциях, - писал А.И. Данилов, - я с
трудом нахожу правильный тон и
стиль изложения. То сбиваюсь в край¬
не сухой академизм, то в “агитацию”
плакатного типа, порой же дело начи¬
нает идти как на школьном уроке”.
“Боюсь, что студенты от души меня
ненавидят”, - читаем мы в следующем
письме8. И это человек, который уже
в первый год своей работы на истори¬
ко-филологическом факультете Том¬
ского университета стал одним из
самых уважаемых и любимых препо¬
давателей! Глубокие по содержанию
и кристально ясные по форме лекции
А.И. Данилова пользовались неизмен¬
ной любовью томских студентов.
То же относится и к другим видам его
учебных занятий.
Но не являлась ли эта постоянная
неудовлетворенность собой, сочетав¬
шаяся с исключительной работоспо¬
собностью, необходимой предпосыл¬
кой реализации его яркого педагоги¬
ческого таланта? И не сказалось ли на
такой самооценке сравнение, может
быть, даже подсознательное, себя, на¬
чинающего преподавателя, с блестя¬
щим университетским профессором,
каким был его учитель? Действитель¬
но, дистанция была велика, и требова¬
лись огромные усилия ученика, вос¬
принимавшего благодарное влияние
учителя, для ее сокращения.
О характере этого влияния следует
сказать особо, поскольку оно вопло¬
щает преемственность в развитии
отечественной исторической науки.
Ученик Д.М. Петрушевского, А.И. Не-
усыхин в 40-50-е годы оставался од¬
ним из немногих хранителей и про¬
должателей отечественной традиции
университетского изучения и препо¬
давания всеобщей истории. Отметим
такие характерные черты этой тради¬
ции, снискавшие высокое междуна¬
родное признание российской высшей
школы, как органическое сочетание
скрупулезного источниковедческого
анализа и широких теоретических
обобщений, система семинарских за¬
нятий, основанных на изучении и ин¬
терпретации исторических источни¬
ков, тесное неформальное общение
между учителем и учениками.
Следует особенно подчеркнуть ме¬
сто в университетском преподавании,
которое занимали профессорские
лекции. В российских университетах
эти лекции всегда значили нечто
большее, чем рутинный элемент
учебного процесса. Это были широ¬
кие концептуальные курсы, раскры¬
вавшие не только ту или иную истори¬
ческую проблематику, но и в не мень¬
шей мере личность самого лектора,
его вйдение истории, равно как и об¬
щее мировидение. Основывающиеся
на обширном историографическом
материале, такие курсы носили выра¬
женный творческий характер, выпол¬
няя не только обучающую, но и важ¬
ную мировоззренческую функцию,
воспитывая не узких специалистов по
определенной тематике, а именно
“всеобщих историков”, стремившихся
осмыслить общие закономерности
развития как своей науки, так и само¬
го исторического процесса. Достаточ¬
но вспомнить выдержавшие несколь¬
ко изданий, в том числе и в советское
время, известные курсы Д.М. Петру¬
шевского “Очерки из истории средне¬
векового общества и государства” и
“Очерки из истории английского госу¬
дарства и общества в средние века”,
чтобы убедиться, какое место занима¬
ли лекционные курсы в деятельности
российского университетского про¬
фессора, какой своеобразной формой
его самовыражения они являлись.
В сущности, такое отношение к
университетскому преподаванию бы¬
ло присуще и А.И. Неусыхину, кото¬
рый сумел сохранить эту традицию
академического образования, разви¬
вая ее в новых исторических условиях.
Вспоминая о педагогическом мастер¬
364
А.И. Данилов
стве своего учителя, А.И. Данилов пи¬
сал: “Будучи предельно насыщенны¬
ми по своему научному содержанию,
убедительными и яркими, лекции
А.И. Неусыхина, руководимые им за¬
нятия по своему значению для студен¬
тов далеко выходили за пределы изу¬
чения только средневековой истории.
Они играли большую роль в форми¬
ровании исторического мышления бу¬
дущих преподавателей средней и выс¬
шей школы, в выработке столь важ¬
ного в педагогическом труде историка
умения раскрывать смысл историче¬
ских явлений и фактов, умения вести
учащихся от исторических событий к
историческим обобщениям как ре¬
зультату теоретического осмысления
многоликой исторической действи¬
тельности”9. Едва ли будет ошибкой
полагать, что именно благодаря этим
качествам А.И. Неусыхин воспитал
целую плеяду талантливых исследова-
телей-медиевистов, обладавших раз¬
витым вкусом к теоретическим проб¬
лемам истории.
В первые же годы самостоятельной
работы А.И. Данилов предпринимает
попытку перенести на томскую почву
почерпнутую у своего учителя тради¬
ционную модель подготовки студен-
тов-медиевистов. Он осуществляет
специализацию по истории средних
веков, основные элементы которой
составляли изучение общих законо¬
мерностей развития средневекового
общества, углубленное рассмотрение
генезиса западноевропейского, пре¬
имущественно германского, феодализ¬
ма, самостоятельная работа студентов
со средневековыми текстами и подго¬
товка на этой базе курсовых и ди¬
пломных сочинений.
Участники первого спецсеминара
А.И. Данилова (1948-1951 гг.) навсег¬
да сохранили в своей памяти и тот эн¬
тузиазм, с которым они принимались
за изучение средневековых картуля¬
риев и полиптиков, и нередко посе¬
щавшее их при этом отчаяние, когда
казалось невозможным справиться с
варварской латынью, и маленькие
“открытия” и радости, которыми в ко¬
нечном итоге вознаграждались их уси¬
лия, и, в особенности, ту атмосферу
творческого поиска, которая создава¬
лась совместной работой руководите¬
ля семинара и его учеников.
Важнейшим результатом этих за¬
нятий являлось формирование у сту¬
дентов той высокой академической
культуры, обладание которой амери¬
канский историк Дж. Энтин считает
великим преимуществом России пе¬
ред другими странами. Перечисляя
элементы этой культуры (дух семина¬
ра Ранке со свойственными ему высо¬
кими стандартами эрудиции, стро¬
гость критического анализа источни¬
ков и специальной литературы и т.п.),
Дж. Энтин с немалым удивлением пи¬
шет, что “эти нормы, лежавшие глуб¬
же доктрины классовой борьбы, как
это ни странно, выжили и в годы со¬
ветской власти”10.
Но, может быть, одна из причин
такой стойкости традиции академиче¬
ской культуры в российских универси¬
тетах как раз и заключалась в том,
что между этой культурой и “доктри¬
ной классовой борьбы” не было столь
неодолимого противоречия, как это
представляется американскому авто¬
ру? Приверженность марксизму не
только не исключала, но скорее пред¬
полагала необходимость овладения
высокой исследовательской техникой,
так как это учение претендовало на
научное познание исторической дей¬
ствительности и нуждалось поэтому в
соответствующем уровне профессио¬
нальной подготовки историков. Дру¬
гое дело, что целые отрасли совет¬
ской исторической науки, подобно
истории КПСС или истории Октябрь¬
ской революции и советского перио¬
да, были предельно политизированы и
идеологизированы. Но чем далее ухо¬
365
А.И. Данилов
дила исследовательская проблемати¬
ка от современности, тем более она
была свободна от конъюнктурных
подходов, тем непредубежденнее ста¬
новился научный поиск и тем настоя¬
тельней делалось обращение к акаде¬
мической традиции, столь богатой, в
частности, в изучении и преподавании
истории средних веков. Неудивитель¬
но поэтому, что молодой историк-
марксист, получивший в аспирантуре
у А.И. Неусыхина блестящую про¬
фессиональную подготовку, по приез¬
де в Томский университет начал энер¬
гично культивировать в своей работе
со студентами традиции отечествен¬
ной медиевистики.
По мере перемещения центра науч¬
ных интересов А.И. Данилова в
область историографии и, позднее,
методологии истории, менялась и про¬
блематика его занятий с учениками.
Впервые в стране А.И. Данилов орга¬
низует в Томском университете спе¬
циализацию студентов-историков по
историографии всеобщей истории.
Стройная система такой специали¬
зации окончательно складывается в
60-е годы, время расцвета научно-пе¬
дагогической деятельности А.И. Да¬
нилова. Она включала в себя чтение
курсов по методологии истории и ис¬
ториографии всеобщей истории, ос¬
новательную языковую подготовку
специализирующихся студентов и,
конечно, спецсеминары и индивиду¬
альные занятия с ними. Как и в конце
40 - начале 50-х годов, вся тяжесть
специализации ложилась на плечи од¬
ного человека. Приходится только
удивляться, как ему удавалось соче¬
тать эту работу с деятельностью на
посту ректора Томского университета
и выполнением многих других обязан¬
ностей, в том числе и депутата Вер¬
ховного Совета СССР.
Нельзя не признать, что осуществ¬
ление специализации по историогра¬
фии скрывало в себе немало подвод¬
ных камней, среди которых следует
особо отметить опасность подмены
серьезного историографического ис¬
следования поверхностным “разбо¬
ром полетов”, построенном на нехит¬
ром приеме сопоставления критикуе¬
мого с нормативным. Тем более, что
обладание “единственно верным” уче¬
нием вводило в понятный соблазн
принимать позу верховного судии,
твердо знающего, кто прав и кто ви¬
новат. С другой стороны, перед начи¬
нающим исследователем в области ис¬
ториографии, несомненно, встают и
серьезные объективные трудности,
выражающиеся в отсутствии сколько-
нибудь существенного опыта самосто¬
ятельной научной работы. Между
тем, ему приходится иметь дело с
крупным ученым или целой историо¬
графической школой, известными
своим реальным вкладом в развитие
науки. Может ли студент, даже с по¬
мощью своего научного руководите¬
ля, оценивать профессора? Не будет
ли такая оценка профанацией самого
жанра историографического исследо¬
вания?
Эти далеко не праздные вопросы
побуждают внимательнее всмотреть¬
ся в принципы работы А.И. Данилова
со своими учениками, тем более, что
они закладывали основы созданной
им историографической школы. Пре¬
жде всего отметим достаточно четко
очерченный ракурс этой работы.
А.И. Данилов ориентировал учеников
на изучение идейно-теоретических
основ “буржуазной”, по тогдашней
терминологии, историографии. Это
изучение осуществлялось в рамках ис¬
следовательской программы “Взаимо¬
отношение истории и современности
на разных этапах развития историче¬
ской науки” и открывало определен¬
ные возможности для самостоятель¬
ной работы даже для начинающих ав¬
торов, ибо центр тяжести переносился
в среду, где их основательная методо¬
366
А.И. Данилов
логическая и общеисторическая под¬
готовка помогала в поисках собствен¬
ных подходов к освещению взглядов
тех или иных историков, в какой-то
мере “снимающих” различие в их ис¬
ториографическом опыте. Место при¬
митивного оценочного подхода, осно¬
вывающегося на определении близости
взглядов данного ученого к материа¬
листическому пониманию истории,
занимало исследование доступной ме¬
тодологической проблематики в кон¬
тексте изучения взаимоотношения ис¬
тории и современности.
Конечно, молодого исследователя
и здесь подстерегал искус упрощен¬
ных решений, сведения изучаемой
проблемы к критике “чуждых взгля¬
дов” Но в том, чтобы не допустить
этого, как раз и заключалась роль на¬
учного руководителя. В своей научно¬
педагогической деятельности А.И. Да¬
нилов последовательно стоял на пози¬
циях материалистического понимания
истории.
Важно, однако, не упустить из виду
и другое. Убежденный в превосходст¬
ве исторического метода Маркса, пе¬
редававший эту убежденность своим
ученикам, А.И. Данилов вместе с тем
воспитывал у них серьезное отноше¬
ние к немарксистской историографии
именно как к науке, изучение тео¬
ретико-методологических основ
которой не терпит поверхностного
идеологизированного подхода. Не раз
ученики А.И. Данилова получали от
него предметные уроки того, что к не¬
марксистским историкам следует от¬
носиться именно как к ученым, а не
заведомым фальсификаторам исто¬
рии или вовсе недоумкам, не сумев¬
шим или не захотевшим постичь свет
исторического знания.
Тем более, что перед их глазами
был пример учителя. Конечно, не сле¬
дует упрощать. Путь самого А.И. Да¬
нилова в науке не был прост. Уже
упоминалась его статья о Д.М. Петру-
шевском, огорчительная вдвойне, так
как была направлена против учителя
своего учителя. Остро ощущая связь
исторической науки и современности,
он неизбежно отражал в своем твор¬
честве пристрастия и заблуждения
времени, в котором жил. Собственно,
его становление как ученого и заклю¬
чалось в постепенном освобождении
от влияния этих пристрастий и заблу¬
ждений.
Любопытно в этой связи сравнить
первоначальное и окончательное на¬
звание темы его докторской диссерта¬
ции: “Политическая реакционность и
антинаучная сущность немецкой исто¬
риографии конца XIX - начала
XX вв.”11 и “Проблемы аграрной ис¬
тории раннего средневековья в немец¬
кой историографии конца XIX - нача¬
ла XX вв.” (М., 1958). Трудно пове¬
рить, что речь идет об одной и той же
работе - настолько исполнение отли¬
чалось от замысла. Дело, конечно, не
просто в смене названия. Главное - в
изменении самого отношения к изуче¬
нию западной историографии, в про¬
цессе которого и сложилась томская
историографическая школа.
Показательный штрих. Рождение
школы ознаменовалось выходом в
свет сборника “Методологические и
историографические вопросы истори¬
ческой науки”12, почти наполовину со¬
стоявшего из студенческих работ. С по¬
нятным чувством удовлетворения, со¬
общая А.И. Неусыхину о выходе
сборника, А.И. Данилов подчеркива¬
ет, что “он составлен из опусов моих
бывших и настоящих студентов (2 до¬
цента + 1 аспирант + 2 студента)... Это
первый сборник, который состоит из
статей, написанных под моим руко¬
водством, и я солгал бы, если сказал
бы, что совершенно им недоволен”13.
В сущности, таким же по своему со¬
ставу были и последующие выпуски
сборника. Так студенческие и аспи¬
рантские публикации составили ядро
367
А.И. Данилов
формирующейся историографиче¬
ской школы, что уже само по себе
свидетельствовало об их научном
уровне.
Еще один штрих - подчеркнуто
академическое название сборника, в
котором отсутствовали такие распро¬
страненные в то время обороты в ти-
тулатуре подобных изданий, как
“Критика...” или “Против фальсифи¬
кации истории...”. Может быть, и это
тоже предупреждало начинающих ис¬
следователей от лихих атак на немар¬
ксистскую историографию. Осущест¬
влявшийся ими историографический
анализ, естественно, основывался на
марксистских постулатах. Однако,
как бы это на первый взгляд парадок¬
сально не звучало, сами принципы ра¬
боты А.И. Данилова с учениками
открывали потенциальную возмож¬
ность расширения ими методологиче¬
ской базы своих исследований14.
К ним мы еще вернемся. Здесь же
уместно остановиться на вопросе о са¬
мой личности ученого как важном
школообразующем факторе. Созда¬
тель жизнеспособного коллектива,
претендующего на ранг научной шко¬
лы, помимо выдающихся профессио¬
нальных способностей должен обла¬
дать определенными качествами
руководителя, формирующего и це¬
ментирующего школу, придающего
ей черты неформального, а потому
особенно прочного образования, ос¬
нованного не только на профессио¬
нальных отношениях между ученика¬
ми и учителем, но и, пожалуй, не в
меньшей степени на глубоком чувстве
их личной привязанности к нему, бла¬
годаря чему в их восприятии склады¬
вается целостный образ ученого и че¬
ловека.
В полной мере эти качества были
присущи Александру Ивановичу. Вла¬
стное притяжение его личности с осо¬
бой силой испытывали студенты. Вся¬
кий раз, когда он впервые появлялся в
учебной аудитории, будь это в 1947 г.
в Томске, в 1959 г. в Казани или в
1961 г. опять в Томске, между ним и
студентами быстро устанавливалась
особого рода эмоциональная связь,
основанная не только на их восхище¬
нии профессиональным мастерством
преподавателя, но и на обаянии самой
его личности. Сила этого обаяния и
сегодня живет в памяти выпускников
Томского и Казанского университе¬
тов, и не только историков, но и фи¬
лологов, юристов, всех тех, кто с ним
когда-либо общался.
Особенно тесной эта эмоциональ¬
ная близость была между А.И. Дани¬
ловым и его непосредственными уче¬
никами. Собственно, для многих из
них выбор специализации определял¬
ся именно притяжением личности на¬
учного руководителя. Их любовь к
учителю поистине не знала расстоя¬
ний. Когда, например, А.И. Данилов
вновь в начале 60-х годов перешел на
работу в Томский университет, вслед
за ним из Казани приехала большая
группа его учеников, которым сужде¬
но было стать ядром складывавшейся
школы. В свою очередь и ученики
А.И. Данилова всегда могли рассчи¬
тывать на дружеское участие и по¬
мощь своего руководителя, выходив¬
шие за рамки их формальных отно¬
шений.
Отметим, наконец, еще одно обсто¬
ятельство, способствовавшее форми¬
рованию жизнеспособной научной
школы. Выраженный педагогический
и человеческий талант А.И. Данило¬
ва, его многогранность привлекали к
нему самых разных людей, различаю¬
щихся между собой не только направ¬
лением своих научных интересов, но
и, в определенной степени, мировоз¬
зрением. Не случайно, что сегодня его
ученики придерживаются различных
историко-теоретических взглядов и
политических убеждений, объединя¬
ясь лишь в своей любви к человеку,
368
А.И. Данилов
который привил им глубокое уваже¬
ние к подлинной науке.
И, следует обязательно добавить,
привил навыки самостоятельной ис¬
следовательской работы. Важнейший
принцип педагогической работы
А.И. Данилова может быть обозначен
как сочетание высокой требователь¬
ности к своим ученикам и доверия к
ним. Он никогда не давил на них сво¬
им громадным научным авторитетом,
поощрял их творческий подход к делу,
даже если при этом получались ре¬
зультаты, не совпадавшие с его исход¬
ными установками.
Закономерным поэтому является
прогрессирующее расширение сферы
научных интересов учеников А.И. Да¬
нилова, которые существенно раздви¬
нули первоначальные рамки школы,
что легко можно проследить, сопостав¬
ляя различные выпуски сборника
“Методологические и историографи¬
ческие вопросы исторической науки”.
Думается, что именно благодаря это¬
му принципу он и смог создать свою
школу в изучении историографии все¬
общей истории. Ведь рабское подра¬
жание даже очень талантливому уче¬
ному еще не делает школы.
Но речь идет не только и даже не
столько о простом количественном
расширении исследовательской проб¬
лематики. Постепенно, в особенности
в трудах следующего поколения - “на¬
учных внуков” А.И. Данилова - стали
появляться новые подходы, выходя¬
щие за рамки традиционной марксист¬
ской парадигмы историографическо¬
го исследования. В этом ключе, в ча¬
стности, были написаны работы, ха¬
рактеризующие развитие западной
исторической мысли XX в.15
Не в этой ли плавной эрозии исход¬
ных идейно-теоретических позиций
скрывается одна из причин того, что
крушение безраздельного господства
в отечественной науке марксистского
учения не привело к глубокому миро¬
воззренческому кризису школы,
сформировавшейся на его методологи¬
ческой основе. Не было ни демонст¬
ративного отречения от марксистской
методологии, ни стремления “не по¬
ступаться принципами”. Была и про¬
должается напряженная работа по
осмыслению современной историо¬
графической ситуации и поисков сво¬
его места в ее изучении.
Сегодня это место в значительной
степени определяется анализом тех
тенденций в развитии новейшей за¬
падной историографической мысли,
которые связаны с утверждением ан¬
тропологического подхода в изучении
истории16. Соответствующая пробле¬
матика занимает все более видное ме¬
сто и на страницах сборника “Методо¬
логические и историографические
вопросы исторической науки” Пока¬
зательным в этом отношении являет¬
ся его последний, 22-й выпуск, автора¬
ми которого, за незначительным
исключением, являются студенты и
аспиранты кафедры истории древнего
мира и средних веков Томского уни¬
верситета17.
Уже сам выход сборника в таком
составе свидетельствует, что томская
историографическая школа обладает
в лице способной, хорошо подготов¬
ленной научной молодежи значитель¬
ным творческим потенциалом. Это
дает основание полагать, что сочетая
традиционные для нее широту историо¬
графических интересов и пристальное
внимание к теоретико-методологиче¬
ским проблемам исторической науки
с новыми исследовательскими подхо¬
дами, связанными, в частности, с изу¬
чением истории ментальностей, а
также культуры (элитарной и, осо¬
бенно, народной), она сможет занять
свою нишу в современной науке о че¬
ловеке в истории. Но это означает
присутствие в ее основании здорово¬
го начала, заложенного А.И. Дани¬
ловым.
369
А.И. Данилов
В самом общем виде эволюция
идейно-теоретических основ школы
может быть обозначена как отказ от
крайних эпистемологических подхо¬
дов, стремление к методологическому
плюрализму. Безусловно, такой век¬
тор развития школы никак не про¬
граммировался ее основоположни¬
ком. Для этого требовались радикаль¬
ные перемены в стране, мире и самой
исторической науке. Но не следует
упускать из виду и ту творческую ат¬
мосферу во взаимоотношении между
разными поколениями исследовате¬
лей, основания которой заложили
принципы работы А.И. Данилова со
своими учениками и которая сущест¬
венно облегчала и ускоряла эту эво¬
люцию.
Здесь уместно вернуться к статье
А .Я. Гуревича, в которой задавался
риторический вопрос, на что А.И. Да¬
нилов “потратил свои способности и,
главное, какую научную стезю из¬
брал?”18. Думается, убедительный от¬
вет на него дают результаты научно¬
педагогической деятельности учено¬
го, составившей органическое звено в
развитии отечественной историогра¬
фии всеобщей истории. И дело не
только в создании жизнеспособной
научной школы, питомцы которой
плодотворно работают в различных
университетских центрах не только
России, но и за ее пределами. Зало¬
женные в ее основании принципы ис¬
ториографического исследования
обусловили ее открытость, включаю¬
щую восприятие даже первоначально
чуждых ей историографических явле¬
ний, способность к их оценке, свобод¬
ной от вненаучных подходов. В част¬
ности, это относится к восприятию
работ А .Я. Гуревича по истории сред¬
невековой культуры, открывших но¬
вое перспективное направление в оте¬
чественной медиевистике.
Любопытная деталь. Когда был
выдвинут на соискание российской
Государственной премии 1993 г. цикл
исследований А.Я. Гуревича по исто¬
рии и теории культуры, Комитет по
госпремиям послал их на официаль¬
ное заключение на кафедру истории
древнего мира и средних веков исто¬
рического факультета Томского уни¬
верситета, которая организовала их
широкое обсуждение. В итоге иссле¬
дования А.Я. Гуревича, конечно, были
рекомендованы на Государственную
премию. Конечно, - потому, что они к
этому времени широко вошли в прак¬
тику преподавания на кафедре и фа¬
культете, обнаружив свою большую
эвристическую ценность. В значи¬
тельной степени благодаря именно
этим работам, наряду с трудами
М.М. Бахтина, французских “аннали¬
стов”, американских и английских
представителей “новой интеллекту¬
альной истории”, история ментально¬
стей заняла видное место в методоло¬
гическом инструментарии Томской
историографической школы, расши¬
ряя ее плюралистическую основу.
К сожалению, подобной широты не
хватило А.Я. Гуревичу в оценке места
А.И. Данилова в развитии отечествен¬
ной историографии. Разумеется, это
место определяется не только создан¬
ной им историографической школой.
Достаточно вспомнить, что А.И. Да¬
нилов стоял у истоков возрождения
изучения и преподавания методоло¬
гии истории в нашей стране. Его пись¬
мо в редакцию журнала “Вопросы ис¬
тории”19, где впервые в послевоенной
советской историографии подчерки¬
валась настоятельная необходимость
широкого развертывания историко¬
методологических исследований, по
существу, инициировало их начало.
Подчеркивая необходимость творче¬
ской разработки гносеологических
проблем исторической науки, А.И. Да¬
нилов давал их примерный перечень:
“своеобразие процесса отражения дей¬
ствительности в исторической науке,
370
А.И. Данилов
природа исторических понятий, специ¬
фика их образования... диалектика об¬
щего, единичного и особенного в исто¬
рическом познании...”20.
Едва ли можно сомневаться, что
эти проблемы и сегодня в полной ме¬
ре сохраняют свою актуальность.
Другое дело, что и в этой, и в следую¬
щих своих методологических статьях
А.И. Данилов настаивал на последо¬
вательно марксистской разработке
этих проблем, к тому же в контексте
“активной наступательной борьбы
против современной буржуазной ис¬
ториографии” и защиты “чистоты
марксизма”. Конечно, с точки зрения
сегодняшнего дня такая позиция пред¬
ставляется достаточно уязвимой и
легко может стать объектом правед¬
ного гнева.
Но вернемся в день вчерашний. То¬
гда в 60-е годы, всякое развитие мето¬
дологии в советской исторической на¬
уке возможно было лишь на основе
марксистского учения. И не только
потому, что хрущевская “оттепель” не
поколебала положение марксизма
как официальной идеологии в обще¬
стве. Не менее существенным было то
обстоятельство, что сами ученые, воз¬
рождавшие методологию истории,
были твердо убеждены, что “отправ¬
ным и совершенно необходимым
условием” разработки методологии
истории является освоение марксист¬
ского, ленинского наследия. «Оно
должно быть, и переломный характер
эпохи к этому обязывает с особенной
силой, - подчеркивалось далее в имев¬
шем программное значение редакци¬
онном вступлении к изданию сектора
методологии истории Института исто¬
рии АН СССР “Историческая наука и
некоторые проблемы современно¬
сти”, ответственным редактором ко¬
торого был руководитель сектора
М.Я. Гефтер, - новым прочтением ис¬
торической концепции Маркса, Эн¬
гельса, Ленина»21.
Отметим, что сама идея создания
такого сектора была выдвинута в
цитированном выше письме А.И. Да¬
нилова, где указывалось на необходи¬
мость решить вопрос об организацион¬
ных формах развертывания теорети¬
ко-методологических исследований.
С этой целью предлагалось “создать
такую организационную ячейку, ко¬
торая стала бы центром притяжения
для всех ученых, занимающихся тео¬
ретико-методологическими вопроса¬
ми исторической науки”22. Именно
такой ячейкой и стал возглавлявший¬
ся М.Я. Гефтером сектор методоло¬
гии истории, сделавшийся за короткий
срок своего существования (1964-
1969 гг.) авторитетным центром исто¬
рико-методологических исследова¬
ний, щедро генерировавший новатор¬
ские идеи в сфере разработки теории
исторического процесса и природы
исторического познания.
Правда, в дальнейшем пути зачина¬
телей советской методологии истории
существенно разошлись. Как раз Да¬
нилова и Гефтера немецкий историк
советской исторической науки
Й. Хеслер называет ведущими пред¬
ставителями двух альтернативных
подходов в методологических дискус¬
сиях 60-70-х годов - “ортодоксально¬
го” и “ревизионистского”23. Признаем
также, что ревностная защита “чисто¬
ты” марксизма объективно была чре¬
вата опасностью стагнации советской
исторической науки, ее отставания от
мирового уровня, в теоретическом
плане все более определившегося вы¬
раженным методологическим плюра¬
лизмом.
Но было бы искажением историче¬
ской правды и просто неблагодарно¬
стью забывать о месте А.И. Данилова
в самом становлении историко-мето-
дологических исследований в стране.
Тем более, что и его отношение к за¬
падной историографии отнюдь не бы¬
ло таким однозначно негативным, как
371
А.И. Данилов
это представляется А.Я. Гуревичу,
изображающему его в роли сурового
судьи ее. В действительности эта роль
была намного сложнее; еще в начале
60-х годов А.И. Данилов был едва ли
не первым в послевоенной советской
историографии, кто, указывая на ин¬
тенсивные искания западных ученых
в области теоретических проблем ис¬
торической науки, подчеркивал, что
они “связаны с постановкой ряда весь¬
ма существенных вопросов, относя¬
щихся как к истолкованию важных
сторон общественного развития, так и
к принципам исторического позна¬
ния”24. Тем самым внимание научной
общественности привлекалось к акту¬
альным проблемам исторической ме¬
тодологии, разрабатывавшимся на
Западе.
Отметим, наконец, его труды в об¬
ласти генезиса западноевропейского
феодализма, в особенности моногра¬
фию “Проблемы аграрной истории
раннего средневековья в немецкой ис¬
ториографии конца XIX - начала
XX вв.”, до настоящего времени оста¬
ющуюся примером органического
сплава конкретно-исторического и
историографического исследования.
И все же, повторимся, именно в науч¬
но-педагогической деятельности
А.И. Данилова полнее всего прояви¬
лась его яркая личность, именно ее
результаты оказались наиболее проч¬
ными, в определенном смысле пере¬
жившими его время.
* * *
Стиль научно-педагогической дея¬
тельности А.И. Данилова25 характе¬
ризовался высокой требовательно¬
стью прежде всего к самому себе.
Безусловная, не требующая напоми¬
нания обязательность по поводу дан¬
ного им слова или обещания, твердая
правдивость, вежливая, а порой от¬
кровенно грубоватая основатель¬
ность, широта, солидность и глубина
подхода к любому вопросу, отсутст¬
вие какой-либо мелочности и суеты,
поверхностности и верхоглядства -
все это и многое другое говорили об
А.И. Данилове как о человеке боль¬
шого ума, силы воли и характера.
Сама внешность, строгая и благородно¬
величавая, побуждала каждого, будь
это студент, аспирант или профессор,
как-то внутренне подобраться и ясно
говорила о дистанции, преодолеть ко¬
торую с помощью каких-то чисто
внешних приемов, легковесных сооб¬
ражений не удавалось, я думаю, нико¬
му. Эта внешняя суровость была вме¬
сте с тем естественной манерой пове¬
дения, в которой не было чего-либо
напускного, ибо это было стилем,
жизненной позицией человека, предъ¬
явившего к себе столь же высокие
требования, как и к другим. Может
быть, эта внешняя суровость была
формой самозащиты, так как это
была натура ранимая, и его легко
можно было обидеть.
Должен сказать, что общение с
А.И. Даниловым не было ни доступ¬
ным, ни легким, в том числе и потому,
что соответствовать уровню его тре¬
бований было далеко не просто. Про¬
явления облегченного или поверхно¬
стного отношения к делу, о чем бы ни
шла речь, встречали строгий, язви¬
тельный, хлесткий, а порой и грубый
разбор и запоминались надолго, мно¬
гое - навсегда. Проходят годы, но,
странное дело, вся эта внешняя форма
общения меркнет, не оставляет ощу¬
щения обиды и забывается по сравне¬
нию с тем содержанием, которое бы¬
ло истинной ценностью общения с
Учителем. Человек скупой на похвалу
и редко прибегавший к этому,
А.И. Данилов умел, когда это отвеча¬
ло его критериям и меркам, находить
такие слова, которые, как правило,
оказывались мощной поддержкой на¬
долго. Был чрезвычайно разборчив в
372
А.И. Данилов
подборе аспирантов, учеников, одна¬
ко в тех случаях, когда выбор состо¬
ялся, в квалифицированном руковод¬
стве и помощи можно было не сомне¬
ваться.
В годы ректорства в Томском уни¬
верситете А.И. Данилов вел активную
преподавательскую работу. Читал
различные курсы: историографию
всеобщей истории, историю средних
веков, но самое главное - дисциплину,
необычную для тех времен, - методо¬
логию истории. Ему была присуща
особая манера чтения лекций. Прихо¬
дил на занятия с тощей папкой, кото¬
рую редко открывал, главным обра¬
зом, для того, чтобы что-то процити¬
ровать. В таких случаях он ненадолго
присаживался, а все остальное время
прохаживался вперед-назад, руки, как
правило, за спиной. Проблемы дисци¬
плины на лекциях, естественно, не
было, достаточно было одного его
взгляда, чтобы каждому стало ясно,
куда он пришел и чем здесь надлежит
заниматься.
В его влиянии на аудиторию было
нечто демоническое, но это достига¬
лось не с помощью каких-то чисто
внешних приемов - никаких словес¬
ных украшений, эффективных прие¬
мов, тем более шуток на этих лекциях
не было. Это был, так сказать, чисто
мыслительный стиль, шла неторо¬
пливая раздумчивая работа мысли.
Он брал силой логики; иногда каза¬
лось, что для него нет аудитории, он
размышлял сам с собой, о чем гово¬
рил его ушедший куда-то взгляд. Си¬
туация отстраненности сочеталась,
однако, с тем, что он полностью вла¬
дел вниманием аудитории, и все ска¬
занное в такие минуты воспринима¬
лось как нечто из глубины души, - а
так это и было на самом деле, - как
откровение, а потому воспринималось
с полным и неограниченным довери¬
ем. Лекции постоянно обновля¬
лись,что я могу засвидетельствовать с
полной уверенностью: он никогда не
мог сказать, как именно он читал дан¬
ную тему в предыдущем году.
Как экзаменатор был строг; трепет
испытывал практически каждый вхо¬
дящий к нему на экзамен, столь же
бурной была радость, если испытуе¬
мому удавалось добиться желаемого.
Создавалось впечатление, что Алек¬
сандр Иванович судил о качестве от¬
вета не только по чисто фактической
его стороне, хотя и требовал большой
конкретности и точности представле¬
ний, вплоть до точности хронологии,
но старался понять и выявить уровень
мыслительных способностей студен¬
та. Запомнилось, во всяком случае, во
времена его непродолжительной ра¬
боты в Казанском университете, что
ответ экзаменующегося он, как пра¬
вило, не прерывал, не останавливал и
выслушивал до конца, вследствие чего
экзамен мог продолжаться без пере¬
рыва до позднего вечера. С годами эта
привычка ослабевала и позже, осо¬
бенно, когда он знал студента и ответ
ему был по душе, он с видимым удо¬
вольствием останавливал его, что
превращалось в своеобразную похва¬
лу и стимул для учебы в дальнейшем;
среди многих из нас, прошедших эту
школу, считалось неприличным при¬
ходить к нему на экзамен недостаточ¬
но подготовленным, хотя поначалу
было, конечно, и чувство страха.
Для всех авторитет А.И. Данилова
как преподавателя был непререкае¬
мым, в чем-то хотелось ему подражать
и лишь с годами мы освобождались от
магии этого влияния, с неизбежностью
становясь каждый сам собой. Однако
эта школа наилучшим образом разви¬
вала в каждом из нас то, чем мы были
и могли стать на самом деле. Отличи¬
тельным и неизменным свойством пе¬
дагогической деятельности А.И. Да¬
нилова был поиск и именно научный
творческий поиск. Это не просто
обычная, так сказать, работа препода¬
373
А.И. Данилов
вателя над совершенствованием сво¬
его курса, это всегда нечто большее:
содержание лекций было максималь¬
но приближено к новейшим достиже¬
ниям науки в соответствующей облас¬
ти и включало в себя там, где это
было возможно, изложение собствен¬
ной научной позиции в полемике с
иными взглядами. Так, излагая трак¬
товку некоторых титулов Салической
правды в работах его учителя
А.И. Неусыхина, он давал свое пони¬
мание предмета, что в любом случае
было незабываемо и поучительно.
Но есть одна дисциплина, которая те¬
перь, по прошествии лет, воспринима¬
ется не просто как один из учебных
предметов, а как область, на материа¬
ле которой он формулировал, разви¬
вал, обогащал свои собственные науч¬
но-теоретические позиции; это - ме¬
тодология истории.
Впрочем, дисциплина, - а это был
спецкурс, поскольку учебный план
иного предмета данного профиля тог¬
да, в 60-е годы, не предусматривал - с
таким именно названием поначалу им
не читалась. Название, как и содержа¬
ние, развивались. А.И. Данилов по¬
степенно подходил к формированию
совокупности представлений о мето¬
дологии истории не только как учеб¬
ного предмета, но и как теоретиче¬
ской дисциплины истории. Первона¬
чальный опыт чтения спецкурса был
реализован в следующей формули¬
ровке: “Введение в историографию с
элементами методологии историче¬
ского исследования”. Основная линия
развития этого спецкурса историогра¬
фического характера заключалась в
обогащении его методологического
аспекта и превращении его в основ¬
ной.
В одном из первоначальных вари¬
антов программа данного предмета
включала в себя следующие разделы:
I. Общая характеристика историче¬
ской науки и историографии как ее
части. II. Историческое познание.
III. Принцип историзма. IV. Историче¬
ский факт и исторический источник.
V. Главные этапы развития историче¬
ского знания. Более усовершенство¬
ванный вариант этой дисциплины со¬
стоял из следующих пунктов: I. Пред¬
мет и задачи методологии истории.
II. Историческое познание. III. Прин¬
цип историзма. IV. Исторический
факт и исторический источник. Окон¬
чательный, насколько мне известно,
вариант включал следующие разде¬
лы: I. Предмет и задачи методологии
исторического исследования. II. Исто¬
рия как наука. III. Объективность и
партийность в историческом позна¬
нии. IV. Принцип историзма. V. Исто¬
рический факт и исторический источ¬
ник.
Конечно, выделение трех вариан¬
тов в данном случае условно, так как
каждый семестр приносил что-то но¬
вое, что-то вносилось впервые, что-то
обновлялось, обогащалось, расширя¬
лось, поистине, это была непрерывная
работа над курсом. Она представляла
собой, по-существу, некий органиче¬
ский сплав педагогического и научно¬
го аспектов, ибо в ходе ее у А.И. Да¬
нилова приобретали все более отчет¬
ливую форму представления о том,
что такое методология как теорети¬
ческая дисциплина истории, каковы
ее предмет, проблемы и задачи.
В чем тут была новизна и насколь¬
ко это было значимо? В чисто педаго¬
гическом плане это было достаточно
необычно для тех лет, и можно приве¬
сти лишь отдельные примеры чтения
курсов, которые в той или иной мере
затрагивали методологические проб¬
лемы, - Н.А. Ерофеев в МГУ,
К.Д. Петряев в Одесском университе¬
те26. Но даже не это главное. Отсутст¬
вие в историческом образовании тех
лет методологии как теоретической
дисциплины истории объясняется,
по-видимому, всеобщим убеждением в
374
А.И. Данилов
том, что такая методология есть -
истмат, и думать тут в педагогическом
и научно-исследовательском плане не
над чем. Прямого запрета на теорети¬
ческие поиски не было, однако не
было и такой естественной ситуации,
когда сами историки работают над
методологическими проблемами сво¬
ей науки. В этом заключалось одно из
существенных негативных отступле¬
ний от традиций отечественной исто¬
риографии второй половины XIX -
начала XX в., представленной педаго¬
гической деятельностью и научными
трудами Н.И. Кареева, М.М. Хвостова,
А.С. Лаппо-Данилевского, К.В. Хво¬
стовой и других известных историков.
Впрочем, в советской историографии
сочетание опыта конкретно-истори¬
ческого исследования с развитым тео¬
ретическим мышлением было прису¬
ще целому ряду ее известных предста¬
вителей - А.И. Неусыхину, И.Д. Ко-
вальченко, М.А. Баргу и др.
А.И. Данилову принадлежит в этой
связи заметная роль как одному из
инициаторов изучения методологиче¬
ских проблем. На какого рода аргу¬
менты он опирался в обосновании не¬
обходимости изучения теоретико¬
методологических проблем историче¬
ской науки? Этот вопрос имеет прямое
отношение к характеру его воспри¬
ятия материалистической теории,
идейная приверженность которой бы¬
ла у него не только на языке, но и в
сердце. Он рассматривал эту теорию
как единственную общую основу и
метод не только исторической науки,
но и всех наук об обществе. Вместе с
тем в последних вариантах своих лек¬
ций в Томском университете он отме¬
чал, что наличие упомянутой теории
не освобождает историков от обязан¬
ности заниматься методологией своей
науки и подчеркивал, что наличие об¬
щей марксистской методологии пред¬
полагает необходимость разработки
теоретических проблем исторической
науки силами именно исторической
науки, а не философского мышления
и познания. Очевидно, в этом заклю¬
чалась его реакция на весьма распро¬
страненную практику обращения к
теоретико-методологическим пробле¬
мам исторического познания профес¬
сиональных философов и определен¬
ную отстраненность от этого боль¬
шинства историков.
Дело, однако, не в некоем фор¬
мальном разделении труда. Понимать
это следует в том смысле, что, как
А.И. Данилов повторял в своих лекци¬
ях, методологические проблемы воз¬
никают не из отвлеченных рассужде¬
ний об истории, а из опыта конкрет¬
ного ее изучения; методология в этом
смысле является теоретическим вы¬
ражением практики исследователь¬
ской работы историка. Это не устаре¬
ло, хотя, конечно, опора на конкретно¬
исторический анализ в теоретическом
мышлении историка имеет неодина¬
ковое значение при изучении истори¬
ческих проблем различной степени
широты и общности. Даже с учетом
методологической продуктивности
правила о познании общего через еди¬
ничное нельзя не признать, что чем
более широкими и общими являются
теоретические выводы и обобщения
историка, тем большее значение при¬
обретает выход его мышления за пре¬
делы опыта изучения любой частной
конкретно-исторической проблемы;
вместе с тем, конечно, все такие обоб¬
щения будут действительны только
для рамок данной исторической среды
и времени. Конкретно-историческая
привязка и заземленность любых ме¬
тодологических поисков историка в
этом смысле необходима и, по суще¬
ству, неустранима из самой природы
механизма исторического мышления.
Связь опыта конкретно-историче¬
ского исследования и теоретического
мышления историка не рассматрива¬
лась А.И. Даниловым механически:
375
А.И. Данилов
конкретно-исторический анализ от¬
нюдь не автоматически приводит к
постановке методологических проб¬
лем; с другой стороны, он утверждал,
что методология не может дать ответ
на каждый частный вопрос познания,
но может научить его решению.
Отдавая дань времени, А.И. Дани¬
лов неоднократно подчеркивал, что у
советского историка может быть
только одна методология - материа¬
листическая теория; правда, к этому
необходимо добавить, что данные заяв¬
ления сочетались у него с глубокой и
искренней верой в ее научность. Это
не отличало его от целого ряда других
высокопрофессиональных историков
с их искренней приверженностью к
материалистической теории. Важно
отметить другое: он подчеркивал не
только необходимость, но и возмож¬
ность развития и обогащения этой
теории. Сама постановка вопроса о
необходимости для историка изучения
своих особых методологических про¬
блем, анализ которых не уводил бы
его от материалистической теории, а
представлял бы собой способ ее кон¬
кретизации, развития, основывалась
на его соображении о том, что мате¬
риалистическая теория по-разному
применяется в различных областях
научного познания, ибо это зависит от
их предмета в каждом отдельном слу¬
чае. Вследствие этого А.И. Данилов
подчеркивал мысль о необходимости
конкретизации категорий данной тео¬
рии к предмету научного знания; без
этого, считал он, материалистическая
теория не может выступать в качест¬
ве метода познания и рискует превра¬
титься из орудия познания в лозунг,
фразу. Все это ясно говорит о понима¬
нии А.И. Даниловым недопустимости
отношения к материалистической
теории как к чему-то окончательно¬
му, застывшему, не требующему раз¬
вития и обогащения. Трудно сказать,
видел ли он недостаточность условий
того времени для реализации такой
постановки вопроса. Однако нельзя
не признать, что его видение способа
обогащения теории путем соотнесе¬
ния ее с опытом конкретно-историче¬
ского анализа сохраняет свое рацио¬
нальное содержание и значение, и не
только по отношению к данному слу¬
чаю. Тезис о методологии как теоре¬
тическом выражении практики исто¬
рического исследования имеет общее
научное значение, это не устарело.
В историко-методологическом на¬
следии А.И. Данилова опыт конкрет¬
но-исторического исследования как
основы методологических поисков
рассматривается не только в качестве
современного в каждый данный мо¬
мент состояния исторического позна¬
ния, но и включает в себя его предше¬
ствующее развитие. Методология ис¬
тории в этом смысле тесно связана с
историографией; историографиче¬
ский материал позволяет ставить и
решать методологические проблемы.
Опора на большой и разнообразный
историографический материал в ана¬
лизе важнейших методологических
проблем является отличительной чер¬
той исследовательской манеры
А.И. Данилова. Позитивное значение
этой постановки вопроса заключается
поныне в том, что история познания
является одним из важных источни¬
ков понимания его природы - меха¬
низма исторического мышления и
познания. Сформулированные им
принципы историографического ис¬
следования позволяют всесторонне
анализировать любое историографи¬
ческое явление - историографиче¬
скую школу, взгляды отдельного ис¬
торика, частную историографиче¬
скую проблему. Речь идет именно о
комплексном, всестороннем подходе к
историографическому исследованию,
в ходе которого выявляются общие и
конкретно-исторические свойства ме¬
ханизма исторического мышления в
376
А.И. Данилов
ту или иную эпоху: так историографи¬
ческое исследование приобретает ме¬
тодологический характер.
Следует, однако, заметить, что в
собственно историографических кур¬
сах лекций, - а их А.И. Данилов регу¬
лярно читал в Казанском и Томском
университетах - он отошел от принци¬
па этой всесторонности анализа и под¬
ходил к изложению историографиче¬
ского процесса преимущественно с
точки зрения развития и смены теоре¬
тических позиций историков. Такой
методологический подход к курсу ис¬
ториографии составляет важную про¬
дуктивную особенность педагогиче¬
ской манеры А.И. Данилова: она
способна дать больше, чем, скажем,
самое подробное изложение конкрет¬
но-исторических взглядов на любое
событие. Здесь содержится частично
ответ на вопрос о том, как именно
следует подходить к построению лек¬
ционных курсов и учебников по исто¬
риографии.
Понимание А.И. Даниловым того,
что такое методология, неоднозначно.
Во-первых, под методологией подра¬
зумевается теоретическое выражение
практики конкретно-исторического
исследования, ее нужд, проблем, ито¬
гов, выводов. В этом смысле мето¬
дологическим значением, то есть
способностью выполнять познава¬
тельную функцию, быть средством
получения или прироста нового исто¬
рического значения, обладают не
только методы, но и практически все
теоретически сформулированные ре¬
зультаты исследовательской работы
историка - понятия, категории, обоб¬
щения, принципы, теории. Такой под¬
ход к методологии сам по себе право¬
мерен. Наряду с этим понятие методо¬
логия А.И. Данилов употреблял в бо¬
лее узком и изначальном смысле - как
учение о методах, точнее, о методике
исследования. Отсутствие множест¬
венного числа в употреблении слова
метод не случайно, ибо имелся ввиду
диалектико-материалистический ме¬
тод как фундаментальное средство
познания. Это, конечно, не означает,
что А.И. Данилов не признавал позна¬
вательной роли иных, частных мето¬
дов исторического исследования,
поскольку сам использовал их в док¬
торской диссертации в ходе изучения
проблем аграрно-исторической рево¬
люции - ретроспективный метод,
метод пережитков, сравнительно-ис¬
торический метод, метод терминологи¬
ческого анализа. Однако под методо¬
логией в узком смысле слова он пони¬
мал теоретическую дисциплину
истории, основная задача которой со¬
стояла в развитии, обогащении диалек¬
тико-материалистического метода
силами и средствами исторического
познания. Можно полагать, что этот
метод являлся для него общей теоре¬
тической основой частных методов
исторического исследования, что, ко¬
нечно, верно в том смысле, что част¬
ные методы исторического исследо¬
вания в любом случае опираются на
более общие, чем рамки изучаемых в
каждый данный момент явлений, тео¬
ретические представления об исто¬
рии. Однако в курс его лекций харак¬
теристика упомянутых методов не
входила. Но разработка именно этих
методов нерасторжимо связана с прак¬
тикой конкретно-исторического ис¬
следования, а в задачу методологии
может входить лишь их изучение, сис¬
тематизация, выявление границ и ус¬
ловий их применения и в связи с этим
изучение их познавательных возмож¬
ностей.
Идейно-методологическое насле¬
дие А.И. Данилова - идет ли речь о
его печатных работах или об универ¬
ситетских лекциях - не устарело до
сих пор в существенной своей части,
прежде всего в понимании методоло¬
гии как теоретического выражения
практики исторического исследова¬
377
А.И. Данилов
ния. Отсюда и та роль, которая отво¬
дилась им истории мышления в каче¬
стве одной из основ изучения методо¬
логических проблем. Не устарела и
постановка ряда таких проблем, как
соотношение исторической науки и
современной ей среды, проблема ис¬
торизма, логики и механизма истори¬
ческого мышления. Детальный ана¬
лиз его взглядов еще ждет своего ис¬
следователя27.
Страницы прошлого... Незабывае¬
мые уроки школы и жизни. Влияние
А.И. Данилова на тех, кто прошел его
школу, неизгладимо из памяти, ибо
это было нечто гораздо большее, чем
влияние профессионала высокого
класса, - это было влияние Личности.
Это та опора на прошлое, которая в
продолжающейся жизни помогает от¬
личить подлинные ее ценности от
мнимых, адекватно реагировать на
перемены в окружающем мире.
* * *
Более 30 лет Александр Ивано¬
вич Данилов занимал видное место в
советской исторической науке28. Он об¬
ладал своим, одному ему присущим
научным стилем, работал в разнооб¬
разных сферах исторического иссле¬
дования и образования, сочетая в себе
талант ученого и организатора науки
и просвещения.
В становлении исследовательского
метода А.И. Данилова большую роль
сыграла работа над проблемами исто¬
рии раннего средневековья.
А.И. Данилов вошел в науку как
медиевист; специальной областью его
исследований была социально-эконо¬
мическая и социально-политическая
история раннего средневековья (эпоха
Каролингов и Германия Х-ХШ вв.).
И во многих трудах зарубежных,
особенно немецких медиевистов про¬
блемы становления государственной
власти, форм и условий ее существо¬
вания и деятельности были тесно свя¬
заны с аграрной историей, с той или
иной трактовкой происхождения и
структуры феодальной вотчины, не¬
которыми аспектами истории кресть¬
янства. Эти проблемы и занимали
А.И. Данилова, в процессе их разработ¬
ки складывались его интересы, выраба¬
тывались методы исследования.
Еще находясь на военной службе
после окончания войны, он писал сво¬
ему научному руководителю А.И. Не-
усыхину: “Истекшие месяцы после
приезда в Одессу я потратил, посколь¬
ку позволяют условия военной служ¬
бы, на реставрацию знаний по специ¬
альности, перечитав вновь ряд разде¬
лов работ... Гирша... Допша... Вайца...
Каро... Штенгеля, а также познако¬
мился с ранее мне непосредственно
неизвестными Mitteilungen des Institute
fur osterreichische Geschichtsforschung, в
которых прочел ряд статей по имму¬
нитету и фогтству. Кроме того, про¬
работал грамоты, касающиеся фогт-
ства в Прирейнской Вестфалии п. пол.
XIII века... Еженедельно на свои заня¬
тия удается вырезать от 20 до 40 ча¬
сов...
Своей задачей я ставлю изучение
социальных функций иммунитета и
фогтства, в том числе с точки зрения:
а) проблемы качественного своеоб¬
разия феодального государства;
б) вопроса о фогтстве как состав¬
ной части проблемы распределения
феодальной ренты; именно так мне
кажется возможным рассматривать
борьбу между церковными учрежде¬
ниями и их фогтами.
В дальнейшем, по-видимому, при¬
дется ограничить себя и территори¬
ально, и хронологически, но сейчас
этого делать не хочу, чтобы увидеть
предмет в целом”29.
А.И. Данилов еще не раз повторит
эти слова - “увидеть предмет в це¬
лом”. Стремление не ограничивать
себя сразу же, в начале пути, только
378
А.И. Данилов
теми вопросами и материалами, кото¬
рые непосредственно нужны для на¬
писания работы, потребность вырабо¬
тать достаточно широкий взгляд на
исторические процессы и институты,
избранные для исследования, в поис¬
ках научной истины не опасаться сде¬
лать лишний шаг в сторону - все это
черты, присущие в сочетании с редкой
целеустремленностью и работоспо¬
собностью А.И. Данилову и впослед¬
ствии.
Неудивительно, что после демоби¬
лизации и восстановления в аспиран¬
туре МГУ А.И. Данилов очень быстро
написал кандидатскую диссертацию,
высоко оцененную оппонентами, и за¬
щитил ее 4 июня 1947 г.
В отечественной исторической нау¬
ке вопросы природы политической
власти в Германии разрабатывались в
опубликованных незадолго до завер¬
шения диссертации А.И. Данилова,
носившей название “Основные черты
иммунитета и фогтства на церковных
землях в Германии Х-ХП вв.”, статьях
А.И. Неусыхина и В.Д. Вейса30; проб¬
лемам иммунитета, но для более ран¬
него периода, были посвящены статьи
Д.С. Граменицкого и Н.С. Михалов-
ской31. А.И. Данилов подошел к этим
вопросам в несколько ином аспекте.
Позднее, в очерке “Аграрная история
западноевропейского средневековья в
трудах советских медиевистов” (1960),
весьма скупо характеризуя свою рабо¬
ту наряду с трудами других авторов,
он отметит, что такие институты, как
иммунитет, округа банна, фогтство,
вотчинная власть, изучались им преж¬
де всего с точки зрения “раскрытия
характера феодальной собственности
на землю, внутреннего единства этой
собственности с политической вла¬
стью в Германии Х-ХП вв.32 Измене¬
ния в организации политической вла¬
сти в эту эпоху он связывает с эволю¬
цией феодальной собственности и
феодальной ренты.
Эти проблемы и исследовались в
диссертации и в подготовленной на
ее основе большой статье “К вопросу
эволюции фогтства как одной из
форм права феодальной собственно¬
сти” (1948); в статью вошло две трети
диссертации, имевшей объем около
11 авторских листов - фактически это
небольшая монография. В процессе
разработки этой весьма сложной и со¬
всем не узкоспециальной, а принципи¬
ально важной с конкретно-историче¬
ской и теоретической точки зрения
проблемы А.И. Данилов вырабаты¬
вал методику обработки источников
раннефеодального периода, скупых,
лаконичных, часто отрывочных, по
многим важным вопросам содержа¬
щих сплошь и рядом лишь косвенные
сведения; требующих от исследовате¬
ля научиться искусству спрашивать,
систематизировать, обобщать индиви¬
дуальные, специфические черточки и
мелкие на первый взгляд детали, ула¬
вливать в общих стандартных форму¬
лах, отливавшихся десятилетиями и
веками и, казалось, застывших, дви¬
жение новых процессов, вскрывать
под этими формулами классовые свое¬
корыстные интересы, проявляющие¬
ся в весьма сложных переплетениях, к
которым относится и борьба разных
слоев господствующего класса между
собой...
В процессе работы над диссертаци¬
ей, в стремлении критически оценить
и сопоставить различные, иногда вза¬
имно исключающие друг друга точки
зрения и концепции зарубежных исто¬
риков выработался и интерес А.И. Да¬
нилова к проблемам историографии,
которую он тесно связывал с теорией
исторического познания, и его посто¬
янное отвращение к “историографи¬
ческому нигилизму”, о котором он не
раз высказывался и устно, и письмен¬
но. Кроме работы о фогтстве к жанру
конкретно-исторических исследова¬
ний относится его статья “Немецкая
379
А.И. Данилов
деревня второй половины VIII - нача¬
ла IX в. в бассейне нижнего течения
Неккара” (1956). В остальном же, рас¬
сматривая его творчество в сфере
проблем истории раннего средневеко¬
вья, строго разграничить историогра¬
фические и конкретно-исторические
работы - задача почти невыполнимая,
настолько тесно сплавлены обе эти
стороны в его трудах. Это особенно
сказалось в статьях, непосредственно
предшествовавших публикации его
монографии “Проблемы аграрной ис¬
тории раннего средневековья в немец¬
кой историографии конца XIX - нача¬
ла XX века” (1958): «“Капитулярий о
поместьях” Карла Великого и его ин¬
терпретация в исторической литера¬
туре» (1953), “К критике допшиан-
ской концепции раннесредневековой
вотчины” (1957). Сам А.И. Данилов
связывал эти работы с задуманной им
историографической монографией и
рассматривал их как ее подготовку и
обоснование33.
Таковы же и две его рецензии на
труды по истории раннесредневеково¬
го крестьянства34, написанные на
основании собственной исследова¬
тельской работы над источниками,
которыми оперировали рецензируе¬
мые авторы, что дало рецензенту воз¬
можность оценить общее значение
этих трудов и по ряду вопросов проти¬
вопоставить им свои собственные
взгляды. Грань между исследователь¬
ской статьей обобщающего характе¬
ра и рецензией провести здесь очень
трудно.
Советуясь с А.И. Неусыхиным о
направлении дальнейшей работы,
А.И. Данилов пишет ему, как посте¬
пенно складывается задуманный труд.
Широта его подхода и многосторон¬
ность поисков ярко очерчены в одном
из этих писем: “По возвращении в
Томск на меня свалилось множество
всяких дел, из которых я никак не вы¬
берусь. Тем не менее продолжаю по¬
немногу работать. Бруннера почти за¬
кончил и скоро его вышлю. Сейчас
забрал домой все “Geschichten” Мау¬
рера и работаю над ними. Пока впе¬
чатление такое: большой и трудный
ученый, его взгляды вошли составной
частью в самые различные направле¬
ния историографии последующих де¬
сятилетий; одни позднейшие ученые
брали одно, другие - другое, но Мау¬
рер - самая крупная фигура в немец¬
кой историографии XIX века и не мо¬
жет идти в сравнение ни с Инамой, ни
с Бруннером, ни с другими; сложным
представляется и вопрос об отноше¬
нии к нему Маркса и Энгельса; ряд
слабостей и реакционных черт его
концепции, в т.ч. реакционных поли¬
тических выводов, им были, конечно,
хорошо известны. Однако Маркс и
Энгельс, как правило, обращали вни¬
мание не на эту сторону дела, когда
говорили о Маурере. Все упирается в
решение более общей проблемы - от¬
носительной самостоятельности исто¬
рической науки. Что касается взгля¬
дов Маурера на марку и свободное
крестьянство в средние века, то,
по-видимому, в них особенно много
преувеличений, которые и сохраня¬
ются позднее...”35.
Возвратившись в Москву в 1954 г. в
качестве докторанта, А.И. Данилов,
однако, не форсировал свои историо¬
графические штудии, а занялся иссле¬
дованием источников по аграрной ис¬
тории, результатом которого и была
статья “Немецкая деревня...” В про¬
цессе подготовки этой статьи он пи¬
шет: “Вторую главу все еще не начал
писать, вместо этого готовлю статью
о деревне бассейна нижнего течения
Неккара во второй половине VIII в.
(по лоршским грамотам)... Представ¬
ляется, что делаю нелишнюю работу,
которая в какой-то степени дает неко¬
торый фундамент при анализе чисто
историографическом...”36 Эта статья
важна не только стройно изложенны¬
380
А.И. Данилов
ми взглядами автора на особенности
аграрного развития каролингской
Германии, интересным и основатель¬
ным анализом источников, множест¬
вом конкретно-исторических наблю¬
дений, постановкой ряда проблем.
В ней А.И. Данилов формулирует
один из важных своих выводов: “Ме¬
тодика исторических исследований
существует в органическом единстве с
той исторической концепцией, кото¬
рой руководствуется историк...”37; об¬
щий характер того или иного историо¬
графического направления в области
аграрной истории раннего средневе¬
ковья связан с методами использова¬
ния данных дарственных грамот, соб¬
ранных в картуляриях. Это побудило
его заняться самими этими источника¬
ми. Такая работа как будто уводила
автора в сторону, ибо требовала весь¬
ма кропотливой и трудоемкой рабо¬
ты, причем черновые стадии ее не
могли быть перепоручены ученикам
или ассистентам, но, пожалуй, именно
она в большой степени дала А.И. Да¬
нилову свободу владения материалом
и глубину понимания концепций ис¬
следуемых историков - качества,
сделавшие его историографическое
исследование новым по своей методи¬
ке и обоснованности выводов и позво¬
лившие ему поднять отечественную
историографическую науку на каче¬
ственно новый, более высокий уро¬
вень.
Историографический анализ и ис¬
следование целой группы источников:
нескольких картуляриев, капитуляри¬
ев, формул, варварских правд и т.п. -
органично объединены в статье, по¬
священной глубокому разбору и кри¬
тике допшианской концепции ранне¬
средневековой вотчины. А.И. Дани¬
лов подчеркнул в этой статье необхо¬
димость комплексного изучения источ¬
ников эпохи раннего средневековья:
“В частности, - пишет он, - совершен¬
но не оправдано абсолютное противо¬
поставление одних источников дру¬
гим: картулярного материала капиту¬
ляриям. На деле эти источники не ис¬
ключают, а взаимно дополняют друг
друга”38.
Позднее, подчеркивая, что перед
отечественными медиевистами стоит
задача постоянного совершенствова¬
ния целостной концепции истории
средневековой Европы, рассматривая
средневековую историю как средство
формирования исторического мыш¬
ления, А.И. Данилов вновь возвраща¬
ется к мысли, что методика исследо¬
вания не может быть нейтральной по
отношению к методологии ученого,
что метод изучения должен быть аде¬
кватен его объекту, что без детерми¬
нированности методики изучения ее
объектом... нет последовательного
историзма39.
Характеризуя в 1969 г. творческий
путь своего учителя в небольшой по
объему, но чрезвычайно богатой
мыслями и отточенными характери¬
стиками статье, А.И. Данилов писал,
что А.И. Неусыхин принадлежал к
тем историкам, для которых “без тео¬
рии нет истории, а теории - без исто¬
рии”40. Эти слова можно отнести и к
нему самому. Его штудии проблем ис¬
тории раннего средневековья заложи¬
ли фундамент его историографиче¬
ских и теоретических работ; интерес к
проблемам раннесредневековой исто¬
рии он сохранял до последних дней
своей жизни; он постоянно следил за
новой литературой в области истории
раннего средневековья, причем каса¬
ющемся не только общих проблем, но
и самых специальных вопросов, не¬
смотря на всю свою огромную заня¬
тость. Корни его исторического мыш¬
ления лежали именно в этой области
исторической науки41.
Однако особое и, пожалуй, наибо¬
лее важное место в научном творчест¬
ве А.И. Данилова составляют его
многочисленные историографиче¬
381
А.И. Данилов
ские работы. Интерес к исследовани¬
ям в этой области, возникший у него
еще в начале 50-х годов, навсегда ос¬
тался главным средоточием его твор¬
ческой работы. Его последняя статья
“Проблема континуитета в историо¬
графии ФРГ”, опубликованная по¬
смертно, посвящена историографии.
Разработка историографических про¬
блем всегда тесно переплеталась у не¬
го с вопросами методологии истории,
которая тоже составляла весьма важ¬
ный элемент его научного творчества.
Чтобы по достоинству оценить
вклад, внесенный Александром Ива¬
новичем в развитие историографиче¬
ской науки, нужно вспомнить, в каком
состоянии она находилась в те годы,
когда молодой ученый вступал в нее.
Серьезное изучение этой отрасли ис¬
торической науки делало в это время
свои первые шаги, методологические
принципы научного подхода к ней
только разрабатывались. В отечест¬
венной исторической литературе 40 -
начала 50-х годов широко был рас¬
пространен односторонний, поверхно¬
стный подход к историографической
тематике: борьба с буржуазной исто¬
риографией прошлого и настоящего
мыслилась часто лишь как ее огуль¬
ное и бездоказательное отрицание.
Главным критерием в оценке научно¬
го творчества того или иного буржу¬
азного историка и его места в истори¬
ческой науке считалась его политиче¬
ская идеология, история исторической
науки сводилась зачастую к истории
политических идей. Такой односто¬
ронний подход часто приводил к тому,
что критика даже серьезных буржуаз¬
ных ученых велась без опровержения
их выводов по существу, а поэтому
носила подчас неглубокий, деклара¬
тивный характер, не раскрывала их
действительной методологической
значимости или несостоятельности.
В статьях 50-х годов, посвященных
критическому анализу творчества
крупнейших немецких историков кон¬
ца XIX - начала XX в., А.И. Данилову
удалось сказать новое слово в отече¬
ственной историографической науке.
Уже эти первые работы А.И. Дани¬
лова отмечала широта постановки во¬
проса, выражавшаяся в стремлении
связать конкретно-исторические
взгляды анализируемых им построе¬
ний зарубежных ученых с характери¬
стикой общей историографической
ситуации, обусловливавшей эти взгля¬
ды, что предполагало особую направ¬
ленность на выявление идейно-теоре¬
тических основ изучаемых концепций.
Этот цикл работ открывала боль¬
шая статья, посвященная одному из
важнейших источников по аграрной
истории раннего средневековья -
«“Капитулярий о поместьях” Кар¬
ла Великого и его интерпретации в
исторической литературе». Генетиче¬
ски она была связана с предшество¬
вавшими конкретно-историческими
исследованиями ученого и свидетель¬
ствовала о дальнейшем росте его
мастерства в области источниковед¬
ческого анализа, и в то же время в ней
явственно выступают черты более
позднего Данилова - историографа и
методолога, интересующегося общи¬
ми закономерностями развития исто¬
рической мысли.
Показательна в этом отношении
сама композиция статьи. Различные
интерпретации “Капитулярия о поме¬
стьях” рассматриваются в ней в широ¬
ком контексте эволюции идейно-тео¬
ретических основ немецкой медиеви¬
стики второй половины XIX - начала
XX в. Автор стремится обнажить со¬
циальный смысл этих интерпретаций,
показать их место в современной им
идейной борьбе. Так, он указывает на
связь истолкования “Капитулярия...”
представителями вотчинной теории с
идеализацией ими средневековой вот¬
чины и в конечном итоге с социально-
политическими устремлениями не¬
382
А.И. Данилов
мецкого юнкерства второй половины
XIX в. Заслуживает быть отмечен¬
ным самый уровень критики. В пер¬
вую очередь она была направлена на
то, чтобы показать теоретическую
несостоятельность концептуальных
построений сторонников вотчинной
теории по таким вопросам, как эконо¬
мическая природа феодальной вотчи¬
ны и социальная политика Каролин-
гов, - именно с этих позиций рассмат¬
ривалась их трактовка “Капитулярия
о поместьях”
А.И. Данилов обоснованно тракту¬
ет “Капитулярий о поместьях” как
один из важнейших памятников, рас¬
крывающих процесс феодализации
раннесредневекового общества. При
этом существенно важен его вывод,
что этот документ не только отражал
уже достигнутую степень феодализа¬
ции, но и всем своим содержанием со¬
действовал дальнейшему ее ускоре¬
нию, являясь выражением политики
короля - феодального собственника,
направленной на укрепление его вла¬
дений. “Капитулярий...” служил ору¬
дием в классовой борьбе раннего сре¬
дневековья, способствуя завершению
закрепощения крестьянства, усиле¬
нию феодальной эксплуатации и по¬
давлению сопротивления феодально¬
зависимых крестьян. Так, критика
различных интерпретаций “Капитуля¬
рия...”, органически увязанная с кон¬
структивным исследованием его про¬
блематики, приобретала особенно
убедительный характер.
Кульминационным пунктом орга¬
нического сочетания историографи¬
ческих и конкретно-исторических ис¬
следований стала в творчестве
А.И. Данилова монография “Пробле¬
мы аграрной истории раннего средне¬
вековья в немецкой историографии
конца XIX - начала XX в.”, защищен¬
ная им в качестве докторской диссер¬
тации (1958). В ней этот новый подход
к историографическому материалу
был осмыслен с теоретико-методоло¬
гических позиций; впервые в отечест¬
венной историографии было серьезно
проанализировано развитие немецкой
медиевистики конца XIX - начала
XX в. во всей его конкретности, дана
серьезная и обоснованная научная
критика трудов наиболее значитель¬
ных представителей немецкой исто¬
рической науки того времени, выде¬
лены наиболее важные ее направле¬
ния. Хотя со времени выхода в свет
этой книги прошло уже более 40 лет,
она в полной мере сохраняет свое на¬
учное значение. Многочисленные ны¬
не исследователи истории немецкой
исторической науки неизменно отпра¬
вляются от нее в своих работах, в том
числе и посвященных современному
состоянию этой науки, ибо значение
книги А.И. Данилова выходит далеко
за рамки ее конкретной проблема¬
тики.
Александр Иванович одним из пер¬
вых в нашей историографии теорети¬
чески и практически показал здесь
сложность и многогранность подлин¬
но научного историографического ис¬
следования. Он считал необходимым
установить классовую и партийно-по¬
литическую ориентацию того или
иного историка или целого направле¬
ния, влияние на них социально-поли¬
тических идей эпохи, место, которое
историческая наука занимает в борь¬
бе этих идей. Но он настойчиво под¬
черкивал, что задачи историка исто¬
рической науки этим не исчерпыва¬
ются: необходимо исследовать также
теоретико-методологические основы
каждого направления исторической
мысли, установить его связь с предше¬
ствующими и последующими этапами
развития исторической науки и про¬
анализировать исследовательские
методы историка или школы, особен¬
ности отбора и истолкования ими ис¬
торических источников. Только рас¬
смотрев все указанные аспекты раз¬
383
А.И. Данилов
вития исторической мысли, историк
имеет право на критическую оценку
трудов отдельных историков или
направлений, претендующую на науч¬
ную объективность. Все эти положе¬
ния, затем неоднократно повторявши¬
еся в нашей историографической
литературе, теперь представляются
нам аксиомами. Однако нельзя не на¬
помнить в этой связи, что тогда, в
1958 г., они прозвучали как один из
первых призывов к серьезному изуче¬
нию историографических проблем,
который был тем более убедителен,
что был реализован самим автором
книги.
Опираясь на эти теоретические по¬
ложения, Александр Иванович не
только дал яркую характеристику
классовых и идейно-методологиче¬
ских основ немецкой медиевистики
конца XIX - начала XX в., но и пока¬
зал ее эволюцию от позитивизма и
ранкеанства к неокантианству, очень
тонко вскрыв социально-политиче¬
ские и гносеологические корни начав¬
шегося кризиса историографии XX в.
и закономерного возникновения “кри¬
тического направления”. Наблюдения
ученого оказались весьма ценными в
применении не только к немецкой, но
и к зарубежной историографии рас¬
сматриваемого периода в целом42. И в
этом, теоретико-методологическом,
плане книга А.И. Данилова также
прочно вошла в фонд отечественной
историографической литературы: по
ней учатся студенты и аспиранты, от
нее отправляются молодые ученые в
сложных историографических иссле¬
дованиях.
А.И. Данилов одинаково отвергал
как сведение историографии к исто¬
рии “чистого исторического знания”,
так и ограничение ее сферой истории
мировоззрений или политических
идей различных классов. “При всей
своей сложности и многогранности, -
писал он, - объект историографиче¬
ского исследования обладает и опре¬
деленным внутренним единством:
это - сама развивающаяся историче¬
ская наука, рассматриваемая в орга¬
нической связи с историей общества, в
условиях которого она существует,
это - те движущие силы, которые оп¬
ределяют развитие исторического
знания”43.
Немецкая историография остава¬
лась объектом пристального внима¬
ния А.И. Данилова до конца его жиз¬
ни. Ему принадлежит основательное
исследование политического облика
ведущих немецких историков-либера-
лов в годы Первой мировой войны и
ноябрьской революции, а также сис¬
тематический анализ идейно-теорети¬
ческих и общеисторических взглядов
крупнейшего представителя немец¬
кой историографии конца XIX - пер¬
вой половины XX в. Ф. Мейнеке. Эти
работы свидетельствовали о быстро
увеличивающемся диапазоне исто¬
риографических интересов ученого,
обращавшегося от изучения немецкой
медиевистики к освещению общих за¬
кономерностей развития немецкой ис¬
торической мысли XX в.
Историографические и теоретиче¬
ские статьи представляют собой фраг¬
менты большой обобщающей книги
по истории немецкой исторической на¬
уки в XX в., материал для которой Але¬
ксандр Иванович собирал долгие годы.
Можно только горько пожалеть, что
книга эта осталась ненаписанной.
Примечания
1 См.: например: Искандеров А. А. Истори¬
ческая наука на пороге XXI в. // ВИ. 1996.
№4.
2 Гуревич А.Я. Путь прямой, как Невский
проспект, или Исповедь историка // Одис¬
сей: Человек в истории, 1992. М., 1994.
3Данилов А.И. Эволюция идейно-методо-
логических взглядов Д.М. Петрушевского
и некоторые вопросы историографии
средних веков // СВ. М., 1955. Вып. 6.
384
А.И. Данилов
4 Путь А.И. Данилова в науке и основные
черты и методы его научных исследова¬
ний освещены в статье: Гутнова Е.В.,
Могильницкий Б.Г., Мильская Л.Т., Смо¬
ленский Н.И. Творческий путь академика
АПН А.И. Данилова (1916-1980) // СВ.
М., 1983. Вып. 46. Там же опубликован
список научных трудов А.И. Данилова.
5 Данилов А.И. Письма А.И. Неусыхину /
Публ. Л.Т. Мильской // Методологиче¬
ские и историографические вопросы ис¬
торической науки. Томск, 1986. Вып. 18.
6 Там же. С. 135.
7 Там же. С. 146.
8 Там же. С. 142, 143.
9Данилов А.И. А.И. Неусыхин - историк-
медиевист, ученый и педагог // СВ. М.,
1969. Вып. 32. С. 11-12.
10 Энтин Дж. Взгляды со стороны: О состо¬
янии и перспективах российской истории //
ВИ. 1994. №9. С. 191.
11 См.: Зайченко П.А. Томский государст¬
венный университет им. В.В. Куйбышева
за 75 лет. Томск, 1960. С. 454.
12 Методологические и историографические
вопросы исторической науки. Томск, 1963.
13 Данилов А.И. Письма А.И. Неусыхину.
С. 170.
14 Об этих принципах см.: Могильниц¬
кий Б.Г Научно-педагогическая деятель¬
ность А.И. Данилова // Методологиче¬
ские и историографические вопросы ис¬
торической науки. Томск, 1982. Вып. 15 (в
особенности с. 18-19).
15 См., например: Мучник В.М. В поисках
утраченного смысла истории: Мировоз¬
зрение А.Дж. Тойнби. Томск, 1986; Он
же. Об антисциентистских тенденциях в
западной историко-теоретической мысли
70-80-х годов // Методологические и ис¬
ториографические вопросы историче¬
ской науки. Томск, 1990. Вып. 19; Гурь¬
ев В.С., Колодий Н.А. “Я мыслю, - следо¬
вательно, я страдаю”: (Абрис культурно¬
исторической концепции И. Хейзинги) //
Там же. Томск, 1983. Вып. 17; Николае¬
ва И.Ю. Проблемы интеллектуальной ис¬
тории в современной американской исто¬
риографии Ц Там же. Вып. 19.
16 См. в особенности коллективную моногра¬
фию “К новому пониманию человека в ис¬
тории. Очерки развития современной за¬
падной исторической мысли” (Томск, 1994).
17 Методологические и историографиче¬
ские вопросы исторической науки. Томск,
1994. Вып. 22.
18 Гуревич А.Я. Указ. соч. С. 12.
19 Данилов А.И. О некоторых вопросах
дальнейшего изучения теоретико-методо¬
логических проблем исторической нау¬
ки//ВИ. 1961. №3.
20 Там же. С. 217.
21 Историческая наука и некоторые пробле¬
мы современности. М.,1969. С. 6.
22 Данилов А.И. О некоторых вопросах...
С. 217.
23 См.: Hosier J. Die Sowietische
Geschichtswissenschaft 1953 bis 1991.
Munchen, 1995. S. 297.
24 Данилов А.И. О некоторых вопросах...
С. 216.
25 Данная часть текста основана на воспоми¬
наниях Н.И. Смоленского и сохранивших¬
ся конспектах студенческих и аспирант¬
ских лекций А.И. Данилова.
26 Ерофеев Н.А. Что такое история. М.,
1976; Петряев К.Д. Вопросы методоло¬
гии исторической науки. Киев, 1976.
27 Литературу о жизни и трудах А.И. Дани¬
лова см.: Александр Иванович Данилов:
Библиографический указатель. Томск,
1988.
28 Данный раздел очерка написан
Л.Т. Мильской.
29 Письмо А.И. Данилова к А.И. Неусыхину
от 20.11.1946 (в письме ошибочно указан
1945 г., дата установлена по почтовому
штемпелю). А.И. Данилов навсегда сохра¬
нил тесные связи со своим учителем; жи¬
вя в Томске и Казани, он неизменно под¬
держивал с ним переписку, начатую в во¬
енные годы. В архиве А.И. Неусыхина
хранится 48 писем А.И. Данилова и 28 пи¬
сем его матери, А.А. Даниловой. А.И. Да¬
нилов знал, что А.И. Неусыхин берег
письма всех своих корреспондентов, и, от¬
вечая на вопрос М.Н. Неусыхиной, как
поступить с его письмами, просил не воз¬
вращать ему, а оставить их в составе архи¬
ва А.И. Неусыхина. Письма опубликова¬
ны - см. примеч. 5.
30 Неусыхин А.И. Исторический миф треть¬
ей империи // Учен. зап. МГУ. 1945. №81;
Вейс В Д. К вопросу о природе фогтства в
Германии X-XI вв. // Ист. зап. 1946. Т. 19.
31 Граменицкий Д.С. К вопросу о происхож¬
дении и содержании франкского иммуни¬
тета // СВ. 1946. Вып. 2; Михаловская Н.С.
Каролингский иммунитет // Там же.
32 СВ. 1960. Вып. 17. С. 329.
33 Данилов А.И. Проблемы аграрной исто¬
рии раннего средневековья в немецкой ис¬
13. Портреты историков... т. 3
385
А.И. Данилов
ториографии конца XIX - начала XX в.
М., 1958. С. 17, примеч. 23.
34 См. рецензии на книги А.И. Неусыхина
(СВ. 1957. Вып. 10) и Л.Т. Мильской (СВ.
1958. Вып. 12).
35 Письмо от 2.XII 1952 г.
36 Письмо А.И. Неусыхину от 27.VI 1955 г.
37 СВ. 1956. Вып. 8. С. 99.
38 СВ. 1957. Вып. 9. С. 15.
39 СВ. 1969. Вып. 32. С. 5, 10-11.
40 Там же. С. 7.
41 Заметим, что перу А.И. Данилова (в соав¬
торстве с Б.Г. Могильницким) принадле¬
жат главы “Германия в X-XI вв.” и “Герма¬
ния в ХП-Х1П вв.” в двух изданиях универ¬
ситетского учебника “История средних ве¬
ков” (М., 1966; 2-е перераб. изд., 1977), од¬
ним из редакторов которого он был.
42 См. рецензии Е.В. Гутновой, С.Д. Сказки-
на и М.А. Барга.
43 Данилов А.И. Проблемы аграрной исто¬
рии... С. 5.
Основные труды А.И. Данилова
К вопросу эволюции фогтства как одной из
форм права феодальной собственности //
Тр. Томск, ун-та. Сер. ист.-филол. 1948.
Т. 103.
“Капитулярий о поместьях” Карла Великого
и его интерпретация в исторической ли¬
тературе // Сборник работ по вопросам
истории. Томск, 1953. (Тр. Томск, ун-та.
Сер. ист.; Т. 121, вып. 2).
Современное состояние немецкой буржуаз¬
ной историографии раннего средневеко¬
вья // СВ. 1954. Вып. 5.
Экономика раннего средневековья в трак¬
товке современной немецкой буржуазной
историографии // СВ. 1955. Вып. 7.
Немецкая деревня второй половины VIII -
начала IX в. в бассейне нижнего течения
Неккара (по материалам Лоршского кар¬
тулярия) // СВ. 1956. Вып. 8.
Проблемы аграрной истории раннего сред¬
невековья в немецкой историографии
конца XIX - начала XX в. М.,1958.
Аграрная история западноевропейского сре¬
дневековья в трудах советских медиеви¬
стов // СВ. 1960. Вып. 17.
Н.П. Грацианский как историк-медиевист.
Разд. 2 // Грацианский Н.П. Из социаль¬
но-экономической истории западноевро¬
пейского средневековья. М., 1960.
О некоторых вопросах дальнейшего изу¬
чения теоретико-методологических про¬
блем исторической науки // ВИ. 1961.
№3.
А.И. Неусыхин - историк-медиевист, уче¬
ный и педагог // СВ. 1969. Вып. 32.
* * *
Научные труды А.И. Данилова / Сост.
А.Е. Москаленко, Б.Г. Могильницкий //
СВ. 1983. Вып. 46.
Литература о А.И. Данилове
Могильницкий Б.Г Научно-педагогическая
деятельность А.И. Данилова // Методо¬
логические и историографические вопро¬
сы исторической науки. Томск, 1982.
Вып. 15.
Гутнова Е.В., Могильницкий Б.Г., Миль-
ская Л.Т., Смоленский Н.И. Творческий
путь академика АПН А.И. Данилова
(1916-1980) // СВ. 1983. Вып. 46.
Александр Иванович Данилов: Библиогра¬
фический указатель. Томск, 1988.
Дмитрий Николаевич Егоров
(1878-1931)
Дмитрий Николаевич Егоров - яркий
представитель отечественной слави¬
стики и медиевистики конца XIX - на¬
чала XX в., человек огромной эруди¬
ции и, по отзыву одного из современ¬
ников, “неукротимой энергии”, но с
“тяжеловесным, иногда невыноси¬
мым характером”1. Он был блестя¬
щим лектором, вдумчивым библио¬
графом, издателем средневековых ис¬
точников, в 1920-е годы проявил себя
как талантливый организатор библи¬
отечного дела. Научную известность
принесли Егорову в основном его ис¬
следования в области славяно-герман¬
ских отношений, прежде всего его ос¬
новной труд “Славяно-германские от¬
ношения в средние века: Колонизация
Мекленбурга в XIII в.” (1915)2.
Будущий историк родился в Ельце
Орловской губернии 14(26) октября
1878 г. в учительской семье. В 1895 г.,
после окончания Петропавловского
училища при лютеранской церкви Пет¬
ра и Павла в Москве, Егоров поступил
на историко-филологический факуль¬
тет Московского университета, где на¬
ставником студента стал выдающийся
русский медиевист П.Г. Виноградов.
Под руководством Виноградова
Д.Н. Егоров работал в кружке его бли¬
жайших учеников, где он общался с
такими выдающимися в будущем уче¬
ными, как М.О. Гершензон, М.С. Коре-
лин, П.Н. Милюков, А.Н. Савин,
М.М. Хвостов и др. Разделяя либераль¬
ные воззрения Виноградова и его бли¬
жайших учеников, Д.Н. Егоров принял
участие в студенческом движении и в
1899 г. был исключен из университета,
но вскоре его восстановили благодаря
заступничеству профессора3.
Взгляды П.Г. Виноградова и его
подходы к изучению средневековья
оказали заметное влияние на научное
творчество Егорова. Уже в универси¬
тетские годы Д.Н. Егоров заинтересо¬
вался историей славяно-германских
отношений в средние века. В семина¬
ре П.Г. Виноградова им была написа¬
на несохранившаяся работа “Немец¬
кая колонизация Бранденбурга”4, где
Егоров объяснял прерывистость ко¬
лонизации земель полабских славян
приходом на эту территорию колони¬
стов из Германии преимущественно в
голодные годы. Первым, однако, уви¬
дело свет исследование, посвященное
другим сюжетам: в 1902-1903 гг. были
изданы “Этюды о Карле Великом”5; в
них основное внимание уделялось ана¬
13*
387
Д.Н. Егоров
лизу особенностей письменных источ¬
ников каролингской эпохи. Таким об¬
разом, уже в ранней работе Д.Н. Его¬
рова проявилась такая характерная
черта его научного творчества, как
преимущественное внимание к источ¬
нику - основе исторического исследо¬
вания. Позднее в одном из лекцион¬
ных курсов ученый сформулировал
этот принцип своего творчества сле¬
дующим образом: “Рассмотрение ис¬
точников (особенно повествователь¬
ных) равняется изучению истории
средних веков”6.
Помимо повышенного интереса к
источниковедческим проблемам, по¬
иска нетрадиционных путей анализа
памятников, в творчестве Егорова
можно выделить еще одно начало, оп¬
ределявшее его подход к решению
как более общих, так и частных воп¬
росов исторического исследования.
Это - критическая, подчас резко нега¬
тивная оценка всей предшествующей
традиции изучения славяно-герман¬
ских отношений. “Странная судьба, -
писал он, - постигла разработку исто¬
рии прибалтийского славянства; судьба
особая: она застыла, не приобщилась
к тому громадному пересмотру, кото¬
рый совершился в исторической нау¬
ке... под влиянием новых материалов
и новых методов”7. Под “пересмот¬
ром” Д.Н. Егоров понимал отход от
концепций историографии эпохи ро¬
мантизма, характеризовавшихся, с его
точки зрения, обилием искусственных
построений в угоду неким априорным
идеям.
Действительно, в изучении истории
полабских славян к рубежу
XIX-XX вв. сложилась довольно свое¬
образная ситуация. История славян¬
ских племен, населявших междуречье
Эльбы и Одера и почти полностью ас¬
симилированных в процессе немецкой
колонизации и так называемого
“натиска на восток”, традиционно
привлекала внимание русских истори¬
ков-славистов, испытавших влияние
идей славянофильства. Судьба этой
ветви славянства хорошо иллюстри¬
ровала концепцию вековой борьбы
славянского и германского духа, ис¬
конной противоположности этих сти¬
хий. Вместе с тем, часто замалчива¬
лись или обходились вниманием фак¬
ты, свидетельствовавшие о том, что
ассимиляция далеко не всегда была
насильственной и, соответственно, не
осуществлялась столь быстро, что
славяно-германские отношения дале¬
ко не всегда сводились к антагонизму
и т.д. Даже в начале XX в. выходили
работы, где история полабских славян
освещалась с позиций, характерных
для науки более раннего периода. Но¬
вые подходы к методологии и методи¬
ке исследовния, которые получили к
этому времени широкое распростра¬
нение в русской медиевистике и были
связаны, в частности, с утверждением
позитивизма, мало затронули эту об¬
ласть исторической славистики.
Д.Н. Егоров видел свою цель в пе¬
ресмотре устаревших подходов к изу¬
чению истории полабских славян.
Вместе с тем, как интерес Егорова к
работам историков критического на¬
правления, так и личность самого
автора наложили отпечаток на его ис¬
следования: стремясь преодолеть на¬
следие романтизма в изучении славяно¬
германских отношений, ученый зачас¬
тую был не менее эмоционален, чем
критикуемые им предшественники.
Как полагал Д.Н. Егоров, большая
часть недостатков литературы по ис¬
тории полабских славян объяснялась,
С ОДНОЙ стороны, узостью ИСТОЧНИКО¬
ВОЙ базы, с другой - “каноном источ¬
ника”, - упрощенным, чрезмерно “до¬
верчивым” отношением к тем памят¬
никам, прежде всего нарративным,
которые были уже прочно вовлечены
в научный оборот.
Мысль о ненадежности значитель¬
ной части сведений памятников нар¬
388
Д.Н. Егоров
ративного жанра настойчиво прово¬
дилась Д.Н. Егоровым и в научных
трудах, и в лекционных курсах. Он под¬
черкивал, что современные авторы не
должны слепо воспроизводить сведе¬
ния средневековых памятников, кото¬
рые требуют особого подхода, приме¬
нения определенных приемов крити¬
ки источника. Одним из таких
важнейших приемов Егоров считал
изучение “литературного контекста”
памятника, под которым он понимал
не столько собственно филологиче¬
ские разыскания, сколько то, что сов¬
ременный автор назвал бы изучением
менталитета средневекового хрони¬
ста. Здесь в первую очередь Д.Н. Его¬
ров считал необходимым учитывать
характер образования, которое полу¬
чали будущие авторы исторических
сочинений, поскольку это непосредст¬
венно влияло на манеру изложения,
принципы отбора фактов и т.д. В этой
связи Егоров часто писал о системе
обучения в средние века, стержнем
которой являлось механическое за¬
учивание различных, главным обра¬
зом библейских текстов. Он полагал,
что когда средневековый автор стал¬
кивался с необходимостью описать
некие реальные события, память его,
перегруженная некогда заученными и
не всегда правильно понятыми вы¬
держками из Писания, кстати и не¬
кстати подсказывала ему цитаты из
Вульгаты. Иногда подобное цитиро¬
вание определяло лишь литератур¬
ные, стилистические особенности со¬
здаваемого текста (это явление
Егоров называл “библиизмом”). Го¬
раздо труднее, с его точки зрения,
приходится историку тогда, когда он
сталкивается с “библиократизмом”,
т.е. ситуацией, при которой библей¬
ская цитата приобретает самостоя¬
тельное значение в контексте сооб¬
щения хрониста и начинает влиять
на содержание, искажая реальные
факты.
Степень зависимости хрониста от
“влияния школы” определялась, по
мнению Д.Н. Егорова, не только его
литературным мастерством, но, в ко¬
нечном счете, и той целью, которую
он перед собой ставил. Тенденциоз¬
ность, как полагал исследователь,
была в той или иной мере присуща
всем средневековым авторам, поэто¬
му он считал нужным там, где это воз¬
можно, корректировать, дополнять
или заменять сведения средневековых
исторических сочинений данными ис¬
точников других жанров, прежде все¬
го документов.
Отношение Д.Н. Егорова к пред¬
шествующей историографии и его
подход к работе с источниками опре¬
деляют особенности непростых по
композиции, стилистике, обилию за¬
трагиваемых проблем работ истори¬
ка, посвященных славяно-германским
отношениям8. Все они (если не счи¬
тать переиздания в Германии “Коло¬
низации Мекленбурга”) вышли в свет
до 1917 г. - в период, когда жизнь
Д.Н. Егорова была наполнена многи¬
ми важными событиями. В 1901 г., по¬
сле окончания университета, Егоров
был оставлен для подготовки к про¬
фессорскому званию. В 1906 г. он стал
приват-доцентом, но уже в 1911 г. по¬
кинул университет в знак протеста
против политики министра народного
просвещения Л.А. Кассо. Затем Его¬
ров преподавал на Высших женских
курсах и читал лекции в Коммерче¬
ском институте, совмещая напряжен¬
ную педагогическую работу не только
с исследовательской деятельностью,
но и с активным рецензированием на¬
учных трудов.
Следует отметить рецензию учено¬
го на книгу Л.П. Карсавина “Основы
средневековой религиозности в
ХП-Х1П вв. преимущественно в Ита¬
лии” (1915)9, опубликованную журна¬
лом “Исторические известия”, где
Егорову, по его словам, “принадлежит
389
Д.Н. Егоров
редакторство, секретарство, даже
корректорство”10. Проанализировав
книгу, Егоров пришел к выводу о про¬
извольном толковании Карсавиным
исторических источников, что вызва¬
ло резкие возражения автора книги и
отклики ряда крупных историков, на¬
пример Н.И. Кареева11.
Значительный материал для иссле¬
дований был собран Д.Н. Егоровым
во время двух научных командировок
в Германию (1905 и 1908-1909 гг.).
Егоров сумел установить прочные
контакты с немецкими учеными: он
участвовал в съездах германских ис¬
ториков, выступал с лекциями; круп¬
нейший медиевист либерального на¬
правления Карл Лампрехт пригласил
его периодически приезжать в Герма¬
нию для преподавания в Лейпцигском
университете (этот план не был осу¬
ществлен ввиду отрицательной поли¬
тической репутации Егорова у рос¬
сийских властей)12.
На основе собранных в Германии
материалов написана статья “Кресто¬
вое воззвание против славян 1108 г.”,
опубликованная Д.Н. Егоровым в
сборнике в честь М.К. Любавского
(1917). Источник, получивший в лите¬
ратуре XIX в. название “Крестовое
воззвание против славян”, рассматри¬
вался учеными прошлого как подлин¬
ный документ, свидетельствовавший
о зверствах славян-язычников на сла¬
вяно-германском пограничье и послу¬
живший определенным идеологиче¬
ским обоснованием крестового похода
1147 г. в Северное Полабье. Проведя
всесторонний палеографический и со¬
держательный анализ конволюта, в
котором находится единственный
имевшийся в распоряжении ученых
список “Воззвания”, и самого списка,
сопоставив список с библейскими тек¬
стами и другими средневековыми со¬
чинениями, Егоров вслед за своими
предшественниками датирует руко¬
пись 1107 г., но, в отличие от них, от¬
рицает значение воззвания как поли¬
тического документа. Он приходит к
выводу, что “Крестовое воззвание”
было всего лишь пробой пера, учени¬
ческим опусом на заданную тему, ав¬
тор которого отнюдь не преследовал
цель описать реальную ситуацию на
славяно-германском пограничье и
привлечь внимание германских фео¬
далов к происходящим событиям.
“Ныне “Воззвание” нужно опять вер¬
нуть в прежнюю сонную тишь для
вполне заслуженного покоя” - заклю¬
чает свои рассуждения исследова¬
тель13.
Находясь в Германии, Д.Н. Егоров
начал работать над историей славян¬
ского населения Северного Полабья в
период немецкой колонизации. В
1909 г. он опубликовал статью “Но¬
вый источник по истории прибалтий¬
ского славянства”. Ее основные поло¬
жения были впоследствии развиты в
труде “Колонизация Мекленбурга в
XIII в.”, который Егоров, перегружен¬
ный преподавательской работой, смог
издать лишь в 1915 г. Первый том
“Колонизации...” - “Материал и ме¬
тод” - стал его магистерской диссер¬
тацией, второй - “Процесс колониза¬
ции” - докторской.
Главным, что пытался сделать в
указанных работах Д.Н. Егоров, было
установление связи между немецкой
колонизацией Мекленбурга и исчез¬
новением там прежнего славянского
населения. Большая часть исследова¬
телей, писавших на эту тему до Егоро¬
ва, исходя из свидетельств “Хроники
славян” Гельмольда, полагала, что
славяне были ассимилированы (глав¬
ным образом, насильственно) уже в
течение XIII столетия, в процессе мас¬
совой немецкой колонизации. Стре¬
мясь опровергнуть тезис Гельмольда
и выводы основанной на нем литера¬
туры, Егоров обратился к разбору
“Хроники” с точки зрения достовер¬
ности ее известий. Сопоставив тексты
390
Д.Н. Егоров
Гельмольда и одного из его источни¬
ков - “Деяний архиепископов Гам¬
бургской церкви” Адама Бременско¬
го, ученый пришел к выводу, что с
точки зрения точности и информатив¬
ности языка вариант Гельмольда ус¬
тупает первоисточнику. Проверяя да¬
лее утверждение Гельмольда, что он
знакомился с грамотами, относящи¬
мися к фактам своего повествования,
Егоров изучил сохранившиеся грамо¬
ты, но не нашел в них соответствую¬
щих фрагментов и убедился, что этим
источником Гельмольд либо пользо¬
вался небрежно, либо не пользовался
вовсе. Наконец, частые ссылки хрони¬
ста на “рассказы надежных людей”
исследователь отмел как литератур¬
ный прием. Пренебрежение Гель¬
мольда реальными фактами, обилие в
его сочинении вымыслов свидетельст¬
вуют, полагал Д.Н. Егоров, что истин¬
ной целью хрониста было не точное
изображение действительных собы¬
тий, а стремление показать торжество
христианской церкви на землях славян-
язычников. Наконец, Егоров обратился
к анализу литературных особенностей
“Хроники славян” и выяснил, что Гель¬
мольд был подвержен “библиократиз-
му” даже в большей степени, нежели
это было характерно для большинства
других средневековых авторов.
Все приведенные выше наблюде¬
ния позволили Егорову сделать за¬
ключение, что Гельмольд являлся
всего лишь удачливым памфлети¬
стом, и для изучения процесса колони¬
зации славянских земель его хроника
непригодна. Несмотря на то, что на¬
блюдения историка во многом спра¬
ведливы, а предложенная им методи¬
ка определения репрезентативности
средневекового нарративного памят¬
ника, безусловно, заслуживает внима¬
ния, его вывод о невозможности счи¬
тать “Хронику славян” полноценным
историческим источником представ¬
ляется слишком категоричным.
Источник, который мог бы заме¬
нить недостоверную, с точки зрения
Егорова, “Хронику славян”, был изу¬
чен им по рукописи из г. Новый Стре-
лиц и по нескольким, правда не впол¬
не безупречным, публикациям. Речь
идет о так называемом “Десятинном
списке Ратцебургской епархии”, со¬
ставленном около 1250 г. в Меклен¬
бурге. Этот памятник считался в
XIX в. описью десятин, получаемых
Ратцебургским епископом, однако,
как показал Егоров, источник на са¬
мом деле представлял собой краткое
описание владений, отданных в бене¬
фиций, то есть таких земель, десятина
с которых, напротив, епископу не по¬
ступала. “Десятинный список” пред¬
ставляет собой чисто хозяйственный
документ, составленный по единой
форме и содержащий в первую оче¬
редь сведения об имущественном по¬
ложении держателей, а также о струк¬
туре землевладения на достаточно
компактной территории владений
епископства. Чтобы изучать по тако¬
му источнику интересовавшие учено¬
го проблемы этнической принадлеж¬
ности перечисленных в нем жителей
Мекленбурга, Егорову пришлось
прибегнуть к так называемому “ком¬
бинированному методу” Он решил
собрать и использовать все возмож¬
ные данные письменных источников,
а также дипломатики, геральдики,
ономастики и других вспомогатель¬
ных исторических дисциплин с тем,
чтобы получить как можно более
полные сведения о каждом упомяну¬
том в “Десятинном списке” держателе
или о его роде, проследить родствен¬
ные связи между держателями, марш¬
руты их миграции (если речь идет о
колонистах-переселенцах), их этниче¬
ское происхождение. Второй том
“Колонизации Мекленбурга” целиком
посвящен решению этой задачи.
Егоров тщательно анализирует каж¬
дую запись “Десятинного списка”, со¬
391
Д.Н. Егоров
поставляя его известия с теми све¬
дениями, которые он сумел почерп¬
нуть из других источников. Проделав
эту весьма кропотливую работу, ис¬
следователь пришел к достаточно не¬
ожиданным выводам. Он счел, что
применительно к Мекленбургу Х1П в.
практически нельзя говорить о сколь¬
ко-нибудь масштабной германской
колонизации. Колонизационные про¬
цессы действительно шли, но, по мне¬
нию Егорова, речь идет, в первую
очередь, о колонизации внутренней -
освоении пустующих земель силами,
главным образом, местного славян¬
ского населения и славянской же зна¬
ти. Отвергнув основанную на данных
Гельмольда теорию быстрого и пол¬
ного исчезновения славянского насе¬
ления в течение первого же столетия
колонизации, которая, действительно,
не выдерживала критики при сопоста¬
влении со сведениями других источни¬
ков, Егоров пришел в результате к не
менее спорному выводу о полностью
славянском характере колонизации
ХШ в. Исчезновение славянского на¬
селения он отнес к XVII в., полагая,
что оно явилось следствием трагиче¬
ских для всей Северной Германии со¬
бытий Тридцатилетней войны.
Книга Д.Н. Егорова вызвала много
откликов в России, а также во Фран¬
ции (в Германии в виду Первой миро¬
вой войны “Колонизация Мекленбур¬
га” стала известна позднее). Рецензен¬
ты оценивали работу Егорова в целом
положительно, хотя некоторые выво¬
ды вызывали у них сомнения. В этом
смысле показательна рецензия
А.Н. Савина14, который отметил, во-
первых, что автор несколько преуве¬
личил возможности “Десятинного
списка” как источника по истории ко¬
лонизации, поскольку в поле зрения
его составителей находилось рыцар¬
ство, а не масса крестьян-колонистов.
Во-вторых, Савин высказал сомнение
относительно главного вывода Егоро¬
ва, полагая, что волны немецкой сред¬
невековой колонизации вряд ли могли
обходить стороной Мекленбург.
В целом работа Егорова должна
рассматриваться как заметное явле¬
ние в русской и шире - в европейской
медиевистике начала XX в. Она поя¬
вилась в тот момент, когда на повест¬
ке дня стоял вопрос об отходе от харак¬
терных для романтической историо¬
графии трактовок славяно-герман¬
ских отношений в средние века и по¬
иске новых путей изучения этих важ¬
нейших проблем. Решительно проти¬
вопоставляя свое исследование всей
предшествующей и современной ему
литературе, Д.Н. Егоров достиг двух
противоположных результатов: с од¬
ной стороны - высказал ряд явно пре¬
увеличенных и неприемлемых
оценок, с другой - разрабатывая ори¬
гинальную методику критики нарра¬
тивного источника, обосновывая свой
“комбинированный метод”, внес за¬
метный вклад в развитие источнико¬
ведческих исследований.
Особое место в творчестве
Д.Н. Егорова принадлежит публика¬
циям источников. Некоторые подго¬
товленные им издания, например, пе¬
ревод “Салической правды” (1905) до
самого последнего времени использо¬
вались в университетском преподава¬
нии. Среди публикаций, увидевших
свет до 1917 г., наибольший интерес
представляет хрестоматия “Средневе¬
ковье в его памятниках” (1913). В этом
издании, предназначенном для выс¬
шей и средней школы, Егоров (соста¬
витель хрестоматии, ее редактор и пе¬
реводчик большей части эксцерптов)
решил, не показывая особенностей
развития различных регионов Евро¬
пы в разные периоды средневековья,
сосредоточиться на “освещении хотя
бы некоторых сторон средневековой
культуры”15. Культура при этом трак¬
товалась им широко: если судить даже
по одним названиям разделов (в хре¬
392
Д.Н. Егоров
стоматии получили отражение дого-
сударственный быт, раннее государст¬
во, натуральное хозяйство, монастыр¬
ская и церковная жизнь, торговля и
индустрия, просвещение и т.д.), мож¬
но предположить, что Егоров стре¬
мился создать у читателя целостное
представление о мире средневекового
человека, разных сферах существова¬
ния общества в ту эпоху.
Наконец, характеризуя научное
творчество Д.Н. Егорова, нельзя
обойти вниманием его лекции. Изве¬
стны семнадцать литографированных
курсов Егорова, опубликованных в
1908-1918 гг. Знакомство с ними не
только раскрывает незаурядные педа¬
гогические способности ученого, но и
позволяет выявить его наиболее об¬
щие взгляды на исторический про¬
цесс, задачи историка, методику ис¬
следования. Значительное влияние на
Егорова оказали взгляды К. Лампрех-
та, вслед за которым русский ученый
рассматривает историю как эволюци¬
онный процесс, главной составляю¬
щей которого является культурное
развитие. Егоров считает главными
пружинами исторического развития
взаимодействие народов и их обмен
культурными ценностями, видит суть
исторического прогресса во взаимо¬
действии между эпохами. “Соединен¬
ность человечества, а не разъединен¬
ность - вот исконный факт”, - заявля¬
ет ученый16. Согласно его взглядам,
“история охватывает все жизненные
проявления всех народов”17. Развитие
же истории, рассматриваемой как не¬
что единое, существующее вне терри¬
ториальных и хронологических ра¬
мок, осуществляется путем эволюции,
при которой “явления одной эпохи
должны мало по малу переходить в
явления другой эпохи; факты у одной
расы должны переноситься с сравни¬
тельной легкостью... на факты другой
расы”18. Рассматривая историю во
всемирном масштабе, Д.Н. Егоров
стремится поставить своих слушате¬
лей в “историческую перспективу”19, а
его эволюционизм неразрывно связан
с прогрессом, который ученый рас¬
сматривает не как простое движение
вперед, а как “наслоение... состояний
одно на другое”, при котором “старое
постоянно живет в новом, иногда в бу¬
квальном смысле слова”20. В основе
такой концепции лежит обостренное
чувство историзма: по мнению Егоро¬
ва, “старина необычайно живуча и
цепка и всегда существует наряду с
новыми явлениями”, она в этом смыс¬
ле “двуликий Янус, и нам нужно
учесть в нем и новое, и старое”21.
Во взглядах Егорова наряду с неко¬
торой переоценкой культурных фак¬
торов, недооценкой значения нацио¬
нальных различий и революционных
взрывов прослеживаются такие про¬
грессивные черты, как отказ от деле¬
ния народов на “исторические” и
“неисторические”, признание роли на¬
родных масс в истории и наличия в че¬
ловеческих обществах не только
борьбы за существование, но и коллек¬
тивной солидарности. В курсах по
историографии и источниковедению
средних веков Егоров со свойствен¬
ным ему красноречием и эмоциональ¬
ностью сумел дать яркие, хотя зачас¬
тую и субъективные характеристики
многим средневековым авторам и
ученым-медиевистам XVIII-XIX вв.; в
курсе “Империализм культурный,
экономический и политический”
(1911) им были изложены основы
оригинальной теории империализма.
События 1917 г. в России самым не¬
посредственным образом сказались
на научной деятельности Д.Н. Егоро¬
ва. Февральская революция вновь от¬
крыла перед ним двери Московского
университета, где ученый начал пре¬
подавать в июне 1917 г. После Ок¬
тябрьской революции он развернул
активную научно-организационную
деятельность по созданию высших
393
Д.Н. Егоров
учебных заведений в провинции. Зи¬
мой 1920 г., читая лекции в только что
открывшемся в Екатеринбурге
Уральском университете, Егоров за¬
нимал различные должности в орга¬
нах университетского управления:
был членом и председателем Учебно¬
го бюро, членом Организационного
комитета университета. В те же годы
Д.Н. Егоров уделял значительное вни¬
мание разработке теории и обобще¬
нию практики архивного дела. В мае
1918 г. он принимал участие в совеща¬
нии, созванном для выработки проек¬
та постановления Совнаркома
РСФСР “О реорганизации и центра¬
лизации архивного дела”22, в начале
1920-х годов был членом коллегии од¬
ного из отделов Главного архивного
управления; в лекциях и печатных из¬
даниях знакомил советских архивис¬
тов с опытом организации архивного
дела за рубежом23. Как знаток архив¬
ных документов, Егоров работал в
группе экспертов советской делега¬
ции на переговорах по заключению
Рижского мирного договора 1921 г.
между РСФСР и Польшей24.
Приобщению широких масс трудя¬
щихся к достижениям мировой куль¬
туры способствовали написанные
Д.Н. Егоровым популярные брошю¬
ры “Что такое история культуры”
(1920) и “Генрих Шлиман” (1923).
Первая из этих работ была посвящена
теме, которую Д.Н. Егоров разраба¬
тывал еще в лекционных курсах нача¬
ла XX в. и которой он посвятил не до¬
шедший до нас очерк “История куль¬
туры” (в 1920-1922 гг. этот очерк был
подготовлен к печати, но набор книги
был приостановлен, а затем, видимо,
рассыпан). Текст брошюры показы¬
вает, что Егоров к концу гражданской
войны мало изменил свои прежние
воззрения на историю.
Книжка о Генрихе Шлимане была
первым в России очерком, затрагива¬
ющим все важнейшие стороны жизни
и деятельности знаменитого немецко¬
го археолога. Она оказалась настоль¬
ко удачной, что спустя 75 лет после
выхода в свет, в 1998 г., была переве¬
дена в Германии, составив вместе с
упомянутой ниже статьей А. Йене о
Егорове отдельный номер журнала
“Das Althertum”25. Заслуживает быть
отмеченной также работа ученого в
первых советских энциклопедиях.
Но особенно значительного време¬
ни и сил требовала от Егорова работа
в Библиотеке имени В.И. Ленина (Ру¬
мянцевском музее), куда он пришел в
1919 г. и где с 1921 г. был заместите¬
лем директора26. Д.Н. Егоров решил
связать свою судьбу с библиотекой
вместе со многими другими профессо¬
рами Московского университета, при¬
влеченными к работе в связи с реше¬
нием правительства о расширении ее
штатов для коренного улучшения дея¬
тельности. Вероятно, не последнюю
роль в этом шаге сыграли материаль¬
ные соображения - вскоре после при¬
хода в библиотеку ученый, обреме¬
ненный большой семьей, вынужден
был, например, продать туда свое лич¬
ную коллекцию из 400 книг, более
трети которой составляли “редкие и
редчайшие (по заграничной класси¬
фикации) издания”27. Вместе с тем
Егоров, несомненно, считал для себя
работу в библиотеке интересной и
перспективной. В заявлении с прось¬
бой о зачислении в библиотеку Румян¬
цевского музея на должность заведу¬
ющего отделом всеобщей истории он
подчеркивал свою приверженность к
библиофильству и библиографии, а
также отмечал, что придает “образо¬
ванию данного отдела огромное прин¬
ципиальное значение как для библио¬
теки, так и для данной отрасли
знаний” и считает несомненными “пре¬
имущества соединения ученых специа¬
листов с библиотечным делом”28.
Егоров был зачислен в Румянцев¬
ский музей 13 мая 1919 г. Музей и его
394
Д.Н. Егоров
библиотека в это время кардинально
перестраивали свою деятельность.
Вскоре после прихода Егорова в не¬
драх Музея возник проект о передаче
в другие учреждения собственно му¬
зейных коллекций и создании на базе
музейной библиотеки Всероссийской
публичной библиотеки в Москве (со¬
ответствующее постановление было
принято Наркомпросом в 1921 г., а
вывод из новой библиотеки музейных
коллекций завершился в 1927 г.).
Важнейшей задачей создаваемых в
библиотеке Музея научных отделов
стало составление отсутствовавшего
ранее систематического каталога.
В их функции входили также комплек¬
тование отечественной и иностран¬
ной литературой за прошедшие годы,
каталогизация новых поступлений,
выдача библиографических спра¬
вок29. Однако в первые годы сущест¬
вования всем библиотечным отделам
пришлось сосредоточить основное
внимание не на текущей работе, а на
выполнении чрезвычайных заданий
по введению в фонды национализиру¬
емых в массовом порядке частных
книжных собраний. Егорову вместе с
другими сотрудниками Отдела всеоб¬
щей истории приходилось паковать
книги, участвовать в их перемещении,
сопровождать подводы во время пере¬
езда30.
Несмотря на трудные условия, от¬
дел Д.Н. Егорова справлялся с рабо¬
той успешно. Вскоре стало ясно, что в
лице нового сотрудника Румянцев¬
ский музей приобрел не только твор¬
чески мыслящего работника, но и
хорошего организатора. Диапазон дея¬
тельности Егорова значительно рас¬
ширился: в 1920-1921 гг. он участво¬
вал в определении научной ценности
ряда национализированных частных
книжных собраний, был членом биб¬
лиотечной закупочной комиссии, вел
переговоры с различными организа¬
циями по вопросам комплектования,
состоял секретарем профсоюзного
органа Музея - Комитета служащих.
В феврале 1921 г. Д.Н. Егоров был
назначен одним из трех членов Глав¬
ной администрации Румянцевского
музея31, и вскоре стал заместителем
директора, сохранив заведование От¬
делом всеобщей истории. Он отвечал
за такой сложнейший в условиях
1920-х годов участок, как хозяйство
Румянцевского музея, занимался воп¬
росами строительства и оборудования
новых книгохранилищ, различными
научно-организационными вопросами,
представлял Музей на нескольких
съездах и конференциях. Егоров ре¬
шительно поддерживал усилия дирек¬
тора Музея, известного писателя
А.К. Виноградова, добивавшегося ско¬
рейшего завершения реорганизации
Румянцевского музея в библиотеку.
В апреле 1924 г. после переимено¬
вания Румянцевского музея в Библио¬
теку имени В.И. Ленина и утвержде¬
ния новых штатов Д.Н. Егоров по ма¬
териальным соображениям попросил
освободить его от должности замести¬
теля директора и сосредоточился на
работе в Отделе всеобщей истории.
Однако уже в конце сентября в связи с
болезнью А.К. Виноградова и его от¬
ставкой с поста директора, Нарком-
прос возложил на Егорова временное
руководство библиотекой32.
В феврале 1925 г. директором Биб¬
лиотеки имени В.И. Ленина стал
крупный партийный и советский ра¬
ботник, историк партии В.И. Нев¬
ский33. Д.Н. Егоров был утвержден
заместителем директора и членом
Правления. Вскоре Невский смог в
полной мере оценить эрудицию, орга¬
низаторские способности и почувст¬
вовать поддержку своего заместителя.
В конце 1925 г. он поручил Егорову
составить проект пятилетнего плана
работы библиотеки, а затем и смету
расходов на 1926/1927 финансовый
год. Непонятное, многим интеллекту¬
395
Д.Н. Егоров
алам совершенно непривычное и за¬
частую встречавшее резко негатив¬
ное отношение планирование
Д.Н. Егоров осуществил успешно, чем
очень “порадовал” Невского34. Его¬
ров оказался также единственным
членом Правления, разделившим от¬
рицательное отношение нового дире¬
ктора к рекомендации обследовавшей
библиотеку комиссии Наркомпроса
об изменении функций научных отде¬
лов и замене специалистов-отраслеви-
ков библиотечными работниками
“широкого” профиля. !7 ноября
1925 г. состоялось заседание Ученого
Совета библиотеки, на котором в ходе
бурных дебатов Егоров убедительно
обосновал свою позицию и смог полу¬
чить поддержку Совета. Это дало воз¬
можность Невскому добиться отмены
рекомендаций комиссии. Направляя
“наверх” свою докладную записку, ди¬
ректор счел нужным открыто высту¬
пить в защиту Д.Н. Егорова, терявше¬
го, видимо, доверие “инстанций”35.
Взаимная поддержка Егорова и
Невского не могла не способствовать
их сближению. Между “советским”
директором, принадлежавшим к руко¬
водящим партийным кругам, и бес¬
партийным профессором установи¬
лись доверительные и дружеские
отношения. Сохранившаяся перепис¬
ка свидетельствует о полном доверии
директора к своему заместителю.
Егоров отвечал Невскому искренней
симпатией, высоко ценил его “уваже¬
ние перед наукой вообще и европей¬
ской в частности”36. “Трудно сказать
даже, как обрадовало меня Ваше
большое, истинно дружеское пись¬
мо, - писал он 4 августа 1927 г. из
Елатьмы Рязанской губернии, где
проводил отпуск. - Тут и Вы во весь
свой моральный рост, тут и вся наша с
Вами работа, раскинувшаяся на 7 вер¬
стах, да на 7 мостах, да на 7 плетнях со
всей ее несуразицей и клубком проти¬
воречий, но все же милая, всегда близ¬
кая...” Перейдя к библиотечным де¬
лам, Егоров приветствует сообщение
Невского об успешном решении прак¬
тических вопросов, связанных со
строительством комплекса новых зда¬
ний Ленинской библиотеки (здесь на¬
до сказать, что Д.Н. Егоров был глав¬
ным разработчиком принципов функ¬
ционирования библиотеки в новых
зданиях, он сформулировал так назы¬
ваемую “теорию трех уровней” обслу¬
живания читателей, вызвавшую боль¬
шой интерес зарубежных библиоте¬
коведов). “Участие самого Угланова в
жюри, обещание полной поддержки
Моссовета и Московского] комите¬
та] - это номер! - продолжает письмо
ученый, откликаясь на приглашение
Невским в состав жюри конкурса на
лучший проект Библиотеки секрета¬
ря Московского комитета ВКП(б)
Н.А. Угланова. - Отлично подходит
сюда и приглашение писать в “Прав¬
де”, с иронией замечает он. - Конечно
приглашавший ждет, прежде всего,
других статей, назидательных, глубо¬
ко-дидактических. Они - своим чере¬
дом, а пока - статья изобразитель¬
ная”37. Последняя часть письма Его¬
рова связана, видимо, с подготовкой
статьи Невского “Библиотека имени
В.И. Ленина”, опубликованной в
“Правде” за 6/7 ноября 1927 г., где
вместо юбилейных славословий со¬
держались конкретные цифры и фак¬
ты о развитии библиотеки за десять
лет Советской власти и подчеркива¬
лась необходимость строительства
новых библиотечных зданий.
Отношения, сложившиеся между
Невским и Егоровым, оказались весь¬
ма полезными для создания творче¬
ской атмосферы в библиотеке. Эта ат¬
мосфера, в свою очередь, вызывала у
Егорова желание размышлять над
проблемами библиотечного дела,
вести библиографическую работу.
В 1920-е годы Д.Н. Егоров опублико¬
вал ряд статей о состоянии библио¬
396
Д.Н. Егоров
темного дела в СССР. Он справедливо
связывал коренную “ломку” библио¬
тек, осуществленную в Советском
Союзе, со сложившейся в стране соци¬
альной, экономической и поли¬
тической обстановкой, а крупные ме¬
роприятия в области советского биб¬
лиотечного дела объяснял такими
особенностями развития советских
библиотек, как государственный ха¬
рактер их деятельности, общедоступ¬
ность, неуклонный рост количества
читателей и т.д.38
Особенно характерно для Егорова
в этот период внимание к потребно¬
стям массового читателя. “Работники
книгоиздательского дела дают книге
прицел, книгоснабженцы мчат ее к
этой цели, но лишь библиотеки могут
учесть процесс подлинных попаданий.
Отсюда и основное пожелание: посто¬
янная и действенная связь и совмест¬
ная работа книгоиздания, книго-
распространения и библиотечного
книгопотребления”, - писал ученый в
пожеланиях Первому всесоюзному
книготорговому совещанию39.
Важной частью библиотечной дея¬
тельности Д.Н. Егорова стала библио¬
графическая работа. Библиографией
ученый начал заниматься еще в
1912 г.: тогда под его редакцией начал
выходить указатель новой отечест¬
венной литературы по всеобщей исто¬
рии40, а в рецензии на указатель моло¬
дого немецкого ученого П. Херре
“Источники всемирной истории”41
Егоров попытался сформулировать
свою точку зрения на некоторые
принципиальные вопросы библиогра¬
фической деятельности. В 1920 г. в
возглавлявшемся Егоровым Отделе
всеобщей истории была начата рабо¬
та над библиографическим указате¬
лем отечественной литературы по
всеобщей истории с 1850 г.42 Ввиду не¬
благоприятных условий работа эта не
была завершена, но собранные мате¬
риалы послужили базой, на которой
Егоров и возглавляемый им коллек¬
тив подготовили список советской ис¬
торической литературы за 1926 год
для библиографического ежегодника
Международного комитета историче¬
ских наук43 (в дальнейшем ученый
был отстранен от этой работы и она
была передана совершенно не сведу¬
щему в библиографии академику
Н.М. Лукину), а также капитальную
“Библиографию Востока”44. При всех
своих недостатках это издание стало
ценным вкладом в советское востоко¬
ведение. Отказавшись от многих те¬
матических и других ограничений, ха¬
рактерных для редактировавшихся им
дореволюционных библиографий,
Егоров сохранил в новом библиогра¬
фическом труде некоторые методиче¬
ские приемы, характерные для своих
ранних указателей, в частности снаб¬
дил большинство библиографических
описаний краткими аннотациями или
рефератами. В 1923 г. ученый разра¬
ботал и представил в Совет по изуче¬
нию производительных сил при
Госплане СССР проект библиографи¬
рования всей новой научной литерату¬
ры, согласно которому составление
библиографии по всем отраслям зна¬
ния должно было осуществляться на
базе фондов и справочного аппарата
Библиотеки им. Ленина при организа¬
ционном руководстве Госплана, одна¬
ко проект Егорова принят не был45.
Середина 1920-х годов - время рас¬
цвета деятельности Д.Н. Егорова.
Он - член Государственного ученого
совета Наркомпроса РСФСР, Ученого
совета Ассоциации востоковедения
при ВЦИК РСФСР, Археологической
комиссии, руководитель московской
секции Российской академии истории
материальной культуры. 14 января
1928 г. ученый был избран членом-
корреспондентом АН СССР46.
До предела загруженный текущей
работой, Д.Н. Егоров мог уделить ме¬
диевистике лишь минимальное внима¬
397
Д.Н. Егоров
ние. “Я сейчас совершенно исключи¬
тельно обременен (стройка [нового
здания Ленинской библиотеки - А.Г
А.Р.] началась фактически!) и быва¬
ют многие дни, когда я ни минуты не
имею отдыха, не говоря уже о “выход¬
ных” днях. Ergo - ничего нового, при¬
том обширного и необычного я взять
на себя не могу” - писал, например,
ученый О.А. Добиаш-Рождествен-
ской 20 апреля 1930 г., отказываясь от
каких-то предложений о сотрудниче¬
стве с немецким медиевистом П. Ле-
манном47.
Все же Егорову удалось опублико¬
вать в 1920-е годы несколько работ,
относящихся к истории средневеко¬
вья. Он выступил с рецензией на труд
А. Допша о хозяйственных и социаль¬
ных основах культурного развития
Европы48, напечатал статью о средне¬
вековом университете в Падуе49, уча¬
ствовал в подготовке русского пере¬
вода записок Г. Штадена о Москве в
царствование Ивана Грозного50. Осо¬
бо следует отметить статью ученого
“Как писал Эйнгард”, где автор, воз¬
вращаясь к проблематике “Этюдов о
Карле Великом”, сопоставил текст
“Жития Карла Великого”, вышедший
из-под пера Эйнгарда, не только с
жизнеописаниями Гая Светония
Транквилла, что было сделано пред¬
шественниками историка, но и с неко¬
торыми другими источниками. В ре¬
зультате Егоров пришел к выводу о
наличии в “Житии” фрагментов, час¬
тично восходящих к недошедшим до
нас сочинениям51.
Единственным капитальным тру¬
дом, работе над которым Д.Н. Егоров
сумел уделить необходимое время,
стало немецкое издание “Колониза¬
ции Мекленбурга” История его в той
или иной степени связана со многими
событиями в жизни Егорова послед¬
него периода деятельности. Выше мы
уже писали об откликах на “Колониза¬
цию...” в России и Франции. В 1924 г.
из обзора Г. Шмида52 информацию об
этом труде впервые получили немец¬
кие историки. Обзор Шмида вызвал
многочисленные отклики в научной
периодике Германии, книгу стали за¬
прашивать по книгообмену из Ленин¬
ской библиотеки, просили о ее при¬
сылке автора53, она оживленно обсу¬
ждалась на общегерманских съездах
историков в Нейсе и Бреслау54. Осе¬
нью 1926 г. съезд немецких историков
в Бреслау принял решение об издании
“Колонизации Мекленбурга” на не¬
мецком языке. Подготовка перевода
была поручена Институту по изуче¬
нию Восточной Европы55. Началась
переписка Института с Д.Н. Егоро¬
вым, в ходе которой обсуждались тех¬
нические вопросы подготовки руко¬
писи. Ученый вынужден был провес¬
ти большую работу по подготовке
русского оригинала и чтению коррек¬
тур56. В сложившейся ситуации Его¬
ров был, видимо, очень заинтересован
в получении командировки в Герма¬
нию57.
Официально командировка испра¬
шивалась сперва “для изучения библи¬
отек Центральной Европы” в связи со
строительством новых зданий Библи¬
отеки имени Ленина58. Позже к
Д.Н. Егорову обратился М.Н. Пок¬
ровский с предложением принять уча¬
стие в “Русской исторической неде¬
ле” - “чтении выдающимися русскими
историками докладов на темы их спе¬
циальности”59. Таким образом, в ходе
командировки Д.Н. Егорову при¬
шлось заниматься целым комплексом
научных, библиотечных и издатель¬
ских вопросов.
“Русская историческая неделя” в
Берлине (1928 г.) стала в свое время
значительным событием в немецко-
советских научных связях. Советская
делегация на этой встрече, возглав¬
ленная М.Н. Покровским, состояла из
двух частей: сформировавшихся до
революции крупных ученых и истори¬
398
Д.Н. Егоров
ков новой формации, представлявших
Общество историков-марксистов.
Последние выступали слабо (вряд ли
немецкие историки могли, например,
серьезно отнестись к сообщению
Е.Б. Пашуканиса “Советы солдатских
депутатов в армии Кромвеля”).
В письме из Берлина В.И. Невскому,
который тоже был в составе делега¬
ции, но не смог своевременно приехать
в Берлин по семейным обстоятельст¬
вам, Егоров отмечал, что состав совет¬
ских докладчиков “очень и очень не си¬
лен; нужно будет брать качеством хотя
бы некоторых выступлений”60.
Одним из тех, кто поддержал пре¬
стиж советской науки, был Д.Н. Его¬
ров. Об участии в “Неделе” и других
аспектах своей командировки он под¬
робно пишет в отчете о пребывании в
Германии, Дании и Норвегии с 4 июля
по 28 августа 1928 г.61 Егоров сообща¬
ет, что выступал в рамках “Недели” с
двумя докладами. Один был сделан по
звучавшей необычно теме “К критике
средневековой историографии: Ци¬
татное сумасшествие и умножение
фактов” Как видетельствует участ¬
ник “Недели” Е.Б. Пашуканис (в сбор¬
нике докладов “Недели”, изданном в
Германии, по неизвестным причинам
этот доклад напечатан не был), в нем
доказывался тезис о малой степени
достоверности источников по средне¬
вековой истории, причем автор пока¬
зывал хорошее знакомство со средне¬
вековыми хрониками и с критикой
этих хроник62. Другой доклад поручил
сделать Егорову руководитель совет¬
ской делегации на “Неделе” М.Н. По¬
кровский, предложивший ученому
рассказать о советском библиотечном
строительстве. Именно этот доклад
был напечатан в материалах “Неде¬
ли” (1929). В нем освещались вопросы
советского библиотековедения, сведе¬
ния о котором, как отметил Егоров в
отчете, “дотоле проникали в Герма¬
нию лишь урывками”.
Доклады историков “старой шко¬
лы” были высоко оценены научными
кругами Германии и привлекли вни¬
мание прессы, «очень ярко и полно
передававшей, - по словам Д.Н. Его¬
рова, - отдельные перепитии “Неде¬
ли”». В отчете Егоров сообщает о по¬
ложительной реакции в Германии на
свой доклад “Библиотечное дело в
Союзе Советских Социалистических
Республик”; из впечатлений советских
участников “Недели” выясняется и ус¬
пех другого доклада ученого, кото¬
рый, по свидетельству Е.Б. Пашука¬
ниса, “восхитил немцев” и был затем
дважды повторен во время поездки
Егорова по Германии.
Поездка по Германии была пред¬
принята Д.Н. Егоровым и присоеди¬
нившимся к нему В.И. Невским с це¬
лью изучения опыта строительства
библиотечных зданий и постановки
работы в крупных научных библиоте¬
ках. Ученый встретился также с дирек¬
тором Института по изучению Вос¬
точной Европы X. Рейнке-Блохом, с
которым, видимо, вел переговоры об
издании “Колонизации Мекленбур¬
га...” В отчете Егоров перечисляет да¬
ты своего пребывания в различных
городах Германии, пишет, что встре¬
тился почти с сотней историков, фи¬
лологов, библиотековедов (среди них
с такими крупными учеными, как
Г. Дельбрюк, Г. Кунов, М. Фасмер и
др.), кратко рассказывает о содержа¬
нии и результатах некоторых встреч.
С 16 июля по 14 августа Д.Н. Егоров
сумел посетить библиотеки и архивы
Берлина, Бреслау, Лейпцига, Гамбур¬
га, Франкфурта-на-Майне, Тюбинге¬
на, Мюнхена, Любека. В Бреслау он
собрал интересные сведения о работе
русского и славянского отделений
университетской библиотеки; в Лейп¬
циге внимательно осмотрел оборудо¬
вание для транспортировки книг, по¬
сетил предприятия по его производству,
знакомился с крупнейшими книготор¬
399
Д.Н. Егоров
говыми фирмами; во Франкфурте-на-
Майне встречался с книготорговцем
Й. Бэром, снабжавшим Библиотеку
им. Ленина иностранными изданиями;
в Мюнхене беседовал с руководите¬
лем строительства библиотеки
Немецкого музея Бестмайером. Осо¬
бенно интересными оказались для
Егорова встречи с директором уни¬
верситетской библиотеки в Тюбинге¬
не Г. Леем, который, как отмечено в
отчете, “сумел сконцентрировать у се¬
бя снимки со всего чертежного мате¬
риала всех библиотечных строек”.
15-20 августа Д.Н. Егоров побывал
в Дании и Норвегии, где знакомился с
Королевской библиотекой в Копенга¬
гене и Университетской библиотекой
в Осло, встречался с послом СССР в
Норвегии А.М. Коллонтай, присутст¬
вовал на заключительных заседаниях
проходившего в столице Норвегии
VI Международного конгресса исто¬
риков.
Командировка Егорова имела не
только ознакомительное значение, но
и принесла ощутимые практические
результаты. В итоге переговоров, ко¬
торые Егоров провел в Берлине, была
подготовлена почва для установления
между библиотеками СССР и Герма¬
нии обмена изданиями в порядке меж¬
библиотечного абонемента (соответ¬
ствующая договоренность была
оформлена в сентябре 1928 г. во вре¬
мя визита в Москву президента Обще¬
ства содействия немецкой науке и Не¬
мецкого общества по изучению Вос¬
точной Европы X. Шмидт-Отта).
В Библиотеку им. Ленина поступили
некоторые ценные коллекции немец¬
ких изданий, оживился книгообмен
между ней и научными библиотеками
Берлина, Бреслау, Лейпцига.
В своем отчете Д.Н. Егоров отме¬
тил как ряд преимуществ организации
библиотечного дела в Германии, так и
превосходство по некоторым параме¬
трам советских библиотек. Он под¬
черкнул, что командировка позволи¬
ла сделать выводы, имеющие важное
значение “не только для самой по¬
стройки Ленинской библиотеки, но и
для сравнительного освещения и
оценки нашего советского библиотеч¬
ного строительства...” Надо сказать,
что с этими выводами были ознаком¬
лены не только “руководящие инстан¬
ции”, но и широкий круг библиотеч¬
ных работников. Д.Н. Егоров высту¬
пил со своими зарубежными впечат¬
лениями перед библиотекарями Моск¬
вы и Ленинграда, на двух его лекциях
“Библиотечное строительство в Сред¬
ней Европе” присутствовало 600 чело¬
век. Несмотря на напряженнейшую
работу во время поездки, ее результа¬
ты вызвали у Д.Н. Егорова огромное
удовлетворение.
Однако совсем без удовлетворения
встретили итоги командировок в Гер¬
манию крупнейших отечественных
историков руководители советской
исторической науки. Еще в ходе
“Недели” журналисты под влиянием
М.Н. Покровского стали изображать
ученых “старой школы” как типич¬
ных представителей “буржуазной нау¬
ки”. Последний тезис отчетливо про¬
звучал и в официальном выступлении
на открытии “Недели” М.Н. Покров¬
ского, который указывал на присутст¬
вие в Берлине историков-”немарксис-
тов” в качестве примера того, что в
СССР научная работа разрешена не
только марксистам63. Положительная
оценка научными кругами Германии
докладов беспартийных историков
усилила раздражение “инстанций”.
Оно отчетливо проявилось в статье
Покровского в газете “Правда”64. Не
называя конкретных фамилий, Пок¬
ровский заявил, что “никакой объек¬
тивной исторической науки у бур¬
жуазии нет и быть не может”, и что
отсюда будто бы следует: “во-первых,
в нашей науке специалисту-немаркси-
сту грош цена”, а, во-вторых, доста¬
400
Д.Н. Егоров
точно противопоставить немарксис-
там “твердый сомкнутый фронт” и
любой “немарксист”, перестроив¬
шись, “сейчас же вспомнит, что еще
его дедушка в 1800 г. был марксис¬
том”.
Статья Покровского стала одним
из эпизодов травли членов Академии
Наук, других “буржуазных специали¬
стов”, завершившейся Академиче¬
ским “делом”, направленным на подчи¬
нение и устрашение интеллигенции65.
Эта травля скоро коснулась непосред¬
ственно и Д.Н. Егорова. В середине
1920-х годов наладилось сотрудниче¬
ство ученого с известным еще в доре¬
волюционной России частным изда¬
тельством Брокгауз-Ефрон, которое
после Октября начало выпускать се¬
рию книг для юношества “Открытия.
Завоевания. Приключения”. В ее соз¬
дании Д.Н. Егоров принимал актив¬
ное участие, выступая как редактор,
переводчик, автор предисловий к опи¬
саниям путешествий. Одной из пер¬
вых в серии под фамилией Егорова
вышла книга “Записки солдата Бер¬
наля Диаза”, представляющая собой
отчасти перевод, а отчасти переложе¬
ние “Правдивой истории завоевания
Новой Испании” Берналя Диаса дель
Кастильо66. Первоначально книга вы¬
звала положительную оценку крити¬
ки, отмечавшей интересный сюжет
“Записок...”, простоту и живость из¬
ложения материала, успех издания
среди старших школьников, но никто
из рецензентов не рассматривал та¬
лантливую популяризацию Д.Н. Его¬
рова как научную публикацию (к сло¬
ву сказать, труд Егорова не только
выдержал испытание временем, но
спустя десятилетия действительно
приобрел научное значение: его пере¬
вод стал основой изданного в 2000 г.
полного русского перевода “Правди¬
вой истории...”)
Через три года после выпуска кни¬
ги неожиданно прозвучал, однако,
упрек в ее ненаучности. Пушкинист
Н.О. Лернер, не имевший никакого
отношения ни к Испании, ни к Вели¬
ким географическим открытиям, вы¬
ступил с рецензией на вышедшую в
1928 г. повторно первую часть “Запи¬
сок...”67 Он выразил несогласие с
принципами изложения Д.Н. Егоро¬
вым сочинения “честного Диаса” и
подверг чрезмерно резкой критике
ученого за такие второстепенные не¬
достатки, как неправильное транскри¬
бирование имени конкистадора и не¬
правомерное именование его солда¬
том, а также обвинил в “редакторской
малограмотности”. Отклик Лернера
можно было бы считать выражением
его личного мнения, если бы он не
совпал по времени с нападками Пок¬
ровского. Рецензия стала началом
травли ученого, обозначив в то же
время недовольство власти научными
кадрами Академии наук и результата¬
ми академических выборов.
С усилением давления на Акаде¬
мию усиливалась и критика в адрес
Д.Н. Егорова. В 1929 г. для нападок на
ученого была использована “Хресто¬
матия по социально-экономической
истории Западной Европы в новое и
новейшее время” (она вышла в начале
года), где Егоров составил разделы об
эпохе Великих географических от¬
крытий и о Крестьянской войне
1524-1525 гг. в Германии. В составле¬
нии хрестоматии, содержащей доку¬
менты по истории XV-XVIII вв., при¬
няли вместе с Д.Н. Егоровым участие
другие крупные медиевисты -
В.П. Волгин (ответственный редак¬
тор), Н.П. Грацианский, Е.А. Космин-
ский, В.М. Лавровский, С.Д. Сказкин.
Однако в двух опубликованных в
СССР рецензиях (обе принадлежат
Ц. Фридлянду) разбираются главным
образом разделы Д.Н. Егорова. Ав¬
тор рецензий обвиняет ученого в тен¬
денциозном подборе документов с це¬
лью опровергнуть марксову теорию
401
Д.Н. Егоров
первоначального накопления, упрека¬
ет в верности “традициям своего ака¬
демического прошлого” По мнению
Ц. Фридлянда, “главы Д.Н. Егорова
поражают не только своим методоло¬
гическим атавизмом, но и своей не¬
ряшливостью” Ученому ставится в
вину, что он не применяет терминоло¬
гию перевода “Двенадцати статей”,
сделанного сотрудниками Института
К. Маркса и Ф. Энгельса и в то же
время пользуется “такими ничего не
говорящими терминами, как “город¬
ские слои”, “мелкое чиновничество” и
т.д.68 Наконец, по мнению Ц. Фрид¬
лянда, Д.Н. Егоров при характеристи¬
ке Крестьянской войны в Германии
“игнорирует все проблемы классовой
борьбы...”, а подобранные им докумен¬
ты уже публиковались до революции
А.Н. Савиным, причем в отличие от пе¬
ревода Савина, они “искажены”69.
Некоторые упреки Ц. Фридлянда
могут быть отнесены к издержкам и
веяниям того времени, но большинст¬
во их имеет намеренно необъектив¬
ный и даже клеветнический характер.
В частности, полностью противоре¬
чит истине обвинение в неряшливо¬
сти: именно разделы Д.Н. Егорова
намного лучше других частей хресто¬
матии оснащены вводными замечания¬
ми, комментариями и библиографией.
Обе рецензии написаны в чрезмерно
резком, неуважительном тоне, харак¬
терном, впрочем, и для ряда последу¬
ющих статей об ученом.
Сотрудничество в “Хрестоматии по
социально-экономической истории
Европы в новое и новейшее время”
было, в сущности, последней работой
Д.Н. Егорова в области медиевистики.
К моменту ее выхода положение уче¬
ного стало чрезвычайно сложным.
Это обусловливалось все более обост¬
рявшимся конфликтом партийных и
государственных органов с Академи¬
ей наук, выдвижением в сложившихся
условиях академиками кандидатуры
Д.Н. Егорова в действительные чле¬
ны Академии на выборах 1929 и
1930 гг., а также, не в последнюю оче¬
редь, его деятельностью во время по¬
ездки в Германию. Заключительным
аккордом кампании против Д.Н. Его¬
рова стала статья в газете “Ленин¬
градская правда” от 24 января 1930 г.,
принадлежащая медиевисту П.П. Ще¬
голеву. В этом опусе не только край¬
не негативно оценивалось все дорево¬
люционное творчество ученого, но и
полностью отрицалась его научная
деятельность в советский период.
В результате Щеголев счел возмож¬
ным заявить, что “за последние
10-15 лет профессор Егоров вообще
не проявил себя в научной области” и
что он “игнорирует” “современную
марксистскую постановку самых основ¬
ных проблем исторической науки”
Подводя итог своим рассуждениям,
Щеголев без всяких обиняков харак¬
теризует Д.Н. Егорова как “типично¬
го представителя враждебной марк¬
сизму буржуазной исторической
науки”, называет его “дюжинным про¬
фессором” и заявляет, что “профессо¬
ру Егорову не должно быть места в
Академии наук Советского Союза”70.
В условиях все более неблагопри¬
ятной для Д.Н. Егорова атмосферы в
июне 1930 г. вышло немецкое издание
“Колонизации Мекленбурга”71, и к
клевете на него на родине добавились
раздраженные отзывы немецких ре¬
цензентов. С одной стороны, они бы¬
ли обусловлены ситуацией в самой
Германии, характеризовавшейся уси¬
лением фашизма и связанных с ним
националистических тенденций. С дру¬
гой, негативная реакция на работу
Егорова была отчасти вызвана осо¬
бенностями самой книги: она, как уже
упоминалось, была в своей значитель¬
ной части полемическим исследовани¬
ем, направленным на пересмотр гос¬
подствовавших в русской медиевист! |
ке взглядов на судьбы полабских сл;
402
Д.Н. Егоров
вян, и спустя почти три десятилетия
после выхода в свет русского издания
пафос ее не был понятен и не мог
быть принят немецкими исследовате¬
лями. Крупный специалист по средне¬
вековой истории Мекленбурга Ханс
Витте посвятил книге Д.Н. Егорова
весьма обширный разбор, опублико¬
ванный в качестве третьего тома не¬
мецкого издания “Колонизации Мек¬
ленбурга”72. Признав работу Егорова
затрагивающей столь широкий круг
проблем, что высказать суждения о
каждой из них невозможно даже в
рамках большой по объему рецензии,
Витте все же подверг основные выво¬
ды Егорова резкой, подчас деструк¬
тивной критике.
Следует отметить, что и в последу¬
ющие десятилетия работа Д.Н. Егоро¬
ва, в отличие от Советского Союза,
где она либо замалчивалась, либо, как
в “Очерках истории исторической на¬
уки в СССР”, подвергалась резкой и
во многом несправедливой критике73,
постоянно находилась в поле зрения
немецких специалистов по средне¬
вековой истории Северо-Восточной
Германии. В последнее время оценки
“Колонизации Мекленбурга” стали
гораздо менее резкими нежели те, ко¬
торые высказал в 1930-е годы X. Вит¬
те. Было признано, что колонизация
Мекленбурга в XIII в. действительно
сопоставима с теми процессами освое¬
ния пустующих и занятых лесом зе¬
мель, которые были обусловлены
численным ростом населения и на¬
блюдались в этот период почти во
всей Западной Европе. Специфика
Мекленбурга заключалась в том, что
здесь колонизация осуществлялась
как силами местного славянского на¬
селения, о чем писал Д.Н. Егоров, так
и крестьянами-переселенцами, поток
которых устремился сюда из соседних
германских земель. При этом ассими¬
ляция славянского населения, как по¬
казал Егоров, действительно не носи¬
ла насильственного характера и рас¬
тянулась на несколько столетий74.
Д.Н. Егоров не имел возможности
ответить оппонентам. 10 августа
1930 г. он вместе с большой группой
ученых был арестован по сфабрико¬
ванному органами ОГПУ “Академи¬
ческому делу” . Вместе с академиками
С.Ф. Платоновым, Е.В. Тарле,
Н.П. Лихачевым, М.К. Любавским и
другими работниками академической
науки он был объявлен членом “ос¬
новного ядра” группы, которой следо¬
ватели ОГПУ отводили “руководя¬
щую роль в создании и практической
деятельности” выдуманной ими
контрреволюционной организации
“Всенародный союз за возрождение
свободной России”. Помимо организа¬
ционной деятельности ученый обви¬
нялся по статьям Уголовного кодекса,
предусматривавшим наказание за
“сношения в контрреволюционных
целях” с иностранцами и шпионаж75.
После годичного заключения ученый
был выслан в Ташкент, где 24 ноября
1931 г. скончался от сердечного при¬
ступа.
Д.Н. Егоров был крупным истори¬
ком и видным организатором науки.
Важнейший труд, с которым, по сути,
связана вся его научная жизнь, несмо¬
тря на ряд спорных положений, навсе¬
гда останется значительным явлением
в мировой медиевистие и славистике.
Долгое время научное творчество
Егорова замалчивалось или искажа¬
лось, а его культурная деятельность
оставалась неизвестной. Такой подход
должен быть преодолен, сделанное
ученым заслуживает пристального
внимания исследователей как важный
вклад в науку и культуру.
Примечания
1 Архив Российской государственной биб¬
лиотеки. (Далее: Арх. РГБ). Оп. 17.
Д. 272. 1930. Л. 2-3.
403
Д.Н. Егоров
2 При упоминании работ Д.Н. Егорова, во¬
шедших в приложенную библиографию
его важнейших трудов, в тексте указыва¬
ются только годы публикации, а сноски
даются лишь при необходимости указать
конкретные страницы.
3 Егоров Д.Н. Curriculum vitae // Арх. РГБ.
Оп. 22. Д. 239. Л. 209-210, 216-220. Далее
имеющиеся здесь биографические сведения
об ученом даются без ссылок на источник.
4 Бузескул В.П. Всеобщая история и ее
представители в России в XIX и начале
XX в.: (Материалы). Л., 1931. Ч. 2. С. 108.
5 См.: Егоров Д.Н. Этюды о Карле Вели¬
ком // ЖМНП. 1903. № 2. С. 333 (паг. 2-я).
6 Егоров Д.Н. Введение в изучение истории
средних веков: Историография и источни¬
коведение. М., 1916. Ч. 1. С. 12.
7 Егоров Д.Н. Новый источник по истории
прибалтийского славянства // Сборник
статей, посвященных Василию Осиповичу
Ключевскому его учениками, друзьями и
почитателями... М., 1909. С. 332.
8 Подробнее о работах Д.Н. Егорова по
славяно-германским отношениям см.: Го¬
ряйнов А.Н., Ратобыльская А.В.
Д.Н. Егоров: Научное наследие и судьба
медиевиста // СВ. 1994. Вып. 57.
С. 223-234.
9 Егоров Д.Н. Средневековая религиоз¬
ность и труд Л.П. Карсавина // Ист. извес¬
тия. М., 1916. № 2. С. 85-106.
10 Егоров Д.Н. [Список “Труды Егорова”] //
Личный архив А.Н. Горяйнова.
11 Карсавин Л.П. Ответ Д.Н. Егорову // Ист.
известия. М., 1916. № 3/4. С. 139-146; Его¬
ров Д.Н. Ответ Л.П. Карсавину // Там же.
С. 147-157; Кареев Н.И. Общий “религи¬
озный фонд” и индивидуализация религии //
Рус. зап. СПб., 1916. № 9. С. 195-225.
12 Jahne A. “Schliemanns Biographie kann man
zu Recht als eine kollektive Biographie be-
zeichnen”: D.N. Egorow (iiber Heinrich
Schliemann (Petersburg, 1923) // Altertum.
Berlin, 1998. Bd. 44. N 3. S. 233-242.
13 Егоров Д.Н. “Крестовое воззвание” про¬
тив славян 1108 г. // Сборник статей в
честь Матвея Кузьмича Любавского. Пг.,
1917. С. 317.
14 Ист. известия. М., 1916. № 1. С. 85-94.
15 Средневековье в его памятниках. М.,
1913. С. 3.
16 Егоров Д.Н. Империализм культурный,
экономический и политический. М., 1911.
Ч. 1. С. 30.
17 Там же. С. 29.
18 Там же. С. 16.
19 Там же. С. 4-5.
20 Егоров Д.Н. Всеобщая история: Курс, чи¬
танный в Моек, коммерч. ин-те в 1911/12
акад. году. М., 1912. [Ч. 1]. С. 25.
21 Там же. С. 28.
22 50 лет советской исторической науки:
Хроника научной жизни, 1917-1967. М.,
1971. С. 14-15.
23 См.: Архивное дело. М., 1923. Вып. 1.
С. 13-25, 109, 126-127.
24 Арх. РГБ. Оп. 22. Д. 239. Л. 13.
25 Altertum. Berlin, 1998. Bd. 44. № 3.
26 Подробнее о библиотечно-библиографи¬
ческой деятельности Д.Н. Егорова см.:
Горяйнов А.Н. Человек неукротимой
энергии // Сов. библиография. М., 1991.
№ 2. С. 49-59.
27 Арх. РГБ. On. 1. Д. 827. Л. 28.
28 Там же. Оп. 22. Л. 239. Л. 2.
29 История Государственной ордена Ленина
библиотеки СССР имени В.И. Ленина за
сто лет, 1862-1962. М., 1962. С. 68, 79,103.
30 Арх. РГБ. Оп. 17. Д. 221. Л. 31-32.
31 Там же. On. 1. Д. 848. Л. 5.
32 Там же. Оп. 14. Д. 85. Л. 100-101, 320.
33 История Государственной... С. 84.
34 Арх. РГБ. Оп. 14. Д. 2/16. 1926. Л. 15.
35 Там же. Оп. 17. Д. 272. Л. 31-36.
36 ОР РГБ. Ф. 384. Карт. 14. Ед. хр. 54. Л. 10.
37 Там же. Л. 1-8.
38 Egorov D. Russian libraries since the
Revolution // Library Rev. 1930. № 14.
P. 229-232. Русский оригинал см.: Арх.
РГБ. Оп. 22. Д. 239. Л. 179-191.
39 На книжном фронте. М., 1929. № 21/22.
С. 63.
40 Русская литература по всеобщей истории.
М.; СПб., 1913-1915. Вып. 1-3. Продол¬
жение публиковалось в журнале “Истори¬
ческие известия” за 1916-1917 гг.
41 Егоров Д.Н. Опыт библиографии всеоб¬
щей истории // Русская мысль. М., 1912.
Кн. 1. С. 45-48 (паг. 3-я).
42 Арх. РГБ. Оп. 17. Д. 142. Л. 70; Д. 167.
Л. 6; Д. 203. Л. 401; и др.
43 International bibliography of historical sci¬
ences, 1926. Washington, (D.C.), 1926. 366 p.
44 Библиография Востока. M., 1928. Вып. 1.
300 с. Фотомеханическое воспроизведе¬
ние: Leipzig, 1972.
45 Веревкина А.Н. Государственная библио¬
графия СССР в годы первых двух (сталин¬
ских) пятилеток (1928-1937): Дис. ... кап л
пед. наук. М., 1951. С. 61-69.
46 Арх. РГБ. Оп. 22. Д. 239. Л. 224.
404
Д.Н. Егоров
47 Отдел рукописей и редких книг Гос.
публичной библиотеки. Ф. 254. Д. 297.
Л. 5.
48 Егоров Д.Н. Новый взгляд на социаль¬
но-экономическое развитие Запада в
средние века: (Новый труд Альфонса
Допша) // Анналы. СПб., 1922. № 2.
С.115-128.
49 Егоров Д.Н. Падуансю ушвэрситет у
XV-XVI столеццях // Четырохсотлецце
беларускага друку, 1525-1925. Мшск,
1926. С. 22-38.
50 Штаден Г О Москве Ивана Грозного:
Записки немца-опричника. Л., 1925.
183 с.
51 Егоров Д.Н. Как писал Эйнгард? // Из да¬
лекого и близкого прошлого: Сборник
этюдов по всеобщей истории в честь 50-
летия научной жизни Н.И. Кареева... Пг.;
М., 1923. С. 90-102.
52 Schmid H.F. Die slavische Altertumskunde
und die Erforschung der Germanisation der
deutschen Nordostens // Zeitschrift fur slavi¬
sche Philologie. Berlin, 1925. Bd. 2.
5. 134-180.
53 Арх. РГБ. On. 14. Д. 2/15. 1929. Л. 18;
Д. 2/16. 1926. Л. 6, 24; 1927. Л. 4.
54 Егоров Д.Н. [Список “Труды Егорова”].
55 Егоров Д.Н. [Отчет о научной и научно-
популярной продукции за 1924-1927 гг.
Ученому секретарю РАНИОН ]//Личный
архив А.Н. Горяйнова.
56 Арх. РГБ. Оп. 14. Д. 2/15. 1930. Л. 2, 4-7;
Оп. 22. Д. 239. Л. 192.
57 Подробнее о заграничной поездке
Д.Н. Егорова см.: Горяйнов А.Н. Русский
медиевист Д.Н. Егоров и советско-немец¬
кие научные связи 1920-х годов // Вопро¬
сы истории славян. Воронеж, 1996.
Вып. 11. С. 29-40.
58 Арх. РГБ. Оп. 22. Д. 239. Л. 152-153.
59 Там же. Оп. 14. Д. 2/16. 1928. Л. 18.
60 ОР РГБ. Ф. 384. Карт. 14. Ед. хр. 54. Л. 9
06.
61 Арх. РГБ. Оп. 22. Д. 239. Л. 152-177.
62 Паьиуканис Е.Б. Неделя советских исто¬
риков в Берлине // Вести. Ком. акад. 1929.
Кн. 30. С. 238-246.
63 Там же. С. 240.
64 Покровский М.Н. Классовая борьба и
идеологический фронт // Правда. М.,
1928. 7 нояб.
65 Подробнее о ней см.: Горяйнов А.Н. Еше
раз об “Академической истории” // ВИ.
1990. № 1. С. 80-181; Он же. “Ленинград¬
ская правда” - коллективный организатор
“великого перелома” в Академии наук //
Вести. АН СССР. М., 1991. № 8.
С. 109-114; Перченок Ф.Ф. Академия
Наук на великом переломе // Звенья: Ис¬
торический альманах. М., 1991.
С. 163-235.
66 Егоров Д.Н. Записки солдата Берналя Ди¬
аза. Л., 1924-1925. Ч. 1-2.
67 Красная новь. 1928. Кн. 4. С. 248.
68 Историк-марксист. 1929. Т. 11. С. 184-
187.
69 Книга и революция. 1929. № 5. С. 44-45.
70 Щеголев П.П. Проф. Д.Н. Егоров // Ле-
нингр. правда. 1930. 24 янв.
71 Egorow D. Die Kolonisation Mecklenburgs im
13. Jahrhundert. Breslau, 1930. Bd. 1-2.
72 Witte H. Jegorows Kolonisation Mecklenburgs
im 13. Jahrhundert: Ein kritisches Nachwort.
Breslau, 1932.
73 Очерки истории исторической науки
в СССР. М., 1963. С. 425-430. Более
взвешенные оценки творчества уче¬
ного появились во второй половине
1960-х гг.
74 См. например: Hamann М. Mecklenburgische
Geschichte. Koln; Graz, 1968. S. 118-122.
75 Академическое дело, 1929-1931 гг. СПб.,
1993. Вып. 1. С. V, VI.
Основные труды Д.Н. Егорова*
Этюды о Карле Великом // ЖМНП. 1902.
Ч. 344, № 11. С. 102-130; № 12.
С. 362-401; 1903. Ч. 345, № 2. С. 329-348;
Ч. 347, № 5. С. 63-93; Ч. 348, № 7.
С. 67-112. (везде паг. 2-я).
Lex Salica. Киев, 1905. 338 с. Публикация,
комментарии.
Империализм культурный, экономический и
политический: Курс, читанный в Москов¬
ском коммерческом институте в 1910/11
акад. году. М., 1911. Ч. 1-2.
Славяно-германские отношения в средние
века: Колонизация Мекленбурга в ХШ в.
М., 1915. Т. 1-2. Отд. приложение к т. 1:
Registrum raceburgense а. 1229/30.
Analecta Karolina. М., 1916. [Ч.] 1-2. Публи¬
кация.
Средневековая религиозность и труд
Л.П. Карсавина [“Основы средневековой
религиозности в ХП-ХШ вв., преимуще¬
* Составитель А.Н. Горяйнов.
405
Д.Н. Егоров
ственно в Италии”. Пг, 1915.] // Ист. изве¬
стия. М., 1916. № 2.
“Крестовое воззвание” против славян 1108 г.
// Сборник статей в честь Матвея Кузьми¬
ча Любавского. Пг., 1917.
Что такое история культуры? М., 1920.
Генрих Шлиман. Пг., 1923.
Paul Vinogradov // Vierteljahrschrift fur Social-
und Wirtschaftsgeschichte. Berlin, 1926.
Bd. 19, H. 4.
Хрестоматия по социально-экономической
истории Европы в новое и новейшее вре¬
мя. М.; Л., 1929. Составление (совместно
с др.).
Берналь Диас дель Кастильо. Правдивая ис¬
тория завоевания Новой Испании.
М., 2000. 400 с. Перевод (с доп. и испр.
др. лицами).
* * *
Записка об ученых трудах проф. Д.Н. Его¬
рова // Изв. АН СССР. Сер. 7. Отд-ние гу-
манит. наук. 1928. № 8/10. С. 434-439.
Подписана: Тарле Е.В., Богослов¬
ский М.М., Платонов С.Ф., Бузе-
скул В.П.
Горяйнов А.Н. Библиография работ
Д.Н. Егорова [в области истории] // СВ.
1993. Вып. 56.
Литература о Д.Н. Егорове
Schmid H.F. Die slavische Altertumskunde und
die Erforschung der Germanisation des
deutschen Nordostens // Ztschr. slav. Philol.
1925. Bd. 2, H. 1/2.
Witte H. Jegorovs Kolonisation Mecklenburgs im
13. Jahrhundert: Ein kritisches Nachwort.
Breslau, 1932.
Горяйнов A.H., Ратобыльская A.B. Д.Н. Его¬
ров: Научная деятельность и славистиче¬
ские исследования // Исследования по ис¬
ториографии стран Центральной и Юго-
Восточной Европы. М., 1991. С. 80-111.
Горяйнов А.Н. Человек неукротимой энер¬
гии // Сов. библиография. М., 1991. № 2.
С. 49-59.
Горяйнов А.Н., Ратобыльская А.В. Д.Н.
Егоров: Научное наследие и судьба меди¬
евиста // СВ. М., 1994. Вып. 57.
С. 223-234.
Горяйнов А.Н. Русский медиевист Д.Н. Его¬
ров и советско-немецкие научные связи
1920-х годов // Вопросы истории славян.
Воронеж, 1996. Вып. 14. С. 29-40.
Jahne A. “Schliemanns Biographie kann man zu
Recht als eine kollektive Biographie bezeich-
nen”: D.N. Jegorow (tiber Heinrich
Schliemann (Petersburg, 1923) // Altertum.
Berlin, 1998. Bd. 44. S. 233-242.
Борис Николаевич Заходер
(1898-1960)
Среди российских востоковедов стар¬
шего и среднего поколений было нема¬
ло выдающихся ученых. С их именами
связаны яркие и ответственные перио¬
ды истории отечественного востокове¬
дения. Невозможно представить разви¬
тие академического востоковедения,
без академиков С.Ф. Ольденбурга,
А.Н. Самойловича, И.Ю. Крачковско-
го, В.В. Струве, И.А. Орбели,
Н.И. Конрада, В.А. Гордлевского
и др., и плеяды молодых ученых, при¬
шедших в востоковедение в конце
20-х - начале 30-х годов - А. А. Губера,
И.М. Рейснера, А.Ф. Миллера,
Г.Д. Санжеева и др.
В их числе был и Борис Николае¬
вич Заходер. Борис Николаевич Захо¬
дер родился 18 августа 1898 г. в селе
Борок Костромской губернии в семье
земского врача. Большую часть дет¬
ства и юности он провел в семье те¬
ти - сестры матери, известной актри¬
сы Е.К. Малишевской, которая оказа¬
ла большое влияние на формирование
его эстетических и литературных
взглядов.
В 1917 г. он окончил 7-ю москов¬
скую гимназию и начал работать в
различных культурно-просветитель¬
ских учреждениях Москвы.
В 1918-23 гг. - секретарем Управле¬
ния государственных академических
театров, в 1923-28 гг. - управляющим
делами по охране музейных коллек¬
ций Народного Комитета Просвеще¬
ния. Эта служба привила ему любовь
к искусству, музейной работе. Одно¬
временно Б.Н. Заходер учился на
ближневосточном факультете Мос¬
ковского института востоковедения
(1923-1927), а затем в аспирантуре
этого института (1927-1930). С этого
времени жизнь Бориса Николаевича
Заходера неразрывно связана с восто¬
коведением. В 1930 г. Б.Н. Заходер
был назначен доцентом и заведую¬
щим кафедрой персидского языка
Московского института востоковеде¬
ния. В 1934 г. он перешел на работу в
Музей восточных культур и одновре¬
менно был приглашен на кафедру ис¬
тории средних веков Московского
государственного университета. Око¬
ло 20 лет вел Б.Н. Заходер педа¬
гогическую деятельность в стенах
Московского университета, совмещая
ее с большой исследовательской ра¬
ботой по изучению средневековой ис¬
тории Востока. Борис Николаевич
постепенно расширял свой курс лек¬
407
Б.Н. Заходер
ций по средневековой истории Восто¬
ка, начав его с истории стран Среди¬
земноморья и Передней Азии и дове¬
дя до обзора средневековой истории
всех стран Востока. Он первым в Рос¬
сии стал читать полный курс по исто¬
рии народов Ближнего и Среднего
Востока в средние века. Первые вари¬
анты курса лекций Б.Н. Заходера бы¬
ли опубликованы стеклографическим
способом: “Средиземноморье и Пе¬
редняя Азия с XI по XVIII в.” и “Сре¬
диземноморье и Ближний Восток в
раннее средневековье” (1940).
В 1944 г. в Московском Университете
была напечатана его книга “История
восточного Средневековья: (Халифат
и Ближний Восток)”1. Этот учебник
остается одним из лучших по средне¬
вековой истории Востока. В последу¬
ющие годы Б.Н. Заходер значительно
переработал и расширил свой курс и
стал писать общий учебник по средне¬
вековой истории Востока, который
остался неопубликованным.
Б.Н. Заходер считал, что “восточ¬
ное средневековье” должно стать со¬
ставной частью исторического обра¬
зования. К принципиальным вопросам
истории восточного средневековья, к
месту этого курса в общей вузовской
программе исторической подготовки
студентов Б.Н. Заходер возвращался
неоднократно. В докладе “Некоторые
спорные вопросы истории восточного
средневековья”, прочитанном на засе¬
дании Ученого Совета истфака МГУ
29 ноября 1950 г. он утверждал, что
существование двух дисциплин по ис¬
тории средних веков - общего курса
истории средних веков, в котором не
представлен средневековый Восток и
“восточного средневековья”, изолиро¬
ванного от общей средневековой ис¬
тории, - “вредно и для науки и для
пропаганды наших взглядов на про¬
шлое человечества”. Он ставил воп¬
рос о необходимости принципиально
иного подхода к изучению Востока,
выяснению специфики его внутренне¬
го развития, призывал изучать кре¬
стовые походы и монгольское завое¬
вание не только как внешний фактор,
но и как результат внутреннего разви¬
тия стран Ближнего и Среднего Вос¬
тока.
Ученого волновали вопросы перио¬
дизации истории стран Востока, как
сочетать принятую с европоцентрист¬
ских позиций периодизацию (деление
истории на древнюю, средневековую,
новую и новейшую) со спецификой
развития стран Востока. Б.Н. Заходер
много размышлял над вопросами фи¬
лософии истории и методологии исто¬
рических исследований, об абсолют¬
ном и относительном значении исто¬
рического факта, об исторической
перспективе, ценности письменных
источников и т.п. Он придавал боль¬
шое значение сравнительно-текстоло¬
гическому анализу письменных источ¬
ников средневековья, наличию часто
повторяющихся в восточных текстах
заимствований и выявлению первона¬
чальной редакции памятника.
В 1938 г. Б.Н. Заходеру была при¬
суждена (без защиты) ученая степень
кандидата исторических наук, а в
1941 г. он защитил докторскую дис¬
сертацию “Низам ал-Мульк. Очерки
по истории Сельджукского государст¬
ва.” Впоследствии, в 1949 г., он
издал перевод “Сиасет-наме” Низам
ал-Мулька, снабдив этот важный ис¬
торический источник обстоятельным
введением и тщательно сделанными
обширными примечаниями. Работая
над “Сиасет-наме”, Б.Н. Заходер об¬
ратил внимание на позднейшую встав¬
ку середины XII в. в этот источник,
которая касалась распространения
карматских идей в Хорасане и Сред¬
ней Азии. Б.Н. Заходер перевел 46 из
47 глав “Сиасет-наме”, повествующих
о начале карматского движения на
востоке Халифата в конце IX - нача¬
ле X в. и прокомментировал имеющи¬
408
Б.Н. Заходер
еся в них сведения о карматах в госу¬
дарстве Саманидов и распростране¬
нии карматизма в Азербайджане и
Татарстане2. Во “Введении в изучение
“Сиасет-наме” Б.Н. Заходер рассма¬
тривает историю написания, бытова¬
ния и изучения этого интересного па¬
мятника. Он скурпулезно собрал все
сохранившиеся сведения и упомина¬
ния о “Сиасет-наме”, отметил, кто и
когда занимался его изучением, как и
где он использовался. Собранные ма¬
териалы и глубокое изучение сочине¬
ния Низам ал-Мулька позволили
ученому дать исчерпывающую харак¬
теристику этого памятника как исто¬
рического источника3.
Б.Н. Заходер пользовался большой
известностью в Москве, как специа¬
лист по многим проблемам востокове¬
дения. К нему обращались за консуль¬
тациями ученые, искусствоведы, изда¬
тельства, киностудия “Мосфильм”.
Он хорошо знал и любил мировую ху¬
дожественную литературу, театр, изо¬
бразительное искусство, музыку,
которые прочно вошли в его жизнь и
научные труды. В 20-е годы Борис
Николаевич познакомился с начинаю¬
щей художницей Марией Николаев¬
ной Протасьевой из известной мос¬
ковской семьи, большой любительни¬
цей музыки, живописи, иностранных
языков, и вскоре женился на ней.
Их брак продолжался долгие годы и
Мария Николаевна была не только
верной подругой Бориса Николаеви¬
ча, но и стала помощницей в его раз¬
нообразной научной и общественной
деятельности.
Великая Отечественная война пре¬
рвала нормальную работу научных и
учебных заведений в том числе и вос¬
токоведческих, рассеяла востокове¬
дов по фронтам и тылам. Многие уче¬
ные подали заявления с просьбой от¬
править их на фронт, в их числе был и
профессор Б.Н. Заходер. Но выше¬
стоящие инстанции решили использо¬
вать их для других целей - подготовки
кадров и в частности востоковедче¬
ских, чтения лекций, подготовки спе¬
циальных материалов, написания книг
и брошюр и др.
В начале войны Б.Н. Заходер был
эвакуирован в Ашхабад, а в июне
1942 г. переехал в Ярославль, где стал
читать курс по восточному средневе¬
ковью в педагогическом институте.
Он входил также в состав Ученого
Совета объединенных гуманитарных
факультетов МГУ в Свердловске и
руководил аспирантами.
Учитывая научный авторитет, пре¬
подавательский опыт и организатор¬
ские способности Б.Н. Заходера, ему
в 1943 г. была поручена организация
Отделения Востока на истфаке МГУ.
Это отделение было создано на осно¬
ве кафедры истории Востока и Новой
истории колониальных зависимых
стран, с привлечением преподавате¬
лей с других кафедр. Отделение Вос¬
тока не было укомплектовано кадра¬
ми, не было специалистов по истории
некоторых стран, преподавателей
восточных языков. Профессору
Б.Н. Заходеру пришлось приложить
много усилий, чтобы привлечь к пре¬
подаванию лучшие кадры востокове¬
дов из других научных учреждений4.
На отделении Востока исторического
факультета МГУ было три кафедры:
Ближнего, Среднего и Дальнего Вос¬
тока. Здесь преподавались восточные
языки, читались курсы по истории
стран Востока, литературе, религии,
велись научные исследования. По от¬
зыву академика И.Ю. Крачковского:
“обладая большим организаторским
опытом и педагогическим талантом,
он (Б.Н. Заходер) поднял на большую
высоту руководимое им Восточное
отделение Истфака МГУ, широко со¬
действовал серьезному воспитанию
аспирантов ИВАН”5.
Многие годы Б.Н. Заходер был
связан с Академией наук. В 1944 г. он
409
Б.Н. Заходер
стал сотрудником Московской груп¬
пы Института востоковедения. Мос¬
ковская группа возникла по инициати¬
ве академика И.Ю. Крачковского в
связи с блокадой Ленинграда и эваку¬
ацией ИВАН в Ташкент. Она объеди¬
нила московских востоковедов и в
1944 г. официально вошла в Отделе¬
ние Литературы и языка при Акаде¬
мии наук. После реэвакуации в Ле¬
нинград академика И.Ю. Крачковско¬
го, председателем Московской груп¬
пы становится Б.Н. Заходер (1950).
После перевода Института востоко¬
ведения из Ленинграда в Москву
Б.Н. Заходер занимал руководящие
должности в Институте: заведовал сек¬
тором Ирана (1950-1953, 1956-1960),
сектором Истории и экономики стран
Ближнего и Среднего Востока
(1953-1956), Отделом стран Ближнего
и Среднего Востока (1956-1960). В те¬
чение десятилетия Б.Н. Заходер был
председателем исторической секции
Ученого совета ИВАН.
Кроме педагогической и большой
административно-организационной
работы в ИВАН Б.Н. Заходер вел в
Московском Университете и в Инсти¬
туте Востоковедения научно-исследо¬
вательскую и редакционную работу,
был членом редколлегии журнала
“Советское Востоковедение”
(с 1959 г. - “Проблемы Востоковеде¬
ния”), входил в состав экспертной
комиссии Высшей Аттестационной
комиссии (ВАК) при Министерстве
Высшего Образования, а также был
членом Библиотечного Совета Госу¬
дарственной публичной исторической
библиотеки РСФСР, в которой при
активном участии Б.Н. Заходера в
1939 г. был создан специальный Каби¬
нет Востока, работающий до настоя¬
щего времени.
Круг научных интересов проф. За¬
ходера был чрезвычайно широк. По
отзыву академика И.Ю. Крачковско¬
го (от 10 июля 1947 г.) Б.Н. Заходер -
«один из крупнейших историков
Ближнего Востока, который получил
двойную подготовку - востоковеда и
историка, и перенес в область истории
Востока, особенно Ирана, точные и
тонкие методы славной московской
школы медиевистики. Заслуга его тем
более велика, что в области прямой
специальности у него не было непо¬
средственных руководителей и он
больше всего обязан своей собствен¬
ной инициативе и энергии. Его док¬
торская диссертация “Низам ал-
Мульк (Очерки по истории Сельджук¬
ского государства)” сразу поставила
его в первом ряду наших исследовате¬
лей»6.
Основные исследования Б.Н. Захо¬
дера были посвящены истории Ирана,
средневековой истории Ближнего и
Среднего Востока, восточным источ¬
никам по истории народов Восточной
Европы.
С начала 40-х гг. Б.Н. Заходер стал
собирать известия мусульманских ав¬
торов о русах и других славянских
племенах, а также иных народах, на¬
селявших Восточную Европу. В Мос¬
ковской группе ИВАН стала разраба¬
тываться тема “Восточная Европа в
средневековой мусульманской пись¬
менности”. Б.Н. Заходер стал ее руко¬
водителем и исполнителем, и написал
по этой теме несколько статей, первая
из которых была опубликована в
1943 г.7 Все послевоенные годы он
продолжал собирать материалы из
арабских и персидских авторов о насе¬
лении Восточной Европы в домон¬
гольский период.
Незадолго до кончины, в декабре
1959 г. Б.Н. Заходер закончил первую
часть исследования “Каспийский свод
сведений о Восточной Европе. Горган
и Поволжье в IX-X вв.” (М., 1962). Ра¬
боте предпослано большое историо¬
графическое исследование о работах,
в которых рассматривался вопрос о
происхождении и развитии свода гео¬
410
Б.Н. Заходер
графических сведений о Восточной
Европе, который автор называл “сре¬
днеазиатско-хорасанским сводом” и
отмечал его “волжский характер”8.
Возникновение этого свода Б.Н. За¬
ходер связывал с небывалым разма¬
хом среднеазиатско-хорасанской тор¬
говой деятельности в X в., когда увле¬
чение географией было не данью мо¬
де, а диктовалось практическими нуж¬
дами. Именно поэтому географиче¬
ские сочинения были популярны сре¬
ди широких слоев населения Средней
Азии и Хорасана. Б.Н. Заходер изу¬
чил отрывки из произведений мусуль¬
манских авторов (ибн Русте, Гардизи,
анонимного автора “Худуд ал-алам”,
Марвази, Бакри, Ахмада Туей, Шук-
руллы ибн Шихаба, Мехмеда За’има,
Хаджи Халифе, Масуди, Истахри,
Ибн Хаукаля и др.) о хазарах, бурта-
сах, булгарах, мадьярах, славянах, ру-
сах, аланах, ису (вису), йура, печене¬
гах, и др.
Вторую главу книги составляет ра¬
нее опубликованная статья “Средне¬
азиатско-Хорасанская география
IX-X вв. о Поволжье и Восточной Ев¬
ропе. Общие представления и приро¬
да”9, имеющая большое значение для
понимая представлений мусульман¬
ских географов этого времени и упот¬
ребляемых ими терминов. Основная
часть книги посвящена хазарам. Соб¬
ранные материалы позволили Заходе-
ру не только дать представления о
стране Хазарии и ее населении, но и
показать длительную борьбу за свою
веру в Хазарии, зачатки городской
жизни, возникновение города Итиля,
а также рассмотреть вопрос о нали¬
чии двух господствующих племен в
Хазарии и двоевластии, наличии двух
царей - кагана и икша (бека).
В заключительной главе Б.Н. За¬
ходер выдвинул предположение, что
под “буртасами” у восточных геогра¬
фов следует подразумевать не только
предков современной мордвы, но и
прототюрков, предков современных
чувашей и татар10.
Книга вышла в свет уже после
смерти Б.Н. Заходера. Второй том
“Каспийского свода” был закончен
его ученицами Л.А. Семеновой и
A. И. Фалиной по архивным материа¬
лам ученого. Тому предпослана статья
“Из истории изучения арабо-персид¬
ских источников по Восточной Евро¬
пе” в основу которой положен доклад,
прочитанный Б.Н. Заход ером в октя¬
бре 1957 г. в Варшаве на симпозиуме
по вопросу об изучении восточных
источников по истории стран Восточ¬
ной и Центральной Европы. В томе
опубликованы также шесть статей
Заходера о разных восточных источ¬
никах о славянах и исследователях,
занимавшихся выявлением этих ма¬
териалов11.
Исследования восточных источни¬
ков по истории народов Восточной
Европы позволили Заходеру дать
полную источниковедческую харак¬
теристику всех восточных известий в
целом. “Важным вкладом не только в
изучение восточных источников по
истории Восточной Европы - отметил
B. М. Бейлис в рецензии на книги
Б.Н. Заходера, - но и в исследование
средневековой арабской географии
является сравнительный анализ пись¬
менных традиций, до сих пор считав¬
шихся независимыми... Привлечение
к сравнению с известиями Свода зна¬
менитой “Еврейско-Хазарской пере¬
писи” позволило Б.Н. Заходеру вы¬
явить и здесь, не отмеченные до сих
пор связи с арабоязычной географи¬
ческой традицией12.
Труды Б.Н. Заходера о мусульман¬
ских средневековых источниках по ис¬
тории народов Восточной и Цент¬
ральной Европы высоко оценены рос¬
сийскими и зарубежными специали¬
стами и представляют значительный
вклад в науку не только по истории
Востока, но и России.
411
Б.Н. Заходер
Следует отметить также постоян¬
ный интерес Б.Н. Заходера к вопро¬
сам идеологии. Это были разнообраз¬
ные статьи о деятельности православ¬
ной миссии в Урмии, об отношении
ислама к государству, об оппозицион¬
ных течениях в раннем средневековье,
о Маздаке и Бабеке.
Б.Н. Заходер уделял большое вни¬
мание проблемам историографии и
источниковедения, содействуя разви¬
тию историографических исследова¬
ний в те годы, когда востоковеды ма¬
ло занимались этими вопросами. Он
неоднократно говорил, что завидует
“западникам” (т.е. специалистам по
средневековой истории Западной Ев¬
ропы), у которых историография и ис¬
точниковедение уже выделились в са¬
мостоятельные отрасли исторической
науки. В его курсе “История мусуль¬
манского средневековья” значитель¬
ное место занимали разделы “Истори¬
ческая наука мусульманского средне¬
вековья”, “Европейские путешествия
на средневековый мусульманский Во¬
сток”, “Европейская историческая ли¬
тература по истории мусульманского
средневековья”. Впоследствии, уточ¬
няя и увеличивая объем материала,
Б.Н. Заходер прочитал несколько
спецкурсов и циклов лекций по исто¬
риографии стран Ближнего и Средне¬
го Востока в средние века. В цикле
лекций “Историография по Ирану”,
прочитанных студентам Отделения
Востока исторического факультета
МГУ, Б.Н. Заходер обращал особое
внимание на развитие общественной и
исторической мысли в Иране в
XIX-XX вв. и на освещение новой и
новейшей истории Ирана в западноев¬
ропейской историографии.
В курсе “Источниковедение Ира¬
на” (1948) наиболее подробно освеща¬
лись такие вопросы как: понятие “ис¬
торический источник”, основные ви¬
ды исторических источников (с глубо¬
кой древности до современности), ме¬
муары как исторический источник,
критика исторических источников
и т.д.13
Борис Николаевич Заходер при¬
надлежал к числу немногих истори-
ков-востоковедов, которые прекрас¬
но разбирались в важнейших пробле¬
мах всемирной истории и литературы
и умело использовали эти знания для
изучения сложнейших вопросов исто¬
рии Востока. Широта его познаний
позволяла ему с одинаковой эрудици¬
ей участвовать в обсуждении проблем
Ближнего и Дальнего Востока, читать
курс лекций по восточному средневе¬
ковью и общий курс средних веков,
исследовать средневековые памятни¬
ки и возглавить авторский коллектив
справочника “Современный Иран”.
Большое значение для развития ря¬
да отраслей востоковедения имели
итоговые, обобщающие доклады
Б.Н. Заходера на Отделении Востока
истфака МГУ, в Институте востоко¬
ведения РАН, на международных кон¬
ференциях и симпозиумах, где ученый
поднимал вопросы о периодизации
Востока, наиболее важных направле¬
ниях в исторических исследованиях
вообще и применительно к Востоку;
он призывал учитывать стремитель¬
ное развитие науки в странах Востока
и в Иране в частности14.
Б.Н. Заходера постоянно волновал
вопрос о будущем востоковедческой
науки вообще и путях развития рос¬
сийского востоковедения в частности.
Каким должно быть востоковедение -
комплексным, как “классическое вос¬
токоведение”, или наступило время
его дифференциации, размежевания
на отдельные дисциплины - историю,
филологию, экономику. Сложность
проблемы была ему хорошо видна.
Он понимал, что время “комплексно¬
го востоковеда”, знатока нескольких
восточных языков, истории литера¬
туры, религии, искусства, уже про¬
шло. Современный человек уже не ус¬
412
Б.Н. Заходер
пеет освоить имеющуюся литературу
при “взрыве информации” даже по од¬
ной дисциплине и не может выступать
одинаково компетентно по древней,
средневековой и современной исто¬
рии. Востоковеды его поколения на¬
блюдали как менялась специализация
востоковедов, насколько отличалась
подготовка востоковедов-историков
или филологов от подготовки восто-
коведов-экономистов, как востокове¬
ды-экономисты тяготеют больше к
экономистов вообще, а не к востоко-
ведам-историкам и тем более к фило¬
логам. Заходер считал такую диффе¬
ренциацию в востоковедных знаниях
назревшей необходимостью. С другой
стороны, учитывая особенности соци¬
ально-экономического и политиче¬
ского развития стран Востока, слож¬
ность общей востоковедческой подго¬
товки и необходимость специалистам
по современному Востоку знать исто¬
рическое прошлое народов Азии, что¬
бы не сделать ошибочных выводов по
современным проблемам, Б.Н. Захо¬
дер выступал за сохранение комп¬
лексности востоковедения, объедине¬
ние в страноведческих секторах спе¬
циалистов по разным дисциплинам,
или, во всяком случае, объединение в
пределах одного отдела историков и
экономистов15.
Своими мыслями по этому вопросу
он делился с профессором В.Ф. Ми-
норским, кое-что пересматривая в
своих взглядах на востоковедение.
В письме от 22 октября 1956 г. он пи¬
сал: “Что касается вопроса о разделе¬
нии востоковедения или комплекса,
то я давно уже являюсь сторонником
объединения всех дисциплин, состав¬
ляющих востоковедение с дисципли¬
нами в правильном значении этого
слова - историей, литературоведением
и т.д. Представляется, что другого пу¬
ти для востоковедения в его развитом
виде нет. Но при таком разделении
неизменно возникает опасность пони¬
жения уровня или даже ликвидации
филологической подготовки. Таким
образом разделение востоковедения
на историю, литературу и т.д. стоит в
прямой связи с возможностью сохра¬
нения филологизма. Без решения это¬
го основного вопроса мне представля¬
ется совершенно невозможным нару¬
шить востоковедную комплексность.
Таковы мои личные взгляды, резуль¬
тат длительного педагогического
опыта, активной работы в нашем вос¬
токоведении. Думаю, что вряд ли они
расходятся с мнением любого серьез¬
ного востоковеда”. В.Ф. Минорский, в
основном, имея подобную же точку
зрения.
Дать творческий портрет такого
разностороннего человека и ученого,
каким был Б.Н. Заходер, чрезвычай¬
но трудно. Профессор Заходер хоро¬
шо знал и любил мировую художест¬
венную литературу, театр, изобрази¬
тельное искусство, музыку, которые
прочно вошли в его жизнь и научные
труды. Он изучил историю западной и
восточной литературы, сам писал сти¬
хи и рассказы, переводил стихи и про¬
зу с персидского языка на русский,
собирал материалы о поэтах и писате¬
лях Востока.
О знакомствах Б.Н. Заходера с
людьми искусства и литературы и
близости с ними говорит переписка
ученого с писателями, художниками,
искусствоведами, архитекторами -
с Садреддином Айни, Абулькасемом
Лахути, Б.В. Веймарном, Л.С. Брета-
ницким, Г.А. Пугаченковой, А.А. Бы¬
ковым, академиками И.И. Толстым,
В.М. Алексеевым, Н.И. Конрадом,
И.Ю. Крачковским и др.16
Сохранились гимназические стихи
Б.Н. Заходера. В 1921 г. он подгото¬
вил небольшой сборник стихотворе¬
ний, который, однако, не был издан.
Заходер написал несколько рассказов,
неоконченные повести, этюды. Был
он очень наблюдателен, умел удиви¬
413
Б.Н. Заходер
тельно точно подметить характерные
черточки в человеке, выделить типи¬
ческие черты, присущие целому соци¬
альному слою. В архиве ученого есть
рассказ “Актер и улица” о встречах с
великим актером В.И. Качаловым,
новеллы “На пароме”, “Лесничий”, на
иранскую тему “Госпожа Периха-
нум”, эссе “Три образа” об игре акте¬
ра М.А. Чехова, тепло написанный
очерк об академике И.И. Толстом
и др.17 К сожалению, многие из них не
были опубликованы, но Б.Н. Заходер
часто читал их знакомым и своим уче¬
никам.
Персидская литература заняла вид¬
ное место в творчестве Заходера.
В 1936 г. он издал переводы рассказов
известного иранского писателя Джа-
маля-заде “Были и небылицы”, кото¬
рые способствовали популяризации
творчества современного писателя
Ирана в России. Язык Джамаля-заде
ярок, сатиричен и Б.Н. Заход еру уда¬
лось неплохо передать его. Незадолго
до смерти Заходер вновь вернулся к
произведениям Джамаля-заде, когда
получил из Парижа от известного вос¬
токоведа Базил я Никитина интерес¬
ную статью о творчестве писателя.
Известны переводы Б.Н. Заходера из
Низами, Низам ал-Мулька, Казн Ах¬
меда. Он перевел отрывок из поэмы
Низами “Семь красавиц” - “Пребыва¬
ние Бахрама Гура во вторник в крас¬
ной башне и рассказ девушки славян¬
ки”. Он дал поэтический перевод не¬
которых частей “Трактата о художни¬
ках и каллиграфах” Казн Ахмеда
(1947), найденные им русские эквива¬
ленты позволяют почувствовать ко¬
лорит средневекового Ирана и красоту
русского языка. Наряду с художест¬
венными достоинствами, историогра¬
фическая часть Трактата является
важным вкладом в источниковедче¬
скую науку. Именно поэтому профес¬
сор В.Ф. Минорский, издавая трактат
о каллиграфах и художниках Казн
Ахмеда, полностью предпослал ему
предисловие Бориса Николаевича, со¬
хранив большинство его историче¬
ских примечаний и подчеркнул осо¬
бые заслуги Заходера в исследовании
этого источника18.
Б.Н. Заходер считал “Сиасет-наме”
не только прекрасным историчес¬
ким источником, политическим
трактатом, но и художественным про¬
изведением. В “Послесловии” к пере¬
воду он писал: «Представляя в своих
рассказах - иллюстрациях таджикско-
персидскую литературную традицию,
“Книга” с этой точки зрения является
одним из образцов раннесредневеко¬
вой таджикско-иранской литературы,
совершенно неисследованным и нуж¬
дающимся в самом пристальном вни¬
мании наших литературоведов»19.
В работе над “Сиасет-наме”
Б.Н. Заходер выступил не только как
историк, но и как литературовед. Его
анализ рассказов-иллюстраций, выяв¬
ление предшествовавших им оригина¬
лов, прототипов и различных вариан¬
тов, анализ развития сюжета у разных
авторов, выявление новых деталей
и т.п. говорят о хорошем знании Захо-
дером истории и особенностей пер¬
сидской литературы20. В 1934 г. в свя¬
зи с юбилеем Фирдоуси он написал
очерк “О великом памятнике иран¬
ской культуры” (“Искусство”, № 6),
опубликовал обзор “Юбилейная лите¬
ратура о Низами и др.
Любовь Б.Н. Заходера к литерату¬
ре и его тонкое понимание художест¬
венных достоинств произведений не
были секретом для его современни¬
ков. К нему часто обращались с
просьбой дать заключение о новых
произведениях того или иного писате¬
ля, особенно если это произведение
было написано на “восточную” тема¬
тику. Он дал “путевку в жизнь” мно¬
гим историческим романам и повес¬
тям - роману Г. Гамсахурдия “Давид
Строитель”, драме X. Алимджана “Му-
414
Б.Н. Заходер
канна”, трагедии И. Сельвинского
“Бабек” и др. Произведению Сельвин¬
ского он предпослал историческую
справку о Бабеке, а к роману Айбека
“Навои” написал большое послесло¬
вие “Алишер Навои (опыт историче¬
ской характеристики)”
Искусство Б.Н. Заходер ставил на
второе место после науки, о чем он
написал в одном из своих историко-
философских эссе. Но искусство во
всех его видах и формах глубоко вол¬
новало его. Он переписывался с ху¬
дожником К. Коровиным. Выступил с
докладом-консультацией - “О костю¬
ме и элементах быта эпохи Низами”
перед художниками и скульпторами,
работавшими над образом Низами.
Возможно, не без влияния Б.Н. Захо-
дера К. Коровин создал костюм Пер-
сидки для балерины Гельцер в опере
“Хованщина”
О научной работе Б.Н. Заходера в
области искусствоведения свидетель¬
ствуют его работы в музеях, комплек¬
товании художественными коллекци¬
ями Кабинета Востока Государствен¬
ной Исторической Библиотеки, его
многочисленные статьи и заметки об
искусстве и культуре Ирана, редакти¬
рование работ по искусству и т.п.
Назовем лишь некоторые работы За¬
ходера в этой области: “Описание ру¬
кописей, миниатюр, тканей Музея во¬
сточных культур” (1935-1939), “Изв¬
лечение из важнейших арабских,
иранских, турецких и европейских ис¬
точников по вопросам художествен¬
ного ремесла и производства” (1936),
“Памятники письменности мусуль¬
манского средневековья как источник
для изучения художественной культу¬
ры Востока” (1939), “Сведения об ис¬
следователях, переводчиках и знаме¬
нитых каллиграфах, работавших над
произведениями Низами” (1939-1941).
Очень интересовали Заходера воп¬
росы культуры в Иране в последнее
столетие. Остались неопубликован¬
ными его статьи: “Культура Ирана в
новое время” и “Изобразительное ис¬
кусство современного Ирана”21.
Организационная работа по руко¬
водству сектором Ирана, а затем От¬
делом стран Ближнего и Среднего Во¬
стока и Ученому Совету Института
востоковедения Академии наук отни¬
мала много времени и сил, но Б.Н. За¬
ходер не считал возможным отказать¬
ся от нее, придавая научно-организа¬
ционной работе большое значение.
В частности, он писал 12 декабря
1956 г. директору Института востоко¬
ведения АН Азербайдж.ССР Абдул-
Кериму Алиевичу Али-заде: “Очень
мучает всякая организационная суета,
и отказаться от нее не считаю пра¬
вильным. Надо помогать становле¬
нию большого востоковедения в на¬
шей стране, а то со смертью стариков
наше востоковедение не очень-то вы¬
соко летает”22.
В качестве председателя историче¬
ской секции Ученого Совета ИВАН
Б.Н. Заходер проводил не менее от¬
ветственную научно-организацион¬
ную работу. Он тщательно отбирал и
утверждал оппонентов при защите
диссертаций, добивался полноценного
обсуждения диссертаций на Ученом
Совете. Многочисленные отзывы За¬
ходера на диссертации и его перепис¬
ка свидетельствует, с одной стороны,
о большой требовательности ученого,
а с другой, - о его желании помочь на¬
чинающим исследователям. Причем
это относилось как к российским вос¬
токоведам, так и к зарубежным.
Возглавив Отдел истории и эконо¬
мики стран Ближнего и Среднего Во¬
стока, профессор Заходер, прежде
всего, взялся за просмотр основной
литературы по данным дисциплинам,
выделяя и наиболее разработанные
проблемы, например, работы по
внешней торговле стран Востока, и
совсем не изученные советскими ис¬
следователями или даже в мировой
415
Б.Н. Заходер
ориенталистике. Б.Н. Заходер пред¬
ложил целую программу исследова¬
ний на ближайшие годы - подготовку
справочника “Современный Иран” и
аналогичных справочников по другим
странам, более глубокое и всесторон¬
нее изучение аграрного вопроса, поло¬
жения рабочего класса, роли нацио¬
нальной буржуазии, современных идео¬
логических течений, предложил много
направлений в изучении средневековой
и новой истории стран Востока.
Вскоре по его инициативе и под его
руководством началась работа над
справочником “Современный Иран”,
который вышел в 1957 г. и положил
начало составлению справочников по
другим государствам Азии.
Профессор Заходер успешно пред¬
ставлял российскую востоковедную
науку за рубежом. Его первая поездка
с научными целями состоялась в
1928 г. - он ознакомился с культурной
жизнью Ирана, иранскими учеными,
поэтами, в том числе встретился с из¬
вестным поэтом, ученым Малек ош-
Шоара Бахаром. Основная его заслу¬
га - налаживание научных контактов
с учеными Ирана и зарубежными ира¬
нистами в 50-е годы, которые впос¬
ледствии были продолжены и разви¬
ты новым поколением иранистов.
В апреле-мае 1954 г. он участвовал в
работе конгресса, посвященного 1000-
летию выдающегося мыслителя Вос¬
тока Авиценны, проведенном в Иране
в мае 1956 г., на юбилейном конгрессе
в Иране, посвященном 700-летию со
дня смерти известного ученого му¬
сульманского Востока Туей.
Б.Н. Заходер являлся одним из ини¬
циаторов совместного с иностранны¬
ми учеными - Польши, Болгарии, Че¬
хословакии, Румынии, - изучения вос¬
точных источников по истории славян
и других народов Центральной и Вос¬
точной Европы.
В октябре 1957 г. в Варшаве на кон¬
ференции востоковедов по вопросам
изучения восточных источников по
Восточной и Центральной Европе
была выработана обширная програм¬
ма исследований. Выступая на конфе¬
ренции, Заходер предложил издать се¬
рию отдельных исследований по наи¬
более важным вопросам, провести ка¬
талогизацию источников, документов
по истории Восточной и Центральной
Европы. Б.Н. Заходер стал одним из
руководителей этого направления
востоковедения и исполнителем ряда
тем.
В сентябре 1959 г. он участвовал в
совещании по совместной работе над
изданием “Восточные источники по
Центральной и Восточной Европе” в
Праге. Кроме обсуждения данной
проблематики в Праге состоялся об¬
мен мнениями и по другим проблемам
востоковедения, в частности по сред¬
невековой истории стран Ближнего и
Среднего Востока, средневековой
“мусульманской историографии” и др.
Б.Н. Заходер вел большую органи¬
зационную работу, собирал авторский
коллектив, налаживал работу, подска¬
зывал, какими работами можно вос¬
пользоваться и т.п. В результате сов¬
местных усилий удалось издать цен¬
нейшие материалы из средневековых
восточных источников по истории
славян и других народов Восточной и
Центральной Европы.
Одним из первых совместных изда¬
ний являлся текст ал-Масуди по исто¬
рии Восточной и Центральной Евро¬
пы. В издании ал-Масуди принимали
участие ученые Польши (проф. Т. Ле¬
вицкий), Чехословакии (доктор
И. Хрбек), России (Б.Н. Заходер,
В.И. Беляев, А.П. Ковалевский).
Большое значение для налажива¬
ния научных контактов с учеными и
общественными кругами Польши
имели поездки Б.Н. Заходера в Поль¬
скую Народную Республику с чтени¬
ем лекций в научных учреждениях
Польской Академии наук (сентябрь-
416
Б.Н. Заходер
октябрь 1956 г.) и в Ягеллонском Уни¬
верситете в Кракове (июнь 1959 г.).
К нему обращались зарубежные ира¬
нисты с просьбами дать научные от¬
зывы на работу, объяснить значение
исторических терминов и др. Через
его руки проходили многие материа¬
лы, касающиеся востоковедческих
проблем, которыми он постоянно за¬
нимался или интересовался. И здесь
он брал на себя многие организацион¬
ные вопросы.
К научно-организационной работе
следует отнести многочисленные от¬
зывы на рукописи по востоковедной
проблематике и на вышедшие книги,
а также выступления на защите дис¬
сертаций. Отзывы Б.Н. Заходера все¬
гда базировались на точном знании
предмета, учете уже имеющихся ис¬
следований, значении рецензируемой
работы для науки и для практики. Вы¬
соко оценив археологический том
“Трудов Среднеазиатского Универси¬
тета”, он писал 22 января 1959 г.
М.Е. Массону: “Как приятно знать,
что в Ташкенте под Вашим умным ру¬
ководством идет настоящая научная
работа23. Одним из первых Б.Н. Захо¬
дер высоко оценил исследования
И.П. Петрушевского и А.А. Али-заде
по социально-экономическим пробле¬
мам средневекового Ирана. Еще
6 июля 1945 г. задолго до выхода ос¬
новных монографических исследова¬
ний этих ученых, он писал А.А. Али¬
заде: “Ваши работы и работы И.П. Пе¬
трушевского являются для меня чрез¬
вычайно поучительными во многих и
разных отношениях. Могу сказать, что
эти работы я всегда ценил и считаю
Илью Павловича одним из самых серь¬
езных исследователей”24.
Б.Н. Заходер состоял в длительной
переписке со многими востоковедами.
В личном архиве ученого сохранилась
переписка за 1939-1967 гг. (письма
шли и после смерти ученого): 287 ад¬
ресатов, среди которых - С. Айни,
К.В. Базилевич, А.А. Али-заде,
А.Н. Болдырев (9 писем), А.П. Кова¬
левский (38 писем), Н.И. Конрад
(29 писем), И.Ю. Крачковский (48 пи¬
сем), Н.В. Пигулевская (18 писем),
A. А. Семенов (12 писем), И.И. Умни¬
ков (11 писем), А.Ю. Якубовский
(6 писем) и др. Среди иностранных
корреспондентов можно назвать
B. Ф. Минорского, Т. Левицкого,
В.П. Никитина, Мойна, Яна Рипку
и др. Письма представляют большой
научный интерес.
В последние годы жизни тяжело
больной Борис Николаевич продол¬
жал много работать. Его дневники
конца 50-х годов отражают ту же ши¬
роту интересов, глубину мысли, об¬
разность языка, точность наблюде¬
ний - качества, которые были прису¬
щи ему всегда.
Яркой, талантливой, разносторон¬
не образованной личностью остался
Борис Николаевич Заходер в нашей
памяти.
Примечания
1 Заходер Б.Н. Средиземноморье и Перед¬
няя Азия с XI по XVIII в. (Курс лекций).
М., 1940. Стеклография; Он же. История
Восточного средневековья: (Халифат и
Ближний Восток). М., 1944.
1 Заходер Б.Н. Мухаммед Нахшаби: (К ис¬
тории Карматского движения в Средней
Азии в X в.). // Учен. зап. МГУ. История.
1940. Вып. 41.
3 Кузнецова Н.А. Б.Н. Заходер и его труды
по историографии и источниковедению //
Иран. М., 1971. С. 10.
4 Заходер Б.Н. Отделение Востока истори¬
ческого факультета Московского Уни¬
верситета // Ист. журн. 1941. № 1; Он же.
Отделение Востока Исторического фа¬
культета МГУ в 1945-1946 гг. // ВИ. 1946.
№7.
5 Архив РАН. Ф. 1532. Оп. 4. № 60.
6 Архив Института востоковедения РАН.
Отдел кадров. Личное дело Б.Н. Заходе¬
ра.
7 Заходер Б.Н. Еще одно раннее мусуль¬
манское известие о славянах и русах
14. Портреты историков... т. 3
417
Б.Н. Заходер
IX-X вв. // Изв. Всесоюз. геогр. о-ва. 1943.
Т. 75, вып. 6.
8 Там же. С. 25, 36.
9 См.: Учен. зап. ИВАН СССР. 1956. Т. 14.
С. 5-30.
10 Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о
Восточной Европе. М., 1962. Т. 1: Горган
и Поволжье в IX-X вв. / Отв. ред. Е.А. Бе¬
ляев. С. 230-240.
11 Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о
Восточной Европе. М., 1967. Т. 2: Булга¬
ры, мадьяры, народы Севера, печенеги,
русы, славяне / Отв. ред. Л.А. Семенова,
А.И. Фалина.
12 Бейлис В.М. [Рецензия] Рец. на кн.:
Б.Н. Заходер. Каспийский свод сведений о
Восточной Европе. Т. 1. Горган и Повол¬
жье в IX-X вв. // Народы Азии и Африки.
1963. № 5. С. 207-209.
13 Кузнецова НЛ. Б.Н. Заходер и его тру¬
ды... С. 7.
14 Архив РАН. Ф. 1532. Он. 1. № 27.
15 Архив ИВ РАН. ОК. Личное дело
Б.Н. Заходера.
16 Кузнецова НЛ. О некоторых малоизвест¬
ных сторонах творчества Б.Н. Заходера //
История и современность. М., 1983. С. 70.
17 Архив РАН. Ф. 1532. Он. 2. № 25, 30, 31.
18 Минорский В.Ф. Трактат о каллиграфах
Казн Ахмеда Куми и его изучение // Ближ¬
ний и Средний Восток: Сб. ст. М., 1962.
19 Сиасет-Наме: Книга о правлении вазира
XI столетия Низам ал-Мулька / Пер. введ.
в изучение памятника и примеч. Б.Н. За¬
ходера. М.; Л., 1949. С. 242-243.
20 Кузнецова НЛ. О некоторых малоизвест¬
ных сторонах... С. 74.
21 Там же. С. 75-76.
22 Архив РАН. Ф 1532. Оп. 4. № 2.
23 Там же. № 21.
24 Там же. № 2.
Основные труды Б.Н. Заходера
Из истории художественной культуры Ира¬
на XVI в.: “Ресалэ” казн Ахмеда бен Мир
Монши оль-Хосейни // Искусство. 1935.
№5.
Мохаммед Али-хан Джемалъ-заде. Были и
небылицы / Пер. с иранского (фарси) и
примеч. Б.Н. Заходера. М., 1936.
Иран при Сасанидах // Ист. журн. 1938. № 12.
Мухаммед Нахшаби: К истории карматского
движения в Средней Азии в X в. // Учен,
зап. МГУ. История. 1940. Вып. 41. Т. 1.
Империя Тимура // Ист. журн. 1941. № 6.
Еще одно раннее мусульманское известие о
славянах и русах IX-X вв. // Изв. Всесоюз.
геогр. о-ва. 1943. Т. 25, вып. 6.
История Восточного Средневековья: (Хали¬
фат и Ближний Восток). М., 1944.
Кази Ахмед. Трактат о каллиграфах и ху¬
дожниках, 1596-97/1605 / Введ., пер. и
коммент. Б.Н. Заходера. М.; Л., 1947.
Сиасет-наме: Книга о правлении вазира
XI столетия Низам ал-Мулька / Пер.,
введ. в изуч. памятника и примеч.
Б.Н. Заходера. М.; Л., 1949.
Государство Сефевидов // Всемирная исто¬
рия. М., 1958. Т. 4.
Ибн Фадлан и ал-Масуди // Крат, сообщ.
Ин-та востоковедения АН СССР. М.,
1960. Вып. 38.
Итиль: Три рассказа // Международные свя¬
зи России до XVII в. М., 1968.
Каспийский свод сведений о Восточной Ев¬
ропе. М., 1962. Т. 1: Горган и Поволжье
до XVII в.
Каспийский свод сведений о Восточной Ев¬
ропе. М., 1967. Т. 2: Булгары, мадьяры,
народы Севера, печенеги, русы, славяне.
Литература о Б.Н. Заходере
Борис Николаевич Заходер (1898-1960 гг.) //
Ближний и Средний Восток. М., 1962.
Кузнецова Н.А. Б.Н. Заходер и его труды по
историографии и источниковедению //
Иран. М., 1971.
Кузнецова НЛ. О некоторых малоизвест¬
ных сторонах творчества Б.Н. Заходера //
Иран: История и современность. М.,
1983.
Кузнецова НЛ., Кулагина JI.M. Профессор
Б.Н. Заходер (1898-1960) - один из орга¬
низаторов московского востоковедения //
Слово об учителях. М., 1988.
Кулагина Л.М. К 100-летию со дня рождения
выдающегося ученого востоковеда - ира¬
ниста Бориса Николаевича Заходера //
Иранистика в России и иранисты. М., 2001.
Александр Петрович Каждан
(1922-1997)
Александр Петрович Каждан - одна
из наиболее ярких звезд на византино-
ведческом небосклоне XX века. Его
жизнь была наполнена самыми разно¬
образными, бурными, крупными со¬
бытиями, а порой и тяжкими испыта¬
ниями. Родился он 3 сентября 1922 г. в
Москве. В школе он более других
предметов любил математику, кото¬
рая привлекала его яркостью своих
доказательств. Но математиком стал
его сын Дмитрий. А сам Александр
Петрович в 1939 г. поступил на исто¬
рический факультет МГУ, где выбрал
себе учителя - Евгения Алексеевича
Косминского, глубочайшее уважение
к которому, граничившее с обожани¬
ем, он пронес через всю свою жизнь.
Учился Каждан с огромным энтузиаз¬
мом, много читая по разным истори¬
ческим эпохам и странам. Его интере¬
совали Рим, Западная Европа, Древ¬
няя Русь. Он с одинаковым увлечени¬
ем изучал “Русскую правду”, запис¬
ные книжки английского юриста
XIII в. Брактона, “Римскую историю”
Тита Ливия. Тогда же под руководст¬
вом К.К. Зельина он начал изучать
древнегреческий язык, и именно это
обстоятельство предопределило его
научную карьеру.
В то время среди историков, в том
числе среди медиевистов, в большом
ходу были научные дискуссии, кото¬
рые являлись, возможно, плодом пе¬
чатного голода. Спорили мастерски и
долго. Студенты тоже отдавали дань
этому увлечению и в ходе семинар¬
ских занятий, и в свободное от заня¬
тий время. Саня Каждан принимал в
этих дискуссиях самое горячее уча¬
стие. Научные споры оттачивали его
ум, развивали находчивость и быстро¬
ту реакции. Они оказали огромное
влияние на формирование его и как
историка, и как личности. Любовь к
горячей, глубокой дискуссии как к
важной плодотворной форме научной
жизни А.П. Каждан сохранял на про¬
тяжении всей свой жизни. Много
позднее, когда мне приходилось ви¬
деть его во время научных дискуссий в
Вашингтоне, я часто замечала на его
лице саркастическую усмешку. “Разве
это дискуссии?!” - бывало, говорил
он - “хвалят друг друга, а до истины
нет дела”
Годы обучения в университете бы¬
ли прерваны войной. Затем была
трудная эвакуация, которая закалила
его и резче обозначила присущие ему
14*
419
А.П. Каждан
черты характера: целеустремлен¬
ность, любовь к знаниям и редкостное
трудолюбие. В семье А.П. Каждана
рассказывали, что когда они ехали в
эвакуацию, юноше Сане досталось
место под нижней лавкой, где при тус¬
клом свете он занимался французским
языком. И несколько позднее он пи¬
шет из эвакуации своему другу и одно¬
курснице Ирине Эльдаровой: “Безум¬
ное, совершенно не прекращающееся
желание заниматься преследует ме¬
ня”1. Он трудился тогда в производст¬
венном отделе эвакуированного из
Москвы в Башкирию Центрального
института авиационных топлив и ма¬
сел, сотрудником которого являлся
его отец, химик по профессии, и одно¬
временно учился на заочном отделе¬
нии Башкирского пединститута. Всю
программу он одолел в полгода, сда¬
вая экзамены экстерном. Добираться
до института было тяжело. Значи¬
тельную часть пути упорный Каждан
преодолевал по снегу пешком. Порой
ночевал в телефонной будке. В июле
1942 г. институт был уже закончен.
В 1943 г. по возвращении в Москву
А. Каждан был принят в аспирантуру
истфака МГУ по специальности
“древняя история”. Е.А. Косминского
тогда в Москве не было, и Каждан на¬
чал заниматься эллинизмом под руко¬
водством замечательного историка
К.К. Зельина. Вскоре, однако, вернул¬
ся из эвакуации Е.А. Косминский, и
Каждан перешел в аспирантуру к не¬
му, намереваясь заниматься англий¬
ской деревней Х1П в., в частности ре¬
цепцией римского права в Англии.
Е.А. Косминский разработал для него
обширную программу: римское право,
“Салическая правда”, картулярий аб¬
батства св. Петра в Глостере, Любек
XIV в.2 Это позволило А. Каждану изу¬
чать разные источники и овладевать
различной методикой их исследования.
Между тем Е.А. Косминский занял¬
ся возрождением византиноведения в
нашей стране3 и, поскольку Каждан
уже занимался древнегреческим язы¬
ком, предложил ему переключиться
на Византию. Так начался долгий путь
А.П. Каждана по тернистым, но увле¬
кательным тропам одной из самых
сложных областей исторической нау¬
ки. Е.А. Косминский, высоко оцени¬
вавший научный потенциал молодого
аспиранта (не зря именно ему он пору¬
чал проводить вместо себя занятия,
когда бывал болен), несомненно, от¬
давал себе отчет в том, что А. Кажда¬
ну будет по плечу это трудоемкое
ремесло, которое он действительно
довел до уровня искусства.
Одна из византийских тем, кото¬
рую А. Каждан должен был сдавать
на экзамене, была “Владения мона¬
стыря Лемвиотиссы”. Для ее изучения
аспиранту пришлось работать над ак¬
тами этого монастыря. Источник за¬
хватил его сразу. Он увидел здесь ог¬
ромное поле деятельности в сфере,
хорошо известной ему благодаря
Е.А. Косминскому, Н.П. Грацианско¬
му, А.И. Неусыхину и С.Д. Сказкину.
Так определилась тема кандидатской
диссертации А.П. Каждана, которую
он защитил в 1946 г. и которая была
выпущена в качестве монографии в
1952 г.4 В этой работе молодой уче¬
ный попытался дать цельную всеобъ¬
емлющую картину аграрного строя
поздней Византии. Он рассмотрел в
ней сельскохозяйственную технику и
особенности сельского поселения в
Византии, тщательно и подробно ис¬
следовал общину и феодальное поме¬
стье, изучил взаимоотношения феода¬
лов с крестьянами, категории кресть¬
янства и расслоение внутри него, под¬
робно остановился на феодальной
ренте, наконец уделил достаточное
внимание народным движениям
XIV в. На основании досконального
изучения аграрных отношений в Ви¬
зантии позднего периода А.П. Каждан
убедительно показал, что в основе ви
420
А.П. Каждая
зантийских аграрных отношений ле¬
жит не поместье, а община. Именно
община была основным учреждением
средневековой Византии. Византий¬
ская община, по наблюдению иссле¬
дователя, обладала рядом характер¬
ных прав: она прежде всего имела
свои земли, угодья, которые исполь¬
зовались сообща всеми крестьянами,
входившими в данную общину. Общи¬
на повсеместно выступала как адми¬
нистративная и судебная ячейка,
имевшая своих должностных лиц и су¬
дей. Византийская община была под¬
чинена государству, которое исполь¬
зовало ее в своих интересах, обложив
крестьян податями и обязав их выпол¬
нять возложенные на них повинности.
Что касается поместья, то оно не
представляло собой целостного комп¬
лекса, покрывающего и подчиняюще¬
го себе деревню или ряд деревень: по¬
местье лежало внутри деревни, охва¬
тывая лишь часть деревенской терри¬
тории и гранича не только с другими
феодальными владениями, но и с на¬
делами крестьян, свободных или зави¬
симых. Так было и в Западной Евро¬
пе. И все-таки византийское поместье
не стало западноевропейской вотчи¬
ной в полном смысле этого слова. Ус¬
ловное землевладение, характерное
для раннего этапа западноевропей¬
ского феодализма, существовало
здесь до конца существования самой
Византии.
При изучении налоговой системы,
существовавшей в поздней Византии,
А.П. Каждая задумывается в первую
очередь над природой платежей, по¬
казывая, как на смену диоклетианов-
ской системе обложения приходит
феодальная рента.
Большое значение для последую¬
щего развития отечественного визан¬
тиноведения сыграло приложение к
работе, посвященное такому важному
институту как прония. А.П. Каждая
отказывался видеть в пронии услов¬
ное землевладение, даваемое в возна¬
граждение за военную службу. Следуя
за немецким ученым Ф. Дельгером, он
считал пронию пожалованием не зем¬
ли, а определенной доли государст¬
венных податей, которое лишь со
временем превращается (часто в ре¬
зультате прямого насилия) в право на
самих крестьян и их землю. Если от
некоторых своих выводов, например,
о вызревании капиталистических от¬
ношений в деревне, А.П. Каждая впо¬
следствии отказался, то точки зрения
относительно пронии он придержи¬
вался всю свою жизнь, лишь подкреп¬
ляя ее новыми фактами5.
Но, пожалуй, более всего поражает
в работе обилие собранного и тща¬
тельно изученного материала. Может
быть, именно этим объясняется из¬
вестное нежелание автора пожертво¬
вать частью не совсем относящегося в
хронологическом плане к теме рабо¬
ты материала и его некоторый отход
от принципа историзма, которого он
впоследствии придерживался неукос¬
нительно. Другая черта работы,
сослужившая автору плохую службу --
ее полемическая заостренность, про¬
являвшаяся подчас в резкой нелице¬
приятной форме. Это сказалось, в ча¬
стности, в отношении к русскому до¬
революционному византиноведению
и его главе Ф.И. Успенскому, а также
такому огромному авторитету, как
Г. А. Острогорский. Досталось и обра¬
зованному и знающему Б.Т. Горянову,
пользовавшемуся к тому же солид¬
ным влиянием в тогдашней научной
среде и в Институте истории в частно¬
сти. Б.Т. Горянов в долгу не остался,
на резкость ответил резкостью6. Рез¬
кой критике была подвергнута работа
А.П. Каждана и ведущим византини¬
стом тех лет М.В. Левченко7. Ситуа¬
ция складывалась для А.П. Каждана
неблагоприятно, и в результате та¬
лантливый ученый остался без рабо¬
ты. Ему пришлось ехать в провинцию
421
А.П. Каждая
и преподавать сначала в Иванове,
затем в Туле и в Великих Луках.
К чести А. Каждана, трудности не
сломили, но лишь закалили его.
Он продолжал много и упорно рабо¬
тать. Как-то еще в бытность его аспи¬
рантом, у А.П. Каждана состоялся
разговор с Н.В. Пигулевской, круп¬
ным сириологом и византинистом,
знатоком многих языков и многих па¬
мятников. Нина Викторовна была не
в восторге от широты темы, избран¬
ной Александром Петровичем для его
кандидатской диссертации. Выпуск¬
ница Бестужевских курсов, прошед¬
шая прекрасную школу в области изу¬
чения древностей, затем ученица
известного востоковеда П.К. Коков¬
цова, она сама начинала свой творче¬
ский путь с тщательного изучения
семитоязычных памятников. Даже в
основе ее докторской диссертации ле¬
жало глубокое всестороннее изучение
сирийской хроники Иешу Стилита8.
Ей, естественно, казалось, что для
приобретения настоящей исследова¬
тельской школы необходимо начи¬
нать с изучения отдельного конкрет¬
ного автора. Поначалу Александр Пе¬
трович не придал большого значения
ее словам, но они запомнились, и уже
после защиты кандидатской диссерта¬
ции, он, сам ощущая недостатки сво¬
его образования, занялся чтением от¬
дельных авторов, остановившись на
“Житии патриарха Евфимия”, сочине¬
нии неизвестного автора X в. А.П. Ка¬
ждая посвятил этому сравнительно
небольшому источнику около семи
лет, тщательно переводя и комменти¬
руя его слово за словом. Это оказа¬
лось для молодого ученого большой,
серьезной школой. Ибо когда работа¬
ешь над переводом, нельзя делать
пропуски, необходимо понять и объ¬
яснить все. Комментированный пере¬
вод этого памятника, которому было
дано название “Псамафийская хрони¬
ка”9, поскольку житийная литература
еще не заняла достойного места в на¬
шей науке, был издан в 1959 г.
К тому времени он уже работал в
Москве в секторе византиноведения
Института истории АН СССР. Парал¬
лельно с проникновением в тонкое ис¬
кусство изучения византийских авто¬
ров, А.П. Каждая готовил новую дис¬
сертацию. Работая в провинции вдали
от библиотек и привычного для него
круга, он чувствовал себя ущемлен¬
ным и обиженным. Он хотел обрести
более высокий социальный статус и
полагал, что докторская диссертация
ему этот статус обеспечит. Работа бы¬
ла завершена в 1952 г., но даже после
возвращения в Москву, ему еще не
скоро удалось ее защитить. Лишь в
1960 г. она была опубликована в каче¬
стве монографии “Деревня и город в
Византии IX--X вв. (Очерки по исто¬
рии византийского феодализма)”, а в
следующем 1961 г. состоялась и дол¬
гожданная защита. В работе А.П. Ка¬
ждая поставил своей задачей осущест¬
вить полный пересмотр вопроса о
генезисе феодализма в Византии, за¬
остряя внимание на специфике про¬
цесса феодализации в Византийской
империи. Со всей тщательностью ис¬
следователь анализирует проблемы
развития общины, крупного земле¬
владения, города, политических ин¬
ститутов. Именно поэтому исследова¬
тель не ограничился лишь теми хро¬
нологическими рамками, которые
указаны в названии работы, но пред¬
принял значительные экскурсы в
предшествующий (главным образом
VII—VIII вв.) и последующий периоды.
Исключительной глубиной анализа
отличаются историографические об¬
зоры автора, которые даются в каж¬
дой главе. Надо отметить, что
А.П. Каждая показал поразительную
эрудицию, повсеместно давая в моно¬
графии полную картину состояния
мировой исторической науки по за¬
тронутому вопросу. Это навсегда стало
422
А.П. Каждая
одной самых сильных сторон всех его
исследований.
Центральное место в монографии
отведено специфике византийской об¬
щины и роли государства в становле¬
нии феодализма в империи. Византий¬
ская община, показывает автор, на пу¬
ти своего развития прошла несколько
этапов. В VIII в. здесь существовала
земледельческая община, где имуще¬
ственное и социальное расслоение
едва намечалось, где купля-продажа
земли была неразвита, хотя уже сло¬
жились такие виды операций с землей,
как обмен, аренда и заклад. Земле¬
дельческая община VIII в., по мнению
А.П. Каждана, не может рассматри¬
ваться как непосредственная преем¬
ница позднеримских общин, ибо
слишком велики различия между
ними: с одной стороны, за это время
исчезли периодические переделы зем¬
ли, с другой - сложилась система прав
на чужую землю и распространились
существенные элементы большесе¬
мейных отношений. Корни этих пере¬
мен автор видит в общественном пе¬
ревороте VII в. и славянской колони¬
зации. Именно поэтому автор считает
византийскую общину VIII в. славяно¬
византийской. Эта община отличалась
удивительной сплоченностью, что
обеспечило ей длительное существо¬
вание и устойчивость. Начиная с
VIII в. славяно-византийская община
постепенно превращается в общину-
марку, однако развитие аллодиальной
собственности происходило медленно,
община оставалась устойчивой
вплоть до X в. Поэтому процесс фор¬
мирования мелкой вотчины оказался
сравнительно замедленным.
Достаточно подробно рассмотрена
в монографии и проблема крупной
собственности, в частности вопрос о
ее происхождении. По мнению иссле¬
дователя, аграрный переворот
VI-VII вв. привел к гибели позднерим¬
ской собственности: в VIII в. и первой
половине IX в. нет почти никаких сле¬
дов крупных поместий. С середины
IX в. начинается бурный рост светско¬
го и церковного землевладения. При
этом А.П. Каждая акцентирует вни¬
мание на том, что крупная собствен¬
ность этого периода являлась собст¬
венностью феодальной, ибо основной
формой реализации этой собственно¬
сти была феодальная рента. Вместе с
тем большой интерес представляет
наблюдение автора об использовании
в крупных поместьях (особенно на
первых порах) рабского труда, о пре¬
вращении рабов в зависимых кресть¬
ян как об одном из каналов, по кото¬
рым шла феодализация византийской
деревни. Этот феномен автор объяс¬
няет стойкостью византийской об¬
щины.
Прочность общины, подчеркивает
автор, привела к тому, что процесс за¬
крепощения крестьянства мог быть
осуществлен в Византии лишь при
централизованном натиске господ¬
ствующего класса на крестьянство,
иначе говоря, при самой активной ро¬
ли государства. К концу X в. значи¬
тельное количество крестьян, остава¬
ясь вне сферы действия вотчинной
эксплуатации, оказалось, тем не ме¬
нее, феодально-зависимым. Его сеньо¬
ром сделалось государство, взимав¬
шее централизованную ренту в раз¬
ных формах и прикрепившее на
протяжении IX-X вв. к земле все ос¬
новные категории сельского населе¬
ния. Именно в форме централизован¬
ной ренты-налога господствующий
класс до X в. реализовывал по преи¬
муществу свою феодальную собствен¬
ность. Но этим централизованным на¬
тиском на крестьянскую общину еще
не завершилась роль государства в
процессе феодализации. В дальней¬
шем, действуя в интересах класса
феодалов, византийское государство
постепенно передавало в руки отдель¬
ных феодалов, духовных и светских,
423
А.П. Каждан
централизованную ренту в форме
арифмоса, солемния или экскуссии.
Все эти институты византийского
права способствовали формированию
частной феодальной собственности на
землю. Однако в X в. это была лишь
тенденция, которая полностью про¬
явилась в более позднее время.
Важное место в работе А.П. Каж-
дана было отведено определению со¬
циальной направленности аграрного
законодательства императоров Маке¬
донской династии. Выступая против
теории В.Г. Васильевского, согласно
которой это законодательство было
издано императорской властью в це¬
лях защиты мелкого крестьянского
землевладения, А.П. Каждан в ходе
своего исследования пришел к выво¬
ду, что политика императоров Маке¬
донской династии не была чем-то еди¬
ным; она отражала борьбу двух основ¬
ных группировок господствующего
класса и отнюдь не была направлена в
пользу крестьян: чиновная знать сто¬
лицы в союзе с торгово-ремесленной
верхушкой Константинополя были
заинтересованы в централизованной
ренте, провинциальные феодалы - в
сеньориальной эксплуатации. Импе¬
раторы Македонской династии, сме¬
няя друг друга на престоле, проводили
разную политику в отношении кре¬
стьянства. Все они действовали в ин¬
тересах той или иной группировки
господствующего класса, но ни один
из них не был защитником “меньшей
братии” - крестьян. Некоторые из
представителей этой династии готовы
были в целях увеличения централизо¬
ванной ренты оградить крестьянскую
общину от натиска феодалов в про¬
винции, другие шли на временные
уступки под давлением народных вос¬
станий. Ярким примером этого слу¬
жит восстание 932 г. в Малой Азии
под руководством Василия Медной
Руки, впервые всесторонне изученное
А.П. Кажданом. Несмотря на то, что
восстание было подавлено, оно оказа¬
ло влияние на политику византийско¬
го правительства: именно под его пря¬
мым воздействием была издана но¬
велла 934 г. Романа Лакапина, кото¬
рая ограничивала попытки крупных
землевладельцев увеличить свои
владения за счет крестьянской об¬
щины.
Существенное внимание уделил
А.П. Каждан изучению экономиче¬
ской и социальной природы византий¬
ского города. Значительный интерес
и продолжительные дискуссии вызвал
вывод автора, сделанный им в первую
очередь на основе тщательного изуче¬
ния археологического материала (что
уже само по себе было серьезным
новшеством), об упадке византийских
городов в VII—VIII вв. Ремесленный
подъем , начавшийся в Константино¬
поле в IX в. захватывает провинцию
несколько позднее - с X в. В XI-XII вв.
ремесленное производство провинци¬
альных центров переживает пору бур¬
ного расцвета. Исследователь объяс¬
няет сравнительно ранний (в отличие
от Западной Европы) рост ремесла и
торговли в Византии чрезвычайно
благоприятным географическим по¬
ложением Константинополя в качест¬
ве “золотого моста” между Европой и
Азией, сохранением до известной сте¬
пени античных традиций в Константи¬
нополе и других городах, а также тем
фактом, что в Византии сложилась
централизованная система эксплуата¬
ции крестьянства, способствовавшая
скоплению в Константинополе значи¬
тельных денежных средств и разви¬
тию ремесла. Большая часть констан¬
тинопольских ремесленников была
занята производством предметов рос¬
коши, которые предназначались не
для вывоза за пределы империи и
“завоевания рынков”, а для удовле¬
творения потребностей император
ского двора и знати. Те факторы, ко
торые способствовали сравнительна
424
А.П. Каждан
раннему развитию в Византии товар¬
ного производства обусловили, по
мнению А.П. Каждана, и его упадок.
Византийское купечество вынуждено
было со временем пожинать плоды
“географической монополии” Кон¬
стантинополя и некоторых других
центров. Развитие мореплавания и
рост итальянских городов-республик
сразу же оттеснили византийских куп¬
цов на задний план: начиная с XI в. ве¬
нецианцы и генуэзцы постепенно за¬
хватывают ключевые позиции на
Проливах и в других частях империи.
А.П. Каждан подчеркивает, что ви¬
зантийское ремесло работало на по¬
стоянный и довольно обеспеченный
рынок: императорский двор, знать,
армия, церковь снабжали ремесленни¬
ков определенными заказами. В усло¬
виях относительной неразвитости
товарного производства, когда кре¬
стьяне производили собственными ру¬
ками орудия, утварь, одежду и почти
ничего не покупали в городе, это по¬
ложение благоприятствовало процве¬
танию ремесла, особенно в столице.
Когда же развитие товарного произ¬
водства затронуло и деревню, когда
стали расти новые города (как в Ита¬
лии, так и в Византии), константино¬
польское ремесло стало приходить в
упадок, и в византийские города и де¬
ревни потекли более дешевые италь¬
янские товары.
Рассматривая социальную структу¬
ру византийского ремесла и торговли
и отмечая, что, как и на Западе, орга¬
низация ремесла и торговли, по край¬
ней мере в Константинополе, остава¬
лась по существу цеховой, А.П. Каж¬
дан подчеркивает, что специфической
чертой константинопольского ремес¬
ла было сохранение элементов рабо¬
владения, а также его теснейшая связь
с государственным аппаратом, с об¬
служиванием потребностей двора, чи¬
новничества и армии. Государство как
представитель класса феодалов экс¬
плуатировало ремесленников в раз¬
личных формах. Оно использовало в
первую очередь труд рабов и свобод¬
ных, занятых в государственных мас¬
терских. Кроме того, оно возлагало
определенные повинности на цеховых
мастеров: они должны были выпол¬
нять литургии, платить взносы, сда¬
вать часть продукции на император¬
ские склады, а иногда даже непосред¬
ственно привлекались к “царской
службе”. Иными словами, своеобра¬
зие развития феодальных отношений
в Византии, выразившееся в огромной
роли, которую приобрели здесь цент¬
рализованная рента и государство как
орган для взимания ее в интересах
господствующего класса, сказалось и
на судьбе константинопольских це¬
хов: с одной стороны, это искусствен¬
но содействовало подъему ряда отрас¬
лей ремесленной деятельности, по¬
скольку они приобретали постоянный
и довольно емкий рынок, а с другой
стороны, повседневный мелочный
контроль со стороны государства ста¬
вил жесткие рамки экономическому
развитию. Те явления, которые содей¬
ствовали экономическому подъему
Константинополя IX-X вв., породили
в дальнейшем, по мере развития ре¬
месла в городах Балкан и в Италии,
хозяйственный упадок византийской
столицы.
В целом, заключает автор, визан¬
тийское государство было государст¬
вом феодальным, отстаивавшим инте¬
ресы класса феодалов. Византийское
государство, эксплуатировавшее не¬
посредственного производителя в
форме взимания централизованной
ренты, сложилось как государство,
основными функциями которого яв¬
лялись взимание податей и поддержа¬
ния порядка. Однако, постепенно, по
мере усиления провинциальной фео¬
дальной знати, характер византийско¬
го государства изменяется. Это изме¬
нение идет по двум линиям: с одной
425
А.П. Каждая
стороны, совершается феодализация
императорской власти, что находит
свое выражение в укреплении патри¬
мониальных элементов, в упрочении
легитимности императорской власти.
Византийский император имеет тен¬
денцию превратиться из главы кон¬
стантинопольского бюрократического
аппарата в феодального сюзерена.
С другой стороны, укрепляется поли¬
тическая власть отдельных духовных
и светских феодалов и возникают тен¬
денции к политическому разобщению
страны.
При изучении научной биографии и
изысканий А.П. Каждана возникает
следующее наблюдение. А.П. Каждая
прошел прекрасную школу у перво¬
классных специалистов по эллинизму
и западноевропейскому феодализму.
И это, несомненно, отразилось на его
монографии. В то время как другие
исследователи обращали внимание на
черты, роднящие Византию с Запа¬
дом, А.П. Каждая, резче чувствуя не¬
сходство Византии с западноевропей¬
ским средневековьем, обращал вни¬
мание на ее своеобразие.
Надо сказать, что новая книга
А.П. Каждана была встречена совер¬
шенно иначе, чем его первая моногра¬
фия. При всем том, что она вызвала
серьезные научные дискуссии (в част¬
ности со стороны такого замечатель¬
ного исследователя, каким был
М.Я. Сюзюмов10), она сразу же заняла
достойное место в нашей историче¬
ской науке. Серьезную, умную, спо¬
койную рецензию написал на нее
Г.Г. Литаврин, которая была опубли¬
кована в самом престижном для тех
лет историческом журнале “Вопросы
истории”11. Высоко оценив книгу
А.П. Каждана в целом, Г.Г. Литаврин
высказал ряд интересных возражений
(например, относительно централизо¬
ванной ренты), которые были сдела¬
ны в строго научном ключе. Отноше¬
ния между этими двумя учеными
заслуживают быть упомянутыми осо¬
бо. А.П. Каждая и Г.Г. Литаврин не¬
редко спорили между собой и на стра¬
ницах научных изданий12, и на разного
рода научных заседаниях. Но эти спо¬
ры носили исключительно научный
характер, позволяя двум исследовате¬
лям сохранять коллегиальную и про¬
сто человеческую дружбу. Плодом
этой дружбы оказалась прекрасная
книга “Очерки Византии и южных
славян”, которая была написана в
фантастически короткий срок (два
месяца), часто на одной машинке в
квартире А.П. Каждана на Малой
Бронной. Книга была написана по за¬
казу Министерства просвещения,
предназначалась для преподавателей
вузов и школ и пользовалась большой
популярностью. Недавно (уже после
смерти А.П. Каждана) она вышла
вторым изданием в Санкт-Петербур¬
ге, причем Г.Г. Литаврин внес в нее
всего лишь несколько незначитель¬
ных поправок.
После защиты в 1961 г. докторской
диссертации А.П. Каждая активно
включается в работу над коллектив¬
ным трудом “История Византии”, ко¬
торую осуществлял сектор византи¬
новедения. Он возглавил работу над
вторым томом этого фундаменталь¬
ного издания, а, кроме того, написал
для второго и третьего тома несколь¬
ко разделов. Это были главы по ис¬
точникам истории Византии
IX-XII вв. и XIII-XV вв., социально-
экономической, политической, адми¬
нистративной истории Византии
XI-XII вв., истории ее церкви, бого¬
словию и литературе13. Написание
этих разделов потребовало серьезно¬
го изучения самых различных сторон
византийской цивилизации. Работа в
качестве ответственного редактора
второго тома также, несомненно, обо¬
гатила ученого. Всегда тяготевший ь
широкому видению прошлого, он зи
думывается всерьез над специфики
426
А.П. Каждая
византийской цивилизации, стремится
к воссозданию цельной ее картины.
Плодом этих размышлений явилась
нашумевшая в свое время моногра¬
фия “Византийская культура”14, кото¬
рая принесла ему славу аналитика ви¬
зантийской цивилизации. В моногра¬
фии Византия рассматривается как
единое целое. Все стороны жизни ви¬
зантийского общества, начиная от
возделывания земли и кончая духов¬
ной культурой, связаны воедино. Пы¬
таясь выявить своеобразие Византии,
автор сопоставляет ее цивилизацию, с
одной стороны, с античным миром, с
другой стороны, с западноевропей¬
ским средневековьем. Результатом
всестороннего рассмотрения визан¬
тийской цивилизации явилось опреде¬
ление А.П. Кажданом сущности ви¬
зантийского общества как индивидуа¬
лизма без свободы. Автор говорит о
падении городской цивилизации и свя¬
зывает его с угасанием античной сис¬
темы социальных связей, отмечая,
что общественная жизнь столь типич¬
ная для античного полиса, в Византии
сходит на нет: театр оказывается в
забвении, а, в конце концов, уменьша¬
ется и значимость цирка; даже лите¬
ратура, рассчитанная на рецитацию
вслух, свойственная древним грекам и
римлянам, сменяется литературой,
предназначенной для чтения “про се¬
бя” Церемония богослужения пере¬
носится внутрь храма, несмотря на то,
что первые христианские базилики в
своем облике имитировали открытое
пространство улицы, а процессии,
проходившие вне храма, еще состав¬
ляли основную часть божественной
литургии. Общество и культура ока¬
зались индивидуализированы. Срав¬
нивая Византию с Западом, исследо¬
ватель подчеркивает, что византий¬
ские сообщества, корпорации, рода и
иерархии были слабее и менее разви¬
ты, чем их западные аналоги. В основ¬
ной массе византийцы были замкнуты
в рамках собственной семейной жиз¬
ни: земли, не включенные в систему
общинных угодий, обрабатываются
семьей и ограждаются заборами и
рвами; при распашке используется па¬
ра волов, принадлежащая одной семье
(в отличие от английского плуга, рас¬
считанного на семь волов); для обра¬
ботки земли используется больше
ручного труда, чем на пашнях к севе¬
ру от Альп, каменистая почва больше
поддается обработке лопатой и моты¬
гой, чем плугом; гетерии (товарище¬
ства) и корпорации мало внутренне
связаны и нестабильны; управление
городами, возрожденными к новой
жизни никогда не находилось на уров¬
не итальянских городских коммун;
монастыри состояли из отдельных ке¬
лий, отшельники были более почита¬
емы, чем предстоятели монашеских
кеновий (в Византии не существовало
монашеских орденов западного типа).
Даже идея спасения получала в этом
атомизированном обществе более ин¬
дивидуалистическую окраску, нежели
в западной теологии: индивидуальное
вйдение Бога, почти еретическое на
Западе, почиталось в Византии больше,
чем церковное единение. Отсутствие
развитой системы горизонтальных и
вертикальных социальных связей
породило у византийцев ощущение
изолированности и нестабильности.
Общество было слишком вертикаль¬
но подвижно, и никто не имел устой¬
чивого положения внутри своего соб¬
ственного сословия. Автор при этом
делает оговорку, отмечая, что в Ви¬
зантии существовали семьи, веками
сохранявшие свое господствующее
положение, но ни один индивидуум не
мог быть спокоен за завтрашний день.
Византийское общество было акорпо-
ративным и антиииерархичным, с от¬
носительно прочными семейными
связями и сильной вертикальной дина¬
микой. Господствующий класс фор¬
мировался не как сословие, но, ско¬
427
А.П. Каждан
рее, как окружение императора, кото¬
рый в свою очередь был не главой
знатнейшего рода, но сверхличным
воплощением божества и символом
государственной машины. Индивидуа¬
лизм и подчиненность человека сверх¬
личной силе, ощущаемой им как абсо¬
лютно внешней по отношению к нему
категории, порождали обстановку
удивительной человеческой отчуж¬
денности. Чувство страха, а не осозна¬
ние своего происхождения доминиро¬
вало в мироощущении византийца.
И это узловой пункт византийской ре¬
альности: византийская индивидуали¬
зация не освободила человека. Напро¬
тив, не имея опоры на социально раз¬
витые группы и иерархии, индивидуум
чувствовал себя беззащитным и оди¬
ноким во враждебном ему мире перед
лицом всемогущего Бога и всесильно¬
го императора. Даже могуществен¬
ный магнат не мог противостоять
воле императора, его собственные
владения оставались таковыми, пока
император это признавал. Конечно, в
конкретной жизни многие магнаты
без помех пользовались своей собст¬
венностью и передавали ее сыновьям
и дочерям. Но каждый из них знал,
что по одному знаку императора их
хрупкое благосостояние может быть
разрушено.
С индивидуализмом и акорпоратив-
ностью византийского общества тес¬
нейшим образом связаны, по мнению
автора, специфические особенности
византийского мировоззрения и худо¬
жественных принципов византийской
литературы и искусства. Предметом
искусства являлся не скоротечный и
изменчивый мир явлений, доступный
органам чувств, а Суть и Идея мира,
вечная и неизменная, открывающаяся
лишь умственному взору. Художест¬
венный образ, являясь подобием
Идеи, воспринимался более реаль¬
ным, нежели видимая действитель¬
ность, отчего целью художника ста¬
новилось не подражание тварному
миру, а создание новой реальности,
передающей божественный смысл
мироздания. Устремление к Идее, к
Бесконечности стало для византийцев
важнейшей эстетической задачей.
Этой цели служили в частности стили¬
стическая симметрия и ритмический
повтор, столь свойственные византий¬
ской литературе и искусству. Они яв¬
лялись не просто орнаментикой, но
скорее средством деконкретизации и
тем самым достижения Идеи. Подчи¬
ненность художественного творчест¬
ва Идее породила тенденцию освобо¬
ждаться от конкретных примет
времени и места, а также привержен¬
ность византийской литературы и ис¬
кусства к традиционности и глубокой
внутренней одухотворенности, что со¬
ставляет самую сильную сторону ви¬
зантийского искусства.
Иными словами, в нестабильном
византийском мире расцвели литера¬
тура и искусство, которые и по сей
день вызывают изумление - искусство
и литература, отличающиеся необык¬
новенной стабильностью, намеренно
отрицающие сиюминутность; искусст¬
во и литература, ориентированные на
вечные ценности, а не на фиксацию
ничтожных изменений. В этом фено¬
мене А.П. Каждан видит некую соци¬
альную самозащиту, социальную меч¬
ту, олицетворяющую мир, противопо¬
ложный той реальности, в которой
жили византийцы.
Создание цельной картины визан¬
тийской цивилизации явилось резуль¬
татом тщательного изучения огром¬
ного числа источников и специальной
литературы, искреннего интереса к
предмету, желания овладеть им все¬
сторонне и, не в последнюю очередь,
редкостной организованности и пора¬
зительной трудоспособности.
Именно в 60-е годы А.П. Кажда-
ном было написано значительное чис¬
ло научно-популярных работ по Ви¬
428
А.П. Каждая
зантии и средневековому Западу, ис¬
тории христианства15. При всем попу¬
лярном характере этих изданий, они
носят вполне творческий характер,
отражая собственное отношение ав¬
тора к той или иной проблеме. Доста¬
точно, например, упомянуть его изло¬
жение проблемы иконоборчества во
вполне, казалось бы, популярной
книжке “Возникновение и сущность
православия”16. Вместе с тем эти ра¬
боты свидетельствуют о том, на¬
сколько полно и досконально историк
стремился изучить весь комплекс проб¬
лем, связанных с историей Византии.
Именно тогда он начал глубоко заду¬
мываться о значении истории Визан¬
тии для человека XX в. В этом ему
сильно помогает атмосфера в нашей
стране в 60-е годы и, в частности, его
участие в “Советской исторической
энциклопедии”, его сотрудничество с
журналом “Новый мир”17.
Уместным будет и упомянуть здесь
и послесловие А.П. Каждана к русско¬
му переводу “Иудейской войны” Лио¬
на Фейхтвангера18. С одной стороны,
оно открывает нам еще одну ипостась
замечательного ученого - его огром¬
ную любовь к художественной литера¬
туре и редкую способность к тонкому
ее восприятию, а с другой - дает нам
счастливую возможность проникнуть
в мир его размышлений тех лет. Сре¬
ди других проблем ученый говорит в
послесловии о двух противоположных
методах отношения к прошлому: од¬
ном - строго научном, предполагаю¬
щем скрупулезный анализ фактов и
выяснение тех связей, которые соеди¬
няли их в действительности; другом -
заключающемся в восприятии исто¬
рии через призму сегодняшнего дня.
Отдавая дань строго научному мето¬
ду, А.П. Каждая вместе с тем задумы¬
вается над тем, что объективность, к
которой стремится историк, порой
оборачивается призраком, ибо каж¬
дый исследователь - выразитель ин¬
тересов своей общественной группы и
раб собственных предубеждений; хотя
и кажется, что он оперирует цифрами
и сухими фактами, самый отбор опре¬
делен предварительными -- внутрен¬
ними, а то и внешними для исследова¬
теля - обстоятельствами. Между тем
метод восприятия прошлого через
призму сегодняшнего дня оправдан
вековой традицией, успехами Шекспи¬
ра и Шоу, Вальтера Скотта и Генриха
Манна, Лиона Фейхтвангера. Историк
до мозга костей, редкостно образо¬
ванный специалист, А.П. Каждая
допускает возможность отхода от ис¬
торической правды во имя правды ху¬
дожественной, во имя целостности ху¬
дожественного образа, то есть для
того, чтобы современная проблема
становилась более острой, более зна¬
чительной19.
Именно через призму современно¬
сти он начал смотреть на Византию
как на страну, которая оставила чело¬
вечеству уникальный опыт тоталита¬
ризма. Византия стала представляться
ему не столько колыбелью правосла¬
вия или хранительницей сокровищ ан¬
тичной Эллады, сколько тысячелет¬
ней лабораторией тоталитарного
опыта, без осмысления которого мы,
видимо, не в состоянии представить
себе собственное место в историче¬
ском процессе. Погубил ли тоталита¬
ризм Византию или, наоборот, дал ей
силы, чтобы выстоять в столкновении
с варварской стихией - вот вопрос,
над которым размышлял А.П. Каж¬
дая до конца своей жизни20.
Между тем его исследовательская
работа отнюдь не стояла на месте.
Прекрасно организованный, он всегда
придерживался тщательно продуман¬
ного распорядка дня, первую полови¬
ну которого он неизменно проводил в
Ленинской библиотеке, куда обычно
ходил пешком с Малой Бронной, где
он жил долгие годы. В конце 60-х --
начале 70-х годов его главной иссле¬
429
А.П. Каждан
довательской темой стал господству¬
ющий класс в Византии XI-XII вв. Для
его изучения А.П. Каждан использо¬
вал совершенно новый для тех лет
просопографический метод. Просопо-
графические своды на Западе уже со¬
ставлялись, правда, главным образом
для более раннего и для более поздне¬
го периода. Но они все-таки являлись
по большей частью самоцелью. Зас¬
лугой А.П. Каждана является то, что
он сумел преодолеть эту ограничен¬
ность и вывести византийскую просо-
пографию в широкие воды социаль¬
ных исследований. Он рассмотрел
структуру и эволюцию господствую¬
щего класса на материале почти
300 семей (около 2300 человек). Это
позволило ему пересмотреть ряд тра¬
диционных суждений о господствую¬
щем классе в Византии XI-XII вв.
Исследователь, в частности, показал,
что не существовало четкого разли¬
чия родовитой провинциальной и со¬
циально-открытой столичной знати, а
самое представление о вертикальной
динамике нуждается в уточнении. Не
оправдалась и оценка правления Ва¬
силия II как деструктивного по отно¬
шению к военной знати. Вместе с тем
автор по-новому поставил вопрос о
так называемой “загадке Комнинов”,
суть которой заключалась в корен¬
ных социальных преобразованиях в
структуре элиты, происходивших при
Алексее I и состоявших в консолида¬
ции военно-аристократической вер¬
хушки в клан Комнинов. На основа¬
нии исследования А.П. Каждана поя¬
вилась также возможность говорить
об изменении удельного веса граж¬
данской и военной знати на разных
этапах XI-XII вв., что во многом объ¬
ясняет перипетии политической борь¬
бы того времени. Кроме того,
А.П. Каждан сделал анализ византий¬
ского политического самосознания и
сопоставил его с данными социальной
просопографии, показав, что разли¬
чия в трактовке понятия знатности в
сочинениях публицистов XI-XII вв.
тесно связаны с эволюцией в структу¬
ре византийской элиты того периода.
Книга, посвященная византийской
аристократии XI-XII вв., вышла в
свет в 1974 г.21 Каждан был в зените
своей научной славы. Он стал одним из
самых признанных авторитетов в на¬
шей стране. Не являясь членом ни од¬
ного из ученых советов, не обладая
высшими академическими званиями,
иными словами, не обладая авторите¬
том власти, он обладал огромной вла¬
стью авторитета. Данная им харак¬
теристика какой-либо работе или
научному работнику, приобретала ха¬
рактер общепризнанного мнения.
Официально у него было мало учени¬
ков, и, тем не менее, мы вправе гово¬
рить о каждановской научной школе.
Дело в том, что А.П. Каждан оказал
формирующее воздействие на целое
поколение византинистов, причем не
только на совсем молодых, но и на
шедших уже по пути самостоятель¬
ных научных изысканий. Его работы
были как бы высшей планкой, к кото¬
рой стремились многие из нас. У него
учились, на него равнялись, ему следо¬
вали. “Что скажет об этом Каж¬
дан?” - думали многие, работая над
статьей или рецензией. И это застав¬
ляло их трудиться с особой отдачей.
Надо отметить, что попасться на язык
Каждану было большим несчастьем.
Ибо он мог быть беспощадным и да¬
же жестким в своих оценках. Непро¬
фессионализм вызывал у него реак¬
цию острого неприятия и резкой по
форме непримиримости.
Особо активное воздействие иссле¬
дований А.П. Каждана на состояние
отечественной гуманитарной науки
началось с того момента, который
оказался переломным для самого уче¬
ного, когда, обратившись к структур¬
ному видению прошлого, он довел его
в своей “Византийской культуре” и
430
А.П. Каждая
других работах до уровня культуроло¬
гического синтеза.
Молодежь тянулась к А.П. Кажда-
ну, и сам он стремился к ней. Из этого
взаимного тяготения родился его зна¬
менитый семинар на Малой Бронной.
Собирались вечерами по средам, чи¬
тали и комментировали наиболее
сложные произведения византийских
авторов, обсуждали новые работы за¬
рубежных исследователей. Здесь, в
его квартире царил тогда дух интелле¬
ктуального единства, порождаемый
совместным проникновением в суть
средневекового греческого текста,
Принцип медленного чтения создавал
атмосферу интимной интеллектуаль¬
ности: мэтр шел по пути поиска исти¬
ны вместе с учениками. Прекрасный
принцип docendo discimus возвышал
до осознания коллективного откры¬
тия.
Невозможно забыть и лекции
А.П. Каждана по византийской лите¬
ратуре, читавшиеся им в стенах
филологического факультета МГУ в
70-е годы. Он не читал свои лекции по
записям. Он их произносил. Как-то
еще в бытность его в Иванове во вре¬
мя лекции, которую он читал студен¬
там, погас свет. Возникло замеша¬
тельство. И вот тогда молодой Каж¬
дая дал себе слово никогда больше не
читать ничего по бумажке, а выучи¬
вать текст, знать его на память. Этому
правилу он следовал до конца своих
дней, и ни на русском, ни на любом
другом языке никогда не читал своих
лекций и докладов по написанному
тексту. К тому же он понимал, что
живое слово, да еще умело произне¬
сенное, производит большее впечат¬
ление, чем прочитанный текст. Лек¬
тор он был превосходный, к нему не¬
изменно приходило много народу, и не
только студенты филфака. Думается,
что дело не только в том, что он был
прекрасный ритор, но в первую оче¬
редь в том, что его лекции несли
новую, непривычную для того време¬
ни информацию и подходы, которые
он умело преподносил. Язык его был
ясным и выразительным, взгляд на
предмет неизменно оригинальным.
К тому же он часто прибегал к под¬
тексту, что доставляло аудитории
огромное интеллектуальное наслаж¬
дение, вызывая у нее подлинный вос¬
торг. Он предлагал слушателям взгля¬
нуть на византийскую литературу не
как на заимствование или отражение
античных образцов, а как на ориги¬
нальную литературу, ориентирован¬
ную на современника - литературу,
создавшую свои образы героя и анти¬
героя и имевшую в виду читателя и
его интересы.
Эти лекции А.П. Каждая восприни¬
мал как необходимый этап к созда¬
нию большой работы по византий¬
ской литературе. Идея этого труда,
его структура и конкретное воплоще¬
ние уже тогда созрели в голове
А.П. Каждана. Но он был убежден,
что прежде чем подготовить ту или
иную работу к печати, ее надо “обка¬
тать”, дать прослушать большему
числу людей. Студенческая аудитория
с ее живым и непосредственным вос¬
приятием, с его точки зрения, подхо¬
дила для этого лучше всего.
Интерес к византийской литерату¬
ре складывался у А.П. Каждана по¬
степенно, в ходе работы над византий¬
скими памятниками, которые по нача¬
лу воспринимались им не столько как
литература, сколько как историче¬
ские источники. Но, вероятно, когда
он еще работал над житием патриарха
Игнатия, он начал задумываться над
собственно византийской литерату¬
рой. В 1964 г. вышла в свет его статья,
посвященная поэту XII в. Продрому22,
затем появилось его работа о визан¬
тийском мистике X-XI вв. Симеоне23
и фундаментальное исследование об
Евстафии Солунском, опубликован¬
ное в трех частях (в 1967, 1968 и
431
А.П. Каждая
1969 гг.) в “Византийском временни¬
ке”24, а некоторое время спустя вы¬
шла из печати его статья об историке
XI в. Михаиле Атталиате25. Особое
место в нашей историографии заняли
исследования А.П. Каждана, посвя¬
щенные любимому византийскому ав¬
тору Александра Петровича - Никите
Хониату. Начиная с 1972 г. автор вы¬
пустил серию статей о творчестве
этого историка и писателя26. Ему же
он посвятил главу своей монографии
“Книга и писатель в Византии”. Это
была книга, выпущенная в 1973 г. в
серии “Из истории мировой культу¬
ры” и предназначенная для широких
кругов читателей. Однако оригиналь¬
ность ее построения и явно исследова¬
тельский характер ряда ее разделов,
особенно главы, посвященной Никите
Хониату, привлекли к ней внимание и
специалистов. Рецензия на нее, напи¬
санная ведущим палеографом нашей
страны тех лет Е.Э. Гранстрем, была
опубликована в “Византийском вре¬
меннике”27. Книга замечательна тем,
что главы ее, повествующие о писчем
материале и оформлении книги, сис¬
теме обучения и образования, твор¬
честве писателя и месте книжной
культуры в византийском обществе,
образуют как бы цепочку, которая
связывает культурную жизнь Визан¬
тии в единое целое. Византия как не¬
что цельное всегда была главным ин¬
тересом Каждана. Чтобы понять (в
первую очередь для самого себя) эту
далекую цивилизацию он не жалел
времени и сил, ежедневно погружаясь
в атмосферу византийских памятни¬
ков.
Его глубокое и всестороннее зна¬
ние источников в сочетании со
способностью к теоретическому ос¬
мыслению материала, помогали ему
воссоздавать удивительные картины
погибшей цивилизации.. Именно к та¬
кого рода работам относится книга с
эффектным названием “Два дня из
жизни Константинополя”28. Не будем,
однако, поддаваться заблуждению.
Книга вовсе не о двух днях из жизни
Константинополя, вернее не только о
них. Исполненное бурных событий
низвержение Андроника Комнина,
происходившее 11-12 сентября
1185 г., явилось для автора всего лишь
предлогом или, лучше сказать, жан¬
ром, с помощью которого он создает
яркий полнокровный образ Византий¬
ской империи. Два дня - это всего
лишь стержень, вокруг которого раз¬
ворачивается широкая панорама жиз¬
ни византийского общества. Именно
специфика византийского общества и
специфика византийского обществен¬
ного сознания находятся в центре вни¬
мания исследователя. В известном
смысле книга является продолжением
его нашумевшей в свое время “Визан¬
тийской культуры”, с той лишь разни¬
цей, что она была написана на новом
витке его творческой биографии. По¬
зади уже была “Социальная структура
господствующего класса”, потребо¬
вавшая изучения огромного материала
источников и специальной литерату¬
ры и ставшая эпохой в нашей истори¬
ческой науке, позади уже была ориги¬
нальная “Книга и писатель в Визан¬
тии”, позади было много интересных
статей, но главное - позади было
столько интересных мыслей! А если
учесть, что А.П. Каждая ни дня не
проводил без строчки, без чтения гре¬
ческих авторов, без изучения новой
литературы, без писем друзьям, где
главное место отводилось дискуссии и
осмыслению прочитанного и происхо¬
дящего, то можно представить, какая
огромная мыслительная работа осу¬
ществлялась в его творческой голове.
И все, над чем он размышлял долгие
годы, вылилось в его новой работе.
Она написана как бы с высоты сво¬
бодного птичьего полета. Автор слов¬
но парит над византийской действи¬
тельностью, в которой для него, воз¬
432
А.П. Каждая
можно, остались какие-то загадочные
черты, но цельный образ которой он
сумел разглядеть и преподнести своим
читателям. Книга была закончена в
1978 г. Это был пик творческой ак¬
тивности А.П. Каждана. Ему работа¬
лось легко и свободно. Упорный труд
приносил прекрасные плоды.
Но вскоре произошел серьезный
перелом. В 1978 г. А.П. Каждая эмиг¬
рировал в США. Почему? Пишут о
тоталитаризме советской действи¬
тельности29, об антисемитизме в на¬
шей стране30. Это так, и это не совсем
так. Ни тоталитаризм, ни антисеми¬
тизм не помешали Александру Петро¬
вичу Каждану создать свои шедевры.
Более того, как мне кажется, он чув¬
ствовал себя вполне комфортно, ясно
осознавая себя светилом первой вели¬
чины. У него были недруги, но у него
было и огромное число обожателей.
Вокруг него была аура благоговейной
любви. Пожалуй, наша тогдашняя
действительность в большей степени
не устраивала его сына, талантливого
математика. В 1975 г. Д.А. Каждана
пригласили в Гарвард. Ему разрешили
покинуть страну, и он уехал со своей
женой и тремя детьми - внуками Але¬
ксандра Петровича. И вот тут дейст¬
вительно тоталитаризм дал себя
знать. Гордость нашей науки А.П. Ка¬
ждая сразу стал невыездным. Нача¬
лись придирки. Жена А.П. Каждана,
Р.А. Ивянская, потеряла работу (она
была сотрудником издательства
“Прогресс”). К этому добавлялась
еще тоска по сыну и внукам, надежды
на встречу с которыми не было ника¬
кой. Пятидесятипятилетний Каждая
решился на эмиграцию. Сначала было
триумфальное путешествие по Евро¬
пе, где он читал свои лекции, подгото¬
вленные еще в России. Затем он
оказался в Вашингтоне в византино-
ведческом центре “Дамбартон Оукс”,
находящемся под попечительством
Гарвардского университета.
Эмиграция оказалось не простой.
Конечно, его признавали. У него был
достаточно высокий статус, уютный
дом (хотя и не свой), и главное - он
мог заниматься любимым делом - нау¬
кой. В письме к своему другу,
М.А. Заборову от 22 марта 1986 г. он
писал: “Я ежедневно благословляю
Юпитера, что мне не надо зарабаты¬
вать на жизнь продажей Родины - на
“Liberty” или “Голосе Америки”, или
здешней газете. Я делаю свое визан¬
тийское дело, и если я падаю вечером
от усталости, я все-таки чувствую удо¬
влетворение от сознания того, что я
прибавил капельку к безбрежному
морю исторической информации”31.
У него стало больше свободы, появи¬
лась возможность осуществлять об¬
ширные проекты. Он стал “видным
американским византинистом”. Но вок¬
руг него не было той атмосферы теп¬
лоты и обожания, к которой он при¬
вык в России. Америка не стала для
него своей страной, многое в ней оста¬
валось для него чужым. Разница циви¬
лизаций давала о себе знать. К тому
же, оставалась проблема языка.
Он знал английский достаточно хоро¬
шо, говорил и писал, не подыскивая
слов. Но писать на нем совершенно
раскованно, легко и к тому же с под¬
текстом, как это великолепно получа¬
лось у него по-русски, он не мог. “Не
могу сказать, что все мои новые преи¬
мущества перекрывают потерю дру¬
зей и языка, Это невозместимо. И как
бы мне хорошо ни было, эта потеря
висит над головой”, - написал он
М.А. Заборову в другом письме32.
В эмиграции А.П. Каждая опубли¬
ковал несколько книг. Все они, по его
собственному признанию, восходят к
его русскому прошлому33. Обычно
они были написаны в сотрудничестве
с разными коллегами, но сотрудниче¬
ство это касалось главным образом
английского языка и не затрагивало
существа дела34. Две книги: “Народ и
433
А.П. Каждан
власть в Византии. Введение в совре¬
менное византиноведение”35 и “Изме¬
нения в византийской культуре в
XI-XII вв.” в сущности развивают те
подходы и принципы, которые были
изложены в 1968 г. в монографии
“Византийская культура”. В первой из
книг материал изложен как серия
проблем, во второй позитивно, как це¬
лостная характеристика византийско¬
го общества и его культурных дости¬
жений.
Третья книга “Исследования по ви¬
зантийской литературе XI-XII вв.”,
написанная в сотрудничестве с
английским литературоведом С. Фран¬
клином36, является по сути дела собра¬
нием статей А.П. Каждана, написан¬
ных в свое время по-русски и посвя¬
щенных византийским писателям кон¬
ца XI и XII в., от Михаила Атталиата
(конец XI в.) до Никиты Хониата
(начало XIII в.). Конечно, статьи были
существенно переработаны, но суть
книги сложилась в России задолго до
эмиграции. Эту работу А.П. Каждан
рассматривал как необходимый этап в
создании действительной истории ви¬
зантийской литературы как общест¬
венного явления, как составной части
истории человеческой культуры.
Подготовкой этого капитального
труда А.П. Каждан продолжал актив¬
но заниматься в Америке, используя
все преимущества имеющихся там би¬
блиотек. Он работал тщательно и ак¬
куратно, так, словно имел неограни¬
ченный запас времени. Во-первых, он
перечитал те источники, которые не
стали предметом его анализа в рабо¬
тах, посвященных византийской лите¬
ратуре XI-XII вв., по жанровым
или хронологическим соображениям.
В первую очередь он принялся за
агиографию. Он стал читать жития
преимущественно как памятники ли¬
тературы, но вместе с тем брал на
заметку все, что казалось ему инте¬
ресным. Так была создана обширная
картотека из 16000 карточек37, куда
были занесены данные по всем явле¬
ниям византийской жизни - климату,
орудиям труда, праву, эстетическим и
богословским идеям. Кроме того, он
тщательно изучал датировку памят¬
ников, их композицию, исторические
реалии и просопографические дан¬
ные. Результатом его изысканий ока¬
залась серия статей, объединенных
общим названием “Агиографические
заметки” и опубликованных в 80-е го¬
ды в ведущих византиноведческих
журналах, таких как Byzantion и
Byzantinische Zeitschrift38. В 1992 г. все
эти статьи были собраны в отдельную
книгу и напечатаны в Лондоне в серии
“Variorum reprints”. Другим плодом его
методического изучения агиографии
стал трехтомный труд, который суще¬
ствует лишь в машинописном вариан¬
те и находится в библиотеке Дамбар¬
тон Оукса. Этот труд, озаглавленный
как “Перечень Святых 1-Х вв. в хро¬
нологическом порядке” является
“биобиблиографическим” исследова¬
нием 325 святых первых десяти веков
нашей эры, чьи жития или мучениче¬
ства сохранились на греческом языке.
Картотека А.П. Каждана из 16000
карточек послужила основой для соз¬
дания компьютерной базы данных,
осуществленной Дамбартон Оукс39.
Параллельно с агиографией
А.П. Каждан продолжал свое иссле¬
дование “Истории” Никиты Хониата.
Этот историк был настоящей стра¬
стью А.П. Каждана. Он считал его
труд не просто важным историческим
источником, но и замечательным па¬
мятником византийской литературы.
Именно под таким углом зрения рас¬
смотрел А.П. Каждан “Историю” Ни¬
киты Хониата в упомянутой выше ра¬
боте “Книга и писатель в Византии”.
Незадолго до эмиграции в США он
написал большое исследование об
этом историке (его рукопись хранится
у старого друга ученого - Я.Н. Лю¬
434
А.П. Каждан
барского40). В США А.П. Каждан, по-
видимому, не считая работу вполне
завершенной, продолжал свое иссле¬
дование. Он стремился понять не
столько то, что Никита Хониат от¬
крыто высказывал, сколько то, что он
думал, скрывая от других и, возмож¬
но, от самого себя. Он считал, что
средством проникновения в подсозна¬
ние Хониата может стать только его
словарь. Этот словарь А.П. Каждан и
сделал объектом своего изучения.
Еще в то время, когда он вел свой се¬
минар на Малой Бронной, А.П. Каж¬
дан обратил наше внимание на то, как
лексика может помочь понять специ¬
фику менталитета того или иного ав¬
тора. Тогда мы читали “Историю”
Иоанна Кантакузина, и А.П. Каждан
открывал нам, как благодаря лекси¬
ческому анализу (например, обраще¬
нию внимания на частоту употребле¬
ния отдельных слов) можно при¬
открыть завесу над тем образом,
который Иоанн Кантакузин сам себе
создавал41. Именно этот метод он по¬
пытался применить к “Истории” Ни¬
киты Хониата. Но если в “Истории”
Иоанна Кантакузина его привлекала
отдельная, достаточно произвольно
выбранная лексика, то для “Истории”
Никиты Хониата он решил создать
симфонию, или конкорданс, т. е. пол¬
ный список употребленных в этом со¬
чинении слов. Работа была начата
еще в России и продолжалась затем в
США. Несколько лет понадобилось
ученому на то, чтобы выписать все
слова “Истории”, насчитывающей
655 страниц современного ее издания.
Но это был лишь подготовительный
этап, поскольку алфавитный пере¬
чень слов еще не открывал дороги к
внутреннему миру Никиты Хониата.
Начался второй этап работы над сло¬
варем Никиты Хониата, также потре¬
бовавший многолетнего труда. Суть
его заключалась в том, чтобы распре¬
делить все эти слова по смысловым
гнездам. Наконец упорный, казалось
бы, неподъемный для одного исследо¬
вателя труд подошел к концу. На ра¬
бочем столе у А.П. Каждана оказа¬
лось несколько сотен гнезд (80 тысяч
карточек42), охватывающих весь сло¬
варь Никиты Хониата, где под каж¬
дым словом приведены все фразы, в
контексте которых слово употребле¬
но, и эти фразы расположены в из¬
вестном смысловом порядке, ибо сло¬
ва могут иметь разные оттенки и даже
разные значения43. После этого иссле¬
дователь приступил к обработке сво¬
ей картотеки. Титанический труд на¬
чал приносить свои плоды. В 1991 г. в
Германии вышла первая статья, напи¬
санная на основе обработки словаря
Никиты Хониата44. Всего А.П. Каж¬
дан успел написать восемь статей.
Они довольно разнообразны по своей
тематике, но всех их объединяет один
исследовательский метод и одна идея:
лексика писателя, частота употребле¬
ния слов, контекст фразы может ска¬
зать о писателе гораздо больше, чем
он говорит о себе сам в своей “Исто¬
рии”45. К сожалению, завершающего
обобщающего труда о Никите Хониа-
те ученый создать не успел.
Дело в том, что А.П. Каждан редко
работал только над одной темой или
одной работой. У него было много
идей и много планов, над которыми он
умел работать практически одновре¬
менно. Его давней мечтой было соз¬
дать небольшую энциклопедию по ис¬
тории Византии. Впервые подобную
идею высказал известный венгерский
византинист Д. Моравчик в 1948 г., но
только А.П. Каждан смог воплотить
ее в жизнь. Его пребывание в США
существенно облегчило задачу. При
содействии тогдашнего директора
Дамбартон Оукса Дж. Констебла
А.П. Каждан подал просьбу относи¬
тельно гранта в несколько солидных
фондов. Вдобавок к деньгам, которые
выделил Дамбартон Оукс, получилась
435
А.П. Каждан
немалая сумма. Это позволило
А.П. Каждану привлечь к участию в
создании энциклопедии (или, как она
называется, Оксфордского словаря по
византиноведению46) самых крупных
ученых из разных стран - США, Кана¬
ды, Англии, Австралии, Австрии,
Германии, Голландии, Греции и Юго¬
славии. В результате получилась
большая работа, состоящая из 3-х то¬
мов примерно по 50 листов каждый.
В словаре более 5000 статей, охваты¬
вающих все стороны византийской
жизни - от обработки почвы до раз¬
мышлений о Боге. Сам А.П. Каждан
написал около 2000 статей по самым
разным проблемам - экономике, со¬
циальной структуре, истории церкви,
литературе, персоналиям и т.д. Ста¬
тьи других авторов были А.П. Кажда-
ном тщательно отредактированы, так
что энциклопедия представляет собой
нечто органически цельное. Словарь
быстро вошел в научный оборот, и те¬
перь уже трудно представить совре¬
менное византиноведение без этой
ценного труда.
Работа над словарем заняла более
семи лет. После ее завершения
А.П. Каждан полностью переключил¬
ся на создание капитального труда по
истории византийской литературы.
Книга была задумана в шести томах.
Он писал тщательно, но быстро. И все
же боялся не успеть. А.П. Каждан
считал эту работу своей лебединой
песней и мечтал умереть на последней
ее странице, но не ранее того. Судьба
распорядилась иначе. Тем не менее,
весьма знаменательно, что умер он в
тот день, когда отправил по почте
первый том “Истории византийской
литературы” в Грецию, где ее должны
были напечатать47.
Во введении к своему труду, автор
ясно и четко излагает свой подход к
феномену византийской литературы.
С одной стороны, он отказывается
трактовать ее как надстройку, кото¬
рая отражает лежащий в ее основании
экономический, социальный и поли¬
тический “базис”, с другой стороны,
ему не импонирует рассматривать ее
как независимую сферу деятельности,
опирающуюся на собственные зако¬
ны и принципы и следующую своим
путем в соответствии с присущими ей
механизмами развития, главнейшим
из которых является подражание ан¬
тичной литературе. По его мнению,
существует некий средний путь истол¬
кования феномена литературы: не
как хаотической массы текстов, кото¬
рые требуют каталогизации согласно
заранее определенным категориям
(по аналогии с биологическими вида¬
ми), и не как чисто социальный фено¬
мен, отражающий, например, эконо¬
мический базис, но скорее как часть
культуры, не зависимой от среды, в
которой она существует, и в то же
время тесно с ней связанной. Для
А.П. Каждана литература - не зерка¬
ло общества, а структура, в какой-то
степени несущая в себе те же черты,
что и породившее ее общество.
Он понимает литературу не как сово¬
купность написанных текстов, но как
систему способов и средств, которыми
пользуются авторы, чтобы выразить
себя. Для него литература - это “ав¬
торская манера поведения”, использо¬
вание образов и фигур. Иными слова¬
ми, его интересует в первую очередь
искусство художественного выраже¬
ния, которое он рассматривает в тес¬
ной связи с византийской эстетикой.
Он выступает против того, чтобы ви¬
зантийскую литературу оценивали с
точки зрения античной литературной
эстетики и видели в ней лишь испор¬
ченную форму античной литературы,
бледное подражание великим образ¬
цам, искаженное зеркало, безуспеш¬
ную погоню за античным стилем.
А.П. Каждан попытался оценить ви¬
зантийскую литературу не в сравне¬
нии с античными образцами, а по ее
436
А.П. Каждан
собственным меркам. Он стремился
понять вкусы византийцев и уловить
то, что доставляло византийцам удо¬
вольствие при чтении средневекового
греческого текста. Поскольку его ин¬
тересовали приемы художественного
выражения, он отказался от того, что¬
бы давать инвентаризацию всех
сохранившихся текстов, но сосредото¬
чил свое внимание на ведущих авто¬
рах, которые разрабатывали и ис¬
пользовали эти приемы, ибо на их
творчестве функционирование этих
приемов может быть лучше всего
проиллюстрировано. А.П. Каждан
учитывает особенности историческо¬
го периода и специфику личности в
пределах этого периода. Он строит
свою монографию не как описание
жанров, а как развитие системы
средств и методов художественного вы¬
ражения. Однако стилистический ана¬
лиз литературы интересует А.П. Каж-
дана не столько сам по себе, сколько в
тесной связи со спецификой византий¬
ской ментальности, со спецификой ви¬
зантийской цивилизации в целом.
Первый том охватывает период с
650 по 850 г. и распадается на две час¬
ти. В первой из них рассматривается
литература конца VII - середины
VIII в., т.е. периода так называемых
темных веков; вторая, озаглавленная
“Расцвет монашеской литературы”,
охватывает литературу ок. 775 - ок.
850 г. В результате своего исследова¬
ния А.П. Каждан приходит к выводу,
что четко обозначенной границы ме¬
жду произведениями того и другого
периода не существует; правомерно, с
его точки зрения, говорить лишь о не¬
коем подобии различия между ними.
Литература “темных веков” была в
высшей степени метафизическим уст¬
ремлением к небу. Ее представители
были сосредоточены на мире Христа,
девы Марии, ангелов и героев Ветхо¬
го и Нового завета; главное, что их за¬
ботит - это раскаяние, искупление ви¬
ны, покаяние, глубокое осознание
собственной греховности и стремле¬
ние к духовному катарсису как подго¬
товительному шагу к вечной жизни в
раю. Земными событиями либо пре¬
небрегают, либо они рассматривают¬
ся через призму неясных пророчеств,
и едва заметные частички будничной
жизни проникают в этот возвышен¬
ный мир лишь случайно. Характерной
чертой литературы “темных веков”
является отсутствие жанров отчетли¬
во выраженного социального или ча¬
стного характера. Исторические
сочинения, драма, личные письма,
лирика утрачивают свое значение.
И напротив процветают те жанры,
которые в обстановке праздничного
торжества стремятся стереть грань,
разделяющую земной и небесный мир
и создать иллюзию прямых отноше¬
ний с Богом. Это - гимнография, го¬
милетика и агиография. Особой попу¬
лярностью пользовалась гомилетика.
Классический принцип ясности не
имел в глазах византийцев того вре¬
мени никакой привлекательности.
Напротив, затемненность содержания
приводила их в восторг, ибо темнота
выражения связывалась с идеей невы¬
разимости божественного мира. По¬
добное восприятие мироздания опре¬
делило выбор стилистических
средств, одним из которых была мо¬
нотонность. В то время как у совре¬
менного читателя стилистическое
единообразие вызывает неприязнь,
для византийцев однообразие выра¬
жения отражало онтологический мо¬
низм вселенной и гносеологический
монизм истины относительно вселен¬
ной. Наряду с причинами философ¬
ского свойства, однообразие выраже¬
ния, по мнению А.П. Каждана, имело
и более земные корни. Византийская
эстетика монотонности, предполагает
автор, была ближе к укладу повсе¬
дневной жизни (во всяком случае, хо¬
рошо отрегулированному укладу сре¬
437
А.П. Каждан
дневекового общества), нежели
современный поиск непременной ори¬
гинальности; она “реалистична” в вы¬
сшем смысле этого слова.
Для литературы IX в., монашеской
по своим социальным корням, было
характерно возвращение некоторой
“историчности” и “очеловеченности”;
в литературе вновь появились черты
реального мира. Возродилась хроно¬
графия и эпистолография. Возвышен¬
ная гомилетика уступила место агио¬
графии, которая, приобретя черты
многообразия, вобрала в себя не¬
сколько подвидов жанра; возродились
малые жанры, посвященные поведе¬
нию людей. Литературными героями
часто становятся обычные люди, а не
персонажи Священного Писания. Хо¬
тя простая и неуравновешенная анти¬
теза добра и зла остается важнейшим
элементом в описании характера, поя¬
вляются первые признаки более тон¬
кого подхода к сложностям человече¬
ской природы. Кроме того, начинает
нарушаться композиционное однооб¬
разие. Единство изложения прерыва¬
ется не связанными с доминирующей
идеей эпизодами и даже новеллами, а
это в свою очередь снижало роль
столь свойственных литературе “тем¬
ных веков” повторов.
Не трудно заметить, что “История
византийской литературы” является
логическим продолжением всех пред¬
шествующих работ ученого. Для
А.П. Каждана всегда было характер¬
но стремление к широкому видению
прошлого и доскональное знание ис¬
точников. Это позволило ему создать
полнокровный, красочный облик уни¬
кальной цивилизации.
Перу А.П. Каждана принадлежит
более 2800 работ48, включая статьи в
энциклопедиях.
Он оставил потомству и тонкие на¬
учные исследования, и научно-попу¬
лярные труды и литературно-публи¬
цистические эссе. Он писал не потому,
что умел писать, а потому, что имел,
что писать. Его вклад в науку столь
велик, что над ним еще долго будут
размышлять его потомки.
Примечания
1 См.: Эльдарова И.К. Памяти друга:
(Письма студента А. Каждана военных
лет) // Мир Александра Каждана. СПб.,
2003. С. 52.
2 Каждан А.П. Трудный путь в Византию //
Там же. С. 491.
3 См. об этом: Удальцова З.В. Советское
византиноведение за 50 лет. М., 1969.
С. 43-44.
4 Каждан А.П. Аграрные отношения в Ви¬
зантии XIII-XIV вв. М., 1952.
5 См.: Каждан А.П. Формы условной собст¬
венности в Византии. М., 1960. В том же
году переведена на немецкий язык. См.:
Kazhdan A. Formen des bedingten Eigentum
in Byzanz wahrend des X.-XII. Jahrhundert.
Moskau, 1960. Переиздано в 1966 г.; см.:
Byzantinisch-neugriechische Jahrbiicher.
1966. Bd. 29. S. 217-224; Idem. Pronoia: The
history of a scholarly discussion // Intercultural
contacts in the mediaeval Mediterranean.
1995. P. 133-163.
6 См.: Горянов Б.Т. Поздневизантийский
феодализм. M., 1962. С. 155, 328, 398 и
след.
7 Си.:Левченко М.В. [Рецензия] //ВВ. 1952.
Т. 7. С. 276-282.
8 Месопотамия на рубеже V-VI вв. н.э.: (Си¬
рийская хроника Иешу Стилита как исто¬
рический источник): Основные положе¬
ния дисс. ... д-ра ист. наук. Л., 1939.
9 Псамафийская хроника / Предисл., пер. и
коммент. А.П. Каждана // Две византий¬
ские хроники. М., 1959. С. 7-139.
10 См., например: Сюзюмов М.Я. [Рецен¬
зия] // ВВ. 1962. Т. 21. Рец. на кн.: Каж¬
дан А.П. Деревня и город в Византии
IX-X вв.: (Очерки по истории византий¬
ского феодализма). М., 1960; С. 209-217; об
этих проблемах см. также: Сюзюмов М.Я.
Византийский город (середина VII - сере¬
дина IX в.) // ВВ. 1967. Т. 27. С. 39-70.
11 ВИ. 1960. №9.
12 См., например: Каждан А.П. К вопросу о
социальных воззрениях Кекавмена //ВВ.
1974. Т. 36. С. 154-167. Рец. на кн.: Сове¬
ты и рассказы Кекавмена: Сочинение ви¬
зантийского полководца XI в. / Подгот.
438
А.П. Каждан
текста, введ., пер. и коммент. Г.Г. Литав-
рина. М., 1972; Литаврин Г.Г Ответ ре¬
цензенту // Там же. С. 167-177. Дискуссия
между двумя учеными заняла более 20
страниц текста петитом, однако в ней не
было и следа неприязни или бестактно¬
сти.
13 История Византии. 1967. Т. 2, ч. 2, гл. 1:
Основные источники по истории Византии
второй половины 1Х-ХП вв. С. 105-114;
Гл. 4: Государство и церковь во второй по¬
ловине IX-X вв. С. 155-171; Гл. 5: Соци¬
альная и политическая борьба в Византии
в середине IX - середине X в. С. 172-187;
Гл. 6: Внешнеполитическое положение
империи в середине IX - середине X в.
С. 188-205; Гл. 9: Экономическое развитие
империи в XI-XII вв. С. 237-261; Гл. 11:
Внутриполитический кризис в конце XI в.
и внешнеполитический разгром.
С. 278-294; Гл. 12: Провинциальная ари¬
стократия у власти. Внутренняя политика
первых Комнинов. С. 295-311; Гл. 13:
Внешнеполитическое положение империи
в первой половине и середине XII в.
С. 312-330; Гл. 16: Наука и образование.
Раздел: Богословие. С. 365-369; Гл. 17: Ли¬
тература. С. 369-386; Т. 3. Гл. 1: Источни¬
ки. С. 5-14; Гл. 2: Латинская империя.
С. 15-28; Гл. 12: Завоевание турками Мо¬
рей, островов Эгейского моря и Трапе -
зундской империи. С. 199-206.
14 Каждан А.П. Византийская культура
(X-XII вв.). М., 1968.
15 Наиболее значительные из них: Религия и
атеизм в древнем мире. М., 1957; Как че¬
ловек создал бога. М., 1959. Переиздава¬
лась неднократно; От Христа к Констан¬
тину. М., 1965; У стен Царьграда. М.,
1965; В поисках минувших столетий. М.,
1963. Переиздана с изменениями в 1998 г.
под названием “Удивительный мир исто¬
рии”. В 2002 г. переиздана под первона¬
чальным названием.
16 Каждан А.П. Возникновение и сущность
православия. М., 1968. С. 36-41.
17 См., например: Каждан А.П. Между ре¬
волюцией и диктатурой // Новый мир.
1965. № 9. С. 271-274. Рец. на кн.: Утчен-
ко С. Л. Кризис и падение Римской рес¬
публики. М., 1965; Каждан А.П. Осто¬
рожно - история // Там же. 1968. № 9.
С. 285-286. Ср.: Он же. Прошлое под су¬
дом истории: (Нравственное содержание
исторической науки) // Знание - сила.
1966. № 11. С. 22-23.
18 Фейхтвангер Л. Собр. соч. М., 1965. Т. 7:
Иудейская война. Послесл. А.П. Каждана.
С. 435-556.
19 Там же. С. 451-453.
20 См., например, его переписку с М.С. Аль¬
перовичем и Е.С. Померанцевой: Мир
Александра Каждана. С. 448—449,
467-468.
21 Каждан А.П. Социальный состав господ¬
ствующего класса в Византии XI-XII вв.
М., 1974. Важным добавлением к работе
является его же монография “Армяне в
составе господствующего класса Визан¬
тийской империи”, выпущенная в Ереване
в 1975 г.
22 Каждан А.П. Два новых византийских па¬
мятника XII столетия. 1. Продром и его
стихи на рождение Алексея Комнина //
ВВ. 1964. Т. 24. С. 58-83.
23 Каждан А.П. Предварительные замеча¬
ния о мировоззрении византийского мис¬
тика X-XI вв. Симеона // Byzantinoslavica.
1967. Т. 28. Р. 1-38.
24 Каждан А.П. Византийский публицист
XII в. Евстафий Солунский. // ВВ. 1967.
Т. 27. С. 87-106; 1968. Т. 28. С. 60-84; 1969.
Т. 29. С. 177-195.
25 Каждан А.П. Социальные воззрения Ми¬
хаила Атталиата// ЗРВИ. 1976. Т. 17.
С. 1-53.
26 Каждан А.П. Робер де Клари и Никита
Хониат: (Некоторые особенности писа¬
тельской манеры) // Европа в средние ве¬
ка: Экономика, политика, культура. М.,
1972. С. 294-299; Он же. Цвет в художест¬
венной системе Никиты Хониата // Визан¬
тия, южные славяне и Древняя Русь, За¬
падная Европа: Искусство и культура. М.,
1973. С. 132-135; Он же. Корабль в бур¬
ном море: К вопросу о соотношении об¬
разной системы и исторических взглядов
двух византийских писателей // Из исто¬
рии культуры средних веков и Возрожде¬
ния. М., 1976. С. 3-16.
27 ВВ. 1974. Т. 36. С. 177-179.
28 Книга была опубликована издательством
“Алетейя” в 2002 г.
29 Любарский Я.Н. Об авторе и истории соз¬
дания этой книги // Каждан А.П. История
византийской литературы (650-850 гг.).
СПб., 2002.
30 Talbot А.-М. Alexander Petrovich Kazhdan:
The American years // Byzantinische
Forschungen. Amsterdam, 2002. Bd. 27.
S. 125.
31 Мир Александра Каждана. С. 434.
439
А.П. Каждан
32 Там же.
33 Каждан А.П. Трудный путь... С. 484-485.
34 См. об этом: Constable G. Preface //
Kazhdan A., Constable G. People and power
in Byzantium: An introduction to modem
Byzantine studies. Washington (D.C.), 1982.
Переиздана в 1991 г.
35 Kazhdan A., Epstein A.W. Change in
Byzantine culture in the eleventh and twelfth
centuries. Berkeley; Los Angeles; London,
1985.
36 Kazhdan A., Franklin S. Studies on Byzantine
literature of the eleventh and twelfth centuries.
Cambridge, 1984.
37 Talbot A.-M. Op. cit. P. 129.
38 Cm.: Kazhdan A. Hagiographical notes I I
Byzantion. 1983. T. 53. P. 538-558; T. 54.
P. 176-192; Byzantinische Zeitschr. 1985.
Bd. 78. S. 49-55; Byzantion. 1986. T. 56.
P. 148-170; Idem. Byzantine hagiography and
sex in the fifth to twelfth centuries //
Dumbarton Oaks Pap. 1990. N 44. P. 131-143.
39 Talbot A.-M. Op. cit. P. 130.
40 Любарский Я.Н. Указ. соч. С. 12.
41 См. об этом: Kazhdan A. L’histoire de
Cantacuzene en tant qu’oeuvre litteraire I I
Byzantion. 1980. T. 50. P. 279-235.
42 Talbot A.-M. Op. cit. P. 127.
43 Рукопись полного словаря Никиты Хони-
ата, составленного А.П. Кажданом хра¬
нится в настоящее время в кабинете ви¬
зантийской и новогреческой филологии
филологического факультета Санкт-Пе¬
тербургского университета. См.: Любар¬
ский Я.Н. Указ. соч. С. 12.
44 Kazhdan А. Кбгрег in der Geschichtswerk des
Niketas Choniates // Fest und Alltag in
Byzanz / Hrsg. von G. Prinzing, D. Simon.
Munchen, 1991. S. 91-105
45 См., например: Каждан А.П. Идея движе¬
ния в словаре византийского историка
Никиты Хониата // Одиссей. М., 1994.
С. 95-116; Kazhdan A. El mundo vegetal en la
Historia de Nicetas Choniates // Erytheia.
1995. Vol. 16. P. 63-72; Idem. Terminology of
war in Niketas Choniates Historia I I Peace and
war in Byzantium: Essays in honor of
George T. Dennis / Ed. T.S. Miller, J. Nesbitt.
Wash., 1995. P. 225-244; etc.
46 The Oxford dictionary of Byzantium / Ed. in
chief A.P. Kazhdan. New York; Oxford, 1991.
Vol. 1-3.
47 Книга вышла в свет в 1999 г. См.:
Kazhdan A. A history of Byzantine literature
(650-850). Athens, 1999. In collaboration
with Sherry L.F., Angelidi Ch. Переведена
на русский язык в 2002 г. А.О. Белозеро¬
вой, Е.И. Ванеевой и др.
48 См.: Курышева М.А. Опыт библиогра¬
фии печатных трудов Александра Пет¬
ровича Каждана // Мир Александра Ка-
ждана.
Основные труды А.П. Каждана
Аграрные отношения в Византии
ХШ-XIV вв. М., 1952.
Псамафийская хроника / Пред., пер. и ком-
мент. // Две византийские хроники. М.,
1959.
Деревня и город в Византии IX-X вв.: (Очер¬
ки по истории византийского феодализ¬
ма). М., 1960.
Византийская культура (Х-ХН вв.). М.,
1968 г.
Книга и писатель в Византии. М., 1973.
Социальный состав господствующего клас¬
са в Византии XI-XII вв. М., 1974.
Армяне в составе господствующего клас¬
са Византийской империи. Ереван,
1975.
Два дня из жизни Константинополя. СПб.,
2002.
История византийской литературы
(650-850 гг.). СПб., 2002.
* * *
Franklin S. Bibliography of works by Alexander
Kazhdan // Dumbarton Oaks Pap. 1992. N 46.
P. 5-26.
Курышева M.A. Опыт библиографии печат¬
ных трудов Александра Петровича Каж¬
дана // Мир Александра Каждана. СПб.,
2003. С. 541-617
Литература об А.П. Каждане
Мир Александра Каждана. СПб., 2003: Из
содерж.: Шмидт С.О. Самый талантли¬
вый с нашего курса; Альперович М.С.
Не Византией единой; там же см. статьи
других авторов.
Лев Платонович Карсавин
(1882-1952)
“Он был великим не потому, что на¬
копил большое количество выписок и
написал кое-какие научные исследо¬
вания, а потому, что всегда вносил в
свою работу ощущение жизни, кото¬
рым не пренебрегает ни один подлин¬
ный историк”1.
Эти слова Люсьена Февра, сказан¬
ные им о своем младшем друге и кол¬
леге Марке Блоке, могут быть с пол¬
ным основанием отнесены и к их сов¬
ременнику - российскому историку и
философу Льву Платоновичу Карса¬
вину. Жизнь не сводила основателей
“Анналов” и “Новой истории” с Кар¬
савиным лично. Не были они, видимо,
знакомы и с творчеством друг друга.
Впрочем, трудно утверждать это с
полной уверенностью. Ведь после вы¬
нужденной эмиграции в 1922 г. Карса¬
вин обосновался в Западной Европе,
сначала в Берлине, затем непосредст¬
венно в Париже. И даже после того,
как он в 1928 г. стал профессором
только что основанного университета
в Каунасе, связь его с Францией, где в
Париже оставалась семья, сохрани¬
лась. Но дело даже не в этих фор¬
мальных фактах и житейских связях.
Как известно, парижский период
(1924-1929) эмигрантской жизни
Л.П. Карсавина - это время его актив¬
ной деятельности как одного из теоре¬
тиков русского евразийского эмигрант¬
ского движения. С 1925 г. Карсавин
регулярно печатается в евразийских
изданиях, с 1926 г. руководит “Евра¬
зийским семинаром”, в центре заня¬
тий которого цикл его лекций “Россия
и Европа” и идеи культурного единст¬
ва этапов исторического развития и
самой истории человечества как про¬
цесса взаимодействия культур. И кто
знает, может быть, не только стрем¬
ление к сравнительному исследова¬
нию аграрной истории средневековой
Европы побудило М. Блока изучить
русский язык, о чем упоминает
Л. Февр в своих записках о нем.
Но как бы то ни было, и всемирно
известные сегодня французские исто¬
рики, и их российский коллега, истин¬
ный масштаб творческой личности
которого до сих пор остается непрояс¬
ненным и недооцененным в полной
мере даже на его родине, жили не про¬
сто в одно время и почти в одном мес¬
те. Они жили в одном мире - европей¬
ском начала нового столетия, пере¬
жившем катастрофу Первой мировой
войны, революционные потрясения и
441
Л.П. Карсавин
крушение одной из крупнейших евро¬
пейских монархий. Они были талант¬
ливы и ангажированы своим време¬
нем и своей наукой. И не удивительно,
что их имена оказались в одном ряду
тех, через чье творчество историче¬
ская наука XX века впервые открыто
и последовательно артикулировала
свою потребность в самоидентифика¬
ции, в выработке новых, адекватных
ее возможностям и самой природе ис¬
торического знания методов постиже¬
ния прошлого. Это совпадение не слу¬
чайно. Напротив, мы имеем здесь де¬
ло с одним из уникальных проявлений
закономерности, но закономерности
культурно-исторической, реализую¬
щейся на уровне интеллектуальной
истории. И Л. Февр, и М. Блок, и
Л. Карсавин были людьми одного вре¬
мени и одной профессиональной куль¬
туры, и присущее ей сознание, порож¬
давшее “однородные идеи и запросы”,
было достоянием каждого из них.
Данная статья не предполагает
сравнительного анализа. Предвари¬
тельный и общий контур его уже был
намечен мною в первых публикациях,
посвященных творчеству Л.П. Карса-
вина-историка2. Здесь же мне хоте¬
лось бы еще раз акцентировать вни¬
мание на процессе формирования в
его творчестве самой идеи новой
исторической науки как истории то¬
тальной и культурной, а также ее ин¬
струментария. Эта задача представля¬
ется тем более актуальной, что в мас¬
се появившихся в последнее время
публикаций, посвященных Л.П. Кар¬
савину или так или иначе упоминаю¬
щих о его творчестве, присутствует
один и тот же стереотип оценки его
как эволюционировавшего от исто¬
рии - истории средневековой религи¬
озности - к философии и, в конечном
счете, как исключительно религиоз¬
но-философского по характеру и ос¬
новной направленности3. Подобный
подход представляется мне неправо¬
мерным упрощением. Он механисти¬
чен и неоправданно раздробляет на
редкость цельную методологически и
концептуально, органичную по своей
центральной идее научную практику
и философские искания этого выдаю¬
щегося ученого, в то время как карса-
винская “эмпирия” и его конкретно¬
исторические исследования исходят
из одной и той же монистической идеи
мира и истории как истории культур¬
ной и целостной. Развертываемая в
разных ракурсах, история эта прони¬
зывает и его работы по средневеко¬
вой религиозности и культуре в це¬
лом, и истории православия и католи¬
чества, публицистические статьи, в
частности и те, что относятся к пери¬
оду его “евразийской” деятельности, и
цикл его “малых” философских сочи¬
нений, не говоря уже о фундаменталь¬
ной монографии “Философия исто¬
рии”
Л.П. Карсавин - историк культуры
по преимуществу. И думается, что
далеко не случайно его последний
большой труд, написанный в годы
пребывания в Литве и вобравший в се¬
бя прочитанные им курсы лекций по
античной и средневековой филосо¬
фии, имеет название “История куль¬
туры” (издан в 90-е гг. на литовском
яз.4). Творчество Л.П. Карсавина с
точки зрения его концептуально-смы¬
слового содержания можно было бы
обозначить, пользуясь его же излюб¬
ленным термином, как “всеединство”,
своеобразно раскрывающее себя в
каждом его исследовании, будь то
конкретно-исторические или теорети¬
ческие труды.
Л.П. Карсавин - ученик выдающе¬
гося педагога и медиевиста И.М. Грев-
са. Он был его гордостью. “Из всех
моих учеников, - вспоминает
А.В. Карташев слова Гревса, - я пер¬
вым по талантливости ставлю
Г.П. Федотова. Но, конечно, выше
всех сравнений я считаю сверхдарови¬
442
Л.П. Карсавин
того Карсавина”5. Это высказывание
Гревса относится к 1914-1917 гг., ко¬
гда уже появились в печати первые
монографии Карсавина6 и первые ре¬
цензии на них, в том числе и самого
Гревса. “Чувствуется сила и вдохнове¬
ние, очень большие знания, печать
подлинного исследователя, настоящая
способность исторического творчест¬
ва, несмотря на серьезные пробелы в
технике и искусстве...”, - такими сло¬
вами завершает И. Гревс свою рецен¬
зию на “Очерки...”7. Но учитель шо¬
кирован, и дело не в отмеченных не¬
достатках. Все гораздо серьезнее: его
ученик «будто бы пережил веру в пра¬
вильность “генетического метода”
изучения истории и вообще, по-види-
мому, недоволен господствующими в
нашей науке методическими взгляда¬
ми и приемами, даже хочет, может
быть, вообще отказаться от объясне¬
ния, от разыскания причинно-следст¬
венной связи между явлениями. Ему,
видимо, желается ограничить себя
описанием хода, но не внешних собы¬
тий. как ставила свою цель некогда
школа Ранке, а внутренних процессов,
отмечая в их течении только сосуще¬
ствования и последовательности, но
не взаимодействия и генезис...
Это цитата из той же рецензии
Гревса, точно передающая существо
методологической позиции, деклари¬
рованной Карсавиным уже в маги¬
стерской диссертации. Со всей опре¬
деленностью, последовательно эта
позиция раскрывается в “Основах
средневековой религиозности” Как
и в первой монографии, в центре вни¬
мания автора здесь не богословские
системы, не идеология, но тот всеоб¬
щий подъем религиозных чувствова¬
ний, эмоций, который определял осо¬
бенность ХП-ХШ вв. - кульминаци¬
онной эпохи средневековья; энергия
и инициативы церкви, как участника
и “направителя” этого подъема;
столкновения и взаимодействия ере¬
сей и традиционной религиозности
и т.п.
Методологически и методически
это исследование с полным правом
можно назвать манифестом “новой
истории” в российской историогра¬
фии начала XX столетия. Карсавин
открыто направляет здесь свою кри¬
тику против “мании” “поиска проис¬
хождения” и классификации - которой
была одержима современная ему нау¬
ка. Важно понять не то, “как создава¬
лось”, пишет он в обширном введении
к этой книге, а “как было” - найти в
самих фактах, собранных историком,
присущую им внутреннюю упорядо¬
чивающую взаимосвязь, обеспечива¬
ющую единство и неповторимое свое¬
образие изучаемого им времени. Кар¬
савин формулирует здесь суть своего
научного подхода и вводит новую
адекватную ему систему понятий.
Принципам “генетического метода” он
противопоставляет т.н. “статическую
историю”, поиску генезиса, формаль¬
ных причинно-следственных связей,
“филиации” идей и институтов - изу¬
чение “общего религиозного фонда”
как системы мирочувствования, миро-
видения, присущей данной историче¬
ской эпохе и проявляющей себя в соз¬
нании, восприятии жизни, поведенче¬
ских формах каждого индивида, этому
обществу и эпохе принадлежащего.
“Очерки религиозных движений...”
и “Основы средневековой религиоз¬
ности...” - магистерская и докторская
диссертации Л.П. Карсавина - не опу¬
сы начинающего, как это нередко ут¬
верждают современные “карсавино-
веды”, причем, не только начинаю¬
щие. Эти оригинальные исследования
молодого ученого приглашали к дис¬
куссии и бросали вызов не только
классическому позитивизму XIX в., но
и его критикам в начале XX века.
Конечно, термины “средний чело¬
век”, “средний религиозный человек”,
“типический человек”, как и “стати¬
443
Л.П. Карсавин
ческая история”, которыми Карсавин
оперирует в первых своих монографи¬
ях и статьях, и которые присутствуют
в более поздних его работах (в частно¬
сти во “Введении в историю”) - воз¬
можно, и не очень удачный выбор.
Л.П. Карсавин и сам это сознавал.
Однако используемые им в логике
конкретно-исторического исследова¬
ния, ориентированного не на выявле¬
ние генетических связей конкретных
процессов развития и эволюции, но на
феноменологический анализ сознания
(в том числе религиозного) и социаль¬
ного действия исторических персона¬
жей, на изучение социопсихологиче¬
ских взаимосвязей и взаимодействия
индивидов, их общностей в конкрет¬
ных ситуациях “состояния” (отсюда и
сам термин - “статическая история”),
названные термины обретают в кар-
савинских работах иное смысловое
содержание, “то общее, что исследо¬
ватель стремился понять в индивиду¬
альном”
В этом ином, переосмысленном
значении термин генетической исто¬
рии “средний человек” (“средний ре¬
лигиозный человек” и т.п.) синоними¬
чен карсавинскому термину-понятию
“общий религиозный фонд”8. В обоих
случаях речь идет о системе мировоз¬
зренческих понятий общего характе¬
ра - о понятиях универсальных,
формирующих специфический “образ
мира” средневекового человека (дуа¬
лизм, символизм, антиномичность,
ценностная окраска воспринимаемой
действительности и др.) и определяю¬
щих, в конечном счете, категории сре¬
дневековой культуры. Преломляясь в
каждом индивидуальном сознании по-
своему, эта система общих универ¬
сальных понятий, полагал Л.П. Карса¬
вин, определяла и многообразие пове¬
денческих форм.
“Допуская своеобразные скрещи¬
вания влияний, мы тем не менее все¬
гда предполагаем что-то общее и при¬
соединяем сюда уравнивающее, сгла¬
живающее индивидуальные особен¬
ности влияние взаимного общения...”
Мы имеем здесь дело по существу с
многозначительным историографиче¬
ским симптомом - переформулиров¬
кой под влиянием новой стратегии ис¬
торического познания “принятых”
профессиональным сообществом,
“конвенциональных”, понятий; иными
словами, - с одной из самых красноре¬
чивых манифестаций становления но¬
вого качества познавательных воз¬
можностей истории, как области зна¬
ния. Такие факты известны из исто¬
рии исторической науки. Подобную
трансформацию, например, пережили
термины “материальная культура”,
“повседневность”, в частности, в рабо¬
тах Ф. Броделя - сознательно заимст¬
вованные в свое время им у позити¬
визма и им же переосмысленные9.
Возражения рецензентов не поко¬
лебали уверенности Л.П. Карсавина в
методологическом значении понятия
“средний человек” Существование
его, пишет Л.П. Карсавин, выражая
свою неудовлетворенность результа¬
тами дискуссии, развернувшейся по
этому вопросу после выхода в свет
его “Очерков...”, «фактически дока¬
зывается всяким историческим ис¬
следованием. Этот “средний чело¬
век” живет и в историке Виллани и в
каждом из приведенных мною хрони¬
стов, проповедников и писателей.
Поэтому-то и полны значения наши
тексты, что позволяют по дошедшим
до нас сведениям открывать те тен¬
денции или потенции, которые при¬
сущи всякому человеку занимающей
нас эпохи, позволяют нам говорить
об основных чертах религиозности
эпохи и понять ее религиозное разви¬
тие»10.
«Мы берем человека не в тот мо¬
мент, когда он “строит свое мировоз¬
зрение” или занимается его “выработ¬
кой”, а на всем протяжении его жизни,
444
Л.П. Карсавин
когда он не думает о согласовании
своих мыслей и чувств»11.
Именно этот метод, ориентирую¬
щийся на анализ конкретно-историче¬
ского “состояния” - “мироведения”, и
в этом контексте - систем внутренних
социокультурных взаимосвязей и вза¬
имодействий в обществе (и сообщест¬
вах), Карсавин и называл “статиче¬
ской историей” - “системной”, “куль¬
турной”, сказали бы мы сегодня.
И именно этот ракурс наблюдения по¬
зволил ему одним из первых ощутить
скрытый в недрах духовной жизни
средневековья главный нерв средне¬
вековой культуры, определяющий ее
специфику и дающий знать о себе во
всех ее проявлениях - противоречи¬
вую двойственность, “антиномич-
ность сознания”, по выражению Кар¬
савина - то, что современные истори¬
ки культуры предпочитают называть
амбивалентностью картины мира сре¬
дневекового человека12. Он пишет в
“Основах...”:
«Справедливая в общей форме ан-
тиномичность сознания особенно при¬
менима к изучаемой нами эпохе.
Франциск Ассизский любит природу,
восхищается ее красотой в “Гимне
брату солнцу”, он жалеет и любит
свое тело “бедного брата осла”. И он
же изнуряет свое тело чрезмерною,
достигающей пределов гастрономии
аскезой, подавляет в себе естествен¬
нейшие и невиннейшие желания. По¬
эт пантеистической любви вдруг ста¬
новится упорным борцом с демонами.
Непосредственное подражание Хри¬
сту и свободное понимание Его заве¬
тов чередуется в нем с формализмом
и буквоедством. Папа Григорий IX,
друг Франциска, умиляется до слез
при виде жалкой жизни миноритов, он
сам воспевает “Владычицу Бедность”,
и он же более, чем кто-либо другой,
упорно и не стесняясь в средствах, бо¬
рется за обладание миром. В ереси
гневное отвержение церкви сочетает¬
ся с неистребимой верой в нее, и валь-
денский диакон Раймунд де Коста без¬
надежно пытается примирить призна¬
ние римского клира с признанием
вальденской иерархии. Любвеобилие
Доминика не мешает ему стать для
еретиков “злым псом” Господа, и, по¬
сылая свои жертвы на костер, инкви¬
зитор проливает слезы перед образом
Распятого. Внутри индивидуального
сознания всплывают и сталкиваются
противоречивые религиозности, и ко¬
леблющимся шагом по извилистым
путям идут религиозные вожди к сво¬
им неосуществимым целям...»13
“Основы средневековой религиоз¬
ности” - монография, ставшая про¬
граммной для творчества Карсавина
как историка культуры. Именно здесь
впервые им была сформулирована
идея исторического процесса как син¬
тезирующего единства “социального”
(т.е. всех видов социальной практики)
и “психического” (“душевного”), под
этим последним Карсавин понимал -
и это важно подчеркнуть - состояние
общественного сознания, духовную
жизнь человека, в том числе и т.н. “ав¬
томатизмы” сознания, выражающие
себя в поведенческих формах, - то,
что культурантропологи сегодня оп¬
ределяют термином “ментальность”.
Чтобы оценить новаторство
Л.П. Карсавина, вспомним, что то бы¬
ло начало XX века, время, когда исто¬
рики, открыв для себя социологию,
сферу производства и хозяйственной
жизни, материальную культуру, в об¬
ласти культуры духовной не вышли
еще за пределы “истории идей”. Инте¬
рес же к “психологии”, “психическо¬
му”, “формам умствования”, хотя и
резко возросший в начале века, разви¬
ваясь автономно, не обрел еще исто¬
рического измерения. “Сопережива¬
ние”, “вживание” и тому подобные
термины имели широкое хождение, в
том числе среди учеников И.М. Грев-
са. Но в карсавинском словоупотреб¬
445
Л.П. Карсавин
лении этот термин означал не тради¬
ционную реконструкцию “душевного
мира” людей прошлых эпох по анало¬
гии с “нашим собственным”, но стрем¬
ление понять его в категориях именно
их времен и присущего ему массового
и индивидуального сознания.
Являлся ли Карсавин в этом перво¬
открывателем? Не суть важно. Не¬
сомненно однако, что он был в числе
тех немногих, кто оказался в состоя¬
нии воспринять и артикулировать те
еще едва уловимые интеллектуаль¬
ные импульсы и идеи, которые наро¬
ждались в мировой науке. Жак Ре¬
вель, французский историк школы
“Анналов”, в одной из своих статей
говорит о работах 10-20-х гг., посвя¬
щенных “формам умствования” и
соответственно поступкам “перво¬
бытных” людей, детей, различных со¬
циальных групп и о прямом опыте
“прививки психологии к истории”,
предпринятом А. Берром14. История,
утверждал Берр, в общем и целом это
сама психология, это - “рождение и
развитие психэ”; он полагал также,
что “эволюция человеческого” долж¬
на стать объектом науки о поведении,
о поступках, которая дала бы к ним
ключ, объяснила бы их. И десять лет
спустя эту же мысль повторит
Л. Февр15. Л.П. Карсавин знал и высо¬
ко оценивал монографию А. Берра в
той ее части, которая касалась крити¬
ческого анализа современной исто¬
риографии, в частности Г. Риккерта16.
Карсавин интересовался всем но¬
вым и значительным в историогра¬
фии. Оставленный в 1906 г. по окон¬
чании университета на кафедре
всеобщей истории для подготовки к
профессуре, он был отправлен в науч¬
ную командировку в Италию, работал
в архивах Флоренции, знакомился с
историческими памятниками Вене¬
ции, Падуи, Ареццо, Лукки. Летом
1907 г. он посещает Италию вновь;
знакомится с научной жизнью Герма¬
нии. В 1910-1912 гг. он работает над
докторской диссертацией сначала в
Париже, затем в Риме и Флоренции.
Письма Карсавина тех лет, адресо¬
ванные научному руководителю и
тогда еще близкому человеку,
И.М. Гревсу, содержат немало косвен¬
ных и прямых свидетельств его жи¬
вейшего интереса к западноевропей¬
ской научной жизни и мысли17. Он ин¬
тересовался ею, но искал свой путь
«Как-то хочется, старое сделав яснее,
устремиться к новому, которое разли¬
чаешь еще “сквозь магический кри¬
сталл”, и скучно переписывать уже
написанное в Париже и повторять
давно ставшее ясным», - пишет Кар¬
савин из Рима Гревсу (2 февраля
1911 г.)18. Он в курсе новинок и около¬
научных страстей: “Знаете ли Вы, -
сообщает он в этом же письме, - что
теперь Тейбнером издается новый
Zeitschrift fur Kulturgeschichte под ре¬
дакцией Гётца, что Гётц писал там
что-то с Kulturgeschichte и Белов, вос¬
пользовавшись этим случаем, выру¬
гал Лампрехта и опорочил его Инсти¬
тут?”19 Постоянного внимания к зару¬
бежным исследованиям требовала и
его собственная интенсивная творче¬
ская жизнь и обширная педагогиче¬
ская практика в предреволюционные
и первые годы после революции,
вплоть до высылки в 1922 г. из России
на знаменитом “корабле философов”.
Но дело все же даже не столько и
не просто в информированности Кар¬
савина, сколько в том, что уже носив¬
шиеся в воздухе идеи нового метода
историко-культурного синтеза и об¬
новления на этой основе истори¬
ческой науки были созвучны его
собственным размышлениям и, что
немаловажно, его манере, способу
восприятия и осмысления мира. То,
что прежде всего бросается в глаза в
карсавинских описаниях его итальян¬
ских, например, впечатлений - стрем¬
ление к целостному восприятию, к
446
Л.П. Карсавин
выявлению контекста и всей совокуп¬
ности возможных взаимосвязей, идет
ли речь об отдельных памятниках ар¬
хитектуры или архитектурных фор¬
мах, городском ландшафте, отдель¬
ной провинции или творчестве худож¬
ника, стиле хрониста и т.д. Во всех
случаях первоочередным и главным
для Карсавина является установление
связи единичного с общим, целым,
или, напротив, опознание следов это¬
го целого в деталях и фрагментах и в
конечном счете - обнаружение связи с
“общественной психикой” и “возвра¬
щение” к целому, но уже “обогащен¬
ному” этим знанием. Ибо каждое ин¬
дивидуальное и неповторимое разви¬
тие, будь то великие Боттичелли,
Джотто или Франциск Ассизский,
“укоренено в целом развитии” и вне
связи с этим целым “мы никогда не
сможем возвыситься от интереса ан¬
тикварного до исторического”. Объек¬
ты изучения историка - события, ве¬
ликие личности - лишь тогда откры¬
вают прошлое, “когда опознана их
укорененность в единстве развития”.
“Единство развития” - вот что инте¬
ресовало Карсавина прежде всего в
изучении исторического процесса и на
раскрытие чего было ориентировано
его исследовательское сознание и ин¬
туиция20. Работая над “Основами...”,
Карсавин пишет Гревсу:
«Меня начинает занимать интерес¬
ная сторона дела, эмбриональная еще
в “Очерках”. Это то, что можно на¬
звать “диалектикой идей”. Что ни
говорите, но есть правда во всех этих
гегельянских диалектах, только надо
понять их не метафизически, а позитив¬
но. Продумывание до конца какой-ли¬
бо религиозной идеи эпохи странным
образом совпадает с ее раскрытием в
источниках, так что не знаешь, что де¬
лаешь - измышляешь или подбира¬
ешь тексты. И еще больше правды в
понятии “народного духа” “гения эпо¬
хи”, только - тут мы с Вами разойдем¬
ся - следует понимать его, как общее,
отличительное свойство “среднего
человека”. Разумеется, этот средний
человек - существо воображаемое, но
тем не менее глубоко реальное. И чем
далее я иду в работе, тем тверже убе¬
ждаюсь в своей правоте. Даже более
того, мне кажется, что и все истори¬
ки под другими именами и названиями
ищут того же самого. По отноше¬
нию к моей работе меня смущает не
сомнение в этом, а необъятность еще
не известного мне материала...»
(24 июля 1913)21.
Исследование с этих позиций сред¬
невековой религиозности и еретиче¬
ских движений ХП-ХШ вв. привело
Карсавина в конечном счете к выво¬
дам, во многом предвосхищавшим
результаты современных работ в об¬
ласти взаимодействия народной куль¬
туры и религиозности с книжной
культурой высших слоев, средневеко¬
вых интеллектуалов. Двигаясь “от ре¬
лигии низших слоев к религии выс¬
ших”, Карсавин акцентировал внима¬
ние на единстве и взаимосвязанности
протекавших там и здесь процессов и
на сближении их по существу на уров¬
не “общего религиозного фонда” - не
затронутого рефлексией мифомагиче¬
ского сознания. Уже в период работы
над “Очерками...” он вплотную подо¬
шел к проблеме, ставшей впоследст¬
вии также одной из актуальных и дис¬
куссионных - проблеме народной ре¬
лигиозности, ее природы, формирова¬
ния, функционирования в системе сре¬
дневековой культуры. Он делится с
Гревсом своими планами:
“Мне кажется, что взяв ряд религи¬
озных явлений, как катаризм, валь-
денство, гумилиаты, августинцы, ор¬
дена etc. - в них можно открыть, вы¬
ражаясь фигурально, характерные
черты религиозной физиономии эпо¬
хи. Эти-то черты должны быть базой
исследования народной религии. Око¬
ло них следует группировать явления,
447
Л.П. Карсавин
и только они могут позволить опреде¬
лить удельный вес различных сторон
религиозной жизни. А то как разо¬
браться в указаниях на культ релик¬
вий и религиозное равнодушие и на
другие более характерные, но сейчас
не подвертывающиеся под перо чер¬
ты противоречия религиозной жиз¬
ни...” (15 января 1911)22.
Это - в плане конкретно-историче¬
ском, а методологически первые ис¬
следования Карсавина означали уже
по существу серьезную заявку на но¬
вую трактовку содержания историче¬
ского процесса как целостного един¬
ства “господствующей психологии” и
социальных практик человека, а са¬
мое изучение средневековой религи¬
озности в этом контексте обретало
важное эпистемологическое значе¬
ние, открывающее путь к пониманию
своеобразия средневековья как исто¬
рической эпохи, как особой культуры.
Но не только это.
Историографически, первые две
монографии Л.П. Карсавина, как и
обрамляющий их цикл его статей, ка¬
сающихся религиозности раннего и
высокого средневековья, видится нам
сегодня в пространстве “новой исто¬
рии религиозности”. Начало интен¬
сивной разработки ее в мировой нау¬
ке, в частности в западноевропей¬
ской медиевистике, относится уже к
70-80-м гг. XX столетия, само же от¬
крытие историками религиозности
как одного из исследовательских про¬
странств своей дисциплины - светской
исторической науки - приходится
именно на первые два десятилетия
XX в.23 Исследования Л.П. Карсавина
в области религии свободны от пред¬
взятостей как клерикального, так и
атеистического подхода - от прису¬
щих им апологетики, в одном случае,
и крайней идеологизации и социоло-
гизации - в другом. В центре внима¬
ния их автора - не церковь как инсти¬
тут, и не перипетии ее политической
истории, не смена одних богословских
систем другими, но религиозность,
как система мировидения и специфи¬
ческая форма социального сознания.
Методологически, и “Очерки рели¬
гиозной жизни...” и “Основы средне¬
вековой религиозности...” носят нова¬
торский программный характер: их
автор ставит здесь вопрос (впервые в
российской медиевистике!) о важно¬
сти изучения истории религии и рели¬
гиозности (в частности, средневековой)
в их феноменологическом разверты¬
вании и социокультурных практиках
индивидов и отдельных сообществ.
В названных работах Л.П. Карса¬
вин разводит терминологически, в
смысловом плане, ключевые понятия
“религиозность” и “вера” “Религиоз¬
ность” противопоставляется им
“вере” как субъективное восприятие и
переживание положений, догм, соста¬
вляющих ее объективное содержа¬
ние24. Средневековая религиозность,
по Карсавину, это не просто призна¬
ние истиной положений веры (полно¬
стью или некоторых из них) и не раци¬
оналистическая вера в догму как та¬
ковую, но тот особый строй мысли и
представлений (то, что в новой фило¬
софии начала XX века определялось
как “интенциональная структура”)25, в
соответствии с которым человек вос¬
принимает эти общие положения ве¬
ры и строит свою “религиозно-мо¬
ральную практику” и повседневное
поведение.
С этой точки зрения религиоз¬
ность, как она понимается Карсави¬
ным в названных работах, может
быть осмыслена и как “присвоение”
веры человеком. Но Карсавин идет
дальше. Определяя религиозность как
“живую веру”, “как жизнь религии в
человеке”, он ставит по существу воп¬
рос о религиозном сознании как фе¬
номене, самом себя конституирую¬
щем в потоке времени. «Религиоз¬
ность, - пишет Карсавин в “Основах
448
Л.П. Карсавин
средневековой религиозности”, - как
бы движет жизнью человека, как бы
определяет его поведение, извивы его
мысли и чувства, сказывается в разно¬
образных сочетаниях с другими сто¬
ронами его бытия»26.
Религиозность, подчеркивал в этой
связи Л.П. Карсавин, находится в
сложном диалектическом взаимодей¬
ствии с верой и богословием: она как
бы выделяет наиболее актуальную в
данный момент сторону (или сторо¬
ны) веры, составляющих ее догм, оп¬
ределяя одновременно и направления
их дальнейшей разработки. Именно в
этом смысле, полагал он, “религиоз¬
ность движет богословием”27.
Таким образом, карсавинская кон¬
цепция религии и религиозности абсо¬
лютно антропологична. Автора инте¬
ресует, привлекает его внимание чис¬
то “человеческая” сторона конкрет¬
ных религиозных ситуаций. Отталки¬
ваясь от кульминационных для сред¬
невековых религиозных движений
XII—XIII столетий и восходя к их исто¬
кам V-VII вв., Л.П. Карсавин фикси¬
рует и исследует в качестве отправных
те тексты и ситуации, когда христиан¬
ская религия начинает описывать “из¬
нутри себя” - себя, “как внешний объ¬
ект”, а также и другие верования,
исходя из собственных внутренних
критериев и постулатов: “она выходит
из самой себя”, пишет Карсавин, с
тем, чтобы стать понятной для других.
Именно в этой логике и с этих пози¬
ций исследует Л.П. Карсавин феномен
средневековой религиозности в своих
ранних работах, стремясь показать ее
значимость как первичной моделиру¬
ющей системы, как “естественного
языка” для понимания социальности,
присущей эпохе средневековья.
В соответствии с этим обогащен¬
ным феноменологическим понимани¬
ем средневековой религиозности обо¬
значает Л.П. Карсавин пространство
и предмет ее изучения, включая в не¬
го все многообразие ее аспектов и
форм: от категориальных основ мас¬
сового религиозного сознания, от ор¬
ганизационных форм культа до веро¬
ваний и практик, которые осуществ¬
лялись вне официальных институтов
и даже вообще - вне каких бы то ни
было институционных рамок. Фено¬
менологический анализ Карсавина
предполагает изучение всего спектра
изначальных и самобытных религиоз¬
ных ролей - от колдунов и чародеев,
от отшельников до адептов новой ре¬
лигиозности мирян, визионеров, про¬
видцев и критиков ортодоксальной
церкви - еретиков28.
Обращая внимание на глубоко ин¬
дивидуальный характер переживания
веры средневековым человеком,
Л.П. Карсавин подчеркивал одновре¬
менно и присущее религиозности этой
эпохи “нечто общее” - некий лежа¬
щий в ее основе “реальный субстрат”,
который определял “дух эпохи” (“на¬
рода”). Именно в этом логическом
контексте вводит Л.П. Карсавин поня¬
тие “культура”, наполняя его иным,
нетрадиционным - историко-антропо¬
логическим содержанием.
Это понятие, присутствующее и в
“Очерках религиозной жизни...”, и в
“Основах средневековой религиозно¬
сти...”, Карсавин раскрывает и форму¬
лирует в своей синтезирующей моно¬
графии “Культура средних веков”
(увидевший свет в 1918 г. - через три
года (!) после “Основ...”), где границы
“повседневного бытования” религии
так или иначе затрагивают сферу семьи
и городской и сельской жизни, и коро¬
левский и княжеские дворы, не говоря
уже о самой церкви и “ее людях” самых
разных культурных уровней и положе¬
ний. И это находилось в полном согла¬
сии с его общей концепцией истории
как социокультурного процесса. Во
введении к книге говорится:
«Историю культуры автор понима¬
ет как изображение развития или рас¬
15. Портреты историков... т. 3
449
Л.П. Карсавин
крытия некоторой основной психиче¬
ской стихии, проявляющейся через
индивидуальные осуществления во
всех сферах жизни изучаемой коллек¬
тивности - от социально-экономиче¬
ских отношений до высот мистико¬
философского умозрения. ...К выяс¬
нению “основной психической
стихии” можно подходить с разных
точек зрения, и данное на страницах
этого “очерка” построение не требует
признания религиозно-философских
взглядов автора: оно, хотя и ценой от¬
каза от последних объяснений, легко
переводимо на язык позитивной мыс¬
ли. Ведь “основную психическую сти¬
хию” можно изучать и только по ее
проявлениям в экономической или по¬
литической истории, отбрасывая
религиозные проблемы. Но, если во¬
обще религиозно-метафизическое по¬
нимание ближе к истине и плодо¬
творнее - в применении к Средневе¬
ковью, к эпохе по преимуществу
религиозной, оно предписывается са¬
мим существом дела. Следует устра¬
нить возможность важного недоразу¬
мения. - Цель автора не в объяснении
экономических явлений религиозны¬
ми, не в искании и указании причин, хо¬
тя для краткости ему и приходится при¬
бегать к видимости причинного объяс¬
нения: к “потому”, “поэтому”, “так
как” и “в силу”. Его задача обнаружить
деятельность основных моментов раз¬
вития в разных сферах жизни, не каса¬
ясь чрезвычайно сложного вопроса о
взаимоотношениях этих условно разде¬
ляемых в исследовании и изложении
сфер. Ясно, что для выполнения такой
задачи нет необходимости стремиться
к связному и полному изображению
средневекового процесса во всех его
аспектах. В одних случаях стихия жиз¬
ни ярче сказывается в философской
мысли, в других - в экономической
борьбе, что нисколько не препятствует
религиозному (но уже в высшем смыс¬
ле) пониманию второй...»29
Хотелось бы обратить внимание в
этой обширной цитате на один мето¬
дологически принципиальный мо¬
мент, получивший позднее развитие в
других работах Карсавина (прежде
всего в “Философии истории”) и чрез¬
вычайно важный для понимания как
общей идеи, “смысла” его конкретно¬
исторических исследований, так и ме¬
тода периодизации им исторического
процесса, подхода к историко-куль¬
турному сравнительному анализу
(как, например, в эссе “Восток, Запад
и русская идея”).
Речь идет о том, что служит исход¬
ным для познания и характеристики
исторической культуры. Отмечая, что
им может быть “любой момент дан¬
ной культуры”, Карсавин вместе с тем
подчеркивает и наиболее предпочти¬
тельный: “религиозно-метафизиче¬
ское понимание”. Обращаясь к этой
проблеме на другом историко-фило¬
софском уровне, развивая свою
мысль, Карсавин пишет, что “историк
должен искать идею культуры в наи¬
более непрерывном, наиболее психи¬
ческом и духовном” - в том, что выра¬
жает отношение “идеи культуры” к
идее человечества, к Абсолютной ис¬
тине, к Абсолютному благу, Бытию,
Красе30. Иными словами, речь здесь
не о божественном Промысле или
“Абсолютном недосягаемом знании”,
но об “имманентно” присущей каждой
“исторической индивидуальности” - в
том числе и “каждой исторической
культуре” потребности в самоиденти¬
фикации: осмыслении проблем миро¬
здания и себя по отношению к Абсо¬
люту и другим культурам. Именно в
этом смысле, полагал Карсавин, в ре¬
альном историческом процессе “рели¬
гиозные культуры” (христианство “со
всеми его видами”, иудейство, ислам,
брахманизм, буддизм и т.д.) являются
“высшими по отношению к культу¬
рам, объемлющими группы их инди¬
видуальностями”31. И с этим трудно не
450
Л.П. Карсавин
согласиться, во всяком случае по от¬
ношению к культурам доиндустриаль-
ного периода и, в частности, к средне¬
вековью - эпохе религиозной по пре¬
имуществу, когда христианство как
господствующая форма самосознания
являлось нормой и знаковой систе¬
мой, где всякая мысль облекалась в
образы христианского мифа, в тради¬
ционную фразеологию, почерпнутую
из Священного Писания и трудов от¬
цов церкви.
Когда Л.П. Карсавин выдвигает на
первый план при изучении средневе¬
ковой культуры ее “религиозные ка-
чествования”, он тем самым указыва¬
ет, выражаясь современным языком,
на “системообразующий” элемент
присущего этой эпохе коллективного
и индивидуального сознания, на тот
“умственный инструментарий”, по¬
средством которого люди моделиро¬
вали макро- и микрокосм, свой образ
жизни и свои представления о добре и
зле. Подобный синтезирующий под¬
ход был новаторским не только для
российской, но и шире - европейской
медиевистики начала века. Он откры¬
вал и новые возможности в изучении
истории религии, как специфической
массовой и константной формы соци¬
ального сознания и самосознания,
смена форм которого определялась
не механистической сменой философ¬
ских систем, трансформацией догма¬
тики и т.п., но сложным взаимодейст¬
вием с социальным целым, с общими,
в том числе и национально-этнически¬
ми представлениями эпох и неизбеж¬
ной при этом постепенной десакрали¬
зацией отдельных ее аспектов и сфер.
Именно этот принцип положен Кар¬
савиным в основу таких его исследо¬
ваний, как “Монашество в Средние
века” (1918), “Католичество” (1918),
“Святые отцы Православной церкви”
(1922?) и, конечно же, названной вы¬
ше “Культуры Средних веков”. Эта
монография - один из первых в исто¬
рической науке опытов “реабилита¬
ции” Средневековья и раскрытия его
своеобразия как культурно-историче¬
ской целостности. Задача, как ее фор¬
мулирует сам автор - показать здесь
Средневековье как “культурное це¬
лое, выражающее проходящий через
него общий процесс культурного раз¬
вития (тоже вполне понятный лишь в
плане мирового бытия) и в то же вре¬
мя обладающее некоторым самодов-
лением и непреходящей ценностью,
абсолютным значением...”32 Но рас¬
крыть своеобразие Средневековья -
значит, по Карсавину, понять и рас¬
крыть специфику собственно средне¬
вековой религиозности, как “идеи”
его культуры в целом, и именно опи¬
раясь на это, определяет Карсавин и
хронологические рамки Средних ве¬
ков как исторического периода. Это
звучало новаторски и представляло
открытый вызов принятому принципу
исторической периодизации, исходив¬
шему из искусственного выделения
“того или иного частного процесса и
искания его генезиса”33.
Специфика средневековой религи¬
озности, по Карсавину, - в идее (или
образе) Града Божия, и главная проб¬
лема, тяготевшая над сознанием сред¬
невекового человека и его устремле¬
ниями, духовными и мирскими, - об¬
рести “единство божеского с челове¬
ческим во всех сферах жизни” Имен¬
но в этом напряженном стремлении к
идеалу - к духовно-нравственному
единству - видел Карсавин истоки ха¬
рактерной для средневекового чело¬
века противоречивой двойственности
его сознания и поведения - амбива¬
лентности, “антиномичности” средне¬
вековой культуры, о чем говорилось
выше. Эта идея, стоит за всеми “внеш¬
ними проявлениями культуры”, за
противоречиями и борьбой и в соци¬
ально-экономической, и в политиче¬
ской сферах жизни Средневековья.
Карсавин пишет: “Величие и трагедия
15*
451
Л.П. Карсавин
Средневековья - в его неосуществив-
шемся стремлении к всеобъемлюще¬
му синтезу. Борьба империи и папст¬
ва; противоречивые построения идеа¬
ла Града Божьего, разрушаемые его
идеей, столкновение и взаимопроник¬
новение религиозного и мирского, на¬
долго разлучающихся в XII-XIII вв.,
усилия и неудачи схоластики и мир¬
ского знания - только разные обнару¬
жения основной средневековой проб¬
лемы: проблемы, говоря кратко,
единства Божеского с человеческим
во всех сферах жизни. Смутным том¬
лением по этому единству начинается
Средневековье в IV-V вв., тяжелым и
беспокойным сознанием его неосуще¬
ствленное™ кончается оно в XIII в.
под радостные гимны начинающего
свой победоносный путь мирского”34.
В этом свете становится понятным
исключительный интерес Карсавина
к проблеме религиозности, в 20-е го¬
ды навлекший на него обвинения
большевистской печати в “средневе¬
ковом фанатизме”, “сладкоречивой
проповеди поповщины” и т.п., а позд¬
нее, уже с “положительным знаком”,
давший основание для закрепления за
ним образа исключительно “религи¬
озного философа”. Конечно, история
средневековой религиозности занима¬
ет центральное место в предреволю¬
ционные годы и в его научной, и в пе¬
дагогической практике. На Высших
женских курсах, где Карсавин начина¬
ет работать с 1908-1909 гг., он читает
спецкурсы по истории папства и ран¬
нему францисканству, ведет семинар
по творчеству Сальвиана. В одном из
писем этого времени он сообщает
Гревсу о своем намерении прочитать
там курс, дающий “картину религиоз¬
ного развития с V-VI по ХП-ХШ вв.”
и излагает его план в деталях35. Не¬
сомненно, тема средневековой рели¬
гиозности была созвучна его собст¬
венным религиозно-философским
исканиям. В письме Гревсу Карсавин
прямо говорит об этом и делится не¬
которыми мыслями на этот счет:
«Приятно, что взялся за религиоз¬
ную историю: это вполне по характе¬
ру, так как я чувствую в себе религи¬
озные склонности и иногда предаюсь
скептическому мистицизму... Удиви¬
тельная запутанная страна - богосло¬
вие. Особенно с построением Божест¬
ва. Желательно избежать дуализма, а
это возможно только при создании из
Бога существа аморального... При¬
дется, эволюционно объяснив мораль,
вернуться к бессознательной (в нрав¬
ственном смысле) жизни и отказаться
от приятных бесед о добре и зле.
Но это неприятные теории и слишком
догматичные... Я в своей гордыне на¬
зываю это скептическим богослови¬
ем. Тут есть нечто общее со схоласти¬
ческой тезой “истинное в теологии
может быть ложным в науке”. Может
быть, корни этого изречения и надо
искать в области сходных чувствова¬
ний...»36
В свете этих “признаний” и рассуж¬
дений становится понятен публичный
смысл сказанного Карсавиным в том
же предисловии к “Культуре Средних
веков”: “Пренебрегая средневековы¬
ми схоластиками и мистиками, - пи¬
шет он, - мы суживаем наше постиже¬
ние вечного: забывая о “простых”
явлениях жизни, отрезываем себе
путь к пониманию ее существа; отъе¬
диненные от прошлого, целостно не
живем в настоящем”37. В этом глубо¬
комысленном высказывании вместе с
тем выражена и квинтэссенция карса-
винского понимания истории челове¬
чества и жизни человека как органи¬
ческого звена в сменяющей друг друга
цепи поколений. Исторические куль¬
туры не преходят и не исчезают бес¬
следно, сформулирует Карсавин эту
свою мысль позже в “Философии ис¬
тории”:
“Это явление чрезвычайно редкое,
а может быть и небывалое. Каждая
452
Л.П. Карсавин
после своей невидимой гибели пере¬
живает себя в том, что связано с ее ве¬
щественными остатками, в традициях,
продолжающих свое существование в
лоне других культур, в их памяти-зна¬
нии о ней. Для исторического процес¬
са характерно сосуществование ряда
культур, иногда в полном расцвете, не
только их смена...”38
Эта идея культурного “всеединст¬
ва” человечества, культурного диало¬
гизма его истории присутствует уже в
первых работах Карсавина. Она нико¬
гда не была для него отвлеченной,
теоретической формулой, но глубоко
личной идеей - ключевой установкой
его сознания, определявшей и собст¬
венное восприятие им окружающего
мира, и направленность его научного
творчества, будь то конкретно-исто¬
рическое исследование или философ¬
ские рассуждения - никогда не умоз¬
рительные, не отвлеченные, но всегда
отражающие биение жизни и пульс
времени. Таковы его “Salligia” (1913),
“Noctes petropolitanae” (1919), “О сво¬
боде” (1921), “О добре и зле” (1922) и
“Диалоги” (1923) и др.
Чтобы правильно понять эти его
труды, включая “Философию исто¬
рии” и более поздние философские
работы, следует их рассматривать не
как “метафизические и тем более не
как теологические”, “а единственно и
исключительно как научную рабо¬
ту”39. И то, что Карсавин стремится
дать в них, - это не объяснение проис¬
хождения общества, истории челове¬
чества, а лишь подход к их изучению.
Интересует его прежде всего культур¬
но-социальное содержание религиоз¬
ных формул и религиозности как
формы сознания. Карсавин говорит о
религии, религиозности, церкви как
культурно-историческом феномене,
важном и для понимания историче¬
ского процесса и общественно-поли¬
тической практики в современной ему
России, изучение которого в состоя¬
нии пролить свет на многие проявле¬
ния массовой социальной психологии.
Позиция Карсавина в этом вопросе
прежде всего - позиция ученого,
“хладнокровно” изучающего природу
явления на всех его уровнях.
Карсавин в полной мере сознавал
новаторство, продуктивность и пер¬
спективность выдвигаемой им кон¬
цепции истории и подходов к ее изуче¬
нию. Он не сомневался в нападках и
был готов к дискуссии. Ко времени
появления “Культуры Средних веков”
он успел уже ощутить горечь обвине¬
ний в “самомнении”, непонимания и
потерь - фактического разрыва с
И.М. Гревсом, отчуждение его учени¬
ков - своих младших коллег40. Письма
Карсавина Гревсу тех лет пронизаны
стремлением добиться понимания,
смягчить противоречия. Под огнем
критики Гревса оказалась и сама кар-
савинская концепция изучения исто¬
рии как “процесса социально-психи¬
ческого”, и трактовка религиозности
как “основной психической стихии
жизни” средневековья, и вся понятий¬
ная система, включая такие ключе¬
вые ее понятия как “статическая исто¬
рия”, “средний человек”, “народная
культура”, “народная религиозность”
Критика порождала ответную крити¬
ку, разрушала теплоту и искренность
отношений, сделав их в конце концов
невозможными: “Стало вырисовы¬
ваться глубокое разногласие между
нами как в отношении к жизни, так и
в отношении к науке, и к тому, что ле¬
жит в самой глубине, и что дороже на¬
уки, дороже жизни... Так утерялось
между нами живое ощущение друг
друга...” - напишет Гревс в одном из
последних своих писем Карсавину.
И это было пережито обоими как глу¬
бокая трагедия41.
Но в их чудом уцелевшей до наше¬
го времени переписке отразилось все
же нечто большее, чем частные отно¬
шения любящих и уважающих друг
453
Л.П. Карсавин
друга людей, чем традиционный кон¬
фликт “отцов и детей” в науке. Она
запечатлела момент рождения в рос¬
сийской интеллектуальности жизни и
в исторической мысли нового иссле¬
довательского сознания, персонифи¬
цированный в индивидуальностях
Л. Карсавина и Н. Оттокара - лучших
и самых любимых учеников
И.М. Гревса, выдающегося педагога и
ученого позитивистской школы, от¬
крывшей для историков “простые
проявления” жизни, но остановившей¬
ся перед осмыслением их места и роли
в истории.
С точки зрения общей ситуации в
отечественной исторической науке ко
времени написания Л.П. Карсавиным
“Культуры Средних веков” и его са¬
мосознания как ученого, степени про¬
тивостояния его официальной науке,
очень выразителен следующий пас¬
саж из уже цитированного Предисло¬
вия к этой монографии.
«...Такая постановка вопроса [речь
идет о дефиниции “истории культу¬
ры” - А.Я.] не вполне согласуется с
временно господствующим в “исто¬
рической науке” направлением, ушед¬
шим в специальные, но бесприн¬
ципные искательства и пытающимся
объединить разлезающуюся груду
сведений только в неудобочитаемых
компендиях и коллективных - точно
синтез может быть коллективным де¬
лом! - “всеобщих историях” Однако
она [постановка вопроса - Л.Я.] связа¬
на с забытыми традициями классиков
истории и ее философского (не “мето¬
дологического”) осмысления, с имена¬
ми Мишле, Тэна, Ранке и Буркхардта,
Шеллинга, Гегеля и Фихте, небреже¬
ние заветами которых и привело нас к
“лабораторным” методам и “микро¬
скопическим” результатам. За эти
слова, вне всякого сомнения, пишу¬
щий их подвергнется обвинению в
горделивых притязаниях и самонаде¬
янности, что и позволяет ему объяс¬
нить не обвинителям, а беспристраст¬
ным и внимательным читателям, по¬
чему они все-таки написаны. - Может
быть, результаты работы и не соот¬
ветствуют вложенному в нее труду, а
“очерк” не удался. Самый подход к де¬
лу и понимание задачи кажутся авто¬
ру единственно правильными и насто¬
ятельно необходимыми для выведе¬
ния истории из состояния аморфности
и рассеянности, в каком она сейчас на¬
ходится. А это обязывает пренебречь
личными соображениями и в меру
своего разумения и сил указать на за¬
бываемые основные проблемы науки,
что лучше достигается не “методоло¬
гическими” трактатами, а синтетиче¬
скими, х<чя бы и рискованными
попытками. Автор просит своих чита¬
телей в центр внимания поставить во¬
прос о том, необходимо ли и плодо¬
творно понимать историю так, как
она понята на нижеследующих стра¬
ницах. Тогда и неполные и неудачные
наблюдения могут стать полезным
материалом для будущих синтетиче¬
ских построений, время которым все
равно приходит, хотим мы того или не
хотим»42.
Общий очерк “Культуры Средних
веков”, опубликованный Карсавиным
в 1918 г., предваряет собой начало
кульминационного этапа его творче¬
ства, отмеченного всесторонней про¬
работкой и осмыслением лежащей в
его основе новой исторической эпи¬
стемологии. Именно на последующие
за выходом этой книги пять лет (до вы¬
сылки в 1922 г. из Советской России)
приходятся главные методолого-тео¬
ретические и философско-теоретиче¬
ские работы Л.П. Карсавина, в кото¬
рых получает свое последовательное
и законченное выражение выдвину¬
тая им концепция культур-антрополо-
гической истории. Это - “Введение в
историю (теория истории)” (1920),
“Философия истории” (1922), “Вос¬
ток, Запад и русская идея” (1922).
454
Л.П. Карсавин
В отличие от “Очерков религиозной
жизни...” и “Основ средневековой ре¬
лигиозности...”, названные работы
оставались неизвестными широким
кругам читателей почти до середины
90-х гг. и остаются недооцененными по
существу еще и сегодня даже специа¬
листами. Несомненно, способствова¬
ли забвению и последовавшая вскоре
высылка автора, и утверждение в Со¬
ветской России идеологического
порядка, не поощрявшего интеллек¬
туальные “умствования” по мировоз¬
зренческим проблемам. Но и без того:
идеи Карсавина, развитые в этих ра¬
ботах, “пугали”, по его же собствен¬
ному выражению, “привыкшее мыс¬
лить в традиционных категориях по¬
зитивизма сознание” Сыграло свою
роль и время. Язык современной нау¬
ки стал иным и теперь уже подчас
сама карсавинская терминология за¬
трудняет понимание его идей, в дейст¬
вительности поразительно созвучных
нашим сегодняшним исканиям.
Это побуждало к саморефлексии и
переосмыслению ключевых понятий:
Что есть история и историческая нау¬
ка? В чем ее отличие от наук естест¬
венных? Что есть исторический факт,
историческое развитие, историческое
время? Как соотносятся в историче¬
ском процессе духовное и материаль¬
ное, индивидуальное и коллективное,
историческое познание и самопозна¬
ние и т.д.?
Л.П. Карсавин - один из активных
участников этой дискуссии. Он вклю¬
чает в обсуждение насущных проблем
истории, как области научного знания,
как историк-практик - исследователь,
педагог, и как философ, интересую¬
щийся теорией истории, ориентиру¬
ясь, соответственно, на специфику
своей аудитории и круг оппонентов с
той и другой стороны. Плод этих дис¬
куссий и отражение разных аспектов
авторской позиции - уже названное
выше “Введение в историю”43. Ориен¬
тированные на разные аудитории, эти
работы по-разному структурированы
и по-разному расставляют смысловые
акценты поднимаемых одних и тех же
проблем исторического познания.
Во “Введении” на первый план выво¬
дится собственно методология, рас¬
смотрение сущности и свойств исто¬
рического процесса, возможности и
пути его познания, принципы подхода
к анализу исторического прошлого и
историографии. В “Философии исто¬
рии” те же вопросы и сам историче¬
ский процесс, проблемы его интер¬
претации и изучения рассматривают¬
ся в связи с Абсолютом и в контексте
христианской метафизики всеединст¬
ва (в оригинальной трактовке самого
Л.П. Карсавина), получая одновре¬
менно систематическое разносторон¬
нее и углубленное методико-методо¬
логическое осмысление и обоснова¬
ние.
Новый культурно-смысловой кон¬
текст чрезвычайно выразительно дает
о себе знать во “Введении в историю”.
Это - не кабинетные измышления ис¬
ториографа, но манифест ученого, ан¬
гажированного своей наукой и време¬
нем. И это уже не глас вопиющего в
пустыне, как это было в годы работы
над “Очерками религиозной жизни,
и “Основами средневековой религиоз¬
ности”. Знаменательно, что опубли¬
кована эта работа была в серии “Вве¬
дение в науку. История”, основанной
по инициативе как самого Карсавина,
так и таких энтузиастов обновления
исторической науки, как С.А. Жебе-
лев и М.Д. Приселков, возглавивших
ее редакционный совет. Сам состав
историков, привлеченных к работе
над ее последующими выпусками
(“Введение в историю” было первым),
как и планируемая их тематика ука¬
зывали на то, что целью изданий было
утверждение нетрадиционных кон¬
цепций изучения всеобщей и отечест¬
венной истории. Среди авторов от-
455
Л.П. Карсавин
дельных выпусков были академики
Б.А. Тураев, В.В. Бартольд,
Н.Я. Марр, С.Ф. Ольденбург, проф.
Е.В. Тарле, В.М. Алексеев и др.
Хотя, как заявлял сам автор в пре¬
дисловии к “Введению в историю”,
цель его заключалась в том, чтобы
“облегчить всем желающим серьезно
и научно заняться историей, а, в част¬
ности - учащимся, первые шаги их
самостоятельной работы”44, эта не¬
большая по объему книжечка далеко
выходила за рамки традиционной про¬
педевтики. Задача ее автора в данном
случае состояла не столько в ознаком¬
лении с существующими концепциями
истории и подходами к ее изучению,
сколько в воспитании самостоятель¬
ного исторического видения и умения
выработать собственную позицию:
“Приступающему к занятиям кото¬
рой, - пишет Л.П. Карсавин, - необхо¬
димо прежде всего получить ответы
на вопросы: что такое история? како¬
вы ее цели и каковы методы изучения
исторического материала? в чем за¬
ключаются особенности, а следова¬
тельно, и значение исторического
мышления? В области остальных на¬
ук все подобные вопросы решаются в
общем легко и единообразно, делаясь
спорными и сложными лишь при
дальнейшем, более глубоком их изу¬
чении. В истории же именно они и вы¬
зывают самые сильные разногласия и
между историками-специалистами, и
между философами, занимающимися
теорией истории, и между теми и дру¬
гими. Обычно историк находит отве¬
ты на все указанные вопросы лишь
после долгой специальной работы, но
и эти ответы удовлетворяют очень
немногих. Отсюда следует,что каж¬
дый сам должен искать ответов на
свои запросы, и все “введения” могут
быть ему полезны лишь как первона¬
чальные ориентирующие указания и
советы, а отнюдь не представляют со¬
бою изложения бесспорных общепри¬
нятых положений... Автор стремится
выдвинуть систему основных проблем
теории истории, указать на их приро¬
ду и тем самым подвести читателя к
самостоятельной работе в сфере этих
проблем и критике его, автора, взгля¬
дов...»45.
Таким образом, “Введение...” -
приглашение к дискуссии и одновре¬
менно включение в полемику, развер¬
тывавшуюся вокруг коренных проб¬
лем исторического познания в начале
столетия в европейской науке. Как сам
отбор работ по методологии истории,
так и методические замечания Карса¬
вина - красноречивое свидетельство
его подхода к анализу самого исто¬
риографического процесса как куль¬
турной целостности, открытости его к
накопленному предшественниками
позитивному опыту, так же как и его
предпочтений и неприятий. Даже не
разделяя общеметодологических по¬
строений тех или иных историков,
как, например, Ш. Ланглуа и Ш. Сеньо-
боса, Карсавин тем не менее обра¬
щает внимание читателя на то полез¬
ное, что он может извлечь из их работ
для себя (“приемы внешней критики
источников”, а также и то, что они
“вводят в круг вопросов социальной
истории”). Он выделяет продуктив¬
ные постановки проблем в работах
Эд. Мейера и А.С. Лаппо-Данилевско-
го - подчеркивает присущий их мето¬
дологии отказ от истории, “отыскива¬
ющей законы” и причинно-следствен¬
ные зависимости, и вместе с тем их
интерес к “субъективному элементу в
истории”, к “случаю”, “историческому
факту”, так же как и постановку воп¬
роса о важности связи исторической
науки с антропологией и филологией
и в этом контексте - их интерес к
новым жанрам исторических исследо¬
ваний, в частности, к биографии.
Именно постановкой вопроса о свое¬
образном, индивидуальном в истории
привлекли внимание Карсавина так¬
456
Л.П. Карсавин
же и работы французского историка
А.Д. Ксенопола.
В целом же в центре внимания Кар¬
савина - работы, развивающие мони¬
стический взгляд на историю, так или
иначе ориентированные на изучение
исторического процесса в его “всеобщ¬
ности”, т.е. “тотальности”: в органи¬
ческом, внутреннем синтезе, в единст¬
ве всех сфер человеческого бытия,
или способствующие уяснению важ¬
ности именно этой линии развития ис¬
торических исследований. Здесь пред¬
ставлены работы по историческому
материализму и трудам Маркса; иссле¬
дования Г. Шпета (“История как про¬
блема логики” М., 1916) и книга
А. Берра (“Синтез в истории. Крити¬
ческое и теоретическое эссе” 1911).
Издаваемый Берром журнал “Revue
de synthese historique” - предтечу зна¬
менитых “Анналов”, основанных
М. Блоком и Л. Февром, Карсавин ре¬
комендует начинающим историкам
как один из важнейших источников
информации о новой европейской ис¬
ториографии. Эта же методологиче¬
ская ориентация определяет и подбор
библиографии в списке тем и проблем
(так же как и источников) для само¬
стоятельных занятий и введения в
процесс исторической работы. Здесь
фигурируют также и классические
фундаментальные труды по всеобщей
и отечественной истории, ознакомле¬
ние с которыми Карсавин считал по¬
лезным дополнением к специальным
работам по теории истории. Таким
образом, “вспомогательные” разделы
“Введения в историю” дают общую
панораму состояния исторической
мысли, выделяя основные противо¬
борствующие тенденции в понимании
того, что есть история и каковы ее ме¬
тоды познания. Но одновременно это
также и своего рода подтверждение -
иллюстрация развиваемой Карсави¬
ным концепции о специфике историче¬
ской науки и о природе творчества ис¬
торика, сформулированной в выше¬
приведенном фрагменте Предисловия.
История меняет свои представле¬
ния. В ней нет, утверждает Карсавин,
и не должно быть места бесспорным
истинам. Ибо историческая наука -
форма самопознания общества, и
здесь, как ни в одной другой науке, ва¬
жен субъективный момент - личность
самого исследователя, ориентирован¬
ность его мышления и, соответствен¬
но, “вопросов”, ответы на которые он
ищет. Каждая новая концепция - не
истина в последней инстанции, но при¬
глашение к продолжению дискуссии.
Здесь явная аллюзия на Ш. Сеньобоса
и Ш. Ланглуа (“Введение в изучение
истории”, 1899): “Прогресс в истори¬
ческой науке достигается неизбеж¬
ным противоречием между поколени¬
ями ученых”, - мысль, которая через
девятнадцать лет прозвучит еще раз в
“Апологии истории” М. Блока46. Соз¬
вучие карсавинского “Введения в ис¬
торию” с этой книгой основателя
“Анналов” поразительно. Как и “Апо¬
логия...” Блока, оно вполне могло бы
быть снабжено подзаголовком “Ре¬
месло историка” И так же, как в
“Апологии...”, здесь предлагалось но¬
вое видение предмета исторической
науки и ее методов, синтезировавшее
в себе потребности современной обо¬
им авторам историографии и крити¬
ческое осмысление идей долгого ряда
предшественников о человеке как
субъекте истории и творце историче¬
ской культуры. “История - наука пе¬
ремен”, - цитирует Л. Февр в своих
воспоминаниях (1946 г.) “излюблен¬
ное” Блоком определение, да и сам он
вторит ему: “Историк не тот, кто зна¬
ет. Историк тот, кто ищет”, “История -
это наука о переменах”. Историки-ре¬
форматоры первой половины XX сто¬
летия и на Западе, и в России говорят
одним языком47.
Оставляя читателю простор для са¬
мостоятельных размышлений и выво¬
457
Л.П. Карсавин
дов, Л.П. Карсавин вместе с тем четко
обозначает во “Введении...”, повто¬
рив это также затем в “Философии ис¬
тории”, но уже на другом теоретиче¬
ском уровне, круг имен и теорий, в по¬
лемике с которыми он развивает свою
собственную концепцию истории.
Он не приемлет юмовско-кантовское
механистическое понимание развития
и причинности в истории, выступает
против ограниченности теории ценно¬
стей Риккерта и дильтеевского мето¬
да “вживания” в историю, подвергает
критике распространенные идеи о ро¬
ли личности в истории (в том числе
Н. Кареева) и господствующую пози¬
тивистскую теорию прогресса и т.д.
Карсавин последовательно утвер¬
ждает в этих своих работах идею “все¬
общей”, “единой” - “тотальной”, как
сказали бы мы сегодня, истории48.
Для него история - не совокупность
обособленных “фактов” и “факто¬
ров”, связуемых внешними по отно¬
шению к ним причинными зависимо¬
стями, но органически целостный
процесс развития “социально-деятель¬
ного человечества”. “Социально-дея¬
тельное человечество” в карсавин-
ской концепции - не абстракция и не
простая механическая совокупность
бесконечного числа индивидуумов.
Это реальное единство, которое про¬
являет себя в деятельности “всякого
исторического индивидуума”, в том
числе и “индивидуумов коллектив¬
ных” (народ, семья, государство, класс
и т.п.), мотивируя ее. При этом, одна¬
ко, подчеркивает Л.П. Карсавин, не
происходит умаления индивидуальной
деятельности, свободы индивидуаль¬
ного поведения и выбора цели. Дейст¬
вующая в конкретном историческом
обществе “мотивированность” прони¬
зывает различные формы социальной
деятельности - экономическую, поли¬
тическую, философскую, религиоз¬
ную и т.д., которые, будучи различны¬
ми и сохраняя свою специфику, “оста¬
ются единою деятельностью”, потому
что “в каждой из ее форм целостно
проявляется единый субъект” - чело¬
вечество, переживающее тот или
иной конкретный отрезок своего ис¬
торического развития49. Карсавин-
ская концепция “единой” истории,
таким образом, антропологична по
преимуществу, ибо подлинный ее
субъект и творец - “всевременное и
всепространственное человечество”,
а содержание ее и, соответственно,
предмет изучения исторической науки
- социальная практика человека в ее
развитии и в единстве всех ее форм:
общественной, политической, матери¬
ально- и духовнокультурной. При
этом моментом, обеспечивающим
единство системы и ее своеобразие на
том или ином этапе ее исторического
развития, является момент “психиче¬
ский”. Карсавин считает, что всякая
социальная деятельность - прежде
всего “душевная”, поскольку “ею дви¬
жут потребности, желания, то есть
факты порядка психического”. «Даже
для самых правоверных “исторических
материалистов” вроде Каутского, -
пишет Карсавин во “Введении...”, -
ныне психичность исторического про¬
цесса сомнению не подвержена: они
спорят только о том, какие из душев¬
ных потребностей важнее: голод или
жажда истины»50. Таким образом, со¬
циальная деятельность, утверждает
Карсавин, суть социально-психиче¬
ская деятельность.
Для понимания эпистемологиче¬
ской важности этого положения, всей
глубины и принципиальности разрыва
с историографической традицией
XIX в. важно иметь в виду (об этом
уже отчасти шла речь выше), что,
оперируя широко распространенны¬
ми в то время в исторической науке
терминами “психический”, “душев¬
ный”, “душевная жизнь”, почерпнуты¬
ми из традиционной психологии, изу¬
чающей процессы человеческого
458
Л.П. Карсавин
организма, Карсавин вкладывал в них
иное, социально-историческое содер¬
жание. То, что он имел в виду, относи¬
лось к состоянию общественного соз¬
нания во всем его спектре, включая и
нерефлектированные формы - то,
что современная социальная психоло¬
гия называет коллективными автома¬
тизмами общественного сознания, а
историки - ментальностью. В слово¬
употреблении Карсавина термины
“психическая”, “душевная” жизнь под¬
разумевали также и то, что историче¬
ская культурантропология сегодня на¬
зывает “социальными навыками
мышления”, что же касается психоло¬
гии в том смысле, как ее понимает
“естественная наука о душевных вол¬
нениях”, то между нею и историей нет
никакой связи, - писал позже в “Фило¬
софии истории” Карсавин, разъясняя
свою методологическую позицию:
«Чем историк подлиннее, тем далее он
от [такой - А.Я.] “научной” психоло¬
гии»51. “Психическая жизнь” в терми¬
нологии карсавинской концепции “еди¬
ной” истории охватывает феномен че¬
ловеческих представлений, желаний,
устремлений, этики исторических об¬
ществ, влияющий на изменения обще¬
ства, мотивирующий экономическую,
политическую, философскую, религи¬
озную и другие формы социальной дея¬
тельности человека, человечества на
том или иной отрезке его истории.
Большое место отводит Л.П. Кар¬
савин критике так называемой “гене¬
тической теории”, широко реклами¬
руемой в начале века, как последнее
слово научной мысли, и в частности,
присущего ее адептам механистиче¬
ского толкования исторического раз¬
вития и исторической закономерно¬
сти, как протекающих где-то “вовне”,
в отрыве от субъекта истории, как не¬
уклонного “прогресса” и эволюции от
более простых форм к более слож¬
ным. Аргументируя свою позицию, он
пишет во “Введении...”:
«Идея прогресса связана с более
или менее бессознательным отрица¬
нием единства развития, и теоретику
прогресса процесс развития представ¬
ляется в виде прерывного ряда сменя¬
ющих друг друга фаз или периодов.
Лучшее для него лежит в будущем,
настоящее и прошлое навсегда умира¬
ют. Данный момент развития, данная
эпоха обладают значением не сами по
себе, а только как средство или этап к
будущему.
Это особенно ясно сказывается в
отношении к прошлому, в пренебре¬
жительном взгляде на умственное
развитие, науку и общественную
жизнь наших предков и в погоне за
“последними словами”. Так закрыва¬
ется единственный путь к пониманию
прошлого, в котором не усматривает¬
ся уже ничего всевременно ценного
и важного, и утрачивается всякое оп¬
равдание исторического интереса. За¬
чем, действительно, изучать прошлое,
если законов и правил для будущего
историк найти не может, а вместо ка¬
ких-нибудь фантастов и метафизиков
вроде Платона, Плотина и Николая
Кузанского, полезнее изучать самоно¬
вейшие системы Когена, Авенариуса
или Бергсона? Беда только в том, что,
при отдаленности прогресса не стоит
изучать и их, так как настоящее тоже
станет прошлым и в глазах наших по¬
томков будет заслуживать лишь заб¬
вения.
Так обесценивая историю, теория
прогресса неизбежно обесценивает и
современность: лишая смысла все ми¬
нувшее, лишает смысла и нашу соци¬
альную деятельность и низводит весь
наш труд на ступень жалкой работы
червяка, удобряющего землю для не¬
ведомых и безразличных ему существ.
Раскрывая природу теории прогресса,
мы легко усматриваем в ней противо¬
речивое сочетание морального пафо¬
са и мечты о светлом будущем других
с безнравственнейшим и жестоким
459
Л.П. Карсавин
восхвалением факта гибели и страда¬
нии бесчисленных поколений ради
недолгого счастья немногих счастлив¬
цев. Впрочем и долгое счастье, и, сча¬
стье многих не смогут оправдать ми¬
молетной горести одного»52.
Что касается самого Карсавина, то
для него развитие, как основополага¬
ющая категория “для истории и обще¬
ствоведения” - это диалектически
противоречивый единый процесс из¬
менения, в котором “непрерывно
пребывает изучаемая историческая
коллективность”: “Нечто обладает
полной актуальностью, как настоя¬
щее, нечто уже утратило ее, перейдя в
прошлое, нечто еще не наступило”53.
“Развитие”, по Карсавину, это “само¬
раскрытие субъекта” Оно - в самом
субъекте истории: всегда себе по су¬
ществу тождественном, социально-де¬
ятельном человечестве, которое за¬
ключает в себе сразу и одновременно
“как не погибающее для него про¬
шлое, так и уже существующее для
него будущее” Поскольку развивает¬
ся самое человечество, постольку ис¬
ключаются и внешние причинные
связи (поиском которых поглощена
“генетическая история”) и определя¬
ется свобода воли и “целеполагающая
деятельность человека” Таким обра¬
зом, “железной поступи истории”
Карсавин противопоставляет более
гибкое, вероятностное представление
об историческом развитии: переход от
одной формы общественного бытия к
другой мыслится им не абсолютно
предопределенным, подчиненным не
знающему колебаний закону, но бо¬
лее или менее вероятностным, допус¬
кающим отклонения и вариации.
Ключевой для понимания карса-
винской концепции исторического
процесса и подхода к его изучению яв¬
ляется трактовка (переосмысление)
Карсавиным одного из основополага¬
ющих положений национально-рус¬
ской философской мысли: христиан¬
ской метафизики всеединства. В кар-
савинской интерпретации она вбирает
в себя (в отличие от, например, трак¬
товки ее Н.А. Бердяевым)54 “всю эм¬
пирию” - все проявления человече¬
ской культуры и человечества, как
“всеединого, всевременного и разви¬
вающегося всепространственно субъ¬
екта истории”. Тварное по своей при¬
роде, “возникающее из ничто”, “раз¬
ворачиваемое (самораскрывающееся)
во времени”, “становящееся и ставшее
по содержанию своему полнотою бо¬
жественности”, человечество, утвер¬
ждал Карсавин, “имеет собственный
идеал и действительность всеобщей
истории”. Выдвигая эту экзистенци¬
альную идею Карсавин принципиаль¬
но расходился не только с позитивист¬
скими и марксистскими концепциями
исторического процесса и истории че¬
ловечества (скованной, по его выра¬
жению, “внешними по отношению к
ней объяснительными факторами”),
но и с философско-христианскими,
выдвигавшими на место объективных
законов иные, “надмирные силы, уп¬
равляющие человеческой историей”
Движитель развития и изменений
человека, человечества и их истории
Л.П. Карсавин видел в самой челове¬
ческой “психике” - индивидуальном
сознании, мышлении, психологии, на¬
правляющих социальные поведенче¬
ские практики индивидов, групп, сооб¬
ществ.
Карсавин вкладывает в свою фор¬
мулировку культурноисторический
смысл и использует ее как синоним
другого своего инструментального
понятия - “идея культуры”, к которо¬
му он прибегает для определения об¬
ласти высших, метафизических по
своему характеру, систем представле¬
ний. Здесь речь идет о допущении
существования “известной однородно¬
сти психической и социальной органи¬
зации, присущей каждой конкретно¬
исторической культурной индивиду¬
460
Л.П. Карсавин
альности - об однородности, опреде¬
ляемой системой “высших понятий”,
посредством которых каждая истори¬
ческая индивидуальность (субъект) -
индивид, группа, общность, общество,
культура - реализует свою потреб¬
ность в самоидентификации, в осмыс¬
лении проблем мироздания и себя по
отношению к другим культурам.
Из осмысления процесса истории
как непрерывного, взаимосвязанного
социально-психологического разви¬
тия (самораскрытия) человечества,
предполагающего включенность каж¬
дого человека в череду сменяющих
друг друга поколений - в поток исто¬
рии, выводит Л.П. Карсавин и особен¬
ности интеллектуального механизма
его познания и изучения историком.
В познании исторического прошлого,
пишет Карсавин, соединяются два
“психических процесса” - две “психо¬
логии” (ментальности): познающего
(историк) и изучаемого им историче¬
ского субъекта. Что касается истори¬
ка, то здесь “включается” двуединый
механизм - “самопознание” и “позна¬
ние”: “я” и “не-я”. Из этого вытекает,
утверждал Карсавин, с одной сторо¬
ны, неизбежная ограниченность вся¬
кого исторического знания, “хотя оно
всегда и направлено к преодолению
своей ограниченности и может разви¬
ваться в ее преодолении, эмпириче¬
ски, однако, цели своей не достигая”, а
с другой, то, что он определял как
“необходимость сопереживания, вжи¬
вания [историка] в чужую душевную
жизнь”, с целью (как уже отмечалось
выше) постижения ее своеобразия.
Констатируя это, Карсавин дистан¬
цируется от чрезвычайно популярной
в начале века концепции немецкого
философа-неокантианца Генриха Рик-
керта, видевшего в истории исключи¬
тельно построения “нашего ума” и ис¬
ключавшего возможность адекватной
реконструкции прошлого. Та же
“ограниченность” знания историка, о
которой говорит Карсавин - нечто со¬
всем иное. Карсавин понимает ее как
относительность его возможностей,
коренящуюся в специфике его созна¬
ния как феномена другой культуры,
другого исторического времени, про¬
блемы которого собственно и дикту¬
ют историку ракурс изучения про¬
шлого и его вопросы к нему. Вместе с
тем, познание прошлого открывается
исследователю, который стремится
изучать его в категориях сознания,
ценностных представлений (“душев¬
ных процессов”, по терминологии
Карсавина), свойственных людям
того времени. Именно такой смысл
(составляющий, между прочим, одну
из максим современной “новой исто¬
рической науки”, так же как и форми¬
рующегося сегодня направления
“культурной истории”) вкладывает
Карсавин в термины “сопережива¬
ние”, “вживание в чужую душевную
жизнь”, к которым он призывал исто¬
риков. И это не имело ничего общего
с теми теориями “о параллелизме ду¬
шевных и телесных явлений” и поис¬
ками соответствующих аналогий в
истории, которыми так увлекались
его современники. Карсавин пишет:
«Во всяком случае, если история
как наука возможна, в переживании
нам даны подлинные душевные про¬
цессы других индивидуумов (лично¬
стей и коллективностей) и подлинный
социально-психический процесс в его
целостности. Иными словами, воспри¬
нимая действительность, мы воспри¬
нимаем ее в ее реальности, а не преоб¬
разуем ее, как полагает неокантианец
Риккерт. Всякое преобразование
(Umformung) есть уже искажение пре¬
образуемого и таким путем знания о
действительности мы получить не мо¬
жем: создаваемый нами, хотя бы из
элементов действительности, фанта¬
стический образ, “построение” наше¬
го ума, конечно, не удовлетворяют и
никогда не удовлетворят нашей по¬
461
Л.П. Карсавин
требности в знании. Поэтому нельзя
утверждать вместе с Риккертом, что в
естественных науках мы обобщаем
или “генерализуем”, а в историче¬
ских - “индивидуализируем”. Если
даже... Риккерт и прав в своем разли¬
чении истории и естествознания по
признаку общего-индивидуального,
общее и индивидуальное могут и
должны быть не плодом нашей умст¬
венной работы, но вполне реальными
аспектами действительности, являю¬
щей нам то ту, то иную свою сторо¬
ну»55.
Утверждая все это Карсавин не
только ставил по-новому проблему
исторической памяти, но и низвергал
традиционное представление об исто¬
риографии. «Глубокое непонимание
существа истории, - пишет Л.П. Кар¬
савин, - кроется за убеждением, что
развитие историографии представля¬
ет собой своего рода интегральный
процесс, в котором что-то раз и навсе¬
гда устанавливается и последующие
историки возводят новые этажи на
уже построенных. Новая эпоха рас¬
крывает в историческом процессе не¬
что новое, ей “родственное”, - себя са¬
мое. Талант историка сказывается
всегда в своеобразной, ему лишь свой¬
ственной концепции истории, потен¬
циально, а иногда и - актуально, все¬
общей, в неумении и неспособности
повторить чужие слова. Мы ждем от
историка не фактов, в добывании ко¬
торых видят свою высшую цель толь¬
ко не умеющие исторически мыслить
профессионалы, без устали роющиеся
в архивах. Мы ждем от него умствен¬
ной работы - нового понимания и ос¬
вещения. Ничего подобного не ожи¬
даем мы от естественника, поскольку
дело не касается областей науки, гра¬
ничащих с философией, ибо философ
ценен тоже не перепевами старого, а
новой интуицией»56. С этой точки зре¬
ния, полагает Карсавин, “весьма пока¬
зательна смена интересов и школ”.
Так, «в европейской историографии
интерес к так называемой “политиче¬
ской истории”, к истории династий,
государств и войн, сменяется сначала
интересом к “успехам разума и про¬
свещения”, потом к истории идей, к
истории культуры, наконец - к исто¬
рии экономических и социальных
процессов. И разумеется, экономиче¬
ская история Европы вовсе не отменя¬
ет ее политической или культурной
истории, как и не надстраивается над
ними. Она открывает совершенно
новый аспект исторического бытия.
Понятно также, что экономическая
история невозможна в условиях эпохи
Возрождения и в среде историогра-
фов-гуманистов...
“Не из будущего исходит историк и
не из прошлого, - продолжает Карса¬
вин, - но из настоящего и прежде все¬
го - из самого себя. Он ориентирует
познаваемое им историческое бытие
и развитие к тому, что наиболее пол¬
но и ярко выражено в его эпохе и
культуре. Они же понятны ему и
близки потому, что они в нем индиви¬
дуализируются и в нем индивидуали¬
зируют иные культуры и эпохи. Зна¬
ние историка есть знание индивидуа¬
лизирующегося в нем высшего исто¬
рического момента и, в конце концов,
человечества. И в этом смысле исто¬
рическое знание телеологично. с тою,
однако, существенною оговоркою,
что цель его, как и цель историческо¬
го процесса в целом, не вне познаю¬
щего. а в самом познающем”57.
Новые задачи диктуют историку и
выработку нового исследовательско¬
го инструментария. И во “Введении в
историю”, и в “Философии истории”
большое внимание уделяется Карса¬
виным анализу и критике конвенцио¬
нального “языка” позитивистской ис¬
ториографии, ее понятийной системы
и терминологии, а также утвержде¬
нию новых принципов работы истори¬
ка с источниками и самим критериям
462
Л.П. Карсавин
их отбора. «Цель историка, - пишет
он во “Введении в историю”, - не в
простом описании развития, но и в
объяснении его, в понимании его не¬
обходимости»58. Прямое сообщение
документа, утверждал Карсавин, по¬
лемизируя с традиционным представ¬
лением, это еще не доказательство
того, что так было на самом деле. Для
того, чтобы документы “заговорили”,
историку необходимо выявить связь
их и их свидетельств с “единством”, с
“социальной организацией, чувство¬
ваниями, психологией” изучаемой ис¬
торической эпохи или коллективно¬
сти. Наибольшей надежностью, счи¬
тал Карсавин, обладают в этом от¬
ношении литературные памятники.
Но историк, писал он, не должен игно¬
рировать и такие исторические доку¬
менты, которые описывают обычаи,
обряды, убранство храмов, архитек¬
турные памятники и археологические
материалы, так как они проливают
свет не только на материальные усло¬
вия и технические возможности, но и
на социальную организацию и психо¬
логию общества и человека.
Акцентировка Карсавиным важно¬
сти изучения специфики социально¬
психологического содержания исто¬
рических эпох и обществ давала повод
недоброжелательной критике обви¬
нять его в идеализме, в отрыве им
“субъективной” стороны историче¬
ского процесса от “объективной”,
“материальной” и т.п. В действитель¬
ности, напротив, Карсавин подчерки¬
вает органичность и неразрывность
сочетания “субъективного” и “объек¬
тивного” в истории и в процессе ее по¬
знания, как воплощения единой соци¬
альной практики человека. Эта мысль
последовательно проводится им в на¬
званных работах. То, против чего он
выступает - “механистическая при¬
чинная связь”, посредством которой
обе эти сферы сводятся вместе в исто¬
рическом исследовании. Методически
полезное в целях более полного изу¬
чения выделение “факторов” - эконо¬
мического, политического, идеологиче¬
ского, религиозного и т.п., утверждал
Карсавин, онтологически вредно, так
как сплошь и рядом ведет к постанов¬
ке вопроса об их причинных взаимо¬
действиях и к возникновению матери¬
алистических, идеалистических и т.п.
теорий и к бессмысленным и бесплод¬
ных спорам, так как “вполне естест¬
венно - при сосредоточении на иссле¬
довании одного какого-нибудь ряда и
при недостаточном внимании к суще¬
ству проблемы, одинаково убедитель¬
но представляются доводы и тех, и
других”. Во всех тех случаях, когда ус¬
ловно выделяется частный процесс
(будь то история какого-нибудь куль¬
турного мира, народа, эпохи, учреж¬
дения, системы идей и т.п.), возникает
и проблема подобного двойственного
объяснения, причем по мере сужения
объекта рассмотрения число “фак¬
тов” и “факторов” нарастает настоль¬
ко, что “все историческое развитие
предстает не чем иным, как причин¬
ною комбинацией разных факторов...
что глубоко неисторично”59.
Карсавин не умалял значения мате¬
риальных основ общественного бы¬
тия и изучения истории экономиче¬
ских отношений. Но, утверждая это,
он выступал против абсолютизации
их роли в историческом процессе и
концентрации исследовательских уси¬
лий исключительно на связанной с
этим тематике, как открывающей,
якобы, единственно правильный путь
к пониманию прошлого. Бессмыслен¬
но было бы отрицать параллелизм
развития “субъективного” и “объек¬
тивного” рядов, развивает он свою
мысль в “Философии истории”, но
важно здесь не то, что один ряд “при¬
чиняет другой”, а то, что в обоих про¬
является “одна и та же фаза социаль¬
но-психического развития, что они в
некотором отношении “составляют
463
Л.П. Карсавин
единство и укоренены в единстве”60.
Карсавин иллюстрирует свою мысль
конкретно-исторически, и этот экс¬
курс в силу его выразительности и со¬
временности звучания, имеет смысл
здесь привести:
“Разумеется, социальной идеологии
крестьянства в Германии XVI в. не по¬
нять, не поняв его социального поло¬
жения. Надо знать реальные отноше¬
ния между крестьянами и господами,
крестьянами и горожанами, повинно¬
сти и оброки, лежавшие на первых,
степень их зажиточности... Но какой
смысл всего этого? Взаимоотношение
между крестьянином и господином во¬
все не является внешним, поддаю¬
щимся числовому выражению фак¬
том. Оно может быть определяемо
или нет нормами права и обычая.
Но даже, если оно всецело определе¬
но точною нормою, чего никогда и
нигде еще не бывало, сама норма есть
факт порядка психического, для исто¬
рика к тому же, существенный не в
отвлеченности своей, а в конкретно¬
сти. Важно, как представлял себе нор¬
му “средний” [с точки зрения массового
сознания - А.Я.] крестьянин, призна¬
вал ли он ее справедливою, выполнял
ли он ее за страх или за совесть.
Не зная этого, совершенно бесполез¬
но говорить о нормах права в той свя¬
зи, в какой они существенны для исто¬
рии. Точно так же мало численно оп¬
ределить, сколько рабочего времени
отнимали у крестьян повинности и ка¬
кую часть их расхода составлял
оброк. Какой бы точностью ни отли¬
чались установленные нами цифры,
они ничего не означают, “не говорят”.
Чтобы они заговорили, надо знать
“субъективное” отношение к ним кре¬
стьянина. При тех же самых зажиточ¬
ности и повинностях возможны и доб¬
росовестное выполнение своих обязан¬
ностей, и уважение к правам господина
(например, в некоторых “реакцион¬
ных” районах революционной Фран¬
ции), в других - негодование на произ¬
вол, революционные настроения и т.п.
Если отношение крестьянина к его
социальному положению нам извест¬
но, тогда числовая характеристика
второго может быть для нас удобным
вспомогательным средством, знаком
или аббревиатурой. Вместо того, что¬
бы каждый раз описывать конкрет¬
ное хозяйство, как соответственным
образом воспринимаемое хозяином,
удобнее кратко называть число деся¬
тин или гуф. Особенно это удобно то¬
гда, когда нам удастся связать разные
психологические типы с разными чи¬
словыми знаками. Но если мы за циф¬
рою не воспринимаем, хотя бы смут¬
но, человека, цифра для нас совер¬
шенно бесполезна. Все это банальные
истины. Приходится, к сожалению, их
повторять перед лицом наивной веры,
что история сводится к росту капита¬
ла, ренты, цен и т.п.
Итак, “внешнее” для историка яв¬
ляется лишь знаком внутреннего,
символом, или, лучше сказать, аббре¬
виатурой, которая применима только
в очень ограниченной сфере и далеко
не всегда требует точности. А возвра¬
щаясь к “внутреннему” или “субъек¬
тивному”, понимая, например, соци¬
альное положение в смысле некото¬
рого социально-психического факта
или, вернее, процесса, мы возвраща¬
емся к уже установленным нами тези¬
сам. Социальные отношения, социаль¬
ный строй, как и право, и государство,
и общество, и класс суть некоторые
психические реальности, природу ко¬
торых, конечно, надо выяснить... но
которые, во всяком случае, не сущест¬
вуют без индивидуумов и внешне не
выразимы и не разъединимы иначе
как условно и путем аббревиатур.
То же самое следует сказать и о со¬
циальном или хозяйственном положе¬
нии. При исследовании его большую
помощь могут оказать точные стати¬
стические данные, цифры. Но все эти
464
Л.П. Карсавин
цифры только знаки скрытой за ними
реальности и совсем не обладают тем
же самым значением и смыслом, ка¬
ким обладают они в науках и матери¬
альной природе. Предмет истории
всегда социально-психологическое; и
только на основе психического возмо¬
жен исторический синтез...”61
Исторический синтез, о котором
говорит здесь Карсавин, есть раскры¬
тие содержания конкретно-историче¬
ской общности как культуры. Культу¬
ра - именно это понятие является
ключевым для понимания карсавин-
ской концепции исторического про¬
цесса и его познания. Не оперируя им
практически во “Введении в исто¬
рию”, он тем не менее раскрывает
здесь, как уже отмечалось выше, са¬
мую суть этого понятия, ибо культура
для Карсавина в его концепции - “ис¬
тория целиком”, а историк - одновре¬
менно и историк культуры. Раскры¬
тию и обоснованию этой концепции
культуры посвящены специальные
разделы “Философии истории”62.
Карсавин понимает культуру истори¬
ко-антропологически. Она не сводима
для него, как уже отмечалось ранее, к
традиционным трактовкам в качестве
творческого духа избранных.
“Во всех своих выражениях культу¬
ра неповторимо своеобразна, специ¬
фична. Она по-своему преобразует
материальную среду, выбирая себе
соответствующую, раскрывается в
своем материальном быте, в своем со¬
циально-экономическом и политиче¬
ском строе, в своих эстетике, миро¬
воззрении, религиозности...”63
Понимаемая таким образом куль¬
тура - это и определенная фаза все¬
мирно-исторического развития, и ка¬
ждое конкретное историческое обще¬
ство. Человеческая история есть диа¬
лектическое взаимодействие культур,
по мысли Карсавина. Он не оперирует
привычным для нас сегодня понятием
“диалог“, “диалогичность культур”,
но эта мысль является центральной в
его рассуждениях о развитии как са¬
мораскрытии и движении истории:
“Полное исчезновение какой-нибудь
культуры - явление чрезвычайно ред¬
кое, а может быть и небывалое... Для
исторического процесса характерно
сосуществование ряда культур, иногда
в полном расцвете, не только их сме¬
на...”64 Полемизируя с О. Шпенгле¬
ром, Карсавин утверждал здесь, что
развитие культур и исторического
процесса в целом есть диалектически-
противоречивый целостный и непре¬
рывный процесс движений и измене¬
ний, исключающий “абсолютную не¬
доступность культур друг для друга”,
на чем настаивал Шпенглер. Конкрет¬
ный историко-культурный процесс,
полагал Л.П. Карсавин, нельзя по¬
нять, подходя к нему “интегрально¬
эмпирически”: “Конечно, он все вре¬
мя обогащается появлением нового.
Но зато в нем все время наблюдается
и вытеснение новым старого. В нем
эмпирически возникают некоторые
абсолютно-значимые ценности, но в
нем исчезают другие, столь же абсо¬
лютно-значимые”65. Отсюда, полагал
он, и проистекает условность и схема¬
тизм исторических периодизаций, дик¬
туемых целями специальных исследо¬
ваний и не учитывающих целостности
и единства исторического процесса.
Таким образом, идея культурного ди¬
алогизма, как “диалога сознаний”, как
основы исторического процесса и гу¬
манитарного мышления “в масштабе
культуры” была выдвинута в россий¬
ской науке в начале XX века
Л.П. Карсавиным. Дальнейшую свою
разработку и конкретизацию она по¬
лучила в работах М.М. Бахтина, а
почти полвека спустя - стала цент¬
ральной в творчестве В.С. Библера и
Д.С. Лихачева.
Именно в “Философии истории”
получает разностороннее развитие,
исключающее какие-либо иррацио¬
465
Л.П. Карсавин
нальные истолкования, и другой ме¬
тодологически важный вопрос, во
“Введении в историю” лишь обозна¬
ченный Карсавиным66, о том, что
может служить исходным для харак¬
теристики и понимания культуры
(рассмотренный выше в связи с темой
религиозности). Настаивая на пред¬
почтительности уяснения историком
именно господствующего “религиоз¬
но-метафизического понимания” в
широком смысле, присущего той или
иной культуре, исторической общно¬
сти, Карсавин, как уже отмечалось,
стремился дать не объяснение проис¬
хождения общества, истории, а лишь
подход к их изучению. Но именно в
этом он решительно порывает и с тра¬
диционной позитивистской, и с фило¬
софско-христианскими концепциями
истории, ставя в центр внимания чело¬
века, свободного в своей воле и дейст¬
виях (“целеполагании”) во всех фор¬
мах его социальной активности. Дело
в том (подчеркнем еще раз), пишет
Карсавин в “Философии истории”,
что самоосмысление по отношению к
Абсолюту и другим культурам прису¬
ще и человечеству в целом, как “исто¬
рической индивидуальности”, и каж¬
дой исторической цивилизации как
культуре67. Иными словами, выдвигая
на первый план при изучении культу¬
ры “ее религиозные качествования”,
Карсавин тем самым указывал на эле¬
мент, структурировавший (особенно в
традиционных обществах) коллектив¬
ное и индивидуальное сознание и со¬
ответственно образ жизни и поведен¬
ческие формы. В этой постановке во¬
проса нет ничего мистического,
трансцендентного. Новаторство ее,
однако, заключалось в том, что она
открывала простор для изучения наи¬
более константных форм массового
социального сознания, в том числе и
религиозности.
Утверждая, что “ближе и плодо¬
творнее для понимания культуры
именно ее “религиозно-метафизиче¬
ские качествования”, Карсавин под¬
черкивал, что употребляет это поня¬
тие в расширительном смысле, имея в
виду не только религиозно-конфесси¬
ональные идеалы и теории традици¬
онных обществ, но и вполне светские
мировоззренческие и идеологические
интеллектуальные построения, конст¬
руирующие индивидуальное и коллек¬
тивное сознание (к таковым он отно¬
сил, в частности, социалистические и
коммунистические учения). По суще¬
ству, мы имеем здесь дело с одним из
ранних опытов российской феномено¬
логии культуры.
Не содержит ничего иррациональ¬
ного и впервые появляющееся во
“Введении в историю” и развитое в
“Философии истории” карсавинское
определение человечества как “все-
единого, всевременного и развиваю¬
щегося всепространственного субъек¬
та” Оно, по существу, тождественно
его концепции культуры, как “исто¬
рии целиком” Применительно к об¬
ласти конкретно-исторической поня¬
тие это означает лишь то, что каждая
коллективность и каждый относя¬
щийся к ней индивид обладают, если
воспользоваться современной терми¬
нологией, той “общей картиной мира”,
той системой ценностей и “умствен¬
ных привычек”, которые моделируют
их социальную практику и повседнев¬
ную жизнь, создавая “всеединство”, и
определяют специфику их времени,
эпохи как исторической культуры.
Диалектическое взаимодействие
культур, их “взаимопроникновение” -
это то, что обеспечивает “всевремен-
ность и всепространственность” пони¬
маемого таким образом “всеединства”
человечества, как творца истории,
культуры. Отвечая на обвинения сво¬
их оппонентов в метафизичности, в
умалении свободы индивида и т.п.,
Карсавин писал о том, что идея “все¬
единства” “...несколько пугает при¬
466
Л.П. Карсавин
выкшее мыслить в категориях пози¬
тивизма сознание. И при крайней пуг¬
ливости и подозрительности трудно
убедить его в том, что как раз идея
всеединства и только она освобожда¬
ет от всякой необоснованной метафи¬
зики, от таинственных трансцендент¬
ных сил, как бы их ни называли:
душою, разумом, энергией или еще
как-нибудь... В научной истории нель¬
зя обойтись без категории всеединст¬
ва, все равно изучаем ли мы историю
человечества или историю социаль¬
ной группы, существующей в эмпири¬
чески ограниченном пространстве
времени...”68
Таким образом, в идее всеединства
карсавинской концепции истории -
утверждение самоценности человека
и его истории, ибо человечество, как
полагал Карсавин, “не растворяется и
не теряет своего смысла во всеединст¬
ве Космоса, моментом которого оно
является”; оно имеет “собственный
идеал и действительность всеобщей
истории”69. Пафос Карсавина - в ут¬
верждении идеи о Космосе и Бытии
как “духовно-душевно-телесном един¬
стве”, как “Человеке”. Теория все¬
единства, подчеркивал Карсавин,
“...дает возможность понять мир как
одно развивающееся целое. Человек
содержит в себе всю природу и всю
историю. Полнее всего он индивидуа¬
лизируется и осуществляется в неко¬
торых своих качествованиях - в исто¬
рическом бытии, в стяженно-всееди-
ном субъекте истории. Меньшей сте¬
пени выраженности достигает он в
других своих качествованиях - бытии
природном и в качестве Природы. Но
в Природе раскрываются иные его ас¬
пекты, абсолютно ценные...”70
Но, констатируя это, Карсавин ре¬
шительно расходился с господствую¬
щими концепциями исторического
процесса, так же как и с глобальными
теориями о мироздании (религиозны¬
ми и натурфилософскими), широко
распространенными в начале XX века.
Утверждая абсолютную тождествен¬
ность природы, естественного мира и
человека, их создатели не оставляли
последнему практически места для
свободной творческой инициативы.
Об остроте дискуссий вокруг этой
проблемы свидетельствует полемиче¬
ский тон карсавинских работ, в част¬
ности, в данном случае “Философии
истории” Ей особенно присущ глубо¬
кий подтекст, явные, но уже не всегда
понятные сегодня аллюзии, и страст¬
ная защита ее автором творческих
возможностей человека и истории как
науки.
Эта работа занимает особое место
в творчестве Л.П. Карсавина. По су¬
ществу, она представляет собой один
из первых в российской интеллекту¬
альной жизни 20-х гг. опытов экзи¬
стенциальной интерпретации “перво¬
начал исторического бытия... и исто¬
рического знания” Ее автор бросает
здесь вызов не только позитивист¬
ским и марксистским концепциям
исторического процесса и истории че¬
ловечества, но и философско-бого¬
словским теориям (как теизма, так и
деизма), с их утверждениями о над-
мирных силах, управляющих челове¬
ческой историей71.
Но “Философия истории” являет
собой также один из первых в евро¬
пейской историографии тех лет инди¬
видуальных опытов того, что мы се¬
годня называем “междисциплинар¬
ным” синтезом, в данном случае - но¬
вой европейской философии (с ее
стремлением развести акт творения
человечества и его экзистенцию) и
новой концепции истории и историо¬
графии (ориентированной “на по¬
знание и изображение конкретного
исторического процесса в целом и
раскрытие внутреннего смысла этого
процесса”).
В этом синтезе заключается собст¬
венно смысловое ядро “Философии
467
Л.П. Карсавин
истории” Л.П. Карсавина. “С первого
же взгляда, - пишет он, объясняя
структуру своего исследования, - оче¬
видна глубокая органическая, нерас¬
торжимая связь проблем теории исто¬
рии и философии истории. Невозмож¬
но определить основоначала истории
иначе, как через отношение их к осно-
воначалам бытия и знания вообще, а
следовательно - и без уяснения связи
их с Бытием абсолютным. Всякий
теоретик истории, если только он ис¬
кусственно не замыкает себя в круг
вопросов так называемой техниче¬
ской методологии, неизбежно должен
выяснить: в чем заключается специ¬
фичность исторического бытия и су¬
ществует ли эта специфичность, како¬
вы основные категории историческо¬
го познания, основные исторические
понятия, те же ли они, что и в области
природы, или другие, и т.д. Все это де¬
лает настоятельно необходимым рас¬
смотрение теоретико-исторических и
философско-исторических проблем
во взаимной их связи и позволяет объ¬
единить обе дисциплины под общим
именем одной из их - как философию
истории”
“Именно в философии истории, -
полагал Карсавин, - открываются ос¬
новные метафизические идеи в при¬
менении их к историческому бытию и
знанию. Но философия истории в со¬
стоянии их открыть только потому,
что исходит из рассмотрения конкрет¬
ного исторического бытия”72. И в сво¬
ем определении понятия “история”
Л.П. Карсавин исходил “из неразрыв¬
ной связи” меду процессом человече¬
ского бытия и знанием (наукой) о нем,
выделяя в качестве “преимуществен¬
но” или “собственно” исторических
областей познания две - “область раз¬
вития отдельной личности” и “область
развития человечества”73.
Л.П. Карсавин находился в центре
научной и интеллектуальной жизни
своего времени и жизни своей страны,
обуревавших ее страстей, борений,
антагонизмов. Он современник рево¬
люции, воспринявший ее как данность
и не принявший ее разрушительной
стихии и идеологии. И нет ничего уди¬
вительного в том, что как историк он
не остался в стороне от осмысления
исторического прошлого России и пе¬
реживаемой им самим ее современно¬
сти. Эта линия в творчестве Карсави¬
на обычно игнорируется как научная.
Она вульгаризуется политическими
ярлыками и прямо перечеркивается
идентификацией с “евразийством”, в
свою очередь, сводимым к “проболь¬
шевизму” Очевидно именно в этом
коренится сегодня одна из причин как
известной “сдержанности” по отноше¬
нию к имени Карсавина и роли его в
истории российской науки, так и воз¬
вышения его как религиозного фило¬
софа, хотя и не без намеков на поли¬
тические “слабости” великого челове¬
ка. Подобный подход несправедлив и
поверхностен. Историк культуры
Карсавин не обошел вниманием раз¬
личные срезы социальной психологии
и социального поведения той эпохи,
частью которой был он сам. Это
очень серьезная и требующая всесто¬
роннего анализа тема74.
Почти одновременно с этой рабо¬
той Карсавина увидела свет другая,
также малоизвестная до сих пор:
“Восток, Запад и русская идея” (1922).
Она представляет собой опыт сравни¬
тельно-исторического исследования
западноевропейской и восточноевро¬
пейской культур. Карсавин разверты¬
вает свой анализ, отталкиваясь от “ре¬
лигиозного момента” как системооб¬
разующего. Он характеризует смысл
и особенности теизма античности и
средневековья, “нехристианского”
Востока и христианского, православ¬
ного и католического мира, особенно¬
сти восприятия ими Абсолюта, то, как
этот теизм трансформировался в раз¬
витии научной и общественной мыс¬
468
Л.П. Карсавин
ли, в идеологии (характер подходов,
постановки проблем и т.п.), филосо¬
фии, самой религиозной мысли, в ис¬
кусстве, в повседневной жизни, быте,
изменяясь со временем, обретая раз¬
нообразные формы, подчас весьма да¬
лекие от “исходного” этического иде¬
ала, не несущие уже прямой информа¬
ции об источниках своего генезиса, в
конечном счете определяя констант¬
ные элементы “восточной” и “запад¬
ной” европейских культур, так же как
и их различия.
Понятие “русской идеи” в этом
контексте тождественно понятию
“идеи культуры”, как господствую¬
щей системы мировоззренческих
представлений, ценностных ориента¬
ций, нерефлектированных форм соз¬
нания. Карсавин прослеживает, как
эта “идея” складывалась и изменялась
на протяжении тысячелетия, неся в
себе трансформируемый, обогащае¬
мый запросами реальной жизни обще¬
ства, изначальный фонд христианско-
православных представлений. Рус¬
ская идея в карсавинском исследова¬
нии не имеет ничего общего с идеей
“народа-богоносца” или “соборно¬
сти”, по крайней мере в том почвен¬
ническом смысле, который часто
вкладывается сегодня в это понятие.
Нет в ней ничего и от неославяно¬
фильства. Эта работа Карсавина - по¬
пытка объяснить с культурно-истори¬
ческих позиций некоторые “вечные”
проблемы русской истории, которые
в переломные ее эпохи, приобретая
особую остроту, становятся объектом
разного рода спекуляций от иррацио¬
нальных и националистических до
вульгарно-нигилистских. Исследова¬
ние Л.П. Карсавина направлено про¬
тив тех и других.
Какая бы то ни было иррациональ¬
ность чужда Карсавину - трезво и ост¬
ро мыслившему ученому. Но то, что
интересовало его, прежде всего и
главным образом связано с человече¬
ским сознанием и самосознанием в ис¬
тории, с исторической социальной
психологией - индивидуальной и кол¬
лективной ментальностью, в том
числе и исследовательской. Карсави¬
на интересовала проблема функциони¬
рования психического в социальном
целом, роль его в становлении послед¬
него как исторической культуры, а
также и в обеспечении культурно-ис¬
торической преемственности, непре¬
рывности исторического развития че¬
ловечества, которое он понимал как
самораскрытие. Именно в утвержде¬
нии идеи человека и человечества как
предмета научного познания, в стрем¬
лении “открыть” для историков чело¬
века как исследовательское поле, наи¬
более полно синтезирующее в себе
доступную для изучения социальную
и “психическую (психологическую)
ткань” прошлого - значение и особен¬
ная актуальность творчества
Л.П. Карсавина.
Карсавин спускает историка с мета¬
физических высот на землю - к дея¬
тельному человеку и его социокуль¬
турной практике, возвышая ' тем
самым одновременно историю до
уровня научной - особой дисциплины,
оперирующей специфической систе¬
мой понятий и методов, учитывающих
своеобразие именно ее предмета изу¬
чения. Он один из тех немногих, кто в
начале XX века уже предвосхищал на¬
ступление “эры науки о человеке”,
кто утверждал, что человек как пред¬
мет познания - “ключ” ко всем нау¬
кам о прошлом человеческого обще¬
ства, о его настоящем и его будущем.
Именно утверждение этой мысли со¬
ставляет нерв, сквозную линию-
”идею” творчества Л.П. Карсавина
как историка культуры, медиевиста и
философа, отражая также особен¬
ность и его собственно “мировиде-
ния”, и исследовательского сознания.
Нравственный долг - воздать долж¬
ное этому крупному, европейского
469
Л.П. Карсавин
масштаба ученому - его уникальному
творчеству, на редкость цельному по
связующей его “идее культуры”, но
все еще раздробляемому на отдель¬
ные сюжеты и темы, затемняемого
разного рода клише (от “мистиче¬
ских” до “славянофильских”).
Концепция истории и подхода к ее
изучению, выдвинутая Карсавиным,
как уже отмечалось, антропологична
в том смысле, какой вкладывает в это
понятие современная историография.
Он был одним из тех, кто осознал на¬
сущные потребности науки и принял
“вызов” времени. В этом отношении
Л.П. Карсавин бесспорно является од¬
ним из российских предшественников
того ее направления, которое сегодня
называют “исторической антрополо¬
гией”, а в последние годы все чаще -
“культурной историей”75.
Творчество Л.П. Карсавина явля¬
ется знаковым с точки зрения специ¬
фики интеллектуальных процессов
XX столетия и их индивидуализаций
в области гуманитарного и социаль¬
ного знания и в этом смысле - “экс¬
периментально” чрезвычайно значи¬
мым. В работах Л.П. Карсавина заяв¬
ляет о себе историческое движение
культуры. В своем профессиональ¬
ном мышлении и научных практиках
он выходит из освященной професси¬
ональным сообществом “менталь¬
ной” колеи, и, соответственно, - за
пределы культуры, в которой дейст¬
вует.
Теоретико-методологические, как
и философские размышления Карса¬
вина имеют под собой прочную базу
конкретно-исторической эмпирии, ис¬
следовательского эксперимента. В этом
плане творчество Л.П. Карсавина как
историка-медиевиста, методолога и
теоретика истории, религиозного фи¬
лософа органично и целостно.Уже в
первых его работах, магистерской и
докторской диссертациях (1912,
1915 гг.) были сформулированы прин¬
ципиальные положения его концеп¬
ции “культурной истории” и обозна¬
чены ее исследовательские принципы,
понятийный инструментарий.
Творчество Л.П. Карсавина несом¬
ненно вобрало в себя интеллектуаль¬
ную обреченность и российского сим¬
волизма и западноевропейской экзи¬
стенциальной культурфилософии;
оно представляет собой оригиналь¬
ный ответ на теоретические искания и
решения неокантианства и россий¬
ских приверженцев Дильтея. Вместе с
тем, оно располагается в том же про¬
фессионально-интеллектуальном
пространстве, что и творчество его
современников - западных коллег по
медиевистическому цеху, таких как
А. Берр, Л. Февр, М. Блок и др. “Но¬
вое в науке и искусстве, - пишет в од¬
ной из своих работ Ю.М. Лотман, -
осуществляется неожиданно и проис¬
хождение его подобно взрыву, но прак¬
тическая реализация новых идей раз¬
вивается по законам постепенной ди¬
намики. Поэтому научные идеи могут
быть несвоевременными”76.
Творческий путь Л.П. Карсавина -
одно из наглядных тому подтвержде¬
ний. Карсавинская концепция куль¬
турной истории, его философские,
теоретические, методологические и
конкретно-исторические искания в
этой области не получили признания
и были отвергнуты научным сообще¬
ством. С этой точки зрения, разрыв
Карсавина, в конечном счете, с пе¬
тербургским кружком медиевистов -
учеников И.М. Гревса и самим учите¬
лем выступает не как коллизия меж¬
личностных отношений, но как про¬
екция на интеллектуальную сферу
известного ментального конфликта -
отторжения Иного - неузнаваемо¬
го77. Профессиональное сообщест¬
во российских гуманитариев, по су¬
ществу, отвергло Карсавина за¬
долго до того как это сделала новая
власть.
470
Л.П. Карсавин
* * *
В историю исторической науки XX
столетие войдет, вероятно, как время,
когда историки всерьез задумались о
природе и особенностях своего ремес¬
ла, о возможностях своей науки и ме¬
сте ее в системе научного познания в
целом. Под знаком этих рефлексий в
послевоенной Европе родилась Новая
историческая наука, поставившая под
вопрос традиционные приемы анали¬
за, выработанные позитивизмом
XIX в., заставившая задуматься об от¬
носительности исторического знания
и о природе этой относительности.
Сегодня она сама, как бы иллюстри¬
руя эту относительность, оказалась
под огнем критики. Не все в этой кри¬
тике равноценно, не все продуктивно.
Но если отвлечься от импульсов вне-
научных нетрудно заметить за всем
этим озабоченность все той же проб¬
лемой исторической гносеологии, но
уже на другом витке: не столько
“присвоения”, осознания важности са¬
мой идеи историко-антропологиче¬
ского подхода, сколько выработки
конкретного инструментария, позво¬
ляющего этот подход реализовать -
обнаружить в действии сам культур¬
ный механизм исторических явлений,
событий, массовой практики и инди¬
видуального поведения. Это побужда¬
ет к критической переоценке обре¬
тенного в ходе исканий 60-80-х гг. ис¬
следовательского багажа, заставляя
задуматься о природе и интеллекту¬
альных процедурах интерпретативной
практики самого историка.
Проблемы, волновавшие в начале
XX века и даже еще в его середине от¬
носительно узкий круг энтузиастов,
сегодня, на исходе столетия становят¬
ся предметом рефлексии массового
исследовательского сознания, при
этом, что само по себе знаменательно,
как на “Западе”, так и там, где, как в
России, гуманитарные науки лишь
вступили на путь высвобождения из-
под идеологического и психологиче¬
ского пресса тоталитарных режимов.
В этом общеевропейском контексте
интенсификации движения творче¬
ской мысли, изменения массового ис¬
следовательского сознания творчест¬
во Л.П. Карсавина обретает новое
звучание: оно раскрывает, позволяет
осознать и ощутить связь времен -
тот живой диалог культур и поколе¬
ний, сознаний и личностей, который
составляет нерв процесса развития
мировой науки и науки истории как ее
неотъемлемой части.
Примечания
1 Февр Л. Марк Блок и Страсбург // Февр Л.
Бои за историю. М., 1991.
2Ястребицкая АЛ. Историк-медиевист
Лев Платонович Карсавин (1882-1952):
Аналитический обзор. М., 1991; Она же.
У истоков культурно-антропологической
истории в России // Российская историче¬
ская мысль: Из эпистолярного наследия
Л.П. Карсавина. М., 1994. С. 8-22.
3 См.: Хоружий С.С. Карсавин и де Местр //
ВФ. 1989. № 3. С. 79-92; Он же. Лев Плато¬
нович Карсавин // Лит. газ. 1989. 22 февр.
По инициативе проф. С.С. Хоружего и пе¬
тербургских философов создана Комиссия
по творческому наследию Л.П. Карсавина
и развернута публикация его основных
трудов в серии “Памятники религиозно¬
философской мысли. Русская религиозная
философия”. В настоящее время вышло в
свет три тома: Карсавин Л.П. Религиозно¬
философские сочинения. М., 1992; Он же.
Философия истории. СПб., 1993; Он же.
Малые сочинения. СПб., 1994.
4 Karsavinas L. Europos kulturos istoria.
T. 1-3. Vilnius, 1991-1994.
5 Карташев A.B. Лев Платонович Карса¬
вин (1882-1952) // Карсавин Л.П. Малые
сочинения. С. 471.
6 Карсавин Л.П. Очерки религиозной жиз¬
ни в Италии ХП-ХШ вв. СПб., 1912;
Он же. Основы средневековой религиоз¬
ности в ХП-ХШ вв. преимущественно в
Италии. Пг., 1915.
7 Гревс И.М. Рецензия // Науч. ист. журн. /
Под ред. Н.И. Кареева. СПб., 1913. Т. 1,
вып. 1, № 1. С. 80-91.
471
Л.П. Карсавин
8 Вводимое Карсавиным в “Основах...” ин¬
струментальное понятие “религиозный
фонд” адекватно употребляемому им в
“Очерках...”, понятию “средний религиоз¬
ный человек”. Карсавин сам указывает на
эту тождественность в своем Предисло¬
вии к “Основам...”. Разъяснение этого
термина, вызвавшего непонимание и ост¬
рую критику, дается им также в вышед¬
шей ранее “Основ...” статье “Символизм
мышления и идея миропорядка в средние
века”. См.: Науч. ист. журн. / Под ред.
Н.И. Кареева. СПб., 1914. Т. 1, вып. 2,
№ 2. С. 10-28; Основы средневековой ре¬
лигиозности... С. 7-17.
9 Бродель Ф. Материальная цивилизация,
экономика и капитализм, XV-XVIII вв.
М., 1996. Т. 1: Структуры повседневности:
Возможное и невозможное. С. 34-35; см.:
Ястребицкая АЛ. Культурное измерение
историографического // Культура и обще¬
ство в средние века - раннее Новое время.
М., 1998. С. 26-27.
10 См.: Карсавин Л.П. Символизм мышле¬
ния... С. 28.
11 Карсавин Л.П. Основы... С. 36.
12 Гуревич А.Я. Дух и материя: Об амбива¬
лентности повседневной средневековой
религиозности // Культура и общественная
мысль: Античность. Средние века. Возро¬
ждение. М., 1988. С. 59-65; Он же. Катего¬
рии средневековой культуры. М., 1984;
Он же. Средневековый мир: Культура без¬
молвствующего большинства. М., 1990.
13 Карсавин Л.П. Основы... С. 37.
14 Berr A. La synthese en histoire: Essai critique
et theorique. Paris, 1911.
15 Ревель Ж. История ментальностей: Вехи
изучения // Споры о главном. М., 1993.
16 Карсавин Л.П. Введение в историю: Тео¬
рия истории. Пг., 1920. Вып. 1. Введение в
науку: История. С. 53.
17 Российская историческая мысль. Из эпи¬
столярного наследия Л.П. Карсавина;
Письма И.М. Гревсу (1906-1916) / Сост.
С. Клементьева, А. Клементьев; Введ.
А.Л. Ястребицкая. М., 1994.
18 Там же.
19 Там же. С. 74.
20 Это также и то, чему отдавал должное
учитель Карсавина при всей насторожен¬
ности (и в целом неприятии) к методоло¬
гическим исканиям своего ученика: “... Он
чертит яркие общие картины, с искусст¬
вом восстанавливает часто стертые в па¬
мятниках даже мелкие рисунки. Автор
обладает в высокой степени интуицией
исчезнувшей во времени действительно¬
сти, способностью чуять через завесу
памятников биение пульса того бытия,
которое запечатлело в них лишь сле¬
ды. Это - большое благо и ценный
дар...” см.: Гревс И.М. Рецензия (см.:
Примеч. 7).
21 Российская историческая мысль. С. 92-93.
22 Там же. С. 71-72.
23 См.: Ястребицкая АЛ. Лев Платонович
Карсавин: Его опыт “новой истории” ре¬
лигиозности западноевропейского сред¬
невековья как культурно-исторического
феномена // Религии мира, 1999: История
и современность. М., 1999. С. 121-133.
24 Карсавин Л.П. Основы... С. 3-4.
25 См.: Михайлов И.А. Гуссерль // Культуро¬
логия XX в. СПб., 1998. Т. 1. С. 161-162.
26 Карсавин Л.П. Основы... С. 5-6.
27 Там же.
28 См.: Там же. С. 17 и след.
29 Карсавин Л.П. Культура средних веков:
Общий очерк. Пг., 1918. С. 1-4.
30 Карсавин Л.П. Философия истории. Бер¬
лин, 1923. С. 171.
31 Там же. С. 172.
32 Карсавин Л.П. Культура средних веков.
С. 3.
33 Карсавин Л.П. Философия истории. С. 22.
34 Карсавин Л.П. Культура средних веков.
С. 197.
35 “...Исхожу я из религиозного состояния
IV-VI веков, двигаясь от периферии рели¬
гиозной жизни к центру, т.е. сначала ре¬
лигия низших слоев и паганизация в них
христианства.., затем высшие классы: ре¬
лигия в связи с культурой (тут нашел себе
место и Сидоний). Наконец ядро религи¬
озной жизни и тут останавливаюсь на Пав¬
лине Ноланском, Амвросии, Иерониме,
Августине и пелагианстве. Думаю, что
не ошибся, рассматривая дальнейшую ре¬
лигиозную историю по странам - Италия
и государство франков. Причем, здесь нет
нужды в строгом различении высших (по
религиозному развитию) слоев христиан¬
ства от низших. Ибо народная религия -
паганизированное (на античный, кельт¬
ский или германский лад) христианство
подымается в высшие слои (Григорий Ве¬
ликий), а павшая культура высших клас¬
сов, спасая остатки догмы (тоже пагани-
зированной, но философски) и принижая
ее, приближается к народной религии.
Почти полное единство религии - в госу¬
472
Л.П. Карсавин
дарстве франков...” (6 июля 1908, Луга)
(Российская историческая мысль. С. 48).
36 Российская историческая мысль. С. 48^19.
37 Карсавин Л.П. Культура средних веков.
С. 3.
38 Там же. С. 165.
39 Тейяр де Шарден П. Феномен человека.
М., 1987.
40 Анциферов Н.П. Из дум о былом. М.,
1992. С. 177-178, 279, 281.
41 Российская историческая мысль. С. 94-102,
104.
42 Карсавин Л.П. Культура средних веков.
С. 2.
43 См.: Карсавин Л.П. Введение в историю //
Он же. Философия истории.
44 Карсавин Л.П. Введение в историю. С. 1.
45 Там же. С. 5.
46 Блок М. Апология истории или ремесло
историка. М., 1986.
47 Февр М. Указ. соч. С. 135, 507.
48 См.: Ле Гофф Ж. С небес на землю //
Одиссей: Человек в истории. М., 1991.
С. 24-28; Гуревич А.Я. От истории мен¬
тальности к историческому синтезу //
Споры о главном. М., 1993; Он же. Синтез
в истории и “Школа Анналов”. М., 1992.
49 Карсавин Л.П. Введение... С. 8, 9, 11.
50 Там же. С. 12.
51 Карсавин Л.П. Философия истории.
С. 26-27.
52 Карсавин Л.П. Введение... С. 30-31.
53 Там же. С. 9.
54 См.: Карсавин Л.П. Н.А. Бердяев. Смысл
истории. Опыт философии человеческой
судьбы. Конец Ренессанса: (К современ¬
ному кризису культуры) // Русский путь.
СПб., 1994. Т. 1: Н.А. Бердяев pro et con¬
tra. С. 327-331. (Антология; Кн. 1).
55 Там же. С. 17.
56 Там же. С. 254.
57 Там же. С. 255.
58 Карсавин Л.П. Введение... С. 3.
59 Карсавин Л.П. Философия истории. С. 19.
60 Там же.
61 Там же. С. 20-22.
62 Там же. С. 160-177.
63 Там же. С. 170, 163-165.
64 Там же. С. 165.
65 Там же. С. 167.
66 Карсавин Л.П. Введение... С. 28-29.
67 Карсавин Л.П. Философия истории. С. 172.
68 Там же. С. 87.
69 Там же. С. 357.
70 Там же. С. 349.
71 См. об этом также: Ястребицкая АЛ.
Приспособление к себе или “эффект Боб-
чинского” // Казус. 2000.
72 Карсавин Л.П. Философия истории.
С. 15-16.
73 Там же. С. 81-82.
74 Там же. С. 304-311. См.: раздел “Проблема
воздействия индивидуальности на качест-
вование. Большевистская революция”.
75 Burke Р. Die “Annales” im globalen Kontext //
Osterr. Ztschr. Geschichtswiss. Wien, 1990.
H. 1. S. 9-24; Chartier R. Le monde comme
representation // Annales. E.S.C. Paris, 1989.
N 6. P. 1505-1520.
76 Лотман Ю.И. Культура и взрыв. М., 1992.
С. 28-34.
77 См.: Гревс И.М. Лик и душа средневеко¬
вья // Анналы: Журн. всеобщ, истории.
Пг., 1922. № 1.
Основные труды Л.П. Карсавина
Очерки религиозной жизни в Италии
ХП-ХШ вв. СПб., 1912.
Основы средневековой религиозности в
ХП-ХШ вв. преимущественно в Италии.
Пг., 1915.
Культура средних веков: Общий очерк. Пг.,
1918.
Введение в историю: Теория истории. Пг.,
1920.
Философия истории. Берлин, 1923; СПб.,
1993.
Религиозно-философские сочинения. М.,
1992.
Малые сочинения. СПб., 1994.
Литература о Л.П. Карсавине
Хоружий С.С. Карсавин и де Местр // ВФ.
1989. № 3.
Хоружий С.С. Лев Платонович Карсавин //
Лит. газ. 1989. 22 февр.
Карташев А.В. Лев Платонович Карсавин
(1882-1952) // Карсавин Л.П. Малые со¬
чинения. СПб., 1994.
Ястребицкая АЛ. Историк-медиевист Лев
Платонович Карсавин (1882-1952): Ана¬
литический обзор. М., 1991.
Ястребицкая АЛ. Лев Платонович Карса¬
вин: Его опыт “новой истории религиоз¬
ности” западноевропейского средневеко¬
вья как культурно-исторического фено¬
мена // Религии мира, 1999: История и со¬
временность. М., 1999.
Юрий Валентинович Кнорозов
(1922-1999)
История дешифровки древних систем
письма теперь вписывается между
двумя именами - Жана Шампольона и
Юрия Кнорозова. После смерти уче¬
ного обычно выбирается эпитет, ко¬
торым характеризуется его вклад в
науку. Кнорозова можно охарактери¬
зовать одним словом - гений. Он вне
сопоставлений и конкуренции. Его
биография, полная тяжелых испыта¬
ний, совпадений, парадоксов и даже
мистификаций, полностью соответст¬
вует типичной легенде о гениальной
личности. Еще при жизни Кнорозова
одни и те же эпизоды его жизни по-
разному излагались разными людь¬
ми - даже в его присутствии. Видимо
поэтому он предложил однажды запи¬
сать мне его собственную версию
ключевых событий, заметив, что для
него это чрезвычайно важно, по¬
скольку иначе “после смерти журна¬
листы все переврут”. Сейчас совер¬
шенно очевидно, что он загодя гото¬
вил текст собственной биографии, бу¬
квально диктуя в качестве отдельных
сюжетов наиболее сложные моменты
своей судьбы.
В 2002 г. ему исполнилось бы
80 лет. Его официальным - по паспор¬
ту - днем рождения считалось 19 ноя¬
бря 1922 года. Однако сам он утвер¬
ждал, что в действительности родился
31 августа. Причем к обеим датам от¬
носился одинаково серьезно - так что
приходилось поздравлять его два раза
в год. Правда, самому ему и в голову
не приходило отмечать хотя бы один
из этих дней.
Родился Юрий Валентинович под
Харьковом в семье русских интелли¬
гентов, что подчеркивал особо, всегда
считая себя русским. Хотя его бабуш¬
кой по отцу была первая народная ар¬
тистка Армении, выступавшая под ар¬
тистическим псевдонимом Мари-За-
бель. Согласно семейной легенде,
Мария Давыдовна была сиротой-тур-
чанкой, удочеренной в детстве семьей
армянского купца. Девочка тогда тан¬
цевала и пела чуть ли не на улице, за¬
рабатывая себе на хлеб. Каким бы ни
было происхождение бабушки, внеш¬
не Кнорозов иногда очень напоминал
Азнавура - и потому армянская вер¬
сия его происхождения казалась куда
более вероятной.
Дом, где он появился на свет, сохра¬
нился до сих пор - в нем сейчас живут
родственники великого ученого. Одним
из тяжелых воспоминаний детства
474
Ю.В. Кнорозов
оставался голод 30-х годов на Украи¬
не, пережить который позволяли
только огороды, которые разводи¬
лись даже горожанами в самых не¬
ожиданных местах. Здесь, на Украи¬
не, в 1941 году оказалась в оккупации
его мать, что после войны закрыло
для него двери сначала аспирантуры,
а затем возможности выезда за рубеж.
Не случайно, Кнорозов со свойствен¬
ной ему иронией любил говорить, что
он “типичное дитя сталинского време¬
ни”. Из особых историй определенное
значение придавал полученной в дет¬
стве травме, рассказывая в характер¬
ном для него “телеграфном” стиле:
“Когда мне было не больше пяти лет,
мы играли в крокет и братья стукнули
меня шаром по лбу. Сознания я не те¬
рял и даже не запищал. Для братьев
все обошлось хорошо, а я почти ос¬
тался без зрения. А читать, заметим,
уже умел. Зрение восстановили, хотя
и с трудом. Видимо, это и была своего
рода “колдовская травма”. Могу дать
рекомендацию: будущих дешифров¬
щиков бить по башке, только неясно
как. Можно для эксперимента взять
контрольную группу - а если кто кон¬
цы отдаст, тому так и надо!”, - радост¬
но улыбнувшись, он представил, види¬
мо, меня, проводящую подобные экс¬
перименты над группой студентов.
Вопрос о “колдовской травме” воз¬
ник отнюдь не случайно - следуя од¬
ному из направлений теоретических
исследований, которые в свое время
начал Кнорозов, я проводила исследо¬
вания функциональной асимметрии
головного мозга, тестируя, в частно¬
сти, представителей различных соци¬
альных групп. Кнорозов, которому
эта работа казалась чрезвычайно ин¬
тересной, с удовольствием отвечал на
вопросы тестов, ставшие, как оказа¬
лось, уникальными свидетельствами
особенностей его личности.
Вспоминая о своих школьных го¬
дах, Кнорозов не без удовольствия
рассказывал о том, как его пытались
исключить за “плохое поведение”, не-
успевание по некоторым предметам и,
главное, за своевольный нрав. Впро¬
чем, выписка из аттестата свидетель¬
ствует, что среднее образование он
закончил с отличными оценками, а
единственные четверки были по укра¬
инскому языку. Тем не менее, он явно
не относился к тихим ученикам. Чего
только стоит история с гранатой, ко¬
торая также не разорвалась над его
головой по чистой случайности. Судя
по всему, неординарность этой яркой
личности раздражала многих уже тог¬
да. Трудно, однако, предположить,
что он был обычным хулиганом - так
как Юра великолепно играл на скрип¬
ке (видимо, сказывались гены бабуш¬
ки), прекрасно рисовал и писал роман¬
тические стихи.
Наш жребий - жить! Судьба, завидуй!
Опять нам бедствия готовь.
Венком для нас обоих свиты
Свобода, радость и любовь...
(1940 г.)
Или:
Тихо все; даль ясна - и куда не взглянуть
В нежном свете зари заискрились оконца.
Шли мы вместе тогда, и короткий наш
путь
Озарили луни восходящего солнца...
(1941 г.)
Старинную скрипку - варварски
разломанную пополам и уже не подда¬
ющуюся восстановлению - он хранил
до конца своих дней. На мои вопросы
о том, как и почему была сломана
скрипка, Кнорозов отвечал лишь ту¬
манными намеками на некий, случив¬
шийся уже в далеком прошлом, траги¬
ческий разлом в его жизни. Может
быть, он объяснил его припиской к
стихам: “Убита осенью 1941 г. Стихи
мои...”
За два года до этих трагических со¬
бытий, в 1939 г. Кнорозов поступает
на исторический факультет Харьков¬
ского государственного университета
475
Ю.В. Кнорозов
им. А.М. Горького. В обязательной,
но предельно лаконичной биографии,
написанной в характерном уже тогда
“телеграфном” стиле, будущий сту¬
дент пишет: “Я родился в 1922 году в
городе Харькове. В 1937 году закон¬
чил 7 классов 46 железнодорожной
школы. В 1939 году закончил рабфак
при 2 ХМИ. Отец - главный инженер
Южного треста стройматериалов.
Мать - домашняя хозяйка. Братья:
Сергей - инженер-геодезист, сейчас в
экспедиции на Дальнем Востоке. Бо¬
рис - адъюнкт Военной академии
имени Дзержинского. Леонид - воен¬
ный врач 3 ранга особой Дальнево¬
сточной Краснознаменной Армии.
Сестра Галина - научный работник
Всеукраинского Эндокринологиче¬
ского Института” И подпись: Кноро¬
зов Юрий Валентинович. 29.VII -
1939 года. Сохранились и результаты
вступительных экзаменов - оценки
несколько отличались от рабфаков¬
ских. Почему поступающие на истфак
сдавали математику - сейчас понять
трудно. За письменный экзамен Кно¬
розову была выставлена тройка, а за
устный - отлично. Но тройку он полу¬
чил и по иностранному (видимо, не¬
мецкому) языку! Физика, химия и
украинский язык были сданы на хоро¬
шо, а отличные оценки поставлены по
русскому языку и истории народов и
конституции СССР.
Отучившись, по всей видимости, на
первом курсе в Харькове, Кнорозов
уезжает с Украины, чтобы продол¬
жить учебу в Москве, на историче¬
ском факультете МГУ. Его специали¬
зация проходит на кафедре этногра¬
фии, что вызвано особым интересом к
шаманским практикам.
Война черным цензорским каран¬
дашом прошлась по планам молодого
Кнорозова, приукрасив его биогра¬
фию нелепыми и в последующем соз¬
давшими ему немало мучительных
психологических проблем легендами,
которые он, в силу неизвестных нам
обстоятельств, вынужден был поддер¬
живать1. Как следует из записи в воен¬
ном билете, Кнорозов встретил побе¬
ду под Москвой телефонистом 158 ар-
тиллеристского полка резерва ставки
главнокомандующего. Известно, что
он не участвовал во взятии Берлина,
но, тем не менее, согласно возникшей
позже официальной версии, именно
из Берлина в качестве военного тро¬
фея он принес две исключительно
важные для всякого исследователя
майя книги, якобы “спасенные из пла¬
мени горящей библиотеки” Эта ле¬
генда была опубликована в журнали¬
стском очерке конца 50-х, прослав¬
лявшем выдающиеся деяния молодых
граждан СССР. Естественно, что Кно¬
розов должен был быть знаком с пуб¬
ликацией - но мне он никогда о ней не
упоминал. В последние годы, когда
советская идеологическая машина
была разрушена, Юрий Валентинович
пытался избавиться от “дурацкой и
нелепой”, как он сам говорил, леген¬
ды и по-новому представить те дале¬
кие события - книги лежали в ящиках
подготовленной для эвакуации немец¬
кой библиотеки в Берлине и оттуда
были взяты советскими офицерами.
Однако многое продолжает оставать¬
ся неясным: во-первых, как, в конце
концов, эти книги попали к Кнорозо¬
ву? А во-вторых, зачем некоему офи¬
церу понадобились такие издания как
“Сообщение о делах в Юкатане” Дие¬
го де Ланды в публикации Брассе-
ра де Бурбура и “Кодексы майя” в гва¬
темальской публикации братьев
Вильякорта? Великий ученый умер,
так и не поделившись до конца этой
постылой для него тайной. На карточ¬
ке, комментировавшей происхожде¬
ние одной из книг, приписка: “этот ли¬
сток прошу немедленно уничтожить”
Кому и почему он обещал молчать?
Теперь об этом можно только гадать.
А ведь благодаря этим двум книгам и
476
Ю.В. Кнорозов
была осуществлена дешифровка ие¬
роглифического письма майя.
Итак, после службы в армии он
вернулся в МГУ, чтобы продолжить
учебу. Однако занимался он вовсе не
индейцами майя. Больше всего его в
то время интересовали шаманские
практики, чему и была посвящена ди¬
пломная работа под названием “Ма-
зар Шамун Наби. Среднеазиатская
версия легенды о Самсоне”. Для сбора
материала он отправился в Казахстан.
Здесь во время полевых исследований
он, в качестве наблюдателя, принимал
участие в суфийском зикре в подземе¬
лье Малумхан-сулу, во время которо¬
го порхан (шаман), войдя в экстатиче¬
ское состояние, путем специальных
движений и выдохов, осуществлял
прорицания. Порхан не оставил без
внимания и Кнорозова. Однако его яс¬
новидение оказалось не совсем точ¬
ным, что явно разочаровало придир¬
чивого студента. Поразили его скорее
другие детали, о которых он и через
много лет вспоминал с удивлением:
“У моего приятеля в Хорезме был ре¬
вольвер. Откуда - не понятно, навер¬
ное, было разрешение. Он стрелял из
револьвера по зайцам. На самом же
кладбище, к великому изумлению сту¬
дента, сами шейхи указывали: “вот за¬
яц, давай стреляй!”
Тем не менее, записи полевых ис¬
следований стали первой публикаци¬
ей, вышедшей в 1949 г. Самое удиви¬
тельное, что текст читается не как на¬
учная работа, а как поразительное по
точности детальное изложение видео¬
ряда, по которому хоть сейчас можно
снимать фильм.
И в это время, на глаза Кнорозову
попалась опубликованная в 1945 г.
статья немецкого исследователя Пау¬
ля Шелльхаса под названием “Дешиф¬
ровка письма майя - неразрешимая
проблема”. И эта публикация резко
изменила его научные планы. Он ос¬
тавляет шаманские практики, чтобы
ответить на вызов Шелльхаса: “Как
это неразрешимая проблема? То, что
создано одним человеческим умом
не может не быть разгадано другим.
С этой точки зрения, неразрешимых
проблем не существует и не может су¬
ществовать ни в одной из областей
науки!”. Этой позиции он неизменно
придерживался всю свою жизнь.
Собственно решение дешифровать
письмо майя, по собственным словам
Кнорозова, было принято почти как
вызов или пари. Он часто в своих вос¬
поминаниях возвращался к тем дале¬
ким событиям, как бы пытаясь доне¬
сти собственную версию происходив¬
шего. Я же в этом случае намеренно
не стала искать сторонних свиде¬
тельств, чтобы изложить события
именно так, как он их мне надиктовал.
Кафедрой этнографии на истфаке
заведовал в конце 40-х гг. профессор
Сергей Павлович Толстов, бывший по
определению Кнорозова “свирепым
донским казаком”. Занимаясь древ¬
ним Хорезмом, он полагал, что та¬
лантливый студент станет его учени¬
ком. Однако будущий дешифровщик,
человек весьма самолюбивый и неза¬
висимый по натуре, отказался от лест¬
ного предложения, что вызвало впол¬
не предсказуемую негативную реак¬
цию: Толстов, по словам Кнорозова,
“взбесился” Отношения с первым на¬
учным руководителем были безогово¬
рочно испорчены - настолько, что
при защите диплома Толстов отказал¬
ся дать Кнорозову формальную реко¬
мендацию в аспирантуру. К счастью,
здесь же на кафедре этнографии
работал профессор Сергей Александ¬
рович Токарев, очень не любивший
Толстова и потому с удовольствием
поддержавший Кнорозова, который
прекрасно понимал, что новый руко¬
водитель “абсолютно не верил в успех
дешифровки письма майя, поскольку,
следуя американцам, считал, что это
письмо не является фонетическим”.
477
Ю.В. Кнорозов
Однако официально заявленная Тока¬
ревым позиция звучала так: “Моло¬
дость - это время бросать вызов”
Поддержка Токарева оказалась не¬
оценимой не только с научной точки
зрения. Еще в МГУ, после неудачной
попытки поступления в аспирантуру
на истфаке, Кнорозову сообщили, что
аспирантура для него закрыта в лю¬
бом учреждении из-за того, что его
родные оказались на оккупированной
врагом территории. Тогда профессор
Токарев, пользуясь своим влиянием и
связями в научном мире, устроил сво¬
его ученика работать младшим науч¬
ным сотрудником в Музей этногра¬
фии народов СССР, что рядом
с Русским Музеем. Так начался Ле¬
нинградский - основной - период жиз¬
ни Кнорозова. В Ленинграде на Фон¬
танке жила сестра бабушки по мате¬
ри, старая петербурженка. Однако по¬
селился Кнорозов в самом Музее. Это
был личный музей императора Алек¬
сандра III, в здании было предусмот¬
рено все, вплоть до жилья для всего
персонала - “от директора до послед¬
него дворника” Тут, в длинной как
пенал комнате и поселился младший
научный сотрудник без научной сте¬
пени. От пола до потолка комната бы¬
ла забита книгами, по стенам он раз¬
весил прорисовки иероглифов майя.
Из мебели был только письменный
стол и солдатская койка. Рассказыва¬
ют, что уже тогда под столом стояла
батарея бутылок - беда, которая пре¬
следовала его всю жизнь.
В обязанности младшего научного
сотрудника входило разбирать и мыть
экспонаты музея, пострадавшего при
бомбардировках. Но, занимаясь, по
его словам, “черновой музейной рабо¬
той без претензий” он все свое свобод¬
ное время посвящал главному - де¬
шифровке письма майя.
К этому времени две книги из не¬
мецкой библиотеки уже находились в
распоряжении Кнорозова. Прежде
всего, он перевел со староиспанского
на русский язык “Сообщение о делах
в Юкатане”. И сразу же понял, что ал¬
фавит из 29 знаков, записанный в
XVI в. францисканским монахом, явля¬
ется ключом к дешифровке письма
майя. Благодаря комментариям изда¬
теля “Словаря из Мотуля”, он разо¬
брался с недоразумениями, возникши¬
ми при диктовке алфавита - когда ин¬
форматор записывал майяскими зна¬
ками не звуки, а названия испанских
букв.
Но если говорить об истории де¬
шифровки письма майя, то стоит воз¬
вратиться к XIX веку, когда в 1822 г. в
Лондоне появилось сообщение капи¬
тана драгун Антонио дель Рио о при¬
чудливых древних индейских руинах в
Паленке. Шесть лет спустя Алек¬
сандр фон Гумбольдт впервые опуб¬
ликовал пять страниц неизвестной
рисованной рукописи из Мексики,
хранившейся с 1793 г. в Дрезденской
королевской библиотеке. Интерес
среди европейских ученых и просто
любителей древностей к неизвестному
письму из Америки возник не случай¬
но. Это было время, когда Шамполь-
он сумел разобраться с трехъязычной
надписью на Розеттском камне и де¬
шифровать древнеегипетское иерог¬
лифическое письмо - что несказанно
воодушевило лингвистов и историков.
Все ждали, что тайны ушедших циви¬
лизаций начнут раскрываться одна за
другой. Американист Константин Ра-
финеске-Шмальц первым обнаружил
несомненное сходство между знаками
на монументах Паленке и в обнару¬
женном библиотечном манускрипте.
В 1832 г. он сообщил о своих догадках
Жану Шампольону, справедливо пред¬
положив, что чтение рукописи может
оказаться ключом к чтению “мону¬
ментальных” надписей. Однако в этом
же году великий египтолог умер, едва
прикоснувшись к тайне письма майя.
За Рафинеске-Шмальцем осталась
478
Ю.В. Кнорозов
слава основоположника исследований
по майяской иероглифике.
В последующие 30 лет были обна¬
ружены еще два Кодекса майя и, на¬
конец, рукопись Диего де Ланды “Со¬
общение о делах в Юкатане”. В 1864 г.
ее издает в Париже духовный настав¬
ник индейцев майя-рабиналь аббат
Брассер де Бурбур - на староиспан¬
ском и французском языках, предва¬
рив введением с примечательным для
XIX в. названием: “Об истоках прими¬
тивной истории Мексики и Централь¬
ной Америки в египетских памятни¬
ках и примитивной истории Египта в
американских памятниках” В конце
издания была помещена грамматика
языка майя, краткий майя-француз-
ский словарь и почему-то словарь
древнегаитянского языка.
Немецкому ученому Эрнсту Ферст-
ману удалось установить позицион¬
ный способ написания чисел, в резуль¬
тате чего стало возможным понимать
даты в рукописях. Он же подробно
прокомментировал календарные за¬
писи, установил связь чисел с астроно¬
мическими и хронологическими дата¬
ми. Одновременно с Ферстманом, но
независимо от него, майяским пись¬
мом занялся американец Джозеф Гуд¬
мэн. Он также сумел разобраться с
хронологической частью и, кроме то¬
го, определил значения лицевых вари¬
антов цифр в датах.
Затем последовали организован¬
ные экспедиции в мир древних майя -
в частности музея Пибоди и Институ¬
та Карнеги - и находки посыпались
одна за другой. Началась обработка
материалов. Исследования надписей
Чичен-Ицы позволили Герману Байе¬
ру совместно с Эриком Томпсоном за¬
вершить работу по определению ка¬
лендарного механизма “долгого счета”.
Байер установил, что переменный
элемент вводного иероглифа началь¬
ной серии связан с названием двадца¬
тидневного цикла месяца.
Американец Чарлз Баудич проде¬
лал огромную работу по обобщению
разрозненных сведений и выработке
основных направлений дальнейших
исследований. Он собрал великолеп¬
ные рисунки и изображения знаков
письма, календарных циклов, богов.
Брассером де Бурбуром была опоз¬
нана часть знаков. Так, например, знак
м, чаще всего встречающийся в руко¬
писях, вполне мог иметь указанное
чтение. Однако чтение многих других
знаков выглядело совершенно невоз¬
можным. Не говоря уже о том, что не¬
которые из них были опознаны невер¬
но, а при попытках представить их
чтение “по Ланде” получались нераз¬
решимые головоломки.
Ближе всех к дешифровке письма
майя подошел еще в 1881г. прекрас¬
ный знаток древневосточных пись¬
мен, француз Леон де Рони. Он был
первым не только в том, что выделил
иероглифы, обозначающие цвета на¬
правлений стран света (желтый - юг,
белый - север, черный - запад, крас¬
ный - восток), но и вывел теорию, со¬
гласно которой в письме майя исполь¬
зовались идеограммы, фонограммы и
детерминативы. Более того, Рони со¬
вершенно резонно полагал, что фоне¬
тический компонент был слоговым.
Ему удалось правильно прочесть сло¬
во, записанное знаками из “алфавита
Ланды”. Это слово было cutz “индюк”,
записанное слоговыми знаками cu-tzu.
Рони пришел к правильному выводу о
том. что “алфавит Ланды” мог слу¬
жить ценным ключом к выявлению
этого “фонетического компонента”
Его примеру последовал Сай¬
рус Томас, который сумел правильно
прочесть еще три слова: тоо - “попу¬
гай”; kuch - “гриф”; 1е - “силок”. Если
бы Леон де Рони или Сайрус Томас ус¬
пели доказать, что один и тот же знак
читается одинаково в разных иерог¬
лифах, то есть предъявили бы так на¬
зываемое “перекрестное чтение”, то
479
Ю.В. Кнорозов
вопрос о дешифровке был бы решен
еще в конце прошлого века.
Однако еще в 1880 г. в США была
издана книга некого Филиппа Вален-
тини под названием “Алфавит Лан¬
ды - испанская фабрикация”. Автор
доказывал, что в рукописи приведены
вовсе не знаки майя, а просто рисунки
различных предметов, названия кото¬
рых начинаются с буквы алфавита,
которая под каждым из них написа¬
на - наподобие современных детских
азбук. Например: под буквой а изо¬
бражена черепаха, называющаяся на
языке майя аас, под буквой Ъ дорога,
на языке майя be, и т.д. Аргументы
Валентини хоть и не были приняты
всеми учеными, но все же произвели
сильное впечатление и интерес к ал¬
фавиту Ланды ослабел.
В результате американский ученый
Сильванус Морли, издав в 1915 г.
обобщающий труд по иероглифике,
основное внимание уделил по преиму¬
ществу календарным сериям, совер¬
шенно оставив без внимания основной
текст. А у ученых, среди которых
больше не было столь выдающихся
лингвистов как Леон де Рони, стало
господствовать голословное мнение,
что майя не имели алфавитных зна¬
ков.
К середине XX века в США уже
сложилась целая школа майянистов,
которую возглавил англичанин
Эрик Томпсон. Он также предпринял
попытку толкования календарных дат
и иероглифов на основе данных о ка¬
лендарно-цифровом коде. В одном из
разделов изданной в 1950 г. моногра¬
фии “Иероглифическая письменность
майя”, посвященной в основном изу¬
чению календаря, им все же была
предпринята попытка выйти за преде¬
лы дат, но эти толкования некален¬
дарных знаков отличались крайней
запутанностью. Собственно, чего мож¬
но было ожидать, если уже в преди¬
словии Томпсон безапелляционно зая¬
вил: “Вообще нет сомнения, что
Ланда ошибся в попытке получить ал¬
фавит майя у своего осведомителя.
Знаки майя обычно передают слова,
изредка, может быть, слоги сложных
слов, но никогда, насколько извест¬
но, не буквы алфавита” Видимо,
Томпсон решил, что если не извест¬
но ему, то не следует и особо церемо¬
ниться ни с алфавитом Ланды, ни с
письмом майя.
Надо отдать должное американцу
Бенджамену Ворфу, предпринявшему
в начале сороковых годов последнюю
попытку научной дешифровки - но
он, к сожалению, был сурово осужден
всемогущим главой Эриком Томпсо¬
ном (а также, естественно, следовав¬
шей за ним школой) и потому, видимо,
больше не рискнул продолжить свои
исследования, несмотря на весьма об¬
надеживавшие результаты. Проигно¬
рировав принятую в профессиональ¬
ной лингвистике точность определе¬
ний, Эрик Томпсон начал употреблять
термин “дешифровка” лишь в смысле
произвольного истолкования отдель¬
но взятых знаков. Тем самым он пере¬
крыл талантливым представителям
своей школы возможность научного
исследования письма майя как систе¬
мы, великодушно предоставив шанс
добиться успеха исследователям из
других стран.
Почему же, возникает естествен¬
ный вопрос, именно Кнорозову уда¬
лось довести до конца дешифровку
этого письма? “Тайна” кроется лишь в
одном - в отличие от археолога-прак-
тика Томпсона, Кнорозов обладал вы¬
сочайшим даром аналитического под¬
хода и построения теоретических
моделей. Он до деталей разработал
теоретические обоснования метода и
только тогда приступил к собственно
анализу и дешифровке.
Во-первых, он четко определил,
что именно считается лингвистиче¬
ской дешифровкой (переход к точному
480
Ю.В. Кнорозов
фонетическому чтению иероглифов)
и чем она отличается от предлагае¬
мой, в частности, Томпсоном интер¬
претации, являющейся всего лишь по¬
пыткой предположить значение или
чтение отдельных знаков. Кроме то¬
го, следовало понимать, что не имеют
ничего общего между собой дешиф¬
ровка исторических систем письма (в
частности майя) и дешифровка сек¬
ретных шифров. В древних текстах
знаки стоят в обычном порядке, но
чтение их забыто; а язык либо неизве¬
стен, либо сильно изменился. В шиф¬
рованных записях известные знаки за¬
мещены другими, порядок их смешан,
а язык должен быть известен. Таким
образом, общим при обеих дешифров¬
ках можно назвать лишь конечный
результат - достижение понимания
записанного текста. Все остальное
различно: и общая научная подготов¬
ка дешифровщика, и необходимый
для обработки объем текста, и мето¬
дологический подход.
Сам же метод, примененный Кно¬
розовым при дешифровке письма
майя и использовавшийся впоследст¬
вии для дешифровок письма острова
Пасхи и протоиндийских текстов, полу¬
чил название “метода позиционной
статистики”. Его основные элементы
были выявлены дешифровщиками
древних систем письма первой поло¬
вины XX века и уже успешно приме¬
нялись в 40-50-е гг. Майклом Вентри-
сом. Кнорозов сумел обобщить и раз¬
вить до теории метод дешифровки,
после чего опробовал его на письме
майя.
Дешифровка, как уже упоминалось, про¬
водилась на основе трех сохранившихся ие¬
роглифических рукописей майя - Париж¬
ской, Мадридской и Дрезденской. Оказа¬
лось, что в текстах всех трех рукописей
встречается 355 самостоятельных знаков.
Это позволило Кнорозову определить тип
письма как фонетический, морфемно-силла¬
бический. То есть каждый знак майя читал¬
ся как слог. Слоги могли быть следующих
типов:
гласный,
гласный-согласный,
со гласи ый-гласный,
со гласи ый-гласн ый-со гласи ый.
Предварительное знакомство с содержа¬
нием текстов началось с выявления иерогли¬
фов, которые можно было прочесть, ис¬
пользуя в качестве ключа знаки алфавита
Ланды:
che-e - так в Мадридской рукописи запи¬
сано слово che, “дерево”
che-le - Chel “радуга”, имя богини Иш Чель
ki-ki - kik - “шарики душистой смолы”
та-та - так в Дрезденской рукописи за¬
писано имя божественного предка Мат.
Критерием правильности дешифровки в
лингвистике служит так называемое “пере¬
крестное чтение” - т.е. когда один и тот же
знак читается одинаково в разных словах, и
эти слова связываются в осмысленные пред¬
ложения, а те, в свою очередь, не противоре¬
чат всему тексту. Кнорозову без труда уда¬
лось найти несколько таких примеров:
u-lu > ul- “приходить”
u-lu-um > ulum - “индюк”
cu-tzu > cutz - “индюк”
tzu-lu > tzul - “собака”
Эти примеры зачастую подтверждала со¬
провождающая сцена, где соответственно
был изображен индюк или собака.
Далее наступала очередь работы со сло¬
варями и постепенного наращивания коли¬
чества читаемых знаков.
На начальном этапе дешифровки в пер¬
вую очередь требовалось выявить максимум
знаков с известным (или предполагаемым)
чтением. Затем, отталкиваясь от тех, что за¬
фиксировал Ланда, пополнять всеми силами
коллекцию узнаваемых знаков для дальней¬
шего продвижения. Рассуждения Кнорозова
в этих случаях строились следующим обра¬
зом:
Ланда в своем алфавите приводит слого¬
вой знак -см. Он появляется первым в иерог¬
лифе “индюка”, смысл которого предполо¬
жительно определен путем сличения текста и
сопровождающего рисунка. В языке майя
употребляются два синонима для выражения
понятия “индюк” cutz и ulum. Можно предпо¬
ложить, что блок индюка является фонетиче¬
ской записью слова cutz и тогда второй знак в
нем должен иметь согласную -tz.
16. Портреты историков... т. 3
481
Ю.В. Кнорозов
Вместе с тем знак, передающий -tz стоит
первым в иероглифе, сопровождающем изо¬
бражение собаки. А в этом иероглифе вто¬
рым стоит знак, который Ланда поместил в
свой алфавит как -/. В языке майя имеется
несколько синонимов для выражения поня¬
тия “собака”: рек, tzul, ah bil, bincol. Из всего
этого набора, естественно, больше всего
подходит второй вариант. Из чего следует
сделать вывод, что иероглиф собаки являет¬
ся фонетической записью слова tzul, так как
первый знак иероглифа содержит tz, а вто¬
рой - /.
Имелись и другие подсказки. Так, напри¬
мер, на странице 19а Дрезденской рукописи
вместо цифры 11 оказался вдруг иероглиф
из трех знаков. Не надо было быть и Шерло¬
ком Холмсом, чтобы предположить: этот
иероглиф является не чем иным как фонети¬
ческой записью числительного “одиннад¬
цать” на языке майя buluc. Значение пер¬
вого знака - неизвестно. Второй знак в
алфавите Ланды и в иероглифе собаки чита¬
ется как /. Третий знак в алфавите Ланды и
в иероглифе индюка читается си. Вне всяких
сомнений, это должна была быть фонетиче¬
ская запись числительного 11 buluc. И пер¬
вый знак имел чтение Ьи. Постепенно стало
понятно, что при передаче одного согласно¬
го, гласный в слоговом знаке попросту не
читался.
Но это было только начало работы с тек¬
стом. После чего последовал следующий
этап - этап изучения самого текста. Прежде
всего весь текст следовало формализовать -
т.е. представить его в виде набора стандар¬
тизированных знаков. Для этого мало было
быть просто очень точным - следовало вы¬
работать специальные навыки - овладеть
шрифтом и индивидуальным почерком пис¬
цов майя. Составление транскрипции преду¬
сматривало опознание всех вариаций напи¬
сания, а также полустертых и искаженных
графем.
Для удобства исследования текст прихо¬
дится рассматривать как ряд морфем, распо¬
ложенных в последовательности, свойствен¬
ной данному языку. Как известно, все мор¬
фемы делятся на корневые и служебные.
С помощью служебных морфем образуются
словоформы и осуществляется связь между
словами в предложении. Надо заметить, что
редко бывает более пяти морфем в одной
словоформе. Каждому ясно, что служебных
морфем в языке очень мало по сравнению с
корневыми. Поэтому частота наиболее упо-
требимых служебных морфем в обычном
тексте должна намного превышать частоту
корневых морфем.
Теперь следовало разобраться с частотой
употребления знаков. Всего оказалось
355 повторяющихся по составу графем, не
включая сильно отклонявшихся вариаций,
цифр и диакритических знаков. По мере
продвижения по тексту новых знаков стано¬
вилось все меньше и меньше. В тексте руко¬
писей знаки имели различную абсолютную
и относительную (т.е. исключая случаи по¬
вторения в составе одного и того же иерог¬
лифа) частоту. Около трети всех знаков
встречаются в составе только одного иерог¬
лифа. Примерно две трети употребляются в
составе менее чем 50 иероглифов. И только
единичные знаки встречаются чрезвычайно
часто. Абсолютным рекордсменом стал
знак, который в алфавите Ланды передает
звук и.
Далее последовало определение грамма¬
тических референтов. По своей позиции в
строке иероглифы были поделены на шесть
групп. Проанализировав их сочетаемость с
переменными и полупеременными знаками,
Кнорозов сумел выделить иероглифы, пере¬
дававшие главные и второстепенные члены
предложения. Стало ясно, что переменные
знаки в составе иероглифов должны были
передавать аффиксы и служебные слова
(частицы, предлоги, союзы).
После этого, на основании определения
грамматических референтов иероглифов и
отдельных переменных и полупеременных
знаков на следующем этапе уже не состави¬
ло особого труда предположить общий
смысл основных типов предложений, кото¬
рых оказалось пять, в которых члены пред¬
ложения комбинировались в достаточно же¬
сткой последовательности: сказуемое - до¬
полнение - подлежащее - определение - об¬
стоятельство.
Далее наступала очередь работы со сло¬
варями и постепенного наращивания коли¬
чества читаемых знаков и доказательства
правильности этого чтения путем перекре¬
стного чтения.
Таким образом, становится очевид¬
ным, что дешифровка письма майя со¬
стояла в выявлении типа письма,
определении функций знаков, грам¬
матических референтов, корневых и
служебных морфем, установлении
482
Ю.В. Кнорозов
чтения основного состава знаков и до¬
казательства этого чтения путем пе¬
рекрестного чтения. Со всем этим
прекрасно справился Кнорозов в ком¬
натушке-пенале Института этногра¬
фии народов СССР. Затем последова¬
ло чтение и перевод трех рукописей
майя. А еще чуть позже метод дешиф¬
ровки был апробирован на других
древних системах письма - острова
Пасхи и протоиндийского. Сборники,
посвященные результатам работы
над текстами, позже получили назва¬
ние: “Забытые системы письма”.
Итак, в начале 50-х гг. письмо майя
было прочитано. Первая публикация
о результатах дешифровки вышла в
1952 г. Успех молодого ученого даже
объединил на время Толстова с Тока¬
ревым, добившихся перевода Кноро¬
зова на работу в Кунсткамеру - в то
время Ленинградское отделение Ин¬
ститута этнографии АН СССР. Пред¬
стояла защита кандидатской диссер¬
тации в качестве соискателя. Однако
вновь возникли проблемы, о которых
Кнорозов всегда рассказывал с осо¬
бым удовольствием. Дело в том, что в
вопросе об индейцах майя марксист¬
ская догма имела в своем распоряже¬
нии лишь мнение Энгельса об отсут¬
ствии государств в доколумбовой
Америке. Вместе с тем, согласно той
же догме, фонетическое письмо мог¬
ло существовать только при возник¬
новении классовых государственных
образований. Заявление о наличии у
майя фонетического письма автома¬
тически предполагало опровержение
положений Энгельса, что могло по¬
влечь за собой, как известно, самые
неожиданные последствия. Тема дис¬
сертации звучала нейтрально: “Сооб¬
щение о делах в Юкатане Дие¬
го де Ланды как этно-исторический
источник”. Однако в качестве основ¬
ной задачи ставилось доказательство
наличия государства у индейцев майя
и затем обоснование присутствия фо¬
нетического письма. Как рассказывал
сам Юрий Валентинович, он шел на
защиту и не знал, чем все закончится,
допуская даже самое кошмарное - об¬
винения в ревизионизме марксистско¬
го учения и арест. Защита проходила
в Москве 29 марта 1955 года и уже на
следующий день превратилась в ле¬
генду. Выступление Кнорозова на
ученом совете, по образному выраже¬
нию очевидцев, длилось ровно три с
половиной минуты, а результатом
стало присвоение звания не кандида¬
та, а доктора исторических наук. При
этом, как рассказывал Кнорозов, его
научный руководитель С.А. Токарев
оказался единственным, кто проголо¬
совал против присвоения своему уче¬
нику сразу звания доктора историче¬
ских наук, а первым, кто настаивал на
этом, был С.П. Толстов.
Защита диссертации по индейцам
майя стала научной и культурной сен¬
сацией в Советском Союзе, очень бы¬
стро о дешифровке узнали и за рубе¬
жом. Казалось парадоксом - ни разу
не побывав в Мексике, советский ис¬
следователь сделал то, чего не доби¬
лись многие ученые разных стран, го¬
дами проводившие полевые исследо¬
вания среди майя? Не выходя из каби¬
нета, он дешифровал древнее письмо,
основываясь на текстах трех сохра¬
нившихся рукописей, что позволило
ему в последующем придумать оборо¬
нительную фразу, похожую на извест¬
ную сентенцию Эркюля Пуаро о
“сером веществе”: “Я - кабинетный
ученый. Чтобы работать с текстами,
нет необходимости лазать по пирами¬
дам”.
А в действительности ему очень хо¬
телось оказаться в Мексике. Но это
было невозможно - он долгое время
продолжал оставаться “невыездным”.
Единственной его поездкой за рубеж
стало участие в Международном кон¬
грессе американистов в Копенгагене в
1956 г. По настоянию академика
16*
483
Ю.В. Кнорозов
А.П. Окладникова, Кнорозов был
включен в состав советской делега¬
ции. С тех пор, вплоть до 1990 г. он
уже никуда не выезжал, даже не подо¬
зревая о приходивших на его имя мно¬
гочисленных приглашениях. Правда,
от сына В.А. Кузьмищева мне дове¬
лось услышать и иную версию, сог¬
ласно которой Кнорозова после по¬
ездки в Копенгаген решили “не выпу¬
скать” из-за слишком независимого
поведения, не вписывавшегося в рам¬
ки правил, существовавших для “со¬
ветских делегаций”. Как бы то ни бы¬
ло, зарубежные американисты неко¬
торое время недоумевали по поводу
отказа коллеги от контактов, но, бы¬
стро разобравшись в особенностях со¬
ветских нравов, потянулись в Ленин¬
град. Среди первых был и крупней¬
ший лингвист Дэвид Келли и знамени¬
тый археолог Майкл Ко. Наиболее
известные майянисты - как, напри¬
мер, Татьяна Проскурякова - считали
за честь присылать ему свои публика¬
ции. С особой гордостью Юрий Ва¬
лентинович любил рассказывать о
том, как в разгар холодной войны
американская школа признала фоне-
тизм письма майя и предложенный им
принцип дешифровки. Но он и не по¬
дозревал, какую бурю ненависти вы¬
звал его успех у главы американской
школы майянистики Эрика Томпсона.
И холодная война тут была абсолют¬
но не при чем. Англичанин по проис¬
хождению, Эрик Томпсон, узнав о ре¬
зультатах работы молодого советско¬
го ученого, сразу же понял, “кому до¬
сталась победа”. Это не удивительно -
он справедливо считался одним из
крупнейших исследователей культу¬
ры и иероглифики майя. Но мысль о
том, что кто-то, да еще из молодых, да
еще из России, смог его обойти, каза¬
лась невыносимой. Тем более, что он
столько лет, имея столько возможно¬
стей, готовил к изданию свой каталог
знаков, а когда тот был издан в
1956 году, то сразу же оказался мо¬
рально устаревшим. 27 октября
1957 г. в своем послании Майклу Ко,
полном литературного изыска, злого
сарказма и нетерпимости к научному
инакомыслию, Эрик Томпсон писал:
“...Когда набежавших за время существо¬
вания мира веков стало так много, то трудно
представить, что именно вообразили в своей
наивности эти старые доверчивые дети ули¬
цы ...
И что, эти дети? Конечно, не дети Кри¬
стофера Фрайя, а ведьмы, летающие верхом
на диких котах по полночному небу по при¬
казу Юрия. Дэвид Келли, который гонялся
за Кецалькоатлем, Шипе, Тонатиу и Шолот-
лем по атоллам Тихого океана, как я гонялся
с сачком за бабочками... в Англии; бедная
сексуально изголодавшаяся Таня, ищущая в
пророке из некогда святой Руси дрожки, ко¬
торые довезли бы ее до чеховского блажен¬
ства. Кто еще? О да, г-н Далгетти, который
первым собирался прочесть надписи Пален¬
ке, а затем перевести Хронику из Калкини,
ныне заявляет, что благодаря Юрию может
прочесть любое слово из Рукописей... Я спо¬
койно наблюдаю за бегом Бурланда и Дэви¬
да Келли вслед за Юрием, поскольку точно
знаю, что с Юрием произойдет то же самое,
что некогда произошло с другими парнями,
такими как Сайрус Томас и Бенжи Ворф,
также пытавшимися читать иероглифы...
... И потому у меня больше не повышает¬
ся давление, как это было после прочтения
последних откровений Юрия... Я спокойно
воспринимаю все это, пока продолжается
работа с моим каталогом иероглифов майя,
который, я уверен, еще долго будет служить
и для Юрия и для многих других... Именно
поэтому у меня не повышается давление и я
держусь в стороне от вашего Квадратного
Стола...
Хорошо, Майк, ты доживешь до 2000 го¬
да. Вложи это послание к Введению в “Ие¬
роглифическое письмо майя” и рассуди по¬
том, был ли я прав...”
Майкл Ко сохранил это письмо и в
первый день 2000 года перечитав его
заявил: “Томпсон был не прав. Прав
оказался Кнорозов и теперь мы все,
занимающиеся майя, являемся кноро-
зовистами”. Копию письма он разо¬
слал коллегам. Так возникла еще одна
484
Ю.В. Кнорозов
невероятная история из жизни вели¬
кого дешифровщика Юрия Кнорозо¬
ва. Сам Кнорозов не был знаком с
этим письмом, но оно ему безусловно
бы понравилось - и не только тем, что
весь пафос Томпсона свидетельство¬
вал о понимании своего поражения, а
также бессильного бешенства из-за
недосягаемости советского ученого,
которому нельзя было запретить ра¬
ботать, как в свое время джентльмен
Томпсон проделал это с бедным “Бен¬
джи Ворфом”. Но вот образы и посто¬
янные литературные аллегории
англичанина были вполне в кнорозов-
ском духе. Не говоря уже о почти бул¬
гаковском упоминании о котах с ведь¬
мами в полночном небе. Кнорозов
также любил называть сборища майя-
нистов шабашами... А сравнение с ру¬
ководящим шабашем Сатаной ему бы
даже польстило.
Кошки же для Кнорозова всегда
считалась животными “священными и
неприкосновенными”. Самой знаме¬
нитой представительницей этого рода
была сиамская кошка Ася (Аспид), у
которой был сын по имени Тол¬
стый Кыс. Асю шеф вполне “серьез¬
но” представлял в качестве соавтора
своей глубочайшей теоретической
статьи, посвященной проблеме воз¬
никновения сигнализации и речи, и
любил возмущаться тем, что редак¬
тор, готовивший статью к публика¬
ции, убрал из заглавия кошачье имя.
Портрет Толстого Кыса, сумевшего в
глубоком младенчестве поймать на
окне голубя, всегда занимал самое по¬
четное место на большом письменном
столе.
Как ни странно, пока за океаном
кипели страсти, Кнорозов даже не по¬
дозревал в Томпсоне столь яростного
противника. Главным научным вра¬
гом для него продолжал оставаться
немецкий ученый Томас Бартель, ко¬
торый на самом деле оставался куда
как более лояльным оппонентом.
Именно с Бартелем он вел неприми¬
римую полемику и по дешифровке
письменности майя и по первым ре¬
зультатам применения метода дешиф¬
ровки к изучению текстов острова
Пасхи. Впервые Кнорозов обратился
к письму острова Пасхи еще в 1957 г.,
о чем свидетельствует публикация в
журнале “Культура и жизнь”, которая
называлась: “Говорящее дерево:
Об исследованиях древней письменно¬
сти острова Пасхи” (Культура и
жизнь. 1957. № 3. С. 38^13)
Впоследствии дешифровка письма
предков рапануйцев, и чтение тек¬
стов, сохранившихся на дощечках ко-
хау ронгоронго были осуществлены
Ириной Константиновной Федоро¬
вой - ученицей и коллегой великого
дешифровщика.
Итак, предложенная Кнорозовым
дешифровка письма майя была при¬
знана специалистами, блестяще защи¬
щена диссертация, которая вскоре
была издана в качестве предисловия к
переводу “Сообщения о делах в Юка¬
тане” Диего де Ланды. Его научное
достижение оценивалось в стране на
уровне успехов в освоении космоса.
В начале 60-х гг. Кнорозову пред¬
ложили принять участие в составлении
первой компьютерной программы для
машинной обработки текстов майя.
Группа программистов из Новосибир¬
ска под руководством Евреинова со¬
бралась странная и, по определению
Юрия Валентиновича, состоявшая из
“весьма нахальных жуликов”. Забрав
все материалы Кнорозова, они попы¬
тались создать некую, как это теперь
бы мы назвали, первичную базу дан¬
ных по знакам рукописей. При этом
они постоянно намекали на свое сот¬
рудничество с военными ведомствами
и заявляли, что занимаются “теорией
дешифровки”. Через некоторое время
новосибирская группа торжественно
объявила о том, что у них разработа¬
на “теория машинной дешифровки” и
485
Ю.В. Кнорозов
издала в четырех томах компьютери¬
зированную... базу данных Кнорозова.
Издание они подписали на языке майя
и незамедлительно преподнесли
Н.С. Хрущеву. С точки зрения специ¬
алистов, объявленная “машинная де¬
шифровка” была полной глупостью и
никакого впечатления, кроме брезг¬
ливости, не произвела. Тем более, что
в 1963 г. вышла великолепная моно¬
графия Кнорозова “Письменность ин¬
дейцев майя” Однако это нелепое
недоразумение поставило для мало¬
сведущей публики под сомнение под¬
линные результаты дешифровки.
Почти век спустя роковым образом
повторилась ситуация, удивительно
похожая на нелепую историю с публи¬
кацией Валентини. За рубежом про¬
тивники также воспользовались этим
предлогом, чтобы оспорить открытие
советского ученого. И в горькое испы¬
тание превратилось двадцатилетнее
ожидание заслуженного признания,
когда только в 1975 г., с публикацией
перевода рукописей майя, ему была
присуждена Государственная Премия
СССР. (Иероглифические рукописи
майя. Л.: Наука, 1975. 272 с.)
В 60-70 годы Кнорозовым, возгла¬
влявшим Группу этнической семиоти¬
ки, были написаны блестящие теоре¬
тические работы, велась дешифровка
письма острова Пасхи и, конечно же,
наращивалось количество прочитан¬
ных текстов майя - на сосудах и мону¬
ментальных памятниках. Важное
место в его исследованиях занимала
проблема происхождения мезоамери-
канского письма, которое он связывал
с письмом ольмеков. Круг научных
интересов Кнорозова был удивитель¬
но широк - от дешифровки древних
систем письма, лингвистики и семио¬
тики до заселения Америки, археоас¬
трономии, шаманизма, эволюции моз¬
га и теории коллектива. Он щедро
раздавал научные идеи в надежде, что
кто-нибудь завершит их разработку.
“Я же не осьминог“, - любил повто¬
рять он.
Особое значение он придавал де¬
шифровке протоиндийского письма,
работа над которой была начата в на¬
чале 60-х гг. Здесь также применялся
разработанный им метод. (Характе¬
ристика языка протоиндийских надпи¬
сей // Предварительное сообщение об
исследовании протоиндийских тек¬
стов: Сб. статей. М., 1965. С. 46-51.)
Это направление впоследствии воз¬
главила М.Ф. Альбедиль.
Теоретические выводы Ю.В. Кно¬
розова о принципиальном отличии со¬
циальных систем от прочих биологи¬
ческих стали важным шагом в общем
представлении о развитии живых сис¬
тем. В ключе системного подхода,
опиравшегося на особенности работы
головного мозга человека, им разра¬
батывался не только метод дешиф¬
ровки древних систем письма, но и
теория коммуникации и теория коллек¬
тива. Эти исследования велись в рам¬
ках программы “Мозг“ специальной
комиссии Президиума АН СССР. Ба¬
зовые положения теории дешифров¬
ки были изложены Ю.В. Кнорозовым
в статье “Неизвестные тексты”, опуб¬
ликованной как предисловие к сбор¬
нику материалов по дешифровке
древних систем письма. Системный
подход к возникновению коммуника¬
ции в коллективе был сформулирован
в статье “К вопросу о классификации
сигнализации” (Основные проблемы
африканистики. М., Наука, 1973.
С. 324-334.)
Формулируя основы своего систем¬
ного подхода к “теории коллектива”
Ю.В. Кнорозов отмечал, что все сис¬
темы неживой и живой природы под¬
чиняются общим закономерностям,
действующим во Вселенной (“универ¬
сальной системе”), одной из которых,
присущей всем системам, является
тенденция к развитию от низших
форм к высшим. Развитие можно ин¬
486
Ю.В. Кнорозов
терпретировать как приобретение
данной системой в определенной сте¬
пени некоторых свойств “универсаль¬
ной системы”. Возникновение системы
высшего порядка в результате качест¬
венного скачка приводит к появлению
новых свойств, которые, естественно,
не могут быть сведены к свойствам
составляющих систему единиц. Так,
свойства элементарных частиц не ана¬
логичны свойствам основной диффе¬
ренцированной системы живой при¬
роды - атома, а свойства интегриро¬
ванных систем - молекулы, кристал¬
ла - не являются суммой свойств
составляющих их атомов. Каждому
уровню свойственны свои особенно¬
сти и закономерности развития. В ус¬
ловиях нашей планеты наиболее вы¬
сокой по организации интегрирован¬
ной системой является живой орга¬
низм. ...Ассоциация людей не является
дальнейшим развитием или высшей
формой объединения животных, а
представляет собой следующий тип
дифференцированной системы, т.е.
объединение объединений”, - писал
он. Его позицией и человека и учено¬
го было убеждение в том, что любые
теоретические положения не могут
быть отторгнуты от эмоционального
соотнесения с личностным “Я” иссле¬
дователя. Он любил собирать и долго
хранил различные картинки, которые
в гротескной форме как бы “иллюст¬
рировали” его теоретические выводы.
Одной из любимых иллюстраций
было вырезанное из какой-то публи¬
кации изображение гигантского яще¬
ра, которого рвет на части сонмище
мелких тварей. Называлась эта кар¬
тинка “Заседание ученого совета”
Глубоко личностный эмоциональ¬
ный подход ко всему, что имело для
него значение, проявлялся и в стрем¬
лении называть людей, предметы и
явления по прозвищам или давать со¬
кращенные имена. Так, например,
толстый словарь языка майя “Кордо-
мекс” был переименован в “Толсто¬
мяс”. Мексиканку, снявшую о нем ве¬
ликолепный фильм, он именовал не
иначе как “Бешеная Дакотка”.
Майкл Ко был “Мишкой”, но зато же¬
на этого американского археолога
Софи Добржанская (дочь уехавшего в
США ученика Н.И. Вавилова Феодо¬
сия Добржанского) оставалась Софь¬
ей Феодосьевной. Следует отметить,
что прозвища получали лишь те люди
и предметы, к которым он относился с
симпатией, неприятные для него пер¬
сонажи такой чести никогда не удо¬
стаивались. Зато всегда с особым ува¬
жением помнил имена всех знакомых
животных и непременно в каждом
письме интересовался, как они по¬
именно поживают. Котов, как и Со¬
фью Феодосьевну, звал по имени, а
собаку мог позволить переименовать
в “барбоса”. Его самого, как уже упо¬
миналось, коллеги именовали за глаза
исключительно “шефом”, а в присту¬
пах хорошего настроения “шефулей”.
Сам он призывал, чтобы его на испан¬
ский манер звали “Дон Хорхе” - но
никто на это так и не отважился. Да¬
же иностранцы старательно выгова¬
ривали его полное имя: Юрий Вален¬
тинович.
Кнорозов великолепно знал лите¬
ратуру - от античности до детективов,
которые ему особенно нравились. Об¬
ладая прекрасной памятью, мог точно
цитировать очень многие тексты - не
только поэтические, но и прозу. С воз¬
растом его литературные вкусы не то,
чтобы менялись, но, если можно так
выразиться, “утрачивали актуаль¬
ность” К своим литературным при¬
страстиям периода 40-х гг. он относил
“Алкея и Сафо” в переводе Вяч. Ива¬
нова. В 80-е и 90-е годы любимыми
книгами были “Наш человек в Гава¬
не” Грэма Грина, “Четвертый позво¬
нок” Марти Ларни и “Приключения
бравого солдата Швейка” Яросла¬
ва Гашека. “В жизни меня только
487
Ю.В. Кнорозов
чувство юмора и спасало”, - не раз при¬
знавался Юрий Валентинович. Многим
он казался порой человеком суровым и
нелюдимым. Однако, однажды выпол¬
няя по моей просьбе один из тестов, на
вопрос “любите ли вы одиночество?”
он, к моему удивлению, неожиданно
резко ответил: “Нет!”.
Особое значение для Кнорозова
имели ежегодные экспедиции на Ку¬
рильские острова. Курильская гряда,
как это представлял Кнорозов, была
подступом к Берингии - пути, по ко¬
торому очень давно древние предки
индейцев пересекали обнажавшееся
дно океана, добираясь до берегов
Америки. Заселение этого континен¬
та и сейчас продолжает оставаться од¬
ной из важнейших проблем америка¬
нистики.
В начале 80-х гг. мало кто решался
выступить против общепринятого
мнения, что Америка была заселена
не ранее, чем 20 тысяч лет до н.э. -
сказывалась нехватка археологиче¬
ских данных. Естественно, что самым
убедительным аргументом считалось
отсутствие на американской земле
древних человеческих останков. Тем
не менее, Кнорозов не был согласен с
датой в 20 тысяч лет и разрабатывал
собственную гипотезу, согласно кото¬
рой это историческое событие удрев-
нялось до 40 тысяч лет. Эта гипотеза
в глазах многих коллег выглядела по¬
истине революционной и требовала
убедительных доказательств. Однако,
несмотря на свою мировую славу,
Кнорозов не имел возможности уча¬
ствовать в зарубежных проектах.
И потому для поиска аргументов и до¬
казательств им были предприняты
разведывательные экспедиции по ост¬
ровам Южно-Курильской гряды: Иту¬
рупу, Кунаширу и Шикотану. Фор¬
мально считалось, что ежегодные
экспедиции института этнографии и
института археологии отправлялись
на острова для исследования остатков
поселений реликтового народа - ай¬
нов, которые были выселены оттуда в
свое время японцами. Однако не
меньший интерес для Кнорозова
представляли и неизвестные предше¬
ственники айнов, которые, возможно,
могли иметь какое-либо отношение к
далеким палеолитическим переселен¬
цам на Американский континент.
Именно здесь некогда проходил путь
к открывавшейся ледниками Берин¬
гии. Но главное для дешифровщика
письма майя состояло в том, что в
этой точке территории СССР от Ку-
нашира и Итурупа Мексику отделял
лишь Тихий океан.
Как уже упоминалось, в советские
времена Кнорозов считался “невыезд¬
ным”. При этом он горько шутил, “со¬
здавались бесконечные комиссии по
вывозу его в Мексику и уже все члены
комиссий там уже побывали” Я пом¬
ню, какое бешенство вызвал у него
готовившийся к публикации сценарий
фильма Радзинского о тайнах письмен
майя - и вовсе не из-за незнания фак¬
тических деталей и поверхностности
сюжета. Прежде всего из-за того, что
в фильме дешифровщик приезжает из
зимнего Ленинграда в Мексику “в теп¬
лой шубе” “Он, что, хочет выста¬
вить меня полным идиотом?”, - воз¬
мущался Кнорозов. Сценарий не был
опубликован и фильм не был снят.
Но... когда Юрий Валентинович впер¬
вые перелетел через океан - это была
зима - только на третий день удалось
уговорить его снять меховую шапку и
теплое пальто...
Это случилось лишь в 1990 г., когда
Кнорозов был приглашен президен¬
том страны Винисио Сересо Аревало.
Приглашение совпало с периодом ак¬
тивных усилий по размораживанию
дипломатических отношений с Гвате¬
малой. Правительство Гватемалы ор¬
ганизовало Кнорозову посещение
всех наиболее ярких достопримеча¬
тельностей страны и отметило заслу¬
488
Ю.В. Кнорозов
ги великого ученого вручением ему
Большой Золотой Медали Президен¬
та Гватемалы. Хотя уже далеко не мо¬
лодой ученый и говорил до поездки,
что “все археологические места он
прекрасно знает по публикациям”,
тем не менее, никогда не забыть то
удивительное выражение его лица,
когда он поднялся на пирамиду Тика-
ля. Сопровождавшие не верили, что
он сможет подняться до самой верши¬
ны - но он поднялся и долго стоял там
в одиночестве. Как всегда курил - и
был погружен в свои образы. Его спо¬
собность выстраивания видеоряда бы¬
ла поразительной...
В Гватемале удалось пробыть око¬
ло двух месяцев и посетить основные
археологические зоны. Однако закан¬
чивалось путешествие в духе традици¬
онного гватемальского шоу или “Уик¬
энда в Гватемале” - вдруг объявились
террористы, установившие за нами
демонстративную слежку и угрожав¬
шие взорвать нашу машину. Кнорозов
был очень доволен - настоящий детек¬
тив разворачивался прямо вокруг не¬
го. Правда, ничем этот детектив так и
не закончился - из соображений безо¬
пасности просто пришлось покинуть
страну, в которую Юрий Валентино¬
вич до последних дней мечтал вер¬
нуться.
Затем, начиная с 1995 г. последова¬
ли поездки в Мексику по приглаше¬
нию Национального Института исто¬
рии и антропологии. Он был счастлив,
посещая все самые заветные места -
Паленке, Бонампак, Йашчилан, Чи-
чен-Ица, Ла-Вента, Монте-Альбан,
Теотиуакан, Шочикалько... Если в
1990 г. он довольно бодро поднялся на
пирамиду Большого Ягуара в Тикале,
то пять лет спустя спуск к саркофагу в
Паленке стоил ему неимоверных уси¬
лий и он сам признался в этом. Но он
был счастлив на земле майя.
В 1995 г. в посольстве Мексики в
Москве ему был вручен серебряный
Орден Астекского Орла. Эти ордена
вручаются мексиканским правитель¬
ством иностранным гражданам, име¬
ющим исключительные заслуги перед
Мексикой. Эта награда имела для
Кнорозова особое значение. Получив
ее, он сказал по-испански “Сердцем я
всегда остаюсь мексиканцем”.
Последней осуществившейся науч¬
ной мечтой Кнорозова стала поездка
в 1997 г. на юго-запад США, в так на¬
зываемые “Четыре Угла”, откуда, по
его представлениям некогда пришли в
Мексику очень далекие культурные
предки майя, принеся с собой преда¬
ния о северной прародине.
Великий дешифровщик умер
30 марта 1999 г. Совсем немного оста¬
валось до выхода в свет в Мексике
трехтомного издания под названием
“Дешифровка, Каталог и Словарь
“Шкарет” Юрия Кнорозова”. Он умер
в одиночестве в коридоре одной из го¬
родских больниц. Множество людей
собрались для прощания с великим
ученым, не помещаясь в тесном боль¬
ничном морге. Ему очень нравилась
Невская Лавра, но похоронили его на
новом кладбище, уже за городской
чертой. Чем-то его похороны напоми¬
нали неприкаянную кончину Пагани¬
ни. Но у гениев все происходит не так,
как у обычных людей. А Юрий Вален¬
тинович Кнорозов был гениальным
ученым, чей вклад в науку по праву
относится к величайшим открытиям
ушедшего XX века.
Примечания
1 Надеюсь, что некоторые сведения о крат¬
ком, но важном периоде жизни Ю.В. Кно¬
розова не будут излишними, ибо этот пе¬
риод полностью опущен в известных мне
публикациях о нем.
Осенью 1943 г. Московский универси¬
тет вернулся из эвакуации, стали возвра¬
щаться и студенты. Истфак начал новый
учебный год 1 октября в здании школы на
Большой Бронной. Вернулась и я. И вот в
середине октября моя одноклассница и од¬
489
Ю.В. Кнорозов
нокурсница Т.В. Степугина, ныне доктор
исторических наук, специалист по древней
истории Китая, познакомила меня со сту¬
дентом нашего II курса, в очень потрепан¬
ной солдатской шинели, весьма необыч¬
ной внешности и манеры себя вести -
странного сочетания угловатости, резко¬
сти и старомодной воспитанности. Кно-
рбзов, - рекомендовался он, - помедлив,
пока я протяну ему руку (именно с этим
произношением своей редкой фамилии;
теперь его называют Кнброзов).
Довольно быстро мы познакомились с
интересами друг друга, но о жизненных
обстоятельствах не говорили. Однако я
спросила, имея в виду его шинель, давно
ли он демобилизован. “Эта шинель по¬
могла мне с матерью бежать от немцев
из Харькова и перейти линию фронта”.
Его тон исключал дальнейшие расспро¬
сы. На чей-то вопрос: “Вот Вы уже на¬
шли себе друзей?” он ответил: “Мы не
дружим, мы товариществуем. Нас объе¬
диняют сии три: поэзия, живопись и му¬
зыка” Всегда обращались друг к другу
на “Вы”, имена почти никогда не упот¬
реблялись.
Вместе мы работали в практикуме по
истории Древнего Востока у профессора
В.И. Авдиева, который очень быстро раз¬
глядел необычного студента и, строго го¬
воря, обращался на занятиях только к нему.
Ю.В. выбрал себе для доклада древнееги¬
петского путешественника Синухета, от
имени которого и получил свое прозвище.
Когда Авдиев писал на доске египетские
иероглифы, взгляд Ю.В.-Синухета насто¬
роженно загорался, он как бы полностью
выключался из обыденной жизни. Но не
только иероглифы, которые он быстро
научился читать, его привлекали. Его, как
магнит, влекла к себе всякая письмен¬
ность, даже графология: за гроши он поку¬
пал у букинистов истрепанные до послед¬
ней степени руководства и определял ха¬
рактер по почерку, с особым интересом
отмечая его изменения, относясь к этому
вполне серьезно. Во время зимней сессии
мы втроем готовились к экзамену по этно¬
графии, пользуясь признанным учебником
Харузиной - по поводу этого руководства
Ю.В. высказался достаточно резко, сожа¬
лея об отсутствии “настоящих пособий и
книг...”
Его мышление было пронизано даже не
сознанием, а глубоким ощущением исто¬
ричности человека. Так он поведал нам,
что задумал исследование (у него не было
других определений для обозначения лю¬
бой своей работы и манеры мыслить) ис¬
тории поцелуя у всех народов, где будут
сочетаться история и этнография. На мое
возражение, что это может быть этногра¬
фической, но не исторической в строгом
смысле работой, он резко ответил, что
“человек только потому человек, что он
живет в истории и все, буквально все его
проявления - историчны”. Его размышле¬
ния в этой сфере были прерваны во время
весенней сессии 1944 г. - он был призван в
действующую армию. Сначала он служил
в Москве, где-то в районе Пресни, и не¬
сколько раз навещал нас с Т.В. Степуги-
ной: не затрудняя себя получением уволь¬
нения, он перелезал через высокий забор,
чтобы поговорить о весьма отвлеченных
предметах, например, о роли страха в че¬
ловеческой жизни и истории. Любопытно,
что его наблюдения чем-то напоминали
Кьеркегора, о котором мы тогда и не слы¬
хивали. Затем последовало наступление
на Запад. Писем он не писал. Мы разо¬
шлись по разным кафедрам и наш триум¬
вират распался. Позднее, узнав о его ле¬
гендарной защите, я вспоминала, как, в от¬
вет на мой рассказ о жалобе однокурсни¬
цы, что она не может писать доклады, так
как у нее нет письменного стола, он корот¬
ко рассмеялся и сказал: “Я могу занимать¬
ся наукой, даже вися на поднож¬
ке переполненного трамвая” Он был
создан для научных открытий - вопреки
всему.
Прим. Л.Т. Мильской
Основные труды Ю.В. Кнорозова
Мазар Шамун-наби // СЭ. 1949. № 2.
“Сообщение о делах в Юкатане” Дие¬
го де Ланда как историко-этнографиче¬
ский источник // Ланда Д. де Сообщение о
делах в Юкатане. М.; Л., 1955. Переизд.:
М., 1994.
La escritura de los antiguos mayas // Coleccion
ideas / Institute de intercambio cultural mexi-
cano-ruso. Mexico, 1956. N 1.
The problem of the study of the Maya hierogr-
liphic writing // American Antiquity. 1958.
Vol. 23, N 3.
Письменность индейцев майя. M.; Л., 1963.
663 с., ил., 1 л. карт., библиогр.
490
Ю.В. Кнорозов
Характеристика языка протоиндийских над¬
писей // Предварительное сообщение об
исследовании протоиндийских текстов:
Сб. ст. М., 1965.
Selected papers from the writing of the Maya
Indians. Cambridge (Mass.), 1967.
The formal analysis of the Proto-Indian texts // J.
Tamil Studies. 1970. Vol. 2, N 1.
К вопросу о классификации сигнализации //
Основные проблемы африканистики. М.,
1973.
Иероглифические рукописи майя. Л.; 1975.
The Soviet decipherment Indus Valley script:
translation and critique /Ed. A.R.K. Zide et al.
The Hague, 1976.
К вопросу о генезисе палеолитических изо¬
бражений // СЭ. 1976. № 2.
Этногенетические процессы в древней Аме¬
рике // Проблемы истории и этнографии
Америки. М., 1979.
Maya hieroglyphic codices / State University.
New York, 1982.
Неизвестные тексты // Забытые системы
письма: Остров Пасхи, Великое Ляо, Ин¬
дия: Материалы по дешифровке. М.,
1982.
Переизд.: Кунсткамера. МАЭ им. Петра Ве¬
ликого. СПб., 1995.
Compendio Xcaret de la escritura jeroglifica
maya descifrada рог Yuri V. Knorosov. 3 vol.
Mexico, 1999.
* * *
Список основных работ доктора историче¬
ских наук Юрия Валентиновича Кнорозо¬
ва: К 60-летию со дня рождения // СЭ.
1983. № 1.
Список основных работ доктора историче¬
ских наук Юрия Валентиновича Кнорозо¬
ва: К 60-летию со дня рождения // Кунст¬
камера: Этнографические тетради. СПб.,
1993. Вып. 1.
Литература о Ю.В. Кнорозове
Грановский А. Счастливые // Знамя. 1957.
№ 10.
Новое в изучении рукописей майя: (на об¬
щем собрании трех отделений) // Вести.
АН СССР. 1961. № 4. С. 64—67.
Жуков ДА. Загадочные письмена. М., 1962.
Тайна письма майя // Константинова И.Г.
Науке отданная жизнь: Документальные
рассказы о лениградских ученых - лауре¬
атах госпремий СССР. Л., 1980.
Молчанов В. Прикосновение к тайне: Поис¬
ки, находки // Правда. 1976. 12 сент.
Сое M.D. Breaking the Maya code. New York,
1992.
Lobsider G., Yu. Knorosov: Bref гё8итё des
ёПк1е8 faites en Union Sovietique sur
l’Ancienne ёсгйиге maya // Bull. amer. 1956.
Mars, N 11. P. 13.
Hammond N. Yuri Valentinovich Knorosov
(1922-1999) // Antiquity. 1999. Vol. 73,
N 281. P. 491-492.
Алъбедилъ М.Ф., Ершова Г.Г Федоро¬
ва И.К. Юрий Валентинович Кнорозов
(1922-1999) // Кунсткамера: Этнографи¬
ческие тетради. Вып. 12.
Yershova G. En memoria de Yuri Knorozov //
Estudios latinoamericanos. Varsovia; Poznan,
1999.
Ершова Г Гений и иероглифы // Независи¬
мая газ. 2000, № 14.
Фильмы
Видеофильм “Юрий Кнорозов: история де¬
шифровки”. Мехико, 2000.
Фильм “Ю.В. Кнорозов” для программы
“Цивилизация”, ОРТ (сентябрь 2000).
Николай Иосифович Конрад
(1891-1970)
Николай Иосифович Конрад - один
из крупнейших отечественных уче-
ных-гуманитариев XX в., внесший
значительный вклад в изучение Япо¬
нии и Китая, ставивший в своих рабо¬
тах важные проблемы общетеорети¬
ческого характера, создатель научной
школы. Его деятельность, продол¬
жавшаяся более полувека, отразила
сложный путь развития нашей науки
за 10-60-е годы XX в. Многое в его
построениях менялось со временем,
однако некоторые черты его научно¬
го творчества всегда оставались неиз¬
менными: преобладающий интерес к
изучению культуры в разнообразных
ее аспектах, стремление к широким
обобщениям, сравнительный подход к
объектам своих исследований, связы¬
вающий воедино древность и совре¬
менность.
Николай Иосифович Конрад ро¬
дился 1 (13) марта 1891 г. в Риге, где
окончил гимназию. В 1908 г. он посту¬
пил на восточный факультет Петер¬
бургского университета, который
окончил в 1912 г. по китайско-япон¬
скому разряду; одновременно он за¬
кончил и Практическую восточную
академию.
Как позже сам Н.И. Конрад гово¬
рил ученикам, на его выбор профес¬
сии решающее влияние оказала Рус¬
ско-японская война 1904-1905 гг.
До того времени в России преобладал
высокомерный взгляд по отношению
к современному Востоку. Считалось,
что азиатские страны имели славное
прошлое, но теперь значительно от¬
стают от Европы и Америки. К этому
добавлялся сложившийся в XIX в.,
особенно в его второй половине, ук¬
лон западного и российского востоко¬
ведения (во многом и других гумани¬
тарных наук) в изучение прошлого
преимущественно по данным пись¬
менных источников. Особенно плохо
обстояло дело с изучением Японии.
Долгий период, в течение которого
эта страна была закрыта для европей¬
цев, привел к сильному отставанию
японистики от других, давно сложив¬
шихся областей востоковедения; так
обстояло дело и в Западной Европе, и
в России. В результате одной из при¬
чин поражения России в войне с Япо¬
нией стало полное незнание этой
страны, которая быстро развивалась
и опровергала стереотипы о пол¬
ной “неподвижности” и “косности”
Востока.
492
Н.И. Конрад
И сам Николай Иосифович, и ряд
других ученых его поколения именно
после Русско-японской войны решили
стать японистами. К этому времени
русское японоведение еще было бо¬
лее практическим, чем научным; лю¬
бой проблемой надо было начинать
заниматься с нуля или почти с нуля.
И именно в России в конце 1900-х -
начале 1910-х этой областью науки
начала заниматься целая плеяда та¬
лантливых ученых. На восточном фа¬
культете одновременно с Н.И. Конра¬
дом или чуть позже учились О.О. Ро¬
зенберг, Н.А. Невский, М. Рамминг,
братья Орест и Олег Плетнеры; в
Практической восточной академии
вместе с ним учил японский язык сту¬
дент историко-филологического фа¬
культета Е.Д. Поливанов; в Токий¬
ском императорском университете
первым из иностранцев прошел курс
обучения С.Г. Елисеев. Ни в одной
стране в те годы одновременно не по¬
явилось столько талантливых япони¬
стов. И судьбы этого поколения сло¬
жились так, что эти люди сыграли
значительную роль в становлении и
развитии научного японоведения сра¬
зу в нескольких странах: Франции и
США (С.Г. Елисеев), Германии
(М. Рамминг); Н.А. Невский и Орест
В. Плетнер долго жили в Японии и
оказали определенное влияние на
японскую науку. Из тех же, кто остал¬
ся после революции на родине, наибо¬
лее значимой оказалась роль
Н.И. Конрада.
Хотя традиции русского японоведе¬
ния лишь начинали тогда складывать¬
ся, общие традиции русского востоко¬
ведения уже давно сформировались.
Одной из традиций, которой
Н.И. Конрад был затем верен всю
жизнь, был культуроведческий под¬
ход. Его суть впоследствии хорошо
сформулировал сам Николай Иоси¬
фович в статье о своем старшем кол¬
леге И.Ю. Крачковском: “Настоящий
филолог не имеет права быть только
лингвистом. За явлениями языка он
должен видеть самый язык, а через
него - мышление, ум. За романом или
стихотворением он должен уметь раз¬
глядеть творческий гений народа. Фи¬
лолог должен быть и историком, но
таким, который видит в истории всю
целостность жизни, борьбы и творче¬
ства”1. И в 30-е годы, когда приорите¬
ты были иными, Н.И. Конрад учил
студентов подходить к своим темам с
точки зрения изучения культуры.
Но не все в традициях восточного
факультета устраивало новое поколе¬
ние востоковедов. В той же статье о
И.Ю. Крачковском он писал: тогда
“начинающий ученый мог рассчиты¬
вать на самую активную поддержку
своих учителей, когда они видели его
сидящим над средневековой... рукопи¬
сью. И.Ю. Крачковский преодолевал
упорно державшееся среди части вос¬
токоведов того времени убеждение,
что наука и современность - “вещи
несовместные”2. Тогда в университете
нельзя было даже выучить современ¬
ный японский язык: преподавался
лишь старописьменный язык (бунго).
А пример Японии особенно явно по¬
казывал, что и современный Восток
необходимо изучать. Именно поэтому
Н.И. Конрад и его товарищи учились
одновременно в Практической вос¬
точной академии: это было учебное
заведение нового типа, где обучали
современным разговорным языкам.
В университете тогда не было силь¬
ных японистов, и главным учителем
Н.И. Конрада (как и Н.А. Невского
и др.) был китаист, будущий академик
В.М. Алексеев. Он прививал студен¬
там как интерес к китаистике, так и
общие принципы подхода к исследо¬
ваниям. Отмеченный выше интерес к
современности был свойствен уже
В.М. Алексееву, помимо этого он од¬
ним из первых в русском востоковеде¬
нии начал заниматься не только
493
Н.И. Конрад
книжной, но и народной культурой.
Спустя много лет, в 1945 г. Н.И. Кон¬
рад напишет своему учителю: “Я же,
как Вы знаете, при всем своем офици¬
альном звании “япониста”, вообще го¬
воря, всегда был и остаюсь китаи¬
стом”3. Однако китаистика начнет
занимать в его научном творчестве
видное место лишь с 40-х годов, до то¬
го почти все его публикации были
связаны с Японией.
По окончании университета
Н.И. Конрад в сентябре-декабре того
же 1912 г. впервые съездил в Японию
для сбора материала по системе япон¬
ского образования. Затем он в тече¬
ние года преподавал в Киевском ком¬
мерческом институте, а в 1914 г. вер¬
нулся в Петербургский университет
для подготовки к профессорскому
званию. В том же году он был послан
на три года для стажировки в Японию,
из Японии он ездил также в Корею.
Дореволюционный период деятель¬
ности ученого был связан с двумя
крупными работами (обе по совре¬
менности), из которых лишь одна тог¬
да была опубликована. Это большое
по объему исследование о японской
начальной школе, появившееся в трех
номерах “Журнала министерства на¬
родного просвещения”4. Оно отлича¬
лось как обстоятельным описанием
фактов, так и явной склонностью мо¬
лодого востоковеда к обобщениям.
Н.И. Конрад отмечал в японской
системе образования того времени
(целиком государственной) две основ¬
ные тенденции, во многом противо¬
стоявшие друг другу. С одной сторо¬
ны, государство стремилось дать
детям разнообразные знания, что со¬
ответствовало общей стратегии дого¬
няющего развития: “До переворота
Мэйдзи ум японца ограничивался ис¬
ключительно сферой “бусидо”. Этика
и литература были единственными
областями, в которых вращалась его
мысль. Эпоха Мэйдзи чрезвычайно
расширила этот кругозор, направив
внимание народа на самые разнооб¬
разные отрасли знания”5. Отмечается
продуманность и эффективность
японской системы образования; даже
столь сложные иероглифы препода¬
ются исключительно удачно: “Имен¬
но эта жизненность и практичность,
полное соответствие с действитель¬
ной и постоянной необходимостью и
составляет характерную черту обуче¬
ния иероглифической письменности в
начальной школе”6. В результате, не¬
смотря на сложность системы письма
в Японии тогда было 98% грамотных7
(для России в те годы это казалось не¬
достижимым, несмотря на более про¬
стую письменность). Отмечается, что
“в больших городах начальные шко¬
лы - огромные, частью каменные зда¬
ния с массой света и воздуха. В дерев¬
нях же школа обычно самое лучшее
здание”8 (опять-таки сравнение не в
пользу российских приходских школ и
народных училищ). Программа япон¬
ской начальной школы “на первый
взгляд представляется безукоризнен¬
ной и составленной так, что не остает¬
ся желать ничего лучшего”9.
Но другая тенденция, вызывающая
отрицательное отношение автора -
национализм: “В центре всего обуче¬
ния начальной школы стоит родина -
Япония, а весь внешний мир рассмат¬
ривается лишь постольку, поскольку
имеет к ней отношение”10. “В Японии
совершенно естественное явление,
что основы воспитания устанавлива¬
ются императором, да и не только
воспитания: основы государственной
и общественной жизни во всех облас¬
тях ведут свое начало от императо¬
ра”11. Европеизация сохранила тради¬
ционные устои, например, от нее
“культ предков... ничуть не постра¬
дал”12. Отмечен и милитаристский ук¬
лон японской школы.
По своему мировоззрению
Н.И. Конрад показывает себя в этой
494
Н.И. Конрад
ранней работе чуждым крайностей
либералом-просветителем, веротер¬
пимым христианином, для которого
между добродетелью христианства и
буддизма “слишком огромной разни¬
цы не найдется. И в том и в другом
вероучении главную роль играет чув¬
ство, милосердие, сострадание и лю¬
бовь”13. Ему нравится, что с 70-х гг.
XIX в. японское общество “наполня¬
ют идеи народовластия и свободы,
стремление к представительному
строю идет все повышаясь”14, однако,
по его мнению, “то обстоятельство,
что начала нравственного учения оп¬
ределяются не религией, не этической
системой, а императорским манифе¬
стом, с трудом поддается пониманию
иностранца”15.
Выводы Н.И. Конрада, на наш
взгляд, не потеряли актуальности и в
наше время: “Вся система доведена до
такого однообразия, что положитель¬
но можно сказать, что именно в дан¬
ный момент, т.е. день и час, говорится
во всех школах по данному предмету
учителями в классе. Происходит в
сущности не что иное, как последова¬
тельное отливание всех японцев в од¬
ну и ту же строго выработанную фор¬
му, снабжение их одним и тем же ми¬
росозерцанием, одними и теми же
мыслями, чувствами, привычками,
вкусами и пр. ... Все остальное прине¬
сено в жертву этом принципу однооб¬
разия, создающему, с одной стороны,
удивительную монолитность народа, с
другой же - делающему одного япон¬
ца в значительной степени похожим
на другого”16.
Хорошо видно, что начинающий
22-летний ученый уже здесь стремит¬
ся не ограничиться чистым описанием
фактов и дать обобщения и теорети¬
ческие выводы.
Совсем иной характер имела другая
его работа тех лет - “Очерки социаль¬
ной организации корейцев”. Это опи¬
сание бытовой культуры, обрядов, на¬
родных верований корейцев, основан¬
ное на самостоятельно проведенных
автором в Корее полевых исследова¬
ниях. Здесь Н.И. Конрад стремился
прежде всего зафиксировать мало из¬
вестные тогда в науке факты. Эта ра¬
бота стоит особняком в его наследии в
двух отношениях: как исследование,
посвященное Корее (если не считать
написанных в 50-е годы разделов по
средневековой истории Кореи для
“Всемирной истории”), и как сочине¬
ние, основанное на полевых материа¬
лах. Позже он никогда этим не зани¬
мался прежде всего по внешним причи¬
нам: после 1917 г. он лишь один раз
ненадолго выезжал в Японию и Корею.
Однако могли быть и внутренние при¬
чины: в отличие от своего друга
Н.А. Невского Николай Иосифович
был в первую очередь ученым не по¬
левого, а книжного склада. Свой ко¬
рейский очерк он так до конца и не
подготовил к печати, опубликован он
лишь в посмертном издании17.
В феврале 1917 г. Н.И. Конрад еще
находился в Японии. Вскоре кончился
период его стажировки, и он решил
вернуться домой, попав в Петроград
как раз в дни июльских событий. Со¬
хранились и сейчас изданы его письма
1917-1918 годов его ближайшему дру¬
гу Н.А. Невскому, оставшемуся до
1929 г. в Японии. Они показывают ти¬
пичное для многих интеллигентов из¬
менение позиции Н.И. Конрада, его
растерянность во время быстро
менявшихся ситуаций и в то же время
сохранение надежд на будущее. Если
26 мая 1917 г. он жалеет об уходе из
Временного правительства А.И. Гуч¬
кова и П.Н. Милюкова - “наиболее
одаренных и умных людей в Кабине¬
те” и возмущается “поголовным бра¬
танием с немцами” на фронте18, то
уже 10 июля он “смотрит на вещи с
надпартийной вышки”19, all сентября
пишет о том, что “несмотря на свое
милюковствующее и кадетствующее
495
Н.И. Конрад
сердце” склоняется “в сторону социа-
листов-революционеров”20. Подчер¬
кивая “трагизм, в котором корчится
теперь Россия”21, он в том же письме
от 10 июля заявляет: “Верьте в Рос¬
сию. Я всегда верил в чудо, верю и те¬
перь - и оно спасет нас”22. В письмах
отражены и встречи с В.М. Алексее¬
вым, попытки заниматься наукой,
однако время этому не способствова¬
ло. Между 1913 и 1921 гг. у Н.И. Кон¬
рада нет ни одной публикации.
Не пробыв и месяца в Петрограде,
Николай Иосифович уехал пережи¬
дать события в имение отца под Орел.
В начале 1918 г., однако, мы видим
его снова в Петрограде. Как позже он
сам вспоминал, Е.Д. Поливанов в это
время привлекал его к работе с китай¬
скими революционерами23. В связи с
разрухой в 1919 г. Н.И. Конрад снова
вернулся в Орел. В то время создава¬
лось много новых культурных учреж¬
дений и учебных заведений, большин¬
ство из которых долго не просущест¬
вовало. Одним из них стал Орловский
университет, открытый группой энту¬
зиастов во главе с Н.И. Конрадом,
ставшим его первым и единственным
ректором. Среди других организато¬
ров университета был и такой привле¬
кающий в последнее время большое
внимание мыслитель, как М.И. Каган,
оказавший, в частности, влияние на
М.М. Бахтина. Университет, однако,
вскоре был преобразован в обычный
пединститут (воссоздан уже в 90-е го¬
ды). Н.И. Конрад потерял к нему
интерес и в 1922 г. покинул Орел. Од¬
новременно с ним уехала в Петроград
его ученица по Орловскому универси¬
тету Наталья Исаевна Фельдман,
ставшая в 1927 г. его женой. Впослед¬
ствии она также получила извест¬
ность как видный специалист по япон¬
скому языку и литературе.
Уже после закрытия университета
вышел единственный выпуск его уче¬
ных записок, где появилась первая по¬
сле восьмилетнего перерыва публика¬
ция Н.И. Конрада24; см. также ее по¬
смертное переиздание в книге25.
Это перевод японского памятника на¬
чала XIII в. “Записки из кельи” и ста¬
тья о нем. Сам выбор памятника для
периода гражданской войны и разру¬
хи показателен. Его автор - придвор¬
ный Камо-но тёмэй, ставший мона¬
хом, время создания - эпоха, когда
власть от утонченного двора перешла
к суровым воинам - самураям. “На¬
ступали мрачные и величественно¬
ужасные времена японской истории...
Вместо усвоенной и претворенной
культурности, широкой просвещенно¬
сти и гуманитарной образованности -
огрубление, одичание, упадок...
А кругом достойный фон: разоренная
страна, поредевшее население, всеоб¬
щее огрубление и распад привычных
уже моральных, общественных и по¬
литических устоев”26. Путь автора
“Записок” явно вызывает сочувствие
у его переводчика: “Свобода и незави¬
симость, последование только одному
себе”27.
Очевидно, что речь здесь идет не
только о Японии начала XIII в. Здесь
уже проявилась типичная черта уче¬
ного: выбирать среди древних и сред¬
невековых сюжетов те, которые в
наибольшей степени могли быть про¬
ецированы на современность.
Путь ухода от мира привлекал
Н.И. Конрада. Возможно, не случайно
он в это время едет в Оптину пустынь,
где надо было разобрать архив умер¬
шего перед этим монаха, занимавше¬
гося китаистикой: результатом поезд¬
ки стала статья “Синолог из Оптиной
пустыни”, опубликованная лишь в
1996 г.28 Но от этого пути он отказал¬
ся. Окончание гражданской войны,
стабилизация обстановки приводили к
заключению о том, что худшее уже
позади и надо искать свое место в но¬
вой жизни. Уже в упомянутой выше
статье ощутимо, что ее автор пригля¬
496
Н.И. Конрад
дывается к победителям: “Здесь - си¬
ла, зато сила первобытная, неудержи¬
мо бьющая, обещающая много, но по¬
ка еще такая варварская”29.
В 1922 г. Н.И. Конрад вернулся в
Петроград. К тому времени там не ос¬
талось японистов, кроме его профес¬
сора по Практической восточной ака¬
демии Д.М. Позднеева: одни умерли,
другие эмигрировали, третьи перееха¬
ли в Москву или скитались по Сред¬
ней Азии, как Е.Д. Поливанов. Сразу
Николай Иосифович становится веду¬
щим специалистом в своей области в
городе, который тогда еще оставался
главным центром отечественного вос¬
токоведения. Сразу по возвращении
он возглавил японские кафедры в
университете и в учебном Институте
востоковедения имени А.С. Енукидзе.
Когда в 1930 г. был организован Ин¬
ститут востоковедения АН СССР, он
руководил там японским кабинетом.
Все японисты, учившиеся в Ленингра¬
де в 1922-1938 гг., были его ученика¬
ми. Сначала он готовил их один, в
1929 г. к нему прибавился вернувший¬
ся из Японии Н.А. Невский, в 30-е го¬
ды ему помогали старшие ученики:
Е.М. Колпакчи, А.Е. Глускина и др.
Среди его учеников 20-30-х годов сле¬
дует отметить также Е.М. Жукова,
Д.И. Гольдберга, Я.Б. Радуль-Зату-
ловского, В.М. Константинова,
Н.И. Фельдман, А.А. Холодовича,
Ф.А. Тодер и др.
Помимо преподавательской рабо¬
ты в это время Н.И. Конрад подгото¬
вил и опубликовал немало работ, в
том числе несколько книг. Обстоя¬
тельства тех лет заставляли его зани¬
маться самыми различными пробле¬
мами японистики: историей и культу¬
рой, литературой и театром, языком и
системой образования. Исследования
ученого одновременно стимулирова¬
лись логикой научного поиска и об¬
становкой эпохи, когда японистиче-
ская тематика была востребована.
Причин такой востребованности бы¬
ло по крайней мере три. С первых лет
после революции перед многими со¬
ветскими учеными были поставлены
просветительские задачи; одним из
ярких примеров была деятельность
основанного М. Горьким издательства
“Всемирная литература”, с которым в
числе других специалистов сотрудни¬
чал и Н.И. Конрад. Активной была
деятельность Коминтерна и других
международных организаций, для раз¬
вертывания которой были нужны зна¬
ния профессионалов. А с конца 20-х -
начала 30-х годов Япония все более
рассматривалась как вероятный про¬
тивник в войне. Поэтому японисты
рассматривались как ценные и нуж¬
ные специалисты, а их было очень не¬
много. Нужно было заниматься чуть
ли не всем кругом проблем. Посте¬
пенно часть работы Н.И. Конрад пе¬
редавал ученикам. Если в 20-е годы он
много переводил с японского, то в
30-е годы переводческая работа пе¬
решла к молодым японистам его
школы.
Время требовало не только расши¬
рять тематику исследований, но и ме¬
нять методологию. Н.И. Конрад нико¬
гда не был “внутренним эмигрантом”
и был восприимчив к господствую¬
щим в ту или иную эпоху идеям.
В 20-30-е годы это означало освоение
марксизма. В первую очередь, разуме¬
ется, марксистский подход отразился
в его исторических работах, но в ме¬
нее прямом виде смена точки зрения
проявилась и в его публикациях по ли¬
тературе. Любопытна оценка его кни¬
ги “Японская литература в образцах и
очерках” Е.Д. Поливановым. Япон¬
скую литературу уже изучали в раз¬
ных аспектах: психологическом, чисто
биографическом и т.д., а теперь она
впервые рассмотрена и в социологи¬
ческом аспекте30.
Особо рассмотрим работы
Н.И. Конрада по японской истории, в
497
Н.И. Конрад
какой-то степени оставшиеся в тени
его более известных культуроведче-
ских и литературоведческих исследо¬
ваний. Преимущественно он занимал¬
ся древней и средневековой историей
от древнейших времен до 1867 г. Бо¬
лее поздней истории он касался лишь
эпизодически, а в 30-е гг. она оконча¬
тельно перешла к его ученикам, пре¬
жде всего к Е.М. Жукову.
Первыми публикациями Н.И. Кон¬
рада в этой области были небольшая
книга и статья31. Эти работы различа¬
ются не только объемом, но и общим
подходом: в книге автор отчасти еще
следует сложившимся к тому времени
в Японии и на Западе концепциям,
статья уже характеризуется самостоя¬
тельной попыткой применения марк¬
сизма к японской истории. В книге да¬
ются, например, две периодизации
японской истории и обе признаются
правомерными. Одна из них произ-
водна от традиционной японской пе¬
риодизации, которая трактуется в
терминах организации власти: “эпоха
ранней патриархальной монархии;
эпоха сословно-аристократической
монархии; эпоха первой военной им¬
перии Минамото-Ходзё; эпоха второй
военной империи Асикага; эпоха лич¬
ных диктатур; эпоха феодальной
империи Токугава; эпоха конституци¬
онной монархии”32. Другая периодиза¬
ция - “по социологическим призна¬
кам”, которые, однако, связываются
прежде всего не с классами, а с сосло¬
виями: “патриархально-родовая эпо¬
ха; эпоха господства аристократиче¬
ского сословия; эпоха господства во¬
енного сословия; эпоха господства
третьего сословия”33. Общество до
XVI в. признается чисто сословным и
лишь к концу “военной империи Аси¬
кага” появляется классовая диффе¬
ренциация общества34. Однако обще¬
ство эпохи Токугава (XVII-XIX вв.)
признается феодальным (такая точка
зрения уже существовала). Но и рево¬
люция 1868 г. трактуется с точки зре¬
ния прихода к власти “нового сосло¬
вия”35. Книга содержала первый в на¬
шей стране сравнительно подробный
очерк японской древней и средневеко¬
вой истории, и изложение ряда япон¬
ских исследований.
Статья “Вопросы японского феода¬
лизма”, краткая и во многом деклара¬
тивная, показывает окончательный
поворот ее автора к марксизму.
Он также определяет как феодаль¬
ный период лишь эпоху Токугава, ос¬
тавляя оценку предшествующего пе¬
риода открытой. Наиболее подробно
он останавливается на вопросе о япон¬
ских “князьях” (даймё) как носителях
феодального начала.
После этих двух работ публикации
Н.И. Конрада по японской истории
прерываются более чем на десятиле¬
тие, если не считать очерка японской
истории до 1868 г. в первом издании
Большой советской энциклопедии36.
Здесь точка зрения автора на форма¬
ционное развитие Японии уже меня¬
ется: начальной точкой феодализма
признается начало эпохи Камакура
(конец XII в.), а вся японская история
трактуется в классовых терминах.
Наиболее разработанная концеп¬
ция японской истории у Н.И. Конрада
содержится в его работах середины
30-х годов37. Здесь от попыток совме¬
щения марксистских и традиционных
японских концепций он окончательно
переходит к переносу на японский ма¬
териал принятой тогда в СССР марк¬
систской схемы. Впрочем, наиболее
догматизированный вариант этой схе¬
мы (так называемая “пятичленка”) не
был им принят ввиду явной невозмож¬
ности найти рабовладельческую фор¬
мацию в Японии. Хотя автор отмеча¬
ет существование в древней Японии
рабства, он считает господствующим
в Японии VII—VIII вв. укладом фео¬
дальный38. От редакции здесь же дает¬
ся примечание: “Точка зрения, отри¬
498
Н.И. Конрад
цающая существование рабовладель¬
ческой формации в Японии, является
дискуссионной”39. Очевидно, подход
Н.И. Конрада вызвал неприятие у
наиболее догматически настроенных
историков.
Вся дальнейшая история Японии до
революции 1868 г. описывается в тер¬
минах феодализма и разных видов
феодальной эксплуатации. При этом
разграничиваются раннефеодальный
период до XII в., обладающий значи¬
тельным своеобразием по сравнению
с Европой, и “типичный феодализм”
со времен Камакура40. Отмечается
возросшая с XVI в. “мощь торгового
капитала”41, а закрытие Японии в
XVII в. трактуется как “стремление
поддержать исконный феодаль¬
ный слой”42. Фактический материал
брался из работ японских истори¬
ков, а в марксистской интерпретации
Н.И. Конрад был вполне оригинален.
В публикациях43 более подробно
исследован древнейший период япон¬
ской истории: V-VII в. Здесь раз¬
вивалась идея об особом варианте
феодализма - “надельном строе”, су¬
ществовавшем в Китае и Японии.
Автор признает, что этот период
можно “в известном смысле” считать
эпохой рабовладельчества, которое,
однако, не развилось до формации44.
Реформа Тайка в VII в. охарактеризо¬
вана как окончательный переход к
феодализму45.
Безусловно, во всех этих построе¬
ниях было немало упрощенного. См.,
например: “Религиозной идеологией,
сопряженной с этим (надельным -
В Л.) строем, был буддизм. Некото¬
рые положения этой религии могли
быть с успехом применены к религи¬
озно-метафизическому обоснованию
общественного порядка, связанного с
надельной системой”46. Однако для
своего времени концепция Н.И. Кон¬
рада была шагом вперед как первая у
нас попытка рассмотреть японскую
историю в рамках всемирно-истори¬
ческого процесса.
Хотя у Н.И. Конрада было не так
много работ по новейшей японской
истории, он неоднократно давал оцен¬
ки современной японской ситуации в
своих публикациях, посвященных
культуре, литературе и языку. Это
была эпоха японского милитаризма.
Японский общественный строй оце¬
нивался тогда в СССР резко отрица¬
тельно. Оценки Н.И. Конрада не со¬
ставляли исключения. В ряде случаев
они заметно отличались от того, что
он писал раньше. В те годы несколько
его публикаций вновь посвящены
японской системе образования, они
также основаны на собранном им в
1912 г. материале47. Но если в 1913 г.
эта система оценивалась неоднознач¬
но, то теперь подчеркивается лишь
одна ее сторона: “Преподавание мора¬
ли - это типичная буржуазная полит¬
грамота, насквозь пропитанная шови¬
низмом и пропагандой собственниче¬
ской идеологии”48.
Помимо подчеркнуто классового
подхода и жесткой критики японского
общественного строя в публикациях
Н.И. Конрада 20-30-х годов прояви¬
лась еще одна черта советской япони¬
стики того времени: рассмотрение
всего традиционного компонента
японской культуры как “отсталого”,
мешающего продвижению вперед и
сознательно сохраняемого реакцион¬
ной властью. Вот очень типичное его
высказывание в статье, написанной
под впечатлением последнего в его
жизни посещения Японии в 1927 г.:
“Европеизированный германской вы¬
учки японец и тут же крестьянин, жи¬
вущий чуть ли не так же, как его пред¬
ки в эпоху родового строя... Культура
техническая идет вперед быстрейши¬
ми шагами, культура же духовная
(в широком смысле этого слова) в об¬
щем, как правило, плетется позади...
Рядом друг с другом “Форд” и “Бедная
499
Н.И. Конрад
Лиза”, небоскреб и Загоскин”49. Тра¬
диционная культура рассматривалась
как “феодальный пережиток”, по
сравнению с которым освоение “бур¬
жуазной” культуры Запада рассмат¬
ривалось как шаг вперед. Даже такая
черта японского языка, как развитая
система так называемых форм вежли¬
вости, передающих в грамматике и
лексике социальные, в том числе ие¬
рархические отношения, тогда рас¬
сматривалась Н.И. Конрадом как
“феодальные элементы в языке”50.
Излишняя с современной точки
зрения социологизированность была
в те годы свойственна почти всем ра¬
ботам ученого. Даже из названий его
статей видно, что всю японскую лите¬
ратуру он рассматривал либо как
“феодальную”, либо как “буржуаз¬
ную”, либо как “пролетарскую”. Так
же трактовались в книге51 и все разно¬
видности японского языка. Принятый
подход заставлял его, в том числе, и
менять высказывавшиеся ранее оцен¬
ки. Ср. явное сочувствие к автору “За¬
писок из кельи” в 1921 г. и иной под¬
ход шесть лет спустя: “Писатели из
отмирающего первого сословия (ари¬
стократии - ВЛ.)... в социальном
смысле - последыши, на жизненной
арене - лишние люди, они в сфере
культурной были типичными эпиго¬
нами. Ярким примером этой литера¬
туры побежденных является... Камо-
но Тёмэй с его “Записками из
кельи”52.
Многое в работах ученого уже ус¬
тарело. Однако и в самых, казалось
бы, социологизированных его публи¬
кациях имеется значительное содер¬
жание. Более того, зачастую они ин¬
тереснее, чем работы с меньшим на¬
летом социологизма. Показательна
здесь основная книга Н.И. Конрада по
японскому языкознанию53. Введение
к книге (с. 5-37) посвящено анализу
языковой ситуации в современной
Японии и общественному функциони¬
рованию тех или иных разновидно¬
стей японского языка; этот анализ
сильно социологизирован в духе
“классовости языка”. Всю остальную
часть книги занимает описание грам¬
матики современного японского язы¬
ка, где сам материал предохранял от
социологизации. Однако, несмотря на
это введение - самая интересная и
наименее устаревшая часть книги;
грамматическая ее часть не очень
оригинальна, а в социолингвистиче¬
ской части немало интересных и со¬
храняющих значение наблюдений и
обобщений. Тут явно сказалась упо¬
мянутая выше склонность Н.И. Кон¬
рада искать везде связь того или ино¬
го явления с культурой. Роль языка в
обществе - проблема, всегда для него
близкая, чего нельзя было сказать о
грамматике или фонетике, где связь с
культурой очень опосредствована.
Обращение ученого к грамматиче¬
ским вопросам было связано с внеш¬
ними причинами: необходимостью со¬
здать полную грамматику японского
языка в целях преподавания, а роль
языка в культуре его действительно
волновала. Подробнее о лингвистиче¬
ской части наследия Н.И. Конрада см.
нашу работу54.
Но наибольшее место в научной де¬
ятельности Николая Иосифовича в
20-30-е годы занимало изучение япон¬
ских литературы и искусства. Здесь
научные задачи тесно переплетались
с просветительскими. В отличие от
востоковедов классического типа его
мало интересовали филологические
вопросы, он всегда работал с уже из¬
данными в Японии текстами. Ему
важно было познакомить широкие
круги русских читателей с тем или
иным явлением японской культуры и
дать этому явлению интерпретацию.
В 20-е годы он перевел и издал не¬
сколько памятников классической
японской литературы. Вслед за “За¬
писками из кельи” в издательстве
500
Н.И. Конрад
“Всемирная литература” вышло изда¬
ние одного из литературных памятни¬
ков раннего периода - “Исэ-моногата-
ри”55; см. также переиздание56. Им
были также переведены фрагменты
из великого памятника японской
классики “Гэндзи-моногатари” (нача¬
ло XI в.). Ряд его переводов вошел в
книгу57. Переводил он и писателей
XX в.: повесть “Сердце” Нацумэ Сосэ-
ки; этот перевод удалось издать лишь
более чем через десять лет после осу¬
ществления58. Некоторые переводы
Н.И. Конрада, прежде всего драма¬
тургические, остались неизданными.
Им были заложены основы школы
художественного перевода с японско¬
го, которой он руководил несколько
десятилетий. Прежде всего, он стре¬
мился дать перевод не филологиче¬
ский, точный и тяжеловесный, а инте¬
ресный для читающей публики.
Наиболее крупной работой учено¬
го в области изучения японской лите¬
ратуры стала книга59. К тому времени
на русском языке существовал лишь
один краткий очерк японской литера¬
туры, принадлежавший уже эмигри¬
ровавшему С.Г. Елисееву60. Н.И. Кон¬
рад опубликовал значительно более
полный и подробный очерк, книга
также представляла собой хрестома¬
тию лучших образцов японской лите¬
ратуры разных эпох. Несмотря на от¬
меченную выше социологизацию, ра¬
бота не потеряла значения и в наши
дни. Показательно ее переиздание в
период, казалось бы, мало подходя¬
щий для обращения к книгам, отра¬
жавшим советскую идеологию61.
А многие японские литературные
произведения до сих пор у нас описа¬
ны только у Н.И. Конрада или полнее
всего у него. И его интерпретация да¬
леко не ограничивалась социологиче¬
ским подходом, в книге и ряде других
публикаций значительное место зани¬
мает анализ поэтики литературных
произведений.
В те же годы появились публика¬
ции ученого, посвященные японскому
театру, имевшие в первую очередь
просветительский характер. Боль¬
шинство их появились в 1928 г., когда
в СССР впервые гастролировал театр
Кабуки: надо было познакомить зри¬
телей с этим театром, подготовить их
к восприятию японского искусства62.
См. также публикации о театре63.
В 20-е годы Н.И. Конрад пытался до¬
биться постановки японской драма¬
тургии на русской сцене, сотрудничал
в связи с этим с В.Э. Мейерхольдом,
С.Э.Радловым, однако мало что осу¬
ществилось.
В 30-е гг. коллектив ленинградских
востоковедов во главе с Н.И. Конра¬
дом опубликовал хрестоматию64,
представлявшую читателю целиком
или во фрагментах многие значитель¬
ные произведения японской и китай¬
ской литературы с древности до
XVII в. (предполагался и второй том,
посвященный последующему перио¬
ду, но это не осуществилось).
Н.И. Конраду здесь помимо общей ре¬
дакции принадлежит и вступительная
статья, по идеям предвосхищающая
его исследования более поздних лет.
Если ранее он ограничивался япон¬
ской литературой, то здесь мы видим
сопоставление японской литературы с
китайской и европейской, попытку
типологии литературных жанров.
В 1934 г. Н.И. Конрад первым из
отечественных японистов был избран
членом-корреспондентом АН СССР.
Он обладал большим авторитетом
среди отечественных ученых и актив¬
но работал: в 1937 г. у него вышли три
книги. А потом вынужденный пере¬
рыв в публикациях между 1938 и
1944 гг.
Изучение Японии, спасавшее в 20-е
годы и в первой половине 30-х годов
от проработок, теперь, в обстановке
всеобщей шпиономании, стало смер¬
тельно опасным. Из трех сложивших¬
501
Н.И. Конрад
ся тогда в СССР центров японистики
два - в Ленинграде и во Владивосто¬
ке - были разгромлены (центр в
Москве пострадал меньше). Погибли
Н.А. Невский, Е.Д. Поливанов,
Д.М. Позднеев и др. 29 июля 1938 г.
был арестован и Н.И. Конрад. Спасло
от гибели его, по-видимому, лишь то,
что он был арестован уже на спаде
волны репрессий: едва ли не все аре¬
стованные в 1937 г. японисты были
расстреляны, а до Николая Иосифо¬
вича очередь дошла уже тогда, когда
смертные приговоры выносились
много реже. Документы о заключе¬
нии Н.И. Конрада опубликованы65,
см. также воспоминания его товарища
по заключению Н.И. Воротынцева66.
Заключение Н.И. Конрада делится
на три этапа: сначала ленинградская
тюрьма (более года), затем после осу¬
ждения в декабре 1939 г. на пять лет
лагерей несколько месяцев в лагере
около г. Канска (Красноярский край),
где по свидетельству Н.И. Воротынце¬
ва он работал на перегрузке леса с ре¬
ки на железнодорожную ветку, и, на¬
конец, с апреля 1940 г. московская
тюрьма, где по ходатайству президен¬
та АН СССР В.Л. Комарова ему раз¬
решили работать по специальности.
Год и несколько месяцев работы в
тюрьме оказались продуктивными.
В письме В.Л. Комарову 22 сентября
1941 г.67 он перечислял выполненные
работы. Это два перевода древнеки¬
тайских военных трактатов Сунь-цзы
и У-цзы, впоследствии изданные68,
вчерне написанная история японской
литературы, фрагменты которой бы¬
ли изданы уже посмертно в книге69, и
роспись языкового материала для
словаря, впоследствии включенная в
“Большой японско-русский словарь”.
В письме не упомянута еще одна боль¬
шая работа: очерк начального перио¬
да китайской литературы (до III в. до
н.э.), опубликованный лишь в составе
книги70. На одном из листов этого
текста сохранилась помета автора:
“1 августа 1941 Около 2 ч. дня Москва
Внутренняя тюрьма НКГБ Кам.52
Да будет успешна и эта работа!”
В эти тяжелые месяцы ученый вы¬
полнил самые большие по объему
переводы, написал первый труд, спе¬
циально посвященный Китаю, и впер¬
вые выдвинул идеи, разрабатывавши¬
еся им уже в 50-60-е годы. В очерке
китайской литературы речь уже идет
о “танском ренессансе”71, то есть со¬
держится важный компонент будущей
концепции “восточного Ренессанса”.
6 сентября 1941 г. Н.И. Конрад был
освобожден со снятием судимости, но
без реабилитации, которая произош¬
ла посмертно лишь в 1989 г. Он сразу
же был назначен заведующим япон¬
ской кафедрой Московского институ¬
та востоковедения. Николаю Иоси¬
фовичу, как оказалось, не надо даже
было восстанавливаться в Академии
наук: звания члена-корреспондента
его так и не лишили. Уже шла война,
и он вскоре после освобождения эва¬
куировался с институтом в Фергану.
Оттуда он 16 сентября 1942 г. писал
В.М. Алексееву: “Мне постарались
полностью воссоздать то положение,
которое было до всего. Полностью.
И я это очень ощущаю. Никто и ни¬
что мне не напоминает, не смеет на¬
помнить о чем-нибудь. И я это очень
ощущаю”72. Три страшных года он,
как свидетельствуют знавшие его лю¬
ди, не любил вспоминать.
Из эвакуации Н.И. Конрад вернул¬
ся в 1944 г. в Москву (квартира его в
Ленинграде пострадала от авиацион¬
ного налета, и часть вещей и библио¬
теки погибла). С тех пор до конца
жизни он жил в Москве, где лишь в
1947 г. ему удалось получить кварти¬
ру. Работал большую часть 40-х годов
он очень активно: помимо учебного
Московского института востоковеде¬
ния он преподавал и в Военном инсти¬
туте иностранных языков, трудился и
502
Н.И. Конрад
в Московской группе Института вос¬
токоведения АН СССР, которой одно
время заведовал. С 1944 г. снова нача¬
ли выходить его публикации. До 1948 г.
его положение было вполне стабиль¬
ным, затем началась новая кампания
идеологических проработок. Хотя его
самого она прямо не затронула, но об¬
щая атмосфера и гонения на людей из
его окружения (в том числе была уво¬
лена и его жена Н.И. Фельдман) за¬
ставили Н.И. Конрада ждать самого
худшего; к тому же ухудшилось и здо¬
ровье. Уже в феврале 1948 г. он про¬
сил академика И.И. Мещанинова
освободить его от заведования Мос¬
ковской группой Института востоко¬
ведения, указывая на его “абсолютно
двусмысленное положение” и на “не¬
приязненное отношение к группе со
стороны определенной части дирек¬
ции и других инстанций Института
востоковедения”73. С осени того же
года Николай Иосифович оформил
себе шестимесячный отпуск, после
чего уже не вернулся в учебный Ин¬
ститут востоковедения. В это время
(19 октября 1948 г.) он писал Б.Н. За-
ходеру: “Так мечтается иногда - в те
часы ночи, когда дыхание не позволя¬
ет спать - поговорить с хозяином...
Начистоту”74. А с 1 апреля 1950 г., не
достигнув еще пенсионного возраста,
он ушел на пенсию по состоянию здо¬
ровья (сохранив за собой, правда, ру¬
ководство аспирантами). 13 марта
1950 г. Н.И. Конрад с горечью писал
Б.Н. Заходеру: “Мне трудно было го¬
ворить со своими друзьями все это
время. С 1913 года я работаю как ву¬
зовский работник, как научный ра¬
ботник - и вот, приходится все обор¬
вать” (это письмо не вошло в сборник
писем в издании 1996 г.). Вскоре одна¬
ко ученый почувствовал улучшение
обстановки после выступления
И.В. Сталина по вопросам языкозна¬
ния. Весной 1951 г. он вернулся в ака¬
демический Институт востоковеде¬
ния, к тому времени переехавший в
Москву, и оставался там до конца
жизни. К преподаванию он, однако, не
возвратился. Новый академик-секре¬
тарь Отделения литературы и языка
В.В. Виноградов привлек Н.И. Конра¬
да к деятельности по перестройке оте¬
чественных филологических наук.
Работы Н.И. Конрада первого по¬
слевоенного десятилетия продолжают
во многом проблематику его исследо¬
ваний прежних лет, но есть и отличия.
Публикаций по-прежнему много, но
среди них мало монографий: лишь из¬
даются подготовленные ранее “Сунь-
цзы” и (несколько позже) “У-цзы”, а в
1949 г. выходит “Хрестоматия япон¬
ского языка” с его очерками, посвя¬
щенными литературе начала XX в.
(они в основном были основаны на
прежних его публикациях). Главным в
научном творчестве ученого стано¬
вится вплоть до конца его жизни жанр
проблемной статьи. Отчасти меняется
и тематика: меньше публикаций по
Японии, зато появляются статьи, це¬
ликом посвященные Китаю, а ряд ста¬
тей уже выходит и за рамки Дальнего
Востока.
Безусловно, на Николая Иосифо¬
вича влияла общественная ситуация
тех лет. Интерес к Японии, перестав¬
шей быть опасным противником, но
еще не ставшей страной “экономиче¬
ского чуда”, тогда был невелик, зато
образование КНР в 1949 г. и активное
развитие китайско-советских отноше¬
ний привлекали общественное внима¬
ние к Китаю. Но ситуация, когда ос¬
новой социалистического лагеря стал
союз СССР и Китая, а отношения на¬
шей страны с Западом резко ослож¬
нились, стимулировала и интерес к
общим концепциям, отказывавшимся
от европоцентризма и подчеркивав¬
шим роль Востока, в частности Китая,
в истории человечества. Конечно,
нельзя все в деятельности ученого
сводить только к влиянию обществен¬
503
Н.И. Конрад
ной ситуации, но, безусловно,
Н.И. Конрад всегда был чуток к ее
развитию.
Влияние эпохи чувствуется и в пуб¬
ликациях Н.И. Конрада по русско-
японским культурным связям, где
подчеркивается прежде всего влияние
русской культуры на японскую: см.
статьи о роли А.П. Чехова и В.Г. Бе¬
линского в японской культуре75.
Немало в те годы Н.И. Конрад пе¬
чатался по вопросам языка. И здесь
наиболее интересны те его публика¬
ции, где речь идет не о языке “в себе и
для себя”, а о роли языка в японской и
китайской культуре. По сравнению с
30-ми годами в них намного меньше
социологизма, исчезают формулиров¬
ки вроде “классовости языка”, зато
говорится о “языковом единстве наро¬
да”, обеспечивающем национальное
единство76. Отметим две публикации
о роли латинского алфавита в жизни
японцев, в которых по языковым дан¬
ным ставится проблема вестерниза¬
ции Японии77. В начале 50-х годов по¬
явились две содержательные статьи о
развитии литературного языка в Ки¬
тае и Японии с конца XIX в. в связи с
развитием общества78. Позже была
издана еще одна статья на ту же те¬
му79. Следует вспомнить и борьбу
Н.И. Конрада за расширение и углуб¬
ление преподавания восточных язы¬
ков в стране, отраженную в статье80.
В то же время в некоторых лингвис¬
тических публикациях ученого про¬
явилась свойственная нашей науке тех
лет излишняя русификация подхода: в
статье о китайском языке81 фактиче¬
ски предлагалось описывать этот
язык по образцу русского и искать в
нем те же самые грамматические ка¬
тегории. Отметим, что именно по спе¬
циальности “языкознание” Николай
Иосифович в 1958 г. был избран ака¬
демиком.
Идеи, связанные с новым понима¬
нием всемирно-исторического про¬
цесса, активно начинают развиваться
Н.И. Конрадом в начале 50-х годов.
Концепция “восточного Ренессанса”,
в то время еще не изложенная в печа¬
ти, кратко описана в его письме
О.Л. Фишман от 9 февраля 1952 г.82
А в 1953 г. на редколлегии многотом¬
ного издания “Всемирная история”
ученый предложил совершенно новое
понимание процесса перехода от древ¬
ности к средневековью, начавшегося,
по его мнению, не в Европе, а в Китае,
с крушения империи Хань (конец II -
начало III вв. н.э.). Эта концепция не
была поддержана большинством ред¬
коллегии; сохранилось письмо
Н.И. Конрада от 3 октября 1953 г. с
просьбой вывести его в связи с этим
из редколлегии третьего тома изда¬
ния. Впрочем, главы для третьего и
четвертого томов по Японии, Корее,
Монголии, Тибету и Юго-Восточной
Азии им были написаны83. Печатное
изложение концепция “восточного
Ренессанса” впервые получила в ста¬
тье84, а затем ее автор неоднократно
формулировал ее во многих своих ра¬
ботах 50-х - 60-х гг.
Суть концепции, в те годы популяр¬
ной, заключалась в том, что общеми¬
ровой процесс Ренессанса, перехода
от средневековья к Новому времени,
начался в Китае эпохи Тан (VII-X вв.),
затем распространился на Ближний
Восток и Среднюю Азию (Низами,
Фирдоуси и др.), а к XIII в. достиг Ев¬
ропы. Н.И. Конрад ориентировался,
разумеется, на теорию формаций, но
подобная схема развития культуры во
многом уже не вписывалась в приня¬
тые в советской науке представления
и отходила от того, о чем писали
Маркс и Энгельс. При любом понима¬
нии формаций трудно приравнять
предкапиталистическую Европу и Ки¬
тай эпохи Тан. В концепции явно про¬
явились традиционная для советской
идеологии первых десятилетий борь¬
ба с европоцентризмом и “преувели¬
504
Н.И. Конрад
чением исторической роли стран-ко-
лонизаторов”, характерное для СССР
в 50-е годы подчеркивание всемирно-
исторической роли Китая и народов
СССР, в том числе закавказских и сре¬
днеазиатских. Но она расходилась с
другим важным свойством идеологии
тех лет: особым выделением роли
русской культуры; Древней Руси в
“восточном Ренессансе” почти не на¬
ходилось места.
Выдвижение Н.И. Конрадом кон¬
цепции “восточного Ренессанса”,
сформировавшейся раньше, совпало
по времени с новым изменением об¬
щественной ситуации в стране, свя¬
занным с XX съездом КПСС. Появи¬
лось широко распространенное, осо¬
бенно среди молодежи, стремление
пересмотреть надоевшие схемы и дог¬
мы. Однако в те годы общественное
сознание в СССР еще не было готово
к восприятию западных концепций.
Гипотезы типа “восточного Ренессан¬
са” оказались как раз ко времени: не
порывая с представлениями, вошед¬
шими в плоть и кровь советских гума¬
нитариев, они давали ощущение но¬
визны и антидогматизма.
Со второй половины 50-х годов
роль Н.И. Конрада, как раз тогда
ставшего академиком, в советской на¬
уке становится все более важной. Это
было связано не только с выдвижени¬
ем им актуальных идей, касавшихся
всемирно-исторического процесса.
Пожилой ученый стал “живой связью
времен”. Общественное сознание, от¬
вергая многие ценности сталинской
эпохи, обратилось, как это часто бы¬
вает в подобных случаях, к традициям
более раннего времени. А крупных
ученых-гуманитариев, сформировав¬
шихся еще до революции, у нас тогда
уже было немного. Достаточно ска¬
зать, что из блестящей плеяды япони¬
стов, упоминавшейся в начале статьи,
в СССР тогда остался один Николай
Иосифович (другие из еще живых на¬
ходились в эмиграции). Однако
Н.И. Конрад был не просто храните¬
лем традиции: он оставался еще ак¬
тивным участником научного процес¬
са. Не занимая к тому времени офици¬
альных постов, он активно печатался
и участвовал в научно-общественной
жизни. Стремление идти в ногу со
временем проявлялось у него и в это
время.
И в это время ученый работает
почти исключительно в жанре проб¬
лемной статьи. Его последняя при¬
жизненная и самая знаменитая книга
“Запад и Восток” (1966) представляет
собой сборник объединенных общей
тематикой статей, частично печатав¬
шихся ранее. Тематика его работ в
чем-то суживается, но в чем-то и рас¬
ширяется. После статьи85, где ставит¬
ся важная проблема изучения нацио¬
нальных традиций изучения языка, он
почти перестает заниматься лингвис¬
тическими проблемами. Правда, мно¬
гие годы он руководил работой по
составлению “Большого японско-рус¬
ского словаря”, вышедшего за не¬
сколько месяцев до его смерти86
(именно за этот труд Н.И. Конрад по¬
смертно в 1972 г. был удостоен Госу¬
дарственной премии СССР). После
разделов “Всемирной истории” у него
очень мало и чисто исторических пуб¬
ликаций, отметим, впрочем, статью к
100-летию революции Мэйдзи87, к ко¬
торой мы еще вернемся. Ученый поч¬
ти целиком теперь сосредоточен на
вопросах литературы и культуры. Но
в то же время эти вопросы уже рас¬
сматриваются очень часто во всемир¬
но-историческом масштабе. Если в
20-40-е годы он избегал далеко отхо¬
дить от проблем Японии и Китая, то
теперь появляются статьи, где вообще
не говорится о Востоке, см., напри¬
мер, статью о Шекспире88. И здесь
проявилась чуткость Н.И. Конрада к
запросам эпохи: общественный инте¬
рес к культуре стал возрастать, сме¬
505
Н.И. Конрад
няя интерес к социально-экономиче¬
ским проблемам. Впрочем, как мы
уже отмечали, интерес к культуре
был свойствен Николаю Иосифовичу
всегда.
Как и раньше, для него была харак¬
терна тенденция связывать рассмат¬
риваемые им явления любой эпохи с
современностью. Очень характерна в
этом отношении статья о великом ки¬
тайском поэте VIII в. Ду Фу (1960), ос¬
тавшаяся неопубликованной. Она по¬
строена в виде “письма из страны
строящегося коммунизма... человеку
из феодальной тогда страны”. В ста¬
тье прежде всего подчеркиваются
сходство эпох и народов, единство ми¬
ровой культуры: “У каждого народа
свой путь. Но горе и радость, страда¬
ние и счастье одинаковы всегда у всех.
Различны причины их - личные и об¬
щественные, произвольные и неиз¬
бежные; они различны в каждую
историческую эпоху; но сами они ос¬
таются теми же”
У Н.И. Конрада немного публика¬
ций, прямо посвященных “культу лич¬
ности” в СССР (отметим в то же вре¬
мя его активную борьбу за издание
выдающихся исследований расстре¬
лянных в 1937-1938 гг. Н.А. Невского
и Ю.К. Щуцкого и вернувшегося из за¬
ключения больным А.А. Штукина;
лишь благодаря Николаю Иосифови¬
чу они увидели свет, а труд Н.А. Нев¬
ского получил в 1962 г. Ленинскую
премию). Однако, как и в давнем тру¬
де о “Записках из кельи”, в его публи¬
кациях 50-60-х годов о древности и
средневековье очень многое связано с
современностью или недавним про¬
шлым: “В этой обстановке усиленно¬
го установления новых порядков
вполне в стиле всех вообще действий
новой власти была та форма борьбы с
защитниками “старых порядков”, да и
вообще с критиками, к которой обра¬
тилось правительство: физическое их
истребление, а их писаний - уничто¬
жение. Особенно не нравились новой
власти конфуцианцы, поскольку они
толковали о каких-то “принципах уп¬
равления”, о какой-то “человечности”
и “долге”, о каких-то “нормах”, соз¬
данных самим обществом. Поэтому
нет ничего удивительного в том, что в
212 г. до н. э. на площади Санъяна за¬
пылал огромный костер, в который
летели конфуцианские сочинения, да
и вообще все неугодные книги, а их
сочинители или поклонники запросто
зарывались живыми в землю”89. Лю¬
бопытно использование им в статье
1961 г. “Заметки о смысле истории”
не принятого у нас тогда термина “то¬
талитарный режим”90.
Типичные для нашей интеллиген¬
ции тех лет размышления отражали и
такие слова Н.И. Конрада: “Устра¬
нять нужно и стремление оправды¬
вать антигуманистические действия
некими “высокими” целями, как будто
эти цели действительно могут быть
достигнуты недостойными человека
средствами, особенно теперь, когда
человек поднялся до невиданных вы¬
сот понимания и морали”91. Отказы¬
вался он и от привычного для совет¬
ской науки однолинейного понимания
прогресса: “Почти всему, что прояви¬
лось в истории как нечто положитель¬
ное, можно противопоставить что-либо
отрицательное; об очень многом, по¬
ложительном в одном аспекте, можно
сказать как об отрицательном в дру¬
гом”9*.
Ключевым для Н.И. Конрада в это
время стало слово “гуманизм”. Вот
лишь несколько цитат: “Гуманизм су¬
ществовал и в древности, и в средние
века, притом повсеместно... О гума¬
низме времен Ренессанса следует го¬
ворить только как об одном, истори¬
чески определенном облике этого
действительно вечного спутника че¬
ловека”93; “Гуманизм как начало, оду¬
шевляющее человека в его личном и
общественном поведении, существует
506
Н.И. Конрад
ровно столько времени, сколько су¬
ществует человеческое общество; и
будет существовать ровно столько же,
сколько будет существовать человек”
(статья о Ду Фу). Но что-то в гуманиз¬
ме и меняется; как сказано в статье о
Ду Фу, сейчас “глашатаи гуманизма” -
не “пророки, философы, писатели,
ученые”, как было в прошлом, а “про¬
стые люди”
Понятие гуманизма при этом ока¬
зывалось неопределяемым. Гуманизм
оказывался чем-то первичным, неко¬
ей априорной категорией. Такой под¬
ход был далек от марксизма и матери¬
ализма, скорее он согласовывался с
конфуцианским “верховным законом
человеческой природы - человечно¬
стью”, о которой Н.И. Конрад писал в
одной из работ94. В эпоху, когда для
многих советских интеллигентов мар¬
ксистские идеи становились все менее
значимыми, подобные высказывания
имели привлекательность.
Однако нельзя сказать, что
Н.И. Конрад в последние полтора де¬
сятилетия жизни окончательно отка¬
зался от марксизма. В той же статье
“Заметки о смысле истории” есть и
более традиционные утверждения:
“Социалистическая революция в кор¬
не меняет самый ход истории: она ве¬
дет не к замене одних классов други¬
ми, а к отмиранию классов и соеди¬
ненного с ними общественного анта¬
гонизма. Поэтому революционный
поворот социалистического содержа¬
ния противостоит имевшим место в
истории переворотам, вместе взя¬
тым”95. В статье сохраняются привыч¬
ные общественные формации и безус¬
ловно принимается идея о поступа¬
тельном ходе развития истории, в том
числе в экономической сфере96. Одна¬
ко главный акцент делается не на эко¬
номике, а на сфере культуры. В конце
статьи автор находит формулировки,
позволяющие синтезировать марк¬
сизм с его идеями гуманизма: “В раз¬
личные исторические эпохи содержа¬
ние гуманизма менялось. В нашу эпоху
в гуманизме выступает прежде всего
мысль о том, что основным источни¬
ком всякого зла в жизни человеческо¬
го общества являются именно эксплу¬
атация человека человеком и война.
Тем самым борьба за устранение этих
зол является высшим выражением об¬
щественного прогресса. Однако эта
борьба должна соответствовать чело¬
веческому в человеке, а не зверино¬
му”9?.
Вряд ли можно считать, что марк¬
систские формулировки были здесь
только результатом вмешательства
внешней или внутренней цензуры.
Не будучи “шестидесятником” по воз¬
расту, Н.И. Конрад находился в те го¬
ды в рамках “шестидесятнических”
мыслей и идей, а они были тогда дале¬
ко не цельными; что-то отвергалось
из прежнего багажа, но что-то еще со¬
хранялось, до перехода на полное при¬
нятие какой-либо из западных точек
зрения тогда еще было далеко. Не¬
сомненно, во многих случаях
Н.И. Конраду просто нечем было за¬
менить привычные трактовки и фор¬
мулировки. Чем он мог, например,
заменить применительно к Японии
или Китаю термин “феодализм” (кон¬
цепция азиатского способа производ¬
ства никогда его не привлекала)?
Позиция Н.И. Конрада хорошо от¬
ражена в его переписке со знамени¬
тым английским историком А. Тойн¬
би, начавшейся в начале 1967 г. и про¬
должавшейся до смерти Николая Ио¬
сифовича (последнее письмо в Анг¬
лию он написал за две недели до смер¬
ти). Первая пара писем была опубли¬
кована в журнале “Новый мир”, 1967,
№ 7, и вызвала большой обществен¬
ный резонанс (Н.И. Конрад несколько
раз печатался в этом журнале, что от¬
ражало его общественную позицию
тех лет); сейчас переписка издана пол¬
ностью98. Широко мыслящий совет¬
507
Н.И. Конрад
ский ученый и доброжелательный к
СССР западный историк нашли нема¬
ло общего в своих интересах и подхо¬
дах, в то же время это действительно
диалог, ведущийся на равных.
Во многом итоговой для Н.И. Кон¬
рада оказалась книга “Запад и Вос¬
ток” (куда, в том числе, вошла и ста¬
тья “Заметки о смысле истории”).
Книга отличается очень широким
подходом, речь в ней идет о самых
разнообразных явлениях разных эпох
и народов, однако все объединено
общностью рассмотрения. Автор
склонен к типологическому подходу,
находя нечто общее в разных культу¬
рах и традициях. Типично, например,
сопоставление почти современных
друг другу (II в. до н.э.), но живших в
разных культурах греческого истори¬
ка Полибия и китайского историка
Сыма Цяня". Н.И. Конрад считает,
что их деятельность связана с одним и
тем же формационным этапом, по¬
этому у них сходна философия исто¬
рии, прежде всего осмысление исто¬
рического процесса как круговорота.
Много общего обнаруживается им и в
развитии западной и восточной фило¬
логии. Более подробно развивается на¬
меченное еще в 1935 г. сопоставитель¬
ное изучение западных и восточных
литератур, например, средневековые
мистерии Запада сопоставляются с
жанром ёкёку в Японии, западноевро¬
пейские фарсы и фастнахтшпили позд¬
него средневековья с японскими кёгэ-
нами100. Большое внимание уделяется
и религиозной философии разных на¬
родов, признаваемой важной частью
мировой культуры, ср. сопоставление
Нагарджуны и Августина101. В книге
наиболее полное выражение получи¬
ла концепция “восточного Ренессан¬
са”. Ренессансный “гребень волны”,
шедший с Востока на Запад, сопоста¬
вляется с “гребнем современной пере¬
ходной эпохи”, идущим в обратном
направлении: в качестве примера при¬
водится влияние М.Горького и
В.В. Маяковского на японских проле¬
тарских писателей102.
Конечно, многое в такого рода по¬
строениях сейчас уже кажется уста¬
ревшим, но сам пафос рассмотрения
разных, обычно рассматриваемых
изолированно явлений мировой куль¬
туры в едином всемирно-историче¬
ском контексте противостоял начав¬
шей у нас в то время сказываться
тенденции к “фактографии” и узкой
специализации, к эмпиризму и стихий¬
ному позитивизму. И, несомненно,
этот пафос привлекал тогда внима¬
ние. Книга “Запад и Восток” широко
читалась и обсуждалась в те годы.
В книге содержится призыв к пре¬
одолению односторонней культурной
ориентации на Запад: “Пусть молодой
человек нашего времени знает не
только Беатриче или Лауру, но и Ян
Гуйфэй и Суламифь. Пусть зазвучит
для него героика не только “Песни о
Роланде”, но и “Сказания о Тайра”
И пусть звучит, - потому что и это
нужно, - для нас не только Монтень,
но и Экклезиаст”103. В этих словах,
как и во многих других у Н.И. Конра¬
да последних лет, очевидно проявля¬
ется и другая идея: нельзя мировую
культуру сводить только к светской
культуре, важна и религиозная куль¬
тура, в том числе и культура Библии.
В работе 1913 г. Н.И. Конрад рассу¬
ждал о “чувстве, милосердии, состра¬
дании и любви” в христианстве и буд¬
дизме. Потом на многие годы эта те¬
матика исчезла из его публикаций. Но
в 60-е годы он вновь подчеркивал
общность гуманистических принци¬
пов в учениях Конфуция, Иисуса и в
буддизме104. Одним из его проектов
последних лет стала подготовка изда¬
ния в серии “Литературные памятни¬
ки” (редакционный совет которой он
возглавлял) одновременно трех зна¬
менитых в истории европейской
культуры “Исповедей”: Августина,
508
Н.И. Конрад
Ж.-Ж. Руссо и Л.Н. Толстого. Это из¬
дание, однако, разрешено не было, а
написанное Н.И. Конрадом предисло¬
вие опубликовано лишь через много
лет105. А о личном отношении его к
христианской религии мы узнаем
лишь из его писем 1968-1970 гг. к пе¬
реводчице Августина М.Е. Сергеенко:
“Пойду на улицу слушать первый
удар колокола. Я очень люблю этот
момент”106; “Дни-то идут такие, какие
народ давно назвал “чистыми”, а сов¬
сем близок и день “светлый”107. В од¬
ном из писем, не вошедших в издание,
сказано, что “он, могущественный”
позволит завершить работу над пуб¬
ликацией Августина. А когда Нико¬
лай Иосифович умер, то многие были
удивлены, узнав, что он завещал от¬
петь его в церкви Ризположения.
Одной из последних работ ученого
стала статья, посвященная столетию
“буржуазной революции 1868 г.”, как
было принято у нас тогда называть
это событие японской истории108. Эта
статья важна как едва ли не первая в
отечественной японистике попытка
преодолеть сложившиеся стереотипы
и объективно отразить существо про¬
цессов в послевоенной Японии. И в
конце 60-х гг. у нас господствовали
представления, отчасти сложившиеся
еще в эпоху милитаризма, отчасти в
период американской оккупации. Все
происходившее тогда в Японии, оце¬
нивалось в стандартных категориях,
преобладали резко негативные оцен¬
ки, на первый план выдвигалось “воз¬
рождение японского капитализма”,
переоценивалась степень зависимости
Японии от США. Такой подход прояв¬
лялся и в некоторых более ранних
публикациях Н.И. Конрада109. Однако
теперь патриарх советского японове-
дения раньше большинства коллег по¬
нял, что время требует иных оценок.
Значительные экономические успехи
Японии начали привлекать к себе вни¬
мание в нашей стране и требовали
адекватной оценки. И Н.И. Конрад
писал: “Научно-техническая револю¬
ция получила свое реальное воплоще¬
ние в переоборудовании и переуст¬
ройстве производства, т.е. вызвала
новый промышленный переворот; но
она же потребовала других людей, за¬
нятых в производстве: не только с го¬
раздо более высоким, чем раньше,
образованием и общим интеллекту¬
альным уровнем, но и с гораздо более
высокими специальными знаниями, со
стремлением к собственной инициати¬
ве и самоуправлению, т.е. предпосыл¬
ками демократии Рост и усиление
демократического движения... заста¬
вил предпринимателей в самом управ¬
лении производством гораздо более,
чем прежде, считаться с интересами и
нуждами рабочих и служащих, с их об¬
щественными запросами, да и просто
с человеческими настроениями...
Можно воздать должное инициативе
и энергии этих предпринимателей”110.
Впрочем, статья заканчивается не
очень согласующимся с приведенной
выше цитатой утверждением о необ¬
ходимости социалистической револю¬
ции в Японии111.
Активной была в те годы, несмотря
на все ухудшавшееся здоровье, и науч¬
но-общественная деятельность
Н.И. Конрада. Он выступал, писал до¬
кладные записки о необходимости ак¬
тивизации исследований по изучению
мировой культуры, развития сравни¬
тельного литературоведения и куль-
туроведения, много сделал для публи¬
кации важных изданий, особенно в
серии “Литературные памятники”, по¬
кровительствовал и помогал многим
более молодым коллегам.
В марте 1969 г. Н.И. Конрад был
награжден японским правительством
Орденом Восходящего солнца второй
степени: это высшая награда, преду¬
смотренная в Японии для иностран¬
цев. Спустя полтора года, 30 сентября
1970 года ученого не стало. После его
509
Н.И. Конрад
смерти была в несколько расширен¬
ном виде переиздана книга “Запад и
Восток”112, были изданы два тома его
избранных трудов: по японской лите¬
ратуре и по китаистике113. Уже в пос¬
ледние годы появилось упомянутые
выше переиздание основной его кни¬
ги по японской литературе (1991) и
сборник неопубликованных трудов и
писем (1996). Безусловно, многое в
его наследии еще продолжает привле¬
кать внимание ученых.
Не все в наследии Н.И. Конрада
равноценно, не все выдержало испы¬
тание временем. Однако значение его
в истории отечественного востокове¬
дения, и не только востоковедения,
весьма велико. Многими проблемами,
особенно в японистике, он начал зани¬
маться у нас впервые. Он умел ста¬
вить проблемы, многие из которых
сохраняют актуальность. Он создал
значительную научную школу, про¬
должающую во втором и третьем по¬
колении существовать и сейчас. А в
том, что современный русский интел¬
лигент все-таки знает о китайской и
японской культуре больше, чем знал
русский интеллигент начала XX в., за¬
слуга Николая Иосифовича Конрада
очень велика.
Примечания
1 Конрад Н.И. И.Ю. Крачковский // Крач-
ковский И.Ю. Над арабскими рукописями.
М., 1965. С. 7.
2 Там же. С. 6.
3 Конрад Н.И. Неопубликованные работы.
Письма. М., 1996. С. 284.
4 Конрад Н.И. Современная начальная
школа в Японии // ЖМНП. Н.С. 1913.
№ 8-10.
5 Там же. № 8. С. 197.
6 Там же. № 9. С. 32.
7 Там же. С. 39.
8 Там же. № 8. С. 177.
9 Там же.№ 10. С. 169.
10Там же. № 8. С. 134.
11 Там же. № 9. С. 1.
12Там же. С. 3.
13 Там же. № 8. С. 140.
14Там же. С. 169.
15 Там же. № 9. С. 1.
16Там же. № 10. С. 183-184.
17 Конрад Н.И. Неопубликованные работы.
Письма. С. 17-107.
18Там же. С. 248.
19Там же. С. 250.
20Там же. С. 255.
21 Там же. С. 249.
22Там же.
23 Ларцев В.Г. Евгений Дмитриевич Полива¬
нов. Страницы жизни и деятельности. М.,
1988. С. 55-56.
24 Конрад Н.И. Из японской литературы на¬
чала XIII в. Камо-но тёмэй. “Записки из
кельи” // Записки Орловского универси¬
тета. Сер. обществ, наук. Орел, 1921.
25 Конрад Н.И. “Исэ-моногатари”. “Записки
из кельи”. М., 1979.
26 Конрад Н.И. Из истории японской лите¬
ратуры начала Х1П в. С. 328.
27 Там же. С. 335.
28 Конрад Н.И. Неопубликованные работы.
С. 107-119.
29 Конрад Н.И. Из японской литературы на¬
чала XIII в. С. 328.
30 Поливанов Е.Д. [Рецензия] // Новый Вос¬
ток. М., 1928. № 20-21. Рец. на кн.: Кон¬
рад Н.И. Японская литература в образцах
и очерках.
31 Конрад Н.И. Вопросы японского феода¬
лизма // Там же. № 4; Он же. Япония: На¬
род и государство. Пг., 1923.
32 Конрад Н.И. Япония. Народ и государст¬
во. С. 50-51.
33 Там же. С. 52-53.
34 Там же. С. 135.
35 Там же. С. 96.
36 Конрад Н.И. Япония: Исторический очерк
(до 1968) // БСЭ. 1-е изд.. М., 1931. Т. 65.
37 Конрад Н.И. Надельная система Японии //
Доклады группы востоковедов на сессии
АН СССР 20 марта 1935 г. М; Л., 1936; Он
же. Лекции по истории Японии. Ч. 1. Древ¬
няя история (с древнейших времен до пере¬
ворота Тайка, 645 г.). М., 1937; Кон¬
рад Н.И., Жуков Е.М. Очерк японской
истории с древнейших времен до “револю¬
ции Мэйдзи”. М., 1937.
38 Конрад Н.И., Жуков Е.М. Очерк япон¬
ской истории... С. 17-18.
39 Там же. С. 19.
40 Там же. С. 34.
41 Там же. С. 45.
42 Там же. С. 49.
510
Н.И. Конрад
43 Конрад Н.И. Надельная система Японии;
Он же. Лекции по истории Японии.
44 Конрад Н.И. Лекции по истории Японии.
С. 65.
45 Там же. С. 97.
46 Там же. С. 38.
47 Конрад Н.И. Японские университеты //
Научный работник. М., 1926. № 7/8; Он
же. Япония: Народное образование //
БСЭ. 1-е изд. М., 1931. Т. 65; Он же. На¬
родное образование в Японии // Япония:
Сб. ст. М., 1934.
48 Конрад Н.И. Япония: Народное образова¬
ние. С. 684.
49 Конрад Н.И. По японской литературе //
Сибирские огни. Новосибирск, 1928. № 3.
С. 177.
50 Конрад Н.И. Синтаксис национального
японского литературного языка. М., 1937.
С. 13.
51 Там же.
52 Конрад Н.И. Японская литература в об¬
разцах и очерках. Л., 1927. С. 257.
53 Конрад Н.И. Синтаксис...
54 Алпатов В.М. Изучение японского языка
в России и СССР. М., 1988. С. 83-97.
55 Конрад Н.И. “Исэ-моногатари” - лириче¬
ская повесть древней Японии. Пг., 1921.
56 Конрад Н.И. “Исэ-моногатари”. “Записки
из кельи”. М., 1979.
57 Конрад Н.И. Японская литература в об¬
разцах и очерках. Л., 1927.
58 Нацумэ Сосэки. Сердце / Пер. Н.И. Кон¬
рада. Л., 1935.
59 Конрад Н.И. Японская литература в об¬
разцах и очерках.
60 Елисеев С.Г. Японская литература // Ли¬
тература Востока. Пг., 1920. Вып. 2.
61 Конрад Н.И. Японская литература в об¬
разцах и очерках. 2-е изд. М., 1991.
62 Конрад Н.И. Театр Кабуки: Его история
и теория // Японский театр. Л.; М., 1928.
63 Конрад Н.И. Театр Кабуки // Театраль¬
ный Октябрь. 1. Л.; М., 1926; Он же. Те¬
атр “но” // О театре. Л., 1926. Вып. 1; Он
же. Театр Кабуки. Л.; М., 1928; Он же.
Японский театр // Восточный театр. Л.,
1929.
64 Восток. Сб. 1. Литература Китая и Япо¬
нии. Л., 1935.
65 Восток. 2000. № 2.
66 Азия и Африка сегодня. 1999. № 7.
67 Конрад Н.И. Неопубликованные работы.
С. 275.
68 Конрад Н.И. Сунь-цзы. Трактат о воен¬
ном искусстве: Пер. и исслед. М.; Л., 1950;
Он же. У-цзы: Трактат о военном искус¬
стве: Пер. и коммент. М., 1958.
69 Конрад Н.И. Японская литература. От
“Кодзики” до Токутоми. М., 1974.
70 Конрад Н.И. Неопубликованные работы.
С. 119-168.
71 Там же. С. 135.
72 Там же. С. 276.
73 Там же. С. 298.
74 Там же. С. 301.
75 Конрад Н.И. Чехов в Японии // Изв.
АН СССР. Сер. лит. и яз. 1944. № 5; Он
же. Белинский и японская литература //
Вести. АН СССР. 1948. № 6.
76 Конрад Н.И. О государственной латинице
в Японии. М., 1945. С. 16.
77 Конрад Н.И. Латинская письменность в
Японии // Тр. Воен. ин-та иностр. яз. М.,
1945. № 1; Он же. О государственной ла¬
тинице в Японии.
78 Конрад Н.И. О национальном языке в
Китае и Японии в свете трудов И.В.Ста¬
лина по языкознанию // Учен. зап.
Ин-та востоковедения АН СССР. М.,
1952. Вып. 4: Лингвистический сбор¬
ник; Он же. О литературном языке в Ки¬
тае и Японии // Вопр. языкознания. 1954.
№3.
79 Конрад Н.И. О литературном языке в Ки¬
тае и Японии // Тр. Ин-та языкознания
АН СССР. М., 1960. Т. 10.
80 Конрад Н.И. Об изучении восточ¬
ных языков в наших высших учебных
заведениях // Вопр. языкознания. 1952.
№ 1.
81 Конрад Н.И. О китайском языке // Там
же. № 3.
82 Конрад Н.И. Неопубликованные работы.
С. 308-309.
83 Всемирная история.. М., 1957. Т. 3
С. 25-57, 277-306, 528-553, 564-567; 1958.
Т. 4. С. 670-684.
84 Конрад Н.И. Средние века в историче¬
ской науке // Из истории социально-поли¬
тических идей: Сб. к 75-летию акад.
В.П. Волгина. М., 1955.
85 Конрад Н.И. О национальной традиции в
китайском языкознании // Вопр. языко¬
знания. 1959.
86 Большой японско-русский словарь.
Т. 1-2. М., 1970.
87 Конрад Н.И. Столетие японской револю¬
ции (1868) // Народы Азии и Африки.
1968. № 4.
88 Конрад Н.И. Шекспир и его эпоха // Но¬
вый мир. 1964. № 9.
511
Н.И. Конрад
89 Конрад Н.И. Избранные труды. Синоло¬
гия. М., 1977. С. 489.
90 Конрад Н.И. Заметки о смысле исто¬
рии // Вести, истории мировой культуры.
1961. №2. С. 9.
91 Конрад Н.И. Размышления об истории
культурного и научного развития чело¬
вечества // Народы Азии и Африки. 1963.
№5. С. 115.
92 Конрад Н.И. Заметки о смысле исто¬
рии... С. 28.
93 Конрад Н.И. Запад и Восток. М., 1966.
С. 293.
94 Конрад Н.И. Заметки о смысле истории.
С. 28.
95 Там же. С. 6.
96 Там же. С. 25-27.
97 Там же. С. 30.
98 Конрад Н.И. Неопубликованные рабо¬
ты. С. 397-432, 519-528.
99 Конрад Н.И. Полибий и Сыма Цянь //
ВДИ. 1965. № 4; Он же. Запад и Восток.
С. 54-88.
100 Конрад Н.И. Запад и Восток. С. 451.
101 Там же. С. 467.
102 Там же. С. 457.
103 Там же. С. 461.
104 Конрад Н.И. Заметки о смысле истории.
С. 28.
105 Конрад Н.И. Неопубликованные рабо¬
ты. С. 169-172.
106 Там же. С. 367.
107 Там же. С. 382.
108 Конрад Н.И. Столетие японской револю¬
ции...
109 Конрад Н.И. Предисловие // История со¬
временной японской литературы. М.,
1961. С. 12.
110 Конрад Н.И. Столетие японской револю¬
ции... С. 68-69.
111 Там же. С. 70.
112 Конрад Н.И. Запад и Восток. 2-е изд.,
доп. М., 1972.
пъ Конрад Н.И. Японская литература: От
“Кодзики” до Токутоми; Он же. Избран¬
ные труды: Синология.
Основные труды Н.И. Конрада
Современная начальная школа в Японии //
ЖМНП. Н.С. 1913. № 8-10.
Исэ-Моногатари - лирическая повесть
Древней Японии: Предисл., пер. и ком-
мент. Пг., 1922.
Япония: Народ и государство: Исторический
очерк. Пг., 1923.
Японская литература в образцах и очерках.
Л., 1927; 2-е изд. М., 1991.
Синтаксис японского национального лите¬
ратурного языка. М., 1937.
Сунь-Цзы. Трактат о военном искусстве:
Пер. и исслед. М.; Л., 1950.
У-цзы: Трактат о военном искусстве: Пер. и
коммент. М., 1958.
Запад и Восток. М., 1966; 2-е изд. М., 1972.
Большой японско-русский словарь / Отв.
ред. и авт. предисл. Т. 1-2. М., 1970.
Японская литература: От “Кодзики” до То¬
кутоми. М., 1974.
Избранные труды: Синология. М., 1977.
Списки трудов Н.И. Конрада
Историко-филологические исследования:
Сб. ст. к 75-летию акад. Н.И. Конрада.
М., 1967. Список публикаций до 1966 г.
Литература о Н.И. Конраде
Брагинский И.С. Более полувека в научном
строю // Историко-филологические ис¬
следования: Сб. ст. к 75-летию акад.
Н.И. Конрада. М., 1967.
Иванов В.В. Н.И. Конрад как интерпрета¬
тор текста // “Исэ-моногатари”. “Записки
из кельи”. М., 1979.
Алпатов В.М. Николай Иосифович Конрад.
К столетию со дня рождения // Восток.
1991. №2.
Алпатов В.М. Конрад и Невский // Страницы
памяти. Российские востоковеды. М., 1998.
Алпатов В.М. Академик Николай Иосифо¬
вич Конрад // Изв. РАН. Сер. лит. и яз.
1999. № 5/6.
Михаил Сергеевич Корелин
(1855-1899)
I
Творчество М.С. Корелина стоит не¬
сколько особняком в ряду крупней¬
ших русских медиевистов конца
XIX века, вышедших из “школы”
В.И. Герье. Он одним из первых в оте¬
чественной историографии стал осва¬
ивать новое, только начавшее форми¬
роваться в гуманитарном знании меж¬
дисциплинарное пространство, обо¬
значаемое общим исследовательским
подходом - культурно-историческим1.
Характерная черта работ М.С. Коре¬
лина состоит в особом интересе к
культурному развитию как определя¬
ющей стороне исторического процес¬
са, к вопросам взаимодействия куль¬
туры и других форм жизни общества.
В отечественной науке Корелин
представлен как историк-медиевист,
специализировавшийся на изучении
итальянского гуманизма, продолжав¬
ший традицию исследования итальян¬
ского Возрождения, начатую в сере¬
дине XIX века П.Н. Кудрявцевым и
А.Н. Веселовским, и открывший в
России специальное изучение пробле¬
мы Ренессанса как исторического яв¬
ления.
Интересна не только научная био¬
графия М.С. Корелина, но и его лич¬
ная биография, в которой отразилась
судьба “новой” русской интеллиген¬
ции, не так давно вышедшей из кре¬
стьянского сословия. Жизнь Михаила
Сергеевича Корелина - это история
интеллигента “первого поколения”,
который за 43 года жизни прошел
путь от уроков сельского дьячка до
должности профессора Московского
университета. М.С. Корелин родился
30 августа 1855 года в селе Комелеве,
недалеко от города Рузы, Московской
губернии. Практически все, кто писал
о Корелине, отмечали его “детские
годы в деревне, проведенные среди
некультурной обстановки”2 и тот
“очень плохо выровненный путь от
сельской мельницы на р. Рузе до ка¬
федры в Московском университете”3.
О родителях историка, как и о его
детских годах, известно довольно ма¬
ло. В.И. Герье в воспоминаниях о своем
ученике отмечал, что отец Корелина
вышел из крестьянского сословия и
стал состоятельным человеком, раз¬
богатев на мельничном деле и торгов¬
ле лесом. В упомянутых воспоминани¬
ях содержатся сведения об отсутствии
между отцом и сыном взаимопонима¬
17. Портреты историков... т. 3
513
М.С. Корелин
ния. Началось это еще в гимназиче¬
ские годы, когда после ссоры с отцом,
лишившим его поддержки, Корелин
переходит на собственное содержа¬
ние, зарабатывая на жизнь уроками.
Судя по всему, непростые отношения
с отцом сохранялись на протяжении
всей жизни ученого: “До последних
лет М.С. Корелин уезжал ежегодно на
Рождество в деревню, к отцу, хотя по
многим причинам это было для него
тяжело”4. О матери, со слов самого
Корелина, известно только то, что
она умерла в 1876 году.
Первым учителем Корелина был
деревенский дьячок. Проучившись
два года в уездном училище, Корелин
в январе 1869 года поступил в Первую
московскую гимназию. Там на ода¬
ренного и способного ученика обра¬
тил внимание молодой преподаватель
Н.И. Кареев, с которым впоследствии
Корелина связывала долгая дружба.
По свидетельству Н.И. Кареева, в
юношеские годы Корелин, как и
большинство его сверстников, нахо¬
дился под влиянием идей Д.И. Писаре¬
ва с его “искренностью, проповедью
личной самостоятельности, личного
достоинства и энергии” Не менее
сильное влияние на молодого челове¬
ка оказали и “Исторические письма”
П.Л. Лаврова, с их подчеркиванием
значения личной инициативы в деле
исторического прогресса5.
В 1876 году Корелин поступил на
историко-филологический факуль¬
тет Московского университета.
В.И. Герье отмечал, что курс, на ко¬
тором учился Корелин, в те годы
был самым многочисленным и выда¬
ющимся по своему составу. Корелин
уже с первого курса обращал на себя
внимание не только своими способ¬
ностями, но и своей энергией. Поми¬
мо основных занятий и активной
кружковой работы, Корелин, не
имевший возможности в детстве поз¬
накомиться с иностранными языка¬
ми, в студенческие годы быстро за¬
полнял этот пробел.
Названия и темы студенческих ра¬
бот говорят о разнообразии научных
интересов Корелина, еще на ранних
курсах заинтересовавшегося обла¬
стью пограничной между собственно
историей и историей литературы.
Первые годы обучения будущий исто¬
рик был увлечен лекциями профессо¬
ра Н.И. Стороженко, под влиянием
которого Корелин много внимания
уделил изучению творчества Шекспи¬
ра и Гёте. На третьем курсе Корелин
написал сочинение о Фаусте, за кото¬
рое факультет удостоил его золотой
медали6. Однако, уже работу над этим
сочинением Корелин сочетал со все
более активной работой в семинарах
профессора всеобщей истории
В.И. Герье, влияние которого на ста¬
новление молодого ученого было ог¬
ромно.
Понимание специфики творчества
Корелина, формирование его науч¬
ных интересов, поиск “своей темы”
исследования обусловливались как
обстоятельствами его личной биогра¬
фии, так и контекстом эпохи. Исто¬
рик, обращаясь к прошлому, ищет от¬
веты на те вопросы, которые ставит
перед ним настоящее. В центре вни¬
мания Корелина те периоды западно¬
европейской истории, с которыми
связан процесс становления и разви¬
тия личности, свобод, гражданствен¬
ности. Темой своего диссертационно¬
го сочинения молодой историк избрал
эпоху западноевропейского Возрож¬
дения - эпоху, когда и состоялось от¬
крытие мира и человека, освобожде¬
ние личности, что отвечало потребно¬
стям России, в которой, по словам
Н.И. Кареева, “развитие личности
сильно отстает от Запада”. В дальней¬
шем гуманизм стал главной темой не
только профессионального интереса,
но и жизненным кредо ученого. Сов¬
ременники отмечали, что увлечение
514
М.С. Корелин
Корелина этой эпохой вполне понят¬
но, так как “она представляет собой
торжество образования в широком
смысле”
Обращение к теме итальянского
Возрождения отвечало также новей¬
шим тенденциям не только россий¬
ской, но и западноевропейской исто¬
риографии. Значительно позже, в сво¬
ей диссертации, сам Корелин начало
исследования этого периода итальян¬
ской истории отнесет к XVI веку и
свяжет с такими именами как Ф. Вил-
лани, Дж. Манетти, Д. Бандини. В ев¬
ропейском гуманитарном знании изу¬
чение Возрождения как “блистатель¬
ного периода истории Запада, когда,
как принято считать, все воспрянуло
сразу: искусства и литература - безус¬
ловно, но и науки, космография, гео¬
графия, анатомия, естествознание,
и, наконец, само представление о ми¬
ре, о жизни, о предназначении челове¬
ка”7 относят к середине XIX века, свя¬
зывая с выходом в 1855 г. седьмого то¬
ма “Истории Франции” Жюля Мишле,
и, особенно, книги Якоба Буркхардта
“Культура Возрождения в Италии” в
1860 году. Само понятие “Возрожде¬
ния” употреблялось и раньше, но
только после работ Мишле и Бурк¬
хардта оно утверждается как название
самостоятельного периода европей¬
ской истории.
По окончании курса в 1880 году
Корелин был оставлен на историко-
филологическом факультете для при¬
готовления к профессорскому зва¬
нию. В следующие четыре года Коре¬
лин сочетал подготовку к магистер¬
ским экзаменам с разработкой лекци¬
онных курсов, которые он читал в Ла¬
заревском институте и на Высших
женских курсах профессора В.И. Ге-
рье, что отдалило сдачу экзамена.
В 1885 году, сдав магистерский экза¬
мен, Корелин отправился в загранич¬
ную командировку на два года. По сло¬
жившейся традиции молодой ученый
посещал лекции и семинары ведущих
профессоров в Берлине, но, посколь¬
ку он отправился за границу в более
зрелом возрасте, чем это делалось
обычно, на занятиях Корелин чувст¬
вовал себя в большей степени колле¬
гой немецких знаменитостей, чем их
учеником.
Корелина интересует и состояние
исторической науки, и общественная
жизнь Европы, особенно политиче¬
ская и культурная. В Берлине он стал
свидетелем празднования двух юбиле¬
ев: 90-летия Леопольда фон Ранке и
25-летия царствования императора
Вильгельма8. Высказанные им в ста¬
тье “Два юбилея в Берлине” наблюде¬
ния и размышления интересны не
только зрелой и профессиональной
оценкой “наследия” Леопольда фон
Ранке9, но и обозначением новой про¬
блемы - это нарождающийся немец¬
кий национализм. Корелин с опасени¬
ем обращает внимание на активное
участие историков в формировании
этой новой, еще никем до конца не
осознанной силы. В письме из Берли¬
на он писал о появившемся там новом
типе ученых - “ученых-публицистах,
созданных последними победами, ко¬
торые стараются возбуждать в слуша¬
телях шовинистический патриотизм
невысокого качества”. Как историк, и
как гражданин Корелин противился
наметившейся тенденции превращать
научную кафедру в политическую
трибуну, считая, что: “...научное ис¬
следование должно иметь свои цели и,
что превращать научный кабинет в
ораторскую трибуну нельзя без вреда
для науки”.
Большую часть своей научной ко¬
мандировки Корелин посвятил изуче¬
нию в библиотеках литературы о
гуманизме и источников по истории
европейского Возрождения в Герма¬
нии, Италии, Франции, Англии. Ре¬
зультатом его работы в европейских
архивах стала диссертация, написан¬
17*
515
М.С. Корелнн
ная на основании широкого круга ис¬
точников, многие из которых были им
самим найдены и впервые введены в
научный оборот. В 1892 году М.С. Ко-
релин представил факультету маги¬
стерскую диссертацию “Ранний италь¬
янский гуманизм и его историогра¬
фия”10. Совет факультета, признав за
этой работой “выдающееся научное
значение” и отметив, что представлен¬
ная диссертация включает два само¬
стоятельных исследования - обшир¬
нейший историографический обзор и
собственно научное исследование, по¬
полнившее науку новыми данными
эволюции гуманизма, счел возможным
применить новый параграф устава и
присвоил М.С. Корелину докторскую
степень11. С 1893 года М.С. Корелин
профессор кафедры всеобщей исто¬
рии Московского университета.
Обращаясь к творческому насле¬
дию Корелина, нельзя обойти вопрос
его принадлежности к тому или иному
направлению философской мысли.
Традиционно в советской историогра¬
фии Корелин определялся как сто¬
ронник консервативных взглядов,
ближе всех идейно стоящий к своему
учителю-гегельянцу - В.И. Герье, что
противопоставляло его более “про¬
грессивным” Виноградову и Карееву.
Несмотря на то, что сам Корелин счи¬
тал себя противником материалисти¬
ческого понимания истории, который
трактовал крайне вульгарно, в духе
“экономического детерминизма”,
Б.Г. Сафронов в своем исследовании
доказывает, что к позитивизму исто¬
рик относился скорее сочувственно, и
в принципе был плюралистом. При¬
чудливое сочетание элементов и геге¬
левской, и позитивистской концепций
во взглядах историка, позволило Саф¬
ронову определить Корелина как свя¬
зующее звено между гегельянцем
Герье и его учениками, чистой воды
позитивистами Виппером, Виноградо¬
вым и Кареевым12.
Корелин не оставил специального
труда по гносеологии и онтологии ис¬
торического процесса, как его бли¬
жайшие соратники Виппер и Кареев.
Тем не менее, отмечает Сафронов, во¬
просы исторической теории и истори¬
ческого мировоззрения находились в
центре его внимания. Исторические
взгляды Корелина нашли свое выра¬
жение не только в научных сочинени¬
ях, но и в курсах лекций, многие из
которых были в дальнейшем литогра¬
фированы13. Всемирная история пред¬
ставлена Корелиным как процесс пос¬
ледовательного развития общечело¬
веческой культуры. Это было новое,
особенно для российской историогра¬
фии, вйдение прошлого, поскольку
историей вплоть до конца XIX века
считалась только политическая и эко¬
номическая история, а Корелин пере¬
носит культуру из маргинальной в
центральную область гуманитарного
знания. Сознавая, что разрабатывае¬
мое им направление культурной исто¬
рии пока еще находится на периферии
исторического знания, Корелин, ни в
коей мере не отрицая важности поли¬
тической и экономической истории,
не раз сетовал, что именно такие ра¬
боты считались “научными”. Впервые
Корелин проявил интерес к пробле¬
мам специального исторического изу¬
чения культуры еще при выборе темы
диссертационного сочинения: “Куль¬
тура составляет предмет моего осо¬
бенного интереса” - писал он В.И. Ге¬
рье. Его обращение к культурной со¬
ставляющей прошлого находилось в
русле новых тенденций европейской
гуманитарной мысли. В последней
трети XIX века в исторической науке
на фоне продолжавшегося дифферен¬
цирования выделилось новое исследо¬
вательское направление - культурно¬
историческое. Огромное значение для
становления как российского, так и
европейского культурно-историче¬
ского знания имели идеи Якоба Бурк-
516
М.С. Корелин
хардта, предложившего совершенно
особое понимание культуры, государ¬
ства, истории и роли в ней человека.
Корелин максимально широко трак¬
товал содержание понятия “культу¬
ра”: “По моему мнению, в изучении
прошлого культура не может засло¬
нять историю, и вот почему. Она есть
совокупность явлений духовной жиз¬
ни народа - религия, мораль, наука,
искусство, литература, политические
и даже экономические идеалы. По¬
этому всякий исторический факт под¬
лежит изучению историка культуры
как ее проявление и как причины то¬
го или другого ее направления.... Я не
знаю ни одного историка культуры,
который бы игнорировал историю в
смысле политического или экономи¬
ческого процесса”14. В своих исследо¬
ваниях Корелин стремился прояснить
механизм зарождения и распростране¬
ния идей, которые на определенном
этапе существования человеческого
общества овладевают умами людей:
“... меня тянет к идее, в которой, в
конце концов, выражаются все мно¬
гообразные явления исторической
жизни”
Считая вопрос о сравнительной
важности различных сторон истори¬
ческой жизни народов одним из
“коренных” вопросов исторической
науки, Корелин часто высказывался
против одностороннего взгляда на ис¬
торию - будь это не основанная на
фактах действительности идеалистиче¬
ская система или экономический
материализм, акцентируя наличие
тесной связи и непрерывного взаимо¬
действия между всеми сферами жизни
общества. Он не раз называл безосно¬
вательными попытки некоторых уче¬
ных свести все стороны общественно¬
го развития к какой-нибудь одной,
подчеркивая, что “объектом истории
является то сложное и поучительно¬
интересное целое, которое состоит из
своеобразного сочетания материаль¬
ных процессов с психическими про¬
цессами сознания, которое и называ¬
ется жизнью человеческой”15. Прио¬
ритет какой-либо одной из сторон ис¬
торической жизни народов в разное
время Корелин ставил в зависимость
от господствующих интересов данной
эпохи, верным отражением которых
всегда была историография. При этом
главным объектом критики Корели-
на, хотя он называет его в ряду дру¬
гих, был, конечно, экономический ма¬
териализм, сводивший всю историю к
истории политэкономии и экономиче¬
ских интересов. Сам же историк, не¬
смотря на признание влияния многих
факторов на развитие общества, отда¬
вал приоритет идейному началу, счи¬
тая, что далеко не одними материаль¬
ными потребностями руководствовал¬
ся человек в своей деятельности, а
также, и более всего, своими внутрен¬
ними идеями, мыслями, желаниями,
верованиями и надеждами. В исследо¬
вании о возникновении христианства
на закате античной эпохи, Корелин,
считавший, что великая евангельская
истина, гласящая, что “не хлебом еди¬
ным жив человек”, представляет
собой не только нравственное предпи¬
сание, но также и несомненный исто¬
рический факт, писал: “Социальные,
политические и экономические при¬
чины торжества христианства оста¬
нутся вне нашей задачи: если эти при¬
чины делали религию “трудящихся и
обремененных” особенно привлека¬
тельной для обездоленной массы, то
они действовали косвенно, влияли на
настроения, потому что новую рели¬
гию принимали не из материальных
побуждений”16.
Актуальная методологическая про¬
блема различия и сходства истории и
естественных наук не осталась без
внимания Корелина. Не менее важ¬
ным вопросом исторической науки он
считал вопрос о соотношении объек¬
тивного и субъективного в историче¬
517
М.С. Корелнн
ском исследовании и историческом
изложении. В этой связи Корелин об¬
ращался к этическим началам науки,
обращая внимание на то, что для ис¬
тории нравственность гораздо важ¬
нее, чем для естествознания. Призна¬
вая право историка на определенную
субъективность, Корелин считал не¬
допустимой распространенную среди
историков ошибку переносить в отда¬
ленное прошлое идеалы своей эпохи,
свои личные чувства и идеи на деяте¬
лей прошлого. Развитие беззаветной
любви к истине, по мнению историка,
составляет нравственную основу на¬
учной объективности, а умение войти
в чужое положение, понять чужие
страдания избавит от методологиче¬
ских ошибок.
Из писем Корелина к В.И. Герье
видно, что в начале педагогической
деятельности молодой ученый много
думал о выработке своего собствен¬
ного подхода описания прошлого.
В дальнейшем Герье хвалил своего
ученика за умение вносить в фактиче¬
ское изложение философско-истори¬
ческие объяснения и общеобразова¬
тельный элемент. Интересным считал
Герье прием, применяемый Корели-
ным в лекциях и во многих его сочи¬
нениях, когда в центре любого пове¬
ствования всегда находится фигура
какого-либо представителя той эпохи,
которой и посвящено сочинение, уме¬
ние построить рассказ о той или иной
эпохе вокруг фигуры исторического
деятеля. Корелин обращался преиму¬
щественно к ярким, выдающимся лич¬
ностям, через своеобразие мировоз¬
зрения которых показывал особенно¬
сти настроений той социальной среды,
частью которой и являлся его герой.
Корелин подчеркивал важность и
продуктивность биографического ме¬
тода для создания более объемной
картины прошлого, признавая зависи¬
мость формирования человека от сре¬
ды его обитания - от общества, в ко¬
тором он живет, от смены обществен¬
ных стандартов и изменения челове¬
ческих отношений, от традиций со¬
временной ему культуры.
Основополагающими понятиями
исторической концепции Корелина
являются такие категории, как “про¬
гресс” и “закономерность” Убежден¬
ный сторонник теории прогресса, он
представлял в своих трудах историю
человечества как постепенное разви¬
тие культурных и социальных форм,
отражающих улучшение и человече¬
ской жизни, и самого человека. “Если
сравнивать человеческие общества в
Европе XIX и хотя бы XVI веков, то
можно легко показать, что за этот пе¬
риод времени устанавливается поли¬
тическое равенство, личность получа¬
ет больше обеспечений своего сво¬
бодного существования. Эти факты и
указывают на усовершенствование
человеческой природы, и мы будем
считать их признаками эволюции,
признаками прогресса”17. Устойчивый
научный оптимизм историка отмеча¬
ли многие его современники, однако
сам он отрицал спонтанную эволю¬
цию в человеческом обществе, ставя
ее в зависимость от культурной рабо¬
ты личности. “Культурная работа
личности всегда преследовала, и будет
преследовать две цели: во-первых,
подчинить себе природу, заставить
служить своим интересам стихийные
силы; во-вторых, добиться лучшего
положения в обществе - доставить се¬
бе возможность наиболее широкого
развития лучших свойств своей при¬
роды”.
Таким образом, Корелин связывал
положение о прогрессивности истори¬
ческого развития с идеей неуклонного
нравственного совершенствования че¬
ловека. Для Корелина личность все¬
гда была главным историческим фак¬
тором: она и главная движущая сила
истории, и цель человеческого разви¬
тия. Личность является центральной
518
М.С. Корелин
действующей силой истории, воспри¬
нимается и как ценность, и как носи¬
тель культуры. Прогресс культуры
воплощался в прогрессе личности.
В определении этого концепта для Ко-
релина главными составляющими
становятся понятия свободы и способ¬
ности к критическому мышлению.
“Личностью может называться толь¬
ко человек, свободный от порабоще¬
ния каким бы то ни было обществен¬
ным институтом будь то нация или го¬
сударство на ранних этапах истории
человечества либо сословие или кор¬
порация в средние века”18. Свобода
необходима личности прежде всего
для “развития лучших свойств своей
природы”, поэтому его так и привле¬
кала эпоха Возрождения - время, ко¬
гда и произошло освобождение лич¬
ности от какого бы то ни было влия¬
ния, а представления о ее достоинстве
и совершенстве вошли в европейскую
культуру. Несмотря на свое положи¬
тельное восприятие этой эпохи, Коре¬
лин, не допускавший в свои историче¬
ские сочинения отрицательного хода
мыслей, но прекрасно знавший, какой
“коловорот ужасов представляет ис¬
тория человечества”, оговаривал пре¬
делы свободы личности: “Личность
имеет право удовлетворять потребно¬
стям постольку, поскольку это не вре¬
дит окружающим”19.
В написании истории Корелин вы¬
делял два подхода - национальный и
всемирно-исторический. Именно
культура как явление общечеловече¬
ское собственно и делает историю
всемирной. Корелин сводил всемир¬
но-исторический процесс к двум явле¬
ниям: к преемственности культур, т.е.
к передаче культуры народами более
ранними народам позднейшим, и к
культурному взаимодействию наро¬
дов, живущих в одно время. Объеди¬
нение ранних народов с позднейшими
и современных между собой образу¬
ют, по мнению ученого, нечто целое,
развитие которого он считал объек¬
том исторической науки. “Человечест¬
во представляет из себя нечто цельное
и единое, сохраняющее преемствен¬
ную связь между своими отдельными
частями” Современная цивилизация
“поглощает” народы, вливающиеся в
нее, и вклад того либо иного народа в
современную культуру измеряется
степенью растворения в ней. Всемир¬
но-историческая точка зрения, по
мнению Корелина, не исключает изу¬
чения истории отдельных народов, не
препятствует их сравнению между со¬
бой, но требует, чтобы при выводе
этих общих законов принималась во
внимание не только сравнительная ис¬
тория национальностей, но история
всего человечества в ее целом.
Таким образом, концепция всемир¬
ной истории, представленная в рабо¬
тах Корелина, - это последователь¬
ность исторических эпох, в результате
развития которых сформировалась
современная культура: “Под всемир¬
ной историей мы разумеем науку о
процессе или сам процесс, посредст¬
вом которого сложилась наша совре¬
менная культура. С каждой ступенью
развития наша культура все больше
приобретает права на название обще¬
человеческой, а ее история все с боль¬
шим и большим основанием может
называться всемирной”. Корелин не
просто ограничивает всемирную исто¬
рию рамками Европы - для него само
собой разумеющимся является тожде¬
ственность понятий европейской ис¬
тории и истории всемирной20. Изучая
различные исторические эпохи, опи¬
сывая культурные миры прошлого,
которые своеобразно перетекают
друг в друга, Корелин связывал исто¬
рию в единый процесс - процесс ста¬
новления современного мира, где
Древний Восток, передавший свой
опыт “нашим учителям - грекам”,
становится основой европейской
культуры, которая постепенно приоб¬
519
М.С. Корелин
ретает право называться всемирной.
Собственно европейская история, по
мнению Корелина, начинается с ан¬
тичности. Европейская культура фор¬
мировалась как своеобразный синтез
ценностей, выработанных антично¬
стью и варварским миром посредст¬
вом христианской церкви. Более того,
именно христианство Корелин опре¬
делил как силу, сохранившую антич¬
ные ценности в средние века и подчи¬
нившую варварский мир этим ценно¬
стям. Обращает на себя внимание то,
что христианство для историка важно
не само по себе, а как культурная
формальная сила, более того христи¬
анство воспринимается историком
как форма идеальной силы. Борьба
этих двух сил, “идеальной” и “реаль¬
ной”, по мнению Корелина, доказала
непременное действие закона про¬
грессивного развития человечества.
“Появление Льва I в палатке Атти-
лы - момент всемирно-исторической
важности. Там впервые встретились
две силы, которым принадлежало бу¬
дущее. Одна из них выросла на разва¬
линах античного государства, впитала
в себя все его жизненные соки, бессо¬
знательно усвоила себе традиции и
стремления империи. Это была сила
идеальная, которая требовала себе
первенства и господства во имя рели¬
гиозно-нравственного принципа. Дру¬
гая - новая, пока только разруши¬
тельная, только ищущая новых поли¬
тических, социальных и культурных
форм жизни. Это была грубая сила,
которая требовала себе господства во
имя себя самой. Первая должна была
подчинить себе вторую, потому что
таков закон истории; вопрос заклю¬
чался только в том, какими средствами
будет выполнена эта задача. Самым
верным средством подчинить себе
варварство культуре была религия,
которая являлась единственной фор¬
мой идеальной силы способной дейст¬
вовать на первобытного человека”21.
Приведенная цитата характерна для
представления Корелиным перелом¬
ных эпох в истории человечества.
В каждой из вышеназванных эпох
Корелин подчеркивает наличие таких
сходных моментов в историческом
процессе, как преемственность, пере¬
осмысление, а не только критическое
отрицание духовных ценностей пред¬
шествующей эпохи последующей.
Развивая идею преемственности как
одного из основополагающих компо¬
нентов формирования общеевропей¬
ской культуры и фигуры европейца,
истоки гуманизма Корелин выводил
из средневековой традиции так же,
как и из античной. Эпоха Возрожде¬
ния, в свою очередь, заложила основы
европейского мышления, сформули¬
ровала идеалы Нового времени, поло¬
жив начало гуманистическому убеж¬
дению и вере в достоинство человека.
Идеи непрерывности исторического
развития, преемственности, единства
европейской культуры находят отра¬
жение во всех произведениях
историка.
Существование некой “общности
духовной культуры Запада, ясно соз¬
наваемой современниками”, было для
Корелина очевидно: “В XIX столетии
отдельные европейские народы жи¬
вут в такой тесной связи, в какой они
не жили раньше. Эта связь проявляет¬
ся не только бессознательно, но она
становится стремлением государств,
правительств, отдельных лиц”22. Уче¬
ный считал, что условия этого единст¬
ва были во многом созданы в раннее
средневековье институтом папства:
“Папство сблизило народы Запада,
создавши для них культурное единст¬
во. Римские епископы установили на
всем протяжении католической Евро¬
пы одинаковые верования, одинако¬
вый богослужебный ритуал, язык, и,
следовательно, общее направление в
науке и однообразное искусство, соз¬
дали даже интернациональный, кос¬
520
М.С. Корелин
мополитический общественный
класс, который во всех национально¬
стях осуществлял одни и те же стрем¬
ления”23. Универсальному значению
института папства, идеям, лежавшим
в его основании и вызвавшим внут¬
реннюю его эволюцию, описанию
среды, т.е. исторических условий и
тенденций времени, влиявших на пап¬
ство и определивших его направле¬
ния, роли лиц, руководивших его судь¬
бой и, часто, олицетворявших его ис¬
торические моменты был посвящен
курс публичных лекций профессора
М.С. Корелина “Важнейшие моменты
в истории средневекового папства”.
Продолжая гегелевскую конструк¬
цию истории деления народов на
“исторические” и “неисторические”,
Корелин использовал этот подход в
написании своей истории и обращал
внимание только на те народы, кото¬
рые внесли заметный вклад в форми¬
рование современной западной циви¬
лизации. Он описывал народы, кото¬
рые не только создали оригинальные
культуры, но и смогли сделать свои
культурные достижения достоянием
потомков, т.е. “вышли из узких преде¬
лов национального существования и
взаимно поделились результатами ме¬
стного развития”24, педантично отме¬
чая вклад каждого в становление со¬
временной культуры. Не все этапы
развития “исторических” народов ин¬
тересовали историка, а лишь те, в ко¬
торые тот или иной народ начинает
осуществлять свою всемирно-истори¬
ческую функцию, например, персы со
времен греко-персидских войн, еврей¬
ский народ с конца римской республи¬
ки и так далее.
Корелин оставил работы, посвя¬
щенные различным периодам всемир¬
ной истории. Однако его обращение к
древним эпохам сводилось преимуще¬
ственно к изучению культурных про¬
цессов, которые, по глубокому убеж¬
дению ученого, в истории Древнего
Востока и Греции только и имели все¬
мирно-историческое значение. Собст¬
венно говоря, античность выступает в
текстах Корелина тем связующим
началом, которое и определяет духов¬
ное единство “современной цивилиза¬
ции”. Здесь особенно важна для Коре¬
лина роль Древней Греции, где впер¬
вые были осознанны само понятие
свободы и ценность знания, которое
не было привилегией какого-либо
замкнутого круга, а являлось достоя¬
нием свободного человека. Средние
века занимали в творчестве Корелина
неизмеримо большее место хотя бы
потому, что изучение истории этой
эпохи позволяло ему найти “свои” от¬
веты на вопросы, стоявшие перед со¬
временной ему Россией. Как историк
Возрождения, превозносивший ренес¬
сансные индивидуализм и свободу
личности, Корелин рассматривал и
объяснял средние века на фоне двух
больших эпох - древней, с одной сто¬
роны, и новой - с другой.
Среди многих тем, изучению кото¬
рых Корелин уделял внимание и зна¬
чение влияния которых на форми¬
рование современной культуры он
признавал и утверждал, можно на¬
звать несколько новых для гумани¬
тарного знания второй половины
XIX века, особенно российского. Это
такие темы и направления исследова¬
ний, как определение роли института
семьи в развитии общества, обраще¬
ние к изучению места и роли женщины
в истории, становление новой систе¬
мы светского образования, формиро¬
вание такого института, как общест¬
венное мнение и светской интеллиген¬
ции как его носительницы.
В работе “Падение античного ми¬
ровоззрения” Корелин среди причин
столь враждебного отношения антич¬
ного общества к новой религии в ряду
других, что было довольно неожидан¬
ным, называл и тот разлад, который
христианство вносило в семьи. Опи¬
521
М.С. Корелин
сывая механизм развития культурных
и религиозных движений, историк от¬
мечал, что по большей части они рас¬
пространяются постепенно, захваты¬
вая сначала натуры наиболее чуткие,
впечатлительные. Чем глубже пере¬
ворот, чем сильнее овладевают его
идеи человеком, тем живее чувствует¬
ся разлад, тем более он становится
причиной страданий. Религиозные
движения в этом отношении действу¬
ют гораздо сильнее, чем любые дру¬
гие. Разногласия в мыслях допускают
компромиссы на почве чувства и прак¬
тических интересов; разногласия в
верованиях захватывают и мысль, и
чувство и делают человека равнодуш¬
ным к материальным выгодам. Жен¬
щины, отличаясь большей чуткостью
и сердечностью, принимали новую ве¬
ру раньше своих мужей, отцов и
братьев, поэтому с появлением хри¬
стианской проповеди внутренний раз¬
лад сделался обычным явлением в
языческой семье.
Обращение историка к “женской”
проблематике не случайно. Как чело¬
век либеральных взглядов, много лет
преподававший на Высших женских
курсах профессора В.И. Герье, Коре¬
лин не мог остаться в стороне от акту¬
альных для его времени проблем
феминизма. Он продолжал развивать
тему эмансипации женщины в сочине¬
ниях, посвященных Возрождению25.
Так, еще во время работы над диссер¬
тацией в итальянских архивах его вни¬
мание привлекла история Изотты Но-
гароллы - первой женщины, которой
удалось добиться признания у вождей
гуманистического движения26. Расска¬
зу о жизни Изотты Корелин предпо¬
сылает краткий очерк, отмечая основ¬
ные тенденции отношения античного
и средневекового обществ к женщине.
Только раннее христианство, учиты¬
вая огромную роль женщины в рас¬
пространении новой веры, относилось
к ней с должным уважением, но даль¬
ше признания за ней прав жены и ма¬
тери дело не пошло. Античная тради¬
ция “недружелюбного отношения к
женщине” оказалась для церковных
писателей сильнее признания ее рели¬
гиозного равенства. Эта общая для
античности и средневековья традиция
была столь сильна, что ее не смогли
преодолеть даже Петрарка и Боккач-
чо, первые люди нового времени.
“Поэт Лауры, столь нежно воспевший
свою возлюбленную, относился к
женщине с враждой заскорузлого мо¬
наха, считавшего, что в большинстве
женщин обитает дьявол, и поэтому
она (женщина) - враг мира...”27. Коре¬
лин подробно описывал те мужество и
стойкость, которые потребовались
женщине, рискнувшей утвердить свои
права на участие в гуманистическом
движении, для преодоления укоренив¬
шегося в обществе предрассудка о ее
ограниченных природных способно¬
стях. Отмечая успех отдельных пред¬
ставительниц гуманистического дви¬
жения, Корелин делал неутешитель¬
ный вывод, что общая ситуация отно¬
шения к женщине в эпоху Возрожде¬
ния мало отличалась от предшествую¬
щих времен.
II
По сути же “главными героями” произ¬
ведений Корелина становятся перелом¬
ные эпохи истории человечества, отме¬
ченные духовными кризисами, сменой
мировоззрений. Это античность послед¬
них веков ее существования в “Падении
античного миросозерцания” - время,
когда “ясные боги Олимпа” уже не мог¬
ли дать ответы человеку, “нравственно
переросшему своих богов” и мучитель¬
но искавшему выхода своим новым ре¬
лигиозным потребностям. Это Возрож¬
дение - эпоха, которой посвящено не¬
сколько работ историка28.
Одно из ключевых понятий, кото¬
рым оперировал Корелин в написании
522
М.С. Корелин
своей истории, - “мировоззрение”
Для исследования культурного обли¬
ка изучаемых эпох Корелин выяснял
и анализировал не отдельные формы
духовной культуры, а то общее, что
лежит в основе всех конкретных
форм общественного сознания своего
времени - миросозерцание, которое
проявляется в “отношении к природе
и человеку, семье, собственности, го¬
сударству, науке, поэзии и искусству”.
Концепт “мировоззрение” в работах
Корелина выступает как опосредству¬
ющий фактор между личностью и
культурой. Сменой мировоззрения
как результатом культурного роста
личности историк объясняет и смену
исторических эпох. Так, например, и
победу христианства над язычеством
Корелин выводил из возросших по¬
требностей личности, которую боль¬
ше не удовлетворяли рассказы о “бо¬
жественности олимпийских убийц и
обманщиков” “Античный политеизм
переживал первый тяжелый кризис.
Его причина заключалась в том, что
религиозное чувство и сознание пере¬
росли мифологию и культ... Религиоз¬
ные формы, несомненно, обветшали,
перестали удовлетворять индивиду¬
альным потребностям”.
В диссертации “Ранний итальян¬
ский гуманизм и его историография”
Корелин обосновывал свое представ¬
ление о гуманизме, как о новом миро¬
воззрении: для него зарождение эти¬
ко-философской гуманистической
мысли означало крутой перелом об¬
щего миросозерцания, а не продолже¬
ние средневековой схоластики в но¬
вом обличье и не расчленение на “ис¬
тинное христианское мировоззрение”
и “ложное языческое”. Корелин отме¬
чал новое понимание религиозности у
гуманистов, стремившихся примирить
Христа и Цицерона. Корелин видел в
новом мировоззрении прежде всего то
светски-рационалистическое, что гу¬
манизм вносил не только в развитие
отдельных областей знания, но и в об¬
щую перестройку системы взглядов
на человека и окружающий его мир.
Несмотря на то, что название его дис¬
сертации ограничивало пространство
изучения границами Италии, в более
поздних статьях Корелин развивал
представление о гуманизме как явле¬
нии общеевропейском, акцентируя
космополитизм нового мировоззре¬
ния.
Корелин не проводил разграниче¬
ния между терминами “Возрождение”
и “гуманизм”, отождествляя одно с
другим. “Возрождением”, или гума¬
низмом называется движение, освобо¬
дившее на западе Европы личность и
культуру от порабощения католиче¬
ской церковью и положившее проч¬
ное начало новой независимой науке,
светской философии, литературе,
школе и самостоятельному искусству.
Оно началось в Италии, откуда рас¬
пространилось с большей или мень¬
шей силой по всей Европе и было пер¬
вым проявлением в новой истории
культурного роста личности, которая
стала относиться критически к совре¬
менным, уже отжившим тогда куль¬
турным формам”29. Рассуждая о при¬
чинах, вызвавших появление новой
идеологии, Корелин не мог не затро¬
нуть вопрос о связи гуманизма с теми
переменами, которые происходили в
политической, социальной и церков¬
ной сфере в Италии одновременно с
гуманистическим движением. Коре¬
лин, не подвергая сомнению факт их
взаимовлияния, отстаивал в своем ис¬
следовании мнение, что эти процессы
не только не являлись причинами поя¬
вления нового идеологического дви¬
жения, но, более того, сами были вы¬
званы теми же причинами, а именно —
новыми индивидуальными потребно¬
стями развившейся личности.
Н.И. Кареев в отзыве на диссертацию
М.С. Корелина писал, что “рассматри¬
ваемому труду и сообщает главный
523
М.С. Корелин
его интерес сделанная в нем попытка
взглянуть на гуманистическое движе¬
ние с той точки зрения, что в движе¬
нии этом помимо условий места и
времени нужно искать одно из могу¬
чих проявлений роста личности,
столь характерного для истории ев¬
ропейских народов, особенно в новое
время”30.
Как несомненное достоинство дис¬
сертации его рецензенты отмечали
огромный историографический и ли¬
тературный материал, сгруппирован¬
ный вокруг идеи гуманистической
эмансипации личности и общества,
который и сегодня не утратил своего
значения. В диссертации Корелин вы¬
ступил против долго господствовав¬
шего в западноевропейской науке
представления об определяющем вли¬
янии бежавших от турок греков на за¬
рождение идей итальянского гуманиз¬
ма. Он убедительно доказывал, что
отношение византийских греков, у ко¬
торых итальянские гуманисты учи¬
лись греческому языку, к древней гре¬
ческой литературе было такое же
схоластическое, как и у западноевро¬
пейских средневековых ученых к ли¬
тературе римской, и что никак не гре¬
ки научили Петрарку и других гума¬
нистов относиться по-новому к клас¬
сическим авторам. Корелин выступил
против распространенной точки зре¬
ния, наиболее ярко представленной в
работе Георга Фойгта “Возрождение
классической древности”, отождеств¬
лявшей гуманизм с возрождением ан¬
тичной древности. Гуманизм, по убеж¬
дению ученого, не сменил средневеко¬
вые авторитеты на античные, а был
занят созданием новой светской куль¬
туры, которая, опираясь на антич¬
ность, отвечала запросам светского
общества, причем авторитетная клас¬
сическая древность служила только
оружием для борьбы со старой куль¬
турой и опорой для выработки нового
миросозерцания.
Одним из самых блестящих трудов
по истории Возрождения Корелин на¬
зывает знаменитую книгу Якоба
Буркхардта “Культура Италии в эпо¬
ху Возрождения” По достоинству
оценив главную заслугу Буркхардта в
выделении понятия индивидуализма,
объединяющего все отдельные части
его общей культурной картины и оп¬
ределении индивидуалистического ха¬
рактера культуры Ренессанса, Коре¬
лин отмечал некоторые недостатки в
труде швейцарского историка. Во
время работы над диссертацией Коре¬
лин писал В.И. Герье, что современ¬
ное состояние изучения темы не удов¬
летворяет его прежде всего тем, что
гуманизм представляется однородным
движением на протяжении двух столе¬
тий, описывается, как одно явление,
не изученное еще исторически, как
процесс, начало и конец которого да¬
леко неодинаковы. Этот же упрек, на¬
ряду с ограниченным знакомством с
источниками, Корелин обращал и к
Буркхардту. Подводя общий итог ана¬
лиза литературы о гуманизме, Коре¬
лин пришел к выводу, что на данный
момент написана только внешняя ис¬
тория гуманизма, что в исторических
сочинениях давалась только общая
характеристика движения за несколь¬
ко столетий. Сам же автор “Раннего
итальянского гуманизма” ставил пе¬
ред собой задачу, опираясь на широкое
использование источников, предста¬
вить картину постепенного развития
гуманизма, акцентируя творческое
начало нового идейного движения.
Корелин обращает внимание не толь¬
ко на роль выдающихся деятелей этой
эпохи, его интересует и вклад рядо¬
вых гуманистов в распространение
нового мировоззрения (в его работе
фигурирует 270 имен). Свой обшир¬
ный труд о раннем периоде итальян¬
ского гуманизма Корелин рассматри¬
вал как введение к работе о творчест¬
ве Лоренцо Валла, взгляды которого
524
М.С. Корелин
он оценивал как вершину в развитии
гуманистического направления.
В соответствии с применяемым
подходом, когда мировоззрение и
стиль поведения отдельного человека
выступают как проявление общест¬
венного настроения, Корелин начинал
Возрождение историей Франческо
Петрарки, человека, чье имя откры¬
вает Новое время. Слава Петрарки
как первого человека Нового време¬
ни теснит славу “певца Лауры”. На ос¬
нове анализа литературы, посвящен¬
ной жизни и творчеству поэта, Коре¬
лин делает вывод о том, что пока на¬
писана история внешней жизни Пет¬
рарки и исследователям еще предсто¬
ит написать историю его внутренней
жизни. Считая Петрарку довольно по¬
средственным поэтом, Корелин отме¬
чает заслуживающим внимания в его
поэтическом наследии только само
чувство, вернее само отношение поэ¬
та к своему чувству: “Только одна сто¬
рона личности Петрарки, имеющая
историческую важность, отразилась
главным образом в Canzoniere. Это
его любовь к Лауре и отношение поэ¬
та к своему чувству. Здесь Петрарка
является новым человеком в двух от¬
ношениях: по взгляду на любовь и по
точному описанию чувства, которое
свидетельствует о глубоком интересе
первого гуманиста к своему внутрен¬
нему миру”31. Особенно ценным явля¬
лось то, что Петрарка выразил в своей
поэзии не заимствованную у кого-ли¬
бо историю, а свои личные пережива¬
ния. “Трубадуры оказали только
формальное влияние на лирическую
поэзию первого гуманиста, а ее содер¬
жание почерпнуто поэтом из реаль¬
ной истории собственного сердца”32.
Стремление Петрарки быть самим со¬
бой, пусть даже признаваясь в своих
слабостях, но быть оригинальным и
не похожим на других; его желание
сделать свою жизнь и свои мысли об¬
щим достоянием, все это воспринима¬
лось Корелиным как осознание гума¬
нистом важности каждой человече¬
ской жизни во всех ее проявлениях.
Внимание человека и к внешнему
миру, и к своему внутреннему миру,
интерес к другим людям - эти черты и
сделали Петрарку, “человека глубоко
укорененного в средневековой куль¬
туре”, человеком Нового времени.
Новая эпоха началась с осознания че¬
ловеком своего достоинства. Она нача¬
лась с гуманизма. Как обязательные
черты Нового времени, значимые для
дальнейшего развития человека, Ко¬
релин называл появление критики и
критического отношения, независи¬
мость мышления и действия - “это
время составления собственного мне¬
ния и, следовательно, человек начал
мыслить самостоятельно33.
Корелин обращал внимание в своих
работах на формирование в эпоху
Возрождения еще одной “силы”, ко¬
торая сыграет свою роль в культуре -
это светская интеллигенция. “Движе¬
ние, известное под именем гуманизма
или Возрождения, имело чрезвычай¬
но важные последствия. Оно не толь¬
ко освободило культуру от оков,
наложенных на нее средневековым
католицизмом, но создало новый об¬
щественный класс - светскую интел¬
лигенцию - и предоставило в его распо¬
ряжение новую силу - общественное
мнение”34. Гуманисты смогли сделать
свое мнение значимым для современ¬
ников, к их мнению прислушивались и
папы, и правители. Для населения
крупных городов Италии было харак¬
терно повальное увлечение новым
движением. Своей диссертацией Ко¬
релин ввел в историографию огром¬
ное количество и новых имен, и новых
текстов, тех, кого он называл рядовы¬
ми армии гуманистов. Это позволило
историку обозначить “моду на гума¬
низм”, и более широко моду на “образ
мыслей” как феномен новоевропей¬
ского времени. Именно “модой на гу¬
525
М.С. Корелин
манистов”, более чем какой-либо дру¬
гой причиной, объяснял Корелин их
присутствие, несмотря на трактаты с
явно антипапской направленностью, в
папской курии. “Гуманисты пользова¬
лись значительной фактической сво¬
бодой; их трактаты, написанные поч¬
ти исключительно по латыни, были
недоступны толпе, не могли поэтому
произвести массового движения про¬
тив папства и уменьшить церковные
доходы. Но, несмотря на отсутствие
нравственной устойчивости, а отчасти
благодаря ей, представители Ренес¬
санса быстро сделались крупной куль¬
турной силой. Те воззрения и то
настроение, которые находили свое
выражение в их литературных произ¬
ведениях, соответствовали потребно¬
стям обеспеченных классов, и гумани¬
стические трактаты вместе с древни¬
ми авторами сделались любимым
чтением образованного общества. Гу¬
манизм сделался модой, а его предста¬
витель необходимым человеком при
дворе тирана или при республикан¬
ском правительстве”35. Гуманисты ис¬
пользовали свое влияние для распро¬
странения своих воззрений и вкусов.
Корелин отмечает то значение в рас¬
пространении ими своих взглядов и
своего влияния, которое приобретает
переписка, определяемая как предше¬
ственница современной публицис¬
тики.
Корелин более решительно, чем
Буркхардт, подчеркивал светскую на¬
правленность ренессансной культуры
и индивидуалистический характер гу¬
манизма. Сравнивая между собой
взгляды гуманистов рассмотренных
им поколений, Корелин показал по¬
степенное ослабление их религиозно¬
го интереса. И, если для первых гума¬
нистов религиозные вопросы имеют
еще большое значение, то отношение
к религии гуманистов второй генера¬
ции совершенно иное, не говоря о
третьей генерации. Постепенно гума¬
нисты отказываются от систематиче¬
ского примирения своих идеалов с
церковными, что Корелин показыва¬
ет на примере философии, этики, пе¬
дагогики и политики. Корелин нигде
не дает определения так часто упот¬
ребляемого им понятия “индивидуа¬
лизм”. Анализ высказанного истори¬
ком позволяет сделать вывод, что под
индивидуализмом он подразумевает
исключительно развитое понимание
личностью своих человеческих прав,
преимущественно в интеллектуаль¬
ной и моральной области, с подчерки¬
ванием отрицательного отношения к
средневековому аскетизму.
В целом Корелин оценивал Возро¬
ждение как прогрессивное явление в
истории культуры. Следуя всемирно-
исторической точке зрения, историк
акцентирует внимание на положи¬
тельных аспектах этого процесса и за¬
малчивает вопросы, связанные с из¬
вращенной моралью гуманистов, ог¬
раничиваясь замечанием о том, что
“современные нравы и положение гу¬
манистов весьма невыгодно отрази¬
лись на их морали”.
III
Деятельность профессора М.С. Коре-
лина не ограничивалась научной и
преподавательской работой. Много
времени он отдавал просветительской
работе и популяризации истории.
Н.И. Кареев отмечал, что Корелин
сам свою жизненную роль в обществе
понимал как распространение просве¬
щения, в силу которого верил, как ве¬
рил в силу истины и личности. Впе¬
чатляет список его общественных
“обязанностей”: Корелин был одним
из основателей Исторических об¬
ществ Москвы и Петербурга, учреж¬
дения Педагогического общества при
Московском Университете. Корелин
выступал на воскресных чтениях, с
курсами лекций по истории средневе¬
526
М.С. Корелин
кового папства и культурном кризисе
в Римской империи, изданные затем в
серии “История Европы по эпохам и
странам в средние века и новое вре¬
мя”. “Прекрасным образцом талант¬
ливой популяризации истории” назы¬
вали его лекции на чтениях, организо¬
ванных Обществом распространения
технических знаний и вышедшие за¬
тем в серии “Иллюстрированные чте¬
ния по культурной истории”. В разное
время Корелин был делегатом съез¬
дов естествоиспытателей и врачей,
сельскохозяйственного и археологи¬
ческого. Он постоянно читает лекции,
то в пользу Комитета грамотности, то
в пользу воскресных школ, то по ли¬
нии учебного отдела общества рас¬
пространения технических знаний.
Часто Корелин публиковал статьи по
вопросам общего образования в газе¬
те “Курьер” под заголовком “Из за¬
писной книжки старого педагога”
Одновременно с заметками, касавши¬
мися народного образования, он поме¬
щал в “Курьере” яркие, остроумные
очерки заграничной жизни - “За ру¬
бежом” о культурных и политических
новинках. В журналах “Русская
мысль” и “Артист” Корелин публико¬
вал статьи, театральные рецензии, от¬
четы с художественных выставок.
Во второй половине XIX века про¬
исходит становление истории как на¬
учной дисциплины, появляется про¬
фессия “историк”, формируется орга¬
низованное сообщество со своими
правилами, процедурой профессио¬
нального признания и этапами про¬
фессиональной карьеры. Процесс ин¬
ституализации сопровождался ростом
интереса к трудам историков, вышед¬
шим за пределы узкого круга специа¬
листов. Отношение к истории как на¬
уке, помогающей обществу через по¬
знание прошлого понять и осмыслить
себя в настоящем, влияло и на поло¬
жение историков в обществе и на
осознание ими своей социальной роли.
Для М.С. Корелина изучение истории
имело не только научное, но и обще¬
ственное значение. В одном из писем
своему учителю Корелин писал: “Дис¬
сертация должна стоять в непосредст¬
венной связи с основной задачей
нашей науки, ступить хотя бы малень¬
ким шагом вперед в деле открытия за¬
конов, управляющих прогрессом”36.
Исходя из понимания науки как обще¬
ственно-прогрессивной силы, при¬
званной руководить народами на пути
их исторического развития, Корелин
и к своей профессиональной деятель¬
ности, и к своим общественным обя¬
занностям относился как к своему
нравственному долгу: “На западе уче¬
ный сидит в кабинете и обрабатывает
архивный материал, а нашему брату
ограничиваться кабинетной работой
над вопросами абстрактной науки
как-то совестно: чувствуешь свой
долг и перед средой, и перед массой и
ясно сознаешь, что от уровня той и
другой зависит не только успех того
дела, которому служишь непосредст¬
венно, но и осуществление самых
заветных мечтаний”37. Идея ответст¬
венности историка и перед современ¬
никами, и перед будущим находит от¬
ражение во всех сферах деятельности
ученого - и в его научных занятиях, и
в общественной работе по распро¬
странению грамотности и просвеще¬
ния, и в публицистике.
Воспринимая преподавание исто¬
рии, особенно в средней школе, как
важнейшую составляющую просвети¬
тельской деятельности Корелин не¬
смотря на то внимание, которое он
уделял вопросам методики, главным в
преподавании считал воспитательную
цель. Н.И. Кареев, как никто другой
знавший Корелина на протяжении
долгих лет, дал своему другу такую
характеристику: “У каждого челове¬
ка, способного жить не одним своим я,
всегда есть известная основная вера,
составляющая самую внутреннюю
527
М.С. Корелин
сущность его личности, его истинную
природу, и проявляющуюся в его ми¬
росозерцании, в его настроении, в его
стремлениях. У Корелина это была
вера в достоинство и значение челове¬
ческой личности, в ее право и силу -
вера, которая была настоящей осно¬
вой его теоретического интереса к
гуманизму и его практического опти¬
мизма”. Эта “основная вера” Корели¬
на, вера в значение личности как во¬
левой единицы - “Захочет человек, он
может стать выше ангела, захочет -
может обратиться в скота”, наиболее
ярко воплотилась в его педагогиче¬
ской деятельности. Он не допускал в
преподавании отрицательного эле¬
мента своего образа мыслей, пред¬
ставляя своим ученицам “историю че¬
ловечества как совершенствование и
победоносное движение человеческо¬
го разума в борьбе с внешними и вну¬
тренними стихиями”. Отношение Ко¬
релина к своей преподавательской ра¬
боте и воспитательной составляющей
его профессии представлено в вос¬
поминаниях одной из его учениц:
“Он провел нас через тот длинный
путь борьбы за все хорошее, светлое и
благородное, которым шло все чело¬
вечество. С ним вместе мы пережили
страшные времена аутодафе, и то
благодатное время, когда рассеялся
мрак средних веков, и греческая древ¬
ность, сияя вечной юностью неувядае¬
мой красы, увенчанная мистическими
цветами христианской поэзии, зажгла
яркий светоч Возрождения. Он вместе
с гуманистами, которые были ему так
родственны по духу, научил нас лю¬
бить людей и выработал в нас свет¬
лый взгляд на них...”38.
Не менее интересной предстает и
публицистика Корелина, где его стиль
так же определялся пониманием роли
и места историка в обществе. Он и в
этой деятельности остается “воспита¬
телем”, только учениками его уже вы¬
ступали не столько гимназисты и сту¬
денты, сколько вся просвещенная
публика. Статьи, написанные истори¬
ком о современном искусстве, учили
читателей “правильному” взгляду на
искусство, его “правильному” понима¬
нию. Корелин, опираясь на знание и
понимание “красоты” в живописи и
скульптуре, разъяснял достоинства и
недостатки современных авторов, фак¬
тически формируя художественный
вкус читателей.
Внимание Корелина к вопросам
искусства не было случайным.
В 1888-1889 учебном году Корелин
был приглашен историко-филологиче¬
ским факультетом для чтения курса
“Лекции по истории искусств на Древ¬
нем Востоке и в Греции”, что явилось
признанием высокого уровня общего
образования тогда еще магистранта
со стороны коллег. Несмотря на то,
что чтение этого курса Корелиным
было временным, “он с увлечением
отдался новым для него занятиям и
блистательно исполнил данное ему
поручение”. Курс в дальнейшем был
не только литографирован, но и снаб¬
жен для удобства слушателей много¬
численными иллюстрациями (287),
что явилось первым образцом в этом
роде. К вопросу о важности изобрази¬
тельного ряда при описании памятни¬
ков прошлого в тексте исторического
сочинения Корелин еще раз обратил¬
ся при написании рецензии на книгу
Зеемана “Мифология греков и рим¬
лян”, отметив при этом бесполезность
тех описаний, которые не сопровож¬
даются иллюстрациями, поскольку
“они все равно не дают никакого по¬
нятия о предмете”. Внимание Корели¬
на к этому вопросу во многом было
связано с его отношением к памятни¬
кам прошлого не только как к произ¬
ведениям искусства, но и как непо¬
средственно к источникам знания о
той стороне жизни людей, которая
редко находится на поверхности. Ко¬
релин отмечал, что средневековая ми¬
528
М.С. Корелин
ниатюра - лучшая иллюстрация на¬
родной теологии, что картины Велас¬
кеса лучше всяких хроник характе¬
ризуют испанское благочестие, и что
Моисей Микеланджело наглядно по¬
казывает, как примиряли языческое с
христианским в эпоху Возрождения.
В названном курсе лекций по исто¬
рии искусства Корелин обратил вни¬
мание на важность понимания “произ¬
ведения искусства как результата дея¬
тельности “духовной природы худож¬
ника”, связь которого с действитель¬
ностью не может быть подорвана ни¬
какой эстетической теорией”. В даль¬
нейшем к проблеме соотношения в
художественном творчестве объек¬
тивного отражения действительности
и субъективного художественного об¬
раза Корелин вернулся в статьях, по¬
священных вопросам современного
искусства, определяя современные же
ему картинные выставки как “образ¬
ную летопись общественного настро¬
ения”. Он подчеркивал тесную взаи¬
мосвязь искусства со всеми сторонами
общественной жизни, обращая внима¬
ние на невозможность чистого искус¬
ства, так или иначе не отражающего
современного ему социального бытия.
Художник не может не реагировать
на общественные веяния и настрое¬
ния, интересы и волненья, верования
и надежды. “Пусть он сторонится “от
житейского волненья”; пусть он оста¬
ется чужд корысти; пусть не прини¬
мает участия в современных ему
“битвах”, тем не менее окружающая
его действительность скажется поло¬
жительно или отрицательно в его
“сладких звуках”, в его “молитвах” и
образах, в силу его впечатлительно¬
сти скажется иногда с большей на¬
глядностью и выразительностью, чем
у сознательного наблюдателя совре¬
менной жизни”39.
Жизнь и научная деятельность
М.С. Корелина оборвались внезапно.
Чрезмерные нагрузки вскоре сказа¬
лись на здоровье историка. В 1897 го¬
ду появились первые признаки сер¬
дечной болезни, которая и стала при¬
чиной ранней смерти. Его близкие, се¬
мья и друзья, отмечали, что такому
жизнерадостному человеку, каким яв¬
лялся Корелин, было тяжело сми¬
риться с вынужденной бездеятельно¬
стью. Преодолевая болезнь, профес¬
сор продолжал появляться на лекци¬
ях. За день до кончины он написал
прошение об отставке. 3 января
1899 года сорокатрехлетний профес¬
сор всеобщей истории Московско¬
го университета умер от паралича
сердца.
Труды Корелина, его исследова¬
тельский метод оказали значительное
воздействие на русскую историогра¬
фию XX века и по праву занимают по¬
четное место среди исследований
итальянского гуманизма. Творчество
М.С. Корелина интересно еще и тем,
что в целом его концепция всемирной
истории, тот образ прошлого, кото¬
рый предстает перед его читателями,
отражал оптимизм XIX столетия, еще
не разочаровавшегося в человеке и
верящего в возможность открытия, на
основе изучения истории законов, уп¬
равляющих развитием общества.
Примечания
1 Е.В. Гутнова называет М.С. Корелина
“наиболее талантливым представителем
русской культурно-исторической школы”
(Гутнова Е.В. Историография истории
средних веков. М., 1985. С. 362).
2 Конский И.А. М.С. Корелин. Некролог //
Ист. вести. 1899. № 2. С. 679-682.
3 Ключевский В.О. М.С. Корелин: Некро¬
лог // Вопр. философии и психологии.
1899. Кн. 46, № 1. С. VIII-XIX.
4 Геръе В.И. Михаил Сергеевич Корелин:
Некролог // Отдел рукописей Российской
государственной библиотеки (Далее: ОР
РГБ). Ф. 70 (Герье В.И.). П. 33. Ед.хр. 6.
Л. 1.
5 Кареев Н.И. М.С. Корелин как историк
гуманизма // Корелин М.С. Ранний италь¬
529
М.С. Корелин
янский гуманизм и его историография.
СПб., 1914. Т. 1. С. XIII.
6 Часть этого сочинения была напечатана в
“Вестнике Европы’’ под названием “За¬
падная легенда о докторе Фаусте” // Коре¬
лин М.С. Западная легенда о докторе Фа¬
усте: Опыт исторического исследования //
Вести. Европы. 1882. № 11/12).
7 Февр Л. Как Жюль Мишле открыл Возро¬
ждение // Февр Л. Бои за историю. С. 378.
8 Свои впечатления по поводу этих юбиле¬
ев Корелин высказал в печати, см.: Коре¬
лин М.С. Два юбилея в Берлине. Письмо
из-за границы // Вести. Европы. 1886. № 4.
9 Об этом см.: Мягков Г.П. Историки Рос¬
сии в спорах о Ранке // Диалог со време¬
нем. М., 2001. Вып. 6. С. 61-62.
10 Работа “Ранний итальянский гуманизм и
его историография” была опубликована в
1892 г., вторым изданием - в 1914 г.; эта
работа также была представлена и в даль¬
нейшем получила престижную премию
митрополита Макария.
11 Л.М. Брагина отмечает, что труд Корели-
на получил высокое одобрение не только
в русских, но и в немецких и итальянских
журналах. См.: Брагина Л.М. “Культура
Возрождения в Италии” Якоба Буркхардта:
Традиции восприятия // Буркхардт Я.
Культура Возрождения в Италии. М.,
1996. С. 550.
12 См.: Сафронов Б.Г. Вопросы исторической
теории в работах М.С. Корелина. М., 1984.
13 Корелин М.С. Лекции по истории Древне¬
го Востока: Курс лекций 1894-1895 гг. М.,
1895; Он же. Лекции по истории искусств
на Востоке и в Греции: Курс 1888-1889 гг.
М., 1889; Он же. Лекции по истории Рим¬
ской империи. Курс 1895-1896 гг. М.,
1896; Он же. История XIX столетия. Курс
1898-1899 гг. М., 1898.
14 ОР РГБ Ф. 70. П. 45. Ед. хр. 15.
15 Иванцов М. М.С. Корелин как профессор
и руководитель студенческих занятий //
Рус. мысль. 1899. № 10, ч. 2. С. 137-148.
16 Корелин М.С. Падение античного миросо¬
зерцания: Культурный кризис в Римской
империи. СПб., 1895. С. 6.
17 Корелин М.С. История XIX столетия. М.,
1898-1899. С. 18.
18 Корелин М.С. Ранний итальянский гума¬
низм и его историография. СПб., 1914.
Т. 1.С. 78.
19 Корелин М.С. Первая гуманистка // Очер¬
ки итальянского Возрождения. М., 1910.
С. 114.
20 О широком распространении такого под¬
хода к истории писал Эрнст Трёльч: “...ис¬
пользуя только западное, европейски-
американское развитие, выдают живущих
в этих границах людей за человечество, а
само это развитие - за всемирную историю
и развитие мира” (Трёльч Э. О построении
европейской истории культуры // Исто¬
ризм и его проблемы. М., 1994. С. 608).
21 Корелин М.С. Важнейшие моменты в ис¬
тории средневекового папства. СПб.,
1901. С. 15.
22 Корелин М.С. История XIX столетия. С. 6.
23Корелин М.С. Важнейшие моменты...
С. 107.
24 Корелин М.С. История Древнего Востока.
М., 1901. С. 9.
25 Л.А. Сыченкова считает, что своим иссле¬
дованием о первой итальянской гуманист¬
ке второй половины XV в. Изотте Нога-
ролле, Корелин предвосхитил очень мод¬
ное сегодня гендерное направление в гу¬
манитарных исследованиях. См.: Сычен¬
кова Л.А. Культура Западной Европы в
российском гуманитарном знании. Ка¬
зань, 2000. С. 157.
26 Корелин М.С. Первая гуманистка ...
27 Там же. С. 117.
28 Корелин М.С. Ранний итальянский гума¬
низм и его историография. СПб., 1914; Он
же. Очерки итальянского Возрождения.
М., 1910; Он же. Очерк из истории фило¬
софской мысли в эпоху Возрождения: Ми¬
росозерцание Франческо Петрарки //
Вопр. философии и психологии. 1899; и
ряд других статей, опубликованных в раз¬
личных журналах.
29 Корелин М.С. Что такое Возрождение //
Очерки Итальянского Возрождения. М.,
1896. С. 1.
30 Кареев Н.И. Отзыв о сочинении профес¬
сора Корелина под заглавием “Ранний
итальянский гуманизм и его историогра¬
фия”. СПб., 1897. С. 8-9.
31 Корелин М.С. Ранний итальянский гума¬
низм и его историография. Т. 2. С. 97.
32 Там же. С. 105.
33 Там же.С. 79.
34 Корелин М.С. Первая гуманистка...
С. 116-117.
35 Корелин М.С. Важнейшие моменты в ис¬
тории средневекового папства. С. 152.
36 ОР РГБ Ф.70. П. 45. Ед. хр. 15.
37 Там же.
38 Любавский М.К. М.С. Корелин как препо¬
даватель средней школы: (По воспомина¬
530
М.С. Корелин
ниям его учениц) // Рус. мысль. 1899. № 10,
ч. 2. С. 124-136.
39 Корелин М.С. Современное искусство //
Там же. 1893. №5. С. 232.
Основные труды М.С. Корелина
Ранний итальянский гуманизм и его исто¬
риография. М., 1892; СПб., 1914. Т. 1-4.
Важнейшие моменты в истории средневеко¬
вого папства. СПб., 1901.
Падение античного миросозерцания. Куль¬
турный кризис в Римской империи. СПб.,
1901.
Очерки итальянского Возрождения. М.,
1896; 1910.
Иллюстрированные чтения по культурной
истории. М., 1893. Вып. 1: Египетские бо¬
ги, их храмы и изображения. 1894;
Вып. 2: Средневековая церковная готика
и ее исторические основания. 1896;
Вып. 3: Финикийские мореплаватели и их
культура. 1896; Вып. 4: Ассирийский на¬
род и его боги покровители. 1899; Вып. 5:
Кто были наши предки? Где и как они
жили?
Очерки развития философской мысли в эпо¬
ху Возрождения. 1. Миросозерцание
Франческо Петрарки // Вопросы филосо¬
фии и психологии. 1897. № 1,3.
Литература о М.С. Корелине
Геръе В.И. М.С. Корелин // Речь и отчет, чи¬
танные в торжественном собрании Мос¬
ковского университета 12 января 1900.
М., 1900.
Кареев Н.И. Итальянский гуманизм и его
новый исследователь // Вести. Европы.
1893. № 8.
Кареев Н.И. М.С. Корелин как историк гу¬
манизма // Рус. мысль. 1900. № 5.
Сафронов Б.Г Вопросы исторической тео¬
рии в работах М.С. Корелина. М., 1984.
Владимир Дорофеевич Королюк
(1921-1981)
В истории отечественной науки вто¬
рой половины XX века крупным со¬
бытием стало возрождение слависти¬
ки, как важной отрасли этой науки, но
возрождение в иной, измененной фор¬
ме по сравнению со славистикой доре¬
волюционного времени. С этим воз¬
рождением славистики неразрывно
связана фигура В.Д. Королюка.
В.Д. Королюк родился в 1921 г. в
семье служащего железной дороги.
Его мать Софья Адамовна, происхо¬
дившая из интеллигентной польской
семьи, сохранявшей культурные тра¬
диции своей родины, оказала большое
влияние на своего сына. Еще в семье
определился его интерес к истории
Польши, которая позднее стала глав¬
ным предметом его научных занятий.
Для развития юноши уже в эти ранние
годы имело значение, что знания, по¬
лучаемые им в школе или из книг о
многих событиях прошлого, приобре¬
тали совсем иное освещение в разго¬
ворах матери с ее сестрами, в поль¬
ских книгах, хранившихся в доме. Ин¬
формация о тяжелых и сложных пе¬
рипетиях долгого русско-польского
конфликта позднего средневековья и
Нового времени поступала к нему как
бы одновременно от обеих сторон.
Важно, что юноша не стал пленником
ни одной, ни другой традиции, выра¬
ботав по отношению к ним свою вну¬
треннюю независимую позицию.
Именно эта духовная независимость
от историографической традиции,
способность к выработке самостоя¬
тельного, не зависящего от историо¬
графических штампов взгляда на са¬
мые разные вопросы производила
наиболее сильное впечатление на лю¬
дей, общавшихся с В.Д. Королюком в
его зрелые годы.
При так рано определившемся кру¬
ге интересов неудивительно, что, по¬
ступив в 1938 г. на исторический фа¬
культет Московского университета,
В.Д. Королюк уже на втором курсе
стал участвовать в специальных заня¬
тиях на только что созданной кафедре
истории южных и западных славян
под руководством В.И. Пичеты.
В.И. Пичета стал его первым учите¬
лем. В.Д. Королюк скоро стал не
только его учеником, но и близким
человеком, постоянно бывал у него
дома, с интересом слушая разговоры
хозяина с Б.Д. Грековым и Е.В. Тарле.
Владимир Дорофеевич был очень
привязан к своему учителю, после его
532
В.Д. Королюк
смерти приложил большие усилия для
издания и переиздания его работ, в не¬
скольких статьях дал яркую характе¬
ристику своего учителя, и его вклада в
науку и его незаурядной личности.
В.И. Пичета был последним круп¬
ным представителем “русской шко¬
лы” в изучении истории Великого
княжества Литовского, в центре вни¬
мания которой находились социально-
экономическая и социально-полити¬
ческая история этого государства. Ко
времени, когда В.Д. Королюк стал его
учеником, круг научных интересов
В.И. Пичеты изменился. С одной
стороны, от эпохи развитого средне¬
вековья его интерес переключился к
истокам славянской истории, к эпохе
зарождения славянской государствен¬
ности, с другой стороны его внимание
привлекла роль польского вопроса в
международных отношениях первой
половины XIX века. Оба эти направ¬
ления научной деятельности В.И. Пи-
четы в его поздние годы получили
своеобразное продолжение в творче¬
стве его ученика.
Обращение В.И. Пичеты к истокам
польской истории было связано, как
представляется, с теми важными зада¬
чами, которые легли на его плечи, ко¬
гда с начавшимся возрождением
славистики возникла необходимость
заняться организацией исследований
истории западных славян. Разумеется,
русская дореволюционная славистика
к 1917 г. имела за собой достаточно
долгий путь и немалые достижения.
Однако следует иметь в виду, что сла¬
вистика того времени была прежде
всего филологической дисциплиной и
ее наиболее значительные успехи бы¬
ли связаны с изучением средневеко¬
вых литературных памятников, а мно¬
гим другим аспектам исторического
процесса уделялось гораздо меньше
внимания. Кроме того, эти достиже¬
ния были связаны прежде всего с изу¬
чением исторических судеб южных
славян, в то время как интерес к исто¬
рии западных славян в средние века не
был постоянным, а, главное, он был
ограничен тематически. В истории
чешского общества, например, глав¬
ное внимание привлекала к себе рели¬
гиозная жизнь этого общества в
XV-XVI вв. Что касается польской ис¬
тории, то постоянное внимание иссле¬
дователей привлекала к себе прежде
всего история конфликтов, связанных
с польским присутствием на белорус¬
ских и украинских землях, а внутрен¬
ние проблемы самого польского об¬
щества оставались за пределами вни¬
мания. Представляется, что обраще¬
ние В.И. Пичеты к истокам польской
истории было связано не только с тем,
что в условиях Второй мировой вой¬
ны, когда нацизм угрожал самому су¬
ществованию славянских народов,
появилась потребность напомнить о
самостоятельных истоках их истории.
Обращаясь к теме, никак не связан¬
ной с конфликтами Польши с ее вос¬
точными соседями, В.И. Пичета хотел
привлечь внимание коллег и учеников
к проблемам собственно польской ис¬
тории.
Думается, несколько другими об¬
стоятельствами объяснялось обраще¬
ние к истории международных отно¬
шений исследователя, занимавшегося
всю жизнь проблемами социальной
истории. Дело было не только в том,
что в распоряжении исследователей
“польского вопроса” появился обиль¬
ный, ранее неизвестный архивный ма¬
териал. При изучении международ¬
ных отношений было больше воз¬
можностей для самостоятельного ис¬
следования. Содержание такой рабо¬
ты не определялось так четко систе¬
мой методологических постулатов,
жестко регулировавших к этому вре¬
мени правила исследования социаль¬
ных процессов. С этим, как представ¬
ляется, связан был и интерес В.Д. Ко-
ролюка к этой тематике.
533
В.Д. Королюк
Тема, над которой В.Д. Королюк
начал работать в 1943 г. как аспирант
В.И. Пичеты и исследование которой
завершилось защитой диссертации в
июне 1948 г. (уже после смерти учите¬
ля), была также связана с изучением
международных отношений, но более
раннего времени. Предметом исследо¬
вания Владимира Дорофеевича стали
русско-польские отношения в первые
годы Северной войны, когда после
вторжения в Польшу войск Карла XII
постепенно сложился русско-поль¬
ский союз для совместной борьбы
против шведов. Работа весьма значи¬
тельная по объему (свыше 35 п.л.), ос¬
нованная на изучении большого круга
русских архивных фондов, была опуб¬
ликована частями в III—VII, X томах
“Ученых записок” Института славяно¬
ведения и отдельной книгой в Поль¬
ше.
Достоинства работы молодого ис¬
следователя не исчерпывались лишь
обилием собранных и использован¬
ных им фактов. Хотелось бы отметить
три черты этой работы, характерные
для индивидуальности исследователя
и одновременно сделавшие ее замет¬
ным событием в избранной им для
изучения отрасли исторического зна¬
ния. Работа отличалась стремлением
рассматривать русско-польские отно¬
шения как часть общеевропейской си¬
стемы международных отношений.
С этой целью автор изучал материа¬
лы архивных фондов, содержавших
сведения о сношениях России со всеми
европейскими государствами, кото¬
рые эти отношения поддерживали:
Речью Посполитой и Швецией. Исто¬
рическое событие выступало при
таком подходе как результат взаимо¬
действия многих факторов, в том числе
и таких, которые не были непосредст¬
венно связаны с ходом Северной вой¬
ны. С развернутым обоснованием не¬
обходимости именно такого подхода к
изучению международных отношений
неоднократно выступал Б.Ф. Порш-
нев, но произошло это гораздо позд¬
нее. К тому же исследование Королю-
ка больше соответствует такому под¬
ходу, чем собственные работы Порш-
нева. Труд Королюка в дальнейшем
стал образцом для целого ряда иссле¬
дований по истории международных
отношений, выполненных его колле¬
гами и учениками. Вторая черта, ко¬
торая должна быть отмечена, это на¬
личие в работе тонких наблюдений,
основанных на анализе обширного
материала, которые показывают, как
русские дипломатические представи¬
тели в Речи Посполитой добивались
своих целей, лавируя между интереса¬
ми отдельных политических группи¬
ровок этой страны и европейских дер¬
жав, стремившихся подчинить Речь
Посполитую своему влиянию. В этой
части работа представляет собой важ¬
ный вклад в изучение становления
русской дипломатии Нового времени.
Наконец, важно отметить стремление
исследователя показать историческое
событие как результат взаимодейст¬
вия внутренних и внешних факторов.
В работе показано, как острый внут¬
риполитический кризис в Речи Поспо¬
литой накладывал отпечаток на
внешнюю политику этого государства
и, напротив, как действия соседних
держав влияли на развитие внутрипо¬
литического кризиса. С этого времени
стремление рассматривать историче¬
ское явление как результат взаимо¬
действия многих факторов стало од¬
ной из главных отличительных черт
научного творчества ученого. В таком
подходе к изучению исторических яв¬
лений следует видеть, как теперь ста¬
новится ясным, скрытую полемику с
господствовавшими в то время пред¬
ставлениями, что историческое разви¬
тие определяют почти исключитель¬
но внутренние факторы, действие ко¬
торых следовало характеризовать в
соответствии с твердо установленны¬
534
В.Д. Королюк
ми правилами. Акцент на роли внеш¬
них условий позволял хотя бы в огра¬
ниченных рамках попытаться наме¬
тить дорогу к более сложной характе¬
ристике исторического прошлого.
По окончании аспирантуры в январе
1947 г. В.Д. Королюк стал сотрудни¬
ком только что созданного Института
славяноведения Академии наук, в сте¬
нах которого прошла вся его дальней¬
шая жизнь. Вскоре после его поступ¬
ления в институт в июне 1947 г. умер
В.И. Пичета и на плечи молодого,
только что защитившего диссерта¬
цию исследователя легла трудная за¬
дача - ему пришлось принять участие
в создании первой в отечественной на¬
уке академической истории Польши.
Задача была сложной сама по себе, но
и решать ее пришлось в очень слож¬
ных условиях. Объективная слож¬
ность заключалась в том, что не было
возможности опереться на солидные
традиции отечественной науки, в ко¬
торой история Польши вовсе не была
в центре внимания. Единственное по¬
собие, каким мог бы воспользоваться
В.Д. Королюк, курс лекций по исто¬
рии западных славян, написанный
М.К. Любавским (он вышел двумя из¬
даниями в 1917 и 1918 гг.), был слиш¬
ком кратким и к середине XX в. безна¬
дежно устарел. Положение дополни¬
тельно осложнялось тем, что партий¬
но-государственные круги, давшие
санкцию на возобновление изучения
истории южных и западных славян в
учебных заведениях и академических
учреждениях, ожидали от ученых та¬
кого изображения прошлого, которое
бы соответствовало официальной ме¬
тодологии и интересам внешней поли¬
тики Советского Союза. Отсюда та¬
кие черты академического издания,
как особое внимание к конфликтам
между классами, отрицательные
оценки роли и деятельности католи¬
ческой церкви (которые В.Д. Коро¬
люк вовсе не разделял), подчеркива¬
ние постоянно угрожавшей Польше
германской опасности (это представ¬
ление, впрочем, искренне разделяли
многие не только отечественные, но и
польские историки, пережившие Вто¬
рую мировую войну). Что касается
всемерного подчеркивания роли клас¬
совых противоречий и классовых кон¬
фликтов, то этого искажения истори¬
ческого прошлого В.Д. Королюк в
значительной мере избежал, уклонив¬
шись от написания глав по социально-
экономической истории. Что касается
других недостатков издания, то
В.Д. Королюк несет за них ответст¬
венность вместе с другими авторами.
Было бы однако неправильно ограни¬
читься только указаниями на недос¬
татки этого труда. Несмотря на все
неизбежные издержки на свет появи¬
лось первое в отечественной науке
столь подробное и систематическое
изложение главных проблем поль¬
ской истории (а не только истории
отношений поляков с их восточными
соседями), изложение, в котором бы¬
ли широко использованы результаты
исследований польских ученых меж¬
военного периода и первых послево¬
енных лет. А само это изложение было
свободно от конфессиональных при¬
страстий и карикатурных характери¬
стик и польских государственных ин¬
ститутов, и польских политических
деятелей, от которых не были вполне
свободны даже лучшие работы рус¬
ских дореволюционных исследовате¬
лей. В этом большом по объему и напи¬
санном в сжатые сроки труде (в 1951 г.
был подготовлен для обсуждения про¬
спект книги, в 1954 г. она вышла в
свет). В.Д. Королюком были написа¬
ны полностью разделы о эпохе ранне¬
го средневековья, а затем разделы по
социально-политической истории и
внешней политике Польского госу¬
дарства вплоть до XVII века. Особо
следует сказать о параграфах, в кото¬
рых исследователь рассказывает о
535
В.Д. Королюк
Втором и Третьем разделах Польши,
текстах, написанных с глубоким со¬
чувствием к польскому народу, пере¬
жившему трагедию гибели своего го¬
сударства. Работа над столь широким
по хронологическому охвату и по про¬
блематике трудом имела большое
значение для формирования индиви¬
дуальности молодого исследователя.
В ходе работы над “Историей Поль¬
ши” окончательно сложились такие
свойства его научного дарования, как
масштабность мышления, умение не
только увидеть предмет исследования
во всем многообразии его связей, но и
сразу найти в этом многообразии са¬
мую суть, не отвлекаясь и не соблаз¬
няясь колоритными, но второстепен¬
ными деталями, и одновременно уме¬
ние изложить эту суть лаконично и
стройно.
Со второй половины 50-х гг. в твор¬
честве В.Д. Королюка на первый план
вышли исследования, посвященные
изучению раннего средневековья, од¬
нако интерес к этой тематике у него
проявился еще в годы обучения в уни¬
верситете: этот интерес привел его в
семинар такого крупного знатока ев¬
ропейского раннего средневековья,
как Н.П. Грацианский. Хотя отноше¬
ния В.Д. Королюка с Грацианским не
были такими близкими, как его отно¬
шения с Пичетой, на становление его,
как исследователя раннего средневе¬
ковья, занятия в семинаре Грациан¬
ского оказали серьезное влияние.
Именно в этом семинаре В.Д. Коро¬
люк в полной мере понял, какой шко¬
лой для студента может быть работа
под руководством опытного препода¬
вателя над текстами раннего средне¬
вековья. Поэтому позднее он принял
самое активное участие в реализации
издания в серии “Памятники средне¬
вековой истории народов Централь¬
ной и Восточной Европы”, целью ко¬
торого было снабдить преподавате¬
лей вузов доступными для студентов
изданиями средневековых источни¬
ков. Ряд томов этой серии вышел под
его редакцией, среди них такие важ¬
нейшие памятники ранней истории
славян, как первая польская хроника
Галла Анонима, “Славянская” хрони¬
ка Гельмольда, жития Кирилла и Мс-
фодия. Именно в семинаре Грациан¬
ского, прославившегося своим умени¬
ем анализировать скупые и много¬
значные тексты раннего средневеко¬
вья, студент В.Д. Королюк приобрел
те навыки, которые позволили ему в
дальнейшем извлекать из текстов сре¬
дневековых книжников информацию
недоступную его предшественникам.
От Н.П. Грацианского В.Д. унаследо¬
вал и строгость в оценке необоснован¬
ных источниковедческих построений,
которая была характерна для него
как участника научных дискуссий.
Работа в семинаре Грацианского
оказала влияние и на круг интересов
молодого исследователя; на долгое
время одним из главных объектов его
научных интересов стала история по-
лабских славян, научное изучение
которой возобновилось в 40-х гг. бла¬
годаря Н.П. Грацианскому. Свои срав¬
нительно немногие работы в этой об¬
ласти исследователь отделывал долго
и тщательно. Работа над наиболее
крупной из них о так называемом го¬
сударстве Готшалка, начатая еще в
начале 40-х гг. в семинаре Н.П. Граци¬
анского, получила окончательную ре¬
дакцию в 1962 г. В работах, посвя¬
щенных этой проблематике, ученый
предложил свой ответ на один из глав¬
ных вопросов, занимавших исследова¬
телей исторических судеб этой ветви
западных славян: почему в отличие от
других славянских народов полабские
славяне не смогли в эпоху раннего
средневековья создать единое сильное
государство.
Опираясь на данные письменных
источников и на результаты археоло¬
гических исследований, В.Д. Королюк
536
В.Д. Королюк
пришел к выводу, что факторы, опре¬
делявшие внутреннее развитие полаб-
ских славян, были такими же, как у
других славянских народов, а общий
уровень развития был первоначально
даже выше благодаря соседству с бо¬
лее развитым феодальным миром.
Однако положение принципиально
изменилось с резким усилением экс¬
пансии германских феодалов на земли
полабских славян. В условиях посто¬
янной войны и усиления в связи с этим
роли народного ополчения заверше¬
ние процесса формирования государ¬
ственности, что предполагало отстра¬
нение основных масс населения от
участия в политической жизни и в
войне, оказалось невозможным. В ра¬
боте о государстве Готшалка, посвя¬
щенной изучению истории попыток
укрепления княжеской власти одного
из объединений полабских славян -
бодричей, автор показал, что главная
тенденция развития находила свое вы¬
ражение в настойчивых попытках
князей укрепить свою власть, исполь¬
зуя для этого любые возможности;
при благоприятной внешней ситуации
эти попытки временно приводили к
серьезным результатам, но с исчезно¬
вением такой ситуации сошли на нет.
Таким образом, при наличии неблаго¬
приятных внешних условий внутрен¬
ний механизм развития, ведущий к об¬
разованию классового общества и го¬
сударства, дал серьезный сбой и не
смог привести к такому же законо¬
мерному итогу, как у других славян¬
ских народов. Тем самым В.Д. Коро¬
люк хотел показать, что основные
закономерности развития действуют
отнюдь не механически.
Большая часть работ Королюка,
посвященных раннему средневеко¬
вью, была связана с прослеживанием
исторических судеб Древнепольского
и Древнечешского государств. Здесь
следует прежде всего сказать о книге
“Древнепольское государство”, издан¬
ной в 1957 г. Это был первый в отече¬
ственной славистической литературе
пример самостоятельного исследова¬
ния (в определенном противоречии с
заглавием) всей эпохи перехода от
первобытнообщинного к феодально¬
му строю на польских землях. По своим
хронологическим рамкам эта работа
до сих пор не имеет аналогов в отече¬
ственной литературе. Основное со¬
держание и экономических и социаль¬
ных сдвигов, которыми ознаменова¬
лось рождение нового общества, ав¬
тор характеризовал в соответствии с
общепринятыми в науке того времени
представлениями, получившими наи¬
более ясную и законченную форму в
работе Б.Д. Грекова “Киевская Русь”
Однако при этом работа Королюка
отличалась двумя важными особенно¬
стями. Относя, как и Греков, распад
первобытнообщинного строя и заро¬
ждение феодального к VI-VII вв., Ко¬
ролюк настойчиво ставил вопрос, в
каких формах, в каких институтах,
возможно, внешне не отличавшихся
от институтов эпохи военной демо¬
кратии, осуществлялось на этом этапе
господство феодальных отношений в
обществе до того, как сложилась сис¬
тема институтов раннефеодального
государства. В настоящее время ис¬
следователи не разделяют положение
о столь раннем развитии феодальных
отношений у славян вообще и у пред¬
ков современных поляков в частно¬
сти, однако поставленный исследова¬
телем вопрос о формах организации
общества в эпоху распада первобыт¬
нообщинного строя и о том, как обес¬
печивала свое государство в обществе
зарождавшаяся социальная (но еще не
феодальная) элита, сохраняет свою
актуальность.
Другой вопрос, поднятый в книге (к
его обсуждению исследователь обра¬
щался и позднее) - это роль рабовла¬
дельческого уклада в процессе стано¬
вления феодального общества. Во¬
537
В.Д. Королюк
преки распространенному в 1950-е г.
представлению о падении роли этого
уклада с зарождением феодальных
отношений он отстаивал иную точку
зрения, которая, как представляется,
гораздо больше соответствовала
сложному процессу генезиса классо¬
вого общества. По его мнению, фор¬
мирование феодальных отношений на
первых этапах привело, наоборот, к
временному усилению рабовладель¬
ческого уклада, чем и объясняется по¬
явление в раннефеодальном обществе
социальных групп, для которых были
характерны особенно тяжелые фор¬
мы зависимости. В настоящее время
эта точка зрения не без активного
участия В.Д. Королюка получила пре¬
обладание в нашей исторической ли¬
тературе.
Наконец, и в этой книге получил
отражение интерес ученого к воздей¬
ствию внешних факторов на ход исто¬
рического процесса. В этом отноше¬
нии представляют интерес его наблю¬
дения над связью между развитием на
землях будущей Польши и их контак¬
тами с римской цивилизацией. Так, с
развитием контактов с римским куль¬
турным кругом он связывал хозяйст¬
венное оживление, развитие гончар¬
ного дела и железоделательного про¬
изводства на этих землях в первые
века нашей эры, а с падением Римской
империи разрыв этих связей привел к
упадку целого ряда отраслей хозяйст¬
венной деятельности. Оживление хо¬
зяйственной жизни в IX-X вв., в пери¬
од складывания раннефеодального
Польского государства, происходило
в условиях, когда формировалась сис¬
тема торговых путей, связывавших
между собой страны Европы и Азии, в
которой польские земли оказались
одним из важных соединительных
звеньев. Как важное достоинство кни¬
ги следует отметить яркую характе¬
ристику деятельности польских пра¬
вителей, направленной на завоевание
для Польши признанного места в
складывающейся системе общеевро¬
пейских межгосударственных отно¬
шений. Сделанные наблюдения были
затем развиты и дополнены в доктор¬
ской диссертации В.Д. Королюка
“Западные славяне и Киевская Русь в
X-XI вв.”, опубликованной в 1964 г.
Хотя формально тема работы ограни¬
чивалась историей взаимоотношений
Польского и Чешского государств с
Киевской Русью, в действительности
автор вышел за рамки этой темы, ре¬
конструировав весь процесс формиро¬
вания системы межгосударственных
отношений в восточной части Евро¬
пы, где возникали первые славянские
государства, претендовавшие на свое
место в средневековой Европе. Нель¬
зя сказать, чтобы в научной литерату¬
ре такая проблематика не рассматри¬
валась. Здесь можно отметить целый
ряд работ, посвященных “созданию
Центральной Европы”, в особенности
вышедшую под таким названием из¬
вестную книгу Ф. Дворника. Посвя¬
щенная этой проблематике немецкая,
чешская и польская литература под¬
верглась в работе критическому ана¬
лизу, а русский читатель введен в курс
обсуждаемых проблем. Вместе с тем в
этих работах внимание сосредоточи¬
валось на взаимоотношениях Поль¬
ского и Чешского государств с запад¬
ным миром, прежде всего в лице их
могущественного соседа - Империи.
Напротив, исследование В.Д. Коро¬
люка показало процесс формирова¬
ния межгосударственных отношений
в восточной части Европы во всей его
полноте, с участием в этом процессе
не только западного, но и восточного
соседа Польши и Чехии - Киевской
Руси, которая также стремилась най¬
ти свое место в Европе раннего сред¬
невековья. Одним из наиболее важ¬
ных результатов этого исследования
был вывод, что развитие связей меж¬
ду группой “новых” государств, нахо¬
538
В.Д. Королюк
дившихся на одном уровне развития и
решавших сходные задачи, шло в
X-XI вв. по восходящей линии, а связи
эти были весьма разнообразными, да¬
леко не ограничиваясь политической
сферой. В этот период принадлеж¬
ность государства к римской или кон¬
стантинопольской церковной юрис¬
дикции еще не определяла жестко его
места на политической и культурной
карте Европы. Этот вывод исследова¬
теля получает все новые подтвержде¬
ния в работах ученых разных специ¬
альностей.
Для традиционной отечественной
славистики было новым явлением и
обращение к изучению внутреннего
развития Польши на самых ранних
этапах ее истории и рассмотрение
международных отношений в таких
широких пространственных и хроно¬
логических рамках. Благодаря твор¬
ческой инициативе В.Д. Королюка во¬
прос о характере первых славянских
государств оказался в центре внима¬
ния отечественных славистов, учив¬
шихся у В.Д. Королюка и широте по¬
становки проблем, и доказательности
аргументации. Из работ, посвящен¬
ных этой проблеме, следует выде¬
лить книгу, изданную в 1991 г., -
“Раннефеодальные государства и на¬
родности”, в которой группа отечест¬
венных и иностранных ученых изло¬
жила качественно новые представле¬
ния о характере раннефеодального
государства.
Уже на раннем этапе научного
творчества В.Д. Королюк был иссле¬
дователем, круг интересов которого
охватывал разные части славянского
мира и разные этапы его истории.
Сфера его интересов расширялась
как за счет постановки новых проб¬
лем, так и за счет обращения к исто¬
рии иных народов. С конца 60-х гг. в
творчестве В.Д. Королюка стал про¬
являться все больший интерес к изу¬
чению этнической истории славян¬
ских и романских народов восточной
части Европы, в особенности на са¬
мых ранних этапах их формирования.
Он специально разработал программу
комплексных исследований этногене¬
за как славянской общности в целом,
так и отдельных славянских народов,
которая могла бы быть реализована
усилиями представителей ряда обще¬
ственных дисциплин. Особое внима¬
ние он уделял при этом необходимо¬
сти изучения этнического самосозна¬
ния. Постоянный отпор с его стороны
встречали попытки характеризовать
этнические процессы на основе выде¬
ления археологических культур (даже
при условии соотнесения полученных
результатов с данными гидронимии и
топонимики). За конкретными возра¬
жениями скрывались причины более
глубокого мировоззренческого харак¬
тера. В противовес настойчивым по¬
пыткам исследователей найти какие-
то “объективные”, не зависимые от
сознания признаки народности или на¬
ции ученый активно поддерживал тех
своих современников-этнографов, ко¬
торые утверждали, что главным опре¬
деляющим признаком этнической
общности является сознание принад¬
лежности к этой общности и с его ис¬
чезновением распадается и сама этни¬
ческая общность. Сейчас такое пред¬
ставление можно считать общеприня¬
тым, но в то время энергичная защита
В.Д. Королюка такого тезиса имела
большое значение. В соответствии с
такой общей установкой исследова¬
тель настаивал на необходимости раз¬
работки специальной методики анализа
письменных источников для изучения
развития этнического самосознания:
только в них и зафиксировано и само
существование этнического самосоз¬
нания, и его характерные особенно¬
сти. Важное место при этом должны
были занять и реконструкция текста
отдельных свидетельств на основе
анализа рукописной традиции и их но¬
539
В.Д. Королюк
вое прочтение с учетом особенностей
и языка памятника и языка эпохи. По
иронии судьбы В.Д. Королюк скон¬
чался, когда коллектив сотрудников
отдела средних веков, который он
возглавлял, только приступил к реа¬
лизации поставленной им задачи.
Но именно творческая инициатива
В.Д. Королюка лежала у истоков та¬
ких начинаний, как подготовка трех¬
томного исследования по истории раз¬
вития этнического самосознания
славянских народов в эпоху средневе¬
ковья и двухтомного “Свода древней¬
ших письменных известий о славя¬
нах”, которые стали выдающимся яв¬
лением не только отечественной, но и
мировой науки. Уже на ранних этапах
научного творчества В.Д. Королюк
размышлял об особенностях развития
разных регионов восточной части Ев¬
ропы. Особенности эти в то время он
был склонен связывать с воздействи¬
ем внешних факторов. Эти представ¬
ления подверглись проверке, когда
ученый предпринял попытку опреде¬
лить особенности развития такого ис¬
торического региона, как Юго-Вос¬
точная Европа в эпоху раннего сред¬
невековья. В исторической науке к
тому времени существовало достаточ¬
но четкое представление о типологии
процессов формирования феодально¬
го общества в Европе с характерным
для него противопоставлением регио¬
нов, где феодальное общество скла¬
дывалось в результате синтеза антич¬
ного наследия и традиций, принесен¬
ных варварами, и регионов, в которых
такое взаимодействие не наблюда¬
лось и формирование феодальных
отношений происходило на основе
внутреннего развития варварского об¬
щества. В рамках такого противопо¬
ставления Юго-Восточная Европа, зем¬
ли, входившие в состав Римской импе¬
рии, рассматривалась как регион, для
которого было характерно взаимо¬
действие античного и варварского на¬
чал. В.Д. Королюк показал, что такое
взаимодействие носило здесь качест¬
венно иной характер, чем, например,
на территории Франции. В этом вза¬
имодействии основную роль играли
массы пришлого населения, главным
образом славянского, которые пол¬
ностью разрушили структуры, харак¬
терные для позднеримского общест¬
ва (в том числе и церковную органи¬
зацию). В таких условиях речь могла
идти лишь о сохранении некоторых
навыков хозяйственной жизни, харак¬
терных для населения римских
провинций на Балканах, но не о со¬
хранении таких традиций античного
общества, которые могли бы ока¬
зать влияние на формирование на
территории Юго-Восточной Европы
феодального общества.
Однако этот регион отличался ря¬
дом особых черт, появление которых,
как показал В.Д. Королюк, было свя¬
зано с тем, что процесс исторического
развития протекал здесь в условиях
взаимодействия земледельцев-славян,
ассимилировавших дославянское зем¬
ледельческое население, пастушеско¬
го романизованного населения и ряда
селившихся на землях этого региона в
эпоху раннего средневековья кочевых
народов. Это дало исследователю ос¬
нование рассматривать значительную
часть Юго-Восточной Европы, где
имело место длительное взаимодейст¬
вие этносоциальных общностей с раз¬
ными способами ведения хозяйства,
как особый регион, названный им
контактной зоной - зоной контактов
между народами, принадлежащими к
разным культурным мирам. Исследо¬
ватель настойчиво ставил вопрос о не¬
обходимости изучения особенностей
формирования феодальных отноше¬
ний и феодальной государственности
в условиях взаимодействия земледель¬
ческого, кочевого и пастушеского на¬
селения. В этой связи он указывал на
то, что исследователи обращают вни¬
540
В.Д. Королюк
мание на те черты, которые сближа¬
ют государства этого региона с ранне¬
феодальными государствами Цент¬
ральной и Восточной Европы, и от их
внимания ускользают те специфиче¬
ские особенности, которые явились
результатом указанного взаимодейст¬
вия. Поставленная В.Д. Королюком
задача до сих пор не нашла оконча¬
тельного решения, хотя и венгерски¬
ми, и болгарскими учеными были
предприняты значительные усилия,
чтобы выявить роль традиций коче¬
вого мира в формировании феодаль¬
ных государств на территории Юго-
Восточной Европы.
Интерес к особенностям историче¬
ского развития на территории Юго-
Восточной Европы, наметившийся в
трудах, посвященных проблемам ти¬
пологии феодализма, нашел свое вы¬
ражение в дальнейшем в ряде работ, в
которых В.Д. Королюк попытался
найти новые свидетельства, которые
помогли бы реконструировать древ¬
нейшие этапы истории пастушеского
романизованного населения на Балка¬
нах, начиная с эпохи Великого пересе¬
ления народов, и его взаимоотноше¬
ний с пришлым славянским населени¬
ем. В этих исследованиях нашло яркое
отражение умение исследователя из¬
влекать новую информацию из таких
скупых и давно известных письмен¬
ных свидетельств, как сообщения о
“влахах” - предках восточных роман-
цев в “Повести временных лет” и в
хронике венгерского Анонима. Ре¬
конструкция исторических схем древ¬
нерусского и венгерского хронистов,
раскрытие их идейного смысла дало
В.Д. Королюку возможность отде¬
лить от тенденциозных вымыслов
обоих хронистов, связанных с их по¬
пытками найти место своего народа в
развитии мировой истории, реальные
свидетельства о проживании в бассей¬
не Дуная романизованного населения,
ведущего пастушеское хозяйство, и о
его первых контактах с пришедшими
на Дунай славянами, а затем с венгра¬
ми. Тем самым исследователь показал
необходимость учитывать роль этого
компонента в процессах, разворачива¬
ющихся на территории Подунавья, на¬
чиная с эпохи Великого переселения
народов. Тем самым общее положе¬
ние о территории Юго-Восточной Ев¬
ропы, как контактной зоне, получило
дополнительное конкретное обосно¬
вание. Подводя итоги этому обзору
научного творчества В.Д. Королюка,
хотелось бы еще раз обратить внима¬
ние на его постоянное стремление
углубить и обновить проблематику
исследований в той отрасли знания, с
которой были связаны его основные
интересы - раннее средневековье вос¬
точной части Европы. Не вступая в
прямую полемику с господствовавши¬
ми схемами общественного развития,
он постоянно обращал внимание ис¬
следователей на ситуации, в которых
эти схемы полностью не работали,
указывал на серьезную роль факто¬
ров, которым в этих схемах отводи¬
лось лишь второстепенное значение,
старался уделять внимание таким ас¬
пектам исторического процесса, кото¬
рые не находились в центре внимания
современной ему науки. И эти рабо¬
ты, и постоянные устные дискуссии
вокруг постоянно поднимавшихся
ученым вопросов способствовали по¬
иску путей для более объективного и
глубокого познания исторического
прошлого.
В зрелый период его творчества
особенности дарования В.Д. Королю¬
ка как прекрасного аналитика, обла¬
давшего незаурядным комбинацион¬
ным талантом и одновременно иссле¬
дователя, стремившегося к решению
общих проблем исторического разви¬
тия, получали наиболее яркое выра¬
жение в жанре проблемного очерка, в
котором исследователь, либо анали¬
зируя ход какой-либо дискуссии, при¬
541
В.Д. Королюк
ходил к постановке новых вопросов и
выработке новой программы исследо¬
ваний, либо, отталкиваясь от тща¬
тельного анализа ряда конкретных
свидетельств, предлагал новое ориги¬
нальное решение важного научного
вопроса.
Говоря о роли В.Д. Королюка в
развитии отечественной славистики,
следует сказать о нем и как о челове¬
ке, руководившем долгое время од¬
ним из подразделений Института сла¬
вяноведения, сначала сектором сла¬
вяно-германских отношений, а затем
сектором истории средних веков.
Господствовавшая в обоих этих кол¬
лективах теплая, дружеская и твор¬
ческая атмосфера не возникла в них
сама по себе, а была результатом на¬
пряженных усилий их руководителя,
отнимавших у него времени не мень¬
ше, чем его собственное творчество.
Созданию творческой атмосферы в
немалой мере способствовало умение
Владимира Дорофеевича быстро
ориентироваться в круге научных ин¬
тересов своих сотрудников, выявлять
причины их успехов и неудач, предла¬
гать конструктивные решения, изла¬
гать подчас строгую и принципиаль¬
ную критику в форме дружеского со¬
вета. Пожалуй, лучшей похвалой
В.Д. Королюку как руководителю и
организатору научных исследований,
может послужить то, что, оставшись
без него, созданный им коллектив
оказался способным к самостоятель¬
ному решению поставленных им за¬
дач.
Основные труды В.Д. Королюка
Свидание в Биржах и первые переговоры о
польско-русском союзе // ВИ. 1948. № 4.
История Москвы. М., 1952. Т. 1. Совм.
с А.В. Арциховским, С.В. Бахрушиным
и др.
История Польши. М., 1954. Т. 1. Совм. с
Ю.В. Бромлеем, И.Ф. Бэлзой и др. То же.
2-е доп. изд. М., 1956. Т. 1.
Ливонская война: К истории внешней поли¬
тики Русского централизованного госу¬
дарства во 2-й половине XVI в. М., 1954.
Очерки истории СССР: Период феодализма:
Конец XV в. - начало XVII в. М., 1955.
Совм. с С.В. Бахрушиным, Л.В. Данило¬
вой и др.
История Чехословакии. М., 1956. Т. 1. Совм. с
А.И. Виноградовой, С.В. Никольским и др.
Древнепольское государство. М., 1957.
История южных и западных славян. М.,
1957. Совм. с И.М. Белявской, Ю.В. Бро¬
млеем и др.
Контактная зона в Юго-Восточной и Цент¬
ральной Европе эпохи раннего средневе¬
ковья и проблемы ее этнической истории //
ССл. 1974. № 1.
Развитие этнического самосознания славян¬
ских народов в эпоху раннего средневеко¬
вья. М., 1982. Совм. с Г.Г. Литавриным и др.
* * *
Библиография работ В.Д. Королюка // Ко¬
ролюк В.Д. Славяне и восточные роман-
цы в эпоху раннего средневековья: Поли¬
тическая и этническая история. М., 1985.
Литература о В.Д. Королюке
Флор я Б.Н. Владимир Дорофеевич Коро¬
люк: (Очерк творческого пути) // Коро¬
люк В.Д. Славяне и восточные романцы
в эпоху раннего средневековья: Полити¬
ческая и этническая история. М., 1985.
Георгий Львович Курбатов
(1929-2003)
Имя профессора Георгия Львовича
Курбатова прочно вписано в историю
отечественного византиноведения.
Его книги давно завоевали популяр¬
ность у нас в стране и за ее пределами.
Не менее был он известен своими вы¬
ступлениями на региональных и меж¬
дународных научных конференциях,
съездах, конгрессах. Его ученики ра¬
ботают во многих высших учебных
заведениях, академических институ¬
тах, библиотеках, архивах, музеях
России и нынешнего ближнего зару¬
бежья. Под его руководством писали
дипломные работы, готовили диссер¬
тации, проходили стажировку специа¬
листы из Польши, Франции, Амери¬
ки, Сирии, Кубы.
Он всегда любил историографиче¬
скую тематику, не раз писал о своих
предшественниках и учителях, об их
вкладе в науку. Теперь, к глубокому
сожалению, пришла пора подводить -
пусть сугубо предварительные - итоги
его многолетней и плодотворной
работы.
Родился Георгий Львович 16 мая
1929 г. в Ленинграде, отец был геоло¬
гом, мать - врачом; родителей лишил¬
ся рано. Юность пришлась на военное
лихолетье. Со школьной скамьи увле¬
кавшийся историей средневековья, он
не колебался в выборе профессии и в
1947 г. поступил на исторический
факультет Ленинградского универ¬
ситета.
Вспоминая студенческие годы, Геор¬
гий Львович первым среди тех своих
университетских наставников, ко¬
торые оказали на него наибольшее
влияние, называл Бориса Александ¬
ровича Романова. Профессор Б.А. Ро¬
манов (1889-1957) вел с первокурсни¬
ками семинар по отечественной исто¬
рии. На его занятиях рутинное чтение
статей “Русской Правды” обретало
глубокий смысл, за скупой правовой
нормой студентам открывались инте¬
реснейшие социальные коллизии. Не¬
редко семинар переходил в беседу о
ремесле историка. Как раз в 1947 г.
вышла книга Б.А. Романова “Люди и
нравы Древней Руси”, где ученый на¬
глядно показал свое искусство про¬
никновения в духовный мир современ¬
ников “Слова о полку Игореве” Не
отсюда ли, от семинара и книги
Б.А. Романова шло обостренное вни¬
мание Георгия Львовича к людям да¬
лекого прошлого, позволившее ему в
мыслях и чувствах Ливания и Иоанна
543
Г.Л. Курбатов
Златоуста уловить реальное прелом¬
ление социальных, политических,
культурных тенденций их эпохи?
Первым опытом Георгия Львовича
на ниве медиевистики было выступле¬
ние в научном кружке при кафедре
истории средних веков с разбором мо¬
нографии академика Е.А. Косминского
“Исследование по аграрной истории
Англии XIII в.” Монографию, надо
сказать, отличает сложность и мате¬
риала, и авторской мысли. Тем не ме¬
нее выступление получилось весьма
дельным. Интерес к английской проб¬
лематике Георгий Львович сохранит
навсегда, но специально заниматься
историей Англии не стал. Посовето¬
вавшись с Б.А. Романовым, он оста¬
новил свой выбор на Византии.
В послевоенную пору византинове¬
дение на историческом факультете
Ленинградского университета пред¬
ставляла отдельная кафедра - единст¬
венная в Советском Союзе. Ее создал
в 1945 г. профессор Митрофан Ва¬
сильевич Левченко (1890-1955), при¬
лагавший все усилия, чтобы возро¬
дить захиревшую в межвоенные деся¬
тилетия российскую византинистику.
К преподаванию он привлек видных
специалистов - историков Е.Э. Лип¬
шиц и Н.В. Пигулевскую, искусство¬
веда А.В. Банк, филолога, блестящего
исследователя византийской литера¬
туры С.В. Полякову, Е.Э. Гранстрем и
других. Самому М.В. Левченко,
который прошел хорошую школу в
Петроградском университете у
М.И. Ростовцева, была присуща ши¬
рота научного кругозора. Среди его
исследований - работы о славянской
колонизации на Балканах, о форми¬
ровании крупного землевладения в
Византии, о мировоззрении византий¬
ского историка Агафия Миринейско-
го и проч. В последние годы жизни он
готовил капитальную монографию о
византийско-русских связях. На его
трудах лежит налет тех идеологиче¬
ских схем, какие насаждались у нас в
1930-1940-х годах (сейчас это броса¬
ется в глаза). Однако несмотря ни на
что он оставался глубоким исследова¬
телем и превосходным педагогом.
Георгия Львовича он ориентировал
на разработку истории города
IV-VII вв., прекрасно понимая, что
все суждения о взаимодействии антич¬
ных и средневековых начал в жизни
ранневизантийского общества оста¬
нутся спорными, а то и голословными,
если не будет уяснена суть процессов,
происходивших в городе, составляв¬
шем основу социальной и политиче¬
ской структуры античного мира.
Студенту Г.Л. Курбатову повезло с
наставниками. Политическая же ат¬
мосфера на истфаке - как и во всей
стране - внушала мало оптимизма.
Не спадала волна идеологических
кампаний. Ряд сотрудников и студен¬
тов истфака был арестован. Многих -
Б.А. Романова в том числе - изгнали
из Университета.
Человек в силу житейских обстоя¬
тельств военного времени рано по¬
взрослевший и для своих лет весьма
недурно эрудированный и мыслящий,
Георгий Львович смотрел на вещи не
всегда так, как предписывалось офи¬
циальной пропагандой. К примеру, в
1948 г. он со злой иронией отзывался
об академике Т.Д. Лысенко и триум¬
фе его идей в биологии. Конечно, ему,
подобно большинству его сверстни¬
ков и людей постарше, не были чуж¬
ды иллюзии насчет социалистическо¬
го идеала и его реализации в Стране
советов. Тем не менее он не мог не
ощущать отвратительности тянув¬
шейся годами охоты на ведьм. Вместе
с тем жизнь уже успела научить его
осторожности. Юный историк старал¬
ся держать язык за зубами, сознавая,
что нет иного выхода, как принять дик¬
туемые властью правила игры.
Вопрос был только в том, где прохо¬
дит граница допустимых компромис-
544
Г.Л. Курбатов
сов. При выборе линии поведения он
во многом следовал за своим научным
руководителем и другими наставника¬
ми. А руководимая М.В. Левченко ка¬
федра даже в самую тяжелую пору
выглядела на общем фоне далеко не
худшим образом. Ее сотрудники не
проявляли - столь часто встречавше¬
гося тогда - рвения в поиске идеоло¬
гических ошибок у собратьев по ре¬
меслу. По обязанности повторяя взя¬
тые из газет стереотипные формулы,
они, поскольку начальство постоянно
требовало от них изобличения визан-
тиноведов-космополитов, выбирали
мишенью критики преимущественно
иностранцев, которым это по крайней
мере не грозило никакими репрессия¬
ми. То, что писалось тогда об А. Гре-
гуаре и его коллегах, сейчас выглядит
дико. Но что было делать - тотали¬
тарная система вынуждала порядоч¬
ных людей кривить душой, внушая
самим себе и читателям нелепые
представления о западной науке.
Наметившееся с весны 1953 г. неко¬
торое потепление политического кли¬
мата в СССР застало Георгия Львови¬
ча в аспирантуре кафедры истории
средних веков (с которой в начале
1950 г. была слита недолговечная ка¬
федра византиноведения). Под руко¬
водством М.В. Левченко он продол¬
жал работу над темой “Городские
курии и сословие куриалов в ранней
Византии”. В эти годы на формирова¬
ние начинающего ученого, помимо
М.В. Левченко, сильно повлияли
Н.В. Пигулевская и М.Е. Сергеенко.
Нина Викторовна Пигулевская
(1894-1970), ученица крупнейшего
отечественного сириолога академика
П.К. Коковцова, была, как известно,
выдающимся знатоком истории
Ближнего Востока. Человек глубоко
религиозный, она понимала христиан¬
ские ценности и внутреннее единство
средиземноморского мира значитель¬
но глубже, чем многие из ее совре¬
менников. Во времена господства
вульгарно-материалистического и уз¬
ко-классового подхода к истории хри¬
стианства и церкви Н.В. Пигулевская
в своих печатных трудах уклонялась
от обращения к тем сюжетам и проб¬
лемам, где от нее требовалось бы сле¬
довать заранее предписанным сужде¬
ниям. Когда в 1964 году вышла ее кни¬
га “Арабы у границ Византии и Ирана
в IV-VI вв.”, она, по свидетельству Ге¬
оргия Львовича, с нескрываемой гор¬
достью говорила ему: “Обязательно
прочтите мою главу о христианизации
арабов. Наконец-то я написала то, что
хотела и как хотела”.
Именно Н.В. Пигулевской Георгий
Львович больше всего был обязан
своим пониманием восточнохристиан¬
ского мира, идеологии и культуры Ви¬
зантии. Она помогла начинающему
византинисту уяснить своеобразие пу¬
тей развития средневекового Востока.
Не меньшей удачей для молодого
ученого стало постоянное общение с
Марией Ефимовной Сергеенко
(1891-1987), крупнейшим специали¬
стом по римской истории. В центре ее
внимания было римское общество -
не диктаторы, не политические клики
и их борьба, а народ в самом широком
смысле этого слова, фундамент обще¬
ства. Ему был посвящен цикл ее работ
об аграрном строе, о взаимоотноше¬
ниях землевладельцев и земледель¬
цев, о характере и специфике римского
поместья. В отличие от многих своих
коллег, М.Е. Сергеенко стремилась
понять людей, общество, а не судить
их. В ее лексиконе не было оценоч¬
ных формул типа “они были правы”
или “не правы”.
Одна из последних книг М.Е. Сер¬
геенко носила малопривычное для то¬
го времени название “Простые люди
древней Италии” Расхожей концеп¬
ции “плебс - люмпен-пролетариат” в
ней была противопоставлена идея
гражданского общества, имевшего
18. Портреты историков... т. 3
545
Г.Л. Курбатов
свои интересы и активно влиявшего
на жизнь государства. Такой подход
исследовательницы к предмету во
многом был воспринят Г.Л. Курбато¬
вым при его обращении к проблемам
ранневизантийской истории.
Со смертью М.В. Левченко занятия
в аспирантуре Георгию Львовичу при¬
шлось прервать. Он был зачислен в
штат кафедры, на него возложили ве¬
дение практических занятий, а вскоре
и чтение ряда лекционных курсов...
Короче говоря, в 1955 г. началась про¬
должавшаяся до его последних дней
педагогическая и научная работа в
стенах исторического факультета Пе¬
тербургского (Ленинградского) уни¬
верситета. Спустя год после ухода из
аспирантуры он стал кандидатом на¬
ук, в 1962 г. Георгий Львович опубли¬
ковал монографию “Ранневизантий¬
ский город (Антиохия IV в.)”, в основу
которой была положена его диссерта¬
ция. В том же 1962 г. он стал доцен¬
том. Постепенно расширяя - террито¬
риально и проблемно - объект своих
изысканий, Георгий Львович пред¬
принял попытку синтеза. Наиболее
полное выражение его концепция на¬
шла в докторской диссертации
(1965 г.) и в монографии 1971 г. “Ос¬
новные проблемы внутреннего разви¬
тия византийского города в IV-VII вв.
(Конец античного города в Визан¬
тии)”. В те времена такие защиты слу¬
чались нечасто - Г.Л. Курбатов ока¬
зался одним из самых молодых докто-
ров-историков. В 1968 г. ему было
присвоено звание профессора. На про¬
тяжении двух десятилетий - с 1970 по
1989 год - он возглавлял кафедру ис¬
тории средних веков ЛГУ
За этим суховатым - и далеко не
полным - перечнем успехов стояли
годы неустанного, изнурительного и в
то же время чрезвычайно продуктив¬
ного труда. А надо не упускать из ви¬
ду также и то, что массу сил и време¬
ни отнимала так называемая общест¬
венная работа вместе со служебными,
административными обязанностями,
которых становилось все больше по
мере того, как росли известность и ав¬
торитет Георгия Львовича в ученом
мире. Он входил в ученые советы не
только своего, но и восточного
факультета, а также Института вос¬
токоведения, истфака Саратовского
университета... Был членом многих
редколлегий. Долгие годы заседал в
Головном совете по истории при Мин¬
вузе России и т.д. Нередко деятель¬
ность такого рода приносила удовле¬
творение - так работа в Редакционно¬
издательском совете Минвуза России
помогла наладить издание ряда меж¬
вузовских сборников на базе Ураль¬
ского и других университетов. И все-
таки даже самые желанные и резуль¬
тативные обязанности поневоле
порой воспринимались им как непо¬
сильная ноша.
В педагогической работе Г.Л. Кур¬
батова центр тяжести, естественно,
лежал в сфере византиноведения. Им
были разработаны курсы истории Ви¬
зантии, византийского источникове¬
дения, историографии и др. Их подго¬
товка - дело само по себе сложное,
требовавшее обширных знаний и ис¬
следовательских навыков - осложня¬
лась состоянием наших книгохрани¬
лищ, где отсутствовали многие из вы¬
шедших в межвоенные и особенно в
послевоенные годы исследований и
публикаций источников. Георгий
Львович всеми силами старался рас¬
ширить круг доступной литературы, в
частности - целыми днями просижи¬
вая в библиотеках во время загранич¬
ных командировок и туристических
поездок. Они, эти поездки, дали ему
также возможность познакомиться с
результатами новейших археологиче¬
ских работ в Югославии, Болгарии,
Венгрии.
Одновременно с этим он разраба¬
тывал и общемедиевистические кур¬
546
Г.Л. Курбатов
сы по истории города и проч. Многие
поколения студентов-историков слу¬
шали его общий курс истории средних
веков. На филологическом факульте¬
те им читались курсы по истории
средневековой Албании, Болгарии,
Югославии, Венгрии. Много труда
было им вложено в подготовку лекци¬
онного курса для студентов восточно¬
го факультета “Запад и Восток в эпо¬
ху средневековья”
Столь широкий тематический, про¬
блемный охват отчасти диктовался
производственными надобностями:
нужно было обеспечить учебный про¬
цесс. Но вместе с тем такой охват все¬
цело отвечал и стремлению самого
Георгия Львовича к комплексному,
целостному подходу к явлениям, на¬
блюдаемым в странах средневековой
Европы и Ближнего Востока. Неда¬
ром историко-сравнительные изыска¬
ния заняли весомое место в его науч¬
ном наследии. Ярким примером тому
может служить написанная им совме¬
стно с В.И. Рутенбургом статья
“Зилоты и чомпи”
В общем ряд его печатных трудов
сложился на основе лекционных кур¬
сов. О лекторской манере Георгия
Львовича - лаконичной и в то же вре¬
мя живой, выразительной - лучше
всего, пожалуй, судить по опублико¬
ванной в 1984 г. книге “История Ви¬
зантии (От античности к феодализ¬
му)”, которую автор посвятил памяти
Н.В. Пигулевской. И в этом учебном
пособии ученый остался верен себе:
умело отбирая фактический матери¬
ал, он приобщал студентов к фунда¬
ментальным, зачастую остро дискус¬
сионным проблемам византинистики.
От его педагогической деятельно¬
сти неотделима научно-исследова¬
тельская работа. Не ставя своей зада¬
чей дать ее подробный обзор, остано¬
вимся на основном объекте научных
интересов историка, к которому он
постоянно возвращался на протяже¬
нии многих лет, - на эволюции ранне¬
византийского города.
Г.Л. Курбатов, как и Питер Браун,
один из наиболее крупных современ¬
ных исследователей позднеантичного
общества, относил его “начало” в
Римской империи к концу II в., а “ко¬
нец” в Византии - к середине VII в.
Г.Л. Курбатов решительно не разде¬
лял ту точку зрения некоторых отече¬
ственных исследователей, что в ран¬
ней Византии интенсивно шел внут¬
ренний процесс вызревания “прото-
феодальных отношений”, позволив¬
ший Византии как государству сохра¬
ниться при переходе к средневековью.
По его убеждению, ранняя Византии
до конца VI в. была типично поздне¬
античным обществом и государством
и лишь в условиях глубочайшего вну¬
треннего социального кризиса конца
VI-VII вв. и начавшегося упадка позд¬
неантичного города - основы антич¬
ного общества - произошел достаточ¬
но резкий, если не кардинальный,
слом позднеантичных отношений.
Поэтому исследователь не склонен
переоценивать решающее значение
внешних факторов - длительных и
мощных вражеских вторжений и их
последствий как основных причин,
подорвавших прежнее благополучие
ранневизантийского общества. Выво¬
ды Г.Л. Курбатова подтверждаются и
новым археологическим материалом
по многим регионам страны. До конца
V - начала VI вв. фиксируется доста¬
точно стабильное состояние экономи¬
ки и деревни, и города.
Г.Л. Курбатов неоднократно вы¬
ступал против недавно столь еще по¬
пулярного в отечественной историо¬
графии положения о непрерывном на¬
растании кризиса и упадка экономики
Византии. По мнению ученого, в ви-
зантинистике долгое время недооце¬
нивалась роль специфики социальной
структуры раннезвизантийского об¬
щества, влияние самого общества на
Г.Л. Курбатов
политику государства и значение тра¬
диций. Общество рассматривалось
преимущественно как объект полити¬
ки якобы всесильного государства.
Известная стабильность экономиче¬
ского положения Византии, по мне¬
нию Г.Л. Курбатова, подтверждается
тем, часто упускаемым из виду иссле¬
дователями, фактом, что ранневизан¬
тийское государство должно было в
достаточно высокой степени считать¬
ся с интересами многочисленного сво¬
бодного крестьянства, свободных
колонов, массы относительно благо¬
получного городского торгово-ремес¬
ленного населения. Тому свидетельст¬
вом и реальное влияние ранневизан¬
тийских партий цирка на внутреннюю
политику государства, на его предста¬
вителей на местах и на действия цер¬
ковных иерархов. Вряд ли простой
демагогией может быть объяснен зна¬
менитый указ 331 года императора
Константина, предоставлявший наро¬
ду законное право публично выра¬
жать свое мнение о деятельности го¬
сударственной администрации. Этот
закон сыграл, как считал Г.Л. Курба¬
тов, решающую роль в становлении
ранневизантийских партий. Граждан¬
ское общество продолжало существо¬
вать, и было узаконено его влияние
на государственную администрацию.
Она была вынуждена считаться с мне¬
нием различных социальных групп.
Влияние общества на развитие обще¬
ственных отношений, институтов,
нередко выражалось и в прямом дав¬
лении на власть.
Нам представляется перспективной
точка зрения Г.Л. Курбатова, кото¬
рую он отстаивал во вновь вспыхнув¬
шей дискуссии о характере и роли
борьбы цирковых партий - одного из
ярчайших и оригинальных явлений в
истории ранней Византии. На его
взгляд, “многое в ней (борьбе цирко¬
вых партий. - Г.Л.) может быть поня¬
то, объяснено не столько через сферу
прямых конфликтов с государствен¬
ной властью, сколько эволюцией вну¬
тригородских отношений, через приз¬
му последних”. Г.Л. Курбатов показал
социально-политическую значимость
этих городских выступлений как фор¬
мы одновременно и борьбы за свои
интересы, и критики политики импе¬
раторской власти и ее администрации,
а также то, что эти выступления были
направлены в конечном счете на дос¬
тижение социального компромисса.
Итак, ранневизантийская государ¬
ственность представлялась Г.Л. Кур¬
батову не вариантом восточной деспо¬
тии, а типом позднеантичной центра¬
лизованной монархии с известными
элементами конституционности, - мо¬
нархии, вынужденной считаться с тре¬
бованиями граждан и, очевидно, имен¬
но в силу этого пользовавшейся под¬
держкой немалой их части в IV-VI вв.
Вопрос о реальной роли наиболее
многочисленного сословия ранней
Византии IV-VI вв. - куриалов - явля¬
ется одним из наиболее дискуссион¬
ных в современной византинистике.
Г.Л. Курбатов не склонен переоцени¬
вать степень его упадка и утраты со¬
циального веса в обществе, во всяком
случае, до середины VI в. Представи¬
тели верхушки муниципальной ари¬
стократии и в VI в. пополняли число
сенаторов. Г.Л. Курбатов, как и
П. Браун, считал, что долгое время
недооценивалось общее влияние со¬
словия на систему социальных отно¬
шений. Опытные городские админи¬
страторы, куриалы выдвигались на
службу в государственном аппарате,
образованная муниципальная верхуш¬
ка влиятельных интеллектуалов по¬
полняла свободные профессии. Имен¬
но на базе куриального сословия, ко¬
торое продолжало оставаться важ¬
ным звеном общественной структуры
общества и в эпоху Юстиниана, в зна¬
чительной степени выросли как соци¬
альная прослойка верхушка византий¬
548
Г.Л. Курбатов
ского духовенства, так и значительная
часть крупных землевладельцев. Это
обстоятельство наложило глубокий
отпечаток на характер ранневизан¬
тийской знати и клира, теснейшим об¬
разом связанных с традициями кури¬
ального сословия. Остается дискусси¬
онным тезис о некоей интенсивной
феодализации ранневизантийской
крупной землевладельческой знати.
Г.Л. Курбатов, вслед за Гаску, пока¬
зывал, что крупное землевладение
здесь не было полностью независи¬
мым от города и городской общины.
В работах последних лет ученый при¬
водит многочисленные примеры того,
как не зависимый от города собствен¬
ник, в том числе и церковь, были ре¬
ально зависимы от городской общи¬
ны. Обретая муниципальную собст¬
венность, обязанную городу, они при¬
нимали на себя и лежавшие на ней
обязанности. Исследователь подчер¬
кивал значение социальных тради¬
ций, давления со стороны населения,
которые и побуждали крупную земле¬
владельческую знать, реально стано¬
вившуюся во главе городского само¬
управления, выступать в качестве
эвергетов, “благотворителей”.
Таким образом, скорее можно го¬
ворить об определенной степени
единства господствующего класса
ранней Византии, а не о его расколе
на некую феодализирующуюся знать
и знать реакционную, антично-муни¬
ципальную, как это не столь давно
утверждалось в отечественной исто¬
риографии.
Г.Л. Курбатов решительно высту¬
пал против весьма распространенной
в отечественной историографии тен¬
денции нарочито преувеличивать про¬
цесс люмпен-пролетаризации массы
городского населения и против свя¬
занного с этим тезиса об интенсивном
вытеснении мелкого ремесленного
производства крупным. Сторонники
подобных подходов тем самым сильно
гипертрофировали остроту нарастав¬
ших социальных противоречий в ран¬
ней Византии. Новые археологиче¬
ские материалы по большинству реги¬
онов подтверждают и достаточно
благополучное состояние городской
экономики до середины VI в., и устой¬
чивое господство мелкого ремеслен¬
ного производства.
Равным образом археологический
материал и для деревни свидетельст¬
вует об отсутствии видимых различий
в уровне жизни зависимых землевла¬
дельцев и крестьян-собственников.
Этим, по мнению ученого, во многом
объяснялась внутренняя сплочен¬
ность деревни, общины, сыгравшая
свою роль в условиях кризиса VII в. и
приведшая в конечном счете к господ¬
ству крестьянской собственности и
подрыву основ крупного и среднего
землевладения. Крупное землевладе¬
ние росло в ранней Византии, но это
не означает, что оно спонтанно могло
трансформироваться в раннесредне¬
вековое феодальное. Рост его в
IV-VI вв. был неразрывно связан с ан¬
тичными традициями, с благополучи¬
ем города-потребителя. Кризис же
VII в. был всеобъемлющим, о чем сви¬
детельствует глубина распада ранне¬
византийского, позднеантичного
общества, степень реального упадка
городов и городской жизни.
В условиях нарастания кризиса на¬
блюдается и трансформация идеоло¬
гии городской знати. Длительное гос¬
подство в ранней Византии крестьян¬
ской собственности, свободной кре¬
стьянской общины объяснялось не
только их мощью и силой сопротивле¬
ния, реально опиравшихся на тради¬
ции и законы римской собственности,
на права гражданства, создававшие
трудности на пути превращения кре¬
стьян в крепостных. С упадком и агра-
ризацией городов, резким сокращени¬
ем численности их населения крупное
и среднее землевладение становилось
549
Г.Л. Курбатов
и невыгодным, и социально не пре¬
стижным. Показательно отсутствие
активного стремления византийской
раннесредневековой знати, в отличие
от ранневизантийской, к обретению
земельных имуществ. Это стремле¬
ние, как и подъем городов и город¬
ской жизни, начинает проявляться
значительно позже, через полтора-
два столетия. Всем этим объясняется
также и то, что на долгие столетия ос¬
новным источником дохода и соци¬
ального престижа для византийской
раннесредневековой знати становится
служба, приобщение к государствен¬
ным поступлениям от свободного кре¬
стьянства, чем во многом, а не просто
традицией, объясняется сохранение
сильной централизованной государст¬
венности.
По мнению ученого, нет достаточ¬
ных оснований принимать еще весьма
распространенную в историографии
концепцию о плавной эволюции, по¬
степенной трансформации позднеан¬
тичной Византии в раннесредневеко¬
вую. Не было прямой и непосредст¬
венной преемственности между
ранневизантийским колонатом и сред¬
невековыми формами зависимости
крестьянства, между крупным и сред¬
ним землевладением обеих эпох.
Нельзя преувеличивать и реформиру¬
ющую роль государственности - она
сама была скорее вынуждена приспо¬
сабливаться к меняющимся реальным
условиям и отношениям.
Проблемам византийской государ¬
ственности Г.Л. Курбатов уделял
большое внимание. Традиционными
были (а отчасти и сохранились) пред¬
ставления о Византии как варианте
восточной деспотии, опиравшейся на
мощный централизованный бюрокра¬
тический аппарат, обеспечивавший
государственное всевластие и доходы
казне. Советская историография до¬
бавила к этому проблему феодализа-
ционных процессов, определяющих
отношения между земельными собст¬
венниками и держателями их земель.
В послевоенный период появилась
концепция спонтанной феодализации,
якобы спасшей византийское государ¬
ство от гибели в конце античности и
сохранившей саму мощь централизо¬
ванной государственности. Углублен¬
ное изучение социальной структуры
ранневизантийского общества, удель¬
ного веса различных социальных
групп и их взаимосвязи показало бо¬
лее сложную картину. Представление
о том, что именно государство из фи¬
скальных соображений препятствова¬
ло превращению крестьян в частноза¬
висимых крепостных оказалось чрез¬
мерно упрощенным. Сами крупные
землевладельцы также не стремились
трансформироваться в своего рода
“протофеодалов”. В стране, где зави¬
симое аграрное население сохраняло
большую долю личной свободы и гра¬
жданских прав, это было невозможно.
Крестьяне нуждались в поддержке
сильной государственной власти и, в
свою очередь, поддерживали ее, пото¬
му что не хотели оказаться в полной
личной зависимости от землевладель¬
цев. Отстаиваемая в трудах Г.Л. Кур¬
батова эта точка зрения получила
развитие в докторской диссертации
А.В. Коптева, который охарактеризо¬
вал ранневизантийскую систему отно¬
шений в деревне как систему государ¬
ственного крепостничества, позднеан¬
тичную, а не раннесредневековую.
Положение о всевластии и всемогу¬
ществе бюрократии также подверг¬
лось в трудах Г.Л. Курбатова коррек¬
тировке. Он показал, что представи¬
тели государственной администрации
на местах были не столько уж всемо¬
гущи. Они могли быть достаточно
легко заменены на местах, поэтому
наиболее дальновидные из них были
вынуждены искать компромисс. Таким
образом достигалась известная сте¬
пень единства между провинциальной
550
Г.Л. Курбатов
знатью и государственной админист¬
рацией, что в какой-то мере, по мне¬
нию Г.Л. Курбатова, служило основой
общегосударственного единства.
В работах последних лет исследова¬
тель уделяет большое внимание ана¬
лизу реальных перемен, происходив¬
ших в Византии в конце VI - середине
VII в. Эта проблематика является
особенно актуальной в свете продол¬
жающихся дискуссий о характере ви¬
зантийского города и степени преем¬
ственности между ним и городом ан¬
тичным. Ученый разделял точку
зрения тех исследователей, которые
считали, что кризис и бурные события
VII в. являлись переломной гранью в
жизни византийского общества. Ан¬
тичный город перестал быть основой
общественно-политической структу¬
ры Византии. Г.Л. Курбатов особо
подчеркивал роль внутреннего соци¬
ального конфликта, взорвавшего ан¬
тичный полис, отмечая вместе с тем
значение борьбы крестьянства против
муниципального и связанного с антич¬
ным полисным строем ранневизантий¬
ского крупного светского и церковно¬
го землевладения. Исследователь,
подобно Г.Г Литаврину и ряду других
ученых, полагал, что трудно судить о
реальных размерах сохранения круп¬
ного землевладения, сведения в источ¬
никах об этом очень ограничены и не¬
определенны. Однако бесспорно, что
в течение VII в. сходит с исторической
сцены большая часть старой ранневи¬
зантийской знати. Господствующий
класс существенно обновился, а пре¬
обладание мелкой и устойчивой кре¬
стьянской собственности, по мнению
Г.Л. Курбатова, стало главной причи¬
ной сохранения сильной централизо¬
ванной государственности. Все это
обусловило своеобразный путь разви¬
тия Византии в средние века, но этот
путь не был предопределен прямым
влиянием позднеантичного наследия и
традиций.
Развитая Г.Л. Курбатовым концеп¬
ция выдержала проверку временем.
Ее разделяют не только ученики
Г.Л. Курбатова, но и многие отечест¬
венные и зарубежные ученые. В пос¬
ледние годы он уточнил ряд момен¬
тов, поставил ряд новых вопросов.
При этом в его статьях и книгах все
больше места стала занимать пробле¬
ма общественного сознания.
И в более ранних трудах Г.Л. Кур¬
батова при анализе социально-эконо¬
мических и политических процессов в
городе и в обществе в целом широко
привлекались нарративные памятни¬
ки. Сочинения Ливания и других авто¬
ров он рассматривал не только как ис¬
точник информации о числе рабов,
состоянии ремесла, на какие средства
велось городское строительство, но и,
опираясь на эти сочинения, он настой¬
чиво пытался выяснить, как общест¬
вом воспринимались происходящие в
стране перемены, как менялась его
ценностная ориентация и т.п. Теперь
данная проблематика выходила у него
на первый план.
Это нашло яркое выражение в напи¬
санных Г.Л. Курбатовым разделах для
трехтомной коллективной монографии
“Культура Византии” (М., 1984-1991),
где ученым было раскрыто воздейст¬
вие своеобразия социальной эволюции
страны на общественно-политическое
самосознание. Как отмечалось отече¬
ственными и зарубежными рецензента¬
ми, ему удалось показать позднеантич¬
ные основы формирующегося полити¬
ческого мировоззрения византийцев,
выделить те элементы, которые соста¬
вили фундамент политической теории
собственно византийского общества.
За участие в создании этого коллектив¬
ного трехтомного труда Георгий Льво¬
вич был в 1995 г. удостоен высокого
звания лауреата Государственной пре¬
мии России.
Идеи, изложенные в главе трехтом¬
ника “Политическая теория в ранней
551
Г.Л. Курбатов
Византии. Идеология императорской
власти и аристократическая оппози¬
ция”, ученый развернул в своей моно¬
графии “Ранневизантийские портре¬
ты (К истории общественно-полити¬
ческой мысли)” (Л., 1991). Исследуя
здесь литературное наследие
IV-VI вв. - от антиохийского ритора
Ливания до Прокопия Кесарийско¬
го, - Г.Л. Курбатов ставил своей зада¬
чей не столько охарактеризовать
взгляды самих этих писателей (данно¬
му вопросу всегда в науке уделялось
большое внимание), сколько через
призму их сочинений выявить суть об¬
щественно-политического мировоз¬
зрения различных социальных групп
Византии в его временной динамике.
В заключение кратко остановимся
еще на одной из книг Г.Л. Курбатова:
“История Византии (Историогра¬
фия)”, изданная в 1975 г. под грифом
Министерства высшего и среднего
специального образования РСФСР, в
качестве учебного пособия, а по суще¬
ству являвшая собой фундаменталь¬
ное исследование, которое по сей день
пользуется заслуженной популярно¬
стью. К этому труду, по представле¬
нию академика Д.С. Лихачева удосто¬
енному медали, постоянно обращают¬
ся не только студенты и аспиранты.
В то же время эта монография более,
чем какая-нибудь другая книга Геор¬
гия Львовича, способна дать читате¬
лю представление об авторе - челове¬
ке и ученом.
Если под таким углом зрения взгля¬
нуть на “Историографию”, то прежде
всего бросается в глаза смелость за¬
мысла. Исследователь ставил перед
собой задачу проследить, осмыслить
развитие византиноведческих студий
на протяжении примерно шести сто¬
летий, начиная с эпохи Возрождения и
кончая современностью (верхний
рубеж был проведен по 1970 году).
Он вполне отдавал себе отчет в слож¬
ности предприятия, которое не имело
прямых аналогов ни в отечественной,
ни в мировой литературе. Нужно бы¬
ло собрать, проанализировать, приве¬
сти в систему огромный, накопивший¬
ся за века массив разноязычных и раз¬
номастных произведений. Особого
внимания требовал к себе XX век с
его разветвленными, остро конфлик¬
тующими между собой школами и на¬
правлениями.
Так что замысел был, подчеркнем
еще раз, головоломным. И тем не ме¬
нее, судя по результату, Георгий
Львович нисколько не переоценивал
своих возможностей.
К делу он подошел с привычной
для него основательностью. Г.Л. Кур¬
батов годами собирал и пополнял кар¬
тотеку. Тщательно использовал исто¬
риографические обзоры, рецензии,
некрологи и иные источники биобиб-
лиографической информации, а где
только мог - использовал сведения из
первых рук. И сейчас, три десятиле¬
тия спустя после выхода “Историогра¬
фии”, нельзя не отдать должного
эрудиции автора, помноженной на ис¬
следовательское мастерство. Обилие
собранных в книге историографиче¬
ских фактов, делающее ее, помимо
прочего, незаменимым справочником,
не заслонило собой анализа.
Внешне текст Георгия Львовича не
отклонялся от давно утвердившихся в
советской литературе стандартов. Ло¬
гика рассуждений, шкала оценок, лек¬
сика были похожи на те, что насажда¬
лись тогдашними законодателями
историографической моды в медиеви¬
стике. Хотя если присмотреться, раз¬
ница заметна. Принято было, как из¬
вестно, считать чуть ли не решающи¬
ми факторами при характеристике
чьего-либо научного творчества так
называемое политическое лицо исто¬
рика и его идеологическую ориента¬
цию. Идейные ошибки оказывались
куда весомей ученых заслуг. Г.Л. Кур¬
батов предпочитал по-иному расстав¬
552
Г.Л. Курбатов
лять акценты. Говоря, например, о
многократно обруганном у нас Фюс-
тель де Куланже, он упрекал францу¬
за в безосновательном использовании
византийского материала для под¬
тверждения своей теории континуите¬
та, но безо всяких оговорок констати¬
ровал: “Положительным в теории
Фюстель де Куланжа является то, что
он обратил внимание на развитие не¬
которых предпосылок феодализма в
позднеантичном обществе” По пово¬
ду П. Лемерля, чьи взгляды давали до¬
статочно оснований для критики, Ге¬
оргий Львович писал: “Все это не ис¬
ключает большой ценности многих
исследований П. Лемерля”, при этом
он добавлял, что тот “в духе лучших
традиций французской буржуазной
византинистики” удачно выявляет
скрытые под покровом внешней цер¬
ковности мощные светские черты ви¬
зантийской культуры. Много ли в на¬
шей литературе тех лет найдется упо¬
минаний о “лучших традициях” бур¬
жуазной науки применительно к
XX веку?
Вовсе не хотим сказать, якобы уже
в 1970-х годах ученый понимал слож¬
нейшие вопросы методологии и исто¬
рии исторической науки точно так,
как оно будет четверть века спустя, на
рубеже тысячелетия. Суждения и
оценки, продиктованные временем,
тоже оставили свой след в “Историо¬
графии”, как и в других его ранних ра¬
ботах. Он, к примеру, крайне пренеб¬
режительно относился к так называе¬
мой клерикальной историографии,
т.е. к исследованиям по истории ви¬
зантийской церкви, которые интен¬
сивно велись в духовных академиях
Петербурга, Москвы, Киева, Казани.
Понимание того, какое значение для
науки имела эта живая ветвь русских
византиноведческих изысканий, пре¬
рванная событиями 1917 года, придет
к Георгию Львовичу много позже.
Если коротко суммировать наблю¬
дения над научным наследием Г.Л. Кур¬
батова, то, уверены, не будет преувели¬
чением сказать, что в современном,
более свободном и более глубоком, ис¬
толковании исторических и историо¬
графических процессов средневековья
есть и его немалый вклад.
Основные труды Г.Л. Курбатова
Ранневизантийский город (Антиохия в IV в.).
Л., 1962.
Основные проблемы внутреннего развития
византийского города в IV-VII вв.: (Ко¬
нец античного города в Византии). Л.,
1971.
История Византии: (Историография). Л.,
1975.
История Византии: (От античности к феода¬
лизму). М, 1984.
Византия: проблемы перехода от антично¬
сти к феодализму. Л., 1984. В соавт. с
Г.Е. Лебедевой.
Политическая теория в ранней Византии:
Идеология императорской власти и ари¬
стократическая оппозиция // Культура
Византии. IV-первая половина VII в. М.,
1984.
Ранневизантийские портреты: (К истории
общественно-политической мысли в Ви¬
зантии.) Л., 1991.
* * *
Авилушкина Л.Т., Исакова Л.В. Хронологи¬
ческий указатель трудов Г.Л. Курбатова //
Проблемы социальной истории и культу¬
ры средних веков и раннего нового вре¬
мени. СПб., 2001. Вып. 3. С. 20-28.
Литература о Г.Л. Курбатове
О научной и организаторской деятельности
Г.Л. Курбатова см.: Византиноведение в
СССР: Состояние и перспективы иссле¬
дований. К Международному конгрессу
византинистов (Москва, 8-15 августа
1991). М., 1991.
Лебедева Г.Е., Якубский В Л. К 70-летию
профессора Г.Л. Курбатова // Проблемы
социальной истории и культуры средних
веков и раннего нового времени. СПб.,
2001. Вып. 3. С. 5-19.
Виктор Иванович Рутенбург
(1911-1988)
6 мая 1988 г. на 77-м году жизни скон¬
чался выдающийся советский исто¬
рик, член-корреспондент АН СССР
Виктор Иванович Рутенбург. Для всех
без исключения смерть этого замеча¬
тельного человека и ученого явилась
полной неожиданностью, настолько
он был деятелен, бодр, энергически
собран и полон творческих планов.
В конце мая должна была состояться
научная командировка в Андорру на
очередное заседание международной
комиссии по истории городов, замес¬
тителем председателя которой являл¬
ся Виктор Иванович. После возвра¬
щения в отделе всеобщей истории
ЛОИИ СССР АН СССР намечалось
обсуждение его новой работы. Гото¬
вилось несколько публикаций, авто¬
ром или научным редактором кото¬
рых был Виктор Иванович. Зрели и
новые замыслы. Смерть отняла у него
много лет научных свершений, закон¬
чила его личные творческие проекты,
а его коллег, товарищей по работе,
друзей и учеников навсегда лишила
радости человеческого и профессио¬
нального общения с ним. Настало
время, к сожалению, подводить итоги
незаурядно прожитой жизни и плодо¬
творной деятельности Виктора Ива¬
новича. Ее результаты, конечно же,
не могут быть осмыслены в рамках
одной статьи, которая прежде всего -
и все еще - непосредственный отклик
на смерть Виктора Ивановича со сто¬
роны людей, долго и близко знавших
его, тесно связанных с ним по работе
и совместной научной деятельности и
навсегда сохраняющих благодарную
память о нем.
Виктор Иванович Рутенбург родил¬
ся в Москве 11 ноября 1911 г. в семье
интеллигентов в первом поколении,
происходивших из мещанского сосло¬
вия. Его родители Иван Михайлович и
Эмилия Феликсовна были по профес¬
сии учителями, отец преподавал язы¬
ки и литературу, и мать - математику.
Отец Виктора Ивановича окончил
восточный факультет Лазаревского
института, он владел 14 языками и не¬
которое время служил советником
российского посольства в Иране. Бу¬
дучи натурой артистического и лите¬
ратурного склада, он любил устраи¬
вать самодеятельные спектакли, в ко¬
торых принимали участие дети, - в се¬
мье помимо сына росли трое сестер.
От него Виктор Иванович унаследо¬
вал любовь к изучению языков и по¬
554
В.И. Рутенбург
лучил первые филологические навы¬
ки, которые впоследствии были раз¬
виты уже в русле профессиональных
занятий. После рождения сына семья
недолго жила в Москве. Детские и
юношеские годы Виктора Ивановича
прошли на Украине, в Днепропетров¬
ске, а затем в Донецком крае, где он
начинал свою трудовую жизнь.
С 1934 г. за вычетом военных лет био¬
графия Виктора Ивановича оказалась
связанной с Ленинградом, сначала с
ЛГУ, где он завершил свое професси¬
ональное образование, а затем навсег¬
да с Ленинградским отделением Ин¬
ститута истории АН СССР (с 1969 г.
ЛОИИ СССР АН СССР). В нашем ин¬
ституте Виктор Иванович проработал
42 года, начав с рабочего в архиве и
завершив службу в должностях заве¬
дующего отделом всеобщей истории и
главного научного сотрудника.
Научный работник, ученый - это
одна из трех профессий, которыми в
совершенстве овладел Виктор Ивано¬
вич за свою жизнь, профессия, опре¬
делившая смысл и значимость прожи¬
той им жизни и в свою очередь опре¬
деленная его талантом и призванием.
Две другие - школьный учитель и
военный. В обоих свидетельствах о
высшем образовании, выданных ему
Днепропетровским (1930 г.) и Ленин¬
градским (1940 г.) университетами,
проставлена специальность - “препо¬
даватель истории”. Трудовая жизнь
Виктора Ивановича, в 19 лет окончив¬
шего Днепропетровский университет,
началась в пос. Вознесенский рудник в
Донецком крае с преподавания исто¬
рии в школе-десятилетке, продолжи¬
лась в школе при 31-й шахте в г. Рут-
ченково, и первый этап рабочей био¬
графии Виктора Ивановича был за¬
вершен в Донецке, где он работал
одновременно и преподавателем исто¬
рии в 10-й “образцовой” школе, и ин¬
спектором гороно. Впоследствии, бу¬
дучи студентом Ленинградского уни¬
верситета и после окончания его, с
1935 по июнь 1941 г. Виктор Ивано¬
вич преподает историю на рабфаке
при 2-м Медицинском институте (сен¬
тябрь 1935 г.-сентябрь 1938 г.), а за¬
тем с перерывом в год - в одной из ле¬
нинградских школ (сентябрь
1939 г.-июнь 1941 г.). Преподавание
истории в трудные и голодные студен¬
ческие годы было для Виктора Ива¬
новича не только реализацией его
профессионального опыта и подго¬
товки, но и способом заработать на
жизнь и содержать семью.
В июне 1937 г. Виктор Иванович
женился на Софье Григорьевне Ру¬
тенбург, с которой в дружбе, любви и
согласии прожил более 50 лет. Для
всех близко знавших Виктора Ивано¬
вича и Софью Григорьевну их отноше¬
ния, наполненные взаимопониманием,
постоянным сердечным вниманием
друг к другу, глубокой преданностью,
являются одним из редко встречаю¬
щихся ныне образцов семейного сою¬
за. Союза, выдержавшего многие ис¬
пытания из-за обстоятельств времени
и биографии, во многом от них самих
не зависевших.
При знакомстве с биографией Вик¬
тора Ивановича нельзя не заметить
почти годовой перерыв в его студен¬
ческом обучении в ЛГУ и параллель¬
ной учительской работе. Дело в том,
что в сентябре 1938 г. Виктор Ивано¬
вич был незаконно арестован, он раз¬
делил судьбу многих советских людей,
репрессированных в годы сталинско¬
го произвола. Поводом для ареста и
следствия послужило увлечение эспе¬
ранто и активное участие в обществе
эсперантистов. В материалах дела фи¬
гурировали и стихи Виктора Иванови¬
ча, созданные на эсперанто. Сам Вик¬
тор Иванович крайне скупо упоминал
об этом. Не признав обвинения и не
подписал никаких показаний, “обли¬
чающих” его самого или кого-либо
другого, проведя почти 11 месяцев в
555
В.И. Рутенбург
местах предварительного заключе¬
ния, он в июне 1939 г. был освобож¬
ден, а дело на него прекращено за
отсутствием состава преступления.
По всей видимости, на такое решение
по делу оказал влияние конец “ежов-
щины”, который был связан с времен¬
ным ослаблением репрессий и пере¬
смотром недавно заведенных дел, в
особенности таких, по которым не
удалось добиться компрометирующих
показаний.
Дальше жизнь внешне пошла по
нормальному руслу: через год рожде¬
ние сына Игоря и окончание универ¬
ситета, работа в школе и постоянные
архивные разыскания (в том числе и в
архиве ЛОИИ). В 1941 г. выходит пер¬
вое исследование1. Закончились годы
школьного преподавания и повторно¬
го студенчества, впереди ясно вырисо¬
вывался путь историка-исследовате-
ля, академического или университет¬
ского.
Однако хорошо начавшаяся в
1940 г. аспирантура была завершена
только в 1948 г. В начале 40-х гг. стра¬
не понадобился не Рутенбург - уче¬
ный или учитель, а Рутенбург - сол¬
дат, командир пулеметного взвода.
Когда в 1934 г. Виктор Иванович при¬
ехал в Ленинград, чтобы продолжить
свое историческое образование, он
только что получил свою первую ква¬
лификацию, окончив одногодичные
курсы РККА в Виннице, где стал
младшим лейтенантом запаса в долж¬
ности командира пулеметного взвода.
Тогда в 1933 г. вызов на курсы моло¬
дых командиров прервал школьную
работу Виктора Ивановича. С ноября
1933 по сентябрь 1934 г. Виктор Ива¬
нович из учителя стал военным, а
затем снова студентом. Уже имея ди¬
плом, но твердо решив совершенство¬
ваться в избранной специальности на¬
чиная с азов, он отклонил предложе¬
ния об аспирантуре и кафедральном
преподавании. Видимо, трехгодичный
университетский курс, прослушанный
в Днепропетровске (1927-1930 гг.),
казался ему недостаточным для того,
чтобы готовить специалистов-истори-
ков или самому считать себя таковым.
Мысль стать историком-исследовате-
лем оказалась решающей в этом вы¬
боре, тем более что исторической
подготовкой в ЛГУ руководили такие
ученые, как О.А. Добиаш-Рождест-
венская, Б.Д. Греков, И.М. Гревс,
Е.В. Тарле, молодой, но уже доста¬
точно известный М.А. Гуковский.
В 1941 г. из трех дипломов, одного
военного и двух гражданских, Викто¬
ру Ивановичу понадобился только
первый. С 22 июня 1941 г. по 7 февра¬
ля 1946 г. он в армии в рядах защитни¬
ков Родины. Начав войну младшим
лейтенантом, командиром пулеметно¬
го взвода на Карельском фронте в со¬
ставе 19-й армии, Виктор Иванович
закончил ее майором, исполняющим
обязанности начальника штаба полка
на 1-м Дальневосточном фронте.
В марте 1943 г. политотделом 19-й ар¬
мии он был принят в члены ВКП(б).
Военные награды Виктора Иванови¬
ча - два ордена (Красной Звезды и Ве¬
ликой Отечественной войны) и три
медали. После окончания японской
кампании, а с нею и Второй мировой
войны Виктору Ивановичу было сде¬
лано предложение остаться в рядах
армии и продолжить военную карьеру
в мирное время с немедленным при¬
своением следующего воинского зва¬
ния “подполковник” и утверждением в
должности начальника штаба полка.
Однако Виктор Иванович стремился
вернуться к научно-исследователь¬
ской работе по изучению истории.
Пришедший из ЛГУ запрос на аспи¬
ранта В.И. Рутенбурга, не закончив¬
шего курс, подписанный заведующим
кафедрой истории средних веков
проф. М.А. Гуковским, также сыграл
свою роль. Виктор Иванович был де¬
мобилизован и вернулся в Ленинград.
556
В.И. Рутенбург
После возвращения в Ленинград в
феврале 1946 г. Виктор Иванович вос¬
станавливается в аспирантуре и посту¬
пает на работу в ЛОИИ. Из майора и
начальника штаба полка он становит¬
ся рабочим архива (в нынешней но¬
менклатуре эта должность, надо пола¬
гать, соответствует должности лабо¬
ранта). Незадолго до этого ему испол¬
нилось 34 года, и все, к чему он стре¬
мился, в известном смысле приходи¬
лось начинать сначала. Только теперь
в полную силу развернулась его науч¬
ная деятельность. Именно тогда про¬
явились сила его характера и та иссле¬
довательская страсть и неутомимость
в работе, которые только и способны
сделать труд отдельного человека
крупным явлением. Можно удивлять¬
ся или, наоборот, находить законо¬
мерным, как много успел сделать Ви¬
ктор Иванович в различных отраслях
медиевистики и всеобщей истории,
получив возможность профессио¬
нально заняться ими столь поздно.
Конечно, этому способствовали и хо¬
рошая профессиональная подготовка,
и безусловный исследовательский та¬
лант. Наверное, сыграло здесь роль и
полученное им семейное воспитание.
Будучи принят на работу в ЛОИИ
1 марта 1946 г. рабочим архива, Вик¬
тор Иванович уже через месяц пере¬
водится на должность младшего науч¬
ного сотрудника с назначением заве¬
дующим западноевропейской секции
архива ЛОИИ. С тех пор и до своей
кончины Виктор Иванович непосред¬
ственно руководил секцией, либо ку¬
рировал ее работу. Его научная судь¬
ба теснейшим образом переплеталась
с советскими и западноевропейскими
архивами, но прежде всего с нашим
рукописным собранием. Огромна на¬
учно-техническая работа по изучению
и описанию архива ЛОИИ, которую
он проделал в самых различных кол¬
лекциях и фондах. Описи, составлен¬
ные им, или маргиналии на описях
предшественников, карточки, напи¬
санные его рукой, примечания, надпи¬
си, предположения на папках и вло¬
женных туда листочках - все эти неиз¬
гладимые, многообразные и зримые
отпечатки его работы в хранилище
навсегда останутся свидетелями его
большого повседневного архивного
труда. Виктор Иванович являлся
крупнейшим знатоком богатой по ма¬
териалу западноевропейской части
нашего архива. Не занимаясь специ¬
ально проблемами палеографии, он
был великолепным палеографом-прак-
тиком, читавшим самые трудные по¬
черки, разбиравшим сложные буквен¬
ные вязи. Здесь Виктору Ивановичу
особо помогали его упорство, логика,
постоянная работа над текстами и не¬
обыкновенная интуиция. Это его заме¬
чательное свойство однажды подверг¬
лось серьезному испытанию. Нахо¬
дясь в 1956 г. в первой научной коман¬
дировке в Италии, Виктор Иванович
явился с визитом к одному из крупней¬
ших итальянских историков Армандо
Сапори. Когда разговор подходил к
концу, маститый ученый взял со стола
“живой” средневековый документ XII
или XIII в. и попросил Виктора Ива¬
новича прочесть его, он довольно
быстро сумел транскрибировать
сложный текст, чем навсегда приоб¬
рел расположение, уважение и друж¬
бу старшего коллеги.
Очень много сделал Виктор Ивано¬
вич для того, чтобы собрание запад¬
ноевропейских рукописей в ЛОИИ
стало достоянием широкого круга чи¬
тателей. Особенно это относится к
итальянским коллекциям. Уже первая
его послевоенная публикация (и вто¬
рая по счету) содержала краткий об¬
зор деятельности западноевропейской
секции2. Виктор Иванович является
редактором европейского раздела
“Путеводителя по архиву ЛОИИ АН
СССР”, автором глав, посвященных
обзору итальянских и германских
557
В.И. Рутенбург
фондов собрания3. В дальнейшем бла¬
годаря этой работе, а также другим
специальным обзорам Виктора Ива¬
новича4 европейские материалы архи¬
ва ЛОИИ привлекали широкое вни¬
мание не только советских, но и ино¬
странных медиевистов. Велик вклад
Виктора Ивановича в публикацию
средневековых итальянских докумен¬
тов нашего архива. Причем его уча¬
стие в этих акциях, имевших междуна¬
родное научное значение, было, как
правило, многогранным: он совмещал
функции руководителя, редактора
или члена редколлегии и роль непо¬
средственного публикатора, автора
статей и комментариев5.
Страсть к разысканию и публика¬
ции оригинальных, им самим найден¬
ных источников настолько владела
Виктором Ивановичем, что все свои
плановые “академические” фунда¬
ментальные монографии он снабжал
приложениями, в которых впервые
публиковались характерные источни¬
ки по исследуемой теме6. Все это
типичная черта его научного стиля.
Источниковедческие интересы Вик¬
тора Ивановича отличались редким
сочетанием широты, тематического
диапазона с любовью к узкоспециали¬
зированным сюжетам. Он открыл, ос¬
воил, разработал и обобщил в самых
разнообразных научных публикациях
такие перлы нашего архива, как
фонды Уццано и кардинала Мороне7.
Его работы, связанные с изучением
этих комплексов документов, имели
самый широкий международный ре¬
зонанс и безусловно сыграли свою
роль в последующем избрании Викто¬
ра Ивановича членом итальянских
академий и других международных
научных обществ. Особый вкус к вве¬
дению в науку свежего и оригиналь¬
ного материала выразился в сюжетах
ряда исследовательских этюдов Вик¬
тора Ивановича, посвященных анали¬
зу информации, содержащейся в ис¬
точниках по тому или иному вопросу.
Из нарративных источников Виктор
Иванович отдавал предпочтение хро¬
никам, в свете их сообщений он изу¬
чал самые разнообразные темы: от
генуэзского восстания и торговли
XV-XVI вв. до движения чомпи и ис¬
тории Феррары8. Будучи инициатором
и руководителем научно-критических
изданий итальянских источников на
русском языке, таких как “Хроника”
Бонаккорсо Питти, “История Фло¬
ренции” Макьявелли9 и ценнейшая по
правдивости и обширности информа¬
ции “Хроники” Джованни Виллани
(опубликована в 1997 г.), Виктор
Иванович принимал участие в их пуб¬
ликации не только как редактор, но и
как непосредственный составитель.
На фоне заметно усилившейся за пос¬
ледние 20 лет работы по переводу и
изданию итальянских текстов эпохи
Возрождения вклад Виктора Ивано¬
вича в это необходимое для отечест¬
венной исторической науки дело не¬
возможно переоценить. Руководя в
течение 23 лет отделом всеобщей ис¬
тории ЛОИИ СССР АН СССР, Вик¬
тор Иванович неизменно подчеркивал
значение источниковедения как осно¬
вы профессиональной подготовки ис¬
торика независимо от его конкретной
специализации. Источниковедческие
и документоведческие темы занимали
важное место в работе отдела. Об
этом свидетельствуют два сборника
статей, вышедших под редакцией Ви¬
ктора Ивановича и при его участии, -
один об общих проблемах источнико¬
ведения средневековья, другой - спе¬
циально о западноевропейских руко¬
писных источниках в архиве ЛОИИ10.
Посвятив различным разделам источ¬
никоведения более 50 работ, Виктор
Иванович не был склонен к специаль¬
ным методологическим исследовани¬
ям в этой отрасли11. Конкретный
результат, добытая из источника и ос¬
мысленная информация была для него
558
В.И. Рутенбург
ценнее, чем отвлеченные методологи¬
ческие построения. Во многих рабо¬
тах Виктора Ивановича, причем дале¬
ко не только в источниковедческих,
разбросаны ценные методологиче¬
ские и методические наблюдения, за¬
мечания, выводы12.
Много проработав в итальянских
архивах, постоянно общаясь со свои¬
ми итальянскими и европейскими кол¬
легами, Виктор Иванович ввел в обо¬
рот отечественной науки значитель¬
ную информацию об итальянском
архивном деле и итальянской медие¬
вистике, в том числе и по проблемам
источниковедения13. Глубокая и об¬
ширная источниковедческая эруди¬
ция, умение реконструировать лакуны
в источниках и связывать данные да¬
леко отстоящих друг от друга разно¬
характерных свидетельств в общую
картину - все эти в высокой степени
присущие Виктору Ивановичу качест¬
ва придавали блеск его научным кон¬
цепциям, позволяли ему свободно и
уверенно вести себя в самых сложных
научных спорах и дискуссиях. При
этом право исследователя на личное
мнение, на личный стиль всегда под¬
черкивалось Виктором Ивановичем
как неотъемлемое право любого уче¬
ного независимо от его возраста, за¬
слуг и степеней. Своим личным сти¬
лем, несущим отпечаток как челове¬
ческих, так и интеллектуальных ка¬
честв, Виктор Иванович обладал в
высокой мере. Ему было присуще
редкостное вйдение целого и умение
лаконично его очертить через ряд
цепко найденных деталей. Тонкое
остроумие и вообще необыкновенная
быстрота личной реакции на происхо¬
дящее сочеталось в нем с поразитель¬
ным умением владеть собой, потаен-
ностью эмоций и в высшей степени
интеллигентной способностью не вы¬
казывать сиюминутных, особенно не¬
гативных настроений. Предельная
корректность в повседневном обще¬
нии и научных контактах гармонично
сочеталась в Викторе Ивановиче с от¬
четливостью критических формули¬
ровок и суждений и с ровным (но от
этого не теряющим в последователь¬
ности) выражением своей “отдель¬
ной”, независимой позиции по любо¬
му вопросу. Его устные выступления,
доклады, участие в диспутах, реплики
производили сильное и своеобразное
впечатление. Каждое высказывание у
Виктора Ивановича было наполнено
интенсивным самостоятельным смыс¬
лом. Он добивался целостного и яркого
впечатления не логическим развити¬
ем отдельных положений, а стреми¬
тельным выявлением разных заост¬
ренных граней рассматриваемой темы,
избегая связок между отдельными по¬
воротами мысли и полагаясь на
способность слушателя самому синте¬
зировать общий вывод, что, как пра¬
вило, действительно не составляло
труда.
Толерантность Виктора Ивановича
часто простиралась настолько широ¬
ко, что его ученики могли свободно
развивать в редактируемых или руко¬
водимых им работах идеи, иногда пря¬
мо противоположные его собствен¬
ным концепциям, если они были серь¬
езно обоснованы. Особое внимание к
фактологической и документирован¬
ной достоверности научных концеп¬
ций и суждений, претендующих на
новизну и оригинальность, - харак¬
терная черта Виктора Ивановича,
требование, которое он неизменно
предъявлял и себе, и сотрудникам, и
ученикам, и оппонентам. В полемике
он был вежлив и доказателен, однако
того же требовал от своих оппонен¬
тов. Сам Виктор Иванович и его науч¬
ные построения всегда были открыты
для критики, что он неоднократно
подчеркивал. Таковым было его по¬
ведение и на заседаниях отдела, и на
более представительных форумах.
Истина в последней инстанции всегда
559
В.И. Рутенбург
была для него неприемлемой. Различ¬
ные конкурирующие точки зрения в
пределах научной обоснованности
всегда находили горячую поддержку
Виктора Ивановича. Именно поэто¬
му, допуская не только для других, но
и для себя возможность высказать
обоснованное суждение, он “бросался
в бой”, если видел неправомерность
той или иной концепции, получающей
распространение, и понимал, на каких
именно ошибочных постулатах она
основывается.
Виктор Иванович стоял в центре
или был инициатором нескольких ис¬
торико-теоретических дискуссий.
Здесь нет возможности обрисовать их
подробно. Но следует вспомнить без
сомнения выигранный им диспут вок¬
руг его первой книги относительно
характера раннекапиталистических
отношений в Италии14. Его статья о
Леонардо да Винчи положила начало
долговременной дискуссии о характе¬
ре социальной природы Возрожде¬
ния15. Особенно ярким было его уча¬
стие в полемике со сторонниками все¬
мирного Возрождения и восточных
ренессансов, где Виктор Иванович не
только защищал от прагматического
и эклектического размывания основы
старого научного понимания Возрож¬
дения, но и отстаивал важную теоре¬
тическую идею о разноплановости пу¬
тей духовного развития человечества,
многоцветье, богатстве типологиче¬
ского облика культур разных наро¬
дов16. При этом он понимал, насколь¬
ко обедняет сложную и многообраз¬
ную картину человеческой культуры
идея о везде одинаковых и в принципе
однотипных этапах, пройденных раз¬
ными регионами. Бурная полемика по
этой важной проблеме еще не закон¬
чена. Виктор Иванович, в частности,
не успел ответить на выпады одного
из своих оппонентов, оставив эту воз¬
можность своим ученикам17. Так же
как и необходимость развивать теоре¬
тические основы современной кон¬
цепции Возрождения, поскольку сам
Виктор Иванович неоднократно под¬
черкивал, что неизбежным следстви¬
ем этой дискуссии должно явиться
корректное обновление самой этой
концепции с учетом всемирно-истори¬
ческого контекста18.
Делая акцент на источниковедче¬
ском наследии Виктора Ивановича,
следует подчеркнуть, что как ученый-
историк он являлся крупнейшим со¬
ветским медиевистом в области фи¬
нансовой, социально-экономической
истории, в сфере изучения народных
движений позднего средневековья и
Возрождения. Эти сферы исследований
Виктора Ивановича, так же как и его
работы, посвященные средневековому
городу, истории государства в переход¬
ную к Новому времени эпоху, заслужи¬
вают специального разбора и изучения.
Заканчивая наш краткий очерк, мы
не можем не вспомнить 1976 год - год
особый для Виктора Ивановича, радо¬
стный, связанный с повсеместным
признанием его научных заслуг. 21 ап¬
реля 1976 г. директор Генуэзского го¬
сударственного архива сообщает в ча¬
стном письме Виктору Ивановичу о
том, что Ассамблея членов Лигурий¬
ского академического общества исто¬
рии Родины (Академический институт
истории Италии, Лигурийское отделе¬
ние) утвердила избрание Виктора
Ивановича почетным членом этого
Общества, что давало среди прочего
привилегии в пользовании Генуэз¬
ским архивом. В официальном изве¬
щении об этом акте от 8 мая 1976 г.
профессор Дино Пунку подчеркнул,
что избрание было “единодушным”
Спустя всего несколько недель прези¬
дент Депутации отечественной исто¬
рии Тосканы Эрнесто Сестан сообща¬
ет Виктору Ивановичу в письме от
6 июля, что он также единогласно из¬
бран иностранным членом этой уче¬
ной ассоциации.
560
В.И. Рутенбург
Надо ли говорить о том, что значит
для историка признание его труда на¬
учными сообществами страны изуче¬
ния. К этому следует добавить, что
многочисленные иностранные изда¬
ния работ Виктора Ивановича и неод¬
нократные переводы его трудов, в
том числе книг и отдельных их разде¬
лов, также убедительно свидетельст¬
вовали о международном признании
его научного авторитета. Флорентий¬
цы и генуэзцы безусловно не могли не
оценить тот значительный, ориги¬
нальный и неизвестный ранее матери¬
ал по истории Лигурии и Тосканы, ко¬
торый впервые ввел в научный обо¬
рот и впервые осмыслил Виктор Ива¬
нович. Но значительные для него
события года на этом не закончились.
23 декабря 1976 г. общее собрание
АН СССР утвердило его избрание
членом-корреспондентом по отделе¬
нию истории. Научная обществен¬
ность Родины также признала значи¬
мость его научной работы.
Виктор Иванович не был при жиз¬
ни обделен званиями, наградами и
должностями - лауреат Государствен¬
ной премии, кавалер трех орденов,
профессор, член-корреспондент АН
СССР и почетный член иностранных
академий, заместитель председателя
международной Комиссии по истории
городов, член международного Фонда
Датини, ответственный редактор
сборника “Средние века”, председа¬
тель Комиссии по проблемам культу¬
ры эпохи Возрождения при Научном
совете по истории мировой культуры,
заведующий отделом всеобщей исто¬
рии ЛОИИ СССР АН СССР. Пере¬
чень можно было бы и продолжить,
упомянув о неоднократном участии в
международных конгрессах, десяти
командировках только в Италию, не
считая других стран, и т.п. Главное,
однако, в другом: занимая в отечест¬
венной и международной науке высо¬
кое положение, Виктор Иванович и
масштабом научной деятельности, и
масштабом личности полностью соот¬
ветствовал своему высокому статусу.
Благодарную память о Викторе
Ивановиче Рутенбурге, замечатель¬
ном человеке и выдающемся ученом,
его коллеги, ученики, друзья сохранят
навсегда.
Примечания
1 Рутенбург В.И. Налогообложение и об¬
щественный кредит Флоренции
XII-XV вв. // Учен. зап. ЛГУ Сер. ист. на¬
ук. 1941. Вып. 10, № 80. С. 139-168.
2 Западноевропейская секция Архива Ин¬
ститута истории Академии наук СССР //
ВИ. 1947. № 4. С. 152-154.
3 Путеводитель по Архиву Ленинградского
отделения Института истории АН СССР /
Под ред. А.Г. Манькова, В.А. Петрова,
B. И. Рутенбурга; Отв. ред. А.И. Андреев.
М.; Л., 1958.
4 Козинцева Р.И., Рутенбург В.И. В Архи¬
ве Ленинградского отделения Института
истории АН СССР // ВИ. 1962. № 2.
C. 160-166; Rutenburg V.I. La Compagna
Uzzano: (su documenti dell’Archivio di
Leningrado) // Studi in onore di Armando
Sapori. Milano; Varese, 1957. P. 689-706;
Idem. Gli Uzzano e Genoca: (da documenti
deH’archivio di Leningrado) // Miscellanea
storica ligure. Milano, 1963. T. III. P. 51-55;
Idem. Zrodla przechowywane w Archivum
Leningradzkiego Oddzialu Instytutu Historii
(LOII) Akademii Nauk ZSSR // Studia
zrddloznwcze: Commentationes XXI.
Warszawa; Posnari, 1976. S. 135-144.
5 Акты Кремоны XIII-XVI вв. в собрании
Академии наук СССР / Под ред. В.И. Ру¬
тенбурга, Е.Ч. Скржинской. М.; Л., 1961;
Итальянские коммуны XIV-XV вв.: Сбор¬
ник документов из Архива Ленинградского
отделения Института истории АН СССР /
Под ред. В.И. Рутенбурга; Подгот. к печа¬
ти Е.В. Вернадской, Л.Г. Катушкиной,
В.И. Рутенбурга. М.; Л., 1965; От Данте до
Тассо: Каталог писем и сочинений италь¬
янских гуманистов в собрании ЛОИИ
СССР АН СССР / Под ред. В.И. Рутенбур¬
га; Сост. Л.Г. Катушкина. Л., 1972; Акты
Падуи конца XIII-XIV в. в собрании Ака¬
демии наук СССР / Под ред. В.И. Рутен¬
бурга; Подгот. текстов Е.Ч. Скржинской,
А.М. Кононенко и В.И. Мажуги. Л., 1987.
19. Портреты историков... т. 3
561
В.И. Рутенбург
6 Рутенбург В.И. Очерки из истории ран¬
него капитализма в Италии, Флорентий¬
ские компании XIV в. М.; Л., 1951. Рис. 6а,
66 и 7; Он же. Народные движения в горо¬
дах Италии: XIV-начало XV в. М.; Л.,
1958. С. 350-357; Он же. Италия и Европа
накануне Нового времени: (Очерки). Л.,
1974. С. 280-311; Он же. Истоки Рисорд-
жименто: Италия в XVII-XVIII вв. Л.,
1980. С. 203-285.
7 См. соответствующие разделы первых
трех вышеназванных монографий и це¬
лую серию специальных исследований,
посвященных публикации и разработке
отдельных тем, связанных с фондами Уц-
цано и кардинала Мороне.
8 Рутенбург В.И. Зарницы // Вести, исто¬
рии мировой культуры. 1959. № 1 (13).
С. 160-165; Он же. Торговые пути в
XV-XVI вв. по итальянским хроникам //
СВ. М., 1975. Вып. 38. С. 223-226; Он же.
Флорентийский ремесленник о генуэз¬
ском восстании 1575-1576 гг. // Там же.
1972. Вып. 35. С. 230-232; Он же. Италь¬
янские хроники XVI в. о Ферраре // Проб¬
лемы культуры итальянского Возрожде¬
ния. Л., 1979. С. 31-35.
9 Питти Б. Хроника / Пер. с ит., изд. подг.
З.В. Гуковская, М.А. Гуковский, В.И. Ру¬
тенбург. Л., 1972; Рутенбург В.И. Авто¬
биография Питти и итальянская литера¬
тура // Питти Б. Хроника. С. 201-217;
Макьявелли Н. История Флоренции /
Пер. Н.Я. Рыковой: Общ. ред., послесл. и
коммент. В.И. Рутенбурга. Л., 1973; Ру¬
тенбург В.И. Жизнь и творчество Никко¬
ло Макьявелли // Макьявелли Н. История
Флоренции. С. 343-381.
10 Проблемы источниковедения западноев¬
ропейского средневековья / Под ред.
В.И. Рутенбурга. Л., 1979; Рукописные ис¬
точники по истории Западной Европы в
Архиве Ленинградского отделения Ин¬
ститута истории СССР: Археографиче¬
ский сборник / Под ред. А.Д. Люблинской
и В.И. Рутенбурга. Л., 1982.
11 Исключением, пожалуй, может служить
статья: Рутенбург В.И. Проблема ком¬
плексного изучения источников по эконо¬
мической истории Италии // Проблемы
источниковедения западноевропейского
средневековья. Л., 1979. С. 47-70.
12 Виктор Иванович одним из первых прин¬
ципиально поставил вопрос о привлече¬
нии художественно-литературных источ¬
ников для изучения социально-экономи¬
ческой истории: «Произведения художе¬
ственной литературы XIV в. содержат не
только материал для “украшения” работы
или создания фона ее, но и вполне кон¬
кретные данные о промышленности, тор¬
говле, банковской деятельности, ростов¬
щичестве и о других сторонах жизни Фло¬
ренции... Поэтому литературные источ¬
ники правомерно могут и должны быть
введены в научный оборот при изучении
социально-экономических вопросов наря¬
ду с другими источниками» (Рутен¬
бург В.И. Очерки из истории раннего ка¬
питализма. С. 203-204). Сам ученый дал
образец использования итальянской но¬
веллистики XIV в. для изучения вопросов
экономической истории и хозяйственного
быта эпохи. Рецензируя русский перевод
“Город Солнца” Кампанеллы, он обратил
внимание на особую важность изучения
италоязычной версии произведения, что
дало определенный толчок к разработке
текстологии итальянского текста “Города
Солнца”. Об этом см.: Петров М.Т., Чер¬
няк И.Х. Из истории изучения эпохи Воз¬
рождения в послевоенный период // Куль¬
тура эпохи Возрождения. М., 1986. С. 17;
Штекли А.Э. Город Солнца: Утопия и на¬
ука. М., 1978. С. 64.
13 Рутенбург В.И. В архивах и научных ин¬
ститутах Италии: (По материалам науч¬
ной командировки) // СВ. М., 1957.
Вып. 10. С. 365-368; Он же. О научных
связях ученых СССР и Италии // ВИ. 1957.
№ 5. С. 214-216; Он же. Изучение вспомо¬
гательных исторических дисциплин в
Италии: (Краткие заметки) // Археогра¬
фический ежегодник за 1961 г. М., 1962.
С. 236-240; Он же. Вспомогательные ис¬
торические дисциплины в Италии и совет¬
ская медиевистика // Тр. науч. конф. по
вопр. архивн. дела в СССР. М., 1965. Т. 2.
С. 161-176.
14 См. дискуссию по первой книге Виктора
Ивановича “Очерк из истории раннего ка¬
питализма...” на страницах сборника
“Средние века” (вып. 4-6) и заключав¬
шую дискуссию статью автора книги, от¬
ветившего на все принципиальные заме¬
чания оппонентов: О прогрессивности ка¬
питалистических отношений в Италии
XIV-XV вв. // СВ. М., 1955. Вып. 6.
С. 387—410.
15 Рутенбург В.И. Об истоках Возрождения
в связи с творчеством Леонардо да Вин¬
чи // Из истории Древнего мира и средних
562
В.И. Рутенбург
веков. Л., 1956. С. 169-190. (Учен. зап.
ЛГУ. Сер. ист. наук; Вып. 21, № 192).
В расширенном виде критика концепции
плебейско-демократической природы
итальянского Возрождения изложена в
книге Виктора Ивановича “Титаны Воз¬
рождения” (Л., 1976. С. 136-138).
16 Рутенбург В.И. Итальянское Возрожде¬
ние и “Возрождение мировое” // ВИ. 1969.
№ 11. С. 93-108; Он же. Проблемы Возро¬
ждения // Проблемы социальной структу¬
ры и идеологии средневекового общества.
Л., 1974. С. 66-80; Он же. Италия и Евро¬
па накануне Нового времени. С. 257-271;
Он же. Титаны Возрождения. Л., 1976.
17 Имеется в виду статья: Карпушин В.А.
Абу Али ибн-Сина и восточный Ренес¬
санс // Философия и история культуры.
М., 1985. С. 45. Следует отметить, что
Карпушин приписывает В.И. Рутенбургу
ряд тезисов, которые ему не принадле¬
жат, что требует, как и другие его утвер¬
ждения, специального разбора. Но вот,
что знаменательно: там, где историк, спе¬
циалист, отлично знающий реалии време¬
ни, находит, что в обстановке политиче¬
ских драм, экономических кризисов и со¬
циальных бурь “Чинквеченто приносит
неожиданный расцвет искусства”, фило¬
соф с указующим перстом запрещает ему
“удивляться”, поскольку ему, философу,
хорошо известен тривиальный тезис об
естественной закономерности расхожде¬
ния и даже противоречия социальной и
культурной динамики” (Карпушин В.А.
Абу Али ибн-Сина... С. 46-47). Оппоненту
Виктора Ивановича даже на ум не при¬
шло, что именно объясняет приведенный
им тезис в конкретных причинах расцвета
итальянской культуры в период Высоко¬
го Возрождения. Видимо, “удивление”
специалиста - вещь более плодотворная,
нежели такого рода умозрительная уве¬
ренность теоретика.
18 Виктор Иванович часто любил повторять:
“Изучение итальянского Возрождения ни
в коей мере нельзя считать законченным,
а характеристику его бесспорной. Эво¬
люция понятия Возрождения и общего
понимания эпохи, непрекращающиеся
научные битвы вокруг этих проблем яв¬
ляются достаточно показательными”
(Италия и Европа накануне Нового вре¬
мени. С. 270).
Основные труды В.И. Рутенбурга
Очерк из истории раннего капитализма в
Италии: Флорентийские компании XIV в.
М.; Л., 1951.
Кампанелла. Л., 1956.
Народные движения в городах Италии:
XIV-начало XV в. М.; Л., 1958.
Великий итальянский атеист - Ванини. М.,
1959.
Италия и Европа накануне нового времени:
(Очерки). Л., 1974.
Титаны Возрождения. Л., 1976.
Истоки Рисорджименто: Италия в
XVII-XVIII вв. Л., 1980.
Итальянский город от раннего средневеко¬
вья до Возрождения. Л., 1987.
* * *
Список научных работ члена-корреспонден-
та АН СССР, доктора исторических наук,
профессора В.И. Рутенбурга / Сост.
И.С. Шаркова // СВ. 1981. Вып. 44.
Литература о В.И. Рутенбурге
Ролова А.Д., Курбатов Г Л. К 70-летию
члена-корреспондента АН ССР В.И. Ру¬
тенбурга //СВ. 1981. Вып. 44.
Брагина Л.М. Виктор Иванович Рутенбург //
СВ. 1989. Вып. 52.
Петров М.Т., Фурсенко А.А. Памяти Викто¬
ра Ивановича Рутенбурга // Вспомога¬
тельные исторические дисциплины. Л.,
1990.
19*
Яков Давидович Серовайский
(1912-1997)
В жизнь Якова Давидовича Серовай-
ского, известного ученого, историка-
медиевиста, природоведа, вместилась
судьба крестьянина, агронома, солда¬
та, студента, фронтовика, военного
переводчика, аспиранта, преподавате¬
ля, доктора исторических наук, про¬
фессора. А ее главным содержанием
был упорный труд, постижение зна¬
ний, научная и педагогическая дея¬
тельность, борьба за идеалы челове¬
ческой порядочности и профессиона¬
лизм в сфере образования и науки.
Яков Давидович родился 13 июня
1912 г. в г. Вел иже, в бедной еврей¬
ской семье. Уездный город Велиж Ви¬
тебской губернии царской России
(впоследствии - Смоленской области
РСФСР), возникший еще в XVI в., был
известен своими промартелями, лес¬
промхозом, пристанью на Западной
Двине, сплавом леса по этой реке, ча¬
стичной занятостью населения в сфе¬
ре лесного хозяйства. Отец Я.Д. Серо-
вайского трудился на подрядных ра¬
ботах по сплаву леса. Были в Велиже
христианская церковь, синагога и хе¬
дер, где мальчиком он постигал пре¬
мудрости талмуда и иврит. В Велиже
Я.Д. учился также в школе I ступени,
известной как школа Сухаревского.
С теплотой вспоминал Яков Дави¬
дович город своего детства. Запомни¬
лись его рассказы о немногих развле¬
чениях детства, кулачных боях, тес¬
ном общении жителей (русских и
евреев), говоривших на причудливой
смеси русского языка и идиша. Спустя
годы, он встречал своих земляков на
фронтах Великой Отечественной вой¬
ны и в мирное время, и они с гордо¬
стью называли себя “велижане”
В 30-е годы семья, в поисках луч¬
шей доли, перебралась в Крым, в село
Ленинсдорф (близ г. Симферополя).
Они жили здесь жизнью сельских тру¬
жеников, крестьянствовали, сначала
как крестьяне-единоличники, а затем,
в период сплошной коллективизации,
вступили в колхоз.
В жарком степном Крыму прошли
годы юности и ранней молодости
Я.Д. Серовайского. В Ленинсдорфе он
окончил сельскую школу, а в
1927-1931 гг. учился в Сельскохозяй¬
ственном техникуме в г. Керчь. В 1931—
1935 гг. Я.Д. работал сначала агроно¬
мом райколхозсоюза под Евпаторией
(Крым), а затем - участковым агро¬
ном МТС под поселком Саки и в по¬
селке Биюк-Онлар, тоже в Крыму.
564
Я.Д. Серовайский
Этот этап своей жизни ученый ча¬
стично описал в биографическом
очерке “Из воспоминаний участково¬
го агронома”, который не успел
завершить. Из содержания этих воспо¬
минаний видно, какая большая ответст¬
венность лежала тогда на плечах мо¬
лодого агронома, ведь на его первом,
удаленном от центра МТС, агроучаст¬
ке было 8 колхозов, рассредоточен¬
ных на значительном расстоянии друг
от друга. И ночью, верхом на
лошади или в телеге, участковый аг¬
роном проделывал путь от одного
колхоза к другому, чтобы поспеть к
утру нового трудового дня.
О том, как вдумчиво относился
Яков Давидович к своим служебным
обязанностям участкового агронома,
и какая зрелость отличала его уже в
те годы, свидетельствует следующий
фрагмент воспоминаний: “...я сдал
прежний участок... и принял трактор¬
ный отряд Сакского агроучастка. Но с
объездом его колхозов я не спешил.
Хотелось собрать больше сведений о
каждом из них, представить себе мыс¬
ленно его состояние и возможности.
А главное - побывать на полях. И вряд
ли еще где-либо, кроме полей, можно
прочитать самую полную характери¬
стику тому или другому хозяйству.
Только с таким багажом, как мне ка¬
залось, можно быть компетентным и
полезным собеседником с председате¬
лями колхозов и бригадирами. Тем
более что предстояли диалоги между
очень молодым агрономом и опытны¬
ми, еще не забывшими свое ремесло,
крестьянами”1.
Крымский период жизни, несом¬
ненно, сыграл важную роль в даль¬
нейшей судьбе Я.Д. Серовайского.
Крестьянский образ жизни семьи, ос¬
нованный на трудолюбии и каждо¬
дневной работе на земле, в сочетании
с практикой агронома, знаниями в об¬
ласти агротехники и агрикультуры,
собственными раздумьями над исто¬
рией и культурой земледелия - навсе¬
гда привили Якову Давидовичу
любовь к земле, уважение к труду
сельских тружеников и вызвали впос¬
ледствии, в годы студенчества, естест¬
венный, глубокий интерес именно к
аграрной истории западноевропейско¬
го средневековья.
Жизнь и труд на засушливых поч¬
вах и черноземах степного Крыма
способствовали рождению будущего
историка-агрария. Не случайно, в
дальнейшем, в студенческие годы, его
научный руководитель - профессор
А.И. Неусыхин всегда учитывал жиз¬
ненный опыт и специальные знания
своего ученика. “А.И. Неусыхин, зная
о моем агрономическом образовании,
предложил мне, в качестве задела для
будущей дипломной работы, разо¬
браться в севооборотах, практиковав¬
шихся во владениях Сен-Жерменско-
го аббатства...”2. А много лет спустя
профессор А.Д. Люблинская в пись¬
мах в Алма-Ату неоднократно совето¬
валась с Яковом Давидовичем по по¬
воду многих явлений агрикультуры и
агротехники (особенности вспашки,
устройство плуга, плуговая упряжка,
применение хомута и т.п.), требую¬
щих профессиональных агрономиче¬
ских знаний и практики сельской
жизни.
В 1935 г. Я.Д. Серовайский был
призван на действительную службу в
Рабоче-Крестьянскую Красную Ар¬
мию и служил в войсках РККА до
1937 г. в районе г. Овруч (УССР).
О его службе в армии подробных
сведений не сохранилось. В его лич¬
ном архиве имеется только фотосни¬
мок тех лет, на котором он запечат¬
лен в форме солдата Красной армии.
И еще запомнилась история, расска¬
занная самим Яковом Давидовичем, о
том, как он был призван в войска
РККА. У него была реальная возмож¬
ность избежать воинской службы, по¬
скольку агрономы тогда ценились на¬
565
Я.Д. Серовайский
столько, что их вообще освобождали
от службы в армии. Однако он сам
предпочел обратиться с просьбой о
призыве, так как по окончании служ¬
бы у него открывались перспективы
для поступления в вуз. Другого выхо¬
да для получения высшего образова¬
ния у практикующего агронома, окон¬
чившего сельскохозяйственный
техникум, не было.
В 1937 г., сразу же после демоби¬
лизации, он, одержимый тягой к зна¬
ниям, огромным желанием учиться,
успешно выдержав вступительные эк¬
замены, поступил, благодаря своим
природным способностям и упорству,
в один из самых блестящих гумани¬
тарных вузов того времени - Москов¬
ский институт истории, философии и
литературы им. Н.Г. Чернышевского
(МИФЛИ или ИФЛИ). 21 августа
1937 г. Я.Д. Серовайский был зачис¬
лен на исторический факультет этого
института. Яков Давидович стал сту-
дентом-первокурсником, когда ему
шел уже 26-й год; за плечами был тру¬
довой стаж, служба в армии, жизнен¬
ный опыт.
Об ИФЛИ, уникальном в своем
роде довоенном вузе (1931-1941), ове¬
янном легендами, и талантливом
“племени ифлийцев” существует це¬
лая литература. В последние годы
своей жизни Яков Давидович памя¬
тью обратился к Alma mater - ИФЛИ и
написал большую статью научного и
методического характера, которая по
жанру является и мемуарной - “Семи¬
нары по истории в ИФЛИ”. В этой по¬
ка неопубликованной работе автор
раскрывает свое понимание особого
“духа” и феномена ИФЛИ, знакомит
со “школой” блестящих семинарских
занятий. Рукопись проникнута стрем¬
лением передать читателям особую
творческую атмосферу этого инсти¬
тута. По мнению Я.Д. Серовайского,
“феномен ИФЛИ” ...не в плеяде зна¬
менитостей, вышедших из его стен.
Это - видимая часть айсберга. Фе¬
номен ИФЛИ - в заряде творчества,
полученного каждым его воспитанни¬
ком... Суть этого явления, о котором
много писали, в особой ментальности,
овладевавшей студентами со времени
их поступления в вуз, определявшей
их интересы и поведение; в устойчи¬
вом климате, где царила определен¬
ная, признававшаяся всеми, шкала
ценностей. Интерес к знаниям являлся
одним из доминирующих интересов.
Эрудированные студенты пользова¬
лись большим уважением со стороны
своих коллег“3.
На склоне лет с навсегда сохра¬
нившимся чувством благодарности
вспоминал Яков Давидович о педаго¬
гах, преподававших “в том далеком
ИФЛИ”, в семинарах которых ему до¬
велось учиться. Он отмечал, что руко¬
водители семинаров в ИФЛИ находи¬
лись на переднем крае науки. В семи¬
наре по истории Древнего Рима под
руководством профессора Н.А. Маш¬
кина начинающий студент написал
свой первый доклад “Тацит о принци¬
пате Августа”
Яркое впечатление оставил у Яко¬
ва Давидовича семинар по российской
истории академика Ю.В. Готье. Оче¬
видно, под влиянием этого семинара он
проявил интерес к историческим лич¬
ностям Александра Невского, Минина
и Пожарского и опубликовал свои пер¬
вые статьи в газете “Красный воин”
(1940), которые открывают список его
научных трудов4. В семинаре Юрия
Владимировича студент I курса Яков
Серовайский подготовил доклад “Бо¬
рис Годунов в освещении современни¬
ков” И именно после написания этого
доклада Ю.В. Готье сказал ему на всю
жизнь запомнившуюся фразу: “Знаете,
у Вас пойдет. Постарайтесь только в
следующем году поработать у профес¬
сора А.И. Неусыхина”5.
Встреча в семинарах и спецсеми¬
нарах с профессором Александром
566
Я.Д. Серовайский
Иосифовичем Неусыхиным стала для
Якова Давидовича поворотным мо¬
ментом, имела, можно без преувели¬
чения сказать, судьбоносное значе¬
ние. С тех самых пор Александр
Иосифович Неусыхин остался для не¬
го научным руководителем на всю
жизнь.
Этой встречи он ждал с особым
нетерпением. “Наконец, начался тре¬
тий семестр, и наступило время для
семинара по истории средних веков,
руководимого А.И. Неусыхиным”6.
В этом семинаре, построенном на ау¬
диторном прочтении “Салической
Правды”, доклад студента Якова Се-
ровайского “Хозяйство салических
франков” вызвал оживленное обсуж¬
дение, длившееся целых три занятия.
А.И. Неусыхин нашел доклад инте¬
ресным, а его стержневые положе¬
ния - хорошо аргументированными.
Но главное, по словам самого
Якова Давидовича, заключалось в
другом: “Благодаря работе над этим
семинарским докладом я смог сделать
окончательный выбор будущей исто¬
рической специальности... В медиеви¬
стике, в работе у профессора А.И. Не-
усыхина, я сразу почувствовал для
себя большие возможности. И этот
раздел истории стал основным направ¬
лением моей будущей педагогической
и научной деятельности”7.
На третьем курсе Я. Серовайский
продолжал учиться в спецсеминаре
профессора А.И. Неусыхина. С осо¬
бой теплотой он вспоминал свой семи¬
нар, состоящий всего из пяти студен¬
тов. Помимо него, в нее входили
А.С. Варшавский, О.Г. Чайковская,
М.И. Левина и В.В. Дорошенко. Яков
Давидович был счастлив, что учился
рядом с такими интересными, одарен¬
ными и увлеченными наукой людьми.
Это в полной мере относится и к уче¬
никам А.И. Неусыхина, Л.Т. Миль-
ской и А.И. Данилову, с которыми он
встретился позднее на истфаке МГУ,
уже после войны, в аспирантские
годы.
В этом спецсеминаре студент
Я. Серовайский подготовил доклад
“Фюстель де Куланж об аграрном
строе раннего средневековья”, кото¬
рый, по его собственному признанию,
вызвал немало критических замеча¬
ний Александра Иосифовича. «Я с
азартом кулачного бойца бросился
полемизировать с известным фран¬
цузским ученым. В результате мой до¬
клад, нарушая тематический тон ра¬
боты семинара, прозвучал как “Анти-
фюстель”»8.
Зато другой доклад “К вопросу о
наслоениях в различных кодексах Са¬
лической Правды” получил самую
высокую оценку Александра Иосифо¬
вича. Профессор охарактеризовал его
как зрелое исследование и предложил
поместить в виде статьи в готовив¬
шийся сборник научных работ препо¬
давателей. “Но этому сборнику не
суждено было увидеть свет. В связи с
начавшейся войной и последовавшей
ликвидацией ИФЛИ подготовленный
к печати сборник исчез”9.
На IV курсе, в последний предво¬
енный учебный год, Яков Давидович
пишет доклад о севооборотах, прак¬
тиковавшихся во владениях Сен-Жер-
менского аббатства, на основе све¬
дений писцовой книги - полиптика.
По его словам, проблема заключалась
в том, что “по данным писцовой книги
крепостные некоторых его поместий
обязывались пахать ежегодно на гос¬
подской земле в два раза большую
площадь под озимые культуры, неже¬
ли под яровые. И это явление еще не
получило удовлетворительного объ¬
яснения в науке”10.
Прежде чем решить вопрос о при¬
менявшихся севооборотах, ему необ¬
ходимо было установить, соответст¬
вовала ли пропорция озимого и ярового
клина на господской земле соотноше¬
нию барщинной вспашки, выполняе¬
567
Я.Д. Серовайский
мой крестьянами, под соответствую¬
щие типы злаков. Поскольку это
можно было определить путем сумми¬
рования площади, вспахивавшейся
всеми крестьянами в каждом поме¬
стье, и соотношением полученных ре¬
зультатов с площадью земли, которой
располагали эти поместья, докладчи¬
ку пришлось обратиться к системе
земельных мер. Однако площадь гос¬
подской земли в каждом поместье вы¬
ражалась в одних земельных мерах -
бунуариях, а площадь барщинной
вспашки, выполняемой крестьянами,
в других - пертиках, поэтому потребо¬
валось выяснить соотношение этих
земельных мер.
В студенческом докладе Я.Д. Се¬
ровайский предпринял попытку дока¬
зать, что представления известного
французского ученого Б. Герара о бу-
нуарии и пертике, как о квадратных
мерах, ошибочны. В то время во всех
справочниках и хрестоматиях по исто¬
рии средних веков фигурировали вы¬
ражения этих мер по Б. Герару, кото¬
рый, принимая их за квадратные, вы¬
числил, что бунуарий равен гектару, а
пертика составляла 1/50 часть бунуа-
рия. “Я пришел к выводу, что совре¬
менники знали еще иные способы
использования линейных единиц для
определения площадей земли, отлич¬
ные как от указаний их длины и шири¬
ны, так и от построения на основе по¬
следних, квадратных исчислений”11, -
писал Я.Д. Серовайский.
Затем автор доклада определил
севооборот, применявшийся в поме¬
стьях Сен-Жерменского аббатства.
По его мнению, с хозяйственной точ¬
ки зрения им более всего подходило
четырехполье, которое отводило под
пар - четвертую часть (одно поле),
озимым культурам - половину всей
площади, а яровым - только четвер¬
тую часть (одно поле) господской зем¬
ли. Тем самым Я.Д. удалось объяс¬
нить, почему крестьяне пахали в два
раза большую площадь земли под
озимое поле, чем под яровое.
Ознакомившись с содержанием
этого доклада, А.И. Неусыхин заме¬
тил тогда, что в нем содержатся инте¬
ресные и вполне правдоподобные ги¬
потезы, которые, возможно, будут
подтверждены в процессе расширения
круга изучаемых источников в буду¬
щем учебном году. “Но до него нам не
суждено было дожить. Началась вой¬
на. Наш курс решили выпустить без
защиты диплома. Мой путь лежал на
фронт. Но идеи, возникшие и не полу¬
чившие логического завершения в се¬
минаре. оставались в сфере моих на-
учных интересов”12.
Так оборвался его студенческий,
“ифлийский” этап жизни, наполнен¬
ный постижением исторической нау¬
ки. В семинарах крупных ученых и,
прежде всего, под руководством
А.И. Неусыхина, Яков Давидович ов¬
ладевал мастерством профессиональ¬
ного историка и специализировался
как историк-медиевист.
Важно отметить и другое, что он,
в большей мере знавший до этого сель¬
скую, нежели городскую жизнь, уве¬
ренно вошел в среду студентов ИФЛИ,
многие из которых происходили из се¬
мей московской интеллектуальной эли¬
ты, пользовался их уважением, был из¬
бран старостой курса; однокурсники на¬
зывали его “патриархом” не только из
соображений возраста. В книге
Ю.П. Шарапова “Лицей в Сокольни¬
ках...” - о Я.Д. Серовайском имеются
неоднократные упоминания. Здесь при¬
водится также опубликованный фраг¬
мент из письма А.И. Неусыхина к
М.И. Левиной. В период войны, в июне
1942 г. он написал своей ученице: “Да, в
те годы, когда я общался с Я.Д. Серо-
вайским и подобными ему студентами, я
был счастлив, хотя, может быть, и не
осознавал этого”13.
А дальше была война, и Яков Да¬
видович в полной мере разделил судь¬
568
бу своего поколения. Ему. так стре¬
мившемуся к высшему образованию,
не довелось проучиться пять полных
студенческих лет. В дипломе была
указана полученная специальность:
“Научный работник в области исто¬
рии, преподаватель вуза, учитель
средней школы”. Но он отправился на
фронт - “военную науку постигать”.
Впереди - долгие и тяжелые годы
войны. Об этом времени и общей
судьбе поколения студент литератур¬
ного факультета ИФЛИ, впоследст¬
вии известный писатель, С. Гудзенко
написал: “Наш путь под Млечным -
раскален и долог...”.
В 1941-1942 гг. Я.Д. Серовай-
ский - курсант школы военных пере¬
водчиков сначала в Орске, затем в
Ставрополе. Его готовили как воен¬
ного переводчика с немецкого и ру¬
мынского языков для оперативной ра¬
боты на фронте. В 1942-1945 гг.
Я.Д. Серовайский непрерывно нахо¬
дился в действующей армии на фрон¬
тах Великой Отечественной войны.
Ему пришлось быть военным перевод¬
чиком разведотдела штабов Брян¬
ского, 2-го Прибалтийского, 3-го Ук¬
раинского фронтов и Оперативной
группы Главного командования Юж¬
ной Группы Войск. По роду своей
военной службы он участвовал во взя¬
тии и допросах военнопленных, зани¬
мался дешифровкой военной доку¬
ментации противника, подготовкой
материалов для вещания на передовой
линии огня, выполнял другие особые
оперативные задания. В частности, он
сотрудничал с известной советской
разведчицей Марией Фортус, о герои¬
ческой жизни которой впоследствии
был снят художественный фильм “Са¬
лют, Мария”
В составе армии победителей
Я.Д. Серовайский прошел “пол-Евро¬
пы”: участвовал в освобождении Ру¬
мынии, Болгарии, Венгрии, Австрии.
День Победы застал его в Вене, но до
демобилизации было еще далеко.
Он был оставлен в действующей ар¬
мии до весны 1946 г. Сохранилось его
удостоверение, выданное 1 октября
1945 г.: “Настоящим подтверждается,
что старший лейтенант Серовай¬
ский Я.Д. является переводчиком
Оперативной Группы Главного ко¬
мандования Южной Группы Войск
при 4-й румынской армии”
От победного мая 1945 г. в Вене,
которая произвела очень сильное впе¬
чатление на Якова Давидовича, у него
уцелело несколько фотоснимков.
На одном из них в составе группы сол¬
дат и офицеров советской армии он
запечатлен на могиле Бетховена и у
памятника Моцарту. Они пришли тогда
поклониться гению и праху великих
немецких композиторов, не утратив
за годы войны интереса к общечело¬
веческим культурным ценностям.
Военному переводчику I разряда
старшему лейтенанту Серовайскому
довелось встречаться на фронтах Ве¬
ликой Отечественной войны с выдаю¬
щимися военачальниками советской
армии. Так, в 1943 г., в начале опера¬
ции на Курской дуге, он был включен
в качестве переводчика разведотдела
в состав опергруппы, прикомандиро¬
ванной к маршалу Г.К. Жукову от
штаба Брянского фронта. Яков Дави¬
дович был переводчиком маршала
при допросах первых военнопленных
на Курской дуге. Об этом эпизоде сво¬
ей фронтовой биографии Яков Дави¬
дович поведал только в 1996 г. в ста¬
тье “Несколько дней на командном
пункте маршала Жукова”14. Он при¬
был в составе опергруппы на команд¬
ный пункт маршала, расположенный
в небольшом лесу под г. Мценском, и
с группой военнопленных оказался
перед Г.К. Жуковым. “Я внимательно
переводил показания пленных. Выяс¬
нилось, что основные потоки попол¬
нения направлялись в дивизии, кото¬
рые должны были наступать на Кур¬
569
Я.Д. Серовайский
ской дуге... Особое внимание маршал
проявил к пленным, которые недавно
прибыли на фронт. Среди них были и
совсем молодые парни, впервые на¬
девшие военную форму, и те, которые
по разным причинам были ранее ос¬
вобождены от военной службы. Все
это подтверждало имевшиеся в раз¬
ведотделе сведения об отсутствии у
немецкого командования стратегиче¬
ских резервов... Допрос был закон¬
чен... Поблагодарив меня, маршал
приказал не позднее следующего дня
представить ему подробные протоко¬
лы допросов каждого пленного”
Вскоре военный переводчик Серовай¬
ский был отозван из ставки маршала,
но, как писал Яков Давидович, “эти
эпизоды встречи с ним сохранились в
памяти на всю жизнь”
Когда в 1996 г., к 100-летаю со дня
рождения Г.К. Жукова, была учреж¬
дена медаль его имени, среди награж¬
денных этой медалью участников Ве¬
ликой Отечественной войны был и
Я.Д. Серовайский. Он отмечен и дру¬
гими военными наградами: орденом
Отечественной войны II степени, дву¬
мя боевыми медалями “За боевые за¬
слуги” и еще восемью памятными ме¬
далями “За Победу над фашистской
Германией в Великой Отечественной
войне 1941-1945 гг.”. К наградам (все¬
го - 12), которые всегда надевал толь¬
ко в день Победы, к своей фронтовой
биографии Яков Давидович относил¬
ся скромно и никогда не пользовался
своими заслугами в “мирских” целях.
После демобилизации весной
1946 г. он возвратился в Москву и уже
летом поступил в аспирантуру на ка¬
федру истории средних веков истори¬
ческого факультета МГУ им.
М.В. Ломоносова. Так начался новый
этап мирной жизни. После долгих лет
войны и многих испытаний Яков Да¬
видович сумел вернуться к идеям и на¬
учным проблемам, которые глубоко
заинтересовали его в студенческие
годы. Для диссертационного исследо¬
вания он избрал тему: “Структура зе¬
млевладения юго-восточных районов
Франции в IX-XII вв.” Его научным
руководителем оставался А.И. Не-
усыхин. О сути и направленности дис¬
сертации ее автор писал так: “Цент¬
ральным являлся в ней вопрос о соци¬
альном облике собственников, кото¬
рые, по данным бургундских грамот,
свободно оперировали своей недви¬
жимостью. Профессор Н.П. Грациан¬
ский и, вслед за ним, французский уче¬
ный А. Делеаж, отправляясь от того
положения, что в каждом населенном
пункте было много таких собственни¬
ков, и отчуждали они (или приобрета¬
ли) небольшие земельные участки,
квалифицировали последних как кре¬
стьян. На этом основании они делали
вывод о существовании в данный пе¬
риод широкого слоя свободных кре¬
стьян, которые еще не были втянуты
в систему вотчинного подчинения”
Молодой ученый увидел в этом сов¬
сем другое явление. “В процессе рабо¬
ты над теми же документами мне от¬
крылась иная картина. Оказывается,
что лица, оперировавшие незначи¬
тельными парцеллами, являлись час¬
то представителями титулованной
знати, а многие из них, как удалось ус¬
тановить методом личной идентифи¬
кации, обладая незначительными
владениями в одном селении, явля¬
лись собственниками небольших уча¬
стков в десятках других деревень.
Следовательно, они были не крестья¬
нами, а представителями социальной
элиты, вотчинные владения которой
имели крайне рассредоточенную
структуру. Иначе говоря, доминиру¬
ющим фактором аграрных отноше¬
ний являлась здесь не совпадающая с
нашими обычными представления¬
ми, особая структура землевладения
и землепользования, в которую вот¬
чина вписывалась, не преодолевая
ее”15.
570
Я.Д. Серовайский
Составной частью диссертации
стала трактовка практиковавшихся
способов измерения земли в ранне¬
средневековой Франции. Здесь Яков
Давидович убедительно доказал вы¬
сказанные им еще в годы студенчест¬
ва идеи о линейных единицах измере¬
ния для определения площадей земли.
Его гипотеза о том, что площадь кон¬
кретного участка могла определяться
на основе сведений об одной только
его ширине, при условии, если его
длина известна, получила логическое
завершение в результате анализа мас¬
сива клюнийских и других грамот.
Позднее этот пласт диссертации полу¬
чил отражение в его статье “Измене¬
ние системы земельных мер как ре¬
зультат перемен в аграрном строе на
территории Франции в период ранне¬
го средневековья”16.
В 1950 г. в Ученом совете истори¬
ческого факультета МГУ им. М.В. Ло¬
моносова Я.Д. Серовайский успешно
защитил диссертацию на соискание
ученой степени кандидата историче¬
ских наук. Основательная и объеми¬
стая диссертация с россыпью ори¬
гинальных идей оказала заметное
влияние на исследования в области аг¬
рарной истории западноевропейского
средневековья17.
В этом же году, по распределению
Минвуза СССР, Я.Д. Серовайского
направили на работу в столицу Казах¬
стана - Алма-Ату. И вот уже поезд
мчал его вместе с супругой,
Л.С. Фришман (историк-востоковед) в
другую жизнь, в незнакомую Алма-
Ату, расположенную у подножья
Тянь-шаньских отрогов. Так начался
казахстанский этап его жизни.
Яков Давидович не мог даже и
предположить тогда, какие трудности
подстерегали его впереди на пути слу¬
жения научной истине. Развернувшая¬
ся в начале пятидесятых годов компа¬
ния борьбы с космополитизмом заде¬
ла его непосредственным образом.
В главном партийном журнале рес¬
публики “Большевик Казахстана” вы¬
ходит статья секретаря Алма-атин¬
ского городского комитета партии, в
которой Я.Д. Серовайский обвинялся
в преклонении перед буржуазными
учеными. Ему инкриминировалось то,
что в своих лекциях он знакомил сту¬
дентов с содержанием трудов “реак¬
ционного буржуазного историка”
Фюстель де Куланжа и даже то, что
на занятиях он читал и комментиро¬
вал “Салическую Правду” в ущерб
трудам Маркса, Энгельса, Ленина и
Сталина18.
В 1951 г. эти обвинения, вышед¬
шие из-под пера секретаря горкома
компартии, и утверждение последне¬
го, что лекции Серовайского “...нано¬
сят вред делу правильного полити¬
ческого воспитания студенчества”,
звучали достаточно зловеще. Публи¬
кация этой статьи послужила сигналом
для травли, над Яковом Давидовичем
сгущались тучи. Университетская газе¬
та “За отличную учебу” подхватила и
процитировала эти измышления, до¬
бавив порцию собственных нападок19.
Коллеги начинают усиленно посе¬
щать его лекции и семинары и выно¬
сят суждения о превознесении им
французской истории в ущерб отече¬
ственной. Зная лишь понаслышке
имена таких ученых, как Д.М. Петру-
шевский и А.И. Неусыхин, они заяв¬
ляли, что доцент Серовайский являет¬
ся последователем этих “буржуазных”
историков. Отсюда напрямую следо¬
вали обвинения в космополитизме.
Соответственно, опрашивались сту¬
денты, слушавшие его лекции. На за¬
седаниях кафедры всеобщей истории
и университетских собраниях обсуж¬
дался стиль преподавания Серовай¬
ского и соответствие его лекций об¬
щепринятым канонам. Его вызывали
и в “компетентные органы” для объ¬
яснений. Я.Д. Серовайскому при¬
шлось пережить тогда неожиданную
571
Я.Д. Серовайский
недоброжелательность иных коллег,
их мелкое предательство, и небезос¬
новательные опасения за свою судьбу.
Но он продолжал читать свои лекции
по истории западноевропейского сре¬
дневековья, не отказываясь от собст¬
венных убеждений, от исторической
правды, и оставался верным идеалам
своих московских учителей. Гонения
на него прекратились лишь после
смерти Сталина, когда захлебнулась
компания борьбы с космополитиз¬
мом.
Более 45 лет ученый трудился на
кафедре всеобщей истории Казахско¬
го государственного университета им.
С.М. Кирова (ныне - им. Аль-Фара-
би), последовательно пройдя все сту¬
пени научно-педагогической иерар¬
хии в университете - от старшего пре¬
подавателя до профессора.
Находясь далеко от библиотек
Москвы, своего научного руководите¬
ля А.И. Неусыхина, среды ученых-ме-
диевистов, Яков Давидович в новых
условиях жизни не изменил своей на¬
учной тематике, продолжал много и
упорно трудиться как над развитием
идей, заложенных еще в основание
кандидатской диссертации, так и над
совершенно свежими проблемами.
В 60-70-е гг. в Алма-Ате из-под его
пера появляется целая серия статей,
опубликованных в сборнике “Средние
века” и в казахстанских изданиях.
Среди них: “Изменение аграрного
строя на территории Бургундии”,
“Мане и надел зависимого крестьяни¬
на во Франции (Х-ХП вв.)”, “Кризис
маисовой системы во владениях Сен-
Жерменского аббатства”, “К вопросу
о распределении прав собственности
среди бургундских феодалов в
Х-ХП вв.”, “Играла ли мелкая собст¬
венность доминирующую роль в бур¬
гундской деревне Х-ХП вв.?”20
Не меньшего мастерства, профес¬
сиональной зрелости, стилистической
отточенности потребовали от автора
статьи, которые он подготовил по за¬
казу Большой Советской энциклопе¬
дии (БСЭ) и Советской исторической
энциклопедии (СИЭ). В числе этих
статей (всего - 20): “Бургунды”, “Бур¬
гундская правда”, “Бургундское гер¬
цогство”, “Иммунитет”, “Рахинбур-
ги”, “Сен-Жермен-де-Пре”, “Сеньор”,
“Сенешаль”, “Субинфеодация”, “Тео-
дульф”, “Удальцов А.Д.”, “Франки”,
“Франкское государство” и др.21
Ученый приложил много усилий к
основанию и изданию в Алма-Ате
сборников научных трудов преподава¬
телей вузов Казахстана (“Ученые за¬
писки Казахского университета” Се¬
рия историческая; “Ученые труды
кафедр всеобщей истории, государст¬
венного и международного права Ка¬
захского университета”; “Вопросы ис¬
тории: Сборник трудов преподавате¬
лей вузов КазССР”)22.
В стенах единственного тогда в
Казахстане университета раскрылся и
педагогический талант Якова Давидо¬
вича. Он не только пользовался ува¬
жением и симпатиями студентов, но и
сам исключительно уважительно от¬
носился к студентам, аспирантам, мо¬
лодым преподавателям. Всей своей
педагогической деятельностью на
практике реализовывая мысль акаде¬
мика А.Д. Александрова: “Студент -
не сосуд, который надо заполнять зна¬
ниями, а светильник, который необхо¬
димо зажечь”, Яков Давидович вдох¬
новенно и с большой отдачей работал
со студентами в аудиториях универси¬
тета, часто консультировал у себя
дома, был организатором и долгие го¬
ды руководил библиотечной практи¬
кой студентов в Публичной библиоте¬
ке им. А.С. Пушкина в Алма-Ате, не¬
однократно выезжал со студентами на
сельскохозяйственную практику, яв¬
лялся постоянным научным руководи¬
телем методологического семинара
для аспирантов и молодых преподава¬
телей и студенческого научного круж¬
572
Я.Д. Серовайский
ка “Medium Aevum” на историческом
факультете КазГУ
Его эмоциональные, взволнован¬
ные, глубокие и содержательные лек¬
ции по истории западноевропейского
средневековья не оставляли равно¬
душной аудиторию. Для своих лекций
Яков Давидович сам изготовлял учеб¬
но-наглядные пособия. В его дидакти¬
ческих материалах были структурно¬
логические схемы и таблицы: “Струк¬
тура франкского поместья IX века”,
“Схема познания исторических явле¬
ний”, “Структура феодальной собст¬
венности во Франции IX в.”, “Таблица
распределения продукта феодально¬
зависимым крестьянином”, “Структу¬
ра межвотчинных связей по Ж. Дюби”
и многие другие.
Все годы своей работы в КазГУ
им. С.М. Кирова Яков Давидович, на¬
ряду с чтением лекций, руководил се¬
минарами по истории средних веков.
Он был убежден, что семинарские за¬
нятия должны проводить наиболее
опытные преподаватели, а не асси¬
стенты. Яков Давидович учил студен¬
тов глубоко разбираться в теоретиче¬
ских проблемах европейского феода¬
лизма, “политэкономии” феодального
общества, проникать в смысл памят¬
ников средневековья, анализировать и
систематизировать факты, строить
смелые гипотезы и умозаключения.
При этом ученый придавал исключи¬
тельно большое значение написанию
семинарских докладов и курсовых ра¬
бот, считая, что с самого начала “сту¬
дентов необходимо направлять по
пути, которым следует ученый в поис¬
ках нового” Я.Д. Серовайский счи¬
тал, что “каждая такая работа должна
быть приравнена к учебному экспери¬
менту, выполненному в лаборато¬
рии”, а ее задача заключается в том,
чтобы самостоятельно реконструиро¬
вать историческое явление по источ¬
никам23. Именно поэтому в условиях,
когда многие издания средневековых
источников в казахстанских библио¬
теках были библиографической ред¬
костью или вовсе отсутствовали, Яков
Давидович издает учебно-методиче¬
ские пособия и разработки - всего их
17 - с обязательным приложением
полных текстов исторических памят¬
ников или фрагментов источников.
По этим пособиям целые поколения
студентов-историков в Казахстане
изучали сведения о германцах у ан¬
тичных авторов, главы из полиптика
Сен-Жерменского аббатства, Саличе¬
скую правду, другие “варварские” су¬
дебники, а также - формулы, клюний-
ские грамоты, капитулярии франк¬
ских королей, материалы классовой
борьбы во Франкском государстве.
Особо заслуживают быть отме¬
ченными его учебно-методические
работы: “Франкское общество перио¬
да Салической правды с приложением
текста источника”, “Социальные про¬
тиворечия и классовая борьба во
Франкском государстве”, изданное в
МГУ им. М.В. Ломоносова, и “Древ¬
ние германцы: источники. Методиче¬
ское руководство для написания кур¬
совых работ по истории средних ве¬
ков”2!
Важно отметить и другое: в свои
семинары в казахстанском вузе Яков
Давидович донес феномен и “дух” се¬
минаров ИФЛИ. Это находило свое
выражение прежде всего в том, что
занимавшиеся у него студенты полу¬
чили на всю жизнь импульс к самосто¬
ятельному научному творчеству.
Я.Д. Серовайский никогда не за¬
нимал официальных должностей в
университете, но выполняемая им пе¬
дагогическая и общественная работа,
которой он отдавал много сил, всегда
становилась значимой, содержатель¬
ной и интересной коллегам и студен¬
там под влиянием его личности и
привносимых им идей.
Начало перестройки в середине
80-х годов и связанные с этим надеж¬
573
Я.Д. Серовайский
ды на очищение и перерождение со¬
ветского общества всколыхнули луч¬
шие умы интеллигенции. И Я.Д. Серо¬
вайский, будучи уже достаточно
пожилым человеком, признанным
ученым, занимающим прочное поло¬
жение в научном мире, поверил в воз¬
можности серьезных перемен и не мог
остаться в стороне от происходящих
событий.
Непримиримо и с открытым за¬
бралом ученый боролся со многими
негативными явлениями, которые
имели место в системе высшей шко¬
лы - процентоманией, протекциониз¬
мом, низким уровнем преподавания и
непрофессионализмом. В борьбе с су¬
ществовавшими пороками в системе
высшего образования и в университе¬
те он не преследовал никаких личных
целей и рассматривал ее как логиче¬
ское продолжение своего профессио¬
нального долга. Он выступал на
общеуниверситетских собраниях с об¬
личением существующих недостат¬
ков, вносил конкретные предложения
по их устранению и, не встретив под¬
держки руководства, писал критиче¬
ские статьи в центральную и респуб¬
ликанскую прессу. Как результат все¬
го этого последовали унизительная и
беспрецедентная “аттестация” про¬
фессора на кафедре всеобщей исто¬
рии КазГУ и увольнение из универси¬
тета.
Этот пласт напряженной жизни
Якова Давидовича и перипетии его
борьбы имели общественный резо¬
нанс в казахстанской и союзной прес¬
се тех лет. “Литературная газета”,
республиканская “Ленинская смена” и
другие издания неоднократно публи¬
ковали критические, полемически за¬
остренные статьи самого Я.Д. Серо-
вайского и писали о возникавших
вследствие этого превратностях его
судьбы25.
Именно активное вмешательство
четвертой власти - прессы, в первую
очередь “Литературной газеты” и
“Ленинской смены”, а также приход в
КазГУ нового ректора привели к вос¬
становлению Якова Давидовича в
университете на отвергнувшей его ка¬
федре.
Эти события из жизни Я.Д. Серо-
вайского показывают, как медленно
изменяется обыденное общественное
сознание. В сталинские и горбачев¬
ские времена одни и те же люди вели
себя совершенно одинаково. В обще¬
стве всегда находились личности, спо¬
собные “плыть против течения”, и
массы, у которых дремлющие инстин¬
кты самосохранения просыпаются не
только в моменты испытаний, но и
при малейшей угрозе собственному
благополучию, что и предопределяет
их неблаговидные поступки.
Несмотря на все эти трудности,
занятие наукой всегда оставалось
главным делом в жизни Якова Дави¬
довича. Еще в начале 60-х годов он
начал работать над докторской дис¬
сертацией. В одном из писем к про¬
фессору А.И. Неусыхину он писал,
что первоначально при выборе темы
его интересы колебались между ран¬
ним средневековьем, общетеоретиче¬
скими проблемами феодализма и
историей Франции. Но интерес к сред¬
невековой Франции оказался доми¬
нирующим. В 1958 г. А.И. Неусыхин
одобрил избранную им тему исследо¬
вания и согласился быть его научным
консультантом.
Диссертация “Проблемы развития
феодальной собственности во Фран¬
ции в IX-XIII вв. (К истории француз¬
ской сеньории)” явилась плодом мно¬
голетних наблюдений и размышлений
автора над эволюцией феодальной
собственности в целом ряде областей
средневековой Франции - Нормандии,
Иль-де-Франсе, Шампани, Фландрии,
Бургундии и Провансе - на основе
анализа письменных памятников эпо¬
хи. Главными источниками для докто-
574
ранта были варварские правды, капи¬
тулярии франкских королей, форму¬
лы. сочинения Григория Турского, ак¬
ты первых французских королей, дар¬
ственные грамоты и писцовые книги.
Свое диссертационное исследова¬
ние Яков Давидович выстроил на
прочном теоретическом фундаменте.
Сама постановка проблемы диссерта¬
ции потребовала от автора всесторон¬
него осмысления понятия “феодаль¬
ная собственность” и его содержания,
создания ее теоретической модели.
Для Я.Д. Серовайского права фео¬
дальной собственности устанавлива¬
ются, прежде всего, фактом присвое¬
ния ренты. Он полагал, что в каждом
индивиде или коллективе (религиоз¬
ная конгрегация, город и др.), кото¬
рые систематически присваивали рен¬
ту на основе существовавших произ¬
водственных отношений, следует
видеть субъектов права феодальной
собственности, а их право на присвое¬
ние ренты, независимо от того, какое
юридическое выражение оно прини¬
мало, являлось правом феодальной
собственности.
Внимание исследователя было
привлечено не только к объекту и
субъекту феодальной собственности,
но и к самому процессу присвоения,
являющемуся содержанием различ¬
ных отношений собственности, совер¬
шавшемуся “в рамках определенной
формы общества и посредством нее”
Конкретные формы общественного
опосредствования были, по мысли
ученого, важнейшим элементом фео¬
дальной собственности.
Признавая, что “одной из форм
опосредствования феодальной собст¬
венности являлось прямое обладание
землей на основе узаконенных титу¬
лов”, Я.Д. Серовайский подчеркивал,
что “именно эта форма находилась в
поле зрения исследователей аграрного
строя средневековой Европы”. Однако
сам он считал, что “наряду с ней мог¬
ли быть и другие формы опосредство¬
вания. при которых земельная собст¬
венность не выслушала в столь кон¬
кретном облачении, а “предполага¬
лась” Ее реальное существование
утверждалось одним только фактом
присвоения ренты26.
Таким образом, ученый пришел к
выводу, что “земля из универсальной
формы опосредствования феодальной
собственности превратилась только в
одну ее форму, наряду с другими рент¬
ными правами, число которых увели¬
чивалось”. Помимо фактов прямого
обладания землей с ее возделывателя¬
ми, он обратил внимание на другие
возможности и общественные меха¬
низмы для улавливания и присвоения
ренты господствующим классом: пра¬
ва на личность крестьян, права на
богатства лесов и вод, на недра, а так¬
же - баналитетные права. Это и поз¬
волило ему прийти к заключению, что
монополия на землю не являлась
единственной формой опосредствова¬
ния феодальной собственности.
В целом, Я.Д. Серовайский пока¬
зал, что за пять столетий феодальная
собственность во Франции претерпе¬
ла исключительно глубокие измене¬
ния, а сама ее эволюция протекала в
двух направлениях. “Первое и глав¬
ное, - отмечал он, - заключалось в
дальнейшем утверждении монополии
господствующего класса на землю,
что выражалось: 1) в перестройке на¬
дельной системы соответственно с ин¬
тересами сеньоров; 2) в феодальном
освоении лесов и пустошей”
В качестве другого направления
указанной эволюции исследователь
называет изменения во внутренней
структуре феодальной собственности,
в результате которых сложился иной
принцип распределения прав на экс¬
плуатацию среди самих сеньоров. Эти
изменения, по его мнению, сводились
к следующему: в IX в. представители
господствующего класса делили меж-
575
Я.Д. Серовайский
ду собой территориально разграни¬
ченные сферы эксплуатации, т.е. зем¬
лю как таковую вместе с крестьяна¬
ми, которые ее обрабатывали. В кон¬
це XIII в. среди них распределялись
уже только права на получение ренты
у производителей. Благодаря этим из¬
менениям крестьянское хозяйство
имело рентные отношения одновре¬
менно с целой группой сеньоров,
состав которой последовательно рас¬
ширялся. По словам ученого, с этого
времени “границы между правами
различных субъектов присвоения
проходили через каждый крестьян¬
ский двор”27.
Поскольку в исторической науке
вопрос о распределении прав собст¬
венности и на крестьян, и на землю не
ставился в такой плоскости, так как
их принадлежность одному сеньору не
подвергалась сомнению, можно ут¬
верждать, что Я.Д. Серовайскому
принадлежит приоритет в решении
этой проблемы28.
Фундаментальное исследование
Я.Д. Серовайского обогатило отече¬
ственную медиевистику новыми пред¬
ставлениями о содержании и структуре
феодальной собственности, ее движе¬
нии и метаморфозах в средневековой
Франции на протяжении пяти сто¬
летий.
В 1970 г. в Ученом совете истори¬
ческого факультета ЛГУ Я.Д. Серо¬
вайский успешно защитил это иссле¬
дование в качестве диссертации на
соискание ученой степени доктора ис¬
торических наук. Его официальными
оппонентами являлись крупные уче¬
ные-медиевисты, профессора
A. И. Данилов, О.Л. Вайнштейн,
B. В. Штокмар. В 1971 г. ВАК СССР
присвоил ему ученую степень доктора
исторических наук, а в 1972 г. - звание
профессора.
Так сложилось, что ни кандидат¬
ская, ни докторская диссертации
Я.Д. Серовайского не были опублико¬
ваны в виде монографий, но последу¬
ющие многочисленные статьи, восхо¬
дящие к пластам этих трудов, а также
работы, несущие совершенно новые
идеи, предоставили возможность спе¬
циалистам оценить профессиональ¬
ное мастерство ученого, глубочайший
анализ теоретических проблем, тон¬
кое ощущение исследуемой эпохи,
оригинальные идеи и методы исследо¬
вания, эрудицию, отточенную технику
работы с историческими источни¬
ками.
В научном наследии Якова Давидо¬
вича отчетливо просматриваются сле¬
дующие направления его исследова¬
ний: характерные черты развития
французского земледелия периода
раннего и развитого феодализма; эво¬
люция всей системы крестьянских
держаний и распределение прав фео¬
дальной собственности на крестьян и
землю в средневековой Франции; со¬
циальный режим лесов и пастбищ на
территории Франкского государства и
развитие прав феодальной собствен¬
ности на леса и пустоши во Франции в
Х-ХШ вв.; проблемы “истории леса”
как науки. К этому следует добавить
работы последних лет по аграрной и
социальной тематике западноевро¬
пейского средневековья периода
V-XIII вв., которые условно могут
быть объединены под знаком нового
прочтения и переосмысления матери¬
ала целого ряда источников в контек¬
сте с процессами исторического взаи¬
модействия в рамках феодальной эко¬
системы “общество-природа”29.
Плодотворная научная деятель¬
ность Я.Д. Серовайского во многом
определялась и тем, что он был самы¬
ми тесными коллегиальными контак¬
тами связан с ученым миром медие¬
вистики на протяжении всего казах¬
станского этапа своей жизни. Яков
Давидович всегда откликался на
приглашения в Москву для участия в
чтениях памяти крупных ученых, в
576
Я.Д. Серовайский
читательских конференциях сборника
“Средние века”, для докладов и сооб¬
щений на заседаниях сектора истории
средних веков Института всеобщей
истории АН СССР и выступлений на
конференциях в МГУ им. М.В. Ломо¬
носова.
Я.Д. Серовайский был участни¬
ком XIII Международного конгресса
исторических наук в Москве в 1970 г.;
межвузовского научного симпозиума
по проблемам истории и историогра¬
фии средневекового города, состояв¬
шегося в г. Саратове в 1977 г., на ко¬
тором он сделал доклад: “Начало го¬
родского развития в XI-XII веках и
эволюция феодальной собственности
(по материалам истории Франции)”;
Первой Всесоюзной научной конфе¬
ренции “Проблемы взаимодействия
общества и природы”, проводившейся
в Москве в 1978 г. в МГУ им. М.В. Ло¬
моносова, где ученый заинтересовал
аудиторию докладом: “Историзм во
взаимосвязи общества и леса” Он вы¬
ступал также на Всесоюзном симпо¬
зиуме по проблемам аграрных отно¬
шений в средневековой Европе в
г. Ижевске в 1979 г. с докладом на те¬
му: “Проблема лесных отношений в
странах Западной Европы
XI-XIII вв.”; на Втором двусторон¬
нем коллоквиуме историков-медиеви-
стов СССР-ГДР “Эволюция феодаль¬
ной ренты и характер крестьянских
движений в Европе в XIV-XV вв.” в
Москве в 1981 г. с сообщением об эво¬
люции феодальной ренты и “совокуп¬
ной феодальной ренте”; на Первой
Всесоюзной конференции медиеви¬
стов “Проблемы социальной истории
Западной Европы в средние века
(Классовая и сословная структура)” в
1982 г., также в Москве в МГУ
им. М.В. Ломоносова, где был заслу¬
шан его доклад «Лес как объект соци¬
альных отношений в средние века
(периодизация истории “лесных отно¬
шений”); на чтениях, посвященных
памяти академиков С.Д. Сказкина и
Л.В. Черепнина - “Общество, госу¬
дарство и право России и других стран
Европы” в ИВИ АН СССР (Москва) в
1983 г. с докладом “Права франкских
королей на лес (норма и действитель¬
ность)”.
Последний раз в Москве Я.Д. Се¬
ровайский выступил в 1988 г. на сес¬
сии сектора истории средних веков
ИВИ АН СССР, посвященной памяти
и научному творчеству Д.М. Петру-
шевского и А.И. Неусыхина, с докла¬
дом “Природа в научном творчестве
А.И. Неусыхина”
Я.Д. Серовайскому принадлежат
основательные аналитические рецен¬
зии на фундаментальные труды выда¬
ющихся медиевистов современности:
М. Блока, Ж. Дюби, А.И. Неусыхина,
С.М. Стама, А.Р. Корсунского и
Р. Гюнтера30.
Расставшись с Москвой в 1950 г.,
Яков Давидович не утратил ни науч¬
ных, ни личных контактов со многими
замечательными историками-медие-
вистами. И пока был жив его Учи¬
тель - профессор А.И. Неусыхин, по¬
стоянная переписка с Александром
Иосифовичем была для него душев¬
ной и профессиональной потребно¬
стью. Научными и самыми добрыми
личными отношениями Я.Д. Серовай¬
ский был связан с учеными школы
А.И. Неусыхина - Л.Т. Мильской,
А.И. Даниловым, а также с И.С. Гал¬
киным, А.Д. Люблинской, В.В. Шток-
мар, Г.Л. Курбатовым, Е.В. Гутновой,
С.М. Стамом, В.Е. Майером,
А.А. Сванидзе, Н.А. Хачатурян и др.
Я.Д. Серовайский первым в отече¬
ственной медиевистике начал разра¬
батывать в методологическом, теоре¬
тическом и конкретно-историческом
аспектах проблемы взаимодействия
общества и природы (леса) в странах
средневековой Западной Европы,
применительно к периоду конца
V-XIV вв.
577
Я.Д. Серовайский
Изучив социальный режим лесов
в системе аграрных распорядков ран¬
него и развитого средневековья на
примере Франции, Я.Д. Серовайский
укрепился в своем убеждении, что ис¬
тория леса является совершенно само¬
стоятельной отраслью исторических
знаний. Разделяя мысль Н. Винера о
том, что “...самыми плодотворными
для развития наук являются области,
оставленные в пренебрежении по той
причине, что они были “ничьей терри¬
торией” между различными сложив¬
шимися науками”31, Я.Д. Серовайский
считал, что бывшая “ничьей террито¬
рией” история леса - научная дисцип¬
лина, являющаяся связующим звеном
между исторической наукой, геогра¬
фией, экологией, лесоводством, исто¬
рией народного хозяйства и системой
правовых наук. «Поэтому понятие
“история леса”, представляющее пе¬
ревод немецкого Forstgeschichte, - пи¬
сал ученый, - не отражает адекватно
содержание данной дисциплины и соз¬
дает ложное впечатление, что это
один из разделов истории раститель¬
ного мира. В действительности же
указанная наука призвана изучать в
историческом плане различные аспе¬
кты взаимодействия общества и леса.
Следовательно, ее интерес к лесу, как
к природному явлению, распространя¬
ется лишь на те регионы и те перио¬
ды, когда и где он включился в жизнь
общества”32.
В 1978 г. Я.Д. Серовайский развил
эти идеи в докладе “История леса как
наука” на Первой Всесоюзной конфе¬
ренции по проблемам взаимодействия
общества и природы, состоявшейся в
МГУ им. М.В. Ломоносова. В этом до¬
кладе ученый показал потенциал
истории леса как науки, располагаю¬
щей максимальными возможностями
для выявления историзма во взаимо¬
действии общества и природы33.
Представления Я.Д. Серовайского
об истории леса оказались на уровне
европейской науки, и он верно почув¬
ствовал направление развития послед¬
ней. Исследования Я.Д. Серовайского
были замечены западными учеными,
и в 1970 г. его приняли в состав секции
“История леса” (“Forest History”) и
профессиональную тематическую
группу - Subject group S6.07. Междуна¬
родного союза организаций и инсти¬
тутов лесных исследований - IUFRO.
Наиболее тесные научные контак¬
ты сложились у Якова Давидовича с
Г. Рубнером - профессором Института
истории при университете г. Регенсбур¬
га (Германия, тогда - ФРГ) - одним из
основателей европейской науки о ле¬
се и организатором секции “История
леса” в IUFRO, а также с профессора¬
ми: М. Девезом (г. Реймс, Франция),
А. Шуллером - специалистом по исто¬
рии и социологии сельского и лесного
хозяйства (г. Цюрих, Швейцария),
Ж. Гюйяром - директором Нацио¬
нального училища сельского хозяйст¬
ва, вод и лесов (г. Нанси, Франция).
В 1977 г. Я.Д. Серовайский впер¬
вые получил приглашение на между¬
народный симпозиум “Лес и цивилиза¬
ция”, состоявшийся в 1979 г. в г. Нан¬
си, на который он представил доклад
“Возникновение лесной политики в
средние века и ее социальная сущ¬
ность”. Тезисы доклада и сам доклад
Я.Д. Серовайского были опубликова¬
ны во Франции34. Далее последовало
приглашение на XVII Всемирный кон¬
гресс под эгидой IUFRO в Японию
(Токио, 1981). Доклад ученого “Исто¬
рия леса и ее роль в системе современ¬
ных исторических знаний” был так¬
же издан в Японии в материалах
конгресса35.
В 1991 г. его пригласили на меж¬
дународную конференцию “История
малых частновладельческих лесов.
История крестьянского леса” в
г. Фрейбург (Германия), для участия в
которой Я.Д. Серовайский подгото¬
вил доклад “Заповедник в крестьян¬
578
Я.Д. Серовайский
ском восстании (Нормандия, X век)”,
посвященный нормандскому восста¬
нию 997 г. и режиму лесов в герцогст¬
ве Нормандия; тезисы доклада были
опубликованы в Германии36.
Я.Д. Серовайский не смог принять
личного участия в этих международ¬
ных научных форумах 80-90-х гг., но
он откликнулся на приглашения зару¬
бежных коллег написанием тезисов и
докладов, которые получили затем
признание и были опубликованы во
Франции, Германии, Японии.
В рукописном наследии Якова
Давидовича содержится немало раз¬
мышлений о лесе, как природном фе¬
номене, и о науке истории леса, свиде¬
тельствующих о том, что он постоян¬
но думал над этим явлением и над сис¬
темой изучения закономерностей его
развития. Лес был для него вечно жи¬
вой материей, наделенной, при извест¬
ных обстоятельствах, социальными
функциями. “Лес - феномен природ¬
ного развития, заключавший сам по
себе лишь потенции для обретения со¬
циальных функций (момент вызова).
Их обретение - результат ответа на
вызов со стороны общества, вступив¬
шего с ним во взаимодействие”, - пи¬
сал ученый.
В знак признания заслуг и трудов
Я.Д. Серовайского в этой области в
1981 г. он был избран действитель¬
ным членом “Московского общества
испытателей природы” (Отделение -
Охрана природы), основанного еще в
1805 г.
Жизнь Якова Давидовича была
отмечена творческим долголетием.
Несмотря на обрушившиеся на него
болезни, в период 1992-1997 гг. увиде¬
ли свет восемь его статей, опублико¬
ванных в сборнике “Средние века”,
изданиях ИВИ РАН, в журнале - «На¬
учные труды “Эдшет” Высшей школы
права (г. Алматы). Последней издан¬
ной при жизни работой стала статья
“Меровингское земельное законода¬
тельство и его влияние на развитие аг¬
рарных отношений во Франкском
государстве»37. Другая статья “О су¬
дебных тяжбах крестьян из-за земли в
раннее средневековье (по свидетель¬
ствам Баварской Правды)” была изда¬
на в сентябре 1997 г. и уже не застала
своего автора в живых38. В производ¬
стве сборника “Средние века” остава¬
лись тогда еще две статья Я.Д. Серо¬
вайского: “Свидетельства Цезаря об
аграрном строе германцев в свете но¬
вейших археологических открытий”
(2 п.л.)39; и «Структура аграрного пей¬
зажа Алеманнии VIII-IX вв. (в связи с
толкованием термина “zelga”)». К ним
добавился его последний закончен¬
ный труд «Понятие “Terra Salica” в Са¬
лической Правде»40.
Однажды Яков Давидович сказал:
“...когда из жизни уходит настоящий
ученый, у него всегда остаются неза¬
конченные труды, потому что он по¬
стоянно работает” Так и на его пись¬
менном столе рядом с неизменной
стопкой книг - монографий А.И. Не-
усыхина, А.И. Данилова, А.Д. Алек¬
сандрова - остались не вполне завер¬
шенные рукописи: «Земля как объект
внутриобщественных отношений
(Возникновение феодальной системы
“Общество - Природа”)», объемом в
100 рукописных страниц, мемуары
“Семинары по истории в ИФЛИ”,
несколько вариантов с набросками
“Из воспоминаний участкового агро¬
нома” и записи, названные им “Мысли
на заметку” Осмысление и подроб¬
ный специальный анализ всех послед¬
них трудов Я.Д. Серовайского еще
предстоит.
Яков Давидович был сильным и
мужественным человеком. Как насто¬
ящий мужчина, он прошел службу в
армии и фронт, как фронтовик, он не
боялся трудностей мирного времени и
умел брать ответственность на себя.
Ему было присуще высокое чувство
гражданского долга, которое никогда
579
Я.Д. Серовайский
не подвергалось влиянию политиче¬
ской конъюнктуры. Он никогда не
был членом КПСС и других полити¬
ческих партий, не стремился к заня¬
тию постов и должностей и, отстаивая
свои идеалы и убеждения, умел
“плыть против течения”
Я.Д. Серовайский был основа¬
тельным, преданным и надежным че¬
ловеком; его во всем отличала высо¬
кая нравственность и природная дели¬
катность. Он всегда казался крупным
мужчиной, с размахом плеч в косую
сажень, с натруженными руками кре¬
стьянина, которые ежедневно держа¬
ли перо и сельскохозяйственный ин¬
вентарь. Все органично сочеталось в
его жизни: постоянная работа интел¬
лекта, бесконечное стремление к по¬
знанию, интерес к новым идеям, эруди¬
ция (его обширная библиотека), со¬
вершенствование собственных иссле¬
дований и физический сельский труд;
изучение истории виноградарства и
продуктивности земледелия в средне¬
вековой Франции и занятие виноград¬
ной лозой в собственном саду на бере¬
гу горной речки Казачки в Алма-
Ате...
Сад - его хобби и живая связь с
природой. Сад был частью его миро¬
воззрения, где соединялись любовь к
земле, труд земледельца и интерес
ученого-природоведа. Ему нравилось
изречение Вольтера: “И faut cultiver
notre jardin”
Семья, наука, ученики и друзья со¬
ставляли главный смысл и содержа¬
ние жизни Якова Давидовича. Он лю¬
бил жизнь, умел ценить дружбу, ис¬
ключительно бережно относился к
друзьям.
Своей научной и педагогической
деятельностью Я.Д. Серовайский
внес большой вклад в развитие медие¬
вистики и казахстанской историче¬
ской науки, в подготовку кадров про¬
фессиональных историков в Казах¬
стане.
Примечания
1 Серовайский ЯД. Из воспоминаний участ¬
кового агронома. Рукопись. Личный ар¬
хив Я.Д. Серовайского. Алматы. (Под¬
черкнуто. - Ю.С.).
2 Серовайский ЯД. Семинары по истории в
ИФЛИ. Рукопись. Личный архив Я.Д. Се¬
ровайского. Алматы. (Далее: Семинары
по истории в ИФЛИ).
3 Воспоминания об ИФЛИ писали Ю. Леви-
танский, Е. Ржевская, Д. Самойлов,
А. Коган и др. Первой сводной работой по
истории ИФЛИ является монография
Ю.П. Шарапова: Лицей в Сокольниках:
Очерк истории ИФЛИ - Московского ин¬
ститута истории, философии и литерату¬
ры имени Н.Г. Чернышевского
(1931-1941 гг.). М., 1995. 204 с. Ю.П. Шара¬
пов прислал свою книгу в г. Алматы с дар¬
ственной надписью: “Дорогому Яше Серо-
вайскому на память о нашем ИФЛИ. 14 сен¬
тября 1995”. См. также: Галкин И.С. Тро¬
пами моей жизни // ННИ. 1998. № 4.
4 Серовайский ЯД. Русские полководцы:
Александр Невский // Красный воин. 1940.
5 сент.; Он же. Из героического прошлого:
Минин и Пожарский // Там же. 9 сент.
5 Он же. Семинары по истории в ИФЛИ.
6 Там же.
7 Там же.
8 Там же.
9 Там же. Рукопись статьи Я.Д. Серовай¬
ского с правкой профессора А.И. Неусы-
хина хранится в Центральном государст¬
венном городском архиве г. Алматы (Да¬
лее: Гос. гор. арх. г. Алматы). См.: Архив¬
ный фонд № 281. Опись № 1. Документы
личного происхождения за 1934-1990 гг.
Алматы, 1994.
10 Серовайский ЯД. Семинары по истории в
ИФЛИ.
11 Там же.
12 Там же.
13 См.: Шарапов Ю.П. Лицей в Сокольниках.
С. 94.
14 Серовайский ЯД. Несколько дней на ко¬
мандном пункте маршала Жукова // Веч.
Алматы. 1996. 13 нояб., № 167.
15 Семинары по истории в ИФЛИ.
16 См.: Основные труды Я.Д. Серовайского,
с. 582 наст, издания.
17 Серовайский ЯД. Структура землевладе¬
ния юго-восточных районов Франции в
IX-XII вв.: Дис. канд. ист. наук. М.,
1950. 460 с., 11л. ил., табл., схемы.
580
Я.Д. Серовайский
18 Искаков К. Политическое воспитание
студентов - важнейшая задача партийных
организаций // Большевик Казахстана.
Алма-Ата, 1951. № 5. С. 36.
19 Неверный тон // За отличную учебу: Ор¬
ган ректората, комитета комсомола,
профкома, месткома КазГУ им. С.М. Ки¬
рова. 1952. 26 сент.
20 См.: примеч. 16.
21 См.: Я.Д. Серовайский: Жизненный путь
и труды ученого. Караганда, 2001. С. 97.
№ 12, 25 и др.
22 Там же. С. 98, № 26 и др.
23 Серовайский ЯД. Социальные противо¬
речия и классовая борьба во Франкском
государстве: Учебно-методическое посо¬
бие. М., 1979. С. 3.
24 См.: примеч. 16.
25 Савичева Е. По следам “папиных сынков” //
Ленинская смена. 1987. 13 нояб.; Она же.
Как аттестовали профессора // Там же.
1988. 25 мая; Наши университеты / Публ.
Г. Подгурской // Лит. газ. 1988. 23 марта,
№ 12 (5182); Самойленко А. Курс на
“Краткий курс”? // Там же. 1989. 11 февр.,
№ 5 (5227).
26 См.: Серовайский Я.Д. Проблемы разви¬
тия феодальной собственности во Фран¬
ции с IX по XIII в.: (К истории француз¬
ской сеньории): Автореф. дис. ... д-ра ист.
наук. Л., 1970. С. 3-10.
27 Серовайский ЯД. Проблемы развития
феодальной собственности во Франции с
IX по XIII в.: (К истории французской
сеньории): Дис. д-ра ист. наук. Алма-
Ата, 1969. С. 512-540.
28 См.: Серовайский ЯД. Начало городского
развития в XI-XII вв. и эволюция фео¬
дальной собственности (по материалам
истории Франции) // Средневековый го¬
род. Саратов, 1981. Вып. 6. С. 116-118; Оц
же. Власть и феодальная собственность //
Власть и политическая культура в средне¬
вековой Европе. М., 1992. Ч. 1. С. 89-99.
29 Подробный анализ научных трудов
Я.Д. Серовайского см.: Серовайская Ю.Я.,
Каняшин Ю.Н. Яков Давидович Серовай¬
ский (1912-1997) // ННИ. 1999. № 6.
С. 167-185.
30 Серовайский ЯД. [Рецензия] // Учен. зап.
Каз. ун-та. Сер. ист. 1960. Т. 37, вып. 6.
С. 15-120. Рец. на кн.: Bloch М. Les сагас-
teres originaux de l’histoire rurale fran9aise.
T. 2. Supplement etabli par R. Dauvergne,
d’apres les travaux de 1’auteur. Paris, 1956;
Он же. [Рецензия] // СВ. M., 1960. Вып. 18.
С. 265-280. Рец. на кн.: Duby G. La societe
aux XI et XII siecles dans la region
Maconnaise. Paris, 1953. 688 p.; Он же. [Ре¬
цензия] // ВИ. 1968. № 5. С. 162-164. Рец.
на кн.: Неусыхин А.И. Судьбы свободно¬
го крестьянства в Германии в VIII—XII вв.
М., 1964; Он же. [Рецензия] // ВИ. 1975.
№ 8. С. 175-179. Рец. на кн.: Неусы¬
хин А.И. Проблемы европейского феода¬
лизма: Избранные труды. М., 1974. 538 с.;
Он же. [Рецензия] // СВ. М., 1973. Вып. 36.
С. 215-220. Рец. на кн.: Стам С.М. Эконо¬
мическое и социальное развитие раннего
города. Саратов, 1969. 429 с.; Он же. [Ре¬
цензия] // СВ. М., 1986. Вып. 49.
С. 291-297. Рец. на кн.: Корсунский А.Р.,
Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Рим¬
ской империи и возникновение герман¬
ских королевств (до середины VI в.). М.,
1984.
31 См.: Винер Н. Кибернетика. М., 1968.
С. 44.
32 Серовайский ЯД. История леса как раз¬
дел исторических знаний // Материалы
итоговой науч. конф. проф.-преподав. со¬
става КазГУ. Алма-Ата, 1974. С. 18.
33 Тезисы доклада опубликованы, см.: Исто¬
ризм во взаимосвязи общества и леса //
Проблемы взаимодействия общества и
природы: Тез. Первой Всесоюз. науч.
конф. по пробл. взаимодействия общества
и природы. М., 1978. С. 73-74. См. также:
Серовайская Ю.Я. Хроника: Первая Все¬
союз. конф. по пробл. взаимодействия об¬
щества и природы // СВ. М., 1980. Вып. 43.
С.381.
34 Serovaisky J.D. Entstehung der Forstpolitik im
Mittelalter und ihre soziale Grundlage // Actes
du Symposium international d’histoire
forestiere. Nancy, 1979. Vol. II. P. 65-67;
Idem\ Die* Entstehung der Forstpolitik im
Mittelalter und ihre soziale Grundlage //
Symposium international d’histoire forestiere.
Vol. II, N 5 (№ 5 - номер доклада Я.Д. Се¬
ровайского; постраничной нумерации в
данном издании нет). Информация о сим¬
позиуме в г. Нанси опубликована Я.Д. Се-
ровайским в журнале “Вопросы истории”.
См.: Серовайский ЯД. Симпозиум по ис¬
тории лесных отношений // ВИ. 1981. № 3.
С. 147-151.
35 Serovaisky J.D. Die Forstgeschichte und ihre
Rolle im System der heutigen
Geschichtswissenshaft I I XVIIIUFRO World
congress: Proceedings. Division 6. Japan,
1981. P. 286-293.
581
Я.Д. Серовайский
36 Материалами этой конференции Я.Д. не
располагал.
37 Серовайский ЯД. Меровингское земель¬
ное законодательство и его влияние на
развитие аграрных отношений во Франк¬
ском государстве // “Эдшет”: Науч. тр.
Алматы, 1997. № 1. С. 106-113.
38 Серовайский ЯД. О судебных тяжбах
крестьян из-за земли в раннее средневеко¬
вье (по свидетельствам Баварской прав¬
ды) // Там же. № 2. С. 67-75.
39 Эта статья была опубликована в сборнике
“Средние века” под несколько стилистиче¬
ски измененным названием. См.: Серовай¬
ский ЯД. Сообщения Цезаря об аграрном
строе германцев в соотношении с данными
новейших археологических исследований //
СВ. М., 1997. Вып. 60. С. 5-37.
40 В настоящее время статья опубликована.
См.: Серовайский ЯД. О структуре аграр¬
ного пейзажа Алеманнии VII-IX вв. (в
связи с толкованием термина “zelga”) //
СВ. М., 1999. Вып. 62. С. 61-83. В соавт. с
Ю.Н. Каняшиным.
Основные труды Я.Д. Серовайского
Черты общинной системы измерения полей
во французских документах IX-XII вв. //
Учен. зап. Каз. ун-та. История. Алма-
Ата, 1956. Т. 20.
Изменение системы земельных мер как ре¬
зультат перемен в аграрном строе на тер¬
ритории Франции в период раннего сред¬
невековья // СВ. М., 1956. Вып. 8.
Изменение аграрного строя на территории
Бургундии в V в. // СВ. М., 1959. Вып. 14.
К вопросу о распределении прав собст¬
венности среди бургундских феода¬
лов в Х-ХП вв. // СВ. М., 1965. Вып. 28.
То же. [Окончание] // СВ. М., 1966.
Вып. 29.
О путях формирования феодальной собст¬
венности на леса и пастбища во Франк¬
ском государстве // СВ. М., 1969. Вып. 32.
То же. [Окончание] // СВ. М., 1971.
Вып. 33.
Проблемы развития феодальной собствен¬
ности во Франции с IX по Х-ХШ в.: (К ис¬
тории французской сеньории): Автореф.
дис. ... д-ра ист. наук. Л., 1970.
* * *
Научные труды Я.Д. Серовайского // СВ. М.,
1983. Вып. 46. [Дополнение] // СВ. М.,
1997. Вып. 60. Труды 1983-1997 гг.
Литература о Я.Д. Серовайском
Серовайская Ю.Я., Каняшин Ю.Н. Яков Да¬
видович Серовайский (1912-1997) // Но¬
вая и новейшая история. 1999. № 6.
Сванидзе АЛ. Памяти Якова Давидовича
Серовайского (1912-1997) // СВ. М., 1997.
Вып. 60.
Яков Давидович Серовайский: Жизненный
путь и труды ученого / Сост. Ю.Я. Серо¬
вайская. Караганда, 2001. Включен пол¬
ный список научных трудов.
Федор Иванович Успенский
(1845-1928)
В истории византиноведения акаде¬
мик Федор Иванович Успенский зани¬
мает особое место. Автор более чем
200 научных трудов, он внес неоцени¬
мый вклад в изучение самых различ¬
ных областей социально-политиче¬
ской и культурной жизни Византии и
южного славянства. Им были введены
в научный оборот многие новые ис¬
точники, что чрезвычайно расширило
поле исследований... Невозможно
дать на нескольких страницах сколь¬
ко-нибудь полный обзор плодотвор¬
ной и насыщенной, длившейся шесть
десятилетий работы ученого. Задача
предлагаемого очерка - обозначить
лишь основные вехи биографии
Ф.И. Успенского и показать главные
моменты и характерные черты его
научной деятельности.
Будущий академик родился 7(19)
февраля 1845 г. в деревне Горки Кост¬
ромской губернии, в семье пономаря.
Закончил духовное училище в распо¬
ложенном неподалеку от родных мест
Галича, затем учился в Костромской
духовной семинарии. Через год после
ее окончания (1866) поступил на исто¬
рико-филологический факультет Пе¬
тербургского университета, где его
учителями были К.Н. Бестужев-Рю¬
мин, В.И. Ламанский, К.Я. Люгебиль.
В известном смысле Федора Иванови¬
ча можно назвать и учеником В.Г. Ва¬
сильевского, основоположника науки
о Византии в России: Федор Иванович
слушал лекции Васильевского, будучи
студентом последнего курса.
В.И. Ламанский вдохновил его на
занятия историей западных славян.
В студенческие годы Ф.И. Успенский
пишет сочинение “О трех первых по¬
пытках государственного объедине¬
ния западных славян”, которое было
основано на тщательном изучении ле¬
тописей и иных источников. За эту ра¬
боту молодой ученый был удостоен в
1871 г. первой премии им. Кирилла и
Мефодия.
В 1872 г. - в год окончания Федо¬
ром Ивановичем университета - это
сочинение было напечатано под на¬
званием “Первые славянские монар¬
хии на Северо-Западе” Книга - “луч¬
шее, - по мнению В.Г. Васильевско¬
го, - историческое обозрение судеб
Польского и Чешского государст¬
ва”1 - прочно вошла в научный оби¬
ход, частые ссылки на нее можно
встретить в литературе вплоть до се¬
редины XX в. Но сам Ф.И. Успен¬
583
Ф.И. Успенский
ский к данной теме больше не возвра¬
щался.
Оставленный при университете
для подготовки к профессорскому
званию, он всецело увлекся византий¬
ской и южнославянской проблемати¬
кой. Два года спустя им была защище¬
на магистерская диссертация “Визан¬
тийский писатель Никита Акоминат
из Хон” (СПб., 1874). Исследование
носило источниковедческий характер.
Вместе с тем оно обнаруживало глу¬
бокий интерес молодого ученого к ис¬
тории византийской образованности.
Прослеживая ход воспитания Никиты
Акомината, формирование личности
писателя, который занимал видное
положение при византийском дворе и
был очевидцем многих из описывае¬
мых им событий (с 1118 по 1206 гг.),
Ф.И. Успенский рисует картину умст¬
венной жизни в Византии Х-ХП вв.
Историком особо отмечена примеча¬
тельная черта мировоззрения Никиты
Акомината - тот понимал, что не в ре¬
лигиозных спорах заключается про¬
тивоположность византинизма и
латинизма, а во всем строе историче¬
ской жизни, в общественно-политиче¬
ских воззрениях той и другой сторо¬
ны. “Такого глубокого взгляда, - под¬
черкивал Ф.И. Успенский, - напрасно
стали бы мы искать во всей тогдаш¬
ней литературе”2.
В 1874 г. Советом Новороссийско¬
го (Одесского) университета Ф.И. Ус¬
пенский был избран в штатные доцен¬
ты. Одесский период его деятельно¬
сти охватывает двадцать лет и озна¬
менован выходом ряда первоклассных
исследований3.
Одно из первых среди них - “Об¬
разование второго Болгарского цар¬
ства” (Одесса, 1879) - докторская дис¬
сертация ученого. Прежде внимание
историков было обращено преимуще¬
ственно на политику Болгарии, уже
отвоевавшей в 1187 г. свою независи¬
мость. Успенский же поставил перед
собой задачу “разъяснить обстоятель¬
ства образования Второго Болгарско¬
го царства”, показав как положение
страны под византийским господ¬
ством в XI-XII вв., так и отношение
Запада, особенно папства, к весьма
небезразличному для него факту поя¬
вления на Балканах новой политиче¬
ский силы - державы Асеней”
Исследователь в значительной
мере оперировал “материалом, ус¬
кользнувшим от внимания славистов
и византинистов” Так, он сделал из¬
влечения из неопубликованной пере¬
писки Феофилакта, архиепископа
Болгарского, а ранее изданные пись¬
ма Феофилакта сверил с рукописями,
обнаружив неисправность печатного
текста. Эти памятники, а также неиз¬
данные речи и письма Афинского ми¬
трополита Михаила Акомината, сви¬
детельства Евстафия Солунского и
пр. позволили ему представить многие
вопросы в новом освещении.
Был установлен факт значитель¬
ного изменения состава населения
болгарских земель в XI-XII вв. и его
эллинизаций. Рассматривая ход борь¬
бы болгар за независимость, Ф.И. Ус¬
пенский показал значение их союза с
сербами, благодаря чему дело освобо¬
ждения Болгарии к 1189 г. перешло в
общее движение славян на Балкан¬
ском полуострове. Что же касается
вопроса об участии богомилов в борь¬
бе за независимость, то ученый при¬
шел к отрицательному выводу.
Собирание, перевод, критическое
изучение материала представляли не¬
малую трудность, и естественно, что в
книге были и недостатки, отмеченные
рецензентами. Обширную критиче¬
скую статью посвятил работе Успен¬
ского В.Г. Васильевский. В сущности
это было самостоятельное, парал¬
лельное исследование вопроса, затро¬
нутых автором “Образования Второго
Болгарского царства” В ряде вопро¬
сов не согласившись с Ф.И. Успен¬
584
Ф.И. Успенский
ским, подвергнув многие из его поло¬
жений критике, В.Г. Васильевский в
целом высоко оценил книгу и при¬
знал, что она “является ценным вкла¬
дом в нашу ученую литературу по ви¬
зантийской и славянской истории”4.
С такой оценкой был согласен и
М.С. Дринов5, известный славист, да¬
вавший по поручению Академии
наук отзыв о монографии. Она была
удостоена академической премии
Уварова.
В магистерской и докторской дис¬
сертациях уже вполне узнаваем твор¬
ческий почерк Ф.И. Успенского, ко¬
торый с первых своих шагов в науке
заявил себя привержнецем позитиви¬
стской методологии и до конца дней
не изменил ей. Неокантианские и
иные веяния, столь сильные в исто¬
риографии последней трети XIX - на¬
чале XX в., его не коснулись. Отвле¬
ченные рассуждения о познаватель¬
ных возможностях науки не казались
ему продуктивными.
Из позитивистских течений
Ф.И. Успенскому были ближе те, что
не сводили исторический процесс к
детерминированному движению люд¬
ских масс. Он отнюдь не чуждался
обобщений, пристально исследуя при¬
чины и следствия массовых явлений и
процессов - к примеру, судеб сельской
общины в Византии. Но для него все¬
гда на первом плане будут стоять лю¬
ди в их неповторимой индивидуально¬
сти. “Трудно примириться с мнением,
что отдельная личность есть не более
как равнодействующая из сложного
комплекса общественных течений,
которые неизбежно и всецело подчи¬
няют себе отдельного человека. На са¬
мом деле история не имеет прямоли¬
нейности в своем движении, не пред¬
ставляет закономерного течения впе¬
ред, а, напротив, часто делает скачки
и останавливается в своем движении.
Нет личности, которая была бы впол¬
не равна другой; есть личности, труд¬
но объяснимые из окружающей их
обстановки. Если устранить из исто¬
рии влияние личности, то останутся
неразгаданными самые крупные в ней
события”, - много лет спустя изложит
Ф.И. Успенский свое кредо, выпуская
в 1913 г. первый том фундамен¬
тальной “Истории Византийской
империи”6.
В обеих диссертациях бросается в
глаза широта проблемного охвата,
стремление автора (если использо¬
вать современную нам лексику) к
комплексному изучению явлений.
Вместе с тем здесь уже обозначились
основные направления научных инте¬
ресов Ф.И. Успенского.
Исследователя влекли к себе фи¬
лософско-религиозные конфликты в
византийском обществе, которые не¬
разрывно переплетались с конфлик¬
тами общественно-политическими.
В этом смысле характерен выбор те¬
мы магистерской диссертации. Ана¬
лиз писаний Никиты Акомината от¬
крыл значительные возможности для
“понимания важнейшей эпохи Сред¬
них веков, когда враждебное соотно¬
шение Запада к Востоку достигло са¬
мой высокой степени напряжения,
разрешившись крестовыми похода¬
ми” Цитата принадлежит группе
академиков во главе с А.С. Лаппо-Да¬
нилевским, которые четверть века
спустя после выхода книги выдвинут
кандидатуру Ф.И. Успенского в дейст¬
вительные члены Академии наук7.
Исследование о Никите Акомина-
те положило начало многолетним
культурологическим изысканиям. На
их почве выросли появившиеся в
1891-1892 гг. в “Журнале Министер¬
ства народного просвещения” цикл
статей, посвященных истории фило¬
софско-религиозной и общественно-
политической борьбе в Византии.
В 1892 г. автор соединил их в отдель¬
ную монографию, которая вышла в
Санкт-Петербурге под названием
585
Ф.И. Успенский
“Очерки по истории византийской об¬
разованности” “Очерки” заслужива¬
ют того, чтобы остановиться на них
несколько подробнее.
В основу книги был положен “Си¬
нодик в неделю православия”, где
провозглашалась “вечная память”
борцам за православие и “анафема”
его противникам, иногда с поименова-
нием их, иногда лишь с указанием
сущности отвергаемых учений. Выби¬
рая Синодик - “памятник торжеству¬
ющего православия” - в качестве
объекта исследования, Ф.И. Успен¬
ский исходил из убеждения, что в
рассматриваемую им эпоху всякое об¬
щественно-политическое движение
могло облекаться только в форму ре¬
лигиозных споров.
При чтении монографии невольно
возникает тот же риторический воп¬
рос, что и у анонимного автора рецен¬
зии на нее, озаглавленной “Русский
византинист на службе церковно-ис¬
торической науки”: “Кто мог поду¬
мать, что такая сухая официально¬
церковная материя, как “Синодик”
мог послужить поводом к глубоким и
серьезным исследованиям по части
византийского богословия, или, что
одно и то же, истории византийской
церкви”8. От себя добавим: “и по час¬
ти культурной истории Византии”,
ибо материал, содержащийся в Сино¬
дике, “не ограничивается предметом
вероучения в тесном смысле, но рас¬
пространяется на широкую область
философского мышления, общест¬
венной мысли, политических идеалов
и т.д.” А это были не отвлеченные
вопросы, а “такие, которыми занима¬
лось все общество, о которых велись
беседы на площадях и в частных соб¬
раниях” (С. 4).
Ученый имел все основания ут¬
верждать, что Синодик был “мало
исследован с точки зрения времени и
исторических обстоятельств его про¬
исхождения и почти совсем не затро¬
нут со стороны его состава и разности
редакций” (С. 8). Ради выяснения этих
вопросов Ф.И. Успенским была про¬
делана колоссальная работа. Он тща¬
тельнейшим образом изучил грече¬
ский Синодик в разных его списках и
редакциях, в том числе и в русском пе¬
реводе, раскрывая историко-культур¬
ный смысл и значение этого памятника
в истории византийской образованно¬
сти; ученый сделал первое критиче¬
ское издание этого памятника. Не бу¬
дет преувеличением сказать, что он
как бы ввел читателя в совершенно
новый мир представлений, мир не¬
ожиданный и своеобразный. Интере¬
сен и метод исследования, который
применил Ф.И. Успенский в “Очер¬
ках” Он сопоставлял различные
фрагменты текста, группировал их,
выясняя “путем исторического изуче¬
ния явлений” как и почему те, или
иные имена либо отрывки из того или
иного учения вошли в Синодик.
Анализируя различные редакции
Синодика, Ф.И. Успенский показал,
что “периоды пополнения нашего па¬
мятника новыми статьями совпадают
с периодами особенного напряжения
умов в Византии и знаменуют собой
глухую и мало отмеченную писателя¬
ми внутреннюю борьбу” (С. 8). Так
как эта борьба “отправлялась из важ¬
ных принципов: национальность и ко¬
смополитизм, свобода научного ис¬
следования, выработка новых форм
гражданственности и, наконец, вопрос
о духе и букве светских и церковных
писателей, то понятно, что такие воп¬
росы придают особенную цену Сино¬
дику. На основании Синодика являет¬
ся возможным проследить эволюцию
византийского общества и тем любо¬
пытнее получаемые здесь выводы,
что их можно поставить в связь и по
ним проверить параллельное разви¬
тие западноевропейских народов”
(С. 5-6). В составе Синодика исследо¬
ватель обнаружил “четыре слоя, от¬
586
Ф.И. Успенский
меняющие четыре эпохи в византий¬
ской истории”
“Первый и основной” слой отра¬
жает торжество православия над ико¬
ноборчеством (842 г.). Основная часть
Синодика оставалась без изменения
почти двести лет, но с течением вре¬
мени возникали новые вопросы - бо¬
гословские и философские. Церковь
втягивалась в рассмотрение их, и Си¬
нодик пополнялся новыми именами,
новыми статьями (С. 5). Второе “глав¬
ное наслоение” относится ко времени
правления Алексея I Комнина - “оно
выражает результат всего научного и
общественного развития XI в.” (С. 6).
Свое внимание Ф.И. Успенский сосре¬
доточил на ученом богослове Иоанне
Итале, выходце из Южной Италии,
который обучался в Константинополе
под руководством Михаила Пселла,
познакомившего своего ученика с
трудами античных мыслителей, а по¬
том и начав сам преподавать, коммен¬
тировал своим студентам сочинения
Прокла, Платона, Аристотеля, Пор-
фирия, Ямвлиха.
Одна из трудностей, с которыми
сталкиваются исследователи при изу¬
чении мировоззрения Иоанна Итала,
заключается в том, что сохранившие¬
ся его произведения нередко противо¬
речат тем обвинениям, которые
предъявлялись Италу на соборе
1082 г., предавшем его анафеме. В то
же время в произведениях Итала дей¬
ствительно встречаются высказыва¬
ния, не согласные с церковными дог¬
матами. Так, он ставил под сомнение
ортодоксальное учение о воплощении
Христа, утверждал, что материя вечна
и что идеи существуют от века. От¬
вергая ортодоксальную концепцию о
посмертной судьбе души, Итал при¬
знавал либо полное исчезновение ду¬
ши после смерти, либо переселение
душ9.
Ф.И. Успенский в конечном итоге
приходит к выводу, что Итал был не
столько богословом, сколько мысли¬
телем (С. 151, 170), во многом продол¬
жавшим античную традицию. Не на¬
прасно Синодик источником его за¬
блуждений называл “эллинскую науку
и мудрость” (С. 150). По словам Ус¬
пенского, “для будущей истории фи¬
лософского мышления в Византии
Иоанн Итал является определенным
типом, выразителем направления,
которое сложилось около половины
XI в. и против которого началась ре¬
акция в конце того же века” (С. 151).
То обстоятельство, что с XI в. в Ви¬
зантии народилась философская шко¬
ла, что Иоанн Итал имел учителей и,
в свою очередь, сам стал во главе
школы, которая имела многих после¬
дователей, “заставляет, - считает
ученый, - признать и допустить факт
известного движения мысли” (С. 163,
170).
“Третий слой” Синодика Ф.И. Ус¬
пенский относил ко времени правле¬
ния императора Мануила (XII в.),
впрочем богословские баталии про¬
должались и после смерти императо¬
ра. Осуждены были Никифор Васила-
ки, Сотирих, Константин Болгарский,
Иоанн Ириник10.
По наблюдениям Ф.И. Успенско¬
го, после XII в. в Синодике следует
длительный перерыв до 30-х годов
XIV столетия. Главной фигурой чет¬
вертого (и последнего) слоя в Синоди¬
ке, который был оставлен XIV веком,
явился Варлаам Калабрийский. Его
полемика с Григорием Паламой под¬
робно рассмотрена в IV главе “Очер¬
ков”. Следует заметить, что структура
этой главы несколько отличается от
построения предыдущих глав. Объяс¬
нение этому обстоятельству дано са¬
мим автором: “При изучении борьбы
между Паламой и Варлаамом, - пи¬
шет Ф.И. Успенский, - мы неожидан¬
но напали на целый ряд таких любо¬
пытных с точки зрения культуры фак¬
тов, которые побудили нас значи¬
587
Ф.И. Успенский
тельно расширить первоначально на¬
меченные рамки исследования и пред¬
послать комментарию к статьям Си¬
нодика, осуждающим учение Варлаа¬
ма, историко-литературный очерк,
посвященный общей характеристике
Варлаама как философа и политиче¬
ского деятеля” (С. 248-249).
Историк по крупицам восстанав¬
ливал ход дискуссии, инициатором ко¬
торой выступил Варлаам Калабрий¬
ский и в которой приняли участие все
наиболее известные богословы и фи¬
лософы XIV в.11; в вопросе о право¬
мочности использования силлогисти¬
ческого метода для доказательства и
познания Бога Палама и его сторон¬
ники делали ставку на откровенный
иррационализм и мистику, полагая,
что посредством исихии (отрешенно¬
сти от грешного мира) можно реально
войти в единение с Божеством,
“созерцать Его уже в этой жизни пре¬
ображенными телесными очами”
Варлаам же и его последователи, вы¬
ступая против мистического учения
исихастов, считали, что к познанию
истины ведет глубокое изучение логи¬
ки и выше всего ценили успехи знания
(С. 274).
Проанализировав обширнейший
материал источников (прежде всего
полемические сочинения разных ав¬
торов) и сопоставив полученные на¬
блюдения со статьями Синодика,
Ф.И. Успенский заключил, что ожес¬
точенную полемику, которая длилась
три десятилетия, нельзя объяснить
исключительно с точки зрения “раз¬
ногласий в богословском направле¬
нии” (С. 249). Неоспоримая заслуга
ученого состояла в том, что, выявляя
идеологические корни конфликта
варлаамитов с паламитами, он пер¬
вым в науке увидел в борьбе между
Паламой и Варлаамом борьбу фило¬
софскую - столкновение аристотелиз-
ма, которого придерживалась восточ¬
ная церковь, с платонизмом.
С.С. Аверинцев полагает, что те¬
зис выдающегося русского византини¬
ста Ф.И. Успенского, согласно кото¬
рому “церковь усвоила себе аристоте¬
левское направление и с конца XI в. до
конца XIV в. поражала анафемой тех,
кто осмеливался стоять за Платона”,
все еще представляется более вер¬
ным12, чем противоположные утвер¬
ждения13.
Историк во многом по-новому по¬
ставил вопрос о культурном взаимо¬
действии Запада и Востока в средние
века. Ф.И. Успенский понимал, что
при данном состоянии знаний о про¬
шлом эта сложнейшая научная проб¬
лема полностью неразрешима. Тем не
менее он призывал делать хотя бы
первые шаги в этом направлении - со¬
бирать и систематизировать факты
“по их смыслу и содержанию”, выяв¬
лять “исторические преемства” между
отдельными проявлениями умствен¬
ной жизни, стремясь таким образом
постичь общие для Запада и Востока
законы развития (С. 260).
Найдя в западноевропейской схо¬
ластике ряд заимствований из визан¬
тийских философских систем, он
пришел к выводу, что круг идей, в ко¬
тором вращалось европейское мыш¬
ление с XI по XIII вв. - тот же самый,
какой мы находим в Византии (С. 183).
Такое же сходство Ф.И. Успенский
находил в XIV в., особое внимание
уделяя пребыванию на Западе Варла¬
ама, являвшегося “первым сеятелем
эллинизма, урокам которого непо¬
средственно или посредственно обяза¬
ны были Перуджино, Петрарка и
Боккачио” (С. 300 и сл.), его роли в
итальянском Возрождении.
Одновременно ученого сильно ин¬
тересовал вопрос о степени и сферах
влияния византийской богословской и
философской мысли на южных и се¬
веро-восточных славян. Говоря об ан-
тицерковных учениях на Балканах и
на Руси, Ф.И. Успенский построил ги¬
588
Ф.И. Успенский
потезу, согласно которой русское
стригольничество являло собой от¬
прыск богомильской ереси, которая
сама многое почерпнула у византий¬
цев (С. 388).
Чем была обусловлена “общность
философского направления на Западе
и Востоке?” Историк склонен был
объяснить ее “литературным обме¬
ном и заимствованиями латинского
Запада от греческого Востока или об¬
щим источником, из которого черпа¬
ли византийские и западные мыслите¬
ли свой материал” (С. 183).
Анализируя философское содер¬
жание богословских распрей, просле¬
живая культурные взаимовлияния,
Ф.И. Успенский не считал возмож¬
ным игнорировать политический фак¬
тор - то, что за борьбой богословских
групп стояли политические группи¬
ровки. “Жизненным нервом всей
борьбы, сосредоточенной около име¬
ни Варлаама, - считал он, - было за¬
падничество в самом широком смысле
слова - в политике, вероучении... По¬
беда Григория Паламы должна быть
признана победою национальной пар¬
тии над латинствующей и западниче¬
ской” (С. 7).
“Очерки” Ф.И. Успенского, осно¬
ванные главным образом на рукопис¬
ном материале, по-новому осветили
ряд сторон сложной и противоречи¬
вой духовной жизни Византии на протя¬
жении пяти веков. В своем стремлении
представить ход развития философ¬
ской мысли он, очевидно, не избежал
некоторых преувеличений. Однако
его основные выводы от этого не по¬
страдали.
Книга Ф.И. Успенского вызвала
живые отклики в научной печати. Ее
очень высоко оценили как зарубеж¬
ные исследователи, так и соотечест¬
венники. Знаменитый французский
византинист Шарль Диль считал
“Очерки” одним из наиболее интерес¬
ных и значительных трудов Успенско¬
го14. О том, что книга очень важна для
изучения философского и богослов¬
ского движения в Византии XI-XII и
XIV вв., писал Карл Крумбахер15.
Высокую оценку труду Ф.И. Ус¬
пенского дал и П.В. Безобразов, хотя
во многом он и не соглашался с Ус¬
пенским. Историк, которого наша ис¬
ториография привыкла относить к
буржуазно-демократическому напра¬
влению в русской византинистике, ви¬
дел в борьбе Варлаама и Паламы
борьбу двух церковных партий - бело¬
го духовенства и монашества, зилотов
и политиков. Различие в философ¬
ском направлении он не считал боль¬
шим и не придавал ему большого зна¬
чения “... тем не менее, - писал Безоб¬
разов, - в его (Успенского - Г Л.)
“Очерках” много интересных и дело¬
вых страниц, блещущих новизной ма¬
териала и оригинальным освещением
известных фактов. Автор проклады¬
вал новые пути в истории мало иссле¬
дованного византийского просвеще¬
ния, и книга его несомненно сделалась
настольною у всех византинистов”16.
В.П. Бузескул, в своем обзоре на¬
учного наследия Ф.И. Успенского от¬
метил, что “по глубине, по широте и
постановке вопросов, по богатству со¬
держания, интересу предмета, по
новизне материала и освещения, это -
лучшее произведение Ф.И. Успен¬
ского”17.
По словам Б.Т. Горянова, Ф.И. Ус¬
пенский впервые в историографии ви¬
зантиноведения “создал яркую карти¬
ну поступательного движения в разви¬
тии общественно-политической идео¬
логии в Византии”18.
В “Очерках по истории византий¬
ской образованности”, как и в ряде
других своих трудов, ученый интен¬
сивно использовал свой излюбленный
историко-сравнительный метод, рас¬
сматривая происходившие в Византии
процессы на общеевропейском фоне
и соотнося вектор их развития прежде
589
Ф.И. Успенский
всего с тем, что наблюдалось в Ита¬
лии и на Балканах.
Изыскания утвердили его в мыс¬
ли, что после разрушения Римской
империи Византия стала “рассадни¬
ком культуры”19, к VIII в. выработав
“византинизм”, который получил зна¬
чение организующего начала в эво¬
люции восточно-европейских госу¬
дарств. Даже после своего падения
Византия, по словам Ф.И. Успенского,
продолжала жить как “отвлеченный
принцип в ее археологических памят¬
никах, в оставленном ею наследстве и
чувствах, и настроениях народов, ко¬
торые подвергались ее культурному
влиянию20.
Другой клубок проблем, который
Успенский без устали распутывал, на¬
чиная с тех лет, когда трудился над
докторской диссертацией, и до конца
жизни, представляли многовековые
славяно-византийские отношения в
различных своих проявлениях.
“Для нас Византия не археологи¬
ческая или отвлеченная проблема
знания, а реальный предмет, важный
для познания своей собственной исто¬
рии”21, - эту мысль Ф.И. Успенский
любил повторять в печатных трудах и
в публичных лекциях. И в “Образова¬
нии Второго Болгарского царства”, и
в других своих работах - крупных и
малых - он затрагивал (во многих слу¬
чаях - углубленно, детально разби¬
рал) вопросы, связанные с бытом сла¬
вян, их культурой, особо выделяя ту
роль, какую славяне играли в жизни
Византийской империи. Ему принад¬
лежит та заслуга, что он “впервые по¬
ставил и научно обосновал положение
о глубоком влиянии славян на все сто¬
роны жизни Византийского государ¬
ства”22. Это положение проходит
красной нитью через произведения
Ф.И. Успенского.
Итоговый вывод был сделан в
“Истории Византийской империи”,
аккумулировавшей результаты мно¬
голетних исследований; “И по своему
относительному значению, и по про¬
должительности воздействия на все
стороны жизни Византийского госу¬
дарства и, наконец, по воздействию
государственных, правовых и куль¬
турных начал - славяне занимают
большое место в истории Византии”23.
На основе тщательнейшего ана¬
лиза источников были сделаны плодо¬
творные наблюдения по поводу рассе¬
ления славян на Балканском полуост¬
рове, их иммиграции в пределы импе¬
рии. Ф.И. Успенский убедительно
опровергал популярное в науке пред¬
ставление, якобы славяне мирным пу¬
тем заселили Балканский полуостров,
а византийские власти по собственной
воле уступили им свои слабо населен¬
ные провинции. Византия, доказывал
историк, чувствовала себя бессильной
перед лицом этого нового врага уже в
начальный период славянских втор¬
жений на территорию империи, т.е. в
годы правления Юстина (518-527), ко¬
гда впервые появляется упоминание о
славянах под их собственным име¬
нем24 в связи с их нападением на вла¬
дения императора.
Для изучения славянской имми¬
грации Ф.И. Успенский привлек боль¬
шое число новых источников, на их
основе придя к выводу, что в конце
VI в. славяне уже прочно осели в Фес¬
салии и Греции, пытались овладеть
Фессалоникой, а к середине VII в. сла¬
вянский элемент повсеместно преоб¬
ладал среди населения Балканского
полуострова25. Наиболее важным фак¬
том в истории славян VII в. ученый
признал появление и утверждение к
югу от Дуная болгар, что ускорило
развитие государственной организа¬
ции у славянских племен.
Благодаря Успенскому в науке ут¬
вердилось мнение о сильнейшем воз¬
действии славянской иммиграции, об¬
щественного устройства славян, их
общинного землевладения на соци¬
590
Ф.И. Успенский
альное развитие Византийской импе¬
рии. Даже реформы иконоборческого
периода ученый считал внешним вы¬
ражением того факта, что византий¬
ское правительство вынуждено было
в своей законодательной деятельно¬
сти считаться с обычным правом сла¬
вян26.
Появление работ Ф.И. Успенско¬
го о византийской общине, о влиянии
принесенных славянами порядков на
аграрный строй империи стало под¬
линным событием в научном мире.
Если такие знатоки предмета как
Цахариэ фон Лингенталь и Васильев¬
ский пришли к выводу, что крупное
землевладение поглотило сельскую
общину и что свободный класс земле¬
владельцев пал в XI в., то Успенский
сделал противоположный вывод: сла¬
вянская община и свободное кресть¬
янское землевладение, обеспеченное
законодательством X в., продолжало
жить в XII, XIII, XIV в. Ослабление
империи Федор Иванович ставит в
связь с постепенным падением кресть¬
янской общины, которая, начиная с
XII в., испытывает удары со стороны
пронии. Славянская община, по мне¬
нию Успенского, стала падать тогда,
когда правительство окончательно
лишило ее обычных гарантий, коре¬
нящихся в отношениях VII-VIII вв. Но
ослабление общины идет параллель¬
но с ослаблением самой Ромейской
империи27.
Отметим, что А.С. Лаппо-Дани-
левский и его коллеги в упоминав¬
шемся выше отзыве на труды
Ф.И. Успенского признали убедитель¬
ным тезис, согласно которому “гос¬
подствующая в науке теория о паде¬
нии крестьянской общины и мелкого
свободного землевладения в XI в. зиж¬
дется на недоразумении и недостаточ¬
ном изучении памятников XI-XIV вв.
Такие формы хотя и стали с XII в.
испытывать на себе разлагающее
влияние системы пронии и развития
крупной собственности, но все же не
пали окончательно даже в эпоху ту¬
рецкого завоевания”28.
Успенский одним из первых в
русской науке положил начало иссле¬
дованию вопросов генезиса и дальней¬
шего развития византийского феода¬
лизма, и здесь выявив влияние обще¬
ственного строя славян на социаль¬
ные порядки в Византии. Он уточнил
многие термины, обозначавшие раз¬
ные категории зависимого населения,
формы зависимости и землевладения,
углубив тем самым представления о
византийских феодальных институ¬
тах. В отличие от Васильевского, он
уделял большое внимание социальной
организации Византии. Его работа
“Военное устройство Византийской
империи” была важна тем, что связы¬
вала установление фемного строя и
сам фемный строй Византии с разви¬
тием крестьянского землевладения,
системы военно-податных, стратиот-
ских участков29, и в этом состоит
большая заслуга Федора Ивановича
не только перед русским, но и перед
мировым византиноведением.
Много внимания Ф.И. Успенский
уделил изучению монастырского зем¬
левладения. Здесь, пожалуй, следует
прежде всего указать на работу “Вазе-
лонские акты. Материалы для исто¬
рии крестьянского и монастырского
землевладения в Византии
XIV-XV вв. (СПб., 1926). Работа вы¬
полнена совместно с В.Н. Бенишеви-
чем. Необходимо отметить, что не
только публикация этих документов
имела большое значение для изучения
экономической и социальной истории
Византии XIII-XV веков, но и науч¬
ный комментарий, который ярко
очерчивал круг проблем, связанных
непосредственно с крестьянским и мо¬
настырским землевладением30. К мо¬
настырскому землевладению относятся
и др. замечательные работы ученого
“Мнения и постановления константи¬
591
Ф.И. Успенский
нопольских поместных соборов XI и
XII веков о раздаче церковных иму-
ществ (харистикарии)”31 и “Акт отво¬
да земли монастырю Богородицы Ми¬
лостивой”32. В первой работе ученый
прослеживает ту же тенденцию, что и
в крупном светском землевладении, а
именно: превращению харистикарии в
наследственную собственность. Во вто¬
рой - выявляет ряд подробностей в
технике передачи монастырям кре¬
стьян с принадлежащей им землей.
Многие из приводимых выше на¬
блюдений и выводов Ф.И. Успенского
ныне воспринимаются уже неориги¬
нальными как сами собой разумею¬
щиеся. Только нельзя упускать из ви¬
ду, что обосновал их, ввел в науку
именно Ф.И. Успенский, и что потре¬
бовало это колоссальной эрудиции и
исследовательского мастерства.
А к перечисленным нами разработ¬
кам и открытиям ученого надо было
бы добавить многие другие. Напри¬
мер, вся обширная отечественная и
зарубежная литература, посвященная
роли димов и цирковых партий в об¬
щественно-политической жизни Ви¬
зантийской империи, в конечном сче¬
те восходит к статье Ф.И. Успенского
“Партии цирка и димы в Константи¬
нополе”33, где был убедительно аргу¬
ментирован тезис, согласно которому
димы к началу VI в. оформились как
своего рода политические партии, от¬
ражавшие те или иные общественные
течения. Эта статья и другая его рабо¬
та - “Константинопольский эпарх”34,
рассматривающая функции столично¬
го градоначальника, - были по суще¬
ству первыми значительными иссле¬
дованиями в византинистике, касав¬
шимися политической и администра¬
тивной организации византийского
города.
Статья “Следы писцовых книг в
Византии”35 до сих пор незаменима
при изучении истории податного об¬
ложения. Без статьи “Наблюдения по
сельскохозйственной истории Визан¬
тии. Основные приемы измерения зе¬
мли в Византии”36 не обойтись ни од¬
ному из византинистов, занимающе¬
муся аграрной проблематикой. В спи¬
ске трудов Ф.И. Успенского весомое
место занимают работы по специаль¬
ным историческим дисциплинам - па¬
леографии, дипломатике, эпиграфи¬
ке, нумизматике и др., которые также
до сих пор не выпали из научного обо¬
рота, и т.д.
На создание статей и книг (а назва¬
ны здесь были далеко не все) ушли го¬
ды и годы. Не приходится забывать,
что наряду с научной работой
Ф.И. Успенский много сил отдавал
преподаванию, подготовке нового
(“второго” как принято говорить) по¬
коления отечественных византини¬
стов. Все это упрочило за ним репута¬
цию крупнейшего специалиста в обла¬
сти византинистики и славяноведения.
Свидетельством тому избрание его
профессором Новороссийского уни¬
верситета (1879 г.), членом-коррес-
пондентом Академии наук (1893 г.),
академиком (1900 г.).
Помимо прочего, ученый обладал
талантом организатора. Так, им было
создано византиноведческое отделе¬
ние Историко-филологического обще¬
ства при Новороссийском университе¬
те (Общество, к слову сказать, с 1890 г.
возглавлял также он). Самым замеча¬
тельным из его научно-организацион¬
ных предприятий было создание Рус¬
ского археологического института в
Константинополе. Замысел, впрочем,
был не нов. Аналогичные учреждения
в Средиземноморье ранее создавались
европейскими державами - к примеру,
в Афинах Францией в 1843 г. Но в Рос¬
сии осуществлению давно выдвигаемо¬
го проекта мешали внешне- и внутри¬
политические сложности и просто
нерадивость чиновников. Федор Ива¬
нович все же сумел, как следует обос¬
новав проект, реализовать его.
592
Ф.И. Успенсыя
На него же и было возложено ру¬
ководство Институтом. В назначении
роль сыграли не только высокий ав¬
торитет и неистощимая энергия уче¬
ного. Создаваемый институт, которо¬
му по уставу вменялось в обязанность
изучение всех народностей, входив¬
ших некогда в состав Византийской
империи, мыслился еще и как инстру¬
мент упрочения культурного и поли¬
тического влияния России на Балка¬
нах. Поэтому во главе Института же¬
лателен был человек во всех отноше¬
ниях благонадежный с точки зрения
правительственных и церковных кру¬
гов. Ф.И. Успенский вполне отвечал
таким требованиям. Он принадлежал
к той части русской разночинной ин¬
теллигенции, которая не была затро¬
нута ни леворадикальными, ни либе¬
ральными веяниями. Основы его
мировоззрения абсолютно точно обо¬
значались старой уваровской форму¬
лой “Православие-самодержавие-на-
родность”
В Архиве Академии наук РФ сохра¬
нилось письмо Ф.И. Успенского из¬
вестному историку академику
А.Ф. Бычкову, где директор подробно
говорит о задачах нового института:
“С 1 января 1895 г. открывает свою
деятельность в Константинополе Ар¬
хеологический институт. Институт
имеет своею целью не только изуче¬
ние древностей и истории народов,
входивших в состав Византийской им¬
перии, но и вообще поддержку рус¬
ских ученых, прибывающих на восток
для нужных изысканий. Успешное
выполнение этой двойственной зада¬
чи возможно лишь под условием соз¬
дания в Константинополе основатель¬
ной библиотеки, располагающей как
всеми необходимыми для занятий
книгами и учебными пособиями, так и
в особенности возможно полным соб¬
ранием русских сочинений по исто¬
рии, древностям и искусству, по гео¬
графии и этнографии, описаниям
древних рукописей, по эпиграфике и
нумизматике, по быту и обычному пра¬
ву, языку и устной словесности народ¬
ностей, находившихся под властью ви¬
зантийских императоров. Ввиду недос¬
таточности книгохранилищ в Констан¬
тинополе, ввиду затруднительности от¬
ношений с русским научным движени¬
ем и отдаленностью от европейских
ученых центров достижение подобной
цели само по себе было бы большим
шагом вперед и облегчило бы как дея¬
тельность самого Института, так и ра¬
боты русских ученых на Востоке”37.
Смело можно сказать, что значи¬
тельная часть замыслов была реали¬
зована. Открытый 26 февраля
1895 г. - на два месяца позже, чем
предполагал его директор - Институт
вскоре превратился в крупный науч¬
ный центр. Приобрел популярность
его печатный орган “Известия”, редак¬
тируемый Ф.И. Успенским (с 1896 по
1913 годы вышло 16 томов).
Деятельность Русского археоло¬
гического института в Константино¬
поле, руководимого Успенским, явля¬
ется одной из самых блестящих стра¬
ниц в истории не только русского, но
и мирового византиноведения и бал¬
канистики. И это несмотря на трудно¬
сти, с которыми он нередко сталки¬
вался. Работу сильно затрудняли
политические потрясения в разных
регионах Восточного Средиземномо¬
рья - особенно две Балканские войны
(октябрь 1912 - август 1913 гг.)38. А в
октябре 1914 г. Институт прекратил
свое существование - вступив в Пер¬
вую мировую войну на стороне Гер¬
мании, Турция выслала его сотрудни¬
ков в Россию.
Ф.И. Успенский обосновался в
Петрограде. К ряду его служебных
обязанностей прибавилось редактиро¬
вание “Византийского временника” -
издания, давно завоевавшего между¬
народную известность39. С занятием в
апреле 1916 г. русскими войсками
20. Портреты историков... т. 3
593
Ф.И. Успенский
Трапезунда у академика появилась
возможность хотя бы частично про¬
должить ту работу, какую прежде вел
Русский археологический институт в
Константинополе - Ф.И. Успенский
руководил направленной туда, в Тра-
пезунд, академической экспедицией.
Давно ставший общепризнанным
главой российских византинистов, он
и после революции неутомимо про¬
должал научно-организационную дея¬
тельность. В 1918 г. создал при Акаде¬
мии наук Комиссию по изучению
произведений Константина Порфиро¬
родного и разработал обширную про¬
грамму ее работы. Спустя пять лет
Комиссия была преобразована - стала
академической Русско-византийской
историко-словарной комиссией, к уча¬
стию в которой Успенский привлек
также антиковедов и русистов. В Ко¬
миссию вошли ученые не только
Петрограда, но и Москвы, Одессы,
Казани. С 1921 г. Федор Иванович
возглавлял Российское Палестинское
Общество, в 1922 г. его избрали пред¬
седателем Кружка друзей греческого
языка и литературы при Исследова¬
тельском институте им. А.Н.Веселов-
ского. Ему удалось возобновить вы¬
ход “Византийского временника” - в
1922 г. под его редакцией вышел
том 23.
Впрочем в послереволюционные
годы речь шла не столько о развитии
византиноведческих студий, сколько о
том, чтобы окончательно не расте¬
рять достигнутое ранее, - о работе,
как говаривал Федор Иванович, “вос-
собирания рассыпавшейся было хра¬
мины византинологии”40.
Представляя читателям 23-й том
“Временника”, редактор с горечью
констатировал “глубокое несоответ¬
ствие” его тематики “с переживаемы¬
ми настроениями”41. К печальному
выводу академика привела, в частно¬
сти, неудача его попытки возродить в
Петроградском университете чтение
лекций и ведение практических заня¬
тий по истории славянско-византий¬
ских отношений. На нет сходило и
большинство других начинаний. С не¬
малыми трудностями были выпуще¬
ны в 1925 и 1927 годах еще два тома
“Временника”, после чего издание
оборвалось (новая серия “Византий¬
ского временника” начнет выходить
только с 1947 г.).
Непросто складывались и личные
отношения Ф.И. Успенского с новой
властью. Если в среде старой интел¬
лигенции ученый по-прежнему поль¬
зовался уважением, то в глазах пар¬
тийного начальства, да и молодежи,
увлеченной пафосом революции, он
был фигурой скорее одиозной, олице¬
творяющей идеологическую и поли¬
тическую реакцию. Не удивительно,
что у него порой опускались руки.
Как вспоминает академик С.А. Жебе-
лев, когда при реорганизации Акаде¬
мии наук от Успенского потребова¬
лось формальное заявление о переиз¬
брании, тот долго его не подавал.
На вопрос о причине ученый ответил:
“Я слишком мало сделал и делаю для
Академии”, на что Жебелев возразил:
“Вы столько сделали в своей жизни
для науки и просвещения, Академии
было бы чрезвычайно важно и ценно
сохранить Ваше имя в списке ее сот¬
рудников для того, чтобы все мы на
примере Вашего имени могли нау¬
читься тому, как нужно работать и
как нужно относиться к исполнению
возложенных на нас обязанностей”
“К нашему счастью, - продолжает
Жебелев, - Федор Иванович согла¬
сился подать заявление, и Академия
имела честь сохранить Ф.И. Успен¬
ского в числе своих сотрудников до
его смерти”42.
В Санкт-Петербургском филиале
Архива Академии наук РФ нами об¬
наружены два документа, которые
позволяют глубже понять причи¬
ны долгого колебания Ф.И. Успен¬
594
Ф.И. Успенский
ского: оставаться ему в Академии
или нет?
Первый из документов - это выпи¬
ска из протокола заседания Совета
Академии наук, 6 марта 1920 г. Выс¬
тупая на заседании, Ф.И. Успенский
заявил: “Вот уже пять дней, как квар¬
тира академика В.И. Вернадского,
временно занимаемая мной, подверга¬
ется ежедневному разгрому. Все по¬
мещения осматриваются, ящики и
сундуки взламываются, все в них со¬
держимое переносится в особые кор¬
зины и ящики и запечатывается.
От 11 часов до 3 х!г две комиссии: од¬
на по национализации имущества
В.И. Вернадского и П.Е. Старицкого,
другая - по описи картин и гравюр,
предметов роскоши работают в квар¬
тире, разбрасывают вещи и делают
существование как для меня, так и в
особенности для моей больной жены
отяготительным. По ошибке или по
излишней ревности в опись попали и
мои собственные драгоценные руко¬
писи, как, например, пергаменная сла¬
вянская рукопись. Имею честь сооб¬
щить об этом Академии в надежде,
что будут приняты хотя бы некото¬
рые меры, дабы дать мне покой в мо¬
ем скромном помещении из двух
комнат”
Далее в протоколе сказано: “Вице-
президент сообщил о том, что было
им предпринято по этому делу, и обе¬
щал сделать возможное для облегче¬
ния положения академика Успенско¬
го, но заявил, что сделать можно
очень мало. Положено принять
к сведению”43.
Документ не только свидетельству¬
ет о тяжелейших моральных пережи¬
ваниях ученого, но и показывает нам
его как человека благородного и сме¬
лого, ни при каких условиях не оста¬
вавшегося равнодушным к произволу.
Из протокола явствует, что Успен¬
ский уже не раз обращался по этому
поводу к академическим властям. Ла¬
коничный же ответ вице-президента
на это заявление, что мол “сделать
можно очень мало”, как бы подсказы¬
вает продолжение фразы: потому что
опасно.
Второй документ, адресованный
Непременному Секретарю АН СССР
и датированный 7 августа 1928 г., еще
более наводит на мысль, что С.А. Же-
белев по цензурным соображениям
завуалировал истинные мотивы сом¬
нений Ф.И. Успенского, оставаться ли
ему в Академии. Успенский писал:
“На предложение за № 3867 сообщить
в трехдневный срок сведения о загра¬
ничных международных конгрессах и
собраниях по моей специальности на
1928/29 гг. имею честь уведомить.
С тех пор, как в 1927 г. Правитель¬
ство не нашло возможным дать мне
позволение присутствовать на II между¬
народном конгрессе византинистов в
Белграде, участие в котором счита¬
лось для меня в высшей степени важ¬
ным и по многим основаниям обяза¬
тельным, что было указано и органи¬
зационным комитетом конгресса и са¬
мим конгрессом, а равно ввиду несог¬
ласия Правительства разрешить мне
поездку в Константинополь по делам
бывшего Археологического институ¬
та и Российского Палестинского об¬
щества, принято в ученых европей¬
ских кругах думать, что я нахожусь в
подозрении у правительства. Посему в
последнее время я лишен сведений по
предмету, о котором запрашивает ме¬
ня Непременный Секретарь”44.
С каким чувством достоинства на¬
писано письмо! Оно ярко и выпукло
характеризует Ф.И. Успенского и как
ученого, и как человека. Академик
отлично понимал, как сложно, а то и
невозможно заниматься исследовани¬
ями, будучи оторванным от мировой
науки. Его согласие, после долгих ко¬
лебаний все-таки остаться в Акаде¬
мии могло быть продиктовано только
одним - желанием служить русской
Ф.И. Успенский
науке даже в таких сложнейших усло¬
виях.
Несмотря на житейские неурядицы
и на пошатнувшееся здоровье, Успен¬
ский не оставлял занятий наукой.
Кое-что он смог опубликовать. Осо¬
бенно его заботила судьба “Истории
Византийской империи” - фундамен¬
тального исследования, первый том
которого, как уже упоминалось, вы¬
шел перед самой войной, в 1913 г. Эту
книгу, построенную на тщательней¬
шем анализе огромного массива ви¬
зантийских, славянских, западноевро¬
пейских, восточных источников, уче¬
ный рассматривал как своего рода
итог всей своей многолетней научной
деятельности. Его старания отчасти
увенчались успехом - в 1927 г. увиде¬
ла свет первая половина второго тома
“Истории”.
Умер Федор Иванович Успенский
10 сентября 1928 г.
Третий том “Истории Византий¬
ской империи” издадут лишь в 1948 г.
Кое-что из его научного наследия бу¬
дет напечатано посмертно, в частно¬
сти - “Очерки по истории Трапезунд-
ской империи” (Л., 1929). Немалая
часть из написанного им так и оста¬
лась неизданной45.
С сожалением приходится кон¬
статировать, что в советское время
идеи Ф.И. Успенского по существу
так и не были востребованы. Ссылки
на его труды встречаются в литера¬
туре тех лет крайне редко и обычно в
сопровождении упреков автору за
его “буржуазно-консервативные
взгляды”.
Г.Н. Лозовик в 1928 г. безапелля¬
ционно предрекал, что “Очерки по ис¬
тории византийской образованности”
Успенского, “которые признавались
наиболее блестящей его работой и на
которых базировалась слава ученого,
потеряют значение” и что этой рабо¬
те “наиболее угрожает опасность заб¬
вения”46.
Время все расставило по своим
местам. Теперь совершенно очевидно,
что пророчество Лозовика не сбы¬
лось. Похвальные, даже восторжен¬
ные отклики ученых конца XIX - на¬
чала XX в. о трудах Ф.И. Успенского
и сейчас, в контексте современных
знаний о Византии, никак не выглядят
беспочвенными.
Ф.И. Успенский проложил новые
пути в изучении общественно-полити¬
ческой мысли Византии. Развернутые в
XX столетии фронтальные изыскания
в значительной мере шли в русле его
идей. Так, например, дальнейшая раз¬
работка вопроса о степени и характере
влияния византийских мыслителей на
становление гуманизма в Италии впол¬
не подтвердила перспективность того
подхода к проблеме, какой некогда от¬
стаивал Успенский. Долгие дискуссии
выявили безосновательность встреча¬
ющегося даже в солидных исследова¬
ниях противопоставления культуры ла¬
тинского мира, всегда полной жизни и
стремящейся к обновлению, культуре
Византии, лишенной якобы оригиналь¬
ности и окостенелой. Такой знаток
эпохи Ренессанса, как Э. Гарэн мог в
1983 г. уверенно написать об Италии
XV века: “Без знания греков, без по¬
средничества византийских ученых са¬
мые характерные проявления своеоб¬
разия кватрочентистского обновления
стали бы невозможными”47.
Но дело не только в том, что
Ф.И. Успенский был в числе первых
(а в ряде случаев - просто первым),
кто закладывал фундамент, на кото¬
ром зиждется наука наших дней. Его
труды не только интересны как заме¬
чательные памятники исторической
мысли конца XIX - начала XX века.
Они остаются ценным источником
информации и своего рода ориенти¬
ром, без которого трудно разобраться
в предлагаемых современной литера¬
турой разноречивых суждениях и
оценках.
596
Ф.И. Успенский
Такую разноречивость наглядно
демонстрирует освещение в отечест¬
венной историографии так называе¬
мого Палеологовского Возрождения.
Раскрывая особенности философской
мысли в Византии XIV-XV вв. и кон¬
центрируя свое внимание на склады¬
вании раннегуманистических систем,
ряд авторов рассматривает знамени¬
тый спор Варлаама Калабрийского с
Григорием Паламой и весь конфликт
варлаамитов с паламитами под углом
зрения борьбы гуманистов против
церковной реакции. Согласно
З.В. Удальцовой, в обстановке траги¬
ческого умирания некогда могущест¬
венной империи, ныне зажатой в
кольце внешних врагов и сотрясаемой
внутренними социальными конфлик¬
тами, “происходит четкая поляриза¬
ция двух основных течений в визан¬
тийской идеологии: прогрессивно-
проторенессансного, связанного с за¬
рождением идей гуманизма, и религи¬
озно-мистического, нашедшего во¬
площение в учении исихастов”48.
В работах других историков рас¬
становка смысловых акцентов оказы¬
вается совершенно иной. “Исихасты
были, - пишет Д.И. Полывянный, -
поборниками активных действий по
объединению православного мира,
особенно актуальных перед лицом от¬
четливо обозначившейся османской
опасности, и яростными противника¬
ми конфессионального компромисса с
Римом”49. Одной, если не главной, из
причин симпатии ряда историков к
исихазму явилась, можно думать, по¬
пулярность идей Григория Паламы и
его последователей среди славянских
книжников. Должно быть поэтому
славистам импонирует трактовка, яр¬
ко представленная в книге Д.И. По-
лывянного, который убежден, что к
становлению во второй половине
XIV в. нового облика болгарской ли¬
тературы привели “процессы болга¬
ро-греческого духовного сближения,
инициированные распространением
исихазма и укрепившиеся через новое
приближение болгарской церковной
книжности к ее духовному источни¬
ку - византийской святоотеческой
традиции”50.
Своими корнями обе концепции
уходят в XIX век, в давние споры за¬
падников со славянофилами. При всей
их несовместимости в них в равной
мере отразилось стремление свести
запутанный клубок внутренне проти¬
воречивых явлений византийской об¬
щественной жизни к простой и одно¬
значной формуле. В такой историо¬
графической ситуации обращение к
“Очеркам” Ф.И. Успенского, думаем,
окажется очень полезным. Сам буду¬
чи ревностным приверженцем право¬
славия, Ф.И. Успенский в своих фун¬
даментальных исследованиях умел
сдерживать конфессиональные и
идеологические пристрастия и вооб¬
ще избегал широковещательных и
однозначных ответов на сложные воп¬
росы. При этом он не уставал напоми¬
нать об ограниченности доступной ис¬
торику информации, о том, что не со¬
хранились многие из предаваемых ана¬
феме сочинений и судить о взглядах пи¬
сателя зачастую приходится по изло¬
жениям его идейных и личных врагов.
Эти проблемы и в настоящее время
остаются остро актуальными в науке.
Достаточно напомнить, какое внима¬
ние уделял им такой выдающийся бо¬
гослов и историк культуры Византии
как протопресвитер Иоанн Мейен-
дорф (1926-1992), чья книга “Введе¬
ние в изучение св. Григория Паламы”
(таков буквальный перевод названия
французского оригинала) относится к
числу немногих трудов, которые ста¬
ли в XX в. классикой православной
патрологии и богословия51. До сих пор
остаются актуальными и дискуссион¬
ными вопросы влияния духовной жиз¬
ни Византии на иные культуры, их
взаимодействие52.
597
Ф.И. Успенский
Поэтому не будет преувеличени¬
ем утверждать, что в русской визан-
тинистике немного найдется трудов,
которые могут быть поставлены ря¬
дом с книгами Ф.И. Успенского по
значимости поднимаемых в них проб¬
лем, по богатству собранного мате¬
риала и уровню исследовательской
техники.
В огромном научном наследии
академика, естественно, не все равно¬
ценно. Его общий подход к славянско-
византийской проблематике и ряд ча¬
стных гипотез еще при жизни ученого
вызывал острую - иногда справедли¬
вую, иногда нет - критику. Споры о
месте Ф.И. Успенского в истории оте¬
чественной науки не раз вспыхивали
после его кончины - особенно во вто¬
рой половине 1940-х годов, когда от¬
мечалось столетие со дня рождения
историка.
По мере того, как уходят в про¬
шлое оценки, продиктованные поли¬
тическими пристрастиями, становится
все очевидней непреходящая ценность
лучших работ Ф.И. Успенского53.
Примечания
1 Васильевский В.Г [Рецензия] // ЖМНП.
1879. Т. 204, № 7/8, отд. II. С. 144. Рец. на
кн.: Успенский Ф.И. Образование Второ¬
го болгарского царства.
2 Успенский Ф.И. Византийский писатель
Никита Акоминат из Хон. СПб., 1874.
С. 63.
3 См.: Попруженко М.Г Сорокалетие уче¬
ной деятельности академика Федора Ива¬
новича Успенского. Одесса, 1912. С. 6 и
др.; Перечень сочинений, статей и рецен¬
зий, напечатанных Ф.И. Успенским // По-
пруженко М.Г Указ. соч. С. 32—41.
4 Васильевский В.Г [Рецензия]. С. 144-217,
318-348.
5 Дринов М.С. [Рецензия] // Отчет о XXIII
присуждении наград графа Уварова.
СПб., 1881. С. 84-113. Рец. на кн.: Успен¬
ский Ф.И. Образование Второго Болгар¬
ского царства. Одесса, 1879.
6 Успенский Ф.И. История Византийской
империи. М., 1996. Т. 1. С. 264.
7 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 17. Ед. хр. 104.
Л. 38.
8 Русский византинист на службе церковно¬
исторической науки // Чтения в обществе
любителей духовного просвещения. 1894.
Январь. С. 85-114.
9 Самодурова З.Г Школы и образование //
Культура Византии: Вторая половина
VII-XII в. М., 1989. С. 397 и след.
10 Каждан А.П. Богословие // История Ви¬
зантии. М., 1967. Т. 2. С. 305 и след.
11 Медведев И.П. Особенности философ¬
ской мысли в Византии XIV-XV вв. //
Культура Византии, XIII - первая полови¬
на XV в. М., 1991. С. 242-255.
12 Аверинцев С.С. Философия VIII—XII вв. //
Культура Византии: Вторая половина
VII-XII в. С. 59.
13 Лосев А.Ф. Очерки античного символизма
и мифологии. М., 1930. С. 852, примеч. 91.
14 L’art byzantin chez les slaves: Recueil dedid a
la memoire de Th. Uspensky. Paris, 1930.
P. VIII.
15 Krumbacher K. Geschichte der byzantinischen
Litteratur von Justinian bis zum Ende des
Ostromischen Reiches (527-1453). Miinchen,
1897. Aufl. 2. S. 46.
16 Безобразов П.В. [Рецензия] // ВВ. 1896.
T. 3. С. 125-150. Рец. кн.: Успенский Ф.И.
Очерки по истории византийской образо¬
ванности. СПб., 1892. Он же. Синодик в
неделю православия. Одесса, 1892.
17 Бузескул В.П. Очерки научной деятельно¬
сти Ф.И. Успенского // Памяти академика
Ф.И. Успенского, 1845-1928. Л., 1929.
С. 42.
18 Горянов Б.Т. Ф.И. Успенский и его значе¬
ние в византиноведении: (К столетию со
дня рождения, 1845 - 7 февраля 1945 г.) //
ВВ. 1947. Т. 1(26). С. 82.
19 Успенский Ф.И. История Византийской
империи. С. 39, 37-38.
20 Там же. С. 37.
21 Там же. С. 41.
22 Горянов Б.Т. Указ. соч. С. 41.
23 Успенский Ф.И. История Византийской
империи. С. 243.
24 Там же. С. 293.
25 Там же. С. 301, 303, 385 и др.
26 Там же. С. 593.
27 Успенский Ф.И. К истории крестьянского
землевладения в Византии // ЖМНП.
Т. 123, № 1, отд. II. С. 30-87; № 2. С.
359-360.
28 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 17. Ед. хр. 104. Л. 38
об.
598
Ф.И. Успенский
29 Успенский Ф.И. Военное устройство ви¬
зантийской империи // Известия Русского
археологического института в Константи¬
нополе. (Далее: ИКИ). София, 1900.
Вып. 1. С. 154-204.
30 Вазелонские акты: Материалы для истории
крестьянского и монастырского землевла¬
дения в Византии XIII-XV вв. Л., 1926.
31 Мнения и постановления константино¬
польских поместных соборов XI и XII в. о
раздаче церковных имуществ (харистика-
рии) // ИКИ. Одесса, 1900. Вып. 5. С. 1^18.
32 Акт отвода земли монастырю Богороди¬
цы Милостивой // ИКИ. 1900. Вып. 1.
С. 1-34. Отдельное изд. Одесса, 1896.
33 Успенский Ф.И. Партии цирка и димы в
Константинополе // ВВ. СПб., 1894. Т. 1.
С. 1-16.
34 Успенский Ф.И. Константинопольский
эпарх // ИКИ. Т. 4, вып. 2. С. 79-104.
35 Успенский Ф.И. Следы писцовых книг в
Византии // ЖМНП. 1884. № 1. С. 1^13;
№ 2. С. 289-335; 1885. № 7, отд. И. С. 1-52.
36 Успенский Ф.И. Наблюдения по сельско¬
хозяйственной истории Византии: Основ¬
ные приемы измерения земли в Византии //
ЖМНП. 1888. № 10. С. 229-259; Он же.
Византийские землемеры: Наблюдения
по истории сельского хозяйства // Тр.
VI Археол. съезда в Одессе в 1884 г. Одес¬
са, 1888. Т. 2. С. 272-341.
37 ПФА РАН. Ф. 764. Оп. 2. Ед. хр. 795. Л. 6.
38 Жебелев С.А. Ф.И. Успенский и Русский
археологический институт в Константи¬
нополе // Памяти академика Ф.И. Успен¬
ского. С. 53-62; Басаргина Е.Ю. Русский
археологический институт в Константи¬
нополе // Архивы русских византинистов в
Санкт-Петербурге. СПб., 1995. С. 62-93.
39 Медведев И.П. Дополнение: О Ф.И. Ус¬
пенском как редакторе “Византийского
временника” // Архивы русских византи¬
нистов... С. 57-62.
40 Лозовик ГЛ. Ф.И. Успенский (1845-1928):
Некролог // Историк-марксист. 1928. Т. 9.
С. 111.
41 Медведев И.П. Дополнение. С. 57.
42 Жебелев С А. Памяти Ф.И. Успенского //
Сообщ. ГАИМК. 1929. № 2. С. XXVI.
43 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 17. Ед. хр. 104. Л. 93.
44 Там же. Л. 221.
45 Басаргина Е.Ю. Ф.И. Успенский: Обзор
личного фонда // Архивы русских визан¬
тинистов... С. 45-57.
46 Лозовик ГЛ. Ф.И. Успенский (1845-1928):
Некролог. С. 114.
47 Гарэн Э. Проблемы итальянского Возро¬
ждения: Пер. с итал. М., 1986. С. 152.
48 Удальцова З.В. Византийская культура.
М., 1988. С. 230.
49 Полывянный Д.И. Культурное своеобра¬
зие средневековой Болгарии в контексте
византийско-славянской общности
IX-XV в. Иваново, 2000. С. 169.
50 Там же. С. 198.
51 Мейендорф И. Жизнь и труды святителя
Григория Паламы: Введение в изучение.
СПб., 1997.
52 Подскалъски Г. Христианство и богослов¬
ская культура в Киевской Руси (988-1237).
СПб., 1996.
53 О неугасающем интересе к ним свиде¬
тельствует ряд новых переизданий. Так, в
1996-1997 гг. московское издательство
“Мысль” выпустило “Историю Византий¬
ской империи”. Следует отметить, что
здесь был опубликован полный текст вто¬
рого тома монографии, а также работа
“Восточный вопрос”, которую Ф.И. Ус¬
пенский считал эпилогом “Истории”.
В “Восточном вопросе” им прослежено,
как падение православной империи по¬
влияло на общий ход истории, на дальней¬
шее развитие идей византинизма. Совсем
недавно, в 2002 г., “История Византийской
империи” была еще раз переиздана в Мо¬
скве в издательстве “АСТ-Ладомир”. Этот
же классический труд Ф.И. Успенского в
2001 г. появился в переводе на сербский
язык в Белграде. Вновь были опубликова¬
ны и “Очерки по истории византийской
образованности” (М., 2001).
Основные труды Ф.И. Успенского
История Византийской империи VI-IX вв.
М., 1996.
История Византийской империи: Период
Македонской династии (867-1057). М.,
1997.
История Византийской империи XI-XV вв.:
Восточный вопрос. М., 1997.
Очерки по истории византийской образо¬
ванности. СПб., 1892; 2-е изд. М., 2001.
* * *
Перечень сочинений, статей и рецензий, на¬
печатанных Ф.И. Успенским // Попру-
женко М.Г. Сорокалетие ученой деятель¬
ности академика Федора Ивановича
Успенского. Одесса, 1912.
599
Ф.И. Успенский
Литература о Ф.И. Успенском
Каптерев С.Н. Uspenskiana: (I. Хронологи¬
ческий указатель трудов. II. Литература о
Ф.И. Успенском) // ВВ. 1947. Т. 1(26).
С. 270-314.
Басаргина Е.Ю. Ф.И. Успенский: Обзор лич¬
ного архива русских византинистов в
Санкт-Петербурге // Архивы русских ви¬
зантинистов в Санкт-Петербурге. СПб.,
1995. С. 45-57.
Басаргина Е.Ю. Русский археологи¬
ческий институт в Константинополе //
Архивы русских византинистов в
Санкт-Петербурге. СПб., 1995.
С. 62-93.
Медведев И.П. Дополнение: О Ф.И. Успен¬
ском как редакторе “Византийского вре¬
менника” // Архивы русских византини¬
стов в Санкт-Петербурге. СПб., 1995.
С. 57-62.
Указатель имен
Абдушелишвили М.Г. 152
Абеляр П. 344
Август Октавиан 340
Августин Аврелий Блаженный 331, 340,
343, 349, 354, 472, 508, 509
Авдиев В.И. 33, 77, 490
Авенариус Р. 459
Аверинцев С.С. 588, 598
Авилушкина Л.Т. 553
Авиценна (Ибн Сина) 416
Агамемнон 16
Агафий Миринейский 544
Агранов Я. С. 213
Адам Бременский 391
Аджян А.А. 240, 246, 249
Адо А.В. 4
Д’Адзелио (Адзельо) М.Т. 344
Азнавур Ш. 474
Айбек (М.Ташмухамедов) 414
Айни С 413, 417
Алборов Б.А. 127
Александр II, имп. 302
Александр III, имп. 204, 478
Александр Македонский 100, 101
Александр Невский 566
Александров А.Д. 572, 579
Александров Л.П. 46, 47
Александров П.П. 46
Алексеев В.М. 201, 211, 413, 456, 493,495,
502
Алексеев В.П. 150, 158
Алексей I Комнин 430, 587
Али-заде А.-К.А. 415, 417
Алимджан X. (X.А.Азимов) 414
Алимов У 196
Алпатов В.М. 511, 512
Алпысбаев Х.А. 197
Альбаум Л.И. 197
Альбедиль М.Ф. 486, 491
Альперович М.С. 439, 440
Альтман М.С. 97, 113
Альхамова А. 192
Алянский Ю.Л. 268
Амвросий Медиоланский 472
Ананьич Б.В. 358, 359
Андреев В.В. 7, 8
Андреев Ю.В. 7-22, 24-29, 121
Андреева М.А. 7, 8
Андреева М.Э. 7, 8
Андреевы 7
Андроник I Комнин 432
Андронников И.Л. 240
Анисимов А.И. 341
Анохин В.А. 55, 62, 88, 91
Антиох III Великий 162
Антонин Пий 87
Анучин Д.Н. 152, 281, 320
Анциферов Н.П. 341, 342, 347, 356, 358,
359, 473
Аппиан 161
Ардашев П.Н. 318
Арзуманян А.М. 235
Арзютов Н.К. 50
Аристоник 36
Аристотель 119, 120, 176, 177, 587
Арсентьев К.К. 320
Артамонов М.И. 55, 128, 241, 257-259,
261, 262
Арутюнов С.А. 148, 154, 156, 157
Архангельский А.Д. 212
Архангельский И.Ф. 301
Арциховский А.В. 49, 50, 52, 58, 127
Асикага, дин. 498
Атаев Д.М. 143
Атей, царь 55
Аттал Ш 36, 119
Аттик Тит Помпоний 350
Аттила 520
Афанасьев Е.Г. 179
Афиней 163, 164, 167, 168
Ахматова А.А. 27
Ахмед Туей 411
Ахраров И.А. 196
Бабек 415
Багаев М.Х. 140
Базилевич К.В. 417
Байбуртян Е.А. 246
Байер Г. 479
Бакри, аль-Бакри 411
Бандини Д. 515
601
Указатель имен
Банк А.В. 544
Барг М.А. 375, 386
Барский Н.А. 301
Бартель Т. 485
Бартольд В.В. 187, 188, 211, 231, 257,456
Басаргина Е.Ю. 283, 284, 599, 600
Баудич Ч. 479
Бауер В.В. 337
Бауэр Б. 179
Бах А.Н. 210,212
Бахрушин С.В. 31
Бахтин В.В. 342, 344
Бахтин М.М. 370, 465, 496
Башкиров А.С. 47, 49, 50
Безобразов П.В. 298, 314, 589, 598
Бейлис В.М. 411, 417
Бёк А. 167
Бекетов А.Н. 320
Бекетов Н.Н. 320
Бекорюкова (Лаппо-Данилевская) Е.Д.
338
Бекорюкова (Ольденбург) М.Д. 338
Беленицкий А.М. 195
Белинский В.Г. 363, 504
Белов Г. фон 446
Белозерова А.О. 440
Белох К.Ю. 168
Беляев В.И. 230, 234, 416
Бенишевич В.Р. 591
Беннет Э.Л. 166, 170, 171
БентовичИ.Б. 195
Бергсон А. 459
Берингер В. 174
Бёрк Э. 333
Бернштам А.Н. 255, 257, 258, 260
Берр А. 446, 457, 470
Бертельс Е.Э. 216, 219
Бестмайер 400
Бестужев-Рюмин К.Н. 303, 307, 320, 337,
583
Бетховен Л. ван 569
Библер В.С. 465
Бизес М. 176
Бикерман Э.Дж. 39
Битти А.Дж. 170
Бичурин Н.Я. 4
Блаватская Т.В. 51
Блаватский В.Д. 32, 55, 62, 283-285
Блок А.А. 26, 27
Блок М. 441, 442, 457, 470, 473, 577
Боас Ф. 148
Бобринский А.А. 276/277, 281, 285
Богаевский Б.Л. 97, 99
Боголепов Н.П. 340
Богомолов Г.И. 196
Богораз В.Г. 148, 211
Богословский М.М. 30, 320
Богоявленский С.К. 30
Боккаччо (Боккачио) Дж. 522, 588
Бокль Г.Т. 332, 333
Бокщанин А.Г. 31, 33, 110
Болдырев А.Н. 417
Большаков О.Г. 195
Бонгард-Левин Г.М. 200-202, 218, 284
Борисковский П.И. 52, 240
Боровка Г.И. 50
Бородин И.П. 209, 212, 217
Бороздин В.К. 44
Бороздин И.Н. 50
Бороздин К.В. 43
Боттичелли С. 447
Брабич В.М. 90
Брагина Л.М. 530, 563
Брагинский И.С. 512
Брактон Г. 419
Браун Е.Г. 46
Браун П. 547, 548
Брашинский И.Б. 121
Бретаницкий Л.С. 413
Бродель Ф. 444,472
Бромлей Ю.В. 4, 268
Бруннер Г. 380
Брюсов А.Я. 50, 127
Бубнов Н.М. 347
Бузескул В.П. 271, 283, 299, 404, 589, 598
Бунак В.В. 145, 154
Бунин И.А. 27
Буниятов Т.А. 140
Бурбур Б. де 476, 479
Буркхардт Я. 454, 515-517, 524, 526, 530
Бурланд К.А. 484
Буряков Ю.Ф. 196
Буслаев Ф.И. 320
Бутанаев В.Я. 190
Бухарин Н.И. 207, 210, 212, 344
Быков А.А. 413
Бычков А.Ф. 593
Бэр Й. 400
Бюксеншютц Б. 167
Бюхер К.Б. 98, 115, 167, 169, 351
Вавилов Н.И. 146, 210, 487
Вайденрейх Ф. 149
Вайнштейн О.Л. 576
Вайц Г. 307, 318, 328, 378
Валентини Ф. 480, 486
Валла Л. 524
Валлон А. 167
602
Указатель имен
Ванеева Е.И. 440
Варлаам Калабрийский 587-589, 597
Варшавский А.С. 567
Варшавский С. 79
Василевич Г.М. 146, 157
Василий II, виз.имп. 430
Василий Медная Рука 424
Васильев А.А. 276, 298
Васильев В.П. 202, 204, 206
Васильевская (урожд.Скворцова) Е.Е.
299, 300
Васильевский В.Г. 297-313, 337-340, 345,
347, 348, 424, 583-585, 598
Васильевский Г.В. 299, 300
Васильевский П.Г. 300
Васильков Я.В. 215, 217, 219
Вассоевич А.Л. 268
Вейдле В.В. 342
Веймарн Б.В. 413
Вейс В.Д. 379, 385
Векилов А.П. 233
Веласкес Д. 529
Венедиктов А.В. 108
Вентрис М. 166, 170, 171,481
Веревкина А.Н. 404
Вернадский В.И. 204-206, 209-212, 214,
215, 320, 321,338, 595
Веселовский А.Н. 303, 513
Вико Дж. 332
Виллани Дж. 354, 444, 558
Виллани Ф. 515
Вильгельм I, имп. 515
Вильякорта, братья 476
Вильямс В.Р. 211
Винер Н. 578, 581
Виноградов А.К. 395
Виноградов В.В. 503
Виноградов И.М. 211
Виноградов П.Г. 307, 318, 319, 322, 323,
387,516
Виноградов Ю.Г. 58, 63
Виппер Р.Ю. 32, 33, 179, 318-320, 322, 323,
516
Владимирцов Б.Я. 211, 216, 219
Воеводский М.В. 52
Вознесенский А.А. 243
Волгин В.П. 4, 214, 401
Волкова О.Ф. 218
Вольский Е. 194
Вольтер (Ф.М.Аруэ) 301, 580
Воронов Е.П. 207
Воротынцев Н.И. 502
Ворф Б. 480, 484, 485
Враская О.Б. 358, 360
Врубель М.А. 27
Вульфиус А.Г. 342
Высотский Н.Г. 334
Вязьмитина М.И. 192
Вялова С.О. 360
Вяткин В.Л. 185, 187
Гаврилов А.К. 110
Гаврилюк Н.А. 56, 62
Галкин И.С. 577, 580
Галл Аноним 536
Галочкина Н.Г. 196
Гамсахурдия Г.Т. 414
Ганелин Р.Ш. 359
Ганнибал 105
Гапанцян Г.А. 254
Гардизи Абу Саид 411
Гарибян А.С. 253, 254
Гарэн (Гарен) Э. 596, 599
Гаску Ж. 549
Гафуров Б.Г. 230, 231
Гафурова Н.Б. 219
Гашек Я. 487
Гвоздев А.А. 316
Гегель Г.В.Ф. 332, 343, 363, 454
Гейссер Л. 317
Телах Т.Ф. 240
Гельмольд 390-392, 536
Гельцер Е.В. 415
Генрих IV, франц. король 90
Генрих VII, имп. 355
Георгиев В.И. 170, 171
Георгий Амастридский 311
Герар Б. 568
Гердер И.Г. 332
Геродот 52, 54, 55, 59, 60, 164, 274
Гершензон М.О. 387
Герье А. 316
Герье В.И. 4, 304, 313, 316-334, 513-516,
518, 522, 524, 529, 531
Герье И.И. 316
Гесиод 164, 165, 177
Гёте И.В. 514
Гётц В. 446
Гефтер М.Я. 371
Гиббон Э. 309
Гизо Ф.П.Г. 307, 308, 318, 324, 332
Гилевич А.М. 88, 91
Гинзбург В.В. 154
Гирш Г. 378
Гиршфельд Отто 339
Гладкова Т.Д. 148
Глускина А.Е. 497
Глу скина Л.М. 120
603
Указатель имен
Гнедич Н.И. 70
Головань В.А. 341
Головнин А.В. 302
Голубцов В.С. 30, 31
Голубцов С.А. 30
Голубцова Е.С. 30-44, 110
Голубцова М.А. 30
Голубцовы 30
Голубцовы-Крестовы 30
Гольдберг Д.И. 497
Гольцев В.А. 320
Гомер 12, 13, 20, 26, 164, 165, 174, 177
Гор Г.С. 240
Гораций Квинт Флакк 348-350
Горбунов Н.П. 207, 209
Гордеев К.Ф. 46
Гордлевский В.А. 407
Горнунг М.Б. 90
Городцов В.А. 47, 49-51, 127, 142, 281
Горшенина С. 198
Горький М. 497, 508
Горяйнов А.Н. 404-406
Горянов Б.Т. 421, 438, 589, 598
Горячева В.Д. 196
Готорн Н. 46
Готшалк, князь 536, 537
Готье Ю.В. 47, 50, 281, 322, 566
Гохманы (Гофманы), братья 271, 278
Граков Б.Н. 45-63, 89, 90, 287
Граков В.Н. 45
Граков Г.Н. 45
Граков Н.А. 45
Граков Н.Н. 45
Гракова (урожд. Александрова) Н.П. 45
Гракова (урожд. Кривцова) О.А. 47, 50
Гракова Н.Н. см. Фольц Н.Н. 45
Граковы 47, 57
Гракхи, Тиберий и Гай 104
Граменицкий Д.С. 379, 385
Грановский А. 491
Грановский Т.Н. 307, 316, 317, 324, 327,
332
Гранстрем Е.Э. 432, 544
Грацианский Н.П. 401,420, 536, 570
Гревс (урожд. Бекорюкова) А.И. 337
Гревс А.И. 337
Гревс Д.М. 337
Гревс Е.И. 337
Гревс Е.М. 337
Гревс И.М. 4, 93, 298, 299, 304-306, 313,
314, 336-359, 442, 443, 445-Ф47,
452-454, 470-473, 556
Гревс М.М. 336
Гревсы 338
Грегуар А. 545
Греков Б.Д. 31, 315, 532, 537, 556
Григорий I Великий, папа 472
Григорий IX, папа 445
Григорий Палама 587-589, 597
Григорий Турский 575
Григорьев Г.В. 242
Грин Г. 487
Гриневич К.Э. 50
Грозный Б. 170
Грот Н.Я. 320
Грушевский М.С. 210
Грязневич П.А. 234
Грязнов М.П. 49, 266, 268
Губер А.А. 4, 407
Гудзенко С.П. 569
Гудмэн Дж. 479
Гудэ К. 176
Гуковский М.А. 342, 344, 556
Гумбольдт А. фон 478
Гумилев Л.Н. 77
Гумилев Н.С. 268
Гуммель А.И. 129
Гуревич А.Я. 293, 362, 363, 370, 372, 384,
385, 472, 473
Гурьев В.С. 385
Гутнова Е.В. 31,293,294,385, 386,529,577
Гучков А.И. 324, 495
Гюзальян Л.Т. 246, 249
Гюйяр Ж. 578
Гюнтер Р. 577, 581
Давидович Д. 192
Давидович Е.А. 195
Давудов О.М.140
Дадабаев Г. 196
Далгетти 484
Данилов А.И. 293, 362-386, 567, 576, 577,
579
Данилова Л.В. 293
Данте Алигьери 340, 343, 345, 349, 354,
355, 356
Дарамбер Ш. 168
Дашевская О.Д. 58
Дебец Г.Ф. 148, 149, 155, 157
Дебор П. 37
Деборин А.М. 210-212
Девез М. 578
Деген-Ковалевский Б.Е. 128
Делеаж А. 570
Дельбрюк Г. 399
Дёльгер Ф. 421
Дементьев И.П. 4
Демосфен 119
604
Указатель имен
Демьянов С. 243, 244
Дёрпфельд В. 273, 278, 279
Джамаль-заде Мохаммед Али-хан 414,418
Джанполадян (Пиотровская) Р.М. 251, 254
Джаншиев Г.А. 357
Джонс А.Г.М. 169
Джотто ди Бондоне 447
Диас дель Кастильо Б. 401
Дидро Д. 301
Диль Ш.М. 589
Дильтей В. 470
Дино Кампаньи 344, 354
Диодор Сицилийский 162
Диоклетиан Гай Аврелий Валерий 309,
310
Дион Хрисостом 274
Диопик Д.В. 142
Дмитриев А.Н. 358
Дмитриев П.А. 130
Добиаш-Рождественская О.А. 342, 355,
398, 556
Добржанская С.(С.Ф.) 487
Добржанский Ф.Г. 487
Добролюбов Н.А. 206
Добронравов Н.П. 46
Доватур А.И. 120, 123
Долбежев В.И. 129
Долгих Б.О. 154
Долинина К. 29
Допш А. 378, 398
Дорошенко В.В. 567
Доу С. 170
Дрейер О.К. 231
Дресвянская Г.Я. 197
Дринов М.С. 585, 598
Дройзен И.Г. 317, 325
Дружинин Н.М. 30
Ду Фу 506, 507
Дунаевская И.М. 78
Дутов А.И. 237
Дьяков А.М. 4
Дьяков В.Н. 160
Дьяконов И.М. 64-79
Дьяконов М.М. 74, 257, 259
Дюби Ж. 577
Дюма-отец А. 107
Евреинов Э.В. 485
Евстафий Сол у некий 431, 584
Евстафьев Б. 51
Егоров Д.Н. 387-405
Елагина Н.Г. 60
Елисеев С.Г. 493, 501, 511
Елькин М. 51
Енукидзе А.С. 207
Ерофеев Н.А. 4, 374, 385
Ерусалимский А.С. 31
Ершова Г.Г. 491
Ефименко П.П. 258, 281
Ешевский С.В. 307, 317, 327, 332
Жебелёв С.А. 89, 97, 98, 106, 109-111, 114,
116, 118, 119, 124, 205, 219, 221, 240,
244, 272, 275, 283-285, 315, 455, 594,
595, 599
Жерне Л. 176
Жидков Г.В. 49
Жиров Е.В. 147
Жорж Л. 291
Жуков В.Д. 192
Жуков Г.К. 569, 570
Жуков Д.А. 491
Жуков Е.М. 4, 497, 498, 510
Жукова Л.И. 197
Жуковский В.А. 46
Журов Р.Я. 156
Заболоцкий Н.А. 27
Заборов М.А. 433
Загоскин М.Н. 500
Зайцев А.И. 21
Зайченко П.А. 385
Залеман К.Г. 199
Залесский Н.Н. 97
Заливалова Л.Н. 312, 313, 315
Замысловский Е.Е. 338
Зарудная (Гревс) М.С. 337, 338
Зарудный С.И. 337
Захаров А.А. 47, 50
Заходер Б.Н. 4, 407^118, 503
Зееман О. 528
Зелинский Н.Д. 210
Зелинский Ф.Ф. 351, 352, 358, 359
Зельин К.К. 33, 419, 420
Зибель Г. 307, 317, 318, 325, 328, 329, 332
Зограф А.Н. 53, 62, 80-92
Зограф Н.Н. 80
Золотарев А.М. 146, 157
Зубок Л.И. 31
Зуев В.Ю. 29, 90, 283
Ибн Русте (Руста) 411
Ибн Хаукаль 411
Иван IV Грозный 398
Иванов В.В. 512
Иванов Вяч.И. 26, 112-114, 120, 487
Иванова Л.В. 113, 123
Иванова Т.Н. 335
Ивановский А.О. 202, 203, 218
605
Указатель имен
Иванцов М. 530
Ивянская Р.А. 433
Игнатий, патриарх 431
Иероним Блаженный 472
Иессен А.А. 128, 241, 248, 262
Иешу Стилит 422
Изергина А.Н. 253
Ильин А.А. 82
Ильясов Дж. 197
Инама, Инама-Штернегг К.Т. 380
Иоанн VI Кантакузин 435
Иоанн Златоуст 543/544
Иоанн Ириник 587
Иоанн Итал 587
Иосиф Флавий 179
Иоффе А.Ф. 207
Исакова Л.В. 553
Исиев Д.А. 190
Искаков К. 581
Искандеров А.А. 384
Исократ 122
Истахри, аль-Истахри 411
Истрин В.М. 208
Йене А. 394
Каган М.И. 496
Каганович Б.С. 344, 357-360
Кагаров Е.Г. 97, 114
Каждая А.П. 184, 314, 419-440, 598
Каждая Д.А. 419, 433
Казаманова Л.Н. 117, 124
Казн Ахмед 414, 418
Калашникова Л.А. 268
Каледин А.М. 185
Каллистов Д.П. 55, 97
Камоно Тёмэй 500
Кант И.332
Каняшин Ю.Н. 581, 582
Капошина С.И. 240, 244
Каптерев Н.Ф. 30
Каптерев С.Н. 600
Каракалла Септимий Бассиан 41, 289
Карасев А.Н. 283, 285
Каргер М.К. 52, 258, 259
Кареев Н.И. 313, 318-320, 335, 338-340,
358, 359, 375, 390, 404, 458, 514, 516,
523, 526, 527, 529-531
Карл Великий 343
Карл XII, швед, король 534
Карл Мартелл 308, 328
Каро Г. 378
Каролинги 308, 378, 383
Карпинский А.П. 204, 207, 213, 215
Карпушин В.А. 563
Карпюк С.Г. 283
Карсавин Л.П. 4, 342, 347, 355, 389, 404,
441-473
Карташёв А.В. 442, 471, 473
Карышковский П.О. 87, 90, 91
Касицын В.Д. 80
Кассо Л.А. 389
Кастанье И.А. 238
Катон Марк Порций Старший 90
Катулл Гай Валерий 46
Каутский К. 458
Кауфман А.А. 359
Качалов В.И. 414
Кваренги Дж. 264
Келлер Б.А. 211
Келли Д. 484
Кембл Дж. 328
Кеплер И. 228
Кесаманлы Г.П. 140
Кизеветтер А.А. 318, 321-323, 334
Ким Г.Ф. 4
Кипарисов Ф.В. 249
Киреева Р.А. 313
Кирилл и Мефодий 536
Кирпичников А.И. 270, 271
Кирсанова Е.С. 335
Кирстен Э. 12
Киселев С.В 49, 55, 127, 130, 255, 256, 257
Клеменц Д.А. 206
Климт Г. 27
Клисфен 176
Клодий Пульхер 105, 106
Ключевский В.О. 212, 318, 320, 321, 333,
529
Книпович Т.Н. 97, 241
Кнорозов Б.В. 476
Кнорозов Л.В. 476
Кнорозов С.В. 476
Кнорозов Ю.В. 474—478, 480-491
Кнорозова Г.В. 476
Кнорозова М.Д. (Мари-Забель) 474
Ко М.Д. 484, 487
Кобер А. 170
Кобылина М.М. 283, 285
Ковалев С.И. 4, 93-111, 118, 121, 123, 179,
182
Ковалева И.С.108
Ковалевский А.П. 416, 417
Ковалевский М.М. 4, 318, 334
Ковальченко И.Д. 375
Коган А.Г. 580
Коган Л.Е. 76
Коган-Бернштейн Ф.А. 31
606
Указатель имен
Коген Г. 459
Кожемяко П.Н. 196
Козенкова В.И. 135, 137, 138, 140, 142-144
Козинцева Р.И. 561
Коковцов П.К. 422, 545
Коллонтай А.М. 400
Колобова К.М. 4, 8, 97, 107, 109-111,
112-125
Колодий Н.А. 385
Колпакчи Е.М. 497
Кольман Р. 149
Комаров В.Л. 216, 502
Коммод Луций Элий Аврелий 180
Комнины, дин. 430
Кондаков Н.П. 270, 281, 283, 310
Кононов А.Н. 230
Конрад Н.И. 4, 201, 407, 413, 417, 492-512
Конский И.А. 529
Константин I Великий 309, 310, 548
Константин Константинович, вел. кн.
(К.Р.) 204, 245
Константин Болгарский 587
Константинов В.М. 497
Константинова И.Г. 491
Констебл Дж. 435
Конт О. 332, 333
Конфуций 508
Конце А. 272
Коптев А.В. 550
Корелин М.С. 318-320, 332, 387, 513-531
Корнелий Непот 350
Корнилов А.А. 338
Коровин К.А. 415
Королюк В.Д. 532-542
Королюк С.А. 532
Корсунский А.Р. 577, 581
Корш Е.Ф. 47, 50
Косминский Е.А. 31, 401, 419, 420, 544
Костомаров Н.И. 307
Кочнев Б.Д. 196
Кочнев Д.Б. 195
Кошеленко Г.А. 284, 285
Крайнов Д.А. 127, 130
Крачковский И.Ю. 191, 211, 216, 218, 219,
407, 409,410,413,417, 493
Крашенинникова Н.И. 197
Крестова Л.В. 30, 31
Кржижановский Г.М. 210
Кривцов А.С. 47
Кривцов С.И. 47
Кривцова О.А. см. Гракова О.А.
Кричевский Е.Ю. 240, 242-244
Кричевский Ю. 244
Кроутон Т.Б. 40
Кругликова И.Т. 285
Круглов А.П. 128, 130, 240, 241, 248, 249
Крумбахер К. 589
Крупнов А.Е. 141
Крупнов Е.И. 56, 126-144, 254
Крупнова Р.Е. 141
Крусман В.Э. 342
Крылов А.Н. 209
Крюгер О.О. 49, 97
Ксенопол А.Д. 457
Ксенофонт 164
Ктесикл 168
Ктистопулос К.Д. 170
Кубланов М.М. 110, 111
Кудрявцев А.А. 190
Кудрявцев П.Н. 316, 317, 327, 332, 513
Кузищин В.И. 43, 359
Кузнецов В.А. 135, 140, 142-144
Кузнецова Н.А. 417, 418
Кузьмищев В.А. 484
Куйбышев В.В. 207
Кулагина Л.М. 418
Кунов Г. 399
Курбатов Г.Л. 307, 312-315, 543-553, 563,
577
Курциус Э. 117
Курышева М.А. 440
Куторга М.С. 167, 302
Куфтин Б.А. 193
Кьеркегор С. 490
Лавров Б.В. 46
Лавров П.Л. 514
Лавровский В.М. 30, 31, 401
Ламанский В.И. 303, 583
Лампрехт К. 390, 393, 446
Ланглуа Ш.В. 456, 457
Ланда Д. де 476, 479^182, 485
Лаппо-Данилевский А.С. 305, 338, 375,
456, 585, 591
Ларни М.Ё. 487
Ларцев В.Г. 510
Латышев В.В. 281
Лауфер 3. (Лауффер С.) 169
Лахути Абулькасем 413
Ле Гофф Ж. 473
Лебедева Г.Е. 553
Лев I Великий, папа 520
Лев III Исавр, имп. 308
Левин М.Г. 145-158
Левина В. 192
Левина М.И. 567, 568
Левитанский Ю.Д. 580
Левицкий Т. 416, 417
607
Указатель имен
Левченко М.В. 421, 438, 544-546
Легран Б.В. 247
Лей Г. 400
Лейбниц Г.В. 317, 331
Леманн П. 398
Лемерль П. 553
Ленин (Ульянов) В.И. 98, 205, 206, 270,
281,283, 285, 371,571
Ленцман Я.А. 118, 159-184
Леонардо да Винчи 560
Леонтьев П.М. 316
Лернер Н.О. 401
Летрон Г.Ф.167
Либеров П.Д. 51, 55, 62
Ливаний 543, 551, 552
Ливий Тит 318, 419
Ливия Друзилла 340
Лившиц В.А. 68
Ликург 11
Липшиц Е.Э. 544
Лисий 176
Литаврин Г.Г. 307, 311, 313-315, 426, 439,
551
Литвинский Б.А. 192, 196
Лихачев Д.С. 200, 465, 552
Лихачев Н.П. 403
Логинов С.Д. 198
Лозинский М.Л. 344
Лозовик Г.Н. 596, 599
Ломоносов М.В. 228
Лонг 27
Лопарев Х.М. 298
Лосев А.Ф. 17, 598
Лотман Ю.М. 470, 473
Лукиан 26, 125, 179-181
Лукин Н.М. 210-212
Луначарский А.В. 207, 210
Лунин Б.В. 198,218
Лунина С.Б. 197
Лурье И.М. 238, 240
Лурье С.Я. 118, 123, 170, 172, 240
Лысенко Т.Д. 255, 544
Львовы, князья 272
Любавский М.К. 211, 390, 403, 530,
535
Любарский Я.Н. 434/435, 439, 440
Любимов Н.А. 321
Любин В.П. 135
Люблинская А.Д. 342, 344, 565, 577
Люблинский В.С. 342, 344
Любомудров Г.Л. (Гавриил) 283
Люгебиль К.Я. 583
Людовик XIV 90
Люшер А. 308
Мабли Г.Б. де 317, 329
Мавродин В.В. 107, 240
Магазинер Я.М. 78
Майер В.Е. 577
Майкова К.А. 335
Майский И.М. 4
Макдональд Дж. 85
Македонская династия 424
Макиавелли (Макьявелли) Н. 558, 562
Максимова М.И. 49, 50, 97, 119, 124
Малек ош-Шоара Бахар 416
Малинов А.В. 313
Малишевская Е.К. 407
Малышева М.П. 219
Мандельштам Л.И. 210
Мандельштам О. 26, 27
Маневич Л.В. 76
Манетти Дж. 515
Манн Генрих 429
Мануил I Комнин 587
Манцевич А.П. 49, 50, 246
Марвази, ал-Марвази 411
Марк Аврелий 180
Марковин В.И 135, 140, 143
Маркс К. 114, 115, 119, 288, 367, 371, 380,
457, 504, 571
Марр Н.Я. 50, 54, 99, 114, 123, 126, 206,
207, 209, 211, 215, 221, 222, 240, 242,
243, 246, 247, 249, 252, 255-259, 281,
456
Марущенко А.А. 191, 192
Масимов И.С. 196
Масинисса 162
Масперо Г.К.Ш. 245
Массон В.М. 197
Массон Мих. Евг. 185-198, 417
Масуди, ал-Масуди 411, 416
Маурер Г.Л. 380
Машкин Н.А. 31-33, 287, 566
Маяковский В.В. 508
Медведев И.П. 312, 598-600
Мейендорф И. 597, 599
Мейер Эд. 115, 168, 169, 351, 456
Мейерхольд В.Э. 501
Мейнеке Ф. 384
Мелюкова А.И. 62, 63
Мензбир М.А. 211
Мергелидзе И.В. 227, 235
Мериме П. 27
Мерперт Н.Я. 135, 143, 285
Мерщиев М.С. 197
Мехмед За’им 411
Меценат Гай Цильний 350
Мещанинов И.И. 246, 247, 255, 256, 503
608
Указатель имен
Микеланджело 529
Миклухо-Маклай Н.Д. 230
Микоян А.И. 207
Милибанд С.Д. 198
Милитарев А.Ю. 75
Миллер А.А. 128, 240-242, 245, 247, 249,
252, 254, 262, 281
Миллер А.Ф. 4, 407
Миллер О.Ф. 303
Миллиор Е.А. 113
Мильская Л.Т. 385, 386, 490, 567, 577
Мильтон Дж. 300
Милюков П.Н. 276, 318, 319, 322, 323, 387,
495
Минаев И.П. 199
Минаков П.А. 153
Минамото-Ходзё, дин. 498
Минз Э. 48
Минин К.М. 566
Минорский В.Ф. 413, 414, 417,418
Минц И.И. 31
Мироне С. 83
Митридат VI Евпатор 105
Михаил Александрович, вел.кн. 45
Михаил Акоминат (Хониат) 584
Михаил Атталиат 432, 434
Михаил Пселл 587
Михайлов И.А. 472
Михаловская Н.С. 379, 385
Миханкова В.А. 218
Михаэлис А. 284
Михневич В.О. 317, 334
Мишле Ж. 454, 515
Мишулин А.В. 32, 50, 97, 99, 118, 160, 183
Могильницкий Б.Г. 385, 386
Модестов В.И. 301, 302, 304, 313
Мойн М. 417
Молотов В.М. 213, 293
Молчанов В. 491
Момджян Х.Н. 253
Моммзен Т. 110, 302, 309, 339, 343
Монтень М. де 508
Монтескьё Ш.Л. 329
Моравчик Д. 435
Морли С. 480
Мороне Дж.Дж. 558
Моцарт В.А. 569
Мошкова М.Г. 58, 63
Мужухоев М.Б. 140
Мунчаев Р.М. 135, 140, 142-144
Муромцев С.А. 320
Муромцева-Бунина В.Н. 283
Мусакаева А.А. 197
Мусин-Пушкин А.А. 277
Мучник В.М. 385
Мягков Г.П. 530
Навои Алишер 189, 228, 415
Нагарджуна 508
Над сон Г. А. 211
Наполеон I Бонапарт 107
Нариманов И.Г. 140
Нахшаби Мухаммед 418
Нацумэ Сосэки 501, 511
Невский В.И. 395, 396, 399, 493, 495, 497,
502, 506
Нейхардт А.А. 62
Некрасова Б.Г. 197
Немировский М.Я. 127
Немцева Н.Б. 197
Нерон Клавдий Цезарь 106
Неронова Д.Н. 72
Неусыхин А.И. 362-367,374, 375, 378-381,
385, 386, 420, 565-568, 570-572, 574,
577, 579-581
Неусыхина М.Н. 385
Нефедова Е.С. 63
Нечкина М.В. 31
Нибур Б.Г. 332
Низам ал-Мульк 408, 409, 414
Низами Гянджеви 228, 414, 504
Низе Б. 271
Никита Хониат (Акоминат) 432, 434, 435,
440, 584, 585
Никитин Б. (В.П.) 414, 417
Никитин П.В. 204
Никитин С.А. 4
Никифор Василаки 587
Никифоров П.М. 212
Николаева И.Ю. 385
Николай Кузанский 459
Нобиле У. 205
Новосадский Н.И. 49, 281
Ногаролла Изотта 522
Обельченко О.В. 196
Обручев В.А. 210
Овезов Д. 198
Оганесян Л.А. 254
Огрызко В.В. 158
Озерецкая Е.Л. 120
Окладников А.П. 155, 189, 193, 255, 256,
258, 484
Окунь С.Б. 121
Олар А. 317, 334
Ольденбург Е.Г. 203, 205-209, 211-213, 219
Ольденбург С.Ф. 199-219, 221, 337, 338,
407, 456
609
Указатель имен
Ольденбург Ф.Ф. 337, 338
Ольденбурга 213, 338
Ольдерогге Д.А. 4
Ольховский В.С. 54, 62
Омолль (Омоль) Т. 273
Ону К.М. 272
Оразов О. 196
Орбели А.И. 221
Орбели В.М. 221
Орбели И.А. 4, 126, 188, 220-235, 247, 248,
252, 253, 254, 258, 262, 407
Орбели Л.А. 221
Орбели Р.А. 221
Орешников А.В. 47, 81, 87, 92
Орлов В.Г. 300
Острогорский В.П. 337
Острогорский Г.А. 421
Оттокар Н.П. 341, 342, 454
Павлин (Паулин) Ноланский 472
Павлов А.С. 304
Павлов И.П. 21, 208, 209, 211, 212, 217
Павловский А.А. 270
Павсаний 284
Паганини Н. 489
Палак, скиф, царь 53
Палмер Л.Р. 170, 171
Пальвадре Я. 244
Панченко Б.А. 298
Пассек Т.С. 49, 52, 254
Пашуканис Е.Б. 399, 405
Пёльман Р. 168
Переверзев В.Ф. 211
Переводчикова Е.В. 63
Перетц В.Н. 208
Перикл 97
Перуджино П. 588
Перченок Ф.Ф. 405
Петерс Я.Х. 213
Петр I Великий 336
Петрарка Ф. 522, 525, 588
Петренко В.Г. 58
Петров М.Т. 562, 563
Петров Ф.Н. 207
Петроний Гай Арбитр 340, 352
Петросян Ю.А. 235
Петрушевский Д.М. 322,363, 364,367,571,
577
Петрушевский И.П. 417
Петряев К.Д. 374, 385
Пигулевская Н.В. 230,417,422,544,545,547
Пидаев Ш.Р. 196
Пикус Н.Н.ЗЗ
Пилипко В.Н. 196
Пилсудский Ю. 159
Пиотровские 236, 238
Пиотровский Б.Б. 4, 128, 129, 189, 233,
236-268
Пиотровский Б.И. 237
Пиотровский М.Б. 254
Пирр, царь 105
Писарев Д.И. 514
Писарев Ю.А. 4
Питти Бонаккорсо 558, 562
Пичета В.И. 31, 532-535
Платон 16, 459, 587, 588
Платонов С.Ф. 209, 213, 240, 298, 305, 311,
347, 403
Платонова Н.И. 284, 285
Плетнер Олег В. 493
Плетнер Орест В. 493
Плиний Младший 179
Плиний Старший 84, 284
Плотин 459
Плотников К.Н. 243, 244
Плутарх 176, 177
Погодин С.Н. 313
Погосян А.И. 251
Погребова М.Н. 58
Погребова Н.Н. 62
Подгаецкий Г.В. 128, 240, 241, 248, 249
Подпруженко М.Г. 598
Подскальски Г. 599
Пожарский Д.М. 566
Пожидаев В.П. 127
Позднеев Д.М. 497, 502
Познанский В.С. 219
Покровский М.М. 46, 49, 211
Покровский М.Н. 50, 210-212, 344,
398-401, 405
Покрышкин П.П. 281
Полибий 152, 508
Поливанов Е.Д. 493, 495, 497, 502, 510
Полигнот 275
Полывянный Д.И. 597, 599
Полякова С.В. 544
Померанцева Е.С. 439
Попов Н.А. 304
Поппе Н. 205, 206
Порфирий 587
Поршнев Б.Ф. 534
Потапов Л.П. 150, 154
Потехин И.И. 150
Потин В.М. 90
Пресняков А.Е. 211
Придик Е.М. 49, 50, 58, 82, 274
Приселков М.Д. 455
Продром Феодор 431
610
Указатель имен
Прокимнов 237
Прокл 587
Прокопий Кесарийский 552
Проскурякова Т. 484
Протасова С.И. 32
Протасьева М.Н. 409
Прушакевич Т.В. 107
Прянишников Д.Н. 210
Пугаченкова Г.А. 192, 194, 197, 198, 413
Пунку Д. 560
Пушкин А.С. 27, 46, 228
Пчелина Е.Г. 189
Равдоникас В.И. 255, 257, 258
Раде Ж. 272
Радзинский Э.С. 488
Радлов С.Э. 501
Радлов Э.Л. 302
Радуль-Затуловский Я.Б. 497
Раевский Д.С. 58
Рака де Багарри П.А. 90
Рамминг М. 493
Ранке Л. 317, 323, 332, 365, 443, 454, 515
Ранович А.Б. 32, 160, 163, 179, 182
Ратобыльская А.В. 404, 406
Рау П.Д. 48
Рафаил М.А. 211
Рафинеске-Шмальц К.С. 478
Ревель Ж. 446, 472
Регель В.Э. 298
Редер Д.Г. 33
Рейнке-Блох X. 399
Рейснер И.М. 4, 407
Ренан Э. 309
Ржевская Е.М. 580
Риббентроп И. 293
Риккерт Г. 446,458, 461, 462
Рио А. дель 478
Рипка Я. 417
Рихтер В. 167
Робертсон А. 110, 179
Рогачев А.Н. 259
Рогинский Я.Я. 147, 150, 155, 158
Родбертус, Родбертус-Ягецов К.И. 351
Розен В.Р. 199, 201
Розенберг О.О. 493
Ролова А.Д. 563
Роман I Лакапин 424
Романов Б.А. 342, 543, 544
Рони Л. де 479, 480
Ропп М.Ф. 245
Ростовцев М.И. 32, 35,36, 39,48,49,55,56,
88, 93, 115, 116, 274, 280, 281, 288, 298,
305,348, 351,352, 358, 544
Рот П.Р. 328
Ртвеладзе Э.В. 195, 197
Рубнер Г. 578
Руденко С.И. 50, 244, 260
Руднев-Базаров В.А. 211
Руссо Ж.Ж. 329, 509
Руставели Шота 226, 228
Рутенбург В.И. 342, 344, 358, 360, 547,
554-563
Рутенбург И.М. 554
Рутенбург С.Г. 555
Рутенбург Э.Ф. 554
Рыбаков Б.А. 52, 127
Рыженко В.Г. 360
Рыков А.И. 207, 213
Рыков П.С. 48, 50
Рязанов Д.Б. 210,212,213
Савин А.Н. 322, 387, 392, 402
Савиньи Ф.К. 318, 328, 332, 343
Савичева Е. 581
Савмак 106, 118
Савостьянова О.И. 32, 33
Сагдуллаев А.С. 197
Сайпанов Б. 197
Сальвиан Марсельский 452
Сальвий (Трифон) 118
Сальо Э. 168
Саманиды 186, 409
Самодурова З.Г. 598
Самойленко А. 581
Самойлов Д.С. 580
Самойлович А.Н. 215, 216, 219, 407
Самоквасов Д.Я. 49
Санжеев Г.Д. 407
Сапори А. 557
Сарджент Р.Л. 168
Сардур II, царь 224, 225
Саркисян Г.Х. 79, 121
Сафронов Б.Г. 334, 516, 531
Сванидзе А.А. 577, 582
Свентицкая И.С. 72, 121
Светоний Гай Транквилл 106, 398
Свешников М.И. 340
Свиридов А.В. 63
Свифт Дж. 16
Сёдерстрём Г.О. 246
Седов Л.И. 141
Седых В.Н. 240
Селевкиды 39
Селиванов В.В. 121
Селиванова Л.Л. 44
Сельвинский И.Л. 415
Семенов А.А. 417
Указатель имен
Семенов Л.П. 127, 128
Семенова Л.А. 411
Сенека Луций Анней 179
Сен-Симон К.А. 344
Сеньобос Ш. 456, 457
Септимий Север 87
Сергеев В.С. 31
Сергеев Д.А. 148, 156, 157
Сергеенко М.Е. 336, 342, 509, 545
Сергиевский Н.А. 318
Серебряков И.Д. 204, 218, 219
Сересо Аревало В. 488
Серов Вал.А. 27
Серов Вл.А. 262
Серовайская Ю.Я. 581, 582
Серовайский Я.Д. 564-582
Серторий Квинт 105
Сестан Эрнесто 560
Сивачев Н.В. 4
Сидоний Апполинарий 472
Сидоров А.Л. 31
Сидоров М.А. 219
Симеон Новый Богослов 431
Синухет 490
Сказкин С.Д. 31, 386, 401, 420, 577
Скартаццини И.А. 356
Скачков П.Е. 202
Скилур, скиф, царь 53
Скотт В. 429
Скржинская Е.Ч. 336, 339, 342, 344,
358, 360
Славин Л.М. 52, 283
Смирин М.М. 31
Смирнов А.П. 50, 127, 130
Смирнов Г. Д. 51
Смирнов К.Ф. 51, 63, 132
Смирнов Я.И. 221, 274
Смоленский Н.И. 385, 386
Снодграсс Э. 21
Соколов М.Н. 240
Соколов Ф.Ф. 337-339
Соловьев Вл.С. 307, 313, 320
Соловьев С.М. 316, 317, 323, 332-334
Сологуб Ф. 27
Соломоник Э.И. 55, 62
Солон 116, 176, 177
Сомов К. 27
Сотин Д. 300
Сотин Н.Д. 300
Сотирих Пантевген 587
Спасский И.Г. 90
Спекк А.А. 46
Спицин А.А. 49, 240, 274, 281
Спришевский В.И. 197
Сталин И.В. 123, 183, 207, 213, 231, 255,
256, 259, 503, 571
Стам С.М. 577
Старицкая (Вернадская) Н.Е. 338
Старицкий П.Е. 595
Старостин С.А. 72
Старр Ч.Г. 169
Стасюлевич М.М. 320
Стахович М.А. 324
Стеклов В.А. 204, 206, 207
Степугина Т.В. 490
Стефан Сурожский 311
Столбова О.В. 75
Столыпин П.А. 324
Столяров Н.П. 197
Стороженко Н.И. 320, 514
Страбон 161
Стрелков А.С. 189
Строгецкий В.М. 121
Струве В.В. 97, 107, 191, 230, 240, 242, 253,
254, 255, 265, 407
Сулейманов Р.Х. 196
Сулла Луций Корнелий 105
Сыма Цянь 508
Сыченкова Л.А. 530
Сюзюмов М.Я. 426, 438
Тарле Е.В. 224, 235, 240, 359,403,456, 532,
556
Тарн В.(У.В.) 110
Тацит Публий Корнелий 106, 179
Ташходжаев Ш.С. 197
Тейбнер Б.Г. 446
Тейяр де Шарден П. 473
Теомнест 176
Тереножкин А.И. 59, 62
Тимирязев К.А. 321
Тихомиров М.Н. 31
Тодер Ф.А. 497
Тойнби А. 507
Токарев С.А. 4, 154, 477,478, 483
Токвиль А. 329, 332
Токугава, дин. 498
Толстов С.П. 4, 151, 192,477, 483
Толстой И.И. 413, 414
Толстой Л.Н. 509
Томас С. 479, 484
Томасов Н.Н. 240, 241
Томпсон Э. 479-481, 484, 485
Томсон Дж. 167
Топчиев А.Н. 232
Тревер К.В. 191, 226, 248, 254
Трёльч Э. 530
Третьяков П.Н. 258
612
Указатель имен
Трич Ф.Дж. 172
Троицкий И.Е. 298
Троицкий М.М. 318
Тройницкий С.Н. 238
Трофимова, Трофимова-Толстова Т.А.
149, 151, 157
Трубецкой С.Н. 320, 321
Трухановский В.Г. 4
Туган-Барановский М.И. 340
Тункина И.В. 284
Тураев Б.А. 456
Тургенев И.С. 343, 347
Тургунов Б.А. 197
Туей 416
Тьерри О. 302, 307, 308, 324, 332
Тэн И.А. 329, 332, 333, 454
Тэнтел А.А. 342
Тюменев А.И. 95, 97, 109, 170, 172
Тютчев Ф.И. 27
Уварова П.С. 281
Угланов Н.А. 396
Удальцов А.Д. 258
Удальцова З.В. 438, 597, 599
Ульянов А.И. 204
Ульянов В.И. см. Ленин В.И.
Ульянов И.Н. 270
Ульянова М.И. 207
Уруинимгина (Урукагина) 68
Усманова З.И. 197
Успенский Ф.И. 4, 270, 271, 275, 276, 299,
306, 310, 311, 313, 314, 421, 583-599
Утченко С.Л. 106, 110, 111, 167
Уццано Н. да 558
Уэбстер Т.Б.Л. 170, 171
Уэллс Г.Дж. 75
Уэстерман У.Л. 168
Фаворский А.Е. 210
Фалина А.И. 411
Фараджев С.Б. 156
Фармаковская Т.И. 270, 283-285
Фармаковские 285
Фармаковский А.И. 269
Фармаковский Б.В. 97, 240, 269-285
Фармаковский В.И. 269, 270, 285
Фармаковский И.Ф. 269
Фармаковский М.В. 272
Фармаковский Н.И. 269
Фарнак I 119
Фасмер М. 399
Февр Л. 441, 442, 446, 457, 470, 471, 473,
530
Федоров М.Н. 195, 196
Федорова И.К. 485, 491
Федотов Г.П. 342, 344, 442
Федотова-Нечаева Е.Н. 344
Фейхтвагнер Л. 429, 439
Фельдман (Конрад) Н.И. 496, 497, 503
Феогнид из Мегеры 177
Феофилакт Болгарский 584
Ферсман А.Е. 204, 207, 209, 213, 214
Ферстман Э. 479
Фигатнер Ю.П. 212-214
Филанович М.И. 196
Филипп II, царь 100
Филон Александрийский 179
Финли М. 115, 169, 174
Фирдоуси Абулькасим 226, 414, 504
Фихте И.Г. 454
Фишер К. 343
Фишман О.Л. 504
Флегонт из Тралл 162
Флиттнер Н.Д. 238, 240, 244, 250
Флоринский Т.Д. 298
Флоровская К.В. 342
Флоря Б.Н. 542
Фогт И.(Й.) 178, 182
Фойгт Г. 524
Фольц (урожд. Гракова) Н.Н. 45
Фоменко А.Т. 42
Формозов А.А. 285
Форстен Г.В. 342
Фортунатов С.Ф. 318
Фортус М.А. 569
Фрай К. 484
Франк-Каменецкий И.Г. 240
Франклин С. 434
Франциск Ассизский 340, 355, 445, 447
Фридлянд Ц.(Г.С.) 401, 402
Фриче В.М. 210, 212
Фришман (Серовайская) Л.С. 571
Фробергер Г. 176
Фролов Э.Д. 109, 110, 121, 123, 125, 271,
283, 313, 358
Фролова Н.А. 88, 91
Фукидид 164
Фурсенко А.А. 563
Фурцева Е.А. 262
Фюстель де Куланж Н.Д. 309, 318, 337,
339, 340, 343, 345, 349-352, 358, 553,
567, 571
Хаджи Халифе (Кятиб Челеби) 411
Хазанов А.М. 55, 58, 62
Хакимов З.А. 197
Халилов Д.А. 140
Хамраев А.Х. 198
613
Указатель имен
Харузина В.Н. 490
Хачатурян Н.А. 577
Хвостов М.М. 93, 348, 375, 387
Хвостова К.В. 375
Хервиг Хр. 121
Херре П. 397
Хеслер Й. 371
Ходжаниязов Т. 196
Холодович А.А. 497
Хоментовская А.И. 342
Хоружий С.С. 471, 473
Хрбек И. 416
Хрдличка А. 148
Хрисипп из Солы 164
Хромов А.Л. 218
Хрущев Н.С. 486
Цамутали А.Н. 313
Цахариэ Лингенталь К.Э. фон 591
Цветаев И.В. 280
Цезарь Гай Юлий 105
Цельс Авл Корнелий 179-181
Цицерон Марк Туллий 90, 350, 523
Цунда X. 169
Чаадаев П.Я. 26
Чадвик Д. 171
Чайковская О.Г. 567
Чаплыгин С.А. 210
Чаплыгина Н.А. 44
Чарушин Н.А. 269, 283
Чебоксаров Н.Н. 150, 154, 155
Черепнин Л.В. 31, 577
Черников С.С. 238, 240, 244
Черняк И.Х. 562
Чехов А.П. 504
Чехов М.А. 414
Чехова Е.Н. 342
Чижикова К.Л. 202
Чичерин Б.Н. 320
Чичян А. 251
Чуриловский Ф. 300
Шадричева Л.В. 19, 29
Шайтан М.Э. 342
Шампольон Ж.Ф. 474, 478
Шапо В. 168
Шарапов Ю.П. 568, 580
Шаскольский П.Б. 341
Шауб И.Ю. 29
Шахов А.Н. 318, 320, 321
Шаховской Д.И. 206
Шахурин К. 197
Шевченко В. 240
Шейхов Н.Б. 143
Шекспир У. 27, 429, 505, 514
Шеллинг Ф.В. 454
Шелльхас П. 477
Шелов Д.Б. 51, 55, 62, 63, 88, 91
Шепунова Т.М. 32, 33
Шефольд К. 18
Шиле Э. 27
Шилейко В.К. 267, 268
Шипов Д.Н. 324
Шифман И.Ш. 121
Шишкина Г.В. 196
Шишова И. А. 121
Шлёцер А.Л. 300
Шлиман Г. 16, 169, 394
Шляпкин И.А. 298
Шмид Г.Ф. 398
Шмидт Р.В. 97
Шмидт С.О. 440
Шмидт-Отт X. 400
Шоу Дж.Б. 429
Шпенглер О. 25, 286, 346, 465
Шпет Г.Г. 457
Шрамко Б.А. 59
Штаден Г. 398, 405
Штаерман Е.М. 41, 43, 286-291, 293, 294
Штейн В.М. 230
Штейн С.И. 342
Штекли А.Э. 562
Штенгель Э. 378
Штерн Э.Р. фон 270, 271, 279, 284, 285
Штиглиц А.Л. 81
Штокмар В.В. 576, 577
Штолль Г.В. 46
Штраус Д.Ф. 179
Штукин А.А. 506
Шукрулла ибн Шихаб 411
Шуллер А. 578
Щеголев П.П. 402, 405
Щепкин Е.Н. 318
Щепкина Е.Н. 320
Щербатов Н.С. 47
Щербатской Ф.И. 211
Щуцкий Ю.К. 506
Эванс А.Дж. 169, 170
Эзоп 177, 178
Эйкен Г. 343
Эйнгард (Эйнхард) 398
Эйхгорн К.Ф. 328, 332
Эйхенбаум Б.М. 240
Эккель И. (Й.Х., Й.И.) 85, 86, 91, 92
Эльдарова И.К. 420, 438
614
Энгельс Ф. 114, 179, 371, 380, 483, 504, 571
Энтин Дж. 365, 385
Юзбашян К.Н. 235
Юм Д. 167
Юстин I, имп. 590
Юстин (Иустин) Мученик 179, 180
Юстиниан I Великий 548
Юсупов Н. 197
Ягич И.В.(В.) 304
Якобсон В.А. 79
Яковлев Н.Н. 4
Якубовский А.Ю. 191, 417
Якубский В.А. 553
Ямвлих 587
Янин В.Л. 90
Ястребицкая А.Л. 471-473
Яценко И.В. 58, 60, 63
Список сокращений
АЖ
Арх. ИА РАН
Арх. РАН
Арх. РГБ
АСГЭ
ВАН СССР
ВВ
ВДИ
Вести. Е.
Вести. ЛГУ
ВИ
ВССА
ГАИМК
ГАНС
ГИЗ
ГИМ
ЕМИРА
ЖМНП
ЗВОРАО
ИА АН УССР
ИА
ИАК
ИВ
ИВИ
ИИМК
ИРА
ИРАИМК
ИКИ София
ИКИ Одесса
КазГУ
КАТЭ
КСИА
КСИИМК
КСИЭ
ЛО ИА
ЛО ИИМК
ЛО ИИ СССР
АН СССР
МАД
МАР
МАЭ
- Антропологический журнал
- Архив Института археологии РАН
- Архив РАН
- Архив РГБ
- Архивный сборник Государственного Эрмитажа
- Вестник Академии наук СССР
- Византийский временник (1894-1927; 1947 - новая серия)
- Вестник древней истории
- Вестник Европы
- Вестник Ленинградского государственного университета
- Вопросы истории
- Вопросы скифо-сарматской археологии
- Государственная академия истории материальной культуры
- Государственная академия искусствознания
- Государственное издательство
- Государственный исторический музей
- Ежегодник Музея истории религии и атеизма
- Журнал министерства народного просвещения
- Записки Восточного отделения Российского археологического
общества
- Институт археологии Академии наук Украинской ССР
- Институт археологии РАН
- Известия археологической комиссии
- Институт востоковедения РАН
- Институт всеобщей истории РАН
- Институт истории материальной культуры РАН
- Институт религии и атеизма
- Известия Российской академии истории материальной культуры
- Известия Русского археологического института в Константинополе
(см. также РАИК)
- Известия Русского археологического института в Константинополе
- Казахский государственный университет им. С.М. Кирова, ныне
им. аль-Фараби
- Кешская археолого-топографическая экспедиция Ташкентского
государственного университета
- Краткие сообщения Института археологии
- Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях
- Краткие сообщения Института этнографии им. Н.Н. Миклухо-
Маклая
- Ленинградское отделение Института археологии
- Ленинградское отделение Института истории материальной культу¬
ры РАН
- Ленинградское отделение Института истории СССР АН СССР
(с 1969 г.)
- Материалы по археологии Дагестана
- Материалы по археологии России
- Материалы по антропологии и этнографии (сборник)
616
Список сокршце]
МИА
МИФЛИ
МИХИМ
мкин
МОГАИМК
МОПР
НИС (Сб. ст.)
НИИ
ОР РГБ
ПИДО
пимк
ппиквн
ПФА РАН
РАИК
РАИМК
РАНИОН, правиль- -
нее РАНИИОН
РГАЛИ
РГИА
СА
СА
САИ
САГУ
СВ
СГАИМК
Сел. -
сэ
ТАКЭ
Труды ИЭ
ТСА РАНИОН
УЗИС
ЦГАЛИ
ЦГИА
ЧИ АССР
ЭО
ЮТАКЭ
Материалы и исследования по археологии СССР
Московский институт философии, литературы и истории им.
Н.Г. Чернышевского
Московский институт художественных изысканий и музееведения
(с 1923 г. Государственный институт истории искусств)
Международные конгрессы исторических наук
Московское отделение Государственной академии истории матери¬
альной культуры
Международная организация помощи борцам революции
Нумизматика и сфрагистика
Новая и новейшая история
Отдел рукописей Российской государственной библиотеки
Проблемы истории докапиталистических обществ
Проблемы истории материальной культуры
Письменные памятники и проблемы истории культуры народов
Востока
Петербургский филиал Архива РАН (также СПб. ФА РАН)
Русский археологический институт в Константинополе
Российская академия истории материальной культуры (см. также
ГАИМК, ИА, ИИМК)
Российская ассоциация исследовательских институтов общест¬
венных наук
Российский государственный архив литературы и искусства
Российский государственный исторический архив
Советская археология
Советские архивы
Свод археологических источников
Среднеазиатский государственный университет (ранее: Ташкентский
государственный университет)
Средние века
Сообщения Государственной академии истории материальной культуры
Советское славяноведение
Советская этнография
Термезская археологическая комплексная экспедиция
Труды института этнографии
Труды секции археологии РАНИОН
Ученые записки Института славяноведения
см. РГАЛИ
см. РГИА
Чечено-Ингушская АССР
Этнографическое обозрение
Южно-Туркменистанская археологическая комплексная экспедиция
Академии наук Туркменской ССР
Предисловие. Г.Н. Севостьянов
3
Древний мир
Юрий Викторович Андреев (1937-1998). И.Ю. Шауб, Л.П. Маринович 7
Елена Сергеевна Голубцова (1921-1998). ИЛ. Маяк 30
Борис Николаевич Граков (1899-1970). А.И. Мелюкова, А.В. Свиридов 45
Игорь Михайлович Дьяконов (1915-1999). В Л. Якобсон 64
Александр Николаевич Зограф (1889-1942). И.А. Фролова, ЮЛ. Дюков 80
Сергей Иванович Ковалев( 1886-1960). Э.Д. Фролов 93
Ксения Михайловна Колобова (1905-1977). Э.Д. Фролов 112
Евгений Игнатьевич Крупнов (1904-1970). Р.М. Мунчаев 126
Максим Григорьевич Левин (1904-1963). Т.И. Алексеева, СЛ. Арутюнов 145
Яков Абрамович Ленцман (1908-1967). А.И. Павловская 159
Михаил Евгеньевич Массон (1897-1986). В.Н. Пилипко 185
Сергей Федорович Ольденбург (1863-1934). В.М. Алпатов 199
Иосиф Абгарович Орбели (1887-1961). Ю.А. Петросян 220
Борис Борисович Пиотровский (1908-1990). В.Ю. Зуев 236
Борис Владимирович Фармаковский (1870-1928). Г.А. Кошеленко 269
Елена Михайловна Штаерман (1914—1991) Е.В. Ляпустина 286
Средние века
Василий Григорьевич Васильевский (1839-1899). Л.Н. Заливалова 297
Владимир Иванович Герье (1837-1919). Е.С. Кирсанова 316
Иван Михайлович Гревс (1860-1941). А.В. Свешников 336
Александр Иванович Данилов (1916-1980). Б.Г. Могилъницкий, Н.И. Смоленский,
Л. Т. Милъская 361
Дмитрий Николаевич Егоров (1878-1931). А.Н. Горяйнов, А.В. Ратобылъская 387
Борис Николаевич Заходер (1898-1960). Л.М. Кулагина 407
Александр Петрович Каждан (1922-1997). АЛ. Чекалова 419
Лев Платонович Карсавин (1882-1952). АЛ. Ястребицкая 441
Юрий Валентинович Кнорозов (1922-1999). Г.Г. Ершова 474
Николай Иосифович Конрад (1891-1970). В.М. Алпатов 492
618
Михаил Сергеевич Корелин (1855-1899). О.В. Тихомирова 513
Владимир Дорофеевич Королюк (1921-1981). Б.Н. Флоря 532
Георгий Львович Курбатов (1929-2003). Г.Е. Лебедева, В.А. Якубский ;. 543
Виктор Иванович Рутенбург (1911-1988). М.Т. Петров, АЛ. Фурсенко 554
Яков Давидович Серовайский (1912-1997). Ю.Я. Серовайская 564
Федор Иванович Успенский (1845-1928). Г.Е. Лебедева, В А. Якубский 583
Указатель имен (Составитель Е.Н. Балашова) 601
Список сокращений 616
Научное издание
Портреты
историков
Время
и судьбы
Т о м 3
Древний мир
и Средние века
Утверждено к печати
Ученым советом
Института всеобщей истории
Российской академии наук
Зав. редакцией НЛ. Петрова
Редактор Е.Н. Балашова
Художник В.Ю. Яковлев
Художественный редактор Т.В. Болотина
Технический редактор Т.В. Жмелъкова
Корректоры А.Б. Васильев, А.В. Морозова,
ЕЛ. Сысоева
Подписано к печати 05.05.2004. Формат 70 х 100 Vi6
Гарнитура Таймс. Печать офсетная
Усл.печ.л. 50,7. Усл.кр.-отт. 51,0. Уч.-изд.л. 54,5
Тираж 1500 экз. (РГНФ - 300 экз.). Тип. зак. N° 10166
Издательство “Наука”
117997, Москва, Профсоюзная ул., 90
E-mail: secret@naukaran.ru
Internet: www.naukaran.ru
ППП ‘Типография “Наука”
121099, Москва, Шубинский пер., 6
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ “НАУКА”
выходит из печати книга:
Портреты историков. - М.: Наука, 2004. - ISBN 5-02-009824-8
Т. 4: Новая и новейшая история / Отв. ред. Г.Н. Севостьянов. -
2004. - ил. - ISBN 5-02-009831-0 (в пер.)
В книге представлена история отечественной исторической нау¬
ки в лицах. Очерки позволяют проследить, как у представителей оте¬
чественной школы новой и новейшей истории постепенно, а в наши
дни все более заметно, прослеживается стремление не только уяс¬
нить плоды своих поисков и наблюдений по узловым проблемам но¬
вой истории Запада, но и соотнести свои исследования с историей
России, коснуться нитей, связывающих Россию и Европу, Россию и
Восток, Россию и Америку. Особенно интересно в этом плане твор¬
чество А.Л. Нарочницкого. Представлены научные достижения вос¬
токоведов и африканистов - А.Ф. Миллера, А.А. Губера, Д.А. Оль-
дерогге.
Для историков, преподавателей вузов, студентов, учащихся лице¬
ев, гимназий и широкого круга читателей.
АДРЕСА КНИГОТОРГОВЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ
ТОРГОВОЙ ФИРМЫ “АКАДЕМКНИГА” РАН
Магазины “Книга-почтой”
121099 Москва, Шубинский пер., 6; 241-02-52
197345 Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, 7Б; (код 812) 235-40-64
Магазины “Академкнига” с указанием “Книга-почтой”
690088 Владивосток, Океанский пр-т, 140 (“Книга-почтой”); (код 4232) 45-27-91
antoli@mail.ru
620151 Екатеринбург, ул. Мамина-Сибиряка, 137 (“Книга-почтой”); (код 3432)
50-10-03 KNIGA@SKY.ru
664033 Иркутск, ул. Лермонтова, 298 (“Книга-почтой”); (код 3952) 42-96-20
660049 Красноярск, ул. Сурикова, 45; (код 3912) 27-03-90
AKADEMKNIGA@KRASMAIL.RU
220012 Минск, проспект Ф. Скорины, 72; (код 10375-17) 232-00-52, 232-46-52
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7; 124-55-00 akadkniga@voxnet.ru
http://akadkniga.nm.ru
117192 Москва, Мичуринский пр-т, 12; 932-74-79
103054 Москва, Цветной бульвар, 21, строение 2; 921-55-96
113105 Москва, Варшавское ш., 9, Книж. ярмарка на Тульской (5 эт.); 737-03-33,
737-03-77 (доб. 50-10)
630901 Новосибирск, Красный пр-т, 51; (код 3832) 21-15-60 akademkniga@mail.ru
630090 Новосибирск, Морской пр-т, 22 (“Книга-почтой”);
(код 3832) 30-09-22 akdmn2@mail.nsk.ru
142290 Пущино Московской обл., МКР “В”, 1 (“Книга-почтой”);
(код 277) 3-38-80
443022 Самара, проспект Ленина, 2 (“Книга-почтой”); (код 8462) 37-10-60
191104 Санкт-Петербург, Литейный пр-т, 57; (код 812) 272-36-65 ak@akbook.ru
199164 Санкт-Петербург, Таможенный пер., 2; (код 812) 328-32-11
194064 Санкт-Петербург, Тихорецкий пр-т, 4; (код 812) 247-70-39
199034 Санкт-Петербург, Васильевский остров, 9-я линия, 16;
(код 812) 323-34-62
634050 Томск, Набережная р. Ушайки, 18; (код 3822) 51-60-36
akademkniga@mail.tomsknet.ru
450059 Уфа, ул. Р. Зорге, 10 (“Книга-почтой”); (код 3472) 24-47-74
450025 Уфа, ул. Коммунистическая, 49; (код 3472) 22-91-85
Коммерческий отдел, г. Москва
Телефон 241-03-09
E-mail: akadem.kniga@g 23.relcom.ru
akadkniga@voxnet.ru
Склад, телефон 291-58-87
Факс 241-02-77
По вопросам приобретения книг
государственные организации
просим обращаться также
в Издательство по адресу:
117997 Москва, у л. Профсоюзная, 90
тел. факс (095) 334-98-59
E-mail: initsiat @ naukaran.ru
Internet: www.naukaran.ru
ISBN
9 7850
Портреты
историков
Время и судьбы
-02-009825-6
20 098251